Летописец

Было время, когда рукоять меча или игольного ружья были мне привычней этого пера. Теперь я записываю деяния других, необычные рассказы, которые довелось услышать. То, что я стал летописцем, — это одна из тех шуток, которые судьба проделывает с человеком.

В глуши Лормта трудно найти себе занятие. Мне повезло: меня все больше влекло к знаниям, хотя и начал я с описания чужих дел. И мне все чаще и чаще приходит в голову мысль, что моя активная роль в вечной войне Света с Тьмой еще не закончилась.

Меня зовут Дуратан, и я из Дома Харрида (сегодня это уже ничего не значит). Мне часто приходится выполнять поручения, связанные с изучением семейных свитков многих разобщенных кланов, но до сих пор мне не встретились упоминания о моих кровных родственниках. Иногда становится так одиноко без родичей.

Я родился в то черное время, когда герцог Ивьян объявил народ Древних вне закона. Много крови тогда пролилось. Нянька привезла меня в Эсткарп, но вскоре умерла от лихорадки, и меня воспитали в чужой семье.

С тех пор моя судьба стала обычной для моего народа-изгнанника. Как только я смог держать в руках оружие, меня стали учить им пользоваться: другого и не могло быть, когда дьяволы колдеры натравили на нас всех врагов.

В положенное время я стал пограничником, добавив к умению владеть оружием знание местности и способность выживать в глуши. Только в одном отношении отличался я от своих соратников: умел вступать в контакт с животными. Однажды я даже встретился со снежным котом, и мы посмотрели друг другу в глаза. Потом этот страшный охотник с высот ушел своим путем, а я на короткое время словно побывал в его пушистой шкуре, став ему близким, как никто.

Какое-то время после этого я был беспокоен и осторожен: боялся, что я один из оборотней — существ, объединяющих в себе животного и человека, способных быть то одним, то другим. Но у меня никогда не отрастали шерсть или перья, клыки или когти. Поэтому я наконец признал, что у меня просто есть особый дар и его нужно беречь.

Во время службы на границе я встретился с младшими Трегартами, и с этого времени во мне росло желание заняться чем-то другим, а не просто воевать и проливать кровь. Из этих двоих прославленных воинов меня больше влекло к Кемоку. Отцом его был Саймон Трегарт, чужак, а матерью — волшебница Джелит, которая не утратила своего волшебства, даже выйдя замуж и родив. С ней связано и другое неслыханное событие: все ее дети, трое, были рождены одновременно. Их звали Кемок, Киллан и их сестра Каттеа, которую против ее воли заставили учиться волшебству.

Братья примчались, желая помешать этому, но опоздали. Вернулся Кемок подавленным и тихим, а в его глазах, когда он говорил о сестре, появлялось выражение смертельной тоски. Он задавал вопросы моим товарищам, расспрашивал всех, кого встречал. Но мне кажется, он не узнал того, что хотел, потому что мы, бежавшие из Карстена, сохранили меньше древних знаний, чем их было в Эсткарпе.

В одной из схваток, которые составляют нашу жизнь на границе, Кемок был ранен. Рана оказалась слишком серьезной для нашего целителя, и Кемока увезли с высот, которые мы охраняли. Вскоре после этого наступило затишье, чуть ли не мир, и наш капитан решил отправить посланца за припасами. Я вызвался поехать. После отъезда Кемока я чувствовал себя неспокойно и еще более одиноко.

Чтобы выполнить задание капитана, потребовалось некоторое время, и у меня появилась возможность отыскать Кемока. Я всегда с большим трудом сходился с людьми и только с одним Кемоком чувствовал себя просто. Я знал, что с самого исчезновения сестры он что-то ищет, и думал, что смогу помочь ему. Когда я справился о нем, мне сказали, что рана его достаточно зажила и он отправился в Лормт.

Тогда Лормт для нас был почти легендой. Это хранилище знаний — бесполезных знаний, как утверждали волшебницы, — древнее города Эс, а этому городу столько лет, что не хватит целой жизни, чтобы их сосчитать. Волшебницы избегают этого города, даже испытывают к нему отвращение. Говорили, что в его стенах скрываются ученые, но что именно они там делают, оставалось неизвестным.

Вслед за Кемоком я отправился в Лормт. Правда, что на человека может быть наложен обет, — ему бывает поручено дело, от которого он не может отказаться. Я не разгневал никого, обладающего Силой (насколько мне известно), чтобы на меня был наложен такой обет. Но меня непреодолимо влекло туда.

Так я оказался вблизи самых необычных зданий. Четыре башни были соединены стенами. Но по стенам не ходили часовые, и у единственных ворот не стояла стража. Ворота раскрыты и, очевидно, уже давно: толстый слой почвы не давал им закрыться. Внутри были здания, не похожие на крепость, а стены многих небольших строений напоминали просто развалины.

Когда я спешился, к колодцу подошла за водой женщина. Я спросил ее, где найти лорда. Она заморгала глазами, потом улыбнулась мне и сказала, что здесь лордов нет. Есть только люди, которые портят себе зрение за книгами, а сами книги иногда при этом рассыпаются. И я отправился на поиски Кемока.

Позже я узнал, что делами города занимается некто Квен (будучи моложе и активнее остальных, он вынужден был этим заняться, так как никого из ученых это не интересовало) и хозяйка Бетали, придерживавшаяся очень низкого мнения о хозяйственных способностях мужчин. Был также Вессел, всеобщий слуга. Благодаря этим троим Лормт существовал и даже процветал.

Среди ученых были не только мужчины. Я слышал о леди Нарет, которая почти всегда держалась в одиночестве, о некоей Пире, известной целительнице, кто она и откуда никому не было известно. Кемок глубоко уважал ее за знания: она помогла залечить его рану.

Пять дней я провел с ним, с растущим возбуждением слушая рассказы о его открытиях. Окружающие были настолько старше нас, что вполне могли быть нашими дедами. У каждого из них было свое дело и на нас не хватало времени.

Вечером накануне моего отъезда я сидел напротив Кемока за одним из изъеденных временем столов, отодвинув в сторону груду книг в прогрызенных червями переплетах. У Кемока в руке был небольшой мешочек; он доставал из него по одной хрустальные бусинки, которые сверкали в свете лампы.

Я, не раздумывая, протянул руку и начал раскладывать эти бусинки, пока не появился рисунок, который мне самому был непонятен. Кемок кивнул.

— Да, Дуратан, в тебе тоже есть знание. И веришь ты или нет, но есть у тебя и дар.

Я смотрел на него с раскрытым ртом.

— Я не женщина… — возразил я.

Он улыбнулся мне.

— Конечно, ты не женщина, Дуратан. Но позволь тебе сказать вот что. Волшебницы, несмотря на всю свою силу, всего лишь смертные. И в мире бесконечно больше тайн, чем известно нам. Я здесь немало узнал и вскоре смогу пойти своей дорогой. Возьми это. — Он собрал бусинки и сложил в мешочек. — Они тебе пригодятся.

Когда я уезжал на следующее утро, он пришел к воротам проводить меня.

— Если на нашу землю когда-нибудь придет мир, товарищ по щиту, приезжай сюда снова, потому что здесь можно найти большие сокровища, чем те, которые мечтают отыскать знатные лорды с восточного берега. Да будет с тобой удача, да будет счастлив твой щит!

Но его пожелания не сбылись. Через месяц после возвращения, когда я был в разведке, моя лошадь оступилась, и мы соскользнули в узкое ущелье. Шансов на то, что меня отыщут, почти не было, а от боли я потерял сознание.

Но я не пришел к Последним Вратам. Меня нашел глухонемой человек-зверь. Он вытащил меня из ущелья, при этом его грубое обращение причиняло мне еще большие мучения. Пришел в себя я в доме мудрой женщины, у которой он служил. Все свое умение она направила на то, чтобы спасти мою раздавленную ногу. Я выздоровел, но понимал, что никогда больше не смогу без труда ездить верхом и пограничники отныне будут нести службу без меня.

С палкой в руке я заставлял себя ходить ежедневно. После одной из таких прогулок я без сил упал на стул. Ко мне подошла целительница, держа в руке мешочек Кемока. Она протянула его мне, и я машинально достал бусинки и высыпал их на пол. По какой-то случайности они все оказались одного цвета — синие, и упали они так, словно я нарочно их выстроил: образовали стрелу, направленную к двери. Я почувствовал как будто кто-то отдал мне приказ. Пора заняться неведомым мне делом.

— У тебя есть дар, — сказала мне женщина. — Это странно. Берегись, пограничник: мало кто встретит тебя доброжелательно. — И она бросила мне мешочек, словно хотела побыстрее от него избавиться.

Я решил снова повидаться с Кемоком в Лормте, а до того помог неуклюжему слуге обнести стеной травяной сад его хозяйки. И когда уехал, у меня даже появилась небольшая надежда, что я смогу избавиться от хромоты.

Но когда я снова вошел в эти всегда раскрытые ворота, Кемока в Лормте не было. Квен сказал мне, что десять дней назад Кемок уехал в большом возбуждении. И никому не сказал, куда едет.

Я не знал и его цели. К тому же считал, что мое увечье будет ему помехой. И потому поселился в его комнате, отдав в общий фонд ученых весь свой скромный денежный запас. На короткое время мной овладела постыдная слабость, я негодовал на судьбу.

Я пытался бороться с этим отчаянием, время от времени бросая хрустальные бусинки. Так я узнал, что могу воздействовать на образующийся рисунок, даже изменять рисунки просто взглядом.

Это открытие привело меня в читальные залы, хотя я не представлял себе ясно, что ищу. В комнате Кемока я нашел его записи в них были некоторые результаты его поисков. Но я чувствовал себя как в лабиринте, где легко заблудиться.

Я попытался поговорить с одним ученым, который показался мне до доступней других. Его звали Морфью, и он кое-чему научил меня.

Нелегко было мне усидеть за книгами и свитками. Когда чувствовалось необходимость в действиях, я уходил на поля ферм, которые поставляли продукты в Лормт, и работал, упражняя ногу и заставляя себя ходить без палки. Пира, хотя я сам не обращался к ней, пришла ко мне и предложило помочь облегчить боль. Она одобрила то, что я делал caм. Это была женщина большой внутренней силы, но лишь случайно я обнаружил в ней не только это. Однажды, когда я вернулся после работы на полях, испытывая сильную боль, она застала меня с бусинками в руках.

Я небрежно бросил их, и желтые отделились от остальных, образовав рисунок двух глаз. Я видел такие глаза у птиц: эти глаза на мгновение словно ожили и взглянули на Пиру. Я заметил, как у нее перехватило дыхание. Она как будто задыхалась. Я отвел взгляд от глаз на столе и посмотрел в лицо женщины. И про себя сказал: «Она из народа фальконеров!» Хотя мало кому приходилось видеть женщин фальконеров.

Пира схватила меня за руку, повернула ее ладонью кверху и принялась разглядывать, как изучают свиток с письменами. Лицо ее стало хмурым. Неожиданно она выпустила мою руку и сказала:

— Ты привязан, Дуратан. Как и почему — не знаю.

И сразу ушла от меня.

Я действительно был привязан к птичьим воинам, хотя еще много лет этого не знал. Время шло, я не считал дни.

А сила моя росла. То, что только родилось во мне при встрече со снежным котом, усиливалось. Укреплялась и моя нога. Я больше думал об этом, чаще бросал бусинки, отыскивал птиц и мелких полевых зверьков. Потом у меня появились и подопечные.

Однажды случилась буря, а когда она стихла, я отправился на край дикой местности. Она отделена от Лормта лесом, создающим живую стену. Только в одном месте лес прорезает дорога, местами уже заросшая, и течет река Эс. Тут я услышал скулеж, и прошло некоторое время, прежде чем я сообразил, что воспринял его не слухом, а мыслью. Я воспользовался этим плачем как указателем и вскоре нашел косматую собаку, придавленную кустом шиповника. Собака породистая, хотя и очень худая, кожа да кости, со спутанной шерстью. Ошейника на ней не было. Когда я наклонился, собака оскалила зубы и я заметил у нее на морде рубец от хлыста. Посмотрев ей в глаза, в которых застыл страх, я попытался мысленно успокоить и утешить ее. Она понюхала мои пальцы, потом лизнула их.

К счастью, собака, в отличие от меня, была не ранена, а только придавлена; на ней оказалось несколько царапин. Когда я снял последние ветки шиповника, удерживавшие ее, она встала на лапы, встряхнулась, сделала шаг от меня, другой. Потом оглянулась, вернулась ко мне, и я ощутил ее благодарность.

Так я нашел Равит, и она оказалась необычной собакой. Раньше с ней обращались жестоко, и она привыкла всех людей считать врагами. Но между нами не было никакой преграды. Я воспринимал ее мысли, хотя иногда их было трудно понять. Но мы постоянно общались, я находил это интересным, а ей это должно было казаться еще большим чудом.

В Лормте бывали посетители, обычно один-два купца, которые привозили то, что не растет на наших полях, а также соль и железо, которое наш кузнец Джантон использовал с большим мастерством. Заходили пограничники, от них мы узнавали о ходе войны. Я расспрашивал о Кемоке всех, но только один раз услышал о нем от заезжего конеторговца, который продал Кемоку торгианца. Но больше я ничего не узнал.

Время было беспокойное и тревожное. И поэтому я часто уходил к границам леса. Равит всегда бежала рядом со мной. Хотя мы располагались далеко от гор и разбойники сюда не забредали, я все же чувствовал необходимость в таком патрулировании.

Морфью рассказывал мне как-то, что Древние построили этот город, окружив его стражей Силы, и поэтому тем, кто в его стенах, нечего опасаться. Тем не менее я взял лопату и сровнял почву, которая мешала воротам закрываться.

Тревога моя усиливалась, и у меня выработалась привычка каждое утро бросать кристаллы. Странно, но Равит при этом каждый раз вставала со своей подстилки в ногах моей кровати и приходила смотреть. Однажды я выбросил бусинки кроваво-красного цвета и еще серого — цвета дыма угасающего костра. Но когда попытался поделиться своим дурным предчувствием с Морфью, он покачал головой и сказал, что древние надежно защищают нас.

Мои предчувствия оправдались, когда прибыл отряд пограничников. Это были не разведчики. И их не послали для отражения набега. Все свое имущество они привезли на пони. И от людей и животных, особенно от животных, исходило ощущение тревоги, необычной опасности.

Командир пограничников собрал ученых, которые пожелали его выслушать, и фермеров, чтобы передать предупреждение. Мы должны уйти. Пагар из Карстена собрал огромную армию, такой в этой части мира еще никогда не видели. Авангард этой армии уже проник глубоко в горы на широком фронте, и у Эсткарпа нет возможности остановить нашествие.

— Но это больше не наша война, — сказал капитан. — Ибо Совет прислал Великий Призыв, и мы направляемся в город Эс. Если хотите быть в безопасности, поезжайте с нами. Но не думайте, что мы из-за вас будем задерживаться.

Квен посмотрел на ученых и заговорил:

— Лормт хорошо защищен, капитан. — Он указал на стены и башни. — Не думаю, чтобы где-нибудь мы были защищены лучше, чем за этими стенами, с тех пор как в них был уложен последний камень. Жизни вне этих стен для нас нет. К тому же среди нас есть мудрая женщина Бетали. Она не волшебница, но обладает Силой.

Капитан поморщился и повернулся к Джантону.

— Тогда твои люди… — начал он.

Джантон оглянулся, но вначале один, потом другой покачали головой. Кузнец пожал плечами.

— Мы благодарим тебя, капитан. Но здесь так долго жили наши предки, что если мы уйдем, то станем подобны зерну, унесенное с поля, — зерну, которое пропадет без пользы.

— Да будете вы сами виновны в своей глупости! — резко ответил капитан. Он посмотрел на меня и снова нахмурился. Я, дважды выбросив сегодня утром огонь и пепел и испытывая тяжесть предчувствий, надел кольчугу и вооружился.

— Ты…

Я уловил его мысль и рассердился. Но потом понял, что он имеет право презирать воина, который в такой момент оказался вдалеке от своего отряда.

Хромая, я вышел вперед.

— Капитан, как пришел Великий Призыв?

— От прорицательниц и соколов фальконеров, — ответил он. — Совет принял меры, но какие именно, нам не сказали. Мы слышали, что корабли салкаров готовы и ждут тех, кто согласен бежать.

Потом он добавил:

— Поедешь с нами?

Я покачал головой.

— Капитан, я нашел здесь приют, когда никому не был нужен. Я рискну и останусь в Лормте.

Пограничники уехали к реке, и я слышал их разговор о плотах. Положив руку на ворота, которые откопал, я подумал, смогут ли они выдержать, когда ярость Карстена докатится до этого почти забытого уголка земли.

Следующий день был ужасен. Я проснулся от воя Равит, ее страх усилил мой собственный. Все вокруг нас кричало о Силе, Силе проснувшейся, Силе рассерженной, Силе, готовой обрушиться.

Даже самые сонные и выжившие из ума ученые почувствовали ее. То же самое было на фермах, поэтому фермеры с семействами скрылись за стенами Лормта.

Мы с Квеном радушно принимали всех. Даже старый Пруетт, знаток трав, принес дары природы, которые могут пригодиться в трудные времена. А Бетали и Пира стояли рядом, и странным казался их вид. Они как будто хотели разглядеть, что ждет нас впереди.

И вот оно пришло — вначале как сильная тяга. Я видел, как люди покачнулись, и ощутил в себе то же самое притяжение. Пони закричали — я такого крика никогда не слышал, Равит завыла, и ей откликнулись все собаки с ферм. Потом…

Я пережил это, как и все. Но у меня никогда не нашлось бы слов для описания случившегося. Как будто сама земля решила избавиться от нас и всего, что мы вырастили на ней. Солнце не пробивалось в наступившей тьме. Тучи были чернее ночи, и из них временами вырывались рваные молнии.

Кто-то схватил меня за руку, и при очередной вспышке молнии я увидел Морфью.

— Они снова это сделали, сдвинули горы! — Он цеплялся за меня, чтобы я мог расслышать его слова.

Много говорилось о волшебницах и их силе, но в эти часы они совершили неслыханное — буквально передвинули южные горы. И погибли Пагар вместе со всей своей армией и все, кто был с ними. Падали и проглатывались леса, умирали птицы и звери, реки покидали свои русла и находили новые. Погибал мир, в котором мы жили.

Ударила молния. Она расколола небо и обрушилась на одну из башен. У основания башни вспыхнул яркий свет, ослепивший нас. Мы жались к земле и боялись открыть глаза, навсегда лишившись зрения. Но когда смогли снова смотреть, увидели голубое сияние, окружившее две башни. Камни, которые так долго держались вместе, начали распадаться, и нам оставалось только бежать от рушащихся стен и башен.

Казалось, разрушение длится целую вечность. Но наконец наступил момент, когда огромный зверь, рвавший когтями нашу землю на части, устал, и настал серый день, и мы смогли оглядеться вокруг.

Хотя две башни и соединявшая их стена превратились в груды обломков, судьба пощадила нас. Никто не погиб, а раны оказались легкими. Даже животные, которых мы привели с собой, уцелели.

Но было кое-что еще. Раньше мы ощущали напряжение, теперь его сменил огромный упадок сил. Те, кто выжил, могли передвигаться только медленно. Уже приближалась ночь, когда мы сделали свое первое открытие.

При падении башен и стен открылись потайные комнаты, щели, скрытые со времени постройки самых первых зданий. Наши ученые пришли в страшное возбуждение, обнаружив их. Забыв о синяках, порезах, даже ранах, которые должны были удержать стариков в постели, они карабкались через груды обломков, выносили ларцы, шкатулки, ящики, запечатанные кувшины высотой по пояс.

Последующие десять дней были очень странным периодом. С уцелевшей башни мы увидели, что река Эс изменила свое русло. Лесные деревья лежали вповалку. Но дома, стоявшие на открытых местах, пострадали не очень сильно.

Башня, принявшая на себя первый удар, развалилась до самого основания, и я с трудом удерживал ученых подальше от нее: там продолжали падать камни. Тусклое сияние мерцало и с каждым часом становилось все слабее. Морфью присоединился ко мне. Мы поползли на животе и заглянули в образовавшуюся яму.

— Итак, легенда была права, — заметил он. — Чувствуешь запах?

В воздухе стояла пыль и затхлый запах, какой бывает в старых библиотеках. Но чувствовался и другой запах, острый и едкий, от которого мы закашлялись.

— Железо кван, — сказал Морфью. — Одна из старых тайн. В прошлом году я нашел свиток, в котором говорилось, что в основание каждой башни заложены шары этого железа. Они и хранили Лормт.

И по-своему сохранили, потому что мы не погибли. Но приходилось быть очень осторожными среди неустойчивых груд камней. Осмотрев свои дома, многие фермеры вернулись и стали помогать нам, потому что у ученых недостаточно сил и они мало что могли сделать. Несмотря на больную ногу, я обнаружил, что могу переносить большие тяжести. Как будто в меня хлынул поток новой энергии. Мы работали много дней, освобождая богатства тайных помещений и нагромождая их в большом зале, так что вскоре остался только узкий проход.

На третий день я собирался на работу, когда Равит завыла и моего сознания коснулась ее взволнованная мысль.

— Боль… помощь… — Она указывала носом на рваную вершину второй башни. Там что-то двигалось, прыгая взад и вперед, и я разглядел птицу. У нее зажало лапу, и она не могли освободиться. Одно крыло повисло, другим она отчаянно хлопала.

Добраться туда было трудно, но тем не менее я поднялся наверх, проверяя предварительно каждую опору для рук и ног. Птица перестала биться и обмякла. Но не умерла, потому что до меня смутно доносились ее мысли, в них были ужас и безнадежность. И спустил я на землю не обычную птицу, а сокола. Самка того вида, в котором самцы представляют собой второе я фальконеров, этих суровых бойцов, которые так долго удерживали горы. Когда я добрался до раненой птицы, освободить ее лапу было нетрудно, но вылечить поврежденное крыло было выше моих сил, а Пира лишь частично смогла привести его в порядок.

Летящая в Бурю (я сразу узнал имя птицы) больше не могла свободно летать. Она стала товарищем Равит. Хотя при приближении других она предупреждающе расправляла крылья, мне она позволила ухаживать за собой.

Ветром ее сорвало с гнезда, и она не знала, откуда прилетела и далеко ли это место.

Наконец у нас сложился новый распорядок жизни. В Лормте появились беженцы, но все они, оправившись, уходили. Многие ученые скрылись в своих щелях с новонайденным знанием; их приходилось с трудом отрывать от чтения для еды. Они были очарованы своими находками, как, рассказывают, околдованные люди.

Приходили новости. Осуществляя Поворот, многие волшебницы — почти весь Совет — погибли или были настолько опустошены, что от них осталась только оболочка, в которой слабо горело пламя жизни. Одну такую волшебницу привела к нам молодая женщина. Она просила о помощи, но мы ничем не смогли ей помочь.

Командир отряда разведчиков, посланных на юг для определения ущерба, сообщил нам, что волшебницы больше не правят страной. Предводителем был объявлен Корис из Горма. Командир разведчиков сообщил мне новости и о Кемоке. Он рассказал, что вдвоем с братом они освободили сестру и все трое исчезли.

Если они ушли в горы, может быть, их захватили духи земли? Когда у меня было время подумать о чем-то, кроме дел Лормта, я часто вспоминал их. Случайно я оказался хранителем сведений не о прошлом, а о настоящем, у меня пришельцы спрашивали о своих родичах, о судьбе крепостей и прочем. Я начал собирать записи, и скоро мои знания родословных и кланов стали известны всем, и ко мне приходили издалека.

А потом мне приснился сон.

Разведя руками туман, как занавес, передо мной стоял Кемок. На его лице появилось удивленное выражение, но вот он узнал меня и улыбнулся.

— Дуратан!

Его голос — слышу ли я только его мысль, или голос звучит в ушах? Я не мог определить. Но он многое рассказал мне, добавив к моим знаниям, и я теперь мог принести большую пользу тем, кто просил меня о ней.

Он с братом и сестрой ушли на восток и нашли то, что искали, — землю, из которой произошел наш род. Там началась борьба, потому что их приход нарушил равновесие власти. Они сражались со злом и с теми, кто служит Тьме. И звали на помощь всех, кто готов им помочь. Пусть только отправляются на восток, и там их найдут.

Закончив, он протянул одну руку в туман, стеной стоявший около него, и сказал:

— Посмотри сюда, товарищ по щиту, и ты поймешь, что я говорю правду и все это тебе не приснилось.

Он исчез, и наступила темнота, но я уже проснулся и открыл глаза.

Равит вскочила на задние лапы, поставив передние на стену, и резко залаяла. Но я уже и так увидел: по камню пробежала голубая полоска, словно начерченная пальцем.

Не в последний раз навестил меня Кемок, и все, что он мне рассказывал, я записывал. Дважды я смог сказать ищущим, что те, кого они ищут, ушли за горы на восток. Как будто древний запрет, который не давал моему народу даже подумать об этом направлении, перестал действовать. Мы слышали рассказы о целых семействах и даже родах, которые собирали имущество и уходили в ту сторону. И я все это записывал.

Снова шла война, но другая. Потому что Тьма, запечатанная в Эскоре и спавшая там, проснулась, и не только в той земле, а повсюду. Одну историю сообщил мне сам Кемок, когда вернулся из своих походов, хотя это не его рассказ, и он добавил к нему от себя только некоторые подробности. В нем я узнал о море — до этого я о нем мало что знал — и об опасностях, которые могут поджидать там.

Наступил месяц Перитон, и в воздухе уже пахло зимой. Мы закончили уборку урожая, а я снова обратился к тому, что стало главным интересом моей жизни, — к работе над своими «Хрониками Лормта». В это время к нам прибыл отряд, хотя сейчас Лормт лежит еще больше в стороне от дорог, чем было до Поворота.

Командовал отрядом Кемок Трегарт, мой бывший товарищ по оружию среди пограничников. Он поведал мне историю о борьбе с Тьмой на далеком юге, который нам теперь так же неведом, как некогда был неведом Эскор. Я добавил это повествование к своему быстро растущему собранию летописей, в котором говорится о жизни множества людей после Поворота. Мы сделали еще один шаг в борьбе с невежеством к свету знаний.

Глава первая

Свинцово-тесное небо было мрачно, как и вековая толщина стен сторожевой башни. Всю ночь шел дождь, и утром не очень посветлело. Две лампы в комнате не могли разогнать мрак. Молодой человек, сидящий на широкой скамье у окна, не повернул головы; говоря, он продолжал смотреть на мрачное небо.

— Четыре корабля за четыре месяца… — Он словно рассуждал вслух. Потом спросил: — А раньше? О чем говорится в ваших записях?

Высокий человек, сидевший за столом, зашевелился в своем резном кресле.

— Ни одного со времен колдеров. О да, мы теряли корабли, но не в одной и той же части моря, и у нас не было плавучих свидетельств зла. Было потеряно шесть кораблей, и пять из них — в год Крылатого Быка, во времена моего отца. Осберик собирался послать отряд для выяснения причин их исчезновения, но колдеры захватили Горм, и нам стало не до этого. Я послал запрос в Лормт, просил просмотреть записи. Твой летописец, лорд Кемок, пообещал прислать сообщение…

— В Лормте может оказаться мало сведений о событиях на море. Но я уверен: если что-то можно узнать, Дуратан это раскопает. У вас есть еще легенды о таких происшествиях до колдеров?

Высокий светловолосый человек пожал плечами и развел руки.

— Наши записи находились в крепости. Когда Осберик уничтожил ее вместе с войском живых мертвецов колдеров, все погибло.

— Ваши люди говорят, что проклятой оказывается всегда одна и та же часть моря? — Женщина в длинном серо-голубом платье слегка наклонилась вперед; огонь лампы отразился в ее броши на груди и в камнях пояса на тонкой талии.

— Всегда на юге, — согласился светловолосый. — Мы торгуем с варнцами, и торговля идет хорошо. Посмотрите.

Он взял в руку кубок, стоявший перед ним на столе, и принялся медленно поворачивать его. Как жемчуга в украшениях женщины отозвались на свет, так и кубок произвел целую радугу. Дно кубка — правильный овал, но ножка — цветущая ветвь, а стебель и лепестки покрыты маленькими золотыми капельками.

— Работа варнцев, — продолжал человек. — Если привезти, не повредив, двенадцать таких и продать на аукционе, два года можно больше не пускаться в плавание. Вы видели фонтан в саду Единорога? Его привез Бретваль… а в следующем рейсе на него напали колдеры. И все его карты вместе со знаниями… — Он снова пожал плечами. — Все пропало. Только после того как было разгромлено гнездо колдеров, мы решились снова отправиться на юг. Варн не единственный порт, в котором выгодно побывать купцу. А теперь вот что мы имеем: корабли, невредимые, насколько мы можем судить, но покинутые людьми, и совершено непонятно, что произошло с экипажем. Я говорю, и есть такие, кто со мной согласен: это Сила, и злая Сила при этом. Или колдеры…

При этом последнем слове все собравшиеся за столом задвигались. Кемок повернул голову, наблюдая за ними. Он говорил с капитаном Сигмуном, салкаром, известным своими «счастливыми» плаваниями. Два года назад он очень отличился при разгроме пиратского гнезда на островах у южных границ Карстена. Женщина справа от него — леди Джелит, и имя это вызывает множество воспоминаний. Волшебница, отказавшаяся от своей Силы и власти ради замужества с чужеземцем, тем самым человеком, что сидит в кресле, глядя на Сигмуна. Это лорд Саймон Трегарт. Сегодня на нем нет кольчуги, но что-то в его внешности говорило, что он всегда ждет звука трубы и готов в любую минуту взяться за оружие.

Тот, что сидел во главе стола, добавил лишнюю подушку на сидение, чтобы быть на одном уровне с остальными. Корис из Горма во всем, кроме титула, теперь полноправный правитель Эсткарпа. Рядом с ним леди Лойз, которая в свое время тоже отличилась в битвах.

Еще одна женщина за столом рядом с пустым стулом, который перед этим занимал Кемок… Он внимательно следит за ней, пытаясь определить, не пора ли ей спуститься к бассейну в огражденном стенами саду на пять этажей ниже и оживить себя водой, как того требует ее крогианское происхождение. Она уловила тревожный взгляд своего лорда и легкой улыбкой успокоила его.

— Совет ничего не предпримет, — резко сказал Корис. — Он пытается только вернуть себе силу, которой лишился при Повороте.

Сигмун хрипло рассмеялся.

— О да, мне так и сказали, когда я просил аудиенции. Но я скажу вам: на юге высвободилось зло. А зло, которое не останавливают, усиливается. Если колдеры — может, быть, какая-то группа, отсутствовавшая, когда их гнездо было уничтожено, — снова начали действовать… — Рука, которая осторожно касалась кубка, теперь сжалась в кулак.

Корис наклонился и снова разгладил тонкий лист пергамента, занимавший треть стола. Он провел пальцем вдоль границы Карстена (старый враг, пребывавший теперь в хаосе), прослеживая заливы и полуострова, устья рек, которые через свои притоки связаны с основанием восточных гор.

— Все это нам известно! — Сигмун следил за движением его пальца. — А вот что дальше… — Корис достал свой нож и вонзил лезвие в точку на юге. — Тут дикое и опасное побережье. К тому же оно кажется необитаемым. Здесь никогда не встречаются рыбачьи лодки и на берегу не видно жилищ. Выше Варна, вот здесь, — он указал то место в береговой линии, где она перестает быть непрерывной и превращается в множество точек, — здесь коварные мели и рифы, которые устроены словно нарочно, чтобы остановить неосторожных. Отсюда мы отправляемся в открытое море. Никто не наносил на карту берег. По всем признакам, Варн очень древний город. Его жители не из Карстена, они не принадлежат ни к одному известному нам, салкарам, народу. Они не любят море, скорее боятся его, но почему, мы не знаем.

Кемок встал.

— Да, море путает варнцев. И именно по дороге в Варн или вблизи нее исчезают корабли. Похоже, у жителей Варна есть серьезные основания бояться. У них нет никаких легенд? Рассказов, которые можно услышать в тавернах, когда пьющий теряет осторожность?

Сигмун криво улыбнулся.

— Мы тоже об этом подумали, лорд Кемок. Мы считаем, что у нас, салкаров, крепкие головы и устойчивые желудки, но мы никогда не видели жителей Варна подвыпившими. Они держатся друг друга и не общаются с иноземцами. Они достаточно вежливы при встречах и торговле, но кроме тех слов, что при этом требуются, ничего лишнего не говорят.

— Колдеры… — лорд Саймон произнес это слово, словно думая вслух. — Недавно прошли слухи, что они еще живут в Ализоне, у своих давних заморских союзников. Но то, о чем ты рассказываешь, не похоже на их обычные нападения.

Леди Джелит покачала головой.

— Разве ты не говорил, капитан Сигмун, что корабли исчезали и до появления колдеров? Нет, я думаю, там другая загадка.

— Остается вопрос, — теперь заговорил Кемок. — Какую помощь мы можем оказать тебе, капитан? Наши силы используются главным образом на берегу. И нам нужно по-прежнему следить за Ализоном, посылать на границу патрули. У нас нет никого, кроме фальконеров, которые привыкли сражаться и на море, и на суше. И их мы можем отправить не больше одного отряда, потому что у них хватает своих проблем. Они хотят создать новое Гнездо, говорят об отъезде за море. Это их дело, и я не думаю, что воины отзовутся на просьбу сражаться с неизвестным и невидимым врагом. Я не могу оголить границы на таком неопределенном основании. Корабли, которыми ты командуешь, принадлежат исключительно вам. У Эсткарпа есть только рыбачьи лодки и несколько торговых судов. Что же мы можем предложить?

— Правда, все правда, — сразу отозвался капитан. — Мне нужны знания. — Он посмотрел прямо на леди Джелит. — Я считаю, и со мной согласны все, с кем я обсуждал это дело на Морском Совете, что перед нами проявление Силы. Если в Эсткарпе нам в этом не помогут, придется искать помощи в другом месте. Я слышал, вы сражаетесь в Эскоре. Не может ли быть так, что на далеком юге, где мы не бывали, суша поворачивает и там живет Тьма? Что скажешь, миледи? — Он снова концом ножа коснулся пергамента. В этой части карты ничего не было, кроме одной линии, которая могла быть частью острова, а также нескольких точек, обозначающих неизвестное.

Та, к кому он обратился, откинула голову на высокую спинку кресла и закрыла глаза. Все знали, что хотя волшебницы Эсткарпа не вернули ей ее драгоценность, леди Джелит не утратила силы, которой могла распоряжаться до брака.

Когда глаза ее снова открылись, она взглянула в темный угол, в котором сидела я и наблюдала за этим советом, как смотрят представление во время праздника урожая.

— Дестри м'Регнант… — она окликнула меня по имени, и, может, старые легенды все-таки верны: когда твое имя используют в делах Силы, ты лишаешься своей воли. Потому что я даже не заметила, как пошла к столу. Все смотрели на меня.

Сигмун покраснел, поджал губы, с большим усилием сдерживая себя. В этом обществе он один наиболее вероятно может стать моим недругом. У салкаров свои отношения с Силой, но они имеют дело только с морем и с погодой. У них есть свои мудрые женщины, пророчицы, которые очень гордятся своими знаниями и приветствуют чужаков не лучше, чем волшебницы Эсткарпа. О других собравшихся я судить не могла, но знала, что каждый из них по-своему нарушил обычаи своего народа и потому не ограничен в своих взглядах на чужаков и все новое.

— Миледи, — я традиционно приветствовала ее, как полагалось в ее прежнем звании, прижав ладони к груди и наклонив голову.

К моему удивлению, она ответила таким же приветствием, словно я ей равная. Это меня немного обескуражило: я не хотела, чтобы кто-то считал меня сильнее, чем я есть.

Орсия, живущая в воде крогианка, немного отодвинула свое кресло, позволив мне ближе подойти к столу. Снова Корис разгладил лежащую на столе карту.

— Что ты «видишь»? — резко спросила леди Джелит.

Руки мои похолодели, по спине пробежала дрожь. Что если я потерплю неудачу? Конечно, она уже испытывала меня наедине, но тогда было проще. Я никогда не могла полностью распоряжаться своим незначительным даром. Я перевела дыхание и наклонилась, положив обе руки на незаконченный участок карты. И постаралась думать о море, нарисовать в сознании картину бурных волн, птиц, летающих в небе и ныряющих под воду, жизнь, которая таится под его поверхностью.

… Неожиданно я ощутила на щеке прикосновение морской пены, вкус соли в воздухе, услышала несмолкаемый шум волн. Я словно шла над водой, не летела как птица, а как будто двигалась по воздуху.

Мне нужно разглядеть, что находится под водой. Острова, много островов, словно какой-то гигант схватил горсть булыжников всех размеров и бросил, не думая, куда они могут упасть. Некоторые — просто скалы, едва выступающие над водой. Другие гораздо больше. Но на них ничего не растет. Есть только камень, на котором лежат мертвые и разлагающиеся морские животные, как будто эти острова подняты вверх силой самого моря.

Недалеко в море виднеется мрачный огонь. Я заставляю себя направиться к нему. По склонам вулканического конуса текут потоки лавы, и вода от ее жара начинает кипеть.

Кроме всего этого, я «вижу» кое-что еще: что-то необычное, разорванное и изуродованное в процессе своего создания. То, чего я касаюсь лишь слегка, бесформенно, но оно отлично от того, что я видела раньше. Ощущается целенаправленность, происходит рождение. Но цель этого рождения перестала быть естественной. Это настолько чуждо мне, что я даже не могу подобрать названия. Но знаю, что это угроза всему, что я видела, даже беспокойному и теплому морю…

Я снова оказалась в комнате башни и посмотрела на леди Джелит.

— Ты видела?

Я наклонила голову.

— И чувствовала?

— Да, чувствовала, — согласилась я.

Я убрала руки с пергамента. Неожиданно ощутила слабость и усталость. Возможно, я даже пошатнулась, потому что Орсия подхватила меня за руку и усадила в пустое кресло лорда Кемока. Леди Джелит пододвинула к себе варнский кубок и налила в него вина. Протянула мне. Мне было страшно брать в руки такое сокровище, оно могло разбиться в моим дрожащих руках. Но тут кто-то другой взял кубок и поднес к моим губам, так что я смогла пить. Вино утолило мою неожиданную жажду, согрело меня, потому что мне стало холодно, как всегда, когда я пользуюсь своим даром.

— Это недавно возникшие острова, — на невысказанный вопрос ответила леди Джелит. — А также вулкан, поднявшийся из морских глубин.

— Нам иногда встречалось такое, — заметил Сигмун, когда она замолчала.

— И еще… что-то там есть еще… что-то неизвестное!

На мгновение наступила тишина, и первым заговорил Сигмун. Я не настолько устала, чтобы не заметить его горячего гневного взгляда. Меня пригласили сюда вопреки его возражениям, и для него использование моего дара все равно что удар лопнувшего крепления.

— Леди, разве можно доверять ложному курсу звезды?

— Дестри видела, и я следовала за нею в видении, — леди Джелит протянула руку над столом, и я коснулась ее теплых пальцев. — Ты согласен с теми моими бывшими подругами, которые говорили, что я лишена дара?

Он вспыхнул, но я знала, что его отношение ко мне не изменилось и никогда не изменится. Я устала от его подозрительности, которая всюду сопровождает меня.

Сигмун раскрыл рот, словно собирался продолжить свои обвинения, но передумал. Лорд Саймон отбросил этот спор, как ненужный, и перешел прямо к сути дела.

— С какой целью? Кто может настолько контролировать Силу, что способен даже вызвать появление вулкана?

— Кто может управлять движением гор? — мрачно спросил Кемок. — Мы это видели в свое время и в другом месте.

— Волшебницы — так далеко на юге? — Капитан Сигмун словно попробовал неспелый плод.

Кемок остановился за креслом своей леди, положил руки ей на плечи.

— Мы встретились в Эскоре с посвященным, по сравнению с которым наши волшебницы все равно что неопытные подмастерья, — сказал он. — В свое время в борьбе за господство он был не единственным. Мы не знаем, кто или что находится на юге. Но говорю вам: мы должны как можно быстрее узнать это. Если исчезают люди и странно ведут себя корабли, за всем этим кроется цель. Однако лорд Корис прав, говоря, что у нас недостаточно сил, чтобы посылать их в неизвестность, не зная, что их ждет. Добираться туда нужно морем, и мы должны выслать разведчиков.

Капитан Сигмун энергично кивнул.

— Это верно, и с ними нужно послать кого-то, владеющего даром. Вулканы и новые острова — это мы понимаем, но если их порождает чья-то воля… В таком случае нам нужна помощь Силы.

Мне показалось, что теперь все посмотрели на леди Джелит, потому что по всему, что касается Силы, она первая среди нас.

— Надо подумать, — ответила она.

— И к пятому часу… — начал лорд Корис, но в этот момент лорд Кемок подхватил свою леди на руки. Она побледнела, и ее дыхание стало неровным. Ни слова не говоря, он устремился к выходу из башни, и мы знали, что он понес ее к воде. Вода необходима крогианцам с тех пор, как некий посвященный произвел их на свет, вмешавшись в законы природы. Само присутствие среди нас коргианки доказывает, что Сила способна вызвать со дна моря острова и расплавленный камень.

Капитан Сигмун встал и сказал, что его ждет встреча с тремя другими капитанами салкаров. Совет воспринял это как сигнал расходиться. Но леди Джелит осталась на месте, держа меня за руку. Лорд Саймон и Корис вышли.

— Расскажи свою историю, — попросила она негромко, так что услышала только я.

Я отвела взгляд и долго смотрела на варнский кубок, прежде чем ответить.

— Ты правильно назвала мое имя, миледи. Разве ты не знаешь, в чем мой стыд? Я лишь наполовину принадлежу Дому Регнанта. Кто мой отец, не могла сказать даже моя мать, которая умерла при моем рождении. Корабль, на котором она плыла, заманили на берег грабители…

Я почти забыла о леди Лойз, но тут она придвинулась к нам и вмешалась:

— Из Верлейна?

— Нет, — я покачала головой. — Это на противоположном берегу моря. Там было гнездо пиратов, которые захватили и разграбили множество кораблей. Мужчин, которые добрались до берега, они перебили, а женщин… — Я замолчала. Но чувствовала, что они хорошо меня понимают. — Салкары послали против этих пиратов три корабля, с ними была истинная ясновидящая и фальконеры. Они нашли мою мать в месте… Тьмы, настоящей Тьмы. Ее отдали… Миледи, она даже не могла рассказать, что с ней было. Сказала только, что была игрушкой того, с кем хотел подружиться предводитель пиратов. До нее и другие побывали на ее месте.

Она… лишилась рассудка. Лучше бы те, кто нашел ее, пожалели и прикончили, а не привозили домой. Но ее нареченным был Водан с'Фэйр, и он возглавлял этот поход. Он привез ее назад и попытался вылечить.

Тогда в Квейте была целительница из Древнего народа Арвона. И мою мать отвезли к ней. Но она не помогла… Сказала, что мою мать накрыла тень зла и что невеста Водана погибла, осталась только пустая оболочка. Но Водан не поверил. Он приказал отвезти ее на остров, и там о ней заботились его сестра и служанки. Они это делали до моего рождения. Потом та, что носила тело моей матери, как плащ, умерла, а я выжила. Но с тех пор, леди, салкары не доверяют мне. У меня рано проявился дар, когда я только училась говорить. Я предвидела будущее, я была ясновидящей — но потом поняла, что это не подарок, а проклятие… потому что мои предвидения приносили людям только зло и никогда — добро.

В прошлом году кровный брат Сигмуна поглупел, выпив слишком много вина в таверне Эса. Он увидел меня, потому что я пришла туда спросить у волшебниц, правда ли, что во мне течет кровь Темного. Это правда: когда я вижу свое собственное будущее, если я вынуждена это делать и не могу отказаться, я получаю выгоду. Но другие тяжело расплачиваются за мой дар. Этот Эвенд догадался, куда я иду, и поймал меня в моей комнате. Он сказал, что есть только один способ лишить ведьму дара, и он это сделает, а я должна ему быть благодарна. Но когда он положил свои руки мне на плечи, я увидела видение и заговорила об этом вслух. И он испугался, потому что я сказала о том, что он считал тайной. Он выпустил меня, а я добавила к этому видению свое единственное оружие: заверила, что вижу его ужасную смерть и что она придет к нему.

Он отпустил меня, но был все еще пьян, когда пришел Сигмун, разыскивающий брата. И Эвенд рассказал Сигмуну о том, что я предсказала ему страшную смерть. Поверь мне, леди, я не прокляла его, я не произносила никаких заклинаний, но через месяц он умер.

Сигмун считает, что я могу убивать мыслями и словами. Весь его клан ненавидит и боится меня. Но он привел меня сюда, потому что считает: если мы имеем дело с Тьмой, то меня, которая тоже принадлежит Тьме, можно использовать как оружие или заложницей. Его народ боится заклинаний, кроме тех, что применяют целительницы, и еще — о волнах и ветре. Салкары считают, что человек может наслать на других зло, и поэтому, наверно, я еще жива. Они думают, что я оставлю после себя проклятие, которое отплатит ужасом за то, что они сделают кровью.

— А как считаешь ты сама? — спросила леди Джелит. — Твой отец из Тьмы и ты опасна всему светлому?

Я потерла ладонью лоб, чтобы унять боль: у меня всегда после использования дара болит голова.

— Леди Джелит, я не знаю, во что верить. И знаю вот что: в долинах Верхнего Холлака есть много мест Древних; одни из них добрые, другие злые. Говорят, зло не может приветствоваться добром. Юной девушкой я отправилась в святилище Ганноры, которую считают другом всех женщин и всего доброго. И когда вошла туда, никто не напал на мое тело или разум, ничто меня не изгнало прочь. Мне необходимо знать, кто я. Если я принадлежу злу, просила смелости, чтобы обратить против себя клинок. Если принадлежу добру, просила дать мне знак, что это так.

Я протянула руки, и вот что упало на них сверху. Откуда, не знаю.

Я порылась под петлями свой куртки и достала то, с чем никогда не расстаюсь: камень, гладкий и прохладный на ощупь, с какими-то полустертыми линиями, которые я никак не могу разглядеть ясно. Потому что, когда смотрю на них или пытаюсь перенести на пергамент, они расплываются. Камень цвета созревшего зерна и с дырочкой по краю, так что его можно нацепить на веревочку и носить на шее.

Леди Джелит взглянула на него и потом, словно ею двигала сила, которой она не могла сопротивляться, протянула палец, не касаясь камня.

Леди Лойз вскрикнула: между камнем и пальцем сверкнула искра. Леди Джелит сидела неподвижно — мне показалось, очень долго. Потом она произнесла:

— Успокойся! Это не может носить тот, в ком есть порок. И я думаю, это обещание. Когда придет время, Дестри, ты узнаешь… многое.

Глава вторая

Не знаю, что еще она сказала бы мне, так как внизу послышался крик и в комнату совета вбежал посыльный. Вбежал так поспешно, что едва не упал, споткнувшись, прямо перед нами. Нас вызывали, и мы втроем спустились вслед за посыльным во двор. Тут стояла лошадь, вся взмыленная от продолжительного и быстрого бега. Тот, кто так загнал животное, разговаривал с лордом Саймоном. Тем временем к нам быстрым шагом подошел капитан Сигмун.

— … незнакомый корабль, мы таких никогда не видели! Харвик на «Бегущем по волнам» привел его сюда. На борту никого не было…

— На баркасе доберемся быстрее: у нас достаточно людей, чтобы посадить за весла. — Сигмун схватил посыльного за плечо. — Когда они вошли в порт?

— На рассвете, капитан, — быстро ответил посыльный, явно салкар. — Я дважды менял лошадей…

— Значит на баркасе. — Лорд Корис отдал приказ. — Экипаж там уже собрался. Я хотел поплыть вверх по течению ко второй сторожевой башне.

И вот мы все оказались на борту баркаса, никто из собравшихся в помещении совета не возражал против этого похода. Даже лорд Саймон, Кемок и капитан сели за весла, когда мы выходили из гавани. Лорд Корис стоял за рулем и устанавливал курс. Это нелегко, потому что Эс оживленная река, ею пользуются очень многие — и для передвижения, и для перевозки грузов. Между городом и морем она всегда забита, и мы проплывали мимо тяжелогруженных барж, которые торопливо отходили в сторону, уступая нам дорогу. На носу баркаса стоял посыльный и постоянно трубил в рог. Наш маленький корабль был переполнен: мы прихватили вдвое больше гребцов, и они постоянно менялись местами.

Было далеко за полночь, когда подул ветер с берега, обещая конец пути. Впереди воду освещали факелы: мы подошли к причалу для правительственных кораблей.

Все это время мы почти не разговаривали. Как будто все обладали даром предвидения и старались разгадать, что ждет впереди. Но если это и так, все молчали о том, что увидели.

Прямо с борта корабля мы направились в небольшую крепость, где располагался губернатор порта. Мы застали его в зале за столом, заваленным пергаментами, грязными чашками с недопитым вином и тарелками с остатками еды. Увидев лорда Саймона и Кориса, которые шли первыми, губернатор торопливо встал. Меч его со звоном ударился о металлическую фляжку, которую он нечаянно смахнул со стола.

Поздоровавшись со всеми, он через плечо приказал слугам очистить стол, а сам руками прикрывал свитки. Из углов комнаты принесли стулья для Трегартов и Кориса. Остальные, кроме Сигмуна, который остался стоять, сели на две скамьи. На одной сидели я и леди Лойз, на другой Кемок со своей леди, которая снова выглядела здоровой. Кемок поддерживал ее за плечи.

— Где корабль? — сразу спросил лорд Саймон.

— Стоит на якоре недалеко от Горма, милорд.

Горм — остров мертвых; небольшой отряд стражи, который тут дежурит (очередность дежурства определяется по жребию), никогда не остается больше десяти дней. И солдаты держатся подальше от центра обреченного и давно умершего Сиппара, города, который некогда соперничал с Эсом по богатству и числу жителей, они занимают только сторожевую башню у морской стены.

Проклятое место — этот Горм, где страшные орды живых мертвецов, созданных колдерами, были освобождены от отвратительного заклятия и была уничтожена власть их хозяев. Здесь, где когда-то шумел оживленный порт, сейчас добровольно не бросает якорь ни один корабль. Харвик отвел найденное судно туда; значит у него были основания не приближать корабль к чистым местам земли.

— Большой корабль, милорд. Но у него нет парусов, нет никакого признака мачты…

— Колдеры? — прервал его Саймон.

— Если и колдеры, то корабль совсем не такой, как другие их корабли, — ответил губернатор порта. Он указал на свитки, которые просматривал, и Корис развернул ближайший.

Хотя свиток был перевернут, я хорошо видела рисунки и легко узнала их. Такие же я часто видела на картах салкарских моряков. Вот этот яйцеобразный корабль, совершенно лишенный надстроек и похожий на надутый и запечатанный пузырь, плавал под водой; как природные убийцы моря, он крался под его поверхностью, готовый к охоте за жертвой.

Те же слуги, которые по приказу быстро очистили стол, вернулись с подносами, полными тарелок с едой и кубков с вином, и поставили все перед нами. Я не чувствовала голода, пока не увидела хлеб и сыр, тарелку с хорошо прожаренной рыбой, которую поставила на колени. Мы торопливо поели и напились, как осажденные, которые спешат вернуться на свои посты. Угощение оказалось таким вкусным, что я даже облизала ложку. И на моей тарелке не осталось ни крошки.

Сделав всего один глоток, я держала кубок в руках. В нем вино морского порта, очень крепкое; того, кто к нему не привык, оно способно опьянить. Леди Лойз тоже не пила, хотя, подобно мне, очистила тарелку.

— А что рассказывает этот капитан Харвик? — заговорил Корис.

— За ним послали, милорд. Вы сами сможете его услышал, и обсудить новости, удивившие нас.

Губернатор порта, с тех пор как мы вошли, не переставал хмуриться; я видела, что он искренне считает, что то, что стоит на якоре вблизи, угрожает безопасности залива Эса.

— Вот что он принес мне… — Офицер передвинул что-то к свету лампы: сторожевая башня не снабжена луноподобными светильниками, которые развешаны по стенам в старых районах Эса. — Вот это, — повторил он и отдернул руку, как будто само прикосновение к этой вещи опасно.

Похоже на шкатулку, но в крышку вделано круглое, совершенно прозрачное стекло, и сквозь него видна шкала со странными обозначениями. Стрелка дрожит над этой шкалой. Когда лорд Саймон взял находку, стрелка легко повернулась. Я видела, как лицо лорда Саймона застыло. Он принялся постукивать по краю ящика, словно пытался передвинуть стрелку. Она дрожала, но не поворачивалась.

Губы лорда Саймона сложились, чтобы произнести какое-то слово, которое он не решился сказать вслух. Но он так стремительно вскочил, что перевернул кубок, и темная река вина пролилась бы на пергаментные свитки, если бы офицер торопливо не отодвинул их.

— Это нашли на борту корабля? — в голосе лорда Саймона звучало изумление.

— Так сказал капитан Харвик.

Мы все смотрели на лорда Саймона: совершенно очевидно, что ящичек поразил его. Этот человек, известный своими походами против колдеров и древнего зла Эскора, был явно потрясен.

Он осторожно поставил ящичек, словно тот мог изрыгнуть огонь, как вулкан в моем видении. Но если и собирался объяснить, что так его поразило, у него не хватило времени: вошел другой салкар, в кольчуге и крылатом шлеме капитана, и остановился у входа. Губернатор порта подозвал его.

— Это капитан Харвик, — представил он салкара.

Харвик был старше Сигмуна. Я слышала о нем. У него беспокойная душа, для него открытие новых морских путей интереснее торговли с людьми, которых он может встретить на неведомых берегах. Но он занимался и торговлей; ходили многочисленные рассказы о необычном грузе, который он привозил, и это побуждало других следовать за ним. Он также известен среди своих товарищей как «капитан-счастливчик», и тем, кто служит на его корабле, завидовали.

Обводя взглядом собравшихся, он поприветствовал всех. Мне показалось, что в его глазах отразился тот же холод, что и у других салкаров, когда он увидел меня.

— Ты привел корабль. — Лорд Саймон касался пальцами ящичка, который так поразил его, как будто хотел удостовериться в его реальности. — Незнакомый тебе корабль, — продолжал он.

— Совершенно незнакомый, милорд. А я бывал у северных Островов Вечного Льда и на юге в местах, которые не попали на карты.

Лорд Корис смотрел на него.

— Это корабль колдеров?

Несколько мгновений капитан Харвик колебался. Потом заговорил медленно и осторожно, словно сам был не очень уверен:

— Он не похож на корабли колдеров, которые мы видели во время взятия Горма. Этот корабль предназначен для того, чтобы идти по воде, а не под нею. Но я не понимаю, как он вообще может двигаться: у него нет мачт… и никогда не было, судя по облику палубы. И весел нет, и вообще он не предназначен для гребли. Корабли колдеров двигались их колдовством; может, этот тоже. И он был покинут людьми, на нем никого не было, когда мы его нашли, а двигался он по воле волн и ветра.

— И на борту никого не было? — спросил лорд Саймон.

— Никого, милорд. На палубе две шлюпки. Когда мы обыскивали корабль, нам показалось, что экипаж был вызван срочным приказом. На столе высохшая и сгнившая пища, некоторые койки не заправлены. И еще в том месте, где, должно быть, находился капитан, разложены карты. Там еще упали две чашки, их содержимое пролилось на карты. А вот это, — он указал на ящичек перед лордом Саймоном, — лежало на полу и перекатывалось при качке.

— Каков груз корабля? — впервые нарушила молчание леди Джелит.

— Тюки какого-то растения, миледи. Они разбухли от воды, которая, наверно, попала в люк во время бури. Все прогнило и потеряло ценность. Но не похоже на зерно.

— А где вы нашли корабль? — вмешался лорд Саймон.

— На юге, милорд. Мы шли южнее мыса Собаки. Тут нас застал шторм, и северо-западный ветер унес в неизвестные воды. Когда буря прошла, мы определились по звездам и повернули к берегу. Но там оказались мели и рифы, и мы не решились причаливать на «Бегущем по волнам». Спустили шлюпку, и Саймот, мой первый помощник, взял с собой четверых, двое из которых фальконеры. Они гребли к островам, два из них оказались достаточно большими, чтобы высадиться на них. Выпустили соколов, но птицы сообщили, что там ничего нет, кроме камня. Даже лишайники не растут.

Ночью мы услышали далекий гул и увидели в небе огонь. Похожее когда-то наблюдал мой отец и часто об этом рассказывал. Должно быть, огненная гора, которая находилась под водой, поднялась над морем. Мы поплыли прочь, потому что кто может сказать, как дальше поведут себя горы?

Мы шли на запад и в полдень заметили это судно. Подняли сигналы, но не получили ответа. Тогда тот, кто командовал фальконерами, отправил свою птицу взглянуть поближе, потому что судно показалось нам очень необычным. Когда птица сообщила, что на борту никого нет, мы подошли к кораблю и взяли его на буксир. Хотя это оказалось довольно трудным делом. Мы и раньше находили брошенные корабли, но то все были салкарские или торговые суда из Карстена, ушедшие далеко от своих обычных прибрежных маршрутов. Но о таком, какой мы привели в порт, я никогда не слыхал.

— Кажется, лорд Саймон, ты такое видел раньше. — Портовой офицер указал на ящичек.

— Не точно такой, но похожий — да. Это компас.

— А что это такое, милорд?

— Указатель направления. Эта стрелка, — он постучал по стеклу, под которым была шкала, — должна всегда указывать на север. Так можно следить за собственным курсом. На море такие использовались всегда… — Он немного помолчал, глядя на леди Джелит, потом продолжил: — Весь Эсткарп и Эскор знают: я родился не в этом мире и пришел сюда через врата. Этот прибор известен в моем мире и в мое время. И если это так… — Он снова замолчал, а закончил за него Кемок:

— Значит, этот брошенный корабль может быть из другого времени-места? Неужели и в море есть врата? И можем ли мы пройти через них? Колдеры оказались злом, которое почти прикончило в свое время Эсткарп. Должны ли мы опасаться новой катастрофы с моря?

— Посмотрим, — лицо лорда Саймона стало мрачным. Он оттолкнул от себя то, что назвал компасом. — И чем быстрее, тем лучше.

Хотя ночь была темной, наш путь до самого причала ярко освещали фонари, так что тени отступили немного дальше. Капитана Харвика ждала шлюпка, и мы все сели в нее. Он быстро отдал приказ, мы оттолкнулись от причала и направились в тьму залива. Я решила, что мы возвращаемся на собственный корабль и на нем поплывем к мрачному и проклятому Горму. Люди капитана Харвика усердно работали веслами, мы миновали последние стоящие на якоре корабли и оказались в полной темноте безлунной ночи.

Я подумала о Горме и о том, что он значит для тех, кому по жребию выпало дежурить здесь в сторожевой башне. Улицы, по которым ходили контролируемые колдерами мертвецы, навсегда покинуты. Но в памяти сохраняется тот кошмар, что произошел с Сиппаром, некогда большим портом. Больше поколения назад лорд Саймон со своими последователями вел здесь великую битву, и я знала, что Совет направлял сюда волшебниц для очищения города. Но все-таки Горм оставался пустынным и проклятым местом.

По праву рождения здесь должен править лорд Корис. Когда Сиппар пал, он ушел в изгнание. Есть ли у него какая-то внутренняя связь с этим местом, очерненным ужасом и отчаянием крайнего зла?

В тусклом свете нашей лампы я увидела руку лорда Кориса, которая легла на плечо леди Лойз… Они оба были лишены своих прав, но всем, кто их видел, становилось ясно, что из взаимной веры и силы они сотворили для себя собственное королевство.

На все еще отдаленном острове я увидела огонь маяка; его луч все время поворачивался, освещая вход в залив. Мы использовали его как указатель, а наши гребцы были быстры и сильны. Вскоре я увидела много более тусклых огоньков; они обозначали большие причалы и помогали судам подходить к Горму.

Мы направились туда. Рядом шевельнулся капитан Сигмун. Мы случайно оказались на одной скамье, и я знала, что он считает это несчастливым предзнаменованием. Но я гораздо отчетливее ощущала нечто иное.

Камень, который я получила в подарок в святилище Ганноры, согрелся, я кожей ощущала его тепло. Так происходило только раз или два до сих пор. Сила — остатки Силы — ждет нас впереди. Я подняла руку и положила ее на свой камень. На мне одежда салкаров, она позволяет свободу движений, в отличие от длинных юбок и придворных платьев, какие носят в Эсткарпе. К тому же, если не считать цвета глаз, во всех отношениях я выгляжу салкаром; мои отличия от них незаметны тем, кто не слышал сопровождающих меня перешептываний.

Очень подходящими оказались короткие свободные брюки, когда мы наконец подошли к причалу мертвого города. Я поднялась наверх с такой же легкостью, как Орсия в своем плотно облегающем блестящем и коротком платье, похожем на чешую. Я действительно считала, что оно изготовлено из шкуры какого-то большого морского животного. Орсия стояла рядом со мной, глядя на темную громаду города. Потом повернулась и взглянула на море.

— Это место Тьмы, — прошептала она. — Я…

Она зажала руками уши, плотно прижав ладони к голове. Кемок повернулся к ней.

— Все в порядке!.. — Я уловила ее мысль, обращенную к нему и быстро воздвигла барьер: я никогда не читаю чужие мысли, если меня об этом не просят.

Лорд Саймон, должно быть, обладал даром, полученным в том мире, откуда он родом. А леди Джелит, несомненно, волшебница. Двое из трех их детей тоже наделены даром, вопреки своему полу и отсутствию обучения. Все знают, что Каттеа волшебница во всем, кроме официального признания, а что касается Кемока — он не только вызвал то, что не призывалось с самого основания Эсткарпа, и при этом уцелел, но и помог другим. Его назвали чародеем, хотя он обычно не пользуется своим даром. А его брат Киллан, прозванный при рождении тройни «воином», тоже обладал способностью предчувствовать, но свой дар использовал главным образом в битвах.

Причал, на котором мы стояли, потрескался, и в одном месте часть его отвалилась и упала в воду. Недалеко горели две лампы и стояла лестница, прислоненная к борту судна. Лорд Саймон пошел туда большими шагами, чуть не побежал. Леди Джелит, в свободном платье для верховой езды, быстро догнала его.

Он стоял, подбоченясь, медленно поворачивал голову справа налево, разглядывая брошенный корабль в свете ламп. Корабль большой, размером с салкарский, и я подумала, сколько умения и труда потребовалось, чтобы привести его сюда. Две палубы; у меньшей, верхней, впереди еще одна поднятая часть. Ближе к корме две шлюпки, как и доложил Харвик.

Лорд Саймон прошел по причалу возле корабля. В борту есть иллюминаторы, но они не освещены и напоминают мертвые глаза, и невозможно разглядеть, что за ними. Как будто нас не существует, лорд Саймон ухватился за лестницу и поднялся на палубу. Наверху тоже горела лампа, дававшая немного света.

По-прежнему ничего не говоря, он подхватил лампу и скрылся в каюте. Остальные последовали за ним, но медленнее. Действительно, корабль никогда не предназначался для плавания теми способами, какие используют салкары. Мачта не сорвана бурей: для нее на палубе просто нет места.

Рядом с дверью, в которой исчез лорд Саймон, еще одна лестница ведет на самую верхнюю маленькую палубу. Туда пошли Сигмун и Харвик. Оставшиеся последовали за лордом Саймоном. Внутри оказалась длинная каюта с иллюминаторами, похожими на окна, по обеим сторонам. В конце стол, накрытый на четверых. На столе деревянные планки, которые не дают тарелкам и чашкам скользить во время бури.

На столе остатки явно прерванного обеда, судя по количеству высохшей и сгнившей пищи на тарелках. Стены покрыты деревянными панелями красивого красно-коричневого цвета. В двух небольших нишах, несомненно, предназначенных для сна, на койках лежит ярко раскрашенная одежда. Койки больше напоминают постели, и вообще многое свидетельствует, что здесь располагались женщины. Но никакого хаоса, который свидетельствовал бы с том, что каюта разграблена пиратами. Леди Лойз подняла ожерелье из сверкающих камней. Такое богатое украшение вполне можно надеть при дворе в Ализоне, где кичатся богатством. Как будто владелица этого ожерелья просто ненадолго вышла.

Вернувшись в большую каюту, лорд Саймон с восклицанием взял что-то лежавшее на мягком сидении у стены. Это явно не свиток и не одна из редких книг, которые делают, собирая вместе несколько свитков и переплетая их в резное дерево или гравированный металл. Здесь действительно собрано вместе множество листов, но они большие и сделаны из гораздо более легкого и тонкого материала, чем пергамент.

Лорд Саймон перелистывал эти листы. Заглядывая ему через плечо, я решила, что эти совершенно незнакомые мне письмена должны быть какими-то рунами. Был там и рисунок женщины в необычном платье, которое едва прикрывало ее тело. Ткань, если ее можно так назвать, ярко-красная. Волосы у женщины длинные, они свободно падают на плечи, и их не связывает лента, не покрывает сеточка. Женщина лежит на животе, вытянув ноги, тело ее на песке, только голова и плечи приподняты. За ней голубая полоска воды, а на ней точно такой же корабль, на котором мы сейчас стоим. Вода расходится в обе стороны от его носа, который, словно ножом, режет волны!

Лорд Саймон захлопнул этот предмет и посмотрел на переплет. Здесь тоже картинка, опять женщина, она улыбается. У нее черные коротко подстриженные волосы, как у Древнего народа, но она явно не из Эсткарпа. Ее плечи обнажены, а в ушах и на шее сверкали драгоценности.

Лорд Саймон пальцем провел по надписи под картинкой — это, несомненно, руны. Неожиданно он выронил книгу и посмотрел на свои руки.

— Саймон!.. — Леди Джелит взяла его за руку и озабоченно посмотрела в лицо.

Он вздрогнул, словно очнувшись от глубокой задумчивости или предвидения. Может, верно последнее, потому что он произнес, как будто не веря самому себе:

— Пятьдесят лет! Но не могло же пройти пятьдесят лет! — Он по-прежнему смотрел на свою руку, которую сжимали пальцы леди Джелит. Кожа у него потемнела от загара, но она плотная и гладкая. И у меня в голове промелькнула догадка — может, не только я, но и все уловили его мысль: он ожидал увидеть на руке морщины глубокой старости.

Хорошо известно, что у Древнего народа очень долго не появляются признаки старения (а Древние живут гораздо дольше, чем остальные люди нашего мира). Только перед самой смертью у них становятся заметны эти приметы, обычные для других. Но лорд Саймон из другого времени, и, казалось, считает, что у него должно быть по-другому.

— Значит, правда, Саймон, этот корабль…

— Из моего времени и мира? — хрипло закончил он. — Да… из моего мира… но не из моего времени. Похоже, там время идет быстрее. Неужели врата есть и в море?

— Может быть, — согласилась она. — Но такие врата, через которые может пройти корабль без экипажа? Я думаю, это совсем другое дело.

Глава третья

Оставшуюся часть ночи после возвращения в башню порта я проспала. Конечно, помещения здесь уступают тем, что отвели мне в крепости Эса, но они гораздо лучше того, что я встречала в своей бродячей жизни. Если мне что-то и снилось, то, проснувшись, я ничего не помнила. Солнечный луч, упавший на пол недалеко от моей кровати, подсказал, что уже поздно.

В скромно обставленной комнате оказались приспособления для умывания, и я ими воспользовалась. Умывшись, посмотрела на себя в зеркало из полированного металла, висящее на стене. Я вспомнила картинку на переплете книги, которую лорд Саймон прихватил с собой.

Светлые волосы, еще более выбеленные солнцем, я подрезала на уровне плеч, так как находила слишком длинные волосы, какие носят другие женщины, помехой. Моя кожа от летней жары стала коричневой, и от тех частей тела, которые обычно прикрыты одеждой, резко отличалась. У меня широкие скулы салкаров, но подбородок не квадратный, а рот слишком велик, чтобы меня могли считать красивой или даже сравнивать с женщинами, которых мне приходилось видеть.

Глаза больше всего доказывали, что я чужая людям, кровь которых наполовину разделяла. У салкаров глаза голубые и зеленые, а у меня цвета хорошо закаленной стали и слишком большие. Глаза, обрамленные черными ресницами и бровями (этот цвет резко отличается от волос на голове) особенно выделяются на лице и, как я считаю, кажутся окружающим холодными, словно плавучие ледяные горы, которые иногда встречаются в далеком северном море.

Я отвела назад волосы, чтобы посмотреть, как буду выглядеть с прической, как у той женщины на картинке. Впечатление оказалось не очень благоприятным, и я принялась одеваться, думая, что судьба не слишком благоволит ко мне — ни внешностью, ни тем даром, который принес мне больше вреда, чем пользы.

Руки мои нащупали талисман Ганноры, который я осторожно поместила в ложбинку между маленькими грудями. Но это ничего не изменило. Накануне ночью камень был теплым, а теперь он холодный. Я быстро затянула ремни своей куртки. Кто-то постучал в дверь моей комнаты, и я торопливо ответила. В дверях стояла леди Лойз. Она такая маленькая, что я почувствовала себя рядом с ней слишком большой и неуклюжей.

— Дестри, мы снова собираемся. Джелит хочет о чем-то расспросить тебя. И еще принесли завтрак. — Она приветливо улыбнулась.

Я многое передумала с тех пор, как оказалась в кругу старых друзей и родственников. Именно леди Джелит пригласила меня на первую встречу в город Эс. И вот эти известные женщины: Джелит, Лойз, Орсия — те, кто принесли мир в места, которыми владела Тьма, приняли меня без вопросов, разговаривали со мной так, словно я им близкая родственница или во всяком случае боевой товарищ из других времен. Стремление к правде заставило меня рассказать леди Джелит о своем происхождении, и леди Лойз тоже слышала этот рассказ. Но она не отвернулась от меня, не отдергивала платье, если я касалась его, как будто через такое прикосновение может передаться зло.

Такое отношение мне непривычно, и из-за своего прошлого я никак не могу его принять. Что такого есть во мне, что они говорят со мной так ласково и сами приглашают на завтрак, хотя это вполне мог сделать слуга? Я старалась скрывать эти свои мысли, но они усиливают мое угнетенное состояние, к которому я привыкла, как к старому платью.

— Хороший день, — сказала Лойз. Она остановилась у большого внутреннего окна, выходящего на центральный двор крепости. Цветочная клумба казалась неуместной за такими прочными стенами. Мы видели три скамьи, стоявшие рядом и вдалеке от этих стен, как будто те, кто садился на них, опасался, что их подслушают, что у стен тоже могут быть уши. Там сидели все те, кого я видела вчера вечером, кроме Сигмуна. Они брали еду со столика на колесах.

Вскоре мы присоединились к ним, и все приветствовали меня спокойно, как будто я действительно обычный участник таких встреч. Лорд Саймон пил из чашки, глаза его были устремлены на то, что он держал на коленях, — книгу с чужого корабля. Но когда Орсия усадила меня рядом с собой, лорд Саймон озабоченно посмотрел на меня. Кемок сидел возле Орсии, скрестив ноги, и внимательно глядел на отца, как будто одним этим взглядом получал какие-то важные сведения.

Леди Джелит отставила свою чашку и тоже взглянула на меня. Я сразу насторожилась. Вот оно — то, ради чего меня позвали.

— Ты можешь предвидеть… и видеть на расстоянии…

— Я не стану использовать предвидение, — быстро и, может быть, чуть поспешно ответила я.

Я заметила, что лорд Саймон и Кемок оторвались от своих мыслей и смотрели на меня. Но леди Джелит продолжала:

— Способна ли ты устанавливать происхождение того, что находится на большом расстоянии от тебя и что ты видишь в своих видениях? Эти два дара часто связаны.

Я удивленно молчала. За все годы своих странствий — хоть их и не очень много — я никогда не испытывала свой дар в этом смысле и таким образом. Но теперь я вспомнила, что часто, когда беру в руки какую-то вещь, я могу что-то сказать и о том, кто ею владел. Однако я всегда считала, что это вызвано лишь моей повышенной чувствительностью и воображением, а не даром.

— Возьми это. — Леди Джелит взяла у лорда Саймона чуждую книгу и передала ее мне. Голос ее звучал резко, она как будто приказывала, не ожидая встретить отказ.

Книга очень гладкая на ощупь. Я провела кончиками пальцев по строчкам рун. Они не выпуклые и не вдаются в поверхность, как бывает на пергаменте. Каким-то образом они составляют часть поверхности, на которой видны.

Что-то во мне проснулось — не как призыв к видению, который я хорошо знаю, а что-то другое. Я закрыла глаза и попыталась открыть дверь сознания, о существовании, которой до того не подозревала.

… Буря, такая сильная, что самому искусному моряку-салкару трудно бороться за жизнь своего корабля. И страх — такой сильный и дикий, что находится на самой грани безумия. Я сижу, скорчившись, в большой каюте чужого корабля. Во рту у меня горечь. Я вижу другую тень — света в каюте нет — и узнаю ее.

— Мигги! — Я произношу это имя, но не слышу собственного, голоса, настолько свирепа буря. Она возникла словно ниоткуда.

— Джим! — Снова имя, и с ним приходит ощущение еще более сильного страха, если это вообще возможно. Джим погиб, его смыло в море, смыло гигантской волной, словно языком.

До бури… я пытаюсь ухватиться за это — что произошло до бури? Каким-то образом мне удается вспомнить. Было солнце, горячее солнце на песке. И небольшой причал, у которого стоят несколько чуждых кораблей. Мигги и Джим, они перешептывались. Какое-то предстоящее действие заключает в себе опасность. Но именно опасность и делает его интересным. Оно имеет отношение к лодке, к лодке и к путешествию на другой корабль, гораздо больший. Что-то должно быть перевезено с него. Это тайна, и она источник тревоги, но все равно привлекает. Теперь я вижу каюту изнутри — в ней четверо. Они не похожи внешне, как салкары или Древние, которые в своей наружности несут отпечаток родства, и все его могут видеть. У той, что я знаю как Мигги (что это за имя?), рыжие волосы. А у Джима каштановые, серебристые около ушей, коротко подстриженные, как у Мигги. Еще одна женщина расчесывает длинные черные волосы с несколькими серебристыми прядями. У мужчины рядом с ней короткие вьющиеся темно-каштановые волосы.

Они спорят, но я не слышу их слов, чувствую только напряжение в воздухе. Это касается опасности. Потом…

Снова буря, корабль сильно раскачивается. Вспыхивают молнии. Из иллюминаторов пробивается вода и льется на палубу. Потом пустота, потом…

Я открыла глаза и увидела, что все смотрят на меня. Медленно, стараясь припомнить все подробности, я рассказала о том, что видела. Если, конечно, увиденное не рождено моим воображением. В тот момент я ни в чем не была уверена, чувствовала только сильную усталость. Если поворачивала голову, все окружающее начинало качаться, как на корабле в бурю.

— Врата, — первой, когда я закончила, заговорила Лойз. — Как они прошли через врата? Как могут существовать врата в открытом море?

Я осторожно покачала головой, опасаясь вызвать приступ головокружения.

— Буря… и перед ней — то, что на берегу… Больше ничего не было.

Леди Джелит протянула руку и взяла у меня книгу.

— Они чувствовали опасность, те, кого ты увидела. Какую опасность? Может быть, врата…

— Нет, — на это я могу ответить. — Опасность имела отношение к другому кораблю в море. Гораздо большему кораблю, мне кажется.

— Песок, море и много кораблей у причала, — медленно сказал лорд Саймон, потом взял книгу и принялся торопливо перелистывать страницы. Нашел другую картинку и показал мне. — Такие деревья там были?

Он указал на дерево с длинным голым стволом, все ветви у него высоко наверху, широкие листья напоминают заостренные полосы.

— Я не видела деревья.

Лорд Саймон выглядел так, словно нашел нечто ценное, которое вдруг оказалось ненужным.

— Ты знаешь такое место в своем мире? — спросила леди Джелит.

— Да. К тому же в море есть такое место, где исчезают корабли… легенды об этом рассказывают многие столетия. Море… — задумчиво произнес он.

Кемок поинтересовался:

— Но если проходит лишь корабль, куда исчезает экипаж? Мы хорошо знаем врата, у нас у каждого есть личный опыт. Но через них всегда проходят люди, и только люди.

— Похоже, нам следует узнать больше, — впервые заговорил лорд Корис. — Хотим ли мы нового вторжения таких, как колдеры? Надо как можно быстрее проверить, появляются ли на юге еще такие корабли. Салкары поддержат такое предприятие: они считают, что первыми подвергнутся угрозе, как уже было в прошлом. И что с другими кораблями, найденными без экипажей? Возможно ли такое, чтобы врата действовали и в противоположном направлении, пропуская салкаров в твой мир, Саймон?

— Кто знает, что происходит? Но как ты сказал, мы должны узнать, и поскорее. А для этого нужны корабли, которые пойдут на юг, хотя это и опасно.

Я думаю, все присутствовавшие согласны участвовать в этом плавании, но у каждого человека есть свои обязанности. Лорд Корис правит Эсткарпом, и он не мог оставить город. В конце концов осталось пятеро: лорд Саймон и леди Джелит, Кемок и Орсия и я. Что-то во мне говорило: «Ты должна идти». Хотя я думаю, что если бы не мои спутники, салкары отказались бы пустить меня на свой корабль. Слухи распространяются быстрее дел, и большинство капитанов считали меня врагом или, по крайней мере, связанной с Тьмой.

Были выбраны два корабля — Сигмуна и Харвика. Помимо обычных экипажей, на них плыл отряд фальконеров, этих суровых бойцов. Салкары приняли меры предосторожности. Они обычно плавают целыми семьями и больше живут на борту своих кораблей, чем на суше. Но на этот раз всех детей и беременных женщин сняли с кораблей. Лорд Корис позаботился, чтобы их всех удобно разместили в порту.

Возникло замешательство, когда одна из пророчиц на борту корабля Харвика проявила свой характер и оскалила зубы, говоря, что если я приношу несчастье людям, что же я сделаю с кораблем?

Но тут за меня вступилась леди Джелит, и так как она пользовалась уважением и преклонением всех, даже обладающих даром, то женщина уступила. Тем более ей сказали, что на ее корабле поплывут лорд Саймон и леди Джелит. А я поплыву вместе с Кемоком и Орсией на «Морском бродяге». Через двадцать дней напряженной подготовки, приняв груз дерева и большой запас продовольствия, мы наконец подняли паруса и на рассвете вышли в океан. Над нами вились морские птицы, они тревожно кричали. Паруса наполнились попутным ветром, и вскоре мрачная тень Горма осталась позади, а вокруг нас было только открытое море.

Мы еще несколько раз побывали в Горме, исследуя брошенный корабль, и лорд Саймон изучал карты и записи, найденные на нем. У него был список экипажа из шести человек, но на борту были и другие — женщины, которых я «видела» и чьи одежда и личные вещи еще оставались в большой двухместной каюте. О них лорд Саймон знал только, что они находились на борту. Но о причине их присутствия на корабле ничего не говорилось в так называемом «корабельном журнале»; там только сообщалась цель назначения и назывался груз — эти сгнившие растения в небольшом трюме. Что касается способа передвижения корабля, то лорд Саймон объяснил капитану Харвику, что судно действительно не движется при помощи парусов или весел; на нем установлена одна из сложных машин, что были известны колдерам. Для нее нужно топливо — жидкость, неизвестная в нашем мире. Корабль оставался в гавани Горма под охраной небольшого гарнизона.

Хотя я наполовину салкар по рождению, меня не принял ни один корабельный клан, и мне приходилось зарабатывать себе на проезд, выполняя самую неквалифицированную работу. Мне никогда не доверяли работ, требующих мастерства или прямо касающихся самого плавания. Но на этот раз на проезд зарабатывать мне не пришлось. В первый же день плавания меня отыскали Кемок и Орсия. Крогианская девушка была глубоко поражена тем, что вокруг нее так много воды. Ее народ в Эскоре живет у ручьев и омутов, озер и рек. Крогианцы не могут далеко углубляться в сушу, потому что им необходима вода, чтобы время от времени удовлетворять потребности своего организма. Еще до нашего отплытия Кемок объяснил Сигмуну, что за кораблем должна идти на буксире лодка. Орсия время от времени будет плавать в море, восстанавливая энергию.

Так как моряки меня недолюбливали, я сразу согласилась на их предложение спуститься в лодку. Кемок — отличный пловец, хотя на руке у него следы тяжелой раны. Он теперь пользуется преимущественно левой рукой и потому, может быть, стал менее опасным бойцом, но по сравнению с Орсией он все равно что ребенок, барахтающийся в ванночке. В воде начинали действовать ее жабры, и она могла нырять и оставаться под водой так долго, как могут только ее соплеменники. Кемок заставил ее дать слово, что она не будет уплывать далеко от лодки. Рассказывают страшные истории о том, что может таиться под водой. Говорят, там охотятся необычные животные, о которых мы почти ничего не знаем.

К моему удивлению, Кемок хотел расспросить меня о моем даре. Я никому, кроме леди Джелит и леди Лойз, не рассказывала свою историю; тогда я вообще впервые поведала ее кому-то. Но было очевидно, что салкары считают меня парией; известно было и то, что я ходила в Эс, чтобы посоветоваться с волшебницами. Кемок видел, как я использую свой дар, и теперь, по-видимому, хотел знать, насколько велика эта моя врожденная способность. У меня не было причин что-то скрывать от него; мы члены одного отряда, посланного с опасным заданием, и справедливо, чтобы каждый знал, чего можно ожидать от остальных, с кем он делит трудности этого путешествия.

Я ответила, что могу и видеть на расстоянии, и предвидеть (хотя этот свой дар я считала слабым и не хотела его использовать). И, как он знал, я обладаю способностью в ограниченных пределах судить по вещам об их хозяевах. Но я сомневалась, чтобы у меня были другие способности.

— Никогда ни в чем нельзя быть уверенным, — задумчиво заверил он. Говорил он так, как будто не хотел сообщать все, о чем думает. — Совет невысокого мнения о Лормте, но там, изучая прошлое, можно многое узнать. Когда передвинулись горы, в Лормте рухнули две башни. Но в то же время открылись потайные помещения, а в них обнаружили записи, в которые никто не заглядывал очень и очень давно. Этими находками занимается сейчас один мой товарищ по прежней службе у пограничников. Когда вернемся, узнай, что может дать тебе Лормт, пророчица.

— Ты называешь меня титулом, с которым не согласится ни один салкар, милорд. Салкары не верят моим предсказаниям, они всегда сторонятся меня…

— А ты бы хотела быть единой с ними? — спросила Орсия. Она расчесывала свои серебряные волосы, с которых по плечам стекала вода.

— Я… — и замолчала.

Взвешивая действительность и желания, я сделала открытие, которое не должно было удивить меня. Хочу ли я жить, как живут женщины в каютах корабля, работать у парусов, быть в распоряжении тех, кто считает себя хозяином волн и слугой ветров?

Я посмотрела на корабль, за которым шла наша лодка. «Морской бродяга» поднимал волны, на которых мы плавно раскачивались. Меня всегда будут принимать на борту с неохотой. Будь я настоящим салкаром, я давно была бы замужем и слилась бы с экипажем, единственная цель которого — вести корабль дальше, искать и открывать новые рынки или совершать плавания по хорошо известным маршрутам между городами. Больше ничего меня не ждало бы. Пророчицей быть я не могла: они еще более тесно связаны обычаями и маршрутами плаваний. Я слишком долго бродила сама по себе, чтобы подчиняться воле других. Я уже давно перестала завидовать другим женщинам. Может, действительно с самого рождения я не такая, как они, я, как корабль без родного порта и искусного капитана, корабль, который вечно в пути.

Я посмотрела на крогианскую девушку.

— Думаю, я не хотела бы быть одной из них. Хотя раньше я об этом никогда не задумывалась и ни с кем не говорила.

— Перед каждым из нас множество дорог; и часто мы делаем выбор, не спрашивая себя, правильно ли поступаем, — медленно проговорил Кемок. — И немногие могут ступить на тропу, не предназначенную для нас, как бы мы ни привыкли принимать чужую волю. — Он слегка повернул голову и улыбнулся Орсии, взял ее красивую, тонкую руку и прижал к своей щеке. — Поистине наши дороги были раньше кривыми, но теперь мы вышли на прямую и верную. Хотя и теперь на нашем пути лежат тени, но иного нас не нужно. — Он снова посмотрел на меня и заговорил чуть тверже. — Итак, ты знаешь о трех своих дарах. А как ты их совершенствуешь? Путем осторожного использования?

Я решительно покачала головой.

— Я не хочу узнавать будущее…

— Но ты можешь видеть только одно будущее, — прервала меня Орсия. — А их у каждого множество. Просыпаясь, человек что-то делает, и день для него заканчивается одним. Но если, проснувшись, он сделал другой выбор, то и день кончится по-другому. Что же ты выберешь, пророчица?

— Я сама об этом думала, — ответила я. — Только несколько раз я предвидела для других — и всегда против своей воли — и видела у них впереди зло. Говорят, в моих предсказаниях проклятие, они сами определяют злое будущее людей. А что касается меня самой… — Я покачала головой. — Тут все неясно. Я как бы вижу картину, разрезанную на куски. Некоторые части хорошо видны, но их последовательность остается для меня загадкой. Я могу предвидеть для других, но не стану этого делать. А мне самой мое предвидение ничего не говорит.

— Такова участь всех, кто предвидит: у них нет Силы изменить собственное будущее, — объяснил Кемок. — Но я не понимаю, почему ты всегда видишь для других лишь дурное и оно к ним приходит.

— Скажи, что я приношу им проклятие, милорд. Но я не делаю это сознательно, со зла. Наверно, сказывается мое происхождение от Тьмы.

Я поднесла руку к груди, к амулету Ганноры. Это моя единственная слабая надежда. Пророчица, которая приносит проклятие, — это не моя судьба. По этой тропе я не пойду.

— Мой отец тоже может видеть будущее, — продолжал Кемок, — но видения приходят к нему как предупреждение и только незадолго до опасности, которую предвещают. Он может также связываться с нами в случае необходимости и поддерживать нас своей силой. С матерью он может обмениваться мыслями даже на расстоянии. Но об этом узнал позже: это у него не прирожденный дар.

Орсия положила гребень на колени и ласково провела ладонью по его руке в шрамах.

— А ты вмешался в то, о чем не имел понятия, выбрал тропу, ведущую к страшной опасности, правда она же привела и к хорошему.

Он хмурился, глядя не на нее, а на море.

— Я был глуп, используя то, чего не понимал. И то, что узнал позже, заставило меня только полнее осознать свою глупость.

— Милорд… — начала я, но он улыбнулся мне и возразил:

— Лорд? Нет, я тогда был простым пограничником. И по-прежнему боец, когда в этом есть необходимость. У меня нет владений, и мне они не нужны. Я с самого начала был просто Кемоком, им и останусь.

— Кемок, — поправилась я, — что произошло в Эскоре?

Он опять улыбнулся.

— Ну, вопрос очень большой, и я могу ответить на него только отчасти. С нами случилось вот что…

Глава четвертая

Он рассказал о многих битвах, как отгоняли зло, чьи силы всегда возвращались и снова нападали, о том что приходилось постоянно быть настороже, когда покидали островки безопасности, находившиеся под защитой Света.

— И все-таки бывают мирные времена, и они случаются все чаще, а длятся все дольше, — сказала Орсия. Она перебирала волосы, пока солнце не просушило их.

— Может ли так быть, — спросила я, — что Эскор на юге поворачивает к западу и выходит к морю?

Кемок пожал плечами.

— Кто знает? Мы далеко проникли на запад. Моя сестра живет теперь у другого моря, о котором в Эсткарпе в старину ничего не знали. Судя по этому, вполне возможно, что и на юге море ограничивает сушу также, как на западе.

— Тише! — Орсия склонилась за борт нашей маленькой лодки. На ее лице появилось сосредоточенное выражение, как у пророчицы в трансе.

Я посмотрела на волны, но ничего не заметила. Океан не похож на прозрачные воды, какие бывают у берега. Там видны песок и пузыри, можно разглядеть существа, для которых вода — родной дом.

Кемок не смотрел на воду, но на его лице тоже застыло напряжение, сопровождающее поиск мыслью. Все обладающие даром до некоторой степени пользуются таким поиском. Конечно, они не всякий раз могут непосредственно общаться, получать прямые сообщения, но всегда чувствуют жизнь, где она скрывается или поджидает что-то.

Со всей осторожностью, которой научило меня использование дара, я послала ищущую мысль. Так как Орсия по-прежнему смотрела на море, я послала ее именно туда.

И сразу отпрянула. Я уловила голод, страшный голод, опаснее всякого гнева и сильнее разума. Подлинной мысли не было. А если и была, ее подавил голод.

Кемок повернулся и ухватился за трос, которым мы были привязаны к «Морскому бродяге». Секунду спустя я уже помогала ему. Мы тянули изо всех сил, и наше небольшое судно приближалось к салкарскому кораблю. Орсия продолжала как бы прислушиваться к существу, которое по-прежнему оставалось в глубине.

Я могла лишь отчасти следить за ним; вибрация оказалась на самом пороге моего восприятия. Нужны гораздо большие способности, чтобы читать их. Но я, однако, поняла, что существо уже обратило на нас внимание, изменило свой курс и теперь плывет за нашей лодкой. Я представила рыбу, готовую заглотить приманку, и это придало мне сил. Мы по-прежнему тянули за трос.

Орсия сидела в лодке, опираясь подбородком на руки, вытянув вперед голову. Она смотрела в воду, словно пыталась заставить появиться пловца, таящегося внизу. Теперь голод ощущался так сильно, словно крик в ушах.

Мы вошли в тень «Морского бродяги» и подошли к веревочной лестнице, свисающей с палубы. Кемок жестом приказал мне подниматься. Я показала на Орсию. Он покачал головой, и я поняла, что в чем-то крогианская девушка вооружена лучше нас. Ухватилась за лестницу и быстро поднялась на палубу. За мной последовал Кемок, потом повернулся и протянул руку Орсии.

— Оно идет! — воскликнула она, соскакивая на палубу.

Подошли три моряка салкара. Внизу заволновалась вода, я увидела большую и темную тень под ее поверхностью. И вот из воды показалась огромная голова, больше нашей лодки. Гигантские челюсти с двойным рядом заостренных зубов сжали дерево, и лодка сразу разлетелась на куски, а ее место заняло существо. Сверху падали обломки досок. Прочные борта лодки, выдержавшие немало бурь, были расколоты, подобно яичной скорлупе.

— Что это? — Капитан Сигмун сбежал с юта и присоединился к нам. Почти сразу «Морской бродяга» подскочил в воде. Страшное подводное чудовище выразило свою досаду, ударив корабль снизу.

Сигмун отдал приказ, и наш корабль изменил курс. Мы не могли защищаться от невидимого чудовища. Я подумала, выдержат ли швы корабля, если такие удары будут повторяться. Но тут увидела, что трос, привязывавший лодку к «Морскому бродяге», резко натянулся. Корабль отреагировал на этот рывок, замедлив ход. Повернувшись, я схватила абордажный топор — такие всегда держат на кораблях поблизости. Со всей силой ударила им по тросу. Трос лопнул, один конец его сильно ударил меня по руке, поранив ее.

Я отвернула рукав, обнажив рану. Корабль снова вздрогнул от удара по днищу. Но больше ничего не произошло. Орсия стояла у поручня, там, где трос оставил борозду. Слегка наклонив голову, она прислушивалась. Потом заговорила:

— Оно ушло вглубь.

Капитан смотрел на нее.

— Что это было? — проговорил он. — Никогда не слышал о таких больших морских существах, которые могли бы причинить неприятности «Бродяге». Оно нападет снова?

— Оно голодно, — продолжила Орсия. — Я о нем ничего не знаю. Но думаю, что такой голод заставит его напасть еще. Оно нас чувствует.

Сигмун посмотрел на палубу, как будто искал средства защиты от нападения. На «Морском бродяге» есть две пушки, мечущие стрелы. Они напоминают оружие пограничников. Но их можно использовать только против видимого врага. И вообще они предназначены для стрельбы не в глубь моря, а только над водой. Были и другие средства, которые можно использовать при отражении нападения: стеклянные шары с голубым порошком. Их выпускают из пращи, и они приносят огненную смерть человеку или целому кораблю. «Морской бродяга» вооружен не хуже любого салкарского боевого или торгового судна, и все, что можно использовать при защите и нападении, было проверено, исправлено и снабжено боеприпасами еще до нашего отплытия.

На палубе стояли гарпуны, но они для того чудища, что притаилось внизу, не страшнее обломков лодки. Дул попутный ветер, и корабль, который теперь не задерживала идущая на буксире лодка, резал волны под надутыми парусами.

Мы так и не узнали, смогли бы выдержать новое нападение или нет. Орсия пробежала по палубе, скрылась в каюте, которую делила с Кемоком, и вернулась со свертком в руках. Склонившись над палубой, она развязала его, внутри оказалось несколько пакетов. Один из них она схватила как раз в том момент, когда подводное чудовище снова ударило корабль в опасной близости от руля. Кемок, как будто понимая, что она собирается сделать, сорвал с себя рубашку и развернул ее на палубе. На нее Орсия высыпала немного гранул, похожих на песчинки. Они темные и напоминают расколотые булыжники. Закрыв первый пакет, она взяла другой. Оттуда высыпала синевато-зеленый порошок. Кемок достал из-за пояса нож, и Орсия концом его тщательно перемешала порошок с гранулами. Потом сделала последнюю добавку — на этот раз камешки размером с мой ноготь. Она выбрала три таких красных камешка и шесть синих.

Кемок свернул рубашку, превратив ее в комок. Я видела, как зашевелились губы Орсии. Она словно читала заклинание или призывала Силу. Потом она бегом поднялась на верхнюю палубу, где стоял рулевой, а по обе стороны от него корабельные женщины, которые помогали ему в случае необходимости.

Орсия слегка откинулась назад и изо всех сил бросила сверток в воду. Сверток полетел с огромной скоростью. Я удивилась: ведь он совсем легкий. На мгновение коснувшись воды, он камнем пошел на дно. Орсия стояла у поручня и смотрела в глубину, как будто хотела убедиться в успехе или неудаче своей защиты. На том месте, где затонул сверток, появились пузыри.

Я очень хотела поискать мыслью, но боялась снова привлечь это существо. Но тут оно само обрушилось на меня и, должно быть, на капитана Сигмуна, который стоял рядом со мной. Я видела, как он покачнулся. На этот раз ощущался не голод, а гнев, гнев такой страшный и темный, что он резал, почти как мечом. А после этого — снова тихо.

Теперь я осмелилась поискать: голод исчез. Если чудовище по-прежнему ждет внизу, то не потому, что хочет схватить нас своей огромной пастью. А Орсия продолжала внимательно вглядываться в воду, рядом с ней Кемок, он тоже смотрел на волны.

Капитан Сигмун встряхнулся. Он отдал приказ, и корабль ожил: все на палубе, по-видимому, тоже попали под действие тех же чар. Только теперь крогианка отошла от поручня, Кемок поддерживал ее. По ее осунувшемуся лицу я догадывалась, хотя бы отчасти, что она испытала. После использования дара на нас всех наваливается страшная усталость.

— Оно мертво? — Капитан Сигмун задержался возле них.

Орсия медленно покачала головой.

— Не думаю. Оно проглотило ксалту. Но это только на время отвлечет его. Сейчас оно лежит глубоко на дне и спит. Но сколько проспит, кто знает? Это средство для защиты от созданий Тьмы, которые населяют озера и реки. Никто не может сказать, что оно сделает с морским существом.

Я увидела, как с палубы поднялась птица. Сокол кругами уходил вверх. Это один из фальконеров послал сообщение на наш второй корабль. Он так далеко на траверзе, что видны только верхушки мачт. Предупреждение… Остается только надеяться, что подводное существо пролежит достаточно долго, чтобы наш маленький отряд успел уйти.

Я видела, как Орсия посмотрела на меня и что-то сказала Кемоку. Тот поманил меня, и, поддерживая Орсию с обеих сторон, мы вошли в их каюту. Я задержалась, только чтобы подхватить сверток, который она оставила на палубе. В каюте она настояла на том, чтобы заняться моей раной, смазала ее красноватым веществом, по консистенции похожим на грязь, с таким острым запахом, что я чихнула. Мазь сразу подсохла, и я почти не испытывала боли.

Кемок подошел к иллюминатору и выглянул наружу. Он был явно встревожен и, когда Орсия закончила возиться со мной, высказал свою тревогу вслух.

— Ты больше не должна плавать…

Я поняла, какой страх он испытывает, и сама ощутила его. Крогианцы должны время от времени погружаться в воду. Долгое пребывание на суше для них так же смертельно, как для путника в пустыне остаться без питьевой воды. Но если в глубине моря таится опасность, как же выживет Орсия?

— Может быть, плавать я и не смогу, — согласилась Орсия, — но могу оставаться вблизи корабля, привязанная веревкой. Если появится опасность, меня могут быстро вытащить. — Она достала из свертка с материалами, которые отогнали чудовище, кувшинчик и открыла его. Почти сразу же в тесной каюте почувствовался резкий запах; я закашлялась, Кемок тоже. — Можно использовать и это. — Орсия сморщилась и чихнула. — Кажется, морской воздух делает его еще сильнее, — заметила она. — В Эскоре никто, обитающий в воде, не приблизится к источнику этого запаха. Может, это справедливо и для морских существ. — Она быстро закрыла кувшин, но мы еще долго продолжали чихать.

— У нас достаточно времени, чтобы обдумать план, — Орсия убрала кувшинчик, — потому что мне еще не скоро понадобится окунуться в воду. А тем временем мы можем поискать.

Повесив сверток на крюк в балке над головой, она, скрестив ноги, села на койку. Кемок прислонился к стене каюты, а я села на стул.

Орсия поглаживала искалеченную руку Кемока, закрыв глаза, и я почувствовала поток Силы, устремившийся на поиски — чего? Чудовища, чтобы убедиться, что оно больше не нападет на «Морского бродягу»?

Я неловко попыталась последовать примеру Орсии. Вначале нужно отгородиться от потоков жизненной энергии, которые обозначают моряков и вообще клан салкаров. Но тот, кто использует дар, этому учится быстро. Совершенно открытый мозг причиняет своему владельцу сильные мучения, если не научишься сосредоточиваться в поиске на чем-то одном. Но мы — по крайней мере, я — ничего не могли обнаружить. Я закрыла глаза, представила себе бесконечное волнующееся море, белую пену, которую поднимает нос корабля. Даже далеко от суши над головой вьются птицы. Говорят, они садятся на землю, чтобы только вывести птенцов, и даже спят на воде далеко от суши.

Жизнь окружала нас. Я улавливала вспышки жизненной энергии, но не следовала за ними. Потому что искала другое — охотника из глубины. Свирепого голода, который нанес нам первый удар, не было. Может, контратака Орсии удалась больше, чем она сама надеялась. Конечно, лучше мысленно сосредоточиться на увиденном, но передо мною были только челюсти чудовища, когда оно сокрушало нашу лодку.

Без моего желания открылось дальнее зрение. Как в тот раз, когда я проделала это по просьбе леди Джелит и увидела мрачные острова, так и сейчас я устремилась вперед… так мне казалось… и увидела…

… Снова скалистые острова. Они разбросаны по морю, поднимаются из него полукругом, один конец этого полукруга соприкасается с настоящей сушей, может быть, с материком или другим островом, но гораздо больше и старше…

В меня вливалась энергия. Но нацелен ее поток не только на меня, а и на разбросанные острова. Тут есть Сила — и она притягивает, захватывает! Я торопливо отступила, перекрыла щупальце ищущей мысли. Острова и суша за ними исчезли. Но я не открывала глаза и не собиралась признавать поражение. Напротив, сосредоточилась на том уголке суши, что увидела мельком, — не среди островов, а дальше, на берегу за ними. И меня словно что-то заставляло торопиться, в этот поиск я вложила всю свою энергию.

Больше я не видела море, напротив, передо мной неровные скалы, напоминающие челюсти морского чудовища. Они образуют внешнюю стену, а за ними густая тень. Мне все труднее удерживать эту картину в сознании, я устала.

Меня подхватил источник Силы, намного превосходящей мою, и я не могла защищаться. Снова увидела россыпь островов. На этот раз огня нет. Может, вулкан, который я видела раньше, погрузился в море?

Сила, подхватившая меня, раскачивается, она словно прочесывает острова в поисках какого-то предмета. Я прекратила сопротивляться, потому что поняла, что это такое: объединенная воля Кемока и Орсии. В меня вливалось все больше энергии. Острова и рифы проносились под моим «дальним взглядом»; мы возвращались к суше, к тому участку материка. Я поняла, что Кемок с Орсией подхвачены тем же потоком силы, которого я испугалась и от которого бежала.

Под нами залив — теперь мы трое едины. Зрение мое предельно обострилось. И я увидела в заливе огромный флот! Но на кораблях не чувствуется жизни. Мы видим их только мгновение, потом нас уносит дальше. Тем не менее я успела уловить предупреждение. Как порыв зловония с поля битвы, на котором все погибли и не осталось никого, чтобы похоронить мертвых. Это сама смерть, и смерть нечистая.

— Мы — захвачены!

Я увидела рыболовные сети, видела, как бьются в них серебряные тела. И знала, что уйти без борьбы не удастся. Я сопротивлялась. Двое моих спутников поддерживали меня. Я превратилась в острие копья, а они — в его древко. Никогда меня не захватывало так сильно, я инстинктивно пыталась изменить то, что находится подо мной. Понемногу, с помощью притока энергии, я замедляла полет в глубь суши. Никогда прежде мне не приходилось встречаться с таким притяжением. В нем ощущалось зловоние зла, но источник его я не могла определить. Я не сомневалась, что это изобретение Тьмы, и поиски его природы могут еще больше усилить его власть над нами. Напротив, я теперь пыталась мысленно увидеть корабль, каюту…

При дальновидении никогда не осознаешь свое собственное тело — видишь только то, что снаружи. И только такое видение может нам помочь сейчас. Корабль… Где-то остался наш корабль. Снова скалы и залив, потом полоска пустынной суши; я пыталась вместо этого представить корабль, каюту. Разум говорил мне, что мое тело по-прежнему там. Я сражалась за возвращение, и вместе со мной сражались Кемок и Орсия.

Корабль, да… Но он то появлялся, то исчезал, сменяясь новыми картинами местности внизу. Может быть, корабль слишком велик, каюта меньше, и мы в ней. Место, где ты спал и жил хоть недолго, притягивает к себе. Это может послужить путеводителем видящему далеко.

Я представила себе стены каюты, узкое пространство между ними. Увидела Орсию, Кемока, их соединенные руки… Они не понимали вначале, что я собираюсь делать, но теперь поняли. Снова направили на меня потоки своей энергии. Я открыла глаза…

Орсия прислонилась к плечу Кемока, глаза ее закрыты. В ее позе была расслабленность, которая вызывала опасение. Кемок шевельнулся. Я услышала его мысленный призыв:

— Орсия!

Я встала со стула, когда он открыл глаза. И едва успела подхватить руками падающую голову крогианки. Изо всех оставшихся сил послала мысленное представление того места, где мы на самом деле находимся. Неужели она по-прежнему в сетях Тьмы, которая пыталась захватить нас всех? Но в своем полете назад я не ощущала ослабления потока энергии. Если бы она осталась, я почувствовала бы это.

Кемок оттолкнул меня, приняв Орсию в свои руки. Я знала, что между ними тесная связь и он может быстрее найти ее и позвать назад. К тому же у него репутация чародея, который постиг древнее, забытое теперь знание.

Лицо его было напряжено и мрачно. Как только он отнял руки, Орсия упала на койку. Он наклонился к ней, по-прежнему пользуясь их взаимной привязанностью. Неожиданно она вздохнула. Услышав этот звук, я испытала такое облегчение, что тоже расслабилась и прислонилась к стене каюты. Орсия открыла глаза и посмотрела в глаза Кемоку.

— Оно… оно… ждет… — промолвила она еле слышным шепотом.

Кемок мягко и негромко откликнулся:

— Здесь его нет, — и как ни мягко он говорил, голос его звучал властно.

Но Орсия уже смотрела не на него, а на меня.

— Оно проголодалось.

Я сразу поняла, что она правильно выбрала слово. Сильное притяжение, которое я ощутила, — это такой же голод, как тот, что был у морского существа. Но голод не телесный…

Впервые нечто, не принадлежащее мне, повернуло мою мысль в сторону. Я поняла, что по этой тропе мне идти не следует и, что судьба, действуя через меня, может приносить другим добро, а не только зло, как считалось раньше.

Орсия, по-прежнему глядя на меня, кивнула.

— Ты еще сама не знаешь своей силы, сестра-пророчица…

— Но не заходи слишком далеко в своих испытаниях! — вмешался Кемок. — Больше никаких…

— Никаких полетов? — прервала его я. — Если хочешь; я поклянусь в этом. Но я считаю, что мы видели именно то, что ищем…

— Да будет так, — сказала Орсия. — Это место смерти.

Она вздрогнула и отвернулась от нас.

Послышался стук в дверь, это пришли за мной. Я взглянула на Кемока, тот кивнул в знак согласия, я повернулась и открыла дверь каюты.

Там стоял помощник капитана Якин.

— Капитан Сигмун хочет поговорить с тобой, — он не смотрел на меня, но говорил так, словно приказывал. По его тону я поняла, что так оно и есть. Хоть я не принадлежу к клану Сигмуна, он обращается со мной так, словно я обязана ему повиноваться.

Я медленно поднялась. Снова сказываются последствия дальновидения. Силы мои истощены. К тому же я испытывала дурное предчувствие. Я была уверена, что Сигмун не ждет добра от меня и моего дара. Может, он каким-то образом узнал о далеком путешествии, из которого я только что вернулась?

Глава пятая

Сигмун смотрел на меня. Мы находились в его небольшой, единственной одноместной каюте на корабле, на котором живет целый салкарский клан. Глаза у капитана темно-синие, цвета тени, которая падает от снежного сугроба; они никакие смягчали суровости его лица. Тем не менее он указал на свободный стул — единственный дополнительный предмет мебели в этом узком пространстве.

— Это колдовство! — недовольно заговорил он. — Мы не хотим, чтобы пробуждались живущие в глубинах.

— Если это можно назвать колдовством, — ответила я. — Оно пришло без призыва, и то же колдовство прогнало его.

Подбородок и рот Симгуна оставались напряженными. Он с силой ударил кулаком по колену.

— Я не позволю подвергать «Морского бродягу» опасности!

— Но ведь опасность отвели от корабля, разве не так? Водная магия крогианцев сильнее, чем мы считали.

Он не ответил, только продолжал смотреть, как будто силой воли хотел вырвать у меня клятву, которая его успокоит. Я сохраняла настороженность. Сигмун сам высказался за эту экспедицию. Было достаточно предупреждений, что нас не ждет приятное плавание по спокойному океану. Почему же он так внезапно переменился?

— Это существо следует за нами? — продолжил он.

То, что он сам попросил у меня помощи в предвидении, поразило меня. Я сказала ему правду:

— Капитан, тебе отвратителен мой дар, почему же ты хочешь воспользоваться им?

— Когда плывешь вслепую, полезно сверяться с любой картой.

Он говорит серьезно. Опасения за корабль прорвали, по крайней мере, на время тот невидимый барьер, которым всегда окружали меня салкары. Дальновидение не приносит другим злую участь, как мое предвидение; я могу решиться на него…

Сигмун взял в руки предмет с пола. Поднес его к свету единственного иллюминатора в каюте. Он держал в руках кусок дерева размером с мою ладонь, расколотый с обоих концов. Очевидно, это часть лодки, на которую напал подводный житель.

— Прочти по этому, — в голосе его не было ни капли тепла, только настойчивость. Я не могла ему отказать, хотя очень устала от дальновидения. И, возможно, напрасно буду напрягать остатки сил.

Я неохотно взяла кусок обломанного дерева в руки, положила на колени. Закрыв глаза, постаралась увидеть, прочесть…

… Сумрак окружил меня. Но в нем движение. Я словно погрузилась в густой туман, в котором шевелится какая-то жизнь. Но туман такой густой и липкий, что я не знаю, что за существа мелькают рядом, на мгновение привлекая мое внимание.

Это не туман — вода! Я глубоко в море, а то, что мелькает на пределе моего привыкшего к суше зрения, должно быть, рыбы или морские животные. Неожиданно стая рыб стремительно проплывает мимо. Теперь в тумане поселился страх.

Я не видела чудовище, напавшее на нас, и потому не зная форм его тела, не могу сосредоточить на нем внимание.

Это громоздкое существо движется вперед. Я видела много морских обитателей, и некоторые выглядят так, словно их нарочно придумали такими, чтобы пугать других, но ничего подобного этому мне видеть не приходилось.

Хотя в темноте трудно судить о размерах, у меня сложилось впечатление, что это существо не меньше «Морского бродяги». Тело чешуйчатое, но покрывающие друг друга чешуйки довольно большие и кажутся очень прочными. Я видела однажды привезенное с севера животное; по форме оно похоже, но гораздо меньше. В нем что-то от рыбы, но что-то и совершенно чуждое, необычное: нет хвоста, нет плавников на спине и боках. Толстые, снабженные когтями выступы производят быстрые вращательные движения. Голова почти такого же размера, как туловище, и большую часть головы занимает рот. Теперь он широко раскрыт, поглощая стаи рыб. Двигаясь, существо непрерывно открывает и закрывает пасть. Добыча его так ничтожна по сравнению с его размерами, что оно должно большую часть жизни тратить на то, чтобы только поддерживать жизнь своего гигантского туловища.

Я решилась послать мысль.

Крикнуть я не могла. А только оборвала нить своего «видения»…

И когда открыла глаза, была не в сумраке глубин, а сидела на стуле в капитанской каюте, а сам капитан уставился на меня пристальным свирепым взглядом.

— Ты его видела! — Это не вопрос, а утверждение, и я не могла отрицать. — Оно нас преследует?

— Эти глубины не нанесены на карты, — ответила я, стараясь вернуть себе внешнюю уверенность. — Оно кормится, охотится на стаи рыб.

Он помолчал, потом кивнул, словно отвечая на какие-то собственные мысли.

— Но там кое-что еще? Ты увидела не просто морское животное, питающееся своей естественной пищей.

Значит, я чем-то себя выдала. Что сказать этому человеку, который мне не доверяет? Он может решить, что я задумала какую-то хитрость. Только обладающие даром понимают, что видения нельзя выдумывать. Можно только говорить правду.

— Существо… оно… страж. Каким-то образом… может быть, горячей водой от вулкана… оно отогнано от своего привычного места… оно заблудилось. Но это не местное животное. И его оставили сторожить…

Он не улыбнулся, как если бы услышал вздор. Напротив, нахмурился. Потом повернулся, и я увидела за его спиной небольшую шкатулку. Он пододвинул ее к себе, открыл замок и отбросил крышку. Из нее достал очень древний свиток с потрепанными краями. Снова закрыв шкатулку, он развернул небольшую часть свитка.

Знаки на свитке поблекли. Мне пришлось наклониться, чтобы разглядеть их. Некоторых линий не хватало. Кое о чем можно было гадать, но в целом я увидела грубое изображение того самого существа, которое кормится в глубине.

Капитан Сигмун торжественно проговорил:

— Это Скалга.

Я застыла. Приходилось признать, что он говорит серьезно. На этой поблекшей картинке легендарное чудовище, такое древнее, что упоминание о нем сохранилось лишь в немногих легендах. Я много беседовала с теми, кто бывал в Эскоре. В этой полузабытой земле сохранились древние легенды. Но Скалга не из Эскора, он даже не из легенд Древних.

Никто не знает, откуда первоначально пришли салкары, даже барды и пророки не могут этого сказать. У нас есть поверье, что мы тоже пришли через врата. Но было это так давно, что еще не были вырублены и уложены на свое место первые камни Эса. И мы не знаем, почему пришли. Жители Высокого Холлака утверждают, что ушли через врата, спасаясь от преследования врагов. И таким образом оказались в Дейле. Колдеры воевали друг с другом. Одна из воюющих сторон хотела использовать ресурсы нашего мира, чтобы установить собственную всемирную империю.

Но чаще те, кого считают пришедшими извне, появляются по одиночке или небольшими группами. Как лорд Саймон в свое время.

В легендах салкаров не говорится, что нас преследовали. Может, мы пришли сюда случайно, путешествуя в поисках нового. Но вернуться оказалось невозможно, и этому воспрепятствовало появление стражей. Слышавшие древние легенды знают имена этих стражей:

— Теффан, Лакит, Скалга… — я произнесла эти имена. Уже давно с этой строчкой не связывали никакого смысла. Это детская игра, считалка, когда определяют, кто должен выйти из круга танца.

Я увидела, как Сигмун кивнул. Свернув древний свиток, он положил его назад в шкатулку.

— Значит, мы приближаемся к вратам? — прошептала я, хотя знала, что он тоже может только догадываться.

— Возможно. Хотел бы я знать, существуют ли также Теффан и Лакит.

— Вода и огонь, земля и воздух, — начала я. — В сердце смерти зародыш жизни. Тот, кто держит…

Я успела дойти только до этого места в древнем тексте, как капитан схватил меня за руку и с силой сжал ее.

— Откуда ты это знаешь? — прошипел он сквозь стиснутые зубы, как воин, перед тем как обнажить оружие.

— Я… не помню!

Да, эти слова мгновенно оказались у меня на языке. Но когда они стали частью моей памяти, не могла сказать. Я много путешествовала. Я знаю Дейл, знаю пустыню. Даже немного знаю Арвон. Я гостила в залах дворцов, спала под открытым небом у костра вместе с другими путниками, собравшимися ради общения, к которому мы все стремимся, пока живем. Я с вниманием слушала рассказы купцов. Иногда даже плавала на кораблях салкаров, если клан не знал моей истории. Я слышала многих и знаю теперь больше, чем даже этот человеке жестким лицом, перед которым сижу и чьи пальцы до боли сжимают мне запястье.

Я не понимала, почему его так поразил отрывок ритуала. Он поднял другую руку и начертил в воздухе знак, понятный только посвященным. И тогда я догадалась, в чем дело. Сама не зная того, я произнесла пароль братства по оружию нашего народа. Хотя такие, как я, не должны его знать.

— Правда, не знаю, где я впервые это услышала, капитан. Я не претендую на отношения, которых у меня не должно быть.

Свободной рукой я нащупала под платьем амулет. Кто я такая, чтобы требовать прав кровного родства с кем-то? Но ведь Ганнора не отказалась дать мне этот свой знак.

Поверил ли он мне? Не знаю. Но он разжал руку, защелкнул замок на шкатулке и сунул ее в тень, откуда достал.

— Ты поступишь разумно, если больше не повторишь этого, — голос его звучал резко и холодно. — Если когда-то эти слова произнесли при тебе, это могло быть призывом к дисциплине. Итак, ты говоришь — Скалга. Но идет ли он за нами?

— Не могу сказать, капитан. Дальновидение имеет свои пределы…

Тут мне на глаза попался обломок доски. Я увидела чудовище не своим дальним зрением. Положив руку на доску, я, однако, не стала посылать мысль.

— Я могу видеть только при помощи этого, — призналась я.

— Пусть будет так, — отрезал он, и я предположила по его тону, что мне пора уходить. Я встала, продолжая держать в руке обломок доски.

Он не просил меня обратиться к другому моему дару. И я тоже не стала им пользоваться, поговорив с Орсией и Кемоком, которых очень заинтересовал мой рассказ о том, что подводное чудовище напоминает легендарное существо. Они мне рассказали о том, что встречали в Эскоре другие существа, которые раньше считались легендой.

Потребность Орсии в воде удовлетворили очень изобретательно. Две салкарские женщины принесли прочный брезент, который используют для починки парусов, сшили его с обоих концов пропитанными воском нитями. Потом мы проконопатили его изнутри, промазали смолой, так что получилось нечто вроде корыта длиной с тело Орсии. Из моря черпали воду и заливали в это корыто, а крогианка лежала в нем, обновляя свою жизненную энергию. Воду все время меняли.

Дни стояли прекрасные, дул попутный северный ветер. Мне казалось, что все идет слишком гладко. Таким длительным периодам везения я перестала доверять. Вполне возможно, что силы Тьмы играют с нами, как, согласно легендам, они делали и в прошлом. Они ждут и наносят удар тогда, когда нам труднее всего защититься.

Мы больше не испытывали дальновидение. Но Кемок часто рассказывал о том, что узнал в Лормте. Хотя он пришел туда только с одной целью: отыскать в невероятно древних записях указания на место, где он со своими братом и сестрой мог бы укрыться от гнева Совета. Там было множество и других записей. И теперь он часто качал головой: никто из нас не догадался поискать сведений о далеком юге. Возможно, эта часть нашего мира, как и Эскор, была ограждена от вторжения. Нам следовало бы лучше подготовиться к тому, что находится там, забытое всеми.

Подробно расспросив меня, Кемок отправился к капитану Сигмуну. Тот по требованию Кемока показал ему свиток. Но руны, потускневшие от времени, оказались на незнакомом языке, и Кемок мало что узнал. Он спросил, может ли оставить у себя свиток и использовать его в дальновидении, но получил такое решительное «нет», что, я думаю, и сам удивился. Что касается меня, то я старалась не попадаться на глаза капитану, чтобы мы больше не могли общаться.

Хорошая погода, все усиливающаяся южная жара заставляла людей чаще выходить на палубу; салкары чинили одежду, ремонтировали оружие, вообще занимались мелкими делами, которые всегда найдутся. Орсия, выйдя как-то на палубу, показала женщине, делавшей пояс с нашитыми раковинами, новый рисунок.

Мне, единственной из нашего трио, нечем было заняться. Наконец, подгоняемая скукой, я взяла нож и принялась строгать расколотый кусок дерева, который Сигмун оставил у меня. Я, конечно, не резчик, но однажды зимовала в долине, где жила женщина, занимавшаяся резьбой. Из изогнутых корней она искусно вырезала самые разнообразные и необычные существа. От нее я узнала, как извлекать из дерева скрытое в нем изображение и увидеть в куске дерева то, чего не видят другие. Нож у меня был острый, и хоть начинала я неуверенно, вскоре руки мои привыкли к работе и стали искуснее. И получилось у меня изображение Скалги, каким я запомнила это чудовище по своему видению.

Первой увидела, что я делаю, Орсия. Она подошла ко мне. Я сидела, скрестив ноги, среди древесных стружек. Когда я прервала работу, чтобы взглянуть на свое изделие, Орсия протянула руку и слегка коснулась резного дерева, тут же отдернула ее, и я, услышав возглас, вопросительно взглянула на нее.

— Это… смерть, — перед вторым словом она немного поколебалась.

— Да.

— Но ты дала ей жизнь. Почему?

Вначале я не поняла, но потом решила, что под «жизнью» она имеет в виду то, что я высвободила это изображение из бесформенного дерева. Цель? Мне просто хотелось занять руки, не оставаться бездействующей, когда все вокруг меня заняты. Но в таких делах всегда нужно быть осторожной. То, что мы делаем своими руками, несет в себе нашу энергию и способности. И если человек срезал в бездорожье ветку, по ней можно отыскать его и даже опознать. Леди Джелит заставила меня поверить, что человек, обладающий даром, может, взяв в руки предмет, представить себе, кто его сделал и (отчасти) каков его характер.

— Не знаю, — пожала плечами я. — Мне хотелось занять руки, и я хотя могла увидеть в этом дереве многое и высвободить его, мне пришел в голову Скалги.

— Страж! — Орсия села рядом со мной. — Страж врат?

— Кто знает? Салкары давно были здесь. Они забыли о своем приходе и его причинах. Только когда Трегарты заново открыли Эскор, а недовольство Совета перестало иметь значение, люди стали вспоминать то, что было когда-то. А такие загадки, как корабли без экипажей, и такие открытия, как корабль из мира лорда Саймона, заставляют задуматься, что еще может находиться на юге. И насколько это опасно.

Орсия снова принялась расчесывать волосы, вытряхивая из них воду, потому что только что выбралась из своей жидкой постели. На дерево в моих руках упали капли.

— Мира больше нет, — сказала она. — Даже в Эскоре, где мы победили Тьму и казалось, что эта победа навсегда, нам не позволено было идти своим путем и отдохнуть от войн. Опять Тьма собирает новые силы и готовится к нападению, и снова слышится призыв к мечам, снова требуются острый взгляд и чуткое ухо. Опять нужно прислушиваться и наблюдать. Когда-то мой народ удовлетворялся своими озерами и реками, где нас никто не тревожил. Но я никогда не слышала о том, чтобы у врат были стражи…

Из-под лезвия моего ножа вырвалась длинная стружка.

— Скалга был всего лишь преданием. Но, как и Эскор, он снова обрел жизнь. И он далеко от того места, где должен лежать и ждать. В море было смятение, которого даже он не выдержал. Что-то согнало его с места…

— Ты узнала это от него?

— Частично.

Она отбросила волосы на плечи.

— Он знает? Или мы для него просто пища?

— Не знаю. Ему нужно очень много еды, чтобы набить брюхо, — я указала на эту часть своей статуэтки. — Но мне кажется, он знал, что мы связывались с ним.

— Он последовал за нами?

— И этого я не знаю. Но вот в чем я уверена: снова искать его без крайней необходимости не следует. И Сигмун, и его клан отнесутся неодобрительно к такой попытке. Я не их пророчица. Наоборот, они считают, что у них есть основания не доверять мне.

Свободной рукой я снова коснулась амулета Ганноры. Только так я могла отогнать свой страх. Мы быстро, как только может нести попутный ветер, плыли в то место, которое я видела: пустынные острова, рожденные морем, огненные горы и залив мертвых кораблей. Только воображение может подсказать, что ждет нас там. Но только оно не от Света.

Я посмотрела на свою поделку. Есть у меня способности или нет, но из-под ножа действительно появилось некое подобие жизни. Мне захотелось бросить статуэтку в море. Но что-то удержало мою руку: время еще не настало.

Еще не настало! Возможно, та же мысль пришла в голову Орсии, потому что она протянула руку к статуэтке, но опять даже не прикоснулась к ней.

— Бывает оружие, изготовленное не из стали, — предупредила она. — На твоем месте я не стала бы это держать на виду у всех.

Я отбросила еще одну стружку и посмотрела на ют. Там рядом с рулевым стоял Сигмун. На нем не было кольчуги и шлема, и ветер играл его волосами. Капитан смотрел на надутые паруса. Такое постоянство вызвало бы у любого моряка опасения: слишком уж хорош этот попутный ветер. Как будто «Морской бродяга» откликается на какой-то призыв. Сегодня утром мы чуть отклонились от курса; еще часов двадцать такого ветра, и мы минуем Карстен, хотя этого злополучного берега мы еще не видели. Потом будет мыс Собаки, а за ним Варн. Дальше неизвестность.

Мы собирались бросить якорь в Варне и собрать сведения, которые могли быть на этом конце мира о том, что находится дальше. Хотя жители города обычно отказываются разговаривать с чужаками, присутствие леди Джелит может развязать если не языки, то мысли. У Варна есть свои корабли. Вернее, рыбацкие лодки, предназначенные для плавания по прибрежным мелким водам. Горожане никогда не выходят в море так далеко, чтобы потерять из виду берег.

Глава шестая

Корабли салкаров прихватили с собой груз из Эсткарпа. Зная, что пользуется спросом в Варне, моряки привезли хорошую древесину, которую ценят за цвет и запах. Длинные срезы ароматной сосны и красного дерева, более тонкие стволы желтого дерева, твердого, как сталь. Когда его отполируют, оно начинает блестеть, как металл. И еще немного дерева других пород, которые мне не знакомы, потому что растут они на далеких холмах.

Вокруг Варна деревьев нет, на берегах моря есть лишь кустарник, колючий и густой. Обычно люди и животные его избегают.

Жители Варна, в отличие от других народов, никогда не уходили далеко в глубь суши; вообще они держатся поблизости от единственного города, центра своей цивилизации. Их население почти не увеличивается. Некоторые семейства или небольшие кланы покидают безопасную, окруженную каменными стенами крепость, чтобы возделывать поля на равнине и присматривать за стадами похожих на овец животных, которые меньше тех, что известны в Высоком Холлаке, но имеют длинную шерсть. Из этой шерсти на ткацких станках производят ткань, которая отталкивает воду. Салкары покупают эту ткань себе на плащи, хотя жители Варна обычно продают ее неохотно.

Я хорошо знала процедуру входа в гавань, но никогда не видела, чтобы ее выполняли так тщательно. У Сигмуна на корабле не было пророчицы. Ее место заняла высокая девушка с очень прямой спиной — из корабельного клана. Девушка была почти подростком. Когда мы приблизились к берегу, она встала на носу «Морского бродяги». Почти все паруса спустили, оставив только те, что давали возможность медленно двигаться. Во время длительного входа в гавань мужчина и женщина у руля выполняли указания девушки. Никаких рифов не было видно, но осторожность и неторопливость моряков свидетельствовали, что вход в гавань перегорожен какими-то препятствиями.

По обе стороны гавани возвышались большие утесы. Сигмун указал Кемоку на прорези вверху этих естественных стен. Он считал, что там установлены какие-то средства защиты, если городу будут угрожать со стороны моря. Дважды указания девушки приводили нас близко к стене, как раз под такими прорезями.

На нашей мачте висел торговый флаг салкаров. Тем не менее на палубе стояли фальконеры, готовые в случае необходимости защитить рулевых. Один из них выпустил свою птицу, она поднялась в воздух выше холмов и держалась над нами, чтобы вовремя заметить любые враждебные действия. Все это прекрасно показывает, с какой настороженностью относятся салкары к неразговорчивым жителям Варна: они продолжают так вести себя, несмотря на то, что те никогда не проявляли враждебности.

Вслед за нами шел «Бегущий по волнам». Впервые мы оказались так близко, что можно было разглядеть палубу второго корабля. Там на носу стоял мужчина, и корабль еще только входил в извилистый проход, когда мы уже были в открытой гавани.

Гавань по форме напоминала чашу, окруженную утесами, кроме того места, куда мы причаливали. Здесь природные стены уступали место открытому пространству, и на нем, как драгоценность в оправе, красовался сам город. Он протянулся между утесами с севера на юг.

В заливе стояли корабли, у двух причалов несколько рыбачьих судов, в основном одномачтовых. Их паруса казались яркими пятнами, потому что были выкрашены в красный, желтый, зеленый и другие цвета. Впрочем, сейчас паруса свернуты и не казались такими яркими.

Здания самого города тоже напоминали паруса. Хотя краски здесь не такие сочные. Весь город похож на гигантское полотно художника, потому что дома на одном уровне были одного цвета, на другом — другого, и кажется, что весь город у залива полосатый. Начинались эти полоски с голубизны, светлее морской, потом появлялись зеленый, фиолетовый, винно-красный, розовый и так далее до золотого и светло-желтого цветов.

Я слышала, что Варн не похож на другие города, где бывали салкары, но от этих красок захватывало дыхание, особенно у того, кто привык к древним, вечно серым камням. И не только здания были раскрашены по-разному. Над ними висели разноцветные флаги и развевались на ветру.

«Морской бродяга» встал на якорь недалеко от причалов. Сигмун исчез в своей каюте, но вскоре вышел в кольчуге и с крылатым шлемом на сгибе руки. Он уже дал нам инструкции, которые прочел в корабельных записях. Мы не должны выходить на берег без приглашения, которого, возможно, придется ждать долго. Жители Варна подчиняются только своим обычаям и ни для кого не делают исключений.

Недалеко от нас бросил якорь «Бегущий по волнам». Мы видели, как на нем сначала тоже приспустили торговый флаг и снова подняли, но уже с белой лентой. На причалах были люди, но они не задерживались и даже не смотрели в нашу сторону. Очевидно, тут вырабатывалось терпение. Я уже начала думать, что мы будем делать, если нас никогда не заметят, как на причале появилась группа людей. Эти люди сели в лодку, и искусные гребцы быстро повели ее к нам.

В отличие от многоцветья города, находящиеся в лодке были одеты одинаково — в серебристо-серое платье. И у них были необычные головные уборы: к центральному конусу прикреплялся шарф, которым закрывалось почти все лицо.

Вначале мне показалось, что у них такая же обветренная кожа, как у салкаров. Но потом я увидела, что она у них просто темная. У всех, кроме одного, небольшая бородка, а глаза необыкновенно большие и тоже темные. Вокруг глаз искусственные черные полосы, уходящие к вискам. От этого глаза кажутся еще больше. Мне всегда казалось, что салкары высокие люди, но у этих словно пружины вставлены в худых телах. Один за другим они поднимались по трапу, который приказал спустить Сигмун. И когда оказались на палубе, выяснилось, что самый маленький из четверых поднявшихся на полголовы выше капитана.

Они не смотрели по сторонам, их глаза были устремлены только на Сигмуна и его первого помощника. Перед ними они выстроились в линию, абсолютно ровную, словно отмеренную по какой-то черте.

Несомненно, между ними были отличия. Однако при первой встрече все казались одинаковыми, словно это сделано нарочно. Как манекены, которых продают на ярмарках в Высоком Холлаке на празднике урожая.

Капитан Сигмун и его помощник приветствовали варнцев поднятой рукой ладонью вверх — универсальным знаком мира. Однако те никак не ответили. Один из них заговорил. Он пользовался ломаным торговым языком, который разработали салкары для общения с другими народами.

— Корабль пришел — зачем?

Сигмун указал на наш флаг, который развевался на резком ветру.

— Торговать, — капитан был так же краток, как жители города.

Теперь они не мигая разглядывали нас. Мне показалось, что они смотрели не на салкаров, а на тех из нас, кто не входил в экипаж. Кемок последовал примеру Сигмуна и надел кольчугу, на руке у него шлем. Облегающая одежда Орсии покрыта свободным, без пояса, плащом светло-голубого цвета. Эта чешуйчатая одежда почти такого же цвета, она виднеется, когда ветер распахивает плащ. Я не переодевалась и выглядела довольно бледно, но я всегда так хожу. Мой тощий кошелек позволяет заботиться лишь о прочности одежды, а не о ее красоте. Волосы у меня подрезаны коротко, на уровне плеч, и хотя кольчуги на мне не было, на поясе в ножнах висел нож.

— Кто? — Предводитель варнцев указал на нас. Возможно, разглядывали нас и с любопытством, но в его голосе не было тепла, и выражение лица не изменилось.

— Лорд Кемок, леди Орсия и… Дестри, — представил нас Сигмун, по-прежнему немногословно.

Посланцы стояли молча и неподвижно, только говоривший вытянул руку. На ладони у него лежал предмет, похожий на круглый камень. На первый взгляд, он того же серебристо-серого цвета, что и их одежда. Но вот он начал менять цвет и одновременно засветился, слегка окрасив ладонь. Камень стал голубым, и постепенно голубизна усиливалась.

Рука с камнем слегка повернулась. Теперь камень был нацелен на Кемока. Синева чуть поблекла, но не исчезла совсем. Вторым поворотом камень был нацелен на Орсию. По поверхности камня пробежала рябь, как по ручью, текущему по каменистому дну. Наконец камень оказался передо мной. Вначале цвет поблек еще больше, чем у Кемока, но сразу же вернулся, стал ярким, и свечение напоминало огонь лампы.

Одновременно мой амулет под одеждой стал теплым, потом горячим, он обжигал кожу, и мне пришлось вытащить его наружу. Камень приобрел цвет меда, своим золотым пламенем отвечая на голубизну камня.

Человек из Варна явно удивился, как и все, кто пришел с ним. Я видела, как бесстрастное выражение покинуло их лица, равнодушие сменилось изумлением. Предводитель произнес несколько слов — то ли заклинание, то ли приветствие. Потом сжал ладонь и убрал свой камень. Передо мной он склонил голову, и этот жест повторили остальные трое. Потом, к моему удивлению, указал на меня и произнес одно слово:

— Торговать?

Он хочет мой амулет? Или меня? Мне хотелось послать ищущую мысль, но я боялась: если этот народ в меньшей степени наделен даром, он может воспринять такое вторжение неодобрительно, и мы все окажемся в опасности.

Я предоставила право отвечать капитану Сигмуну: сейчас он у нас главный. Как только варнцы спрятали камень, мой амулет стал быстро гаснуть. Я не собиралась расставаться с ним: для меня он надежное оружие против Тьмы, гарантия того, что кем бы ни был мой отец, он не принадлежал злу.

— Спроси у нее.

Капитан искусно передал мне право принимать решение. Предводитель варнцев колебался: он как будто ожидал, что Сигмун может распоряжаться всем. Однако послушно и выжидающе взглянул на меня.

В ответ я подчеркнуто спрятала амулет на груди. Потом заговорила, старательно подбирая слова на торговом языке, который изучила во время плаваний:

— Только для меня — Сила.

Я не могла сказать, означает ли это слово здесь то же, что на севере. Никто не ссылается на Силу, если у него нет возможности в случае необходимости подтвердить свои слова. Может, и здесь слышали о волшебницах, хотя у самого Совета не было сведений о Варне. Примут ли меня за волшебницу? Чего в таком случае от меня ожидают? Это может быть гибелью для всех нас. Но я должна настоять на том, что амулет останется у меня, он не продается. Сила приходит по решению того, кто не состоит из плоти и крови. И для тех, к кому она пришла, становится тяжким бременем, а иногда большим облегчением. Я не могу расстаться с амулетом, не должна расставаться. К счастью, я не чувствовала прикосновений ищущей мысли. И в то же время поняла, что они приняли мое решение и не будут спорить. Напротив, все, как один, поклонились мне, приложив руку вначале к ленте на лбу, потом к губам и наконец к груди. Это приветствие привело меня в смущение.

Потом Предводитель снова взглянул на Сигмуна.

— Торговать, — повторил он, и на этот раз слово прозвучало наполовину приказом, наполовину обещанием. Отвернувшись от капитана и снова посмотрев на меня, он добавил:

— К Высокой Асбракас… — на этот раз не приказ, а приглашение, но такое, которое должно быть принято.

Еще до отплытия мы разговаривали о Варне. Салкары считали его самым южным городом, и мы решили узнать там все, что можно, относительно тайны, которую мы пытались разгадать. Знают ли жители Варна о брошенных кораблях? Есть ли у них сведения об извержениях вулканов и других странных событиях в море? Ясно, что я не должна отказываться от приглашения.

— Я приду… — согласилась я.

Орсия схватила меня за рукав.

— Не одна!

Я посмотрела на нее и на Кемока. Он хмурился, глядя на говорящего. Имею ли я право рисковать жизнью других людей? Может быть, говоря «торговать», варнец имел в виду не мой амулет, а меня?

— Она права, — это Кемок. — Они нас проверили, и я считаю, мы испытание выдержали. У них весь город, они не станут возражать против троих.

Поэтому я, указала на Орсию и Кемока и заявила:

— Я пойду с ними.

Варнец не стал отказывать. Кемок обратился к Сигмуну:

— Сообщи моему отцу о нашем решении.

Капитан по очереди осмотрел нас. Взгляд его, обращенный ко мне, был холоден, как ледяное северное море. Он кивнул и отошел в сторону, но было ясно, что делает это неохотно. Варнцы расступились, и мы первыми спустились в лодку. Они за нами.

Весла поднимались и опускались, и наше маленькое судно почти со скоростью стрелы помчалось к причалу, от которого отошло. Мы приближались к берегу, и радуга города все выше и выше поднималась над нами. Теперь стало хорошо видно, что город построен не на ровной площадке, а на ярусах, похожих на ступени гигантской лестницы. Мы причалили и прошли вдоль гавани к широкой мостовой, которая отделяла первый ряд зданий от моря.

Не только красками отличался этот город. Вблизи мы увидели, что все двери и окна домов окружены широкой полосой сложной резьбы. У основания резьбы стебли, но на них растут не цветы, а круглые диски, покрытые знаками. Возможно, это руны.

Улиц, какие есть, например, в Эсе, тут не было. Вместо них довольно крутые пандусы, с площадками возле каждого здания. Пока мы шли по городу, никто из жителей не останавливался, чтобы взглянуть на нас, даже не поворачивал головы. Встречались нам одни мужчины. Как будто мы оказались в Гнезде фальконеров, куда не смеет ступить нога женщины.

Все окна домов по пути были завешены. Но я заметила, как одна из занавесок дернулась, словно изнутри кто-то смотрел на незнакомцев.

Мы устали, поднявшись на верхний уровень: трудно было идти по крутым рампам после многих дней в море. Здесь располагались здания, втрое больше тех, что находились внизу, и их стены блестели словно из расплавленного золота.

За площадкой на верху рампы располагались два самых больших здания. Нас повели к левому. Еще одна лестница с широкими ступенями привела нас на огражденное колоннами пространство. На них та же сложная резьба, которую мы видели внизу. Может, еще сложнее, если такое возможно. Между колоннами открытый проход без ворот и стражи.

Предводитель отряда, который привел нас сюда, посторонился и жестом показал, что дальше мы пойдем без сопровождения. И вот мы неторопливо поднялись по лестнице, продолжая оглядываться.

Я не почувствовала предупреждения, которое бывало в северных землях, где издавна ведут борьбу Свет и Тьма. Никаких зловонных испарений, которые свидетельствовали бы о близости Тьмы.

Мне очень хотелось отправить ищущую мысль. Но вот мы остановились перед входом. Нас освещало яркое солнце, но впереди света не было. Вероятно, там висел какой-нибудь занавес, однако и его не заметно. Для уверенности я снова достала амулет. Он, как и на корабле, когда ему противостоял камень варнца, засветился.

Потом — от неожиданности я споткнулась и едва не упала — прозвучал короткий резкий звук. Я слышала звуки малых гонгов, которыми пользуются пророчицы салкаров, призывая попутный ветер, когда корабль слишком долго находится в штиле. Но этот звук намного превосходил их, он собрал в едином могучем выбросе как бы множество таких гонгов.

Кемок стоял плечом к плечу с Орсией. В ответ на этот звук, который должен был нарушить тишину во всем городе, он положил руку на рукоять меча. Руки крогианки задвигались, словно образуя волны на поверхности воды. Мы не переглядывались, но я чувствовала, что сейчас мы едины. Трое, в один ряд, подошли к просторному входу.

Внутри действительно темно, но перед нами не занавес, который можно развести руками, а скорее вода, в которую нужно нырнуть. Она поглотила нас, и мы вслепую двинулись дальше.

Но не сделали и четырех шагов, как вышли из темноты так же легко, как вступили в нее.

Тут светло, хотя и не так, как снаружи, на солнце. Скорее похоже не на солнце, а на луну, вокруг столбы радужного освещения. Мы стояли в огромном зале, а вокруг размещались изделия из стекла, которые сделали Варн знаменитым с тех пор, как первый салкарский корабль привез образцы этих работ на север.

В стенах ниши, и в каждой — какое-нибудь чудо, в котором отражаются все цвета города. Вдобавок вдоль стен столбы, увитые растениями с такими нежными и тонкими листьями и цветами, что кажется они могут рассыпаться даже от нашего дыхания. Я подумала, что здесь представлено все лучшее, что создали мастера Варна.

В дальнем конце зала нечто отличалось от всего остального. Оно привлекло нас, и мы торопливо пошли туда. Но вот мы остановились и, думаю, все удивленно воскликнули.

Перед нами был трон, с высокой спинкой, из сине-зеленого стекла, прозрачного, несмотря на свой насыщенный цвет. На нем сидела фигура, закутанная в такие же ленты, что образуют головные уборы варнцев. Эти мягкие ленты серебристо-серого цвета, они не скрывают очертаний фигуры. Очевидно, это женщина, но ее голова и лицо закрыты, и это действовало интригующе.

Только ее руки оставались свободными, они были прижаты к груди. В ладонях у этой фигуры камень, в несколько раз больше того, что был использован для нашей проверки на корабле. Вначале камень был хрустально прозрачным, потом в нем заволновались краски, словно это сосуд, полный воды, и вода откликается на какое-то колебание.

Глава седьмая

Во время своих странствований я видела немало статуй, которые могли представлять в глазах забытых народов Силу. Но эта статуя, хоть закутанная и скрытая от посторонних глаз, создавала впечатление не сотворенной руками, а живого существа, пойманного и связанного. Конечно, она не могла быть живой, эта женщина, у которой видны только руки, чуть зеленоватые, наверное, отражая цвет трона. Живое существо не может оставаться таким неподвижным, словно оно вырезано из камня.

Нам не объяснили, зачем привели к этой богине, древней правительнице или кому-то еще. Я взглянула на своих спутников: губы Кемока шевелились, хотя я не услышала ни звука. Я не стала устанавливать мысленный контакт, но он мог призывать какую-то Силу, с которой познакомился в Эскоре. Орсия продолжала двигать руками, подражая водному потоку.

А что касается меня — мой ограниченный дар не давал возможности узнать, перед чем мы стоим. Ни предвидение, ни дальновидение не могли помочь. Однако я снова достала амулет Ганноры, и в его середине вспыхнул огонь. А в большом камне, который держала фигура на троне, цвета стали ярче и завертелись быстрее.

Я словно держала в руках одну из древних ламп из города Эс, так теперь светился мой амулет. И ему отвечал блеск камня на ладонях закутанной фигуры.

Снова в воздухе разнесся звон гигантского гонга — от этого мощного звука звенело в ушах. Поверхность необычного камня увеличивалась, или мы попали под влияние какого-то колдовства. Из центра камня вырвался луч, он дрожал, поднимался и опускался, как вода в фонтане. Все выше и выше, вот он уже на уровне лица скрытой женщины. Луч продолжал подниматься, расширяясь при этом, он уже напоминал колонны зала.

И вдруг он прыгнул.

На мгновение луч коснулся Кемока, перескочил на крогианку и тут же устремился ко мне. Но в нем не было опасности, скорее это приветствие. Словно кто-то, надолго оторванный от дома, теперь радостно стоял перед его входом.

От луча отделилось сине-зеленое огненное щупальце и на мгновение коснулось моего амулета. Я ощутила в нем какое-то движение. Дар Ганноры не хотел уходить от меня, скорее он просто приветствовал нечто родственное. Мой камень словно превратился в губы, которые пьют жидкость, не только новую для них, но и обещающую насыщение.

А у меня в сознании возникла картина. Не потому, что я ее вызвала, а потому, что меня превратили в сосуд, вмещающий некую Силу. Большую часть увиденного я не могла понять, потому что это были цветные волны, вьющиеся, заплетающиеся и освобождающиеся вновь. Но я поняла, что это подлинный Свет, хотя и другого вида, который в нашем мире был одинок и теперь нашел что-то, близкое себе.

Фонтан света продолжал подниматься. Мы закинули головы, наблюдая за ним. Вокруг словно улыбалось стеклянное очарование зала.

И вдруг…

Все исчезло. Как пламя задувает ветер, так погас фонтан. Но если амулет Ганноры при пробуждении светился золотым светом, теперь к нему добавились зеленые и голубые оттенки. И от него передалось мне ощущение, которое я не могла бы выразить словами. Вначале я ощутила скованность, тень страха. Я слишком невежественна: испытанное слишком чуждо, чтобы найти во мне отклик. И телом, и мысленно я отшатнулась. На мгновение мне захотелось повернуться и убежать из этого странного места, сорвав амулет с шеи и оставив его у этой молчаливой фигуры, отказаться от того, что она может дать мне.

В третий раз прозвучал гонг. На этот раз его сопровождало гулкое эхо, которое должно было разнестись по всему Варну. Камень на ладонях сидящей стал бесцветным, даже отражение трона теперь его не окрашивало.

Стекло вокруг нас темнело, тускнело. Но происходило еще и следующее. Ленты, скрывающие фигуру на троне, распускались или становились совсем прозрачными. Тело, которое под покровами не было видно, только что казалось крепким и молодым. А теперь оно сморщилось словно его коснулась старость, раньше не имеющая сюда доступа.

Руки опустились на колени, хотя камень не выпустили. Голова низко склонилась, так что подбородок упирался в грудь.

Что случилось? Я была смущена и озадачена. Сделав два шага вперед, я оказалась так близко к сидящей фигуре, что могла прикоснуться к ней. Должно быть, она сейчас рассыплется и превратится в ничто? И нас троих накажут за уничтожение святыни Варна?

Я крепко сжала амулет и наклонила голову, снимая цепочку. Потом, руководствуясь каким-то мне самой непонятным порывом, протянула его, так что дар Ганноры коснулся камня.

И тут же поняла, что этот неосознанный жест был не только желателен, но и необходим, что, возможно, это последнее испытание, которому нас подвергли.

При соприкосновении амулета и камня вспыхнул яркий голубой огонь. Он устремился в камень, оживил его. И теперь первоначальный его цвет переплетался с урожайным золотом Ганноры. И когда я отошла, камень продолжал жить, хотя и изменился, в то время как амулет ничего не потерял. Я ожидала, что закутанная фигура тоже изменится, но этого не произошло. Фигура продолжала оставаться неподвижной, голова ее наклонена, руки сложены на коленях. Невидящие глаза устремлены на камень.

Неизвестно откуда поднялся легкий ветерок, растрепал мои короткие волосы, потянул за локоны Орсию. С ним прилетел запах растений богатого и зрелого лета. Такой запах я ощущала в святилище Ганноры; здесь он был даже богаче и насыщенней. Но вот он исчез, словно освободив от чар, которые окутали нас с того момента, как мы вошли в этот варнский храм.

Мы повернулись и направились между колоннами обратно. Я оглянулась. Сидящая на троне продолжала держать камень, в котором светились цвета амулета.

Выйдя из этого храма, места Силы, мы увидели, что наш эскорт увеличился. На ступенях дворца стоял лорд Саймон, со шлемом в руке; пальцы его касались рукояти меча. Рядом с ним леди Джелит в кольчуге и в костюме для верховой езды, волосы ее покрыты серебряной сеткой, как принято у волшебниц. С ними было много варнцев. Мне показалось, что и на ярусах города стало намного больше людей.

Я не спрятала амулет на груди, а продолжала держать его перед собой, как та, на троне, держала камень. На этот раз краски амулета не поблекли, они быстро менялись, бились о поверхность камня, точно хотели вырваться наружу. Я услышала вокруг гул голосов. Стоящие поспешно расступились, и перед нами оказалась фигура в длинном платье с капюшоном, закутанная, как та, в храме.

Фигура подняла руки, рукава откинулись и обнажили длинные узкие ладони, такие же, как те, что держали камень. Я сообразила, что перед нами живая женщина.

— Трижды благословенная, — услышала я в сознании приветствие. — Сила призывает Силу. Свет к свету, как Тьма может отбрасывать тени. Мир еще не завоеван, но уже положено начало…

— Доброе начало для Варна, — я постаралась мыслить отчетливо. — Но это сделано не мной, а благодаря этому. — Я чуть подняла амулет, повернула его в пальцах, чтобы все могли увидеть в нем свет.

— Мы все только слуги Великих. — Руки на фоне синего цвета плаща двигались, словно в благословении. — Посаженное растение не может расти, не может жить, если не получает питания и ухода. Мы долго жили без того, что ты принесла нам.

Она сложила руки и склонила голову в капюшоне, приветствуя меня, как члена Совета. Но я чувствовала себя неловко. Приветствовала бы она нас так, если бы знала, что сделал наш приход с сидящей в храме?

— Всему свое время, — она словно отвечала на мои мысли. — Страж отдал свою жизнь делу. Не мы одни ощущаем усталость.

Мы спустились по лестничному пролету. Жители Варна, кроме женщины в плаще, отступили.

Леди Джелит смотрела на амулет. Она начертила в воздухе знак. Линии его сверкнули синевой, как на троне в храме. Мы все увидели знак. Потом леди Джелит посмотрела на меня.

— Это тяжкая ноша, — голос ее звучал встревоженно, как будто произошло что-то плохое.

— У каждого действия есть свои последствия, — ответила я вслух. Но в то же время я понимала, хотя и не могла объяснить происходящего, что амулет с Каждым шагом становится все тяжелее.

Женщина в плаще протянула руки, как будто хотела согреть их у огня. Но не коснулась амулета, а снова обратилась к нам.

— В торговле нужно что-то предлагать взамен. Чего вы хотите от Варна? — Она сделала жест, словно предлагая нам весь радужный город.

Я была тронута и ответила без всякого принуждения:

— Нам нужны новости с юга.

Руки ее застыли, и мне показалось, что я ощутила встревоженность, колебание. Но со стороны своих я почувствовала одобрение.

Потом женщина в капюшоне кивнула. Она сделала другой жест — на этот раз явно приглашение следовать за собой — и пошла направо, к зданию рядом с храмом, в котором мы побывали.

В здание вела массивная дверь, которая похоже была сделана из множества слоев толстого стекла, пронизанного серебристым светом. При нашем приближении дверь открылась, хотя нас никто не встречал. Мы снова увидели зал с колоннами, украшения из того же туманного стекла, перевитого серебристым сиянием, похожим на свет полнолуния. Света было достаточно, чтобы увидеть круг стульев с высокими спинками в самом центре зала.

Женщина в капюшоне села и знаком пригласила нас тоже сесть. Из глубины зала показались три варнца, очень похожие на остальных, но с камнями, подобными жемчужинам, на высоких головных уборах. Варнцы сели лицом к закутанной женщине. И, как обычно, обратили к нам бесстрастные лица.

Как только мы сели, голова под капюшоном слегка повернулась к леди Джелит, длинные пальцы снова принялись чертить в воздухе. Женщина изобразила три знака, и средний я узнала, хотя у меня нет подготовки волшебницы. Этот знак появился на двери святилища Ганноры. Волшебницы, гордящиеся своей Силой, никогда не обращаются к Вечно Кормящей. Она из другого времени. Это время, даже после открытия Эскора и познания Арвона, волшебницы отказывались признавать. За бесчисленные годы они ушли слишком далеко.

Но леди Джелит, которую больше не сдерживали их предрассудки, ответила таким же знаком. Я удивилась: мне всегда казалось, что правление Ганноры распространяется на Дейл и Арвон, его лишь немного знают в Эскоре и в Эсткарпе.

— У нас голод, — обратилась к нашему сознанию женщина в капюшоне. — Нас преследуют беды. Мы ждали знака. Второй год нет дождей, и на полях все погибает. Мы обращались к Великой. Но облегчения не наступило. Если бы не дары моря, Варн погиб бы и мы превратились в пыль.

— Откуда приходят беды — с востока?

Видимо, и правда, что на юге Эскор выходит к морю? В этой земле хватает «бед».

— На востоке нет ничего, кроме гор. Нет, угроза находится на юге. Было много знаков и предзнаменований Тени. Мы видели злые сны. Сны эти приходили все чаще, каждую ночь, и нам пришлось отправлять в Место Света тех, кого они особенно тревожили, чтобы они жили там, недоступные Тени. Морская пища, которая поддерживает нас, иногда исчезает, лодки возвращаются с пустыми сетями или со странными чудовищами, которые приносят смерть своими когтями и зубами.

Те, кто в поисках пищи осмеливался заплывать дальше, видели огонь, поднимающийся из моря. Но ведь все знают, что вода и огонь не могут жить вместе, они вечно воюют друг с другом. Давно уже в наш залив не приходят торговые корабли. Шесть месяцев назад рыбацкая лодка Зиззара Кена встретила большой корабль. Он шел на всех парусах, но на корабле не было ни одного человека — ни у парусов, ни у руля. Брошенный корабль без экипажа. Зиззар и его люди хотели разгадать загадку, но не смогли подняться на его борт. Ветер угнал корабль. Но пришел он с юга.

— Это был первый такой корабль? — спросила леди Джелит.

Наступило недолгое молчание, потом закутанная женщина ответила:

— В 6783 году от основания Варна было такое же время, и подул ветер с юга, принес с собой жару, которая уничтожила весь урожай. Четыре наших рыбацких лодки погибли, вернулась одна. И ее экипаж клялся перед Ждущей, что все те лодки ушли на юг. Оставшиеся кричали и сигналили, но на них не обращали внимания. И те моряки так и не вернулись. А далеко на фоне темного неба, как будто там началась буря, не достигшая Варна, появился огненный свет.

— И сколько времени прошло с тех пор?

— Сейчас 6810 год от основания. Но на этот раз пришло и зло, которого не было раньше, — сны. А пять или шесть дней назад Зеркало Кеффину Ду, стоящее на страже у южной стены, треснуло. А когда стражник, услышавший сигнал тревоги, попытался снять его, чтобы починить, оно рассыпалось на куски.

Она кивнула одному из варнцев, который неторопливо отошел в глубину зала и исчез в другой двери.

— Что вы ищете на юге? Ваши поля тоже сожжены? Ваши корабли пропадают?

— Наши поля по-прежнему плодородны, — ответила леди Джелит, — но на западе была большая война между Светом и Тьмой, а недавно нам сообщили, что на юге происходит что-то странное, и от этого ждут беды…

Человек, вышедший из зала, вернулся. Он, сгибаясь от тяжести, нес толстую плиту. Положил ее на пол, так чтобы все могли рассмотреть. Плита стеклянная, нижняя поверхность замутненная, верхняя чистая. А между ними…

Я видела чудовищ, которые Тьма насылала на Эскор и Арвон, вернее, их изображения. Но при виде этого ахнула. Не птица, хотя в своей прозрачной тюрьме она лежит, расправив крылья. Но крылья не покрыты перьями, они скорее кожистые. И тело тоже не в перьях и не в шерсти, оно поросло какими-то утолщениями, похожими на корни гигантских волос. Но страшнее всего голова этого существа. Она напоминает дьявольское миниатюрное подобие человеческой головы. Рот слегка раскрыт, губ не видно, видны четыре больших клыка, два вверху, два внизу. Крючковатый нос выпячивается, как клюв.

Хотя существо, видимо, мертво, в его глазах сохранилась жизнь, они смотрят на нас, словно видят добычу. На голове гребень из таких же волос, что на теле, только длиннее.

Рук нет, вместо них кости крыльев, но уродливые ноги опять напоминают человеческие, хотя между ними виднеется хвост.

— Таких прилетела целая стая, — кивком указала на существо женщина в капюшоне. — Их словно принесло сильной бурей с юга, и они напали на птиц в гавани, разрывали их в клочья, так что с неба лилась кровь и падали куски плоти.

Уничтожив всех птиц, они спустились на землю. Они умеют ходить. Затем пришли в Варн, и люди стали умирать, потому что укусы этих чудищ ядовиты. Многие умерли, прежде чем мы сумели, набросив на них сети, перебить их. Мы никуда раньше не видели таких. А вы?

Ответила на этот вопрос я, ответила именем, которое всегда было частью легенды:

— Это Теффан.

— Откуда? — единственное слово лорда Саймона прозвучало приказом.

— Ниоткуда, — вынуждена была признать я. — Из легенды, из рассказов, которыми дети пугают друг друга. Это стражи… Одного мы уже встретили в море. Второго описывают как это существо перед нами, только этот страж должен быть один. Это предания салкаров, очень древние, но их никогда не забывали. И был еще третий страж…

Я снова взглянула на плененное чудовище. Мне опять показалось, что в этих красных глазах теплилась жизнь. Их взгляд сосредоточился на мне, как будто для того, чтобы я никогда не забывала: придет еще время расплаты.

Глава восьмая

Десять дней провели мы в гавани Варна. Трижды разговаривали с закутанной женщиной, чье лицо ни разу так и не увидели, а также с тремя варнцами, которые оказались законодателями города. Тем временем капитаны Сигмун и Харвик выгрузили древесину, и купцы хорошо заплатили за этот редкий для них товар. В обмен мы брали преимущественно продукты, а не драгоценные стеклянные изделия. Сухие изогнутые корни, которые никак не напоминали пищу, салкары размельчали и готовили из них дорожный хлеб. Другой пищи добыть почти не удалось, у варнцев самих ее в этом году не хватало.

Мы получили также трос, тонкий, но очень прочный. Кузнецы города изготовили нам стрелы для игольников и длинные ножи с острыми лезвиями, которыми можно разрубить в воздухе волос. Удвоили и даже утроили запас пресной воды из ручьев в долине. Хотя с юга дули жаркие ветры, недостатка в воде не было. Ее давали родники в окружающих горах.

Мы почти не имели отношения к этой подготовке. Разговаривали с офицерами города и рыбаками, которые по-прежнему выходили в море, чтобы добыть пищу для Варна: Работали над картами, взятыми с кораблей. На южной части этих карт обычно было чистое пространство.

Капитан Сигмун присутствовал на одном таком совещании. Он задал вопрос, удивительный в устах такого превосходного моряка.

— Лорд, как мог корабль в Горме плавать без парусов и весел?

— Он из мира, похожего на мир колдеров. Там машины из металла служат людям…

— Но ведь ты, лорд Саймон, тоже из такого мира. Будут ли машины повиноваться тебе?

— Нет, потому что машины нужно кормить жидкостью, похожей на масло для ламп. Без полных баков такой жидкости корабль не поплывет. А баки в корабле, который привели в Горм, совершенно пусты. Возможно, когда корабль прошел через врата, он еще продолжал двигаться, пока не кончилось топливо. А потом просто дрейфовал, и капитан Харвик случайно наткнулся на него. У нас нет такой возможности, чтобы вернуть его к жизни.

— Значит, он похож на большие наземные машины, которые прислал Ализон в Высокий Холлак. Жители Дейла ничего не могли противопоставить им. Но спустя какое-то время машины останавливались сами и больше не двигались. Так что солдатам Ализона приходилось сражаться как обычно. — Капитан Сигмун кивнул. — Машины колдеров злые. Я считаю, что корабль из Горма нужно отвести в море и затопить. Возможно, в нем есть и другие, скрытые опасности.

И он своими словами, действительно, накликал одну такую беду: вокруг нас все пришло в движение. Два окна распахнулись, ударились о стены, и по полу разлетелись осколки стекла. После второго удара под ногами дрогнул пол. Кемок подхватил свою леди и оттащил ее от стола, а мы торопливо соскочили со стульев. Потолок над нами дрожал, как и пол. Его поверхность растрескалась, и на нас обрушился дождь обломков. Я видела, как согнулась колонна, словно на нее надавили со страшной силой.

У двоих варнцев из порезов на лицах появилась кровь. Стекло, которое всегда было частью их жизни, теперь принесло раны и смерть. Но вот дрожь под ногами затихла, и на мгновение наступила полная тишина. Ее нарушали крики боли, гнева, ужаса. Я пробралась к открытому окну и выглянула вниз.

Слова Сигмуна как будто оживили долго дремавшие изобретения колдеров. Дома рушились, Варн напоминал город после долгой осады. Я взглянула на залив и вскрикнула.

Чья-то рука легла мне на плечо и отодвинула от окна. Мое место занял Сигмун. Он в свою очередь тоже вскрикнул. По заливу шла волна, какую не смог бы поднять самый сильный шторм. Корабли салкаров, стоявшие на ее пути, были обречены.

Волна поднялась выше самой высокой мачты и обрушилась, как молот. Мы ничего не видели, кроме пены и менее крупных волн. А у входа в залив поднималась вторая такая волна…

Море обрушилось и на город, первые два яруса зданий оказались затоплены. Сколько человек погибло? Отступая, волны уносили с собой людей, которые еще несколько секунд назад были живы.

Я думаю, мы все окаменели от ужаса, свидетелями которого стали. Один из варнцев закричал, развел руки и бросился к соседнему окну. Кемок подхватил его и удержал, несмотря на то, что обезумевший человек обрушил на него град ударов.

Сигмун держался за оконную раму, наклонившись вперед. Он всматривался в волну, которая уходила назад в море, прихватив с собой большую часть города.

На месте причала, где мы высадились, теперь были лишь груды обломков. Это разбились стоявшие здесь рыбачьи суда. А носом к причалу стояли два наших корабля. Они словно отыскали друг друга в водном потоке.

Их не относило назад волной, и они не тонули. Мачты лопнули, на их месте остались куски дерева, палубу покрывали паруса. Невероятно, чтобы на кораблях кто-то остался в живых.

Теперь и из города донеслись горестные крики пораженных жителей. Мы спустились к ним, чтобы посмотреть, чем можно помочь. Капитан Сигмун заторопился к «Морскому бродяге», туда, где корабль стоял у заваленного обломками причала.

Природа не желала оставить нас в покое: вскоре последовали два новых толчка. Здания, уже ослабленные, рухнули, по улицам стало опасно ходить. Но те жители Варна, которые не погибли в катастрофе, уже пытались определить размеры разрушений, спасти кого можно и увести их на безопасные равнины за городом.

Мы принялись помогать, чем могли, пытались высвободить пострадавших из-под развалин, звали и искали тех, кто подавал голос в разрушенных зданиях. Толпа разделила нас.

Небо, ясное и голубое до удара стихии, теперь потемнело, с него начала падать серо-коричневая пыль. Постепенно ее стало так много, что она грозила задушить нас. Мы обвязали лица тряпками, смоченными морской водой. Эти маски приходилось постоянно очищать от грязи и снова смачивать. Такие же тряпки висели у нас на поясах; их мы давали уцелевшим, которых находили. Многие жители Варна копались в руинах, пытаясь отыскать друзей и близких.

Больше всех было ранено, погибло и погребено в развалинах женщин, так как они обычно находятся во внутренних помещениях домов, занимаясь хозяйством, и не смогли вовремя выбежать.

Я работала с группой мужчин, двое из которых были одеты в серебристую одежду — признак их высокого положения, теперь покрытую грязью. Головные уборы они разорвали, сделав маски.

Пепел падал все гуще. Там, где его коснулись волны, он превращался в прочную массу, и ее приходилось раскалывать лопатами. Но все чаще люди, которых мы откапывали, были уже мертвы.

Конца работе не было видно. Когда стемнело, кто-то принес масляную лампу, и она была нашим единственным освещением. Я так устала, что у меня дрожали руки, когда я помогала относить камни в сторону или копалась в пепле, чтобы отыскать засыпанных. Ногти все обломались, а морская вода, в которую приходилось постоянно окунать маску, жгла царапины и порезы.

Мы работали на первом уровне, непосредственно над морем, когда мне пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть. Едва держась на ногах, я огляделась вокруг и посмотрела вверх: до того все мое внимание было устремлено лишь на то, что находилось передо мной.

Тут и там виднелись огни. Мы работали вблизи причалов. Я посмотрела вниз, на невидимую воду. Оттуда доносился только плеск волн. А чуть подальше еще огоньки. Корабли!

Я не могла поверить, что они еще держатся на воде. Волна должна была раздавить их, как яичную скорлупу. Но огоньки в темноте раскачивались, точно были укреплены на неустойчивых столбах.

— Дестри!

Я вздрогнула. Мысленный призыв прорвал пелену сосредоточенности на том, что мы делали. Словно кто-то схватил меня за руку и поддержал измученное тело.

Я настолько устала, что подумала, будто дар подводит меня. Но призыв прозвучал снова:

— Дестри!

Я узнала голос леди Джелит. Повернулась лицом к раскачивающимся огням над водой, покрытой обломками и мусором, и поморгала глазами, чтобы очистить их от падающего пепла.

Потом, пошатываясь, двинулась в сторону этих качающихся огней. Это один из тех ночных кошмаров, когда ты вынуждена что-то делать, но тело перестает тебе повиноваться. Подойдя к краю причала, где были остатки двух рыбацких судов, я вцепилась в камень и попыталась рассмотреть сквозь пепел, что находится дальше. Из грязной воды прямо передо мной кто-то вышел. Меня схватили за руку и сильно дернули.

— Дестри! — Но на этот раз не леди Джелит, а Орсия. Она хочет, чтобы я пошла с ней.

У меня не было сил сопротивляться, и потому я вошла в воду. Я боялась удариться о какой-нибудь кусок дерева, но рука девушки крепко взялась за воротник моего платья и потащила меня вперед. Поверхность воды покрывал густой слой пепла, мы плыли словно в кастрюле с супом. Орсия взяла мою руку и положила ее на ступеньку веревочной лестницы. Хоть лестница тоже была в скользкой грязи, я сумела подняться. Меня подхватили сильные руки и втащили на усыпанную пеплом палубу.

Передо мной неожиданно появилась бутылка, я взяла ее дрожащей рукой и глотнула кислого вина, с помощью которого салкары восстанавливают свои силы. Это вино настаивалось на целебных травах.

Больше я ничего не помнила.

… Огни исчезли. Я лежала на палубе корабля.

Меня повелительно призывали, и я не могла не подчиниться. Тело мое стремилось к отдыху, но для отдыха еще не настало время. И тут в окутавшем меня тумане, я почувствовала, что мое тело исчезло. Я лечу к свету, более яркому, чем тот, что видела в храме со стеклянными чудесами. Это настоящий огонь, столбом стоящий в воздухе.

Свет позволил мне разглядеть, что находится у основания этого огненного столба. Расплавленная густая лава, увенчанная пламенем, текла медленно и неизбежно попадала в воду, становясь все более тусклой. От этой встречи образовывались облака пара, плотные, словно грозовые тучи.

Из воды поднимались темные скалы. С одной из них, напоминающей пилу, еще стекала вода. На этом островке огненной короны не было. Мне показалось, что я вижу на его склонах какие-то морские существа. Они корчились в предсмертных муках. Но я не была в этом уверена.

Важно не то, что я видела, а то, что чувствовала. Использование Силы. Это не природная катастрофа, это проявление разума, который призвал Силу, послал в мир волны, такие же, как те, что обрушились на Варн. Силу призвали сюда, чтобы все уничтожить. Мне приходилось видеть лорку, чудовище с севера, пожирающее людей. Пойманное в сеть, оно часто умудрялось освободиться и набрасывалось на людей, пытающихся защититься от него.

Здесь будто была поймана сама Сила. Ее энергия устремилась наружу, изменяя окружающее. Так некогда объединенные силы волшебниц Эсткарпа повернули южные горы, чтобы спасти свою страну от вторжения.

Сила стала почти существом, обладающим собственной личностью и целью. Я опасалась прикоснуться к ней, проследив ее источник. И была уверена, что она может погасить меня, как человек гасит свечу.

Но то, что вызвало меня и продолжало притягивать, не позволяло останавливаться. Мое дальновидение устремилось вперед, мимо вулкана, который поднимался над морем, дальше, за огненный столб.

А дальше была темнота. И к ней устремился мой дар. Я продвигалась вперед. Вернее продвигалось мое зрение. Даже тут отраженный в воде огонь позволял видеть утесы, поднимающиеся из парящей воды. Они выглядели обнаженными, словно только что возникли.

Я пролетела над ними, заметив, что верхушки утесов находятся высоко над морем. Впереди показалась, яркая точка, красная, как затухающий уголь в очаге. Именно из этой точки выплескивалась могучая, борющаяся Сила.

Но я по-прежнему не решалась испытать ее, даже использовать дальновидение, чтобы заглянуть вперед. Слишком мощная эта Сила, не боявшаяся, что ее обнаружат. Но что-то в ней все большей больше изумляло меня. Я много раз и раньше ощущала присутствие Силы, замечала следы ее даже в тех людях, которые сами не подозревали об этом. Но у нее всегда были пределы. Никто из тех, кого я знала, о ком слышала, не смог бы так использовать свой дар, так стремиться к власти… Потому что удар энергии не преследовал цели переделать весь этот мир. Нет, разрушения были только побочным результатом другой цели. Поток энергии нарушал известные законы природы.

Да, у всего этого есть цель, но достигнута она лишь частично. То, что произошло в море на пути этой Силы, лишь последствия ее применения. Не погружаясь в этот поток, а слегка прикасаясь к нему, я решилась использовать свое дальновидение. Я знала теперь, что близка к источнику.

Источник появился так неожиданно, что я пролетела мимо и пришлось возвращаться. Очень темно, света почти нет; внизу мертвая чернота, как дыра, ведущая в абсолютную пустоту. Дальновидение совсем не то же самое, что реальное зрение. Я видела-чувствовала, что подо мной какое-то сооружение, находящееся на скале, как мрачный всепожирающий дух Тьмы.

Только это — и ничего больше. Я повисла над ним, стараясь уловить какое-нибудь излучение, понять, что это такое, разгадать загадку гигантского потока энергии. Ничего, кроме самой энергии. Но я знаю, что это невозможно. Каждый даже намек на дар — а это не просто намек — должен иметь свой источник.

Я старалась быть очень осторожной и не приближалась слишком близко, чтобы не стать участником этой грандиозной битвы. Сила моего сопротивления возрастала, я пыталась собраться для возвращения.

Цель — «Морской бродяга»? Но он мог погибнуть в волнах. Личность? Леди Джелит! Как я доверилась Орсии в воде, так сейчас доверилась той, что была когда-то волшебницей и обладает неизмеримо большим даром, чем я. И вместо того чтобы всматриваться в темное пятно на утесе, я представила в сознании леди Джелит.

В меня устремился мощный поток Силы. Я словно стояла под фонтаном бьющей Силы, по-своему такой же могучей, как та, что обрушилась на Варн. Но меня не потянуло назад, как я хотела. Я оставалась на месте. Потом пришел второй нацеленный поток, третий, четвертый. Я поняла, что вся наша группа объединилась, что я только острие копья, нацеленного вперед, на то, что стремилось овладеть нашим миром.

Мы напали как один. Я почувствовала себя беспомощной птицей, сорванной с места могучим ураганом, брошенной в бурю, с которой не могла справиться. Я пыталась удержаться на одном месте, застыть. И каким-то образом это удалось.

Я приближалась к утесу, устремилась к земле. Мрачная высота передо мной. Сила… энергия… и еще… жизнь?

Какой бы опытной ни была волшебница или пророчица, она не может затеряться там, куда приводит ее дар, утратить существование в другом месте. Здесь ничего не было — вернее, так мне показалось вначале. Но потом я уловила — вспышки, так быстро возникающие и исчезающие, что они напоминали искры от костра. Да, это подлинная жизнь. И Сила обладает жизнью. И Сила эта так же ужасна, как армия колдеров. Это отрицание всего, чему учит Жизнь.

Я не чувствовала здесь раньше присутствия Тьмы. Сила казалась нейтральной, не от Света и не от Тьмы, как буря, причины которой мы не понимаем, которая за пределами нашего познания. Но то, что в ней поймано, покорено, подчинено воле, так что больше само собой не владеет, — это, несомненно, от Тьмы. Каким коварным и извращенным должен быть мозг, создавший это…

Именно ужас помог мне уйти, оттащил меня от этой темной пустоты. Я открыла глаза и увидела лицо Джелит. Она смотрела на меня, и на ее лице тоже было выражение ужаса. Потом надо мной показалась чья-то рука — я не видела, чья именно, потому что лежала головой у кого-то на коленях, — рука вытирала мне лицо. Пахло морем и землей, травами, просушенными после созревания на солнце. Я глубоко вдохнула воздух. Я была рада, что вернулась, что не затерялась, не осталась там, в темноте, вместе с другими, беспомощными жертвами Тьмы.

Глава девятая

«Морской бродяга» выдержал яростное нападение моря лучше «Летящего в Бурю». Тот тоже держался на воде, но с трудом. В живых осталось меньше половины отплывших из Эсткарпа. Погибли все члены экипажа, оказавшиеся в момент удара волны на палубе, как и те, кто в это время находился на причале. Погиб и капитан Харвик, а Сигмун уцелел. Когда черная ночь сменилась серым днем (солнца мы так и не увидели, все еще падал густой пепел), мы установили, что «Летящий в бурю» больше не сможет выйти в море. Части его корпуса можно было использовать для ремонта «Морского бродяги», и экипаж согласился с этим.

Больше всего моряков беспокоило, что на обоих кораблях были сломаны мачты. Выходить в море без них безумие. К тому же в Варне нет леса, который можно было бы использовать для мачт. На тех складах города, которые уцелели, не нашлось ничего подходящего.

На втором ярусе города лежали три рыбацких судна. Сигмун и старший из уцелевших офицеров «Летящего в бурю» ходили вокруг них, когда наш маленький отряд направлялся в верхнюю часть города. Леди Джелит потребовала сообщить Сидящей жрице все, что я узнала во время своего полета в дальновидении. Нам предстояло иметь дело с могучим врагом. Он способен сотрясти саму землю, воду и воздух. И, возможно, мы пережили лишь предвестник грядущего нападения.

Из-за пределов города возвращались его жители. Они рассказывали о том, что большая река, дававшая воду долине, изменила свое русло. Там, где она на некотором удалении от Варна уходила в расселину в скалах, раскололся утес и теперь река течет прямо в море. Дежурный фальконер в сопровождении горожан отправился туда. Он выпустил свою птицу, чтобы узнать, что находится впереди. Птица сообщила, что река теперь впадает в море в нескольких лигах от Варнского залива. Но дальнейшие исследования не проводились. Пока вода им не угрожала, жители Варна были спокойны. Группа горожан вместе с коротконогими и длинношерстными животными столкнулась с летающими чудовищами на верхних пастбищах и едва уцелела. Чудища яростно набросились на них. Животные, благодаря своей густой шерсти, оказались защищены от нападения лучше людей. Вскоре им предстояла стрижка.

Двух пастухов, серьезно раненых, в шоке принесли товарищи. Им старались помочь, но приходилось с трудом удерживать их в городе, так как они рвались назад. А товарищи говорили, что еще труднее было в самом начале: раненые сразу пытались уйти на юг.

Мы совещались с закутанной женщиной и двумя городскими старейшинами. Меня попросили подробно рассказать о своем дальновидении. И потом сразу задали вопрос:

— Это существо, которое ты почувствовала, оно достаточно сильно, чтобы нанести новый удар?

— Не знаю. И я не смогла узнать, почему оно напало.

Один из городских советников холодно взглянул на меня.

— Вы ищете это существо из моря, верно? — Легким жестом он указал на нашу группу. В отличие от других горожан, он свободно говорил на торговом языке. — Мы и раньше слышали разные истории о стражах, о которых рассказывают на ваших кораблях. Возможно, именно вы привлекли внимание этого существа к нам, и теперь мы должны ждать нового удара! Чем быстрее вы уплывете из Варна, тем лучше для нас! — голос его звучал враждебно, он был так же холоден, как и взгляд.

В наступившей после этого заявления тишине послышался новый голос. Впервые заговорила женщина в капюшоне. Не знаю, почему она предпочла обычную речь. Может быть, не хотела близкого контакта с нами, согласившись с советником.

— Ты клянешься в истинности рассказанного своим даром? — начала она, и я кивнула.

Я немного поспала после использования дальновидения, но силы ко мне еще не вернулись полностью. Я сознательно раскрыла сознание. Если захочет, она теперь может свободно проникнуть в него и убедиться, что в моем рассказе нет обмана.

— Один страж встретился вам на севере, еще до того, как вы вошли в воды Варна, — неторопливо продолжала она. — Так что если это был разведчик или вестник, о вашем появлении уже известно. И именно оно могло послужить причиной для того, чтобы обрушиться на нас.

Когда она замолчала, леди Джелит возразила:

— Но эти летающие существа были посланы к вам не после нашего прихода, а намного раньше, еще до того, как мы вышли из гавани Эса.

Женщина в капюшоне не ответила на это прямо. Она явно собирала свидетельства против нас.

— Я слышала, что один из ваших капитанов нашел корабль, неизвестный в нашем мире, и отвел его в Эс. Может, он лишил Силу ее добычи. Вы об этом подумали?

— Были и другие такие корабли. И салкарские корабли без экипажей тоже находили в прошлом. Именно поэтому мы приплыли на юг. Ты считаешь, что и они — добыча врага, отнятая у него? Разве вы не теряли свои рыбацкие суда?

Наступила напряженная тишина. Один из советников зашевелился в кресле, словно ему стало трудно сидеть. А может, просто потому, что он сидел рядом с лордом Саймоном и время от времени бросал на него взгляды, видимо спрашивая себя, зачем тот пришел на встречу.

— Мы теряли и суда, и рыбаков, — признала женщина в капюшоне. Ее закутанная голова чуть повернулась в моем направлении, а я подумала, как она видит сквозь все эти складки. — Ты говорила о захваченных этой Силой. Что это значит? Ты звала их по именам, и они отвечали тебе?

Я покачала головой.

— Да, там внутри были искры жизни. Но я не решалась сосредоточиться на них. — Я воспользовалась сравнением ее народа, чтобы она и советники лучше поняли меня. — Похоже на большую сеть, полную бьющейся рыбы. Эту рыбу быстро вытягивает забросивший сеть.

Снова голова в капюшоне чуть повернулась, теперь она обращалась к леди Джелит.

— Эта дальновидящая говорит, что вы все присоединились к ней в ее поиске. А что думаешь ты об этих «искрах жизни», пойманных в сеть врага?

— Они были там; — Руки леди Джелит шевельнулись, в их движениях был какой-то смысл, хотя я не могла понять его.

Из длинных рукавов показались руки закутанной. Она прижала пальцы к груди, затем неожиданным отвергающим жестом развела руки ладонями вперед.

— Ты взываешь к тому, чего я не знаю, волшебница. Я не твоя сестра по заклинаниям! Мы разной крови, очень разной. Я думаю, что вы действительно не желали нам зла, когда бросили якорь в нашем заливе. Но легко поверить в то, что именно из-за вас обрушилась эта страшная катастрофа. Да, мы теряли рыбаков и видели другое зло, как эти летающие чудовища, и это, согласно записям, происходило и раньше. Но никогда не платили мы такую цену, как в этот раз. Для вас будет лучше, если вы как можно скорее покинете Варн…

Лорд Саймон прервал ее, без своей обычной вежливости. Так он говорил бы с другим воином, сообщившим о приближении опасности.

— Наши корабли не могут выйти в море. «Летящий в бурю» вообще никогда не сможет поднять паруса. А в этой местности нет материалов, которые позволили бы отремонтировать «Морского бродягу». Как мы можем уйти? Люди не ходят по волнам, а дороги через горы нет…

Снова повернулась голова в капюшоне, на этот раз она была устремлена к одному из советников, который все это время молчал. Тот откашлялся, словно горло его было забито пылью, упавшей с неба. Руки его лежали на коленях, и я заметила, что они сжаты в кулаки. Он как бы готовился к отражению нападения.

— Есть корабль… — он глотнул и замолчал.

Все изумленно молчали, потом Кемок слегка наклонился в кресле и спросил:

— Какой корабль? Рыбацкое судно? Где?

— О нем сообщила птица, которая служит вашим воинам. Там, где открылось новое устье реки.

— Разбитый корабль… — начал лорд Саймон.

— Нет, не разбитый. Он в хорошем состоянии…

— Нам не говорили об этом! — резко прервал его лорд Саймон. — Это ваш корабль?

— Нет! — с таким же жаром ответил советник. — И на его борту кто-то есть. Так сообщила ваша птица.

— Это ваше средство передвижения, — быстро подхватила закутанная.

— Салкарский корабль? — леди Джелит задала этот вопрос не варнцам, а мне, и я поняла, что должна снова пуститься в поиск.

Я закрыла глаза и попыталась представить себе «Морского бродягу» как образец того, что мне предстоит отыскать. И послала вперед свою усталую мысль, как купец нехотя вытаскивает из раковины жемчужину. Снова почувствовала болезненную тошноту, которая всегда охватывает меня, когда я слишком напрягаю свой дар. Туманная картина в сознании становилась отчетливей. Я действительно смотрю сверху на корабль. У него две мачты, и к их реям еще цепляются остатки парусов. Но между этим кораблем и кораблями салкаров есть какое-то отличие. Этот меньше, но не рыбацкое судно. Корабль слегка покачивался на спокойной волне, от больших волн в бушующем море его отделяет риф. Если не считать потерянных парусов, корабль кажется невредимым.

Сокол предположил, что на борту кто-то есть. Я никого не увидела на палубе. Больше того, на ней был полный беспорядок. На том месте, где должны находиться шлюпки, свисали только тросы.

Я осторожно поискала жизнь. Вероятно, внизу есть раненые. Они остались, когда экипаж покинул корабль на шлюпках.

Жизнь — да! Но в тот же момент, как я уловила слабый поток жизненной энергии, я поняла, что это не человек. И не морской или воздушный житель. Скорее животное, привыкшее к существованию рядом с человеком. Это животное проголодалось и теперь охотится на другое животное, поменьше и более дикое, на свою обычную добычу и привычного врага. Я попыталась отыскать эту вторую искорку и тут же отпрянула, встретив необыкновенную свирепость. Таких животных несколько, они тоже голодны и теперь сами стерегут того, кто на них охотится, надеются превратить охотника в пищу для своих пустых желудков (впрочем, мысли их настолько чужды, что я едва сумела прикоснуться к ним).

Я заставила себя оторваться от предстоящего боя, подняться над самим кораблем, отметить ориентиры вокруг, чтобы потом легче было найти это место.

— Островная шхуна… — от поиска меня оторвал голос лорда Саймона, и я поняла, что и на этот раз они все присоединились ко мне и увидели корабль.

— Ты его знаешь? — спросил советник, который хотел, чтобы мы побыстрее убрались из Варна.

— Я такие видел… в другом месте.

— Значит это часть того, что вы ищете? — быстро вставила женщина в капюшоне. — Займитесь им! — Это был не вопрос, скорее утверждение, почти приказ.

Когда мы рассказали капитану Сигмуну об этой находке, он оживился. Ему удалось раздобыть рыбацкое судно, которое не прикончили волны. Но оно было в плохом состоянии, и приходилось постоянно откачивать воду, чтобы оно держалось на плаву. К тому же на этом судне не поместится много людей. Поэтому нам пришлось разделиться.

Большая часть уцелевших фальконеров во главе с лордом Саймоном и леди Джелит пошла сушей. Вместе с десятком салкаров они должны были пройти по внутренней долине к вновь образовавшемуся руслу реки, нашедшей выход в море. По описанию сокола, корабль находился в небольшом заливе рядом с рекой и не мог выйти в открытое море.

Кемок, Орсия и я отправлялись на перегруженном рыбацком судне вдоль берега к этому же месту. Но сразу мы не могли отплыть: предстояло отремонтировать рыбацкую лодку и пополнить запасы продовольствия.

Двадцать салкаров во главе с первым помощником Саймотом с «Летящего в бурю» остались в Варне, чтобы залечить раны, сломанные кости, ушибы и порезы от осколков стекла. К нашему удивлению, правители города, которые так хотели избавиться от нас, не возражали против того, чтобы мы оставили раненых. Мне кажется, они считали, что для них главное избавиться от нас пятерых, обладающих даром.

Ночью было еще два толчка, но не таких разрушительных, как первый. Только штукатурка обвалилась на поврежденных зданиях. Мы постарались помочь горожанам, пока Сигмун занимался подготовкой к отплытию, и, мне кажется, наша помощь не осталась незамеченной. Тем не менее мы все чувствовали, что жители Варна рады проститься с нами.

Удушливый пепел сменился дождем, который иногда переходил в сплошной ливень. Дождь смыл всю грязь, оставив ее только в укромных уголках, и мы, помня, как совсем недавно задыхались от пепла и пыли, были довольны, хоть и промокли с головы до пят.

Ночь мы провели в зале совета, и там же находились многие горожане. Традиции и обычаи уступили перед катастрофой, и из внутренних помещений, многие из которых были основательно разрушены, появились уцелевшие женщины.

Отплыли мы на третье утро после катастрофы. С нами оставалось только два фальконера в сопровождении своих готовых к разведке соколов. Мне показалось, что на судно, спасенное Сигмуном, набилось слишком много народу. Сам он по праву принял на себя командование нашей группой, и никто с ним не спорил. Все мы, за исключением Орсии, готовы были по очереди сидеть за веслами при выходе из залива. Два моряка на носу судна отталкивали с обеих сторон плавучие обломки.

В заливе было относительно спокойно, но в открытом море приходилось бороться с волнами, чтобы выдерживать курс. К счастью, прежний хозяин судна спас парус, он спустил его до начала катастрофы. Мы подняли его, и гребцы смогли отдохнуть.

Ветер принес с собой запах гнили. Мы увидели, что море покрыто мертвой рыбой, лежавшей брюхом вверх. Безусловно, не все обитатели подводного мира погибли. Потому что иногда в массе мертвых рыб появлялись воронки, и их утаскивало в глубину.

Я внимательно следила за этими воронками. Очень живо в памяти было воспоминание о Скалге. Но если чудовище последовало за нами на юг, будет ли такая еда ему по вкусу и обратится ли оно против нашего суденышка? Если даже «Морской бродяга» сотрясался от его ударов, мы в этой скорлупке не имели никаких шансов на спасение. Но я все же не решалась искать мыслью, чтобы не привлечь ту самую опасность, которой стремлюсь избежать.

Мы плыли на юг, к востоку виднелась стена неровных утесов. Я думаю, что на них остались не только шрамы, нанесенные стихией. Но общие очертания скрывал непрерывный дождь.

Мы постоянно отчерпывали воду, и пресную дождевую, и соленую морскую, проходящую в щели, которые даже салкары не сумели законопатить. Поднялся холодный ветер, который продувал насквозь промокшее платье. Мы дрожали, пытаясь стереть брызги пены и капли дождя со своих лиц.

Над головой серая арка неба, и невозможно по нему определить время. Мы считали, что доберемся до места встречи раньше тех, кто шел по берегу. Но нам дважды приходилось уходить в открытое море, чтобы избежать острых рифов. На одном из этих рифов мы увидели свидетельства того, что он возник недавно: на нем под волнами и дождем виднелось тело сухопутного животного из долины.

Фальконеры, плывшие с нами, внимательно наблюдали за утесами. Птица одного из них отыскала новое русло реки. Вот фальконер достал своего пернатого друга из-под плаща, где укрывал его от дождя, поправил прибор у него на лапке и жестом охотника бросил птицу в воздух. Сокол сделал круг над судном, поднялся высоко в небо и полетел вперед, в сторону утесов. Нам снова пришлось повернуть от берега, чтобы избежать встречи с рифом.

Вода здесь была мутной. Я увидела какую-то спутанную массу, возможно, сорванный с берега куст. Много всякого мусора плавало в воде. Течение от берега затрудняло движение по курсу. Но тут я услышала крик Сигмуна и увидела, как он куда-то показывает.

Из тумана показались голые мачты корабля. Судно слегка дергалось вперед и назад, очевидно, не очень прочно стояло на якоре. Никакой ошибки быть не могло: именно этот корабль я видела в своем поиске.

Сигмун направил к нему наш корабль. Те салкары, которые не были заняты на работах, собрались на палубе, оживленно разговаривали разглядывая корабль. Я увидела обломанные реи. Да и главная мачта гораздо короче, чем должна быть. Тем не менее в целом корабль не очень пострадал от бури, которая привела нас сюда.

С привычным мастерством — в этом с салкарами не сравнится никто в мире — моряки поставили наше судно рядом с брошенным кораблем, и одна из женщин тут же перепрыгнула на его палубу и принялась расхаживать по ней.

Но спустя мгновение пронзительно закричала и стала от чего-то отбиваться.

Глава десятая

Еще двое — мужчина и женщина, оба с длинными волосами, — присоединились к ней, выхватив ножи. Я увидела много маленьких существ, выбравшихся из укрытий, где они молча поджидали в засаде добычу. Без сомнения они живые и, как и чудовище из глубин моря, излучали острый голод.

Ближайший фальконер бросил на палубу плащ, освобождая руки, и прыгнул, приняв участие в битве. Остальным не потребовалось много времени, чтобы присоединиться к нему.

Существа, которые прыгали на людей, кусали и оставляли кровавые шрамы, были не морскими обитателями. Они покрыты шерстью, с длинными голыми хвостами. В раскрытых пастях множество острых зубов. И издавали они отчаянный писк.

Ножи и мечи фальконеров врубались в обезумевшую стаю, резали и отбрасывали изрубленные туловища в массу нападающих. И раненые, и мертвые тут же становились жертвами своих отвратительных соплеменников, пожиравших и тех, и других.

Мы очистили палубу, сбросили последние злобные существа в море. Орсия настояла на том, чтобы укусы и порезы тут же обработать средствами, которые у нее оказались в запасе: укусы таких существ вполне могут быть ядовитыми. А от первых жертв остались только обглоданные кости.

Я поискала мысленно жизнь. Кемок делал то же самое. Больше не чувствовалось такого свирепого злобного голода. Но на борту все же была жизнь. Я повернулась, положила руку на ближайшую мачту и послала мысленный призыв, вложив в него спокойствие и уверенность.

Над головой послышались звуки, похожие на вопль. На свернутом парусе показалось маленькое существо. Оно вдвое превышало по размерам тех, которых мы убили, но я знала, что это не спасло бы его. Это и был охотник, которого я обнаружила первого.

Оно повернулось и принялось спускаться по мачте, впиваясь в древесину острыми и крепкими когтями. Мы окружили мачту, чтобы разглядеть еще одного морского путешественника.

Я видела как-то снежного кота высокогорий, удивительно грациозное и красивое животное. Этот зверек очень похож на него, но втрое меньше. Я узнала в нем животное, которое встречается в Высоком Холлаке и Арвоне. Известно, что в старину они (это были кошки) высоко ценились обладающими даром.

Его шерсть черного цвета, как краска для глаз у женщин из портов Карстена. Но когда зверек спрыгнул наконец на палубу, все увидели у него на груди белый треугольник. Несколько мгновений животное разглядывало всех, пока не увидело меня. И тут испустило негромкий вопль, в котором легко было распознать призыв о помощи. Как и та орда, от которой мы очистили палубу, зверек был голоден.

Я опустилась на колено на окровавленной палубе и протянула руку. Кошка медленно приблизилась и понюхала мои пальцы. Я терялась в догадках, как она оказалась на борту этого незнакомого корабля.

Достав из кармана на поясе сушеную рыбу, которая служит жителям Варна дорожной пищей, и разломав ее на мелкие кусочки, я положила их перед кошкой. И та сразу принялась за еду, очевидно, не считая нас опасными.

Капитан Сигмун не обращал на кошку внимания; он направился вначале в капитанскую рубку, потом в трюм. Фэльконеры с обнаженными мечами и еще два моряка последовали за ним. Я осталась на месте и достала вторую рыбу.

Дождь прекратился. В воздухе еще стоял туман, но уже видны выступавшие в море утесы, защитившие корабль. Видна была и коричневая полоса — место впадения реки в море.

Орсия склонилась рядом со мной, глядя на кошку.

— Такие были известны Древним, — проговорила она, — это настоящая кошка. Только маленькая. Лорд Саймон говорит, что в его мире они тоже известны.

Кошка съела последний кусок рыбы, даже провела языком по палубе, где она лежала, и теперь сидела, облизывая лапу и водя ею по подбородку и голове. Она явно умывалась после еды. Я впервые видела такое существо, и оно очаровало меня. Умывшись, кошка зевнула, показав впечатляющий набор зубов, в том числе по две пары клыков сверху и снизу. Глаза у нее желтые, почти цвета золота. Не мигая, она продолжала смотреть на нас, словно ждала вопросов.

Я попыталась послать мысль. Голод больше не чувствовался, кошка просто проявляла любопытство. Но волна ее мысли гораздо выше, чем та, к которой я привыкла, и мне трудно было установить контакт. Я попыталась задать пробный вопрос:

— Кто ты?

Сначала вместо ответа я встретила только продолжительный взгляд. Потом в сознании у меня появилась смутная картина кошки, сцепившейся в схватке с другим животным, которое я не смогла узнать.

— Воин? — предположила я.

Сцена битвы не тускнела.

— Боец? Убийца?

— Черный боец? — присоединилась ко мне Орсия. — Могучий убийца?

Кошка раскрыла пасть и зашипела. Очевидно, не считала нас достаточно разумными, чтобы отвечать ясно. Во всем ее поведении теперь отчетливо ощущалось презрение. Картина исчезла, ее сменила другая сцена, в которой наша черная находка стояла гордо, а перед ней присели, прижимаясь к земле, несколько других животных ее племени, явно в уважении и страхе.

— Повелитель? — спросила я.

Но подходящее слово нашла Орсия, главным образом потому что в Эскоре у людей есть союзники-животные, и у каждого вида этих животных есть предводитель, с которым люди время от времени совещаются.

— Вождь?

В ответ кошка издала хриплый гортанный звук. Сделала шаг, другой и уткнулась головой в протянутую руку. Орсия коснулась пальцами головы животного, провела по гладкой шерсти за ушами.

— Вождь! — повторила я, на этот раз вслух. Кошка подошла ко мне, чтобы я проявила то же внимание, что и Орсия.

Мы еще продолжали наше знакомство, когда вернулись те, кто отправился исследовать корабль. В каютах сохранились следы недавнего пребывания людей, как и на том незнакомом корабле, который привели в Горм.

У Кемока под мышкой был свиток карт, а Сигмун и члены его экипажа осматривали паруса. В отличие от того корабля, однако, свисавшие с борта тросы свидетельствовали, что шлюпки были спущены.

Орсия спустилась за борт по такому тросу и сообщила, что корабль действительно стоит на якоре. По всей вероятности, корабль тащил за собой якорь, пока он не застрял меж двух скал под водой, и якорная цепь вслед за волнами то натягивалась, то провисала.

Поиски прояснили и кое-что другое. На борту достаточно пищи. Некоторые контейнеры раскрыты, а содержимое их давно стало добычей голодной стаи, встретившей нас. Однако в металлических контейнерах сохранились галеты, а в стеклянных сосудах видны были консервированные фрукты. Были также жестянки с консервами, но наклейки с них сорваны, а на самих банках виднелись следы зубов. Мы вскрыли несколько банок ножами и обнаружили в них овощи, фрукты и напитки.

Мы были достаточно опытными путниками, чтобы не съесть все это богатство за один раз, тем не менее съели достаточно, чтобы забыть вкус варнской сухой рыбы. Добавка к рациону очень нас обрадовала.

По-прежнему не было видно отряда, шедшего по берегу, и мы решили ждать на корабле, а не искать места для лагеря у основания утесов. Сигмун распорядился, чтобы зажгли две лампы. Их свет с берега должны заметить.

Затем мы основательно обыскали брошенный корабль. В каютах нашлась одежда — странного покрова рубашки, напоминающие лоскутные одеяла, которые делают женщины на фермах. Были и одеяла, но запечатанные в гладкий водонепроницаемый материал, чтобы уберечь их от сырости. Все найденное тщательно осмотрели и отложили для дальнейшего обсуждения.

Карты, привлекшие внимание Кемока, оказались незнакомы салкарам, которые тоже ознакомились с ними. Но Кемок указал на некоторые особенности, напоминающие те, что найдены на картах корабля в Горме, и Сигмун согласился с ним. Кошка спокойно наблюдала за тем, как мы осматривали каюты. Орсия сидела на палубе, скрестив ноги, и в неярком свете лампы разглядывала длинную полоску мягкого материала с узором из раковин. Раковины не нарисованы и не пришиты к ткани, они словно составляли ее часть.

Кемок смотрел на нее с улыбкой на губах. В это время из темноты появился Вождь. Он сел рядом со мной и замурлыкал, когда я погладила его по голове. Повинуясь порыву, я попыталась установить с ним контакт. Знает ли он, куда исчез экипаж? Что заставило моряков сесть в шлюпки, оставив неповрежденный и гораздо более безопасный вид транспорта?

Вначале мне показалось, что установить связь не удалось, но потом — мурлыканье кошки не стихало — я уловила неясную картину.

… Несомненно, это часть той палубы, на которой мы сидим сейчас. На краю поля зрения мелькают какие-то темные фигуры. Кто-то, как Орсия, сидит перед кошкой, так что хорошо ей виден. Точнее, видна, потому что это, без сомнений, женщина с распущенными волосами, которыми играет ветер. И цвет волос я такой никогда не встречала, он не желтый, как у салкаров, а ярко-рыжий. Глаза у этой женщины необыкновенные, огромные и черные без зрачков, как бы бездонные. Она подняла руку и сняла эти темные круги, передвинула их на лоб, как маску. И под ними оказались обычные глаза.

Женщина взяла в руки тот самый кусок ткани, которым играет Орсия, и перевязала им волосы…

Я открыла глаза, протянула руку и схватила конец шарфа. Орсия, должно быть, по моему выражению догадалась, что я делаю что-то очень важное, потому что выпустила шарф.

… Я снова увидела ту другую женщину. Но еще что-то — может быть, исходящее от полоски ткани, которую я держала. Неожиданно я ощутила принуждение. Женщина, за которой я наблюдала, вскочила на ноги. Беззаботное и веселое ощущение счастья, которое я почувствовала в ней до этого, исчезло. Я видела, как раскрылся ее рот в крике.

Мимо нее пробегали люди. Опустилась тьма, хотя я знала, что это не естественная темнота, а что-то иное. Женщина шагнула вперед, пошатнулась, вытянув руки, как будто их схватил кто-то невидимый. Махнула головой, шарф соскользнул с ее головы, эти странные огромные глаза тоже упали. Женщина повернулась, она сопротивлялась. Ее страх перед неизвестным хлестнул и меня, как бичом.

Рядом с ней оказался мужчина, он крепко держал ее за плечи. В его глазах я видела страх и тревогу за нее. То, чем одержима женщина, его еще не трогало. Женщина высвободила руку и ударила мужчину по лицу, красные ногти оставили глубокие царапины на его щеке. Появился второй мужчина, вдвоем они схватили женщину, пытаясь успокоить ее. Но только то, что у нее внутри, это…

Я мгновенно разорвала контакт. Он мог послужить мостом между одержимой и мной. Эта женщина обладала даром, хотя не была обучена, и сама о нем даже не подозревала, но именно этот дар открыл дорогу тому, что пленило ее. Мужчины, схватив ее, потащили к проходу между каютами.

Неожиданно то, что захватило женщину, оставило ее. Но я знала, что оно узнало все, что хотело, нашло инструмент, через который могло действовать.

Если это действительно произошло на борту чуждого корабля, то же самое может произойти и с нами. И в первую очередь нападению подвергнутся те, кто обладает даром. Этого нужно опасаться.

Я взглянула на Кемока и Орсию и поняла, что увиденное мною хотя бы отчасти сообщилось и им. Я плотно скатала шарф с узором из раковин. Многое может послужить ключом и призвать то, что захватит нас. Если шарф относится к числу таких предметов, его нужно спрятать, чтобы он не причинил вреда.

— Дай сюда… — Кемок протянул руку к шарфу. Он держал сверток так осторожно, словно тот вот-вот вспыхнет. Оглядевшись, он завернул шарф в одну из карт, которые принес для изучения. Может, эти карты в свою очередь помогут нам заглянуть в прошлое, понять, что произошло на корабле?

Но я не собиралась предлагать это. Пусть подобное решение подождет до появления леди Джелит. Я могу видеть, но то, чем могу защититься от неизвестного, подобно соломинке по сравнению с защитой настоящей волшебницы.

Уже миновал полдень, когда сокол — наши глаза на берегу — сообщил, что пеший отряд приближается к морю. Мы посовещались, стоит ли оставаться на борту и перевезти сюда отряд или всем оставить корабль, на котором явно произошло нечто сверхъестественное, и разбить лагерь на берегу.

Единственное неудобство второго варианта заключалось в том, что прилив уже залил берег и коснулся оснований утесов, и на берегу не было удобного места для лагеря.

Потом мы увидели движущиеся фигуры, но не на уровне моря, а выше, в самих утесах, словно они шли по тропе, которая невидна с моря. Салкары на рыбацкой лодке, на которой мы сюда приплыли, сделали два рейса к берегу, оба раза возвращаясь переполненными) и вот весь наш отряд снова собрался, на этот раз на неизвестном корабле.

Стало тесно, но все равно это лучше, чем рыбацкая лодка или утесы. У нас есть продовольствие, есть несколько ламп. Впрочем, Сигмун вскоре приказал погасить их, чтобы сберечь масло.

И снова лорд Саймон узнал карты. Хотя этот корабль совсем не такой, как тот, что остался в Горме, он тоже из его мира. Лорд Саймон объяснил, что на корабле, кроме парусов, есть двигатель, и корабль может идти даже против ветра. Он тщательно осмотрел каюты и место, где находился руль.

Ко мне подошла леди Джелит. Я сидела в углу на палубе, но не одна. Рядом со мной свернулся кот, Вождь, голову он положил мне на колени.

— Ты искала…

— Но потом поняла, что этот безрассудный поиск может привлечь ко мне внимание, — ответила я.

Она села напротив меня, как будто мы собирались колдовать, а между нами чаша для гадания. Дождевые облака разошлись, ушли на север. Взошла луна и залила все ярким светом. У всего есть двойники — один светлый, другой темный. Луна служит женской магии, известной наделенным даром. Но существуют две луны, и одна из них может быть безжалостной. Я чувствовала, что эта луна именно такая. Даже свет ее может быть жестоким.

Серебряная дорожка легла по воде к нашему новому кораблю, напоминая коготь, готовый схватить нас. Мне стало холодно, будто подул ледяной ветер. И хотя моя рука лежала на мягкой и теплой шерсти, а напротив сидела женщина, гораздо больше искушенная в делах Силы, я почувствовала крайнее одиночество. Наверное, та, которую я увидела в другом месте и времени, кого постигла судьба, которой я не понимала, потянулась сюда, к знакомым предметам.

Даже голоса теснившихся на переполненном людьми корабле доносились словно издалека и теряли всякий смысл. Ощущение одиночества усиливалось. Дыхание стало учащенным, как будто меня заключили между толстыми стеклами, куда не проникал воздух.

— Дестри!

Мое имя прозвучало очень слабо. Но колено леди Джелит совсем рядом, оно задевает меня. Я увидела в полумраке какое-то движение. Резко покачнулась, но леди Джелит удержала меня, ухватив за одежду.

Свет, не бледное лунное сияние, а теплый желтый свет, словно от восходящего солнца. Свет и тепло распространялись от амулета и разрывали окутавшую меня пелену, которая продолжает сгущаться. Я ахнула, набрала полные легкие воздуха и снова вернулась в собственное время и пространство.

Лицо леди Джелит освещалось сиянием, исходившим от ее рук, которые она держала у меня под подбородком. Я поняла, что она действительно извлекла у меня из-под одежды амулет Ганноры. Лунный свет смог оживить его, хотя амулет живет солнечным светом. На этот раз действовала другая луна, луна света, а не призрачное освещение, способное пробудить только мертвых.

Меня удивили собственные мысли. Эта странная отчужденность была мне непривычна, раньше я ее никогда не испытывала. Может, я на самом деле унесла из своего поиска часть того ужаса, что свел с ума женщину на корабле?

Я обнаружила, что рассказываю обо всем, что со мной случилось, и леди Джелит слушает очень внимательно.

— Больше не нужно!

Я кивнула, понимая, о чем она просит. Мне больше не нужно применять свой дар, не зная, чем обладают стражи. Но у меня был вопрос:

— Что вызвало безумие?

— Милорд рассказал, что в его мире не ценят дар. К тому, кто рожден с ним, относятся недоверчиво. В его мире не владеют подготовкой, не умеют тренировать дар, способствовать его правильному применению. Можно считать, что в женщине, которую ты видела, дремал дар. Может быть, она сама о нем совершенно не подозревала. Потом к ней потянулись…

— Откуда? И как?

— И почему? — добавила она свой вопрос к двум заданным мной. — Мы, сегодняшние, не понимаем действия врат. Мы считаем, что их установили посвященные, которые были искателями знаний. Жители Эскора, которые ближе всего к старым обычаям, рассказывают о войнах и сражениях, о том, что были призваны в этот мир странные существа. Посвященные открывали эти врата и уходили в них для исследований. Но врата, однажды открытые, навсегда остаются западней.

Милорд говорил, что в его мире происходили необъяснимые исчезновения. У них есть район моря, о котором рассказывали легенды. Там исчезали корабли. Его соплеменники умели летать в воздухе — в специальных кораблях, и эти корабли тоже исчезали, и никто не мог их потом найти.

Там вполне могли быть врата. Никакое другое объяснение не удовлетворит все известные нам факты. Но если там такие врата, которые способны проглотить целый корабль, значит воздвигли их могучие Силы. Колдеры обнаружили их и прошли через врата, и не в одиночку, как произошло с Саймоном и некоторыми другими, а целой армией в движущихся крепостях, способных снести стены вражеской крепости или города.

Мы видели, как море обрушилось на Варн. Именно так в прошлом нападали машины колдеров.

— Может, перед нами снова колдеры? — Я почти успокоилась: зло, которое знаешь, одолеть легче.

— Саймон считает, что нет. Потому что в его мире и в его время никаких колдеров не было. То, что мы ищем, совсем иное. Но нельзя сомневаться в его силе. Я думаю, женщина, которую ты видела, ощутила ее и очень испугалась. Возможно, впервые соприкоснулась с тем, что лежит за вратами, к которым приближался корабль.

— А что стало с ней, с теми, кто плыл на корабле?

Леди Джелит одной рукой начертила в воздухе защитный знак.

— Этого мы не знаем — пока.

Вождь встал и просунул между нами голову. Глаза его светились в ночи. Я испытывала искушение вторично установить с ним контакт, но чувствовала, что этого делать не следует.

Глава одиннадцатая

В конце концов, который в то же время стал и началом нашего похода на юг, мы поплыли не на одном корабле и не на двух — у нас образовался пестрый флот. Было очевидно, что «Морской бродяга», который, несмотря на отсутствие мачты, держался на плаву, не может отправиться в далекое плавание. Но варнцы дали нам за еще более поврежденный «Летящий в бурю» пять рыбацких суденышек. Одно из них капитан Сигмун, который теперь командовал всем салкарским флотом, отправил на север за подмогой в ремонте «Морского бродяги». Судно должно было также передать просьбу Варна об оказании ему помощи.

Я думаю, горожане могли бы даже напасть на нас, если бы не их пророчица, женщина с закутанным лицом. Она пригласила нас пятерых присутствовать на собрании горожан. И на этом собрании убедила, что если за бедами Варна скрывается не случайное природное явление, а какая-то сознательная Сила, то следует быстрее выяснить причины нападения на Варн. Необходимо как можно больше узнать о противнике, прежде чем предпринимать какие-либо меры.

Леди Джелит сама начала поиск и связалась в видении с леди Лойз. Хотя у леди Кориса не было собственного дара, она очень долго жила вместе с Джелит, и между ними установилась связь, которую можно использовать в случае крайней необходимости.

Так мы обрели уверенность, что известие о том, что произошло с нами, достигло Эсткарпа. Но немедленной помощи все же ожидать не могли. Однако никому не приходило в голову отказаться от намеченной цели.

Салкары обладают прирожденным стремлением к далеким плаваниям. И мысль о том, что опасность, которая погубила многих из них и даже один корабль, может принадлежать Тьме, лишь усиливала их упрямство. В прошлом им не раз приходилось сражаться с превосходящим противником. Иногда это приносило им поражение, как тогда, когда Осберик пожертвовал Салкаркипом, чтобы уничтожить живых мертвецов, посланных колдерами. Я знала: многие из них, вопреки уверениям Трегарта, считают, что снова столкнулись с проявлением зла колдеров.

Сигмун выразил свое отношение к ситуации в следующих словах. Это произошло, когда он договаривался об использовании двух самых больших рыбацких лодок, которые можно было подготовить к далекому морскому плаванию.

— Если это Тьма, — а от происшедшего отдает зловонием Тьмы, — неужели вы оставите ее в покое, чтобы не привлекать внимания к себе? А раньше вы были в безопасности? Вы знаете об исчезновении своих рыбаков. Вы видели ярость моря и другие проявления стихии. Тьма обладает такими силами, которые могут потрясти весь мир. Сама по себе Сила не добрая и не злая, все зависит от того, кто и как ее использует. Волшебницы Эсткарпа повернули свои горы — и при этом погибли сами. Вы считаете это меньшим бедствием, чем то, что мы испытали здесь?

Один из советников что-то пробормотал о волшебницах, и Сигмун быстро подхватил:

— Не Эсткарп вызвал огонь из моря и обрушил на вас все несчастья. Но вот что я вам скажу: если врата существуют, а, кажется, они действительно существуют, они вполне могут принести новые несчастья Варну. Неужели вы считаете, что это не случится снова и снова? Мы знаем, что на юге происходит что-то нехорошее, вы и сами рассказывали об этом. Именно это мы и ищем. Я слышал, вы говорили, что беды последовали сюда за нами, как будто мы разведчики Тьмы.

Он замолчал, оглядывая собравшихся по очереди, словно бросал им вызов.

— Очень хорошо, — продолжал он, так и не услышав ответа. — Неужели вы не предпочтете идти навстречу опасности, чтобы не дать злу забрасывать свои сети сюда?

И вот у нас образовался флот из четырех рыбацких судов (считая и то, на котором мы плыли к брошенному кораблю). Сам этот корабль тщательно осмотрели и отремонтировали. Вдобавок к парусу у него было устройство для движения, подобное кораблю из Горма. Лорд Саймон, осмотрев его, объяснил, что, должно быть, корабль двигался не под парусами, а с помощью этой машины, пока не истратил все питание, и теперь этот двигатель бесполезен. Но на борту оказалось много другого полезного, например, компасы, которые помогали прокладывать курс, продовольствие и тому подобное.

Нашли на корабле и записи. Ими занялся Кемок, а лорд Саймон время от времени объяснял ему прочитанное. Карты вызывали зависть у Сигмуна: они во всех отношениях превосходили известные ему. Но на них были незнакомые земли, и поэтому пользоваться ими они не могли.

Я не пыталась снова «читать». Сама леди Джелит внимательно приглядывала за пророчицей с «Летящего в бурю», женщиной средних лет, которая смотрела на меня горячим гневным взглядом, когда сталкивалась со мной. Я знала, что она может вызвать на корабле раздражение ко мне, которое сделает мое положение опасным, но она боится леди Джелит и не станет противиться бывшей волшебнице, которая, как говорят, сохранила в своих руках Силу.

На обратном пути от речного устья в Варн леди Джелит постаралась объяснить мне опасность вмешательства в неизвестное. Но я это и так знала и не возражала ей. Капитан Сигмун тоже считал, что опасно приводить с собой неизвестный корабль в порт. Его присутствие могло еще больше настроить против нас горожан. На кораблях работали салкары, готовя их к плаванию. Их тяжелораненые оставались в Варне, и Сигмун отдал «Летящий в бурю» горожанам, чтобы его корпус использовали для починки рыбацких лодок.

Из-за своего прежнего пребывания в Совете леди Джелит, по-видимому, пользовалась расположением женщины в капюшоне, та пригласила волшебницу поселиться у себя, отвела ей ряд комнат в большом храме, в котором мы стояли перед слепой стражницей Варна. Все остальные жили на найденном корабле и помогали в его восстановлении. Я хорошо знакома с работами на салкарских кораблях и была готова помочь. Но Сигмун попросил нас троих: Кемока, Орсию и меня — очистить каюты внизу, убрать все личные вещи исчезнувшего экипажа и пассажиров.

Вождь был со мной, когда я работала в одной из кают. Он удобно свернулся на койке, скорее похожей на удобную кровать. Я нашла две сумки или мешки, которые, как мне показалось, использовались для переноски вещей, и стала складывать в них одежду и все остальное, что было личным имуществом.

Одежда лишь отдаленно напоминала знакомую мне, она была из необычных материалов. Я с интересом осматривала ее, но старалась прикасаться только руками в перчатках. Я не знала, может ли прикосновение заставить меня снова «увидеть» без предварительной подготовки и очистки сознания. Но решила не рисковать. Когда я заканчивала уборку, обе сумки были заполнены доверху. Пришлось даже обвязать их веревкой. Я собрала не только одежду, но и постельное белье, к которому прикасались чьи-то тела.

Я решила, что закончила с этой каютой, и стояла, осматривая ее в последний раз. Койка пуста, сняты даже небольшие занавеси на иллюминаторе. Я уже собиралась взяться за сумки, когда Вождь издал мяуканье, которое привлекло мое внимание. Он стоял на койке задними лапами, царапая передними стену. Увидев, что я смотрю на него, он дважды ударился головой о стену.

Я наклонилась, разглядывая поверхность стены. Как и повсюду, она была покрыта панелью, но, проведя пальцами по ней, я обнаружила, что соединения здесь глубже, чем в других местах. Но если в стене есть какое-то тайное углубление, оно на то и тайное, чтобы открыть его было непросто. Тем не менее острием ножа я наконец-то открыла маленькую дверцу и увидела небольшое углубление, а в нем две шкатулки, покрытые очень мягким на ощупь материалом.

Продолжая стоять коленями на койке, я ножом осторожно подняла крышки, стараясь не притрагиваться к самим шкатулкам. То, что находилось в этом хранилище, несомненно, очень ценно и тесно связано с владельцем.

Внутри оказалось ожерелье из хрупких золотых цветов с листьями из мелких зеленых камней. Камни блестели и переливались, хотя в каюте не очень светло. Между двумя цветками помещена подвеска — извилистый золотой стебель, на нем зеленые листья и единственный крупный цветок — не из золота, как остальные, а из сине-зеленого камня.

Мне приходилось видеть украшения, которые надевали хозяйки крепостей в Высоком Холлаке, древние наследственные сокровища, которые чрезвычайно ценят высокородные Древние, даже драгоценности, найденные в руинах Пустыни Арвона. Но никогда ничего подобного я не видела. Во второй шкатулке оказался браслет — я так решила, потому что для ожерелья он слишком короткий, — кольцо и еще два одинаковых предмета. Судя по тому, что в них были крючки, я решила, что они предназначены для мочек ушей.

Действительно сокровище, и я наклонилась, разглядывая его. Я знала, что ждет вещи, которые мы собрали в каютах. Их упрячут как можно глубже в какую-нибудь расселину в утесах, чтобы до нас не добралось зло, постигшее владельцев этих вещей. Но погубить это — все во мне запротестовало.

Сколько себя помню, я всегда носила грубую одежду, обноски более процветающих и везучих салкаров. А те немногие новые вещи, которые я покупала, были самыми дешевыми, какие только можно найти. Мне всегда приходилось экономить, чтобы покупать еду и делать ее небольшой запас до тех пор, пока не повезет и я снова не найду работу. Салкары по той или иной причине давали мне место на своих кораблях, чаще из-за того, что моя история не была известна в порту, где я нанималась. Я работала и на полях у фермеров Высокого Холлака, помогала убирать урожай в Эсткарпе, где из-за войн всегда была потребность в умелых руках и крепких спинах. Я служила в охране торговых караванов, хозяева которых недостаточно богаты, чтобы нанимать воинов без девизов, но которые слышали о высоких воинских качествах салкаров и готовы были довериться женщине: все знают, что салкарские женщины стоят рядом со своими мужчинами в схватках, они даже участвовали в старину в набегах на Карстен и Ализон.

Видела я и добычу пиратов и грабителей кораблей, потерпевших крушение, но никогда ничего подобного представить себе не могла. И закопать это в расщелину скалы…

Я помнила все предупреждения и предостережения и хорошо понимала, что они справедливые, однако в тот момент я не могла даже закрыть шкатулки и спрятать найденное. Невольно рука моя потянулась к кольцу. Оно лежало у меня на ладони и, когда я поднесла его к свету, ответило настоящей радугой огней. Если это приманка, то способна привлечь любой взгляд, вселить в нашедшего непреодолимое желание.

Я зацепила кольцо кончиком пальца и примерила его. Оно было изготовлено словно по моему размеру. Правда, эта красота казалась неуместной на руке, сохранившей шрамы от тяжелой работы, с обломанным ногтями на пальцах.

Я не пыталась посылать мысль. Но она сама нашла меня. Я увидела вместо своей руки другую — красивые длинные пальцы с овальными ногтями, покрашенными в ярко-розовый цвет. Меня переполнило ощущение счастья, как будто рядом та, кто дарит мне все эти сокровища. И между нами возникла прочная связь… В Эсткарпе венчают словами, в Высоком Холлаке чашей и пламенем, салкары — называя родичем. Женщина, носившая это кольцо, была замужем. И не ради обретения сокровищ или высокорожденных родичей. Нет, этот брак связывал любящих людей, и во многих отношениях двое становились едины.

Да, это сокровище, но то, что с ним связано, еще более ценный дар. Я испытала зависть — не к этому золоту и камням, а к тому, что возможно такое счастье.

Никакое облачко не затмевало это счастье. Я видела, как моя рука с кольцом протянулась в воздухе каюты, словно ожидая встречи с более сильной, мужественной и надежной рукой. Потом…

Ощущение счастья пришло ко мне совсем неожиданно, так же как и последовавшая за ним Тень. В мире существует множество верований. Некоторые клянутся Пламенем, которое пляшет на алтарях Высокого Холлака, другие обращаются к еще более древним богам и богиням. Мы приходим в жизнь и оставляем ее, одни раньше, другие позже, иногда от болезней, иногда становясь жертвами войн, а некоторые от нападения Тьмы, и эти люди подлинно несчастны. Но мы должны надеяться, должны верить, что есть существа… личности, более великие и мудрые, более честные и справедливые, чем мы, и когда к нам приходит конец, на самом деле это только начало существования, которое мы сами — в силу присущих нам недостатков — не можем полностью осознать.

Та, что носила это кольцо как символ счастья, считала, что никогда не наступит конец радости и удовольствиям, не может быть конца тому, чем она владеет. Но и к ней пришла та же судьба, что ждет всех нас, и связи были разорваны, и Тьма победила Свет. И так сильно почувствовала я ее боль и печаль, что заплакала. А я не плакала с самого детства, когда впервые поняла, что мне предстоит: одиночество, ненависть и, может, даже служение злу, хотя этого я всеми силами старалась избежать.

Я сняла кольцо с пальца и положила его в шкатулку. Но я уже понимала, что не смогу отдать морю это сокровище. Потайная ниша, в которой я его нашла, теперь стала заметна. Я постаралась как можно тщательней закрыть ее. Тем не менее следы ножа остались, и с меня могут потребовать объяснений. Я посмотрела на матрац на койке. Вождь прошел вперед и положил лапы на большую из шкатулок. Он словно принес добычу, доказывая свою доблесть, и теперь бросал мне вызов: попробуй отними.

Мне нетрудно было перевернуть матрац и ножом разрезать его. Кот отодвинулся и позволил мне взять шкатулки. Я спрятала их в матрац.

Эта глупость, моя одержимость драгоценностями, отступила, когда они не были перед моими глазами. И никакое предчувствие не могло победить моего упрямства. Если драгоценности найдут в их новом укрытии и уничтожат — я надеялась только на то, что меня тогда поблизости не будет. Потому что знала, что мой протест будет бурным.

Осматривая опустевшую каюту, я не видела больше никаких следов ее прежних обитателей. Поэтому взяла сумки и отнесла их на палубу, где нашла уже целую гору таких же полных сумок и мешков. Никто из салкаров не притрагивался к ним. Кемоку, мне и Орсии пришлось складывать их в одну из корабельных шлюпок. Леди Джелит не было: ее единственной опасалась я, она могла узнать, что я пыталась скрыть. Я почувствовала облегчение, когда мы добрались до берега и увидели расщелину, в которой будут спрятаны эти вещи, может быть, навсегда. Мы сделали несколько ездок к узкой полоске гальки, которую обнажил отлив, и спрятали все собранные вещи.

Этой ночью я спала на палубе. Вождя со мной не было, и это странно, потому что после возвращения из Варна он будто дал мне клятву верности и всегда оставался со мной. Но даже не ощущая рядом его маленького теплого тела, я легко погрузилась в сон, и мне ничего не снилось.

Последний осмотр корабля произвел сам Сигмун, лорд Саймон и леди Джелит сопровождали его. Они убедились, что никаких личных вещей прежних владельцев корабля не осталось. Я ждала, что меня будут расспрашивать о следах ножа на стене, но никаких вопросов не было. Я испытывала легкое беспокойство. Теперь, когда драгоценностей передо мной не было, я начала думать, что их использовали те, кто желает нам зла. Возможно, я открыла нечто большее, чем деревянную панель. Я пыталась успокоить себя: если шкатулки действительно связаны с Тьмой, их в любой момент можно будет выбросить в море.

Я была уверена, что не хочу, чтобы эти драгоценности принадлежали, лично мне, как воин после боя хочет получить добычу. Что-то иное двигало мной, мысль, что такая красота не может быть связана со злом. Утром я посмотрела на себя в полированной поверхности щита фальконера.

Ничто в моей наружности не способно вызвать тщеславие. Я была уверена, что если надену на себя найденное, буду подобна дикому пони, на которого надели сбрую бесценного торгианца.

Но время от времени меня охватывало такое сильное желание взглянуть на сокровища, что подавить его удавалось лишь с большим усилием. Я бормотала строки, заученные в странствиях, и время от времени вдыхала запах сухих листьев из запасов Орсии. Этот запах прояснял голову.

После четвертого приступа такого желания я поняла, что приступы случаются, когда рядом со мной Вождь. Я не решалась устанавливать с ним мысленный контакт. Но была уверена, что кот каким-то образом связан с моей находкой.

Погода улучшилась, стояли отличные дни. Никаких предвестников неприятностей, ожидающих нас в море, не было. На двадцатый день после начала работы над подготовкой нашего пестрого флота к походу мы наконец отплыли.

Снова, как и при выходе из Горма, дул попутный ветер, он наполнил паруса нашего нового корабля и рыбацких лодок. Через определенные промежутки времени мы запускали соколов, которые возвращались, не обнаружив в море других кораблей и не заметив ничего особенного.

Если Скалга последовал за нами, возможно, море оказалось для него слишком велико. Я знала, что Орсия продолжает следить за происходящим под водой, но она не встречала пока ничего необычного. Говорила только, что обычных обитателей моря меньше, чем можно было ожидать. Но ничего странного в этом не было, учитывая, какое огромное количество мертвой рыбы мы видели в первые дни после катастрофы.

В пути мы не отходили далеко от берега. Вдоль горизонта на востоке темной нитью тянулась стена утесов. К западу ничего, кроме открытого моря. Моряки поговаривали о подозрительном отсутствии морских птиц. Видимо, их тоже отталкивало изобилие мертвой рыбы. Я достаточно салкар, чтобы понять тревогу, вызванную отсутствием птиц. Эти упорные борцы с океаном с самого начала были постоянными спутниками всех мореплавателей. А некоторые птицы, белоснежные, с широкими крыльями, считались приносящими счастье. У нас есть легенды о том, как такие птицы выводили терпящие бедствия суда к берегу. Я знала, что у многих кораблей они нарисованы на главном парусе.

На четвертый день плавания один сокол вернулся с сообщением, что впереди земля. Мы не знали, остров это или часть материка, вытянувшаяся в море.

Задолго до захода солнца мы заметили впереди темную линию. К востоку продолжалась стена утесов. Сигмун приказал спустить парус и двигаться медленней. Послали еще двух соколов. На этот раз они вернулись с сообщением, что мы приближаемся к цепи островов. Когда стемнело, впередсмотрящий доложил, что впереди к западу от нас заметил свет.

Сменивший направление ветер принес запах, который подсказал, что рядом есть действующий вулкан. Но столбов огня, как ожидали многие, в ночном небе не было.

На кораблях все паруса были спущены. Луна не пробивалась сквозь густые тучи. Мы больше не видели островов.

Когда я попробовала погладить Вождя, он зашипел и ушел на нос корабля. Стоял там, как впередсмотрящий. Я последовала за ним. Всякий раз, когда ветер доносил испарения вулкана, я начинала кашлять. В воздухе чувствовалось сгущающееся напряжение, и все были встревожены, хотя никто не мог бы сказать, почему.

Глава двенадцатая

Наверно, все провели беспокойную ночь. Со своего места, где я лежала рядом с Вождем, видны моряки, бродившие по палубе. Я едва успела задремать, как ко мне присоединились Кемок и Орсия. Сначала я уловила сопровождающий ее легкий запах трав, затем услышала вопрос, обращенный ко мне.

— Ты видела что-нибудь?

Я ответила правду:

— Ничего, потому что и не пыталась увидеть.

С того времени, как спрятала драгоценности, я не обращалась к своему дару, чтобы не привлечь к нам внимания того, чего мы хотим избежать. Что оно ждет нас в ночи, скрывшись в темноте, становилось ясно при одном взгляде на Вождя: он сидел, настороженно пригнувшись, и смотрел вперед с бесконечным терпением своего племени, как будто перед норой добычи.

Орсия сбросила на палубу свой плащ. Я догадалась, что она делает, хотя сюда свет лампы не попадал. Она поднялась на поручень и скользнула в воду. Ей обязательно нужно побыть в воде, а то она умрет. Кемок склонился над поручнем, но не последовал за ней. Орсия попала в хорошо знакомую стихию, а он может находиться там лишь ограниченное время, как всякое дышащее воздухом существо. Но я знала, что даже если они не рядом, сознание их едино и он продолжает ее охранять.

Я держала руку на голове Вождя и почувствовала, как он задрожал, будто собираясь прыгнуть. Хоть это было опасно, я раскрыла сознание.

… Я стояла на палубе корабля, ветер трепал мои волосы, в руке у меня нож. Через мысленную связь не последовало ни удара, ни попытки вторжения на уровне контакта. Скорее другое ощущение. Как Вождь крадется за добычей, так же с юга подкралось чувство. Подобно щупальцу, оно пыталось найти наше слабое место. Но это не живое существо!

Темная тень — Кемок — распрямилась, его плечи почти касались моих. Рука его тоже легла на оружие. Мы ждали: после разведчика может последовать нападение. Но его не было. То, от чего у меня мурашки побежали по коже, отступило.

Я слышала рассказы о живых мертвецах, тех, у кого колдеры отняли душу, но оставили тело. Были и другие истории, не менее мрачные, о местах, где хранился живой и молодой дух народа Древних. Но то, что подкрадывалось к нам этой ночью, не имело никакого отношения к людям, оно не могло разделить наши мысли и чувства. Если оно обладало жизнью — я была уверена, что, по крайней мере, целью оно обладает) — это такая жизнь, о которой мы и понятия не имели.

Кемок сражался с Тьмой в Эскоре. О его победах уже рассказывают легенды. Сама я так далеко не заходила в эту землю, в которой еще живут почти забытые опасности. Поэтому к нему был обращен мой вопрос.

— Что это было, воин?

— Что-то такое, для чего у меня нет имени, — сразу отозвался он. — Но я бы не пошел по его следу.

— Мне кажется, оно следит за нами.

Было слишком темно, чтобы я заметила движение его израненной в боях руки. На мгновение в воздухе блеснул знак, сначала он показался синим, потом свернулся в пятно, пожелтел, покраснел по краям и исчез.

— Да, мы это знаем, — негромко согласился он. Говорил он так, словно ожидал этого. Возможно, в Эскоре он уже проводил такие испытания и получил нужные ответы. Потому что знак его принадлежал Свету, а сомкнулась вокруг него Тьма.

И тогда я впервые задумалась, не был ли наш поход ошибкой. Мы все с самого начала готовились к этому походу так, словно могли не вернуться. Даже салкары, которые не пользуются даром, соглашались, что нужно обязательно найти источник древнего зла. Я не слышала никаких возражений. Не было возражений и несколько дней назад, когда мы готовили наспех собранную флотилию к опасное плаванию в неизвестное. Может, что-то проникло в самый зал Совета в Эсткарпе, и мы с самого начала были обречены и порабощены, не подозревая об этом?

Я верила в леди Джелит, считала, что из всех нас она обладает самым сильным даром. Говорят, Кемок много времени провел в Лормте и познакомился там с древнейшим знанием, хотя больше полагался на меч, чем на это знание. А дар Орсии я вообще не могла оценить. Для меня оставались тайной ее возможности. Я решилась задать второй вопрос.

— Может, мы овцы, которых ведут на рынок?

Для легендарных сил прошлого мы действительно можем быть глупыми животными, пасущимися на горных лугах.

— Если и так, нам предстоит еще увидеть пастуха, — не возражая ответил он. — Однако мы, наверно, уже не очень далеко от его жилья…

Послышались какие-то звуки. Я подняла руку ребром вниз, готовая защищаться, но это поднималась на палубу Орсия. Снова она какое-то время сможет дышать воздухом. Она поднялась на борт, и Кемок набросил ей на плечи плащ. Я заметила какое-то движение в темноте: это Орсия выжимала воду из волос.

— Внизу пусто, — сказала она. — Там нет жизни, ни с плавниками, ни в раковинах. Ничего не ползает по дну и не плавает в воде. Здесь побывал страх и ничего не оставил после себя.

Она еще больше усилила нашу тревогу. Орсия с Кемоком не ушли вниз. Мы втроем легли на палубе. Остались не на страже, может быть, но ждали. И ни один не мог сказать, чего мы ждем.

Утро опять наступило хмурое, ни один солнечный луч не прорвал серые тучи. Мы медленно приближались к островам, о которых сообщали соколы. На них совсем не было зелени. Голые скалы, словно только что поднявшиеся из морских глубин.

Не было по-прежнему и птиц. На севере на таких островах находятся гнездовья, и там собирается так много птиц, что им приходится драться за место для своего гнезда. Крики их наполняют воздух непрерывным гомоном. Здесь же земля кажется мертвой, и никакая жизнь ее не касалась. Как когда-то поступил капитан Харвик, мы выделили две рыбацкие лодки и отобрали для них экипажи, включая фальконеров на случай, если придется сражаться. Я сидела на носу одной из лодок. Возможно, Сигмун все еще не доверял мне, но леди Джелит хотела, чтобы я приняла участие в этой экспедиции, и капитан не осмелился возразить. К тому же все понимали, что в этом деле понадобятся не только зрение и слух, но и дар. Сама леди и лорд Саймон находились на носу второй лодки, а Кемок и Орсия остались на корабле, чтобы поддерживать связь.

Не успели мы оттолкнуться от борта, как я вздрогнула от неожиданности: с палубы на нос переполненной лодки прыгнул Вождь и прижался ко мне. Впереди матрос спускал груз и выкрикивал глубины. Капитан стоял у руля, слушая его выкрики так же внимательно, как внимательно мы разглядывали острова.

Мы двинулись на запад, а вторая лодка направилась к восточной группе островков. Обе лодки шли на веслах, не доверяя ветру. Прокладывая курс по измерениям глубин, мы обогнули заостренный мыс первого островка. Я не испытывала сейчас воздействия, подобного ночному. Мир был пуст перед моей ищущей мыслью, как перед зрением и слухом.

Но не успели мы миновать риф, отделявший нас от острова, как увидели свидетельство того, что мы не первые побывали здесь. Над скалой поднимался нос корабля. К его изломанным бортам приросли ракушки и другие наросты, которые показывали, что он долго находился под водой. На мой взгляд, корабль выглядел странно. На обращенном к небу борту виднелись маленькие квадратные иллюминаторы. Значит, несмотря на свой большой размер, корабль передвигался на веслах.

Мы не приближались к кораблю, но и не отрывали от него глаз, когда проплывали мимо. Это, несомненно, предупреждение: нужно внимательней прокладывать курс. Голос матроса, выкрикивавшего глубины, звучал еще громче. Мы миновали риф и его добычу.

Впереди новые острова. А отдаленная линия свидетельствовала о материке, который словно выбросил руку и обнимал эти острова с востока. Следующие два острова оказались маленькими, но в целом, если не считать отсутствия разбитого корабля, внешне ничем не отличались от первого.

Когда мы приблизились к очередному острову, самому большому в группе. Вождь негромко зарычал. Я смотрела на груду скал, пытаясь понять, что его встревожило.

По коже у меня поползли мурашки, когда что-то блеснуло на скалах. Дважды провела я рукой по глазам, словно отводя какую-то вуаль. Матросы рядом возбужденно заговорили. Закричали три сокола, сопровождавшие фальконеров.

Я показала рукой на восток, надеясь, что капитан поймет мой жест и уведет нас подальше от этого кажущегося диким нагромождения скал. Как я уже говорила, утро было мрачное, без солнца, но между камнями что-то блестело, подобно хорошо начищенному металлу.

Один из фальконеров выпустил птицу. Она поднялась высоко над темным пятном острова. Связное устройство у сокола на лапе передаст сообщение о том, что находится на острове: никакой камень не мог так блестеть.

Когда мы немного отошли от этого острова, я поняла, что ощущение покалывания на коже ослабевает. По всей видимости, это место производило какое-то невидимое влияние.

— Там металлический предмет, — ко мне подошел фальконер, отправивший на разведку свою птицу. — Ничего подобного Боевое Крыло раньше не видел. Он боится и не решается подлететь ближе.

— Может, какая-то защита, — предположила я. То, что избегал сокол фальконера, несомненно, опасно.

— Защита от чего? — странно, что фальконер не только заметил меня, но и задал вопрос, хотя я женщина.

Да, защита. Хотя кроме давно погибшего корабля, нет никаких следов присутствия здесь кого-то другого. Блеск в скалах на этом расстоянии не был виден, но покалывание я все еще ощущала. По-прежнему там находится что-то, угрожающее нам. Риф, в который переходил остров, тянулся далеко, и мы медленно шли вдоль него, повинуясь выкрикам моряка.

Впереди новые острова — и что-то еще! Я услышала восклицание фальконера, который остался рядом со мной, хотя его птица вернулась и села ему на запястье. На первый взгляд впереди поднимается из воды новая скала.

Однако ее сформировала не природа. Прямоугольное сооружение, сливающееся со скалой, спускается к самой воде. Я видела немало башен в Эсткарпе. Многие руины превосходят древностью даже крепости земли, из которой когда-то ушли Древние. Но ни одна развалина не производила впечатления такой глубокой старины и такой необычности, как эта.

На наш взгляд, со стороны моря в стенах сооружения не было никаких разрушений, ничто не указывало, что сооружение пострадало от ударов природы или времени. Огромные камни, из которых оно состоит, по-прежнему плотно прилегали друг к другу. На стенах, которые нам видны, темными овальными дырами зияют окна-отверстия, оставленные строителями.

Все они расположены в верхней части здания. На уровне поверхности острова в стенах нет вообще никаких отверстий. Вход, очевидно, был сверху. Камни сооружения отличались от скал острова. Они гладкие, без трещин, и ржаво-красного цвета. Тут же приходит в голову мысль о засохшей крови. На крыше, высотой в три этажа над морем, располагались амбразуры, возможно, предназначенные для лучников.

Наша лодка не меняла курс и не приближалась к сооружению. Никто из нас не предлагал высадиться. Один из соколов взлетел в воздух и направился к островку. Я внимательно наблюдала за зданием. Мне казалось, что вот-вот в его темных окнах покажутся лица или мы услышим свист стрел, какие в Карстене используют на охоте. Мне хотелось послать мысль, но я понимала, что этого делать нельзя. Такое вторжение может разбудить то, что спит здесь уже давно.

Мы миновали островную башню. Впереди множество небольших островков. Еще дальше темная линия. Я уверена, что это материк, который образует здесь мыс или залив, такой же, как тот, в котором расположен Варн.

Мы насчитали четыре островка. Два из них были окружены опасными подводными рифами, так что нам приходилось все дальше отходить на запад, чтобы обойти их. Мне кажется, никому из нас не понравилась эта молчаливая крепость и тот страж, которого Вождь первым заметил на острове.

Тишина в этой части моря действовала угнетающе. Да, слышался шум волн, мы сами иногда разговаривали, но ветер прекратился, единственный парус нашей лодки обвис. И по-прежнему ни одной птицы.

И тут сверху послышался крик, но не сокола, а хриплый и кашляющий призыв. Словно ниоткуда возникло и повисло над нами одно из тех крылатых чудовищ, что нападали на Варн. Один из фальконеров выпустил сокола, и тот поднялся выше отвратительного существа, севшего на нашу мачту. Чудище держалось за самую вершину с помощью какого-то когтя на крыле и строило нам гримасы, не обращая внимания на сокола. А тот действительно не сделал попытки напасть, как можно было ожидать, а отлетел подальше.

Теффан все внимание обратил на нас. Вождь глубоко зарычал, отошел от меня и, прижимаясь брюхом к палубе, двинулся к мачте. Тут он завопил, как гневно кричат кошки при встрече со смертельным врагом. Один из салкаров прицелился и пустил стрелу. Невероятно быстрым движением чудище едва не избежало ранения. Но стрела все же задела кожистое крыло и приколола его к мачте. Существо с криком забилось, пытаясь вырваться.

Из его пасти капала пена. Я подумала о яде и уже хотела предупредить собравшихся под мачтой, но меня опередил капитан нашей лодки.

При каждой попытке освободиться из крыла капала темная кровь. Но вот существо вырвалось. Оно попыталось подняться, но раненое крыло не позволяло этого сделать. Сокол парил поблизости, но не приближался. С трудом, отчаянно борясь за высоту, чудовище направилось к земле. Из последних сил оно достигло скалистого островка и приземлилось. Крики боли и гнева заполнили воздух. Сокол еще немного покружил в небе, потом вернулся на корабль.

Хотя первое чудовище возникло совершенно неожиданно, его появление послужило нам предупреждением. С юга показалась целая стая. С гневом и яростью существа устремились к лодке. И началось сражение. Мы оборонялись. Мечи взметались вверх. Я слышала, как закричал один из моряков, поднеся к глазам руку. С его пальцев стекала кровь. Два чудища набросились на Вождя и, я думаю, прикончили бы его, но я нанеся удар мечом, отрубила одному из них голову. Следующим ударом разрубила второму крыло. Почему-то чудища не набрасывались на меня, как на других. Но у меня не было времени думать о чем-то еще, кроме необходимости отражать нападение. Фальконеры в своих кольчугах и металлических шлемах были защищены лучше остальных. Двое из них встали по обе стороны от рулевого и не только защищались сами, но и не допускали нападающих к нему.

Послышался пронзительный крик, перекрывший даже вопли нападающих. Матрос, измерявший глубины, упал за борт. Двумя ударами меча я освободила себе дорогу и прыгнула вслед за ним.

Вода мутная и гораздо теплее, чем я ожидала. Я успела схватить матроса за воротник и вытащила его голову из воды, чтобы он мог дышать.

Теперь нам нужно самим продержаться на плаву, потому что на борту, должно быть, никто не заметил нашего исчезновения. Или там просто некогда и некому бросить нам веревку. За гладкий борт судна держаться невозможно. Наилучшая возможность спастись — небольшие островки поблизости. Потащив за собой моряка, я направилась к ближайшему. Салкары плавают как рыба. По крайней мере, так они хвастают. Большую часть жизни они проводят в море, и у них врожденное умение плавать. Однако тот, кого я спасла, делал лишь слабые усилия удержаться на воде. Хорошо хоть не мешал, цепляясь за меня в панике.

Я наткнулась на острый выступ скалы, который порвал мне брюки. Еще более острые камни попадали под ноги, когда я выбиралась из воды и вытаскивала за собой моряка. Он больше не пытался помочь мне, просто лежал на спине, и я с огромным трудом смогла вытащить его из воды. На шее у него оказалась рана, из которой сочилась кровь. Я прижала ее пальцами, стараясь уменьшить кровотечение, потом подняла голову и поискала наш корабль.

Я не думала, что мы оказались так далеко от лодки, на которой продолжалось сражение. Посмотрела вверх, осмотрелась вокруг: не собираются ли эти чудовища прикончить нас здесь. К счастью, их не было. Очевидно, все заняты лодкой.

Свое внимание я снова обратила к товарищу по несчастью. Он по-прежнему смотрел невидящим взглядом, но лицо его исказилось, и я заметила, что кровь в ране потемнела, почти почернела, стала очень густой. Кровь из горла тоже стала темной. Он поднял кулак, ударил что-то в воздухе, и мне пришлось отнять свою руку от его раны и удерживать его, чтобы он снова не соскользнул в воду. Ноги его задергались. Но он не издавал ни звука и не смотрел на меня.

Рот его раскрылся, дыхание вырывалось оттуда со свистом. Потом он приподнял голову на несколько дюймов, она снова упала, стукнувшись о камень, кулаки его разжались, ноги уже не двигались. Он умер, хотя раны его были неглубокими и не могли послужить причиной смерти. Так я получила доказательство, что существа, с которыми мы сражались, ядовитые.

Я встала, заняв, по возможности, наиболее устойчивое положение на острых камнях. Лодка ушла еще дальше, но я слышала крики. Там продолжалось сражение.

Я оказалась на виду и совершенно незащищенной. Даже если летающие чудовища будут отбиты — я в этом не сомневалась — отступающие направятся сюда и постараются отыграться хотя бы на мне.

С другой стороны, снова войти в воду и плыть к лодке — это не выход. На лодке обо мне ничего не знают. Островок же, на котором я сижу рядом с мертвым моряком, совсем маленький. Его может полностью покрыть водой во время прилива.

Я посмотрела на север, на самый большой из островов, который мы проходили в тот момент, когда началось нападение. Он окружен рифами, и кораблю негде пристать.

Значит на юг?

И там рифы: множество их виднелось над водой. Они, почти как ступенчатая лестница, ведут к другому, гораздо большему острову. Я наклонилась и оттащила тело моряка подальше от воды. Воин салкар заслуживает похорон, и, возможно, позже мы сможем их устроить.

Затем я тщательно вымыла руки в воде — нужно избавиться от отравленной крови. Я посмотрела на юг. До рифа, который приведет меня к убежищу, широкая полоса воды. Я вошла в море и поплыла к омываемым волнами скалам.

Глава тринадцатая

Мое продвижение, если не считать прилагаемых усилий, очень похоже на то, как переходишь ручей по камням. Каждый раз, выбираясь на очередной риф, я оглядывалась на лодку. И каждый раз она оказывалась все дальше от меня. Над охваченным сражением судном не поднимались в воздух соколы. Может, этих доблестных спутников фальконеров, как и птиц Варна, уничтожили чудовища?

Когда начался бой, стоял пасмурный день, а сейчас еще начался мелкий дождь. Но и его вполне достаточно, чтобы камни оказались скользкими. Я продвигалась вперед с большим трудом и очень осторожно, чтобы не упасть. Как и все на корабле, в такую жару я сменила морские сапоги на легкие сандалии. Да и их сбросила, ныряя за борт. Теперь я должна была благодарить свою нищету в прошлом, потому что мне часто приходилось ходить босиком и подошвы ног у меня стали такими мозолистыми и твердыми, что напоминали крепкие сапоги. Тем не менее идти по камням трудно и больно.

От морской воды ожили все царапины. На третьем рифе я отжала куртку и сделала из нее грубые обертки для ног.

Выбравшись наконец на большой остров, который был моей целью, я с трудом поднялась повыше и стала искать лодку. Должно быть, во время боя ее подхватило какое-то течение, которое мы не заметили, и ее унесло и продолжало уносить еще дальше на восток. Неужели чудовища погубили столько людей, что лодка не управляется и теперь подобна брошенным судам? Возможно, на борту все… погибли?

Быстрая смерть от яда, свидетелем которой я была, — неужели такова судьба всех на судне? Если бы хоть один фальконер остался в живых, его птица наверняка была бы в воздухе…

Впервые моя уверенность поколебалась. Видел ли кто-нибудь мой прыжок за борт? А если видел, не сочтут ли меня мертвой? Такой вариант не приходил мне в голову. Но теперь я ни о чем другом не могла думать. Может попытаться установить мысленный контакт? Любой человек на борту, которого я могу представить, может послужить целью. Но с другой стороны, они не обучены приему мысли. Фальконеры ненавидят волшебниц. И поэтому за поколения, которые провели в горах, они воздвигли барьер на пути такого приема. Я могла бы связаться с кем-то из салкаров…

И в этот момент то, чего я опасалась больше всего, оказавшись за бортом, произошло. В воздухе появились летающие чудовища, а появились они со стороны дрейфующего корабля, и стремительно приближались ко мне, словно знали о том, что их ждет беспомощная добыча.

Меня спас рельеф острова. Его образовывали неровные скалы. Между самыми высокими из них пролегали ущелья, местами прикрытые сверху наклонными плитами. Я быстро забралась в одну из таких ниш и принялась ждать.

Начала сказываться усталость. Вдобавок к израненным ногам заболела спина. К тому же я вспомнила, что уже давно ничего не ела, с самого пасмурного утра, когда, проснувшись, проглотила несколько сухарей и немного сушеной рыбы. Но еще сильнее голода ощущалась жажда. Какая ирония: меня окружало море воды, которую нельзя пить. От этого пить хотелось еще сильнее.

Немного помог дождь. Я высовывала руку из убежища, проводила по мокрым камням и облизывала ее. Хотя, конечно, это не утолило жажду.

Однако голод в тот момент был наименьшим из моих бед. У меня не было никакого оружия, а сверху доносились крики летающих чудовищ. Одно из них опустилось так низко, что я его хорошо разглядела. Но и оно меня заметило. Чтобы добраться до меня, ему нужно спуститься еще ниже, к опасным острым камням. Мне казалось, что это препятствие остановит существо, каким бы сильным ни был его гнев.

Я ощупью нашла несколько камней. Потом пальцы мои задели что-то более крупное, и я с трудом вытащила длинный кусок металла.

Проржавевший снаружи слой металла осыпался под пальцами, но под ним сохранилась прочная сердцевина. Вытащив его полностью, я обнаружила, что держу в руках что-то похожее на меч, но без рукояти и острой кромки.

Но даже такое оружие подбодрило меня. Я попыталась сосчитать число нападающих. Конечно, отбиться от такой стаи, которая напала на корабль, невозможно. И вообще им нужно только оставить часовых и подождать, пока голод и жажда не выгонят меня наружу.

Я насчитала только пять чудовищ, причем два из них ранены. Это побитый враг. Но от того еще более упрямый и опасный.

Одно из них село на скалу на расстоянии броска камня. Чудовище смотрело на меня свирепым взглядом. Откинув голову, оно издало хриплый крик. Я подобрала один из камней, приготовленных на такой случай, и бросила.

Камень ударился чуть правее, раскололся, и один из осколков попал в чудище. Оно с болью закричало, подпрыгнуло и исчезло из поля моего зрения. Но враги не отказались от схватки.

Еще двое сели неподалеку, но уже подальше, чем первый. Эти не кричали, но испускали резкие хриплые звуки, как будто планировали какую-то пакость.

В одной руке я держала найденную полоску металла и водила ею по камням, чтобы очистить от ржавчины. Металл сгибался, как податливый прут.

Пригодились камни, которые я собрала раньше: один из них попал прямо в нападающего и отбросил его на скалу. И чудище больше не смогло подняться, хотя и делало попытки, дергалось и кричало. Мне не пришлось его прикончить. С этим справились его товарищи. Двое из них подлетели и, к моему отвращению, схватив раненого за крылья, буквально разорвали надвое. Не знаю, почему они обратили свой гнев против своего. Может, слишком рассердились из-за того, что не смогли захватить корабль?

Дождь усилился и постепенно превратился в ливень. Вода потоками стекала по скалам, устремляясь по ущельям к морю: Под сгустившимися тучами воцарились сумерки, и я почти ничего не видела дальше своего убежища.

Нападающие больше не кричали, и я подумала, что они тоже вынуждены искать какое-то укрытие. По крайней мере, сильный дождь дал мне питьевую воду. Я пила из горсти, надеясь, что это хоть отчасти утолит и голод.

Становилось все темнее. Я потеряла представление о времени. Вполне возможно, что уже наступила ночь. Поднялся ветер и время от времени задувал дождь в мое жалкое убежище. Я насквозь промокла, и хотя мне и в прошлом никогда не жилось легко, казалось, что сейчас худшее время в моей жизни.

Соколы, эти неустрашимые птицы, если они и выжили, не полетят в такую погоду. А корабль, если сохранил прежний курс, уходил от меня все дальше и дальше. Я снова испытала сильное искушение попробовать мысленный поиск. Может быть, если не с рыбацкой лодкой, то с Кемоком и Орсией на большом корабле я смогу связаться? Те, с кем я была на лодке во время сражения, могут считать меня мертвой, думая, что я упала в море и утонула.

Сунув руку под рубашку, прилипшую к телу, я достала амулет Ганноры. Кожа у меня мокрая, тело начинало дрожать от холода, но камень на ладони был теплый. Я смотрела на него. Не знаю, предназначен ли он для гадания. А своему дару я не очень доверяю — особенно на большом расстоянии и под угрозой смерти.

Тем не менее я сосредоточила мысль на камне и постаралась представить себе лицо Орсии. Амулет, казалось, разбух, но я по-прежнему чувствовала его в руке. Связь с окружающим реальным миром ослабла. Оставался только камень. Орсия! Моя мысль устремилась к ней. Я пыталась использовать ее, как фальконер использует своего сокола. Старалась отыскать наш главный корабль и ту, которая на нем.

Но я не смогла завершить этот поиск. Как ладони на ушах могут приглушить звук, так и мой дар встретил преграду, которая повернула мою мысль назад, ко мне. В результате я словно ощутила удар кинжалом. Я слышала, что в минуты напряжения такое может случиться, однако со мной раньше такого не бывало.

Я сразу прекратила поиск.

Но на поверхности амулета продолжалось движение. Появились очертания головы. И я увидела, что это не та, кого я призывала!

Две темные ямы глаз, нос, рот в мрачной улыбке мертвеца, павшего в битве. Но это не воин. И такой народ мне неизвестен. Оскал улыбки постепенно смягчался, зубы больше не обнажались. Ямы глаз заполнялись, лицо все более и более становилось нормальным. И я увидела перед собой не мертвое, а живое лицо. Глаза на нем прикрыты веками, но медленно открываются. И я заглянула в эти глаза, такие же большие и понимающие, как и мои.

Это женщина. Я чувствовала это и знала, хотя не видела волос над высоким лбом, вообще ничего, кроме самого лица. Губы снова шевельнулись — не для слов, а в улыбке, которая казалась искренней и приветливой.

Ганнора? На короткое мгновение я ухватилась за эту мысль. Но она тут же исчезла. Нет, это не Всемилостивейшая. Но это кто-то обладающий Силой, властью над людьми, как и Госпожа Урожая в своем святилище.

В ее взгляде удовлетворение. Так рыбак смотрит на полную сеть. Я почувствовала беспокойство и попыталась прикрыть амулет рукой. И тут обнаружила, что больше не распоряжаюсь своим телом.

Хотя за моим убежищем темно, вокруг меня свет, золотой свет солнца. От амулета тепло расходится по всему телу. Я осознаю это, но больше для меня ничего не имеет значения. Я жду, как ждет вестник распоряжений военачальника, жду нетерпеливо очень важного приказа. Потом…

Свет в глазах погас. Его кто-то задул, как пламя свечи. Лицо снова становится похожим на череп — это смерть в жизни. И я держу в руках всего лишь камень, но он все еще теплый. И что-то во мне становится таким же отчетливым и острым, каким было это лицо.

Несмотря на дождь и на то, что оставшиеся чудища могут напасть на меня, я выбралась из своего убежища и стояла под открытым небом. Промокнув, одежда прилипла к телу. Я наклонилась и подняла полоску металла, которую нашла. По крайней мере, в этом тело еще повинуется мне. А что касается остального — я фигура, которую передвигают на доске для игры.

Я поскользнулась и съехала вниз. Скалы покрыты липкой грязью, и по ней скользят обертки ног. Я опасалась привлечь внимание летающих чудовищ, стать их жертвой, но не услышала криков и ничего не увидела, кроме останков раненого чудища, убитого своими же.

Но вот я добралась до самой высокой точки острова. Стало так темно. Что я почти ничего не видела. Но меня привела сюда воля, которой я не могла противиться.

Амулет продолжал светиться. Время от времени я поглядывала на него, ожидая изменений, однако ничего не происходило. Под действием все той же непреодолимой воли я, стараясь не упасть, осторожно повернулась лицом к югу. Остров, на котором я стояла, тянулся в этом направлении, и туда я должна идти.

И я пошла, перебираясь через хребты и перепрыгивая через ручейки между ними. Вода иногда поднималась до колен. Никогда в своих странствиях не испытывала я такого одиночества. Мне кажется, я чувствовала его, потому что действовала по чьей-то воле, которую не понимала. И хотя шла осторожно, тем не менее спотыкалась и падала. А ведь сломанная кость здесь означает смерть.

Я упорно шла вперед. Дважды остров сужался до узкого перешейка, по обеим сторонам которого плескалось море. Островки, которые я больше не видела, здесь словно бусы, нанизанные на нить.

Не знаю, сколько продолжалось это путешествие. Все мое тело ныло, я покачивалась, как в полуобмороке, перебираясь от одной опоры к другой, заставляя себя двигаться. Давление чужой воли становилось все сильнее.

Наконец я упала, и волна перекатилась через меня. Вода попала в нос, я закашлялась, выплевывая соленую воду изо рта. К счастью, упала я не на камни, рукой нащупала песок. Восстановив дыхание, я поползла подальше от воды, на груду песка, и там легла. С огромным усилием поднесла руку с амулетом к больной голове, и тьма сомкнулась вокруг меня, не оставив места ни для чувств, ни для мыслей.

Спала я или лежала в обмороке? Мне ничего не снилось, или, проснувшись, я ничего не помнила. Проснулась я от жара на своих обнаженных плечах и, опираясь на руки, перевернулась лицом вверх.

Тучи и дождь исчезли. На небе светило солнце, и я лежала словно в огне. Я поднялась, осматриваясь.

Вокруг море, покрытое рифами. Я удивилась тому, как слепо выбрала дорогу. Если бы могла видеть окружающее, не пошла бы сюда. Остров, с которого я начала путь, теперь далеко на горизонте.

Вспомнив, я посмотрела вверх. Не видно ни одного крылатого существа. Однако здесь, на открытом месте, я чувствовала себя очень уязвимой, и потому, как ребенок, поползла к каменной стене, которая вздымалась за мной, создавая непреодолимую преграду на пути дальнейшего отступления. Эта стена продолжалась и к западу. Дальше никаких рифов нет, и море плещется прямо у подножия утесов. Я посмотрела на восток. Судя по увиденному, я добралась до той части материка, которая выступает в море.

В животе у меня пусто, руки дрожат. Правая рука разжалась и выпустила амулет, который снова повис на шее. Почему-то я сохранила в другой руке полоску металла, которую нашла в своем первом убежище.

Сейчас самая насущная моя потребность — еда. Недалеко видны лужи. Несомненно, остались после отлива. Я поползла туда. В лужах небольшие рыбы, попавшие в западню после отступления воды.

Прошлое научило меня многому. В том числе умению есть пищу сырой. Потребовалось какое-то время, чтобы поймать рыбу и убить ее заостренным камнем. С помощью камня я содрала с рыбы шкуру и съела до последнего кусочка.

Там, где я находилась, утесы крутые, и я не собиралась двигаться на запад, где они поднимаются из моря. Но к востоку видна темно-серая полоска, и там в утесах есть щели. По-прежнему неуверенно держась на обернутых тканью ногах, хотя импровизированная обувь уже почти совсем изорвалась, я двинулась в этом направлении. Пустой мир окружал меня. Если не считать морских животных в лужах после отлива, здесь нет жизни.

Судьба благоволила мне. Или та воля, которая двигала мною, позаботилась обо мне. Вскоре я оказалась у разрыва в стене утесов. Из этого разрыва вытекал ручей и небольшим водопадом уходил в море. Я набрала в пригоршню пресной воды и напилась. Мне показалось, что в этом месте, где скала прорезана ручьем, лучше всего попытаться пройти в глубь суши.

Первое время подъем был трудным, и мне приходилось часто отдыхать. Я лежала в воде, и тело мое дрожало от усталости. По обе стороны поднимались утесы, закрывая поле видимости. Я опасалась встретиться с летающим чудовищем и потому, продолжая двигаться, надеялась отыскать убежище наверху.

Но вот ущелье расширилось, стены отодвинулись, так что появилась возможность выбраться из ручья. И тут впервые после отплытия из Варна я увидела растительность. У основания скал зеленая сеть, влажная от брызг ручья. Не мох, а что-то похожее на паутину. Я попыталась оторвать ее и обнаружила, что у нее очень прочные корни. По мере моего продвижения эти сети становились все больше и гуще. А еще выше на серой почве показались бледные желто-зеленые стебли с длинными узкими листьями. На верху таких растений шары, от которых исходит едкий запах. К шарам прилипли насекомые, некоторые еще дергаются, пытаясь освободиться.

Наконец стены утеса расступились, и я увидела перед собой полоску открытой местности. Как и вокруг Варна, здесь не было деревьев. Тут и там виднелись кусты, они протягивали ветви друг другу и создавали местами непреодолимую преграду. Иногда эта преграда достигала значительной ширины. У кустов темно-зеленая листва, и, хотя ветра нет, она постоянно трепещет.

Я продолжала идти вдоль ручья, так как здесь меньше препятствий. К тому же в самой воде видны признаки жизни. Переворачивая камни, я находила под ними обитателей в панцирях. Почти таких же я видела на рыбных рынках севера. Их можно есть. Хотя мне не в чем их сварить, как поступают обычно. Снова пришлось есть сырое мясо, заставлять себя глотать его. Обычно по берегам ручьев растет трава. Тут я ее не видела.

Однажды мне встретилась змея с красно-желтой отпугивающей чешуей, знаком предупреждения. Я остановилась и концом палки ударила по земле. Змея дернулась и уползла, как поступают все змеи, если не загнать их в угол. Но это еще один признак того, что местность не очень благоприятствует пешим прогулкам.

Солнце уже висело совсем низко, а я все еще не могла найти места для привала. Я присела на берегу ручья, чтобы перевязать ноги и составить какой-нибудь план действий. Но стоило мне остановиться, как тяга, побуждающая идти, усилилась. Впереди меня что-то ждет, я должна это увидеть.

Я уже так долго действовала под влиянием этой воли, что не думала о сопротивлении. Все знают об обетах и о том, какое заклинание ложится на несчастных, околдованных ими. Может, и на мне такой обет? Но если так, кто наложил его на меня и зачем? Я считала, что ничего хорошего мне это не принесет. Больше всего мне хотелось очутиться рядом с леди Джелит: она одна во всем мире могла понять, что поддерживает меня, и помочь в неизбежной битве.

Глава четырнадцатая

Мне не хотелось находиться на открытом месте, но кусты поблизости такие густые, что я понимала: найти в них убежище невозможно. И вокруг я не видела ничего похожего на скалы, в которых находила укрытие до сих пор. Наконец я решила идти дальше. Небо чистое. Насколько я могу судить, ночь предстоит лунная. Почва под ногами ровная, а в качестве указателя направления мне служил ручей.

Шла я медленно. Очень хотелось сесть на песок, покрывавший местами долину. Но я шла вперед до тех пор, пока больше не смогла передвигать ноги. И потому пришлось сесть прямо у ручья, чтобы можно было набрать воды и утолить жажду.

Я слышала немало рассказов о Пустыне Арвона, даже сама побывала в ней, когда искала святилище Ганноры. Там под ногами твердая, как железо, глина, покрытая зыбучими песками. Из него торчат остовы необычных растений, которые при прикосновении рассыпаются в порошок. Эта обожженная местность совсем другая, но я не могла не сравнивать ее с той, что так далеко от моря.

Несмотря на все усилия, голова у меня поникла и глаза закрылись. В какой-то момент сон победил, и я, должно быть, упала на песок.

Послышался звук, тонкий вопль, вместивший в себя все горести этой земли. Мне казалось, что я слышала его во сне, но когда открыла глаза, спросонья не понимая, где нахожусь, вой продолжался.

С юга дул ночной ветер. Он, очевидно, и принес этот вой. Взошла луна, но свет ее не успокаивал. Я осмотрелась сонными глазами, и мне показалось, что кусты, которые я миновала раньше, отбрасывают очень странную и тревожную тень. Что-то пролетело мимо меня. Я мгновенно насторожилась, представив себе летучее чудовище. Но если это и было чудовище, на меня оно не напало. Крылатый охотник нырнул в темноту, послышался тонкий визг, на мгновение перекрывший вопль, и ночное существо снова поднялось в воздух. В его когтистых лапах была зажата добыча, которую я видела нечетким пятном.

Выше по течению ручья послышалось какое-то щелканье. Там нагромождены камни. Они так плотно прилегали друг к другу (нигде больше нет такого нагромождения), что можно подумать: это остатки каких-то древних развалин. Из этой груды что-то показалось. Я неуверенно встала, оставаясь на месте.

Между мной и грудой камней земля освещена луной. Никаких теней на ней нет. Мне показалось, что существо, выбирающееся из камней, очень большое. Но вот оно соскользнуло вниз и выпрямилось!

Очертания у него человеческие, передвигается на двух конечностях, а верхние свободно свисают по бокам. Но вот оно вышло из тени. И остановилось, сгорбившись, выставив вперед голову, которая, похоже, растет прямо из плеч, без всякой шеи. Тело у него не толстое, напротив, существо страшно худое. Конечности, верхние и нижние, всего лишь обтянутые кожей кости, но живот раздут, он круглый, словно существо заглотило один из камней, среди которых живет.

И существо это самка. Когда-то на ней, должно быть, была одежда, но теперь от нее осталось несколько висящих на поясе клочков. Эти клочки прикрывают живот. На голове длинные спутанные волосы, они покрывают лицо и плечи. Вообще лицо так закрыто волосами, что я не могла разглядеть его черты.

Но вот существо откинуло голову, раскрыло пасть и испустило вопль, как голодный зверь. Кожа плотно обтягивала кости его черепа, зубы оставались оскаленными, даже когда рот был закрыт.

Я крепче сжала свое оружие. Голова существа чуть повернулась. И я обнаружила, что не могу ни напасть, ни отступить. Тем не менее я знала, что оно меня заметило. Руки его поднялись, а пальцы-когти со сломанными ногтями потянулись к моему горлу.

Существо прыгнуло вперед, и мне пришлось ударить его своим прутом. Удар пришелся по руке существа, которая тотчас обвисла. На этот раз существо не завопило. Напротив, оно заговорило, хотя слов я не могла понять. Потом оно остановилось и стало обходить меня.

Я тоже повернулась, продолжая наблюдать за ним. Ясно, что несмотря на рану, оно не намерено отказаться от охоты, потому что роли между нами распределились именно так: оно охотник, а я добыча. Уйдя из Эсткарпа, я встречала морские и воздушные существа, непривычные для северных земель. Но это еще необычней: существо напоминает человека, но я не могу себе даже представить, чтобы женщина моего племени превратилась в нечто подобное.

Оно рявкнуло. Я видела, как чуть согнулись его плечи, и поняла, что оно готовится к новому нападению. На этот раз я двинулась навстречу, со свистом размахивая своим прутом. Второй мой удар пришелся по плечу раненой руки.

Оно закричало и попыталось отвести раненую руку, а пальцами другой руки старалось дотянуться до меня, но неверно рассчитало расстояние. Я снова подняла прут…

На этот раз существо отступило в тень. Оно издавало звериные звуки, среди которых слышались похожие на слова. Я сделала решительный шаг вперед, оно снова отступило, попятилось к камням, из которых вышло, споткнулось об один из камней и упало на колени.

Тряся головой, оно ухватилось за камни, чтобы подняться, но, казалось, силы его оставили. Оно неподвижно застыло. Голова откинулась, и теперь стало видно его лицо. Я увидела слезы на худых щеках. Прижавшись плечом к камню, существо протянуло здоровую руку, но не угрожающе, а словно просило о милосердии или помощи. Долго мы смотрели друг на друга, потом оно отползло в сторону, ближе к камням.

Дышало оно прерывисто, прижимая руку к костлявой груди. Дважды немного приподнимало голову, смотрело на меня запавшими глазами, и оба раза произносило что-то похожее на слова.

Голова в спутанных волосах откинулась, грудь поднялась раз, другой, и существо застыло. Я ждала, но оно не шевелилось. Тогда я приблизилась к нему. Я и раньше ощущала зловоние, но сейчас оно усилилось стократно, и я не могла заставить себя прикоснуться к неподвижному телу. Близость к нему вызывало тошноту, я с трудом подавляла рвоту.

Обогнув эту жалкую пародию на женщину, я приблизилась к груде скал, откуда она появилась. В ней оказалось темное отверстие, похожее на вход в колодец. Около него зловоние стало еще сильнее. Однако я заметила нечто привлекшее мое внимание.

Между камнями виднелось слабое сияние, которое нельзя было объяснить лунным светом. Источник его находился внутри груды камней. Трудно поверить, чтобы у этого мертвого существа был источник тепла, костер. Но я понимала, что такое сокровище стоит риска, и потому решилась войти.

Я осторожно поднялась на камни и остановилась у входа. Вонь стала невыносимой, однако, заглянув внутрь, я действительно увидела свет. Я протиснулась в отверстие. Вой ночного ветра, который разбудил меня, продолжался, время от времени сменяясь тишиной. В один из таких моментов я заползла в берлогу, прислушиваясь к малейшим шорохам, опасаясь, что в ней может оказаться второй обитатель.

Камни здесь плотно прилегали друг к другу, образуя лестницу. Они выдержали вес моего тела. Я миновала входной туннель и оказалась в комнате. То, что это именно комната, свидетельствовали плоские стены и плотно пригнанные друг к другу блоки. Действительно, это были остатки какого-то сооружения, превращенные в логово. На полу стоял цилиндр, сделанный из металла и стекла. От него исходил свет.

Цилиндр стоял рядом с грудой веток с кустов и обрывков сетей-паутины, которую я видела на скалах. В этом грязном гнезде лежало что-то сморщенное. Я взглянула и быстро отвернулась. Охотница была в этом логове не одна. Это останки ребенка!

Я торопливо схватила лампу и выбралась наружу. Мысли мои пришли в смятение. Я не могла поверить, что женщина жила такой жизнью зверя. Что привело ее в это логово вместе с ребенком? Из какого она народа?

Снаружи я поставила лампу на землю, обнаружив, что свет можно уменьшить, если нажать на кнопку сбоку у основания. И занялась делом, которое не могла оставить незаконченным.

Хотя мне было очень неприятно, но я заставила себя втащить женщину в отверстие. У меня не было веревки, чтобы спустить ее, поэтому я просто столкнула тело на пол этой древней комнаты. Потом заложила камнями вход. Работая, я плакала: мне было жаль эту женщину. Привалив последний камень и запечатав таким образом могилу, я достала амулет Ганноры. Он не светился, но был теплым. Я провела им вдоль груды камней.

— Да возвратится прах к праху, — вспомнила я слова, которые когда-то слышала. У меня никогда не было близких людей, я сирота, приемыш. И те, с кем я жила, меня никогда не встречали радушно. Почему смерть этого ужасного существа, с которым у меня нет никаких связей, так меня тронула?

— Пусть внутренняя искра, которая есть жизнь, вернется к тому, кто зажег ее. Пусть ту, что лежит здесь, ничто не беспокоит. И пусть та, кто покровительствует женщинам, ласково встретит ее у последних врат и приведет в Дом Мира!

У меня в руках вспыхнул амулет, голубой свет его, казалось, проник сквозь щели в камнях, как живительный дождь насыщает ждущее семя. Потом свет от амулета Ганноры погас, я стояла у груды камней. Над головой загорелась утренняя звезда.

Не только камни свидетельствовали, что здесь не всегда была пустыня. Небо посветлело, и я смогла разглядеть местность. На равнине видны были и другие развалины. Но только груды камней, изъеденных непогодой. Невозможно было догадаться ни о первоначальной форме древних зданий, ни их назначении.

Мне больше не хотелось искать здесь жизнь. Я была уверена, что та, кого я здесь нашла, была одна и страдала от голода и безнадежности. Возможно, она, как и я, оказалась здесь после крушения на море, была выброшена на берег без всякой надежды на спасение? Может, она даже с того корабля, который мы нашли? Узнать теперь невозможно.

Снова я направилась к ручью и позавтракала моллюсками в раковинах, которые скрывались меж камней. Их множество. Почему же тогда та женщина голодала? Может, вообще не знала, как прожить в пустыне?

Снова во мне проснулось желание идти дальше. Но я не сразу подчинилась ему. Встреча с жертвой этой местности, должно быть, слегка ослабила наложенный на меня обет. Я сжала в руке амулет и впервые попробовала то, против чего меня предупреждала леди Джелит, — послала мысленный призыв, попыталась найти корабль, на котором приплыла сюда. Если он придерживался того же курса, как и в тот момент, когда я видела его в последний раз, он должен уже достичь берега. Может, встал на якорь еще до того, как я начала свое опасное путешествие.

Я бездумно послала мысль, надеясь, что ее уловит кто-то из выживших участников нашей экспедиции. И получила ответ…

Нет! Это не человек. Это Сила, но такая, для которой у меня нет названия. И исходит она не со стороны моря, а с какого-то места к югу отсюда, где я стою под восходящим солнцем.

Я мгновенно отозвала свой призыв и попыталась воздвигнуть барьер, ожидая ответного поиска. Но он не пришел. Как будто источник Силы спит или так занят чем-то, что прикосновение мысли не выдало моего присутствия. Но я по-прежнему не могла понять, что породило это излучение. Я ничего подобного в жизни не встречала. Впрочем, несмотря на все свои похождения, что знаю я об этом мире? Даже салкары не заходили так далеко на юг. А если какой-то корабль и попадал безрассудно сюда, он не возвращался. Только капитан Харвик видел эти голые острова, но «Летящий в бурю» не стал здесь задерживаться.

Я подумала о Лакит, последнем легендарном страже. Ни в одной легенде не говорилось, кто такая на самом деле Лакит. Мне хотелось снова воспользоваться амулетом, попытаться еще раз увидеть то лицо. У него действительно были нечеловеческие черты. Но ведь я слышала, что есть такие существа, которые владеют могучими чарами, они могут принимать любую форму, обманчивую для глаз. Есть даже звери, способные сражаться в человеческом облике. А в животных они обращаются только при серьезной опасности. И я не знаю, опасна ли я, с моим даром, для таких существ.

Но одно последствие моего безрассудного поиска было: на меня снова навалилось принуждение, заставляющее идти дальше. И вот я, хочу того или нет, двинулась меж скал, причем не прямо на юг, а чуть отклоняясь к западу.

Это направление уводило меня от ручья, на который я привыкла полагаться и как на источник пищи и воды, и как на ориентир. Я попыталась остаться у ручья, но принуждение усилилось, оно заставляло меня уйти.

Нести с собой воду я не могла. А что касается пищи… мертвая пустыня вокруг не обещала успеха в случае охоты. Из растительной сетки я сделала веревку и повесила лампу, найденную в логове мертвой женщины, себе на спину. Пока она мне не нужна: солнце у меня за спиной поднималось все выше. И очень скоро тепло из блага превратилось в зло. Тело сквозь дыры в одежде обжигали лучи — сильнее, чем во время уборки урожая. Но кроме сухих кустов с переплетенными ветвями, никакой защиты от солнца не было.

Я уже далеко позади себя оставила ручей и видела на западе тонкую линию, обозначающую продолжение стены утесов, когда уловила легкое прикосновение жизненной силы. Еще шаг, и словно из земли поднялось передо мной какое-то существо и повисло в воздухе, издавая резкие крики. От неожиданности я едва не упала. Летающее существо явно птица, и она не имеет ничего общего с крылатыми чудовищами. Но в воздухе она продержалась недолго. Видно, не способна к продолжительным полетам. Во всяком случае она тут же снова опустилась на землю и мгновенно исчезла. Ее оперение того же серого цвета, что и окружающая местность, вплоть до пятен и линий на почве. Тем не менее, увидев ее и уловив сознанием эту искру жизни, я смогла найти и сбить ее своим прутом. Гораздо труднее оказалось приготовить ее для еды, потому что сварить или зажарить было не на чем. Снова пришлось есть сырое мясо.

Уловив жизненную силу один раз, я была уверена, что смогу это сделать и в другой раз. Принуждение продолжало увлекать меня, но я испытывала некоторое облегчение: по крайней мере, судьба того жалкого существа у ручья мне не грозила.

Воду я нашла тогда же, когда и еду; вообще птица стала моей добычей в тот момент, когда пила, потеряв осторожность. Она выкопала из земли одно из отвратительных, ловящих насекомых растений, обнажив толстый корень, из дыр которого сочилась жидкость. Я осторожно окунула в нее палец и понюхала. Запаха никакого! Я слизнула каплю. Вкус острый, кислый, но жажду утоляет. Я тут же вытащила корень из земли и проколола в нем большую дыру. Жидкость полилась, и я принялась глотать это богатство.

Утолив жажду и голод, я продолжила путь, хотя нежелание подчиняться чужой воле усиливалось. Однако я не сопротивлялась. Были веские причины беречь силы для будущей схватки. Я хорошо помнила, какой бессильной становлюсь после использования своего дара. А тут нет ни трав, ни помощи и лечения, в которых нуждается дальновидящий после такого испытания.

Но, по-видимому, то, что мною двигало, давало мне возможность отдыхать и идти довольно медленно. Полдень уже миновал и солнце светило в лицо, когда я сделала несколько последних шагов и опустилась на колени в тени нагромождения камней и высохшей глины. Некоторое время я сидела, отдуваясь. Смотрела вокруг, ничего не видя, довольная тем, что испытываю облегчение от нестерпимой жары.

Не знаю, когда мой невидящий взгляд вдруг стал что-то различать. Из груды камней торчал предмет, напоминающий кость. А дальше еще кости, одни присыпанные землей, другие прямо на поверхности. А совсем рядом со мной череп, его пустые глазницы обращены к пустыне, которую я только что преодолела. Это останки не одного тела. Я поползла на четвереньках, чтобы заглянуть на другую сторону холма.

За ним оказался еще один такой же, дальше еще, и так до самой стены утесов. Везде лежали белые кости, иногда грудами. Кое-где виднелись целые скелеты, вплоть до самой последней косточки, в других местах кости валялись беспорядочно.

Меж костями, над ними, под ними, везде было рассеяно что-то с металлическим блеском, кое-где сверкали драгоценные камни, видны были обрывки ткани, поблекшей и прогнившей от времени.

Я не чувствовала того, что испытывала, хороня тело у ручья. Эти кости такие древние, что у меня не было ощущения родства с ними. И потому решилась на то, на что пошли бы немногие: стала рыться в имуществе давно умерших.

Салкары и воины других народов твердо верят, что взять оружие мертвого значит принять на себя часть ушедшей жизни давно погибшего хозяина меча, ножа или копья. И если бы мои спутники увидели, что я делаю, меня сочли бы нечистой, обладающей черной кровью.

Когда я снова оказалась в тени одной из глиняно-каменных груд, в моем распоряжении имелись три ножа, совершенно не проржавевших, меч с украшенной каменьями рукоятью и браслет с ножнами метательного ножа. Легкое смертоносное оружие по-прежнему хранилось в ножнах.

Отыскивая оружие, я решила, что это не поле битвы. Мечи не обнажены, ножи по-прежнему подвешены к прогнившим поясам. Странно, но металл совсем не проржавел, а вот от одежды, поясов и обуви остались только жалкие клочки.

И на скелетах не видно ран. Все черепа целые, без повреждений. Меж ребер не торчали стрелы. К тому же я решила, что все эти мертвецы погибли не за один раз. Как будто люди приходили сюда в разное время, иногда через многие годы, и погибали здесь. Среди костей не только оружие, но и драгоценные браслеты, ожерелья и тому подобное. Все украшения остались на останках владельцев.

Существовал только один способ разрешить эту загадку и тем самым, возможно, избежать подобной участи. Но я страшилась его использования. Солнце уже опустилось за стену утесов на западе, свет его на небе начал меркнуть. Не приведет ли то действие, которое я планирую, к большей власти принуждения? Стоит ли идти на такой риск?

Амулет Ганноры нагрелся у меня в руке. Положив его на колени, я протянула руку к первому подобранному ножу. У него лезвие длиннее, чем у остальных; рукоять, как мне показалось, из рога с глубокой резьбой.

Взяв нож, я положила его поверх амулета Ганноры, закрыла глаза и быстро открыла сознание, чтобы не передумать.

Глава пятнадцатая

… Я не погрузилась в темноту, а словно стояла на холме, глядя на серый туман. Тут и там из тумана виднелись скалы, точно они вставали из мутного волнующегося моря.

Что-то шевелилось в тумане. Я ощутила страх, приглушенный страх, какое-то покрывало страха. Оно стояло между теми, кто двигался в тумане, и было полное понимание того, кто они и как здесь очутились.

В тумане какие-то люди, они тщетно пытаются выбраться. Я тоже с ними, только по какому-то капризу судьбы мне удалось улизнуть из этого липкого сковывающего тумана.

Кто я? Не могу вспомнить, воспоминания какие-то смутные, они тут же рассеиваются. Корабль, море, потом прорыв, разрыв нормального мира. Затем приказ для всех на борту… мы должны направиться…

В гавань!

Да, но, добравшись до гавани, мы еще больше запутались в сетях неведомого рыбака. Мы сошли на берег все вместе, движимые потребностью ответить на этот призыв. Только во мне что-то сопротивлялось, пыталось вырваться на свободу. Я повторяла слова, необходимые в такой ситуации. Я еще не стала частью коллективной добычи, а бросилась в сторону, когда мои товарищи начали подниматься по лестнице, борясь с принуждением. Я двигалась словно в вязком болоте, которое в любое мгновение могло поглотить меня. Но все же у меня хватило сил не пойти за остальными. Мои товарищи поднимались по ступеням с застывшими лицами, глаза их смотрели невидящим взглядом. Все, что когда-то они чувствовали, чем жили и что знали, беспробудно уснуло.

Я пробиралась между выброшенными на берег корпусами мертвых кораблей. Принуждение продолжало преследовать меня. Я зажала руками уши, чтобы не слышать приказ, которому не могла противиться, и брела какими-то зигзагами между остатками кораблей неведомых мореходов. Всеми силами пыталась отойти подальше от этого порта.

На какое-то время я освободилась от принуждения, наблюдая, что происходит с остальными. Они будто теряли самих себя, свою личность, но в последний момент осознали это и в тот же момент были поглощены — от них ничего не осталось, только пустота.

Я ощутила эту пустоту и побежала прочь. Ноги застревали в песке, все тело болело. Но я не останавливалась и спотыкаясь уходила все дальше от ступеней, которые уводили в ничто.

Миновав корабли, я подошла к ближайшему утесу. Держась рукой за камень, остановилась, чтобы перевести дух. Все во мне потемнело от страха, который стал еще сильнее, когда я реально ощутила исчезновение своих товарищей.

Страх превратил меня в нерассуждающее животное. Я пошла дальше меж утесов. Споткнулась и упала в трещину в камне, разодрав руки в кровь. Не вставая, на четвереньках принялась ощупывать стены, пытаясь выбраться. И все время ждала удара, нападения, которые заставят меня бездумно подчиняться и приведут к смерти.

Я поднималась по утесу, пока не оказалась на карнизе, который расходился по обе стороны от меня. Каменная стена надо мной казалась удивительно гладкой. Проведя по ней рукой, я не обнаружила ни одной выемки. Поэтому я повернула налево, по-прежнему подальше от источника принуждения.

Теперь карниз утеса начал снижаться. Я двигалась очень медленно, хотя мне хотелось бежать. Внизу расстилался серый туман. Я ничего не видела, кроме густых клубов.

Но когда туман сомкнулся вокруг меня, я поняла, что не одна. В тумане слышались звуки: иногда вопли, иногда тяжелое дыхание, какое бывает у человека, выбившегося из сил. Слышались голоса, они выкрикивали имена товарищей, а может, богов. Но все эти звуки казались непривычно приглушенными.

Тут у меня появилась новая мысль, безусловно, порожденная страхом. Товарищей моих схватили всех сразу, но что, если нечто захватившее их, думая о будущем, о другом дне или часе… или времени… хотело сохранить часть своей добычи? Неужели мне не удалось вырваться, а я только продлила свое пребывание во власти зла? Я тоже закричала, надеясь встретиться с кем-нибудь и узнать, куда мы попали.

Но мне не ответили. По-прежнему слышались другие голоса, стоны, крики о помощи. Меня так пугал этот гул, что захотелось убежать от него. Я повернулась, пытаясь найти карниз, который привел меня сюда. Но туман оказался таким густым, что я потеряла направление и не могла определить, откуда пришла.

Я наткнулась на каменную преграду, ее поверхность оказалась неровной, со множеством углублений и выступов, которые могли мне помочь подняться. Я так и сделала, и неожиданно моя голова вынырнула из тумана. Мгновенно стихли голоса, и я оказалась одна. Вокруг туман, но из него поднимаются вершины других таких же утесов.

Увидела я и людей, подобно мне вырвавшихся из тумана. На вершине одного утеса недалеко от меня сидела женщина, рядом лежал мужчина, положив голову ей на колени. На его голове и плечах были окровавленные повязки, и она крепко держала его, покачивая, словно любимого ребенка.

Я крикнула. Мне радостно было видеть других людей, и я почувствовала впервые, что принуждение несколько ослабевает. Женщина подняла голову и посмотрела на меня, и я увидела лицо, каких никогда раньше не встречала. Темная кожа только вокруг глаз и губ свободна от пушка, похожего на перья. Этот пушок покрывал ее руки и тело, которые видны из-под одежды. А одежда у нее рваная, подобна тончайшей вуали. Очевидно, когда-то она была богатой, хотя со временем изорвалась и потрепалась.

Она посмотрела на меня. Потом крикнула, но в этом крике я не разобрала ни слова. Подняв руку, женщина поманила меня.

Да, я бы с радостью пошла к ней, но если спущусь со своей вершины в туман, то не смогу ее найти. Она видно тоже поняла это. Осторожно опустила голову мужчины с колен и встала. Ее талия была обернута сверкающей тканью. Женщина сняла ее. Полоска ткани оказалась гораздо длиннее, чем я ожидала. Женщина встряхнула ее, потом наклонилась и привязала один конец к своей ноге. Другой конец взяла в руки и бросила в туман. Затем снова посмотрела на меня, и я поняла ее. Если смогу отыскать в тумане эту полоску ткани, она послужит мне проводником. Возможно, шансы невелики, но я готова была рискнуть. Оставаться на месте, дожидаясь, пока умру от голода и жажды или мною овладеет чужая воля, значит избрать самый трусливый и безнадежный путь.

Опускаться в густой туман было страшно. Перед спуском я повернулась лицом в нужном направлении и старалась его сохранить, хотя туман сбивал с толку. Дважды мне встречались какие-то тени, но я не стала искать с ними встречи. Впереди показалось какое-то смутное очертание, я направилась к нему и вскоре наткнулась на основание одного из утесов. Подняв руки, я принялась ощупью искать полоску ткани. И возблагодарила Поднимающего Ветер, когда нащупала ее. После этого было уже нетрудно подняться и оказаться рядом с женщиной и раненым. Глаза женщины казались неправдоподобно большими. Она рывком притянула к себе ткань.

Потом указала на раненого и снова издала звуки, напоминающие трель. Я решила, что она просит меня присмотреть за ним, но я мало что могла сделать. На повязках кровь уже подсохла. Они явно из одного народа: его кожа на руках и на раненом плече в таком же пушке.

Женщина снова показала на утес, который привел меня сюда и который темным пятном виднелся довольно далеко от нас. Глупо думать, что мы сможем добраться до него с человеком, потерявшим сознание. Должно быть, она и сама это поняла, потому что сделала рукой отрицательный жест.

Места на вершине едва хватало для нас. Я посмотрела в другом направлении на другие вершины, но они довольно далеко. Почти как знакомое море, по которому я проплавала большую часть жизни. Мы с ней вдвоем, если повезет, смогли бы добраться до ближайшей вершины. Но с беспомощным раненым на такое мы не можем решиться. Я думаю, она тоже это поняла. Голова с длинным пушком, заменявшим ей волосы, опустилась. Женщина снова принялась раскачивать раненого, издавая звуки, похожие на детскую колыбельную.

Но я не могла уйти и оставить ее. И хотя она мне не родич, и я ей ничем не обязана, оставить их на смерть я не могла. Должен же существовать какой-то выход. Я упряма; может, именно это упрямство помогло мне не подчиниться приказу и не подняться по лестнице, как мои товарищи. Мне это удалось, возможно, удастся и другое. Поэтому я продолжала обдумывать ситуацию.

На одной из вершин что-то шевельнулось. Но она далеко от нас, и в тусклом свете трудно разглядеть что-либо. Но вот поднялась какая-то фигура, и я решила, что это один из пойманных туманом тоже вырвался на временную свободу. Подняв руку, человек помахал нам. У него лучшее положение: недалеко от него другой холм, более высокий, и похоже последний в заполненной туманом низине. Вполне вероятно, что незнакомец вообще сможет вырваться отсюда. Но помощи от него нам ждать нечего: он слишком далеко.

Больше он махать не стал. Со своего места мне не видно, что он делает. Вот снова поднялась его рука, а в ней оружие, похожее на топор. Незнакомец с силой обрушил его на туман. И туман стал расступаться, а топор засветился.

То, что я видела, вполне могло быть галлюцинацией, но я уверена, что так все и происходит. Туман отступал от владельца топора, и холм быстро освобождался от своего туманного покрывала.

Человек дважды взмахнул топором над головой. Я услышала слабый звук, не похожий на те, что слышались в тумане. И не трели моей нынешней спутницы. В звуках чувствовался ритм — что-то похожее на песни, которыми моряки сопровождают тяжелую работу.

Топор вырвался из рук незнакомца, пролетел над туманом, прорезав в нем тропу своим обращенным вниз лезвием. По обе стороны тропы туман отступил, и показалась утоптанная глиняная дорожка. Топор ударился о вершину, на которой мы стояли, и я схватила его. Пальцы мои сжали теплую рукоять, и мне показалось, что я хорошо знакома с этим оружием, мне известны его тайны. Я знала, что это не просто топор. В таком месте легче преодолеть недоверие, принять то, что несколько часов назад показалось бы детской сказкой.

Крепко сжимая топор в одной руке и держась другой за каменный выступ утеса, я наклонилась и принялась размахивать оружием. Туман отходил, как живое существо перед угрозой. Теперь холм, на котором мы стояли, тоже был свободен до самого основания.

Так у нас появилась возможность добраться до другого холма, но сможем ли мы довести раненого и потерявшего сознание человека? Придется ли еще пользоваться топором? А что если он откажет, а мы будем далеко от безопасной вершины?

От этих мрачных мыслей меня отвлекли звуки рядом со мной. Я повернула голову и увидела, что женщина прижала длинные тонкие пальцы к вискам раненого. В ней чувствовалась предельная сосредоточенность. Мужчина вторично застонал, и одна из его безжизненных рук напряглась. Он с трудом приподнял ее и открыл глаза. Наверно, первое, что он увидел — это решительное лицо женщины. Вот она, поддерживая его за плечи, помогла ему сесть. Тут он увидел меня, и я с достоинством встретила его оценивающий взгляд бойца, который изучает противника. Женщина пропела что-то, и мужчина расслабился.

В конце концов вдвоем мы помогли спуститься ему с холма. Он помогал нам как мог. Держа его под руки, мы медленно пошли по тропе, прорубленной топором, который я держала в правой руке, время от времени взмахивая им и отпугивая туман.

Хотя нам слышались далекие и неясные голоса заключенных в тумане, никто не показывался в нашем коридоре. Мы шли вперед, раненый тяжело висел на наших руках. Я чувствовала сильный голод. Давно ничего не ела, а мои новые товарищи, вероятно, еще дольше. Мы продолжали идти вперед.

Но вот взмахи топора перестали действовать, и я увидела, что туман впереди снова смыкается. Я помнила, как пользовался топором его владелец. Могу ли я попробовать так же расчистить путь? Этих двоих я не могу бросить. Я могла бы пойти впереди с топором в руках, но мужчина повис мертвым грузом, и я уверена, что женщина одна не сможет его даже поддерживать.

Мы остановились. Я разминала руку, размахивая ею. Топорами пользуются на кораблях как оружием, но я не искусна во владении им. Наконец я разжала руку и бросила его. Топор не упал на землю, как я ожидала. Напротив, он полетел вперед, опять острием разрезая туман, и мы пошли за ним быстро, как только могли.

Топор исчез, и я неожиданно испугалась. Если туманный покров снова сомкнется, а у нас не будет против него оружия, мы сможем достичь только того места, где он упал на землю.

Но мы шли так медленно! Мне казалось, что мы еще очень далеко от холма, на котором стоял хозяин топора. Неужели нам туда не добраться? Какое еще чудо способен совершить этот незнакомец, чтобы освободить нас из западни?

Мы приближались к холму, но проход к нему стал заметно сужаться. Женщина издала трель и указала на него. Я думаю, ее встревожило то же, что и меня. В конце концов нам пришлось пробираться уже почти в тумане, и только раненый, висевший между нами, оставался неохваченным им. Мне казалось, что туман затягивает меня вглубь, пытается оторвать от моих спутников, увлечь в сторону, и мне приходилось остатки сил тратить на борьбу с этим тяготением.

Мы подошли к подножию холма, а сверху навстречу нам двигался человек. Как женщина и ее подопечный были чужды моему народу, так же чужд оказался и этот мужчина.

Он обнажен по пояс, на груди только ожерелье с клыками и когтями зверей. Кожа у него темно-коричневая, но покрыта яркими сложными узорами. Жесткие черные волосы завязаны сзади красной лентой. На талии красовался пояс из металлических дисков с вделанными синими камнями. На мужчине облегающие брюки с бахромой по внешним швам, они явно из звериной шкуры. На ногах сапоги, тоже украшенные бусами и такими же когтями, что и на ожерелье. Вполне вероятно, это один из варваров, о которых рассказывали торговцы, но глаза у него проницательные, и смотрит он на нас с выражением собственника. В руке у него топор, тот самый, что я совсем недавно бросила вперед.

Одного за другим он оглядел нас сверху донизу, продолжая молчать. Указал направо от холма, с которого спустился, повернулся и с легкостью, выработанной долгой практикой, метнул топор. Снова появился проход, и мужчина двинулся по расчищенной тропе, не глядя, следуем ли мы за ним, и не помогая нам вести раненого. Мы пошли.

К счастью, мы оказались недалеко от края тюрьмы из тумана. Выйдя на открытый воздух, мы увидели нашего спасителя. Он стоял, прислонившись к скале. Топор был у него. За нами клубился туман, быстро приближалась ночь, и мы не знали, что нас ждет. Нам нужна еда и вода. Может, владелец топора знает эту местность лучше нас?

Он пошел вперед так же уверенно, как двигался в тумане. Нашел проход между двумя скалами. Что-то хрустнуло у меня под ногами. Я наступила на хрупкое и белое… Это кость! Кости толстым слоем покрывали землю. Мы шли по останкам людей! Я споткнулась о кости, напоминавшие ребра скелета и упала, потащив за собой товарищей по несчастью. Сильно ударилась о покрытую костями землю…

Тьма, растерянность, какие бывают у внезапно разбуженного человека. Я чувствую…

Я одна, потом я другая, но какая я на самом деле? Я глубоко вздохнула и огляделась, пытаясь разобраться. Было темно, когда я — нет, другая, владелица ножа, — прошла этим путем. Я быстро разжала ладонь: лезвие тупо ударилось о землю. И это окончательно привело меня в себя, вернуло из другого времени, другого места. Я наполовину салкар, я не та девушка, что каким-то чудом выбралась из туманной западни.

А те, что были с нею? Они умерли здесь? Я нашла нож девушки и с его помощью открыла дверь в прошлое. Но теперь, оглядываясь назад, я не могла вспомнить, где нашла его. Он лежал в прогнивших ножнах или без них? Может быть, девушка выронила его, когда они вчетвером нанесли поражение — по крайней мере, временное — хозяину тюрьмы из тумана?

Я снова огляделась. Вокруг холмы, а впереди проход на запад. Может быть, и здесь туман? И остались ли в нем те, кто стонал и звал на помощь?

С рассветом мне нужно будет подняться на вершину и посмотреть, что находится за хребтом. Мое видение — это предупреждение. Но сейчас я настолько устала, что не могла даже повернуться, все тело болело. Слишком долго использовала я дар. У меня не осталось бы сил, даже при нормальном питании и достаточном сне.

Я снова заползла в расселину и легла так, чтобы был виден проход между двумя холмами, а рядом положила ножи (кроме того, что использовала в качестве проводника и который мне больше не хотелось трогать), меч и прут, чтобы в случае необходимости было легче достать их. Хоть ночь тиха и нет тумана, я ничему здесь не доверяла.

Прислонившись к камню, я подумала о чародее — у него достаточно Силы, чтобы наделить топор жизнью. Говорят, в старину среди посвященных было немало мужчин. Только когда беженцы из Эскора достигли Эсткарпа, дар стал принадлежностью только женщин. Этот человек не похож ни на один известный мне народ. Но это юг, а мы не знаем, какие народы тут обитали. Я вспомнила, что те, кто участвовал во взятии Горма, говорили, что среди живых мертвецов колдеров было немало необычных людей неведомых племен.

Давно ли произошло это бегство из тумана? Спасавшиеся, как я теперь, обнаружили скелеты. Может быть, происходило это совсем недавно и те четверо еще живы? Это бедное существо, которое я нашла… Она тоже могла спастись из той же западни, но лишь для того, чтобы умереть в пустыне, не сумев найти себе пищу.

Завтра… завтра я узнаю… поднимусь и посмотрю!

Глава шестнадцатая

Я так устала, что несмотря на голод и жажду, заснула. Очнулась я словно от команды, какой в бурю зовут моряков к парусам. Но усталое тело отказывалось повиноваться. Я осмотрелась…

Сон застиг меня у холма, в месте мертвых, рядом с оружием. Я с трудом встала. Меня окутывал тусклый серый туман. Я стояла, пошатываясь, ничего не понимающая, встревоженная.

Первой смутной мыслью было, что я еще сплю. Но я снова жила жизнью той, которую видела с помощью ножа. Нож! Его со мной нет, нет и другого найденного оружия. В руке только прут, который я подобрала еще раньше.

Я сильно ущипнула себя за руку. Да, боль я чувствую! Значит, это не сон. Но как я снова могла оказаться в этом месте? Что-то овладело моим телом и переместило меня сюда во сне?

Я прислушалась (как та, пленница из прошлого), пытаясь различить голоса других людей, захваченных туманом. Но стояла такая тишина, что на мгновение мне показалось, что я умерла.

Тем троим, что вырвались из западни, удалось сделать это с помощью Силы. Мой дар подобен трепыханию птицы по сравнению с тем, что мог тот разрисованный мужчина с топором. К тому же я была уверена, что то, что вопреки моей воле привело меня сюда, может усилить свое принуждение.

Мой дар… у меня нет топора… Я пренебрежительно взмахнула прутом. Потом сунула руку под одежду и извлекла амулет. Он ослепительно вспыхнул. Я сняла с шеи цепочку, на которой он висел. Помахала ей вокруг. И как перед топором, туман отступал. Он уже не окутывал меня так плотно. Я медленно повернулась, держа амулет за цепочку и размахивая им во все стороны.

Хорошо, что теперь у меня есть собственное средство расчищать путь. Недалеко от меня один из холмов, и я направилась прямо к нему, разгоняя туман на ходу. Однако мне не помешал бы обзор местности. Нужно подняться на вершину утеса, как я и собиралась накануне ночью.

Я продолжала прислушиваться: звуки могли подсказать, что я здесь не одна. По-видимому, густой туман создавал эту необычную тишину. Мне не нравилось ощущение, которое вызывала во мне эта тишина, — ощущение не ожидания, а какого-то предчувствия, что все равно окажусь в пределах досягаемости того, кто считает меня своей добычей. На плотно утрамбованной глине уже нет костей. Я добралась до холма и снова убрала амулет Ганноры, надев цепочку на шею. Камень продолжал светиться. Земля у подножия холма свободна. Подниматься не трудно, и вот я уже выше тумана. Судя по высоте солнца, сейчас середина утра, и лучи словно пронзают тело.

Теперь я могла разглядеть то, что мне нужно, — стену утесов справа от меня. Спустившись со своего наблюдательного пункта, я постаралась запомнить направление к ней. Потом, зажав амулет в руке, я погрузилась в туман и добралась до каменной стены. Ее поверхность оказалась достаточно неровной, чтобы я смогла по ней подняться. Пройдя около трети подъема, я увидела место, которое помнила по своему предыдущему поиску. Это, несомненно, тот карниз, по которому я убежала из порта мертвых кораблей. Я поднялась на него. Мне захотелось снова взглянуть на то, что я так хорошо помнила по своему видению той, иной жизни. К тому же я была уверена: это тот самый роковой залив, который я видела по просьбе нашего отряда гораздо раньше.

Отсутствие еды и воды ослабило меня. Временами я останавливалась отдохнуть, прижимаясь к стене карниза, и снова заставляла себя двигаться дальше. И хоть иногда мне казалось, что не хватит сил даже чуть-чуть переставить ноги, я наконец увидела залив.

Именно его я видела в гадании и глазами той, другой. Теперь я сама смотрела на него, и зрелище оказалось таким подавляющим, что я присела, прижимаясь к стене и недоверчиво глядя на то, что находилось подо мной.

Я считала гавань Варна большой. И знала, что тот залив, в котором расположен Горм и порт которого обслуживает Эсткарп, вероятно, самый большой на севере. Но этот…

Возможно, из-за того, что в порту были не корабли-одиночки, ждущие груза и стоящие на большом расстоянии друг от друга, а он был весь буквально забит кораблями, порт казался бесконечным. И даже со своего наблюдательного пункта наверху я не видела его конца на западе.

Многие корабли лежали на берегу, казалось, их сознательно выбросили туда. Некоторые превратились в груду обломков, вросших в песок, но были и другие, пришедшие позже. Мачты их упали, прогнившие ванты лежали на палубах.

Тут были не только парусники. Нет, были и другие суда, которые напоминали отчасти тот, что привел в Горм капитан Харвик. Один из них просто огромный. Корабли, которые должны были пройти через врата. И здесь тоже царила тишина. Как везде на этом зловещем юге, здесь не было никаких птиц. И какими бы прочными ни выглядели некоторые палубы, на них не было ни одного человека.

Я отвернулась от этого огромного корабельного кладбища и посмотрела в глубь суши. Снова воспоминания того дальновидения подсказали мне, что это кладбище на берегу моря не самое главное.

Недалеко от утеса начиналась широкая лестница, вырубленная в камне и словно предназначенная для целой армии. Как и в том видении, каменные ступени вытоптаны людьми, на них углубления от сотен тысяч ног, прошедших за бесчисленные годы.

Я смотрела на эту лестницу, и у меня внезапно появилось очень сильное желание подняться по этим ступеням, последовать за теми, кто проходил здесь до меня. Но одновременно я ощутила там присутствие зла. Как будто на верху лестницы на самой вершине скалы, которой не было видно отсюда, разлагается огромная груда отбросов. Зловоние вызывало тошноту. Я разрывалась от этих двух желаний, не зная, что предпринять. И все-таки я спрыгнула с карниза на берег разбитых кораблей. Должно быть, их притянула сюда Сила — невероятная Сила, которой никто не может сопротивляться.

У меня под ногами оказался песок, и тут вся таинственность этого места исчезла. Я повернулась так стремительно, что потеряла равновесие и упала на прогнившие доски, сломавшиеся под моей тяжестью.

— Дестри!

Невозможно не узнать голос леди Джелит. Я ослабила мозговую преграду от нежелательного влияния, которую поддерживала все время вблизи этой неведомой опасности.

— Держись! — послышался приказ. — Мы идем.

Я попыталась найти среди кораблей, потерпевших крушение, наш — может, он уже вошел в залив, — но никакого движения не заметила.

Я не сомневалась, что товарищи используют меня как указатель направления, поэтому быстро нарисовала в сознании картину окружающей меня местности.

Но они приближались не со стороны залива. Присутствие мысли леди Джелит становилось все яснее и отчетливей, и я определила, что она исходит с самого берега, на котором я стою, только с запада. Судя по изменению в силе связи, они постепенно приближались. Я говорю «они», потому что была уверена, что леди Джелит не одна. С ней другие, они поддерживают ее, подпитывают своей Энергией, чтобы она могла заглянуть как можно дальше и найти то, что ищет. У меня возникла смутная догадка: то, что мы сейчас делаем, может привлечь к нам внимание зла. Леди Джелит мгновенно уловила ее.

— Да! Больше не нужно! — Тонкая нить связи сразу прервалась. Я осталась на месте, смотрела на запад и ждала.

Но первым появился кое-кто другой. Спрыгнув с палубы одного из лежащих на песке кораблей. Вождь перебрался через песок и подошел ко мне. Проходя мимо лестницы, он остановился и зашипел, задрав хвост. И вот он около меня. Я сидела на песке, не в силах подняться. С громким мурлыканьем он потерся головой о мою грудь, там, где висел амулет. Я почесала его за ушами, и каждое прикосновение к его шерсти все больше ослабляло притяжение лестницы.

Они следовали за котом. Леди Джелит, лорд Саймон, Кемок и Орсия и, к моему изумлению, два фальконера и капитан Сигмун. Последний шел почти боком, так отвлекали его внимание корабли. Дважды я видела, как он покачал головой, а потом провел пальцами по глазам, как человек, который видит перед собой действие волшебства.

Он был так очарован, что продолжал не глядя пятиться, чтобы получше рассмотреть корабли, и невольно оказался у самой лестницы. Я крикнула:

— Нет, капитан! Подальше от лестницы!

Он развернулся, посмотрел на меня, потом оглянулся. Нахмурившись, тут же отошел от этой дороги к гибели — теперь я уже не сомневалась в этом.

Они принесли с собой еду и дали мне сушеной рыбы и пресной воды. Конечно, это не пир, но я никогда ничего вкуснее не пробовала. Закончив есть, я поняла, что они ждут моего рассказа. И тут же поведала обо всем; что произошло со мной с того момента, как я оказалась в море.

Я знала, что, по крайней мере, леди Джелит может следовать не только за моими словами, но и за мыслью и потому подтвердит, что я говорю правду. Ее больше всего заинтересовало место в моей истории о видении, вызванном ножом. Хотя я была уверена, что впервые упомянула об этом, когда на нем появилось лицо женщины Силы, и она это запомнила.

Мой рассказ о судьбе одинокого мореплавателя, избежавшего судьбы своих товарищей, захватил всех. Когда речь зашла о появлении мужчины Силы с его топором, все слушали, затаив дыхание, даже обычно невозмутимые фальконеры. Именно один из них задал первый вопрос, когда я завершила свое повествование.

— Что случилось с ними? С теми, кто выбрался из тумана?

— Погибли? — предположил его товарищ. — Ты нашла нож среди костей.

— Она могла просто выронить нож. В конце видения она упала, — возразила я. «Но разве не вооружилась бы она снова, — спросила я себя. — Посмотри на оружие, которое сама нашла здесь. В ее время такое оружие встречалось очень редко, но оно все равно было здесь. Может, она просто оставила нож и пошла дальше, вооруженная другими находками?» Древнее суеверие: когда берешь чужое оружие, берешь также часть судьбы его владельца. Я начала понимать, что отчасти оно справедливо. Я подробно рассказала свою историю. Но ведь в видении я почти перестала быть собой, став этой незнакомкой. Но что случилось после того, как связь оборвалась?

Если они выжили, эта разношерстная четверка, какова была их дальнейшая участь? Голодная смерть в пустыне, которую я пересекла, направившись на юго-запад? Я надеялась, что чародей с топором справился и с этим.

Слушая мой рассказ, леди Джелит села лицом к лестнице, по которой поднимались пленники. Но вот она отозвала свое мысленное прикосновение. Я видела, как она напряглась. Она не смотрела на меня, ноя поняла, что она использует свое внутреннее зрение. Лорд Саймон положил ей руку на плечо: он поддерживал ее своей силой. Я даже чувствовала этот поток силы, соединивший их.

Я сунула руку под изношенную и порванную одежду и достала свой амулет. Он лежал на ладони и светился мягким голубым сиянием, а не тем ярким лучом, который прорезал туман.

Кемок сидел, скрестив ноги, а Орсия опиралась на его плечо. Он поднял правую руку в кольчуге, указывая на звезды. Лицо его тоже было напряжено. Капитан Сигмун и фальконеры отошли немного в сторону.

Я знала, что салкары опасаются такого проявления Силы, а фальконеры клянутся, что не имеют с ней ничего общего, кроме того, что связывает их с птицами. Но Вождь — совсем другое дело. Кот положил лапу мне на запястье и надавил, опустив мою руку на один-два дюйма. Потом положил мне на руку и голову. Глаза его, широко раскрытые и блестящие, устремились на амулет.

Нарастала Сила. Вначале медленно, словно спокойное течение реки. Потом все больше набирая силу — превращалась в бурный водопад.

Что-то лежало в полусне. Оно… насыщалось. Теперь шевельнулось, какое-то предупреждение проникло в его сон, побуждая проснуться. Я не могла уловить ясную картину. Не думаю, чтобы кто-то из нас смог ее разглядеть: мы все увидели бы то, что воспринял один.

Я «увидела» не человека, не волшебницу, даже не одно из чудовищ, которые нападали на нас. Это существо Силы окружала какая-то странная чернота. Оно могло быть мертвым, так как в нем отсутствовала искра жизни, которую вкладывают в дар. Но в то же время и не мертво, оно способно по-своему существовать.

Я попыталась достичь его своим дальновидением. И снова повисла над сплошной чернотой. Как будто все, обладающее жизнью и цветом, ушло отсюда, оставив только пустоту.

Но что-то внутри этой пустой черноты чувствовало… Чувствовало? Как может чувствовать не обладающее жизнью? Оно обладает Силой, оно заполнено ею. Когда-то оно было опустошено и потом прикладывало огромные усилия, чтобы наполниться снова, быть способным служить… служить? Кому?

И тут, внезапно то, что мы пытались рассмотреть, осознало наше присутствие!

Амулет у меня в руке не только светился, но и стал горячим. И если это было попыткой наставить меня бросить мое единственное оружие, она не удалась. Я знала, что может произойти с камнем, и потому держала его, даже когда он обжигал, как раскаленный уголь.

Леди Джелит поморщилась и подняла руки. Пальцы ее зашевелились, она словно сплетала в пустоте нити. Орсия тоже подняла руки, и между ними протянулись две нити с морскими раковинами. Орсия начала размахивать ими, по очереди поднимая и опуская руки. Кемок не сделал ни одного движения — в защите или в нападении, но лицо его напряглось, стало бесстрастным, лишенным всякого выражения.

В это время фальконеры и капитан Сигмун встали и направились к лестнице. Лица у них стали отрешенными, глаза смотрели только вперед. Я вскочила и побежала за ними. Рукой, сжимающей амулет, ударила капитана Сигмуна в спину, в жесткую кольчугу. Он вскрикнул, пошатнулся, упал на песок.

А с фальконерами было иначе. Им на помощь бросились их собственные птицы, они с криком вцепились в лица хозяев. По оцарапанным щекам побежала кровь. Как и Сигмун, фальконеры опустились на песок, а соколы с криками кружили над ними.

Мой амулет шевельнулся, он точно стремился повернуться у меня в пальцах. Я взглянула на него. И снова хорошо знакомые мне символы, вырезанные на его поверхности, изменились. На этот раз я увидела не лицо, а череп, обтянутый кожей. Это было изображение самой смерти. В провалах глаз черепа горел зловещий свет, а на губах уже не было улыбки.

Леди Джелит рывком повернулась ко мне. Руки ее оставались поднятыми, но теперь они застыли. Я догадывалась, чего она хочет, но это мой бой. И я знала только один способ выиграть его. Я посмотрела на череп и постаралась вызвать в памяти сноп и лозу Ганноры — то обещание плодовитости, которое она дает. Этот череп — смерть, а Ганнора — жизнь!

Во мне шевельнулся страх. Говорили, что я принадлежу Тьме, злу, что я служанка смерти. Но если бы это было правдой, я не смогла бы даже приблизиться к святилищу Ганноры. И если зло сейчас пытается подчинить меня себе, у него ничего не получится!

Зерно, лоза! Вот так стоят высокие колосья, склонив тяжелые головы в поле осенью. Я срезала такие колосья, увязывала их в снопы, ощущала их многообещающую тяжесть. А вот лоза, которую нужно подвязать. А на ней красные ягоды. Если раскусить такую ягоду, брызнет сок, освежающий после тяжелой работы, веселящий сердце, дающий приют друзьям и усталым путникам. Это не смерть, а жизнь во всей ее полноте.

Я вижу перед собой колосья и лозу, зерно и плоды. А уродство, которое скрывается от меня, не сильнее Ганноры, и я ему не поддамся. Жизнь — не смерть. У меня нет тела. Меня нет в мире — та внутренняя сущность, которая и есть я, теперь противостоит злу черепа.

Череп раскрыл свои лишенные плоти челюсти и взвыл. Я чувствовала угрозу, ощущала, как он пытается ослабить мою волю, подорвать решимость, отнять способность распоряжаться собой. На меня обрушилось нечто гораздо страшнее физической боли. Угроза стала смертельной. Но я держалась. Зерно и плод… зерно и плод…

Череп местами стал прозрачным, так что я могла видеть сквозь него. Затем он снова стал плотным, закрыл эмблему жизни, набросился на меня, так что я едва устояла. Но я держалась!

Вдруг и череп, и то, что я видела за ним, исчезли.

Мне ослепило глаза, я оказалась в центре ревущего пламени. Защиты от него нет. Но она и не нужна. Вся боль, которая до этого грызла меня, исчезла. Осталась прочность, надежда — осталась Сила.

Я моргнула глазами. Как и тогда, проснувшись утром, я незаметно передвинулась. Потому что теперь уже стояла у лестницы. То, что я держала в руках, больше не было камнем, полученным мною в святилище Ганноры. Скорее теперь это был золотой диск, в котором двигались темно-красные точки — золото зерна, красный цвет плодов. И та, которой принадлежали эти цвета, тоже изменилась, я это знала. Но как и почему — этого еще не могла сказать. Я уверена только в том, что теперь иду по другой тропе, о которой в наши дни мало кто знает. И идти по ней — мой долг и моя радость.

Я обернулась, чтобы увидеть остальных. Фальконеры и Сигмун пришли в себя и сидели на песке, остальные четверо выстроились в ряд за мной.

Я взглянула на леди Джелит и Орсию и протянула к ним руки.

— Сестры, мы должны это сделать.

Они прошли вперед и взяли мои вытянутые руки в свои. Я видела, как лорд Саймон дернулся, словно хотел остановить свою леди, но Кемок положил руку на плечо отца. Они оба сильны, каждый по-своему, и правильно поступают жители Эсткарпа и Эскора, оказывая им почести. Но только то, что предстоит сделать сейчас, женское дело.

Первая атака обитательницы черепа отражена, но раньше она никогда не знала поражений и сейчас не собирается отступать.

Мы втроем начали подниматься по ступеням. Я чувствовала то, что пытается захватить нас, подчинить себе вначале сознание, затем тело. Но те, кого оно захватывало раньше, были не такие, как мы. Мужчина с топором мог бы научить это нечто осторожности, если бы оно было способно учиться. Но сознание, противостоящее нам, ограничено, оно не живое, не способно менять образ мысли. Оно настроено на тех, кто не обладает даром, не способен защищаться.

Чем выше мы поднимались, тем ожесточеннее становилось давление на нас. Если оно способно испытывать дурные предчувствия, я уверена, сейчас оно их испытывало. Мы не соответствовали образцу — образцу Тьмы. Мы продолжали подниматься по истоптанным ступеням.

И вот мы на вершине лестницы, высоко над кладбищем кораблей из разных миров и времен. Перед нами подавляющая чернота — без окон и дверей, такая глубокая, что притягивает к себе свет и поглощает его.

Наверно, в этот момент тревога заставила его защищаться. С неба с громкими криками устремились крылатые чудовища. Испуская крики, ненависти, они тем не менее не рискнули приблизиться к нам. Яркое сияние амулета служило для них предупреждением.

И вот то, что мы искали, перед нами. Но как нам проникнуть в этот черный куб? Из него показывались тени, уходили и вновь приходили, плели сложный танец. Сверкали красные глаза и тут же исчезали. Появлялись когтистые лапы и снова таяли.

— Аааайййииии! — Казалось, этот порождающий эхо крик возник в самом воздухе.

Глава семнадцатая

Он появился с востока, с той стороны куба, которая обращена к суше, и шел медленно, слегка согнув плечи, словно боролся с порывами зимней бури. В руках у него топор, которым он так искусно владеет, и он неторопливо размахивал им. Хотя никакого тумана не было, он как будто прорубал тропу в преграде, которую только один и видел.

Он почти не изменился с тех пор, как я смотрела на него глазами спасенного им человека. Не стал старше, и движения у него такие же энергичные. На ходу он пел. Слова мне не знакомы, но они создают ритм, который я понимала: он укреплял защиту в этом месте Черноты.

Орсия тоже запела, хотя голос ее звучал не так отчетливо, он напоминал журчание ручья, пробивающего дорогу в скалах или шум капель дождя по воде. Но Орсия не заглушала пение пришельца. Скорее ее голос растворялся в нем, становясь его частью, делая более цельным, заполняя пустоты и придавая ему силы.

В сознании у меня возникла картина. Эта местность все-таки не лишена жизни. В глубине ее таится нечто способное принести урожай. И я запела песню, которую поют во время работы на полях. Руки леди Джелит ожили, они переводили на слова Силы то, что выводили наши голоса.

Все голоса плавно сливались, и вот рука леди Джелит указала на куб, словно стала проводником того, что мы создаем.

Однако то, чему мы противостоим, теперь полностью проснулось. Оно не разгневано, в нем по-прежнему не чувствуется никаких эмоций. Но оно отыскивает оружие и посылает его с неблагозвучными воплями.

Все сразу замолчали: то, что мы творим, может быть перехвачено и использовано против нас. Я снова испытывала принуждение. Видимо Тьма бродила вокруг костра и пыталась выманить сидящих возле него, чтобы сделать своей добычей.

Мы стояли молча и неподвижно. Хотя мне никогда не приходилось участвовать в подобных сражениях, я считала, что путь к победе — это новый натиск.

Я понимала, что ему нужны не наши тела — скорее наша жизненная энергия. Ею оно питается, для извлечения ее оно и создано. Недавно оно получило порцию энергии, но недостаточную. Если оно поглотило все экипажи погибших кораблей, то в прошлом оно пировало и сейчас стремится снова устроить пир. Но все же оно не живое.

Резкие крики разорвали тишину. Летающие чудовища устремились к кубу, хотя ни одно не село на него сверху. И на нас они больше не нападали. Может, их затребовал к себе хозяин? И кто этот хозяин?

Похоже, я произнесла этот вопрос вслух. На обращенной к нам стороне куба вспыхнул огненный круг, серый, как кость, которая бесчисленные годы пролежала во мраке. Это действительно кость: свет задвигался и превратился в стоячий скелет. Кости двигались, складывались, и вот скелет увенчан черепом. Я узнала этот череп, хоть все они похожи. Это та, что осмелилась использовать дар Ганноры, чтобы дать мне увидеть ее.

Очень медленно, как будто для этого нужны огромные усилия, она стала обрастать плотью. Плоть тощая, как у той женщины, которая умерла с голода на скалах. Мне казалось, что она пыталась создать более осязаемую и прочную оболочку.

Я решила, что она извлекает силу из глубин куба. Но цели своей не достигла полностью. Теперь у нее человеческая голова, но волосы не падают на худое тело, а летят по воздуху, устремившись к кубу.

Лицо ее даже красиво, но голова над тощим — кожа да кости — телом способна вызвать только отвращение и страх, а не благоговение и восхищение.

И вдруг она отказалась от всех усилий. Кости и их серая оболочка исчезли, словно отрезанные от источника энергии; осталась только голова. Но голова стала юной и такой прекрасной, какие редко встречаются в жизни. Тем не менее она принадлежала Тьме.

Она улыбнулась, коснулась кончиком языка полных красных губ. И посмотрела не на нас, а на человека с топором. Я думаю, потому что он мужчина и с такими она в прошлом справлялась легко. Но у того лицо оставалось невозмутимым, как у древней статуи в Арвоне.

Она опять запела, и голос ее звучал сладко, как сок зрелых ягод. Но все же эти ягоды слишком долго висели на ветвях, и потому под их оболочкой скрывалась гниль.

И не только в ее облике было что-то грязное. Нас постепенно окутывало зловоние, которое мы ощутили на берегу. Запах поля после битвы, которая несколько дней продолжалась под летним солнцем. Не знаю, подвело ли меня зрение, но мне показалось, что куб содрогнулся, как живое существо, и зловоние усилилось.

Мужчина с топором стоял неподвижно, как скала. И тут куб действительно вздрогнул. Из него высунулось длинное щупальце, обернулось вокруг ног мужчины. Я сделала шаг, камень Ганноры ярче вспыхнул у меня в руках. Но тут мужчина нанес мощный удар топором. Дергающееся щупальце упало на землю и мгновение спустя исчезло.

Лицо на кубе утратило свою томную улыбку. Оно заговорило, и слова вылетали из губ капельками грязной слюны. И там, куда они падали на камень, поднимался дым.

Теперь чувствовался гнев, разлитый в самом воздухе. Летающие чудища снова закричали и поднялись ввысь, полетели от куба, хотя я не надеялась, что они совсем покинули поле битвы.

Гнев усиливался, он готовил что-то такое, что я не понимала, но которое будет смертельным — если не по отношению к нам, то к другим. Солнце потемнело. Вернее, его закрыли тучи. Я видела нити энергии, поднимающиеся от четырех углов куба, доходящие до этих туч, черпающие силу из них и из того, что за ними. Тьма наступила так внезапно, словно захлопнулась, крышка ящика со всем его содержимым.

И вот среди этой тьмы, вокруг каждого из нас, образовался ореол яркого, режущего глаз света. Он не дотрагивался до наших тел, хотя именно это стремился сделать, уничтожить нас — и сожрать! Голова на кубе вытянулась вперед, рот раскрылся, показав мелкие острые зубы. Я вспомнила об оборотнях: их звериная натура видна, даже когда они в человеческом облике. И мне показалось, что здесь что-то подобное. Может быть, эта женщина пленница куба, хотя сама считает себя хозяйкой сил и тайн, которые он представляет?

Нас не захватила невидимая сеть энергии, и небо над нами расчистилось. С него полился проливной дождь, как из ведра. Но дождь нисколько не приглушил и не смягчил свет. Дождь пробивал свет, обрушиваясь на нас. Я подняла руки, выставляя на вид амулет. С одной стороны меня поддерживала леди Джелит, с другой — Орсия. И вот так вместе мы стояли под небесным потопом.

Человек с топором отступил на несколько шагов и встал, прижимаясь спиной к камню. Его окружало не ослепительно белое пламя, как нас трех, а красный огонь, подобный пламени костра. Огонь тянул к человеку свои языки, их не заливал поток дождя. Я видела, как двигались губы человека. Может, он произносил заклинания, но шум дождя заглушал слова.

Я слышала, что врата всегда обозначаются древними, изъеденными временем камнями. Но если здесь и были врата, то они совсем другие. Однако море может иметь свои законы.

Я не успела подумать об этом, как огонь прекратился. Он теперь запульсировал, будто питающая его энергия ослабла. Гнев все еще чувствовался, он даже стал сильнее, потому что к нему добавилось раздражение. То, что правило здесь, слишком долго было непобедимо, никто не смел меряться с ним силой. И даже сейчас оно не верило, что мы можем противостоять его воле.

Свет от моего амулета расширялся, охватив нас трех. И завертелся, как колесо. С каждым оборотом он становился шире, пока не включил в себя мужчину с топором и его ореол. Охватив нас, он именно передо мной начал подниматься, образуя нечто похожее на указующий палец. Но не поднялся и до уровня лица — исчез.

Дождь прекратился, облака разошлись. Солнце, уже заходящее, осветило западную часть неба. И только лужи в углублениях камней подтверждали, что действительно прошел дождь. Амулет у меня на груди вбирал в себя свет, который высвободил раньше.

Первым из нас пошевелился человек с топором. Он прошел мимо меня к тому месту куба, где было лицо. Поднял свое оружие и нанес могучий удар. Я думаю, такой удар разрубил бы даже сталь. Но топор не причинил никакого вреда ему, только отскочил с такой силой, что человек едва удержался на ногах. Свободной рукой он стал растирать руку, державшую топор, так как она безжизненно повисла, хотя пальцы продолжали сжимать оружие. Я слышала, как он выдохнул, но ни на что больше у нас не было времени, потому что вернулись летающие существа и на этот раз устремились прямо на нас. Возможно, испытание ослабило нашу Силу, потому что больше ничто не отгоняло чудищ, и я отчаянно замахала прутом, а мужчина передо мной оборонялся топором. Он так искусно отрубал им крылья и лапы, что я поняла: ему не раз приходилось иметь дело с этими существами и он научился обходиться с ними. У леди Джелит тоже был в руке меч, а Орсия вращала нить с острыми раковинами.

Мы услышали боевой клич. Рядом с нами оказались лорд Саймон и Кемок. Нам удалось отогнать летунов, и никто из нас не был ранен. Мне показалось, что нам очень повезло. Очевидно, действует Сила, которую мы бессознательно призвали.

Я не знала, что мы будем делать с приходом ночи. Не хотелось покидать позицию перед кубом, потому что я понимала: одно сражение не означает победу в войне. Та, чье лицо мы видели на кубе, не из тех, что признает поражения. Нет, она по-прежнему будет добиваться своей цели.

Леди Джелит была того же мнения. Она сказала:

— Зло черпает силы в темноте, как мы в свете. Поэтому ночью нам нужно быть начеку.

Затем обратилась к человеку с топором.

— Брат в Силе, как ты?

Он продолжал левой рукой растирать правую, хотя совсем недавно искусно пользовался оружием, и с лезвия топора капала темная кровь чудовищ.

— Сестра в Свете, — голос его звучал низко и гортанно, а говорил он на торговом языке с сильным акцентом, но мы его понимали. — Какая черная магия владеет этим местом?

Она покачала головой.

— Не могу сказать тебе, знающий, потому что по такой дороге я не ходила. Мы пришли другим, более мрачным путем. Он кивнул.

— Похоже, что так, сестра. Это не мужское волшебство, но и не женское, хотя перед нами было лицо женщины. Она призывала бурю, как пастух созывает овец. Она поедает души и становится такой сильной, что может перевернуть землю и вызвать огонь из моря. Иногда улов у нее хороший и на призыв откликается много кораблей. И она пожирает тех, кто оказался на борту, чтобы начать снова…

— Это Лакит.

Откуда пришла мне эта мысль, я не знаю. Но я тут же поняла, что сказала правду. Последний страж, названный в легендах салкаров, странный ужас конца света.

Все посмотрели на меня, но подтвердила одна леди Джелит:

— Итак, это Лакит. Но оставил ее здесь кто-то более сильный. — Она посмотрела на голую стену. Солнце зашло, оставив на небе светлые полосы. Тени удлинились, и лорд Саймон высказал вслух мою мысль:

— А тьма тоже питает это?

Человек с топором возразил:

— Нет. Но в темноте оно может наблюдать, ждать и строить планы. Однако оно не получило корма, как надеялось, и потому нам нужно быть настороже.

— Оно не живое, но ты говоришь о нем так, словно… — вставила я.

— Это не та жизнь, какую мы знаем, — объяснила леди Джелит. — Что ты делаешь? — резко закончила она, увидев, как Кемок прошел вперед мимо нас. Он спрятал меч в ножны и поднял руки на высоту плеч ладонями вверх. И прежде чем мы смогли пошевелиться, он прижал ладони к поверхности куба, под тем местом, где появлялась голова. Голова самого Кемока была чуть наклонена, и я, которая была ближе всех к нему, увидела, что глаза его закрыты, а на лице крайняя сосредоточенность.

Не зная, что он собирается делать, я боялась вмешиваться. Остальные разделяли мою нерешительность. Мы теперь все были рядом с ним и могли бы схватить за плечи и оттащить его, но не решались.

Я видела, как он нахмурился, потом на лице его появилась тень страха, как у охотника, который тем не менее продолжает преследовать свирепого зверя. Потом Кемок ахнул, и руки его упали. Он покачнулся и, несомненно, упал бы, если бы его не подхватили лорд Саймон и человек с топором. Они отвели его от куба.

Кемок тяжело дышал, хватая ртом воздух. Потом его глаза открылись.

— Они еще там, те, кого оно захватило недавно. Я пытался позвать их, но они охвачены таким ужасом, что ничего не слышат. Если бы мы смогли прорваться к ним, тогда то, что их использует, было бы поражено. Но для этого потребуются годы, а у нас очень мало времени.

— Где корабль, который мы нашли?

Все удивленно посмотрели на меня. Ответил лорд Саймон:

— Мы оставили его у южного края залива.

«Далеко», — подумала я, но потом вспомнила о птицах. То, что по суше будет долгим и трудным путешествием, для крылатых лишь небольшая прогулка.

— На борту есть вещи, которые принадлежали ушедшим, — сказала я. — А разве не правда, что вещи, которые высоко ценились, которые берегли и часто надевали, сохраняют частицу души своего владельца? Давайте возьмем с корабля то, что я там спрятала, и попробуем позвать заключенных здесь. — Я кивнула в сторону куба.

— Сокол! — Орсия первой поняла мою мысль. — Пусть фальконер пошлет свою птицу с сообщением. Она за ночь успеет слетать на корабль и вернуться.

Леди Джелит энергично кивнула.

— Да, возможно, это правильное решение! Мы с тобой этим пользовались, — теперь она обращалась к лорду Саймону. — Помнишь, когда мы призвали Силу против колдеров и использовали для этого их символ? Как тогда отшатнулись их союзники? Пошлем за вещами! — Она сделала два шага в сторону лестницы и обратилась к человеку с топором:

— А твой дар способен на это, брат?

Он поставил топор у ног и занялся многочисленными карманами своего пояса. Там были мешочки, перевязанные тонкими прочными нитями.

— Я слышал о таком призыве, но сам никогда не видел. У меня другой дар от Верхнего. Предоставьте мне сторожить это место. Я призову часовых.

Мы оставили незнакомца и спустились по лестнице. Спускаясь, я думала, что многие поднимались по этой лестнице, но, наверно, только нам одним удалось с нее спуститься. Было уже темно. Амулет Ганноры светился, как фонарь, но его рассеянный свет не распространялся далеко. Некоторые старые корабли, те, что были погребены под более поздними пришельцами, тоже слегка светились. Как в старинных преданиях, когда огни вспыхивали над неизвестными могилами, где лежали убитые, и горели так, пока убийц не настигало мщение.

При этом свете я увидела фальконеров и капитана Сигмуна. Они сидели на песке На некотором расстоянии один от другого, и вокруг каждого был начерчен круг. Мне казалось, что песок слишком мягок, чтобы долго удерживать форму, но круги оставались четкими и ясными. Трое мужчин посмотрели на лорда Саймона, и мне показалось, что в глазах фальконеров застыла холодная ярость. Птицы сидели у них на запястье, спрятав голову под крыло. Они спали.

Заговорил капитан Сигмун, обращаясь к Кемоку.

— Ну и чего вы добились наверху, чародей? Здесь твое заклинание подействовало хорошо.

— Будь благодарен за это, капитан, — устало отрезал Кемок. — Потому что наверху есть нечто голодное, и вы послужили бы для него пищей.

— Да? Ну, что ж, бывает необходимо драться, но бывает и так, что приходится оставаться в стороне. Вы вспороли этому едоку брюхо, чтобы мы смогли освободиться?

— Еще нет. Но мы пришли к вам за помощью…

— Разве мы не можем устоять против него? — выпалил один из фальконеров. — Или мы плохая приманка? — Лицо у него было суровое, как у всех фальконеров. Я знала, как ревностно они относятся к своей чести. В его собственных глазах и в глазах его товарищей то, что свои же удерживают его от участия в битве наверху, унизительно.

— Но теперь ваше мастерство может, вероятно, спасти нас всех, — вмешался лорд Саймон.

Я знала, что во время войны с колдерами, он сражался радом с фальконерами и с тех пор представлял их интересы в делах Эсткарпа. Сами они не считали нужным говорить там, где правят женщины. Для фальконера женщина гораздо более низкое существо, чем птица или конь, и мужчина не должен иметь с ней никаких дел на равных. Видимо, потому что лорд Саймон давно завоевал их уважение, несмотря на то, что женат на волшебнице, его слова подействовали на них.

Они встали, и соколы их проснулись. Один забил крыльями, словно готовясь к полету.

— Чего ты хочешь, лорд? — Младший фальконер подчеркнуто не обращал внимания на женщин, а смотрел только на лорда Саймона. Тот поманил меня. Я обошла полупогруженное в песок бревно и приблизилась к ним. Лица фальконеров снова застыли.

— Вот что, — меня не смутило их отношение. — На чужом корабле, на котором мы приплыли в эти воды, было много вещей, принадлежавших исчезнувшим членам экипажа и пассажирам. Большую часть, этих вещей мы вернули морю, чтобы они не привлекли Тьму. Теперь нам нужны оставшиеся. С их помощью мы можем разорвать чары, окружающие это место и принесшие многим смерть. Если вы пошлете одного из соколов на корабль с сообщением и он вернется с вещами — они легкие, и нести их нетрудно, — Тогда мы получим новое оружие, которое хорошо нам послужит.

Они по-прежнему не смотрели на меня, но я видела, что они все поняли. Просто следуют давнему обычаю своего племени. Потом старший кивнул.

— Смелое Крыло быстр, а ночь еще только началась. Если то, что ему предстоит нести, действительно легкое, он сможет вернуться к рассвету.

— Хорошо, — ответил лорд Саймон. Он достал из кармана на поясе табличку. Их готовят из особого камня, они чрезвычайно тонкие, и на них можно писать, стирать написанное и писать снова. Он протянул мне табличку и палочку для письма.

Я попыталась ограничиться как можно меньшим количеством слов. И сделала запись в кратком стиле салкаров. На корабле легко найдут шкатулку и достанут из нее драгоценности, которые я не решилась выбросить. Скорее всего, это было какое-то предвидение. Что-то внутри меня подсказало, что эти вещи в будущем нам понадобятся. Я знала только одно: та, которая носила эти украшения, очень ценила их, и они могут послужить ключом к кубу.

Лорд Саймон отдал табличку с надписью фальконеру, тот осторожно перевязал ее и прицепил к соколу. Кемок своим мечом, который все еще светился, разрезал круг. Фальконер смог выйти. Он выпустил сокола, птица поднялась в небо и исчезла.

Глава восемнадцатая

Ночь тянулась долго. Дважды я поднималась по лестнице и смотрела на куб. Усталость оставила меня. Я чувствовала себя такой же сильной, как окружающие скалы, и продолжала внимательно наблюдать за местом, где появлялось лицо.

Меня очень удивило, чем занимался человек с топором, когда я второй раз поднялась наверх. Из множества мешочков он доставал порошки — разного цвета, как раскрашенный песок. У основания куба камень ровный. И вот на это место он сыпал порошок из кулака, сначала одного цвета, потом другого. Я хорошо видела это, потому что порошки слабо светились, как корпуса старых кораблей. Со всех четырех сторон куба он таким образом начертил странные фигуры. Я решила, что это символ силы, с которой у него есть связь. Потом в углах, разделяющих рисунки, он сделал другие, на это раз не такие большие. И вот вокруг крепости нашего врага возникла армия стражей из разноцветного песка.

Я сидела, скрестив ноги, и наблюдала за ним. Я знала, что это сила не нашего мира. Но знала также, словно он сам мне сказал, что в ней есть нечто общее с царством Ганноры, что она рождена землей с глубоким уважением ко всему растущему.

Закончив делать последний символ из песка, он подошел ко мне и впервые так пристально посмотрел на меня, как будто разглядывал нечто неизвестное. Потом указал на камень Ганноры.

— Женщина Зерна.

Не знаю, назвал ли он так меня или ту, о ком я сейчас говорю. Я ответила именем, которое известно нам:

— Ганнора.

Он задумался — так человек пробует незнакомую пищу, пытаясь понять, нравится ли она ему. Потом кивнул и тоже сел на некотором отдалении от меня. Откинув голову, запел, но еле слышно.

Во мне появилось нечто такое, что я ощущала с момента, когда ожил камень богини. И мне не нужно было посылать ищущую мысль, чтобы понять: он призывает что-то покорное Ганноре, самой земле, которая может быть и плодовитой и истощенной. В зависимости от того, какая Сила к ней приложена.

Я знала, что в этом месте трудно возвести барьер. Мне нужно еще освоиться с тем, что здесь есть. Нужны время и одиночество, нужно найти свой собственный путь. Пока ничего этого у меня не было. Но по мере того как я слушала монотонные слова не от моего мира, все новые барьеры во мне рушились. Я уже не та, что начала это путешествие в страхе, что Тьма овладеет мной… нет, на самом деле я…

Однажды я услышала рассказ старика салкара о спокойной земле на севере, граничащей с Ализоном. Там живет племя, с вождем которого, после того как он наденет венец власти, нельзя говорить лично. С ним всегда девушка, к которой следует обратиться, даже если вождь стоит рядом. И сам вождь говорит только с ней, а она уже обращается к просителю. Мне это показалось глупым, но древние обычаи часто кажутся такими тем, кто не знает, что их породило.

Может быть… может быть, у Силы есть такие же посредники, такие девушки, которые стоят между просителем и желаемым? Волшебницы используют Силу как орудие, она для них не наделена человеческими свойствами. Давно считается, что только Тьма привлекает к себе служителей, сама оставаясь в тени.

Кто же я теперь? Несомненно, посредница Силы, о размерах которой не имею представления. Я взяла в руки амулет, он был теплым. Снова ко мне вернулось ощущение целеустремленности и непобедимости, с которым я поднималась по лестнице. Человек с топором больше не пел, он сидел молча, положив оружие на колени. Он походил на осажденного, который подготовил все средства обороны и теперь решительно ждет нападения.

— Ты один здесь, брат в Силе? — спросила я. Мне хотелось узнать судьбу той, чей нож открыл передо мной двери видения.

Его руки снова потянулись к карману на поясе. Он достал из него чашечку с присоединенной к ней длинной полой трубкой. Из другого кармана взял две щепотки вещества, показавшегося мне сухой травой, и плотно набил ее. Потом стал тереть щепкой по камню, пока она не загорелась. Он поднес огонь к содержимому чашечки, затянулся из трубки и выпустил изо рта облако дыма. Ароматный дым перебил кладбищенский запах этого места.

— Есть и другие…

Не знаю, почему он так долго не отвечал на мой вопрос. Может, по-прежнему не доверял нам?

— Не каждого может захватить это. — Он поглядел на куб. — Есть нечто такое, к чему он не может прикасаться. В глубине материка, — он указал на восток, — жизнь трудна, но жить можно и люди живут там.

Я расспросила бы его еще, мне очень хотелось узнать судьбу троих спасшихся из тумана, но в этот момент по лестнице поднялась леди Джелит и медленно направилась к нам, с удивлением глядя на рисунки из песка. Кончиком пальца она начертила в воздухе похожий рисунок, и он вспыхнул синим светом. Я знала, что все рисунки повторять она не станет, чтобы не истощать свою силу. Человек с топором вскочил, держа в руке трубку. Он внимательно наблюдал. Потом сам начал действовать. Поднял руку на уровень плеча, ладонью наружу, провел большим пальцем вперед и назад поперек остальных сомкнутых пальцев. Я видела приветствие равных.

— Ты не спишь? — поинтересовалась леди Джелит.

— Перед Женщиной, которая не спит. — Он кивнул в сторону куба. — Замышляет тьму для всех нас… и не только для нас. Ищет пищу, потому что стремится к свободе. А чтобы стать свободной, разорвать наложенные на нее путы, она должна быть сильной.

— Это часть врат, — проговорила леди Джелит. — Но те, кто открыл эти врата, обратили их ко злу.

— Лакит? — предположила я.

Она покачала головой.

— Когда посвященный открыл врата и прошел через них, он оставил стражей. Отдал приказ, чтобы врата были готовы к его возвращению. Да, Лакит была одним из таких стражей. Но прошло время, слишком много лет. Посвященный не вернулся, а в схеме, оставленной им для собственного возвращения, появились искажения. Может быть, они возникли, потому что оставленная стражем Лакит сама стремилась к власти и свободе. Но победить ее можно, только полностью уничтожив схему.

— Она хочет слишком многого. — Я встала. Соколу вернуться еще рано. Но мне не сиделось. Было тревожно, как перед серьезным испытанием.

— Есть часовые, — напомнил человек с топором, снова вдохнул содержимое своей трубки и выдохнул ароматный дым.

— И могучие, брат в Силе, — согласилась леди Джелит. — Но ночь длинная, и все мы будем рады ее концу.

Она немного постояло, повернувшись к лестнице, как будто ожидала, что я присоединюсь к ней. Но я покачала головой. Человек с топором будет общаться со своими посыльными и стражами. А я… мне нужно разобраться в самой себе. Что-то происходило во мне, рождалось необычное. Иногда мне казалось, что я закричу или ударю по камню руками, чтобы сдержать накапливающуюся во мне энергию. Возможно, я не посредница Ганноры — я вообще о таких не слыхала, — но готова поклясться любой известной людям клятвой, что теперь принадлежу ей целиком, плотью и кровью, душой и сердцем.

Поэтому я снова села перед кубом и принялась думать о Лакит, о том, какой она была когда-то. Теперь я была уверена: она не принадлежит нашему миру. При этом я нежно поглаживала камень Ганноры, и в нем все время извивались и переплетались разные цвета. И хоть я старалось думать только о Лакит, мысленно увидела нечто совсем иное.

… Я высоко в воздухе, как сокол, над этим заливом, заполненным мертвыми кораблями. Но есть и одно изменение: куб превратился в квадрат обрушившихся стен, стены сменились щебнем, а щебень стал пылью — само время стало здесь оружием.

У стен лежали тела, и я знала, что, если захочу, смогу увидеть лицо каждого. Но я не буду этого делать, потому что это предвидение, а оно всегда приносит несчастье тем, кого касается. И я не стала задерживаться в этом роковом месте, где установлена стража врат; меня подхватило свежим ветром и понесло в глубь суши. Я пролетала над пустынной землей, где раньше были только высохшие растения. Но теперь земля покрылась свежими всходами. Тут растет трава, а позже будут и деревья. Мертвая земля оживала.

Я увидела деревню с домами из камня. Между домами ходят люди, но я опять не стала вглядываться в их лица. Мой путь лежал дальше от моря на восток. Там река, остатки моста, от него ведет прямая и широкая дорога, какие строили Древние. А окружающая местность напоминала Эсткарп, которого не коснулась война.

Высоко на холме у дороги находится одно место. Сердце мое дрогнуло от радости. Сюда устремилась бы я, отдав все, что имею, и взяла бы то, что мне нужно. Но я и этого не сделала. Время еще не пришло. Но, как всегда, дальновидение сказалось благоприятно на мне…

Открыв глаза, я увидела череп, и он смеялся, устремив на меня полные злобы глазницы. Я поняла, что Лакит с помощью моего же дара увидела мое будущее путешествие, но считает его всего лишь сном, который никогда не осуществится.

Впоследствии я так и не могла понять, на самом ли деле видела тогда Лакит. Но не сомневалась, что она знала о моем поиске, знала, что я увидела. И вот череп внезапно исчез, словно по щелчку пальцев. Исчез и человеке топором. Чуть погодя он появился из-за куба, но больше не курил. В руке у него было резное дерево, а к нему прикреплены две нити с подвешенными костями и клыками. Он тряс этим орудием, и кости стучали друг о друга.

По лестнице поднимались четверо: Лорд Саймон, Кемок, Орсия и леди Джелит. Лорд Саймон положил руку на рукоять меча, хотя в предстоящей битве если и удастся одержать победу, то не оружием. Леди Джелит несла в руке небольшой мешочек. Она передала его мне.

На востоке небо посерело: наш посыльный вернулся даже раньше, чем мы предполагали. Осталось проверить, правильна ли моя догадка и послужит ли то, что он принес, оружием. Но этого я еще не знала. Я закрыла сознание и от того, что предвидела: от картины разрушения куба, чтобы такое видение не принесло нам всем горе, как не раз бывало в прошлом.

Я раскрыла мешочек и вытряхнула его содержимое на ладонь. Драгоценности уловили свет моего камня, и в них вспыхнули разноцветные искры. Я обернула ожерелье вокруг ладони, прижимая им остальные предметы, остановилась перед кубом. Но вначале посмотрела на пятерых людей, разделяющих со мной опасность. Хотя первый шаг против врага предстоит сделать мне, все они принимали участие в происходящем.

Как Кемок, я приблизилась к той же стороне куба, чуть расставила ноги, стараясь занять устойчивое положение. Потом немного наклонилась вперед и прижала ладонь с драгоценностями к кубу. Стена оказалась не жесткой каменной, она словно покрыта слизью и отвратительной грязью. Я послала ищущую мысль.

… И оказалась в объятиях темного зла. Передо мной больше не было прочной стены. Внутри сумятица, мечутся какие-то существа. Я представила картину: Вождь пробрался в какую-то узкую нору, полную мышей; все они пытаются убежать, но выхода нет.

Сосредоточенность на одном из этих слабых существ (это были умирающие личности) ничего мне не даст. Возможно, я даже испытаю ту же судьбу. Есть только одна возможность…

Моя мысль послужила сигналом. Хоть я этого не видела, в том месте, куда легла моя рука, появилось свечение, вначале очень слабое, потом оно превратилось в небольшое, но устойчивое пламя. Я мысленно представила себе украшения и направила всю свою Силу (я не знала, сколько ее у меня) на призыв той, которая когда-то владела драгоценностями.

Захваченные личности по-прежнему метались, они лишены каких-либо эмоций, испытывали только страх, находясь на самом краю безумия, но безумными все же не становились, потому что здесь питались их мыслями, а мысли безумца утрачивали ценность.

Драгоценности… я снова мысленно представила себе их, но не у себя в руке, а на той, которую никогда не видела и лицо которой не знала. Ожерелье на шее, серьги в ушах, кольцо на пальце. Сверкание камней стало ярче.

Она здесь! Мне не нужно было даже создавать эту мысленную картину: та, что носила эти украшения, потребовала их себе. И я погрузилась в сознание, которое очистилось с помощью воспоминаний о драгоценностях.

В этом сознании по-прежнему живет страх, но часть его ухватилась за меня.

Как сверкающий камень Ганноры послужил для меня якорем, так и то, что я предложила ей, помогало бороться с диким отчаянием. Дары… дары почестей и любви… некоторые ее мысли были теперь ясны мне, другие закрыты. Но теперь то, что захватило ее, больше не могло играть ею.

Она сильна, эта незнакомка. Драгоценности действительно оказались ключом, этот ключ повернулся в замке, и она обрела возможность вырваться на свободу из ада, в котором металась, почти обезумев.

Между нами установилась связь. И прежде всего хозяйка украшений спросила, пришла ли свобода. А я вынуждена была ответить со всей правдивостью, какая возможна только при обмене мыслями, что для нее нет другого пути, кроме одного. Сказав это, я побоялась, что потеряю ее. Она действительно отступила от меня, как человек, осматривающийся в поисках выхода.

И тут опять доказала, что действительно сильна. Потому что мысли ее ухватились за мои и держались цепко. Если не свобода, кроме той, что ждет всех за последними вратами, что еще может случиться с ней?

И опять никакого лицемерия между нами не могло быть. Я думала о том, что нужно сделать, и чувствовала, как мысль ее становится прочной и острой, как лезвие меча. Я обрисовала ей опасную игру, которую нам предстояло вести. И ничего не могла обещать ей взамен, кроме надежды.

В ней пробудилась одержимость. Женщины, которые видят, как все, что они любят, гибнет, могут подняться до такой высоты гнева… Этот гнев не горячий, он холодный и смертоносный. Я знала, что чувствовали волшебницы, когда готовились повернуть горы против захватчиков. Такой гнев становится могучим оружием.

— Делай то, что должно быть сделано! — Это приказ, но за ним последовало обещание: — Я сделаю то же самое.

Я почувствовала, как она устремилась к этим мечущимся существам, поймала одно, удержала своим горячим обещанием…

И тут же я оказалась за пределами куба, моргая от восходящего солнца.

Все стояли на тех местах, где я их оставила. Но появилось новое лицо. Вперед вышел Вождь. Уши прижаты к голове, хвост распущен, шерсть на загривке встала дыбом, а он издавал дикий боевой вопль. И прежде чем я смогла пошевелиться, он миновал меня и прижался носом к стене куба. Я снова услышала его вопль, но на этот раз он звучал приглушенно, словно доносился издалека.

Я наклонилась, чтобы поднять кота, но он оцарапал меня когтями, оставив красные полосы на руке, и я сразу выпустила его. Он вернулся на прежнее место. Я попыталась использовать мысленный поиск. Но наши мышления совершенно различны, я не могла встать на его уровень. Он нацеливался на какое-то устойчивое ядро, и я только надеялась, что он нашел обладательницу драгоценностей и она делает, что может.

Мы подготовились к битве, объединив при свете солнца наши сознания, и встали перед тем, что никогда не должно было появиться в нашем мире. Но оно появилось и теперь должно исчезнуть навсегда, если мы окажемся достаточно сильны и устоим против него. И если та, что находится внутри, действительно соберет оставшихся и послужит нашему делу.

Лорд Саймон извлек меч, сунул его в щель камня, положил обе руки на простую крестообразную рукоять. Кемок тоже обнажил свое оружие, но высоко подняв голову, смотрел в небо, как будто там находилось оружие, которому он отдавал предпочтение. Рядом с ним Орсия вертела свою нить с раковинами, губы ее тоже шевелились, словно она считала. Руки леди Джелит были подняты. Я увидела, что она держит прут, найденный мною в пустыне. С его конца срываются в воздух голубые сверкающие кольца.

Человек с топором держал в одной руке свое могучее оружие, а в другой погремушку, и звуки ее разносились в воздухе, неожиданно ставшем тяжелым, густым и полным зловония.

У меня камень Ганноры. И что-то внутри, для чего у меня нет названия. Но оно растет и усиливается. Вождь отошел от куба, отступил с шипением. Он иногда начинал ворчать. Какая странная группа воинов! Единственное, что у нас общее, это цель.

На стене куба возник светлый круг, в нем череп, а потом голова Лакит. Она улыбалась и обращала по очереди к каждому из нас, даже к Вождю, долгий оценивающий взгляд.

— Ничтожества из плоти и крови, пленники последних врат, связанные и удерживаемые в пределах одной жизни…

Она насмехалась. Мы слушали.

Сверху послышался громовой треск, ударила молния, но не в нас. Что-то отразило ее, и она попала в соседние утесы. Я увидела побелевшее лицо Кемока и поняла, что это его Сила отразила удар.

— Мертвые лежат с мертвыми в мире.

Ко мне пришли эти слова, и я произнесла их. Теперь я поверила, что стала Голосом, и эта вера все усиливалась.

— Да будет мир и с тобой, Лакит. Тот, ради которого ты хранишь врата, давно исчез и никогда не вернется. Иди и ты с миром.

И в этот момент я поняла, что опасность сдерживается волей. Волей той, что давно исчезла, той, что должна быть мертва.

Лакит зашипела, как кошка. Куб, казалось, раздулся… Над нами пронесся мощный поток энергии. Если бы он ударил в нас, мы превратились бы в ничто. Но Лакит может действовать только в установленных для нее пределах.

На востоке загремело. Земля под нами дрогнула. Часть утеса обвалилась.

— Пора! — услышала я голос леди Джелит. Моя мысль устремилась вперед. Я поискала внутри куба, соприкасаясь с ним, но вдруг вокруг нас сомкнулась стена.

Мы ударили по ней. Я вложила в этот удар всю силу Ганноры: рост, урожай, любовь и существование, жизнь и смерть, которая всего лишь иные врата, мир и все прекрасное в мире. С пальцев леди Джелит сорвались потоки света и ударили в стену. Кемок закричал, и гром с неба ответил на его крик, с туч срывались молнии и вонзались в землю вокруг нас. Топор взлетел над головой воина. Возможно, разыгралось мое воображение, но мне показалось, что от туч отделились гигантские фигуры, похожие на нарисованные человеком с топором, и их руки с квадратными пальцами ухватились за куб.

Орсия высоко над головой вертела нить с раковинами. Я снова почувствовала дрожь под ногами. Но на этот раз будто потоки воды устремились под куб.

Так мы сражались. И не только мы. Я знала, что та, заключенная в кубе, тоже ведет свой бой. Она привлекла к себе еще троих, и они сражаются вместе. Когда у них потребовали энергию, они ее не отдали. Все сильнее становились удары, но они держались, хотя после каждого удара становились слабее.

Я видела, как исказилось лицо Лакит — вначале в гневе, потом в страхе, наконец в смертельной муке. Это смерть, какая только возможна для нее. Уход бытия на другой путь. Молния ударила в куб. Гиганты из песочных рисунков нанесли новый удар.

Послышался треск. Я прорвалась внутрь куба, протягивая дар Ганноры. Та, что сражалась, не приняла его, но взяли другие, и каждый обрел мир, все, у кого еще оставались силы. Моя незнакомка осталась последней, посмотрела на меня и улыбнулась. Сделала какой-то жест, и что-то ослепительное оказалось у меня в руках. Я увидела цветы, которые преподносят невестам в Дейле, когда они в последний раз выходят из родного дома. Руки ее сомкнулись над этими цветами, и она исчезла. Закончилась эта короткая жизнь.

Но Лакит еще существовала. Она каким-то образом соорудила себе тело, очень худое, подобное скелету, а голову склонила набок. Вышла из куба и направилась ко мне.

— Я всегда вас ненавидела, — голос ее в моем сознании прозвучал криком. — Я поклялась, что уничтожу вас. Не было никакой другой причины для… — Она указала на куб, стены которого теперь покрылись трещинами. — Он пообещал мне, что для вас всех наступит конец. А Яннон всегда выполнял свои обещания. Поэтому…

Она прыгнула ко мне, протянув костлявые руки к горлу. Словно ниоткуда появилось что-то черное и пушистое. Ударило ее в плечо, и Лакит не дотянувшись до меня, упала на землю.

— Иди с миром!

Я наклонилась к ней, и свет амулета попал на нее. И в этом свете она утратила худобу, превратилась из ужасного существа в обычную женщину.

Повернувшись на спину, она взглянула на меня.

— Я… всегда… ненавидела… вас… — произнесла она. — Оставь мне это… оставь только это.

И она исчезла, и только пыль смешалась с разноцветным песком.

Гром прекратился. Гиганты, явившиеся по призыву человека с топором, исчезли. Куб распался. Из него поднялся фонтан, и запахло весенними цветами, а не зловонием разложения.

Так закрылись врата, а те, кто стал их жертвой, освободились. Многое изменилось. Корабли салкаров направились на юг и отыскали в трюмах мертвых судов необычные грузы. Варн получил возможность собирать урожай. Разрушенный город был восстановлен.

Леди Джелит и Кемок оставили стражу на месте куба. Они считали, что врата можно было открыть, только со временем схема их действия вышла из строя. Им требовалась постоянная энергия жизни. И этот Яннон, о котором говорила Лакит, должен был пойти по тропе зла, чтобы сотворить такое.

Вождь что-то принес мне из развалин, где охотился, принюхиваясь. Он первым из нас решился войти в развалины куба, и я была уверена, что он искал там кого-то. Вождь остановился передо мной и положил то, что принес в пасти, — кольцо из драгоценностей той женщины. Как память о храброй женщине, я надела его на палец, и оно оказалось мне в самый раз.

Человек с топором остался вместе с группой спасшихся из тумана. Мы однажды навестили их, но я не увидела тех, кто был тогда в тумане со мной. Впрочем, один из них рассказал, что его мать со своим братом и его отец когда-то спаслись вместе. Так что время не дало мне возможности осуществить свое желание.

— Да будет так, Голос, — сказала тогда мне леди Джелит, — потому что у каждого из нас есть свое место в жизни, и счастлив тот, кто его находит.

Я видела, как она взглянула на своего лорда, и поняла, где ее место.

Все это я записала по просьбе Кемока, чтобы отнести записи в Лормт и поместить их в летопись, в которой содержится вся наша история. Завтра мы с Вождем уходим на восток. Я ясно вижу перед собой путь, который приведет меня к моему истинному наследию.

Летописец

Существование такой опасности, как этот пожиратель жизненной энергии захваченных моряков, напоминает о том, какие угрозы могут встретиться в нашем мире. Угрозы, о которых мы и не подозреваем. Уничтожение этой опасности нанесло серьезный удар по древней Тьме, и я записал рассказ той, что теперь называет себя Голосом Ганноры, в такое место, чтобы он был доступен всем, кто отправлялся в путь. Потому что разделял опасения Кемока и Квена, что может существовать еще много таких ловушек. В конце концов мы и сейчас очень мало знаем мир, в котором живем.

После отъезда Кемока и его леди в Эскор у меня не было времени для подобных рассуждений. Через десять дней снова потребовалась моя помощь. Ко мне обратился фальконер, а такие, как он, раньше не приезжали к нам (если не считать Пиру, но она не суровый боец). Я встречался с его товарищами у пограничников и всегда хорошо относился к фальконерам. Впрочем, как и все люди, они очень разные. С одними сойтись очень легко, другие не подпускают к себе никого.

Фальконер интересовался историей своего народа. Это относилось к хозяйству Пиры, но я решил не обращаться к ней по этому вопросу. Вообще на другой день после его появления Пира отправилась собирать травы. Странные отношения между фальконерами и их женщинами давно были предметом пересудов в нашей земле. Часто высказывались самые мрачные предположения, но никогда поблизости от представителей этого народа.

Сокола этого фальконера тоже звали Летящий в Бурю, и это заинтересовало меня. Однажды вечером после долгих и в основном бесплодных поисков он пришел ко мне и тем немало меня удивил. Фальконеры, даже те, кто неплохо относится к чужакам, никогда не стремятся с ними сблизиться. Но иногда возникает необходимость выговориться. И я понял, что этот фальконер испытывал именно такую потребность. Я выслушал его. Впрочем, тогда я узнал не всю историю, а только то, чему он сам был свидетелем. Остальное узнал позже, и этот рассказ убедительно показывает, как изменился с тех пор наш мир.

Глава первая

Весной необходимости в костре не было, по крайней мере, днем. Ночью — другое дело. Как только исчезало солнце, сразу давали знать о себе сырость и холод моря, и поэтому в спальне хозяйки крепости наготове лежали дрова.

Уна перевела взгляд с шерсти на почерневшую от дыма стену за ней. Отсутствие привычного света и тепла действовало угнетающе, и она быстро отвернулась.

Молодая женщина вздохнула про себя. У неё достаточно оснований для дурного настроения, и на мрачные мысли не закроешь глаза, как на потемневший очаг. Нужно трезво оценить положение: решение, которое ей предстояло принять, определит не только её судьбу, но и будущее людей, зависящих от нее.

Она и не думала отказываться от этой ответственности. Выросла с этим грузом, привыкла его нести — и с успехом — год за годом. Теперь давние дни до войны, когда несчастья обрушились на долины Высокого Холлака, кажутся ей далеким сном.

Беды пришли внезапно и неожиданно, во всяком случае на далекие изолированные долины в этом районе, хотя лорды крупных владений на юге предвидели их приход и пытались подготовиться. Даже Харвард, её отец, опытный солдат, в тот последний год мира больше всего был занят счастливыми заботами: его леди наконец-то должна была родить. Он умело скрыл разочарование, когда родилась девочка, радовался, что леди, которую горячо любил, пережила трудные роды. Не прошло и двух месяцев после обряда наречения девочки, как Ализон спустил с цепи своих псов и на долины обрушилось его необычное оружие.

Начались годы ужасов и потерь. Впервые в своей долгой истории независимые лорды Высокого Холлака объединились в общем деле, так как очень быстро поняли, что если не будут вместе, разрозненные долины без особого труда будут разбиты по одной.

Но даже после объединения исход войны долго оставался под вопросом, и надежда теплилась еле заметным огоньком, который не погас, несмотря ни на что. Потом наступил перелом. Жители долин вместе со своими загадочными и ужасными союзниками — всадниками-оборотнями из Пустыни — остановили и отбросили захватчиков, нанесли им полное поражение и безжалостно истребляли остатки некогда непобедимых полчищ.

Победив, армия Высокого Холлака распалась, отряды вернулись домой. И очень многие обнаружили, что их никто не встречает и не приветствует, потому что силы Ализона до своего поражения правили здесь долго и жестоко. Люди гибли, а их сооружения разрушались. Для многих восстановление долин оказалось не менее тяжелым делом, чем сама война, которая только что закончилась. Для этого требовалось не меньше сил и храбрости.

Долина Морской крепости — Сикипдейл — и соседние с ней были избавлены от этой участи. Они оказались слишком далекими и изолированными, через них не проходили армии, их не задел голод. Утрата некоторой роскоши не очень задела местных лордов, они и в лучшие времена не имели лишних средств. А что касалось самого необходимого, долины в основном снабжали себя сами. Их жители обменивались друг с другом и редко добирались даже до Линны, чтобы продать или обменять там свои товары. Конечно, они многое потеряли, как и весь Высокий Холлак, но выжили.

Уна гордо подняла голову. Долина Морской крепости жила лучше многих. Мать Уны, хрупкая и болезненная женщина, умела управлять имением и сохранила его жизнеспособность. При этом помогали ей только несколько стариков и мужчин, вернувшихся с войны калеками, а основную часть населения составляли женщины и дети. Под управлением леди люди заботились о многочисленных сооружениях, выращивали урожай, рыбачили в море, занимались никогда не прекращающейся работой по ремонту орудий труда и уходу за животными. И не только сами выжили, но и сумели послать небольшое подкрепление армии долин, которой приходилось нелегко, и собрать необходимые запасы на случай непредвиденных обстоятельств.

Уна опустила голову. Гордость достижениями матери сменилась печалью от других воспоминаний. Когда немногие уцелевшие воины вернулись домой, с ними был лорд Харвард, но прибыл он на носилках. После всех сражений, после долгих и сложных переговоров и маневров, когда лорды по достоинству оценили его храбрость и мудрость, хотя он так и не стал членом внутреннего круга, лорд Харвард был ранен копьем в спину в самой последней стычке этой долгой войны.

Много месяцев леди и жители долины ухаживали за ним, борясь за его жизнь. Воля и сердце у него были сильные, и он выжил, хотя остался прикованным к постели — у него не двигались ноги и правая рука. Однако его дух не был сломлен, как произошло бы с некоторыми, и Харвард по мере возможностей занялся своей опустевшей и обедневшей долиной. Собственное тело отказывалось ему служить и, смирившись с этим и поставив ответственность превыше гордости, он полагался теперь на способности своей леди, а с течением времени все больше на молодую и энергичную дочь, которая стала им помощницей.

Лорд долины учил Уну исполнять обязанности, которые обычно не выпадают на долю женщины. Сына у него не будет, а он и леди не хотели, чтобы владение долиной ушло из рода, который владел ею с первого заселения Высокого Холлака.

Уна оказалась способной ученицей. В ней удачно сочетались энергия с любовью к земле матери и преданность традициям отца. Эти обычаи знакомы ей с рождения.

Но проходили годы, и Харвард все больше и больше тревожился. Он не мог не понимать, какие бесконечные конфликты и споры начнутся, если его единственная дочь останется незамужней, когда он покинет этот мир. Смерть леди после короткой болезни только подчеркнула его собственную уязвимость, и он решил обеспечить будущее Уны и безопасность Морской крепости, отдав дочь лорду Феррику, своему старому и верному другу, опытному бойцу, с умом таким же острым, как меч, человеку, вполне годящемуся на роль хозяина долины, каким он станет, женившись на единственной наследнице.

Такие браки были нормой среди правящих семейств долин, и Уна из Морской крепости с готовностью подчинилась решению отца, признала необходимость и мудрость его выбора. Был заключен брак, и она вместе со всеми жителями долины вздохнула с облегчением, потому что ещё одна угроза миновала.

Не прошло и несколько недель, как судьба нанесла Высокому Холлаку ещё один страшный удар. На этот раз причиной стала не человеческая алчность, а ещё более жестокий враг — болезнь, которая с огромной скоростью и ужасными последствиями пронеслась по всему континенту. В некоторых долинах у людей она выражалась всего лишь в легком кратковременном недомогании, но в других действовала опустошительно.

Все соседние долины пострадали, но больше всех — долина Морской крепости. Как всегда такие эпидемии поражают прежде всего стариков и детей, а также тех, кто слаб здоровьем, но в этом случае погибали и здоровые люди в расцвете сил. Они буквально горели в лихорадке, и очень немногие оправились от смертельной болезни легких. С почти невероятной и зловещей точностью болезнь косила молодежь, которая только-только начала восполнять потери населения от войны. Именно эти молодые люди пострадали больше других. После того как эпидемия миновала, их осталось совсем мало.

Сама Уна оказалась на краю гибели, но выстояла. А когда пришла в себя и к ней вернулись силы, узнала, что лишилась и отца, и своего мужа.

Она глубоко переживала смерть Харварда, но горевала и из-за Феррика. В глубине души Уна оплакивала и свою участь, и судьбу Морской крепости. Муж скорее годился ей в отцы и был не более чувствителен к молодой девушке, чем любой мужчина его возраста, но обращался с ней посвоему мягко и даже нежно. Как друг её отца, хотя и моложе его, он знал Уну с самого её рождения и питал к ней искренние чувства. Многие дочери хозяев крепостей не надеялись встретить и такое отношение в покоях мужа, куда их приводили.

Глаза женщины вспыхнули зеленым огнем. Умер хороший человек. Само по себе это плохо. Но удар вдвойне тяжелее, потому что теперь люди, которых он обязан был защищать, снова в опасности.

Уна не противилась тому, что теперь ей официально придется принять в свои руки бразды правления в долине, в которой она выросла. Она способна выполнить такую задачу. Больше того, ей нравилось применять свои познания, доказывая неплохие способности. В течение нескольких лет все шло хорошо. Она правила долиной, работала с людьми, и её усилия, их общие усилия были вознаграждены: Морская крепость процветала, вернулись надежда и радость жизни. Однако её вдовство подвергает всех, кого она любит, кто надеется на неё и подчиняется её власти, опасности. И чтобы отвратить эту опасность, нужно действовать решительно. Она знала, что может потерпеть неудачу, и тогда лекарство, которое она пытается раздобыть, само станет смертельно опасным.

Для неё самой надежды нет. Уна расправила плечи и вышла из спальни в соседнюю, чуть большую комнату, в которой привыкла заниматься делами и встречаться со своими помощниками.

За письменным столом сидел мальчик. Он сосредоточенно читал толстую книгу. Она приказала ему это делать, чтобы занять его мысли, пока он ждет её. Легкая улыбка коснулась губ Уны. Подобно своим родителям, Уна считала, что для крепости лучше, если её население будет грамотным, а этот мальчик, хотя и предпочитал более энергичные занятия, оказался способным и.быстро учился.

— Приведи ко мне Руфона, Томер.

— Слушаюсь, миледи. Он придет с радостью. У него эти люди… из Рейвенфидда уже в глотке сидят.

Женщина кивнула. Она понимала чувства пажа и его нелюбовь к высокомерным соседям. А также скрывающийся за этим страх. Он лежит на всей Морской крепости.

Но она ничем не выдала своих чувств.

— Ну, беги за ним, — попросила она спокойно и, как только Томер убежал, как она и приказала, — принялась готовиться к встрече.

Она не заставила долго ждать себя. Руфон, нетерпеливо ожидавший вызова хозяйки, явился сразу. Это был невысокий коренастый человек с приятными чертами лица, которое портил шрам на подбородке. Правой руки у него не было.

Житель долины выпрямился перед Уной, но, как полагалось по обычаю, ждал, пока она заговорит.

Она поздоровалась с ним и сразу перешла к делу, которое тревожило их.

— Наши гости ещё спят?

— Да, но скоро они потребуют ответа. Тебе придется решиться, миледи, — добавил он с грубоватой нежностью. Он боялся, что у этой женщины, по существу, нет выбора, что ей придется капитулировать и тем самым погубить их всех.

Уна поняла это, но постаралась скрыть свое раздражение за спокойным выражением лица.

— Я не отдам долину Морской крепости Огину из Рейвенфилда. Клянусь Янтарной Леди, даже не думай, что я могу предать своих людей и отдать их во власть тирана.

— Тогда, миледи, тебе нужно выбрать другого лорда, и выбрать быстрее, или, вопреки твоей воле, он захватит над нами власть.

— Кого выбрать? — устало спросила она. — Долина Рейвенфилда самая сильная из всех. Отец Огина сохранил свои силы. Просто остался дома, когда все соседи приняли участие в войне. Он мог бы потерять людей во время эпидемии, но в довершение ко всему она задела его лишь краем. В Рейвенфилде полный гарнизон, а у остальных долин не хватает людей, чтобы отгонять разбойников, которые пытаются закрепиться в наших местах. Кто из соседей в такой ситуации рискнет вызвать недовольство Рейвенфилда, выбрав меня или женив на мне своего сына? Все решат, что Огин будет только рад, предлогу прибавить к своим землям ещё одну долину.

Глаза её сверкнули.

— Морская крепость, имея значительную территорию, дает мало продукции. Никто не захочет беспокоиться из-за нашей долины, пока условия не станут нормальными.

Руфон подумал, что хозяйка крепости, как всегда, владеет собой. Уна из Морской крепости красивее любой женщины, которую ему приходилось видеть, она даже превосходит красотой свою мать, что само по себе немало.

Для представительницы своего народа, она высока и стройна и производит впечатление хрупкой и нежной женщины. Кисти её рук маленькие, как у ребенка.

Черты лица слишком тонкие; большинство мужчин предпочло бы более крупное лицо.

Волосы темно-каштановые, очень длинные. Даже связанные в единую толстую прядь, они спускаются до пояса.

Больше всего красят её глаза. Очень большие и широко расставленные, они окружены длинными густыми ресницами. И цвет у них поразительный — зеленый, резко контрастирующий с бледной, теплой кожей.

Руфон опустил глаза. Уна, конечно, права. Лорды женятся из-за земли и той власти, которую она дает, или из-за богатого приданого, если нет земельных владений. Красота жены скрашивает приобретение, но, когда заключают брачный договор, она не в счет, как и сама женщина. Жаль, конечно, потому что редко найдешь женщину красивее и умнее Уны из Морской крепости. Даже Руфону нетрудно это признать.

— В долинах немало лордов, которые остались без земли, — заметил он. — И много опытных воинов и вождей не откажутся от такого владения, как наше.

Она выразительно покачала головой.

— Чужак? Вполне может оказаться вторым Огином. Мне нужен не один человек, а целая армия, чтобы обезопасить свой выбор.

— Но что ты тогда можешь сделать, миледи? Тебе очень скоро придется дать ответ…

Уна улыбнулась.

— Нет, старый друг. Это твое дело. Огин сватается через посланников. И ответит не сама леди Морской крепости, а её посредник.

Она посмотрела ему прямо в глаза. Теперь она говорила серьезно, в ней не чувствовалось никаких колебаний, и ему стало ясно, что она приняла какое-то решение и готова действовать.

— Передай посыльным Огина, что я недовольна. Я сама сообщила ему совсем недавно, в июле, что обязанности перед долиной и моим покойным лордом ещё долго будут занимать меня. К тому же тот, кто ищет руки хозяйки Морской крепости, должен явиться сам.

Услышав последнее заявление, Руфон вздрогнул, но почти сразу же на его широком лице появилась улыбка. Такой человек, как Огин из Рейвенфилда, именно такого раздражительного ответа и ждет от нее. Несмотря на отказ Уны от его предложения в вежливой форме, он примет его как объяснение задержки, и окончательный исход дела не вызовет у него сомнений.

— Во всяком случае ты выиграешь время, миледи.

— Достаточно времени, чтобы проверить, улыбнется ли судьба моим планам. А теперь я должна торопиться. Я уже приказала поднять паруса на «Баклане» и исчезну ещё до того, как наши гости проснутся.

Мужчина нахмурился.

— Уплывешь? Куда?

— Для всех — в Линну, чтобы нанести визит вежливости и уважения сестре моего лорда, и я приказала людям как можно дольше держать мой отъезд в тайне. Если задержусь, сообщи всем, что я решила ненадолго остаться в аббатстве. Это объяснение примут, если ты добавишь, что я одновременно ищу рынок для наших лошадей.

Он кивнул. Все, знающие Уну, не поверят, что она способна прятаться в тесных кельях аббатства в заранее обреченной на неудачу попытке уйти от судьбы, но долина Морской крепости выращивает превосходных лошадей, которые до вторжения Ализона славились по всей окрестности. В последние годы табун — то, что осталось после ухода армии, — был небольшим, и вполне разумно, что леди крепости пытается увеличить его и снова открыть торговлю.

Разумно или нет, но это явно не главная причина её отъезда.

— А где ты будешь на самом деле? — спросил Руфон.

— Я и правда повидаюсь с аббатисой Адисией, Мы с ней любим друг друга, и я должна навестить её. А потом, — она пожала плечами, словно подчиняясь судьбе, — потом буду в самой Линне и с помощью Рогатого Лорда вернусь домой. Или отправлюсь дальше на юг, чтобы найти то, что мне нужно. — Уне не казалось странным обращение к божеству, которое почитают солдаты и охотники. Такое у неё теперь дело.

— А что ты ищешь? — спросил Руфон вежливо и чуть озабоченно.

— Наемников. Надежный отряд. Людей, которые защищали бы нашу долину, пока у нас не окажется достаточно своих сил.

— Леди! Клянусь всеми… Ты понимаешь, на какой риск идешь? И как ты собираешься платить этому войску, даже если сумеешь его найти?

Женщина вздохнула.

— Да, это опасно, но я знаю, чего хочу. Мне нужны солдаты, поведение которых покажет, что они сохранили гордость и дисциплину и готовы выполнить свою клятву. А что касается платы, то её выплатить будет легче, чем несколько лет назад. Жизнь сейчас трудная и непредсказуемая, но открытая, в Высоком Холлаке больше нет войны. И отряд, потерявший работу, возьмется за охрану земли и моря, пока его предводители ищут более выгодное занятие.

Мы должны подготовиться к приему солдат без девиза, независимо от того, сумею я их нанять или нет. Подготовьте для них помещения на первом этаже крепости, все, кроме большого зала, комнат для слуг и мастерских. Тогда нашим людям не придется терпеть незнакомцев в собственных домах. Здесь достаточно места, а у нас слишком много семейств лишилось мужчин.

Она вздохнула про себя. Янтарная Леди видит, как много у них свободного места. Население Морской крепости всегда было небольшим и стало ещё меньше после войны и эпидемии.

— Как прикажешь, миледи, — ответил Руфон, с некоторым трудом скрывая удивление.

Уна из Морской крепости улыбнулась. Таким образом она достигает даже большего. У неё гораздо более определенные намерения. Она точно знает, какие солдаты ей нужны, но пока не хочет об этом говорить. Впервые задумав этот план, она сама наполовину решила, что это чистое безумие, но все же захотела попытаться. И если ей это удастся, шансы на безопасность Морской крепости утроятся.

Как ни мала эта надежда, все-таки есть реальная возможность её осуществить. Другая Уна, которая ей ближе, чем сестра, её единственное доверенное лицо во всех делах, согласна с тем, что нужно предпринять попытку. Им обеим не нравилась мысль о том, что на древней земле долины появятся чужаки, но обе согласились, что это единственная возможность сохранить безопасность и независимость долины.

Уна подняла голову. Пора действовать.

— Принимайся за дела, старый друг. Я вернусь, как только смогу. И надеюсь привести достаточно мечей, чтобы обуздать алчность Огина.

Глава вторая

С детства все фальконеры живут рядом с водой и на воде, многие из них любят эту дикую стихию и потому не очень охотно соглашаются на занятия, не связанные с морем. Но горы, загадка и красота высокогорий, привлекали Тарлаха гораздо больше океана. Хотя он воевал на борту корабля, плавал на торговых судах в прошлом и не отказался бы от такой работы снова, если бы она подвернулась.

Сейчас он не знал, чем заняться ему и его товарищам, но скоро придется что-то предпринимать, пока купцы и владельцы гостиниц города не отобрали все, что они завоевали своими мечами.

Судьба подвела их, уведя далеко от центров торговли и жизни Высокого Холлака. Линна сам по себе неплохой город, но слишком мал и изолирован, чтобы предоставить занятие такому большому отряду.

До вторжения Ализона Линна была небольшим поселком, обслуживавшим соседние бедные долины, но она избежала несчастий, выпавших на долю большей части Высокого Холлака. К тому же в Линне одна из немногих гаваней, оставшихся в распоряжении жителей долин. Гавань настолько хороша, что в неё заходили даже корабли салкаров. Одни корабли блокировали берег, не давая Ализону подвозить припасы и подкрепления своим войскам, другие сами подвозили долгожданные припасы и солдат без девизов, часто из народа самого Тарлаха, готовых продать свое боевое мастерство.

Эта деятельность продолжалась и после войны. Гавань здесь глубокая и хорошо защищена, даже когда Ледяной Дракон кусает сильнее всего и громко ревет. Морские капитаны обнаружили проходящее недалеко от берега мощное течение, которое удваивает скорость кораблей на пути к богатым портам юга. Корабли продолжали навещать гавань, их присутствие привлекало торговцев и купцов. Многие из них даже поселились здесь постоянно, открывали мастерские в основном на прежде незанятой местности вблизи стен аббатства, где собирались монашенки, поклоняющиеся Пламени. К единственной прежней гостинице у моря добавились две новые, а старая значительно расширилась. И в это относительно умеренное время года все они были заняты.

Но если не считать этих перемен, Линна в целом оставалась прежним поселком. Она снова стала мирным торговым городком, каким, вероятно, была с первых поселений в долинах.

Тарлах вздохнул и погладил Бросающего Вызов Буре. Сокол не сошел со своего места на запястье Тарлаха, но поднял голову и посмотрел немигающими свирепыми глазами на человека, которого выбрал себе в товарищи и братья по мысли. Он чувствовал, что человек встревожен, но не пытался связаться с ним, потому что знал, что сейчас от него этого не ждут.

Тарлах снова вздохнул. Правильно, что мир возвращается в Высокий Холлак, как он медленно приходит и в Эсткарп за морем. Люди повсюду устали от насилия, они хотят жить спокойно, каждый по-своему. Большинству это удается, и постепенно шрамы от ран, разрушений и смерти зарастут.

Но не у фальконеров. Когда трижды проклятые волшебницы передвинули горы, уничтожив Гнездо вместе с вторгнувшейся в Эсткарп армией, они изменили судьбу его народа. Так считал Тарлах и боялся последствий такого исхода.

Его народ всегда вел жизнь, которая другим казалась суровой и невозможной. В далеком прошлом фалъконеры бежали на кораблях салкаров, спасаясь от проклятия, которое по-прежнему висит над ними. Вместе с ними бежали их женщины и дети, но не как родичи, а скорее как стада животных, которые переселяются с другими народами. Эсткарп, царство волшебниц, оказался закрыт для них из-за их отношения к своим женщинам, но они нашли убежище и дом в горах на границе. Тут они воздвигли Гнездо как место пребывания воинов, которые зарабатывали на жизнь наемниками, а своих женщин, по-прежнему представлявших для них опасность, поселили в нескольких деревнях отдельно. И навещали их лишь изредка, по приказу, для продолжения своего рода. Со временем такое разделение, вызванное необходимостью, оказалось подкрепленным ненавистью и презрением всех женщин и других народов, и фальконеры не искали союза, постоянного или временного, ни с одной женщиной, за исключением коротких встреч, необходимых для рождения следующего поколения бойцов.

Пока деревни женщин и Гнездо были удалены от других поселений людей, положение сохранялось неизменным. Потом некоторым женщинам удалось уйти, выбраться из гор в поисках другой, лучшей жизни. Долго ли они смогут прожить в городах Эсткарпа? Еще одно поколение? Два? «Вряд ли дольше» — подумал Тарлах. Фальконеры мужчины не согласятся на такую жизнь, когда вокруг столько возможностей.

Тарлах снова погладил свою птицу. Неужели наступит день, когда никто, ни один человек не сможет обмениваться мыслями с крылатым другом? Если так, то древний враг в конце концов отомстил им, хотя и не сам.

Тарлах встряхнулся, пытаясь избавиться от тяжелого настроения, завладевшего им. Рогатый Лорд видит, как он устал! Может, этим все и объясняется…

Мягкое приветствие Бросающего Вызов Буре вернуло его к реальности. Тарлах поднял голову и увидел, что к нему подходит человек в крылатом шлеме и вооружении фальконера. На запястье у него черный сокол с белой грудью. Это Бреннан, его первый помощник.

— Какие новости, товарищ? — спросил Тарлах, заставляя себя говорить легко, не проявляя тревожного ожидания.

— Никаких. Я вышел, чтобы насладиться утром, и увидел тебя, — проговорил Бреннан. — Что-то тревожит тебя, Тарлах?

Предводитель наемников покачал головой.

— Я просто задумался. — Так глубоко задумался, что не заметил нашего появления. Это уже не в первый раз за последнее время.

Тарлах не стал отвечать сразу, он посмотрел на ожившую гавань. В порту стояли три корабля. Два салкарских судна разгружали бочки, по-видимому, с вином пли элем. Третий, похоже торговый корабль неизвестного происхождения, готовился к отплытию.

— Ни один не подходит для нас, — устало заметил Тарлах.

— Для возвращения назад в Эсткарп или дальше на юг?

— Я ещё не решил, но в любом случае наше положение улучшится. Мы здесь уже четыре недели и не получили никакого предложения и, насколько я понимаю, так и не получим. Может быть, в Высоком Холлаке для нас вообще не найдется дела.

Бреннан смотрел на своего командира.

— Ты не веришь в такую возможность. Хочешь, чтобы мы вернулись в Эсткарп?

Тарлах пожал плечами.

— Нам не помешало бы побывать в одном из лагерей. Мы сражаемся почти без перерывов, с тех пор как оказались в Высоком Холлаке. — Он выпрямился. — Но уйдем ли мы или останемся, все будем делать вместе, всем отрядом. Мы пришли сюда отрядом и уйти должны так же.

Лейтенант собрался выразить согласие, но не успел этого сделать: обе птицы с недовольными криками взлетели в воздух. Одновременно поблизости послышались крики и шум драки.

Оба фальконера мгновенно устремились к этому месту — узкому переулку, разделяющему два склада.

Группа из семи человек загнала одинокого путника в угол и пыталась покончить с ним до того, как кто-то заметит их.

Противник их казался очень молодым. Дорожный плащ с капюшоном своим фасоном свидетельствовал, что юноша местный житель. Большего фальконеры разглядеть не могли, потому что он стоял к ним боком и одежда скрывала его лицо и большую часть тела. Ясно виден был только блестящий меч в руке.

Один из бандитов зашел ему за спину, чтобы свалить ударом своей крепкой палки, но, к его удивлению, парень повернулся одновременно с ним. И лезвие меча поразило цель, прежде чем более рослый нападающий сумел воспользоваться своим оружием.

Лицо путника теперь отчасти стало видно фальконерам. Оно смертельно побледнело и исказилось: юноше явно приходилось убивать впервые. Но ужас не успел появиться в его глазах, потому что Тарлах обнажил свой меч и врезался в банду, сразу уложив двоих нападавших.

Он встал между разбойниками и их жертвой.

— Оставь его!

— Даже не думай что-то сделать, падаль, — холодно предупредил Бреннан. Второй фальконер остался у входа в переулок, но тоже обнажил оружие для поддержки своего командира.

Бандиты колебались недолго. Они бежали, воспользовавшись узким проходом, сознательно оставленным лейтенантом. Жертва, которая показалась им легкой добычей, на самом деле сумела постоять за себя, а неожиданное появление наемников ещё больше ухудшило их положение. Разбойники не пара этим отважным и закаленным в боях бойцам с их соколами, кружащими над головами. Хорошо известно, что эти птицы обучены в бою рвать лицо противнику и вырывать ему глаза.

Тарлах, не дожидаясь исчезновения последнего разбойника, схватил за руку того, кого по-прежнему принимал за юношу.

— Ты не ранен?

Уна из Морской крепости покачала головой, слишком ошеломленная случившимся, чтобы ответить.

— Тогда пошли быстрей. Если они вернутся с подкреплением, мы окажемся здесь как в ловушке.

Проходя мимо тела, убитого ею человека, Уна не смогла сдержать дрожь, но ничем иным не выдала своего состояния и не заговорила, чтобы выразить благодарность за спасение. Ее спутники правы. У них есть причина опасаться здесь засады. К тому же, обнаружив, что она женщина, они тут же её оставят. А она не должна допустить этого. И нужно, чтобы она полностью пришла в себя, когда наконец заговорит с ними.

Только когда доки остались позади, предводитель фальконеров замедлил шаг.

— Тут мы в безопасности.

Уна отодвинулась от него. Как только она откроется — а сейчас придется это сделать, — ему это явно не понравится.

— Да, разбойники не захотят с вами связываться на открытом месте.

Мужчины застыли. Это не голос мальчика, вообще не голос мужчины.

Женщина отбросила капюшон.

— Благодарю вас, птичьи воины, вас и ваших крылатых товарищей.

— Не стоит, — кратко ответил Тарлах и повернулся, собираясь уйти.

— Но ваша услуга оказалась для меня бесценной. Тарлах с трудом сдержал улыбку.

— Вероятно, это правда, — согласился он.

— Подожди, командир! — заторопилась Уна, когда воины собрались уходить.

Конечно, она не знала его звания. За этими скрывающими лицо шлемами вообще невозможно отличить одного воина от другого, а небольшие знаки отличия на одежде и доспехах понятны только самим фальконерам. Но Уна давно усвоила, когда имеешь дело с незнакомым воином, звание которого тебе неизвестно, не повредит, если ты его преувеличишь. Определенно, тщеславие присуще всем людям.

Но в том, кто из этих двоих старше, усомниться невозможно. У фальконеров только старший офицер или много прослуживший солдат имеет право общаться с другими людьми, даже в тесных помещениях кораблей, на которые они нанимаются.

Хотя в глубине души она дрожала от страха, что упустит возможность, посланную судьбой, Уна заставила себя говорить негромко и уверенно.

— Вы солдаты без девиза?

Мужчина кивнул. Он разглядывал её своими серыми глазами. И манера поведения, и речь свидетельствуют, что эта женщина высокого рода, одежда у неё богатая, хотя и не экстравагантная, и почти новая. Вероятно, она может позволить себе нанять охрану.

Другое дело, что она настолько глупа, что может подумать, будто фальконеры согласятся ей служить.

— Мы принадлежим к отряду, который не делится для выполнения службы.

— Мне такой и нужен. Именно это и привело меня в Линну. — Она перевела дыхание. — Я много слышала от лорда Харварда о вашей храбрости и боевом мастерстве, о быстроте вашей мысли и надеялась привлечь фальконеров для защиты долины Морской крепости. А то, что видела только что, ещё больше укрепило мое желание.

Наемники шевельнулись.

— Лорд Харвард?

Уна испытала внезапное облегчение. Это была её лучшая ставка. Они слышали о её покойном отце. В таком случае она может надеяться, что они, по крайней мере, её выслушают. А теперь ей остается только надеяться и рассказать свою историю.

— Я Уна из долины Морской крепости, дочь лорда Харварда и вдова лорда Феррика, его товарища и помощника на войне. У меня настоятельная потребность, птичьи воины. Я знаю, вы не любите иметь дело с женщинами, но прошу вас выслушать мой рассказ. Он не займет много времени.

Командир фальконеров поджал губы. Неожиданно он повернулся.

— Идем с нами.

Капитан не замедлял хода, пока не дошел до самой большой из трех гостиниц Линны. Не задерживаясь, он распахнул тяжелую дверь и вошел. Уна последовала за ним, последним шел Бреннан, который спокойно прикрывал их сзади.

Люди в птичьих шлемах, заполнявшие комнату, подняли головы при их появлении. Когда они увидели женщину из долины, воцарилось мертвое молчание. Уна почувствовала на себе холодные враждебные взгляды, словно она какое-то нечистое существо, только что выбравшееся из подземелий Тени. Только соколы казались дружески настроенными. По крайней мере, в их отношении, которое она воспринимала, чувствовалось любопытство, а не категоричное отвержение, как со стороны их хозяев. Уна внутренне вздрогнула и порадовалась, что не обладает Силой, дающей возможность читать эти мрачные ненавидящие сознания.

Тарлах не предложил ей стул или скамью, и сам остался стоять рядом с ней.

— Это дочь лорда Харварда — Уна из Морской крепости. Она говорит, что прибыла в Линну в поисках щитов без девиза.

Его неодобрительное отношение чувствовалось так сильно, словно стало физически ощутимым. «Плохое начало», — подумала Уна. Ей предстоял допрос, и она сомневалась, чтобы её слова могли убедить этих людей обеспечить ей помощь, даже если они поверят в правдивость её слов и реальность просьбы. Взгляд командира фалъконеров был тверд, как сталь его меча.

— Ты одна? Поэтому ты в мужской одежде?

— Да, я одна. А что касается одежды, она дает мне свободу движений, которой иначе не было бы. Я родилась в долине Морской крепости, и меня хорошо знают в Линне. Если бы пришла в женской одежде, по всей стране стало бы известно о моих намерениях.

— А почему тебе нужно укрепить гарнизон Морской крепости именно сейчас, когда войска Ализона больше не угрожают? В этой местности больше не воюют.

— В Морской крепости вообще нет гарнизона, — откровенно ответила Уна. — Эпидемия тяжело ударила по нашей долине и унесла жизни не только моего отца и мужа, но и очень многих мужчин. А из оставшихся большая часть слишком молоды, чтобы считаться воинами, ни у кото из них нет боевого опыта, кроме стычек с неорганизованными бандитами. У нас только горстка мужчин, и было бы глупостью и безумием считать, что храбрость женщин и детей устоит против военного опыта и физической силы при первом же испытании.

Фальконер ненадолго задумался.

— А какая опасность вам угрожает? — менее враждебно поинтересовался он.

— Опасность только предполагаемая, — призналась она, — но было бы глупо игнорировать её.

— В этом мире больше глупцов, чем ты представляешь, — заметил Рорик, следующий по старшинству после Бреннана. Слишком часто солдат без девизов нанимали месяцы спустя после того, как это становилось необходимо. Иногда к ним обращались, когда уже не оставалось никакой надежды.

Тарлах взглядом заставил его замолчать. Внимание капитана вернулось к Уне.

— Кто тебя так испугал?

— Огин, лорд Рейвенфилда, долины, соседней с нашей. Он хочет завладеть Морской крепостью. До сих пор он пытался это сделать, женившись на мне. Но когда поймет, что из этого ничего не выйдет, мы боимся, он обратится к более сильным средствам. Во времена его отца гарнизон их долины не участвовал в войне и совершенно не пострадал, а эпидемия коснулась его лишь слегка. Это единственный район у нас, которому так повезло.

— Почему он тогда не выступил сразу, не тратя времени на ухаживание?

Женщина слегка покраснела, но подняла голову выше.

— Меня не считают уродливой, фальконер. Огин ещё немного подождет, хотя бы потому, что тщеславие говорит ему, что я подчинюсь добровольно. Он привлекательный мужчина и очень сильный. С его точки зрения, у него есть все основания для надежды, он считает, что и так добьется своего. Хотя остальные долины и ослаблены, Огину не хочется, чтобы они объединились и выступили против него. Ализон показал нам пользу объединения, и он этот урок не забудет.

— Но ты говоришь, что его усилия тщетны? — спросил Тарлах.

Она кивнула.

— Он тиран, и нельзя допустить, чтобы ему удалось завладеть Морской крепостью. Я ни за что не отдам своих людей ему, хотя бы только по этой причине.

— Значит, есть и другие?

— Только подозрения, но достаточно основательные, чтобы мы сопротивлялись долго и упорно, прежде чем признать поражение.

Она поджала губы.

— На северном побережье очень мало гаваней и много опасных рифов. Бури начинаются внезапно, без всяких предварительных признаков. Корабли, большие и малые, всегда рискуют, приближаясь к нашему берегу. Кораблекрушения происходили всегда, хотя мореплавание у наших берегов никогда не было оживленным, особенно сейчас. Наши воды опасны.

Глаза её неожиданно приняли жесткое выражение, и фальконер чуть вздрогнул. В этом взгляде были гнев и решимость сражаться до конца. Такое выражение он раньше видел только у военных предводителей, сражавшихся за правое дело и идущих на все возможное и невозможное, чтобы победить.

Уна не подозревала о впечатлении, которое произвела на наемника, и об изменениях в своем поведении, которые вызвали это впечатление.

— В последнее время слишком много кораблей теряется в нашей местности. Буквально теряется — без следа, без выживших, которые могли бы рассказать свою историю кораблекрушения. И во всех случах погибшие корабли — купеческие, с полными трюмами.

— Морские волки? — предположил Тарлах. Голос его стал ледяным.

— Хуже.

— Черные грабители кораблей!

Сероглазый мужчина словно выплюнул эти слова. Тот, кто плавал в море, пусть даже недолго, не может не питать ненависти к этим предателям, которые заманивают корабли на рифы и убивают всех на борту, чтобы захватить груз и другие ценности. Они хуже пиратов, паразиты, которых следует уничтожать.

— Мы в этом не уверены, — предупредила Уна. — У нас не очень много оснований для подозрений, но корабли стали исчезать вскоре после того, как Огин вступил в права наследства. Но все же прямых доказательств у нас нет.

Мы связываем с этим его сильную заинтересованность в Морской крепости. Моя долина бедна, она не может помочь владельцу Рейвенфилда в его честолюбивых планах, но зато она располагает длинным неровным побережьем, заброшенным и очень подходящим для темных дел.

— Лучше было бы, если бы этот лорд Огин держался подальше от твоей долины, — согласился наемник. — Сам Рейвенфилд не выходит к морю?

— Выходит, но на гораздо более узком фронте. Однако это дикий берег, даже для нашей местности, и там вполне можно спрятать небольшой корабль грабителей. Для нынешней деятельности, с её небольшим размахом, он прекрасно подходит, но если Огин хочет сделать грабеж своей дорогой к власти, ему нужна лучшая база.

— Которую сможет дать Морская крепость? Она кивнула.

— У нас есть гавань, небольшая, но глубокая и хорошо защищенная даже от самой сильной бури.

— Такой человек для всех враг. Ты можешь рассчитывать на помощь соседей?

— Они ничего не подозревают, хотя знают о пропаже кораблей в этих водах. Как я сказала, у нашего берега всегда была дурная репутация. Мы, жители Морской крепости, ближе всех к Рейвенфилду, у нас более тесные связи с морем, и потому мы раньше других пришли к таким выводам.

— Ты хорошо сделала бы, если бы поделилась своими выводами, — саркастически сказал ей Тарлах.

— Подозрения, к тому же исходящие от женщины? — горько возразила она, но тут же справилась со своей обидой. — К тому же нельзя бросать тень бесчестья на человека без явных доказательств. Ведь ему придется нести этот груз всю жизнь. А что касается помощи, то другие лорды знают, что он тиран и обладает достаточной силой, чтобы добиться своего. Они стараются не трогать его, пока к ним не вернется хоть часть былой силы.

Наемник замолчал на несколько минут, которые женщине из долины показались вечностью.

— А чего ты хочешь от солдат без девиза? — наконец заговорил он.

— В основном, чтобы они послужили сдерживающим щитом от агрессии. — Она нахмурилась, собираясь с мыслями, чтобы выразить их как можно логичней и убедительней. — С каждым месяцем увеличивается наша собственная возможность к сопротивлению: юноши набираются опыта, а мальчики становятся юношами. Вы можете поверить, что они обучаются военному искусству с детства.

Она смотрела на фальконера.

— То же справедливо и относительно наших девушек. Я знаю, вы этого не одобрите, но нам приходилось во время войны использовать все возможности или оставаться совершенно беззащитными. Когда ушли мужчины, женщинам пришлось взять на себя много дополнительных обязанностей, и это была лишь одна из них. И женщины хорошо справились с ней. Во всяком случае молодые, которые ещё не успели убедить себя, что не способны к такой работе. — Она на мгновение поджала губы. — К счастью, нашим женщинам всегда приходилось заниматься полями, стадами и рыболовством, иначе нас ожидали бы гораздо более тяжелые и голодные времена.

— И несмотря ни на что, ты не хочешь войны? — резко спросил Тарлах. Недостойно вообще иметь дело с женщиной. А уж сражаться рядом с женским гарнизоном!..

— Не хочу воевать. Мы хотим только защититься, если возникнет необходимость.

Лицо её стало жестким.

— Нашим долинам всегда приходилось обороняться от пиратов с моря и разбойников, которые пытались закрепиться на берегу и в наших горах. И если придется, мы снова будем сражаться. Так было всегда и так должно быть, иначе нас поработят предатели и мы будем недостойны называться людьми.

— Но почему именно фалъконеры? — настаивал Тарлах. — Ясно, что ты не надеешься найти прямые доказательства. А если даже найдешь, то мы не единственные воины. Во время войны и после неё много наемников, готовых служить кому-либо. Мало кто из уцелевших солдат откажется от такого предложения.

Хозяйка крепости вздохнула. Она надеялась, что до этого вопроса дело не дойдет. Ее ответ вряд ли ему понравится, но она знала, что ещё больше ей следует опасаться лжи или полуправды.

Она пристально посмотрела в глаза Тарлаху.

— Я не получила военной подготовки, птичий воин, и не привыкла общаться с военными. Все солдаты без девиза нам одинаково неизвестны. Если мы сделаем неверный выбор и впустим предателей в нашу буквально беззащитную долину…

Она опустила зеленые глаза, снова подняла их.

— И среди фальконеров могут быть предатели, но в целом все знают, что фальконеры держат свое слово. Если оно дано, фальконеры не нарушат ни его дух, ни букву. То же самое относится и к вашей дисциплине. Я сделаю все возможное, чтобы ваши контакты с моими людьми сводились только к самому необходимому. Вы профессиональные солдаты. Мы нет. Мы с радостью передадим вам военные обязанности, особенно летом, когда все наше внимание и силы будут нужны фермам и стадам. Но мы не хотим, чтобы гарнизон, который мы нанимаем для защиты, доставлял нам неприятности. Мне не хотелось бы бояться, что ты и твои люди поведете себя как тираны, станете обращаться с жителями долины как со слугами и рабами, отнимете у них плоды их труда и отнесетесь к моим девушкам, как к кобылам, предназначенным для удовольствия жеребцов. Они заслуживают большего.

Лицо Уны раскраснелось, она опустила глаза. Она не привыкла так откровенно говорить о подобных вещах, и выше её сил было скрыть свой стыд. Тарлах понял причину её замешательства, но увидел так же, что, несмотря на смущение и отчаянную необходимость добиться своего, она оставалась спокойной. Спокойствие это объяснялось не бесчувственностью, а глубокой решимостью. «Понимают ли это остальные?» — подумал Тарлах. Неужели кто-то может остаться слепым к этому внутреннему достоинству и силе духа?

Он заставил себя перейти к делу.

— Возникает проблема оплаты, — продолжил он. Она развела руки, слишком изящные, для того чтобы владеть мечом, как он это видел.

— Я не могу предложить столько, сколько дали бы вам в случае открытой войны. Вы получите оплату как небольшой отряд в военное время плюс, конечно, ваше содержание и содержание ваших птиц и лошадей. Это справедливые условия: вас ведь зовут не для участия в боевых действиях, а только для охраны. Вероятность боя невелика. Но я понимаю, что от лорда, которому предстоит открытая война, вы получили бы больше.

Несколько фальконеров задвигались, глаза самого капитана сузились. Ее тон не изменился, но Тарлах знал: она понимает справедливость своих слов. Уна из Морской крепости уже несколько лет правит своим владением, общаясь с другими лордами. Пусть она женщина, но она знает, о чем говорит.

— Продолжительность нашей службы?

— Минимум двенадцать месяцев. Если понадобится и вы согласитесь, то дольше. Но если мы договоримся о меньшем сроке, для нас это будет худший вариант.

Теперь она ждала, заставляя себя казаться спокойной и уверенной. Вопросов больше не будет, фальконеры дадут ответ.

Командир тоже понял, что наступило время принятия решения. Он обвел глазами своих людей, потом снова взглянул на женщину.

— Скоро ты получишь ответ, — заверил он, — но не сразу. Я не могу связать своих людей словом на долгий период, не посоветовавшись с офицерами.

— Конечно, капитан. Вернусь, когда позовете. — Уна знала, что они хотят посовещаться без нее, и исполнила бы их желание, даже если бы её нужда в них не была так велика.

— Много времени не понадобится.

— Хорошо. Я подожду снаружи.

Тарлах колебался. Если она так поступит, на неё могут обратить внимание. А она хотела этого избежать, прибегнув к переодеванию. Станут они ей служить или нет, но, по крайней мере, сейчас он должен её защитить. К тому же могут вернуться бандиты и попытаться отомстить.

Он указал на дверь слева. Она вела в небольшую комнату, которой пользовались более знатные посетители или те, кому нужно было поговорить наедине. В это время комната пустовала, и вряд ли до обеда она кому-нибудь могла понадобиться.

— Можешь подождать там, леди, если .хочешь. Уна кивнула и покинула наемников.

Несколько секунд все молчали. Наконец чуткие соколы сообщили, что женщина из долины отошла от двери. И все сразу обратили взоры к Тарлаху.

— Где ты с ней встретился? — спросил Рорик. Командир кратко описал нападение, которому помешали они с Бреннаном.

Рорик фыркнул.

— Кобыла с мечом! .

— Своим мастерством она сохранила собственную голову, — спокойно заметил Бреннан, потом отбросил это отступление от темы и повернулся к Тарлаху. — Ты серьезно думаешь о том, чтобы мы дали ей клятву?

— Да, клянусь Рогатым Лордом. Она говорит правду. Наши пернатые друзья подтверждают это. Они не находят в ней лжи.

Боевые птицы не разделяли недоверия своих собратьев-людей к женщинам, к тому же они чувствительны ко лжи и темным намерениям, направленным против отряда. Конечно, они сразу отличали и Тень от Света, но здесь об этом не было и речи.

— Ну и что? — возразил кто-то справа. — Пусть нанимает солдат без девиза из своего народа, и будь прокляты её тревоги. К чему нам заниматься её проблемами? Мы можем получить за свою службу больше, чем она предлагает.

— Большинство из нас в молодости воевали с Ализоном. Как вы думаете, многие из нас были бы здесь сейчас, если бы лорд Харвард не предложил изменить план нападения, в котором участвовал наш отряд? Конечно, результат был бы тот же самый, но он единственный позаботился о том, чтобы уберечь нас от бойни. Больше того, он разместил нас в таком месте, где мы смогли нанести последний и решающий удар этим псам. По моему мнению, мы, фальконеры, у него в большом долгу, хоть и не давали ему клятвы. И так как ему самому отплатить долг мы не можем, то должны послужить его долине.

Тарлах осмотрел собравшихся.

— К тому же предложение выгодно для нас. Как заметила леди Уна, мало кто из лордов сейчас нуждается в нашей службе. Возможно, это единственное предложение, которое мы можем получить. Мы все устали. Больные выздоравливают медленно, а раненые ещё медленней, чем мы надеялись. Наши лошади выдохлись, мы нуждаемся в пополнении. Охрана долины позволит нам получить все необходимое, при этом не нужно платить хозяевам гостиниц. Ко всему прочему в наших поясах добавится монет. Мы сможем оплатить свой проезд в Эсткарп, не залезая в долги.

Ответил ему общий гомон неохотного согласия, и Тарлах понял, что добьется своего, если продолжит говорить. — Я откажусь, если вы на самом деле не хотите служить Морской крепости, но, по моему мнению, будет глупо упустить такую возможность.

— Мы пойдем, — грубовато согласился Бреннан. — Ты и сам это хорошо знаешь. Но тебе придется хуже всех. Не нам, а тебе придется иметь дело с девчонкой.

— Я выдержу все, что положено, товарищ, — произнес Тарлах с покорностью, которая не скрывала его отвращения к этой части договора.

Глава третья

Не прошло и двух часов, как отряд фальконеров покинул Линну. Воины расплатились с трактирщиком своими деньгами, но воспользовались и деньгами нанимательницы, что было их правом, чтобы запастись всем необходимым для предстоящего пути.

Уна присоединилась к ним за пределами города, подальше от тех, кто мог бы заметить их встречу и шепнуть о ней на ухо недругам. Она все время помнила, что новости по морю распространяются быстро, а им предстоит двигаться по суше: корабля, который смог бы вместить её новую армию, в её распоряжении не было.

У неё самой была очень хорошая лошадь, жеребец, выращенный в Морской крепости. Он принадлежал аббатству, но сестра её лорда подарила его Уне, когда та попросила продать ей жеребца или дать взаймы на время.

У женщины было легко на сердце. Ее не расспрашивали о том, что ей нужно или почему она так неожиданно и внезапно уезжает. Адисия только поцеловала её и благословила от лица Пламени. Уну выпустили через редко используемый запасной вход, пока остальные монахини предавались медитации в своих кельях.

Уна гордо подняла голову. Она радовалась, что ей удалось уйти так спокойно и быстро, не заставляя ждать эскорт, и она гордилась своим умением управлять прекрасным жеребцом. Хорошее начало и доказательство её компетентности, но кто знает, что предстоит ей выдержать в будущем? Путь им предстоит долгий, и она не может расслабиться. Эти хладнокровные воины оценивают её, и если она обманет их ожидания, они вполне могут отказаться и от долины, и от её хозяйки.

Путешествие для Уны не обещало быть приятным. Оно должно было занять три недели и вполне могло продлиться, если им встретятся значительные препятствия. В первое время фальконеры двигались очень быстро. Внешне это выглядело так, будто они стремятся побыстрее достигнуть более трудной местности, которая ждет их впереди — хозяйка долины заранее предупредила их об этом, — но на самом деле они испытывали её, пытались сломить, заставить попросить ехать помедленней. Но она сказала себе, что не станет этого делать, не проявит никакой слабости. Кроме того, что её побуждала гордость и стремление оставаться в их глазах сильной, задержки в пути вообще были недопустимы. Она и так отсутствовала долго. Может быть, слишком долго…

Проходили дни. Тарлах внимательно наблюдал за хозяйкой долины, стараясь оценить её характер. Пришлось признать, что она проявляет завидную стойкость, хотя путешествие начинало сказываться на ней. Иногда к концу дня казалось, что её удерживает в седле только гордость.

Дура! Надо ли позволять гордости загнать себя в землю?

Ему стало стыдно. Это недостойно воинов. Подобное упрямство в солдате Тарлах только приветствовал бы, но у этой женщины было не просто желание не проявлять перед ними слабость. Нетрудно догадаться, что Уна из Морской крепости все время находится в напряжении, она боится за свою долину и за то, что могло с нею случиться. Она больше их всех хочет, чтобы путешествие завершилось поскорее. Понимая это, он приказал замедлить движение. У хозяйки крепости достаточно своих забот. Незачем ещё с её помощью разгонять скуку солдат.

Отряд фальконеров недолго двигался по малонаселенной местности и вскоре оказался в совершенно диком месте, по которому словно никогда раньше не ступала нога человека.

Даже для хорошо подготовленных и опытных путников дорога была трудной, часто приходилось спешиваться и вести лошадей на поводу, и хотя они постоянно продвигались вперед, это продвижение было медленным и тяжелым.

Как и любое воинское соединение на марше, они высылали разведчиков, но главным образом полагались на острое зрение своих соколов. Однако птицы всегда докладывали одно и то же: никаких следов других отрядов, дружественных или враждебных, местность остается впереди такой же, трудности пути увеличиваются с каждой милей.

Все это время Уна из Морской крепости держалась обособленно, она не задерживала наемников, не просила у них помощи в пути, даже не пыталась пользоваться дополнительными удобствами или лучшей едой на привалах. Лицо у неё осунулось от усталости, тело болело от напряжения и постоянного пребывания на холодном горном воздухе, но глаза оставались яркими, она с готовностью улыбалась своим молчаливым спутникам, когда они оказывались рядом с ней.

Впрочем, это происходило не часто. Фалъконеры не проявляли невежливости по отношению к своей нанимательнице, но по их обычаям только командир от лица всего отряда имел с нею дело. Вскоре Уна уже узнавала его, хотя он до сих пор не сообщил ей своего имени и не снимал шлема. У неё были другие возможности узнать и отчасти оценить этого человека, не видя его лица. Его походка и осанка, его речь, очертания рта, острый взгляд — все это говорило о многом. Но прежде всего его сокол. Бросающий Вызов Буре оказался подлинным лордом соколов, даже среди своих благородных собратьев он сильно выделялся, и это служило очевидным доказательством исключительности человека, которого он выбрал себе в товарищи.

Командир наемников часто ехал рядом с Уной, он хотел как можно больше узнать о территории, на которой его люди будут жить следующие двенадцать месяцев и которую им, возможно, придется защищать.

Начиная расспрашивать Уну, он мало чего от этого ожидал, но очень скоро понял, что лучшего источника сведений нельзя было и желать. Уна знала свою долину и окружающую местность в мельчайших подробностях. Ничего подобного нельзя было узнать даже от опытного разведчика и рейнджера, не говоря уже о владельце крепости.

В каждом её описании видна была такая глубокая любовь к долине, что она становилась почти ощутима физически. В то же время отношение её к своей родине было вполне реалистическим. Хозяйка долины видела и признавала её недостатки и слабости, как и её достоинства и красоту. Она знала и подтверждала определенные ограничения и была согласна жить в пределах, установленных собственными возможностями.

«Если бы больше было таких людей, — мрачно размышлял Тарлах, — меньше были бы нужны люди его профессии, мрак и разрушение реже затрагивали бы эту мирную землю. Долины и их лорды в этом почти не виновны».

Фальконер предполагал, что такая умиротворенность сопровождает жизнь в далеких долинах, как долина Морской крепости, но он знал покойного лорда Уны и понимал, как трудно было человеку со способностями и амбициями Феррика смириться с необходимостью относительного одиночества и тяжелой работы по управлению такой отдаленной и бедной провинцией. Но даже самая бедная долина дает власть над другими. Брак, подобный тому, в какой вступил Феррик, это недостижимая мечта каждого солдата без девиза, каждого благородного, но безземельного младшего сына лорда, вынужденного пробиваться в мире, в котором вся власть принадлежит тем, кто владеет землей, и где потомственные лорды старательно охраняют свои владения, не допуская их дробления и передавая после своей смерти в руки единственного наследника. Человек, который не является прямым наследником, может прорваться в этот тщательно охраняемый круг только путем разумной и выгодной женитьбы, и даже в эти дни, когда многие долины лишились своих законных лордов, добиться этого нелегко.

Может, Феррик родом из этой местности? Тогда спокойствие и тишина долины были ему привычны и не раздражали. К тому же он был уже не молод, когда стал владельцем крепости, но и не стар, словом, человеком средних лет.

Вероятно, лорд долины хорошо знал его и его род, если в ответ на его предложение отдал ему руку своей единственной дочери и наследницы.

А сама наследница? Тарлах посмотрел на едущую рядом женщину. Выходя замуж, она была, наверное, ещё почти девочкой.

Она ни разу не упомянула о родственниках своего лорда, но если они существуют и могут помочь, он хотел бы об этом знать. Любой союз выгоден перед лицом угрозы от алчного соседа.

— Лорд Феррик был уроженцем вашей долины или вашим далеким родственником? — неожиданно спросил он.

Уна удивленно посмотрела на него. Фальконер никогда раньше не касался её личных дел. Но она тут же поняла причину его вопроса и покачала головой.

— Он был другом моего отца, почти братом, хотя по возрасту мог бы быть его сыном в ранней молодости, как я стала дочерью его зрелых лет. Как солдаты без девиза они много лет воевали вместе до того, как мой отец появился в Морской крепости.

Тарлах пристально взглянул на нее.

— Лорд Харвард был солдатом без девиза?

Женщина долины нахмурилась, раздраженная его явным удивлением.

— Вы, фальконеры, справедливо считаетесь лучшими наемниками, но вы не единственные, кто этим занимается, — вспылила она. — И не вы одни хорошо владеете оружием. Мой отец сражался успешно, много заработал, умно распорядился своим заработком и потому смог ухаживать за моей матерью. А земли получил, так как мать была наследницей долины.

Он смотрел на нее, пораженный её яростью.

— Я не хотел оскорбить тебя, леди… Она сразу же успокоилась.

— Знаю. Могу оправдаться только своей усталостью. Она слегка коснулась его руки, потом вспыхнула и торопливо отдернула свою руку, видя, как он напрягся при её прикосновении.

— Прошу прощения, капитан! — она закусила губу. — Я не хотела показаться невежливой.

Его недовольство было таким явным, что Тарлах выругал себя за то, что не может лучше владеть собой.

— Проявил невежливость я, леди. Ты уже доказала, что уважаешь наше достоинство.

— Я старалась, и то же самое будут делать мои люди, — с несчастным видом промолвила она, — но мы не привыкли иметь дело с другими народами, не знаем чужих обычаев. Могут быть и другие оплошности, несерьезные и ненамеренные, но твоим воинам они могут показаться оскорбительными.

Он улыбнулся, а ей очень редко приходилось видеть его улыбку.

— Поверь, что у нас тоже есть здравый ум, леди. Наемники не могут быть слишком обидчивы. Мы сумеем ужиться, если я правильно понимаю твои слова.

Прошло время. Отряд двигался по трудной, но явно заранее намеченной и содержащейся в неплохом состоянии тропе, которая вилась по крутым склонам. Если бы наклон был чуть больше, тропа превратилась бы в недоступный для лошадей утес.

Но наверху оказалась поразительно ровная площадка, и здесь фалъконеры остановились.

Тарлах смотрел на лежащую внизу местность, и у него от невообразимой красоты на мгновение перехватило дыхание.

Он увидел длинную широкую долину, полого спускающуюся к небольшому заливу. За долиной и по обе стороны от неё вздымались высокие горы, одетые в вечнозеленые леса, веками глядящие на море.

Океан казался огромным ярко-синим царством, его неспокойная поверхность пенилась в ярком свете солнца. Но в заливе вода оставалась спокойной. Здесь небольшие волны игриво накатывались на светлый песок, хотя за пределами этого защищенного места они обрушивались на берег с яростью, беспрестанно и неумолимо бились об утесы.

Их гнев казался самым сильным и прекрасным, благодаря очарованию великого океана, в тех местах на севере и юге, где горы вдавались в море длинными низкими отрогами, защищавшими маленькую гавань. В этих местах даже в безветренный день море было покрыто белой пеной, потому что поверхность его разрывали мириады островков и скал.

И над всем этим раскинулось высокое синее небо; его бесконечная даль только подчеркивалась немногими белыми облаками и стаями морских птиц.

Если бы не следы человеческой деятельности, составляющие часть этой мирной картины, усталому взгляду фальконера могло показаться, что перед ним Залы Доблестных. Но маленький залив усеян рыбачьими лодками, а на зеленых склонах, куда не добирались волны, виднелись дома. По обе стороны расстилались возделанные поля и пастбища, а над всем этим, стройная и величественная, грозная на своем высоком, но защищенном утесе, возвышалась круглая высокая башня.

Уна описывала свою крепость, но фальконер пристально и удивленно разглядывал её. Ему никогда не приходилось видеть ничего подобного, а он повидал немало, с тех пор как впервые взял в руки меч.

— Что это за колдовство? — прошептал он. Хозяйка крепости услышала его слова.

— Никакого колдовства! Башня древняя, как я тебе говорила. Она уже была, когда наши предки поселились здесь, но её хранит в целости Сила и мастерство строителей исчезнувшего народа…

Уна с любовью смотрела на башню.

— Но кроме нее, все остальное наша работа. Все, что здесь было из дерева, металла или других материалов, давно превратилось в пыль, когда мы пришли в Высокий Холлак. Все нам пришлось строить заново и содержать с тех пор в порядке.

— Ты говорила о другом древнем строении. Она кивнула.

— Квадратная башня. Мои предки жили в ней до того, как было принято решение переселиться поближе к изобилию моря и земель на берегу. Тогда её отремонтировали, но теперь она снова превратилась в развалины, вся, кроме самой древней части. Но это в глубине долины и с берега её не видно. Ты обязательно увидишь Квадратную башню, если поедешь в глубь долины.

Женщина замолчала. Подняла взгляд, серьезный и полный надежды.

— Ну, птичий воин, теперь ты увидел Морскую крепость. Что ты о ней скажешь?

Тарлах стоял молча. Как ему сказать, что это зрелище вызвало у него сердечную боль, что с первого взгляда тут поражает красота, естественность и уравновешенность жизни, мир и гармония сразили его, как копьем, после того насилия и разрушений, которых он насмотрелся за последние годы?

— Такая долина стоит того, чтобы владелец о ней заботился, — сказал он наконец.

Глаза фальконера сузились. Теперь он разглядывал окружающие горы, оценивал, какую опасность они представляют, как их можно использовать для защиты. Он знал, что долина Морской крепости состоит не только из того, что он видит, и её территория вдвое больше, но только видимые отсюда земли плодородны и населены. Прежде всего следует обезопасить это место. Потом он посмотрит, что можно сделать для защиты всех земель долины.

Несмотря на размеры долины и относительно небольшие силы, которыми он располагает, задача вполне выполнимая. Местность труднопроходимая, одна из самых недоступных, какие ему встречались. Горы представляют внушительную преграду на пути любого захватчика, особенно для крупных отрядов. Их собственный поход оказался очень тяжелым, а ведь они шли по тропе, за которой следят, как за основной дорогой.

— Есть ли другие проходы в долину? — спросил он, не отрывая взгляда от далеких вершин.

— Нет, если не считать моря. Отчасти поэтому мои предки выбрали это место: здесь меньше всего вероятность появления врага. Понимаешь, тогда мы не знали, что есть на этой земле. Было много свидетельств, что она необитаема и долго оставалась такой.

— А как же Квадратная башня? Я по опыту знаю, что люди не строят большие сооружения, особенно из крупных блоков, если нечего охранять или остерегаться. Ты говоришь, что только эта долина пригодна для земледелия и что во всем районе нет залежей ценных руд, поэтому я сомневаюсь, чтобы Древних сюда привлекли богатства земли.

Уна медленно кивнула.

— Хорошо сказано, птичий воин. Я почти забыла. Проход есть, но он ведет к местности дальше от моря, а не в эту долину. Сюда можно пройти только по нашей тропе или с моря, и здесь легче защищаться.

— Это нам мало поможет, если не хватит людей. Всякий вход в твои владения должен охраняться, леди. Решительные люди могут совершить чудеса, даже располагая самой незначительной брешью.

Пальцы её, сжимающие поводья, побелели.

— Ты прав. Моя беззаботность могла дорого обойтись Морской крепости.

Она чувствовала на себе взгляд его серых глаз. На мгновение они перестали быть холодными, а прониклись таким пониманием и сочувствием, что Уне пришлось призвать на помощь все свое самообладание, которого требовало её положение.

— Ты должен презирать меня, — прошептала она.

— Нет! Тебя не готовили к тому грузу ответственности, который возложила на тебя судьба. Но у тебя хватило ума понять, что тебе нужна помощь таких, как мы. — Он улыбнулся. — Я думаю, ты заинтересована не только в наших физических силах, но и в опыте.

— Гораздо больше, чем ты думаешь, птичий воин. Она испытывала к нему огромную благодарность. Этот закаленный воин не осуждал её и не относился к ней покровительственно. Он понимал её положение и свою собственную роль при ней.

Внимание Тарлаха вновь обратилось к долине и к странной форме крепости, лицо его посуровело.

Есть ещё одна проблема. Как он уже сказал, Уну нельзя винить в недостатках обороны её долины, но разве у неё не было советников? Внизу должны быть мужчины, опытные в делах войны. — Что касается Квадратной крепости, то в ней нужно немедленно разместить сторожевой пост. Если бы мы были захватчиками, наши мечи уже покраснели бы от крови твоих людей.

Хозяйка долины улыбнулась.

— Может быть, будь я не с тобой, я не была бы так спокойна. К тому же меня ждут в сопровождении такого отряда. Иначе ты бы не увидел такую мирную сцену. И многие твои люди не увидели бы долину, вообще ничего бы больше не увидели.

Фальконер застыл.

— Наблюдатели?

— Конечно. Ты считаешь нас совсем глупцами? Я думала, ты заметил, что уже несколько миль за нами наблюдают. — Она поймала его взгляд на Бросающего Вызов Буре, который сидел на луке седла. — Не нужно винить крылатого. У нас мало людей, поэтому нам понадобилось большое умение скрываться и незаметно подкрадываться. Наши юноши умеют маскироваться. В местности, где враг может тебя заметить с высоты, не стоит сидеть на дереве. Даже острый взгляд твоего друга не в силах заметить наших часовых. К тому же они не излучают ненависть или другое сильное чувство, которое он сумел бы уловить. Я считаю, что у него чутье острее нашего.

Командир стиснул зубы. Это серьезная ошибка. Она могла бы привести к гибели отряда, и его унижало то, что в первый же момент прибытия в долину, которую он обязался защищать, его поймали на такой оплошности.

— Твоих людей можно поздравить, — мрачно сказал он.

Уна кивнула в знак согласия, но не стала продолжать эту тему. Этот инцидент мог привести к серьезным разногласиям в самом начале его службы. И не произошло это только потому, что командир наемников хорошо владел собой. А она не собиралась и дальше подвергать испытаниям его выдержку.

— Давай спустимся. Мои люди подготовили для вас казармы, но все равно понадобится время для устройства, а день уже подходит к концу.

Уна первой двинулась по крутой узкой тропе, которая вела к единственному входу в Круглую башню.

Вначале их встретила только группа молодых часовых, но потом вышел Руфон. Уна видела, как отвисла его челюсть, и с трудом сдержала смех. Очевидно, ему ещё не доложили, в каком обществе она возвращается.

И тут она слегка встревожилась. Она знала, что Руфон уже приказал готовить пищу, развести огонь и вообще приготовил её комнаты. Не сомневалась она и в том, что он подготовил казармы для наемников, хотя и не верил в успех её поездки. Но достаточно ли этой подготовки? Смогут ли жители долины, преимущественно женщины, содержать этих солдат долгое время?

Но в её улыбке, с которой она встретила своего помощника, не было и следа этой тревоги. С его помощью она спешилась.

— Спасибо, — проговорила она негромко, чтобы только он мог её слышать. — Я привела с собой помощь, но и проблемы, как кажется.

— Несомненно, — с чувством согласился ветеран и удивленно покачал головой. — Но каким колдовством ты этого добилась?

— Повезло, хотя перед этим я чуть не погибла. Но прошу тебя, друг, не говори с ними об этом. Они подпрыгивают, как котята, услышав о колдовстве.

Он усмехнулся.

— Не бойся, леди Уна! Мы постараемся оберегать их чувства и их самих. — Лицо его смягчилось. — Хорошо, что ты вернулась, миледи.

— И мне приятно вновь оказаться дома. Она взглянула на крепость.

— Я хочу побыстрее разместить наших солдат без девиза. Ты подготовил для них место в башне? Разумеется, их нельзя размещать в домах вместе с семьями местных жителей.

— Да, леди, как ты и приказала.

— Хорошо. Поторопись и подготовь комнаты лорда Харварда. Я хочу поселить в них капитана.

Руфон нахмурился, но быстро спохватился. Он любил лорда Харварда, и ему не нравилось, что наемник теперь будет жить в личных помещениях хозяина, но он сразу же понял, что это разумный ход со стороны Уны. Хотя она их нанимательница, в помещениях фальконеров её не ждет радушный прием, но как хозяйка крепости она должна будет встречаться и, вероятно, часто с командиром солдат. Такой компромисс позволит обеим группам держаться обособленно, а чести леди при встрече с фальконером ничего не будет угрожать.

Уна ожидала сопротивления или, по крайней мере, неодобрения со стороны Руфона и почувствовала облегчение и радость, не встретив ни того, ни другого.

Возможно, из-за того что он так легко принял её план, она была совершенно ошеломлена, когда наемник встретил его в штыки.

Не успела она закончить, как глаза Тарлаха сверкнули.

— Офицеры и воины фальконеров всегда остаются вместе, — с ледяной непоколебимостью возразил он ей, и слова его обожгли, как удар бича.

— Хорошо, — ответила она, в свою очередь рассердившись. — Но я должна иметь к вам доступ, так что предупреди своих товарищей, что я, хоть и женщина, часто буду бывать в их помещениях. Успокойся, птичий воин, я не собиралась приглашать тебя в свою спальню, когда нам нужно посовещаться. У моего народа тоже есть свои обычаи!

Женщина из долины взяла себя в руки. Конечно, у них свои традиции, но её народ не преследуют такие скрытые или открытые страхи.

— Помещения хозяина крепости просторны. Вы можете там разместиться вдвоем или даже втроем. И даже больше, если захотите.

Тарлах ненадолго замолк, вначале удивившись внезапному взрыву всегда такой сдержанной леди, потом понял, в чем причины этого взрыва и что заставило её повторить предложение. Солдаты без девиза обычно не живут в доме своего нанимателя. Уна сделала для него исключение, учитывая обычаи его народа. Она подавила раздражение его отказом и ещё больше раскрыла свои личные помещения перед чужаками, потому что решила, что он боится оторваться от своих.

Он заставил себя сдержаться. Иначе она ещё больше укрепится в своей ошибке.

Надеясь, что шлем скрывает краску стыда на его лице, он поднял руку в грубоватом приветствии.

— Не нужно. Ты проявила больше предусмотрительности, чем я, леди Уна. Должен поблагодарить тебя за это.

Она кивнула, но он чувствовал, что она по-прежнему напряжена. И заставил себя улыбнуться.

— С солдатами без девиза редко обращаются так хорошо. Ты застала меня врасплох.

Лицо её прояснилось; словно по волшебству, к нему вернулось обычное открытое выражение.

— Ну, у нас, в Морской крепости, есть причины хорошо к ним относиться, верно?

Тарлах опустил свой вещевой мешок на пол и осмотрелся. В большой комнате его охватило ощущение уюта. Комната хорошо меблирована, мебель солидная и массивная, она прекрасно сделана, но явно из местных материалов и, очевидно, местными мастерами. Никакой экзотической древесины или сложной инкрустации, какие предпочитали богатые лорды юга, когда Высокий Холлак ещё не был втянут в войну и у них было достаточно средств для таких излишеств.

Несмотря на то, что слуги заранее не были предупреждены, все было готово к его приему — достаточное доказательство, что здесь подчиняются приказам Уны из Морской крепости. Высокая кровать застелена, занавеси отведены. В камине весело горят дрова, и в комнате тепло. В подсвечниках свечи, готовые осветить комнату, когда зайдет солнце.

Тарлах подошел к среднему окну из трех и остановился перед ним, глядя на долину и на залив за ней. Уже вечер, заходит величественное красное солнце.

«Прекрасный вид, — подумал он, — и окно достаточно велико, чтобы наслаждаться им». Комната расположена высоко, и потому здесь больше воздуха и света, чем в нижних помещениях и вообще в других крепостях обычной конструкции. Так же было и в Гнезде…

Каждое окно снабжено тяжелыми металлическими ставнями, их можно закрыть в случае опасности, но Тарлах чувствовал, что ими пользуются только при жестоких бурях, которые изредка бушуют со стороны моря.

Его охватила печаль. Это спокойствие может скоро кончиться.

Нет! Его долг — сохранить здесь мир, не допустить, чтобы эту долину постигла та же судьба, что и многие другие долины Высокого Холлака.

Сзади послышался стук, и с разрешения Тарлаха неслышно распахнулась большая дубовая дверь.

Тарлах поднял руку, приветствуя Бреннана.

— Добро пожаловать. Входи и смотри, как жил лорд долины Морской крепости.

— Неплохо жил, — заметил Бреннан, осматривая тяжелую темную мебель и великолепные гобелены. Ему тоже понравилось обилие света. — И ты будешь хорошо жить, товарищ.

— Очень хорошо! Как устроились остальные?

— Вполне удобно. Жители долины не скупы. С ними мы не умрем с голоду.

Бреннан подошел к окну.

— Долго бы пришлось искать, чтобы найти лучший вид, — заметил он с восхищением. — Интересно, что ещё можно увидеть с такой высоты.

— С другой стороны? Думаю, часть залива и, конечно, горы. Контраст там должен быть ещё драматичней.

— Кто ещё живет наверху?

— Только леди Уна, — инстинктивно он заговорил жестче, но потом пожал плечами. — Она не будет слишком часто тревожить меня. Ей тоже хочется спокойствия.

Его товарищ рассмеялся.

— Ну, внизу спокойствия мало. — Он стал серьезней. — Что будем делать, Тарлах?

— Пока ничего особенного — по крайней мере, все вы. Я должен буду поработать с леди Уной, объехать с ней или с её разведчиками долину и осмотреть её границы. Но это только моя задача. А вы пока должны получше и побыстрее освоиться с Морской крепостью. Пользуйтесь помощью молодежи для знакомства с местностью. Местные жители помогут охотно.

Лейтенант кивнул. Вполне логичный и общепринятый план действий для наемников, которым предстоит защищать долину. Знание своей территории и местности, занятой противником, сокращает потери, часто очень значительно, а иногда и определяет победу.

Когда Бреннан вышел, командир вернулся к окну. Он расслабился и испытывал удовлетворение. Все приказы отданы. Он без опасений выпустил Бросающего Вызов Буре, который рвался на свободу.

Всем соколам понравилась горная местность, во многих отношениях похожая на их родину. Хорошо снова оказаться в горах и на свободе.

И хорошо, что есть с кем разделить эту свободу.

Глава четвертая

Вслед за весной наступило великолепное лето. Спокойствие жизни Морской крепости ничем не нарушалось. Тарлах обнаружил, что чаще, чем ожидал, оказывается в обществе хозяйки долины. Он стал задумываться над их отношениями.

Впрочем, это происходило не часто. Его покорило это прекрасное дикое царство, и очень скоро он понял, что лучшего проводника в нем быть не может.

Женщина демонстрировала феноменальные знания своей долины. Она знала буквально каждый её клочок, все особенности обширной местности, и с каждой поездкой он все больше и больше удивлялся глубине этих знаний.

Усиливалось и его очарование этим миром гор и моря, но, несмотря на эту окоддованность, он, так же как и хозяйка долины, понимал, что Морская крепость вряд ли будет раем в глазах постороннего. Да, у неё обширная территория, но она бедна пахотными землями, как с самого начала предупредила Уна, и все эти земли сосредоточены в узкой долине, охраняемой Круглой башней. Здесь жители выращивали урожай, кормивший их и их скот, стригли шерсть обычных для горных районов овец, маленьких и темных. Их мясо гораздо нежнее, чем у более крупных животных с равнин, а шерсти у них хоть и меньше, но она прочнее. Держали тут также полудиких коз, свиней, мулов и ослов, а также разнообразную домашнюю птицу.

А вот лошади здесь были замечательные, существа такой красоты и благородства, что казались скорее созданиями фантазии бардов, чем обычными животными, выросшими в этом древнем, знавшем много несчастий мире. Тем не менее, они были и отличными рабочими лошадьми, прекрасно подходили для охоты и поездок по горной местности. И, по крайней мере, те из них, которые были для этого обучены, становились замечательными боевыми лошадьми, и любой фальконер отдал бы за такого коня жалованье за целый год своей службы.

Наемник вздохнул. Вряд ли он или кто-то из его отряда сможет владеть такой лошадью. Лошадей в долине немного, их выращивают только для собственных нужд, не больше. Рынки, на которых дали бы приемлемую цену за них, слишком далеко, и путь к ним слишком труден, чтобы оправдать усилия по выращиванию большого табуна. Даже перед вторжением Ализона лошадей никогда не водили дальше, чем на полугодовые ярмарки в Линну.

И хорошо. Морской крепости всегда не хватало людей, чтобы отправить их в долгие поездки. Долина никогда не воевала с соседями, но эти заброшенные дикие места всегда привлекали, как магнитом, разбойников, а берег позволял причаливать пиратским кораблям. Это были общие враги, и боролись с ними сообща. Они появлялись достаточно часто, и потому в каждой долине приходилось содержать хорошо подготовленный и закаленный гарнизон для борьбы с ними.

Но главная задача отражения опасности с моря всегда выпадала на Морскую крепость. Ее гавань слишком мала, чтобы привлекать торговые корабли из больших портов на юге, но в то же время это единственное убежище для одиноких кораблей в этом районе.

«Но все это неважно, — думал Тарлах, — ни экономические трудности, ни опасность со стороны моря или суши, ни разбойники. Человек здесь может быть счастлив. В этом месте можно пустить корни, строить дома и растить детей, слиться с миром, приветствовать тех, кто тоже согласен работать, радоваться миру, который может стать домом, где можно снова стать сильным и счастливым…»

Мысли его прервались, вернее, начали расплываться. Подействовали шелест ветерка, гул морского прибоя и приятное дневное тепло, и Тарлах позволил своим мыслям унестись далеко.

Но это недолгое забытье прервал отдаленный крик в вышине, и Тарлах непроизвольно взглянул в небо, отыскивая кричащую птицу. Это был Бросающий Вызов Буре. Тарлаха заполнила радость: он следил, как его сокол взмывает вверх вместе с Солнечным Лучом Бреннана. Неосознанно он напряг мышцы, как будто хотел присоединиться к своему спутнику в бесконечной свободе полета, присоединиться и телом, и духом.

Полет представлял собой просто игру, это птичий способ выразить радость прекрасным днем, но в то же время, как и любая пара в отряде, они летали и с другой, гораздо более серьезной и постоянной щелью. Эти соколы — высокогорные птицы, и Морская крепость полностью отвечала их природным запросам. И потому ежегодное спаривание принесло так много потомства, как никогда с тех пор, как фальконеры покинули Гнездо и катастрофа заставила их пуститься в странствия. Еще одно такое спаривание, ещё один год в долине, и будущее черно-белых птиц обеспечено. И даже если люди, спутники птиц, исчезнут, сохранение птичьего рода послужит для них утешением.

Но тут у Тарлаха перехватило дыхание. На берегу появилась Уна. Она направлялась к нему, но услышала крик птиц и остановилась, наблюдая за ними. К его ужасу, она подняла руку в приветствии его народа, и соколы — они ответили, не просто признали её присутствие, но и приветствовали как своего.

Она понимает! Эта проклятая женщина понимает мысли и поступки птиц!

За несколько мгновений он добежал до нее. Грубо схватил за руку, развернул, заставив смотреть себе в лицо.

— Ведьма! Не смей применять к ним свои заклинания!

Уна попыталась высвободиться, но поняв, что не сможет, застыла неподвижно, если не считать сверкающих глаз, полных зеленого огня негодования.

— Ты судишь по странным меркам, фальконер. Для тебя это естественный способ общения с другим видом. Для меня — отклонение, нечто позорное и грязное, чего следует опасаться. Ее презрение ударило его, как бичом, но он не уступал.

— Для тебя это неестественно.

— Тогда очень трудно будет понять, почему ни одно животное по-своему не отказывало мне в приветствии и в добром пожелании.

Хватка его чуть ослабла, и она смогла вырвать руку.

— Да, такой дар не часто встречается у моего народа, и мне всю жизнь приходилось следить за собой, иначе меня назвали бы выродком или ещё похуже, горем и позором моего дома. Я и перед тобой не хотела открываться, но соколы сами приветствовали меня, и я не увидела в этом вреда. — Она отвернулась от Тарлаха. — Наверно, я не должна была ожидать от тебя другой реакции.

Голос её дрожал, она торопливо пошла обратно.

Тарлах поморщился, поняв, какие боль и гнев звучали в её голосе.

Справедливый гнев. Ему не нужен был упрек соколов, чтобы понять это.

— Леди! Леди Уна! Подожди!

Женщина остановилась и снова повернулась к нему, ничего не говоря.

Он остановился перед ней и стоял, как оруженосец перед рыцарем.

— Я поступил неправильно…

— Да! — Уна холодно смотрела на него. Плечи её были расправлены. — Подготовь своего коня, капитан, и прикажи, чтобы подготовили моего. Кажется, мысли о колдовстве у тебя всегда на уме, а обвинения — на языке. Вся наша местность свободна от колдовства, но у меня есть подруга, которая тебе явно покажется подозрительной. Она не последовательница Тени, но ты должен судить сам. Если рассудишь по-другому или твой страх окажется слишком сильным, тогда уходи и не трать больше моего времени и средств. Рука наемника легла на рукоять меча, и он с большим трудом заставил себя не обнажать оружие.

— Берегись, женщина. Мы дали клятву служить…

— Будь проклята ваша клятва! Какая мне от тебя польза, если ты будешь ненавидеть меня больше врага? В конце концов Огин ведь мужчина, — горько добавила она. — Какая разница, если он заманивает и грабит корабли, чтобы увеличить свои богатства?

— Злое суждение!

— Почему бы ему и меня так же не использовать? Подготовься к поездке, фальконер, и нужно будет решать, останешься ли ты со своими людьми у меня на службе.

Глава пятая

Они выехали из Круглой башни в мрачном молчании. Тарлах подумал, не совершает ли он глупость, никому не говоря о своем отъезде, отправляясь с этой женщиной наедине, но в следующее мгновение отбросил эту мысль. Да, гордость и обида отталкивают его, но его обязанность — изучить местные условия и их влияние на отряд, а это, к несчастью, включает и посещение мест, где действует Сила. Что касается Уны, то с ними Бросающий Вызов Буре, и поэтому командир фальконеров знал, что бы ни собиралась делать женщина, сознательно она не причинит вреда ни птице, ни ему самому. Такое предательство ей не свойственно. Он вынужден признать это, несмотря на все свое раздражение.

Они продолжали молчать, время шло, и наемник все больше и больше тревожился. Он никогда не считал, что владелица долины навязывает ему свои разговоры, но теперь вдруг понял, как наслаждался её рассказами о своей земле, наблюдениями местности и удивительно большого количества её диких обитателей, часто совершенно поразительными ответами на его замечания. Теперь, когда это общение неожиданно прекратилось, он чувствовал себя так, словно что-то безвозвратно потерял. И чувство это было тем более неприятным и болезненным, что в ссоре виноват он сам.

Наконец он послал свою лошадь вперед и поравнялся с жеребцом Уны.

— Неужели мое преступление так велико? — мрачно спросил он.

— Нет. Тебя нельзя винить в том, что ты таков, какой есть. Я сержусь главным образом потому, что твое отношение ко мне заставило меня высказать все это.

Она серьезно посмотрела на него.

— Женщины тоже умеют дружить. И мы ценим друзей не меньше вас, ценим их близость и уверенность, которую они нам дают.

Я, вероятно, ценю это больше других, потому что у меня есть только одна подруга, одна сестра моей души. У меня не было братьев и сестер, а если в соседних долинах и были девочки моего возраста, это было очень далеко и мы не могли встречаться А что касается местных детей, отец считал, что мне не стоит играть с ними, особенно когда примирился с мыслью, что наследников у него больше не будет.

Мои дни были целиком заполнены, но мне не хватало подруги. Чем старше я становилась, тем больше нужен был кто-то, с кем я могла бы дружить и вместе познавать жизнь. И вот словно Янтарная Леди Помогла мне. Я как-то оказалась в том месте, куда мы с тобой едем, и встретила там девушку, свою ровесницу, которая любит Морскую крепость, как я, и которую интересует то же, что меня. У нас с ней даже одно имя.

Она улыбнулась этому воспоминанию о встрече, но почти сразу снова стала серьезной.

— Она не человек, вернее не совсем такой человек, как мы, и даже ребенком я понимала, что она должна держаться подальше от людей. Она до сих пор никому не показывается. Уна услышала, как он резко перевел дыхание, и кивнула.

— Да, для меня эти встречи могли стать опасными, но мне повезло. Мне очень дорога была эта дружба, но я рассказала о ней матери и няньке, которая была мудрой женщиной с большими способностями. Они встретились с другой Уной и одобрили нашу дружбу, но они единственные, кто видел её.

Глаза Тарлаха потемнели от тревоги.

— Если эта… Уна не связана со злом, почему ты считала,, что нужно скрывать ваши встречи?

— Отчасти потому, что таково было её желание, как я уже упоминала, отчасти из-за меня. Дочь хозяина долины всегда должна думать и действовать, помня о своем положении. А я была к тому же и наследницей. Нельзя было допустить, чтобы меня сочли странной, связанной с тем, чего лучше не касаться. У меня большие способности к лечению, гораздо большие, чем у любой девушки благородного происхождения — ты ведь знаешь, что это часть нашего образования. И из-за моего пола и положения все принимали этот талант с благодарностью. Однако на любые другие способности, связанные с Силой, смотрели бы не так благосклонно.

— Никаких разговоров с животными или дружбы с Древними?

— И то, и другое стало бы препятствием для моего вступления в права наследства.

— Но Сила в той или иной форме проявляется во многих родах из долин, — напомнил он ей. — И обычно не вызывает негодования.

— Да, но такой дар считается подарком — или проклятием — древности. В нашем семействе никто не умел общаться с животными и не был связан с Древними.

— То, что в другом месте приветствуется, здесь и в наши дни встретилось бы с осуждением?

— Да, учитывая обычаи нашего народа. Уже одно то, что женщина долго правит долиной, у многих вызывает негодование.

Тарлах внимательно смотрел на нее.

— Однако ты хочешь отвести меня к своей подруге?

— Должна. Возможно, тебе придется сражаться за меня, и ты должен мне доверять. В глубине сердца ты должен знать, что я на стороне Света, а не Тьмы.

Он наклонил голову.

— Я хочу сказать, что у меня и нет таких подозрений относительно тебя.

— Ты должен их иметь. Ты ведь фальконер.

— У нас есть на это причины, леди, — негромко проговорил он.

— Я и не думала иначе, особенно после того, как немного узнала тебя, — печально ответила она.

— Ты не спрашиваешь об этих причинах?

— У меня нет такого права, — возразила Уна. — Это история фальконеров и дело фальконеров.

Тарлах несколько минут молчал.

— До того, как мы пришли в земли, где основали свое Гнездо, мужчины моего народа были порабощены. — Глаза его закрылись при воспоминании этого древнего ужаса. — Ты не можешь представить себе тяжесть этого рабства, навязанного нам последователями Темного пути. Нас держала в рабстве Древняя. Она даже внешне не была человеком, но несмотря на всю свою Силу, она не могла действовать на нас непосредственно. Чтобы добиться своего, она воспользовалась нашими женщинами. Каждая женщина превращалась в её орудие, она использовала их, чтобы порабощать нас и уничтожать…

Со временем ценой огромных потерь мужчины моего народа освободились, и спасшиеся бежали на север, наняв салкарские корабли и взяв с собой оставшихся в живых женщин, но обращались уже с ними так, как обращаемся мы и сегодня.

Мы спаслись, понимаешь, но наша победа была лишь частичной. Темная была одурачена. Ее пленили, но она не умерла. Она продолжала жить и все время искала женщину, которая ради неё пролила бы свою кровь и тем освободила бы её. Тогда она снова овладела бы нами. Возможно, никакой другой народ ей не подходил. И мы не смели вступать в дружеские отношения со своими женщинами, потому что через эти отношения она снова могла захватить нас, если бы ей удалось освободиться. Очевидно, в течение многих лет и столетий эта необходимость сторониться женщин стала обычаем. — Он пожал плечами. — Презрение и ненависть заняли место чувств, которые наши предки когда-то испытывали. С течением времени такое отношение распространилось на всех представительниц вашего пола. Ведь в Эсткарпе гораздо больше женщин, владеющих Силой, и они все были потенциально опасны для нас.

Он неожиданно замолчал: ему пришла в голову новая мысль, поразившая, как нападающий сокол.

— Наши женщины должны ещё больше нас бояться её возвращения. Может быть, поэтому они никогда не пытались искать другой жизни, хотя Эсткарп совсем рядом и они могли бы найти там убежище. — Он напряженно глядел вдаль. — Их страх больше . нашего. Мы были порабощены, но оставались прежними, оставались людьми. А те, кто служил ей, переставали быть собой. Внешне оставались как и были прежде, но внутренне менялись, как те, кто принимал подачки колдеров.

— Все ваши женщины были так связаны с Древней? — негромко поинтересовалась она.

— Нет. В нашей истории это было так. Ей нужны были немногие, с особыми свойствами, но большинсто тех, кого она призывала, отказывались и погибали из-за этого. Но всегда находились и такие, кто соглашался. Сила её и наша беда в том, что ни одна женщина не могла сопротивляться ей или выжить после отказа. А всякая согласившаяся порабощала затем связанных с нею мужчин. — Поэтому, раз побывав в западне, вы решили вообще ограничить отношения с женщинами?

— Можно ли рисковать судьбой народа вторично? — возразил он.

— Да, я бы не стала, как ни велика цена. — Уна некоторое время молчала. — Возможно, выход для вас, и мужчин и женщин, в том, чтобы брать партнеров из других народов. Ты сказал, что ей нужны были люди вашего племени, чтобы добиться своего. — Она задумчиво смотрела на него. — Вид, не способный до некоторой степени изменяться, обречен, потому что обязательно наступает время, когда потребуются перемены. Я думаю, это справедливо и для людей, и для животных.

— Может быть. И, возможно, со временем нам придется рискнуть и пойти по этому пути, иначе мы вымрем. Но, леди, можешь ты представить себе женщин других народов среди нас? Представительницы твоего пола ненавидят наши обычаи. И неужели привычки, выработанные поколениями, могут перестать действовать, если кто-то из нас признает неизбежное и заставит других последовать своему примеру? До этого никогда не дойдет.

— Правда? Тогда я опасаюсь за ваше будущее. Сейчас ваши деревни в Эсткарпе. И ваша древняя история не устоит перед примерами другой жизни, гораздо более богатой и спокойной, и совсем рядом. Добавь к этому ваши потери со времени появления колдеров, и ты согласишься, что твой народ в большой опасности, даже смертельной, признаешь ты это или нет.

Она несколько мгновений смотрела на Бросающего Вызов Буре, который величественно сидел на седле перед всадником.

— Я не буду жалеть, если ваши обычаи уйдут в прошлое, но, фальконер, то, чего вы достигли с этими доблестными птицами, не должно быть утрачено. Это сделало бы беднее весь наш мир. Тарлах не знал, как ему поступить: смотреть на эту женщину в благоговении или проклинать её за то, что она так точно выразила его страх, словно прочла мысли. Холодок пробежал по его коже: может быть, именно это она и делает.

Он решил промолчать и переменить тему, пока она не догадалась о его боли и безнадежности, которые всегда охватывали его, когда он вспоминал об уничтожении Гнезда.

— То, что мы должны будем вынести, мы вынесем, — сказал он решительно и с выражением, которое не позволяло дальнейшего обсуждения. — Но как ты сама, леди? Мне интересен… твой дар. Очевидно, ты умеешь общаться с соколами, как мы. А с другими животными тоже можешь?

— И да и нет. Животные все разные, и с одними мне общаться легче, чем с другими. Ваши соколы удивительные. Никогда не думала, что у животных может быть такое сложное мышление. Такое бывает только у кошек. К тому же я никогда не общалась с птицами.

Она помолчала в нерешительности.

— Я не хотела обидеть тебя или повредить, обращаясь к ним. Но они ответили на мое приветствие без всяких опасений, и я решила, что поступаю правильно.

— Но ты скрыла от нас твою способность общаться с ними, — заметил он.

— По привычке. Я это от всех скрываю. Но я не пыталась скрыть злое намерение или дело.

— В это я верю, — сказал он немного погодя. — Значит, ты можешь общаться со всеми теплокровными. А как с теми, у кого кровь холодная?

— Немного могу с чешуйчатыми и теми, кто живет и на суше и в воде, но у меня почти нет контакта с насекомыми, рыбами и другими подобными созданиями.

Она ответила и на его невысказанный вопрос.

— Мысли людей читать я не умею. У Тарлаха хватило самообладания скрыть свое облегчение.

— Ты не вступаешь в дружбу с отдельными животными, как мы со своими крылатыми братьями и сестрами? — спросил он.

Она покачала головой.

— Нет. Все общаются со мной, но никто не становится другом. Ваши соколы действительно сами выбирают воина себе в друзья?

— Да, они как только вылупятся из яйца, начинают дружить с одним из нас. Другие животные не имеют с нашей стороны такого отношения. Попробуй сама сделать первый шаг. Выбери животное, которое можешь уважать и любить, и обратись к нему. — Он помолчал. — Лучшим выбором была бы кошка. Ты сама об этом говорила. Кошки не только предпочитают жить с людьми, к ним можно относиться с любовью. И тебе не придется открываться перед другими. — Тарлах улыбнулся. — Они маленькие. Это большое преимущество, если ты хочешь, чтобы друг был с тобой рядом всегда и везде.

Уна рассмеялась.

— Хорошо сказано, птичий воин! Я это запомню. — Она стала серьезной. — А что касается остального… Если такая дружба возможна, я сделаю все, чтобы добиться её и быть достойным другом.

Теперь их молчание стало совсем другим, дружеским, всегда готовым превратиться в оживленный разговор, особенно при виде красивой местности.

Они находились в горной внутренней части владений, и, зная, что фальконеру нравятся такие места, Уна выбрала маршрут по крутому склону к утесу, откуда открывался вид на много миль вокруг. Еще более высокие вершины скрыли от них океан, но скалы и леса, крутые горные луга, заросшие вереском, утесником и папоротником, небольшие быстрые ручьи, питающие невероятно чистые и прозрачные озера, низины, зеленые от свежей травы и болотной поросли, — все это было величественно само по себе и не менее прекрасно, чем знакомый облик моря.

Сила эмоций, охвативших Тарлаха, вызвала у него легкое ощущение вины, как будто он предавал Гнездо и все то, что означала их погибшая крепость.

Чтобы подавить это ощущение, он резко заметил:

— Есть гораздо более высокие горы.

— Вероятно, и величественнее, — согласилась она, — но я думаю, что не смогла бы полюбить их больше, чем эти. Они мои друзья с детства, и их красота стала моим мерилом всего прекрасного.

Он заставил себя расслабиться. Уна ничего плохого ему не сделала. Она не виновата в его слабости и в тех затруднениях, которые он испытывает.

— Со мной то же самое, — сказал он. — Я родился на высокогорье, оно и сегодня притягивает меня. — Фальконер легко и естественно улыбнулся. — Но здесь и океан сумел наложить на меня свои чары, чего никогда не случалось раньше.

Он посмотрел на нее.

— Твоя крепость обладает очарованием, леди. Нужно в этом признаться.

Женщина огляделась вокруг.

— Да, — ответила она, — очарование вселяет спокойствие в сердце.

Уна смотрела на свою долину, а командир наемников — на нее. Она, заметив направление его взгляда, с некоторым удивлением взглянула на него.

— Что-нибудь не так?

Он чуть покраснел, потому что не сознавал, как внимательно её разглядывает.

— Нет, леди. Я думал о твоем отношении к своей земле, — торопливо добавил он. — Оно весьма необычно.

— Неужели оно такое странное? Мне кажется, его разделяет большинство владельцев долин.

Тарлах покачал головой.

— Нет, — медленно возразил он, — это не так, по крайней мере, у тех, с кем я был знаком. Они смотрят на свои владения глазами правителей, земледельцев, пастухов и, естественно, солдат. Они видят в них свой дом, свои корни и любят за это. А ты смотришь на мир как влюбленная.

Неожиданный резкий порыв холодного ветра заставил его посмотреть на небо. На голубом куполе появились темные тучи.

Тарлах вздохнул про себя. В этих горах бури случаются неожиданно, и, судя по этим тучам, они не успеют вернуться в башню до её начала. Придется искать где-нибудь убежище и переждать непогоду. Это лучше, чем продолжать путь и промокнуть под дождем.

Он повернулся к своей спутнице.

— Поедем или поищем убежище?

— И то и другое. Наша цель уже близко, и там есть подходящее укрытие.

Едва кончив говорить, она послала лошадь вперед, миновала вершину и начала быстро спускаться по противоположному склону. Эта скорость испугала бы многих закаленных мужчин.

Воин несколько мгновений смотрел ей вслед, потом последовал за ней. Каковы бы ни были другие её способности, Уна из Морской крепости справляется с лошадью лучше всех, кого он знает.

Они довольно долго скакали галопом, наконец лошадь Уны перепрыгнула, почти перелетела через высокую живую изгородь и исчезла с глаз. Через несколько секунд Тарлах присоединился к ней.

Он с удивлением осмотрелся. Они находились на небольшом поле, со всех сторон окруженном высокой растительностью. Через самый низкий участок этой ограды они и перескочили. Трава высокая, здесь явно никто не обитал, и внимание воина привлекла высокая стена из растений. Непрерывной сплошной массой возвышались остролист, фуксия, горный ясень и рододендрон, а вереск, ракитник и почти бесконечное разнообразие более мелких растений, многие с яркими цветами, закрывали промежутки между большими деревьями.

Здесь росли и розы, дикие розы, а также вьюнки с крохотными красными цветками, которые поднимались до самых вершин поддерживающих их деревьев и живыми каскадами свисали с ветвей. В других местах не менее живописную картину представляла ароматная жимолость.

— Невероятно, — удивился Тарлах после недолгого молчания. — Откуда это? Такое невозможно вырастить. Всей жизни не хватило бы на эти розы, а уж деревья…

Уна рассмеялась.

— Конечно, это посадила не я! Я только немного подрезала их, но больше в действия природы не вмешивалась. Но ей помогали, конечно. Некоторые деревья уже одичали, но когда-то их посадили человеческие руки, руки наших предков.

Упало несколько крупных капель дождя, и Уна схватила фальконера за руку.

— Пошли, или нас затопит, несмотря на все усилия лошадей.

— А как же они? — заволновался он, идя за ней.

— С ними будет все в порядке. Смотри, они уже под укрытием.

Она провела своего спутника в убежище под большим падубом. Вокруг и над ними оказался сплошной покров из листьев и ветвей. Растительность, казалось, образует естественный туннель, ведущий в самое сердце живой изгороди.

Они прошли по этому туннелю до самого конца — до ствола старого дерева. Здесь ветви поднимались настолько высоко, что можно было даже выпрямиться. Перед стволом оказался невысокий ровный камень с закругленным верхом.

Женщина села на камень и улыбнулась фальконеру.

— Добро пожаловать в Беседку.

Он сел рядом с ней. С трудом ему удавалось сохранять спокойствие, хотя внешне все в этом месте казалось естественным и обычным. Но то, что Уна рассказала о своей тезке, заставляло его нервничать.

— Когда ты обнаружила это место?

— Еще в детстве, вскоре после того как попала на это поле. Я была ужасным ребенком в те далекие дни. Смотри! Вокруг идет дождь, но сюда не проникает ни капли. Чтобы дождь прошел сюда, нужен настоящий потоп.

Тарлах вздрогнул и плотнее завернулся в плащ.

— Мне кажется, ветер достаточно сильный, чтобы загнать дождь сюда.

Она улыбнулась.

— Но для такой преграды недостаточный. Посмотри, как дрожат ветки вверху, над нами. К тому же если бы ветра не было, нас больше холода мучили бы кусающие облака.

— Кусающие облака?

— Ты должен их знать. Маленькие летающие насекомые. В темных местах они собираются тысячами и десятками тысяч, пока их не разгонит ветер.

— Конечно, знаю! Мы называем их горькими мошками.

Фальконер печально покачал головой.

— Помню одну ночь… Это было, когда я в первый раз служил как солдат без девиза… Наш отряд ждал в засаде нападения на крепость, которую мы нанялись защищать. Конец лета, вечер жаркий и влажный, ни ветерка…

— И облака напали на вас?

— С такой кровожадностью! А нам приказали соблюдать полную тишину. Мы даже не могли рукой пошевелить, да это бы нам и не помогло. Уна сочувственно рассмеялась.

— Бедняги! А нападение было?

— Вовсе нет. Враг появился через месяц и совсем в другом месте.

Уна безуспешно пыталась скрыть улыбку.

— Это могло послужить для тебя причиной поискать другой образ жизни.

— Почти послужило, — признался он.

До них донесся новый порыв ветра. Тарлах увидел, как его спутница вздрогнула и тоже плотнее закуталась в плащ. Неожиданно она беспричинно распрямилась, и у него непроизвольно напряглись мышцы. Они пришли сюда не только в поисках убежища.

— Где твоя подруга?

— В своем мире, конечно. Неужели ты думаешь, что она здесь живет? Это просто место, где мы обычно встречаемся, потому что обе его любим.

Она встала.

— Мне позвать ее?

— Да.

Уна внимательно посмотрела на него.

— Ты уверен, что все будет в порядке?

— Да!

Она слегка поморщилась. Вопрос был задан зря, она достаточно хорошо теперь его знает, чтобы понять, что он совсем не радуется предстоящей встрече.

Но тут ничего не поделаешь. Они ничего не добьются, если вернутся, не осуществив её намерения.

Закрыв глаза, она сосредоточилась на призыве, который приведет к ней подругу.

В течение нескольких минут Тарлах с тревогой ждал. Время шло, ничего не происходило, и он уже начал испытывать облегчение, но тут предупреждающий свист Бросающего Вызов Буре дал понять ему, что только слабость человеческих чувств позволяет ему считать, что в Беседке все по-прежнему. Еще в течение почти минуты он ничего не замечал, но затем воздух перед ним замерцал, как бы вытягиваясь, и фальконеру показалось, что он видит неожиданно открывшийся проход.

В дальнем конце его материализовалась фигура, вначале почти неразличимая, но с каждым мгновением становящаяся все отчетливее. Фигура приближалась, она не шла, а скорее плыла над землей. И наконец, слишком быстро, по его мнению, она остановилась перед ним, такая же реальная, как они с Уной.

Фальконер вскочил. Он мысленно обратился к соколу, но Бросающий Вызов Буре проявил лишь легкое удивление. Такое же, как у него, и вполне объяснимое в сверхъестественной ситуации, в которой они оказались. В птице не было ни страха, ни гнева, какие она всегда испытывала при столкновении с Тенью.

Пришелица была ещё более чуждой от того, что казалась прекрасной и почти неотличимой от человека. Больше всего Тарлаха поразило и испугало её сходство с Уной из Морской крепости. Лицом и фигурой они были словно одной женщиной, разделенной каким-то колдовством, но более внимательное наблюдение показывало, что между ними целая пропасть.

Это существо показалось воину необыкновенно спокойным. Однако спокойствие не то, которое бывает у человека, принявшего условия жизни и испытавшего её тяготы. Нет, скорее это пустое выражение того, кто никогда не подвергался никаким испытаниям и не боялся, что и в будущем они ему предстоят.

Прекрасные черты лица производили странное впечатление, словно видишь перед собой представителя совсем иной расы.

И только зеленые глаза казались живыми, и хотя фальконер не мог разгадать их выражение, ему показалось, что он угадывает таящиеся в них эмоции, прежде всего печаль и ожидание. И подумал, в состоянии ли человек понять их источник. Но это выражение в глазах незнакомки тут же исчезло, когда они остановились на Уне. Вспыхнула искренняя радость. И какие бы сомнения ни испытывал Тарлах, он понял, что между ними действительно прочная связь.

Но и это выражение тут же исчезло. Вторая Уна увидела его, и тут же словно занавес опустился и закрыл её внутренний мир.

Она вопросительно взглянула на Уну.

— Сестра? — голос её звучал мягко, как и у владелицы долины, но был чуть выше. Странный, хотя и приятный голос.

— Это командир отряда, который пришел нам на помощь. Я подумала, что будет лучше, если он познакомится с тобой и убедится, что долина Морской крепости не идет по пути Тени.

Великолепные глаза посмотрели на него.

— Надеюсь, теперь ты удостоверился на этот счет, капитан, или скоро удостоверишься. Долина и её население всегда были свободны от порока, с самой ранней истории и до сегодняшнего дня. — Вторая Уна, Уна-дух, улыбнулась. — А что касается меня, я люблю долину и рада возможности поблагодарить тебя за эту службу. — Она не стала упоминать, что он солдат без девиза, которому хорошо платят за службу, как и Уна не подчеркивала это, представляя его.

Тарлах поприветствовал её, но был рад возможности воспользоваться обычаем свого народа и не произнес ни слова. Он сомневался не в ней и не в её принадлежности к Свету: и в том, и в другом его убеждал Бросающий Вызов Буре. Однако он не понимал её намерений и опасался, что она прочтет его чувства. А какова будет её реакция на них, он не знал.

Он на несколько шагов отступил в живой туннель, оставив их поговорить наедине, как от него и ожидали. В конце концов он всего лишь охрана Уны…

Со своего места он наблюдал за ними, борясь с желанием пройти вперед и разделить своим мечом хозяйку долины и её копию.

Больше чем копию! Сердце его дрогнуло. Рогатый Лорд! Эта незнакомка — что-то гораздо большее!

Потекли бесконечные минуты, и Тарлах с трудом сдерживал себя. Но он понимал, что если вмешается, всякая надежда на нормальные отношения с хозяйкой долины погибнет. Он должен сохранять спокойствие, иначе эта незнакомка сделает какой-нибудь неосторожный жест, и тогда ему придется действовать. А к чему это приведет, он не мог и догадаться.

Наконец — на самом деле прошло всего несколько минут — встреча закончилась. Чужая женщина удалилась в проход, и врата, из которых она появилась, закрылись.

Только когда Уна оказалась одна и фальконер убедился, что проход закрылся, он подошел к ней, схватив её за руки.

— Что ей от тебя нужно? — хрипло спросил он. Хозяйка долины собралась поставить его на место, но увидела его напряженные губы и озабоченные глаза.

— Ничего. Она моя подруга.

— Она — это ты! Уна, она — это ты сама, конечно, чем-то отличающаяся, но все равно ты!

Уна смотрела на него, как на сумасшедшего.

— Мы не одно и то же, ни по мыслям, ни по пристрастиям, хотя в основном нам нравится одно и то же. Я не такая красивая, как она. Я знаю, что для тебя это неважно, но разве ты не видишь? Остальное ты не можешь видеть и должен верить мне на слово, но её красота была у тебя перед глазами.

— Я уже сказал, что вы не одно и то же, и слава Рогатому Лорду за это, но все же вы две едины. Не могу объяснить как или почему, но это правда. А что касается внешности, Уна из Морской крепости, то ты неверно судишь о себе. В глазах любого мужчины ты прекрасней этой чужой… твари. Ты человек. И потому ты одновременно сильная и слабая, ты теплая…

Он замолчал. Невозможно описать то, с чем он раньше никогда не встречался, о чем не слышал. И подумал, что даже волшебницы Эсткарпа, с их хваленой Силой, встали бы перед этим в тупик, хотя впервые в жизни искренне пожалел, что с ними нет здесь хотя бы одной такой волшебницы. Может она помогла бы им разрешить загадку.

— Уна, она не из Тьмы. Я согласен с этим, но все же я… я боюсь, что она принесет беду, большое горе для тебя. Ничего ей не давай, ничего не делай, основательно не подумав, иначе сделаешь шаг, после которого изменить что-либо будет нельзя.

Глава шестая

На следующее утро Тарлах был на своем обычном месте на берегу, стоял под большой скалой. На море были видны следы вчерашней бури, и фальконер не завидовал рыбакам небольшой шхуны, чьи прыжки в заливе он наблюдал уже некоторое время. Но в основном его мысли были заняты второй Уной.

Ответ хозяйки долины на его заявление удивил его и в то же время вызвал облегчение. Он ожидал вспышки ярости, столкновения характеров — разум подсказывал, что так и будет после его необычного выступления, — но этого не произошло. Конечно, Уна решительно защищала свою подругу, но это и следовало ожидать. Однако после первых минут изумления она не рассердилась на него. Не стала его обвинять и не рассеяла его страхи. Наоборот, с неподдельной скромностью призналась, что сама не может опровергнуть его слова и не знакома с обычаями Древних. И потому, с некоторыми оговорками, признала разумность его предостережений и согласилась с необходимостью соблюдать осторожность. Она даже поблагодарила его за наблюдательность и быстроту мысли: он увидел опасность, которой не видели ни она, ни двое людей, которым она доверилась.

Тарлах опустил голову. Он осознал эту опасность только потому, что вторая Уна была женщиной и могла по своей воле открывать врата. Его ли в этом заслуга? Он думал, как ответил бы сам, если бы они поменялись местами и женщина из долины предупреждала его об осторожности по отношению к ней. К своему стыду, он понял, что не смог бы ответить ей с такой же прямотой и уважением, что, вероятно, вообще не проявил бы вежливости, с какой положено относиться к нанимателю.

Впрочем, он не настолько погрузился в мысли, чтобы не услышать приветственного крика Бросающего Вызов Буре. Так сокол встречал свою подругу. Тарлах посмотрел вверх — птица слетела с его плеча и присоединилась в воздухе к Солнечному Лучу — и поднял руку, приветствуя Бреннана.

Лейтенант ответил на приветствие.

— Я знал, что найду тебя. Его командир улыбнулся.

— Да, я здесь часто бываю. Мне нравится смотреть, как с каждым часом меняется залив.

Бреннан посмотрел на него.

— Ты очень привязался к этой долине. Тарлах кивнул.

— Морская крепость может многое дать человеку. — Он вздохнул и вернулся к действительности. — Надеюсь, война не придет сюда. Долина заслуживает лучшей участи.

— Сомневаюсь, чтобы ей что-то угрожало. Со времени нашего прибытия тут царит мир.

— Да, но грабители кораблей начинают действовать осенью и в зимние бури.

— Конечно, если они здесь вообще есть. Пока мы никаких доказательств не видели. И этот лорд Огипт никаких неприятностей не причинил. Мы его даже не видели.

— Но ты ведь понимаешь, что летом так и должно быть, — удивленно ответил командир. — А что касается лорда Рейвенфилда, то совершенно естественно, что он затаился на время. А потом снова начнет оказывать давление на владелицу долины, но другими способами.

— Да, владелица долины… Ты вчера поздно вернулся. Тарлах застыл.

— Что ты сказал?

— Ничего.

— Нас застала буря, мы спрятались, и нам пришлось долго ждать, пока она стихнет. — Голос его звучал резко. Ему редко приходилось разговаривать таким тоном со своими. — Ты думаешь, я применил бы насилие или совращение к той, кому обязан служить?

— Совращение — это оружие жеребца. Капитан положил руку на рукоять меча.

— Любого другого я бы убил за такие слова.

Бреннан отступил на шаг. Ему не нужно было предупреждения соколов, которые неожиданно устремились вниз, к людям, чтобы понять причину гнева своего друга. Вполне справедливого гнева. У него не было права так говорить. Единственный повод — раздражение из-за долгого отсутствия командира накануне.

— Прошу прощения, товарищ. Просто мы все начали беспокоиться ко времени твоего возвращения. Ты ведь никому не говорил о своих планах, и мы даже не знали, где тебя искать.

Тарлах перестал сердиться.

— Да, это было глупо, — согласился он. — По правде говоря, я позволил нашей нанимательнице спровоцировать меня и действовал под влиянием её желаний. — Он пожал плечами. — Но что сделано, то сделано. А цель у меня была хорошая. Уна рассказала мне о месте Силы, и я отправился осмотреть его, а она служила мне проводником.

— Что? Я думал, Морская крепость свободна от этого рока.

— Сила там действует непостоянно.

— Тьма?

— Ни Бросающий Вызов Буре, ни я этого не почувствовали.

Командир фальконеров обнаружил, что ему не хочется рассказывать, что произошло в Беседке. Он не может дать объяснений, не может передать другим свою уверенность в том, что та странная женщина ни для кого, кроме самой хозяйки долины, не представляет опасности. С другой стороны, репутация Уны в глазах его товарищей сильно пострадает, если он расскажет об этой встрече.

Этого следует избегать. Ее явно подозревают, иначе Бреннан не высказал бы свои предположения в таких словах. А отряд начинает тревожиться, поскольку нет ни настоящего дела, ни угрозы, под предлогом которой Уна наняла солдат без девиза. Вообще-то это не имеет значения. Они дали клятву служить здесь в течение двенадцати месяцев, но то, что клятва дана женщине, может у некоторых вызвать раздражение. А Тарлах не хотел заставлять своих солдат силой соблюдать дисциплину и подчиняться приказам. Слишком хороший у него отряд, чтобы позволить ему проявить такую слабость.

К счастью, лейтенант, по-видимому, принял его объяснение, и, чтобы избежать дальнейших расспросов, Тарлах повернулся к морю, снова посмотрел на маленький корабль, мечущийся на бушевавших волнах.

Корабль теперь был гораздо ближе, и фальконер нахмурился, рассматривая его.

— Бреннан, ты больше меня провел времени на море. Что скажешь об этой шхуне? Я наблюдаю за ней с полчаса. Иногда она движется быстро, иногда медленно, временами идет по ветру, потом поворачивается боком, но опять возвращается на курс. Лейтенант некоторое время наблюдал за шхуной.

— Она как будто невредима, но мне не нравится её вид. Движется так, словно временами оказывается без управления.

Бреннан поднял голову.

— Она в беде! Смотри, подняли что-то белое. Кажется, сорочка.

— Собери жителей долины! Возможно, они уже сами заметили шлюпку, но мы не можем терять времени. Я буду продолжать наблюдать отсюда.

Бреннан кивнул и побежал к ближайшему дому, но пробежал лишь с десяток ярдов. Группа мальчишек и девушек, как гончие, устремилась на берег к стоящим на причале лодкам. Зная, что теперь дело в надежных руках, Бреннан вернулся к командиру, подняв руку и показывая жителям долины, что теперь они отвечают за все.

Незнакомый корабль вскоре взяли на буксир и привели к берегу.

На борту оказалось три человека, все они были хорошо знакомы местным жителям. Они рассказали, что рыбачили у своего берега, но ударились рулем о подводную скалу. Рыбаки признались, что этого препятствия можно было избежать, если бы не их слишком большая уверенность в знакомых водах. Им удалось из запасного весла сделать замену руля, но их все же отнесло от берега, поэтому они направились в гавань Морской крепости, чтобы тут отремонтировать шхуну.

Но море оказалось слишком беспокойным для их самодельного руля, они испугались и начали подавать сигналы о помощи. Несколько удобных для причаливания мест есть на берегу Рейвенфилда, но все трое признались, что не хотели заходить на ту территорию. Она всегда считалась опасной, а в последнее время приобрела особенно дурную славу из-за постоянных крушений и исчезновения кораблей. Когда старший из рыбаков сделал это последнее заявление, глаза Тарлаха встретились с взглядом лейтенанта.

Бреннан кивнул. Это знак, который необходим фальконерам. Невозможно усомниться в искренности страха рыбаков, в их стремлении избежать опасного берега. Теперь уже не возникнет вопрос о том, чтобы покинуть Морскую крепость до истечения срока службы.

Глава седьмая

Жители Морской крепости охотно помогали рыбакам, вскоре ремонт был закончен, и ещё до полудня шхуна отправилась в обратный путь.

Но она оставила у фальконеров чувство своей необходимости. Теперь все они смотрели на свое скучное пребывание здесь как на важное и необходимое дело. Может быть, не лорд Рейвенфилда, все ещё бездействующий, — источник той опасности, о которой так откровенно сказали рыбаки, но опасность все же существует, и нет сомнений в необходимости защищать долину и гавань.

Хотя судьба разрешила это затруднение Тарлаха, у него весь день было плохое настроение. Он оставался в своей комнате, не показывался ни товарищам, ни местным жителям и занимался отчетами — этим проклятием любого командира отряда.

И совсем не обрадовался, услышав негромкий стук в дверь. Тем не менее пригласил войти.

Тарлах нахмурился, увидев входящую хозяйку долины, но тут же его внимание привлекло негромкое мяуканье. Он увидел котенка, которого Уна прижимала к себе. Глаза у котенка горели.

Фальконер встал и заторопился навстречу женщине.

— Ты уже установила контакт со своим другом?

— Да! — Уна колебалась. — Прости за то, что мешаю тебе работать, но мне некому представить её. — В голосе её послышалось возбуждение. — Я и подумать не могла, что случится такое! Он рассмеялся.

— Так же было и со мной, когда меня впервые выбрали, миледи.

Тарлах погладил маленького зверька. Кошечка цвета черепахового панциря, пушистая, с огромными совершенно бесстрашными глазами.

— Она и сейчас хороша, а когда вырастет, будет ещё прекрасней. — Он взглянул на женщину. — Но она совсем маленькая. Почему ты взяла такого детеныша?

— Я не брала, во всяком случае не нарочно. Встретила её сегодня утром. Она защищалась от собаки, которая загнала её в угол. Собака была настроена очень агрессивно и, если бы я не вмешалась, прикончила котенка за несколько секунд. А малышка не думала сдаваться и совсем не боялась.

— Тебе пришлось оттаскивать собаку?

— Нет. Если бы потребовалось, я так и сделала, но я просто мысленно приказала собаке заняться другими делами и больше не нападать на тех, кого она должна защищать. И она, пристыженная, убежала.

— И твоя маленькая подружка была тебе благодарна? — спросил он, скрывая свое облегчение.

— Гораздо больше. Я спросила, где её мать, чтобы отнести к ней. Но кошечка отказалась отвечать и не захотела уходить от меня. — Женщина снисходительно улыбнулась. — У неё очень сильная воля.

— Хорошо, что вы встретились. Как ты её назвала? Или у неё уже было имя?

— Я назвала её Брейвери ^[1]. Она заслужила такое имя.

— И правда.

Тарлах взял зверька и внимательно осмотрел его.

— Прекрасное животное. Она привыкнет. Но запомни, — добавил он, вспомнив свое возбуждение при первой встрече с птенцом, — пройдет немало времени, прежде чем ты сможешь её брать с собой.

— Я думаю, мои материнские инстинкты ещё не истрачены, — язвительно парировала она и отобрала у него котенка.

Руки их встретились, и фальконер вздрогнул. Он смотрел на владелицу долины.

— Никогда не было у меня такого трудного дела, — сердито проговорил он.

Но тут же остановился.

— Я дурак, — продолжил он, — и невоспитанная деревенщина к тому же. Для тебя это должно быть вдвое труднее.

— Мне нравится твое общество, — призналась она, отворачиваясь. — Я пришла к тебе как к другу, а не просто к союзнику.

Она слегка покраснела.

— Если мне не следовало этого говорить, прошу прощения. Ты знаешь: я не хочу оскорбить или унизить тебя.

— Оскорбить? Вовсе нет. Он сделал к ней шаг.

— Уна из Морской Крепости, ты дала бы счастье и силы любому лорду, который сумел бы завоевать тебя. Но ты несправедлива к себе и к Морской крепости. И такие мысли могут заставить тебя выбрать лорда, недостойного и тебя, и твоей долины.

Тарлах отвернулся.

— У меня нет права так говорить с тобой. Женщина улыбнулась.

— Ты имеешь право. Разве я не назвала тебя своим другом?

Зеленые глаза задумчиво смотрели на него.

— Товарищи доставляют тебе беспокойство?

Он постарался скрыть удивление. Самому себе не хотелось признаваться, что её догадка справедлива.

— Почему ты об этом спрашиваешь? — уклонился он от ответа. — Потому что иначе не может быть. Твоим людям не нравится безделье. У тебя-то больше дел, чем у остальных. Теперь, когда твои люди отдохнули и привыкли к долине, им мало охраны одного наземного прохода. Ущелье у Квадратной башни охраняется соколами. Даже без того недовольства, которое я у них вызываю, твоим людям нужно какое-то занятие. — Взгляды их на мгновение встретились. — Безделье обостряет их раздражение.

— Ты проницательна, леди, и правильно оценила моих людей, но не бойся: клятву мы не нарушим. — Его глаза холодно сверкнули. — Твои соседи рыбаки убедили моих воинов в необходимости нашего присутствия. Мы все ненавидим морских волков и черных грабителей и считаем их своей законной добычей.

— Спасибо, птичий воин, — ответила она сдержанно. Ясно, что эта проблема её очень беспокоит.

— Клятва удержит нас здесь, — кратко заверил он.

— Знаю, но лучше, гораздо лучше, если бы это делалось добровольно.

Некоторое время оба молчали. Тарлаху это молчание казалось угнетающим, они оба ощутили скованность, но он не знал, как разорвать её.

Брейвери мяукнула слишком громко для маленького котенка, словно выражая неодобрение тем, как изменилась атмосфера.

Тарлах улыбнулся и снова погладил кошечку.

— Если сможешь ненадолго с ней расстаться, я бы хотел, чтобы ты поехала со мной. Я уже несколько раз изучал ущелье, но в саму Квадратную башню не заходил. Это моя ошибка. Несомненно, её можно использовать и для обороны, и против нас самих.

— Если прикажешь подготовить лошадей, я переоденусь.

Фальконер, насупившись, направился к конюшне. Его обязанностью было проверить древнюю крепость, посмотреть, нельзя ли её использовать в военных целях, как он и сказал, и убедиться, что там нет признаков сил Тени. Но ведь он и так знает дорогу, и проводник ему не нужен.

Он недовольно покачал головой. Неужели нужно обманывать самого себя? Хочет он того или нет, после встречи в Беседке ему просто необходимо находиться рядом с хозяйкой долины как можно чаще. Он не совсем понимал, насколько это зависит от клятвы оберегать её, но, по его мнению, клятва означала не только защиту от холодной стали, но и от колдовства. И он постарается, чтобы её больше не вызывали на такие встречи, если он в это время не рядом и не сможет ей помочь.

Ему очень важно добиться успеха. Его самого обеспокоила и удивила сила этого желания, но нет смысла отрицать, что Морская крепость ему не безразлична. Он не хочет, чтобы на неё обрушились беды, не хочет, чтобы пострадала и хозяйка крепости. И потому он говорит с ней здесь так, как не посмел бы при других обстоятельствах и в своем положении. Если Уна своим лордом выберет плохого человека, результат будет таким же катастрофическим, как и вторжение. И даже хуже.

В каком-то смысле жаль, что он такой, какой есть. Два предыдущих лорда Морской крепости начинали как солдаты без девиза…

Тарлах остановился на полушаге и негромко рассмеялся. Мужчин его народа часто обвиняли в том, что они слишком серьезно относятся к своим обязанностям. Неужели он ещё один Огин и настолько высокого мнения о себе? Мысль о том, чтобы занять место лорда крепости, настолько нелепа, что может вызвать только смех. И Тарлаху хватило здравого смысла, чтобы посмеяться над собой.

Дорога оказалась тяжелой, часто приходилось спешиваться и вести лошадей на поводу, но женщина шла легко. Они продвигались довольно быстро, и, так как торопиться им было некуда, преодолев самую тяжелую часть пути, остановились на отдых.

Уна сидела в густом вереске и глубоко дышала свежим воздухом, словно пила его, как вино.

Мужчина сел рядом, его так же, как и её, радовала возможность сделать передышку.

— Неудивительно, что ты так хорошо выдержала наш марш. У тебя была хорошая подготовка на такой местности.

— Я двигалась слишком быстро? — сокрушенно спросила она. — Я хорошо знаю местность, меня беспокоит её безопасность, но ты с ней не знаком…

Тарлах только рассмеялся.

— Ты забываешь: здесь любая местность мне незнакома. А скорость передвижения меня не очень беспокоит.

Но с любопытством посмотрев на нее, поинтересовался.

— Как ты научилась так ловко передвигаться по дикой местности? Я никогда ничего подобного не встречал у женщин, да и у мужчин тоже, если не считать некоторых разведчиков и охотников.

Она улыбнулась, польщенная, но и слегка смутилась.

— Я брожу здесь с самого детства, и отец учил меня, что тот, кто правит долиной, должен очень хорошо её знать.

— Лорд Харвард научил тебя пользоваться мечом? — спросил он с любопытством.

— Да. Вначале это его забавляло, но потом, когда убедился, что я хорошо владею оружием, был не очень доволен. — Она вздохнула. — Но позволил учиться дальше. Он твердо верил в необходимость поддерживать физическую форму и не считал, что для этого достаточно шитья и игры на лютне.

— Поэтому ты так хорошо ездишь верхом?

— Все жители Морской крепости хорошо управляются с лошадьми. Ведь им требуется правильный уход и умелое руководство. Плохое управление было бы просто недопустимо. — Глаза её сверкнули. — Он даже настоял на том, чтобы я научилась плавать и ходить под парусом, потому что это полезно для живущих на берегу моря. Уна свела брови.

— Он никогда не думал, что мне пригодится военное искусство, что я буду управлять долиной, которой грозит нашествие.

— Этому можно научиться, — сказал фальконер. — Судя по тому, как ты вела себя в день нашей встречи, основы ты уже знаешь.

Она быстро отвернулась и прикусила губу, чтобы она не дергалась. Вспоминать о том случае не хотелось. Капитан взял её за руку.

— Прости меня, леди, — извинился он. — Даже для нас, которые этому специально учатся, первый раз убить человека тяжело.

Она улыбнулась, благодаря за поддержку.

— А разве потом становится легче?

— Да, но все равно для большинства людей это никогда не бывает приятным занятием. Известно, что нужно опасаться человека, который убивая получает наслаждение.

Тарлах видел, что она готова продолжать путь, поэтому встал и протянул ей руку. Они поехали дальше и долго молчали, уделяя все внимание окружающей горной местности.

Они проехали ещё два часа, но вот женщина остановилась и молча указала своей изящной рукой на утес.

На том месте, где они стояли, неожиданно обрывался густой лес, через который последние мили шла дорога. Перед путниками возвышался утес, а на вершине его стояло странное сооружение. Его прочные стены, несмотря на груз прошедших лет, казались невредимыми.

Это была крепость, квадратной формы, с толстыми. стенами, прорезанными узкими бойницами, едва позволяющими лучникам стрелять из своего оружия.

Уна с гордостью смотрела на эти мощные грозные стены.

— Когда наши предки впервые достигли Морской крепости и здесь началась наша история, Квадратная башня была такой же.

Тогдашний лорд рассказал, что дух этой местности пришел к нему во сне в виде благородной девушки и пообещал, что земля будет принадлежать ему и его потомкам, если она им нравится, но что род его будет продолжаться только через дочерей.

Лорд согласился, и с того дня все его потомки — а в роду рождались только дочери, как и было предсказано, — жили в этом месте.

— А как же Рейвенфилд и другие долины? .

— Они были заселены в то же время, и заселение прошло мирно, никаких контактов с Древними, правившими Высоким Холлаком в прошлом, не было. В этом отношении нам повезло. Во многих других местах люди ожесточились, и стычки с Древними принесли им много бед.

— Ты правильно рассуждаешь, — с готовностью согласился Тарлах после недолгого молчания, разглядывая древнее здание.

— Можно ли зайти в крепость или это опасно? Ты сказала, что она давно покинута.

— Очень давно, но мы можем пойти туда только нужно быть очень осторожными.

В древней крепости оказалось очень интересно, хотя они провели в ней совсем немного времени.

Первый этаж состоял из одного большого зала. Выше находились ещё три этажа, соединенных с первым узкой и длинной винтовой лестницей, идущей в невероятно толстых стенах. Женщина опасалась заходить слишком далеко в глубь крепости, а помещения, видные с лестницы, были мрачными, холодными и темными, потому что маленькие окна почти не пропускали свет.

Узкая лестница заканчивалась дверью, за которой оказалась крыша, огражденная парапетом.

С неё открывался великолепный вид. И больше того: с крыши был прекрасно виден единственный проход, прорезающий непроходимые горы и ведущий из долины Морской крепости в глубь материка. По другую сторону от этого прохода располагался Рейвенфилд.

— Мы уже близко, и я хочу как следует осмотреть проход, — сказал воин. — Донесения наших соколов верны и полны, но командиру всегда полезно своими глазами осмотреть позицию.

— Хорошо, капитан. Путь вниз будет легче того, по которому мы поднимались к крепости.

Глава восьмая

Горы Рейвенфилда ничем не отличались от диких, грозных и прекрасных гор Морской крепости, расходящихся во все стороны. Во владениях Огина больше пахотной земли и почва богаче, но с границы этих владений это не заметно.

— Отсюда можно провести войска захватчиков, — объяснил наемник своей спутнице, — но мне не хотелось бы служить под началом командира, который решится на это. Десяток солдат в засаде на том месте, где мы стоим, могут уничтожить. целую армию, которая попытается пройти через эти ворота в Морскую крепость, а нам нужно совсем немного времени, чтобы организовать такую засаду.

— И даже если они пройдут здесь, им придется ещё преодолеть пересеченную местность, которую тоже удобно оборонять, прежде чем они доберутся до самой долины.

Он кивнул. — Нелегкая задача, но нельзя недооценивать человека, который способен на грабеж кораблей.

Владелица долины неожиданно ахнула.

— Стоит заговорить о дурных снах, и они обязательно сбудутся! Видишь участок справа от ущелья? Через его середину протекает ручей.

— Вижу. На дальнем берегу всадник. Человек Огина?

— Сам Огин, если не ошибаюсь. Он хороший всадник, но посадка у него необычная.

Она несколько секунд наблюдала за лордом Рейвенфилда.

— Он не может видеть нас. Уедем незаметно или встретимся с ним?

— У него есть право находиться здесь? Это ведь твоя земля.

Границы между долинами размечены не очень четко и часто менялись.

— Вовсе нет, — ответила Уна. — У нас редко бывают споры из-за границ. Оттуда ничего не высмотришь, принести вред тоже нельзя. Он скажет, что охотился и погнался за животным, которое забрело к нам, или просто ездил верхом.

— А может, на самом деле он, как и мы, производит разведку местности, — мрачно предположил Тарлах. — К этому времени он уже должен был услышать о моем отряде и догадаться о причине его появления. И теперь готовится нанести первый удар, чтобы застать нас врасплох.

— Да, это тоже возможно.

Глаза фальконера на мгновение сузились.

— Я хотел бы встретиться с этим твоим соседом. Но пусть он сам приблизится к нам. Посмотрим, решится ли он нас окликнуть или предпочтет незаметно исчезнуть.

Они спустились со своего наблюдательного пункта, сели верхом и поехали, стараясь оставаться невидимыми.

Выехав наконец на открытое место, оба напряглись. Как теперь пришелец будет реагировать на их неожиданное появление?

Огин сразу заметил их. Но либо у него действительно были невинные намерения, либо он слишком хладнокровен и выдержан и умеет быстро принимать решения, потому что он сразу же окликнул их. Вернее, окликнул Уну, которую узнал, как и она его.

Подъезжая ближе, Тарлах понял, что Огин очень необычный человек. Лорд Рейвенфилда оказался коренастым мужчиной, среднего роста, без единого лишнего грамма веса. Лицо грубоватое и соответствует фигуре, красноватая кожа под темным загаром, а темные глаза покрыты густыми черными бровями. Волосы тоже темные и слегка волнистые. На макушке они едва заметно поредели. Черты лица приятные и выразительные, разве только губы были слишком узкими. Поэтому казалось, что рот разрезает лицо.

Огин вежливо поклонился женщине.

— Ты забралась далеко от дома, леди Уна, — заметил он после обмена приветствиями.

— Ты тоже, милорд.

— И правда, к тому же я нарушил границу. Приучал к удилам жеребца, когда увидел прекрасного оленя и погнался за ним.

— Извини, что прервали твою охоту. Он рассмеялся.

— Не щади мою гордость, леди. Лошадь оказалась неподготовленной для такой местности, и я упустил добычу.

Его проницательный взгляд остановился на наемнике, который молча держался во время этого разговора немного позади.

— Чего ты опасаешься, леди Уна? Ездишь по своим землям с охраной? У тебя раньше никогда не было такой привычки.

— Только временами, милорд. В наши дни одинокая женщина, да и мужчина тоже, могут встретиться с нежелательными гостями.

Огин холодно разглядывал крылатый шлем фальконера. Возможно, он рискует, но случайная встреча может принести ему кое в чем и пользу.

— Один-единственный воин, миледи? Он не сможет тебе помочь. Такие бродяги…

Больше он ничего не успел сказать. Хотел глотнуть, но не смог, потому что конец меча прижался к его горлу, грозя перерезать его.

— В мои обязанности входит не только защита самого нанимателя, но и его доброго имени, лорд Дворняжка, — с ледяной яростью парировал Тарлах, и в его словах Огин прочел угрозу близкой смерти. — Ты задел её имя, и пусть она решит твою судьбу.

— Отпусти его, — приказала Уна.

Ее лицо было искажено отвращением. Голос звучал презрительно.

— Теперь вопрос решен, Огин из Рейвенфилда. Я не забуду этого оскорбления. Ты оскорбил и воина, который поклялся защищать меня. Сейчас можешь уехать невредимым, но если он или его товарищи застанут тебя снова в моих землях, они могут потребовать от тебя любого возмещения за нанесенное оскорбление. А теперь иди, пока я не изменила приказ и не разрешила ему воспользоваться мечом.

Лорд посмотрел на опущенный меч в руках фалъконера, но готовый к действию, на сокола, кружащего над головой, и не стал больше ждать. Он неверно рассчитал свои действия и допустил ошибку. Теперь придется изменить свой план. Но он все равно будет добиваться своего.

Ни слова не говоря, он дернул повод и повернул лошадь к своим владениям.

Фальконер смотрел ему вслед.

— Ублюдок, — свирепо произнес он. — Надо было разрубить его на месте!

— Он сердит на то, что я разгадала его намерение. Может быть, он рассчитывал заставить вас отказаться от своей клятвы.

— В таком случае он ещё и глупец. Если у него самого нет чести, он считает, что её нет и у других? Если о нас действительно так думают, мой народ судят слишком несправедливо.

— Но все равно было бы жестоко и неправильно убить его за одни эти слова.

Тарлах внимательно посмотрел на неё и увидел, что она все ещё напряжена: оскорбление она перенесла нелегко. Но, подобно ему самому, сдержала свой гнев и гордыню. Она достойна распоряжаться другими, не меньше тех лордов, которым он служил во время войны и после нее.

— Итак, между вами теперь открытая вражда, — заметил он.

Она вздохнула.

— Ну, это было неизбежно. Я думаю, он с самого начала догадывался, как я отвечу. И как только узнал, что я привела в Морскую крепость солдат без девизов, понял, что намерена сопротивляться. Как только вы появились, новость об этом распространилась мгновенно.

Она снова вздохнула.

— Пожалуй, даже лучше, что так случилось. Теперь ему придется предпринимать против нас открытые действия. Но у нас есть твой отряд, поэтому он хорошо подумает прежде чем пойти на что-либо и, может быть, удовлетворится нынешним поступком.

Капитан распрямился.

— Деятельностью, которой мы надеемся положить конец, — негромко сказал он. Если раньше он сомневался, то теперь был уверен, что черноглазый лорд соседней долины вполне способен на темные деяния, в которых его подозревают жители Морской крепости. — Поехали, леди. Уже много времени, а я не хотел бы ночевать вблизи этого места.

Уна кивнула. Теперь, когда рухнула надежда путем брака овладеть Морской крепостью, Огин из Рейвенфилда может задумать любую подлость.

Оставшуюся часть дня и весь вечер они ехали так быстро, как только позволяла дорога. Фальконер запутывал следы со всем опытом и умением, какие выработала у него жизнь, полная опасностей, часто зависящая от умения передвигаться тихо и незаметно.

Однако пока он больше ничего не мог сделать, их маршрут и место назначения хорошо известны, и потому капитан недовольно нахмурился, когда они наконец вынуждены были остановиться на ночь. Никакой лагерь нельзя скрыть так тщательно, чтобы его было невозможно обнаружить.

Когда они поели, он неожиданно предложил:

— Идем. Переночуем на ветках наверху.

Уна недоуменно взглянула на него, но ничего не возразила.

Он отошел недалеко и остановился под одним из лесных гигантов, уходящих высоко вверх. С помощью поясов они поднялись по гладкому стволу до нижних ветвей, оттуда ещё выше, до ветки, достаточно широкой, чтобы треть длины по ней можно было пройти. Впрочем, они не стали этого делать.

Женщина обрадовалась, когда спутник сказал, что выше они не полезут. Она осторожно села, прижимаясь спиной к стволу, и с несчастным видом осмотрела место, где ей предстояло провести ночь. Высоты она.не боялась, но не хотелось и падать, а это вполне возможно, стоит чуть потерять равновесие.

Если Тарлах и понял её страх, то ничем этого не показал. Так же осторожно, как и она, он сел рядом. Уна чуть отодвинулась вправо, освобождая ему место. Он обхватил её рукой.

— Сиди спокойно. Тут хватит места для нас обоих. Нужно будет дежурить по очереди, и ночь мы проведем хоть не очень удобно, зато в безопасности.

Она невольно улыбнулась.

— Если позволит Огин.

— Да, если позволит, — согласился он, — но я думаю, что на эту ночь он оставит нас в покое.

— Поэтому мы сидим здесь, как пара птиц, лишенных гнезда?

Он рассмеялся.

— Я дожил до сегодняшнего дня потому, что очень рано понял необходимость принимать все меры предосторожности. Если бы я считал, что нам действительно грозит опасность, мы бы вообще не остановились.

Уна про себя вздохнула, понимая, что он прав.

— Во всяком случае, — сказала она после недолгого молчания, — первая вахта моя.

— Ты считаешь, что я дам тебе возможность проспать? — спросил он чуть насмешливо.

— Может, да, а может, и нет, но я знаю, что у тебя чутье острее моего и пригодится позднее, когда станет совсем темно перед рассветом. А в начале ночи опасаться нечего. С Огином не было воинов, а один он за нами не поедет. Даже если его ждал поблизости отряд, ему пришлось бы к нему сначала вернуться, а потом ехать отыскивать наш след и только после этого преследовать нас. И хоть мы и остановились, он вряд ли быстро сумеет нас догнать. Вообще я больше опасаюсь засады у башни, чем преследования.

Наемник с большим уважением посмотрел на нее.

— Ты рассуждаешь, как я. Не бойся. Мы будем стараться избегать ловушек, хотя не думаю, чтобы сейчас они нам встретились. Лорд Рейвенфилда не мог знать, что мы сюда поедем, и я думаю, он был один. Ты сама говорила, что здесь спокойно, когда нет разбойников. — И словно подтверждая свои слова, он зевнул. — А сейчас, миледи, лучше отдохнуть, пока есть возможность.

Фальконер заснул не сразу, хотя очень устал за день.

Он устроился между стволом дерева и своей спутницей, опираясь на её хрупкую и в то же время сильную руку. Упасть он не боялся. Уна поддержит его, если он потеряет опору.

Он посмотрел на нее. Даже его привыкшие к темноте глаза едва различали силуэт женщины, такая густая темнота окружила их.

Но этого оказалось более чем достаточно.

Тарлах снова закрыл глаза и позволил себе предаться чувствам.

Это близость охватила его как огнем, воспламеняя каждый нерв, каждую клеточку. Ему хотелось обнять её, прижать к себе…

Но он вдруг почувствовал отвращение к самому себе и огромным усилием подавил непрошеную страсть. Неужели он, воин своего народа, так быстро сдастся чарам, действующим на любого мужчину, и тем самым опозорит себя? Хуже любого нарушения дисциплины — воспользоваться доверием того, кого поклялся защищать. Уна из Морской крепости нуждается в нем, зависит от него, доверяет ему. Она не должна заподозрить, до какой степени силы изменили ему.

Глава девятая

Предосторожности оказались успешными либо совсем ненужными, и на следующее утро без препятствий они добрались до Круглой башни. Здесь они разошлись каждый по своим делам. Уна рассказала о всем происшедшем Руфону, а Тарлах — своим товарищам. Он сообщил им о первой встрече с предполагаемым противником. Закончив рассказ, капитан опустился в резное кресло, которое пододвинул ему Бреннан. Выражение лица его стало мрачным.

— Этот Огин вызывает ненависть, — продолжил он. Во время рассказа о встрече его снова охватила ярость, но ему не нужно было скрывать её среди своих.

— Он что, слабоумный? — спросил Рорик. — На что он рассчитывал, провоцируя вас?

— Вероятно, именно на то, о чем сказала леди: вбить клин между нами и опозорить её имя. Ему хотелось лишить её защиты, оттолкнуть нас.

Бреннан невесело рассмеялся.

— В таком случае он ошибся. Редко приходилось видеть тебя таким сердитым.

— Не люблю, когда мной пытаются манипулировать, как несмышленышем, — торопливо ответил командир. — Как вам это нравится?

— Никто из нас не выносит оскорблений. Мне кажется, что Огин из Рейвенфилда поймет: теперь мы ещё больше стремимся к бою, чем раньше.

— Да, и осознает свою ошибку. Будьте в этом уверены. Но мне кажется, что он не часто допускает подобные ошибки. — Тарлах покачал головой. — И не завидую тому, на ком он сейчас срывает свою досаду.

— Какого ты мнения о нем? — поинтересовался Бреннан. — Он тебе, конечно, не понравился, но как ты оценил бы его в качестве противника?

Тарлах помолчал, тщательно подбирая слова.

— Умный, способный, упрямый и горячий, и, мне кажется, лучше владеет собой, чем показал нам. Опасный человек. Способен заставить других сражаться за себя. Такого врага нельзя недооценивать.

— Значит, ты считаешь, что у Морской крепости есть основания опасаться его?

Тарлах кивнул.

— Да, а после нашей вчерашней встречи эти опасения вполне могут оправдаться. Лейтенант нахмурился.

— Одного я не понимаю. Мы слышали объяснение, почему у него сильный и многочисленный гарнизон, а у соседей слабые и маленькие, но грабеж кораблей — совсем другое дело. Жители долины и те немногие чужаки, которые пользуются местным заливом, все кажутся честными людьми. Они не годятся для такого занятия, даже если их заставить силой.

— Можно нанять нужных людей. Став владельцем долины, Огин несколько раз покидал её и ничем не объяснял свое отсутствие. Он вполне мог набрать предателей и разместить их в каком-то логове. Жители Рейвенфилда могут даже не подозревать об их существовании, а того, кто узнает, убьют или запугают.

Тарлах подошел к длинному столу, которым пользовались наемники, и разложил на нем карту. Грабеж кораблей — самое тяжкое из преступлений, в которых обвиняют Огина, но в данный момент оно отодвигается на второй план. Все внимание следует уделить возможному вторжению.

Когда Руфон вошел в казарму, фальконеры ещё обсуждали рассказ командира.

Тарлах кивнул и вопросительно посмотрел на него. Ветеран принял на себя роль посредника между отчужденно державшимися наемниками и теми жителями долины, которые имели с ними дела. И Тарлах подумал, что Руфон может сейчас действовать как посыльный Уны. Хотя положение ей позволяло, сама Уна никогда не заходила в жилые помещения фальконеров.

Предположение оказалось верным, и скоро командир уже был в большом зале. В центре зала стояла Уна, она одна оставалась неподвижной На фоне окружающей её лихорадочной деятельности.

Глаза фальконера сузились. Паники нет, но суматоха свидетельствует о возможных неприятностях. Такой суеты он никогда раньше здесь не наблюдал. Подойдя к Уне и увидев её серьезное лицо, он ещё больше убедился в справедливости своих предположений.

— Что случилось, миледи?

Зеленые глаза, устремленные на него, казалось, стали ещё глубже.

— Фальконеры могут заняться делом, не связанным с прямыми обязанностями?

— Каким делом? — удивился Тарлах.

— Приближается буря, очень сильная и преждевременная, потому что большая часть урожая ещё на полях. Если мы все не уберем до начала урагана, наши животные зимой будут голодать.

— Ты хочешь, чтобы мы помогли?

— Да, если работа не покажется вам унизительной. Без вашей помощи большая часть урожая пропадет.

— Мы не считаем работу ниже своего достоинства, леди. И не меньше вас любим своих лошадей, хотя они не такие красивые, как ваши. Мы совсем не хотим, чтобы они голодали и поможем, но только половиной своих людей, потому что вторую я должен держать в резерве на случай нападения.

— Огин способен прочитать предзнаменования не хуже нас. Сейчас он не нападет.

— Конечно, если он ещё в своей крепости или поблизости от нее, но если он уже выступил и прошел большую часть пути, он нападет. Понадеется, что все заняты на уборке и не готовы к защите, а отряд укрылся от непогоды в башне или в домах.

— Ты, как всегда в таких делах, прав, — с восхищением согласилась женщина, но тут же вздохнула. — Какая ужасная у вас жизнь: всегда думать о войне и опасаться нападения.

— Это жизнь солдата без девиза, и то, что я так думаю, одна из причин, заставивших тебя доверять нам.

— Да, и все же мне жаль, что вы так мало знакомы с мирной жизнью. Мужчина улыбнулся.

— У нас тоже бывают спокойные времена. Если бы так, я не смог бы восхищаться тем, что нашел здесь. Просто посторонние редко видят нас в таких условиях. Пока мы служим, мир бывал не часто.

Его серые глаза потемнели.

— Наша нынешняя служба — пока исключение, но скоро Морская крепость может стать ареной насилия и борьбы…

— Да сбережет нас Янтарная Леди, — быстро произнесла Уна, — или Рогатый Лорд, бог войны.

Тарлах постарался отбросить тревогу.

— Может, они и помогут, но нам предстоит другое испытание, если твои предсказания погоды верны. Я пойду, миледи, и займусь уборкой урожая со своими фальконерами.

Весь день и весь вечер наемники работали под руководством местных жителей, убирая необыкновенно богатый урожай и стараясь закончить до бури.

Использовали все телеги и повозки, весь рабочий скот: лошадей, мулов, быков и ослов. Многие вручную перевозили тележки с сеном и овсом. Другие готовили большие вязанки и тащили их с полей при помощи веревок.

Рабочие заносили корм внутрь амбаров, стараясь очистить место, прежде чем прибудет новый груз.

Весь день и вечер погода оставалась хорошей, хотя небо хмурилось и было пасмурно. Когда Тарлах наконец подошел к окну своей комнаты, он увидел пустые луга. Добрая половина полей была бы ещё не убрана, если бы не помощь его отряда.

Казалось, уже наступила ночь, потому что черные облака затянули небо, но заходящее солнце ещё давало достаточно света, чтобы разглядеть земли Морской крепости.

Видны были фруктовые сады и огороды. Фрукты и овощи ещё не созрели, поэтому их не убирали. Впрочем, на это и времени не было.

«Какие крошечные поля», — подумал Тарлах. Он ещё раз восхитился мудростью тех, кто все так устроил: окружил маленькие участки прочными каменными стенами, которые защищают растения и тщательно оберегаемую почву от сильных дождей на крутых склонах. Эти стены служили все время со дня основания Морской крепости, и Тарлах надеялся, что послужат и сегодня.

Он поежился. Несмотря на ревущий в камине огонь, в большой комнате холодно. Закрыв все окна ставнями, фальконер собрался ложиться спать. Хотя было ещё рано, но дольше оставаться на ногах не имело смысла.

Глава десятая

Вскоре начался дождь, быстро превратившись в сильный ливень. Однако через два часа после полуночи такой порыв ветра обрушился на башню, что воин проснулся и схватился за меч, который всегда лежал рядом с ним.

Но тут же выпустил его, поняв причину испуга.

Тарлах быстро встал и подошел к ближайшему закрытому ставнями окну. В ставне сделано специальное маленькое окошечко для наблюдений, но в него ничего не видно, кроме сплошной черноты.

Вспыхнула ослепительная молния, все вокруг залилось ярким светом, фальконер торопливо закрыл глаза, потом закрыл и окошечко, потому что через него брызнул каскад дождя.

Тарлах вернулся к кровати и лег. Но не мог уснуть, потому что мешали удары капель о крышу, непрерывные вспышки молний и грохот грома. Прислушиваясь к буре, командир наемников подумал, что не он один сейчас благодарит толстые и надежные стены крепости.

Должно быть, в какой-то момент он все таки уснул, потому что пришел в себя, оттого что Бросающий Вызов Буре нетерпеливо и не очень нежно тянул его за руку своим жестким острым клювом.

Тут Тарлах услышал стук, едва пробивающийся сквозь шум снаружи.

Он соскочил с кровати. Ему было достаточно света от гаснущего в очаге огня, и поэтому он не стал зажигать свечу. Птица не предупреждала его об опасности, просто будила, поэтому он подошел к двери и распахнул её.

Уна! Одета, как днем, в руке у неё свеча, её пламя дрожит, хотя она прикрывает его рукой. Глаза у неё широко раскрыты и лицо слишком бледное, чтобы объяснить просто временем суток и недостаточным светом. Тарлах увидел, что в рукав женщины вцепилась Брейвери.

Фальконер впустил Уну и плотно закрыл за ней дверь.

— Миледи, что случилось? — Он даже не подумал задать обидный вопрос, не испугала ли её буря.

— Она приходила ко мне. Моя сестра. Вторая Уна. Он почувствовал, что сам побледнел. Хотя в комнате холодно, он стоял обнаженный по пояс, забыв, что хотел накинуть плащ.

— Сюда? — прошептал он. Она кивнула.

— Да. Она говорит, что может свободно появляться в любом месте Древних.

Он усадил Уну в одно из двух кресел.

— Что ей нужно?

Уна глубоко вдохнула, чтобы успокоиться.

— Я не ложилась, составляла отчет о сборе урожая и занималась другими делами, которые запустила. И уже собиралась ложиться спать…

— Ты была одна? Она кивнула.

— Не считая Брейвери. Я часто работаю допоздна и всегда отпускаю служанок.

— И тогда она пришла? — Да, уже вышла из своего прохода, когда я поняла, что он образовался, и очень торопилась. Оказавшись здесь, она сразу же рассказала о причине своего прихода. Сначала она говорила о своей сущности, потом подтвердила то, во что верят многие: в нашем мире некогда яростно сражались силы Света и Тьмы. После страшных разрушений силы Тьмы наконец были побеждены. Не совсем, но все же удалось восстановить равновесие жизни и заточить тех многочисленных слуг Тени и Тьмы, которых не смогли уничтожить.

— Скажи, какова была роль второй Уны в этой войне?

— Она всего лишь её отдаленная жертва. — Уна вздрогнула, но не от холода. — В определенном смысле ты оказался прав относительно нее. Она это я, вернее я, какой была бы, если бы Тень никогда не нашла дорогу в этот мир. Но она не завершена. У неё нет материального тела, нет существования ни в нашем времени, ни в каком другом.

Уна прикусила губу, стараясь сохранить самообладание в присутствии этого человека: опасалась, что он возмутится малейшими проявлениями слабости и истерии, хотя испытывала и жалость, и страх.

— Она приняла свою роль и была ею довольна… Она только надеялась, что со временем её ждет лучшая участь, но наш мир постоянно меняется так, что она больше не испытывает удовлетворения. Старое равновесие сил нарушено. Не только в Высоком Холлаке, но по всему нашему миру проснулось то, что долго спало. Она говорит, что у нас осталось очень мало времени, так мало, что она опасается за само существование жизни.

Она увидела, как напрягся Тарлах, поняла, что он собирается сказать, и резко опередила его:

— Уна хочет соединить свою душу со мной, чтобы она стала частью меня, а я — частью ее…

— Нет! Женщина нетерпеливо покачала головой, заставляя его замолчать.

— Для неё это жизнь, к которой она так стремится, а я получу знания и ключ к Силе, которая, как она говорит, заключена во мне.

— Уна, ты не должна…

Пальцы его впились ей в плечо так, что она поморщилась, хотя даже не вскрикнула. Он, казалось, даже не заметил этого.

— Уна, что ты ответила? Владелица долины опустила голову.

— Я хотела согласиться. Она так страстно умоляла, но я испугалась. Что-то в глубине меня восставало против самой этой мысли. Я боролась с собой, со своим эгоизмом, но не могла заставить себя дать согласие.

И тут на меня напала Брейвери. Всей силой своего сознания и всем телом она выгоняла меня из комнаты, толкала сюда, к тебе. Тут я вспомнила данное тебе обещание и сказала Уне, что не могу сразу принять такое решение, основываясь только на чувствах и возбуждении, что я должна все взвесить, успокоиться и подумать.

Она рассердилась, назвала меня малодушной, ложной подругой, говорила, что я должна смотреть жизни в лицо. У меня есть оружие, но я не умею им пользоваться, оно вечно в ножнах. А потом она… она бросилась в свой проход и исчезла.

— Слава Рогатому Лорду! — прошептал Тарлах.

Он понял, что у него дрожат руки, и торопливо спрятал их. Тупо подумал, что был слеп, намеренно слеп, но эта страшная опасность заставила его прозреть. Теперь он знает, что значит для него Уна из Морской крепости. Он не просто хочет насладиться её прекрасным телом. Ему нужна эта женщина как спутница жизни, он должен беречь и охранять её, становясь все ближе ей, вся его оставшаяся жизнь должна принадлежать Уне.

— Уна, это предложение Тьмы. Если бы ты согласиласъ, поддалась, ты погибла бы навсегда, погибла бы… как твоя сестра.

— Нет! Она не…

— Может быть, не она сама. Но тень бывает очень соблазнительной. Подумай, что она предложила. Разве не такова была судьба наших женщин в древности? Они тоже потеряли свою индивидуальность, стали просто продолжениями кого-то другого. — Он помолчал, потому что голос его задрожал, выдавая охватившие фальконера чувства. — Неважно, с какой целью она об этом просила. Каждое существо уникально. Все, что уничтожает эту индивидуальность, что ограничивает или ухудшает мысль, волю, душу, угрожает самому основанию жизни, её величайшей силе, её ядру. Твои великодушие и верность едва не завлекли вас обеих в ловушку, которой вы не заслуживаете и которую для вас создали.

— И она тоже? Ты действительно в это веришь? После всего сказанного?

— Если вы с ней одно, я не могу поверить, что она намеренно увлекала тебя к черному Злу.

— Благодарю от её лица, — негромко сказала Уна. Она подняла голову и посмотрела на него. — Больше, чем жизнью, я обязана твоему здравому смыслу. И ещё Брейвери.

— Не забудь и собственный здравый рассудок. То, что в глубине твоей души протестовало против её предложения, совсем не трусость, леди.

— Может быть, хотя это и не разум. Ты думаешь, она права? Относительно того, что нарушено древнее равновесие и у нас осталось мало времени? У тебя больше опыта общения с Силой, чем у меня. Руфон мне рассказывал, как ты многое потерял из-за этого в боях с всадниками-оборотнями. Это правда?

— Да, правда, — коротко ответил он. — А что касается остального, не знаю, леди. Да, высвободилась огромная Сила, могу подтвердить, что она проснулась, но сказать больше… — Он пожал плечами. — Человек не может прочесть будущее.

— Может, это и к лучшему. Женщина встала.

— Я много отняла у тебя времени, птичий воин, но я считаю, что ты должен все это знать.

— Меня зовут Тарлах, — промолвил он устало, словно признавая поражение.

И хмуро посмотрел на дверь.

— Если бы ты была лордом, владельцем крепости, после таких событий я не позволил бы тебе выйти из этой комнаты ночью.

— Я не могу остаться, — мягко возразила Уна.

И правда. Даже здесь хватает злых языков, а многие взоры всегда устремлены в сторону псарни. Лорд может позволить себе много такого, что не позволено женщине, если она не хочет потерять уважение своих людей. Сам он, Тарлах, если и нарушит обычаи и вызовет недовольство своих людей, все же сохранит командование отрядом. С Уной все обстоит по-другому. Ее имя должно оставаться незапятнанным, иначе её авторитет сильно упадет. В такие времена, когда Морская крепость больше всего нуждалась в предводителе, когда необходимо единство, этого допустить нельзя.

Да и его собственное положение пострадает от скандала. Если слухи дойдут до других отрядов, фальконеры не станут улыбаться, а объяснения не принесут ему ничего хорошего. Обнаружится его встреча с этой другой Уной, и фальконеры сочтут, что он их обманул.

— Оставь свою дверь приоткрытой. Бросающий Вызов Буре и Брейвери сообщат мне, если она сделает вторую попытку.

— Ты считаешь, что Уна может заставить меня силой?

— Надеюсь, что нет, но отчаяние или глубокое разочарование многих заставляло совершать поступки, на которые они обычно не способны, — и добрые, и злые. У тебя есть амулет Ганноры? — Есть. Подарок матери.

— Надень его, если сейчас он не на тебе. Не знаю, что захочет для тебя сделать Леди — ведь твоя духовная сестра все же не от Тьмы, но нельзя упускать ни малейшей возможности защититься.

— Амулет на мне.

— Хорошо.

Он посмотрел на нее. Она казалась такой хрупкой и уязвимой в мигающем свете, что ему захотелось обнять её, утешить, защитить.

Но он только протянул руку и легко коснулся пальцами её щеки.

— Благодарю тебя за доверие, Уна из Морской крепости. Я докажу, что достоин его, даже если придется лишиться жизни ради твоей безопасности.

Глава одинннадцатая

Весь следующий день (если можно так назвать тусклые сумерки под затянутым тяжелыми тучами небом) бушевала сильная буря. Она продолжалась и всю следующую ночь.

Капитан фальконеров наблюдал за ней, пока позволяло освещение. Ее неуправляемая ярость зачаровывала, вызывала благоговение и немного пугала его, несмотря на безопасность убежища. Что-то в этом урагане пробирало его до глубины души, касалось какой-то струны древнего времени, когда у человека не было другого убежища, кроме шкуры животного или в лучшем случае пещеры, обнаруженной скорее случайно, чем намеренно.

Все больше притягивал его огромный бушующий океан. Тарлаху и раньше приходилось видеть его в бурю, но он и представить не мог, что существуют такие огромные и беспощадные волны, какие кипят у скал Морской крепости. Маленький залив, обычно мирный, совершенно преобразился. Он казался больше, потому что две косы, окружающие его с обеих сторон, частично погрузились под воду, хотя обычно даже в самый большой прилив и в бурю они оставались над водой.

Бушующие волны ворвались далеко на берег, затопив большую часть близких к нему пастбищ. Они поднимались так высоко, что в одном месте угрожали и домам. В окнах домов виден свет, значит жители остались и не думают о спасении на более возвышенных местах. Хотя ветер наверняка смел бы тех, кто попытался бы это сделать.

Однако дома и поля вокруг пастбищ оставались нетронутыми, что свидетельствовало о знаниях и предвидении тех, кто выбрал это место для поселения. Океан угрожал, захватывал низменные участки, но дома и сады Морской крепости не трогал.

Тарлах крепко спал всю ночь и, вероятно, проспал бы и часть дня, если бы вскоре после восьми часов что-то не подняло его.

Он лежал неподвижно, стараясь понять, что именно его разбудило. Ощущения опасности не было, никакого предупреждения со стороны Бросающего Вызов Буре…

Неожиданно он сообразил, что изменилось. Ослабла буря. Ветер больше не набрасывался так свирепо на Круглую башню. Тарлах за последние часы привык к его завываниям, и именно ослабевший шум насторожил его.

Фальконер неторопливо оделся и осторожно приоткрыл окошко, у которого наблюдал за бурей.

Буря немного стихла, хотя сохранила достаточно сил, чтобы отпугнуть любого. Ветер и дождь теперь больше напоминали обычную непогоду, вода отступила почти до прежнего уровня. По обе стороны залива снова выступили каменистые косы, и только их конец оставался погруженным в воду. Но океан продолжал бушевать, и, хоть прибой был уже не таким высоким, он оставался по-прежнему опасным для человека, решившего помериться с ним силой.

Откинув ставень, он высунулся в узкое окно, не обращая внимания на дождь, и от неожиданности застыл.

Воин заметил в море корабль, судя по очертаниям, торговое судно, и не нужно быть моряком, чтобы понять, что корабль в беде. Одна его мачта сломана примерно на середине. Корабль резко накренился, осадка у него опасно низкая, так что палуба почти постоянно находилась под водой. Даже на таком расстоянии Тарлах видел, что корабль движется очень медленно и неуверенно, словно наполненный водой и не способный больше подчиняться управлению.

Все эти мысли мгновенно промелькнули в сознании фальконера. Учитывая место наблюдения, возможно, больше никто этот корабль и не заметил.

Тарлах выбежал из комнаты и, вызвав постоянно дежурящих часовых, поднял тревогу.

Жители этой опоясанной морем долины привыкли к океану в бурю, опасности моря стали частью их жизни, и сообщение о терпящем бедствие корабле, несмотря на бурю, стало известно всем через несколько минут, после того как Тарлах заметил судно.

Впрочем, мало что можно было сделать. Лодки были готовы, экипажи дежурили рядом с ними, но спускать на воду их было нельзя. В море, подальше от берега, они могли бы продержаться и взять на борт экипаж судна, но выбраться из прибоя в глубь моря невозможно. Нельзя даже разжечь костер или маяк: дождь заливал любую попытку развести огонь.

Офицеры фальконеров присоединились к Уне и Руфону, которые из её кабинета наблюдали за обреченным кораблем, испытывая ощущение полной беспомощности.

— Он пытается войти в гавань, — с каким-то ледяным спокойствием сказал наконец Руфон, — но капитан не знает наше побережье. Корабль слишком близко к утесам. Если он продолжит идти тем же курсом, то столкнется с северной косой или одним из её рифов. И как только это случится, корабль затонет, и экипаж вместе с ним: мы не сможем спустить лодку и спасти кого-нибудь.

Мрачное предсказание оказалось точным. Торговое судно двигалось в гавань, навстречу опасным затопленным скалам.

Капитан, по-видимому, был все же знаком с опасным берегом или просто почувствовал что-то неладное, потому что попытался увести корабль подальше, и ему это почти удалось. Но все же корабль оставался в самом центре опасных островков и рифов, и спустя несколько минут произошло неизбежное. Корабль наткнулся на скалу. Грохот столкновения заглушил шум ветра и прибоя и перевернул души наблюдателям.

Борт корабля оказался разбит. Сразу после удара нос поднялся в воздух, и судно кормой вперед начало погружаться в свирепый океан.

Скала, на которую налетел корабль, дала возможность спастись тем членам экипажа, которые оказались в момент удара на палубе. Часть скалы застряла в пробоине и удержала нос судна над поверхностью воды. И за него цеплялись пятнадцать несчастных моряков.

Их убежище не было безопасным. Даже в самом высоком месте оно находилось близко от воды, и каждые несколько минут огромная волна перекатывалась через него, полностью накрывая. Это был ещё не прибой, а его предвестник, и поэтому выжившие могли удержаться, хотя это не могло продлиться долго. Раненые руки, ослабевшие от холода и напряжения, скоро разожмутся, а скользкий обломок корабля рано или поздно уйдет под воду.

На это потребовалось больше времени, чем ожидали наблюдатели. Моряки заметили, что находятся совсем близко к башне и домам и надеялись, что кто-нибудь сумеет добраться до них. Без видимых изменений прошел час, потом огромная волна накрыла нос корабля, а когда он снова показался из воды, трое моряков исчезли. Через четверть часа смыло ещё пятерых. Тарлах отвернулся от окна.

— Они совсем рядом с сушей. Если бы им можно было перекинуть веревку, они выбрались бы на берег.

— Да, — согласился Рорик, — но как до них добраться? Расстояние слишком велико, чтобы добросить, да и ветер против нас.

— Если правильно рассчитать прыжок с утеса, можно оказаться за пределами прибоя. Конечно, такой человек должен быть очень хорошим пловцом, но в таком случае он смог бы добраться до остатков корабля.

Уна побледнела, услышав это предложение.

— В этой части моря много опасных мест. Никто не решится здесь прыгнуть даже в тихую погоду, когда океан не представляет особой опасности, потому что рискует натолкнуться на подводную скалу…

— Стоит рискнуть одной жизнью, если можно спасти несколько, леди, — спокойно ответил Тарлах.

Уна кивнула, хотя и поняла, кто будет этим пловцом.

— Расскажи нам о своем плане, капитан.

— Он прост. Ты права в том, что только большая удача поможет человеку, прыгнувшему с утеса. Еще труднее будет подняться на него по веревке уставшим морякам, но это единственный способ добраться до корабля. Видишь вон тот карниз? Примерно на треть от воды? Он достаточно широк. Сверху к нему есть доступ, и там можно разместить людей, которые будут помогать спасшимся.

Фальконеры закивали.

— Я прыгну с меньшего карниза, который находится над широким. Где-нибудь здесь нужно привязать веревку, чтобы моряков вытягивали наверх, тогда им самим не придется подниматься. — Лучшего плана не придумаешь, — неохотно согласился Бреннан, — но не хотел бы я пытаться его осуществить.

— План мой, и я лучше всех держусь на воде. — Тарлах посмотрел на хозяйку крепости. — Ни один из твоих людей на это не способен, леди. Большинство слишком молоды, у них ещё нет силы зрелых людей.

Уна вынуждена была согласиться, хотя душа её разрывалась. У неё самой тоже не хватит для такой попытки физических сил, и она знала, что Тарлах правильно оценивает возможности её людей. И вообще, даже если бы у них и хватило силы, никто не смог бы этого сделать. Почти все рыбаки разделяют суеверие, согласно которому не учатся плавать. И так как товарищи Тарлаха согласились с тем, что он должен принять на себя роль спасителя, она не стала возражать.

Глава двенадцатая

Каждое мгновение может принести смерть несчастным морякам, которые продолжали держаться за обломок судна, и поэтому командир не стал медлить. Оставив лошадь у подножия утеса, он поднялся по тропе на широкий карниз, а потом ещё на десять футов.

Последний подъем оказался нелегким, и, достигнув цели, Тарлах тяжело дышал.

Но тем не менее не стал отдыхать. Добравшись до ровного места, он сбросил плащ. На нем осталась только облегающая легкая одежда. Она сшита из цельного куска кожи и закрывает все тело. Одежда сохранит тепло и даст хотя бы некоторую защиту от камней, с которыми он неизбежно столкнется.

Фальконер надежно привязал легкую прочную веревку, которую принес с собой, к каменному выступу. Можно было подумать, что его кто-то специально для этой цели сделал, если бы не его грубая необработанная поверхность. Веревку пришлось закреплять очень осторожно и внимательно, чтобы она не перетерлась об острые края.

Свободный конец Тарлах обвязал вокруг пояса и сделал узел, прочный, но в то же время легко развязывающийся.

Снизу слышался какой-то шум. Тарлах наклонился и помог подняться на карниз Уне.

С его помощью она встала рядом и набросила капюшон плаща на мокрые волосы. Он вспомнил, как она жаловалась, что ей не нравится, когда вода попадает за шиворот.

С некоторой тревогой он заметил с ней Бросающего Вызов Буре. Он сидел, прикрытый плащом, на её левой руке, плотно вцепившись когтями, чтобы не унес ветер. Хотя почти все фальконеры собрались под утесом, наблюдая за действиями командира, их соколы остались в башне, укрытые от холодного дождя и сильного ветра, который мог бросить птиц на камни и сбросить в океан.

В то же время Тарлах понимал, что женщина вполне осознает эту опасность и держит его товарища в укрытии. Фальконер немного успокоился. Можно довериться Уне из Морской крепости: она не допустит, чтобы крылатому воину был причинен вред.

— Не нужно было приходить сюда, — сказал он. — Внизу тебе было бы безопаснее.

— Мы хотели пожелать тебе удачи, — просто ответила она.

Она хотела быть с ним, когда он отправится навстречу возможной гибели, но сказать такое она не могла.

И хоть Уна не сказала о том, что происходило в её душе, Тарлах был рад видеть её. Леди Морской крепости поняла это. Она правильно поступила, придя сюда.

Тарлах взял её нежные руки в свои и посмотрел вниз, на пенистые безумные волны.

«Так далеко, — подумал он, — слишком далеко до более спокойной волы». Сейчас, когда он смотрел на предстоящий маршрут с этой точки, которая послужит стартом, собственный смелый план показался ему неосуществимым.

Но осуществим или нет этот план, фальконер должен действовать, иначе ни один из этих бедняг не увидит очередного восхода солнца. Восхода? Да они и до заката не доживут.

Ему было страшно, но страх этот естественный и не ослабляющий его, и он не пытался скрыть его от самого себя. Ни один здравомыслящий человек не станет равнодушно рисковать жизнью, тем более ему противостоит не меч противника, а разгневанный океан.

Тарлах выпрямился. Океан — достойный противник. И если такова его судьба, смерть тоже будет достойной.

Он быстро взглянул на стоящую рядом Уну, зная, что боль возможной утраты этой женщины сильнее страха перед предстоящим.

Выпустив её руки, он повернулся и прыгнул в водоворот.

Несмотря на внезапность, прыжок был отлично рассчитан: воин врезался в воду именно в том месте, в каком и планировал.

Тарлах ушел глубоко под воду, потом проплыв немного, начал всплывать. Даже здесь, за линией прибоя, море сильно волновалось, и он решил, что лучше подольше оставаться под водой. Была и другая причина для того, чтобы не подниматься на поверхность. Тарлах рассчитывал, что вода, с яростью бьющаяся о скалы, должна сохранить часть энергии, возвращаясь назад. И отыскав это подводное противотечение, он сэкономит силы и сможет противостоять волнам, которые попытаются прибить его к берегу.

Так оно и оказалось, и он, сколько мог, держался этого подводного течения и оставил его, только когда боль в легких стала невыносимой. Впрочем, фальконер постарался не погружаться слишком глубоко. Иногда такие подводные потоки слишком сильны, они могут захватить человека, и он не сможет ни спуститься глубже, ни подняться наверх. Тарлаху не хотелось рисковать.

Он хорошо плавал в воде и под водой, но задача предстояла нелегкая, и продвижение оказалось трудным и медленным.

Хотя дождь почти прекратился, густые тучи не пропускали свет, видимость была очень плохой, почти нулевой. Выныривая, чтобы глотнуть воздуха, он видел ближайшие препятствия. Именно эти краткие мгновения и хорошо развитое чувство направления помогли ему не потерять цель.

Веревка намокла и тянула вниз, к тому же она мешала плыть и в любой момент могла запутаться. Эту опасность воин предвидел и потому разматывал её с груди, а не со спины, чтобы лучше её контролировать, но помешать все удлиняющейся веревке тянуть назад ничем не мог. Он пытался регулировать скорость её разматывания, но оставалось только надеяться, что она не запутается, прежде чем он достигнет цели.

Он затрачивал много усилий, и вначале холодная вода на него не действовала, но фальконер начал уставать, а ушибы сил не прибавляли.

Несмотря на всю осторожность, Тарлах не мог избежать столкновений с многочисленными рифами. Ему помогала небольшая скорость продвижения, он успевал за несколько секунд менять направление, увидев очередной камень, и потому серьезных ран избежал, но все равно несколько раз ударился о скалы, и вскоре все его тело, особенно плечи и руки, покрылось синяками и ссадинами.

Наемник не обращал внимания на ушибы. Ни поодиночке, ни в целом они не представляли опасности. Опасаться нужно усталости.

Остатки корабля ещё далеко, а он уже почти лишился сил. И появилась опасная реальность, что он устанет настолько, что избитые руки и ноги перестанут повиноваться ему.

Шло время. Теперь корабль стал ближе, гораздо ближе, чем во время его предыдущего появления на поверхности. Это придало ему новые силы и уверенность, но именно это чувство, а, может быть, и усталость — он так и не понял, что именно, — сделали его неосторожным. Во время следующего погружения он незаметно для себя изменил направление и оказался в пенистой воде перед небольшим островком.

Хлестнул ветер, а с ним пришла и сокрушительная волна. Прежде чем Тарлах сумел свернуть в сторону, чтобы избежать опасности, волна подняла его и ударила о каменную глыбу. От удара воздух вырвался у него из легких.

Должно быть, на мгновение он потерял сознание, потому что когда пришел в себя, находился под водой и ему пришлось выплевывать воду, которой он наглотался и набрал в легкие.

Боясь потерять сознание, наемник выбрался на поверхность воды, ухватившись за выступ утеса. Но хотя был ошеломлен и испытывал нестерпимую боль в груди, заставил себя двигаться наискосок, а не прямо вверх, так что, когда вынырнул, оказался под защитой островка. Конечно, защита жалкая, но все же ему удалось подняться по неровному камню и немного передохнуть, прежде чем снова поплыть. Иначе ему конец.

Он плотно прижался к влажной скале, не обращая внимания на то, что острые ракушки рвут и так изодранную одежду и впиваются в тело.

Держался он левой рукой. Правая бессильно свисала. Он не знал, сломана она или просто онемела от сильного удара, не чувствовал боли, хотя видел, что из разреза на уровне плеча идет кровь. Если рука сломана, он погиб. Он не сможет ни добраться до корабдя, ни тем более вернуться. Даже и меньшими ранами вряд ли ему это удастся.

Но в данный момент это не имело значения. Он слишком устал. Мог только лежать и надеялся, что силы вернутся к нему.

Тарлах энергично потряс головой, чтобы отогнать кровь, которая текла из раны на лбу, и закрыл глаза. Кровотечение только усилилось, и у него сильно закружилась голова.

Постепенно к нему вернулась способность ясно мыслить, тошнота прекратилась. Он осторожно пошевелил правой рукой и обнаружил, что может ею действовать.

Тарлах нетерпеливо вытер с лица кровь. Она продолжала идти, но уже меньше, и он подумал, что рана ему не помешает. Такие порезы, даже самые поверхностные, обычно связаны с обильным кровотечением.

Фальконер огляделся и увидел корабль. Тот совсем рядом. Придется нырнуть всего два-три раза, чтобы добраться до него.

Больше всего его теперь тревожила веревка. Она спасла его, не давала утонуть или унести в море, когда он потерял сознание, но если она сильно запуталась или протерлась, он может погибнуть, а вместе с ним погибнут и те, кого он пытается спасти.

Эта мысль окончательно вернула ему сознание. Он разжал руки, нырнул и поплыл вдоль веревки.

Ему повезло. Веревка охватила выступ одной петлей, которую удалось сразу же распутать.

Сделав это, он снова двинулся к цели. Короткий перерыв — прошло всего несколько минут — пошел на пользу. Конечно, полностью силы не восстановились, но оставалось преодолеть совсем небольшое расстояние, и отдых помог это сделать. Он нырял ещё дважды и, вынырнув в последний раз, оказался на расстоянии вытянутой руки от разбитого корабля. Добравшись до него, Тарлах попытался подняться по мокрому скользкому дереву, к тому же наклонному, и вряд ли смог это сделать без посторонней помощи.

Не успел он осознать всего, как крик предупредил его об опасности. В то же мгновение огромная волна перекатилась через обломок судна. Тарлах ощутил, с какой силой она потянула его за собой, и содрогнулся, подумав о том, что пережили моряки за день.

Невероятно, но воин увидел тех же восемь человек, которые здесь были, когда он начинал этот путь. Надежда на спасение удвоила силы моряков. С удивлением он заметил, что двое из них — женщины. Они видели его действия и понимали, что человек, решившийся на такой поступок, должен им помочь.

Привязывая веревку, он принялся объяснять им свой план действий. Приходилось кричать, чтобы его услышали все.

Когда он закончил, у моряков стало ещё более мрачное настроение, потому что такой путь отпугнул бы и полных сил людей. Но это были салкары, выросшие на море. У них появилась надежда на спасение, и они не намерены упускать её. Когда наемник отказался уходить первым, одна из женщин схватила казавшуюся такой непрочной веревку и начала, перехватывая её руками, продвигаться вдоль нее.

Глава тринадцатая

Уна со страхом следила за продвижением Тарлаха, не отводя от него взгляда, когда он оказывался над водой, и следя за его продвижением по веревке, когда он нырял.

Большинство столкновений с камнями происходило под водой, и она их не видела, но стала свидетельницей одного такого удара и пришла в ужас.

Когда фальконер был ошеломлен ударом и не сознавал в тот момент, что с ним происходит, она видела, как волны бьют его о камни, и подумала, что он разбился. И когда он снова ушел под воду, она была уверена, что больше никогда его не увидит.

И не поверила собственным глазам, когда он снова показался на поверхности. Но даже радость не помешала ей заметить, что он ранен и, возможно, очень серьезно. Тарлах с трудом держался за скалу, и было видно, что в настоящем состоянии ему надо помочь самому себе.

Но силы его восстанавливались поразительно быстро, а храбрости ему не занимать, и спустя всего несколько минут он снова нырнул.

Больше препятствий на его пути не было, и фальконер быстро добрался до борта разбитого корабля — и встретился с новой трудностью.

С каждой новой волной, перекатывавшейся через нос корабля, страх женщины усиливался. Большое расстояние мешало ей разглядеть, насколько серьезны раны командира наемников, но Уна видела, что он не смог без помощи подняться на борт. Один из моряков помогал ему держаться, как будто крепеж веревки отнял у фальконера последние силы.

Уна вздрогнула. Сможет ли он вернуться или останется бессильной жертвой бури на месте, когда спасет потерпевших крушение?

Первый из моряков начал переход, двигался он медленно, с трудом, держась за веревку.

Работа на кораблях делает человека сильным, и вскоре первая женщина уже стояла на карнизе под Уной. Она упала на руки ожидавших.

Жители долины радостно закричали. Уне показалось, что этот крик подхватили и оставшиеся на разбитом корабле моряки, хотя, конечно, услышать этого она не могла.

Второй моряк начал путь, но Уна теперь была уверена в его безопасности и смотрела только на Тарлаха. Может, ей только кажется или на самом деле наемник теперь держится уверенней и без посторонней помощи? К тому времени, как третий моряк достиг карниза, Уна удостоверилась, что это действительно так, и впервые с того времени, как рассталась с ним, чуть успокоилась.

Но тут же застыла. Теперь двинулся в путь четвертый моряк. Он как будто тоже не испытывал трудностей, но что-то все же не так. Что-то очень неправильно.

Уна нахмурилась и заставила себя сосредоточиться на событиях внизу, пытаясь понять, что вызвало у неё такую тревогу.

Веревка! Она движется как-то странно, сильно дергается.

В отчаянии Уна провела взглядом по ней от несчастного моряка до того места, где веревка крепилась к камню.

И смертельно побледнела. Веревка немного соскользнула, но достаточно, чтобы задеть за острый, как лезвие, край камня. И с каждым движением ничего не подозревающего моряка перетиралась о камень. Через несколько мгновений он лишится опоры.

Уна окликнула ждавших внизу, но поняла, что её не слышат.

Что делать? Она не успеет добраться до нижнего карниза, как веревка разорвется.

Она уже рвется!

В отчаянии Уна перехватила концы порванной веревки. Разрыв пришелся на сгиб, оставалось достаточно длины, чтобы заново обернуть веревку вокруг камня, чтобы он принял на себя большую часть веса моряка.

Но у Уны не хватало для этого времени и сил. Она обернула веревкой руки, затем прижалась к камню, завершив петлю собственным телом в тот момент, когда канат окончательно порвался.

Трос рывком натянулся, и Уна закричала. Боль была невероятной, невыносимой, но она должна вынести её, иначе остальные погибнут. Погибнет и Тарлах и смерть его будет совершенно бесполезной. Женщина благодарила судьбу за то, что ей удалось ухватиться за скалу. Не будь камня она не удержала бы эту тяжесть, её лишь стянуло бы вниз с утеса.

Она прижалась лбом к каменному выступу, всхлипывая от боли и ещё крепче обвязывая эту мучительную веревку вокруг рук.

Отдыха у неё не было. Уна надеялась удобнее взять веревку, когда моряк достигнет берега, но прежде чем он отпустил опору, начал передвигаться следующий. Уне придется оставаться на месте, пока все люди не переправятся.

Надо сохранить ясную голову, и она старалась не потерять сознание, хотя это принесло бы ей облегчение.

Так продолжалось, казалось, целую вечность. Но вдруг давление неожиданно ослабло. Уна в полубессознательном состоянии подняла голову и увидела высокого фальконера, который надежно держал веревку. Другой быстро работал, привязывая её к камню.

Само освобождение от боли тоже оказалось пыткой, потому что начало восстанавливаться кровообращение, и женщина отчаянно заплакала, хотя и стыдилась своих слез. Довольно быстро она пришла в себя.

Наемники, привязав веревку, подошли к ней. Она узнала, лейтенанта и его помощника.

Бреннан склонился над ней и с мягкостью, которая казалась странной среди фальконеров, помог ей подняться.

— Отдыхай, леди, — сказал он. — Отдыхай спокойно. Ты подарила им жизнь, если позволят Рогатый Лорд и их силы.

— Откуда вы узнали? — умудрилась она спросить сквозь приступ боли.

— Сокол командира. Ему пришлось ждать, пока затишье не позволило ему слететь к нам, но, к счастью, ждал не слишком долго. Он внизу ждет возвращения командира, — добавил лейтенант, предвидя её следующий вопрос. — Полет не повредил ему, хотя ветер снова поднялся, едва он достиг нас.

И, словно подчеркивая его слова, ударил сильный холодный порыв ветра, отчего перехватило дыхание. Все вздрогнули.

Второй воин набросил на Уну плащ. Она узнала плащ Тарлаха и возразила, но фальконер рассмеялся.

— Ему мы тоже дадим плащ, леди. Не беспокойся. Потом поднял её и, так как израненные руки не давали ей возможность спуститься самой, отнес на нижний карниз.

Здесь она позволила перевязать раны на руках, но отказалась уйти. Сознание её снова стало ясным, оно освободилось от тумана боли и напряжения, и она опять могла воспринимать происходящее вокруг. Пока командир фальконеров не окажется в безопасности на берегу, она не станет искать убежища и тепла.

Глава четырнадцатая

Закрепив веревку, Тарлах выполнил свою задачу, и тут же силы покинули его. Он устало опустился на палубу, понимая, что следующая волна смоет его.

Неожиданно крепкая рука обхватила его. Он поднял голову и увидел высокого моряка, человека мощного телосложения. Тот понял его состояние и пришел на помощь.

Тарлах смутился: человек, который так много перенес, ещё тратит на него свои силы. Но не стал возражать, только кивнул в знак благодарности. Иначе — смерть, а он не собирался умирать, пока ещё оставалась надежда.

Моряк словно прочел его мысли и широко улыбнулся.

— Считай, что это небольшая благодарность за веревку, человек с берега, — сказал он и напрягся в ожидании следующей волны.

Первая женщина двигалась вдоль веревки. Фальконер следил за се продвижением, затаив дыхание, как и все остальные. И хоть у него не было сил подхватить всеобщий радостный крик, когда она достигла карниза, он испытал не меньшую радость и торжество.

Переправа шла гладко, и моряки двигались быстрее, чем ожидал наемник.

Он внимательно наблюдал за каждым, отмечал все особенности продвижения, пытался определить главные трудности подъема и способы справиться с ними. Скоро наступит его черед, и ему нужно точно знать, что делать, чтобы как можно быстрее переправиться. У него слишком мало сил: хорошо, если их вообще хватит.

Но силы постепенно возвращались к нему. Рослый моряк дал ему возможность передохнуть, в чем нуждалось тело после трудного пути и чрезмерного напряжения, и прежде чем четвертый моряк добрался до берега, Тарлах уже держался молодцом.

Но он хорошо понимал, что такое быстрое восстановление сил может оказаться кратковременным. Он ранен, а некоторые раны, возможно, серьезные, и любая из них может помешать его возвращению на берег. Особенно его беспокоило поврежденное плечо: этого может оказаться вполне достаточно, чтобы рука перестала действовать.

Тарлах закрыл глаза. Все порезы давали себя знать. Конечно, в прошлом ему приходилось терпеть и более сильную боль, но на раны действовала соленая вода и нестерпимо жгла. К тому же он очень замерз и дрожал, как и все остальные. Сжимаясь под очередной волной, он подумал, что долгое пребывание в таких условиях совсем обессилит его.

Он почувствовал, как напрягся сосед, и поднял голову.

Последний из моряков, кроме того, что был с ним, уже почти добрался до берега.

Салкар задумчиво перевел взгляд с веревки на фальконера. — Пойдем вместе, — предложил он. Тарлах покачал головой.

— Нет. Веревка слишком тонкая. Она не выдержит двоих. Иди. Я ещё немного отдохну и последую за тобой.

Тот кивнул и взялся за веревку.

Воин внимательно наблюдал за ним. Моряк продвигался быстрее и легче товарищей, хотя дольше всех пробыл на разбитом корабле и к тому же часть времени поддерживал спасителя. Сила и выносливость у этого человека, должно быть, огромные.

Тарлах вздохнул. Ему потребуется и то и другое через несколько минут.

Но ничего не поделаешь. Наступила его очередь. Он пробрался по скользкой палубе и ухватился за веревку. Подождал, пока через него перекатилась большая волна, и взялся за трос.

На какое-то время он почти полностью погрузился под воду, но постепенно стал приподниматься.

Воображение не обмануло его: возвращаться действительно было трудно, и Тарлах удивлялся, как другим удалось благополучно добраться до берега.

Они не смогли бы этого сделать, если бы были ранены: даже не удержались бы на палубе. Те, кто пострадал при крушении, погибли раньше.

Можно только удивляться, как выдержали испытание моряки, даже оставшиеся невредимыми. Он считал себя закаленным, тело его подготовлено к тому, чтобы выдерживать боль и напряжение, но он не знал, выдержат ли раненые руки. До берега далеко, так бесконечно далеко, и никакой передышки, ни малейшего облегчения, только бесконечная нестерпимая боль, которая усиливалась с каждым разом, как веревка реагировала на его рывки.

Если бы он мог двигаться в более равномерном темпе, то избавил бы себя от резких рывков, которые болезнено рвали его мышцы, но раненое плечо делало это невозможным. Оно выдерживало его вес только долю секунды, и потому ему приходилось надеяться только на левую руку. В момент рывка он пускал в ход правую.

Скоро он вообще перестал думать и сосредоточился только на болезненном продвижении, напрягая волю, заставляя мышцы и нервы выполнять задачу, которая и в нормальном состоянии показалась бы ему невыполнимой.

И вдруг он оказался совсем рядом с утесом, словно неожиданно пришел в себя и вынырнул из колдовского тумана.

Вид неровной, почти вертикальной, стены подбодрил воина. Надеясь сберечь убывающие силы, он постарался быстрее преодолеть оставшееся расстояние. Теперь, когда большая часть пути осталась позади, он двигался ровнее, хотя предстоял самый трудный участок крутого подъема.

Наконец наступило мгновение, когда Тарлах оказался на карнизе, где его ждали фальконеры и жители Морской крепости. Он так сильно сжал кулаки, что прошло несколько мгновений, прежде чем он сумел разжать пальцы: и вот под ногами снова твердая поверхность камня.

Несколько секунд он сознавал только, что спасся. И чувствовал, как руки Бреннана поддерживали его.

Тарлах тяжело опирался на лейтенанта. С исчезновением опасности его снова оставили силы, требовался отдых после всего испытанного.

Неожиданно туман, окутавший сознание, рассеялся. Кого-то не хватало.

— Где Уна?

Она приблизилась к нему, пробиваясь сквозь неясные очертания окружающих.

— Я здесь, капитан.

Голос её звучал уверенно, как у врача при обращении с пациентом, и он подумал, что она не случайно обращается к нему по званию, а не по имени, как наедине. Она сохранила свою способность здраво рассуждать и действовать…

Он смутно слышал, как она приказала отнести его в один из ближайших домов, чтобы не тратить времени, добираясь до башни, и радовался, что распоряжается не он, а кто-то другой. Темнота заключила его в свои мягкие непроницаемые объятия ещё до того, как Уна закончила давать указания.

Глава пятнадцатая

Командир наемников медленно приходил в себя. Он в незнакомой комнате с выбеленными стенами и тяжелой простой мебелью. Солнечные лучи, пробивавшиеся через маленькое окно, говорили о том, что сейчас позднее утро.

Тарлах удивился и, не раздумывая, сел. Резкое движение вызвало боль, и он, охнув, снова лег.

Откуда-то с потолка на кровать спустился Бросающий Вызов Буре, попеременно то негромко утешая, то браня друга за неосторожность.

В то же мгновение рядом оказалась Уна.

— Спокойнее, — сказала она. — Даже фальконер должен расплачиваться за такое обращение со своим организмом.

Тарлах ничего не ответил. Он смотрел на руки Уны в повязках от пальцев до запястья.

— Что с тобой случилось? — спросил он.

Она пожала плечами, немного поморщившись при этом, как будто у неё тоже болели мышцы.

— Несколько порезов. Как только смогу, сделаю перевязку получше. Вчера на это не было времени.

— Неправда! У тебя покраснели глаза. Ты плакала от боли?

— Нет, просто устала. — Она опустила голову. — Я тебя подвела. Прошу прощения за это. Он снова сёл, на этот раз пересилив боль.

— Ты знаешь, что ты для меня сделала?

— Я привела тебя в Морскую крепость. Владелица долины посмотрела ему в лицо.

— Я знала, что ваш народ любит высокогорья, и сыграла на этом, чтобы убедить тебя согласиться.

— Долина действительно прекрасна, миледи, а моя работа требует, чтобы я основательно познакомился с нею, и твоя обязанность — показать мне владения.

— Показать — да, но я раскрыла перед тобой Морскую крепость с любовью своего сердца, старалась, чтобы ты тоже полюбит её, как я. И мне это, кажется, удалось.

— Но если ты это и сделала, в этом нет никакого позора для меня. Морская крепость заслуживает любви и уважения любого человека.

Он неожиданно испугался. Что он такого ей наговорил? А может быть, кому-то еще?

— Я был очень болен вчера вечером? — осторожно спросил он, опасаясь, что голос выдаст его.

— Болен? Нет, но ты очень устал и переволновался, и я решила, что мне лучше посидеть с тобой.

Как целительница, она имела на это право, и даже товарищи Тарлаха не могли возразить.

— Ты боялась, что я расскажу о твоей сестре?

— Отчасти.

Но у неё была и другая потребность. Она испытывала к этому человеку такие чувства, какие не вызывал в ней, в её душе и теле, ни один мужчина, и, конечно, не лорд, которому отдал её отец. То, что он предложил смертельно опасный план и сам выполнил его, помогло ей наконец понять, что фальконер Тарлах, этот чужой суровый воин, чье лицо открытым она ни разу не видела до того, как они стояли вместе на карнизе, — её избранный лорд, названный так её сердцем.

Но об этом она не посмела заговорить и, наверно, никогда не посмеет. Уна заставила себя улыбнуться.

— На этот счет можно было не беспокоиться. Ты говорил очень мало, только о своих чувствах к Морской крепости, а ты утверждаешь, что это не повредило бы тебе среди твоих товарищей.

— Да, — подтвердил он.

Тарлах неловко пошевелился. Ее забота порадовала его, но он чувствовал себя из-за неё тревожно. У Уны хватает собственных забот. Незачем добавлять к ним ещё и его беды.

Он чуть нахмурился: ему пришел в голову новый вопрос.

— Раны у меня легкие, иначе я не чувствовал бы себя так хорошо, — проговорил он. — Нужно ли было кому-то оставаться со мной? — Он видел, что она продолжает пристально смотреть на него, словно ищет что-то потерянное.

Уна коснулась повязки у него на виске.

— Мы опасались этой раны и боялись оставить тебя. Вдруг в ней что-то изменилось.

— Тебя не тошнит, голова не кружится?

— Нет.

— Больно?

— Не больше, чем следовало ожидать. Холодные пальцы коснулись его лба.

— Жара тоже нет. Она улыбнулась.

— Я думаю, тебе можно вернуться в башню и дать возможность жителям дома отдохнуть.

Тарлах увидел, что рядом с его постелью лежит вычищенный мундир.

— С радостью, только оденусь.

— А я приготовлю твою лошадь.

Он посмотрел на свое плечо, вспомнил, какие неприятности оно ему причиняло. Плечо тоже забинтовано.

— А это? — спросил он. — Рана неприятная, но неопасная. Главное, что нет признаков воспаления, которого нужно было опасаться больше всего.

Ее глаза потемнели.

— Хоть и легкая, эта рана могла тебя погубить.

— Это уже позади, — негромко ответил он. Осторожно расправил плечи, особенно раненое, и почувствовал облегчение, видя, что онемелость покидает их.

— Как спасшиеся матросы?

— В порядке — все. Они хотели поблагодарить тебя. Она печально покачала головой.

— Если не считать усталости и шока, ни один из них не пострадал так сильно, как ты.

Тарлах только кивнул. Ее ответ лишь подтвердил то, о чем он и так догадывался. Уна направилась к двери.

— Тебя очень хотел видеть твой лейтенант. Послать за ним?

— Да, конечно, иначе он решит, что я серьезно ранен. И поторопись с лошадью. Не хочу доставлять жителям дома лишние хлопоты.

Когда Бреннан вошел в комнату, командир был почти одет.

Он натянул рубашку, морщась от боли в плече.

— Наверно, ещё хотя бы денек, не следовало этого надевать.

Бреннан сочувственно рассмеялся.

— Радуйся, что вообще смог это сделать, друг. Как ты себя чувствуешь?

— Больно, — признался тот, — но в целом я здоров.

— Рогатый Лорд был с тобой, — серьезно произнес Бреннан.

Тарлах посмотрел на него.

— Как была ранена леди Уна? — Разве она тебе не рассказала? Ну, конечно. Лейтенант описал все, что произошло на верхнем карнизе.

— Прежде чем мы добрались до нее, веревка разрезала ей руки до кости, — закончил он. — Чудо, что не пострадали нервы и сухожилия и она не осталась калекой. А так у неё будут только шрамы.

Он покачал головой с невольным восхищением.

— Мало у кого из наших хватило бы мужества на такое.

Командир сел на кровать. Лицо его побледнело.

— Что я за человек? — прошептал он. — Держал её здесь всю ночь, тогда как она сама ранена.

Бреннан пожал плечами.

— Ты больше всех нуждался в её уходе, да она и сама захотела.

— Я не заметил, что она ранена.

— Ты был не в состоянии что-то замечать. Послышался стук, и, получив разрешение капитана, к ним присоединился Рорик.

— Леди Уна приказала оседлать твою лошадь и привести к дому.

Он критично разглядывал командира.

— Рад заметить, что ты выглядишь лучше, чем вчера вечером.

— Полагаю, что ещё есть возможности для дальнейшего улучшения, — сухо отрезал Тарлах.

Он набросил на плечи плащ.

— Пошли. Мы доставили достаточно забот хозяевам дома.

Тарлах на мгновение остановился в дверях, осматриваясь.

Море по-прежнему волновалось и выглядело разгневанным, но все остальные признаки бури исчезли. Ярко светило желтое солнце; несмотря на свежий ветер, воздух был поразительно чистый и теплый. Все краски словно усилились: многочисленные уцелевшие цветы, яркая голубизна неба, поразительный изумруд полей.

Поля казались в неплохом состоянии, сады и пастбища тоже, за исключением тех, которые были затоплены. Высокие стены надежно защитили небольшие участки земли. Жителям Морской крепости не придется голодать зимой.

Тарлаха сразу узнали из-за его перевязанной руки, и, как только офицеры фальконеров вышли, все взгляды устремились к ним.

Его собственные солдаты, застыв в приветствии, улыбались, но помня, что они не одни, воздерживались от возгласов.

Жители долины держались в стороне, но казалось, не могут оторвать от него своих глаз, и в этих взглядах было восхищение.

Если бы он действительно был лордом-чужаком и благодаря браку овладел бы долиной, ему не нужно было тревожиться об отношении населения к нему.

Он с досадой отогнал эту мысль и проклял себя за слабость: это желание никогда не осуществится.

Чтобы отвлечься, он быстро сел на лошадь, пустил её рысью и скоро подъехал к входу в Круглую башню.

Глава шестнадцатая

Тарлаха тут же познакомили со спасенными моряками, со всеми, кроме капитана, и он догадался, что сам капитан теперь у леди долины, в одной из её комнат. Судя по времени в столовой. Уна редко обедала в большом зале. Только по необходимости, когда какая-либо церемония требовала её присутствия там.

Его предположение тут же подтвердил Руфон, он пригласил Тарлаха присоединиться к леди и её гостю за столом. Фальконер сразу направился туда. Он в долгу перед человеком, чья сила помогла ему удержаться на разбитом корабле, и хотел выразить благодарность за это, как и сочувствие по поводу потерь.

Когда он вошел в комнату, салкар встал со своего места слева от Уны и заторопился ему навстречу.

Это был внушительный человек, с правильными чертами лица, прекрасно сложенный. Несмотря на свой большой рост, он производил впечатление очень подвижного человека. Его светлые волосы от постоянного пребывания на солнце и море стали платиновыми. На фоне его загорелой кожи они казались совсем белыми. Глаза голубые.

Он крепко пожал Тарлаху руку.

— Рад, что ты здоров, командир. Меня зовут Эльфторн, я капитан «Прекрасной русалки».

Наемник ответил на его рукопожатие.

— А я рад видеть тебя и членов твоего экипажа.

— Мы живы благодаря тебе. Благодарю тебя от своего имени и от имени своих товарищей.

Воин поморщился.

— Жаль, что я не мог организовать более приятный прием.

— Главное, что нас удалось снять с этой проклятой скалы.

Голубые глаза потемнели от боли. Она не скоро оставит его.

— Мне не следовало так говорить о «Русалке», — негромко сказал он. — Надо заметить, что даже после своей гибели она пыталась послужить нам.

— Это был прекрасный корабль. Я вместе с вами сожалею о его гибели.

Капитан заставил себя улыбнуться.

— Ну, а что спасемся я и часть моего экипажа, мы этого и не ожидали.

«Для таких слов нужно иметь мужество», — подумал Тарлах. Салкары плавают целыми кланами, женщины работают рядом с мужчинами, дети учатся морскому делу, ещё не умея ходить. Так должно было быть и на борту «Прекрасной русалки».

Никто из детей не пережил крушения. Эти люди живут на море и не сетуют, когда море отнимает у них близких, но в глубине души они должны горевать так же, как фальконеры оплакивают свои потери. Он понимал и их силу, и боль и горевал вместе с Эльфторном, как будто погибшие в бурю принадлежали к его отряду. Но не подал вида. Он не станет бередить раны этого человека.

За едой — есть не начинали, дожидаясь прихода командира фальконсров, — салкар рассказал, как его корабль захватила свирепая буря, как им удавалось держаться, пока порыв ветра не сломал главную мачту. Одновременно на корабль накатилась гигантская волна, почти затопила его, унеся с собой половину экипажа. После этого насосы уже не справлялись, тем более что не хватало людей.

С этого момента гибель была неизбежна, и капитан искал место, чтобы выбросить обреченный корабль на берег и спасти жизнь оставшихся моряков, а может, и груз.

Он тяжело вздохнул.

— Теперь Ганволд заработает целое состояние.

— А кто такой Ганволд? — поинтересовалась Уна.

— Он из Древнего народа, но один из лучших капитанов, каких я знаю. Он капитан «Звезды Диона» и мой главный соперник. Мы торопились доставить груз шелка на южные рынки. Там условия таковы, что покупателей на груз с двух кораблей не найдется, и мы оба знали, что прибыль получит только тот, кто первым доберется до порта. Должно быть, лоцман раньше провел его через этот район, если только судьба не нанесла ему такой же удар, как нам.

Он неправильно понял наступившую вслед за его словами тишину.

— «Звезда» пришла в Линну за несколько часов до «Русалки». В порту оказался только один корабль-проводник, и Ганволд сразу договорился с ним. Надо отдать ему должное. Он предложил мне разделить плату, зная репутацию этих мест и что я последую за ним вслепую, без лоцмана. Мы с ним не только соперничаем, но и дружим. Однако лоцман отказался проводить два корабля, объяснив, что при такой погоде не сможет провести сразу оба.

Он перевел взгляд с одного собеседника на другого и нахмурился.

— В чем дело? — наконец потребовал он.

— Этот берег не обслуживается никаким лоцманом, — негромко объяснила женщина.

Элъфторн стиснул зубы: он понял намек.

— Пират?

— Мы подозреваем грабителя кораблей, — продолжила Уна, — хотя в данном случае это одно и то же. Ты видел капитана этого корабля-проводника, говорил с ним?

Он кивнул и описал этого человека, насколько запомнил.

Уна покачала головой.

— Это не Огин.

— Он там и не показался бы, — вмешался Тарлах. — Он для этого слишком известен. Кто-то другой, какой-то чужак находит для него потенциальные жертвы.

— Пока забудем о нем, — решительно сказала владелица долины. — Все внимание теперь «Звезде Диона», хотя боюсъ, мы мало что можем для неё сделать. Слишком много кораблей, больших и малых, исчезло в этом районе с тех пор, как Огин стал владельцем Рейвенфилда. И даже без возможного предательства такая буря может разметать целый флот. Мы даже не догадываемся, куда она унесла корабль.

— Значит, нужно ждать известий о судьбе «Звезды»?

— Нет, — ответил Тарлах. — Сегодня море ещё бурное, но завтра успокоится. Можно будет выйти на шхунах, как обычно поступают после бури. Мы с Уной отправимся в одной из них и исследуем берега Рейвенфилда. Учитывая репутацию этого района и его изолированность, такой шаг с нашей стороны будет вполне естественным. Я понял так, что в Рейвенфидце мало кораблей для такого дела.

Владелица крепости кивнула.

— Очень мало, и все небольшие. Они не пригодны для выхода в открытое море. Эта обязанность всегда исполнялась Морской крепостью.

— Тогда план ясен. Выйдем, как только позволит море.

После трапезы командир наемников остался с Уной.

— Если океан будет таким же образом затихать, завтра утром сможем отплыть.

Она кивнула.

— Я прикажу, чтобы шхуны были готовы к отплытию с рассветом.

— А тем временем, я считаю, нужно осмотреть долину. Уна пристально посмотрела на него. В голосе его звучала нотка, которая ей не понравилась.

— Я сама осмотрю. Тебе нужно отдохнуть после вчерашнего испытания.

Тарлах хотел возразить, затем пожал плечами, видя, что она заметила внезапно охватившую его усталость.

— Почему я так устал? — спросил он. — Всего лишь проехал от дома до башни и хорошо пообедал. Встал я поздно…

— Твое здоровье восстанавливается. Это трудная работа. Судя по шрамам, ты и в прошлом несколько раз был ранен. В тех случаях должно было быть так же.

— Да. — Он вздохнул. — Надеюсь, на этот раз процесс не будет таким долгим, как в прошлом.

Она улыбнулась.

— Отдохни несколько часов, и все будет в порядке. И владелица крепости отпустила его, пообещав увидеться позже. Командир приветственно поднял руку и отправился к себе.

Войдя в свою комнату, он плотно закрыл дверь, чтобы ему никто не мешал.

С огромным облегчением лег в кровать и закрыл глаза, но тревожные мысли не покидали его. Он так устал, словно только что вернулся с носа «Русалки». Если до утра не восстановит силы хотя бы частично, от него будет мало проку.

Несмотря на тревогу, он задремал, а потом крепко уснул и проспал целых три часа.

Фальконер почувствовал себя более свежим и чувствовал себя хорошо. Он вышел из комнаты и направился на поиски Уны.

Как и предполагал, он нашел её на одном из пастбищ, которые затопило во время бури.

— Насколько оно пострадало? — заговорил он, обменявшись с ней приветствиями.

— Для овец сойдет, — заверила она. — Это хорошо, так как некоторые верхние луга придется закрыть. Нам вообще повезло. Люди и животные не пострадали, зданиям причинен лишь небольшой ущерб. Целы корабли и все оборудование.

— А как урожай?

— Я ещё не осматривала сады, но люди говорят, что большинство их не пострадало. Немного фруктов мы потеряли, но меньше, чем ожидали. Все остальное как будто не тронуто.

Так и оказалось, когда они немного позже побывали в садах. И когда они расстались, оба были довольны.

Впрочем, разлука им предстояла недолгая. Тарлах хотел посовещаться со своими людьми, а потом вернуться и попросить Уну подробнее рассказать о береговой линии, вдоль которой они поплывут.

Тарлах провел немного времени с фальконерами. В завтрашнем деле они не участвуют, и он просто хотел рассказать им, что узнал от Эльфторна, и о своих действиях в связи с этим. Он получил подтверждение опасности, угрожающей не только Морской крепости, но всему району, и это дает им возможность оправдать плату за службу.

Тарлах слегка удивился, когда Рорик вышел вслед за ним и пошел рядом.

— Почему ты позволяешь хозяйке долины сопровождать тебя завтра? — без всякого предисловия спросил воин.

Командир пристально посмотрел на него, но его недовольство тут же стихло.

Его поразила собственная глупость. Он даже не думал начать поиск корабля без Уны из Морской крепости, но теперь, когда ему задали этот вопрос, сам удивился. Даже если бы речь шла о воине другого народа, такое приглашение было бы странным. Больше того, возможно, их в этом плавании поджидают опасности, хотя он планирует только разведку, не нарываясь на неприятности. Но какое у него право подвергать опасности Уну?

Он покачал головой, заканчивая спор с самим собой.

— Она должна быть с нами. Если бы лорд Харвард или лорд Феррик были живы, они поплыли бы. И она не может поступить иначе.

— Вероятно, ты прав, — признал его помощник. — Я об этом не подумал. Для неё правление может оказаться трудным. Ты не хочешь взять с собой кого-нибудь из нас?

— Нет. Появление шхун Морской крепости у берегов Рейвенфилда после бури — вполне естественное дело. Но присутствие фальконеров на борту подскажет Огину, что у нас совсем другие намерения.

— Если его жертва ещё не затонула, он не позволит вам приблизиться, — заметил Рорик.

— Почему? Он вполне может сослаться на бурю. К тому же он не ожидает, что мы появимся так быстро. Мы постараемся подойти к единственной гавани Рейвенфилда днем, гораздо раньше, чем обычно. Огин считает, что у него достаточно времени, чтобы скрыть следы насилия до того, как будут найдены обломки. Груз он может снять не торопясь: это его дело. Он заявит, что его люди в поисках потерпевших крушение осматривали берег и обнаружили «Звезду».

— А корабль грабителей будет держаться подальше в море, вероятно.

Тарлах кивнул.

— Конечно. Огин не захочет, чтобы его заметили.

— Но ты можешь наткнуться на предателей, когда они будут грабить добычу.

— Это означало бы схватку, — мрачно согласился Тарлах. — Маловероятно, но такая возможность существует, и её следует опасаться. Если мы исчезнем вместе с жертвами, это не принесет пользы нашему делу.

Глава семнадцатая

Утро осветило мир, полный тишины и покоя. Тепло, свежий ветер, но не сильный. Залив больше походил на озеро, чем на часть океана. Даже открытое море за его пределами было спокойно, как будто никогда не знало бушующих волн.

С рассветом корабли Морской крепости подняли якоря, каждая шхуна двинулась по заранее намеченному пути. Все курсы пересекались, корабли должны были встречаться в нескольких местах, и таким образом все побережье покрывалось плотной сетью поиска,

К основному кораблю Круглой башни присоединился другой. Оба корабля небольшие, но быстрые, совсем не похожие на тяжелые рыболовные суда, какими обычно пользуются жители долины. Несмотря на внешнюю хрупкость, они прочны и больше остальных по размерам. Именно эти корабли получили задание совершить наиболее длительный и трудный поход по водам Рейвенфилда. Тарлах предпочел бы идти на «Крачке». Он видел, что эта шхуна обладает большей скоростью и маневренностью, но она больше и по размерам, и её место в открытом море. Ее не должны увидеть с берега.

Впрочем, Тарлах не испытал разочарования, вступив на борт «Баклана». Он протянул руку и помог Уне пройти по узкому трапу.

Незаметно он разглядывал леди долины, искал следы, которые должны были оставить выдержанные ею испытания, но она, по-видимому, оправилась не хуже его. Только повязки на руках свидетельствовали о том, что она перенесла, но даже они теперь сменились узкими, едва заметными полосками ткани.

Они стояли на корме, пока каменная коса, которая принесла гибель «Русалке», не закрыла вид на гавань, а потом прошли на нос судна, чтобы начать поиск исчезнувшего торгового корабля.

Плавание будет приятным. «Баклан» содержали при Круглой башне для развлечений и отдыха, на палубе под навесом установлены удобные сидения. Оттуда лорд долины мог наслаждаться красотой океана и не страдать от жгучего солнца.

Тарлах и леди не думали об управлении кораблем: за этим следил экипаж — капитан и четыре матроса, все опытные моряки и к тому же мужчины. Тарлах с удовлетворением отметил это обстоятельство, хотя ему хватило ума ничего не сказать по этому поводу своей спутнице.

На первый взгляд, пять человек кажутся слишком большим экипажем для такого маленького судна, но «Баклан» часто уходил в долгие плавания, в которых необходимы, по крайней мере, две вахты, а иногда экипажу приходилось защищать шхуну, хотя обычно с пиратами, которые иногда показывались поблизости, встречалась более подходящая для этого «Крачка».

Серые глаза наемника были устремлены на проплывающие мимо берега, на мощные утесы, покрытые зеленью, а за ними — серо-пурпурные горы. Он испытывал душевную боль, более мучительную чем от удара мечом. Со временем ему придется лишиться всего этого, уйти отсюда навсегда…

Он не сознавал, что боль его заметна, пока Пальцы Уны не коснулись его руки, которой он бессознательно сжал поручень. Она смотрела на него не с жалостью, а с глубоким сочувствием.

— Не нужно уходить навсегда, — негромко сказала она. — Морская крепость всегда будет открыта для тебя.

Он только покачал головой.

— Уехав отсюда, я уже не вернусь, леди. Возвращение только усилит мои страдания. — Он снова посмотрел на берег. — Я люблю эту землю, — прошептал он, — но никогда не смогу получить её.

Владелица долины не стала настаивать, и некоторое время они молчали.

Оба продолжали осматривать воды в поисках «Звезды Диона», хотя и не рассчитывали, что увидят что-то, пока не достигнут владений Огина.

«Возможно, Рорик прав, — размышлял Тарлах, — и они найдут тут слишком много приключений». Если торговый корабль пострадал из-за бури или предательства, будет предпринята попытка завладеть его грузом, конечно, если он не затонул. Грабительский корабль должен быть небольшим и проворным, как «Крачка» Морской крепости. И невозможно разгрузить торговца за несколько часов и при сильном волнении. Они вполне могут застать его за грабежом жертвы.

Глаза фальконера сузились. Какова будет их реакция в таком случае? При нормальных обстоятельствах они могли бы взять верх, потому что экипаж «Баклана» состоит из опытных бойцов и моряков, но разумнее воздержаться от столкновения как можно дольше, делая вид, что люди на «Баклане» не подозревают о грабительских намерениях убийц. У Огина и его приспешников все права выходить в море у своего берега, они имеют также право осматривать покинутые корабли. Все, что в таком случае будет выброшено на берег, принадлежит им.

Сделать вид, что их корабль пришел из долины Роузхилл, ближайшего соседа Рейвенфилда, не удастся. Это большое владение вообще не имеет гаваней, там у моря нет и плодородных долин. Поэтому нет и кораблей.

— А каков лорд Роузхилла? — неожиданно спросил Тарлах, чувствуя неловкость: ему давно следовало задать этот вопрос.

— Хороший человек, способный и великодушный. Маркхейм ещё молод, но от этого его долина не пострадала: она процветает под его управлением, которое началось два года назад, после смерти его отца.

— Он женат?

— Женился полтора года назад. Его леди сейчас ждет ребенка, она беременна. — Уна улыбнулась. — Это кажется странным, потому что она сама выглядит совсем ещё ребенком.

— У Маркхейма есть причины желать, чтобы в этом районе не обосновались грабители кораблей. Жаль, что он далеко от нас. Нам такой союзник не помешал бы.

— Да, — мрачно согласилась Уна. — Но требуется три дня быстрого марша, чтобы добраться до крепости Роузхилла — если это вообще удастся сделать. А потом гораздо больше времени, чтобы ему добраться до нас, когда вестник сообщит ему нашу просьбу.

— Но он бы пришел?

— Несомненно. Наши дома всегда поддерживали друг друга.

Фальконер немного помолчал.

— Я думаю, пора мне поговорить с ним, — неторопливо признес он, — и с остальными лордами тоже. Если даже мы ничего не обнаружим, если Огин не виноват в том, в чем мы его подозреваем, рассказ Эльфторна вместе с гибелью кораблей — достаточное основание. Что-то в этом районе неладно. Морская крепость не должна в одиночку бороться с этой бедой. Уна кивнула, её милое лицо оставалось серьезным.

— Это разумное предложение. Мы так изолированы друг от друга, так привыкаем полагаться только на собственные силы, что часто не видим очевидного решения проблемы, если она требует совместных действий соседей. Такой союз вдобавок обезопасит нас всех от агрессии. Огин не решится вторгнуться в долину, если будет знать, что ему противостоят совместные силы всех лордов.

— Если только не ударит быстро, перебьет всех свидетелей и так же быстро уйдет.

Уна пристально посмотрела на фальконера.

— Ты думаешь, он может так поступить?

— Человек, решившийся на грабеж кораблей? Если он виновен в этом преступлении, а я считаю это очень возможным — судя по тому впечатлению, которое он произвел на меня во время нашей короткой встречи, он вполне способен на такое. Особенно если имя его останется при этом незатронутым и он после твоей смерти приобретет часть земель Морской крепости.

Обсуждение продолжалось ещё долго. Даже в предварительном рассмотрении создание эффективного союза нескольких долин, всегда отличавшихся крайним индивидуализмом, казалось трудной задачей. Только когда солнце достигло зенита и все было готово к обеду, они оставили эту тему, чтобы не привлекать внимания спутников, с которыми вместе ели, как всегда принято на борту кораблей Морской крепости.

Покончив с едой, все вернулись к своим обязанностям.

Несмотря на серьезность предстоящего дела «Баклана», эти обязанности были нетрудными. Легкий ветер и спокойное море не доставляли забот морякам, они не ожидали, что увидят до конца дня «Звезду Диона» или вообще встретят какую-либо опасность так близко в водах Морской крепости. Они ищут один определенный корабль, но необходимо делать вид, что придерживаются обычного распорядка поисков, как всегда после сильной бури. Конечно, они выполняли свою главную задачу, потому что шторм мог застигнуть корабль в любом месте, но завтра утром напряженность, несомненно, возрастет.

Поиски невозможно было продолжать в темноте, поэтому с приходом ночи маленький корабль бросил якорь. Те, кто не нес вахту, отправились по своим каютам.

Каюты на корабле невероятно маленькие, в них помещалась только койка и сундучок, который одновременно служил и скамьей.

Тарлах вместе со всеми спустился вниз, хотя предпочел бы подольше остаться на палубе. Но потом у него не будет возможности отдохнуть, поэтому нельзя упускать её сейчас. Однако, несмотря на холодный ночной воздух, он оставил дверь каюты раскрытой. Иначе крошечная каморка слишком напоминала ему могилу.

Глава восемнадцатая

На рассвете корабль Морской крепости отправился дальше.

Когда поднимали якорь, весь экипаж и оба пассажира были на палубе и остались на ней, хотя утро оказалось не таким теплым и спокойным, как предыдущее. Все испытывали нетерпение ожидания. Скоро они пересекут границу Рейвенфидда, и тогда…

Все утро они наблюдали за океаном и берегом в поисках следов исчезнувшего корабля. Характер береговой линии быстро менялся, утесы становились круче и мрачнее, а места, где можно выгрузить незаконный груз, встречались все реже. Вскоре они почти совсем исчезнут, и Огин мог использовать для своих целей этот редко посещаемый участок своего владения.

Впрочем, они никаких признаков такого использования не видели. И их плавание могло оказаться всего лишь гуманным жестом со стороны жителей Морской, крепости. Тем не менее сердце наемника дрогнуло, когда корабль обогнул выступающий в море мыс, крутой и удивительно высокий, очень запоминающийся по своей форме. Они миновали мыс Лордов, границу между владениями Уны и Огина. Теперь параллельно их курсу потянулся берег Рейвенфилда.

Владелица крепости, которая стояла рядом с Тарлахом у поручня, вздохнула и намеренно повернулась спиной к суше.

— Давай поедим, — предложила она, — хотя ещё рано. Есть только одно место на всем берегу Рейвенфилда, которое подходит для логова грабителей, и мы недалеко от него.

Она уже описывала Тарлаху гавань, о которой говорила сейчас, очень узкий пролив, ведущий в чашу белого песка, хорошо защищенную и с удобным спуском сверху, с утесов. Прекрасная гавань для законной выгрузки товаров, хотя размер бухты не позволял вести в ней крупные операции. Однако вход в пролив перегражден в центре большой подводной скалой, названной Колыбелью — из-за своей формы. Скала показывается из-под воды только в самый низкий отлив. Все остальное время она скрыта водой, как смертоносная угроза для любого корабля, который попытается войти в бухту.

Никакой корабль не смог бы проплыть над ней. Два самых высоких места скалы — Изголовье и Ноги — всего в нескольких футах под поверхностью. Во время отлива Ноги ещё можно увидеть. И так как скала лежит поперек пролива, только очень маленький корабль может чудом миновать её. Даже у «Крачки» для этого слишком большая осадка.

Но корабль подходящего размера, с хорошей маневренностью, с экипажем, знающим местность, может найти здесь убежище или безопасный порт. С моря он будет совершенно не виден. Обнаружить его возможно, только заглянув непосредственно в пролив, а высокие утесы спасали от сильного ветра и волн, даже в самый большой шторм.

И описание Уны, и карта, которую изучал Тарлах, говорили о том, что бухта хорошо укрыта. Но даже зная это, фальконеру пришлось сдержать удивленное восклицание, когда «Баклан» обогнул очередной горный мыс из бесконечной их вереницы и оказался в природном убежище, вернее перед входом в него, перегороженным скалой. И на этой скале, на Колыбели, застряло сильно поврежденное торговое судно.

Большое, гораздо больше «Прекрасной русалки». Ни на палубе, ни на берегу не видно никаких признаков жизни.

Все долго молчали. Первой нарушила молчание Уна.

— Их смыло? — прошептала она.

— Может быть, — ответил фальконер. — Удар был очень сильный. А спасшиеся к этому времени переправились на берег. В бухте никого нет, а на утесы легко подняться.

К ним подошел капитан «Баклана».

— Нет, птичий воин. Конечно, до берега близко и на утесы подняться можно, но как человек, незнакомый с местностью, найдет отсюда дорогу? Даже если дорога известна, это место отделено от ближайшего поселка большой пустыней. У потерпевших крушение не было еды и всего необходимого для такого пути, особенно если с ними раненые. На их месте я бы оставался на месте крушения и надеялся на помощь спасателей. Так всегда бывает после сильных бурь.

— Ты правильно рассуждаешь, — согласился Тарлах. — Они либо все погибли, либо выжившие ещё на борту «Звезды Диона». Мы с леди Уной немедленно отправимся туда. Ты, капитан, останешься на борту «Баклана» с двумя матросами, остальные двое пойдут с нами. Корабль Морской крепости подошел к разбитому кораблю и оставался рядом, пока четверо не поднялись на палубу, а потом отошел на безопасное расстояние от смертоносной скалы.

Палуба «Звезды Диона» накренилась так сильно, что прибывшей группе трудно было стоять на ней, не говоря уже о том, чтобы пересечь её. Но скоро они приспособились сохранять равновесие, хотя все четверо предпочитали за что-нибудь держаться.

Тарлах страдал больше всех. Только огромным усилием заставил он себя разжать руку и выпрямиться. Во рту у него пересохло, словно ткани тела обезвожены, ноги сильно дрожали, и он опасался, что они не удержат его.

Тогда он рассмеялся над собой, и все наладилось. Конечно, разбитый корабль не самое надежное убежище, но обломок, за который он цеплялся всего несколько дней назад, был гораздо хуже.

Взгляд в сторону Уны показал, что она не заметила его неуверенности, и Тарлах в хорошем настроении занялся делом.

Погибший корабль наклонен в сторону берега, и со стороны входа в бухту и моря палуба не видна. Четверо стоявших у поручня тоже не видели «Баклана».

Это не понравилось воину, хотя означало, что сами они во время осмотра корабля по большей части будут скрыты от наблюдения извне. Но не смогут вовремя увидеть и приближающихся противников, а Тарлах понимал, что грабители могут вернуться в любую минуту.

Несмотря на реальную опасность, он не решался отправить в воздух Бросающего Вызов Буре. Безусловно, острые глаза птицы вовремя предупредили бы их о любом приближающемся корабле, задолго до того, как он сможет им угрожать, но и моряки обладают острым зрением, и большинство из них хорошо различают морских и сухопутных птиц. Если сокола увидят, усомниться в том, чья это птица, будет невозможно. Даже если он окажется слишком высоко, чтобы они различили характерную черно-белую окраску грудки, грабители все равно насторожатся, заметив его так близко от своего логова. Хорошо известно, что леди Морской крепости наняла воинов, и грабителям вряд ли понравится участие фальконеров в поисках потерпевших крушение судов. Они захотят проверить, стало ли кому-нибудь известно об их тайной деятельности.

Конечно, он будет заранее знать об их приближении и сумеет предотвратить столкновение, но неприятностей избежать не удастся. Огин поймет, что владелица Морской крепости заподозрила его, что у неё достаточно оснований для подозрений, она уже многое знает, и он будет глупцом, если не прекратит своей преступной деятельности, по крайней мере, пока нанятые ею солдаты без девиза не уедут. А потом он нападет на неё и отберет долину. Но даже если не зайдет так далеко, все равно сможет возобновить нападения на корабли, понимая, что, если он будет соблюдать осторожность, соседи ничего не смогут с ним поделать. Да и Уна ему понадобится только до тех пор, пока он не станет достаточно сильным и не будет больше опасаться соседей.

Но этого нельзя допустить. Нужно, чтобы лорд Рейвенфилда ни о чем не подозревал, пока не будет подтверждена его вина и он и его сообщники не будут захвачены с поличным. А если Тарлаху и людям Уны удастся сделать это сейчас, тем лучше.

Но, приняв решение не отпускать птицу, фальконер не успокоился. Их так легко захватить врасплох…

Он опасался не только за себя, но и за «Баклана». В открытом море корабль Морской крепости может уйти от противника, но узкий пролив не даст возможности для маневра. Нужно осмотреть все побыстрее и уйти незаметно, чтобы сообщить о гибели «Звезды» и составить дальнейший план, учитывая найденные улики.

Он покачал головой: его не оставляло раздражение. Может, никаких грабителей, никакой опасности вообще нет. Во время бури «Звезда Диона» могла потерять своего проводника и, увидев бухту, решила укрыться в ней, не зная, какая опасность подстерегает её под водой.

В таком случае ей не повезло, потому что волна, должно быть, приподняла её и посадила прямо на Ноги. Сейчас видно только Изголовье, которое корабль пытался миновать.

Но тут лицо его застыло. Корабль могли намеренно направить сюда. Грабители не решились напасть в бурю, но Огин или его агент могли заманить «Звезду» сюда и предоставить Колыбели совершить свое страшное дело.

Тарлах заставил себя оторваться от мрачных размышлений. Это только предположение, а рассказать, что произошло на самом деле, могли лишь моряки «Звезды».

На палубе не удалось обнаружить ничего, что прояснило бы картину. Огромные волны во время бури смыли с неё все незакрепленные предметы. Осталась в своих креплениях только небольшая шлюпка, вероятно, потому что её закрыл наклон палубы. Если здесь погибли люди, океан унес и их тела.

— Посмотрим в каютах, — без особой надежды предложил наемник. Он говорил тихо, хотя, казалось, нет никакой причины таиться.

Сделав знак Уне и двоим морякам задержаться, он направился к двум палубным каютам, которые из-за своего расположения в первую очередь должны были бы использоваться выжившими.

И когда подходил к ближайшей из них, Бросающий Вызов Буре неожиданно вцепился ему в плечо, расправил крылья и гневно зашипел.

Тарлах остановился. Его товарищ не испугался, но что-то здесь было неладно.

Он постарался незаметно подобраться к входу. Осторожно приоткрыл дверь. Она подалась и при первом же прикосновении широко распахнулась. Тарлах застыл на пороге, взгляд его стал жестким. Ни один противник не хотел бы с ним сейчас повстречаться.

Итак, буря пощадила моряков, но в каюте были мертвые люди. И свой конец они нашли не от неразумной ярости стихии, а от безжалостного оружия людей.

Один моряк лежал у двери, голова его разбита каким-то тяжелым предметом, мозг, смешанный с кровью, запачкал пол. Еще четверых, которые сидели за столом и даже не сумели встать и защититься, зарубили мечом. Последний лежал на импровизированной койке справа от входа, левая нога его привязана к планкам. Горло перерезано, словно кто-то, пробегая мимо, нанес мимоходом этот удар, не отвлекаясь от других, более подвижных противников.

Когда несколько секунд спустя Уна и моряки присоединились к Тарлаху, женщина покачнулась и отвернула лицо. Но быстро взяла себя в руки.

— Они не ждали опасности от вошедших, — прошептала она.

— Да, они надеялись на помощь. Это очевидно по их поведению, — согласился воин.

И он обнял Уну, как будто старался защитить от такой же участи.

Но сам понял ненужность этого жеста и отпустил женщину.

Затем взглянул на дверь.

— Пошли, — отрезал фальконер. — Мне не нравится это место.

— Может, стоит его основательно осмотреть, командир? — спросил один из моряков, Сантор. — Можно узнать больше. Корабельный журнал…

Воин покачал головой.

— Его должны были забрать в первую очередь. Я хочу заглянуть в трюм и убраться отсюда, прежде чем вернутся грабители. Сейчас наши силы разъединены, а это место не подходит для морского боя. — Может, они уже забрали груз, — возразил второй моряк. — У них для этого был весь вчерашний день.

— Сомневаюсь. Если и забрали, то не весь. Корабль у Огина должен быть небольшой, а нужно сделать несколько рейсов. На утес много не поднимешь, а на берегу оставлять шелка надолго нельзя, можно их испортить.

Он посмотрел на Уну.

— Есть ли поблизости сухие пещеры?

— Нет, иначе я бы о них знала.

Он не удивился её уверенности. Жители Морской крепости хорошо знают берег, и не только свой, но и Рейвенфилда и Роузхилла. Многие годы это спасало попавших в беду рыбаков. Причем эти знания касались не только сведений об океанском дне и морских течениях, но и об особенностях суши.

Четверо вышли из залитой кровью каюты, и Тарлах осторожно прикрыл за собой дверь.

Леди долины поспешила к поручню со стороны моря, чтобы предупредить оставшихся на борту «Баклана». Все последовали за ней и по-прежнему предпочли, пересекая наклонную палубу, держаться за что-нибудь.

Неожиданно сокол негромко крикнул. Тарлах бросился вперед, схватил Уну и упал вместе с ней на палубу.

— Ложитесь! — прошептал он шедшим за ними морякам.

Удивленные, они повиновались, не возражая и не расспрашивая.

Через мгновение наемник пополз вверх по наклонной палубе, пока не добрался до поручня. Остальные последовали его примеру.

Борт корабля высокий и прочный, но буря разбила его в нескольких местах, и прогнуло доски, так что между ними образовались щели. И вот в одну из щелей они увидели, что встревожило сокола, — черный изящный корабль устремился к ним.

Нет, не к ним, он спешил к «Баклану». Нос незнакомого корабля казался непривычно высоким и тяжелым для своих размеров. Специально усиленный нос. Корабль тараном бьет свои жертвы.

Моряки на борту судна из Морской крепости поняли опасность и пытались избежать её, но нападающий оказался между ними и открытой водой, а разбитый корабль мешал им проскользнуть в гавань. У них оставалось лишь небольшое пространство для маневра.

Этого было недостаточно. «Баклан», со своим малочисленным экипажем, захваченный врасплох грабительским кораблем, привыкшим к такому способу атаки, был обречен. Убийца ударил точно, отбросив судно к потерпевшему крушение кораблю, буквально прижал к нему.

«Баклан» продержался несколько мгновений, но потом от двойного толчка раскололся.

Капитан, зажатый меж бортов кораблей, погиб мгновенно.

Остальные двое прыгнули в воду, но не успели вынырнуть, как были пронзены стрелами. Точность стрельбы свидетельствовала о большой практике стрелявших.

Проклятие одного из моряков застыло у него на устах под взглядом Тарлаха. Если они выдадут себя, их тоже убьют.

Лицо наемника было угрюмо. Корабль обязательно будут обыскивать. Вчетвером они не сумеют спрятаться, а попытка сражаться означала бы самоубийство.

— Спускайтесь за борт, — неожиданно приказал он. — В воду.

Уна сразу послушалась, но моряки оставались на месте, глядя на воина.

— Чего вы ждете? — нетерпеливо спросил он.

— Я умею немного плавать, — сказал Сантор, — но Нордис совсем не умеет.

— Держаться на воде сможешь? — спросил фальконер У второго моряка. — Нет.

— Я тебе помогу, если понадобится, но у нас под ногами будет Изголовье. Поторопитесь, иначе нас заметят.

Моряки по-прежнему колебались, но выбора у них не было, и они соскользнули вниз и присоединились к женщине у противоположного поручня. Спустя мгновение фальконер оказался рядом с ними.

Первыми стали спускаться Тарлах и Уна. Они быстро перелезли через поручень и повисли на руках.

Эта часть корабля была гораздо ближе к воде, чем противоположный борт, и им, разжав руки, пришлось лишь немного пролететь по воздуху.

Женщина сразу поплыла в тень корабля и не останавливалась, пока не добралась до борта. Тут ноги её коснулись камня, на который налетела «Звезда Диона», и она подняла руку, давая Тарлаху знак, что тот рассчитал точно.

Через несколько мгновений моряки тоже оказались в оде, и вскоре трое мужчин съежились рядом с Уной в тени мертвого корабля.

Положение у них было неприятное. Они стояли на подводной скале и держались за борт корабля, который убьет их, если хоть немного сместится в их сторону.

Вверху на палубе тоже была смерть. Как и сказал фальконер, грабители высадились на «Звезде» в поисках матросов с «Баклана».

Невозможно было ошибиться в предводителе банды. Голос его доносился отчетливо. Все узнали его, и сердца их горели от ненависти и невозможности отомстить.

Губы Тарлаха молча шевелились. Он благодарил Рогатого Лорда, который позволил ему предусмотрительно закрыть дверь каюты и не позволить остальным трогать в ней что-нибудь. Убийцы искали тщательно и, очевидно, знали, что ищут. Но ничего не нашли.

Наконец грабители снова собрались на палубе. Беглецы опять услышали голос Огина.

— Итак, никто сюда не высаживался. Это хорошо для нас. Люди Уны не оказались бы легкой добычей, если бы мы застали их здесь вооруженными и готовыми к встрече.

— А что они делали в твоих водах? — спросил человек с акцентом южанина. — Они тебя подозревают?

Лорд долины презрительно засмеялся.

— Вряд ли. Их привлекла буря. Жители Морской крепости человечны, — насмешливо объяснил он. — После бури они всегда рассылают свои шхуны, чтобы отыскивать потерпевших бедствие. Поэтому я и настоял на том, чтобы мы ушли в море и держались подальше от этого места. Если бы они что-то подозревали, нам было бы трудно их взять, особенно такой корабль. Он быстр и маневрен.

Лорд Рейвенфилда перешел к вопросу о грузе.

— Нужно закончить разгрузку, пока никто не явился в поисках «Баклана»…

— Мы легко потопим и другой корабль, — вмешался грубый голос.

— Не будь дураком! Сколько кораблей должно здесь исчезнуть за неделю, чтобы на нас упало подозрение? Как ты думаешь, почему я пропускаю богатые корабли? Чтобы не насторожить соседей, и они не подозревали о наших операциях. Рейвенфилд не может сражаться со всеми лордами и капитанами Высокого Холлака. И помните: если я погибну, вы без моей поддержки и защиты тоже не выживете.

Южанин, по-видимому, второй по старшинству вслед за Огином, вмешался, чтобы избежать вспышки гнева лорда.

— В любом случае нужно поторопиться. Я ничего не понимаю в облаках, если они не возвещают бурю.

Все согласились и стали грязно браниться: плохая погода может снова помешать им. К тому же корпус «Звезды Диона», на котором оставался ценный груз, может расколоться и затонуть. С одним из торговых кораблей, который они заманили на скалы, такое однажды уже случилось.

Однако прежде чем они начали, лорд Рейвенфилда заставил своих сообщников вынести трупы из каюты, подвесить к ним груз, чтобы не всплыли, и бросить за борт, уничтожив тем самым свидетельства происшедшего на корабле. Вскоре затонул и «Баклан». Теперь, даже если другой корабль Морской крепости наткнется на «Звезду» до того, как её разобьет волнами, экипаж ничего не заподозрит, кроме последствий стихии, и не станет искать пятен крови на полу каюты.

Глава девятнадцатая

Уна вздрагивала каждый раз, как очередной мертвец падал в воду. Еще один каприз судьбы, и все они присоединятся к этим несчастным. Достаточно легкого звука, чтобы выдать себя. Доказательство — отчетливо слышные голоса и шаги на палубе.

С самого момента, как они добрались до борта, Тарлах взял Уну на руки, потому что места для опоры было мало, а она к тому же на несколько дюймов ниже остальных. Фальконер понимал, что она испытывает: страх, который делает беспомощным, стыд от того, что вынуждена быть свидетельницей преступления и не в силах противостоять ему, дрожь от пронизывающего холода.

Последнее совсем плохо и становилось все хуже, по мере того как вода отнимала последнее тепло у их тел. Даже Бросающий Вызов Буре, который не погружался в воду, а цеплялся за борт «Звезды», непрерывно дрожал под ветром и от холода.

Пока они выдерживали это и должны выдержать и дальше. Температура воды и воздуха достаточно низкая, чтобы убить их за то время, которое придется здесь провести, хотя судороги, которые приносит холод, все равно могут привести к смерти: когда придет время покинуть убежище, мышцы может свести, и беглецы не смогут плыть.

Они опасались такого исхода, как боялись и того, что их обнаружат сверху, но приходилось полагаться только на судьбу. Им угрожала более очевидная опасность. Враги могут работать весь день, и даже после того, как они покинут «Звезду Диона», беглецы из Морской крепости при свете дня не смогут выбраться. А тем временем поднимется вода. Прилив уже начался. Перемены пока незаметны, но скоро, очень скоро уровень воды поднимется настолько, что у них не будет возможности стоять.

Слишком быстро это опасение оправдалось. Уровень воды достиг шеи Тарлаха, его подбородка. Фальконер наклонил голову, потом совсем снял шлем, который тут же затонул.

Уна подняла голову и крепче вцепилась в воина. Без этого маскирующего шлема он казался более уязвимым, словно обнаженным перед миром, и неосознанно она попыталась оградить его, как щитом, от возможных стрел.

Они стояли так недолго, потом Тарлах вынужден был отпустить её, чтобы подхватить Нордиса, который совсем не умел плавать. Женщина была занята тем же, потому что Сантор, который какое-то время мог держаться на воде, не обладал нужными сноровкой и выносливостью и в предстоящие долгие часы ожидания мог рассчитывать только на нее.

Им ещё повезло, что они поднялись на брошеный корабль не утром. Экипаж грабителей сделал один рейс на берег, а затем заходящее солнце заставило пиратов заняться грузом, иначе неустойчивая погода угрожала испортить его.

Теперь беглецы не опасались, что их обнаружат с палубы. Но они не могли покинуть свое убежище, пока виден корабль, а люди с черной душой работают на берегу и на утесах над ним. Только когда ночь накрыла их своим дружественным плащом, Тарлах осторожно оторвался от корабля, таща за собой моряка из Морской крепости.

Ночь подоспела вовремя: их убежище совсем заполнилось водой. Но наемник тут же понял, что прилив, несмотря на все неприятности, которые причинил им, в то же время помог. Поручень «Звезды Диона» оказался совсем близко, до него нетрудно дотянуться. Если бы уровень воды оставался низким, пришлось бы карабкаться наверх, а они ослабли от холода и напряжения.

Но даже с этой милостью судьбы задача оказалась трудной. Тарлах попробовал подняться по скользкому борту и не смог. Не смог и допрыгнуть.

Нордис, которого поддерживала Уна, смотрел, как Тарлах беспомощно упал. Ему почти удалось достигнуть своей цели, но расстояние оказалось чуть больше. Чтобы добраться до палубы, нужна какая-то опора.

— Ты силен в море, птичий воин, — сказал моряк. — Но если ты меня будешь держать и немного подбросишь, может, я сумею подняться.

— Да, это может сработать, — сразу согласился наемник.

Не успел он это сказать, как к нему приблизились Уна и второй моряк. Опираясь на них, Тарлах ухватил Нордиса и приготовился.

Моряк кивнул.

— Давай!

Командир наемников подбросил его из последних сил.

На мгновение Тарлаху показалось, что и эта попытка не удалась, но вот руки моряка сомкнулись на поручне. Он повисел так немного и стал подниматься. До палубы ещё нужно было добраться.

Но у Нордиса оказались сильные руки, и он привык к работе на кораблях. И вскоре исчез за поручнем. Прошло несколько секунд, и к беглецам с борта спустилась веревка. Следующим поднялся второй моряк. Уну и Тарлаха пришлось буквально втаскивать на палубу. Они истратили все силы в борьбе с холодом и водой, для поддержки товарищей. И когда вода перестала прибывать, оказались совершенно измученными.

Ветер усилился. Он пронизывал мокрую одежду, словно тысячами кинжалов.

«Да, — подумал фальконер, — сейчас он приносит боль, как от ножа, но скоро может принести и смерть». Но сделать ничего нельзя, оставалось только спрятаться у высокого борта «Звезды Диона» и надеяться, что этот борт защитит от ветра.

Но моряки не допустили этого. Они испытали весь ужас беспомощности в воде, но силы их не были растрачены, и теперь они должны поддержать товарищей.

— Лучше, если мы уйдем от ветра, командир, — предложил Нордис негромко, все время помня, как разносится по воде звук. — Ты можешь передохнуть в каюте.

Через несколько минут все оказались уже в каюте и закрыли за собой дверь.

К этому времени фальконер передвигался более уверенно, но все равно с благодарностью опустился на стул, который пододвинул к нему моряк.

Сама по себе температура воздуха не слишком низкая, и Тарлах почти сразу почувствовал себя лучше. Он устыдился, что сидит без дела, когда отряд все ещё в опасности.

Попытался подняться, но Сантор улыбнулся и положил руку ему на плечо.

— Оставайся здесь с леди Уной, птичий воин. Теперь наша очередь потрудиться. К тому же мы лучше знаем корабль, даже такой большой. Под этой каютой должна находиться ещё одна. Там жил человек, и в ней должны сохраниться вещи, которые нам пригодятся. Эти ублюдки, кажется, не все разграбили.

— У них на это не было времени. Идите, но будьте осторожны. — Внутри нет иллюминаторов, и нам посветит луна. Моряки исчезли и вскоре вернулись с кучей одежды в руках.

— Судьба улыбнулась нам, — торжествующе объявил Сантор. — Мы нашли много хорошей одежды для всех нас. Должно быть, это была каюта капитана.

— Не думаю, чтобы он рассердился на нас, если мы этим воспользуемся, — ответил Тарлах, сбрасывая промокшую одежду.

Он быстро переоделся, потом снова сел и закрыл глаза. Как хорошо опять оказаться в сухой одежде и тепле.

Уна тоже переоделась, повернувшись спиной к товарищам. Она сняла платье и надела одежду одного из погибших моряков.

Снова повернувшись к остальным, она широко улыбнулась.

— Необыкновенное блаженство, друзья мои! Теперь неплохо бы найти еду и воду и подкрепиться перед побегом.

Но эта надежда оказалась тщетной. Нашлось немного вина, но никакой пищи в каюте не было. Торопливый осмотр показал, что камбуз, где хранились запасы, затоплен.

Наемник разочарованно пожал плечами. Печально, конечно, но не смертельно. Задолго до того, как голод станет опасным для жизни, они доберутся до дому или будут мертвы по другим причинам.

Другое дело — жажда, но Тарлах постарался отогнать страх. Есть у них вода или нет, они должны что-то предпринять.

Единственное средство спасения — шлюпка. Никому не хотелось отправляться в ней, Тарлаху меньше остальных, но если они хотят остаться живыми, другого варианта у них не было. Если бы товарищами Тарлаха были фальконеры, хорошо обученные солдаты, умеющие превосходно держаться на воде, можно было бы надеяться даже в таком состоянии захватить корабль грабителей. Но нынешние товарищи наемника на это не способны.

Нет, придется довериться маленькой лодке.

Даже на опытный взгляд моряков она казалась чрезвычайно непрочной и хрупкой, но они знали, что это везучее суденышко: пережило и бурю, и кораблекрушение. Может, часть этого везения перейдет и на них.

И хорошо, что есть хоть такая надежда, потому что приближалась новая буря. Море начало волноваться, небо затянули тяжелые тучи, закрыв луну. Плавание в такую погоду в маленькой лодке было похоже на самоубийство.

Но остаться на месте означало ещё более верную смерть, и все четверо предпочли рискнуть, чем быть перебитыми, как экипаж «Звезды Диона».

Воспоминания о погибших моряках помогли укрепить решимость. Если попытаться прорваться, может быть, это удастся, по крайней мере, одному из них, и он расскажет обо всем, что они видели и испытали. Мертвыми они никак не смогут подтвердить подозрения Морской крепости в отношении Огина.

Моряки молча осмотрели лодку, она оказалась целой. Даже весла сохранились. Все остальное, что могло в ней находиться, очевидно, смыло. Сандор и Нордис отыскали несколько ведер, которыми можно будет вычерпывать воду, и объявили, что все готово.

Тарлах приказал выпить все вино. Беречь его не стоило: на каждого пришлось около половины чашки, а силы им нужны.

Снова командование перешло к морякам, они умело и неслышно спустили шлюпку, несмотря на усилившееся волнение моря. Потом бросили последний взгляд на неприветливый берег, и, взявшись за весла, направили лодку в открытое море.

Глава двадцатая

Хотя беглецы и пригибались пониже ко дну шлюпки, пока корабль не остался далеко позади, они уже не боялись, что их обнаружат. Ночь темная, собирался туман, закрывая их от вражеского глаза, который может упасть на «Звезду Диона», а крепнущий ветер заглушал плеск воды от весел.

Тем не менее все испытали облегчение, когда вышли из узкого пролива и обогнули горный мыс. Теперь убийцы их точно не видели.

К удивлению товарищей, Тарлах приказал грести дальше в море, вместо того чтобы идти параллельно берегу.

— Это ведь не глубоководный корабль, командир, — заметил Нордис, — приближается буря…

— Если останемся здесь, нас разобьет о скалы.

Уна выпрямилась, высказав мысль, которой он не решился поделиться.

— Нас может подобрать «Крачка».

— «Крачка»! Да, она останется в море, так как поблизости нет причала, до которого можно быстро добраться! — воскликнул Нордис.

— Буря не заставит её искать убежища, — оживленно подхватил Сантор. — Она в прошлом не раз выдерживала такие, к тому же очень сильной бури, как предыдущая, не будет.

Но тон его, вопреки надежде, которую высказала Уна, был мрачным. Не нужно было напоминать, что буря, даже и не очень сильная, для их шлюпки очень опасна.

— Забудьте о «Крачке», — решительно сказал фальконер. — Если встретим её, будем радоваться, но для этого должно случиться чудо. Надеяться нужно только на эту шлюпку и собственные силы.

После этих слов оживление покинуло его товарищей. Невозможно было усомниться в их справедливости, и если в глубине души Уна продолжала надеяться на встречу со вторым кораблем Круглой башни, вслух она об этом не говорила. Лучше сразу отказаться от подобной надежды, чем испытать разочарование потом, когда вместе с физическим истощением оно сможет вызвать и упадок душевных сил.

Командир фальконеров и леди Уна сели за весла. Моряки не протестовали, они знали, что эти двое выведут шлюпку в открытое море и повернут к дому. А их опыт и свежие силы понадобятся позже, когда придется бороться со штормом.

Буря разразилась не внезапно, а словно наползала, боясь появиться открыто. Не успела шлюпка покинуть бухту, как пошел мелкий и редкий дождь. Ветер, хотя и очень холодный, все же не достигал силы настоящей бури. Океан оказался восприимчивей к предстоящей буре, но и он пока не проявлял силу в полной мере.

Но положение и так оставалось трудным. Поднялись сильные волны, мышцы Тарлаха болели от напряжения, а лодка словно остановилась. Однако фальконер упрямо отказывался уступить свое место за веслами.

Так поступить его заставлял не только долг, его удерживала гордость. Леди долины, на вид такая хрупкая и нежная, тоже не отказывалась от весел. И пока она выдерживает, он тоже выдержит.

И только когда дождь превратился в ливень, а ветер поднял ещё более сильное волнение, они уступили место более опытным товарищам.

Наемник свернулся на корме, защищая сокола, давая ему, насколько возможно, убежище и тепло. Его товарищ может погибнуть. Тарлах знал это, хотя самое трудное ещё впереди. И он приходил в отчаяние, потому что ничего не мог сделать. Даже не мог уберечь от дождя птицу. Тарлах апатично подумал, что вообще больше никому не может помочь. Он даже не в состоянии наблюдать за работой моряков.

Уна сидела рядом с ним. Он не видел её лица, потому что она опустила голову, но по тяжелому дыханию, по тому, как опущены её плечи, он понимал, что она устала больше, чем он.

Неудивительно. Женщине приходилось преодолевать не только усталость, голод, жажду и холод, но и боль. Его многочисленные царапины тоже нестерпимо жгло от соленой воды, хотя они, если не считать раны плеча, которая начала сильно болеть, не опасны. Тем не менее он испытывал боль и раздражение. И мог представить себе, что испытывала она, когда брала в израненные руки весла…

Поток ледяной воды заставил его ахнуть.

Волна, обрушившаяся на них, миновала, но приближалась вторая, она возвышалась над наполнившейся водой шлюпкой.

— Вычерпывайте! — закричал Нордис. — Вычерпывайте, или мы потонем!

Тарлах и леди принялись за эту работу с отчаянной быстротой, и скоро лодка стала легче и более управляема.

Отдохнуть не было никакой возможности ни сейчас, ни в последующие долгие часы. Дождь усилился и шел почти сплошной стеной. Он и один мог заполнить лодку, а к этому ещё добавлялась вода каждой третьей волной.

Нордис и Сантор в эту ужасную ночь доказали свое мужество и мастерство. Они сражались с волнами, направляя лодку носом к волнам, чтобы каждая очередная волна не могла затопить их. Иногда сидящие на корме видели своих товарищей за веслами вертикально над собой, когда суденышко поднималось на крупную волну, силуэты моряков отчеливо были видны на фоне освещенного молниями неба. Потом, когда лодка устремлялась в очередную пропасть, моряки оказывались внизу.

В тысячный раз вычерпав воду, Тарлах оставил ведро на коленях. Он знал, что передышка будет недолгой. Скоро снова придется приняться за работу. И тут он ощутил пугающую пустоту. Его не касалось другое сознание.

— Нет! — простонал Тарлах. Сокола не было. Он даже не заметил его исчезновения.

— Неправда! — Ледяные пальцы Уны сомкнулись на его руке. — Не верь, он не погиб. Кто-нибудь из нас почувствовал бы, что он умирает, Тарлах. Но мы не почувствовали. Он… он ведь не был в безнадежном состоянии, когда ты в последний раз видел его?

— Нет.

Тарлах посмотрел на неё уже с надеждой. Ему очень хотелось верить, но он боялся, что разочарование принесет ещё большую боль.

— Где же тогда…

— Наверно, полетел за помощью.

— В такую бурю? — недоверчиво возразил он.

— Поверь мне: он будет лететь, как и мы работаем сейчас из последних сил. Здесь он ничем не мог нам помочь, но если, несмотря на мокрые крылья, он чувствовал, что может лететь, неужели не попытался?

— Да, лететь он может, — немного погодя согласился фальконер. — Буря хоть опасна, но не такая сильная, как предыдущая. — Он закрыл глаза. — Да поможет ему Рогатый Лорд.

— И Ганнора…

Поток воды заставил её замолчать, и они снова занялись нескончаемой работой — вычерпывали из лодки воду, грозившую потопить их.

Наступил, а затем и миновал рассвет, прежде чем буря начала стихать. Уже было позднее утро, когда прекратился дождь.

Все четверо очень устали. Они были настолько измучены, что не испытывали радости оттого, что одной неприятностью стало меньше.

Тарлах стиснул зубы. Нет, это неточно. Страдания их не уменьшились, а лишь изменились. И хоть дождь прекратился, по-прежнему приходилось воевать с волнами и резким ветром. А жажда скоро заставит сожалеть о дожде.

Уна видела, как Тарлах облизывал соленые губы, и дотронулась до его руки.

— Есть немного дождевой воды. И она протянула ему ведро.

— Всего несколько глотков, так как нельзя было прекратить отчерпывать воду ни на минуту, а потом дождь перестал.

— Леди, ты спасаешь нас!

Тарлах взял ведро. Воды действительно немного, и он сделал всего один глоток. Подержал во рту и только потом пропустил в пересохшее горло. Он в лучшие времена так не наслаждался самым прекрасным вином, как этой солоноватой водой.

Фальконер тут же вернул ведро Уне. Она тоже отпила, не больше, чем он, и передала воду морякам.

Те увидели, как её мало, и покачали, головой.

— Скоро будем дома, миледи, — сказал Нордис. — Выпей нашу долю.

— Пейте, оба! — приказал наемник. Моряки застыли в нерешительности.

— Не в наших привычках лишать более слабых… Тарлах умиротворяюще поднял руку.

— Хозяйке долины теперь нужна ваша сила. Мы плохо послужим ей, если лишимся последних сил, временно доставив ей облегчение.

Моряки, опустив глаза, выпили воду. Это вода может оказаться последней в их жизни, если до безопасного места не удастся добраться быстро.

Медленно проходили часы. Вначале беглецы нервничали, опасаясь преследования из бухты, потому что буря, хотя и сильная, не остановила бы грабительский корабль, если бы капитан принял такое решение, но постепенно успокоились. Они постарались не оставить следов своего присутствия на борту «Звезды Диона», а пропажу шлюпки, если и заметят, припишут непогоде. Не хватятся и одежды: очевидно, каюту, из которой её взяли, не осматривали настолько тщательно, а свою одежду беглецы захватили с собой. Нет, лорд Рейвенфилда теперь ничего не подозревал, если только их не обнаружат случайно.

Воин и леди снова сели за весла, чтобы моряки могли немного отдохнуть, но продержались только пару часов, потому что сами были очень слабы, и снова вынуждены были уступить место.

Грести было очень тяжело, но они не решались даже на несколько секунд оставить весла, даже когда менялись местами. Ночная буря продолжала сказываться на море. Вероятно, она вообще не закончилась, наступило только кратковременное затишье. Волны по-прежнему обрушивались на шлюпку, словно гневаясь, что она так так долго сопротивляется им. Требовалось огромное напряжение сил и мастерство беглецов, чтобы держать шлюпку на плаву: двигаться вперед вообще становилось невозможно.

Уходило драгоценное время, и настроение беглецов совсем упало. Закрытое тучами небо спасало лишь от палящих лучей солнца. Мучила жажда, горело от соленой воды горло. Эта мука сказывалась и на мышцах, и на способности ясно мыслить и рассуждать. И они все время думали о том, что буря возобновится, что произойдет это по всем признакам скоро, а это означало, что нужно будет выдержать ещё один такой день.

Из-за непрерывной работы и усиливающейся слабости приходилось чаще меняться у весел: через полчаса гребцы уже не могли работать.

Тарлах после третьей такой смены взял руки Уны в свои. Повязки, покрывавшие её раны, пропитались кровью. Он промолчал, но сжал холодные бледные пальцы, чтобы согреть их своим теплом.

Сколько ещё выдержит женщина? У неё сильная воля и поразительно крепкий организм, несмотря на хрупкое телосложение, но подобные испытания могут свалить даже сильного мужчину, а не только более слабую женщину…

— Парус!

Тарлах поднял голову, услышав крик Нордиса. На горизонте показался краешек мачты.

Фальконер провел языком по потрескавшимся губам. Попытаться привлечь внимание корабля? Они нуждались в помощи, отчаянно нуждались, но даже незнакомый корабль, не имеющий отношения к Огину из Рейвенфидда, может оказаться опасным, особенно для женщины.

Моряки и сама леди долины понимали возможную для них угрозу.

Ее за всех высказал Сантор.

— Иногда в эти воды заплывают пираты. Конечно, встречаются и моряки, которые помогают попавшим в беду, но редко. Мы не можем не опасаться встречи с этим кораблем. Пусть леди Уна спрячется в воде, когда мы приблизимся к ним. Ты тоже, птичий воин, потому что ей понадобится твоя помощь. Если корабль окажется враждебным, вы двое, по крайней мере, сохраните себе жизнь.

Все согласились, потому что другого выхода не было, хотя понимали, что при таком повороте дел леди и фальконер тоже долго не протянут.

Беглецы напряженно ждали. Постепенно стал виден весь парус, затем и сам корабль. И тут Тарлах выпрямился, его охватили радость и облегчение: на фоне заходящего солнца он увидел высоко и гордо парящего сокола. Это Бросающий Вызов Буре.

— Можем обойтись без купания. Это «Крачка»!

Глава двадцать первая

Наемник пытался подавить вспыхнувшее возбуждение. Корабль Морской крепости ещё далеко, а их шлюпка — всего лишь щепка в бурном океане. Их никто не видит, кроме его крылатого товарища. И так как на борту нет фальконеров, которые поняли бы птицу, она не сможет передать морякам сообщение, хотя и смогла каким-то образом увлечь их в этом направлении. Сантор сказал, что «Крачка» далеко отошла от намеченного курса…

Все понимали это. Нордис прихватил со «Звезды Диона» белую рубашку, теперь он снял её и принялся лихорадочно размахивать ей, а остальные изо всех сил налегли на весла.

Несмотря на все их усилия, на старание сокола и молитвы, которые они возносили в глубине сердца, очень долго казалось, что их все ещё не заметили, что они останутся во власти бури и волн, как и многие часы до этого.

И когда надежда уже начала оставлять их, корабль наконец-то повернул в их сторону. Прошло немного времени, и они уже стояли на его палубе в окружении любопытных и озабоченных моряков.

Фальконер оборвал вопросы. Уна стояла рядом с ним и вопреки своему желанию, опиралась на него, и он чувствовал её безмерную усталость. Она держалась из последних сил.

— Вначале позаботьтесь о леди, — потребован он, — и об остальных. Поговорим позже.

Сухая одежда, еда и теплое питье сотворили со всеми спасенными настоящее чудо, и вскоре Тарлах как командир выживших с «Баклана» во всех подробностях рассказывал о происшедшем.

Его слушали, затаив дыхание, и долго молчали, когда он закончил. Сообщение о погибших в каюте «Звезды Циона» вызвало у слушателей гневные восклицания. Они снова послышались при описании гибели «Баклана» и его экипажа, но во время повествования об испытаниях беглецов в океане все молчали, и прошло немало времени, прежде чем слушатели обрели способность говорить.

— Мы, жители Морской крепости, должны отомстить, — проговорил наконец капитан «Крачки», — но пока с этим можно подождать. Ночная буря ещё не прошла. Я предлагаю вернуться и составить план, когда леди и командир отдохнут. Согласны, миледи и птичий воин?

Владелица долины кивнула.

— Да, если командир не сочтет разумным немедленно напасть на грабителей.

— Нет, у нас не хватит сил, даже если бы мы и захотели.

Тарлах вздохнул.

— Так лучше. Мы будем действовать, когда сможем захватить эту черную компанию врасплох.

Голос его стал ледяным, в нем звучала такая ненависть, что все присутствующие содрогнулись.

— Оган из Рейвенфилда должен умереть. От моей руки или от руки другого воина, но с этого момента он труп. Клянусь в этом!

Несмотря на усталость, сон не шел к командиру фальконеров. Темные мысли заполняли его разум. Он винил себя, и эти обвинения не смогла смягчить даже яростная ненависть к лорду Рейвенфилда. Он так мало сделал в Морской крепости… Нет, это слишком мягкое выражение. Он подвел тех, кого поклялся защищать…

Бросающий Вызов Буре слетел со своего места в ногах койки и пробрался к руке фальконера.

Тарлах погладил птицу. Когда сокол, промокший и измученный бурей, прилетел на корабль, моряки хорошо приняли его и правильно поступили, завернув в полотенце, высушив, согрев и потом накормив. Больше того, они поняли, что он принес важное сообщение, и попытались общаться с ним, так что он в конце концов привел их к беглецам.

Пальцы Тарлаха перестали поглаживать птицу. Сокол по всей справедливости мог бы покинуть его за допущенную ошибку, но по дружбе даже ни в чем не обвинил. Долго пришлось бы искать ему, чтобы найти другого такого друга среди людей.

Сокол повернул голову к двери и негромко крикнул.

Тарлах сел. Уна тоже не спала. Она с помощью своей способности общаться с птицей выяснила, что Тарлах не спит, и просит его прийти к ней.

Наемник набросил плащ поверх рубашки, которую ему дал капитан «Крачки», и прошел по узкому коридору к каюте леди. Приходилось держаться за стену, потому что корабль раскачивался и вздрагивал под ударами волн. Снаружи снова бушевала буря.

Страх заполнил сердце Тарлаха. Он понимал, какого приема заслуживает от Уны из Морской крепости, понимал справедливость её недовольства. Она может даже отослать его, хотя, вероятно, помешает острая необходимость в наемниках. Разумом он понимал последствия своей ошибки, но знал,, что если она встретит его с разочарованием — или, ещё хуже, с презрением, — его дух будет сломлен. У него даже не осталось сил, чтобы негодовать из-за того, что для него стало таким важным её отношение к нему.

Он оказался перед её дверью. Несколько секунд поколебавшись, постучат. Нет смысла трусить. Встреча должна состояться, теперь или через несколько часов. Лучше, чтобы все кончилось побыстрее, чтобы страхи его подтвердились или улеглись. Даже отчаяние предпочтительней этой проклятой неопределенности…

Уна лежала на койке, но была одета. Она расслабилась, ей было удобно, и даже в мужском костюме она казалась удивительно привлекательной. Он совсем некстати подумал, что раньше никогда не был в се личных покоях.

Она указала на сундук, который, очевидно, являлся обязательной принадлежностью всех кают, а сама передвинулась к краю койки, чтобы сидеть поближе к нему.

Он увидел её заново перевязанные руки.

— Как они?

— Хорошо. На самом деле руки почти не пострадали, хотя, вероятно, шрамов прибавится. А как твои раны?

Он пожал плечами.

— Неважно.

Голос его звучал глухо, и хотя он пытался скрыть свои чувства, она быстро взяла его за руку, как в лодке, когда он подумал, что погиб его сокол.

— Тарлах, что тебя беспокоит? Я заметила это ещё до того, как мы расстались, но с тех пор твое беспокойство удвоилось.

Он опустил глаза, но не пытался скрыть свои страдания. Просто не мог ничего скрывать от нее.

— Даже сейчас я продолжаю доставлять тебе неприятности, — горько прошептал он. Я обязан был защищать тебя, леди, позаботиться, чтобы тебе не угрожали опасность или неудобства, но принес тебе одни испытания и тревоги, трудности и страдания.

Он коснулся её перевязанных рук.

— Ты спасла мне жизнь тогда на карнизе, заплатила своими ранами. С той ночи…

— Я законная правительница долины Морской крепости. И не отрекусь от своих обязанностей, ни от одной. И, конечно, не могу отказаться от своего человеческого долга.

— Но у меня тоже есть обязанности, и я с ними не справился.

— В каком смысле? — недоуменно спросила она.

— Если бы я выслал Бросающего Вызов Буре, когда мы поднялись на борт «Звезды Диона», нас бы не захватили врасплох. Я боялся, что сокола увидят и узнают о нашем присутствии, и считал это большей опасностью, чем неожиданное нападение. Моя ошибка, неправильная оценка ситуации привела к гибели трех человек и заставила нас вынести все последующие испытания.

Женщина смотрела на него, в её зеленых глазах вспыхнуло раздражение.

— Ты либо изображаешь дурака, либо настолько горд, что потерял рассудок, — сказала она, давая волю своему раздражению. — Может быть, ты ошибся, но мы живы и уверены в вине Огина.

— Мы выжили благодаря случайности.

— Случайности и твоим способностям принимать верные решения. Жизнь вообще случайность. Неужели ты не позволяешь себе совершать ошибки, фальконер Тарлах?

Он отвернулся.

— Нет, если у меня такие обязанности.

Губы Уны разошлись в улыбке. Она и так знала, он выдавал себя не раз, но чтобы до такой степени…

Она наклонила голову, чтобы он не прочел в её взгляде понимание. Любой её ответ — от сердца или холодного разума — только усилит его боль, сделает его положение ещё более тяжелым. Она должна продолжать разговор так, словно он себя не выдал, как будто они просто товарищи, связанные крепкой дружбой и общим делом. Но даже это трудно признать такому, как он.

Фальконер пришел к такому же заключению, и, когда несколько секунд спустя он посмотрел ей в лицо, Уна поняла, что он уже полностью владеет собой.

— Благодарю за твое понимание, миледи, — сказал он, как будто закрывая этот вопрос.

И она, конечно, вздохнула с облегчением, он не понял, насколько выдал себя.

Женщина подумала, что он сразу уйдет, но он остался рядом с ней и продолжал внимательно смотреть на нее. — Ты ничего не сказала, когда я говорил о наших действиях против Огина, — заговорил наконец Тарлах. — Я хотел бы знать твое мнение относительно этого.

— Даже если оно расходится с твоим?

— Даже в этом случае, леди. Мы говорим о войне, а не просто о самозащите, и ты говоришь от имени своей долины.

Она вздохнула, понимая, что должна подтвердить это.

— Я не хочу видеть, как снова кровоточит эта древняя земля. И особенно мне не хочется, чтобы Морская крепость была виновата в новой войне.

Она гордо выпрямилась.

— Но не только мои желания имеют значение. Здесь укоренилось ужасное зло. Его следует устранить, чего бы это ни стоило.

Мужчина кивнул и слегка улыбнулся. Ему стало легче. Уна хорошо выглядит после перенесенных испытаний, она не винит его. И тоска, которая сжимала его сердце, развеялась. Леди поддержала его действия. И ему не хочется, чтобы кровопролитие и насилие снова воцарились в Высоком Холлаке, и он даже усомнился в правильности собственных решений.

Тарлах встал. Тяжесть спала с его души, и он ощутил сильную усталость. Даже испытал легкое головокружение. Нужно уходить, иначе он вообще не сможет сделать и этого.

— Мне лучше уйти, — сказал он. — Нам пригодятся силы, когда мы вернемся в башню.

— Отдыхай спокойно, друг, — негромко проговорила она. — Ты много и упорно поработал ради Морской крепости.

Глава двадцать вторая

Всю ночь Тарлах крепко спал. Он не слышал ни бури, ни отважной борьбы экипажа с ней. А когда проснулся, небо снова было солнечным, а океан спокойным и мягким.

Несколько секунд он лежал неподвижно, позволяя себе удовольствие медленно воспринимать окружающий мир, как лорд в своей постели в мирное время, потому что он хорошо знает, где находится, а вокруг действительно спокойно и безопасно.

Наконец Тарлах встал, оделся — одежда лежала на сундучке. И двигался сознательно неторопливо.

Мышцы удивительно мало напоминали о себе, когда он попробовал размяться. Он невольно порадовался этому. Когда воин поднялся на палубу, его приветствовал капитан «Крачки». Он рассказал о ночной буре. Потом сообщил, где они находятся.

— Ты отсутствовал так долго, что мы уже начали бояться, что тебя придется нести в башню, — закончил он, широко улыбаясь.

Тарлах тоже улыбнулся.

— Думаю, вы сумели бы разбудить меня, иначе я оказался бы слишком тяжелым грузом.

Он осмотрелся.

— Остальные ещё не встали?

— Нет. Ты первый. Сейчас все ещё спят. Фальконер понял, что умирает с голоду, и попросил поесть. Принесли еду очень быстро. Ясно, что его просьбу предвидели. Он и сокол только успели сесть за стол, как к ним присоединились все с «Баклана».

Миновал полдень, когда перед ними открылся трижды благословенный вид Круглой башни, домов и полей за защитными стенами. И вскоре они сошли на берег.

Тарлах сразу направился в башню, задержавшись только для того, чтобы взять с экипажа слово молчать о происшедшем. Исключение составляла только Уна. Ей придется повидаться с семьями погибших. Обычаи Морской крепости не позволяли скрывать от них правду, они не должны узнать её из разговоров и слухов со стороны, и поэтому владелица долины, тихо и не привлекая внимания, посетила все семьи убитых моряков и сообщила им о гибели кормильцев. Она попросила пока не проявлять свое горе открыто.

Командир фальконеров вызвал Бреннана и Рорика на совет. Пригласили и Руфона. Но когда все собрались, Тарлах больше молчал. Он сказал только, что нельзя начинать без Уны. Остальные не возражали, хотя мрачное молчание и угрюмое выражение лица командира говорили, что новости будут серьезными и тревожными.

Серые глаза Тарлаха потемнели, когда хозяйка долины наконец появилась. Ее напряженное бледное лицо красноречивей слов говорило о том, что ей пришлось выполнить нелегкую задачу.

Командир поспешил к Уне. На мгновение взял за руку. Он хорошо знаком с такой болью. Сколько раз ещё придется ей выполнить эту миссию, пока не удастся покончить с ужасом, который только ещё начинался.

Все смотрели на него, и потому наемник не стал дальше откладывать. Он рассказал обо всем, что видела и выдержала его группа.

Говорил он сжато, без всяких эмоций, потому что не хотел слишком опрометчивой реакции. Он описал серьезное преступление, и долг фальконеров не допустить его повторения. Решение должно быть разумным и приниматься на основании здравого ума, а не разгневанного сердца.

Как и на борту «Крачки», все долго молчали, когда он закончил говорить.

Первым обратился к нему Руфон.

— Ты считаешь, что нашим единственным ответом должно быть нападение?

— Да, я уже сказал. Пощадить сейчас Огина — все равно что выращивать семена чумы в собственном доме. Такому человеку нельзя доверять, даже если страх наказания будет долгие годы и десятилетия сдерживать его. Но однажды он снова нападет. Руфон посмотрел на хозяйку.

— Я согласен с этим, миледи, но война нелегкое дело, мы все в этом, к своему горю, убедились. Ты согласна?

— Я знаю, к чему такое решение может привести, почти обязательно принесет нам новые потери, но лорд Рейвенфилда принял решение за нас. Нельзя позволить, чтобы он продолжал поступать так же. Я поддерживаю командира, как уже сказала ему.

Она с официальным видом повернулась к Тарлаху.

— Да будет так, капитан. Морская крепость находится в состоянии войны, и ты — главнокомандующий. Я могу только дать благословение твоим и моим людям, посылая их на опасное дело.

— Ты свое дело знаешь. А что касается остального, война — это забота нашего отряда. Мы дали клятву защищать Морскую крепость, когда ты ещё только увидела нависшую над ней тень.

— Воины Морской крепости все равно поддержат вас, — настаивала она. — Используйте их, как сочтете нужным. Мы не позволим, чтобы наши проблемы полностью легли на других.

— Я знаю это, — ответил он, улыбнувшись.

— Как ты собираешься вести войну, капитан? — спросил Руфон. — Теперь курс определен, остается выработать план действий.

— Действовать нужно как можно быстрее, — сразу ответил командир. Ясно, что он уже думал об этом. — Длительная кампания будет катастрофой для Морской крепости, но если будем действовать быстро и решительно, избавим и наших людей, и жителей Рейвенфилда от убийств и разрушений.

Его серые глаза теперь блестели, как у сокола.

— Ты говорила, леди, что у Огина нет близких родственников, которые унаследовали бы. Рейвенфилд? — Нет, — ответила Уна.

— Скажи мне, Руфон, будут ли жители Рейвенфилда сражаться или сдадутся, если Огин будет убит, а у их ворот будет стоять сильная армия.

Старик немного подумал.

— Сдадутся, если поверят, что их пощадят. Они ещё не настолько привыкли подчиняться Огину, а до этого его отцу. В других долинах совсем не так.

— У него есть союзники среди соседних лордов? На этот раз леди долины покачала головой.

— Нет. Ни его, ни его род не любят. Это совсем новая линия, и правители Рейвенфилда не отвечают нашим обычаям. Видишь ли, дед Огина получил Рейвенфилд в результате брака. А через несколько лет его жена умерла во время родов, и он привез другую, из низин. — Она печально улыбнулась. — Мы, горцы, с трудом привыкаем к переменам.

— Но должны были существовать связи у предыдущего рода. Кто унаследовал бы Рейвенфилд, если бы не появилась эта чужая женщина?

— Морская крепость. Но тот брак был законным, и мы не предъявляли претензий.

— Я и сейчас не предлагаю вести такой спор, леди, но когда удастся стереть память об Огине, такое решение помогло бы привести к быстрому и устойчивому миру в долине.

Руфон кивнул.

— Ты хочешь захватить грабителей раньше, чем выступить против крепости? — спросил старик.

— Да, — подтвердил Тарлах. — Они преступники и должны понести наказание. Я хочу захватить их до того, как они спрячутся или вообще убегут отсюда. Особенно следует побыстрее расправиться с Огином. Если он сумеет засесть в крепости, нам придется вести долгую и трудную осаду. И это, возможно, будет означать гибель обеих долин. — Ты строишь планы, предполагая, что лорд будет находиться со своими разбойниками, когда мы ударим, — впервые вмешался Бреннан. — Мне кажется, он большую часть времени должен проводить в крепости. Там ему удобней.

— В обычных условиях это так, но он знает, что шхуны Морской крепости будут искать «Баклана». И вряд ли он доверится своим сообщникам. Если он их не удержит, они могут напасть, особенно если «Звезда Диона» ещё не затонула.

— А если его с ними не будет? — настаивал лейтенант.

— Тогда подготовимся к осаде и будем надеяться, что она продлится недолго.

— Его люди слишком трусливы: даже узнав о причине нашего нападения, они не восстанут против него, — предупредила леди долины.

— Да, но они не смогут и стойко сопротивляться. И не думаю, чтобы они захотели сражаться.

Командир фальконеров подошел к узкому окну и посмотрел на залив, потом снова повернулся к собравшимся.

— Я хочу, чтобы «Крачку» перекрасили в серый цвет с черными и белыми пятнами — весь корпус и оба паруса.

— Будет сделано, — заверил его Руфон. — А другие корабли?

— Пошлите их такими, как есть. Пусть Огин привыкнет к виду кораблей Морской крепости. Я предполагаю до темноты держать «Крачку» в открытом море. Темнота и маскировка сделают её незаметной, пока мы не сблизимся с грабителями, но даже если её и увидят, я предпочитаю, чтобы они не подозревали о наших намерениях.

— Если «Звезда Диона» ещё не затонула?

— Корабль или корабли, которые её найдут, конечно, должны её осмотреть. К тому времени на ней ничего подозрительного не останется, и наши люди смогут вести свою игру. Но я думаю, что «Звезда» уже под водой после вчерашней бури или затоплена нарочно, после того как все с неё забрали.

— Грабители могут напасть на наши корабли. Тарлах покачал головой.

— Огин вторично такой ошибки не допустит. Его корабль днем будет держатся подальше. Я, в частности, и хочу выйти в море потому поздно, чтобы дать ему возможность войти в бухту. — Он нахмурился. — Хотя есть небольшая вероятность, что он останется в море, но я считаю, что экипаж предпочтет уютную бухту. Корабль предназначен для коротких переходов и набегов, а не для длительного плавания, а океан ещё не достаточно спокоен, чтобы на борту было комфортно. Не то, что в хорошую погоду.

— Может быть, он дождется полной темноты, прежде чем вернется на свою базу, — предположил Рорик.

— Не думаю. Слишком велик его корабль, чтобы рисковать при проходе через Колыбель ночью.

— «Крачка» тоже. Тарлах кивнул.

— Значит, мы тоже должны быть в бухте раньше. Он некоторое время помолчал, мысленно представляя себе дальнейшее.

— Мы должны ударить неожиданно и быстро победить. Люди Огина хорошо знают гавань. Если мы дадим им время для маневра, они могут причинить нам серьезные неприятности. «Крачка» слишком велика для действий в заливе.

— А когда грабители будут побеждены? — спросила Уна.

— Мы двинемся на крепость, захватив с собой пленных и тело Огина. — Его взгляд стал жестким. — Он никогда не позволит, чтобы его взяли живым.

— Захват целой крепости с небольшим экипажем «Крачки» — трудное дело даже для фальконеров, — сухо заметил Бреннан, но глаза его улыбались. Он понимал, что командир предвидел это возражение и приготовил ответ.

Тарлах улыбнулся.

— Да, товарищ, но остальной флот вернется, как только закончится ложный поиск, и сразу направится в Рсйвенфилд. Он достигнет бухты через шесть часов после нас, привезет припасы и осталъную часть отряда. Воины Морской крепости двинутся сушей и приведут с собой лошадей для нас. Мы встретимся в пути. Может, вы предложите лучшее место для встречи, леди, Руфон? — добавил он.

— Есть несколько неплохих вариантов, — ответил старик. — Нельзя ли принести карту, миледи? Память может подвести меня. Командир сможет выбрать подходящее место.

Уна сама принесла карту, и вскоре место встречи было выбрано.

Тарлах ещё несколько секунд смотрел на карту, словно его тревожила какая-то мысль. Наконец он вздохнул и посмотрел на хозяйку долины.

— Сухопутная колонна будет состоять из твоих воинов, миледи. Я понимаю, что прошу слишком многого, но я бы хотел, чтобы ты пошла с ними.

Фальконеры принялись возражать, но он решительно заставил их замолчать.

— Подумайте! Кто сдастся наемникам, даже если их будут сопровождать жители долины? Леди Уна правит долиной Морской крепости, её род здесь знают и уважают много поколений. Ее присутствие убедит гарнизон Рейвенфилда и защитников крепости сдаться.

— Я пойду, — сказала Уна, прежде чем развернулся дальнейший спор, — но не по суше. Я поплыву на «Крачке».

— Леди… — начал командир.

— А теперь ты подумай, капитан! Где лекарь послужит твоим товарищам лучше: с ними или с другим отрядом далеко от вас?

Несколько мгновений она опасалась, что он будет спорить, но он наклонил голову в знак согласия, хотя она видела, что делает это он неохотно. Ее умение в лечении раненых слишком ценно, чтобы он отказал в нем своим воинам.

После этого некоторое время все молчали, потом Уна посмотрела на командира наемников.

— А что если один из наших кораблей, которые будут делать вид, что ищут, наткнется на грабителей? — спросила она. — Он не сможет притвориться, что не видел их.

Тарлах улыбнулся.

— Хороший вопрос. Маловероятно, но может случиться и такое. Наш корабль окликнет их и спросит, не видели ли они «Баклана». Задаст и другие вопросы, какие полагаются при такой встрече. У наших врагов на такой случай наверняка будут подготовлены самые убедительные ответы.

Руководители Морской крепости долго ещё сидели вместе, обсуждая план нападения, потом разошлись. Тарлах пошел к фальконерам, а леди Уна — готовить своих людей и флот, как предложил командир.

Глава двадцать третья

Но только к середине следующего дня все было готово и армия смогла выступить.

Уна пришла в комнату Тарлаха, чтобы обсудить последние детали плана.

Он был в темном плаще и высоком шлеме фальконеров, и её сердце дрогнуло при его виде, хотя она заранее знала, что он будет так одет. Форма делала его строгим и отчужденным.

Но, подняв голову, Уна увидела его лицо, и ощущение потери оставило её. Тарлах остался прежним. Они немного поговорили — накануне на совете договорились почти обо всем, — но фальконер как будто не торопился присоединиться к товарищам, и она стояла рядом с ним, наблюдая за лихорадочной деятельностью в гавани.

Тарлах посмотрел на корабль, на борту которого они скоро окажутся, и удивленно покачал головой.

— Твои люди хорошо поработали, — похвалил он. — Я знаю, где должна стоять «Крачка», но с трудом смог её разглядеть. А для тех, кто не ждет её появления, она будет совсем невидимой.

— Молюсь, чтобы это было так.

Он резко отвернулся от окна, как будто больше не мог смотреть.

— Я хотел бы, чтобы тебя не было с нами.

— Но я должна.

— Знаю, но хоть ты и умеешь владеть мечом, война не для тебя.

Женщина кивнула.

— Я понимаю это. И не буду вмешиваться в бой, конечно, если не придется защищаться.

Рука фальконера, которой он облокотился на стену, побелела.

— Удивлен, что ты снова мне доверяешься.

— Я доверила бы тебе свою собственную душу, — прошептала она.

И в этот момент зашипела кошечка — Брейвери. Она лежала на краю постели Тарлаха, куда забралась сразу же, как только Уна, войдя в комнату, опустила её на пол. Но теперь кошка стояла, изогнув спину и прижав уши. И тут же Бросающий Вызов Буре испустил свой боевой клич.

Они повернулись на шум. Воздух перед ними начал светиться.

Тарлах встал между Уной и этим свечением. Он знал, что это такое: открывались врата, как в Беседке. Спасения нет. Он не решился пробиться к двери и потому извлек меч и ждал с бьющимся сердцем.

Как и раньше, материализовалась женская фигура, она словно приближалась издалека.

Уна-дух вошла в комнату и остановилась, глядя на них. Фальконер не мог понять выражения её лица, но он не заметил в нем ни гнева, ни удивления. Понимание, возможно, и ещё нетерпение.

— Не бойся, птичий воин, — сказала она странно высоким голосом. — Я пришла с предупреждением, а не с требованиями к моей сестре.

Он склонил голову, но задержал левую руку леди, которую та протянула ко второй Уне.

— В таком случае добро пожаловать, но все равно оставайся от нас на расстоянии. Садись, леди, если хочешь. Стул за тобой.

Она нахмурилась.

— Неужели Круглая башня теперь подчиняется тебе, раз ты здесь распоряжаешься?

— Башня нет, но это комната моя.

Гостья улыбнулась и стала неотличимой от Уны из Морской крепости.

— Принимаю поправку, капитан.

Тарлах подождал, пока она сядет. Выражение её лица снова стало серьезным, и он не сомневался, что она пришла по важному делу.

— Ты говорила о предупреждении, леди, — напомнил он наконец.

Она медленно кивнула.

— Да. Вы, конечно, оба заметили, что, в отличие от остальной части Высокого Холлака, здесь нет реликтов Древних. Развалины есть, но в них нет Силы.

— Да, мы знаем это.

— Это не случайно. Причина — в безудержной храбрости и твердой решимости тех, кто здесь жил когда-то.

В те далекие дни здесь было гораздо больше людей, жили они богаче и интересней. Вместе с ними поселились здесь и другие виды, не человеческие. Здесь жили люди, владевшие Силой, мужчины и женщины, однако женщины обладали ей в большей степени.

Недалеко отсюда в башне жил посвященный, который поднял скалу, перегородив вход в маленький залив…

— Колыбель! — ахнула Уна.

— Да. Подобно многим другим, в своем высокомерии и жажде Силы, в стремлении к новым знаниям он затронул то, чего трогать не следовало, пытался открыть врата, которые не предназначены для живущих. И так как у него самого душа была черной, результаты этого вмешательства оказались хуже, чем в других проклятых местах, — и для него самого, и для окружающих. Он призвал, и ему ответили, но не существо из Тени, а сам Лорд Тьмы. Крепость посвященного и все, что было в ней, исчезли в огненном смерче и ужасном урагане.

Жители местности были предупреждены о действиях посвященного и решили, что от него можно ждать только беды, хотя никто не догадывался о масштабе катастрофы, которую они вызовут. Люди объединились, чтобы остановить его, но опоздали. Прежде чем они что-либо предприняли, посвященный встретился со своей судьбой, и Тьма была выпущена в мир.

Она помолчала, словно собираясь с мыслями, потом продолжила.

— Вскоре стало понятно, что ожидает всех. Нужно было остановить зло, иначе погибнет этот мир, а может, и другие миры. И тогда люди разделились, мужчины и женщины, зная, что больше никогда не увидят друг Друга.

Волшебницы, объединив свою Силу, вступили в бой с лордом Тьмы, и никогда ни раньше, ни позже не было такой битвы в этом мире. В конце концов им удалось достичь своей цели. Они раскрыли врата, ведущие в мир Тьмы, и загнали зло назад, но чтобы закрыть их навсегда, были вынуждены последовать за своим врагом в его ужасный мир. Они сделали свое дело и спасли наш мир, но вернуться назад не могли. Они навсегда остались в кошмарной тюрьме, удерживаемые своими заклинаниями. Им удалось сохранить рассудок, уснув сном живых мертвецов. Иначе они лишились бы его.

— А мужчины? — вмешался Тарлах.

— Оставались первоначальные врата, поглотившие проклятого посвященного и его крепость. Их тоже нужно было закрыть, но они охранялись. Лорд Тьмы оставил своего Пса стеречь проход. Мужчинам пришлось одолеть его, прежде чем они смогли начать сражение. Они знали, что если Пес надолго задержит их, вернется его хозяин, и все, чего они достигли такой ужасной ценой, погибнет.

Их оставалось мало: они понесли большие потери при встрече с наемниками посвященного и другими существами, которых он призвал на помощь, а враг был предупрежден шумом битвы и встретил их во всеоружии.

Большинство нападающих погибли, но горстка оставшихся загнала Пса во врата и закрыла их. Они все погибли от ран и истощения после битвы.

— А их дети? — прошептала Уна. — У них должно быть много детей.

— Никто не уцелел. В первом нападении темных сил все дети были убиты вместе с теми, кто о них заботился. Именно это убийство, эта жестокость и дала взрослым понять, с чем они столкнулись.

Когда она прервала свой рассказ, оба слушателя некоторое время молчали.

— Страшная история о мужестве погибших, — проговорил наконец фальконер. — Для нас это достойный пример храбрости. Но каким образом она касается нас?

— Мужества и самопожертвования мужчин оказалось недостаточно, им не хватило сил, чтобы завершить дело. Пес не ушел назад во врата, а остался в проходе. Раны ослабили его; впоследствии за бесконечные века он ещё больше ослаб, так как у него не было пищи, но теперь на Колыбели и вокруг неё была пролита кровь, высвободились кровожадность и алчность убийц. Пес хорошо поел, окреп и теперь рвется из своих пут. Еще немного такого кровопролития, и он снова освободится. И когда ему это удастся, будьте уверены, что хозяин тут же последует за ним.

Она по очереди посмотрела им в глаза.

— Сейчас нет тех, кто владел бы Силой и смог снова загнать этих тварей в их мир. Даже волшебницам Эсткарпа в зените их мощи трудно было бы сделать это, а сейчас они ещё не оправились после поворота гор. Ни один человек в одиночку не устоит. Если врата откроются и твари пройдут, этот мир узнает такие беды, каких не знал со времен древнейших войн.

— Ты нас предупреждаешь и в то же время говоришь, что мы обречены? — возразил фальконер. — В этом был смысл твоих слов, когда ты сказала Уне, что у неё мало времени, и пыталась подчинить её своей воле?

— Нет. Это ответ на твой второй вопрос. Я тогда предвидела беды только общего характера, которые произойдут из-за того, что нарушается старое равновесие сил и потревожены древние стражи. Теперь другое дело, и это только недавно привлекло мое внимание, потому что именно убийство на Колыбели пробудило зло и заставило меня почувствовать опасность. Раньше я, как и вы, не подозревала о ней.

Она оценивающе взглянула на наемника, словно пыталась узнать, способен ли он решить задачу, возложенную на него судьбой.

— Нет, я не говорю, что вы обречены, но постарайтесь побыстрей положить конец злодеяниям вашего врага, а потом просите помощи у Янтарной Леди и Рогатого Лорда, её супруга. Просите, чтобы они помогли вам очистить это место и запечатать его.

И прежде всего, Уна, сестра моя, постарайся, чтобы эту скалу больше не использовали как алтарь, чтобы на ней не проливалась кровь и люди там не умирали.

Она снова замолкла. А когда опять посмотрела на наемника, лицо у неё стало печальным.

— У меня нет особого сообщения для тебя и твоего народа, птичий воин, но я обладаю знаниями, которые тебе не открыты, и могу сказать вот что. Проклятие, которого вы так давно опасаетесь, относительно быстро может быть снято с вас окончательно или снова ожить. Со своей стороны, я верю, что оно пропадет: многие народы населяют этот мир, но ни один из них так не связан с новой опасностью, как вы.

Она увидела, как Тарлах вздрогнул, и кивнула.

— Ваша история мне известна. Наш мир много потерял в той борьбе с Тенью. Я та, что жила бы в вашем мире, если бы нас не постигла тогда страшная беда. Твой народ — один из древнейших, и он лучше других был приспособлен для жизни в ином, лучшем мире. Но вам причинили страшный вред, и теперь угроза уничтожения снова нависла над вами. Однако то, что привело вас сюда когда-то, может и спасти вас, спасти лучших из вас.

Она повернулась к Уне.

— А у тебя, сестра, прошу прощения за свои резкие слова. Ты была права в своем страхе: моя просьба исходила от Тьмы. Но только поверь, что я не видела в том предложении зла. Я подвела тебя, и ты имеешь право сторониться меня, но наша дружба давняя, дружба двух одиноких маленьких девочек, а позже — одиноких женщин. Я не хотела бы, чтобы она закончилась по такой причине.

— Она никогда не прервется, — заверила владелица долины. — Место, которое ты заняла в моем сердце, всегда принадлежит тебе.

— Спасибо, дорогая сестра, спасибо за это и за все остальное. Возможно, мы больше не встретимся, и я желаю тебе удачи в предстоящей борьбе и счастья в жизни, будет ли она долгой или короткой. И без всякого предупреждения чуждая Уна встала и вошла в свой проход-врата. Через мгновение она исчезла.

Тарлах прижал к себе Уну, словно боялся, что её утянет в закрывающиеся врата. Только когда их совсем не стало видно, он отпустил женщину.

— Уна, я хочу, чтобы ты пошла со своими людьми… Она посмотрела ему в глаза: камни Морской крепости выглядели бы податливей.

— Ни при каких обстоятельствах я не позволю, чтобы ты один взвалил на себя груз этой ответственности. Мы делим его: ты как мой главнокомандующий, я как владелица долины. Я начала эту войну, и мы вдвоем отвечаем за её последствия. — Голос её смягчился. — Долго ли я проживу, Тарлах, если Тьма высвободится?

— Нет. Если врата откроются, мы все будем убиты, — признал он. — Рано или поздно они проглотят нас.

— Тогда больше ничего не говори. Я предпочитаю встретить свою судьбу такой, какой она будет.

Воин расправил плечи.

— Пора идти. Ты хочешь, чтобы я рассказал эту новость другим?

Уна ненадолго задумалась.

— Нет, — произнесла она наконец. — По крайней мере, не моим людям. Они в любом случае должны сражаться. Зачем омрачать их жизнь, если все равно ничего изменить нельзя? — Она помолчала. — С твоими товарищами может быть по-другому. Они будут сражаться на самой Колыбели.

Он покачал головой.

— Как и ты, я не хотел бы ослабить их боевой дух возможной страшной судьбой, которую они никак не могут изменить. Пусть сосредоточатся на борьбе с людьми и не боятся пробуждения страшного зла.

Войдя в большой зал, они убедились, что все готово. Быстро попрощались с остающимися на берегу и направились к кораблю, который доставит их на битву, от которой, может быть, зависит судьба всего мира.

У выхода из башни стоял Эльфторн. Но он не попрощался с ними, как остальные, а пошел рядом.

— У меня просьба, командир.

— Чего ты хочешь от нас, друг? — спросил Тарлах, уже догадываясь, о чем тот попросит.

— Места на борту «Крачки». Я тебе говорил, что мы с Ганволдом были соперниками, но ненависти между нами никогда не было. И я не рассказывал, что мы детьми жили на одном корабле. Я хочу отомстить за его гибель этому лорду Рейвенфилда, отомстить за страдания, которые он причинил вам обоим. Ведь вы спасли нас и приняли очень хорошо.

— Место для тебя на корабле есть, как и место в передовом отряде тоже. Нам пригодятся в схватке твои сила и мужество.

Глава двадцать четвертая

Тарлах стоял на палубе «Крачки» и смотрел на прекрасные и суровые берега Рейвенфилда. Он снял свой шлем, а плащ на нем был обычный, какой надевают моряки Морской крепости. Теперь, когда решающая битва близко, он не хотел, чтобы враг догадался о его истинных намерениях. И особенно не хотел преждевременно афишировать присутствие фальконеров на борту корабля.

Вначале он немного нервничал, вспоминая свою недолгую, но парализующую панику на борту «Звезды Диона», но это неприятное состояние не возвращалось, и теперь он чувствовал себя свободней.

Тем не менее настроение у него было неважное. Если его план не удастся, долину, которую он так полюбил, ожидают долгие месяцы кровопролития. Мрачная перспектива. Никто из его товарищей не хотел бы этого. В своих солдатах он уверен.

Он понимал и отношение своих людей к Морской крепости. Им тоже нравилась долина, и он не удивился бы, если большинство из них или даже все разделили бы его привязанность к ней. Это высокогорье способно привлечь сердца…

Тарлах покачал головой. Он пытался скрыть большую слабость, думая о том, с чем она связана.

Он закрыл глаза и крепче ухватился за поручень, чтобы не пошатнуться.

Что если сражение, которое вскоре произойдет вблизи Колыбели, окажется последней кормежкой, необходимой Псу, чтобы высвободиться? Тарлах поверил Уне-духу. Поверил в искренность её предупреждения, в точность предсказания того, что ожидает их всех. И вздрагивал от ужаса при мысли о том, что может вырваться через врата и обрушиться на Высокий Холлак и на весь мир. Это слишком для него. Слишком большая ответственность для одного человека…

— Тарлах?

Услышав этот негромкий оклик, он повернул голову. Так погрузился в свои мысли, что не услышал легких шагов хозяйки долины.

— Достаточно плохо было и раньше, — начал он, не скрывая от неё своего страха. Она тоже испытывала его. Как им не бояться? Ни один здравомыслящий человек не может без ужаса думать об этой угрозе.

— Мы правильно поступили, ничего не сказав своим людям, — заметила Уна. — У меня нет опыта ведения войн, но я думаю, это известие только ослабило бы солдат. — Она глубоко вздохнула. — Надо ли делать то, что мы задумали, Тарлах? Уна сказала, что мы должны остановить Огина, но цена может оказаться слишком большой для всех нас.

— Должны, — твердо сказал он. — Он и его «мясники» подкармливают Пса, они уже разбудили его. Если бы я не был в этом уверен, я бы не рискнул завязать бой в бухте, даже если бы это означало, что Огин и его палачи уйдут от нашей мести.

Он опустил голову и невидящим взглядом смотрел на океан.

— В этом одна из трудностей нашего положения. Так много зависит от нас, и тем не менее мы не имеем выбора.

Командир вздрогнул и плотнее закутался в плащ: сильный порыв ветра продул тяжелый материал, словно это была легкая летняя ткань.

Тарлах в тревоге взглянул на небо но не увидел ничего страшного. Холодный ветер — признак быстро приближающейся осени, а не предвестник новой бури.

Уна поняла его мысль.

— Похоже, зима в этом году будет ранней и суровой. — Да.

— Если война затянется…

— Я не намерен её затягивать, — чуть резко прервал её Тарлах.

Но тут же взял себя в руки.

— Прошу прощения, леди. Успокойся, по крайней мере, на этот счет. Если все пойдет хорошо, мы договоримся с Рейвенфилдом до того, как Ледяной Дракон начнет кусать понастоящему.

Он повернул голову и серьезно посмотрел на мрачные утесы.

— А теперь приготовься, миледи. Скоро мы нападем.

Когда небольшой корабль бесшумно приближался к смертоносной бухте, оба предводителя армии Морской крепости стояли на палубе.

Сердце Тарлаха сильно билось, как всегда перед битвой; он молча молился, как человек, которому вскоре предстоит оказаться в Залах Доблестных. Еще несколько минут. Совсем немного…

Неожиданно показался хорошо знакомый отрог, закрывающий бухту, показался только его кончик, но Тарлах сразу его узнал. И не скоро забудет.

Снизу поднимались фальконеры и члены экипажа. Работая молча, они освободили шлюпку, которая лежала на палубе «Крачки», как большая раковина, и опустили её в море. Она пойдет за кораблем, высадит воинов, которые должны захватить берег и утесы, пока «Крачка» будет сражаться с грабителями.

Уже наступил вечер, и под темнеющим небом океан казался серым. Тарлах успокаивал себя тем, что нужно острое зрение сокола, чтобы заметить два маленьких судна. Самая большая опасность в том, что их могут заметить на фоне неба, но даже этот риск уменьшили, сделав паруса пятнистыми.

Хоть день и закончился, света было ещё достаточно, чтобы рассмотреть крохотный залив.

Ничто не преграждало вход в него: «Звезда Диона» исчезла, словно никогда не существовала.

Командир видел, что видимой преграды на пути в бухту нет. Но Колыбель существует, и мрачная угроза ждет под водой следующую жертву.

Он невольно вздрогнул. При таком высоком приливе, как сейчас, даже рябь не выдаст самому опытному глазу эту опасность.

Но Тарлах недолго думал об этом природном препятствии. Это забота моряков. А ему предстоит другое дело.

Корабль грабителей бросил в заливе на ночь якорь. Он в самой середине гавани, паруса его свернуты. На палубе несколько человек, они двигались спокойно, явно не ожидая опасности ни от природы, ни от людей. Остальные, вероятно, внизу. На берегу никого нет. Песок почти залит приливом, и Тарлах не думал, что у грабителей было убежище вверху, на утесах. Он не видел часовых и не ожидал их увидеть. Слишком безопасное и спокойное место, они привыкли к этому и не считали необходимым выставлять караул.

Рука фальконера легла на рукоять меча. Теперь они совсем рядом. Скоро ли их заметят?

Уже заметили! Один из моряков на палубе разбойничьего корабля неожиданно посмотрел в их сторону. Он словно не поверил своим глазам, но потом закричал, подняв тревогу.

К этому времени «Крачка» уже вошла в пролив и расположилась параллельно Изголовью.

У Тарлаха пересохло во рту. Пройдет ли корабль? Этим курсом шел грабитель, но корабль Морской крепости больше, у него глубже осадка.

Захваченные врасплох пираты пытались подготовить свой корабль к бою, но нападение произошло очень быстро. Они даже не успели поднять якорь.

Тарлах слишком хорошо помнил меткость лучников грабителей. Их в первую очередь уложили его собственные лучники, затем корабли подтянули друг к другу, и фальконеры перепрыгнули на палубу врагов.

Сражение было яростным, напряженным, потому что грабители понимали, какая судьба их ждет, если они потерпят поражение, и Тарлах не преуменьшал способность Огина вести за собой людей. Он подбадривал их, и они сражались так, что лучше не могли бы.

Фальконеры вели бой, как привыкли, спокойно, жестко, уверенно, хотя вкладывали в него больше страсти, чем обычно. Преступления грабителей были для них особенно отвратительны. Им часто приходилось плавать на кораблях, и все они считали своим личным долгом отомстить за «Баклана» и за страдания своего командира.

Для Эльфторна ненависть,и жажда мести были на первом месте, но он не позволял им затуманить рассудок в своем стремлении уничтожить предателей, которые заманили и перебили весь экипаж «Звезды Диона».

Он в равной мере пользовался своим мастерством и огромной силой. Тарлах видел, как он пронзил мечом противника, высвободил лезвие и отбросил тело в сторону.

Это был один из немногих случаев, когда командир смог наблюдать за своими солдатами. Он первым перепрыгнул на палубу противника и оказался в самой гуще его защитников. Ему удалось на мгновение отвлечь внимание от своих товарищей, и те сумели добраться до цели почти беспрепятственно, но самого его окружили, и ему пришлось очень туго.

Положение Тарлаха становилось все хуже. Его окружили плотным кольцом опытные бойцы, и его товарищи не могли прорваться к нему. Грабители понимали, что надеяться могут только на взаимную поддержку, и отчаянно сопротивлялись попыткам разделить их на мелкие группы и потом уничтожить. Их решимость не оставляла Тарлаху надежды на передышку. Он даже не надеялся уцелеть.

Секунды превращались в минуты, помощь не приходила, и его положение становилось безвыходным. Никто не может защищаться одновременно со всех сторон, и Тарлах понял, что скоро ему конец.

Он отразил удар справа. Меч миновал грудь, но задел предплечье. Мгновение спустя он почувствовал удар в спину. Удар скользящий, отраженный кольчугой, но Тарлах потерял равновесие и на несколько мгновений оказался беззащитным перед противником спереди.

Грабитель бросился на него, но волчья улыбка торжества тут же сменилась криком ужаса и боли: на него набросился сокол, который стал рвать лицо и глаза, и жертва птицы в следующий миг рассталась с жизнью под ударом меча фальконера.

Неожиданно давление на него ослабло. К Тарлаху пробились Эльфторн и Бреннан. Моряк и мечом, и своей огромной силой сметал врагов перед собой.

Командир получил возможность осмотреться. Он искал того единственного человека, которого просто обязан убить.

Скоро он его увидел и стал пробиваться сквозь окружающую лорда Рейвенфилда толпу.

Огин был отважным и искусным мечником, несколько воинов пали от его руки, прежде чем командир наемников пробился к нему и бросил вызов.

Огин не знал, кто перед ним. Он не подозревал, что кто-то на «Баклане» спасся, и, подобно большинству, не отличал одного фальконера от другого. Не узнал он в Тарлахе и воина, который сопровождал Уну в день их встречи вблизи Квадратной башни.

Но он сразу оценил неумолимую смертельную угрозу, которую представлял наемник. Увидел в этих полуприкрытых глазах свою смерть, и сердце его дрогнуло. Он почувствовал, что не выйдет живым из этого боя.

Но даже без той решимости, которая двигала его противником, Огин понимал, что он в худшем положении. Он устал, был ранен, и теперь боль и потеря крови увеличивали шансы фальконера.

Несмотря на всю свою ненависть, Тарлах не стал играть с врагом, как только понял, что имеет преимущество перед ним. Это не принято у фачьконеров. Прошло несколько секунд, и лорд упал, пронзенный мечом противника. Он умер, не успев коснуться палубы.

После этого с немногими оставшимися в живых грабителями было покончено, никто из них не просил пощады, и пощады им не было.

На берегу тоже шел бой, хотя в гораздо меньшем масштабе. Командир ошибался, когда считал, что на утесах не будет стражи, но судьба и тут оказалась к ним снисходительна. Часовые должны были только охранять груз. Все они спали, и воины поднялись на утес и напали на них, прежде чем они поняли свою оплошность. Бандиты не смогли причинить никому вреда, так как их быстро перебили. Все испытали удивление, даже разочарование, оттого что схватка, к которой так готовились, быстро и легко закончилась. Но это чувство тут же прошло, и наемники по своему обычаю подняли мечи в победном воинском приветствии.

Приветствие отдавалось дважды. Вначале подняли и опустили свои мечи, а потом оружие тех, кто уже не смог это сделать сам. Таких оказалось несколько человек — убитых и тяжело раненых.

Глава двадцать пятая

Уна наблюдала за боем с палубы «Крачки», как и просил Тарлах, переживая в страхе за командира наемников. Этот страх был сильнее отвращения при виде смерти. Но теперь все кончилось, и ей хотелось побежать к нему, убедиться самой, что он жив и здоров.

Но, конечно, это невозможно. Она вела себя так, как положено владелице долины и целительнице.

Перешла на залитый кровью корабль грабителей, опираясь на руку Сантора, и направилась к группе офицеров фальконеров, среди которых был Эльфторн.

Зметив кровь на плече Тарлаха, Уна пошла быстрее. Подойдя к нему, она отвела разрезанную кожу одежды.

— Обработай рану и перевяжи, — сурово приказала она Бреннану, хотя про себя облегченно вздохнула: рана была не опасной, всего лишь порез, длинный, но неглубокий.

Она снова повернулась к командиру.

— Где лежат тяжелораненые?

— На палубе, вон там. Один на утесе. Когда закончат перевязку, можно будет перенести их на «Крачку» и отправить домой.

Уна посмотрела на Бросающего Вызов Буре, но задала вопрос только для того, чтобы скрыть свой дар. Она и так уже знала, что птица не ранена, несмотря на то, что вся залита кровью. Но два сокола нуждались в её помощи, нужна она была и нескольким наемникам, и Уна не стала здесь задерживаться. Она не опасалась того, как к ней отнесутся фальконеры. Солдаты понимали, что в первую очередь нужно позаботиться о раненых, а такую умелую целительницу найти нелегко. Поэтому Уна знала, что они обрадуются её помощи, а не просто подчинятся ей.

Что касается погибших, то наемников отвезут в Морскую крепость. Врагов похоронят здесь, в общей могиле, всех, кроме Огина, чье тело увезут в Рейвенфилд как доказательство его смерти.

Единственного раненого на утесах нельзя было перенести на «Крачку», и потому леди сопровождала Эльфторна и фальконеров, когда те отправились на берег, чтобы осмотреть склады и то, что в них находится.

Уна много времени провела с этим раненым, но была очень расстроена. Ей удалось успокоить его, и он заснул, но вылечить его она не сможет. И никто не сможет. Солдата пронзило копье, попав в живот и пройдя наискось через все внутренности, в нескольких местах перерезав кишки.

Сокол раненого сидел над койкой, на которую положили его хояина. Он тоже знал, что хозяин ранен смертельно, знал ещё до того, как Уна осмотрела раненого, и теперь жалобно плакал. Его горе разрывало сердце Уны. Будет ли также горевать Брейвери, если с ней что-то случится? И будет ли сама так же страдать, если потеряет котенка?

Она взяла птицу на руки, погладила её перья, попыталась утешить, передать свое сочувствие и понимание, но не пыталась уговорить покинуть умирающего. Они останутся рядом, пока хозяин не умрет. Потом, как рассказывал Тарлах, сокол объединится с другим воином после нескольких дней траура. Воина он выберет сам.

Поскольку она ничего больше не могла сделать, женшина поручила умирающего заботам товарищей и вернулась на «Крачку». Этому человеку она уже не могла помочь, а на борту корабля были раненые, которым она нужна.

Эльфторн помог разместить раненых на корабле, постарался обеспечить их всем необходимым для обратного пути в гавань Морской крепости, потом доложил командиру наемников, что все готово, хотя знал, что отплыть сразу они не смогут. Тарлах запретил двигаться в темноте. «Крачка» должна была выйти из залива на рассвете.

Это было вынужденное решение. Несколько раненых были в тяжелом состоянии. Задержка в пути грозит им смертью. Однако Тарлаху пришлось пойти на это: никто не снимал с него ответственности за исход всего дела.

Тарлах смотрел на стоявшую на якоре «Крачку». Он думал, переживут ли раненые эту ночь и путь домой. Командир знал, что несколько следующих часов будут для них критическими.

Дорогой ценой досталась им победа. Семь воинов погибли, вдвое больше ранены, двое очень тяжело. Если отряд будет и дальше нести такие потери, вскоре он потеряет боеспособность.

Наемник вздохнул. Им ещё повезло, что они служат Морской крепости. Мало где так заботливо обращаются с ранеными, и он не опасался плохого отношения к ним со стороны людей Уны.

Сердце его неожиданно дрогнуло, потом он нахмурился. До рассвета ещё несколько часов. Почему же оба корабля так хорошо стали видны?

Почему небо на западе покраснело?

Он уже догадался в чем дело, и следующие несколько мгновений подтвердили его предположение. В черноте над Колыбелью появилось жидкое красное свечение. Оно быстро разрасталось, превратилось в яркий огонь, потом в злое, лишенное жизни, пламя, оскверняющее природу.

Это видели все. Никто пока не подозревал, что происходит перед их глазами, но все поняли, что происходящее связано с великой Силой и происходит оно не от Света. Люди испугались, но обнажили мечи и ждали. Даже соколы пока не понимали масштаба всей катастрофы и криком бросали вызов Тьме.

И тут Тарлах увидел леди Морской крепости. Она целеустремленно шла по берегу. И не останавливалась, пока не достигла места, где суша глубже всего вдается в море. Здесь она остановилась и стояла, глядя на врата, раскрывшиеся над Колыбелью.

— Уна, нет!

Фальконер почти не сознавал, что бежит, пока не оказался рядом с ней.

— Что ты хочешь сделать? — хрипло спросил он.

— Что смогу. Сестра говорила мне, что у меня есть Сила…

— Спящая и неподготовленная!

— Нужно сделать попытку, Тарлах. Лучше умереть, пытаясь остановить эту тварь, чем корчиться перед ней в ужасе. Клянусь Девушкой и Женщиной!

В центре неестественного пламени они увидели что-то, похожее на огромную бесформенную голову, казалось, состоящую из одной пасти, а в ней ряды острых зубов. Даже с этого места они отчетливо были видны.

Тарлах в страхе закрыл глаза, но сразу же открыл снова. Он не поддастся ужасу, который внушает это чудовище.

Пес ещё не освободился. Тарлах видел, как он напрягается, пытаясь разорвать последние путы, удерживающие его от мира жизни. Он так давно жаждал прорваться сюда. И скоро, может, через несколько минут, обретет наконец свободу.

Уна из Морской крепости взглянула на фальконера. — Ты должен быть со своими товарищами, — попросила она. — Иди к ним.

— Моя клятва — защищать тебя.

— Я освобождаю тебя от нее, Тарлах. С таким чудовищем ты не обязан сражаться. — Голос её звучал безнадежно.

— Меня привязывает к тебе большее, чем эта клятва.

— Да, я знаю, — спокойно согласилась она.

— Тогда позволь мне хотя бы встретить смерть здесь, на берегу, рядом с тобой.

Он снова повернулся к морю и судьбе, которая все отчетливее вырисовывалась перед ними. Он умрет, но ради Уны, пытаясь защитить её в то короткое время, которое ему осталось. И прежде всего он поклялся, что не позволит ей встретить свой ужасный конец за вратами, а освободит раньше, дав ей легкую смерть.

О Бросающем Вызов Буре и других соколах он старался не думать: крылья помогут им выжить или, по крайней мере, продлят жизнь, но они все прочно привязаны к своим товарищам. И тоже попытаются отстоять этот мир от Тьмы.

Врата подавались!

Тарлах увидел, как Уна рванулась вперед, и едва не бросился вслед за ней: в последний момент ощутил, что владелица долины по-прежнему рядом с ним.

Уна-дух!

Та, кого его леди называла сестрой, двигалась по воде, над волнами. Шла уверенно, пока не преодолела половину расстояния между берегом и открывающимися вратами. Здесь она остановилась.

Мгновение постояла, как каменное изваяние, а затем, в тот миг, когда ворота окончательно пали, бросилась вперед. Не женщина устремилась туда, а сам свет, огонь, сверкающая стрела зеленого пламени. Она попала точно в середину раскрывшихся врат и ударила того, кто пытался оттуда выбраться. Ночь взорвалась светом и звуком, зеленое и красное пламя схватились над морем, пытаясь поглотить друг друга. Гром расколол небо, а воздух вокруг изменился, стал не горячим, а страшно холодным.

Но вот все кончилось, и никто из свидетелей не мог сказать, сколько продолжалась битва: минуты или часы. Сверхъестественные огни исчезли, красный резко, зеленый сначала поколебался в воздухе над Колыбелью, прежде чем мягко погаснуть, и снова бархатная чернота ночи закрыла мир.

Уна, обессилив, держалась за Тарлаха и чуть слышно плакала.

— Мы не дали ей силы, к которой она стремилась, а она отдала свою жизнь за нас.

Тарлах молчал. Он только ещё крепче прижимал её к себе, и из глаз его текли слезы, но не от яркого пламени.

Глава двадцать шестая

Только через некоторое время он решился взглянуть на океан. По-прежнему поддерживая Уну, воин пошел назад, к своим товарищам.

Эльфторн заторопился к ним, чтобы позаботиться о леди, но взгляд Тарлаха заставил его отступить. Фальконер не убирал руку, пока Уна не выпрямилась и уверенно не пошла сама.

Необходимо было объяснить людям происшедшее, и женщина поведала о полученном ими предупреждении, а так же причину, по которой они ничего не рассказали воинам. Хозяйка долины извинилась за это. О своих отношениях с другой Уной до этого последнего рокового посещения она ничего не сказала.

Несмотря на явное сходство между духом и ею, ей задали всего несколько вопросов, и скоро она смогла оставить бойцов, чтобы отдохнуть. Ее тело и душа в этом очень нуждались. Но по отношению к Тарлаху такого милосердия не проявили. Товарищей очень обидело молчание командира. И тот знал, что если не даст им удовлетворительное разъяснение, отряд перестанет существовать как воинская единица после этой последней службы.

Он терпеливо повторил то, что уже сказала Уна, объяснил причины, по которым они решили не сообщать истинные размеры опасности.

— Что изменилось бы, если бы все узнали раньше? — спросил он. — Мы все равно не могли бы сразиться с этой тварью и победить её, а страх сковал бы вас в борьбе с теми, с кем мы должны сражаться. Клянусь Гнездом! Что заставило меня броситься в самую гущу грабителей, если не ужас, что каждую минуту может пробудиться Пес? Судьба оказалась благосклонна ко мне, и я уцелел.

— Ну, хорошо, Тарлах, — торопливо вмешайся Рорик, — вероятно, ты прав, эта тварь вселила в нас холод Ледяного Дракона.

— Вам бы ощутить то, что чувствовал я, — проговорил он.

Это вызвало сочувственный смех у многих его товарищей. Лейтенант тоже улыбнулся, но глаза его оставались серьезными.

— А какая связь была у этого духа с леди Уной? Их сходство свидетельствует о тесной связи.

Собравшиеся воины замолчали. Им нужен был ответ командира о том, что он знал.

— Неужели я не только наемный меч леди, но и её советник, чтобы она обсуждала со мной такие вопросы? — с недоумением ответил он.

— Может, так и есть.

Это сказал один из солдат, Тарлах повернул к нему голову.

И дал волю своему гневу.

— Леди Уна поделилась со мной о грозящей нам опасности. Я слишком хорошо знаю, что она испытала. Логично предположить, что существовала какая-то связь между нею и существом, которое спасло всех нас. Если мы не будем испытывать сочувствия к ней, не знаю, каким именем нас назвать, но только не людьми.

Он смотрел на своих товарищей. В его словах достаточно правды, чтобы они успокоились, и воин взял себя в руки. Ничего хорошего не произойдет, если он станет развивать эту тему дальше.

Сославшись на усталость, он ушел. Отыскал защищенное место возле утеса, завернулся в плащ и лег. Через несколько минут он погрузился в глубокий .сон. Ему ничего не снилось.

Бреннан разбудил его вскоре после наступления рассвета.

— Прости, Тарлах, но тебе пора вставать.

— Корабли ещё в бухте? — спросил он, протирая глаза. — Да.

— Как идет погрузка?

— Хорошо. Когда поешь, все уже будут на борту.

— «Крачка» ушла? Лейтенант кивнул.

— С рассветом, как ты и приказал.

— Прекрасно. Как раненые?

— Все живы. За это нужно благодарить Уну из Морской крепости.

Командир вскочил.

— Хорошая новость. Я такого и не ожидал.

Он довольно улыбнулся, глядя на активную деятельность вокруг.

— Действительно, все хорошо. Выступим, как только будем готовы.

Когда надо, фалъконеры передвигаются и сражаются верхом, когда необходимо, могут хорошо сражаться на море, но так же успешно они действуют и пешими. Марш через дикие высокогорья Рейвенфилда прошел быстро и организованно, ничего не препятствовало движению.

До самого последнего момента солдаты соблюдали все меры предосторожности, но уже ничего не опасались. Неровная дикая местность, по которой они шли, не позволила бы обнаружить их, а люди Огина привыкли держаться в своих деревнях и в кольце возделанных земель вокруг них. Им запрещалось уходить далеко, и даже если бы у кого-то хватило храбрости нарушить приказ лорда, необходимости в этом не было. И отряд был вполне уверен, что пройдет незаметно и беспрепятственно.

Такое быстрое продвижение привело к тому, что они оказались на месте встречи раньше назначенного срока, и им пришлось укрыться поблизости, пока к ним не присоединится армия из долины.

Ждать пришлось недолго. Колонна Морской крепости во главе с Руфоном тоже продвигалась быстро, и за несколько часов до намеченного времени отряды соединились.

Теперь, когда армия вся собралась, она больше не держалась диких мест на окраинах Рейвенфилда, а двинулась прямо к цели в полной боевой готовности.

Она шла так стремительно, что крестьяне и гарнизон не подозревали о её появлении, пока рано утром солдаты не оказались на плодородных лугах в самой долине. Крестьяне в это время гнали скот на пастбища.

Воины Рейвенфилда и жители ближайших деревень успели укрыться за стенами крепости, но бежав, им пришлось оставить весь свой скот. Теперь осажденным придется довольствоваться продовольствием, которое имелось в крепости.

Потянулись дни напряженных переговоров. Уна и Тарлах пытались уговорить осажденных сдаться.

Показали тело Огина, чтобы доказать, что больше не нужно ни бояться его, ни сохранять ему верность, объяснили причину нападения, рассказав о судьбе «Баклана» и о том, как немногим удалось спастись с него.

Были даны клятвы, что никто из крестьян и воинов не пострадает, не будет грабежей, у них не отнимут земли, и это подтвердили те, кто не успел спрятаться в крепости.

Задача была трудная и, одно время казалось, невыполнимая, но командир правильно оценил воздействие присутствия Уны, вес и силу её слова и уважение к её роду. В конце концов в знак поражения в крепости спустили флаг Огина.

Несколько мгновений спустя раскрылись большие ворота, и вперед выступил комендант крепости. Он стоял в ожидании.

Леди Морской крепости взглянула на командира наемников.

— Пойдем к нему, капитан.

— Мне там не место, — коротко ответил он, помня о подозрениях товарищей.

Уна опустила глаза.

— Ты прав. Не стоит рисковать жизнью обоих предводителей.

Тарлах и те из фальконеров поблизости, кто расслышал негромкий ответ женщины, застыли, но капитан по выражению лица Уны понял, что она не упрекает его. Напротив, его ответ она восприняла как выговор и согласилась с ним.

— Прости меня, — сказал он. — Как командир твоего отряда, я должен сопровождать тебя.

— Вам нужна охрана? — спросил Бреннан.

— Нет. Это может испугать их, и они снова уйдут в крепость. И тогда без сражения нам не взять её. Но пусть лучники стоят наготове, — мрачно добавил он. — На всякий случай, если у них слова расходятся с делом.

Он поднял руку в знак прощания, и они с леди сели на лошадей. Фальконер держался наравне с ней и ехал справа в нарушение всех правил такого торжественного случая, но он собирался защищать её, если из крепости начнут по ним стрелять.

Путь казался бесконечным, хотя на самом деле предстояло проехать совсем небольшое расстояние. Оба ясно сознавали свою уязвимость, несмотря на парящих над головой соколов и стоящих наготове лучников.

Но ни предательства, ни неудач не случилось. Они встретились с комендантом, снова заверили, что его подопечные не пострадают ни от наемников, ни от людей Уны. Уна из Морской крепости приняла капитуляцию крепости и формально взяла власть над долиной Рейвенфилд в свои руки.

Глава двадцать седьмая

Какое-то время прошло в налаживании дел в долине под руководством коменданта, которого Уна попросила продолжать выполнять свои обязанности, но здесь люди привыкли подчиняться приказам, и перемена власти прошла быстро и спокойно.

Когда руководители Морской крепости убедились, что в Рейвенфидде сохраняется спокойствие, они отправились домой, оставив в крепости небольшой временный гарнизон.

Их встретили с поразительным энтузиазмом, и фальконеры удивились: им радовались так же радушно, как своим собственным воинам. Так бывает далеко не всегда. Те, кто продает свои мечи за золото, как бы отважно не сражались, не ожидают никакой иной награды, кроме золота.

Леди Уне в предстоящие месяцы отдыхать не придется. Она разослала курьеров на самых быстрых лошадях в соседние долины, сообщая о том, что произошло в Рейвенфилде, и о причинах такого поворота событий. Эти же всадники несли её заверения, что она не желает войны и только преступления Огина вынудили её так поступить.

Хозяйка долины устало посмотрела вслед своему последнему посыльному. Заверения легко даются, но гораздо труднее принимаются, и она хорошо понимала, что пройдет немало времени, прежде чем соседние владения успокоятся. Она уже продлила свое соглашение с фальконерами, чтобы закрыть опасный период, когда страх перед нападением может перерасти в панику и заставить соседей выступить против Морской крепости. Тогда потребуется сильная рука для отражения угрозы.

Леди нахмурилась. Ей сейчас больше, чем когда-либо, нужны наемники, и она от всей души надеялась, что Тарлах правильно поймет её предложение. Иначе можно ожидать только его немедленного, отъезда вместе со своими воинами, хоть они и дали клятву служить. Но в этом предложении нет позора ни для нее, ни для её рода.

Глубокая печаль наполнила её сердце при мысли о Тарлахе. Если бы он был мужчиной из другого народа, как хорошо бы все сложилось у них. Но она понимала, что чувства, которые они испытывают, должны молчать и умереть невысказанными.

Будь она девчонкой, со всей уверенностью и нетерпимостью юности, она могла бы надеяться, что он подчинится своему желанию и соединит свою жизнь с её, нарушит древний обычай своего народа. И она испытала бы разочарование, если бы недостаток смелости помешал ему действовать в соответствии с её желаниями.

Как женщина, она ничего не может сделать. Для фальконера братство, которое объединяет его с товарищами, это все. Если не считать странной дружбы, которая устанавливается у них с птицами, они буквально ничего больше не имеют. Даже Гнездо, которым они так гордились, погибло. Да, Тарлах любит долину Морской крепости, но сможет ли оценить истинную ценность владения? Или будет рассматривать его только как безопасное убежище для своего народа?

Можно ли надеяться, что такие отношения с ней будут для него достаточными и заменят все то, что он потеряет? Если она не сможет ответить на этот вопрос утвердительно, ей следует молчать. Она слишком любит и уважает Тарлаха, чтобы подвергать его такому испытанию. Уна прикрыла глаза. Она не может рисковать, иначе он её возненавидит, а она станет его жалеть. Никакое её желание не стоит этого.

Но один обет она дала. Фальконер Тарлах — её истинный лорд, и какой бы безнадежной ни казалась её мечта соединить с ним свою жизнь, он навсегда останется её единственным лордом. Никто не займет его место в Морской крепости, и если она тем самым обрекает свой род на вымирание, пусть будет так. Она никогда добровольно не примет другого мужчину и его ласку.

Капитан фальконеров с удивлением воспринял приглашение леди долины посетить в её личных покоях в любое удобное для него время, но пошел к ней немедленно.

При этом он сильно нервничал. Они больше ни разу не вспоминали тот разговор, когда им грозила ужасная и как будто неизбежная смерть. Он тогда не хотел, чтобы она ушла в последнюю дорогу, не выслушав его, и до сих пор вспоминал то чувство радости, которое охватило его, несмотря на грозящий ужас, когда она созналась в таком же чувстве к нему. Но то, в чем они признались перед смертью, не может осуществиться в жизни. Он считал, что они оба согласны с этим.

Он поднял глаза и снова опустил их. Конечно, они оба это признают.

Правда, у них было и небольшое утешение. Теперь, после возвращения в башню, они все время работали вместе и стали ещё ближе друг другу, и так будет ещё много месяцев. Они могут наслаждаться этим общением, а если когда-нибудь и придется расстаться, сейчас можно об этом не думать.

Уна сразу отозвалась на стук: она ждала его.

Тарлах с любопытством осмотрел её комнату, толком не зная, чего он. ожидал, и испытал легкое разочарование, потому что эта комната ничем не отличалась от покоев других высокородных женщин.

Мебель более утонченная, чем в других помещениях башни, а некоторыми предметами пользуется, по всей видимости, только Уна.

Занавеси и покрывало на кровати по рисунку были женскими, на них изображены прекрасные цветы, звери и птицы, выглядевшие живыми. На свету у окна рама с незаконченным шитьем.

Только в углу находилось свидетельство её деловых и неженских интересов. Там стоял стол, такой же, как у него, а за ним закрытый шкаф. В таких обычно держат карты и записи, которые ведет хозяин долины.

На столе груда бумаг. Уна, должно быть, работала над ними перед его приходом, но он улыбнулся, увидев, как быстро Брейвери заняла её место. И теперь величественно сидела на документах и внимательно и спокойно наблюдала за людьми, как будто интересуясь результатами их встречи.

Учитывая её взаимоотношения с женщиной, очень вероятно, что так оно и было.

Тарлах плотно сжал губы и посмотрел на Уну.

Леди стояла у центрального окна. Вид из него открывался именно такой, какой он себе и представлял. На Уне шерстяное платье, как требовало время года, платье цвета её глаз. Рукава с разрезами, из которых видна светло-зеленая подкладка. Как и большинство её нарядов, платье плотно облегало тонкую талию и, расширяясь, переходило в просторную юбку. Волосы её перевязаны широкой лентой того же цвета, что и глаза, и в них вплетены кружева. Когда она повернулась к нему лицом, он заметил на её руке большой камень, похожий на прекрасный изумруд.

Сердце его болезненно сжалось при виде Уны. Она так прекрасна. В ней есть все, чего можно желать в женщине — она прекрасна и душой и телом. Может, она оделась так нарочно? Хочет подорвать его решимость, заставить повторить признание и выполнить его?

Тарлаху стало стыдно. Уна из Морской крепости не способна так использовать ни его, ни любого другого человека.

Эта мысль только обострила его горе, сознание того, что он теряет. Каковы бы ни были её намерения, леди долины словно пронзила его мечом, пригласив к себе, куда он мечтал войти в ином качестве.

Но Тарлах не выдал охватившего его отчаяния. Он приветствовал Уну.

— Ты вызывала меня, леди? — спросил он, видя, что Уна не знала, с чего начать.

— Я хотела тебя видеть, — поправила она. — Дали ли Эльфторну то, что осталось от груза «Звезды Диона»?

Он кивнул.

— Как ты приказала. Он и Ганволд росли вместе, и горе его искреннее и глубокое.

Оба замолчали, испытывая неловкость.

Уна пыталась найти лучший подход, но по-прежнему не могла отыскать подходящие слова. Может, ей вообще не хотелось делать предложение, которое закрепит её потерю.

«Так трудно разговаривать с ним о деле здесь», — подумала она. Во всех остальных помещениях башни, по всей долине она владелица крепости и он её друг, но это место принадлежит только ей, а командир фальконеров — её единственный настоящий лорд…

Но сейчас это неважно. Она не позволит, чтобы это помешало ей. Она любит этого человека, и то, что ей предстоит, докажет эту любовь.

Подняв голову, она посмотрела ему в глаза.

— У меня есть предложение, фальконер. Оно выгодно обоим нашим народам, но гораздо больше твоему.

— Говори, — заинтересовался он, скрывая удивление и облегчение, так как не был уверен, что сможет отказать ей, если она будет его просить; в глубине души он знал, что скорее предпочтет медленную смерть от огня, чем причинит ей боль. Но насколько он знал её характер, такое испытание маловероятно, и её слова только подтвердили это. Она хочет обсудить не возможный союз между ними, иначе из этого не вышло бы ничего хорошего.

— Я теперь владею двумя долинами.

Наемник улыбнулся, хотя она произнесла это невеселым голосом.

— Многие лорды радовались бы этому.

— Многие лорды не возражали бы против пролития крови. — Она взяла себя в руки и продолжила: — В Морской крепости и Рейвенфидде довольно много земли. Эта территория не хуже, а может, и лучше той, которой владели фальконеры до поворота гор. Она очень похожа по рельефу местности, а вдобавок обладает удобным выходом к океану.

Если я уступлю вам Рейвенфилд и заключу договор, по которому вы сможете также пользоваться дикими землями Морской крепости, это даст твоему народу место, где он сможет жить, строиться и снова станет сильным.

— Ты понимаешь, что говоришь? — ахнул он, почти не веря собственным ушам.

— Сейчас дела обстоят так, что фальконерам грозит вымирание, — спокойно добавила она. — Я достаточно хорошо узнала вас, чтобы понять, что этого допустить нельзя. Причина для этого у меня есть. Я не могу контролировать врата, о которых говорила моя сестра, и у меня есть земля. А для вас она означала бы и полноценную жизнь, и новый дом в этом мире.

Он не ответил ни словом, ни жестом. Глаза Уны сузились.

— Ты думаешь, я готовлю для вас какую-то западню? Я говорю правду. Мне не нужен Рейвенфилд. Сама мысль о владении им, когда он добыт таким образом, внушает мне отвращение, какими бы справедливыми ни были наши действия. А что касается остального… Ничего не предпринимать, наблюдая, как народ, которому можно помочь, уходит в небытие, было бы страшным злом, делом самой Тьмы. Я считаю, у меня вообще нет выбора!

— Я верю в это, Уна из Морской крепости, — очень тихо сказал капитан. — Но что скажут твои люди и жители Рейвенфилда? Разве ты не опасаешься причинить им беспокойство?

— Я уже как-то сказала тебе, что сама жизнь — это риск. В данном случае я не верю, что вы или ваши потомки нарушили бы данные клятвы. Я не сделала бы такого предложения простым наемникам, Тарлах, или лорду и командиру другого народа. Твои фальконеры с честью доказали, что им можно делать такое предложение.

И с самого начала ставлю одно условие: к моим людям, женщинам и мужчинам, воинам и ремесленникам, жителям Морской крепости и Рейвенфилда, нужно относиться с уважением. Я не хочу, чтобы они испытывали обиду и оскорбления.

Она немного помолчала, потом продолжила:

— По той причине, что мы можем работать вместе достаточно успешно, я предпочту отдать Рейвенфилд лично тебе, а не просто твоему народу в целом или кому-то из ваших предводителей, и ты должен будешь подписать договор, который мы составим, и в будущем совместно решать все дела.

— Уна! Она замолчала, чтобы дать ему возможность прийти в себя. Если первая часть её предложения застала его врасплох, то последняя совершенно поразила и, может быть, вызвала даже нечто большее, чем просто изумление.

— Разрешено ли вам раздельное владение землей?

— Это не запрещено, — медленно проговорил он. — Такой вопрос у нас никогда не возникал. Но мы не сможем проследить за наследованием.

— Не думаю, чтобы такое положение дел сохранилось навсегда. — Она опустила глаза. — Просто я доверяю тебе больше, чем всем остальным, Тарлах, и… и не хочу общаться всю жизнь с мужчиной, который, как я знаю, меня презирает.

Она немного помолчала.

— У тебя будут трудности при переговорах со старшими офицерами фальконеров?

— Возможно. У всех есть гордость, но мы умеем прислушиваться к разумным доводам, что бы ни думали о нас другие. Если я сумею убедить их, что должен принять Рейвенфилд в качестве его лорда, они не будут возражать тому, что полезно. И по отношению к Морской крепости тоже, потому что с тобой они вряд ли захотят объединяться.

Он посмотрел на нее.

— Выгода для нас очевидна. Но что от этого получит Морская крепость?

— Не так много, — откровенно призналась она. — Мы получим постоянную защиту из лучших воинов нашего мира — со времен Древних, а может, и до них, — и запишем это в договоре.

Кроме того, мы будем торговать с вами, и ваше золото нам пригодится.

Она улыбнулась в ответ на его удивление.

— Ты сказал, что не встречал лошадей лучше наших. Ваши отряды — постоянный рынок для нас. Мы сможем наконец увеличить табун, а у вас будут лошади, каких не знали фальконеры с тех пор, как впервые приплыли из-за моря.

— Но ответ ещё не окончательный, — предупредил он, — даже если мне удастся получить поддержку своих товарищей и привезти сюда жителей хотя бы одной нашей деревни.

— Конечно, — согласилась она, — если ваши женщины по-прежнему будут вести жалкую жизнь. Ты ведь не думаешь, что я буду помогать удерживать их?

Он слегка улыбнулся.

— Конечно, нет, леди. Она вздохнула.

— Это даст вам время. Вы не можете больше жить порознь, пользоваться молчаливым терпением и покорностью своих женщин. Получив землю, вы сможете организовать жизнь, как в прошлом. У вас появится возможность посмотреть в лицо трудностям и попытаться разрешить их. И ты сам должен это сделать, Тарлах. Никто не даст за тебя ответ.

— И даже не подскажет, — мрачно предложил он. — Я очень опасаюсь, что многие решения дадутся нам нелегко.

После этого командир надолго замолчал.

— В твоих словах есть смысл, — произнес он наконец.

— Смысл в каждом слове.

Голос его звучал необычно, как будто слова вырывали у него под пыткой. Она увидела, что лицо его осунулось и побледнело.

— Ты чем-то рискуешь? — мягко спросила она. Он закрыл глаза.

— Если выскажу это предложение своим начальникам и они отвергнут его как женское коварство, в их глазах я превращусь в бешеного пса.

— Ты считаешь, что это возможно? Он покачал головой. — Вряд ли. Меня поддержит мой отряд. А если я удачно изложу дело, то и многие другие отряды. Но, конечно, будут и возражающие, те, кто всегда настаивал на строжайшей изоляции от других народов. Их среди нас много, и они никогда не согласятся с твоим предложением. — Голос его дрогнул, и он торопливо отвернулся к окну. — Среди них у меня много друзей, товарищей моей юности…

Уна положила руку ему на плечо.

— Тебе не обязательно в этом участвовать. Я могу сделать это предложение непосредственно твоим начальникам и иметь дело с тем, кого они назначат.

Тарлах повернулся к ней.

— Нет, леди. Пусть будет, что будет. Фальконеры не боятся брать на себя ответственность. И то, что иногда вместе с ней приходят опасности страшнее смерти или физического увечья, не имеет значения.

— В долине Морской крепости не привыкли подвергать опасностям других, когда можно предотвратить их самим.

Он печально улыбнулся.

— Бесполезно, леди. Ни один фальконер даже не задумается над предложением, сделанным женщиной, а я за поддержку такого предложения все равно встречу недовольство и требование наказания.

Он распрямился. Она и раньше не раз видела, как он это делает, принимая важное решение.

— Мне выполнять это дело, леди Морской крепости. Оно настолько важно для настоящего и будущего моего народа, что я даже подумать не могу о том, чтобы отказаться.

Женщина из долины опустила глаза, потом снова подняла их.

— Значит решено, — сказала Уна медленно и устало, как будто только что выдержала серьезную схватку. — Хотя, наверно, пройдет немало времени, прежде чем мы подпишем окончательный договор. — Может, и не так много. Ты помнишь о наших нуждах, и я позабочусь, чтобы не забыли о ваших.

Оба замолчали. Больше об этом говорить нечего, теперь каждому из них нужно подумать.

Тарлах не уходил. Он снова подошел к окну. Уна так много делает для них. Она дарит им не просто долину, она дает новую жизнь его суровому народу, а он ей взамен ничего… То, что он высоко ценит её предложение, понимает его значение и готов подвергнуться риску позора и изгнания от своих, для неё не оплата. Всего лишь долг воина перед своим народом.

Он медленно протянул руку к маленькой кожаной сумке на поясе. Наверно, он подсознательно уже решил отдать свой Талисман. Иначе зачем положил его в сумку, а не надел, как всегда?

— Уна, у меня нет ни золота, ни земель, чтобы отплатить тебе, но я прошу принять от меня это.

Женщина взяла сумку и осторожно открыла её. Достала оттуда изящную серебряную цепочку. К ней был подвешен предмет, при виде которого она удивленно и восхищенно ахнула. Маленький и великолепно сделанный серебряный сокол. Он изображен спускающимся на землю с кроваво-красным камнем в когтях.

— О, Тарлах, как это прекрасно!

— Не только, — тут же ответил он таким тоном, что она посмотрела на него.

— Сила? — недоверчиво спросила она. Он кивнул.

— Своего рода. Каждый фальконер делает такой, становясь взрослым, и может владеть только одним в течение жизни. Талисман можно подарить, как я сейчас делаю, но его нельзя отнять обманным путем или как-то ещё у владельца без его добровольного согласия. Его свойства передаются тому, кому он подарен, но не переходят при случайной потере.

Он серьезно смотрел на Талисман. — Обладатель Талисмана может также требовать помощи любого фальконера или отряда фальконсров, если дело его справедливое и не в ущерб нашей чести.

— Благодарю тебя, Тарлах, — прошептала Уна. — Я никогда не опозорю твой дар.

Говоря это, она надела цепочку на шею, потом спрятала сокола на груди. Он открыто дал ей свой Талисман, как до того открыл свое имя. Не требовал, чтобы она хранила это в тайне, не ставил никаких условий. И то, что она поместила Талисман рядом с сердцем, это её собственный дар, обещание никогда не подводить его.

Этот жест окончательно лишил Тарлаха самообладания. Воин отвернулся, лицо его исказилось от боли.

— Уна, — приглушенно прошептал он. — Клянусь Рогатым Лордом, если бы мой народ не был в таком отчаянном положении, я предложил бы тебе больше и просил бы большего. Я просил бы тебя…

Женщина оказалась в его объятиях. Губы их слились в страстном поцелуе.

Он крепко обнимал её. Они могли исполнить свое желание, Уна не девушка, она вдова и уже знала объятия мужчины…

Но мысль эта, вспыхнув, сразу погасла, хотя тело все ещё горело, словно в огне. Потребовалось огромное усилие воли, но он разжал руки и отступил. Наслаждение не для него и не для них обоих. Он знал, что эта женщина не будет принадлежать ему, несмотря на их любовь.

Уна тоже отчаянно боролась с желанием, горящим в ней. А теперь приходилось бороться и со слезами.

— Я отдала бы тебе руку и владение, мой лорд, — прошептала она. — Пока я живу, ты всегда будешь моим единственным лордом.

Она выпрямилась.

— Но я не отказываюсь от надежды, фальконер Тарлах. Во время войны с Ализоном мы, в Высоком Холлаке, научились надеяться, несмотря ни на что. Я думаю, что и ты не откажешься от этой надежды. Никто не знает, что готовит нам судьба, какие сети она ещё сплетет. Возможно, мы ещё получим то, что сейчас кажется невозможным.

Леди долины глубоко вздохнула и улыбнулась воину.

— Пошли, капитан. Нам следует ожидать визита лорда Маркхейма, или я его плохо знаю. Надо подготовиться к приему. Придется убеждать его и остальных, которые вскоре прибудут за ним.

Они вместе вышли из комнаты, оба понимая, что впереди их ждут дни, полные забот и тревог, и каждый был готов принять их и посвятить всю жизнь на благо и процветание своих народов.

Летописец

Рассказ о Морской крепости продолжался не один вечер. Рассказчик, начав, стремился обязательно его завершить. Мне даже казалось, что он таким образом отвечает сам себе на волнующие его вопросы и проверяет свои чувства.

Когда он наконец закончил, я бросил свои кристаллы. Но получился не рисунок глаз сокола, как для Пиры. Вышла неровная красная линия, а над ней серая. И я понял, что рассказчика ждет беда. Мне хотелось поговорить об этом с птичьим воином, но он получил сообщение, что из-за моря приплыла леди Уна и готова присоединиться к нему в его поиске. И он сразу отправился из Лормта навстречу ей.

Я был необычайно встревожен и часто бродил за стенами Лормта. Моими единственными спутниками были Летящая в Бурю и Равит. Дважды мне показалось, что на небе видна странная тень — но не на востоке, где в Эскоре продолжалась схватка с Тьмой и опасность могла появиться повсюду, а на западе, над землей, которая, казалось, избавилась от войны.

Моя рука невольно потянулась к мечу, но оружия со мной не было. Я прислушался, не принесет ли ветер звуки пограничного рога. И понял, пусть я и считал, что больше никогда не буду играть активной роли в происходящих событиях, судьба уготовила мне в будущем нечто необычное.

Да, борьба ещё не закончилась, и мне не избежать участия в ней.

Летописец

Некогда я был пограничником Дуратаном, как же мне назваться теперь? Отчасти я летописец деяний других людей, кроме того, я, как и Квен и Вессел, помогаю поддерживать хозяйство Лормта, чтобы те, кто приходит сюда в поисках знаний, имели кров над головой и пищу, которая сохранит силы в их теле, пока они роются в записях в поисках прошлого, которое любят.

И еще я искатель. Немного здесь, немного там — я ищу ответ на вопрос, что делать мне в перевернутом Силой мире, в котором многие из нас потерялись и не знают, куда идти.

Когда над Эсткарпом нависла непосредственная угроза от Пагара Карстенского и все, кто обладает ясным разумом (но не использует Силу), видели, что мы неизбежно будем побеждены, волшебницы встали между хаосом и своей землей. Они соединили свои тела и мысли и обрушили всю свою прославленную мощь на саму землю, подчиняя своей воле силы природы.

Горы, через которые двигались армии Пагара, чтобы раздавить нас, были потрясены, они рушились и возникали снова. Земля раскололась, ее прорезали трещины, раны, шрамы. Исчезали леса, реки уходили из своих прежних русел, мир охватило безумие.

За это пришлось заплатить дорогую цену. В городе Эс, где размещался Совет, не уцелел никто. Другие волшебницы превратились в пустую оболочку, все у них внутри было выжжено вызванной ими Силой.

Правление волшебниц кончилось, когда погибло большинство тех, кто его осуществлял. Но сохранились за границами Эсткарпа враги, такие, как Ализон, где ненавидели правление волшебниц.

Последние муки мира, каким мы его знали, начали колдеры. Они пришли в наш мир через Врата, хлынули, как гной из проколотого нарыва.

Но появились и защитники. Их поддерживали волшебницы. Пришел через другие Врата Саймой Трегарт, воин из другого мира. К нему присоединилась волшебница Джелит, и Корис из Горма (этого злополучного места, которое первым подверглось осквернению колдерами), и Лойс из Верлейна. Были и другие, свершившие деяния, о которых поют в балладах кователи песен.

Саймон и Джелит замкнули Врата колдеров. Но война продолжалась, потому что зло, посеянное колдерами, было далеко не уничтожено.

В долинах Верхнего Холлека начались яростные схватки, потому что колдеры подтолкнули Ализон к вторжению, помогли ему своим необычным оружием, провели в Арвон, где Древние хранили сокровища своей власти. Вслед за падением колдеров последовало и поражение Ализона, его армии были изгнаны из долин и сброшены в море. Они погибли, потому что у них не было пути отступления. Сулкары, которые всегда были дружески расположены к Эсткарпу, увели свой флот от берегов.

Но предводители Ализона не считали себя побежденными. Они зализывали раны, продолжая поглядывать на юг. Они ненавидели Силу, но обладали тайнами, принадлежащими Тьме.

Карстен освободился от колдеров и власти Пагара, но что произошло там после того, как волшебницы положили конец вторжению? Было ли это действительно концом? Или началом?

Ибо в Повороте сыграли свою роль и Трегарты.

Их было трое, детей Саймона и его жены, волшебницы Джелит. Родились они вместе — неслыханное у нас дело: воин Киллан, чародей Кемок и волшебница Каттеа. Они сняли старинный запрет, наложенный на наше сознание, и ушли на восток, за горы, в Эскор, из которого пришел наш народ за тысячелетия до этого.

Но их появление в Эскоре нарушило древнее равновесие Света и Тьмы. Снова началась война, появились страшные твари, рожденные грязью зла. Восстали и Древние, они взяли своих родичей, своих близких и тоже пересекли восточные горы, чтобы своими мечами отогнать Тьму и поддержать силы Света.

Когда произошел Поворот, я находился в Лормте и не участвовал в битвах. Моим товарищем по оружию был Кемок; он прожил некоторое время в нашем хранилище знаний, прежде чем уехать, чтобы освободить сестру от пут волшебниц. Я навещал его.

Конечно, на меня не были наложены обеты, но мне хотелось вернуться в те места, откуда пришлось уехать после тяжелого ранения в горной лавине.

Хотя Кемок уже уехал из Лормта, я остался там.

Меня разрывали противоположные стремления: хотелось вернуться к жизни пограничника, какую я всегда вел, но хотелось и погрузиться в древние записи. Будучи воином, я готов был бы поклясться, что не обладаю никаким Даром. Считалось, что Даром могут обладать только женщины. Но я обнаружил, что владею странными способностями.

Я был молод и энергичен, хромота мне не очень мешала, поэтому после Поворота я стал главным помощником Квена в Лормте. В нашей крепости из четырех башен уцелели две; две другие рухнули — одна полностью, другая частично — и прихватили с собой часть соседней стены.

Хотя у нас было много раненых, никто не погиб.

Однако самое поразительное — падение башен обнажило запечатанные помещения и склепы, в которых находились сундуки и большие кувшины, заполненные самыми разнообразными свитками и книгами.

Наши ученые пришли в крайнее возбуждение, и нам, более уравновешенным и меньше занятым исследованиями, пришлось следить, чтобы они не пострадали во время своих поисков. Поэтому в первые дни я был очень занят и не замечал перемен, кроме тех, что происходили у меня перед глазами.

У нас нашли убежище и немногие беженцы. Среди них была молодая женщина, которая приехала к нам в надежде вылечить свою тетю Старшую женщину я сам не видел, но слышал, что она получила сильный удар по голове и находилась в бессознательном состоянии. С ними приехал и пограничник, чей отряд был рассеян во время катастрофы. Он подрядился благополучно довести женщин до нас.

Нанявшие его проводили много времени с Морфью, нашим ученым, который обычно помогал другим. Вскоре они втроем внезапно уехали, как рассказал мне Вессел, снабдивший их припасами. Морфью сообщил, что девушка — Нолар — отыскала в недавно найденных записях упоминание о древнем месте исцеления. Я был слегка обеспокоен: поворот уничтожил все ориентиры местности. Мне хотелось поехать с ними, но слишком многое нужно было сделать. К тому же я думал, что они вскоре вернутся в разочаровании.

Когда я впервые посетил Кемока в Лормте, он дал мне мешочек с разноцветными камешками, и я обнаружил, что они отзываются на мой дар. Когда я бросаю эти камешки, они образуют рисунки. И если разглядеть эти рисунки, возникают новые мысли и предупреждения. И вот у меня вошло в привычку каждое утро, вставая, прежде всего бросать камешки и читать по ним, что ждет меня этим днем.

Бросив на следующий день после ухода троих камни, я об ушедших и не думал. Но получил ясное предупреждение.

Красный, почти черный камень (символизирующий самое большое зло) находился в центре Перед ним три других камня. Один зеленый, маленький, но чистый; два остальных ярче. Синий и чисто-белый, и из каждого на темный устремлялся луч. И я понял, что стал свидетелем напряженной схватки. Рука моя сжала край стола. Собака Равит, которая всегда смотрела, как я бросаю камешки, заворчала, а со спинки кресла самка сокола, которую звали Летящая В Бурю закричала, как перед боем. Три света против тьмы. Я сразу вспомнил троих уехавших из Лормта. И постарался достичь их мыслью. Но камешки переместились — и не по моему желанию.

Я испугался — неестественно. Может, что-то снова высвободилось, как высвободили невольно Трегарты Тьму в Эскоре. Но мне казалось, что на этот раз Тьма проснулась не в Эскоре, а где-то гораздо ближе к Лормту.

В этот день и в четыре последующих я объезжал границы наших полей и дважды, трижды в день бросал свои камешки. Я навестил Морфью. Он показал мне свиток, найденный девушкой Нолар. В нем говорилось о камне Коннард. Я был уверен, что с камнем связано страшное колдовство. И боялся, что трое высвободят его и выпустят в мир.

Я вооружился и начал собирать припасы, хотя не знал, что смогу предпринять. Но грозила опасность, и я должен был предотвратить ее. В последний раз бросил я камни.

И тут мне повезло. Камень, символизировавший зло, исчез. Остались только светлые камни, и они пульсировали ровно, как бьющееся сердце.

Я услышал лай Равит и неожиданный резкий крик Летящей В Бурю. Поэтому я выглянул за ворота Лормта и увидел двоих всадников, устало сидящих на лошадях. И ощутил огромную радость, словно миновала страшная угроза.

Я поехал навстречу Нолар и Деррену. И они сумели добавить свой рассказ к моим хроникам.

Изгнание

Что-то неладное в воздухе. Невидимое — не дым и не пыль, стесняющая дыхание. Воздух позднего лета чистый и свежий, как обычно в предгорьях Эсткарпа, находящихся у подножий высоких гор. И все же… ощущается гнетущее беспокойство.

Нолар отложила травы, которые разбирала, и снова подошла к узкому, выходящему на юг окну. Весь день она испытывала непонятную тревогу, как будто какая-то неопределенная опасность таится от глаза.

Похоже на тень ястреба, подумала она, когда не знаешь, в какой момент он набросится на добычу.

Нолар вышла, чтобы лучше увидеть небо. Восход был ясным, но днем на юге собрались зловещие тучи.

Нолар, опытная целительница, видела такой черно-пурпурный цвет на поврежденной плоти. Грома она не слышала, но по опыту знала, что буря может разразиться с ужасающей скоростью. И почти всегда буре предшествует абсолютное спокойствие, такое же, как теперешняя неестественная тишина.

Точно так же Нолар помнила колющее ощущение в руках и лице, дыхание ее убыстрилось, как будто она только что взбежала по крутой тропе у дома Остбора. Девушка сосредоточилась на том, что обычно предшествует бурям. Она знала, что всегда испытывает угнетающее ощущение силы, которая сгущается, сдерживается и наконец высвобождается в буре.

Неожиданно Нолар остановилась. Она уловила очень важное отличие. Весь день ее тревожит не собирающаяся Сила. Напротив. Она бессознательно отметила сокращение обычной сферы жизни, то ощущение животных и растений, ощущение жизни, которое и составляет естественный порядок вещей.

Весь день что-то настойчиво вмешивается в энергетическую целостность.

Нолар заметила, как необыкновенно тихи окружающие склоны. Не кричат птицы, не шуршат зверьки. Девушка привыкла к тишине холмов, но эта необыкновенная, безжизненная тишина ее тревожила. И она сразу подумала о Силе и о том, как использовали ее волшебницы Эсткарпа.

Сколько она себя помнит, Нолар одновременно привлекают и отталкивают волшебницы. Они правительницы Эсткарпа и его надежная защита. В их руках судьба народа Древних, так как только их сила сдерживает на границах Эсткарпа силы врага. Вначале это были повторяющиеся нападения Карстена с юга, потом Ализона с севера. В последние годы главная угроза исходила с юга, где Пагар из Гина стал герцогом, объединил Карстен и напрягал все силы, чтобы уничтожить Эсткарп. Несмотря на морские рейды верных Эсткарпу сулкаров, Карстен продолжал нападать на границы, медленно, но уверенно сокращая количество защитников Эсткарпа. Даже в своей горной северной местности, далеко от границ на юге, которым грозила опасность, Нолар слышала рассказы об этой борьбе.

Неожиданно она вспомнила слова бродячего торговца тканями. Раз в неделю Нолар обычно спускалась с холмов в ближайшую деревню, где обменивала собранные травы на припасы, которые не могла изготовить сама. Два дня назад она взвешивала сушеные семена, когда появление нового посетителя привлекло ее внимание к входу в магазин. Пропыленный мужчина средних лет, с проницательным взглядом и обветренным лицом, явно наслаждался вниманием, которое привлекал. Нолар ясно слышала его жалобы, потому что у него был голос настоящего торговца, способный перекрыть возгласы соперников.

— Мне не следовало покидать Гарт, — восклицал он, — но этот придурок капитан заверил меня, что в Эсе очень оживленный рынок. — Он презрительно фыркнул. — Несомненно, он был оживлен — лет сто назад. О, конечно, там есть люди, даже слишком много людей, все торопятся в разных направлениях, и ни один не захотел покупать ткани. — Помолчав для убедительности, торговец обратился к слушателям. — Вы видели мой товар. У меня отличные ткани для любых надобностей. Разглядывали они мои кружева и вышивку? Щупали мой прекрасный бархат? Нет.

Они были слишком заняты тем, что готовили место для пограничников, спускающихся с гор. И еще одно:

"не нашлось места для того, чтобы выложить товар для осмотра или просто куда-нибудь уложить его.

Все гостиницы забиты: стражники, моряки сулкары, даже эти чужеземцы сокольничьи с дикими птицами на седлах.

Нолар глубже забралась в тень, смешалась с несколькими детьми фермеров, которые посмеивались над пастухом. Тот требовал лекарства от стертой ноги.

Хозяин магазина, которому хотелось послушать торговца, принес ему бутылку крепкого местного вина и налил в чашку.

— Попробуй это вино. И расскажи, как дела на южной границе.

Торговец с готовностью принял деревянную чашку.

— Благодарю за подкрепление. А что касается границы, то сведения о ней так перепутались, что моему разуму их не распутать. Мое дело — ткани, а не высокие деяния волшебниц, герцогов и армий. Вы, может, слышали, что какое-то время назад корабли сулкаров перевезли кое-кого из Эсткарпа в безопасность за море. Это, конечно, не сейчас было, но могу вам сказать, что видел собственными глазами: сулкарский флот сейчас стоит в устье Эса. И говорят о плане спасения за морем, если не удастся какой-то грандиозный замысел волшебниц. Откровенно говоря, никто точно не знает, что это за план, но я понял, что Совет готовит какую-то сложную ловушку для герцога Карстенского и его наступающих армий. — Торговец покачал головой и нахмурился. — Все эти заговоры и схватки нехороши для торговли. — Но тут лицо его прояснилось. — Но я сейчас далеко от. этого, на севере, где разумные люди разбираются в хороших товарах. Говорю вам, для меня в Эсе стало ясно: всякий купец, который хочет сохранить свое дело, должен искать лучший рынок. И более безопасный, конечно.

— Но что за ловушка?

— Каковы планы Совета? — Несколько человек потребовали подробностей.

Торговец развел руками.

— Говорили мне что-нибудь стражники, чтобы я знал их намерения? Нет. Могу рассказать только то, что слышал на рынках Эса. Уверяю вас, слухи там расходятся лучше товара. Да, да, подробности, насколько я узнал. Один пограничник рассказал мне по секрету, что его отряд получил приказ уходить с горных постов, но незаметно, чтобы это не сразу обнаружилось. Я стал расспрашивать его о причинах такого приказа: мне было ясно, что такие же распоряжения получили и многие другие отряды. Он ответил, что волшебницы собираются нанести герцогу Пагару удар, от которого он и весь Карстен не скоро оправятся. — Торговец передвинул свою чашку на деревянном дощатом столе. — И говорят, этот удар либо навсегда покончит с угрозой с юга, либо погубит сам Эсткарп. Мне стало ясно, что в любом случае пострадает торговля, поэтому я собрал свои товары и торопливо оставил Эс. А теперь мне пора в путь, потому что день обещает быть жарким.

Хозяин схватил торговца за рукав.

— Но кто-то в Эсе должен знать, что это за ловушка. Ты сам не знаешь, что планируют волшебницы против Пагара?

— Торговец поморщился.

— Я слышал только сплетни, от которых разумный человек засмеется.., или заплачет. Скажу вам откровенно. Сам я из Верлейна, а мы всегда занимаемся только своими делами. Разумно не вмешиваться в такие высокие материи. — Он направился к двери, но оглянулся и посмотрел на собравшихся с холмов слушателей. — Судя по тому, что я слышал о волшебницах Эсткарпа, я бы посоветовал вам покрепче запереть двери и выжидать, пока не будет сделано то, что должно быть сделано. А меня ждет дорога — удачи этому дому.

Нолар собрала выменянные продукты: соль, муку, небольшую фляжку вина, — сложила все в заплечную сумку и выскользнула в заднюю дверь, чтобы ее не заметили. Деревенские ребятишки, однако, собрались на дороге, чтобы посмотреть на караван вьючных лошадей торговца. Один мальчишка указал на Цолар и закричал в деланом страхе. Она, как обычно, не обратила внимания на хор насмешек и спокойно пошла вверх по склону.

— По предыдущему опыту Нолар знала, что что-то неладно у нее с наружностью. Люди смотрели ей в лицо и тут же отводили взгляд. И как только Нолар увидела свое лицо в начищенном котелке, она поняла, что оно отличается от лиц других. Ей говорили, что рождалась она долго и трудно; мать ее умерла во время родов; все считали, что и она не выживет. Как бы то ни было, родилась она с темно-красной полосой на лице, с блестками, как будто кто-то пролил вино и не вытер. Нолар подозревала, что люди избегают смотреть на нее по разным причинам: из отвращения, из страха, что уродство может как-то отразиться на них, и даже просто из замешательства. Все как будто считали, что если не смотреть на нее, то уродства словно и не существует. В результате Нолар всегда была одиноким ребенком, остальные дети избегали ее, не играли с ней и не общались. Отец тоже отверг ее. Он горько оплакивал смерть жены и винил в этой смерти ребенка. В пятилетнем возрасте Нолар тяжело заболела и потому избежала традиционной проверки на талант волшебницы.

Примерно в это время ее отец женился вторично на сильной женщине из народа сокольничих, которая вообще считала наличие уродливого ребенка немыслимым. И хотя сама эта женщина сбежала из деревни, в которой сокольничьи содержат своих женщин, чтобы те рожали детей, она придерживалась веры сокольничих, что слабые и больные дети не могут сохранять жизнь. Чтобы избежать столкновений, отец решил отправить Нолар подальше от взглядов своей новой жены. Нолар помнила прощальные слова своей старой няньки, доброй женщины, которая единственная говорила с ней ласково.

— Не плачь, маленькая. Тебе будет лучше в горах.

Всякий раз как отец тебя видит, он вспоминает твою мать, потому что у тебя ее походка, ее глаза и волосы.

В горах ты увидишь новых птиц и животных, будешь бродить по прекрасным лесам, будешь играть с детьми горцев. Надеюсь, они будут добрее местных, — добавила она негромко, потому что хорошо знала, что местные дети презрительно прозвали Нолар «Госпожа Умой Лицо».

И вот Нолар проделала долгий путь в редко населенные холмы и поселилась в семействе флегматичных фермеров. К несчастью, врожденное уродство Нолар отталкивало горцев даже больше, чем горожан. Может, это связано было с дурным характером Танты, местной мудрой женщины. Когда Нолар впервые встретилась с ней в деревенском магазине, Танта показала на нее своим узловатым посохом и проворчала:

— Знак зла на твоем лице: прочь от честных людей!

Обиженная этими словами, Нолар отказалась от своего обычного вежливого молчания и выпалила:

— Я не более зла, чем ты! Не моя вина, что я так выгляжу! — Танта повернулась к ней спиной, и вместе с ней от девочки отвернулись все остальные.

Нолар быстро научилась прикрывать шарфом лицо, насколько это возможно. Как ни старалась она держаться дружелюбно, ее всегда отгоняли и отвергали. Она много и напряженно работала на ферме, но ее редко благодарили или хвалили. Тяжелые месяцы растянулись на годы. Когда не было работы на ферме, Нолар обычно уходила в холмы. В одном отношении ее нянька оказалась права: растения и животные гор стали друзьями Нолар. Она очень хотела больше узнать обо всех живых существах и поэтому прислушивалась к словам всех, кто хоть что-нибудь знал об этом.

После долгих размышлений Нолар даже решилась посетить Танту в ее хижине в холмах. Как она и опасалась, мудрая женщина совсем ей не обрадовалась. Нолар, запинаясь, объяснила, что хотела бы научиться пользоваться лекарственными растениями.

Танта подозрительно разглядывала ее сквозь дым, поднимающийся от низкой жаровни у двери.

— Кто тебя послал? — спросила она.

Нолар перевела дыхание.

— Никто меня не посылал. Я слышала от фермеров, что никто не знает растения лучше тебя. Я надеялась, что ты позволишь мне помочь собирать их или просто посмотреть, как ты работаешь. Я тебя не обеспокою.

Танта, казалось, ненадолго задумалась, потом решительно покачала головой.

— Нет. Я с большим трудом постигла сама эти тайны. И не отдам их чужаку, особенно тебе, с твоим знаком. Уходи и не возвращайся.

Нолар вернулась на ферму, щеки ее горели не столько от резкого северного ветра, сколько от разочарования и обиды.

Хотя соседи не очень ее приветствовали, они тем не менее разрешали ей смотреть, как лечат заболевших животных, и принимали ее робкие попытки помочь в уходе за ними. Она постепенно собирала обрывки сведений о лечении и кое-чему научилась, но все это отрывочно. Ее это не удовлетворяло.

Ей было восемь лет, когда она наткнулась — буквально — на свою единственную удачу. Она медленно шла по лесной тропе, глядя вверх в поисках зеленых листьев омелы, когда задела ногой за какую-то неровность поверхности. Нолар упала, вытянув перед собой руки. Упав на груду прошлогодней листвы и хвойных иголок, она села, потерла ушибленное колено и обнаружила причину своего падения.

Это не был, как она думала, камень не на месте, а гладкая палка, с обоих концов покрытая круглыми металлическими наконечниками. Металл потемнел от времени. Нолар заинтересовалась: она узнала устройство, которое используют ученые для переноса свитков. Она только раз видела такой футляр в доме своего отца, потому что он не был ученым и предпочитал держать свои торговые записи в конторе.

Нолар повертела в руках деревянный цилиндр и увидела на одном из металлических наконечников какие-то знаки. Вероятно, имя владельца. К несчастью, знаки эти для нее были лишены смысла, потому что ее никто не учил читать. Девочка решила, что футляр был потерян или выброшен недавно: он чист и не изношен. Она раньше не ходила по этой тропе.

Может быть, владелец еще поблизости. Ранний зимний вечер быстро темнел, и поэтому Нолар почти сразу заметила теплый свет свечи впереди и слева от тропы. И обнаружила, что свет исходит из окна ветхой хижины со странной формы крышей, отходящей в нескольких направлениях. Нолар постучала в дверь и, когда никто ей не ответил, чуть приоткрыла дверь.

— Убери этот сквозняк, — послышался ворчливый голос изнутри. — Если ты медведь, уходи. Если гость, закрой дверь.., если открыта дверь. Как я могу держать в порядке свои свитки, если по дому гуляет ветер?

Нолар осторожно вошла и закрыла за собой дверь. Слабый свет предшествовал человеку, вышедшему из-за угла со свечой в руках. У Нолар создалось впечатление длинного тонкого носа и проницательных глаз под густыми бровями. Потом она разглядела высокого старика, закутанного в бесконечное количество слоев старой одежды.

— И кто же у нас здесь такой? — спросил старик неожиданно низким и глубоким для такой тощей фигуры голосом. — Я тебя раньше не видел. — Нолар отшатнулась, когда он поднес к ее лицу свечу. — Нет, не убегай, — торопливо сказал он. — Это… ты нашла.., о, дай-ка мне взглянуть. Я всюду искал этот свиток рода Инскофа.

Нолар протянула свою находку.

— Он лежал среди листьев на тропе. Я из-за него упала.

Старик, который довольно разглядывал содержимое футляра, остановился и тревожно посмотрел на нее.

— Надеюсь, ты не поранилась. Тебе нужно выпить что-нибудь теплое. Куда я девал свой котелок?

Кстати, а где чашки? Но я забываю о приличиях. Меня зовут Остбор. Некоторые называют меня Остбор-Ученый, что очень великодушно с их стороны, я уверен.

Может быть, ты знаешь, — продолжал он с таким видом, словно делился большой тайной, — это правда, я много времени провел в Лормте. — И он замолчал, вежливо ожидая ее реакции.

— Прошу прощения, сэр. — Нолар не знала, что ответить. — Меня отправила в горы семья из-за моего лица.

Остбор помигал и посмотрел на нее, как сова.

— Из-за лица? А что с твоим лицом? У тебя есть лицо и у меня тоже. Что в этом необычного?

— Знак, сэр, — негромко сказала Нолар.

— Гмм — вот это. — Остбор небрежным взмахом руки отбросил этот знак, как нечто несущественное. — Не думай об этом, дитя. Всего лишь небольшое пятно на новом пергаменте. Если рукопись написана четким почерком, это пятно никому не мешает. Говоря о рукописи… Я полагаю, ты принесла мне футляр, потому что прочла на нем мое имя. Я сам его вырезал, — добавил он, гордо поглаживая зарубки, которые заметила Нолар.

Нолар внутренне сжалась.

— Я не умею читать, сэр. Никто не подумал научить меня.

Остбор на время лишился речи.

— Что! Не умеешь читать… Но ты научишься — и читать, и писать. Я тебя научу. Это в сущности совсем просто. Ну, по правде говоря, одним это дается легче, чем другим, но большого ума тут не требуется, а я по твоим глазам вижу, что ум у тебя есть. Садись, подожди, позволь мне сдвинуть эти записи. Некоторые называют меня Остбор Крыса с Рукописями, но я считаю это совершенно несправедливым. — Выразительными жестами подчеркивая свои слова, Остбор принялся убирать множество свитков и рукописей. — Ну, может не совсем несправедливым. Я действительно собираю разные вещи, в основном, как видишь, рукописи. Из-за своего интереса к родословным. Кто был прапрадедом? Он был местный или нет? Кто на ком женился? Кстати, а ты кто?

Нолар распрямилась: она собирала с пола свитки.

— Меня зовут Нолар, сэр, я из рода Мерони. Вернее, Мерони — это род моей матери.

Остбор одобрительно закивал.

— И очень известный род. Я больше знаком с той его ветвью, которая поселилась у Петеля, но я вообще читал о Мерони. Послушай, мы все еще стоим в холодной комнате, и нам нечего выпить. Пойдем к огню, я буду искать котелок, а ты расскажешь мне о себе. Вчера я его видел, но где же он сейчас? — Он провел Нолар по извилистому коридору в тесную комнату, приятно теплую от огня в очаге. Пространство вокруг грубого каменного очага было удивительно чистым и аккуратным. Как будто заметив взгляд Нолар, Остбор объяснил:

— Когда дело доходит до рукописей, с огнем нужно быть очень осторожным.

Рукописи нужно держать подальше от огня. Некоторые старые ученые в Лормте.., я помню одного, который ставил свечи прямо на свитки… Очень небезопасно. Однажды свиток вспыхнул и сгорел. Ужасно!

— А сам ученый не пострадал? — спросила Нолар.

— Нет, нет, бедняга, хотя и сжег рукава, когда гасил огонь. Я десятки раз говорил ему, что нужно быть осторожнее. Ты тоже должна беречься. Когда имеешь дело с пергаментами, особенно старыми, нужно помнить, что материал почти всегда сухой и очень хрупкий. Достаточно одной искры. Поэтому я так стараюсь, чтобы вокруг очага было чисто, и берегу свечи от сквозняков. Могу добавить, — сказал он, с торжеством извлекая котелок из-под груды вещей, — для моего дома это большая проблема. Не могу представить себе, как это ветер проникает повсюду. Сейчас наберу воды. Ты, конечно, останешься на ночь. — И прежде чем Нолар успела возразить, что ей нужно вернуться на ферму, Остбор исчез в одном из коридоров.

Это была первая из множества ночей, проведенных здесь Нолар. Оглядываясь назад, она видела, что несколько бесценных лет, проведенных ею с Остбором, были самым счастливым временем в ее жизни.

Долгими зимними вечерами тишина прерывалась лишь треском огня в очаге и бормотанием Остбора, перелистывавшего страницы. Иногда он разрешал Нолар подогреть немного вина. Позже наступили возбуждающие весенние дни, когда девочка бродила по горным лугам и отыскивала цветы и растения, такие же, как на рисунках старинных рукописей, собранных Остбором. Он говорил, что со временем сам напишет и нарисует собственный каталог растений.

— Видишь ли, тогда люди получат упорядоченные записи и больше не должны будут полагаться на путаную и ненадежную память мудрых женщин.

Конечно, некоторые из них знают очень много, но иногда их сведения ошибочны. А они учат своих помощников, ничего не меняя, и поэтому ошибки не исправляются.

Но больше всего Остбора интересовали генеалогические исследования. Бесконечные часы проводил 6н, разбирая древние записи, забывая о еде. Часто он сидел так подолгу, что когда вставал, его старые кости скрипели. Он был необыкновенно честен, всегда старался объективно рассмотреть все факты и, насколько возможно, устанавливать истину. На жизнь он зарабатывал тем, что продавал украшенные рисунками свитки, посвященные истории семейств горцев. Жители холмов, сами неграмотные и необразованные, уважали ученость и ценили работу Остборна.

А богатые семейства из далеких городов платили ему серебром и золотом за разыскания в области их родословных. Заказы на такие разыскания привозили слуги.

В первое утро Нолар проснулась в доме Остбора под лоскутным одеялом, гораздо более теплым, чем изношенное покрывало, к которому привыкла на ферме. Услышав громкий звон, она обнаружила Остбора на кухне. Остбор застенчиво признался, что его домашние дела организованы не так хорошо, как научные. Нолар, бегло рассмотрев прискорбное состояние его горшков и тарелок, согласилась с этим. Она много времени проводила на кухне, которой строго управлял повар отца, и потому знала, как должна выглядеть кухня. И торопливо предложила почистить кастрюли и котлы, если у Остбора найдется песок для полировки. Ученый, казалось, очень обрадовался, что нашелся хоть кто-то, знакомый с такими проблемами, показал ей, как мог, свои запасы и удалился к исследованиям. Нолар скребла, мыла, чистила и полировала большую часть утра. После полудня вошел Остбор, с отсутствующим видом взял в руки тарелку с хлебом и сыром и неожиданно остановился, пораженный увиденным.

— Великолепно! — воскликнул он. — Ты настоящее сокровище. Но я позволил тебе работать слишком долго. Давай разделим этот хлеб. Мне помнится, что тут были еще сосиски. А после еды я поучу тебя читать. И тогда ты сможешь быть моим помощником, а не только посудомойкой. Но должен заметить, что состояние посуды заметно улучшилось. Я понятия не имел, что этот котел медный. Забавно.

Остбор часто отвлекался, но в целом оказался хорошим учителем. Он обрадовался, узнав, что Нолар различает самые мелкие буквы. Он признался, что его взгляд потерял былую остроту.

— Для ученого важно все это видеть в подробностях, — заметил он. — Трудно представить себе общую картину, когда видишь только смутные пятна.

Дай мне хороший четкий список потомков, его стоит осмотреть. Вот такой. Видишь эту большую букву?

Да, правильно, а это какая?

Нолар поглощала его учение, как жаждущий, который давно не видел воду и вдруг оказался на берегу ручья. Каждую минуту, которая не была занята наведением порядка в доме, девочка посвящала удивительным загадкам чтения и письма. Скоро она уже умела прочесть выцветшие записи, которые Остбор отложил в сторону как нечитаемые. Он очень обрадовался, когда она сумела заполнить пробел в одной из родословных. А он уже отказался от этой задачи.

Впервые в жизни Нолар почувствовала, что делает что-то полезное, что она нужна. И она испытала неожиданное ощущения удовлетворения, какого не знала раньше.

В первый же день Остбор послал извещение семье, принявшей Нолар, чтобы ее не считали заблудившейся в горах. Потом попросил Нолар описать ее жизнь на ферме. Вначале неохотно, потом все более свободно Нолар описывала тяжелую скучную работу, которой занималась почти все время, когда не спала.

Почти намеренно рассказывала она о том, как ее гонят, презирают, какой одинокой она себя чувствует.

Когда она кончила, Остбор немного посидел в задумчивости, потом принялся писать новый свиток. Выписывая сложные многоцветные заставки, он объяснил Нолар, что будет справедливо дать что-нибудь фермеру в обмен на услуги девочки.

— Наверно, ты предпочла бы остаться здесь, если это возможно? Я так и думал. Кстати, я знаю эту ферму. Там и без тебя хватает работников. Однако я должен написать твоему отцу и попросить разрешения сделать тебя своей ученицей. Это не только правильно, но и прилично.

Несколько недель спустя проходивший мимо охотник принес короткий ответ отца. Тот согласился, но при этом ясно дал понять, что платить Остбору не намерен. Если Остбор хочет получить девочку, он должен и содержать ее. Остбор посмеивался, читая это холодное разрешение.

— Гммм… Местные жители приносят мне больше еды, чем нужно, а твоя помощь значительно ускорит мою работу. Обычно, — признался он, — я не очень хорош в торговле и обмене, но на этот раз, кажется, на моей стороне сделки большая выгода. Ну, давай отметим это, выпьем немного вина. Куда же я девал бутылку? Я ведь помню, что еще вчера она стояла на средней полке… Или это было на прошлой неделе?

Из множества тем бесед с Остбором больше всего Нолар заинтересовал Лормт. Его рассказы о ведущихся там поисках очаровали ее. Научившись читать и писать, Нолар испытывала жгучее стремление учиться дальше и поэтому снова и снова расспрашивала Остборна о месте, где сберегаются и изучаются старинные знания. В ее воображении Лормт приобрел гигантские размеры. Наконец одним ранним весенним утром, когда начали разбухать почки, а заледеневшая земля смягчалась и таяла, девочка спросила Остборна, не может ли он показать ей Лормт, его высокие башни, просторные здания, которые он описывал, комнаты, заваленные свитками.

Остбор был озадачен.

— Гмм… Наверно, я слегка увлекся, описывая Лормт, — признался он. — Несомненно, в прошлом город был более внушительным. Но должен сказать тебе, что недавние годы были неласковы к Лормту.

Сейчас мало кто ценит прошлое и старается его сберечь, видишь ли. Большинство даже не думает о древних рукописях, как ни странно это кажется нам, понимающим, насколько они бесценны. Конечно, я понимаю, что если не умеешь читать, трудно понять ценность рукописей. Даже ты, дорогая, была некогда в таком же несчастном состоянии. Ты сама видишь, что многие готовы жечь свитки как дрова. — Он содрогнулся при такой страшной мысли. — И нужно помнить об отношении Совета. — Остбор вздохнул и замолчал. Нолар попросила его продолжать, — Гммм.., да, волшебницы. Видишь ли, они не.., как бы это сказать. Собственные знания они высоко ценят, но знания из других источников считают не очень нужными, особенно, если они исходят от мужчин. А ученые в Лормте почти исключительно мужчины, так что между ними и Советом почти нет контактов.

Моя собственная работа связана главным образом с родословными, но в Лормте имеется множество свитков о волшебстве и лечении, а также летописей прошлых веков. Как ты уже понимаешь, Лормт — это настоящая сокровищница. Но ты должна знать также, что Лормт далек от большинства людей и их обычных дел. Поблизости от него живет немного добрых людей, они работают на фермах и снабжают ученых всем необходимым, но жизнь в Лормте аскетична. За многие годы наводнения и землетрясения повредили древние здания. Никто теперь не знает, когда и как были сооружены четыре башни и массивные каменные стены города. Но, по-моему, Лормту всегда не хватало порядка. Да, я вижу, ты улыбаешься. Готов признать, что я не самый аккуратный хозяин дома.

Но ты должна признать и то, что свои рукописи я содержу в порядке. Я знаю, где лежит каждый свиток.., гм, ну, почти каждый. К сожалению, вынужден признать, что в Лормте многие ученые не так серьезно относятся к своим делам. Они даже начинают читать свитки, которые прежде необходимо скопировать, иначе они погибнут. Там не очень внимательно относятся к деталям, подробностям и приоритетам, и, судя по тому, что я слышал, положение в последнее время еще ухудшилось. — Остбор покачал головой. — Мне хотелось бы заверить тебя, что Лормт — почитаемый центр науки, каким должен был бы быть, однако… Но все же это научный центр, и там многого достигли. Возможно, когда-нибудь в будущем новые полные энергии ученые наведут там порядок — как ты сделала в моем доме! С этими словами Остбор улыбнулся и вернулся к своим пергаментам.

Кроме Лормта, любопытство Нолар вызывали волшебницы. Остбор, как мог, отвечал на ее вопросы, но предупредил, что волшебницы ревниво оберегают свои тайны. Он добродушно согласился, что его самого волшебство не интересует, и это хорошо, потому что ни один мужчина не может им владеть так, как обученная волшебница.

— Они держатся особняком, эти волшебницы, — сказал как-то Остбор. — Должно быть, жизнь у них одинокая. Они отказываются от всяких семейных связей, как только их отбирают для обучения.

— Моя двоюродная бабушка волшебница, — сказала Нолар. — Няня рассказывала мне, что тетя моей мамы — член Совета Стражи.

Остбор приподнял брови.

— Да, конечно. Я годами о ней не думал. Строгая Госпожа. Они даже имена теряют, когда уходят.

Нолар заинтересовалась.

— Да, мне никогда не говорили, как зовут бабушку. А почему?

— Потому что имя тесно связано с человеком.

Допустим, я враг Эсткарпа и узнал имя твоей двоюродной бабушки. Если бы я владел волшебством, я мог бы напустить на нее могучий заговор, лишить сил и разума. Видишь ли, я специально не занимался волшебством, но за долгие годы жизни немало о нем слышал — и хорошего, и плохого.

— Но если у них нет имен, — настаивала Нолар, — как же они обращаются друг к другу?

— Каждая обученная волшебница получает камень, которым пользуется, вызывая Силу. Волшебницы могут распознавать мысли друг друга и посылают их на далекие расстояния. Такая способность очень ценна, особенно, если один человек находится здесь, а другой, например, с Эсе. Гмм., ну, а мне придется обратиться к собственной способности и написать письмо. Это, конечно, медленней, но обычно дает удовлетворительные результаты.

И вот Нолар погрузилась в обычную жизнь дома Остбора. Пролетали дни и месяцы. Девочка становилась все более и более необходимой старому ученому, читала ему по вечерам, помогала завершать бесконечные таблицы родства, а позже, когда у него начали дрожать руки, она сама начала изготовлять орнаментированные свитки родословных.

Нолар исполнилось восемнадцать лет, когда в начале весны Остбор тяжело заболел. Снег еще не растаял, дни стояли холодные, влажные и туманные. Кашель Остбора усилился, и травяные настойки не приносили ему облегчения. Он послал за хозяином магазина и попросил его быть свидетелем своего завещания.

— Я хочу, чтобы ты взял себе мою верховую лошадь, — сказал он этому хозяину, — это доброе животное, а ты знаешь, как с ним обращаться. Меньшая лошадь будет принадлежать Нолар, потому что привыкла к ней, а Нолар может понадобиться куда-нибудь поехать. — Остбор взял девушку за руку. — Дом тоже будет принадлежать тебе, дорогое дитя, сколько ты в нем нуждаешься. Я послал письмо в Лормт с распоряжениями о своих рукописях. Можешь оставить себе любые. Не плачь. Я прожил долгую жизнь и по-своему был полезен. Не горюй обо мне. — Остбор умер неделю спустя.

Примерно через месяц приехал согбенный старец с несколькими вьючными лошадьми. Вначале держался он очень надменно, заявил, что прибыл из Лормта, чтобы забрать рукописи Остбора, но потом смягчился, увидев, что Нолар смогла прочесть письмо, в котором находилось разрешение на отбор рукописей. Она помогала ему перебирать ящики, сундуки, корзины и пачки связанных рукописей. На это ушло два дня, а когда старик уехал" дом опустел. Встреча с ним была последним свидетельством о Лормте, до неожиданного появления волшебницы, которое снова оживило это имя и решительно перевернуло всю жизнь Нолар.

Нолар сама написала короткое письмо отцу, сообщая о смерти Остбора и о своем намерении остаться жить в его доме. Отец ответил согласием без всяких комментариев.

В начале лета, сразу после смерти Остбора, умерла и Танта, местная мудрая женщина. Огонь, вероятно, занявшийся от ее жаровни, уничтожил и ее хижину. В последнее время Танта приняла к себе в ученицы девушку издалека, но местные жители ей не доверяли. Именно эта испуганная ученица сообщила о пожаре в ближайшую деревню. Она еще несколько дней провела возле сгоревшего дома, потом собрала все, что можно было спасти из припасов Танты, и уехала на равнины.

И вот постепенно горцы стали приходить к Нолар за травами и кореньями. Нолар испытала облегчение: у нее появилась возможность зарабатывать на жизнь. Как она и думала, соседи считали, что искусство Остбора умерло вместе с ним. Никто не просил у Нолар свитков, хотя ее знания растений все уважали. И скоро Нолар с покорностью поняла, что ее всегдашняя отчужденность от людей переросла в настоящую изоляцию. Соседи при встрече с нею чувствовали себя неловко и старались общаться с ней как можно меньше. Они не просили Нолар стать новой мудрой женщиной. Ее и не считали таковой: она стала просто надежным источником лекарственных растений, которые иногда бывают нужны.

Нолар раскладывала для просушки на солнце очищенные и нарезанные ломтиками плоды, когда у ее дверей неожиданно появился незнакомец. Молодой человек привез письмо, которое поразило девушку: отец требовал, чтобы она вместе с этим его слугой немедленно вернулась домой и присутствовала на свадьбе своей сводной сестры. Приходилось поторопиться, потому что свадьба назначена на ежегодный Ритуальный День — через неделю. Нолар предложила посланцу ягодного вина собственного изготовления и, пока он заботился о лошади, сама удалилась, чтобы немного подумать. В этом неожиданном вызове есть что-то еще, не указанное в скупых словах письма. Двенадцать лет Нолар не виделась с отцом, своих сводных сестер она вообще не знает. Нолар слетка улыбнулась. Она почти услышала, что сказал бы Остбор:

— Гм.., никогда нельзя знать, пока сам не увидишь. Я думаю, простое любопытство лежит в основе многих поступков. Что такое наука, как не неустанное любопытство и попытки удовлетворить его? — Остбор поехал бы, Нолар была в этом уверена.

Она торопливо собрала немногие необходимые вещи и в тот же день вместе с провожатым отправилась на равнины. После многих лет, проведенных в одиночестве в холмах, Нолар было странно снова очутиться среди множества людей. Когда они спустились с холмов, Нолар, несмотря на усилившуюся жару, старательно закутала лицо шарфом. Глаза слуги расширились, когда он впервые увидел ее неприкрытое лицо. Но он был слишком хорошо обучен, чтобы комментировать ее простое, хотя и неудобное средство защиты от взглядов встречных.

Когда через пять дней они прибыли на двор ее отца, он показался ей одновременно и больше, и меньше, чем тот, что она помнила. Последний раз она видела его глазами ребенка, поэтому он казался ей более просторным; теперь же стал тесным, заполненным лошадьми и слугами в незнакомых ливреях. Раньше никогда в доме отца Нолар не видела такого количества людей. Ее провели через боковой вход, и деловитая служанка показала ей ее комнату на втором этаже.

— Отец просит, чтобы вы приготовились как можно быстрее, госпожа. — Женщина задержалась у двери. — Вас желает видеть особая гостья.

Нолар насторожилась. В этом доме никого, кроме отца, она не знает. Кто может хотеть ее видеть и зачем? На постели лежало несколько ярких платьев.

Нолар выбрала самое простое из них, серо-голубое с белой обшивкой. На сундуке возле кровати были разложены украшения. Нолар взяла цепочку из переплетенных серебряных звеньев, потом положила ее на место. Она никогда не носила такие вещи. Ожерелья должны привлекать внимание к шее и лицу, а ее главное желание — оставаться как можно более незаметной.

Служанка вскоре вернулась и провела Нолар в один из больших залов. Там девушка осталась одна.

И тут торжественно, словно о ее приходе возвещают трубы, появилась величественная женщина. На шаг за ней шел отец Нолар. Выглядел он таким же, каким его помнила девушка, строгим, самоуверенным, далеким. Нолар с некоторым удивлением поняла, что больше не испытывает к этому человеку никаких чувств.

Он все равно что слуга, посланный за нею. Все равно что незнакомец, и Нолар с острой болью поняла, что он всегда был для нее чужим.

Мысли ее были прерваны повелительный стуком слева: мачеха, очевидно, не любила, когда ее игнорируют. Нолар без интереса разглядывала ее лицо.

Перед своим изгнанием в детстве в горы она лишь на короткое мгновение видела эту женщину. Она вспомнила, как ее старая нянька шептала, что новая жена хозяина из деревни сокольничих. Тогда ее слова не заинтересовали Нолар, но необычное слово «сокольничьи» она запомнила. Теперь она увидела, что у мачехи блестящие рыжие волосы и желтые ястребиные глаза, какие всегда приписывают сокольничим. Одно время Остбор с увлечением занимался генеалогией нескольких жителей Гнезда в южных горах и без особого успеха пытался доказать их родственную связь в Лордом Крыльев, командующим силами Гнезда.

В свою очередь, мачеха так же внимательно разглядывала девушку. Нолар подняла руку и сняла шарф, скрывавший ее волосы и лицо. Мачеха невольно ахнула, но Нолар смотрела на отца. Он отшатнулся, как будто она его ударила. Как печально, подумала Нолар, иметь в своей семье такую, как она.

Отец быстро пришел в себя.

— Нолар, — сказал он с гордым жестом, — это моя жена.

— Госпожа. — Нолар склонила голову, сухо подумав, что именно так ей следовало бы поступить, если бы ее кто-то научил.

Мачеха продолжала строго смотреть на нее. В голову Нолар на мгновение пришла озорная мысль: так разглядывают то, что предназначено на продажу.

И вдруг ее охватило дурное предчувствие. Ее действительно оценивают и, как обычно, находят пригодной. Подозрения Нолар сразу же подтвердились: открылась дверь, и через нее вошла толпа незнакомцев, родственников, судя по близкому сходству. Нарядно одетая матрона тут же начала распоряжаться происходящим.

— Итак, это твоя дочь, которая жила в горах. Мой сын… — Голос ее дрогнул, когда Нолар повернулась к ней. Наступила тишина, незнакомцы смотрели на Нолар. Чувствуя себя, как больное животное на торгах, которое покупатели отвергнут, Нолар спокойно выдерживала их взгляды. Нарядная матрона что-то торопливо прошептала мужу на ухо, потом вызывающе посмотрела на отца и мачеху девушки. — Ваше предложение брака нашего сына с вашей дочерью не кажется нам приемлемым. К сожалению, мы не можем остаться на церемонию бракосочетания. Нам нужно немедленно уезжать. — Коротко кивнув, она вышла в сопровождении всей семьи.

Краем глаза Нолар уловила выражение самодовольства и даже веселья на лице мачехи. Очевидно, та не считала, что от Нолар удастся легко избавиться путем брака. Отец тоже не выглядел недовольным, он как будто тоже не ожидал, что попытка увенчается успехом. «Могли бы и предупредить меня, что пытаются выдать замуж», — подумала Нолар. Но, вероятно, это чисто практический шаг, может быть, следствие другого бракосочетания. Одно событие могло предшествовать другому. Во всяком случае, переговоры о ее бракосочетании потерпели неудачу, и поэтому после Ритуального Дня. Нолар сможет вернуться в горы. Но тут ей в голову закралось новое сомнение.

На свадьбу собралось очень много народу. Может быть, отец попробует договориться о ее браке с другой семьей? Она с тревогой взглянула на отца, но его мрачное выражение не позволяло задавать вопросы.

Он указал на вторую дверь комнаты.

— Член Совета ждет. Мы должны представить ей всех членов семьи. Нолар, иди к ней. Мы с женой вскоре последуем за тобой.

Мысли Нолар смешались. Тетя — волшебница здесь, в этом доме! Нолар раньше никогда не была вблизи волшебницы. Сердце ее забилось сильнее.

Может быть, волшебница каким-то образом узнала, что Нолар так и не испытывали на наличие дара?

Придется просто довериться случаю и стараться быть как можно незаметнее. Переходя в другой большой зал, Нолар снова закрыла лицо и отыскала уголок подальше от возвышения, на котором стояли кресла для важных гостей.

В двух креслах уже сидели женщины в сером.

Две волшебницы! Нолар уже хотела отодвинуться дальше в сторону, но одна из волшебниц повелительным жестом посоха подозвала ее. Нолар перевела дыхание, стараясь успокоиться, и подошла к возвышению.

Волшебница справа от Нолар заговорила голосом низким и уверенным, привыкшим к повиновению:

— Подними голову, дитя. Чья ты дочь?

Нолар подняла взгляд и после недолгой паузы откинула свою вуаль. С первого же взгляда ясно, что этих двоих не обманешь. Девушка повернулась к спрашивающей.

— Госпожа, я Нолар из рода Мерони.

— Да, я вижу сходство с твоей матерью.

Значит, это и есть двоюродная бабушка Нолар.

Девушка разглядывала спокойное лицо в поисках семейного сходства, но получила только впечатление спокойствия и сдержанной силы. У обеих волшебниц волосы убраны в серебряную сеточку, на шее у каждой дымчатый камень на цепочке.

Хотя у обеих лица одинаково гладкие и как бы лишенные возраста, Нолар показалось, что волшебница слева от нее моложе. Один глаз у нее закрыт непрозрачной пленкой. Если она слепа на один глаз, подумала Нолар, посох ей необходим для ходьбы.

Остбор рассказывал ей, что когда волшебницы начинают подготовку, они отказываются от всех вещей.

Но на посохе у волшебницы маленькая серебряная птица, как будто герб рода. Вдобавок полуслепая волшебница напряженно смотрела на Нолар, увеличивая беспокойство девушки.

Бабушка тоже пристально ее разглядывала.

— Жаль, что у тебя такое лицо. Если бы ты при проверке проявила дар, у нас ты нашла бы убежище.

Итак, они не знают, что она не проходила проверку! Нолар испытала огромное облегчение, но тут ей Пришла в голову ужасная мысль, что волшебница нарочно обманывает ее, вызывает ложное чувство успокоенности.

Полуслепая волшебница шевельнулась в глубоком кресле, словно думала, заговорить или нет.

— Может, в архивах Лормта найдутся средства от таких пятен на коже? — неуверенно сказала она.

Старшая волшебница нахмурилась.

— Ты зря интересуешься тем, что нас не касается.

Старые глупцы в Лормте зря тратят время, разглядывая бесполезные каракули. Они даже не смешны, просто никчемны. Никогда больше не упоминай это место!

Ее спутница молча приняла выговор, но во время последующих представлений часто поглядывала на Нолар. Мачеха привела остальную семью, чтобы формально представить ее. Нолар сразу же встала сзади всех, а вскоре отошла в сторону. Думая о собственных тревогах, девушка вначале не прислушивалась к разговору на возвышении; там на оставшиеся два кресла сели ее отец и мачеха.

Но что-то в тоне отца неожиданно привлекло внимание Нолар. С почтительной вежливостью он расспрашивал о нынешнем состоянии границ Эсткарпа, которые подвергаются непрерывным нападениям.

Искренняя озабоченность в его голосе заинтересовала Нолар. Старшая волшебница ответила, что Фацеллиан из Ализона сейчас озабочен внутренними делами. В голосе ее звучало сухое удовлетворение, Нолар заподозрила, что волшебница знает гораздо больше, чем говорит.

Отец Нолар торопливо поблагодарил за новости об Ализоне.

— Я уверен, что твоя недавняя поездка на границу дала бесценную информацию Совету. Как ты знаешь, мы здесь далеко от центра и опираемся только на слухи. Наша торговля очень страдает из-за набегов Карстена. Правда ли, что герцог Пагар собрал огромную армию? Я слышал, что он готов в любой момент вторгнуться в Эсткарп.

Старшая волшебница со сдержанным презрением посмотрела на отца Нолар.

— Те, кто вкладывает деньги, доверяясь слухам, могут обнаружить, что их золото за ночь исчезло.

Принимая решения, нужно опираться на более достоверные факты. Заверяю тебя, Совет в состоянии справиться с Пагаром. Вскоре он с этой целью собирается в замке Эс. А теперь мы должны удалиться, потому что завтра выедем рано утром.

Нолар незаметно вернулась к себе в комнату.

Ее горная одежда была аккуратно сложена на низком сундучке. Она коснулась знакомой грубой вязки шерсти рукава и захотела очутиться в своем старом доме. Но в этот момент услышала легкое царапанье у двери. К ее абсолютному удивлению, в коридоре нетерпеливо ждала полуслепая волшебница. Она решительно вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

— Я должна поговорить с тобой, — сказала волшебница так тихо, что Нолар пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать ее слова. — Завтра такой возможности не будет, значит, поговорим сейчас. Внимательно меня выслушай: ты должна отправиться в Лормт!

Нолар подумала, что выглядит совершенно ошеломленной. Вначале она даже потеряла дар речи, но потом смогла сказать:

— Лормт.., но до того, как ты упомянула недавно это название, я слышала о нем только от старого ученого, который увез рукописи Остбора.

Волшебница кивнула.

— Хорошо, значит ты, по крайней мере, о нем знаешь. Мало кто понимает важность сохранения древних знаний. Ты слышала мнение члена Совета. Как ни жаль, но таково же мнение о Лормте большинства волшебниц. Тем не менее, вопреки их мнению, Лормт — сокровищница древних знаний, которые нигде больше невозможно отыскать, и ты должна отправиться туда. Не могу передать тебе, насколько это важно и срочно, но ты должна мне поверить.

Только ты одна можешь отыскать в Лормте то, что нужно…

Нолар была убеждена, что волшебница говорит искренне, но, тем не менее, ей хотелось задать множество вопросов.

— Но, госпожа, кто я такая, чтобы искать? Как я туда попаду? Кто меня послушает? Я никого не знаю в Лормте, не знаю пути туда. Остбор занимался там много лет назад, но он был слишком стар, чтобы проделать со мной такой путь, когда я попросила его отвезти меня туда.

Волшебница оставалась неподвижной, только пальцы ее шевелились на наконечнике посоха. Серебряная птица, изображенная на нем, на самом деле ворон.

Этих величественных птиц Нолар часто видела на высоких вершинах. Девушка неожиданно поняла, что эти движущиеся пальцы выдают необычное волнение волшебницы.

Выражение лица волшебницы словно подкрепляло беспокойные мысли девушки.

— Не могу тебе сказать, как туда добраться, — призналась волшебница. — Но это просто: найми проводника, который позаботится о лошадях и обо всем остальном. Об этом можно не думать. Самое трудное — объект твоего поиска. Мне он совершенно неясен. — Волшебница раздраженно ударила посохом по полу и тут же испугалась шума. К счастью, никто его, по-видимому, не услышал. Волшебница торопливо продолжала:

— У нас мало времени. Внимательно слушай меня. Нам иногда дается Предвидение, мы видим то, что будет. Трижды видела я тебя, никакого сомнения, никакой ошибки здесь не может быть.

Именно тебя я видела. А Лормт — нужное место, в этом я тоже уверена. — Она поджала губы и вздохнула. — Туман, дымка — все остальное скрыто от меня, но я знаю, что ты должна отправиться в Лормт и искать. Никогда раньше не было у меня таких мощных Предвидений. А теперь я должна идти. Может быть, мы еще встретимся. Я чувствую, что нас что-то связывает. Не знаю, как или почему.., но желаю тебе добра. Добра в будущем.

Глубоко пораженная тревогой и волнением волшебницы, Нолар неуклюже поклонилась.

— Благодарю тебя, госпожа, за то, что рассказала о своем Предвидении. Не знаю, куда приведет меня дорога, но, если когда-нибудь попаду в Лормт, я вспомню твои слова.

Волшебница задержалась у двери.

— Ничего больше я не могу сделать. Помни: ты должна отправиться в Лормт и искать там. — Взмахнув своим серо-голубым платьем, она торопливо пошла по коридору и не оглядывалась.

Нолар много часов лежала без сна, раздумывая над загадками этого дня. Она быстро забыла об усилиях отца организовать ее брак. Решила, что пока у нее остается ее лицо, ей нечего опасаться. Отец ее слишком практичен и горд, чтобы рисковать нарваться на новый отказ. Эта неудачная попытка будет, вероятно, последней… Конечно, возникла досадная мысль, если в другом семействе не найдется сына, тоже пораженного каким-то увечьем. Девушка покачала головой, потом перестала. Ей мешала непривычно мягкая подушка.

Она знала, что здесь она не на месте и никогда не была своей. И чем быстрее вернется к одиночеству в горах, тем лучше. Решившись на следующее же утро попросить у отца разрешения уехать, она стала вспоминать встречу с волшебницами. Остбор был прав. У нее нет никаких родственных связей с двоюродной бабушкой. Став волшебницей, та разорвала все связи с семьей и стала очень важной и очень одинокой. Но Нолар не знала, что подумать о полуслепой волшебнице, которая приходила к ней в комнату. В ней было то же внутреннее тепло, которое заставляло Нолар вспомнить об Остборе, единственном человеке, который был к ней неравнодушен. Если члены семьи должны заботиться друг о друге, тогда совершенно ей незнакомая волшебница больше похожа на ее семью, чем кровные родственники. Но у волшебниц не должно быть семейных чувств, как только они надевают свое серое платье.

Все это похоже на узел со свисающим концом, за который надо потянуть. Но Нолар не могла забыть то, что сказала ей полуслепая волшебница, и как сказала. Почему Нолар появлялась в ее Предвидениях?

И как она может быть связана с чем-то в далеком Лормте? В сознании ожило старое желание увидеть Лормт, но Нолар сказала себе, что это глупость. Единственное место, где она своя, это горы, подальше от презрительных взглядов. Странно, но последней ее мыслью перед погружением в тревожный сон был серебряный ворон на посохе волшебницы.

Следующий день начался в лихорадочной суете?

Волшебницы уехали еще до рассвета. Приехало на свадьбу много новых гостей. Нолар ждала до позднего утра, прежде чем увиделась с отцом, но тот казался озабоченным, и ему явно было все равно, уедет она или останется. Нолар воспользовалась возможностью и попросила того же слугу, который сопровождал ее на пути с гор, привести лошадь. Собиралась она недолго и еще до полудня незаметно выехала с заполненного людьми двора.

И когда она устало поднималась по склону холма к двери дома Остбора, этот тесный эксцентричный дом показался ей желанным убежищем. Она раскрыла все окна и с облегчением вдохнула пахнущий сосной воздух — после долгой и пыльной дороги.

В последующие дни она перешла к привычному образу жизни, собирала травы, корни, листья и стебли и готовила их для использования горцами, которые будут их просить. В тихие вечерние часы Нолар просматривала свитки, оставшиеся от Остбора, в поисках сведений о волшебницах и их обычаях. Как и говорил ей Остбор, волшебницы держались очень отчужденно, так что в рукописях содержались скорее слухи и сплетни, чем факты. Но то немногое, что она узнала, увеличило беспокойство Нолар. Старшая волшебница сказала, что Нолар могла бы найти среди них свое место, несмотря на уродство, если бы проявила дар.

Должно быть, огромное облегчение, думала Нолар, чувствовать, что ты принадлежишь к какой-то группе, будет ли это семья или сообщество волшебниц. В ее случае, конечно, дверь семьи была перед Нолар закрыта с самого начала. Но все же, несмотря на необъяснимое ощущение доброты, которое она почувствовала в полуслепой волшебнице, девушка решила, что жизнь с волшебницами должна быть холодно аскетичной, когда индивидуум каким-то загадочным образом растворяется в группе, и это казалось Нолар страшным. Она еще раз решила в будущем избегать всех волшебниц, хотя иногда чувствовала удивлявшее ее желание снова встретиться с волшебницей с серебряным вороном на посохе.

Никаких сообщений из Лормта или о нем она не получала. Вспоминая слова старшей волшебницы в доме отца, Нолар часто думала, есть ли связь между ними и рассказом бродячего торговца о герцоге Пагаре. Нолар чувствовала, что события готовы обрушиться на Эсткарп, как волны, говорят, рушатся на береговые пляжи. Она сама никогда не видела море, но Остбор читал ей о прибое Верлейна и о прославленных воинах и купцах сулкарах. Если правда, что корабли сулкаров готовы помочь жителям Эсткарпа бежать от вторгнувшихся полчищ Пагара, Нолар и ее соседи все равно останутся в безопасности так далеко в горах. Но, подумав об этом, Нолар поняла, что силы Карстена не остановятся ни на реке Эс, ни под стенами самого замка Эс. И если Эсткарп действительно подвергнется нападению, Ализон на севере тоже не будет ждать. Но на юге… Мысли Нолар обратились на юг, к Лормту. Ее раздражало это повторяющееся воспоминание, и она дала себе слово, что больше не будет поддаваться чужому давлению.

Давление — слово это словно повисло в неподвижном воздухе. В нем заключена какая-то болезненная ирония, подумала Нолар, какое-то ощущение всеобщей не правильности. Если не считать спокойного общения с Остбором, Нолар никогда не чувствовала себя уютно в обществе других людей. Но сейчас ей начинало казаться, что вся природа перестала быть прежней, изменилась. Как иначе объяснить непонятное давление, которое она испытывает?

И исходит оно с юга. Но Нолар была почему-то уверена, что не от Лормта. Снова мысленно услышала она слова торговца: «Волшебницы собираются нанести Пагару удар, от которого он и весь Карстен не скоро оправятся». Нолар неожиданно поняла, что не правильность в природе связана с волшебницами, Это они стоят за уходом жизни из окружающей природы. Если они черпают энергию из земли Эсткарпа, какие опустошения последуют, когда они выпустят накопленную энергию?

Сгущались сумерки, и Нолар вздрогнула как от своих устрашающих мыслей, так и от пронизывающего холода. В этот вечер заката не было видно: густые облака на юге закрыли солнце. Нолар зашла в дом лишь для того, чтобы взять шерстяную шаль, и сразу снова вышла. Тревога заставила ее подняться на ближайший холм, откуда открывался лучший вид на юг.

Она знала, что должно произойти нечто ужасное.

И хоть она была готова и насторожена, отшатнулась, когда на темном горизонте вспыхнул ослепительный свет. Нолар бессознательно задержала дыхание, сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.

Она попыталась успокоиться, но снова вспыхнул свет, ярче любой молнии, какую могла вспомнить девушка.

До вспышки бесконечные лиги, но Нолар напрягала слух, чтобы услышать гром, который должен сопровождать это грандиозное зрелище. Поползли минуты, затем, к изумлению девушки, первым физическим признаком далекой катастрофы стало колебание скал под ногами. Первое движение было легким, но затем быстро усилилось.

За время жизни в горах Нолар испытала несколько легких землетрясений. Они происходили быстро и не приносили ущерба, если не считать упавшей с полок посуды. Но эта ужасная глубокая дрожь, казалось, исходила от самих оснований гор. Сжимая шаль, Нолар опустилась на колени. Земля продолжала дрожать, неловко, неохотно, громоздко, словно отвечая на неудержимое давление издалека. Звук — девушка едва различала звук, который вблизи должен был оглушить любое живое существо. Низкий, грохочущий, скрежещущий звук, который отражался в самих костях слушателя.

Нолар отчаянно вцепилась в землю, ее положение неожиданно стало непрочным и опасным. Что делают волшебницы? Возможно ли, что они ответственны за это землетрясение? Вопрос показался девушке нелепым, она попыталась забыть о нем, но не смогла.

Цепляясь за дрожащую скалу, Нолар попыталась успокоиться. Не думай о волшебницах, говорила она себе. Но в ее сознании неожиданно возник непрошеный образ полуслепой волшебницы, которая настоятельно просила ее отправиться в Лормт. Неожиданно, как будто она случайно коснулась невидимой пружины, открывающей потайную дверь, сознание девушки затопил поток лиц и голосов, заглушив остальные мысли. Девушка в ужасе закричала и прижала ко лбу свободную руку. Боль.., боль.., давление… Сила!

Область мысли дрожала, переполненная Силой. Нолар плотно закрыла глаза, но она продолжала видеть, она видела вещи и места, которые никогда раньше не видела. Времени на то, чтобы испугаться, у нее не было. Не было времени даже чтобы вздохнуть.

Нолар поднималась однажды на самую вершину вечнозеленого дерева вблизи дома Остбора. Ученый хотел знать, такой же ли формы шишки возле вершины, как и вблизи от поверхности, и поэтому юная Нолар решила помочь ему. Вернулась она много времени спустя, запыхавшаяся, исцарапавшаяся о грубую кору, липкая от смолы, но с торжеством принесла несколько конусообразных шишек-. Она все еще помнит поразительный вид, который открылся ей с вершины дерева, чувство захватывающего дух простора, когда поя ней раскинулись до самого горизонта поросшие лесом хребты.

Но теперь Нолар вдруг оказалась высоко в воздухе, выше даже, чем летящие птицы, о которых она иногда думала. Казалось, она, лишенная тела, повисла над обширной горной панорамой. К ее ужасу, эти горы больше не были неподвижными: они двигались. То, что всегда было надежной прочной неподвижной поверхностью, теперь поднималось, катилось, даже рябило, как густая кипящая каша. О, бедные звери, подумала Нолар, но тут ее сознание дрогнуло под титаническим ударом чуждой воли, сконцентрированным ударом железной Силы, которая проникала до самих оснований гор, трясла их, передвигала, толкала, наклоняла, катила. Напряжение в черепе Нолар нарастало, и ей показалось, что он вот-вот лопнет. Последовало крещендо раскаленной боли, и девушка потеряла сознание.

Придя в себя, она по-прежнему «видела» ужасное смятение в горах, сопровождаемое сильными ветрами и потоками ливня и освещаемое призрачными вспышками молний.

Но вот постепенно Нолар начала ощущать ослабление Силы, неожиданные короткие паузы, когда давление резко уменьшалось, падало. Но катастрофические передвижения продолжались, поскольку нарушение равновесия, сознательно вызванное волшебницами, сохранялось. Поверхность холмов выпячивалась и скользила. Освобожденные ледники вызвали гигантские лавины и оползни, реки и озера выходили из берегов. Молнии вызвали многочисленные пожары, которые тут же гасли под потоками дождя и грудами земли. Целые леса были снесены, словно никогда не существовали. Нолар испытала безутешное ощущение потери: она знала, что стала свидетелем гибели огромного количества растений и животных — и людей, если они оказывались в этом неестественном котле уничтожения.

И вот снова что-то неуверенно ожило в ее сознании, сопровождаемое неконтролируемым ощущением печали, сожаления обо всем принесенном в жертву. Без предупреждения Нолар пронзила неожиданная острая боль. Кто-то или что-то выкрикивало ее имя в этой какофонии бури.

— Нолар… Нолар!.. НОЛАР!

Она в муке ответила:

— Я здесь! Здесь! О, прекрати это, пожалуйста, ПРЕКРАТИ!

На мгновение наступила передышка, потом настоятельный призыв повторился.

— Нолар… НОЛАР… Лормт… ЛОРМТ! Поиск… должна отправиться.., в Лормт… СЛУШАЙ!

Под этим напором сознание Нолар начало мутиться. Мысли ее возникали с необыкновенной медлительностью. Лормт.., полуслепая волшебница… Это… это Послание исходит от нее. Нолар сразу сосредоточилась на своих воспоминаниях о волшебнице, страшная боль от мысленного контакта ослабла, а сам контакт окреп. Приободрившись, Нолар попыталась ответить, установить со своей стороны связь с волшебницей, но ее усилия были отвергнуты, преодолены мощью Послания. Нолар беспомощно слушала повторения своего имени и призывы отправиться в Лормт, дока, к своему удивлению, не поняла, что что-то меняется. Сообщение становилось слабее, менее отчетливо, почти совсем прекратилось. Недавно четкая картина превратилась в непонятную путаницу, но ощущение отчаяния и спешки становилось еще острее, по мере того, как слабело Послание.

— Помоги мне.., сестры умирают.., сожжены… слишком много Силы… НЕТ! не уходи.., боль.., замок Эс.., приди, Нолар!., ты должна… ТОРОПИСЬ! — С этим последним мысленным воплем контакт прервался, Нолар осталась бессильно лежать на земле.

Так она лежала несколько мгновений, все ее тело дрожало. Потом она с трудом села и немного погодя встала. Горный воздух больше не был неподвижен, чувствовался запах приближающегося дождя, подул сильный ветер с юга. Лицо Нолар заледенело. Она провела рукой по щекам, пальцами стерла слезы.

Девушка вслепую начала спускаться со склона, стараясь поскорее найти убежище в доме Остбора. К содрогающейся земле возвращалась благословенная неподвижность и прочность, но ветер и гром говорили о приближении с юга страшной бури. Холодно, так холодно! Согреется ли она когда-нибудь снова?

Пусто — так много погибло, исчезло навсегда. Ошеломленная, Нолар покачала головой. Она разделила мысли другого человека — полуслепой волшебницы, которая, наверно, находилась в самом замке Эс, во многих милях отсюда.

Нолар ахнула, неожиданно наткнувшись на грубую деревянную стену. Наконец дом. Она ощупью нашла вход, всхлипывая от усилий, и в это мгновение началась буря. Дрожащими руками Нолар схватила кочергу и расшевелила угли в очаге. Ей нужно разобраться в испытанном. То, что она видела и слышала не глазами и ушами, а мысленно, страшно испугало девушку. Она больше не могла уходить от неприятного вопроса: неужели она все-таки обладает даром волшебницы? Нолар страстно хотелось отрицать это, убежать от такого признания, но она знала, что должна признать случившееся. Она получила Послание волшебницы. Со слов Остбора она знала, что обычные люди крайне редко воспринимают такие Послания, ими волшебницы обычно обмениваются друг с другом или, если необходимо, с немногими обычными людьми, которые специально для этого подготовлены. Ни в одном свитке Нолар не встречалось упоминаний, что нормальные, подобные ей люди видели происходящие далеко события. И не только тревожное зрелище и звуки катастрофы — Нолар одновременно испытала и чувства, которые, очевидно, испытывала полуслепая волшебница.

Разбираясь в спутанных ощущениях, Нолар со свинцовой уверенностью осознала, что в эту ночь погибли очень многие волшебницы, их сожгла Сила, которую они вызвали и пытались контролировать.

Это объясняло своеобразное ощущение колебаний потока Силы, которое она испытала: если волшебницы, члены Совета, умирали одна за другой, от истощающих усилий повернуть саму землю Эсткарпа против врагов, тогда поток на время должен был слабеть, пока место умерших не занимали другие, еще уцелевшие волшебницы. Была ли ее бабушка среди павших? Нолар поморщилась при этой мысли. Ее больше тревожила судьба полуслепой волшебницы.

Женщина с серебряным вороном обратилась к Нолар. В момент наивысшего испытания эта волшебница направила ей Послание.., и не просто Послание.

Нолар отползла от очага и села в кресло Остбора. Ее призвали. Как она сказала? «Замок Эс.., приди, Нолар!» И еще: «Помоги мне!» Невозможно усомниться в настоятельности и срочности этой мольбы. Нолар мысленно принялась определять, какие припасы потребуются ей для такого путешествия. Неожиданно она встала, дрожа, несмотря на тепло от очага. Замок Эс — это центр, место, где находится Совет волшебниц. Если Нолар отправится туда, как она сможет избежать обнаружения в качестве потенциальной волшебницы? Даже сейчас, наверно, о ней известно другим членам Совета. Такое мощное Послание должны были принять и другие посвященные, находившиеся вблизи посылающей. Может, полуслепая волшебница рассказала о Нолар другим? Но было ли у нее, для этого время? Если Послание отправлено в отчаянии умирающей волшебницей, окруженной другими пораженными и гибнущими, может существовать вероятность, что его никто не заметил. Нолар обнаружила, что до боли сжимает ручки кресла, и заставила себя разжать руки. Неважно, знает ли о ней кто-нибудь. Несмотря на риск для себя, Нолар должна попытаться отыскать волшебницу с серебряным вороном. Между ними существует несомненная связь: вначале в своем Предвидении волшебница связала Нолар с Лормтом, потом послала мольбу о помощи непосредственно самой Нолар. Дождь и ветер продолжали хлестать дом Остбора. Нолар печально улыбнулась. Остбор понял бы. Перед ней решение, которое не дает возможности выбора. Нолар испытывает обязательства по отношению к волшебнице серебряного ворона. Их связывает прочная нить, и Нолар не сможет успокоиться, пока не отыщет волшебницу и не поможет ей, как сумеет.

Было уже очень поздно, когда Нолар, усталая, легла наконец в постель. После недолгих колебаний она открыла шкатулку Остбора и разложила на столе его запас драгоценного металла. Большую часть оставил Остбор, но немного серебра она заработала сама. Она не знала, какая дорога ей предстоит, но казалось благоразумным захватить с собой все самое ценное. Потребовалось немного времени, чтобы спрятать золото и серебро в узкий пояс, который она может скрыть под одеждой. Скромный запас медных монет может благополучно находиться в сумке. Заботиться об остающихся животных не нужно: на своей единственной лошади она поедет, а Остбор никогда не держал в доме других животных.

Иногда он лечил раненых зверьков и держал их у себя, пока они не могли вернуться на свободу.

Нолар печально вспоминала сову с яркими глазами и мягкими перьями, которая залечивала сломанное крыло на чердаке дома Остбора зимой год или два после появления Нолар. Девочке не хотелось отпускать ее, но Остбор был тверд: сова должна жить среди своих.

Недовольная, Нолар возразила:

— А вот я не живу среди своих. Никому нет дела до того, остаюсь я или ухожу. А так я могла бы поговорить с совой и погладить ее. — Сова, казалось, слушает этот разговор с большим интересом, серьезно поворачивая голову к тому, кто говорил в этот момент.

Остбор взял Нолар за руку.

— Дорогое дитя, мне ты не безразлична. Сейчас ты со мной среди своих. А птице нужно вернуться к своим родичам, охотиться на горных лугах и сокращать количество мышей, которые грызут мои пергаменты. Посмотри, как она расправляет крылья. Она готова улететь от нашей заботы. Не надо задерживать ее, пусть будет свободна.

Устыдившись своей эгоистичности, Нолар открыла ставень, а Остбор осторожно посадил сову на подоконник. Птица крикнула раз, потом беззвучно взлетела и, как тень, быстро исчезла среди других теней.

Итак, Нолар не нужно было заботиться о животных, но ей пришлось сделать много других дел, прежде чем на следующий день она смогла пуститься в путь. Необходимо было разобрать и осмотреть все запасы трав и убрать те, что могут сохраняться неопределенно долго. Через проходившего мимо пастуха Нолар отправила весточку хозяину магазина, сообщила, что принесет к нему то, что не может долго храниться, но может пригодиться жителям холмов.

В магазин она пришла в полдень. Хозяин согласился в обмен снабдить ее едой и кормом для лошади. Передав ей мешок с зерном, он удивил Нолар, сунув ей в руку несколько медных монет.

— Вот, госпожа. Удачи тебе в пути.

Растерявшись, Нолар попыталась вернуть деньги, но хозяин отмахнулся от ее возражений.

— То, что ты принесла мне, госпожа, гораздо ценнее припасов и зерна, — сказал он. — К тому же ты была другом старого ученого, а он был мудрым человеком и всегда помогал нам.

Нолар кивнула, садясь на лошадь.

— Благодарю тебя от имени Остбора и от себя тоже. Удачи тебе и твоему дому.

В течение последующих жарких и утомительных дней Нолар довела себя и лошадь до пределов физической выносливости. Она проезжала одну пыльную лигу за Другой, все более убеждаясь, что каждое мгновение очень важно, что она должна торопиться и двигаться с максимальной скоростью. Как и раньше, во время путешествия в дом отца, девушка закрывала лицо и держалась, насколько возможно, в стороне от других путников.

Каждый вечер перед сном Нолар сосредоточивалась, пытаясь установить мысленный контакт с волшебницей серебряного ворона. После каждой такой попытки она испытывала раздражение. Если бы она только знала, как это делать. Но ни разу не получила она даже самого слабого отклика. Нолар продолжала убеждать себя, что волшебница, должно быть, слишком слаба или больна, чтобы отправить новое Послание. Но с каждой неудачей девушку все сильнее Охватывало стремление торопиться.

Нолар быстро поняла, что лучшее время для пути — самые ранние и поздние часы. Воздух тогда прохладнее, пыли меньше, и на дорогах обычно меньше народу. Она ехала бы исключительно по ночам, если бы была видна дорога. Но катастрофа на юге, должно быть, повлияла на погоду. Чем дальше на юг она продвигалась, тем темнее и холоднее становилось небо.

Приближаясь к городу Эс, Нолар встречала все меньше путников, да и те были неразговорчивы и смотрели только на дорогу. Возможно, думала Нолар, они не хотят разговаривать с незнакомцами, но после нескольких дней наблюдений она пришла к выводу, что люди еще не оправились от удара, нанесенного волшебницами. Даже на таком удалении от южных границ следы катастрофы становились все заметней.

Деревья, вывороченные с корнем или сваленные ветром, почва, заметающая дорогу. Местами дорога вообще исчезала, изувеченная сильнейшей бурей.

На пятый день Нолар въехала в узкие ворота массивных серо-зеленых стен, окружающих город Эс.

Подъезжая к городу, она с удивлением разглядывала большие круглые башни, размещенные вдоль стен.

Такого большого города она никогда не видела, и на нее произвело глубокое впечатление ощущение силы и древности, исходящее от этих камней. Сквозь облака пробилось утреннее солнце, но Нолар, несмотря на безветрие, ощутила внутреннюю дрожь. Она вспомнила, как описывал несколько недель назад бродячий торговец заполненные людьми улицы города. На них по-прежнему множество людей, но все они погружены в себя, лица у них мрачные и осунувшиеся. Нолар не потребовалось расспрашивать о дороге в замок Эс, видный отовсюду. Ее притягивало к замку, но одновременно она испытывала и страх. Ее все больше пугала возможность, что ее раскроют как потенциальную волшебницу.

Но, оказавшись на просторном дворе замка, Нолар поняла, что, возможно, ее страх необоснован.., по крайней мере сейчас. Если город Эс и его жители охвачены тем же безразличием, которое она наблюдала у путников на дороге, то замок Эс полностью деморализован и пребывает в бездействии. Она безуспешно поискала управляющего или распорядителя. Немногие далекие фигуры исчезали, прежде чем она успевала привлечь их внимание. Вначале Нолар обрадовалась, что к ней не пристают. Она не знала, что стала бы отвечать, если бы ее спросили, зачем она приехала в замок. Но минуты проходили, и она все больше беспокоилась. Кто-то должен остановить ее. Чувствуя себя грабителем в поисках добычи, она решила, что должна войти в сам замок и просто отыскать волшебницу серебряного ворона, если ей не помешают.

Привязав лошадь в тени возле корыта с водой, Нолар заставила себя подняться на порог и углубилась в лабиринт коридоров, ведущих в нижние залы и кладовые. Внутри она с удивлением увидела светящиеся шары в металлических креплениях на арочном потолке. В них не было ни свечей, ни горящих углей, но они испускали ровный холодный свет. Нолар решила, что это часть колдовства волшебниц.

Шаги ее гулко отдавались в каменных переходах, и ее все больше угнетала тишина и неестественная пустота в месте, которое должно кишеть людьми. Как ей отыскать волшебницу серебряного ворона в этом огромном здании?

Она задела рукой тяжелую деревянную дверь, и та неслышно приоткрылась. Надеясь найти кого-нибудь, Нолар раскрыла дверь и вошла в кладовую, чьи полки и закрома уходили в тень. Она уже собиралась уходить, когда уловила металлический блеск.

Над одной секцией полок и шкафов в стену темного дерева был вделан металлический гербовый знак — серебряный ворон. Нолар протянула руку, собираясь коснуться его, но вздрогнула, неожиданно услышав за собой голос:

— Что ты здесь делаешь?

Нолар повернулась и увидела перед собой мужчину в серой одежде, с лицом, морщинистым и хмурым. Должно быть, он, как и Остбор, близорук, потому что подошел совсем близко, подозрительно разглядывая девушку. В одной руке он держал короткий посох или палку, в другой — связку ключей.

Нолар вспомнила другого человека с такой же палкой и связкой ключей в доме отца и решила, что это, должно быть, управляющий.

— Прошу простить мое вторжение, — сказала девушка, — но я не нашла снаружи никого, чтобы спросить, куда мне идти.

— Говори побыстрее! Я старший управляющий, и у меня много срочных дел. — Человек побрякал ключами, но взгляд его казался странно отсутствующим, как будто он на самом деле не знает, что делать дальше.

— Сэр, я проделала долгий путь в поисках.., родственницы. Мне сообщили.., что госпожа больна и требует моей помощи. Меня зовут Нолар из рода Мерони, я была помощницей ученого Остбора, Управляющий ухватился за имя ее рода. — — Мерони… Боюсь, что член Совета из вашего рода умерла. Поворот, понимаешь ли. — Его бледное морщинистое лицо выглядело напряженным, как будто недавняя катастрофа едва его не сломала.

Нолар почтительно склонила голову.

— Я опасалась этого, сэр, но сообщение я получила от живущей волшебницы. — Она показала на металлического ворона. — Вот знак ее рода. Но, конечно, я не могу назвать ее имени.

Управляющий взглянул на герб и вздохнул.

— А, бедная госпожа. Идем. — Ведя ее по лестницам и бесконечным коридорам, управляющий объяснял, что замок сейчас в полном хаосе. — Осталось мало действующих волшебниц: многие умерли в ту ночь, а другие… — Голос его дрогнул. — Пустая шелуха. Они не приходят в себя. Послание должно привлечь сюда оставшихся живыми волшебниц, но они не успели приехать. — Он покачал головой. — Как только появится возможность, все девушки в стране будут осмотрены заново. Нужно пополнять ряды.

Нолар остановилась, словно окаменев. Ее привела в ужас возможность быстрого раскрытия. Управляющий нетерпеливо оглянулся.

— Идем! Я не могу тратить время. Сюда, по этому коридору. — Он остановился перед окованной металлом дверью и открыл ее одним из своих многочисленных ключей.

Нолар вошла в комнату. Сердце ее дрогнуло, когда она увидела в кресле полуслепую волшебницу. Но… что-то здесь серьезно не правильно. Волшебница неподвижна, как восковая статуя. Ее здоровый глаз ясен, но взгляд его не сосредоточен. Она смотрит прямо вперед. И, очевидно, не замечает в комнате ничего.

Нолар в замешательстве повернулась к управляющему.

— Сэр, что случилось с моей дорогой.., тетушкой?

Управляющий безнадежно махнул своим посохом.

— Многие в таком же состоянии. Они едят, если еду положить им в рот, и пьют из чашки, прижатой к губам, но на самом деле они не с нами. Это все усилия Поворота. Сила была слишком велика, даже Совет с ней не справился.

Мысли Нолар путались. Она не смеет оставаться в замке и заботиться о волшебнице серебряного ворона. Не пройдет много времени, как ее заметят и допросят. Если бы можно было каким-то образом увести волшебницу.

— Сэр, в нашем семейном поместье о тете хорошо позаботятся. Могу я ее увезти?

Управляющий испытывал искушение согласиться, но не был уверен.

— Не могу сказать, это не мое дело. Должен решить Совет. — Неожиданно выдержка оставила его, по щекам покатились слезы. — Совета больше нет!

Что станет с Эсткарпом? — Он сжимал посох и ключи, пытаясь вернуть себе невозмутимый вид. — Конечно, сейчас мы испытываем большие трудности в уходе за ранеными и больными. Если бы мы знали, когда к ним вернется разум.., и вернется ли вообще, мы могли бы планировать. Посмотри на камень твоей тети. — Он указал на подвеску, которую Нолар сверкающей видела в доме отца. Теперь камень, тусклый и безжизненный, лежал на неподвижной груди. — Действующие Стражницы решили, что пока в камнях не появится их обычный огонь, мы должны считать, что волшебницы для нас потеряны. Если у тебя действительно есть безопасное место для этой госпожи, возможно, будет разумно.., только на время, ты понимаешь.., а если произойдет какая-нибудь перемена, ты немедленно нас известишь. — Управляющий снова казался опасно близок к слезам, но вот он распрямился и постарался держаться уверенней. — Личные вещи твоей тети были спрятаны на складе, когда она переселилась в замок. В пути они могут ей понадобиться. Пойдем, я открою ее шкаф.

Вернувшись в темную кладовую, Нолар отобрала несколько прочных дорожных плащей и простые платья. Из ящика на полу управляющий извлек закрытую шкатулку и возился с ней, пока не открыл.

— Тебе понадобятся украшения и серебро твоей тети. А сейчас мне нужно идти. Сообщи мне о состоянии тети… — Голос его стих. Он резко повернулся и ушел.

Нолар вернулась к двери своей «тети», которую управляющий оставил незапертой. Она попыталась разговаривать с волшебницей, даже осмелилась возвысить голос, но с таким же успехом она могла обращаться к каменным башням замка Эс. Замолчав, Нолар перевела дыхание и принялась осматривать комнату. В белой корзине в углу она нашла прочную матерчатую сумку, в которую сложила личные вещи волшебницы: гребень, сеточку для волос, белье, небольшой горшочек с мазью для смягчения кожи рук.

В нише за занавеской висело несколько форменных серых платьев, но Нолар решила, что было бы неразумно раскрывать истинную сущность ее подопечной.

Если волшебницы с таким явным презрением относятся к Лормту и ученым из него, гостеприимно ли примет Лормт ищущую помощи волшебницу? Нолар осторожно сняла слишком заметную серебряную сетку для волос и поменяла серое платье на светло-синее, которое нашла в сундуке у кровати. Потом спрятала камень под одеждой волшебницы, где его не смогут увидеть. Работая, она разговаривала с волшебницей, хотя и сомневалась, что та ее слышит. Но Остбор рассказывал ей о случаях, когда люди с поврежденной головой никак не показывают, что слышат, но позже, придя в себя, говорят, что слышали. Девушке казалось вежливым объяснять, что она собирается делать, а не просто действовать так, словно волшебница — безжизненная статуя, которую нужно толкать и тащить, подчинять воле другого человека.

Нолар испытала большое облегчение, поняв, что волшебница может стоять и даже медленно идти, если ее ведут и поддерживают. Сможет ли она сидеть верхом? Это предстояло еще определить. Нолар вывела волшебницу во двор и задумалась над тем, как посадить ее в седло. К счастью, к этому времени во дворе замка появилось больше народу, и она смогла попросить о помощи проходившего мимо мужчину. Встав на камень для посадки, он легко поднял маленькое тело волшебницы и посадил поперек седла. Нолар взяла повод и медленно повела лошадь вперед, все время оглядываясь, пока не убедилась, что волшебница сидит надежно и не упадет. Человек, который ей помог, подсказал и направление к гостинице, которая располагалась в нескольких кварталах от городской стены.

Лишь один раз свернув не туда, Нолар добралась до гостиницы и устроила волшебницу в небольшой, но уютной комнате первого этажа. Уже давно миновал полдень, поэтому она заказала простой еды, надеюсь покормить и волшебницу. Управляющий оказался прав: волшебница ела и пила, хотя медленно и неуверенно. Количество съеденного целиком определяла Нолар, к собственному отчаянию. Она поняла, что ей придется быть внимательной, чтобы накормить и напоить свою подопечную. Та никак не реагировала, не отказывалась и не требовала еды. Сама Нолар заставила себя поесть немного густого супа и кусок хлеба, потом встала и с сомнением посмотрела на неподвижную волшебницу. Нужно будет также регулярно разминать ее члены и менять положение тела, чтобы избежать пролежней, которые возникают у больных и стариков, не способных двигаться. Убедившись, что волшебница надежно сидит в кресле, Нолар отправилась на поиски хозяина гостиницы.

Хозяин деловито скреб деревянный стол в большом общем зале. Это был коренастый лысый мужчина с добродушным лицом. Как и все жители города Эс, выглядел он мрачно.

— Не скажешь ли, где я могу найти проводника в Лормт? — спросила у него Нолар.

Хозяин замигал, напомнив девушке сову на чердаке Остбора.

— Лормт, госпожа? Никто не ездит в Лормт, кроме выживших из ума стариков-ученых.

— Я не стара и не выжила из ума, — терпеливо ответила Нолар, — но мне нужен проводник в Лормт.

Ты видел мою тетю. Когда перевернулся наш дом в горах, ей повредило голову. Я приехала в город Эс в надежде, что ей помогут волшебницы, но они сами поражены и не могут помочь. Мне говорили, что в Лормте много рукописей о лечении. Есть там и люди, которые могут нам помочь.

Хозяин перестал скрести стол и явно обдумывал эту проблему.

— Может, это и правда, госпожа, — с сомнением ответил он. — Сам я никогда туда не ездил и не знаю, кто ездил, но могу поспрашивать. Катастрофа произошла на юге, и в основном сейчас едут оттуда. Не знаю, можно ли пройти в Лормт. Как ты, наверно, знаешь, туда вела только одна тропа, да и та, насколько мне известно, никогда не содержалась в хорошем состоянии.

Несмотря на обескураживающие слова хозяина, Нолар продолжала цепляться за надежду.

— Понятно. Я была бы благодарна, если ты поищешь проводника. Если найдешь подходящего и надежного человека, я заплачу серебром.

Два дня провела Нолар в гостинице, пока хозяин с сожалением не сообщил, что не нашел в городе ни одного человека, который собирался бы отправиться в Лормт или вообще в ту сторону. К этому времени Нолар уже решила, что ей придется добираться до Лормта самостоятельно. Оставалась проблема перевозки волшебницы серебряного ворона. Девушка надеялась, что знающий проводник подскажет ей, стоит ли брать носилки или можно везти волшебницу на лошади. Без проводника понадобится вторая лошадь, и Нолар откровенно рассказала о своей потребности хозяину.

Он немного подумал и сказал:

— Вчера вечером здесь был торговец. По пути в Эс один из его подмастерьев погиб при Повороте.

Лишняя лошадь ему не нужна, и он говорил, что хочет продать ее. Торговец говорил, что остановился в гостинице Снежной Кошки. Я могу послать своего парня спросить о цене и, если хочешь, осмотрю животное, подходит ли оно для твоей тети.

Нолар с благодарностью приняла его предложение. К вечеру того же дня она оказалась владелицей второй лошади, крепкой и послушной. Хозяин гостиницы обещал приготовить продукты в дорогу. Он, казалось, искренне тревожился из-за того, что девушка и ее тетя будут путешествовать без охраны.

— Госпожа, — сказал он, — на дорогах в наши дни много всякого народа. Конечно, пограничников и стражников тебе нечего опасаться, но есть и другие вооруженные люди, которые отделились от своих отрядов и теперь бродят повсюду. — Хозяин встревоженно посмотрел по сторонам и продолжал, понизив голос:

— Говорят, основное войско герцога Пагара погибло во время Поворота, но бродячие шпионы и солдаты Карстена блуждают .по эту сторону гор. А есть еще разбойники, госпожа, они никому не подчиняются, ими правит только алчность. Советую тебе передумать. За несколько дней я найду надежного парня, чтобы поехал с тобой в Лормт.

Нолар подняла вуаль, пытаясь не обращать внимания на невольный жест; отшатнувшегося трактирщика.

— Ты очень добр, заботясь о нас, хозяин, но видишь ли, мое лицо не привлечет желания или дружбы. Я думаю, что разбойников больше интересует добыча, а у нас с тетей нет ничего, что соблазнило бы грабителей. Я приняла решение. Я должна поехать в Лормт и выеду завтра рано утром.

Хозяин неодобрительно покачал головой, но умело организовал все необходимое для отъезда. На следующее утро он даже прошел по улице до городской стены.

— Будь осторожна, госпожа, — сказал он вслед Нолар, которая поехала дальше, ведя на поводу лошадь волшебницы. — Я расскажу командирам пограничников о твоей поездке, и патрули смогут присматривать за тобой.

Первые лиги пути из города Эс известны, и ехать нетрудно. Однако как только город скрылся из виду, дорога повернула на восток и шла непосредственно по берегу реки Эс. Нолар пришлось спешиться и вести обеих лошадей. Очевидно, во время катастрофы река выходила из берегов, потому что всюду видны были свежие сдвиги, оползни, груды камней, вырванные с корнем деревья; в самом течении множество препятствий, возле которых бурлила вода. На закате — солнце из-за остававшихся в воздухе туч пыли казалось красным — Нолар услышала звуки всадников, направляющихся к городу Эс. Она уже стреножила лошадей на ночь и стелила плащ, чтобы уложить волшебницу, когда на дороге показались три человека. Двое ехали прямо, но третий обвис в седле, как будто устал или ранен. Передний всадник поднял руку и спросил у Нолар;

— У тебя все в порядке, госпожа? Мы можем тебе помочь?

— Вы пограничники, сэр? — спросила Нолар, и предводитель кивнул.

— Да, госпожа. Мы искали отставших от армии Пагара или разбойников, вообще всех, кто тревожит честных людей. Проводить тебя до города Эс?

Нолар подошла к всадникам, чтобы им не нужно было кричать.

— Спасибо, сэр, но моя дорога ведет в Лормт. Я хочу вылечить тетю, которая была серьезно ранена во время Поворота.

Пограничник озадаченно смотрел на нее сверху, — Тебе нельзя ехать одной, госпожа. Я сейчас не могу выделить тебе охрану: на рассвете Гесвика ранило стрелой, и его нужно доставить к лекарю в Эс.

Это был одинокий разбойник, больше он никого не потревожит. Но, госпожа, эта местность небезопасна.

Не поедешь ли с нами в Эс?

Нолар покачала головой.

— Спасибо, нет. Я должна найти целителей в Лормте, потому что у волшебниц в Эсе уже была, и они не смогли нам помочь.

Второй всадник осматривал раненого товарища.

— Снова началось кровотечение, — сказал он мрачно.

Предводитель дернул узду.

— Мы должны ехать. Будь осторожна, госпожа.

Нолар решила переместить лагерь в более укрытое место, за кустами, так, чтобы его не было видно с дороги.

Ночь прошла спокойно. Как только рассвело, Нолар отвела лошадей к реке и напоила их. Она испытывала тревогу, как будто за ней следит какой-то невидимый наблюдатель. Девушка не слышала ни стука копыт, ни звона упряжи, но ощущение, что за ней наблюдают, усиливалось. Разогревая завтрак для волшебницы, Нолар напряженно прислушивалась. Вот — стук сдвинутого камня. Не оборачиваясь, она спокойно сказала:

— Не нужно прятаться за кустом. Гораздо удобнее здесь, на ровных камнях. И у меня найдется для тебя лишняя чашка.

Последовали мгновения тишины, потом она услышала, что кто-то приближается. Оглянувшись, Нолар увидела высокого молодого человека в темном костюме пограничника.

— У тебя очень острое зрение, госпожа, — сказал молодой человек, садясь на камень у костра.

— Слух тоже, мастер пограничник. А по камням трудно идти неслышно. Я должна взять чашку тети, пока питье не остыло. — По пути к костру Нолар извлекла из седельной сумки запасную чашку. Наполняя ее, она посмотрела на незнакомца. У него черные волосы и серые глаза представителя Древнего народа. Одежда и упряжь, хотя и изношенные, кажутся чистыми и хорошо починенными.

Тот рассматривал ее так же откровенно.

— Благодарю за питье, госпожа, — сказал незнакомец, принимая чашку. — Ты далеко отъехала от города Эс.

— Как и ты. Несомненно, у тебя для этого такие же важные основания, как и у меня. Расскажем о них друг другу? Меня зовут Нолар из рода Мерони, а это моя бедная тетя… Элгарет. — Имя сразу возникло в сознании Нолар. Ей нужно как-то называть волшебницу, и «Элгарет» показалось подходящим именем. — Я живу в горах на севере. — Она не стала говорить, насколько далеко на севере. — Во время недавнего сдвига, который называют Поворотом, моя тетя серьезно повредила голову. Я просила помочь ей волшебниц в городе Эс, но они сами пострадали во время Поворота, поэтому нам пришлось искать помощи в другом месте. Теперь я направляюсь к лекарям Лормта. Если будет необходимо, пороюсь там в древних записях.

Молодой человек склонил голову.

— Я слышал об ученых Лормта, госпожа. Надеюсь, твой поиск окажется плодотворным. Меня зовут Деррен, я сын лесника с юга. Когда в нашей местности началась война, я присоединился к пограничникам и с тех пор квартировал в горах. — Неожиданно он повернулся и посмотрел на далекие южные вершины. — Леса там сильно пострадали. Потребуется много лет, чтобы они оправились.

— Ты сейчас не входишь ни в какой отряд? — спросила Нолар. — Вчера мимо нас проехали три всадника по пути в Эс. Один из них был ранен стрелой разбойника. Они назвались пограничниками.

— Сейчас здесь много патрулей, — ответил Деррен. — Мой отряд распустили неделю назад. Часть вернулась на поля, раненых отправили на лечение. Я хотел отправиться в Эс и попросить о новой службе.

Очевидно, мне больше нет смысла ехать на юг и бродить по горам.

Нолар слышала сожаление в его голосе, и лицо молодого человека показалось ей осунувшимся и измученным. Она решила отвлечь его от печальных мыслей.

— Не знаешь ли ты дорогу на Лормт?

.Деррен как будто очнулся от задумчивости.

— Сам я никогда не бывал в Лормте, но слышал о дороге, которая туда ведет. Лормт в горах и мог сильно пострадать от Поворота, как ты говоришь, теперь это называют. Позволишь ли мне сопровождать тебя и твою тетю? Вам одним небезопасно ехать дальше.

— Все не забывают напомнить мне об этом, — сухо ответила Нолар. — Но готова признать, что такая оценка правильна. Я пыталась найти проводника в Эсе, но никто не хотел ехать в этом направлении.

Если мы тебя не задержим, тетя и я рады были бы, если бы ты сопровождал нас в Лормт.

Деррен встал и вернул Нолар чашку.

— Сейчас приведу лошадь, госпожа, и мы сможем двинуться, если вы готовы к пути.

Уходя, Деррен напряженно размышлял. Это неожиданное отклонение может дать ему необходимую безопасность. Кое-что из сказанного им женщине из Эсткарпа правда: он действительно сын лесника и уже много недель бродит в пограничных горах. А не сказал он о том, что его отец — лесник одного из лордов Карстена. Герцог Пагар в своем стремлении к господству захватил имение этого лорда. Деррен благоразумно присоединился к армии Пагара и из-за своих черных волос и серых глаз, а также из-за своего опыта жизни в лесу был направлен разведчиком на границу с Эсткарпом. Он с большим трудом выслеживал сокольничих и даже заходил на территорию самого Эсткарпа. В ночь ужасного Поворота он был в Эсткарпе и оказался по эту сторону границы.

Он рискнул обратиться к группе пограничников, вначале выдавая себя за глухого, чтобы скрыть возможные ошибки и незнание обычаев.

Однако он обнаружил, что хаотический Поворот настолько потряс пограничников, что они не задавали ему никаких вопросов, просто приняли как отставшего от другого отряда. Больше всего боялся Деррен встречи с приводящей в ужас эсткарпской волшебницей. О них говорили, что они с помощью своего зловещего колдовства узнавали правду о каждом человеке. Когда пограничники, к которым он присоединился, оправились настолько, что смогли вернуться в город Эс, он не поехал с ними, сказав, что будет разыскивать свой отряд. Он попытался пробраться на юг, но, к своему ужасу, понял, что местность стала ему совершенно незнакомой, все ориентиры оказались уничтожены, словно никогда не существовали, сами очертания местности неожиданно стали другими и совершенно чуждыми. Много дней боролся Деррен с отчаянным убеждением: даже если он и вернется сейчас в Карстен, он увидит не знакомую местность, а землю, совершенно опустошенную и чужую. Он заставлял себя забыть об этой страшной мысли. Сейчас ему нужно думать об этих двух женщинах из Эсткарпа. Никто не станет сомневаться в нем, если он будет их сопровождать. Он может отвести их в Лормт, а потом незаметно уйти через необитаемые горы в Карстен, и тогда можно будет не опасаться обнаружения и преследования.

Ведя лошадь к костру, Деррен мельком удивился, почему женщина, назвавшая себя Нолар, все время прикрывает лицо. Та часть ее лица, которую он разглядел, казалась ему нормальной. Он не слышал, чтобы у женщин Эсткарпа существовал обычай носить вуали, к тому же лицо раненой тети было обнажено.

Вероятно, разумнее будет не спрашивать об этом. Он не должен рисковать, задавая вопросы, ответы на которые он, как пограничник, вероятно, должен знать.

Физическая сила Деррена очень помогла Нолар в уходе за волшебницей. Девушка вначале удивлялась, обнаружив, что и про себя называет волшебницу Элгарет. Раньше в пути Нолар обращалась к ней, называя «тетя». Ей казалось, что такое обращение позже защитит ее в Лормте, убережет от ошибок в присутствии незнакомцев. Отныне волшебница серебряного ворона будет тетей Элгарет, и хотя она женщина невысокая и худая, Нолар было трудно по несколько раз в день сажать ее на лошадь. И поэтому она с благодарностью передала эту задачу Деррену, который казался похвально мягким, но сильным, несмотря на свою худобу.

Первое утро они ехали в молчании. Чем дальше на юг и восток они углублялись, тем больше видели ущерба, причиненного Поворотом и сопровождавшими его бурями. Когда днем они спешились, чтобы укрыться от жары, им удалось найти тень под огромными камнями, вывороченными наводнением. Деррен усадил Элгарет на сложенный плащ и почтительно повернулся к Нолар.

— Ты необычайно молчалива, госпожа Я обидел тебя чем-нибудь? Должен тебе сказать, что я не привык к обществу женщин, потому что провел жизнь в лесу и с мужчинами, поэтому не могу похвастать манерами.

Нолар серьезно посмотрела на него.

— Если кто-то допустил ошибку, мастер пограничник, то я. Я тоже слишком долго жила одна и не привыкла к разговорам. — Ей показалось, что Деррен обрадовался. По-видимому, понял, что нет необходимости в искусственной вежливости. Сама Нолар всегда предпочитала молчание пустой болтовне. В детстве соседские дети прозвали ее «Закрытый рот».

Деррен рукавом вытер пот со лба.

— Я проходил здесь несколько недель назад, госпожа. В нескольких лигах отсюда песчаный берег, прикрытый деревьями. Ты можешь там вечером искупаться. — Он колебался. — Вернее, это было здесь раньше.

Ты видела, как изменилась река, она вся усеяна обломками. Посмотрим, можно ли в ней купаться.

Нолар задумчиво кивнула.

— Хорошая мысль. И я и тетя воспользовались бы возможностью.

Деррен, прищурившись, посмотрел на солнце.

— Лучше переждать здесь жару. Я покараулю, госпожа, а ты можешь поспать.

— Разбуди меня немного погодя, — сказала Нолар. — " Я сменю тебя.

Вечером, когда удлинились тени, Деррен нашел на реке место, о котором говорил. Как он и боялся, наводнение и бури все там изменили. Ровный песчаный берег, удобный для купания, теперь ушел под мутную бурную воду. Деревья унесло. Деррен упрямо принялся за поиски и наконец нашел глубокое место на реке, относительно не тронутое наводнением.

Он помог Нолар отвести Элгарет к краю воды, потом ушел, чтобы растереть лошадей и подготовить лагерь на ночь.

Вода в небольшом изолированном бассейне оказалась хоть и холодной, но чистой и освежающей.

Нолар осторожно вымыла Элгарет, потом торопливо окунулась сама. Приятно было после нескольких дней верховой езды надеть чистое платье. Нолар принесла к костру сумку Элгарет и доставала из нее посуду для ужина, когда сообразила, что забыла закрыть лицо. Она подняла голову и увидела, что Деррен смотрит на нее, но на лице его нет ни следа отвращения.

— Ты теперь видишь, сэр, почему я ношу вуаль, — резко сказала Нолар.

Деррен не отвел взгляд.

— Я видел такие знаки и раньше, госпожа. Надеюсь, он не причиняет тебе боль.

Нолар удивилась: впервые кто-то проявил интерес к тому, что она чувствует.

— Нет, мне не больно, но тем, кто на него смотрит, он причиняет беспокойство. — Она неожиданно замолчала. Деррен почему-то застыл, лицо его побледнело. Нолар с тревогой повернулась, чтобы увидеть, что так испугало его. Сердце ее упало. Деррен смотрел на Элгарет. Нолар, конечно, переодела Элгарет после купания, но забыла убрать ее камень, и теперь он висел поверх платья.

Деррен слегка дрожащей рукой указал на Элгарет.

— Волшебница! — прошептал он.

Нолар не пришло в голову, что для пограничника это странная реакция. Но она почувствовала глубокую тревогу Деррена и постаралась успокоить его.

— Да, тетя волшебница, но, как ты видишь, ее поразил Поворот, и она больше не воспринимает мир, Ее камень тоже поражен, в нем нет огня, и поэтому он также бессилен.

Деррен, не видя, повернулся к Нолар, потом во взгляде его появилось осмысленное выражение.

— Прости меня, госпожа. Я очень удивился. У моего отряда не было волшебницы.., для советов.

Нолар улыбнулась, вспомнив собственное знакомство с волшебницами.

— Да, когда видишь их перед собой, они производят впечатление. Я сразу вспомнила свою первую встречу. — Она вспомнила слова Остбора и поторопилась добавить — Ее настоящее имя, конечно, не Элгарет, но у нас в семье пользовались этим именем, когда обращались к ней.

И снова выражение лица Деррена показалось ей странно отсутствующим, каким-то обманчивым.

— Конечно, госпожа. Я не хотел оскорбить.

— Ты и не оскорбил. Могу я расчесать волосы до еды? Видишь ли, купаясь, я вымыла и волосы.

— Я соберу еще дров для костра, — сказал Деррен, быстро вставая. Мысли его путались. Волшебница! Он в обществе волшебницы из Эсткарпа. А что, если она неожиданно придет в себя и сразу распознает его сущность? Но Нолар сказала, что волшебница околдована, а ее ужасный камень, когда он теперь решается взглянуть на него, кажется тусклым и безжизненным, как самый обычный булыжник. Может быть — смеет ли он надеяться, — может быть, он в безопасности, пока волшебница не в своем уме, а какая маскировка для него в Эсткарпе лучше, чем сопровождение одной из главных защитниц этой страны? Деррен решил, что ему повезло, но все же не мог сдержать свой внутренний страх перед волшебницами, как ни старался.

Когда он вернулся в лагерь, Нолар кончала расчесывать волосы, прежде чем собрать их в практичную прическу.

Это движение пробудило у Деррена, воспоминания, и он сказал просто:

— У тебя прекрасные волосы, госпожа. Как у моей матери.

Удивленная, Нолар остановилась и посмотрела на него.

— Спасибо, мастер пограничник. Не думаю, чтобы кто-нибудь раньше замечал, что у меня есть волосы. Сейчас приготовлю еду.

Готовя простую похлебку, Нолар размышляла о своих наблюдениях за Дерреном, особенно за его реакциями. Впервые кто-то после Остбора и отчасти волшебницы серебряного ворона обратил на нее внимание как на личность. Внешность очень сильно действует на большинство. Люди замечают знак на лице Нолар, а не саму Нолар. Но почему-то Деррен сумел увидеть именно ее, а не уродство на ее лице. Девушка не думала, что после смерти Остбора найдется еще один человек, способный на это. И однако.., поведение Деррена, когда он обнаружил, что Элгарет волшебница… Что-то в этом есть странное, хотя причину своей тревоги Нолар не могла понять. Вздохнув, она наконец решила подумать об этом позже.

Хотя дни конца лета по-прежнему были жаркими, ночами становилось необычно холодно. Нолар подумала, что, возможно, Поворот ускорил приход холодов. Она достала теплые плащи, закутала Элгарет и укрылась сама. Деррен признался, что не ожидал такого не по сезону холода и с благодарностью принял запасной плащ.

К середине следующего дня стало ясно, что их продвижение серьезно замедляется. Сама река изменилась после Поворота. Нолар спросила у Деррена, не могла ли река Эс сменить русло, и тот согласился, что теперь она течет не там, где раньше.

Они остановили лошадей, спешились и повели животных между перевернутыми скалами и вырванными с корнем деревьями. Деррену пришлось нести Элгарет, потому что она не могла идти по такой неровной местности. Нолар шла сзади, ведя лошадей. Поверхность земли явно изменилась после Поворота. Вместо пологой гладкой равнины вокруг виднелись новые и неожиданные контуры. Когда путники наконец выбрались из лабиринта скал и поваленных деревьев, Деррен сдержал стон отчаяния. Тропу перекрывало обширное пространство грязи, образуя предательскую поверхность, на которой не видно ни следа.

— Придется свернуть, чтобы обойти это, госпожа, — сказал Деррен. — Слишком рискованно проходить здесь. Я видел, как и люди и лошади вязли и гибли в горных оползнях. То, что кажется ровной и прочной поверхностью, на самом деле может скрывать пропасть, в которой неосторожный исчезнет без следа.

Вскоре после этого Нолар первой увидела светлое пятно на фоне более темной грязи впереди и справа. Она осторожно пробралась туда, пока не смогла рассмотреть ясно. Течением принесло тело редкой снежной кошки, живущей высоко в горах; выбеленная солнцем ветка пронзила стройное тело животного. Пятнистая "шерсть шевелилась на прохладном ветру.

Деррен, подойдя, застонал. Он гневно указал на тело животного.

— Сколько еще таких погибло, госпожа? Что стало с животными гор, с растениями, деревьями? На юге еще хуже, чем здесь. Три дня назад я пытался пройти в горы, но через лигу вынужден был повернуть назад. Местность стала мне совершенно незнакомой. Возникли ущелья, которых раньше не было, появились новые ручьи и ключи, новые утесы. И повсюду оползни. Все прежние ориентиры и наблюдательные пункты исчезли. Они не повреждены — просто исчезли. — Деррен перешел на шепот. — Говорю тебе, госпожа: этот Поворот — злое дело.

Слушая Деррена, Нолар снова вспомнила свое порожденное волшебством видение ужасных разрушений, причиненных Поворотом. Естественная близость и сочувствие всем живым существам заставили ее протянуть руку, чтобы утешить Деррена, но она тут же остановилась. Земля и несчастные обитатели Эсткарпа испытали муки во время Поворота, но действия волшебниц были исключительно оборонительными.

— А как же армия Пагара, мастер пограничник? — спросила Нолар. — Единственной целью Поворота было защитить Эсткарп от вторжения, которое иначе остановить было невозможно.

Деррен стоял неподвижно.

— Я сын лесника, госпожа. И провел жизнь среди деревьев и животных. Действия армий и волшебниц мне непонятны.

— Я недавно слышала торговца, который говорил то же самое, — задумчиво ответила Нолар. — Ему не приходило в голову, что не будет торговли без мира и порядка на земле. Кстати, я слышала, что вторгнувшаяся армия не обращает внимания на жизнь животных или фермеров.

— Справедливая отповедь, — признал Деррен. — Война не мое дело, госпожа, но я достаточно видел, чтобы понять, что слова твои справедливы. — Он в последний раз взглянул на снежную кошку и повернулся к стреноженным лошадям. — Я знаю, что животные погибают в бурю, а деревья ломаются. Просто я никогда раньше не видел, чтобы за одну ночь происходило столько разрушений.

— И никто не видел, насколько мне известно, — согласилась Нолар. — Мой покойный хозяин ученый Остбор изучил все свитки о великих происшествиях в прошлом, но я не помню, чтобы он говорил о чем-то, похожем на Поворот. Будем надеяться, что больше таких средств не понадобится: потери Эсткарпа велики.

К полудню на следующий день они далеко углубились в предгорья. Странные это были холмы: как и опасался Деррен, грандиозные перемены местности повредили горные деревья и растительность. Тень можно было найти только под камнями и грудами обломков. Часами вели путники лошадей по этой опустошенной местности, и увиденное тяжело ложилось на душу. И поэтому Нолар отреагировала очень резко, когда маленькое коричневое тело пробежало по ее ноге и платью. Вздрогнув от неожиданности, девушка схватила зверька.

Деррен всмотрелся между ее пальцев и сказал:

— Это всего лишь мышь, госпожа. Но женщины их часто боятся. Дай ее мне, я ее убью.

Нолар осторожно разжала пальцы.

— Нет, спасибо, мастер пограничник. Я часто искала на лугах растения и хорошо знакома с мышами.

Они меня не пугают, пока не забираются в мои закрома с зерном. Посмотри, как она испугана. Только подумать: все знакомое ей исчезло. Она не знает, куда бежать. Думаю, что на время она найдет убежище в моем кармане. Может, удастся найти уцелевший луг.

Там мы ее выпустим.

В тот же день ее надежда оправдалась. Деррен заметил небольшой зеленый участок у сравнительно неповрежденного холма. Он улыбнулся, когда Нолар посадила своего крошечного пассажира в длинную траву. Мышь застыла на мгновение, потом исчезла.

Когда девушка садилась на лошадь, Деррен заметил:

— У тебя доброе сердце, госпожа.

Нолар ответила на его улыбку.

— Может быть. Но скорее я так поступила потому, что знаю, каково быть одинокой в незнакомом месте.

Далеко ли до Лормта, как ты думаешь?

— Кажется, мы вышли на прежнюю тропу, — предположил Деррен. — Должен признать, госпожа, что это может быть совершенно иная тропа, но она куда-то ведет, и если мы заблудились, нам нужно найти людей, которые подскажут путь. Я проеду вперед, чтобы посмотреть, куда ведет дорога.

Деррен помог усадить Элгарет и уехал, а Нолар раздробила лепешку и смочила ее, чтобы волшебнице легче было глотать. Вскоре Деррен вернулся и сообщил, что заметил невдалеке реку Эс, которая отошла от своего прежнего русла.

— Тут земля очень сильно подвинулась, — рассуждал он. — Никогда не видел, чтобы такая крупная река меняла течение. — Деррен замолчал и пристально посмотрел на Нолар. — Я должен сказать правду, госпожа. Недалеко отсюда тропа просто исчезает. Вся поверхность соскользнула в ущелье. Придется ехать по самому хребту, пока не спустимся в следующую долину.., если она существует. Завтрашний переход будет труден, и нам нужно получше отдохнуть ночью.

Утром нечего было и думать о езде верхом по предательской осыпи. Деррен снова понес Элгарет на руках, а Нолар повела лошадей. Наскоро поев в полдень, они продолжили путь, им хотелось побыстрее отыскать продолжение тропы, где можно было бы сесть на лошадей. Пока Нолар готовила скромную еду, Деррен прошел вперед. Вернулся он бегом и возбужденно сказал:

— Госпожа, я думаю, мы нашли Лормт. Пойдем посмотришь: он за хребтом, в соседней долине.

Нолар заторопилась за ним и едва не упала, споткнувшись о камень. После стольких лет, подумала она, наконец-то увидит возлюбленный Лормт Остбора.

Поднявшись на скалистую вершину, она посмотрела вниз и отскочила, словно ее хлестнули бичом.

— О, нет! — выдохнула она, не зная, смеяться ей или плакать. Перед ее глазами рухнули величественные картины, которые рисовало ей детское воображение, как превращенные в обломки стены и башни там, внизу. Великий и знаменитый Лормт, сокровищница знаний.., лежал в руинах. Остбор предупреждал се о воздействии времени, но он говорил до невообразимой ярости Поворота. Нолар на мгновение отвернулась, зрение ее затуманилось от слез. Рассердившись на собственную слабость, она вытерла лицо вуалью и заставила себя посмотреть снова. Среди груд разбитого камня копошились крошечные фигурки. Две из знаменитых башен Лормта уцелели, видны были и остатки третьей. Четвертая башня вместе с короткой внутренней стеной и большей частью внешней стены были совершенно разрушены. Поверхность по эту сторону от стен, казалось, опустилась больше, чем на высоту человеческого роста. На удалении две оставшиеся стены казались нетронутыми. Как и башни, эти стены были покрыты крутыми просмоленными крышами из плит темного горного сланца. За стенами Нолар разглядела два здания. Одно, длинное и высокое, прижималось к дальней стене, вдоль него проходил длинный ряд окон. Меньшее здание, приземистое, находилось за воротами у стены, примыкающей к одной из уцелевших угловых башен. Нолар пыталась увидеть блеск реки Эс, потому что Остбор часто говорил, что из спален близко до берега, где можно рыбачить. Но никакого отражения от воды не было видно. Река Эс больше не протекала перед Лормтом, если, конечно, ее не перекрыли полностью обломки. Разглядывая окружающие холмы, Нолар увидела маленькие поля и хижины, какими пользуются пастухи. Значит, не все погибло при По вороте. Выжили и дома и люди. Девушка перевела дыхание и повернулась к Деррену, — Это действительно Лормт, мастер пограничник, хотя со времен моего старого хозяина город испытал немало бед. Можем мы найти безопасный спуск?

Деррен разглядывал усеянный камнями склон.

— Если пойдем пешком, госпожа. Я понесу твою тетю.

— Без тебя мы не смогли бы добраться, — сказала Нолар. — Благодарю тебя от имени тети и от себя.

На мгновение Деррен смутился, потом снова стал невозмутимым и опытным проводником.

— Будь осторожней на этом склоне, госпожа, — предупредил он. — Поверхность тут непрочная и может тронуться.

Даже после этого предупреждения Нолар дважды начинала скользить при спуске, но каждый раз ее останавливала тяжесть лошадей. Спустившись, они остановились передохнуть, прежде чем проехать верхом оставшееся до Лормта расстояние.

Приближаясь к стенам, Нолар вспоминала свои недавние впечатления от города Эса. Оба города всем своим видом говорили о древности и прочности, но камни Лормта гораздо массивнее, каждый из них своими огромными размерами привлекает взор.

Нолар гадала, как могли строители передвигать такие гигантские блоки, не говоря уже о том, как могли их вырубить и обработать. Щели между камнями такие тонкие, что вряд ли можно воткнуть нож.

Нолар вспомнила хаос Поворота и поразилась, что даже такие большие камни, без известки, смогли удержаться в стенах. Она знала, что Остбору было бы очень интересно услышать рассказ уцелевших жителей города.

Думала она и о том, как их примут, откроют ли вообще перед ними ворота Лормта. Но, приблизившись, она увидела, что окованные металлом ворота повисли косо и несколько стариков и два молодых человека пытаются поправить их петли. Повсюду видны торопливо идущие старики.

Деррен спешился и обратился к ближайшему из них:

— Сэр, не скажете ли, куда нам обратиться? Тетя этой госпожи нуждается в лечении.

Старик, тощий и лысый, всмотрелся в них, на одно болезненное мгновение напомнив Нолар об Остборе.

— Входите, входите, — пригласил он. — Вы как будто приехали издалека. Напоите лошадей, и пусть они отдыхают. Конечно… Мы сами еще не знаем почему, но источник у нас во дворе неожиданно стал давать гораздо больше воды, и она холодная. Мы уверены, это результат недавней катастрофы. Сюда, сюда.

Несмотря на свой возраст, старик двигался проворно, и путникам пришлось торопиться, чтобы не отстать. Они миновали ворота и оказались на большом открытом дворе. Источник, о котором говорил старик, находился справа, за стеной с проходом. На плетеных тросах, укрепленных на прочных воротах, к воде спускались ведра. Рядом были устроены корыта для водопоя животных. Даже среди общего беспорядка корыта были свежевыскоблены и наполнены чистой водой. Деррен опустил Элгарет, оставив ее под присмотром Нолар, а сам повел лошадей к корытам. Старик зачерпнул ведро из источника, Нолар набрала чашку, напоила волшебницу и напилась сама.

— Похоже на растаявший снег, верно? — словоохотливо заметил старик. — Мы лишились реки, но должен заметить, что источник стал гораздо лучше.

Если такой приток удержится, нам повезло. Кстати, если хотите поесть, наша столовая разрушена вместе с наружной стеной, но мы устроили столовую в кладовой. Сюда, сюда. — Он устремился к квадратному зданию слева от ворот.

Деррен крикнул, что присмотрит за лошадьми, а потом присоединится к ним. Нолар отвела Элгарет на склад, где были установлены самодельные столы, а один угол преобразован в кухню. Усадив Элгарет в кресло с высокой спинкой, девушка с удовольствием села на скамью.

Старик вернулся с двумя грубыми деревянными тарелками, полными дымящейся каши.

— Большую часть зерна мы сберегли, — говорил он, словно Нолар потребовала у него отчет о состоянии продовольствия в Лормте. — А вот овощи почти все погибли. Ну, может, сумеем еще откопать, пока они не испортятся. Я слышал, что Квен собирается откапывать закрома с бобами, когда мы покончим с более срочными делами. — Он неожиданно остановился. — Но я не представился. Меня зовут Вессел.

Мое дело — продовольствие, и должен признать, что землетрясение серьезно нарушило наше обычное снабжение. Но наводнения здесь не было. Как вы, наверно, знаете, ничто так не портит зерно, как сырость. Теперь, когда река переместилась, не думаю, чтобы мы должны были опасаться наводнения, кроме сильных весенних дождей. Но я не даю вам возможности заговорить. Простите меня. Тут в последнее время такой хаос, что я не знаю, что делаю. Попробуйте ячменного отвара. В жару он очень освежает.

Нолар улыбнулась этому искреннему, хотя и суетливому стремлению помочь. Накормив Элгарет, она сказала:

— Ты очень добр, позаботившись так быстро о наших нуждах. Наш путь был долгим и утомительным. Меня зовут Нолар из рода Мерони, а это моя тетя Элгарет. — Она замолчала, думая, насколько можно быть откровенной. Все равно что решение скрывать лицо. Остбор заверял ее, что в Лормте высоко ценят знания и честность. Еще не входя в Лормт, Нолар решила, что не будет в нем закрывать лицо.

Из всех городов Эсткарпа Лормт больше всего подходит для того, кто ищет исцеления. И если ее лицо не понравится его жителям, мрачно подумала девушка, пусть не смотрят на нее. Но, оказавшись за стенами Лормта, она каким-то образом почувствовала, что здесь наружность не имеет того значения, что в остальном мире. Вессел явно не отшатнулся от нее, а зрение у него как будто острое и ясное.

Нолар посмотрела на него и приняла решение.

— Моя тетя волшебница из Эсткарпа, она пострадала от недавнего.., решения Совета. Мой покойный хозяин Остбор часто говорил мне, что в Лормте лучше, чем везде, знают способы лечения, поэтому я и привезла сюда тетю.

Вессел проницательно взглянул на Нолар.

— У нас в Лормте нет причин гостеприимно встречать волшебниц. Они ведь никогда не обращались к нам за знаниями. — Он наклонил голову набок, как любопытная птица, разглядывающая сомнительную добычу. — Наши лекари сейчас перегружены, лечат горожан и тех, кто нашел у нас убежище. В обычных условиях вас принял бы мастер Квен, но сейчас он занят восстановлением. Так много разрушений. Лекари. — Он посмотрел на неподвижную Элгарет. — Твоей. тете нужен лекарь или ученый, чтобы отыскать способ лечения?

Нолар мигнула. Она не задумывалась над этим различием, но теперь, после слов Вессела, поняла его мысль.

— Наружных ран у тети нет, — ответила она. — Если какой-нибудь ученый сумеет подсказать, где искать выход из нашего трудного положения, мы будем очень благодарны.

Вессел задумался, барабаня пальцами по столу.

— Морфью, вот кого вам нужно увидеть, старого Морфью. С тех пор как месяц назад Кестер упал и повредил бедро, Морфью занимается свитками о лечении и противозаклинаниях.

В столовую вошел Деррен, и Вессел пошел за новой порцией еды и питья. Нолар быстро изложила услышанное от Вессела.

— Ты вернешься в Эс, мастер пограничник, — спросила она, — теперь, когда благополучно доставил нас в Лормт?

Деррен сухо улыбнулся.

— Сомневаюсь, госпожа, чтобы мое присутствие там было необходимо. Чтобы справиться с рассеянными остатками армии Пагара, пограничников вполне достаточно. Больше нужны разведчики, которые проникли бы в горы и отыскали новые пути.., но сомневаюсь, чтобы и это было сейчас возможно. Если не возражаешь, я останусь здесь на несколько дней: может, тебе понадобится охрана для обратного пути.

Нолар смотрела на его бесхитростное лицо. А про себя подумала: «А куда я пойду, если волшебница придет в себя? Решит ли Элгарет остаться в доме Остбора или потребует, чтобы я отправилась в замок Эс для испытания?» Чтобы получить больше времени для размышлений, Нолар начала прихлебывать ячменный отвар. Нужно считаться и с возможностью, что помочь Элгарет не удастся. Что ей делать тогда? Но казалось, ее усталый мозг способен сейчас только ставить вопросы без ответа. Она заставила себя вернуться к словам Деррена.

— Конечно, было бы хорошо, если бы ты продолжал помогать мне заботиться о тете. По крайней мере, пока мы не найдем для нее лечение. — Нолар повернулась к Весселу. — Есть ли для нас место, где мы могли бы остановиться? Наши запасы пищи почти кончились, но тем, что осталось, мы с радостью поделимся.

Вессел отмахнулся от ее предложения.

— Нет, нет, благодаря предусмотрительности мастера Квена у нас достаточно пищи для всех постоянных обитателей и для тех, кто присоединился к нам недавно. Он как раз перед катастрофой заставил нас провеять все запасы зерна. Мастер Дуратан считает, что мы даже можем еще до наступления зимы засеять поля. И у нас достаточно места для путников.

Чего всегда в Лормте было с избытком, так это места.

По правде говоря, теперь, когда землетрясение открыло множество потайных помещений, у нас стало еще больше места! Позвольте показать вам, где вы сможете отдохнуть, пока я ищу старого Морфью. Я знаю три самых вероятных места, где он может находиться, а если его там нет, поищу в других местах, менее вероятных.

Вессел провел их к двери в оставшейся целой боковой стене, в дальнем конце двора. Нолар поразилась огромному пространству внутри стены. Узкие лестницы вели в нескольких направлениях. Виднелось множество дверей, ведущих в кладовые и спальни. Маленькие светящиеся шары и редкие факелы добавляли света к дневному, пробивавшемуся сквозь узкие окна со стороны двора. На этой высоте наружная стена была очень толстой и прочной, похожей на крепостную. Вессел скоро нашел свободную комнату для Нолар и Элгарет и пошел дальше по коридору в поисках другой комнаты для Деррена.

Нолар быстро осмотрела скудную мебель своей комнаты. Два низких матраца для сна, отделенные от пола грудой свежих приятно пахнущих листьев. Небольшой столик с кувшином и миской для умывания, на каменной полке у стены закрытый сосуд с питьевой водой. Нолар уложила Элгарет на матрац и укрыла простым, но теплым стеганым одеялом. Элгарет закрыла глаза. Нолар и сама хотела спать, но вначале ей нужно было узнать, нашел ли Вессел ученого Морфью. Чтобы слегка освежиться, она плеснула в лицо немного холодной воды из кувшина. И когда вытиралась, в дверях появились Вессел и Деррен.

— Я нашел Морфью, — с явной радостью объявил Вессел, как будто старый ученый был особенно трудной добычей. — Он часто засыпает за работой, так что не стесняйтесь и будите его. Пошли со мной.

Он провел их к длинному зданию у стены. По рассказам Остбора Нолар догадалась, что это главное хранилище свитков и место работы ученых. Ее предположение тут же подтвердилось. Они оказались в лабиринте комнатушек и келий, разделенных полками, с бесконечным количеством столов, заваленных рукописями. Помещения хорошо освещались высокими окнами и бесчисленными лампами. Нолар вспомнила замечания Остбора о свечах. Очевидно, основываясь на прошлом опыте, Лормт предпочитал лампы с широким основанием и коротким фитилем, которые вряд ли могут перевернуться и упасть на драгоценные свитки. Нолар с удивлением разглядывала свитки. Никогда не приходилось ей видеть такого количества рукописей. Ей хотелось остановиться и зарыться в эти стопки, связки и просто груды свитков, но она боялась отстать от Вессела, который неожиданно остановился у узкого прохода между двумя полками.

Просунув в проход голову, он спросил:

— Морфью? — И после паузы повторил громче:

— Морфью! МОРФЬЮ!

Этот рев, очевидно, разбудил престарелого ученого, потому что Нолар услышала спокойный голос:

— Не нужно кричать, Вессел. Я тебя отлично слышу.

Вслед за Весселом Нолар вошла в каморку, загроможденную рукописями, лежащими повсюду. Остбор зря считал себя крысой с рукописями, с улыбкой подумала Нолар. Очевидно, Лормт привлекает всех крыс с рукописями и склонностями к науке. Морфью сидел за столом для письма, рядом с ним стояла чернильница. Выглядел он старше Остбора, возможно, из-за своих серебристо-белых седых волос; эти волосы напомнили Нолар о сахарном пирожном, которое она как-то видела на пиру в доме отца. Светло-голубые глаза Морфью, ясные, как у ребенка, располагались по бокам тонкого носа, а рот его окружали морщины. Как Остбор, подумала Нолар, этот Морфью — прирожденный ученый.

— Вот путники, о которых я тебе говорил, — сказал Вессел. — Нолар из рода Мерони и пограничник Деррен. У нее ранена тетя, поэтому я и привел ее к тебе, так как Кестер все еще в постели. — Он повернулся к Нолар. — Если сумеешь сама найти путь назад, я вернулся бы на кухню. — И, не дожидаясь ответа, Вессел исчез в сгущающихся тенях.

Морфью покачал головой.

— Вессел всегда торопится, а после землетрясения, боюсь, он ни разу не отдыхал. Попомните мои слова, он как-нибудь упадет с лестницы. Будет читать какой-нибудь отчет и не посмотрит, куда ставит ногу. Но ты должна описать состояние твоей тетушки, чтобы я знал, какие свитки мне искать. — Он взмахом руки указал на огромное количество пергаментов на полках. — Конечно, Кестер с ними лучше знаком, но если ты мне поможешь, мы найдем то, что нужно.

Нолар в тупом отчаянии смотрела на полки.

Потребуются годы, просто чтобы взять каждый свиток и определить его содержание. Она вспомнила, как Остбор жаловался на отсутствие порядка в Лормте.

— Но ведь должна быть какая-то схема их расположения! — сказала она. — Остбор говорил мне…

Морфью, который подозрительно клевал носом, словно начинал дремать, неожиданно выпрямился и воскликнула — Остбор! Как его дела? Я несколько лет его не видел!

— Он умер прошлой весной, — негромко сказала Нолар, чувствуя снова боль утраты. — Один из ваших ученых приезжал за его рукописями. Я жила в горном доме Остбора и помогала ему в работе. Он для меня как отец.

Морфью явно огорчила новость.

— Дорогое дитя… Я уважаю твое горе. У Остбора был настоящий талант в создании родословных. Я уверен, что его записи очень ценны и принесут здесь большую пользу. Мне нужно будет выяснить, куда их поместили. Ты, наверно, заметила, что одна стена и башня полностью разрушены землетрясением. К счастью, благодаря полученному предупреждению, мы заранее переместили почти все свитки в другое место. А когда обнажились потайные помещения, мы нашли много рукописей, о существовании которых и не подозревали. Мы все были в большом смятении: сразу после катастрофы получить такие сокровища… Если бы не наша защита… — Он смолк и начал клевать носом.

Деррен негромко кашлянул и, когда это не вызвало никакой реакции со стороны престарелого ученого, спросил громко:

— Защита?

Морфью проснулся.

— Да, да, защита. Конечно, это наши шары из железа кван. Без них мы бы совсем пропали. Смотрите. — Он разложил на столе четыре свитка, обозначив внешние стены Лормта. — Когда был построен Лормт — никто не может сказать, как давно это было, — в основание каждой угловой башни заложили большие шары из железа кван. Они предназначались для защиты от злых сил, но мы здесь так изолированы, что с тех пор ни разу на нас не нападали. Когда Квен и Дуратан недавно получили предупреждение, что нужно готовиться к колдовскому ходу Совета волшебниц, они переселили всех жителей за наши стены и постарались обезопасить бесценные рукописи. — Морфью замолк, и Нолар заподозрила, что он собирается снова задремать, однако он, очевидно, просто вспоминал события Поворота. — Весь этот день прошел очень необычно, — продолжил он. — Никакого ветра, неестественная тишина, хотя все животные беспокоились. Квен и Дуратан настояли на том, чтобы привести за стены и скот, и поэтому, понимаете, у нас стало очень шумно.

Я даже отсюда слышал этот шум. К вечеру несколько наших помощников закричали. Железо кван, которое всегда оставалось безжизненным, вдруг засветилось. Я позже сам это видел — поразительное голубое свечение воздуха. Постепенно это свечение расширялось, пока не накрыло куполом весь Лормт. И вовремя. Началась ужасная буря, земля закачалась, словно крыса, которую треплет огромный пес. Было очень страшно. Все рукописи слетели с мест, и я боялся, что упадут полки. Конечно, некоторые упали, но большинство все же устояло. Дуратан, который, как вы знаете, некогда был опытным воином, сказал, что Лормт плыл как щепка в водовороте, под защитой купола, созданного железом кван. Потом земля у нашей внешней стены осела, рухнула и стена, а вместе с ней одна угловая башня и часть другой. Но благодаря нашим предосторожностям никто не погиб. Конечно, было много раненых, но в целом наша община почти не пострадала. Мне говорили, что животные пришли в ужас. Должен признаться, — с обескураживающей откровенностью сказал Морфью, — что вначале я вообще не мог двигаться. Просто сидел, цепляясь за стол.

И только много времени спустя выполз, чтобы узнать, не нужно ли кому помочь. С тех пор мы работаем, восстанавливая Лормт. Вы первые путники, добравшиеся до нас после катастрофы.

— Дорога сюда очень пострадала, — заметил Деррен. — Смена русла реки Эс вызвала большие изменения в местности. Множество грязевых потоков и оползней перекрыло или совсем уничтожило старую дорогу.

— Народ называет это Поворотом, — сказала Нолар. — Его вызвал Совет волшебниц, чтобы остановить наступающие армии Пагара.

Морфью серьезно кивнул.

— Не в первый раз были предприняты такие усилия. — Он, казалось, наслаждался удивлением слушателей, — "Мы сами об этом не знали, — торопливо добавил он, — но за несколько месяцев до этого…

Поворота к нам в Лормт пришел Кемок из рода Трегарта. Он искал в свитках старинные предания. И нашел очень любопытный рассказ, — Морфью помолчал. — Как вы можете судить по цвету моих глаз, сам я из Ализона, а не из Эсткарпа. Еще с молодости меня увлек поиск знаний. К сожалению, семья не одобрила это мое желание, и мне пришлось оставить дом. Со временем я пришел в Лормт и нашел здесь убежище и свой настоящий дом. Я говорю об этом, потому что Кемок нашел указания на то, что Древние блокировали в сознании людей даже мысли о восточном направлении. Это очень странно. Я слышал, как он обсуждал свое открытие с учеными Эсткарпа. Они даже не могли заставить себя посмотреть на карты, которые он чертил, не могли думать об этом направлении. Я не испытывал таких ограничений и потому смог помочь ему в исследованиях, хотя он старался действовать в одиночку;

Изучая древнейшие свитки, Кемок обнаружил намеки на предыдущий Поворот, во время которого, очевидно, был воздвигнут обширный горный район на востоке. По его немногим замечаниям и из самих свитков — я изучал их после ухода Кемока — мне стало ясно, что Эсткарп был огражден от какого-то ужасного зла. А потом само упоминание об этом направлении было стерто, чтобы никто из Древних не мог двигаться в том направлении.

Нолар загорелась любопытством. Предыдущий Поворот!

— А когда это было? Это сделали тогдашние волшебницы? Как?..

Морфью развел руками.

— Ты говоришь, точно как Кемок: множество вопросов и стремление узнать все сразу. Он работал как одержимый, а я не смел входить без его разрешения.

Но все же, мне кажется, что, несмотря на все свои усилия, Кемок не был полностью удовлетворен, когда уезжал из Лормта. Он уехал от нас дней за десять до Поворота. Я не всегда сплю, как можно подумать, — добавил Морфью с улыбкой. — Во время работы Кемок не раз издавал восклицания, и, как я уже говорил, я знал, какие свитки он изучал. Видите ли, я должен знать, какие исследования ведутся в моей области. В данном случае Кемок интересовался древними свитками о лечении и волшебстве, которые обычно находятся в ведении Кестера. Но так как Кестер заболел, они перешли ко мне. Да, да, я вижу ваше нетерпение, но в делах науки нужно вначале четко определить, когда и где, прежде чем думать — как. Больше тысячи лет назад Сила в прошлый раз изменила нашу землю. И так как горы на востоке были воздвигнуты Силой, сделали это, должно быть, волшебницы тех дней.., конечно, если в те времена мужчины тоже не могли владеть Силой. Именно этот вопрос больше всего интересовал Квена и Дуратана, Когда они стали учеными. А что касается «как», тут, вероятно, тебе следует расспросить тетю. Если не ошибаюсь, она одна из тех, кто вызвал этот Поворот.

Я не прав?

Смущенная, Нолар склонила голову.

— Да, это она. И именно из-за своего участия в Совете она пострадала, — Нолар медленно добавила — Из-за этого за одну ночь погибли моя двоюродная бабушка и многие другие члены Совета. Возвращаясь к тете… Она дышит, ест и пьет, что я ей даю. Она кажется спящей и не воспринимает окружающий мир. Пожалуйста, сэр, нет ли в свитках указаний, как вернуть ее к жизни?

Морфью переплел пальцы рук на столе и задумался.

— Волшебницы Эсткарпа не очень любили нас, в Лормте. Но по-своему они ценят знания и заботятся об их сохранении. Мы живем здесь ради знаний, и если в свитках есть указания о том, как воздействовал древний Поворот на пораженных и как их лечили, нужно их найти. Ты говоришь, что умерли многие члены Совета. А есть еще пораженные, как твоя тетя?

— Да, — ответила Нолар. — Мне говорили, что уцелевшие волшебницы не могут помочь тем, кого покинул разум, как мою тетю. — Она поколебалась, но решила, что должна рассказать правду. — Я зову тетю Элгарет. Во время Поворота я была далеко на севере в доме Остбора, а она в замке Эс. Но я получила от нее Послание. Я не обучена, — торопливо добавила она, заметив, что Деррен смотрит на нее странно внимательно, — я была больна, когда меня должны были испытывать в детстве, поэтому меня никогда не проверяли на возможность стать волшебницей. Послание было для меня совершенной неожиданностью.

Элгарет раньше имела три Предвидения, которые убедили ее, что я должна явиться с поиском в Лормт.

Но она не говорила, что я должна здесь искать. В Послании она просила меня прийти к ней, но повторила, что мне нужно также отправиться в Лормт.

Поэтому у меня двойной поиск: во-первых, попытаться вернуть разум Элгарет, во-вторых, отыскать то, что я должна тут найти.

Когда она кончила, Морфью и Деррен молчали.

Наконец Морфью потер руки и провозгласил.

— Перед нами интересный вызов. Как вы видите, у нас очень много свитков, но по той теме, которая тебе нужна — предыдущий Поворот, — могу рекомендовать только те рукописи, которые читал Кемок, и, может, еще несколько. Возможно, что-то известно Квену. Я попробую поговорить с ним, хотя он очень занят восстановительными работами. — Он замолчал и огляделся, удивляясь наступившей темноте. — Да уже почти ночь наступила, а вы проделали утомительное путешествие. Приходите ко мне утром, и мы начнем поиски. Я подумаю, где еще можно поискать. Желаю вам обоим хорошего отдыха. — Он махнул рукой, отпуская их, и сразу уронил голову на грудь.

Деррен отодвинулся, пропуская Нолар между полками в коридор.

— Я подозреваю, — негромко заметил он, — старый Морфью проспит до утра.

Нолар улыбнулась и серьезно ответила:

— Нужно помнить, что сказал нам Морфью. Он не всегда спит, хотя со стороны можно так подумать. — Она помолчала, вспоминая, что нелепая одежда и отвлеченные манеры Остбора скрывали острый ум и железную волю в стремлении к знаниям. Потом продолжила:

— Я думаю, Морфью — настоящий ученый и гораздо мудрее, чем кажется. И он, несомненно, правильно оценил мою усталость. — Она потянулась онемевшим телом. — Попросим еды, а потом я не знаю лучшей постели, чем матрац рядом с Элгарет.

Но когда она наконец легла и укрылась от ночного холода несколькими одеялами, Нолар обнаружила, что, несмотря на физическую усталость, не может уснуть.

Так много факторов неожиданно возникло в течение одного дня. Когда-то был еще один Поворот — поразительная мысль. Но еще более поразительны следствия этой мысли. Какого масштаба зло должно было существовать на востоке, чтобы заставить волшебниц воздвигнуть горные хребты и преградить доступ в Эсткарп? Живо ли еще это зло на востоке за горами? Не затронет ли новое изменение восточного барьера, а если затронет, то каковы будут последствия? Морфью как будто уверен, что Совет волшебниц в городе Эс не знал о предыдущем Повороте.

Своим незнанием далекого прошлого они могли подвергнуть Эсткарп гораздо более серьезной опасности. Нолар попыталась подавить это предчувствие. Ее должен заботить поиск путей выздоровления Элгарет. Она попыталась оживить надежду, что это каким-то образом возможно, но перспективы не казались обнадеживающими. А что касается поиска, который предвидела Элгарет, Нолар была в таком же неведении, как и раньше. Придется просто ждать, пока сама Элгарет не сможет дать совет.

По мере того, как постепенно расслаблялось усталое тело, Нолар начинала чувствовать, что Лормт охвачен спокойствием. Мирная тишина действовала успокоительно, как будто сами скалы поглотили и теперь выделяют терпение многих поколений ученых.

Перед тем, как заснуть, Нолар подумала, почему Деррен так странно смотрел на нее в келье Морфью. Это была реакция на какие-то ее слова. Что же она сказала? Сказала, что получила Послание волшебницы.

Почему это встревожило Деррена? Он казался таким же встревоженным в пути, когда впервые увидел камень Элгарет и понял, что она волшебница. Нолар сонно решила, что когда будет время, она должна задуматься о Деррене. Но, несмотря на свое странное поведение, он очень добр.

На следующее утро Нолар принесла тарелку каши для Элгарет. Так проще, чем вести ее в столовую. Девушка решила, что разумнее прихватить с собой Элгарет к Морфью, чтобы старый ученый увидел волшебницу, а Нолар в то же время могла за ней присматривать. В здании бесчисленное количество комнаток, углов, полок и столов, заваленных пергаментами, где человек может просидеть незаметно и его никто не потревожит. Вскоре появился и Деррен. Он проверил лошадей и сказал, что о них заботятся. С его помощью Нолар отвела Элгарет и удобно усадила в углу.

Морфью, казалось, не тронулся с места со вчерашнего вечера. Деррен бросил на девушку красноречивый взгляд: «Я тебе говорил!» Но Морфью довольно проворно встал, вежливо поклонился не видящей его Элгарет и объявил, что обнаружил несколько перспективных свитков и они могут начать поиск. И раздал Нолар и Деррену по пачке рукописей.

Нолар осторожно развернула верхний свиток и принялась читать. Немного погодя она краем глаза заметила, что Деррен ерзает.

— Тебе трудно читать старый почерк? — спросила она.

Деррен в явном замешательстве посмотрел на стол.

— Я не.., то есть.., я не умею читать, госпожа. Меня этому никогда не учили.

Нолар вспомнила собственное болезненное признание Остбору много лет назад.

— Ага, — сказала она решительно, — тогда мы зря тратим здесь твое время, мастер пограничник. Как ты думаешь, Морфью, не сможет ли Деррен помочь кому-нибудь снаружи?

Морфью оторвался от рукописи.

— Снаружи? Да, конечно, сможет, если захочет. Я уверен, молодой человек, что Вессел подскажет тебе, где нужна помощь. Не задерживайся здесь, если считаешь, что в другом месте ты нужнее.

Деррен явно испытал облегчение.

— Я приду позже и принесу еду твоей тете, — пообещал он, с радостью передавая пачку рукописей Нолар.

Девушка и Морфью напряженно работали весь день. Большая часть наиболее древних материалов была изложена в форме легенд, которые часто бывали сложны и непонятны, потому что рассказывали о героях и силах, совершенно не известных Нолар. Часто встречались раздражающие пропуски, и еще чаще физические повреждения свитков делали чтение трудным или даже невозможным.

Морфью действительно иногда казался дремлющим, но Нолар обнаружила, что как ученый он так же настойчив и упорен, как и Остбор. Он всегда с готовностью разглядывал пятна и разрывы и предлагал свою помощь в толковании архаического запутанного почерка. Последующие дни прошли так же, как первый, Деррен охотно работал снаружи, переходя от одного дела к другому. Дважды в день он приносил пищу и питье исследователям и Элгарет, потом тихонько уходил, так что они часто этого и не замечали.

К концу четвертого дня Нолар сделала открытие. Она встала, чтобы размять затекшие мышцы, и коленом ударилась о деревянный сундук, засунутый в узкое пространство возле стола Морфью. Нолар даже не заметила бы этого, если бы не своеобразное колющее ощущение в ноге, коснувшейся сундука.

— Морфью, — спросила она, — что в этом ящике?

Старый ученый оторвался от своего занятия: он обрезал фитиль мигающей лампы.

— Что? А, его мне принесли из новооткрытой кельи. Дуратан принес мне этот сундук. У меня ноги отекают в жару, и он решил, что мне удобно будет держать на нем ноги, когда я сижу за столом.

— Но что в нем? — настаивала Нолар. Она никогда раньше не испытывала такого неудержимого любопытства.

Морфью задумчиво помигал.

— Понятия не имею. Кажется, Дуратан что-то говорил о ключе, подходящем к этому сундуку. — Он порылся у себя в поясе, достал связку ключей и принялся разглядывать ее. — Вот этот, мне кажется. Посмотрим. Да, подходит к замку. Очень старый замок, я "бы сказал, и к тому же заржавел. Как мои колени… вот! — С усилием Морфью открыл крышку сундука.

Нолар принялась разглядывать его содержимое.

Даже в пыльном воздухе комнаты Морфью она безошибочно ощутила запах очень древних документов.

Осторожно принялась разбирать ветхие свитки. Под несколькими слоями рукописей она обнаружила резные шкатулки с минеральными порошками и сухими травами, давно превратившимися в пыль. И только собралась чихнуть, как пальцы ее коснулись чего-то теплого. Примерно такое же ощущение она испытала, когда ногой коснулась сундучка. Нолар оглянулась на Морфью. Тот был поглощен древними рукописями, которые она ему передала. Нолар задумалась. Стоит ли показывать ему находку или скрыть ее и осмотреть позже в одиночестве? И снова победило убеждение, что в Лормте надо быть правдивой.

— Морфью, — позвала она. — Морфью!

— Да, да, я не сплю. Ты нашла что-то?

— Когда я в первый раз коснулась сундучка, — призналась Нолар, — я почувствовала странное ощущение, и сейчас, у самого дна, чувствую то же самое, только сильнее. — Говоря, она засунула в сундучок руку, и пальцы ее коснулись складок мягкой очень старой ткани. Она извлекла небольшой сверток и, не разматывая, отнесла на стол Морфью, где больше света.

Ткань, посеревшая от старости, распалась, и обнажился осколок камня, гладкий с одной стороны и неровный с другой, где он, должно быть, откололся от большого камня. Он удобно лег на ладонь Нолар и оказался совсем не холодным на ощупь, как она ожидала от камня. Осколок был теплым, как будто девушка коснулась живой плоти. Первоначальное колющее ощущение ослабло. Ослабло ли? Сосредоточив внимание на камне, Нолар поняла, что стимулирующее ощущение с поверхности кожи перешло в ее сознание. Неожиданно Нолар поняла с абсолютной уверенностью, что прошла бы в темноте к этому камню, даже если бы он был спрятан в самом далеком уголке Лормта. Она просто чувствует, где он.

— Морфью, — сказала она запинаясь, — в этом куске камня какое-то волшебство.

Морфью не казался ни удивленным, ни испуганным.

— Многие предметы, спрятанные в древности в Лормте, имеют отношение к волшебству, — заметил он. — Можно мне коснуться его? — Когда Нолар протянула ему камень, он осторожно взял его в правую руку. На мгновение закрыл глаза, вздохнул и отвел руку. — Боюсь, что для меня это только обломок камня. Приятный на вид, кстати, желтый, с любопытными темно-зелеными прожилками.

Но он ничего не сказал о тепле, и Нолар решила, что для Морфью камень холодный. Очевидно, между нею и осколком существует какая-то связь. Странная мысль пришла ей в голову: она настроена на камень, или, может, камень настроен на нее, и это напоминает связь между волшебницей и ее камнем. Остбор говорил Нолар, что, насколько ему известно, камень связан со своей хозяйкой в течение всей ее жизни, и связь эта возникает, когда она становится волшебницей. Нолар одновременно испугала и возбудила эта мысль. Она чувствовала, что прикоснулась к силам, которые не может контролировать, и это неизбежно вело к заключению, что все-таки она волшебница. Но Нолар не хотела быть волшебницей; ей сразу захотелось бежать, скрыться где-нибудь, чтобы ее не раскрыли.

В отчаянии она бессознательно сжала камень и ощутила новую абсолютную уверенность. Именно этот камень она должна была отыскать в Лормте. Элгарет предвидела поиск какого-то неведомого объекта, но не смогла точно определить его. Теперь Нолар знала, что нашла цель своего поиска. И сразу перед ней возникла новая проблема. Что ей делать с этим осколком? Но тут же Нолар подумала, что, пожалуй, сформулировала неточно. Осколок нашел ее. Ее притянуло к нему, как огонь притягивает мотылька.., с более благополучным исходом, как она отчаянно надеялась.

Нолар подняла голову и обнаружила, что Морфью дремлет.., или делает вид, что дремлет.

— Морфью… Морфью! Можно мне оставить у себя осколок? Я чувствую, что должна носить его с собой. Но не могу сказать, почему. — Она сознавала глупость своих слов, но старый ученый воспринял их совершенно серьезно.

— Как я уже говорил, моя дорогая, я родом из Ализона. Туда редко попадают предметы, связанные с волшебством, и даже если попадают, мало кто из нас может распознать их присутствие. Это не значит, что предмет от этого становится менее могущественным. Если ты чувствуешь влияние этого камня, если Он имеет для тебя особое значение, ты должна узнать, что с ним делать. Надо рассказать Квену о твоем открытии, конечно, но не разумнее ли сначала поискать, не содержится ли что-то в рукописях об этом осколке?

Нолар, импульсивно коснулась его руки.

— Дорогой Морфью, ты так похож на Остбора.

Конечно, мы должны внимательно изучить содержимое сундучка. Должно найтись какое-то объяснение.

Не поможешь ли мне передвинуть его к свету?

Они согнулись и со значительными усилиями перенесли сундучок на более удобное место. Морфью настоял на том, что сначала нужно осмотреть свитки, под которыми лежал камень.

— Может быть, — сказал он, — в свитках что-нибудь говорится о камне, хотя должен признать, что в том, что я успел прочесть, ничего нет. Но нужно все тщательно проверить. Возьми эти, а я просмотрю остальные.

Испытывая лихорадочное стремление порыться в сундучке, Нолар заставила себя сосредоточиться на затхлых рукописях. Она понимала, что Морфью прав. Нельзя пропустить возможные упоминания, которые хоть в малейшей степени касаются обломка.

Ее часть рукописей касалась поразительного разнообразия тем. Нолар решила, что рукописи просто схватили наобум и сунули в сундук. Она просматривала скучные описания методов осушения полей, за которыми следовало перечисление способов лечения лошадей. Нетерпеливо сворачивая третий свиток, она подумала, что только Остбор мог бы оценить бесконечную родословную какого-то неизвестного вельможи из далекого прошлого. В последнем свитке было множество миниатюрных изображений растений и описание их использования в приготовлении пищи.

В другое время Нолар была бы им захвачена: теперь же она просто проглядела в поисках слов «камень» или «осколок». Упоминаний не было. Она подняла голову и увидела, что Морфью тоже просмотрел последний свиток.

— Никаких упоминаний твоего камня, моя дорогая, — сказал Морфью. — Вижу, что у тебя успеха не больше. Что ж, осмотрим остальные предметы в сундучке.

Нолар показала Морфью резные шкатулки с травами и порошками, которые обнаружила раньше.

Вместе они открывали каждую шкатулку, проверили, не осталось ли внутри обрывков пергамента. Потом Нолар села рядом с сундучком и принялась доставать и передавать Морфью то, что в нем осталось.

— Еще порошки, мне кажется, и небольшой пергамент с описанием лекарственных трав. — Нолар перелистала рукопись, называя вслух своих старых друзей по лугам и лесам. — Лопух, земляное яблоко, окопник, вербена, фенхель, иссоп, крапива. — Ветхая веревка, которой были перевязаны листки, распалась, и Нолар порылась в сумке в поисках новой. Снова перевязав стопку, она протянула ее Морфью. Дальше в сундучке обнаружился плотный свиток потемневшего от ткани полотна. Вдоль всей его длины шел сложный орнамент из листьев ивы и клевера, обнаруживая мастерство древней вышивальщицы. Морфью осторожно положил его на полку.

— Госпожа Бетали будет рада видеть это, — заметил он. — Ее вышивки радуют глаз. Она заботится о нашей одежде, но всегда жалуется, что наши простые вкусы не дают возможности использовать украшения.

Нолар с тревогой заглянула в сундучок.

— В нем так мало осталось. Я вижу только одну или две шкатулки и еще одну связку ткани. О, Морфью! — Голос ее возбужденно задрожал. — В этой ткани рукопись, и я вижу слово «камень»! — Она достала цилиндрический сверток и отнесла на стол Морфью, чтобы развязать.

— Да, он поистине древний, — говорил Морфью, осторожно разматывая ткань и стараясь не повредить драгоценный материал. — Пожалуйста, пододвинь лампу поближе. Чернила во многих местах поблекли, но ты права. Текст о камне, обладающем волшебной силой. Вот его название… — Он тщательно расправил складку. — Коннард, вот как он называется. Камень Коннард. — Морфью замолчал и задумался. — Не помню, чтобы я раньше слышал это название. Может быть, текст объяснит историю твоего обломка. Посмотрим.

Мне кажется, это продолжение какого-то другого текста, потому что начинается с середины строки. "Когда раненого приносят к камню Коннард, — прочел вслух Морфью и нахмурился. — Тьфу! Следующая строка полностью уничтожена сыростью. — Он развернул свиток дальше и продолжил чтение. — Повреждения плоти и кости могут быть предотвращены, если соблюдаются соответствующие церемонии. Лечение, какого не бывало никогда… — Морфью раздраженно остановился. — Еще поврежденное место. Ага, здесь предостережение, по крайней мере его часть. — ., предупредил, что вследствие этого может произойти большое зло и поэтому его нужно полностью уничтожить, но его не послушали.., согласились, что осколок должен быть подвергнут дальнейшему изучению, а главный камень Коннард необходимо погрести вместе с…

Ну, это невозможно выдержать! Но все же как ученый… — добавил Морфью со вздохом, — должен сказать, что повреждения в рукописях всегда приходятся на самые интересные места текста. Я иногда думаю, что это сделано нарочно, чтобы научить нас терпению и должной скромности, не говоря уже о настойчивости. Осталось совсем немного.., и разобрать трудно.

Когда были наложены печати, все громко стали выкрикивать благодарности: миновало великое зло. И пока свет солнца не упадет на него, все будет в безопасности… — Морфью беспомощно указал на поврежденную ткань. — Боюсь, это все, что мы сможем прочесть, моя дорогая. Но у тебя, однако, более острое зрение. Возьми мое перо и скопируй текст. Но старайся не притрагиваться к нему при чтении.

С дрожащими руками Нолар нагнулась к поблекшей рукописи. Камень Коннард, осколок от которого у нее в руках, должно быть, был прославлен своими целебными свойствами. Если он действительно «предотвращает повреждения плоти и кости» и дает «лечение, какого не было никогда», в таком случае, возможно… Нолар старалась обуздать свою надежду. Она принялась медленно читать рукопись, а Морфью под диктовку писал на новом пергаменте.

Они заканчивали последние фразы, когда появился Деррен с ужином.

Кормя Элгарет, Нолар рассказывала Деррену о своем волнующем открытии. Она отложила тарелку и ложку, чтобы показать ему осколок. Но когда протянула ему камень, Деррен торопливо отпрянул.

Явно в тревоге, он сказал:

— Нет, спасибо, госпожа. Я ничего не знаю о волшебных предметах. Пусть они остаются у тех, кто ими интересуется.

Нолар поморщилась из-за собственного невежества.

— Я бы хотела больше знать об использовании этого осколка, мастер пограничник. Если бы мы знали, как его использовать, может, сумели бы вылечить Элгарет.

— Остается также вопрос о том, где сейчас находится сам камень Коннард, — негромко напомнил Морфью. — Кажется, его погребли, но это было много поколений назад. Как я уже говорил, я не встречал никаких упоминаний об этом Коннарде, чем бы он ни был — живым существом или местностью.

— Если бы только нам оставили какие-нибудь указания, — раздраженно сказала Нолар.

Морфью задумчиво крутил перо в руках.

— Ты должна понимать, моя дорогая, что иногда волшебные предметы лучше оставлять в покое. Вспомни предупреждение о том, какое с ним связано зло и что по крайней мере один ответственный человек в его время настаивал на уничтожении камня.

Пораженная, Нолар вскочила со своей узкой скамьи. Она невнимательно отнеслась к этому предупреждению. Все ее внимание привлекли слова о лечебных способностях камня.

— Но ведь если камень мог лечить, — возразила она, — с ним связано добро, а не зло.

Морфью покачал головой, явно вспоминая зловещие прецеденты.

— Я знаю о волшебстве только как ученый. И могу тебе сказать, что, судя по наблюдениям всей моей жизни, сама по себе Сила не злая и не добрая. Это… просто сила, и от того, как она используется, с какой целью, зависит ее воздействие, злое или доброе. Возможно.., я только предполагаю.., этот камень Коннард был использован со злыми намерениями. И потому был скрыт, изгнан, чтобы больше никто не мог его использовать. Я читал как-то в древнем пергаменте, что предметы волшебства от долгого использования в злых целях искажаются. Может, таков и камень Коннард.

— НЕТ! — Нолар сама удивилась своему яростному крику отрицания. Сжимая осколок, она ощущала его тепло и физически, пальцами, и сознанием. Смущенная собственным порывом, она повернулась от Морфью к Деррену. Ей казалось очень важным убедить его. — Прости меня. Я не могу сказать, откуда знаю, но я знаю. Камень Коннард не злой. Он предназначен для лечения, и поэтому… — Она остановилась, поняв неожиданно, что каким-то образом эти слова не принадлежат ей, что она выражает не свои, а чьи-то мысли. Это поразительное ощущение напомнило ей состояние, которое она испытала, воспринимая мысли Элгарет во время Поворота. И в то же мгновение Нолар поняла, что ей делать. Она глубоко вздохнула и решительно сказала:

— Поэтому я безотлагательно должна найти камень Коннард. Теперь я вижу, в чем мой истинный поиск. Осколок пришел ко мне, чтобы я могла вернуть его камню, от которого он отбит. — Она снова замолчала, неожиданно заметив взгляд Деррена.

Морфью серьезно кивнул, как будто такие заявления не редкость в Лормте.

— Я читал, что такие предметы могут сами создавать свою судьбу, — сказал он. — Не верю, чтобы зло могло обмануть невинных. Потому что ты невинна, дитя, и новичок в мире Силы. Камень не может скрыть от тебя свою истинную природу. И не верю, чтобы злой предмет мог находиться здесь, в Лормте, и оставаться незамеченным, хотя, — добавил он со скрупулезной честностью, болезненно напомнив этим Остбора, — нужно помнить, что сундук был зарыт в келье, пока его не принес ко мне Дуратан. Но я думаю, что камешки предупредили бы Дуратана, если бы эти предметы были связаны с Тьмой. Поэтому согласимся с твоим убеждением, что осколок принадлежит Свету и должен использоваться для лечения. Что же нам делать дальше?

Деррен осторожно заглянул в опустевший сундук, не притрагиваясь к нему.

— Там есть еще одна рукопись, — заметил он.

Воскликнув без слов, Нолар наклонилась, чтобы посмотреть. Ко дну сундучка прилип листок очень древнего пергамента, цвета дерева, и поэтому его почти невозможно было разглядеть. Нолар с бесконечной осторожностью взяла за краешек и вытащила пыльный лист.

— Теперь я понимаю, почему пограничники ценили тебя как разведчика, — сказала она Деррену. — Я бы не разглядела этот листок. Тут темно.

Морфью расправил лист на столе.

— Протрем его мягкой тканью.., осторожно.., и посмотрим, не облегчит ли это чтение. Ага, получилось. «Лига к северу от двух вершин, — вслух прочел он, — от рассвета до полудня по южному берегу реки…» Это как будто указание направления, но к месту или от места? Это очень важно.

Нолар подошла ближе и заглянула через плечо Морфью.

— Это направление к камню Коннард! — воскликнула она. — Я чувствую, что так должно быть?

— Ага, — нейтральным тоном сказал Морфью. — Ученый вначале посмотрит, о чем на самом деле говорится в тексте, прежде чем провозгласит свое открытие, — предупредил он.

— Вот! Вот! — Нолар указала через его руку. — «Так глубоко погребен теперь Проклятый Камень, что больше никакое зло не сможет исходить от него. Но я чувствовал бы себя спокойнее, если бы меня послушались и развеяли его в прах». Он имеет в виду камень Коннард. Это, должно быть, тот самый человек, чье предупреждение мы прочли.

Морфью нахмурился.

— Проклятый Камень — мне это не нравится.

Но, возможно, этот человек сердился, потому что никто не внял его предупреждению. А что касается направления, то я не вижу никаких географических названий.

Несмотря на явное отвращение к волшебным предметам, Деррен не скрывал своей заинтересованности.

— Я много бродил в южных горах. Может, сумею узнать особенности местности, если вы прочтете текст.

Нолар благодарно улыбнулась ему.

— Как ты нам полезен! Пожалуйста, Морфью, прочти указания.

Морфью прочел пространное описание, включая несколько последовательных проходов в горных хребтах, повороты у согнутых деревьев и речные броды, где песок белого цвета.

Когда он кончил, Деррен выглядел очень удивленным.

— Готов поклясться, что прошел пешком и проехал верхом по всем хребтам между Эсткарпом и Карстеном, — признался он, — но вынужден сказать, что эти места мне незнакомы.

— И по очень простой причине, — заметил Морфью. — Мы не знаем, как давно написан этот текст.

Может, тогда у этой местности не было названий и путник опирался исключительно на описания. Я должен вам также напомнить, что наши горы сейчас не такие, какими были месяц назад. Не расстраивайся, дитя, — добродушно сказал он, когда Нолар отвернулась, чтобы скрыть слезы. — Наша судьба была бы поистине счастливой, если бы мы в один день нашли И волшебный осколок, и точную карту пути к его исчезнувшему родителю.

Нолар повернулась к нему, вытирая слезы ладонью.

— Добрый Морфью, как ты мудр. Со времени Поворота я не уверена, что кто-нибудь сумеет найти путь в южных горах. На месте вершины сейчас может быть долина или ручей. Глупо было надеяться, что мой путь окажется простым. Благодарю тебя, мастер Деррен, за твое предложение. Если бы ты узнал какой-нибудь ориентир, мы бы уже не сомневались в месте. И так как Наш путь лежит на восток, мы не можем справиться по картам.

Деррен кивнул, лицо его стало мрачным.

— Ты права, госпожа. Может, я тоже слишком переоценил свой опыт. Этот скрытый камень может находиться в южных горах, которые мне неизвестны. Как сказал нам мастер Морфью, когда мы только появились здесь, у народа Древних блокированы мысли о востоке. — Он замолчал; Морфью внимательно и доброжелательно смотрел на него, Нолар тоже. — Моя.., моя мать родом из Карстена. — Деррен торопливо добавил:

— Сам я не проезжал на восток дальше Лормта, но могу думать об этом направлении. — Глаза его расширились. — Но ты, госпожа, ты из Древних, однако говоришь о востоке и…

— Нолар попала под особое воздействие, — негромко прервал Морфью. — Я полагаю, что осколок камня очень эффективно снял в ее сознании барьер против востока. Ведь тебе нетрудно думать о востоке, дитя?

Нолар почувствовала, что у нее слегка кружится голова.

— Нет, но.., восток не единственное направление, которое меня привлекает. — Она поискала подходящие слова. — Восток, да.., но также юг! Туда я должна идти. О, Морфью, откуда я могу это знать?

— Я читал, что в делах волшебства подобное притягивается подобным, — ответил старый ученый. — Может быть, твой осколок станет проводником, потому что его тянет к родительскому камню.

— Если позволишь, госпожа, — почтительно сказал Деррен, — я с радостью буду сопровождать тебя в твоем поиске. — «Юг, — думал он про себя. — Мы поедем на юг! Я могу вернуться домой, в Карстен».

Нолар взглянула на волшебницу, неподвижно сидящую в углу. — Мы должны будем взять с собой Элгарет, — сказала она медленно, словно мысленно пробираясь сквозь лабиринт. — И если найдем камень Коннард, Элгарет должна быть там, чтобы он излечил ее.

Деррена это предложение не обрадовало, но он сделал усилие, чтобы скрыть свое отвращение к волшебнице. Спокойным голосом он заметил:

— Твоя тетя не очень большая тяжесть в пути, госпожа. Но если мы собираемся в горы сейчас, когда становится холодно, нам лучше заменить лошадей на горных пони.

— В наших конюшнях есть пони, и вы сможете взять их на время, — сердечно сказал Морфью, потом повернулся к Нолар. — Я вижу по твоему лицу, что ты хочешь уехать немедленно. Не подождешь ли, пока с тобой поговорит Квен? Он главный ученый в нашей общине, и его совет всегда полезно выслушать.

Нолар импульсивно коснулась руки Морфью.

— Я слышу благоразумие Остбора в твоем голосе, — сказала она, — и ценю твое понимание, потому что такие происшествия для меня новы.., и я испугана. Но я испытываю такое мощное притяжение к востоку и югу, что боюсь, не буду знать отдыха, пока не отвечу на призыв. Если ты можешь дать нам пони, о которых говорил мастер Деррен, я была бы рада уехать завтра рано утром.

Обрадовавшись поездке на юг, Деррен чувствовал себя обязанным заняться реальностями жизни.

— Мы по крайней мере этот день должны посвятить подготовке, госпожа. Ты имеешь представление, как далеко нам придется ехать?

Нолар вынуждена была признать, что не может оценить длину предстоящего пути.

— Я буду знать, когда мы приблизимся к камню, — твердо сказала она, потом вздохнула. Ее уверенность явно кончилась этим утверждением. — Но не знаю, сколько нам придется проехать, чтобы добраться до камня.

— Тогда мы должны все тщательно спланировать, — ответил Деррен, мысленно уже решая, что взять с собой и как упаковать. — Нам понадобится запасной пони или даже два, чтобы нести припасы.

— Вессел поможет вам в подготовке, — заверил их Морфью. — Теперь отдыхайте, потому что, думаю встанете вы рано. Я попытаюсь поговорить с Квеном, но не могу обещать, что он отложит свои дела и займется вашими.

Нолар сомневалась, что сможет уснуть, но как только сунула теплый осколок под скромную подушку, сразу уснула и спала без сновидений, пока на рассвете Деррен не постучал в дверь.

— У меня вскоре встреча с Весселом в главной кладовой, — сказал он, когда Нолар откинула одеяла и потянулась за плащом" — но сначала я принесу вам завтрак.

— Спасибо, мы будем готовы, — ответила Нолар, передвигаясь к матрацу Элгарет, чтобы помочь волшебнице встать. Вставая, Нолар, не задумываясь, взяла в руку осколок камня и не замечала этого, пока не наклонилась, чтобы поддержать Элгарет. Тусклый камень волшебницы снова выскользнул из-под одежды, и осколок Нолар задел за него. И Нолар заметила какой-то легкий блеск в камне. Этот блеск мгновенно исчез, девушка даже не могла сказать уверенно, что видела его.

Времени на опыты не было: в любое мгновение может вернуться Деррен. Нолар спрятала осколок в карман-сумки, а камень Элгарет скрыла в ее одежде.

Остальная часть утра прошла в суетливой деятельности. Нолар собрала их небольшой запас одежды, провела Элгарет в столовую, потом пошла назад за сумками. Когда она проходила мимо кладовой, оттуда вышел Вессел и сразу предложил помочь нести сумки.

— Мастер Деррен рассказал мне о вашем новом плане, — воскликнул Вессел с большим, чем обычно, энтузиазмом. — Вам понадобится одежда для гор. Теплая обувь у вас есть? А меховые шапки? Запасные одеяла? Позволь представить тебя госпоже Бетали, которая заботится о нашей одежде. Я, наверно, уже говорил тебе: мне кажется, что климат тоже изменился после Поворота. Ты видишь, листья уже опадают с деревьев. Гораздо раньше, чем обычно. Я не удивлюсь, если в горах вскоре выпадет первый снег. Кстати поэтому, — добавил он, опуская на пол сумки и беря Нолар за руку, чтобы вести, — я и подумал о теплой одежде. Сюда.

Час спустя Нолар вернулась в кладовую, тяжело дыша от напряжения. Бетали оказалась не менее энергичной, чем Вессел. Она принялась рыться в сотнях, как показалось Нолар, шкафов, ящиков, сундуков и собрала целую гору теплой одежды — и для людей, и для лошадей. Нолар только кончила отбирать и складывать вещи, с благодарностью заполнив несколько корзин, которые тоже дала Бетали. Вессел убежал по одному из множества своих важных дел, а Нолар решила подкрепиться чашкой ячменного отвара, когда кто-то потянул ее за рукав. Она удивилась, обнаружив рядом с собой маленького человека. Он был плотно закутам в синий плащ с капюшоном, но кожа на руках и лице загорела на солнце. Нолар не могла определить его возраст, но у нее сложилось впечатление, что он очень стар, старше даже Морфью. Глаза у него светло-серые, как мелкие горные озера.

— Прошу простить мне вмешательство, — сказал он низким негромким голосом, так что Нолар наклонилась к нему, чтобы лучше слышать. — Меня зовут Пруетт, я один из травников Лормта. Мастер Вессел сказал мне, чтобы я нашел госпожу в кладовой, поэтому я здесь.

Вначале Нолар не могла понять, зачем Вессел послал к ней травника, но потом ее усталый мозг нашел" объяснение.

— Мое путешествие! — воскликнула она. — Вессел подумал о запасе лечебных трав. Поразительно, как он ничего не забывает.

Пруетт наклонил голову в знак согласия.

— Вессел — великолепный работник. Я уверен, что замок, который он покинул, когда пришел в Лормт, все еще сожалеет об его уходе. Если у тебя есть время, не осмотришь ли мой гербарий? Мы отметим растения, которые тебе понадобятся.

Убедившись, что Элгарет сидит в таком месте, где она видна поварам, Нолар последовала за Пруеттом через двор в угол между зданием архива и остатками длинной стены. Частично рухнувшая угловая башня забросала этот участок камнями, но почти все небольшие камни были уже убраны. Нолар оказалась в дощатом сарае, где висело и лежало, высушиваясь, множество растений.

— Мой прежний навес был разбит вдребезги, — сказал негромко Пруетт, впуская ее внутрь. — Но его легко оказалось восстановить. Вессел сказал, что вас трое. У меня есть кожаные сумки подходящего размера. Мне кажется, основные средства у тебя уже есть.

Или тебе нужно пополнение?

Пораженная, Нолар стояла, разглядывая аккуратные связки, пучки и плетеные нити трав, подвешенные к потолку и стенам и разложенные по деревянным скамьям.

— Никогда не видела такого изобилия, — сказала она. — Удивительное место, я провела бы много часов, разглядывая травы и учась. Но я не могу задерживаться, — добавила она с сожалением. Нолар пыталась вспомнить, какие запасы еще есть в ее скромной травяной сумке. — Я взяла бы немного дудника и, может, этот прекрасный клевер.

— Тебе понадобится мазь или сухие цветы? — спросил Пруетт, осторожно отделяя несколько пучков высушенных трав.

— Немного мази, если сможешь поделиться, — ответила Нолар. Ее внимание привлекли мелкие белые цветы на волосатом стебле. — Это горечавка? Я использую ее при кашле и лихорадке.

— Мы называем ее лихорадковой травой, — сказал Пруетт. — А мята у тебя есть? Она полезна при натертой коже, от ожогов и небольших ран и порезов. Но конечно, — добавил он, — ее нужно настаивать, а не кипятить.

Нолар охотно приняла пакет сухих листьев и стеблей. Она вдохнула освежающий запах мяты и притронулась к высохшим фиолетовым цветам.

— А можно немного свежей? — спросила она. — Мне не приходилось видеть лучше приготовленные образцы. А, вот и иссоп, он очень хорош от укусов насекомых. И фенхель, и горечавка. Большое спасибо.

— Этот прекрасный окопник я собирал сам, — сказал Пруетт, протягивая ей вьющееся растение с большими листьями с жилками и гроздьями желтых цветов, каждый на коротком стебельке. — Теперь река изменила течение, и его придется искать дальше в полях, где почва влажная.

— И корни, и листья, пожалуйста, — сказала Нолар. — Я слышала, его называют скользкий корень, это очень хорошо описывает его свойства.

— А также срастикость, потому что он хорош при сломанных костях. В народе одно растение часто называют множеством имен. Когда находят новое применение растению, ему дают и новое название. Если не знаешь все эти названия, можно не догадаться о? применении. Кстати, из этих листьев тысячелистника можно изготовить очень хорошее вяжущее средство.

Нолар осторожно, чтобы не сломать, взяла похожие на папоротниковые листья.

— Больше ничего в сумки не войдет, — сказала она. — Я очень благодарна тебе, мастер Пруетт. Как тебе, наверно, сказал Вессел, я ищу излечения для своей тети Элгарет, разум который повредился, когда Совет произвел Поворот гор. Не знаю никакой травы" которая помогла бы ей, но некоторые травы, конечно, будут полезны нам в пути.

Пруетт изящно поклонился.

— Пожалуйста. Если в пути встретишь неизвестное тебе растение, мы высоко оценим образец.

— Конечно, я буду присматриваться в дороге, — согласилась Нолар, — но по опыту пути сюда от города Эс боюсь, что трав и деревьев будет мало, особенно в горах.

Пруетт печально покачал головой.

— Я тоже получил несколько таких сообщений от наших местных фермеров, которые ходили на ближайшие вершины. Возможно, придется восстанавливать растения из наших запасов. Мы надеемся, что более крепкие виды, особенно те, которые вырастают из корнеплодов, переживут зиму и катастрофу.

Нолар перевязала сумку.

— Надеюсь вернуться с не меньшими запасами, чем те, что ты мне дал.

— Тогда благополучного пути вам и скорого возвращения, — сказал Пруетт, провожая ее к выходу из сарая.

— Удачи и тебе во всех твоих делах, — тепло ответила Нолар. — Мне очень хотелось бы стать твоей ученицей. Но меня зовут и свитки мастера Морфью. И правда, если бы я могла здесь остаться, я бы разрывалась между вами двумя.

— Может быть, когда твой поиск закончится, ты решишь присоединиться к нам в Лормте, — спокойно предположил Пруетт. Нолар осмотрела большой двор.

— Сейчас я должна следовать более сильному зову. Не знаю, куда он меня приведет, но я должна узнать источник. Однако здесь, в Лормте, что-то кажется мне… — она помолчала, удивившись слову, которое пришло ей в голову, потом закончила:

— Кажется настоящим домом.

Пруетт посмотрел ей в глаза, потом с приглушенным «Подожди!» устремился назад в сарай. Вернулся он с пучком цветов, которых Нолар раньше никогда не видела. На тонких стебельках сидели цветки с девятью лепестками; концы лепестков чисто белые, но к середине они постепенно становились лазурными и наконец темно-синими, как вечернее небо летом. Принимая цветы, Нолар ощутила легкий приятный аромат.

— Как красиво! — воскликнула она. — Но что это?

— Это редкий цветок, — ответил Пруетт. — Насколько мне известно, они растут только в одном месте, недалеко отсюда в горах. Пастух, который принес мне это растение, назвал его «полдень и полночь», но я его называю «цветок Лормта». Не знаю, можно ли его использовать для лечения, но он хорошо сохраняет запах. Он напомнит тебе Лормт.

— От всего сердца благодарю тебя за красоту растения и мысли, — ответила Нолар. — А теперь я должна идти. — Ей хотелось остаться и поучиться у Пруетта. Бесконечно слушать его негромкий терпеливый голос. Девушке пришла в голову странная мысль: если бы растения могли говорить, у них, вероятно, был бы голос Пруетта из Лормта. Но мгновения облегчения тут же сменились тревогой и ощущением, что нужно торопиться. Осколок камня отягощал Нолар и физически, и духовно. Она не может задерживаться в Лормте: нужно ехать на юго-восток.

Тем временем на Деррена произвели сильное впечатление крепкие горные пони, которых он увидел в обширных конюшнях Лормта. Он попросил четырех — трех для езды и четвертого для перевозки припасов. С помощью Вессела Деррен отобрал необходимое и принялся упаковывать и увязывать. И, завязывая последние петли, понял, что ему почему-то не хочется уезжать из Лормта. Хоть он все дни был занят тяжелой физической работой, ему было хорошо и спокойно. Казалось, время в Лормте течет медленно, оно на нем как будто не сказывается. Должно быть, все дело в ученых, которые день за днем изучают древние рукописи, подумал Деррен. У них более широкий взгляд на жизнь, они помнят о таком количестве лет, что нынешние ссоры между герцогами и волшебницами кажутся всего лишь легкой рябью на поверхности обширного пруда прошлого Эсткарпа.

Деррен встряхнулся. Что это с ним? Пагубное воздействие этого места вызывает в нем опасную успокоенность. Чем быстрее он уйдет от этих отупляющих стен, тем лучше. Деррен заставил себя не думать о Лормте и сосредоточился на предстоящем путешествии. Приходилось признать, что его пугает волшебный камень, найденный Нолар.

Колдовство — это сфера страшных волшебниц Эсткарпа, и хоть Нолар сказала, что у нее нет подготовки волшебницы, она получила Послание. А теперь обладает обломком древнего камня, который Морфью признал предметом Силы. Что если Нолар приведет их к камню-родителю, и с его помощью волшебница Элгарет придет в себя? Деррену придется просто бежать, прежде чем волшебница не обратит на него внимание.

Он не считал себя трусом, но не думал, что устоит даже вооруженный и бдительный, против волшебницы. При мысли о таком противостоянии его охватила дрожь. Нет, решил он, нужно быть практичным.

Вероятность того, что они найдут этот легендарный камень Коннард после стольких лет забвения, ничтожно мала.

К тому же, подбадривал он себя, Поворот сделал все прежние горные тропы непроходимыми. Мешало надоедливое воспоминание. Нолар сказала, что камень притянет ее к себе, несмотря на все физические преграды. Обеспокоенный, Деррен постарался забыть эту мысль. Они не смогут добраться до этого злосчастного камня.

Дело простое: он проведет этих женщин на юг в горы, сколько они смогут пройти, потом, когда убедятся, что поиски бессмысленны, передаст их первым же надежным людям, с которыми они смогут вернуться в Эсткарп. А сам направится в Карстен. Деррен испытывал тяжелое предчувствие, что его любимые леса уничтожены, но пообещал себе, что, по крайней мере, сможет посвятить все свои силы их восстановлению, чтобы земля снова стала такой, какой он ее помнит: зеленой, растущей, полной жизни.

Деррен услышал приближающегося Вессела задолго до того, как увидел. Тот с кем-то разговаривал.

— Я вижу, ты нашла Пруетта, вернее, он нашел тебя. Я попросил его об этом и узнаю его сумку. Очень умный человек Пруетт. Никто не может вспомнить, когда он здесь появился. И все знает о растениях, из которых готовят чай или припарки. А, вот и ты, мастер Деррен. Я говорю госпоже Нолар, насколько надежный и знающий у нас травник.

Нолар передала Деррену прочную кожаную сумку.

— Боюсь, еще один предмет для упаковки. — виновато сказала она. — Но в пути нам эти травы понадобятся, а мастер Пруетт дал мне удивительно разнообразные средства для лечения множества болезней и ран.

— Надеюсь, нам они не понадобятся, — ответил Деррен, прикрепляя сумку за седлом Нолар. — Но разумней их прихватить на случай неудачи. Ты хочешь выступить немедленно, госпожа? — добавил он, глядя на солнце и оценивая, сколько еще светлого времени осталось.

— Я попросил повара приготовить для вас обед.

Вы можете съесть его сейчас или захватить с собой, — вставил Вессел.

Нолар не смогла сдержать улыбку.

— Дорогой Вессел, похоже, ты ничего не забываешь. Мне кажется, лучше покормить Элгарет перед дорогой. Я позабочусь об этом, мастер Деррен, если ты отведешь пони к воротам.

Деррен кивнул.

— Я поищу добавочный мех для воды, а потом присоединюсь к вам в кладовой.

К полудню все было готово к отъезду. К удивлению Нолар, проводить их пришел к воротам Морфью.

— Ночью был еще один оползень в горах. — пожаловался он. — Мастера Квена и Дуратана ночью же вызвали помочь семье, ферма которой погибла. Я надеялся, что Квен увидится с вами до вашею отъезда, но я расскажу ему о камне и покажу свою копию рукописи. Когда вы вернетесь с новостями о камне-родитеяе, я уверен, он будет ждать с нетерпением, Нолар наклонилась и пожала ему руку.

— Ты говоришь об успехе; пусть это будет добрым предзнаменованием.

— Пусть ваша дорога будет легкой, — ответил Морфью, — и пусть освещает ее солнце.

— Мне кажется, дороги вообще не будет, а погода ухудшится, — скептически заметил Деррен, — но мы пройдем так далеко, как сможем.

— Мы будем ждать вашего возвращения, — крикнул Морфью, когда пони выходили за ворота.

Ночь они провели недалеко от Лормта, но Нолар испытывала облегчение от того, что она уже в пути, приближается к камню Коннард. Она постоянно ощущала теплое прикосновение осколка в кармане.

Девушка подумывала о том, чтобы подвесить его на шею, но осколок слишком велик и носить его как подвеску было бы неудобно.

Первый же день пути продемонстрировал возможности пони. Как и предсказывал мрачно Деррен, даже остатки тропы вскоре исчезли, и приходилось пробираться по местности, изуродованной Поворотом.

Какими бы сильными и смелыми ни были лошади, они не смогли бы пройти по крутым склонам, по которым спокойно проходили пони. Лишь на самых опасных участках приходилось спешиваться и вести животных на поводу. Пони Элгарет оказался особенно осторожным и умным в выборе безопасного пути. Обычно Деррен впереди вел своего пони, затем следовал пони Элгарет, а дальше вела свое животное Нолар.

Вначале сохранялась ясная погода, но по мере того, как путники поднимались в горы, становилось все холоднее. Нолар с благодарностью вспоминала Вессела, который настоял на том, чтобы они взяли с собой теплую одежду. Живя с Остбором, она видела несколько случаев серьезных обморожений, когда пастухов и охотников заставала в горах буря. Часто, несмотря на все усилия лекарей, жертва теряла пальцы, руки или ноги под действием мороза. Поэтому несколько раз днем и ночью девушка проверяла руки и ноги Элгарет, заботилась, чтобы ее лицо было защищено от цепенящего ветра.

Когда они уже были в пути три дня, началась снежная буря. Деррен немного проехал вперед в густом снегопаде и провел группу в пещеру, недавно,. образованную сдвинувшимися плитами. В пещере хватило места для людей и пони. Разогревая еду на костре, Нолар еще раз поблагодарила Вессела за предусмотрительность. Он настоял на том, чтобы она захватила древесный уголь на случай дождя или снега, когда нельзя будет найти сухие дрова.

Буря задержала их на целый день, но как только небо прояснилось, Деррен обнаружил удобный спуск в долину, в которой снега было гораздо меньше и двигаться было легче. Нолар сказала, что, может, теперь их путь станет удобнее, но Деррен только покачал головой и что-то неразборчиво хмыкнул. И вскоре она поняла, почему Деррен не поддержал ее необоснованный оптимизм. «Удобнее» оказалось средним между непроходимым и едва проходимым. Землетрясение значительно затруднило дорогу по долине. После того, как ее пони споткнулся в третий раз, Нолар спешилась и повела животное. Поразительно, но пони Элгарет продолжал осторожно идти вперед, даже не тряся свою равнодушную всадницу.

Когда остановились на ночь, Нолар подумала, что никогда так не уставала. Деррен набрал ветвей хвойных деревьев, сорванных бурей, и устроил нечто вроде плетня, под защитой которого можно было слегка укрыться от ветра. Он растирал пони, сидя спиной к костру, а Нолар пыталась уговорить Элгарет выпить немного травяного чая. И на этот раз убедилась, что не ошибается. Она ясно увидела искру в волшебном камне Элгарет. Убедившись, что Деррен не видит, Нолар достала из кармана осколок и поднесла к камню волшебницы. В полутьме она увидела зеленоватое свечение камня, которое, однако, тут же исчезло. Нолар внимательно посмотрела в лицо Элгарет. Есть ли следы сознания в здоровом глазу? Изменилось ли выражение лица? Пришлось признать, что ничего подобного, но, может, со временем… Что-то происходит с камнем волшебницы, и к этому имеет отношение осколок Нолар. Стоит ли рассказать об этом Деррену? Нолар сунула приятно теплый осколок назад в карман. Нет, решила она. По какой-то причине Деррен как будто.., боится. Да, это правильное слово: он боится волшебницы. Нолар принялась вспоминать все его предыдущие слова и замечания.

Почему пограничник боится волшебницы? И Нолар с замирающим сердцем пришла к единственному возможному выводу: Деррен не пограничник, как утверждает сам. Но почему он говорит не правду?

Потому что хочет, чтобы его принимали за пограничника. Потому что на самом деле он враг Эсткарпа, которого Поворот застал по эту сторону южной границы. Нолар ощутила холод, сильнее, чем от леденящего ветра, который обжигал ей лицо. Деррен сказал, что его мать родом из Карстена, вспомнила Нолар. Теперь она была уверена, что Деррен, вопреки своей внешности Древнего, сам карстенец. И тем не менее.., не испытывала к нему ненависти. На протяжении всего трудного перехода многие лиги он защищал ее и беспомощную Элгарет. Они полностью были в его руках. Он мог оскорбить их, даже убить, если бы захотел. Однако он этого не сделал.

Нолар сухо улыбнулась про себя. Если бы только можно было посоветоваться с Остбором, с Морфью или даже с Пруеттом. Она неожиданно сунула руку под плащ и извлекла все еще ароматный букетик цветов Лормта.

— Что это? — спросил Деррен, поворачиваясь к костру.

— Редкий цветок, который дал мне мастер Пруетт, — ответила Нолар, держа растение так, чтобы он видел цветы.

— Я никогда такого не видел, — сказал Деррен, — а я обращаю внимание на цветы.

— Правда? — с любопытством спросила Нолар. — А почему?

— Там, где есть дикие цветы, госпожа, можно найти и другие существа, — объяснил Деррен, помешивая угли короткой веткой. — В кишащем жизнью лесу есть что-то вроде… — он поискал нужное слово, — что-то вроде равновесия. Если достаточно воды и пищи, достаточно логов для зверей, лес содержит и все остальное. К тому же некоторые цветы растут только в таких местах, где либо много, либо мало воды.

Если знаешь это, сумеешь отыскать воду. Я знаю и о лекарственных свойствах некоторых растений, но ты о травах знаешь гораздо больше.

— Ясно, что ты высоко ценишь лес и все, что в нем растет и живет, — сказала Нолар.

Деррен посмотрел на нее через костер.

— Я живу в лесу, госпожа. И знаю его во все времена года.

— А в этом лесу ты бывал раньше? — спросила Нолар. — Когда он был лесом, — печально добавила она, глядя на пни и сухие ветви, усеивающие опустошенную долину.

— Нет, — с горечью ответил Деррен. — Это дальше на восток, чем я когда-либо заходил, но мне печально это видеть. Я думаю о своих родных горах, о склонах и ущельях, где бродили мы с отцом. И боюсь туда возвращаться. — Он гневно указал на окружение. — Сужу по тому, что мы видели. А ведь в районы самого большого ущерба мы еще не прошли.

Боюсь, что там долины забиты останками, если они вообще еще существуют. — Он перешел на низкий шепот. — Я думаю, это будет труднее всего. Невозможно вынести, что под грязью и мусором земля еще существует, что, возможно, со временем дожди и ветры очистят ее и она снова увидит свет дня. Но очень боюсь, что земля, которую я знал, исчезла навсегда.

Сама ее поверхность неузнаваемо изменилась. И если не осталось ни одного ориентира, я словно окажусь не в своих родных холмах, а в чужой стране. За одну ночь — одну ночь! — все, на что мы могли рассчитывать, отнято у нас.

— Я испытала что-то подобное, — негромко сказала Нолар, когда Деррен смолк. — Из-за своего лица я никогда не знала ни семейной близости, ни дружбы. Пока случайно не встретила Остбора, я была отчуждена от мира. И когда он умер, мне показалось, что весь надежный мир распадается вместе с ним. Не могу сказать, что нас ждет: никто не знает будущего.

Но думаю, ты прав в своих опасениях за свою лесистую родину. Поворот изменил жизнь у всех нас, потому что изменил мир, в котором мы должны жить. Но я верю, что время излечит леса. И такой человек, как ты, знающий жизнь леса, может ускорить его выздоровление. Не могу больше ничем тебя утешить, но верю, что последние мои слова — правда.

Деррен удивленно посмотрел на нее, потом выпалил:

— Тебе тоже не все равно, ты беспокоишься о лесе!

Нолар кивнула.

— Да, потому что в горном лесу проводила я редкие счастливые часы до встречи с Остбором. И хоть тебе трудно в это поверить, скажу тебе, что волшебницы — некоторые из них — разделяют твои чувства боли и утраты от разрушений, которые они вынуждены были вызвать.

Деррен колебался. Он как будто хотел что-то сказать, но после короткой паузы занялся костром.

— Я ценю твои слова, — сказал он наконец сдержанным нейтральным тоном, и Нолар не стала его расспрашивать.

Позже в тот же вечер, лежа без сна, Деррен яростно спорил с собой. Женщины из Эсткарпа — его враги; единственная причина, почему он терпит их общество, — стремление защититься от катастрофического раскрытия. Но, возражала часть его сознания, этой причины здесь, в дикой, бездорожной местности, больше не существует. В этих суровых горах вряд ли кто-то будет тебя допрашивать. Почему бы тогда не бросить волшебницу и ее спутницу и не уйти в Карстен? Потому что я обещал сопровождать их, возразил самому себе Деррен. Потому что без меня в этой опустошенной местности они погибнут. Если я оставлю их бродить здесь без помощи, это все равно, что убью их мечом. Все равно они замерзнут во сне.

Они твои враги, обвинял внутренний голос, но ты говоришь, что заботишься о них. Они не причинили мне никакого вреда, горячо возражал он. Ради своей чести я должен в безопасности вернуть их в Эсткарп. Мне не обязательно возвращать их туда лично — мы можем встретить кого-то, кому можно доверять, и тогда я отправлюсь домой. Деррен плотнее завернулся в плащ и постарался забыть грызущие сомнения. Прошло много времени, прежде чем он уснул неглубоким тревожным сном.

Медленно, болезненно медленно продвигались они на юго-восток. Нолар обнаружила, что прислушивается, в надежде услышать знакомые крики птиц или звуки животных, но над сожженной землей нависла немая тишина. Немногие встреченные птицы и животные все были стервятниками, и даже они казались медлительными, все еще ошеломленными Поворотом. Деррен тоже заметил это, потому что однажды утром, когда они спугнули двух стервятников, сидевших на туше горного козла, он нахмурился и остановил пони.

— Я опасался, что мы встретим множество туш диких животных, — сказал он, — но должен заметить, что их меньше, чем я ожидал.

Нолар повернулась в седле, разглядывая в обе стороны узкий проход, которым они шли из одной долины в другую.

— Мне не хватает птиц. В наших горах в это время года я услышала бы сову, и гусей, и маленьких глупышек-чибисов. Они часами перекликались бы.

Но здесь я встречала только воронов и других едоков падали. Надо надеяться, что остальные просто бежали от катастрофы и еще не вернулись.

Деррен заставил пони отойти в сторону, чтобы Нолар могла подъехать ближе для разговора.

— Я слышал, госпожа, что животные умеют предчувствовать предстоящие землетрясения. Может, они бежали еще до Поворота. Я знаю, что олени за дни и даже за недели до катастрофы уходили, но потом возвращались, когда опасность миновала.

— Очень надеюсь, что это правда, — сказала Нолар. — Думать, что вся эта огромная местность почти лишена жизни, и печально, и противоестественно.

Деррен беспокойно принюхался и посмотрел на низкие тучи.

— Скоро может пойти дождь, госпожа. Надо пересечь следующую долину и поискать убежища в скалах.

Его предсказание вскоре оправдалось: первые тяжелые капли дождя упали, когда они еще не начали подниматься на противоположный склон. Горные пони закачали головами, когда дождь превратился в ливень. Тревога Деррена все усиливалась. Он только повернулся, чтобы предупредить Нолар, как склон впереди и над ними превратился в груду катящихся камней и земли. Оползень обрушился на них, как отвратительная, серо-коричневая волна, не дав возможности бежать или увернуться.

Только что Нолар пыталась уберечься от холодного дождя, а в следующее мгновение ее вместе с пони понесло назад, на дно долины. Одновременно девушка испытала множество ощущений: оглушающий шум, забивающая горло пыль вместе с проливным дождем, камни били ее по телу, стало трудно дышать. Она смутно помнила, что потеряла своего несчастного пони и покатилась вниз по склону, погрузившись в мелкий щебень и почву, временами высвобождаясь и продолжая неудержимо ползти вниз. Остановившись наконец, потому что ноги ее застряли в грудах земли, Нолар даже сначала не почувствовала этого. Голова ее кружилась, она ловила воздух широко раскрытым ртом. Сломала ли она что-нибудь? Девушка осторожно пошевелила руками, потом высвободила ноги. Болели мышцы, тело ее будет все в синяках, но руки и ноги целы и нет боли от сломанных ребер.

Благодаря прочной одежде, которую дал Вессел, Нолар отделалась всего лишь царапинами на лице и руках. Можно считать, что ей повезло. И тут она вспомнила о волшебнице.

— Элгарет! — отчаянно закричала Нолар и тут же смолкла: вряд ли волшебница услышит ее и ответит. Поблизости зазвенела упряжь, это пони встал на ноги. Потом, более глухо и далеко, стон.

— Деррен? — Нолар в тревоге ждала ответа. Снова услышав стон, она направилась вверх по склону.

Свободные камни не давали идти быстро, но Нолар продолжала подниматься, пока не увидела темно-зеленую куртку Деррена на фоне почвы. Молодой человек лежал на правом боку, головой вниз по склону.

Нолар поморщилась: она увидела, что вода, стекающая ручейками, окрашена кровью. — Деррен? — снова позвала она. — Ты меня слышишь?

Деррен попытался приподняться, опираясь на правую руку, но снова упал с приглушенным криком.

— Не смотри, госпожа! — отчаянно воскликнул он. — Это не зрелище для девичьих глаз!

Нолар продолжала подползать к нему.

— Мое лицо — тоже не очень приятное зрелище, но пока я жива, я буду здесь. Может быть, я сумею остановить кровотечение. У тебя повреждена нога?

Деррен не смог сдержать стон.

— Она сломана — серьезно. Боюсь, кость вышла наружу. О, не смотри!

— Я видела кости и раньше, сэр! — выпалила Нолар. Озабоченность ее была так велика, что прорвалась раздражением. — Ты забываешь: я жила в горах, где люди и животные часто падают и ломают кости. Да, ты прав, это нога. Думаю, рану причинил вот этот большой камень рядом с тобой. Вот он, наполовину погруженный в почву. Прежде всего необходимо остановить кровотечение. Мой плащ как раз разорван, мы воспользуемся его полоской. Сейчас перевяжу над раной. — Перевязывая Деррена, она оценивающе посматривала на него. Деррен побледнел, закрыл глаза, дождь стекал по его лицу. Надо побыстрее найти убежище, иначе он умрет просто от холода, даже не от потери крови. Нолар успокаивающе коснулась его руки. Можно ли оставить его и поискать Элгарет?

Деррен словно услышал ее мысль. Он открыл глаза.

— Оставь меня, госпожа. Отыщи тетю и найди до наступления темноты убежище. Как только приду в себя от падения, последую за тобой.

Нолар покрепче затянула импровизированный жгут.

— Не думаю, мастер Деррен, чтобы сегодня ты мог ступить на эту ногу. Да и на другую тоже, мне кажется, и она повреждена.

Деррен потерял сапог с левой ноги во время падения, и Нолар видела, что его лодыжка распухла и покраснела. Однако больше внимания сейчас требует правая нога. Несмотря на свои уверенные и решительные манеры, внутренне Нолар сжималась, осматривая рану. Кости торчали сквозь кожу, вдоль ноги идет резаная рана, которая, несмотря на жгут, продолжает слегка кровоточить. Как могла осторожно, Нолар распрямила правую ногу Деррена, попыталась вправить кости. Деррен ахнул и потерял сознание.

Нолар была рада этому: ей предстояло еще приподнять его, чтобы голова была выше тела. Дождь наконец стих, но становилось все холоднее. Нолар проверила жгут, который все-таки остановил кровотечение.

Она припомнила, что один из свитков Остбора советовал регулярно ослаблять сжатие, чтобы ткани оставались живыми.

Нолар с трудом встала и осмотрела окрестности в поисках пони и багажа. Она пыталась вспомнить, где находилась Элгарет перед оползнем. Сама она была за Дерреном и справа от него, потому что помнила, что краем глаза увидела Элгарет как раз в то мгновение, когда Деррен выкрикнул предупреждение. Вот, дальше справа, у подножия оползня. Там что-то движется? Скользя вниз по склону, Нолар увидела, что это пони Элгарет. Животное тычется носом во что-то лежащее на земле. Устав перебираться через груды осколков, Нолар просто села на остатки своего плаща и съехала вниз. Пони Элгарет кажется невредимым, как ни удивительно, на месте вся его упряжь, хотя сумки сорваны. Нолар склонилась к волшебнице, боясь того, что может увидеть.

Она не считала себя религиозной, но обнаружила, что страстно молится Нив, богине правды и мира. Осторожно перевернув Элгарет на спину, Нолар ощутила облегчение, не увидев признаков серьезных ран. Волшебница как будто спала, она ровно дышала, и глаза ее были закрыты от дождя. Нолар решила, что расслабленное состояние, в котором она ехала, вероятно, хорошо послужило Элгарет во время падения. Ощупав конечности, девушка не обнаружила сломанных костей.

Вспомнив, как Деррен подзывал у ручья пони, Нолар приложила пальцы к губам и испустила резкий свист. Услышав слабый ответный звон, она снова свистнула. Недалеко, слегка прихрамывая, появился ее собственный пони. На седле сохранилась сумка Пруетта с травами, потемневшая от дождя. Нолар бросилась к ней, успокаивая пони. Животное дрожало, но стояло неподвижно, пока Нолар проводила руками по его суставам и осматривала копыта. С некоторыми усилиями она вытащила застрявший камень, надеясь, что теперь пони не будет хромать. И повела его к терпеливому пони Элгарет.

Примерно на трети выше по склону внимание Нолар привлекла какая-то не правильность. Девушка оставила двух пони у подножия и направилась к странной фигуре. Ее худшие опасения о судьбе пропавшего пони сразу подтвердились. То, что казалось торчащими палками, на самом деле было ногами пони.

Само животное было погребено под камнями. С помощью плоского камня Нолар откопала тело. У бедного пони была сломана шея, но большая часть багажа оказалась невредимой, и его можно будет спасти.

Негромкое ржание заставило ее посмотреть вниз: к двум пони присоединился третий, животное Деррена. Нолар торопливо спустилась и сняла сумку Деррена и одеяло, чтобы закутать Элгарет. Она заметила, что при падении охотничий самострел Деррена был сорван со своего крепления и исчез.

Когда она добралась до него, Деррен оставался без сознания. Пояс его порвался, меч исчез, но Нолар заметила, что кинжал уцелел. В глубине долины быстро сгущались сумерки. Нолар расслабила жгут, потому что тело под ним побледнело и стало холодным. Сразу возобновилось кровотечение, но к ноге вернулся нормальный цвет. Нолар начала рыться в" сумке с травами, когда совершенно неожиданно услышала сзади чей-то голос.

— Эй! Кто здесь?

Нолар на мгновение застыла, потом всмотрелась в полутьму; опускался холодный вечер.

— Мы здесь! — хрипло крикнула она. — Нам нужна помощь! Сюда!

— Держитесь, я иду! — ответил голос, и неожиданно показался его хозяин, он вышел из ущелья, ведущего в одну из соседних долин. Он шел пешком, держа в одной руке посох, а в другой — охотничью сумку.

Нолар ждала, надеясь, что появятся еще люди, может, верхом на пони. Но, по-видимому, их спаситель был один.

Он посмотрел на пони, на закутанную в одеяло волшебницу, положил сумку с дичью, уперся посохом в землю и принялся подниматься к Нолар. Крепкий широкоплечий мужчина, со спутанными волосами, в которых просвечивала седина. Его фигура и явная сила напомнили Нолар хозяина гостиницы в городе Эс. На мужчине старомодная одежда, немного похожая на старинные одеяния Остбора.

— Свист слыхал я твой давеча. Поразило тебя, госпожа, — сказал он низким голосом, приблизившись к Нолар. — Что будем творить?

— Я приветствую твою помощь, сэр, — ответила Нолар. — Как видишь, наш проводник ранен в оползне. У меня есть необходимые травы для лечения его ран, но я не могу передвинуть его сама. Нам прежде всего нужно убежище на ночь.

— Я был на ловитве, — медленно сказал мужчина, словно взвешивая возможные действия. — И обиталище мое недалече. Если желаешь, мы до темени туда доберемся.

— Я закреплю сломанную ногу, чтобы не причинить нового вреда. — Нолар встревоженно оглянулась. — Не поищешь ли две крепких палки, по одной на каждую сторону ноги? Надо остановить кровотечение.

Коренастый человек сделал странный полупоклон и двинулся вниз по склону, создавая дополнительный оползень. Вскоре он вернулся с двумя обломками древесных веток и помог Нолар подвязать их к правой ноге Деррена. Посмотрев вдоль своего посоха, словно измеряя, человек сказал:

— Он выше меня. Я его понесу на спине.

Посадив Деррена, он присел, подставив спину, завел руки за спину, поднял Деррена на плечи и встал.

Нолар раньше не видела такого способа, но теперь Деррен лежал на спине у спасителя, а ноги его свисали на землю. На дне долины человек осторожно переложил Деррена на спину пони. Потом помог усадить Элгарет на пони, подвязал свою охотничью сумку к седлу Нолар и пошел вперед, ведя животное, так как Нолар настояла на том, что пойдет пешком рядом с Дерреном и будет следить, чтобы не возобновилось кровотечение. На ходу Нолар объяснила, что их остальной багаж находится возле погибшего пони и его можно будет спасти.

Коренастый мужчина посмотрел вверх по склону, куда она показывала.

— Ага, — сказал он, — зрю правую ногу. Вернусь за твоим добром заутра, когда будет светлее.

Было уже почти совсем светло, когда они добрались до его охотничьего лагеря. Охотник протянул веревку между двумя деревьями и соорудил навес из ветвей. Потребовалось немного времени, чтобы развести костер и уложить Деррена и Элгарет в затишье, подальше от холодного тумана.

Распрямившись, человек прямо спросил:

— Кто ты есть, госпожа?

Самой Нолар казалось, что она уже давно знакома с этим подозрительным чужаком. Тревога за Деррена вызвала у нее вспышку.

— Сэр, — ответила она, — я сожалею, что нас не представили друг другу должным образом, но сейчас мое единственное стремление — спасти жизнь товарища. Не сможешь ли нагреть немного воды? Я должна вскипятить настой травы, сращивающей кости, и добавить чесночного масла от растяжений. О, прошу тебя, не смотри на меня, как рыба! Торопись!

И только когда он отвернулся и принялся возиться с почерневшим котелком, Нолар поняла, что свет костра падал на ее неприкрытое лицо. Человек смотрел на нее, но на его лице не появилось привычного Нолар выражения отвращения. Впрочем, Нолар не могла точно судить о его реакции. Конечно, глаза его сверкнули знакомым блеском, но слишком многое ее отвлекало, и она не обратила на это внимание.

Ей некогда было размышлять. Надо было присматривать за травами. Она благословляла Пруетта за его предусмотрительность. Только хватило бы срастикости. Если она кончится, придется использовать как кровоостанавливающее и вяжущее тысячелистник, к открытым ранам она будет прикладывать красный клевер. Но Деррен серьезно ранен, и его раны испугали бы даже опытного травника.

Коренастый мужчина грубовато протянул ей котелок с горячей водой.

— Спасибо, мне понадобится еще столько же, — попросила Нолар, — и "мелкая миска, если у тебя есть такая, чтобы завести настой. Не принесешь ли чашку из моей седельной сумки? Красная сумка, вон там.

— Я вышел на ловитву, госпожа, — проворчал охотник, — у меня нет снеди на целое воинство.

— У нас есть кое-что в багаже. Я принесу. — Нолар достала из сумки с травами ткань. — Пожалуйста, нарви ее полосами для перевязки. Примерно В три пальца шириной.

Нолар раздражалась из-за каждой задержки, но все же мелко нарубила корни и листья срастикости, чтобы приготовить мазь. Несколько листьев она положила в чай; он настоится, и Деррен выпьет, когда придет в себя. Девушка знала, что иногда напиток дают и потерявшим сознание, но Нолар казалось разумным подождать, пока больной не проснется. В таком случае не нужно опасаться, что он захлебнется. На плоскую доску она положила ткань как основание для повязки. Охладила кипяток ледяной свежей водой, которую принес охотник, положила в котелок еще корней и листьев срастикости. Клейкие корни помогли связать массу, и она подняла повязку, чтобы немного просушить ее. Коренастый мужчина помог забинтовать теплой повязкой ногу Деррена. Нолар покрыла рану мазью, потом аккуратно перевязала ногу.

С дрожью сняла свой жгут, тревожно посматривая на повязку, не пойдет ли кровь. Но ткань оставалась чистой. И Нолар облегченно вздохнула.

Тепло повязки привело Деррена в сознание. Чтобы отвлечь его, Нолар резко сказала:

— Деррен! Ты должен выпить этого чая. Медленно.., вот так, хорошо. Еще немного.

— Сладкая, — прошептал Деррен, облизывая губы. — Острая.

— Да, так мне говорили. Выпей еще немного". Это поможет срастись ноге. Нам повезло, что мастер Пруетт положил много окопника, или срастикости, как он его называет. Наверно, предвидел, что кто-нибудь из нас может сломать кости. — Она замолчала, увидев, что Деррен закрыл глаза.

— А теперь, сэр, — сказала Нолар коренастому мужчине, который слушал ее с явным интересом, — мы можем познакомиться, пока я натираю мазью растянутую лодыжку. Меня зовут Нолар из рода Мерони, я из Эсткарпа, как и моя спутница Элгарет. Она пострадала во время недавнего сдвига гор — Поворота, как его называют. Наш проводник и охранник — Деррен, пограничник с юга. Мы встретили его на пути в Лормт, где я искала излечения для Элгарет. — Она прекратила втирать мазь и посмотрела на их спасителя, впервые смогла рассмотреть его вблизи.

На первый взгляд, у него было мягкое невыразительное лицо с глубоко посаженными глазами, которые в свете костра казались красновато-карими. Он привычно вертел единственную черную металлическую серьгу в левом ухе. И улыбался тонкими губами, обнажая острые белые зубы. Странное воспоминание возникло в сознании Нолар. Она уже когда-то видела такие глаза, и почему-то они связывались в ее представлении с острыми зубами. Неожиданно в памяти ее возникла картина: несколько лет назад она видела дикого кабана, загнанного в угол охотниками, соседями Остбора. И запомнила свирепые глаза, похожие на пылающие угли, и острые клыки. Прежде чем его прикончили копьями охотники, кабан расправился с несколькими собаками и искалечил трех человек. Раздраженная, Нолар отвернулась. Почему она вдруг вспомнила об этом опасном животном? Она сосредоточила внимание на словах коренастого человека.

— Желаю тебе и твоим спутникам добра, госпожа. Меня нарекли Смайром. Я подмастерье ученого в этих безымянных горах. Меня вместе с хозяином недавно освободили от длительного.., заточения из-за.., хвори. Я посмел оставить его ненадолго, чтобы поохотиться.., для пропитания. А что ты делаешь в горах?

Нолар не смогла бы ответить, почему, но что-то в этом Смайре ее глубоко встревожило. Глядя на Смайра, она подумала, что в последнюю очередь назвала бы его «ученым». С некоторым раздражением она напомнила себе, что и ее мало кто назвал бы «ученым», но тревога ее возрастала. Она слышала о мгновенной, с первого взгляда нелюбви к незнакомцам; больше того, она сама из-за своего лица так часто испытывала подобное отношение, что перестала замечать, как вздрагивают люди, впервые увидев ее. Но сейчас она испытывала отвращение какого-то другого типа.

Смайр продолжал вертеть пальцами серьгу в левом ухе, и свет костра неожиданно упал на поверхность плоского кольца этого украшения. Нолар увидела вырезанные на тусклом металле знаки. И без всякой видимой причины серьга Смайра вызвала у Нолар ощущение холодного ужаса. При мысли о прикосновении к ней по коже поползли мурашки.

Она говорила себе, что это глупо, что страхи ее совершенно необоснованны.., но омерзение не проходило.

Чтобы выиграть время, Нолар занялась перевязкой лодыжки Деррена, потом закутала его холодную голую ногу в мягкий шерстяной шарф. И неожиданно ощутила, как разогрелся осколок в кармане.. И уверенно приняла решение: рассказывать всю правду Смайру опасно.

— Ученых в Лормте очень встревожил Поворот, — заметила Нолар самым спокойным тоном. — Часть их стены рухнула из-за землетрясения г и знаменитые архивы оказались в беспорядке. Но они все же нашли древнюю рукопись, которая подсказала нам это направление. — Ей в голову неожиданно пришло правдоподобное объяснение, и она продолжила:

— В этой местности в уединенном монастыре существует целебный источник, — с трогательной искренностью сообщила она Смайру. — Мы не знали, поврежден ли он во время Поворота, но решили отыскать его, и мастер Деррен согласился сопровождать нас. Конечно, опустошение очень затруднило наш путь из Лормта.

Смайр кивнул с умным видом.

— Истинно ты глаголешь. Я сам не узнал долину.

Мой хозяин — великий мудрец, он может знать монастырь, который ты ищешь. Если твоего проводника можно перевезти, мы пойдем в обиталище моего хозяина как можно быстрее.

— Посмотрим, каково будет состояние мастера Деррена завтра утром, — ответила Нолар, думая, почему это Смайр так торопится переместить Деррена. — Как ты знаешь, передвигать человека с такими ранами опасно.

— Благоговею перед твоей премудростью в этом деле, — объявил Смайр. — А как твое отдохновение, госпожа? Разве ты не устала?

Нолар неожиданно поняла, что засыпает на ходу.

Она ущипнула себя за руку сквозь рукав.

— Вначале нужно позаботиться об Элгарет. Я уже много часов не кормила и не поила ее.

Густые брови Смайра поднялись.

— Она сама не может заботиться о себе? — спросил он.

Нолар придвинулась к волшебнице.

— Нет, во время Поворота у нее была повреждена голова. Я должна все за нее делать.

Что бы ни случилось, подумала Нолар, борясь со свинцовой усталостью, Смайр не должен увидеть камень волшебницы. Она почувствовала облегчение, увидев, что он надежно скрыт под одеждой. Элгарет с закрытыми глазами дышала ровно и неглубоко; очевидно, падение на нее не повлияло. Нолар заставила себя отыскать в сумке лепешку и приготовить кашицу для Элгарет. Закончив кормить волшебницу, она снова проверила состояние Деррена. Разбудив его, заставила выпить еще настойки окопника и убедилась, что на повязке не видно крови. И только тогда расстелила свой плащ и легла у костра.

Смайр заверил ее, что будет караулить.

— Не опасайся, госпожа! Можешь почивать покойно, пока я стою на страже.

Нолар пробормотала слова благодарности и легла на жесткую землю. И, засыпая, подумала, почему это Смайр говорит таким архаичным языком. Слушать его все равно что читать древнейшие свитки Остбора. И одежда у него тоже древнего покроя. Должна быть какая-то причина.., но тело ее тосковало по сну, и Нолар больше не могла противиться.

Проснулась она на следующее утро, вначале не сообразив, где находится или что ее подняло. В сознании возникла тень — звон упряжи. Да, это так. Она осторожно открыла глаза. Смайр стоял возле пони Элгарет и рылся в багаже. Мне не зря сразу не понравился этот человек, с мрачным удовлетворением подумала Нолар. Теперь вижу для этого по крайней мере одну причину. Она громко зевнула и откинула плащ. Смайр сразу отошел от пони. К тому времени, как Нолар села и повернулась к нему, он деловито разжигал огонь под котелком.

— Воспряла ото сна, госпожа? — спросил он. — Надеюсь, ты очувствовалась от вчерашнего.

— Спасибо, мастер Смайр. Я хорошо спала, — ответила Нолар. — Твои приготовления очень своевременны. Мне понадобится сменить повязку мастеру Деррену, и, если возможно, ему хорошо бы попить теплой похлебки.

Смайр улыбнулся, но Нолар заметила, что улыбка не коснулась его глаз.

— Я мыслил, что трапеза ему полезна, и сварил доброго кролика. Это и похлебка, и мясо.

Нолар потрогала лоб Деррена. Теплее нормального, но такие раны часто сопровождаются лихорадкой. Если понадобится, она воспользуется лежащим в сумке иссопом. В одном из свитков Остбора говорилось, что жар — положительный признак, пока он не становится слишком сильным. Нолар занялась правой ногой Деррена. За ночь повязка слегка пропиталась кровью, но кровь уже подсохла, и было ее немного. Нолар принялась готовить чай с окопником.

Солнце уже поднялось высоко, когда она сменила повязку, смазала рану новой порцией мази и разделила кролика между Дерреном и Элгарет. Сама тоже немного поела кроличьего мяса с лепешкой и выпила чашку травяного чая, к которому в качестве укрепляющего добавила дудник.

Температура у Деррена держалась, но не увеличивалась. Ночью его не бросало в пот и холод, заверил он, когда она его спросила. Нолар обрадовалась, увидев, что он полностью пришел в себя, глаза у него ясные, в речи ни следа бреда, какой бывает при сильном жаре.

— Нам повезло, мастер Деррен, — сказала Нолар, — что ты опытный лесной житель и проводник. В наших горах я видела переломы с самыми серьезными последствиями. Но я надеюсь, твоя нога не даст осложнений, особенно с помощью лечебных свойств окопника мастера Пруетта. Но если будет сильно болеть, я могу дать тебе настой василька. Он эффективен, хотя вызывает сон. А теперь позволь представить тебе нашего спасителя мастера Смайра, который охотился поблизости и услышал, как я свистом подзывала пони.

Смайр наградил их обоих неискренней улыбкой.

— Поистине фортуна свела наши стези. Мой хозяин будет рад вас видеть.

— А кто твой хозяин? — небрежно спросила Нолар, думая, не встречала ли она это имя в рукописях Остбора.

Смайр заколебался, почему-то он выглядел взволнованным.

— Верно, ты не слышала его прозвание, — сказал он, успокоившись. — Изыскания моего хозяина, хоть и знаменательные и достойные, посвящены очень узкой области, и мало кто о них слышал. И к тому же мы так давно были в одиночестве, что про нас запамятовали.

Вместо того, чтобы удовлетворить любопытство Нолар, Смайр только усилил его.

— Мой покойный хозяин ученый Остбор много лет вел обширную переписку, — заметила Нолар. — Я думаю, что могла бы слышать имя твоего хозяина.

Оно должно быть в архивах Остбора.

— Талл, — неожиданно сказал Смайр. — Имя моего хозяина Талл. Он могущественный мудрец, и дела его должны быть восхваляемы, а не… — Он замолк, очевидно, решив не договаривать. — И вот он в забвении, — продолжал Смайр, — ибо вижу я по твоему лику, что имя его неведомо тебе.

— Боюсь, что так, мастер Смайр, — призналась Нолар, — но я ведь не могу сама называться ученой, я была только помощницей ученого.

— Как и я, дорогая госпожа. — Смайр преувеличенно вежливо поклонился. — Мои дни посвящены скучным и утомительным сторонам жизни, чтобы мой хозяин мог освободиться для более важной работы.

— Несомненно, его доверие к тебе оправдано, — сказала Нолар, стараясь скрыть свое непонятное отвращение к Смайру. Говорить с ним, подумала она, все равно что фехтовать словами вместо мечей. Она чувствовала, что нужно следить за каждым словом, и мечтала, чтобы Смайр куда-нибудь отвел свои кабаньи глаза.

Глаза… Нолар неожиданно уловила недостающее звено. Выражение лица Смайра, когда он в первый раз увидел ее уродство… Она поняла, что это было за выражение. Насмешливое удовлетворение, самодовольное злорадство, Смайр наслаждается болью и страданиями других людей.

Нолар вспомнила, где она раньше видела такое же выражение. Давным-давно, еще ребенком, она видела, как городской мальчишка нарочно забил бродячую собаку до смерти. Она все еще видела выражение его лица, усмешку, которая видна была и в глазах Смайра. Нолар заставила себя расслабиться, не отшатываться очень заметно.

В голову ей пришла полезная мысль, и она повернулась к Деррену.

— Мы должны быть благодарны, мастер Деррен, тому, что можем извлечь из неожиданного несчастья.

Хоть оползень повредил твою ногу, твоя вынужденная неподвижность дает нам возможность продолжить обсуждение достоинств лечебных трав. — Она доброжелательно улыбнулась Смайру. — В пути мастер Деррен предложил мне обменяться полезными знаниями. Он рассказывал мне о растениях и животных своих южных лесов, а я рассказывала, что знаю, о горной растительности. Если хочешь, послушай. Может, в своих путешествиях и от хозяина ты тоже узнал немало полезного и поделишься с нами.

Не дожидаясь ответа Смайра, не обращая внимания на откровенное удивление на лице Деррена, она достала из сумки Пруетта пучок сухих цветов.

— Мне кажется, я еще не говорила о них, мастер Деррен. Это побеги небольшого дерева, которое называется окраинной лещиной. Я слышала также, что в народе его называют дважды плюющим деревом, потому что два семечка из стручка вылетают при малейшем прикосновении и даже сами по себе.

По-прежнему слегка удивленный, Деррен тем не менее понял ее намек. Заняв более удобную позу, он сказал.

— Я видел такие кусты, госпожа, в южных горах.

Цветок у них ярко-желтый и растет на голой ветке.

— Именно так. А кору используют для лечения, — продолжала Нолар, протягивая Деррену аккуратный пакет полосок высушенной коры. — Вытяжка из коры используется как вяжущее для остановки крови, а мазь — при растяжениях, таких, как опухоль твоей лодыжки. Я, однако, решила испробовать для твоего растяжения окопник вместе с маслом чеснока, потому что мазь рекомендуется при более серьезных случаях.

Она незаметно взглянула на Смайра, который ерзал и вертел свою серьгу. Как надеялась Нолар, рассуждения о лекарственных растениях не соответствуют представлениям Смайра о приятном времяпрепровождении. Приободрившись, она продолжила.

— А если вскипятить настой из корней и листьев окопника и добавить отвар из семян синего василька, получится отличное средство от кашля и боли в груди. Я вспоминаю рассказ Остбора об одном фермере. Его старуха мать сильно кашляла. — Перспектива выслушать рассказ о болезнях фермеров и их многочисленных родственников достигла цели. Смайр неожиданно встал.

— Не во гнев будь сказано, госпожа, но я должен удалиться и поискать кроликов для твоего недужного, — объявил Смайр. — Если, конечно, он не сможет сегодня пуститься в путь, — с надеждой добавил он.

— Нет. — Нолар решительно покачала головой. — Мне редко приходилось видеть такую серьезную рану ноги. Неразумно пытаться передвигаться сегодня. Посмотрим, как будет выглядеть рана завтра.

Смайр казался недовольным.

— До обиталища моего хозяина недалеко. Я пойду и поведаю ему о твоем злосчастье. Я уверен, он захочет подготовиться к твоему прибытию. Если можно взять пони, я вернусь до ночи.

— Конечно, — тепло сказала Нолар. — Мы здесь в полной безопасности. Я видела, откуда ты принес воду, и принесу еще, если понадобится.

Как только Смайр исчез из виду, Нолар склонилась к Деррену и сделала вид, что осматривает его повязку.

— Почему… — начал Деррен, но Нолар оборвала его.

— Есть ли кровь на повязке? Надеюсь, нет. Надо взглянуть поближе. — Она еще больше наклонилась и настойчиво прошептала:

— Нас не должен подслушать Смайр!

Деррен нахмурился, но тоже понизил голос.

— А что? Разве он еще не ушел?

— Может да, а может, и нет, — прошептала Нолар, а вслух сказала. — Кажется, только пятна от листьев и мази. Посмотрим, как выглядит лодыжка после ночи.

Деррен послушно наклонился, словно и сам хотел посмотреть.

— В чем дело, госпожа? — негромко спросил он. — Почему ты боишься Смайра?

Нолар ответила быстрой улыбкой.

— Ты быстро соображаешь. Да, я боюсь Смайра, и, возможно, нам стоит так же опасаться и Талла, его хозяина. Согласна, что у меня мало оснований для опасений. Я видела, как Смайр обыскивал наш багаж, когда думал, что все спят. Как только я нарочно зашумела, он тут же сделал вид, что занят каким-то невинным делом. Он не хотел сообщать имя своего хозяина. Но больше всего я опираюсь на внутреннее ощущение тревоги. — Нолар заколебалась, передвинула запасную повязку. — Что-то в этом Смайре отталкивает меня. Я побоялась рассказывать ему всю правду о нас, особенно о том, что мы ищем камень Коннард и что Элгарет волшебница. Вместо этого я сказала Смайру, что в свитке из Лормта говорится о целебном источнике в монастыре, построенном когда-то в этих горах. Я сказала, что ты вызвался сопровождать нас в поисках лечения для Элгарет, но Поворот затруднил наш путь. Смайр принял этот рассказ, но мы должны быть осторожны, когда он поблизости.

Деррен воспринял ее предупреждение без комментариев. Он снова лег, лицо его осунулось. Нолар думала, а может ли она доверять и ему, но решила, что выбора у нее все равно нет. И если придется защищаться от Смайра, понадобится любая помощь.

Если бы только Деррен не был ранен… Эту мысль Нолар оборвала. Пока Деррен не сможет передвигаться, придется строить планы с учетом этого ограничения.

Аналогичные мысли, должно быть, пришли в голову Деррену, потому что он сказал:

— Пока я не смогу стоять и ходить, госпожа, я для тебя обуза. Но если ты права, подозревая Смайра, возможно, я смогу помочь. Я попробую разговорить его. Это нетрудно: кажется, он обожает себя слушать.

Нолар кивнула.

— Разумный план. Утром я отведу Элгарет к ручью мыться, и вы останетесь вдвоем. Ты обратил внимание на речь Смайра? Может, это ничего не значит, но у него старинный стиль.

Это не произвело впечатления на Деррена.

— Может, он из уединенного места, где редко слышат современную речь. Я поговорю со Смайром.., осторожно, — добавил Деррен, прежде чем Нолар смогла возразить. — Не повредит, если я послушаю его.

Хоть он сам или его речь нам могут не нравиться, но сила его нам пригодится.

Нолар занялась Элгарет, боясь, что не сумела убедить Деррена, но надеясь, что он действительно будет осторожен в общении со Смайром.

Уже почти совсем стемнело, когда Смайр вернулся. Он приветствовал Нолар, показывая зубы в хищной улыбке.

— Судьба нам благоприятствует. Я вовремя пришел к хозяину, — провозгласил охотник. — Он раскрыл свои закрома и посылает вам вино и яства. И просит сказать, что ждет с нетерпением вашего прибытия. Он надеется, что раны лесника исцелятся.

Говоря, Смайр распаковал продукты: несколько разновидностей сухих и засахаренных фруктов, горшочки с вареньем, орехи, соленую рыбу, соленую ветчину и бутылки красного вина.

— Ты устроил нам настоящий пир, мастер Смайр, — сказала Нолар. — Благодарим тебя и твоего хозяина. — Она надеялась, что удачно скрыла свои подозрения. А где хлеб? Все, что принес Смайр, могло быть заготовлено давно; настоящей свежей пищи не было. Нолар не понимала почему, но это ее тоже встревожило.

Смайр принес также зерна, размолол его на плоском камне и приготовил лепешки, но Нолар', попробовав, нашла их затхлыми, как будто зерно не из прошлогоднего урожая. Она, тем не менее, продолжала хвалить пищу и заметила, что Смайр про себя усмехается, словно радуется какому-то розыгрышу.

После еды он опять стал уклончив и просил Нолар и Деррена рассказать о Лормте и обо всем, что они там видели. Как ни странно, он ничего не знал об ученой репутации Лормта. Нолар полагала, что этот Талл должен знать о Лормте, если справедливы хвалебные слова о нем Смайра. Она с облегчением заметила, что в разговоре Деррен тщательно взвешивал слова и почти не сообщал подлинной информации. Он говорил о том, какой ущерб причинил Лормту Поворот, о том, что он помог восстановить, но благоразумно умолчал о находках Нолар. Нолар, в свою очередь, болтала о гербарии Пруетта, о прекрасной коллекции старинных свитков Морфью. Последняя тема весьма заинтересовала Смайра, поэтому Нолар поторопилась добавить, что она эти свитки не читала, потому что не могла разобрать древний почерк. — — Мой хозяин будет рад внимать тебе, — заявил Смайр, — ибо его очень интересуют предания старины. — Он посмотрел на своих собеседников и громко рассмеялся. — Не сомневаюсь, что он стал бы главным ученым этого твоего Лормта, если бы поехал туда. — Казалось, эта мысль очень позабавила Смайра, потому что он еще долго смеялся.

Нолар считала, что Смайр очень страшен, когда он серьезен; но теперь, видя, каков он веселым, она решила, что это еще страшнее.

— Кстати, — заметил Смайр, когда Нолар очищала деревянную дощечку для нарезки, — мастер Талл наказал привести тебя к нему утром. — Он поднял руку, предупреждая возражения девушки. — Я подвешу носилки между двумя пони, и лесник будет сидеть, вытянув ногу. Я пойду пешком и поведу переднего пони, а ты поведешь пони своей спутницы.

Идти недалеко, и дорога нетрудная.

Нолар не понравилось, что ее торопят, но Смайр отбросил все возражения. Девушка чувствовала, что ее загнали в тупик. Но тут вмешался Деррен.

— Благодаря еде, посланной мастером Таллом, я чувствую, что силы вернулись ко мне. Несомненно, утром я справлюсь, если смогу держать ногу прямо.

К тому же ветер пахнет снегом. Снегопад еще не скоро, но, может, через день-два. Госпожа, разумно было бы сделать то, о чем ты рассказала мне утром: вымыть твою тетю. Мастер Смайр поможет мне здесь устроить носилки, пока ты закончишь собираться.

Нолар с сомнением перевела взгляд с Деррена на Смайра, который довольно ухмылялся. Но все же, подумала она, Деррен прав. Если пойдет снег, ни Деррен, ни Элгарет не смогут его долго выдерживать.

Чувствуя себя в ловушке, несмотря на все свои усилия, Нолар сдалась.

— Твое знание погоды, мастер Деррен, не раз хорошо служило нам в прошлом. Полагаюсь на твое мнение в таких делах. Если у твоего хозяина найдется для нас место, мастер Смайр, мы будем благодарны за крышу над головой.

Смайр ответил небрежным поклоном.

— Радушие моего хозяина поразит тебя, — пообещал он с ухмылкой.

— Утром они торопливо позавтракали остатками продуктов Талла, потом Нолар отвела Элгарет к ручью, чтобы смыть грязь от падения и переодеть. Когда они вернулись к костру, Нолар удивилась, услышав жалобную просьбу Деррена:

— Госпожа, можно мне немного настоя василька? — попросил он. — Ноги у меня в огне, и болит сильнее, чем раньше.

Нолар вскочила и взяла сумку Пруетта.

— Нам придется задержаться, — сказала она, глубоко встревоженная. — Я приготовлю настой и еще раз осмотрю твою ногу.

Когда она наклонилась к его ноге, Деррен прошептал ей на ухо:

— Побереги свой настой, госпожа. Я хочу казаться больным, на самом деле это не так.

Нолар надеялась, что ей удалось скрыть от Смайра свое удивление. К счастью, тот находился довольно далеко и был занят носилками.

— Опиши мне боль, мастер Деррен, — вслух сказала она, — чтобы я знала, где наложить лекарство. — И тихонько добавила:

— Тебе действительно нужен настой, или ты только сделал вид?

— Сделал вид, — шепотом ответил Деррен, а потом громче стал описывать беспокоящие его симптомы.

Смайр подошел, посмотрел на ногу Деррена, которая действительно могла испугать человека, не знакомого с ранами.

— В чем дело, госпожа? — спросил Смайр. — Он не сможет ехать, как мы наметили?

Нолар протянула Деррену маленькую деревянную чашку с настоем просвирника. Она сомневалась, чтобы Смайр мог различить ее содержимое. Деррен выпил и поморщился.

— Может, это и настой, но очень горький, — сказал он.

— Но он скоро облегчит боль, — пообещала Нолар и повернулась к Смайру. — Мастер Деррен, вероятно, в пути будет спать под действием настоя. Он говорит, что нога у него болит, поэтому нам нужно побыстрее добраться до убежища. Если жар усилится, нужно будет уложить его в постель и укрыть от непогоды.

Смайр взмахнул своим посохом.

— Не опасайся, госпожа! Я скоро закончу носилки, и мы отправимся, когда пожелаешь. — Он пошел к самодельным носилкам, позволив Нолар пошептаться с Дерреном, который закрыл глаза и лежал расслабленно, словно спал.

— Твоей ноге правда хуже? — с беспокойством спросила Нолар. — Я не вижу ни воспаления, ни омертвения плоти.

— Нет, нет, — прошептал Деррен. — Я только решил, что твои подозрения по отношению к Смайру оправданы, вот и все. Он слишком настойчиво расспрашивает о делах, которые ему должны быть совсем не интересны. Ты права, госпожа. Ему нельзя доверять.

Нолар сделала вид, что обновляет повязку Деррена.

— В пути ты должен казаться спящим. Я попрошу Смайра почаще останавливаться, будто чтобы проверить температуру. Это убедит его в правдивости твоей болезни.

Снег, который предсказал Деррен, начался во время полуденного привала. Нолар «разбудила» Деррена, чтобы он выпил немного горячей похлебки, и он с беспокойством смотрел на снежные хлопья, растер их меж пальцами.

— Боюсь, снег пройдет не скоро, — сказал он, качая головой. — Такой снег часто идет часами, если не днями.

Смайр подошел ближе, слушая их разговор.

— Тогда нам нужно поторопиться, — сказал он. — Осталось немного. Пойдем, пока не замело дорогу.

Нолар, казалось, бесконечно долго идет за носилками Деррена. Стемнело рано — из-за усилившегося снегопада. Несмотря на снежный покров, Нолар заметила, что эта местность сильней пострадала от землетрясения. Огромные каменные плиты были сорваны со своего места. Похоже на потревоженные берега реки Эс, но в гораздо больших масштабах. Все деревья и почва, покрывавшие эти камни, были снесены, уничтожены, погребены под грудами обломков и земли.

Нолар вздрогнула в порыве резкого ветра. Она оглянулась на Элгарет, чье тело ритмично покачивалось в такт ходу пони. По крайней мере, подумала девушка, Элгарет не замечает трудностей пути. Небольшое утешение, но Нолар была и ему рада. Однако она ошибалась, считая, что Элгарет ничего не замечает. Полный отказ чувств, который так долго проявляла волшебница, медленно отступал.

Холодно.., как холодно. Не может быть так холодно летом. Мысли медлительно текли в сознании волшебницы. Она по-прежнему глуха и почти слепа, даже когда у нее открыты глаза, но на базовом уровне восприятия — восприятии тепла и холода и перемещения — сознание волшебницы все быстрее оживает. Где она? Даже в зимние бури в замке Эс никогда не бывает так холодно. Движение — она на лошади?

Но как это возможно? Она так устала. Единственный источник тепла — ее камень. Нет.., нет! Где-то.., поблизости, во тьме, сознание ее уловило источник Силы.

Неясный, с размытыми краями, как будто отрицающий собственное существование. Но в нем потенциальная Сила, пусть скрытая и запрятанная. И она медленно приближается к этому источнику. Скоро она сможет открыть глаза, сможет снова видеть.., но еще не сейчас. Гораздо легче соскользнуть назад, в окутывающую тьму, в которой она находилась.., как долго? Неважно, нужно вернуть себе силы. Произошло какое-то несчастье, у Совета отнята вся Сила. Сознание ее уходило от этого огромного испытания.

Сейчас нужно отдохнуть. Уйти назад, в темноту, в мягкую темную тишину…

Нолар устало переставляла ноги, спотыкаясь и скользя на следах, оставленных Смайром и пони.

Вначале она только смутно ощущала изменения в своем мысленном восприятии осколка. Потом, с тем болезненным ощущением, с каким вступаешь в ледяную воду, Нолар поняла, что мощный источник Силы дотянулся до нее через осколок. Камень Коннард!

Она приближается к нему! Нет смысла искать его зрением: внутренняя чувствительность безошибочно приведет ее к камню. Он очень близко. Нолар подумала, может, Талл случайно нашел упоминание о нем в каком-нибудь другом архиве. Возможно ли, что он обнаружил камень? Знает ли, — как его использовать?

Она уверена, что если кто-то попытается воспользоваться Силой камня, она будет это знать. Нолар так глубоко погрузилась в размышления, что вначале не услышала окрик Смайра. Тот остановился у груды обломков, занесенных снегом.

— Госпожа! — взревел Смайр, возвращаясь к ней. — Мы прибыли! Теперь ты сможешь согреться!

Нолар стиснула зубы, чтобы они не стучали.

— Хорошая новость, мастер Смайр, — призналась она. — Я почти лишилась сил.

Смайр возвышался над ней, явно наслаждаясь своим положением.

— Я обо всем позабочусь, — похвастал он. — Вначале занесу пограничника. Это недолго. Вернусь за тобой и твоей спутницей, а потом позабочусь и о пони. У нас внизу достаточно места для конюшни, там животные будут защищены от ветра. — Он разметал снег, освобождая Деррена из носилок.

Нолар тупо смотрела на него, потом встряхнулась.

Пройти так далеко и позволить холоду овладеть своими руками и ногами — потерять Элгарет — это было бы непростительно.

В кармане неожиданно ожил осколок. Да! Камень Коннард здесь, в этом месте! И тем не менее Нолар ощутила ясное предостережение. Она не должна показывать, что знает. Даже если о камне упомянут, она должна сделать вид, что ничего не поняла.

Нолар сама была удивлена силой этого предостережения. Может быть, камню угрожает опасность?

Странная мысль, но Нолар ощутила подтверждающее пульсирование осколка. Она должна быть очень осторожна, осмотрительна и в своих словах, и в поступках. Похоже, еще раз подтверждается оправданность ее недоверия Смайру. И это недоверие должно быть распространено и на его хозяина. Нолар решила быть особенно осторожной. Она не знала, чем может помочь камню, но была уверена, что любой ценой должна защитить его. А пока она должна делать вид, что ни о чем не подозревает. К тому времени, как вернулся Смайр, Нолар сняла Элгарет с пони и медленно водила ее по кругу, чтобы восстановить кровообращение.

— Сюда, — сказал Смайр, беря Элгарет за одну руку, а Нолар поддерживала волшебницу с другой стороны.

У Нолар сохранилось смешанное впечатление потрескавшихся каменных плит, наклоненных под всевозможными углами; сугробы снега скрывали первоначальные очертания стен и двора. Путники немного прошли по замерзшему склону и втиснулись между двумя грубыми каменными столбами.

Смайр откинул большую шкуру какого-то зверя, закрывавшую просторный вход. За ним оказался узкий коридор — проходить можно было только по одному, — но за ним открылось большое квадратное почти пустое помещение, с несколькими низкими сундуками, столом и единственным креслом. В углу, где природная расщелина в скалах уходила вверх, выводя дым, горел небольшой костер.

Пораженная пустотой помещения, Нолар повернулась к Смайру и спросила:

— А где же мастер Талл?

— Он вскоре тебя примет. — Смайр принялся усаживать Элгарет в единственное кресло. Деррена он уложил у костра на самодельный матрац из сухих тряпок.

Глаза Деррена были закрыты, и Нолар решила, что он на самом деле спит. Деррен побледнел, он явно нуждался в отдыхе, тепле и сытной пище. Нолар огляделась в поисках кухни. Но не увидела.

— Если принесешь наш багаж, мастер Смайр, — сказала Нолар, — и покажешь мне кухню, я приготовлю еду и питье для нас всех.

Смайр ответил не сразу. Он поиграл своей серьгой.

— Достаточно костра, — раздраженно сказал он наконец. — Нельзя тревожить мастера Талла. Я принесу ваш багаж и присмотрю за пони.

Как только Смайр вышел, Нолар бросилась к Деррену. Потрогала его ледяные руки и попыталась разбудить.

— Мастер Деррен! Проснись!

Деррен замигал, приходя в себя, потом разглядел низкий каменный потолок и стены. Хриплым голосом он спросил:

— Где мы, госпожа?

— Смайр доставил нас в жилище своего хозяина, — сухо ответила Нолар. — Похоже, ему недостает комфорта, но нам подойдет любое убежище. Я осмотрю твою ногу и лодыжку. Боюсь, они могли пострадать в носилках. Смайр не часто убирал снег.

— Нет, госпожа, — возразил Деррен. — Я не чувствую никакой боли.

— Это меня и тревожит, — возразила Нолар. — Обычно при обморожении наступает потеря чувствительности. О, твое тело холодное.., но мне кажется, обморожения нет, хвала Нив. Если бы только костер был побольше…

Ее прервал поток холодного воздуха, сопровождавший появление Смайра. Тот сбросил заснеженные сумки и склонился к огню, грея руки.

— Можно ли принести еще дров, чтобы огонь был побольше? — спросила Нолар. — У мастера Деррена замерзли ноги, и я опасаюсь за его раны. Мазь сегодня утром совсем застыла.

— У нас мало топлива, — признался Смайр. — Я собирался после охоты нарубить дров, но помешала встреча с вами.

— Мы принесли с собой из Лормта немного древесного угля, — сказала Нолар. — Если более теплого места здесь нет, надо воспользоваться углем.

Смайра ее слова словно ударили.

— Мой хозяин ждет тебя внутри. Я думал, что ты предпочтешь отдохнуть вначале, но ошибся. Сейчас сообщу о твоем приходе. — Резко кивнув, он отбросил другую шкуру в дальнем углу комнаты и исчез в узком проходе за ней.

— Я попытаюсь найти для нас помещение потеплее, — пообещала Нолар Деррену.

Снова отодвинулась шкура, и Смайр поманил Нолар.

— Идем, — приказал он.

Впервые с тех пор, как Смайр злорадствовал, глядя на ее лицо, пальцы Нолар невольно легли на осколок. Она встала, подчеркнуто опустив руки, и направилась к проходу. Какой бы ни была его реакция на ее уродство, решила Нолар, мастеру Смайру придется принять ее такой, какая она есть.

Она сразу заметила, что внутреннее помещение обставлено несравненно лучше и в нем гораздо теплей. На благоразумном удалении от покрывающих стены роскошных занавесей стояли две больших металлических жаровни. Однако у Нолар не было времени осматриваться, потому что ее внимание сразу привлекла величественная фигура, сидящая в центре комнаты.

Смайр подобострастно остановился в стороне.

— Госпожа Нолар из рода Мерони, хозяин, — провозгласил он.

Темные глаза Талла сверкнули огнем под густыми изогнутыми бровями. Худое аскетическое лицо обрамлено капюшоном царского пурпура. Никаких украшений, кроме тяжелой цепи из темного металла.

Сложное переплетение звеньев этой цепи напомнило Нолар серьгу Смайра.

Нолар выдержала проницательный взгляд Талла. Она решила, что у него красивое лицо, но какое-то холодное, словно мраморную статую одели в человеческое одеяние. Он разглядывал ее, и Нолар почувствовала странное желание встать на колени. Раздраженная этим, она только коротко кивнула.

— Мастер Талл, — сказала она, — возможно, ты слышал о моем покойном хозяине ученом Остборе.

Талл грациозно отнял руку с длинными пальцами от резной рукояти своего кресла.

— Я поистине сожалею, достопочтенная госпожа, но ни твое имя, ни имя твоего хозяина мне неведомы. Я был.., отъединен.., от остальных ученых долгое время. Но поговорим о тебе. Смайр поведал мне о твоих горестях. Я рад, что могу предоставить тебе свое скромное гостеприимство.

Нолар подумала, что голос Талла напоминает струю темного горного меда, гладкого и очень сладкого. Голос, обманывающий слух, прельщающий… Она незаметно сунула правую руку в карман, коснулась осколка пальцами, и тут же дымка, окутавшая ее сознание, рассеялась и сменилась отчетливой мыслью: ловушка. Голос Талла должен обмануть и усыпить подозрения неосторожного слушателя.

Удивленная, Нолар рефлекторно сжала осколок и подняла голову, встречая проницательный взгляд Талла. То, что она увидела, на мгновение лишило ее дара речи: внушительное кресло занимали две фигуры, очертания одной перекрывали и заслоняли другую, как будто два тела стремились занять одно и то же пространство.

Талл как будто сразу заметил ее настороженность.

Он наклонился вперед и сочувственно спросил:

— Что приключилось, госпожа? Тебя постиг недуг?

Нолар не обратила внимания на благостный голос.

— Кто ты такой? — прямо спросила она. — Только одна внешность может передать твою истинную сущность. Мне не нужны твои иллюзии, сэр, меня ими не обманешь. — Как и в Лормте, Нолар ощутила мощный поток энергии, исходящий из осколка камня Коннард.

Талл нахмурился, лицо его гневно вспыхнуло, стало подозрительным.

— О чем ты говоришь, женщина? — прошипел он.

— Я вижу две фигуры, занимающие твое кресло, — твердо ответила Нолар. — Я думаю, сэр, ты не просто ученый, как объявил Смайр. Я думаю, ты опытен в делах магии и иллюзии, хотя в наши дни ни один мужчина не способен на это.

— Эсткарп! — Талл выплюнул это название, как ядовитую горечь изо рта. — Меня обмануло твое жалкое лицо, но теперь я вижу твою истинную кровь — волшебница!

Талл вскочил, глаза его сверкнули. Нолар отшатнулась. Две фигуры в кресле зарябили, соединились, слились, как стекающий со свечи горячий воск, и образовали одну. Вот подлинный Талл — с ужасом Нолар осознала это.

Элегантный наряд Талла не изменился, но уменьшился в размерах и покрывал теперь человека небольшого роста, не выше Нолар. Бледная кожа утратила свой благородный мраморный блеск; теперь можно было подумать, что Талл долгие годы скрывался от солнца в душной пещере. И Нолар Почему-то почувствовала, что коснуться Талла — все равно что притронуться к холодному влажному брюху выловленной накануне рыбы. Рыба…

Совершенно неожиданно в сознании Нолар возникло детское впечатление. Выражение узкого лица Талла напомнило ей одного торговца рыбой, который часто стучался в заднюю дверь городского дома отца Нолар. Повар тогда обвинял этого торговца в том, что тот недовешивает и приносит несвежую рыбу. Они ничем не похожи, но ненависть во взгляде, расчетливая злоба — это у них одинаковое. И Нолар знала, что как бы ни хотел сейчас Талл произвести величественное впечатление, она всегда, глядя на него, будет думать «нечестный торговец рыбой».

— Ты не просто ученый, — повторила она. — Ты… — Тут ей пришло в голову подходящее слово, и она уверено и обвиняюще произнесла его:

— Ты маг!

— Я — не просто ученый, а маг? — Медовый голос Талла исчез, исчезла и прежняя аскетическая внешность. Настоящий голос у него скрипучий, особенно сейчас, когда Талл возвысил его. — На колени передо мной, волшебница! Я Талл посвященный, Талл Великий! — Он развел руки и громко произнес несколько слогов. С его пальцев сорвались темно-красные искры.

Нолар отшатнулась в испуге, но внутренняя ее сущность ухватилась за прочное основание, за силу осколка. Девушка неожиданно поняла, что, несмотря на языки пламени вблизи самого ее лица, воздух не нагрелся. Если огонь Талла не вызывает тепла, подумала Нолар, это иллюзия. Она взяла себя в руки и осталась на месте.

— К несчастью, сэр, — заметила она, — этот щедрый огонь, вызванный твоими фокусами, не может нас согреть. Он очень пригодился бы двум моим больным спутникам.

Пламя мгновенно исчезло. Талл повернулся к Смайру, который отскочил на несколько шагов.

— Приведи их, — рявкнул Талл. — Посмотрим, каких еще гостей занесло под мою крышу.

Смайр выбежал и тут же вернулся, неся Элгарет, которая продолжала сидеть в кресле. Через мгновение он притащил и Деррена, просто протащил его матрац по неровному полу.

Талл посмотрел сначала на Деррена, потом внимательней на Элгарет.

— Ты превзошел самого себя, Смайр, — заметил он обманчиво добродушным тоном, который сразу сменился гневным ревом. — Я зрю пред собой бесполезного калеку и еще одну тлетворную волшебницу!

Смуглое обычно лицо Смайра побледнело, он дважды открыл и закрыл рот, прежде чем нашел слова оправдания.

— Хозяин.., я не ведал.., клянусь своей серьгой!

Я никогда бы не…

Талл нетерпеливым жестом заставил его смолкнуть.

— Дело сотворено Каковы бы ни были твои намерения, ты расстроил меня этой троицей. — Он оперся о локоть и посмотрел на Элгарет. — Что-то странное в этой старшей волшебнице. Что это, а? От нее несет прежней Силой, но теперь она пуста, как шелуха.

Не выдержав усталости, страха и откровенной насмешки над Элгарет, Нолар подошла к волшебнице.

Она сильно рассердилась.

— Какое тебе дело? — горячо спросила она.

Талл оскалил зубы в неприятной усмешке.

— Значит, уродливой хватает духа защищать своих спутников? Я скажу тебе, какое мне дело, волшебница. Меня несправедливо заточили здесь, но теперь я снова свободен и могу возобновить свою деятельность. А ты мне поможешь. Возможно, я получу помощь и от этой слепой карги.

Слова Талла вызвали страх Нолар. Остбор говорил ей, что бесчисленные века тому назад мужчины тоже обладали Силой, но Нолар и подумать не могла, что они могут быть так отвратительны, как этот Талл.., и так явно опасны.

Нолар невольно сжала кулаки, в левом, в кармане, находился осколок.

— Я ни в чем не стану тебе помогать, — поклялась она.

Талл насмешливо улыбнулся, снова сел и положил руки на резные рукояти.

— Она непокорна, Смайр. Я не терплю непокорности, волшебница. Это мое единственное предупреждение. Тот, кто противится мне, испытает мой гнев. — Он со свистом перевел дыхание, гневно раздул ноздри. — Мне оставили только это — это ничтожное кресло! Сказали, что я заслуживаю «определенного положения». Теперь я покажу, чего заслуживаю Это кресло станет моим новым троном, и все ниспровергнутся перед ним, моля меня о милости!

Нолар смотрела на него, и ужасное подозрение возникло в ее сознании. Устаревшая речь Смайра и его хозяина, это древнее одеяние, пища из давних запасов — все эти детали неожиданно встали на места. Нолар отшатнулась от своей догадки. Но она должна знать.

— Ты сказал, что тебя заточили, — неуверенно начала она. — Не расскажешь ли об этой несправедливости? Остбор о ней ничего не знал.

Торопясь заслужить одобрение хозяина, Смайр начал хвастать достижениями Талла:

— Мой хозяин обнаружил легендарный камень Коннард, — сказал он. — Презирая опасность, он привлек его Силу и творил чудеса. Все посвященные дивились им и завидовали.

Нолар заставила себя остаться невозмутимой. Подтверждались ее худшие страхи: камень Коннард действительно во власти Талла. Надо попробовать выручить его.., но как? Талл был явно польщен похвалами Смайра.

При упоминании других завистливых посвященных рот Талла презрительно скривился.

— Глупцы! — Он провел пальцами по цепи у себя на груди; это движение странно напомнило привычку Смайра гладить свою серьгу.

Чем больше вглядывалась Нолар в тусклые звенья, тем большее отвращение испытывала. Что-то грязное было в цепи Талла, хотя эта грязь не имела отношения к физической поверхности. Нолар считала" что цель этой цепи — зло, что она сознательно была изготовлена со злыми намерениями.

— А эти завистливые посвященные, — подталкивала она, — они вас заточили? Разве не Совет волшебниц Эсткарпа?

Талл презрительно отмахнулся.

— Некоторые докучливые карги когда-то совали свой нос в мои дела, но это им дорого обошлось.

Однако ни о каком Совете я не знаю. Нет… Меня схватили другие маги. Тупицы! Трусы! У них не было смелости желать того же, чего пожелал я, они не хотели рискнуть всем ради беспредельной власти! — Он вытянул руки, сжал пальцы, как будто сжимал спелый плод.

Камень — в сознании Нолар возникло это слово. Не подумав, она выпалила:

— Но ведь камень Коннард предназначался для жизни — для лечения!

Быстро, как нападающая змея, Талл наклонился вперед в своем кресле.

— Что ты знаешь о камне?

Мысли Нолар заметались. Она должна хоть частично сказать Таллу правду.

— Как только что сказал мастер Смайр, камень стал легендой. Я читала в свитках Лормта, что с его помощью совершались чудеса излечения.

— Вздор! — Талл презрительно ударил по рукояти кресла. — Камень мой, и я сделаю с ним, что хочу. Никто не заподозрил, какие в нем глубины. Кроме меня. Глупцы, перечившие мне, только начинали догадываться, чего может достигнуть посвященный, которого не сдерживают сомнения и страхи. — Он задумчиво посмотрел на своих пленников. — Я начинаю понимать, как можно использовать тебя и твоих спутников для моего праведного гнева. Ты соединишь свою Силу с моей, волшебница, и мы вместе извлечем, что можем, из этих двоих.

Нолар встала между ним и своими друзьями.

— Никогда, — сказала она негромко, но решительно.

Талл усмехнулся, Смайр потер свою серьгу и тоже понимающе ухмыльнулся.

— Смайр, — замурлыкал Талл, — мне кажется, эта волшебница нуждается в демонстрации моего воздействия на камень Коннард.

Талл встал и поднял руки. Он походил, решила Нолар, на тощую летучую мышь, нелепо закутанную в пурпурный бархат. Она не получила никакого предупреждения: Талл испустил поток хриплых непонятных звуков, и тело Нолар потеряло всякую чувствительность. Она могла дышать, мигать, но не могла ни двигаться, ни говорить.

Талл указал на Деррена, который оказался тоже парализованным. Нолар видела муку в его глазах, он пытался пошевелиться, но не мог. Смайр откинул покрывало, обнажив ноги Деррена. Взял кинжал Деррена у сунул себе за голенище.

Талл сморщил нос, ощутив слабый запах трав Нолар.

— Выбрось повязки и травяной мусор волшебницы, — приказал он. — Я хочу осмотреть эти раны.

Глаза Нолар заполнились слезами боли и сочувствия: Смайр грубо сорвал повязки, обнажив мазь.

Талл наклонился, его жестокое лицо приобрело заинтересованное выражение.

— Ага, довольно серьезная рана на одной ноге и растянутая лодыжка на другой — тем лучше. Смотри, волшебница! — Он указал на Деррена и произнес какое-то заклинание.

К ужасу Нолар, ноги Деррена потеряли нормальный цвет, они постепенно стали тускло-серыми. Деррен потрясение смотрел на них: его тело проходило через какое-то преобразование, и он ничем не мог помешать.

Талл ткнул пальцем в сторону Нолар и отдал новый приказ:

— Подойди, волшебница? Зри силу моих рук, по-" знай мои возможности!

Освобожденная, Нолар подошла к Деррену. Ее дрожащие пальцы коснулись неестественной серости раненой ноги Деррена, и Нолар тут же отдернула их.

— Это камень, а не плоть! — воскликнула она, отказываясь верить свидетельству собственных чувств.

— Ты очень чувствительна к очевидному, — насмехался Талл. — Действительно, твое знакомство с камнем Коннард поверхностное. Ты не знаешь его основной способности: преобразовывать живую плоть в другие формы.

Нолар с явным отвращением посмотрела на него.

— Обратить целительную Силу в такое зло! Тебя нужно было не заточать, а уничтожить!

Талл оскалил зубы.

— Молчать! Мне не интересны твои безмозглые суждения. Слушай меня: заклинание может подействовать в противоположном направлении. То, что стало камнем, может снова стать плотью.., если ты подчинишься моим желаниям.

Нолар заставила себя коснуться холодной твердой поверхности того, что раньше было ногой Деррена. Она не может обречь его на жизнь разделенного на две части чудовища.

Подняв взгляд, она не сознавала, что по щекам ее катятся слезы.

— Что я должна сделать, — с горечью спросила она, — чтобы ты пощадил моих товарищей?

— Значит, мозги у тебя все же есть, — сказал Талл, потирая руки. — Ты узнаешь Силу, гораздо большую, чем твоя. Внемли мне, волшебница! Мне нужно подготовиться: это высокие дела, недоступные твоему невежеству. Тобой займется Смайр. Ты будешь жить здесь, пока не потребуешься мне в помещении камня. Там мы обратимся к камню и завершим мою месть.

— Ты сказал, что заклинание ног мастера Деррена можно обратить, — упрямо напомнила Нолар.

— Ну, это пустяк. — Поворачиваясь, Талл сделал небрежный жест, и Деррен закричал от внезапной боли.

Нолар склонилась к нему, погладила его ногу, стараясь разглядеть, наступила ли какая-то перемена.

Медленно, но твердая холодная поверхность начала смягчаться и теплеть. Нолар облегченно рассмеялась, увидев легкое кровотечение из самой глубокой раны.

— Держись, мастер Деррен, — подбодрила она. — Сейчас принесу сумку и сменю твои повязки.

Деррен еще не оправился от шока, который испытал, видя, как часть его тела превращается в камень.

Боль от возвращения жизни была сильнее всего, что он когда-либо испытывал, и он едва не потерял сознание. Но в его ногах теперь было что-то странное, хотя он не мог определить, что именно. И решил, что лучше не говорить об этом, пока не сможет подумать наедине. Он лежал истощенный, а Нолар торопливо сменяла повязки и наносила новый слой мази. С большим усилием Деррен открыл глаза и осмотрел комнату. Смайр и Талл ушли, но Деррен заговорил тихо, так, чтобы услышала только Нолар.

— Госпожа, — извинился он, — боюсь, что мы попали в дурное общество.

К его удивлению, Нолар от всего сердца рассмеялась.

— О, мастер пограничник, — сказала она, как только перевела дыхание, — это очень скромное утверждение, ты слишком снисходителен к нашим хозяевам.

Прошу простить мой смех: у меня голова кружится от усталости. — К ней быстро вернулось обычное серьезное выражение лица. — Разумеется, ты прав. Нам угрожает большая опасность, и должна признаться, что я не вижу выхода. Может быть, подвернется какая-нибудь возможность. Нам нужно оставаться настороже и следить за речью. Талл — опасный враг, а Смайр помогает ему охотно. — Она встала, стряхивая пыль с юбки. — А пока лучше восстановить силы едой. Я покормлю Элгарет, а потом помогу тебе.

Помогая Элгарет встать, Нолар едва не закричала. Впервые с той самой первой встречи в доме отца — как давно это было — девушка ощутила ответное пожатие руки волшебницы.

Прикрывая свое потрясение кашлем, Нолар умудрилась сказать:

— Пойдем, тетя, — и отвести волшебницу в покинутую прихожую, таща за собой свободной рукой стул.

Усадив Элгарет, Нолар наклонилась к ней, словно поправляя ее платье.

Элгарет проговорила еле слышно:

— Опасность, сестра-в-Силе! Над нами нависла ужасная опасность. — Она помолчала, словно сожаления о сказанном. — Я чувствую присутствие поблизости Темного и его меньшего помощника. Они принадлежат Тени, берегись их!

Поправляя платье волшебницы, Нолар на мгновение увидела ее камень и ахнула. Прежде мертвый, камень теперь пульсировал слабым зеленоватым свечением.

Элгарет едва заметно кивнула.

— Да, мой камень снова служит мне, но я не решаюсь использовать его. Только если не будет выбора. Всякое использование Силы привлечет его внимание. Разумнее делать вид, что я еще не пришла в себя — Она заговорила еще тише. — Тут присутствует великая Сила. Я чувствую ее.., она старая, очень старая.., тронута злом, но сама не зло.

— Это камень Коннард, — прошептала в ответ Нолар. — Он здесь, а мы во власти Талла, злого мага, и Смайра, его помощника. В древности камень использовался для лечения, но Талл осквернил его, заставил превращать плоть в камень.

Элгарет содрогнулась, услышав эту ужасную новость, но ничего не сказала, а Нолар торопливо продолжала:

— Я отвезла тебя в Лормт в поисках лечения и нашла там в древних свитках упоминание о камне, который мы должны были найти. Мастер Деррен… — Нолар замолчала. Она не хотела говорить о своих подозрениях относительно Деррена. К тому же она чувствовала, что в этом опасном месте Деррен — их единственный возможный союзник. Внутреннее ощущение говорило Нолар, что она может доверять Деррену, и она не чувствовала предупреждения осколка, которое противоречило бы этому чувству.

— Деррен, — продолжила она, — достойный доверия пограничник, который помог нам благополучно добраться до Лормта и согласился сопровождать в поисках камня Коннард. Два дня назад мы попали в оползень, и он сломал ногу. — Дрожащим голосом она описала отвратительное заклинание Талла и его стремление заручиться поддержкой Нолар в своей мести магам, которые заточили его и Смайра.

Боясь говорить дальше, девушка отвернулась к огню и поставила на костер котелок. Она принесла Элгарег травяной напиток, потом налила в чашку теплой воды и добавила фруктовой пасты.

Когда она начала кормить Элгарет, волшебница отчетливо сказала:

— Камень Силы принадлежит глубокой древности. Мы всегда считали, что и ужасные Темные, несчастья нашей земли, тоже в прошлом. Но почему я чувствую здесь присутствие одного из них? Он не должен существовать.

Нолар почувствовала, как оживают ее страхи перед Таллом и Смайром.

— Госпожа, у меня есть ужасный ответ на эту загадку. И Талл, и Смайр говорят в древнем стиле, соответствующем их одежде. Пища, которой они поделились с нами, очень долго пролежала, она не свежая. Смайр ничего не слышал о Лормте, а Талл только что сам сказал мне, что не знает о Совете волшебниц. — Она остановилась, чтобы перевести дыхание. — Один ученый в Лормте рассказал мне, что был предыдущий Поворот гор, тысячу или больше лет назад.

Он сказал, что тогда страшное зло было ограждено от Эсткарпа восточными горами, и даже мысли об этом направлении в сознании Древних были блокированы. Ты можешь считать меня сумасшедшей, но боюсь, что Талл и Смайр действительно принадлежат прошлому, что они вместе с другими темными силами были закрыты первым Поворотом. Я подозреваю, что Поворот, вызванный вашим советом, чтобы опрокинуть южные горы на армии Карстена, мог каким-то образом освободить Талла и Смайра из заключения.

— Но Темный и его помощник не знают о прошедшем времени, — размышляла Элгарет. — Ты дала мне о чем подумать. Но предупреждаю тебя: не гадай больше, пока у нас не будет уверенности. Как я сказала, я не смею использовать свой камень, но Сила другого камня — он рядом — ударяет в меня. Очень странно, но Сила камня кажется ограниченной, связанной, почти приглушенной. Теперь иди и позаботься о пограничнике. Втроем мы должны помогать друг другу, потому что ставка больше, чем только наша жизнь.

Нолар взяла флакон и пакеты фруктовой пасты и сушеного мяса и пошла к Деррену.

— Ты с кем-то разговаривала? — спросил он беспокойно.

Нолар колебалась. Рассказать ему, что Элгарет пришла в себя? Но если Деррен действительно шпион Карстена, он не обрадуется, а придет в отчаяние от того, что к волшебнице возвращается ее Сила. К тому же, если Талл снова будет угрожать Деррену, тот не сможет открыть то, чего не знает. Пока разумнее держать в тайне состояние Элгарет.

— Это только мой голос, — сказала Нолар. — Как ты знаешь, я часто разговариваю с тетей, когда кормлю ее. Вот немного сушеного мяса, попробуй поесть.

Может, не скоро снова будет еда.

Неожиданно в комнате появился Смайр.

— Где вторая волшебница? — спросил он, но не стал ждать ответа, а заглянул в прихожую.

— Я отвела ее туда, чтобы покормить, — объяснила Нолар. — Пожалуйста, будь так добр, приведшее назад. Здесь теплее.

Смайр усмехнулся.

— Добр? Отличное слово, хотя ко мне оно редко применялось, волшебница. Но лучше следить за пойманными птицами, когда они в одной клетке, верно? — Смеясь, своей шутке, он принес Элгарет в ее кресле. Волшебница закрыла глаза и выглядела такой же отчужденной, как всегда.

— Внемлите мне, — приказал Смайр. — Мастер Талл обнаружил, что для заклинания нужны солнечные лучи, поэтому придется подождать до утра. Ты будешь спать здесь, чтобы я смог за тобой следить.

— А мастер Талл? — спросила Нолар. — Где будет спать он?

— Это не твое дело, — ответил Смайр, потом передумал. — Но какая разница, если я скажу тебе?

Моему мастеру пристало одиночество у камня, волшебница. Мы, меньшие твари, должны ждать его повелений. — Он принюхался. — Ты не приготовила горячую еду?

Нолар раздраженно ответила:

— Наши припасы подходят к концу. Я размочила немного фруктов для Элгарет, а мастер Деррен съел остатки сушеного мяса. Если у тебя есть другая еда и ты хочешь, чтобы я ее разогрела, принеси.

Смайр улыбнулся, как острозубый хорек.

— Давай сюда сушеные фрукты. Что еще у тебя есть для голодного человека? Конечно, как только камень совсем оживет, нам вообще не понадобится еда.

Сердце Нолар дрогнуло. Элгарет сказала, что чувствует странную ограниченность камня. Может ли быть, что Талл на самом деле не так уж владеет камнем, как хвастает? Иначе зачем бы ему дополнительная Сила от Нолар и ее друзей? Девушка занялась остатками пищи.

— Осталось немного муки, — сказала она, — и орехи, мне кажется… Да, и еще горшочек сливового джема. Наши лепешки раскрошились при падении, но их можно есть.

Смайр принялся пожирать пищу, а Нолар пыталась извлечь из него полезные сведения.

— Ты сказал, что камень должен ожить. Но мне казалось, что мастер Талл свободно пользовался его Силой, чтобы.., произвести впечатление на мастера Деррена.

— Лучше действует на солнце, — пробормотал Смайр с полным ртом. Нолар передала ему фляжку с вином. Смайр двумя глотками осушил ее.

Нолар вдруг услышала голос Морфью, читающего текст, написанный на ткани: «И пока солнечный свет не падает на него, все в безопасности». Остбор очень мало рассказывал Нолар о предметах, связанных с Тенью. А Элгарет только что сказала, что такие предметы находятся в далеком прошлом и могут быть благополучно забыты. Только… Нолар дрогнула, начиная осознавать, какая ноша возложена на нее. Если она права, Талл и Смайр пришли из далекого прошлого.

Но вот то, что касается солнца, — эта часть словно вывернута наизнанку. Свет противостоит Тени и всем ее злым проявлениям. И если камню Коннард требуется солнечный свет, чтобы проявить Силу, значит камень еще не принадлежит полностью Тени. И все же Нолар уверена, что Талл намерен использовать камень в злых целях. Что ей делать? Что они все могут сделать?

У Элгарет есть ее камень, но его Сила, конечно, меньше Силы камня Коннард. Собственный осколок Нолар происходит от большого камня, и девушка чувствует его в кармане, он мягко пульсирует теплом.

Пока это тепло поддерживает ее, возможно, не все еще потеряно. Если бы только она знала больше!

Нолар уверена, что истинный хозяин камня мог бы изгнать Талла, нанести ему полное поражение и вернуть камню его настоящее предназначение — излечивать.

Она заставила себя небрежно взглянуть на Смайра. Тот как будто дремал, держа в руках фляжку с вином. Может ли она вытащить кинжал Деррена из-за голенища Смайра? Нет.

Смайр зевнул и бросил пустую фляжку на пол.

— Лучше отдохни, волшебница, — насмешливо сказал он. — Завтра хозяину Таллу потребуется вся твоя энергия.

Нолар достала запасные одеяла, устроила Элгарет на безопасном расстоянии от одной из жаровен, потом сама закуталась в плащ и легла рядом с Дерреном.

Смайл воровато огляделся и присвоил кресло Талла. К отчаянию Нолар, теперь он выглядел так, словно совсем не хочет спать. Достав из-за голенища кинжал Деррена, он принялся наносить зарубки на обломке носилок.

Нолар ненавидела свою беспомощность. Она думала, что Деррен попытается защитить ее и Элгарет, как сможет, но его оружие было потеряно в оползне или отнято Смайром. А с поврежденной ногой он не может прыгнуть и застать Смайра врасплох.

Встревоженная, Нолар сжалась под плащом: от пола исходил холод. Теперь, когда она закрыла глаза, тепло осколка стало заметней, в сознании ее горел постоянный огонь, словно осколок стал источником мысленного света. Нолар сосредоточилась на этом эффекте и ощутила второй «свет» в окружающей темноте. Свет более жесткий, ясный, хрустальный.

Конечно! Это камень Элгарет!

Это должен быть камень Элгарет! Но.., в пространстве мысли есть и третий источник света. Слабый, ненаправленный, испускающий маленькие зеленоватые искорки. Этот свет не может исходить от Смайра. Нолар мысленно попыталась нащупать Смайра и тут же отпрянула: ощущение невероятно холодного отсутствия всякого света. Нет, третья искра мысленного света должна исходить от… Деррена.

Но прежде чем Нолар могла осторожно прикоснуться к этому источнику, болезненная дрожь пробежала по ее нервам. Маг сосредоточивал свою Силу на камне Коннард. Постепенно привыкая к этому необычному царству мысли, Нолар все больше распознавала искусную технику Талла. Он обращался к камню Коннард, побуждал его, как будто уговаривает живое существо. Он льстил, ублажал, подольщался.

Нолар хотелось закричать: «НЕТ! Не слушай! Он хочет украсть твою Силу и использовать ее во зло!»

Но само это желание было отброшено давлением заклинаний Талла. Нолар лишилась мысленного голоса, оказалась немой, точно так же, как раньше была физически парализована чарами Талла. Непрошенное, в ее сознании возникло изображение огромного шара из тускло-серого камня, который неумолимо катится вперед. Перед ним лежат светящиеся сущности ее собственной жизни, жизни Элгарет и Деррена, но .камень неотвратимо надвигается на них. Отчаяние и чернота окружили Нолар, погрузили в оцепенение без отдыха и в сон без сновидений.

Разбудил Нолар Смайр, он грубо тряс ее за плечо.

— Вставай, волшебница! — приказал Смайр. — Сегодня ты поистине послужишь моему хозяину и его желаниям. Нет, не корми старую каргу. Я должен немедленно привести вас троих к хозяину.

Деррен лежал неподвижно. Спит или притворяется. Нолар хотелось поговорить с ним украдкой, но Смайр поднял пограничника на руки.

— Следуй за мной, — приказал он. — И веди с собой старуху. Быстрей!

Нолар осторожно подняла Элгарет. Волшебница украдкой сжала ей руку, внешне продолжая сохранять равнодушное и бессмысленное "выражение.

Смайр провел их узким коридором, едва освещенным слабым утренним светом, проходящим откуда-то.

У Нолар не было возможности пошептаться с Элгарет, потому что Смайр продолжал оглядываться, чтобы убедиться, что они не отстают.

Никакая ткань или шкура не завешивали вход в помещение камня. Огромные каменные плиты стояли по сторонам входа, одна из них наклонилась.

Нолар решила, что во время Поворота эти плиты сместились со своих мест. Войдя в комнату, она сразу поняла, что Поворот буквально обнажил камень Коннард. Камень был хорошо освещен: во время Поворота провалилась крыша, и в отверстие теперь видно холодное бледное небо. И девушка поняла, что теперь солнечный свет снова может непосредственно падать на камень.

Войдя в помещение, Нолар сразу увидела, откуда отбит ее осколок, — слева внизу, у самого основания.

Она почему-то считала, что камень затребует осколок назад, но не почувствовала никакого притяжения к его массе. Но одновременно она ощутила присутствие огромной энергии камня. Это поистине камень Коннард! Осколок проявлял только слабый след могущества главного камня. Девушка часами могла бы смотреть на сложный рисунок жил под чистой полированной поверхностью, но Смайр, уложив Деррена на грубом каменном полу, схватил Нолар за руку и потащил в сторону.

Потом взял Элгарет за обе руки и усадил ее на каменный блок, упавший с крыши. В комнате не было ни стульев, ни другой мебели, кроме низкого стола черного дерева, стоящего прямо против камня.

Нолар с любопытством взглянула на три предмета, лежащие на столе, ахнула и отвела взгляд.

Смайр заметил ее реакцию и рассмеялся.

— Не нравятся тебе инструменты хозяина, волшебница?

Нолар только покачала головой, не доверяя своей способности говорить. Три предмета казались достаточно невинными: маленький колокольчик, кинжал с длинным лезвием и резной рукоятью и небольшая жаровня с горстью углей. Но все они сделаны из тусклого черного металла, который вызывал у Нолар невероятное отвращение. Эти предметы исключительно злые, и Нолар испытывала к ним омерзение и физическое, и умственное. У нее возникла мысль: когда прозвонит этот отвратительный колокольчик, она сойдет с ума.

Смайр небрежно махнул в сторону предметов, но Нолар заметила, что он их не коснулся.

— Мастеру Таллу потребовались серьезные усилия, чтобы достать эти полезные вещи, — похвастал Смайр. — Когда нас поместили сюда, — продолжал он, поморщившись от воспоминаний, — у хозяина отняли все волшебные инструменты. Позволили только обставить одну комнату мебелью.

Вот объяснение скудности помещений и отсутствия обстановки, подумала Нолар. Она почувствовала дурноту, поняв, что пища, которую послал им Талл, не из прошлогодних запасов. Ей не менее тысячи лет, и сохранена она силой волшебства.

Неожиданно в комнату влетел Талл. Такое невнушительное появление он компенсировал всплеском агрессивной энергии.

— Час мой, настал! — провозгласил он. — Пора начинать!

Несмотря на то, что говорил он уверенно, Нолар показалось, что выглядит он утомленным. Глаза его лихорадочно блестели, как у серьезно больного.

Талл занял место за столом, ласково провел пальцами по лезвию кинжала.

— Ночь была долгой, — провозгласил он, — но привела к великолепным достижениям. Я провел Поиск и обнаружил полное отсутствие надоедливых паразитов, с которыми боролся. Теперь я свободно могу достигнуть своей цели. Никто мне больше не мешает.

Нолар перевела дыхание и спокойно сказала:

— С твоего времени прошло больше тысячи лет.

Все изменилось. Второй Поворот гор разрушил державшее тебя заклинание. Те, кто одолел тебя, действительно исчезли.

Она не думала, что Талл может побледнеть еще больше, но лицо его при этом известии стало совершенно белым.

Смайр тоже выглядел потрясенным.

— Тысяча лет? — хрипло прошептал он. — Хозяин. Что нам делать?

— Талл пришел в себя, лицо его превратилось в жесткую фанатичную маску.

— Так вот почему я не мог ощутить их: они все сгинули! — Он дико рассмеялся. — Разве ты не понимаешь, Смайр? Теперь я единственный Великий!

Мир принадлежит мне. С помощью камня я открою Врата, и Сила моя не будет знать пределов!

Талл ткнул пальцем в жаровню, которая тут же вспыхнула тусклым пламенем. Он запел, и Нолар снова ощутила ужасный паралич. Из последних сил она извлекла осколок из кармана, сжала в правой руке.

Тепло прошло по ее ладони, распространилось на всю руку. Смертоносное онемение отступило. Неужели Сила осколка противостоит заклинаниям Талла? Успеет ли чувствительность вернуться ко всему телу?

Талл сделал жест в сторону Элгарет, и та медленно поднялась с пола. Левой рукой она коснулась горла, и неожиданно открыто сверкнул камень на цепи, поверх одежды. Смайр вздрогнул, но Талл казался невозмутим. Он, очевидно, считал, что полностью контролирует обстановку.

Были ли у волшебниц времен Талла камни, подумала Нолар. Способен ли Талл оценить Элгарет как своего противника?

Как ни удивительно, но Деррен тоже двигался, он сел. Нолар не понимала, как он способен вообще двигаться без поддержки, но вот он поднес руку к горлу.

Талл уловил это движение и всмотрелся в пограничника.

— Что у нас здесь? Еще один амулет? Достань, — приказал он, — чтобы мы могли разглядеть.

Деррен достал серебряный медальон в форме листа, висящий на цепи. Рука его упала, утомленная усилием.

Талл презрительным движением пальцев отмахнулся от амулета.

— Несомненно, символ какого-то лесного божества. Мало пользы принесет он тебе! Больше не отвлекай меня: я приближаюсь к самой сути заклинания.

Его прервал спокойный решительный голос:

— Не выйдет.

Это была Элгарет, но Элгарет преобразившаяся. Нолар чувствовала исходящую от нее Силу.

Глаза волшебницы были открыты, один ясный, другой затуманенный, руками она сжимала свой камень.

— Ты не в своем времени, маг, — твердо сказала Элгарет. — И ты, и твои отвратительные планы принадлежат прошлому.

Разгневанный, Талл заскрипел зубами и выпалил:

— Как смеешь ты противиться мне?

Элгарет подняла свой камень. Звонким голосом она провозгласила:

— Я олицетворяю Эсткарп! Я отстаиваю Свет, я представляю Свет, и меня защищает Свет. — Ее камень ярко сверкнул.

Смайр отшатнулся от ослепительного блеска, и даже Талл скорчился, но сразу пришел в себя. Кинувшись к столу, он схватил кинжал.

— Ничтожная волшебница не устоит перед мощью Тени, — взревел Талл. — Ничто не защитит от вечной Тьмы, которая окутает все. Смайр! Дай мне крови этого человека!

Смайр послушно протянул руку и сжал рукоять кинжала.

— Подожди! — послышался чистый голос. Это говорил Деррен, очевидно, полностью владеющий собой. — У меня тоже есть что сказать. — К полному удивлению всех присутствующих, он встал на ноги. — В одном отношении я благодарен твоему заклинанию, — заметил он. — Когда камень снова стал плотью, все мои кости срослись. Кажется, камень Коннард сохранил свою целительную силу, как ты ни старался натравить его на меня.

С ревом Смайр бросился на Деррена, но пограничник, явно опытный боец, легко уклонился, оглядываясь в поисках оружия.

Жестикулируя, Талл возобновил свои заклинания. Элгарет противопоставила им собственные чары, и из ее камня сорвалось ослепительное пламя.

Нолар обнаружила, что может двигаться, но ее что-то сдерживает. Она движется словно в вязкой .массе. Девушка протянула правую руку, демонстрируя свой осколок, который тоже начал светиться, отражая свечение большого камня.

Тем временем Смайр загнал Деррена в угол и готовился нанести смертельный удар. Талл и Элгарет замолчали, оба они явно напрягали силы, стремясь воздействовать на схватку.

Смайр бросился вперед, но в этот момент Деррен коснулся амулета и громко произнес Имя. Его серебряный амулет сверкнул ярче сотни полных лун. Свободной рукой Смайр заслонил глаза, потом закричал в ужасе: злой кинжал вырвался из его руки, повернулся в воздухе и по самую рукоять погрузился в грудь Смайра. Смайр, дергаясь, упал на пол, и у всех на глазах тело его исчезло. Время, обманутое заклинаниями, тысячу лет лишенное возможности действовать, в считанные секунды превратило Смайра в прах, каким он давно должен был быть. Древняя одежда разделила участь своего хозяина. Ошеломленный, не в силах пошевелиться, Деррен смотрел на прах.

Талл что-то крикнул и протянул руку к зловещему колокольчику. Нолар, стремясь помешать звучанию, искала возможности остановить Талла. В сознании ее возникло детское воспоминание о торговце рыбой, и Нолар устремила его к Таллу вместе с остальными своими воспоминаниями и впечатлениями. Она вложила в свое Послание, которому никогда не училась, все свои подавленные страхи, все горести, все отвращение к тому, что он сделал с деревом, чем угрожал беззащитному миру.

Талл пошатнулся, когда его достигло Послание Нолар. Чтобы его сравнили.., с торговцем рыбой! Его, Талла Темного, Талла Великого! Это невыносимо! Он сожжет наглую волшебницу на месте.., но ритм его заклинания был нарушен.

— Поддержи меня, сестра, — воскликнула Элгарет. — Пусть твой осколок освободит камень от этого грязного палача.

Нолар подняла свой осколок и сосредоточила всю его мощь на камне Коннард.

Талл в нерешительности остановился. Его превосходство кончилось. В глазах его мелькнул страх.

Элгарет пела, сеет ее камня окутал Талла, и тот задергался в муках. Нолар видела, что его руки, протянутые к проклятому колокольчику, больше не движутся. Постепенно его бледная кожа начала сереть.

Нолар уже видела этот странный оттенок раньше, когда ноги Деррена превращались в камень. Девушка посмотрела Таллу в лицо. Оно застыло в маске злобы. У нее на глазах оно посерело, глаза потускнели, и Нолар поняла, что заклинание Талла обратилось против него самого. Талл стал безжизненной каменной статуей. На мгновение его пурпурные одежды обвисли, потом потемнели и сморщились, превратившись в обрывки тряпок.

Сияние камня Коннард медленно погасло. Почти невыносимое напряжение Силы, пронизавшей помещение, постепенно спадало.

Со вздохом Элгарет опустила свой камень, — Сестра, — сказала она, — мы хорошо поработали сегодня. Мастер Деррен, прошу тебя, найди подходящую дубинку и разбей эту отвратительную фигуру.

Деррен; получив возможность пользоваться своим телом, разминал руки. Он посмотрел на серую массу, еще недавно бывшую Таллом, и воскликнул:

— С удовольствием, госпожа! — он походил по помещению и нашел металлическое крепление для факела, которым, должно быть, Талл пользовался по ночам. Закутав металл в ткань, Деррен толкал им статую Талла, пока та не потеряла равновесие и не разбилась. Только одна вытянутая рука осталась целой.

Мощными ударами Деррен превратил статую в груду мелких обломков и пыли.

Элгарет с отвращением посмотрела на эти остатки.

— Если в этом месте существует метла, надо избавиться от мусора.

Нолар вспомнила прочный веник, который дал ей с собой Вессел, и достала его из багажа. Элгарет одобрительно кивнула. И как домохозяйка, занятая весенней уборкой, принялась энергично выметать останки Смайра и Талла. Пыль она собирала на плащ, который расстелила на полу. Картина была такая мирная и домашняя, что Нолар рассмеялась, но скоро слезы победили, и она опустилась на колени.

Элгарет бросила веник и обняла Нолар за дрожащие плечи.

— Мастер Деррен, — сказала она настойчиво, — если снаружи отыщется проточный ручей с чистой водой, лучше пустить эту пыль по течению. Мы, в Эсткарпе, так давно не подвергались нападению Тени, что я не знаю подобающих способов уничтожения этой грязи, но считаю, что текучая вода не позволит снова восстать.., этим двум.

Деррен почтительно поклонился.

— Госпожа. — Он сложил края плаща, чтобы получился прочный мешок, и вышел в коридор.

Элгарет погладила волосы Нолар и мягко сказала:

— Дитя, плакать не нужно. Худшее позади. Ты помогла предотвратить большое зло от Эсткарпа и других известных нам земель.

Нолар подняла голову, на щеках ее блестели слезы.

— Я так боялась, что Талл прозвонит в колокольчик, — сказала она.

Элгарет посадила Нолар на ближайший камень.

— Вполне оправданное опасение, — заметила волшебница. — Теперь нужно покончить с этими злыми инструментами. — Кинжал, убивший Смайра, лежал в стороне на полу. Элгарет завернула руку в полу одежды и осторожно положила его на стол. — Смайр сказал, что Талл призвал эти злые предметы, поэтому их следует отправить назад, но так, чтобы их нельзя было снова использовать в злых целях Если камень Коннард позволит, я думаю, их очистит пламя.

Нолар почувствовала утвердительное биение своего осколка.

— Да, камень согласен, — сказала она, ощущая это бессловное разрешение.

Элгарет положила руку на свой камень и произнесла певучую фразу. Стол был охвачен белым пламенем, которое вначале расплавило, а потом совсем уничтожило колокольчик, жаровню и кинжал. Пламя погасло, оставив только следы ожога на полу, а Элгарет поднесла дрожащую руку ко лбу и опустилась рядом с Нолар.

Озабоченная ее состоянием, Нолар коснулась руки волшебницы и воскликнула:

— Твой камень! Смотри!

Туманный кристалл, висящий над сердцем волшебницы, пожелтел, в нем появились зеленоватые прожилки.

— Кажется, совместные с камнем Коннард действия сделали его похожим, — сказала Элгарет.

Нолар осмелилась коснуться щеки волшебницы.

— Камень исцелил ногу Деррена, — сказала она голосом, дрожащим от надежды. — А ты можешь видеть своим слепым глазом?

Элгарет улыбнулась и в ответ погладила Нолар по щеке.

— Нет, моя дорогая, я по-прежнему полуслепа, а ты все еще носишь на лице знак, который так давно обособил тебя от других. Нет, не отворачивайся. Мне кажется, я знаю, почему мы не исцелились. Заклинание Талла позволило срастись костям Деррена, но, конечно, это не входило в намерения Талла. Я считаю, что Талл своим нечистым использованием камня лишил его целебных свойств. Чтобы они вернулись, его нужно перенацелить, а это потребует долгих исследований и помощи тех, кто обладает большей Силой, чем я.

Нолар посмотрела на волшебницу.

— Но он вернул тебя нам. А остальные, те члены Совета, что также были поражены во время Поворота… Если они явятся сюда, может быть, тоже исцелятся?

— Поверят ли они нашему рассказу? — спросила Элгарет. — Ты должна помнить, что Совет Стражниц больше не существует. Те немногие волшебницы, которые сохранили Силу, могут не прислушаться к нашим словам. Посмотри на мой камень. Такой же он, каким был раньше? Сочтут ли другие волшебницы меня по-прежнему своей сестрой?

Нолар пыталась справиться со смущением и жгучим сознанием, что должна поделиться новостью.

— Могу ли я… — Она помолчала: мысль о том, что придется смотреть в лицо волшебницам замке Эс, привела ее в ужас, — Могу ли я вернуться и быть свидетельницей.., в одиночку, если потребуется? Я могла бы все объяснить… Хотя должна признаться, что больше всего боюсь: они задержат меня в замке и заставят быть волшебницей. — Смутившись, она закрыла лицо руками.

Элгарет мягко взяла руки Нолар в свои и опустила, так что девушка могла смотреть на нее.

— Ты волшебница, дитя. Ты рождена, чтобы быть волшебницей. Ты не можешь отказаться от этого, не можешь надеяться отбросить свою способности.

Но ты больше, чем волшебница, и в этом твоя судьба. Ты нашла.., или, может быть, правильнее будет сказать: ты была найдена великим камнем Коннард для целей, которые нам неведомы. Думаю, маловероятно, — сухо добавила она, — чтобы волшебница, член Совета или не член, могла бы заставить тебя делать что-то вопреки твоему желанию. Но именно по этой причине, — с серьезным лицом добавила она, — подозреваю, что Совет не будет тебе рад и не станет тебя слушать. Ты другая, ты отличаешься от остальных из-за камня. Это объект Силы из далекого прошлого, недоступный пониманию современных волшебниц. Должна сказать тебе вот что: я подозреваю, что из-за вмешательства Талла в жизнь камня теперь силы Света и силы Тьмы знают, что камень ожил, что он появился вновь. Он больше не может лежать здесь в полном забвении.

Тебя привлекло сюда благодаря твоему осколку, дару камня. Но теперь другие — по причинам и добрым, и злым — обратят свое внимание на это место.

Нолар сидела, лишившись дара речи, пытаясь постичь все значение слов Элгарет.

— Значит, мы не можем надеяться убедить Совет послать сюда пострадавших волшебниц? — медленно спросила она.

— По крайней мере не сразу, — ответила Элгарет. — Может быть, позже, когда станет больше известно о камне.

— Что же нам делать? — Слезы заполнили глаза Нолар. — О. Элгарет, что нам делать?

Волшебница нахмурилась.

— Как ты назвала меня? — настороженно спросила она.

— Мне нужно было как-то называть тебя в присутствии других, — ответила Нолар, поглощенная своей тяжкой ношей. — Я назвала тебя своей тетей Элгарет. — Волшебница смотрела на нее с явным ужасом, поэтому Нолар торопливо добавила:

— Мне просто пришло в голову это имя, когда я объясняла твое присутствие Деррену.

Волшебница бегло, невесело улыбнулась.

— Да, имя пришло тебе в голову, но пришло — невольно — от меня, потому что мое Истинное Имя Элгарет.

Глаза Нолар широко раскрылись в ужасе: она поняла, что это может означать.

— Я часто пользовалась этим именем в Лормте, а Остбор говорил мне, Истинное Имя может быть опасным оружием, если его узнает враг.

Строгое выражение волшебницы смягчилось.

— Не расстраивайся. — Нолар пыталась заговорить, но слова не шли к ней. Как могла она совершить такое предательство? Волшебница спокойно продолжала:

— Ты пользовалась им открыто, и поэтому я чувствую себя защищенной. — Теперь она улыбалась тепло и искренне. — Разве те, кто пытается проникнуть в дела волшебниц, не знают, что свои Истинные Имена они хранят в глубочайшей тайне? Имя, которым пользуются открыто, не может быть истинным.

— Я сказала, что так мы в семье решили называть тебя, — вспомнила Нолар, испытывая облегчение от того, что не подвергла сознательно волшебницу опасности. — Я должна была сказать, что ты моя тетя, чтобы увезти тебя из замка Эс.

— Больше не думай об этом, — приказала волшебница. — Но можешь и дальше называть меня тетей, просто из предосторожности.

— Но ты не моя тетя, — жалобно сказала Нолар.

— Не по крови, — согласилась волшебница, — но по мысли мы связаны, как кровные родственники.

Может, мы даже ближе родственников, которые часто не затрагивают жизни друг друга. Как ты знаешь, мы, волшебницы, называем друг друга сестрами, и это не простая формальность. В царстве Силы мы сестры, ты и я.

— Я так мало знаю, что означает эта связь, — сказала Нолар, плача и не в силах прервать слезы. — Но это большая честь, что ты считаешь меня сестрой.

— Ты заслужила и эту честь, и уважение, — объявила волшебница. — И давай радоваться этой связи. Это не простое знакомство. Сила своеобразно проявила себя с нами. Она дала мне Предвидение, которое заставило тебя отправиться в Лормт. А там ты отыскала осколок, и тебя привлекло сюда. Я подозреваю, что конец еще не близок. И знаю, что мы не можем свернуть с дороги, открывшейся перед нами. — Она помолчала. — Я слышу, возвращается пограничник.

В комнату медленно вошел Деррен. Смыв в ближайшем ручье пыль с плаща, он долго стоял у входа в логово Талла, раздумывая над своим положением.

Его сломанная нога излечилась, лодыжка тоже. Путь в Карстен открыт перед ним: взять пони и уйти… но он остался. Вернуться в логово Талла — никогда ничего не давалось Деррену с таким трудом. Он заставлял себя идти и вот снова стоит перед двумя волшебницами из Эсткарпа. Сердце у него колотится, и он с трудом удерживается от того, чтобы не убежать.

— Госпожа, — сказал он наконец, обращаясь к Элгарет, — я выполнил то, о чем ты просила. Останки мага и его слуги смыты чистой водой ручья. Плащ я выпустил вместе с пылью.

Элгарет кивнула.

— Хорошо сделано. Сейчас мы как раз решаем, что нам делать дальше.

Деррен стиснул руки, чтобы они не дрожали.

— Я.., я должен сказать вам кое-что, — начал он и остановился.

Нолар догадалась о его намерении. Может быть, она ослабит его тревогу.

— Ты хочешь сказать, что ты не настоящий пограничник? — негромко спросила она. — Я заподозрила это еще в Лормте и убедилась на пути сюда. Я думаю, ты разведчик из Карстена.

Деррен смотрел на нее, разинув рот.

— Ты знала? Но ты меня не выдала. — Он повернулся к Элгарет. — А ты не сожгла меня.

Элгарет выглядела недовольной.

— Молодой человек, до того, как камень Коннард восстановил мои силы, я ничего не могла сделать. А по словам Нолар, ты был очень надежным проводником и охранником. Зачем нам причинять тебе вред за честную службу?

— Но.., но это правда. Я из Карстена, — признался Деррен. — Я был передовым разведчиком. Поворот застал меня в Эсткарпе. Я подумал, что если буду сопровождать вас в Лормт, меня никто не заподозрит, а позже надеялся отправить вас в безопасности в Эсткарп, а самому пойти своим путем.

— Тогда судьба действительно улыбнулась тебе. Ты можешь свободно вернуться домой, в Карстен, — сказала Элгарет, словно уговаривая непослушного ребенка.

— Но я не могу оставить вас здесь! — воскликнул Деррен. — Вы не найдете обратной дороги в Эсткарп.

— Подумай, — уговаривала Элгарет. — Ты должен понять наше положение. Мы с Нолар только что согласились, что из-за нашей неожиданной связи с камнем Коннард нас встретят не очень приветливо в замке Эс. Это объект великой Силы, как ты сам видел.., и почувствовал на себе. Он привлекает внимание и Света, и Тьмы. По этой причине я чувствую, что должна остаться здесь, прислушиваться — по-своему — ко всем признакам деятельности, враждебной камню.

Нолар молча встала и подошла к камню. Сначала неуверенно, потом более решительно она коснулась ладонью его блестящей поверхности, прижала руку.

Почувствовала такое же тепло, как от осколка, и одновременно надежду. И неожиданно поняла, что ей делать.

— Лормт, — абсолютно убежденно сказала она. — Я должна рассказать в Лормте о камне Коннард, о том, что произошло здесь. Морфью и остальные прислушаются ко мне и поверят. И те, кто нуждается в целительной Силе камня Коннард, узнают о ней.

Элгарет одобрительно кивнула.

— Твой осколок сохранился в Лормте. Да, ты должна отнести новость в Лормт. Ученые должны искать новые сведения о камне и о том, как он использовался. Но прежде всего они должны быть внимательны к действиям Света и Тьмы, которые вызвал камень.

— Отправляться в Лормт надо немедленно, — торопливо вставил Деррен. — Уже начались зимние бури. — Он замолчал, видя, что обе женщины смотрят на него. — Я хочу сказать.., мне сначала нужно несколько дней поохотиться. Надо оставить достаточно запасов для твоей тети. — Он снова замолчал, не менее слушательниц удивленный собственными словами.

Элгарет встала.

— Я буду признательна, молодой человек, если ты вырежешь мне подходящий посох, взамен потерянного. Жаль: этот посох долго хранился в нашей семье.

— Он остался в замке Эс, тетя, — сказала Нолар. — Мне пришлось оставить его вместе с другими твоими вещами, когда мы направлялись в Лормт.

— Я постараюсь вернуть его себе в будущем, — пообещала Элгарет. — Ну, а пока мне нужен посох.

Пойдем, Нолар, посмотрим, какие запасы еды и прочего есть в этом странном месте. Я думаю, что пробуду здесь некоторое время, и хотела бы знать, что можно сделать, чтобы жить было удобней. — Она плотнее запахнулась в платье. — Здесь очень холодно, с этой открытой крышей. Пойдем. Где-то там я видела жаровни, верно?

— Мне кажется, у нас еще осталось немного лепешек и другой еды. Не все съел Смайр, — сказала Нолар, беря Элгарет за руку.

Деррен пошел за ними.

— Если бы нашлась еще одна шкура, я бы завесил сквозняк. — Он быстро перешел от слов к делу, сняв нарядное покрывало со стены тронного зала Талла и повесив ее поперек прохода, ведущего к камню.

Сделав это, Деррен нервно посмотрел на своих спутниц.

— Вы правда принимаете мою службу? — спросил он. — Должен откровенно сказать, что волшебницы Эсткарпа всегда считались страшными фигурами в Карстене.

— Уже в дороге было ясно, что тебе не по себе в присутствии тети, как только ты узнал, что она волшебница, — сказала Нолар.

— Но она защитила меня! — взорвался Деррен. — Когда я вынужден был призвать… Клянусь богом леса, этот злой кинжал отвернулся от меня, но я сам не мог двигаться. Я оцепенел. Если бы ты, госпожа, не помогла своим камнем, мы бы погибли. Я в долгу перед тобой и отплачу службой, если смогу.

— У тебя достойное чувство чести, — заметила Элгарет, — но ты мне ничего не должен. Мы все вместе противостояли Таллу, вооруженные своими верованиями. И благодаря милости Тех, кто заботится о своих, мы победили. Теперь мы свободны идти каждый своим путем. Я верю, что должна остаться здесь, быть хранительницей камня Коннард. Я постоянно ощущаю его Силу, и мне не терпится разгадать его тайны. Нолар точно так же влечет в Лормт — сообщить новость о камне.

Деррен остановился перед Нолар.

— Госпожа, — искренне сказал он, — боюсь, что меня никто не ждет в Карстене. Мы уже говорили о моем возвращении, и ты дала мне великую надежду на восстановление лесов. Но я подумал об этом и о том, что знаю о людях. Карстен сейчас в смятении.

Армии Пагара погибли в Повороте. У людей теперь нет времени для посадки деревьев и восстановления дикой жизни. Все будут стараться воспользоваться положением, никто не подумает о нуждах живых. Мне сейчас лучше там не показываться. Я тоже вернусь в Лормт, госпожа. Я думаю, ученые там смогут воспользоваться моей помощью, как раньше. Я чувствую… что мое место там. — Он помолчал, лицо у него покраснело. — И еще я хотел бы научиться читать, если это возможно.

Нолар схватила его за руку, вспомнив собственное желание и благожелательную помощь Остбора.

— Если захочешь, я с радостью научу тебя. Ты говоришь правду: я тоже чувствую, что мое место в Лормте. Для меня это редкое чувство, и я боюсь ему доверять. Если ты проводишь нас назад в Лормт, я уверена, что Морфью и Вессел примут тебя с радостью и в тот же день дадут работу. Идем со мной в Лормт, как только мы устроим тут тетю.

Деррен взял другую руку Нолар.

— Госпожа, от всего сердца, — поклялся он.

— А теперь, когда все решено, — вмешалась волшебница, — не будете ли вы добры отыскать мне посох и плащ, если такой остался в багаже? Маги, заточившие в старину сюда Талла, не подумали, как холодно будет тем, кто не подвластен их чарам.

Нолар почувствовала себя счастливой. Вслед за ранней зимой наступит весна, и снова зацветут луга вокруг Лормта, распустятся полуденные и полуночные цветы. Возможно, она сумеет собрать их для мастера Пруетта. Она повернулась к Элгарет.

— Тетя, возьми мой шарф. Не думаю, чтобы теперь мне понадобилось прятать лицо. Приехав в Лормт, я буду среди друзей, а сейчас я тем более среди верных друзей.

Летописец

Время от времени мы получали известия от волшебницы Элгарет. Деррен отвозил ей припасы, несмотря на особенно сильные зимние бури. Однажды я поехал с ним. И когда я смотрел на камень Коннард, произошли две вещи. Во-первых, перестала болеть нога, которая раньше постоянно тревожила меня.

— Конечно, рана заросла не совсем, потому что одна моя нога была короче другой. Но что гораздо важнее, я почувствовал (вначале я испытал страх, потому что встреча с неизвестным всегда пугает), что передо мной открываются двери. И мой дар необыкновенно усилился, я теперь мог без слов общаться не только с животными, но и с людьми. Зная, что это небезопасно и кое-кому может показаться вторжением в частную жизнь, я пользовался своим новым даром только в случаях крайней необходимости.

И только однажды использовал я этот дар в гневе: ведь я знал, что гнев ослабляет владение им.

— Произошло это, когда в Лормт приехала молодая девушка и объявила, что ее зовут Арона, дочь Бетиша. Она была хранительницей архивов в одной из женских деревень сокольничих. После падения Гнезда жительницы деревни вынуждены были переселиться. В этой деревне ненавидели мужчин. Девушка потребовала, чтобы ее проводили к «ученой», и проявила величайшее отвращение к ученым мужского пола. Нолар проводила ее к Нарет, которая тоже не любила нас, хотя сама была ученой.

Нолар вернулась очень молчаливой, а я встревожился. Девушка села напротив меня за стол, за которым я работал. Потом, словно говоря о чем-то неприятном, она сказала:

— Дуратан, вместе с ней пришла горечь. Может, она оправдана из-за ее прошлого. Но мы не должны допустить, чтобы она воздействовала на нас. Испытай ее!

Я задумался. Потом решил, что она права. Такой глубокий гнев может означать серьезную опасность.

— Но как она может повредить нам? — спросил я вслух — и Нолар, и себя самого. — Горечь выедает нутро тех, кто ее носит.

— Это правда, однако… — Она помолчала и спрятала руку в карман, в котором, как я знал, она всегда носит осколок камня Коннард. Для нее он словно камень для волшебницы. — Однако я чувствую.

Больше она не сказала ни тогда, ни много времени спустя, а Арона, дочь Бетиша, продолжала жить с госпожой Нарет, мы ее почти не видели, особенно после появления сокольничего, который изучал историю своего народа. Арона даже не встречалась с Пирой. Иногда я вообще о ней забывал, потому что в Лормте множество комнат и коридоров. Можно прожить год, ни разу не встретив того, кого не хочешь видеть.

Нолар отыскала записи, привезенные от Остбора.

Нам пришлось искать их долго, потому что их сложили вместе с недавно найденными сокровищами.

Мы вместе искали то, что могло бы помочь птичьему воину, который мне нравился и которого я научился уважать.

Арона могла бы помочь нам, но не захотела, хотя Нолар пыталась что-нибудь разузнать у нее. Она откровенно сказала, что когда попросила Арону о помощи, та посмотрела на нее с презрением, как некогда мачеха: словно она запачкана. А меня девушка вообще отказалась слушать.

Однако я продолжал надеяться. До того утра, когда, думая о сокольничем, бросил свои камешки и вскочил.

Появилась стрела, указывающая на меня — а может, на Лормт, — красная стрела, цвета текущей крови.

Я выслал ищущую мысль. Телесная боль.., боль мысленная.., невероятная торопливость в попытках уйти от смерти. Я позвал Пиру, потому что мне потребовалась помощь, вся помощь, какую мне смогут оказать. И в это время к нам вторично явился сокольничий.

1

Тарлах низко склонился в седле, чтобы уберечься от ветра, и крепче прижал к себе умирающую.

Он едет так уже два дня, даже почти три, не останавливаясь, чтобы поесть и напиться или отдохнуть, кроме нескольких секунд, необходимых для смены лошади, когда та, что под ним, больше не выдерживает.

Мозг его так затянут туманом усталости и страха, что он не мог бы сказать, сколько часов провел в пути — часы или недели, если бы не необходимость потом во всех подробностях рассказывать о случившемся. А для этого все нужно сохранить в памяти, и только эта необходимость и ужас оставались в сознании. Не скоро сумеет он избавиться от картины: огромный камень срывается с казавшегося устойчивым склона горы и обрушивается на владелицу Морской Крепости.

Он не придавил госпожу Уну — никто не мог бы выжить в таком случае, но ударил ее, и ударил сильно.

Когда сокольничий с товарищами добрался до нее, стало очевидно, что у нее внутренние повреждения. Она еще жива, но не приходит в себя и не придет с той помощью, которую они способны ей оказать.

Сердце Тарлаха дрогнуло, как в тот момент. Эти волшебницы! Эти трижды проклятые волшебницы! Да, конечно, они спасли Эсткарп, спасли, повернув горы, но уничтожили жизнь в этих горах, уничтожили Гнездо Сокольничьих, которое было их гордостью и чья утрата может означать конец сокольничьих как народа, а теперь они коснулись его будущего и убили женщину, которую он тайно любит вопреки всем обычаям своего племени, с которой вместе они задумали спасти весь их народ от уничтожения.

Тарлах снова взял себя в руки, как был вынужден много раз делать во время этой кошмарной поездки. Они именно с такой целью приехали в Эсткарп и пересекали все еще предательские горы в поиске знаний, любых сведений, которые могут убедить старших офицеров сокольничьих — и их ошеломленных, вечно боящихся женщин — в необходимости того необычного плана, который он предлагает. Целью их был Лормт, хранилище древних знаний. Он сравнительно близко к тому месту, где произошел несчастный случай. Тарлах придерживался обычаев своего народа и держался в стороне от других жителей гор и потому сейчас не может даже сказать, получит ли нужную помощь. Но разум говорил ему, что община такого размера должна иметь целителя, и поэтому он и начал этот марш, бросая вызов Мрачному Командиру. Пока Уна из Морской Крепости жива, пока есть хоть малейшая надежда на то, что целитель ей поможет, он не сдастся, не дрогнет в борьбе за ее жизнь.

С этой решимостью он сел в седло, усадив перед собой женщину, и ведя на поводу ее жеребца: сменная лошадь понадобится, когда начнет уставать Леди Гей.

Тарлах ожидал, что их эскорт отправится за ним на более безопасной скорости, и удивился, увидев, что Бреннан, его старший помощник, тоже сел в седло и прихватил запасную лошадь. Она послужит ему, как Брат Орла Тарлаху. Командир не пытался отговаривать его. Говорили, что в этой проклятой волшебницами земле обитают опасные звери и еще более опасные люди, и Тарлах, у которого заняты руки, даже не сможет защититься.

Еще трое совершили с ними этот марш: Бросающий Вызов Буре, Солнечный Луч и кошка Брейвери, которая для Уны была тем же, чем боевые птицы для мужчин, хотя об этом никто не знал, кроме самой женщины и Тарлаха. Птицы сидели на специально для них сделанных насестах на седлах, для Брейвери тоже было устроено сидение — подушечка за седлом Уны.

Этим трем, конечно, нельзя было отказать. Их связывали с избранными ими людьми такие прочные узы, что такие незначительные причины, как неудобства и трудности пути, их не отвратили бы. Особенно не пожелала бы остаться Брейвери, хорошо понимая, что, возможно, больше никогда любимая рука не погладит ее черепахового цвета шерсть.

Долгие часы пути мужчины почти не разговаривали: они сосредоточились на необходимости заставлять своих измученных лошадей ехать еще быстрее, несмотря на неровную местность.

Неожиданно Бреннан окликнул Тарлаха, Его кобыла споткнулась и не могла идти дальше.

Тарлах натянул поводья. Леди Гей тоже едва не падала. Снова нужно менять лошадей.

Лейтенант спешился первым и поторопился принять жительницу долины из рук командира, чтобы она не испытала возможных толчков при смене лошадей. Тарлах заторопился к Орлу, но прежде, чем он смог сесть в седло, мир внезапно закачался, и сокольничий вынужден был ухватиться за жеребца.

Он удержался на ногах, по ему пришлось всей тяжестью повиснуть на лошади. Глаза его закрылись, он пытался восстановить самоконтроль.

Сильные руки поддержали его.

— Послушай, Тарлах. Нам нужно отдохнуть.

— Нет…

— Нам это необходимо, и госпоже тоже.

На это Тарлах поддался и позволил уложить себя на землю.

Только через несколько минут мир перестал раскачиваться. Подождав еще, несколько секунд и убедившись, что мир остается неизменным, Тарлах сел. Его товарищ склонился к Уне. Тарлах видел, как Бреннан отогнул край плаща и вытер пену с губ женщины.

— Как она?

Бреннан повернулся.

— Хуже ей не станет.

— Но и лучше тоже не станет?

Увидев ответный кивок, командир сокольничьих опустил голову. Не очень много они могут для нее сделать…

Его товарищ оставил Уну и взял с седла фляжку с водой. Принес ее капитану.

— Она не испытывает страданий. Выпей. На нас начинает действовать жажда.

Тарлах выпил почти половину, прежде чем отнял фляжку от губ. Вода приносила одновременно удовольствие и мучения, проходя через пересохшие рот и горло, и он удивился тому, что до сих пор не осознавал, какая его мучит жажда.

Возвращая фляжку, он слабо улыбнулся товарищу.

— Я поражен. На тебя ничего не действует.

Это не совсем правда. У лейтенанта напряженное осунувшееся лицо, глаза покраснели от ветра и недостатка сна, но плечи у него по-прежнему прямые, движения уверенные и сильные. О себе самом Тарлах этого сказать не может.

— Я тоже устал, друг. Просто у меня не было дополнительной тяжести.

Бреннан проницательно разглядывал товарища.

— Позволь мне взять госпожу. У тебя руки уже онемели.

— Я могу держать ее, — коротко ответил тот.

Но почти тут же смягчился.

— Я не огрызаюсь на тебя, Бреннан, — извинился Тарлах, — но ты должен охранять нас. Ни один сокольничий в этом не сознается, но я сейчас не способен защищаться.

Товарищ глубоко вздохнул. Это и так очевидно.

— Пусть будет так.

Тарлах не стал больше ждать. Он сел на лошадь и снова взял на руки Уну из Морской Крепости.

Посмотрел ей в лицо. Оно совершенно неподвижно, как будто вся ее воля, все силы сосредоточены на необходимости сделать еще один вдох.

— Продержись еще немного, моя госпожа, — прошептал он, хотя понимал, что она его не слышит. — Еще совсем немного. Мы уже близко, если в спешке не сбились с пути. Скоро эта пытка для тебя кончится.

2

Двое наемников ехали еще с час, пока не оказались на идущей под уклон тропе, которая кончалась у подножия небольшого холма. Перевалив через холм, они увидели узкую долину, а в конце ее крепость, вернее, то, что когда-то было крепостью. Подобно окружающим горам, крепость сильно пострадала во время Поворота и последующих изменений.

Из четырех башен, некогда охранявших ее, сохранились две и часть третьей. Четвертая исчезла, как и две стены, примыкавшие к ней. Одна стена просто рухнула.

Другая и недостающая башня буквально были унесены, когда под ними обрушилась почва. Обломки — вернее, их часть, потому что другая часть, несомненно, пошла на перестройку и ремонт, — лежали у основания утеса.

В одной из уцелевших стен — ворота. Тропа, не очень торная, но относительно ясная, вела к ним, и Тарлах повернул на нее свою уставшую лошадь.

Очевидно, кто-то заметил их появление и то, что передний всадник везет раненого. Во всяком случае люди, вышедшие им навстречу, прихватили с собой носилки.

Подъехав к встречающим, Тарлах натянул поводья.

— Есть среди вас целитель? — хрипло спросил он. — В нашей группе есть…

— Я целительница, — сразу ответила женщина, стоявшая рядом с носилками. Капитан с удивлением узнал в ней ту самую, которая хранила материалы, интересовавшие его самого. — Пусть мои помощники заберут ее, птичий воин.

Два молодых носильщика в одежде полевых рабочих или торговцев подошли к нему, и он опустил не приходящую в сознание владелицу долины в их ожидающие руки.

Несмотря на свою грубую внешность, они очень осторожно уложили раненую на носилки.

Целительница из Лормта, принадлежавшая к древнему народу Эсткарпа, склонилась к пациентке. Она успела прикрыть лицо, но Тарлах заметил, как она удивилась, поняв, что перед ней женщина. Но никак не комментировала это и не проявила своего удивления. Возможно, для нее этот факт не имел особого значения по сравнению со многими другими более неотложными делами.

Говоря быстро и сжато, отвечая на вопросы, сокольничий описал происшествие, в котором пострадала Уна, и как можно подробнее охарактеризовал ее раны, потом рассказал, как вез ее сюда, чтобы мудрая женщина или волшебница смогла определить степень их серьезности и принять меры для лечения.

Капитан не замечал взглядов, которые бросали на него слушатели. Он смотрел, как подняли носилки и унесли их внутрь, чувствуя в глубине души, что, возможно, больше никогда не увидит У ну из Морской Крепости. Он опустил голову, и на него навалилась вся тяжесть усталости и безнадежности.

Все кончено. Он сделал все, что было в его силах. Теперь судьба Уны в руках других — странных ученых и тех Великих, кто распоряжается жизнью и смертью.

Тарлах взял себя в руки. Он не должен сдаваться.

Подняв голову, двигаясь медленно, словно под водой, он спешился. Тело, казалось, восстает, сопротивляясь любому приказу.

Командир наемников впервые обратил внимание на собравшихся у ворот.

Одного он сразу узнал — высокого человека, чьи седые волосы говорили о долгих годах жизни. Никакой усталости не было в его серых глазах, и походка была молодая, с прямой фигурой, целеустремленная и решительная. Что касается остального, то у него была внешность старика, хрупкого, но здравого умом и крепкого телом. Кожа у него не морщинистая, но бледная, почти прозрачная; казалось, легкий ветерок может ее порвать.

Лицо и тело у него худые, а рука, которую он поднял в приветствии, перепоясана голубыми венами. Черты лица приятные; когда-то, наверное, он был красив; выражение живое, проницательное и доброе. Одежда серая и мало чем отличается от нарядов полевых рабочих и ремесленников, хотя Квен возглавляет общину Лормта.

Но здесь трудно получить что-то особенное, да и никто об этом не заботится.

Другой знакомый сокольничему человек стоял рядом с Квеном, он гораздо моложе, тоже принадлежит к народу древних, высок и худ. Одет Дуратан так же, как и престарелый ученый, только одежда его коричневая, но осанка у него солдатская — это человек, знакомый с войной. Знаком и пострадал на ней. Он опирался на костыль, которым пользовался привычно, и хотя обут он в сапоги, видно, что в одном сапоге нет живой ноги.

Остальные собравшиеся, судя по их внешности, представляли множество городов и крепостей. В основном это были мужчины, большей частью старики, но имелось и несколько относительно молодых, что свидетельствовало, что этот поселение еще не совсем умерло или умирает.

Сребровласый старик заметил направление взгляда Тарлаха и выступил вперед.

— Лормт снова приветствует тебя, птичий воин, и твоих товарищей, — сказал он удивительно мягким голосом.

Тарлах не удивился, что его узнали. Высокий шлем, скрывающий лицо, делал трудным для других народов отличие одного высокого сокольничего от другого, но никто не мог бы забыть коня из Морской Крепости. Леди Гей сразу признала в нем именно того гостя, который отыскивал сведения в огромном запасе знаний Лормта и потом неожиданно уехал, сказав только, что вскоре он вернется, и вернется не один.

Сердце сокольничего дрогнуло. Он отправился на берег для встречи корабля Уны, как они договорились, когда он покидал Высокий Холлек. Как правительница крепости, она не хотела покидать свою долину в такое напряженное время года, и они решили, что он отправится раньше и узнает, что сможет, а она присоединится к нему осенью, когда у нее будет меньше дел. Она хотела помочь ему завершить свои исследования и обсудить то, что он.., что они найдут, прежде чем он обратится к своему народу. А вместо этого встретилась со своим роком. Он позволил этому случиться, он, который поклялся защищать ее…

— Благодарю тебя за этот прием, лорд Квен, — ответил сокольничий, заставляя себя говорить спокойно. — Мы пришли, как ты видел, в надежде на помощь, а также потому, что надеемся продолжить наши изыскания. Мой товарищ и еще восемь человек, которые последуют за нами, останутся ненадолго, чтобы отдохнуть и восстановить силы лошадей, а потом уедут в лагерь нашего народа у Эса. Конечно, мы за все заплатим.

— Я не лорд, я только Квен, птичий воин, — строго ответил старик. — Как ты знаешь, а Что касается платы, то здесь не гостиница, хотя мы с радостью и благодарностью примем всякое пожертвование. — Тут он улыбнулся, и всякая напряженность исчезла, словно по колдовству волшебниц. — Мы с радостью примем тебя и твой отряд. — Он слегка наклонил голову в сторону открытых ворот. — Входите. Ваши лошади нуждаются во внимании, да и сами вы должны отдохнуть. Твоя комната свободна, а другая готовится для твоего товарища.

Тарлах поклонился.

— Еще раз благодарю. Дому приветствие, — произнес он ритуальную фразу гостя, — а живущим в доме — удачи. Дню — доброго рассвета и заката, а всем ищущим — поиска без помех.

***

Квен и Дуратан через ворота и двор провели гостей к похожему на казарму зданию, стоящему у второй уцелевшей стены. Они вошли в это здание и поднялись без задержек из-за возраста одного хозяина и хромоты другого.

— Большинство стариков живет внизу, потому что лестница для многих в Лормте была бы тяжелым испытанием, — сказал Квен, — но гости и те, кто может подниматься, живут здесь. Тут спокойней. По той же причине на этом этаже находится лазарет.

— Для нас это хорошо, — ответил капитан за своего лейтенанта, как требовал обычай их народа. — Наши люди предпочитают держаться как можно обособленней.

Старый ученый долго вел их по бесконечному скупо освещенному коридору, но наконец остановился перед тяжелой дубовой дверью. За ней оказалась небольшая спальня с квадратным столом и несколькими грубыми стульями и другая обычная мебель, позволяющая использовать эту комнату как кабинет. В очаге весело горел недавно разожженный огонь, и воздух в комнате уже начал согреваться.

— Подойдет, птичий воин? — спросил Квен.

— Более чем подойдет.

Быстро, почти инстинктивно осмотрев комнату, Тарлах снова взглянул на хозяина.

— Надеюсь, ваши люди простят нам отсутствие вежливости сегодня вечером. Я очень долго просидел в седле…

— Мы бы рассердились, если бы ты считал, что должен выйти к нам до того, как отдохнешь. — Квен помолчал. — Сумки твои и твоего товарища, естественно, принесут к вам, а сумки госпожи…

— Я беру на себя ответственность за них.

Маленький темный зверек последовал за людьми в здание и теперь потерся о ноги Тарлаха. Тот поднял Брейвери.

— Кошка тоже будет со мной.

— Все ваши животные, пушистые и пернатые, найдут у нас прием.

Капитан наемников хотел побыстрее закончить этот разговор и остаться один, но их приняли хорошо и без всяких расспросов, и теперь настала пора немного рассказать о себе, хотя бы просто назвать род приехавших.

Обычай помог ему во время первого приезда. Сокольничьи не называют свои имена людям из других народов и не обсуждают с ними свои дела, не говорят они и о делах тех, кому продали свои мечи.

— Женщина, о которой вы заботитесь, госпожа Уна, — владелица Морской Крепости. Это в Верхнем Холлеке, — добавил он, зная, что в Эсткарпе плохо знают названия долин. Они хорошо известны только сулкарам и купцам — и наемникам, у которых имеются дела на континенте.

— Та, кому отданы ваши мечи? — спросил Дуратан.

— Да, — коротко ответил Тарлах, — но, как я вам уже говорил раньше, у меня здесь есть и свое дело, и я начну его, как только отдохну и выполню остальные свои обязанности. Конечно, если у вас есть что еще показать мне.

— Есть еще записи, некоторые непосредственно о твоем народе. Они очень древние…

— Чем древнее материал, тем он ценнее для меня.

— Осталось немного такого, что ты еще не видел, — предупредил Дуратан, — да и материалы эти отрывочные. Ваш народ никогда не делился щедро сведениями о себе…

— Ты сможешь увидеть все, что у нас есть, — торопливо прервал Квен. — Мы и сами искали для тебя материалы. Поворот открыл для нас огромные запасы, и мы пока даже еще сами не знаем, что теперь доступно для изучения. Мы и половину не успели каталогизировать.

— Мне понадобится все, что вы сможете дать.

— Мы сделаем для тебя все возможное. Твоя просьба для нас радость. Многие в нашей общине радуются подобным поискам и видят в них вызов для себя.

Капитан кивнул в знак благодарности. Поколебавшись, он взглянул на дверь и на полутемный коридор за ней.

— Вы мне сообщите, к какому заключению пришли ваши целители?

— Конечно, как только получим отчет, — ответил Квен.

После этого хозяева ушли. Они провели второго сокольничего к его комнате, которая во всех отношениях оказалась такой же.

Бреннан поблагодарил их, но сразу же вышел в коридор.

— Я побуду немного с капитаном. Можно принести нам еды? И вина?

— Все уже готовится.

***

Тарлах посадил Брейвери в ногах своей постели.

Кошка очень маленькая, вряд ли крупнее пяти-шестимесячного котенка, хотя на самом деле она уже взрослая.

И видна в ней почти исключительно пушистая шерсть.

Само ее тело весит не больше двух фунтов.

Сейчас она казалась еще меньше, съежившись и больше не скрывая своего горя. Брейвери знала, что сокольничий понимает истинную суть ее отношений с ее человеком, и потому не скрывала от него своих страданий.

Он сел рядом с ней, начал гладить, но она, казалось, не чувствовала этого, и Тарлах убрал руку. Какую надежду он может внушить ей, если сам совершенно ее лишен?

Бросающий Вызов Буре негромко гортанно крикнул и подлетел к кошке. Начал чистить ее клювом, как делает птица с другой птицей, испытывающей боль или потерю.

У сокольничего стиснуло горло. Он снял шлем и осторожно поставил его, потом закрыл лицо руками. Как будто его крылатый товарищ сообщает о смерти владычицы долины…

Услышав стук в дверь, Тарлах выпрямился и потянулся за шлемом. Он не хотел разговаривать с жителями Лормта с открытым лицом, особенно сейчас. Но расслабился, потому что сокол сообщил, что это Бреннан.

К удивлению обоих мужчин, в комнату влетела и Солнечный Луч и села на кровать рядом с Брейвери.

Она казалась такой же встревоженной и опечаленной, что и Брейвери. Кошка высунула розовый язычок и принялась облизывать грудь и горло птицы.

— Она тоже понимает, что означала бы для всех нас смерть хозяйки крепости, — сказал лейтенант, хотя его поразила глубина горя птицы. Он никогда не видел, чтобы самка сокола так печалилась даже из-за смерти воина, с которым связана.

Но сейчас у него было о чем тревожиться помимо этого. Бреннан, как и Тарлах, снял шлем и со вздохом облегчения поставил его рядом с командирским. Приятно немного побыть без его тяжести.

— Нужно несколько часов отдохнуть, — сказал он.

— Да. — Тарлах заставил себя улыбнуться. — Я поспал бы. Тебя хорошо разместили?

— Достаточно удобно. Моя комната — двойник твоей.

Бреннан взглянул на кровать.

— Почему бы тебе не полежать? Я попросил, чтобы нам принесли еды, но думаю, тебе больше нужен сон.

— Я не усну. Вероятно, переутомился.

Тарлах посмотрел на огонь.

— Если владелица долины умрет, вместе с ней умрут наши надежды. — Рот его сжался. — Она, как всегда, была права. Без ее присутствия и слова поддержки нам не с чем обращаться к деревням.

— Может, женщины все-таки к нам прислушаются, — ответил лейтенант. — Иначе они погибнут вместе с нами.

— Прислушаются, но вряд ли поверят, — горько сказал Тарлах. — Да и почему они должны нам верить? Что знают они о нас, а мы о них? Раз в году мы приходим к ним, чтобы зачать детей, как животные в распоряжении скотника.

Брениан нахмурился.

— Тарлах…

— Нет, дай мне продолжить. Я только пытаюсь представить себе, как они отзовутся. Пока у нас были Гнездо и горы, мы могли держать женщин поблизости, но даже и тогда, я думаю, одна-две время от времени сбегали в Эсткарп в поисках лучшей — иной жизни. Когда Поворот вынудил нас спуститься на равнины, перемены стали неизбежны. Надо было это предвидеть. Теперь наши женские деревни совсем рядом с владениями волшебниц. Мы уже теряем женщин в больших количествах. Еще одно, максимум два поколения, и останется слишком мало женщин детородного возраста, чтобы наш народ продолжал жить.

— Они сознают это не хуже нас, но все же будь я на их месте, я бы тоже не хотел снова оказаться замурованным в какой-нибудь высокогорной крепости, где был бы еще более прочно связан, а мои потомки тоже вслед за мной. Присутствие владычицы долины, тот факт, что мы действуем совместно, ее рассказ о том, что мы стремимся создать — даже этого, возможно, было бы недостаточно.

Без этого мы совершенно безоружны.

Бреннан нахмурился.

— Колонны по-прежнему контролируют деревни и смогут заставить…

— Наш договор с Морской Крепостью не допускает этого.

— Рейвенфилд принадлежит тебе.

— Это большая долина, но ее одной недостаточно.

Нам нужен свободный доступ к землям Морской Крепости, которого мы лишимся, если нарушим договор с госпожой. — Глаза Тарлаха сузились. — Даже если бы клятва ничего для нас не значила, все равно мы не могли бы выступить ни против Морской Крепости, ни против любой другой долины. Верхний Холлек слишком хорошо помнит вторжение Ализона, и его лорды очень быстро объединятся и подавят всякую такую попытку. Даже в расцвете своей силы мы не смогли бы завоевать себе королевство там, где потерпели неудачу Псы с поддержкой оружия колдеров. И если мы попытаемся, то сами себя обречем. Кто после этого будет нанимать наши мечи?

— Я не предлагал предательство…

— Конечно нет. — Тарлах вздохнул. — Это все моя усталость, вероятно. Я, кажется, вижу все только в мрачном свете.

Бреннан колебался.

— Ты прав. Нам нужно получить поддержку женщин, если мы хотим достичь успеха, но не забывай, что нужно иметь и согласие командующих. Если поведем себя слишком необычно, добьемся только того, что станем отверженными.

Тарлах бросил на него быстрый взгляд. Это замаскированное предупреждение? Он выдал себя, показал, что для него значит владычица долины? Выражение лица товарища ни о чем подобном не свидетельствовало, однако…

В том, что произошло между ним и владелицей крепости, нет никакого бесчестья, и будь он человеком из любого другого народа, будь связывающие его обстоятельства иными, они бы уже поженились, но он сокольничий, командир отряда, одного из немногих сохранившихся отрядов, за ним идут, от него зависят пятьсот человек. Он мог бы отказаться от этого, назначив командиром отряда Бреннана и получив на это одобрение командующего, но случай и щедрость госпожи Уны дали ему возможность спасти свой народ от почти неминуемого уничтожения. Он не смеет сейчас нарушить обычаи, чего бы ни хотел в глубине сердца. Его сердца. Или ее.

Сокольничьи живут обособленно от всех, отгороженные своими странными обычаями. Когда в далеком прошлом корабли сулкаров привезли их в эти северные земли из южных крепостей, их сопровождали женщины и дети вместе со стадами домашнего скота. Сокольничьи расселили их в нескольких разбросанных деревнях, каждая под контролем одной колонны, а мужчины, ставшие наемниками, построили свое Гнездо и навещали женщин только, чтобы зачать новое поколение.

Гордость, стыд и страх заставляли их молчать о причинах изгнания, и за долгие годы они еще больше замкнулись, еще больше отдалились от подруг и потомства, и постепенно у них оставалась только дружба товарищей и соколов.

Они не всегда жили так, но в один черный день у них появилась Древняя, женщина из Древней Тьмы, и поработила их так тяжело и жестоко, что память об этом по-прежнему горит в сердцах сокольничьих.

Джонкара могла навязывать свою волю только через женщин, но любая женщина сокольничьих становилась ее потенциальным орудием. Большинство женщин отказывалось подчиняться ее приказам и платило за это смертью, некоторые сломались, а немногие служили ей добровольно в обмен на часть власти, которой она с ними делилась. И каждая женщина, поддавшаяся Джонкаре, менялась, становилась жестокой и злобной, радовалась боли и унижениям окружающих. Через эти совращенные тени Джонкара приобрела полную власть над мужчинами, которые были связаны с этими женщинами.

В конце концов ее власть удалось отчасти сбросить, хотя досталось это дорогой ценой, а уцелевшие оставили свою край и бежали, потому что Джонкара не была убита, ее только заковали, и все знали, что она ждет, ждет женщины, которая прольет ради нее кровь и снова освободит ее. Освободит, чтобы она смогла ужасно отомстить потомкам тех, кто заковал ее.

И вот из-за угрозы нового рабства сокольничьи-мужчины предприняли единственный, как они думали, возможный шаг, чтобы избежать рабства у Джонкары, если она снова вырвется. Они отказались от всяких привязанностей, от заботы и страсти, от любых чувств к своим женщинам, полностью отгородившись от них, за исключением кратких периодов, необходимых для спаривания.

Тарлах всегда знал это, но только после того, как принял службу в Морской Крепости, стала ему известна и другая сторона дела: почему женщины его народа, не менее гордые и доблестные, чем мужчины, приняли наказание и так долго выносили его. Мужчины были рабами Джонкары, с ними обращались жестоко, но они оставались мужчинами. А женщины утрачивали бесконечно больше, они становились инструментами страшного зла. Они гораздо сильнее боялись возвращения рабства, и этот страх заставлял их — во всяком случае большинство — оставаться пассивными долгие века после бегства на север. И даже сейчас, когда необходимость вынудила искать иной, лучшей жизни и, наконец, преодолела груз древней истории, женщины не пытались соединиться с мужчинами; напротив, они хотели совершенно обособиться от мужчин, возможно, в последнем усилии спасти их и бежать от них.

Робкий стук вывел Тарлаха из задумчивости. Мужской голос сообщил, что еда готова.

Бреннан снова надел шлем и подошел к двери. С кивком благодарности принял нагруженный поднос и снова закрыл дверь.

— Прислали порции и для соколов и Брейвери, — одобрительно заметил он, ставя большую тарелку на стол. — Еда простая, но выглядит съедобной, и ее вполне достаточно.

Тарлах без интереса посмотрел на стол.

— Бери, что хочешь. Мне не хочется есть.

Лейтенант и слышать об этом не хотел. Он заставил командира поесть и выпить вина, чтобы тот смог наконец забыться.

Убедившись, что Тарлах лег, Бреннан отправился к себе. Он тоже отчаянно нуждался в отдыхе.

***

Комната Квена была немного больше и чуть богаче обставлена, чем те, что отвели сокольничим, но это одновременно жилая квартира и рабочий кабинет престарелого ученого, и Аден, целительница Лормта и сама настойчивая искательница знаний, думала, что найдет там и Квена, и Дуратана в ожидании отчета.

Серые глаза беспокойно устремились к ней;

— Как та бедная молодая женщина?

— Она без сознания и не испытывает неудобств. Пока ничего иного сказать нельзя, но раны у нее серьезные. С ней сейчас Пира, и кто-то будет находиться там постоянно, пока не минует кризис — к лучшему или худшему. — Аден покачала головой в смеси удивления и восхищения. — Ей трудно досталась поездка, но птичий воин правильно поступил, что привез ее сюда как можно быстрее. Удивляюсь тому, как эти воины понимают свою службу.

— Не удивляйся, — ответил ей Дуратан. — Я сражался рядом с сокольничими, когда служил пограничником. Действительно, они редко отдают свои мечи женщинам, но если клятва дана, они выполняют ее, выполняют полностью, даже если это им неприятно. Во время бегства от Карстена среди беженцев были женщины и девушки, и ни разу я не был свидетелем невежливого обращения или нарушения той ответственности, которую приняли на себя сокольничьи.

— И даже помимо клятвы, они всегда проявляют сочувствие. Если бы они нашли в пути раненую женщину, несомненно, сделали бы то же самое, хотя, может быть, и не ехали бы так быстро.

— Они, по крайней мере, дали ей шанс на жизнь, — сказала целительница. — Но нам придется иметь дело с ними или с их предводителем. Как же нам с ними обращаться?

— Так, как и раньше, оказывая гостеприимство, какое можем и какое они, примут, — удивленно ответил Квен, — А также позволив командиру изучать наши записи, как только он отдохнет.

— Квен! Учитель, ты хорошо понимаешь, что я имею в виду! В первую очередь он займется моим кладом. Пира принадлежит к его народу, а она изучает те же самые материалы.

— Ей придется поделиться с ним. Вряд ли они одновременно захотят одни и те же записи.

— Я говорю не об этом! — раздраженно воскликнула Аден. — На тебя совсем не похоже, Квен.

— На тебя тоже, — ответил он.

— И для Пиры необычен страх, который я в ней увидела, когда она узнала о приезде отряда! — Аден взяла себя в руки. — Она не хочет, чтобы ее утащили назад в деревню, прежде чем не познакомится со всеми сведениями о лечении. Она вообще не хочет возвращаться.

И не хочет быть убитой за свой побег, а это вполне возможно, судя по рассказам наших предыдущих гостей.

Она переводила взгляд с одного собеседника на другого.

— Достаточно плохо было, когда мы давали приют одному наемнику. Через несколько дней здесь их будет десять. Как мы можем помешать им открыть, что у нас одна из их женщин? Как помешаем убить ее? Мы не сможем остановить даже одного их воина, с этой его птицей!

— Это вопрос нашей безопасности и безопасности наших собраний. Раньше ни один сокольничий-мужчина не приходил к нам, было лишь несколько женщин.

Одной из них не понравилось прочитанное, и она даже попыталась разорвать рукопись. Манускрипт спасло только вмешательство Джерро, который там случайно оказался. Но если он встретится с одним из наемников, сможет помешать ему тоже или будет убит?

Дуратан позволил ей закончить, потом поднял руку.

— Нам нечего бояться, и твоей подруге Пире тоже.

Как я тебе говорил, я знаю этих людей. По нашим меркам, они жестки и холодны, но у них есть честь. Они не применят насилие ни к кому, кто под нашей защитой, после того, как мы их приняли. И можешь быть уверена, что их не выведет из себя прочитанное. Сокольничий не попытается уничтожить рукопись, которую читает. Для них немыслима такая потеря самообладания.

Аден вздохнула.

— Надеюсь, ты прав, друг мой. Я сама не смогла бы отказать командиру наемников после того, что он сделал, но мне страшно подумать о войне в Лормте, а ведь это его занятие и занятие его народа. По крайней мере, мужчин.

— Верно, но они же часто спасают жизнь, как случилось во время бегства из Карстена или при защите Эсткарпа и Верхнего Холлека. Они не служат Тьме и Тени, не подчиняются злу, не остаются на службе тех, кто проявил себя сторонником зла. Мы принимали здесь и гораздо худших людей, друзья мои, и они не причинили нам ущерба. Эти птичьи воины не обидят нас, а этот их предводитель уже внес свой вклад в наше хранилище знаний. И, возможно, внесет еще немало.

3

Оба сокольничьих проспали почти двадцать четыре часа, а последующие три дня Тарлах был занят, он размещал своих людей для недолгой стоянки и пополнял припасы для последнего этапа пути — к лагерю колонны, к которой принадлежал их отряд и которая подчинялась Варнелу, главнокомандующему народа сокольничьих. Хотя в его группе было всего девять человек — десять, включая его самого, — потребовалось много времени и энергии, потому что сокольничьи, строго придерживаясь обычая, предоставляли ему одному, своему командиру, вести все дела с жителями Лормта.

Но для Тарлаха это было хорошо. В состоянии госпожи Уны заметных изменений не было. Целители считали ободряющим признаком то, что она еще жива, но помимо этого ничего не говорили и не подавали надежд.

Тарлах заходил к ней ежедневно под предлогом, что в его ответственности забота о жизни и благополучии нанимателя, но эти мучительно краткие посещения не приносили ему утешения. Женщина долины еще больше похудела, ее хрупкость бросалась в глаза. К ней вернулась ее красота, но она приобрела неземной характер, как будто ее тело и душа готовились к последнему дальнему путешествию в Залы Доблестных.

У Тарлаха разрывалось сердце, когда он видел ее такой, ему хотелось прижаться губами к ее губам или даже просто коснуться маленькой руки в шрамах, но он никогда не оставался с ней наедине и потому вел себя так, как предписывали обычай и обстоятельства. И каждый раз, покидая комнату Уны, он был уверен, что видел ее в последний раз.

Отчаяние и боль невосполнимой утраты пожирали его, как рак, но капитан не позволял себе полностью погружаться в отчаяние. Ему не заниматься изысканиями, но на четвертое утро, как только Бреннан и остальные сокольничьи покинули Лормт, Тарлах заставил себя начать. Он принял на себя ответственность за судьбу своего народа и должен продолжить работу. Да и ради самого себя он не смел поступать иначе. Если ему нечем будет занять мозг, горе и бессилие сведут его с ума. Хотя потребовалась вся сила воли, чтобы заставить себя работать.

***

На четвертый день в Лормте У на уснула спокойно, а на следующее утро открыла глаза.

Удивленно осмотрелась, потом к ней вернулась память, и она напряглась.

Пира, женщина из народа сокольничьих, подруга Аден и тоже целительница, сидела рядом с постелью.

Она быстро положила руку на руку Уны, успокаивая больную.

— Спокойно, миледи. Ты в безопасности. Это Лормт, меня зовут Пира, я тоже здесь гостья и целительница.

Женщина долины кивнула в знак того, что поняла, но не расслабилась. Глаза ее обежали маленькую комнату в поисках кого-то.

В ней словно провернули копье.

— А как капитан? — спросила она, стараясь говорить спокойно, хотя каждое слово давалось ей с трудом. — Командир моей охраны? Он здоров? Я видела, как он бросился ко мне, когда упал камень…

— С ним все в порядке, — заверила ее Пира. — Он привез тебя к нам. Почти три дня непрерывно ехал, держа тебя на руках, останавливался только для смены лошадей, — добавила она с неожиданной гордостью, которая удивила ее саму.

Уна из Морской Крепости снова кивнула. Она больше ничего не сказала, но страх не покинул ее. Она не сомневалась, что Тарлах сразился бы ради нее с самим Мрачным Командующим, но эта незнакомая женщина может ей лгать и держаться этой лжи, пока не решит, что пациентка достаточно окрепла, чтобы выдержать правду.

Женщина встала. Мысли владелицы долины легко было прочесть, и Пира приняла решение. Этот страх, разрывающий Уну, замедлит ее выздоровление.

Пира направилась к двери. Как она и ожидала, не один, а два молодых человека сидели снаружи в коридоре. Многие местные жители посылали своих детей в Лормт. В обмен на приобретаемые знания они помогали в работе. Большинство оставалось недолго и уходило, чтобы заняться делом своей жизни, но немногие, как эти двое или как когда-то Аден, проявляли способности и склонность к наукам и потому формально принимали на себя обязательство служить Лормту. Однако молодость остается молодостью, как бы сильно ни было стремление к знаниям, и в этих длинных извилистых коридорах расцветала дружба, как и в крепостях лордов, и этих двоих редко видели порознь в их свободное время.

— Хорошо, — неожиданно сказала Пира. Она была уверена, что прервала обсуждение плана бегства. Недалеко от Лормта есть ручей с глубокими омутами, в которых водится крупная и хитрая форель. — Вы мне поможете. Мерон, ты изучаешь искусство исцеления. Оставайся с госпожой Уной. А ты, Луки, разбуди Аден. Скажи, что наша пациентка пришла в себя.

— С радостью! А ты сама?

— У меня есть дело. Вернусь, как только его закончу.

Идите, и побыстрее.

***

Тарлах сидел за столом, но не видел два свитка, разложенные перед ним. Он думал о Морской Крепости, о том, как его товарищи и жители долины перенесут предстоящую зиму.

Сами они смогут вернуться туда не раньше весны.

Когда сможет вернуться он. И очень вероятно, что ему придется возвращаться в одиночестве.

Он всегда возвращается к этой мысли!

Тарлах встал и принялся расхаживать по комнате.

Большинство членов этой странной общины ученых, в которой он оказался, давно в постели и вообще скоро уже будут вставать, а он продолжал бодрствовать и не раздевался. Отдохнув от гонки сюда, он спал мало. Здесь нечем было утомить тело, и он не мог справиться с душевным смятением больше, чем на несколько часов в сутки.

Может быть, если он всерьез займется поисками, сон легче будет приходить к нему. Тарлах надеялся на это, потому что предстоящие часы бодрствования не принесут ему радости.

В дверь постучали. Капитан удивился, но быстро надел свой крылатый шлем и разрешил войти.

Женщина Пира. Та, что ухаживает за Уной. Вот оно.

Тарлах напрягся, посмотрел ей в лицо, Потом отвернулся, опасаясь выдать себя. Но у нее нет выражения вестницы смерти.

Женщина подошла к нему, хотя не очень близко.

— Прошу прощения за вмешательство, капитан, но ты просил немедленно извещать тебя об изменениях в состоянии госпожи Уны.

Командир сокольничьих снова посмотрел на нее.

— Было изменение? — Голос его был спокоен, словно он спрашивает о возможной погоде на завтра.

Женщина кивнула.

— Кризис миновал. Она пришла в себя и будет жить.

Тарлах наклонил голову. Хвала Рогатому Лорду…

— Благодарю за новость, — сказал он и словно забыл о ней.

«Бесчувственный дикарь!» — подумала Пира. Но ведь она пришла сюда не ради него.

Уна из Морской Крепости прямо не выдала себя, даже в бреду лихорадки, и сейчас она хорошо контролировала свой страх. Просто сильная и заботливая женщина тревожится о человеке, который верно служил ей. А что касается Тарлаха, то Пира понимала, что может совершенно неверно истолковать его спокойствие.

Но очевидно, что все это имеет глубокий смысл. Раздевая пациентку, они с Аден обнаружили две подвески, каждая на своей цепочке. Женщина носила их под одеждой. Маленький золотой амулет Гунноры они не стали убирать, потому что приветствовали помощь Великой, покровительницы женщин, в борьбе за жизнь Уны. Вторая подвеска серебряная, тоже маленькая, но искусно выполненная, изображение сокола с кроваво-красным камнем в когтях.

Этот предмет оказался амулетом Силы. Когда вначале Пира, а потом Аден попытались снять его, серебряная птица мягко, но решительно выскальзывала у них из рук.

Видя, что она каким-то образом связана с правительницей долины и спокойно лежит рядом с символом Гунноры, они оставили и ее.

Связь между этой женщиной из долины Верхнего Холлека и наемником казалась невозможной, сама мысль об этом на первый взгляд нелепа, но еще более невероятно считать, что здесь простое совпадение. Пира знала, что в обычаях сокольничьих делать такие амулеты и их невозможно отобрать у тех, кто их создал или кому они добровольно подарены.

Она не говорила о своих подозрениях и, по-видимому, правильно поступила, потому что если какое-то чувство и существует, то только со стороны владычицы долины. Поэтому она и скрывала так амулет.

Может быть. Пира не могла утверждать, что понимает этих мужчин или мужчин вообще. Она понимала, что могла неверно прочесть чувства, отразившиеся на полускрытом лице сокольничего, когда тот смотрел на лежащую без сознания женщину.

Инстинкт говорил ей, что она не ошибается. Боль есть боль и в той или иной степени свойственна любому человеку. Никакой народ или пол не может полностью избежать ее.

Пира незаметно внимательно разглядывала сокольничего. Действительно ли этот человек так спокойно воспринял новость? Или испытывал такой ужас, что боялся поддаться малейшему проявлению чувств, чтобы не выдать себя?

— Прости, капитан, но я должна попросить тебя об услуге. Госпожа Уна помнит, что ты спасал ее от камня, и боится, что при этом пострадал ты сам. И этот страх может воспрепятствовать ее выздоровлению.

Тарлах выпрямился.

— Мое присутствие поможет?

— Да. Чем скорее она перестанет волноваться, тем лучше. Тебе не нужно оставаться долго. При таких серьезных ранах это вообще непозволительно.

— Идем, — коротко сказал он. — Мы тратим время.

***

К этому времени наемник уже хорошо знал дорогу к лазарету, хотя при первом посещении был рад присутствию проводника. Внутри обманчиво простого здания, как и во всех остальных сооружениях Лормта, находился настоящий лабиринт коридоров и переходов.

Требуется длительное знакомство с этим древним городом, прежде чем можно будет не опасаться заблудиться, по крайней мере, временно, в его извилистых путях.

Аден ответила на стук своей подруги. Она перевела взгляд с Пиры на сокольничего и одобрительно кивнула.

— Прекрасно. Я сама бы утром послала за тобой, птичий воин, но так, вероятно, лучше. Заходи.

— Госпожа крепости, наверно, захочет поговорить с ним наедине, — сразу же сказала Пира. — Дела Морской Крепости нас не касаются.

Целительница Лормта поколебалась, потом сдалась.

— Ты права. Хорошо, птичий воин, но предупреди ее, что у вас только несколько минут. Она еще не в состоянии по-настоящему заниматься делами.

***

Когда капитан вошел в неярко освещенную комнату, в которой лежала владычица долины, у него гулко стучало сердце.

Он остановился у двери. У на сидела, опираясь на подушки. Она была бледна и так похудела, что гагатовые глаза казались огромными. Но, увидя его, она ослепительно улыбнулась.

— Тарлах, — прошептала Уна.

Он двумя шагами приблизился к постели и сел на стул, стараясь не касаться женщины, чтобы не повредить ей. Прикоснулся пальцами к ее прекрасной щеке и отвел их.

— Мне так много хотелось тебе сказать, — хрипло произнес он, — а теперь я не нахожу слов.

— Слова не нужны. Пира рассказала мне, что ты сделал. — Она смотрела ему в лицо, в ту часть, которая видна из-под шлема: он не решался снять его, опасаясь появления целительниц. Даже и так заметно было, как он осунулся, и у Уны сжалось сердце: ведь она виновата в этом.

Но это в прошлом, убеждала она себя, сейчас Тарлах здоров. И Уна испытала новый страх. Не одна она могла пострадать в камнепаде.

— Был ли еще кто-нибудь ранен? — спросила она.

— Нет. Кроме тебя, всем остальным повезло.

— Как Брейвери?

— Она скучает по тебе. Не хотела даже садиться, пока я не достал из седельной сумки твое платье и не постелил ей. Твой запах успокоил ее.

— Бедняжка — Но сейчас она устроилась хорошо Бросающего Вызов Буре тут побаиваются, а она со всеми перезнакомилась и подружилась.

Женщина кивнула. Так и должно быть. Брейвери — спокойная кошка, она всегда рада вниманию. Она должна понравиться и престарелым ученым Лормта, и их молодым помощникам.

Тарлах улыбнулся.

— Большинство, я думаю, хочет предохранить Брейвери от моего общества. — Он негромко рассмеялся, видя, как омрачилось ее лицо. — Вряд ли кто-нибудь считает меня очень плохим, просто я для них слишком свиреп.

Теперь, когда ты к нам вернулась, ей, вероятно, позволят проводить здесь часть дня.

— Очень хочу этого! — Уна удобнее устроилась на подушках. — Как продвигается твой поиск?

— Я еще не возобновил его. — Видя, что она нахмурилась, он поторопился добавить:

— Первые сутки я проспал, а потом был занят со своими товарищами. Они недавно уехали.

— Ваши обычаи тяжелы для старших офицеров, — сухо заметила она.

— Иногда, — признал он, — хотя в данном случае я был рад, что у меня есть чем заняться.

— Наверно, хорошо, что ты задержался. Теперь я смогу помогать тебе, как мы и планировали.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Женщина, ты в своем уме? Неужели ты воображаешь, что я позволю…

— Я могу читать в постели не хуже, чем за столом, и мне станет лучше, когда появится конкретное дело. Лежать и раздражаться — это не принесет мне пользы.

— Посмотрим, что скажут две твои целительницы, У на из Морской Крепости рассмеялась.

— Это, птичий воин, трусливое бегство!

Он собирался ответить, но ему помешал стук в дверь.

Повернувшись, Тарлах увидел, что в комнату вошла женщина, которая вела битву за жизнь Уны.

— Прости, миледи, — сказала Аден, всматриваясь в лицо пациентки, не переутомилась ли она, — но теперь ты должна отдохнуть. Тебе еще нельзя утомляться.

Тарлах встал и, отдав владелице долины полагающееся приветствие, вышел из комнаты с легким сердцем.

4

Сокольничий вскоре после рассвета направился в читальный зал, который указала Аден. Несмотря на то, что оба не спали ночью, Аден была уже там.

Комната напоминала многие другие такие же — и не только в зданиях Лормта, но и в его толстых стенах.

В центре несколько прямоугольных столов, достаточно больших, чтобы на них помещались огромные тома, свитки и материал, необходимый для их копирования или ремонта. Стулья удобные, они сконструированы так, чтобы на них можно было, не уставая, проводить долгие часы. Свет дают длинные узкие окна в правой стене, а также свечи в многочисленных тяжелых широких подсвечниках: такие подсвечники нелегко случайно уронить или пролить с них воск на драгоценные рукописи.

Вдоль стен от пола до потолка устроены полки с рядами книг и свитков. Некоторые тома переплетены в яркую новую кожу, другие свидетельствуют о глубокой древности.

Тарлах в отчаянии покачал головой. Это всего лишь одна комната, да и то предназначенная для использования людьми, а не как книгохранилище. Как много материалов, как много знаний на самом деле хранится в Лормте? Видя это, Тарлах вполне понял слова Квена о том, что его люди даже не каталогизировали все, чем владеют, особенно те записи, которые обнаружились после Поворота. Забота о сохранности рукописей занимает большую часть времени ученых, тех, кто способен вносить свой вклад в дела общины. Не все на это способны.

Возраст в большей или меньшей степени сказывается на уме и силах самых пожилых. К ним относятся с уважением и добротой, поручают легкие дела, чтобы они не считали себя бесполезными, но в действительности они мало чем способны помочь товарищам.

Этот зал посещается часто, и потому в нем относительно мало пыли и других признаков заброшенности, которые видны в других уголках Лормта.

Целительница уже выложила на стол, возле которого стояла, когда вошел Тарлах, несколько томов. Были на столе и бумага и другие материалы для письма.

Аден указала на стол.

— Кроме тех свитков, которые я дала тебе вчера — это все недавно сделанные копии, — остальное должно оставаться здесь. Некоторые из этих книг такие старые и хрупкие, что мы сами боимся их трогать.

— Понятно.

— Это подлинные записи сокольничьих. У нас мало подобных, и когда просмотришь это, придется искать лишь случайные упоминания и обрывки сведений. — Она внимательно смотрела на Тарлаха. — Ты не один нуждаешься в этих записях. Когда госпожа У на достаточно поправится, чтобы не нуждаться в постоянном присмотре, записями займется Пира. Мы не хотим никаких неприятностей из-за этого.

— Никаких неприятностей не будет, — кратко ответил наемник.

Он уже собрался отвернуться, но его остановило любопытство. Тарлах продолжал смотреть на Аден.

— Почему она интересуется записями о сокольничьих? И почему именно она их хранительница?

Мне казалось, что хранителем истории народа-воина скорее мог бы стать Дуратан или кто-то похожий на него.

Аден улыбнулась.

— Писец из вашего народа, который сделал эти записи, был целителем. Я нашла этот клад несколько лет назад и сама его изучала. Искала другие подобные, к сожалению, безуспешно. В них много сведений о лечении, которых мы раньше не знали.

Он серьезно смотрел на женщину.

— То, что я прочла, помогло мне заставить снова действовать легкие моего брата, когда прошлой весной я спасла его из западни Тьмы. Я могла бы в случае необходимости оживить и его сердце.

Видя, что он заинтересовался, она описала спасение и средства, с помощью которых Джерро был возвращен к жизни.

Тарлах молчал несколько секунд.

— К нашему стыду, мы сами забыли об этом, — сказал он наконец. — Прежде, чем я начну свою работу, не покажешь ли, как помогать восстановлению легких?

Если мы будем обладать этими знаниями, каждый год или даже каждый месяц можно будет вырывать жизни из объятий Мрачного Командующего.

Аден посмотрела на него, удивленная признанием превосходства ее знаний. Даже среди своего народа, хорошо знавшего ее умения и искусство, не часто встречала она такое отношение и надеялась только спустя много лет опыта и практики приобрести достаточное уважение к этому своему делу. Как ученый она никогда не получит признания за стенами Лормта.

— Я с радостью научу тебя, птичий воин. Давай подождем, пока я позову Джерро в качестве нашего предполагаемого пациента. Это довольно болезненный процесс, а у здешних моих друзей слишком хрупкие и старые ребра.

***

Время в Лормте проходит медленно, но не неприятно. Выздоровление Уны шло поразительно быстро, учитывая серьезность ран. Тем не менее прошло утомительно много дней, прежде чем она смогла вставать с постели, и еще дольше до того, как она вышла за толстые стены лазарета.

Началась зима, но ее прикосновение было еще поверхностным, и даже самые престарелые и ослабевшие жители Лормта редко из-за непогоды вынуждены были оставаться в своих комнатах. Как только целительницы подтвердили, что женщина из долины может ездят верхом, Тарлах предложил ей осмотреть окрестности. Когда зима наступит по-настоящему, у них не будет такой возможности, а им обоим нужно оторваться от тусклых переходов и пыльных книг.

Нужно было также оправиться от разочарования.

Хозяева говорили правду: в Лормте действительно было очень мало сведений о сокольничьих, да и те в основном об их методах лечения. Тарлах и Уна много времени изучали эти записи, потому что очень многие рецепты и методы лечения сокольничьи забыли, а Уна вообще никогда не знала. Особенно полезными оказались методы лечения легких и сердца, и оба они не только их записали, но и запомнили.

С самого начала У на работала вместе с Тарлахом, вначале в постели, потом в зале рядом с ним и оказалась очень искусной в разыскивании информации в самых маловероятных местах, но все равно узнали они немного, и почти ничего нельзя было использовать для помощи сокольничему. По-видимому, время от времени с растущим унынием думал Тарлах, предание о том, что записи о временах до рабства у Джонкары и во время этого рабства были спрятаны в тогда еще новом хранилище Лормта, оказалось неподтвержденной легендой.

Тарлах верил в это предание, потому что его народ всегда внимательно относился к своему прошлому, не поддавался желанию сочинять легенды. Сокольничьи всегда были историками, они тщательно записывали все происшествия и важные для них обычаи, даже те, от которых добровольно или вынужденно отказывались.

Однако, собираясь на север, они решили, что часть записей опасно брать с собой; они могут вызвать у потомков тоску по прежней, более спокойной и безопасной жизни, и потому было решено оставить их в месте, специально предназначенном для хранения знаний в войне между Светом и Тьмой, которая тогда только еще затихала.

Уничтожить записи — такое деяние показалось отвратительным людям, которые гордились своим прошлым, несмотря на постигшую их катастрофу.

Уна с готовностью согласилась на предложенную экскурсию, и на следующее утро, очень рано, они выехали.

В воздухе чувствовалась зима, но хорошо одетых людей, которые к тому же двигаются, это не пугало. Они радовались свежести, оживились также кошка и сокол, им тоже надоела скучная жизнь в закрытых помещениях.

Капитан наблюдал за своей спутницей с нежным и счастливым выражением лица. Наконец-то она стала похожа на себя, подумал он, вернулась краска на лицо, глаза горели прежним живым огнем, и Тарлах понял, что Уна, как и заверили его Аден и Пира, вполне здорова.

Он улыбнулся про себя. Об этой перемене говорили не только слова целительниц. Их не просили не переутомляться, не давали перечень симптомов, за которыми нужно следить. Никаких условий, только предупреждение, которое такому опытному горцу не нужно: не уезжать слишком далеко, чтобы можно было вернуться в случае резкой перемены погоды. И еще одно предупреждение, более настойчивое: ни при каких обстоятельствах не заходить в пещеры, глубокие и мелкие, которых множество в окружающей местности.

Глаза мужчины сузились и потемнели. Аден была очень настойчива в своем предупреждении и подкрепила его вызывающим ужас объяснением.

В это время года в подземных путях вокруг Лормта скрывается опасность, древняя опасность, которая не покидает эти земли почти с самого начала их заселения в отдаленном прошлом — так давно, что подлинной истории этого заселения уже никто не помнит.

В этих лишенных света ходах бродит некое существо, очевидно, только зимой, дитя-женщина, маленькая, судя по всем рассказам, и очень красивая, но несущая смерть всем, кому не повезет с нею встретиться. Дитя-Призрак, привидение, которое, как рассказывают, устремляет свои как будто невидящие глаза на пришельца, которого встречает в пещерах, и пытается обнять его своими маленькими руками. Если это ей удается, она на мгновение прижимается и тут же исчезает, заполнив воздух детским плачем. Через час после ее прикосновения плоть жертвы начинает распадаться, она гниет прямо на костях, как у трупа.

Это не просто страшная легенда, которую рассказывают в безопасности, у уютного очага. Три года назад Аден сама встретилась с таким случаем. Странник пытался найти укрытие от непогоды в пещере и встретил там живую смерть.

Когда его обнаружили, болезнь зашла уже далеко, но у него хватило сил рассказать свою историю. И Аден смогла только дать ему снадобье, которое погрузило его в сон, пока он не расстался с жизнью, для него ставшей кошмаром. И воспоминание об этом человеке по-прежнему мучает по ночам целительницу.

Тарлах вздрогнул, заставляя себя не думать об этом смертоносном ребенке. Эта опасность им совсем не нужна, он не позволит облаку омрачить день для себя и для своей спутницы.

Существовали и другие опасности, о которых он знал, и поэтому оба они были вооружены, хотя выехали вовсе не в поисках неприятностей. В горах бродят дикие звери, одичавшие люди и, как рассказывали, другие существа, пробужденные войной между Светом и Тенью и Тьмой.

Эта война давно бушует в этой многострадальной земле.

Меч на боку женщины — совсем не украшение. Отец Уны настоял на том, чтобы она научилась владеть им, а Тарлах за то время, что они провели вместе, сам учил ее и фехтованию, и другим способам схватки. Уна оказалась хорошей ученицей, а сам Тарлах всегда был известен как прекрасный, хотя и требовательный учитель. И теперь Уна из Морской Крепости превратилась в соратника, от которого не отказался бы ни один человек в здравом уме, в бойца, чью вражду никто знающий ее не захотел бы вызывать.

***

Несмотря на наслаждение хорошим днем и обществом владелицы долины, настроение Тарлаха почему-то ухудшалось по мере удаления от Лормта.

Мир вокруг совсем не казался безжизненным. Стало гораздо лучше, чем восемь лет назад, сразу после Поворота. Жизнь очень упорна и устойчива.

Даже в первый год несколько маленьких растений, должно быть, пробились к свету на отдельных участках почвы и начали снова заселять опустошенную страну.

Этот процесс ускорялся в тех местах, где существовали мелкие фермы и где фермеры не только спаслись сами, но и сумели сохранить семена и снова засеять поля. А к этому времени вернулись даже деревья. Конечно, маленькие и молодые, совсем не тот могучий лес, что рос здесь до вызванной волшебницами катастрофы, но и они давали убежище местным животным. И даже зимой земля свидетельствовала о возрождении жизни и о надежде.

Тарлах понимал это сердцем и умом, но не испытывал утешения. Горе заполняло его, какого он давно не чувствовал. Он вспоминал то, что было некогда, вспоминал величественное великолепие Гнезда…

Крик Бросающего Вызов Буре вернул Тарлаха к действительности. В крике звучали гнев и предупреждение о близкой опасности. Сокол взлетел, но скоро вернулся и снова крикнул, на этот раз призывая к себе.

Сокольничий послал Леди Гей вперед, извлекая по пути меч. Уна, которая тоже обладала способностью обмениваться мыслями с птицей, с такими же предосторожностями последовала за ним.

Они перевалили через невысокий подъем и увидели то, о чем предупредили сокола его более острые чувства: трех мертвых животных и человека.

Тарлах спешился возле ближайшей коровы. Типичный мелкий рыжий скот, какой держат местные фермеры. Корова мертва уже сутки. Горло у нее разорвано.

Они пошли вниз по склону. Еще две коровы были убиты таким же способом. Определить, как встретил свою смерть пастух, оказалось невозможно. Одна из коров была наполовину съедена, но в первую очередь нападающие сожрали человека. У него отсутствовали горло и все внутренности, сорвана большая часть плоти с груди и бедер.

— Клянусь Янтарной Госпожой!

Тарлах быстро повернулся и увидел, что У на смотрит на обезображенный труп. Свободной рукой воин обнял ее за плечи и отвел в сторону.

— Тебе не нужно было подходить, госпожа, — негромко сказал он. — Даже для меня это нелегкое зрелище.

— Я.., я целительница, — ответила она кратко, почти не разжимая губ. — Нужно было убедиться, что он мертв.

Женщина овладела собой.

— Кто мог это сделать, Тарлах? Волки?

— Не знаю. — Он нагнулся. — Тут плохо видны следы.

Осмотрев площадку в нескольких местах, Тарлах снова присоединился к Уне.

— Возможно, и волки, — с сомнением сказал он спутнице, — но я никогда не видел следов таких размеров.

Тут была также лошадь, но она, кажется, спаслась.

Воздух разорвал боевой клич Бросающего Вызов Буре. Одновременно ветерок донес зловоние, которое вызвало у обоих людей тошноту. Такое зловоние сопровождает Тьму и ее союзников.

Они побежали к своим лошадям и в то же время услышали сверху, со склона, низкий, приводящий в ужас вой. Его мгновенно подхватило еще множество голосов.

Эти голоса отрезали путников от лошадей.

Это не знакомый вой охотящихся волков. Больше похоже на собачий лай, но в то же время и не совсем.

Вопль, ужасающий своей абсолютной жестокостью.

Уна попыталась подавить панику. Она знала, что редко кому из людей приходилось слышать такой звук. А те, кто слышал, не выживали, чтобы рассказать о нем.

Схватка невозможна. Вой действительно отрезал их от лошадей. Теперь звери стали ясно видны, их больше двух десятков, большие звери, выше и тяжелее мастифа, с плотным сильным телом. Четырехпалые, с большими головами и длинными мордами, а на лбу три коротких рога. Глаза у них красные, и не от отраженного света, а сами по себе. Тело покрывает очень короткая шерсть, смешанного коричнево-черного цвета.

Одно из животных прыгнуло на Тарлаха, уверенное в своей победе, и на мгновение наемник испугался, что его меч окажется бессильным, но предсмертный вопль рассеял его сомнения.

Гибель одной твари ничего не решает. Они окружены, отрезаны от лошадей, на которых нападающие не обратили внимания, очевидно, предпочитая иную добычу.

— Защищай спину! — крикнул Тарлах, когда второй зверь набросился на него. Крикнул без необходимости, потому что Уна из Морской Крепости уже встала за ним. Твари не возьмут его сзади, пока она стоит на ногах.

Нападавший на Тарлаха зверь упал, сзади послышался неожиданно стихнувший вой — это Уна убила своего первого противника.

На Тарлаха набросилась рослая самка, она оскалила клыки, похожие на кинжалы, собираясь разорвать ему горло. Тарлах ударил ее в брюхо и распорол его.

Одновременно он отпрыгнул в сторону, но не избежал удара тяжелого тела.

Еще одна тварь набросилась на него, торжествующе рыча. Тарлах успел прийти в себя и встретить это нападение.

Прыжок, который спас Тарлаха от падения, в то же время отдалил его от Уны. Ужас охватил ее, когда один из зверей проскочил мимо, чтобы зайти Тарлаху за спину, но меч женщины взвился словно по собственной воле и разрубил зверю шею.

В это мгновение прыгнули и на нее. Рослое животное не пользовалось при этом мощными челюстями, оно опустило голову, пустив в ход рога, острые, как копья.

От сильного удара женщина упала. Ударила снизу вверх, вогнав меч в тощее брюхо.

Она не может встать! Ей не дадут на это времени!

Уна откатилась в сторону, едва избежав челюстей, нацелившихся ей в плечо, но знала, что следующим прыжком собакоподобный зверь доберется до нее.

Так и случилось бы, но теперь не только люди приняли участие в битве. Кони Морской Крепости славились по всему континенту, а эти два прошли особую выучку у сокольничьих. Окованные железом копыта обрушились на спину зверя и сломали ее, словно прутик.

И в этот же момент со спины Брата Орла спрыгнуло маленькое животное, вцепилось когтями в морду ближайшего зверя, рвало его красные глаза, пока от них ничего не осталось, висели только кровавые клочья нераспознаваемой плоти.

И Леди Гей сражалась зубами и копытами, она отбросила одного зверя от сокольничего, одновременно вцепившись зубами в шею другого.

Бросающий Вызов Буре расправился еще с двумя нападающими, но второй успел задеть его рогом, когда бил в агонии ослепленной головой. Рог не проткнул птицу, но отбросил ее. Сокол отлетел от места битвы и тяжело ударился о землю. И когда попытался снова подняться, одно крыло его больше не слушалось.

***

Тарлах знал, что даже с помощью союзников они ведут последний бой. Слишком много зверей оставалось, а потери словно добавляли им решимости прикончить добычу. Еще несколько минут, и один из них упадет. И как только это случится, за ним последует и второй…

Одна из тварей перед ним завыла и упала со стрелой в шее.

Множество стрел обрушилось на нападающих. Тарлах поднял голову и увидел стреляющих из луков Пиру и Джерро. С ними были еще люди. Некоторых из них Тарлах видел в Лормте, другие, вероятно, местные фермеры.

Он мог разглядывать их без помех. Неожиданное нападение привело в смятение тварей, число которых и так уменьшилось, и они бежали, спасая свою жизнь.

Наемник почувствовал, как пошатнулась рядом с ним Уна, и повернулся, чтобы поддержать ее, но не выпустил меч из руки. Еще рано убирать его в ножны.

Так же поступила и женщина из долины. Она на мгновение прижалась к Тарлаху, потом распрямилась.

— Я не ранена, хвала Янтарной Госпоже. А ты?

— Тоже. Я тоже не ранен.

Но их спутникам повезло меньше. Уна сняла Брейвери с убитого стрелой зверя. Кошка еще цеплялась за тварь. С ее правой передней лапы капала кровь.

Бросающий Вызов Буре.., он не мертв, это Тарлах знал, но он упал и не смог ответить на призыв человека.

Леди Гей заржала. Она стояла в стороне от места схватки, прочно поставив ноги в позе часового.

Уна подняла голову.

— Иди, — сказала она своему спутнику, — Там сокол. Брейвери в безопасности, а остальные скоро подойдут. Тем временем я посторожу.

И, словно подтверждая ее слова, вернулась с преследования Пира. Она спускалась по склону быстрым шагом, который перешел в бег, когда она приблизилась к паре.

— Идем, миледи. Сядь здесь, тут трава не сорвана. Я должна проверить…

Уна из Морской Крепости подняла голову.

— Я тоже целительница, и мои товарищи ранены.

Принеси воды, а я тем временем осмотрю раны Брейвери.

Женщина внимательно посмотрела на нее, потом кивнула и пошла за водяными мехами, которые остались на лошадях. А Тарлах тем временем поторопился на помощь своему крылатому брату.

***

Осмотр ран и их очистка причиняли кошке боль, но она переносила ее терпеливо, поверив в мысленное заверение Уны, что это необходимо для ее же пользы.

Однако, когда Уна перевязывала лапу, Брейвери замяукала, и женщина, подняв голову, увидела подходящего к ним Тарлаха. Внутри у нее сжалось. Сокольничий прижимал к себе сокола, и рот у него был мрачно сжат.

— Насколько плохо? — спросила она, когда он подошел.

— Крыло может быть сломано, хотя сам он считает, что это не так. — Говорил Тарлах спокойно, но Уна, хорошо изучившая его, почувствовала в его голосе страх.

Она закончила перевязывать рану Брейвери, потом передала кошку Пире и взяла у Тарлаха боевую птицу.

Делая это, она на мгновение сжала его руку в уверенности, которой сама не ощущала. У птиц хрупкие кости, и немного нужно, чтобы сломать или раздробить их.

Уна долго осматривала Бросающего Вызов Буре, осторожно прощупывая его крылья и бока.

Наконец она подняла голову и улыбнулась.

— Удача с нами, птичий воин. У сокола, вероятно, немало ушибов, но переломов я не обнаружила. Если внутри не разовьется воспаление, твой товарищ вскоре поправится, хотя еще несколько дней не сможет летать.

— Слава Рогатому Лорду, — прошептал Тарлах.

Он торопливо взглянул в сторону Пиры и нагнулся к Брейвери, гладя ее по голове.

Кошка подняла голову навстречу его руке и замурлыкала, довольная лаской. Тарлах, вопреки своему настроению, улыбнулся.

— Ты, во всяком случае, кажешься здоровой, маленький друг.

— Ей тоже повезло. Самое главное — не давать ей срывать повязку, пока я сама не сменю ее. Ты проверил лошадей?

Тарлах кивнул.

— Да. Обе невредимы, как и мы.

Он повернулся к Пире, которая пока единственная из жителей Лормта вернулась к ним. Вдали слышали звуки схватки, крики людей и лай охотничьих собак-волкодавов. Остальные продолжали преследование. Очевидно, ни одной из этих странных тварей не удастся спастись.

— Наша благодарность не может быть выражена в словах, но как вы узнали, что мы в опасности?

— Мы об этом не знали, просто искали чудовищ. — Худое лицо Пиры отвердело. — Этот бедняга ехал за своим скотом, держа перед собой в седле сына. Когда на них неожиданно напали, он бросился на землю, чтобы задержать их, и ударил пони по крупу. Он знал, что ребенок умеет ездить верхом, а ужас и привычка приведут лошадь домой.

— Мальчик, естественно, был в истерике, но сумел внятно рассказать матери о случившемся, и она подняла тревогу. Злобные твари и раньше появлялись в этих местах, а в последнее время количество их увеличилось.

Местные жители готовы были к встрече с ними, опасаясь, что вскоре их земля станет непригодной для жизни.

— Мог потребоваться и целитель, и, так как я хорошо владею луком, а Аден нет, вместо нее поехала я.

Воин кивнул.

— Храбрый человек, — сказал он, поглядев на труп и вздрогнув при воспоминании об этих тварях. Пастух пожертвовал собой, спасая сына. — Тяжело будет ребенку об этом вспоминать, хотя самого ужасного он не видел.

— Да, это так, — согласилась женщина из народа сокольничьих. Ей нравился Тарлах, несмотря на все, что она знает о поведении сокольничьих.

— Звуки охоты затихают, — заметила она. — Скоро мы сможем вернуться в Лормт и попытаемся оставить за собой события этого дня.

— Да, хорошо, что он скоро кончится, — согласился Тарлах, но слова его прозвучали тяжело. Нужно нечто большее, чем сытный ужин и спокойный сон, чтобы снять тяжесть с его сердца.

5

Капитан сокольничьих придвинул стул ближе к ревущему огню. Тепло стало, наконец, проникать к нему, хотя он еще не снял свой тяжелый плащ.

Этот невыносимый холод — последствие плохо залеченной раны, которую он получил в самом начале своей карьеры, когда Псы все еще осаждали Верхний Холлек. Конечно, это не болезнь, а просто неудобство, и в обычных условиях он не снисходил то того, чтобы замечать его. Однако, сейчас настроение у него плохое, и он поддался требованиям тела.

Но тепло, наконец, подействовало. Тарлах ощутил сонливость, физическую расслабленность, и только вялость помешала ему отправиться в постель. Огонь в комнате разожгли заранее, перед его возвращением.

Неожиданно лицо его напряглось. По правде говоря, спать он еще не хочет. Он слишком хорошо знал себя, чтобы надеяться уснуть, когда его не оставляет ощущение поражения и чувство вины.

Глаза у него стали мрачными, как свинцовое небо, грозящее снегом. Снова Уна из Морской Крепости доверилась ему, и снова он не сумел уберечь ее от опасности. Сколько раз еще смогут они уходить от гибели?

Сколько еще?..

Послышался стук, Тарлах отвернулся от огня, неохотно потянулся за шлемом, давая разрешение войти. Дверь у него не заперта, но ему никого не хочется видеть сегодня вечером. Да он и не ждал никого. Может, что-то произошло в Лормте или с хозяйкой долины?

Вошел Дуратан. Получив разрешение, он открыл дверь, но остановился возле нее.

— Надеюсь, я не беспокою тебя, птичий воин, но я увидел у тебя свет и понял, что ты не спишь.

— Не сплю. Входи, добро пожаловать. Чем я могу быть полезен?

— Просто хотел посмотреть, как ты себя чувствуешь, прежде чем ложиться самому. Сегодня тебе пришлось отразить немалую угрозу.

Глаза ученого сузились. Несмотря на сравнительно мягкую зиму, ночи холодны, и огонь разожгли рано.

Маленькая комната хорошо прогрелась, и здоровому человеку не нужен в ней плащ.

— Ты ранен, капитан? — озабоченно спросил Дуратан. — У нас есть опытные целители, хотя не такие искусные…

— Я здоров, — коротко ответил сокольничий, сбрасывая плащ. Он устыдился того, что его застали в таком положении. — Если я доверил госпоже Уне своего товарища, то доверился бы ей и сам. Целительницы — это обычно женщины, и мы привыкли к встречам с ними, хотя мудрых женщин предпочитаем избегать. В их делах много колдовства.

Дуратан кивнул. Так было и до падения Гнезда, когда наемники оказывались далеко и не могли своевременно вернуться в свою крепость за помощью.

— А как себя чувствует твой крылатый? — спросил он.

— Хорошо, как и сказала владелица крепости. Через несколько дней сможет летать. А как Брейвери?

— Отдыхает и наслаждается всеобщим вниманием. — Дуратан удивленно покачал головой. — Она заслужила такое имя <Брейвери — храбрость (англ.)>. От твоего сокола я не ожидал меньшего, но никогда не слышал, чтобы кошка так вела себя.

— Большинство животных будет мужественно сражаться, если угрожают тем, кого они любят. — Тарлах внутренне напрягся, хотя понимал, что Дуратан не стал бы так говорить, если бы у него были дурные новости. — А как сама госпожа? — Было бы странно, если бы он не спросил о ней, учитывая, какую роль она играет в стремлении спасти его народ. Он рассказывал об этом Дуратану перед тем, как выехать ей навстречу.

— Никаких последствий, и можешь быть уверен, что целительницы о ней хорошо заботятся.

Тарлах улыбнулся.

— Удивляюсь, как они тебя к ней допустили.

— Она больше не больна, и не думаю, чтобы Уна из Морской Крепости позволила распоряжаться собой.

— Да, это я видел.

— Она вдобавок к решимости обладает редким мастерством. Джерро рассказал, что она сражалась, как леопард, когда появились наши люди.

— Для нее хорошо, что она это умеет, не правда ли? — с горечью спросил сокольничий. — Перспектива долгой жизни была бы у нее слабой, если бы она полагалась только на мою защиту.

Ученый взглянул на него.

— Не думаю, чтобы любой другой воин мог сделать для нее больше.

— Мы серьезно относимся к данным клятвам. Я поклялся защищать Морскую Крепость и ее владелицу от опасности, а не только сражаться, когда нет другого выхода, но после того, как началась моя служба, мы переходим от одной катастрофы к другой.

Дуратан нахмурился, Ему показалось, что он заметил озабоченность владелицы крепости, и теперь он видел, что эта озабоченность оправдана. У ее товарища мрачное настроение, гораздо хуже, чем в тот вечер, когда он рассказывал, зачем приехал в Лормт. Возможно, это просто реакция на неожиданное нападение после напряжения прошедших недель и почти полной неудачи поиска.

— Госпожа Уна не глупа, — спокойно ответил Дуратан, — и не робка. Если бы твоя служба ее не устраивала, она уже отказалась бы от нее.

Сокол, сидевший в гнезде, устроенном для него Тарлахом, выпрямился и с гневным криком расправил крылья. Капитан быстро протянул руку, успокаивая его.

Дуратан серьезно смотрел на него, вспоминая его рассказ о том, что произошло с тех пор, как его отряд начал службу в Морской Крепости.

Несколько лет назад в долинах Верхнего Холлека бушевала эпидемия, которая сильнее всего поражала молодых, полных сил мужчин, хотя заранее невозможно было сказать, где она ударит больнее.

Хуже всего пришлось Морской Крепости и ее соседям; погибли почти все мужчины, уцелевшие в войне с Ализоном. Только одна долина — Рейвенфилд — отделалась легким ущербом, и хозяин этой долины оказался смертельным врагом всех остальных.

Уна из Морской Крепости лишилась одновременно своего лорда и отца, ей угрожал человек, который был гораздо сильнее и ее, и любого из ее соседей; он намеревался завладеть ее долиной и особенно гаванью, единственной удобной пристанью достаточно большого размера на всем северном побережье до Линны. Считая, что у нее нет иного выхода, кроме капитуляции, Уна отправилась на поиски наемников в достаточном количестве.

И нашла отряд капитана. Сокольничьи, сражавшиеся с Ализоном в Верхнем Холлеке, были в долгу перед ее отцом лордом Харвардом. Другого способа выплатить этот долг у них не было, и потому они подавили свою нелюбовь к женщинам и приняли службу у дочери Харварда. К тому же ее соседа, лорда Огина, подозревали в том, что он предательски заманивает и грабит корабли. Таких разбойников, которые убивают моряков, чтобы завладеть грузом корабля, сокольничьи особенно ненавидели, потому что им часто приходилось служить на море.

Наемник опустил недели спокойной службы, но подробно рассказал о большой буре и крушении торгового корабля, которому был свидетелем. Рассказал, как нырнул с утеса в бурное море с тросом, который стал дорогой к спасению для выживших, как трос порвался, когда уставшие моряки начали подниматься по нему. Уна из Морской Крепости увидела это и перехватила веревку, обмотала ею руки, прижавшись к камню, к которому она была привязана.

Мысли Тарлаха тоже вернулись к той ночи и к событиям, которые он так ярко описал, и ему стало холодно при воспоминании о мужестве Уны. Она держала веревку, выдерживая тяжесть каждого моряка, пока об этом не узнали сокольничьи и не сменили ее. Шрамы на се руках — след той ночи, и одна Янтарная Госпожа знает, как Уне удалось не стать калекой.

Тарлах рассказал, как удалось подтвердить подозрения о грабителях кораблей, описал страшное путешествие, которое привело к гибели трех человек и корабля, но дало нужные доказательства против Огина.

Уне, ему и еще двоим пришлось выдержать еще одну, правда, не такую сильную бурю и весь последующий день провести в маленькой открытой лодке. Наконец, рассказал он и о поражении лорда Рейвенфилда и его приспешников.

Поколебавшись, Тарлах довел рассказ до конца. Этого требовала его работа здесь, хотя он понимал, что, рассказывая, подвергает свою цель опасности, если Дуратан будет слишком болтлив. Квен, Аден и бывший пограничник с помощью нескольких других ученых отыскивали в записях сведения о борьбе между силами Света и Тьмы — и в прошлом, и в настоящем. Во всех известных землях этого мира старое равновесие было нарушено, и становилось очевидным, что древняя, почти замершая война готова вспыхнуть с новой силой. Любое оружие, которое может помочь в борьбе за жизнь, необходимо; оно позволит помешать Тьме захватить мир в свою прожорливую пасть. Тарлах рассказал о призраке женщины, ставшей подругой Уны, о предупреждении, которое сделал этот призрак: о том, что место их схватки — это почти открытые врата Тьмы, и нужно лишь еще немного крови, чтобы тварь, прикованная в этих вратах, разорвала последние узы и явилась в мир. Сокольничий описал, как открылись эти врата и как призрак вступил в бой, который привел к поражению Тьмы, и снова запечатал врата. Но победа стоила самому призраку его существования.

Но о другом Тарлах не смог рассказать. Не мог рассказать Дуратану о том, какие отношения возникли между У ной из Морской Крепости и им самим, как они все больше и больше сближались, вначале в мирной обстановке, а потом в общей опасности, как эта близость завершилась клятвой, которую они дали друг другу на берегу Рейвенфилда, когда перед ними медленно раскрывались врата и они считали себя обреченными. И даже если бы такой рассказ был возможен, Тарлах не смог бы описать их последующее свидание в круглой башне Морской Крепости, когда они подтвердили, что в глубине души стали друг для друга лордом и госпожой, хотя оба признавали суровую реальность: вероятно, им никогда не удастся стать мужем и женой в действительности и перед всем миром. Если бы он был свободен в своих действиях, у него хватило бы храбрости противостоять обычаям своего народа, но такой свободы у него нет, и они оба связаны одной и той же цепью.

Другое дело — причина, по которой он явился в Лормт.

Ее можно было не скрывать, хотя это дело касалось всех сокольничьих. Дуратан и его товарищи хорошо отнеслись к Тарлаху и оказывали всяческую помощь, не задавая вопросов. Они заслуживали правдивого рассказа, и вежливость требовала, чтобы он объяснил причину своих поисков.

Тарлах рассказал, как они вместе с Уной поняли, что над его народом нависла угроза исчезновения, рассказал, какой невероятный поступок она совершила, чтобы предотвратить это исчезновение.

Ученый поражение смотрел на него несколько секунд.

— Она.., отдала тебе долину? — прошептал он наконец, потрясенный великодушием дара.

Тарлах ответил, гордо подняв голову:

— Она не хотела владеть Рейвенфилдом, доставшимся ценой крови, но, главным образом, не могла бездействовать и позволить целому народу исчезнуть из вселенной, когда у нее появилась возможность помешать этому. По той же самой причине она заключила со мной договор о передаче нам необитаемых частей долины Морской Крепости, потому что только в таком случае у нас было бы достаточно места для создания нового Гнезда и деревень.

Тут Тарлах замолчал, собираясь с мыслями. В соглашении был пункт об отношении к женщинам, которых сокольничьи приведут в Верхний Холлек, потому что Уна не хотела увековечивать древнее зло. В отношениях мужчин и женщин его народа неизбежно произойдут изменения. Это он тоже описал, как смог, но большинство подробностей пока оставалось только на стадии замыслов.

Когда сокольничий кончил свой рассказ, Дуратан долго молчал.

— Итак, ты явился в Эсткарп, чтобы добиться одобрения своих старших офицеров и товарищей и согласия женщин и основать жизнеспособную общину?

— Да.

— Ты понимаешь, какая опасность тебе грозит?

Капитан мрачно кивнул.

— Если все сочтут меня изменником, я могу встретить смерть. Большинство колонн отвергнет меня. Если даже я получу разрешение побывать в деревнях, нет никакой уверенности, что мне удастся убедить достаточно женщин сопровождать меня, хотя присутствие и клятва госпожи Уны подкрепят мое слово.

— Да, у нее тоже жизнь будет не очень приятная, если ты добьешься успеха, — заметил Дуратан. — Твоим товарищам придется постоянно иметь с ней дело, и некоторые из них примут такую необходимость нелегко.

— Как лорд и владелец Рейвенфилда я буду представлять свой народ в делах с Морской Крепостью и ее жителями, — кратко ответил наемник. — Мы с Уной доказали, что можем работать вместе. — Он слегка пожал плечами. — То, что нужно вынести, мы вынесем.

Нельзя избегать войны из опасения вражеского меча.

В ответ на вопрос ученого он объяснил, что приехал в Лормт в поисках оружия — всего, что может подкрепить его доводы. Он также надеялся найти сведения о жизни своего народа до того, как он переселился на север. Эти сведения могли помочь в создании нового образа жизни, такого, который устраивал бы большинство и мужчин, и женщин. Но, несмотря на все свои усилия и помощь хозяев, тогда ему не удалось найти ничего значительного.

Дуратан видел, как омрачилось лицо его собеседника, и догадался о причине.

— У вас с госпожой Уной тоже нет успехов? — спросил он. — Я надеялся, что вы что-то узнали, потому что работали с самыми древними материалами.

— Почти нет. Вы не могли бы больше помочь нам, но в Лормте сведений почти нет. Если не считать методов исцеления, которые сами по себе достойны поисков, я не нашел почти ничего полезного для себя.

Он не сказал, что в одном из свитков он нашел сведения, испугавшие его. Там подробно рассказывалось о талисманах сокольничьих. И Аден, и Пира должны были прочесть это, и они сразу узнают его дар Уне из Морской Крепости.

Но постепенно он успокоился. Личные взаимоотношения между сокольничим и женщиной из долины кажутся такими невероятными, и он считал, что целительннцы не поймут значения его подарка. Во всяком случае, они никак не показывали, что подозревают: Уна для него не просто нанимательница.

— А почему ты считал, что у нас могут храниться такие записи, птичий воин? Вы, сокольничьи, держались замкнуто и не распространялись о своих делах с того времени, как появились на нашем континенте.

— У нас рассказывают, что вскоре после своего приезда сюда мы оставили в Лормте большое количество документов о своем прошлом. Но либо это не правда, либо эти документы не сохранились.

— Возможно, они еще просто не обнаружены.

— Я это знаю, — ответил Тарлах со вздохом, — но больше искать мы не можем. До сих пор зима была мягкой, но нельзя считать, что и дальше будет так. Если мы не уедем вскоре, можем застрять здесь до зимы. К тому времени большинство командующих будут уже связаны клятвой и начнут службу. — Он покачал головой. — К тому же, владелица долины не может надолго уезжать из нее, а я отвечаю за свой отряд. — Если он сохранит свое положение командира.

Дуратан кивнул.

— Я знал, что ты придешь к такому решению теперь, когда госпожа Уна выздоровела. Когда вы уедете?

— Через несколько дней, как только я увижу, что мои товарищи готовы к дороге.

— Ты уедешь с нашими добрыми пожеланиями. А мы продолжим поиски, и, если обнаружим что-нибудь интересное, я пошлю сообщение в Морскую Крепость.

Сокольничий удивленно посмотрел на него.

— Ты это сделаешь?

— Я не отличаюсь от других и предпочитаю иметь цель своих усилий. Твой поиск нелегок, птичий воин.

Боюсь, что достигнуть твоей цели не легче, чем вернуть горы в прежнее состояние, но чем можно будет тебе помочь, я помогу. Хотел бы только, чтобы твое посещение Лормта окончилось удачей.

— Кажется, я приобрел здесь доброго друга. А это большая удача.

***

Брейвери лежала на спине, сражаясь с рукой Уны одной перевязанной и тремя здоровыми лапами.

— Ты, горе мое маленькое! — воскликнула женщина. — Так я никогда не кончу тебя перевязывать! И не смогу причесаться, чтобы встать.

Стук заставил ее посмотреть в сторону двери. Движение было инстинктивное, но именно такой возможности ждала кошка. Когда Уна повернула голову, ее распущенные волосы упали ей на плечо, и Брейвери потянула за них когтями и пастью.

Глаза у Тарлаха были мрачными, но, увидев кошку, смотрящую на него сквозь поток волос — видны были только лапы и морда с широко раскрытыми глазами, — воин рассмеялся.

Уна сердито посмотрела на него, освобождаясь.

— Если бы так тянули за твои волосы, ты бы не смеялся, — резко сказала она.

— Может быть, и нет, — с улыбкой ответил он, — но в таком виде она очень забавна. Твоей радости достаточно, чтобы вознаградить меня за приход.

Она с любопытством посмотрела на него. До сих пор сокольничий старательно избегал прихода в ее комнату, и она гадала, что привело его так рано.

Он прочел ее мысль.

— Я хотел убедиться, что с вами обеими все в порядке, прежде чем встанут две твоих стражницы и снова заставят меня быть более осмотрительным.

Ее гагатовые глаза затуманились.

— Дуратан не разговаривал с тобой вчера вечером?

Воин напрягся.

— Ты послала его ко мне, сказала, что у меня неприятности?

— Нет. Он сам намеревался навестить нас обоих.

Когда мы вчера расстались, ты выглядел побежденным.

По крайней мере, мне так показалось. Мне не нравится, когда ты так выглядишь. Мы ведь даже еще не обратились к вашим колоннам.

— Дело не в отсутствии успеха, — быстро возразил он. — Мы оба знаем, что его может и не быть.

— Я понимаю это. — Она отвернулась от него, чтобы скрыть лицо. — Я для тебя только тягость!

Тарлах подошел к ней.

— Что ты хочешь сказать этим, У на из Морской Крепости?

— Я видела, как ты смотришь на меня, словно я вот-вот разобьюсь на кусочки. Ты считаешь себя виновным. Такой вины никто из твоего народа не принял бы на себя.

— Стали ли мы от этого богаче? — Он взял ее за плечи и повернул к себе, чтобы она смотрела ему в лицо, — Это правда, что у нас нет опыта в заботе о других, и я только учусь этому, но я не жалею, что полюбил тебя. Это я ценю выше, чем даже желание обладать тобой.

Он прижал ее к себе и закрыл глаза.

— Мысль о том, что я могу тебя потерять, пронзает меня, словно копьем. Я могу выдержать то, что приходится держаться в стороне от тебя, но, чтобы не сойти с ума, мне нужно знать, что ты жива и здорова в этом мире.

Она ничего не ответила, только прижалась к нему.

Губы его нежно коснулись роскошных каштановых волос, он уловил нежный запах трав, которыми она моет волосы. Тело у нее мягкое и теплое, и он почувствовал, что под домашним платьем на ней ничего нет. Платье ей, вероятно, дала взаймы Аден.

Она казалась такой отзывчивой и уязвимой, прекрасной и женственной.

Тарлах отыскал ее губы, но поцелуй его был нежным, и он тут же неохотно отодвинулся от нее, пока чувства не поглотили его окончательно. Он знал, что на это много времени не потребуется: он отчаянно желает эту женщину.

В этот момент он ненавидел все, что есть в нем и что лежит на нем, потому что из-за этого не мог открыто провозгласить, что горит в его сердце и сознании. Взять У ну из Морской Крепости как-то по-другому, как шлюху, хотя никто об этом не узнает, никто даже не подумает — все равно это не для него, пока он сохраняет свою честь и контроль над собой.

Он отошел и с горьким удовлетворением увидел, что она разделяет его чувства. Не случайно, понял Тарлах, она так одевается и ведет себя с ним как товарищ, маскирует ту свою часть, которая ничего им не даст, только усилит напряжение и раздражение.

Владелица крепости печально улыбнулась. Оба они изголодались, но теперь, по крайней мере, его настроение улучшится.

Она махнула головой: мгновение миновало.

— Я не часто отдаю тебе приказы, птичий воин, — сказала У на, — но сейчас собираюсь это сделать. Немного времени спустя мы покинем Лормт, и ты не скоро вернешься в эти горы. Я наблюдала за тобой вчера. Ты страдал из-за опустошений в горах, но тебя интересует восстановление в них жизни. Поезди по горам несколько дней, побудь с ними наедине, обрети уверенность, что однажды они снова станут такими, какими ты их знал, хотя мы оба этого не увидим. Я останусь здесь и буду следить за выздоровлением наших двоих товарищей.

Она увидела, что промелькнуло у него во взгляде, и нетерпеливо покачала головой.

— Неужели тебе всегда в любом вопросе видится лишь его темная сторона, сокольничий Тарлах? Я не больна, не ранена, не устала. Я просто хочу, чтобы ты отдохнул.

Уна снова улыбнулась — успокоительно и повелительно одновременно.

— Лети, Горный Сокол. Становись снова самим собой. — Гагатовые глаза сверкнули. — Но будь осторожен. Я не хочу проводить зиму в Лормте, какими бы гостеприимными ни были хозяева, только из-за того, что ты во время прогулки сломал себе ногу!

6

Отъехав от Лормта, Тарлах почувствовал, как улучшается его настроение, и понял, что Уна была права. Ему действительно нужно время, чтобы освободиться от бремени ответственности, побыть наедине с собой, наблюдать и исследовать. Его удовольствие омрачал только тот факт, что рядом нет ни Уны, ни Бросающего Вызов Буре, чтобы разделить с ним радость нескольких дней, украденных из обычного распорядка жизни.

Первый день он потратил на осмотр склонов вокруг старой крепости и здесь же заночевал, но на рассвете следующего дня направился к подлинным высотам, какие знал и любил с детства. Когда-то в похожем месте располагалось Гнездо…

Быстро заставив себя забыть эту мысль и тень, которую она отбрасывала на него, Тарлах откинул голову и глубоко вдохнул холодный чистый воздух. По крайней мере, его не затронуло злое заклинание волшебниц.

Здесь последствия Поворота были еще заметнее, чем внизу, где более мягкие условия способствовали возрождению жизни, но первобытное великолепие природы трогало и завораживало.

Местность была необыкновенно дикая, каменное царство, мрачность которого лишь подчеркивали немногие чахлые растения, которые сумели вырасти. Этот мир околдовывал, вопреки — а может, именно благодаря — своей дикости и свирепости. Он необыкновенно привлекал того, кого не отпугивал холод девственных скал.

Сокольничий знал, где хотел начать свои поиски, и направился туда — к основанию большого утеса, который возвышался за меньшими высотами, на которых расположен Лормт и окружающие его фермы. Снизу Тарлах видел его многочисленные выступы и карнизы и хотел осмотреть их внимательней. Теперь у него появилась такая возможность, и он решил не терять ни мгновения.

Сколько можно было, Тарлах проехал верхом, потом спешился на небольшом природном лугу вблизи того места, где начнет свой подъем. Он опустил поводья, чтобы Леди Гей знала, что может свободно пастись. Но далеко она не уйдет. На лугу хорошая сочная трава, небольшой быстрый ручей даст воду, и сокольничий знал, что в его отсутствие лошадь ни в чем не будет испытывать недостатка.

Он проследил за неровной линией склона. Глаза его горели от возбужденного предчувствия. Подъем возможен, но для него потребуется все его мастерство горца. И Тарлах наслаждался этим вызовом. Давно не приходилось ему встречаться с таким.

Трудность восхождения быстро возрастала, как только он начал подниматься, но это по-прежнему был вызов, а не непреодолимая преграда, и Тарлах продолжал подниматься, пока, наконец, не оказался в месте, которое выбрал для поисков в первый день.

Тело его было упругим, дыхание вскоре снова стало нормальным.

Воин огляделся. Отсюда видна только небольшая часть высокогорья. Он поднялся высоко, но вершины окружающих гор по-прежнему возвышаются над ним.

Это неважно. Он пришел сюда не для покорения вершин, а чтобы осмотреть их склоны.

Тарлах поворачивался, разглядывая запретный миниатюрный мир, в котором оказался. Сам подъем сюда принес ему радость. Он поднимался не спеша, и преодоление препятствий подбодрило его. Сейчас он снова свеж и готов к возбуждающим открытиям.

Место не очень красивое. По правде сказать, трудно представить себе более непривлекательную и суровую местность. Он назвал это склоном, но на самом деле оказался на карнизе, выступающем из почти отвесной стены, которую неопытный человек счел бы непреодолимым препятствием.

Эта часть горы никогда не зарастала лесом и потому особенно страдала от выветривания. И сейчас здесь не было папоротников, трав и жестких кустарников, которые покрывают склоны пониже. Там, внизу, начинают возвращаться даже деревья.

Редкость растений делала немногие существующие еще более привлекательными. Капитан склонился у приземистого извилистого дерева, всматривался в изгибы ствола и ветвей, и пытался определить, насколько глубоко уходят его корни. Он не хотел копать землю или предпринимать какие-то другие усилия, чтобы ответить на этот вопрос, боясь повредить цепляющемуся за жизнь организму.

Да, это упорное дерево. Тарлах с уважением коснулся его искривленных ветвей. Оно не выросло здесь за последние восемь лет. Одно из немногих, оно каким-то образом пережило Поворот. Вероятно, пережило и немало других катастроф с тех пор, как впервые проклюнулось из семени.

Негромко насвистывая песню, известную в отряде, Тарлах направился к другому клочку зелени, который привлек его внимание.

***

Полчаса сокольничий неторопливо переходил с места на место, радуясь возвращению к жизни, которую вел много лет.

Даже за такое короткое время он убедился, что горы, которые кажутся такими безжизненными, на самом деле полны жизни. Конечно, растений было не очень много, они были небольшими, и их легко было проглядеть, но там, где почва позволяла укорениться, их сразу же появлялось множество. Везде он видел растения, знакомые с юности, проведенной в горах. Их пока еще немного, отдельные участки, а не сплошной ковер, но они возвращаются и процветают. Постепенно горы обязательно станут такими же, какими были до Поворота.

Выветривание, которое создало так много удобных мест для семян и корней, оказалось менее благоприятным для человека. Много попадалось свободных камней и неустойчивого гравия, и Тарлах ставил ноги очень осторожно. Сломанная нога, о которой говорила Уна, может оказаться такой же опасной, как и падение. Здесь никто не придет на помощь.

Тарлах думал просто осмотреть растительность на склоне и рассмотреть окружающие плоскогорья. Но, когда он присел возле группы особенно заинтересовавших его растений — первых представителей своего вида, которых он обнаружил, — его внимание привлек сам склон горы. Неожиданно Тарлах понял, что меняет положение, стараясь уйти от холодного сквозняка.

Удивленный, он осмотрел каменную стену за собой и обнаружил почти на уровне основания черную щель.

Приложив влажный палец, убедился, что ветер тянет именно из нее.

Он осторожно вложил руки в трещину и начал исследовать ее, но небольшое доступное для него пространство не давало возможности найти достаточно большой вход.

Тарлах удивленно смотрел на трещину. Потом улыбнулся. Причин для удивления нет. Разве Аден не говорила, что горы вокруг Лормта прорезаны лабиринтом пещер? Это просто часть обширной системы.

Тарлах встал и отступил, разглядывая утес в поисках других признаков населенного призраками подземного мира.

Это движение было неосторожным и слишком поспешным. Споткнувшись о камень, Тарлах тяжело упал.

Он инстинктивно ухватился руками за землю, хотя на самом деле опасность скатиться с карниза ему не грозила.

Неожиданно земля ушла из-под его ног. Казалось, весь мир исчез в зияющей пропасти.

Тарлах отчаянно цеплялся руками, пытался подтянуться, но ослабевшая поверхность подалась еще больше, и он упал в поток гравия и камней большего размера.

Ударившись о дно, воин не сразу потерял сознание.

Он смутно понимал, что вокруг продолжают падать обломки, видел широкое пятно света над собой и отполз подальше в темноту. И там лишился чувств.

***

Сознание возвращалось к Тарлаху медленно, но постепенно сокольничий начал осознавать свое окружение.

Он сел, схватившись за голову, и на несколько минут прислонился к каменной стене, плотно закрыв глаза, пока мир не перестал вертеться и он смог осмотреться.

Физически он оказался в неплохом состоянии. Могло быть гораздо хуже. На теле множество ушибов, ужасно болит голова, но Тарлах не обнаружил сломанных костей или каких-либо серьезных увечий. Нет ни разорванных артерий, ни проникающих ран, иначе он на этой стадии вряд ли был бы способен осматриваться. Нет признаков шока, свидетельствующих о внутренних повреждениях, хотя в этом можно будет убедиться только с течением времени.

Пожалуй, этим ограничивается его удача, подумал Тарлах, продолжая оглядываться.

Полуосознанный инстинкт, который заставил его отползти глубже в пещеру, спас ему жизнь или, по крайней мере, продлил ее. На месте его падения образовалась большая груда обломков. Яма заполнилась почти доверху. Оставалось только несколько дюймов, открытых во внешний мир. Пробивавшийся луч не давал сильного освещения, но этого было достаточно. Постепенно глаза Тарлаха приспособились.

Воздух оставался свежим; не похоже, что он проходит через маленькую щель вверху. Тарлах решил, что упал в относительно большую систему пещер.

Он не мог сказать, соединяется ли она с внешним миром. Но сейчас это не особенно важно. Он не может проползти мили по вероятно запутанному лабиринту проходов, в которых может встретиться множество опасностей, — проползти без пищи и воды: у него с собой лишь небольшой запас, который он прихватил из седельной сумки, надеясь вскоре вернуться к Леди Гей. Даже не вспоминая о призраке, Тарлах считал, что не справится с этим. В таких условиях шанс отыскать другой выход слишком ничтожен, чтобы обдумывать его.

Что же тогда? У него есть с собой оружие. С его помощью легко освободиться от голода, жажды и ужаса медленной смерти.

Но рука его не искала меч или кинжал. Это позже, когда не останется надежды и он не начнет по-настоящему страдать. Гораздо лучше немного изучить это царство вечной ночи, чем преждевременно обратиться к избавлению от жизни.

Но есть и другая возможность.

Он не очень глубоко под поверхностью, в каких-нибудь пятнадцати футах, и отверстие вверху свидетельствует, что потолок не очень прочен. Возможно, удастся пробить его.

Тарлах осмотрел обломки, которые последовали за ним в яму. В основном небольшие, решил он, гравий и почва, которые скопились в углублении и образовали непрочную корку над трещиной. В груде почти не видно крупных камней.

Такой материал может оказаться предательским, но Тарлах считал, что справится с ним с помощью орудий, которые у него есть или которые он сумеет изготовить.

Теоретически он может подняться на груду и оттуда выбраться на поверхность.

Конечно, попытка будет нелегкой. Скорее, он будет не подниматься, а вкапываться. Придется делать ряд ступенек, грубую лестницу или леса, которые позволят подниматься относительно безопасно в каждой фазе операции.

Тарлах облизал пересохшие губы. У него есть одна попытка, в лучшем случае, две. Если не откажут слабеющие силы, подведет крыша и то, что осталось от корки.

Его действия приведут к тому, что обрушатся остатки слабой поверхности и вся масса упадет. Он либо будет погребен под ней, либо навсегда отрезан в яме, которая станет его могилой.

Возможно, это все и не имеет значения. Здесь, в подземном мире, бродит ужас, который страшнее оползней, бесконечной ночи и физической боли. Сколько времени пройдет, прежде чем призрак, о котором рассказывала Аден, коснется его своим разлагающим дыханием?

Через сколько времени плоть его начнет распадаться на все еще живом теле, словно оно превратилось в труп, давно покинутый душой?

Тарлах постарался забыть об этой опасности, потому что никак не мог отвратить ее, и принялся за работу со всей скоростью и силой, какие позволяли не потревожить груду обломков.

***

Задача, которую поставил перед собой сокольничий, оказалась гораздо более трудоемкой и утомительной, чем он предполагал. Трудно оказалось копать землю ножом и плоским камнем, который он использовал в качестве лопаты. Влажная осень и зима сделали гравий вязким, и все равно прошло несколько часов, а Тарлах чувствовал, что почти не продвигается.

Он был готов впасть в панику. Темнело, а он сможет работать только при свете, который продолжал проникать через небольшое отверстие.

Тарлах со страхом посмотрел вверх и покачал головой. Теперь, с наступлением вечера, ночь придет очень быстро. Невидимое солнце уже заходит.

А что потом? Он с трудом распрямился, поднимая очередную груду высвобожденного влажного гравия.

Тогда придется сесть у какого-нибудь камня и ждать, пока небо не посветлеет. И снова копать.

День снова наступит, если новый обвал не отрежет его полностью от света, но Тарлах в глубине души знал, что дитя-призрак доберется до него раньше.

Он пытался убедить себя, что этот район безопасен, всего лишь яма в земле, но знал, что это не так. Это часть системы пещер, и ему не следует ждать милости, когда здесь снова воцарится тьма.

Глаза его закрывались, и ему приходилось заставлять себя работать. Слишком выразительно рассказывала целительница. Конечно, смерть в битве тоже нежелательна, но она, по крайней мере, часть того пути, который он для себя избрал, к которому готовился; здесь же в смерти слишком большой ужас. И вся решимость Тарлаха не помогала ему сохранять спокойствие.

Усиливающийся ужас действовал против него, делал его движения резкими и торопливыми, лишал их координированности, но свыше его сил было подчинить их себе. Он мог только стискивать зубы и продолжать, сражаясь с самим собой и со временем, чтобы неподдающееся вещество принимало необходимую форму.

***

Вскоре, как он и предполагал, стало совсем темно.

И хоть Тарлах ждал этого, отсутствие света его доконало. Он бросился на груду обломков, тело его содрогалось от тяжелых рыданий. Через несколько мгновений волна истерии схлынула, и Тарлах снова смог взять себя в руки. Он опустился на колени и начал нащупывать дорогу к более удобному и устойчивому месту.

Отступив в глубину, он лег, снял свой побитый шлем, решив отдохнуть и поспать, если сможет. Краткий срыв устыдил его, но он в то же время был ему благодарен. Он высвободил нараставший ужас. Страх сохранялся, но паники больше не было. Если в последующие часы Тарлах сможет с ней справляться — и избегать участи, в ожидании которой он и почувствовал панику, — он на следующее утро, или, в крайнем случае, к полудню сможет закончить свою работу. Тогда, конечно, придется заняться кровлей.

Он знал одно: ему отчаянно хочется жить, и он будет сражаться за жизнь до последних сил.

7

Тарлах застонал и открыл глаза.

Мягкий свет заполнял каменное помещение, и на сокольничего смотрело с любопытством детское лицо. В нем сочетались озорство и веселье, и это действовало так непреодолимо, что, еще не проснувшись полностью, Тарлах рассмеялся и со смехом постучал себя по носу, как часто в Морской Крепости играл Руфон со своей маленькой внучкой.

И тут же сердце у него дало перебой, он отшатнулся, чувствуя, как на него наваливается ужас.

Это не лицо ребенка из долины со смеющимися глазами и загоревшими на ферме отца под летним солнцем щеками. Девочка, которую увидел Тарлах, необыкновенно прекрасна со своей массой спутанных каштановых волос и огромными светло-зелеными глазами, но она не может быть живой. Жители Лормта правильно называли ее призраком. Ничем иным она не может быть.

А свет исходит от нее.

Призрак протянул к нему руку, но остановился, когда Тарлах отшатнулся. Теперь девочка смотрела на него удивленно и обиженно.

Тарлах быстро сел.

— Прости, — сказал он, пытаясь справиться с дрожью в голосе. Он слышал, что тот, кто заговорит первым, приобретает в такой встрече преимущество. — Мне показалось, что ты моя знакомая маленькая девочка.

— Твоя маленькая девочка?

— Нет, не моя. Просто знакомая.

— О!

Девочка как будто разглядывала его, наклонив голову набок.

— Тебе холодно? — спросила она наконец.

— Не очень. А что?

— Ты дрожишь.

Тарлах посмотрел на нее, потом, вопреки своему желанию, улыбнулся.

— Наверно, ты меня испугала, — честно сказал сокольничий.

Призрачный ребенок весело рассмеялся.

Девочка села рядом с ним, тщательно расправив платье. Тарлах впервые обратил на него внимание и решил, что оно неуклюжее. Таких он не видел у женщин или девочек Эсткарпа или Верхнего Холлека. Наверно, оно очень древнее, если верить легенде. Но Тарлах ничего не понимал в женских модах и не мог определить по покрою платья время.

Девочка подняла свое маленькое личико и посмотрела прямо на воина.

— Ты долго спал. — Ей пришла в голову новая мысль. — Я тебя разбудила?

— Нет, я так не думаю. Вероятно, я просто выспался и проснулся сам по себе. — Или чувство опасности, присущее воину, разбудило его.

— Я рада! Я старалась не шуметь. Катрин говорит, что я всегда слишком много болтаю и не должна беспокоить людей.

— А кто такая Катрин?

— Моя сестра. Она большая и очень умная. — Лицо девочки осветилось гордостью. — И очень красивая.

— Не сомневаюсь, если она похожа на тебя.

Призрак энергично кивнул.

— Меня зовут Адила, — сказала девочка, как будто вспомнила манеры хорошего тона, которым ее когда-то учили.

Сокольничий заколебался. Он не хотел пугать ребенка, не хотел причинять ей боль, но знание имени дает владеющему волшебством власть над носителем имени.

Он не собирался открывать свое имя этому призраку или любому другому. К тому же это противоречит обычаям его народа. Только Уна…

Неожиданно он вспомнил, как называет его владелица долины.

— Меня зовут Горный Сокол, — сказал он и склонил голову, как делают лорды долин. — Рад познакомиться с тобой, Адила.

И тут же замигал, не зная, смеяться ему или плакать.

Он понял, что сказал правду.

Адила на этот раз не заметила в нем перемены. Она оглядывалась, как будто впервые увидела окружение.

Потом снова повернулась к Тарлаху.

— А почему ты спал?

— Потому что у меня закрывались глаза.

— Нет! — раздраженно воскликнула она. — Я хочу спросить, почему ты спал здесь?

— Упал и очень устал, пытаясь выбраться.

— Ты ищешь алмазы?

— Нет, — с некоторым замешательством ответил он. — Я провалился в дыру.

Призрачная девочка надолго замолкла. Продолжала осматриваться, прижимаясь к Тарлаху, как будто чего-то боялась.

Он обнял ее за плечи и почувствовал, как она расслабилась.

— У тебя есть двоюродные братья? — неожиданно спросила она тихим голосом.

— Вероятно. А что?

— Мне не нравятся двоюродные братья. Но-эль — мой двоюродный брат.

Тарлах почувствовал холод в желудке. Ему не хотелось знать, за что девочка не любит этого Но-эля.

Однако она была захвачена воспоминаниями и продолжала, почти забыв о его присутствии:

— Но-эль сказал нам, что мы найдем алмазы для мамы в пещере. Это должен был быть сюрприз, и мы никому не должны говорить, пока не вернемся с алмазами, но пещера была такой темной, а вход в нее таким узким, что я заплакала, а Катрин сказала, что мы сможем найти алмазы и снаружи, если хорошо поищем.

Ее большие глаза стали еще больше, девочка вдруг посмотрела прямо на Тарлаха.

— Но-эль взял камень и стал бить Катрин по голове, пока вся голова не стала красной. Потом он протолкнул ее в пещеру, а меня за ней и прикатил большой тяжелый камень, которым закрыл вход. Он его не убирал, и я не могла выйти, как ни старалась.

Губы ее дрожали, слезы потекли по щекам, но она слишком была захвачена старым страхом, чтобы стирать слезы.

— Катрин спала. Я ее звала и звала, но она не просыпалась. Я звала всех, но никто не пришел.

Адила маленьким кулачком потерла глаза.

— Я очень хотела есть и пить, хотела, чтобы мама пришла и забрала нас из этой ужасной тьмы…

Воин закрыл глаза. Взял ребенка на руки и прижал к себе. Тело девочки показалось ему ощутимым, вполне реальным, но оно было холодное, и он не чувствовал биения сердца.

Но сейчас он не думал об этом, поглощенный ее страхом и отчаянием.

— Мама не могла тебя услышать, Адила, — негромко сказал он, — и.., и Катрин тоже. Поэтому они тебе не помогли.

Она перестала плакать.

— Мама осталась внизу, в большой крепости, в которой мы остановились, но ведь Катрин была со мной…

Она замолчала и посмотрела на него.

— Катрин умерла? Как бабушка?

— Да.

Девочка опустила подбородок на грудь.

— Ее убил Но-эль?

— Да.

— Он, наверно, очень плохой.

— Невероятно плохой.

Она немного отодвинулась от него.

— Его наказали?

— Наверно, — ответил Тарлах. Он погладил ее густые мягкие волосы и вздохнул. — Это было очень давно, Адила. Мама и Катрин не хотели бы, чтобы ты плакала.

Он пытался подавить горящую внутри ярость. Девочке не нужны гнев и ненависть. Она еще совсем ребенок и слишком много страдала…

И не заслужила такие страдания. Не заслужила того, кем стала.

Вспомнив о том, какую участь несла эта девочка людям, Тарлах только плотнее прижал ее к себе. Если он умрет из-за нее, пусть. Она не виновата, и он не будет ее ненавидеть. К тому же у него есть средство избавления, прежде чем начнутся страдания. А тем временем он не может отказать ей в утешении, в котором она так нуждается. Даже ужас не сделает его настолько жестоким.

Девочка затихла, и Тарлах подумал, что она уснула.

Он посмотрел на нее, и страх оставил его. Адила — ребенок, несмотря на свое физическое состояние. Ужасная смерть, неисполненное стремление отомстить тому, кто так с ней поступил и, может быть, тем, кто не помог, покорили незрелую душу, заморозили сочувствие и человечность и, в свою очередь, превратили ее в орудие уничтожения. Но теперь проклятие снято. В этом он был уверен.

Капитан надеялся, что каким-то образом сумеет освободить девочку, но думал, что просто для этого настало время. Иначе он не мог объяснить, почему уцелел.

Может быть, зрелище человека, спокойно спящего в таком окружении, вернуло Адиле искорку замершей человечности.

Он подумал, что же теперь будет. Вероятно, она сможет, наконец, начать свое последнее долгое путешествие.

Теперь она свободна и снова обрела себя. Но девочка продолжала находиться рядом с ним.

Он нежно улыбнулся. Может, просто нуждается в отдыхе после бесчисленных веков блужданий.

***

Тарлах и сам задремал и уже погружался в крепкий сон, когда Адила вырвалась из его объятий.

— Катрин! Это Катрин! Ты разве не слышишь ее?

Тарлах покачал головой, но выпустил руку своей маленькой спутницы. Он не сомневался, что она обладает неведомыми ему чувствами.

Сердце его забилось чаще. Должно быть, приближается момент ее освобождения!

— Ищи сестру! Быстрее! Она очень долго тебя ждала.

Адила кивнула без споров. И побежала. Ее маленькое тело словно задрожало и исчезло из вида.

***

Вместе с ней исчезло бледное свечение, и снова вокруг воцарилась тьма.

Но наемник не расстраивался. Ночь подходит к концу, и он знал, что очень скоро утро принесет свет.

Он опустил голову на грудь. Он рад за Адилу, но — именем Рогатого Лорда! — ему бы хотелось, чтобы она осталась с ним еще немного. Он по-прежнему может здесь погибнуть, и теперь одиночество, казалось, усилилось тысячекратно.

8

Вскоре после отъезда капитана из Лормта Пира разыскала Уну в длинном читальном зале.

Она села рядом с женщиной из долины.

— Дуратан рассказал мне о цели твоего приезда, — сказала она после недолгого колебания. — Он узнал о ней из уст твоего сокольничего, перед тем как тот поехал встречать тебя.

— Ему следовало бы рассказать раньше, — ответила Уна, скрывая свое удивление от темы, поднятой целительницей.

— Цель благородная, но я боюсь, что она обречена на неудачу. Что бы ни сказали командиры и товарищи сокольничего, сомневаюсь, чтобы он достиг успеха в деревнях. Ведь ему нужно добиться и согласия женщин.

— Да. Если он применит силу, то не получит доступа в Морскую Крепость. А без этого невозможно сооружение постоянного Гнезда.

Пира покачала головой.

— Но как это возможно, госпожа? Сокольничьи таковы, каковы они есть. Они не изменят своих обычаев.

Их страх слишком силен, а со временем к этому добавились и иные соображения.

— Но мне кажется, они медленно изменяются с тех пор, как потеряли свою крепость. Теперь им приходится надолго поступать на службу, больше времени находиться среди других людей. Они не глупы, и то, что они видят, производит на них впечатление. Те, кто служит у меня, никогда не сталкивались с неуважением, а в Морской Крепости почти все работы выполняются женщинами, потому что война и эпидемия погубили большинство наших мужчин. Мы старались уважать обычаи сокольничьих, но взаимодействие все равно неизбежно.

— Ты веришь, что они готовы осесть, как все остальные? — презрительно спросила Пира.

— Нет, конечно, нет. Это в больших масштабах невозможно еще в течение нескольких поколений, если вообще когда-нибудь станет возможно. — Глаза Уны сузились. — И я не уверена, что это было бы наилучшим выходом для мужчин и женщин. Женщины в этих деревнях тоже долгие века живут своей особой жизнью.

Они тоже могут не увидеть преимуществ обычной жизни для своих дочерей и внучек. Той жизни, которую женщины ведут во всех частях мира.

— С другой стороны, новое Гнездо может послужить наилучшим, если не единственным способом продолжить тот процесс, который уже начался.

Целительница нахмурилась.

— Что ты имеешь в виду?

— Подумай! Деревни постепенно гибнут, по мере того как все больше и больше женщин уходит из них, чтобы жить обычной жизнью. Многие удовлетворятся тем, что будут выращивать сильных сыновей и прекрасных дочерей, но что станется с теми, кто принесет с собой свое мастерство? Целительница женщина всегда встретит приветливый прием, ткачиха и белошвейка тоже.

Но как будут приняты женщина кузнец или плотник?

Как их примут жители Эсткарпа? А как женщины, которые выращивают и тренируют лошадей или коров, а не просто доят их?

— Я знаю, о чем говорю, Пира. Обстоятельства заставили меня выйти далеко за рамки той роли, которую обычно играет владычица долины.

— Так поступали многие.

— Да, в те времена, когда Псы терзали Верхний Холлек, но когда они потерпели поражение и мужчины вернулись домой, большинство женщин снова заняли свое привычное место. Мой отец вернулся безногим и не мог пользоваться правой рукой. Он вынужден был положиться на мою маму и на меня, а позже на меня одну, чтобы справляться с управлением Морской Крепостью. Потом болезнь унесла и его, и моего мужа, и я стала полноправной правительницей долины. Соседние лорды научились уважать мои способности, но большинство по-прежнему считает меня кобылой, ушедшей со своего пастбища.

— Возможно, в твоих словах есть правда, — ответила после недолгого молчания Пира, — но подумай и о других сторонах этого положения. Большинство наших деревень не страдает от посещения мужчин. Эти посещения не приносят радости ни мужчинам, ни женщинам, но мужчинам нужны сыновья, а их временным подругам — дочери, и то, что происходит, совершается без насилия. Большинство деревень держит у себя мальчиков до пяти-шести лет, и они редко подвергаются насилию. Только когда рождается урод.

— Бывают исключения. Мужчины иногда буквально насилуют женщин. Мальчиков они забирают в годовалом возрасте и убивают по своей прихоти и женщин, и их потомство. С такими никто не хочет связываться.

— Капитан рассказывал мне об этом, — мрачно сказала Уна. — Он объяснил, что каждая деревня относится к определенной колонне, и обычно сокольничьи не бывают грубы. Даже перед падением Гнезда, когда необходимость распространить семена народа как можно шире заставляла их выходить за пределы привычных районов, за ними внимательно наблюдали, чтобы предотвратить насилие, о котором ты говорила. Он сам видел, как сокольничий напал на девушку только потому, что ему не понравился цвет ее волос. Командующий сокольничьих лично обезоружил его и приказал увести, а девушку велел отправить домой и не трогать ее, потому что она была очень молода и потрясена случившимся.

— Ты хочешь, чтобы и остальные подвергались такой же опасности?

— Такая власть над жизнью должна кончиться. Она уже почти кончилась — из-за сокращения и даже исчезновения самих деревень. К тому же я сомневаюсь, чтобы такие люди согласились жить в новом Гнезде.

Судя по словам капитана, большинство из них слишком привыкли к прежним обычаям.

— Вплоть до того, что готовы скорее погибнуть, чем изменить им?

— Да. — Глаза Уны потемнели. — Я только надеюсь, что они не сумеют переманить на свою сторону большинство. Если им это удастся, капитан за свои планы будет отвергнут, лишен командования и дружбы своих товарищей.

Пира смотрела на нее.

— Он ведь не останется без места, так? Большинство решит, что обладание двумя долинами гораздо предпочтительней судьбы наемника.

Владелица долины застыла.

— Большинство — это не сокольничьи! — резко ответила она. — У сокольничьих в жизни нет ничего, кроме дружбы с теми, кто их обучал и с кем рядом они сражались. И еще дружбы с их крылатыми товарищами. Не знаю, сможет ли земля и отношения с другими людьми восполнить потерю этой дружбы, если сокольничий будет опозорен и изгнан.

Она сжала стол так, что побелели пальцы.

— Это хороший и гордый человек. Я не хочу видеть, как он потерпит поражение, как станет жалок в глазах тех, кто понимает его замысел. — Уна пристально посмотрела на Пиру, глаза ее словно превратились в копья. — А что касается твоего намека, то мы обе женщины, а не девушки с мечтательными глазами. Об этом не следует думать, даже спрашивать, возможно ли это в реальности. Он не мальчик, который отвечает только за себя, за свою лошадь и своего сокола. Если хоть одно слово достигнет его командира и других товарищей, наши надежды рухнут навсегда, а он в их глазах превратится в бешеного пса. Что бы я ни чувствовала по отношению к нему, я не могу рисковать и так поступить с ним.

— Конечно, нет, — согласилась Пира. — Прошу прощения, госпожа. Я говорила, не подумав. Очевидно, что вы привязаны друг к другу, очевидно и твое беспокойство и необходимость в осторожности. Прежде всего, у меня не было права поднимать этот вопрос — в разговоре с тобой или с кем-то еще.

— Мы часто говорим то, что не следует, когда защищаем близких, — спокойно ответила Уна. — Ты ведь сама из народа сокольничьих, Пира?

Лицо целительницы застыло и превратилось в маску.

— Ты шутишь, но невесело, — предупредила она.

— Каждый народ имеет свои приметы, и сокольничьи больше других, потому что долгое время производили потомство только в узком кругу. Несмотря на эти высокие шлемы, я хорошо их изучила. У тебя те же черты лица, хотя, конечно, ты женщина.

— А что бы ты сказала, если я действительно из сокольничьих?

— Ты могла бы помочь нам, если захочешь, поговорить со своими. Ты обладаешь авторитетом, он окутывает тебя, словно плащом. Я думаю, твои сестры прислушаются к тебе, как не стали бы слушать чужака, мужчину или женщину.

Снова женщина из народа сокольничьих замолчала.

Молчала долго, а когда ответила, было видно, что она тщательно подбирает слова.

— Ты мне нравишься, Уна из Морской Крепости, я уважаю тебя, мне нравится твой капитан, хотя сначала я его опасалась. Как ты сказала, он хороший человек, и это невозможно скрыть, хотя манеры его холодны по обычаю всех сокольничьих. Это я вижу, но разве я могу слепо звать других в какое-то иное место, на другой континент, снова быть прикованными к горной крепости, когда я не знаю почти ничего, не знаю, каковы условия там и многое другое?

Женщина из долины наклонилась вперед.

— Тогда узнай. Возвращайся с нами, и сама увидишь Морскую Крепость и Рейвенфилд. Мы и так потеряли много времени из-за несчастного случая со мной, но можем подождать следующего года, если ты пообещаешь нам помочь. Я могу гарантировать, что никто тебя ни к чему принуждать не будет, — добавила она, видя, как целительница напряглась.

— В это я верю. — Пира свела брови. — Я должна подумать, прежде чем дать ответ, — сказала она немного погодя. — Я серьезно обдумаю твое предложение. Кроме этого, ничего обещать не могу.

Сказав это, она встала и быстро ушла от своей прежней пациентки.

***

Остаток этого дня и начало следующего прошли без происшествий, но незадолго до полудня Бросающий Вызов Буре начал беспокоиться, а к вечеру его тревога становилась все очевидней.

Постепенно она передалась Брейвери и, наконец, и самой Уне, которая тоже начала думать, что с Тарлахом что-то случилось. Несколько раз она расспрашивала боевую птицу, но та не могла общаться со своим другом на. расстоянии в несколько миль, и сокол смог только подтвердить, что с капитаном сокольиичьих что-то неладно.

Женщина пыталась подавить свою тревогу. Тарлах — прирожденный горец, мало кто сравнится с ним в опыте и искусстве, с его мужеством в битве, но У на хорошо понимала, что даже самого доблестного воина может постигнуть несчастный случай. Однако, если она отправится за ним без всякой необходимости, он будет недоволен…

До середины следующего дня можно еще подождать, решила, наконец, она, но если Тарлах к тому времени не явится или если сокол или все трое не успокоятся, она отправится на поиски, что бы ни говорила ее и его гордость.

***

Владелица долины радовалась наступлению времени ужина: она надеялась, что общество и разговор с руководителями Лормта отвлекут ее от беспокойства, грызущего ее ум и сердце.

Она была благодарна Квену, который пригласил ее поужинать не в большом зале, а в сравнительно небольшой комнате. Так поступали, когда за едой необходимо было обсудить что-то серьезное. Многолюдье и шум всей общины сейчас помешали бы ей.

Уна пришла к столу последней. Здесь был старый ученый, а вместе с ним Аден, Дуратан и два относительно молодых человека, которые проявляли серьезный интерес к поискам. Присутствовали также Пира и Джерро, который не выезжал из Лормта для охоты на свору .убийц. Уна уже знала, что он так часто посещает Лормт, что более или менее считается членом общины.

Хотя ни она, ни сокол, которого она прихватила с собой, не очень интересовались едой или разговором, Уна постаралась поддержать беседу, которая касалась не только планов ее друга, но и ее самой, а также истории Морской Крепости. Собравшиеся очень внимательно выслушали рассказ о ее приключениях и о том, что делали нанятые ею щиты без девиза.

Тем временем солнце заходило. Неожиданно, без всякого предупреждения, Уну охватил такой ужас, что она вскочила. Сердце ее бешено заколотилось. Чисто инстинктивно она стиснула зубы, чтобы не закричать. Одновременно боевой клич сокола подсказал ей, каков источник страха.

— Мне нужно ехать! Капитан в опасности!

Но возбуждение, охватившее ее и боевую птицу, поразительно быстро схлынуло. Квен стальной хваткой сжал ее руку.

— Подумай, дитя! — сказал он. — Куда ты поедешь?

Что случилось с твоим другом? Ранен ли он? Жив ли вообще? Ты получила предупреждение и каким-то образом можешь с ним общаться. Что ты поняла?

Уна заставила себя успокоиться.

— Он жив, иначе сокол тоже был бы поражен. Самец сокола ненадолго переживает смерть сокольничего.

— А птица знает, где капитан? — быстро спросил Квеи.

— Нет, но может отыскать его. Я должна идти! Я уже говорила, сколь многим обязана этому человеку, помимо тех услуг, которые он оказал мне. Я не могу позволить ему умереть или страдать одному. Нужно помочь ему!

— Я поеду с тобой, — сказала Пира. — Может, опять понадобиться мой лук, если не искусство целительницы.

— Я тоже, — подхватил Джерро тоном, который свидетельствовал, что он не примет отказа.

Его сестра хотела также предложить свою помощь, но сдержалась.

— С вами уже есть два целителя. Я подниму людей в Лормте и по соседству, и утром мы начнем более широкий поиск. Все вместе мы сумеем найти твоего друга, если позволит Янтарная Госпожа.

***

Уна из Морской Крепости держала в руках повод своего Орла. Они медленно продвигались вперед. После первого приступа страха, после того, как Бросающий Вызов Буре установил связь с Тарлахом и с нею, эта связь исчезла или настолько ослабла, что была почти неощутима. Приходилось ощупью пробираться по крутому склону, надеясь, что этот хрупкий контакт не прервется совсем.

Постепенно птица утрачивала эту таинственную связь, и только совместные усилия сокола, Уны и кошки позволяли снова ее улавливать, но скорость продвижения все больше замедлялась.

Небольшой отряд ехал в ночи осторожно и напряженно, все молчали, опасаясь, что шум отвлечет внимание тех, кто отыскивает след пропавшего воина.

Через час после полуночи Уна неожиданно выпрямилась в седле, ее товарищи и животные тоже насторожились. Страх! Снова ее охватил ужас, еще более сильный.

Но он прошел, как и первое послание сокольничего, и Уна заставила себя подавить собственный ответный страх. Тарлах все еще жив, он вполне уверен в себе и своем окружении, но он в трудном положении.

Она рассказала о своем втором контакте, снова скрыв его природу, и сосредоточилась на предстоящей задаче. Лицо ее побледнело и осунулось. Она ужасно боялась, ее охватила уверенность, что ее лорду грозит страшная опасность, но она поклялась себе, что найдет командира наемников, и найдет вовремя, как бы далеко он ни ушел.

9

Тарлах не уснул снова. Он спокойно ждал в кажущейся вечной черноте, пока не осветился восточный край горизонта.

Прошло некоторое время, прежде чем свет пробился к нему, но, наконец, сероватый луч прорезал темноту.

Как только он пробился в темницу воина, Тарлах вскочил. Перед ним вполне реальная задача, реальная, как голод и ограниченный запас воды.

Самая большая опасность — именно в недостатке воды. Когда она кончится, Тарлах долго не проживет. Его способность трудиться продержится еще несколько часов после начала жажды, и тогда ему останется выбирать между милосердной смертью от лезвия и долгой агонией.

Сама смерть в таком случае кажется несомненной.

Однако Тарлах выпил почти весь свой запас и немного поел. Предстоящая работа требует большой сосредоточенности и осторожности, точности движений. Обезвоживание способно коварно сказаться на том и другом.

Оставалось подняться примерно на четверть груды.

Сокольничий начал работу немедленно, зная, что она будет тяжелой и займет немало времени. А потом только нужно будет осторожно раскапывать корку потолка.

С обломками справляться было не труднее, чем накануне. Груда немного осела, часть пропитывавшей ее влаги испарилась, Тарлаху приходилось все больше опираться на предательскую поверхность.

Тем не менее он продвигался довольно быстро. Ужасный цепенящий страх исчез, и Тарлах лучше владел собой — и физически, и умственно.

К тому же и работал он с большей сноровкой. Вчерашний день его многому научил, и он не повторял сделанных ошибок.

Этим утром ему везло. Неизбежных ошибок и случайностей было немного, и ни одна не вызвала серьезной задержки. Работа была тяжелой и неприятной, но он продолжал трудиться и примерно к полудню добрался до крыши.

Здесь сокольничий передохнул, сделал первый большой перерыв после начала.

Он прислонился к стене и закрыл горящие глаза.

Ему хотелось расслабить и мышцы, полностью забыть об усталом теле. Он не поверил бы, что возможна такая боль в теле.

Жажда его все усиливалась. Он вздохнул и потянулся к своему ничтожно малому запасу воды. Сколько ни думай над трудностями, меньше они не станут.

Он потряс фляжку и с сознательной безрассудностью выпил половину оставшейся воды. Если удастся выбраться, на поверхности множество питьевой воды.

Если не удастся… В любом случае дальнейшее сбережение крошечного запаса питья бессмысленно.

Тарлах несколько минут смотрел на пробку из земли, которую называл крышей, смотрел неподвижно.

Он боялся ее, боялся, что малейшая ошибка, малейшее недоброжелательство судьбы принесут с собой не задержку, а неминуемую смерть.

Но оставаться здесь — это тоже смерть, и потому Тарлах заставил себя подняться на груду. Наконец он оказался в месте, где можно было начинать работу.

Но, прежде чем взяться за орудия, он внимательно осмотрел крышу, стараясь спланировать свои действия.

Только чудо спасет его, если он начнет копать без логики и порядка.

Под ним материал груды. Над ним кора, такая же, как та, что подалась под его тяжестью вчера. Сзади камень самой пещеры.

Он должен добраться до этого каменного края отверстия, но прямо с этого места добраться невозможно.

Импровизированная лестница на груде обломков нигде не приближается к стене.

Совершенно непрактично копать кору и потом пытаться выползти. Гравий снова не выдержит его веса, и Тарлах опять упадет, как накануне.

Он покачал головой. Чтобы спастись, он должен найти относительно устойчивое и надежное место и оттуда прыгнуть к камню.

Прыжок будет длинным и опасным, потому что от него зависит жизнь, но сделать его вполне возможно.

Тарлах знал, что в прошлом не раз совершал такие прыжки, даже не задумываясь.

***

Работа продвигалась медленно, хотя приходилось перемещать не много материала. Вероятно, можно было бы действовать и побыстрее: груда слежалась и держалась достаточно прочно, но Тарлах зашел уже так далеко и ценой таких усилий, что не хотел рисковать всем ради нескольких минут.

Осторожно, бесконечно осторожно скреб он почву, пока, наконец, последний слой не раскрошился под его легкими ударами и над головой показалось голубое небо.

В тот же момент Тарлах вскрикнул и закрыл глаза руками. Скорчился, закрывая лицо, пока не прекратились слезы. Постепенно он позволил свету все больше и больше проникать к глазам, давал им возможность приспособиться к ослепительно яркому сиянию.

Он попытался представить, что произошло бы с ним, если бы все эти часы он находился в полной темноте, и смог только покачать головой. Вероятно, ослеп бы, пусть временно.

Когда Тарлах смог, наконец, снова выдерживать дневной свет, он ползком выбрался из ямы и лег на плотную массу обломков, затыкавшую ее.

Полежал так недолго, наслаждаясь ощущением утреннего воздуха на коже. Вслух рассмеялся, когда сквозь одежду начал пробиваться холод. Тяжелая работа помогала ему до сих пор сохранять тепло.

Но вскоре сокольничий отрезвел. Почувствовал близость приступа истерии и заставил себя успокоиться.

Он еще не освободился.

Тарлах осмотрелся и сразу стал серьезным. Граница между ломкой коркой и прочным камнем, хорошо видная снизу, здесь незаметна. Все кажется одинаковым, и даже его падение не обозначило ясно, где кончается опасность и начинается прочная почва. Он должен опираться на свою память и на чувство направления, так как граница между камнем и корой неровная. Рука его протянулась к фляжке — движение более нервное, чем подсказывает жажда.

Однако, ощутив первое прикосновение жидкости к губам, Тарлах тут же заткнул фляжку и вернул ее себе за пояс.

Если снова упадет и останется жив, ему придется ликвидировать ущерб, причиненный его самодельной лестнице, и совершить вторую попытку освободиться. Вид чистого неба делал мысль о самоубийстве гораздо менее привлекательной, чем в темных проходах внизу.

Тарлах посмотрел в ту сторону, куда должен прыгнуть, пытаясь по каким-нибудь признакам определить расстояние.

И не увидел ничего, никаких примет камня.

Тарлах неожиданно улыбнулся и отступил на несколько шагов. Лучше прыгнуть подальше, чем пожалеть силы и снова упасть в яму, подумал он, разбегаясь на хрупкой почве. И прыгнул с относительно безопасной груды.

Уже в воздухе ему показалось, что он никогда не достигнет цели, что такой слабый прыжок доставит его только к середине коры.

Он упал, прежде чем успел ощутить панику, отчаянно вцепился в благословенно прочную почву.

Частично прочную. Земля под его правой ногой подалась, прихватив с собой окружающий участок. Тарлах почувствовал, что начинает скользить, но пальцы его впились в прочный край, он подтянулся, пополз, пока не оказался в месте, где ему не грозила опасность упасть.

Здесь воин полежал, пока его сердце не начало биться нормально. Он был полон радости жизни и свободы и согласен был лежать неподвижно и поражаться случившемуся чуду.

Но вот эмоции схлынули, вернулась способность мыслить рационально, и мозг подсказал, что само это облегчение может навлечь новую опасность.

Тарлах почувствовал, что достаточно отдохнул и успокоился. Он встал и начал осторожно спускаться с этого высокого и опасного места.

***

Радостный крик Бросающего Вызов Буре прогнал усталость Уны. Она крепко держала сокола, чтобы тот не повредил еще не зажившее крыло, и сжала коленями бока Орла, Сокол снова уловил след, Уна тоже.

Впредь ей уже не потребуется проводник. Им навстречу ехал Тарлах. Он был невероятно грязен, одно крыло его шлема согнулось вдвое, но сидел он в седле Леди Гей прямо и делал это, казалось, без труда.

Уне не нужны были призывы птицы, чтобы устремиться вперед, все остальные тоже поскакали и почти одновременно достигли сокольничего.

Он изумился, увидев их, но владелица долины в ответ на его вопрос только пожала плечами.

— Твой крылатый брат встревожился, и мы серьезно отнеслись к его беспокойству, очевидно, не без оснований. Что случилось?

— Я встретился с ребенком-призраком…

Пира негромко застонала, поднесла руку ко рту, а Джерро отвернулся.

Уна из Морской Крепости не издала ни звука, но лицо ее смертельно побледнело, даже посерело, и ее лорд сразу понял, какую боль причинил ей.

Сокольничий быстро протянул к ней руки. Сжал ее руки, которые конвульсивно сжимали поводья.

— Какой же я дурак! Я невредим, думаю, что и дальше ничего со мной не будет.

Он посмотрел на целителей.

— Аден сказала нам, что разложение начинается быстро, через час, а я встретил призрак прошлой ночью или под утро. К тому же я не слышал плача, который всегда, как говорят, сопровождает нападение призрака.

— Ты прав, птичий воин, — ответил Джерро, — но как ты смог спастись, если встретился с нею?

Сокольничий наклонил побитый шлем.

— Прошу прощения, — сказал он, — и за то, что не подумал, и за то, что прошу вас потерпеть еще немного, пока к нам не присоединится Квен. Остальные тоже должны это выслушать, а я очень устал и не хочу рассказывать повторно.

***

Никто ничего не ответил. Все устали и погрузились в свои мысли.

Тарлах продолжал гладить сокола, успокаивая его, но голову он опустил, и мысли его, очевидно, были далеко.

Уна ехала рядом с ним. Вина и горе от возможности беды с ним заполняли ее сердце, она не могла не смотреть на него, искала признаки разложения, которое всегда вызывает встреча с этим смертоносным признаком.

Наконец, он почувствовал на себе ее взгляд, повернулся к ней и слегка улыбнулся. Нетрудно было догадаться о причине ее страха.

— Я думаю, что я вполне здоров, госпожа, только все тело избито. — Глаза его затуманились, голос упал. — Если.., если окажется, что я не прав…

— Тебе будет позволено уйти, — ответила она. — Как мужчине. Клянусь в этом. — Она подняла голову и заставила себя улыбнуться. — Однако, я верю, что ты здоров, что спасся от проклятия призрака.

***

Подгоняя лошадей, четверо вернулись в Лормт еще до захода солнца. Все устали до изнеможения, но сразу пошли в комнату Квена, где вместе с престарелым ученым ждали Дуратан и Аден. Тут капитан сокольничьих, наконец, рассказал о том, что с ним случилось.

Он не стал рассказывать о своем страхе, но не упустил ни одной подробности из встречи с девочкой-призраком, хотя говорил негромко и покраснел. Его роль не соответствовала тому, что ожидают от человека его народа.

Закончил он своей теорией о состоянии Адилы и о том, что вызвало ее освобождение. Ответив еще на несколько вопросов, он попросил разрешения уйти. Ему хотелось только смыть с себя грязь и лечь в постель.

***

После его ухода в маленькой комнате несколько минут царило мертвое молчание. Потом все разошлись, позволив Квену тоже лечь.

Уна медленно возвращалась к себе. На сердце ее было тяжело от мысли об опасности, которой избежал ее лорд.

Она погрузилась в мрачные мысли и потому вздрогнула, как юная девушка, когда перед ней появилась Пира.

Женщина из народа сокольничьих извинилась и молча шла рядом, пока они не добрались до входа в комнату Уны. Здесь Пира распрямилась, сбросив с плеч груз усталости.

— Я приняла решение, Уна из Морской Крепости. Я поеду в Верхний Холлек с тобой и Горным Соколом.

10

— Вставай, капитан, или ты намерен проспать всю жизнь?

Тарлах повернулся на спину в ответ на знакомый голос и застонал от боли в мышцах.

— Бреннан! Когда ты приехал?

— Только что. — Лейтенант сел на край постели. — Судя по рассказам, ты был занят. Сражался с рожденными Тьмой псами-убийцами, знакомился с призраком. У тебя появилась привычка становиться местным героем.

— Где ты обо всем этом слышал?

— Все здесь возбуждены твоими приключениями настолько, что даже не пугаются нашего появления. К нам обратился старик по имени Морфью, как только мы спешились, и довольно бессвязно рассказал о твоих подвигах. Потом к нам подошел еще один местный, больше похожий на торговца, чем на ученого, но он не менее красноречив, чем остальные здесь. Он дал нам более полный и связный отчет.

— Это, должно быть, Джерро. — Капитан на мгновение встревожился, но обычно он хорошо оценивает людей и не думает, что Джерро стал бы сообщать подробности, которые встревожили бы подчиненных Тарлаха.

Откинув одеяло, он сел, храбро встречая холодный воздух комнаты.

Глаза Бреннана устремились на синяки и ссадины, покрывающие грудь и руки командира.

— Что, во имя Рогатого Лорда, с тобой произошло?

— Я упал в яму, если помнишь. Тут не над чем смеяться, лейтенант.

— Конечно нет, — согласился его товарищ с широкой улыбкой, — но не могу не улыбнуться, вспомнив твою славу лучшего горного пролазы.

— Может быть, именно поэтому я еще здесь и могу выслушать твои оскорбления, — спокойно ответил Тарлах.

Неожиданно капитан услышал негромкий крик Бросающего Вызов Буре и посмотрел на сокола. Он ожидал увидеть, что сокол встречается со своей самкой, но вместо этого увидел красивого молодого сокола-самца, который, заметив взгляд капитана, тут же приветствовал его по-своему.

Тарлах удивленно посмотрел на Бреннана.

— А где Солнечный Луч?

Бреннан опустил глаза, чтобы скрыть боль в них.

— Крылатый Воин подлетел ко мне, как только я въехал в наш лагерь, а она меня покинула, как будто я для нее ничего не значу. Нет, конечно, это не правда, она по своей воле передала меня ему.

— Прости, друг мой, — негромко сказал капитан. — Самки всегда ведут себя не так, как самцы.

Это действительно так. До падения Гнезда самки вообще не присоединялись к людям, они сопровождали колонны, только чтобы не расставаться со своими самцами и каждый год гнездиться. Они приспособились к меняющимся условиям быстрее, чем их более медлительные друзья люди. Тем не менее их связь с избранным воином была не такой тесной и прочной, как у самцов. Потеря глубоко печалила и самку и человека, но они не умирали вслед за потерей партнера, и в каждом отряде всегда бывало несколько самок, потерявших партнеров. Они со временем выбирали себе нового сокольничего, хотя их не заставляли это делать, в результате часто спасали человека, спасали ему рассудок и помогали молодым воинам скорее влиться в ряды ветеранов.

Нетрудно было понять их относительную отчужденность. Некогда самки соколов становились партнерами женщин народа сокольничьих, но после прихода Джонкары разорвали эту связь, чтобы спастись от порабощения.

Предполагалось, что разрыв этот временный, и самки соколов сражались вместе с мужчинами и не поддавшимися женщинами, чтобы покончить с рабством, но слишком далеко они отошли от своих прежних друзей, временно служивших силам Тьмы. Пример самок подействовал на выживших мужчин и привел к решению, как защитить себя в будущем от повторения попыток захватить над ними господство.

— Она осталась в лагере? — спросил немного погодя Тарлах.

— Нет. Солнечный Луч сопровождала нас в Лормт, где быстро связалась с нашей нанимательницей.

— Что?

— Госпожу не в чем винить. Хоть мы поражены, в этом все готовы поклясться. Мы сами были свидетелями.

Все произошло до того, как У на осознала случившееся.

— Не нужно клясться, — ответил Тарлах. Он знал, что У на может общаться с боевыми птицами, но даже не думал о том, что одна из птиц предпочтет сражаться рядом с женщиной, тем более что у той уже есть Брейвери.

Тарлах потянулся к одежде, которая была аккуратно сложена на столе. Все вычистили и починили, заметил он, выправили и шлем, привели в порядок остальное боевое снаряжение. Должно быть, он крепко спал, если не слышал, как все это выносили и приносили снова.

Бросающий Вызов Буре, конечно, это заметил, но тревоги не поднял.

— Я должен увидеться с хозяйкой долины, и немедленно.

Бреннан с интересом посмотрел на него.

— Можешь называть ее по имени, — заметил он. — Мы все так ее называем между собой. Слишком долго произносить титулы. — Тут легкость его покинула, голос стал серьезным. — Ты должен знать вот что, Тарлах.

До нашего отъезда из Морской Крепости мы провели встречу отряда и голосование. Результат единодушный.

Мы ходим строить Гнездо и именно в том месте, которое ты выбрал. Что бы ни решил главнокомандующий и другие командующие, мы с тобой.

Тарлах покачал головой, но Бреннан быстро продолжал:

— Пятьсот воинов. Это не то, что тебе нужно, но это и не те разбежавшиеся отряды, которые надеются найти для себя временное убежище. Нас не могут заставить вернуться, а если повезет, мы сможем добиться своего и сохранить остатки нашего народа.

— Но не без женщин, — напомнил Тарлах.

— Мы обсуждали и это. Морской Крепости не хватает мужчин, и ее население тоже, как и мы, не хочет вымереть. Возможно, мы смогли бы договориться с ними, хотя они и жители долины. Мы не настолько чуждые партнеры, как Всадники-Оборотни.

— Потомки будут отличаться и от нас, и от них, но они могут быть сильными, и мы сможем передать им то, что для нас главное. К тому же смешение крови может вывести нас из-под власти Джонкары, и мы больше не будем опасаться снова пробудить ее.

— Это правда, — со вздохом согласился командир, — но если мы будем вынуждены пойти по этой дороге, боюсь, нас ждут более серьезные компромиссы. — Тарлах пожал плечами. Все это, возможно, преждевременные рассуждения. — Я могу не дожить до переговоров, если меня осудят.

— Тогда я приму на себя командование и продолжу твое дело, а Рорик готов занять мое место, если паду и я.

Не удивляйся так, друг мой. Не один ты озабочен судьбой народа сокольничьих и не ты один готов рискнуть собой ради этого дела.

Капитан опустил голову.

— Принимаю поправку. Я недооценил тебя, вас всех.

Прошу прощения за это.

— Да, ты стал жертвой своей привычки принимать на себя всю тяжесть. Я заговорил об этом только для того, чтобы ты знал, что ты не один.

Тарлах был глубоко тронут, но не хотел, чтобы товарищ заметил это. К тому же он замерз.

— Ты считаешь, что мне нужно это знать? — негромко спросил он. — Варнел принял тебя холодно?

Невозможно представить себе, что главнокомандующий сокольничьих не знал уже о судьбе Рейвенфилда и обстоятельствах, сопровождавших его завоевание. Эльфторн и другие спасенные сулкары принесли эту новость в Эсткарп раньше его доклада. А несколько его воинов во главе с Бреннаном после этих событий тоже отправились в главный лагерь. В течение нескольких месяцев о событиях узнает каждый сокольничий в Верхнем Холлеке. И по размерам отряда легко догадаются, кто его возглавлял.

— Нет, не холодно, но он был не очень разговорчив, по крайней мере с незначительным лейтенантом.

— Что он сказал о договоре с Морской Крепостью? — резко спросил Тарлах. Он хотел сам доложить об этом, прежде чем дойдут слухи.

Бреннан покачал головой.

— Ничего, и сомневаюсь, чтобы он об этом знал. Мы молчали, и можешь мне поверить, что я ни о чем не рассказывал. И был счастлив поскорее убраться от него.

Командир улыбнулся, несмотря на свою озабоченность.

— Варнел не так уж плох. Просто его рявканье производит сильное впечатление.

— Возможно, но ты был единственным молодым воином, которого он захотел называть своим сыном.

Мы все предпочитаем держаться на удалении от главнокомандующего. — Голубые глаза воина снова стали серьезными, — Он спросил, намерен ли ты остаться сокольничим или хочешь осесть в долине как ее лорд.

Его как будто обрадовало мое удивление. Я заверил его, что ты и не думаешь расставаться со своим народом и отрядом.

— Главнокомандующий обладает очень богатым воображением, — мрачно заметил Тарлах. — Если ему в голову пришла такая возможность, мне следует отправиться к нему…

— Его там больше нет, Тарлах. Поэтому мы сюда и вернулись. Варнел созвал Совет. Должны присутствовать все наши силы. Такой Совет созывается впервые с тех пор, как погибло Гнездо. Каждый сокольничий, способный ответить на призыв, получил приказ отплыть вслед за главнокомандующим.

— Отплыть?

— Варнел плывет в Линну. Призыв направили в долины Верхнего Холлека еще до того, как он отплыл.

Это было недель шесть назад. Мы должны будем присоединиться к нему, как только госпожа сможет вернуться, а мы сумеем найти корабль.

— Даже с деревень частично снята охрана, чтобы сопровождать Варнела. Хотя он понимает, что если оставить их совсем без охраны, многие деревни к нашему возвращению опустеют.

— Варнел ничего не упускает, — ответил Тарлах. — Почему ты, во имя Гнезда, не сообщил мне об этом раньше?

— Потому что Варнел очень подчеркнуто запретил нам это. Он приказал нам оставаться в своем опустевшем лагере, чтобы мы не забыли его запрет. Он сказал, что мы все равно сразу не сможем двинуться, а он не хочет, чтобы ты беспокоился раньше времени.

Выражение лица капитана стало еще более мрачным.

О чем еще знает или догадывается главнокомандующий сокольничьих?

— Госпожа Уна готова к пути, — сказал он. — Мы можем выехать почти немедленно. — Рот его сжался. — То, что нужно вынести, мы вынесем, но надеюсь, клянусь Рогатым Лордом, что не мы повод для созыва этого Совета. Если это так, у меня не остается надежд на исполнение наших планов. — Или на свою собственную судьбу.

***

Тарлах целеустремленно прошел по знакомому теперь коридору и резко постучал в дверь Уны. Она отозвалась почти немедленно, подтвердив, что ждала его.

Он вошел и увидел Солнечный Луч, которая терпеливо сидела на столе, а Брейвери тщательно вылизывала самку сокола.

— Я думал, как эти двое сойдутся, — сказал Тарлах владелице долины, которая с явным отчаянием смотрела на пару животных. — Кажется, беспокоиться не стоило.

— Конечно. Они всегда нравились друг другу. Прости, Тарлах. Я даже не знала, что подобное возможно.

Он улыбнулся.

— Знаю, миледи. Бреннан в этом совершенно уверен.

— Это.., принесет неприятности?

— Не знаю, — откровенно ответил наемник. — Посмотрим, как будут развиваться события.

— Значит, мне позволено быть связанной одновременно с Брейвери и Солнечным Лучом?

— Насколько мне известно, такого никогда раньше не случалось. Как и во многих других отношениях, моя госпожа Морской Крепости, мы, кажется, я здесь идем по совершенно девственной тропе.

Глаза воина на мгновение потемнели.

— Опасность для вас троих велика. Потеря одного отразится на двух остальных, хотя выжившие смогут и поддержать друг друга так, как это невозможно для нас. — Он вздохнул. — Надеюсь, что на этот вопрос никогда не понадобится ответ.

— Я тоже надеюсь на это; товарищ.

Тарлах приветствовал боевую птицу своего лейтенанта и почесал Брейвери за ухом. После этого, глядя в глаза госпоже из Морской Крепости, передал ей сообщение Бреннана.

— Я могу выехать через час, через полчаса, если понадобится, — заверила его У на, — хотя предпочла бы как следует попрощаться с нашими хозяевами.

Она заколебалась, но решила говорить откровенно, поскольку получила на это разрешение.

— С нами поедет Пира. Она обещала связаться со своими сестрами в ваших деревнях и рассказать о своем впечатлении от Морской Крепости и Рейвенфилда.

Сокольничий застыл.

— Женщина-сокольничий?

— Да. Естественно, ей не хотелось раскрывать свое происхождение.

Тарлах кивнул, но лицо его было мрачно. Он сердился на себя за свою слепоту и еще сильнее ощутил тяжесть возложенной на него задачи. Он хорошо понимал, насколько важно его дело для судьбы всего народа сокольничьих. Он готов защищать право женщин на выбор, готов смягчить сложившиеся столетиями обычаи, и в то же время он почти не обратил внимания на эту женщину, помогавшую У не. А ведь ее внешность должна была многое сказать ему при первой же встрече. Придется, как видно, еще многому научиться и обращаться с собой так же строго, как обращаются с упрямыми воинами в известной своей строгостью колонне командующего Ксорока.

— Расскажи ей об этих новостях, — грубовато сказал Тарлах. — Возможно, она не захочет рисковать встречей с таким количеством наших и в такой близости. Если бы у меня был выбор, я бы не разрешил ей ехать. Что могут сделать пятьсот человек против целой армии?

Уна нахмурилась.

— До этого не дойдет.

Наемник опустил голову.

— Не должно, но… Я понимаю, что выгляжу трусом, но когда между нами и большей частью сокольничьих океан, наши планы кажутся мне более осуществимыми.

Расстояние в три недели марша — совсем не защита.

Он расправил плечи.

— Что бы ни случилось, мы не должны допустить, чтобы Морскую Крепость и Рейвенфилд втянули в войну и опустошили.

— Никакой войны не будет! — резко сказала У на. — Слушай меня, Тарлах, и больше доверяй своему народу и вашим командующим. Ты увидел опасность гибели своего народа и все, что ты делал — верно или ошибочно, — было направлено на устранение этой опасности. Может быть, твой союз со мной может привести к твоему осуждению, но неужели этот твой Варнел будет мстить двум невинным долинам? Неужели он так глуп, чтобы это сделать? Ведь сокольничьи должны пользоваться доверием, чтобы их нанимали. Владелец крепости будет в отчаянном положении, если решится приглашать в свои владения горящую бочку с порохом.

— Конечно, нет. Это ответ на оба твоих вопроса. Варнел справедлив и мудр. Иначе он не мог бы занимать свое положение и пользоваться нашим уважением в течение восьми лет.

Тарлах улыбнулся.

— Ты права, У на из Морской Крепости, права, как обычно. Я напрасно добавлял себе тревог. Теперь оставлю тебя, чтобы ты собралась. Нужно уехать так быстро, как только позволяет вежливость.

11

Не прошло и трех четвертей часа, как все сокольничьи вместе с госпожой Уной и Пирой собрались на продуваемом ветром дворе. Их окружили ученые и работники, вся община решила пожелать им удачи и доброго пути.

Тарлах попрощался с Квеном и всеми остальными, кто так помог ему, и положил руку на шею Леди Гей, собираясь сесть верхом.

Но остановился, услышав негромкий возглас. Кто-то с вопросительной интонацией звал его именем, данным ему Уной.

У ворот стояли двое детей. Он сразу узнал одну из девочек, ту, что ближе к нему.

— Адила!

Услышав его голос, девочка буквально полетела к нему.

Взглянув в отчаянии сначала на Уну, потом на Бреянана, Тарлах опустился на колено и протянул руки.

Адила бросилась к нему в объятия и весело обняла.

— О, Горный Сокол, я так рада тебя видеть! Мы боялись, что не застанем тебя здесь, а нам нужно предупредить тебя о султанитах.

Он через плечо посмотрел на спутницу девочки, другую маленькую девочку, примерно десяти или одиннадцати лет.

Если Адила не понимала, с кем имеет дело, вторая девочка, очевидно, это знала. Она сделала отчаянную попытку перехватить Адилу и теперь смотрела в ужасе.

— Ты Катрин? — спросил Тарлах. Вряд ли стоит удивляться такой догадливости, учитывая обстоятельства и разительное сходство двух девочек. Не такая изящная, как сестра, вторая девочка тоже очень красива. Если бы ей позволили вырасти, она стала бы редкой красавицей.

— Да. Прошу прощения, птичий воин. Моя сестра не знает…

— Никакого оскорбления не было, — быстро ответил Тарлах. — Не пугай ее. Она достаточно настрадалась.

Все смотрели на девочек. Уну явно очаровал прекрасный ребенок на руках Тарлаха. Легко было прочесть обычную доброту и теплое гостеприимство Квена. И еще любопытство и стремление к знаниям, такое острое, что почти причиняло физическую боль. Надо отдать Квену должное: вопреки стремлению начать расспрашивать, он сохранил молчание.

Товарищи Тарлаха ничем не проявили своих чувств.

Просто ли ошеломлены случившимся или скрывают ярость, дожидаясь, пока останутся одни?

Капитан поднял голову. Призраки — совершенно очевидно, что обе девочки призраки, — пришли к нему без его приглашения, он не напрашивался на такое приветствие, но проявит вежливость и всю теплоту, на какую способен.

— Это не живые дети, — сообщил он товарищам, потом все внимание обратил на старшую девочку. — Адила сказала о предупреждении, — поторопил он.

Катрин с недетской серьезностью кивнула.

— Мы, вернее, я принесла очень серьезное сообщение, но большинство из тех, кто вас окружает, например, моего дорогого Морфью, оно лишь испугает. Нельзя ли нам поговорить наедине с тобой и руководителями Лормта?

— Конечно, дитя, — сразу ответил Квен. — Входи.

Внутри тебе будет удобней рассказывать.

***

Бреннан пошел рядом с Тарлахом.

— Мне казалось, был только один призрак, да и того ты отправил в долгую дорогу.

— Это верно, товарищ, — ответил командир. — Но какова бы ни была причина их возращения, боюсь, их новость нам не понравится.

***

Вскоре они все узнали. Квен провел наемников и своих помощников в один из маленьких кабинетов, который сам предпочитал. Младшие коллега принесли стулья, и Квен пригласил всех садиться.

Адила начала возражать, когда капитан опустил ее, но Уна сразу подошла к ней с Брейвери в руках.

— Ты поможешь нам, Адила? Мы должны серьезно поговорить с Катрин, а моя Брейвери очень сердится, когда на нее не обращают внимание. Поиграй с ней немного, пусть она будет довольна.

Глаза девочки вспыхнули, она погладила кошку.

— О, да, госпожа! Я не буду ее обижать.

Вскоре она уже сидела в углу с Брейвери и играла тетивой от лука, которую дала ей Пира.

Вернувшись к столу, владелица крепости увидела, что все остальные уже заняли свои места. Подобно остальным, она сосредоточила внимание на старшей девочке, которая сидела, опустив голову, и как будто не знала, с чего начать.

Наконец Тарлах нарушил молчание.

— Адила рассказала, что случилось с вами, но, может, ты расскажешь подробней, если у тебя есть время.

Катрин кивнула.

— Времени у нас достаточно. Что бы ты хотел узнать?

— Вы жили в Лормте или в одной из окрестных ферм? — спросила Аден.

— Нет. Тогда тоже перевернулись горы, и многие переселялись с места на место. Лормт тогда был только построен, но уже стал сильным, в нем было безопасно, и путники останавливались в нем передохнуть и подготовиться к продолжению пути.

— Отцу пришлось переселяться со всей семьей: какие-то темные существа отравили нашу землю в отместку за то, что он не присоединился к ним, и у нас больше ничего не росло. Мы ненадолго остановились в Лормте.

Она содрогнулась.

— С нами был Но-эль. Он сын младшего брата нашего отца и был гораздо старше нас. До моего рождения он был наследником и моего отца.

Слезы заполнили ее глаза.

— Я не знала, как он нас ненавидит. Никто этого не знал. Он играл с нами и забавлял всю дорогу, особенно Адилу…

— Когда мы пошли к пещере, я подумала, что это новая игра, что он спрятал яркие камешки, чтобы Адила их нашла. Он так делал и раньше, к ее радости.

Она подняла голову. Горе ее было таким явным, что Уна чуть не попросила ее замолчать и забыть обо всем, пойти по долгой дороге с ясным сознанием и умом и никогда не вспоминать о том, что произошло раньше.

— Ты решила остаться здесь после того, как он убил тебя? — мягко спросила Уна. Все: и жители Лормта и сокольничьи — напряженно ждали ответа. Такое путешествие рано или поздно предстоит каждому, но до сих пор они считали его совершенно неведомым. Теперь перед ними та, что испытала, по крайней мере, первую ступень этого пути, и они хотели узнать как можно больше.

С усилием девочка-призрак справилась с собой. Ей предстояло выполнять роль взрослой, и она хотела с нею справиться.

— После того как Но-эль.., после моей смерти я знала, что должна уйти, но не могла оставить сестру. Она была такая маленькая и так испугалась в темноте.

Катрин опустила глаза на руки, которые положила на колени.

— Она не понимала, что случилось, не знала, что делать, все бегала и бегала по пещере, даже не сознавая, когда ударялась или падала. А когда слишком уставала, ложилась у выхода, плакала и звала меня, родителей, даже Но-эля.

— Я пыталась остановить ее, удержать, но.., она меня не видела. — Девочка прикусила губу. — Я подумала, что это оттого, что Адила еще слишком мала и расстроена, но когда пошла домой, там было то же самое. Я не могла заставить родителей понять, что я здесь. Не могла даже притронуться ни к кому. Мои руки проходили прямо сквозь них.

Тарлах посмотрел на Уну, потом закрыл глаза. Быстрая смерть воина в битве — одно дело, но это.., и то, что последовало, несравненно хуже. — Он не мог даже представить себе, что стало бы в таких обстоятельствах со взрослым мужчиной, тем более, с этой чувствительной любящей девочкой.

Сама девочка не заметила его реакции. Она начала выполнять трудное задание и намерена была довести его до конца.

— Так как я ничем не могла ей помочь, я вернулась к Адиле и стала ждать, пока она не присоединится ко мне. Вероятно, надеялась как-то связаться с ней, сказать, чтобы она не боялась.

— К концу она стала такой тихой, что мне показалось, будто какой-то своей частью может почувствовать мое присутствие, но когда она освободилась, то словно стала одержимой или взбесилась. Она всегда была худой, и до того, как нас закрыли в пещере, но теперь ее лицо… — Катрин нахмурилась в поисках слов. — Лицо ее больше не играло, не танцевало, как будто это не лицо Адилы.

— Я попыталась поговорить с ней, но она как будто не замечала меня. Бегала по пещерам, ничего не видя.

Девочка снова вздрогнула и замолчала. Ей не хотелось рассказывать дальше, но это часть их истории и должна быть рассказана.

— Проходили дни, нас искали. Но-эль испугался, что найдут наши тела или, что еще хуже для него, Адилу найдут еще живой, и потому вернулся, чтобы получше скрыть следы сделанного.

— Адила… Адила была там. Она почувствовала его присутствие под землей и пришла к нему. Он ясно видел и ее, и ее лежащее тело. Никто не знает, что она тогда сделала, только Но-эль закричал и побежал.

— Ничего хорошего это ему не принесло. Адила погналась за ним. Она бежала быстро, быстрее любой лошади. Она не смотрела на него, скорее сквозь него, но обхватила его руками. А потом как будто утратила к нему всякий интерес. — Катрин пристально смотрела в стол. — Он.., он начал умирать, еще не добравшись до Лормта.

— Вначале я решила, что все ужасное кончилось, что Адила отомстила за нас и больше не будет убивать, но, конечно, так не получилось. Она больше не была моей младшей сестрой, она вся превратилась в гнев и ненависть. Адила была самой нежной и доброй девочкой в мире. Она никому не причинила бы вреда, что бы с ней ни сделали.

— Но почему ее можно было увидеть? — спросил Дуратан, впервые прервав рассказчицу. — Ведь ты оставалась невидимой.

— Адила так и не стала настоящим духом, пока ее не освободил Горный Сокол.

— Это ты плакала после каждого нападения?

Катрин кивнула.

— Я не могла этого вынести. Большинство этих бедняг не заслуживали смерти…

— А почему она пощадила меня? — быстро прервал командир сокольничьих.

— Я думаю, она застала тебя спящим в темноте. Когда я нашла ее, она смотрела на тебя со странным любопытством. Все остальные пугались, некоторые даже пытались убить ее.

— Я так и думал, что причина какая-то такая. Ты попыталась с ней связаться.

— Да, но она по-прежнему меня не слышала, и я ждала в надежде.

У Аден перехватило горло.

— Ты все это время, все эти столетия провела в темноте? — негромко спросила она.

— О, нет! Я много раз бывала на поверхности, в Лормте и в окрестных фермах. Мне нравилось слушать ваши разговоры, как вы обсуждаете разные проблемы, даже когда не понимала, о чем вы говорите.

Женщина пораженно взглянула на нее.

— Ты была здесь, в наших комнатах, и мы позволяли тебе уйти, не предложив помощь?

— Но вы не знали, что я здесь, — резонно возразила Катрин. — Мне так нравилось в Лормте. Зимой бедная Адила всегда спала. — Губы Катрин задрожали. — Она… она не знала, что натворила, когда просыпалась.

— А почему ты не оставалась с нами подольше, дитя? — спросил Квен. — Ты ведь не могла помочь сестре.

— Могла! Я удерживала ее от выхода из пещер.

Понимаете, она не могла пройти сквозь меня, а я всегда успевала к ней, когда она хотела выйти наружу. Только в темноте я не могла справляться с ней.

— Вы обе должны были освободиться, — сказал Тарлах, — но вы по-прежнему в нашем мире, и мы вас видим.

— Вы не могли бы разговаривать с нами, если бы не видели нас, поэтому Янтарная Госпожа наделила нас даром видимости. Вы ведь знаете, она многое может.

— Гуннора? — прошептала Уна. — Вы ее видели?

— Да, и она замечательная! — Девочка улыбнулась, вспоминая эту встречу. — Она нас обняла и встретила так хорошо, что мы почувствовали себя как дома, хотя я знала, что перед нами еще долгий-долгий путь.

Мягкость покинула ее, сменилась целеустремленностью.

— Она знала, что ты сделал для Адилы, Горный Сокол, каким ты был добрым, несмотря на страх, как ты понял, что она невинна, несмотря на причиненное зло.

Хотя и знал, что она может принести тебе ужасную смерть. Госпожа сказала, что вознаградить это невозможно, но всему этому миру грозит ужасная опасность, и она может, по крайней мере, предупредить тебя. Я.., я сказала, что так как ты помог моей сестре, я хочу предупредить тебя, и она согласилась.

— Гуннора все мне подробно рассказала. Я не очень хорошо все поняла, но она сказала, что это неважно, лишь бы я правильно пересказала тебе.

— Говори, Катрин. Рассказывай и не бойся за нас.

— Много ворот ведут в этот мир. В сущности, все его жители прошли через такие врата. Ну, мы все оказались подходящими для мира и друг для друга, но некоторые врата ведут в места, где люди очень плохие.

— Тьма! — прошептал Бреннан.

— Нет, просто плохие люди. Вернее, плохие по отношению ко всем, кроме самих себя. Эти люди — все воины и служат повелителю — они называют его Султан.

Они считают его богом. Они считают, что у других людей нет никаких прав, и они завоевали весь свой мир.

— Это произошло очень давно по их времени, больше четырехсот лет назад, и они считали, что в покоренных людях, которых они превратили в рабов, не осталось духа борьбы. Но они ошибались, и люди сговорились действовать и готовились совместно. Они смогли сохранить все в тайне, потому что господа их не опасались и не следили за ними. Хотя, конечно, восстание готовили осторожно, в глубокой тайне.

— И когда были готовы, напали одновременно повсюду, по всему миру. Султаниты были захвачены врасплох, многие их армии были уничтожены, остальные бежали, прихватив с собой всех, кто был с ними в завоеванных местах.

— Сейчас они вернулись в свою собственную страну к пытаются удержать ее. Они храбры и искусны в бок", их еще много, и защищать им нужно только небольшой участок границы. Остальные отдыхают в крепостях, выходящих на океан, а у их врагов нет ни кораблей, ни умения управлять ими. Но все же султаниты понимают, что победить не смогут. Их земля очень сухая, на ней мало что растет, им не хватает пищи. И в стране их местность ровная, ее трудно будет защитить, как только враги прорвут границу.

— Положение у них трудное, и они, судя по твоему рассказу, вполне это заслужили, но почему их беда касается нас? — спросил Тарлах.

— Некогда у них были люди, которые могли призывать некую Силу. Султан того времени боялся их и перебил большинство вместе с семьями, но некоторые, самые могучие, сумели создать врата и уйти в другие миры. Не настоящие врата, их можно было использовать только дважды, по одному разу с каждого конца, да и то с большим трудом, но я думаю, это было даже хорошо для них. Потому что враги не могли последовать за ними.

— Но двое, два брата, были убиты до того, как сумели уйти, и все это время их врата оставались открытыми. Их не использовали.

— Врата ведут в наш мир?

— Да. Братья хотели жить вместе. Никто больше не умеет делать такие врата, да и эти, работающие, один ученый открыл только год назад. Их все равно со временем использовали бы; однако, у султанитов сейчас такое отчаянное положение, что они отправили через одна врата разведчиков. Разведчики побывали здесь, передвигались они, в основном, в лодках, так как врата открываются прямо в океан. Незаметно осмотрели землю, всегда высаживались по ночам, потом вернулись домой.

Это было самым рискованным, но для них закончилось благополучно, и они доложили, что местность подходит.

То есть они считают, что смогут легко захватить ее.

— Они пройдут через оставшиеся врата, — сказал предводитель сокольничьих. — А каковы их планы?

— Они собираются послать большой флот и всех солдат, которые не нужны в данный момент. Когда захватят достаточно земли, призовут всех остальных, оставив врагам свою собственную страну.

— Они высадятся в Эсткарпе?

— Нет, не в Эсткарпе. В Верхнем Холлеке. Они выбрали гавань Морской Крепости, Горный Сокол. Она ближе всего к месту их выхода, и они считают, что там мало защитников, они всех сумеют перебить и закрепятся прежде, чем распространится новость.

— Морская Крепость! — воскликнул Бреннан.

— Вполне разумный выбор, — сказал его командир. — Гавань небольшая, но хорошая. И она единственная на всем берегу. Гавани к югу, если султаниты их разведали, всегда забиты кораблями, там зимуют большие отряды наемников. Я прав, Катрин, предполагая, что им на первой стадии нужна не схватка, а безопасная высадка?

— Да. У них только три месяца на то, чтобы Снова открыть врата, и переход займет не менее четырех недель, если пройдет без помех. К тому же им нужно оказаться на прочном высоком месте, чтобы привлечь достаточно Силы, которая держит врата открытыми, пока они проведут всех людей, скот и имущество. Я на самом деле не понимаю, как действуют эти врата…

— Мы тоже, — заверил ее Квен. — Но нам это и не нужно, верно, капитан?

— Да. Главное — не дать этим султанитам добраться до горного района Морской Крепости. У них обычное вооружение? — Колдеры обладали неведомым ужасным оружием и снабдили им Ализон, Возможно, здесь то же самое.

Катрин энергично кивнула.

— Владычица Гуннора особо подчеркнула это. Они вооружены мечами, копьями, обычным оружием. Никакого колдовства.

— А сколько солдат на борту флота, Катрин? Наверно, Янтарная Госпожа и это сказала тебе.

— Сказала, — сразу ответила девочка. — Шестьдесят тысяч.

Для нее это просто число, более или менее лишенное значения, но слушатели были ошеломлены. Многие народы, населяющие их мир, не так многочисленны и не были даже до войны, опустошавшей местность.

— Сколько бы их ни было, их нужно остановить, — решительно сказал Тарлах. — Если они сумеют захватить Морскую Крепость и пройти в высокогорья за ней, потребуется много лет и бесчисленные жизни, чтобы снова изгнать их. Особенно, если они привезут еще подкрепления.

— Мы понимаем это, — ответил Бреннан. — Нам не хватает не желания бороться, а реальных сил.

— Возможно, — ответил капитан.

Он неожиданно задумался. Резко встал и принялся быстро расхаживать. Товарищи давно знали, что так он поступает, когда перед ним трудная задача.

Все несколько минут следили за ним и молчали, чтобы не помешать ему думать.

Наконец, он остановился и снова посмотрел на своих спутников.

— В таких обстоятельствах нам не победить, но мы могли бы остановить захватчиков, сдерживать их довольно долго, если бы у нас было время для подготовки. Катрин, ты можешь сказать, когда они высадятся?

— Янтарная Госпожа сказала, что это произойдет через две недели, Горный Сокол.

Сокольничий снова отвернулся. Плечи его обвисли.

Им конец, конец еще до начала. Они не могут добраться до Верхнего Холлека раньше, чем через два месяца, даже если сразу найдут корабль, когда доберутся до берега.

Уна некоторое время наблюдала за ним. Она ясно видела, что он считает положение безнадежным, и соглашалась с ним, но вот в ее глазах зажегся огонь. Она повернула голову к девочке.

— Врата привели нас в это трудное положение, но врата могут и вывести нас из него! Катрин, возвращайся к Гунноре и скажи ей, что ее предупреждение бесполезно, нет, что оно жестоко, если она не даст нам возможности им воспользоваться. Пусть откроет для нас врата в Морскую Крепость, прямо в круглую башню, чтобы мы смогли продумать планы и сразу, не теряя времени, начать их осуществлять.

Тарлах резко повернулся.

— Добавь мое имя к этой просьбе и спроси также, можно ли открыть вторые врата, ведущие в Линну.

Он улыбнулся, заметив, как нахмурилась владелица крепости.

— Не хмурься, госпожа. Если ты согласна рискнуть гневом Великой ради нашего дела, не думай, что я этого испугаюсь. Если султаниты вторгнутся в Верхний Холлек, погибнут не только жители долин, но и сокольничьи.

Он посмотрел на дитя-призрак.

— Иди с нашей благодарностью, Катрин, и пусть твое и Адилы путешествие закончится хорошо.

Адила с сожалением оставила Брейвери и подошла к сестре в ответ на ее призыв. Прощально помахала меленькой рукой Тарлаху. Вторая девочка не шевелилась, но в следующее мгновение обе они исчезли, ушли из рида и мира живых.

12

В комнате никто не шевелился. Секунды ползли, как часы.

Ничего не происходило, и казалось, ничего и не произойдет. Но вот воздух в центре комнаты засветился и появился как будто длинный туннель, перед которым разошлись освещенные сзади облака.

Капитан подождал еще немного, потом перевел дыхание. Только одни врата, но вторых он и не ожидал.

Янтарная Госпожа и так сделала очень много. Остальное в руках людей, в их мечах.

— Быстрее, — сказал он товарищам. — Приведите лошадей и соберите все наше имущество. Я думаю, у нас на это есть время, но госпожа Уна и лейтенант останутся здесь со мной на случай, если врата начнут закрываться. Мы, по крайней мере, пройдем в них. — К счастью, комната находилась на первом этаже, а коридор и двери были достаточно широки, чтобы пропустить лошадей.

Пира спокойно встала рядом с тремя.

Тарлах покачал головой.

— Оставайся здесь. Мы отправляемся в бой и, вероятно, на смерть, а не строить новую жизнь, как я надеялся.

— Тем более вам надо иметь еще одну целительницу. Госпожа Уна в этом сможет вам мало помочь, я думаю, так как у нее будет много других обязанностей. А что касается остального, — она пожала плечами, — что надо выдержать, мы выдержим.

Она видела, как он поднял голову, и улыбнулась.

— Я слышала, что ты так говоришь, Горный Сокол, но в нашей деревне тоже так говорили. Мы ведь из одного народа, в конце концов.

— И одинаково упрямы, — пробормотал он, но не пытался больше разубедить ее.

***

Вскоре вернулись их товарищи, но когда все было готово, люди остановились перед затянутым туманом проходом, не решаясь вступить в него.

Дети-призраки не затронуты Тьмой, это подтвердили соколы, и совершенно очевидно, что Катрин верила в каждое свое слово. Она, очевидно, заучила свою речь почти наизусть, но что, если готовила ее не Гуннора? Можно ли обмануть призрак? армия не доберется до нас за две недели, даже если она была бы готова и ждала нашего призыва.

— Мы должны использовать, что имеем, и задержать врага.

— Нас пятьсот, шестьсот, если считать и гарнизон Морской Крепости. Но там большинство женщины, правда, обученные, но весь их боевой опыт — схватка с несколькими бандами.

— За последние месяцы их обучали сокольничьи, — напомнила Уна. Это была часть договора, не самая важная часть, но Тарлах настоял на том, чтобы начать обучение немедленно в качестве жеста доброй воли.

— Госпожа, даже если бы все они были сокольничими, это ничего бы не дало! Против нас шестьдесят тысяч воинов! С таким соотношением им даже не нужны хорошие бойцы, чтобы смести нас. Они даже не заметят, что мы тут были.

— Может быть. — Руфон сражался с Псами Ализона рядом с лордом Харвардом. Он знал бойцов и тех, кто их ведет, и теперь все его внимание сосредоточилось на капитане. — Ты как будто на что-то надеешься, Горный Сокол? — спросил он, сразу инстинктивно подхватив это имя, как и остальные, кто хоть раз его слышал.

Тарлах кивнул.

— Долина на всем протяжении узкая, а к берегу и к месту причала еще больше сужается. Если бы мы могли воздвигнуть там стену, к ней смогло бы подходить одновременно немного воинов, а мы могли бы треть своих сил держать в резерве на случай неожиданностей и чтобы возмещать неизбежные потери. А тем временем Морской Крепости придут на помощь соседи.

— Не очень много, боюсь, — вмешалась Уна. — Я знаю соседних лордов. Они хорошие, храбрые люди. Но эпидемия оставила им не больше боеспособных мужчин, чем мне, и они должны держать их при себе. Хотя, конечно, они поверят, что главная опасность здесь и все остальные долины будут покорены, если захватчики минуют нас. Точно так же было с Ализоном. Лорды не могут послать к нам то, чего не имеют. Не забывай, у них нет обученных женщин, как у нас.

— Единственная долина, обладающая значительным мужским населением, Рейвенфилд, и Огин постарался, чтобы в ее мужчинах не сохранился боевой дух. При первом же появлении решительного врага они обратятся в бегство, и нам от них будет больше неприятностей, чем помощи.

— Может быть, лорды будут щедрее с припасами?

— Да. Они не откажут в нашей просьбе.

— Это тоже существенно. Но я надеюсь не на помощь из долин.

Госпожа Морской Крепости нахмурилась.

— На кого же тогда?

— На сокольничьих. Помнишь вызов главнокомандующего? Его корабли достигнут Линны примерно одновременно с нашим курьером, и большинство сокольничьих из Верхнего Холлека уже собралось в ответ на его призыв. Даже если соберутся все колонны, у нас будет меньше трети численности захватчиков, но если у нас здесь будет хорошая позиция для обороны, а противник понесет потери, мы можем надеяться на победу.

И даже если мы погибнем, за это время успеют объединиться все долины.

— А отзовется ли твой народ? — спросила хозяйка Долины. — Сокольничьи собираются в Линну не для войны, а одни долины, даже самые большие, не могут заплатить столько…

— Забудь о плате! — Тарлах взял себя в руки. В конце концов сокольничьи — народ наемников. — Это Призыв Крови, госпожа. Нападение направлено не только против тебя, но и против нас всех, и против захватчиков выступит весь мир, как было в войне с колдерами.

— Но пройдет много времени, прежде чем помощь достигнет нас. По морю путь не так далек…

— Здесь нам не повезло, — сказал Уне Руфон. — «Крачка» только сегодня утром получила пробоину. Мы вытащили ее на берег, а что касается меньших лодок, то в такое время года…

— О море нужно забыть, — сказал Тарлах. — К тому времени, как прибудет главнокомандующий, захватчики уже будут здесь, и никто не сможет пройти сквозь их флот без боя. Они слишком превосходят нас, чтобы мы могли пойти на такой бой. Я хочу, чтобы все корабли Морской Крепости вытащили на берег и поместили так, чтобы их легко было уничтожить, если наша оборона будет прорвана. Нет смысла усиливать наших врагов.

Сокольничий чуть покраснел.

— Ты согласна, госпожа?

У на только рассмеялась.

— Ты наш военный руководитель, капитан, а не я.

Тебе принадлежит право отдавать приказы.

— Что нам еще сделать, капитан? — спокойно спросил Руфон.

— Немедленно начинайте воздвигать преграду. Разделите людей на две смены, нет, на три, чтобы работа не останавливалась. Нельзя терять ни часа.

— Затем — все, что можно переместить, включая скот, и то, что нам здесь не нужно, уводите в горы. В случае нашего поражения захватчикам не должно достаться ничего ценного.

— Кроме нас самих.

— Мы отдадим жизни недешево и, умирая, будем знать, что те, кто полагается на нас, не будут сразу же убиты или порабощены.

— По этой же причине и чтобы поддержать выживших в случае поражение все, кто не сможет участвовать в битве, должны тоже немедленно уходить в горы, как только будет закончена стена. Там они должны разбиться на небольшие группы, чтобы конец одной не означал конец всех.

— Мы будем продолжать сражаться из укрытий, как партизаны, если этим султанитам удастся победить здесь.

Пусть никто не забывает об этом, когда будет устраиваться в горах. В будущем они понадобятся нам, всему нашему миру. — Он поджал губы. — Это все на случай прорыва нашей обороны. Те, кто не способен сражаться, будут нам помогать, доставляя припасы и заботясь о раненых. Так они будут избавлены от непосредственной опасности, а мы не будем о них беспокоиться.

— Дарий это не понравится, — сухо заметила владелица крепости. — Она не труслива.

Тарлах улыбнулся.

— Скажи ей и ее помощницам, что их дар и их клятвы требуют от них службы, а ее можно исполнять и далеко в горах. Туда пойдут все, за исключением немногих, которые будут оказывать помощь здесь, на месте.

— А что, если мы не успеем закончить стену, когда появится флот султанитов? — спросил Бреннан.

— Мы отступим и постараемся не позволить им выйти из долины. Башню в таком случае нам не удержать. То же самое, если оборона будет прорвана, и мы не сможем ее восстановить. Нужно, чтобы всегда наготове был особый отряд, который будет прикрывать отступление. Он должен дать остальным возможность уйти.

Если же потеряем и проход в горы, что вполне вероятно, перейдем к партизанской войне, пока не сумеем изгнать захватчиков.

— План разумный, — согласилась Уна.

Она посмотрела на Тарлаха.

— Не вижу смысла скрывать это от своих людей.

— Конечно. Это не менее опасно, чем мечи султанитов.

— Сколько курьеров мы должны послать? — спросил Бреннан. — Их поручение очень важно, но мне не хочется терять ни один меч.

— Пошлем только одного, в крайнем случае, двух.

Больше выделить нельзя.

— Могу сделать предложение, капитан, — быстро сказал Руфон. — Мы не можем рисковать, посылая к вашему главнокомандующему женщину или девушку.

Очень многое зависит от его ответа. А вы не можете лишиться ни одного воина. — Он рукой похлопал себя по пустому рукаву — В схватке на мечах от меня мало проку, но я здоров и хорошо владею конем, не хуже твоих товарищей. Позволь мне быть твоим посланцем. Переход будет трудным, а я к нему готов лучше старика или мальчишки, который слишком молод для битвы.

Наемник немного помолчал, как будто не хотел соглашаться с рассуждениями Руфона, но наконец кивнул.

— Хорошо, Руфон. Я подготовлю отчет о положении и прикажу одной из соколиных вдов лететь с тобой, чтобы подтвердить твое сообщение.

Он замолчал и как будто погрузился в свои мысли.

Но когда немного погодя очнулся, выражение лица у него было очень серьезное.

— Я попрошу еще кое-что у своего отряда. Нас связывают с нашими крылатыми братьями мощные узы, и в паре один недолго живет после гибели другого. Но теперь, на время битвы, я должен попросить отказаться от этого, если возможно. Мы просто не можем потерять второго бойца, а погибших будет немало. Людям придется выносить боль утраты. От соколов требуется более трудное самопожертвование. Они должны сохранять жизнь и продолжать сражаться.

— Вдовы, конечно, могут сразу же соединиться с овдовевшими воинами.

Он вздохнул, как будто почувствовал сокрушительную тяжесть ответственности, которая легла на его плечи, потом поднял голову.

— Нужно начинать немедленно. Госпожа Уна, товарищи, идите к нашим людям и расскажите им все. Позаботьтесь, чтобы немедленно начали строительство стены, а также, — неожиданно добавил он, — разрушение причала. Пусть наши непрошеные гости переправляются на лодках, так как помешать их высадке мы не можем.

— Я присоединюсь к вам, как только закончу отчет для главнокомандующего.

***

Уна пришла в комнату, которую отвела для Тарлаха, когда отряд наемников впервые появился в Морской Крепости. Некогда эта комната использовалась самим лордом.

Капитан сворачивал законченный отчет. Он запечатал его и сочувственно улыбнулся Уне.

— Рассказала?

— Да, — ответила она. — Новость приняли спокойно.

— Я так и думал. Руфон готов?

— Почти. Сейчас как раз надевает седельные сумки. — Женщина серьезно посмотрела на сокольничего. — Я рада, что ты согласился отправить его, хотя мне его будет не хватать. Я боялась, что ты пошлешь меня вместо него.

— Он прав. Нельзя давать такое поручение женщине.

— Я в любом случае не поехала бы, — ответила Уна. — Ты это знаешь, Тарлах. Лорд крепости остался бы обязательно, а я не могу сделать меньше.

— Остаться, чтобы умереть?

— Если понадобится.

Он отвернулся от нее.

— Хотел бы я набраться смелости и отослать тебя отсюда, хоть ты и правительница долины.

Тарлах взял себя в руки и заставил снова посмотреть на женщину.

— Я не очень храбр, Уна. Я очень хотел бы отослать тебя, но знаю, что не выдержу, если ты не будешь рядом.

Не хочу видеть, как ты уезжаешь отсюда, зная, что, вероятно, больше никогда тебя не увижу. Не хочу умирать, не чувствуя твое присутствие. — Он замолчал и закрыл глаза. — У меня даже нет сил промолчать и не отягощать тебя еще больше. У тебя хватает забот без моих слабостей, я должен был бы давать тебе только силу.

— Я знаю о твоей человечности, мой лорд, — негромко ответила она, — и сама достаточно слаба, чтобы нуждаться в твоей близости.

Уна заставила себя улыбнуться и говорить легко, хотя тяжесть не оставляла ее сердце.

— Идем, мой лорд. Мы достаточно задержались. Приезжают гости, и нам нужно подготовиться к их приему.

13

Жители долины и сокольничьи с равным усердием занялись подготовкой к встрече захватчиков. Все понимали, что их успех или поражение определят судьбу не только их долины, но и всех окружающих долин и, вероятно, историю всего мира.

Работа предстояла трудная, огромная и как будто безнадежная, но стена, которой предстояло стать их защитой, поднималась с чудесной скоростью.

Материала у них было достаточно, природа об этом позаботилась. Все камни, все булыжники и обломки собрали с берега и с мелководья, чтобы никакое убежище, никакие метательные снаряды не могли помочь султанитам в их темных замыслах. Много больших камней спустили с окружающих склонов, некоторые были похожи скорее на миниатюрные скалы, чем на отдельные камни. Для их перевозки потребовалась сила всех лошадей и быков. Их перевозили на полозьях и потом перекатывали на место. Огромные камни стоили таких усилий, потому что их невозможно пробить никаким тараном. Пространство между ними заполняли камнями меньшего размера. Стена росла гораздо быстрее, чем если бы строители использовали более обычные материалы.

Длинная приземистая стена, выраставшая из камней, которые громоздили защитники, была совсем не красива, но крепка, и строители считали, что она выполнит свое назначение.

Высота стены не позволяла обыкновенному человеку ее перепрыгнуть, даже используй он для отталкивания копье. Султаниты не ожидают встретить сопротивление и вряд ли привезут с собой тяжелые осадные машины.

Обращенная к морю сторона стены ровная и гладкая, чтобы по ней трудно было подниматься и чтобы не могли найти опору крюки для подъема. Сторона, обращенная к крепости, скорее напоминала груду обломков, круто уходящую вниз от платформы, на которой будут стоять защитники. Платформа была рассчитана так, чтобы на ней могли стоять лучники и стрелять сквозь щели, не выставляясь сами, а воины могли пользоваться мечами и другим оружием, прикрываясь щитами.

Офицерское звание не избавляет сокольничего от работы вместе с отрядом, и капитан и оба его лейтенанта напрягались и потели вместе с подчиненными, когда позволяли другие обязанности.

Все утро Тарлах и Бреннан были очень заняты и страшно устали. Они сели на огромный камень, который поставили на место; тяжело дыша, закрыли глаза.

Хорошо отдохнуть хоть несколько минут, вобрать в болящие легкие холодный сладкий воздух.

Но вот Горный Сокол открыл глаза и посмотрел в серое небо.

— Если на нас не нападут султаниты, то это сделает непогода. Эти тучи предвещают бурю.

— Это все, что нам нужно.

Тарлах оперся на локоть. Он провел взглядом вдоль стены.

— В сущности нам везет. Работа закончена, а отдыхать можно в дождь так же хорошо, как в ясный день.

Интересно, когда начнется дождь.

— Трудно сказать. Может, вечером. А может, завтра.

Во всяком случае до серьезной бури будет несколько приступов поменьше.

— Мы не можем жаловаться на их приход. Сейчас самое время бурь, и погода еще проявила милость, что до сих пор нас не беспокоила.

— Наш предполагаемый враг тоже. Возможно, так будет и дальше, и султаниты решат высаживаться где-нибудь подальше от этого берега. Признаюсь, я чувствовал бы себя лучше в другом месте, где у нас было бы побольше воинов.

Командир сочувственно улыбнулся.

— Мы мыслим одинаково, друг мой. Я даже не стал бы жалеть об усилиях, которые мы затратили, готовясь к встрече.

Оба воина выпрямились, увидев приближающуюся фигуру.

Пира быстро и легко передвигалась среди множества работающих. Она несла каменный кувшин, который протянула сперва Тарлаху, потом Бреннану.

Лейтенант выпил добрую половину содержимого, прежде чем вернуть кувшин.

— Спасибо, — искренне сказал он. — Никакое вино не бывает слаще.

— Еще одно из богатств Морской Крепости, птичий воин. Ты хорошо выбрал место для Гнезда, — сказала она, обращаясь к капитану. — Надо отдать тебе должное.

— Жаль, что ты не видела это место в нормальном состоянии, — с искренним сожалением ответил ей Тарлах. — Эти люди искусны и храбры, но они предпочли бы работать, со скотом, землей, ловить рыбу в море, чем готовиться к войне.

— Ну, хотели или нет, но в чрезвычайных обстоятельствах они хорошо себя проявили. Они мне нравятся, и я их уважаю. — Женщина улыбнулась, может быть, чуть мрачновато, но все равно ее резкие черты лица стали более приятными. — По крайней мере, один из наших предрассудков может уйти. Мы считали, что сокольничьи способны только на сражения, конечно, помимо обучения птиц и лошадей. Но я вижу, что вы и работать можете.

— А кто, по-твоему, содержит в порядке наши лагеря, а до того Гнездо? — спросил Бреннан. — У нас нет слуг, и рабов мы не держим.

— Откуда нам было это знать? — ядовито спросила Пира. — Вы постарались сделать так, чтобы ваша жизнь была для нас загадкой. — Она удобно устроила тяжелый кувшин на коленях, — Госпожа Уна выглядит так, словно ей не помешает отдохнуть. Мне лучше идти к ней.

— Скажи, чтобы она лучше рассчитывала свои силы, — мрачно приказал Тарлах. — Я не хочу, чтобы она загнала себя, соревнуясь с моими воинами.

Женщина только рассмеялась.

— Владелица долины не так глупа, уверяю тебя. Задачи, которые она перед собой ставит, она в состоянии выполнить.

***

Немного погодя Пира подошла к женщине из долины. Уна приняла воду с такой же благодарностью, как и мужчины.

— Тебе следовало бы отдохнуть, — сказала она, возвращая кувшин. — Ты почти всю ночь не спала.

— Кому-то приходится это делать.

Гагатовые глаза разглядывали ее.

— Ты начинаешь по-новому смотреть на нас.

— Почти то же самое сказал мне твой Горный Сокол.

— Я рада, — негромко ответила правительница долины. — Это означает, что у него еще есть надежда на будущее.

— Это значит также, что он по-настоящему беспокоится о твоих людях. И о тебе тоже. Он считает, что ты работаешь слишком много.

Уна фыркнула.

— Не заметила, чтобы он себя щадил! — Глаза ее снова затуманились. — Я хотела бы поговорить с тобой о Морской Крепости, Пира. Как тебе у нас понравилось? — Пока сокольничий Тарлах сохраняет надежду на то, что жизнь сохранится и можно будет еще что-то создать, она не сдастся.

— Твои люди мне очень нравятся, — ответила Пира. — Ваши женщины похожи на нас, а ваши мужчины и юноши естественны и удовлетворены тем, что имеют. Уникальное положение, насколько я могу судить, и достойное зависти. Я бы с большой осторожностью приглашала сюда мужчин из соседних долин, хотя ваши женщины и нуждаются в мужьях. Теперь мало кто согласится возвращаться к прежней жизни.

— Труднее понять твоих наемников. Они никогда не теряют вежливости и хорошо сработались с твоими людьми, но они еще не ваши товарищи, пока еще нет.

— Конечно нет, но разве можно было ожидать большего за такое короткое время?

— Я не виню их, госпожа. Я сама не ожидала бы от них этого и даже не поверила бы тому, что вижу здесь ежедневно.

— Остальное тоже придет, конечно, если мы выживем. — Уна печально покачала головой. — Время интересное, конечно, но я знала, что меня ждет, когда нанимала их.

— Правда?

— Ну, конечно, не все, — ответила она с улыбкой. — Я не думала, что они останутся с нами так надолго или что станут нашими постоянными соседями. — Она распрямилась. Тарлах вопросительно смотрел на нее, как будто хотел поговорить, поэтому она попрощалась с Пирой и направилась к нему.

***

Бреннан приветствовал правительницу долины, потом ушел. Тарлах улыбнулся, когда они остались одни, и Уна видела, что он доволен тем, как продвигается работа.

— Мы опередили твои расчеты, Горный Сокол, — с такой же удовлетворенностью сказала она.

— Да, госпожа.

Она провела взглядом вдоль стены.

— Закончена?

— Да. Остается немного выправить платформу, но ничего существенного.

— Значит я могу отводить своих людей, тех, кто не будет сражаться. Они заберут с собой остатки имущества.

Тарлах кивнул.

— Как можно быстрее. Невозможно отблагодарить тебя за то, что ты сделала. Мои товарищи не сделали бы и половины без помощи твоих людей, и только ты могла с ними справиться. Этого одного достаточно, а ты еще организовала и отход на высокогорья.

Она серьезно посмотрела на сокольничего.

— Тебя удивляет, что я оказалась способной на это? — негромко спросила она.

— Нет, госпожа, — после недолгой паузы задумчиво ответил наемник, — больше не удивляет. Ты наследница, и твои обязанности, умение брать на себя ответственность — это у тебя врожденное. И тебя к этому готовили. — На его губах появилась улыбка. — Но это не уменьшает моей благодарности.

— Рада это слышать, — с легким вздохом ответила Уна. — Я не чувствую себя очень уверенной, когда думаю о том, что нас ждет.

— Ты справишься со своей частью, У на из Морской Крепости. Может быть, одинокий воин перед битвой и чувствует себя спокойным и сильным — если такие дураки существуют, но тот, на ком груз ответственности, такого никогда не испытывает. С того момента, как мы узнали об угрозе, я боюсь за свой отряд.

Она посмотрела ему в глаза и увидела, что он не просто успокаивает и утешает ее.

— Спасибо за эти слова, — негромко сказала она. — Думаю, в предстоящие дни я часто буду их вспоминать, когда меня начнет оставлять храбрость.

— Все мы будем опираться на воспоминания, госпожа.

Уна опустила глаза, чтобы скрыть выражение жалости.

Она никогда не поймет, как эти наемники выдерживают свой образ жизни, постоянную опасность, постоянные утраты и угрозу утрат. Когда-то она считала их черствыми и поддерживающими только самый поверхностный контакт с окружающими. После знакомства с Тарлахом она поняла свою ошибку и теперь знала, что сокольничьи глубоко привязаны друг к другу, и содрогалась в глубине души, думая о том, что означает предстоящее столкновение для человека рядом с ней. Удивительно, как он мог так мягко и мудро обращаться с ней. Он прекрасно понимает необходимость вселять уверенность, что-то оставлять в резерве и использовать его, когда вокруг воцарится ужас.

Она положила руку ему на руку, слегка прикоснулась.

— Не будь слишком сильным, Горный Сокол. Необходимо, чтобы ты и мы отдавали все, что сможем. Позволь нам, позволь мне разделить твою тяжесть в том, что нас ждет.

14

Всю ночь бушевала буря, и новый день оказался мрачным и холодным, но сухим. Дул сильный ветер. Море свидетельствовало о приближающейся новой буре, волны на нем были необычно высокие, большая часть береговых скал скрылась под водой. И бились волны о берег сильно и грозно.

Тарлах стоял у окна помещения, в котором собрались все руководители Морской Крепости, и смотрел на беспокойный океан. Большую часть утра он молча простоял так, И товарищи и Бросающий Вызов Буре оставили его одного.

Неожиданно он распрямился: принял решение.

— Убрать часовых со стены, — сказал он, не поворачиваясь. — Пусть они останутся только у круглой башни. Когда прозвучит тревога и покажутся корабли, только немногие жители долины должны прийти на стену.

Пусть бегают там в явном смятении и тревоге. Стена низкая, и с корабельных мачт будет видно, что за ней. Я хотел бы, чтобы враг напал, не подозревая о наших истинных силах и намерениях.

Рорик улыбнулся и пошел передавать приказ одному из часовых в коридоре. Это соответствовало его званию.

— Быстрей!

Все повернулись, услышав голос Горного Сокола.

Тарлах застыл у окна, схватившись руками за раму.

Лейтенант передал приказ, потом присоединился к остальным, которые теперь собрались вокруг командира.

На горизонте виднелся целый лес мачт.

Они быстро росли, стали видны паруса, потом сами корабли, боевые и транспортные, судя по наружности, все окрашены в пурпурный цвет — очевидно, цвет их бога Султана. И над всеми кораблями высоко и гордо плыли знамена с полумесяцем, наводившие ужас на мир, в котором они родились.

Слезы показались на глазах Уны, как ни старалась она сдержаться.

— Как их много, как невероятно много!

Она не стыдилась своей слабости. Окружавшие ее побледнели: действительно, сила, противостоящая им, оказалась еще страшней, чем они себе представляли.

Владелица крепости почувствовала, как по всему телу капитана прошла неудержимая дрожь: они на мгновение прижались друг к Другу. Но что бы ни чувствовал в тот момент сероглазый мужчина, внешне он сохранял полное спокойствие и казался вполне уверенным в себе.

— Вот и они, товарищи, — негромко сказал Тарлах. — Освободившиеся люди изгнали их из царства, которое они считали своим. Посмотрим, какой прием смогут им оказать свободные люди здесь.

***

Высокомерие султанитов наполнило защитников — и сокольничьих, и жителей долины — холодной яростью. Невозможно было скрыть оборонительный характер стены, которая отделяла берег от большей части долины, спрятать стоявших за ней немногих воинов; однако, захватчики вели себя так, словно стены не существовало. Они спокойно стали располагаться на расстоянии полета стрелы.

Возможно, эта уверенность — и презрение — вызывались отсутствием сопротивления. Не было задано ни одного вопроса, ни слова возражения. Тарлах приказал, чтобы ничего не предпринималось, пока вражеское войско не начнет нападение. И в соответствии с его приказом немногие защитники старались вести себя тихо и незаметно.

Внимание врага привлекало не возможное сопротивление, а состояние погоды. Оно постоянно ухудшалось.

Еще не настоящая буря, но грозовые порывы дождя и ветра прокатывались по хорошо защищенному заливу, и поэтому высаживаться в небольших лодках было трудно и опасно.

Но султанитов это не останавливало. Они хотели до наступления темноты высадить большую часть армии.

С темнотой им придется остановиться, и корабли встанут на якорь до рассвета. Тогда высадка возобновится, если позволит буря.

Офицеры обороняющихся весь день следили за высадкой из высокого окна башни. На берегу количество вражеских солдат все увеличивалось, теперь они напоминали внешне суматошную, но на самом деле действующую в строгом порядке армию муравьев в муравейнике.

Мрачное утреннее настроение сохранялось, и Горный Сокол и его товарищи не могли от него отделаться.

Наблюдая за этой гордой, кажущейся бесконечно большой армией, Тарлах начинал понимать волшебниц Эсткарпа. Обладай он их Силой, он обрушил бы на захватчиков окружающие горы, погрузил бы в море всю землю за стеной, чтобы спасти долину и ее жителей, которых полюбил.

Лишь к вечеру он поделился своими мыслями с окружающими.

— Эти солдаты действуют не просто из соображений чести, им нужно захватить плацдарм для своего народа. Время для них имеет значение. Возможно, они решат уплыть отсюда, если обнаружат, что с Морской Крепостью трудно справиться, и нацелятся на другую, ничего не подозревающую долину.

— Мы никак не можем помешать этому, — ответил Бреннан, вздохнув про себя: если возможность помешать существует, капитан ее отыщет. И лейтенант боялся, что предсказание Тарлаха сбудется.

— Но если мы уничтожим их корабли, они вынуждены будут оставаться здесь.

Лейтенант посмотрел на командира так, будто тот сошел с ума.

— А как это сделать?

— Рогатый Лорд посылает нам бурю. Возможно, мы сумеем ее использовать.

— Как?

— Их моряки не знают ни наших морей, ни погоды.

Тем более не знакомы они с лабиринтом скал и сильных течений у побережья Морской Крепости. Если они поверят, что их корабли в безопасности на якоре, а в разгар бури корабли неожиданно сорвутся с якоря, они окажутся во власти бури и будут серьезно повреждены или совсем затонут.

— Перерезать якорные тросы? — прошептал Рорик голосом, полным ужаса.

— Частично перерезать. Их окончательно разорвет буря, а в бурю вряд ли пловцы смогут действовать.

Лицо капитана застыло, в нем не было ни легкости, ни надежды.

— Наши люди должны будут действовать в полной тайне и так же незаметно вернуться. Любой намек на то, что мы делаем, все погубит.

— Но как этого достичь? — ахнула Уна, не менее других пораженная этим предложением.

— Мы спустимся, как только стемнеет, на веревках с утеса в том месте, где спасали моряков с «Прекрасной русалки», и так же поднимемся, закончив работу.

Тарлах встретился с У ной взглядом.

— Как ты думаешь, госпожа? И твои люди, и мои умеют действовать в воде, но сумеем ли мы добраться до целей в таких условиях, выполнить задачу и вернуться? Нельзя, чтобы пловцов обнаружили раньше времени. Буря может разыграться в полную силу только к середине ночи.

— Да, — ответила владелица долины, немного подумав. — Задача нелегкая, но я думаю, мы с ней справимся.

— Так и сделаем. Начнем, как только стемнеет.

***

Единственная свеча озаряла комнату Тарлаха, хотя плотно закрытые ставни не дали бы захватчикам с берега и с воды разглядеть и целый пожар на таком удалении. Сокольничий лежал на кровати одетый, прикрывая рукой глаза даже от такого неяркого света. Он не хотел ничего ни видеть, ни сознавать.

Но от мыслей так легко не избавишься, и снова дрожь прошла по его телу.

Воин приказал себе успокоиться. «С этим я справлюсь, — мрачно подумал он, — и справлюсь быстро».

Если не справится, нечего и думать о спуске с утеса.

Он испытывал ужас. И хорошо понимал это. Наемник хорошо знал эти воды и опасность, которую они представляют. Рогатый Лорд видит, как часто он тренировался вместе с товарищами и жителями долины в воде и обычно при сильном волнении.

Но сейчас другое дело. Его задача вполне реальна, как реальна и буря; так же реальна, как в ту ночь, когда он принес трос на борт «Прекрасной русалки», как была реальна и ужасна на борту «Звезды Диона».

Услышав негромкий стук, Тарлах испытал облегчение. Вошел Рорик, и капитан сел, приветствуя лейтенанта.

Тот сел, дожидаясь, пока капитан вымажет лицо сажей и наденет черные перчатки.

— Ты поспал? — спросил он Тарлаха.

— Нет. — Можно позволить себе правду, подумал Тарлах. Вряд ли остальные отдохнули лучше.

Рорик кивнул.

— Пожалуй, я даже рад это слышать. Если бы ты был спокойнее остальных, я бы начал волноваться. — Он внимательно посмотрел на своего командира. — Ты уверен, что госпожа должна рисковать участием в этой прогулке?

Командир повернулся и взглянул на него.

— Она плавает, как тюлень. Никто из ее людей и мало кто из наших сравнится с нею в этом.

— Но если она погибнет, нас могут обвинить…

— Возможно, мы все погибнем, — выпалил Тарлах, — если не сегодня, то позже. — Он сдержался. — У меня нет выбора. Нужно использовать лучших пловцов, и, к несчастью, Уна среди них. Плохо то, что я не могу рискнуть всеми офицерами и взять с собой тебя и Рорика.

Мы вернемся. Это не самоубийство.

— Не дразни судьбу! Если Мрачный Командующий не владеет всем океаном, здесь он обладает всей властью.

Тарлах улыбнулся.

— Ну, сегодня он распоряжается только неосторожными, друг мой. Я надеюсь, никто из нас не окажется в этом виновным.

Капитан был готов. Он проверил два ножа на остроту, повесил их на пояс и взял плащ.

Теперь он почувствовал себя лучше. Ужас его не уменьшился, но последние приготовления и необходимость говорить с товарищем позволили ему отвлечься, и он обнаружил, что снова владеет собой. Если сможет попасть в воду, сумеет справиться со всем, что пошлет ему судьба.

15

На широком карнизе собралась многочисленная группа. В нее входили и те, кому предстояло плыть, и те, кто будет держать веревки и помогать пловцам спускаться и подниматься.

Никто не разговаривал, не было никаких лишних движений, которые по любому капризу судьбы могли бы выдать их присутствие морякам кораблей, старавшихся выбраться из бури: из-за крутого поворота утеса карниз оставался совершенно невидимым для воинов на берегу.

Уна поежилась под тяжелым плащом. Буря разыгрывалась; казалось, с каждой минутой она набирает силу.

Женщина надеялась, что они не затянули сборы, что буря еще не слишком сильна. Тарлах был прав. Им всем необходимо достигнуть целей и благополучно вернуться.

Хозяйка долины поискала взглядом темную фигуру капитана. Он стоял в нескольких футах от нее, без маски, конечно, готовился к предстоящим усилиям, но она не узнала бы его, настолько глубокая темнота накрыла берег.

Он держался скованно, лицо его было напряжено, когда они покидали круглую башню. Она подумала, что слишком велика для него тяжесть. Судьба континента, всего мира — слишком тяжелая ответственность для одного человека. И, несомненно, он не меньше других нервничал перед предстоящим. Ни один человек в здравом рассудке не станет без дрожи бросать вызов океану.

Тарлах закрыл глаза, и Уна заставила себя подавить страх. Они не умрут, но им предстоит выполнить трудную и опасную задачу, и почти пора приступать к ней.

***

Тарлах напряженно ждал, пока подготовят и проверят тросы. Он должен был спускаться в первой группе.

Пора!

Тело его, казалось, потеряло способность координировать движения, и он опасался, что у него подогнутся ноги, когда прошел вперед, чтобы взяться за канат.

Еще не поздно. Он может еще отказаться…

Пальцы его сжали грубую поверхность веревки — его дороги к ужасу и к спасению от него.

Сокольничий опустился на колени и пополз вперед, пока не добрался до края естественной платформы. Почти сухим языком облизал пересохшие губы. Самое трудное — спуститься в эту черную пустоту, отдать себя пугающей силе, которая стала его целью.

Закрыв глаза, он повернулся лицом к утесу. Почти конвульсивно сжал веревку и медленно перевалился через край.

Казалось, он повис в пустоте. На мгновение его охватила паника, но он подавил ее, поднял ноги и коснулся ими твердой скалы.

Улучшение его физического и психического состояния произошло мгновенно и было очень значительным.

Ветер оказался не таким уж сильным. Прижимаясь к стене, воин больше не вертелся бессильно с каждым новым порывом.

Странное ощущение вызывал этот спуск по почти отвесной скале. Словно гигантский паук спускается по нити паутины. Тарлах мог бы почти наслаждаться этим необычным ощущением, если бы не помнил, что ждет его в конце.

Море теперь совсем близко. Капитан слышал рев, с которым волны обрушивались на берег. И уже ежился под отдельными случайными фонтанами брызг. Даже дождь, сильный и холодный, не вызывает такого ощущения.

У воина перехватило дыхание, когда на него обрушился поток ледяной воды. Это все еще принесенная ветром пена, но отчасти и волна, плещущая на камни.

Несмотря на неожиданность, Тарлах не выпустил канат. Падение с такой высоты не очень опасно, но сокольничий предпочитал постепенно привыкнуть к холодной воде, прежде чем полностью погрузиться в нее, в тот водоворот, который образовался на месте встречи моря и суши.

Тарлах оставался на месте, пока через него не перекатились вторая и третья волны, потом выпустил трос и погрузился в бурную тьму.

За доли секунды своего падения он испытал страх, слепой примитивный страх, как бы разум ни старался убедить его, что вода внизу свободна от препятствий, хотя в нескольких футах отсюда они начинаются.

Воин ударился о воду и глубоко погрузился в нее.

Он погружался все глубже и глубже, чтобы уйти от беспокойной поверхности в более спокойные слои вобравшись до них, принял горизонтальное положение.

Капитан наемников был сильным и опытным пловцом и теперь использовал все свои возможности. Ему необходимо было отплыть как можно дальше от белой пенной воды и сильных неожиданных потоков, которые окаймляют прибрежные утесы, прежде чем подняться на поверхность и глотнуть воздуха.

Наконец легкие предупредили его, что пора подниматься. Он пошел вверх, осторожно прощупывая дорогу, чтобы не наткнуться на камень или не быть унесенным отступающей от берега волной. К тому же в воде полно обломков, и ему не хотелось удариться о них или о скалы, усеивающие весь этот участок. То, что на суше стало бы незначительным происшествием, в воде может оказаться смертельно опасным.

Сокольничий вырвался на поверхность. Торжествующая улыбка появилась на его лице. Он действительно отплыл достаточно далеко и занял прекрасную позицию для приближения к первой цели.

Еще несколько мгновений он оставался на поверхности, лишь столько, чтобы глубоко вдохнуть. И сразу опустился в безопасную глубину.

Его охватило возбуждение, когда ему удалось ловко увернуться от острого камня, поднимавшегося со дна. В эту ночь, наконец, оправдались долгие часы трудных тренировок, которым он подвергал себя и своих товарищей. Даже сейчас, когда волнение наверху очень сильно и он вынужден держаться глубже, чем обычно, действует он так же привычно, словно справляется с горячей норовистой лошадью. Теперь он знал, что они выполнят свое задание и благополучно вернутся, если, конечно, не вмешается особая прихоть судьбы.

Тарлах не был излишне оптимистичен, он хорошо знал, через что ему предстоит пройти, и потому не надеялся выйти совсем невредимым. Вода слишком темна, ее покрывают слишком плотные обломки, так что даже при полном спокойствии плыть было бы опасно.

Но ему удалось избежать препятствий даже удачнее, чем он смел надеяться. В четырех случаях он ударился о скалу, когда был недостаточно быстр или силен, чтобы избежать столкновения, но все это были лишь царапины, даже плотная ткань, покрывавшая тело, оставалась целой. Во время второго такого происшествия он на мгновение испытал страх, когда вынырнул на вершине поднятой ветром волны. Волна подхватила и понесла его, но у сокольничего хватило присутствия духа снова нырнуть и спастись внизу от ярости волны, прежде чем та смогла ударить его об один из трех островков, посреди которых он барахтался.

Наконец совсем рядом с сокольничим показался темный корпус корабля. Выглядел он огромным и зловещим — пятно непроницаемой черноты на фоне чуть более светлого неба.

Сердце Тарлаха бешено забилось. Теперь его подгонял не страх, во всяком случае не тот цепенящий ужас, который он испытал в первые минуты спуска. Его охватило знакомое возбуждение перед битвой.

Он нырнул и, когда снова вынырнул, оказался под изогнутым бортом первой из отведенных ему трех целей.

Тарлах, оставаясь в тени корабля, подождал, пока его зрение привыкнет к дополнительной темноте и станет чувствительным к малейшим вспышкам света вверху. Это нужно, чтобы относительно быстро отыскать якорный канат.

Вот он! Сокольничий устремился вперед быстро и бесшумно, как акула, и схватил канат. Потом глубоко вдохнул и опустился до того места, где сделает надрез.

Ухватившись за веревку левой рукой и ногой, чтобы получить опору, он вытащил один из кинжалов и начал пилить трос.

Волокна оказались прочными и плотно сплетенными, и даже острое лезвие перерезало их очень медленно и с трудом. Задача усложнялась тем, что ее приходилось выполнять глубоко под водой, так, чтобы случайное перемещение корабля или воды не обнаружило бы надрез преждевременно.

Относительно медленное продвижение не пугало Тарлаха. Он не опасался, что его обнаружат. Даже если бы человек с самым острым зрением посмотрел на него с палубы, он не увидел бы ни его, ни легкие движения каната. Ведь и сам корабль покачивается на волне и ветре. Что касается звуков, то Тарлах их не производит, да даже если бы они и были, он тоже не встревожился бы: он сомневался, чтобы можно было что-то услышать, кроме шума ветра и ударов волн о борта.

Наконец, он убрал кинжал в ножны. Небольшая часть троса осталась нетронутой, этого достаточно, чтобы недолго удерживать корабль на месте. Когда буря еще усилится всего немного, трос лопнет.

Должен быть еще один якорь. Султаниты не такие дураки, чтобы доверяться в бурю единственной опоре.

Вскоре капитан обнаружил второй трос и подверг его той же операции, что и первый, только на этот раз он оставил совсем немного, только чтобы преждевременно не предупредить захватчиков об опасности. Одного взгляда на надрез достаточно, чтобы понять, что он вызнан не естественной причиной.

Сделав это, Тарлах передвинулся ко второй цели. Она находилась очень близко, и ему опять повезло: буквально через несколько минут он нашел якорный канат.

К этому времени он уже немного привык к веревкам султанитов и разрезал канат быстрее.

Потом принялся искать второй, но тот все не попадался.

Сокольничий приподнялся в воде, чтобы лучше видеть. Надрезанная веревка, за которую он цеплялся, была скользкой, и он не смог бы подняться по ней, но так как вода уменьшала его вес, эта веревка все же служила достаточной опорой.

Используя слабый свет, Тарлах принялся искать второй канат.

Сильный порыв ветра обрушился на корабль.

Корпус под ударом покачнулся. Сокольничий смотрел в сторону и потому поздно заметил опасность.

Череп его, казалось, взорвался. Руки и ноги расслабились, и он пошел на дно, словно отягощенный грузом.

Пытался сражаться с водой, но тело ему не повиновалось. Должно быть, сломана шея…

Тарлах пришел в себя, ощущая сильнейшую боль в легких. Он был без сознания всего несколько мгновений, иначе уже наглотался бы воды.

И прежде, чем начал проклинать судьбу, которая вернула ему сознание, чтобы он полностью испытал беспомощность и муки смерти, руки и ноги его начали дико биться в чисто инстинктивном усилии спасти организм.

Чувствуя себя чуть не пьяным от облегчения, Тарлах заставил себя успокоиться и потел вверх, уже не думая о том, где вынырнет на поверхность. Лишь бы прекратилось ужасное жжение в груди.

Наемник обнаружил, что находится совсем рядом с частично перерезанным тросом. Он ухватился за него и держался, вдыхая холодный, невероятно сладкий воздух.

Постепенно дыхание его нормализовалось, и он решил продолжить работу.

Наконец, нашелся и второй канат, расположенный гораздо дальше, чем на первом корабле. Тем не менее потребовалось совсем немного времени, чтобы достичь его и надрезать.

Последняя цель была расположена на значительном удалении от всего флота. Султаниты, очевидно, подчеркивали особое положение командующего даже в боевых условиях. Последней целью Тарлаха был флагманский корабль, который стоял обособленно от остальных.

Сокольничий погрузился под воду. Недавнее повреждение не сказалось на способности плавать, сухо подумал он, хотя голова болит ужасно. Но в его профессии нельзя слишком задумываться о своем состоянии, если хочешь выжить, а тем более, преуспеть.

Хоть и флагман, корабль был защищен не лучше остальных. Тарлах отыскал канаты, и вскоре над кораблем тоже нависла угроза гибели.

Несколько минут Тарлах отдыхал. На сердце у него было тяжело. Задание выполнено, выполнено успешно, но он не радовался. Испытания еще не закончились.

Остается еще возвращение, долгое плавание назад к утесу. Нужно будет сохранять предельную внимательность, чтобы спастись от усилившейся бури. Придется плыть безостановочно, зная, что самые большие усилия потребуются к концу, когда он уже устанет.

Капитан глубоко вдохнул и нырнул. Он уже доказал сегодня, что может справиться, и докажет это вторично.

Необходимость мгновенно принимать решения и физические усилия вскоре вернут его воображение к норме.

***

Так и оказалось. Возвращаясь, сокольничий столкнулся даже с меньшими затруднениями, чем на пути вперед. Его больше не подгоняла необходимость торопиться, спало нервное напряжение, он плыл чуть медленней и потому имел немного больше времени, чтобы заметить смертельно опасные препятствия и прокладывать курс так, чтобы избежать их.

И хоть он стремился к отдыху и спокойствию, которые найдет наверху, утес все же как будто слишком быстро навис над ним, отбрасывая на море глубокую тень.

Теперь воин был в большей опасности, чем за всю ночь, если не считать того момента, когда по собственной неосторожности столкнулся с качающимся кораблем.

Остальные пловцы тоже соберутся внизу. Он должен избегать столкновений с ними и в то же время не удариться о камни в поисках веревки.

Эти поиски оказались необыкновенно трудными.

Веревок опустили очень много. Он это знал, но знал и то, что каждая — всего лишь тонкая нить в обширной темной ярости бури. Невозможно отыскивать их на поверхности, где все равно слишком темно. А вода кипит водоворотом. Там никакое живое существо не выдержит.

Тарлах как можно дольше оставался под водой, но он нуждался в воздухе, и каждый раз, когда приходилось подниматься, на него обрушивались волны и обратное течение, и он в конце концов начал думать, что не выживет.

Прошло очень много времени, прежде чем Тарлах сумел найти и схватить одну из драгоценных веревок, Добившись этого, он начал пробираться по ней с лихорадочной скоростью, опасаясь, что волна вырвет канат у него из рук.

Легкие его готовы были лопнуть, когда Тарлах добрался до отягощенного грузом конца веревки. Не обращая внимание на боль, он продел ноги в петлю и отрезал камень, удерживавший веревку. Трижды быстро приподнимался и изо всех сил дергал. Потом принялся ждать.

Достаточно ли этого? Уловят ли вверху заранее обусловленный сигнал или решат, что это просто дрожь от ветра и волн?

Там должны действовать быстро! Грудь его уже разрывало, вопреки воле легкие готовы были набрать воду и тем кончить эту страшную боль.

Тарлах знал, что остаются секунды, прежде чем этот рефлекс победит. Он начал подниматься к поверхности, таща за собой веревку. Он понимал, что, делая это, сильно рискует, но дольше оставаться под водой нельзя, это тоже смерть.

Веревка натянулась. И начала быстро подниматься.

Сокольничий прекратил усилия и повис, позволив тащить себя. Вся его воля теперь направлена была на то, чтобы не вдохнуть, не глотнуть воды.

Голова его вырвалась на поверхность. Он с такой быстротой глотнул воздух, что сразу закашлялся. Это неважно. Ничего не имеет значения, кроме того, что он снова может дышать.

Сокольничий оставался в таком состоянии оцепенелой эйфории, пока его не подняли над водой. Если он хочет избежать ранений на этой последней стадии пути, ему еще предстоит работа.

Как делал во время спуска, он с помощью ног отталкивался от стены. Поучалось труднее. Усилился ветер.

Он яростно рвал воина, угрожал сбросить вниз, даже так близко от безопасности.

И дождь тоже мог сорвать с веревки. Он падал, казалось, сплошной стеной. Эта стена словно наносила сильный удар по телу.

В редкие моменты затишья Тарлах прислонялся лбом к веревке. Он был бесконечно рад, что ему не нужно по-настоящему подниматься самому.

Он все равно не смог бы это сделать. Слишком долго пробыл в воде. Мышцы его утратили гибкость, обычно проворное тело казалось тяжелым и неуклюжим, словно было сделано из плотной тропической древесины. Даже если бы воин потребовал от него усилий, тело не послушалось бы его. Он был прав, когда приказал, чтобы пловцов поднимали сверху.

Подъем занимает слишком короткое время, чтобы холод при нынешней температуре стал серьезной опасностью, тем не менее его нелегко выдерживать, как будто сама природа мстит за жертвы, которые вызовут его действия этой ночью. Холод проникал сквозь разорванную одежду, как когти тех злобных сущее! в, что обитают в Большом Зале Демонов.

Руки Тарлаха онемели, но он еще крепче цеплялся за веревку. Если разожмет их сейчас, упадет и, вероятно, разобьется о скалы.

Кончится ли когда-нибудь этот утомительный подъем?

Тарлах заставлял себя терпеть, подавлял нетерпение.

На неудобства он перестал обращать внимание, решив, что их все равно не избежать. Ему нужно терпеть, и он намерен это делать, как подобает сокольничему. Как бы ни было трудно, он знал, что когда-нибудь это кончится.

И действительно. Тарлах увидел над собой в нескольких дюймах край карниза. К нему протянулись руки, подняли его и поставили на ноги. И он стоял на прочной поверхности, тяжело опираясь на Бреннана. На него набросили плащ, поднесли к губам фляжку. Спиртное полилось в рот, и приятное тепло начало разливаться по застывшему телу.

Здесь же был и Рорик. Он принял на себя часть тяжести пловца.

Два лейтенанта заставили Тарлаха пройти к крутой тропе, ведущей в долину.

Но капитан сопротивлялся. Он еще не может…

Брениан понял, что его держит.

— Уна уже в долине, — закричал он, чтобы Тарлах услышал его сквозь рев ветра и грохот прибоя. Можно было не опасаться, что услышат враги. — Ты один из последних.

Тарлах благодарно кивнул. Он пошел с товарищами, позволил почти нести себя к месту, где ждала его лошадь. Его посадили в седло.

Бреннан тоже сел верхом, и два наемника поехали к круглой башне, оставив Рорика заканчивать работу наверху.

16

Тусклый сероватый свет заполнял комнату, когда капитан проснулся. За покрывавшими его тяжелыми одеялами воздух холодный, слышен приглушенный вой ветра и удары дождя, оглушительные раскаты грома. Гром сопровождался яркими белыми вспышками, которые заставляли на время зажмуриться, пока глаза не привыкнут к освещению.

Тарлах вздрогнул, подумав о тех, кто может сейчас оказаться в воде, когда на нее обрушиваются эти удары молний.

Его затошнило. Он и его товарищи хорошо справились с делом, и сейчас в таком беспомощном положении должно находиться немало людей.

Не обращая внимания на холод, он сел.

У окна стоял Бреннан. Он смотрел на мир снаружи, на то немногое, что видно сквозь дождь и бурю, но повернулся, услышав, как пошевелился командир.

— Можешь снова ложиться. Госпожа Уна приказала пловцам еще несколько часов провести в постели. Она хочет, чтобы все отдохнули и пришли в себя, прежде чем начнется нападение.

— Сама она тоже так поступила? — саркастично спросил Тарлах.

— Она не ранена, и кто-то должен распоряжаться.

— Она не может руководить войной!

— Мы с Рориком присматриваем за положением. Все под контролем. Ничего не произойдет, пока продолжается буря, но на всякий случай наши люди на стене, и подкрепления готовы. — Он нахмурился. — Оставайся на месте! Никогда не подумал бы, что предпочту женщину своему командиру, но у нее хватает здравого смысла.

Позже не будет времени для сна, так что воспользуйся возможностью сейчас!

Бреннан подошел к постели. Сел на край.

— Как ты? Ты получил сильный удар по голове.

Мы боялись, что ты серьезно пострадал.

Тарлах улыбнулся.

— Для этого у меня слишком толстый череп.

Он рассказал о случившемся.

Слушая рассказ, лейтенант поджал губы.

— Тебя спасло то, что ты был в воде, — сказал он, когда командир кончил. — Тебя не раздавило, а просто погрузило под воду. Но все равно тебе невероятно повезло.

— А как остальные?

— Все в порядке. Несколько серьезных порезов, но ничего такого, что помешало бы участвовать в бою. Большинство, вероятно, все еще спит.

— Где Бросающий Вызов Буре? — спросил Тарлах, неожиданно заметив пустой насест у кровати.

— Дуется вместе с Солнечным Лучом и Брейвери.

Им не понравилось, что их ночью закрыли в круглой башне.

— Соколы не дуются!

— Очевидно, кошка научила их. — Выражение лица Бреннана стало тревожным. — Госпожа Уна связана с ней, верно?

— Да, — спокойно ответил Тарлах.

— Ты давно это знаешь?

Сокольничий кивнул.

— Я боялся реакции наших, когда это станет известно. Нам в Морской Крепости нужно единство.

— Я уже говорил тебе, что нужно больше нам доверять, Тарлах. — Бреннан встал, подошел к окну и встал, повернувшись к командиру спиной.

Горный Сокол опустил голову. Ему стало стыдно.

Выговор он заслужил, особенно ввиду недрогнувшей поддержки этого человека, всего отряда.

— Прошу прощения, друг мои. В последнее время я иду незнакомыми путями и боюсь, что часто мои суждения бывают недостаточно взвешенными.

— Я это знаю, — устало ответил Бреннан. — Мы все в таком положении, но ты должен вести особую войну, мы все хотим принять в ней участие, точно так же, как выполнить свой долг на стене.

Тарлах вздохнул.

— Хотел бы я…

Он прижал пальцы к глазам. У него хватает забот и без этого.

— Который час?

— Три часа пополудни.

Глаза капитана потемнели. День почти закончился.

— Как дела на флоте?

— Как мы и предполагали, судя по тому немногому, что можно было увидеть. — Лейтенант посмотрел в окно. — Может, даже хорошо, что мы не все видели. Не считаю себя изменником, говоря это. Смотреть на такое нелегко.

— Ты прав, — мрачно согласился Тарлах. — Кем бы они ни были, нельзя спокойно смотреть, как гибнут люди от силы, с которой ничто человеческое не справится.

***

Весь остаток дня и всю следующую ночь ярость бури не стихала. Перед рассветом, однако, море начало успокаиваться, и буря прекратилась так внезапно, что на утро остался только сильный дождь. К этому времени видимость улучшилась, и предводители Морской Крепости собрались у окна помещения для советов.

Физически близкий к товарищам, Тарлах чувствовал себя изолированным от них, от всего окружающего мира. Тело его было напряжено, лицо застыло без выражения. Он смотрел на берег и море за ним.

Океан был почти лишен судов, оставшиеся выглядели жалко, как обломки крушения, которые никогда больше не смогут плавать. Могучий флот Султана был уничтожен. Не оставалось ни одной шлюпки.

Берег был усеян обломками и другими предметами. Море начало отдавать свои жертвы.

Не все тела на берегу принадлежат морякам с кораблей. Большинство как раз нет. Буря со страшной яростью обрушилась на берег, и значительная часть армии захватчиков не смогла уберечься от страшных голодных волн.

Тарлах опустил голову. Возможно, погибла половина армии султанитов — во всяком случае, не менее трети, — но что означает это массовое убийство для Морской Крепости? Противостоящие силы так ничтожны, что вряд ли могут считаться препятствием.

Мысли правительницы долины были чуть светлее.

Уна наблюдала, как ошеломленные чужаки собирают тела мертвецов для сожжения — необходимая предосторожность: они понимают, что иначе в невероятно тесном, перенаселенном лагере начнутся эпидемии. Остатки разбитых кораблей дали необходимое топливо для мрачной работы, все равно живым они уже служить не могут.

— Теперь они отсюда не уплывут, — сказала Уна.

Говорила она скорее сама с собой, чем с окружающими. — Этого мы, по крайней мере достигли, спасли своих соседей.

— Не будем слишком гордиться этим, — ответил ей Тарлах, отрываясь от своих мрачных мыслей. — Буря могла бы это сделать и без нашего вмешательства.

Уна покачала головой.

— Думаю, нет. Осталось бы меньше половины флота, может, всего четверть, но этого было более чем достаточно, чтобы принести горе ничего не подозревающему порту.

— Но мы сделали еще более отчаянным наше собственное положение, — сказал Горный Сокол, не отрывая взгляда от берега. — Теперь у них нет выбора. Они должны перебить нас.

— Мы это понимали и раньше, — спокойно ответил Бреннан. — Сброд под таким давлением разбежался бы, но мы так не поступим.

— Как по-твоему, когда они начнут? — спросила Уна капитана. До сих пор их защищала ярость бури и неожиданность, но все понимали, что передышка будет недолгой.

— Я бы сказал, где-нибудь около полудня. Вначале они разобьют лагерь и обеспечат безопасность припасов. Им повезло: большую часть припасов они сберегли и теперь не станут ими рисковать.

Он впервые отвернулся от окна.

— Мы получили предупреждение. Передайте тем, кто стоит на стене, чтобы ожидали неожиданного нападения. Приведите в готовность все резервы. Подкрепления должны быть у стены почти немедленно, если мы хотим ее удержать. После первого удара мы будем держать там все силы: нам больше не нужно будет скрывать их.

— Может, переместить сейчас? — с сомнением предложил Рорик.

Тарлах покачал головой.

— К этому времени враг уже обнаружил перерезанные канаты и знает, что это дело наших рук. Я бы сохранил наши истинные силы в тайне еще немного. Скоро чужаки все равно об этом узнают, и у нас не будет больше оружия против них, кроме своего мастерства и мастерства наших товарищей во владении мечами.

17

Руфон скакал по узкой долине, не оглядываясь на круглую башню и на океан, на котором вскоре должны появиться корабли врага.

Его не оставляло ощущение, что его задача безнадежна, что он не сможет спасти тех, кого любит. Горный Сокол и госпожа крепости будут ежедневно участвовать в самых ожесточенных схватках. Даже со всем их мастерством очень вероятно, что они не избегут вражеских лезвий до его возвращения.

Еще долгие недели долина не получит никакой помощи. Надо признать этот факт и все, что с ним связано.

Линна далеко от окруженной морем крепости, и их разделяет дикая, труднопроходимая местность. Ему повезет, если он вообще пересечет ее и сумеет вернуться, не встретившись с несчастным случаем или чем-то иным, что заставит его задержаться.

Руфон заставил себя успокоиться. Нет смысла сердиться на обстоятельства, которые он не может предотвратить, а энергию лучше потратить для других целей.

***

Проходило время, прошло две недели в неизменном распорядке, который Руфон установил для себя и своих животных-спутников. Ему везло, и никаких непредвиденных задержек не случилось.

Остановки, которые он вынужден был делать, проходили тяжело. Но все равно приходилось делать перерывы, чтобы отдохнуть самому и дать отдохнуть животным. Руфон горько негодовал, когда наступала темнота и он должен был останавливаться. Сколько часов потрачено зря, а ведь они могут решить судьбу Морской Крепости и всего мира.

Но выбора у него не было. Расстояние, которое предстояло ему покрыть, слишком велико для такого непрерывного марша, который проделал Горный Сокол, скакавший в Лормт с госпожой Уной на руках. Без еды и отдыха и человек, и лошадь упадут задолго до окончания пути.

Но это, по крайней мере, предвиденные остановки.

Однако если вмешаются другие силы, они могут отобрать гораздо больше времени у тех, кто будет спасать осажденную долину.

Погода постепенно ухудшалась. Пока пошел только сильный дождь. Он сделал поездку неприятной, но серьезно не мешал. Но буря все усиливается и к утру превратится в настоящий ураган, если не вмешается какое-нибудь чудо. И когда она достигнет максимума, придется задержаться и переждать.

Прошло несколько часов. Руфон начал нервничать и резко изменил направление своего движения, оставив далеко внизу ущелье, по которому двигался.

Более крутые неровные склоны высокогорья могут замедлить его продвижение, но узкое ущелье слишком легко может при таком ливне превратиться в речное дно. И Руфон не хотел оказаться захваченным таким наводнением.

Ему все равно пришлось бы сюда подняться. Вверху есть большая пещера, которой часто пользовались путники из Морской Крепости во время своих нечастых поездок в Линну. В этой части пути пещера — единственное место, где можно защититься от непогоды.

Надо найти ее, и поскорей, мрачно думал ветеран.

Дело не только в его удобстве и безопасности. В такую бурю человека всегда подстерегают опасности, которые не дают продолжать путь, тем более, по высокогорью.

Он уже миновал бы пещеру, но буря и недавняя смена пути замедлили его продвижение, поэтому пещера должна быть еще впереди.

Руфон из Морской Крепости отчаянно надеялся, что это именно так. Если он каким-то образом миновал единственное место, которое может укрыть его и лошадь, если не заметил темный вход в нее в то время, когда дождь усиливался и видимость резко сокращалась, тогда им предстоит провести тяжелую и опасную ночь. К тому же становится холодней, больше рушится ветвей и целых деревьев.

Руфон крепче сжал и так уже сжатые губы. Его миссия может закончиться еще до того, как на рассвете просветлеет небо.

Вот! Зияющая чернота пещеры, которую он ищет, перед ним.

Руфон хотел побыстрее добраться до нее, укрыться вместе с лошадью в убежище, но он слишком привык к воинской дисциплине, чтобы позволить себе действовать неосторожно. И потому натянул поводья.

Вестник внимательно следил за лошадью и соколом, которого укрыл под своим плащом. Буря мешает использовать собственные чувства, но у животных есть и другие способности. Они у его хорошо натренированных боевых спутников очень обострены.

Но животные не проявляли никакого беспокойства, и Руфон двинулся вперед, по-прежнему сохраняя осторожность.

Спешившись, он пошел к пещере пешком. Под плащом у него факел и огниво, которые он приготовил на такой случай.

Сокол устремился в пещеру, опередив воина. Там самка оставалась несколько секунд, потом вернулась, сделала круг и снова улетела в пещеру, подальше от непогоды.

Несмотря на это заверение, воин насторожился, входя. Он прижимался к правой стене.

Никто не прыгнул на него, и он поторопился зажечь факел и осмотреть окружающее.

Руфон оказался в большом помещении примерно в тридцать квадратных футов. Стены и потолок грубые, с трещинами и впадинами. По крайней мере две расселины ведут дальше в глубину горы. Потолок, вероятно, очень высок в сравнении с другими размерами пещеры: его не видно в слабом свете факела.

Одна особенность этого места очень понравилась Руфону — небольшая пещерка слева от входа, словно специально созданная для нужд путников. Оттуда не пробивается свет, который может выдать его присутствие, и там, по крайней мере, можно сохранить немного тепла.

Руфон снова вышел наружу. Буря, по-видимому, продержит его в убежище какое-то время, и так как оставалось еще несколько светлых часов, ему лучше использовать их для сбора дров. Имеющиеся запасы стоит поберечь. Он еще не достиг Линны.

***

Вечером сумерек почти не было, сразу спустилась полная темнота.

Ветеран сел, намереваясь переждать бурю. Небольшой костер почти не разгоняет холод и влажность, но это не слишком тревожило Руфона. Ему часто приходилось ночевать и в худших условиях. Холод недостаточен, чтобы причинять страдания, а у костра одежда постепенно высохнет.

Голод тоже не проблема. У него есть дорожный рацион, сухой и почти безвкусный, но он наполняет желудок и удовлетворяет потребности организма, и воин не собирался жаловаться на отсутствие вкусной пищи.

Вообще он слишком устал, слишком измучен физически и душевно, чтобы заботиться о чем-то, кроме самого необходимого. Жесткий пол пещеры не помешает ему проспать ночь.

То немногое, что у него было, он разделил со спутниками. Эти соколы — боевые птицы, они неприхотливы и привыкли заботиться о себе сами; тем не менее, люди о них заботятся, и Руфон решил уделять самке не меньше внимания, чем сокольничьи. Ей тоже, несомненно, не нравится сырость и холод, и если плащ и теплое тело могут ей помочь, он готов предложить и то, и другое.

***

Всю ночь и весь последующий день ревела буря, и вестник сдерживал нетерпение и заставлял себя спокойно ждать.

Он редко оставлял пещерку, только несколько раз выходил в большее помещение, чтобы присмотреть за лошадью. Во внешней пещере было холодно и очень сыро, через широкий вход задувал ветер и приносил с собой дождь. Сквозь ливень ничего не было видно, и воин не выходил наружу, да и осторожность этого не требовала. Он знал, что здесь в безопасности от нападения людей или зверей.

Только однажды Руфон оставался у входа дольше, чем несколько минут. Он только что закончил ужин и начал подбрасывать дрова в костер, когда услышал грохот и скрежет, гораздо громче обычных раскатов грома.

Руфон вскочил и бросился к выходу. Он ничего не смог увидеть и возблагодарил за это Пламя. Это грохочет внезапно высвобожденный поток, проносясь по долине внизу. Если бы он поднялся по склону так, чтобы стал виден, вероятно, мог бы затопить и пещеру. Неизвестно, выдержали ли бы животные и он натиск воды, и Руфон был рад, что проверять это ему не придется.

Вестник опустил голову. Он поступил разумно, остановившись в пещере, чтобы переждать бурю, но когда думал о цене, которой придется заплатить за задержку, сердце его сжималось.

Он думал и о том, как дела в Морской Крепости.

Смогли ли там закончить стену до начала бури? Прибыли ли султаниты? Призрак утверждал, что к этому времени они уже должны появиться.

Если это так, то царство, которое они собираются завоевать, встретило их неласково. Руфон знаком с бурями, и эта захватывает не только район пещеры. Пока сохраняется такая погода, сражение не начнется, достаточно борьбы с ветром и прибрежными волнами.

Ветеран вернулся к костру, предварительно стряхнув с плаща дождевую воду. Незачем приносить с собой дополнительную сырость.

Прислонившись к стене, он решительно приказал себе расслабиться. Он почти не отдыхал с того времени, как покинул Морскую Крепость, и не будет отдыхать, когда буря кончится. И нужно использовать передышку.

***

На следующее утро, перед самым рассветом, буря наконец выдохлась.

Дождь продолжал идти, но путешествие снова стало возможно, и Руфон пустился в путь, как только убедился, что погода действительно изменилась, что это не просто передышка в буре.

Он двигался с убийственной скоростью после длительного отдыха, потому что понимал, что с каждой потраченной минутой в Морской Крепости льется кровь у недавно сооруженной стены, если эта стена еще держится.

Еще три дня продолжалась дорога, пока, наконец, перевалив через последний подъем, Руфон не увидел перед собой город Линну.

Здесь он остановился, чтобы передохнуть и разглядеть лабиринт зданий, который был его целью. И тут же в радости и надежде поднял голову. Вокруг морского порта всю местность занимал огромный лагерь. Те, кого он ищет, здесь.

Стиснув бока усталой лошади, он начал последний этап своего долгого пути.

Неожиданно в его сознании возник вопрос. Сокольничьи скрывают от людей из других племен не только свое лицо, но и ранг и, вообще, все личные признаки. Как он найдет того, кто ему нужен? Отведут ли его, жителя долины, не обладающего никакой властью, прямо к главнокомандующему просто потому, что он принес с собой Призыв Крови и должен немедленно поговорить с командиром?

Руфон улыбнулся и слегка коснулся пальцами гордо поднятой головы сокола.

— Ну, Крылатая Госпожа, — сказал он самке, — я думаю, это твоя часть. Отыщи главнокомандующего твоих друзей и сообщи ему то, что он должен о нас знать.

Он умел разговаривать с боевыми птицами не больше, чем с лошадью, но самка негромко крикнула и поднялась в воздух, целеустремленно направившись к лагерю.

Вскоре навстречу Руфону выехали два сокольничьих, они проводили его к лагерю. Остановились они перед большой палаткой примерно в центре лагеря и сразу удалились, отдав приветствие человеку, стоявшему у входа.

Предводитель сокольничьих был высок и строен, его жилистое гибкое тело напомнило Руфону о Тарлахе.

Бесспорно, это был ветеран, участвовавший во множестве сражений, и человек, давно знакомый с грузом ответственности. И осанка, и черты лица, те, что видны из-под шлема, свидетельствовали об этом.

Как поступил бы Горный Сокол, этот человек сделал быстрый шаг вперед и схватил лошадь за узду.

— Приветствую тебя именем Рогатого Лорда, житель долины, — сказал он. — Слезай, мои адъютанты позаботятся о твоей лошади, а ты заходи. Я приказал, чтобы для тебя приготовили еду и питье.

Внутри палатка оказалась разделенной на две части, в большей части главнокомандующий работал, в меньшей, очевидно, спал. Обставлено помещение очень удобно. Руфон даже удивился этому. Оглядываясь, он решил, что тут живет человек дисциплинированный и обладающий хорошим вкусом.

Но только одно мгновение мог он осматриваться.

Главнокомандующий посмотрел на него. Глаза у него были светлые, почти серебряные, и смотрели так проницательно, словно проникали в самую глубину души.

— Крылатая доложила, что ты принес Призыв Крови, — сказал Варнел.

Руфон кивнул.

— Да, лорд. — Сокольничьи обычно не пользуются титулами, но этот человек правит своим народом и вполне достоен такого титула. — От отряда, размещенного в Морской Крепости. Капитан послал меня с докладом, в котором подробно рассказывается о нашем положении.

Нашем и вашем.

Главнокомандующий взял толстый пакет, но продолжал разглядывать вестника.

— Ты знаком с его содержимым?

— Да, милорд. Письменный доклад может быть потерян или уничтожен, и необходимо было, чтобы информация обязательно дошла до тебя. Сокол, несомненно, уже ответил на твои вопросы.

— Как тебя зовут, человек из долины?

— Руфон. Я адъютант госпожи Уны, правительницы долины, и был адъютантом ее отца, лорда Харварда до его смерти.

— Благодарю тебя, Руфон, — сказал Варнел. Он посмотрел в сторону входа: адъютант главнокомандующего откинул входной клапан. — Твоя еда готова.

Ешь и отдыхай, пока я прочту это. Потом я снова пошлю за тобой, чтобы ты ответил на вопросы и, может быть, дал свою оценку положения. Мнение уроженца местности всегда полезно, когда планируешь действия.

— Я к твоим услугам, милорд.

***

Прошло уже два часа после заката, когда Руфона вновь пригласили в помещение главнокомандующего.

Варнел вежливо приветствовал его, но в его поведении видна была серьезность и какая-то тяжесть: он прочел письмо капитана и серьезно воспринял угрозу.

— Когда ты выступил в путь, захватчики еще не прибыли?

— Нет, лорд. Но если сведения призрака верны, сейчас они должны уже быть там.

— Ты веришь этому призраку? — спросил Варнел.

— Горный Сокол верит. Я знаю бойцов, лорд, и доверяю его мнению.

— Кто такой Горный Сокол?

Руфон покраснел.

— Это капитан. Так его назвали в Лормте, и мы, в Морской Крепости, подхватили это имя. В нем нет никакой обиды, просто трудно работать с человеком, имени которого не знаешь.

К удивлению Руфона, главнокомандующий улыбнулся.

— Знаю. Мы часто сталкиваемся с этой проблемой.

В следующий момент лицо его вновь омрачилось.

— Шестьдесят тысяч человек. Я не наберу и трети этого количества. Твой Горный Сокол прав. Если их не удастся удержать в таком месте, где они смогут одновременно вводить в действие ограниченные силы, остановить их невозможно. Послужит ли этой цели стена, удастся ли вообще ее завершить…

— Мы узнаем это, только когда доберемся до Морской Крепости, милорд.

Серебристые глаза пристально смотрели на него.

— Я слышал странные рассказы о Морской Крепости и Рейвенфилде, — сказал Варнел. — Сокольничий раньше никогда не занимал такое положение, и мне интересно, каковы планы моего капитана. Его товарищи проявляли непонятную скрытность в этом деле, когда осенью побывали в моем лагере.

— Это дело сокольничьих, лорд, — осторожно ответил Руфон.

— Ты хочешь защитить капитана?

Руфон поднял голову.

— О чем ты спрашиваешь? Горный Сокол не сделал ничего такого, что навлекло бы бесчестье на него самого или на его народ. Сколько я его знаю, он проявляет исключительную храбрость, благородство и прямодушие.

А что касается защиты, — почти свирепо добавил ветеран, — то я отдал бы свою жизнь, даже свою душу ради него, как любой другой мужчина, женщина и ребенок в Морской Крепости. Мы преданы ему не меньше, чем владычице долины.

Главнокомандующий снова улыбнулся.

— Мир, житель долины! Итак, способность моего сына вызывать преданность распространяется за пределы нашего народа? — Он заметил удивление Руфона. — У нас принято так называть молодых воинов, которых мы обучаем.

— Он вызывает преданность, потому что заслуживает ее, — ответил Руфон. — Разве ты не слышал, как он спас моряков-сулкаров?

— Слышал и от своих воинов, и от самого капитана Эльфторна. Он охотно рассказывал о своем спасении и о последовавших за этим событиях.

—  — Значит ты знаешь, что капитан.., твой сын… может служить гордостью всего вашего народа. — Руфон неловко поерзал. — Время идет, милорд. Ты теперь предупрежден, но долины еще нет. Не пошлешь ли гонцов…

— Нет.

Руфон вскинул голову.

— Прости, что побеспокоил тебя, командующий. Мне до ночи нужно проехать еще немало миль…

Варнел поднял руку, призывая к спокойствию, в то же время он негромко рассмеялся.

— У тебя характер такой же горячий, как у Горного Сокола. Успокойся, Руфон из Морской Крепости! Я не пошлю вестников, потому что уже сделал это.

Руфон покраснел.

— Прошу прощения.

Сокольничий снова рассмеялся, на этот раз громче.

— Не нужно. Я дразнил тебя. Садись. Даже наемникам нужно время, чтобы свернуть такой большой лагерь.

Огромная тяжесть словно спала с плеч Руфона.

— Вы отправитесь со мной?

Главнокомандующий кивнул.

— Все, кроме выздоравливающих, которые останутся охранять деревни, и вестников, о которых я говорил.

Я много слышал о Морской Крепости и Рейвенфилде и хочу взглянуть на них собственными глазами. Мне бы не хотелось, чтобы эти земли были захвачены, а их жители перебиты.

18

Тарлах позволил своему усталому телу соскользнуть вдоль стены, пока не сел на платформу. Он закрыл глаза и попытался забыть о том ужасе, что уже почти месяц заполняет его жизнь.

Но сразу же открыл глаза. Бесполезно. Реальность слишком жестока, и одним желанием и волей от нее не избавишься.

Все казалось странно спокойным. Защитники настолько устали, что не могли даже поблагодарить тех, кто принес им еду и питье, а султаниты почти не шумели, убирая своих мертвецов. Им не нужно разговаривать, тупо подумал Тарлах: работа теперь для них привычная.

Да и ему все слишком знакомо.

Капитан приподнялся и посмотрел вправо и влево вдоль платформы. Слишком много отсутствует тех, кто стоял на ней почти пять недель назад, когда султаниты начали первый натиск. Стена, которую соорудили так торопливо, оказалась превосходной защитой, но не могла защищать всех бесконечно, отражать все удары и стрелы. Конечно, не все отсутствующие мертвы. Большинство просто ранены, но немало воинов отправилось занимать свои места в Залах Доблестных.

Тарлаха охватил приступ горя, когда он подумал о тех, кого больше никогда не увидит в мире живых.

Есть ли среди них Рорик? После последней схватки лейтенанта унесли вниз с копьем, пронзившим тело.

Такие раны в грудь не обязательно смертельны, но все же очень многие от них умирают, даже те, о ком заботится Дария.

Если лейтенант умрет, Тарлаху его будет не хватать.

Всем будет не хватать мастерства и храбрости Рорика.

Какой бы ни была его рана, на стену он больше не вернется. Либо умрет, либо придут подкрепления, и султанитов отгонят задолго до его выздоровления.

Очень многие могли бы покинуть бой из-за ран. Не было ни одного бойца, на теле которого не оказалось бы раны, и мало кто из соколов оставался невредимым.

Большинство ранено неоднократно, и раны такие, что в других обстоятельствах воина давно бы заменили.

Но здесь такой возможности нет. Пока солдат держится на ногах и способен отражать нападение, пока боевая птица может летать и сражаться, они должны оставаться на месте.

Самому Тарлаху до сих пор везло. Во время осады он получил с полдюжины ран и порезов, но они не ограничивали его боеспособность и даже почти не причиняли неудобств. Ничего похожего на то, что он назвал бы болью. Хвала Рогатому Лорду, Бросающий Вызов Буре тоже невредим.

Горный Сокол чуть распрямился. Он критично осмотрел свое копье: и острие, и древко. Врагам понадобится немного времени, чтобы убрать павших, чтобы снова начать нападение. Когда этот момент наступит, атака немедленно возобновится.

Рот сокольничего сжался. Тарлах не наслаждался убийством; особенно, — когда приходилось восхищаться упорством и храбростью противника.

Нужно отдать им должное, этим воинам-султанитам.

Они падают, как мотыльки в пламени, они дрожат от холода и иногда погружаются в воду за своим песчаным укреплением, они выдерживают нечеловеческую скученность, видят, как гибнут их раненые товарищи, которые выжили бы, если бы не нестерпимые условия, в которых вынуждена находиться армия, и тем не менее каждый раз бросаются в бой с настойчивостью и целеустремленностью, которых не было бы ни у самого сокольничего, ни у его подчиненных.

Конечно, их поддерживала надежда, нет, уверенность в том, что они неизбежно победят. Солдаты захватчиков видели, как мало у них противников. И понимали, что нужно только измотать их до тех пор, пока на стене не окажется слишком мало защитников. Нужно, чтобы остался незащищенным один пост, всего один. Если они смогут в одном месте преодолеть стену, обойти жалкую кучку защитников, все кончится в несколько минут.

И офицеры и воины захватчиков наступали все настойчивей. Гордость их была возмущена: их удерживает такая ничтожная горстка защитников. Помимо того, что их подгоняли гордость и приказ их бога Султана, они понимали, что им необходимо победить. Необходимо прорвать стену раньше, чем кончатся припасы, пока не начались болезни. А они неизбежно начнутся на этом тесном берегу, хотя тела погибших ежедневно сгорали в собственном жиру.

***

Медные трубы прозвучали за стеной, и высокий пронзительный крик, от которого содрогался далекий мир султанитов, разорвал воздух.

Уна вскочила. Они снова идут, снова накатывается нескончаемое море пурпурных тюрбанов, море ненависти и смерти.

От стрел защитников упал первый ряд нападающих, но шедшие сзади перепрыгивали через тела, когда те еще не успевали коснуться земли, и бежали к упрямой стене.

Тут они начинали карабкаться, один поддерживая другого, образуя живые лестницы, чтобы поднять товарищей на расстояние рукопашной с теми, кто не пускает их в Верхний Холлек.

Над стеной показался тюрбан. Правительница долины подождала еще мгновение, потом ударила по появившемуся лицу. Первого сменил второй, затем третий.

Уна старалась не смотреть им в лица, вообще не думать о них. Она не мясницкой работой занята, где тебе ничего не угрожает и убивать так легко. Каждый противник, который успевает пустить в ход оружие, смертельно опасен.

Одному удалось подняться на стену. Уна первым ударом не сумела сбросить его, и прежде, чем она снова смогла пустить в ход оружие, рядом с первым врагом появился второй.

Женщина пронзила копьем сердце первого и мгновенным движением высвободила оружие, в тот же момент, сжимая в руках древко, повернулась лицом ко второму воину.

Захватчик изо всех сил рубанул ятаганом по древку.

Прочное древко разлетелось, словно стекло.

Владелица долины предвидела это и не застыла даже на мгновение после уничтожения своего орудия, как надеялся враг. Нападение султанита было быстрым, но неосторожным, фатально неосторожным, и Уна ударила обломком копья, пронзив им противника.

Потребовалось всего несколько мгновений, чтобы свалить этих двоих, но за это время на стене появился и третий.

Женщина нырнула, едва избежав широкого взмаха ятагана. И оставшейся частью копья ударила захватчика в лоб.

Конечно, это не дубина, но Уна всю свою силу вложила в удар. Султанит схватился руками за лицо и упал назад, на головы товарищей, прихватив их с собой в падении.

Уна распрямилась и извлекла меч, встречая следующего противника, но Солнечный Луч впилась ему в лицо, и тот упал, ослепленный и кричащий, в кишащую массу людей внизу.

Сколько еще будет продолжаться нападение? Уже поздно, сумерки все сгущаются, но ее позиция не единственная, которая оказалась в опасности, а султаниты продолжают нажимать.

Битва продолжалась в сгущающейся темноте, но первоначальный успех, достигнутый ожесточенным натиском, не удалось развить. Защитники отбросили нападающих от стены и удерживали их, и, наконец, прозвучал долгожданный сигнал отступления.

***

Тарлах подождал, пока не убедился, что сигнал истинный, что это не просто перегруппировка сил, потом отдал приказ.

Как только появилась смена, он спустился со стеньг.

Душа и тело его так устали, что пришлось заставлять себя вытереть лезвие отвратительно запятнанной тряпкой, которую он держал для этой цели, и спрятать его в ножны.

Как и остальные офицеры, которые нуждаются в ясной голове, чтобы быстро и точно принимать нужные решения, он ночью будет спать вдали от стены.

Сержанты и рядовые разделены на несколько смен, так что примерно треть спит ночью, как и руководители, а на следующий день несут относительно легкую резервную службу. Остальные две трети остаются на стене, по очереди дежуря в ожидании неожиданных нападений.

Хорошо еще, что есть и такой отдых. В первые четыре дня передышек вообще не было. Тогда султаниты посылали нападающих волну за волной, час за часом без перерывов, даже не расчищая пространство у этого свирепо защищаемого барьера, пока, наконец, не поняли, что сами слабеют от недостатка отдыха, а удобная позиция позволяет противнику сохранять ее, несмотря на малочисленность. И так как выяснилось, что сражаться придется еще неизвестное количество дней — никто не думал, что битва растянется на недели, — султаниты вынуждены были отступать на время темноты.

Капитан сокольничьих вначале прошел в дом, который отвели для серьезно раненых, где их обрабатывали перед отправлением на высокогорье.

У входа стоял, опустив голову, Бреннан.

Сердце Тарлаха дрогнуло, хотя он не удивился.

— Умер? — спросил он, подходя к лейтенанту.

— Кто, Рорик? Нет. В сущности, он ранен не очень серьезно и со временем оправится. Его уже увезли.

Тарлах кивнул. Группа, подносившая припасы, появлялась с наступлением темноты. Обратно уносили с собой раненых.

— Подкрепления есть?

— Десяток из Клифдейла.

Недостаточно, устало подумал командир. Конечно, они немного помогут — каждый новый меч не лишний, — но нужно гораздо больше.

Соседние долины ответили на призыв Морской Крепости, как и предсказывала Уна: щедро предоставляли припасы, но давали очень мало бойцов.

Плечи Тарлаха обвисли. Сколько они еще продержатся, пока потери, пусть поразительно малые, не лишат его резервов? Придется увеличить дистанцию на стене между защитниками. Уцелевших солдат станет слишком мало, чтобы удерживать нападающих. Неужели он сошел с ума, решив, что Морская Крепость продержится, пока помощь преодолеет расстояние от Линны? И придет ли эта помощь вообще?

Горный Сокол заставил себя снова выпрямиться.

Такие мысли он должен держать при себе, ни с кем нельзя ими делиться. И нужно скрывать тот факт, что его мучат эти мысли. Нельзя проявлять слабость перед теми, кто надеется на него, даже перед лучшим другом.

Тарлах знал, что нужно поесть, но не мог заставить себя. Он хотел только просмотреть отчеты Уны и Бреннана, который в этот день командовал резервами, принять необходимые меры и погрузиться в забвение на несколько драгоценных часов, которые предоставит ему враг.

— Капитан!

Тарлах повернулся и увидел приближающуюся хозяйку долины. Он быстро пошел ей навстречу. Госпожа Уна поражала его. Она держалась лучше всех его офицеров. Конечно, она побледнела, лицо ее осунулось, но энергия не уменьшилась. Точнее, поправился он, она старается, чтобы так это выглядело, потому что понимает, как он расстроится и насколько командующему Морской Крепостью необходимо опираться на своих офицеров. Жители долины оказались сильны и упорны, а эта женщина — сильней и упорней всех.

— Какие новости, госпожа? — спросил Тарлах, приблизившись к ней.

— Подкрепления пришли, хотя они нам мало помогут. Все равно нужно их приветствовать.

Тарлах пристально посмотрел на нее. Она явно не радуется подкреплениям, и это удивило его.

— Подкрепления? Сколько человек?

— Сто двадцать. Из Рейвенфилда. — Лицо ее затуманилось. — Что им здесь нужно? У нас хватает дел и без заботы о них.

— Молчи! — резко сказал капитан, удивив ее. — Они пришли с оружием, чего нельзя сказать о твоих доблестных соседях.

Но Тарлах тут же взял себя в руки. Усталость и напряжение сказываются на всех: он должен помнить об этом и не поддаваться.

— Они ведь прошли такую же подготовку, что и жители Морской Крепости после нашего прихода. И им не обязательно быть очень хорошо подготовленными, все равно они принесут пользу.

— Ты знаешь их прошлое, — сказала Уна.

— Да, они не сражались, но, госпожа, большинство жителей твоей долины, которых мы вынуждены были использовать, тоже не сражались, не сражались против такого врага. Мы оба видели, чего они достигли за последние недели.

— А что касается отсутствия боевого духа у рейвенфилдцев: они пришли и тем самым доказали, что искорка у них есть. Их единственных из всех соседних долин мы не призывали к себе на помощь. Они пришли по своей воле и по собственной инициативе.

Он посмотрел в ту сторону, откуда пришла правительница долины.

— Пойдем приветствовать новобранцев, госпожа?

***

Горный Сокол внимательно разглядывал вновь прибывших. Внешне выглядят неплохо, физически сильны и хорошо вооружены, но очевидно, что они видят отсутствие веры в них и сами не очень уверены в себе. Такое отношение вряд ли желательно у людей, которым предстоит сразиться с врагами масштаба султанитов. Надо изменить это отношение, и как можно быстрее.

Тарлах приветствовал их и поблагодарил, откровенно сказав, что защитники нуждаются в их помощи. После этого отпустил большинство, приказав как следует отдохнуть.

Предводителя, рослого, крепкого сержанта, который назвался Торкисом, он задержал.

— Я хочу, чтобы ты осмотрел позицию, которую вы займете завтра.

Сержант отдал ему приветствие.

— Как скажешь, капитан.

Тарлах быстро пошел через лагерь Морской Крепости и подошел к тому месту, где справа стена примыкает к большому береговому утесу.

— Половина твоих людей будет стоять здесь. Остальные вначале останутся сзади, хотя я не буду числить их в резерве. Если захватчики ударят так же сильно, как в последний раз, им придется сразу же выдвигаться вперед.

Сержант кивнул, потом пристально посмотрел в лицо сокольничему.

— Ты имеешь право знать, что существует сомнение насчет того, как мы сможем держаться в схватке с врагом.

Взгляд сокольничего устремился к нему.

— Вы пришли, собираясь бежать?

— Нет, капитан.

— Я больше не хочу слышать подобных разговоров. — Внимание Тарлаха снова устремилось к стене. — Вы можете испытывать страх. Никто из нас от него не свободен. Признайте это открыто и подавите его.

— Вы начали подготовку под руководством сокольничьих почти одновременно с воинами Морской Крепости. Мы доказали, что такой подготовки достаточно для схватки с отдельным врагом. На стене вам так и придется сражаться. Враги поднимаются быстро, и иногда перед воином одновременно встают двое или трое. Но и с этим можно справиться. Если кого-то теснят слишком сильно, его поддерживают товарищи. Я сознательно так расставил людей, чтобы в случае необходимости один воин мог помочь другому.

— Если кто-то один из вас или несколько человек не выдержат, с этим тоже можно справиться. У нас так бывает ежедневно. В таком случае быстро подходят резервы и прикрывают слабые места.

Он неожиданно повернулся и посмотрел на Торкиса. Когда Тарлах хотел, взгляд его становился необыкновенно пронзительным.

— Резерву нужно дать время. Чего бы это ни стоило, до его прихода нужно держаться. Если дрогнете раньше, и сами погибнете, и погубите большинство нас.

Сержант опустил голову, потом снова поднял ее.

— Я мало что могу пообещать. Не знаю, на что мы способны, но, по крайней мере, сумеем на время отвлечь врага и облегчить ваше положение.

— Мы все это делаем, сержант.

Тарлах вздохнул и торопливо отвернулся, чтобы не выдать своего отчаяния.

Один всадник с соколом отправился отсюда, а путь от Морской Крепости до Линны долгий и опасный.

Сейчас кажется невозможным, чтобы вестник добрался вовремя, тем более невероятной кажется приход на помощь армии, прежде чем осажденный гарнизон будет уничтожен.

***

Уна пришла в дом Тарлаха, как только позаботилась о размещении вновь прибывших.

Она нахмурилась, застав его по-прежнему в одиночестве, но, вероятно, не стоит сердиться на Бреннана за несколько дополнительных минут отдыха. Поэтому Уна ничего не сказала и стала помогать разбирать груду отчетов, которые накапливались к концу каждого дня.

Оба очень устали и не хотели разговаривать, но в молчании женщины была дополнительная тяжесть, которая говорила о том, что ее что-то тревожит.

Сокольничий несколько минут наблюдал за ней, но когда она не проявила склонности рассказывать о причине своей тревоги, он протянул руку и провел кончиками пальцев по ее руке.

— Ты имеешь право сердиться на меня, — мягко сказал он. — Я не имел права так поступать.

— Когда прикрикнул на меня? Нет. Я не виню тебя.

Судьба целого континента — слишком большая тяжесть для одного человека, а ты не позволяешь себе расслабляться, даже в присутствии самых близких. — Опустив глаза, она отвернулась. — Это заставляет меня еще больше стыдиться…

— Чего стыдиться? — спросил он. Меньше всего он ожидал от нее таких слов.

— Я подвела тебя в Лормте. Я знала, что у тебя трудности. Об этом говорили мне и Бросающий Вызов Буре, и мои собственные чувства, но я ждала, пока ты не оказался в смертельной опасности, прежде чем прийти тебе на помощь. Я боялась, что рассержу тебя или смущу, если начну действовать преждевременно.

Она не могла сдержать рыданий в голосе, хотя за ними не последовали слезы. У на знала, что это проявляется ее усталость, точно так же, как усталость заставила Тарлаха прикрикнуть на нее до того, но не могла остановиться.

— Я живу в постоянном страхе, что снова подведу тебя.

— Ты не подвела и не предала меня и не сделаешь этого! Я скорее подведу тебя со своим грандиозным планом победы над захватчиками, если обещанная помощь не придет.

Он улыбнулся, увидев, как гневно вспыхнули ее глаза.

— Ты сердишься, слыша эти мои слова, хотя у них больше оснований, чем у твоих страхов. Давай отбросим бесполезное чувство вины и сосредоточимся на том, что нужно сделать. У нас достаточно проблем, не нужно еще изобретать их.

Он поднял ее руку и поцеловал, потом поднял голову и снова посмотрел на У ну.

— Я был прав, когда хотел, чтобы ты была рядом со мной. Не знаю, смог ли бы я выдержать, если бы ты меня не поддерживала.

— Ты выдержишь! — негромко ответила она. — Мы оба должны выдержать. Судьба не дала нам выбора.

19

Рассвет еще не осветил небо, когда сокольничий, служивший адъютантом командира, разбудил его.

Тарлах сразу вскочил, хотя его тело и разум просили отдыха.

Он быстро поел — с лучшим аппетитом, чем обычно — результат поста накануне вечером, потом торопливо умылся и побрился.

Последнее было не данью тщеславию, а военной необходимостью, знаком для товарищей и врагов, что еще сохраняются гордость и сила духа, несмотря на все трудности и усилия вражеской армии, несмотря на угрозу жизни и всему миру.

Тарлах улыбнулся своему отражению в тусклом стекле. Нет, тщеславия в этом нет нисколько. Худое мрачное лицо не дает для этого никакого повода.

Не успел Тарлах закончить, как в комнату вбежал Бреннан. Ворвался.

Капитан вздохнул, догадываясь, что привело его друга в такое волнение.

— Добрый день, лейтенант, — небрежно сказал он. — Ты осматривал стену?

— Ты с ума сошел? Поставить на такой большой участок стены одних рейвенфилдцев, да это самоубийство!

— Наши резервы поддержат их. По крайней мере, они дадут нашим усталым воинам несколько часов отдыха.

— Скорее несколько минут!

— Даже это помогло бы. Бреннан, нашим людям нужна помощь. Я считаю, что им можно безопасно доверить стену, когда под рукой надежная поддержка. К тому же, я хочу, чтобы они как можно быстрее включились в боевые действия. Сражаться легче, чем ждать.

— Значит, ты используешь их не всех? — кисло спросил лейтенант.

Тарлах ответил медленной улыбкой.

— Я не настолько доверчив, друг мой. Если сто двадцать человек неожиданно побегут, не так легко будет справиться с чрезвычайным положением. Успех первой группы поможет остальным, даже если я в течение дня не буду их использовать.

— Ты не используешь их в качестве резервов?

Горный Сокол покачал головой.

— Нет, пока они сами не поймут такую необходимость.

Бреннан кивнул. Это разумно. Воины, поддерживающие тех, кто стоит на стене, должны быть готовы действовать немедленно, почти инстинктивно отвечая на требования битвы. Слишком быстро может возникнуть опасность, чтобы полагаться на предыдущие указания или ждать приказов офицеров.

Голубые глаза смотрели на него. В них отражалась глубокая озабоченность.

— Я со всем этим согласен, но тебе не следует полагаться на них. Даже если бы они были известны своей храбростью, все равно они недостаточно обучены.

— Тем более они должны иметь поддержку офицера, — спокойно ответил Тарлах.

— Тарлах, выслушай меня. Мы слишком нуждаемся в тебе, чтобы рисковать. Поменяйся местами со мной или даже с госпожой Уной. По крайней мере, с тобой рядом будут опытные воины, если попадешь в трудное положение. Мы оба менее нужны.

— Не могу, товарищ. Они знают твое мнение о себе, и не нужно их укреплять в нем.

Капитан улыбнулся.

— Ты ведь знаешь, я буду не в их середине, а просто рядом с ними, и справа от меня будет их сержант. Он похож на способного человека. Так что та безопасность, на которую можно рассчитывать в бою, у меня будет.

***

Они заторопились на свои места, хотя на небе не было еще ни просвета: оба считали, что нападение начнется, как только чуть посветлеет.

Это предположение оправдалось, и первые серые лучи осветили армию захватчиков, уже готовую к натиску.

Тарлах закрыл глаза. Количество врагов как будто не уменьшается. Именем Рогатого Лорда! Неужели их бог Султан воскрешает мертвых и ставит на ноги раненых каждой ночью?

Прогремели трубы, последовавший за ними воинственный крик разогнал туман, охвативший сознание.

Тарлах посмотрел на рейвенфилдцев. Крик захватчиков их не смутил. Они знали, чего ожидать, и восприняли просто как боевой клич другого народа.

Размер вражеской армии — другое дело. Никто не мог без дрожи смотреть на эту орду, и воины заметно дрогнули. Устоят ли или совсем падут духом?

Султаниты подбежали к стене и начали взбираться на нее. Новички дрогнули под их натиском, но устояли.

К своему полному изумлению, они не пустили врагов па стену. Кое-кто ослабел, упал, но товарищи с обеих сторон готовы были помочь, и ни в одном месте позиция не была прорвана. Когда захватчики были наконец отогнаны, рейвенфилдцы следили за их отступлением с новым чувством гордости, а голова их сержанта была высоко поднята, когда он окровавленным лезвием приветствовал командира. Этот момент они навсегда запомнят — те, кто уцелеет.

***

Горный Сокол принял приветствие Торкиса, потом снова посмотрел на отступающих султанитов. Он много раз видел это отступление, иногда почти бегство, и всякий раз сердился, потому что не может воспользоваться временной слабостью и смятением врага. Если бы его армия не была такой крошечной, они давно победили бы.

Он в отчаянии склонил голову. Как всегда, захватчики вынужденно остановились перед морскими волнами, перегруппировались и снова напали.

Иногда эти нападения продолжались весь день. Султаниты были рассержены и начинали тревожиться — и за себя, и за товарищей на гибнущей родине. Им не нужны были объяснения офицеров или жрецов, они и так понимали, что означает дальнейшая задержка в осуществлении их планов. В лагере уже ввели сильно сокращенные рационы. Теперь осажденным не давали передышки, перерывы между атаками были не больше часа. Павших вытаскивали из-под ног сражающихся, и каждый погибший тут же заменялся. Огромная армия пыталась сокрушить упрямых защитников единым непрерывным натиском.

Это массовое нападение, новый гнев и целеустремленность бросали страшный вызов тем, кто пытался защитить проход в свою родину. Теперь приходилось отражать силу армии султанитов не минуты, а долгие и утомительные часы.

Они выдержали этот гнев, как выдерживали все усилия захватчиков свыше месяца, но когда день начал сереть, а небо потемнело, сообщая о наступлении новой ночи, усталость опустилась на них, как одеяло, скованное из негибкого железа.

Лицо Тарлаха побелело и покрылось морщинами, и он с трудом держал в руках копье. Движения его больше не были гладкими, реакции — быстрыми, кровь текла у него из ран на плече и бедре, потому что усталость помогла врагам пробить его защиту.

Обе раны несерьезные, они вообще недостойны внимания, но это мрачный предвестник того, что должно прийти, скоро придет, если он не получит необходимого отдыха.

Но вот это неизбежное наступило. Сокольничий слишком медленно действовал копьем, потом неверно рассчитал ответный удар, которого враг легко избежал, поднялся на стену и воспользовался своим оружие раньше, чем защитник смог что-то предпринять.

Тарлах видел опасность и быстро поднял свое оружие, чтобы защититься, так что противник не смог ударить вторично. Однако, султанит оказался сильным и очень проворным. Не останавливая движения своего оружия, он воспользовался им и ударил древком копья в грудь сокольничего.

Удар был очень сильный, и Горного Сокола сбросило с платформы. Он упал на усеянную мусором землю за стеной.

Он оставался в сознании, но от удара перехватило дыхание. Тарлах лежал в ожидании копья, которое неизбежно опустится на него. Бросающий Вызов Буре занят собственным поединком и не успеет на этот раз прийти на помощь…

Копье взвилось.

И тут другой воин метнулся со стены и закрыл собой сокольничего от летящего копья.

Снаряд ударил в цель, Торкис из Рейвенфилда сильно дернулся. Он защитил Тарлаха, но копье вонзилось ему в спину.

Он спас капитана от смертельного удара, но одновременно и погубил его. Торкис потерял сознание и не мог отодвинуться, и тело его ударило Тарлаха с силой летящего снаряда. Ошеломленный собственным падением и силой предшествовавшего удара, Горный Сокол оказался буквально беспомощным. Он по-прежнему осознавал окружающее, но был бессилен помочь товарищам, бессилен встать, хотя знал, что прорыв в обороне стены должен быть ликвидирован…

Вокруг него столпились воины, большинство в черной форме рейвенфилдцев. Торкиса подняли, потом подняли и самого Тарлаха и отнесли к дому, где заботились о раненых.

Движение и боль, наконец, подавили перенапряженные чувства. Мир на мгновение безумно завертелся, и чернота сомкнулась вокруг Тарлаха.

20

Тарлах подтащил стул, чтобы можно было посидеть рядом с Торкисом.

Рослому сержанту необыкновенно повезло. Настолько, что можно было подумать, словно его спас своим вмешательством сам Рогатый Лорд. Из-за угла, под которым он прыгнул, и поворота тела копье пробило мышцы правого плеча, прошло сквозь плоть вдоль спины и вышло через левое плечо. Очень болезненная рана, вызвавшая большую потерю крови, но если не начнется воспаление, рана не опасна. А воспаление вряд ли начнется. Пира уже приняла все необходимые меры, прежде чем предоставить Торкиса заботе командира.

Сержанту не очень понравилось все это оказанное ему внимание, и он сразу начал протестовать, когда Горный Сокол сел рядом с ним.

— Я не настолько близок к смерти, чтобы занимать твою постель, капитан.

— Все равно на следующие несколько ночей она твоя. Не спорь. К тому же у нас нет времени на препирательства.

Сам Тарлах не был ранен, если не считать множества ушибов, от которых почернело тело. Если бы не поступок Торкиса, все было бы по-другому. Глаза Тарлаха потемнели. Он ничем не может отплатить за такое самопожертвование. А ведь Торкис именно жертвовал собой.

— Я мог бы отправить тебя на высокогорье.

— За это? — фыркнул Торкис. — Всего лишь щипок, который не может помешать мне стоять на стене.

— Об этом пока нечего говорить, — спокойно возразил сокольничий. — Ты останешься в резерве, если Пира разрешит тебе встать.

— Если ты думаешь, что я позволю своим товарищам сражаться одним… — горячо начал Торкис.

— Я принял решение, сержант. Рана помешает тебе двигаться, пока не подживет. Если тебя снова ударят из-за нее или она откроется, я утрачу тебя надолго, а может, и навсегда. Ты мне слишком нужен, чтобы допускать это.

Лицо рейвенфилдца выглядело осунувшимся, и Тарлах осторожно коснулся его перевязанного плеча.

— Я слишком долго разрешаю тебе разговаривать.

Теперь поспи, или я прикажу дать тебе снотворное. И тогда придется отозвать с битвы воина, который охранял бы тебя, пока ты не проснешься и не сможешь сам защищаться.

Торкис сердито посмотрел на него. Но под конец улыбнулся и лег.

— Я вынужден подчиниться. Ты так и сделаешь.

— Поверь, товарищ, сделаю.

Предводитель наемников встал и направился к выходу. Он постоял там, пока дыхание сержанта не стало ровным и спокойным, потом выскользнул из комнаты и неслышно прикрыл дверь.

***

Оставшись один, Горный Сокол почувствовал, что энергия оставляет его. Сейчас ему не нужно поддерживать видимость силы и уверенности.

На импровизированном столе лежала груда бумаг, которые нуждались в его внимании, но он только взглянул на них, садясь скорее по привычке, чем по сознательному решению.

Он думал о своей армии, и мысли разрывали ему сердце. Его воины доблестны и искусны, они не жалуются на трудную задачу, которую поставила перед ними судьба. И он не должен их подвести.

Он не может дать им победу, большинству не может даже сохранить жизнь. Даже партизаны, за которыми начнется охота, будут постепенно перебиты. Теперь Тарлах понимал, что только немногим удастся спастись в соответствии с его планом, когда стену, наконец, преодолеют.

Он покачал головой. Он устал, слишком устал, иначе не погряз бы так в мрачных мыслях. Нужно бороться с отчаянием, а не питать его…

Тарлах распрямился, услышав стук в дверь, но не мог отогнать отчаяние и казаться невозмутимым. Тем не менее, он быстро встал и приветствовал вошедшую Пиру.

И не побеспокоился надеть шлем, чтобы скрыть лицо и глаза.

Целительница поняла его настроение, но сделала вид, что ничего не замечает.

— Я думала, что ты будешь выглядеть хуже, — грубовато сообщила она, разглядывая его в течение нескольких секунд.

Несмотря на все отчаяние и усталость, капитан не смог сдержать улыбки.

— Так хорошо я выгляжу?

— Да… Сержант спит?

— Сейчас уснул.

— Привилегии низкого звания, — с завистью сказала Пира.

Тарлах посмотрел на стол и ожидающую его работу и вздохнул.

— Торкис не лежал бы здесь, если бы не дыра у него в спине, но я думаю, ты права: власть приносит с собой не одни привилегии, но и неудобства.

Он с любопытством смотрел на нее. Тарлах не удивился, видя у себя женщину из народа сокольничьих.

Учитывая его падение и то, что он принял на себя ответственность за раненого рейвенфилдца, он даже ожидал увидеть у себя целительницу.

Уна не появлялась, и у Тарлаха дрогнуло сердце.

— Правительница долины не ранена? — спросил он голосом, который не дрожал, сдерживаемый усилиями воли.

— Госпожа Уна, к счастью, сегодня невредима. Просто у нее больше дел, потому что выбыл твой второй лейтенант.

— Правда, и я не выполняю свою долю дел, разговаривая здесь. — Тарлах медленно встал и направился к двери. — Надо посмотреть, как остальные. Бумажная работа подождет.

Ему раньше следовало бы заняться делами конца боевого дня, но необходимость присмотреть за Торкисом и настойчивость целителей — они хотели, чтобы он сам отдохнул, — задержали его.

Пира подняла руку, останавливая его.

— Владычица долины справится с этим сегодня, а я достаточно знакома с обязанностями командира — я ведь возглавляла женскую деревню, — чтобы помочь тебе здесь. Возможно, я не слишком знакома с обороной стены, но список припасов мне хорошо знаком. Кажется мне раньше нужно было этим заняться.

— Никто не вправе обвинить тебя в этом, целительница, но признаюсь, что мне нужна помощь. Я сегодня очень устал.

— Неудивительно! Тебя самого следовало бы уложить в постель!

— Мы все могли бы пролежать в постели неделю, — печально ответил Тарлах.

Пира направилась к его столу.

— Покажи, что нужно сделать, птичий воин.

***

Пира оказалась столь же умелой в работе с документами, как и в искусстве исцеления, и им удалось за удивительно короткое время расчистить стол.

— Благодарю, — сказал ей капитан. — Я не думал, что закончу так быстро.

— Если все кончено, можно поесть, пока не ушла назад повозка.

Она увидела, как он пожал плечами, и покачала головой.

— Ты постился вчера вечером. Больше не делай так, Горный Сокол.

— Тебе сказала госпожа Уна? — раздраженно спросил он. Он знал, что Уна и Пира подружились, а женщины болтают не меньше мужчин.

— Нет, хотя ей бы следовало мне сказать, потому что я отвечаю за то, чтобы ты стоял на ногах. Мне сказал твой первый лейтенант.

Бреннан?

Целительница заметила его удивление и улыбнулась.

— Товарищи беспокоятся о тебе. Они опасаются, что ты загонишь себя.

Она встала.

— Может, тебе и не хочется есть, но без еды ты быстро ослабеешь. Я принесу тебе что-нибудь, если не хочешь идти сам.

Тарлах напрягся.

— Здесь не место для таких услуг, и я не могу ее принять от тебя.

— Тогда пошли со мной. Так или иначе, ты должен поесть.

***

Ночь была приятной, прохладной, но без настоящего холода, самой спокойной за много недель. Ее тишина надрывала утомленные войной сердца. Ни воин, ни целительница не могли закрыться в стенах дома, как ни хотели спать. Они неторопливо поели и неохотно вернулись в дом, который стал одновременно рабочим кабинетом Тарлаха и его жильем.

У входа стояла невысокая деревянная скамья, и Тарлах сел на нее, прижавшись спиной к свежевымытой белой стене. Глаза его закрылись. Приятно, как воину в сильную жару, было ощущать прохладу чуть влажного камня.

Пира поколебалась, потом села рядом с ним. Как и Горный Сокол, она молчала, просто сидела, впивая спокойствие ночи.

На руке воина сидел Бросающий Вызов Буре. Сокол негромко просил внимания, пока сокольничий не погладил его мягкие перья.

Тарлах взглянул на свою спутницу.

— Ты хорошая целительница, но невозможно достойно отблагодарить тебя за заботу о наших крылатых.

— Никакой благодарности не нужно, — негромко ответила она, — как и за то, что я делаю для тебя. — Голос ее напрягся. — Клянусь Янтарной Госпожой, как мне тяжело видеть изуродованными их стройные тела!

Они сражаются из любви к нам.

Воины, в свою очередь, глубоко любили птиц. Пира поняла это за последние ужасные недели. Только сегодня она видела, как сокольничий отошел в сторону и, думая, что его никто не видит, заплакал, как ребенок.

Она, несмотря на все свое мастерство, не смогла спасти его птицу. Сердце у нее болело за него, но она не могла ничего сделать, только незаметно отошла и предоставила его горю.

С соколами дело обстояло по-другому. Пира обнаружила, что может утешить их, особенно самок, но и самцов тоже — по крайней мере, временно. Она посвящала им много времени и, даже когда спала, прижимала к себе раненую птицу.

Так много жертв, подумала она. Но ни она сама, ни сидящий с ней рядом офицер не могли отрицать, что эти жертвы необходимы. Морская Крепость, Верхний Холлек, весь мир зависят теперь от их силы.

Пира на мгновение закрыла глаза. Долина Морской Крепости создана для мира, для жизни и радости, и нужно все это сохранить…

— Это хорошая земля, — сказала она после недолгого молчания. — Она прекрасна сама по себе, и люди ее так хороши, как я только могла представить или пожелать.

Холод заполнил ее душу. Скоро большинство этих людей ожидает смерть, а остальных — рабство.

— Мы должны выиграть эту войну, Горный Сокол, — сказала она решительно.

И сокольничего коснулась та же мысль и тот же страх.

— Мы ее выиграем. Здесь или в другом месте, но мы победим. То, что не смог сделать Ализон, не смогут и эти проклятые чужаки.

Отчасти, чтобы скрыть свои чувства, отчасти, чтобы преодолеть их, наемник распрямился и начал вставать.

Но с болезненным стоном опустился на место: резкая боль в мышцах мешала неожиданным движениям.

Пира в тревоге посмотрела на него, потом поняла причину неприятностей.

— У тебя затекло тело? — озабоченно спросила она.

Тарлах обрел способность говорить.

— Надо справиться с этим до того, как завтра утром поднимусь на стену, — сказал он, почти не разжимая губ.

— Если не сможешь, тебе нельзя стоять в боевом строю. Ты не сможешь сражаться, если даже встать не можешь.

Она не пыталась помочь ему. Такую помощь он принял бы от товарищей и, может быть, от госпожи Уны, но она знала, что от нее он поддержку не примет.

Капитан справился с собой. Лицо его оставалось напряженным, и ему пришлось прислониться к стене, вставая, но он знал, что тело его больше не предаст. Он не допустит этого.

— Я буду готов. За это не опасайся.

21

На следующее утро Горный Сокол собирался выйти из комнаты, когда в нее вошел Бреннан.

Тарлах заметил, как смотрит на него лейтенант, и нахмурился.

— Пира мне не поверила?

— Она хорошо знает, что в таких делах нельзя доверять сокольничим, мой друг. Мы стараемся выдержать слишком многое. Как ты себя чувствуешь?

— Достаточно хорошо, чтобы отомстить за свою боль врагам.

Тарлах заметил легкую красную линию на шее товарища. Она проходила от самого уха за высоким воротником. Словно острие меча или конец копья — Тарлаху казалось, что справедливо последнее, — оцарапали кожу.

— Я вижу, ты сам едва избежал раны. На этот раз было близко.

— Мне было бы очень неприятно, если бы острие оказалось чуть ближе, — признался Бреннан.

Тарлах заметил белое пятно. Левая рука лейтенанта вся в толстой повязке. Так целительница не перевязывает легкие раны, и улыбка тут же сползла с лица командира.

— Что с тобой случилось?

— Напоролся на меч, — лаконично ответил Бреннан. — Ничего страшного. Придется некоторое время держать в левой руке только щит, вот и все.

— Поэтому вчера вечером Уна выполняла мою работу вместо тебя?

Бреннан пожал плечами.

— Бывают раны и посерьезней. Мне кажется, было уже поздно, когда помощники целительницы занялись мной. Да и работу они кончили не скоро.

— Тебе кажется? Тебя усыпили? — Только? в случаях, когда необходимо хирургическое вмешательство, или при самых тяжелых ранах применялось усыпляющее. Должно быть, рука повреждена серьезно.

— Пира заверила меня, что рука не потеряет подвижности, — улыбнулся Бреннан. — Идем, друг, а то я начинаю смущаться! Приготовим утреннее приветствие гостям.

***

Рассвет был невыразимо прекрасен и обещал не менее прекрасный день.

Прекрасные декорации, которые так контрастируют с жестокими делами, мрачно размышлял Тарлах, глядя на разворачивающуюся перед ним сцену. Ему казалось, что он уже целую вечность ежедневно видит ее перед собой.

Нет, в огромном войске, собравшемся на берегу, чувствовалась какая-то перемена.

Султаниты накануне ударили изо всех сил. Отступая, они признали, что стена по-прежнему стоит, но не ожидали, что и утром на ней будет тот же спокойный, решительный и смертельно опасный гарнизон, как и в самом начале осады. Разум по-прежнему утверждал, что они должны одержать победу, но теперь, глядя на этих стойких страшных воинов, султаниты дрогнули. Впервые за все время они усомнились в своей победе.

Но это не имело значения. Они тоже собрались, и их командующий поднес к губам сигнальную трубу.

Но не отдал сигнал.

Другой сигнал разорвал ясный утренний воздух, высокий, сильный и чистый. Так может звучать только боевой рог сокольничьих.

Неожиданно на высокогорной тропе, ведущей в долину, показались одетые в черное всадники. Их было очень много, но это только авангард армии сокольничьих.

Они остановились, казалось, на целую вечность, но потом послышался новый сигнал — в атаку, и всадники по крутому спуску понеслись к стене и к цели за ней.

Волна за волной накатывались всадники. Застывшим от неожиданности захватчикам и их противникам казалось, что всадникам нет конца.

Над ними летели соколы, тысячи птиц, от них почернело небо.

Тарлах на мгновение сузил глаза. Воинов не может быть так много…

Он гордо поднял голову. Женщины! Все женщины присоединились к армии для защиты своего мира.

Тарлах смотрел, как они приближаются, воины и боевые птицы. Это его народ. Никто не видел его в полной силе с тех пор, как сокольничьи в далеком прошлом пришли с севера. Теперь появилась достойная цель для силы и мужества этого народа.

Но противников было не меньше. Впервые Тарлах по-настоящему оценил, что сотворили с армией захватчиков буря и мечи защитников. Если считать соколов, армия Морской Крепости теперь численно превосходила чужаков.

Султаниты тоже поняли, какой удар нанесла им судьба. Позиция их стала неожиданно крайне уязвимой и опасной. Но они были опытными бойцами и торопливо перегруппировались, построились в квадрат, который позволит отразить нападающих. Но в то же время они понимали, что их усилия бесполезны. Султаниты смотрели на войско сокольничьих и видели, что пришла их судьба.

***

Тарлах приказал каждому третьему своему воину отойти, уступить место вновь прибывшим. Те оставляли лошадей перед стеной. Капитан не разрешил своим солдатам спускаться на берег. Даже сейчас, когда пришли спасители, он не позволил ослабить оборону стены, пока еще у врагов остаются силы.

Лицо его оставалось бесстрастным. Он придвинулся к Уне, которая оборонялась рядом с ним, но они не касались друг друга и не разговаривали.

Горный Сокол не смотрел на столкновение двух армий. Ему хотелось вообще уйти со стены. Бойни в таких масштабах ему никогда не приходилось видеть, даже в сражениях с Ализоном, и он надеялся, что больше никогда и не увидит. От всего сердца он молился, чтобы никогда не участвовать в таком.

Воины-султаниты были храбры и искусны. Они дорого отдавали свои жизни, но положение их было безнадежно. Тяжелые потери у стены, потери во время бури в океане, трудности, в которых они жили и сражались последнее время, — все это говорило, что победить они не могут. Они устали, у них не было никаких защитных сооружений, только собственные тела и щиты. Иного конца не могло быть.

Несмотря на все это, несмотря на то, что сокольничьи были свежими вопреки своему долгому маршу, захватчики могли бы продержаться долго, если бы не боевые птицы. Они сражались, как отдельная армия, не испытывая страха. Чужаки с самого начала относились к ним с суеверным страхом: они никогда не заключали боевого союза ни с птицами, ни с другими животными.

Не было ни сдачи в плен, ни пощады. Сами султаниты не считали это возможным. Масштаб их поражения, последствия этого поражения для всего их народа делали жизнь для них невозможной, хотя они и не давали противнику достичь быстрой и легкой победы.

Если бы сокольничьи их пощадили, они убили бы себя собственными мечами.

Наемники скоро поняли это и приняли неизбежность бойни. Они испытывали уважение и сочувствие к противникам и дарили им быстрое и почетное избавление от жизни.

***

Уна из Морской Крепости опустила голову и отвернулась от бойни внизу. Несмотря на ненависть к убийствам и глубокую физическую и духовную усталость, она была полна удивлением. Все кончено, и они победили. Они преодолели невозможное и выжили — большинство.

Прошедшие недели показались ей нереальными.

Словно это колдовской кошмар.

Но сознание возразило: это была не иллюзия. Уна знала, что она изменилась. Теперь она стала тем, кем не думала и не хотела стать: опытным воином с таким количеством крови на мече, что не могла бы сосчитать, сколько жизней отняла.

Женщина из долины вспомнила своего первого убитого — тот день, который был, казалось, целую вечность в прошлом, когда она впервые встретилась с сокольничим Тарлахом. Немного погодя после этого наемник сказал ей, что вскоре убивать становится легче, но нужно остерегаться людей, которым убийство приносит наслаждение. Она содрогнулась в глубине сердца: до какой развращенности нужно дойти, чтобы находить удовольствие в этом ужасе.

Тарлах не такой. Она чувствовала его отвращение к тому, что он вынужден был наблюдать, его желание уйти отсюда, хотя звание и положение не позволяли ему уйти, прежде чем битва не закончится и последний султанит не падет мертвым.

Не могла уйти и она. Да она и не оставила бы его, Он нуждается в ней, в том слабом утешении, которое дает ее присутствие.

Уна посмотрела на человека, который стал всей ее жизнью. Испытание тяжело отразилось на нем. Насколько глубоко, она боялась даже подумать. И дрожала, думая о том, что еще его ждет, на этот раз от собственного народа, от тех самых людей, которые спасли их всех.

***

Капитан снова посмотрел на огромный костер, который разжигали на берегу, и содрогнулся, хотя с точки зрения его народа пламя — самое чистое и подходящее одеяние для воина.

Он уже давно распустил свой отряд, и большинство воинов спустилось со стены. В этой части оставались только они с У ной.

— Присмотришь здесь, госпожа? — спросил он. — Мне нужно поговорить с Варнелом.

Уна улыбнулась и кивнула.

— Не работай слишком много, Горный Сокол. Я приду к тебе, как только смогу, и вместе мы сможем справиться легче и быстрее.

22

Тарлах уже некоторое время находился в своей комнате в круглой башне и сидел за столом, погрузившись в мысли, когда резкий стук и открывшаяся дверь сообщили о появлении главнокомандующего Варнела.

Тарлах быстро встал и приветственно коснулся рукояти меча, потом мужчины пожали друг другу руки — приветствие, которым пользуются сокольничьи, когда поблизости нет посторонних.

Командующий откинулся и несколько секунд внимательно разглядывал своего младшего товарища.

— Я никогда не видел тебя таким уставшим, Тарлах, — сказал он наконец.

— Наверно, сказывается реакция. Мне повезло, что я вообще жив. Нам всем повезло. Если бы вы не пришли…

— Ты знаешь, что я обязательно пришел бы.

— Да, но я не был уверен, что вы успеете вовремя.

Он опустил голову и посмотрел на усеянный бумагами стол. Для многих помощь пришла слишком поздно.

— Список потерь, — сказал он, видя, что Варнел проследил за его взглядом. — Большинство сказало бы, что у нас удивительно мало потерь, но для меня…

— Это часть доли офицера, — мягко сказал командующий, — копье в сердце. Кроме тех, кто настолько очерствел, что смерть товарищей не производит на них впечатление. Для меня такие воины перестают быть людьми. Они представляют большую опасность для отрядов, которыми командуют.

Варнел нарочно перевернул листок. Потом подошел к очагу, посмотрел какое-то время на пламя, подтянул два стула и опустился на один из них.

— Кто-то позаботился разжечь костер. Не будем невежливы и воспользуемся теплом.

Тарлах не присоединился к нему, и Варнел вздохнул.

— Садись, Горный Сокол. Я не люблю сгибать шею, разговаривая с человеком.

Тарлах повиновался.

— Где ты услышал это имя?

— От твоего курьера и почти ото всех после нашего приезда. Твое положение здесь и в Рейвенфилде уникально, мой Друг. Я хочу знать все, все подробности — с самого первого твоего появления здесь.

Сердце капитана дрогнуло, он почувствовал, как напряглись мышцы живота. Вот оно — мгновение, которое должно подкрепить его надежды или, может быть, обречь на неудачу.

— Все решения и действия, которые я предприняв мал, принадлежат мне одному. Никого в отряде нельзя в них винить.

— Я учил тебя многому, но прежде всего прямоте, — заметил Варнел.

— Но ты учил меня и отвечать за свои действия!

Он сжал кулаки и снова разжал их. Тарлах всегда знал, что этот разговор неизбежен.

Тарлах описал все, что произошло после его памятной встречи с У ной из Морской Крепости, описал свой растущий страх за судьбу народа сокольничьих и решение, которое предложила правительница долины, а также условия, на которых она его сделала.

Когда он закончил, оба несколько минут молчали.

— Одного Рейвенфилда нам будет недостаточно? — спросил наконец командующий.

Тарлах покачал головой.

— Нет. Там хорошие, плодородные земли для населения и хорошее место для Гнезда, но недостаточно пространства для размещения колонн и прокорма лошадей. — Даже когда существовало прежнее Гнездо, большая часть воинов размещалась и тренировалась за его стенами. — Только получив в наше распоряжение горную территорию Морской Крепости, мы будем иметь достаточно места.

— А чтобы получить их, мы должны принять условия договора?

Горный Сокол нахмурился, борясь с отчаянием и гневом от тона голоса командующего.

— Это и так слишком мало в обмен на то, что мы получим. Госпожа Уна проявляет большое доверие к нашей чести, позволяя нам и нашим потомкам поселиться на своих землях. Она искренна в своем желании помочь нам, но собирается закрывать глаза на то, что считает не правильным, даже злым.

Его глаза превратились в острия копий, в нем вспыхнул гнев при воспоминании о том, какую роль сыграла Уна в только что закончившейся схватке и какую помощь оказала за последние недели целительница Пира.

— Значит, то, к чему мы привыкли, теперь ты называешь злом?

Тарлах взял себя в руки. Ссора не улучшит его и без того незначительные шансы.

— Разве от нас просят так много? — спросил он. — Те, кто допускает нас сюда, рискуя своим будущим и будущим потомков, делают это добровольно. Мы должны обращаться с ними, с высокородными и простыми людьми, с уважением. Мы должны отказаться от власти над жизнью и смертью наших деревень.

Он внимательно смотрел на своего командира, стараясь определить его реакцию, но лицо Варнела напоминало маску. Главнокомандующий хотел выслушать все, прежде чем принимать решение.

— Нас не просят жить так, как живут мужчины других народов, — продолжал Тарлах. — Вероятно, со временем произойдут какие-то изменения. Может быть, мы вступим в более тесный контакт с другими, чем сейчас представляем себе, но вначале ни колонны, ни деревни не испытают больших изменений в привычном образе жизни.

Тарлах неожиданно бегло улыбнулся.

— Для наших женщин это так же желательно, как и для нас. Они так же не стремятся к нашему обществу, как мы к их. Судя по всему, они неплохо управлялись без нас.

Варнел вздрогнул.

— Я об этом не подумал.

— В последние месяцы я мало о чем думал так напряженно, как о последствиях этого предложения, — устало ответил Тарлах. — Если это справедливо, то переход для всех нас облегчится. — Труднее всего будет, когда начнем тренировать женщин и жителей долин. От нас всегда требовали вежливости, когда мы имеем дело с посторонними. Поэтому расширение таких контактов мы сможем вынести.

Главнокомандующий встал. Некоторое время он смотрел на огонь, потом снова повернулся к своему младшему товарищу.

— Ты понимаешь, что это означает?

Рот капитана сжался.

— Если предложение будет сразу отвергнуто, я могу потерять жизнь или быть изгнанным. Если его примут, то согласится не больше половины нашего народа. Мы будем расколоты, разъединены, колонна выступит против колонны, товарищ против товарища. — Он пристально посмотрел на Варнела. — Я понимаю, что буду нести ответственность за то, что подверг свой народ этому расколу. Мы такого не знали со времен поражения Джонкары, когда пролегла пропасть между мужчинами и женщинами, — горько закончил он.

Варнел разглядывал его.

— На тебе тяжесть гнева, — спокойно сказал он.

— Главным образом, страха, — ответил Горный Сокол, опустив голову в предвидении позора и поражения. — Я знал, что мне грозит, когда дал согласие на предложение правительницы долины, и должен принимать последствия своего решения. Но я не стремлюсь к смерти или позору. Если бы я до глубины души не поверил, что в этом единственная надежда на спасение нашего народа, я бы, наверно, не согласился.

Но я знаю, что если мы все или значительная часть не пойдем по тропе, которую я выбрал, нас ждет исчезновение.

Командующий подошел к нему и положил руку на плечо.

— Каким бы ни было мое решение относительно союза с Морской Крепостью, ты не будешь осужден.

Тарлаху с трудом удалось подавить смех.

— Правда? Мне кажется, у Ксорока найдется что сказать по этому поводу, и его поддержат Гуррин и Лангхолд.

— Эти трое не имеют права принимать решение, когда речь идет о нашем будущем! — резко ответил Варнел. — Именно из-за них мы сейчас испытываем трудности.

— Командующий Ксорок так мало думал о нашем будущем, что просто оставил свою деревню, когда мы покидали Гнездо. Конечно, когда мы вернулись, в ней никого не осталось. То ли погибли, то ли укрылись где-нибудь, но мы потеряли всех, включая то потомство, которое принесло последнее посещение воинов.

Остальные двое умудрились потерять больше половины своих женщин, и теперь в их деревнях совсем мало народа, хотя с тех пор подросло потомство.

Главнокомандующий удивленно пожал плечами.

— Неужели ты думал, что я обо всем этом не знаю?

— Прошу прощения, милорд. Я был лишком высокомерен и глуп, считая, что я один…

Его собеседник улыбнулся.

— Глуп, может быть, но в высокомерии тебя никто не обвинит.

— А как дела в деревнях Брина и Арнела и твоей собственной?

— В их деревнях потеряно десять процентов населения, в моей не больше пяти, да и те потеряны в первые три годы нашего изгнания.

— Лучше, чем я думал, — облегченно сказал Тарлах.

— Это сейчас. Но все равно ты прав. Без своей собственной территории мы обречены. Именно поэтому я решил созвать Совет и выбрал для его проведения Верхний Холлек. Я хотел лишить даже самых ограниченных наших братьев их самодовольства. Ко мне они, по крайней мере, прислушаются. — Серебряные глаза пронзительно впились в Тарлаха. — Я избрал Линну, потому что это ближайший к Рейвенфилду порт. Я слышал о том, что ты получил долину, и надеялся, что мы сможем использовать ее именно так, как ты предлагаешь. А теперь ты говоришь мне, что это невозможно без привлечения долины Морской Крепости и участия ее правительницы.

— Невозможно, — решительно подтвердил Тарлах. — Ты сможешь изучить карты, и мы проедем через обе долины, как только дела здесь немного наладятся.

— Я должен осмотреть их обе, прежде чем принять окончательное решение.

— Вместе они нас устроят, — подтвердил капитан.

Это больше, чем то, на что он смел надеяться, и все же он сильно огорчился.

— Даже приняв мой план, ты потеряешь…

— Мы потеряем не менее половины своих сил, — решительно ответил Варнел. — Каждый должен будет сам принять решение, но Ксорок, Гуррин и Лангхолд будут яростно сопротивляться такому договору, они откажутся изменить обращение с нашими женщинами и изменять образ жизни. Их колонны преданы им, и большинство воинов последует их примеру. Арнел и Брин, вероятно, согласятся со мной, если я представлю убедительные доводы, и моя колонна будет с нами.

— Значит, ты со мной? — спросил Горный Сокол.

Казалось невероятным, что он еще не отослан с позором, не стал изгнанником без звания и места. То, что Варнел согласился и даже поддержал его…

— Конечно, если я найду предложение приемлемым, — ворчливо ответил его командир. — Но как ты говоришь, какой у нас выбор?

Глава сокольничьих покачал головой.

— Перед нами множество трудностей. Добиться поддержки наших воинов — еще не самая большая из них.

Даже если нас не поддержат другие, достаточно одной моей колонны. Меня больше тревожит реакция деревень.

Глаза Варнела потемнели.

— Те, что принадлежали частям Ксорока, не откажутся от своей свободы. Они не могут ожидать, что мы станем обращаться с ними лучше, чем их собственная колонна, и можно надеяться, что лишь горсть женщин доверится нам.

— А что касается остальных деревень… — Он пожал плечами. — Кто понимает кобылиц? Как судить об их ответе? Даже если эта целительница, о которой ты упомянул, выскажется в нашу пользу.

— Если у нас для начала будет население хотя бы одной деревни…

— Этого недостаточно, тем более, на долгий период.

Нам грозит другая опасность, мой друг, которой ты не видишь — совсем или частично. — Варнел недолго помолчал, потом медленно продолжал. — Когда я был мальчиком, даже когда я впервые получил приказ отправляться в деревню, уничтожение ребенка-калеки было редким и страшным событием, все связанные с этим болели душой, а я, по правде говоря, готов был отказаться от такого права. Сегодня такое происшествие не менее ужасно, но встречается гораздо чаще. В некоторых деревнях оно происходит ежегодно. — У Тарлаха перехватило дыхание, и главнокомандующий кивнул. — Мы проявляем признаки слишком близкого скрещивания и вырождения. А что произойдет с нами, если так будет продолжаться?

— Возможно, мы сумеем ввести новую кровь, — задумчиво сказал капитан, вспомнив разговор с Бреннаном. — Не настолько, чтобы измениться самим, но все же…

— Какую новую кровь? — недоверчиво спросил Варнел. — Вряд ли остальной мир видит в нас идеальных супругов.

— Ну, может, женщины долин другого мнения. Мне кажется, жители долин тоже не хотят исчезнуть, допустить, чтобы их земли попали в руки чужаков. Но у них не хватает мужчин; однако, я не заметил, чтобы они стремились привлечь их из других мест. Кажется, здешние женщины не хотят возвращения к прежней жизни, когда их считали непригодными для многих занятий. Наш образ жизни дает им альтернативу, и кое-кто из них может найти его привлекательным.

Капитан прижал пальцы к глазам.

— Мы говорим о будущих проблемах, не решив еще настоящих.

Варнел улыбнулся.

— Ты никогда не терял способности разглядеть единственное облачко на голубом небе, Горный Сокол. Позволь мне заботиться о настоящем. Мне предстоит принять решение, и будь уверен, что я приму его незамедлительно. — Он вздохнул. — Вероятно, мне нужно начать со свидания с правительницей долины.

Тарлах удивленно посмотрел на него, и командующий поднял брови.

— Ты ведь не думал, что я одобрю твой договор, не выслушав вторую заинтересованную сторону?

— Конечно нет. Просто мне кажется странной такая мысль.

— Если мы согласимся, такие встречи станут неизбежными, — сказал главнокомандующий без энтузиазма. — И так как этого не избежать, лучше начать сразу же.

Варнел посмотрел на дверь.

— Я пойду в отведенную мне комнату. Пошли часовых или кого-нибудь из местных за нею.

— Конечно, командующий.

— Я знаю, у тебя много дел в твоем отряде, но задержись еще ненадолго. Очень скоро ты мне снова понадобишься.

— Я буду ждать твоего вызова, милорд.

23

Вздохнув про себя, Варнел повернулся к двери, услышав стук, но удивился, увидев перед собой не правительницу Морской Крепости, а Руфона.

— Владычица долины готова немедленно принять тебя, лорд, — сказал Руфон.

Сокольничий застыл, потом кивнул, принимая поправку. Правительница долины дает аудиенцию. Она не должна являться по приказу кого бы то ни было в своей крепости.

Он взял плащ, который повесил на ближайший стул, и набросил на плечи, потом прошел за Руфоном в небольшое помещение для совещаний, ту самую комнату, в которой предводители долины и офицеры несколько недель назад обсуждали грозящую опасность. Здесь его ждала женщина, и, поскольку это необходимо, Варнел принялся разглядывать ее.

На ней была не обычная одежда высокородной дамы из долины, а брюки и куртка воина, хотя оружия и доспехов у нее не было. Командующий сразу понял, что она сделала это, учитывая привычки своего гостя, чтобы как можно меньше подчеркивать свой пол.

Хотя она устала не меньше Тарлаха и очень напряжена, она прекрасна по стандартам всех народов, какие известны командующему. Более, чем прекрасна. В этом изящном лице видны сила и ум, а также гордость, которая всегда сопровождает с трудом завоеванное право.

В этом лице чувствовалось и сильное напряжение.

Женщина понимала важность этой встречи для предложенного ею плана, и исход встречи важен для нее и лично.

С ней была маленькая кошка черепаховой окраски и сокол, самка. Птица приветствовала Варнела и его Славу Неба, когда они вошли в комнату.

Уна из Морской Крепости, в свою очередь, внимательно разглядывала командующего. Как и описал его в своем кратком докладе Руфон, Варнел высок и строен.

Волосы у него, вероятно, темные, судя по ресницам, а глаза цвета серебра. Черты лица, какие она может разглядеть, правильные и типичные для всех сокольничьих.

Ведет он себя как человек, привыкший и к власти, и к ответственности, которую налагает высокое положение в тревожные времена.

Уна знала, что он только что разговаривал с Тарлахом, и почувствовала облегчение. В нем, по крайней мере, не видно откровенного гнева.

Но недавно приобретенное чувство уверенности тут же покинуло ее. Отсутствие открытых эмоций ни о чем не свидетельствует. Такой человек должен уметь контролировать свою внешность.

Ей пришлось бороться с собственным волнением, страхом. Этот человек может стать опорой надежды ее лорда или лезвием, которое разрубит мечту, а может, и самого мечтателя. И ей остается только молиться, чтобы она могла правильно оценить свое положение и — в худшем случае — ничем не навредить Тарлаху.

Правительница долины традиционно приветствовала и Варнела, и его птицу. Это удивило командующего, потому что чужаки редко проявляли уважение к крылатым, но он тут же ответил, как требовал обычай.

Уна не пыталась коснуться его, но придвинулась чуть ближе.

— Никакие слова не могут выразить нашу благодарность, главнокомандующий. Ты вернул жизнь Морской Крепости и всем, кто укрылся в этой долине.

Он заметил, что голос у нее мягкий, и удивительное спокойствие окутывает ее, словно невидимым плащом.

— Мы сражались и за себя, госпожа, и за весь наш мир. В этом случае мы помогали с радостью.

Варнел решил сразу же перейти к самому важному для них обоих вопросу.

— Кажется, моему народу, в свою очередь, есть за что благодарить тебя — за твою добрую волю, если не за все остальное.

— Значит, ты говорил с Горным Соколом? — спокойно спросила она, хотя уже знала об этом. Этот человек уже отчасти принял решение. Иначе не захотел бы увидеться с нею.

— Да. — Он сел на стул, который она указала своей маленькой, в шрамах, рукой. — Я слышал его версию.

Теперь хочу выслушать твою. С самого начала.

Женщина внутренне подготовилась и начала свой рассказ. Он занял немало времени, потому что Уна понимала: нужны все подробности, и ничего не скрывала, кроме своей любви к человеку, которого она назвала Горным Соколом, и его любви к ней.

Главнокомандующий наклонил голову, когда она закончила, — отчасти, чтобы скрыть усмешку.

— Твой рассказ во всех подробностях сходится со словами моего капитана, однако акценты вы ставите разные.

Она нахмурилась, но поняла смысл его слов и улыбнулась.

— Горный Сокол стремится приуменьшить свою роль, но уверяю тебя: здесь никто больше этого не позволит.

Уна осторожно посматривала на него, стараясь определить его реакцию, но из-за шлема и самообладания этого человека ничего не смогла прочесть.

Она знала, что он подвергает ее испытанию.

— Мы не хотим оскорбить его своим энтузиазмом, но мы считаем, что он оказал такие услуги Морской Крепости, которые не позволяют рассматривать его как простого наемника — и его, и тех, кто служит с ним.

Она перевела дыхание и продолжала, доверяя своему инстинкту: сейчас лучше говорить откровенно, чем держаться скромно и покорно.

— Прошу прощения от своего имени и от имени своих людей, если тебе может показаться, что мы бросили вызов вашему образу жизни. Мы не станем делать вид, что понимаем вас, но капитан вел себя с исключительной храбростью и чувством ответственности по отношению к нам. Нам невозможно поверить, что он может быть наказан за это.

— Он не будет наказан, — спокойно ответил сокольничий. — Даю тебе слово.

Радость и облегчение охватили ее, но тут же погасли.

— Неофициально, может быть.

Он кивнул, соглашаясь с ней.

— Для некоторых он будет изменником, что бы я ни решил, и среди этих людей будут его друзья, мнение которых он высоко ценит. Но то, что нужно вынести, он должен будет вынести, госпожа. Этой утраты не избежать. Наше положение слишком отчаянно, чтобы он отозвал свое предложение, даже если он захочет. Мне пришлось бы изучать его предложение, а его все равно винили бы.

— Ты будешь его изучать?

— Я делаю это сейчас, госпожа.

Он пронзительно посмотрел на нее, и У не пришлось собраться с силами, чтобы не ежиться под этим взглядом, хоть она и видела раньше, как точно так же смотрит Тарлах.

— Главнокомандующий? — Уна заставила себя произнести это слово холодно. Лучше с самого начала дать понять, что Морская Крепость — равный партнер и его правительница правит по-настоящему. С ней нужно считаться, она не ничтожество, которое можно улестить и тут же забыть о ее существовании.

— Мой капитан рассказал мне, что вы надеетесь от этого выиграть. Рынок для ваших лошадей и продуктов, защита и воинское обучение для ваших людей кажутся мне недостаточной платой за то, что вы даете нам.

— Платой? Подойди к этому окну, птичий воин. Стена отсюда видна, а прежде чем на нас обрушилась эта опасность, Горный Сокол сберег нас от посягательств Огина из Рейвенфилда.

— Мало кто из правителей отдал бы в благодарность целую долину.

— Я — Уна из Морской Крепости, а не кто-нибудь другой. Я знаю, что Горный Сокол уже перечислил тебе причины моего предложения, но хочу еще раз объяснить их.

— Какие бы причины ни вынудили меня напасть, мне отвратительно сохранять и использовать в своих целях долину, которую я отняла у ее законного лорда, отняла в кровавой битве. Тем более, что я самая близкая наследница, так как у него не было ни жены, ни потомства. Еще более немыслимо дать погибнуть смелым и достойным людям, когда у меня есть средство уберечь их от вымирания. — Она посмотрела на двух соколов, разделивших насест Солнечного Луча. — Стоит бороться за вашу жизнь только, чтобы вы могли устроить жизнь ваших крылатых. Это не должно погибнуть, сокольничий, что бы вы ни приобрели или потеряли.

— То, чего мы достигли? — возразил командующий. — Ты как будто бы тоже способна на такие отношения. Этот сокол здесь не случайно.

Уна понимала, что рискует, привлекая внимание Варнела к своей боевой птице, оставив ее в своей комнате, но ее связь с соколом слишком хорошо известна в отряде Тарлаха и среди ее собственных людей и в любом случае будет замечена. И тогда ее обвинят в сокрытии.

— Солнечный Луч последовала за мной после того, как ее воин соединился с другим соколом в твоем лагере прошлой осенью. Не знаю, почему она избрала меня. Я даже не знала, что такое возможно, но я рада ей и теперь ни за что не расстанусь. Она несколько раз спасала мне жизнь во время осады, — добавила женщина. Голос ее смягчился.

— А ты ее?

— Да, мне посчастливилось несколько раз помочь ей.

— Не нам оспаривать выбор сокола, — грубовато признал он немного погодя.

Потом командующий кивнул, словно про себя.

— Крылатым нравятся ваши высокогорья, они уже дали понять, что согласны здесь поселиться. Местность нравится и моим воинам, она даже лучше той, что мы потеряли. Если я соглашусь, очень многие захотят сделать ее своей. Но меня больше беспокоят другие поселенцы, которые нам необходимы.

— Я понимаю, что ты мало знаешь о женщинах-сокольничьих, но одна из них с тобой.

Правительница долины напряглась.

— Она мой друг и оказала нам большую услугу…

Варнел нахмурился.

— Мне об этом рассказывали. Вы с вашим наемником как будто сомневаетесь в моей чести.

— Только потому, что с этим связана наша честь, — спокойно ответила У на.

— Ей не причинят никакого вреда, но я должен расспросить ее. Нет смысла продолжать переговоры и рисковать положением Горного Сокола, если нас не поддержат деревни.

Уна в знак согласия наклонила голову.

— Ее приведут к тебе, когда захочешь.

— Капитан сказал, что некоторые из ваших женщин могут согласиться временно присоединиться к нам. Ты думаешь, это возможно?

Уна не скрывала своего удивления.

— Я не думала над такой возможностью, — призналась она.

Она задумалась. Желание детей, стремление продолжить свой род в Морской Крепости может оказаться недостаточным, чтобы преодолеть обычаи и ожидание теплых взаимоотношений, хотя Тарлах, кажется, с этим не согласен. Сокольничьи, мужчины и женщины, привыкли к временным союзам для продолжения рода, но ее люди сочтут такое положение унизительным, особенно сейчас. Они знают себе цену с тех пор, как по Верхнему Холлеку пронеслись Псы Ализона. С другой стороны, преимущественно женский гарнизон Морской Крепости установил близкие связи с отрядом наемников во время осады и незадолго до нее. Возможно, и между отдельными сокольничими и женщинами возникло какое-то сближение или интерес.

— Возможно, что-то выйдет, — медленно сказала она, — хотя я бы не стала ничего обещать заранее и давать вам надежду.

В этот момент сокол командующего, который во все время разговора внимательно наблюдал за У ной, издал резкий короткий крик и перелетел ей на плечо. Вцепившись когтями, он принялся нетерпеливо тянуть женщину клювом за воротник.

Правительница долины оставалась совершенно неподвижной, хотя отчетливо сознавала, что острые, как бритва, когти и клюв всего в нескольких дюймах от ее кожи, и с ужасающей ясностью видела мысленно, какой вред они могут причинить. В боевой птице не было гнева, и два собственных товарища Уны не встревожились, хотя проявляли открытое недовольство поведением птицы.

Славе Неба потребовалось несколько мгновений, чтобы отыскать цепочку под одеждой и вытащить наружу благословенный амулет Гунноры и серебряного сокола.

Варнел посмотрел на сокола, потом взглянул в лицо женщине. Глаза его жгли, как разгневанные звезды.

— Ты знаешь, что это такое, женщина?

— Конечно. — Уна заставила себя говорить спокойно, хотя знала, что в нескольких секундах, возможно, ее смерть и смерть Тарлаха. Она поняла, что главнокомандующий узнал талисман и понял, кто изготовил его. — Это талисман сокольничего. Его нельзя отобрать у меня силой, обманом или угрозой, и обладание им дает мне право обращаться к любому сокольничему или отряду сокольничьих за помощью, если только исполнение мой просьбы не порочит их честь. К этому я еще никогда не Обращалась, — добавила она. — Отряд Горного Сокола помогал нам и без этого.

— Если ты все это знаешь, амулет должен быть получен тобой в подарок, а не просто случайно найден.

— Естественно. Я поняла бы, что это работа кого-то из вашего народа, и вернула бы его. Твоя птица проявила полное незнание правил вежливости. Прошу тебя приказать ей вернуться на насест.

Главнокомандующий пожаловался:

— Все соколы способны чувствовать присутствие талисмана, и мой товарищ решил, что мне это будет интересно. Его удивило присутствие у тебя талисмана. Тем не менее, я прошу прощения, госпожа. Ты явно имеешь право носить его, так как он согласен оставаться у тебя.

Однако он еще несколько секунд внимательно разглядывал женщину. Потом направился к двери. Снаружи ждал Руфон, чтобы служить госпоже или ее прославленному гостю.

— Пригласи к нам капитана. Мне нужно поговорить с ним.

***

Увидев свой талисман на груди женщины, Тарлах почувствовал, как замерло у него сердце. Однако он только отдал приветствие и ждал, пока заговорит его командир.

— Это твой? — без всякого предисловия спросил Варнел.

— Да. — Талисман принадлежит тому, кто его сделал, и владелец никому, даже главнокомандующему не обязан о нем отчитываться. — Я уже заменил его. — Хотя у сокольничего может быть только один талисман, воин имеет право изготовить другой, если первый потерял или подарил. Впрочем, оба эти события случались крайне редко.

Командующий переводил взгляд с одного на другую.

— И все равно это небольшое возмещение за долину, — наконец обратился он к Горному Соколу, — хотя, кажется, она понимает значение этого дара. — Он взглянул на Уну. — Ты мудра, что носишь его скрытно. Многие удивились бы такому дару, особенно в наших нынешних обстоятельствах.

— Поэтому я и прятала его и так рассердилась на твоего сокола, — ответила Уна, пряча и талисман, и амулет Гунноры в привычное место.

Поверил им Варнел или нет, но он оставил эту тему, к величайшему облегчению своих собеседников.

— Если на мои остальные вопросы я получу такие же удовлетворительные ответы — а я верю, что так и будет, — я поддержу соглашение, которое вы заключили.

Он поднял руку, предупреждая слова благодарности.

— Возможно, вам не следует торопиться с выражением благодарности. Нас всех впереди ждет трудное время, даже тебя, Уна из Морской Крепости, но тяжелее всех придется Горному Соколу.

— То, что нужно выдержать, я должен буду выдержать, — мрачно, но решительно ответил Тарлах.

— Это верно, но я позабочусь, чтобы ты был вооружен на случай необходимости. — Он увидел изумление офицера. Глаза командующего сверкнули, — Мало толку капитану спорить с командующими, даже у нас, где одобряются всевозможные обсуждения. Посмотрим, как это будет на тебе выглядеть.

Говоря, он снял свой плащ и набросил его на плечи Горного Сокола. Плащ был черный, как все плащи сокольничьих, но подбит серебром.

Уна увидела, как взволнован Тарлах, и повернулась к главнокомандующему за объяснением, о котором уже догадывалась.

— Это плащ командующего, госпожа, — сказал ей Варнел. — Обычно его не носят за пределами нашего лагеря или Гнезда, но ты — наш союзник и должна знать, какой властью мы обладаем.

— Очень хорошо сделано, главнокомандующий, — ответила Уна. Теперь правительница долины позволила проявиться своей гордости. Она показала, как и она, и жители ее долины ценят этого человека, чей меч она наняла. И теперь ей можно показать, что она рада его возвышению.

— Никто в нашей истории не заслуживал этого больше, — согласился Варнел.

Тарлах опустил глаза, первые мгновения возбуждения миновали.

— Я командую всего лишь отрядом в пятьсот человек, лорд, сейчас даже меньше. Это очень далеко по численности от колонны.

Его командир усмехнулся.

— Ты и в полдень думаешь о полуночи, командующий. Не бойся. У тебя будет своя колонна, и очень скоро, я думаю. После этих событий многие воины рады будут встать под знамена Горного Сокола, и я отдам тебе всех, кого захочешь, кто придет из отколовшихся колонн. Ты сможешь удвоить или утроить численность своего отряда, отбирая только лучших.

Он вздохнул, и легкость его оставила. Повышение трижды заслуженно, но оно должно послужить Тарлаху оружием в исполнении его плана, а не быть просто честью, знаком роста и увеличившейся ответственности.

— Есть один человек, с которым я хочу поговорить, прежде чем известие о нашем договоре выйдет за пределы этой комнаты и твоего отряда. Пусть позовут сюда целительницу.

***

Пира осторожно изучала главнокомандующего сокольничьих, но стояла перед ним прямо, высоко подняв голову, и глаза ее не опускались при встрече с его взглядом.

— Ты знаешь, зачем мы тебя пригласили? — Это было скорее утверждение, чем вопрос со стороны главнокомандующего.

— Думаю да, но я могу ошибаться.

Серебряные глаза сузились.

— Ты действительно говорила, что ни за что не предашь своих друзей?

— Ты бы этого хотел, наемник? — спокойно спросила целительница.

Тот посмотрел на нее вначале сердито, но потом улыбнулся.

— Если бы случай был серьезным, но сейчас я в такие игры не играю. Я должен знать, какой ответ я могу ожидать, если провозглашу о союзе командующего с Морской Крепостью и попрошу деревни присоединиться к нам в Рейвенфилде. — Он кивнул, довольный ее реакцией: вначале недоумение, потом радость от возвышения Тарлаха, но продолжал без комментариев:

— Я не хочу взваливать на него эту тяжесть, если это бесполезно.

Пира некоторое время молчала.

— Мое свидетельство поможет, — ответила она наконец, — но моя деревня единственная, за которую я могу высказаться определенно.

— Хотя я вполне поддерживаю Горного Сокола, госпожу У ну и остальных, которых здесь узнала, я все же должна буду сказать, что эти долины изолированы, местность неровная, и убежать с них в случае необходимости будет нелегко.

— Вы получите женщин, не всех, конечно, но многих.

Наш опыт с нашими мужчинами был не очень тяжелым, и в целом нам нравилась наша жизнь, ее независимость и полнота. Этого достаточно, чтобы рискнуть и попытаться продолжить прежний образ жизни.

— Вероятно, то же самое справедливо и относительно других деревень, которые, как наша, сохранили свою древнюю историю и которые посещались дисциплинированными воинами. От остальных вы не получите поддержки. Они не настолько доверяют вам, чтобы отдаться в ваши руки, и их нельзя в этом упрекнуть. С женщинами обращались жестко, главнокомандующий.

— Достаточно ли будет этого, Пира? — настойчиво спросила Уна. — От этих женщин зависит будущее твоего народа.

— Да, — ответила Пира медленно. — Если позволит Янтарная Госпожа, вы получите достаточно женщин.

Глаза целительницы едва заметно сузились, когда она взглянула на подругу. На своих двух друзей. Пира поняла, что, несмотря на свою отчужденность, на всегда чопорное обращение с ней, Горный Сокол тоже ее друг. Оба они очень многое отдают этому делу, и ни один ничего от этого не получит — в личном смысле.

Если кто-то не вмешается.

Пира про себя улыбнулась. С тех пор, как она появилась в Верхнем Холлеке, она постоянно думала о своих друзьях, и чем больше думала, тем больше ее тревожило их положение. Теперь она попытается разрешить свои сомнения, но задаст не вопрос, а предложит решение, даже требование конкретного решения, хотя при этом сама окажется в серьезной опасности.

— Я очень боюсь одного, — сказала женщина из народа сокольничьих, — и чтобы развеять этот страх, должна попросить, чтобы госпожа Уна и Горный Сокол совершили очень трудный для себя поступок. — Она посмотрела на своих друзей. — Это особенно трудно, потому что вы и так уже столько сделали…

— Говори ясно! — резко приказал Тарлах. Какую стрелу выпустит эта женщина в его планы теперь, когда он почти поверил, что они осуществимы?

— Я несколько раз слышала, как правительница долины заявляла, что не сделала бы такое предложение ни одному представителю другого народа, что только сокольничим можно доверять, что они не станут со временем чумой людей из долины и их потомков.

— Мне кажется, сокольничим самим нужно подумать о будущем. Рейвенфилд принадлежит нам, но использование нашими воинами земель Морской Крепости зависит от этого союза, а будущее этой долины неясно.

Она помолчала, собираясь с мыслями.

— Для Верхнего Холлека необычно, чтобы долиной долгое время правила женщина. Эта долина, возможно, не так богата, как другие, тем не менее для безземельного человека или местного лорда, у которого сыновей больше, чем земель, она хорошая приманка. К тому же сама госпожа очень красива, и это подтолкнет сватающихся. Она будет находиться под гнетом постоянных требований снова выйти замуж, и, возможно, со временем сама склонится к какому-нибудь соискателю.

— Что, если она решит выйти замуж — по желанию или из государственных соображений? Если новому лорду Морской Крепости не понравится наш договор, заключенный женщиной? Что если так будет считать их наследник или наследник этого наследника?

— Я не могу привести сюда сестер и потом обнаружить себя и своих дочерей и внучек — и сыновей тоже, потому что отныне мы не будем полностью утрачивать с ними контакт, — обнаружить себя в ловушке на территории, слишком малой для наших потребностей. Может быть, нам придется вести постоянные войны за землю.

Наше положение тогда станет хуже нынешнего.

— У тебя есть решение? — ошеломленно спросила У на. Она об этом не думала и поняла, что страхи Пиры небезосновательны.

Пира коротко кивнула.

— Да, госпожа, хотя тебе оно может не понравиться.

Вы с Горным Соколом должны пожениться по законам Верхнего Холлека и по нашему древнему обряду, память о котором еще сохранилась в нашей деревне, и тогда обе долины получат законного, неоспоримого наследника.

На мгновение последовала мертвая тишина, потом та часть лица Тарлаха, которая видна была из-под шлема, гневно покраснела.

Хозяйка долины тоже покраснела, вначале от гнева, потом от гордости и стыда: эта женщина давно привыкла сама справляться со своими делами. — Пира про себя улыбнулась. Что бы ни случилось с ней в течение следующих нескольких минут, эти двое самой естественностью своей реакции сохранили свою тайну, не выдали ее главнокомандующему сокольничьих.

Варнел положил руку на меч.

— Хотя мы оба гости здесь, мне следовало бы пронзить тебе сердце мечом, — рявкнул он.

— Подумай! — ответила она, пытаясь сдержать дрожь в голосе и сохранить спокойное выражение лица. — Деревни могут жить на ограниченном пространстве. Не смогут ваши воины и стада.

С огромным трудом главнокомандующий сдержал свою ярость. Будь она проклята Рогатым Лордом, но этой женщине не откажешь в логике. Она нашла ядовитую колючку, которая может пронзить их новорожденную надежду и убить ее. Нашла и средство предотвратить это.

Он посмотрел на Уну и Тарлаха.

— Вероятно, она дальновиднее нас всех, — с горечью сказал Варнел. — Несмотря на это, несмотря на то, что означает этот союз для моего народа, я не стану приставлять это острие к горлу воина. И госпожа тоже, — добавил он, заставив себя включить в свое рассуждение и Уну.

Тарлах к этому времени пришел в себя от первоначального изумления и понял, что совершила Пира. Он по-прежнему гневался на то, что им манипулируют, но в его взгляде, который встретился с глазами Уны, были радость и ожидание.

— Правительница Морской Крепости проявила себя верным и храбрым союзником, — медленно заговорил он, понимая, что должен очень осторожно и тщательно подбирать слова. — Если это необходимо для достижения нашей цели, я согласен, хотя лично меня это предложение отталкивает. — Искренняя горечь прозвучала в его голосе. — Все равно сильнее меня не будут порицать, оттого что я женюсь.

Его голос снова смягчился. Если он этого достигнет, тогда его будущее не будет полным боли…

— Каков твой ответ, госпожа? Или тебе нужно время на размышления?

— Не нужно, — ответила она, подняв голову. Целительница не знала о ее клятве, что ее лордом будет только сокольничий Тарлах. Это известно только им одним, но Пира использовала сильный аргумент, и Уна ухватилась за него. — Как говорит Пира, меня могут вынудить соединиться с человеком, которого я уважаю гораздо меньше, которому не так доверяю. Я даю свое согласие, птичий воин.

Про себя Уна вздохнула. Ей ужасно не хотелось прибегать к маскировке, напротив, она стремилась всему миру заявить, как она любит и желает этого человека.

Она улыбнулась — тоже про себя: открыто не решалась в присутствии Варнела. Это всего лишь небольшая помеха, она не затмит ее счастья. Возможно, какое-то время им придется скрывать свои истинные чувства, может, даже очень долго, но невозможное произошло — вопреки всем доводам разума, вопреки безнадежности. Больше им не надо будет скрывать друг от друга свои сердца. Их путь никогда не будет легким. Оба знали это, но теперь они смогут пройти его вместе, деля все, что он им принесет, они будут едины в трудностях и радостях. И это истинное благословение и счастье для нее и — посмотрев ему в лицо, она поняла, — и для него, мужчины, ставшего ее лордом.

Послесловие

И вот они ушли из Лормта — горсточка тех, кто встанет на пути Тьмы и ее порождений. А мы вспоминали о колдерах и о том, какое опустошение они принесли в свое время, и это подкрепляло наши дурные предчувствия.

Мы думали и о том, что делать нам, потому что если захватчики получат опору, порт, поселение в долинах, как еще наш мир сможет противиться им?

Мы с Нолар еще раз навестили Элгарет там, где она хранила великий камень. В этом святилище мы пытались усилить свои дары и способности. Элгарет мысленно, общалась с уцелевшими волшебницами, а Нолар помогала ей направить Послания.

Я искал Кемока. Так далеко я еще никогда не посылал свою мысль. И мне удалось его отыскать, но я понял, что невозможно собрать армию, чтобы вовремя достичь долин. Однако, Кемок считал, что за нас могут вступиться другие силы. Он разговаривал с Хиларионом, посвященным, который жил на берегу западного моря и о котором мы почти ничего не знали. Этот посвященный просто из-за своего местожительства хорошо знал ветры и течения.

Как и во время Поворота, начала собираться Сила, но против нас были время и расстояние. Потому что обладающих великим даром осталось немного, и они мало что могли делать на удалении в полмира.

Мы еще трижды навещали камень, и, наконец, я бросил свои камешки. Я долго не решался это сделать. И увидел то, что, по-видимому, разбивало все наши надежды.

Камешки выпали, но не рассыпались. Мне показалось, что я вижу узкое поле битвы. Желтое кольцо — я думал, что это сокольничьи, а в нем обширное пространство красного цвета — это враг.

Но желтые камешки не поддавались, не уступали.

Их линия становилась все тоньше, но не разрывалась.

Моя рука двинулась без моего желания, и я тряс мешок, пока он совершенно не опустел.

Камешки, предвещавшие зло, собрались отвратительной грудой и лежали вместе, тусклые и холодные. Но камни других цветов, зеленые, синие, белые — всех тех цветов, что означают жизнь, устремились в бой.

И красные были погребены!

Нолар схватила меня за руку и громко вскрикнула, как кричат на поле боя, когда добро побеждает. Я тоже вскрикнул — это был клич пограничника, идущего в атаку.

Наши крики гулко прозвучали в помещении камня, и сердце мое заполнилось такой радостью, какой я раньше никогда не испытывал. Сжав руку Нолар, я посмотрел в ее большие глаза и увидел, что они прекрасны и ищут мой взгляд.

И вот задолго до появления вестника сулкара, который пришел от Горного Сокола и рассказал все подробности, мы знали, что равновесие Света и Тьмы все еще не нарушено.

Летописец

В нашей древней земле есть места, которые не только радуют глаз своей красотой, но могут послужить и ловушкой для неосторожных. Хотя Лормт (который я, Дуратан, не имеющий родичей, привык считать своим Большим Залом) полон знаний, собранных за бесчисленные годы, мы — те, кто ими интересуются — тем не менее понимаем, что есть тайны, так глубоко затерянные в веках, что их никогда не смогут найти. И если встречается упоминание о них, то следует понять: его значение будет ясно только тем, кто знаком с самой тайной.

Мы живем во времена непрерывных перемен и порой не знаем, что принесет нам следующий день. Когда-то я был военным и должен был мгновенно вскакивать, услышав боевой рог. Сейчас я снова участвую в битвах, но гораздо менее явных. Некоторые из них происходят в освещенной лампой комнате за источенным временем столом, и оружие мое не игольное ружье, а хрупкие свитки пергамента или книги так слежались от времени, что их металлический или деревянный переплет склеил непрочные странички, и необходима величайшая осторожность при обращении с ними. И слишком часто почти невидимые строки на этих страницах оказываются на языке, неведомом в наши дни, и поэтому остаются загадкой даже для тех из нас, кто дольше других участвовал в поисках.

После того как Поворот в южных горах обрушил две наши башни и прилегающие к ним стены, открыв тем самым многочисленные тайные помещения, полные записей, нас словно поглотило море знаний. Мы не успевали переписывать находки и находить для них свободное место. А какие сюрпризы в них скрываются, мы даже предположить не могли.

Есть ученые, которые занимаются поиском по особой, узкой теме, но большинство, особенно престарелые, были просто ошеломлены новым богатством, и часто можно было видеть, как старик подбирал свиток, проглядывал его несколько минут, потом откладывал, чтобы взять другой или книгу, а потом застывал в оцепенении, как ребенок, перед которым слишком много сладостей на пиршественном столе.

Но в этом скрывалась и опасность, и некоторые из нас хорошо это понимали. Нолар, обладавшая даром, но необученная, подтвердила это в своем рассказе о камне Коннард. Нас ожидали и другие необыкновенные открытия, которые предстояло сделать позже.

Но начиналось все не со зловония зла, а скорее с вопроса, который давно интересовал Нолар.

В течение нескольких лет после Поворота весна бывала поздней, а зимы тянулись дольше. Лормт изменился больше, чем просто от неожиданной потери башен и стен. Волшебницы никогда не интересовались тем, что у нас скрыто, и пока они правили в Эсткарпе, мало кто показывался на единственной дороге, которая связывала наше хранилище знаний с внешним миром.

Вокруг нас, но не за нашими стенами, есть небольшие фермы, а дальше начинается кольцо леса. Иногда к нам приезжали торговцы и привозили то немногое, что мы не могли вырастить или сделать сами. В остальном все, что лежало за нашими узкими границами, приобретало очертания легенд и наших ученых просто не интересовало.

Но когда Поворот снес окружающие нас леса, когда река Эс изменила свое течение, мир вокруг нас завертелся и преобразился. Первыми появились беженцы, хотя никто из них у нас не задерживался. За ними последовали искатели особых знаний. Долгое правление волшебниц кончилось, произошли и другие перемены. Заново открыли Эскор, эту старинную сказочную землю, из которой давным-давно пришел народ Древних. Там снова разгорелась война между вновь пробудившимся злом и теми, кто стоял на стороне Света. Мы слышали кое-что о сражениях на этой земле, но много лет не получали никаких подтверждений.

Но зло пришло, и дважды появлялось оно вблизи Лормта. Началась иная битва, в которой я принял участие.

Кемок Трегарт, который доказал ценность того, что хранится в Лормте, часто обращался к нашим записям. Так же поступали и другие, те, кто ясно понимал, что по-старому жить уже не получится, а новый образ жизни нужно создавать с мастерством, какое проявляет оружейник, творя верный меч. Люди приходили и уходили, среди них оказалось много таких, которые понимали, что во времена, когда требуется помощь и совет, разделенным знаниям нет цены.

Так получилось, что запросы внешнего мира, касающиеся прошлого, удовлетворяли Квен, Нолар, я и Морфью, старый ученый, к которому подступиться было легче, чем к другим.

В то же время до нас доходило много рассказов и слухов, которые заставили впервые задуматься о защитниках Лормта. Хаос вынес на поверхность людей без определенных занятий, и они быстро превращались в разбойников. К тому же то, что высвободилось в Эскоре, не всегда оставалось в его границах. Я снова оказался предводителем воинов, моим помощником стал Деррен из Карстена, а под нашей командой — отряд местных парней и немногих отбившихся от прежних сил пограничников. Мы постоянно рассылали разведчиков и часовых в окрестные холмы, хотя суровые зимы спасали нас от набегов.

Я возвращался с первого за весну объезда часовых, когда увидел небольшой участок зелени, сохранившийся от прежнего леса. Воздух был такой ароматный, что я остановил своего пони, разглядывая землю. И увидел маленький кустик. Это растение называется полдень-и-полночь и растет оно только вблизи Лормта. Его головки с девятью лепестками кивали на ветру. Я слез с седла и захромал к растениям. Сорвал четыре стебелька и осторожно повез в Лормт. Я хотел отдать их Нолар как приветствие весны.

Нолар была с Морфью. Лицо у нее казалось очень бледным, если не считать родимого пятна. Из-за этого пятна ее сторонились те, кто слишком туп, чтобы разглядеть за ним благородный и смелый характер девушки.

— Конечно, ее путь к нам был слишком трудным, да и пришла она к нам еще совсем ребенком. К тому же она слишком часто слушала леди Нарет, — входя в кабинет Морфью, я услышал раздражение в голосе Нолар, — которая всегда держалась обособленно. В Ароне много доброго, много быстрой сообразительности, и она любит то, чем занимается. Я надеялась, что врожденные и воспитанные в ней предрассудки, горечь, которую она испытывала все прошлые годы, — все это может рассеяться. Я думаю, что мне она стала бы доверять. Главным образом, вероятно, потому что я женщина. У нас здесь так мало женщин. Поэтому она и стала прислушиваться к Нарет. Не могу иначе представить себе, как такая умная девочка, как Арона, могла поладить с такой высокомерной особой. А теперь Нарет так стара… Ну, я сделаю еще одну попытку, но она, к сожалению, перенимает манеры и взгляд на мир у Нарет…

— Мне кажется, дочь моя, что Арона принадлежит к числу тех, кто не сумел измениться. Она считает, что любые перемены — это измена с ее стороны. В этих стенах много похожих на нее. Но ты ей нравишься. Я видел, как она смотрела на тебя во время одного из наших общих собраний. В ней явно происходит борьба, — медленно проговорил Морфью.

— Но разве кто-нибудь другой держит при себе знания, не допуская к ним других? — возмутилась Нолар. — Я еще раз поговорю с ней, но если она снова скажет, что не желает ничем со мной делиться, только потому что я заодно с Дуратаном!.. — Нолар с такой силой ударила кулаком по столу, что чернильница перед Морфью подскочила.

— А при чем тут Дуратан? — Я положил руку ей на плечо и протянул цветы. Мгновение она смотрела на них, потом рассмеялась, покачивая головой.

— Не пытайся, Дуратан, заставить меня увидеть в ней то, чего нет. Это пустая трата времени. Арона так много может дать нам, и не только сама по себе, так как она умеет вести записи, сберегая прошлое, но и потому, что обладает рукописями одной из деревень фальконеров, знает множество легенд, которые открыли бы для нас немало закрытых дверей. Ты прекрасно знаешь, как это могло бы помочь Горному Соколу! — Она слегка вздохнула. — Я сделала вес, что могла, но попытаюсь опять, проверю, насколько она доверяет мне. Теперь, когда леди Нарет не может больше, причинить всем неприятности, возможно, что-то и изменится.

Два дня спустя она пришла ко мне с горящими торжеством глазами.

— Получилось! Арона позволила мне изучать ее сокровища, если я пообещаю, что буду делать это только сама. Так что я должна на время исчезнуть в женском мире, а тем временем у тебя появится возможность понять, чего я стою. Ведь меня не будет рядом.

Она улыбнулась, приложила два пальца к своим губам, потом к моим. И исчезла, оставив после себя аромат полдня-и-полночи.

Глава первая. Ученая женщина из Лормта

Одинокий всадник спускался к горной долине, его темный плащ и капюшон сливались с рыжеватой шерстью мула — еще одна тень на красновато-коричневом склоне. Изношенные кожаные седельные сумки едва вмешали немногие необходимые мелочи и смену одежды; четыре длинных кожаных цилиндра, прикрепленные к седлу, создавали впечатление, что всадник — лучник или вестник.

Помощница ученых, охранявшая вход в Лормт, узнала в цилиндрах футляры для хранения рукописей. Однако седло на муле, хотя и изношенное и поблекшее, настоящее произведение искусства — подлинная работа Джомми, сына Эйны, если догадка Нолар верна. Стройный невысокий всадник в брюках, спешившийся у ворот и оглядывавшийся по сторонам, оказался однако не крестьянским парнем, а молодой женщиной с острыми чертами лица фальконера.

Все тело Нолар задрожало от страха и гнева: приемная мать из народа фальконеров презирала и ненавидела ее за изуродованное родимым пятном лицо. Но эта женщина только облегченно взглянула на Нолар и произнесла:

— Добрый день, сестра. Я Арона, дочь Бетиас, из деревни Риверэдж. Могу я увидеться с ученым? Но если возможно, не с он-ученым.

— Меня зовут Нолар, из рода Мерони, — озадаченно ответила молодая ученица. Она мысленно перечисляла ученых женщин. Госпожа Рианна всегда доброжелательно встречала девушек, но она стара и просто дремлет на солнце. Нолар знала нескольких учениц, были также женщины немного постарше. Оставалось только одно имя; Нолар, вздохнув, крикнула и появился мальчик.

— Посетительница к ученой леди Нарет, если та согласна, — объяснила ему Нолар.

Мальчик откровенно уставился на Арону и спросил:

— Женщина-фальконер?

— Была, — отрезала Арона. — Прежние дни ушли навсегда. Я больше не хочу их возвращения. — Она обращалась непосредственно к Нолар, как бы забыв о существовании мальчика. — И я не хочу, чтобы наша история была утрачена из-за рарилха .

Нолар удивленно повернулась к ней, Арона слегка улыбнулась.

— Сознательный отказ от записей или искажение их. У он-писца странное представление о том, что важно, а что нет. — Она посмотрела Нолар в глаза и спросила напрямик: — Ты боишься меня? Почему ты смотришь на меня так мрачно?

Нолар покраснела.

— Прошу прощения, леди. Я… мой отец женился на женщине из вашего народа. Она…

Брови Ароны поднялись.

— Могу я узнать ее имя и клан? — полюбопытствовала она и затем задала еще несколько вопросов. Услышав ответ, женщина-фальконер присвистнула. — Тетка Леннис-мельничихи! Весь этот род славится грубостью и высокомерием. А мой род известен гордостью и порывистостью; репутация Мари Ангхард известна даже чужакам.

Теперь присвистнула Нолар.

— Ангхард? Та самая, которая нянчила трех детей волшебницы?

Теперь Арона улыбнулась шире, и все ее лицо просветлело.

— Она самая. — Девушка достала из седельной сумки тряпку и гребень и принялась расчесывать мула, в то же время взглядом отыскивая воду. Мул уже щипал чахлую траву у ворот. Потом Арона снова рассмеялась. — Однажды мой двоюродный брат Джомми назвал своего мула моим именем. Потому что я бываю порой очень упрямой. Он думал, что я этого не узнаю.

Девушки дружелюбно болтали, пока не вернулся мальчик.

— Иди за мной, госпожа Арона, — произнес он. Она пошла за ним, ведя за собой мула. Отвела на конюшню .и оставила там его тем, кто заботится в Лормте о животных.

Ученая леди Нарет была пожилой женщиной с пыльно-каштановыми волосами и пронзительными серыми глазами.

— Садись, моя девочка, — пропела она, указав на вино на столике сбоку. Арона с благодарностью отхлебнула его. — Я поняла так, что у тебя есть для меня несколько свитков. Ты знаешь, что в них?

Обиженная, Арона холодно буркнула:

— Я сама написала и скопировала большинство из них. Я была писцом в нашей деревне, пока старейшие не решили отдать это место парню из беженцев, чтобы сохранить мир. Мы из деревни фальконеров у реки под утесом, а это рассказ о нашей жизни.

Нарет рассматривала Арону, потом протянула ухоженную руку к свитку. Развернула его, нахмурилась и проворчала:

— Тут нет ничего о жизни в Гнезде и вообще о фальконерах, но ведь ты их крови. Конечно, они держат своих женщин далеко от себя.

По-настоящему рассердившись, Арона выпалила:

— Хвала Богине, что мы их очень редко видим. Это рассказ о нашей жизни, а не их. У наших женщин своя жизнь, и родичи, и песни, и предания, и большая история. И очень мало того, что считают важным мужчины: войн и сражений. Вот почему я предпочитаю не разговаривать с он-ученым.

Глаза Нарет холодно блеснули на бесстрастном бледном лице.

— Успокойся! И скажи, какая особая мудрость в этих свитках оправдывает твое нелегкое путешествие в Лормт. Видишь ли, нас не интересуют рассказы о том, какая именно фальконерская женщина родила фальконеру сына, или сколько зерна было дано каждой женщине после уборки урожая, или кто кому вырвал волосы за внимание мужчины или за лишние ленты.

Губы Ароны теперь побелели, а ее глаза сверкали. Напряженным голосом она сказала:

— Мы никому из мужчин не рожаем сыновей. Мы рожаем детей себе, а мальчиков крадут у нас, как только они начинают ходить. Или даже раньше. Мы ничего не отдаем. Все, что мы имеем или имели, создано нашими собственными руками и разумом. И мы видим, как многое из созданного нами время от времени гибнет, когда фальконеры в своем безумии появляются у нас.

Она задрала подбородок, и гордо произнесла:

— Наши предания уходят за двадцать поколений, до самого Дальнего Берега, на котором мы процветали и были королевами. Только вторжение вооруженных мужчин в огромном количестве положило конец той жизни. Оказавшись в чужой земле, одинокие, когда наши собственные мужчины выступили против нас и обвинили в своих военных неудачах, мы строили новую жизнь, выживали, терпели и снова пришли к процветанию. Но я вижу, что даже Лормту это неинтересно! Прошу прощения, служанка ученых. Мне следовало бы догадаться. — И к своему полному ужасу, девушка-фальконер разразилась слезами.

Леди Нарет, готовая выгнать девушку за ее беспримерную грубость, однако, не сделала этого. За ее равнодушной внешностью скрывался ум ученого, логичный, бесстрастный, отвлеченный.

— Ты переутомилась и перевозбудилась, — проговорила она по-прежнему отчужденно. — Я прощаю тебе плохое поведение. Можешь жить гостьей в крыле, где живут наши девушки и женщины-ученые. Еда в столовой. Я прочту твои свитки и сама определю их ценность, а потом снова встречусь с тобой. Предупреждаю: больше никаких истерик в моем присутствии. Мы здесь прежде всего ученые, а не женщины.

Арона посмотрела на нее. Леди Нарет коротко кивнула.

— Спасибо, моя девочка. Можешь идти.

Арона отправилась на поиски своей комнаты и столовой, а леди Нарет с сожалением подумала о своей учительнице ученой Рианне. Рианна принимала к себе под крыло всех бродячих девчонок, но не как мать. Она старалась сделать из них молодую версию самой себя. Она защищала их и очень горевала, когда они, подобно Нарет, уходили от нее, чтобы учиться у других ученых и заниматься рукописями.

Все ученики Нарет были юноши. Она презирала девушек. Большинство из них слабые, тупые, покорные и застенчивые. Или слишком резкие и грубые, вечно в истерике из-за каких-то воображаемых оскорблений. И ежегодно кто-то из этих нерях осмеливался обвинить своего учителя в непристойных приставаниях. Таких приходилось возвращать в их общины.

Ясно, что они с Ароной будут ссориться ежедневно, пока женщина-фальконер остается в Лормте. Однако долг перед общиной заставил Нарет прочесть свитки. Сверху лежало письмо — к ней, хотя ее имени там не было, — от Ароны. Почерк красивый и четкий. Заинтересовавшись, Нарет начала читать.

КО ВСЕМ, КОГО ЭТО КАСАЕТСЯ

Все отчеты о жизни фальконеров повествуют о мужчинах, их птицах и о жизни в высокогорных Гнездах. А что касается остального, то говорят: «Они держат своих женщин в особых деревнях. А также содержат собак на псарнях, лошадей в конюшнях и сыновей в яслях». Нет ли в этом утверждении чего-либо недостающего?

Я, Арона, дочь Бетиас, из клана женщины-лисицы, из народа фальконеров, решила завершить эту запись. С незапамятных времен, с тех пор, как наемники салкары высадили нас на этих берегах, и даже еще раньше, у нас была своя жизнь, своя культура и свои традиции. У нас есть свои песни, свои предания, свои учителя и свои писцы. Я как раз такой писец.

Мы пали, но не от силы и угнетения, а от мира и свободы. Возможно, это правильно, но я не могу не оплакивать жизнь, которая знакома мне с рождения. Во многих отношениях это была хорошая жизнь, гордая и свободная, несмотря на посещения фальконеров и их тяжелые последствия. Вот мой рассказ, чтобы эта история не была утрачена и не развеялась, как пыль.

Арона, летописец

Глава вторая. Сокол кричит в ночи

Луна Сокола, огромная и красная, встала над вершинами деревьев на востоке, сразу после полнолуния. На западе в кроваво-красных лучах заката возвышался Соколиный хребет. Женщины деревни Риверэдж собирались небольшими группами, из которых изгоняли детей, и напряженно перешептывались, поглядывая на утес, словно боясь что-то увидеть, и снова опуская глаза.

Где фальконеры? В первое осеннее полнолуние всегда появлялись эти странные мужчины в шлемах, чтобы забрать подросших мальчиков и дать жизнь дочерям, которые будут расти в деревне. Старейшие и дети боязливо выглядывали из своих укрытий, готовые в любое мгновение снова спрятаться. Женщины-добровольцы детородного возраста, чьи имена были определены на летней лотерее, надевали свои вуали посещения и копались на огородах, делая быстрые нервные движения и почти не разговаривая.

Худая нервная девушка с бронзовыми волосами и желтыми глазами отбросила непривычную вуаль и прошептала:

— Расскажи мне снова, в последний раз, тетя Ната.

Женщина рядом с ней в который раз взглянула на утес и негромко прошептала:

— Они поправили дома посещения и нарубили нам дров. Обвели дома новыми канавами и после того, как несколько поколений не обращали внимания на это место, сделали все таким, словно мы по настоящему здесь живем. Почему, не сказали. А в записях что-нибудь говорится об этом?

Девушка, по имени Арона, покачала головой и посмотрела в небо. На востоке, как почти всегда в осенние вечера, собрались грозовые тучи. Небо темнело. Ната, дочь Лорин, присматривавшая за юной хранительницей записей, взяла мотыгу и направилась к хижинам у дороги. Хижины были маленькие и жалкие, из бревен, обмазанных глиной, с примитивными, крытыми тростником крышами и небольшими каменными очагами у входа. Когда-то давно их соорудили фальконеры. Они, чужаки в этой земле, покинули деревню, чтобы искать свою судьбу. Некоторые говорили, что фальконеров изгнали за особенно дурное поведение. Арона сомневалась в этом.

Она разожгла огонь, а тетя Ната тем временем наполнила водой старый керамический горшок с отбитыми краями. Они разложили на полу постель, которую обычно стелят животным на грубом земляном полу. Дежурный пастух нашел бы ее подходящей, но только из-за страха; многие девушки по этой же причине спят в лесу и в гораздо худших условиях. Приходить сюда нужно без оружия и украшений, не пить ни эль, ни пиво — все это делало пребывание в домах посещения чем-то вроде религиозного обряда. Арона говорила себе, что испытывает неудобство только от непривычности и дурных предчувствий. И на мгновение даже поверила в это.

Они с тетей Натой поели сухой пищи из полевого рациона, запивая ее водой, умылись из своего единственного горшка и начали возносить благодарности Той, Что Бережет Женщин, когда необычный звук заставил их насторожиться. Арона подбежала к открытой двери хижины и выглянула. Высоко над ней и далеко отсюда часовой издал крик сокола.

— Идут! — выкрикнула девушка, поворачиваясь от двери. — Уже близко!

Она едва не опоздала. Топот копыт заглушил предупреждение часового. Арона торопливо накинула вуаль, сердце ее колотилось, она молила Богиню о защите. Над ней неясные фигуры всадников неслись по тропе между Соколиным утесом и этим местом встречи.

Фальконеры, верхом, в металлических шлемах на голове, в куртках, обшитых металлическими пластинами, ворвались в деревню, словно их кони убегали от волков. С поясов мужчин свисали длинные кривые мясницкие ножи, а к седлам были прикреплены волчьи копья. Они соскочили с седел и мрачно и целеустремленно направились к хижинам. Ни слова не говоря, каждый из них брал девушку за плечо и толкал в хижину. Девушка, которую тщательно подготовили к этому во время посвящения, не кричала, хотя злилась, что должна терпеть насилие три раза подряд. Неужели так в чревах женщин появляются дочери? Неужели это центр их жизни, та тайна, которую ей так хотелось постичь?

Но роды гораздо болезненней и длятся дольше. Да и сами фальконеры не наслаждались, делая детей. Они казались угнетенными и загнанными.

Прежде чем последний фальконер справился со своей обязанностью, снова совсем близко прозвучал крик часового. Фальконеры в хижинах торопливо собрались к отъезду и выскочили, прихватив с собой двух женщин. В центре кольца хижин стоял фальконер в золотом шлеме.

— Женщины, — резко и напряженно начал он. — Мы уходим. Оставьте у себя сыновей. Мы не можем взять их сейчас. Увидимся позже. Нам пора. — Он указал своим коротким страшным ножом. Девушка быстро пошла, почти побежала в сторону леса. Остальные женщины последовали за ней, при этом они расходились в разные стороны. Фальконер в центре добавил еще более громко и хрипло, своим неестественно глубоким голосом: — Мы должны это сделать. Враги не найдут вас. Простите.

Он отдал приказ, и фальконеры верхом направились к хижинам и огородам. Они топтали все, что можно растоптать, срывали солому с крыш, рубили опорные столбы, а ошеломленные женщины в молчании следили за ними. Потом воины уехали на юг, не углубляясь в лес, туда, где находилась настоящая деревня.

Как только исчез последний фальконер, Арона и другие молодые женщины подобрали юбки и побежали по потайной лесной тропе к своим удобным и безопасным домам под деревьями. Ната, дочь Лорин, издала крик — сигнал «все в порядке», потом другой — «возможны неприятности». Арона про себя подумала: «Какие неприятности?» Разве могут быть худшие враги, чем эти существа с птичьими лицами? Но тут она добежала до Дома Записей, бросилась на свою постель и заплакала, как будто ее укусила любимая собака.

В деревне на Кедровой Вершине горели дом и кузница Моргата, как жертвенный костер разгневанного бога. Жена Моргата Хуана — нет, теперь его вдова — оглянулась с холма, на который взбежала, и зажала рукой рот младшей дочери. Деревья скрыли зрелище от женщин, а самих женщин от Псов Ализона. Но деревенская площадь была пуста.

На глазах у Хуаны из домов начали выходить люди, они шли к кузнице, возле которой лежало несколько тел, неподвижных, как смерть. Почти все собравшиеся были одеты в юбки. Немногие мужчины среди них были стары или еще совсем молоды. Вдова кузнеца приложила палец к губам и прошептала:

— Оставайся здесь, Леатрис, и не издавай ни звука. Если только не подойдут соседи. — Она немного подумала и добавила: — Если подойдут одни парни, не отвечай, даже если это соседи.

— Я залезу на дерево, — пообещала Леатрис, испуганная и возбужденная словами матери.

Хуана простонала:

— Это неприлично и неженственно, но лучше, чем быть испорченной до брака, я думаю. — Это она говорила неохотно. — Я скоро вернусь. — В голосе ее снова прозвучала решительность. — Если не вернусь до заката, жди до рассвета и попытайся потом добраться до тети Маркиллы в Двойной долине. И, Леатрис, держись в пути боковых троп! — Как можно тише женщина начала спускаться с холма.

Казалось, все женщины и все старики деревни на Кедровой Вершине собрались на площади, и женщины. Плакали так, что могли разбудить и мертвых. Хуана протиснулась сквозь толпу к кузнице, где на собственном горне лежал мертвый ее муж Моргат. И из-за чего? Хуана подавила рыдание. Солдаты потребовали, чтобы он подковал их лошадей и починил мечи и копья. Первое он охотно сделал, а второе — сказал, что он не умеет. И за это солдаты убили его, разграбили и сожгли дом.

Женщина склонилась к его телу, заплакала при виде множества кровавых ран, прижалась ухом к его рту, потом к груди, прислушиваясь. Дыхания не было. Она коснулась руками его шеи. Руки покрылись кровью. Под тяжелым грубым воротником куртки горло кузнеца было перерезано.

Теперь Хуана, как остальные, принялась вопить:

— О, Моргат, зачем ты отказал им? Я ведь говорила тебе: сделай, что они просят, и пусть уходят. Я тебе говорила!

Слезы текли по ее лицу, ей пришлось высморкаться в передник. Она снова пробилась через толпу к колодцу и без всякого «с вашего позволения» окунула край передника в ведро соседки. Потом вернулась к мужу с влажным передником, вымыла его, как могла. Но как прилично похоронить его, если нет мужчин, чтобы выкопать могилу? Хуана в отчаянии огляделась в поисках мужчин из своей родни, но увидела только сына Осеберга, которому весной исполнилось четырнадцать.

— Осеберг! — позвала она в нос. — Осеберг, иди сюда, немедленно! — Привыкший к повиновению, неуклюжий подросток протиснулся, как и она, сквозь толпу и встал рядом. Женщина тихо проговорила: — Мы должны похоронить твоего отца. — Он, с бледным лицом, кивнул. — Беги к дому и посмотри, не уцелела ли лопата. Если нет, поищи где-нибудь. Нет, сначала помоги мне перенести его на наш двор.

Мальчик глотнул и оглянулся в поисках помощи. Уловил взгляд Лизы, жены пекаря. Она тут же подошла к нему и спросила:

— Я могу помочь?

Хуана глубоко и облегченно вздохнула и обняла женщину.

— О, я так благодарна тебе за помощь, сестра. У тебя в доме сохранилась лопата? Жив ли твой муж? О да — Леатрис! — Она заговорила шепотом. — Леатрис прячется от солдат.

Лиза потрепала двоюродную сестру по плечу.

— Я пошлю за ней своих сыновей. — Услышав восклицание «о Боже!» Хуаны, она понимающе кивнула. — Пошлю Ханну с сестрой, — поправилась она. — Старшие мальчики нам понадобятся, чтобы копать могилы и восстанавливать дома.

Хуана в свою очередь потрепала ее по плечу, и втроем — две женщины и подросток — они перенесли тело отца мальчика на обгоревший двор Хуаны.

Вытерев пот со лба, Хуана сказала:

— Я не могу здесь оставаться. Осеберг еще слишком молод, чтобы работать у горна, он еще даже подмастерьем не был. Кто о нас позаботится? У нас здесь нет близких родичей.

— Что же ты будешь делать? — практично поинтересовалась Лиза.

— Попробую добраться до замужней сестры в Двойной долине, — мрачно ответила Хуана. Мысль о жизни на милости мужа сестры совсем не привлекала ее. Она молилась, чтобы тот оказался настолько милосерден, чтобы нашел занятие племяннику жены в единственном деле, которое знакомо мальчику. А она, хозяйка, станет работницей в доме другой женщины. Но она и ее дети не умрут с голоду, им не придется попрошайничать или заниматься проституцией, а здесь ей делать нечего.

После трех набегов за несколько последних месяцев не осталось мужчин, которые могли бы поддержать женщину, тем более в годах и с двумя детьми. Хуана тяжело вздохнула.

Лиза сочувственно кивнула и предложила:

— Давай немного отдохнем, а потом я попрошу других помочь. А когда похороним вместе Моргата и Харальда, поможем другим.

Хуана, которая думала только о своем горе, в ужасе торопливо воскликнула:

— О, Лиза, прости меня! Я не знала, что Харальда тоже убили.

— Он пытался защитить нас, — заплакала Лиза. Глаза ее потемнели от горя и гнева. Только теперь Хуана заметила порванное платье Лизы. Инстинктивно жена кузнеца попятилась. Если Лиза обесчещена, Хуана, оставаясь с ней, разделит ее позор, и тогда у нее не останется даже доброго имени. Тогда она действительно нищая.

Рот Лизы цинично дернулся, но она прошептала только:

— Будем хоронить? — И так как это надо было сделать прежде всего, женщины и мальчик принялись копать могилы.

После этого последнего набега мало что осталось от деревни. Обмотав руки тряпками, женщины и дети рылись в обгоревших развалинах и отбирали все полезное: железные горшки, несколько тарелок и другую посуду, кое-какое сельскохозяйственное оборудование. Хуана и Лиза поймали несколько кур, которые с криками разбежались при появлении разбойников. Леатрис накинула веревку на престарелого осла, принадлежавшего деревенскому священнику, которого девочка почему-то очень не любила.

«Ну, там, где он теперь, осел не понадобится», — подумала Хуана. Конечно, говорить этого Леатрис она не стала.

Потом небо неожиданно потемнело, земля под ногами задрожала, взревела и рыгнула, как огромный зверь, у которого несварение желудка.

— Бегите! — закричала Хуана, оставляя свои поиски. Она взвалила на плечи тяжелый мешок со спасенным добром и шлепнула сына по заду. Осеберг, сын кузнеца, негодующе посмотрев на мать, подобрал свой собственный большой мешок и проделал с сестрой то же, что мать с ним. За ними последовали Лиза и ее пятеро детей. Остальные лишившиеся мужей женщины побежали с детьми к лесу со скоростью, какую позволяла ноша. Подальше от развалин деревни. Отход был отнюдь не тихим. Скот кричал, дети плакали, птицы в клетках шумели, время от времени ржал мул или осел.

К счастью, преследователей не было, никто этого шума не услышал. Это было дело не людей, а богов.

Небольшая группа оборванных беженцев пробиралась меж деревьев и скал, по липкой грязи и скользкому мху, через колючие кустарники вверх по крутому склону, торопливо уходя от новой беды. Дети падали, их приходилось поднимать; матери часто шлепали их. Самые маленькие плакали от голода и страха. Слышались резкие голоса ссорящихся. Юбки женщин отяжелели от грязи и были изорваны колючками. В отчаянии призывала Элен, жена плотника:

— Ну, ну! Маленькие птички в своих гнездышках никогда не ссорятся!

— О, заткнись! — рявкнула на нее Гондрин, хозяйка пивной.

— Мы идем слишком долго, — сердито проворчала Лиза. Ее дети молча поднимались по холму. — Все смертельно устали.

Думая, кто мог назначить, вероятно, опозоренную двоюродную сестру деревенской жрицей, Хуана посмотрела на нее, но ничего не ответила.

В страхе и волнении они почти не заметили, как подъем закончился и начался спуск. Но когда увидели, что путь относительно свободен от кустарников и колючек, Леатрис, дочь кузнеца, первой заметила:

— Тропа, мама! Тропа! Интересно, куда она ведет.

— Тропа, тропа, — кричали усталые и самые неосторожные.

— Куда тропа? — недоверчиво произнесла Хуана. —Знаем ли мы, кто ее проложил? А что, если нас прогонят от дверей, как нищих?

— Как ты всегда и делала, — громко отозвалась хозяйка пивной.

— Может быть, тропа ведет к крепости врага, — со страхом предположила Элен, жена плотника.

— А может, к убежищу? — с надеждой отозвалась Леатрис. Все заговорили одновременно, и только изредка сквозь общий гул пробивался чей-нибудь голос. Наконец Хуана простонала:

— О, если бы с нами был хоть один мужчина! — Все сразу с ней согласились.

— Ну, мужчин нет, — подвела итог Лиза, — так что постараемся вести себя как самостоятельные женщины. Те, кто согласен идти дальше, соберитесь здесь, рядом со мной. Кто не согласен, решайте, что будете делать. Что касается меня, то я иду. Что бы нас там ни ожидало, все равно хуже одиночества и страшной ночи в лесу не будет. Конечно, если там не крепость с солдатами. Но мы можем послать кого-нибудь вперед на разведку. Эгил! — позвала она своего старшего сына.

— Конечно, мама, — уверенно откликнулся юноша.

Ему почти семнадцать, и он уже пытается отрастить усы.

— Решено, — жизнерадостно заключила Лиза. — Уже темнеет. Устроим лагерь здесь или пойдем дальше?

— Если заночуем здесь, — послышался дрожащий девичий голос, — нас растерзают дикие звери.

— Нет, если мы разожжем костер, — презрительно ответил Эгил, сын Варена.

— Но если мы разожжем костер, — разумно отозвалась пожилая женщина, — разве нас не заметят дикари?

Лиза задумалась, а вокруг снова все заговорили одновременно.

— Мы должны поставить часовых, — наконец решила Лиза, — и дежурить по очереди. У кого есть что-нибудь тяжелое и острое? Вилы? Кухонный нож?

— А хватит ли для этого старших мальчиков? —засомневалась Элен, пытаясь сосчитать их.

Гондрин взяла прочную палку.

— Если Лиза согласна дежурить первой, я с ней, —объявила она. — Если кто-то покажется, вы будете предупреждены. — Она видела, как Элен со страхом посмотрела на мальчиков десяти, одиннадцати и двенадцати лет, и презрительно сказала: — О, Элен, тебе пора вырасти и не перекладывать свою ношу на плечи других. Кто еще?

Леатрис огляделась и увидела лопату, которой похоронили ее отца.

— Я с вами, — храбро сказала она.

— Нет. — Осеберг оттолкнул ее. — Это мое дело: теперь я глава семьи.

— Осеберг, — решила Хуана. — Иди с ними.

Женщины и дети тревожно проспали ночь на мокрой земле. Лес был полон незнакомых звуков и еще более странной глубокой тишиной. Дежурившие женщины и мальчики дрожали от страха и усталости, им хотелось прилечь, пусть даже на холодную землю. Очень трудно было не заснуть. Осеберга, Гондрин и Лизу сменили Эгил, Леатрис и — в последний момент — Хуана, которая не хотела, чтобы ее девственница дочь оставалась наедине с таким взрослым мальчиком, как Эгил. Тот искоса и разочарованно поглядел на нее. Хуана перехватила этот взгляд и мрачно улыбнулась. Она больше следила за детьми, чем за окружающим.

Они проснулись в холодном и влажном лесу, костер почти погас. Женщины рылись в тюках, отыскивая еду, и сумели найти несколько яиц, снесенных курами. Единственная коза не дала молока. Тоном, который говорил, что он не потерпит возражений, Эгил, сын пекаря, объявил, что он со старшими мальчиками отправится ловить дичь для голодных людей.

— Ждите здесь, — приказал он остальным. Элен согласилась, Лиза дала им время до позднего утра. Женщины использовали это время для перебора своих тюков; из-за жалких остатков пищи произошло несколько драк.

Первая и вторая смены отдыхали. Леатрис и ее мать сменили дочь Лизы Ловри и тощая старуха, вдова Мельбригда, с фермы на краю деревни. Мальчики вернулись с пустыми руками, все, кроме Осеберга, который отыскал дерево с кислыми дикими яблоками. Но даже их встретили с радостью. Все устало разобрали тюки и двинулись дальше.

Один день следовал за другим, холодный, сырой и голодный. Начался легкий дождь, но это не был обычный дождь. Падали грязные капли, словно воду смешали с пеплом от очага. Земля перестала дрожать, но тучи над головой по-прежнему были зловещего тускло-красного цвета, как будто небо охвачено огнем. Хуана и Лиза больше не могли идти, они сидели на земле и беспомощно плакали.

И тут, словно ниоткуда, крикнул голубь. Туман отчасти рассеялся, и стал виден на удалении высокий утес. Ближе и к северу от него виднелись смутные очертания горного хребта, закутанного туманом. Под ним лесистая долина. Голубь крикнул снова, и ему ответил крик сокола. Хуана в ужасе подняла голову и увидела, как показалась в облаках крупная птица.

Она покружила высоко в небе, все ближе и ближе к промокшим оборванным беженцам, потом подлетела совсем близко на бесшумных крыльях. Старая Мельбригда, муж которой когда-то служил у лорда, сказала:

— Это самка сокола. Иди сюда, красавица, иди к маме. — Она закутала руку в шаль и протянула ее. Самка осторожно опустилась на руку и впилась когтями в ткань.

— У реки есть убежище, — пропела птица, ее трудно было понять из-за сильного акцента, — а в долине деревня. Если все женщины ваши — сестры, вы можете идти туда как сестры, матери и дочери. Я сказала.

— Кто ты? — со страхом спросила Хуана, делая знак, отгоняющий зло.

— Я — богиня, — ответила птица, — когда-то я была девушкой, потом духом мщения, а сейчас я богиня справедливости. Я дух-стражник. Дайте клятву доброты, женщины, тем, кого я охраняю.

— Я клянусь — с радостью, — торопливо ответила Лиза. — Разве кто-нибудь из нас откажется поклясться? Я верю птице и той, что послала ее.

Гондрин выступила вперед.

— Мое дело — разбираться в людях, и я говорю, последуем за птицей.

Лиза посмотрела на женщин. Никто из них не отошел, не повернул назад.

— Веди нас, госпожа соколица, — выдохнула она. —Я пойду за тобой. Идемте, дети. — Она снова подняла свой тюк, вздохнула, взвалив его на плечо, и согнулась под его тяжестью.

Птица, появившаяся ранним утром, оставила их после полудня. В лесу сгущались сумерки. Медленно, со страхом небольшой отряд спускался по тропе. Леатрис, шедшая впереди, с любопытством оглядывалась, потом подтолкнула мать.

— Посмотри, мама, на деревья. Там дом.

Хуана всмотрелась в лесную полумглу, но увидела только смутные очертания. Это может быть чем угодно. Она вздрогнула.

— Оставь, Леатрис, — прошептала она. — Одни боги знают, кто там живет один, как зверь.

Леатрис тоскливо подумала об отце, который, в отличие от матери, ничего не боялся. Потом она решительно переместила тяжелый тюк, продолжая отыскивать взглядом дома. И увидела еще несколько смутных теней, увидела тропы — все это может и не означать наличие людей, но может и означать. В щели ставен она увидела свет огня. И снова толкнула мать. Хуана неохотно признала:

— Возможно, это дом. — И сразу начала переговариваться с остальными женщинами.

Эгил посмотрел с отвращением.

— Эти женщины будут болтать всю ночь. Разбудить хозяев?

— А ты готов сразиться с ними, если они разбойник или колдуны, меняющие обличье? — испуганно спросила Леатрис.

Эгил презрительно скривил губы.

— Не следовало спрашивать девчонку, — ухмыльнулся он, произнеся последнее слово как смертельное оскорбление.

Леатрис опередила его и нашла дверь.

— Помогите! — крикнула она. — Помогите нам! Мы заблудились и умираем с голоду, с нами нет мужчин, и мы вам не причиним зла.

Эгил выругался, возмущенный таким немужским поведением.

Дверь открылась. В ней показалась остроносая бронзоволосая девушка лет четырнадцати. Она сонно протерла глаза.

— Я позову старших, сестра. Как тебя зовут? И — что такое «мужчины»?

Арона, у которой прервали неспокойный сон, потрясенно смотрела на пришедших. Она никогда не видела столько незнакомых людей. И говорили они на языке, которым пользуются только чужаки, единственные, с которыми она знакома: дочери Ганноры, которые ежегодно приходят торговать, а также странная женщина, обладающая Силой и называющая себя Несогласной. Ветер рвал ее открытую дверь, принося с собой первые капли ночной бури. Арона спохватилась.

— Заходите и погрейтесь у моего огня, — с трудом выговорила она на языке, которым пользовались пришельцы. — Я Арона, дочь Бетиас, из клана женщины-лисицы, помощница хранительницы записей. Моя хозяйка отсутствует. Входите.

Они вошли, примерно полторы дюжины. Юная девушка прикусила губу. Она не может оставить этих людей одних, но нужно как-то сообщить другим. Неожиданно она высунула наружу голову и издала условный крик. Он означал: «Неизвестные люди! Тревога, но не очень большая». Довольная, она подбросила дрова и поставила на огонь котелки для приготовления пищи.

Кошка, по кличке Рыжая Малышка, подошла к незнакомцам, и девушка, которая заговорила первой, опустила руку, чтобы погладить ее. Высокая девушка в брюках из овечьей шкуры, какие носят пастухи, издала какие-то звуки, и мать шлепнула ее по заду, как мула. Потом мать обратилась к Ароне:

— А твоя (что-то) или твоя (он-мать) дома, девушка?

«Провались этот проклятый язык», — про себя выбранилась Арона, подыскивая слова, чтобы ответить на ;вопрос, который не поняла.

— Я больше не живу в доме моей матери. Моя хозяйка ведет и хранит записи. Я имею право оказать вам эту услугу, — заверила она. На расстоянии послышались звуки: это пробираются сквозь дождливый лес женщины. Пусть старшие, которые лучше владеют этим языком, берут на себя такую тяжесть! Потом, вспомнив, как ее назвала Хуана, поправила ее: — Я теперь не девушка и могу скоро стать матерью, потому что вчера ночью приходили фальконеры.

— Фальконеры! — воскликнула женщина, голос ее прозвучал сдавленно, и она смотрела на Арону, словно та прокаженная и не предупредила ее. И как будто лиса напала на птичий двор, все женщины одновременно закричали. Грубая рослая девушка, у которой Арона видела волосы на лице, как у старухи, сказала:

— Не волнуйся, мама, я тебя смогу защитить.

— Ты хороший мальчик, Осеберг, — благодарно ответила женщина, и в это время в дом одна за другой начали входить старейшие. В маленькой комнате стало очень тесно.

Старейшая из матерей неожиданно резко повернула голову, от этой внезапности у Ароны даже заныли зубы.

— Мальчик? — зловеще спросила она.

Вокруг Ароны, у которой уже начинала болеть голова, разразилась буря.

— Мальчики — это молодые фальконеры! — истерически кричала Леннис, мельничиха. — Мы видели на что способен этот кузен Джомми, если оставляли его без присмотра, как ни воспитывала его тетя Эйна. Он убил фальконера! Вот почему они снесли хижины! И ко мне Джомми применил насилие!

— Фальконеры? — изумилась Хуана. — Вы принадлежите фальконерам?

«Еще один Джомми», — подумала Арона, с любопытством глядя на Осеберга. Дождь пошел сильнее, и ветер врывался в дверь дома. Голова у Ароны болела все. сильнее. Ей нравился кроткий калека Джомми — хромой; он всегда помнит о своем уникальном положении в деревне; а Осеберга она невзлюбила, даже когда считала его девушкой. И из-за боли сказала резко:

— Мы не можем продержать их здесь всю ночь, пока спорим, сестры, потому что они вот-вот упадут. И я тоже.

— Мама, — произнес Эгил, как будто приняв решение, — молодая госпожа права. Нас здесь слишком много, и мы не можем все навязываться ей. Может, вы, леди, разрешите нам переночевать где-нибудь, а мы с Осебергом завтра за это отработаем.

От голода и холода заплакал ребенок. Нориель, кузнечиха, протиснулась вперед.

— Я Нориель, дочь Аурики, из клана волка, — представилась она. — В моей кузнице много места, если кто-то захочет переночевать со мной.

Хуана резко подняла голову.

— Кузница? Госпожа супруга кузнеца, нуждается ли ваш (что-то) в подмастерье?

Тяжелое простодушное лицо Нориель осветилось радостью.

— Ты предлагаешь мне подмастерье? — Она с надеждой посмотрела на Осеберга, который улыбнулся, потом с сомнением — на его мать. Та кивнула в знак согласия.

— Договорились!

Аста, дочь Леннис, внимательно разглядывала Эгила. Но вот она потянула за край тяжелого плаща мельничихи.

— Мама, эти люди кажутся такими голодными, — печально протянула она. — И старшая девушка так хорошо говорит. — Она заговорила тише. — Она кажется такой сильной , — прошептала она, так что только мать ее расслышала. — Конечно, — лукаво добавила она, — тетя Марра свернет свой нос. — Последнее замечание заставило мстительно сверкнуть глаза Леннис.

Теперь у Ароны голова болела уже нестерпимо. Она злорадно вспомнила, как все дети в деревне называют двух дочерей Леннис: Ролдин — Громилой, а Асту — Пронырой. Проныра явно хотела заполучить эту Эгил, которая так хорошо говорит, в сестры-подруги. Арона тоже. Но больше всего молодая хранительница записей хотела снова оказаться в постели. Она отыскала деревянный молоток и ударила им по столу. Все посмотрели на нее. И Арона заговорила, словно старейшая в деревне.

— Все, кто хочет принять этих людей на ночь, говорите по очереди, — попросила она, доставая со своего места у очага веретено. — Не ты, госпожа Нориэль: почему бы тебе не отвести твоих гостей к теплым постелям? И ты, госпожа Леннис, конечно, хочешь показать своим гостям, где они остановятся, и что им там будет удобно.

Леннис посмотрела на нее суженными глазами, которые кажутся такими маленькими, свиными и проницательными. Потом мельничиха резко рассмеялась.

— Ты слишком умна для девушки, которая еще вчера была ребенком. Хорошая маленькая хранительница записей, мы подчинимся твоим приказам.

Арона держала себя в руках так же уверенно, как веретено. Разумеется, грубость мельничихи, как и все остальное случившееся в эту ночь, будет точно отражено в записях. «Но ведь госпожа Леннис никогда не была слишком умной», — успокаивала себя Арона. Она снова постучала, добиваясь тишины, и указала веретеном на следующую женщину. Эта женщина начала долгое рассуждение за и против приема незнакомцев. Арона перебила ее:

— Да? Или нет? Эти бедные люди устали. — Ребенок снова заплакал.

Кто-то другой сказал:

— Не могу слышать плач бедняги! У нас только одна комната, но если ты согласна, госпожа, можете переночевать у нас.

Разве не правда, что бедняки охотнее делятся, своим добром, чем богатые? Это заслуживает афоризма, и Арона решила обязательно придумать и записать его.

Гондрин подняла руку, и Арона направила на нее веретено.

— Я хозяйка пивной и умею варить пиво. Я могу отработать в местной таверне.

Арона перевела ее слова и спросила:

— А что такое таверна?

— Место, где собираются мужчины, пьют и разговаривают с друзьями, — пояснила Гондрин и огляделась. — О! Я не вижу здесь мужчин, — неожиданно удивилась она. — Вы ведь сказали, что это деревня женщин фальконеров? Бьюсь об заклад, они не пьют… здесь… и, конечно, не разрешают вам!

Её слова вызвали каскад громких гневных голосов, Ароне начало казаться, что голова будет болеть у нее несколько дней. Она закричала:

— Тише! Госпожа Гондрин, никто не помешает тебе окунуть нос в эль. Фальконеры не говорят, что мы должны делать. Только раз в год, в гостевых домах, и только добровольцам. Их не интересует наша повседневная жизнь, а мы не показываем ее им. Сестры, кто из вас хочет помочь оставшимся? Старейшая мать спит и ее нужно уложить в постель. — Она указала на Мельбригду. Заставляя всех говорить строго по делу и не отвлекаться, она надеялась добраться до постели еще до рассвета. Иначе вообще не удастся поспать.

Одна из он-куриц начала свое утреннее приветствие, и Арона застонала. Теперь они будут кричать весь день. Почему никто из старейших не берет это дело в свои руки? Это их обязанность. Нет, они поглощены обсуждением последствий длительного пребывания чужаков. Неожиданно Арона сказала:

— Прошу прощения, старейшие. Я заболела.

Престарелая Флори, дочь Алы, вдруг вспомнила, что она целительница и одна из старейших, и прошла к тому месту, где сидела, едва не падая в обморок, Арона.

— Великая Богиня, дитя, ты бледна, как снег! Вы, дуры, выходите отсюда! Встреча переносится в деревенский зал. Это дело нельзя было взваливать на плечи девочки. — Она поддержала теряющую сознание хранительницу записей. — Идти сможешь, дитя?

— Я помогу, — оживленно предложил Осеберг: он и его новая приемная мать подошли с любопытством. Арона вспомнила, что кузнечиха застенчива, но в то же время очень любопытна. Нескладный юноша взял девушку под руку, но затем рука его украдкой передвинулась на грудь Ароне. Та убрала ее.

— Ну, нельзя винить парня за шутку, — тихо и весело сказал Осеберг. — Ты сама сказала, что ты не девушка. Как насчет того, чтобы мы с тобой?..

Арона постаралась вырваться.

— Я смогу идти сама, — разозлилась она. Потом повернулась к нему. — Почему ты обращаешься со мной, как с кошкой? — громко выпалила она. — Перестань! Неужели нашей деревне нужен второй громила?

Хуана, слышавшая этот разговор, презрительно фыркнула. Если эта девка настолько бесстыдна, что открыто говорит о том, что с ней сделали, о ней не стоит думать. Но Осеберга нужно предупредить, чтобы он не попался в ее ловушку. У нее их, конечно, много. Она взяла парня за ухо.

— Пошли, — твердо проговорила она.

Флори уложила Арону в постель в задней комнате Дома Выздоровления, где девушка проспала два дня. Такой головной боли в истории ее семьи не было. Пришельцы устраивались жить в принявших их семьях. Отныне деревня Риверэдж никогда не будет прежней. «Мне всего четырнадцать лет», — думала Арона, лежа с мокрой тряпкой на глазах и превозмогая боль.

Глава третья. Новое вино в старых мехах

Арона проснулась в Доме Выздоровления, у ее постели сидела старшая хранительница записей. Девушка села, потерла глаза и плеснула в лицо ледяной воды из кувшина, стоявшего рядом.

— Мне снились Первые Времена. — Одеваясь, она обвиняющим тоном спросила: — Где ты была в прошлую ужасную ночь?

Марис, которая просыпается, оттого что кошка шевельнула хвостом, улыбнулась и протянула ей сандалии.

— Две ночи назад. Но ты хорошо справилась и сама, дорогая.

Женщины деревни уже встали и занимались своими делами, но больше, чем обычно, собирались группками и негромко разговаривали. Арона остановилась возле одной такой. Женщины в рабочих передниках тащили бревна к захудалой заброшенной хижине, которую начали перестраивать.

Гондрин, хозяйка пивной, увидела Арону и приветливо помахала ей.

— Спасибо за помощь! — поблагодарила она, укладывая бревно рядом с домом. Приободрившись, Арона пошла к Дому Записей, с любопытством поглядывая на проходящих незнакомок.

Она остановилась, глядя на двух детишек, играющих палками. Они махали палками друг на друга, и у нее на глазах палка рослой светловолосой девочки коснулась маленькой черноволосой. Ах! Эта светловолосая ошиблась! Но та воскликнула:

— Попал! — Арона посмотрела еще немного и поняла: цель игры — не дать палке противника коснуться тебя.

Это оборонительная игра. По телу Ароны пробежала дрожь. Что это за мир, в котором даже дети играют в такие игры?

Прошли мимо женщина, которую зовут Хуана, и ее дочь Леатрис. Арона заговорила с ними; Хуана отдернула Леатрис и посмотрела на Арону так, словно та причинила ей какое-то зло. Арона смотрела им вслед, но тут к ней подошел Эгил и жизнерадостно сказал:

— Не обращай внимания. Она ужасно боится за добродетель своей дочери. А что касается меня, то я тебе благодарен за то, что ты нас приняла. Ты ведь дочь деревенского писца?

Арона долго размышляла над услышанным, пытаясь разобраться.

— Я помощница Марис, а не ее дочь, — наконец осторожно промолвила она. — Спасибо за твою благодарность, я вам рада. Пожалуйста, скажи Хуане, что ей нечего бояться: ее дочь сейчас в безопасности. — Потом добавила: — Ты ведь не говоришь на нашем языке? Никто у вас не говорит? Вам нужно повидаться с жрицей и научиться тому, что мы узнаем детьми. Эгил задумчиво смотрел на нее.

— Дома мне говорили, что учение только для священников и детей благородных. Не для таких, как мы. Мама, наверно, не разрешит мне, но я попробую ее уговорить. Если ваш учитель близко, я был бы рад поговорить с ним.

Арона снова нахмурилась, пытаясь понять.

— Он-жрица не хотел тебя учить? Ты кажешься умным. Давай я отведу тебя в Священный Дом, к госпоже Бирке. Это наша жрица.

Брови Эгила взлетели вверх.

— С радостью! Знаешь, Арона, — тебя ведь Арона зовут? — для девчонки ты очень умна. Ты не такая, как все, но многие девчонки, которые считают себя красавицами, все бы отдали за такие щеки и волосы. Интересно — вот какое слово мне хочется употребить. Интересно!

«У этой девушки необыкновенно низкий голос, — подумала Арона, — и приятный к тому же. Но какая балаболка! Она… или он… как правильно? — как будто хочет подружиться с ней, но при этом разговаривает так, словно взрослая с несмышленышем. Сколько ей лет? Судя по росту, не меньше восемнадцати. Но у нее совсем нет грудей и такие короткие волосы. Может, она больна?» Конечно, девушка, которая так чувствительна к красоте других, должна ценить и свою красоту. Но вот замечание об уме в такой молодой девушке совсем не понравилось юной хранительнице записей. Она привыкла к тому, что в своем семействе считается старшей и самой умной. «У меня появилась соперница, — почувствовала она. — Но, возможно, и подруга».

Они пришли на ферму Священного Двора, и Арона остановилась.

— Ты любишь книги? — неожиданно спросила она.

— Да! Да, люблю… когда найду хоть одну.

— И красоту любишь. Это я вижу.

— Конечно! — Эгил широко улыбнулся. Неожиданно его лицо нависло над ней, и Эгил поцеловал ее, но не так, как целуют детей и родственников, а каким-то особым поцелуем. Этот необычный поцелуй очаровал, но и испугал Арону. Она отскочила и посмотрела удивленно.

— Что… почему… Эгил, что это? Даже лучшие друзья так не делают!

Эгил серьезно поклонился. Такого жеста Арона тоже никогда не видела.

— Приношу свои глубочайшие извинения, госпожа Арона. Я искренне надеюсь, что мы станем близкими друзьями. — Дверь открылась, и он снова поклонился.

Арона исчезла в Доме Записей. Жрица кивнула, приглашая войти. «Не только балаболка, — размышляла девушка об Эгиле, — но и гладкая скользкая змея. Интересно, что ей от меня нужно?»

Арона и Эгил понимали друг друга меньше, чем оба считали; Нориэль и семья Хуаны вообще не понимали друг друга. Нориэль знала это, но не беспокоилась. Она отвела небольшую группу к дому у кузницы и махнула рукой, указывая на сеновал, кухню, главную комнату и свою спальню возле кухни.

Когда Нориэль показала, чтобы дети шли ночевать наверх, Хуана устроила истерический припадок. Нориэль пожала плечами: может быть, Леатрис и Осеберг вместе слишком шумят. Хуана распорядилась, чтобы Леатрис шла спать наверх, а Осеберг остался в большой комнате, потом долго и печально смотрела на единственную кровать в ней и с жалобами взобралась на сеновал.

Утром Нориэль весело поздоровалась с ней. Конечно ее чужаки говорили и понимали ее не лучше несмышленого ребенка, но ведь женщины все равно разговаривают с младенцами, и со временем те учатся их понимать. Нориэль умылась, показала, где все находится, и отправилась на двор за дровами. Хуана нерешительно стояла на пороге кухни. Нориэль знаком подозвала ее и показала на дрова. Хуана поколебалась, потом велела Осебергу помочь Нориэль.

Затем Нориэль знаками показала, что нужно набрать воды из колодца, и позвала Леатрис помочь ей. А Осебергу сунула в руки стопку тарелок. Сердце Хуаны упало. Достаточно плохо, что она сама стала работницей в чужом доме. Но чтобы ее сын выполнял женскую работу! Как низко они упали! И она молча заплакала.

Нориэль налила воды в большой керамический котел и поставила его на очаг, добавила немного сухого растолченного зерна и знаком велела Хуане размешивать. Осеберг передал тарелки Леатрис и сел, дожидаясь, пока ему подадут есть. Нориэль сделала к нему два больших шага и жестом велела встать. Дала нож, сухие фрукты и показала, что их нужно очистить. Хуана в гневе раскрыла рот, потом вспомнила, что она нищая, живущая здесь из милости, застонала и повесила голову.

Нориэль от всего сердца жалела чужаков, одиноких и бездомных. Чтобы отвлечься и начать разговор, она указала на себя.

— Нориэль, — произнесла она и указала на Хуану.

Леатрис ответила:

— Мама.

— Мама, — повторила Нориэль. Хуана подняла голову и вытерла глаза.

— Хуана, — уточнила Леатрис. Потом указала на себя: — Леатрис. — И на брата. — Осеберг.

— Леатрис. Леатрис, дочь Хуаны. Осеберг, дочь Хуаны, — улыбнулась довольная Нориэль.

Хуана ахнула и распрямилась, глядя на рослую жену кузнеца с поганым ртом.

— Он не Осеберг кто-то такой Хуаны, как ты говоришь! — взорвалась она. — Я беспорочная вдова. И ты должна знать, что это законные дети их отца, у нас был честный брак. Как ты смеешь! Хоть мы и нищие…

Нориэль вопросительно посмотрела на Леатрис, которая показала на себя и пояснила:

— Леатрис, дочь Моргата. — Она пыталась произносить слова, как это делала Нориэль. Потом она показала на брата и сказала на своем языке: — Осеберг, сын Моргата. — Чтобы объяснить яснее, она высоко подняла руки и показала на воображаемого человека. — Моргат, мой отец, — объяснила она. Потом провела воображаемым ножом по горлу, и глаза ее заполнились слезами. — Моргат, — простонала она и всхлипнула.

Нориэль обняла девушку. Ах! Их мать по рождению мертва, кажется, убита фальконерами или кем-то еще, а Хуана их приемная мать и хочет, чтобы ее сестру-подругу не забывали. Нориэль обняла и Хуану и вздохнула:

— Мне жаль. — Ей хотелось бы иметь три руки, чтобы обнять и Осеберга, чтобы утешить эту девочку, которая стоит, повернувшись к ним спиной и опустив плечи, словно отказавшись от утешения. Что ж, они ведь действительно среди чужих.

— Осеберг, дочь Моргата, — проговорила Нориэль и поманила его к себе. Подросток повиновался, на глаза тоже навернулись слезы. Хуана резко сделала замечание:

— Большие мальчики не плачут, Осеберг, а ты отныне единственный мужчина и глава семьи.

— О, мама, оставь его в покое! — возразила Леатрис. Нориэль, ничего не понявшая из этого разговора, вздохнула. «Мокрая курица», — прозвала она Хуану. Осеберг просто еще ребенок. У Леатрис как будто имеется здравый смысл. Нориэль налила похлебки в чашки и передала ближайшей из своих гостий для раздачи всем. Осеберг взял первую чашку и сразу начал есть. Нориэль возмутилась:

— Осеберг, дочь Моргата! Покажи, как ты воспитана!

Парень удивленно поднял голову. «Как избалована», — подумала Нориэль и жестом показала, чтобы он передал чашку.

Как бы то ни было, а завтрак был роздан и съеден. Но когда все встали из-за стола и Осеберг, ни слова не говоря, направился к двери, Нориэль остановила его. Указав на посуду, она знаком велела убрать ее. Осеберг с неохотой убрал свою посуду, Леатрис и Хуана сделали то же самое, а Хуана принялась мыть тарелки, строго приказав Леатрис помочь ей. Осеберг вслед за Нориэль пошел в кузницу.

Хуана вздохнула. Они с дочерью работницы в доме жены кузнеца. Единственный человек здесь, который, кроме старух, умеет говорить по-человечески, — нахальная рыжеволосая шлюха Арона, и даже ее сын должен выполнять работу слуги. Да, их ждут тяжелые времена.

Внизу у мельницы схлестнулись две непреодолимые силы.

— Красиво говорит! — фыркнула Леннис, подбоченясь. — Да пусть эта Эгил, дочь Лизы, будет сама Офелис, сочинительница песен. Это все равно Джомми, а я скорее допущу в дом гремучую змею, чем Джомми. Ты меня слышала?

Губы Асты, дочери Леннис, задрожали, у нее в этом была большая практика.

— Мама, — укоризненно проговорила она, — ты только посмотри на этих бедных детей и их так много работающую мать. Ты видишь, какая умница Сорен? У нас снова будет малыш в доме, — подольщалась она, — и без всех этих неприятностей, тебе не нужно его самой рожать. — Девушка взяла на руки золотоволосого младенца из семьи беженцев и принялась укачивать его.

Леннис протянула руку и быстрым движением сорвала с ребенка одеяло.

— Еще один Джомми! — провозгласила она и злобно набросилась на свою младшую дочь. — Что с тобой, противная девчонка? — яростно спросила она. — У тебя извращенное стремление к зверям, которые убили твою бабушку и насиловали мать?

Она суженными глазами смотрела на дочь. Ей не впервые пришло в голову, что часто в конце концов все получается, как того хочет Аста, как бы сильно ни возражала мать.

— И никаких штучек, молодая особа, — проворчала она.

— Мама! — Громкий крик из другой комнаты отвлек мельничиху, которая тут же забыла об Асте и отправилась посмотреть, что случилось с Ролдин. Ворвавшись в кухню, она с гневом уставилась на эту красиво говорящую Эгил, которая своими грязными руками обнимал ее старшую! Этот Джомми, которого зовут Эгил, что-то непонятное лепетал Ролдин.

Быстро, прежде чем непристойные слова перешли в грязные действия, Леннис ударила Эгила в ухо и снова угрожающе подняла руку.

Вместо того, чтобы отступить, как всегда поступает в таких случаях он-дочь Джомми, или истерически расплакаться, как он это делал в детстве, Эгил стоял прямо и смотрел ей в глаза. И не получив разрешения говорить — неслыханное дело! — залопотал что-то. Потом, видя, что она не понимает, указал на свою сестру. Потом на Ролдин и сильно ущипнул себя за руку. Он собирался ущипнуть Ролдин!

— Вон! — закричала Леннис и сделала широкий жест, включающий и Эгила, и плачущего в углу ребенка. В комнату вбежали Лиза и остальные ее дети.

Леннис указала на Эгила, потом на дверь.

— Убери отсюда эту тварь, — процедила она. Потом, смягчившись, добавила, указывая на маленькую Ханну:

— Ты можешь остаться.

Эгил повернулся к матери. Они стали говорить на своем непонятном языке, немного добавила и плачущая Ханна. Затем Эгил положил матери на плечо руку и что-то сердито сказал. Смысл был ясен: «Мы уходим».

— Уходи, неблагодарная женщина! — завопила им вслед Леннис. — Я сжалилась над вами, дала вам приюти еду, а вы так мне отплатили!

Эгил повернулся и что-то произнес. Леннис в гневе посмотрела на Лизу.

— Ты стоишь, — закричала она, — и позволяешь этой твари говорить за себя, словно сама безмозглая? Позволь тебе сказать: я сразу поставила бы своих дочерей на место, если бы они попытались говорить за меня, их мать! — Глаза ее снова сузились, а на лице появилась торжествующая улыбка. — Безмозглые! Конечно! Если вы предпочитаете умереть с голоду, чем пользоваться моей добротой, можете уходить. — Она снова повернулась к Асте. — А что касается тебя, молодая женщина…

Арона провела весь день в комнате записей, согнувшись над свитками и занося все подробности неожиданного вторжения. Ей с трудом удавалось записывать имена незнакомцев, она вспоминала их произношение и передавала фонетически, по звукам. Кто пришел, когда, с кем. Перо ее затупилось, она своим маленьким ножом очинила новое; оно тоже притупилось, и Арона отправилась в птичник, чтобы найти еще одно. Чернила сгустились, а плечи начали ныть.

Закончив первый лист, она встала и прищурившись посмотрела на запад, был золотой солнечный полдень. А работа по дому не сделана! Со вздохом она направилась к поленнице и взяла достаточно дров, чтобы разжечь очаг. Потом набрала в колодце воды, чтобы Марис могла сварить обед для них и заполнить корытца для животных. Позже нужно будет подоить корову, но вот птиц кто-то уже накормил и собрал яйца. Нужно прополоть огород, хотя с этим можно подождать до завтра. Однако полить его необходимо сегодня же.

Она вытаскивала из колодца ведро за ведром — вначале брызгала на листочки, потом поливала корни. Затем подмела пол, отобрала овощи и положила их на кухонный стол для Марис. И отправилась в деревню, чтобы посмотреть, что там происходит.

Идя по знакомой тропе от Дома Записей к дому ее матери-плотника, Арона старалась не обращать внимания на слабую боль в нижней части живота. Ее мать, Бетис, дочь Ангхары, сидела на крыльце и болтала со своей давней подругой Нориэль, кузнечихой. Арона улыбнулась при виде кузнечихи и окликнула ее:

— Здравствуй, тетя Нориэль. — С пяти лет она любила кузнечиху.

Как-то раз, когда маленькой Ароне разрешили чинить одежду драгоценными металлическими иглами, а не костяными, как всем детям, она совершила ужасную провинность. Потеряла иголку! Арона искала ее всеми способами, каким ее научили, но прежде чем признаться кому-нибудь, испробовала еще один. Она заметила, как некоторые предметы, если их потереть о кошачью шерсть, притягивали к себе волосы и нитки. Побежав в кухню, она взяла один из драгоценных стеклянных стаканов матери и потерла его о шкуру Смоки, дочери Пэтчи, самой послушной из всех кошек. Затем пошла со стаканом в комнату, чтобы найти иглу.

Мать отругала ее за то, что она играет, вместо того чтобы шить. Никто из взрослых не понял ее объяснений, и ее снова отругали за то, что она играет, потеряв иголку. Позвали кузнечиху. Она делает металлические предметы и умеет находить их.

К радости Ароны, ритуал, которым пользовалась для поисков кузнечиха, оказался таким же необычным, как и изобретенный девочкой способ стекла и шкуры. Нориэль достала из кармана маленькую подкову, потерла ее о металлический брусок, который был у нее в другом кармане, и потом провела подковой по деревянному полу. Подковка Нориэль отыскала иглу в щели пола.

Когда тетя Ната и мама отправились на кухню налить эль и приготовить печенье для кузнечихи, как требовала вежливость, Арона подобралась к страшной женщине и рассказала ей о кошачьей шерсти. Кузнечиха не только внимательно выслушала ее, на нее этот рассказ произвел сильное впечатление.

— Она очень У-М-Н-А, — по буквам сказала она старшим родственникам Ароны. — Я с удовольствием взяла бы ее в подмастерья, если ей хватит силы. — Но потом печально добавила: — Но это слишком — просить, чтобы женщина пожертвовала свою дочь Искусству.

— Но почему твоя подмастерье должна отказываться от детей? — полюбопытствовала Арона, сочувственно взяв Нориэль за руку.

Нориэль поднесла палец к слезинке, неожиданно появившейся у нее на глазах.

— Я очень сильна, и фальконерам это не нравится. Они убивают слишком сильных женщин, — откровенно объяснила она. — Поэтому я должна держаться от них подальше. Ведь только они могут дать нам дочерей. Деревня просила меня пойти на это, а я люблю металл и потому согласилась. Но это очень тяжело.

Арона обняла женщину.

— Я буду твоей дочерью, и мамы тоже, и тети Наты, если они мне разрешат, — пообещала она. И так и было в течение всех этих лет.

Но сегодня Нориэль выглядела так, словно последние два дня у нее были очень нелегкими, а тети Наты нигде не видно. Рядом с матерью Ароны сидела женщина из пришелиц — Элен. Она вслушивалась в каждое слово. Как она может это делать, не зная языка, Арона не понимала.

— Как твои чужаки, тетя Нориэль? — поинтересовалась Арона, присаживаясь на крыльцо, как взрослая.

Нориэль усмехнулась.

— Эта Хуана! Суетлива, как мокрая курица, всегда из-за чего-нибудь готова взлететь к вершинам деревьев. Опекает Леатрис, как наседка на яйцах, и гоняет ее, как приставалу и сплетницу.

— А твоя новая подмастерье? — Арона почему-то очень интересовалась детьми этих пришелиц. Ей хотелось получше понять их. — Как я рада, что ты наконец нашла себе помощницу! Как ты думаешь, у нее получится?

Нориэль покачала своей обвязанной шарфом головой и рассмеялась.

— Осеберг хорошо работает у горна, — поделилась она, — но невероятная зазнайка. Ничего нельзя показать этой девушке: ее прежняя госпожа Моргат делала это гораздо лучше. В некоторых случаях это даже правда но заставить Осеберг слушать — все равно что заставлять мула. Иногда мне кажется, что она избалована, как принцесса, — продолжала кузнечиха. — Мать пользуется ее силой, как и готовностью Леатрис помочь. Но — Арона! — даже когда ясно, что ты будешь жрицей или хранительницей записей, разве твоя семья выделяет тебя? Разрешает не работать? Как будто то, что тебе предстоит делать, гораздо важнее и тебя нельзя утруждать остальным.

Арона присвистнула.

— Она такая испорченная?

— Такая испорченная, — подтвердила Нориэль. — Хотя и очень хорошая работница. — Ее широкие плечи затряслись от хохота. — Ну, я учу ее хорошим манерам. Может быть, из нее получится даже неплохая повариха и домохозяйка, хотя научить ее шить, очевидно, невозможно. Мать даже не собирается это делать! Когда я попыталась научить ее дочь, Хуана снова устроила припадок. Как я смею делать это, если не получилось у самой матери? — Она откинула голову и захохотала.

Арона усмехнулась, потом тоже рассмеялась, вспомнив свое столкновение с Эгилом. Из соседней двери показалась Ната, дочь Лорин. Она скривила нос.

— Эта Леннис! — взорвалась она.

— А что она сделала? — с искренней тревогой спросила мать Ароны.

— Выгнала в ночь своих гостей-чужаков. И рассказывает что-то невероятное: будто они приставали к ее дочерям, — кисло протянула Ната. — Старшая дочь незнакомки говорит другое. Объясняет, что Ролдин ущипнула ее сестру, а Леннис побила их обеих. Должна признаться, что я скорее поверю чужакам. — Сделав это поразительное заявление, она закуталась в шаль. — Я пообещала найти им другое место, прежде чем вмешаются моя мать и другие старейшие. А что у нас на ужин?

Цыплята, приготовленные необычным способом. Элен высокомерно улыбнулась, когда все набросились на еду. «Она действительно оказалась великолепной поварихой», — восхитилась Арона, взяв вторую порцию, потом третью. Куски окунались в масло и поджаривались на нем, как жареный хлеб. В качестве гарнира — мелко нарезанная репа в соусе с запахом цыплят. Новая идея и очень-очень приятная.

Арона снова почувствовала спазмы внизу живота. Ей теперь четырнадцать лет, и она подозревала, что это такое. Итак, ужасная ночь в гостевом доме не принесла плодов. Дело не в том, что она хотела ребенка. Пока она еще только ученица, а не хранительница записей. У ее матери, сестер и теть всегда найдется место для еще одной дочери, но это не то же самое, что иметь собственное хозяйство.

Ей не с кем будет делить ребенка. Вот в чем проблема. В деревне, где у всех девушек с детства есть лучшие подруги — правда, они часто меняются, — она оказалась слишком умна, слишком любопытна, слишком остра на язык и интересовалась тем, что остальным было неинтересно. Есть несколько девушек, которые ей нравятся, она им тоже нравится, но они никогда не были особенно близки.

Эгил умна и интересуется тем же, что и она. Конечно, Эгил ведет себя странно, и это тревожило Арону.

Но может быть, в конце концов они с Эгил станут сестрами-подругами. Это было бы хорошо. Она оставила записи неоконченными! Извинившись, Арона заспешила:

— Спасибо, мама и все остальные, но у меня дела в Доме Записей. Еще светло. Вы разрешите мне уйти?

— Конечно, дорогая, — согласилась Бетиас. Элен тоже что-то пробормотала.

Арона побежала по тропе к Дому Записей и столкнулась с Эгилом. Он схватил ее за руку.

— Куда ты торопишься? — вступил он в разговор.

— В Дом Записей, и если видишь, что я тороплюсь, то не нужно меня хватать, — раздраженно выпалила она. Он выглядел так, словно готов поспорить. Она схватила его за пальцы. — Не дразни меня, Эгил! Скоро стемнеет, а у меня еще много работы. — Он не собирался ее отпускать. — О, Эгил, тетя Ната как раз сейчас подыскивает новый дом для твоей семьи, — вспомнила она и подумала, не придется ли ей вырываться. К ее облегчению, он выпустил ее руку и поклонился, сказав:

— Спасибо. — И убежал.

Арона вернулась в знакомую комнату записей и зажгла свечу.

«Ролдин, дочь Ленине, обвинила Э-гилл, дочь Лизы, в нападении на свою сестру. Она предъявила это обвинение Нате, дочери Лорил, которая рассказала, что Лиза и Ленине ссорились из-за этого и Лиза ушла из Дома Леннис вместе с детьми. Они хотят новый дом. И просят об этом Нату, дочь Лорин. Э-гилл хочет ходить в школу».

Арона посидела, думая о теме следующей записи, потом неохотно решила, что все, касающееся чужаков, записывать, на случай если впоследствии старейшим придется выносить суждение.

«…Э-гилл также без всякой причины поцеловала Арону, дочь Бетиас, хранительницу записей, потом извинилась, но причины так и не объяснила, только сказала, что хочет с ней подружиться. Э-гилл также схватила ее за руки, хотя она торопилась по серьезному делу. Это грубый поступок. У них совсем другие манеры. Никто не знает, насколько они отличаются от наших».

Она заткнула чернильницу, подвесила свиток за утолки, чтобы он просох за ночь, и приготовилась ложиться. Ее предположение оказалось верным: ребенка у нее не будет. Конечно, впереди еще годы и новые посещения фальконеров. Возможно, если она захочет ребенка, ей в этом поможет Эгил. Это гораздо лучше, чем новое посещение фальконеров. Эгил станет прекрасной подругой, когда удастся научить ее хорошим манерам. ' Приятно будет иметь подругу, с которой можно поговорить. Может быть… Когда-нибудь…

Эгил, сын пекаря, задумчиво смотрел вслед Ароне. Нет, конечно, она особенная. Даже этот деревенщина Осеберг, сын кузнеца, не сводит с нее глаз. И распускает руки, если верно то, что слышал Эгил. Жаль, что он не подумал об этом, до того как ее поцеловать. Ну ничего, еще не все потеряно.

Осеберг уверен, что в этой деревне, где так много женщин и совсем нет мужчин, они получат любую девушку, какую захотят. Он не думает о том, что эти девушки привыкли к взрослым мужчинам, а не к мальчишкам, к тому же эти мужчины фальконеры. Конечно, у них есть преимущество: они здесь постоянно, а фальконеры наведываются редко. С другой стороны, они могут показаться девушкам слишком банальными по сравнению с далекими и загадочными фальконерами.

Арона даже не оглянулась на Эгила. Это неудивительно. Бездомный и безземельный, без денег, он чужак этой деревне. Ему сначала нужно стать кем-то. К счастью, их интересы совпадают. Ему нравится читать, писать, хранить записи, а она совершенно явно серьезно относится к своему делу, слишком серьезно. Арона посчитает деревенского хранителя записей достойным человеком. Если он станет деревенским хранителем, она подумает о нем.

Он пошел, насвистывая, планируя свои действия, потом начал мечтать о любви Ароны — в таких подробностях, которые заставили бы покраснеть старейших. Вначале нужно позаботиться о матери и малышах. Потом завоевать место Ароны. А после этого — и саму Арону.

Глава четвертая. Дело старейших

Тяжелые темные тучи повисли в небе, и земля дрожала под ногами. Марис, дочь Гайды, хранительница записей, часто отсутствовала, а когда была в Доме Записей, почти не разговаривала. Смотрела на стену, выходящую на Соколиный утес, ела то, что перед ней ставили, молча убирала со стола, потом опять-таки без единого слова запиралась в комнате для записей. И спустя несколько часов выходила оттуда с Пыльными руками.

Арона должна была записывать имена чужаков, куда поместили, и она боялась, что делает это неправильно.

— Госпожа Марис, — позвала она. Потом громче: — Госпожа Марис!

Хранительница подняла голову.

— Да? — очнулась она.

Арона сунула ей в руки свою последнюю запись и ждала, дрожа.

— Посмотрю позже, — пообещала Марис, откладывая рукопись и снова глядя на запад.

Может быть, ее хозяйка больна? Арона думала поговорить с целительницей, но вместо этого поставила греть воду для мытья посуды и на травяной чай. Потом пришлось прибираться в курятнике и отнести птичий помет в компостную яму, оттуда — в огород, который всю неделю простоял заброшенным. Арона пропалывала овощи, когда через заднюю дверь вышла госпожа Марис.

— Ты не хуже меня говоришь на языке чужаков, —начала она. — Не поможешь ли Эгил, дочери Лизы, в ее новом доме?

Арона выпрямилась и бросила сорняк на груду уже выдернутых. Марис продолжала:

— И, дорогая, ты должна пользоваться окончаниями мужского рода, если знаешь, что речь идет об он-дочери. Сможешь поправить запись, когда умоешься: Эгил не торопится.

— Госпожа, а разве разумно поселять он-девушку отдельно? — спросила Арона. — Госпожа Нориэль очень хорошо воспитывает свою новую подмастерье и не разрешает ей жить отдельно.

Госпожа Марис поморгала своими подслеповатыми голубыми глазами.

— Но, дорогая, они другие, — возразила она. — Иди мойся.

Она снова стала хранительницей!

— Проклятая он-девушка! — жалобно проныла Арона на своем языке, доставая ведро с водой из колодца.

— Ну, не такие уж мы плохие, — весело заметил на своем языке Эгил откуда-то из-за ее спины. Он перехватил у нее веревку, добавив: — Давай-ка я.

Ведро дернулось, расплескав воду. Эгил осторожно по пожил руки ей на плечи, но сразу одернул их и пошел с ней к дому, неся ведро.

— Тебе не следует напрягать глаза над этими «проклятыми записями», — сказал он, используя негативное окончание деревенского языка в слове из своего родного языка. — Мне хочется посмотреть на твой огород.

Эти два заявления ничего не значили, но Арона почувствовала, как волоски у нее на руках встают дыбом. Она вздрогнула. Он с любопытством посмотрел на нее; она пожала плечами.

— Кто-то прошел по моей могиле, — пробормотала она и оставила его на пороге. Не решаясь сказать, что у призрака внешность Эгила.

Марис всегда настаивала, чтобы Арона оставляла много места между словами для возможных поправок. Девушка тщательно вставила окончание «-ид» после каждого существительного и прилагательного, которые, как она знала, относятся к мальчикам. Несколько раз ей пришлось счищать чернила и переписывать, делая надпись более мелким почерком. Наконец, гордясь своей работой, она распрямилась и понесла показывать свиток Марис.

Но хранительницы не было.

В животе Ароны как будто зашевелилась ворона, девушка не обратила на это внимания и пошла вверх по лестнице, чтобы переодеться. Потом по какой-то причуде вплела многоцветную ленту в косу; когда она вышла, Эгил восхищенно посмотрел на нее.

— Мы все еще ищем место, — сразу начал он. — Гондрин, хозяйка пивной, позволила нам переночевать в своем доме в обмен на тяжелую строительную работу, но я не хотел бы, чтобы мои сестры росли в пивной — со всем уважением к хозяйке.

Арона взглянула на мать Эгила, которая сидела в другом кресле, поджав губы.

— А к какому занятию вас готовили? — спросила девушка, удивляясь, почему взрослые позволяют подмастерью договариваться. Ну, что ж! Арона покажет им, на что способна!

— Я была (что-то) пекаря и дочерью мельника, и я всегда сама все вышивала, — ответила пришелица Лиза с некоторым сомнением.

Но все женщины пекут и вышивают. У мельничихи уже живут. Нориэль, кузнечиха, уже приютила семейство чужаков, как и мать самой Ароны, плотник. У кого же нет пришельцев? У Флори, целительницы, их полон дом, больных, раненых и ослабевших. Арона подняла голову.

— А умеешь ли ты лечить больных, госпожа?

— Не очень, — призналась Лиза. — Но вот Ханна прекрасная нянька. Она приносит домой всех раненых зверей и птиц. Харальд смеялся и жаловался, что у нас воющий зверинец, а не пекарня!

Ну, это начало. Она и Эгил — единственные, кто достаточно подрос, чтобы стать подмастерьем. Вышивание. Двоюродная бабушка Ароны Лорин, владелица нескольких пар ножниц, обшивает всю деревню. Заинтересуется ли она в помощнице? Ее позвали. Разговор вел Эгил. Тетя Лорин выслушала нахмурившись.

— У меня на руках бедная дорогая Эйна, — резко оборвала она, — и мне другая такая не нужна. —Бабушка Эйна быстро впадает в старческий маразм.

Элтеа, ткачиха, оказалась еще более грубой.

— Мне не нужны нахалки, — выдохнула пожилая ткачиха. — И чего можно ждать, если дочь решает все дела за свою мать? Не нужны мне нахалки и бездельницы.

Арона беспомощно переводила взгляд с Элтеи на Эгила и Лизу. Женщина кажется достаточно разумной, почему действительно она разрешает говорить за себя Эгилу? Девушка расправила плечи и перевела все точно. Эгил ощетинился.

— Кого это ты называешь нахалами? — возмутился он. — Я называю это приличием и скромностью. Я пообещал отцу, что буду заботиться о матери…

«Слабоумная», — печально подумала Арона, видя, как Лиза согласно кивает. Хотя женщина сердито посмотрела на своего старшего. Ну, что ж! Лойз, дочь Аннет, известна своей добротой. Она живет между лесом и пещерами, хорошее место, много воды, и хорошо укрытое. Небо снова затянулось тучами.

— Пойдемте к госпоже Лойз, — решила Арона.

Наступило раннее ясное утро. Несколько сильных молодых девушек в брюках и куртках из козьих шкур, с копьями в руках, с тюками и веревками на спине, проходили мимо двери кузницы.

— Загон! — крикнула одна из них. — Мы идем за овцами. Приглашаются все желающие.

Нориэль подтолкнула Леатрис.

— Иди, — посоветовала она. — Твоя сестра работает за двоих, а ты никогда не бывала в загонах.

Хуана выпрямилась, открыв рот, и выпалила:

— Приличная нежная девушка, как моя Леатрис, Пойдет с этими девками в штанах? Одна? В открытое поле, где их никто не охраняет и не заботится о них? А что если они встретят чужих мужчин? Это неприлично. О чем думают их матери?

Леатрис переводила взгляд с матери на нанимательницу, а от нее на девушек. Нельга, дочь Олвит, крикнула из середины группы:

— Я тебе дам копье! У меня два! Прихвати с собой арфу, будешь петь для нас!

— Сейчас, — обрадовалась Леатрис. — Мама, ты ведь знаешь Нельгу. Все девушки идут!

— Да, все ходят по очереди, — вмешалась Нориэль, вытирая руки передником. — И ты не можешь навсегда привязать ее к своему переднику. Ты знаешь, что сочинительница песен Офелис хочет взять твою дочь в ученицы? Ты можешь гордиться дочерью, Хуана.

Леатрис, приняв это за разрешение, отдала свой передник матери и бросилась наверх с криком: «Спасибо!» И добавила, обращаясь к Хуане:

— Папа отпустил бы меня!

Этого Хуана не могла отрицать. Из-за этого у не часто болела душа, когда был жив Моргат. Хуана застонала. Ну почему они нашли убежище в деревне, где никто не понимает приличий и порядка? Хотя, приходилось ей признать, она не должна просить милостыню, не умирает от голода и не занимается проституцией!

Когда Арона возвращалась с фермы госпожи Лойз, небо затянули тяжелые грозовые тучи. С горы Часовых послышался крик голубки. Арона свернула с тропы, ведущей к Дому Записей, и пошла через лес на восток, в сторону от Соколиного утеса. Великолепный закат начал гаснуть. Дочери Ганноры, если приближаются именно они, должны будут заночевать. Может, одна или две из них погостят у Марис и Ароны! Девушка быстро шла по тропе, спеша поздороваться с гостьями.

Сердце ее упало, когда она увидела не привычные красновато-рыжие плащи тех, кто следует учению Доброй богини, а трех женщин в простых серебристо-серых платьях. Но все равно — ведь так мало незнакомых людей приходится видеть! Впрочем, сейчас их столько, сколько за всю жизнь не встретишь. Но эти-то зачем пришли сюда?

На глазах у Ароны одна из них взялась за нить у себя а шее и вытащила голубой камень. Камень светился внутренним светом в быстро темнеющем лесу. Женщина повернулась и посмотрела прямо на девушку, прятавшуюся среди деревьев. И на языке чужаков, но с легким акцентом спокойно заметила:

— Это не место для любопытных детей. Иди домой, девочка, ложись в постель и забудь, что видела нас.

Арона неожиданно обиделась. Она взрослая и намерена доказать это. Но язык и ноги ее не слушались.

— Да, госпожа, — покорно произнес ее язык, а сердце гневалось из-за этой покорности. Ноги медленно понесли ее к Дому Записей, вопреки ее желанию. Она пыталась освободиться от чужой власти, но тут же воспоминание о встрече начало расплываться, оно становилось все более смутным. Наконец Арона огляделась и увидела, что уже совсем стемнело. «Должно быть, я пробыла в доме Лойз дольше, чем собиралась», — подумала она и быстро и неслышно пошла в Дом Записей, в свою спальню.

На равнине к западу от деревни веселились девушки, гонялись друг за другом, кричали, играли с собаками, Леатрис, дочь Хуаны, чувствуя в мешковатых брюках голые ноги, тащилась за ними. Ветер раздувал ее волосы, но привычная юбка не облегала ноги.

— Пошли, копуша! — крикнула ей Нельга. — Так ты ни одной овцы не поймаешь!

Леатрис пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание.

— Мама всегда заставляет меня ходить медленно, — ответила она, запыхавшись, но улыбаясь. — Прости!

Солнце жгло ее непокрытую голову, пот лился по незащищенному лицу, которое от этого чесалось. Леатрис вытерла его шейным платком и снова принялась догонять девушек. Они кричали друг другу, и она тоже попыталась крикнуть. Голос ее пронесся над холмами, и ей показалось, что его услышат аж на Соколином утесе! Леатрис представила, что ее слышит мать, и внутренне поморщилась. Леди не кричат! Приличная девушка всегда говорит негромко и вежливо.

— Черт побери! — громко вздохнула Леатрис.

Нельга подождала ее.

— Ты здорова? — забеспокоилась она. Леатрис кивнула, она снова начала задыхаться.

— Просто кое о чем подумала, — объяснила она. — О том, что сейчас дома.

Нельга протянула ей кожаный сосуд с водой.

— Попей. — И они снова побежали. Нельга вертела веревкой с петлей на конце, которой ловят отбившихся овец, и бросала на кусты и на все, что можно поймать. Она показала Леатрис, как это делать, но руки девушки еще должны были этому научиться. Они обе рассмеялись. — Пошли, погоняем овец, — предложила Нельга и показала, как свистом подзывать сторожевых собак. Леатрис была обрадована и поражена.

— Свистящие девушки и каркающие куры, — про себя процитировала она свою мать и вызывающе закончила: — Но им веселее, чем курам и девушкам из курятника!

К концу дня все устали, и, когда наконец развели костер и принялись поджаривать на прутьях вяленое мясо и хлеб, Нельга спросила:

— Слишком выбилась из сил для песни?

Леатрис прикусила губу.

— Я не знаю ваших песен, — призналась она. — Могу спеть свои. Но вы не поймете.

Старшая девушка сказала:

— Спой. Я переведу. Моя мать — торговец. — Леатрис узнала в ней внучку Элтеи, ткачихи. Только не могла вспомнить, как зовут эту девушку. Леатрис начала петь, чуть смущенно, старинную балладу о любви, побеждающей звездные расстояния. Внучка Элтеи негромко переводила, превратив любовь в дружбу, прерванную семейной ссорой. Леатрис, не слишком уверенная в своих знаниях нового языка, не стала поправлять.

Нельга усмехнулась.

— А не спеть ли нам «Четыре фальконера спустились с утеса»? — Остальные девушки с энтузиазмом согласились, и Нельга запела.

Леатрис слушала, вначале недоумевая, потом решив, что слух ее обманывает, потом шокированная и потрясенная так, что словами не выразишь. Она видела самцов животных на ферме, видела, как животные спариваются. Слышала, как парни хвастают и говорят совершенно немыслимые вещи. Но такое? С мамой был бы удар, если бы она узнала!

Но мама не услышит из этого ни слова, тетя Нориэль тоже, вообще никто из взрослых.

Внучка Элтеи подтолкнула Нельгу.

— Не думаю, чтобы она была посвящена, — прошептала она, когда песня кончилась.

— Должна быть, — возразила Нельга. — Она старше своей сестры, а Осеберг была посвящена — мне кажется. Во всяком случае она кое-что знает. Леатрис! Ты была посвящена?

— Посвящена? — неожиданно чего-то испугавшись, Леатрис переводила глаза с одной на другую. — Я девушка, — прошептала она дрожащим голосом. И незаметно положила руку на нож, который дала ей Дориэль.

— Это мы знаем, — ответила старшая девушка, Нидорис — Леатрис неожиданно вспомнила ее имя. — Но ты еще ребенок?

— У тебя были месячные? — пояснила Нельга.

— О да! Уже почти год! Мама все время приставала к отцу, чтобы он нашел мне мужа, прежде чем я стану старой девой, — ответила Леатрис, покраснев.

Поленья в костре трещали, одно раскололось. Нидорис пошевелила угли длинной палкой и подбросила дров.

— Но ты не была у жрицы и тебе не рассказывали то, что должна знать девушка, — заметила она. — Или была?

Нидорис негромко присвистнула.

— Бедняжка! Ну, что ж! Как только вернемся, пойдешь к госпоже Бирке. Она тебя всему научит, так что следующее посещение фальконеров тебя не испугает.

Теперь Леатрис дрожала всем телом, словно от холода.

— Посещение фальконеров, — испугалась она.

— Так мы получаем дочерей. Но если не хочешь, можешь не ходить, — успокаивающим тоном добавила Нидорис. — Хотя у нас все хотят детей, так что рано или поздно все идут. Вот увидишь.

— Осеберг не похож на фальконера, — послышался с противоположной стороны костра голос Бритис. Девушка вытащила свой прут и попробовала мясо. — Ой! Горячо! Он хороший, как сестра-подруга, но думаю, что его тоже не учили, что делать.

Леатрис в ужасе смотрела на подругу, которую считала такой хорошей. Она и Осеберг… она… она сделала… они с Осебергом сделали… Леатрис чувствовала, как горит у нее лицо. Она пыталась вообразить, что они сделали. Пыталась представить себе мягкую, похожую на щенка Бритис в образе нахальной девки, которая предлагает себя мужчинам. Закрыла рот, а потом спросила:

— Вы с Осебергом обручились?

— Ты хочешь спросить, договорились ли мы дружить? — с веселым смехом переспросила Бритис. — Что-то вроде этого. Мы договорились быть лучшими подругами, но он не может проводить со мной ночи, потому что… прости, Леатрис. Твоя мать… — Она замолчала.

Леатрис пыталась представить себе, как Хуана разрешает Осебергу и его нареченной спать вместе под одной крышей, и не смогла. Попыталась представить, как Осеберг знакомит мать с Бритис как со своей невестой, и потрясенно поняла, что ее мать тоже сталкивается здесь с трудностями.

— Если у тебя хорошее приданое, — предположила дочь Хуаны, — мама не станет возражать. А твоя семья согласится на ваш брак?

Бритис некоторое время молча ела мясо, поднялся ветер.

— Не обижайся, Леатрис. Моей матери нравится Осеберг, а тетя Нориэль — одна из ее лучших подруг. Но у нее сейчас неприятности в семье из-за другой женщины-пришелицы, и все считают… ну, я хочу сказать, что никто не хочет ссориться с твоей матерью.

Леатрис в отчаянии поняла, что у ее матери сложилась репутация самой большой склочницы, и кивнула. «Как в балладе, которую она только что пела», — жалобно подумала она, и ее мама в роли леди Капелы. Ну, ладно! Тогда она сама должна быть… принцессой Лаурой! Она наклонилась, приблизив лицо к костру.

— Послушай, Бритис, — прошептала она. — Мы что-нибудь придумаем. Ладно?

— Конечно, сестра, — согласилась Бритис.

Они пожали друг другу руки над огнем, спели еще одну песню, грубоватую, но не оскорбительную, и свернулись на своих постелях поближе друг к другу и к огню, потому что началась осень и стало холодно.

Утро было прохладное. Арона перестала пропалывать огород и начала раскладывать овощи и фрукты для просушки на зиму. Листва на деревьях приобрела желтый и великолепный красный цвет. А госпожа Марис, все дни совещаясь со старейшими и обсуждая их дела, почти не появлялась в Доме Записей. Ароне пришлось одной записывать новости: смерть старой пришелицы Мельбригды, посвящение Нельги, дочери Олвит, своей ровесницы.

Ей не с кем было даже поговорить. Мать и тетя Лорин, как и Марис, большую часть времени отсутствовали. Тетя Ната могла только жаловаться на сладкоречивую Элен, которая подлизывается к Бетиас и со всем соглашается. У всех ее ровесниц были собственные заботы. Эгил, теперь помощник на конюшне у Дарран, хозяйки мулов, и порученец всех остальных, только и думал о том, как пришить оторванные им пуговицы на блузке Ароны.

— Я не верю, что ты не умеешь расстегивать пуговицы, — воскликнула она и предложила показать, как это делается. Эгил стоял неподвижно, явно довольный, пока она не дала ему в руки иглу. Он попятился так, словно игла его укусила, и посмотрел на нее, словно его ударили. Совершеннолетие Нельги немного оживило Арону.

— Я пришла пригласить тебя, твою мать и сестер на девичник, — проговорила она, видя, как он кисло смотрит на пуговицу. — Одна из моих подруг оставила детство позади. Я принесла достаточно еды для всех: так требует вежливость по отношению к пришелицам. И не отворачивайся: я знаю, у тебя не было времени сшить себе красивое платье или купить у торговцев. Мы здесь даем одежду взаймы, и у меня есть двоюродная сестра твоего роста. Что скажешь?

Эгил нахмурился.

— Ты понимаешь: моя мать больше не хозяйка самой себя.

Арона удивленно смотрела на него.

— Эгил! Никто не подумает помешать ей прийти! Пошли! Давай узнаем.

Эгил упрямо ответил:

— Нет.

Арона пожала плечами и ушла, удивленная. Пришла Элтеа, хромая ткачиха, попросила на время мула.

— Я иду на ферму госпожи Лойз. Там ведь живет твоя мать. Передать ей что-нибудь?

Эгил нахмурился и посмотрел в землю.

— Скажи ей, что скоро я ее освобожу.

— Что? — воскликнула Элтеа и ушла, озадаченная. Она поразилась, увидев во дворе Лойз большой железный котел, наполненный землей, с посаженными в нем цветами. Котел стоял у двери. Это был радут , обычно его используют только для демонстрации богатства. Говорили, что дочери Лойз не работают, потому что они слишком богаты для этого. Элтеа с отвращением фыркнула. Радут .

Старая ткачиха спешилась и села в полированное деревянное кресло-качалку. Она пила сидр, ела печенье и говорила о прекрасной вышивке. Чтобы переменить тему, сказала:

— Эгил прислала сообщение матери.

Глаза Лойз расширились.

— Этой слабоумной? О Боже, стоит ли посылать за ее матерью? Бедняжка из-за всего впадает в истерику. Однако… — Она грациозно пожала плечами.

Лойз вышла, а Элтеа смотрела на вышивку. Такую не могла сделать слабоумная.

Как только Лойз вышла, в комнату проскользнула Лиза, в неуклюжем самодельном платье. На руках у нее был ребенок лет восьми.

— Помоги Ловри, — попросила она с сильным акцентом. — Пожалуйста, помоги. — И она как будто в страхе оглянулась, хотя Лойз известна своей добротой. Слабоумная? Истеричка?

Элтеа развернула тряпку, которой была замотана рука ребенка. Рука покраснела и распухла, она была горячей на ощупь. Элтеа нахмурилась.

— Прости. Я плохо говорю на твоем… языке. Гуззь? — Она сложила руку головкой и сделала вид, что кусает.

— Гусь. Один гусь, два гуся.

— Укусил Ловри. — Лиза повторила жест Элтеи. — Я просила хозяйку помочь. — Она в отчаянии прикусила губу. — Хозяйка отказала. — Она со сладкой улыбкой покачала головой и пропела: — Не сердись, Лиза. —Снова подняла голову. — Нужно… — Лиза искала слово.

— Целительница. — Элтеа встала, взяла ребенка на руки и захромала к двери. — Отвезу. Оставайся здесь. Я вернусь. Со старейшими.

— Хозяйка не позволяет мне ходить. Никуда, —зашептала Лиза очень тихо, оглядываясь по сторонам. Она пошла за ткачихой к мулу.

Во двор выбежала, с широко раскрытыми глазами, Лойз.

— О, вот где ты, Лиза! Какая нехорошая! Она тебя беспокоила? Мне приходится за ней все время следить, — ворчала фермерша, — иначе она куда-нибудь пропадает. Послушай, Лиза, — пропела она.

Элтеа устроила ребенка за собой на муле и фыркнула.

— Вздор! У нее не меньше мозгов, чем у тебя, молодая женщина. Просто они говорят на другом языке, вот и все! — Она пощелкала мула. — Я вернусь.

Ловри впилась голыми пятками в бока мула.

— Хозяйка держит маму под замком и говорит с ней, как с ребенком, — пожаловалась она, скривив губы.

— Слышала, — коротко ответила Элтеа. Лойз кричала, чтобы она вернулась. Элтеа проехала в центр деревни и спешилась у дома госпожи Флори. Дом Исцеления был пуст. В нем сейчас была только одна женщина из пришелиц со сломанной рукой и перевязанными ребрами. Она сидела на крыльце и одной рукой нанизывала овощи для просушки.

— Где Флори? — спросила ткачиха. Женщина указала. Элтеа покачала головой.

— Скажи мне. — Последовал поток незнакомых слов. Элтеа снова покачала головой и поехала к Дому Записей. Арона понимает этот лепет. Старуха въехала во двор и крикнула: — Арона, дочь Бетиас!

Арона высунула голову в дверь.

— Что случилось? — встревожилась она. Элтеа фыркнула:

— Пришелица не безмозглая. Может, слишком стеснительная. Ее дочь больна. А эта дура Лойз не слушает, держит ее взаперти. Ты понимаешь их речь. Ну?

Арона, покраснев, опустила голову.

— Я думала, госпожа Лойз будет добра. Все так считают.

— Где целительница? — задала вопрос ткачиха.

— Не… не знаю, госпожа Элтеа, — растерялась Арона, на глаза ей навернулись слезы. Она еще сильней покраснела и вытерла глаза рукавом.

— Пошли, — приказала Элтеа. Арона схватила с порога сандалии и побежала за ней. У целительницы никого не было, в Священном Доме тоже, никого и в зале для собраний. Старая хромая ткачиха на муле, держа на руках Ловри, мрачно ездила по деревне. Никого из старейших не видно. Ловри побледнела, хотя упрямо старалась сидеть на муле прямо. Она прижимала к груди больную руку. Облака снова закрыли солнце, и мул прижал уши. Кругами бегала собака, потом заползла под крыльцо.

Элтеа остановилась и достала из кармана несколько гадательных палочек. Потрясла их и бросила, рассмотрела, что получилось, и покачала головой.

— Дом волшебницы, — пояснила она. Бревенчатый дом, к которому они подъехали, долго стоял покинутым, потому что его хозяйка умерла вместе со своими дочерьми. Джомми, которому пришлось в спешке покинуть деревню, год спустя вернулся с одной из дочерей Ганноры и странной женщиной в тускло-сером платье. У женщины был необычный светящийся голубой камень. На него больно было смотреть. Незнакомая женщина не назвала своего имени, сказав, что это противоречит обычаям ее народа, но с мудрой печальной улыбкой добавила:

— Можете называть меня Несогласной. — И так как никто раньше этого слова не слышал, объяснила: —Волшебницы Эсткарпа ненавидят фальконеров, потому что фальконеры отделились от своих женщин.

— Или мы от них, — поправила тогда Ната, дочь Лорин.

— Поэтому они не помогают и вам, женщинам фальконеров.

— Это бессмыслица! — выпалила в тот день Арона. Она была совсем молодой, у нее не хватало передних зубов, и мать поторопилась утихомирить ее, извиняясь перед гостьей. Но странная женщина печально покачала головой и засмеялась.

— Из уст ребенка… — провозгласила она, но больше ничего не добавила.

Зачем она оказалась в их деревне и что здесь делает, никто не знал, кроме, может быть, старейших. Теперь Несогласная живет здесь уже несколько лет, иногда помогает целительнице Флори и жрице Бирке, а остальное время работает в огороде, как все. Ей предлагали сильную девушку, чтобы помогать пропалывать сорняки и таскать воду. Несогласная вежливо поблагодарила, но отказалась.

«Конечно, палочки должны были указать на женщину, которая помогает целительнице», — подумала Арона, но из вежливости не стала высказывать свою мысль вслух. Они спешились. Из камина поднимался дым, в доме кто-то есть. Элтеа со двора крикнула:

— Эй, в доме! — Никто не ответил.

Арона добавила своим громким высоким голосом.

— Несогласная! Госпожа волшебница! У нас больной ребенок! Ты нам поможешь? — Снова никакого ответа, но Арона чувствовала, что в доме кто-то был. И этот кто-то решил не отвечать. В ней закипел гнев. На старейших, которые исчезли, когда нужна их помощь. На госпожу Лойз, которая обращается с Лизой как со слабоумной. На себя за то, что поверила в доброту Лойзи послала Лизу и Ловри жить к ней. Даже на Эгила за его нахальство. Она смело взяла Ловри на руки, подошла к двери и постучала.

—…считаешь, что мы должны отложить праздник? —услышала она тревожный негромкий голос жрицы.

— Нет, — возразила волшебница, — иначе все всполошатся. — Она встала. — Арона? — произнесла Несогласная холодным отчужденным голосом.

Они все здесь, собрались у очага Несогласной, с печеньем, сидром и ручной работой, как на всяком собрании. Госпожа Флори, госпожа Марис, госпожа Бирка, бабушка Лорин, пять других и бархатно-серый кот с голубыми глазами. Все смотрели на девушку, которая немыслимо грубо ворвалась к ним без слов приветствия. У нее на руках приподнялась Ловри, дочь Лизы.

— Она больна! — хрипло пробормотала Арона. — Мы не могли найти никого, кто смог бы помочь! Я… — С покрасневшим лицом дна сунула Ловри на руки госпоже Флори, посмотрела на женщин, повернулась и убежала.

Она пробежала бы и мимо Элтеи, но ткачиха уже развернула мула и остановила ее.

— Ну? — поинтересовалась она.

— Они все там, — выдохнула Арона. — Разговаривают.

На крыльцо вышла госпожа Бирка и подозвала Элтею.

— Ты должна была быть среди старейших, — строго заговорила она. — Но отказалась. Прими это, как только наше дело. Арона, ты не скажешь никому ни слова, даже не намекнешь. Именем твоей матери?

Арона отшатнулась и посмотрела в сторону.

— Именем моей матери, — поклялась она. Ее до мозга костей охватил холод от того, что она почувствовала в доме. И вот, пряча лицо за Элтеей, она пошла назад, к Дому Записей.