Глава 11

Анна Хельд жила в двухэтажном здании из красного кирпича в Джорджтауне, в двух шагах от парка Думбартон-Окс. Крытый черепицей, с черными ставнями, дом был окружен аккуратной живой изгородью. Он принадлежал Джойс, покойной сестре Анны. Вместе со своим мужем Питером они погибли три года назад, когда их маленький самолет, направлявшийся на остров Мартас-Винъярд, заблудился в тумане. Дом достался Анне по наследству, но она до сих пор никак не могла к нему привыкнуть.

Как правило, вечерами, возвратившись домой с работы, Анна не скучала по своему Возлюбленному. Во-первых, директор ЦРУ неизменно заставлял ее задерживаться допоздна. Старик и прежде не знал усталости, но после того, как два года назад от него ушла жена, он вообще потерял какие-либо причины покидать свой кабинет. Во-вторых, оказавшись дома, Анна находила себе дела до того самого момента, как принимала таблетку снотворного, забиралась под одеяло и выключала ночник.

Но были и другие вечера, как, например, сегодняшний, когда она не могла выбросить Возлюбленного из своих мыслей. Ей недоставало его запаха, прикосновения его сильных рук, ощущения упругих мышц его живота, прижимающегося к ней, сладостного наслаждения мгновений любви. Внутренняя пустота, вызванная его отсутствием, причиняла физическую боль, единственным средством против которой была напряженная работа и усиленная доза снотворного.

Ее Возлюбленный. Разумеется, у него было имя. И тысяча ласковых прозвищ, которые придумала ему за много лет Анна. Но в ее мыслях, в ее мечтах он оставался ее Возлюбленным. Они познакомились в Лондоне, на пышном приеме в консульстве – какой-то там посол отмечал свое семидесятипятилетие, и среди шестисот с лишним приглашенных гостей была и Анна. В то время она работала у директора МИ-6, давнего и преданного друга Старика.

Она сразу же ощутила легкое головокружение, и ей стало немного страшно. Головокружение было вызвано его близостью, а страх – тем сильным действием, которое это на нее произвело. В свои двадцать лет Анна уже имела кое-какой опыт общения с противоположным полом. Однако до сих пор ей приходилось иметь дело лишь с неоперившимися юнцами. Ее же Возлюбленный был мужчиной. И вот сейчас она тосковала по нему так, что боль тугим узлом стягивала ей грудь.

Во рту у Анны пересохло. Пройдя по коридору, она оказалась в библиотеке, откуда вела дверь на кухню. Но не успела она сделать и трех-четырех шагов, как застыла на месте.

Все вокруг выглядело совсем не так, как было до ее ухода. Это зрелище мгновенно выдернуло Анну из того эмоционального колодца, в который она провалилась. Не отрывая взгляда от того, что было перед ней, Анна открыла сумочку и достала «смит-вессон». Стреляла она хорошо, поскольку дважды в месяц занималась на стрельбище ЦРУ. Нельзя сказать, что она была большим поклонником огнестрельного оружия, но эти навыки были обязательными в ее работе.

Вооружившись, Анна осмотрелась вокруг более внимательно. Никак нельзя было бы сказать, что здесь побывал грабитель, перевернувший все вверх дном. «Работу» выполнили чисто и аккуратно. Больше того, если бы не ее мелочная дотошность, возможно, Анна бы вообще ничего не заметила – настолько незначительными были изменения. Бумаги на письменном столе, сложенные не так аккуратно, как прежде, старомодный хромированный дырокол, лежащий не под тем углом, под каким она его оставила, цветные карандаши, разложенные чуть в другом порядке, книги на полках, выстроившиеся не так ровно, как привыкла она.

Первым делом Анна прошлась по всем комнатам и помещениям, убеждаясь, что она в доме одна. Затем проверила все двери и окна. Нигде никаких следов взлома. Из чего следовало, что неизвестный либо достал второй комплект ключей, либо вскрыл замок отмычкой. Второе предположение казалось гораздо более правдоподобным.

Затем Анна вернулась в библиотеку и медленно и методично осмотрела все находящиеся там вещи. Ей было очень важно понять, кто вторгся к ней в дом. Переходя от полки к полке, Анна представляла себе, как неизвестный следит за ней, сует свой нос повсюду, пытаясь выведать ее самые сокровенные тайны.

Учитывая характер ее работы, в каком-то смысле было неизбежно, что подобное могло произойти рано или поздно. Однако это соображение нисколько не уменьшило страх Анны перед оскверняющим проникновением в ее личную жизнь. Разумеется, она находится под защитой, и надежной. И ведет себя так же скрупулезно тщательно, как и на работе. Кто бы ни побывал здесь, он не обнаружил ничего ценного, в этом Анна была уверена. Ей не давало покоя то, что это вообще произошло. Она подверглась нападению. Почему? Со стороны кого? В настоящий момент у нее не было ответов на эти вопросы.

«О стакане воды теперь можно забыть», – подумала Анна. Вместо этого она плеснула в стакан чистого виски и, отпив глоток, поднялась в спальню. Присев на кровать, скинула туфли. Однако носящийся по телу адреналин никак не желал успокоиться. Встав, Анна прошлепала босиком к туалетному столику и развернула зеркало. Стоя перед ним, она расстегнула блузку и стряхнула ее с плеч. Затем подошла к шкафу и сдвинула в сторону одежду, освобождая доступ к свободным плечикам. Протянув руку, Анна застыла на месте. Сердце заколотило в грудь отбойным молотком, она ощутила приступ тошноты. Там, на хромированной палке, болталась миниатюрная петля. И в этой петле, туго затянутой, словно на шее осужденного, болтались ее трусики.

– У меня пытались выведать, что мне известно. Они хотели узнать, как я вышел на их след. – Мартин Линдрос сидел, откинув голову на удобный подголовник кресла, закрыв глаза. – Я готов был рвать на себе волосы. Тот, кто меня допрашивал, сказал, что меня засекли еще в Замбии. А я об этом даже не догадывался.

– Не надо корить себя напрасно, – постарался успокоить друга Борн. – Ты отвык от оперативной работы.

Линдрос покачал головой:

– Никаких оправданий быть не может.

– Мартин, – ласково промолвил Борн, – что у тебя с голосом?

Линдрос поморщился.

– Наверное, я несколько дней непрерывно вопил. Я ничего не помню. – Он попытался отмахнуться от воспоминаний. – Я не видел, что со мной делали.

Борн понимал, что его друг до сих пор не оправился от шока. Линдрос дважды спросил о судьбе Джеми Коуэлла, пилота вертолета, словно в первый раз не расслышал ответ Борна или не смог осознать услышанное. Борн решил пока что не говорить ему про второй вертолет; это можно будет сделать потом. Столько событий произошло так стремительно, что до настоящего времени они не успели сказать друг другу и пары слов. Как только вертолет оторвался от склона Рас-Дашана, Девис связался по радио с аэропортом Амбули в Джибути и вызвал врача ЦРУ. Весь перелет Линдрос пролежал на носилках, то и дело забываясь беспокойным сном. Таким худым Борн его еще никогда не видел, лицо друга посерело и осунулось. Еще внешний облик Линдроса неприятно меняла отросшая борода, придававшая ему сходство с похитителями.

Девис мастерски провел вертолет сквозь игольное ушко – через узкую полосу затишья вдоль границы атмосферного фронта. Затем он умело спустился вниз, повторяя складки местности, и наконец оказался в области хорошей погоды. Линдрос лежал на носилках, мертвенно-бледный, с надетой на лицо кислородной маской.

Всю дорогу Борн старался прогнать стоящее перед глазами обезображенное лицо брата Алема. Он жалел о том, что не смог похоронить парня сам. Однако это было невозможно, поэтому пришлось попросить о помощи Девиса. Мысленно представив себе могильный холм из камней, Борн прочитал молитву по покойному, как это было несколько месяцев назад на могиле Мари.

Как только в аэропорту Джибути вертолет коснулся бетона, на борт поднялся врач, сотрудник ЦРУ, молодой мужчина со строгим лицом и преждевременно поседевшими волосами. Он почти час осматривал Линдроса, после чего предложил Борну выйти из вертолета и переговорить.

– Несомненно, с ним плохо обращались, – начал врач. – Многочисленные ссадины и синяки, сотрясение мозга, треснутое ребро. И, естественно, сильное обезвоживание организма. Хорошее во всем этом то, что я не обнаружил никаких признаков внутреннего кровотечения. Я введу ему внутривенно физиологический раствор и антибиотики, так что в течение ближайшего часа трогать его будет нельзя. Сходите умойтесь, поешьте чего-нибудь, богатого белками. – Он слабо улыбнулся. – Физически этот человек будет в полном порядке. Но я не могу определить, что он перенес в умственном и эмоциональном плане. Официальное заключение можно будет сделать только тогда, когда мы вернемся в Вашингтон, а пока что вам предоставляется возможность немного поработать. Постарайтесь по дороге домой чем-нибудь занять его мысли. Насколько я понимаю, вы близкие друзья. Поговорите о прошлом, постарайтесь определить, какие с ним произошли перемены.

– Кто тебя допрашивал? – спросил Линдроса Борн. Они сидели рядом в самолете ЦРУ.

Его друг на мгновение закрыл глаза.

– Предводитель – Фади.

– Значит, сам Фади находился на Рас-Дашане.

– Да. – По телу Линдроса пробежала легкая дрожь, подобная ряби на водной поверхности. – Доставка этого груза имела для него слишком большое значение, чтобы доверить все своему помощнику.

– Ты успел это выяснить до того, как тебя взяли в плен?

– Да, это был груз урана. Я захватил с собой детекторы радиационного излучения. – Линдрос устремил взгляд на бездонное черное небо за толстым стеклом иллюминатора. – Вначале я думал, что «Дуджа» охотится за ВИРами. Однако на самом деле в этом нет смысла. Я хочу сказать, зачем террористам нужны возбуждаемые искровые разряды, если только у них нет… – Его тело содрогнулось в новом спазме. – Мы должны исходить из предположения, что у них есть всё. И ВИРы, и, что гораздо страшнее, средства для обогащения урана. Мы должны исходить из предположения, что террористы делают ядерную бомбу.

– Я сам пришел к такому же заключению.

– Причем речь идет не о «грязной бомбе», пустяке, способном поразить пару кварталов. Это будет уже что-то настоящее, обладающее достаточной мощностью, чтобы разрушить крупный город, заразить радиацией окрестности. Во имя всего святого, речь идет о миллионах жизней!

Линдрос был прав. Пока врач осматривал Мартина, Борн позвонил из Джибути Старику, вкратце рассказал ему о состоянии Линдроса, о текущем положении дел и, самое главное, о том, что им удалось выяснить про угрозу со стороны «Дуджи» и про возможности террористов ее осуществить. Однако сейчас он мог думать лишь об одном – как помочь своему другу.

– Расскажи мне о том, что было с тобой в плену.

– Особенно рассказывать нечего. Большую часть времени у меня на голове был капюшон, перекрывающий лицо. Хочешь верь, хочешь не верь, но я с ужасом ждал тех моментов, когда его с меня снимали, так как это означало, что Фади начнет меня допрашивать.

Борн почувствовал, что вышел на тонкий лед. И все же ему нужно было узнать всю правду, какой бы страшной она ни оказалась.

– Фади знал, что ты из ЦРУ?

– Нет.

– Что ты ему сказал?

– Я ему сказал, что работаю в АНБ, и он мне поверил. У него не было никаких оснований сомневаться в моих словах. Для этих людей все американские правоохранительные ведомства кажутся на одно лицо.

– Фади требовал от тебя информацию о размещении сотрудников АНБ, о поставленных перед ними задачах?

Линдрос покачал головой.

– Как я уже сказал, его интересовало только то, как я вышел на его след и что мне известно.

Мгновение Борн колебался.

– И он это выяснил?

– Джейсон, я понимаю, к чему ты клонишь. Но у меня было сильное подозрение, что, как только я сломаюсь, Фади со мной расправится.

Борн снова умолк. Дыхание Линдроса стало частым и быстрым, на лбу выступил холодный пот. Врач предупредил, что, если действовать слишком поспешно, слишком резко, возможна ответная реакция.

– Может быть, мне позвать врача?

Линдрос покачал головой.

– Дай мне минутку. Все будет хорошо.

Сходив на кухню, Борн приготовил подносы с едой. Стюардов на борту самолета не было – лишь врач и вооруженные пилот и второй пилот, сотрудники ЦРУ. Вернувшись на место, Борн протянул один поднос другу, другой оставил себе. Какое-то время он молча жевал. Ему было приятно видеть, что Линдрос немного успокоился и тоже притронулся к еде.

– Расскажи, что произошло в мое отсутствие.

– Мне очень хотелось бы тебя обрадовать. Однако, боюсь, нечем. Твои люди взяли того торговца из Кейптауна, который продал ВИРы «Дудже».

– Ах да, Хирама Севика.

Раскрыв портативный компьютер, Борн вывел на экран фотографию Севика и показал ее Линдросу.

– Это он?

– Нет, – ответил Линдрос. – А что?

– Это тот человек, которого взяли в Кейптауне и доставили в Вашингтон. Ему удалось бежать, при этом один из его подручных убил Тима Хитнера.

– Проклятие! Хитнер был отличным парнем. – Линдрос постучал пальцем по экрану. – В таком случае кто это?

– Полагаю, это Фади.

Линдрос не мог поверить своим ушам.

– Он был у нас в руках и мы его отпустили?

– Боюсь, что так. С другой стороны, это первое указание на то, как выглядит Фади в действительности.

– Дай-ка посмотрю. – Линдрос пристально всмотрелся в фотографию. Наконец он сказал: – Господи, это действительно Фади.

– Ты уверен?

Линдрос кивнул.

– Он был там, когда нас сбили. Здесь он в гриме, но я узнаю форму лица. И его глаза. – Снова кивнув, он вернул компьютер. – Да, это Фади.

– Ты не мог бы набросать его портрет?

Линдрос кивнул. Борн ушел и вскоре вернулся с альбомом и горстью карандашей, полученных у пилота.

Линдрос принялся за работу. Борн, не удержавшись, высказал еще одну вещь, которую заметил в своем друге.

– Мартин, у тебя такой вид, как будто ты хочешь сказать мне еще кое о чем.

Линдрос оторвался от альбома.

– Вероятно, ничего в этом нет, но… – Он покачал головой. – Когда я оставался один на один с другим человеком, допрашивавшим меня, неким Аббудом ибн Азизом, правой рукой Фади, тот постоянно называл одно и то же имя. Хамид ибн Ашеф.

– Я такого не знаю.

– Да? А мне казалось, я видел это имя в твоем досье.

– Если так, должно быть, речь идет об операции, задуманной Алексом Конклином. Но если я и имел к ней какое-то отношение, то в памяти у меня ничего не сохранилось.

– Мне просто хочется узнать, почему Аббуда ибн Азиза так интересовала та операция. Впрочем, теперь, наверное, я это уже никогда не узнаю. – Линдрос отпил большой глоток воды. Он тщательно выполнял предписания врача: отдыхать и восполнять потерянную жидкость. – Джейсон, конечно, я еще не совсем пришел в себя, но шок уже остался позади. Я знаю, что начальство пропустит меня через целую систему тестов, определяя мою годность.

– Ты вернешься к работе, Мартин.

– Надеюсь, ты понимаешь, что тебе предстоит сыграть в этом ключевую роль. В конце концов, никто не знает меня так, как ты. Так что ЦРУ придется положиться на твое мнение.

Не удержавшись, Борн рассмеялся.

– Вот это будет здорово.

Сделав глубокий вдох, Линдрос медленно выпустил воздух, а вместе с ним и тихий присвист, проникнутый болью.

– Как бы ни сложились дела, я хочу, чтобы ты обещал мне одну вещь.

Борн пристально всмотрелся в лицо друга, стараясь найти в нем малейшие признаки того, что будут искать в нем психологи ЦРУ: свидетельства «промывания мозгов», превратившего Линдроса в бомбу с часовым механизмом, человеческое оружие, направленное на то, чтобы уничтожить управление. Эта мысль не покидала Борна с тех самых пор, как он отправился на поиски друга. Он ломал себе голову, что будет страшнее: найти своего друга мертвым или обнаружить, что он стал врагом?

– «Дуджа» – группировка с жесткой организацией и умелым управлением, причем обладает доступом к практически неограниченным запасам самого современного вооружения. Фади, несомненно, получил образование на Западе. Все это выделяет «Дуджу» среди прочих террористических группировок, с которыми нам приходилось сталкиваться, – продолжал Линдрос. – Завод по обогащению урана – очень дорогостоящее предприятие. Кто может выбросить такие огромные деньги? Я думаю, за этим стоит преступный картель. Наркоденьги из Афганистана или Колумбии. Если перекрыть этот источник, лишить террористов финансирования, это будет означать, что они потеряют возможность обогащать уран, получать современное оружие. Вот самый надежный способ отбросить их назад в каменный век. – Он понизил голос. – В Ботсване я, кажется, вышел на финансовый след «Дуджи», ведущий в Одессу. У меня есть имя: Лермонтов. Федор Владиславович Лермонтов. Сведения, добытые в Уганде, однозначно указывают на то, что Лермонтов обосновался в Одессе.

У него зажглись глаза, вернулось знакомое возбуждение.

– Только подумай, Джейсон! До сих пор наша единственная надежда уничтожить исламскую террористическую группировку заключалась в том, чтобы проникнуть в нее изнутри. Однако эта тактика является настолько сложной, что нам еще ни разу не удавалось добиться успеха. И вот теперь впервые перед нами открылась другая возможность. Это реальный способ обезоружить самую опасную в мире террористическую организацию извне. Этим я займусь сам. Но что касается главного финансиста, тут я никому не доверяю так, как тебе. Мне нужно, чтобы ты как можно скорее отправился в Одессу, выследил этого Лермонтова и устранил его.

Несуразный особняк из бутового камня был построен больше ста лет тому назад. С тех пор у него было достаточно времени, для того чтобы обжиться среди бескрайних холмов штата Вирджиния. Остроконечная крыша со слуховыми окнами, крытая черепицей. Владение окружено высокой кирпичной стеной с массивными стальными воротами, открывающимися дистанционно. Соседи считают, что особняк принадлежит удалившемуся от мира писателю, который, если взглянуть на копию сделки, хранящуюся в расположенном всего в пятидесяти километрах окружном архиве, выложил за него двести сорок тысяч долларов администрации округа, после того как был закрыт расположенный здесь до этого приют для душевнобольных. По слухам, у этого писателя тоже не все дома; он явно страдает манией преследования. Как иначе объяснить проволоку под напряжением, натянутую над стенами? Как иначе объяснить двух поджарых и постоянно голодных доберманов, которые бегают по территории, злобно рыча?

На самом деле особняк принадлежит ЦРУ. Ветераны управления, знающие, что к чему, прозвали его «угрюмым домом», потому что именно здесь агенты отчитываются о своих неудачах. О доме сложены мрачные шутки, потому что само его существование вселяет беспокойство. Именно сюда морозным зимним утром прямо из аэропорта имени Даллеса привезли Борна и Линдроса.

– Поверните голову вот так, хорошо.

Сотрудник ЦРУ положил руку на затылок Мартину Линдросу, как до того он совершил то же самое с Борном.

– Смотрите прямо перед собой, – продолжал сотрудник, – и постарайтесь не моргать.

– Да я уже тысячу раз проделывал это, – проворчал Линдрос.

Не обращая на него внимания, агент включил анализатор сетчатки глаз и прочитал данные исследования правого глаза Линдроса. Сняв изображение, анализатор автоматически сравнил рисунок сетчатки с эталоном, хранящимся в памяти. Совпадение было полным.

– Добро пожаловать домой, господин заместитель директора. – Улыбнувшись, агент протянул руку. – Рады приветствовать вас в «угрюмом доме». Ваша дверь вторая налево. Мистер Борн, а ваша – третья дверь направо.

Он жестом указал на лифт, установленный после того, как особняк перешел во владение ЦРУ. Поскольку лифт управлялся с внешнего пульта, кабина уже терпеливо ждала, двери были открыты. Внутри кабины, отделанной начищенной до блеска нержавеющей сталью, не было ни одной кнопки. Лифт мог доставлять пассажиров только в подвал, где их встречал похожий на средневековый застенок лабиринт бетонных коридоров, ведущих в комнаты без окон, навевающие клаустрофобию, и таинственные лаборатории, в которых трудились врачи и психологи.

Все в ЦРУ знали, что попадание в «угрюмый дом» – следствие какого-то страшного провала. Здесь побывали многие перебежчики, двойные агенты, предатели.

После чего об этих людях больше ничего не слышали и их судьба становилась предметом бесконечных мрачных пересудов.

Спустившись в подвал, Борн и Линдрос вышли в коридор, наполненный слабым запахом моющих средств. Какое-то мгновение они постояли, глядя друг на друга. Говорить больше было нечего. Пожав друг другу руки, словно гладиаторы, которым предстоит выйти на кровавую арену, они разошлись в противоположные стороны.

В комнате, расположенной за третьей дверью направо, Борн сидел на металлическом стуле с решетчатой спинкой, прикрученном болтами к бетонному полу. Длинные лампы дневного света под потолком, закрытые стальной решеткой, гудели, словно оводы на стекле. Кроме этого стула, вся обстановка состояла из металлического стола и еще одного стула, также привинченных к полу. В углу находились унитаз из нержавеющей стали, похожий на те, что имеются в тюремных камерах, и крошечный умывальник. В остальном комната была голая, если не считать большого зеркала на одной стене, через которое из соседнего помещения можно было наблюдать за тем, кто находится здесь.

В течение двух часов Борн ждал в полном одиночестве, в обществе лишь сердито жужжащих люминесцентных ламп. Внезапно дверь распахнулась. Вошел следователь и сел за стол напротив. Достав портативный диктофон, он включил запись, положил на стол папку и начал допрос.

– Расскажите мне максимально подробно все то, что произошло с вами с того момента, как вы приземлились на северном склоне Рас-Дашана, и до того, как вы вместе с объектом поднялись в воздух.

Следователь был мужчиной среднего возраста, среднего роста, с высоким покатым лбом и тонкими, редеющими волосами. Его отличали дряблый подбородок и проницательные лисьи глаза. Он ни разу не взглянул на Борна прямо, вместо этого изучая его украдкой, словно это могло позволить ему заглянуть Борну в душу или хотя бы его запугать.

– Каким было состояние объекта, когда вы его нашли?

Следователь просил Борна повторить то, что тот уже говорил. Это обычный прием, позволяющий отсеять ложь от правды. Если подследственный лжет, рано или поздно его рассказ начнет меняться.

– Он был связан, во рту был кляп. Мне он показался очень худым – таким он остается до сих пор. Похоже, похитители кормили его лишь так, чтобы он не умер с голоду.

– Полагаю, подъем к вертолету дался ему с большим трудом.

– Самым трудным было начало. Какой-то момент мне казалось, что я вынужден буду нести его на руках. У него затекли мышцы, сил практически не осталось. Я дал ему съесть два шоколадных батончика, и это помогло. Меньше чем через час он уже довольно уверенно держался на ногах.

– Какими были его первые слова? – с фальшивой мягкостью спросил следователь.

Борн знал, что чем более небрежным тоном задается вопрос, тем большее значение имеет он для следователя.

– «Я сделаю все, что нужно».

Следователь покачал головой.

– Нет, я имею в виду, когда он только вас увидел. Когда вы вытащили кляп.

– Я спросил у него, все ли с ним в порядке…

Следователь со скучающим видом уставился в потолок.

– И что именно он вам ответил?

Лицо Борна оставалось каменным.

– Ничего. Он не произнес ни слова. Только молча кивнул.

Следователь изобразил недоумение – красноречивое свидетельство того, что он пытается заманить Борна в ловушку.

– А почему? Можно предположить, что после целой недели, проведенной в плену, он должен был обязательно что-нибудь сказать.

– Это было бы небезопасно. Чем меньше мы говорили в тот момент, тем лучше. И он это прекрасно понимал.

Борн снова очутился на периферии зрения следователя.

– Итак, первыми его словами было…

– Я сказал, что нам предстоит взобраться по расщелине в скале, и он ответил: «Я сделаю все, что нужно».

Похоже, следователь продолжал сомневаться.

– Ну хорошо, оставим это. Каким, на ваш взгляд, было его сознание в тот момент?

– На мой взгляд, ясным. Он испытал облегчение. Ему хотелось как можно быстрее выбраться на свободу.

– Вам не показалось, что он потерял связь с действительностью, страдает провалами в памяти? В его словах не было ничего странного, не к месту?

– Нет, ничего подобного.

– Мистер Борн, вы говорите очень уверенно. А у вас самого разве не было проблем с памятью?

Поняв, что его пытаются посадить на крючок, Борн испытал внутреннее облегчение. К этому методу прибегают в крайнем случае, когда все остальные попытки развалить рассказ ни к чему не привели.

– Это относится только к событиям далекого прошлого. Мои воспоминания о событиях, произошедших вчера, на прошлой неделе, в прошлом месяце кристально чисты.

Не медля ни мгновения, следователь спросил:

– Подвергся ли объект «промыванию мозгов», работает ли он на противника?

– Человек, который сейчас находится в кабинете напротив, – это тот Мартин Линдрос, каким он всегда был, – ответил Борн. – В самолете по дороге домой мы говорили о том, что было известно только нам двоим.

– Будьте добры, выразитесь более конкретно.

– Линдрос подтвердил личность террориста Фади. Сделал набросок его портрета. Для нас это является огромным прорывом. До этого Фади оставался для нас тайной за семью печатями… Кроме того, Мартин назвал имя правой руки Фади: Аббуд ибн Азиз.

Следователь задал еще с десяток вопросов, многие из которых он уже задавал, но только в другой формулировке. Борн терпеливо ответил на все. Ничто не выведет его из равновесия.

Допрос оборвался так же резко, как начался. Не сказав ни слова, следователь выключил диктофон, собрал свои записи и вышел из комнаты.

Последовал новый период ожидания, который прервал другой сотрудник, помоложе, принесший поднос с едой. Он ушел, также не проронив ни слова.

И только уже после шести часов вечера, судя по часам Борна, – он провел здесь целый день, – дверь в комнату снова отворилась.

Борн, тешивший себя мыслью, что он готов ко всему, поразился, увидев входящего директора ЦРУ. Тот остановился в дверях и долго молча смотрел на Борна. Борн прочитал у него на лице борьбу противоречивых чувств. Старику стоило больших сил просто прийти сюда, и вот сейчас все то, что он собирался сказать, застряло у него костью в горле.

Наконец он произнес:

– Ты выполнил свое обещание. Вернул Мартина домой.

– Мартин мой друг. Я не мог бросить его в беде.

– Знаешь, Борн, ни для кого не секрет, что я проклинаю тот день, когда впервые тебя увидел. – Старик покачал головой. – Но, должен признать, ты та еще загадка, твою мать.

– Я и для себя самого остаюсь загадкой.

Директор ЦРУ поморгал. Затем, развернувшись на каблуках, вышел в коридор, оставив дверь открытой. Борн встал. Судя по всему, теперь он был волен идти куда угодно. Как и Мартин. И это было главное. Мартин Линдрос прошел изнурительную череду физических и психологических тестов. Они оба выходят из «угрюмого дома» живые.

Мэттью Лернер, сидевший в кресле начальника «Тифона» за письменным столом начальника «Тифона», почувствовал, что случилось что-то из ряда вон выходящее, в тот самый момент, когда услышал аплодисменты. Он оторвался от экрана компьютера, на котором разрабатывал новую систему сортировки базы данных «Тифона».

Встав, Лернер пересек кабинет начальника «Тифона» и открыл дверь. И сразу же увидел Мартина Линдроса в окружении сотрудников «Тифона», которые улыбались, смеялись и спешили пожать ему руку в перерывах между рукоплесканиями.

Лернер не мог поверить своим глазам.

«Вот идет Цезарь, – с горечью подумал он. – Но почему директор не счел нужным предупредить меня о возвращении Линдроса?» Со смешанным чувством отвращения и зависти Лернер наблюдал за тем, как возвратившийся из ссылки командующий неторопливо, торжественно продвигается ему навстречу. «Зачем ты вернулся? Ну почему ты не погиб?»

Сделав над собой усилие, он скривил лицо в улыбке и протянул руку:

– Мои поздравления вернувшемуся герою.

Ответная улыбка Линдроса была пропитана облаченной в сталь насмешкой.

– Спасибо за то, что в мое отсутствие сохранил мое кресло теплым, Мэттью.

Он прошел мимо Лернера в свой кабинет и застыл на пороге, изучая взглядом перемены.

– Что, стены не перекрашены? – Бросив взгляд на вошедшего следом за ним Лернера, Линдрос добавил: – Перед тем как ты вернешься наверх, мне бы хотелось услышать вкратце о последних событиях.

Лернер послушно рассказал обо всем, что произошло за время отсутствия Линдроса, параллельно собирая свои личные вещи. Когда он закончил, Линдрос сказал:

– Мэттью, мне бы очень хотелось получить свой кабинет в точности таким, каким я его оставил.

Какую-то долю секунды Лернер жег его взглядом, затем стал тщательно расставлять на места все фотографии и сувениры, которые убрал, надеясь больше никогда их не увидеть. Опытный командир, он знал, когда нужно покидать поле боя. Со всей определенностью можно было сказать только одно: это была война, и она только началась.

Через три минуты после того, как Лернер покинул кабинет начальника «Тифона», зазвонил личный телефон Линдроса. Это был Старик.

– Готов поспорить, ты испытал ни с чем не сравнимое наслаждение, снова попав за свой письменный стол.

– Вы даже не можете себе представить, как я рад, – подтвердил Линдрос.

– Добро пожаловать домой, Мартин. И я говорю это от всей души. Подтверждение намерений «Дуджи», которое тебе удалось раздобыть, просто не имеет цены.

– Да, сэр. Я уже начинаю разрабатывать подробный план противодействия террористам.

– Вот и отлично, – похвалил его директор. – Собери свою команду, Мартин, и сосредоточься на этом задании. До тех пор, пока не будет разрешен этот кризис, все управление работает на тебя. Отныне в твоем распоряжении неограниченный доступ ко всем ресурсам ЦРУ.

– Я выполню свою работу, сэр.

– Я на тебя надеюсь, Мартин, – сказал директор. – Ты сможешь рассказать мне о своих похождениях сегодня за ужином. Ровно в восемь.

– С нетерпением жду этой возможности, сэр.

Директор ЦРУ кашлянул.

– А теперь скажи, как ты собираешься поступить с Борном?

– Я вас не понимаю, сэр.

– Мартин, не пытайся вести со мной игры. Этот человек представляет для нас опасность, и мы оба это прекрасно понимаем.

– Сэр, Джейсон спас меня. Сомневаюсь, что это получилось бы у кого-то другого.

Старик пропустил слова Линдроса мимо ушей.

– Мы находимся в эпицентре общенационального кризиса небывалых масштабов. Меньше всего нам сейчас нужен вольный стрелок. Я хочу, чтобы ты избавился от Борна.

Развернувшись в кресле, Линдрос уставился в окно на серебристые струйки дождя. Он мысленно взял на заметку выяснить, не задерживается ли рейс Борна. Молчание затягивалось. Наконец Линдрос сказал:

– Пожалуйста, уточните подробнее.

– О, нет-нет, ничего такого не будет. В любом случае у этого сукиного сына девять жизней. – Директор ЦРУ помолчал. – Мне известно, что между вами образовалась какая-то связь, но она нездоровая. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Подумай только: три года назад мы похоронили Алекса Конклина. Находиться слишком близко к Борну опасно.

– Сэр…

– Если так тебе будет легче, Мартин, я дам тебе последнее испытание на преданность. От этого будет зависеть твоя дальнейшая работа в «Тифоне». Думаю, можно не напоминать, что тебе уже наступают на пятки. С этой минуты ты должен прекратить всякие сношения с Борном. Он не должен получать никакой информации ни от тебя, ни от кого бы то ни было еще – абсолютно никакой. Это понятно?

– Да, сэр. – Линдрос окончил разговор.

Взяв радиотелефон, он подошел к окну и прижался щекой к стеклу, ощущая его прохладу. Боль, проникающая до мозга костей, оставалась. Голова по-прежнему раскалывалась, о чем он ни словом не обмолвился врачам ЦРУ. Все это служило живым напоминанием о том, что ему пришлось перенести, о том, каким долгим был его путь сюда.

Набрав номер, Линдрос прижал трубку к уху.

– Рейс Борна вылетает без опозданий? – Он кивнул, выслушав ответ. – Хорошо. Он в здании международного аэропорта? У тебя есть визуальный контакт? Замечательно, возвращайся домой. Да, все в порядке.

Линдрос отключил телефон. Как бы ни стали развиваться события здесь, Борн находится на пути в Одессу.

Вернувшись за стол, Линдрос по внутреннему коммутатору попросил секретаршу немедленно устроить селекторное совещание со всеми сотрудниками «Тифона» за рубежом. Как только все было закончено, он включил громкоговорящую связь в зале совещаний, где по его распоряжению срочно собрался весь личный состав «Тифона». Линдрос обрисовал в общих чертах замысел террористов, рассказал о своих планах. Разделив всех на группы по четыре человека, он поставил задачи, к выполнению которых следовало приступить немедленно.

– В настоящий момент выполнение всех остальных операций приостанавливается, – сказал Линдрос. – Нашей главной и единственной задачей является разоблачение и уничтожение «Дуджи». До этого момента все отпуска отменяются. Ребята, привыкайте к этим стенам. Мы переходим на круглосуточный режим работы.

Убедившись, что его приказы выполняются как нужно, Линдрос отправился домой к Сорайе, чтобы выяснить, в чем заключается их конфликт с Лернером. В машине он раскрыл сотовый телефон и набрал номер в Одессе.

Услышав в трубке знакомый мужской голос, Линдрос сказал:

– Все готово. Борн прилетает завтра вечером в 16.40 по местному времени, рейсом из Мюнхена. – Проскочив светофор на красный свет, он повернул направо. До дома, где жила Сорайя, оставалось три квартала. – Как мы и говорили, ты будешь держать его на коротком поводке… Нет, я просто хочу убедиться в том, что ты не придумал экспромтом никаких изменений… Тогда все в порядке. Борн обязательно отыщет это кафе, потому что именно там, как он будет уверен, и находится ставка Лермонтова. Но прежде чем Борн успеет узнать правду, ты его убьешь.