Глава тринадцатая ТАТЬЯНА
Для маленькой Танечки Берс Лев Николаевич был взрослым, если не старым. По мере взросления самой Тани разница в возрасте стиралась и вскоре стала совершенно незаметной. «Какая счастливая звезда загорелась надо мной или какая слепая судьба закинула меня с юных лет и до старости прожить с таким человеком, как Лев Николаевич! — напишет под конец своей жизни Татьяна Андреевна. — Зачем и почему сложилась моя жизнь? Видно, так нужно было. Много душевных страданий дала мне жизнь в Ясной Поляне, но много и счастья. Я была свидетельницей всех ступеней переживания этого великого человека, как и он был руководителем и судьей всех моих молодых безумств, а позднее — другом и советчиком. Ему одному я слепо верила, его одного я слушалась с молодых лет. Для меня он был чистый источник, освежающий душу и исцеляющий раны...»
В нее были влюблены многие, в том числе друг и тезка брата Саши — Александр Кузминский, состоявший с Берсами в дальнем родстве, «узкий, длинный, с легкой походкой». Он был влюблен в нее чуть ли не с самого детства и, несмотря на частые смены Таниного настроения, всегда верил в то, что когда-нибудь она станет его женой. И верил не напрасно...
Кстати говоря, Кузминского Лев Николаевич недолюбливал, втайне ревнуя к нему Таню и считая, что Александр недостоин Татьяны. В «Войне и мире» он изобразил Кузминского в образе Бориса Друбецкого, «высокого белокурого юноши с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица», но на деле — расчетливого карьериста и вообще человека не -приятного, если не отталкивающего. Был ли Кузминский именно таким, или же Лев Николаевич относился к нему предвзято, сейчас уже и не узнать, но точно известно одно — мужем он оказался хорошим, чутким и терпеливым.
Впервые Таня влюбилась по-настоящему, со всей силой молодой порывистой души в красавца Анатоля Шостака, с которым она познакомилась в Петербурге, куда приехала с отцом, Андреем Евстафьевичем. Влюбилась так, что совершенно потеряла голову.
Анатоль был не только хорош собой, но и галантен. Его комплименты заставляли Танино сердце замирать от восторга. «Вы прелестны!» — то и дело повторял он, добавляя к этим словам какую - нибудь милую чепуху.
Однажды влюбленный Анатоль явился вслед за Таней в Ясную Поляну, где уже гостил Кузминский. Можно представить, как накалилась обстановка в имении.
Благодаря знакомству с Толстым, Анатоль Шостак обрел бессмертие на страницах «Войны и мира», где он выведен под именем Анатоля Курагина, младше -го сына князя Василия. Разумеется, Курагин выписан несимпатичным, иначе и быть не могло. «Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль — беспокойный», — говорит о нем родной отец. Составляя характеристику на Анатоля, Толстой отметил: «Он, как красивая кукла, ничего нет в глазах». Красавчик Анатоль убежден в том, что весь мир создан для его удовольствий, «он был инстинктивно убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем он жил», что он «должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе».
«Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и аксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на его прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселья. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по наклонному ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и, наклонясь, спросил что-то, указывая на Наташу».
Толстой мастерски показал контраст внешней красоты Анатоля с его отталкивающей безнравственностью и бездуховностью, его внутренней пустотой. Дурные качества Анатоля наиболее ярко проявляются во время его ухаживания за Наташей Ростовой, в бытность ее невестой Андрея Болконского. По неопытности Наташа сочла Анатоля олицетворением свободы, не понимая в наивной чистоте своей, что эта свобода является не чем иным, как свободой от предначертаний дозволенного, от ограничений допустимого. Любовь Наташи к Анатолю — это не любовь, а наваждение, можно даже сказать — болезнь. Именно таким виделось Льву Николаевичу чувство Татьяны Берс к Анатолю Шостаку.
Кузминский ревновал, Лев Николаевич сердился и упрекал Татьяну в ветрености, но Татьяне в то время не было до них никакого дела — красавец Анатоль на какое-то время завладел ее сердцем. «Почему он так завладел мной? — удивлялась она. — Когда я с ним, мне и хорошо, и страшно. Я боюсь его и не имею сил уйти от него. Он мне ближе всех! Господи, помилуй и спаси меня!»
Вскоре Анатоль признался Татьяне в любви, но она не осмелилась принять его предложение. Чувствуя, что дело заходит слишком далеко, забеспокоилась сестра Соня, убедившая мужа под благовидным предлогом (предстоящие роды) сплавить Анатоля восвояси.
В следующий раз Таня встретилась с ним через пятнадцать с лишним лет. Изящный молодой повеса обрюзг, поблек и превратился в почтенного отца семейства. Татьяна долго прислушивалась к себе — не шелохнется ли в душе отголосок былого чувства, но так ничего и не почувствовала. В одну и ту же воду действительно нельзя войти дважды.
Учитывая, что Таня подолгу гостила в Ясной Поляне, отец препоручил ее заботам Льва Николаевича: «Насчет Татьянки делайте как знаете, но вы вряд ли ее удержите от разных безумств, — писал Андрей Евстафьевич зятю. — Я потерял к ней всякую веру. Она проучила меня в Петербурге. Голова набита разными глупыми грезами... Я прошу тебя серьезно, мой добрый друг Лев Николаевич, принять ее в руки; тебя послушает она скорее всего, почитай ей мораль; Вам все кажется, что это не нужно, а я говорю вам, что это необходимо; вы поверьте мне. Веселость в девице всегда приятна и уместна, но ветреность и верченость не красят девицу, а, наоборот, делают ее не-счастие...»
Андрей Евстафьевич не догадывался, да и не мог догадываться, какое ужасное испытание ждет Таню в Ясной Поляне...
Испытанием этим оказалась любовь. Страстная, самоотверженная и несчастная. Любовь, которая надломила Таню, любовь, от которой она так и не смогла полностью оправиться на протяжении всей своей жизни.
С течением времени Таня постепенно забыла Анатоля, тем более что любовь к нему была страстной, сильной, но довольно поверхностной. Однако ее сердце, изведавшее вкус любви, ждало большого, по-настоящему глубокого чувства.
Этим чувством оказалась любовь к брату Льва Николаевича Сергею, которого сам Лев Николаевич очень любил, утверждая, что: «Сережа— исключительный человек, это — тонкий ум в соединении с поразительной искренностью». Сергей Николаевич уже около пятнадцати лет жил с красивой цыганкой Машей, выкупленной им из табора, и имел от нее детей, но жил он невенчанным и оттого казался Тане свободным. В своем наивном юношеском максимализме Таня признавала только узы церковного брака, отношения, не освященные Богом, были для нее чем-то эфемерным. Будь Сергей Николаевич женат, Таня, конечно же, не позволила бы их роману разгореться, но цыганка-сожительница вместе со своими, формально незаконными, детьми остановить ее не могла.
Новое увлечение Тани обеспокоило Льва Николаевича куда больше прежнего. С возрастающим беспокойством наблюдал он за развитием отношений, изначально обреченных на крах. Он любил и брата, и Таню (неизвестно — кого из них больше), признавая, что, «оба хорошие люди, и оба красивые и добрые; стареющий и чуть не ребенок», но понимал, что из этого чувства ничего хорошего выйти не может. Мешала разница в возрасте, мешали обязательства Сергея Николаевича перед Машей и детьми, мешало общественное мнение...Таня была молода и много не понимала, а Сергей Николаевич («седина в бороду — бес в ребро»), казалось, не хотел ничего понимать. «Сереже надо уехать. Туман у него в голове...» — писал Дев Николаевич.
Сергей Николаевич сделал Тане предложение, но оговорил, что намерен отложить свадьбу на год, давая семнадцатилетней Тане возможность проверить свое чувство, а себе — время для «устройства дел».
Согласно довольно распространенной версии, на момент предложения Таня якобы ничего не знала о семейных обстоятельствах Сергея Николаевича, то есть не знала о существовании у него давней сожительницы и детей от нее. Эта версия не выдерживает критики, так как Толстые и Берсы хорошо знали друг друга и скандальная история с выкупом цыганки из табора со всеми вытекающими подробностями никак не могла миновать Таниных ушей. Да и вряд ли Соня, знавшая о Маше и ее детях, стала бы скрывать эти сведения от Тани. Скорее всего она предостерегла бы сестру при первых проявлениях интереса к Тане со стороны Сергея Николаевича.
Вскоре после того Сергей Николаевич, предвкушая грядущее блаженство, отбыл в свое имение Пирогово, расположенное в соседней Курской губернии, чтобы уговорить сожительницу расстаться по-хорошему. В его отсутствие Таню, оставшуюся в Ясной Поляне, развлекал Дев Николаевич. Делал он это, как уже было сказано, к вящей досаде Софьи Андреевны, не находившей себе места от ревности.
Известно, что Льву Николаевичу Таня очень нравилась. Чувство это было взаимным — Таня с удовольствием проводила время в компании Толстого. Правда, о глубине их взаимной приязни мы можем только догадываться — ни он, ни она, ни кто другой не оставили никаких свидетельств того, что между Львом Толстым и Татьяной Берс было нечто более значимое, чем обычная дружба. Однако косвенным свидетельством того, что Лев Толстой был влюблен в свою свояченицу и воображение рисовало ему картины их совместной жизни, может стать женитьба Пьера Безухова, имеющего много общего со Львом Николаевичем, на Наташе Ростовой, основным прототипом которой была Таня. Вообще, судьба Наташи во многом схожа с Таниной судьбой. Здесь и несостоявшаяся свадьба с Андреем Болконским (Сергеем Николаевичем Толстым), и недолгий роман с Анатолем Курагиным (Анатолем Шостаком), и много чего еще. Так почему бы не предположить, что выход замуж за Пьера не имел некоторой привязки к реальности, пусть даже привязки, существовавшей только в душе автора «Войны и мира»?
Сергей Николаевич приезжал, обнадеживал и уезжал снова. Дома его ждали дела — Маша готовилась родить четвертого ребенка.
В мае 1864 года Сергей Николаевич приехал в Ясную Поляну с желанием обвенчаться как можно скорее. Андрей Евстафьевич скрепя сердце, дал согласие на брак, но сам на предстоящем бракосочетании присутствовать не намеревался, приличия ради сославшись на какие-то дела. Он благоразумно советовал Тане и Сергею Николаевичу венчаться тихо, без лишней помпы, опасаясь возможного скандала со стороны сожительницы жениха.
Софья Андреевна предстоящий брак одобряла и даже немного покровительствовала ему. «Третьего дня все решилось у Тани с Сережей, — записала она в дневнике 9 июня 1865 года. — Они женятся. Весело на них смотреть, а на ее счастие я радуюсь больше, чем когда-то радовалась своему... Свадьба через 20 дней или больше...»
До свадьбы дело так и не дошло. Сергей Николаевич все никак не мог порвать со своим «прошлым». Если в Ясной Поляне он не представлял своего будущего без Тани, то, возвращаясь домой, в Пирогово, не мог собраться с духом и заявить Маше, что между ними все кончено. Месяцем позже в дневнике Софьи Андреевны появилась сердитая запись: «Ничего не сделалось. Сережа обманул Таню. Он поступил как самый подлый человек... Все, что я буду в состоянии мстить ему, я буду стараться».
Таня с горя уехала в Москву к родителям. Вскоре туда же на операцию по поводу вывиха правой руки приехал Лев Николаевич.
Отношения Тани и Сергея Николаевича зашли в тупик. Обе стороны никак не могли сделать последний шаг навстречу своему не то мнимому, не то явному счастью.
В начале января 1865 года Таня получила письмо от Льва Николаевича: «Как я смотрю на ваше будущее? Сережа сказал раз: “Надо все кончить так или иначе, женившись на Маше или на Тане”. Я жалею Машу больше тебя по рассудку, но, женившись на Маше, он, пожалуй, погубит и ее и себя... Я ничего не знаю и ничего определенного для вас не желаю, хотя люблю вас обоих всеми силами души. Что для вас обоих будет лучше, знает один Бог. В душе перед Богом тебе говорю, я желаю — да, но боюсь, что — нет... Прощай. Молись Богу, это лучше всего...»
Не в силах найти верное решение, Таня обратилась за советом к матери. Любовь Александровна, явно давно ожидавшая этого, посоветовала дочери отказать Сергею Николаевичу, утверждая, что на чужом несчастье собственного счастья не построишь. Таня послушалась и в тот же день написала любимому короткое письмо: «Сергей Николаевич! Я получила письмо от Левочки. Оно многое открыло мне, чего я прежде не знала. Может быть, и не хотела бы знать. Оно заставило меня возвратить вам ваше слово. Вы свободны! Будьте счастливы, если можете».
Несомненно, ее задела фраза «Надо все кончить так или иначе, женившись на Маше или на Тане». Как можно было сравнивать ее со своей сожительницей?
«Вы дали нищему миллион, а теперь отнимаете его!» — написал в расстройстве Сергей Николаевич, но в глубине души он скорее всего был рад тому, что все наконец-то разрешилось. Ведь при любом исходе дела, в любом случае Сергей Николаевич оставался «в выигрыше» — или с Машей и детьми, или с Таней.
Тане пришлось гораздо хуже — она потеряла Любовь, хуже того — была вынуждена сама отказаться от нее. Несчастная девушка попыталась покончить с собой, отравившись квасцами, но, к счастью, осталась жива.
Узнав о том, что Таня отказала его брату, Лев Николаевич восхитился ее поступком. Он писал Берсам о Тане: «Я всегда не только любовался ее веселостью, но и чувствовал в ней прекрасную душу. И она теперь показала ее этим великодушным поступком, о котором я не могу ни говорить, ни думать без слез. Он виноват кругом, и не извиним никак... Мне было бы легче, ежели бы он был чужой и не мой брат. Но ей, чистой, страстной и энергической натуре, больше делать было нечего. Стоило ей это ужасно, но у нее есть лучшее утешение в жизни — знать, что она поступила хорошо».
Танина жизнь продолжалась, и тут очень кстати пришелся Александр Кузминский. Верный, надежный, любящий. 24 июля 1867 года Татьяна вышла за него замуж. Посаженым отцом был Лев Толстой.
Не обошлось без трагикомического совпадения, отправившись к священнику для того, чтобы назначать срок венчания, Татьяна и Александр встретили недале-•ко от Тулы на проселочной дороге Сергея Николаевича и Машу, ехавших по тому же делу.
Перед самой свадьбой Татьяна, явно находясь под влиянием подобного поступка Толстого, дала прочесть жениху свой дневник, в котором с предельной откровенностью были описаны ее взаимоотношения с Сергеем Николаевичем Толстым. Из-за этого глупого и даже в какой-то мере жестокого поступка свадьба чуть было не расстроилась, но в конце концов все уладилось. Помог Лев Николаевич, который на самом деле мечтал видеть Таню женой своего друга Мити Дьякова, незадолго перед тем овдовевшего. Дьякову Таня очень нравилась, а вот он ей — нет.
Спустя много лет сын Льва Николаевича Илья писал: «Взаимные чувства дяди Сережи и тети Тани никогда не умерли. Им удалось, может быть, заглушить пламя пожара, но загасить последние его искры они были не в силах». Ревновал жену ко всему семейству Толстых разом и Кузьминский, их семейная жизнь вообще была далеко не безоблачной.
Отношения с Толстыми Татьяна поддерживала всю жизнь, но с Сергеем Николаевичем, пока тот был жив, предпочитала не встречаться. Она стала автором очень интересных воспоминаний о семье Толстых, занявшей столь большое место в ее жизни.
«Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, выскочившими из корсажа от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках». Детский портрет Наташи Ростовой полностью списан с Тани Берс.