59

Они отнесли незнакомку в комнату Хлоэ.

Ее тело было почти невесомым, но сердце билось ровно, пульс не частил. Судя по всему, лекарство в шприце было мощным седативом.

Хлоэ начала обрабатывать лицо несчастной антисептиком.

– Я уже видела такие увечья у шизофреников и истериков. Когда их терзают галлюцинации, они причиняют вред самим себе.

– Сколько ей, по-твоему, лет? – спросил Илан.

– Думаю, около сорока.

– Она очень слаба, – сказал Филоза, – до города с нами точно не дойдет.

– Значит, мы ее понесем, – отрезал Илан.

– Полагаешь, мы выберемся? Снега намело по пояс.

– Придется постараться. Никто не будет искать нас в этой клинике. По очень простой причине: никто не знает, что мы здесь.

– Ну, исчезновением Жигакса и его конвоиров наверняка в конце концов заинтересуются.

– Конечно. Когда-нибудь. Но я не хочу ждать.

Протяжно завыла сирена, и они замолчали, как загипнотизированные. Повсюду, кроме жилой зоны, погас свет.

Трое игроков встревоженно переглянулись: Ябловски так и не вернулся.

– Фред мог пораниться, – предположил Илан, глядя в глаза Филозе. – Как он выглядел, когда ты уходил?

– Физически – как обычно, но психологически был в ужасном состоянии.

– Я уверена, что с Ябловски ничего не случилось, – нервным тоном произнесла Хлоэ. – Он уж точно чувствует себя лучше нее. Можешь сходить за моими теплыми перчатками, Илан? Наденем бедняжке на руки и склеим края пластырем, чтобы она не покалечила себя, когда проснется. Я не хочу снова запихивать эту женщину в смирительную рубашку, она больше не пленница.

Илан принес перчатки, и Хлоэ осторожно натянула их на руки с окровавленными ногтями.

– Я останусь с ней. Все уладится. Завтра мы будем в безопасности, живые и здоровые.

Словно по молчаливому уговору, никто не заговаривал о Ябловски. Что могло случиться? Почему он не подает признаков жизни? Илан вернулся в свою комнату, сел на кровать и открыл Библию, найденную в палате № 27. От томика пахло пылью и плесенью. Прикосновение к книге вызвало в памяти яркие, четкие картины. Вечер, отец укутывает его одеялом и читает отрывки из Завета. «Сколько мне лет – десять? Одиннадцать?» Прежде чем погасить свет, Жозеф Дедиссет клал толстый том на тумбочку и целовал сына в щеку. Когда отец выходил, Илан доставал из-под подушки фонарик, залезал под одеяло и долго читал.

Все так и было. И воспоминания об этом скрыты в его мозгу.

Илан провел ладонью по словам «Люка Шардон», написанным на обложке черными чернилами. И представил себе, как несколько лет назад Жигакс, бывший «постояльцем» палаты № 27, делает то же самое.

Он открыл Библию и быстро – как будто знал, где искать, – нашел ту главу из Книги Бытия, где говорилось об Иакове.

Через несколько минут к нему присоединился Филоза. Илан поднял глаза.

– Ну что… Все еще считаешь, что несчастная женщина участвует в игре? – с горечью спросил он.

– Я не переставал об этом думать, искал объяснение. И нашел одно.

Илан вздохнул:

– Какое?

– Представь, что она с самого начала была в игре, а когда Жигакс устранил Гадеса, оказалась в ловушке. Ее не кормили, не поили, не выпускали, она мочилась под себя – и начала слетать с катушек. Как тут не сбрендить, если на тебя надели смирительную рубашку и оставили одну в заброшенном здании!

Илану пришлось признать, что в словах Филозы есть своя логика, хотя сам он думал иначе. Он достал из кармана ключ и сказал:

– Она держала его в руке. Мы пробовали открыть сейф с деньгами, но ничего не вышло.

– Что еще он может открывать?

– Не знаю и знать не хочу. Главное – выбраться отсюда.

Илан начал листать тонкие страницы Библии, слушая, как шуршит бумага.

– С каждым проведенным здесь днем воспоминания возвращаются. Я знаю, что мои родители были глубоко религиозны и очень меня любили. Мы жили в маленьком скромном доме. Это всплывает из глубин подсознания. До сегодняшнего дня я считал, что мать с отцом были учеными, бесстрастными исследователями, думавшими только о своей карьере и путешествиях на проклятой яхте. Теперь я понимаю: кто-то внушил мне все это. Настоящие воспоминания не утрачены, они рано или поздно отыщутся, я уверен.

Филоза сел рядом с Иланом, бросил взгляд на разложенную на кровати карту и прочел вслух фразу над рисунком: Здесь царит Хаос, но на вершине ты обретешь равновесие. Все ответы там.

– На вершине… видимо, на вершине лестницы, – предположил он.

– Я всегда считал, что речь идет о вершине горы, но теперь понимаю: отец имел в виду лестницу Иакова.

– Ты нашел то место, где говорится об этой самой лестнице?

– Нашел. Иаков был сыном Исаака и внуком…

– Авраама, – перебил его Филоза. – Иаков – иудейский патриарх, он сражался с ангелом и победил его. Эту битву считают актом отчаянной храбрости. Иаков был очень смелым человеком, победителем, преодолевшим все препятствия.

Илан слушал Филозу и искал в его словах аналогии с историей своей семьи. Он тоже преодолел много препятствий, чтобы оказаться в финале. Почему отец выбрал библейскую символику, когда шифровал карту?

– Расскажи мне о лестнице, – попросил он.

– Иаков пришел в город Харран, заночевал там, и ему приснился знаменитый сон о лестнице с семью ступеньками. Тебе, конечно, известно, что все библейские тексты нуждаются в толковании. Христианская интерпретация истории с лестницей основывается на словах Христа из Евангелия от Иоанна. Если я не ошибаюсь, Иаков видит во сне Христа и воспринимает Его как лестницу, соединяющую Небеса и Землю, Он – Сын Божий и Сын Человеческий. Преодолеть семь ступеней – значит пройти через все промежуточные миры, только так можно попасть на Небо, в рай^[32].

– И каждый человек после смерти попадает в чистилище, верно?

– В самом низу лестницы – жизнь на Земле. В середине – чистилище. А на вершине – ад или рай.

Илан долго обдумывал сказанное Филозой. Вспоминал слова, которые разрезанный надвое отец произнес в том странном сне: Это не только морг, но и место перехода. Мы с твоей мамой ждем суда. Ад, рай… Понимаешь, о чем я?

Что общего у этих загадок?

Филоза тронул его за плечо:

– С тобой все в порядке?

– Да… Думаю, да. Знаешь, у меня всегда было особое представление о чистилище.

– И какое же?

– Для меня чистилище – враждебное ледяное место, где люди ждут последнего суда…

Филоза пошел к двери.

– Прими горячий душ и отдохни. Завтра будет тяжелый день.

– Ты прав.

– А я еще раз обойду коридоры и попытаюсь отыскать Ябловски. Если не найду, уйдем без него. Доберемся до города и отправим спасателей или полицию.

– Ладно. Скажи – только не удивляйся, – ты что-нибудь помнишь из школьного курса об аде и чистилище? Кем был Гадес в греческой мифологии?

– Кажется, он как-то связан с адом, – откликнулся Филоза.

– Верно, Гадес – владыка ада, не позволяющий мертвым покидать его царство.

– Вот оно что… – Филоза издал сдавленный смешок. – Получается, мы сейчас в чистилище, по дороге в ад, и Гадес – наш Гадес – не дает нам сбежать. Класс! Тебе и правда нужно отдохнуть.

Он вышел из комнаты, а Илан отправился в душевую и встал под горячую воду. Его не оставляли мысли о большом овальном витраже в приемном покое. Перед глазами стояли искаженные страданием лица Христа и его учеников. Кому пришло в голову украсить портал над входом в психиатрическую клинику витражами с религиозной тематикой? Почему пациентам позволяли рисовать на стенах персонажей дантовского «Ада»? Что побудило отца использовать лестницу Иакова, когда он шифровал карту? Какое отношение имеют религиозные отсылки ко всему происходящему?

Чистилище…

Илан провел под душем много времени, но ответов на свои вопросы так и не нашел.

Выйдя, он встал как вкопанный.

На кафельном полу, свернувшись в клубок, лежал Фредерик Ябловски. Не в белом халате, а в собственной одежде и грубых туристских ботинках.

И мелких дырочках.