на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



Глава 16

Люди уехали.

Ийлэ наблюдала за ними через проталину, которую норовило затянуть морозом. И время от времени Ийлэ приходилось наклоняться к ней, дышать, чтобы проталина становилась больше.

Ждать пришлось долго.

Наверняка, люди не хотели уезжать, но им пришлось.

Ийлэ слышала.

Громкий.

И людям не понравилось. Люди увидели, что на самом деле псы лишь похожи на них, что сходство это слетает, когда они надевают чешую…

Какой он?

Нет, Ийлэ не настолько любопытна, чтобы подставляться под удар. В ином обличье псы разумны, но разум их во многом еще подчинен инстинктам, а инстинкты требуют охоты.

Но все-таки… какой он?

Наверняка большой, быть может, больше того, который… у него была плотная чешуя и тяжелые иглы вдоль хребта, которые вставали дыбом, когда пес злился, а злился он часто.

Хвост-змея.

И когти на лапах. Сами лапы тяжелые, однако ступают бесшумно, конечно, когда ему хочется… порой он позволял ей услышать.

Убежать.

Бег — часть охоты. И пока Ийлэ не поняла, что ему нравится загонять ее, она играла. Бежала. Останавливалась. Задыхалась. Хватала воздух, захлебываясь им и, услышав пса, который шел, не таясь, бежала вновь… неслась, сбивала ноги, раздирала руки… оставляла кровяный след.

Нет, не сейчас.

Она подождет…

— Мы подождем, — сказала Ийлэ отродью, которое ждать не хотело, но было голодно и требовало еды.

И еще пеленки сменить.

Их Ийлэ сняла, закутав отродье в свою рубашку, и для тепла под свитер спрятала. Вдвоем если… вдвоем они справятся.

Час — это не так и долго…

Пусть пес отойдет.

И заснет… а он слабый, он заснет почти сразу… и наверное, время никогда еще не тянулось так медленно.

— Они уйдут… уже уходят.

Доктор и супруга его, недовольство которой ощущалось издали. Она шла, гордо вскинув голову… неуклюжая тень в кольце факелов. Все они тени, но тени узнаваемые. Мирра, которая опирается на руку Альфреда… она все-таки получила его… а почему бы и нет? Красивая пара… вот только Альфред ее не любит.

Он никого не любит.

Раньше Ийлэ не понимала и этого, вообще раньше она не понимала очень и очень многих вещей, но к счастью теперь все изменилось. И она прячется на безопасном чердаке, следит за людьми сквозь проталину…

…два возка.

…верховые.

…и шериф уходит последним, он останавливается во дворе, оборачивается, окидывая дом пристальным взглядом. Видит ли Ийлэ? Нет, слишком далеко… чердачные окна крохотные, а проталина и вовсе размером с ладонь Ийлэ.

Темно к тому же. Это у них факелы, а Ийлэ прячется в темноте. И зрение у людей зрение слабое… но ей все равно страшно. И страх возвращает к трубе. Ийлэ прижимается к ней спиной, сидит, баюкая отродье, которое утомилось плакать. Оно еще слишком слабое и помнит о тех, прошлых временах, когда голод был привычен. Отродье молчит, сопит, и легкое ее дыхание щекочет кожу.

Имя…

Ийлэ перебирала имена, словно бусины, но не находила того, которое подошло бы отродью. Имена были… нет, не плохими, но за каждым стоял человек.

— Мы обязательно придумаем что-либо… у тебя будет красивое имя… хотя бы имя красивое… и наверное, в этом мире никто не упрекнет тебя в том, что ты альва лишь на половину… альвов больше не осталось. Ушли. Я слышала это, но… почему отец не ушел? То есть, он был бы тебе дедом. Он бы тебе понравился… но почему он ждал так долго? Из-за королевы? Я знаю эту историю… мне не рассказывали ее, но я все равно знаю… дети слышат больше, чем думают взрослые. И ты вот… ты пока не понимаешь, что именно слышишь… и не запомнишь, но это именно, что пока… ты вырастешь и тогда…

Она замолчала, сама не зная, что будет тогда, и будет ли вовсе это «тогда».

Весна.

Лето.

А потом вновь осень и зима… зима — это метели.

И холод.

Лед на воде. Спящий лес. Тишина мертвенная… зима — это смерть, если у тебя нет дома.

Ийлэ закрыла глаза. Нет, о той зиме думать слишком рано. Ей бы нынешнюю пережить. Она так и сидела, в полудреме, баюкая отродье, которое, несмотря на голод, кажется, все-таки уснуло. Оно было теплым и легким.

Хрупким.

И весной… весной ведь не обязательно уходить сразу… Ийлэ подождет, пока погода установится, а отродье повзрослеет… крестьянки носят детей за спиной, платками привязывают. Отродью понравится? Ийлэ надеялась, что оно будет не слишком тяжелым… а если и будет, то ничего, Ийлэ справится.

Она сильная.

Она сама не знала, насколько она сильная.

Нат поднимался по лестнице бегом, и дверь открыл пинком.

— Ийлэ? — то ли голос его, то ли грохот двери разбудили отродье, которое зашлось плачем. — Ийлэ, ты… Райдо! Ему плохо!

Нат упал на колени, он выглядел… странно.

Полуголый и в каплях живого железа, которое растекалось по пятнистой шкуре, чтобы в нее же впитаться.

— Ему очень плохо, — Нат стирал железо со щек. — Он… он умирает… помоги ему… пожалуйста.

— Ему очень плохо, — Нат стирал железо со щек. — Он… он умирает… помоги ему… пожалуйста.

Он смотрел снизу вверх, со страхом… и надеждой?

Верил, что Ийлэ и вправду способна помочь?

А она способна. Наверное.

И Нат выглядел сейчас вовсе не страшным, скорее уж растерянным. И ребенком.

— Я… я все для тебя сделаю… я буду тебя защищать… и ее тоже… — он судорожно сглотнул. — Я… я знаю, что у тебя есть враги… или просто те, кого ты ненавидишь. Я их убью. Всех убью, кого скажешь… только помоги ему!

Ийлэ молча поднялась.

Райдо лежал на полу. Он дополз до дивана, но тот выглядел до смешного тесным, узким и неудобным. Райдо все равно взобрался бы, но… сил не хватило.

Силы таяли.

Еще тогда, когда он обернулся и зарычал… охренительно грозно вышло, и найо Арманди сомлела, и Мирра тоже. Добрый доктор побледнел, а люди за арбалеты схватились, точно эти арбалеты могли чем-то помочь.

Ничем.

Шериф вот остался спокоен, железный мужик, который велел:

— Угомонитесь.

Причем, кому именно это было сказано, Райдо не понял. Главное, арбалеты убрали.

— Полагаю, — шериф повернулся к доктору, — нам настоятельно предлагают покинуть дом…

Доктор кивнул.

Он приводил в чувство супругу пощечинами, и кажется, бил сильнее, чем нужно, вымещая на ней, беспомощной, собственное раздражение. От доктора пахло сладкими травами, дурманом.

От шерифа — все еще табаком, но в новом обличье Райдо и этот, знакомый уже запах, обрел сотни оттенков. А сквозь него пробивались иные, старой кожи, старой ткани, старой болезни, которую шериф скрывает, потому что болеть ему некогда.

Наверняка, себе он говорит то же самое.

— И полагаю, у хозяина на то имеются все основания, — усмешка шерифа вышла кривоватой.

— Но Мирра…

Шериф пожал плечами:

— Он прав. Вы имеете полное право подать жалобу.

Не подадут.

Проглотят обиду, но запомнят. Пускай. Лишь бы убрались и, желательно, поскорей, потому что в груди клокочет пламя, которое того и гляди выплеснется не грозным рыком, но кровавой рвотой.

— Прошу прощения за… такой вот визит, — шериф вытер прокуренные пальцы платком. — И за… ребят… сами понимаете, как оно все… выглядело изначально.

Он махнул рукой, и арбалетчки с преогромным облегчением убрались за дверь.

— И еще… Райдо, будьте осторожны. Мы и вправду здесь случайно оказались. На дорогах неспокойно… развелось после войны всякой швали… вот и собирались немного поохотиться.

Райдо кивнул.

Охота — это понятно.

— Сюда-то вряд ли сунуться… но вы все равно…

Ушли.

Райдо слышал голоса за дверью, по которым наверняка можно было сказать, что шериф привел сюда не двоих и не троих даже. И вправду случайность?

Или удобный предлог?

На дорогах после войны действительно неспокойно. Мародеры. Разбойники. Сброд, который привык полагаться на собственную силу… недобитые крысы войны, вовсе не желающие предстать перед судьей. Знают, что суд обернется виселицей. А кому на виселицу охота?

И драться будут до последнего.

И надо бы помощь предложить, но… из Райдо помощник хреновый.

Он лег, пытаясь унять разбушевавшееся пламя. Дышал часто, мелко, горлом, а из пасти на измаранный ковер текла слюна. Райдо пытался сглатывать ее, но слюны было много, да и… ковру не повредит уже. На ковре и без того следы остались, множество следов.

Сапоги шерифа.

Остроносые ботинки доктора… и вправду рассчитывали… а и вправду, на что они рассчитывали? Нелепый, безумный даже план… на слабость?

Беспомощность?

Сам виноват.

Райдо выдохнул и облизал зубы. Ныли. И челюсть. И кости. И кажется, именно так должен себя чувствовать глубокий старик… а он не такой уж старый, только все равно сдохнет, при том, кажется, именно сейчас.

— Райдо? — Нат появился.

Голый, взъерошенный и почему-то мокрый. Купался он, что ли?

— Райдо, ты как? — от Ната пахло снегом.

Вышел проводить дорогих гостей? Весьма благоразумно с его стороны. За такими гостями глаз да глаз нужен… и серебряные ложечки пересчитать…

Гости.

Гостей он тихо ненавидел с детства. За тесные костюмчики, в которые его засовывала нянька, за необходимость вести себя соответствующим образом, чтобы матушку не огорчить, за собственную неспособность к этому самому образу… впрочем, в этом гости не виноваты.

— Они меня заперли, представляешь? — Нат сел на ковер. — Усыпили и заперли… в той комнате… альва выпустила. Представляешь? Мы думали, что там выхода нет, а он есть! В стене! Я запомнил, где именно, но не уверен, что получится… она как-то по-своему все сделала.

Нат потер кулаком подбородок.

— Я ее на чердак отправил… ну так, на всякий случай… а то пришли… натоптали… и Дайна их впустила. Дайна меня накачала, я точно знаю.

Не только его.

Дайна готовила тот треклятый чай, подавала, убирала… именно, убирала… Райдо не обратил внимания, а меж тем из кабинета исчез и поднос, и чашки, и чайник… вот же… бабы…

— Может, — с надеждой произнес Нат, — мы ее все-таки уволим? Она все равно ничего не делает! Я и сам со всем справлюсь.

Райдо кивнул.

Уволит.

Вот обернется и сразу уволит… если обернется. Тварь внутри очнулась и сейчас распускала тенета щупалец, пробуя это его огромное тело на прочность. С ним она провозится долго, а вот человеческое слабо… и его тварь разорвет за часы.

— Ниру увезли… она тоже спала… наверное, она проснется и подумает, что я подумаю, что это она меня усыпила… а я так не думаю. Она пахнет вкусно. И дома ей плохо. Давай мы ее заберем? У нас ведь много места…

Райдо вздохнул. Он очень сомневался, что после сегодняшней беседы семейство Арманди согласится подписать договор.

И Нат тоже понял и тоже вздохнул:

— А если украсть?

Бестолочь.

— Райдо… а ты так и будешь… ну, лежать?

Будет.

Настолько, насколько сил хватит. А у него не так, чтобы много осталось. И конечно, детское это глупое поведение… надо встать, обернуться, добраться до кровати или треклятого диванчика, который здесь вот, в двух шагах.

Лечь.

Хлебануть виски… или не хлебануть, а по старой привычке бутылки две принять, тогда, глядишь, и отпустит. А если нет, то и смерть во хмелю всяк веселей.

Но Райдо упрямится.

Матушку его упрямство огорчало. Она позволяла себе вздыхать и неодобрительно качала головой, а когда Райдо делал что-то вовсе уж неприемлемое, матушка мягко произносило:

— Ты меня разочаровываешь…

Почему-то сейчас Райдо услышал ее голос.

И запах учуял, нежный, зефирно-розовый. И испугался, что леди Сольвейг решила нанести неурочный визит, а потом сам рассмеялся от этакого предположения. Матушка, конечно, его любит и беспокоится, но ее беспокойство — не то, чем можно оправдать столь вопиющее нарушение правил.

Он обернется.

Сейчас.

Вот только полежит еще немного, у него почти получается дышать, а слюна… это от зелья… знать бы, чем именно его накачали… но ведь наглость же…

— Я… — Нат поднялся. — Тогда оденусь, ладно? Я скоро приду и…

Райдо щелкнул хвостом.

Нат отсутствовал недолго. Впрочем, сейчас Райдо воспринимал время как-то странно, он был вовне его. Часы тикали. Тень ползла по полу, добралась до лапы и замерла, не решаясь коснуться чешуи. Было почти хорошо.

Почти не больно.

Почти получалось дышать.

— Райдо, — Нат сел рядом. — Ты уже час почти… тебе нельзя… сил много уйдет и… и потом не останется.

Его правда.

Жила далеко. Но как вернуться, если там, в человеческом обличье, он не справится.

— Пожалуйста, — попросил Нат. — Я… я за тебя волнуюсь. Очень.

Как есть бестолочь, только… нельзя умирать.

Райдо ведь письмо младшенькому не написал. Нет, писал и постоянно, но не про Ната. Мальчишке податься некуда. Отец его вернет Сурьмяным, а те вряд ли забудут про побег… и Нат снова сбежит, только куда ему деваться?

На дороги.

Прибьется уже не к отряду, к банде какой-нибудь… одичает…

Нельзя.

Райдо обязан был позаботиться, а он… сам бестолочь… и альва опять же с малышкой… они вовсе чужие в новом мире… кажется сильной, но слабая… затравят.

Живое железо схлынуло.

Отлив, который сдирает шкуру, и мясо, и обгладывает Райдо до костей, сами эти кости меняя. И наверное, он закричал бы от боли, потому что эта боль не похожа на прежнюю, которая сопровождает любое превращение. Эта красная.

Острая.

Перец… точно, братец как-то подсунул конфету с перцем… мерзкая вещь… правда, теперь горит не пасть, а все тело, но ничего.

— Пей, — Нат придерживает голову и льет в нее воду, остается глотать, но и это слишком сложно, и вода стекает по щекам, по шее, по груди. — Отдыхать, да? Встанешь? Я помогу… давай же…

Встанет.

Уже встает. На четвереньки… и дальше, наверное, не получится… но Райдо попробует. Ему надо до дивана добраться и вообще выжить.

Ради Ната.

И альвы тоже… если позвать… попросить… она поможет. Помогла ведь раньше, пусть и говорила, что ненавидит, но слова — пустое… слова лгут…

— Давай… и еще шаг… — голос Ната предательски дрожал. И кажется, мальчишка вот-вот разревется от бессилия… а все из-за людей… и сам виноват Райдо, заигрался. Но диван близко, доползет, отлежится и будет как новенький…

Не дополз

Лег на пол, прижал ладони ко вспухшему животу.

— Нат…

— Я сейчас… — Нат отступал к двери.

— Погоди… ты должен… в город, — тварь внутри расползалась, она пробиралась к коже, выпячивая ее пузырями. Шевелилась. Смотреть и то мерзко, а того и гляди кожу прорвет, выплеснет гноем, кровью. — Младшего моего брата… Кейрен… найдешь… скажешь, что я послал… ты его знаешь… он позаботится…

Нат покачал головой и губы поджал.

Упертый осел.

— Я… я скоро!

— Стой! — рявкнул Райдо и кашлем собственным едва не захлебнулся.

Мерзко.

И слабость эта… он ведь почти готов сдаться. Но надо Нату сказать, пусть альву с собой возьмет, ей нельзя в городе, нельзя в доме. А Кейрен и ее примет. В нем нет ненависти…

Райдо погладил тварь, уговаривая ее подождать еще немного.

Нат вернется.

Он не оставит Райдо умирать одного, а значит, скоро появится. С вискарем. С опиумом. С чем-нибудь, что по мнению Ната, способно облегчить страдания.

Нат привел альву.

Пес умирал.

И сам знал, что умирает.

Он уставился на Ийлэ кровянистыми глазами, беспомощный, жалкий даже… и наверное, ей следовало бы радоваться, она ведь хотела, чтобы кто-то из них мучился, чтобы задыхался от боли, чтобы боялся. А он не боялся, но задыхался, потому и дышал через раз.

На губах пузырилась слюна. И пес дернулся было, чтобы вытереть ее.

— Лежи, — Ийлэ вытащила из-под свитера отродье, которое сунула Нату. — Есть хочет. Покормишь.

Тот кивнул.

Кажется, он и вправду готов был сделать все, лишь бы его обожаемый хозяин прожил чуть дольше.

— Нож. Таз. Резать буду.

Она села рядом с псом.

Райдо.

— Райдо, — имя это соскользнуло с языка легко. — Будет больно.

— Да уж… д-думаю…

— Больнее, чем сейчас.

Разрыв-цветок разворачивал сеть побегов, спеша опутать все тело. Он помнил, что это тело некогда почти принадлежало ему, а потом он уснул.

Проснулся.

И убаюкать вновь не выйдет, разве что…

— Опиум нельзя, — предупредила Ийлэ.

Она осторожно коснулась тугих семянок, которые натянули кожу. Поверхность их, пока плотная, изменялась, прорастая толстыми иглами. Вот-вот треснут.

— А виски? — пес морщился, но терпел.

Если бы он кричал от боли… катался по полу… умолял… наверное, его не было бы жаль.

Его и сейчас не жаль.

Ийлэ не о нем собирается позаботиться, но о себе с дочерью.

— Виски… можно, пожалуй, — согласилась Ийлэ.

Разрыв-цветок отозвался, он был голоден и испуган, обожжен живым железом, и теперь норовил не столько зарастить раны, сколько выплеснуть в кровоток пуховые легкие семена.

— Ты чудо… — Райдо попытался улыбнуться, но закашлялся.

…если бы тот, другой, вот также выплевывал горлом легкие, Ийлэ порадовалась бы. Она бы взяла стул и подвинула его поближе, как делал он сам. И села бы. Она бы вспомнила про осанку и про то, что юной леди пристала сдержанность.

Она бы не смеялась, нет.

Улыбалась.

Сдержанно. И быть может, подала бы платочек, чтобы он вытер кровавые сопли… хотя, конечно, и тогда к нему не следовало бы приближаться.

Ублюдок.

Райдо… Райдо глотал виски, которое не помогало, но и не мешало. Райдо дышал сипло, но дышал, и значит, шансы имелись, если Нат поспешит.

Он появился с тазом и полудюжиной ножей, которые высыпал на ковер.

— Дальше?

— Я сама. Выйди.

Он медлил.

Не верит? Конечно, Ийлэ сама бы не поверила…

— Мне не нужно его убивать, — она перебирала ножи, подыскивая тот, который придется по руке. — Он сам умрет.

Нат это понимал, и все-таки.

— Иди, — Ийлэ подняла на него взгляд. — Здесь будет много грязи.

— Я привычный.

— Нат! — Райдо это имя стоило очередного приступа кашля, который подействовал на Ната сильнее, чем окрик.

Ушел.

Таз остался. Ножи. И кажется, Ийлэ нашла подходящий, с клинком узким, синевато-серой масти. Кромка выглядела острой, и не важно, что боль от разреза будет мелочью по сравнению с тем, что он чувствует сейчас, Райдо выдержит, но…

…его терпение не безгранично.

И силы пригодятся.

— Ийлэ…

— Лежи, — он не пытался встать, перевернулся на спину.

— У тебя имя красивое… Ий-лэ… как вода… имя-вода.

— Молчи.

Замолчал. Смотрит сквозь ресницы, и взгляд такой смиренный, что тошно становится… правда, понятно, что смирение это показное, но все равно тошно.

Почему он, а не тот, другой, за мучениями которого Ийлэ наблюдала бы с преогромным удовольствием?

— Эти шары нужно вырезать… а потом остальным займемся, ладно?

Райдо прикрыл глаза, и наверное, это можно было считать согласием, которое Ийлэ не требовалось, но странное дело, стало легче.

— У них колючки пошли, поэтому придется кожу срезать…

Полукруг.

И клинок направлять легко, несмотря на странную слабость в руках, будто бы ей не все равно, что с Райдо. Ему если и больно, то терпит. По надрезу проступает кровь, темно-бурая, с кусками чего-то белого, верно, гноя. Ийлэ поддевает кожу, срывает лоскут, а с ним и тугую головку семенной капсулы, которая к этой коже приклеилась намертво. Капсулы падают в таз.

Первая… вторая… и пятая тоже… разрыв-цветок спешит выставить новые, но сила Ийлэ мешает ему. Он разодранный и сожженный, тянет эту силу.

Глоток за глотком.

Пускай.

Сила — это сон… сон заглушает боль, и разрыв-цветок погружается в вязкую дремоту.

…шесть и семь…

…и последние капсулы плотные, мелкие, величиной с горошину, но выбрать придется все.

Райдо лежит смирно, только шкура вздрагивает при прикосновении ножа.

— Уже недолго осталось, — Ийлэ проводит языком по пересохшим губам. — Потерпи.

Терпит.

И только вздыхает.

А на раны затягиваются озерцами живого железа. И это хорошо, только рано…

— Теперь самое сложное, — Ийлэ вытирает нож о рукав. — Я попытаюсь вытащить и часть побегов… захочешь кричать — кричи… и лучше, если бы в обморок…

Кивка не дождалась.

Вскрывала вены, и кровь в них была непривычно-серебристой, тяжелой, точно ртуть, она не падала — сыпалась в таз, скатываясь на дне его крупными каплями, которые не сразу теряли форму.

Сонный разрыв-цветок долго не отзывался, но Ийлэ не отпускала, она тянула его на тонких нитях силы, звала…

…и кровь сменила цвет.

Зеленая.

Это ненормально, когда кровь зеленая… и пахнет травой… она сделалась густой, норовя запечатать разрезы, и Ийлэ приходилось подновлять их.

Первый из побегов поднялся к коже, прорисовался толстою змеей, за которой потянулись иные. И Райдо попытался оттолкнуть руку, заскулил.

Привязать надо было.

И еще не поздно. Нат наверняка рядом, если окликнуть, отзовется.

— Нет, — Райдо выдохнул. — Я… справлюсь. Дальше давай.

Ийлэ ему поверила: этот и вправду справится.

Она поднесла к разрезу ладонь, и тонкое, осклизлое щупальце побега ласково коснулось пальцев. А ведь и это своего рода предательство. Разрыв-цветок хочет жить и прав на жизнь у него не меньше, чем у Райдо. Побег доверчиво льнул, обвивая пальцы.

— Я найду тебе место, — пообещала Ийлэ. — Хорошее. С солнцем. Сейчас зима, но весной здесь много солнца…

Она тянула эти нити, пока руки не оказались опутаны ими.

Разрыв-цветок расползался, оплетая запястья, карабкаясь к локтям, норовя забраться под толстый свитер. Ему было холодно, и Ийлэ делилась, что теплом, что силой.

— Вот и все, — она огляделась.

Таз с кровью, побуревшей, свернувшейся. Черные семенные коробочки, которые начинали трескаться, но вяло, и по бурой луже расползалась желтоватая жижа недозревших семян. Пол. Ковер, испорченный окончательно.

Ножи.

Райдо.

Он слабо, но дышал, и раны на спине заросли, и на руках серебрился металл, а значит, тоже затянутся. И пусть Ийлэ не вычистила до конца, она слышала осколки живого, чуждого внутри огромного тела пса, но время будет.

До весны он точно дотянет, а там… ей надо подумать.

— Очень хорошо подумать, — сказала она, вытряхнув разрыв-цветок в таз. Тот свернулся плотным комом, ощетинился шипами.

Таз Ийлэ поставила на подоконник.

Разрыв-цветку, как и любому растению, свет нужен. Жаль, что зима, весной можно было бы в сад перенести… или в лес…

— Спи, — сказала она, касаясь шара.

Уснет.

В отличие от пса.

— Я… не до конца вытащила… — Ийлэ не знала, что еще ему сказать и надо ли вообще что-то говорить. Она села рядом.

Руки дрожали.

Колени тоже дрожали. И холодно было, она и не предполагала, насколько замерзла. А ведь камин горит и… это от сил… ушли, как вода в песок. Этот песок проглотил бы и много больше, но больше нет. Голова вот кружится, мысли путаются.

Кажется, она сейчас в обморок упадет.

— Все не смогла… — она положила обе ладони на Райдо, шкура которого показалась ей раскаленной. И не будь он псом, Ийлэ прижалась бы… прижалась бы, обняла бы и лежала, пока проклятый холод не отступит. Она уже, оказывается, забыла, каково это: замерзать.

Напомнили.

— Остались обрывки… они прорастут, но позже… до весны… весной будет гроза и я поймаю молнию… — губы и те плохо слушались, Ийлэ замолчала.

Все-таки легла на грязный пол, понимая, что встать и добраться до дивана у нее сил не хватит. Да и толку от того дивана… Райдо горячий.

Восхитительно горячий.

И она полежит минуточку, дух переводя… все равно ведь в комнате нет никого… не увидят… не подумают… Ийлэ не успела понять, что именно не подумают, она не собиралась закрывать глаза, но веки сами отяжелели…

— Ийлэ, как вода, — произнес кто-то далеко-далеко.

Ийлэ согласилась.

Как вода… в воде есть сила… и в земле… и в травах… травы разные, но все хотят жить. Наверное, это нормально, что все в этом странном мире хотят жить.

Ийлэ не исключение.


Глава 15 | Хозяйка большого дома | Глава 17