Глава 8
В тисках шпионства
Алексей Николаевич дописывал черновик акта дознания. Времени было вагон, никто ему не мешал. Начальство разъехалось, и не только оно. В столице стояло теплое лето. Все, кто мог, укатили на дачи. Семейство сыщика давно уже поселилось в Нефедьевке. Сыновьям стукнуло по девятнадцать лет, они росли богатырями, в отца. Юнкера на каникулах шалили: ходили на медведя с рогатиной, переплывали Ветлугу, дрались с деревенскими парнями из-за девок – вытворяли все, что полагается в таком возрасте. Дочка, принцесса Шурочка, тоже не сидела без дела. Она пригласила в имение своего приятеля-француза, с которым семейство познакомилось год назад в Париже. Молодой ученый, милый умный человек, похоже, влюбился в юную барышню всерьез. Александра тоже поддавалась. Варвара в частых письмах подробно сообщала, как развивается франко-русский роман. Осенью не избежать помолвки. Уедет, уедет принцесса Шурочка далеко-далеко, в Париж, в Латинский квартал. Родит там детей, лыковских внуков, и станут они французы. Что ж, пусть так. Лишь бы дочке было хорошо.
Предоставленный сам себе, сыщик никуда не спешил. Он сходил на Газовую, в сад «Альгамбра», где слушал «Птички певчие» Оффенбаха и дамского имитатора господина Арсикова. В театре «Буфф» посмотрел на знаменитую Вяльцеву в оперетте-феерии «Госпожа Луна». Разок отужинал в ресторане гостиницы «Европейская», славящемся не только кухней, но и дорогими девками. Мог там подцепить этуаль, но раздумал…
По утрам Алексей Николаевич долго пил кофе и читал газеты. Июль 1903 года был беспокойным. В мире творилось черт знает что. Умер папа Лев XIII, ему долго искали преемника и наконец избрали Пия X. Странное какое имя… Еще пресса много писала о недавнем перевороте в Сербии, где военные выкинули в окно короля Александра Обреновича и королеву Драгу. Новый монарх Петр Карагеоргиевич взошел на престол и не наказал убийц. Видать, боялся, что полетит следом… А в Донском округе, в имении Варламова произошло страшное происшествие. Помещик взял на сельские работы тридцать три девушки из ближайших деревень. Они жали хлеба, а ночевали в большой клуне. Туда ломились парни, не давали работницам спать. И те попросили объездчика запереть их на ночь снаружи на висячий замок, чтобы отвадить охальников. Тот повесил замок и уехал, а вскоре клуню зажгли… Все девушки сгорели заживо, а поджигателя так и не нашли.
Рядом шли другие новости, повеселее. Полицией Второго участка Петербургской части задержан неизвестно кому принадлежащий боров белой масти. Если хозяин не объявится, то борова съедят. А с английской принцессой Викторией на балу произошел казус: танцевала с офицером, зацепилась платьем за его шпору и упала. Барышню вынесли из зала в обморочном состоянии. Что за глупые англичане! Наши офицеры на балы ходят в башмаках, берегут своих дам… Да и платья давно пора сделать короче! Лучше сразу до коленок.
Ленивые размышления сыщика прервало появление служителя. Он принес записку, как оказалось, от ротмистра Лаврова. Тот писал: «Выяснились новые факты, откуда прохвост Ш. брал чертежи. Приезжайте».
Прохвост Ш. – это, конечно, Шиммельман. Именно с перехвата его письма началась история с дознанием. Похоже, морской агент руководил операцией по устранению Филиппова. А теперь контрразведка выяснила, как именно капитан цур зее ворует секретные чертежи наших новых крейсеров. Совсем колбасник распоясался! Пора это прекратить.
На Таврической, 17 Лыкова уже ждали. Олтаржевский в новенькой пиджачной тройке смотрелся вполне элегантно. Лавров тоже оделся в партикулярное. Он был нервически весел и что-то даже насвистывал.
– По какому поводу радость, Владимир Николаевич? – спросил гость, пожимая офицерам руки.
– Нашел я, кто собаке Шиммельману чертежи поставляет, – сообщил ротмистр. – Оказалось, тоже иностранец. Шведско-норвежский военный агент Карл Гейгер Лейонхювуд. Фамилия – язык сломаешь!
– Шведский агент помогает немецкому?
– А что тут странного? За деньги, разумеется. Никакого тайного соглашения между Швецией и Германией, по нашим сведениям, нет. Это частная инициатива Лейонхювуда с целью подзаработать.
– Как вы это установили?
– Камердинер вице-резидента Притвица сработал, – пояснил контрразведчик. – Помните, я рассказывал? Ганс Шютц. Вынул из кармана хозяина записку с именем шведа. Мы начали следить и засекли две встречи подлого скандинава с бароном Шиммельманом. Оба раза в ресторане гостиницы «Караванная». Швед сунул немцу пакеты, большие! А тот ему конвертики. Видать, с деньгами.
– Хм. А откуда скандинав берет секретные чертежи?
– По этому вопросу и совещание, – ответил Лавров. – Сегодня гнус явится на Балтийскую судоверфь. Он там часто ошивается.
– На судоверфи и строятся наши новые корабли?
– Да. Я предполагаю, что Лейонхювуд купил там кого-то из инженеров. И тот рисует шпиону копии.
– Швед выполняет задание германской разведки? – вступил в разговор Олтаржевский.
– Очевидно, – кивнул Лавров. – Немцы знают, что находятся под наблюдением. И выдвинули в боевую линию стороннего человека.
– Надо взять этого стороннего в проследку, – подумал вслух коллежский советник.
– Согласен с вами, – отозвался хозяин кабинета. – Прямо сегодня и начнем. Он явится в завод через два часа. Идемте туда втроем и понаблюдаем за шельмецом. Вельзевулово семя!
Словарь бранных выражений был у ротмистра богатый.
– Втроем? – усомнился Лыков. – Зачем толпой ходить? Бросимся в глаза.
– Не бросимся. Мы с Марианом Ольгердовичем переоденемся морскими офицерами. На заводе их пруд пруди, никто ничего не заподозрит.
– Моряками? – оживился поручик. – С детства мечтал.
Старшие чины рассмеялись:
– Ну вот и сбудется мечта детства!
В итоге на Балтийском заводе появились три новых человека. Один лет сорока пяти, плотный, усатый, с заурядным лицом, одетый в деловую визитку. И двое флотских: седоголовый кавторанг и совсем молодой мичманок. Они разошлись каждый по своим делам. Чуть позже прикатил шустрый иностранец. Огляделся по сторонам и начал деловито ходить по корпусам огромного завода. Заглянул в конструкторское отделение, оттуда перешел в цех артиллерийских вооружений, а затем и в сухой док. Время от времени иностранец вступал с кем-то в короткие разговоры, иногда вынимал памятную книжку и что-то в нее заносил. Никто не обращал на него внимания. Балтийская судоверфь никогда не стоит без дела. Всюду рабочая суета, гремят станки, визжат под потолком кран-балки. Огромные корпуса боевых кораблей, словно скалы, возвышаются на бесконечно длинных стапелях.
Лыков вел шведа по левому флангу. И в переходе из корпуса в корпус смог заметить, как тот сунул что-то в карман хмурому мужчине. С виду это был мастер или артельщик. Получив передачу, мужчина направился дальше, тревожно озираясь по сторонам. Сыщик тут же решил следовать за ним. Лейонхювуда ведут еще двое, а этого – никто.
Началась необычная слежка. Хмурый чувствовал себя на гигантском предприятии как дома. Он шел быстрым уверенным шагом, время от времени заглядывал ненадолго в разные помещения, а на выходе проверялся. Алексею Николаевичу было трудно: он не знал верфи. Еще сыщик оказался слишком заметен в своей визитке, когда все вокруг были одеты по-рабочему.
Неожиданно возле электрического цеха хмурый так же на ходу, как и получил, сунул сверток в руку другому мужчине. Лыков растерялся. Что делать? Идти за новым объектом или наблюдать старый? Раздумывать было некогда. За секунду приняв решение, он пошел за хмурым. И вскоре оказался у причальной стенки. Внизу плескалась Нева, с моря шла мелкая рябь. Новенький миноносец чуть ерзал на волнах, терся о стенку, но швартовы держали крепко. Объект по-хозяйски прошел на корабль, кивнув вахтенному матросу. Лыков выждал минуту, подошел к сходням и спросил:
– Кто это сейчас шмыгнул?
Матрос недовольно покосился и промолчал. Знает службу! Тогда сыщик показал полицейский билет и повторил вопрос.
– Мастер по гальванике, – ответил часовой и добавил: – Вы бы обратились к господину лейтенанту, а мне на часах разговаривать не полагается.
– Где он?
– На корабле.
Лыков, не спрашивая уже разрешения, прошел на миноносец. Куда делся этот гальванист? Он обежал корабль по левому борту, каждую секунду ожидая, что его остановят. Однако нижние чины лишь недоуменно косились на штафирку, а офицеры не попадались. Хмурый пропал. Алексей Николаевич остановился, глянул за борт. Что делать? Он решил отыскать командира и у него выяснить личность гальваниста. Но не успел. Кто-то сзади сильно толкнул его в спину, и сыщик кубарем полетел в воду.
Оглушенный падением, он сначала нахлебался воды. Но вынырнул и стал молотить руками, крича при этом:
– Помогите! Человек за бортом!
Помощь пришла быстро. С миноносца бросили конец, грубый голос прокричал:
– Хватайся, лямой!
Мокрого и слегка ошалелого сыщика подняли на борт. Свирепый офицер с лейтенантскими погонами заорал на него:
– Кто таков? Как оказался на военном корабле?
Вид у коллежского советника, надо признать, был жалкий. Но он быстро взял себя в руки. Дурацкая ситуация: время потеряно, объект скрылся. Однако кое-что сделать можно.
– Лейтенант, прекратите орать и проводите меня в вашу каюту.
– Ах ты…
– В каюту, я сказал, – сыщик произнес это таким тоном, что командир миноносца прикусил язык. Через минуту в крохотном закутке он прочитал запаянный в стекло полицейский билет сыщика и спросил:
– Что это значит?
– На ваш корабль проник вражеский агент. Я следил за ним, но он меня заметил. И вот, выкинул за борт. Бывает…
– Бывает, господин коллежский советник, – согласился офицер, давясь от смеха. – Рому хотите? А то вы мокрый весь, как водяной.
– Давайте, – согласился Алексей Николаевич. – И пошлите, пожалуйста, вестового к проходной. Там стоит парная пролетка, извозчик бляха номер сто двадцать четыре. Пусть едет прямо сюда и заберет меня.
– Будет сделано, – кивнул лейтенант, наливая незваному гостю полный стакан рома. – Вестовой, ко мне!
Когда матрос ушел, сыщик сделал большой глоток и сказал благодушно:
– Уф… Вот за это спасибо… Последний раз я чувствовал себя таким идиотом на турецкой войне. Представляете, взял в плен богатого мачахальца, народность есть такая. Кинжал в серебре, шашка, конь что надо… И вьючная сума весит пуд. Я ее развязываю, ну, думаю, там не иначе золото. И что же?
– Что? – заинтересовался лейтенант.
– Наши фальшивые рубли, свинцовые и покрытые оловом. Я их потом казакам подарил, а те пустили в дело.
Собеседники посмеялись и отхлебнули еще рома. Внутри у сыщика поднялось благотворное тепло и стало разливаться по организму.
– Так кто вас за борт-то выкинул?
– Какой-то гальванический мастер. Рост выше среднего, бритый, пятидесяти лет примерно. Надо расспросить часового, он его пропустил.
– Бритый? – переспросил офицер. – Похож на немца?
– Да.
– Он и есть немец. Зовут Мюллер. Чинит гальванические батареи в торпедном отсеке от компании «Сименс-Шуккерт». Значит, Мюллер, по-вашему, шпион?
– Вы этого не спрашивали, а я не говорил, – многозначительно ответил сыщик.
Лейтенант все понял и больше не задавал вопросов. Они выпили чуть не всю бутылку, а затем мокрого, но уже согревшегося Лыкова отвезли домой. Переодевшись, он вновь приехал на Таврическую.
Там горе-филера встретили взволнованные коллеги.
– Алексей Николаевич, как же вы так? – хлопотал Лавров и пытался отпоить пострадавшего чаем. А Олтаржевский порывался сбегать в аптеку.
– Отставить! – повысил голос коллежский советник. – Я цел и уже обсох. Даже рому напился на миноносце. Чувствую себя, правда, как последний дурак, но это мелочи.
Он рассказал о слежке за Мюллером и о том, как тот незаметно смог зайти ему за спину.
– Короче говоря, я его упустил, – завершил свой рассказ сыщик. – Глупо, ох глупо. И того, второго, которому передали сверток, тоже теперь не найти. А бумаги у него.
Тут заговорил Арзамасцев, который все это время молча сидел в углу:
– Человек, что получил документы, черноволосый, в защитном пыльнике?
– Да, – ответил Лыков и просветлел: – Платон Ануфриевич, неужели?
– Именно так, – улыбнулся Лавров. – Я подкрепил вас своими филерами. А говорить не стал, чтобы не расслаблялись. И Арзамасцев отличился. Он тоже заметил факт передачи от Мюллера. Вы, Алексей Николаевич, пошли за гальванистом… и оказались в воде, ха-ха… А он проследил черноволосого. Платон Ануфриевич, доложите.
Арзамасцев степенно, в подробностях начал рассказывать:
– Значит, заметил я того черного. Сразу бросилось мне в глаза, что он настороже. Идет не как простой человек, а оглядывается, норовит схитрить. Ну, я расстояние удвоил. Объект покрутился по заводу, ни с кем в разговоры не вступал и через час вышел за проходную. Бумаги при нем. Еще долго он водил меня по Чекушам, а затем скрылся в казармах лейб-гвардии Финляндского полка. Часовой ему слова не сказал, значит, он там свой. Я боком-боком тоже пробрался…
– Мимо всех постов? – ухмыльнулся Алексей Николаевич.
– А куда деваться? Шмыгнул, значит, и принялся чернявого искать. Нашел и личность выяснил. Зовут Иван Скоробогатов, жилец у отставного оружейного мастера при казармах второго батальона. Числится на Балтийском заводе, но чем занимается, никто не знает. Скоробогатов живет замкнуто, дружбу ни с кем из соседей не водит. Часто ездит в Москву, а иногда в Ригу…
– Опять Рига, – хлопнул себя по колену сыщик.
– …Всегда при деньгах, за квартиру платит вовремя. Не пьет, не буянит, жилец хороший. Одно подозрительно хозяину: наш Ваня откуда-то знает по-немецки.
– Вот как? – оживился Владимир Николаевич. – Почему хозяин так решил?
– Донесся однажды разговор. Явился к жильцу гость, закрылись они в комнате, но отставной мастер случайно подслушал.
– Интересно, – констатировал поручик Олтаржевский.
– Не то слово, – подхватил Лавров. – Балтийский завод прежде принадлежал англичанам. Но в девяносто четвертом его выкупила казна, и сейчас там правит Морское министерство. Новейшие и лучшие военные суда делают на этом заводе. Самый большой стапель в России у них. Похоже, шпионы свили на верфи гнездо.
На этих словах вошел служитель и положил ротмистру на стол записку. Тот прочитал ее и воскликнул:
– Разбегаются, сукины дети! Поняли, что мы их заподозрили.
– Кто разбегается? – почуял неладное сыщик.
– Оба два. Мюллер взял билет до Риги, а Скоробогатов – до Москвы.
– Надо попробовать их проследить! Бумаги страшат Скоробогатова, он их или сожжет, или спрячет. Видимо, после того как меня заметили, ребята решили лечь на дно.
– Бумаги нужно найти любой ценой, – нахмурился жандарм.
– Давайте поступим так. Я поеду в Москву, одним поездом с чернявым, – предложил Лыков. – Телеграфирую Лебедеву, это начальник Московской сыскной полиции, чтобы с вокзала Скоробогатова взяли под наблюдение…
– Вернее будет арестовать, – перебил ротмистр. – Прямо на вокзале, пока он не передал никому документы.
– Владимир Николаевич! – вспыхнул сыщик. – Вы же опытный розыскник. Зачем сразу арестовывать? В кои-то веки обнаружили германского шпиона. Надо связи его посмотреть. Явки в Москве. Сообщников открыть. Нет, никаких арестов на вокзале. Я попробую его выследить, получить и документы, и агентуру. А Платон Ануфриевич отправится в Ригу, следить за Мюллером.
Предложение приняли без дискуссий. Только Олтаржевский увязался за сыщиком в Первопрестольную. Тот не возражал: помощник может пригодиться, а учиться Мариану Ольгердовичу лучше на глазах у Лыкова.
Утром на московском перроне Алексей Николаевич увидел Рукосуева. Тот был с перевязанной головой: контузия еще не зажила. Сыщик взглядом показал старшему филеру объект слежки, тот так же молча отправил за ним своего подчиненного. А Лыков с Олтаржевским поехали в Гнездниковский переулок.
Лебедев сидел за письменным столом и правил гранки книги.
– Словарь заканчиваешь? – догадался коллежский советник.
– Да. Взгляни, может, чего дополнишь.
Начальник МСП готовил к изданию словарь воровского жаргона. Публике интересно, а сыщикам польза. Лыков начал читать и с ходу делать замечания. Так прошло около часа. Василий Иванович почаевничал с гостями, а потом отослал их в кухмистерскую. Питерцы закусили и вернулись. Их уже ждал Рукосуев.
– Так что, ваше высокоблагородие, выследили мы вашего. Но получилось плохо.
После того как Лыков, рискуя жизнью, вывел старшего филера из-под огня, тот держался с питерцем подобострастно. И сейчас лицо москвича выражало едва ли не горе. Хотел услужить, а не смог!
– Что значит плохо, Рукосуев? Уточни.
– Ну, объект зашел в Свиной дом.
– Понятно… Вот тебе и вскрыли агентуру! Прав оказался Лавров: надо было брать шпиона прямо на вокзале.
– Почему? – встрял Мариан Ольгердович.
Лыков обернулся к поляку и пояснил:
– Свиной дом – это строения между Певческим и Петропавловским переулками на Хитровке. Почтовый адрес один дробь два, но на самом деле там несколько корпусов. Угловой называется Утюг, казармы за ним – Сухой овраг. В Свином доме шестьдесят четыре ночлежки, два кабака и подземные укрытия для беглых. С недавних пор все домовладение принадлежит Кулакову, хозяину знаменитого притона «Каторга»; он купил его у инженера Ромейко. Полиция в Сухой овраг не ходит, вести там наблюдение нельзя.
– А почему Свиной? – спросил Олтаржевский. – Там хлев?
– Нет, это же центр Москвы. Раньше, в начале века, Певческий переулок назывался Свиньинским, по имени знаменитых бояр. У них была тут усадьба. А нынешние обитатели хуже свиней, так что название в точку.
– Что же нам делать? Почему нельзя поставить наблюдение?
– Потому что Хитровка, – буркнул коллежский асессор.
Лыков остановил приятеля:
– Василий Иванович, не сердись. Мариан Ольгердович в Москве редкий гость, на Хитровке не был ни разу.
– Вот пусть сходит и сам поглядит, – желчно парировал Лебедев.
– Мы с ним вместе сходим, – миролюбиво предложил коллежский советник.
Тут до начальника МСП дошло. Он воздел руки и воскликнул:
– Не пущу! Ни тебя одного, ни вас обоих!
– Придется пустить, Василий Иванович, – еще мягче сказал Лыков. – Мы же не гулять просимся, у нас приказ министра.
Москвич смотрел на питерцев и колебался.
– Правильно, – кивнул Алексей Николаевич. – Дело серьезное, следует все продумать. Но идти надо.
– Облава?
– Возможно. А если Скоробогатов уйдет через подземные ходы?
– Те ходы в пользовании у бандитской аристократии, – возразил Василий Иванович. – А твой Скоробогатов кто для этого? Он что, «иван»? Навряд ли.
– Рукосуев, ты приметы нашего гостя по картотеке не смотрел? – обратился Лыков к старшему филеру.
– Пока нет, ваше высокоблагородие. Разрешите приступить?
– Даю подсказку: он, возможно, немец. Погляди в иностранцах. И побыстрее возвращайся, будем готовить облаву.
Сыщики стали набрасывать план операции и рассчитывать необходимые для этого силы. Поручик сидел рядом и учился.
– На Яузский и Покровский бульвары кого поставим?
– Конно-полицейские разъезды.
– Согласен. Для полного оцепления Свиного дома потребуется человек восемьдесят.
– Возьми из резерва. Эх, жалко, Белоконь погиб! Храбрый человек, он бы нам сейчас пригодился.
– Чего теперь… А в самих казармах как?
– Внутрь пусть войдут три отряда. В каждом по десять городовых, во главе сыскной надзиратель.
За такими разговорами прошел час. Вдруг дверь кабинета распахнулась, и ввалился старший филер. Улыбка у него была до ушей.
– Ваше высокоблагородие, нашел!
– Кого? Скоробогатова?
– Так точно! И никакой он не Скоробогатов, а природный немец, правильно вы подсказали. Иоахим Гамбургер его зовут. Проходил у нас по мошенничеству четыре года назад, отсидел восемь месяцев в Таганской. По ремеслу переплетчик.
– Вот как, – обрадовался Лыков. – Василий Иванович, где у вас переплетчики сидят?
– Пятая казарма, второй этаж.
– Туда я пойду самолично.
Облаву решили начать в восемь вечера. Обитатели ночлежек уже начнут заселяться, а ночные охотники еще не уйдут на промысел. Лебедев собрал большие силы наружной полиции и подкрепил их своими людьми. Ровно в восемь по переулкам зазвучали свистки. Свиной дом быстро обложили со всех сторон. Коллежский советник вошел в пятую казарму, где была ночлежка переплетчиков. Мариан Ольгердович занял позицию сбоку от него и вынул револьвер.
– Уберите, он не потребуется, – сказал сыщик.
Поляк посмотрел на рожи, что высунулись из дверей, и замешкался.
– Уберите! – прикрикнул Лыков и полез по заплеванной лестнице на второй этаж. Через десять минут все обитатели казармы стояли во дворе и вполголоса матерились.
– А ну тихо, народец! – зычно скомандовал коллежский советник. – Встали в круг, разговор есть.
Хитрованцы построились. Лыков вытолкнул вперед лже-Скоробогатова.
– Знаете этого человека?
Толпа молчала, ожидая объяснений. Они не замедлили быть.
– Это германский шпион, зовут Гамбургер. Вся облава из-за него. Он нам нужен, не вы.
– Ишь, сволочь, – подал голос старый оборванец. – Загорелась душа до винного ковша, а тут парься…
– Барин, че ж мы-то стоим? – оживилась толпа. А из соседних корпусов отряды городовых сгоняли все новых и новых обитателей.
– Сейчас поясню, – так же громко ответил Лыков. – У шпиона этого были с собой бумаги. Важные секретные бумаги. А при аресте их не оказалось. Спрятал он их куда-то.
– И че?
– Так пока мы эти бумаги не найдем, будете здесь стоять.
Хитрованцы было заголосили, но питерец скомандовал:
– Молчать! Я еще не кончил.
Толпа притихла, но на шпиона уже смотрели неприязненно.
– Это полбеды, что вы тут маленько попаритесь. Хуже другое. Если документов не найдем, всех вас отправлю в Гнездниковский, в стол приводов. Для удостоверения личности. Кто окажется бесписьменный, того вон из Москвы, по месту жительства. Кто беглый или в розыске – в тюрьму. Выбирайте, православные.
Тут народ окончательно осерчал. Гамбургера окружили и начали угрожать ему, требуя, чтобы отдал полиции бумаги. В противном случае обещали разбить башку. Городовые едва справлялись с толпой. Немец вжал голову в плечи, но только разводил руками. Вдруг рослый детина подошел к Лыкову, сдернул шапку и сказал:
– Ваше высокое благородие! Нету их у нас, хоть разорвись. Я сам видал, как этот байстрюк вручил чевой-то Мишке Драгуну. У него секретные бумаги, как пить дать.
– Что за Мишка Драгун?
– Ну, он эта… из подземных.
Толпа замолчала и обратилась в слух. Подземные жители Свиного дома, или иначе волки Сухого оврага, были люди серьезные. Гайменники, промышлявшие по всей Москве грабежами, а часто и убийствами, прятались здесь от полиции.
– Заплатил ему немец за хранение? – предположил сыщик.
– Не иначе.
– Тебя самого как зовут?
– Васька Весельчак.
– Ты вот что, Василий. Сходи туда и узнай, как тамошний народ смотрит. Вернут они нам ту бумагу – и мы сразу вас отпустим. Тихо станет на Хитровке. Вся полиция уберется, обещаю.
– Ага. Я мигом.
Весельчак убежал в седьмую казарму – видать, там были выходы из подземелий. Хитрованцы стояли, ждали решения своей участи. Они курили, выпивали, кто-то кому-то уже начал потихоньку чистить морду.
– Ну-ка тихо там! – прикрикнул Лебедев. – А то не посмотрю на обещания его высокоблагородия господина Лыкова, никого не отпущу, пойдете все на опознание.
Минут через десять гонец вернулся и доложил сыщикам:
– Не отдают.
– А ты сказал, что иначе всю толпу арестуем и в цинтовку[32] посадим?
– А то! Но они говорят, им за хранение сто рублев обещали. А весь этот сброд, – Васька кивнул через плечо, – и лашника[33] не стоит.
Хитрованцы обиженно загудели:
– Пес подземный, еще глумится! Тут из блохи голенище кроишь, а им сотню ни за что!
– Сам не московский, вот и не жалеет народ!
– Кто там у вас сегодня набольший? – поинтересовался у гонца сыщик. Тот наклонился к самому его уху и прошептал:
– Малюта Скуратов звать. Ох и злой!
Лыков глянул на приятеля. Лебедев развел руками.
– Ладно, веди меня к нему, – приказал Алексей Николаевич.
– А оне захотят? – усомнился Весельчак.
– Скажи, сто рублей принесу.
Гонец опять ушел и вернулся намного быстрее.
– Ежели одни, то атаман готов принять, – объявил он.
– Алексей Николаевич, а я? – взмолился Олтаржевский. – Возьмите меня с собой!
– Адъютант полагается, – обратился коллежский советник к Ваське. – Пусть Малюта тоже будет с есаулом.
– Пускай… – неожиданно смягчился оборванец. – Токмо орудия здеся оставьте.
Сдав Лебедеву свои револьверы, Лыков с Олтаржевским отправились следом за хитрованцем. Тот провел их в самую дальнюю казарму. Крикнул громко:
– Начальник с есаулом! Без орудиев оба! – И кивнул вниз, в подвал: – Вам туда.
Алексей Николаевич спустился первым. Он не боялся: убивать полицейских здешним обитателям вовсе без надобности. Было скорее любопытно, как живут эти загадочные волки Сухого оврага.
В тесном помещении чадила единственная свеча и стояли два покосившихся стула. Ишь, меблировали комнату для переговоров… Из угла уходил вглубь черный коридор с неровными сводами. А в середине, как статуя, застыл высоченный дядька лет сорока, ладный, плотный и вполне себе прилично одетый. За ним красовался такой же долговязый есаул.
– Здравствуйте, – протянул руку сыщик. – Лыков Алексей Николаевич.
– Зови меня Малюта Скуратов, – ответил атаман, крепко пожимая ее.
– Вот, Малюта Лукьянович. У тебя есть шпионская бумага, она мне нужна.
– Мы на ней заработать хотим.
– Я понимаю. От того немца ты долго будешь денег ждать. Мы его арестовали.
Атаман чуть склонил голову набок и ждал продолжения.
– Давай так. С меня капчук[34] и корзина пива. С тебя документы.
– Пиво? – с оживлением переспросил Скуратов.
– Да. Хорошее, петцольдовское. Прямо сейчас и обменяемся.
Алексей Николаевич вынул из портмоне банкнот и протянул атаману. Тот взял, подозрительно посмотрел.
– Не пчелы?[35] Гляди…
– Настоящие!
Сыщик крикнул наверх:
– Весельчак, подь сюда!
Хитрованец быстро спустился и получил от сыщика десятку.
– Давай за петцольдовским пивом, одна нога здесь, другая там!
– А сколько взять-то?
– На девять рублей, целковый возьми себе за труды.
– Слушаюсь, васкоробродь!
– Ты какое любишь, темное или светлое? – обратился питерец к подземному жителю.
– Светлое.
– А я темное, – подал вдруг голос есаул.
– Того и другого возьми, – приказал сыщик Весельчаку.
Васька убежал. Лыков с Малютой сели на стулья, адъютанты остались стоять.
– Ну, как тут живется? Не скучно? – начал дипломатичный разговор коллежский советник.
– Живется спокойно. Ваши сюда не суются.
Сыщик огляделся, зябко повел плечами:
– Да… Я бы не смог. Меня однажды в Даниловке завалило в пещере. Четыре дня просидел, чуть с ума не сошел. Стреляться уже надумал[36]. Бр-р… До сих пор иногда кошмары снятся, что я в той могиле…
– Не, у нас весело, – будто оправдываясь, ответил «иван». – В святцы[37] балуемся, девки к нам в гости ходят.
– А по ночам гуляете…
– По ночам гуляем, – с ухмылкой подтвердил хозяин.
– Уходить тебе надо до холодов. Зимой в этом клопосдохе совсем худо.
– Поглядим… – буркнул «иван»; разговор перестал ему нравиться. – Где твой скороход? Только за смертью его посылать.
– Да он скорее твой, чем мой!
Еще пять минут они поговорили ни о чем. Потом явился Васька с полной корзиной пива, и начальники совершили обмен. Лыков не глядя сунул бумаги в карман, кивнул гайменнику:
– Будь здоров. Попадешься – договорим.
Когда они выбрались наружу, Мариан Ольгердович облегченно вздохнул. Толпа задержанных ждала своей участи и с надеждой взирала на парламентеров. Лыков махнул рукой:
– Пляши в три ноги! Всем свобода!
– Ура!!! – закричали хитрованцы и разбежались по кабакам. Сыщики с офицером сели в служебный экипаж, и только там Лыков вынул и развернул трофей:
– Что здесь?
И ахнул:
– «Программа развития Балтийской эскадры до тысяча девятьсот десятого года»! Вот гады, такой документ похитили!
На другой день в Петербурге ротмистр Лавров крепко пожал руки Лыкову и Олтаржевскому:
– Поздравляю, господа. Теперь мы прижмем эту шушеру с Большой Морской[38].
– А что мой обидчик-гальванист? Нашли его в Риге?
– Нашли, да что толку. Сел там на пароход – и в Данциг.
– Ну хоть агентуру мы им расшугали, притихнут на время, – вздохнул Лыков. – Гамбургера потрясите, может, он кого назовет. А мне пора возвращаться к делу доктора Филиппова. Развлекся, и будет.