на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава 23

Мыши и люди

По возвращении из Англии Тереза Кабаррюс немедленно отправилась посоветоваться со старой колдуньей на улицу Ла-Планшетт. Что двигало прекрасной испанкой помимо амбиций? Конечно, раскаяние! В Терезе не было ничего от закоренелого преступника. Она всего лишь была избалованной женщиной, над которой поиздевались. Которую отвергли. И теперь она жаждала мести. Алый Первоцвет оказался совершенно равнодушен к ее чарам, и, подстрекаемая Шовеленом, который использовал ее в собственных интересах, она присоединилась к жестокому заговору, целью которого было уничтожение группы английских шпионов, врагов Франции. Первым этапом было наглое похищение леди Блейкни и ее заточение в качестве приманки. Теперь поимка Алого Первоцвета оставалась всего лишь вопросом времени.

Жестокие, гнусные люди!

Тереза, с головой бросившаяся в это постыдное предприятие, всего несколько дней спустя многое отдала бы, чтобы исправить причиненное зло. Но ей еще предстояло узнать, что она, как орудие Комитета общественного спасения, и прежде всего Шовелена, его самого бессовестного и подлого агента, не может надеяться снова стать свободной от этого задания, пока оно не будет выполнено. Только смерть могла бы ее освободить. Но угрызения совести Терезы были не таковы, чтобы довести ее до акта самопожертвования. Маргарита Блейкни ее пленница, и, узнав об этом, английский лорд непременно придет в дом, где заперта его жена. И Тереза, осуществившая все это, постаралась подавить раскаяние и продолжала делать грязную работу для Шовелена. Мало того, она пожелала определить, какие выгоды ей это даст.

Первое: она осуществит свою месть! Алый Первоцвет, попав в ловушку, наверняка пожалеет о своем вмешательстве в любовные дела Терезы! Терезе абсолютно безразличен Монкриф, и она крайне благодарна английскому лорду, увезшему ее жалкого любовника из Франции. Вот только неосторожное письмо Алого Первоцвета ранило тщеславие прекрасной испанки, и до сих пор память о нанесенном ударе не померкла. Тереза ведь не знала, что письмо было подложным, сочиненным и написанным Шовеленом, чтобы побудить ее отомстить. Но сильнее мыслей о мести было желание Терезы осуществить планы на будущее. Она начала мечтать о благодарности Робеспьера, о своем триумфе над теми, кому вот уже в течение двух лет не удалось покончить с английскими шпионами. Она уже видела свое имя, начертанное крупными буквами в свитке Славы, представляла тирана своим покорным рабом и… и много еще чего…

Ибо теперь инструмент ее мести Бертран больше не понадобится. В награду за гнусное похищение леди Блейкни ему было позволено последовать за своим божеством как лакею, включенному в ее эскорт. Несчастный, разочарованный, уже отвергнутый, он вернулся с ней в Париж, где возобновил жизнь, полную унижений и презираемого Терезой пылкого поклонения, сломившего его дух и искалечившего характер.

Не успев шагнуть на землю родины, Бертран понял, что был в руках Терезы не более чем мягким воском, который она лепила по своему желанию, а теперь выбросила как ненужное бремя. Конечно, ее амбиции не позволяли ей связать свою судьбу с неизвестным и нищим любовником, ведь она была невестой восходящей звезды, гражданина Тальена!


Итак, одно из самых больших желаний Терезы почти исполнилось: Алый Первоцвет все равно что пойман, и когда это произойдет, она позаботится о том, чтобы он узнал, откуда нанесен удар.

Что же касается ее будущего, тут перспективы были более сомнительны. Она еще не покорила Робеспьера настолько, чтобы тот пал жертвой и сложил к ее ногам свою власть и влияние, а гражданин Тальен, предложивший ей руку и свое имя, постоянно пытался обуздать ее честолюбие и затруднял свое собственное продвижение самой жалкой трусостью.

Хотя она жаждала подтолкнуть его к решительным действиям, захватить верховную власть до того, как Робеспьер и его друзья бесповоротно утвердятся на самом верху, Тальен трясся от страха, считая, что при попытке действовать он и его возлюбленная лишатся голов.

— Пока жив Робеспьер, — страстно спорила Тереза, — ни один человек не может считать себя в безопасности! Каждый его соперник рано или поздно становится жертвой. Сен-Жюст и Кутон мечтают о его диктатуре. Когда-нибудь им это удастся, и тогда смерть любому, кто когда-либо посмел выступить против Робеспьера.

— Следовательно, мудрее всего будет не противостоять ему, — возражал осторожный Тальен. — Время придет…

— Никогда! — горячо воскликнула она. — Пока вы строите планы, спорите и размышляете, Робеспьер действует или подписывает ваш смертный приговор.

— Робеспьер — идол народа! Он способен одним словом склонить на свою сторону Конвент! Его красноречие приведет на гильотину армию врагов!

— Робеспьер! — презрительно бросила Тереза. — Вы считаете, что этим все сказано? Что Франция, человечество, народ, верховная власть — все заключено в одном человеке? Но, друг мой, послушайте меня. Робеспьер — всего лишь имя, фетиш, манекен, поставленный на пьедестал! Кем? Всеми вами — Конвентом, клубами, комитетами. И пьедестал этот выстроен на том эфемерном фундаменте, который вы называете народом и который рассыплется под его ногами, как только люди поймут, что ноги эти менее прочны, чем глина. Уверяю, всего один толчок сильным пальцем, и он разобьется на множество мелких осколков! А на его место можете подняться вы, на высоты, которых он достиг так легко.

Но хотя Тальена временами увлекал ее пыл, в конце он всегда качал головой и проповедовал благоразумие, а также заверял, что время еще не пришло. Тереза, властная и нетерпеливая, несколько раз намекала на разрыв.

— Я не смогу любить слабого мужчину, — твердила она, обдумывая планы, в которых мечтала перенести свою благосклонность на другого, более достойного.

«Робеспьер не подведет меня, не то что этот трус», — размышляла она, пока Тальен, ослепленный и покорный, прощался с ней у двери матушки Тео, которой Тереза поверяла свои насущные проблемы.


Ореол, окружавший вначале пророчества колдуньи, сильно потускнел с тех пор, как шестьдесят два ее клиента пали жертвами гильотины по обвинению в заговоре с целью свержения Республики. Враги Робеспьера, слишком трусливые, чтобы атаковать его в Конвенте или клубах, решили проникнуть в тайну сеансов на улицу Ла-Планшетт, чтобы подорвать его популярность в первом и власть во вторых.

В логово колдуньи были внедрены шпионы. Имена наиболее частых ее посетителей стали известны, и вскоре были произведены поголовные аресты, за которыми последовали неизбежные смертные приговоры. Имени Робеспьера не прозвучало, но имена приспешников, объявивших его «Посланником Всевышнего», «Утренней звездой» и «Благодетелем человечества», были произнесены с трибуны Конвента и отравленными стрелами летели в самого тирана.

Но Робеспьер был слишком осторожен, чтобы действовать открыто. Враги пытались втянуть его в дискуссию, вынудить встать на защиту своих почитателей и тем самым признать связь с ними, но он оставался благоразумно молчалив и с безжалостной жестокостью принес их в жертву во имя собственной безопасности. Он ни разу не возвысил голос, не пошевелил пальцем в их защиту, и пока он, кровожадный деспот, упорно оставался на воздвигнутом им самим троне, те, кто считал его вторым после Бога, погибали на эшафоте.

Матушка Тео по какой-то необъяснимой причине избежала массовых казней, но теперь у нее почти не осталось клиентов. Робеспьер больше не смел посещать ее даже переодетым. Дом на улице Ла-Планшетт стал предметом особого внимания агентов Комитета общественного спасения, и колдунья была вынуждена пресмыкаться перед этими же агентами, оказывая им многочисленные услуги, а сама вела весьма жалкое существование.

Однако для тех, кто презирал людское мнение, а вместе с этим и опасности, сеансы матушки Тео ни в малейшей степени не потеряли своей привлекательности. Ничего не изменилось: все та же разделенная занавесом комната, душный, тяжелый от благовоний воздух, песнопения, разноцветное пламя, послушницы, более похожие на призраков. Задрапированная в серое одеяние колдунья все еще наводила чары и призывала силы света и тьмы помочь ей предсказать будущее. Послушницы пели и изгибали тела в странных позах, маленький негр ухмылялся, втайне считая происходящее обманом и шарлатанством.

Тереза, сидевшая на возвышении и вдыхавшая пьянящие пары восточных благовоний, застилавшие глаза и туманившие разум, упивалась медовыми словами и льстивыми пророчествами старухи.

— Имя твое будет самым великим в стране. Перед тобой склонятся самые могущественные троны! По твоему слову будут слетать головы и рушиться стены! — объявила матушка Тео замогильным голосом, глядя в хрустальный шар.

— Как перед женой гражданина Тальена? — почтительно осведомилась Тереза.

— Этого духи не сказали, — покачала головой колдунья. — Что им имя? Я вижу корону славы, и твоя голова окружена золотым светом, а у ног лежит что-то, когда-то бывшее алым, а теперь ставшее красным и раздавленным.

— Что это означает? — пробормотала Тереза.

— Этого тебе знать не нужно, — наставительно сказала сивилла. — Разговаривай с духами, растворись в их объятиях, узнай от них великие истины, и будущее станет тебе ясным.

С этими загадочными словами она собрала складки одеяния и, восклицая: «Эвое! Эвое! Саммаель! Замиель! Эвое!» — выплыла из комнаты, важная и непроницаемая, возможно, предоставив своей сбитой с толку клиентке в одиночестве размышлять над загадочным пророчеством.

Но едва матушка Тео закрыла за собой дверь, как ее поведение мгновенно изменилось, а яркий свет дня, похоже, избавил ее от всех ведьминских повадок. Она вдруг превратилась в обыкновенную уродливую старуху, морщинистую, с крючковатым носом, в убогом одеянии, сером от времени и грязи, и со скрюченными пальцами, похожими на когти хищной птицы.

Едва она вошла в комнату, как мужчина, стоявший у окна и смотревший вниз, быстро повернулся к ней.

— Вы довольны? — спросила она.

— Судя по тому, что я слышал, — да, хотя пророчествам следовало быть яснее.

Карга пожала худыми плечами и кивнула в сторону своего логова.

— О! Испанка прекрасно все понимает! Почти ни о чем не спрашивает меня или духов, но они говорят ей о чем-то алом. Не беспокоитесь, гражданин Шовелен, что она, лелея свои безграничные амбиции, забудет о своем долге по отношению к вам?

— Нет, — спокойно заверил Шовелен, — не забудет. Кабаррюс не глупа. Она прекрасно знает, что когда гражданин государства призван работать на его благо, он уже никогда не получит свободу. Дело нужно довести до конца.

— О, не бойтесь за Кабаррюс, гражданин, — сухо парировала сивилла. — Она вас не подведет. Ее тщеславие безмерно. Она считает, что англичанин оскорбил ее, подсунув под дверь эту дерзкую записку, и не оставит его в покое, пока не отомстит.

— Верно, — кивнул Шовелен. — Она меня не подведет. Да и ты тоже, гражданка.

— Я? — тихо засмеялась старуха. — Разве это возможно? Вы обещали мне десять тысяч ливров в тот день, когда Алый Первоцвет будет пойман.

— И гильотину, — мрачно бросил Шовелен, — если ты позволишь сбежать женщине, что живет наверху.

— Знаю, — процедила старуха. — Но если она сбежит, то не из-за моего попустительства.

— На службе у государства, — усмехнулся Шовелен, — даже беспечность становится преступлением.

Катрин Тео немного помолчала, сжав зубы, после чего тихо заверила:

— Она не сбежит. Не тревожьтесь, гражданин Шовелен.

— Храброе заявление! А теперь расскажите, что сталось с возчиком угля Рато?

— Он приходит и уходит. Вы велели мне его поощрять.

— Совершенно верно.

— Я даю ему снадобья от кашля. Он стоит одной ногой в могиле.

— Уж лучше бы обеими! — яростно прошипел Шовелен. — Этот человек — вечная помеха моим планам! Было бы куда умнее послать его на гильотину еще в апреле!

— Все было в ваших руках, — процедила матушка Тео. — Комитет хотел отправить его на эшафот! Его вина доказана! Помочь этому негодяю Алому Первоцвету сбежать… подумать только, неужели этого не достаточно?

— Мы не смогли доказать, что он помогал английским шпионам! — мрачно признался Шовелен. — И Фукье-Тенвиль отказался его забрать. Заявил, что это обозлит чернь, поскольку Рато — неотъемлемая часть этой черни. Похоже, нам нельзя восстанавливать людей против себя.

— Поэтому Рато вышел из тюрьмы свободным человеком, в то время как моих клиентов потащили на гильотину, а меня оставили без всяких средств и лишили права честно зарабатывать себе на хлеб! — тяжко вздохнула матушка Тео.

— Честно?! — воскликнул Шовелен с саркастическим смешком, но, видя, что старуха вот-вот выйдет из себя, поспешно добавил: — Расскажи мне о Рато. Он часто приходит сюда?

— Да, очень часто. Должно быть, и сейчас сидит в моей приемной. Он явился, как только вышел из тюрьмы, и с тех пор не дает мне покоя. Вообразил, что я могу излечить его от астмы, и хорошо мне платит.

— Хорошо платит? Этот голодный оборванец?!

— Рато не голодает. И перетаскал мне много английского золота.

— Но не в последнее время?

— Не позже чем вчера.

Шовелен грязно выругался.

— Так он до сих пор связан с проклятым англичанином!

Матушка Тео снова пожала плечами.

— Кто знает, который из них англичанин, а который — астматик Рато? — с усмешкой заметила она.

И тут случилось нечто до того странное, что Шовелен опять разразился ужасными проклятиями, а матушка Тео, чьи колени подогнулись, а на лбу выступил пот, была вынуждена схватиться за край стола, чтобы не упасть.

— Будь оно все проклято! — хрипло пробормотал он напоследок, — пока старуха, потрясенная тем суеверным ужасом, который так любила пробуждать в других, могла только смотреть на него и молча трясти головой.

И все же ничего тревожного не произошло. Просто откуда-то донесся заразительный беспечный смех. Откуда? Возможно, из соседней комнаты или с лестничной площадки за приемной матушки Тео. Смех был слегка приглушен стеной, он не мог бы испугать и ребенка.

Смеялся мужчина. Вероятно, один из клиентов матушки Тео, решивший в компании друга скоротать бесконечное ожидание в очереди. Ну разумеется, так и есть! Шовелен, проклинавший теперь уже себя за трусость, провел трясущейся рукой по лбу. Неприятная улыбка изогнула его тонкие губы.

— Похоже, один твоих посетителей в хорошем настроении, — обронил он с деланным безразличием.

— Но в приемной сейчас никого нет, — удивилась старуха. — Только Рато… а у него не хватает дыхания, чтобы смеяться…

Но Шовелен уже не слушал ее. И, пробормотав что-то неразборчивое, повернулся и почти выбежал из комнаты.


Глава 22 Ожидание | Коварство и честь | Глава 24 По приказу государства