Хейс

Выборы 1876-го ознаменовали нижнюю точку американской политики. Это был единственный случай в американской истории, когда легально избранный президент Соединенных Штатов занял свое место благодаря открытому и бесстыдному трюкачеству.

Хейс не оказался достаточно честен, чтобы отказаться от поста, куда его не избрали, и ему пришлось перенести унижение, принимая свою инаугурационную клятву за стенами кабинета и отказавшись от инаугурационного парада и бала.

Дела могли повернуться куда серьезнее, если бы Тилден не призвал своих разгневанных сторонников по всей стране согласиться с принятым решением и не прибегать к насилию. (Возможно, втайне он чувствовал облегчение, что не придется взваливать на себя президентскую ношу.)

С президентством Хейса правление карпегбеггеров на юге наконец завершилось. Одним из способов, благодаря которым республиканцы заставляли южные штаты тихо согласиться с воровством голосов, было обещание, что карпетбеггерство после последнего всплеска коррупции будет уничтожено. Федеральные войска ушли к 24 апреля 1877 года, и все штаты, когда-то входившие в Конфедерацию, находились теперь под собственным контролем. Все обретенные консервативные правительства стремились удерживать чернокожих в непоколебимых рамках их низкого общественного положения.

Хейс был религиозным, и по утрам он устраивал совместные моления, а в остальное время пел гимны. Его жена Люси стала страстной приверженкой методизма и убежденной трезвенницей. Она отказалась обеспечивать президентские церемонии спиртным, и за спиной ее называли «лимонадная Люси». (Она же придумала традиционный рождественский конкурс по катанию яиц на лужайке Белого дома.)

Впрочем, ее религиозность не делала Хейса особенно любимым у тех американцев, кто стоял на нижних ступеньках социальной лестницы. К примеру, он твердо верил в политику «крепких денег».

Это вызвало неприятности, потому что вследствие паники 1873 года долговой груз был велик. Закон требовал, чтобы долги выплачивались в золоте (отсюда и «крепкие деньги»). Но те, кто был должен (фермеры, рабочие, бедные в целом), хотели платить бумажными деньгами, которые назывались «зелеными баксами» и ценились меньше золота. Это мог быть способ сокращения долга.

Появилась Трудовая партия «гринбекеров», которой дали имя не только в честь дешевых денег для выплаты долгов (которая, конечно, предполагала инфляцию, ведь чем дешевле деньги, тем выше скакнут цены), но и в честь ограничения рабочих часов, требуемых с работников, и в честь сдерживания иммиграции китайцев, готовых работать за низкую зарплату. Партийцы выставили своих кандидатов в президенты и вице-президенты на выборах 1876-го и собрали 83 000 голосов.

Но раз уж полной надежды на бумажные деньги не было, существовала перспектива использовать серебро в дополнение к золоту. Серебро было обнаружено в больших количествах в Неваде, Колорадо и Юте в начале 1870-х, и если бы им стали выплачивать долги по расценкам ниже золота, то и это было бы хорошо для должников.

В то же время за деловыми интересами страны следил Хейс, а он целиком доверял золоту как единственному законному стандарту, в котором можно измерять выплату долгов. Этот «золотой стандарт» обеспечил бы минимальные потери для кредиторов и максимальные трудности для должников. Что означало, что те, кто уже благоденствует, более легко будут благоденствовать и дальше, а те, кто уже обеднел, более трудно станут избавляться от своей бедности.

В 1873 году «золотой стандарт» был одобрен, и пока шли депрессивные годы, нарастало осуждение того, что конгрессмен Ричард Паркс — Блэнд из Миссури (род. близ Хартфорда, Кентукки, 19 августа 1835 года) назвал «преступлением 73-го».

Демократическая палата, отвечая на возмущение сплоченными деловыми интересами республиканцев, выдвинула закон, направленный на установление «биметаллизма» (серебро, как и золото, становилось легальным стандартом для выплаты долгов). Под руководством Блэнда и сенатора Уильяма Бойда Аллисона из Айовы (род. в Петри, Огайо, 2 марта 1829 года) Акт Блэнда-Аллисона был принят. Хейс наложил свое вето, но вето удалось преодолеть. По закону правительство должно было чеканить серебряные доллары для долговых платежей.

Республиканский министр финансов Джон Шерман (род. в Ланкастере, Огайо, 10 мая 1823 года) занимался этим в самой минимальной степени, так что решение ни на что не повлияло, к добру или к худу. Поскольку к 1879-му страна стала забывать о панике, агитация за «свободное серебро» утихла, и все-таки до конца столетия это оставалось проблемой.

Что до условий труда, тут все оставалось на милость работодателей. Когда приходила волна паники, как в 1873-м, обычно рабочих увольняли или если и оставляли, то снижали им зарплату. Никто и ничто не могло этому противостоять, и не было никаких правительственных запасов, которые спасали бы уволенных людей от голодной смерти вместе с их семьями. Не имелось и каких-либо способов для рабочих помешать таким действиям нанимателей слаженными усилиями, потому что когда они так и делали и бастовали, то вмешивалось правительство — и всегда на стороне работодателей.

В таких-то условиях в 1877 году Балтиморская и Огайская железная дорога объявила о 10-процентном сокращении зарплат, уже втором за восемь месяцев. Железнодорожные рабочие забастовали, и акция разрасталась до тех пор, пока не стала самой неприятной в американской истории. Работодатели со своей стороны обратились за помощью в местную полицию, затем в полицию штата, и, наконец, президент Хейс подумал, что с его религией никак не расходится решение навести порядок при помощи армии. С забастовкой было покончено, хотя нескольких уступок по зарплате удалось добиться.

Несмотря на то что Хейс стоял за «крепкие деньги» и за полный контроль над экономикой со стороны нанимателей, он расходился с собственной партией. В конце концов, он был честным человеком, который полагал, что люди у власти не могут официально получать много и не должны трудиться, чтобы увеличивать свое богатство путем коррупции.

Одним из наихудших источников коррупции была возможность для высокопоставленных чиновников держать у себя в подчинении немало хорошо вознаграждаемых, не требующих особой работы политических должностей, за которые отплачивали верностью — и которые могли быть отобраны, если бы люди на этих должностях утратили бы верность. Благодаря такому «патронату» чиновники могли сидеть на своих местах неопределенно долго, и это означало узаконенную форму взяточничества. Более того, они могли избегнуть преследований из-за любого подкупа, ведь те, кто должен был бороться с коррупцией, едва ли пошли бы на это, коль скоро сами могли остаться без работы.

Хейс надеялся, что сумеет отделить правительственную работу от политики. В идеале, как ему казалось (и казалось другим рационально мыслящим людям), человек, подготовленный к работе, должен получить ее потому, что подготовлен, и не по какой иной причине. И не должен потерять ее, если только не сможет с ней справляться. Его политике нужно было быть такой.

Разумеется, против Хейса поднялись те руководители партии, которые верно поддерживали Гранта, слишком невежественного для собственной политики, и которые мечтали о том, чтобы система «коррупция для всех и все для коррупции» не менялась.

Первым из республиканских политиков, выступавших за продолжение «патронатов», был сенатор Роско Конклинг из Нью-Йорка (род. в Олбани, Нью-Йорк, 30 октября 1829 года). Он состоял в радикальных республиканцах, а теперь решил назвать свою секцию партии «столвартами» («несгибаемыми»), видимо оттого, что они несгибаемо стояли за коррупцию. Хейса и тех, кто его поддерживал, он называл «полукровками», намекая, что они наполовину демократы. Конклинг пытался выдвинуться в 1876-м и не стал относиться к Хейсу лучше из-за того, что тот победил.

В центре схватки оказался Честер Алан Артур (род. в Фэрфилде, Вермонт, 5 октября 1829 года). Был он высоким, красивым и очень способным человеком, предельно лояльным Гранту и Конклингу. Его назначили на пост сборщика таможенных платежей в порту Нью-Йорка, и в его управлении находились тысячи должностей. Свою работу он делал умело, но и ловко использовал ее для политических целей. А вот для личного обогащения не использовал.

Хейс попытался уволить Артура и еще нескольких друзей Конклинга, что означало начать войну. В те дни шансы на победу в таком конфликте были у сенатора, поскольку со времен Гражданской войны президентская власть оставалась слабой. И из всех сенаторов Конклинг менее прочих готов был потерпеть вмешательство простого президента. Говорили, что Конклинг «кулдычет, как индюк», и вот в этакой манере он привлек остальной Сенат на свою сторону. В общем-то сенаторы всегда отказывались одобрять любое назначение, у которого нет поддержки сенаторов из конкретного штата (каждый сенатор ожидал такой же любезности по отношению к себе), и таким вот образом Конклинг противостоял всем назначениям.

В конце концов Хейс победил, получив поддержку демократов, — что означало, что он и впрямь «полукровка» и стал кем-то вроде изгоя в глазах «несгибаемых».

Однако Хейса это не обеспокоило. Он не собирался оставаться более одного срока. Президентство его не радовало, а кроме того, республиканцы проиграли еще больше на выборах в конгресс 1878-го, и потому новое выдвижение выглядело в любом случае несоблазнительным. В сорок шестом конгрессе демократы завоевали обе палаты впервые с Гражданской войны — Сенат 42 к 33 и Палату представителей 149 к 130. (Трудовая партия «гринбекеров» провела 14 кандидатов, и таков был их максимальный политический успех.)