1 В тот самый час, когда томят печали Отплывших вдаль и нежит мысль о том, Как милые их утром провожали,
4 А новый странник на пути своем Пронзен любовью, дальний звон внимая, Подобный плачу над умершим днем, —
7 Я начал, слух невольно отрешая,[746] Следить, как средь теней встает одна, К вниманью мановеньем приглашая.
10 Сложив и вскинув кисти рук, она Стремила взор к востоку и, казалось, Шептала богу: «Я одним полна».
13 «Te lucis ante»,[747] — с уст ее раздалось Так набожно, и так был нежен звук, Что о себе самом позабывалось.
16 И, набожно и нежно, весь их круг С ней до конца исполнил песнопенье, Взор воздымая до верховных дуг.[748]
19 Здесь в истину вонзи, читатель, зренье; Покровы так прозрачны, что сквозь них Уже совсем легко проникновенье.[749]
22 Я видел: сонм властителей земных, С покорно вознесенными очами, Как в ожиданье, побледнев, затих.
25 И видел я: два ангела, над нами Спускаясь вниз, держали два клинка, Пылающих, с неострыми концами.
28 И, зеленее свежего листка, Одежда их, в ветру зеленых крылий, Вилась вослед, волниста и легка.
31 Один слетел чуть выше, чем мы были, Другой — на обращенный к нам откос, И так они сидевших окаймили.
34 Я различал их русый цвет волос, Но взгляд темнел, на лицах их почия, И яркости чрезмерной я не снес.
37 «Они сошли из лона, где Мария, — Сказал Сорделло, — чтобы дол стеречь, Затем что близко появленье змия».
40 И я, не зная, как себя беречь, Взглянул вокруг и поспешил укрыться, Оледенелый, возле верных плеч.
43 И вновь Сорделло: «Нам пора спуститься И славным теням о себе сказать; Им будет радость с вами очутиться».
46 Я, в три шага, ступил уже на гладь; И видел, как одна из душ взирала Все на меня, как будто чтоб узнать.
49 Уже и воздух почернел немало, Но для моих и для ее очей Он все же вскрыл то, что таил сначала.
52 Она ко мне подвинулась, я — к ней. Как я был счастлив, Нино благородный,[750] Тебя узреть не между злых теней!
55 Приветствий дань была поочередной; И он затем: «К прибрежью под горой Давно ли ты приплыл пустыней водной?»
58 «О, — я сказал, — я вышел пред зарей Из скорбных мест и жизнь влачу земную, Хоть, идя так, забочусь о другой».
61 Из уст моих услышав речь такую, Он и Сорделло подались назад, Дивясь тому, о чем я повествую.
64 Один к Вергилию направил взгляд, Другой — к сидевшим, крикнув: «Встань, Куррадо[751]! Взгляни, как бог щедротами богат!»
67 Затем ко мне: «Ты, избранное чадо, К которому так милостив был тот, О чьих путях и мудрствовать не надо, —
70 Скажи в том мире, за простором вод, Чтоб мне моя Джованна[752] пособила Там, где невинных верный отклик ждет.
73 Должно быть, мать ее меня забыла, Свой белый плат носив недолгий час, А в нем бы ей, несчастной, лучше было.[753]
76 Ее пример являет напоказ, Что пламень в женском сердце вечно хочет Глаз и касанья, чтобы он не гас.
79 И не такое ей надгробье прочит Ехидна, в бой ведущая Милан, Какое создал бы галлурский кочет».[754]
82 Так вел он речь, и взор его и стан Несли печать горячего порыва, Которым дух пристойно обуян.
85 Мои глаза стремились в твердь пытливо, Туда, где звезды обращают ход, Как сердце колеса, неторопливо.
88 И вождь: «О сын мой, что твой взор влечет?» И я ему: «Три этих ярких света, Зажегшие вкруг остья небосвод».
91 И он: «Те, что ты видел до рассвета, Склонились, все четыре, в должный срок; На смену им взошло трехзвездье это».[755]
94 Сорделло вдруг его к себе привлек, Сказав: «Вот он! Взгляни на супостата!» — И указал, чтоб тот увидеть мог.
97 Там, где стена расселины разъята, Была змея, похожая на ту, Что Еве горький плод дала когда-то.
100 В цветах и травах бороздя черту, Она порой свивалась, чтобы спину Лизнуть, как зверь наводит красоту.
103 Не видев сам, я речь о том откину, Как тот и этот горний ястреб взмыл; Я их полет застал наполовину.
106 Едва заслыша взмах зеленых крыл, Змей ускользнул, и каждый ангел снова Взлетел туда же, где он прежде был.
109 А тот, кто подошел к нам после зова Судьи, все это время напролет Следил за мной и не промолвил слова.
112 «Твой путеводный светоч да найдет, — Он начал, — нужный воск в твоей же воле, Пока не ступишь на финифть высот!
115 Когда ты ведаешь хоть в малой доле Про Вальдимагру и про те края, Подай мне весть о дедовском престоле.
118 Куррадо Маласпина звался я; Но Старый — тот другой, он был мне дедом;[756] Любовь к родным светлеет здесь моя».
121 «О, — я сказал, — мне только по беседам Знаком ваш край; но разве угол есть Во всей Европе, где б он не был ведом?
124 Ваш дом стяжал заслуженную честь, Почет владыкам и почет державе, И даже кто там не был, слышал весть.
127 И, как стремлюсь к вершине, так я вправе Сказать: ваш род, за что ему хвала, Кошель и меч в старинной держит славе.
130 В нем доблесть от привычки возросла, И, хоть с пути дурным главой[757] все сбито, Он знает цель и сторонится зла».
133 И тот: «Иди; поведаю открыто, Что солнце не успеет лечь семь раз Там, где Овен расположил копыта,
136 Как это мненье лестное о нас Тебе в средину головы вклинится Гвоздями, крепче, чем чужой рассказ,
139 Раз приговор не может не свершиться».[758]ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ