Глава 3

ОХОТА

Осень 855 г. Халогаланд

Осень пришла в Бильрест-фьорд неожиданно быстро: весь август и половину сентября жарило, будто летом, вдруг – раз! – за одну ночь берега залива покрылись ковром из сорванных ветром листьев, золотистых, огненно-красных, рыжих. По такому ковру приятно пройтись, выдыхая полной грудью бодрящий воздух, тем более что поначалу так же сверкало – но уже не грело – солнце. Впрочем, недолго баловала жителей фьорда солнечная погода – день, два – и появились плотные серые облака, похожие на прокисший кисель, быстро затянули небо, словно по мановению рук злобных финских колдунов, живущих на краю света.

Хельги, сын Сигурда ярла, поежился, с опаской посмотрев на небо. Нет, он не был трусом, но финских колдунов опасался. А кто их не опасался? Тем более здесь, на узкой тропинке, что вела через лес в горы. А что такое тропинка? Та же дорога. А дорога, всем известно, очень нехорошее, колдовское место. Кто знает, где у нее край, у дороги? И ведет она известно куда: если все время идти, идти, идти, то в конце концов можно покинуть мир людей – Мидгард – и выйти в иной мир. Хорошо, если в мир богов-асов – Асгард, а если в нижний мир – Нифлхейм – Страну смерти? Или очутишься вдруг в огненной земле Муспельхейм! Хельги не очень-то хотелось там оказаться, четырнадцать лет жизни – это еще мало. Ни подвигов совершить еще не успел, ни вообще… Хельги внимательно всмотрелся вперед, за деревья. Что это там мелькнуло? Кажется, что-то огненное! Неужто и в самом деле страшные огни Муспельхейма? А что, вполне может быть! Старики говорили, Бильрест-фьорд не очень-то хорошее место. Это все из-за радуги, что всегда появляется весной. Ведь именно радуга Бифрост соединяет, как мост, мир людей и мир богов-асов. Попадет туда Хельги, посмотрит на него главный бог Один своим единственным глазом – как огнем пронзит: откуда, мол, ты здесь взялся, Хельги, сын Сигурда, сына Трюггви? Какие такие славные подвиги совершил? И засмеется нехорошо, словно гром загремит, а волшебный конь Одина Слейпнир затопочет всеми своими восемью ногами… Нет, не стоит торопиться покидать Мидгард. Успеется еще. Сперва надо подвиги совершить, а уж потом можно и поговорить и с Одином, и с другими богами.

Ага! Вон опять впереди что-то мелькнуло, прямо за елкой.

Хельги машинально засунул руку под оленью куртку, потрогал на шее золотой амулет в виде Мьельнира – молота Тора, бешеного рыжебородого пьяницы, сына Одина и Земли. Такой амулет, по идее, должен бы отогнать всякую нечисть, особенно гномов и великанов. Впрочем, кто его знает? Не мешало бы и какую-нибудь вису прочесть, уж тогда точно все йотуны-великаны разбегутся, ибо велика сила ритмичного слова! А складывать висы Хельги умел, даже давнишний приятель отца старый кузнец Велунд, про которого ходили упорные слухи, что он колдун, его хвалил.

Хельги помотал головой. Некрасивая получалась виса. От такой если великаны и сгинут, то, пожалуй, только от хохота. По-другому надо. Ведь кто такие великаны? Жители подземного Йотунхема. Ну, и меч, конечно, тоже достоин более красивого описания… Например, так:

Прочитав, Хельги вдруг рассмеялся. Ну надо же, кого испугался! Великанов? Так дураку ясно, что днем они превращаются в камень. Вон как раз один такой рядом. Здоровенный. И кажется, шевелится! А ведь великаны не днем в камни превращаются, а на рассвете, при лучах солнца. Но солнца-то сегодня как раз и не видно – одни тучи. Тогда что же помешает вот этому камню превратиться в великана и тут же напасть?

Хельги еще раз громко повторил вису и незаметно оглянулся в поисках отставших приятелей. Ну, где же они? Харальд Бочонок – толстый, жизнерадостный, веселый, большой любитель поесть и выпить, и Ингви Рыжий Червь – длинный, курносый, веснушчатый, поесть любит не меньше Бочонка, однако как был тощим, таким и остается, видно, не в тюленя рыба. Харальд с Ингви приходились Хельги очень близкими родственниками – двоюродными братьями по матери, именно они и сгоношились сегодня с утра на охоту. Звали с собой еще молодежь – Дирмунда Заику с приблудным Хрольвом, да те отказались. По такой погоде, сказали, только ведьмы с великанами шляются.

Хельги прислушался. Ни голосов, ни другого какого шума позади слышно не было. Видно, приятели, Харальд с Ингви, хорошо отстали. В этом сын Сигурда ярла был сам виноват – нечего было нестись вперед, как угорелый, знал ведь – Харальд с Ингви лентяи известные, любят все делать не торопясь.

Хельги внезапно вздрогнул.

Ну вот и дождался неприятностей! Камень-то – зашевелился! Вот-вот превратится в великана, и виса не помогла. Попросив о помощи Бальдра – наиболее симпатичного бога, – Хельги вытащил из ножен широкий нож, запоздало пожалев о том, что оставил дома меч, меньше года назад торжественно врученный ему во время посвящения в воины. Побоялся потерять. А что, на охоте всякое бывает, особенно с такими балаболами, как Харальд с Ингви. Где их только тролли носят?

Вот дернулся росший рядом с камнем куст, вот с ветки клена медленно упали листья – красные, словно кровь. А за ними… За ними промелькнуло что-то огненно-рыжее, ловкое, быстрое… Лиса!

Точно – лиса!

Хельги перевел дух и счастливо улыбнулся. Все-таки хорошо, что он не встретился в лесу с великаном. Лиса – куда лучше. Даже очень хорошо. Подшибить, на шапку сестрице Еффинде или… или лучше не Еффинде, у нее и без того шапок уйма, лучше Сельме, дочке Торкеля бонда, хозяина дальнего хутора. Сельма девчонка красивая, не один Хельги на нее успел глаз положить. Вот пригодилась бы сейчас лисица…

Сельма…

Хельги не мог бы сейчас вспомнить, когда он впервые увидел ее – может быть, три года назад, на празднике богов, а может, и еще раньше, когда с отцом ездили по зиме погостить к Торкелю. Казалось, он всегда ее знал. А видел, к сожалению, редко. Уж слишком далека усадьба Торкеля, хотя как сказать… Иногда Хельги так сильно хотелось увидеть Сельму – да пусть хотя бы издали, одним глазком, – что он готов был идти хоть на край света, в страну злобных колдунов, троллей и йотунов. Сельма была такая… Хельги даже не мог и сказать – какая, хотя и слагал недурные висы. А тут вот словно немел. Вот приезжала как-то в начале весны Сельма с отцом и братьями, так он даже приветствовать ее как следует не сумел: как увидал, так и встал, словно столб, хлопая ресницами и чувствуя, как неудержимо краснеют щеки. Сельма… Кожа гладкая, белая, как морская пена, как облака, что бегут по синему небу, а небо – это глаза Сельмы… нет, не как небо… Как воды весеннего фьорда – темно-голубые, глубокие, опасные. А губы – мягкие, чуть припухлые, такие губы, что…

Хельги устыдился своих мыслей и почувствовал, как у него запылали уши. Где ж, интересно, лиса?

Юноша притаился за елкой, выглядывая будущую добычу. Ага, вот она, что-то ищет в пожухлой траве. А хвост, хвост-то какой! Правда, рано еще лису бить, ну да уж если сама в руки идет. А может, поймать ее? Приручить, как Приблуда Хрольв когда-то приручил лисенка, – правда, тот от него сбежал, еще бы не сбежать от такого глупня. Да, лучше лису поймать, бить еще рано – шкура не та, не зима все-таки. Оглушить тупой стрелой, да… Главное быстро. Убрать нож. Выхватить из-за плеча лук. Наложить стрелу… Ага! Эх, мимо…

Только рыжий хвост замелькал за деревьями!

Врешь, не уйдешь, красавица рыжая! Справа горы, слева фьорд – некуда тебе деться, некуда!

Бросившись вперед, Хельги погнался за лисой, старательно огибая деревья и не обращая особого внимания на хлещущие в глаза ветки. Теперь он уже был даже рад, что Харальд с Ингви отстали – пускай завидуют. Хельги прибавил ходу, стараясь не упускать из виду мелькающий впереди рыжий пушистый хвост.

Далеко позади остались друзья, Харальд Бочонок и Ингви Рыжий Червь, поглощенные разделыванием попавшего в капкан енота.

Не так далеко от этого места, кутаясь в старый шерстяной плащ, изрядно поеденный молью, тащил вязанку хвороста молодой раб по прозвищу Трэль Навозник. Смуглое лицо и черные как смоль волосы выдавали в нем жителя далекого юга, италийца или ромея, впрочем, вряд ли он сам помнил, откуда он родом. Был Трэль Навозник примерно на год моложе Хельги и четыре года – рабом, с тех пор как привезли его корабли Сигурда ярла, еще в ту пору, когда имя Сигурда было известно в Норвегии каждому. Оно и сейчас известно, но уже не так – стар стал бильрестский ярл, стар и немощен, видно, злые колдуны наслали заклятье, за три года превратив мощного здоровяка в харкающую кровью человеческую развалину, державшуюся только за счет воли.

С утра хозяйка Гудрун послала раба за хворостом. Получив на дорогу колотушек – его все тут били, считая непроходимо тупым, – Навозник накинул на плечи старый выцветший плащ, подаренный сердобольной Еффиндой, и, прихватив веревку, отправился в лес. Было холодно, выл ветер, швыряя в лицо холодные брызги дождя, низкие хмурые тучи, казалось, придавив, сплющили землю. Даже горных вершин не было видно – одна непроглядная серая мгла.

Если б кто знал, как ненавидел Трэль Навозник такую осень и зиму! Ненавидел холодный дождь, снег, мокрый, пронизывающий насквозь, ветер, ненавидел эти горы, лес и ручей, ненавидел весь Бильрест-фьорд и людей Сигурда ярла. Ненавидел, хотя Бог, тот самый, чей знак в виде креста Навозник носил на шее, призывал к любви и прощению. А Трэль Навозник все равно ненавидел! Понимал, что грешит, но ничего не мог поделать с собой и лишь иногда, когда никто не видел, молился, шептал про себя полузабытые слова: «Господи, Иисус Христос, всеблагой и всемилостивый…». Местные язычники не отобрали у него нательный серебряный крестик – особо большой ценностью он для них не являлся, а без нужды расчетливые викинги предпочитали не ссориться с чужими богами, мало ли…

– Господи, если Ты сейчас слышишь меня, не дай мне замерзнуть и помоги хоть когда-нибудь вырваться из этого промозглого ада. – На лесной поляне громко, никого не опасаясь, молился Трэль Навозник – да и кого тут было бояться-то? Вокруг ни души, одни сосны да ели машут своими черными корявыми лапами. Раб прикрыл глаза, в голове его вдруг пронеслись видения: огромный город у теплого моря, многоголосый рынок, ряды с блестящими тканями, белые зубчатые стены, великолепные дворцы, украшенные статуями, деревья. Не эти до смерти надоевшие елки, а высокие благородные кипарисы, которые…

Стоп!

Навозник вздрогнул, услышав голоса, раздавшиеся где-то рядом. Ничего хорошего он давно уже ни от кого не ждал и тут же юркнул за ближайшую сосну, заметая за собой листья. Нет, он вовсе не был тупым, Трэль Навозник, а не разговаривал на языке язычников не потому, что не понимал, а потому, что не считал нужным. Уж лучше быть глупцом. До поры до времени.

На поляне показались двое, в теплых волчьих плащах, – видимо, они спешили куда-то, даже не обратили внимания на следы, не слишком-то тщательно заметенные Трэлем.

– Н-н-надеюсь, т-т-твой лисенок сделает все, как н-н-надо? – обернулся идущий впереди. Навозник узнал Дирмунда Заику – светлые волосы, щегольски заплетенные спереди в две косички, блеклые светло-голубые глаза, длинный острый нос, делавший Заику похожим на попавшего под дождь воробья. Неприятный тип. Вторым был Хрольв, молодой бродяга, две зимы назад принятый в род Сигурда ярла. Многие в роду были против – чужаков не очень-то любили, – однако Сигурд ярл настоял на своем. Может быть, просто пожалел бесприютного бродягу, изгнанного из своего рода неизвестно за какие провинности, а может быть, готовил на будущее отряд воинов своему наследнику Хельги. Хрольв был парнем сильным и в таком отряде отнюдь не лишним. С этим согласились все, однако отношение к Хрольву по-прежнему оставалось настороженным у большинства родичей, исключая, пожалуй, молодого Дирмунда Заику. Неизвестно как, но они с Хрольвом сблизились, может быть, потому, что характером были схожи – оба нелюдимые, хмурые. Только Хрольв взрывной, вспыльчивый, а Заика, наоборот, – себе на уме. К тому же Хрольв силен, как лось, а Дирмунд слаб и труслив. В общем, нашли друг друга: Хрольв – сила и наглость, а Заика – хитрость и ум.

– Лис сделает все, как надо, – махнул рукой Хрольв и засмеялся. Круглое лицо его, на подбородке поросшее свалявшейся щетиной непонятного цвета, раскраснелось и лоснилось от пота – видно, быстро бежали. Заика тоже вспотел и тяжело дышал – он вообще-то не был большим охотником бегать по лесам. Куда уж лучше ехать в телеге.

– Зря, что ли, я три месяца прикармливал его мясом, как раз на том месте? – добавил Хрольв и нехорошо ухмыльнулся.

Отдышавшись, Хрольв с Дирмундом покинули поляну и свернули на южную тропу, ведущую к ручью, что впадал во фьорд у самой усадьбы Сигурда.

Трэль Навозник проводил их безразличным взглядом и, взвалив на плечи вязанку хвороста, медленно двинулся в обратный путь, отворачиваясь от дождя. Ветер дул все сильнее, выл в вершинах деревьев, швыряя в лицо холодные брызги. Судя по всему, начиналась буря, отнюдь не редкость в здешних местах. Ненадолго остановившись, Трэль прикинул, успеет ли добраться до усадьбы. Вроде бы выходило – успеет. Раб прибавил шагу.

Хельги бежал за лисом. Тот оказался увертлив, быстр, нахален – ускользал перед самым носом. Однако и сын Сигурда не троллем деланный – не отставал ни на шаг, словно и сам был не человеком, а диким пронырливым зверем. Лицо юноши раскраснелось, в глазах цвета морской сини горело упрямство, холодный ветер растрепал волосы цвета спелой пшеницы – шапку Хельги давно уже потерял, – запутавшиеся в волосах дождевые капли сияли маленькими росинками. Вот впереди, за елкой, снова мелькнул рыжий хвост.

Нет, не уйдешь!

Хельги пустил стрелу. Ага, кажется, есть! Нет… показалось. Ну и увертлив же, словно не лис, а злой бог Локи, известный своими каверзами. А может, и вправду Локи? Вдруг это он обернулся лисом? Чего уж проще, коли этот хитрый и коварный бог обращался уже и в лосося, и в волка, и в кобылу? В лису-то ему – раз плюнуть! Но ведь боги страшно наказали Локи, виновника смерти Бальдра, сына Одина и Фрейи. По велению богов Локи привязали к скалам в глубокой пещере, вверху, прямо над ним, поместили змею, и яд с ее зубов постоянно капал на лицо Локи, и лишь жена Локи, Сигюн, подставляла под капли яда чашу, стремясь хоть ненадолго освободить от мучений своего беспутного мужа. Освободиться Локи мог лишь в день Рагнарек – день конца света, когда падут все боги и все герои, – неужели он уже наступил? Или это не Локи шастает здесь за деревьями, а просто слишком уж ловкий лис? На всякий случай следовало бы прочесть вису.

Хельги попытался было сочинить строки прямо на бегу. Получалось плохо – все-таки искусство скальдов требовало сосредоточенности и покоя. Плюнув на все, почувствовавший охотничий азарт Хельги пробежал за лисом почти весь лес, тянувшийся до самых гор, окутанных тяжелыми черными тучами. Не доходя до гор, лис резко свернул влево, к морю, и побежал вдоль ручья – вот здесь-то его и можно будет взять.

Хельги чуть не упал, попав в узкую полосу мокрой травы, но все-таки удержался на ногах, даже лук и стрелы из рук не выпустил. Ручей вырывался из леса и резко спускался вниз, к фьорду, чтобы ворваться в него ревущим радужным водопадом, замерзающим только в самые суровые зимы. По обе стороны ручья, словно рога чудовищ, высились черные отвесные скалы. На верхушке одной из них, той, что находилась слева, росла корявая сосна с двумя вершинами. Мощные корни ее, похожие на исполинских змей, обвивали скалу – так же, как корни мирового ясеня Игдрасиль обвивали Вселенную. Вот туда-то, меж скалами, и шмыгнул лис. Хельги снова пустил стрелу – и на этот раз попал! Лис с визгом завертелся на месте, видно, стрела ударила в заднюю лапу.

Издав торжествующий крик, Хельги понесся вперед. Тысячью голосов крик его отразился от скал и, задрожав, поднялся в небо. Со скалы, с той, на вершине которой росла корявая сосна, покатились вниз камешки. Хельги как раз оказался под ней, когда, тихо раскачавшись, сдвинулись со своих мест валуны, увлекая за собой более мелкие камни. Они понеслись вниз, быстро и неудержимо, и ничто уже не смогло сдержать стремительного бега лавины. Обвал был мгновенным и страшным, Хельги даже не успел поднять глаза вверх – лавина накрыла его вместе с добычей – лисой. Наверное, это и в самом деле был Локи…

Неугасимый огонь Муспельхейма тысячью солнц взорвался в голове юноши, и сразу же наступила тьма. Холодная тьма Нифлхейма – обители смерти.

Заика и Хрольв спустились со скалы, с той самой вершины, где росла корявая сосна… и в изобилии были очень удобные камни. Удобные – для камнепада. Переглянувшись, ухмыльнулись друг другу и быстро пошли к усадьбе.

Прячущиеся в ельнике друиды – тощий Форгайл Коэл с пронзительными нелюдскими глазами и его помощник, узколицый Конхобар – проводили их взглядами.

– Так сын Сигурда мертв? – с интересом осматривая обвал, спросил Конхобар, поплотнее закутываясь в теплый, подбитый волчьим мехом, плащ.

Старший друид лишь презрительно сплюнул.

– О нет, конечно же, нет, мой молодой друг, – с усмешкой ответил он. – Что проку нам в его смерти? В его настоящей смерти, я хотел сказать. Три дня тело сына ярла будет лежать без движения и без души. А на третий день… На третий день…

– Ты сам вселишься туда, о мой друид! – догадался узколицый. – И завладеешь телом. А я буду верно служить тебе. Тебе – в новом обличье. Но что ты сделаешь со своим старым телом?

– Ты все правильно понял, Конхобар. – Форгайл Коэл внимательно осмотрелся вокруг. – А по поводу моего тела не беспокойся – оно вовсе не останется таким, как сейчас.

Друид улыбнулся, и Конхобар увидел, как из уголков губ его полезли вдруг желтые клыки, скулы вытянулись, а из груди вырвалось злобное глухое рычание.

– Волкодлак! – в ужасе прошептал Конхобар. – А я-то думал, что это древнее искусство давно утрачено.

– Да, утрачено, – возвращаясь к привычному обличью, кивнул Форгайл Коэл. – Но не всеми. Волк уйдет в леса, а ты, друг мой, скажешь в усадьбе, что я уплыл обратно в Ирландию с Рекином. И сегодня же смиренно попросишься в род Сигурда. Будешь тише воды, ниже травы – пока. Потом же… потом узнаешь. Думаю, тебе не трудно будет стать родичем будущего молодого ярла. Хозяйка Гудрун смотрит на тебя как чайка на гнилую рыбу.

Конхобар самодовольно ухмыльнулся.

– Тихо! – Форгайл приложил палец к губам и прислушался. Где-то поблизости, за деревьями, послышались голоса.

– Нам пора, – кивнул друид. – Мне – в лес, а тебе – в усадьбу. Вот… – Он снял с пальца небольшой серебряный перстень с голубым камнем. – Спрячешь там, где кувшины. До скорой встречи, Конхобар.

– До встречи, о мой друид, – эхом откликнулся узколицый.

Хельги обнаружили только к вечеру. Харальд Бочонок и Ингви Рыжий Червь пошли по следам. Выйдя к ручью, они наткнулись на следы обвала. Сдирая в кровь руки, оба принялись растаскивать камни – ох, и нелегкое же было дело! Но еще хуже почувствовали себя парни, когда, разбросав часть валунов, обнаружили безжизненное тело Хельги. Похоже, у него были сломаны ребра, а из пробитого черепа сочилась темная кровь. Харальд бросился к другу, осторожно приложив ухо к его груди. Сердце юного ярла еще билось…

Горем и плачем наполнилась усадьба бильрестского ярла, когда Харальд с Ингви принесли тело его единственного сына. Страшная весть достигла ушей Сигурда еще до того, как Хельги внесли в дом. Ведь Харальд и Ингви тащили его вдоль ручья, где из проруби рабы таскали воду, мимо огородов, где женщины выбивали толстые шерстяные покрывала, мимо сараев, где тоже народу было в избытке.

Сигурд встретил процессию, как и подобает ярлу, – спокойно и с большим достоинством. Морщинистое лицо его обрамляли длинные волосы, совсем белые, такая же борода спускалась до самого пояса. Ярл опирался на резной посох и постоянно кашлял. На шее блестел золотой амулет, изображавший Слейпнира – восьминогого коня Одина. Старый ярл дышал тяжело, со свистом. Глаза его, блеклые и ничего не выражающие, вдруг взорвались огнем надежды, когда он понял, что его единственный сын еще жив.

– Лекаря! – стукнув посохом, вскричал старик. – Самого лучшего лекаря! Я знаю одного такого, он живет у Рекина. Сам лично поеду.

Приехавший лекарь лишь покачал головой, осмотрев Хельги. Все бы ничего, если б были только сломаны ребра. Но вот эта дыра в черепе… Неплохо было бы принести хорошую жертву богам.

Жертву…

Сигурд ярл усмехнулся. Об этом он и без приезжего лекаря догадался, и не один он. Велел заколоть лучшего коня – эх, какой конь был, – да что конь… Разве такую жертву ждут боги?

– Нужно принести в жертву раба, – посоветовал Приблуда Хрольв. – Вон хоть Трэля Навозника. – Он кивнул на юного раба, подкладывавшего в очаг хворост. – Все равно туп и никому особо не нужен.

– О чем ты говоришь, Хрольв? – Старый ярл осуждающе взглянул на Хрольва. – Ты предлагаешь принести в жертву за моего сына самого никчемного? Значит, вот как ты относился… относишься к Хельги?

– Т-т-ты его не т-т-так понял, ярл, – вступился за Хрольва Дирмунд Заика. – З-з-знаешь ведь, что Х-х-хрольв не очень-то силен н-на язык.

– А как же мне его понять? – невесело усмехнулся Сигурд. – Это ведь он предложил в жертву Навозника. Надо же, догадался.

– П-п-постой сердиться, Сигурд, – покачал головой Дирмунд. – Г-г-говорят, в своей стране Трэль Н-н-навозник был сыном знатного человека, п-п-посмотри на его амулет.

– Что же его до сих пор никто не выкупил? – язвительно усмехнулся подошедший Ингви.

– С-с-слишком далеко его с-с-страна, – парировал Заика. – И п-п-притом интриги.

Старый ярл внимательно посмотрел на него.

– А ты не глуп, парень, – похвалил он Дирмунда. – И эта затея с рабом, думаю, не очень плоха, только убить его надобно с амулетом – надеюсь, он его еще не потерял.

– Думаю, что не потерял, – ухмыльнулся Хрольв, протягивая руку к рабу, корпевшему над очагом. В тот же миг прямо в лицо ему полетела горящая головня, а Трэль Навозник, оттолкнув старого ярла, перепрыгнул через очаг и, сбив на ходу пару светильников, выскочил из дома.

– Держите, держите его! – заорал Ингви.

В длинном доме Сигурда, как и во всех подобных домах, не было окон, и погасшие светильники погрузили жилище почти в полную темноту. Лишь прыгающее пламя очага выхватывало из тьмы стены и балки, да из открытой двери тянулась белесая полоска сумрачного зыбкого дня. У очага, держась за обожженное лицо, с воем катался Хрольв. Впрочем, катался он недолго – не переставая выть, схватил висевший на стене меч и бросился в погоню, брызжа слюной и страшно вращая глазами.

Все остальные – четверо взрослых воинов и молодежь: Дирмунд, Ингви и встретившийся им уже на улице Харальд Бочонок – понеслись следом.

Хрольв с мечом в руке стоял на поляне у старого пня. Около пня лицом вниз лежал Трэль Навозник, растянутый меж двумя елками, к стволам которых были привязаны его руки. Обнаженный по пояс, он тяжело дышал и сплевывал на желтые листья кровь из разбитой губы. Худенькая спина его, покрытая шрамами от ударов, мелко дрожала. Не от холода, от предчувствия лютой неминуемой смерти.

– А, это ты, Дирмунд, – обернувшись на звук шагов, осклабился Хрольв. – Хочешь посмотреть, как полетит кровавый орел? Скажешь, не сумею? Ну, смотри…

Приблуда замахнулся мечом. Вот сейчас он раскроит спину несчастного раба, вырвет ребра, вытащит наружу легкие – и «кровавый орел» взлетит навстречу мучительной смерти. Длинноносое лицо Дирмунда озарилось нехорошей улыбкой. И в самом деле, почему бы не посмотреть на забаву?

– Стой, Хрольв! – выскочил из лесу Ингви Рыжий Червь. – Чем делать кровавого орла, вспомни, для чего предназначен этот раб!

– П-п-правда, – неожиданно поддержал Ингви Дирмунд Заика. – Этот раб д-должен быть п-принесен в жертву. Т-ты же с-сам предложил его ярлу.

С копьем в руках, Ингви загородил лежащего раба.

– Уб-бери меч, Хрольв, – тихо посоветовал Дирмунд. – П-помни, еще не в-время.

Завыв, Хрольв с яростью воткнул меч в пень. На снегу, меж елками, сотрясался в рыданиях юный раб Трэль Навозник.

Его обогрели, накормили, даже напоили хмельным скиром, а назавтра…

Назавтра все обитатели усадьбы, кроме лежащего без проблесков сознания Хельги и ухаживающей за ним Еффинды, старшей дочери Сигурда, направились в священную рощу, что находилась в десяти полетах стрелы, выше по течению Радужного ручья. Два старых ясеня и липы обступали широким овалом поляну, на которой был установлен камень с высеченными на нем магическими рунами. На толстых ветках ясеней висели скелеты петухов, баранов и зайцев – остатки прежних жертвоприношений. Растянувшуюся вдоль ручья процессию возглавлял сам старый ярл Сигурд. Он первым подошел к руническому камню и, склонившись к нему, начал что-то шептать, обращаясь к богам – Одину, Бальдру, Тору. Время от времени старик поднимал голову и пристально смотрел в серое, затянутое облаками небо, словно желал увидеть там некие божественные знаки. Однако не знаки увидел он, а человека, медленно спускающегося с холма, поросшего редкими елками и можжевельником. Приглядевшись, Сигурд улыбнулся, признав в идущем своего старого друга. Узнали его и другие. Многие при этом боязливо попятились, кто-то схватился за меч, а кое-кто принялся лихорадочно слагать висы.

– Велунд, – тихо произнес старый ярл. – Рад видеть тебя во время скорби.

Обойдя ясень, Велунд приблизился к собравшимся. Это был могучий старец, до самых глаз заросший косматой бородою, сильный и кряжистый, словно старый дуб с заскорузлой от времени корой. Длинные, до пояса, волосы его, такие же густые, как и борода, были стянуты на лбу узким кожаным ремешком. Шапки старик не носил. Из-под кустистых бровей насмешливо взирали на окружающих синие пронзительные глаза. Горбатый нос придавал Велунду сходство с орлом или с подобной ему хищной птицей. Длинная шерстяная туника, темно-серая, безо всяких украшений, туго обтягивала мощную фигуру старца, поверх туники была небрежно накинута волчья шкура.

– Рад встретить тебя и твоих людей, Сигурд, – проскрипел Велунд, подойдя ближе. – Я ведь, ты знаешь, именно к тебе и шел.

– Это зачем же? – Сигурд посмотрел прямо в глаза пришельцу, ожидая увидеть в них всегдашнюю презрительную насмешку. Велунд, однако, выдержал взгляд и насмехаться, похоже, не собирался.

– Я узнал про твое горе, Сигурд, и пришел, чтобы помочь тебе, – просто сказал он и неожиданно улыбнулся. – А то, вижу, ты и в самом деле собрался умилостивить богов ненужными рабами. – Велунд кивнул на Трэля Навозника. – Напрасная жертва. Не боишься оскорбить богов?

– Зато ты, говорят, их вообще не признаешь, – проворчал Сигурд. – Что ж, благодарю тебя за то, что не остался глух к моему горю. Будь же сегодня гостем в Бильрест-фьорде, может, и сумеешь помочь… А жертвы мы все-таки принесем – зря сюда шли, что ли? Эй, ребята… – Он обернулся. – Тащите с телег быка и баранов… Раба? Нет, пожалуй, раба не надо. Еще и вправду обидятся боги. Хоть и говорит Заика, что наш Навозник из знатной семьи, да ведь эта семья дальняя… впрочем, боги могут и принять жертву. В общем, убьем этого раба весной, чтоб урожай был лучше.

Окропив жертвенной кровью камень, люди Сигурда развесили жертвы на ясенях. День был все таким же туманным, хмурым, лишь чуть позже, когда тронулись в обратный путь и на горизонте завиднелись серо-голубые воды родного фьорда, сквозь пелену облаков проглянуло солнце, сначала робко, вполнакала, маленьким желтым мячиком, а затем и в полную силу. Хороший знак, обрадованно шептали люди, а Сигурд довольно улыбнулся, искоса поглядывая на Велунда, сидевшего рядом, в телеге. Что ни говори – а ведь приняли боги жертву! Может, и раба стоило забить? Да уж ладно, не возвращаться же!

Родовой дом Сигурда встретил вернувшихся неласково: к вечеру поднялся ветер, и дым от очага, выходивший через отверстие в крыше, порывами ветра снова задувало внутрь. Впрочем, к подобному все привыкли с рожденья. Не обращая ни малейшего внимания на навязчиво лезший в глаза дым, люди Сигурда готовились к ночи. Женщины пекли маленькие ржаные лепешки и варили в котле мясо – охотничьи трофеи Харальда с Ингви. В другом котле поспевала каша. Вкусный запах, смешиваясь с дымом, разносился по всему дому, от хлева до дверей. Кое-кто в предвкушении удовольствия потягивал носом воздух и сглатывал набегающую слюну, а некоторые – в том числе и Харальд Бочонок – уже успели добраться до бражки из сушеных ягод, что старшая жена Сигурда Гудрун поставила дня четыре назад. Ничего получилась бражка, хмельная. Выпить пару рогов – так и на песни потянет, правда, пока вполголоса – из уважения к ситуации. Ну, это за ужином, а пока можно послушать рассказы бывалых – вон Приблуда Хрольв хвастает, как он ловко раскраивал черепа саксам. Похвальбун этот Хрольв, больше никто. Хвастает, что станет берсерком, но разве настоящий берсерк отказался бы от мести? Даже от мести рабу? Нет, никогда бы не отказался, изрубил бы тогда же, в лесу, всех, не только Трэля Навозника, но и Заику, и Ингви Рыжего Червя. Так прозвали Ингви еще в раннем детстве, когда сразу после рождения принесли его к колдуну-годи, чтоб сказал – оставить или выбросить. Тот долго присматривался – не нравился ему Ингви – маленький был, рыжеватый и тощий, к тому же и длинный какой-то, ну, совсем как червь. Так Ингви звали вот уже почти пятнадцать лет, а он не обижался – червь и червь – чем плохое прозвище? Куда уж лучше, чем какой-нибудь Йорм Дохлая Кошка или там Горм Ублюдок.

В отсеке дома, отделенном плотными шерстяными покрывалами, на широкой лавке лежал Хельги. Горел светильник на длинной металлической ножке. Неровное зеленоватое пламя бросало на лицо сына ярла какой-то потусторонний отблеск, словно юноша принадлежал уже не земному миру, а миру теней.

Велунд сидел в изголовье, похожий на старого мудрого ворона, Сигурд даже на миг испугался: уж не сам ли Один пожаловал в Бильрест-фьорд в образе старого кузнеца?

– Готово ли варево? – поднял глаза Велунд.

Сигурд кивнул, выглянул за покрывало, что-то отрывисто бросил рабам, суетящимся у очага. Трэль Навозник принес небольшой котелок с мутной, дурно пахнущей жидкостью, которую старый кузнец велел сварить из принесенных с собой трав. Сразу пахнуло дымом, зеленый язычок светильника дернулся, и по стене, увешанной оружием, забегали тени. Странные тени. Одна была похожа на оленя, другая на быка, третья… Третья вообще ни на что не похожа, может быть, чуть-чуть на повозку, а скорее, на стоящего на колесах кита. Сигурд махнул рукой, и тени исчезли. Ушел и Навозник, украдкой бросив взгляд на несчастного Хельги. Сын ярла случайно попал под обвал… Случайно… Навозник поспешно отвернулся, чтобы старый колдун ничего не смог прочитать в его темных глазах. Хельги хорошо относился к нему… Может быть, рассказать Сигурду о том, что он слышал в лесу? Тому самому Сигурду, что только что собирался принести его в жертву? И обещал это сделать уже этой весной… Нет уж! Пусть – как знают. Тем более кто поверит рабу?

Осторожно открыв рот Хельги, Велунд влил туда немного отвара, зачерпнутого из котелка большой деревянной ложкой с вырезанными на ней волшебными угловатыми письменами-рунами. На губах юноши запузырилась коричневатая пена. Сигурд ярл вздрогнул и посмотрел на Велунда. Тот успокаивающе кивнул – все так, как должно быть.

– Ты поможешь мне, Сигурд, – тихо произнес он, вытаскивая из принесенного с собой мешочка амулеты – несколько плоских камней с рунами, бараньи кости, кольца и маленький серебряный молоточек. – Задвинь поплотней покрывало… Так… Теперь – испей сам.

Велунд протянул ярлу котелок. Предупредил:

– Только три глотка!

Сигурд недоверчиво ухмыльнулся, затем вздохнул – уж во всяком случае хуже ему уже не будет – и выпил.

– Теперь я. – Колдун взял у старика котелок. Отпил. Сигурд посмотрел вокруг – ничего не менялось. Нет, кажется, звучала песня, все громче и громче, – ну, это пели собравшиеся вокруг очага родичи, за ужином. Что-то уж больно громко. Старый ярл хотел уж было выйти, сказать, чтоб умолкли, да вот не смог даже подняться – ноги не слушались. А песни странные пелись:

Последние строки громко пропели женщины. Казалось, они здесь, рядом, очень близко – вот как будто стоят прямо за покрывалом… Да нет! Вот же они! Здесь, кружат в хороводе прямо над ложем – туманные призраки. Вот Фрейя – богиня любви и смерти, вон она кружит под самым потолком, в призрачной колеснице, запряженной огромными котами. А вот, рядом, Хель – прекраснейшая повелительница Страны смерти. Прекраснейшая она только до пояса: Сигурд ясно увидел, как в разрезе туники промелькнули части скелета. Это плохо, что она здесь объявилась, плохо… А где же ее свирепый пес? Видно, остался охранять души мертвых, чтобы не выползли в Мидгард, воспользовавшись временным отсутствием хозяйки, не принялись вредить роду человеческому. Мудрая богиня Хель: сама ушла, но сторожа оставила. Но – зачем ушла? Зачем ей Хельги?

Все громче звучала песнь:

А вот, в синей туманной дымке, почти невидимые, появились норны – девы судьбы, плетущие нити человеческой жизни и смерти. Вот их прялки, вот нити – где ж здесь отыскать нить Хельги?

То же самое, низко поклонившись, спросил Велунд. Норны все разом обернулись к нему, но ничего не ответили, лишь загадочно улыбнулись.

– Это плохо, что Хель здесь, – обернувшись, шепнул Сигурду старый колдун. Впрочем, об этом Сигурд и без него знал: чего ж хорошего в том, что к ложу умирающего явилась владычица смертного царства? И откуда только прознала, змея?

Велунд неожиданно взмахнул серебряным молоточком.

громко прочел он.

Прекраснейшая богиня Фрейя остановилась прямо перед Велундом, улыбнулась.

обратился к ней старый колдун.

Фрейя засмеялась и вдруг обратилась в змею, покрытую блестящей золотой чешуей, – слышно было, как звенели чешуйки, когда Фрейя ползла к норнам. На полпути остановилась, подняла голову – голову прекрасной женщины с копной рыжих волос, – внимательно посмотрела на Велунда и кивнула на Хель. Велунд все понял.

так обратился он к Хель. И повелительница смерти снизошла к нему, внимательно прислушалась.

Хель страшно осклабилась – так велика была сила ритмичного слога, – протопала, прогремела костями по ложу, направилась прочь, на глазах делаясь все меньше и меньше. И злобно шипела, как шипит раздавленная сапогом гадюка! Нет, не справился бы с ней Велунд без помощи Фрейи.

А золотая змея – Фрейя – добралась до слепых дев – норн, обвилась вокруг одной из нитей, – Сигурд понял: это судьба Хельги. Фрейя осторожно высвободила нить, и та заиграла, переливаясь разноцветными красками, словно радуга.

А Хельги… Лежащий без движения Хельги вдруг глубоко вздохнул и открыл глаза. Сигурд улыбнулся, взмахнул радостно рукою. В этот момент, откуда ни возьмись, ворвался в дом огромный ворон, черный, с серыми подпалинами. Ворвался, замахал крылами… и опрокинул на постель котелок с варевом. С глухим стуком упал котелок, варево, испаряясь, поднялось к закопченному потолку зеленоватым туманом. Этот туман почуяла Хель. Обернулась, вытянув корявую ногу, и зацепила нить судьбы Хельги острым кривым ногтем. Впрочем, не одна нить оказалась зацепленной…

Глаза сына ярла закрылись. И кажется, уже навсегда… Где-то неподалеку, за усадьбой, а может, и в нелюдском мире, утробно завыл волк.