Конец лета 2408 года до н. э.

– И вот, стало быть, расположились промысловики вечерять. Шкурку заячью сняли, самого – на вертел, над угольками доходит. Сами чуток меда хмельного отпили, о том, что днем повстречали, сказывают. И тут вдруг вроде как песня им от реки слышится. Ну любопытно мужикам стало, кто тут в чащобе распевает, где ни жилья, ни лабазов нема. Прихватили луки, амулеты на всякий случай, да по тропке, по тропке к водопою звериному прокрались. А там, на прогалине, девицы красоты неземной хоровод водят. За руки взялись, кружатся, поют. Венки на головах. Вот… Промысловики, стало быть, пугануть их решили. Да как кинутся! А девицы в смех, да в стороны разбегаются. Охотники мои тоже кто за кем рванули, да друг друга и потеряли. Ну а далее вообще так случилось – кто кого захватил, и непонятно. Люблян сказывал, его сразу три охомутали, раздели, оседлали, да до самого утра спать, мол, не давали. А как рассвет настал, так и сгинули все русалки, точно развеялись в лучах утренних. В общем, возвернулись промысловики непонятные. То ли пуганые, то ли довольные, да всем про девок речных страсти говорят. Вот. Вот такие, стало быть, шутки ныне мужикам видятся…

– Ничего, – рассмеялась Вилия, – вот как через девять-то месяцев промысловикам твоим по румяному крикливому мальчишке русалки сии влажной ночью принесут – будет им всем морок.

– Ну коли мальчишек, то и неплохо, – пожал плечами князь. – Да токмо кто сам от мужа будущего откажется? Чай, не девка. Не обуза, что спустя полтора десятка лет замуж из дома убежит, а надежа и опора…

– Так то ж не пахари принесут, – опять улыбнулась Вилия. – То русалки. Зачем им мальчишки хороводы водить? Девки им нужны.

Она откинулась на спину, завела руки за голову, глядя в небо, в котором где-то в голубой вышине висели легкие, как кисея, перистые облака. Да, тысячелетний обычай с одиноким эмиром на всех женщин рушился на глазах. К счастью, у номарии хватило мудрости не протестовать, не вносить разлад между поколениями хранительниц. Да и как тут запретишь, коли рядом с молодыми женщинами, внимания мужского лишенными, все чаще появляются крепкие мужи, приходящие в дикие места на охоту или приплывающие на рыбалку. Опять же и сами хранительницы, прикидываясь местными жительницами, не раз в Словенск и Русу приплывали. На мир новый посмотреть, мед-кожи, а то и зелья свои лечебные продать. Почти две сотни девушек, недавно переступивших рубеж служения, довольно решительно напомнили главе Клана три основных обязанности служительниц Великого, завещанные Мудрым Хентиаменти: девственность до двадцати пяти лет, сохранение древних знаний и рождение хотя бы двух девочек, что смогут продолжить служение вместо матерей. Правило выбора общего эмира было завещано не Черным Псом, а придумано потом, когда выяснилось, что в здешних диких местах почти нет обитателей, нет мужчин. И если мужчины появились… И номария отступила. Она поставила только одно жесткое условие: тайна существования Клана должна быть соблюдена любой ценой. Одно лишнее слово будет стоить жизни и хранительнице, и ее избраннику.

Мало того, девушки завели даже разговор о том, чтобы заводить нормальную семью во внешнем мире – выходить замуж, жить как обычные смертные, воспитывать детей. Но дочерей оставлять не дома, а отдавать Клану, дабы они вырастали не дикарками, а истинными хранительницами. Однако идея зачахла даже без протестов номарии: в обычаях новоселов, обживающихся вокруг Ильменя, было выдавать замуж девочек в шестнадцать, пятнадцать, а то и четырнадцать лет. Какое уж тут служение? И какие из перезрелых дев невесты?

– Чего еще странного в землях твоих творилось, княже?

– Всякое творилось… – Словен подошел к глиняной башне высотой в рост человека, с макушки которой тянулся сизый дымок. В низ башни были вмурованы два меха, которыми старательно работали скинувшие рубахи кузнецы. Князь ковырнул ногой рыжую землю, что не поместилась внутрь криницы, оглянулся на девушку: – Ужели получится, берегиня? Из этой-то грязи!

– Когда я тебя обманывала? – снова уселась Вилия. – Соль нашли, половодье случилось, как обещала. И вода сошла, когда говорила. И дождь на поля твои вовремя проливала, и солнца давала. Почему ныне не веришь?

– Верю… – кивнул Словен. – Да токмо… Не слыхал я никогда, чтобы медь али бронзу из грязи болотной выплавляли.

– А это не медь, – улыбнулась Вилия. – И не бронза. И сказывала я тебе это не раз… Уводишь ты меня, княже… Не про то молвить хотел, не про плавку. Иное скрываешь, Словен.

– Долго еще, берегиня? – взмолился один из работяг. – Умучились!

– А вы меняйтесь, меняйтесь, – посоветовала девушка. – До утра гореть должно.

– А потом еще и расковывать вам же, – от себя добавил князь. – Пойдем, берегиня. Слово я тебе молвить хочу тайное. Может, присоветуешь что али чародейством своим поможешь.

Они спустились вдвоем к реке, прошли немного вниз по течению, присели над обрывом возле плакучей ивы. Словен молча привлек Вилию к себе, начал целовать лицо, губы, шею. Девушка не протестовала, однако князь неожиданно остановился, чуть отодвинулся, нашарил в траве шишку, метнул в воду, проводил взглядом, как она, покачиваясь, поплыла к далекому морю.

– Неладное округ Словенска творится, берегиня, – наконец признал он. – Мертвец бродячий в лесах объявился. Угры метохом его кличут. Сказывают, в чей дом заглянет – так все и умирают мгновенно, не просыпаются боле. Я не верил поначалу, однако же во весне сам две землянки таковые находил. Как спали на постелях хозяева, так все мертвые и лежат, шкурами прикрывшись. Дров в избытке, погреба с припасами. Не с голодухи, стало быть, отошли. И не от мора. Иначе живые хоть кого из мертвых из дома вынесли. Ран тоже нет. По виду – и вправду как метох заглянул. Живы все перед сном были, да в миг все и сгинули. Волнуются угры. Кабы на нас не подумали… Вражды с ними не хочу. Не в обычаях у нас с соседями враждовать.

– Где случилось?

– Спалить я повелел стойбища эти, – поморщился князь. – Дабы соблазна у мужей не было добра чужого прибрать. Да и тризна получилась честная.

– Почто меня не позвал?

– Не подумал, что тебе сие важно.

– Все едино, княже. Где случилось, поясни. Схожу, посмотрю. У меня глаз всякий есть, может и увижу чего.

– А еще в Ильмене зверь завелся странный.

– Какой?

– Кто видел, сказывали: тело длинное, саженей десять, зеленое. Лапки малые, не видно совсем. Хвост с зубьями, сажен пять. Как вдарит – деревья трескаются. И пасть длинная, с сажень. Глаза на спине, рядышком сидят…

– Крокодил, что ли? – удивилась хранительница. – Откуда он здесь?

– Имени зверя не ведаю, однако же девок он не раз с берега таскал, что белье полоскали али за водой пришли. Рыбаков немало потопил, а лодки переломал. Обломки к берегу прибивало – следы от зубьев на них.

– Это да, – признала Вилия. – Зверей, чтобы лодки на воде грызли, здесь отродясь не случалось.

– Угров с горлом перерезанным у берегов рыбаки находили, – продолжил Словен. – Сказывали, сына моего, Волхова от тех мест неподалеку замечали. Да и вообще из дому он часто пропадать стал, слов моих не разумеет, дел не перенимает. Совсем от рук отбился…

– А следы? Следов чудища озерного возле угров мертвых не было? – перебила его девушка.

– Не ведаю, – отвечал князь. – Не спрашивал.

– Ведом мне похожий обряд, – поднялась, прикусив губу, Вилия. – Такое слуги Аментет в давние времена творили. Им для чародейства жизнь чужая потребна. Коли жертву человеческую принести, то они крокодила способны даже из мышонка сотворить. Спасай сына, княже. Нельзя ему со жрецами Небесного храма сговариваться. Коли им власть дать, они ради обрядов своих всю твою землю в крови утопят. Ничего не останется, окромя славы пугающей. И метохи, мыслю, тоже ими порождены. Бойся, князь. Великая беда пришла на твою землю. Спасать ее надобно, пока искра пламенем не полыхнула. Домой беги, княже. Сына ищи, да держи при себе рядом. Иначе потеряешь.

– А как же бронза твоя неведомая? – поднявшись, попытался обнять ее Словен. – Ты же сказывала, до утра за ней следить надобно…

– Не о том думаешь, княже, – покачала головой хранительница. – Кузнецам твоим, что делать, я на словах поясню. А ты домой беги. И моли своих богов, чтобы не опоздать…

Тревога девушки передалась Словену. Поэтому к кринице он возвращаться не стал, сразу повернул к отмели, на которой трое телохранителей приглядывали за лодками, приказал спустить на воду одну из долбленок и сам взялся за весло, помогая воинам выгрести против течения. Однако добраться до города удалось только к сумеркам.

– Сын мой где? – требовательно спросил князь, проходя ворота.

– Не видали, княже, – пожал плечами один из стражников. – Ближе к полудню выходил, однако же боле не возвращался.

– Увидите – ко мне посылайте, не выпускайте никуда, – распорядился Словен.

Придерживая болтающийся на боку меч, он торопливо дошел до дома, не глядя по сторонам пересек двор, поднялся на крыльцо. Обнял жену, огляделся:

– Волхов где, не знаешь?

– Не сказывал он, любый мой, – повела бровями Шелонь. – Убежал утром с дружками своими. С Ярилой, Бодричем и этим, сыном Скилуровым…

– Руви?

– Да, с ним самым… Сам знаешь, не слушает он ныне никого, убегает все куда-то, а куда – неведомо. Тревожен ты больно, княже. Никак случилось что?

– Не знаю пока, – хмуро ответил князь. – Накажи дворне, пусть мечами опояшутся. За Скилуром девку какую пошли. Да еще… Коли знает кто, где товарищи эти бродят, пусть ко мне явится. Да, и квасу вели принесть, запыхался я.

Шелонь, не рискнув продолжать разговоры с растревоженным князем, вышла из горницы, а Словен, раздраженно пихнув стоящую у стола лавку, отодвинул к стенке свой тяжелый, с прямой спинкой и высокими подлокотниками стул, уселся на него. Вскоре в комнате появились угрюмые дворовые мужики – княжеские скотники, привратники, плотники. В доспехи они облачаться не стали, но щиты прихватили, а на поясе у каждого, рядом с ножом и ложкой, красовался меч в тяжелых, обернутых кожей, ножнах.

– Стол к стене отставьте, – приказал князь. – Сами на лавки пока сесть можете. Авось, не пригодятся ваши клинки.

В горницу вошла простоволосая девочка лет десяти в длинном, явно с чужого плеча, сарафане – даже подол по полу волокся. Поднесла правителю кувшин, прикрытый тряпицей, и медный кубок. Тот налил себе шипящего кваса, выпил, налил еще, тоже осушил, вернул девахе. Та приняла, но не уходила – переминалась с ноги на ногу.

– Чего тебе? – раздраженно спросил Словен.

– Слыхала я, – уставясь в пол, промямлила она, – будто Волхов и приятели его за рекой, у Вороньего холма, для Черного волхва святилище строят.

– Что?! – будто не расслышал князь.

– Строят они… У Вороньего холма.

– Ольгерд! – моментально отреагировал Словен. – Лотарь, Иссупи! Давайте с ней отправляйтесь, сына моего сюда доставьте. Немедля!

Трое подворников, кивнув, поднялись со скамей, вышли из горницы, прихватив с собой девочку.

– Черный волхв где, никто не знает? – спросил оставшихся мужей князь.

Те переглянулись.

– Видать, там же, у святилища своего, – предположил один из них.

Скрипнула на кожаных петлях дверь, внутрь заглянул взъерошенный охотник. Кашлянул, вошел, низко поклонился, тиская шапку:

– Звал, княже?

– Звал, Скилур, – кивнул правитель. – Вопрос мой без тебя решился, однако же ты садись. Мыслю я, разговор мой с сыном тебе тоже важен. Они ведь с твоим Руви завсегда бегают.

– Бегают, – вздохнул охотник. – А куда – и не ведаю. На меня сыночек мой ныне волком смотреть начал. Где днюет – не ведаю. Где ночует – не ведаю. Забежит раз в несколько дней, схватит что из струмента, да и опять бежит.

– Садись, – указал на скамью князь. – Милостью богов, скоро мы сие узнаем.

Темнело. Шелонь в темном сарафане, расшитом тюльпанами, с заплетенными в косы и забранными наверх волосами прошла по горнице, зажигая один от другого и расставляя на подоконниках, на столе, на полке над головой князя глиняные масляные светильники. Захлопали запираемые на ночь ставни. Неуклонно приближалась полночь – час темных сил. Однако мужчины, сдерживаемые княжеской волей, ждали, старательно подавляя зевоту.

Наконец на улице грохотнули ворота, по ступеням крыльца застучали сапоги. Первым в горнице появился Иссупи, поклонился, отступил в сторону. А следом мужи увидели и Волхова. За лето он успел сильно подрасти, плечи раздались, а руки явно потолстели, отчего казались короткими и слегка скрюченными.

– Ты искал меня, отец? – остановился он посреди горницы, ограничившись коротким кивком головы.

– Искал, сын… – Словен смотрел на своего потомка, не зная, как облачить в слова внезапно появившиеся подозрения и как поступить, коли они вдруг оправдаются. Чай, не варяг^[23] приблудный перед ним стоял, не простой пахарь, а родной сын. Кровь от крови, плоть от плоти его. – Дошло до меня, сын… Дошло до меня, сын, что в местах, где рыбаки наши мертвых угров находили, тебя нередко видели. И может статься, в смерти их и твоя вина есть.

– Ну и что, отец, – небрежно ответил княжич. – Это ведь всего лишь угры. Не родичи наши и даже не сколоты вовсе.

– Что-о?! – грохнув кулаками по подлокотникам, вскочил князь. – Что я слышу от тебя, сын?! Ты ли это али оборотень лесной украл твое тело и льет яд твоими устами? Ужели забыл ты заветы деда нашего, великого Сварога, сотворившего этот мир и подарившего жизнь нашему племени? Предок всемогущий завещал нам, потомкам своим: коли соседи твои добры и миром общаются – защити их мечом и щитом своим. Коли злобны они, жен твоих желают и добро твое крадут – истреби всех, не оставив ни семени. Защити животом своим слабого и не сгибайся пред сильным. Защити слабого, а не убей его, сын! Как можешь ты, дитя рода нашего, кровь людей проливать, никакого зла нам не причинивших?! Как у тебя рука поднялась заветы предков наших нарушить?!

– Ты ничего не понимаешь, отец, – мотнул головой Волхов. – Новые боги дали нам силу. Огромную силу, непостижимую для простых смертных. Теперь нам нечего бояться врагов. Теперь мы сами можем пойти в любые земли и сломить любые непокорные племена. Нам больше нет равных, отец! Мы заслужили милость верховной богини. Мы избранные!

– Вы убиваете невинных. Вы проливаете для своей богини человеческую кровь, – покачал головой Словен, опускаясь обратно на свое место. – Эти боги не имеют права на существование. Это не вера, это наущение злых ночных духов.

– Да, мы принесли в жертву невинных. Но, жертвуя десятками, мы спасем сотни!

– Твои уста лгут! – гневно вскинул руку Словен. – Это голос злой нежити, а не человека. Вы никого не спасаете, вы только убиваете, ибо каждая душа бесценна! Сколоты рождены, чтобы защищать смертных, а не жертвовать ими! Твоя душа отравлена ядом, сын мой. Ты потерял понятие чести и совести, ты забыл советы Сварога и отцов наших. Ты поднимаешь меч свой на беззащитных! Как бы ни называли грех сей духи, помутившие твой разум. Ты должен принести великие жертвы богам нашим, дабы они простили падение твое. Ты должен с товарищами своими разрушить капище духов злых и вернуться в дом для очищения…

– Это твой разум помутился, отец! – вскинув голову, возразил Волхов. – Богиня избрала нас из всех смертных племен, чтобы подарить власть над миром, а ты отвергаешь ее дар! Это тебе надлежит каяться и приносить жертвы, отец! Молись своим дряхлым богам и не лезь в дела всесильной Аментет! И запомни: я повыдергиваю руки каждому, кто посмеет оскорбить нашу богиню или хоть пальцем прикоснуться к ее святилищу!

Княжич развернулся и вышел, с силой хлопнув дверью. В горнице повисла тишина.

– Скилур, – наконец произнес Словен тихим голосом. – Завтра на рассвете возьмешь освободившуюся стражу, промысловиков, что в городе есть, плотников и иных мужей свободных. Кому оружия не хватит – дозволяю у меня в хранилище взять. С ратью собранной пойдете в святилище, принесете жертву Сварогу и Велесу, призовете на помощь кого-нибудь из волхвов… Затем вы переправитесь на тот берег, пойдете к Вороньему холму и разрушите капище ночных духов. Отроков заблудших, что раскаются, вернете в город. А кто не раскается… – Князь с силой сжал подлокотник. – Кто не раскается, пусть судьба долю того решит.

– Слушаю, князь, – поклонился охотник, и мужчины потянулись из горницы, оставляя правителя наедине с его грустными мыслями.

Поздним утром, когда солнце уже успело подняться над лесом, из ворот города нестройной толпой вышли полторы сотни копейщиков – в толстых двойных шапках, негнущихся куртках из толстой, в два пальца, грубой кожи, с мечами в ножнах и топориками за поясами. Они вели с собой трех черных волов, рога которых были украшены жгутами из прошлогоднего сена. Завидев процессию, женщины, что уже успели дойти до воды – кто с бельем, кто с ведрами, – предпочли отвернуть и спрятаться под берегом. Люди же направились к священному дубу угров, крона которого высоко возвышалась над новым святилищем сколотов.

У ворот святилища процессию встретил кривоглазый Манрозий, поглядывающий на гостей исподлобья.

– Прими наш дар, почтенный волхв, – посторонился Скилур, пропуская вперед волов. – Пусть примет от нас этот дар великий Сварог, ибо собираемся мы принять грех на наши души. Пусть примет наш дар великий Велес, ибо нам понадобится его помощь. Пусть примет наш дар великая Мара, ибо нам понадобится ее милость.

– Я передам ваш дар богам, сын мой, – кивнул, пятясь, Манрозий. Волы побрели следом за ним, и вскоре к людям, не посмевшим с греховными мыслями войти в святилище, выступил седобородый Мосх.

– Милостью Велеса, я пойду с вами, дети мои, – сообщил он. – И пребудет с нами милость богов.

Копейщики повернули к реке, где их ждали небольшие ладьи, на которых княжеские подворники обычно перевозили соль, и начали забираться на суденышки. Каждая из лодок вмещала всего десять человек, поэтому переправа заняла немало времени, и небольшая рать подступила к Вороньему холму только к полудню.

Здесь деловито стучали топоры, по всему склону валялись березовые стволы, что всего несколько недель назад были светлой рощей, жизнерадостно зеленевшей на склоне. Святилище, что на глазах вырастало на вершине холма, заметно отличалось от тех, какие привыкли видеть сколоты. Оно не было обнесено частоколом, защищающим идолов от случайных пришельцев – вместо него по кругу шел низкий земляной валик, больше напоминающий просто сваленный рядом с неглубокой ямой дерн. Да и сами идолы не походили на богов – обыкновенные столбы одинаковой высоты торчали в беспорядке на старательно разровненной площадке, вкопанные в землю и соединенные отсыпанными песком тропками. Чуть далее возвышались два длинных жердяных сарая, назначение которых становилось ясным сразу, поскольку в щели между тонкими стволами высовывались человеческие пальцы и выглядывали влажно поблескивающие глаза.

Навстречу копейщикам выступили пятеро парней – все были полностью обнажены, каждый волок с собой пленника со связанными за спиной руками. Рядом, засунув руки в широкие рукава, выступал Черный волхв, что предлагал зимой помощь в чародействе и исцелении многим семьям Словенска. Копейщики выстроились в три ряда, прикрывшись круглыми щитами, а перед строем, опершись на посох, остановился Мосх.

– Дети мои, – начал говорить волхв, глядя на защитников капища. – Отцовское сердце не бывает твердым, как камень. Признайте отступничество свое, покайтесь в нем – и вы не получите кары. Ведь рождены вы и выращены, чтобы унаследовать землю отцов ваших. Так не отрекайтесь же от веры истинной, от заветов предков ваших!

Парни тем временем начали наносить на себя вязким желтым салом какой-то непонятный рисунок из кругов и прямых линий, делящих тело на отдельные части. Изекиль, ожидая, пока его ученики – и первые его воины – будут готовы к началу обряда, спокойно слушал волхва, думая о том, что ему тоже не мешало бы обзавестись таким же посохом, и о том, что знахарь прав. Молодые дикари, что собрались в еще недостроенном Небесном храме, действительно должны будут унаследовать земли отцов, их власть и их страну. Именно потому он и нанес свой удар именно по ним! К чему уламывать уверенных в своей правоте, в своей вере мужей, когда можно так легко соблазнить неокрепшие умы, а затем просто подождать, когда они сменят своих смертных предков?

Правда, предки оказались чересчур нетерпеливы… Ну что же, это просто ускорит процесс…

Жрец покосился на юношей, расчертивших грудь, дал им команду продолжить обряд, и начал читать заклинание. У копейщиков еще оставался крохотный шанс на победу – не ждать окончания проповеди, а прямо сейчас, без промедления опустить пики и ринуться вперед… Но смертные так и не воспользовались этой возможностью.

Изекиль хлопнул в ладоши, произнося последние слова заклинания – в тот же миг пятеро его учеников опрокинули своих пленников, взрезая им горло и получая силу умирающих людей. Парни попадали, крючась в судорогах – но продолжалось это совсем недолго. Тела юношей стали стремительно разрастаться, менять форму, и уже через несколько ударов сердца на склоне холма поднялись на ноги не люди, а тяжелые чудовища с маленькими глазками, с толстой, как борт торговой ладьи, мозолистой шкурой, с внушительным рогом на огромной морде и выставленными вперед клыками на нижней челюсти. Звери сипло взвыли и помчались вниз, выставив клыки. Воины успели сомкнуть строй и опустить копья – но бронзовые наконечники смогли только оцарапать шкуры носорогов. Прочные кленовые ратовища ломались, словно гнилые палки, щиты разлетались в стороны, не в силах прикрыть своих владельцев. Звери без труда пробили узкую фалангу, затаптывая людей, разрывая клыками их доспехи и тела, развернулись, смяли еще кусок строя. Сколоты, бросая оружие, ринулись врассыпную, думая теперь лишь о том, как спастись от неуязвимых чудовищ. Те тоже разбежались в разные стороны, догоняя и затаптывая, поддевая на рог, разрывая несчастных клыками. И только то, что крохотные глазки победителей оказались изрядно подслеповаты, спасло жизнь нескольким из людей…

Сам Словен, не желавший видеть позорной судьбы своего сына, коему предстояло либо сдаться, либо сгинуть в неравной сече полутора сотен воинов супротив от силы пяти десятков, поутру с двумя телохранителями ушел вниз по реке, на четыре поприща – к месту, где берегиня затеяла для смертных новое чародейство. К тому времени, когда он явился, странная печь из глины была уже разломана, а кузнецы возле догорающих углей в два молотка отбивали на потрескавшемся валуне странную красную полосу. Он остановился, наблюдая за работой, потом не выдержал, спросил:

– Ну, Горза, так вышло что али нет?

– Вышло нечто, княже, – пожал плечами кузнец, утирая пот со лба и приглаживая курчавую русую бороду. – Токмо непонятно пока, что. Он, глянь…

Только теперь Словен разглядел в траве небольшое, с ладонь, лезвие, широкое с одной стороны и шилообразное с другой, которой нужно было крепить его в рукояти. Цвет оно имело непривычно светлый, почти белый, с легкой синевой. Князь взвесил в руке тяжелый, еще теплый клинок, попытался его согнуть, попробовал на палец остроту ножа – впрочем, еще не заточенного. Поднял глаза на мастера:

– Что скажешь, Горза?

– А как берегиня сказывала, так и случилось, – тяжело дыша, сообщил тот. – Ком рыхлый достали, но она ковать велела, пока не сплющится. Греть и ковать. Ну за утро мы из него на два клинка и набили. Поначалу думали, разломается в ничто. Больно много грязи да угля с него скалывалось. Но потом и металл проглянул.

– И каков материал?

– Ну для меча мягок больно, – почесал нос кузнец. – В сече, мыслю, и перерубить его хорошим ударом можно. Однако же не токмо для сечи бронза нужна. На серпы, косы, ножи, кольца, шила, заколки сгодится, я так мыслю. Куется легче, а сломать его, холодный, не проще, нежели настоящий, бронзовый. Глядишь, и для доспеха сгодится, на пластины. На куртку али шапку нашить.

– И то дело, – кивнул князь. – Грязи этой здесь в избытке – пережигай да молотками стучи. Может, и не такой крепкий здешний металл, зато много. И добывать, вроде, не трудно. А на молотки он сгодится?

– Сгодится, – уверенно сказал кузнец. – Коли разомнется било, завсегда по новой перековать можно. И на молотки, и на топоры, и на пилы пойдет.

– А чего еще от него надобно? – подвел итог разговору Словен, осмотрел остатки печи: – Отремонтировать ее можно?

– Закалилась вся глина, княже. Проще новую сложить.

– Глины тут тоже хватает. Опосля еще раз, сами попробуем, дабы берегиню не тревожить. – Князь подбросил в руке заготовку для ножа и сунул за пояс. – Заканчивай тут, Горза, да в город возвертайся. Там все едино проще доделать будет.

– Угли жалко, княже. Как догорят, так и вернемся.

Словен ободряюще похлопал его по плечу, пошел к реке. Долбленка вяло заскользила вверх по течению – князь не видел причин торопиться.

То, что с ратью случилось неладное, он понял, едва из-за пологой излучины выступили стены города. Там, на самом берегу, собралась изрядная толпа, и даже отсюда правитель слышал истошный бабий вой. Весла заработали чаще, князь тоже взялся за свое, сохнущее на дне лодки. С разгону долбленка выскочила на пологий берег почти на половину своей длины. Словен выскочил на песок, пробежал до ладьи, возле которой собрались люди, заглянул внутрь – и только застонал от тоскливого ужаса. Вместительное суденышко было почти до половины наполнено отрубленными человеческими головами.

Князь бессильно упал на колени прямо в воду, зачерпнул со дна грязь и бессмысленно размазал по лицу, бормоча себе под нос:

– Что же ты наделал, сынок. Что же ты наделал…

Уже в сумерках в Словенск вернулись четверо ратников, уцелевших после побоища. Они переплыли Волхов много ниже по течению, когда убедились, что за ними никто не гонится. Свистящим шепотом, с круглыми от ужаса глазами они рассказывали, как продавшие свои души Черному волхву юноши перекидывались в невиданных чудищ, от которых отскакивали копья и которым не причиняли вреда мечи. Росту в них было по пять сажен, а ноги – размером с дом. Чудища дышали огнем, и сперва выжгли все войско, а потом вытоптали уцелевших.

Все это князя ничуть не удивило. После рыбацкой молвы об озерном чудище, после испуга Вилии, после рассказов о черном чародействе и человеческих жертвах он поверил в рассказы воинов с первого раза. А потому после заката вышел за ворота, дошагал до реки, сел на берегу рядом с опустевшей ладьей, все еще кисловато пахнущей кровью, достал обрубок ивовой свистульки и стал в него дуть, пока не услышал резкий и звучный ответ.

Нефелим взирал на нее со стены с безмерным спокойствием и снисходительностью, чего нельзя было сказать о сестрах совета Клана, сидящих на скамьях перед изображением Великого. Номария и девять самых опытных, не старых, но уже доказавших свою мудрость хранительниц.

– Мы должны помочь смертным! – горячо доказывала Вилия. – Им не справиться самим с этим злом! На их земли пришла Смерть в лице кого-то, владеющего знанием Небесного храма. Дети их начали молиться кровавой Аментет, приносить ей человеческие жертвы и уже успели поднять руку на отцов своих, перебив немало селян! У смертных нет сил остановить этот ужас, только Клан обладает достаточным знанием, чтобы воспрепятствовать ученикам Смерти, чтобы закрыть врата Дуата. Мы должны помочь им, иначе не сменится и двух поколений, как вокруг воцарится пустыня, и только волки станут устраивать свои логова на развалинах человеческих жилищ.

– Мы выслушали тебя, хранительница, – кивнула глава Клана. – А теперь я хочу услышать мнение сестер. Что скажешь, Аравия?

– Нам запрещено вмешиваться в дела смертных, сестры, – поднялась одна из женщин в одеянии из тонко выскобленной, сыромятной кожи. – Мы обязаны хранить покой Сошедшего с Небес, а не заботиться о каких-то дикарях.

– Леантри?

– Смертные всегда убивают друг друга, – чуть привстала со своего места ее соседка. – Законы Небесного храма им не в диковинку. Нам не нужно вмешиваться в их дела.

– Иафета?

– Мудрый Хентиаменти завещал нам выполнять свою миссию втайне, – ответила следующая сестра. – Вмешательство в дела смертных может раскрыть тайну существования Клана.

– Да посмотрите же на себя, сестры! – не выдержала Вилия. – Половина из вас уже облачилась в туники, выделанные руками смертных, которых вы предаете! У нас в Клане впервые за многие века появились нормальные ножи и заступы, мы попробовали настоящего хлеба, увидели изящные украшения. Жрецы Небесного храма не просто истребят все живое, они лишат нас всего, к чему мы успели лишь прикоснуться!

– Ты поддалась соблазнам легкой жизни, сестра, – вскинула руку Аравия, – забыв о своем долге и об изначальном предназначении Клана! Ты забыла, что смертные лишены знаний во имя их же блага, как мы лишаем неразумных детей острых игрушек и не подпускаем к пламени очага. Нефелим создал слуг своих слишком жадными и злобными, и только он способен пригасить темные стороны их души и раскрыть светлые. Но Великий спит. И все, что попадает в руки смертных, превращается в орудия зла. Они смогли сохранить умение обрабатывать бронзу, но делают из нее не орудия труда, а мечи и копья. Они сохранили умение обращаться с парусом, но занимаются не торговлей, а ограблением дальних соседей и вывозом рабов на далекие берега, откуда те не способны бежать. Они сохранили умение определять стороны света и находить нужный путь из любого места, но используют это для управления армиями и для неожиданных нападений на мирных соседей. Моли милостивых богов о том, сестра, чтобы смертные не научились выплавлять более доступное для добычи железо, ибо тогда они станут посылать в сражения не только самых сильных и богатых, но всех, кто способен держать в руках это дешевое оружие. Благодари богов, что смертные не знают колеса; они изобрели бы колесницы для истребления целых армий. Благодари богов, что люди не способны бороться с мором, ибо они стали бы не лечиться сами, а насылать болезни на целые страны. Благодари богов, что смертные не умеют делать мощных лекарств, они стали бы отравлять ядами целые народы! Во имя Великого, я готова до конца дней ходить в шкуре и резать капусту каменным скребком, лишь бы смертные не узнали, какими острыми бывают мечи и о том, как удобно заставлять рабынь вышивать одежды! Мы не должны никак помогать смертным, ибо вред от жрецов Небесного храма будет меньше, чем тот, который люди причинят себе сами, получив силу, способную совладать со слугами Аментет. Нет, Вилия, не должны.

– Но подумайте, сестры! – взмолилась хранительница. – Что будет, когда проснется Великий и вместо цветущего мира увидит вокруг мертвую пустыню?! Как мы объясним свое невмешательство, кого он станет учить и вести к свету? Кто станет служить и поклоняться Великому?

– Когда Сошедший с Небес проснется, он увидит нас! – отрезала Аравия. – Мы, а потом наши дочери станут теми, кто отдаст ему свою силу, кто склонится перед его величием и мудростью, кто пойдет по указанному Великим пути. Не забывай, сестра: однажды Нефелим уже создал на Земле людей. Даже если смертные сгинут все, до последнего человека, он легко создаст их снова. Если, конечно, пожелает. Быть может, он предпочтет создать более толковых и менее агрессивных слуг. Нынешние смертные явно недостойны своего создателя. Прости, номария, – повернулась женщина к главе Клана, – если я сказала нечто лишнее. Но таково мое мнение. Мы никогда не мешали смертным жить. Но мы не должны мешать им и умирать, раз уж они собрались это сделать! Я против любого вмешательства в дела мира! Мы обязаны хранить покой Нефелима и не имеем права делать ничего более.

– Кто-нибудь из совета имеет другое мнение? – тихо поинтересовалась номария. Ей не ответили. Женщина поднялась, подошла к Вилии, положила руку ей на голову: – Вот видишь, сестра, наше мнение оказалось единым. Я всегда говорила, девочка моя, что тебе хорошо удается общаться со смертными. Но ты чересчур увлеклась, сестра. Наша миссия слишком важна, чтобы рисковать ею ради какого-то племени, как бы оно тебе ни нравилось. Посему я запрещаю тебе покидать пределы нашей обители. Ради твоего же блага. Не хочу, чтобы ты сотворила какую-нибудь глупость. Ступай, отдохни, девочка моя. Этот год оказался для тебя чрезмерно тяжелым.

Мотнув головой, хранительница стряхнула руку номарии, круто развернулась и вышла из святилища. Глава Клана проводила ее взглядом, задумчиво погладила себя по шее, оглянулась на членов совета.

– Иафета, у Вилии есть близкая подруга, Милана. Освободи ее от всех обязанностей, пусть присмотрит за нашей девочкой.

В своей келье хранительница упала на постель, зарывшись лицом в медвежий мех, закрыв глаза и закрыв руками уши, чтобы не слышать веселые голоса, что время от времени звучали в коридоре. Однако вскоре ее глаза ощутили свет, пробивающийся сквозь густой ворс.

– Ты решила навестить родной дом, Вилия? Я уж забыла, как ты выглядишь…

Девушка повернула голову:

– Это ты, Милана? Привет…

– Ты из Словенска? – присела рядом на постель подруга. – Ты там не видела такого рыженького, безбородого еще совсем, со шрамом небольшим на кончике носа? Мы с девчатами его у самого озера заловили, когда он ловушки на зверя ставил. Два дня баловали, пока совсем не обессилел.

– Я головы не разглядывала. Только от князя слышала, – ответила хранительница.

– Какие головы? – не поняла девушка.

– Там после стычки с поклонниками Аментет Черный волхв к городу ладью подослал, полную голов. Может, и парня твоего голова в ней была, не знаю.

– Отрубили, поди, голову? Жалко, если так, – пожала плечами Милана.

– Жалко? – вскинулась Вилия. – Тебе жалко?! Он мертв, он умер! Ему сперва копытами кости все переломали, потом голову отрезали – а тебе просто жалко?! У тебя от него дитя родится через полгода, а тебе просто жалко, да? Ты слов других не знаешь?

– Да ты чего, сестра? – опешила от такого неожиданного отпора девушка.

– Оставьте меня все! – вскочила Вилия и натянула коричневые с тиснением, шитые по ноге сапожки. – Оставьте меня в покое! Я могу побыть одна? Просто одна!!!

Она отпихнула подругу и выбежала из кельи.

Утро в княжеском доме наступало с того часа, когда дворня открывала ставни, защищающие жилище от холодного ночного воздуха. Правда, в этот раз Словен успел встать и подвязать штаны еще до того, как в опочивальню хлынул яркий свет. Натягивая рубаху, князь подошел к окну, втянул в себя воздух, оглянулся на Шелонь, что сладко посапывала, положив голову на скомканное в кучу покрывало, сшитое из бараньих шкур. Правитель Словенска, опоясавшись мечом, присел рядом, укрыл супругу свободным краем покрывала.

– Я сейчас, сейчас, – забормотала та.

– Спи, – тихо ответил муж. – Слышал я, сколько раз ночью к малому бегала. Спи. Да, пора окна шкурой^[24] затягивать. Холодно уже. Осень скоро. Ты позаботься днем…

Он тихо вышел к лестнице, спустился вниз – и тут к нему кинулся мальчишка, что ходил у Манрозия в учениках:

– Волхвы тебя кличут, княже!

– А что случилось? – недовольно буркнул правитель, не успевший еще и маковой росинки в рот положить.

– Берегиня наша, что граду покровительствует, с ночи в святилище сидит, Сварогу молится.

– Что же ты молчишь, дурень?! – Словен торопливо натянул сапоги, нахлобучил шапку и, подхватив со скамьи меховой плащ, выскочил из дома.

Ворота святилища, вопреки обычаю, были закрыты. Просители, что собирались по разной нужде навестить сегодня богов, удивленно останавливались перед сомкнутыми створками, обходили святилище справа и слева, потом поворачивали обратно. Словен, выдернув меч, громко постучал оголовьем рукояти в плотно подогнанные жерди, но ему никто не ответил.

– Это я, дядя Манрозий! – громко закричал мальчишка. – То я прибег!

Одна из створок со стуком приоткрылась. Мальчишка моментально юркнул в нее, а следом вошел и князь.

Вилия стояла на коленях перед темным от времени идолом Сварога, привезенным переселенцами со старого святилища. Трое волхвов выжидающе наблюдали за невиданным зрелищем, держась далеко по сторонам. Про берегиню, что охотно выполняла все просьбы князя и многих словян, они слышали – но на святую землю она почти не приходила. И уж тем более не склонялась ранее ни перед одним из сколотских богов.

Словно почувствовав присутствие Словена, она оглянулась, поднялась с колен:

– Значит, это и есть ваш предок?

– Да, Вилия… – подтвердил правитель.

– У вас слишком много богов, княже. Поэтому вы мало молитесь своему деду.

– Но… – попытался было что-то сказать седобородый Мосх, но сбился и замолчал.

– Вы должны спилить это дерево у самого основания, – указала на священный дуб ыгров Вилия, – и достать мне сердцевину из пня.

– Да ты что, безумная девица?! – выступил вперед Манрозий, опираясь на кривую клюку. – Это древо слилось с землею здешней и стало опорой и силой ее! Мы станем предателями новой отчины и врагами всех здешних племен!

– Если вы не сделаете этого, у вас скоро не останется ни друзей, ни врагов, – повернула к нему голову хранительница. – И вас самих не останется. Жрец богини смерти откроет для вас врата Дуата, и они всосут в себя все живое окрест. Он черпает силу в муках умирающих людей. Чтобы одолеть его, мне тоже нужна сила. В ваших идолах ее мало. Силу придется забирать из дерева, которому поклонялись, которому отдавали свою любовь десятки поколений ыгров. Да и ваши родичи тоже немало помолились. Ну же, волхв! Ты клялся, что слепой глаз позволяет тебе заглядывать в иные миры. Так посмотри же туда!

Манрозий помолчал, а потом неожиданно для всех подошел к девушке, опустился перед ней на колени и поцеловал землю:

– Да, священная… – Он немного отполз, встал, оглянулся на Словена: – Зови плотников, княже. Валите дуб.

– Еще мне понадобится кровь трех мужей, что готовы служить земле здешней, о себе навеки забыв и мир людской отринув.

– Я хочу! – высунулся мальчишка, но кривой волхв сгреб его за загривок, спрятал себе за спину: – Молод еще. А я стар. Не вынести мне столь тяжкого бремени.

– Мою кровь возьми, берегиня, – кивнул Словен. – Мой долг земле рода своего служить.

– Выбирать не с кого, – вздохнул Мосх. – Не знаю, что затеваешь ты, берегиня. Но для земли рода нашего – бери меня. А ты, Кий, что скажешь?

– На все воля богов, – молвил третий волхв. – Вижу, их рука посылает меня на служение. Я дам кровь.

– Мне нужны камни, не меньше семи, – деловито принялась перечислять Вилия. – Я знаю, бог у вас есть, Чур. Его облик на камнях сих высечь надобно. Немедля! От сего судьба рода вашего зависит! Еще надобны три птицы. Петух белый, петух черный, петух рябой.

– Постой, берегиня, – вскинул руки князь. – Камни мы найдем, однако же лики на них нанести время надобно. Особливо…

– Глаза, рот, нос наметить, – загнула пальцы Вилия. – Этого для обряда хватит. Посадите нескольких мужей с молотками. Ужели до завтра по четыре насечки на камень не сделают? Плотники где?

– Пришлю, берегиня… – И Словен вышел из святилища, распахнув ворота.

Вилия же повернулась к идолу Сварога и склонила перед ним голову.

Четверо плотников с длинной двуручной пилой, коей обычно распускали на доски бревна, явились примерно через час. Неуверенно оглядываясь на волхвов, словно ожидая, что их вот-вот остановят, они подступились к дубу. Бронзовые зубья вгрызлись в кору, потом посыпались белые опилки из самой древесной плоти. Волхвы же, стараясь не смотреть на это кощунство, заперли снова ворота святилища.

Дуб сопротивлялся как мог и затрещал, падая, только после полудня. Толстый ствол проломил в частоколе дыру шириной в две сажени, и стало видно, что вокруг святилища собралась огромная толпа, наблюдавшая за происходящим. Сменив пилу на стамески, плотники выбили из самой сердцевины пня, к которой сходились годовые кольца, клинышек длиной с ладонь и примерно такой же толщины.

– Зовите князя, – приказала Вилия, приняв его в руку. – А потом сделайте ровный срез с комля. Пусть в память о дубе останется.

Один из плотников, кивнув, ушел в город, остальные сели отдыхать.

Словен вернулся в святилище в праздничной рубахе – с вышитыми воротом и рукавами, крашенным в красный цвет подолом.

– Камни я уже отобрал, – сообщил он. – Кузнецам приказал, они высекают.

– То ладно, – отметила хранительница. – А теперь собирайтесь все трое сюда.

Два волхва и князь Словенска, неуверенно переглядываясь, подошли к девушке. Хранительница сжала в руке деревянный клинышек и закружила по святилищу, словно выискивая что-то. Наконец остановилась, нараспев заговорила:

– Вехеба апет джуат Апис, тонахоту эвери Мут Хонсу ивар… Ушбети хонсу ликис, варах, на-на атори! – Она резко ударила клином в землю, вогнав его на всю глубину, жестом подозвала мужчин: – Сведите руки вместе! Запястьями!

Словен, Кий и Мосх выполнили ее требование – Вилия резко наклонилась, поймала выпавший из-за пазухи обсидиановый нож и резко рубанула снизу вверх, рассекая кожу сразу всем троим. Кровь, смешиваясь, закапала на торец клина.

– Тхори, тхори! Птах, Сохмет, Нефердум! – Хранительница отпихнула от себя руки людей и перешла на понятный язык: – Прими земля, плоть детей твоих, прими жизнь детей твоих, прими любовь детей твоих. Отдай детям сердце свое на веки вечные, на беды и праздники, на счастье и радости! Нет иных детей у тебя, земля, нет иной земли у детей твоих, Сварог! Отныне и во веки веков, пока светит солнце, пока дует ветер, пока течет вода!

Она вогнала нож в торец клина и с размаху ударила его сбоку ногой. Хрупкий клинок брызнул мелкими осколками. Вилия, прикрыв лицо руками, отступила и осела на землю.

– Что с тобой, берегиня?! – кинулся к ней князь.

– Теперь неважно, – ответила она. – Устала я, княже.

– Вставай. Давай, поддержу.

– И что означал сей обряд? – подошел вслед за правителем волхв Кий – еще молодой служитель богов, не разменявший четвертого десятка и больше похожий черной бородой и ясными голубыми глазами на удачливого охотника, нежели на мудреца.

– Я стучалась к земле, на которой вы все стоите, – перевела дух девушка. – Стучалась вашей клятвой и вашей кровью, что нет для вас ничего дороже ее. Если земля вам поверит, она отдаст вам свое сердце. Вы будете хранить его и беречь сильнее, чем собственные сердца. Пока оно цело и в руках ваших – не найдется силы, что сможет изгнать рода ваши с этих мест. Вы будете защищать эту землю до конца, и она до конца станет отдавать вам свои силы. И никакой Черный волхв противостоять этому не сможет.

– А как мы узнаем, поверила она или нет?

– Должен быть знак. Ясный и понятный всем. И о том, что она вас услышала, и о том, где находится сердце.

– Мама! Мама! – послышался быстро приближающийся мальчишеский крик. – Гляди-ка, река! Волхов вспять течет!

– Это и есть знак, – первым сообразил Мосх. – Нас услышали…

Он опустился рядом с торчащим торцом колышка и благоговейно коснулся губами пыльной натоптанной земли, произнеся только одно словно:

– Клянусь!

Толпа между тем отхлынула от святилища к берегу, наблюдая за поразительным чудом – текущей вспять реке. Трое связанных клятвой мужчин и хранительница двинулись следом за людьми, и теперь первым нечто странное заметил князь.

– Что это? – указал он на самую стремнину, где на воде покачивался какой-то черный ком.

– Камень какой-то… – ответил ему один из словен.

– Камень не может плавать, как деревяшка.

– Иногда может, – возразила Вилия. – Смотрите, куда пристанет.

Темный гранитный валун, подгоняемый мерными ударами волн, поравнялся с воротами города, остановился, словно раздумывая, а затем порыв ветра приткнул его к противоположному берегу. Здесь он, получив несколько шлепков пенистыми гребнями, выкатился на отмель и внезапно тяжело замер. В тот же миг послышался низкий утробный гул, вся масса воды остановилась, чуть заметно просела, задрожала мелкой рябью – и потекла в привычном направлении.

– С той стороны, на холме, нужно вырыть подземелье, – указала девушка. – На глубину не меньше чем в два роста. Сердце земли должно храниться под землей. Это оно.

– Прости, берегиня, – облизнул сухие губы Словен. – Но не спокойнее будет сделать подземелье с этой стороны? Пусть оно покоится под защитой городских стен.

– Сердце выбрало тот берег, – покачала головой хранительница. – Но ты прав. Не мешало бы поставить твердыню и на том берегу.

– Кто тут есть? – оглянулся на своих людей князь. – Атей, Голян, Мородив, бегите за заступами. Фарлов, Вельмуд, за мной. Переплывем на тот берег и откатим камень от воды.

На правом берегу Волхова, напротив Словенска, все еще покачивался девственный лес. Поэтому землекопы, чтобы не тратить время на выкорчевку, нашли небольшую прогалинку и начали зарываться в глубину под крутым углом. Двое человек, часто сменяясь, отрезали от плотной, чуть рыжеватой глины ком за комом, бросая возле себя, откуда землю выгребали помощники, наполняя ивовые корзины. Еще четыре человека выносили грунт, высыпая его в низину за холмом. Сколоты умели работать с землей – им довелось насыпать немало высоких могильных курганов над ушедшими за Калинов мост вождями. К сумеркам по темному тоннелю, уводящему вниз на добрый десяток саженей, проследовал князь с берегиней. Вилия медленно прошла вдоль стены выбитой в слежавшейся глине камере со сводчатым потолком, качнула головой:

– Закрепить бы стены. Но не сейчас. Несите сюда сердце. Оно не только ваше, но и всех родов ваших. Поэтому доверить можете всем, кто пожелает руку приложить. Я просила с комля дуба спил сделать. Его тоже сюда перевезите.

– Все сей же час исполним, – кивнул Словен, выходя из помещения.

Хранительница, оставшись одна, прижалась к стене и стояла так, не шелохнувшись, пока десяток смертных при свете факелов сперва притащили и поставили в центре подсохший валун с тремя глубокими горизонтальными бороздами на боку, а спустя некоторое время – прикатили огромный дубовый диск, по краю которого еще оставалась шершавая кора.

– Что еще надобно, берегиня? – спросил князь.

– Теперь двоих нас пусть оставят. Надобно мне слово тебе тайное сказать.

Смертные, оставив в продолбленных в стене дырах два факела, вышли.

– Что теперь? – Князь подошел, положил руки ей на талию. Хранительница, улыбаясь, ждала. Но, едва Словен начал целовать ей шею, спохватилась:

– Прости, забыла совсем. Помоги… – Вилия вышла из пещеры, спустилась за холм, выбрала несколько комьев глины, с ними сходила к воде, несколько раз макнула. Вернулась в убежище и стала наминать на самой вершине валуна глиняную шапочку.

– Это ведь сердце земли нашей, – неуверенно напомнил князь. – Не грешно ли так…

– Кто-то должен это сделать, – отмахнулась девушка. – Давай, бери спил.

Поднатужившись, они поместили почти правильный дубовый диск на камень.

– Ну вот, – вздохнула хранительница. – Алтарь почти готов. Глина сплющится по месту, высохнет и все будет держаться крепко.

Затрещал, капая чем-то смолянистым, один из факелов. Пламя на нем задрожало, посинело и угасло. Почти сразу начал потрескивать второй.

– Спешить надобно, берегиня, – предупредил Словен. – В темноте останемся.

– Не останемся… – Вилия несколько раз тряхнула ладонями, безуспешно пытаясь избавиться от налипшей глины, потом ткнула ими в потолок. Там появилось небольшое белесое облако, переливающееся слабым мертвенным светом. – Но руки помыть нужно…

Она двинулась к выходу – но почему-то наткнулась на князя. Подняла голову и тут же ощутила на губах его поцелуй.

– Потом помоешь, – сказал Словен, развязывая на груди петлю плаща, и бросил его на пол…

Поутру волхвы едва не застали их врасплох – услышав шаги в тоннеле, Вилия едва успела накинуть и оправить тунику, а князь и вовсе только в плащ торопливо завернулся. Но Кий и Мосх либо не обратили на это внимания, либо сделали вид, что светящийся туман под потолком им более интересен.

– Идолы Чуровы готовы, берегиня, – сообщили они. – Петухов нужных мы тоже по дворам нашли.

– Все сюда несите, – прикрыла ладонью зевок хранительница. – И более никого, кроме Круга вашего из трех посвященных, отныне сюда не пускайте. Когда новые посвященные появятся, благословение им давайте токмо раз в месяц, в день новолуния.

Волхвы вышли, дав влюбленным время привести себя в порядок, но уже менее чем через полчаса принялись вносить и ставить на пол небольшие камни с грубо нанесенными лицами. Вилия аккуратно распределяла их вокруг стола, спиной наружу. Наконец в тоннеле послышалось недовольное клекотание.

– Солнце высоко? – спросила Вилия.

– Только поднимается.

– Это хорошо. Обряд сей до полудня проводить надобно. Смотрите внимательно, мужи, земле себя посвятившие, ибо впредь творить таинство будете сами. Дайте нож.

Словен торопливо выдернул свой, протянул хранительнице. Вилия приняла… и вдруг замерла, задумавшись.

– Ты чего, берегиня? – спустя некоторое время переспросил князь.

– Ничего, – вздрогнула девушка. – Совсем мало для завершения осталось. Всего ничего. Смотрите и запоминайте…

Она схватила белого петуха, посадила его на дубовый диск, ловко резанула ножом вокруг шеи и прижала забившуюся птицу к дереву, говоря:

– Дай, белая птица, память свою на день-деньской…

Кровь потихоньку начала разливаться по столешнице, петух трепыхнулся еще несколько раз и затих. Вилия откинула его в сторону, схватила другого:

– Дай, черная птица, память свою на ночь-ночную…

Этот бедолага брыкался меньше своего товарища, но крови своей все-таки добавил.

– Дай, птица пестрая, крови своей на безвременье, – резанула хранительница последнюю жертву, дождалась, пока та затихла, откинула к стене. Затем указательным пальцем размешала натекшую черную лужу, повернулась к ближнему каменному Чуру, присела, мазнула его кровью по глазам, рту и по спине сверху вниз: – Чтобы видел, чтобы сказывал, чтобы знал.

Так она быстро прошла по кругу, перед каждой инициацией макая палец в кровь. Выпрямилась. Сглотнула:

– Слушайте меня внимательно, посвященные, члены Круга, отдавшие жизнь и судьбу земле своей. Отныне покой и будущее в руках ваших. Помните, помните днем и ночью, помните в радости и в годины тяжелые мой завет. Есть народы, что гордятся умением своим в набеги ходить. Есть народы, что гордятся умением дела торговые вести, богатства наживать. Есть народа, что гордятся мудростью своей. Отныне и навсегда долей и гордостью народа словенского станет совесть! Защищайте слабого, не бойтесь сильного, не сдавайтесь никому. Ибо в чести и справедливости ваша сила, и иной не бывать. Потеряете совесть – отринет вас земля, и скитания бесплотные станут уделом вашим. Честь и справедливость – только они сохранят словен до скончания веков! Слушайте меня, посвященные, члены Круга. Идолов сих, кровь заговоренную вкусивших, надлежит вам отправить на все стороны света и поставить на границах земель ваших, лицом наружу. А коли границы раздвигаться станут – из камня новых идолов высекайте, кровью заговаривайте и на новые рубежи ставьте. С того часа, как они места свои займут, все смертные, что за спинами их обитают, часть силы своей вам в руки отдавать начнут. Любовь, каковую люди к земле своей испытывают, к алтарю сему сбираться станет для защиты земли. Ныне вы не хитры в чародействе – но мудрецы, не желающие кровь человеческую ради утехи своей проливать, к вам, к алтарю за силой сбираться станут. С ними и знание придет. Да и земля, силу свою вам отдавая, тоже чему-то научит. Судьба у вас будет долгая. Город рано или поздно одряхлеет, вы ношу свою нести устанете. Тогда вы найдете для алтаря новое место и новых посвященных, что переймут от вас ваш долг. Но помните: сила ваша в любви людей к стране своей, к земле отчей. К вам, их охранителям. Не бойтесь истреблять тех, кто излучает ненависть, и берегите всех, кто ищет дружбы. Так и только так. Совесть, честь, справедливость. Помните об этом: совесть, честь, справедливость. Вот и все… Большего я для вас ни сделать, ни сказать не могу.

Вилия обошла стол, двинулась к уходящему на свет тоннелю.

– Ты куда?! – дернулся следом князь.

– Стой! – предупреждающе вскинула руку хранительница. Потом сделала шаг навстречу, подняла руку, осторожно коснулась подушечками пальцев его щеки. – Словен, любый мой… Я отдала тебе все, что могла. И спасибо тебе за то, что ты отдал мне. Прощай!

Она попятилась, потом развернулась и убежала наверх.

– Получается, дело, берегиней нам оставленное, еще только надлежит сотворить, – сделал вывод Кий, оглядывая влажно поблескивающие спины истуканов. – Посланников надобно снаряжать, Чуров отправлять на все стороны света, чтобы на рубежах место заняли. Токмо опосля и узнаем, что за силу нам алтарь сей даст. Как мыслишь, княже?

– Семь лодок найдем, – ответил Словен, глядя в сторону тоннеля. – От Ильменя реки во все стороны расходятся. Еще по озеру Нево можно умелых рыбаков послать. До листопада управимся.

Через четыре дня по подземному святилищу прозвучали твердые шаги. Взглянув в глаза замершему на стене Нефелиму, хранительница преклонила колено перед удивленной номарией, опустив голову, с собранными на затылке длинными волосами.

– Я уже начала беспокоиться, девочка моя, – вздохнула женщина. – Где же ты была так долго, Вилия?

– Я предавала Клан, великая.

– Что ты делала? – не поверила своим ушам номария.

– Я предала Клан. Во имя благополучия сестер и ради будущего Сошедшего с Небес я нарушила решение совета.

– И что же ты сделала?

– Я раскрыла смертным тайну алтаря власти.

– Что ты сделала?!

– Создала в Словенске алтарь.

– Значит, ты выбрала смертных, – сморщилась, как от зубной боли, номария. – Что же, ругать тебя уже бессмысленно. Остается только наказать. Ступай в свою келью. Тебе сообщат, какую кару изберет тебе совет.