Глава 2

Голос

Слух о том, что воскресную службу в Йизыкусском костеле будет проводить дерптский епископ, мгновенно разнесся по окрестным селениям, и с самого раннего утра с поселку Йизыку потянулись прихожане.

Занявший место епископа девять лет назад, властитель здешних земель и прежде демонстрировал достаточно жесткую руку, без содрогания требуя положенные Церкви и сюзерену подати, кроваво пресекая всякие поползновения кальвинистов наложить свои грязные лапы на богатые прирусские земли, одновременно с предельным уважением терпя существование православных храмов. Именно поэтому дерптское епископство оставалось островком спокойствия в Ливонии, охваченной пожаром лютеранства и ужасом безвластия.

Но три месяца назад случилось и вовсе невообразимое: епископ внезапно проникся благочестием и любовью к ближнему. Он пресек попытки кодаверских монахов обложить сервов дополнительным налогом на лечение увечных, пострадавших во время Зимнего похода, простил недоимки, запретил впредь за любые долги продавать в рабство сервских детей, облегчил барщину. Среди прихожан поползли слухи о снисхождении на правителя благодати Божией – да тут еще и во время богослужений в присутствии епископа стали твориться истинные чудеса: звучал голос самого Господа, призывающий к молитве, песнопения возникали сами собой, поражая своей мощью: болящие исцелялись, увечные начинали ходить, слепые – прозревали. Неудивительно, что весть о визите господина епископа побудила сорваться с места и устремиться в храм жителей Мяэтагузе и Куремяэ, Охаквере и Иллуке, и обитателей еще многих, многих десятков деревень и хуторов на десятки миль вокруг.

К рассвету вокруг костела собралась уже почти трехтысячная толпа, нетерпеливо гудя перед запертыми воротами. А с первыми лучами солнца на идущей со стороны Тудулинна дороге показалась кавалькада из семи всадников.

– Едет! – прошелестело по толпе, и прихожане один за другим начали опускаться на колени.

Первым мчался худощавый мужчина с гладко выбритым скуластым лицом в коротком, немногим ниже талии, плотно облегающим тело красном шерстяном пелисе, подбитым коротким мехом нутрии и испанских пуховых кальсесах, спускающиеся до самых сапог. Следом на ним, сидя в седле по-дамски – свесив обе ноги на одну сторону, скакала столь же худощавая женщина в темно-коричневом сюрко с разрезом впереди, и со шнуровкой на груди. Волосы епископской спутницы украшал бархатный обруч с крупными жемчужинами, с которого свисала густая темная вуаль, закрывающая лицо и плечи. Из-под длинного подола выступали кончики туфель, на которых поблескивало серебряное шитье.

За дамой следовали пятеро всадников, одетых в толстые кожаные куртки, способные выдержать скользящий удар стрелы или меча. Все они имели на луке седла небольшие щиты в форме прямоугольника со скругленным нижнем краем, на головах их поблескивали овальные железные шапки, на ремнях болтались короткие, в руку длиной, мечи. Едущий первым, помимо прочего, придерживал поднятое вверх копье, под острым наконечником которого развевался флажок с гербом Дерптского епископства.

Впрочем, прошли те времена, когда правитель западного берега Чудского озера всерьез опасался за свою жизнь в своих собственных землях. За последние месяцы отношение сервов к нему сменилось на прямо противоположное, и теперь охрана куда чаще сдерживала порывы излишне восторженных подданных, а не защищала его от униженных и разоренных.

Сейчас, когда прихожане мирно стояли на коленях, никакой опасности для епископа не предполагалось, а потому воины несколько поотстали, позволив правителю подъехать к вратам костела в гордом одиночестве. Своим шансом немедленно воспользовалось трое калек из более чем двух десятков, собравшихся у храма.

– Исцели, исцели… – на разные голоса заскулили они, протягивая свои грязные руки.

Господин епископ шагнул было мимо, но вдруг остановился и покосился на пахнущего кислятиной уродца в выцветшем рубище.

– Ты хочешь исцеления, смертный? – священник усмехнулся. – Тогда смотри на меня. Ты слеп, ты должен видеть то, что недоступно зрячим… Ну же, смотри!

Нищий, только что с мольбой тянувший руки, внезапно отпрянул, в ужасе закрывая глаза и бессмысленно хрипя:

– Демо… демон…

Дерптский епископ довольно расхохотался и шагнул в медленно расползающиеся высокие створки. Следом неслышно скользнула дама. А нищий продолжал метаться из стороны в сторону:

– А-а-а! Тьма! Надвигается тьма! Демоны в рясах, всадники с чашами грядут…

– Что, что ты видел? – заинтересованно стекалась к нему толпа.

– Я видел демона, – рвал на себе волосы нищий. – Наш епископ – демон!

– Богохульник! – попыталась дотянуться до него одна из прихожанок, гневно сжимая кулаки. – Богохульник, бейте его!

– Я видел демона! – продолжал метаться нищий, распихивая людей в стороны ладонями с растопыренными пальцами. – Я видел, видел, видел…

Он на секунду замер, таращась на свои заскорузлые пальцы, и внезапно из его глотки вырвался еще более громкий крик ярости, невероятным образом перемешанной со счастьем:

– Я видел… Я прозрел!!! Люди, я прозрел! Прозрел, прозрел, прозрел!

Тем временем епископ, в сопровождении мелко семенящего, сгорбившегося приходского священника, вышел в центр костела, вскинул голову к куполу:

– Ха-а! – правитель здешних земель прислушался к эху, сделал еще несколько шагов и снова крикнул: – Хо-о!

Священник испуганно втянул голову, перекрестился и поцеловал нагрудный крест.

– Да, – уверенно кивнул епископ, повернулся к местному пастырю, ткнув ему в грудь тонким и длинным указательным пальцем: – Отведи мою гостью наверх, на галерею под куполом. Когда вернешься, переоденься для службы.

Вскоре ворота костела медленно, величественно распахнулись, прихожане торопливо ринулись внутрь, растекаясь по храму.

Теперь дерптский правитель стоял перед распятием в алом баррете – четырехугольной шапочке епископа. Светский пелис сменился красным гауном на теплой меховой подкладке, с откидными от локтя рукавами, и бобровым, без застежки, воротником, поверх которого лежал тяжелый золотой крест. Молитвенно сложив руки и опустив подбородок, он дождался, пока шум за спиной утихнет, после чего громко произнес:

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

– Аминь, аминь… – неуверенно поддакнули прихожане.

Дерптский епископ выступил вперед, к небольшому деревянному пюпитру с лежащим на нем Евангелием, остановился, словно уперся в вожделенные взгляды прихожан, скромно улыбнулся:

– Благодать Господа нашего Иисуса Христа любовь Бога и Отца и общение Святого Духа да будет с вами!

Собравшиеся перед ним смертные принялись креститься. Креститься. Перед ним. Еще никогда за время своего существования он не чувствовал себя Богом до такой степени. В этом был какой-то странный парадокс – чтобы почувствовать себя Богом, ему пришлось вселиться в тело смертного. Да, на этот раз с воплощением демону воистину повезло.

– Братья и сестры, – громко, нараспев произнес он, вскинув правую руку. – Осознаем наши грехи, чтобы с чистым сердцем совершить Святое Таинство.

Прихожане пробормотали в ответ нечто неразборчивое. Епископ отвел им на краткую молитву немного времени, после чего продолжил:

– Да помилует нас Всемогущий Бог и, простив нам грехи наши, приведет нас к вечной жизни. Аминь!

Он поднял взгляд к куполу, ткнул туда пальцем.

– Господи, помилуй, Господи, помилуй! – громогласно прокатилось по храму, и многие сервы и дворяне от неожиданности пригнули головы, неистово крестясь. – Христе, помилуй, Христе поми-и-илуй!

Многократно отраженный от каменных стен, усиленный куполом голос оглушал. Казалось, он несется с разверзшихся небес, взрываясь прямо в голове каждого прихожанина.

– Господи, помилуй, Господи, поми-ил-у-уй…

Голос, пометавшись от стены к стене, медленно затих и в костеле повисла мертвая тишина.

– Господь да будет в сердце твоем и в устах твоих, – повернувшись, к приходскому священнику, епископ размашисто его перекрестил и отступил в сторону, – чтобы ты достойно и надлежаще возвещал Его Святое Евангелие.

Священник поцеловал святую книгу, тихо ответил:

– Слова Евангелия да изгладят наши согрешения, – после чего начал чтение.

Дерптского епископа святые слова не интересовали. Ему уже не один раз приходилось встречаться с этими текстами в предыдущих воплощениях, и хотя каждый раз они оказывались у разных народов на разных концов света, но название всегда было одно: Книга. Что-то в Книге было истиной в высшем смысле, что-то – заведомой ложью. Но во всех мирах этот странный текст завораживал смертных, вел за собой, заставлял жертвовать собой, отказываться от радостей жизни, любви, от своего прошлого и будущего – и этого епископ понять не мог. Точнее, уже не епископ, а демон, выкупивший себе тело священника на обычный, не очень большой срок.

Впрочем, сам он от маленьких радостей, даруемых ему воплощением, отказываться не собирался. Одной из этих радостей был слух: способность различать звуки – шелест листвы, пение птиц. И высшая красота – звучание хорошо поставленного человеческого голоса в способном сохранить его мощь пространстве. А потому он не стал произносить положенную после евангельского чтения проповедь, а лишь взмахнул рукой, осеняя толпу крестом и одновременно давая знак под купол.

Мощный глас обрушился на прихожан, перекрыв появившиеся среди уставших от монотонного бормотания приходского священника людей, заставил их содрогнуться от неожиданности и от восхищения невероятного чуда, свидетелями которого им довелось стать. Ибо подобный глас может быть только гласом небесным.

Звук хорала наполнял храм, как вешняя вода, поднимаясь, наполняет собой все ямы, и долины, закрывает поля и лесные тропы – унося всю грязь, мусор, накопившуюся гниль, и оставляя только чистоту. Так и молитвенное песнопение проникало в души, очищая их, возвышая, наполняя искренней верой.

Голос смолк, и в храме повисла напряженная тишина. Дерптский епископ сделал знак священнику, чтобы тот поднес высокий золотой кубок с облатками. Смертные потянулись к причастию.

От предложенного йизыкусским пастырем скромного угощения правитель отказался – жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на аскетизм. Он торопливо переоделся в пелис, более подходящий для теплой весенней погоды, потом подал руку таинственной даме в вуали, вместе с нею вышел из распахнутых настежь ворот храма.

На этот раз четверо охранников ожидали своего господина и метнувшихся к правителю нищих более не подпустили. Дерптский епископ помог даме сесть в седло, потом сам легко поднялся на ослепительно белую кобылу. Та испуганно всхрапнула, слегка попятилась. Всадник успокаивающе потрепал лошадь по шее, потом пятками тронул бока, и она неспешной рысью пошла вперед.

Спустя минуту его нагнал небольшой отряд телохранителей. Епископ вопросительно покосился на одного из них.

– Флор еще до службы ускакал, – пояснил тот.

Правитель здешних земель кивнул, придерживая лошадь, дождался всадницы и положил руку ей на колено. Женщина откинула вуаль и улыбнулась в ответ. Епископ сильно хлопнул ее скакуна по крупу, переводя в галоп и помчался следом.

Миль через десять стремительной скачки по лесной тропе отряд вынесся на берег озера и, разбрызгивая воду, помчался по мелководью, по направлению к взвивающемуся над низким ельником сизому дымку. Там, на зеленой поляне, вдающейся в лес, один из телохранителей крутил над огнем нанизанный на длинный вертел жирный свиной окорок. Увидев отряд, он отступил от огня, раскупорил глиняный кувшин и поставил его на расстеленную вышитую тряпицу, на которой уже красовались два серебряных кубка и поднос с очищенными и поджаренными орехами.

– Обед готов, господин епископ, – почтительно поклонился воин.

– Спасибо, Фрол, – спрыгнул правитель с кобылы, после чего подхватил за талию и снял девушку.

Телохранитель принял скакунов под уздцы, отвел с сторону.

А дерптский епископ направился в первую очередь не к огню или накрытому столу, а к берегу, с наслаждением зажмурился, подставляя лицо солнцу и ветру, обильно насыщенному свежестью и влагой. Потом он присел у среза воды, упустил руки в волны, плеснул себе в лицо.

– Холодная?

Епископ обернулся.

– Холодная водичка? – девушка подступила ближе. – Я тоже хочу ножки помочить. С прошлого года не купалась!

Она подняла руки к груди и дернула золотые оконечники шнуровки.

– Мы, господин епископ, – кашлянул Фрол, – у тропы подождем.

Правитель молча кивнул, и телохранители, повернув лошадей, торопливо помчались прочь. А дама тем временем разобрала шнуровку, сдвинула плечи платья в стороны, позволила своему сюрко упасть на траву и осталась в одной короткой рубашке из тонкого белого полотна. Присела, сняла с ног мягкие коротконосые пулены. Потом, после небольшого колебания, скинула и камизу и, обнаженная, вошла в воду.

– А-а-ай, как хорошо! – она часто-часто сжимала и разжимала пальцы, двигаясь в волны. – Сейчас купальный сезон откроем…

Священник с усмешкой следил за спутницей и, вроде, даже собрался последовать следом – пелис, во всяком случае, расстегнул и кинул на траву. Однако, стоило волнам добраться даме до бедер, как ее решимость тут же испарилась и она предпочла отступить назад, на сушу.

Кавалер, уже снова в кафтане, присел у огня, срезая с окорока верхние, зарумянившиеся ломтики, тут же отправляя их в рот. Увидев, как поежилась девушка, он поднялся, наполнил кубки вином, один протянул ей. Сделал глубокий глоток, блаженно зажмурился, снова подставляя лицо озерной свежести.

– Все-таки хорошо быть человеком, Инга, – покачал он головой. – До чего прекрасно ощущать ветер, тепло и прохладу, вкус вина или горячего мяса!

– Тебя интересует только мясо?

– Ну почему же? – Священник медленно опустил руку, задержав ее на талии певуньи. – Есть много не менее прекрасных вещей… Да ты совсем замерзла!

Он повернул Ингу и прижал ее к себе. Осушил кубок, отбросил в сторону, поправил кончиком указательного пальца выбившийся локон, потом скользнул рукой по подбородку, по шее.

– Нет, в этом мире есть еще очень много прекрасного и желанного…

Рука опустилась еще ниже, крепко сжав грудь, а потом снова соскользнув на бедро.

– Сейчас… Сейчас, согреешься…

Священник скинул свой меховой пелис, расстелил его у костра, оставшись в одной рубашке и кальсесах – но завязку штанов он тоже развязал. Инга послушно опустилась на теплую куртку, легла на бок подставляя свое тело огню. Дерптский епископ сел рядом, а рука его жадно скользнула по розовой от отблесков костра коже: по крупной высокой груди, ровному животу, забралась в курчавые волосы внизу живота и надолго застряла там.

Девушка вздрогнула, прикусила губу, полуприкрыв глаза.

– Но самое прекрасное, Инга, – прошептал епископ ей в самое ушко, – это твой голос. Это истинное чудо, это невероятное совершенство, это истинное колдовство. Как ты заворожила сегодня в храме христовом эту толпу! Она едва не потеряла рассудок!

– Да, мой господин… – похоже, девушка уже не понимала, о чем ей говорят, и соглашалась на все.

– Спой мне, Инга. Спой… Дай услышать твой голос, дай услышать хорал не издалека, а рядом с тобой… В тебе…

– А… А… – Инге понадобилось приложить некоторое усилие воли, но голос ее все-таки зазвучал, раскатываясь далеко над водным простором:

Дерптский епископ ослабил веревку штанов и быстро скинул их с себя, после чего опрокинул певицу на спину.

Последние слова сорвались с ее губ с особенной страстью, поскольку ее господин совершил то, к чему она была готова всей своей плотью.

Дерптский епископ резкими толчками проникал в нее все глубже – девушка вздрагивала, мотала головой из стороны в сторону, скребла пальцами землю, но продолжала петь, окрашивая слова древнего хорала неожиданными, неведомыми ранее эмоциями…

В полумиле от костра Фрол натянул поводья и его лошадь закружила на месте, высоко поднимая копыта.

– Какой голос у госпожи, – пораженно покачал головой один из воинов. – Воистину ангельский. Земным людям Господь такого не дает…

– Да, – кивнул другой и перекрестился. – Истинно благословение Божие. – Он прислушался к стелящимся над волнами словам, и уважительно добавил: – Молятся…