Глава 26

Евгению Петровну похоронили на русском кладбище под Парижем. Зоя молча стояла у свежей могилы рядом с князем Владимиром и несколькими русскими, знавшими ее. Впрочем, Евгения Петровна не была близка ни с кем из них. В Париже она почти все свое время проводила с Зоей, и у нее не хватало терпения выслушивать жалобы и горестные воспоминания других эмигрантов. Графиню занимали сегодняшние заботы, а не бессмысленные сожаления о прошлом.

Она умерла 6 января 1919 года в крошечной квартирке в тот же день, когда во сне умер Теодор Рузвельт.

В один из январских дней 1919 года Зоя сидела, глядя в окно и поглаживая Саву. Было невозможно без конца думать о жизни бабушки. Она все еще не могла опомниться от оставленного бабушкой подарка — царского пасхального яйца работы Фаберже, которое старушка прятала почти два года, и от денег, которые ей передал перед отъездом Клейтон. Этих денег ей хватит на целый год, если их не транжирить, и впервые за эти годы у нее сейчас не возникало желания танцевать на сцене. Ей вообще не хотелось видеть кого-либо из труппы. Не хотелось ничего предпринимать.

Зое хотелось просто сидеть дома со своей собачкой и спокойно умереть. Но тут она с чувством вины подумала, как бы рассердилась бабушка, если б узнала о таких мыслях. Бабушка благословила ее не умирать, а жить.

Так, в одиночестве, прошла целая неделя. Зоя сильно похудела и осунулась. Как-то утром к ней зашел князь Владимир. Он нерешительно стоял в дверях, и Зоя заметила, что в темной прихожей кто-то еще стоит за его спиной. Может быть, он привел врача, но она не хотела никого видеть, врача во всяком случае. На ней было черное платье, и рыжие волосы, стянутые в пучок, оттеняли мертвенную бледность ее лица.

— Можно? — Князь Владимир далеко не сразу решился привести его сюда, ибо знал, что удар для Зои будет слишком велик.

— Здравствуйте, князь.

Не говоря ни слова, он отступил в сторону, и Зоя задохнулась от изумления, увидев стоявшего за ним Пьера Жильяра.

Когда он посмотрел на нее, на глаза у него навернулись слезы: с их последней встречи прошло около двух лет. Он шагнул вперед, и Зоя упала в его объятия.

Рыдания не давали ей говорить.

— Неужели они наконец-то приехали?

Жильяр был учителем, всю жизнь обучавшим царских дочерей, и Зоя знала, что он сопровождал их в Сибирь. Не в силах отвечать, он только отрицательно покачал головой.

— Нет, — наконец выговорил он, — нет… они не приехали…

Зоя ждала, что он скажет дальше, и, каменея, прошла в мрачную гостиную. Жильяр, бледный, худой, изможденный, последовал за ней. Князь Владимир оставил их наедине. Уходя, он тихо закрыл дверь и, опустив голову, медленно сошел вниз, к своему такси.

— С ними все в порядке?

Они сели друг против друга, сердце ее лихорадочно билось, а он подался вперед и взял ее руки в свои, ледяные.

— Я только что приехал из Сибири… Я должен был во всем убедиться сам перед тем, как ехать сюда. Мы расстались с ними в Екатеринбурге в июне. Нам приказали уехать. — Казалось, он за что-то извинялся. Зоя сидела ни жива ни мертва. Ужасно странно было видеть Жильяра в Париже.

— Вы не были там, когда… когда государя… — Она не могла заставить себя произнести страшное слово, но он все понял и печально покачал головой.

— Нам с Гиббсом пришлось уехать… но мы вернулись туда в августе. Охрана впустила нас в дом, но он был пуст, мадемуазель. — Жильяр не в силах был описать то, что они нашли там: отверстия от пуль, едва заметные следы смытой крови. — Нам сказали, что царскую семью перевезли куда-то, но мы с Гиббсом боялись худшего.

Она с трепетом в сердце ждала продолжения рассказа, уверенная, что конец будет счастливый. После всего случившегося хоть что-то должно же быть хорошо. Не могли же большевики убить всех тех, кого она так любила… одного больного маленького мальчика и четырех девушек, которые были ее кузинами и подругами, а также их мать. Неужели им мало одной жизни — жизни государя?! Страшнее этого уже и быть не могло. Она не спускала глаз с его лица, когда он снова заговорил, закрыв глаза, стараясь сдержать слезы. Он очень устал с дороги, и, хотя прибыл в Париж только прошлой ночью, первым делом он отправился к Зое.

— Мы вернулись в Екатеринбург ко дню рождения Алексея, но никого уже не было, — вздохнул он. — С тех пор мы находились там. Я был уверен, что они еще живы, даже когда увидел в стенах дома следы от пуль.

Она почувствовала, как у нее замерло сердце, дрожат руки.

— Следы от пуль?! Неужели они расстреляли отца в присутствии детей?

— За три дня до этого они убили Нагорного… он пытался остановить солдата, который украл медали у Алексея. Для царевича это был ужасный удар: ведь Нагорный был с ним всю жизнь.

Преданный слуга, который отказался покинуть детей… Неужели этот кошмар никогда не кончится?

— В середине июля большевики сообщили царской семье, что их влиятельные родственники будут пытаться освободить их, поэтому придется перевезти их в другое место. В данный момент никто не знает, где находятся члены царской семьи. — Зоя подумала о первых Машиных письмах, в которых она писала, где они находились. Но кто же пытался спасти их? — Кровавая революция свирепствовала с июня, и уехать было почти невозможно. Их подняли среди ночи и приказали одеться. — Жильяр замолчал, и Зоя до боли сжала его руки, а он посмотрел ей прямо в глаза; они остались вдвоем на необитаемом острове, все остальные исчезли… но куда? Она молча ждала продолжения рассказа. Скоро, скоро он скажет ей, что они на пути в Париж. — Они спустились вниз: царица, Николай, дети… Анастасия несла Джимми. — Это был спаниель наследника. И Пьер Жильяр снова заплакал. — И Джой… — Сава заскулила, как будто знала имя своей матери. — К этому времени царевич не мог идти сам, он был очень слаб… Им приказали одеться и отвели их в подвал, где им предстояло ждать переезда… Николай потребовал, чтобы принесли стулья для Александры и Алексея, и он… — Жильяр говорил с трудом, — ..он посадил сына на колени, когда вошли убийцы… он прижимал его к себе, когда раздались выстрелы. — Зоя почувствовала, что сердце ее окаменело. Жильяр всхлипнул:

— Они убили всех, Зоя Константиновна… только Алексей жил чуть дольше остальных, и тогда ему проломили голову прикладом ружья… а затем они убили маленького Джимми, щенка. Анастасия упала в обморок, и, когда она вскрикнула, они закололи ее штыками, а потом… — Зоя рыдала, не в силах поверить в то, что он рассказывал ей, — они облили тела кислотой и зарыли их в землю… их больше нет, моя маленькая Зоя… нет… никого из них… даже бедного милого Беби. — Зоя упала в объятия Жильяра, и они зарыдали оба. Даже сейчас, спустя месяцы, он и сам не мог в это поверить. — Мы нашли Джой, которую подобрал один из солдат, она уже умирала с голода, когда они нашли ее около того страшного места… Боже мой, Зоя, ведь никто никогда не узнает, как дороги они нам были, как мы любили их.

— О боже… О боже… моя бедная маленькая Машка… их добивали прикладами и штыками… Как ей, должно быть, было страшно…

— Государь встал, пытаясь остановить убийц, но это было невозможно. Если бы только нам позволили остаться… но это ничего бы не изменило. — Он не сказал ей, что белогвардейцы освободили Екатеринбург восемь дней спустя. Всего восемь дней. С тем же успехом могло пройти восемь столетий.

Зоя смотрела на Жильяра пустыми глазами. Теперь уже ничто не имеет значения. Теперь уже все и навсегда кончено… и для нее… и для них… Она закрыла лицо руками и плакала, а он прижимал ее к себе.

— Я должен был сам рассказать тебе все… Мне очень жаль… очень, очень жаль… — Жильяр понимал, что слова слишком бледны, чтобы выразить его чувства. Зоя сидела неподвижно, пораженная неожиданной мыслью: она не имеет права жить, ей нужно было остаться в Царском Селе, ее тоже должны были расстрелять, бить прикладом или заколоть штыком, как Машу и Беби…

Жильяр ушел, пообещав вернуться на следующий день, когда выспится. Уходя, он не мог заставить себя смотреть на Зою, ее лицо с потухшими глазами выражало страшную муку. Оставшись одна, она прижала к себе Саву и качала ее на руках, плача и крича в пустоту:

— Бабушка… их больше нет… они убили их всех…

А в тишине комнаты прозвучал лишь глухой шепот, когда она в последний раз выговорила имя своей подруги… Она уже никогда больше не сможет произнести снова «моя Машка»…