Праздник
Струги и ватаги казаков встретились в Северном Донце накануне Вальпургиевой ночи.[29] Долго тянуть «не стали: атаманы обнялись, казаки, что скучали на траве, попрыгали в лодки. Те же, что припозднились – и вовсе не вылезали. Успевшие за зиму потемнеть струги скатились вниз по течению до Дона, свернули направо к Азову, ударили веслами, ускоряя ход, и в поздние сумерки добрались до Мертвого Донца, один за другим занырнув в узкую протоку меж стенами тростника.
Пока все шло именно так, как и рассчитывал князь: в лабиринт ериков, проток, донцов и гирл суда проскользнули ночью, когда их даже случайно не могли заметить ни караульные из заснувшего в нескольких километрах Азова, ни сторожевые разъезды, если они патрулировали степи где-то поблизости. По протоке казаки пробрались до петлистого Тернового гирла и свернули в него, надежно скрываясь от случайных взглядов не только с восточного, но и с западного берега. Из всех один лишь струг князя, пробравшись через Кутерьмое гирло, осторожно, из боковой протоки, высунул нос в качающийся над отмелью редкий тростник.
Османские галеры стояли здесь, в заливе. Разойдясь на расстояние выстрела из лука, они качались на якорях в паре километров от устья реки. Двухмачтовые, со свернутыми парусами и убранными веслами, корабли тихо спали, и только слабые огоньки на них показывали, что и там имеются свои сторожа, следящие за порядком и безопасностью.
– Давай назад, – дал отмашку Андрей. – Здесь они, родимые, караулят. Ну, что поделать. День был длинным. Посему всем слать. Спать на совесть! Днем нам из зарослей лучше не высовываться. Брать турок станем следующей ночью.
План князя Сакульского был прост, как все гениальное: используя древний способ движения под водой с тростинками во рту, подобраться ночью к вражеским кораблям, подняться на палубу и перебить команду. Для того и заказал он у царицынского кузнеца тридцать пар специальных крюков: прочные железные пластины крепились к запястью парой ремней. Из верхней части вперед торчали два чуть загнутых вниз шипа в три пальца длиной. Втыкая их в деревянные борта, Андрей предполагал легко забираться на судно.
С православными казаками все было ясно: их в воду никакими калачами не заманишь. Холопам же князь просто отдал приказ – и они начали готовиться к атаке. Обычную одежду – долой. Поверх рубахи каждый надел войлочный поддоспешник: сдой валеной шерсти в два пальца толщиной должен хорошо держать тепло даже в воде. От сабель пришлось отказаться – они болтались бы у ног и мешали плыть. На поясах остались только косари. Каждый сделал себе небольшую скрутку из тростника.
– Скрутку кладете под грудь. Она плавучая, будет поддерживать вас на поверхности. Издалека ночью нас заметить будет трудно, а метров за сто скрутки нужно отпустить и взять в рот тростинки. Дышать через них. Подбираемся поближе, потом все вместе разом залезаем на борт, режем на носу дежурных, занимаем оборону. Нам главное – к пушкам османов не подпустить, чтобы по стругам пальнуть не смогли. А вы, ребята, как шум на галерах услышите, сразу весла в руки и к нам на помощь мчитесь, понятно? Пахом, ты остаешься за старшего, на тебя полагаюсь. От тебя жизнь моя зависит, понял? Быстро примчитесь – ничего басурманы нам сделать не успеют. Задержитесь – кирдык. И нам, и вам.
Полагаться в таком важном деле на казаков Андрей не рискнул. Возьмут в последний момент и передумают с османами драться. Это ведь вольница, чего с нее возьмешь? Или струсят. Холопы – другое дело. Витязи же православные пусть следом идут, на подмогу.
Небо уже темнело. Князь, показывая пример, первым скользнул за борт – и тихонько присвистнул от холода. Дернул следом скрутку, свернул под грудью, лег на нее. Простенькое приспособление изрядно просело, но тело удержало. Голова под волны не ушла.
– Отлично… – Зверев сорвал ближнюю тростинку, сунул в рот, отпустил скрутку, проседая в воду, и… И, отплевываясь, выскочил на поверхность: – Какая сволочь?! Какая сволочь писала, что через тростинку дышать можно?!
Узкий стебель почти не пропускал воздуха. Дышать через него смог бы разве таракан или мышь – человек натурально задыхался. При попытке втянуть воздух с силой – тростина тут же ломалась. Мало того – чтобы выставить ее наружу, нужно было лечь на спину. И вода тут же заливалась в нос до самого горла.
Со всех сторон слышались плевки, натужные вдохи, жалобные крики. Мокрые, полузахлебнувшиеся, перепуганные холопы торопливо карабкались обратно на струги. Даже те, кто не успел опробовать тростинки – тоже поддались общей панике и спешили выбраться из воды. Одно хорошо: крюки работали отлично. Молодые ребята карабкались по дереву, словно кошки.
– Вы чего? А ну, назад! Илья! Плоскиня! Агафен! Куда?!
Окрики Зверева не помогали – его холопы сдвинулись подальше к середине стругов и мотали головами:
– Нет, княже! Нет, не надо! Мы лучше так! Лучше на лодке! Так возьмем басурман. Авось, и не попадут.
– Ну, вы и уроды! – сплюнул князь. – В поместье вернемся – всех высеку! Трусливые мартышки. Ну, черт с вами, сам управлюсь…
Он прошел пяток саженей через отмель, а когда песок ушел вниз, толкнулся, сунул скрутку под грудь и поплыл на правый огонек.
– Стой, княже! Стой! Вернись! – полушепотом кричали вслед холопы. – Обожди!
– Только попробуйте струг османам показать! – вполголоса, но чтобы услышали, предупредил Андрей. – Головы всем на месте сверну!
И поплыл дальше.
Связка тростника потихоньку намокала, погружаясь все глубже. А может, это волны на открытом месте стали выше, и вода начала захлестывать подбородок и доставать до носа. Но поворачивать назад не позволяло упрямство. Зверев старательно греб вперед руками, работал ногами, не столько торопясь, сколько согреваясь. Переохлаждение – штука коварная. Хоть ненадолго расслабься – и ты уже труп. В летней-то водичке запросто околеть можно, если долго просидеть, а тут всего месяц после половодья прошел. Реки только-только согреваться начали. Поэтому он греб, греб и греб, пока вдруг не обнаружил, что галера уже совсем рядом – проваливаясь между волнами и плохо видя цель, князь чуть не промахнулся и не уплыл на полсотни метров в сторону. Отпустив поплавок, чтобы не сильно выпирать из воды, Андрей повернул к носу и через несколько минут смог зацепиться крюками за бушприт, подпирающий носовой клюв.
Немного отдышавшись, он стал забираться наверх, стараясь вгонять крюки в доски одновременно с ударами волн о борт галеры. На его взгляд, проникновение удалось осуществить практически бесшумно. Андрей вытянулся перед пушечными люками на прогибающейся от его веса дощатой полке, что в плохую погоду защищала бортовую артиллерию от брызг и волн. Немного отдышался, постепенно согреваясь. Приподнял голову, коротко заглянул через борт внутрь галеры… и тут же откинулся назад, еле слышно ругаясь.
– Отлично, княже, – похвалил сам себя Зверев. – Ты проник на вражеский корабль. И как теперь ты собираешься его захватить? В одиночку…
Служба на османской галере в нынешние времена отличалась от тягот на какой-нибудь занюханной подводной лодке из далекого двадцатого века, как жизнь навозного червяка от пиров олимпийских небожителей.
Прежде всего, галера вся, от носа и до кормы, была усыпана телами. Не мертвыми – телами спящих людей. Какие койки? Какие каюты? Какая крыша над головой? Экипаж галеры спал везде, где имелось хоть немного ровного места: на палубе, у бортов, между пушечными лафетами, под жаровнями, под стволами. Даже на клюве, свисающем над водой – и то дрыхли двое бойцов! Клюв, к слову, оказался вовсе не тараном, а чем-то вроде абордажного мостика с ровным настилом чуть больше шага шириной. Свободным оставался только центральный проход: помост, поднятый над палубой гребцов на высоту в половину человеческого роста. Здесь прогуливались охранники: ятаган за кушаком, чалма на голове, свободные рубаха и шаровары. Голые гребцы спали на своих скамьях и на дне – кому как повезло. Бедолаг освещали две масляные лампы, что висели на обеих мачтах. Розоватые пятна, излучаемые спрятанными от ветра за слюдяной пластиной язычками пламени, выхватывали из темноты круги диаметром метра три, не более. С таким же успехом можно было положиться на свет звезд, благо небо оставалось ясным.
Третья лампа висела на носу, над пушками. Тут нес службу воин с копьем. Для патрулирования ему приходилось постоянно перешагивать через товарищей: два шага туда, два шага обратно. Получалось, что смотрел он отнюдь не за морем вокруг, а только себе под ноги.
– Лампы! – осенило князя. – Помнится, когда я гадал, куда лучше по галере стрелять, атаман обмолвился, что пороховой погреб у них впереди, возле пушек. Туда достаточно искру пустить – галеру в клочья разнесет. Вот только где именно басурмане боеприпасы прячут?
Он наговорил заклинание на кошачий глаз, опять выглянул из-за борта.
Стража над гребцами прогуливалась, глядя вниз, на обнаженную рабсилу. Оба надсмотрщика по очереди отчаянно зевали. Копейщик же как раз поворачивался в сторону лазутчика. Андрей опять нырнул за борт, прислушиваясь к шагам. Ближе, ближе… Остановка, легкий скрип подошв – поворачивается.
Зверев выдернул косарь, стремительно поднялся над бортом, качнулся вперед, левой рукой дотянулся, зажал рот и рванул османа к себе, правой – резанул его по горлу и тут же схватился за копье – чтобы не загрохотало. Откинулся. Копье уронил острием в воду, тело привалил к борту лицом к себе. Глянул в сторону гребной палубы. Нет, не заметили. Он снова осмотрел пространство возле пушек, ничего интересного не заметил и, чтобы никого не разбудить, стал пробираться вдоль борта снаружи.
Передняя палуба поднималась над сиденьями гребцов всего на пару локтей. Там имелось несколько дверец – но перед каждой, подпирая ее, хоть кто-нибудь да спал. Следя за сторожами, Андрей перегнулся через борт и, когда те, встретившись, о чем-то заговорили, резкими ударами шипов пробил виски двух ближних солдат. Перевалился внутрь на тела, замер. Нет, сторожа пошли в другую сторону. Он свесился с передней палубы и ударом шипов в лоб убил бедолагу, спавшего в углу меж надстройкой и бортом. Снова затаился. Дождавшись очередного удобного момента, пробил черепа гребцу на скамье и тому, что спал возле дверцы. Перевел дух, соскользнул вниз, отвалил тело под скамью, тихонько сдвинул задвижку и открыл дверцу.
В крохотном помещении оказались свалены пустые корзины, бухты канатов, длинные палки. То ли черенки лопат, то ли ратовища к сулицам. Лежала скрученная в тюк парусина, черпаки, какое-то тряпье, башмаки и прочий хлам.
«Кладовка», – с обидой понял Андрей.
Хотя, конечно, угадать с первой попытки пороховой погреб было бы настоящим чудом. Однако и продолжать поиски в такой обстановке казалось сущим безумием. Одно неловкое движение, неудачный шаг – и кто-нибудь проснется, зашумит, привлечет внимание стражи, поднимется тревога… И все, никаких шансов.
Понапрасну не искушая судьбу, князь перебрался обратно за борт, пригнулся, прикидывая, что еще можно сделать. Выдернул нож, высунулся, быстрым движением срезал большой кусок рубахи с груди убитого солдата, потом с груди второго. Отполосовал от одного из кусков тонкую ленточку, скомкал все вместе, перебрался на нос и остановился под лампой. Это была дешевка из тонкого олова. Д что со слюдяными окошками – так на море без них никак, ветер. Или огонь задует, или, того хуже – куда-нибудь перебросит.
– Сварог, отец и творитель, семя рода русского, не оставь меня в сей момент своей милостью… – Князь поднялся, быстрым ударом шипа пробил в колбе отверстие чуть выше донышка и присел обратно, вытянув под лампу руку с тряпкой.
Боги оказались милостивы к лазутчику: свет не погас, сторожа на стук не обратили внимания. А уж увидеть в темноте с десяти шагов тонкую струйку масла они никак не могли.
Зверев отдыхал минуты три. Именно столько времени понадобилось маслу, чтобы хорошенько пропитать материю и истощиться. Оставался сущий пустяк: в удобный момент подняться, приоткрыть окошко и запалить от фитиля тонкую матерчатую ленту. И с нею, за бортом – не дай бог сторожа свет заметят – быстро-быстро проползти по уже знакомому пути.
Перед последним рывком Андрей сделал вокруг стремительно растущего языка пламени тряпочный кулек, мягкими кошачьими движениями перевалил на палубу, по трупам подобрался к дверце, просунул руку далеко в кладовку и опустил огненный сюрприз между корзинами и бухтой каната. Закрыл створку, задвинул задвижку, закрыл щель у косяка своей спиной. Когда сторожа развернулись – переложил на свое место труп гребца, мельком заметив, что изнутри уже начал пробиваться красный свет.
Теперь важно было, чтобы пожар не обнаружили слишком рано. Но тут уж все зависело от бдительности сторожей, на них князь не мог повлиять никак.
«Болтайте, болтайте больше, чего беспокоиться? – мысленно пожелал им Андрей, соскальзывая в обжигающе-холодную воду. – Вы же в море, в версте от ближайшего берега. Что тут может случиться?»
Он лег на спину и поплыл, не высовывая руки из воды и не поднимая ногами брызг. Хотя, конечно, следить за морем на галере было уже некому.
– Ну же, ну! – По его ощущениям, прошло уже минут десять, он отплыл саженей на сто – а пожар так и не вырвался наружу.
Еще через десять минут Андрей смирился с тем, что затея не удалась.
Когда же галера осталась позади почти на полкилометра – на ней вдруг вырос огненный шар, в стороны полетели темные куски палубы, бортов, человеческие тела, через секунду по ушам ударил грохот взрыва.
Если князю Сакульскому найти пороховой погреб не удалось – огонь это сделал с поразительной легкостью.
К стругам Андрей выбрался настолько уставшим, что сам не смог ни забраться на борт, ни даже одолеть последние метры: на отмели, ощутив ногами дно, он встал и долго пытался отдышаться, не решаясь снова сойти на глубину. К счастью, холопы заметили своего хозяина, взялись за весла, подобрались ближе и выдернули наверх. Стащили с князя мокрую одежду, замотали в овчину. Казаков, что пытались выразить восторг подвигом царского посланца, близко не подпускали. Эти ненормальные почему-то все время предлагали качать героя – истребителя басурман. На воде – просто гениальная затея!
Зверев поначалу еле ворочал языком и оставил пояснения на потом. Выпив густого сладкого меда, он наконец-то согрелся и уснул. Разумеется, проспал почти до вечера, на рассказы времени не осталось. Но все равно, на этот раз холопы, все как один, проявили желание идти за повелителем в скрадывающих силуэты сумерках хоть к «дьяволу морскому».
– К дьяволу не нужно, – сурово поправил Андрей, в душе уже решивший простить струсивших вояк. – Нужно к османам на борт. Я надеюсь, они не поняли, отчего вдруг взорвалась галера. Если кто-то из сарацин и успел найти трупы и следы крови – этот умник вряд ли выжил при катастрофе. Скорее всего, они приняли гибель товарищей за несчастный случай. Но все равно – нужно готовиться к тому, что нас ждут и дадут отпор. Поэтому подплываем тайно, прячемся под борта, не издаем ни звука, собираемся у носа и кормы. По крику гагары… Илья, ты, вроде, умеешь?
– Умею, княже, – кивнул полусотник.
– По крику гагары все разом лезем наверх и убиваем каждого, кто подвернется под руку. Все ясно? Пахом: услышишь шум – сразу веди струги вперед. Причаливайте, прыгайте внутрь и рубите. Все готовы? Тростника в скрутку больше собирайте. Он, зараза, намокает быстро и плохо держит. Ладно, добры молодцы из морской пехоты… Вперед!
Чего Андрей боялся больше всего, так это ответной атаки. Если османы настороже, если готовы встретить врага, то все пловцы окажутся легкой добычей. Тридцать голов, качающихся среди волн, заметить не так уж и трудно. Один залп картечи – и все пойдут ко дну. Да что картечь? Достаточно дать ход и передавить корпусом. Человек на воде – существо беззащитное.
Но галера приближалась, становилась все различимее на фоне звездного неба – и оставалась тихой и сонной. Слабые фонарики на мачтах, шлепанье волн о борта, крики далекой ночной птицы.
Молча переглядываясь, холопы быстро окружили судно, ненадолго затаились в ожидании сигнала. И едва среди ночи в воде нагло каркнула ворона, дружно взмахнули руками, загоняя шипы в дерево, вскарабкались наверх.
– Ур-ра-а-а!!! – Андрей опять перемахнул борт между левыми пушечными люками, резко присел, загоняя косарь в грудь правого османа, а шипами на левом запястье пробивая череп другого, прыгнул дальше, полосуя горла сонных людей, кромсая шипами виски и лица. Быстрее, быстрее, пока никто не успел вскочить и схватиться за оружие!
– Кто-о?! – сверкнул-таки в воздухе ятаган.
Зверев вскинул руку, закрываясь привязанной к предплечью пластиной, ударил османа в живот – однако нож не смог пробить толстый широкий кушак. Басурманин попытался обойти справа – но его ударили косарем в спину. Холопы уже бежали навстречу друг другу по мостку над палубой гребцов, а снизу им кричали:
– Ура! Ура! Мы свои! Не убивайте! Мы русские!
– Что, уже все? – разочарованно развел руками князь.
Да, действительно, схватка закончилась, не успев начаться. Когда тридцать воинов нападают на такое же количество спящих врагов – другого исхода быть не может.
– Мы русские, русские! Вот вам крест! Мы православные, освободите нас! – прыгая на своих скамьях, просили гребцы.
– Утром, все утром! – прикрикнул Зверев. – Потерпите еще немного, сейчас не до того.
Он вышел на нос, на абордажный «клюв», с усмешкой глядя, как по воде скользят призрачные струги, поблескивая в слабом свете звезд обнаженными саблями и топорами.
– Ты ли это, Пахом? – громко поинтересовался князь. – Долго спишь. Расслабьтесь и никуда не прыгайте. Все уже кончено, галера наша!
– Ура князю!! – взорвались единодушной радостью струги. – Любо! Любо! Любо!
– Это точно, – признал Зверев. – Я молодец. Илья, ты где? Ты чего, ворону от гагары отличить не можешь? Я тебе как кричать велел?!
– Прости, Андрей Васильевич. Это я с холоду. Перепутал маненько.
– Ох, избаловал я вас, неслухов… Ладно, слушай мою команду. Трупы за борт, весла на воду! Уходим! Нечего нам тут более торчать.
Утро застало казачью флотилию возле облюбованного князем Сакульским острова, скрытого от степи широким болотом. Казаки осматривали добычу при свете дня, то и дело приходя в изумление:
– Смотри, смотри, атаман, – мавр! Черный какой… А этот тоже, как головешка! А этот красный. Где они красных-то набрали?
– Сие из земель египетских невольники, – пояснил один из гребцов. – Раскуйте нас, православные, Христом-богом прошу! Сколь можно в железе держать?! Вы же не басурмане. Тех, у кого чуб, тех всех От цепей смело освобождайте. А кто волосатый али совсем брит, того не надобно.
– Это почему? – заинтересовавшись, вышел на мостик Зверев.
– Дык, османы тем рабам, кого за душегубство али еще за какой грех судом на галеры приговорили, они тем головы наголо сбривают полностью. Позор у них страшный, коли голову обрить. А нам, невольникам, в полон на войне взятым иль у татар купленным, – нам по кругу головы бреют, токмо чуб посередь оставляют. Вот, видите? – Невольник наклонил голову, демонстрируя макушку с длинной прядью. – Кто же добровольно записывается, за серебро, тех и вовсе не трогают. Да токмо за плохую работу, али если с берега сами не приходят – так тоже на цепь таких приковывают. Коли отпустите, они вам нож в спину и загонят. Басурмане, что возьмешь? Тех же, кто с чубом, можно отпускать смело. Они хоть речи человеческой и не разумеют, но османам чужие.
– Почему речи не разумеют?
– Дык, сарацины специально так делают. Дабы гребцы о побеге не сговорились. С разных стран на каждую галеру невольников сажают. Тех же, кто из одной страны оказался, подальше друг от друга норовят… Раскуй нас, добрый человек? Не томи!
– Чем же я тебя раскую? Видишь, у меня, кроме ножа и сабли, нет ничего!
– Там кладовая в носу! Там и инструмент есть по железу, и жаровня, и угли – заклепки калить.
– Илья, – выпрямился Андрей. – Слышал, о чем невольник сказывает? Ищи инструмент да освобождай чубатых помаленьку. Но и вы, ребята, терпение проявите. Нам галера без вас, как лошадь без ноги будет. Я на ней еще пошалить собираюсь. Саразман, разгоняй казаков по стругам, рано прохлаждаться начали. Пора Крым навестить. На юго-запад правим, там теперь наша цель. Шевелись, смертные! На весла, на весла!
Пятерки по географии у Андрюши Зверева не было никогда, но очертания Крыма и Азовского моря он все-таки представлял. Правда, не очень разумел расстояния – а потому ночью, опасаясь в темноте вылететь на мель, приказал лечь в дрейф и отсылаться. С первыми лучами его эскадра снова двинулась в путь и к вечеру вышла к безлюдному песчаному побережью.
– Это он и есть, – уверенно решил князь. – Илья, поворачивай влево и двигайся вдоль берега.
Еще один ночлег, одно утро – и незадолго до полудня корабли наконец вышли к Керченскому проливу.
– Табань! – махнул рукой Зверев. – Впервые за все время радуюсь, что сейчас ни телефона, ни телеграфа не существует. И новостей по телевизору тоже. Иначе нас бы тут десяток турецких фрегатов встретил.
Он подошел к борту, помахал рукой на струги:
– Ближе подплывайте, важную вещь скажу. Там, дальше, часах в двух-трех пути, Керчь стоит. Если татары увидят струги, то закроют ворота. Если придет османская галера, то даже не почешутся. А потому делаем так. С каждого струга на галеру по пять человек перебирается. Мы уходим. Вы ждете три часа и двигаетесь следом. Вдоль берега не промахнетесь. Все поняли? Причаливайте!»
Вместе с казаками Саразмана и самим атаманом на борт поднялся боярин Адашев, обнял Зверева и тут же покачал головой:
– Верно сказывал государь, странен ты, Андрей Васильевич. Откель знаешь все? Куда плыть, какие города и страны впереди, куда берега поворачивают?
– Платона в детстве много читал, Даниил Федорович, – как и царю, ответил князь. – Память хорошая, вот и отложилось. Илья, командуй полный ход. Больше на галеру людей не принять. И так чуть не по уключины просела…
До Керчи и вправду оказалось всего три часа хода. За это время Андрей успел нарядиться в найденный на корме нарядный стеганый халат, крытый золотистым шелком, и чалму, опоясался кушаком, под который сунул свою саблю. Казаков для большей правдоподобности заставил повесить на ремни ятаганы, на головы напялить фески, оставшиеся на палубе после убитых стражников. К тому моменту, когда военный корабль вошел в Керченскую гавань, на носу и на мостике открыто стояли только те воины, которых османы издалека приняли бы за своих. Холопов и казаков, на которых не хватило маскарадной одежды и оружия, Зверев спрятал между раскованными гребцами и в кормовой палатке.
Могучая крепость, расположившаяся в тени горы Митридат, внушала уважение: длинные каменные стены, повторяющие очертания берега, высокие башни из огромных валунов. Над одной из них развевался пугающе узнаваемый красный стяг! Только подойдя к причалу, Андрей смог разглядеть на кумачовом полотнище желтый полумесяц и восьмиконечную звезду.
– Даниил Федорович, – тихо окликнул он боярина. – Видишь, два торговых корабля разгружаются? Как я в ворота войду, с ратными людьми на саблю их бери сразу. Только не попортьте. А вы, витязи храбрые, ничего раньше времени не ляпните. Коли ворота перед носом закроют… сами в дураках останетесь.
Галера медленно подваливала к каменному причалу, увешанному деревянными чурбаками. Полуголые и тощие моряки неуклюже пытались забросить канаты на причальные столбы, но получалось плохо. Как это делать, бывшие гребцы видели не раз, но вот опыта у них не имелось. К счастью, помогли местные грузчики. Оставив на время разгрузку торговцев, они приняли канаты и даже подали на борт широкие сходни.
– Добрые ребята, – совсем тихо признал Зверев. – Не зарубите их случайно…
Развернув плечи, он величаво спустился на пирс, брезгливо поддернул подол халата, задевший бочку с неведомым товаром, и направился к крепости. Казаки крались позади и рядом, зачем-то постоянно кланяясь. Видимо, это и насторожило стражу. Прислонившиеся к створкам два янычара выпрямились, подняли щиты, скрестили копья. Один, поправив ятаган за поясом, шагнул навстречу. Вместо левого глаза у него был шрам, одна рука скрючена и заметно суше другой. Андрей обратил внимание и на то, что обоим привратникам было явно за пятьдесят. Пенсионеры…
Однорукий о чем-то гортанно спросил. Андрей презрительно хмыкнул и отстранил его, пошел дальше. Стражник нагнал, опять загородил дорогу. До ворот оставалось десять шагов.
– Бейте их, ребята, – разрешил Зверев и положил руку на рукоять сабли. Но прежде чем он обнажил клинок, привратнику уже вогнали ножи под ребра сразу с двух сторон. Едва успевших опустить копья пенсионеров смяли числом – и первые десятки казаков с радостными воплями ворвались в город.»
Князь Сакульский, покачивая саблей, поднялся на башню. Янычар, охранявший знамя, опустил копье, сделал два шага навстречу, сильно припадая на левую ногу.
– Инвалидная команда какая-то, – вздохнул Зверев. – Сдавайся, дурачок.
Осман сделал резкий выпад, метясь в живот. Андрей отвел удар в сторону, крутанулся вдоль древка на полный оборот и, вложив всю инерцию тела в завершающий взмах, легко снес бедолаге голову. Выдернул флаг из щели за зубцом, бросил вниз, на дорогу.
Далеко внизу, у причалов, многие ватажники уже драконили какое-то добро из корабельных трюмов – однако холопы, большая часть казаков и даже раскованные гребцы, раскрашенные свежими следами от плетей, бежали в город.
В Керчи же на улицах появились первые мертвые тела, слышались пока еще редкие женские крики. Отсюда, с башни, отлично различались низкие мазанки, сараи, просторные пыльные дворы. Постройки отстояли друг от друга далеко, словно в деревне. Приличных домов: двухэтажных, с прочными дверьми, ставнями, с крытыми черепицей или хотя бы тесом крышами – было всего ничего, по пальцам пересчитать. Что защищали стены, мощью сравнимые с Китайгородскими, было совершенно непонятно. Хотя и сами-то стены… Ни стражи, ни пушек. Пустые бойницы, осыпавшиеся зубцы, растущие между камнями молодые деревца, не говоря уж о траве.
– М-мда, – сделал вывод князь, неспешно двигаясь вдоль моря к следующей башне. – Кажется, мы зря потратили время.[30]
Но изменить что-либо было уже нельзя. Струги придут сюда только вечером. Значит, ночевать придется здесь. Да еще завтра неизвестно когда удастся отплыть… Оставалось надеяться лишь на то, что из города или окрестностей не помчался сегодня вдоль побережья какой-нибудь гонец, предупреждающий всех о невиданном набеге.
– Князь, князь! – окликнули его снизу веселые казаки. – Смотри, кого мы поймали! Мурза! Настоящий мурза османский! В воротах повесим, пусть знают.
Тощий османский наместник с залитым кровью лицом, босой, в рваной рубахе, но в пышных атласных шароварах, со смотанными за спиной руками походил полудохлым видом на городскую стражу, отправленную за бесполезностью в тихий забытый уголок доживать свой век на государственном иждивении. Однако всем им сильно не повезло.
– Не вешайте, – покачал головой Зверев. – Отдайте боярину Адашеву. Мы его государю отвезем, для отчета.
– Для отчета! – Эта мысль казаков почему-то сильно развеселила, и они поволокли жертву к воротам.
Андрей подумал и отправился следом. На галеру.
До утра трогать победителей князь даже не пытался. Но на рассвете отправил Пахома, Илью и Изольда собирать холопов. Сам пошел искать казачьего атамана. Навстречу ему из города веселые витязи тащили ковры, кошму, посуду, сундуки, еще какое-то барахло.
– Где Саразман? – поймал он за руку одного, другого, третьего. Наконец нашелся казак, видевший атамана в доме наместника, под дальней угловой башней.
– Почему обязательно нужно забиться в самую даль? – выругался себе под нос Зверев. Но пришлось идти.
Двухэтажный каменный дом выглядел так, словно в него попала авиабомба. Насчет окон и дверей князь понять еще мог: возможно, их вышибли, выковыривая запершегося османа, – но как в нем оказалась проломлена крыша, Андрей совершенно не представлял.
Рваное Ухо изволил почивать – зарывшись в подушки, укрывшись персидским ковром, подсунув под голову сразу две чалмы с пышными страусиными перьями. Рядом тихонько хныкала обнаженная девчонка лет четырнадцати. Но никуда не уходила. Хотя, куда ей идти? Уличной толпе в лапы?
– Подъем! – пихнул Зверев казака в бок. – Вставай, ночью надо было отсыпаться!
– А-а? – приоткрыл атаман соловые глаза. – Ой, княже! Любо тебе, княже! Как мы ныне османов…
– Ничего ныне нет! – гаркнул на него князь. – Вставай, отплываем!
– Куда? Зачем? Весь город наш!
– Ты города пришел грабить – или полон православный освобождать, за веру драться?! – присев рядом, сжал его щеки пальцами Зверев. – Вставай, собирай ватаги. Мы отплываем. Всех освобожденных и добычу в два струга уместить, да пусть пара казаков на Дон их отгонит. Все, что не поместится – бросить! Понятно?
– Да как же, княже?! – встрепенулся атаман. – Как бросить?
– Быстро бросить! – повысил голос Зверев. – Людей с уходящих стругов на захваченные торговые корабли пересадить, на каждой лодке только по два гребца оставить! Шевелись!
– Ты это, княже, не забывай, – выпрямился атаман Рваное Ухо. – Мы тебе не холопы. Ты тут нами не помыкай.
– В полдень с холопами отплываю, – отрезал Зверев. – Кто не успеет – выбирайтесь, как хотите.
– Ты погоди, не горячись, – моментально сменил тон Саразман. – Казаков, их же собрать еще надобно. Да посадить! Не горячись, княже. Мы же душой к тебе! Люб ты нам! До конца пойдем, как крест поцеловали!
– Пусть в османские одежды переодеваются, какие кто найдет, – добавил Андрей. – Чтобы даже вблизи не отличить было. Кто лучше всех замаскируется, тому первая доля.
– Ага, Андрей Васильевич, – навострил уши атаман. – Все сделаем!
Но до полудня собраться не успели ни казаки, ни сам князь. Степные витязи никак не могли решить, что отправлять на Дон, а что оставлять здесь, кому плыть, кому идти дальше. Андрей же, узнав, что тряпья среди холопьей добычи совершенно нет, отпустил их приодеться – и потерял до самого вечера. Дело кончилось тем, что добычу отправили-таки на четырех лодках, но с одним пожилым казаком. На весла сели освобожденные из неволи пленники. Таких набралось восемнадцать душ! Шесть женщин и дюжина мужиков, проведших в этом заброшенном селении целых четырнадцать лет. С ними попросились и трое гребцов, которые наплавались на всю оставшуюся жизнь и теперь желали только одного: выйти на сушу и двинуться домой.
Победители окончательно покинули город только вечером. Опасаясь, что ночью кому-нибудь захочется снова пройтись по Керчи, Зверев приказал поднять якорь и направился вдоль берега на запад. Ему повезло: среди не понимающих русский язык, освобожденных гребцов оказалось несколько человек, умеющих обращаться с парусом и управлять пузатыми грузовыми кораблями. Видимо, это были пленники с разграбленных где-то в Средиземном море купеческих посудин. Других знаний от них не требовалось – флот тупо двигался вдоль берега в пределах прямой видимости, без карт и лоций, готовый всей своей мощью обрушиться на любое замеченное селение.
Однако города и веси словно разбежались от страха: за два дня путникам на глаза не попалось ни единой деревеньки! И это – в благословенном курортном Крыму!
Вторую ночь путники провели на берегу, причалив к пляжу под каменистым обрывом. Поутру галера и «торговцы» ушли вперед. Струги, способные напугать своим видом местных жителей, получили приказ ждать еще полдня.
Одетые в фески, замотанные кушаками казаки в нетерпении толпились на носах кораблей, вглядываясь в горизонт. И вскоре после полудня фортуна смилостивилась над страждущими. Суша сперва плавно пошла вправо, потом на горизонте появилась темная неровная полоса, быстро превратившаяся в холмистый берег. Тут и там попадались рыбацкие фелюки, проверяющие сети. Далеко слева четыре белых паруса доказывали, что ватажники приблизились к какому-то оживленному морскому пути. Берег разрастался, проявились очертания крепости: башни, стены, вытянутые от берега причалы.
– Японский городовой, – сглотнул Зверев. – Илья, Пахом, пищали готовьте. Свечи зажгите в фитильницах. Саразман, и вы готовьтесь.
Вот здесь мы и умрем все до последнего, с великой честью.
Чем дальше, тем яснее становилось, что они наткнулись не просто на крепость, а на настоящий мегаполис. По нынешним меркам, разумеется. Город со стороны суши ограничивался высокими пологими горами, зелеными от густого леса. Между горами и бухтой имелся взгорок, на котором стояла монументальная твердыня: стены – как в Новгороде, башни – выше раза в полтора. Размерами – почти с новгородский кремль. Ниже цитадели во все стороны расползался город. На глазок – как все новгородские посады вместе взятые. Только здесь проживало тысяч тридцать человек, если не больше. Причем все эти кварталы также окружала каменная стена! Пусть и не такая могучая, как в центральном укреплении – но тоже не подарок. А ведь и вокруг этого города раскинулись жилые посады! Завершающей точкой обороны стала приземистая каменная башня, что возвышалась над причалами порта. Стволы меж ее зубцами гарантировали безопасность купцам и гибель пиратам, рискнувшим появиться в городской бухте.
Андрей ощутил себя муравьем, который собрался скушать на завтрак голубого кита. Казаки тоже притихли, созерцая столь долгожданную добычу.
– План прежний! – кашлянув, сообщил Зверев. – Только к воротам пойдет боярин Даниил Федорович. Я, Пахом и пятеро холопов берем портовую башню. Саразман с казаками караулит до того момента, как первый отряд войдет в ворота, после чего вместе со всеми бежит им на помощь. Холопы ждут на галере и обороняют корабли, если придется. Веселее, мужики. Где наша не пропадала?! Керчь захватили, и этот городишко возьмем.
– Это Кафа, – сказал вдруг боярин Адашев. – Я понял, про нее посол наш отписывал, боярин Телепнев. Почитай, столица османская в Крыму. Хан крымский в Бахчисарае сидит, а наместник османский – здесь.
– Понял, атаман? – повернулся к казаку Зверев. – Наместника живым брать! Даниил Федорович его к государю повезет. То-то будет, чем перед детьми в старости похвастаться…
Подбирая паруса и сбавляя ход, «торговцы» поворачивали к порту, выбирая свободные места у причалов. Галера прошла дальше всех, приткнулась носом между двумя трехмачтовыми шебеками, благо «клюв» позволял спокойно высаживаться и таким образом. Даже удобнее – можно обойтись без сходней.
Поглаживая утонувшую в складках кушака рукоять сабли, князь первым сошел на берег, вальяжно двинулся вдоль причалов. Сзади подобострастно семенили холопы в потертых халатах и фесках. Боярин Адашев в чалме с надломанным пером и парчовом халате двинулся к воротам, забросив руки за спину и бросая по сторонам суровые взгляды. Казаки с ятаганами изображали его стражу, жестами отгоняя с дороги путников.
Признаков тревоги нигде заметно не было. Что до башни – дверь в нее была открыта нараспашку, охраны никакой. Янычар наверху откровенно манкировал обязанностями, усевшись на краю площадки и свесив ноги.
– Расслабились басурмане, – хмыкнув, негромко произнес Андрей. – Все берега моря у них под властью, лет пятьдесят ни одной стычки не случалось. Совсем ничего не боятся.
Пригнув голову, он вошел в башню и… И чуть не выругался: здесь располагалась какая-то писарская контора с тремя румяными пухлыми чиновниками, четырьмя столами и стопками исписанных и чистых бумаг. А вот выхода наверх, к пушкам, отсюда не имелось! Это был провал! Еще пара минут – в воротах начнется схватка, часовые заметят опасность, пушки ударят по казацким кораблям.
Один из писарей что-то спросил.
– Тамо-о-ожня? – ласково поинтересовался Пахом, скользнул ближе, крепко вцепился жертве в нос и резанул косарем по горлу. Второй чиновник вскочил – Илья тут же наискось полосонул его саблей. Третий нырнул под стол – и спасся благодаря очевидной глупости. Налетчикам в эти секунды оказалось не до него.
– Пахом, ребята: лестница нужна! Быстро! Немедленно! Или хоть что-то!
Холопы высыпали наружу, закрутились по сторонам.
– За мной! – кинулся Илья к вытащенной на берег рыбацкой лодке, рубанул крепившие поперечный брус канаты.
– Ко мне! – Андрей скинул чалму, размотал кушак, сбросил халат, саблю схватил в зубы, положил ладони на конец бруса и кивнул.
Холопы побежали, толкая его вперед. За два шага от преграды князь подпрыгнул, прошлепал ногами по стене, толкнулся, птицей взлетел наверх и, рванув саблю, опустил клинок на затылок ленивого янычара. Тот беззвучно ухнулся вниз. Трое остальных, игравшие между пушками в кости, вскочили, схватились за ятаганы. Зверев упал на колено, рубанул ближайшего понизу. Тот попытался подпрыгнуть, но успел выдернуть только одну ногу, на второй остро отточенное лезвие подсекло ступню.
– Два ноль, – сообщил боевым рабам князь, расставляя ноги пошире. – Продолжим?
– А-а-а!! – ринулись вперед янычары.
Зверев скользнул влево – так, чтобы смуглый противник оказался между ним и остроносым усачом, – вскинул левую руку, подставляя запястье под удар кривого ятагана. Клинок звякнул о железо невидимой под рукавом пластины, у османа во взгляде мелькнуло удивление – и острие сабли вошло ему глубоко в живот.
Усатый отскочил назад, глядя, как его товарищ оседает на камни, выкрикнул что-то злое и бросился в атаку, рубя из-за головы. Андрей подставил клинок, отступил и тут же перешел в атаку прямым выпадом. Янычар попытался парировать – но князь сделал классический переброс под его рукой, и острие сабли пробило басурманину горло.
– Четыре ноль, – перевел дух Зверев, огляделся. Лестница к пушечной площадке башни, как оказалось, вела снаружи. Причем подниматься нужно было из огороженного каменными стенами дворика, примыкающего к цитадели. На башнях которой, кстати, уже металась стража.
– Как бы гости не прибежали, – попятился князь, выглянул в сторону причалов: – Пахом, пищали неси! Пищали, не то выбьют!
– Князь, Андрей Васильевич! Лови! – Илья, раскрутившись, метнул наверх бухту каната. Зверев быстро соорудил петлю, накинул на тяжелый тюфяк, добил раненого врага, сбросил конец вниз. Холопы один за другим вскарабкались на башню.
– Столы! – крикнул полусотнику Зверев. – Столы из таможни привязывай! Мешки, тюки, все давай! Все, что найдешь!
Сверху было видно, как торговые корабли, почуявшие недоброе, один за другим отваливают от причалов и уходят в море. Из посадов начали разбегаться жители. Кто с узлами, кто с детьми. В воротах нижнего города бурлила отчаянная сеча. Из широкой двери в стене крепости показался десяток копейщиков, бодрой трусцою спешащих по склону вниз.
– Пахо-ом!
– Даю, даю… – Дядька продел веревочный конец в ремни сразу пяти пищалей. Илья и князь торопливо подняли их наверх, отвязали, бросили канат вниз: – Свечу!
На лестнице грохотали шаги. Холопы сдвинули стол, загораживая проход, изнутри подперли вторым, обнажили сабли. Стол зашевелился, как живой, медленно пополз в сторону. Андрей наконец-то запалил фитиль, вставил в замок, зажал:
– Дорогу! – Он подбежал к столу, высунул пищаль, направив стволом вниз, нажал спуск. От грохота заложило уши, отдача вырвала оружие из рук и кинула на площадку, угол заволокло дымом. – Илья, вторую!
Раз за разом князь разрядил вниз все пищали. Сколько при этом погибло османов, было не видно, но вот лестница надломилась и просела. Холопы тем временем затаскивали наверх мешки с зерном и мукой, бочонки соленой рыбы, тюки ткани и выкладывали все вдоль края площадки. К тому времени, когда с угловой башни пушки первый раз рявкнули каменной картечью, незваных гостей уже защищала от басурманского огня внушительная баррикада. Пищали были заряжены и готовы к бою.
– Илья, за старшего, – ткнул Андрей полусотника пальцем в грудь. – Проверь пушки. Если кто чужой попытается подобраться к нашим кораблям – стреляй. Я в город.
Князь по канату соскользнул вниз, добежал до галеры:
– Пищали, бердыши, сабли с собой! Барахло османское к черту! За мной!
Сами ворота казаки успели закрепить за собой: здесь на земле валялись с три десятка местных, минимум половина из которых показались Андрею случайными прохожими, и пятеро русских. Но ни одной живой души караулить вход не осталось. Впрочем, по стене помощь врагу подойти не могла: стена была не крепостной, а обычной, узкой. Можно сказать – просто высоким забором.
– Ты, ты, ты… – наугад показал пальцем князь. – Стоять здесь насмерть! В смысле, не дайте горожанам запереться. Остальные… – Он огляделся: – Туда!
В конце улицы, что отворачивала влево прочь от крепости, кипела схватка. Пятеро казаков, среди которых Андрей увидел боярина Адашева, свалили поперек дороги две телеги и пытались не пропустить полуголых копейщиков, втрое больших числом.
– Пригнись, мужики! – подбегая, крикнул Зверев.
Русские присели, османы не поняли – и попали под слитный картечный залп сразу трех пищалей. Холопы перемахнули баррикаду, добили раненых, прошли еще полсотни шагов и уткнулись в тупик. Справа и слева стояли массивные дубовые двери.
– Сейчас, открою! – весело пообещал казак. Разбежался, прыгнул, зацепился ладонями за верх стены… И с криком свалился назад. – Проклятье! Там шипы!
– Это делается иначе, парень. Пахом?
Дядька вскинул пищаль, направив ее в верхний край створки, где ровный ряд заклепок выдавал расположение петли, нажал на спуск. Сноп картечи оставил пробоину размером с голову, створка покосилась. Еще выстрел – и она упала внутрь.
– За мной! – дернул из-за спины бердыш Андрей.
– Мы первые были! – возмутился казак, сунулся вперед – и тут же откинулся со стрелой в глазу. Еще одна попала холопу в плечо.
– Сейчас бы гранату кинуть, – мечтательно произнес Зверев. – Пахом, заряженные пищали остались?
– Я сам, княже…
Дядька взял у ближнего холопа тяжелый ствол, на миг выглянул во двор, тут же отступил, опуская пищаль и направляя ее в стену, что-то прошептал, качнулся. Выстрел ударил по ушам, затянул проход дымом. Андрей мигом нырнул туда, метнулся влево, спасаясь от возможной стрелы, и врезался в огромного мужика с секирой. От неожиданности оба отпрянули. Спустя секунду осман взревел, вскидывая оружие, – Зверев же без замахов стремительно кольнул его острием бердыша в сердце, обежал уже мертвое, но еще стоящее на ногах тело и кинулся вверх по лестнице.
Над ухом пропела стрела, еще одна. Зверев, не сбавляя шаг, закрылся бердышом: широкое лезвие неплохо защищало и голову, и верх туловища – если стоять боком, конечно. Сталь звякнула – значит, в него почти попали. Но и лестница уже закончилась, перейдя в тянущийся вдоль всего дома, крытый балкон.
Пузатый мужик в атласных шароварах, патлатый и бородатый, с толстенной золотой цепью на груди откинул лук, поднял с пола копье и попытался пробить Андрею живот. Князь отвел удар, попытался скользнуть вдоль древка – но басурманин отскочил, ударил снова. Зверев принял копье на ратовище, поднял вверх, перехватив бердыш длинным хватом, рубанул – и оттяпал басурманину руку чуть выше запястья. Копье ушло вниз, острие лезвия – осману в горло.
– Русские! – вылетела из комнаты одетая в прозрачные газовые ткани девчонка, сверкающая золотыми нитями и самоцветами. Она повисла у Андрея на шее, принялась целовать куда попало, плача и приговаривая: – Русские… Милые… Родные… Долгожданные… Счастье… Радость…
– Андрей Васильевич! – нагнал Зверева дядька. – Куда же ты, князь?! Без брони, без людей!
– Господи, миленькие! Счастье наше! Надежда наша! Освободители!
– Все хорошо… Все отлично… – Андрей тоже обнял ее и оторвал от себя: – Одежду найди теплую. И к причалу иди. Там корабли наши и струги сейчас будут. Увезем всех, не бойся. Мы за вами.
Девчонка, утирая слезы, несколько раз пнула мертвого османа ногой, убежала обратно в комнату – и громко завизжала. Мужчины кинулись следом:
– Чего?
– Там, там… – приплясывая среди раскиданного тряпья, показала пальцем на сундук невольница. Пахом откинул крышку – и они увидели трясущегося голого старика. – Это он! Сайят-паша! Он нищим одеться хотел! У него рваный халат там спрятан!
Старик, подняв ладони с растопыренными пальцами, выпрямился. Морщинистая кожа облепляла кости, выдавая какую-то запущенную болезнь. Зрачки бегали из стороны в сторону.
– Нашла кого бояться! – хмыкнул Андрей.
– Это хозяин! Он торговал! Сестру продал, брата! – Девица вцепилась в косарь на поясе Зверева, выдернула, перехватила двумя руками, вонзила старику в живот и рванула к себе, вспарывая брюхо от бока до бока.
– Рабами торговал? – сообразил Пахом.
– Тут все торгуют! – отерла нож невольница. – Вы в подвал гляньте…
Князь осторожно забрал у нее нож, вытер хорошенько о тряпье и убрал в ножны. Вышел на балкончик, сбежал вниз. Дворик дома он увидел фактические впервые. Во время боя, в дыму было не до окружающих красот. Именно красот: посреди выстланного гранитной плиткой пространства журчал небольшой фонтан, в нем плавали какие-то растения с широкими листьями, вокруг зеленели розы. Вдоль поддерживающих балкон столбов вился виноград, перебираясь на натянутые от крыши к забору шпалеры. Понизу дома виднелись несколько забранных решеткой, полуовальных отверстий. Оттуда, снизу, за прутья хватались человеческие руки.
– Вот, поймали, – похвастался Изольд, указывая на двух стоящих на коленях, коротко стриженных османов. – За лестницей прятались.
– Остальные где?
– Кто? – не понял полусотник. – А-а… В доме. Там дверь внизу была.
Понятно. Холопы охотились за добычей.
Одно из окон вдруг взвыло, и руки разом исчезли. Потом точно так же повело себя другое, третье. А через минуту двор заполнился людьми – голыми и одетыми в рубище, мужчинами и женщинами, детьми. Они молились и плакали, падали на колени, норовили поцеловать Звереву руку. Все говорили, просили и жаловались одновременно – в шуме было не различить ни слова.
– Тихо! – хлопнул в ладоши Андрей. – Выбирайтесь на улицу, идите в порт Там будут струги, мы всех увезем за Дон, домой. Идите, татар и османов на улице нет, идите…
Толпа качнулась к дверям, оставив за собой явно смущенных холопов и казаков.
– Этим двоим выпустить кишки, – указал на пленников Зверев. – И вообще… У кого в городе найдете русских рабов, или кто окажется торговцем невольниками – резать всех без пощады. С семьями, чтобы корня от выродков не осталось. Всем ясно? Изольд, бери два десятка, остаешься с боярином Адашевым. Пахом, все остальные – за мной. Пищали зарядить догадались?
– Как же, как же, боярин, – отозвались холопы. – Обижаешь!
Разбившись на три отряда, они пошли по улицам в направлении цитадели, по дороге выбивая двери во все дворики и наскоро осматривая дома. В нескольких налетчикам удалось освободить полон – русский и нерусский, – хозяева же везде успели или сбежать, или спрятаться. Вскоре пошли дворы уже разоренные – видать, казаки успели заглянуть. Затем все три улицы сошлись в одну. На ней оказалась баррикада из телег, бочек и, почему-то, двух гребных лодок.
По ту сторону прятались горожане, через множество щелей тыкая копьями. С этой стороны их вяло пытались одолеть казаки, закрываясь от уколов османскими щитами и в ответ шуруя в щелях саблями. Три залпа один за другим прекратили этот глупый балаган: лодки разлетелись в щепу, повозки стали походить на решето, бочки потекли рассолом. Холопы перевалили укрепление – но никого не нашли. Османы предпочли отступить, не дожидаясь смерти.
Сомкнувшись, отряд двинулся дальше, но шагов через пятьдесят улица вывела их на склон перед цитаделью. Со стен тут же загрохотали пушки – и русские шарахнулись назад.
– Пахом, десять человек с пищалями оставь, – прижимаясь к стене, приказал Андрей. – Остальные по дворам идите. Может, там еще рабы томятся.
– А ты, княже? – потер шею дядька, и Зверев увидел, как на ней блеснула знакомая тяжелая цепь.
– Если османы из крепости выступят, десятью пищалями отобьюсь. Вы выстрелы услышите и на помощь придете. Давайте, шевелитесь, времени мало. До темноты нам нужно уйти.
– Чего так, княже?! – остановившись, возмутился казак. – Город-то какой богатый!
– Тут османов в десять раз больше, чем нас, деревня! – огрызнулся Зверев. – И янычар сотни четыре, не меньше. Они нас еще не вырезали только потому, что от наглости опешили. Да и стругов испугались, их же много. Когда сообразят, что лодки полупустые, а нас тут и тысячи нету, соберутся силой и так вдарят… Что нам в этот момент лучше быть подальше. Все, шевели лапками! И предупреждайте всех, кого встретите: к ночи нужно быть в порту!
Андрей примерно представлял, что сейчас творится в голове османского наместника, назначенного на явную синекуру и вдруг оказавшегося перед лицом сражения. Припасы все старые или негодные, гарнизон от безделья обленился, в крепости толпа перепуганных до полусмерти горожан. Планов на случай осады нет, своего опыта, наверное, тоже. Сколько нападающих – неясно. Вроде, и мало, но ведь помощь в любой момент может подойти. Струги вон вслед за первыми кораблями подтянулись. Чтобы организовать ответную атаку, скрывшихся в цитадели мужчин нужно вооружить и свести в отряды, дать им командиров…
– Нет, до утра ответить не успеют, – покачал князь головой. – Не разберутся. Но на рассвете им на глаза лучше не попадаться.
Южные сумерки коротки: вроде день вокруг стоит, ан не успеешь оглянуться – уже и ночь на дворе. Андрей, как стало темнеть, снял свою засаду, разослал холопов сзывать друзей и казаков, сам же отправился на причал.
Струги уходили из порта, груженные до предела, только-только не черпая воду бортами. Если в Керчи казаки норовили запихнуть в лодки всякий хлам, вплоть до вытертой кошмы и попон – в юрте пригодиться может, – то здесь, в богатейшей Кафе, сами бросали на камни драгоценные мечи, кубки и одеяния, лишь бы отправить на Дон еще хоть одного освобожденного пленника. Но все равно – спасти всех не получалось. Ватага выпустила из подвалов, вырвала из рабства больше двух тысяч человек. Тридцать пять добравшихся до города стругов могли вместить не больше полутора тысяч. Еще полсотни удалось впихнуть в три рыбацкие лодки. Все. Остальные невольники оставались на берегу…
– Саразман! – окликнул мечущегося по берегу казака Андрей. – Смотри, у причалов «торговцы» еще стоят. Один на боку, видать с течью. Но еще три исправные.
– Проку с них, княже? Протоками не пролезут. А мимо Азова идти – расстреляют всех басурмане, и помолиться никто не успеет.
– А остров? Забыл?
– Что с него проку, Андрей Васильевич? Он же на османской стороне. Как с него выбираться?
– Стругами. Выгрузить там людей и груз, и отпустить корабли на волю ветра. А лодки, как у острога полоняников высадят, за ними вернутся.
– Андрей Васильевич! – подпрыгнул Рваное Ухо. – Лю-юб ты мне! Ох, люб! Дай я тебя расцелую!
– В другой раз, атаман. Не последний день живем.
Повеселевшие воины споро перетащили оставшуюся на причалах добычу в трюмы двухмачтовых судов, перенесли на палубы раненых, завели последних невольников и помогли отчалить.
Андрей не был уверен, что кто-то из пленников умел управляться с этими махинами, способными принять до тысячи пудов груза – но люди не роптали. Они предпочитали рискнуть – но только не возвращаться в холодные подвалы Кафы. Илья и его холопы, поднатужившись, скинули вниз пушки портовой башни, спустились следом и бегом промчались до галеры. Казаки разобрались по «торговцам». Наконец налетчики отчалили, уходя в черноту ночи от разоренной Кафы. На запад.
– Ох, княже, отчего ты не казак? – с чувством подвел итог визиту Саразман Рваное Ухо. – Что за набег? Это просто праздник духа!
После «праздника» казаки и холопы долго отсыпались в какой-то бухте между горными мысами – все же ночь не спали, – а потом еще почти целый день шли вдоль побережья. Утром же, через два часа после выхода в море, обойдя выступающую далеко в море гору, путники увидели в глубине бухты очередной порт и раскинувшийся за ним поселок. Воины разразились радостными криками, но чем ближе становился порт, тем меньше веселились православные витязи. Ведь поселок был всего лишь россыпью домиков за причалами, между двумя горами. Рядом с этими домиками начинались могучие, высокие и толстые стены, уходящие дальше за гору. На широком скальном мысу, возвышаясь на добрую сотню саженей над морскими волнами, стояла крепость, размерами не уступающая Кафе, но имеющая куда больше башен, обрывистые подступы и прячущая ворота где-то далеко-далеко от моря.
– Смотри, Даниил Федорович. – указал вперед князь Сакульский. – В порту ни одной посудины. Разбежались-попрятались. Похоже, здесь нас уже поджидают. Предупреждены.
– И что делать станем, Андрей Васильевич?
– Как что? – пожал плечами Зверев. – Крепость брать. Коли о нас знают здесь, значит, знают и везде. Легкой добычи больше не будет.
Корабли привалились бортами к пирсу. Казаки, выпрыгнув наружу, закрепили концы, подтащили сходни. Ватажники и холопы стали спускаться на берег.
– Тихо, как на кладбище, – заметил Саразман. – Ровно после черной смерти.
– Не пугай людей, – хлопнул его по плечу Андрей. – Просто жители в крепость ушли, от нас спрятались. Интересно, что это за место такое?
– Коли вслед за Кафой на побережье, стало быть Сурожа, – блеснул неожиданным познанием боярин Адашев. – Иначе ее Сугдеей зовут. А меж купцов, слышал, и вовсе Судаком прозвали. Отчего, не знаю, сие Телепнев в письме своем Алексею отписал. А я случаем прочел.
– Судак, – кивнул Зверев. – Слышал я такое название.
– И что, княже?
– Ничто, – развел руками Андрей. – Слыхать слыхал, а вижу впервые. Саразман, Пахом, выгружайтесь. Пищали готовьте, броню надевайте, у кого есть. Теперь маскироваться ни к чему. Даниил Федорович, пошли со мной. Глянем, что за твердыня и с какого места ее ковырять.
Служилые люди двинулись по пыльной узкой дорожке, что вилась от порта наверх и шла вдоль стены. Зверев прикинул, что длина ее составляет никак не меньше километра. Это значило, что весь периметр насчитывал заметно больше двух, если не все три ка-мэ.
– Это же надо такое отгрохать! – покачал он головой. – Даже не верится, что люди на такое способны. Одними тачками, кирками и раствором на курином яйце.
– Вестимо, не без Божьего промысла, – сделал совершенно неожиданный вывод Адашев.
Дорога уперлась в ворота полукруглого бастиона, над которым, чуть дальше, возвышались надвратные башни, защищающие уже главные ворота города. Зверев остановился на безопасном расстоянии, прикрыл глаза ладонью от света, хмыкнул. Раз, другой, а потом уже откровенно захохотал.
– Ты чего, княже? – испугался боярин.
– Да ты сам погляди, Даниил Федорович, – махнул рукой Андрей. – Посмотри на эту твердыню. Флаг османский есть, сторожа на башнях есть. Ворота есть. А пушек – нет. Нету ни одной! Мы думали, это великая крепость! А это – муляж![31]
Уже с легким сердцем служилые люди вернулись к порту, Андрей распорядился:
– Саразман, пусть казаки попытаются найти в поселке хоть одну годную повозку. Пахом, выгружайте с галеры пушки, порох и ядра. Илья, возьми десять холопов, разломайте сараи и сделайте несколько толстых щитов, чтобы стрела не пробила.
– Пушки-то зачем?
– Крепость брать, Пахом, крепость. Где ты видел, чтобы их без пушечной пальбы взять удавалось? Вот и мы пошумим.
Увы, ни одной повозки, тачки или даже волокуши хозяева в брошенном поселке не оставили. Пушечные стволы пришлось обматывать веревками и тащить на плечах командами по восемь человек. Они были не очень длинные, около метра, но калибр имели с два кулака и весили, наверное, по полтонны каждая. Пока одни холопы сражались с бронзой, другие из готовых щитов составили напротив ворот простенькое укрытие в виде забора, подпертого изнутри шестами. Защитники крепости пытались метать в них стрелы, но даже луков в Судаке оказалось всего два, а стрелки – никудышные.
Казаки в это время таскали к воротам боеприпасы, вещи, продукты – чтобы можно было поесть, не уходя далеко. Кроме того, два десятка воинов отправились в растущий на склоне лес рубить бревно для тарана. Хлопоты заняли почти весь день – поэтому штурм первого укрепления князь отложил до утра. На рассвете заряженные пушки уложили передней частью на короткие жердины, казенником – и вовсе на землю. Андрей проверил наводку, а потом самолично поднес факел из промасленной тряпицы к запальным отверстиям. После выстрела стволы отлетали назад на несколько шагов, а одно даже закувыркалось – но ядра попали в цель, надломив правую створку возле петель. Казаки, разбежавшись, ударили тараном в верхнюю часть – и воротина благополучно провернулась вокруг засова, грохнувшись внутрь. Степные витязи ринулись вперед, подныривая под торчащую нижнюю часть, – но сражаться оказалось не с кем. Османы предвратное укрепление защищать не стали и ушли в крепость.
Холопы взялись за щиты, выстраивая их уже напротив самих надвратных башен, Пахом с помощниками забивал в стволы свежие заряды – как вдруг налетчиков встряхнули пушечные залпы, донесшиеся из гавани. Русские стремительно кинулись вниз по дороге и успели увидеть, как подошедшие к порту четыре османские галеры методично расстреляли все три казацкие посудины.
– Ну вот, – вздохнул Зверев. – Мало нам тревоги, так еще и отреагировать басурмане успели. Прислали флот для нашей поимки. Скоро ждать карателей.
– Мы в ловушке, княже, – широко перекрестился Даниил Адашев. – Теперь нам отсюда не уйти.
– Если не уйти, тогда закончим начатое, – ответил Андрей. – Атаман, поставь на дороге две сотни казаков на всякий случай. На этих лоханках, на всех четырех, больше сотни солдат не наберется, высаживаться они не рискнут. Но мало ли чего… Чтобы дурных мыслей у них не возникло.
Холопы и ватажники вернулись к воротам заканчивать свои приготовления, и новым утром османская крепость испытала удар выпущенных всего со ста шагов четырех чугунных ядер. В этот раз Андрей метился понизу и снова отлично все рассчитал: в створке слева ядра выломали изрядный кусок дерева, от земли и на высоту человеческого роста. Холопы, подбежав, тут же начали стрелять на ту сторону из пищалей, затем в лаз один за другим принялись нырять казаки.
– Ну, вот и все, – кивнул Андрей, – мы ее взяли…
Ни особой радости, ни азарта, ни даже волнения он не испытывал. Судак оказался слишком слабым противником.
– Саразман, не убегай! Повозки, лошадей берегите, они нам понадобятся. Упряжь всю забирайте, какую найдете! Понял? Ну, давайте. С Богом.
Ватажники веселились в городе до вечера. Освободили полсотни невольников, взяли в добычу полторы сотни лошадей и вполовину меньше повозок, кое-какую небольшую добычу и одного османского пашу – замотанного, словно копченая рыба, в веревки и закатанного в кошму. Так его на одну из телег и забросили. Невидимые из бухты, налетчики погрузили припасы, пушки, накопившуюся рухлядь и около полуночи тихо снялись, уходя в гору по накатанной грунтовке.
На рассвете дорога уперлась в идущий вдоль берега, хорошо накатанный тракт.
– Направо поворачивай! – крикнул первому возничему Андрей.
– Зачем направо? – удивился Адашев. – Там же Кафа!
– Слева горы на много дней пути. Справа – степь. Что лучше? – громко спросил Андрей. – Направо поворачивай. В степи крымские выйдем – растворимся, как рыба в воде. Понятно?
Ему никто не ответил. Но это было неважно. Главное – теперь люди знали, что они не просто пропадают, лишенные пути домой, а двигаются согласно какого-то тайного плана командира.
Ближе к полудню ватажники оказались возле поселка из четырех дворов, окруженных бескрайними виноградниками. Ряды шпалер забирались на склоны гор и переваливали через них, лоза уже успела обзавестись множеством пока еще зеленых кисточек.
Беспокойства у хозяев идущий по дороге обоз не вызвал – об опасности селян никто не предупреждал. Казаки свернули в ворота, в несколько минут переловили хозяев и собрались вешать на колодезном журавле – вместо ведра. В последний момент, когда на шею старика уже накинули петлю, его жена опустилась на колени и принялась молиться, часто крестясь.
– Православные, что ли? – не поверил своим глазам Саразман Рваное Ухо. – А ну, на шее у него гляньте!
Казак, надевавший петлю, потянул льняную нитку и продемонстрировал всем маленький серебряный крестик.
– Грек, наверное, – сообразил Андрей. – Их в Крыму еще до Рождества Христова немало поселилось. Так и живут.
– Что же они сразу не сказали?
С шеи старика сняли петлю, вернули ведро на место. Пока одни казаки черпали воду, давая напиться всем путникам, двое других подарили греку на память дорогой османский халат и чалму. А затем обоз двинулся дальше.
Что остались думать греки – неведомо. По-русски они, как показалось Андрею, не понимали ни слова.
Незадолго до заката тракт перевалил низкую пологую гряду и вышел к россоху. Одна хорошо накатанная дорога уходила прямо и вправо, под небольшим углом, другая, не менее наезженная – налево, строго на север. Мысленно перекрестившись, князь Сакульский облегченно вздохнул и махнул рукой в направлении своего далекого-далекого имения.
Версты через три, когда солнце уже скрывалось между горными вершинами, Андрей успел заметить на краю придорожной поляны линию камышей и приказал вставать на привал.
Уже в который раз за этот поход оставшиеся без ночлега и измученные долгим переходом люди с молчаливого согласия князя проспали изрядно времени после рассвета и начали собираться в путь, когда солнце поднялось уже довольно высоко. Здесь, в горной расселине, возле весело журчащего ручья не хотелось думать о возможных опасностях, о татарских дозорах, рыскающих в степи, о собранных в гарнизонах янычарах, которых прямо сейчас султанские наместники наверняка рассылают во все места, откуда только поступили тревожные слухи.
– Обоз, – подбежав к Андрею, наклонился Саразман. – Там, вдалеке идет, версты полторы.
– Какой он тут еще может быть, кроме басурманского? – усмехнулся Зверев. – О чем печаль?
– Вы бы с боярином халаты накинули и чалму. А то как бы беспокойства не вызвать.
По лагерю пошло тихое шевеление. Те, у кого сохранились фески и кушаки – маскировались под османов, прочие или раздевались совсем, или прятались за повозки. Освобожденных в Судаке невольников собрали в плотную толпу и велели держать руки за спиной.
Обоз приближался. Пятеро всадников медленным шагом сопровождали три большие кареты, запряженные четверками чалых лошадей. Кареты, как ни странно, вид имели совершенно европейский – словно катились не по крымским просторам, а по тракту между Лейпцигом и Кельном. Всадники щеголяли суконными кафтанами, на шее были кокетливо повязаны платки, головы от солнца скрывали черные треуголки.
– Шуба! – рявкнул Рваное Ухо.
Десятки вроде бы занятых своими делами бойцов метнулись к путникам. По трое, по четверо на каждого, они хватали лошадей под уздцы, вцеплялись в кафтаны, сдергивали всадников на землю. Еще несколько ватажников рванули дверцы карет, запрыгнули внутрь. Секунда – и двое пожилых пассажиров вылетели в придорожную пыль. Казаки уже шуровали в вещах: в сундуках, баулах, объемистых тюках.
– Кто вы такие?! – поднялись на ноги жертвы. – Вы не имеете права! Мы послы! Послы от короля польского и литовского Сигизмунда к наместнику Сулеймана Великолепного в Крымском Стамбуле мудрому Ахмед Энверпаше! Я посол, а это мой помощник. Отпустите нас немедленно, или вас всех посадят на кол! Всех! Гастон, да покажите же им, наконец, посольскую грамоту! Не видите, они не понимают ни слова.
– Смотри, что тут есть, княже! – выбрался из кареты казак со шкатулкой красного дерева в руках.
– Вы русские? – осекся посол.
– Князь Андрей Сакульский к вашим услугам, – сбросив халат, выпрямился Зверев. – Изволю вести рейд по османским тылам. А вы тут какими судьбами?
– А-а-а! – Посол кинулся к шкатулке, попытался ее вырвать – и тут же получил от непривычных к таким выходкам казаков саблей вдоль позвоночника. Возле его сапог моментально натекла лужа крови, кафтан на спине медленно расползся, обнажая белую спину с глубоким рубцом.
– У-у-у! – Гастон, сорвавшись с места, кинулся к камышам, но почти сразу получил подножку и растянулся в траве. Холопы навалились, связали ему руки за спиной.
– Сгораю от желания заглянуть в этот сундучок… – Андрей сам подошел к казаку, поднял крышку и достал толстый свиток из нескольких грамот с сургучной печатью, свисающей на шелковом шнуре. Развернул, просматривая строки. – Договор… Даже не проект, уже договор. Обязанности султана, обязанности крымского хана. Похоже, хан тоже должен где-то подписаться или что-то…
– Обычно срезается печать государя, который послал, а вместо нее вешается печать того, который утвердил, – пояснил Адашев. – Можно посмотреть?
– Даже очень, – передал ему документ Андрей. – Похоже, друг мой Даниил Федорович, нам с тобой срочно пора в Москву.[32]