на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Пролог

Челябинск, крупный промышленный центр, удален от Москвы примерно на девятьсот миль. Несмотря на это, расположенный рядом с городом охотничий домик в свое время считался любимым местом отдыха у высшего руководства Советского Союза. На эту дачу приезжали круглый год: весной и летом она превращалась в праздник садовых и диких цветов у подножия гор, осенью и зимой становилась охотничьим раем. После крушения Политбюро новые правители сохранили дачу в неприкосновенности, выделив ее семье одного из выдающихся российских ученых, физика-ядерщика Дмитрия Юревича. Юревич, человек вне политики, был жестоко убит. Его заманили в чудовищную ловушку те, у кого гений Юревича, которым он хотел поделиться со всем человечеством, вызывал не уважение, а одну только бессильную ярость. И неважно, откуда пришли убийцы, – установить это так и не удалось, – ими двигала бесконечная злоба.

Седая, лысеющая старуха лежала в кровати у огромного окна, из которого открывался вид на первый снег, выпавший необычно рано для этих мест. За двойным стеклом все было таким же белым, как ее волосы и сморщенная кожа. Под тяжестью первозданной морозной свежести гнулись ветви деревьев. Выглянувшее солнце наполняло весь мир ослепительным светом. Протянув руку, старуха с трудом взяла с ночного столика бронзовый колокольчик и позвонила.

Через минуту в дверях появилась дородная женщина лет тридцати, темноволосая, с живыми карими глазами.

– Да, бабушка, что я могу для тебя сделать? – спросила она.

– Ты и так делаешь для меня все, что в твоих силах, дитя мое.

– Может быть, принести чаю?

– Чай потом, внучка, приведи ко мне священника, и неважно, какого.

– Бабушка, тебе нужен не священник, тебе нужно основательно подкрепиться.

– Боже мой, ты сейчас прямо вылитый дед. Тот тоже вечно спорил, всегда пытался докопаться до самой сути…

– Вовсе я не спорю, – прервала старуху Анастасия Солатова, внучка Юревичей. – А ты действительно ешь меньше воробышка!

– Да воробышек, пожалуй, каждый день съедает столько, сколько весит сам… Что-то у нас в доме сегодня слишком тихо. Где твой муж?

– Пошел на охоту. Сказал, что по свежей пороше легко выслеживать дичь.

– Боюсь, как бы он не отстрелил себе ногу. Да и съестного у нас достаточно, – заметила старуха. – Москва не обижает.

– Пусть только попробовала бы! – усмехнулась Анастасия.

– Не бойся, дорогая, нас не посмеют оставить без внимания.

– Баба Маша, так о чем ты говорила?

– О священнике. Приведи ко мне попа. Пора готовиться на тот свет.

Настя сделала протестующий жест.

– Иди же! – Внучка поняла, что на этот раз спорить с бабушкой бесполезно.


Пожилой православный священник, облаченный в черную рясу, стоял у кровати. Симптомы не вызывали сомнений: ему уже много раз приходилось присутствовать при этом. Старуха умирала; ее дыхание становилось все более прерывистым и частым, и с каждой минутой дышать ей было все труднее.

– Вы желаете исповедоваться в своих грехах, дочь моя? – спросил священник.

– Да не в своих, осел! – ответила Мария Юревич. – Тот день был чем-то похож на сегодняшний – выпал свежий снег, охотники с ружьями за плечом… Он был убит в такой же день, как этот; его буквально разорвал на части разъяренный раненый медведь, которого натравили на него безумцы…

– Да-да, мы наслышаны о вашей трагической потере, Мария Юрьевна…

– Сначала утверждали, что это дело рук американцев, потом стали говорить, что за этим стоят недоброжелатели моего мужа из Москвы – его завистливые соперники, однако и первое, и второе объяснения не имеют ничего общего с истиной.

– Мария Юрьевна, все это произошло так давно… Успокойтесь, господь вас ждет. Он примет вас в свои объятия и утешит…

– Болван, истину нужно открыть. Позднее я узнала – мне звонили из всех уголков земного шара, ни одного написанного слова, все только устно, – что и я сама, и мои дети, и дети моих детей не доживут до следующего дня, если я только когда-нибудь заговорю о том, что мне рассказал мой муж.

– И что же это было, Мария Юрьевна?

– Мне трудно дышать! За окном темнеет!

– Что это было? Говорите же.

– На свете существует сила, более опасная, чем все воинственные террористические группировки на земле…

– Что это за «сила», Мария Юрьевна?

– Матарезе… высшее зло…

Старуха уронила голову на подушку. Она была мертва.


Огромная сверкающая белая яхта длиной больше ста пятидесяти футов от носа до кормы медленно подходила к причалу в Эстепоне, северной части роскошного испанского курорта Коста-дель-Соль, места, куда перебираются отошедшие от дел и удалившиеся на покой сильные мира сего.

В фешенебельной каюте в обитом бархатом кресле сидел высохший старик, возле которого стоял личный слуга, не разлучающийся с ним на протяжении уже почти трех десятилетий. Слуга, давно ставший близким другом, готовил престарелого владельца яхты к самому важному совещанию за всю его жизнь, растянувшуюся на девять десятков лет. Свой истинный возраст старик хранил в тайне, ибо большую часть жизни он провел, сражаясь с теми, кто был гораздо моложе его. Зачем давать этим алчным индюкам лишний козырь – повод позлословить о том, что их оппонент впал в старческий маразм, который на самом деле представлял собой богатейший опыт нескольких поколений? Три пластические операции превратили лицо старика в безжизненную маску, но все это было лишь внешним, обманчивым обликом, вводящим в заблуждение многочисленных противников, которые при малейшей возможности попытались бы прибрать к рукам его финансовую империю.

Империю, которая больше ничего не значила. Этот бумажный колосс стоимостью свыше семи миллиардов американских долларов – семь тысяч раз по миллиону – был построен на деятельности давно забытой организации. Началось все с предвидения, осенившего одного человека; впоследствии подручные, которые не видели дальше собственного носа, извратили великое начинание, наполнив его сатанинской жестокостью.

– Антуан, как я выгляжу?

– Замечательно, мсье, – ответил слуга.

Протерев подбородок и щеки старику мягким лосьоном после бритья, он убрал простыню, открыв строгий костюм-тройку, дополненный галстуком в полоску.

– Не лишнее ли все это? – спросил элегантный старик, указывая на свой наряд.

– Вовсе нет. Как-никак, сэр, вы председатель, и те, кого вы сейчас примете, должны будут сразу это почувствовать. Любое противостояние вам необходимо подавить в зародыше.

– О, мой старый друг, никакого противостояния не будет. Я намереваюсь отдать распоряжение всем отделениям своей корпорации готовиться к деструктуризации. Я собираюсь щедро вознаградить всех тех, кто отдавал свои силы и время деятельности, о которой им, по сути дела, ничего не было известно.

– Дорогой Рене, обязательно найдутся те, кто посчитает ваши распоряжения неприемлемыми.

– Отлично! Наконец-то ты отбросил формальности. Надеюсь, сейчас ты скажешь мне что-то важное. – Оба негромко рассмеялись, и старик продолжал: – Должен честно признаться, Антуан, мне давно следовало бы назначить тебя главой какого-нибудь комитета. Не могу припомнить, чтобы твое суждение оказалось ошибочным.

– Свои мысли я высказываю только тогда, когда вы об этом просите, и только в тех случаях, как мне кажется, когда я понимаю все обстоятельства. Я ни разу не высказывался по поводу ведения деловых переговоров, в которых абсолютно ничего не смыслю.

– Ты разбираешься только в людях, правильно?

– Скажем так, Рене, я стараюсь не дать вас в обиду… Ну а теперь позвольте помочь вам перебраться в кресло-каталку…

– Ни в коем случае, Антуан! Возьми меня под руку, и я сам войду в зал заседаний… Кстати, что ты имел в виду, сказав, что найдутся те, кто будет не рад моим распоряжениям? Я щедро отблагодарил всех. Все те, кто на меня работал, до конца своих дней не будут ни в чем испытывать недостатка.

– Друг мой, обеспеченность в жизни – это совсем не то же самое, что и активное участие. Разумеется, простые рабочие будут счастливы, но вот высшее руководство, возможно, отнесется к вашему решению иначе. Берегитесь, Рене, – к этой категории относится кое-кто из тех, кто будет присутствовать на предстоящем совещании.

Просторный обеденный зал яхты представлял собой точную копию одного знаменитого парижского ресторана, только потолки были ниже. На стенах, расписанных в духе импрессионистов, были изображены виды Сены, Триумфальной арки, Эйфелевой башни и других достопримечательностей французской столицы. Рядом с круглым столом из красного дерева стояли пять кресел, из которых четыре были заняты, а одно оставалось свободным. За столом сидели четверо мужчин в строгих деловых костюмах; перед каждым стояло по бутылке минеральной воды, пепельнице и пачке сигарет «Голуаз». Две пепельницы использовались по назначению, остальные были решительно отодвинуты в сторону.

Дряхлый старик вошел в зал в сопровождении своего преданного слуги, с которым не расставался уже двадцать восемь лет. Все присутствующие уже знали Антуана по предыдущим встречам. После обмена приветствиями слуга усадил старика в председательское кресло, а затем сам устроился у него за спиной, у самой переборки. Никто не возражал против этого; впрочем, никто и не смог бы ничего возразить, потому что это была традиция, освященная временем.

– Итак, здесь собрались все мои поверенные. Mon avocat[1] в Париже, ein Rechtstanwalt[2] в Берлине, mio awocato[3] в Риме и, разумеется, наш корпоративный юрист в Вашингтоне. Мне очень приятно снова видеть всех вас. – Присутствующие молча закивали; старик продолжал: – По вашей бурной реакции видно, что вы не в восторге от нашего совещания. Что достойно сожаления, потому что мои распоряжения будут выполнены, нравится вам это или нет.

– Вы позволите, герр Мушистин? – заговорил поверенный из Германии. – Мы получили ваши зашифрованные распоряжения, которые в настоящий момент надежно заперты в наши сейфы, и, надо признаться, мы пришли в ужас! Мало того, что вы намереваетесь продать ваши компании вместе со всеми их активами…

– Разумеется, за вычетом весьма крупных сумм, причитающихся вам за ваши профессиональные услуги, – резко и твердо прервал его Рене Мушистин.

– Мы очень признательны вам за вашу щедрость, Рене, однако нас беспокоит не это, – сказал поверенный из Вашингтона. – Нельзя не думать о том, что последует дальше. На многих фондовых рынках начнется паника, стоимость акций взлетит до небес… и обязательно возникнут неприятные вопросы! Не исключено, кое-кто потребует провести тщательное расследование нашей деятельности… нам придется очень несладко.

– Чепуха. Все вы только выполняли приказы неуловимого Рене-Пьера Мушистина, единоличного владельца всех предприятий. Малейшее неповиновение грозило вам немедленным увольнением. Господа, в кои-то веки скажете правду. Скажите правду, и вас никто пальцем не тронет.

– Но, монсеньор, – воскликнул итальянский адвокат, – вы собираетесь продавать активы по ценам значительно ниже рыночных! С какой целью? Тем самым вы просто подарите миллионы и миллионы безликим «никто», не способным отличить лиру от немецкой марки! Вы что, вдруг прониклись идеями социализма и задумали изменить мир, при этом уничтожив тысячи тех, кто верил в вас, кто верил в нас?

– Вовсе нет. Вы являетесь частью великого дела, которое началось за много лет до того, как вы появились на свет, начало которому положил наш великий хозяин барон Матарезе.

– Кто? – переспросил французский адвокат.

– Герр Мушистин, сказать по правде, я смутно помню, что уже слышал это имя, – признался немец. – Однако оно для меня ничего не значит.

– В этом нет ничего удивительного. – Рене Мушистин быстро оглянулся на своего слугу Антуана. – Вы все – ничто, лишь паутина, сплетенная пауком, нанятая этим пауком, для того чтобы его деятельность внешне выглядела законной, ибо вы были представителями закона. Вы обвиняете меня в том, что я возвращаю миллионы проигравшим, – но откуда, по-вашему, происходят мои богатства? Мы превратились в обезумевшую алчность.

– Мушистин, вы не можете так поступить! – крикнул американский юрист, вскакивая с места. – Меня схватят за шкирку и заставят отчитываться перед Конгрессом!

– И меня! – подхватил адвокат из Берлина. – Бундестаг потребует провести парламентское расследование!

– Я не собираюсь оправдываться перед Палатой депутатов! – воскликнул парижанин.

– А я попрошу наших коллег из Палермо убедить вас пересмотреть свое решение, – угрожающим тоном произнес поверенный из Рима. – И вам придется согласиться с их доводами.

– Почему бы вам не сделать это самому? Или вы боитесь немощного старика?

В бешенстве вскочив на ноги, итальянец сунул руку за пазуху сшитого на заказ пиджака. Но это было все, что он успел сделать. Фьють! Одна пуля из пистолета с глушителем, выпушенная Антуаном, разнесла ему лицо. Адвокат из Рима упал, пачкая пол кровью.

– Да вы с ума сошли! – в ужасе завопил немец. – Он только собирался показать вам газетную статью, в которой утверждалось о связях кое-каких из ваших компаний с мафией, что, кстати, соответствует действительности. Вы просто чудовище!

– Странно слышать это именно от вас, особенно если вспомнить Освенцим и Дахау.

– Да меня тогда еще на свете не было!

– Почитайте историю… Антуан, а ты что скажешь?

– Это была оправданная самооборона, мсье. Как старший осведомитель французской тайной полиции «Сюрте», я упомяну об этом в своем отчете. Этот человек попытался достать оружие.

– Проклятие! – заорал адвокат из Вашингтона. – Ты нас подставил, сукин сын!

– Вовсе нет. Я просто хотел убедиться, что вы в точности выполните мои распоряжения.

– Но мы не можем! Во имя всего святого, неужели вы это не понимаете? Это же будет конец для всех нас…

– Для одного из вас определенно, но мы избавимся от трупа, бросим его за борт на корм рыбам.

– А вы действительно сумасшедший!

– Все мы лишились рассудка. Но начинали мы нормальными людьми… Антуан, берегись! Иллюминаторы!

За маленькими круглыми иллюминаторами внезапно появились лица, закрытые резиновыми масками. Неизвестные один за другим разбили своим оружием стекла и открыли ураганный огонь без разбора по всему, что находилось в каюте. Антуан, не обращая внимания на простреленное плечо, увлек Мушистина под сейф, который стоял у переборки. Однако у его господина и друга грудь была продырявлена в нескольких местах. Преданный слуга понял, что человек, которому он отдал почти тридцать лет своей жизни, уже не жилец на этом свете.

– Рене, Рене, – запричитал Антуан. – Дышите глубже, дышите во что бы то ни стало! Эти люди уже ушли! Я отвезу вас в больницу!

– Нет, Антуан, слишком поздно. – Мушистин поперхнулся, отхаркиваясь кровью. – С адвокатами все кончено, и я не сожалею о своем конце. Я жил во зле и умираю, отвергая его. Быть может, где-нибудь для кого-нибудь это будет иметь какие-то последствия.

– О чем это вы, mon ami,[4] мой дорогой друг, самый близкий на земле человек?

– Разыщи Беовульфа Агату.

– Кого?

– Наведи справки в Вашингтоне. Там должны знать, где он. Василий Талейников погиб, это так, но Беовульф Агата остался в живых. Он знает правду.

– Какую правду, мой самый ближайший друг?

– Матарезе! Они вернулись. Каким-то образом они проведали про это совещание. Мои зашифрованные распоряжения не имеют никакого смысла без ключа. Матарезе должны были остановить меня, поэтому ты должен остановить их!

– Но как?

– Веди с ними войну не на жизнь, а на смерть! Скоро ее пламя разгорится повсюду. Идет зло, предвещанное архангелом преисподней, носителем добра, который стал прислужником сатаны.

– Я вас не понимаю. Я ничего не смыслю в Священном Писании…

– В этом нет необходимости, – прошептал умирающий Мушистин. – Мысль обладает большей движущей силой, чем соборы и храмы. Она живет тысячелетия, дольше, чем камень.

– Черт побери, о чем это вы?

– Разыщи Беовульфа Агату. Он – ключ к разгадке.

Рене Мушистин судорожно дернулся вперед, но тут же обмяк, уронив голову назад на переборку. Его последние слова, произнесенные шепотом, прозвучали отчетливо:

– Матарезе… воплощение зла.

Старик, хранивший страшную тайну, умер.


Роберт Ладлэм Возвращение Матарезе | Возвращение Матарезе | За шесть месяцев до этого