Глава 32
Вернувшись в гостиницу в Бала-Синвиде, Камерон, Лесли и Лютер Консидайн собрались в номере-люкс, в котором поселились Прайс и Монтроз.
– Вот это да! – выдохнул Лютер. – Этот тип вел себя как кошка на жестяной крыше, раскаленной на солнце! Он просто тупо смотрел перед собой, словно из него выкачали весь воздух.
– По-моему, наш предводитель сделал с ним как раз что-то в таком духе, – сказала Монтроз. – Я права, Оби-Ван Кеноби?[99]
– Кто?
– Ах да, я и забыла, что ты не ходишь в кино.
– Да, я прошелся по нему катком, но он оказался не таким, как остальные. Черт побери, этот Вальберг был напуган до смерти, но если я не ошибаюсь, там было кое-что еще. Раскаяние, искреннее раскаяние. Когда я сказал, что магнат коммунальных служб Фаулер, возможно, выжидает, не решаясь идти дальше…
– Отличная тактика, – прервала его подполковник Монтроз. – Разделяй, затем жди паники.
– По-моему, я сам говорил то же самое на Кайзерсграхт. Вероятность успеха значительно выше, чем при всех прочих подходах.
– Так что насчет раскаяния? – спросил летчик. – Почему ты так решил?
– По тем немногим словам, которые Вальберг сказал, но в основном по тому тону, каким он их произнес. Услышав об исчезновении ван дер Меера, он прошептал: «Столько лет трудов! И вот наконец… Где мы оступились?» Вальберг произнес это так, будто Матарезе сделали что-то некошерное. А затем, говоря про Фаулера, он сказал: «Джемисон Фаулер предан нашему делу, так же как и я, хотя, должен признать, нами и движут абсолютно разные мотивы». Как вам это нравится? «Совершенно разные мотивы»!
– Может быть, он имел в виду разные пути достижения цели? – предположила Лесли.
– Не думаю. Быть может, речь шла как раз о самих целях. Не знаю. Но одно могу сказать точно: в отличие от всех остальных, Вальберг не пытался себя выгородить.
– Что ты собираешься делать?
– Привлечь дополнительные силы, как выразилась бы ты. Поскольку операцией занимаюсь я, я позвоню Фрэнку Шилдсу и отдам ему приказ. Мне нужно самое подробное досье на Бенджамина Вальберга, причем оно должно быть готово к завтрашнему утру.
На следующий день в пятнадцать минут восьмого утра Скотт Уокер принес запечатанный пакет.
– Это доставили нам самолетом в пять утра. Должен сказать, сэр, что в Лэнгли вам совсем не рады.
– Скотти, этой новостью ты разбил мне сердце, но мне придется уж как-нибудь это пережить.
– На вас и так смотреть страшно. По-моему, у вас не осталось больше сил.
– Ты совершенно прав, Уокер. У меня не осталось больше сил.
– Мне дождаться ответа? Летчик все еще здесь.
– Нет, ответа не будет. Здесь все, что мне нужно.
– В случае чего, сэр, вы знаете, где меня найти. Я смогу прибыть через двадцать минут.
Прайс, как был в одних трусах, вскрыл пакет и углубился в чтение. Лесли все еще спала; его ничто не отвлекало. Когда она через тридцать шесть минут вышла зевая из спальни, Камерон торжествующим тоном объявил:
– Подполковник Монтроз, возможно, нам удалось найти в этой цепочке слабое звено.
– Что?.. – Она подсела к нему на диван.
– Я получил досье на Вальберга. Это просто прелесть. Наш всесильный банкир на самом деле является перебежчиком с крайнего левого крыла. В начале пятидесятых его фамилия значилась в составленном ФБР списке лиц, занимающихся антиамериканской деятельностью. Вальберг даже не пытался скрывать свои левацкие, прокоммунистические убеждения. Затем он на несколько лет исчез, после чего вынырнул уже ярым сторонником капиталистической системы, защитником всего того, что прежде гневно обличал.
– Он прозрел?
– Может быть, а может быть, нашел другой путь, более реалистический способ претворить в жизнь те перемены, о которых мечтал в молодости.
– Матарезе? – предположила пораженная Лесли. – Но как такое может быть? Это же монополисты, фашисты, которые стремятся установить полный контроль над всем миром!
– В этом и заключается главный прокол социализма, – прервал ее Камерон. – Равные возможности для богатых и бедных, что на самом деле является полной ерундой, поскольку такое в принципе невозможно. Кеннеди был прав, сказав, что мы живем в несправедливом мире. Это действительно так, но Матарезе стремятся сделать его гораздо хуже. Быть может, Вальберг начал это осознавать.
– Что ты собираешься предпринять?
– Я дам ему сутки, чтобы он со мной связался. Если этого не произойдет, я сам выйду на него.
Скофилд и Антония прогуливались по лондонским улицам, наслаждаясь новообретенной свободой. Ну, свобода была не полной, поскольку Джеффри Уэйтерс настоял на том, чтобы прикрепить к ним двух телохранителей. И вот сейчас один из них шел впереди, а второй держался сзади. Дело было ранним утром; Брэндон и Антония не спеша спускались по Моллу к парку Сент-Джеймс, как вдруг у тротуара, визжа тормозами, остановился спортивный автомобиль. Тотчас же оба сотрудника МИ-5, выхватив оружие, бросились вперед, заслоняя собой Скофилдов. И сразу же убрали пистолеты, узнав своего товарища, сидевшего за рулем.
– Ребята, у нас чрезвычайная ситуация! Давайте ваших подопечных в машину.
Все быстро уселись в автомобиль. Первый телохранитель устроился на заднем сиденье с Брэндоном и Тони, второй занял место спереди рядом с водителем.
– Черт возьми, в чем дело? – воскликнул разъяренный Скофилд. – Откуда появилась эта колымага?
– Я ни на минуту не выпускал вас из виду, сэр, – ответил водитель. – Приказ сэра Джеффри.
– По-моему, он немного переусердствовал, вы не находите? Двое вооруженных верзил, да еще и машина.
– Машина бронированная, сэр.
– Я рад просто до смерти. Но разве кто-то собирается в меня стрелять?
– Наш начальник Уэйтерс привык действовать досконально. Он учитывает все.
– Куда мы сейчас едем?
– В центральное управление МИ-5.
– Зачем?
– Понятия не имею, сэр.
– Матерь божья, какая прелесть!
– Брэй, успокойся, – не выдержала Антония.
Таким расстроенным Джеффри Уэйтерса никто не видел за всю его долгую работу в разведке. Точнее было бы сказать, глава Службы внутренней безопасности находился на грани апоплексического удара. Скофилд и Антония прошли к нему в кабинет, плотно закрыв за собой дверь. Уэйтерс продолжал возбужденно расхаживать по кабинету.
– Что тебя гложет? – спросил Брэндон.
– Это самая последняя новость, мой старый друг, которую ты хотел бы услышать. Предлагаю всем сесть; надеюсь, так будет легче.
Все сели; Скофилды устроились напротив стола.
– В чем дело, Джефф? – спросила Тони.
– Произошло то, во что невозможно поверить и с чем нельзя смириться. Матарейзену удалось бежать.
– Что? – взревел Брэндон, вскакивая на ноги. – Если это шутка, то она очень неудачная!
– Увы, это не шутка. Эх, если бы…
– Черт побери, как такое могло произойти? Ты же по сути дела держал его в стеклянной клетке, под круглосуточной охраной!
– Он вышел из клетки, Брэй.
– Господи Иисусе, ты что, отпустил его на вечер в город?
– Брэндон, дай Джеффу все объяснить.
– Спасибо, дорогая, хотя сделать это мне будет непросто. Сегодня ночью в три часа сорок пять минут мне позвонил охранник, дежуривший при Матарейзене. Наш голландский друг кашлял кровью; по словам врача, она буквально текла изо рта рекой. Матарейзен был без сознания. Опасаясь за его жизнь, я распорядился отвезти его в больницу в сопровождении охраны. Где-то на полдороге отсюда до приемного покоя Матарейзен пришел в себя и, чему я до сих пор не перестаю поражаться, расправился с двумя здоровенными охранниками, убив одного из них. Затем он переоделся в одежду убитого, забрал деньги и документы, ибо в машине не осталось ничего, и, открыв заднюю дверь, выскочил прямо на дорогу.
– Кого ты приставил к Матарейзену, Ребекку с фермы «Солнечный ручей» и Полианну?[100]
– Знаешь что, Брэй, всему есть свои пределы! – сердито остановила мужа Антония. – Один из этих ребят был убит!
– Извини, но… это же какой-то бред!
– Если хочешь, Камерон Прайс расскажет тебе о том, как блестяще Матарейзен владеет восточными единоборствами, – ничего подобного ему еще не приходилось видеть. Естественно, мы прочесываем город. К нам подключилась лондонская полиция, причем мы не дали никаких объяснений.
– Вы его не найдете, – угрюмо заметил Скофилд. – У него есть связи. Он спрячется, а затем покинет пределы Великобритании.
– Мы сами пришли к такому же выводу, однако в первую очередь меня беспокоит не это. Я тревожусь за вас с Антонией. Вам предстоит перебраться из «Савоя» в «Риц».
– Зачем? – возразил Брэндон. – Ван дер Меер не задержится в Лондоне ни минуты, а Гуидероне нет в живых. Мне больше нечего опасаться за свою жизнь.
– С полной уверенностью об этом говорить рано, – настаивал глава МИ-5. – Мы не знаем, поддерживал ли Гуидероне связь с Матарейзеном, а если поддерживал, что он ему сообщил. Возможно, перед тем как отправиться убивать своего главного врага, Гуидероне подстраховался, поставив в известность ван дер Меера.
– Крайне маловероятно, если не сказать больше, – упрямо стоял на своем Скофилд. – Если я довел свое дело до конца, как это бывает всегда, Гуидероне оказался оторван от Кайзерсграхт.
– При всем своем уважении к тебе, старина, должен сказать, что мы не можем утверждать наверняка, как поведут себя в чрезвычайной ситуации другие люди. Это область непредсказуемого.
– Ну хорошо, мы переберемся в «Риц».
– Спасибо, Брэй, – сказала Антония.
На столе у Уэйтерса зазвонил телефон.
– Да? – быстро снял трубку глава МИ-5. Молча выслушав своего собеседника, он положил трубку и посмотрел на Скофилдов. – Кажется, одна из патрульных машин только что засекла Матарейзена. Полицейские подъехали к нему, а он, заметив их, нырнул в метро. Сейчас полным ходом идет погоня.
– Почему полицейские уверены, что это был Матарейзен?
– Во-первых, одежда, явно с чужого плеча. Затем общее описание внешности и снимки, которые мы сделали, привезя Матарейзена из Амстердама. Мы раздали их всем постам.
– Кстати, об Амстердаме. В тех компьютерах ничего нет на Лондон? Каких-нибудь ссылок на связи, конспиративные квартиры?
– Ничего, – ответил сэр Джеффри. – Я уже разговаривал с Гринвальдом, который продолжает работать на Кайзерсграхт. Ему удалось обнаружить лишь туманные ссылки на ориентиры и памятники, да и то многомесячной давности. Места давно состоявшихся встреч. – Снова зазвонил телефон, и он моментально сорвал трубку. – Да? – Уставившись на стеклянное пресс-папье, Уэйтерс выслушал звонившего, затем на мгновение закрыл глаза и, не сказав ни слова, положил трубку. – Они потеряли Матарейзена, – сказал он, тяжело опускаясь в кресло.
– Предупредите все частные аэродромы! – воскликнул Брэндон. – Матарейзен попытается покинуть страну через один из них.
– Но куда он направится? – задумчиво промолвила Антония. – Амстердам выведен из игры. У Матарейзена имеется в Голландии другая недвижимость?
– Если и имеется, обнаружить ее невозможно. Всю свою деятельность он осуществлял через всевозможные холдинговые компании и подставные фирмы, вроде агентства проката лимузинов и группы «Аргус». Учитывая то, какими ресурсами располагает Матарейзен, можно не сомневаться, что у него припасено множество укромных местечек, но для того, чтобы их найти, нам требуются бумаги, которых у нас нет.
– Ну а поверенный-то у него есть? – снова заговорила Тони. – Должен же он прибегать к услугам какой-нибудь юридической фирмы?
– Да, поверенные у него есть, несколько десятков, в самых разных странах. Группу «Аргус» мы проследили до Марселя. Офис состоит из двух комнатенок, туалета и одинокой секретарши, чья единственная задача заключается в том, чтобы переправлять почту и телеграммы в Барселону, откуда они пересылаются в абонентский почтовый ящик в Милане. Ну как, ребята, получили картинку?
– В трех измерениях, – подтвердил Скофилд. – Запутать следы, напустить туману, сбить с толку. Удивляет меня только Милан. Это позволяет предположить, что кто-то взял на себя ячейку Паравачини, и речь идет о крупном игроке.
– Я сам подумал о том же самом, – согласился Уэйтерс. – Если это действительно так, Матарезе отреагировали очень быстро.
– Слишком быстро, – прервал его Брэндон. – Из чего следует, что тот, кто принял на себя власть, уже находился на месте. – Скофилд повернулся к Антонии: – Любовь моя, как ты смотришь на небольшой отдых на берегу озера Комо? Хватайся за это предложение, потому что платить будет наш сэр Жирный Хряк. Я позволить себе такое не смогу.
– По-моему, за Комо мы уже заплатили, – заметил Уэйтерс.
– В это включены услуги несравненного дона Сильвио Тогацци, которому в настоящий момент принадлежит уже половина Милана, и уж точно все почтовые службы. Ни один видный мафиози не должен обходить связь стороной; тайна переписки имеет слишком большое значение.
– Ты имеешь в виду абонентский почтовый ящик?
– Вот именно. Не сомневаюсь, передача происходит поэтапно; какой-нибудь бедолага за несколько тысяч лир относит пакет другому такому же, тот – третьему, пока наконец отправление не достигает главного игрока. Когда это произойдет, мы окажемся на месте. Не думаю, Пончик, что тебе захочется слушать, какие методы мы используем. Боюсь, это заденет твои чувства. Но можешь не сомневаться, трофей мы добудем.
– В таком случае задеть мои чувства не сможет ничто. Только не приносите мне труп. Трупы не могут говорить.
Ян ван дер Меер Матарейзен согнулся пополам в телефонной будке у людной площади Пикадилли. Рот у него был забит комками ваты. Он изнутри искусал до крови губы, создавая иллюзию внутреннего кровотечения. Пока Матарейзен вынимал изо рта вату, на противоположном берегу Ла-Манша, в Брюсселе, звонил телефон.
– Алло, – наконец ответил голос в Бельгии.
– Это я. Вы получили информацию, а если получили, как быстро вы сможете сделать необходимые приготовления?
– Информацию я получил и готов действовать по первому вашему слову.
– Сначала информация.
– Частное поле для игры в гольф в местечке под названием Флитвуд. Это в двадцати двух милях к северо-западу от Лондона, туда можно добраться по шоссе…
– Эти места я знаю и приеду туда на такси. Все готово?
– Маленькая турбовинтовая «Сессна» приземлится на площадке между одиннадцатой лункой и двенадцатой меткой – там самая длинная ровная полоса, и это далеко от здания клуба. Летчик совершит посадку где-то без четверти пять вечера, когда еще будет достаточно светло, но уже слишком темно для гольфа, хотя в это время года игроков здесь вообще практически не бывает. Вы перелетите на аэродром в Шотландии, где вас будет ждать ваш реактивный самолет. Полетный план заполнен на одну из ваших корпораций, дата вылета открытая, все разрешения получены. Все готово, можно начинать действовать?
– Без промедления.
Оставшееся время Ян ван дер Меер Матарейзен убил, заглянув в кинотеатр. В три часа Матарейзен поймал такси и в общих словах объяснил водителю, как ехать в сторону гольф-клуба во Флитвуде. Улицы оказались запружены машинами, и на место они прибыли в десять минут пятого. Ван дер Меер приказал водителю ехать вокруг поля для гольфа. Через четырнадцать минут голландец заметил флажок над двенадцатой лункой; остановив такси, он расплатился с водителем и, как только машина скрылась за поворотом, пешком направился назад.
В половине пятого ван дер Меер уже лежал в траве в заросшей кустарником канаве между одиннадцатой лункой и двенадцатой меткой. Опускались сумерки, но было еще достаточно светло. В 16.39 вдалеке послышался приглушенный рокот двигателя. Матарейзен ползком приблизился к опушке зарослей и затаился на корточках за густым кустом. Раздвинув ветви, он смотрел на поле. Наконец в небе показался самолет, который начал описывать круги, опускаясь все ниже и ниже.
Внезапно произошло непредвиденное, нежелательное. Повсюду над землей поднялись фонтанчики воды из системы полива. Показался на электрокаре служитель с фонариком в руке, проверяющий состояние газона в эту необычно жаркую и сухую осень. Кар, петляя по лужайке из стороны в сторону, оказался как раз на пути самолета, который уже начал заход на посадку! Вскочив на ноги, ван дер Меер побежал, крича во все горло:
– Эй, сюда! Сюда же, скорее! Я упал, сильно ударился и потерял сознание!
Развернув кар, служитель помчался навстречу Матарейзену. Они встретились как раз посреди ровной полоски газона – посреди взлетно-посадочной полосы! Ван дер Меер схватил служащего за волосы и с силой ударил головой о передний брус, затем вырвал у него из руки фонарик и принялся неистово крутить им над головой. В самое последнее мгновение приближающийся самолет заложил резкий вираж влево, заходя на следующий разворот. Вытащив служащего с окровавленной головой из кара, Матарейзен вскочил за руль и погнал к канаве. Выключив двигатель и зашвырнув ключ в траву, он бегом вернулся на полосу стриженого газона и снова принялся размахивать фонариком, теперь уже вверх-вниз, разрешая посадку. Летчик увидел сигнал, маленький самолет коснулся земли и подкатил к Матарейзену.
– Вы захватили смену одежды, как я просил? – резким тоном спросил ван дер Меер, забираясь на тесное заднее сиденье.
– Да, сэр, но, умоляю, подождите немного. Я хочу взлететь до того, как трава промокнет, иначе колеса потеряют сцепление.
– Тогда взлетайте!
– И еще все поле заполнено разъезжающими карами. Мне бы не хотелось столкнуться с одним из них.
– Я сказал, взлетайте!
Когда самолет поднялся в воздух и направился в сторону границы с Шотландией, Матарейзен вернулся к тому вопросу, который терзал его с самого захвата в плен. У него ни на мгновение не возникало сомнений в том, что ему каким-либо образом удастся бежать – тут не было никаких вопросов. Главная проблема заключалась в том, где ему предстоит устроить новую штаб-квартиру Матарезе. Резиденций у него было много, с соответствующим оборудованием, хотя и не таким совершенным, как в особняке на Кайзерсграхт, но достаточным для обеспечения связи со всем миром. Однако времени оставалось в обрез! Всего через несколько дней должны вспыхнуть пожары на Средиземном море, первая катастрофа в череде множества, которые охватят весь земной шар и приведут к экономическому хаосу!
Внезапно Ян ван дер Меер Матарейзен ощутил прилив спокойствия. Он понял, куда ему надо лететь, куда он должен лететь.
В Филадельфии времени было уже 15.38, а Бенджамин Вальберг до сих пор не предпринял попытки связаться с Прайсом. Решив, что мяч на его половине поля, Камерон позвонил приспешнику Матарезе на работу.
– Прошу прощения, сэр, но мистер Вальберг сегодня не появлялся в офисе.
– У вас есть номер его домашнего телефона?
– Опять же прошу меня извинить, сэр, но мы не имеем права предоставлять такие сведения.
Помог Фрэнк Шилдс из Вашингтона. Он дал телефон и адрес Бенджамина Вальберга. На звонок домой тоже никто не ответил, и тогда Камерон вызвал Скотта Уокера. Вдвоем они подъехали к изящному особняку финансиста. Они долго звонили в дверь, но безрезультатно. Наконец Камерон сказал:
– Кажется, это называется незаконным проникновением в частное жилище, да еще со взломом, но, полагаю, в данных обстоятельствах нам не остается ничего другого, как пойти на это. Ты не согласен?
– Считайте, дело сделано, – ответил сотрудник ЦРУ. – У меня с собой есть ордер превентивных процедур, выданный Министерством внутренней безопасности.
– Это еще что такое?
– Да так, ничего особенного, но местные власти, как правило, относятся к нему с уважением. В экстренных случаях нам позволяется некоторая свобода действий, если только это не сопряжено с угрозой для жизни и мы берем на себя всю ответственность.
– Очень расплывчатая формулировка.
– В ней есть свои минусы, – согласился Уокер. – На самом деле я не знаю характера вашей операции, но если вы говорите, что речь идет о государственной безопасности, – что ж, вам и карты в руки, и никто не будет с вами спорить.
– Речь идет о государственной безопасности, причем все настолько серьезно, что, если бы ты узнал правду, тебя хватил бы сердечный приступ.
– Вне всякого сомнения, особняк находится под охраной. Так что давайте попробуем проникнуть через веранду или кухню, и я приму на себя огонь того, кто появится. Я знаю, что и как говорить.
– Тебе уже приходилось проделывать подобное…
– Приходилось, – тихо подтвердил сотрудник ЦРУ, ограничившись этим.
Двое оперативников молча обогнули особняк. Сзади имелась застекленная дверь, выходящая на теннисный корт.
– То, что надо, – продолжал Уокер, осмотрев дверь, закрытую жалюзи.
Взяв свой пистолет за ствол, он рукояткой раздвинул жалюзи, затем разбил стекло рядом с ручкой, просунул руку и открыл дверь.
Оба оперативника были поражены тишиной.
– Сигнализации нет, – пробормотал Прайс.
– Для такого особняка это что-то неслыханное.
– Пошли.
Камерон и Уокер прошли внутрь. Увиденное поразило их. Все помещения первого этажа были обставлены лучшей мебелью, на стенах, оклеенных самыми дорогими обоями, висели картины, знакомые по художественным альбомам. Сверкающего серебра хватило бы, чтобы оформить витрину ювелирного магазина «Тиффани».
Похоже, в доме никого не было.
Прайс несколько раз окликнул:
– Мы федеральные агенты, нам необходимо поговорить с Бенджамином Вальбергом.
Ответом ему была полная тишина.
– Фамилию я не расслышал, – сказал Скотт. – У меня что-то со слухом.
– Ах да, я забыл.
Они поднялись по широкой, величественной лестнице. Прайс еще несколько раз крикнул про «федеральных агентов», также безрезулььтатно. Оказавшись на втором этаже, они осмотрели все комнаты, нигде никого не было. Наконец они подошли к главной спальне; дверь оказалась заперта на ключ. Камерон постучал, затем стал колотить в дверь.
– Мистер Вальберг! – крикнул он. – Нам необходимо поговорить!
– Раз уж мы зашли так далеко, – предложил Уокер, – можно попробовать позвонить.
С этими словами он отступил назад, затем всем своим мускулистым телом навалился на дверь. Дерево затрещало, но устояло. Агент ЦРУ нанес несколько точных ударов ногой, и дверь рухнула. Прайс и Уокер вошли в спальню.
Там, распростертое на кровати, на промокшей от крови атласной простыне лежало тело Бенджамина Вальберга. Банкир пустил себе в рот пулю из револьвера 38-го калибра, который по-прежнему оставался зажат у него в руке.
– Скотт, ты ничего этого не видел, – сказал Прайс. – Больше того, тебя здесь вообще не было.