Глава 1

К огромному удовольствию Джозефа Хериарда, рождественский остролист был весь усыпан ягодами. Казалось, что это обстоятельство поддерживало его уверенность в том, что воссоединение семьи, которое он запланировал на Рождество, пройдет успешно. Когда Джозеф принес в дом колючие побеги, его румяное лицо сияло от удовольствия, седые волосы — он носил их довольно длинными и хорошо завитыми — растрепались под декабрьским ветром.

— Только посмотрите на эти ягоды! — говорил он, тыча ими прямо в нос Натаниелю или опуская пучок на карточный столик Мод.

— Прелестно, дорогой, — откликнулась Мод, однако ее ровный голос лишал слова малейшего намека на восторг.

— Убери эту дрянь! — прорычал Натаниель. — Терпеть не могу остролист.

Но ни равнодушие жены, ни недовольство старшего брата не могли омрачить детскую радость Джозефа в ожидании предстоящих святок. Когда свинцовое небо возвестило о приближении снегопада, он начал рассуждать о Рождестве старых добрых времен, сравнивая усадьбу Лексхэм с Дингли Деллом.^[1]

На самом деле между этими двумя домами общего было не больше, чем между мистером Вордли^[2] и Натаниелем Хериардом.

Лексхэм представлял собой большой особняк эпохи Тюдоров, значительно перестроенный, но все же сохранивший первоначальный вид настолько, чтобы оставаться местной достопримечательностью. Он не был родовым гнездом. Натаниель, который разбогател на продаже товаров из Восточной Индии, купил его за несколько лет до того, как отошел от активного участия в своем процветающем предприятии. Его племянница Паула Хериард не любила особняк и не могла представить себе, что заставило старого холостяка обосноваться в таком месте, разве что он хотел оставить его Стивену, ее брату. Тогда, добавляла она, как жаль, что Стивен, который любит этот дом, так мало заботится о том, чтобы вести себя прилично по отношению к старику.

Несмотря на привычку Стивена постоянно раздражать дядю, все прочили его в наследники Натаниелю. Он — единственный племянник, поэтому, если только Натаниель не оставит состояние своему единственному, оставшемуся в живых брату Джозефу (что даже Джозеф считал маловероятным), большая часть имущества, похоже, перейдет в руки неблагодарного Стивена.

В подтверждение этой теории можно сказать, что по всем признакам Натаниель относился к Стивену лучше, чем к остальным членам семьи. Стивена любили немногие. Единственным человеком, который стоически сохранял уверенность в том, что за нерасполагающими манерами скрывается золотое сердце, был Джозеф, чье безграничное благодушие побуждало его видеть во всех только самое лучшее.

— В Стивене много хорошего. Помяните мои слова, придет день, и наш дорогой грубиян удивит нас всех! — решительно провозгласил Джозеф как раз тогда, когда Стивен был особенно невыносим.

Стивен не выразил никакой благодарности за это непрошеное заступничество. На его смуглом, довольно угрюмом лице появилась усмешка, столь злобная, что несчастный Джозеф немедленно стушевался и замер с нелепо виноватым видом.

— Удивлять людей со слабым интеллектом — это занятие не по мне, — сказал Стивен, даже не вынув трубки изо рта.

Джозеф улыбнулся с мужеством, побудившим Паулу выступить в его защиту. Но Стивен только отрывисто рассмеялся и зарылся в книгу. К тому времени, когда Паула со свойственной ее поколению откровенностью высказала ему все, что она думала о его поведении, Джозеф оправился от обиды и игриво объяснил резкость Стивена легким расстройством печени.

Мод раскладывала сложный двойной пасьянс, на ее пухлом лице не отражалось ничего, кроме легкого интереса к расположению тузов и королей. Она отозвалась своим невыразительным голосом, предположив, что для вялой печени полезно принимать слабительное перед завтраком.

— О, Господи! — простонал Стивен, вытаскивая свое тощее тело из глубокого кресла. — Подумать только, когда-то в этом доме было довольно сносно!

В его диком замечании присутствовал несомненный намек, но, как только Стивен вышел из комнаты, Джозеф бросился уверять Паулу, что не стоит беспокоиться: он слишком хорошо знает Стивена, чтобы на него обижаться.

— Конечно, бедный старина Стивен не возражает против гостеприимства Ната, — сказал он, улыбаясь одной из своих фантастических улыбок.

Джозеф и Мод не всегда жили в особняке Лексхэм. Еще два года назад Джозеф был перекати-полем. Вспоминая свое прошлое, он ссылался на неудачи, охоту к перемене мест и, выводя из себя Стивена, рассказывал о своих прошлых триумфах на актерском поприще, сопровождая повествование вздохом, улыбкой и печальным: "Как летит время!".

Джозеф был актером. Выучившись в юности на стряпчего, он вскоре оставил это занятие ("неудача") ради радужных перспектив выращивания кофе на востоке Африки ("охота к перемене мест"). С тех пор он перебрал все мыслимые профессии, начиная от свободного золотоискателя и кончая актером. Никто не знал, почему он оставил сцену: он играл в труппах, гастролирующих по колониям и Южной Америке, и его уход едва ли можно было списать на "охоту к перемене мест", из-за которой он бросил столько других занятий. Он, казалось, был создан для сцены. "Идеальный Полоний!" — как-то отозвалась о нем Мод.

Именно в актерский период своей карьеры он встретил Мод и женился на ней. Каким бы невероятным это ни казалось молодым Хериардам, которые узнали Мод только пятидесятилетней, в свое время она занимала почетное место во втором ряду хора. С годами она располнела, на ее пухлом маленьком лице с крохотным ртом между глубокими складками розовых щек и с отсутствующим взглядом бледно-голубых глаз трудно было отыскать что-либо напоминающее ту хорошенькую девушку, которой она когда-то была. Мод редко говорила о своей молодости, те замечания, которым она время от времени позволяла вырваться, были случайными и не раскрывали, как предполагала Паула, тайн ее прошлого.

До тех пор, пока два года назад море не вынесло Джозефа и Мод на берега Англии в Ливерпуле, для молодых Хериардов и Матильды Клар, их дальней родственницы, они были чем-то вроде легенды. Они приехали из Южной Америки, платежеспособные, но не преуспевающие. Их занесло в Лексхэм, там они и остались, не слишком гордые, как выразился Джозеф, для того, чтобы стать пансионерами Натаниеля.

Натаниель распростер свое гостеприимство на брата и его жену с удивительной готовностью. Возможно, как осмеливалась утверждать Паула, он считал, что Лексхэму не хватает хозяйки. Если так, то он должен был разочароваться, потому что Мод не выказала ни малейшего желания взять бразды домашнего правления в свои маленькие ручки. Казалось, представление Мод о счастье ограничивалось едой, сном, бесконечным раскладыванием пасьянсов и беспорядочным чтением бульварных биографий членов королевских семей и прочих знаменитостей.

Джозеф был полной противоположностью своей жены. Он кипел энергией. Все было бы хорошо, но, к несчастью для необщительного Натаниеля, он обожал устраивать большие вечера и ничто так не любил, как заполнять дом молодежью и самому принимать участие в их развлечениях. И вот морозным декабрем, к ужасу Натаниеля, Джозефа осенила идея организовать семейный съезд. После стольких лет, проведенных вдали от дома, Джозеф страстно мечтал о настоящем английском Рождестве. Натаниель, окинув его презрительным взглядом, сказал, что настоящее английское Рождество исходя из его опыта означает множество ссор между неприятными друг другу людьми, связанными лишь случайностью рождения и сведенными устаревшим обычаем, по которому на Рождество семьи должны собираться вместе.

Это язвительное замечание привело лишь к тому, что Джозеф рассмеялся, хлопнул Натаниеля по спине и любовно обвинил его в скупости. И то, что Натаниель в конце концов все-таки пригласил "молодых людей" в усадьбу на Рождество, говорило многое о даре убеждения Джозефа. Потребовалось немало времени для того, чтобы упросить Натаниеля забыть прошлое, потому что всего за месяц до этого он поссорился со своим племянником Стивеном и продолжал решительно отказываться финансировать пьесы, в которых хотела играть его племянница Паула.

— Понимаешь, Нат, — проникновенно сказал Джозеф, — такие старые перечники, как мы с тобой, не могут себе позволить ссориться с молодым поколением. Где бы мы были без них, со всеми их недостатками, благослови их Бог!

— Я могу ссориться с кем захочу, — ответил Натаниель, и это было чистой правдой. — Пусть Стивен с Паулой приезжают, если хотят, но я не потерплю, чтобы эта девица Стивена отравляла воздух своими противными духами, и я не собираюсь терпеть приставания Паулы. Она хочет, чтобы я поддерживал какую-то пьесу. Ее написал человек, о котором я ничего не слышал и не желаю слышать. Твоя драгоценная молодежь хочет только одного — денег, я-то знаю! Когда я думаю, сколько я на них выложил…

— Ну-ну, а почему бы и нет? — весело возразил Джозеф. — Меня не проведешь! Ты любишь притвориться скрягой, но я знаю, как приятно дарить, и никогда не поверю, что ты этого не знаешь!

— Иногда, Джо, — ответил Натаниель, — меня просто тошнит от твоих слов.

Тем не менее после долгих убеждений он согласился пригласить "молодую женщину" Стивена в Лексхэм. В конце концов под Рождество в усадьбе собралась целая компания: Паула привезла с собой неизвестного драматурга, против которого так решительно возражал Натаниель; Матильда Клар пригласила сама себя; и в самый последний момент Джозеф решил, что было бы некрасиво нарушать традицию, не пригласив компаньона Натаниеля Эдгара Мотисфонта.

Всю неделю перед Рождеством Джозеф украшал дом. Он купил бумажные гирлянды и развесил их по потолку, искололся в бесконечных попытках украсить побегами остролиста все картины в доме, развесил букеты омелы на всех видных местах. Он был занят именно этим, когда приехала Матильда Клар. Она вошла в дом как раз тогда, когда он устанавливал шаткую лесенку посередине холла, готовясь приладить букет омелы к люстре.

Джозеф воскликнул:

— Тильда, дорогая моя! — Стремянка с грохотом рухнула, а он поспешил навстречу первому гостю. — Ну-ка, ну-ка!

— Привет, Джо! — ответила Матильда Клар. — Рождественская уборка и все в таком роде?

Джозеф просиял и сказал:

— Вот я тебя и поймал! Посмотри! — Он поднял над ее головой омелу и обнял ее.

— Пещерный человек, — отстраняясь, сказала Матильда.

Джозеф восторженно засмеялся и, взяв ее под руку, повел в библиотеку, где Натаниель читал газету.

Натаниель посмотрел на нее поверх очков и без энтузиазма протянул:

— А, это ты! Как поживаешь? Рад тебя видеть.

— Ну, это уже кое-что, — сказала Матильда, пожимая ему руку. — Кстати, спасибо, что разрешили приехать.

— Думаю, тебе что-то надо, — проворчал Натаниель, но подмигнул ей.

— Ничегошеньки, — ответила Матильда, зажигая сигарету. — Просто сестра Сары сломала ногу, а миссис Джонс не может ее заменить.

Сара была преданной служанкой мисс Клар и составляла весь штат ее домашней прислуги, так что причина приезда Матильды в усадьбу полностью объяснялась. Натаниель буркнул, что он должен был это предположить. Джозеф схватил Матильду за руку, уговаривая не обращать внимания на Ната.

— У нас будет настоящее рождественское веселье! — сказал он.

— Черта с два! — сказала Матильда. — Хорошо, Джо, я помогу. Идеальный гость — вот я кто. А где Мод?

Мод нашлась в гостиной. Она рассеянно обрадовалась Матильде, подставила ей щеку для поцелуя.

— Бедный Джозеф так настроился на Рождество в старых традициях! — равнодушно сказала она.

— Ну хорошо, я готова ему помочь, — ответила Матильда. — Что мне делать — гирлянды? Кто будет еще?

— Стивен и Паула, невеста Стивена и, разумеется, мистер Мотисфонт.

— Звучит невероятно весело. В присутствии Стивена любой вечер пройдет как по маслу.

— Натаниелю не нравится невеста Стивена, — изрекла Мод.

— Скажи пожалуйста! — вульгарно отозвалась Матильда.

— Она очень хорошенькая, — сказала Мод.

Матильда усмехнулась.

— Что есть, то есть, — согласилась она.

Матильда не была хорошенькой. Правда, у нее были выразительные глаза, красивые волосы, но даже в розовой юности она не обманывалась, считая себя привлекательной. Она благоразумно смирилась с тем, что ей досталась вполне заурядная внешность и, как сама говорила, сделала ставку на стиль. Ей было уже ближе к тридцати, чем к двадцати; она была обеспечена, жила в коттедже, расположенном не слишком далеко от Лондона, что было очень удобно, и подрабатывала случайными занятиями журналистикой и выращиванием бультерьеров. Валерия Дин, невеста Стивена, слегка завидовала ей, потому что Матильда одевалась с отменным вкусом и при самой заурядной наружности привлекала большое внимание на вечерах, на которых Валерия тайно рассчитывала на то, что все взоры будут прикованы к ней.

— Конечно, дорогой, дело не в том, что мне не нравится твоя родственница, — говорила Валерия Стивену, — но так глупо называть ее потрясающей. Потому что она почти страшненькая, правда, Стивен?

— Разумеется, — отвечал Стивен.

— Ты считаешь, она такая ужасно умная, Стивен? Я тебя спрашиваю.

— Не думай об этом. Она чертовски славная.

— Ну, дорогой, это звучит просто уныло! — удовлетворенно сказала Валерия. — Ты ведь не хочешь, чтобы она приезжала в Лексхэм?

— Хочу.

— Стивен, ты просто свинья! Почему?

— Мне она нравится. Пожалуйста, захлопни свой маленький прелестный ротик. Ненавижу, если ко мне пристают, когда я веду машину.

— Низкий негодяй! Ты меня любишь?

— Да, черт тебя побери!

— Ну, что-то по твоим словам не похоже. Я красивая, правда?

— Да, моя маленькая глупышка, ты прекрасна. Афродита и Елена в одном лице. Прекрати нести чепуху!

— Не могу понять, почему я влюбилась в тебя, дорогой. Ты такой скверный, — проворковала мисс Дин.

Стивен не удостоил это замечание ответом, и его нареченная, по-видимому, догадавшись, что он не в самом лучшем расположении духа, зарылась подбородком в меховой воротник пальто и погрузилась в молчание.

Они приехали в усадьбу Лексхэм одновременно с Эдгаром Мотисфонтом. Всех троих приветствовал Джозеф, который рысью выбежал на крыльцо, сияя от удовольствия, и, ссылаясь на привилегию старого актера, потребовал разрешения обнять Валерию.

Его восторги по поводу прелестной картинки, которую являла собой Валерия, сделали выражение лица Стивена еще более зловещим, но были благосклонно встречены самим объектом внимания. Мисс Дин, действительно прелестная, любила слушать восхищенные отзывы о своем очаровании и удостоила ответом игривые реплики старика. Она подняла на Джозефа большие голубые глаза и сказала ему, что он ужасно испорчен. Это замечание привело Джозефа в восторг и заставило Стивена огрызнуться:

— Если бы старость могла…

— Стивен! — окликнул его Эдгар Мотисфонт, выходя из машины, которую посылали за ним на станцию.

— Привет! — равнодушно отозвался Стивен.

— Какое неожиданное удовольствие, — сказал Мотисфонт, недоброжелательно глядя на него.

— С чего это? — поинтересовался Стивен.

— Ну-ну-ну! — пожурил Джозеф, услышав этот обмен любезностями, и бросился навстречу приехавшим. — Дорогой Эдгар! Входите, входите! Вы все, должно быть, замерзли! Посмотрите на небо! У нас будет снежное Рождество! Не удивлюсь, если через день-два мы будем кататься на санках.

— Не будем, — сказал Стивен, следуя за всеми в дом. — Привет, Матильда!

— А я подумала, чей это веселый голос, — сказала Матильда. — Сеешь вокруг радость, милый?

В ответ на это приветствие жесткий рот Стивена растянулся в улыбке, но в этот момент в холл вошел Натаниель и одарил Стивена лишь кивком головы и коротким: "Рад тебя видеть, Стивен". На лицо Стивена тут же возвратилось упрямое выражение, и он, казалось, задался целью вызвать недовольство всех, кто находился в пределах досягаемости.

Небрежно пожав руку мисс Дин и ответив равнодушным "О!" на ее заявление о том, как ей хотелось провести Рождество в таком просто очаровательном доме, Натаниель, не теряя времени даром, увлек Эдгара Мотисфонта в кабинет.

— Напомните мне когда-нибудь, чтобы я научила вас обращаться с дядей Натом, — добродушно сказала Матильда мисс Дин.

— Помолчи, черт тебя побери! — огрызнулся Стивен. — Господи, и зачем я только приехал?

— Возможно, потому, что ты не знал, куда можно поехать еще, — ответила Матильда. Бросив взгляд на нелепо испуганное лицо Джозефа, она добавила: — Но как бы то ни было, если ты здесь, то веди себя прилично! Валерия, ты хочешь подняться в свою комнату или сначала выпьешь чаю?

Больше всего в жизни мисс Дин боялась того, что волосы могут растрепаться, а краска на лице размажется, поэтому она предпочла пройти в свою комнату. Тут Джозеф вспомнил про жену, но к тому времени, когда он наконец отыскал ее в гостиной, Матильда уже провела Валерию наверх.

Мод, выслушав мягкие упреки Джозефа в том, что она не вышла встретить гостей, сказала, что не слышала, как они приехали.

— У меня очень интересная книга, — объяснила она. — Я взяла ее сегодня в библиотеке. Не так давно я видела ее у тебя или у Ната. Ты еще думал, что мне она не понравится, это о несчастной австрийской императрице. Вообрази себе, Джозеф! Она была наездницей в цирке!

Джозеф, судя по всему, ясно представлял себе, что будет вынуждена терпеть вся компания, если его жена все это время просидит, уткнувшись в эту или любую другую книгу. Поэтому он тактично предложил ей отложить чтение романа до окончания Рождества и напомнил, что она хозяйка дома и должна была провести Валерию в ее комнату.

— Но, дорогой, — ответила Мод, — не я же приглашала Валерию сюда. Не понимаю, почему мне нельзя читать книгу в Рождество, как и в любое другое время года. "Она могла сидеть на своих волосах". Подумать только!

Потеряв надежду отвлечь Мод от подробностей жизни императрицы, Джозеф любовно похлопал ее по плечу и заторопился назад — раздражать слуг, умоляя их поскорее подавать чай, и мчаться наверх, чтобы постучать в дверь Валерии и спросить, не нужно ли ей чего.

Чай подали в гостиную… Мод отложила "Жизнь императрицы Австрии Елизаветы" и разлила его. Она сидела на диване, бесформенная масса, за грудой чеканного серебра. Когда кто-нибудь из гостей входил, она протягивала ему маленькую пухлую руку и приветствовала его одинаковыми словами и одной и той же механической улыбкой.

Матильда села рядом с ней на диван и рассмеялась, увидев название книги, которую читала Мод.

— В прошлый раз это были "Воспоминания ожидающей дамы", — поддразнила она.

Мод была слишком занята собой, и насмешка не задела ее.

— Я люблю такие книги, — просто ответила она.

Когда вошли Натаниель с Эдгаром Мотисфонтом, Стивен вытащил себя из глубокого кресла и нелюбезно проворчал:

— Садитесь, дядя.

Натаниель благосклонно принял этот жест и счел его попыткой к примирению, чем он, возможно, и был.

— Не беспокойся, мой мальчик. Как ты устроился?

— Нормально, — ответил Стивен. И добавил, делая еще одно усилие быть вежливым: — Вы хорошо выглядите.

— Если бы не проклятое люмбаго, — сказал Натаниель, не слишком довольный тем, что Стивен забыл про его люмбаго. — А вчера у меня был приступ радикулита.

— Да, не повезло, — откликнулся Стивен.

— Куда денешься от болезней! — сказал Мотисфонт, качая головой. — Ах, возраст, возраст!

— Глупости, — вмешался Джозеф. — Посмотрите на меня! Если бы вы, двое старых вояк, послушались меня и каждое утро делали зарядку перед завтраком, вы бы чувствовали себя на двадцать лет моложе! Колени согнуты, коснуться пола, глубоко дышим перед открытым окном!

— Не валяй дурака, Джо! — рявкнул Натаниель. — Коснуться пола! Иногда по утрам я не разогнусь, если наклонюсь хотя бы на дюйм!

Мисс Дин внесла в разговор свою лепту.

— Мне кажется, зарядка — это ужасно скучно.

— Не хватает, чтобы так думали уже в вашем возрасте, — сказал Натаниель.

— Некоторым людям очень полезно слабительное перед завтраком, — заметила Мод, передавая Стивену чашку с чаем.

Натаниель, бросив злобный взгляд на свояченицу, начал разговор с Мотисфонтом. Матильда захлебнулась смехом.

— Во всяком случае, это замечание полностью исчерпывает тему!

Непонимающие, лишенные и намека на усмешку глаза Мод встретились с ее глазами.

— Я считаю, что слабительное очень полезно, — объяснила она.

Валерия Дин, очаровательная, в джерсовом костюме под цвет ее голубых глаз, окинула оценивающим взглядом пиджак и юбку Матильды и, придя к выводу, что они ей не идут, почувствовала к ней дружеское расположение. Она подвинула стул поближе к дивану и завязала с ней разговор. Стивен, который, казалось, искренне пытался вести себя хорошо, включился в разговор Натаниеля с Мотисфонтом, а Джозеф, обрадованный тем, что вечер, похоже, удался, улыбался всем сразу. Его радость была такой безмятежной, что в глазах Матильды снова замерцал озорной огонек, и она предложила помочь ему повесить гирлянды после чая.

— Как хорошо, что ты приехала, Тильда, — сказал ей Джозеф, когда она осторожно взобралась на шаткую стремянку. — Так хочется, чтобы праздник удался!

— Джо, вы всему миру дядя, — откликнулась Матильда. — Бога ради, держите эту лестницу! Мне кажется, она ненадежна. Зачем вам понадобилось это воссоединение?

— Когда я расскажу, ты будешь смеяться, — сказал он, качая головой. — Если ты закрепишь свой конец над этой картиной, думаю, гирлянда как раз достанет до люстры. А следующую можно протянуть в тот угол.

— Как скажете, Санта-Клаус. И все-таки, зачем все это?

— Дорогая, разве это не пора добрых желаний, и разве все не идет так, как было задумано?

— Зависит от того, что вы задумали, — ответила Матильда, вдавливая кнопку в стену. — Если хотите знать мое мнение, кто-нибудь кого-нибудь обязательно зарежет еще до того, как мы все разъедемся отсюда. Нат не настолько терпелив, чтобы выдержать присутствие маленькой Вал.

— Глупости, Тильда! — строго сказал Джозеф. — Вздор и глупости! В этом ребенке нет ничего плохого, она такая хорошенькая, что хочется ее съесть!

Матильда спустилась по ступенькам.

— Не думаю, что Нат предпочитает блондинок, — сказала она.

— Ничего! В конце концов неважно, что он думает по поводу бедной маленькой Вал. Главное, чтобы он не ссорился со стариной Стивеном.

— Если надо привязать этот конец к люстре, подвиньте стремянку, Джо. Почему бы ему не ссориться со Стивеном, если ему этого хочется?

— Потому что он его любит, потому что ссоры в семье — это очень плохо. Кроме того… — Джозеф остановился и начал двигать лестницу.

— Кроме того, что?

— Просто, Тильда, Стивен, глупец такой, не может себе позволить ссориться с Натом!

— Очень интересно! — сказала Матильда. — Не хотите ли вы сказать, что Нат наконец решился написать завещание? Стивен его наследник?

— Ты хочешь знать слишком много, — ответил Джозеф, награждая ее шутливым шлепком.

— Конечно, хочу! Вы что-то скрываете.

— Нет-нет, поверь мне! Просто я думаю, что Стивен сделает глупость, если останется с Натом в плохих отношениях. Повесить эту большую гирлянду под люстрой или, как ты считаешь, лучше просто букет омелы?

— Если действительно хотите знать мое мнение, Джо, и то и другое одинаково паршиво.

— Скверная девчонка! Такие выражения! — сказал Джозеф. — Вы, молодежь, не цените Рождество так, как ценило его мое поколение. Неужели для тебя оно ничего не значит?

— Будет значить после того, как мы его переживем, — ответила Матильда, снова взбираясь на лестницу.

Глава 2

Паула Хериард приехала в усадьбу только после семи, когда все уже переодевались к ужину. Суета внизу на этот раз большая, чем обычно, возвестила о ее появлении даже тем, кто занимал отдаленные спальни. Приезды Паулы всегда требовали к себе особого внимания. Не то чтобы она делала это намеренно, скорее, ее личность выплескивалась через край, ее движения были такими же стремительными, как и смена выражений на ее живом лице. Она, как несколько ядовито заметила Матильда, была рождена с печатью великой трагической актрисы.

Паула была на несколько лет младше Стивена и почти не похожа на него. Она была красива в том стиле, который вошел в моду благодаря Берн Джонс — жесткие, густые волосы, короткая полная верхняя губа, темные широко расставленные глаза и всегда чуть нахмуренные брови. В ее беспокойных движениях, во внезапном блеске изменчивых глаз, в трагическом изломе рта ощущалась крайняя напряженность. У нее был прекрасный голос, напоминавший струнный инструмент. Глубокий, гибкий, он был идеален для шекспировских ролей. Он разительно отличался от пустых металлических звуков, которые издавали ее современники, глотавшие гласные и старательно придерживавшиеся общих интонаций. Паула умело его использовала — здесь сомневаться не приходится, думала Матильда, вслушиваясь в доносившиеся из холла звуки.

Она услышала свое имя.

— В голубой комнате? О! Я поднимаюсь!

Матильда откинулась на стуле, ожидая прихода Паулы. Спустя одну-две минуты раздался резкий стук в дверь, и прежде чем она успела произнести: "Войдите!", — появилась Паула, а вместе с ней это неудобное ощущение крайнего напряжения едва сдерживаемой энергии.

— Матильда! Дорогая!

— Не забудь, я накрашена! — воскликнула Матильда, увертываясь от ее объятий.

Паула издала глубокий горловой смешок.

— Вот идиотка! Я так рада видеть тебя! Кто приехал? Стивен? Валерия? О, эта девица? Дорогая моя, если бы ты знала, что я к ней испытываю! — Паула выпрямилась, набрала воздуха, ее глаза на мгновение засверкали, потом она взмахнула густыми ресницами, рассмеялась и сказала: — Ну, неважно! Ох уж эти братья!.. Я привезла с собой Виллогби.

— Кто такой Виллогби? — спросила Матильда.

Опять эта пугающая вспышка.

— Придет день, когда никто не будет задавать подобных вопросов!

— Пока этот день еще впереди, — сказала Матильда, занятая своими бровями, — кто такой Виллогби?

— Виллогби Ройдон. Он написал пьесу…

Удивительно, как был выразителен этот трепещущий голос, эти взлетающие руки!

— О! Неизвестный драматург? — откликнулась Матильда.

— Пока что! Но эта его пьеса!.. Все продюсеры такие дураки! Нам необходима финансовая поддержка. Дядя Нат в духе? Стивен не расстроил его? Расскажи мне, Матильда, и побыстрее!

Матильда отложила карандаш для бровей.

— Паула, ты привезла своего драматурга сюда в надежде завоевать сердце Ната? Бедная девочка!

— Он должен сделать это для меня! — воскликнула Паула, нетерпеливо отбрасывая волосы со лба. — Речь идет об искусстве, Матильда! О! Когда ты ее прочитаешь!..

— Искусство плюс роль для Паулы? — пробормотала Матильда. Но уязвить Паулу было не так-то просто.

— Да. Роль. И какая роль! Она просто написана для меня. Он говорит, это я вдохновила его.

— Воскресный просмотр, аудитория сплошь из интеллектуалов. Уж я-то знаю!

— Дядя должен меня выслушать! Я должна сыграть эту роль! Должна, ты слышишь меня, Матильда?

— Да, милая, ты должна сыграть ее. Однако ужин через двадцать минут.

— Мне хватит и десяти, чтобы переодеться! — нетерпеливо сказала Паула.

"Это правда", — подумала Матильда. Паула никогда не уделяла большого внимания одежде. Она не была ни нелепой, ни очаровательной; она как бы выступала из платья, никто никогда не замечал, что на ней надето. Одежда просто не имела значения, она только прикрывала худое тело Паулы, и над ней царила сама Паула.

— Я просто ненавижу тебя, Паула. Боже, как я ненавижу тебя! — сказала Матильда, сознавая, что ее помнили только благодаря изощренным туалетам, которые она носила. — Убирайся! Мне не так везет, как тебе.

Взгляд Паулы остановился на ее лице.

— Дорогая, твои платья — само совершенство!

— Знаю. Куда ты дела своего драматурга?

— Не имею ни малейшего представления. К чему эта нелепая суета! Как будто в доме нет места… Старри сказал — он проследит.

— Ну, если только твой драматург не носит свободные блузоны и волосы до плеч, то…

— Какое это имеет значение?

— Это будет иметь большое значение для дяди Ната, — пророчески заметила Матильда.

Так оно и вышло. Натаниель, без предупреждения представленный Виллогби Ройдону, посмотрел на него, потом на Паулу и не смог заставить себя пробормотать даже обычные слова приветствия. Залатывать брешь пришлось Джозефу. Он, чувствуя гнев Натаниеля, заполнил паузу собственной бьющей через край доброжелательностью.

Положение спас Старри, объявивший обед. Они прошли в столовую. Виллогби Ройдон сел между Матильдой и Мод. Он посмотрел на Мод с презрением, но Матильда ему понравилась, и он принялся рассказывать ей о тенденциях развития современной драмы. Она послушно сносила это, сознавая, что ее долг — вызвать огонь на себя.

Виллогби Ройдон был болезненного вида молодой человек с неопределенными чертами лица и слишком напористой манерой поведения. Рассеянно слушая его слова, Матильда представляла его в равнодушной среде мелких лавочников. Она была убеждена, что у него небогатые родители, которые смотрят на умного сына со страхом или с насмешкой, не понимая его таланта. Он был беспокоен и агрессивен просто потому, что не был уверен в себе. Матильда сочувствовала ему и постаралась придать лицу выражение заинтересованности.

Паула, сидевшая рядом с Натаниелем, забыв об обеде и раздражая его взмахами тонких, нервных рук, увлеченно рассказывала о пьесе Ройдона. Она требовала внимания, а Натаниель не хотел слушать, ему было неинтересно. Валерия, которая сидела справа от него, откровенно скучала. Сначала она пыталась изобразить повышенный интерес к словам Паулы.

— Дорогая моя, как восхитительно! Расскажи мне о твоей роли! Как мне хочется увидеть тебя в ней!

Но Паулу это не тронуло, она отмахнулась от нее с безразличным высокомерием, неожиданно став похожей на Стивена. Валерия вздохнула, поправила аккуратные локоны. Она презирала Паулу за небрежно зачесанные назад волосы и платье, которое совсем не шло ей.

Для Валерии вечер был неудачным. Она хотела приехать в Лексхэм. По существу, именно она, зная, что Натаниель не любит ее, настояла, чтобы Стивен взял ее с собой. Она не сомневалась в своей способности покорить его, но даже платье от Шанеля не вызвало в глазах Натаниеля того восхищения, которое она привыкла встречать у мужчин. Джозеф, оценив ее вид, подмигнул ей. Приятно, но что толку, ведь у Джозефа нет денег.

Ее заинтересовало прибытие еще одного мужчины, но тот, казалось, был поглощен разговором с Матильдой. Валерия недоумевала: что мужчины находили в Матильде, и обиженно посмотрела на нее через стол. В этот момент Ройдон поднял глаза, их взгляды встретились. Казалось, он в первый раз увидел ее и был потрясен. Он остановился на половине фразы, покраснел и поспешил возобновить разговор. Валерия повеселела. Драматурги! С ними не угадаешь: в одну ночь они становятся знаменитыми, получают уйму денег, начинают появляться с известными людьми.

Джозеф, которого Натаниель заподозрил в попустительстве приезду Виллогби, сказал, что он снова почувствовал запах древесных опилок. Такой оборот заставил Ройдона предположить, что Джозеф выступал в цирке, но тот решительно развеял эту иллюзию.

— Помню, однажды в Дурбане, когда я играл Гамлета… — начал он.

— Что вы, Джозеф! Вы никогда в жизни не играли Гамлета! — вмешалась Матильда. — Это не ваш типаж.

— А, во времена молодости! — сказал Джозеф.

Но Ройдона не интересовал Гамлет Джозефа. Он отмел Шекспира, своим творчеством он обязан Стриндбергу.^[3] Комедии Пинеро, в которых играл Джозеф, он отверг уничтожающим: "Это старье!".

Джозеф огорчился. Он хотел рассказать прелестный небольшой анекдот того времени, когда он играл Бенедикта в Сиднее, но, кажется, Ройдон его не оценит. "Тщеславный молодой человек", — подумал Джозеф, без удовольствия поглощая острую закуску.

Когда Мод поднялась со своего места, Пауле пришлось прервать свой рассказ о пьесе Ройдона. Она сверкнула глазами, но вышла из комнаты вслед за всеми женщинами.

Мод провела всех в гостиную. Это была большая, плохо отапливаемая комната. Ее освещали лишь два торшера у камина, и углы комнаты оставались в тени. Паула вздрогнула и включила верхний свет.

— Ненавижу этот дом, — сказала она. — И он нас ненавидит. Это просто витает в воздухе.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Валерия, окидывая окружающую обстановку взглядом, в котором испуг смешивался с недоверием.

— Не знаю. Может быть, когда-то здесь что-то случилось. Неужели ты не чувствуешь зловещей атмосферы? Нет, думаю, ты не способна на это.

— Ты же не хочешь сказать, что здесь есть привидения? — спросила Валерия, слегка повысив голос. — Если так, я ни за что не останусь здесь ночевать.

— Нет, ты не поняла меня, — ответила Паула. — Но здесь что-то не так, я всегда это чувствую. Сигарету, Матильда?

Матильда взяла сигарету.

— Спасибо, любовь моя. Можно расположиться у камина, птенчики, и рассказывать истории о привидениях.

— Нет! — вздрогнула Валерия.

— Не поддавайся воображению Паулы, — посоветовала Матильда. — Она напророчит! В этом доме нет ничего плохого.

— Жаль, что здесь нет обогревателей, — сказала Мод, пристроившаяся у камина.

— Не в этом дело, — резко сказала Паула.

— Думаю, что люмбаго у Ната именно из-за этого, — продолжала Мод. — Сквозняки…

Валерия принялась пудрить нос перед зеркалом над камином. Паула, которая, казалось, не могла успокоиться, бродила по комнате и курила, стряхивая пепел на ковер.

— Перестань метаться, Паула. Если бы ты не приставала к Нату с пьесой своего приятеля, все могло бы пройти удачно, — сказала Матильда, усаживаясь напротив Мод.

— Меня это не волнует. Для меня вопрос жизни и смерти, чтобы пьеса Виллогби была поставлена.

— Мечта любви? — Матильда насмешливо подняла брови.

— Матильда! Как ты не можешь понять, что любовь здесь ни при чем? Речь идет об искусстве!

— Прости, пожалуйста, — извинилась Матильда.

Мод, которая снова раскрыла свою книгу, сказала:

— Вообразите только! Императрице было всего шестнадцать лет, когда Франц-Иосиф влюбился в нее! У них был настоящий роман.

— Какой императрице? — спросила Паула, останавливаясь посередине комнаты и уставившись на" нее.

— Императрице Австрии, дорогая. Не представляю себе Франца-Иосифа молодым. Но здесь говорится, что он был очень красив и она влюбилась в него с первого взгляда. Он, конечно, должен был жениться на ее старшей сестре, но Елизавету он увидел первой, у нее были длинные волосы до колен. Это-то все и решило.

— Какое отношение все это имеет к пьесе Виллогби? — озадаченно спросила Паула.

— Никакого, дорогая моя. Просто я читаю очень интересную книгу.

— Ну, меня это не интересует, — сказала Паула и снова принялась мерить шагами комнату.

— Не обращайте внимания, Мод, — сказала Матильда. — У Паулы мозг работает только в одном направлении и нет никаких представлений о правилах поведения. Расскажите мне про вашу императрицу!

— Бедняжка! — откликнулась Мод. — И все из-за свекрови. Наверное, очень неприятная женщина. Здесь ее называют великой герцогиней, но я никак не могу понять, почему она только великая герцогиня, если ее сын — император. Она хотела, чтобы он женился на Елене.

— Еще немного, и я соглашусь прочитать эту занимательную историю, — сказала Матильда. — А кто такая Елена?

Мод все еще объясняла Матильде, кто такая Елена, когда в гостиной появились мужчины.

Было ясно, что Натаниель не слишком доволен мужской компанией. Очевидно, Ройдон приставал к нему со своими откровениями, потому что он бросил несколько возмущенных взглядов на драматурга и отошел от него настолько далеко, насколько позволяла комната. Мотисфонт присел рядом с Мод, а Стивен, который явно сочувствовал дяде, удивил всех присутствующих, вступив с ним в любезный разговор.

— Маленький джентльмен Стивен, я просто теряю голову, — пробормотала Матильда.

Джозеф, который стоял достаточно близко, чтобы услышать ее слова, заговорщически приложил палец к губам. Он увидел, что Натаниель заметил его жест, и торопливо, с натянутым весельем произнес:

— Кто сказал "пьяница"?

Этого слова не произносил никто. Некоторые, и прежде всего Натаниель, посмотрели на Джозефа с возмущением. После паузы Джозеф несколько удрученно сказал:

— Ну хорошо, тогда во что же мы будем играть?

— Матильда, — сказал Натаниель, настойчиво глядя на нее, — мы хотим, чтобы ты была четвертой в бридже.

— Хорошо, — ответила Матильда. — А кто играет?

— Стивен и Мотисфонт. Я прикажу поставить стол в библиотеке. Все остальные могут играть в любые дурацкие игры, в какие только захотят.

Оптимизм Джозефа не так просто было сломить.

— Правильно! Никто вас, серьезных людей, и не трогает, а мы, легкомысленные, будем заниматься глупостями, если хотим! — сказал он.

— Не стоит рассчитывать на меня! — объявил Ройдон. — Я не могу отличить одну карту от другой.

— Ну, вы быстро научитесь! — успокоил его Джозеф. — Мод, дорогая, боюсь, мы не сможем убедить тебя поиграть с нами?

— Нет, Джозеф, я буду тихонько раскладывать пасьянс, если кто-нибудь подвинет ко мне этот столик, — ответила Мод.

Валерия, которой совсем не понравилось, что ее нареченный собирается весь вечер играть в бридж, одарила Ройдона чарующей улыбкой и сказала:

— Мне не терпится расспросить вас о вашей пьесе. Я вся дрожу от нетерпения! Расскажите же мне о ней!

Виллогби, обиженный недостатком внимания со стороны Натаниеля, сразу же придвинулся к мисс Дин, так что принять участие в игре Джозефа могла только Паула. Он понял, что в такой ситуации ничего невозможно организовать, и со слабым вздохом оставил свою идею, усевшись смотреть, как его жена раскладывает пасьянс.

Походив некоторое время взад-вперед по комнате и вставив несколько слов в разговор Ройдона с Валерией, Паула бросилась на диван и принялась листать иллюстрированный журнал, Джозеф быстро пододвинулся к ней и тихо сказал:

— Расскажи своему дядюшке об этой пьесе, дорогая! Какого она рода? Комедия? Трагедия?

— Она не подходит ни под какие категории, — ответила Паула. — Это просто скрупулезный анализ человеческих характеров. Я хочу сыграть эту роль больше всего на свете. Она просто написана для меня! В ней вся я!

— Я так хорошо тебя понимаю, — кивнул Джозеф, с сочувствием пожимая ей руку. — Как часто я сталкивался с этим! Наверное, тебе смешно, что твой старик дядя когда-то играл на сцене, но тогда я был молодым и удивил своих родственников, убежав от уважаемой всеми работы стряпчего в конторе и присоединившись к бродячей труппе! — Он раскатисто рассмеялся этому воспоминанию. — Я был таким романтиком! Наверное, многие думали, какой я нерасчетливый молодой дурак, но я никогда не жалел об этом, никогда!

— Вы не могли бы заставить дядю Ната выслушать мои доводы? — невпопад спросила Паула.

— Постараюсь, дорогая, но ты же знаешь Ната! Милый старый ворчун! Он один из лучших, но и у него есть предрассудки.

— Две тысячи фунтов для него ничего не значат. Не понимаю, почему мне нельзя получить их сейчас, не дожидаясь, пока он умрет.

— Скверная девчонка! Цыплят по осени считают.

— Вовсе нет. Он сказал, что оставит мне немного денег. И потом, он просто обязан, я ведь его единственная племянница.

Было ясно, что Джозеф не одобрял такого хладнокровного взгляда на вещи. Он сказал: «Тс-с», и снова схватил Паулу за руку.

Мод, одолевшей пасьянс, вдруг пришло в голову, что Паула может что-нибудь продекламировать.

— Я очень люблю хорошую декламацию, — сказала она. — Когда-то я знала очень трогательное стихотворение о человеке, который умер от жажды на Льяно-Эстакадо.^[4] Я уже не помню, как это произошло, по-моему, он куда-то ехал. Я очень хорошо его читала, но прошло много лет, и я все забыла.

Все с облегчением вздохнули. Паула ответила, что не занимается декламацией, но, если бы дядя Нат не занялся бриджем, она бы попросила Виллогби почитать свою пьесу.

— Это, должно быть, очень занимательно, — ровно сказала Мод.

У Натаниеля не было обыкновения засиживаться допоздна, и он не изменял привычкам ради удобства своих гостей. В одиннадцать часов игроки в бридж вернулись в гостиную, где их ожидал поднос с напитками, и Натаниель объявил, что лично он идет спать.

— Я надеялся поговорить с вами, Нат, — осмелился сказать Эдгар Мотисфонт.

Натаниель пронзил его взглядом, брошенным из-под густых бровей.

— Ночью я не разговариваю о делах, — отрезал он.

— Мне тоже надо поговорить с вами, — сказала Паула.

— Ты ничего не получишь, — с коротким смешком ответил Натаниель.

Мод собрала карты.

— О, Боже, уже одиннадцать? Я тоже пойду.

Валерия пришла в ужас от перспективы ложиться так непривычно рано, но ее успокоили веселые слова Джозефа:

— Надеюсь, никто больше не хочет спать! Еще рано, правда, Валерия? А как насчет того, чтобы отправиться в бильярдную и послушать приемник?

— Ты бы лучше лег в постель, — откликнулся Натаниель, на которого, казалось, пагубно действовало веселье Джозефа.

— Только не я, — заявил Джозеф. — И вот что я тебе скажу, Нат: тебе тоже лучше остаться с нами!

Не иначе, как злой гений подбил его похлопать брата по спине. Натаниель, не любивший, когда его трогали, сразу же застонал и воскликнул:

— Мое люмбаго!

Он вышел из комнаты походкой калеки, приложив руку к спине, с выражением лица, которое было хорошо знакомо его родным, но заставило Валерию еще шире раскрыть свои хорошенькие глазки и сказать:

— Никогда не думала, что люмбаго — это так серьезно!

— Это несерьезно. Мой дорогой дядя Нат переигрывает, — сказал Стивен, передавая Матильде виски с содовой.

— Нет, нет! Это несправедливо! — запротестовал Джозеф. — Я помню, как несчастный старина Нат не мог разогнуться! Ну и глупец же я, что обидел его. Может, мне лучше пойти за ним?

— Нет, Джо, — с сочувствием сказала Матильда. — У вас добрые намерения, но он еще больше рассердится. А почему наша крошка Паула выглядит так трагично?

— Этот ужасный дом! — воскликнула Паула. — Как вы можете здесь находиться и не чувствовать его атмосферы?!

— Внимание: говорит миссис Сиддонс!^[5] — сказал, глядя на нее, Стивен.

— Издевайся сколько угодно, — набросилась на него Паула, — но даже ты должен ощущать напряженность, она висит в воздухе!

— Знаете, это очень забавно: я не жалуюсь на нервы, но понимаю, что Паула имеет в виду, — сказала Валерия. — Здесь такая атмосфера. — Она повернулась к Ройдону.

— Вы могли бы написать об этом замечательную пьесу.

— Не думаю, что такая пьеса в моем стиле, — ответил он.

— А я абсолютно уверена, такой человек, как вы, может написать замечательную пьесу просто на любую тему, — сказала Валерия, поднимая на него восхищенные глаза.

— Даже о морских свинках? — спросил Стивен, внося в разговор диссонирующую ноту.

Драматург покраснел.

— Очень смешно!

Матильда заключила, что мистер Ройдон не привык, чтобы над ним смеялись.

— Позвольте дать вам совет: не обращайте никакого внимания на моего кузена Стивена, — сказала она.

Стивен никогда не возражал против того, что говорила о нем Матильда, и сейчас он только усмехнулся, но Джозеф, никогда не отличавшийся тактом, вернул его лицу мрачное выражение, сказав:

— Мы все знаем, каким грубияном любит представляться Стивен!

— О, Боже! — простонал Стивен.

Паула вскочила, быстрым движением отбросила со лба волосы.

— Я это и имею в виду! Вы все так себя ведете, потому что это дом так на вас действует! В нем все напряжено, все натягивается, натягивается, пока не лопнет! Здесь Стивен ведет себя еще хуже, чем обычно, я на пределе, Валерия заигрывает с Виллогби, чтобы вызвать у Стивена ревность, дядя Джо нервничает, говорит невпопад, он сам этого не хочет, но дом его вынуждает.

— Ну это уж слишком! — воскликнула Валерия.

— Только не подумайте, что я не получаю удовольствия! — взмолилась Матильда. — Рождественская суматоха, детки! Ох, уж это патриархальное Рождество!

Ройдон задумчиво сказал:

— Я, конечно, понимаю, о чем ты говоришь, лично я глубоко верю во влияние окружающей обстановки.

— "После этой короткой речи, — процитировал Стивен, — все они повеселели".

Джозеф всплеснул руками.

— Ну, ну, хватит! Кто сказал "радио"?

— Да, пожалуйста, — попросила Валерия. — Сейчас как раз передают танцевальную музыку. Мистер Ройдон, я знаю, вы танцуете!

Виллогби запротестовал, но его увели, и не без его желания. Он был слегка поражен красотой Валерии, и, хотя голос разума говорил ему, что лесть ее притворна, она все равно ему нравилась. Его больше интересовала Паула, но, несмотря на все свое восхищение им, она могла быть утомительной, и он иногда считал ее чересчур критичной. Поэтому он пошел с Валерией и Джозефом, размышляя о том, что и гений имеет право на отдых.

— Должна заметить, Стивен, я не виню дядю Ната за то, что он не выносит твою невесту, — резко сказала Паула.

Казалось, Стивен не возражал против такого искреннего мнения о своем вкусе. Он подошел к камину и опустил свое длинное тело в кресло.

— Прекрасное успокоительное, — сказал он. — Кстати, твое последнее приобретение тоже не очень-то возбуждает.

— Виллогби? Да, знаю, но он гений. Все остальное мне безразлично. Я же не влюблена в него. Но что ты нашел в этой безмозглой кукле, ума не приложу!

— Дорогая моя, что я в ней нашел — ясно каждому, — сказал Стивен. — Твой пишущий пьесы мозгляк тоже понял это, не говоря о Джо, который только что слюни не пускает.

— Откровения Хериардов, — сказала Матильда, откинувшись в кресле и лениво посматривая на брата с сестрой. — Грубияны, вы оба! Продолжайте, не стесняйтесь.

— Я считаю, надо говорить честно, — возразила Паула. — Ты дурак, Стивен! Она бы не согласилась стать твоей женой, если бы не думала, что к тебе перейдут деньги дяди Ната.

— Знаю, — невозмутимо ответил Стивен.

— Если тебя интересует мое мнение, то она приехала сюда только для того, чтобы охмурить дядю Ната.

— Знаю, — повторил Стивен.

Их глаза встретились. Матильда, лежа, наблюдала за тем, как губы Стивена внезапно дрогнули, и они с Паулой захлебнулись от приступа неудержимого смеха.

— Ты и твой Виллогби, я и моя Вал! — выдохнул Стивен. — О, Господи!

Паула вытерла слезы, при упоминании о драматурге она сразу же пришла в себя.

— Да, смешно, я знаю. Но здесь я вполне серьезна, потому что он в самом деле написал великую пьесу, я собираюсь сыграть в ней главную героиню, даже если это моя последняя роль. Завтра я заставлю его прочитать вам пьесу вслух.

— Что? О, Господи, пожалей меня! Надеюсь, не дяде Нату? Не смеши меня, Паула, я больше не могу!

— Когда вы закончите, — сказала Матильда, — не расскажешь ли ты, Паула, поподробнее о том испытании, которое ты для нас приготовила? Ты сама прочитаешь свою роль, или это будет театр одного актера?

— Я хочу, чтобы Виллогби почти всю пьесу прочитал сам. У него это хорошо получается. Может быть, я сыграю свою главную сцену.

— Ты, действительно, думаешь, бедная моя, одураченная девочка, что это интеллектуальное действие смягчит сердце дяди Ната? Теперь моя очередь посмеяться!

— Он должен дать на нее денег! — пылко сказала Паула. — Это единственное, чего я когда-нибудь хотела, было бы ужасно жестоко не сделать этого для меня!

— Могу поспорить, что тебе предстоит разочарование, рыбка. Не хочется остужать твой девичий пыл, но, мне кажется, ты выбрала неподходящий момент.

— Все из-за Стивена, зачем он только привез сюда эту ужасную блондинку! — сказала Паула. — В любом случае, я уже попросила дядю Джо замолвить за меня словечко.

— Ну, это здорово поможет, — съязвил Стивен. — Представляю!

— Оставь Джо в покое! — скомандовала Матильда. — Может, он и олух царя небесного, но он единственный приличный член вашей семьи, которого я имела честь знать. И потом он тебя любит.

— Я не люблю, когда меня любят, — сказал Стивен.

Глава 3

Накануне Рождества выпал легкий снежок. Потягивая утренний чай, Матильда с холодной усмешкой размышляла о том, что Джозеф весь день будет говорить о снежном Рождестве и даже кинется на поиски коньков. "Утомительный старик, — подумала она, — но обезоруживающе трогательный". Никто, и менее всего Натаниель, не прилагал никаких усилий для того, чтобы задуманный Джозефом праздник прошел успешно. Но неужели Джозеф ожидал, что такие разные люди хорошо поладят друг с другом? Взвесив все это, Матильда вынуждена была признать, что основой простодушного характера Джозефа был несгибаемый оптимизм. Она подозревала, что он считал себя любимым дядюшкой, поверенным в делах каждого.

Матильда медленно принялась за тонкий ломтик белого хлеба с маслом, который подали к чаю. Зачем только Стивен решил приехать в Лексхэм? Обычно он появлялся, когда хотел чего-нибудь от дяди, например денег, которые Натаниель почти всегда ему давал. На этот раз деньги были нужны Пауле, а не Стивену. Не так давно, как она поняла, Стивен серьезно поссорился с дядей. Конечно, это не первая их ссора, они всегда ссорились, но причина этой ссоры — Валерия — все еще существовала. Удивительно, как Джозеф смог убедить Ната принять Валерию! Или Натаниель считает, что увлечение Стивена пройдет само по себе? Вспоминая его поведение предыдущим вечером, она была вынуждена признать, что, похоже, так оно и случится, если уже не случилось.

Валерия, разумеется, видела себя в роли хозяйки Лексхэма. Ужасная перспектива! Как все странно, если хорошенько подумать. Странно, что Стивен решился познакомить Валерию с Натаниелем. Этого достаточно, чтобы перечеркнуть все его шансы унаследовать состояние Натаниеля. Стивен считал себя его наследником. Иногда Матильда гадала, не составит ли Нат завещания, преодолев наконец неразумное нежелание объявить имя своего преемника. Как королева Елизавета. Странное поведение для такого обычно практичного человека. Но они все странные, эти Хериарды, никому их до конца не понять.

Паула. Что она имела в виду, когда говорила все эти глупости о зле, наполнявшем дом? Чувствует она что-нибудь на самом деле или хочет поселить в птичьих мозгах Валерии неприязнь к этому месту? Она на это способна, решила Матильда. Если и было здесь что-то не то, так это не дом, а люди. Атмосфера и так напряженная, зачем Пауле понадобилось усугублять ситуацию? Странное, вспыхивающее как огонь создание! Она жила под таким высоким напряжением чувств, желала так отчаянно, давая волю своим неукротимым эмоциям, что никогда нельзя было с уверенностью сказать, кто перед вами — настоящая Паула или актриса в одной из своих ролей.

Драматург. Не склонная к сентиментальности, Матильда почувствовала к нему жалость. Возможно, ему никогда не выпадал счастливый случай и никогда не выпадет. Вполне вероятно, его пьесу сочтут умной, может быть, жестокой, но наверняка некассовой. Он был, очевидно, стеснен в средствах: его пиджак плохо сшит и лоснится. Несчастный ребенок! За воинственностью в его глазах скрывался страх, как будто он видел перед собой свое мрачное будущее. Он пытался заинтересовать Натаниеля и метался между нежеланием выглядеть навязчивым и отчаянной необходимостью получить денежную поддержку. Конечно, он не выжмет из Натаниеля ни одного пенни. Это все жестокая маленькая идиотка Паула, вселившая в него ложные надежды!

Стивен. Матильда беспокойно напряглась, когда ее мысли переключились на Стивена. Своенравный, под стать своему дяде Натаниелю. Он не глуп, однако связался с хорошенькой дурочкой и даже обручился с ней. Нельзя списывать все выходки Стивена на трагическое разочарование юности. Или можно? Матильда опустила пустую чашку. Наверное, все мальчики-подростки трудные, во всяком случае, так говорят. Стивен обожал другую пустышку, свою мать, этим он отличался от Паулы, которая никогда не строила иллюзий относительно Киски.

Киска! Ее называли так даже собственные дети. "Хорошенькое имя для матери!" — подумала Матильда. Бедная маленькая Киска в одежде вдовы, которая так шла ей! Прелестная маленькая Киска, которую надо было защищать от ударов этого жестокого мира! Умная маленькая Киска, которая выходила замуж целых три раза, сейчас была миссис Сайрес П. Сэнет и развлекалась, удовлетворяя свои экстравагантные вкусы в Чикаго! Да, может быть, Стивен, который так долго не хотел ничего знать, воспринял все так болезненно и ожесточился от сделанного им открытия. Но тогда что за дьявол вселился в него, когда он решился на помолвку с Валерией, второй Киской? И он сам об этом жалеет, если можно о чем-либо судить по его неприличному смеху вчера вечером.

А сама Валерия? Решительно подавив желание сбросить ее со счетов и не воспринимать в качестве охотницы за деньгами, Матильда предположила, что, возможно, ее привлекли те особенности Стивена, которые она очень скоро возненавидит: его беззаботная грубость, жесткость, равнодушный, насмешливый блеск его глубоко посаженных серых глаз.

Матильда поймала себя на том, что пытается понять, что же обо всем этом думает Мод, если, конечно, у той вообще есть собственное мнение. Этот вопрос все еще оставался открытым. Мод с ее вечными пасьянсами и бульварными биографиями королевских семей, которыми она наслаждалась! Матильда чувствовала, что в Мод есть нечто большее, чем то, что та предпочитала показывать. Вряд ли еще чей-нибудь ум может быть настолько инертным, это уж точно! Сама Матильда иногда подозревала, что под кажущейся ограниченностью Мод скрывается несомненный интеллект. Но когда из праздного любопытства она испытывала Мод, то натыкалась на броню из пустоты, которой Мод так безопасно отгородилась от мира. Матильда готова была поклясться, что никто не знает, что думает Мод о своем нелепом муже, резком девере, о ссорах, то и дело вспыхивающих между двумя Хериардами. Казалось, ее не обижало презрительное отношение Натаниеля к Джозефу. Она его как бы не замечала, молчаливо согласившись быть гостьей, которую терпят из милости.

Джозефа не раздражало положение прихлебателя, и это не могло удивить никого из тех, кто его знал. Джозефу, полагала Матильда, легко удавалось превращать неприятную правду в любезные сердцу вымыслы. Именно поэтому он видел в Стивене робкого молодого человека с золотым сердцем и без особых усилий мог разглядеть в Натаниеле любящего, преданного брата, несмотря на явную очевидность противоположного. С того дня, как он поручил себя и свою жену щедрости Натаниеля, он придумал свое удобное объяснение их отношений с братом. Он говорил, что Нат одинок, быстро стареет, что его сильно поддерживает присутствие младшего брата, хотя он и не хочет признаваться в этом, и что на самом деле Нат пропал бы без Джо.

А если Джо мог представить себе Ната в таком ложном свете, то в какие розовые одежды облачил он свою нелепую личность? Матильда думала, что разгадала Джо. Неудачник, которому для самоутверждения необходимо видеть свой успех в роли устроителя всеобщего счастья, любимого дядюшки. Эта роль должна была завершить его карьеру. Да, это объясняет, почему Джо так настаивал на этом ужасном семейном сборище.

Матильда рассмеялась, отбросила одеяло и решила вставать. Бедный старый Джо, перебегающий от одного участника к другому, выливая на них полные ушаты того, что он искренне считал утешением! Если он в конце концов не доведет Ната до умопомрачения, это будет настоящее чудо. Он напоминал неуклюжего добродушного щенка сенбернара, брошенного среди людей, которые не любят животных.

Когда Матильда, наконец, вошла в столовую, она поняла, что все ее ужасные предположения воплощаются в жизнь.

— Доброе утро, Тильда! Рождество все-таки снежное! — сказал Джозеф.

Натаниель позавтракал рано и уже ушел. Матильда села рядом с Эдгаром Мотисфонтом, надеясь, что тот не сочтет необходимым развлекать ее разговорами.

Действительно, Мотисфонт ограничился несколькими несвязными фразами о погоде. Матильде показалось, что он немного не в себе. Интересно, почему. Вспомнив, что вчера вечером он хотел поговорить с Натом наедине, она с упавшим сердцем подумала, не грядут ли новые неприятности.

Валерия, которая завтракала половинкой грейпфрута и несколькими подсушенными тостами, объясняя при этом, почему она так делает, поинтересовалась, чем они все будут сегодня заниматься. Только Джозеф поприветствовал такое желание распланировать развлечения на день. Стивен сказал, что он пойдет гулять, Паула объявила, что никогда ничего не загадывает, Ройдон вообще ничего не сказал, а Матильда только простонала.

— Мне кажется, здесь много красивых мест для прогулок, — предложила Мод.

— Хорошо потоптаться по снегу! Ты почти соблазнил меня, Стивен! — заявил Джозеф, потирая руки. — А что, интересно, скажет Вал? Давайте бросим вызов стихии и немного проветримся?

— Тогда я остаюсь дома, — сказал Стивен.

В ответ на эту грубость Джозеф только покачал головой, шутливо предположив:

— Кто-то сегодня встал не с той ноги!

— Вы не хотите почитать нам свою пьесу, Виллогби? — спросила Валерия, обращая к Ройдону большие голубые глаза.

Валерии всегда требовалось не больше одного дня для того, чтобы начать обращаться к малознакомым людям запросто, по имени. Тем не менее Ройдон почувствовал себя польщенным и пришел от этого в восторг. Он, слегка заикаясь, ответил, что с радостью почитает ей свою пьесу.

Паула немедленно разрушила этот план.

— Нет смысла читать ее одной Валерии, — сказала она. — Ты прочитаешь ее перед всеми.

— Только не мне, — сказал Стивен.

Ройдон ощетинился и обиженно ответил, что не желает надоедать всем своей пьесой.

— Не люблю, когда мне читают, — мимоходом пояснил Стивен.

— Ну, ну! — мягко пожурил его Джозеф. — Уверен, мы все просто мечтаем услышать вашу пьесу, — поощрил он Ройдона. — Вы не должны обращать никакого внимания на старину Стивена. Может быть, вы почитаете ее после чая? Мы все усядемся у камина и будем получать истинное наслаждение.

— Да, если Виллогби начнет читать сразу же после чая, дядя Нат не сможет удрать, — просияв, сказала Паула.

— Никто другой тоже, — заключил ее брат.

В ответ на это замечание Ройдон, естественно, заявил, что менее всего хотел бы навязывать литературные плоды своего ума недоброжелательной публике. Стивен просто ответил: "Ну и славно!", — но все остальные разразились утешительными речами. В конце концов было решено, что Ройдон должен прочитать пьесу сразу после чая. Бросив на брата убийственный взгляд, Паула сказала, что только обрадуется, если те, кто не в состоянии ценить искусство, избавят их от своего присутствия.

Оказалось, что Джозеф распорядился, чтобы старший садовник выкопал молоденькую елку и принес ее в дом. Теперь Джозеф искал желающих ее украсить. Но Паула явно считала украшение рождественских елок легкомысленным занятием; Стивена, разумеется, тошнило при одном упоминании о таких вещах; Эдгар Мотисфонт полагал, что это работа для более молодых; а Мод, очевидно, не имела ни малейшего желания ничем себя утруждать.

Мод все больше углублялась в "Жизнь императрицы Австрии", она увела разговор в сторону, сообщив всем присутствующим, что венгры обожали Елизавету. Однако она опасалась, что у той была неустойчивая психика. Мод также предположила, что личность императрицы могла бы служить замечательной темой для следующей пьесы Ройдона.

Ройдон пришел в замешательство. Усмехнувшись, он заявил, что исторические пьесы не по его части.

— У нее была такая бурная жизнь, — настаивала Мод. — Здесь будут не только плащи и шпаги.

Джозеф поспешил вмешаться, говоря, что Ройдону это все равно не подойдет и что не могла бы Мод отложить книгу и помочь ему с елкой? Однако он не смог уговорить и ее. В конечном итоге только Матильда откликнулась на его призыв о помощи. Она заявила о своей неувядающей любви к мишуре и принялась за развешивание бесчисленных цветных шаров и снежинок.

— И все-таки, Джо, — сказала она, когда вся компания разошлась, — никто не сочувствует вашему желанию устроить веселое Рождество.

— Все еще впереди, дорогая моя. Подожди, придет время, — сказал неисправимый оптимист Джозеф. — Я приготовил всем маленькие подарки, мы их повесим на елку. И хлопушки, конечно!

— Вам не показалось, что Эдгара Мотисфонта что-то тревожит? — спросила Матильда.

— Да, — согласился Джозеф. — Наверное, небольшая неприятность в делах. Ты же знаешь, какой Нат упрямый! Но все обойдется, вот увидишь!

Судя по подавленному состоянию Мотисфонта во время обеда, его беседа со своим компаньоном не соответствовала духу Рождества. Он выглядел удрученным, тогда как Натаниель неодобрительно хмурился, пресекая любую попытку втянуть его в разговор.

На Валерию, которая, казалось, за утренние часы уже далеко продвинулась в своих отношениях с драматургом, никак не действовало столь негостеприимное поведение хозяина дома, зато все остальные явно ощущали его. Стивен был откровенно угрюм, его сестра беспокойна, Матильда молчала, драматург нервничал, а Джозеф, движимый природной бестактностью, шутил по поводу отсутствия силы духа у всех остальных.

В конце концов мрачная атмосфера, которую он сам и создал, оказала благотворное действие на Натаниеля. То, что его собственное дурное расположение духа развеяло хорошее настроение его гостей, доставило ему огромное удовлетворение. Он чуть ли не потирал руки от радости. К тому времени, как все поднялись из-за стола, он уже настолько успокоился, что спросил, чем гости собираются развлекать себя днем.

Мод вышла из состояния задумчивого молчания и объявила, что, как обычно, пойдет к себе отдохнуть и, вполне вероятно, возьмет с собой свою книгу. Мысль о том, что жизнь императрицы вполне может быть темой для хорошей пьесы, все еще не покинула ее. Мод заметила, что будет трудно поставить путешествия этой сумасбродной леди.

— Но думаю, вы справитесь, — доброжелательно сказала она Ройдону.

— Виллогби не пишет пьесы такого рода, — заметила Паула.

— Дорогая, мне просто показалось, это может быть интересно, — ответила Мод. — Такая романтичная жизнь!

По выражению смертной скуки на лице гостей можно было догадаться, что "Жизнь императрицы Австрии" не самая лучшая тема для общей беседы, и Натаниель немедленно, с плохо скрываемым злорадством, начал проявлять к ней острый интерес. Поэтому все, исключая Стивена, который вышел из комнаты, вынуждены были еще раз прослушать рассказ о длинных волосах императрицы, о цирковых лошадях и о ревности великой герцогини.

— Кто бы мог подумать, — шепнула Матильда на ухо Мотисфонту, — что нас, плебеев, будет преследовать дух императрицы?

Он ответил ей быстрой легкой улыбкой, но ничего не сказал.

— Кто еще интересуется Елизаветой Австрийской? — нетерпеливо спросила Паула.

— Это история, дорогая, — пояснила Мод.

— Ненавижу историю. Я живу в настоящем.

— Если говорить о настоящем, — вмешался Джозеф, — кто поможет нам с Тильдой закончить елку?

Он бросил умоляющий взгляд на племянницу.

— О, Господи, ладно! — невежливо сказала Паула. — Кажется, мне придется это сделать. Хотя я думаю, что все это глупости.

Снова пошел снег, других развлечений не предполагалось, и Валерия с Ройдоном тоже присоединились к украшающим елку. Они пришли в бильярдную, чтобы послушать радио, но вскоре соблазнились видом сверкающих блесток, пакетиков с искусственным инеем и цветных свечей. Поначалу Ройдон был склонен прочитать лекцию о том, какое ребячество — придерживаться старых обычаев, а в данном случае имеет место тевтонский обычай, но, когда он увидел, как Матильда прилаживает подсвечник к ветке, он забыл, что все это его недостойно, и сказал:

— Дайте-ка я сделаю! Если оставить его здесь, он подожжет всю елку.

Валерия, обнаружив несколько коробок с проволочными снежинками, начала вешать их на ветки, время от времени восклицая:

— Посмотрите! Очень симпатично, правда? О, а здесь совсем ничего не висит!

Джозеф, как нетрудно было заметить, был на седьмом небе от счастья. Он победно улыбался Матильде, тер руки и бегал вокруг елки, преувеличенно восторгаясь работой каждого и подбирая упавшие игрушки, а падали они довольно часто. Ближе к чаю вошла Мод, сказала, что елка выглядит как картинка и что, оказывается, императрица была кузиной Людвига Баварского, того, который сошел с ума, вел себя как-то странно, но очень трогательно, и у него еще гостил Вагнер.

После неудачной попытки обсудить с Матильдой возможную продолжительность жизни Натаниеля Паула ворвалась в кабинет своего дяди во время его делового разговора с Мотисфонтом, после чего она в отвратительном настроении снова присоединилась к компании, занимающейся украшением елки. Она бросила несколько критических замечаний, на чем ее помощь и закончилась. Потом она только ходила по комнате, курила и рассуждала о том, что, если Натаниель собирается оставить ей деньги в завещании, она вправе получить их сейчас, не дожидаясь его смерти. Никто не обращал на ее слова никакого внимания, за исключением Матильды, которая посоветовала ей не делить шкуру неубитого медведя.

— Но он же убит! — сердито сказала Паула. — Дядя уже давно говорил, что оставит мне много денег. Мне они все сейчас не нужны. Меня устроит пара тысяч, и, в конце концов, что пара тысяч значит для дяди Ната?

Ройдон от этих слов пришел в смущение, сильно покраснел и притворился, что очень занят тем, что вставляет свечи в подсвечники.

Но ничто не могло остановить Паулу. Она продолжала мерить шагами комнату, произнося скучный монолог, который слушал один Джозеф. Стараясь утихомирить ее, он сказал, что хорошо понимает ее чувства, и начал вспоминать свои собственные ощущения в похожей ситуации, когда он должен был появиться в роли Макбета в Мельбурне.

— Давайте, давайте, Джо! Вы никогда не играли Макбета, — сказала Матильда.

Джозеф воспринял это достаточно спокойно, но настаивал на том, что играл все великие трагические роли. К несчастью, он не заметил, как в комнату вошла его жена. Матильда сразу же призвала ее опровергнуть эту явную ложь.

— Не помню, чтобы он когда-нибудь играл Макбета, — спокойно ответила Мод. — Он всегда был хорош в характерных ролях.

Все сразу же представили себе Джозефа в роли первого могильщика, даже у Паулы дрогнули в улыбке губы. Мод же, не замечая произведенного ею впечатления, вспомнила множество мелких ролей, которые принесли успех Джозефу, и бросила туманное обещание поискать тетрадь с вырезками — она куда-то ее засунула.

— Еще одна книга, которую надо стащить и тем самым избавиться от нее, — достаточно громко заметил Стивен прямо в ухо Матильде.

Та вздрогнула, потому что не слышала, как он вошел в комнату. Он стоял прямо за ее спиной, руки в карманах, во рту трубка. Он выглядел насмешливым и довольным, жизнь играла в глазах, а рот сложился в чуть заметную улыбку. Хорошо зная Стивена, Матильда предположила, что он возбужден ссорой, возможно, со своим дядей.

— Ну и дурак же ты, — резко сказала она.

Он посмотрел на нее, слегка подняв брови.

— Почему?

— Ты поссорился с дядей.

— А, это! Я всегда с ним ссорюсь.

— Но ведь ты, скорее всего, наследник.

— Понимаю.

— Нат тебе об этом сказал? — удивленно спросила она.

— Нет. Был проинструктирован дорогим дядей Джо.

— Когда?

— Вчера вечером, когда ты ушла к себе.

— Стивен, тебе Джо сказал, что Нат сделал тебя своим наследником?

Он пожал плечами.

— Ну, не совсем так прямо. Хитрые намеки, подмигивания и толчки в бок.

— Я думаю, что он знает. Ты должен последить за собой. Я не удивлюсь, если Нат передумает.

— Думаю, ты права, — равнодушно ответил он.

Она почувствовала внезапный укол отчаяния.

— Тогда зачем ты его раздражаешь?

Он вынул трубку изо рта и принялся разжигать ее снова. Его глаза блеснули на нее поверх трубки.

— Господь с тобой, я не раздражаю его! Он просто не любит мою суженую.

— А ты? — не удержавшись, потребовала она ответа.

Он посмотрел на нее, явно довольный ее необычным смущением.

— Очевидно.

— Извини! — коротко сказала она и отошла.

Она почти что зло принялась поправлять свечи на елке. Нельзя никогда до конца понять Стивена. Он может быть влюблен в Валерию; может быть, влюбленность уже прошла; может быть, он просто упрямится. Неужели он так глуп, чтобы из-за своего ослиного упрямства выпустить из рук состояние? Ни один мужчина не может быть настолько глуп, цинично решила Матильда. Она искоса взглянула на Стивена и подумала: "А он может. Он в таком настроении, что может сделать любую глупость. Как мои бультерьеры: лают, кусаются, ищут ссоры, всегда уверены, что должны лезть в драку, даже если другие собаки настроены миролюбиво. О, Стивен, почему ты такой осел?"

Она снова посмотрела на него, на этот раз открыто, потому что его внимание было обращено не на нее, он смотрел на Валерию, которую Джозеф увлек в один из оконных проемов. Он не улыбался, но, как казалось Матильде, наслаждался какой-то внутренней мыслью. Она подумала: "Нет, ты не осел. Не уверена, что ты не сам дьявол во плоти. Холодный, с извращенным чувством юмора. Хотела бы я знать, что ты думаешь!" Потом в ее голове пронеслась мысль: "Зачем я только приехала сюда?!"

Как бы отвечая ей, Паула внезапно произнесла:

— О, Боже! До чего я ненавижу этот дом!

Стивен зевнул.

— Почему? — спросил Ройдон.

Она вынула окурок из длинного мундштука и бросила его в камин.

— Не могу выразить этого словами. Если я скажу, что в этом воздухе витает зло, вы будете смеяться.

— Нет, я не буду, — серьезно ответил он. — Я верю в то, что человеческие страсти влияют на окружающую обстановку. Ты очень чувствительна, я всегда это в тебе подозревал.

— Нет, Виллогби, не надо! — вмешалась Валерия, немедленно прервав свое уединение с Джозефом. — Из-за вас я чувствую себя просто ужасно! Мне все время кажется, будто кто-то стоит за моей спиной.

— Какие глупости, молодые люди, какие глупости! — настойчиво сказал Джозеф. — В Лексхэме нет привидений, уверяю вас!

— А, привидения! — Паула презрительно пожала плечами.

— Всегда считала, — предположила Мод, — что игра воображения объясняется нездоровой печенью.

Паулу так возмутило это замечательное предположение, что Матильда, стараясь избежать взрыва, поспешно сказала, что пришло время для чая. Джозеф немедленно поддержал ее и принялся выгонять всех из комнаты, убеждая, что всем надо "умыться и причесаться". Сам же он сделал бы несколько заключительных штрихов и просил бы Валерию помочь ему все закончить.

Еще оставались два рулона серпантина, большой бумажный колокольчик, ветка омелы, молоток и коробка кнопок. Валерии уже надоели рождественские украшения, и она приняла эти предметы несколько сердито, произнеся:

— Разве здесь еще недостаточно?

— Осталась лестница, — объяснил Джозеф. — Она выглядит так голо. Я хотел украсить ее до завтрака, но вмешался рок.

— Жаль, что он не вмешался раньше, — сказал Стивен, выходя из комнаты вслед за Матильдой.

Джозеф шутливо погрозил ему кулаком и снова взялся за стремянку.

— Стивен думает, что я ужасный старый вандал, — сказал он Валерии. — Боюсь, старина меня действительно не привлекает. Вы скажете, я простак, но я совсем не стыжусь этого, совсем! Мне нравится, когда вокруг весело и приятно, мне безразлично, построена эта лестница во времена Кромвеля или королевы Виктории.

— Наверное, этот дом очень старый, — сказала Виктория, с легким интересом взглянув на пролет лестницы.

— Да, в своем роде достопримечательность, — ответил Джозеф, поднимаясь на четыре шаткие ступеньки, которые вели к первой площадке, и стараясь установить на ней стремянку. — Да, похоже, это непросто. Я думал, что, если дотянуться до этой люстры, можно повесить там колокольчик.

— Мистер Хериард, наверное, очень богат, я так думаю, — сказала Валерия, следуя ходу своих мыслей.

— Ужасно! — подтвердил Джозеф, подмигивая ей.

— Интересно… — она заикнулась и слегка покраснела.

Джозеф на мгновение замолчал, потом сказал:

— Дорогая моя, наверное, я знаю, что вам интересно. Хотя мне и не очень хочется говорить на эту тему, но я весь день собирался немного потолковать с вами об этом.

Она подняла на него вопросительный взгляд.

— Да, пожалуйста! Я хочу сказать, вы можете говорить со мной о чем угодно, я все понимаю.

Он снова спустился по лестнице, сошел с нее и взял Валерию за руку.

— Полагаю, вы поняли, что я питаю слабость к Стивену.

— Да, я знаю, вы такой удивительный, — сказала Валерия.

Поскольку отношение Стивена к своему дяде было бесцеремонным и доходило до грубости, это замечание было еще глупее, чем выглядело на первый взгляд.

— Я понимаю Стивена! — сказал Джозеф, на глазах переходя от образа игривого дядюшки к образу мудрого наблюдателя жизни. — Понимать — значит прощать.

— Я всегда думала, как это верно, — сказала Валерия и добавила после минутного размышления: — Но разве Стивен, я имею в виду, он что-нибудь?..

— Нет, нет! — поспешно ответил Джозеф. — Но жизнь у старины Стивена нелегкая! Ну, ко мне она тоже не была добра, и, наверное, это помогает мне понимать его.

Он загадочно улыбнулся. Поскольку Валерию не интересовали его жизненные сложности, она не поняла, что он уже оставил роль вселенского мудреца и принял облик скромного страстотерпца. Она туманно ответила:

— Да, думаю вы правы!

Джозеф понял, что с ней будет непросто. Менее эгоцентричная молодая женщина откликнулась бы на его реплику и задала бы сочувственный вопрос. Он со вздохом принял ее безразличие и сказал, снова возвращаясь к роли доброго дядюшки:

— Не будем обо мне! В конце концов, моя жизнь подходит к финалу. Но у Стивена все впереди. Когда я вспоминаю себя таким, каким я был в его возрасте, то вижу, как мы похожи! Я всегда был бунтовщиком, как и он. Думаю, вам трудно в это поверить, когда вы видите перед собой такую добропорядочную старую развалину.

— О нет! — сказала Валерия.

— Как летит время, — вздохнул Джозеф. — Когда я смотрю назад, я не жалею об этих беззаботных годах.

— О?

— Нет, — сдержанно продолжал Джозеф. — Но зачем утомлять прелестных крошек вроде вас историями о моей неудавшейся юности? Я хотел поговорить с вами о Стивене.

— Он весь день вел себя так ужасно, — откликнулась его нареченная с полной откровенностью. — Он и меня ставит в неприятное положение, только он настолько эгоистичен, что и не думает об этом. Если честно, сейчас я просто его ненавижу.

— Но вы же его любите! — обескураженно сказал Джозеф.

— Да, но вы понимаете, что я хочу сказать.

— Может быть, да, — мудро кивая, согласился Джозеф. — Я полагаюсь на вас. Вы должны использовать свое влияние на нашего дорогого Стивена.

— Что-что? — спросила Валерия, с удивлением обращая на него большие глаза.

Он слегка сжал се руку.

— Ну, вы же не хотите сказать, что у вас нет на него влияния! Нет, нет, я-то знаю!

— Но, ради Бога, что вы хотите, чтобы я сделала? — потребовала она.

— Не позволяйте ему раздражать своего дядю, — ответил он. — Постарайтесь убедить его, чтобы он вел себя разумно! В конце концов, хотя ко мне меньше всего следует обращаться за советом — боюсь, я никогда не обладал ни каплей мудрости! — но, правда, было бы глупо отказываться от всего этого из одного только упрямства?

Взмахом руки он обвел все вокруг. У Валерии заблестели глаза.

— О, мистер Хериард — он действительно хочет оставить все Стивену?

— Вы не должны меня об этом спрашивать, дорогая, — ответил Джозеф. — Я сделал все, что в моих силах, большего я сказать не могу, теперь все зависит от Стивена и от вас тоже.

— Да, но мне кажется, я не очень понравилась мистеру Хериарду, — возразила Валерия. — Забавно, я всегда очень хорошо лажу со стариками. Даже не знаю почему.

— Посмотрите на себя в зеркало! — по-рыцарски ответил Джозеф. — Боюсь, что бедный Нат немного женоненавистник. Вы не должны обращать на это внимания. Только удержите своего молодого человека, чтобы он вел себя как надо, это все, о чем я прошу вас.

— Ну, я постараюсь, — сказала Валерия, — хотя он и не очень-то прислушивается к моему мнению. Он никогда этого не делает!

— Не говорите глупостей! — Джозеф шутливо обнял ее.

— Он обращает гораздо больше внимания на Матильду Клар, чем на меня, — сказала Валерия. — На самом деле удивительно, как вы не обратились по этому поводу к ней!

— К Тильде?! — воскликнул Джозеф. — Нет, нет, дорогая моя, здесь вы абсолютно неправы! О, Господи Боже мой, да Стивен и дважды не взглянет на Тильду!

— Вы правда так думаете? — спросила она с надеждой. — Конечно, она совсем некрасива. Я хочу сказать, мне она ужасно нравится и все такое, но я бы не назвала ее привлекательной, правда ведь?

— Ни в коем случае! — согласился Джозеф. — Тильда просто хороший человек. А теперь нам надо пойти к себе, вымыть руки, а то мы опоздаем к чаю, Стивен будет ревновать! Я просто прислоню стремянку к стене и закончу после чая! Вот так! Думаю, здесь она никому не помешает, правда?

Площадка была довольно широкой, и лестница действительно никому не мешала, но Натаниель, который несколькими минутами позже появился из библиотеки, недовольно сказал, что Джо уже давно пора закончить с этими глупостями. Стивен, спускавшийся по лестнице, недвусмысленным тоном присоединился к этому пожеланию.

— Эй, вы, ворчуны, уймитесь! — воскликнул Джозеф. — Чай!.. А вот и ты, Мод, дорогая! Мы как раз ждали, чтобы ты проводила нас. Пойдем, Нат, старина! Пойдем, Стивен!

— Умеет создать теплую семейную атмосферу, — усмехаясь, сказал Стивен Натаниелю.

Натаниеля просто тошнило от радушия Джозефа, так что это злобное замечание вызвало у него прилив дружеских чувств по отношению к племяннику. Он фыркнул от смеха и последовал за Мод в гостиную.

Глава 4

За чаем Джозеф улучил момент и сказал Матильде, что он, как он сам выразился, ввел Валерию в курс дела. Намерения у него хорошие, думала Матильда, правда, направлены не в ту сторону. В этот момент Джозеф победно призвал ее оценить, насколько улучшились отношения между Стивеном и Натаниелем. Неужели это заслуга Валерии, или, столкнувшись с перспективой чтения пьесы вслух, они потянулись друг к другу, как товарищи по несчастью, — этот вопрос оставался для Матильды открытым, но Стивен явно старался угодить дяде.

Мысль о приближающемся чтении не давала Матильде покоя. Она вообще не любила, когда ей читают, но сейчас и время, и обстановка, выбранные для этого, были настолько неподходящими, что ничто, кроме чуда, не могло предотвратить катастрофы. Наблюдая, как Ройдон нервно ковыряет ложкой пирожное, она ощутила прилив жалости к нему. Он относился ко всему так серьезно. Он разрывался между верой в себя и естественным нежеланием читать свою пьесу перед теми, кто не был ему симпатичен. Матильда пересекла комнату, села рядом с Ройдоном и, пользуясь тем, что ее не было слышно за шумными заигрываниями Джозефа с Валерией, сказала:

— Мне хочется, чтобы вы рассказали мне о пьесе.

— Не думаю, что она кому-нибудь из вас понравится, — сказал он с упрямством, вызванным его нервозным состоянием.

— Может быть, некоторым и не понравится, — спокойно ответила Матильда. — Ваши пьесы уже ставили?

— Нет. Правда, один раз было воскресное представление. Не этой пьесы. Ею заинтересовалась Линда Барри, но так ничего и не вышло. Конечно, пьеса была еще очень незрелой. Теперь я это понимаю. Вся беда в том, что у меня нет финансовой поддержки. — Он отбросил со лба непослушную прядь и добавил с вызовом: — Я работаю в банке!

— Неплохой способ коротать время, — ответила она, отказываясь видеть в этом отчаянном признании что-либо выдающееся и трогательное.

— Если бы кто-нибудь помог мне, я… ноги моей бы там не было!

— Да, тогда вам, наверное, и не понадобилось бы туда ходить. Ваша пьеса может стать популярной?

— Это серьезная пьеса, для меня популярность не имеет значения. Я… я знаю, что должен писать пьесы — хорошие пьесы! — но я лучше всю жизнь проработаю в банке, чем… чем…

— Будете проституировать на искусстве, — подсказала Матильда, не в состоянии удержать непослушный язык.

Он покраснел и ответил:

— Да, именно это я и хотел сказать, хотя вижу, что вы надо мной смеетесь. Как вы думаете… как вы считаете, есть ли хоть какая-то надежда заинтересовать мистера Хериарда?

Матильда думала, что нет, но, хотя она и предпочитала честность во всем, все же не могла заставить себя так его огорчить. Ройдон смотрел на нее с таким озабоченным выражением лица, что Матильда непроизвольно начала обдумывать туманный план, как умаслить Натаниеля.

— Ее постановка обойдется недорого, — с жаром сказал он. — Даже если он не интересуется искусством, ему, может быть, захочется дать шанс Пауле. Знаете, она просто великолепна в этой роли. Он это поймет. Она хочет сама сыграть свою сцену, просто чтобы показать ему.

— А какая у нее роль? — спросила Матильда, не в состоянии объяснить ему, что Натаниелю совершенно не нравится увлечение племянницы сценой.

— Она играет проститутку, — просто ответил автор.

Матильда расплескала чай. Пока она вытирала пятно на юбке, безумная мысль убедить Ройдона не делать глупостей и не читать пьесу уступила место несколько фатальному чувству, что никакие слова не уберегут этого молодого человека от его судьбы.

Стивен, который направлялся к тарелке с пирожными, увидел, как она разлила чай, и протянул ей носовой платок.

— Неуклюжая девица! Держи!

— Чайные пятна ничем не выводятся, — сказала Валерия.

— Выводятся, если хорошенько потереть, — откликнулась Матильда, энергично работая платком Стивена.

— Я говорю о платке.

— А я нет. Спасибо, Стивен. Тебе вернуть его?

— Необязательно. Пойдем к камину, ты просохнешь!

Она послушалась, отказавшись от множества ценных советов, которыми забросали ее Мод и Паула. Стивен протянул ей тарелку с небольшими пирожными.

— Возьми. Стоит подкрепить себя перед предстоящим испытанием.

Она оглянулась и, убедившись, что Ройдон, сидящий в другом конце длинной комнаты, не услышит, сказала сердитым шепотом:

— Стивен, это о проститутке!

— Что именно? — заинтересованно спросил Стивен. — Эта треклятая пьеса?

Она кивнула, трясясь от внутреннего смеха. В первый раз за день Стивен казался довольным.

— Не может быть! Ну и повеселится же дядя! Я хотел улизнуть к себе, написать письмо. Теперь я останусь. Этого нельзя пропускать ни за что на свете!

— Бога ради, веди себя прилично! — взмолилась она. — Это будет просто ужасно!

— Глупости, девочка! Наконец-то мы хорошо проведем время.

— Стивен, если ты будешь издеваться над этим несчастным молодым идиотом, я убью тебя!

Он сделал ей большие глаза.

— Ах вот куда ветер дует. Никогда бы не подумал этого о тебе.

— Да нет же, глупый. Просто он слишком ранимый. Это все равно что жестокость по отношению к ребенку. И потом, он ужасно серьезен.

— Перегрузил свои мозги, — сказал Стивен. — Я мог бы вывести его из этого состояния.

— И попадешь в неприятное положение. Я всегда опасаюсь таких неуравновешенных неврастеников.

— А я никого не опасаюсь.

— Нечего распускать передо мной хвост! — насмешливо сказала Матильда. — На меня это не действует!

Стивен рассмеялся и пошел к своему месту на диване рядом с Натаниелем. Паула уже рассказывала о пьесе Ройдона, ее гневный взгляд не давал никому выйти из комнаты. Натаниелю было скучно, но он сказал:

— Если мы должны ее выслушать, то, значит, должны. Прекрати болтать! Я способен оценить пьесу и без твоей помощи. В своей жизни я повидал столько хороших и плохих пьес, что тебе и не снилось. — Он внезапно повернулся к Ройдону. — К какой из этих категорий относится ваша?

По опыту Матильды единственным оружием против этих Хериардов была прямота, такая же грубая, как их собственная. Если бы Ройдон смело ответил: "Хорошая!", — Натаниель был бы доволен. Но с тех пор, как дворецкий Натаниеля в первый раз обратил на него пренебрежительный взгляд, Ройдон чувствовал себя не в своей тарелке. Он колебался между враждебностью, порожденной его болезненным комплексом неполноценности, усиливающейся грубостью хозяина и желанием угодить, в основе которого лежала только его крайняя нужда. Заикаясь и краснея, он пробормотал:

— Ну, едва ли мне полагается об этом судить!

— Должен же я знать, хорошо это или плохо, — отворачиваясь, сказал Натаниель.

— Уверен, мы все очень повеселимся, — с солнечной улыбкой вмешался Джозеф.

— Я тоже, — протянул Стивен. — Я только что говорил Матильде, что ни за что на свете не пропущу такое событие.

— Вы говорите так, будто Виллогби собирается читать вам веселенький фарс! — сказала Паула. — В ней описана жизнь, как она есть!

— Проблемная пьеса? — со своим обычным бессмысленным смешком спросил Мотисфонт. — Одно время они были очень в моде. Нат, ты должен помнить!

Это было сказано с интонацией, в которой слышалась мольба о прощении, но Натаниель все еще вынашивал мстительные планы в отношении своего компаньона и притворился, что ничего не слышал.

— Я не пишу проблемных пьес, — сказал Ройдон фальцетом. — И меньше всего хочу, чтобы на моей пьесе веселились. Если пьеса заставит вас задуматься, значит, я достиг цели.

— Благородное намерение, — прокомментировал Ставен. — Но не стоит говорить так, будто вы считаете это недостижимым. Просто невежливо.

Ройдон смутился. Сильно покраснев, он разразился потоком восклицаний и объяснений. Стивен откинулся на диване, наблюдая за ним с интересом натуралиста.

Ройдона спас приход Старри и лакея, которые унесли приборы. Было очевидно, что замечание Стивена окончательно пошатнуло его и без того неустойчивое равновесие. Несколько минут Паула поносила Стивена. Валерия, чувствуя, что ее не замечают, сказала, что не видит повода для такого пыла. А Джозеф, с помощью какого-то шестого чувства догадавшись, что пьеса имеет сомнительный характер, заявил, что все присутствующие отличаются широтой взглядов, терпимостью и нет причин волноваться.

Натаниель немедленно возразил, что у него не очень широкие взгляды, если этим неопределенным выражением Джозеф хочет сказать, будто он готов проглотить все те похотливые глупости, из которых, кажется, только и состоят все современные пьесы. Несколько минут Матильда тешила себя мыслью, что Ройдон почувствует себя достаточно оскорбленным и вообще откажется читать. Но, несмотря на явные признаки гнева, он позволил сломить себя Пауле и Валерии, которые, не слишком придерживаясь истины, обе заверили его, будто все мечтают услышать его шедевр.

К этому времени дворецкий с лакеем удалились, сцена была свободна. Джозеф засуетился, пытаясь сдвинуть стулья и кресла. Паула, которая держала под мышкой листы с пьесой, отдала их Ройдону со словами, что она готова вступить, когда он захочет.

Для автора приготовили стол и стул. Он уселся, бледный от страха, но с надменно поднятым подбородком, откашлялся. Все замерли в ожидании, которое нарушил Натаниель, обратившийся за спичкой к Стивену.

Стивен вынул коробку спичек, протянул ее дяде и начал разжигать трубку, сказав между затяжками:

— Приступайте, наконец! Чего вы ждете?

— "Горечь полыни", — начал Ройдон с угрозой, — пьеса в трех действиях".

— Впечатляющее название, — кивнул Мотисфонт со знанием дела.

Ройдон бросил на него благодарный взгляд и продолжил:

— "Действие первое. Место действия — спальня в третьеразрядных меблированных комнатах. Провисшая никелированная кровать, две шишечки на спинке сломаны, потертый ковер, запачканные обои с венками из роз, завязанными голубыми ленточками".

— Чем запачканные? — спросил Стивен.

Ройдон, которому это не приходило в голову, изумленно посмотрел на него и ответил:

— Какое это имеет значение?

— Для меня никакого, но если кровью, так и скажите, тогда моя невеста выйдет. Она очень пугливая.

— Нет, не кровью! Я не пишу таких пьес. Обои просто испачканы.

— Я думаю, это от сырости, — предположила Мод. — Такое впечатление, что место очень сырое.

Стивен насмешливо взглянул на нее.

— Не скажите, тетя. В конце концов, мы еще недостаточно услышали, чтобы делать предположения.

— Заткнись! — свирепо сказала Паула. — Не обращай внимания на Стивена, Виллогби! Продолжай. Слушайте, все вы! Вы должны настроиться и проникнуться атмосферой, это очень важно. Продолжай, Виллогби!

Ройдон опять откашлялся:

— "Окна закрывают ноттингемские кружевные занавески, сквозь которые можно различить вереницу крыш и дымовых труб. На туалетном столике косо сидит дешевая кукла, с единственного кресла свисает пара грязных розовых корсетов".

Произнеся эту фразу, он окинул всех вызывающим взглядом и, кажется, ждал комментариев.

— Я понял! — сказал Джозеф, обратив на собравшихся умоляющий взгляд. — Вы хотите подчеркнуть убогость обстановки.

— Согласен! — сказал, покашливая, Мотисфонт.

— Мы все готовы признать, что вам это удалось, — сердечно произнес Стивен.

— Мне всегда казалось, что корсеты — это ужасно убого, правда ведь? — сказала Валерия. — Я имею в виду атласные, с множеством косточек, кружев и всяких украшений. Конечно, сейчас носят просто эластичные пояса, если вообще что-нибудь носят, обычно нет.

— Когда-нибудь придется, дорогая, — предрекла Матильда.

— Когда я была молодой, — заметила Мод, — все носили корсеты. Никто и подумать не мог, чтобы ходить без них.

— Вы и ум свой зашнуровали в корсеты, — насмешливо обобщила Паула. — Слава Богу, мы живем во время, не ограниченное условностями.

— Когда я был молод, — взорвался Натаниель, — ни одна приличная женщина не обсуждала такие вещи в присутствии мужчин!

— Как это необычно! — сказала Валерия. — Стивен, милый, дай мне сигарету!

Он бросил ей портсигар. Ройдон спросил, пытаясь овладеть своим голосом, хотят ли присутствующие, чтобы он продолжал или этого достаточно.

— Да, да, продолжайте, ради Христа! — раздраженно сказал Натаниель. — Можете опустить все, что там еще есть о нижнем белье.

— Да уж, придется, — добавил Стивен.

Ройдон не обратил внимания на его слова и сердитым голосом громко прочел:

— "За туалетным столиком сидит Люсетта Мей. Она в розовом дешевом пеньюаре, который плохо скрывает…"

— Осторожней! — предупредил его Стивен.

— "Края пеньюара запачкались, кружево износилось", — с вызовом прочитал Ройдон.

— Какой замечательный штрих! — воскликнула Валерия.

— Удивительно, сколько грязи собираешь с ковров, даже если пользоваться пылесосом, но не похоже, чтобы в таком месте был пылесос, — сказала Мод. — Я-то знаю эти театральные меблированные комнаты, слишком хорошо знаю!

— Это не театральная меблированная комната! — закричал доведенный до бешенства Ройдон. — Это, как вы вскоре поймете, публичный дом!

В ошеломленной тишине прозвучал спокойный голос Мод.

— Ну, думаю, там не менее грязно, — сказала она.

— Послушайте! — грозно начал Натаниель.

Джозеф поспешил вмешаться.

— Мы слишком часто перебиваем. Если мы будем продолжать в таком духе, Ройдон собьется! Уверен, мы не настолько старомодны и не будем возражать против того, чтобы вещи назывались своими именами!

— Говори за себя! — возразил Натаниель.

— Он и говорит за себя, — сказал Стивен. — И надо отдать ему должное, он также говорит за большинство присутствующих.

— Может быть, не стоит продолжать, — вновь предложил Ройдон. — Я предупреждаю, это пища не для слабых желудков!

— Вы просто обязаны дочитать! — воскликнула Валерия. — Я знаю, мне ужасно понравится! Пожалуйста, не перебивайте его!

— "Она сидит неподвижно, разглядывая свое отражение в зеркале, — вдруг продекламировала Паула трепещущим голосом. — Она берет помаду и устало намазывает губы. Раздается стук в дверь. Инстинктивным кокетливым движением она приглаживает волосы, выпрямляет свое усталое тело и произносит: "Войдите!".

Матильда не выдержала вида Паулы, выполняющей эти движения в почтенной обстановке гостиной. Всхлипывая от смеха, она извинилась, объяснив, что декламация всегда оказывает на нее такое прискорбное действие.

— Не могу понять, что здесь смешного! — сказала Паула с опасным блеском в глазах. — Смех — это не та реакция, которую я ждала!

— Это не твоя вина, — с раскаянием уверила ее Матильда. — Меня всегда разбирает смех в самых трагичных местах.

— Я так хорошо тебя понимаю! — сказал Джозеф. — Паула, ты не сознаешь, как высоко Тильда оценила тебя. Несколькими жестами ты создала такое напряжение, что у Тильды не выдержали нервы. Помню, однажды я играл в Монреале перед полным залом. Я достиг момента непереносимого напряжения. Я чувствовал публику, она повиновалась движению моих губ. В момент кульминации я остановился. Я знал, что держу весь зал у себя на ладони. Вдруг какой-то человек закатился смехом. Обескураживает? Да, но я понял, почему он засмеялся, почему он не смог удержаться от смеха!

— У меня тоже есть некоторые предположения на этот счет, — согласился с ним Стивен.

Это так понравилось Натаниелю, что он решил не запрещать дальнейшего чтения "Горечи полыни" и в третий раз пригласил Ройдона продолжать.

Ройдон сказал:

— "Вошла хозяйка миссис Паркинс…" — и угрюмо прочитал целый абзац, описывающий ее внешность в выражениях достаточно вызывающих, чтобы приковать внимание слушателей, если бы те постоянно не отвлекались на Мод, которая, крадучись, передвигалась по комнате и что-то искала.

— Меня просто убивает эта неопределенность! — наконец провозгласил Стивен. — Что вы ищете, тетя?

— Все в порядке, дорогой, я не хочу никого беспокоить, — неискренне ответила Мод. — Не представляю, куда я положила вязание. Пожалуйста, продолжайте, мистер Ройдон! Это так интересно! Просто мурашки по спине.

Стивен, присоединившись к поискам Мод, тихо заметил, что его всегда интересовало, где Джозеф ее подцепил, и сейчас он наконец это понял. Матильда, которая извлекала эмбрион носка с четырьмя спицами из-за шторы, обозвала его хамом.

— Спасибо, дорогая моя, — сказала Мод, снова усаживаясь у камина. — Я буду вязать и слушать.

Оставшуюся часть пьесы Ройдон прочитал под мерный аккомпанемент спиц. Пьеса местами была совсем неплоха, думала Матильда, даже почти что великолепна, но это была не та пьеса, которую читают в гостиных. Нередко она была жестокой и содержала много такого, что без особого ущерба было бы лучше опустить. Паула же самозабвенно наслаждалась своей главной сценой, казалось, ни она, ни Ройдон не в состоянии были понять, что вид племянницы, представляющей падшую женщину в трагических обстоятельствах, навряд ли должен был вызвать благодарность Натаниеля. Только огромным усилием воли Натаниелю удалось сдержаться. По мере того как глубокий голос Паулы наполнял комнату, ее дядя становился все более и более беспокойным и бормотал себе под нос что-то, сулившее неприятности и драматургу и актрисе.

Чтение закончилось уже после семи, на протяжении последнего действия Натаниель три раза смотрел на часы. Один раз Стивен что-то сказал ему на ухо, и он мрачно улыбнулся, но, когда Ройдон наконец отложил напечатанные на машинке листы, на его лице не было и тени улыбки. Он зловещим голосом произнес:

— Очень поучительно!

Паула, увлеченная собственной игрой, осталась глуха к нотам гнева в его голосе. Ее темные глаза сверкали, на щеках выступил восхитительный румянец, ее тонкие, выразительные руки беспокойно двигались — так случалось всегда, когда она приходила в возбужденное состояние. Она кинулась к Натаниелю.

— Замечательная пьеса, правда? Ну правда же?

Матильда, Джозеф, Валерия и даже Мотисфонт, которого "Горечь полыни" просто шокировала, поспешно заговорили, стараясь заглушить все те ужасные слова, которые собирался произнести Натаниель.

Стивен сидел, спокойно откинувшись на диване, и насмешливо наблюдал за ними. Страх перед тем, что Натаниель может наговорить еще и Ройдону, заставил всех преувеличенно хвалить пьесу. Ройдон был польщен, он торжествовал, но его глаза были прикованы к лицу хозяина дома с выражением такого беспокойства, что все чувствовали к нему жалость и говорили о том, какое он написал захватывающее, оригинальное произведение, и оно действительно заставляет задуматься.

Паула с упрямством, вызвавшим у Матильды желание встряхнуть ее за плечи, отмела в сторону все похвалы, высказанные по поводу ее игры, и снова атаковала дядю.

— Сейчас, когда вы услышали ее, дядя, вы поможете Виллогби, поможете же?

— Если ты хочешь сказать, что я дам тебе денег, чтобы ты промотала их на эту непристойную галиматью, нет, я не дам! — ответил он, однако недостаточно громко, чтобы быть услышанным автором.

Паула смотрела на него, будто не понимая значения его слов.

— Разве вы не видите… Разве вы не видите, что эта роль создана для меня? — спросила она с придыханием.

— Ну, это уже слишком! — взорвался Натаниель. — Куда катится этот мир, если девушка твоего воспитания стоит здесь и говорит мне, что роль кокотки создана для нее?!

— Это старомодная чушь! — презрительно произнесла Паула. — Мы говорим об искусстве!

— Да, конечно, — мрачно сказал Натаниель. — Это твое понимание искусства, так ведь? Ну что ж, должен сказать, у меня другое!

К несчастью для всех присутствующих, он этим не ограничился. У Натаниеля нашлось, что сказать обо всем, начиная с упадка современной драмы и инфантильности современных драматургов и заканчивая глупостью всех женщин в целом и его племянницы в частности. В качестве заключительного аккорда он заявил, что матери Паулы следовало бы сидеть дома и смотреть за своей дочерью, а не выходить замуж вечно за каждого встречного.

Все, кто имел честь его слышать, почувствовали, как было бы хорошо убрать куда-нибудь Ройдона и дать гневу Натаниеля остыть. Матильда благородно выступила вперед, сказала Ройдону, что она очень заинтересовалась "Горечью полыни" и хотела бы обсудить с ним пьесу. Ройдон, на которого Матильда произвела впечатление и который, естественно, жаждал поговорить о своем произведении, позволил ей увести себя из комнаты. В этот момент Джозеф присоединился к шокированному словами Натаниеля обществу и с неуместной игривостью хлопнул брата по спине.

— Ну, ну, Нат, мы с тобой — люди бывалые. Грубая, местами жестокая штука. Но не без достоинств, я думаю. А ты что скажешь?

Натаниель сразу же превратился в калеку и простонал:

— Мое люмбаго! Черт тебя подери, не делай ты этого! — И заковылял к стулу, приложив одну руку к пояснице. Его мужественная фигура согнулась от непереносимого страдания.

— Глупости! — сказала Паула с совсем необязательной резкостью. — Минуту назад вы и не вспоминали о своем люмбаго! Вы — жалкий обманщик, дядя Нат!

Натаниель любил, когда его оскорбляли, но сейчас он обиделся, что его болезнь недооценивают. Поэтому он заявил, что Паула еще пожалеет о сказанном.

Мод, которая сворачивала вязание, разумно посоветовала принимать антифлогистин, если ему по-настоящему плохо.

— Конечно, плохо! — огрызнулся Натаниель. — И не думайте, что я позволю насмехаться надо мной, я никогда этого не позволю! Если бы кто-нибудь хоть немного заботился… Впрочем, я хочу слишком многого! Мало того, что в доме толчется множество людей, меня еще заставляют слушать пьесу, которая должна была заставить покраснеть любую приличную женщину!

— Меня тошнит от ваших разговоров о приличных женщинах, — вспыхнула Паула. — Если вы не можете оценить гения, тем хуже для вас! Вы просто не хотите запускать руку в карман, поэтому и закатываете сцену! Злой, лицемерный, я всей душой презираю вас!

— Да, ты была бы рада, если бы я лежал в земле! Я знаю! — сказал Натаниель, испытывая огромное удовольствие от этой освежающей перепалки. — Я вижу тебя насквозь! Все вы, женщины, одинаковые. Деньги — только это вам нужно! Ну, моих ты не получишь, чтобы ты потратила их на этого молокососа! Это мое окончательное решение!

— Хорошо! — сказала Паула с трагическими интонациями в голосе. — Держитесь за свои деньги! Но когда вы умрете, каждое пенни, которое вы мне оставите, я потрачу на действительно безнравственные пьесы. Надеюсь, вы об этом узнаете, возмутитесь и пожалеете, что были таким чудовищем по отношению ко мне, когда были живы!

Натаниель был так доволен таким яростным ответом, что забыл о своем увечье. Он выпрямился на стуле и сказал, что цыплят считают по осени и, будь он проклят, если после всего этого не сделает некоторых изменений.

— Пожалуйста! — надменно произнесла Паула. — Мне не нужны ваши деньги.

— А, новая песня! — сказал Натаниель, глаза его победно блеснули. — А я-то думал, именно они тебе и нужны. Две тысячи фунтов, ты готова убить меня из-за них!

— Что для вас значат две тысячи фунтов? — потребовала Паула со слабой логикой, но прекрасным драматическим переходом. — Вы этого даже не почувствуете. Из-за своих буржуазных вкусов вы отказываете мне в том единственном, о чем я мечтаю! Более того! Вы отказываете мне в возможности использовать свой шанс в жизни!

— Последняя фраза не вписывается в образ, — оценил Стивен.

— Заткнись! — обернулась к нему Паула. — Ты сделал все возможное, чтобы провалить пьесу Виллогби! Наверное, это твоя нежная забота обо мне заставляет тебя дрожать при мысли о том, что я появлюсь на сцене в роли проститутки!

— Благослови тебя Бог, меня не волнует, какие роли ты играешь! — ответил Стивен. — Я только прошу, чтобы ты не стояла здесь, напыщенная, как леди Макбет. Меня выворачивает от такого накала страстей в доме.

— Если бы в тебе оставалась хоть капля порядочности, ты был бы на моей стороне!

— Значит, у меня ее не осталось. Мне не нравится эта пьеса, мне не нравится ее автор, я не люблю, когда мне читают.

— Дети, дети! — воскликнул Джозеф. — Зачем, опомнитесь! И еще в канун Рождества!

— Теперь тошнит меня, — сказал Стивен, сползая с дивана и лениво направляясь к двери. — Расскажете мне потом, чем кончилась эта битва в духе Гомера. Я ставлю шесть к четырем на дядю Ната.

— Ну, знаешь, Стивен! — хихикнув, воскликнула Валерия. — Ты просто невозможен!

Ее неудачное вмешательство напомнило Натаниелю о ее существовании. Он, посмотрев на нее с ненавистью за ее пустую красоту, ярко-красные ногти, раздражающий смех, дал волю своим чувствам, рявкнув на Стивена:

— Ты не лучше своей сестры! Вы ни на грош не отличаетесь друг от друга! У тебя плохой вкус, слышишь? Вы приехали в Лексхэм в последний раз! Можешь запихнуть это в свою трубку и раскурить!

— Та-та! — сказал Стивен и вышел из комнаты. Он потревожил Старри, который, держа поднос с коктейлями, подслушивал под дверью и был поглощен бушующей за ней ссорой.

— Прошу прощения, сэр. Я как раз хотел войти, — сказал Старри, меряя Стивена уничтожающим взглядом.

— Надеюсь, вам будет чем развлечь прислугу на кухне? — любезно поинтересовался Стивен.

— Я никогда не сплетничаю, сэр, это ниже моего достоинства, — ответил Старри с величественными и надменными интонациями в голосе.

Держа перед собой поднос, он вошел в комнату. Паула, которая обращалась к дяде со страстным монологом, оборвала его на полуслове и бросилась вон. Джозеф уговорил Валерию, Мод и Мотисфонта подняться к себе, чтобы переодеться к ужину. Натаниель велел Старри принести ему бокал слабого шерри.

В то время как семейная ссора была в полном разгаре, в библиотеке Матильда со всей возможной тактичностью объясняла Виллогби, что Натаниель не будет финансировать его пьесу. Чтение так возбудило его, что сначала он, казалось, едва ли понимал ее. Очевидно, Паула внушила ему, что помощь дяди — дело решенное. Он весь побелел, когда до него наконец начал доходить смысл того, что говорила Матильда, и дрожащим голосом произнес:

— Значит, все напрасно!

— В том, что касается Ната, боюсь, что да, — сказала Матильда. — Эта пьеса не для него. Но он не единственный на свете, кто может поддержать вас.

Он покачал головой.

— Я не знаком с богатыми людьми. Почему он не будет ее финансировать? Почему не д-дать шанс таким л-людям, как я? Это нечестно! Люди, у которых есть деньги… Люди, которых не волнует ничего, кроме…

— Я думаю, вам было бы гораздо лучше отправить пьесу какому-нибудь продюсеру, как это обычно делается, — сказала Матильда бодрым голосом, надеясь предотвратить истерику.

— Все они боятся ее! — сказал Ройдон. — Они говорят, она некассовая. Но я знаю, я же знаю, что это хорошая пьеса! Я… Я писал ее потом и кровью! Я не могу это бросить! Она значит для меня слишком много! Вы не представляете, что она значит для меня, мисс Клар!

Она мягко намекнула, что он может писать и другие пьесы, кассовые, но он перебил ее, страстно заявив, что скорее умрет с голоду, чем будет писать пьесы такого рода. Матильда начала ощущать легкое нетерпение и обрадовалась, когда в комнату вошла Паула.

— Паула! — отчаянно воскликнул Ройдон. — Это правда, что сказала мисс Клар? Он собирается отказать нам в деньгах?

После ссоры с Натаниелем Паула раскраснелась, глаза ее блестели:

— Я только что сказала ему все, что я о нем думаю! Я сказала ему…

— Хорошо, но не стоит говорить этого нам, — потеряла терпение Матильда. — Ты должна была знать заранее, что нет никакой надежды!

Взгляд Паулы метнулся к се лицу.

— Я получу деньги. Я всегда получаю все, что хочу, всегда! А я никогда в жизни ничего так не хотела!

— Судя по тем замечаниям Ната, которые я имела честь слышать…

— О, это ничего не значит! — сказала Паула, откидывая назад волосы. — Ему наплевать на скандалы. Нам всем наплевать. Мы их любим! Я снова поговорю с ним. Вот увидите!

— Надеюсь, я не увижу, — ответила Матильда.

— А, ты ничего не хочешь понять! — продолжала Паула. — Я знаю его лучше, чем ты. Конечно, я получу деньги! Я знаю, что получу!

— Не тешь себя напрасной надеждой, ты не получишь их!

— Я должна получить! — Паула была возбужденной и напряженной. — Я должна!

Ройдон перевел неуверенный взгляд с ее горящего лица на расстроенное лицо Матильды. Он удрученно сказал:

— Наверное, мне лучше пойти переодеться. По-видимому, нет смысла…

— Я тоже пойду, — сказала Паула. — Смысл есть, Виллогби! Я всегда добиваюсь своего! Это точно!

"Веселенькое Рождество!" — подумала Матильда, когда они вышли из комнаты. Она взяла со стола сигарету, зажгла ее и села у огня, чувствуя себя совершенно разбитой. "Ох уж эти эмоции!" — она усмехнулась. Конечно, это ее не касается, но бедный драматург, несмотря на всю свою утомительность, возбудил в ней жалость, а у Паулы была удручающая манера втягивать посторонних в свои ссоры. И кроме того, нельзя же просто сидеть и смотреть, как гибнет этот плохо задуманный праздник. По крайней мере надо попытаться предотвратить окончательное крушение.

Она вынуждена была признать, что не может придумать, как это сделать. Если не выходки Паулы, то миротворческая деятельность Джозефа. Нельзя было остановить ни того, ни другого. Паулу волновали только свои дела, а Джозефа ничем нельзя было убедить, что своими стараниями он только подливает масла в огонь. Он считал себя всеобщим примирителем, может быть, сейчас он как раз утешает Ната, приводя его в бешенство своими банальностями, превращая плохое в ужасное, и все это с самыми лучшими намерениями.

На другом конце широкого холла открылась дверь, до Матильды донесся голос Натаниеля.

— Черт возьми, прекрати хватать меня! Я сейчас всех выставлю вон, со всеми коробками и картонками!

Матильда улыбнулась. Опять Джозеф!

— Ну-ну, Нат, старина, ты же не знаешь, что говоришь! Давай с тобой сядем и все спокойно обсудим!

— Не хочу я ничего обсуждать! — кричал Натаниель. — И не называй меня стариной! Ты уже достаточно натворил, пригласив всех этих людей ко мне в дом и превратив его в балаган, Серпантин! Омела! Мне этого не надо! Ты еще захочешь нарядиться в Санта-Клауса! Ненавижу Рождество, ты слышишь меня? Ненавижу! Мне оно отвратительно!

— Нет, нет, Нат! — возразил Джозеф. — Ты просто старый скряга и расстроился, потому что тебе не понравилась пьеса молодого Ройдона. Ну, если хочешь знать, старик, мне она тоже не понравилась, но юность нужно поощрять!

— Не в моем доме! — прорычал Натаниель. — И не ходи за мной! Ты мне не нужен!

Матильда слышала, как он тяжело поднимался по четырем ступенькам лестницы до первого пролета. Раздался грохот. Она поняла, что Натаниель сшиб стремянку.

Матильда направилась к двери. Стремянка валялась на полу, Джозеф заботливо помогал брату подняться с колен.

— Дорогой Нат, прости, пожалуйста! Боюсь, это моя вина, — с раскаянием в голосе говорил он. — Какой я беззаботный! Я собирался покончить с украшениями раньше!

— Сними их! — приказал Натаниель сдавленным голосом. — Все! Немедленно! Неуклюжий осел! Мое люмбаго!

Джозеф замер от этих ужасных слов. Натаниель пошел наверх, цепляясь за перила и снова превратясь в беззащитного калеку.

— О, Господи! — с нелепым видом воскликнул Джозеф. — Нат, я не думал, что она помешает кому-нибудь!

Натаниель не ответил, продолжая свой скорбный путь к себе в спальню. Матильда услышала, как хлопнула дверь, и рассмеялась. Джозеф быстро оглянулся.

— Тильда! Я думал, ты уже ушла! Дорогая моя, ты видела, что случилось? Какое несчастье!

— Видела. Так и знала, что эта стремянка кого-нибудь убьет.

Джозеф поднял стремянку.

— Не хочу сплетничать, но Нат — вредный старик. Он специально задел ее! Столько шума!

— Как бы я хотела, чтобы вы не оставляли ее здесь, — сказала Матильда. — Чувствую, сегодня вечером единственной темой для разговора будет люмбаго.

Он улыбнулся, но покачал головой.

— Нет, нет, это несправедливо! У него же действительно люмбаго, это очень болезненно. Мы должны работать на пару, ты и я, Тильда.

— Только не я, — грубо сказала Матильда.

— Дорогая моя, я рассчитываю на тебя. Нат тебя любит, мы должны смягчить его! Сейчас я уберу стремянку с дороги и мы обсудим, что можно сделать.

— Лично я, — твердо ответила Матильда, — иду наверх переодеваться.

Глава 5

Пока Джозеф относил стремянку в безопасное место — в комнату для бильярда, Матильда вернулась в библиотеку взять сумочку. Она поспешила подняться по лестнице, но на самом верху Джозеф догнал ее и, взяв за руку, сказал, что не знает, что бы они все делали без нее.

— Не льстите, Джо, — ответила Матильда. — Я не собираюсь приносить себя в жертву.

— Ну уж и в жертву! Что за мысль! — Он понизил голос, потому что они подошли к комнате Натаниеля. — Дорогая моя, помоги мне спасти мой бедный праздник!

— Никто не может его спасти. Единственное, что может немного помочь, — это убрать с его разгневанных глаз все гирлянды и омелы.

— Ш-ш! — сказал Джозеф, бросая нелепо испуганный взгляд на закрытую дверь Натаниеля. — Ты же знаешь Ната! Это просто его стиль. На самом деле он не против украшений. Боюсь, проблема гораздо сложнее. Сказать по правде, Тильда, как бы я хотел, чтобы Паула не привозила сюда этого молодого человека!

— Мы бы все этого хотели, — сказала Матильда, остановившись у двери в свою комнату. — Не беспокойтесь, Джо! Может быть, он еще больше разозлил Ната, но причина не в нем.

Джозеф вздохнул.

— Я так надеялся, что Нату понравится Валерия!

— Вы неисправимый оптимист.

— Знаю, знаю, но нужно же что-то сделать для Стивена! Должен признаться, я немного разочарован в Валерии. Я пытался дать ей понять, как обстоит дело, но… она не хочет помочь.

— Ну, Джо, это неизлечимо, — сухо ответила Матильда.

— И еще неприятности с Мотисфонтом, — продолжал он, его лоб пересекла озабоченная морщина.

— А в чем дело?

— О, дорогая моя, не спрашивай! Ты же знаешь, что в делах я непрактичный старый дурак! Кажется, он сделал такое, чего Нат не одобряет, но я не знаю подробностей. Я знаю только то, что сказал мне Мотисфонт, а это были только намеки, и притом очень туманные. Но послушай! Нат больше ругается, чем на самом деле сердится, может быть, все еще перемелется. Мы должны придумать, как привести Ната в хорошее расположение духа. Думаю, сейчас не тот момент, когда мне надо говорить с ним по поводу Мотисфонта.

— Джо, — серьезно ответила Матильда, — не рассчитывайте на меня в своих благородных планах! Но я дам вам небольшой совет. Не стоит говорить с Натом ни по чьему поводу!

— Они все надеются на меня, — сказал он со своей причудливой улыбкой.

Матильда предположила, что он действительно видит себя всеобщим примирителем, но она так устала, и это возвращение к роли миротворца вывело ее из себя.

— Что-то я не заметила! — сказала она.

Джозеф был уязвлен, но ничто не могло серьезно поколебать его представления о самом себе. Несколько минут спустя Матильда, открывая кран в общей для их двух комнат ванной, услышала, как он что-то мурлычет себе под нос. Фальшивя и повторяясь, он напевал первые несколько фраз старинной баллады. Матильда, у которой был хороший слух, постучала в дверь, ведущую из ванной в его комнату, и попросила его либо выучить мотив, либо замолчать. Потом она пожалела об этом, потому что, обнаружив, что, если говорить чуть громче, они могут переговариваться, Джозеф стал очень болтлив и удостоил ее воспоминаниями о своей беззаботной юности. Время от времени он останавливался, чтобы спросить, слушает ли его Матильда. Впрочем, казалось, он и не ждал ответа, потому что продолжал говорить еще некоторое время после того, как она вышла из ванной. Тем не менее Джозеф не обиделся, когда обнаружил, что целых десять минут его рассказ доносился до нее в виде невнятного бормотания. Он только рассмеялся и добродушно заметил, что, увы, сейчас он в основном живет прошлым и, наверное, превратился в ужасного старого зануду. После этого он вернулся к своей викторианской балладе, распевая ее и так и эдак до тех пор, пока Матильда не начала вынашивать мысль об убийстве.

Она окликнула его.

— Вы уверены, что никогда не выступали в «Гранд-опера», Джо? Какой из вас мог бы получиться Зигфрид! Фигура и все такое!

— Ах ты, насмешница! — ответил он с игривостью, которая заставила ее понять грубость Стивена. — Тильда, дорогая, ты уже оделась?

— Почти. А что?

— Не спускайся без меня! У меня есть идея!

— Вы не найдете во мне помощника, Джо, даже и не надейтесь!

Он только рассмеялся, но, должно быть, держал ухо востро, потому что, когда минуту спустя она отворила дверь своей комнаты, он немедленно возник на пороге своей. Ликуя и потирая руки, он сказал:

— Тебе не удастся провести своего старого дядю, нехорошая девчонка!

— Позвольте напомнить вам, Джо, что вы не мой дядя, и даже самые близкие друзья не называют меня девчонкой.

Он взял ее за руку.

— Разве не бессмертный поэт написал: "Ко мне, друзья, мы молоды всегда"?

Матильда сердито прикрыла глаза.

— Если мы начнем обмениваться цитатами, предупреждаю, проиграете вы! — сказала она. — Я знаю песню, в которой есть такие строчки: "Ваши родители упустили золотую возможность: они должны были утопить вас в ведре, когда вы были ребенком".

Посмеиваясь, он опять схватил ее за руку.

— Ну и язычок же у тебя, Тильда! Ничего! Я совсем не обиделся! Совсем-совсем! А теперь послушай, что я придумал! После обеда ты пойдешь с Натом играть в пикет.

— Ни за что на свете!

— Да, да, пойдешь! Я сначала подумал о бридже, но тогда будет Мотисфонт. Он, кажется, не очень сильный игрок, а ты же знаешь, как Нат серьезно относится к игре! А потом я вдруг вспомнил, какие страшные бои вы с ним устраивали, когда ты последний раз здесь гостила, и как он любил их. Предлагаю, чтобы после обеда ты пригласила Ната сыграть, а я пока займу всех в бильярдной. Шарадами или «Угадайкой», одной из этих хороших старомодных игр в кружок.

— Если мне предстоит выбор между хорошей старомодной игрой в кружок и пикетом, то победа за вами, Джо. Я согласна вам помогать.

Он благодарно просиял и чуть было не похлопал ее по спине, но в это время они уже входили в гостиную.

Стивен с Мотисфонтом еще не спускались, но все остальные были уже в сборе. Они пили коктейли, в то время как Мод, которая сказала, что не притрагивается к спиртному, безрезультатно искала "Жизнь императрицы Австрии". Она помнила, что оставила ее где-то здесь, но была не уверена, где именно. Она довольно опрометчиво поинтересовалась у Паулы, не видела ли та книгу. Паула, которая была погружена в мрачное раздумье, вернулась к действительности.

— Я? — изумленно спросила она с жестом несдерживаемого раздражения. — Во имя Господа, зачем мне могла бы понадобиться ваша книга?

— Я только спросила, дорогая, — мягко ответила Мод. — Помню, я видела ее здесь после обеда. Или я взяла ее с собой, когда пошла в свою комнату?

Паула бросила на нее отчаянный взгляд и принялась расхаживать по комнате, снова погрузившись в мрачные мысли.

Валерия, сделав несколько безуспешных попыток пококетничать с Ройдоном, который, казалось, был так же удручен, как и Паула, с угрюмым видом направилась к камину. Там к ней присоединился Джозеф. Он отпустил парочку несколько преувеличенных комплиментов и, по мнению Матильды, делал все возможное, чтобы развлечь ее.

Но Валерия не хотела кокетничать с Джозефом. Ей было скучно. Валерия не принадлежала к поколению, которое приучали быть вежливым со старшими, и поэтому она резко оборвала Джозефа, а на вопрос Мод ответила, что не видела ее книги, а если бы и видела, то не смогла бы отличить ее ни от какой другой.

Ройдон принес Матильде коктейль и нерешительно задержался возле нее. После нескольких бессвязных фраз он внезапно пустился в откровения.

— Я подумал над тем, что вы говорили, и пришел к выводу, что вы были правы. Я буду пытаться снова. В конце концов, я еще не обращался к Генри Стефорду. Может быть, пьеса понравится ему. Он же поставил "Ночь в лихорадке", а она продержалась всего неделю. Я больше не буду искать финансовой поддержки. Вы совершенно правы, пьеса достаточно сильная, чтобы самой постоять за себя.

Матильда не могла вспомнить, когда она говорила что-либо подобное, но обрадовалась, что Ройдон, который еще недавно пребывал в состоянии полного отчаяния из-за отказа Натаниеля, восстановил утраченный оптимизм, и сердечно приветствовала его решение. Вошел Эдгар Мотисфонт и извинился, что заставил всех ждать. Он был подчеркнуто разговорчив до тех пор, пока Джозеф не спросил, не видел ли он Ната или Стивена. Казалось, это вернуло его к неприятным мыслям о своем разговоре с Натаниелем, и он погрузился в мрачное молчание.

Стивен вошел несколько минут спустя и тоже извинился. Все посмотрели на часы — Натаниель не торопился.

В половине девятого Старри пришел объявить, что ужин подан, но, увидев, что хозяина еще нет, с оскорбленным видом удалился. Джозеф надеялся, что Натаниель спустится через минуту, но, когда прошло десять, он сказал, что Нат, должно быть, не смотрит на время, и предложил Стивену подняться и привести дядю.

Стивен наливал себе еще один стакан шерри и с обычной грубостью ответил, что, если Джо так волнует отсутствие Ната, ему лучше сходить и привести его самому.

— Ну, ну, Стивен! — сказал Мотисфонт. — Не очень-то любезно с твоей стороны, э… мой мальчик.

— Я не обижаюсь на этого грубияна, который зовется моим племянником, — солнечно улыбнулся Джозеф. — Мы со Стивеном понимаем друг друга. Паула, дорогая, может быть, ты сбегаешь и постучишь в дверь своего дяди?

— Нет, спасибо! — с коротким злым смешком ответила Паула. — Я уже пыталась, я хотела поговорить с ним, а он даже не ответил.

Стивен ухмыльнулся.

— Не стоит обращать внимания на дядю Ната. Пойдемте ужинать.

Похоже было, что Валерия испытывает облегчение от отсутствия Натаниеля, но все же она сказала:

— Наверное, неудобно без мистера Хериарда.

— Как у тебя развито чувство приличия, любовь моя! — сказал Стивен.

— Ну и лентяи же вы, — обратился к ним Джозеф. — Чувствую, мне самому придется сбегать.

— Я этого не говорил, но вы правильно поняли смысл моих слов, — бросил Стивен.

Паула непроизвольно рассмеялась, но, когда Джозеф вышел из комнаты, сказала:

— Ну, братец, ты в хорошем расположении духа!

— Под стать твоему, сестра, — ответил он сквозь зубы, любезно улыбнувшись.

— Чувствую, что я заболеваю от слишком большой дозы Хериардов, — сказала Матильда.

Мод, которая оставила поиски и уселась на свое обычное место у камина, перевела взгляд со Стивена с сестрой на Матильду. Ее лицо ничего не выражало, но маленькие руки были сжаты.

— Интересно, как вы это выдерживаете, Мод, — сказала Матильда.

— Я привыкла, дорогая, — ответила Мод.

Сверху послышался голос Джозефа, который звал Стивена.

— Стивен, старина, ты не поднимешься сюда на минутку?

— О, Боже! Надеюсь, ничего не случилось! — сказал Эдгар Мотисфонт.

— Что может случиться? — Стивен направился к двери. — Что тебе надо, Джо?

— Поднимись, мой мальчик!

Он пожал плечами и вышел.

— Что могло произойти? — поинтересовалась Валерия. — Как вы думаете, может быть, мистер Хериард заболел?

— Заболел? С чего бы это? В последний раз, когда я его видел, он был абсолютно здоров, — сказал Мотисфонт.

— Мое люмбаго, — пробормотала Матильда.

Лениво поднявшись по лестнице, Стивен обнаружил Джозефа и лакея Натаниеля, Форда, перед дверью в комнату Натаниеля. Оба они выглядели обеспокоенными. Стивен спросил:

— Что случилось?

— Стивен, мальчик мой, мне это не нравится, — ответил Джозеф. — Нат не отвечает на стук, Форд говорит, он ему тоже не ответил, когда он стучал полчаса назад.

— Ну и что? — возразил Стивен. — Может, он сыт человечеством. Кто будет винить его за это?

— Не надо шутить, старина! Боюсь, что-то случилось. Думаю, надо выломать дверь.

— Там внутри ни звука, сэр, — сказал Форд, прислонивший ухо к дверной щели. — Я несколько раз его звал, мистер Стивен.

Стивен поднял брови.

— Да? Дядя Нат! Дядя Нат, с вами все в порядке?

Ответа не было. Нахмурившись, Стивен толкнул дверь плечом. Под совместными усилиями Стивена и Форда замок наконец поддался, и они оба ввалились в комнату.

Это была большая, обитая деревянными панелями комната с тяжелой мебелью из мореного дуба. Шторы были опущены, свет включен. В камине горел огонь, а рядом с камином, возле стула, на полу, как бы заснув, лежал Натаниель Хериард, положив руку под голову.

— Боже мой, он, должно быть, потерял сознание! — воскликнул Стивен. Он бросился вперед и опустился на колени рядом с Натаниелем. — Форд, принесите бренди! Нечего здесь стоять!

Дрожа от беспокойства, подошел Джозеф.

— О Боже, как это могло случиться? Нат, старина Нат!

— Не кричите на него! — побледнев, сказал Стивен. — Он мертв.

— Стивен! — задохнулся Джозеф. — Мертв? Глупости! Быть не может! Он потерял сознание, вот и все!

Стивен поднялся с колен.

— Потрогайте, — грубо сказал он.

— Нет, нет, нет, я не верю! — бормотал Джозеф, в свою очередь опускаясь на колени рядом с телом Натаниеля и поднимая его безжизненную руку. — Принеси зеркало! Если мы поднесем его ко рту…

— Глупец, разве вы не видите, что он мертв? — огрызнулся Стивен.

Джозеф застонал и непроизвольно принялся растирать руку, которую он держал.

— Но как же так? Он же не был болен, Стивен! Нат, дорогой Нат!

— Не знаю. Наверное, удар. Что мы будем делать?

— Доктора быстро! Нет, нет, он не может быть мертв!

— Да, думаю, надо послать за доктором, — сказал Стивен намеренно равнодушно, но его голос дрожал. — Надо сказать Форду, чтобы он позвонил. Веселое Рождество вы устроили, Джо!

— Не надо! — попросил Джозеф разбитым голосом.

В комнату поспешно вошел лакей, неся графин с бренди и стакан. У порога его остановил Стивен, который сказал:

— Это не понадобится. Он мертв. Идите позвоните доктору.

— Мертв, сэр? — повторил Форд, болезненно побледнев. — Хозяин, мистер Стивен?

— Кто же еще, дурак? Я передумал, давайте сюда бренди. Идите и свяжитесь с доктором, только быстро, слышите?

— Форд! — сдавленным голосом сказал Джозеф. — Никому ничего не говорите.

— Почему? — потребовал Стивен. — Они же должны знать. Вы хотите продолжать ваш треклятый праздник?

— Стивен, Стивен, ты находишься перед лицом смерти!

— Именно это я и говорил вам, — тяжело ответил Стивен, наливая себе бренди. — Действует на нервы, правда?

— Идите, Форд! — сказал Джозеф. — Скажите доктору Стоуку, что с мистером Хериардом произошел несчастный случай, и попросите его немедленно приехать!

— Зачем такие недоговоренности? — полюбопытствовал Стивен, когда потрясенный лакей вышел.

Джозеф, понижая голос, сказал:

— Поди сюда на минуту, мой мальчик. Это не удар. О, Боже мой, Стивен, Ната убили!

— Вы с ума сошли? — возмутился Стивен, задержав руку со стаканом бренди, который он подносил ко рту.

— Посмотри! — ответил Джозеф, протягивая к нему руку.

Ладонь была запачкана кровью. Стивен со стуком поставил стакан на каминную полку и подошел к телу Натаниеля.

— Как?.. Где?.. Что за черт?

Джозеф вынул из кармана платок и вытер лицо.

— Я хотел его выпрямить, — сказал он с дрожью в голосе. — Я почувствовал что-то липкое у него на спине. Его зарезали, Стивен! Мой брат Нат!

— Черт побери, дверь была закрыта! — сказал Стивен. — Его не могли убить!

— Посмотри! — отворачиваясь, сказал Джозеф. — Прости меня, но я не могу. Глупо, но не могу. Во второй раз.

— Бренди на столе, — сказал Стивен, поворачивая тело Натаниеля. — Боже мой, вы правы!

Джозеф поднялся с колен, подбежал к столу и рухнул на стул, опустив голову на руки и застонав. Пиджак Натаниеля на пояснице был липким от сгустившейся крови. В материи видна была дыра, по краям которой тоже запеклась кровь. Стивен резко сказал:

— Должно быть, внутреннее кровотечение. Снаружи немного крови. Ну, мы влипли!

— Это невозможно! Я не могу поверить! Нат, такой человек!

— Слушайте, выпейте бренди! — сказал Стивен, берясь за свой стакан.

Джозеф подавил вздох и заставил себя слабо улыбнуться.

— Да, да, мы должны успокоиться! Мы должны подумать. Это страшное событие, Стивен. Мозг не в состоянии этого постичь. Молодежь там, внизу, невинно веселится, а в этой комнате мы с тобой наедине с…

— Замолчите! — грубо сказал Стивен. — На этом проклятом празднике никто и не думал веселиться, и вы это хорошо знаете! А что касается невинности… Интересно, кто это сделал?

Это размышление привело Джозефа в чувство. Он выпрямился и глотнул воздуха.

— Я и не подумал! Наверное, из-за шока… Стивен, это ужасно! Кто мог совершить такое страшное дело?

Стивен подошел к окну и раздвинул шторы. После короткого осмотра он повернулся и сказал:

— Вы понимаете, что дверь была заперта и окна тоже?

Джозеф, который рассеянно ходил по комнате, прищурился, глядя на него.

— Ванная! Должно быть, убийца проник через нее!

Взгляд Стивена мгновенно обратился на дверь, ведущую в ванную. Она была приоткрыта, через нее пробивался свет. Он прошел туда. Ванная была приготовлена для Натаниеля, на трубе с горячей водой висело его полотенце, на полу лежал коврик. Вторая дверь была заперта, открыт был только вентиляционный люк над створчатым окном.

— Эта дверь тоже закрыта, — сказал Стивен, возвращаясь в спальню. — Разберитесь, если можете.

— Дверь закрыта? — тупо спросил Джозеф. — Ты уверен, Стивен?

— Конечно, уверен!

В комнату вернулся Форд.

— Доктор сейчас выезжает, сэр. Мисс Паула идет сюда, сэр. Я не мог ее удержать. Я не знал, что надо говорить, мистер Джозеф.

— Стивен, это зрелище не для женщины! — воскликнул Джозеф. — Она не должна входить!

Стивен бросил на него презрительный взгляд и не двинулся с места, чтобы помешать появлению сестры.

Паула вошла в своей обычной стремительной манере со словами:

— Что произошло? Почему вы не спускаетесь? Что за тайны?

— Это загадка для полиции, — ответил Стивен.

Паула увидела тело Натаниеля, ее глаза сузились. Минуту она стояла и смотрела на него, постепенно бледнея, а потом спросила сдавленным голосом:

— Он мертв?

— О да! — ответил Стивен.

— Из-за чего он умер?

— Ты выбрала неверное слово: не из-за чего, а из-за кого.

Она посмотрела на него тяжелым, беспокойным взглядом.

— Значит, он убит?

— Колотая рана на спине.

Она передернулась.

— Ужасно! Ужасно!

Наступило молчание, которое нарушил Джозеф.

— Тебе не следует здесь находиться, Паула, — сказал он жалким голосом.

— Почему?

— Оберегает твою девичью невинность, — пояснил Стивен.

— О! — Паула насмешливо дернула плечом. — Что мы будем делать?

— Думаю, надо поставить в известность полицию. Именно это я сейчас и сделаю, — сказал Стивен и направился к двери.

— В канун Рождества! — простонал Джозеф, будто испытывая от этого дополнительные мучения. — О, Паула, Паула!

Она резко повернулась к нему.

— Зачем вы это сказали? Думаете, я имею к этому какое-то отношение?

— Нет, дорогая, нет! — Он был потрясен. — Конечно, не думаю!

— Кто тогда? У вас есть какие-нибудь предположения?

— Я не могу думать, дорогая. Это слишком ужасно! Я попытаюсь осознать это, взять себя в руки…

— Этот дом! Этот порочный, страшный дом! — не выдержала она и пугливо огляделась. — Вы смеялись надо мной, когда я говорила, что в нем все зло!

— Дорогая моя, ты слишком взвинчена, — Джозеф, казалось, был ошеломлен. — Дом не мог убить бедного Ната!

— Это его влияние! Он действовал на нас всех, он внушил одному из нас…

— Тише, Паула, успокойся! — сказал Джозеф. — Ты говоришь глупости! Ну, ну, дитя мое! Уходи отсюда! Тебе не следует здесь находиться. — Он обнял ее и почувствовал, как она напряжена и дрожит.

— Это не один из нас, — с трудом произнесла Паула. — Этого не может быть. Кто-нибудь проник через окно, ограбление, наверное. Дверь была закрыта!

— Паула, дорогая, это Форд тебе сказал?

— Я знаю сама! Я пыталась войти, перед тем как спуститься в гостиную! Он не отвечал на мой стук.

— Паула, почему ты не рассказала об этом нам? — воскликнул он.

— Я не думала, что это важно. Думала, он просто надулся. Мы поссорились. Вы же знаете, каким он был! И потом, я же сказала вам, когда вы попросили меня позвать его.

— Слишком поздно! — трагично сказал Джозеф.

— В любое время было бы поздно. Думаю, когда я стучалась, он был уже мертв.

Джозеф поморщился.

— Паула, дорогая, зачем такой суровый тон?

На ее лице появилось выражение Стивена, когда она ответила:

— Напрасно ждать, что я зарыдаю. Во всяком случае, я говорю честно. Я его не любила. Мне все равно, что он умер. Он был злой и тиран.

Слова Паулы потрясли Джозефа. Казалось, ему было действительно больно. Он забеспокоился.

— Мы не должны впадать в истерику, Паула. Ты сама не знаешь, что говоришь. Нет, нет, твой старый дядя хорошо знает тебя!

Она пожала плечами.

— Ненавижу, когда меня идеализируют.

Джозеф взял ее тонкую руку и погладил ее.

— Спокойно, дорогая, спокойно! Мы не должны терять голову.

Паула поняла его слова в том смысле, что ей не надо терять своей.

— Вы хотите сказать, полиция подумает, что это сделала я из-за нашей с ним ссоры? Хорошо! Пускай!

— Нет, моя дорогая, они не будут подозревать девушку твоего возраста, я уверен в этом. Но не говори плохо о бедном Нате! И потом, Паула! Постарайся убедить Стивена, чтобы он тоже следил за своим языком! Мы все знаем, что его поведение ничего не значит, но другие этого не знают, а он говорит такие вещи… Чтобы произвести впечатление, глупый мальчишка! Но будет ужасно, если он будет говорить все это в присутствии полиции! О, Боже, когда я задумывал этот праздник, я не предполагал, что он так закончится. Я хотел, чтобы все были веселыми и счастливыми!

— Нам лучше спуститься вниз, — резко оборвала она.

Джозеф тяжело вздохнул.

— Наверное, глупо с моей стороны, но я не хочу оставлять его одного.

Выражение лица Паулы говорило о том, что это было действительно очень глупо, поэтому, посмотрев еще раз на тело Натаниеля, Джозеф пошел вместе с ней, печально говоря:

— Последняя разлука в моей жизни! Может быть, она не продлится долго!

Форд стоял у лестницы и шепотом разговаривал с одной из служанок, в которой возбуждение, казалось, пересилило естественное желание разрыдаться, что было типично для женщин такого рода занятий. Увидев Джозефа, она метнулась прочь. Паула вспыхнула и сказала сквозь зубы:

— Уже сплетничают! С этим нам еще предстоит столкнуться!

Джозеф предупреждающе сжал ее руку, велел лакею встать на посту у комнаты Натаниеля и повел свою племянницу вниз.

— Стивен уже объявил всем ужасную новость, — сказал он.

Стивен, действительно, сделал это. Поставив в известность местную полицию, которая находилась на расстоянии пяти миль от дома, он вошел в гостиную, где собрались все остальные, находившиеся в той или иной степени нетерпения и беспокойства, и злобно заявил:

— Напрасно ждать дядю Ната. Как вы, без сомнения, уже догадались, он мертв.

— Мертв? — воскликнула Матильда после минутного озадаченного молчания. — Ты шутишь?

— Нет. Если быть точным, кто-то вонзил ему нож в спину.

Валерия вскрикнула и ухватилась за ближайшую опору, которая оказалась рукой Ройдона. Тот не обратил на это никакого внимания, он стоял и, раскрыв рот, смотрел на Стивена.

Мотисфонт сердито и раздраженно сказал:

— Я не верю! Это одна из твоих неудачных шуток, Стивен, и мне она не нравится!

Руки Мод все еще были сжаты. Полная, маленькая, она сидела неестественно выпрямившись. Ее бледные глаза внимательно изучили Стивена, потом перешли на Мотисфонта, на Ройдона, на Валерию и снова опустились.

— Это правда? — глупо спросила Матильда.

— К несчастью для всех нас.

— Вы хотите сказать, его убили, — сказал Ройдон, слова застревали у него в горле.

— О нет! Я не смогу этого вынести! — воскликнула Валерия. — Это слишком ужасно!

Мотисфонт поднес руку ко рту. Изо всех сил стараясь казаться спокойным, он спросил:

— Кто это сделал?

— Не имею ни малейшего представления, — ответил Стивен. Он взял со стола сигарету и зажег ее. — Интересная задачка, — медленно проговорил он.

Глава 6

После его слов воцарилось напряженное молчание. Минуту Стивен курил, со злобным удовольствием наблюдая за разнообразием выражений на обращенных к нему лицах. Невозможно было понять, какие мысли скрываются за внешней сдержанностью, настороженностью, даже замкнутостью.

— Действительно, не сразу разберешься, кто же из нас настоящий актер! Мы все чертовски хороши, все! — с неподдельным восхищением сказал он.

Мод окинула Стивена ничего не выражающим взглядом и ничего не сказала, Эдгар Мотисфонт сердито произнес:

— Это замечание… это замечание говорит о самом дурном вкусе!

— Хериард, — коротко пояснила Матильда.

Вошли Джозеф с Паулой. Паула была бледна. Она обменялась взглядом с братом и отрывисто попросила у него сигарету. Стивен опустил руку в карман, снова ее вытащил и кивнул на коробку с сигаретами на столе. Джозеф подошел к жене и взял ее руки в свои.

— Дорогая моя, мы осиротели с тобой, — сказал он с такой торжественностью в голосе, что Матильде ужасно захотелось хихикнуть.

— Стивен говорит, что Натаниеля убили, — спокойно сказала Мод. — Несколько странно.

Явное несоответствие этого замечания сложившейся ситуации, что, впрочем, было вполне характерно для Мод, лишило Джозефа возможности выразить более глубокие чувства. Он смутился и сказал, что потрясение сделало ее глухой ко всему. Все присутствующие поняли, что какое бы горе, какой бы мрак ни овладели душой Джозефа, он не смог бы долго сопротивляться предоставленной ему возможности сыграть главную роль в трагической сцене. Он уже видел себя в роли главного плакальщика, надежного оплота убитых ужасным известием домочадцев, подумала Матильда.

Но внимание общества уже переключилось на Валерию. Ее прелестные глазки расширились от страха, рот раскрылся, и она захныкала:

— Как бы я хотела не приезжать сюда! Я хочу домой!

— Но ты же не можешь уехать, — ответил Стивен. — Полиция захочет видеть тебя, как и всех остальных.

Слезы побежали у Валерии по щекам.

— О, Стивен, не позволяй им! Я же ничего не знаю! Я не могу им ничем помочь. Я знаю, маме не понравится, если я здесь останусь!

— Никто не будет подозревать вас! — благородно вмешался Ройдон, глядя на Стивена.

— Бедное мое дитя! — единственное, что мог сказать Джозеф в ответ на очередную ее глупость. — Вы должны быть стойкой и успокоиться. Мы все должны быть стойкими! Нат хотел бы этого!

Печаль овладела всеми присутствующими, когда до них дошли слова Джозефа. И Матильда поняла: его усилия заставить всех забыть настоящего Натаниеля и вместо этого принять плод его розового воображения скоро увенчаются успехом. Она спросила:

— Что же нам делать?

— Мы уже послали за доктором, — ответил Джозеф, послав дружеский взгляд в сторону племянника. — Больше мы ничего не можем сделать.

— Мы можем поужинать, — сказала Паула, выражая в словах недостойную мысль, которая приходила на ум не одной ей.

Раздался вскрик. Валерия сказала, что она заболевает от одной мысли о еде. Мотисфонт заметил, что сейчас не время думать об ужине.

— Сколько же вы хотите ждать? — спросил Стивен. — Уже половина десятого.

Мотисфонт настолько обиделся на Стивена, что с трудом подавил злость. Из-за Стивена он чувствовал себя дураком, какой-то злой гений заставлял его выкидывать глупости одна нелепее другой.

— Разумеется, никому из нас и в голову не придет ужинать сегодня вечером, — сказал он.

— Почему мы не можем поесть сейчас, если мы все равно собираемся сделать это завтра? — поинтересовался Стивен. — Когда же нам будет прилично поесть?

— Вы насмехаетесь надо всем!

Джозеф выступил вперед, положив одну руку на плечо Стивена, а другую — на плечо Мотисфонта.

— Дорогие мои, успокойтесь! — мягко сказал он. — Не забывайте… не позволяйте этой нервозности одолеть вас!

— Я позвоню, — сказала Мод и позвонила.

— Ты вызвал полицию? — спросила Паула брата.

— Не будем обсуждать это, дети мои! — сказал Джозеф с неуместным оптимизмом.

Казалось, вопрос Паулы дал волю сдерживаемому возбуждению. Даже Матильда обнаружила, что говорит: "Кто же это мог сделать?". Во время этого бессмысленного галдежа вошел Старри, с соответствующим всему произошедшему суровым и мрачным выражением лица. Он встал у двери, как статист на похоронах.

— А, вот и наш добрый Старри! — сказал Джозеф, вовлекая его в семейный круг таким дружеским обращением.

Но это было не так легко. Старри не шелохнулся, презирая людей, которые не знают своего места.

— Вы звонили, сэр? — сурово спросил он.

— Да, да! — ответил Джозеф. — Вы слышали ужасную новость? Не стоит и спрашивать!

— Не стоит, сэр. Новость сообщил штату прислуги Форд. Я крайне огорчен услышанным, сэр!

— А, Старри, вы тоже чувствуете это! Что за трагедия! Какое ужасное потрясение!

— Да, действительно, сэр, — ответил Старри, выражая этими простыми словами ту обиду, которую он испытывал. Все должны были почувствовать, что он никогда бы не согласился служить Натаниелю, если бы мог предвидеть такой вульгарный поворот событий. Вполне разумно было предположить, что он сделает заявление об уходе при первой же возможности.

Несколько обескураженный, Джозеф сказал:

— Будет лучше, если вы подадите ужин. Хозяин не захотел бы, чтобы для его гостей что-нибудь изменилось, ведь так?

— Очень хорошо, сэр, — сказал Старри, отказываясь выражать свое мнение по этому спорному вопросу.

Он удалился, оставляя за собой след своего неодобрения. Вспоминая возбужденные вопросы и восклицания, прерванные его появлением, все почувствовали, что переступили грань допустимого в обществе. Мотисфонт откашлялся и заметил, что он не знает, что надо делать.

— А я знаю, — сказала Валерия. — Я хочу сказать, я никогда не думала, что такое может случиться со мной! Стивен, мама очень рассердится! Я точно знаю, мне надо уехать домой!

— В Рождество поезда ходят довольно редко, — заявила Мод. — А когда идет снег, они могут застрять.

— Но я не могу ехать поездом! — сказала Валерия. — Стивен привез меня на машине.

— Извини, — сказал Стивен, — я не могу уехать.

— Но, Стивен, ты же потом можешь вернуться, правда? Не хочу показаться надоедливой, но у меня не такие уж крепкие нервы. Я неделями не могу успокоиться даже из-за пустяка! Буквально!

Он не ответил ей. Ироничность сменилась напряженностью и даже глупость Валерии не смогла вызвать знакомого насмешливого выражения на его лице. Отвечать пришлось Ройдону.

— Я был бы рад отвезти вас домой, — сказал он. — Я вижу, вы из тех легко возбудимых натур, которые обладают повышенно острой чувствительностью.

— Да, мама говорит, что я живу просто на нервах.

— В твоем бесчувственном теле нет ни единого нерва, — сокрушительно произнесла Паула.

Валерию никогда в жизни так не оскорбляли. Она багрово покраснела, глаза у нее засверкали, казалось, общее напряжение выльется во взаимные оскорбления.

Тут в комнату вошел Старри, объявляя, что ужин подан. Ссора не состоялась. В подавленном молчании гости Натаниеля вышли из комнаты.

Старри убрал приборы с места Натаниеля во главе стола. Эта пустота немедленно бросилась в глаза всем присутствующим, внезапно и непроизвольно напомнив всем о его смерти. Она вдохновила Джозефа на восклицание:

— Странно и печально будет мне видеть, как другой займет место Ната. Это случится, я знаю, мне надо мужественно смириться с этим, но я рад, что, хотя бы в этот вечер, я вижу лишь его пустой стул.

Этот краткий монолог не требовал комментариев. Но если кто и мог что-либо сказать, подумала Матильда, то только Стивен. Почти ожидая, что он буркнет что-нибудь ядовитое, она посмотрела на него через стол. Морщины у его рта сказали ей, что бестактность этого замечания не прошла для него незамеченной, но он ничем больше не показал, что слышал Джозефа.

Джозеф прошептал:

— Помоги мне, Тильда! Мы должны вести себя естественно! Нельзя допускать, чтобы этот ужас овладел нами!

Матильда не могла даже представить себе, чего он ждал от нее. Попытки завязать разговор, не касающийся смерти Натаниеля, покажутся вызывающими и закончатся неудачей. И она приступила к супу, не обращая внимания на Джозефа.

Валерия, немедленно став еще более чувствительной, отказалась от супа и сказала, что это ужасно — сидеть здесь и ужинать в то время, как мистер Хериард, мертвый, лежит наверху.

— Ты не ешь суп, потому что считаешь, это повредит твоей фигуре. Ты сама говорила об этом, — сказала Паула.

— Некоторые слишком верят в диету, — внезапно заметила Мод. — Это хорошо, хотя сама я никогда не испытывала трудностей с пищеварением. Но Джозефу надо быть более осторожным. Ему противопоказана тяжелая пища.

Старри, который совещался в дверях с лакеем, подошел к Джозефу, наклонился к нему и зловеще пробормотал:

— Доктор Стоук, сэр.

Джозеф подался вперед.

— Стивен, мальчик мой! Доктор!

— Вам надо провести его наверх, — сказал Стивен.

— Ты не хочешь присутствовать? Ты вправе там находиться.

— Спасибо, не во время ужина.

Джозеф отставил стул и поднялся, пытаясь, как должны были почувствовать все, любезно улыбнуться.

— Как хочешь, старина. Я понимаю.

— Хочется верить.

— Тише! Не надо горьких слов сегодня! — сказал Джозеф, выходя из комнаты.

Он встретил доктора в холле, тот отдавал пальто и шляпу лакею.

— Стоук! — сказал он. — Вы знаете, почему мы вас вызвали? Мне не надо объяснять вам?

— Слуга Хериарда сказал мне, что произошел несчастный случай, — ответил доктор. Он, прищурившись, посмотрел на Джозефа и резко спросил: — Надеюсь, ничего серьезного?

Джозеф сделал беспомощный жест.

— Он мертв, — сказал он.

— Мертв! — Доктор был явно поражен. — О, Боже, что случилось?

— Ужасное дело, Стоук, — передернувшись, сказал Джозеф. — Я проведу вас к нему.

— Он в своей комнате? — спросил доктор, взявшись за чемоданчик.

Доктор был сильным, энергичным мужчиной и взбежал по лестнице раньше Джозефа. Перед дверью Натаниеля на стуле сидел Форд. Доктор, нахмурившись, посмотрел на него и прошел в комнату. Когда он увидел позу, в которой лежал Натаниель, он быстро подошел к нему и опустился на колени.

Самый краткий осмотр убедил его в смерти его пациента. Когда Джозеф вошел в комнату, он поднял на него глаза и отрывисто спросил:

— Лакей сообщил, что произошел несчастный случай. Что случилось?

Джозеф отвел глаза от тела Натаниеля и тихо сказал:

— Посмотрите на его спину, Стоук!

Доктор быстро перевел взгляд на убитого. Стивен оставил Натаниеля почти в той же позе, в которой нашел его, — он лежал на левом боку, в пиджаке видна была небольшая кровавая дыра.

Последовало короткое молчание. Джозеф повернулся спиной к доктору и смотрел на затухающий огонь в камине. Доктор поднялся с колен.

— Думаю, вы понимаете, что это убийство? — сказал он.

Джозеф кивнул головой.

— Надо немедленно поставить в известность полицию.

— Мы уже сделали это. Они должны приехать с минуты на минуту.

— Я подожду их.

— Какое страшное потрясение! — сказал Джозеф после неловкой паузы.

Доктор согласился. Казалось, он тоже пережил шок.

— Наверное, вы не знаете, кто?.. — спросил он, оставив фразу незаконченной.

Джозеф покачал головой.

— Я почти что хочу, чтобы мы никогда не узнали. Только бы знать, что он не мучился!

— Скорее всего нет, — заверил его Стоук.

— Спасибо. Какое облегчение! Думаю, он умер мгновенно.

— Во всяком случае, в течение очень небольшого промежутка времени, — допустил Стоук.

Джозеф вздохнул и погрузился в молчание, которое продолжалось до прибытия инспектора полиции и его многочисленных помощников. Стивен привел их наверх. Джозеф очнулся от задумчивости и приветствовал инспектора, которого он знал, вымученной улыбкой и словами:

— Вы знакомы с доктором Стоуком?

В комнате вдруг стало тесно. Джозеф признался Стивену, что ему это кажется кощунством. Над телом Натаниеля сержант полиции совещался с доктором Стоуком, а инспектор, который выглядел так, будто был недоволен тем, что он должен заниматься убийством в канун Рождества, начал задавать вопросы.

— Ничем не могу помочь вам, — сказал Стивен. — В последний раз я видел его живым внизу, в гостиной, около половины восьмого.

— Я понял, что это вы взломали дверь, сэр, и нашли тело?

— Я вместе с его лакеем. Вы везде найдете отпечатки наших пальцев.

— Мои тоже, — с несчастным видом сказал Джозеф. — Об этом не думаешь, когда происходит такое.

Глаза инспектора остановились на графине с бренди и стоящем возле него стакане. Стивен сказал:

— Нет, Ложный след. Бренди принесли, чтобы привести в чувство моего дядю, мы еще не знали, что он мертв. Я его выпил.

— Хорошо понимаю вас, сэр. Когда вы вошли, покойный лежал в этой же позе?

— Не совсем, — после минутного размышления сказал Стивен. — Думаю, он был больше повернут на живот.

— Не будете ли вы так добры, сэр, чтобы придать телу то положение, в котором вы нашли его?

Стивен колебался, он явно не хотел этого делать. Джозеф умоляюще произнес:

— Инспектор, вы же понимаете, как это болезненно для моего племянника! Конечно…

— Заткнитесь! — грубо сказал Стивен, подошел к телу Натаниеля и перевернул его. — Более или менее так.

— Вы согласны, сэр? — спросил инспектор Джозефа.

— Да, да! — сказал Джозеф. — Его голова лежала на руке. Мы не могли подумать… мы решили, он потерял сознание!

Инспектор кивнул и спросил, кто занимает соседнюю комнату, с которой у этой была общая ванная. Ему сказали, что это была единственная свободная комната и в нее поместили Ройдона. Инспектор сделал пометку в блокноте. Проверив окна в комнате и в ванной, задумчиво посмотрев на приоткрытый вентиляционный люк и получив подтверждение, что их не трогали после того, как обнаружили тело Натаниеля, он наконец предложил продолжить беседу в другой комнате.

Джозеф со Стивеном оба были рады уйти с места преступления и повели инспектора вниз, в кабинет, оставив комнату в распоряжении фотографа, криминалистов и санитаров.

Огонь в камине угас, в кабинете было прохладно. Инспектор сказал, что это не имеет значения и что он хотел бы допросить всех присутствующих в доме. Джозеф застонал и воскликнул:

— Бедные молодые люди! Если бы мы могли избавить их от этого ужаса!

Инспектор не удостоил его ответом, он знал свой долг, он не мог тратить время на пустяки. Он имел полное право наполнять детские чулки рождественскими подарками, а не снимать показания в Лексхэме. Это дело вряд ли принесет ему много пользы, размышлял он. Он же не следователь, он просто его заменяет, пока тот лежит с простудой. Старший инспектор, человек нервный, обязательно позвонит в Скотланд-Ярд, думал он, и все лавры достанутся какому-нибудь ловкому полицейскому из Лондона. Он подождал, пока Джозеф отведет от лица руки, которыми тот прикрывал глаза, и сказал:

— Сэр! Пожалуйста, не надо. Я понял, в доме много гостей? Вы не могли бы назвать их имена?

— Наши рождественские гости! — трагично произнес Джозеф.

— По крайней мере, мы избавились от ваших веселых мероприятий, — сказал Стивен.

Инспектор пристально посмотрел на него. Он подумал, что странно так отзываться об убийстве родного дяди. Конечно, не стоит обращать слишком много внимания на то, что люди говорят в состоянии шока, но, если бы его спросили, он вынужден был бы признать, что не испытывает симпатии к Стивену, ни в малейшей степени.

Джозеф перехватил его взгляд и ринулся на поддержку Стивену.

— Мой племянник очень расстроен, — сказал он. — Для него это был страшный удар… Современные молодые люди стараются скрыть свои чувства под маской легкомыслия.

Стивен скривился, но оставил это замечание без комментариев. Он опустил руку в карман за трубкой и табаком и набивал ее, пока Джозеф рассказывал инспектору о гостях.

У Джозефа нашлось доброе слово для каждого. Ройдон предстал многообещающим драматургом, большим другом его племянницы. Племянница? Да, сестра этого молодого человека, актриса, любимица его покойного несчастного брата. Далее мисс Дин — Джозеф улыбнулся и показал глазами на Стивена — невеста его племянника. Можно сказать, гости собрались ради нее. Она никогда не была в этом доме, все так хотели с ней познакомиться. Еще мисс Клар! Родственница, желанная гостья в доме. И остается только старый Эдгар Мотисфонт, компаньон Натаниеля в делах и уже многие годы близкий друг. Конечно же, слуги, но он уверен, никто из них не причастен к убийству.

Все это выглядело малообещающим, но инспектор не позволил себе высказываться. Он хотел знать, не было ли ссоры между покойным и кем-нибудь из гостей.

— Нет, нет! Я бы не назвал это ссорой! — быстро сказал Джозеф. — Боюсь, все Хериарды любят погорячиться, но ничего серьезного не было. Ничего… ничего, что бы могло привести к такой ужасной развязке!

— Но ссора все-таки была, сэр?

— Просто небольшая размолвка! То, что я называю неровностями семейной жизни. Мой брат страдал от люмбаго, а вы же знаете, как это сказывается на характере, инспектор. Иногда возникали маленькие недоразумения, но мы всегда знали, что дядя Нат больше шумит, чем сердится, правда, Стивен?

Ничто, даже собственное затруднительное положение, которое, как он должен был догадаться, было опасным, не могло заставить Стивена присоединиться к Джозефу. Он уклончиво сказал: "Разве?", разрушив прекрасную картину, которую создал Джозеф.

Инспектор повернулся к нему.

— Вы хотите сказать, что ссора все же была, сэр?

— Нет, не хочу, Я бы сказал, что мой дядя поссорился со всеми, исключая мисс Клар.

— У вас с ним тоже были недоразумения, сэр?

— Сколько угодно, — холодно ответил Стивен.

— Стивен, старина, не глупи! — вмешался Джозеф. — Что бы ни произошло между тобой и Натом в начале дня, я могу засвидетельствовать, что к чаю вы были в прекрасных отношениях! Инспектор, этот глупый парень любит выставлять себя настоящим медведем, но я своими собственными глазами видел, как он шел пить чай под руку с моим братом, и нельзя было быть с ним любезнее, чем он! Правда, инспектор, я специально обратил на это внимание, я был так рад это видеть!

Оценивающий взгляд инспектора перешел с его лица на лицо Стивена.

— Но вы все-таки ссорились сегодня с покойным, сэр?

Стивен пожал плечами.

— Ну, меня не выгнали из дома.

— Мне нужен четкий ответ, пожалуйста, сэр.

— Тогда да, — сказал Стивен.

— Но, Стивен, ты производишь ложное впечатление! — воскликнул Джозеф. — Мы все знаем, что вы с Натом часто раздражали друг друга, но он очень любил тебя, а ты его!

— Лучше спрашивайте моего дядю, — грубо сказал Стивен инспектору. — Он, очевидно, знает ответы на все вопросы.

— Ссора была серьезная, сэр?

— Я уже говорил вам, что меня не выгнали из дома.

— Должен ли я понимать, что когда вы в последний раз видели покойного, то вы были с ним в хороших отношениях?

— Временное перемирие, — ответил Стивен.

— Когда вы в последний раз видели покойного, сэр?

Стивен минуту раздумывал.

— Не могу сказать точно. Я вышел из комнаты, когда Ройдон закончил чтение пьесы. Возможно, около половины восьмого.

— Когда вы сказали, что вышли из комнаты, должен ли я понимать, что покойный там остался?

— Там все остались.

— После этого и до того, как вы нашли тело, вы не видели его?

— Нет.

— Что вы делали в течение этого времени?

— Переодевался в своей комнате.

— Спасибо, сэр, — сказал инспектор, делая пометку в блокноте.

— Со мной все? — спросил Стивен. — Со всем моим уважением к вам я хотел бы напомнить, что меня ждет ужин, правда, он уже, по-видимому, остыл.

"Хладнокровный дьявол!" — подумал инспектор. Он сказал:

— Пока это все.

Стивен вышел из комнаты. Джозеф, который с беспокойством смотрел ему вслед, улыбнулся инспектору и сказал:

— Не обращайте внимания на то, что он говорит. Он очень похож на моего бедного брата. Оба вспыльчивые, язвительные. Быстро вспыхивают, но это все. За этим ничего не стоит!

Инспектор вежливо, хотя и без энтузиазма, встретил это сообщение. Он спросил Джозефа, когда тот в последний раз видел Натаниеля.

— Мы с мисс Клар, должно быть, последние люди, кто видели его в живых, — ответил Джозеф. — Все остальные уже поднялись к себе. Я поднимался вместе с ним. Я хотел с ним поговорить. Увы, я не сделал этого!

— Почему, сэр?

Мгновение Джозеф выглядел смущенным, но явно решил, что, если язык подвел его, надо использовать это с выгодой для себя.

— Сказать по правде, инспектор, мой брат был не в духе, я хотел успокоить, смягчить его! Но он сказал, что не хочет разговаривать со мной. Наверное, я не должен ничего скрывать, правда? По глупости я оставил стремянку на площадке лестницы, мой брат сшиб ее и… да, очень разозлился за это на меня! Поэтому я подумал, что надо дать ему остыть. Мы с мисс Клар поднялись в свои комнаты несколько минут спустя.

— Что привело мистера Хериарда в плохое расположение духа, сэр?

— Да ничего особенного! Мистер Ройдон читал нам свою пьесу, а брату она не понравилась.

— Кажется, это ничего не объясняет, сэр.

Джозеф ответил ему грустным смешком.

— Для него этого было вполне достаточно. Именно такие вещи его и расстраивали.

Инспектор подумал над этим и в конце концов спросил:

— Если он не хотел, чтобы ему читали, то, сэр, почему это все-таки сделали?

Явно возникали сложности. Джозеф ответил:

— Мистер Ройдон — гость в доме. Было бы очень трудно запретить ему читать пьесу.

— Мне это кажется странным, сэр, — только и соизволил произнести инспектор. — Я бы хотел поговорить с мистером Ройдоном, если возможно.

— Разумеется, но уверен, он ничего не знает о преступлении. Я хочу сказать, это было бы слишком нелепо! Мой брат в первый раз увидел его вчера, когда он приехал сюда. Мне послать его к вам?

— Да, пожалуйста, — сказал инспектор.

Он явно был невосприимчивым человеком. Его суровая манера поведения и застывший взгляд совсем расстроили Джозефа. С несчастным видом он пошел искать Ройдона.

Все были в столовой. Стивен, несмотря на ужасные события, заканчивал прерванный ужин. Остальные уже перешли к кофе и, за исключением Мод, забрасывали его вопросами. Они повернулись, когда Джозеф вошел в комнату. Паула спросила его, ушла ли полиция.

— Увы, бедное мое дитя, они еще не скоро уйдут! — сказал Джозеф с тяжелым вздохом. — Это только начало. Виллогби, инспектор хочет вас видеть. Он в кабинете.

Ройдон покраснел, его голос повысился на целую октаву.

— Зачем, о Боже, я ему понадобился? Я не могу ему ничего сообщить!

— Да, я ему тоже об этом говорил. Боюсь, он просто глуп. Ему стало известно, что вы читали нам свою пьесу… Боже мой, кажется, так давно это было!

— Это вы ему сказали? — спросил Стивен, исподлобья взглянув на него.

Нелепо розовощекое лицо Джозефа сморщилось.

— Да, но я не думал, что он так меня поймет!

Паула пронзила его взглядом.

— Вы сказали ему, что Виллогби нужна была финансовая поддержка дяди Ната?

— Нет, разумеется! Я не сказал об этом ни слова. Это не относится к делу, я считаю, незачем вообще упоминать об этом.

Ройдон погасил сигарету и встал.

— Думаю, мне лучше пойти к нему, — сказал он. — Вряд ли я смогу пролить какой-то свет на это дело, но не в этом суть.

Он вышел. Стивен, критично посмотрев ему вслед, сказал сестре:

— Тебя действительно интересует дальнейшая судьба твоего приятеля? Он сделает все возможное, чтобы его заподозрили!

— Он не имеет к этому никакого отношения!

— Откуда ты знаешь? — поинтересовался Стивен.

Паула изумленно посмотрела на брата.

— Я не знаю, — медленно ответила она. — Я не знаю, кто это сделал.

— Мне бы хотелось думать, что виноват кто-нибудь, кто не имеет к нам отношения, — сказал Джозеф. — Дети, давайте остановимся на этом и не будем говорить друг другу ничего горького и обидного.

Единственным человеком, который откликнулся на его призыв, была Матильда, которая заметила, что его самого, во всяком случае, нельзя обвинить в этом грехе. Джозеф с благодарностью улыбнулся ей, но покачал головой и сказал, что и он, как все смертные, очень несовершенен.

— Дадите вы мне наконец поесть?! — прорычал Стивен.

Валерия, игравшая кофейной ложкой, уронила ее на блюдце и воскликнула:

— Как ты можешь даже думать о еде! Я считаю, ты самый бесчувственный человек, которого я встречала в своей жизни!

— Меня это не удивляет, — согласился Стивен.

— Если полиция захочет задавать свои вопросы мне, то это бесполезно, потому что я ничего не знаю об этом. Мои нервы просто не выдержат! Мне кажется, я схожу с ума!

— Заткнись, наконец! — сказала Паула.

— Не заткнусь! Я приехала сюда не для того, чтобы меня оскорбляли, не понимаю, почему я должна с этим мириться!

— Оставь ее в покое, Паула, — приказал Стивен, вставая и подходя к столику, где был оставлен для него шоколадный мусс.

— Я ей ничего не сделала. Если ей не нравится мое поведение, она может выйти из комнаты, — воинственно сказала Паула.

— Как бы я хотела выйти из этого дома! — заплакала Валерия.

— Мне кажется, все еще идет снег, — заметила Мод, на которую эта перепалка, равно как и другие события дня, никак не подействовала.

— Мне все равно! Я лучше пешком пойду в Лондон, чем останусь здесь!

— Захватывающая мысль, — сказал Стивен. — Сирота в пурге.

— Ты можешь сколько угодно смеяться надо мной! Но если ты думаешь, я хоть на минуту сомкну глаза, ты ошибаешься! Я просто не осмелюсь закрыть их. Я буду цепенеть от ужаса!

— Не думаю, что это разумно, — возразила Матильда. — Что может с тобой случиться?

— Ты не понимаешь, — сказала Валерия и высокомерно добавила: — Думаю, ты из тех счастливых людей, у которых просто нет нервов, которые ничего не чувствуют. Но если подумать о том, что мистер Хериард лежит в этом доме, в той комнате… О, я просто не могу этого вынести!

— Тебе и не придется этого делать, — сказал Стивен. — Тело отвезут в полицейский морг. Возможно, уже отвезли.

Эта жестокая правда заставила Джозефа содрогнуться.

— Стивен, Стивен! — сказал он умоляющим тоном.

— Думаю, — поднимаясь, сказала Мод, — мне лучше почитать в гостиной.

Джозеф посмотрел на нее с сочувственно-снисходительным выражением лица.

— Да, дорогая, иди! — сказал он. — Постарайся выбросить все это из головы! Как бы я хотел сделать то же самое! Но, боюсь, что инспектор снова захочет меня видеть.

— Да, конечно! — безразлично сказала Мод.

— Его не надо бояться. Он обычный человек.

— Я не боюсь, спасибо, Джозеф, — ровно ответила его жена.

Паула, едва дождавшись, когда Мод выйдет из комнаты, воскликнула:

— Если в довершение ко всему мне придется выслушивать отрывки из этой идиотской книги, и мои нервы не выдержат!

— Успокойся, сестра, тетя потеряла свою книгу.

— Стивен! — воскликнул Джозеф. — Нет, это было бы совсем гадко с твоей стороны! Если ты спрятал ее, ты должен немедленно вернуть.

— Я не трогал книгу, — коротко сказал Стивен.

Ни Матильда, ни Паула не поверили ему, но, поскольку Джозеф пытался настаивать, они вмешались, чтобы предотвратить новый взрыв. Матильда сказала, что книга, несомненно, найдется, а Паула поинтересовалась, как там Ройдон ладит с инспектором.

Ройдон не слишком преуспевал в этом. Подсознательно он воспринимал полицейских как своих личных врагов. Подобно дворецким они приводили его в нервозное состояние, в их присутствии он чувствовал, какая у него поношенная одежда и длинные руки. Чтобы скрыть неловкость, он принял слишком важный вид и был склонен переигрывать в своей невозмутимости.

— А, инспектор, вы хотели поговорить со мной? Я готов рассказать вам все, что я знаю, но боюсь, это немного. Я приехал сюда только на выходные, как вы, должно быть, слышали. По существу, я почти не знаком с мистером Хериардом, — сказал он, нервно хихикнув.

Ройдон не хотел говорить всего этого, он знал, что его слова звучат слишком искусственно, но он почему-то не мог остановиться. Чтобы чем-то занять руки, он закурил сигарету, слишком быстро затягиваясь. Ему бы хотелось, чтобы инспектор перестал смотреть на него своим немигающим взглядом. Как будто он дикий зверь на цирковом представлении, подумал он.

Инспектор спросил его имя и адрес и медленно записал их в свой блокнот.

— Вы были знакомы с покойным до приезда сюда? — спросил он.

— Нет, разумеется, я слышал о нем, но никогда не встречался. Я приехал с мисс Хериард. Она пригласила меня.

— Вы занимали комнату, соседнюю с комнатой покойного?

— Да, в некотором роде, да! — признал Ройдон. — Только между двумя комнатами находится ванная, так что я, естественно, ничего не слышал, если вы это имеете в виду.

— Когда вы вышли из гостиной после чая, вы сразу же поднялись в свою комнату?

— Да. Нет, ни в коем случае! Теперь я припоминаю, что мы с мисс Клар пошли в библиотеку. Насколько я помню, там к нам присоединилась мисс Хериард. После этого я пошел к себе переодеваться. Не имею ни малейшего представления о том, где в этот момент был мистер Хериард. Я не видел его после того, как вышел из гостиной.

Инспектор поблагодарил его и попросил позвать мисс Хериард.

Паула не боялась полицейских. Она нетерпеливо отвечала на вопросы инспектора. Когда он спросил, произошла ли у нее ссора с Натаниелем, она ответила, что никто не смог бы прожить с Натаниелем и полдня, чтобы не поссориться с ним. Но когда инспектор захотел узнать, по какому поводу произошла ссора, она высокомерно заявила, что это его не касается.

Это не расположило инспектора в ее пользу, и, поскольку его безжалостные вопросы вывели Паулу из себя, ему потребовалось не слишком много времени, чтобы узнать, что она хотела получить от Натаниеля деньги для своих личных целей, а Натаниель отказал ей.

— Но если вы думаете, что это имеет отношение к убийству, вы глупы! — сказала Паула. — Я могла бы и не говорить вам об этом, но так как все в доме знают, то рано или поздно вы все равно узнаете. Вы хотите спросить еще что-нибудь?

— Да, мисс, я хотел бы знать, что вы делали, когда вышли из гостиной после чая.

— Ну, не знаю! — сказала она. — Неужели вы думаете, что я записываю все свои передвижения?

— Вы сразу же пошли наверх?

Паула снисходительно согласилась немного подумать.

— Нет, я пошла в библиотеку. Я поднялась наверх позже, с мистером Ройдоном.

— Вы направились в свою комнату?

— Разумеется! А куда еще я должна была пойти?

— И вы оставались там до тех пор, пока не присоединились к остальным гостям?

— Да, — коротко ответила она.

Инспектор позволил ей уйти и вызвал Эдгара Мотисфонта. Если она держалась надменно, а Ройдон покровительственно, то Эдгар Мотисфонт представлял собой их противоположность, предпочитая любезную манеру поведения. Было ясно, что он нервничал, но они все нервничали, и это неудивительно, думал инспектор. Казалось, Мотисфонт был потрясен больше, чем другие, он снова и снова повторял, как это ужасно и непостижимо. Он был близко знаком с Натаниелем на протяжении тридцати лет, много лет подряд они вместе справляли Рождество. Ничего подобного раньше не происходило, сказал он, не сознавая абсурдности своих слов.

— Я понял, что произошла некая размолвка, — сказал инспектор.

— Он был тяжелым человеком. У него не было взаимопонимания с молодым поколением. Мисс Хериард виновата в том, что привезла сюда Ройдона. Ей надо было бы предугадать все заранее! Впрочем, это не мое дело. Я никогда не понимал эту парочку. Казалось, они получали удовольствие от того, что раздражали своего дядю! Не понимаю, почему Хериард мирился с этим, но он, несомненно, по-своему любил их.

— Можно мне узнать, сэр, была ли у мисс Хериард особая причина привозить сюда мистера Ройдона?

Казалось, Мотисфонт почувствовал, что сказал слишком много. И он уклончиво ответил:

— Вам лучше спросить у нее самой. Ко мне это не имеет никакого отношения.

— Между вами и мистером Хериардом не возникали конфликты?

Задав этот вопрос, инспектор понял, что попал в точку. На лицо Мотисфонта как будто опустился занавес и скрыл его чувства. Он потерял бдительность, ворчливо рассуждая о молодых Хериардах, теперь же он снова насторожился, пытаясь решить, как предполагал инспектор, что ответить. Возможно, он не знал, кто мог подслушать их ссору, не осмеливался лгать, но и не хотел говорить правду. Ох уж эти нервные свидетели! Инспектор ждал, не спуская пристального взгляда с лица Мотисфонта.

Бледно-серые глаза Мотисфонта за стеклами очков снова пришли в движение.

— Это нельзя назвать ссорой. Нет. Боже мой, нет! Ничего похожего! Мы же были компаньонами в течение двадцати пяти лет! Что за мысль! Просто мы не согласились друг с другом по одному вопросу, он касался исключительно дела. Хериард более или менее отошел от активного участия в делах, но очень любил вмешиваться, если ему представлялся такой случай. Он был несколько старомоден, не следил за временем. Какие битвы мне приходилось вести с ним! Но в целом, я могу утверждать, что я мог с ним справиться!

Рассматривая его подслеповатые глаза, нахмуренные брови, капризный рот и вспоминая властную личность Натаниеля, инспектор не верил своему собеседнику, но давить на него не стал. Он думал, что все они врут, кто больше, кто меньше, пытаясь покрыть другого или просто из страха. Не имеет смысла вязнуть в болоте ложных утверждений до тех пор, пока он не услышит мнение экспертов, работающих наверху, в комнате Натаниеля. Поэтому он принял заявление Мотисфонта и задал неизбежный вопрос:

— Когда вы вышли из гостиной, куда вы направились?

Он уже знал, какой будет ответ. Мотисфонт пошел в свою комнату переодеваться и не выходил из нее до тех пор, пока не присоединился к остальной компании в гостиной.

Инспектор отпустил его, подавив вздох. Алиби отравляют жизнь следователя, но он чувствовал, что сейчас был бы рад хоть одному. Надо же за что-нибудь уцепиться. По крайней мере, алиби опровергнуть легче, чем тот факт, что все эти люди находились в своих комнатах во время убийства Натаниеля.

Сверившись с блокнотом, инспектор послал за мисс Дин.

Как только Валерия вошла в комнату, он понял, что она очень испугана. Критически оглядывая ее, он думал, что она вряд ли могла кого-нибудь заколоть, но у него появилась надежда, что, если ее хорошенько припугнуть, она может многое рассказать.

С первых же слов она отвергла свою малейшую причастность к преступлению и потребовала немедленно отпустить ее домой. Инспектор заверил Валерию в том, что ей нечего бояться, если она будет с ним откровенна.

— Но я ничего не знаю! — воскликнула она. — Я сразу же ушла в свою комнату. Я никогда не ссорилась с мистером Хериардом! Не понимаю, почему вам понадобилось говорить со мной. Вам следовало бы расспросить мисс Хериард. Это все из-за нее!

— Почему вы так говорите, мисс?

— Потому что это правда! Конечно, они все разозлятся на меня за то, что я это говорю, но не понимаю, почему я должна приносить себя в жертву и выгораживать их! Она хотела, чтобы мистер Хериард дал ей две тысячи фунтов для постановки пьесы мистера Ройдона, хотя я совершенно уверена, сам он не имеет ко всему этому никакого отношения, он совсем другой человек! Но Паула разозлилась, потому что мистеру Хериарду не понравилась пьеса Виллогби — глупый старый дурак! — и она ужасно поссорилась с ним и просто выскочила из комнаты. На самом деле пьеса прекрасная, но у мистера Хериарда допотопные взгляды, он просто возненавидел ее. И кроме того, он уже был в ужасном настроении, потому что, как мне показалось, до этого повздорил с мистером Мотисфонтом.

— Из-за чего? — быстро спросил инспектор.

— Не знаю, только на мистере Мотисфонте лица не было, конечно, он тоже глупо себя вел, и все было так или иначе ужасно.

— Почему, мисс?

— О, потому что Стивен был в злобном состоянии духа, а Паула металась взад-вперед по комнате, а Матильда Клар думала, что она такая умная и завладела Стивеном, как будто она — единственная, с кем надо считаться! А ее даже нельзя назвать привлекательной. По существу, она просто страшная!

Казалось, из всего этого извлечь можно было немного, хотя тем, что Пауле нужны были деньги для пьесы Ройдона, следовало заняться повнимательней.

— Единственным человеком, кто вел себя прилично, — продолжала Валерия, явно увлеченная своими многочисленными жалобами, был дядя Джозеф. Как бы я хотела никогда не приезжать сюда! Я знаю, моя мама ужасно рассердится, когда узнает, что произошло! И приехала я абсолютно напрасно, потому что у меня просто не было возможности поговорить с мистером Хериардом, хотя цель была именно в этом. Думаю, он был женоненавистником.

— В самом деле, мисс? Как же вы с ним поладили?

— Ну, нам так и не представился случай — то из-за одного, то из-за другого. Должна сказать, он был ужасно груб, но и Стивен был такой бестактный, каким он иногда бывает, Бог знает почему! А Паула не могла оставить в покое пьесу Виллогби, как будто не видела, что это только еще больше злит мистера Хериарда.

Она продолжала в таком духе еще несколько минут и оставила инспектора под впечатлением, что в доме почти что нет людей, которые не хотели бы убить Натаниеля. Скорее всего их нет совсем.

Эти безответственные показания были опровергнуты Мод, которая вошла в кабинет мерной поступью, характерной для полных людей, и не выказала ни тревоги, ни особого интереса.

Мод озадачила инспектора. Она с готовностью отвечала на все вопросы, но ее лицо ничего не говорило ему, она казалась или очень глупой, или невероятно умной. Она сказала, что была в своей комнате с тех пор, как вышла из гостиной, и до тех пор, когда снова пошла туда перед ужином. Инспектор ожидал этого, было бы очень странно, горько подумал он, если бы кто-нибудь из этих людей сказал ему что-то другое. Мод сказала, что ее муж, несомненно, может подтвердить ее слова, потому что он был в соседней комнате. Инспектор кивнул и спросил, не произошло ли каких-нибудь неприятных событий.

Бледные глаза Мод уставились на него.

— Я ничего не заметила, — ответила она.

Учитывая то, что говорили предыдущие свидетели, это было удивительно. Инспектор подозрительно посмотрел на Мод и спросил:

— Неужели, миссис Хериард? Разве между покойным и некоторыми из гостей не было ссор?

— Я не обратила внимания, — равнодушно сказала Мод. — Мой деверь был очень сварливым человеком.

— О! — сказал инспектор. — Значит, вы хотите сказать, что не произошло ничего, что бы выходило за рамки обычного?

— Нет, — ответила она. — В этом доме всегда что-нибудь не так. Мистер Хериард был очень упрямым.

Инспектор кашлянул.

— Вы живете здесь достаточно давно, мадам?

— Два года, — сказала она, не меняя выражения лица.

— Значит, вы знаете все ходы и выходы, если можно так выразиться.

— Я никогда не вмешиваюсь, — сказала Мод.

— Нет, конечно, мадам… У покойного были серьезные неприятности с кем-нибудь из гостей?

— Нет. Когда племянник и племянница моего мужа приезжают в Лексхэм, всегда возникают неприятности. Они не стараются угодить своему дяде. Все Хериарды такие.

— Сварливые, вы имеете в виду?

— Да. Мистеру Хериарду это нравилось.

— Ему нравилось, чтобы его родственники ссорились с ним? — не веря своим ушам, переспросил инспектор.

— Он не возражал, я думаю. Он никогда не любил людей, которые были любезны с ним. Сам он был очень груб, очень. Хотя за этим ничего не стояло.

— Вы можете назвать ссору по поводу пьесы, на которую мистер Хериард не хотел потратить деньги, серьезной?

— О нет! — спокойно сказала Мод. — Ему не понравилась пьеса, и это все. Мне она тоже не понравилась.

— Он отказался дать деньги?

— Думаю, да. Я считаю, в конце концов он бы дал их. Он очень любил Паулу. Она выбрала неподходящий момент, вот и все.

— Почему момент был неподходящим, мадам?

Ее глаза снова медленно повернулись к нему.

— Мистер Хериард злился по поводу праздника.

— В каком смысле?

— Он не хотел его устраивать.

— Но если он не хотел, то почему же он его все-таки устроил?

— Это из-за моего мужа. Он совсем не похож на своего брата. Джозеф думал, что все пройдет замечательно. Но мистеру Хериарду очень не нравилась мисс Дин, и он расстроился.

Инспектор навострил уши.

— Ему не нравилась мисс Дин? Он не хотел, чтобы его племянник женился на ней?

— Нет. Но я не думаю, что он женится. Я всегда считала, что он сделал ошибку. Думаю, Стивен выбрал ее, чтобы досадить своему дяде.

Это предположение показалось инспектору фантастичным.

— Чтобы досадить своему дяде?

— Он любит досаждать людям, — сказала Мод.

Это утверждение, произнесенное обычным тоном, с простотой, которая не могла не придать ему вес, совсем запутало инспектора. Он начал понимать, что имеет дело с необычными людьми, и с опасением встретил Матильду Клар.

Первой его мыслью было то, что она совсем не красотка. Потом он подумал, что у нее очень проницательный взгляд. Сначала его встревожила та неопределенная атмосфера дорогой изысканности, которая окружала ее. Но он обнаружил, что с ней очень легко разговаривать, даже если и без особой пользы для дела.

Она подтвердила показания Мод. Она сказала ему, что всегда, когда она приезжала в Лексхэм, она попадала в эпицентр семейной ссоры.

— Хотя я вынуждена признать, — согласилась она, — обычно все не так ужасно, как было на этот раз. Виноват Джозеф Хериард. Он хотел сделать как лучше, но он из тех бестактных созданий, которые всю жизнь попадают в лужу. На этот раз он превзошел самого себя: как будто не удовлетворившись присутствием в доме мисс Дин, он еще позволил Пауле привезти сюда мистера Ройдона.

— Мистер Ройдон приехал сюда, чтобы добиться от мистера Хериарда финансовой поддержки для своей пьесы?

— Да, в этом состояла основная идея, — согласилась Матильда. — Но мистер Хериард возражал.

— Очень печально для мистера Ройдона, — приглашая ее высказаться, заявил инспектор.

— Совсем нет. Он решил, что надо положиться на достоинства пьесы.

— О! А мисс Хериард?

— Мисс Хериард, — холодно ответила Матильда, — разыгрывала драматическую сцену перед всей честной компанией, она актриса и хороша в трагических ролях. Сама я не присутствовала, ко мне сказали, что они с мистером Хериардом разыграли поистине великолепную ссору и получили от нее огромное удовольствие.

— Странный способ получать удовольствие, мисс.

— Он кажется странным вам или мне, инспектор, но, поверьте, не Хериардам.

Он с сомнением покачал головой и без особой надежды спросил, где она была между половиной восьмого и ужином.

— Переодевалась в своей комнате, — ответила она. — Джозеф Хериард может подтвердить это. У нас общая ванная комната, и мы не только поднялись наверх вместе, но он все время болтал со мной, пока я переодевалась. Более того, спустились мы тоже вместе. Это мое алиби, инспектор.

Он серьезно поблагодарил ее, отказываясь давать этому свою оценку, и сказал, что хотел бы поговорить со слугами.

— Тогда позвоните, — поднимаясь, предложила Матильда и пошла к двери. — Вы сможете начать с дворецкого.

Она присоединилась к остальным гостям.

— Итак? — спросил Стивен.

— Я сделала все, что могла, — ответила она. — Сейчас он будет выкачивать информацию из Старри.

— Ну, это конец, — мрачно сказал Стивен, — Старри подслушивал под дверью, когда здесь бушевала буря.

Глава 7

В лице Старри, величественно прошествовавшего в кабинет, инспектор, уже столкнувшийся со снисходительностью Ройдона и враждебностью Паулы, на этот раз встретился с высокомерным презрением, которое могло бы заставить затрепетать натуру более чувствительную.

— Вы звонили, инспектор? — спросил Старри, всем своим видом выражая удивление.

Инспектор смутно чувствовал, что нарушает правила поведения, но он четко сознавал свой долг и поэтому твердо ответил:

— Да, звонил. Я должен задать вам несколько вопросов. Ваше имя Альберт Старри?

— Мое имя, инспектор, Альберт Реджинальд Старри.

Инспектор подавил в себе непроизвольное желание извиниться и занес его имя в блокнот.

— Вы служите здесь дворецким?

— Я исполняю эту должность в доме мистера Хериарда в течение четырех лет и семи месяцев, — ответил Старри. — До этого я служил у сэра Барнабеса Лансинга в Лансинг-Тауэре и в Итоне.

Инспектор записал и это, но благоразумно отложив сэра Барнабеса на потом, сказал:

— Ну, а что вы знаете об этом деле?

Ледяной блеск в глазах Старри дал ясно ему понять, что если он предполагает, будто может так обращаться к респектабельному дворецкому, то сильно ошибается.

— Вмешиваться в дела хозяев не входит в мои обязанности.

Инспектор понял, что сделал неверный шаг.

— Разумеется, нет, но человек вашего положения обычно знает все подробности.

Старри принял эту оценку с легким поклоном и замер.

— По всем признакам покойный был трудным человеком?

— Лично я не испытывал с ним никаких сложностей, инспектор. Без сомнения, у мистера Хериарда были свои особенности. В последнее время его характер ухудшился из-за приступов ревматизма, что вполне понятно.

— Он стал сварливым?

— Я бы не осмелился объяснять все удручающие ссоры, которые происходили под этой крышей, исключительно люмбаго мистера Хериарда, — ответил Старри.

Инспектору стало ясно, что дворецкому известно многое. Ему было также понятно, что, несмотря на свойственное любому человеку желание поделиться информацией, тот беспокоился о своем достоинстве, и поэтому с ним надо было обращаться тактично и уважительно.

— Понимаю! — кивнул инспектор. — Осмелюсь сказать, вы знали его лучше других, если учесть ваше положение в доме и то, что вы были с ним вместе на протяжении более четырех лет.

— Думаю, у мистера Хериарда не было причин быть мной недовольным, — признал Старри, слегка выпрямляясь. — Несмотря на поведение некоторых гостей мистера Хериарда, я прилагал все усилия к тому, чтобы выполнить свои обязанности, насколько это позволяли мои способности.

— Должно быть, вам это было затруднительно.

— Не столько затруднительно, сколько неприятно, — сказал Старри, снова ставя его на место. — За тридцать пять лет я привык служить в лучших семействах — я начинал в должности младшего лакея при покойном графе Белфорде, тогда я был еще совсем юношей, — но в усадьбе Лексхэм я столкнулся с поведением, которое не могу не назвать предосудительным.

Инспектор издал сочувствующий звук.

— Едва ли мне надо говорить, — добавил Старри, — что я уйду отсюда при первой возможности.

— Вы так хорошо знаете свое дело, а дом надо держать в порядке. Должен же быть наследник.

— Я не собираюсь, — сказал Старри, содрогаясь от отвращения, — ронять свое достоинство и оставаться на службе в доме, где было совершено убийство. Я не привык к подобным вещам. Невозможно представить себе, чтобы такое могло случиться под крышей покойного графа или покойного сэра Барнабеса, хотя его титул недавнего происхождения. — Он втянул воздух сквозь зубы. — Кроме того, служба в доме мистера Джозефа Хериарда или мистера Стивена Хериарда меня не устраивает.

— О? — удивился инспектор. Слова дворецкого его заинтересовали, но он старался не показать этого. — Не в вашем вкусе?

Эта вульгарная фраза заставила Старри болезненно сморщиться, но его уже увлек набирающий силу поток разоблачений, и он решил пропустить ее мимо ушей.

— Мистер Джозеф Хериард очень доброжелательный джентльмен, — сказал он, — но я с сожалением должен отметить, что особые обстоятельства его жизни заставили его забыть свое достоинство. Он ведет себя на равных с прислугой.

Инспектор с пониманием кивнул.

— Вполне с вами согласен. А как молодой? Своенравный парень, мне кажется.

— Мистер Стивен Хериард, — сказал Старри, — не тот человек, у которого я соглашусь служить. Мистер Стивен такой же строптивый, как и его покойный дядя, и, хотя я не имею желания сказать, что он не вполне джентльмен, он настолько не соблюдает правила поведения, что я не могу заставить себя не замечать этого. Более того, он помолвлен с молодой леди, которая, по моему мнению, не подходит для усадьбы Лексхэм. — Он остановился, не спуская с инспектора гипнотизирующего взгляда. — В любом случае, я не могу поступиться своей совестью и служить у человека, который был в таких враждебных отношениях с покойным мистером Хериардом, — сказал он.

"Наконец-то!" — подумал инспектор.

— Я слышал, что они здорово ссорились, — сказал он. — Это нехорошо.

На мгновение Старри выразительно прикрыл глаза.

— Иногда, инспектор, у них были ссоры, которые я бы назвал просто шокирующими. Мистер Стивен и мистер Хериард оба повышали голос до такой степени, которая недопустима при их положении в обществе, и не заботились о том, что кто-либо может их слышать. Был случай, когда мистер Стивен ссорился со своим дядей в присутствии горничной.

Чудовищность такого поведения, возможно, не произвела на инспектора того сильного впечатления, на какое рассчитывал Старри. Все же инспектор выглядел потрясенным и сказал, что не понимает, почему же Стивен так часто приезжал в Лексхэм.

— Если вы хотите знать мое мнение, инспектор, — сказал Старри, — и мистер Стивен и мисс Паула приезжали сюда, чтобы получить что-нибудь от покойного мистера Хериарда.

— Стивен Хериард является наследником?

— Я не могу взять на себя ответственность отвечать, инспектор, не будучи посвященным в дела мистера Хериарда. По общему мнению служащих, это так, потому что мистер Хериард испытывал к нему необъяснимую любовь. Но недавно у них возникло неприятное недоразумение из-за неудачной помолвки мистера Стивена. Мистер Хериард возражал против мисс Дин, что совсем неудивительно. После завтрака между ними произошла сцена.

— По поводу мисс Дин?

— С уверенностью сказать не могу, — строго проговорил Старри, — но сегодня вечером я приносил коктейли в гостиную. Когда я как раз собирался войти, то слышал, как мистер Хериард кричал на мистера Стивена, что он не лучше, чем его сестра, и это последний раз, когда они приезжают в Лексхэм.

— Неужели? — инспектор насторожился. — Он и с мисс Хериард поссорился?

— Обычно мистер Хериард был очень снисходителен к мисс Пауле, — сказал Старри. — Хотя у меня есть причины предполагать, что он не одобрял ее увлечения сценой. Но, к сожалению, мисс Паула привезла с собой на Рождество некую личность по имени Ройдон.

Инспектор понял, что означает такой способ упоминания Ройдона, и был склонен согласиться со Старри.

— Ему не понравился Ройдон?

— Думаю, инспектор, — величественно ответил Старри, — он считал, что дружба мисс Паулы с этим молодым человеком не соответствует ее положению.

— Да, я понял, что он не из высшего общества.

— Мистер Ройдон, — сказал Старри с выразительной сдержанностью, — очень достойный молодой человек, я уверен в этом, но он неуместно выглядит в особняке со штатом домашней прислуги в восемь человек.

Симпатии инспектора немедленно перешли на сторону Ройдона.

— Я понял, он хотел получить у мистера Хериарда деньги на постановку своей пьесы или что-то в этом роде.

— За этим, инспектор, мисс Паула и привезла его в Лексхэм. Две тысячи фунтов — вот та сумма, которую, как я слышал, она назвала мистеру Хериарду.

— Это большие деньги, — сказал инспектор.

— Безусловно, для некоторых, — ответил Старри с отвратительной снисходительностью. — Мисс Паула назвала ее пустячной.

— Мистер Хериард отказал ей?

— Мистер Хериард, инспектор, сказал, что мисс Паула не будет тратить его деньги на мистера Ройдона. На это мисс Паула ответила, что, когда он умрет, она потратит каждое пенни, которое он ей оставит, на безнравственные пьесы.

Инспектор был потрясен.

— Хорошенькая манера выражаться! — воскликнул он.

— Мисс Паула, — сказал Старри уклончиво, — всегда говорит прямо.

— И что ответил ей мистер Хериард?

— Мистер Хериард сказал, что цыплят считают по осени, потому что он сделает некоторые изменения.

— О, так он сказал, что изменит свое завещание? И как молодая леди восприняла это?

— Она была, можно сказать, сильно разгневана и сказала, что ей все равно, что ей не нужны деньги мистера Хериарда. Тогда мистер Хериард сказал, что он полагал, что ей именно это только и нужно, две тысячи фунтов. — Дворецкий остановился, чтобы усилить эффект. — "Ты готова убить меня из-за них!", — сказал мистер Хериард.

— Он действительно это сказал? — настойчиво спросил инспектор.

— Это его точные слова, — важно ответил Старри. — Я слышал их своими ушами, потому что я, как вам уже сказал, как раз входил в комнату с коктейлями.

Говоря это, дворецкий не отрывал от инспектора своего остекленевшего взгляда. Инспектор заключил, что в течение этой тягостной перебранки дворецкий стоял, прислонив ухо к двери, в чем он не имел ни малейшего намерения признаваться. Он понимающе кивнул и спросил:

— Именно тогда мистер Хериард сказал, что мистер Стивен не лучше, чем его сестра?

— Это последовало немедленно за отказом мистера Стивена поддержать свою сестру, — сказал Старри.

— О, так он не поддерживал ее? — встрепенулся инспектор, как терьер, нашедший крысиную нору.

— Нет, к моему немалому удивлению, инспектор, — ответил Старри. — Мистер Хериард, который к этому времени уже разошелся, переключился на мистера Стивена, если мне будет позволено использовать такое выражение.

— Что произошло дальше?

— Не могу сказать, — ответил Старри, к которому возвратилась его холодная сдержанность. — Я вошел в комнату, и мистер Стивен удалился.

— И мистер Хериард говорил ему, что он больше не будет принимать его у себя?

— Да, мистер Хериард это сказал.

— А раньше он когда-нибудь говорил что-либо подобное?

— Насколько я знаю, никогда, инспектор. Он крайне необычно поступил с мистером Стивеном. Вся прислуга была удивлена.

Минуту инспектор задумчиво смотрел на него.

— Где вы были с того времени, как покойный ушел к себе, и до тех пор, пока его не нашли мертвым в своей комнате?

— Я выполнял свои обязанности в столовой и в буфетной, — ответил Старри.

— Вы видели на протяжении этого времени кого-нибудь из гостей?

— Нет, инспектор, но у меня есть основания полагать, что лакей мистера Хериарда и вторая служанка могут сообщить вам некоторую информацию по этому поводу.

— Хорошо, пришлите их ко мне, — сказал инспектор. — Сначала лакея. Он давно служит здесь?

— Всего несколько месяцев, — ответил Старри. — Обычно личные слуги покойного мистера Хериарда не задерживались у него надолго.

— Трудный хозяин?

— У мистера Хериарда были свои особенности. С сожалением вынужден признать, что, когда его беспокоили приступы радикулита, он мог бросить ботинок, а иногда и более тяжелый предмет в своего лакея.

— По-видимому, вас он не трогал, — с усмешкой заметил инспектор.

— Едва ли надо говорить, — холодно сказал Старри, — что покойный мистер Хериард никогда так не ронял своего достоинства в моем присутствии.

После этого дворецкий удалился очень величественно, мягко закрыв за собой дверь.

Форд, который появился через несколько минут, выглядел слегка испуганным. Он не признал того, что Натаниель был тяжелым хозяином. Напротив, казалось, он был очень озабочен тем, чтобы уверить инспектора, что они хорошо ладили друг с другом и ему нравилось это место. Глотая слова и очень волнуясь, он сказал, что поднимался наверх между семью тридцатью и восемью тридцатью и пытался войти в комнату хозяина. Это было примерно без десяти восемь или чуть позже. До этого он, как обычно, наполнил ванну для Натаниеля и приготовил его вечерний костюм.

— Почему вы вернулись? — спросил инспектор.

— Мистер Хериард часто хотел, чтобы я помогал ему одеваться после ванны, — объяснил Форд.

— Вы нашли дверь запертой?

— Да, инспектор.

— Вы постучались?

— Всего один раз, — запинаясь, сказал Форд.

— Вам ответили?

— Нет. Но я не подумал ничего плохого, мистер Хериард мог быть еще в ванной.

— Мистер Хериард обычно запирался?

— Не скажу, что обычно, инспектор, но иногда. Я знаю, что он так поступал, когда был выведен из себя или не хотел, чтобы его беспокоили.

— И что вы сделали после этого?

— Я ушел.

— Куда?

— В бельевую. Надо пройти чуть дальше по верхнему этажу. Я хотел там немного подождать. Там была Мэгги, вторая служанка. Она гладила юбку для мисс Паулы. Когда я случайно заметил, что хозяин заперся, она сказала, что видела, как мисс Паула в пеньюаре всего за одну-две минуты до этого отходила от двери.

— Так она сказала? А вы видели кого-нибудь наверху?

— Не сказать, чтобы видел, но, когда я поднимался по боковой лестнице, я услышал шаги в холле. Когда я проходил через арку, она ведет на боковую лестницу, я видел, как закрывалась дверь в комнату мистера Ройдона.

— Вы имеете в виду, в этот момент мистер Ройдон поднялся наверх переодеваться?

— Нет, инспектор, мистер Ройдон уже некоторое время находился в своей комнате. Мэгги видела, как он поднялся наверх вместе с мисс Паулой и как они разговаривали на пороге комнаты мисс Паулы.

— Я поговорю с этой Мэгги. Как долго вы оставались в бельевой?

— Ну, не могу сказать точно, инспектор. Что-то около двадцати минут.

— И в течение этого времени вы не видели никого, кто проходил бы через верхний холл?

— Я не смотрел. Я слышал, как все спускались в гостиную, но я не считал их, не думал, что это может быть важно. Но помню, я слышал, как миссис Джозеф Хериард вышла из своей комнаты, и мисс Паула, потому что она позвала мистера Ройдона, и они пошли вместе. Немного погодя я услышал, как мисс Клар шутила с мистером Джозефом. Сейчас я подумал, я не помню, чтобы слышал мистера Мотисфонта и мисс Дин. Но я слышал мистера Стивена, потому что он хлопнул дверью. Сразу же после этого мне показалось странным, почему мистер Хериард не вышел из своей комнаты.

— А вы знали, что он не выходил?

— Ну не скажу, чтобы знал, но я все время прислушивался, вдруг он позвонит, я бы услышал из бельевой, потому что дверь была открыта, а его комната прямо у боковой лестницы. Поэтому я подошел и попробовал дверь, и, когда оказалось, что она все еще заперта, я набрался смелости и позвал мистера Хериарда. Ну, он, конечно, не ответил, и я не услышал внутри ни звука, поэтому немного испугался. Я опять несколько раз позвал его, но он не откликался. А потом пришел мистер Джозеф и послал за мистером Стивеном, и мы с мистером Стивеном выломали замок и увидели, что мистер Хериард лежит. — Он закончил, вздрогнув и приложив платок ко рту. — Это было ужасно! Надеюсь, я больше никогда в жизни такого не увижу!

— Вполне возможно, — без выражения сказал инспектор. — Как поступили мистер Джозеф и мистер Стивен?

— Сначала они, как и я, подумали, что он потерял сознание. Мистер Стивен послал меня за бренди. Когда я вернулся, они уже поняли, что мистер Хериард мертв. "Это не понадобится, — сказал мистер Стивен, он имел в виду бренди. — Он мертв". Честно вам скажу, я чуть поднос не уронил, так я был потрясен!

— Должно быть, мистер Стивен и мистер Джозеф тоже были потрясены, — сказал инспектор.

— Да, разумеется! Мистер Джозеф так расстроился, он все гладил руки бедного мистера Хериарда, все, по-моему, не мог поверить, что тот мертв. Он был очень привязан к мистеру Хериарду.

— А мистер Стивен?

— Ну, инспектор, мистер Стивен не из тех, у кого, как говорится, душа нараспашку, но, судя по всему, и он расстроился, особенно если учесть, что он недавно очень не поладил с мистером Хериардом. Он здорово побледнел и говорил со мной очень резко. Он сказал, что бренди ему нужно самому, и, взяв у меня из рук поднос, велел пойти позвонить доктору. Мистер Джозеф почти плакал. Он сказал, чтобы я никому не говорил о смерти мистера Хериарда. Он был немного огорчен поведением мистера Стивена: мистер Стивен груб, это всякий вам скажет. Но многие скрывают свои чувства за грубостью, и я ничуть не обиделся на мистера Стивена, я видел, что у него дрожат руки, это было для него ударом. И потом, мистер Стивен не ладит с мистером Джозефом. Он очень своенравный, в любом случае, ему не нравилось, что мистер Джозеф приехал жить в Лексхэм. Мистер Джозеф ненароком проявлял в нем самые худшие качества, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Ревнует к нему, да?

— Мне не хотелось бы говорить, инспектор, но многие считают, что мистер Стивен боится, как бы мистер Джозеф ему чем-нибудь не навредил. Но я так не думаю, мистер Стивен не дурак, к тому же любой видит, что мистер Джозеф невинен, как новорожденный младенец, и в таких вещах ничегошеньки не понимает. Мне кажется, что мистера Стивена раздражали манеры мистера Джозефа.

— Хм-м! — сказал инспектор. — Вам, очевидно, нравится мистер Стивен?

— У меня никогда не было причин не любить его. Он всегда хорошо относился ко мне, когда я ему прислуживал, а это было нередко.

— Он горяч, как я слышал.

— Да, он похож на мистера Хериарда, только он никогда не рассказывает всему миру, что он думает. С мистером Хериардом все было просто, а мистер Стивен неразговорчив, его трудно было понять в спешке. И не думаю, что это плохо.

— Вы и не должны так думать, — сказал инспектор, заканчивая допрос.

Вызванная в кабинет Мэгги, теребя фартук, испуганно выдохнула, что не хотела бы причинять никому никаких неприятностей. Ее успокоили и позволили облегчить душу в высшей степени красочным рассказом о своих собственных переживаниях. Он содержал такие интересные подробности, как предчувствие, что что-то не так, страдания от сильного сердцебиения и неспособность поверить в то, что кто-то мог убить ее хозяина. Она призналась в том, что видела, как мистер Ройдон и мисс Паула прошли в ее комнату, и слышала звук их голосов, потому что дверь была приоткрыта. Позже, когда Мэгги поднималась по боковой лестнице (она спускалась, чтобы забрать из кухни платье мисс Паулы, которое там сушилось, — Мэгги по просьбе мисс Паулы смывала с него пятно), — она мельком видела мисс Паулу у двери хозяина, та отходила от двери, как если бы заходила поговорить с ним.

Больше от Мэгги ничего нельзя было добиться. Опрос остальной прислуга не дал никакой другой информации, кроме той, что миссис Фрэттон, кухарка, не может опомниться от потрясения; что у ее помощницы по кухне весь вечер была истерика, потому что она родилась семимесячной и с рождения очень чувствительная; что накануне Престон, старшая горничная, видела в чашке с чаем несчастье и сказала остальным, чтобы они запомнили ее слова: с кем-то в доме произойдут неприятности.

Столкнувшись с истерически рыдающей служанкой, инспектор несколько поспешно объявил миссис Фрэттон, которая поддерживала эту девицу, заклиная ее опомниться и не вести себя так глупо, потому что полицейский не собирается ее съесть, что у него больше нет вопросов. К этому времени эксперты наверху закончили свои разнообразные исследования, и тело Натаниеля перенесли в ожидающую санитарную машину.

На панелях, ручке двери и различных предметах мебели в комнате Натаниеля обнаружили несколько отпечатков пальцев. Некоторые, как и следовало ожидать, принадлежали самому Натаниелю, и, хотя остальные нужно было еще идентифицировать, это направление исследования не сулило больших надежд. Сержант Кейпел сообщил инспектору, что эксперт занимается снятием отпечатков пальцев всех присутствующих в доме. Эта задача требовала много такта и терпения, потому что Валерия Дин со слезами на глазах уверяла, что ее мать будет возражать, а женская половина домашней прислуги явно восприняла эту операцию как первый шаг на пути к виселице.

Оба врача пришли к заключению, что удар был нанесен ножом с тонким лезвием и что смерть наступила через несколько минут, но оружия найти не удалось. Тщательный осмотр окон не выявил никаких следов взлома; и хотя на стекле нашли отпечатки пальцев, но скорее всего они принадлежали лакею, который закрывал окна перед приходом Натаниеля. Предстояло хорошенько изучить вопрос с ключами от дверей в комнату и ванную. Вентилятор над окном в ванной уже осмотрели самым тщательным образом, однако это не дало никаких результатов. Единственной заслуживающей внимания вещью, которая была обнаружена в комнате Натаниеля, был плоский золотой портсигар. Он лежал на полу под креслом возле камина и не был замечен при беглом осмотре комнаты.

Инспектор тщательно рассмотрел его. На нем была монограмма, сплетенная из букв «С» и "X".

— Есть отпечатки пальцев? — спросил инспектор.

— Нет, сэр.

— Как, вообще нет?

— Нет, сэр. Думаю, их стерли.

— Должно быть. Хорошо, я оставлю его у себя.

— Да, сэр, — сказал молодой следователь.

— И мне надо еще раз поговорить с мисс Паулой. Пришлите ее ко мне!

Повторный вызов явно встревожил Паулу, потому что она вошла с горящими щеками и с большей, чем обычно, стремительностью. Не дав инспектору сказать и слова, она сердито потребовала у него ответа, что он еще от нее хочет.

— Я бы назвала это вопиющей некомпетентностью! — в ее голосе прозвучала насмешка.

Инспектор не обратил внимания на эту суровую критику. Многие люди, подумал он, под агрессивным поведением прячут страх. Глядя на ее беспокойные руки и слишком блестящие глаза, он решил, что Паула явно напугана.

— Я хочу вернуться к вашим показаниям, мисс, — сказал он, листая блокнот.

— Блестяще! — прокомментировала она с резким, беспощадным смешком.

Однако этот выпад Паулы остался незамеченным, она даже не раздражала инспектора, напротив, он был бы доволен, если бы она потеряла контроль над собой.

— Вы показали, мисс, что, после того, как поднялись в свою комнату переодеться, вы не выходили из нее до тех пор, пока не присоединились к остальным в гостиной.

Паула пристально смотрела на инспектора, она не отвела глаз, но ему показалось, что ее дыхание участилось.

— Ну и что?

— Вы не хотите к этому ничего добавить? — спросил инспектор, отвечая взглядом на ее взгляд.

Он загнал ее в угол, как и ожидал. Он видел вспышку сомнения в ее глазах, плохо скрытую тревогу. Он бы мог поклясться, что она будет тянуть время, И она так и сделала, уклончиво спросив:

— Почему вы спрашиваете об этом?

— У меня есть свидетельство, что вас видели, когда вы шли от комнаты покойного, вы были в пеньюаре, — ответил он как можно более бесстрастно.

Он был поражен внезапной вспышкой ее глаз, приливом крови к щекам. "Опасная штучка, это уж точно!" — подумал он.

— Боже мой, что этот дом делает из людей? Кто шпионил за мной? В руке у меня был окровавленный нож?

Инспектор был потрясен ее прямотой. Хотя и не обладая богатым воображением, он подумал, что легко мог бы представить ее в роли преступницы в хорошей старомодной мелодраме, какую не увидишь сегодня. Успокаивающе он ответил:

— Нет, мисс.

— Вы меня удивляете! А теперь скажите мне следующее: видел ли кто-нибудь, как я выходила из комнаты моего дяди? Видел?

— Не стоит задавать мне вопросов, мисс! Вы заходили в комнату вашего дяди после того, как поднялись наверх переодеться?

— Нет. Я только подошла к его двери.

— Как же все происходило, мисс?

Она дернула плечом.

— Он меня не впустил. Думаю, он был уже мертв.

— Когда вы говорите, что он не впустил вас, что вы имеете в виду?

— О, Господи, вы обязательно хотите поставить все точки над «и»? Дверь была закрыта, он не ответил, когда я постучала.

— Вы сказали ему что-нибудь?

— Не знаю. Да, сказала. Я сказала: "Это я, Паула" или что-то в этом роде. Какое это имеет значение?

Инспектор не обратил внимания на ее последние слова.

— И он не ответил?

— Я уже говорила вам об этом.

— Вам это не показалось странным?

— Нет.

— Когда вы постучали в дверь, потом позвали его и он не ответил, вам это не показалось ни в коей мере странным?

— Да нет же, говорю вам! — Паула видела, что инспектор ей не поверил, и раздраженно добавила: — Он не хотел меня видеть.

— Почему?

— Вас это не касается!

— Нет, касается, мисс! Установлено, что вы хотели, чтобы ваш дядя дал вам денег, а он не собирался этого делать, по этому поводу вы с ним поссорились. Разве не так?

— Вы сами все знаете, правда? — съязвила она.

— Советую вам обдумать ваше положение, — сказал он.

— Нечего обдумывать! Вы не можете доказать, что я входила в комнату моего дяди! Все, что вы можете доказать, это то, что мы поссорились. Если бы вы потрудились поглубже покопаться в наших отношениях, вы бы узнали, что и до этого мы ссорились сотни раз!

— Позвольте вам напомнить, мисс, что, когда я в первый раз спросил вас, что вы делали, когда поднялись наверх, вы ни слова не сказали о том, что подходили к комнате вашего дяди.

— Нет! Потому что я посмотрела на вас и поняла, какого дурака вы из себя сделаете, если я вам скажу это!

Наконец-то ей удалось уязвить его. Он сказал, что ей надо следить за своими словами, но, когда она насмешливо поблагодарила его за это предупреждение и поинтересовалась, есть ли у него еще вопросы, благоразумие заставило его подавить свое раздражение и ровным голосом ответить, что она может идти.

Молодой следователь, безмолвный свидетель этой сцены, заметил:

— Крутая дама.

Инспектор, не желая выдавать себя, хмыкнул в ответ.

— Я думал, что вы как следует надавите на нее, сэр, — осмелился сказать следователь.

— Не сомневаюсь, что ты так думал. Разница между нами в том, что я не вчера родился, — ответил инспектор. — С такими трудно что-либо знать наперед! Пошлите ко мне Ройдона!

Виллогби появился с сигарой в руках и обратился к инспектору с наигранным терпением.

— Ну, инспектор, что же на этот раз? — спросил он.

Когда ему сообщили показания лакея, он покраснел и сказал скорее раздраженно, чем виновато:

— Послушайте, на что вы намекаете? Если выдумаете, что я ходил в комнату мистера Хериарда, то вы ошибаетесь!

— Но я не об этом у вас спрашивал, сэр. До того, как спустились в гостиную, вы выходили из своей комнаты или нет?

— Ну хорошо, если вы настаиваете на такой точности, то да, выходил! Но это не имеет никакого отношения к делу, поэтому я и не стал упоминать об этом.

— Предоставьте судить об этом мне, сэр. Спасибо. Когда вы выходили из комнаты? Куда вы ходили?

— Великий Боже, куда, вы думаете, я ходил? — спросил Ройдон. — Вам, полицейским, должно быть, не за что уцепиться, если вы начинаете подозревать человека, потому что он мужчина, а не ангел!

— О! — сказал инспектор довольно безучастно. — Мне кажется, вы могли бы сказать мне об этом раньше, сэр.

— Может быть, я и сказал бы, если бы вспомнил, — ответил Ройдон. — Если это все, что вы хотели знать…

— Минуту назад вы сказали, что сообщили бы мне, если бы это имело какое-то отношение к делу.

— Да, если бы, но оно не имеет, возможно, поэтому я и забыл, — ответил Ройдон. — Что-нибудь еще?

— Пока все, — сказал инспектор.

Ройдон вышел из комнаты. Молодой следователь заметил, что ему он кажется подозрительным.

— Лжет без всякой видимой причины!

— Так бывает, — сказал инспектор. — Боится быть впутанным в дело. Не знаю, в каком направлении работать, и это точно. — Его взгляд упал на золотой портсигар, и у него загорелись глаза. Он взял портсигар в руку. — Где Эшер снимает отпечатки пальцев?

— В библиотеке. Старый джентльмен повел его туда. Мисс Дин устроила по этому поводу переполох. У старика было по горло работы — он пытался ее утихомирить. Эшер, должно быть, уже заканчивает.

— Пойдем посмотрим, — сказал инспектор, двигаясь к двери.

Он прибыл в библиотеку как раз вовремя, чтобы увидеть, как Матильда подставляет эксперту свои идеально наманикюренные пальцы.

— Конечно, это помешает мне развернуться, если я решу вступить на путь преступления, — сказала она.

— Если ты думаешь, что я поэтому не желаю давать мои… — горячо начала Валерия и остановилась, увидев инспектора.

Матильда посмотрела через плечо.

— А, Торквемада^[6] собственной персоной!

Джозеф подошел к инспектору.

— Входите, инспектор. Как видите, мы уже заканчиваем.

— Сожалею, что был вынужден подвергнуть вас этому, сэр, но…

— Ерунда! Конечно, мы понимаем, что это необходимо!

— Я считаю это абсолютно унизительным, — перебила Валерия. — Как будто мы обычные преступники или еще кто! Никогда не думала, что меня будут так оскорблять!

Видно было, что даже у Джозефа лопнуло терпение. И он обратился к ней с суровыми нотками в голосе:

— Дорогое мое дитя, не будьте такой маленькой глупой гусыней! Вы хотите поговорить с кем-нибудь из нас, инспектор? Вы уже можете мне сказать что-нибудь, или я не должен спрашивать?

— Пока ничего, сэр. Я бы хотел знать, кто из вас, джентльмены, хозяин этой вещи, пожалуйста.

Они все посмотрели на портсигар. Монограмма была ясно видна. Взгляд инспектора остановился на Стивене. Стивен разглядывал портсигар, его жесткое лицо ничего не выражало. После минутного осмотра Джозеф бросил быстрый испуганный взгляд на Матильду, он полуспрашивал, полумолил.

— Ну, это не мое! — сказал Ройдон.

— Это мой портсигар, — сухо сказал Стивен, поднимая глаза на инспектора. — Где вы нашли его?

— Вы потеряли его, сэр?

Стивен некоторое время не отвечал.

— Думаю, он не может сказать вам. Мой племянник вечно все забывает, правда, Стивен? — сказал Джозеф неестественно весело. — Где вы подобрали его, инспектор? Не скрывайте от нас ничего.

— Его нашли в комнате покойного мистера Хериарда, сэр, — ответил инспектор.

Поведение Джозефа мгновенно изменилось. Словно задохнувшись, он поспешно сказал:

— О, здесь может быть тысяча объяснений! Ну, ну… мой племянник мог оставить его в комнате, когда мы были там вместе с ним, или, вероятно… по крайней мере, возможно, что мой брат нашел его где-нибудь и взял с собой, рассчитывая отдать ему. О, я могу придумать сколько угодно объяснений!

— Не надо! — неблагодарно заявил Стивен. — Вы не могли бы сказать, где точно вы нашли его, инспектор?

— Он лежал на полу, под креслом, возле камина.

— О, тогда все ясно! — сказал Джозеф, все еще пытаясь защитить Стивена. — Думаю, он выпал у тебя из кармана, старина, ты был возбужден и не заметил этого. Когда ты наклонялся над несчастным Натом! Да, так оно и должно было быть!

— Портсигар нашли далеко от тела, сэр, — заметил инспектор.

— О! Наверное, кто-нибудь пнул его ногой, — отчаянно воскликнул Джозеф. — Мы были так расстроены, могло произойти все, что угодно! Стивен, почему ты молчишь? Ведь нет ничего страшного! Мы все это знаем! Не глупи! Все, что инспектор хочет узнать, это…

— До сих пор у меня было чертовски мало возможности что-нибудь сказать, — произнес Стивен. — Если вы закончили со своими теориями, которые не убедят даже слабоумного, я сделаю два утверждения. Я не знаю, как мой портсигар попал в комнату моего дяди. Он не выпадал у меня из кармана, потому что я был не настолько возбужден, чтобы стоять на голове, но еще более вероятно потому, что, когда я вошел в комнату, его при мне не было.

Инспектор не скрывал своего недоверия. Джозеф снова попытался прийти на помощь.

— Значит, мой брат взял его с собой наверх! Право, нет причин…

— И уронил его на пол, сэр?

— Затолкнул его под кресло, очевидно, — сказал Стивен. — Или предполагается, что это сделал я, инспектор?

— Я этого не говорил, — ответил инспектор. — Портсигар мог упасть с кресла… если некто, кто сидел в кресле, промахнулся, когда опускал его в карман. Тогда портсигар мог остаться на кресле и упасть, когда этот некто встал. Несколько неубедительно.

— Я возражаю! — перебил Джозеф. — Это намеренное извращение моего совершенно невинного замечания, я совсем не это имел в виду, это нелепо, абсолютно нелепо!

— Заткнитесь! — сказал Стивен. — Я признаю, что это мой портсигар, я принимаю ваше утверждение, что его нашли в комнате моего дяди. Ну и что дальше, инспектор?

— Вам стоит подумать над своим положением, сэр.

Матильда, которая сохраняла несколько зловещее молчание на протяжении этой перепалки, подалась вперед.

— Вы закончили? — поинтересовалась она. — Тогда немного выскажусь. Я видела, как мистер Стивен Хериард отдал свой портсигар мисс Дин, прежде чем вышел из комнаты после чая.

Стивен засмеялся. Валерия гневно сказала:

— Тебе не удастся свалить это на меня! Я никогда не брала его мерзкий портсигар! Я оставила его на столе! Я не знаю, что с ним стало! Может быть, он взял его перед тем, как выйти из комнаты. Ты самая грязная, мерзкая свинья, которую я когда-нибудь встречала, Матильда Клар!

— А ты, моя маленькая крошка, — задушевно произнесла Матильда, — просто сука!

Глава 8

Инспектор смутился от такого обмена любезностями. Это настолько не соответствовало его представлениям о том, как ведут себя аристократы, что он даже не попытался справиться с ситуацией. Казалось, Ройдон разделял его мнение, но Паула, которая вошла в библиотеку в самый разгар оскорблений, с одобрением сказала:

— Молодец, Матильда!

Как обычно, вмешался Джозеф. Он неодобрительно покачал головой, глядя на Матильду, хотя и сочувственно подмигнул ей, и предположил, что Валерия слишком возбуждена.

— Она хочет, чтобы все думали, это я убила мистера Хериарда! — со слезами сказала Валерия.

— Дорогое мое дитя, кто поверит в такую глупость! — уверил ее Джозеф. — Такая хорошенькая девушка и мухи не может обидеть!

Его похвала немного успокоила Валерию, и, когда Ройдон с сочувствием воскликнул: "Истинная правда!", она трогательно улыбнулась ему и сказала:

— Ну не знаю, только я даже не помню, как Стивен давал мне портсигар, и, разумеется, я не выносила его из комнаты. Скорее всего, я просто кинула его обратно.

— Вот как? — сказала Матильда. — А почему "кинула"?

Лицо Валерии сморщилось.

— Не знаю. Я…

— Нет, знаешь. Ты прекрасно знаешь, что Стивен бросил его тебе. Так что оставим эту удобную забывчивость!

Валерия резко обернулась к Стивену.

— Ты собираешься стоять здесь и позволять этой женщине оскорблять меня? — осведомилась она.

— О, Господи, где ты откопала такую фразу? — заинтересовалась Паула.

— У нее отвратительный литературный вкус, — объяснил Стивен. — Матильда, я запрещаю тебе оскорблять мою нареченную.

— Ты и кто еще? — грубо возразила Матильда.

— Дети, дети! — взмолился Джозеф.

Инспектор откашлялся.

— Если позволите, дамы! Мисс Дин, вы признаёте, что мистер Стивен Хериард отдал вам свой портсигар до того, как вышел из комнаты?

— Говорю же вам, я не знаю! Я просто не помню! Во всяком случае, я не уносила его из комнаты!

Мод, которая вошла в библиотеку вслед за Паулой, сказала своим ровным голосом:

— Вы попросили у него сигарету, дорогая, и он бросил вам свой портсигар.

— Вы все против меня! — заявила Валерия, слезы заблестели у нее на ресницах.

— Нет, дорогая, но всегда лучше говорить правду. Мне всегда было жаль, что девушки так много курят. Это портит цвет лица. Но я сделала для себя правилом никогда не вмешиваться в то, что меня не касается.

— Пусть для тебя это будет уроком! — сказала Валерии Паула, совсем в духе Стивена.

Инспектор, по-видимому, чувствуя, что из всех присутствующих женщин Мод — самая разумная, повернулся к ней и спросил:

— Вы видели, что мисс Дин сделала с портсигаром, мадам?

— Нет, — ответила Мод. — Думаю, что-то отвлекло мое внимание. Я же не смотрела специально, зачем бы мне это было нужно.

— Если бы она отдала портсигар мистеру Хериарду, вы бы это заметили?

— О нет, вряд ли!

— Она не возвращала ему портсигар, — сказала Матильда.

— Хорошо, а что она с ним сделала, мисс?

— Не знаю. Как и миссис Хериард, я не заметила.

— Я просто положила его на стол! — сказала Валерия. — Виллогби дошел до середины пьесы. Не знаю, что сталось потом с этим портсигаром.

— Послушайте, мисс! — терпеливо сказал инспектор. — Давайте в конце концов разберемся с этой ситуацией, если вы не возражаете! Мистер Хериард передал вам портсигар или нет?

— Я бы не сказала «передал», потому что я попросила у него сигарету, а у него не хватило приличия, чтобы встать и дать мне одну, он просто бросил мне свой портсигар! И не понимаю почему…

— Итак, он бросил вам свой портсигар?

— Да, но…

— Тогда не говорите, что вы не помните! — сурово сказал инспектор. — А теперь, сэр, вы уверены, что у вас не было при себе портсигара, когда вы вышли из комнаты?

— Абсолютно.

— Это правда! — воскликнул Джозеф. — Теперь я вспомнил, когда мы вернулись из комнаты бедного Ната, ты, Паула, попросила у него сигарету, и он сунул руку в карман, будто хотел вытащить портсигар, а потом просто кивнул на коробку… — Джозеф замер, осознав, что подразумевало подобное свидетельство. — Это, конечно, ничего не доказывает, — поспешно добавил он.

— Нет, сэр, — сухо согласился инспектор и снова повернулся к Валерии. — Вы говорите, что положили портсигар на стол, мисс…

— Я не говорила, что я это сделала! Я только сказала, что должна была так сделать! — ответила Валерия, которая, казалось, решила, что только уклончивость может обеспечить ее безопасность. — И напрасно вы меня травите, потому что…

— Валерия, дитя мое! — сказал Джозеф и взял ее руку в свои. — Инспектор только хочет узнать правду! Вы не должны думать, что кого-нибудь подведете, если откровенно скажете ему, как вы поступили с портсигаром Стивена.

— Это меня и не волнует, — подтвердила Валерия очевидный факт. — Но я хорошо вижу, что Матильда пытается свалить все на меня, а это нечестно!

— Нет, нет, Тильде это никогда не приходило в голову, правда, Тильда? Она знает, что вы не могли этого сделать.

Пауле показалось, что настал момент для того, чтобы подлить масла в разбушевавшееся пламя.

— Как бы не так! — воскликнула она. — Как, спрашивается, она может это знать?

— Бог мой, Паула, у нее не хватит духу, не говоря уж об изобретательности! — ответила Матильда.

— Матильда! Паула! — отчаянно запротестовал Джозеф. — Не надо! Зачем, дорогие мои!

— Да, не сомневаюсь, вы обе считаете меня дурочкой! — сказала Валерия. — Просто потому, что я не похожа на вас! Но на самом деле я чуть не поступила в колледж. Я бы поступила, только это такая ужасная трата времени!

— Думаю, вы очень разумно сделали, — заметила Мод без тени насмешки. — Осмелюсь сказать, для некоторых это очень хорошо, но сама я не кончала никаких колледжей, а посмотрите на меня!

Почти все присутствующие завороженно откликнулись на этот призыв. Инспектор, чувствуя, что ситуация выходит из-под его контроля, опять откашлялся и громко сказал:

— Никто, и в меньшей степени полиция, не хочет ничего сваливать на невиновного человека. Но я предупреждаю вас, мисс Дин, вы не улучшаете своего положения тем, что отказываетесь говорить правду. Вы положили портсигар мистера Хериарда на стол?

После того как Джозеф в более мягкой форме повторил тот же вопрос, а Ройдон сказал довольно прочувствованную речь, суть которой сводилась к тому, что верх несправедливости ожидать правды от нервной натуры, Валерия была вынуждена признать, что положила портсигар на стол. Никто не видел его там, но это, как деликатно предположила Матильда, едва ли удивительно, поскольку всеобщее внимание было приковано к пьесе Ройдона и волнующей сцене, которая последовала после.

После этого инспектор пошел посмотреть на стол, и все побрели за ним. Это оказался чиппенделевский^[7] стол, который Старри предпочел обозначить как "тот самый стол". На нем стояли небольшая ваза с цветами, пепельница и серебряная спичечница. Старри утверждал, будто, когда он вошел в комнату перед ужином, чтобы убедиться, что Джеймс, лакей, привел все в порядок, портсигара не было. Джеймс тоже был уверен, что его не было на столе, когда он вытряхивал пепельницу. Как с притворной доброжелательностью заметила Матильда, после этого изнуряющего расследования они так и не сдвинулись с места.

— Нет, мисс, тут я с вами не могу согласиться, — мрачно сказал инспектор.

— Любой мог взять его, не привлекая к себе никакого внимания, — сказала Матильда.

Эдгар Мотисфонт немедленно запротестовал.

— Ничего не могу понять! — сказал он. — Вы предполагаете, — что кто-то пытался украсть портсигар Стивена? Кто, кроме Стивена, мог его взять? Все мы знали, что он не наш!

— Эдгар, думайте, что вы говорите! На что, я вас спрашиваю, вы намекаете? Почему вы пытаетесь утопить Стивена? — сказал Джозеф настолько сердито, насколько позволял его мягкий характер.

— Я не пытался его топить! — возразил Мотисфонт. — Я только сказал…

— Все поняли, что вы пытались внушить! — сказал Джозеф. — Можно подумать, что после стольких лет вашего знакомства со Стивеном…

— Я не говорю, что он убил Ната! — сказал Мотисфонт, красные пятна проступили у него на щеках. — Не мое дело выяснять, кто это сделал! Я только говорю, наиболее вероятно, что портсигар взял его хозяин! Все вы, Хериарды, стоите друг за друга, но я не Хериард, я обычный человек, и я возражаю против фантастической идеи, которую вы пытаетесь нам навязать, будто кто-то другой положил в свой карман ценную вещь, которая ему не принадлежала!

— Эдгар, дорогой, если я сказал что-нибудь, что заставило вас предположить, что мы со Стивеном объединились против вас…

— Ничего из того, что говорил я, не могло вызвать у вас подобного предположения, — вмешался Стивен.

— Тише, Стивен! Если я заставил вас сделать такое предположение, я покорнейше прошу вас простить меня! Я ни одной минуты не хотел оскорбить вас, предполагая, что это вы взяли портсигар!

Все почувствовали, что Джозеф превзошел самого себя. Однако по простодушному выражению его лица можно было заключить, что он не имел ни малейшего понятия, что его мысль могла быть более удачно выражена. Матильда предпочла бы поставить на этом точку. Однако Стивен злобно спросил:

— Что же вы остановились? Кого вы подозреваете в том, что он взял мой портсигар?

— Стивен! Почему ты всегда неправильно воспринимаешь мои слова? Я никого не подозреваю! О Боже, как я могу…

— Это самое бесполезное обсуждение в моей жизни! — заявила Паула. — Мы что, так всю ночь будем сидеть, пока вы с Джозефом будете валять дурака? Я до смерти устала и иду спать!

Это заявление адресовалось инспектору. Тот не собирался се останавливать. Он тоже очень устал и хотел спокойно, в тишине подумать над этим делом. Он не считал, что продолжение расследования в ночное время принесет ощутимые результаты. Как всякий непрофессионал, инспектор питал глубокую веру в искусство специалистов и сейчас надеялся на те открытия, которые могут сделать полицейские эксперты. Так что он официально объявил, что дальнейших вопросов к присутствующим у него нет.

Валерия сразу же возобновила свое требование отпустить се домой и утверждала, что не сомкнет глаз, если вынуждена будет остаться в Лексхэме. Инспектор сообщил ей, что ее присутствие необходимо для ведения дела, и, безжалостно оставив ее товарищей по несчастью убеждать ее в том, что добраться до Лондона в одиннадцать часов вечера накануне Рождества практически невозможно, он присоединился к своему помощнику, который работал в кабинете. Через двадцать минут все услышали, как с подъездной аллеи тронулись полицейские машины, и Валерия, судя по всему, начала было приходить в себя, пока не обнаружила, что один полицейский остался в доме на всю ночь.

Мод, чье непоколебимое спокойствие, по всей видимости, не нарушили потрясающие события этого дня, привела всех в отчаяние, возобновив поиски "Жизни императрицы Австрии"; Паула сказала, что ей надо побыть одной или она сойдет с ума, и уплыла наверх в свою комнату; а Стивен вызвал благодарность Матильды и возмущение всех остальных, сказав, что необходимо выпить. Даже Джозеф заметил, что он выбрал неподходящий момент для кутежа. Однако, как только прозвучало слово «кутеж», все немедленно перешли на сторону Стивена. Мотисфонт сказал, что они все заслужили глоток спиртного. После некоторого размышления он добавил, что не совсем это имел в виду, но, когда Стивен спросил у него с притворной любезностью, что же он все-таки хотел сказать этим, Мотисфонт обнаружил, что объяснить не может, и запутался в неоконченных предложениях.

Старри, который понял, что его хозяева решили кутить, подавленно извинился — под воздействием обстоятельств он забыл принести обычный поднос с коктейлями в гостиную — и удалился исправлять свое упущение.

Валерия, молчавшая почти десять минут, вдруг объявила о своем намерении позвонить матери. Никто не стал возражать ей, хотя по выражению, появившемуся на лице Стивена, все заключили, что он не был сторонником этой идеи.

Когда Валерия вышла из комнаты, Матильда подошла к Стивену и тихо спросила:

— Кто наследник?

Он пожал плечами.

— Ты?

— Не знаю. Не думаю, что он написал завещание.

— Джо целый день намекал на это.

— О, Джо!

— Кому знать, как не ему.

— Ответ — никому. Жаль, что тебя впутали во все это.

— Не трать на меня свою жалость: у меня несокрушимое алиби, — легко ответила она. — Я совсем не хочу оклеветать тебя, Стивен, но у меня есть одна просьба, с которой я хотела бы обратиться к тебе от имени всех нас.

Он посмотрел на нее, внезапно нахмурившись.

— Ну?

— Если ты стащил у Мод книгу, ради Бога, верни ее!

Он рассмеялся, но его смех показался ей неестественным.

— Я не брал ее книги.

— Не хитри! — сурово сказала Матильда.

— Меня тошнит от этой проклятой книги! — взорвался он. — Я уже говорил тебе, что не знаю, где она!

Он встал и пошел от нее в другой конец комнаты. Она видела, что нервы у него на пределе, и жалела, что рассердила его. Вошел Старри с подносом и поставил его на боковой столик. Мод спросила его, не видел ли он книгу, которую она читала. Старри презрительно ответил, что не заметил ее, но наведет справки.

— Очень неприятно, — заявила Мод. — Как бы я хотела вспомнить, куда я ее положила. Перед тем как гасить свет, я всегда двадцать минут читаю, лежа в постели. Это очень успокаивает. Я как раз дошла до Рудольфа. Того, который покончил с собой.

— И что успокаивающего вы в этом находите? — спросил Стивен через плечо.

— Это отвлекает, — туманно ответила она.

Матильда подумала, что многое можно сказать о доброте Джозефа, если всего лишь со вздохом, тут же подавленным, он поднялся со стула и предложил свою помощь в поисках книги. Матильда боялась, что он спросит о ней Стивена, но, хотя Джозеф и бросил задумчивый взгляд на его неподвижный профиль, видно, все же почувствовал, что момент неблагоприятный, и ничего не сказал. Было бы нечестно, если бы он, на кого выпали основные тяготы сегодняшнего вечера, был вынужден вести совершенно бесполезные поиски в одиночку, поэтому Матильда поднялась и предложила свои услуги. Мод ровно поблагодарила ее и вернулась к своему месту у камина.

— Мод могла оставить ее в бильярдной, — предположила Матильда. — Она заходила туда перед самым чаем.

В бильярдной не было никаких признаков книги, но вид поблескивающей на свету рождественской елки заставил Матильду и Джозефа снова пережить горькие события этого дня. Джозеф пару раз всхлипнул и сделал трагический жест в сторону цветных шаров и блестящей мишуры.

— Что вы собираетесь с ней делать? — спросила Матильда. — Сейчас она несколько неуместна.

Джозеф шмыгнул носом.

— Нужно унести ее. О, Тильда, неужели это моя вина? Я ошибся, уговорив Ната организовать этот праздник? Я хотел, чтобы все было иначе!

— Как вы могли знать, что Ната убьют? — ответила она.

Он покачал головой, протянул руку и потрогал снежинку, которая свисала с нагруженной ветки.

— Джо, он оставил завещание?

Он поднял на нее глаза.

— Да, но не знаю, существует ли оно еще. Может быть, было бы лучше, если бы он уничтожил его.

— Почему?

— Это было весной, когда он лежал с плевритом, — сказал Джозеф. — Я уговорил его написать завещание. Я думал, это правильно, Тильда! Если бы можно было предвидеть будущее!

— Завещание в пользу Стивена?

Он кивнул. Спустя минуту она сказала:

— Ну, во всяком случае, Стивен не знал об этом.

Он быстро взглянул на нее и опустил глаза.

— Если только вы не сказали ему, — добавила она.

— Я? Нет, я никогда прямо не говорил этого! Но когда я увидел, в каком он настроении, я намекнул Валерии, что не помешает сказать ему пару слов. Она могла признаться в этом инспектору. Такое легкомысленное дитя! А ты же знаешь, какое впечатление Стивен, должно быть, произвел на полицию своим глупым, вызывающим поведением! О, Тильда, я так беспокоюсь!

Некоторое время она молчала.

— Полиция спрашивала вас, кто наследник? — наконец сказала она.

— Да, но, мне кажется, я замял этот вопрос. Я дал им имя поверенного Ната.

— Вы думаете, завещание у него?

— Не знаю, — неохотно ответил он. — Если нет, тогда я должен буду сообщить, где оно может быть. Я хочу сказать, я же не могу лишить Стивена наследства, так ведь? Кроме того, они все равно найдут его рано или поздно. Не знаю, что надо делать, чтобы было лучше.

Матильда почувствовала сильное желание посоветовать ему не вмешиваться, но сдержала себя.

— Может, ты воспользуешься своим влиянием, Тильда? — попросил ее Джозеф. — Пусть он не настраивает против себя полицию из простого упрямства! Он меня не послушает.

— Думаю, он лучше меня знает, что ему делать, — коротко сказала она. — В любом случае, у меня нет на него никакого влияния.

— Иногда я боюсь, что его ни у кого нет, — сказал Джозеф с тяжелым вздохом. — Как будто он был проклят с рождения! Ну что нашло на него, почему он спрятал книгу бедной Мод? Именно такое глупое, инфантильное озорство и отталкивает от него людей.

Матильда подумала, как трудно найти кого-нибудь менее инфантильного и озорного, чем Стивен, но только заметила, что Стивен отрицает, будто знает, где книга.

— Ну, вероятно, я наговариваю на него! — сказал Джозеф, заметно просветлев. — Во всяком случае, в этой комнате ее нет.

Они вернулись в библиотеку вместе с Валерией, которой, очевидно, пошел на пользу продолжительный и дорогостоящий телефонный разговор с матерью. Она объявила, что завтра мама приезжает в Лексхэм.

— О, Боже! — громко воскликнул Стивен.

— Разумеется, ей хочется быть с вами в такой момент, — поспешно сказал Джозеф. — Мы будем рады принять ее, правда, Мод? Конечно, хотелось бы, чтобы ее визит пришелся на более счастливое время.

— Мама говорит, что все очень благополучно разъяснится, мы не должны волноваться! — сказала Валерия.

Этот ценный совет погрузил всех в глубокое уныние. Подумав, Мотисфонт сказал, что не видит, каким образом все может благополучно разъясниться.

— Нет, — произнес Стивен. — Не может, если вы думаете, что один из нас убийца.

— Я нахожу это замечание необоснованно оскорбительным! — сказал Мотисфонт.

— Почему? — спросил Стивен.

— Ну, ну! — вмешался Джозеф. — Мы не должны распускаться! Лично я убежден, что Ната убил кто-нибудь посторонний.

— Вы-то да.

— Черт возьми, а почему бы и нет? — запротестовала Матильда.

Он пожал плечами.

— Все окна закрыты изнутри.

— Но вентилятор открыт! — напомнил ему Джозеф. — Наверное, проворный человек мог пролезть. Конечно, это не просто, но… Вы можете не поверить мне, но в молодые годы я был почти спортсменом и совершенно уверен, что мог бы тогда сделать это.

— Вы не могли бы сделать это сейчас, Джо, — сказала Матильда. — Вас слишком много…

— А, ты любишь смеяться над своим бедным старым дядей! — сказал он, погрозив ей пальцем. — Однако, когда я был молод, я был так же строен, как Ройдон. Хорошо помню, что когда я играл Ромео… Но что это я, рассказываю вам истории из своей юности, когда у нас на сердце так много горьких событий? Мод, дорогая моя, завтра мы тщательно поищем твою книгу, обещаю тебе. У тебя был утомительный день, надо уже ложиться.

— Может быть, я оставила ее наверху, — сказала Мод, сворачивая вязание. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь беспокоился из-за нее. Думаю, она найдется. — Она поднялась, пожелала всем доброй ночи и удалилась.

— Я последую ее примеру, — сказала Матильда. — Ты идешь, Валерия?

Валерия неохотно ответила, что, наверное, ей придется это сделать, но она думает, что присутствие полицейского в доме не позволит ей сомкнуть глаз всю ночь.

— Я бы на твоем месте не беспокоилась. Думаю, полицейские очень надежны в некоторых вещах, — язвительно сказала Матильда. — Запри дверь, если ты нервничаешь.

— Нет, в самом деле, ты невозможна! — хихикнув, сказала Валерия.

— Не думаю, что кто-нибудь из нас уснет, — заметил Мотисфонт, когда она вышла из комнаты. — Лично я нет. Я чувствую себя так, будто побывал в нокауте. Нат! Мне до сих пор это кажется невероятным!

— Лично я, — сказал Ройдон с деланным равнодушием, — чувствую себя просто вымотанным и засну мертвым сном. В конце концов, я — совсем другое дело. Я хочу сказать, я совсем не знал мистера Хериарда.

Этот намек на то, что он стоит в стороне от преступления и его последствий, не прибавил ему популярности среди трех остальных мужчин. Даже Джозеф осуждающе покачал головой, а Мотисфонт сказал, что все они в равной степени причастны к этому.

— Не могу согласиться с вами! — сказал Ройдон высоким голосом. — Не хочу показывать пальцем, но лично я не ссорился с мистером Хериардом!

— Что вы этим хотите сказать, молодой человек? — потребовал Мотисфонт, его глаза сверкнули за очками.

Стивен зевнул.

— Что и вы и я ссорились. Интересно, неужели я так же скучен, как и все? Наверное, мне лучше пойти спать. Кто поверенный дяди Ната, Джо?

— Фирма "Фили, Блис и Блис", — ответил Джозеф. — Джон Блис всегда вел дела бедного Ната.

— Вы знаете его домашний адрес?

— Нет, но думаю, он есть в телефонном справочнике. Я просто уверен, что он живет в Лондоне. Но почему? Ты думаешь, мы должны…

— Я позвоню ему завтра утром, — сказал Стивен и вышел.

Мотисфонт проводил его взглядом, в котором сквозила открытая неприязнь.

— Он слишком много берет на себя, — неодобрительно сказал он.

Джозеф, который выглядел несколько удивленным, повернулся и быстро проговорил:

— Глупости! Стивен знает, какой я старый путаник. Он совершенно прав! О, Господи, Эдгар, надеюсь, вы не хотите, чтобы я ревновал к собственному племяннику! Это уже слишком!

— Ну, коли вы не возражаете, думаю, меня это не касается, — сказал Мотисфонт.

— Мы со Стивеном понимаем друг друга, — объяснил Джозеф, опять превращаясь в снисходительного дядюшку. — А сейчас нам, наверное, лучше пойти спать. Мы все немного перевозбудились, иначе и быть не могло. Может быть, ночь принесет нам утешение. — Он подошел к двери, но, открыв ее, обернулся, чтобы сказать с печальной улыбкой: — Мы уже чувствуем пустоту в жизни, и я, наверное, больше всех. Ложиться спать, не пожелав доброй ночи Нату! К этому не скоро привыкнешь!

Этот непристойный пафос вызвал у Мотисфонта и Ройдона реакцию, неизбежную для англичанина. Мотисфонт покраснел и кашлянул; Ройдон уставился в пол и пробормотал:

— Да, конечно!

Джозеф вздохнул и сказал:

— Не стоит навязывать вам свое личное горе. Мы все должны стиснуть зубы.

Никому из тех, кто его слышал, и в голову не пришло ответить в том же духе, поэтому Джозеф, еще раз вздохнув, удалился тяжелой поступью.

— Если учитывать, что мистер Хериард не сказал ему ни одного доброго слова… — начал Ройдон.

Мотисфонт не меньше Ройдона оскорбился попыткой Джозефа сыграть на его чувствах, но он знал Хериардов многие годы и не собирался присоединяться к длинноволосому драматургу в его пренебрежительном отношении к ним. Он сдержанно сказал:

— Хериардов не сразу узнаешь. У них у всех, исключая Джо, острые языки, но я никогда не обращал на это внимания. Не надо судить по внешнему виду.

— Мне кажется, они все играют друг другу на руку! — сказал Ройдон. — Меня не удивит, если окажется, что отвратительная грубость Стивена по отношению к Джозефу Хериарду — сплошное очковтирательство! Нельзя не заметить, как они стоят друг за друга, когда приходится туго!

Мотисфонт во многом был согласен с Ройдоном, но он не собирался признаваться в этом. Он только сказал, что неудивительно, если семья держится вместе, и направился к двери.

Ройдон последовал за ним наверх, сердито заметив, что он не так представлял себе Рождество.

Он был совсем не одинок в своей оценке случившегося. Начальник полиции, принимая доклад от инспектора Колволла, сказал, что именно такое и должно было случиться, когда заболел Брэдфорд.

— Да, сэр, — ответил инспектор Колволл, проглотив обиду.

— И еще в канун Рождества! — отчаянно добавил начальник полиции. — Я считаю, что это дело для Скотланд-Ярда.

— Возможно, вы правы, сэр, — ответил инспектор, думая о затруднениях, связанных с этим делом, об отсутствии очевидцев и сложностях общения с такими свидетелями, с которыми он имел дело в Лексхэме.

— А раз так, — сказал начальник полиции, — лучше всего позвонить в Лондон прямо сейчас.

Инспектор был с ним абсолютно согласен. Если Скотланд-Ярд должен взять это дело, он, во всяком случае, не хотел, чтобы ему говорили, что след уже остыл и что Скотланд-Ярд надо было вызвать намного раньше. Именно это и происходит, когда местная полиция пытается разрешить дело и терпит неудачу. Что хорошего в том, что из него будут делать дурака, который пытался создать лишние сложности Скотланд-Ярду?

Поэтому начальник полиции позвонил в Лондон. В должном порядке его соединили со спокойной личностью, которая назвала себя старшим следователем Хэнесайдом. Начальник полиции сообщил ему подробности дела, и после нескольких вопросов старший следователь Хэнесайд сказал, что на следующее утро пришлет ему в помощь хорошего специалиста.

Очень любезно со стороны старшего следователя, но, когда его слова передали инспектору Колволлу, он только и сказал упавшим голосом: «Да». Этот человек из Скотланд-Ярда автоматически возьмет на себя ведение дела и к тому же, что вполне вероятно, всех отчитает, подумал он, беспокойно перебирая свои собственные упущения как следователя. Колволл ушел со службы почти в таком же мрачном настроении, в каком пребывали все в Лексхэме, и почти с такой же обидой, какую ощущал хороший специалист из Скотланд-Ярда. Последний был далек от восторга по поводу порученного ему многообещающего дела и говорил своему подчиненному, что в этом все его везение — ехать в дикий Хэмпшир на Рождество.

Сержант Вер, серьезный молодой человек, отважился сказать, что дело обещает быть интересным.

— Интересным! — сказал инспектор Хемингей. — Сплошная путаница. Не люблю убийств, не люблю провинции, и, если я не столкнусь с целой толпой подозреваемых, которые будут глупо лгать без всякой причины, инстинкт мне изменяет, и ничего тут не поделаешь.

— Может, на этот раз и изменяет, — предположил Вер.

Инспектор остановил на нем пронзительный сверкающий взгляд.

— Не забывайся, парень! — предупредил он. — Я всегда прав.

Сержант усмехнулся. Он много раз работал с инспектором и уважал его слабости не меньше, чем его несомненные достоинства.

— И не стой здесь, ухмыляясь, будто ты на льготной дневной экскурсии, потому что, если меня хватит удар, виноват будешь ты!

— Почему это, сэр? — изумился Вер.

— Потому что таков порядок в полиции, — мрачно сказал инспектор.

Глава 9

На следующее утро не было видимых причин предполагать, что инспектор Хемингей с меньшим предубеждением стал относиться к порученному делу. По дороге в Хэмпшир он горько и пространно рассуждал о пьесе, которую помогал ставить в своем родном городе и которая была назначена на второй день Рождества. У него не осталось никакой надежды поприсутствовать на этом интересном событии. По общему направлению замечаний Хемингея Вер заключил, что без умелого руководства инспектора у пьесы не остается шансов на успех, если представление вообще состоится.

Драма была одним из любимых коньков инспектора, поэтому сержант забился в угол купе и смирился с неизбежным. Заинтересованное выражение на его лице, под которым скрывалось почти полное равнодушие, ни на минуту не обмануло инспектора.

— Знаю, ты меня не слушаешь, — сказал он. — Слушай ты больше, ты был бы более толковым следователем, не говоря уж об уважении к вышестоящим. Вся беда таких молодых парней вроде тебя в том, что вы думаете, будто все знаете.

За всю свою безгрешную жизнь сержант никогда не терял уважения к вышестоящему начальству, его старательные усилия расширить диапазон своих знаний были общеизвестны, но он не пытался протестовать. Он просто усмехнулся и сказал, что никогда не был большим любителем театра.

— Этого ты мне можешь не говорить! — с отвращением сказал Хемингей. — Могу поспорить, что ты все свое свободное время проводишь в кино!

— Нет, сэр. Меня очень строго воспитывали. Я обычно плотничаю.

— Еще хуже, — сказал Хемингей.

После вежливой паузы сержант отважился спросить о соображениях своего шефа по делу, которое им поручили.

— Большая ошибка — начинать с предвзятых предположений, — ответил Хемингей. — Именно поэтому я никогда их не делаю. У меня будет достаточно времени для того, чтобы подумать, после того, как я увижу действующих лиц. Впрочем, спешу заметить, что я вовсе не стремлюсь их увидеть. Если судить по тому, что сказал старший следователь, трудно найти людей, которых мне хотелось бы видеть меньше!

— Звучит интересно! — осмелился заметить сержант несколько просительным тоном. — Судя по всему, головоломное дельце, иначе местные не позвонили бы нам.

— Вот здесь ты, скорее всего, ошибаешься, — сказал не питающий иллюзий инспектор. — Всякий раз, когда вызывают на преступление, в котором замешаны важные персоны, могу поспорить, это потому, что начальник полиции играл в гольф с половиной подозреваемых и не хочет сам вести дело.

Дальнейшие события доказали, что он был до определенной степени прав. Едва ли не первое, что сказал начальник полиции, было:

— Не хочу притворяться, я рад передать вам это дело, инспектор. Все очень нелепо и невероятно! Я знал убитого многие годы. И знаю его брата. И все это мне не нравится.

— Да, сэр, — сказал инспектор.

— Более того, — продолжал начальник полиции, — это чертовски странное дело. Не понимаю, как убийство вообще могли совершить. И, разумеется, следователя нет, болен. Это инспектор Колволл, пока он вел дело.

— Рад познакомиться, — сказал Хемингей, мысленно отмечая Колволла как человека старательного, но который, вероятно, не заметил всех главных улик в этом деле.

— Необъяснимо! — произнес майор Болтон, правда, как оказалось, это не относилось к вежливому замечанию Хемингея. — Вам лучше разобраться в этом с самого начала. Возьмите стул!

Хемингей принял приглашение, кивнув сержанту, чтобы тот последовал его примеру, и пристально и вопросительно посмотрел на майора.

— Убитый, — сказал майор Болтон, — был богатым холостяком. Он купил усадьбу Лексхэм несколько лет назад. Что-то вроде музея: дубовая обивка и все такое. Стоит целое состояние. Я никогда не понимал, зачем ему это понадобилось. На первый взгляд этот человек совсем другого рода. Сколотил состояние на торговле. Глава фирмы, занимающейся импортом, но вот уже несколько лет, как отошел от дел. Товары из Восточной Индии: пряности и тому подобное. Заметьте, я не говорю, что он выскочка! Очень уважаемая семья и все в этом духе. Ничего не знаю о его родителях, кажется, отец у него был сельским адвокатом. У него было трое детей: Натаниель, убитый, Мэтью и Джозеф. Мэтью здесь ни при чем. Он давно умер. Его вдова живет в Америке со своим третьим мужем. Сам я никогда не встречал эту даму, но знаю ее детей. Они оба по уши увязли в этом деле. Года два тому назад Джозеф — этот что-то вроде перекати-поля, вреда в нем никакого, просто неудачник — вернулся домой, по-моему, из Южной Америки, но это ни о чем не говорит, он объездил весь свет — и обосновался в Лексхэме. Я никогда не любил Ната Хериарда, но надо отдать ему должное, к своей семье и родным он относился хорошо. Если хотите знать мое мнение, лучше, чем заслуживал любой из них. Я не имею ничего против Джозефа. Я бы назвал его доброжелательным ослом. Чем-то вроде Питера Пэна,^[8] вы поняли, о чем я говорю. У него есть жена. Сплетничают, что она была хористкой, когда он ее подцепил. Сам я ничего об этом не знаю. Бесцветная женщина. Когда-то была хорошенькой, но сейчас располнела. Никогда не мог ее раскусить. Либо хитра как черт, либо дура набитая. Вам, наверное, знаком этот тип женщин.

Инспектор кивнул.

— Знаю, сэр, но лучше бы мне не знать.

Майор Болтон фыркнул.

— Заметьте, ее я не подозреваю. Лично я не могу представить ее себе, вонзающей нож в своего деверя. И все же никто в округе никогда не мог понять, почему она согласилась жить в Лексхэме, нахлебницей Ната. Впрочем, она женщина спокойная, и я думаю, что ей надоело скитаться по свету вместе с Джозефом. Утомительный человек этот Джозеф. Ничего не понимает в деньгах. И мне кажется — ни в чем ничего не понимает. Видели когда-нибудь пьесу "Дорогой Брут"?

— Барри, — ответил инспектор. — Если вы его любите, это его лучшая вещь. Лично я…

— Ну, вот, Джозеф всегда напоминает мне один из персонажей, — сказал начальник полиции, грубо прерывая инспектора, настроившегося, как предполагал сержант Вер, на короткую, но содержательную лекцию на тему развития драмы. — Глупый старый болтун, пляшущий в лесу. Понимаете, кого я имею в виду?

— Коуд, — сказал Хемингей.

— Ну, сам я простой человек, — сказал начальник полиции, выражая этими словами свое презрение ко всяким причудам. — Однако, говорят, на земле нужны всякие. Теперь перейдем к Стивену и Пауле Хериард. Это племянник и племянница Ната, дети Мэтью. Всегда считали Лексхэм своим вторым домом. Я знаю обоих и обоих не люблю. Стивен — грубый молодой человек, без определенного занятия, Паула — девушка симпатичная, если вам нравится этот страстный, темпераментный тип, она играет на сцене. У обоих небольшие личные доходы, достаточные для того, чтобы быть независимыми, но не достаточные, чтобы шиковать. Всегда предполагалось, что Стивен будет наследником Ната. Судя по всему, так и случилось бы, да только несколько месяцев назад он обручился с девушкой. Я никогда сам ее не видел, но Нат ее не выносил. Сказал, что она охотится за деньгами. Наверное, он был прав. Тебе ведь она не понравилась, правда, Колволл?

— Нет, сэр. Глупая малышка. На мой взгляд, она не годится в жены джентльмену.

— Так что она тоже участвует в этом деле. Не хочу сказать, что она совершила убийство. Из того, что мне рассказал Колволл, не похоже, чтобы она была из тех, кто может сделать такое, но она тоже находилась в доме в это время. Стивен привез ее, предполагая познакомить с Натом. Слуги говорят, что они не поладили друг с другом. Вполне возможно, что ее появление еще больше разозлило Ната, и это ускорило развязку.

— Ускорило развязку? — повторил Хемингей.

— Не знаю, имеем ли мы право так говорить, — поправился майор. — Но, кажется, Нат поссорился со Стивеном. Разумеется, Нат грозился не оставить Стивену ни шиллинга, если он женится на этой девушке… ну и, кто знает? По-моему, Стивен вполне способен на убийство. Он всегда казался мне бесчувственным малым. Да, теперь этот парень Ройдон.

По выражению лица майора легко было заключить, что он глубоко не одобряет мистера Ройдона. Причина этого тут же стала ясна.

— Называет себя драматургом или какой-то другой глупостью в этом роде, — сказал майор.

— Да? — заинтересовался Хемингей. — Очень любопытно, сэр. Как вы назвали его имя?

— Виллогби Ройдон. Не думаю, что вы о нем слышали, я лично не слышал. Насколько я понял, он еще ничего не поставил — я имею в виду по-настоящему.

Казалось, инспектор оценил разницу, он кивнул и сказал со знанием дела:

— Воскресные представления? Модернистское что-нибудь и заумное. Знаю. Какую же роль он играет в этом деле, сэр?

— Друг Паулы Хериард. Он написал пьесу, и она хотела, чтобы дядя ее финансировал. Не знаю, о чем это. Впрочем, мне совершенно все равно. Я не любитель таких вещей. Не выношу ученостей. Суть в том, что Нату пьеса не понравилась. Этот парень Ройдон читал ему ее вслух вчера днем, Нат разозлился, после чего последовала общая ссора. Скажу по чести, в этом нет ничего удивительного. Я имею в виду, приехать к человеку в гости, а потом читать ему всякую дрянь вслух! Никогда не слышал ни о чем подобном!

— Мистер Хериард поссорился с мистером Ройдоном? — спросил Хемингей.

— Этого мы никак не можем выяснить, да, Колволл? Ройдон говорит, что нет.

— Не только он, сэр, — сказал Колволл. — Никто из них не сказал, что мистер Хериард действительно ссорился с мистером Ройдоном. Ссорилась мисс Хериард. По свидетельству дворецкого, мистер Хериард угрожал вычеркнуть ее из своего завещания и сказал, что не хочет видеть в доме ни ее, ни мистера Стивена. Конечно, никто не отрицает, что он был вспыльчивым человеком. Непонятно, что он имел в виду на самом деле. Но вот что я хочу сказать: если он говорил всерьез и мистер Стивен знал это, то в деле появляются неприятные осложнения.

— Конечно, конечно! — сказал майор, уводя его от обсуждения. — Все так, но мы не должны исключать и другие возможности. Например, Мотисфонта. Считаю, его стоит проверить. Он многие годы был компаньоном Ната, инспектор. Со всей очевидностью можно сказать, что он задумал что-то такое, что Нату не понравилось. Слуги говорят, вчера он заперся с Натом, между ними произошла ссора. В отношении его нельзя до конца быть спокойным, правда, Колволл?

— Его нельзя исключать, сэр. Для своего возраста очень нервный джентльмен. Он мне не сказал правды, во всяком случае, всей правды, в этом я уверен.

— Они всегда так, — сказал Хемингей. — Еще есть подозреваемые?

— Строго говоря, нет, — сказал Колволл. — Еще мисс Клар, но у нее алиби. И потом, у нее нет никакого видимого мотива. Она что-то вроде кузины. Остаются только слуги. У большинства из них нет причин убивать своего хозяина. Честно говоря, ни у кого из них нет, если исключить то, что мистер Хериард был очень груб со своим камердинером, так сказал мне дворецкий. Бросал в него вещи, когда выходил из себя. Человек старой закалки.

На Хемингея это не произвело впечатления.

— Он всегда мог уйти, если он не выносил мистера Хериарда, — сказал он. — Если только ему не полагается небольшой суммы по завещанию.

— Этого я не знаю, я не видел завещания, но думаю, вряд ли. Он служил у мистера Хериарда всего несколько месяцев, и заметьте, он никогда не говорил, что мистер Хериард был тяжелым хозяином! Это сказал дворецкий. Форд очень хорошо отзывался о своем хозяине. И о мистере Стивене тоже хорошо.

— Что он из себя представляет? — заинтересовался Хемингей.

— Крепкий малый, невысокого роста, лет тридцати пяти или тридцати шести. Он был немного напуган, но высказывался честно и откровенно и не пытался бросить тень ни на кого, за исключением, может быть, мистера Ройдона, но, в конце концов, он сказал мне только то, что был обязан сказать.

— А как насчет дворецкого?

— По-моему, с ним все в порядке. Держится очень чопорно, но не брезгует приложить ухо к двери. Он не любит мистера Стивена, но это ничего не значит. И он достаточно долго служит у мистера Хериарда.

— Может, ему что-нибудь полагается по завещанию, — сказал начальник полиции. — Хотя из-за этого он навряд ли совершил бы убийство. Это не похоже на Старри. И потом… — Он замолчал, нахмурился и затем сказал, стрельнув в Хемингея взглядом из-под бровей: — Ни единой зацепки. Я уже говорил, что это проклятие, а не дело, инспектор. Суть не в подозреваемых, а в том, как, черт возьми, убийство было совершено.

— Что, не хотите же вы уверить меня, что это одно из тех убийств при закрытых дверях, о которых читаешь в книжках, сэр?! — недоверчиво воскликнул Хемингей.

— Именно так. Послушайте факты! Вчера после чая Ройдон читал всем гостям свою пьесу. Закончилось это общей ссорой, гости разошлись наверх переодеваться к ужину. Остались мисс Клар в библиотеке и Джозеф Хериард — он пытался утихомирить своего брата в гостиной. Затем Нат пошел к себе, он все еще злился. Мисс Клар вышла из библиотеки как раз тогда, когда он поднимался, и слышала, как за ним захлопнулась дверь спальни. Потом они с Джозефом вместе поднялись к себе. Они были последними, конечно, исключая убийцу, кто видел Ната живым. Было между семью тридцатью и восемью, и в какой-то момент между этим временем и тем, когда все снова стали собираться в гостиной на коктейль, Нат был убит в своей комнате. Когда он не вышел к гостям, Джозеф поднялся, чтобы сказать ему, что все его ждут. Он нашел у двери Форда, который был обеспокоен тем, что ему не отвечали на стук. Дверь была заперта, и, когда Форд и Стивен Хериард выломали замок, Нат лежал мертвый на полу, окна были надежно заперты, двери спальни и ванной, ведущие в верхний холл, тоже были заперты, открыт был только вентиляционный люк над окном в ванной.

— Что за вентиляционный люк? — спросил Хемингей.

— Обычный, открывается наружу, такой часто делают над окном.

— Достаточно большой, чтобы кто-нибудь мог пролезть через него?

Начальник полиции посмотрел на Колволла, который медленно сказал:

— С одной стороны, да, с другой — нет, вы улавливаете мою мысль? Для того чтобы это сделать, человек должен быть маленьким и, более того, очень ловким. Видите ли, комната не на первом этаже. Нужно забраться наверх, потом просочиться внутрь, и все без малейшего шума. Лично я, должен признаться, не знаю, как это можно было сделать. Я не обнаружил никаких следов на подоконнике, но на это нельзя целиком полагаться, потому что вчера весь день шел снег, их могло занести.

— А отпечатки пальцев?

— Только на внутренней стороне окон, они принадлежат Форду, как и можно было предположить. Именно он закрывал окна после чая и опустил занавески.

— Как насчет ключей?

— В этом-то все и дело, — сказал майор. — Мы их тщательно исследовали, но не могли обнаружить тех следов, которые можно увидеть, если ключ поворачивают в замке с другой стороны двери.

— Странно, — сказал Хемингей, его глаза стали похожи на птичьи, что, как уже было известно сержанту Веру, свидетельствовало о живом интересе. — Несмотря ни на что, случай первоклассный. В комнате есть следы борьбы, сэр?

— Нет, нигде.

— Судя по всему, он не ожидал неприятностей от своего гостя. Это фотографии, сэр? Спасибо. — Минуту или две Хемингей рассматривал их, потом сказал: — Он не переодевался к ужину.

— Да и не заметно, чтобы он начинал это делать. Форд приготовил ему ванную и выложил вечерний костюм.

— Этот Форд помогал ему переодеваться?

— Иногда, но не всегда. Хериард звонил, если хотел позвать Форда.

— О! А орудие убийства?

— Врачи согласились, что удар был нанесен тонким, острым предметом, возможно, ножом. Вы увидите расположение раны. Внешнего кровотечения почти не было, но смерть, как мне сообщили, должна была последовать в течение нескольких минут.

— Понимаю, сэр. Орудие убийства не найдено?

— Пока нет. Но, по-моему, его и не искали, — сказал начальник полиции, бросая суровый взгляд в сторону инспектора Колволла.

Инспектор покраснел.

— Его искали в комнате покойного, сэр, но вы же знаете, дом очень большой и еще много гостей со своим багажом — ну, это долгая история, и мне не хотелось переворачивать все вверх дном.

Это объяснение явно не убедило майора, но Хемингей поддержал Колволла.

— Нет, конечно, вы и так были там всю ночь и полдня сегодня.

— Да, так оно и есть, — благодарно отозвался Колволл.

— Это меня не очень интересует, — продолжал Хемингей. — Из-за этих романов нет никаких шансов, что убийца забудет стереть отпечатки пальцев с орудия преступления. Их авторам следует хорошенько подумать, прежде чем подавать идеи преступникам. Все это так утомительно. А по-вашему, инспектор, как преступник проник в комнату?

Колволл покачал головой.

— Я теряюсь. Если не было никаких трюков с ключом, а это уже работа для профессионала, не понимаю, как кто-нибудь мог войти.

— Нет, но есть один факт, который не следует забывать, — вмешался начальник полиции. — На полу у камина нашли портсигар Стивена Хериарда, он лежал за креслом.

— Не самое лучшее обстоятельство для Стивена Хериарда, — сказал Хемингей. — Он признал его?

— Да, но мисс Клар показала, что он передал его мисс Дин до того, как пошел к себе переодеваться.

— Что та сказала по этому поводу? — спросил Хемингей, обращаясь к Колволлу.

Инспектор Колволл вздохнул.

— У нее нашлось много чего сказать, она из тех, кто ясно не говорит ни «да», ни «нет». Можно подумать, она ждет, что ее обвинят в убийстве просто потому, что она признает, что взяла портсигар! В конце концов она все-таки сказала, он был у нее, но поклялась, что не выносила его из гостиной. По ее версии, мистер Стивен сам мог захватить его, я склонен думать, это вполне могло оказаться правдой.

— А что он сам сказал?

— Немного, — задумчиво ответил Колволл. — Я бы сказал, что у него не было возможности это сделать, потому что за него вступилась мисс Клар, она хорошо, как следует отчитала мисс Дин, а потом еще мистер Джозеф пытался заставить меня поверить в то, что портсигар мог выпасть из кармана мистера Стивена, когда тот наклонился над телом…

— А это могло произойти? — перебил Хемингей.

— Ни в коем случае, если учесть, где нашли эту вещицу. Мистер Стивен это тоже понимает. Другое дело, если бы он сидел в кресле у камина, вытащил портсигар, чтобы достать сигарету, и рассеянно положил его назад, так что он упал не в карман, а на кресло и, возможно, скатился, когда он встал, — это могло бы все объяснить.

— Сел поболтать со своим дядей и спокойно покурить, а потом, когда тот отвернулся, убил его? — спросил Хемингей. — Для этого нужно быть предельно хладнокровным!

— А он такой и есть, — коротко сказал майор. — Любой подтвердит.

— Вы правы, — согласился Колволл. — Холодный как рыба, вот какой. Судя по тому, что я видел, ему даже наплевать на эту свою девушку! Он и бровью не шевельнул, когда мисс Клар сказала, что его портсигар был у мисс Дин. И его не поймаешь на попытке выгородить кого-нибудь!

— Ну, это, во всяком случае, утешает, — сказал Хемингей. — Мне ничто так не действует на нервы, как иметь дело с человеком, у которого голова набита нелепыми благородными мыслями, которые не приносят никому пользы. Это все, что у нас есть, инспектор?

— Не совсем. Одна из служанок видела, как мисс Хериард в пеньюаре отходила от двери своего дяди. Немного позже лакей слышал шаги в холле — сам он поднимался по боковой лестнице — и увидел, как закрывается дверь в комнату мистера Ройдона. Но мистер Ройдон дал этому вполне разумное объяснение. Что касается мисс Хериард, она без колебаний признала, что пыталась войти в комнату дяди, чтобы помириться с ним. Она говорит, что дверь была закрыта и на ее стук никто не ответил.

— Ей это не показалось странным?

— Это никому не показалось странным. Они все согласились, что это в духе мистера Хериарда, если у него плохое настроение.

— Хорошенькая семейка, — заметил Хемингей.

Инспектор позволил себе улыбнуться.

— Точно так. Вот увидите!

— Кажется, лучше попасть туда побыстрее, — сказал Хемингей. — Мне хотелось бы поговорить с полицейским врачом, если можно, сэр.

— Да, конечно. Думаю, вы еще захотите посмотреть отпечатки пальцев, — сказал начальник полиции, передавая их инспектору Колволлу.

— Половина этой шайки в особняке, — признался Колволл, закрыв дверь в комнату начальника полиции, — забьется в истерике, когда поймут, что вы из Скотланд-Ярда.

— Так легко возбуждаются?

— Не поверите! Мисс Хериард истинно трагическая королева, а мисс Дин из тех, кто устраивает истерики по любому поводу.

— Эта блондинка молодого Хериарда? Мне хочется познакомиться с ней.

— Вы из нее ничего не вытащите, ничего, на что можно положиться, — сказал Колволл, изумленно глядя на него.

— А у меня слабость к блондинкам! — ответил Хемингей.

Инспектор Колволл подозрительно посмотрел на него, он не мог заставить себя поверить, что серьезный человек из Скотланд-Ярда может быть легкомысленным.

— Ну, может быть, вы правы, — сказал он. — Лично я ни на йоту не верю тому, что она говорит. Но, разумеется, я никогда не вторгался в вашу область. И никогда не хотел. Осмелюсь сказать, может быть, для вас это легко, но я бы свихнулся, если бы провел еще несколько таких вечеров, как вчера. Вы не знаете, с кем вам придется иметь дело, инспектор.

— Ну, ничего, — весело сказал Хемингей. — Пока есть блондинка, я не жалуюсь.

Он не знал, что в Лексхэме его ждали даже две блондинки. Миссис Дин прибыла в наемном автомобиле удручающе рано.

Никто из обитателей дома, судя по их внешнему виду, не наслаждался безмятежным сном этой ночью. И действительно, Валерия заявила, что ни на минуту не сомкнула глаз; даже Стивен казался больше, чем обычно, угрюмым. Все встретились за завтраком. Джозеф, который пришел последним, приветствовал собравшихся робкой улыбкой и словами:

— Увы, не могу пожелать вам веселого Рождества! Однако будет грустно и не по-дружески, если этот день пройдет без единого упоминания о том, что он собой представляет.

Никто не откликнулся. В конце концов Валерия сказала:

— Я как-то не ощущаю Рождества.

— Лично я, — откликнулся Ройдон, — не придерживаюсь устаревших обычаев.

— Если кто-нибудь собирается в церковь, — сказала Мод, явно не обратив внимания на это замечание, — Ледбери подаст машину без двадцати минут одиннадцать.

— Боюсь, у всех нас не самое подходящее настроение для обычной рождественской службы, — мягко сказал Джозеф. — Но тебе нужно ехать, если ты хочешь, дорогая.

— Я всегда хожу в церковь на Рождество, — ответила Мод. — И по воскресеньям.

— Кто бы мог подумать, что еще остались такие люди! — сказал Ройдон, выражая интерес к привычкам аборигенов.

Все почувствовали дурной тон этого замечания, и Матильда немедленно предложила составить компанию Мод; даже Стивен — хотя и не до такой степени — встал на защиту Мод, посоветовав драматургу заткнуться, и продолжил завтрак.

— Тише, Стивен! — сказал Джозеф, однако его глаза выражали симпатию.

— И вы тоже заткнитесь! — ответил Стивен. — Мы достаточно наслушались тошнотворной болтовни, на две недели хватит. Если кого-нибудь интересует — поверенный дяди Ната приезжает поездом в одиннадцать пятнадцать с Ватерлоо. Если Ледбери будет забирать вас из церкви, тетя Мод, вам придется заехать за Блисом на станцию.

Мод выразила готовность последовать этому плану, но Мотисфонт, который только притворялся, что ест, сказал очень значительно:

— Какая самоуверенность! Будем надеяться, что кто-то не разочаруется.

Стивен показал свои восхитительные зубы в крайне неприветливой улыбке.

— Это вы про меня?

Мотисфонт пожал плечами.

— Ну, если шапка горит!..

— Бога ради, Эдгар! — вмешался Джозеф. — Если кто и имеет право возражать против того, что Стивен взял ответственность на себя, так это я!

— Ну, если бы я был на вашем месте, я бы ни минуты не мирился с этим.

Джозеф сделал попытку улыбнуться Стивену.

— А, ну я же не такой умный, деловой человек, как вы, Эдгар! Я всего лишь забывчивый, старый актер — я осмелюсь претендовать на этот титул — и Стивен знает, как я ему благодарен за то, что он делает.

Паула, в сердитой рассеянности щипавшая булочку, предотвратила оскорбительный ответ, который, чувствовалось, вертелся на языке у Стивена, внезапно спросив:

— Сколько будут утверждать завещание?

Все были потрясены этим вопросом, и, поскольку никто не собирался отвечать ей, Джозеф сказал:

— Дорогая моя, боюсь, никто пока не думал о подобных вещах.

Паула бросила на него один из своих насмешливых нетерпеливых взглядов.

— А я думаю. Если дядя Нат оставил мне те деньги, о которых всегда говорил, я поставлю "Горечь полыни".

Ройдон вспыхнул и пробормотал что-то нечленораздельное. Валерия сказала, что обязательно посмотрит пьесу. Она добавила, что, по ее мнению, постановка должна быть превосходной. Матильда про себя надеялась, что эта похвала в некотором смысле компенсирует Ройдону заметный недостаток интереса со стороны всех остальных. Она поднялась из-за стола и направилась в библиотеку выкурить сигарету.

К ее досаде, здесь к ней присоединился Мотисфонт, который, ни к кому не обращаясь, заметил, что ему так недостает утренней газеты, и начал ходить по комнате, теребя шнуры от занавесок, спичечные коробки, шторы — все, что ни попадалось под его беспокойные руки.

Через несколько минут Матильда отложила книгу.

— Вы кажетесь взволнованным, мистер Мотисфонт.

— А кто нет? — спросил он, подходя к камину. — Не понимаю, как вы можете жить, как будто ничего не произошло! Вдобавок ко всему, поведение Стивена…

— О, Стивен! — сказала она. — Вы должны бы уже знать его!

— Невоспитанный молокосос! — пробормотал он. — Взять все в свои руки, даже не сказав "с вашего позволения". Я назвал бы это навязчивым! И зачем, спрашивается, тащить сюда поверенного Ната в Рождество, один Бог знает! Хочет прибрать к рукам завещание Ната. Неприлично!

— Поверенный должен приехать немедленно, — ответила она довольно резко. — В любом случае полиция должна будет просмотреть бумаги Ната.

Матильде показалось, что Мотисфонт слегка нахмурился, услышав ее слова.

— Скорее всего, они ничего не найдут.

— Кто знает, — сказала Матильда.

— Все знают, что Нат был вспыльчивым старым… вспыльчивым человеком, который говорил много того, чего вовсе не имел в виду. Я, например, ссорился с ним сотни раз! И всегда все рассеивалось. Этого полиция и не понимает. Они будут привязываться к тому, что никак не связано с убийством, и попытаются состряпать дело против несчастных, которые не имеют к этому преступлению никакого отношения.

Матильда сильно подозревала, что несчастный, которого он имел в виду, это он сам.

— О, я не думаю, что будет именно так! — сказала она успокаивающим тоном. — В конце концов, они уже должны были понять, что Нат ссорился со всеми.

— Да, но… — Мотисфонт остановился, покраснел, снял очки и начал протирать их. — Я не высокого мнения о том инспекторе, который был здесь вчера ночью. Глупец, лишенный воображения. И очень напористый. Как вы относитесь к тому, что он запер комнату Ната? Как будто кто-нибудь из нас мог помыслить о том, чтобы прикоснуться к его вещам! Абсолютно необоснованно! Чистый формализм!

Матильда уже поняла, что существует некий документ, который Мотисфонт хотел бы заполучить. Она пробормотала в ответ что-то неопределенное. Появление Ройдона освободило ее от необходимости поддерживать этот трудный диалог.

Эдгар Мотисфонт посмотрел на него отчаянным взглядом, но Ройдон пришел в библиотеку в поисках Матильды и не обратил на него внимания.

— А, вот вы где, мисс Клар! Вы действительно собираетесь в церковь?

— Да, — твердо сказала Матильда.

— Могу я сказать вам несколько слов перед тем, как вы уйдете? Это не важно, я имею в виду, не в них дело, но мне все же хотелось бы.

Матильда рассудила, что страх пагубно сказался на способности мистера Ройдона ясно выражаться.

— Хорошо, если только это не касается убийства, — сказала она.

— Нет, нет, ничего подобного! — заверил он.

— Наверное, мне надо выйти? — сказал Мотисфонт.

Ройдон не очень убедительно запротестовал, но Мотисфонт с коротким смешком ответил, что понимает намеки, и вышел из комнаты.

— Так что? — сказала Матильда.

— Ничего особенного, но вы так внимательно отнеслись к моей работе, что я хотел сказать вам: я подумал над вашими словами и пришел к выводу, что вы правы. Либо "Горечь полыни" достаточно хороша, что сама говорит за себя, либо ее надо бросить в печку. Думаю, вы слышали, Паула сказала, что поставит ее. Ну вот, я не позволю ей. Сама идея добиться финансовой поддержки была неправильной.

— Понимаю, — сказала Матильда, ее голос был более чем холоден.

— Я почувствовал, что хочу сказать вам об этом.

— Да, понимаю.

— Конечно, Паула ничего не понимает. Она так хочет сыграть эту роль. На самом деле даже мысль о том, чтобы обратиться за помощью к мистеру Хериарду, была не моя, а ее. Мне не нужно было позволять ей уговорить меня. Мне эта идея всегда не нравилась, а когда вы сказали то, что сказали, я решил, что не буду ни у кого одалживаться. Паула еще видит все не в том свете. Конечно, с ее стороны очень великодушно, но…

— Но в равной степени и смущает, — подсказала Матильда.

— О, не совсем так! Просто я подумал, может быть, вы в состоянии помочь ей понять мою точку зрения. Я хочу сказать, если она будет говорить с вами на эту тему.

— Я считаю, — сказала Матильда, вынимая окурок сигареты из мундштука и бросая его в огонь, — что она вполне в состоянии оценить вашу точку зрения без моей помощи.

Ройдон внимательно, но зло посмотрел на Матильду. Она спокойно встретила его вызывающий взгляд, и он скоро отвел глаза и, запинаясь, сказал:

— Понимаете, она крайне болезненно относится к пьесе. Мне трудно ей что-нибудь доказать.

— Да, возможно, — согласилась Матильда.

Ройдон обиженно сказал:

— Я думал, вы поймете мои чувства.

— Я понимаю.

— Ну, тогда… — неуверенно начал он. Казалось, он не знал, как продолжить, и начал снова: — И кроме того, мне кажется, не очень умно с ее стороны говорить так откровенно о том, что она собирается сделать со своим наследством. Я хочу сказать, у людей легко может возникнуть абсолютно неверное впечатление.

— О вас или о ней?

Краска залила его лицо, он выглядел очень растерянным, но спустя мгновение выпалил:

— О нас обоих, я думаю.

— Да, — сказала Матильда, — вы мне нравитесь гораздо больше, мистер Ройдон, когда говорите честно.

— Мне казалось, я никогда не говорил иначе, — напряженно ответил он.

Матильда видела, что очень обидела его, и не огорчилась, что Паула выбрала этот момент, чтобы войти в комнату.

— Почему, — спросила Паула своим глубоким трепещущим голосом, — полиция оставила нас сегодня в покое?

— Не хочу думать об этом. Я просто благодарна, — ответила Матильда.

— Благодарить не за что. Думаю, это значит Скотланд-Ярд.

Ройдон посмотрел на нее с выражением завороженного кролика.

— Разве обязательно так?

— Дорогой Виллогби, неужели ты не понимаешь, с самого начала было ясно, что вызовут Скотланд-Ярд. Подумай! Дядя Нат был убит в запертой комнате! Ты воображаешь, будто с этим сможет справиться местная полиция? Если бы я не была так замешана в этом деле, думаю, мне бы это показалось захватывающе интересным, — подумав, добавила она хладнокровно.

— Добро пожаловать на мое место в первом ряду, — сказала Матильда. — Я очень надеюсь, что ты не права насчет Скотланд-Ярда.

— Ты знаешь, что я права.

— Ну, если ты права, то думаю, тебе надо быть более осмотрительной в своих словах, Паула! — сказал Ройдон.

Ее сверкающий взгляд обратился на него.

— Почему? В каком смысле?

— Например, по поводу моей пьесы. Когда ты вошла, я как раз говорил мисс Клар, что разговорами о том, что ты собираешься финансировать пьесу, ты легко можешь создать у людей неверное впечатление. Кроме того, хотя я страшно благодарен тебе, я изменил свое решение. Вчера мисс Клар заставила меня понять, что было бы ошибкой полагаться на финансовую помощь.

Презрительное выражение, появившееся на лице Паулы, сделало ее внезапно похожей на Стивена.

— Ты трус, — сказала она. — Хочешь ты этого или нет, но я собираюсь поставить твою пьесу.

— Это исключительно великодушно с твоей стороны, но…

— Ничего подобного. Я сделаю это не из личных побуждений, а потому, что я верю в пьесу. Не знаю, как ты смог написать ее, но ты это сделал, и это все, что меня волнует.

Он не знал, как воспринимать ее слова, и просто сказал:

— Да, но чистая глупость говорить всем, что ты собираешься делать.

— Ты ошибаешься! Глуп именно ты! Все знают, что я просто без ума от "Горечи полыни". Я не делала из этого тайны! Ты слышал, что я говорила дяде Нату! Я была бы идиоткой, если бы запела на другой лад теперь, когда дядя Нат мертв. Идиоткой вроде тебя, Виллогби!

— Меня обижают такие намеки! — сказал он.

— Иди ты к черту! — бросила ему Паула через плечо.

Он вышел из комнаты с оскорбленным видом, что предвещало дурное настроение на целый день.

— Тебе не надо было говорить этого, — сказала Матильда Пауле. — Люди не из высших слоев общества часто бывают ранимыми.

Но Паула так же мало думала о чувствах других людей, как и Стивен. Она сказала презрительно:

— Он трусоват. Странно, как он умен на бумаге и как глуп в разговоре.

— Он здесь чужой. И еще напуган. Он не может справиться с собой.

— Страшно напуган. Мне надо было бы догадаться, что у него сдадут нервы. Не выношу мужчин, которые теряются в трудной ситуации! — Паула увидела быстрый, изумленный взгляд, который Матильда бросила на нее, и добавила, скривив губы: — Не бойся! Я не хотела сказать, что Виллогби — мой сообщник!

— Тогда, пожалуйста, будь более осмотрительна в своих словах! — сердито посоветовала Матильда.

Паула рассмеялась.

— Тебя уже начинает забирать, правда? Я знала, что так и будет. Ты стала подозрительной, ты ищешь — о, совершенно бессознательно! — скрытый смысл во всем, что мы говорим. Тебе интересно, кто из нас это сделал? Все твои мысли нацелены на это, сколько ты ни стараешься отвлечься?

— Да, — призналась Матильда.

Паула бросилась на диван, поставила локти на колени и оперлась подбородком на руки. — Знаю! Но это интересно, правда? Признайся!

— Нет, это омерзительно.

— О… омерзительно! — Паула вздрогнула. — Если хочешь! Но с точки зрения психологии разве это не завораживает? Наблюдать за нашим поведением, вслушиваться в испуганные ноты… повышенные голоса, ты замечала? Люди так глупы, что выдают себя, теряют выдержку, говорят слишком много!

— Твоя беда, девочка, что у тебя болезненный ум, — сказала Матильда. — Что это?

Ее восклицание было вызвано лязгом цепей, обмотанных вокруг колес автомобиля. Паула встала и двинулась к окну. Снег перестал идти несколько часов назад, но только одна пара следов от колес нарушила гладкую белизну подъездной аллеи и лужайки за ней. Огромный лимузин подъехал к парадной двери, и, когда Паула выглянула из окна, из машины появилась фигура в шубе из персидского каракуля и кокетливой шляпке, надетой на тщательно завитые золотые волосы.

— Думаю, — сказала Паула, — думаю, это миссис Дин.

— О, Боже, уже? — воскликнула Матильда, вставая. — Как она выглядит?

— Именно так, как ты могла ожидать. Джо выбежал, чтобы встретить ее.

— Ну, разумеется! — сказала Матильда.

Не один Джозеф вышел, чтобы встретить новую гостью. Прежде чем он смог пробормотать приветственную речь, Валерия бросилась на вызывающую благоговение грудь своей родительницы и запричитала:

— Мама, какое счастье, что ты приехала! Я не могу рассказать, как все это ужасно!

— Конечно, мама приехала, детка! — сказала миссис Дин голосом не менее волнующим, чем голос Паулы. — В такое время мама должна находиться рядом со своей маленькой девочкой. — Она протянула руку в туго натянутой перчатке Джозефу и сказала с лукавой улыбкой: — Мне не нужно просить мою девочку представлять вас. Я знаю, вы дядя Стивена — Джо! Вал рассказала мне о вас по телефону и о том, как вы были добры к ней. Позвольте матери поблагодарить вас, мистер Хериард!

Джозеф порозовел от удовольствия и церемонно откликнулся, что по-доброму относиться к Валерии — привилегия, которая не требует благодарности.

— Я не позволю вам кружить голову моей девочке! — сказала миссис Дин. — Она еще такой глупый ребенок.

— О, мама, это было просто ужасно! — сказала Валерия. — Я всю ночь не могла сомкнуть глаз, и этот отвратительный полицейский меня ужасно расстроил!

— Боюсь, у нас не очень крепкие нервы, — призналась миссис Дин Джозефу. — Мы всегда были очень хрупкими, совершенно невероятно чувствительными.

— А! — сказал Джозеф. — Я бы сказал, если позволите, что сейчас так редко встретишь цветок невинности!

Произнося эту речь, он увлек миссис Дин в дом, и Матильде с Паулой, которые вышли из библиотеки в холл, выпала честь услышать ее. Они сразу же поняли, что Джозеф встретил родственную душу — миссис Дин ответила ему теплой улыбкой и словами:

— Я всегда пыталась сохранить этот цветок в обеих моих дочках. И горько видеть, как эта росистая свежесть постепенно утрачивается! Вы должны простить глупое материнское сердце, если я скажу вам: как бы мне хотелось, чтобы этого никогда не произошло!

— Знаю и понимаю, — серьезно сказал Джозеф.

— Если бы только моей Вал не было в этом доме! — сказала миссис Дин, очевидно, это было единственное, что ее не устраивало в убийстве.

Джозеф не увидел в этом замечании ничего нелепого, он покачал головой и сказал с тяжелым вздохом:

— Как я хорошо понимаю, что вы должны чувствовать!

— У вас свои дети, я думаю, — сказала миссис Дин, распахивая пальто и показывая устрашающий бюст, плотно обтянутый кружевной блузкой, на которой держалась огромная брошь со стразом.

— Нет, увы! Своих нет! Но я считаю Стивена и Паулу своими детьми. Они мне очень дороги, — сказал Джозеф, оживая в своей стихии.

— Как только я увидела вас, я поняла, что моя девочка не преувеличила доброту "дяди Джо", — заявила миссис Дин, кладя ему руку на плечо и слегка сжимая его. — Вы меня не обманете! Вы добрый гений этого дома!

— О, нет, нет! — запротестовал Джозеф. — Боюсь, я просто нелепый чувствительный старик, который любит находиться среди счастливых людей. А, вот и Паула! Паула, дорогая, подойди, поздоровайся с миссис Дин!

— Дорогая моя! — воскликнула миссис Дин, круто повернувшись к приближающейся Пауле и протягивая ей руки. — Значит, это любимая сестра Стивена! Дайте мне посмотреть на вас, детка! Да, в вас есть что-то от Стивена. Бедное дитя, какое тяжелое время для вас, и ваша мать так далеко, далеко отсюда! По праву тещи Стивена я должна взять под свое крыло и его сестру!

Мысль о том, что миссис Дин возьмет под крыло Стивена, мгновенно парализовала Паулу. Когда она восстановила дыхание в степени, достаточной для того, чтобы оспорить утверждение о том, что ей не хватает матери или что она нуждается в ее замене, Джозеф уже вытащил вперед Матильду и представил ее. Потом он сказал, что миссис Дин, должно быть, замерзла в этой длительной поездке, и попросил ее присесть у камина, пока он не приведет жену.

— Не делайте для меня никаких исключений, мистер Хериард, я приехала помочь, а не мешать! Я не хочу причинять никому ни малейшего беспокойства! Думаю, миссис Хериард слишком расстроена и потрясена, чтобы тревожить ее утомительными гостями. Вы не должны обращать на меня никакого внимания.

— Вы должны выпить чашечку кофе с бутербродом, — сказал Джозеф. — Позвольте мне уговорить вас!

— Ну хорошо, если вы настаиваете. Но вы меня балуете!

Паула, которая не видела другого способа спастись, сказала, что пойдет и сделает необходимые распоряжения, и исчезла, оставив Матильду справляться с ситуацией, которая ужасно ее возмущала. Джозеф побежал наверх в поисках Мод, миссис Дин разместилась в кресле возле камина и принялась снимать перчатки.

У Матильды было время рассмотреть эту даму, и для нее не остался незамеченным оценивающий блеск выпуклых голубых глаз, и сейчас она со злобным удовольствием подмечала быстрые взгляды, которые миссис Дин бросала на окружающую обстановку.

— Мама, я просто не выдержу, если этот ужасный полицейский будет снова изводить меня! — сказала Валерия.

— Никто не будет изводить тебя, пока здесь твоя мама, она защитит тебя, крошка, — ответила ее родительница. — Но, детка, дорогая моя, ты должна немедленно идти переодеться!

— О, черт возьми, почему?

— Тише, дорогая! Ты знаешь, мама не любит, когда ее девочки говорят таким языком! Сегодня ты не должна была надевать желтое: это неприлично!

— Я знаю, но у меня нет ничего черного, и потом, других это не волнует.

— Нет, дорогая, мама знает, что у тебя нет ничего черного, но у тебя есть морской костюм. Не спорь с мамой, беги переоденься!

Валерия сказала, что это глупо и что в морском костюме она похожа на чучело, но Матильда с интересом наблюдала, как она послушалась команды миссис Дин. Матильда стала подозревать, что улыбка этой дамы и ее сладкая любезность скрывают стальную волю, и с опаской посмотрела на нее.

Миссис Дин расправила перчатки и извлекла себя из шубы, обнаружив фигуру с огромным бюстом, но так стянутую корсетом в талии и бедрах, что она выглядела несколько гротескной. И словно для того, чтобы усилить поразительный эффект этого метода борьбы с избытком веса, она носила обтянутую и крайне короткую юбку. Над краем спрятанного атласа и китового уса ее бюст выступал подобно платформе. Короткая шея поддерживала голову, которую венчала прическа из тщательно завитых локонов. Огромные жемчужные серьги-гвоздики были ввинчены в уши, а шляпа, сдвинутая под смелым углом на один глаз, была очень изящной, но слишком маленькой для женщины ее комплекции. Миссис Дин была накрашена почти так же ярко, как и ее дочь, но никогда, подумала Матильда, она не была такой хорошенькой, как Валерия.

Миссис Дин, которая тоже незаметно приглядывалась к Матильде, произнесла:

— Такая ужасная погода. Хотя, наверное, не стоит жаловаться.

— Да, — согласилась Матильда, предлагая ей сигарету. — Из всего, с чем нам пришлось столкнуться, погода — единственное, что соответствует времени года. Вы курите?

— Я не покажусь вам слишком невежливой, если закурю свою? Я всегда предпочитаю свой сорт. Привыкаешь, правда?

— Да, действительно, — сказала Матильда, наблюдая за тем, как та извлекает из сумки покрытый эмалью портсигар и достает из него толстую египетскую сигарету с золотым ободком.

— Думаю, — сказала миссис Дин, — все мы совершенно разбиты, и неудивительно! И еще в Рождество! Расскажите мне все! Знаете, Вал смогла сообщить мне одни только факты.

Матильда чувствовала свою полную неспособность выполнить этот приказ и была просто счастлива, что в этот момент в холл спустился Джозеф. Он сказал, что Мод переодевается, чтобы идти в церковь, и будет через несколько минут. Матильде удалось сбежать под тем предлогом, что ей тоже надо переодеться. Когда же она подходила к лестнице, то услышала, как миссис Дин говорит с доверительными нотками в голосе:

— А теперь, дорогой мистер Хериард, расскажите мне, что случилось!

Глава 10

К тому времени, когда Мод, одетая по уличному, спустилась в холл, миссис Дин уже вытянула из Джозефа отчет об убийстве Натаниеля и выглядела довольно встревоженной. Очевидно, из телефонного разговора с взволнованной Валерией она не поняла, до какой степени Стивен мог быть замешан в преступлении. Она выслушала Джозефа с должным выражением ужаса и сочувствия на лице, но под маской традиционной условности слов и поведения быстро работал ее деятельный ум.

— Готов пойти на костер, Стивен к этому непричастен! — сказал ей Джозеф.

— Конечно, нет, — машинально откликнулась она. — Что за мысль! И все же, как ужасно! Правда, я никого не подозреваю! Мы должны просто ждать, не так ли?

В этот момент появилась Мод. Как всегда неторопливо она спускалась по лестнице. Нельзя представить себе большую противоположность несколько кричащей разряженности миссис Дин, чем полная, скромная фигура Мод. Может быть, во времена юности она и украшала второй ряд хора, но в своих степенных средних летах она являла собой образ викторианской леди строгого воспитания. Ни в стиле ее одежды, ни в том, как она носила шляпу с высокой тульей, не было ничего игривого. В одной руке она держала молитвенник, в другой — зонтик; на ногах у нее были черные удобные ботинки со шнурками. Окинув ее опытным взглядом, миссис Дин справедливо заключила, что старомодная шуба, которая делала ее короче и полнее, чем она была в действительности, сделана из кролика, высветленного таким образом, чтобы он напоминал ондатру.

— Наконец-то! — вскакивая, воскликнул Джозеф. — Это моя жена! Мод, это — мать нашей дорогой маленькой Валерии!

Мод сунула зонтик под мышку и протянула вялую руку.

— Как вы поживаете? — сказала она с безразличной вежливостью. — Я как раз собираюсь в церковь, но Джозеф проследит за всем.

Джозеф, Матильда и Паула предполагали, что из-за приезда миссис Дин Мод отложит свое посещение церкви, но Мод, хотя и выслушала их соображения на этот счет, совершенно не собиралась им следовать. Джозеф умолял ее вспомнить обязанности хозяйки дома, но она ответила, что хозяйкой себя не считает.

— Но, дорогая моя! — увещевал ее Джозеф. — В твоем положении… ты здесь единственная замужняя дама, кроме того, это твой дом…

— Я никогда не рассматривала Лексхэм в качестве своего дома, Джозеф, — сухо сказала Мод.

Джозеф сдался. Матильда решила подойти к делу с другой стороны, предположив, что Мод, как дуайен,^[9] не может оставить остальных самих разбираться с миссис Дин. Мод ответила, что не знает, кто такая дуайен, но что она взяла за правило не вмешиваться в дела Лексхэма.

— Мод, дорогая, речь идет не о вмешательстве! Кто будет заботиться об этой женщине? Покажет ей комнату и все такое прочее?

— Думаю, Джозеф очень хорошо со всем справится, — спокойно сказала Мод. — Вчера вечером я подумала, может быть, я забыла книгу в кабинете, но сегодня я посмотрела, там ее нет. Так неприятно!

Матильда тоже сдалась, и поскольку так же, как и Мод, она не считала себя здесь хозяйкой, то не выразила желания заменить ее.

И вот Мод, одетая для поездки в церковь, была в холле. Она позволила миссис Дин пожать ее безучастную руку и сказала:

— Понимаете, в Рождество я всегда хожу в церковь.

— И не думайте менять свои планы из-за меня! Я этого просто не вынесу!

— О нет! — ответила Мод так, будто это само собой разумелось.

— Мне нужно извиниться перед вами за то, что я навязалась вам в такое время, — продолжала миссис Дин. — Но знаю, вы поймете чувства матери, дорогая миссис Хериард.

— У меня нет детей, — сказала Мод. — Уверена, никто не будет возражать против вашего присутствия здесь. Дом большой, комната всегда найдется.

— А! — сказала миссис Дин, сражаясь против превосходящих сил противника. — Как приятно всегда иметь комнату для друзей! Как я завидую вам, вы живете в таком прекрасном доме!

— Этот дом у всех вызывает большое восхищение, — сказала Мод. — Сама я не люблю старых домов.

На это трудно было что-нибудь ответить, поэтому миссис Дин испробовала новый план нападения. Понизив голос, она сказала:

— Разрешите сказать вам, как глубоко, очень глубоко я сочувствую вашей ужасной потере.

— Это было большое потрясение, — невозмутимо сказала Мод, — но я никогда не любила своего зятя, поэтому я не ощущаю большой потери.

Джозеф беспокойно заерзал и взглядом призвал на помощь Матильду, которая к этому времени присоединилась к Мод. Его спас Старри, вошедший в холл из глубины дома.

— Машина у дверей, мадам, — объявил он.

— О! — воскликнула миссис Дин. — Интересно, а что случилось с моей машиной? В ней мой чемодан, шляпная коробка и саквояж. Не мог бы кто-нибудь внести это в дом, как вы думаете?

— Шофер, мадам, — ответил Старри, полный презрения к разряженным женщинам, которые думают, что их багаж будут нести по парадной лестнице, — отвел машину к черному входу. Уолтер перенес багаж в голубую комнату, сэр, — добавил он, обращаясь к Джозефу.

Важные манеры Старри, которые наложились на обескураживающее спокойствие Мод, совсем напугали миссис Дин. Робким голосом она сказала: "Спасибо".

Старри размеренной походкой направился к двери и открыл ее для Мод и Матильды. Джозеф необдуманно спросил, не видел ли он где-нибудь мистера Стивена.

— Мистер Стивен, сэр, — ответил Старри голосом, лишенным всякого выражения, — гоняет шары в бильярдной.

— Ах, ты! — непроизвольно сказал Джозеф, бросая извиняющийся взгляд на миссис Дин. — Эти молодые люди такие… такие легкомысленные! Он не желает никому вреда. Он просто не всегда думает!

— О, я не обращаю внимания на небольшие нарушения условностей! — объявила миссис Дин с широкой улыбкой. — Я же знаю, какой Стивен странный и своевольный. Пойдемте вытащим его оттуда?

Джозеф засомневался, но предположил, что Стивен, должно быть, привык к стремительной тактике своей будущей тещи, поэтому он ничего не возразил и повел ее в бильярдную.

Рождественская елка, все еще украшенная мишурой, сразу же бросилась в глаза миссис Дин. Она восхищенно вскрикнула, прежде чем шагнуть вперед и поздороваться со Стивеном.

— Дорогой мой мальчик! — воскликнула она. — Я приехала сразу же, как только у меня появилась возможность!

Перед тем как ответить, Стивен, который в нарукавниках отрабатывал школу, внимательно изучил расположение шаров. Убедившись, что они лежат правильно, он выпрямился и сказал:

— Да, вижу. Как вы поживаете?

— Я-то хорошо! — сказала она. — Но ты, бедный мой мальчик! Через что ты прошел! Не думай, что я не понимаю!

— Да, это было такое потрясение для Стивена, возможно, он этого еще не осознает, — согласился Джозеф. — Но бильярд в такой день, старина? Стоит ли? Не то чтобы я возражал, но ты же не хочешь, чтобы тебя неправильно поняли?

Стивен только бросил раздраженный взгляд в сторону Джозефа, никак не отреагировав на его слова, и спросил миссис Дин, видела ли она Валерию.

— Моя бедная девочка! Да, когда я приехала, она бросилась прямо в мои объятья. Такое ужасное потрясение для нее! Ты же знаешь, Стив, какой она чувствительный котенок! Мы должны сделать все, что в наших силах, и избавить ее от дальнейших неприятностей!

— Это будет нетрудно, — ответил он. — Не похоже, чтобы полиция подозревала ее в убийстве моего дяди.

Миссис Дин передернулась.

— Не надо! Одна мысль об этом!.. Должна сказать, Стивен, если бы я хоть немного знала, что случится, я никогда не позволила бы ей приехать сюда!

— Если, — ответил Стивен с раздражением в голосе, — этим упреком вы хотите сказать, будто мне следовало предупредить вас, должен заметить, что убийство моего дяди не входило в число запланированных развлечений!

— Скверный мальчишка! — отчитала его миссис Дин и игриво хлопнула по руке. — Если бы я не знала, какой у тебя злой язык, я бы очень обиделась на тебя! Но я понимаю. Всегда говорила, что ты из тех робких людей, которые прячут свои настоящие чувства под бравадой. Разве я не права, мистер Хериард?

— Совершенно правы! — сказал Джозеф, безуспешно пытаясь просунуть дружескую ладонь в руку Стивена. — Стивен обожает шокировать всех, только его старый дядюшка на это не поддается!

— Да, сейчас это принято у молодых людей, — качая головой, сказала миссис Дин.

— Позвольте заметить, в этой комнате нет камина, вы оба можете обсуждать меня с большим удобством для себя в другом месте! — рявкнул Стивен.

Глаза миссис Дин умели приобретать металлический блеск, но улыбка осталась. Она сказала:

— Тщеславный мальчишка, неужели ты думаешь, что я буду тратить время на то, чтобы обсуждать тебя! У меня много других, более важных занятий! В самом деле, я должна распаковать несколько вещей, которые я привезла с собой, и привести себя в порядок после поездки.

Джозеф сразу же вызвался показать ей ее комнату и увел ее прежде, чем Стивен смог сказать что-нибудь еще более вызывающее. В холле Валерия, одетая в синий морской костюм, который ее мать считала более подходящим к случаю, чем ее бледно-желтый, непринужденно кокетничала с Ройдоном. Ройдон был озабочен возможными последствиями убийства Натаниеля, и ее кокетство было напрасным, но вид дочери наедине с молодым человеком несолидной наружности заставил миссис Дин немедленно вмешаться. Она сказала, что хочет, чтобы ее девочка поднялась вместе с ней и помогла ей распаковать чемоданы.

— Но, мама, зачем? — раздраженно сказала Валерия. — Все это может сделать горничная.

— Нет, моя крошка, ты же знаешь, мама не любит, чтобы слуги копались в ее вещах, — ответила миссис Дин. — Пойдем!

— Ну хорошо! — надулась Валерия. — Увидимся позже, Виллогби!

Уединившись в голубой комнате, просторном, но несколько мрачном помещении над библиотекой, миссис Дин не стала терять времени на намеки, а сразу же резко спросила:

— Кто этот молодой человек, Вал?

— Виллогби? Драматург. Он написал просто прекрасную пьесу под названием "Горечь полыни". Вчера он нам читал ее.

— Я о нем не слышала, — сказала миссис Дин.

— Ну, его пьесы еще не ставили по-настоящему, но он ужасно умный; я думаю, "Горечь полыни" продержится, наверное, годы!

— Надеюсь, что так, — ответила миссис Дин. — Но ты же знаешь, что не можешь позволить себе тратить время на нищих молодых писателей, крошка. Мне не нравится, что ты с ним в таких дружеских отношениях.

— Мама, это сущая ерунда! Как будто я не могу дружить с другими мужчинами только потому, что я обручена!

— Твоя мама знает лучше, крошка. Ты же не хочешь заставить Стивена ревновать, правда?

— Мне все равно, — упрямо сказала Валерия. — И потом, не думаю, что он будет ревновать. Он просто не обращает на меня никакого внимания. Единственный человек, с которым он ведет себя более или менее прилично, это зануда Клар. Ее даже средненькой не назовешь!

— Это та, которая уехала в церковь вместе с миссис Хериард? Такие манеры! Интересно, кем была миссис Хериард до замужества? Уверена, моей девочке нечего опасаться таких дурнушек, как мисс Клар. Не глупи, детка. Вижу, мама приехала вовремя, она за тобой присмотрит! Не сомневаюсь, что ты неправильно держалась со Стивеном. Он не тот человек, с которым можно играть.

— Если бы он не был так ужасно богат, я бы не вышла за него замуж, — сказала Валерия в приливе откровенности.

— Тише, дорогая! Стивен — наследник всего этого?

— Не знаю, но дядя Джо почти открыто сказал мне, что да. Но я просто не смогу жить здесь весь год, мама, я сойду с ума!

— Будет время подумать и об этом. — Миссис Дин оглядела комнату. — У его дяди, должно быть, целое состояние. Для того чтобы содержать такой дом, мелочами не обойдешься. Но мне не нравится это убийство, Вал. Конечно, мы ничего не знаем, и все может кончиться благополучно, но я не хочу, чтобы моя девочка выходила замуж за убийцу.

— Я была бы не в состоянии это сделать, правда? — спросила Валерия, широко раскрывая свои прелестные глазки.

— Конечно нет, крошка, я думаю о помолвке. Но не стоит спешить. Ты же понимаешь, маме еще нужно подумать о Мейвис.

— Не понимаю, какое отношение Мейвис имеет к моему браку со Стивеном?

— Прекрати говорить глупости, детка! — сказала миссис Дин немного резко. — Бог знает, как трудно найти подходящего мужа для одной дочери, не говоря уже о двух! Твоя встреча со Стивеном у Круисов — просто удача; хотя я, естественно, не хочу, чтобы мои птенчики выходили замуж без любви, но молодые богатые наследники не валяются на дороге. Нам просто придется подождать.

— Стивен не сделал бы мне предложение, если бы ты его, скажем так, не заставила, — недовольно сказала Валерия. — На самом деле, лучше бы он его не делал.

— Ты же знаешь, мама не любит, когда ее девочки говорят в такой вульгарной манере. И ей не нравится этот надутый вид. Ты просто должна поверить, что мама знает лучше, и быть веселой, крошка.

— Не понимаю, как можно быть веселой в таком доме? Ужасное место! Паула говорит, здесь витает зло.

— Глупости! — сказала миссис Дин. — А сейчас беги, не заставляй маму слушать подобный вздор!

Валерия довольно поспешно удалилась, но через минуту появилась снова, с побледневшими щеками и учащенным дыханием.

— Мама! — выдохнула она. — Произошло самое ужасное! Они приехали! Двое! Я видела их с лестницы!

— Бог мой, Валерия, почему бы им не приехать? Кто они?

— Это инспектор из Скотланд-Ярда! Я слышала, как он представлялся Старри! Мама, неужели нам нельзя уехать домой? Неужели ты не можешь избавить меня от этого?

— Войди и закрой за собой дверь! — приказала миссис Дин. — А теперь выпей этот стакан воды и прекрати говорить глупости! Не удивляюсь, что вызвали Скотланд-Ярд. Тебе нечего беспокоиться. Никто не думает, что ты имеешь отношение к убийству.

— Нет, думают, из-за этого противного портсигара!

— Какого портсигара?

— Стивена. Он бросил его мне в гостиной, а потом его нашли в комнате мистера Хериарда. Но я не приносила его туда!

— Конечно, нет, и полиция поймет это. Ты просто должна рассказать им все, что ты знаешь, и перестань беспокоиться. Помни, мама здесь, она о тебе позаботится!

— Я умру, если мне придется отвечать еще на какие-нибудь вопросы! Вчерашний полицейский был ужасно груб, а этот будет еще хуже! — обреченно сказала Валерия.

В этот момент предмет ее опасений изучал Джозефа со Стивеном, которые вышли из бильярдной, чтобы встретить его. У Джозефа в руках был обрывок мишуры. Он объяснил, что разбирает елку.

— У нас сейчас не то настроение! — сказал он.

— Вам надо было послать ее в местную больницу, — подсказал Хемингей. — Они бы обрадовались.

— Правильно! — закричал Джозеф. — Почему я не догадался об этом? Это как раз то, чего захотел бы мой брат! Это нужно сделать! А что скажешь ты, Стивен?

— Делайте с этой проклятой штукой все, что хотите! — отрезал Стивен.

Инспектор посмотрел на него с интересом.

— Мистер Стивен Хериард? — спросил он.

Стивен кивнул.

— Да. Что вы хотите делать? Посетить место преступления или допросить всех снова?

— Если вам все равно, сэр, я хотел бы сначала побывать на месте преступления. Может быть, вы покажете мне? Это вы нашли тело мистера Хериарда?

— Идите с моим дядей, — сказал Стивен. — Он нашел его вместе со мной и может рассказать вам столько же, сколько и я.

— Стивен! — умоляюще одернул его Джозеф.

— Не беспокойтесь обо мне, сэр! — весело сказал Хемингей. — Вполне понятно, что человек не хочет снова входить в эту комнату.

Джозеф вздохнул.

— Хорошо, инспектор, я покажу вам.

Хемингей последовал за ним на лестницу. Он окинул это благородное сооружение взглядом знатока и заметил, что нигде не видел лучше.

— Считается безупречным экземпляром эпохи Кромвеля, — с усилием сказал Джозеф. — Боюсь, я ничего не понимаю в этом. Мой брат очень гордился домом.

— Увлекался стариной?

— Да, это было почти хобби. — Джозеф посмотрел на инспектора через плечо, изобразив на лице храбрую улыбку. — Я любил подразнить его этим! И вот что случилось!

— Наверное, вы воспринимаете все гораздо острее, чем остальные, — посочувствовал инспектор.

— Возможно. Не хочу показаться эгоистичным, но у молодежи вся жизнь впереди. А я чувствую теперь себя таким одиноким.

Между тем они уже поднялись по лестнице, и пока полицейский, все это время дежуривший в доме, срывал бумагу, которой была запечатана дверь в комнату Натаниеля, инспектор изучал окружающую его обстановку. Он хотел знать, кто занимал комнаты, выходящие в главный холл, и попросил показать ему боковую лестницу и бельевую. К тому времени, когда он все осмотрел, полицейский уже открыл дверь и стоял на пороге, ожидая его прихода.

С тех пор, как унесли тело Натаниеля, комнату не трогали. Джозеф болезненно вздрогнул при виде одежды брата, все еще лежащей на стуле. Он отвернулся и стоял, прикрывая глаза рукой, пока опытный взгляд инспектора подмечал каждую деталь в комнате.

Инспектор уже видел фотографии трупа, но, когда Джозеф немного оправился от нахлынувших на него чувств, попросил его описать положение, в котором лежал его брат. Он задавал много вопросов, и Джозеф скоро разговорился. Недоброжелатель мог бы подумать, что он почти упивался рассказом. Его собственное потрясение и потрясение Стивена не потеряли красок при пересказе. У Джозефа была хорошая память, и с небольшими подсказками он смог воссоздать для Хемингея сцену преступления. Он даже наградил его двумя различными теориями, объясняющими положение, в котором был найден портсигар Стивена, что, как впоследствии заметил Хемингей сержанту, было уже слишком.

— Приятный старикан, — сказал сержант.

— Вполне, но он, похоже, сведет меня с ума еще до того, как я разберусь во всем этом, — ответил Хемингей. — Если я буду подозревать одного из его благословенных родственников, он не будет спать всю ночь, но придумает множество в высшей степени неубедительных причин, которые якобы объясняют их действия. Что ты думаешь об этом деле?

Сержант потер подбородок.

— Ну, я бы сказал, дело довольно дохлое! — отважился он.

— Дохлое! — воскликнул Хемингей. — Этого просто не могло произойти!

— Но это произошло, — заметил сержант.

— Да, и поэтому как бы я хотел никогда не приходить в полицию, — сказал Хемингей. Он прошел в ванную и посмотрел на вентилятор. — Если это единственное, что было открыто, а все утверждают именно так, он играет важную роль в этом деле. Дай мне, пожалуйста, стул.

Сержант принес стул с дубовой спинкой, и инспектор взобрался на него, чтобы повнимательнее осмотреть вентилятор.

— В него мог пролезть только человек небольшого роста, — сказал Вер. — У того парня, которого мы видели, это бы не получилось.

— Никто бы не смог, не поцарапав краски ботинками.

— Каучуковые подошвы, — предположил сержант.

— Может быть, ты прав. Предположим, кто-то проник этим путем. Как?

— Думаю, наверх он мог взобраться по лестнице. У садовника в сарае должна быть лестница для подрезки деревьев.

— Меня не это интересует. Я хочу знать, как он смог просочиться через это в высшей степени неудобное отверстие после того, как взобрался по лестнице?

Сержант посмотрел на вентилятор и вздохнул.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, сэр.

— И то хорошо. Он должен был пролезть головой вперед, но внутри не за что уцепиться. Значит, он ввинтился вовнутрь, упал головой на пол, поднялся как ни в чем не бывало и пошел убивать старика, который ничего не услышал.

— Дверь могла быть закрыта. Старик мог быть глуховат.

— Он должен был быть глухим как пень. Не говори глупостей!

— Я не понимаю, как кто-нибудь мог проникнуть внутрь через этот вентилятор, сэр, — подумав, сказал сержант. — Похоже, он все-таки вошел через дверь.

Хемингей спустился со стула и вернулся в спальню.

— Хорошо. Предположим, он так и сделал. Тело лежало спиной к двери, что бы это ни значило.

Сержант нахмурился.

— А что это значит, сэр?

— Ничего, — ответил Хемингей. — Можно подумать, что Натаниель стоял спиной к двери, кто-то прокрался в комнату и убил его ударом в спину. Но может оказаться, что его убили, когда он стоял лицом к двери, и повернулся только перед тем, как упасть. Может быть, он пытался достать до звонка у камина. Я беседовал с полицейским врачом, тот сказал, что удар в правую часть спины, в область поясницы, не вызывает мгновенной смерти. Так что положение тела не очень важно.

— Дверь закрыли еще до убийства, сэр?

— Неизвестно, потому что никто не знает, когда его убили. Если бы я положился на воображение, а этого я не сделаю, я бы сказал, что Натаниель сам закрыл дверь.

— Почему, сэр?

— Есть свидетельские показания. Их всегда надо учитывать. Наполовину ложь, но кто знает. На этот раз все свидетели соглашаются, что Натаниель был в плохом настроении. Братец Джозеф говорит, что он пытался успокоить Ната, но тот его за это еще и обругал. До половины лестницы он шел за ним. А теперь, если бы ты был Натаниелем и не в духе, а за тобой шел бы Джозеф, что бы ты сделал?

— Не знаю, — вытаращил глаза сержант.

— На это я могу только ответить, что Джозеф тебе нравится больше, чем мне. Если бы такой зануда шел по пятам за мной, я бы запер дверь и еще бы привалил к ней что-нибудь тяжелое.

Сержант улыбнулся, но осмелился сказать:

— Это только предположение, сэр.

— Да, именно поэтому я рассматриваю его не более как возможность, — ответил Хемингей, направляясь к двери. — Если я прав и Натаниель сам запер дверь, нам не надо гадать, использовал ли убийца карандаш и кусок веревки, чтобы закрыть ее за собой, потому что открыть ее он так бы и не смог. Более того, не хватило ведь ума исследовать следы на двери.

— На таких дубовых дверях следов, наверное, не остается? — предположил сержант. — Не то что на крашеном картоне, в него веревка врезается.

— Да, но под лупой они все равно будут видны. Если бы их нашли, то, значит, убийца обнаружил, что дверь закрыта, и повернул ключ снаружи.

— С помощью отмычки, — кивнул сержант. — Так я и думал. Только на ключе нет царапин. Если бы не это, я бы решил, что использовали отмычку.

— Не только это, и других причин хватает, — насмешливо перебил его инспектор. — Ты имеешь дело не с профессиональным взломщиком, парень. Здесь работал любитель. А кто когда-нибудь слышал о любителе, который использует орудие профессионала?

— Я об этом думал, но, может быть, оно случайно попало ему в руки, — заспорил сержант.

— Может быть, но, скорее всего, нет, — ответил Хемингей. — Из тысячи непосвященных едва ли один имеет представление о существовании инструмента, с помощью которого можно повернуть ключ с другой стороны, не говоря уже о том, чтобы знать, как он называется.

— Почти все знают, что он существует, — настаивал сержант. — Про название не скажу, но…

— Нет, они скорее пойдут в ближайшую слесарную мастерскую и попросят сделать щипцы для выщипывания бровей, такие, чтобы можно было открывать ими закрытые двери, — насмешливо сказал Хемингей.

Сержант покраснел и сказал:

— Ну, во всяком случае, это тоже мысль. Предположим, у кого-нибудь в доме есть щипцы для выщипывания бровей?

— Не собираюсь предполагать ничего в таком роде, — ответил Хемингей. — Во-первых, они не выдержат, потом, они недостаточно гибкие; наконец, у них горизонтальная нарезка, а нужна вертикальная, они ключа не удержат. Попробуй еще!

— Ну хорошо, сэр, если не использовали отмычку, тогда что? Убийца должен был как-то попасть в комнату. Это мы знаем. Или, если до убийства дверь была открыта, то нужно было ее закрыть, а нет никаких следов трюка с карандашом и веревкой.

— От тебя помощи не дождешься, — сказал Хемингей. — Ты задавал себе вопрос, зачем убийца был так озабочен тем, чтобы закрыть дверь?

Сержант подумал.

— Мне это как-то не приходило в голову, — согласился он. — Сейчас, когда вы спросили, сэр, мне это кажется странным. По-моему, в этом не было особого смысла, разве что запутать нас.

— Может, и так, — сказал Хемингей. — Должен сказать, пока это ему удалось.

— Он рисковал, так ведь? Возиться с замком, когда любой мог увидеть его?

— Тот, кто совершил это убийство, пошел на чертовский риск, я так считаю. Если я правильно запомнил, мисс Хериард видели возле двери в пеньюаре.

— Вы же не думаете, что это была женщина, сэр? — не поверил сержант.

— Могла быть. Перестань питать дурацкие иллюзии по поводу женщин! Я знал таких, перед которыми спасуют и несколько тигров. Одно кажется совершенно ясным — Натаниель не ожидал, что его убьют. Следов борьбы нет, ни один стул не сдвинут с места. Он был не готов, не знал, что убийца хочет с ним сделать.

— Это совсем не значит, что преступление совершила мисс Хериард, — возразил сержант. — Убитый вряд ли мог заподозрить любого из своих гостей.

— Он бы сразу насторожился, если бы его дверь попытались вскрыть, — сказал Хемингей. — Нет, похоже, убийца вошел обычным путем, открыто, убил старика, потом вышел и закрыл дверь способом, который нам пока неясен. Как-то мне не верится во все это.

Сержант увидел, что инспектор нахмурился, и спросил:

— Почему, сэр?

— У меня такое чувство, что все произошло по-другому. Зачем преступнику понадобилось запирать дверь? Нечего говорить: "Чтобы запутать полицию", здесь нет особого смысла. Если труп находят в закрытой комнате, что из этого следует?

— Самоубийство, — с готовностью ответил сержант.

— Правильно. Но если хотят, чтобы убийство выглядело как самоубийство, то не убивают жертву ударом в спину, а потом не вытаскивают нож. В данном случае не пытались создать иллюзию самоубийства, поэтому закрытая дверь отпадает. — Он внимательно посмотрел на выломанную панель в косяке. — Мне пришло в голову, а была ли она вообще закрыта?

Сержант как следует подумал над этим предположением.

— Трое говорят, что была.

— Четверо, если считать мисс Хериард, — согласился Хемингей.

— Четверо — слишком много для сговора, — уверенно сказал сержант.

— Лакей говорит, на его стук не ответили. Не помню, чтобы он говорил, что пробовал открыть дверь.

— Вы хотите сказать, — медленно проговорил сержант, — он мог только постучаться, а замок вышиб Стивен Хериард. Ключ он повернул потом, когда никто не смотрел на него?

— Ничего похожего я не думаю, — сказал Хемингей. — Я еще ничего не решил.

— Что вы думаете о портсигаре, сэр?

— С первого взгляда дело складывается не очень хорошо для мистера Стивена.

— Нет, но все очень запутано, так ведь, сэр? Я хочу сказать, масса свидетельств, что последней держала портсигар мисс Дин.

— Слушай! — сказал Хемингей. — Я могу допустить, что Стивен пришел в эту комнату поговорить с дядей и выкурить сигарету, хотя, заметь, это маловероятно, но я не могу поверить, что это сделала мисс Дин. Приведи лакея.

Форд, наконец появившийся вслед за сержантом, несколько неохотно вошел в комнату и заметно нервничал. В своей жизни он не встречался со следователями из Скотланд-Ярда. Хотя он и смог посмотреть в глаза инспектору, но был не в состоянии удержаться от дрожи в голосе.

Когда Хемингей спросил его, пытался ли он открыть дверь в комнату хозяина, он на минуту задумался, прежде чем ответить, что он просто повернул ручку.

— Что вы понимаете под "повернул ручку"? — спросил Хемингей.

— Я старался не шуметь, инспектор, я подумал, а вдруг мистер Хериард не хочет, чтобы его беспокоили. Дверь не открывалась.

— И что вы тогда сделали?

— Ничего. Я хочу сказать, я просто стал ждать у боковой лестницы, я уже говорил другому инспектору.

— Вот как? Интересно получается: лакей, который должен был помочь одеться своему хозяину, после того как на его стук не ответили, и убедившись, что дверь заперта, ушел и даже не подумал о том, что все это несколько странно.

Форд запнулся от волнения.

— Я подумал… это необычно. Не то чтобы необычно, но именно так никогда раньше не случалось. Правда, мистер Хериард не всегда хотел, чтобы я ему помогал. Только когда его мучило люмбаго.

— Мне сказали, что так и было, — быстро сказал Хемингей.

Форд глотнул.

— Да, сэр, но…

— Поэтому вы могли с уверенностью сказать, что вы нужны, правда? Человек, которого мучает люмбаго, не может, например, наклониться, чтобы завязать шнурки на ботинках.

— Да, — угрюмо согласился Форд, — но я считаю, мистер Хериард это придумал.

— У него вообще не было люмбаго?

— Ну, этого я не скажу. Иногда он очень страдал, но не всегда так сильно, как он любил представлять. Если его выводили из себя, он держался так, будто он калека.

— Вы помогали ему одеваться вчера утром?

— Да, но…

— Но что?

— Ничего, сэр, только я не думаю, что ему было плохо. Просто у него было такое настроение.

— У него был плохой характер, да?

— Да, инспектор. Чистый татарин, когда кто-то выводил его из себя. Было непонятно, как себя с ним вести, — с готовностью объяснил Форд. — Я понимаю: звучит странно, что я не хотел входить в его комнату вчера вечером до тех пор, пока он не позвонит, но даю честное слово, это очень странный дом, с мистером Хериардом нужно было держать ухо востро. Если он был в хорошем настроении, можно было свободно входить и выходить, как делают все лакеи, но в черные дни ему ничем нельзя было угодить, это точно.

Хемингей с сочувствием сказал:

— Я понял. Горячий мужчина?

— Не говорите!

Вызвав такое признание, инспектор, который читал предыдущие показания Форда и имел даже удручающе хорошую память, ухватился за него.

— О! Но вы же сказали инспектору Колволлу, что он не был суровым хозяином, что вы хорошо с ним ладили и вам нравится ваше место.

Форд изменился в лице, но твердо сказал:

— Ну, я сказал правду. Он же не всегда был таким. Все шло хорошо, пока никто его не расстраивал. Я здесь уже девять месяцев и уходить не собирался. Это, во всяком случае, больше, чем смогли выдержать все его предыдущие лакеи. Видите ли, я ему нравился. У меня с ним никогда не было неприятностей. Я имею в виду настоящие неприятности.

— Он никогда не бросал в вас ботинком?

— Я не возражал, — сказал Форд. — То есть это было нечасто. Простая вспыльчивость. Обычно я мог с ним справиться.

— Обычно вы могли с ним справиться, но боялись войти, пока он не позовет вас?

— Ну, ему бы это не понравилось. Разумеется, мне не хотелось злить его. Я знал, что он не в духе. Он был недоволен тем, что мисс Паула привезла сюда мистера Ройдона.

— Его рассердило только это?

— Это и мистер Мотисфонт. Мистер Хериард жаловался на что-то в этом роде вчера утром, пока я помогал ему одеваться.

— Жаловался вам?

— Не столько мне, сколько самому себе, если вы меня понимаете, сэр. У него это вошло в привычку — выплескивать на меня свой гнев, когда кто-нибудь в семье досаждал ему.

— На этот раз, кажется, досадили все.

Лакей заколебался.

— Конечно, мистер Джозеф застрял у него в печенках: он собрал всю эту компанию на Рождество, мистер Натаниель не любил мисс Дин и был зол на мисс Паулу за то, что она потеряла голову из-за этого длинноволосого драматурга, это он так выразился, но было бы нечестно говорить, что он был сердит на мистера Стивена. Они обычно хорошо ладили.

— Вы хотите сказать, что он не ссорился с мистером Стивеном?

— Нет, конечно. Он был такой человек, что и с родной матерью бы поссорился. Но они с мистером Стивеном хорошо понимали друг друга и между ними не было неприязни.

— О! — сказал Хемингей, пристально глядя на него. — Значит, у вас нет никаких оснований предполагать, что они порвали отношения из-за мисс Дин?

— Это прошло бы, — сказал Форд, отвечая взглядом на взгляд.

— Хорошо, это все, — коротко сказал Хемингей.

Как только Форд вышел, сержант, молча слушавший весь этот разговор, сказал:

— По-моему, вы слишком взяли его в оборот, шеф.

— Если бы не законы нашей страны, ему пришлось бы еще хуже, — ответил Хемингей. — Мне не нравится его история.

— Странный дом, — задумался сержант. — Мне пришло в голову, если вспомнить его показания инспектору Колволлу, то он чуть ли не единственный в доме, исключая мистера Джозефа Хериарда, кто хочет, чтобы о Стивене Хериарде хорошо думали.

— Рад, что в твою голову пришло хоть что-то, — язвительно сказал Хемингей. — А в мою с самого начала пришло, что на окнах и ключе от ванной нашли отпечатки пальцев только Форда.

— Вполне понятно, что их должны были найти, так ведь, сэр?

— Когда мне попадается странное дело, я не люблю вполне понятных вещей, — сказал Хемингей.

— Если он здесь всего девять месяцев, не понимаю, какая ему выгода убивать своего хозяина.

— Кто сказал, что он убил его? Может быть, он рассчитывал многое выиграть, помогая Стивену, — сказал Хемингей. — Что я хочу знать, так это то, кто наследует деньги старика. Пойдем вниз.

Джозеф встретил их в холле и был в состоянии объяснить, что поверенный Ната уже находится на пути в Лексхэм. Он также сообщил, что кабинет Ната опечатала местная полиция, на что Хемингей сразу же ответил, что откроет его только в присутствии поверенного.

Ему не пришлось долго ждать. Около половины первого, машина, которая отвозила Мод и Матильду в церковь, подъехала к дому. Из нее вышли обе дамы и коротенький полный человек, который выглядел замерзшим и недовольным. Когда его представили Хемингею, он кивнул и поздоровался, но его первой мыслью было подойти поближе к огню и согреть замерзшие руки.

На шум почти все гости вышли в холл, так что, пока мистер Блис отогревался, Хемингей мог понаблюдать за Ройдоном, Паулой, Валерией и миссис Дин. Ни Стивен, ни Эдгар Мотисфонт не показывались из бильярдной, откуда слабо доносился стук костяных шаров. Мод отправилась наверх снять пальто и шляпу.

Джозеф вручил Блису бокал с шерри и тихим голосом заговорил с ним. Паула, которая внезапно обнаружила присутствие Хемингея, с минуту пристально смотрела на него, потом подошла и резко спросила:

— Вы тот инспектор из Скотланд-Ярда?

— Да, мисс.

— Я так и думала. Я — Паула Хериард. Желаю вам удачи! — сказала она с коротким смешком.

— Очень любезно с вашей стороны, мисс. Должен сказать, мне она понадобится, — спокойно ответил Хемингей.

— Понадобится! Что вы о нас думаете?

— У меня еще не было времени сформулировать.

— Могу предупредить вас, что вы разговариваете с одной из главных подозреваемых.

— Подумать только! — сказал он.

— Да! — продолжала она, стряхивая сигарету ногтем большого пальца. — Мой дядя обвинил меня в том, что я готова убить его за две тысячи фунтов. Разве вам этого не сказали?

— А вы были готовы? — с интересом спросил Хемингей.

— Конечно нет! И потом, как я могла это сделать?

— Именно это меня и интересует.

Неосторожные слова племянницы привлекли внимание Джозефа, он озабоченно подошел к ней и сказал с наигранной легкостью:

— Что я слышу, какие глупости говорит наша скверная Паула? Не воспринимайте эту молодую женщину слишком серьезно, инспектор. Она хочет шокировать вас.

— Все в порядке, сэр, у меня очень широкие взгляды.

— Ну и замечательно, — сказала Паула, освобождаясь от дядиной руки на своей талии, и отошла.

— Моя племянница очень расстроена этим ужасным делом, — признался Джозеф. — Она очень любила моего брата. А теперь, инспектор, поскольку мистер Блис здесь, вы, должно быть, хотели бы как можно скорее просмотреть бумаги. Мистер Блис готов. Вы не возражаете, если будет присутствовать мой племянник? Я считаю, он имеет право там быть.

— Никаких возражений, — сказал Хемингей. — Я даже хочу, чтобы он присутствовал.

Глава 11

Вызванный из бильярдной Стивен не проявлял никакого интереса к содержимому письменного стола своего дяди. Мотисфонт, который вошел вслед за ним, удивил всю компанию, заявив, что как партнер Натаниеля тоже имеет право присутствовать. Джозефу это показалось назойливым, и он заметил, что едва ли личные бумаги Ната представляют интерес для его компаньона в делах. Однако инспектор, чье любезное поведение все больше и больше изумляло Валерию, сказал, что не возражает против присутствия Мотисфонта.

— Кажется, что мое присутствие будет излишним, — сказал Стивен. — Если вы полагаете, что я могу что-либо прояснить, то прямо сейчас могу заверить вас, я не в состоянии этого сделать.

— Нет, нет, Стивен, ты должен присутствовать! — сказал Джозеф, взяв его за руку.

Как только они удалились за пределы слышимости, Валерия воскликнула:

— Никогда не думала, что человек из Скотланд-Ярда может быть таким любезным!

— Слишком любезным, — насмешливо сказала Паула.

— Да, — согласился Ройдон. — Надо быть настороже с такими вежливыми парнями. Они просто пытаются поймать вас.

Миссис Дин громко рассмеялась и сказала, что ее девочку, слава Богу, ловить не на чем. Услышав это замечание, все сразу же вспомнили о делах, которые могли увести их как можно в более отдаленные уголки дома, и разошлись. Между тем открыли кабинет Натаниеля, который размещался в западном крыле, куда вел широкий коридор. Стивен включил электрическую печку и начал набивать трубку. Джозеф позволил себе слегка вздрогнуть при виде святая святых Натаниеля и с видимым усилием взял себя в руки. Он повернулся к Блису и сказал:

— Думаю, вы знаете, зачем мой племянник вызвал вас. Есть одно очень важное дело…

— Мне лучше сразу сказать вам, моя фирма не составляла завещания для вашего брата, мистер Хериард, — перебил его поверенный.

— Вот как? — сказал Стивен.

— В отсутствие завещания…

— Но завещание есть! — воскликнул Джозеф.

Все посмотрели на него, Хемингей с не меньшим вниманием, чем все остальные.

— Откуда вы знаете? — спросил Мотисфонт. — Мне известно, что Нат испытывал непонятную неприязнь к составлению завещания.

— Да, да, но он написал завещание. Я помогал ему составить его. — Джозеф посмотрел на инспектора и добавил: — Должен заметить, когда я был молодым человеком, мой отец выбрал для меня юридическую карьеру. Боюсь, я всегда был никчемным и…

— Избавьте нас от истории вашей жизни, — сказал Стивен. — Мы почти все ее знаем. Когда это вы помогали дяде Нату составлять завещание?

— Прошлой весной, когда он был серьезно болен плевритом, — ответил Джозеф. — Он давно об этом думал, и, честно говоря, я тоже. Вы не должны считать, что это я заставил его. Просто я убедил его, что это необходимо сделать, и проследил, чтобы все было законно, насколько позволили мои небольшие знания. Я думал, он переслал его вам, Блис.

Поверенный покачал головой.

— Ну, тогда понятны эти мрачные угрозы вчера вечером, — заметил Стивен.

— А что за угрозы, сэр? — спросил Хемингей.

Насмешливые глаза Стивена мгновенно обратились на него.

— Он что-то говорил об изменениях в завещании. Я думал, это он риторически.

— Вопрос в том, где же находится завещание, если его нет у мистера Блиса? — спросил Мотисфонт.

Стивен пожал плечами.

— Может быть, в печке.

— Нет, нет, он бы не стал этого делать! — сказал Джозеф. — Не говори о нем плохо, Стивен! Ты же знаешь, что он никого, даже меня, не любил так, как любил тебя!

— Вы хотите сказать, у меня были причины предполагать, что он составил завещание в мою пользу? — спросил Стивен.

— Вы должны были это предположить, я так думаю, — презрительно сказал Мотисфонт. — С того момента, как я приехал сюда, Джозеф все время на это намекает.

После такого выпада Джозеф сразу же перешел на сторону племянника.

— Не хочу говорить резко в такой момент, Эдгар, но это… это — чудовищное предположение! Стивен, разве я говорил тебе когда-нибудь о завещании бедного Ната?

— Нет.

— О, я столько лет знаю вашу семью, чтобы понять, как вы все держитесь друг за друга! — возразил Мотисфонт. — Я же могу сказать, что у меня, например, сложилось впечатление, что Стивен — наследник Ната, и сложилось оно из тех замечаний, которые делали вы, Джо!

Хотя инспектор по достоинству оценил эту перепалку, он все же вмешался и, извиняясь, сказал:

— Не хочу перебивать вас, джентльмены, но если завещание существует, я хотел бы его видеть.

— Оно не существует, — коротко сказал Стивен.

Инспектор перевел взгляд на обеспокоенное лицо Джозефа.

— Что вы на это скажете, сэр?

— Мой брат написал завещание, — ответил Джозеф. — Может быть, он впоследствии уничтожил его. Я не знаю. Но в его комнате есть сейф, может быть, оно там.

— Сейф? — переспросил Стивен.

— Да, он спрятан за этой картиной, — ответил Джозеф. — Ты, наверное, о нем не знаешь. Нат сказал мне о нем только тогда, когда был болен, и хотел, чтобы я кое-что достал из него.

— Вы можете его открыть?

— Да, если он не изменил комбинацию.

Стивен подошел к картине, на которую показал Джозеф, и снял ее. Под ней был небольшой стенной сейф. После долгой суеты вокруг сейфа Джозеф наконец открыл его, пригласил Блиса посмотреть на его содержимое и отступил с озабоченным видом.

Блис вынул две связки документов, положил их на стол и вместе с Хемингеем принялся просматривать их. Стивен, нахмурившись, облокотился на каминную доску, в то время как Мотисфонт, которому, казалось, трудно было спокойно устоять на месте, протирал очки.

Спустя некоторое время Блис сказал:

— Эти бумаги, по большей части, — паевые сертификаты и не имеют отношения к делу. А вот это завещание. — Он пренебрежительно добавил: — Кажется, оно в порядке.

— Ради Бога!.. — раздраженно сказал Стивен. — Если завещание есть, то давайте узнаем наше положение! Кто наследник?

Поверенный сурово посмотрел на него поверх очков.

— Это, как вы, без сомнения, могли предположить, очень короткий документ, — сказал он. — Если бы со мной посоветовались… Но этого не сделали.

— Не стоит волноваться, — виновато сказал Джозеф. — Мой брат не позволил бы мне послать за вами, но надеюсь, я забыл не все, чему меня учили, и правильно его составил.

— Завещание, разумеется, еще должны утвердить, — холодно сказал Блис. — Если речь идет о такой крупной сумме, то я бы, естественно, посоветовал вызвать поверенного. Но я хорошо знаю особенности характера мистера Хериарда.

— Кто наследник? — требовательно спросил Стивен.

Блис выглядел оскорбленным, а Мотисфонт пробормотал что-то о соблюдении элементарных приличий. Однако инспектор поддержал Стивена и сказал, что тоже хотел бы знать, кто является наследником.

— Здесь указаны две суммы, — сказал Блис. — Мисс Паула Хериард получает пятнадцать тысяч фунтов; мистер Джозеф Хериард — десять тысяч. Все остальное состояние, включая дом и поместье, переходит к мистеру Хериарду, без всяких условий.

Минуту в комнате было тихо. Стивен повернул голову и пристально посмотрел на дядю.

— На кой черт вам это понадобилось? — сердито сказал он.

Даже Блис выглядел удивленным. Инспектор наблюдал за Стивеном с интересом знатока. Джозеф сказал:

— Не мне, старина, а Нату. Я только помогал составлять его.

— И подбили его оставить состояние мне, так я полагаю!

Дикие, насмешливые ноты в голосе Стивена заставили Мотисфонта раскрыть рот. Инспектор переводил взгляд с жесткого лица Стивена на озабоченное Джозефа и ждал.

— Стивен, я не могу слышать, как ты говоришь о Нате! — сказал Джозеф. — Ты же знаешь, кем ты был для него! Мне не надо было его подбивать! Он всегда этого хотел. Я только убедил его, чтобы он написал нормальное завещание.

— Это очень порядочно с вашей стороны, Джо! — сказал Мотисфонт, не в состоянии сдерживать себя. — Не каждый так поступил бы на вашем месте.

— Дорогой Эдгар, надеюсь, вы не считали меня злобным дядюшкой из сказок!

— Нет, но я бы мог предположить… Вы же брат Ната, в конце концов! Всего десять тысяч! Никогда бы не поверил!

Джозеф улыбнулся одной из своих причудливых улыбок.

— Боюсь, для меня это слишком большая сумма. Я никогда не умел обращаться с деньгами. Можете назвать меня непрактичным старым дураком, но я чувствовал бы себя неловко, если бы Нат оставил мне больше.

Его точка зрения была такой необычной, что никто не смог ничего ответить. Спустя некоторое время Блис откашлялся и спросил, желает ли инспектор просмотреть бумаги его покойного клиента.

Джозеф вздохнул.

— Если вы должны, значит, должны, — сказал он. — Меня ужасает мысль, что будут копаться в бумагах бедного Ната!

— Не вижу в этом никакого смысла, — сказал Мотисфонт. — Они наверняка не прольют света на убийство.

— Кто знает, сэр, — сказал Хемингей вежливо, но твердо.

Однако содержимое стола Ната не представляло особого интереса. Очевидно, Натаниель был методичным человеком, все его бумаги были аккуратно сложены, он не хранил переписку. Нашли лишь письмо от Паулы, датированное ближайшим временем. Беспорядочный почерк Паулы покрывал четыре страницы, но, за исключением обиды на дядину скупость, который не согласился немедленно поддержать творения Виллогби Ройдона, в письме не было ничего, что говорило бы о ее враждебном отношении к дяде. Все остальные личные письма не имели никакого отношения к делу, и, просмотрев их, инспектор перешел к деловой переписке, которую разбирал Блис. С точки зрения Хемингея, они не представляли большого интереса. Пока он пробегал их взглядом, Блис изучал несколько документов, которые были связаны вместе. Он быстро взглянул в сторону Мотисфонта и молча положил их перед Хемингеем.

— А! — сказал Мотисфонт с легким смешком. — Кажется, я узнаю свою руку! Могу предположить, что это!

Хемингей не обратил внимания на его замечание. Он взял стопку и начал читать первое письмо.

Оно, очевидно, было составлено в ответ на запрос о дополнительной информации и в выражениях слишком осторожных для того, чтобы инспектор мог понять сущность сделки, которую заключила фирма Хериарда и Мотисфонта. К нему был приколот грубый план ответного письма Натаниеля. Он изобиловал такими несдержанными выражениями, как "полнейшая глупость", "неоправданный риск" и "поразительное бесстыдство", что вызвало второе письмо Мотисфонта, в котором тот довольно резко писал о том, что его компаньон отстал от века и уже слишком давно отстранился от дел, чтобы осознать веление времени и уцепиться за любую возможность получить прибыль.

Четвертое, и последнее, письмо в связке было тоже копией, составленной рукой Натаниеля. Письмо было коротким. В нем с сокрушительной категоричностью заявлялось, что "это дело" должно быть немедленно прекращено. Было ясно, что, хотя в последние годы Натаниель мало участвовал в делах фирмы, которая носила его имя, его вето было решающим и не допускало никаких возражений.

Инспектор отложил эти бумаги в сторону и продолжил было просмотр уменьшающейся стопки, но Мотисфонт, снова невесело рассмеявшись, сказал:

— Не сейчас! — сказал Джозеф. — Момент совсем неподходящий.

— Я вижу, что это моя переписка с мистером Хериардом по поводу китайского дела. Вы, без сомнения, хотите знать, в чем его суть, инспектор!

— Так, значит, Нат рассказывал об этом вам?

— Бог мой, нет! Нат слишком хорошо меня знал для этого! Я, конечно, в курсе, что у вас были некоторые разногласия.

— Я не возражаю против того, чтобы прояснить все сейчас или в любое другое время.

— Хорошо, если вы так хотите, сэр, в чем же дело? — спросил Хемингей.

Мотисфонт глотнул воздуха.

— Моя фирма — это частная компания — занимается торговлей с Восточной Индией.

— Каков характер компании, сэр?

— Это частная компания с ограниченной ответственностью. Акции делятся между Натаниелем Хериардом, Стивеном Хериардом и мной.

— В какой пропорции?

— Натаниелю Хериарду принадлежали семьдесят процентов, мне — двадцать, а Стивену Хериарду — десять. Когда Хериард удалился от непосредственного участия в делах, я стал генеральным директором.

— А вы, сэр? — спросил Хемингей, обращаясь к Стивену.

— Меня это мало касается. Мне подарили долю, когда мне исполнился двадцать один год.

— Нет, в деле были только Натаниель и я! — сказал Мотисфонт. — Ну, он более или менее отошел от дел несколько лет назад, и все вел я.

— Что вы понимаете под "более или менее", сэр?

— Менее, — сказал Стивен.

Мотисфонт подчеркнуто не заметил его замечания.

— Думаю, все, кто знал Натаниеля, не могут отрицать, что он был диктатором по натуре. Он не мог не вмешиваться.

— Эдгар, я должен заметить, что в данном случае он вмешивался в свои собственные дела! — возразил Джозеф.

— Я не спорю, в свое время он был очень умным, деловым человеком! Но вы же сами знаете, что этот период прошел. Он не мог идти в ногу со временем, потерял интуицию.

— Между вами и мистером Хериардом были разногласия по поводу политики фирмы? — спросил Хемингей.

— Да, много раз. Последние два года торговля шла плохо, особенно в нашей области. Японо-китайская война нанесла ужасный удар. Натаниель слишком давно отошел от дел, чтобы справиться с новой ситуацией. Мне всегда приходилось отстаивать свою линию. Боже мой, я помню случаи, когда он угрожал мне всеми возможными несчастьями! Но это была просто манера поведения. Ему надо было дать пошуметь, и в конце концов он всегда соглашался с разумными доводами. Эти письма у вас под рукой касаются сделки, которую я хотел заключить, а он ее боялся. Могу показать вам дюжину таких же, если я их не уничтожил.

— В чем состояла сделка, сэр?

— Ну, если вы не имеете отношения к бизнесу, то вы навряд ли поймете, — сказал Мотисфонт.

Горький рот Стивена искривился.

— В этом нет ничего сложного, — произнес он жестким голосом, заставившим Мотисфонта вздрогнуть.

— Я не знал, что Натаниель посвящал вас в свои дела! — сказал Мотисфонт, сверкнув глазами за стеклами очков.

Стивен рассмеялся. Джозеф положил ему руку на плечо.

— Спокойно, старина! Мы же не хотим ссоры?

— Черт побери, не трогайте вы меня! — сказал Стивен, стряхивая его руку. — Меня просто тошнит от прелестной истории Мотисфонта о его никогда не существовавшем влиянии на дядю Ната. Значит, вы могли с ним справиться? Стоило только дать ему пошуметь? Бог мой, я не позволю жалкому червяку умалять старого черта! Вы смертельно боялись его и прекрасно это знаете!

— Как вы смеете говорить со мной таким тоном? — запинаясь, сказал Мотисфонт. — Вы ничего не знаете о моих отношениях с Натом! Вы только и могли что ссориться с ним, и вам кажется, что никто не мог быть умнее, чем вы! Я работал с Натом, когда вы еще были в детском саду! Молокосос!

— Эдгар, Стивен! — всплескивая руками, взмолился Джозеф. — Это недостойно вас! Что подумает инспектор?

Бессмысленность такого отчаянного вопроса вызвала у Стивена что-то похожее на рычание, но Хемингей только весело сказал:

— Не беспокойтесь обо мне, сэр! Если мистер Стивен Хериард знает что-либо об этом деле, он, возможно, захочет сказать мне, с чем не хотел согласиться его дядя?

— Торговля оружием, — сказал Стивен.

Мотисфонт схватился за ручки кресла, как если бы хотел выпрыгнуть из него, и снова обмяк.

— Нетрудно поверить, что вы убили человека ударом в спину! — сказал он дрожащим голосом.

— Я уже заметил, что вы без труда в это поверили! — ответил Стивен.

— Стивен, Стивен, не позволяй своему языку говорить то, о чем ты будешь потом жалеть! Это непростительно с вашей стороны, Эдгар, непростительно! — сказал Джозеф.

— Да, то, что говорю я, — непростительно, а все, что говорит ваш драгоценный племянник, — совсем другое дело? — съязвил Мотисфонт.

— Эдгар, вы же не хуже меня знаете, что за человек Стивен! Я не извиняю его. Этими глупостями о торговле оружием он хотел одержать над вами верх, но!.. Стыдитесь, Эдгар! Конечно, никто не поверит, что вы можете быть замешаны в таком деле! Это звучит как в одном из тех страшных фильмов, которыми я, как старый актер, увы, не в состоянии наслаждаться!

— Только в данном случае это правда, — сказал Стивен.

— Опомнись, Стивен! Я так же, как и все, люблю шутки, но сейчас не время для них, мой мальчик.

Инспектор, который следил за Мотисфонтом, сказал:

— Не хочу перебивать вас, джентльмены, но, возможно, мы лучше поймем друг друга, если я сразу же скажу вам, я ни в коей мере не интересуюсь торговлей оружием, что, по-видимому, и составляет ваше "китайское дело", мистер Мотисфонт.

Стивен нашел, что проступившее на лице Мотисфонта выражение облегчения, смешанного с неуверенностью, комично, и расхохотался. Джозеф поднял руку.

— Стивен, прошу тебя! Эдгар, неужели это возможно?

— Бог мой, Джозеф, не из чего делать трагедию, — сказал Мотисфонт. — Многие считают, что мы совершаем большую ошибку, не поставляя оружие в Китай!

— Но это же незаконно! — в ужасе сказал Джозеф. — Вы хотите сказать, что собирались участвовать в незаконной сделке?

— Участвовал. И участвует, — сказал Стивен. — Торговля оружием — выгодное занятие.

— Вы, судя по всему, много об этом знаете, — заметил инспектор.

— Нет. Только то, что рассказал мне дядя. Положитесь на слова мистера Мотисфонта, я не принимал участия в делах фирмы.

— Ну, это выгодное дело, — сказал Мотисфонт с внезапной откровенностью. — Конечно, власти недовольны, но не будем углубляться во все это сейчас. На любую вещь можно смотреть с двух сторон, и я не стыжусь, что продаю оружие Китаю. Более того, Нат скоро пришел бы к моей точке зрения.

— Нат, — сказал Джозеф низким голосом, — был сама честность. Он бы никогда не согласился.

Инспектор посмотрел на него.

— Он не посвящал вас в свои дела, сэр?

— В дела фирмы — нет, — признался Джозеф. — Понимаете, я никогда не был способен к таким вещам. Я выбрал искусство, и хотя многие посчитают меня глупцом, я не жалею об этом.

— А вы, сэр? — спросил Хемингей, обращаясь к Стивену. — Что вы об этом знаете?

— Голые факты. Мой дядя обнаружил махинацию с оружием и был недоволен. Честно говоря, он был чертовски зол.

— Натаниель был слишком деловым человеком, чтобы, изучив балансовые отчеты за последние три или четыре года, не последовать голосу разума! — сказал Мотисфонт. — Не хочу скрывать, дела у нас шли плохо.

Инспектор сказал:

— Если вы не возражаете, сэр, я бы хотел знать, как будут обстоять дела в вашей фирме теперь? Что записано в учредительном договоре? Что случится с долей мистера Хериарда?

— Она делится между остальными акционерами в соответствии с долей каждого, — ответил Мотисфонт. — Как обычно.

— Значит, вы получите две трети, а мистер Стивен Хериард — одну треть?

— Разумеется.

— Из каких оценок вы будете исходить?

Стивен вынул трубку изо рта.

— По итогам торговли за последние три года. Сюжет запутывается?

— Думаю, вы знаете, что вы имеете в виду! Я не знаю! — сверкнул глазами Мотисфонт.

— Просто подумал, как для вас все удачно устроилось, — улыбнулся Стивен.

Это замечание вызвало у Мотисфонта такую вспышку гнева, что вмешался не только Джозеф, но и Блис. Пока их голоса перекрывали друг друга, Стивен, зло усмехаясь, стоял и курил трубку, а инспектор делил внимание между его поведением и бурными восклицаниями Мотисфонта, доносящимися до него.

Снова и снова со слезами в голосе Джозеф умолял Мотисфонта не говорить того, о чем он в будущем пожалеет. На это Мотисфонт прокричал, что с него хватит вмешательства Джозефа, и он не удивится, если окажется, будто он с самого начала действовал в сговоре со Стивеном.

Очевидный вывод, который следовал из его слов, не только потряс Джозефа, но дал ему возможность показать всем присутствующим, что он может играть трагические роли так же великолепно, как и характерные, в которых, по словам его жены, он был так хорош. Когда он оспаривал это обвинение, в его голосе смешались ужас, горе и справедливое негодование; когда он отвернулся от Мотисфонта, он чуть не упал.

Инспектор, хотя и не остался равнодушным к бурной сцене, которой он был свидетелем, подумал, что пришло время завершить ее. Он сказал, что больше не хочет беспокоить занятых в ней актеров. Стивен сразу же вышел из комнаты; Мотисфонт, разрешившись несколькими сделанными дрожащим голосом замечаниями о том, что он думает о всей семье Хериардов, тоже удалился. Инспектор посмотрел на Джозефа, но Джозеф не выказал никакого намерения последовать за ними. Когда дверь за Мотисфонтом закрылась, он сказал:

— Что только не делают с нами, людьми, нервы! Надеюсь, инспектор, вы уже достаточно видели, чтобы не придавать большого значения тем глупостям, которые человек творит под влиянием нервного стресса. Это был суровый удар для моего старого друга Мотисфонта. Он совсем выбил его из колеи. Поверьте мне!

— Я верю, — ответил Хемингей.

— Думаю, его в значительной степени вынудили, — сухо сказал Блис.

— Да, да, я знаю! — согласился Джозеф. — У Стивена дурной язык. Я не извиняю его. Но я могу претендовать на то, что знаю его лучше, чем все остальные, и я не могу не сказать, что и его спровоцировали на это замечание. С тех пор, как моего бедного брата убили, отношение к нему Мотисфонта стало почти враждебным.

— Вы не знаете почему? — спросил Хемингей.

Джозеф покачал головой.

— Без всяких причин, разве что мой племянник не показал себя очень послушным. Он хочет знать, ну, вы понимаете… Не отрицаю, манеры у него… неудачные, но это ничего не значит. И потом, Мотисфонт был склонен ревновать к нему, такой глупец.

— Вы считаете, он имел влияние на вашего брата, сэр?

— Едва ли. Но моему брату он очень нравился. И Стивен очень любил моего брата, что бы ни говорил Мотисфонт. Вы же знаете, как оно бывает, инспектор! Мой племянник не из тех людей, которые раскрывают свои истинные чувства, поэтому и складывается впечатление, что он ведет себя вызывающе. Бедный Мотисфонт страшно потрясен смертью моего брата! Стивен, разумеется, тоже, но он не показывает этого, и Мотисфонт, верно, полагает… ну, я, конечно, не знаю, что конкретно он думает, но этот несчастный случай с портсигаром заставил его сказать пару слов, говорить которые было совсем необязательно. Думаю, я положил этому конец. И старый дядюшка может пригодиться!

— Мистер Мотисфонт считал подозрительным то, что этот портсигар нашли в комнате мистера Хериарда?

— Не думаю, что он зашел так далеко! В любом случае, я уверен, этот портсигар не имеет никакого значения. Можно найти множество объяснений, почему он оказался в комнате моего брата.

— Мистер Хериард, — сказал Хемингей, — вы когда-нибудь говорили своему племяннику о завещании, которое вы помогли составить?

— Нет, правда, нет! — быстро сказал Джозеф. — Это было бы некрасиво с моей стороны! Вы не должны обращать внимания на слова Мотисфонта! Будто бы я намекал, что Стивен является наследником! Уверяю вас, инспектор, я не делал ничего подобного. Единственным человеком, с которым я вообще говорил на эту тему — в самых общих чертах, — была мисс Дин.

— Что вы ей говорили, сэр?

— Точных слов и не вспомню. Ничего, что бы могло заинтересовать вас, помню, я даже выразился, что у меня рот на замке. Я не должен был говорить это, но… Господи, Господи, стараешься сделать лучше и не предполагаешь, что твои самые невинные намерения могут привести к запутанным осложнениям! Вы думаете, я сентиментальный старый дурак, но я хотел по возможности сгладить острые углы.

— Между мистером Стивеном и покойным?

— Да, — признался Джозеф. — Бесполезно скрывать от вас, мой бедный брат был не в духе, по-моему, я уже говорил вам об этом. Его мучило люмбаго, еще это дело с Мотисфонтом и вдобавок эта несчастная пьеса молодого Ройдона. Я делал все возможное, чтобы притушить пламя. Теперь уже могу признаться, как я мучился: вдруг Стивен перечеркнет все свои шансы, рас… рассердив своего дядю. Поэтому я поговорил с мисс Дин.

— Значит, он не знал, что его дядя написал завещание в его пользу, если только ему не сказала об этом мисс Дин?

— Во всяком случае, если узнал, то не от меня! Не знаю, что мог сказать ему мой брат, но уверяю вас, я ему об этом ничего не говорил!

Прекрасная память и на этот раз не подвела инспектора.

— Но когда после чтения пьесы мистера Ройдона между мистером Хериардом и его племянником вышла размолвка, разве мистер Хериард не говорил, что сделает некоторые изменения?

— Знаете, по-моему, я этого не слышал! В любом случае, это как раз то, что он мог сказать, если был не в духе.

— Но его слова наводят на мысль, будто у него были причины полагать, что мистер Стивен знает о его посмертных распоряжениях?

— Наверное, вы правы, — согласился Джозеф с несчастным видом. — Но вы же не хотите предположить, что Стивен… Нет, нет, нет! Я никогда не поверю, это ужасно!

— Я ничего не предполагаю, сэр. Я только пытаюсь выяснить правду.

Джозеф взволнованно заломил руки.

— Вы думаете, я глупый старик, но я понимаю, что вы подозреваете! Я знаю, для моего племянника все складывается неважно, но лично я убежден, никто под крышей этого дома не совершал этого преступления!

— Как вас понимать, сэр? Почему вы так думаете? — быстро спросил инспектор.

— Иногда, инспектор, — ответил Джозеф, — интуиция гораздо сильнее, чем разум!

— Мне придется поверить вам на слово, сэр, — ответил разочарованный инспектор. — Сам я пока так не думаю. Разумеется, это не значит, что не буду думать.

— Будьте беспристрастным! — взмолился Джозеф.

— Мне за это платят, сэр, — сказал инспектор несколько ядовито, — а сейчас, если не возражаете, я закончу с тем, что мы должны сделать вместе с мистером Блисом.

Намек был слишком откровенным, чтобы не обратить на него внимания. Джозеф вышел, его детский лоб был озабоченно сморщен. Блис, слегка улыбаясь, сказал:

— Он все хочет, чтобы было лучше, инспектор.

— Да, это — добродетель, которая создает гораздо больше неприятностей, чем все остальные, — сказал Хемингей. — Если вы хотите знать мое мнение, убийства вообще не произошло бы, если бы не он со своими бесконечными идеями мира и добрых отношений. Это он собрал этих в высшей степени чуждых друг другу людей под одной крышей в одно и то же время.

— Боюсь, вы циник, инспектор.

— Станешь при моей профессии, — ответил Хемингей.

Просмотр остальных бумаг Натаниеля не занял много времени, потому что они не представляли особого интереса. Вскоре поверенный смог присоединиться к остальным в библиотеке, а Хемингей отправился на поиски сержанта.

Вер встретил его в холле и вопросительно посмотрел на него.

— Немного, — сказал Хемингей. — Наследник — молодой Хериард. Ты что-нибудь обнаружил?

— Не могу сказать, что да, — ответил Вер. — От слуг ничего не добиться, я имею в виду, ничего разумного. Но одна вещь мне показалась странной. Я осматривал обстановку и зашел в бильярдную. Там была пожилая леди, миссис Джозеф Хериард, если не ошибаюсь.

— Не вижу ничего странного.

— Нет, сэр, но она что-то искала и буквально переворачивала комнату вверх дном. Я минуту за ней наблюдал, пока она меня не увидела. В одном конце комнаты что-то вроде уголка для отдыха. Она смотрела за каждую занавеску и водила рукой по креслам, как будто думала, что-то могло завалиться за обивку. Она вздрогнула, когда меня увидела, но это, конечно, ничего не значит.

— За чем-то охотилась? Может быть интересно.

— Да, я тоже подумал, но когда я ее спросил, не потеряла ли она что-нибудь, должен сказать, она совсем не растерялась. Она сказала, что потеряла книгу.

— Может быть, но я хотел бы поговорить с ней, — сказал Хемингей.

— Она еще там, сэр.

Когда Джозеф начал разбирать елку, он распорядился принести небольшой деревянный ящик. Он был наполовину заполнен елочными украшениями и хлопушками. Когда сержант ввел Хемингея в комнату, Мод переворачивала его в поисках "Жизни императрицы Австрии". Она приветствовала инспектора кивком головы и легкой улыбкой. Она, казалось, подумала, что сержант привел его ей в помощь, потому что поблагодарила его за приход и заявила, как поразительно легко теряются вещи.

— Вы ищете книгу, мадам? — спросил Хемингей.

— Да, и это библиотечная книга, поэтому ее необходимо найти, — сказала Мод. — Конечно, я думаю, она объявится, так часто бывает, и в самом неподходящем месте.

— Например, в коробке с елочными украшениями, — озадаченно предположил Хемингей.

— Кто знает, — туманно сказала Мод. — Один раз я три дня искала рожок для обуви, а он в конце концов нашелся в ведре для угля. Я так и не смогла выяснить, как он туда попал. Вы, должно быть, будете обыскивать дом, если вам попадется моя книга, скажите, пожалуйста, мне, я буду очень вам благодарна. Она называется "Жизнь императрицы Австрии Елизаветы". Очень интересный персонаж, кто бы мог подумать! Очень досадно, что я ее потеряла, я еще не дочитала до конца. Должно быть, она была очень хороша собой, но я не могу не жалеть ее мужа. В молодости он был очень красив, но, разумеется, потом появились эти морщины. И такой толстый он стал! Конечно, это может ее извинить. Нет, книги здесь нет. Очень досадно!

Она улыбнулась, снова кивнула и вышла из комнаты, вернувшись через минуту, чтобы просить инспектора не искать книгу специально, потому что у него много других забот.

Удивленный сержант обменялся взглядом со своим начальником, но Хемингей уверил Мод, что будет смотреть.

— Ну! — воскликнул сержант, когда Мод снова вышла. — Что вы на это скажете?

— Скажу, что она действительно искала книгу.

Сержант был разочарован.

— Я подумал, вдруг она искала орудие, которым убили старика. Как-то подозрительно.

— Для этого ей не надо было так долго искать, — сказал инспектор. — Ведь оно в этой комнате. Что у тебя со зрением, парень?

Сержант мигнул и уставился на него. Хемингей показал пальцем на стену над камином. К рогатой голове оленя примыкали два старых кремниевых пистолета, пара ножей с инкрустированными ручками и множество другого оружия, начиная от зулусской дубинки до алебарды семнадцатого века.

— У тебя столько же соображения, сколько у местной полиции! — насмешливо сказал Хемингей. — Забирайся на стул, и посмотрим эти два кинжала! Только не трогай руками!

Проглотив это оскорбление, сержант подвинул стул и заметил, как странно, что иногда не видишь того, что находится у тебя под носом.

— Не знаю, что ты понимаешь под "у тебя"! — ответил Хемингей. — Знаю, что я бы под этим понимал, но это большая разница. И вместо «странно» я использовал бы другое слово. На этих кинжалах есть пыль?

Стоящий на стуле сержант потянулся вверх, опираясь рукой о стену, чтобы удержать равновесие.

— Нет. По крайней мере… Есть на внутренней стороне, — сказал он, изучая кинжалы.

— На обоих снаружи нет пыли?

— Совсем нет. Так что прокол. В этом доме очень усердные слуги. Наверное, они стирают пыль такими вениками из перьев на длинной палке.

— Неважно чем! Дай мне их!

Сержант подчинился, используя носовой платок. Хемингей взял их и тщательно осмотрел. Было ясно, что их давно не снимали, по крайней мере, ножны — изнутри они были забиты пылью, и на их месте на стене были видны куски разорванной паутины. Спустившись со своего насеста и рассмотрев кинжалы, сержант высказал мнение, что ни один из них не использовали.

— Посмотри еще раз, — посоветовал Хемингей. — Ничего не замечаешь на рукоятке?

Сержант быстро взглянул на него и снова наклонился над оружием. Хемингей поднял его, и пыль стала ясно видна. И те и другие ножны по обращенному к стене краю были покрыты тонким слоем пыли, рукоятка одного из кинжалов тоже. На второй рукоятке с обеих сторон не было ни пятнышка пыли.

У сержанта перехватило дыхание.

— Бог мой, шеф, ну вы и соображаете! — сказал он с уважением.

— Вот этот ты можешь повесить обратно, — сказал Хемингей, не тронутый похвалой, и протянул ему нож с пыльной рукояткой. — Его не трогали. Но этого мальца вынимали из ножен совсем недавно, это точно! — Он поднял кинжал к свету, отыскивая на рукоятке отпечатки пальцев. На его полированной поверхности невооруженный глаз не мог рассмотреть ни пятнышка, и он с негодованием добавил: — Больше того, эксперты обнаружат, что его тщательно вытерли. Однако не будем играть с судьбой. Одолжи мне свой носовой платок.

Сержант дал ему платок. Осторожно через складки материи прихватив указательным и большим пальцами кончик рукоятки, Хемингей вытащил нож из ножен. Тонкий клинок вышел легко, обнажив небольшое пятно рядом с рукояткой. Сержант показал на него пальцем, и Хемингей кивнул.

— Этого он не учел, правда? Думаю, это оружие, которым убили Натаниеля Хериарда. — Почувствовав воодушевление своего подчиненного, он поспешил охладить его пыл: — Это вряд ли нам поможет, но знать не вредно.

— Не понимаю, почему это нам не поможет, — возразил Вер. — Во всяком случае, это доказывает, что убийство совершил кто-то из своих.

— Ну, если ты так понимаешь помощь, то я нет, — сказал Хемингей. — Разумеется, кто-то из своих! И как хорошо исполнил, по высшему классу! На кинжале не найдут отпечатков пальцев. Можешь положиться на нашего неизвестного друга. Все продумал. Он выбрал то оружие, на которое девять человек из десяти будут смотреть всю жизнь и не придадут никакого значения. Он выбрал то время, когда в доме полно гостей и у всех есть причины убрать с дороги старого Хериарда. Он воспользовался моментом, когда все переодевались к ужину, убил хозяина и не торопясь положил нож на место. Очень поучительно столкнуться с такой птицей.

Сержант задумчиво смотрел на стену над камином.

— Да, и больше того, он мог взять нож в любое время, — сказал он. — Никаких признаков, что он снимал и ножны.

— Все признаки, что он не делал этого.

— Это я и хочу сказать. Наверное, никто не заметил бы, если бы нож вытащили из ножен незадолго до убийства. Он не попадается сразу на глаза, нужно посмотреть вверх.

— Гораздо более важна возможность в любой момент вернуть его на свое место, — сказал Хемингей. — Например, когда все пойдут спать. В общем, ты, наверное, уже начал понимать, этот угрожающий кинжал представляет чисто академический интерес.

Глава 12

Инспектор едва успел убрать в чемодан кинжал с ножнами, как в комнату вошел Старри и встал на пороге с выражением надменного достоинства на лице. Хемингей, не будучи поклонником этой личности, спросил:

— Что вы хотите?

Старри бросил на него подавляющий взгляд и ответил с подчеркнутой вежливостью:

— Инспектор, мистер Джозеф хочет, чтобы я спросил вас и второго полицейского, будете ли вы обедать. Если да, то холодную закуску подадут в кабинет.

— Нет, спасибо, — сказал Хемингей, который был не высокого мнения о холодных закусках в середине зимы.

Старри слегка поклонился. Его холодный взгляд заметил положение стула, который сержант использовал для того, чтобы достать до кинжала, и он поднял глаза выше. Он зафиксировал исчезновение одного из кинжалов выразительным подъемом бровей и подошел, чтобы вернуть стул на свое место возле стены. Потом он поднял шторы, с презрением посмотрел на разобранную елку и наконец удалился.

— Не нравится мне этот парень, — сказал сержант, наблюдавший за ним с заметной неприязнью.

— Просто комплекс неполноценности, — сказал Хемингей. — Тебе не понравилось, что он назвал тебя "второй полицейский".

— Все вынюхивает, — мрачно сказал сержант. — Заметил, что кинжала нет. Он разнесет это по всему дому.

— Тогда мы можем понаблюдать за реакцией, — ответил Хемингей. — Пойдем! Мы отвезем кинжал в штаб и заодно поужинаем. Мне надо подумать.

Во время горячей и обильной трапезы в гостинице "Голубая собака" он был необычно молчалив, и сержант, уважая его сосредоточенность, не делал попыток заговорить с ним. Только когда перед ними поставили сыр, он осмелился заметить:

— Я думал об этом кинжале.

— Я — нет, — сказал Хемингей. — Я думал о закрытой двери.

— Я не знаю, что тут предположить, — признался сержант. — Чем больше я размышляю, тем более бессмысленным мне это кажется.

— Должна была быть причина, — сказал Хемингей. — И очень веская. Кто бы ни убил Натаниеля Хериарда, закрыв потом за собой дверь, он шел на чертовский риск, что его за этим застукают. Он делал это не ради смеха.

— Нет, — согласился сержант. — Похоже, в этом вы правы. Но какая может быть причина?

Хемингей не ответил. Спустя некоторое время сержант медленно проговорил:

— А если предположить, что убитый с самого начала не запер дверь? В конце-то концов, у нас нет никаких доказательств, что он это сделал. Я подумал… А если убийца вошел в комнату и закрыл за собой дверь…

— Старый Хериард устроил бы скандал.

— Нет, если это был его племянник, то нет. Он мог подумать, что Стивен зашел откровенно поговорить с ним и не хочет, чтобы лакей помешал им.

— И что? — спросил слегка заинтересованный Хемингей.

— Ну, Стивен или кто другой убил его. Вы помните, лакей сказал, что он подходил к двери и пытался войти, а она была закрыта? Вдруг в тот момент убийца был в комнате?

— Хорошо, вдруг. И что?

Сержант потер подбородок.

— Я еще не разработал это до конца, но мне показалось, может быть, он подумал, что должен запереть за собой комнату.

— Почему?

— Может, из-за фактора времени. Может, он подумал, что если пару минут спустя кто-нибудь пройдет по коридору, потрогает дверь и увидит, что она не заперта, то вычислит время убийства. Не скажу, что я полностью понимаю…

— Нет, и никто другой тоже, — перебил его Хемингей.

— Но это же может быть причиной, — уперся сержант.

— Причин можно найти сколько угодно, но не забывай, не так-то легко повернуть ключ с другой стороны двери. Если дверь была закрыта с другой стороны, убийца должен был запастись необходимым инструментом. Это не могло быть импровизацией.

— Могло, если он продел в ушко ключа карандаш с веревкой.

— Может быть, но у нас нет никаких свидетельств, что он это сделал. Наоборот, у нас масса свидетельств, что он не делал этого.

— На ключе были чьи-нибудь отпечатки пальцев? — спросил сержант.

— Старого Хериарда и лакея, они почти стерты. Как и можно было ожидать.

Сержант вздохнул.

— Да, концов не найти, правда, сэр? Будь я проклят, если знаю, как браться за это дело.

— Сейчас мы снова поедем в участок, — решил Хемингей. — Я хочу еще раз взглянуть на ключ.

Однако ключ ничем им не помог. Это был большой ключ, который недавно смазывали.

— Поэтому еще менее вероятно, что его могли повернуть с другой стороны, — сказал Хемингей. — Во-первых, не думаю, чтобы отмычка могла ухватить такую скользкую поверхность, и потом, на масле остались бы следы нарезки. Все это удручает. — Он изучил ключ под лупой и покачал головой. — Ничего не поделаешь. Я бы сказал, что его вообще не трогали.

— А это значит, — веско сказал сержант, — что если дверь заперли, то ее заперли изнутри.

— И дематериализовались, как привидения в книжках. Опомнись!

— А если он спрятался в комнате, а потом незаметно выскользнул оттуда, сэр?

— Интересно. Это было бы стоящей мыслью, если бы не одно обстоятельство. Никто из присутствующих в доме не исчезал в этот момент. Придумай что-нибудь другое!

— Не могу, — честно признался сержант. — Похоже, мы должны вернуться к вентилятору.

— Чем больше я думаю об этом вентиляторе, тем больше он представляется мне обманом и западней, — сказал Хемингей. — Начнем с того, что он в семи футах над полом и слишком мал, чтобы через него мог проникнуть человек среднего роста.

— Лакей, — сказал сержант.

— Да, я думал о нем, но я этого не могу представить. Даже если он пролез через него, как он спустился на пол?

— А если он все время был там, а потом убежал через вентилятор?

— Еще хуже! — воскликнул Хемингей. — Он спускался по лестнице головой вниз?

— Я не так это себе представляю, — сказал сержант, не обращая внимания на насмешку. — Я считаю, он и молодой Хериард были в сговоре. Думаю, если он подставил стул, то он мог, если он достаточно умел для этого, пролезть через вентилятор. Как только его плечи прошли, он перевернулся, ухватился за трубу или за глицинию над окном, как за точку опоры, и вытащил ноги. Как только его нога на лестнице, дело сделано.

— Просто акробат, — сказал инспектор. — А как быть со стулом под вентилятором?

— Он мог поставить его на место, когда открыли дверь. Кто бы заметил? Старик был занят телом своего брата, а Стивен не считается, если он был в этом замешан.

— Не понимаю, зачем тебе в твоей тысяче и одной ночи понадобился молодой Хериард? Почему не предоставить всю сцену лакею? — спросил недоверчивый инспектор.

— Если Стивен ни при чем, то нет мотива, — ответил сержант. — Я считаю, Стивен подкупил лакея, и тот помог ему. Я не говорю, что убил лакей, это уже слишком.

— Я рад, что есть предел, — сказал Хемингей. — И не думай, что я не оценил эту твою теорию! Я всегда говорил, что у тебя нет воображения, так что мне очень приятно видеть, как близко к сердцу ты принял мои слова, мне это и в голову не приходило. Замечательная теория, если бы не обстоятельства, которые ты проглядел.

Сержант обиженно произнес:

— Здесь есть неувязки, но…

— Кто приставил к стене лестницу?

— Или тот, или другой.

— Когда?

— В любое время, — сказал сержант и добавил после минутного размышления: — Нет, не в любое. Когда стало темно.

— Ты когда-нибудь пытался приставить лестницу к окну в темноте?

— Нет, сэр, но в окне был свет, он помог.

— Ты выиграл, — великодушно сказал Хемингей. — Лестницу я тебе уступаю. А теперь, если ты объяснишь, как Форд ухитрился быть в комнате своего хозяина и одновременно кокетничать с одной из служанок, я пойду и арестую его.

— Я так себе представляю, убийство было совершено тогда, когда он сказал, что он поднимался по боковой лестнице и шел в бельевую.

— Может быть, но не им. Он был в холле.

— Это он так говорит.

— Точно. И если он так ловок, как ты предполагаешь, он бы не говорил того, что он не может доказать. Ты можешь это проверить, даже должен. Но я удивлюсь, если ты обнаружишь, что его показания не подтвердит никто из слуг.

— Ну, а я не могу выкинуть из головы, что он — единственный, кто мог входить и выходить из комнаты покойного, когда хочет. Более того, оставлять свои отпечатки пальцев, не вызывая подозрений. Надеюсь, никто не мог мухлевать с окнами?

Хемингей покачал головой.

— Между створками окна ножа не просунешь, если ты об этом. — Внезапно он нахмурился. — Хотя, интересно… Парень, мы возвращаемся! Ты будешь вынюхивать насчет лестницы садовника, а я по душам поговорю со старым Джозефом Хериардом.

Весь обед, не подозревая о предстоящем испытании, Джозеф пытался поддержать миссис Дин в ее попытках внести, как она выразилась, нормальную ноту в разговор. Оптимистично заявив, что они не должны поддаваться унынию, миссис Дин облагодетельствовала собравшихся историями о зиме, проведенной ею на юге Франции. Но, поскольку их единственный смысл состоял в упоминании знаменитостей, которых она встречала в Ницце, никакого обсуждения не последовало, и тема иссякла. Мод внесла свой вклад, вспомнив, что великая герцогиня Софья удалила детей императрицы, поместив их в одно из крыльев дворца. Слышно было, как Стивен застонал, и, хотя миссис Дин выказала готовность вспомнить детали судьбы несчастной императрицы, — Матильда не могла расценить это иначе, как проявление хороших манер, — Джозеф, очевидно, почувствовал, что больше никто из присутствующих не в состоянии вытерпеть воспоминания из жизни августейших особ, и поспешно сменил тему.

Но ни его усилия, ни усилия миссис Дин не могли увести разговор от убийства Натаниеля. Оно занимало слишком много места в умах всех присутствующих, и, хотя Стивен был неразговорчив, а Мод погрузилась в себя, эта тема скоро стала основной в разговоре. Даже Джозеф не устоял и чуть ли не в шестой раз заявил о своей уверенности в том, что убийство совершил кто-то посторонний. Это привело к обсуждению способов, которыми убийца мог проникнуть в комнату Натаниеля, и Валерия выдвинула предположение, что, может быть, за дубовой обшивкой существует потайной ход. Эта внезапно возникшая мысль так захватила ее, что она вспомнила о своих страхах и чуть было не согласилась переехать в комнату своей матери, если бы вовремя не сообразила, что тогда она не сможет курить в постели и читать до рассвета.

— Моя маленькая девочка не должна слишком нервничать, — успокоила ее миссис Дин. — Кому нужно убивать тебя, моя крошка?

Выражение лица Стивена могло подсказать ей возможный ответ на этот вопрос, но, к счастью, она не посмотрела в его сторону.

Паула несколько неожиданно сказала:

— Интересно, может быть, в комнату Натаниеля ведет дверь, о которой мы ничего не знаем. А, Джо?

— Дорогая, не спрашивай меня! — смеясь, сказал Джозеф. — Ты же знаешь, твой старый дядя ничего не понимает в древностях! Насколько мне известно, этот дом может кишеть потайными ходами, ловушками и скрытыми дверьми! Или он относится к другому периоду, без этих восхитительных романтических штучек? Стивен, ты же немного археолог! Успокой свою сестру на этот счет!

Стивен бросил на него туманный взгляд.

— Не имею представления, — коротко сказал он.

— Да, ты обожаешь зарывать свой талант в землю! — поддразнил его Джозеф. — Пытаешься уверить нас в собственном невежестве! Но он не такой, миссис Дин, поверьте! На самом деле — только не признавайтесь, что это я вам сказал! — он очень умный парень!

Этот образчик шутки заставил Стивена нахмуриться еще более угрожающе, чем обычно, и вдохновил Мотисфонта на полные зловещего смысла слова:

— Уверен, если в комнату Ната есть тайный ход, Стивен о нем знает.

— Я не знаю о нем, — ответил Стивен.

Игривая улыбка сошла с лица Джозефа.

— Что вы этим хотите сказать, Эдгар?

Мотисфонт поднял брови.

— Просто все знают, что Стивен разделял любовь Ната к этому дому. Естественно, я подумал, что он должен знать все его тайны, если они есть. Вы очень чувствительны, Джо!

— Я не люблю колкостей такого рода, — сказал Джозеф. — Конечно, момент сейчас напряженный, Эдгар, но мы же все это чувствуем, некоторые даже острее, чем вы. Самое малое, что мы можем сделать, это удержаться от злых замечаний в адрес друг друга!

— Как бы мне хотелось, чтобы вы избавились от мысли, что я нуждаюсь в вашей поддержке! — произнес Стивен.

Миссис Дин, ощутив, что наступил момент для смягчающего женского влияния, подняла палец и сказала:

— Ну-ну, Стив! Я должна тебе сказать то, что говорила своим девочкам, когда они были детьми: птенцы в своих гнездышках друг с другом не ссорятся!

— Мне кажется, еще как ссорятся, — заметил Ройдон.

Одного этого замечания было бы вполне достаточно для того, чтобы вызвать неприязнь миссис Дин к бедному драматургу. Увидев легкую краску на ее щеках, мистер Блис посмотрел на часы и сказал с редким благоразумием, что он должен поторопиться, чтобы успеть к поезду.

Это замечание завершило обед. Джозеф выбежал посмотреть, подали ли машину ко входу, а миссис Дин сказала, что молодым людям надо проветриться и хорошенько пройтись, добавив, что Валерия должна заставить Стивена показать ей окрестности. Однако Валерия возразила, сказав, что погода мерзкая, отвратительно холодно, а гулять по снегу — паршивое развлечение, и пока мать ругала ее за такой выбор прилагательных, Стивен исчез, а Паула увела Ройдона обсуждать будущую постановку "Горечи полыни".

Миссис Дин намеревалась провести день в беседах с Мод, которая, хотя и была явно глупа, все же могла просветить ее в том, что касается наследства Натаниеля. Но этот план был в самом зародыше уничтожен самой Мод, которая предположила, что миссис Дин захочет, наверное, полежать после утомительного утра.

— Нет, что вы! — заявила миссис Дин, широко улыбаясь. — Я всегда говорю: мне не знакома усталость!

— Вам можно позавидовать, — сказала Мод, забирая вязание и журнал. — Я не могу обойтись без дневного отдыха.

Ничего не поделаешь. Мод ушла, а миссис Дин осталась в компании с Эдгаром Мотисфонтом.

Между тем Матильда присоединилась к Стивену в бильярдной и не слишком серьезно играла с ним в «американку». Натирая мелом кончик кия, она сказала:

— Не хочу вмешиваться в твои незатейливые развлечения, Стивен, но мне бы хотелось, чтобы ты оставил Джо в покое. У него такие хорошие намерения.

— Пятью словами ты его уничтожила. Заходи с красного.

— Помолчи, я буду играть, как хочу, — сурово сказала Матильда, но последовала его указаниям. — Я считаю, Джо очень трогательный.

— Актер-неудачник. Я так не считаю.

— Спасибо, это мы все видим. Хотела бы я знать, почему он так тебя любит.

— Могу сказать честно, что никогда не давал ему для этого никакого повода. Если ты как следует ударишь по белому…

— Помолчи! Почему ты его так не любишь?

— Проклятый старый лицемер! — свирепо огрызнулся Стивен. — Тебе не приходилось в течение двух лет наблюдать, как он подлизывается к дяде Нату.

— Если бы он лишил тебя твоего наследства, тогда у тебя были бы основания не любить его, — заметила она.

— Будь он проклят! Лучше бы он это сделал!

Она не могла не рассмеяться.

— Да, я тебя понимаю, но это недостойно тебя, Стивен! Допускаю, что его манеры говорят против него, а эта его привычка называть тебя грубияном в некоторой степени извиняет твои убийственные наклонности, но надо отдать ему должное, он исключительно честно с тобой поступил. Мне кажется, Нат никогда не написал бы этого завещания без его уговоров.

Стивен загнал красный шар в одну из луз и выпрямился.

— Поскольку я, как он тебе скажет, очень своенравен, такой альтруизм меня раздражает.

Она достала красный шар из лузы и поставила на полку.

— Для этого нет никаких оснований. Если бы он был просто лицемером, он заставил бы Ната оставить все деньги ему.

Стивен нетерпеливо дернул плечом.

— Он всегда играет. Просто не выношу его.

— Ну, он не может удержаться, это его вторая натура. Он видит себя в стольких ролях. Ты слышал, как он поддерживал диалог с твоей будущей тещей?

— Спрашиваешь! — усмехаясь, сказал он. — А ты слышала, что он полагается на мою доброту, которая спасет его от работного дома?

— Нет, это я пропустила. Они с Мод собираются остаться в Лексхэме?

— Нет, насколько я знаю!

— Мне кажется, Мод этого не хочет, — заметила Матильда. — Что ты о ней думаешь, Стивен?

— Что можно думать о пустоте? Да, в чем дело?

Последнее было обращено к Старри, который вошел в комнату и стоял в дверях с выражением терпеливого достоинства на лице.

— Прошу извинить меня, сэр, но я подумал, что вы захотите знать — инспектор из Скотланд-Ярда снова здесь.

— Он хочет меня видеть?

— По этому поводу, сэр, я ничего не могу сказать.

— Хорошо, вы можете идти! — раздраженно сказал Стивен.

Старри поклонился.

— Очень хорошо, сэр. Возможно, мне следует упомянуть, что инспектор извлек один из кинжалов из этой комнаты и взял его с собой перед обедом.

Сообщив эту новость, он застыл в ожидании произведенного ею эффекта. Однако был разочарован, поскольку Стивен, хотя и взглянул быстро на стену над камином, не сделал никакого замечания по этому поводу. Матильда тоже ничего не сказала, правда, слегка вздрогнула. Старри пришлось довольствоваться этим немногим. Он удалился к себе, где и развлек наиболее приятных ему коллег в высшей степени красочным и целиком выдуманным пересказом реакции мистера Стивена на это разоблачение.

Минуту или две после его ухода Стивен и Матильда молчали. Стивен казался погруженным в игру. Он закончил свою партию быстрее, чем предполагала Матильда, — он был хороший игрок и оставил ей легкий удар.

— Странно, что так ужасно узнать о настоящем орудии преступления, — быстро сказала она. — Мы должны были вспомнить об этих кинжалах.

Стивен не ответил. Матильда заметила, что его лицо стало угрюмым, и почувствовала, что ей в который раз хочется постичь работу его странного скрытного ума. Она резко спросила:

— Кто подобрал твой портсигар?

— Не знаю.

— Он был у Валерии, но ее нельзя заподозрить в том, что она входила в комнату Натаниеля, а тем более убила его. Чем больше я об этом думаю, тем мне кажется более невероятным, что кто-то мог унести эту вещь наверх.

— Сам дядя Нат.

— Я в это не верю. Зачем ему?

— Например, чтобы вернуть его мне.

— Он был не в том настроении, когда я видела его в последний раз, — ответила Матильда. — Кроме того, если Валерия действительно оставила его на столике около своего кресла, там он был в безопасности. Вот что я скажу тебе, Стивен: с этим портсигаром связана какая-то тайна, и я не могу разгадать ее.

Стивен, казалось, был не склонен обсуждать эту тему. Он хмыкнул и повернулся, чтобы записать ее счет на доске. Ужасное сомнение охватило Матильду: а что она, собственно, о нем знает? Может оказаться, что у него трудности с деньгами, он мог серьезно отнестись к угрозам Ната, в его осторожной душе могли вынашиваться грандиозные планы, достижимые только при наличии большого состояния. Подчас он был жесток и безжалостен, особенно по отношению к Джозефу и Валерии. Его не заботило, как больно он ранил: он сам страдал и считал это.

Затем мысли Матильды перенеслись на его сестру, и она почувствовала, что попала в мир ночных кошмаров. Способна ли Паула убить старика, который любил ее, только ради участия в пьесе неизвестного драматурга? Она не знала. У нее не было ключа и к Пауле. Она знала ее только как энергичную, неуравновешенную молодую женщину, вечно одержимую какой-то идеей.

Да, но хотя Паулу видели у двери Ната, как она смогла попасть в закрытую комнату и, больше того, закрыть ее за собой? Матильда не знала, каким способом можно открыть или закрыть дверь с обратной стороны, но она знала, что такие способы существуют. Однако не похоже, чтобы Паула могла воспользоваться одним из них, как бы она достала нужные инструменты?

Еще вариант: не участвовали ли они в этом вместе, эти странные, неуравновешенные брат и сестра? Мысль была слишком ужасной, Матильда отмахнулась от нее, неудачно ударила по шару, выпрямилась и сказала с напряженным смехом:

— Вот черт! Теперь ты выиграешь!

— Интересно, что хочет этот человек из Скотланд-Ярда? — беспокойно сказал Стивен.

— Пытается найти того, кто держал этот кинжал, — предположила она.

— Он его не найдет.

Уверенность его тона поразила ее. Она посмотрела на него почти испуганно.

— Откуда ты знаешь?

Он склонился над столом, делая удар.

— Убийца должен был стереть свои отпечатки пальцев, — ответил он. — Это любой дурак поймет.

— Хорошо, — согласилась она. — Кто бы это ни сделал, он большой ловкач. Как он попал в комнату? Как запер за собой дверь?

— Черт возьми, а я откуда знаю?

— А откуда может знать любой из нас? — спросила она. — Дом не набит бандитами. Все мы обычные люди!

— Даже если один из нас убийца, — перебил ее Стивен.

— Правильно, но хотя я лично не знакома ни с одним убийцей…

— Ты лично знакома с одним убийцей, девочка. — Он увидел, как мгновенно ее глаза уставились на него, и добавил с насмешливой улыбкой: — Поскольку кто-то в доме — убийца.

— Разумеется, — согласилась Матильда. — Это трудно осознать. Мне всегда казалось, что убийца может быть совсем обычным человеком, не таким, как профессиональный вор. Кто из нас, например, знает, как открыть закрытую дверь? Разумеется, бандитом может быть кто-нибудь из слуг, но я не понимаю, зачем бы ему понадобилось убивать Ната. Никто из них ничего не выиграл от его смерти.

— Справедливо, — сдержанно сказал Стивен.

— А может быть, что-то есть в предположении Валерии? Раздвижная панель или еще что-нибудь в таком роде?

— Я никогда об этом не слышал.

Матильда вздохнула:

— Нет, это слишком неправдоподобно. Но кто-то же вошел в комнату, и если не через дверь и не через окно, то как?

— Иди, подари идею Валерии инспектору. Она пройдет на ура, я в этом не сомневаюсь.

В его голосе прозвучала насмешка, но инспектор, вспомнив о дубовой обшивке усадьбы, уже подумал об этой возможности и в этот самый момент простукивал панели в комнате Натаниеля. Поскольку две стены были внешними, а одна просто отделяла спальню от ванной, требовала обследования только та, которая примыкала к верхнему холлу. Внимательное изучение и тщательнейшее простукивание не дали никаких результатов; не было и лепных украшений, которые могли скрыть тайный шнур, освобождающий раздвижную панель. Инспектор был вынужден оставить этот объект деятельности и перенести свое внимание на окно.

Это было створчатое окно с освинцованными стеклами. Они плотно входили в рамы, тоже из свинца. Оконный переплет значительно перекрывал рамы, так что открыть окно с обратной стороны с помощью ножа было невозможно. До земли было недалеко, поэтому инспектор рассудил, что для того, чтобы сюда добраться, должно хватить садовой лестницы. Окна были встроены в квадратную нишу, ниже располагался диван, в ночное время полностью скрытый длинными занавесками, опускавшимися поверх ниши. Инспектор задумчиво отправился вниз в поисках Джозефа.

Лакей вызвался найти его и проводил Хемингея в кабинет. Здесь вскоре к нему присоединился Джозеф с выражением озабоченности на румяном лице.

— Извините, что снова побеспокоил вас, сэр, но мне хотелось бы поговорить с вами, если вы не возражаете, — начал Хемингей.

— Разумеется! Вы уже что-нибудь можете мне сказать, инспектор? Это ожидание ужасно! Наверное, вы уже привыкли к такого рода вещам, но для меня мысль о том, что убийца моего брата может и сейчас находиться в доме, просто непереносима! Вы обнаружили что-нибудь?

— Да, я нашел орудие, которым убили вашего брата, — ответил Хемингей.

Джозеф схватился за спинку стула.

— Где? Пожалуйста, не скрывайте ничего от меня!

— Над камином в бильярдной, — сказал Хемингей.

Джозеф моргнул.

— Над?..

— Один из пары кинжалов рядом с головой оленя.

— О! Да, да, знаю! Значит, вы не обнаружили того, кто им воспользовался?!

— Нет, сожалею, но нет, — сказал Хемингей.

— Сожалеете? О! Да, вы и должны. Конечно! Но мне становится жутко, когда я представляю, что эту страшную вещь можно приписать кому-нибудь из тех, кого ты знаешь, возможно, одному из гостей!

— Все это хорошо, сэр, но вы же хотите знать, кто убил вашего брата? — рассудительно сказал Хемингей.

Джозеф устало улыбнулся ему.

— Увы, все не так просто, инспектор! Одна моя половина жаждет отдать убийцу брата в руки правосудия, но другая — безнадежно сентиментальная, глупая половина! — замирает от неизбежного разоблачения! Вы уверяете меня, что убийство совершил кто-то в доме. Подумайте, какие это предполагает пугающие варианты! Слуги? Я не могу так думать. Мой племянник? Моя племянница? Страшно даже подумать об этом! Старинный друг? Невинное дитя, только покинувшее школу? Или несчастный молодой драматург, который доблестно борется, стремясь выполнить собственное предназначение? Как я могу желать, чтобы любой из них оказался убийцей? А, вы думаете, я старый чудак! Я молюсь за то, чтобы вы никогда не проходили через те муки сомнения, которые я сейчас испытываю!

Инспектор по достоинству оценил это прекрасное исполнение, но он был достаточно проницателен и понял, что при малейшем поощрении с его стороны Джозеф превратит полицейское расследование в драму, в центре которой будет его собственная, бьющая через край личность, и он сразу же повел жесткую линию, прозаично сказав:

— Все это очень благородно с вашей стороны, сэр. Но бесполезно спорить о том, кто это сделал, а кто, по вашему мнению, этого сделать не мог. Все, что я хочу, если вы будете так любезны, это вернуться к тому, что случилось, когда вы с вашим племянником вошли в комнату мистера Хериарда после убийства.

Джозеф вздрогнул и закрыл глаза рукой.

— Нет, нет, не могу!

— Ну, вы можете попытаться, правда, сэр? — сказал Хемингей, будто утешая ребенка. — В конце концов, это было вчера.

Джозеф отдернул руку.

— Вчера! Неужели это возможно? Кажется, прошла целая жизнь!

— Можете мне поверить, что не прошла, — сказал Хемингей несколько ядовито. — Итак, когда вы поднялись наверх, чтобы позвать брата к ужину, вы увидели перед дверью лакея, да?

— Да. Именно он первым заставил меня почувствовать: что-то не так. Он сказал, на его стук не отвечают и дверь заперта. Я помню это так ясно… так удручающе ясно!

— И что вы тогда сделали?

Джозеф сел на кресло и оперся локтем о стол.

— Что я сделал? Я попытался открыть дверь, позвал своего брата. Ответа не было. Я встревожился. О, я еще не подозревал ужасной правды! Я подумал, он заболел, может быть, потерял сознание. Я позвал Стивена.

— Почему вы позвали именно его, сэр?

Джозеф сделал один из своих туманных жестов.

— Не знаю. Инстинктивно ищешь поддержки. Кроме того, я знал, моей силы недостаточно, чтобы сломать дверь. Они с Фордом выломали замок, и я увидел моего бедного брата, он лежал на полу, будто спал.

— Что произошло потом, сэр?

— Как я могу это описать? — спросил Джозеф. — Сердце остановилось! Мир перевернулся. Думаю, уже тогда я почувствовал, что случилось самое худшее. Но все же ухватился за хрупкую нить надежды!

— А как насчет мистера Стивена, сэр? Он тоже за нее ухватился? — спросил Хемингей, на которого, казалось, никак не подействовал этот драматический рассказ.

— Должно быть. Помню, он послал Форда за бренди. Но спустя мгновение он осознал страшную правду. Когда я бросился на колени рядом с телом моего брата, он сказал: "Он мертв".

— Он быстро это обнаружил?

— Наверное, ему подсказал инстинкт. Я сначала не мог в это поверить! Я попросил Стивена принести зеркало. Я не мог поверить в это. Но Стивен был прав. Только он думал, с Натом случился удар, и в течение нескольких минут мне тоже было милостиво позволено так думать.

— А потом?

— Дайте мне подумать! — взмолился Джозеф, прижимая пальцы к вискам. — Это было как в кошмарном сне. Казалось, да и сейчас кажется, нереальным, фантастичным! Форд вернулся с бренди. Стивен забрал его и отослал лакея позвонить доктору.

— О! — сказал Хемингей. — Значит, Форд почти не находился в комнате?

— Нет. Ему там нечего было делать. В то время, когда он был еще в комнате, я сделал свое ужасное открытие. Я был рад услышать, что Стивен отослал его. В этот момент мне было невыносимо присутствие постороннего.

— Что это было за открытие, сэр?

— Я увидел кровь на моей руке! — сказал Джозеф с дрожью в голосе. — Кровь с пиджака моего брата, там, где я до него дотронулся! Тогда и только тогда я увидел дыру в его пиджаке и понял, что Ната убили!

Захваченный его рассказом, инспектор непроизвольно пробормотал: "Подло убили" — и закашлялся, чтобы заглушить собственные слова. К счастью, Джозеф, казалось, не услышал его. "Восхищен собственной игрой", — подумал Хемингей, с любопытством отмечая, как человек, несомненно переживающий, может драматизировать собственные чувства с таким болезненным наслаждением.

— Очень неприятно для вас, сэр, — сказал он. — Я не хочу, чтобы вы останавливались на этом больше, чем нужно, но мне надо знать, что случилось после того, как Форд пошел звонить. Когда сюда пришел инспектор Колволл, он обнаружил, что дверь заперта и все окна закрыты.

— Да, это и делает все таким необъяснимым! — сказал Джозеф.

— Вы сами видели, что окна были заперты, сэр?

— Нет, но видел мой племянник. Я был слишком потрясен! Мне даже не пришло в голову, что мы должны посмотреть на окна. Но мой племянник — оплот мужества! Как и можно было предположить, в экстремальной ситуации он обо всем подумал!

— Он осмотрел окна, да, сэр?

— Да, я уверен. Мне кажется, я вспоминаю, как он подходил к ним и откидывал шторы. А, да! И он еще спросил меня, понимаю ли я, что и окна и дверь были закрыты!

— Вы сами не проверяли окна, сэр?

— Нет, зачем? Достаточно того, что один из нас видел это. Мне было все равно, я чуть не сошел с ума!

— Значит, это не вы убедились в том, что дверь ванной тоже закрыта?

— За этим проследил Стивен, — сказал Джозеф. — Не знаю, что бы я делал без него!

Инспектор быстро пришел к выводу, что никто в усадьбе, включая его самого, не был бы в таком затруднительном положении, если бы не действия мистера Стивена Хериарда, и, горячо согласившись с Джозефом, сказал, что не хочет больше его задерживать. Затем он отправился на поиски Форда.

Форд, которого полиция уже дважды допрашивала, нервничал и ходил с унылым видом, но когда его спросили, пытался ли он предыдущим вечером войти в комнату своего хозяина через дверь ванной, он с готовностью ответил, что пытался, но она была закрыта. Паула обсуждала с Ройдоном, насколько целесообразно переписать второе действие "Горечи полыни". Прерванная на середине, она нетерпеливо ответила, что, разумеется, не пробовала дверь в ванную, и повернулась спиной к инспектору. Он удалился, и ему повезло — он столкнулся с Валерией, которая проходила через холл, чтобы подняться наверх. Увидев инспектора, Валерия вздрогнула и посмотрела на него с тревогой, смешанной с подозрением.

— Именно вас мне и хотелось видеть, мисс, — любезно сказал Хемингей.

— Бесполезно, я ничего не знаю! — заверила его Валерия.

— Я в этом не сомневаюсь, — ответил он, удивив ее, как и предполагал. — Не похоже, чтобы такая молодая леди, как вы, была замешана в убийстве.

Было слышно, как она с облегчением вздохнула, но продолжала подозрительно смотреть на него. Правильно рассудив, что она не будет возражать против известной доли фамильярности, если та в достаточной мере приправлена лестью, он сказал:

— Не обижайтесь на мои слова, мисс, но я был просто поражен, когда встретил здесь такую даму, как вы.

Она инстинктивно откликнулась:

— Ну, не знаю! Вы думаете, я такая необыкновенная?

— Но я не каждый день встречаю такую красивую молодую даму, и еще на работе, — не смущаясь, сказал инспектор.

Она хихикнула.

— Бог мой, я не думала, что полицейские делают комплименты!

— Им редко выпадает такая возможность, — ответил Хемингей. — Вы помолвлены с мистером Стивеном Хериардом, мисс?

Ее лицо помрачнело.

— Да, в некотором смысле, — согласилась она.

— Вы как будто не уверены в этом! — сказал он, понимающе поднимая бровь.

— Ну, не знаю! Только никогда не думала, что такое может случиться. Это все как-то меняет. И потом, я просто ненавижу этот дом, а Стивен его обожает.

— А, любит старину, — произнес Хемингей, насторожившись.

— Ну, для меня это просто смерть, я не собираюсь быть заживо погребенной в этом доме.

— На вашем месте я бы не переживал, мисс. Думаю, мистер Стивен будет рад жить там, где только вы захотите.

Она подняла на него удивленные глаза.

— Стивен! Нет, что вы! Он самый упрямый из всех людей, которых я когда-нибудь встречала! Если он что-нибудь решил, его уже не переубедишь!

— Вижу, вам здесь пришлось нелегко, — сказал Хемингей с сочувствием.

Валерия, страдая от сознания собственных несчастий, которое усиливалось обидой на непонимание матери, взывающей к ее здравому смыслу, была только рада найти кого-нибудь, кому она могла бы излить свою душу. Она придвинулась к инспектору и сказала:

— Да, вы правы. Вы понимаете, я ужасно чувствительная! Я не могу с собой ничего поделать!

Инспектор понял намек и немедленно ухватился за него.

— Я с первого взгляда понял, что вы просто комок нервов, — беззастенчиво соврал он.

— Вот именно! — подхватила Валерия, необыкновенно польщенная. — Только никто из этих людей не понимает этого и ни о ком, кроме себя, не думает. Кроме дяди Джо, он хороший, и Виллогби Ройдон мне тоже нравится. Но все остальные относятся ко мне просто отвратительно.

— Завидуют, и неудивительно, — кивнул Хемингей.

Она засмеялась и пригладила локоны.

— Ну, не представляю, почему бы это! И потом, Стивен такой же плохой, как и все остальные. Даже хуже!

— Может быть, он ревнует, лично я стал бы.

— О, Стивен совсем не такой! — сказала она, отбрасывая это предположение. — Ему все равно, что я делаю. Нет, честно, нет! На самом деле он ведет себя так, будто ему наплевать на меня, и это несмотря на то, что он привез меня, чтобы познакомить со своим дядей. Конечно, мне не надо было бы вам говорить об этом, — добавила она с запоздалым осознанием разницы в их положении.

— Не беспокойтесь об этом, мисс, — сказал инспектор. — Это такое облегчение, когда есть кому излить душу. Я понимаю, через что вы прошли.

— Должна заметить, вы ужасно милый! — сказала она. — После того, как убили мистера Хериарда, здесь просто ад. И первый инспектор был таким грубым! Я хочу сказать, абсолютно третьего сорта! И все из-за мерзкого портсигара Стивена!

— Инспектор Колволл меня удивил! — честно признался Хемингей. — А что вы сделали с портсигаром, если вы не возражаете, что я спрашиваю, мисс?

— Ничего не сделала. Просто вынула из него сигарету и положила портсигар на стол в гостиной. Я и не вспоминала о нем до тех пор, пока не поднялся весь этот отвратительный шум. Только Матильда Клар — она, наверное, самая некрасивая женщина, которую я встречала, — фактически обвинила меня в том, что все это время портсигар был у меня. Виллогби говорит, что она просто выгораживала Стивена. И все потому, что мистер Мотисфонт спросил, кто же, кроме самого Стивена, мог бы взять этот портсигар? И это, конечно, правда. Если хотите знать, Матильда Клар специально хотела свалить вину на меня, потому что она знала, что мистеру Хериарду я не нравилась!

— Ну, в это я не могу поверить! — галантно сказал Хемингей.

— И все-таки это так. Именно поэтому я сюда и приехала. На самом деле это была мамина идея. Она считала, что мне надо воспользоваться случаем и познакомиться с мистером Хериардом. Лично я думаю, он женоненавистник.

— Ну, если уж вы ему не понравились, наверное, это так и есть. Разве он не хотел, чтобы его племянник женился на вас?

— Нет, не хотел. Только я уверена, я бы его обвела вокруг пальца, если бы Стивен не раздражал его то тем, то другим. Разумеется, это так похоже на Стивена! Он такой! Я пыталась заставить его быть более благоразумным, потому что дядя Джо шепнул мне кое-что на ухо, но все напрасно.

— А что шепнул? — спросил Хемингей.

— О, по поводу завещания мистера Хериарда! Он прямо не сказал, что все достается Стивену, но я так поняла его.

— Ясно. Вы сказали об этом мистеру Стивену?

— Да, но он только рассмеялся и сказал, что ему все равно.

— Кажется, с этим молодым человеком сложно иметь дело, — сказал Хемингей.

Она вздохнула.

— Да, и по-настоящему я не… Ну да ладно! Как бы я хотела никогда не приезжать сюда!

— Я не виню вас в этом, — сказал Хемингей, раздумывая, как отделаться от нее теперь, когда он получил необходимую информацию.

Ему помогла Матильда, которая в этот момент вошла в холл из коридора, ведущего в бильярдную. Валерия виновато вспыхнула и побежала вверх по лестнице. Матильда проводила ее холодным проницательным взглядом и вопросительно посмотрела на инспектора.

— Кажется, я напугала мисс Дин, — заметила она, направляясь к нему через холл. — Она сболтнула что-нибудь лишнее?

Инспектор был слегка ошеломлен, но умело скрыл это.

— Ничего подобного. Мы просто приятно побеседовали, — ответил он.

— Прекрасно представляю себе, — сказала Матильда.

Глава 13

Пока происходили все эти разнообразные встречи, миссис Дин с пользой для себя проводила время в разговорах с Эдгаром Мотисфонтом. Подобно Валерии, он чувствовал себя обиженным, и миссис Дин не пришлось долго уговаривать его довериться ей. Он описал характер Стивена в выражениях далеко не лестных, а его интерпретация обстоятельств, предваряющих преступление, не вызывала надежд на благоприятный результат полицейского расследования. В действительности все случившееся говорило против Стивена в гораздо большей степени, чем можно было бы предположить из рассказа Джозефа. Миссис Дин задумалась, и, когда Мотисфонт откровенно сказал ей, что, если бы он был отцом Валерии, он бы не позволил ей выходить замуж за такого парня, она туманно ответила, что еще ничего не решено и Валерия еще слишком молода, чтобы думать о замужестве.

Для чадолюбивой родительницы ситуация на самом деле была довольно непонятной. Миссис Дин не от кого было узнать о реальных размерах состояния Натаниеля Хериарда, но ока предполагала, что они значительны, а хорошо известно, что богатые молодые люди в нынешнее тяжелое время попадаются не так часто. Но, если Стивена осудят за убийство своего дяди, что казалось вполне вероятным, деньги никогда ему не достанутся, а Валерия не получит ничего, кроме явного вреда, от помолвки с преступником.

Пока Мотисфонт говорил и губы миссис Дин произносили приличествующие случаю замечания, ее мозг работал над этой проблемой. Она не призналась даже себе самой, что именно она вынудила Стивена сделать предложение Валерии, но ей было достаточно нескольких часов, проведенных в Лексхэме, чтобы понять: короткое увлечение исчерпало себя. Она допускала, что Стивен может оставить Валерию, если его до этого не арестуют за убийство. Валерия была хорошенькая, но ей недоставало опыта, чтобы удержать мужчину такого типа, как Стивен. Миссис Дин смотрела правде в глаза. У девочки не хватает ума разобраться в том, что выгодно ей самой. Она требовала лести и постоянного внимания, и если она не получала этого от своего нареченного, то способна была бросить его в порыве раздражения.

Когда, незадолго до чая, миссис Дин поднялась в свою комнату, она все еще напряженно размышляла над этой проблемой. Услышав доносящийся из-за двери голос дочери, которая весело болтала с Ройдоном, миссис Дин вызвала ее в свою комнату и спросила, провела ли она этот день вместе со Стивеном.

— Нет, я не знаю, где он, — ответила Валерия, изучая свое отражение в зеркале. — Может быть, ушел с Матильдой Клар. У меня был просто отвратительный день, я только сидела и слушала, как Паула цитировала отрывки из пьесы Виллогби, и разговаривала с инспектором.

— Разговаривала с инспектором? Что ему было надо? — требовательно спросила миссис Дин.

— Ничего особенного! Должна сказать, он нормальный человек, я даже не ожидала. Он очень хорошо понял то ужасное положение, в котором я нахожусь.

— Он тебя о чем-нибудь спрашивал?

— Да, что я сделала с этим скверным портсигаром Стивена, но совсем не так, как тот, другой. Например, он не пытался оспорить любое мое слово и запугать меня.

Миссис Дин сразу же почувствовала, что с инспектором Хемингеем надо быть осторожной, и принялась выяснять, какую информацию он получил от ее дочери. К тому моменту, когда она добилась от Валерии более или менее точного описания ее разговора с ним, она выглядела еще более задумчивой. Подозрения инспектора сосредоточивались на Стивене, в этом не оставалось никаких сомнений, и, принимая во внимание условия завещания Натаниеля Хериарда и случай с портсигаром, не приходилось надеяться, что он избежит ареста.

Миссис Дин гордилась своим умением принимать быстрые решения, и сейчас она приняла одно из них.

— Знаешь, дорогая, — сказала она, — у меня появились сомнения относительно твоей помолвки.

Валерия прекратила красить губы и в удивлении посмотрела на мать.

— Но ты же так этого хотела! — воскликнула она.

— Тогда я думала, что ты будешь счастлива, — твердо сказала миссис Дин. — Все матери заботятся о счастье своих маленьких дочек.

— Должна сказать, что у меня полностью пропало желание выходить за него замуж, — сказала Валерия. — Ведь деньги еще не все, правда? Мне всегда больше нравился Джерри Тинтерн, и ты же его не назовешь нищим? Только не понимаю, как мне из этого сейчас выбраться? С моей стороны будет выглядеть подло, если я порву с ним сейчас, когда он попал в такую переделку, это разнесется повсюду, и обо мне могут плохо подумать.

Эта замечательная, хотя и не очень красиво выраженная попытка самостоятельного рассуждения дала миссис Дин надежду, что ее дочь приобрела чуточку здравого смысла. Она резко сказала:

— Нет, крошка, тебе не следует бросать Стивена, но я уверена, он поймет, если я ему объясню, что при сложившихся обстоятельствах я не могу позволить моей крошке быть с ним помолвленной. В конце концов, он все-таки джентльмен.

— Ты хочешь сказать, — произнесла Валерия, усваивая суть ее слов, — что я могу переложить вину на тебя?

— Ни о какой вине не может быть и речи, крошка, — сказала миссис Дин, оставив мечту о том, что у ее старшей дочери проявится хотя бы капля разума. — Просто мама считает неправильным, чтобы ты была помолвлена с человеком, находящимся под подозрением.

— О, мама, как старомодно. Мне на все это наплевать. Дело в том, что мне действительно не нравится Стивен, он будет ужасным мужем.

— Ты же знаешь, мама не любит таких разговоров, — сурово сказала миссис Дин. — Просто отдай маме свое кольцо и предоставь ей делать так, как лучше!

Валерия с некоторым сожалением сняла с пальца кольцо, со вздохом заметив, что, наверное, она должна вернуть его Стивену.

— Мне ужасно не хочется отдавать его, — проговорила она. — Если он скажет, что я могу оставить его у себя, то можно я оставлю, мама?

— Когда-нибудь у моей девочки будет много колец, таких же красивых, как это, — сказала миссис Дин, решительно отбирая кольцо у Валерии.

На этой оптимистичной ноте разговор закончился. Валерия вернулась к всепоглощающему занятию подкрашивания губ, а миссис Дин устремилась на поиски Стивена.

Она приготовилась выполнить свою деликатную миссию с тактом и красноречием, но обнаружила, что ни то, ни другое не требуется. Стивен принял ее почти ласково и тут же пошел на уступки. Он полностью согласился с тем, что при существующих обстоятельствах у него нет никаких прав ожидать, что такая чувствительная девушка останется его нареченной. Он положил кольцо в карман и со сводящей с ума готовностью присоединился к надежде миссис Дин, что они с Валерией останутся добрыми друзьями. Он даже пошел дальше, объявив с вкрадчивой улыбкой, что он будет Валерии братом. Это замечание убедило миссис Дин, что богатство богатством, но он был бы сомнительным зятем.

Миссис Дин не из тех женщин, которые дают волю негодованию, когда в их же интересах его сдержать, и, поскольку она вынуждена была оставаться в Лексхэме до тех пор, пока полиция не позволит Валерии уехать, к завтраку она спустилась с дежурной улыбкой на губах, и только стальной блеск глаз выдавал ее чувства.

К этому времени новость о расторгнутой помолвке уже разошлась по всему дому. Каждый из гостей воспринял ее с различной степенью интереса и сочувствия. Мотисфонт сказал, что он не винит девушку; Ройдон, романтик в душе, несмотря на мрачную реалистичность написанных им пьес, склонен был сожалеть о такой неверности со стороны существа, столь прелестного; Паула безразлично заметила, что всегда считала: эта помолвка ни к чему не приведет; Мод восприняла это известие с равнодушием; Матильда тепло поздравила Стивена; а Джозеф, как всегда, воспользовавшись случаем, заявил о том, что мужественный дух его племянника сломлен предательством. Встретив Стивена, он подошел к нему, схватил его за руку прежде, чем тот успел увернуться, и сказал глубоким от чувств голосом:

— Мальчик мой, что можно тебе сказать?

Стивен, справедливо заключив, что вопрос риторический, ничего не ответил. С сочувствием пожав его руку, Джозеф продолжал:

— Она была недостойна тебя! Сейчас ничто не может тебя утешить, бедный мой мальчик, но ты поймешь, как поняли до тебя многие и многие, что время — великий лекарь.

— Большое спасибо, — ответил Стивен, — но вы понапрасну тратите свое сочувствие. Говоря вашим языком, мы с Валерией пришли к обоюдному согласию, что мы никогда не подходили друг другу.

Если он лелеял надежду таким образом умерить навязчивое участие Джозефа, он быстро разочаровался, потому что Джозеф похлопал его по плечу и сказал:

— Да, так держать, старина! Выше голову!

Матильда, которая была свидетелем этой сцены, испугалась, что либо Стивену станет дурно, либо он побьет своего дядю, и поспешила вмешаться. Она сказала, что обе стороны нужно поздравить с избавлением.

Джозеф был готов переключиться на Матильду. Он улыбнулся ей и мягко сказал:

— А, Тильда, так говорит тот, кто никогда не страдал!

— Бога ради, заткнитесь! — воскликнул Стивен с внезапной вспышкой гнева.

Джозеф нимало не обиделся.

— Понимаю тебя, старина, хорошо понимаю! — сказал он. — Непереносимо, когда дотрагиваются до раны. Ну что ж! Надо забыть, что Валерия когда-нибудь существовала, и смотреть в будущее.

— Что касается меня, — сказал Стивен, — в будущем меня, вероятно, ждет арест по обвинению в убийстве.

Матильда застыла: ужасно слышать, когда твои неясные страхи так жестоко облекаются в слова. Джозеф, однако, сказал:

— Тише, мой мальчик! Ты слишком возбужден, и неудивительно! Мы даже не собираемся рассматривать такую пугающую возможность.

— У меня нет ваших преимуществ. Я не провел всю жизнь, обучаясь зарывать голову в песок, — грубо сказал Стивен.

Матильда обрела дар речи.

— Почему ты так думаешь, Стивен? Откуда полиции знать, кто убил Ната, пока они не выяснят, как удалось проникнуть в его комнату?

— Ты лучше их спроси, — ответил он. — Меня повесят благодаря моему собственному портсигару и завещанию дяди Ната. Ах, как весело!

— Я не верю этому! — сказал Джозеф. — Полицейские не настолько глупы! Они не могут арестовать тебя, исходя из таких слабых улик.

— Вы называете слабыми уликами сто шестьдесят тысяч фунтов? — спросил Стивен. — Лично я назвал бы это очень сильным мотивом.

— Ты ничего об этом не знал! Я повторял им это снова и снова!

— Да, дорогой дядя, если бы вы предварительно не сказали Валерии, что я наследник, инспектор, возможно, и поверил бы вам. А при существующем положении дел я только что выдержал перекрестный допрос. Вышел я после него уверенный, что они не поверили ни одному моему слову.

— Но ты же еще не арестован, — заметила Матильда.

— Дали веревку, чтобы нашел, как повеситься.

— Не глупи! — резко сказала она. — Я не верю во все это! Они сначала должны будут выяснить, как Ната убили за закрытой дверью, только потом они могут тебя арестовать!

— Судя по характеру вопросов, которые они мне задавали, — объяснил Стивен, — они считают, я проник через окно.

— Но окна были закрыты! — сказал Джозеф.

— Жаль, что вы этого не проверили, — ответил Стивен. — Полиция может судить об этом только из моих слов.

Джозеф ударил себя кулаком по лбу.

— Ну и глупец же я! Но я никогда не предполагал… мне и во сне не снилось… О, если бы знать заранее!

Мод, которая в этот момент вошла в комнату, услышала его пожелание и сказала:

— Думаю, это было бы очень неудобно. Мне однажды предсказывали судьбу, и я помню, очень расстроилась. Мне сказали, что я буду путешествовать по морям, а я не люблю далеких путешествий и страдаю от морской болезни.

— Ну, вы внесли очень ценный вклад в наше обсуждение, — сказал Стивен с подозрительной любезностью. — В целом я предпочитаю императрицу.

При звуке этого слова спокойное лицо Мод помрачнело.

— Невероятно, куда могла деться моя книга, — сказала она. — Я уверена, что везде посмотрела. Однако инспектор, очень любезный и почтительный человек, обещал поискать, так что думаю, она найдется.

Матильда расхохоталась: ее чувство юмора взяло верх над унынием, вызванным зловещими прогнозами Стивена.

— Неужели вы действительно просили инспектора найти вашу книгу? — спросила она.

— В конце концов, дорогая, — кротко сказала Мод, — искать пропавшее — это их работа.

— Дорогая моя, нельзя отнимать у инспектора время по таким пустякам! — сказал потрясенный Джозеф. — Ты должна помнить, он занимается более серьезной, гораздо более серьезной работой.

На Мод его слова не произвели впечатления. Усаживаясь в свое привычное кресло рядом с камином, она сказала:

— Не думаю, Джо, что кому-нибудь принесет много пользы, если узнают, кто убил Ната. Он мертв, тут уже ничего не поделаешь; от того, что будут копаться в его делах, возникнут лишь неприятности. Но "Жизнь императрицы Австрии" — библиотечная книга, если я ее потеряю, то должна буду заплатить за нее. И потом, я не дочитала ее до конца.

С этим трудно было спорить, и Джозеф, довольно робко вновь попросив ее не тратить попусту время инспектора, позволил разговору иссякнуть.

Подошло время вечернего чая. Однако Валерия отвлекла всех от этого занятия, разрешив простым, но эффективным способом ту затруднительную ситуацию, в которой она оказалась. Окинув всех собравшихся робким, невинным взглядом васильковых глаз, она сказала:

— Послушайте, Стивен сообщил вам, что мы разорвали нашу помолвку? Вы, вероятно, думаете, что подло с моей стороны так поступать просто потому, что полиция думает, будто он убил мистера Хериарда. Но это не я так решила, это мама. И в любом случае, мы полностью разочаровались друг в друге, так что это ничего не значит. — Она обворожительно улыбнулась и добавила: — Странно, но сейчас он мне нравится гораздо больше, чем тогда, когда мы были помолвлены. На самом деле, раньше я его ненавидела.

— Позволь мне сказать, что оба твоих чувства взаимны, — ухмыльнулся Стивен.

— Боюсь, — печально сказал Джозеф, — вы, дорогая, еще не знаете, что значит любить.

— Чепуха, прекрасно знаю! Я столько раз безумно влюблялась! Я хочу сказать, просто до дрожи в коленях! — сообщила ему Валерия.

— Современные молодые люди, — произнесла Мод, — не придают помолвкам такого значения, как тогда, когда я была девушкой. Считалось легкомысленным, если кто-то обручался более одного раза.

— Как необычно! — сказала Валерия. — Думаю, у меня будет дюжина помолвок!

— Хорошо, когда ты будешь выходить замуж, я сделаю тебе красивый свадебный подарок, — сказал Стивен.

— Стивен, ты душка! Я так хочу, чтобы они не обвинили тебя! — сказала Валерия с наивной искренностью, лишающей ее слова оскорбительного смысла.

После этого она уселась кокетничать с Ройдоном. Это приятное занятие не прерывали до тех пор, пока в комнату не вошла ее мать, распространяя показное добродушие и удушливый запах духов. Помешать миссис Дин занять ведущее положение на сцене могла только энергичная хозяйка. Поскольку Мод не была энергичной и отказывалась считать себя хозяйкой, эта решительная леди сразу же захватила роль дуайена. Утвердившись на командной позиции, она поддерживала разговор, руководила рассаживанием по местам и предложила всем, несмотря на трагичные обстоятельства, в которых они встретились, сыграть в какую-нибудь тихую игру после ужина.

— В конце концов, мы ведь не должны забывать, что сегодня Рождество, как вы считаете? — спросила она с задорной улыбкой. — Нельзя просто сидеть и думать. Конечно, ничто шумное не подходит, но я знаю несколько игр на бумаге. Они должны вам, молодые люди, понравиться.

Такое предложение повергло всех в ужас. Первой обрела дар речи Паула, которая сказала с привычной для нее прямотой:

— Игры на бумаге вызывают у меня отвращение.

— Так сначала говорят многие, — сказала миссис Дин, — но потом они всегда присоединяются.

— Мама удивительно умеет организовывать всех, — пояснила Валерия, что было совсем не обязательно.

— Никому, — сказала Паула, откидывая назад волосы, — еще не удавалось организовать меня!

— Если бы вы были одной из моих девочек, — игриво заметила миссис Дин, — я приказала бы вам не быть такой глупой деткой.

Выражение лица Паулы было таким убийственным, что Матильда, чувствуя, что за последние двадцать четыре часа пережила достаточный эмоциональный стресс, встала, пробормотала извинение и вышла из комнаты. Не успела она пересечь холл, как к ней присоединился Стивен.

— Нервы не выдерживают? — спросил он.

— Совсем. Она ведет себя, как профессиональная хозяйка водолечебницы.

— Паула утихомирит ее, — безразлично сказал он.

— Не сомневаюсь, но я недостаточно хорошо себя чувствую, чтобы присутствовать при их милой беседе. Давай сразу договоримся, Стивен, если предстоят какие-то тихие игры, я отправлюсь спать с головной болью!

— Их не будет. Я хозяин в этом доме, пусть ненадолго, но сегодня во всяком случае.

— Я извиняю твое извращенное чувство юмора, но мне хотелось бы, чтобы ты не говорил так!

Он засмеялся и распахнул дверь в библиотеку.

— Входи. Я пошлю за чаем.

— Ты считаешь, что так можно? Это будет невежливо.

— Кому какое дело?

— Тебе никакого, это я знаю. Да и мне уже все равно.

Он позвонил, посматривая на нее с непонятным выражением на лице.

— Не можешь смириться с этим, Матильда?

— Нет, если предстоит еще что-нибудь. Можно только позавидовать Мод. Все это — сплошной ад. Что полицейский сказал тебе?

Он пожал плечами.

— Что я и ожидал. Думаю, он пришел ко мне после вдохновляющей беседы со Старри.

— Как мне не нравится Старри! — сказала Матильда.

— Да, мне тоже. Если я выйду живым из этой переделки, я уволю его. Вчера я застал его за тем, что он подслушивал, когда дядя Нат разносил пьесу Ройдона. Старри этого так не оставит.

— Всегда думала, он из тех, кто в состоянии всадить нож в…

Она поперхнулась, краска залила ей лицо.

— Продолжай! — поддержал он. — Почему ты остановилась?

Она покачала головой.

— Не могу. Слишком мрачно. Думаю, Старри переврал слова Ната при пересказе.

— Зачем ему перевирать? Дядя же говорил, что он не потерпит меня в своем доме.

— Мы все знаем, что это не так.

— Попробуй расскажи это инспектору Хемингею. Думаю, я влип, Матильда.

С внезапной безрассудной яростью она произнесла:

— Это тебе наказание за то, что ты такой упрямый, проклятый дурак! Какого черта ты ссоришься со всеми подряд?

Он не ответил, потому что в этот момент на звонок вошел лакей. Стивен отдал краткие приказания относительно чая и минуту или две после его ухода молча смотрел на огонь.

— Извини! — сказала Матильда, она удивилась, почувствовав, что дрожит. — Я не хотела.

Он коротко рассмеялся, как если бы думал, что ее слова не имеют значения.

— Ты думаешь, это сделал я, Матильда?

Она достала сигарету из портсигара и зажгла ее.

— Нет, несмотря на все улики, указывающие на тебя.

— Спасибо. Думаю, в своем мнении ты практически одинока.

— Есть еще один человек, он знает, что ты этого не делал.

— Очень разумно, — одобрил он. — Тебя когда-нибудь подозревала полиция? Очень нервирующая ситуация.

— Думаю, мы все под наблюдением.

— Не ты, девочка, ты не входишь в число подозреваемых.

Она решила, что ее сигарета по вкусу напоминает сено, и бросила ее в огонь.

— Стивен, ты не можешь смириться. Ты говоришь так, будто за дверью стоит "Черная Мария",^[10] но я продолжаю считать, что у полиции недостаточно улик даже для того, чтобы задержать тебя.

— Надеюсь, ты права. Вскользь могу добавить, что если бы я хотел убить кого-нибудь, я начал бы с Джо.

— Допускаю, что он иногда невыносим. Грустно, что слишком большая любовь может вызывать самое дурное в обычном человеке. Приходишь к выводу, что это он во всем виноват. Отвратительные результаты добрых намерений! Если бы не Джозеф, не думаю, чтобы Нат написал завещание, и уверена, он никогда не организовал бы этого праздника. Если бы не он, Валерия не узнала бы, что ты — наследник, а Ройдон не сводил бы Ната с ума чтением своей пьесы. Незначительные обстоятельства, их поразительный результат нельзя было предвидеть. И все они, по жестокому капризу судьбы, объединились против тебя! Достаточно, чтобы сделаться циником! Но у них еще недостаточно фактов против тебя, Стивен!

Как это ни странно, Хемингей тоже пришел к подобному заключению, хотя и не разделял слепой веры Матильды в Стивена. В кратком разговоре с инспектором Стивен держался настороженно, и хотя Хемингей понимал, что это вполне объяснимо, это не расположило его в пользу Стивена. Стивен был сдержан, взвешивал каждый вопрос, прежде чем ответить на него. Инспектор, который неплохо разбирался в людях, считал его исключительно хладнокровным человеком и был склонен считать, что из всего плохо подобранного общества, собравшегося в Лексхэме, он более всех был способен совершить убийство. Но, несмотря на свое постыдное, по мнению его начальства, пристрастие к наиболее причудливым аспектам психологии, инспектор был слишком хорошим следователем, чтобы позволить своим теориям увести себя в сторону. Он мог — и делал это довольно часто — говорить легкомысленно, высказывая суждения, которые полностью не подтверждались фактами, отдаваться полету фантазии, но тот, кто поспешно заключил бы, что своей нынешней должностью он обязан просто везению, а не своим основательным достоинствам, скоро бы обнаружил, что в этом случае первое впечатление более, чем обычно, обманчиво.

Он был очень недоволен показаниями Стивена; он не доверял лакею; и, несмотря на то, что был не в состоянии что-нибудь доказать, все еще подозревал союз между этими двумя. Держа это в уме, он уже отправил отпечатки пальцев Форда в Лондон и выяснил у него адреса и фамилии двух его предыдущих хозяев. Форд сообщил ему их с такой готовностью, что едва ли было вероятно, что эта линия расследования будет плодотворной, но инспектор был не такой человек, чтобы что-нибудь упустить.

Форд утверждал, что в предыдущий день он запер все окна в комнате Натаниеля на задвижку. Он добавил, что делал это ежедневно. Покойный мистер Хериард не придерживался распространенного мнения о полезном действии ночного воздуха. Это подтвердил Старри, который сообщил, что он не может отчитываться за действия лакея или одной из горничных, но сам он взял себе за правило зимой закрывать все окна в гостиной точно в пять часов вечера.

— Так распорядился покойный мистер Хериард, — сказал он.

Хемингей принял это утверждение к сведению, но учитывая при этом две возможности. Если лакей был сообщником Стивена, на его показания нельзя полагаться; если нет, Стивен, который вышел из гостиной раньше Натаниеля, мог незаметно подняться в комнату своего дяди и открыть одно из окон.

Инспектор уже убедился, что добраться до окна без лестницы невозможно. Осталось выяснить, есть ли в усадьбе лестница.

Он приказал сержанту заняться этим, и к тому времени, как он закончил разговор со Стивеном, Вер был готов сообщить ему о результатах расследования.

— В доме нет ничего похожего, сэр, только пара стремянок для горничных, но они слишком коротки и не достанут. Потом я облазил весь двор, как вы сказали, и нашел еще одну.

— Хорошо! — сказал Хемингей. — Где она?

— В том-то и дело, сэр. Я не могу до нее добраться. Рядом с гаражом есть заброшенная конюшня, шофер мне сказал, садовник хранит в ней свои инструменты и все в таком роде. Только он вчера уехал домой и не вернется до послезавтра, а где он держит ключ, никто не знает. Там есть окошко, но оно заперто. Когда я посмотрел через него, я и увидел эту лестницу.

— Может быть, у него есть специальное место для ключей, так чаще всего и бывает.

— Да, однако я все облазил, но не смог найти. Шофер считает, он носит их с собой, чтобы никто не брал его инструменты и не подобрался к яблокам — он держит их в погребе.

— Где он живет? — спросил Хемингей.

— В деревне, в двух милях к северу отсюда.

— Кажется, мне снова придется поговорить с мистером Высокий стиль.

Правильно заключив, что его начальник имеет в виду дворецкого, сержант Вер сразу же отправился на поиски этой личности. Но Старри, услышав, что инспектору Хемингею по непонятным причинам нужна лестница, не мог помочь ему. Он сказал, что сожалеет, но в доме нет ничего подобного. Его тон выражал не сожаление, а необъяснимое презрение к лестницам.

Инспектор понял, что Старри пытается поставить его на место, но не обратил на это внимания, а только подумал, что на сцене из него вышел бы идеальный дворецкий, он явно не понял своего призвания.

— Я и не думал, что лестница находится в доме, — сказал инспектор, — но я видел фруктовый сад, и мои умственные способности — вы их, по-видимому, явно недооцениваете — позволяют мне предположить, что лестница должна быть в поместье.

— Вы, несомненно, говорите о лестнице мистера Галлоувея, — терпеливо сказал Старри.

— Несомненно! — поддержал инспектор. — Кто такой мистер Галлоувей?

— Мистер Галлоувей, инспектор, — старший садовник, очень уважаемый человек. Покойный мистер Хериард нанимал еще двух помощников садовника и мальчика, но они не в счет.

Судя по тому, что старшего садовника любезно наградили обращением «мистер», он был личностью, с которой надо было считаться, но инспектора не интересовали тонкости социального статуса в среде прислуги, и он невежливо спросил:

— И где этот Галлоувей держит лестницу?

— Мистер Галлоувей, — сказал Старри, изображая айсберг, — держит свои инструменты под замком. Он шотландец, — добавил он в объяснение этой особенности.

— Где он держит ключ?

— Я не могу ответить на этот вопрос с уверенностью, — сдержанно сказал Старри.

— Хорошо, а что вы делаете, когда его нет, а кому-нибудь понадобятся ножницы для обрезки деревьев?

— Именно с этим, — ответил Старри, — мистер Галлоувей и не хочет мириться, он очень аккуратен, а известно, что джентльмены беззаботно обращаются с инструментами.

Глаза инспектора вспыхнули.

— Вы когда-нибудь читали историю о лягушке, которая лопнула? — спросил он зловеще.

— Нет, — ответил Старри, прямо глядя ему в глаза.

— Вам необходимо прочитать, — сказал инспектор.

Старри поклонился.

— Я учту это, если когда-нибудь у меня будет свободное время, — сказал он, и по всем правилам, как вынужден был признать Хемингей, удалился.

— Мне жаль тебя, парень, — сказал Хемингей сержанту. — Похоже на то, что тебе придется поехать к этому Галлоувею и узнать, не держит ли он ключ при себе. Но сначала я посмотрю на это место.

Они вместе вышли из дома и прошли по тающему снегу к конюшне. Рядом с конюшней помещалось современное здание гаража с комнатой наверху для шофера. Довольно развалившаяся постройка, расположенная под прямым углом к гаражу, встретила их закрытыми дверьми с угрожающего размера замком и маленькими окнами, густо покрытыми пылью и паутиной изнутри. Через одно из них видна была комната для упряжи; через другое инспектор смог разглядеть ограниченную часть конюшни и лежащую вдоль стены внушительную лестницу, достаточно длинную, чтобы достать до верхнего этажа особняка.

Пощупав под порогом, поискав тайник под нависающей крышей и даже обыскав два сарая с горшками и теплицу, инспектор отказался от поисков ключа и внимательно осмотрел окно в конюшню. Это было небольшое двустворчатое окно, и хотя не требовалось большого умения, чтобы просунуть острие ножа между двумя его половинами и отодвинуть задвижку, даже самый большой оптимист отказался бы от такого предположения. Было ясно, что окно давно не открывали. Это доказывала не только непотревоженная пыль, но и паутина огромных размеров и глубокой древности, висевшая изнутри.

— Теперь, — сказал Хемингей, — мы обнаружим, что садовник носил при себе ключ со вчерашнего полудня. Хорошенькое это дельце!

Пряча улыбку, сержант сказал:

— Я считал, вы любите запутанные дела.

— Верно, — ответил Хемингей. — Но я люблю, когда есть за что уцепиться! А здесь каждый раз, когда я думаю, наконец-то я что-то нащупал, оно выскальзывает у меня из рук, как в плохом сне. Готов съесть собственную шляпу, если в комнате есть раздвижная панель; готов поспорить, что не было никаких махинаций с ключом; а теперь вроде бы выясняется, что и окна тоже не трогали. Просто колдовство какое-то, или я уже разучился работать.

— Да, дохлое дело, — согласился сержант. — Дымовая труба не подходит, я думаю?

Инспектор бросил на него неприязненный взгляд.

— Или крыша? — предположил сержант. — Над спальнями чердак, есть слуховые окна. Может быть, спустились с чердака над комнатой мистера Хериарда и добрались до его окна?

— Этого не может быть, — сердито сказал Хемингей. — Я уже даже об этом подумал, что свидетельствует о моем состоянии, потому что я никогда не встречал более идиотской идеи. Тебе надо ехать и расспросить этого садовника, но сначала завези меня в участок.

— Хорошо, сэр. Но я не могу отделаться от мысли, что все это время ключ был при нем.

— Разумеется, если это не так, я упаду в обморок, — ответил Хемингей.

Они ехали в участок в подавленном молчании. Хемингей сошел и проследовал в здание. Инспектор Колволл подкреплялся очень крепким чаем, и Хемингей с благодарностью принял чашку этого напитка.

— Как у вас дела? — спросил Колволл.

— Никак, — честно признался Хемингей. — Это напоминает мне лабиринт в Хэмптоне. Неважно, какой путь выбрать: всегда приходишь к тому месту, с которого начал. Мне кажется, я пытаюсь поймать настоящего Гаудини. Наручники и закрытые сундуки — ничто для такой птицы.

— Должен сказать, я с радостью передал вам это дело, — признался Колволл. — Честно говоря, расследования — это не мой хлеб.

— К тому времени, как я прорвусь через это, оно перестанет быть моим тоже, — сказал Хемингей, потягивая чай. — У меня не меньше четырех верных подозреваемых, три возможных, и у всех нет алиби, и почти у всех жизненно важные мотивы, и будь я проклят, если могу обвинить одного из них.

— Четыре верных подозреваемых? — спросил Колволл, прокручивая это в уме.

— Молодой Стивен, его сестра, Мотисфонт и Ройдон, — сказал Хемингей.

— Вы не считаете, что это могла сделать светлая молодая леди?

— Я отметил ее, как возможную, но сам я не поставил бы на нее ни пенни.

— А кто другие возможные подозреваемые, если вы не возражаете против моего вопроса?

— Лакей и дворецкий.

Колволл выглядел несколько изумленным.

— Старри? Почему вы думаете, что он мог приложить к этому руку?

— Обычная предвзятость, — с готовностью ответил Хемингей. — Сегодня днем он наградил меня таким взглядом, что я с удовольствием повешу на него это убийство, если все остальные окажутся чистыми.

Инспектор Колволл понял шутку и засмеялся.

— Вы скажете! — произнес он. — Сам я подозреваю молодого Хериарда. С ужасным характером парень.

— У него самый основательный мотив, — согласился Хемингей. — Хотя убийства не всегда совершаются ради самых высоких ставок, заметьте! Далеко не всегда. Есть еще Ройдон, ему нужны деньги для его пьесы.

— Да. Я размышлял над этим до того, как вы приехали, но мне показалось маловероятным. Конечно, это могла сделать мисс Хериард. Не думаю, что она перед чем-нибудь остановится.

— Я охотно арестую ее или Мотисфонта, если вы только скажете мне, как любой из них вошел в комнату, — сказал Хемингей.

Колволл покачал головой.

— Да, это загадка. Вы не думаете, что в это замешана пожилая леди?

— Что, миссис Джозеф Хериард? — воскликнул Хемингей. — Слишком неправдоподобно! Нет, не думаю. Зачем бы ей это понадобилось?

— Не знаю, — признался Колволл. — Просто я подумал, что у нее тоже нет алиби, однако ни вы, ни я ее даже не заподозрили. У нее мог быть мотив.

— Ну, он пока не выплыл наружу, — сказал Хемингей. — Более того, если он и есть, то мне не поможет. У меня уже много мотивов, не говоря даже о сокрушительной улике в виде портсигара Стивена. И все это ни к чему, пока я не раскопаю, как было совершено убийство.

— Понимаю, — согласился Колволл. — И по поводу портсигара много неясностей, правда? Молодой Хериард одолжил его мисс Дин, а потом его любой мог подобрать.

— Да, слышал, но на это мало надежды, — сказал Хемингей. — Люди обычно не подбирают чужие портсигары, в этих слоях общества, по крайней мере. Он принадлежит Стивену, и я не слышал, чтобы на нем нашли отпечатки пальцев кого-нибудь другого.

— Нет, не нашли, — сказал Колволл. — Насколько я помню, на нем вообще не было никаких отпечатков.

Хемингей опустил чашку.

— Ну, какие-то отпечатки должны были быть! Вы хотите сказать, они настолько стерты, что их не идентифицировали?

Колволл потер подбородок.

— Помню, прошлой ночью я просматривал отчет, в нем говорилось, что вообще нет никаких отпечатков.

— Послушайте! — сказал Хемингей. — И молодой Хериард и мисс Дин, они оба признали, что держали портсигар в руках! Вы хотите сказать, они не оставили отпечатков?

— Ну, я повторяю только то, что было в отчете, — защищаясь, ответил Колволл.

— И вы видели этот отчет и не упомянули такого странного обстоятельства! Почему мне его не показали?

— Вам бы показали, если бы вы попросили. В нем же ничего не было. Мы установили, что портсигар принадлежит Стивену Хериарду, эксперты не нашли на нем никаких отпечатков пальцев, это все.

— Мне следовало бы все проверить самому, а не полагаться на чужие слова! — с горечью сказал Хемингей. — Неужели вас не поразило, что это в высшей степени необычно, если не сказать — подозрительно, что на портсигаре нет отпечатков пальцев?

— Думаю, — сказал Колволл, у которого мозг работал медленно, — их стерли.

— Да, — ответил Хемингей. — Я тоже именно так и думаю! И если вы считаете, что молодой Хериард случайно уронил его, сначала позаботившись о том, чтобы стереть с него отпечатки пальцев, я могу только сказать, инспектор, что у вас прекрасная, доверчивая душа.

Колволл было возмутился, но когда вывод, следующий из слов Хемингея, начал доходить до него, он покраснел и сказал:

— Ну, это ваше дело находить такие вещи. Не отрицаю, я так закрутился, мне и в голову не пришло, что странно, если на портсигаре нет отпечатков пальцев. Они не могли стереться в кармане у молодого Хериарда?

— Нет, — решительно сказал Хемингей. — Они могли смазаться, но следы все равно остались бы. Когда-нибудь пытались чистить серебро, чтобы не оставить отпечатков своих пальцев? Даю слово, это целое искусство.

— Да, верно, — кивнул Колволл. — То же с медью. Но это же золотой портсигар. Большой, плоский, с монограммой.

— Прежде всего мне надо посмотреть на него, — сказал Хемингей, досадуя на самого себя. — Пошли! Давайте поговорим с вашими экспертами!

Но эксперты были не нужны для того, чтобы понять, что портсигар подбросили, не оставив никаких уличающих следов. Теперь он лежал на специальной подставке, на которую его поместили сразу после того, как обнаружили в комнате Натаниеля. На его гладкой золотой поверхности не было ни единого пятнышка.

— Будто прямо из магазина, — проворчал Колволл. — Почти как новый, только несколько царапин. Никто из моих людей не мог уничтожить никаких отпечатков, за это я отвечаю!

— Я этого и не предполагал. Этот портсигар тщательно вытерли.

— Ну, тогда конец! — сказал Колволл. — Вы считаете, его положили в комнату, чтобы бросить подозрение на молодого Хериарда?

— Да, что-то в этом роде, — ответил Хемингей. — Одно ясно: сам он его там не оставлял.

— Значит, он ни при чем, — с сожалением протянул Колволл. — Должен сказать, я все время думал, что это он. Несколько удручает, правда?

— Я бы так не сказал, — ответил Хемингей, к которому, казалось, вернулось хорошее настроение. — На самом деле, я считаю, это очень многообещающее развитие дела.

— Не понимаю, как так, — Колволл с изумлением посмотрел на него.

— Я уже было подумал, что в этом деле виновный не допустил ни одного промаха. Ну вот, он его допустил, — сказал Хемингей, вытягивая обвиняющий палец в сторону портсигара. — Так же, как многие до него, которые пытались быть слишком умными. Думаю, он подбросил портсигар без предварительной репетиции. Если бы он подумал об этом, когда разрабатывал остальные детали, мы бы нашли на портсигаре отпечатки пальцев Стивена. Можно считать, мисс Дин говорит правду, она действительно положила портсигар на стол рядом с собой. Наш неизвестный друг увидел его там и решил, что это прекрасная улика против Стивена. Он взял его и, может быть, сунул в карман. Он либо забыл, что нельзя трогать его голыми руками, либо у него не было времени взять его через платок. Но когда пришел момент подбросить его, такой человек не мог забыть про отпечатки пальцев. Он старательно, как следует протер его. Все это восстановило мою уверенность в изначальной глупости убийц. Они всегда рано или поздно срываются, хотя должен признать, этот умнее многих.

— Все это прекрасно, но не понимаю, как это вам поможет.

— Кто знает? — сказал Хемингей, снимая портсигар с подставки и рассматривая его любящим взором.

— Что вы собираетесь с ним делать? — спросил Колволл.

— Вернуть его Стивену, — невозмутимо ответил Хемингей.

— Вернуть?

— Да. И посмотреть на результаты.

— Каких результатов вы ждете? — спросил Колволл растерянно.

— Не имею ни малейшего представления, но надеюсь, они будут обнадеживающими, потому что это дело начинает действовать мне на нервы.

— Да, но я не понимаю…

— До сих пор, — прервал его Хемингей, — всем было ясно, что фаворитом на этих скачках является молодой Хериард. Настоящего убийцу такое положение дел в высшей степени устраивало, оно не требовало никаких дополнительных усилий с его стороны. Ему надо было только затаиться и держаться естественно. Теперь я хочу, чтобы стало известно, что я уже не подозреваю Стивена. Первый ход сделан. И если я что-нибудь понимаю в том, как устроены мозги у убийц, то я должен увидеть интересную реакцию.

Глава 14

Сержант Вер вернулся от Галлоувея и с унылым видом сказал своему шефу, что все обстоит так, как они и предполагали. Галлоувей взял ключ с собой, он даже сейчас висит на крюке на кухне.

— Так что не похоже, чтобы наш парень пролез через окно, — сказал он. — Думаю, что и вы не обнаружили ничего новенького, сэр?

Когда он узнал, что обнаружил инспектор, то заинтересовался, но был склонен согласиться с Колволлом, что помимо вычеркивания одного из подозреваемых, навряд ли это сильно поможет в чем-нибудь еще.

— Если вы меня спросите, сэр, я скажу, что человек, который все это сделал, не того сорта, чтобы терять голову, — сказал сержант.

— Я тебя не спрашиваю, но ты волен иметь собственное мнение, — ядовито заметил Хемингей. — У меня уже есть доказательство того, что он может сделать глупость. А теперь мы посмотрим, не может ли он немного струсить. До сих пор все было так, как хотел он, теперь будет так, как хочу я, посмотрим, насколько ему это понравится.

— Вы снова собираетесь туда сегодня вечером, сэр?

— Нет, — сказал Хемингей. — Не собираюсь. Самое время немного подумать в тишине, и пусть эта компания в особняке погадает, что у меня на уме. Ничто так не расшатывает нервы, как ожидание.

Сержант усмехнулся.

— Вы, конечно, и не вспомните в этой тишине об индейке, которая жарится в "Голубой собаке", шеф? — осмелился произнести он.

— Если я еще услышу от тебя разговоры вне субординации, — сурово сказал Хемингей, — я найду тебе работу в особняке, она задержит тебя там до полуночи. Думаю я вовсе не об индейке.

— Прошу прощения! — извинился сержант.

— Правильно делаешь. Я думаю о ветчине, — сказал Хемингей.

В соответствии с этим планом обитатели особняка были оставлены в покое, но не в мире. Мир не мог поселиться под одной крышей с миссис Дин. К тому времени, когда она заставила Джозефа, Мотисфонта, Ройдона и свою дочь играть в игры на бумаге, а Стивен, Паула и Матильда вынуждены были спастись бегством в бильярдную, дом наполнился атмосферой еще большего беспокойства.

Рождественский ужин с традиционными индейкой и пудингом с черносливом вдохновил Мод на замечание, в какое неудачное время убили Натаниеля, потому что, хотя и кажется бесчувственным наслаждаться рождественскими угощениями, но что же поделаешь, поскольку вот они, здесь, и только испортятся, если их не съесть. Она добавила, что в этом году лучше не зажигать свечи на пудинге, и Старри, одобряя такое решение, внес свою лепту в компанию самоограничения, убрав с пудинга побег остролиста.

Все разошлись рано, но на следующее утро никто не выглядел так, как если бы долгий ночной отдых пошел ему на пользу. Мотисфонт несколько раз произнес, что он не понимает, почему медлит полиция. Этим замечанием, как посчитали все, он хотел сказать, что Стивен давно должен бы сидеть в местной тюрьме. Валерия призналась, что почти не смыкала глаз, всю ночь ее преследовали кошмары. Ройдон был бледен и громко поинтересовался, когда полиция позволит им разъехаться по домам.

Завтрак не подавали до девяти часов, и прежде чем все принялись за мармелад с хлебом, в манере древнегреческого хора вошел Старри и объявил о прибытии рока в лице инспектора Хемингея.

— Инспектор, — с удовольствием сказал он, — хотел бы поговорить с мистером Стивеном.

У Матильды внезапно пересохло в горле и неприятно одеревенели мускулы шеи. Джозеф резко глотнул воздуха.

— Он мог бы дать мне закончить завтрак, — сказал Стивен, откладывая салфетку. — Где он?

— Я проводил инспектора в библиотеку, сэр.

— Хорошо, — сказал Стивен и встал.

Паула резко отодвинула стул и поднялась одним из своих порывистых, стремительных движений.

— Я пойду с тобой! — резко сказала она.

— Продолжай завтрак, ты мне не нужна, — возразил Стивен.

— Мне плевать на то, что тебе нужно! — воскликнула она. — Я твоя сестра!

Он взял ее за плечи и посадил обратно на стул.

— Вот так и сиди! — грубо сказал он. — Ты должна держаться подальше от этого!

— У него не больше причин подозревать тебя, чем меня! Дядя обвинил меня, а не тебя, что я хочу убить его!

— Закрой рот, — сказал Стивен. — Ты неплохая малышка, только безголовая. — Его насмешливый взгляд обежал остальных гостей, отметил потерянное выражение лица Джозефа, напряженную бледность Матильды, плохо скрытое удовлетворение в глазах Мотисфонта, облегчение Ройдона. Он коротко рассмеялся и вышел.

Когда Стивен вошел в комнату, инспектор смотрел в окно, он повернулся при звуке открывающейся двери и сказал:

— Доброе утро, сэр. Похоже, значительно потеплело.

Стивен с удивлением взглянул на него.

— Как это верно! — сказал он. — Может, не будем ходить вокруг да около?

— Как хотите, сэр, — ответил Хемингей. — Я приехал, чтобы вернуть вам ваш портсигар.

Произнося эти слова, он вынул портсигар и с удовлетворением отметил, что ему удалось поразить этого резкого молодого человека.

— Что за черт! — бросил Стивен, переводя взгляд с портсигара на инспектора. — В какую идиотскую игру вы играете?

— О, я не играю ни в какие игры! — ответил Хемингей.

Стивен взял портсигар, он стоял и держал его.

— Мне казалось, что это наиболее ценная ваша улика?

— Мне тоже так казалось, — согласился Хемингей. — Не стыжусь признаться, что я с большим разочарованием от нее отказался. Но что поделаешь! Жизнь следователя — одно сплошное разочарование.

Стивен не мог сдержать улыбки.

— Вы бы не могли объяснить поподробнее? Почему вы вернули его? Я думал, что вы уже припасли для меня место в тюрьме графства.

— Не отрицаю, и я думал так же, — признался Хемингей. — Если бы вы только оставили один-два отпечатка пальцев на этом вашем портсигаре, осмелюсь сказать, что к этому времени вы были бы уже в наручниках.

— А я не оставил? — спросил Стивен, растерянно хмурясь.

— Ни одного! — весело сказал Хемингей.

Стивен посмотрел на портсигар и перевернул его.

— Кажется, я туго соображаю сегодня. Должен ли я понять, что мои отпечатки пальцев стерли?

— Что-то в этом роде, сэр.

Он встретился с тяжелым прямым взглядом.

— Не могли бы вы сказать мне, были там вообще чьи-нибудь отпечатки пальцев?

— Нет, — сказал Хемингей. — Я не любитель из всего делать тайну. Ничьих не было.

— О! — сказал Стивен. Он снова взглянул на портсигар и еще больше нахмурился. — Подбросили!

Инспектор не спускал с него блестящего изучающего взгляда.

— Есть какие-нибудь мысли на этот счет, сэр?

Стивен опустил портсигар в карман. После минутного колебания он сказал:

— Нет. Пока нет. Но когда они появятся…

— Надеюсь, вы не собираетесь вершить правосудие собственными руками, сэр! — перебил его инспектор. — А зачем, вы думаете, я здесь? Если вы что-нибудь знаете, скажите мне, и никаких самостоятельных разбирательств, потому что хотя я и не стану винить вас, но буду вынужден забрать за нарушение порядка, что, строго говоря, совсем не моя работа.

Стивен засмеялся.

— А что будете делать вы, если узнаете, что кто-то пытался очернить вас, инспектор?

Инспектор кашлянул.

— Сообщу по инстанции, — твердо ответил он.

— Ну, а я скорее разобью ему нос! — сказал Стивен.

— Ну, если вы этим ограничитесь, то у меня нет возражений, — сказал Хемингей с исключительной сердечностью в голосе. — И если хотите совет, не разбрасывайте больше своих вещей! Это наводит людей на крайне неподходящие мысли и направляет полицию по неверному следу, что очень предосудительно, позвольте сказать вам!

— Сожалею! — сказал Стивен. — Очень досадно, должно быть, вы пришли к тому, с чего начали.

— О, я бы так не сказал! — ответил Хемингей.

— Нет, я и не думал, что вы скажете, во всяком случае, мне. Если вы не возражаете, я пойду закончу завтрак.

Инспектор дал ему понять, что он не возражает, и Стивен вернулся в столовую, где остальные гости все еще сидели за столом. Когда он вошел, все лица повернулись к нему, некоторые с немым беспокойным вопросом, некоторые с жадным любопытством. Он уселся на свое место и приказал Старри, который нашел предлог, чтобы вернуться в комнату, принести ему свежий кофе.

— Ха, а я была уверена, что тебя уже арестовали! — сказала Валерия, облекая в слова то, о чем думали все.

— Знаю, милочка, — ответил Стивен.

— Что случилось? — низким голосом спросила его Матильда.

Он наградил ее одной из своих кривых улыбок, достал портсигар, открыл его и вынул сигарету. Он постучал ею по портсигару, и все глаза устремились на него. Матильда быстро взглянула на Стивена, но увидела, что его мысли заняты совсем не ею, его вызывающий взгляд скользнул по столу, на минуту задержался на лице Ройдона, перешел на Мотисфонта и остановился на нем.

Первой обрела дар речи Валерия.

— Слушай, это же твой портсигар! Тот, который забрала полиция!

— Точно так.

— Вы хотите сказать, они его вам вернули? — с растерянными нотками в голосе спросил Ройдон.

— Да, — сказал Стивен. — Они мне его вернули.

— Никогда не слышал ничего подобного! — воскликнул Мотисфонт. — Не может быть, чтобы это был тот самый портсигар! Вы хотите надуть нас, зачем только, одному вам ясно! Полиция никогда бы не отдала настоящий!

— Я бы дал вам на него посмотреть, только инспектор предупредил, чтобы в будущем я был более внимательным к своей собственности, — сказал Стивен. — Когда я оставляю где-нибудь свои вещи, они странным образом сами себя переносят — прелестно сказано, правда? — совсем в другие места.

— Что, черт возьми, вы имеете в виду? — спросил Мотисфонт, приподнимаясь со стула.

— Вы верите в полтергейст? — спросил Стивен, все еще улыбаясь, но не слишком приятно.

— Стивен! — сказал Джозеф дрожащим от возбуждения голосом. — Стивен, мальчик мой! Это значит, они уже не подозревают тебя?

— О, думаю, меня полностью оправдали! — ответил Стивен.

Нельзя было ожидать, что Джозеф сдержанно встретит такую новость, как эта. Он вскочил со стула, обошел стол и схватил племянника за руки.

— Я это все время знал! — сказал он. — Слава Богу, слава Богу! Стивен, старина, ты не знаешь, какой груз свалился у меня с души! Если бы… если бы случилось самое худшее, это была бы моя вина! Да, моя! Я знаю это. Дорогой, дорогой мой мальчик, если бы над нами не нависла великая скорбь, это был бы счастливейший день!

— Но я не понимаю! — сказала Паула. — Почему тебя оправдали? Ты уверен, что это не очередной полицейский трюк?

— Нет, полиция тут ни при чем, — ответил он.

— Почему должен быть трюк? — воскликнул Джозеф. — Неужели ты сомневаешься в невиновности Стивена? Своего родного брата!

— Как портсигар оказался в комнате дяди? — спросила Паула, не обращая внимания на Джозефа. — Ты мог бы объяснить это нам, Стивен! Нам приходится только гадать!

— Но ты же умница! Сам я ребенок в таких делах, но я понял из слов инспектора, что, по его мнению, портсигар подбросили.

Паула обвела сверкающим взглядом сидящих за столом.

— Да! Это было видно за милю вперед! — заявила она.

— Я не верю этому! — сказал Мотисфонт, краснея от гнева. — Именно на это вы с самого начала и намекали, но я считаю, это предположение чудовищно! Вы осмеливаетесь утверждать, что один из нас убил Ната, а потом пытался свалить убийство на вас?

— Это же очевидно, так ведь? — сказал Стивен.

Джозеф, который переводил взгляд с одного на другого с выражением почти трогательного смущения на лице, был так поражен, что его голос понизился на целых три тона.

— Это не может быть правдой! — воскликнул он. — Слишком низко! Слишком ужасно, чтобы выразить словами! Сам Нат отнес твой портсигар наверх! Так должно быть! Бог мой, Стивен, ты же не можешь поверить, что это мог сделать кто-нибудь из нас… наш гость… которого мы пригласили… Нет, говорю тебе! Это слишком ужасно!

В любое другое время Матильда рассмеялась бы, увидев, как нелепо развеялись розовые иллюзии Джозефа. Но сейчас ситуация, с которой они столкнулись, была такой мрачной, что было не до смеха. Она сказала намеренно спокойным голосом:

— Почему инспектор так решил?

— На портсигаре нет ничьих отпечатков пальцев, — ответил Стивен.

Всей компании потребовалась одна-две минуты, чтобы постичь значение его слов. По ничего не выражающему лицу Мод и по удивленному, нахмуренному выражению лица Джозефа можно было заключить, что полный смысл его замечания дошел далеко не до всех. Но Ройдон понял его и сказал:

— Это самое отвратительное из того, что я когда-либо слышал! Надеюсь, вы не считаете, что кто-то из нас мог опуститься до этого?

— Не имею ни малейшего представления, — сказал Стивен. — Я предоставляю выяснять это инспектору.

— Хорошо! — вмешалась Паула. — Но если на портсигаре нет отпечатков пальцев, то как он это выяснит?

— Мне показалось, он настроен очень оптимистично, — ответил Стивен.

Валерия решила, будто самое время взволнованно заявить, что она видит, на кого они намекают, но если они думают, это она убила мистера Хериарда, то ошибаются и лучше бы ей было никогда не появляться на свет.

Миссис Дин, которую объявление Стивена повергло в горькое раздумье, вынуждена была отвлечься от своих мыслей, чтобы помешать дочери впасть в сильную истерику. Громко рыдающая Валерия бросилась на благоухающую грудь, жалуясь, как ужасно все относятся к ней с тех самых пор, когда она переступила порог этого чудовищного дома. За исключением Джозефа, который взволнованно и без всякой пользы суетился вокруг нее, все остальные, не теряя времени, разбрелись.

По пути в кабинет Мод спокойно заметила Матильде, как хорошо, что Стивен не собирается жениться на Валерии, она, по-видимому, очень неуравновешенная девушка, и не похоже, что она может быть для него утешением. Она, казалось, не собиралась обсуждать, в каком новом зловещем свете предстает убийство Натаниеля, и Матильда не в силах была сопротивляться желанию спросить у нее, поняла ли она значение слов Стивена.

— Да, конечно! — сказала Мод. — Я всегда думала, что должно было произойти что-нибудь в этом роде.

Матильда задохнулась.

— Вы думали? Вы никогда не говорили об этом!

— Нет, дорогая. Я никогда не вмешиваюсь, — пояснила Мод.

— Должна признаться, мне не приходило в голову, что кто-нибудь из нас может быть таким подлым! — сказала Матильда.

Лицо Мод было непроницаемым.

— Неужели? — спросила она без интереса и удивления.

Между тем миссис Дин увела все еще горько всхлипывающую Валерию наверх, излив на Джозефа свою досаду на то, что так опрометчиво выбросила Стивена за борт. Она сказала Джозефу, что хотя она не из тех людей, которые любят причинять беспокойство, однако она обязана заметить, в Лексхэме с ее девочкой обошлись без всякого понимания.

Бедный Джозеф потерял дар речи от явной несправедливости подобного обвинения и только в потрясении и замешательстве смотрел вслед этой даме. Его привел в чувство приход слуг, которые убирали со стола, и он вышел поискать того, с кем бы мог обсудить последние события.

Ему повезло, и он встретил Матильду. Он сразу же взял ее за руку и повел в библиотеку.

— Я становлюсь стар, Тильда, слишком стар для таких вещей! — сказал он ей. — Вчера я думал, пусть только снимется подозрение со Стивена, больше ничто не имеет значения. Сегодня я столкнулся с возможностью, столь ужасной… Тильда, кто, я спрашиваю тебя, имеет такой зуб на Стивена?

— Дело здесь не в зубе, а просто в инстинкте самосохранения, — заметила она.

— Только подколодная змея могла совершить такое!

Она сухо сказала:

— Тот, кто в состоянии убить хозяина дома ударом в спину, разумеется, в состоянии свалить вину на кого-нибудь другого.

— Мотисфонт? — воскликнул он. — Ройдон? Паула? Как ты можешь так о них думать.

— Джо, я завидую вашей трогательной вере в человеческую натуру.

Однако она пожалела о своих словах, потому что Джозеф воспринял их как поощрение и с достоинством произнес, что, да, слава Богу, он верит в человеческую натуру. Матильда не сомневалась, что его вера подверглась суровому испытанию, и сочувствовала ему в его переживаниях, но у нее не было настроения участвовать в этом представлении, и она скоро отделалась от него. Душа Джозефа разрывалась между облегчением, которое он испытывал в связи с оправданием Стивена, и страхом, что виновна или его возлюбленная племянница, или бедный юный Ройдон, так что жизненный оптимизм, казалось, грозил покинуть его.

Из трех людей, которые были кандидатами в подозреваемые, Паула держалась наиболее спокойно. С достойным Стивена хладнокровием она обсуждала, насколько вероятно, что это сделал Ройдон, и заметила, что если говорить с точки зрения искусства, она надеется, что это не он, поскольку у него большое будущее.

— Думаю, лично я вне игры, — сказала она, расхаживая по комнате в своей обычной беспокойной манере. — Никто не может предположить, что я пыталась бросить подозрение на собственного брата! Если бы в завещании дяди упоминались слуги, я бы сказала, это кто-нибудь из них, возможно, Форд. Но поскольку это не так, ни у одного из них нет ни малейшего мотива. — Она обратила сверкающий взгляд на Матильду и порывисто добавила: — Если бы я сама не была в числе подозреваемых, мне все это было бы интересно, правда, Матильда? Думаю, я просто бы наслаждалась!

— Ни я, ни Джо не входим в это число, но уверяю тебя, я не испытываю никакого удовольствия! — сказала Матильда.

— О, Джо! Он эскапист, — презрительно сказала Паула. — Но ты! Ты должна оценить ситуацию, которая выворачивает нас всех наизнанку.

— Мне вряд ли захочется, — ответила Матильда, — чтобы мои друзья были вывернуты наизнанку.

— Для меня, как для актрисы, это ощущение было бы очень ценно, — сказала Паула.

Но Матильда менее чем всегда была склонна выслушивать лекцию о пользе новых ощущений для актрисы и грубо посоветовала Пауле потренироваться на собаке.

Было около одиннадцати часов, и невольные обитатели Лексхэма испытывали на себе все неудобства утренних часов в загородном доме, когда делать совершенно нечего. Серое небо и тающий снег снаружи не представляли большого соблазна для любителей прогулок; внутри общее молчание разлилось по дому; все неловко ощущали присутствие Скотланд-Ярда. Пока подозрение сосредоточивалось на Стивене, все остальные готовы были со всех сторон обсуждать убийство. Сейчас, когда Стивен был явно оправдан и место для его преемника освободилось, все, исключая Паулу, нервно ежились при одном упоминании о преступлении. Даже миссис Дин не говорила об этом. Она присоединилась к Мод в кабинете и, не получая ни малейшего поощрения, почтила ее историей своей жизни, включая список своих незадачливых поклонников, особенности характера покойного мистера Дина и все отталкивающие подробности двоих родов и одного выкидыша.

Ройдон пробормотал что-то о глотке свежего воздуха и, выйдя из-за стола, сразу поднялся к себе. Он нажил себе врага в лице второй горничной, которая как раз заправила его постель и собиралась принести в комнату пылесос. Будучи хорошо воспитанной служанкой, она удалилась и пошла горько жаловаться старшей горничной на гостей, которые не могут придумать ничего лучше, чем приходить раньше своего времени и мешать работе. Старшая горничная сказала, что это очень странный поступок возвращаться в свою комнату в такой час. На этих скудных основаниях среди штата прислуги быстро распространился слух, что этот мистер Ройдон выглядит таким странным и ведет себя так необычно, что никто не удивится, если окажется, это он и порешил хозяина.

Все это составило очень достойную тему для разговоров за одиннадцатичасовым чаем в кухне и холле. Когда один из помощников садовника присоединился к компании на кухне, внеся корзину овощей для кухарки, он был в состоянии оживить обсуждение, заметив, что они говорят о мистере Ройдоне, в тот самый момент, когда он сам встретил его на прогулке. Он наткнулся на Ройдона рядом с сараем для горшков и навозной кучей и подумал, как странно застать его в подобном месте; Ройдон страшно вздрогнул, когда увидел, что помощник садовника выходит из-за угла сарая. Две горничные, одна помощница кухарки и судомойка, с глазами, вылезающими из орбит, умоляли его продолжать эту волнительную историю, и он продолжил, сказав, что, по его мнению, Ройдон сжигал что-то в печке для мусора, потому что, во-первых, стоял рядом с ней, и, во-вторых, он может поклясться, что слышал, как кто-то опустил заслонку.

Все это было так хорошо воспринято, с такими восхищенными ахами помощницы кухарки, сопровождаемыми "Ну да, подумать только!" со стороны двух горничных, что садовник сразу же вспомнил, каким странным показалось ему поведение Ройдона и как он сказал себе, что этот парень замыслил недоброе, шатаясь там, где не надо.

Своим чередом, через сержанта, который, прибегнув к помощи небольшой лести, сумел превосходно поладить с женской половиной прислуги, эхо этого красочного воспоминания достигло ушей инспектора Хемингея. С единственной целью расшатать нервы обитателям дома инспектор проводил утро, рыская повсюду с блокнотом и рулеткой и озабоченно хмурясь. Его таинственные расследования сами по себе были совершенно бесполезны, но этим ему удалось вызвать глубокое беспокойство у всех, исключая Мод и миссис Дин. Например, Мотисфонт сразу же высказал бурное возражение против исследования своей комнаты и суетливо бегал по дому, жалуясь всем, кого он мог заставить себя слушать, на необоснованную вольность полиции. Нарвавшись в кабинете на двух дам, он попытался заручиться их поддержкой, но миссис Дин сказала, что у нее нет секретов, а Мод просто выразила надежду на то, что в результате этого расследования, инспектор найдет ее пропавшую книгу.

Инспектор не нашел книги и, сказать по правде, начал разделять мнение остальных обитателей дома о ней. С тех пор, как он в первый раз столкнулся с Мод, он встречал ее еще раз пять и при каждой встрече вынужден был выслушивать не только отчет о том, где она в последний раз держала книгу в руках, но и отрывки из нее. Он мрачно подозревал, что ее спрятали гости, и сказал сержанту, что не ему судить их за это.

Когда ему доложили кухонную сплетню о Ройдоне, он не очень поверил в нее, но велел сержанту присматривать за Ройдоном.

Сержант сделал даже больше: он пошел в сад к сараю и посмотрел на печь.

Печь представляла собой цилиндр из гальванизированного железа на коротких ножках, с трубой, поднимающейся вверх от центра крышки. Теоретически, надо было зажечь небольшую бумажку, просунуть ее в щель между основанием цилиндра и его стенками — и любое количество брошенного сверху мусора медленно превратится в первосортную золу. Практически же, огонь, разожженный подобным образом, обычно затухал прежде, чем успевала сгореть половина содержимого цилиндра, и внизу оставалась не зола, а обугленные и отвратительные остатки мусора.

По слабой струйке дыма, поднимающейся из печи, сержант справедливо предположил, что огонь разжигали с утра. Он поднял крышку и увидел, что печь забита кухонными отбросами. Если судить по дыму, где-то внизу под неаппетитной поверхностью тлел огонь. Сержант поискал взглядом подходящую палку и, найдя ее, начал ворошить ею в мусоре. Перевернув несколько шкурок от грейпфрута, коллекцию пакетов из-под овощей, картонок и коробок от яиц, наружных листов от шести кочанов капусты и содержимое нескольких корзин для бумаги, его палка выкопала окровавленный носовой платок, очевидно, брошенный на самое дно печки, но еще не тронутый огнем.

Сержант, который на самом деле не ожидал найти что-нибудь интересное, едва мог поверить своим глазам. Если бы он не был методичным молодым человеком, он немедленно поспешил бы в дом, чтобы выложить находку перед своим начальством, так он был возбужден. Платок не только был забрызган кровью, в его углу вышита была буква Р. Он испачкался от соприкосновения с кухонным мусором, но сержант взял его в руки без отвращения. Он вытряс из него использованные чаинки, аккуратно сложил и опустил в карман. После этого он продолжал копаться в мусоре, пока не убедился, что неприятные печные недра не скрывают в себе никаких других зловещих реликвий. Чтобы окончательно убедиться в этом, он поскреб недавно сгоревший пепел на дне. Огонь горел неровно и с одной стороны цилиндра в пепел упали обгоревшие остатки, среди которых была опаленная почерневшая книга. Обложка сгорела и внешние страницы рассыпались в пыль при прикосновении к ним, но когда сержант, любопытствуя, перевернул палкой листы, он увидел, что текст, хотя бумага и обгорела по краям, можно было прочесть. "Коронация в Венгрии" увидел он на верху правой страницы. Напротив, на верху левой, он прочел написанное теми же прописными буквами "Императрица Елизавета".

Ухмылка рассеяла естественную важность выражения на его лице. Он поднял печальные остатки книги Мод и взял их с собой, чтобы показать инспектору.

Увидев носовой платок, Хемингей не выказал удивления, что разочаровало сержанта.

— Это платок Ройдона, — указал сержант. — В углу его инициал, он единственный в доме с буквой «Р» в начале, сэр. Кровь засохла, вы же видите.

— В любом случае, ее много, — заметил Хемингей, бесстрастно изучая платок.

— Полагаю, он вытер им нож, сэр.

— Может быть, ты и прав.

— Сомневаться не приходится, он положил его в печь сегодня утром, так сказал садовник.

— Долго тянул, прежде чем от него избавиться!

Сержант нахмурился.

— Да, — согласился он. — Но, может быть, он не понимал, как важно его уничтожить, пока на подозрении был Стивен Хериард. В конце концов, если он убил старого Хериарда и подбросил портсигар в его комнату, он был уверен, что отвел от себя подозрения. Только после того, как вы дали всем понять, что Стивен более или менее чист, он запаниковал, как вы и рассчитывали.

— Ага! — сказал Хемингей, вороша платок карандашом.

Упавший духом сержант спросил:

— Вы думаете, это не очень важно, шеф?

— Я этого не говорю. Все может быть. Конечно, я не эксперт, но хотелось бы, чтобы эти обильные пятна были немного темнее. Однако я поговорю с Ройдоном, как только он придет, и если мы из него ничего не вытащим, то отправим платок на экспертизу. Что-нибудь еще?

— Да, — сказал сержант, и его лицо медленно расплылось в улыбке. — Вот!

Хемингей увидел в его руках испорченную книгу и воскликнул:

— Не собираешься же ты сказать мне… Будь я проклят! — Он взял у сержанта книгу и перелистал обгоревшие страницы. — Говорил я тебе! — сказал он. — Кто-то в доме не смог этого вынести. Должен признаться, я бы тоже не смог. Это твоя находка, парень. Ты можешь вернуть ее пожилой леди и получить похвалу за свое ловкое расследование.

— Спасибо, шеф, но учитывая ее состояние, похвалы будет немного! — ответил Вер. — Лучше сами верните ее ей.

— Твоя ошибка состоит в том, что ты вообще ее спас, — сказал Хемингей. — Так что ты это заслужил. Иди и отдай ее миссис Хериард, и никогда не говори больше со мной о ней.

Сержант вздохнул и отправился на поиски Мод. К этому времени та уже освободилась из сетей миссис Дин и вязала в библиотеке, обмениваясь отрывистыми замечаниями с Матильдой. Джозеф сидел на широком диване возле окна, пытаясь развлечь Паулу случаями из своей театральной жизни. Паула, которая была слишком большой эгоисткой, чтобы находить что-нибудь трогательное в его воспоминаниях, даже не притворялась, что ей интересно. Она только один или два раза рассеянно произнесла: "О!", в остальном не обращая на него никакого внимания. Ее лицо было очень задумчивым. Ясно было, что ее мысли целиком занимала ее собственная сценическая карьера.

Сержант кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, и шагнул к стулу Мод.

— Извините, мадам, но мне кажется, вы говорили, что потеряли книгу?

— Да, потеряла, — сказала Мод. — Я сказала об этом инспектору, и он обещал посмотреть.

Нелепо чувствуя себя виноватым, сержант протянул ей остатки.

— Это не она, мадам?

Почти в первый раз за все время их знакомства Матильда увидела, что лицо Мод выразило волнение. Ее бледные глаза уставились на книгу, рот приоткрылся. Прошла минута, прежде чем она снова обрела дар речи.

— Это? — произнесла она. — О нет!

— Боюсь, она несколько повреждена, — извиняясь, сказал сержант.

Эта тактичная недомолвка заставила Матильду поперхнуться. Мод взяла книгу чуть ли не с дрожью и посмотрела на нее.

— О, Боже! — огорченно сказала она. — Боже, Боже! Это действительно моя книга! Джозеф, посмотри, что случилось! Я не понимаю!

Джозеф, который уже спешил к ней через комнату, потрясенно сказал: "Да…" — и спросил сержанта, где тот нашел ее.

— Не знаю, сэр, как она попала туда, но она выпала из печки.

Подавленный взрыв смеха со стороны Матильды заставил Джозефа повернуть голову. Он смотрел мрачно, как и приличествовало случаю, но когда он встретил ее блестящий взгляд, его серьезность испарилась, и он издал резкий смешок.

— Должна сказать, Джозеф, я не вижу причины для смеха! — сказала Мод.

— Прости, дорогая! Глупо с моей стороны. Очень досадно для тебя, действительно неприятно! Но не обращай внимания! В конце концов, у нас есть более серьезные причины для беспокойства, правда ведь?

Его доброе намерение успокоить ее не достигло цели.

— Нет, Джозеф, не могу с тобой согласиться. Меня очень заинтересовала жизнь императрицы, а ты видишь, сгорели все первые и последние страницы. Более того, это библиотечная книга, мне придется за нее платить. — Легкий румянец появился на ее щеках, она сидела очень прямо и, обратив обвиняющий взгляд на сержанта, сказала: — Я хочу знать, кто бросил мою книгу в печку!

Сержант знал свою полную безгрешность в любом отношении, но под негодующим взглядом пожилой леди в нем росло чувство своей вины.

— Не знаю, мадам. Может быть, ее выбросили случайно.

— Правильно! — воскликнул Джозеф, благодарно ухватившийся за это объяснение. — Не сомневаюсь, что ее взяли вместе с газетами или… она упала в корзинку для мусора.

— Я спрошу слуг, — сказала Мод, поднимаясь со своего места. — Если случилось именно так, это легкомыслие, они должны заплатить за нее.

— Я бы на вашем месте не делала этого, — сказала Паула. — Они будут увольняться пачками. И потом, готова поспорить, это Стивен.

Джозеф бросил на нее сердитый взгляд.

— Паула! Зачем ты?

Мод замерла на ходу.

— Стивен? — сказала она. — Зачем Стивену уничтожать мою книгу?

— Незачем, дорогая! — воскликнул Джозеф. — Конечно, это не он!

— Не знаю, — сказала Мод. — Я всегда считала его очень утомительным молодым человеком, он причиняет всем одни неприятности, и все из-за плохого характера. Но я никогда не предполагала, что он может так бессмысленно разрушать!

В этот момент Стивен вошел в комнату. Паула спросила:

— Стивен, это ты засунул книгу тети Мод в печку?

— Нет, разумеется, — ответил он. — Сколько еще раз мне придется повторять, что я никогда не трогал эту проклятую книгу?

— Кто-то ее засунул.

Его губы задергались.

— О, неужели?

Мод безмолвно протянула ему то, что осталось от "Жизни императрицы Австрии". Стивен взглянул и разразился смехом. Сержант, воспользовавшись возможностью улизнуть из комнаты, пошел доложить начальнику, что, судя по всему, это сделал Стивен Хериард.

— Вот чертяка! — сказал Хемингей.

Между тем Мод, пришедшая в негодование от смеха Стивена, выкладывала ему, что она о нем думает. Видно было, что она вышла из себя. Стивен сказал с непривычным для него терпением, что он просит простить его за смех, но не он виноват в том, что книга испорчена. Матильда ему не поверила, но она видела, что Мод была действительно расстроена, и сразу же поддержала теорию Джозефа в том, что книга была выброшена по ошибке. Мод все же вернулась к своему решению опросить слуг, и Паула нетерпеливо сказала:

— Зачем поднимать такую суету, когда книга уже испорчена? Если вы спросите Старри, не выбрасывал ли он вашу книгу в печку, он тут же уволится.

— Идите спросите его, — посоветовал Стивен. — Вы не нанесете никакого вреда, потому что он уже сообщил мне, что увольняется.

Это заявление вызвало гневное восклицание. Джозеф хотел знать, почему этот человек совершил такую глупость; Матильда воскликнула: "Змея!"; а Паула сказала, как счастливо они от него избавились.

— С его стороны, очень некрасиво оставить нас в такую минуту! — возмутился Джозеф. — Так эгоистично!

— Да, это досадно, потому что я собирался уволить его до того, как он это сделает, — сказал Стивен. — Больше того, для утверждения завещания он должен присягнуть в суде.

— Зачем? — спросила Паула.

Стивен сделал легкий презрительный жест в сторону своего дяди. Джозеф ответил:

— Боюсь, это моя вина, дорогая. Прошло столько лет с тех пор, как я изучал право, я все перезабыл. Очень глупо, но я забыл, что обычно включается пункт о заверении завещания. Это не страшно, но в этом случае для утверждения завещания требуется присутствие обоих свидетелей.

— Ну, он может присягнуть перед специальным уполномоченным по присяге, — сказал Стивен. — Хотя это необязательно. Пока мы знаем, где его найти, он может принести присягу, даже и не работая здесь.

— Заставьте его принести присягу до того, как он уедет! — посоветовала Матильда. — Я не удивлюсь, если он так или иначе попытается вставить вам палки в колеса!

— Дорогая моя, что за ужасы ты говоришь! — воскликнул Джозеф. — У него могут быть свои недостатки, но у нас нет основания предполагать, что он нечестен!

— Он ненавидит Стивена, — упрямо сказала Матильда.

— Глупости, Тильда! Ты не должна говорить подобные вещи!

— Пожалуйста, Бога ради, перестаньте смотреть на всех через розовые очки! — сказал Стивен. — Старри ненавидит меня с тех самых пор, когда я сказал дяде Нату, что он разбавляет портвейн, и вы это знаете!

— Хорошо, но это не значит, что он будет намеренно пытаться повредить тебе, старина! — возразил Джозеф.

— Проследи, чтобы он присягнул, во всем, в чем должен, — сказала Матильда.

— Хорошо, прослежу. Это его разозлит, — согласился Стивен.

— Все это, — сказала Мод, — не имеет никакого отношения к "Жизни императрицы Австрии"!

— Если посмотреть с этой стороны, — возразил Стивен, — еще не было ничего, что имело бы хоть какое-то отношение к этой треклятой особе женского пола!

— Не знаю, почему ты так грубо говоришь об императрице, — сказала Мод с потрясающим достоинством. — Ты ничего не знаешь о ней.

— Никто из тех, кто имел счастье жить с вами под одной крышей последние три дня, — проговорил Стивен, теряя терпение, — не может сказать, что не знает ничего об этой императрице!

Это возмутительное замечание ускорило развязку совершенно непредвиденного кризиса. Грудь Мод поднялась, она готова была произнести слова, которые, как почувствовала ее зачарованная аудитория, могли сокрушить любого менее чувствительного, чем Стивен, когда в комнату вошел Старри с коктейлями. Мод знала, что даже под воздействием сильных эмоций леди никогда не позволит себе ссор в присутствии слуг, и вместо того, чтобы обругать Стивена, она протянула Старри "Жизнь императрицы Австрии" и спросила, знает ли он, как книга оказалась в печке.

Возмущенный Старри все отрицал. Мод попросила его навести справки среди прислуги, на что тот поклонился, хотя и не снизошел до ответа.

— Минутку! — сказал Стивен, когда Старри уже уходил. — Мне сообщили, что вы с Фордом должны будете подтвердить подпись покойного мистера Хериарда на завещании. При сложившихся обстоятельствах будет удобнее, если вы принесете клятву перед уполномоченным по присяге, не дожидаясь, пока завещание будет утверждаться в суде. Завтра я собираюсь в город, и вы можете это сделать.

Старри бросил на него холодный взгляд.

— Могу я спросить, какая присяга от меня потребуется, сэр?

— Это просто формальность, — ответил Стивен. — Вы должны присягнуть, что мистер Хериард подписал завещание в вашем присутствии.

Старри громко втянул в себя воздух и с тихим триумфом сказал:

— Сожалею, сэр, но я не понимаю, как я могу это сделать.

Никто не поверил мрачным предсказаниям Матильды, и все присутствующие замерли в потрясенном молчании. Нарушил его Джозеф.

— Ну, ну, Старри! — воскликнул он. — Это недостойно вас! Конечно, вы должны это сделать! Этого от вас требует закон.

— Прошу прощения, сэр, — ответил Старри с осторожной вежливостью, — но мистер Стивен сказал, что я должен присягнуть, будто мистер Хериард подписал завещание в моем присутствии.

— И что? — резко спросил Стивен.

— Сожалею, сэр, но это не согласуется с моей совестью.

— Но, Старри! — задохнулся Джозеф.

— Что, черт возьми, вы хотите сказать? — взорвался Стивен. — Вы засвидетельствовали подпись, не так ли?

— Можно сказать да, сэр. Но если речь идет о присяге, я вынужден буду заявить, что ни я, ни Форд не присутствовали при том, как покойный мистер Хериард поставил свою подпись.

— Но, Старри, это же нелепо! — вскричал Джозеф, он очень растерялся. — Может быть, вы и не находились в комнате, но вы хорошо знаете, что я тут же вынес вам документ в верхний холл, и вы оба знали, что это за документ, и подписали его! Я хочу сказать, чистейший софизм говорить, что мистер Хериард не подписал его в вашем присутствии! Вы же знаете, как сильно он был болен и как он не любил, когда в его комнате много народу! Я объяснил вам, что вы делаете, вы прекрасно знали, что мистер Хериард подписал его, перед вами была его подпись!

— Я не знал, сэр, что должен буду принести присягу, — непреклонно ответил Старри. — Мне жаль, что я выгляжу неучтивым, сэр, но я верю, вы оцените мою позицию.

Потом он снова поклонился и вышел из комнаты, мягко прикрыв за собой дверь.

— Итак, — сказал Стивен, — всему конец, как и полагается!

— Вы глупец, Джо! — воскликнула Матильда, вскакивая со стула. — Разве вы не знали, как важно, чтобы свидетели видели процесс подписания завещания?

— Но Тильда… но Стивен!.. — заикался Джозеф. — Я не предполагал… Было так трудно заставить Ната вообще написать завещание! Если бы я попытался заставить его согласиться на присутствие Форда и Старри… ну, вы же знаете, каким был Нат! Конечно, я знаю, что свидетели должны видеть процесс, но в этом случае… Я хочу сказать, никто не собирался оспаривать завещание! Я был уверен, что все будет в порядке. Я просто объясню все эти обстоятельства и…

— Если вы сможете объяснить, как Форд и Старри могли видеть сквозь стену, придется признать, что вы действительно умны, — перебил его Стивен.

— Ты хочешь сказать, что завещание ничего не стоит просто потому, что свидетели не видели, как дядя его подписывал? — недоверчиво спросила Паула.

— Да, дорогая, именно это я и хочу сказать, — ответил Стивен. — Попросту говоря, твой дядя Джозеф все испоганил.

Глава 15

Это было настолько потрясающим, что даже Мод мгновенно забыла о потере книги. Паула спросила:

— Тогда кто же получит деньги дяди Ната?

— Не знаю, — ответил Стивен. — Наверное, его ближайший родственник.

— Но я ближайший родственник! — возбужденно воскликнул Джозеф. — Это же нелепо! Мне они не нужны! Я не буду знать, что с ними делать! Нет, Стивен, ты слишком все преувеличиваешь! Я совершенно уверен, что когда мы объясним все…

— Нет, Стивен прав, — сказала Матильда. — Помню, какой был шум, когда умерла моя тетя Шарлотта и оставила завещание на половинке тетрадного листа! Закон очень строг в отношении завещаний. И потом, как вы можете объяснить такую глупость, что вы не впустили двух свидетелей в комнату?

— Но, Тильда, так трудно было убедить Ната вообще написать завещание!

— Ну, об этом вам лучше помолчать, — нелюбезно сказала Матильда. — Мы-то знаем, что вы убедили его из лучших намерений, но все это может не так хорошо выглядеть в глазах тех, кто не имеет счастье быть знакомым с семьей Хериардов.

Джозеф выглядел совершенно ошеломленным, он впервые потерял дар речи. Послышался ровный голос Мод.

— Я уверена, Натаниель никогда не хотел, чтобы все его деньги перешли к Джозефу, — сказала она. — Он совсем этого не хотел, он считал, что Джозеф ничего не понимает в деньгах.

— Ты хочешь сказать, — зловеще произнесла Паула, — что я не получу своей доли?

— Ни одного пенни, — ответил Стивен. — Но ты можешь изводить Джо до тех пор, пока он не отдаст ее тебе.

От этих слов Джозеф встрепенулся и воскликнул:

— Как ты можешь, Стивен? Как будто меня надо принуждать к этому! Если вы правы относительно всего этого — а я уверен, что вы неправы! — разумеется, я так все не оставлю! Я знаю желания бедного Ната!

— Если вы собираетесь предложить реституцию, то не стоит — мрачно сказал Стивен. — Я ничего не возьму.

Паула внезапно удивила всех, разразившись резким смехом.

— Как чертовски смешно! — сказала она. — Ната убили, мы разрывались между страхом и подозрительностью — и все ни для чего!

Матильда с неодобрением посматривала на нее.

— Может быть, ты так представляешь себе смешное. Я — нет. Тебе, конечно, вряд ли нужен мой совет, но прежде, чем вы броситесь в крайности, не будет ли лучше узнать, что закон говорит в случае отсутствия завещания?

— Но завещание есть! — воскликнул Джозеф. — Просто потому, что правила немного нарушены…

— Хорошая мысль, Матильда, — сказал Стивен так, будто Джозеф молчал. — Я свяжусь с Блисом и спрошу его.

Он вышел из комнаты. Паула все еще смеялась. Этот смех был уже близок к истерике. Джозеф попробовал обнять ее, но она яростно сбросила его руки.

— Оставьте меня в покое! — сказала она. — Можно было предположить, что вы все перепутаете! Дурак! Дурак!

— Если ты сейчас не замолчишь, я вылью тебе на голову эту вазу! — пригрозила Матильда.

— Неужели ты не видишь всей невероятной иронии? — сказала Паула. — Он все это сделал с лучшими намерениями! О, Боже, какой бы из этого вышел второй акт! Я должна рассказать Виллогби! У него, по крайней мере, хватит остроумия оценить это!

Однако Ройдона не так просто было найти, и, даже если бы Паула нашла его, ее идея второго акта не вызвала бы у него никакого восторга. Его мысли были далеки от драматургии. Белый, с дергающимся кадыком, он стоял перед инспектором.

— Мне кажется, — сказал Хемингей, выкладывая запачканный кровью носовой платок на стол между ними, — это ваш.

— Нет, не мой! — ответил Ройдон испуганным голосом. — Я никогда в жизни не видел его!

Минуту Хемингей пристально смотрел на него, затем расправил носовой платок и показал кончиком карандаша на вышитую в углу букву.

— Я ничего не знаю! — упрямо сказал Ройдон.

— Есть еще метки прачечной, — сообщил Хемингей. — Легко опознать.

Наступила ужасная тишина. У Ройдона не хватало опыта, чтобы справиться с такой ситуацией. Он был страшно испуган, это было видно.

— Вы положили его в печь рядом с сараями, так? — спросил его Хемингей.

— Нет!

— Ну, ну, сэр, для вас никакой пользы, если вы будете лгать мне! Я знаю, что вы его туда положили.

Ройдон, казалось, был сломлен.

— Я знаю, что вы думаете, но вы ошибаетесь! Я не убивал мистера Хериарда! Я не убивал, говорю вам!

— Как ваш платок оказался в таком состоянии?

— У меня шла кровь носом! — выпалил Ройдон.

Сержант, молчаливый свидетель этого, перевел взгляд на Хемингея, наблюдая, как он воспримет подобное объяснение.

— Вы всегда сжигаете свои носовые платки, когда у вас течет носом кровь? — спросил Хемингей.

— Нет, конечно, но я же знал, что вы подумаете, если найдете его! Я… я потерял голову!

— Когда у вас шла кровь?

— Прошлой ночью, когда я поднялся к себе. Я положил платок в чемодан, а потом подумал… я подумал, что если вы его там найдете, то вам это покажется подозрительным. Я слышал, что вы обыскиваете дом и… и подумал, что лучше избавиться от него!

— Вы говорили кому-нибудь о вашем кровотечении?

— Нет. Разумеется, нет! Кто же поднимает шум по таким мелочам! Со мной это часто бывает.

— Но сегодня утром, когда вы испугались, что я найду платок, вы не захотели поделиться с кем-нибудь тем, что произошло?

— Да, но я уже не мог рассказать! То есть это прозвучало бы странно. По крайней мере, мне так казалось. Все стали бы гадать, говорю я правду или пытаюсь объяснить кровь на платке. Я знаю, я поступил по-дурацки, но клянусь вам, я не имею отношения к убийству!

— Вы когда-нибудь слышали об анализах на группу крови? — спросил Хемингей.

— Да, но если у нас с мистером Хериардом одна и та же группа? — возразил Ройдон. — Я подумал об этом, и мне показалось, безопаснее будет избавиться от этой проклятой штуки. Потому что она только уведет вас в сторону, честно!

— Ну, если вы сказали правду, то вы доставили мне много беспокойства своим глупым поведением, — сказал Хемингей.

— Сожалею. Конечно, сейчас я понимаю, как все глупо, но факт остается фактом, это дело действует мне на нервы. — Его переполняло чувство горечи. — Со мной так плохо обошлись! — пожаловался он. — Меня пригласили на дружескую вечеринку, но сначала мистер Хериард был чертовски груб со мной, потом его убили, и теперь я прекрасно знаю, что нахожусь под подозрением, хотя меня это все совсем не касается!

— Ну, этот носовой платок вас тесно касается, — сурово сказал Хемингей. — Вы намеренно пытались его, скрыть, и это свидетельствует против вас!

— Но я не убивал! Клянусь, я не убивал! Это кровь не мистера Хериарда, это моя собственная!

— Это установят, — сказал Хемингей и отпустил его.

Сержант вздохнул.

— Вы верите ему, сэр?

— Я примерно это и предполагал, когда ты показал мне платок, — согласился Хемингей.

— Но эта история, будто он испугался, что вы его найдете!

— Вполне возможно, так и было.

Сержант выглядел разочарованным.

— Вы специально спросили его, не говорил ли он кому-нибудь о своем кровотечении?

— Нет, просто мне хотелось знать, что он делал, если, как он утверждает, я так его напугал. Кровь носом — глупое детское недомогание, из-за него не бегают по дому, жалуясь всем подряд.

— Значит, вы все-таки поверили ему!

— У меня есть то, что не помешало бы и тебе, парень: а именно непредвзятость. Это работа для экспертов. Я ничего не могу сделать до того, как они скажут, что эта кровь той же группы, что и кровь мистера Хериарда. Иди лучше поищи что-нибудь на завтрак.

Сержант, чувствуя себя неудовлетворенным, последовал за ним в холл. Там на них налетел Мотисфонт, который жалобным тоном произнес, что уже давно поджидает инспектора, ему надо поговорить с ним.

— Да, сэр, в чем дело? — спросил Хемингей, бесстрастно глядя на него.

— Я не знаю, сколько еще вы собираетесь заниматься расследованием, — ехидно сказал Мотисфонт, — но должен заметить вам, что мое время мне не принадлежит. Я приехал сюда провести Рождество, а не оставаться на неопределенное время. Завтра у меня в городе назначено деловое свидание. Со всем уважением к вам, я уезжаю завтра с утра.

— У меня нет возражений, сэр, — спокойно сказал Хемингей. — Вас здесь никто не задерживал.

— Я так понял, что все должны были оставаться в доме.

— Неужели, сэр? Я этого не говорил, в этом я уверен. Конечно, мне нужен ваш адрес, но я и не думал держать вас здесь.

Мотисфонт выглядел так, будто у него выбили почву из-под ног, он бормотал, что его неправильно информировали, когда спустившаяся по лестнице Паула перебила его.

— Думаю, вы слышали последние новости? — сказала она. Она уже не смеялась, она была суровой и сердитой и, очевидно, хотела выплеснуть свое неудовольствие на как можно большее число людей.

— Какие новости? — спросил Мотисфонт.

— Значит, вы ничего не слышали! Тогда вам, наверное, будет интересно узнать, что Стивен уже не наследник, а мне ничего не полагается.

Мотисфонт изумленно посмотрел на нее.

— Вы хотите сказать, нашли более позднее завещание?

— Нет! Ничего подобного! Просто это оказалось незаконным! — сказала свирепо Паула.

— Неужели! Мне жаль это слышать, но едва ли это меня касается, — сказал Мотисфонт.

Она коротко рассмеялась.

— Действительно, вам это неинтересно!

Инспектор сказал:

— Ну а мне, во всяком случае, интересно, мисс. Почему это завещание незаконно?

Она была слишком сердита, чтобы беспокоиться о том, что и кому она говорит.

— Оно незаконно, потому что не было подписано в присутствии свидетелей. Этот факт нам только что выложил наш дворецкий.

Мотисфонт хихикнул.

— Как типично для Джозефа! — заметил он. — Какой удар для вас и для Стивена!

— Удар! — проговорила Паула сквозь зубы.

— Приношу свои соболезнования, — сказал он. — Но никогда не стоит опережать события, правда?

— О, выметайтесь! — грубо отмахнулась она.

Он пожал плечами и ушел. Инспектор сказал:

— Ну, ну, мисс, должен заметить, это полная неожиданность! Очень неприятно для всех заинтересованных лиц. Как получилось, что завещание не засвидетельствовали? Мистер Блис ничего не сказал об этом.

— Он не знал. Мой драгоценный дядюшка Джо начинал в конторе поверенного, он помнил достаточно, например, о необходимости свидетелей, и выбрал Старри и Форда. Но, по-видимому, дядя Нат не хотел, чтобы они входили к нему в спальню, и они ждали снаружи. А теперь оказалось, что мой дорогой дядя забыл какой-то пункт, из-за этого на суде потребуются свидетели, они должны присягнуть, что видели, как дядя Нат подписывал завещание. И, разумеется, Старри, как только услышал об этом, ухватился за возможность подложить свинью моему брату и сказал, что не может дать ложных показаний. Так что все замечательно. Было бы смешно, когда бы не было так ужасно.

Инспектор, который слушал все это с выражением отвлеченного интереса на лице, с сочувствием заметил, что это вроде удара в лицо.

— Я сам не очень-то разбираюсь в таких делах, мисс. Что теперь будет с состоянием покойного мистера Хериарда?

— Не знаю, меня это не волнует. Я ничего не понимаю в законах. Мой брат пошел звонить мистеру Блису. Он думает, что все перейдет к дяде Джозефу как к ближайшему родственнику. Наверное, он прав. В этом ирония судьбы.

— Если вы не возражаете, мисс, я подожду результатов этого телефонного звонка, — решил Хемингей, опуская шляпу на стол.

Она пожала плечами.

— Пожалуйста!

Ему не пришлось долго ждать. Стивен появился через пару минут. Несмотря на выказанное равнодушие, Паула сразу же набросилась на него с вопросом, что сказал Блис.

Он повел бровью в сторону инспектора.

— Взяла в поверенные Скотланд-Ярд?

— Какое это имеет значение? — нетерпеливо сказала она.

— Все в порядке, — вмешался Хемингей. — Не считайте меня посторонним.

— Мне это и не удастся, — сказал Стивен. — Вы уже почти стали членом семьи. Вы напоминаете мне агента по продаже чего-нибудь.

— А, ну я с ними не знаком! — ответил Хемингей, нисколько не оскорбившийся этим выпадом. — Они ко мне никогда не заходят. Не хотят из-за моей профессии.

Стивен усмехнулся.

— Вы выиграли этот раунд, инспектор.

Паула дернула его за руку.

— Пожалуйста, замолчи! Что сказал Блис?

— Не трогай меня. В сложившихся обстоятельствах, кажется, проигрываю только я.

— Ты хочешь сказать, дядя Джо не все прикарманит? — недоверчиво спросила она.

— Ему до этого далеко. По закону собственность дяди Ната делится поровну между ближайшими родственниками. То есть Джо получает половину, а мы с тобой делим ту половину, которая перешла бы к отцу, если бы он был жив.

Ее глаза пристально смотрели в его.

— Ты уверен?

— Нет, я ни в чем не уверен. Но это то, что сказал Блис.

Она подняла руки к вискам и отбросила назад тяжелые пряди волос.

— Боже мой, значит, мы все будем богатыми!

— Смотря с какой точки зрения посмотреть. Вы с Джо будете относительно богатыми, а я — относительно бедным. Кроме того, возьмут огромный налог. Сомневаюсь даже, что после этого наберется восемьдесят тысяч для Джозефа и по сорок нам с тобой.

— Ты сможешь содержать этот дом? — спросила она.

— Едва ли. Его продадут и стоимость внесут в общую сумму.

— Мне жаль! — механически сказала она.

Его губы скривились.

— Как мило с твоей стороны! — снасмешничал Стивен. Он взглянул на Хемингея. — Интересно, инспектор?

— Мне все интересно, — ответил Хемингей.

Мод выбрала этот момент, чтобы появиться из широкого коридора, который вел мимо бильярдной на половину прислуги. Она все еще держала в руках искалеченную книгу, которая, очевидно, поглощала все ее внимание, потому что она с ходу сказала:

— Они все говорят, что ничего не знают. Если ты это сделал, Стивен, более мужественно было бы признаться.

— Черт подери, сколько еще раз повторять, что я не трогал вашу книгу? — спросил Стивен.

— Ругаться незачем, — сказала Мод. — Когда я была девушкой, мужчины не использовали грубых выражений в присутствии женщин. Конечно, времена изменились, но не думаю, что к лучшему. Я считаю, кто-то умышленно испортил мою книгу. — Ее бледный взгляд перешел на лицо инспектора. — По-моему, вы ничего не делаете, — сказала она с суровой ноткой в голосе. — Я считаю, вы должны найти того, кто бросил мою книгу в печь. Для вас это, может быть, и неважно, но, насколько я понимаю, вы недалеко продвинулись с убийством моего зятя, так что вы можете пока для разнообразия заняться этим.

— Бог мой, тетя, вы же не думаете, что Скотланд-Ярд будет заниматься вашей несчастной книгой! — воскликнула Паула. — Мы все уже устали про нее слышать!

— А я, — довольно резко сказала Мод, — уже устала слышать об убийстве Ната и о его завещании!

— В таком случае, — сказал Стивен, — нельзя ожидать, что вы заинтересуетесь заключением Блиса.

— Конечно, нет, — ответила Мод. — Мне не нужно большого состояния, и я не хочу быть обязанной жить в этом доме. Я немедленно закажу копию "Жизни императрицы Австрии". Когда я прочитаю ее, я сдам ее в библиотеку вместо этой.

Джозеф, который в этот момент сходил вниз по лестнице, услышал ее и поднял руки.

— Дорогая, когда наконец мы перестанем слышать об этой книге? Мне казалось, мы решили забыть о ней!

— Может быть, ты и решил забыть о ней, Джозеф, но это не твоя книга. Меня она очень интересует, и я хочу знать, чем она заканчивается.

— Хорошо, дорогая, ты узнаешь, — обещал Джозеф. — Не бойся, когда закончатся все эти неприятности, я достану тебе копию!

— Спасибо, Джозеф, я сама достану, не дожидаясь, пока что-нибудь кончится, — сказала Мод, уходя прочь.

Инспектор снова взялся за шляпу. Джозеф воскликнул:

— А, инспектор! Уходите? Мне не следует спрашивать, что вы уже обнаружили? Знаю, вы не будете держать нас в неведении дольше, чем это будет необходимо.

— Конечно, нет, сэр. Между прочим, я, наверное, должен поздравить вас, сэр.

Джозеф нахмурился.

— Пожалуйста, не надо, инспектор! Я совсем не хотел того, что случилось. Но все еще может устроиться.

— Надеюсь, сэр. Сожалею о книге миссис Хериард, боюсь, она считает, что я должен привлечь к суду того, кто это сделал.

Джозеф устало улыбнулся.

— Думаю, мы все уже достаточно слышали об этой книге, — сказал он. — К сожалению, у моей жены есть привычка, которую молодежь находит довольно утомительной: она любит пересказывать выборочные отрывки из того, что она прочитала. Так что, чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше. Она скоро забудет о книге.

— В последний раз повторяю, — с угрозой сказал Стивен, — я — не трогал — эту — книгу!

— Хорошо, старина, оставим это, — сказал Джозеф успокаивающим тоном.

После этого инспектор, сопровождаемый сержантом Вером, покинул дом. На обратном пути в город он был необычно молчалив, и сержант, украдкой бросив на него взгляд, увидел, что тот хмурится. На всем протяжении завтрака в "Голубой собаке", состоявшего из холодной индейки и ветчины, Хемингей продолжал хмуриться до тех пор, пока сержант не осмелился спросить его, что он думает о сегодняшнем утре.

— У меня появились очень странные мысли, — ответил Хемингей, ковыряя прекрасный стилтонский сыр. — Очень странные. Не удивлюсь, если у меня скоро появятся галлюцинации.

— А я думал о том, что вы мне как-то сказали, — медленно проговорил сержант.

— Если бы ты больше думал о моих словах, ты бы уже стал инспектором, — ответил Хемингей. — Так что я сказал?

— Вы как-то сказали мне, что вы любите, когда дело стопорится и становится почти безнадежным, потому что это значит, что-то должно произойти.

— Не скажу, что это неправда, потому что очень часто так оно и бывает, но тебе не стоит запоминать подобные замечания, от этого не будет никакой пользы, — строго сказал Хемингей.

— Так вот, сэр, это дело уже достаточно застопорилось?

— Да, — сказал Хемингей, — пожалуй.

— Вы что-то нашли?

— У меня сильное ощущение, что для кого-то этим утром все случается раньше времени, — сказал Хемингей. — Не спрашивай, откуда у меня это предчувствие, это то, что называют flair.^[11] Поэтому меня и сделали инспектором.

Сержант вздохнул и терпеливо ждал.

— Пока я сегодня шатался по дому, более походя на бойскаута, чем на полицейского, я хорошенько, не торопясь, обдумал это дело. — Хемингей подцепил ножом ломтик сыра и поднес его ко рту. — И рассматривая то одно обстоятельство, то другое, увязывая их вместе и руководствуясь flair и знанием психологии, я пришел к выводу, что меня водили за нос. Ну, а этого я очень не люблю. Более того, это и в штабе не понравится. — Он отправил сыр в рот и стал жевать.

— Кто водит вас за нос? — спросил сержант, заинтересованный, но смущенный.

Хемингей запил сыр пивом.

— Добрый старый дядя Джозеф, — ответил он.

Сержант нахмурился.

— Пытается сбить вас со следа молодого Хериарда? Но…

— Нет, — сказал Хемингей. — Пытается сбить меня со своего собственного следа.

— Но, Боже мой, шеф, вы же не думаете, что это сделал он? — задохнулся сержант.

Хемингей с жалостью рассматривал его.

— Ничего не поделаешь, если у тебя нет flair, ведь это французское слово, ты не понимаешь его, — сказал он, — но ты же в состоянии понимать простую арифметику.

— В состоянии, — возразил уязвленный сержант. — Прошу прощения, сэр, но я, как и все, могу сложить два плюс два и сказать, что это равняется четырем. Но пять я получить не могу. Может быть, французы и могут.

— Нет, — невозмутимо сказал Хемингей. — Это озарение, парень. У тебя его нет.

— Нет, но я знаю, что это такое, — непочтительно ответил сержант. — Это когда что-то мерещится, вы только что предупредили меня.

— Когда-нибудь я разозлюсь на тебя, — сказал Хемингей. — Тебя, вполне вероятно, понизят в чине.

— Но, шеф, он просто не мог это сделать! — заметил сержант.

— Ну если в этом дело, никто из них этого не мог.

— Я знаю, но он единственный, у кого есть алиби с того момента, когда Хериард пошел к себе, и до того, когда его нашли мертвым!

— Ты мне так это преподнес, что я даже не понимаю, почему я не заподозрил его с самого начала, — невозмутимо ответил Хемингей.

Сержант почти с отчаянием сказал:

— Он разговаривал с мисс Клар через общую дверь в ванной. Вы же не хотите сказать, что она тоже в этом замешана?

— Нет, не хочу. Я собираюсь сказать, что если у тебя куча подозреваемых, и только один из них был достаточно умен, чтобы обеспечить себе алиби, то надо смотреть за ним в оба глаза. Признаюсь, я не сделал этого, но скорее всего потому, что это ты меня отвлек.

Сержант сглотнул.

— Скорее всего, — горько согласился он.

— Правильно, — сказал Хемингей. — Прекрати дерзить и подумай. В этом деле куда ни поверни, везде натыкаешься на Джозефа. Ты должен был это заметить. Возьми само сборище! Чья это была блестящая мысль? Можешь спросить у всех в усадьбе, и все дружно ответят: Джозефа! Я никогда не встречался с покойным Натаниелем, живым, я хочу сказать, но слышал о нем предостаточно, я совершенно уверен, не такой он человек, чтобы любить рождественские приемы. Нет, это добрый старый дядя Джозеф подумал, как хорошо будет устроить настоящее старинное Рождество, когда воздух дышит доброжелательством, все забывают старые ссоры и до конца своих дней живут счастливо. Молодой Хериард не поладил с Натаниелем из-за своей красотки; Паула замучила его до полусмерти, добиваясь денег на пьесу Ройдона; Мотисфонт рассердил его незаконной продажей оружия в Китай. И поэтому у Джозефа родилась блестящая идея пригласить всех троих и тех двоих, из-за которых возникли неприятности, в Лексхэм. Если хочешь, можешь сказать, что сделал он это из лучших побуждений, хотя и бестактно; но, с другой стороны, можешь немного расширить свой горизонт и спросить себя, не собрал ли он всех тех, кто вероятнее всего мог поссориться с Натаниелем, просто для того, чтобы обеспечить себе прикрытие.

— Ну, сэр, он не больше, чем старый мягкосердечный дурак! — возразил сержант. — Я таких не раз встречал!

— Он и хотел, чтобы ты так думал, — сказал Хемингей. — Ты забываешь, он был актером. Ну вот. Я немного знаю о сцене. На самом деле, даже много. Джозеф сколько угодно может говорить мне о том, что он играл Гамлета, и Отелло, и Ромео: я не верю ему, больше того, никогда не верил. У него на лице написано, что он характерный актер. Он играл бедного старика отца, который не мог выплатить ренты, в "Нечестивом бароне" или в "Что случается с девочками в восемьдесят лет"; он был дворецким в полусотне комедий; он был первым могильщиком в «Гамлете»; он был…

— Хорошо, я понял! — поспешно сказал сержант.

— И если я не очень ошибаюсь, — продолжал Хемингей, — наиболее удачная его роль — роль доброго старика дяди в мелодраме под названием "Рождество в Лексхэме" или "Кто убил Ната Хериарда?". Должен признать, очень талантливая игра.

— Не понимаю, как вы все увязываете, сэр, правда, не понимаю! Еще были бы основания его подозревать, если бы он заставил своего брата написать завещание в свою пользу. Но он этого не сделал! Он заставил его оставить все деньги Стивену Хериарду.

— В этом он умнее тебя, мой мальчик. Несмотря на то, что он начал свою карьеру в конторе поверенного, он забыл маленькую формальность; свидетели не видели, как подписывалось завещание. Не надо многое знать о законах, чтобы понимать, что подпись на завещании должны засвидетельствовать. Ты слышал, мисс Хериард сказала, он забыл вписать какой-то пункт. Она имела в виду пункт о заверении завещания. Если его нет, то для того, чтобы завещание утвердили, свидетели должны присягнуть, что они видели, как его подписывали. Так что, если бы Стивена и не признали виновным в убийстве, у Джозефа в рукаве был его козырь. Спустя соответствующее время, когда дело было бы закончено, выяснилось бы, что завещание не в порядке.

— Да, но выяснилось-то не спустя соответствующее время, — возразил сержант. — Выяснилось сегодня, а дело еще совсем не закрыто.

— Нет, — подтвердил Хемингей. — Не закрыто. Я говорил, у меня предчувствие, что все происходит быстрее, чем кто-то рассчитывал. Добрый дядя Джозеф не учел мистера Высокий стиль. По каким-то причинам, которые у меня не было времени выяснить, все выплыло наружу, и Старри проболтался. Не думаю, что Джозеф этого хотел. Он не хотел, чтобы Старри вылезал со своей репликой раньше времени.

Сержант почесал в голове.

— Когда вы говорите об этом, сэр, звучит правдоподобно, но я бы сказал, слишком это хитроумно для такого парня, как Джозеф Хериард.

— Это потому, что ты думаешь, он просто бездарный актер с золотым сердцем. Но ты не должен упускать и такую возможность: он может быть чертовски хорошим актером на сцене и при этом бессердечным в обычной жизни. Сопоставь все, что мы слышали об этом Рождестве! Ты же сам узнал массу всего от слуг.

— Ну, я не придаю большого значения тому, что они сообщили, — с сомнением сказал сержант.

— Я тоже не обращаю внимания на то, что, как они сами считают, они нам сообщили. Но они рассказали тебе много всего, чему они сами не придают никакого значения, именно это и ценно. Что ты скажешь о том, что Джозеф развешивал гирлянды и ветки остролиста по всему дому, пока не довел Натаниеля до такого состояния, что тот готов был убить его?

— Ну и что из этого? — спросил изумленный сержант.

— Все сходится, — ответил Хемингей. — Добрый дядя Джозеф старался изо всех сил, чтобы создать веселую и радостную атмосферу для тех людей, которые хотели этого не больше, чем Натаниель, и это даже он должен был понимать. Фактически, добрый дядя Джозеф довел своего брата до редкой степени плохого настроения. Он действовал Натаниелю на нервы. Он этого и добивался. Он делал все, что не нравилось Натаниелю, начиная с украшения дома и закончив похлопыванием по спине, когда у того разыгралось люмбаго.

— Да, но он из тех, кто всегда наступает на ногу, — заспорил сержант.

— Он и хотел, чтобы все так думали, — сказал Хемингей. — Подожди, и я докажу тебе, что бестактность дяди Джозефа — доминирующая черта этого дела. Собрав воедино всю информацию, которая у нас есть, что мы получим?

— Джозеф старается поддержать мир, — с готовностью ответил сержант.

— Ни в коем случае! Джозеф подливает масла в огонь, вот это более похоже на правду. Человек, который хочет мира, не приглашает совершенно несовместимых друг с другом гостей к старому скупердяю с плохим настроением, у которого уже есть зуб на большинство из них.

— Но все говорят, он всегда пытался смягчить ссоры!

— Спасибо, я сам слышал, как он это делает, никогда не видел такого расчетливого умения заставить рассерженного человека бегать в поисках топора! — ответил Хемингей. — Он даже мне действовал на нервы! Но я еще не закончил, до этого далеко. Приведя всю компанию в такое состояние, когда могло случиться все, что угодно, он изливает свой псевдоутешительный бальзам на блондинку Стивена, намекая ей, что состояние Натаниеля перейдет к Стивену и ее дело его унять. Если посмотреть с твоей точки зрения, еще одна попытка поддержать мир; с моей же — это гвоздь в гробу Стивена. Ни один мужчина не может быть настолько глуп, чтобы не сообразить: все, что он говорил такого рода девице, выплывет наружу в самый неподходящий момент. Он хотел, чтобы мы точно знали: Стивен имел основания считать себя наследником.

— Послушайте, сэр, это уже слишком! — воскликнул сержант. — За милю видно, что он просто души не чает в своем племяннике! Посмотрите, как он настаивает, что убийство совершил кто-то со стороны! И на том, что его брат сам принес портсигар Стивена в свою комнату!

— Я обдумал эти теории, — мрачно сказал Хемингей. — Глупее мне еще не попадались. Они бы не убедили и младенца.

— Но вы же не можете отказаться от факта, что он любит Стивена!

— Я и не собираюсь, — ответил Хемингей. — Мне тычут этим в нос при каждом удобном случае. Единственное, чего я до сих пор не удостоился увидеть, так это причину такой бурной любви. С тех пор, как я приехал к Лексхэм, я достаточно понаблюдал за добрым дядей Джозефом и его племянником. Стивен только и занимается тем, что втаптывает его в грязь. Этому молодому человеку ненавистен сам вид Джозефа, и он даже не заботится о том, чтобы скрыть это. Я встречал грубых клиентов, но с грубостью Стивена по отношению к Джозефу не сравнится ничто. Однако то, что он говорит, не имеет никакого значения: Джозеф не обижается, он продолжает любить своего дорогого племянника.

— Ну, в конце концов, он же его племянник, и когда вы знаете парня почти что с пеленок…

— Ну, ты хватил! — сказал Хемингей. — Когда Стивен был ребенком, Джозеф колесил по миру, производя сенсации мастерским исполнением ролей хозяина гостиницы Гартер или своего парня плотника, очень возможно, первого гражданина, не говоря уже о правдолюбце и Вильяме, парне из деревни. Он был за две тысячи миль отсюда. Если он и знал о существовании племянника, то это все, что он знал о Стивене до тех пор, пока не осел у Натаниеля пару лет назад. И если ты собираешься сказать, что тогда между ними родилась близость, не сотрясай понапрасну воздух! У Стивена никогда не было времени для доброго дяди Джозефа, это то и дело повторяет вся прислуга. Он всегда лез из кожи вон, чтобы нагрубить ему. И после этого я должен поверить в то, что Джозеф просто души в нем не чает. С моей точки зрения, он переборщил со своей любовью. Людям несвойственно обожать тех, кто только и делает, что высказывает оскорбительные замечания в их адрес. Именно здесь первоклассно организованный план Джозефа и терпит полное фиаско. Стивен не поддержал его. Однако Джозеф рассчитывал на полоумных вроде тебя, которые подумают, что он святой, и всему поверят. Вся сложность в том, что я не полоумный и не верю в святых, которые ведут себя так, как Джозеф. Он же все время работает на публику, чувствуешь, что просто обязан похлопать.

— Когда вы так все представили… — медленно начал сержант.

— Молчи и слушай меня. Я думаю, Джозеф с самого начала хотел повесить это убийство на Стивена, но на всякий случай, если что-нибудь сорвется, он проследил за тем, чтобы и завещание его брата, когда придет время его утверждать, оказалось незаконным. Во-вторых, он обеспечил нам еще несколько подозреваемых, чтобы было на кого свалить, если дело против Стивена не выгорит. Поэтому у нас под рукой оказались мисс Хериард и ее доходяга драматург, не говоря уже о поставщике оружия Мотисфонте. И, если я не ошибаюсь, именно Джозеф убедил Ройдона читать вслух свою пьесу накануне Рождества, хорошо зная, что этим доведет Натаниеля до бешенства.

— У вас нет никакого основания утверждать это, сэр, — возразил сержант.

— Есть: он не остановил Ройдона! Могу поспорить, он смог бы это сделать, если бы захотел. Он позволил ему читать — бах! В результате взрыв. Натаниель уже поссорился с Мотисфонтом, теперь он ссорится с мисс Хериард и бросает несколько злобных колкостей Стивену, просто к слову. Добрый дядя Джозеф хорошо подготовил почву, после этого ему только и оставалось, что всадить нож в Натаниеля и спокойно смотреть, как мы разыгрываем из себя дураков.

— Но вы не знаете, как он смог всадить этот нож! — вмешался сержант.

— Нет, не знаю; я отложил этот вопрос на некоторое время. Справедливости ради нельзя не отметить, что сделал он все чертовски умно, так что я до сегодняшнего дня был в растерянности. Он выбрал время, когда все переодевались к ужину и поэтому не могли предъявить алиби; больше того, себе он алиби обеспечил, переговариваясь с единственным человеком, который был вне подозрений.

— Может быть, дело в двери, — задумчиво протянул сержант.

— Какой двери?

— Двери между спальней и ванной, которая была общей с мисс Клар. Я хочу сказать, она же не видела его, правда?

— Если ты имеешь в виду, что она слышала проигрыватель, то это вариант, но не очень похоже. Более того, я не нашел в доме проигрывателя.

— Хорошо, но если он все время находился в своей комнате, то как он это сделал?

— Неважно как. Мы доберемся и до этого. Сейчас я хочу проанализировать его поведение с момента убийства. Сначала он организовал все так, чтобы Стивен был одним из трех, кто обнаружил тело. Это даст ему возможность в подходящее время сказать мне, что Стивен и бровью не повел, когда нашел своего дядю мертвым.

— Он вам это сказал?

— Ну не совсем так грубо. Он сказал, что его дорогой племянник не из тех, кто обнаруживает свои чувства, и у меня это должно было оставить впечатление, что мистер Стивен довольно бессердечен. Но не тут-то было! У меня мнение о людях складывается гораздо быстрее, чем думал Джозеф, к тому времени я уже уяснил себе, что Стивен был очень привязан к дяде Натаниелю и был расстроен его смертью гораздо больше, чем показывал это. Но, разумеется, Стивен нужен был в комнате Натаниеля не только за этим. Пока Джозеф притворялся, что оплакивает своего брата, Стивен осматривал окна и двери, как сделал бы любой на его месте. Таким образом была обеспечена вероятность того, что Стивен схитрил с замками. Джозефу только осталось сказать мне, что он уверен, окна были заперты. Когда я его спросил, как мне и полагалось, проверял ли он это сам, он сказал — нет, но его дорогой племянник проверил, а это одно и то же. Он знал, что это далеко не одно и то же, но прозвучало это хорошо, так и должен был сказать мягкосердечный старый дурак. О, в этом на него можно положиться!

— Это выставляет его совсем уж в черном свете, — со страхом сказал сержант.

— Ну, ты же не считаешь, что человек, который убил собственного брата святой с нимбом над головой?

— Но, сэр, я все еще не могу придерживаться только вашей точки зрения! Я могу поклясться, Джозеф больше всего боялся, что мы припишем убийство Стивену! Я хочу сказать, он из кожи вон лез, чтобы убедить нас, что за грубостью Стивена ничего не стоит, он всегда поддерживал его!

— Ну, разумеется, поддерживал! Это была его роль, и он сыграл ее очень хорошо. Но разве он убедил тебя, что Стивен не причастен к этому делу?

— Нет, не могу сказать, чтобы убедил.

— Дело в том, — сказал Хемингей, — что те объяснения, которые он придумал для Стивена, были настолько неправдоподобны, что только заставили нас еще больше подозревать его, в этом и состоял его план. Все наиболее гибельные для Стивена факты я узнал либо от его дяди, в процессе бесхитростного разговора, либо с его помощью, как тогда, когда выяснилось, что он намекнул мисс Дин, будто Стивен — наследник. Он даже позаботился намекнуть об этом Мотисфонту, зная, что Мотисфонт сразу же расколется, как только ветер подует в его сторону.

— Однако у вас на руках нет ничего, за что можно было бы ухватиться.

— Нет. Я же говорю тебе, мы имеем дело с очень умным клиентом.

— Да, но… Послушайте, сэр, а как же завещание? Если он настолько умен, как вы говорите, он должен был заранее знать, что деньги будут делиться между троими, когда окажется, что завещание незаконно! И он получает не так много, только половину!

— Ну у тебя и запросы! — сказал Хемингей. — Если ты считаешь, что восемьдесят тысяч фунтов — это пустяки, то Джозеф так не считает! Он был нахлебником у своего брата в течение двух лет, а это значит, он разорен или почти разорен, что одно и то же! Для него восемьдесят тысяч фунтов — такой же хороший повод для убийства, как и сто шестьдесят тысяч.

— Ну не знаю. Я бы подумал, он заставит своего брата написать завещание в свою пользу.

— Никогда не становись преступником, парень, сразу видно, ты с этим не справишься! Если бы к нему перешло все состояние, а не половина, это выглядело бы подозрительным. Я думаю, он даже не пытался получить все. Слишком хитрая бестия.

Казалось, сержант обдумывал сказанное, не сводя со своего начальника серьезного немигающего взгляда. После длительного задумчивого молчания он сказал:

— Не отрицаю, ваши слова звучат убедительно, сэр. Вы умеете вычислить нужного человека.

— Flair, — холодно поправил его Хемингей.

— Хорошо, пусть flair. Не отрицаю, я никогда не подозревал мисс Хериард, или Мотисфонта, или этого мистера Рой-дона. Но вот, что я хочу сказать, сэр, у вас нет ни малейшего доказательства против Джозефа, потому что вы не знаете, как он это сделал и когда.

— Именно это, — сказал Хемингей, — нам еще предстоит выяснить.

— Надеюсь, что выясним, сэр, но мы занимаемся этим уже два дня, однако еще и близко не подошли к раскрытию преступления. Все, что у нас было, или вернее, мы думали, что у нас было, оказалось непригодным. Ключ от двери никто не трогал, лестницу взять никто не мог, потайного входа в комнату нет. Будь я проклят, если знаю, как мы сможем продвинуться хоть куда-то.

— Ничего, — весело сказал Хемингей. — Меня нисколько не удивит, если окажется, что с самого начала ключ к разгадке лежал у нас под носом. Может быть, все настолько просто, что сообразил бы и ребенок. Такова жизнь.

— Если все так просто, то даже странно, почему вы до сих пор не догадались, — усмехнулся сержант.

— Наверное, для меня это слишком просто, — объяснил Хемингей. — Я надеялся, может быть, ты найдешь разгадку.

Сержант пропустил его слова мимо ушей.

— Если бы у нас были хотя бы отпечатки пальцев! — сказал он. — Но все так тщательно продумано, кажется, бесполезно работать в этом направлении. Я думал, может, кинжал что-то даст, но рукоятка чиста как стекло. И ясно, что второй кинжал не трогали и ножны того кинжала, который он использовал, тоже. Мы же видели, как легко его можно вынуть, а потом вложить обратно. Когда я снимал его для вас, то, если бы захотел, мог бы и не трогать ножен. На самом деле, как я сейчас вспоминаю, я вообще левую руку не использовал, готов поспорить, он тоже.

— Минуточку! — нахмурившись, сказал Хемингей. — Думаю, в этом что-то есть!

— Что есть, сэр?

— Твоя левая рука. Ты помнишь, что ты с ней делал, когда поднялся на стул?

— Ничего не делал, только… — сержант остановился, разинув рот. — Боже мой!

— Когда ты вытянул правую руку, чтобы снять кинжал, ты оперся левой рукой о стену. И десять к одному, парень, что дядя Джозеф сделал так же, инстинктивно, думая об этом столько же, сколько и ты. Пошли, нужно будет заняться отпечатками пальцев!

Сержант поднялся, все это время он о чем-то напряженно размышлял.

— Подождите минутку, сэр! — сказал он. — У меня вопрос. Мне пришлось здорово вытянуться, чтобы достать до этого кинжала. Джозеф не смог бы добраться до него, если бы он встал на стул.

— Значит, он стоял не на стуле, — нетерпеливо ответил Хемингей. — Никогда не встречал такого, как ты, мастера вставлять палки в колеса!

— Что же тогда он использовал?

Хемингей быстро соображал. И снова его великолепная память оказала ему услугу.

— Рождественские украшения, стремянка! — сказал он. — О нее еще споткнулся Натаниель перед ужином. Пошли!

Глава 16

Когда невеселая компания поднялась из-за обеденного стола, Мод, как обычно, отправилась к себе отдыхать, а Мотисфонт с помощью простого приема захватил библиотеку: он вытянулся в самом удобном кресле и погрузился в дремоту. Паула утащила Ройдона обсуждать распределение ролей в "Горечи полыни". Миссис Дин, которую утренние события повергли в задумчивое состояние, сказала, что ей надо поговорить с "нашим дорогим Стивеном" теперь, когда все так счастливо изменилось, и предложила ему пойти в кабинет для небольшого интимного разговора. Это показалось неприличным даже Валерии, потому что она откровенно сказала:

— О, мама, это уж чересчур!

Стивен стойко выдержал это нападение, ответив, что он отправляется на прогулку с Матильдой, при этом он посмотрел на Матильду таким угрожающим взглядом, что она покорно согласилась с таким деспотичным планированием своих развлечений и пошла наверх, надеть удобные туфли и толстое пальто.

Они вышли из дома и пошли по саду, который переходил в небольшой парк. Земля была вязкой от тающего снега, небо серо, с голых ветвей капала вода, но Матильда вдохнула полной грудью и сказала:

— Здорово снова выбраться на свежий воздух. Мне кажется, атмосфера в доме слишком гнетущая. Ты считаешь, ты совсем вне подозрений, Стивен?

— Миссис Дин считает, — ответил он. — Ты поняла, что эта волчица снова хочет связать меня с Валерией?

— Ну а ты, конечно, такое беззащитное существо? — ответила она.

— Да, если в ход идет таран.

— Зачем тебе это было надо? — спросила она.

— Обручаться с Валерией? Я никогда этого не хотел.

— Маленький джентльмен! Не слишком честно по отношению к ней, ты не находишь?

— Я не могу даже польстить себе мыслью, что она осталась с разбитым сердцем.

— Нет, — согласилась она. — Хотя ты обращался с ней очень грубо. Ты не на любой вкус, Стивен.

— Ни в коем случае. — Он повернул голову и посмотрел на нее. — А как я на твой вкус, Матильда?

Минуту или две она не отвечала, просто шагала рядом, засунув руки в карманы пальто. Когда она решила, что может доверять своему голосу, то сказала:

— Это предложение?

— Не разыгрывай невинность, Матильда, любовь моя! Разумеется, да.

— Немного неожиданно, тебе не кажется?

— Нет, оно запоздало. Я должен был сделать его пять лет назад.

— Почему же не сделал?

— Не знаю. Воспринимал тебя как должное, наверное.

— Просто как хорошего человека.

— Ты… чертовски хороший человек. Я всегда смотрел на тебя как на вторую сестру.

— Ты дурак, Стивен, — сердито сказала она.

— Да, я понял это, как только увидел тебя рядом с моей хорошенькой дурочкой.

— Озарение, несомненно.

— Более или менее. Я никогда по-настоящему не видел тебя до этого ужасного праздника. Я не могу жить без тебя.

— Наверное, — сказала Матильда, мрачно глядя перед собой, — нужно было бы заранее догадаться, что если ты будешь делать предложение, то сделаешь его так неуклюже, как только ты и можешь. Почему ты думаешь, что я соглашусь подбирать объедки Валерии?

— Бог мой, ты вульгарная девица! — усмехаясь, воскликнул Стивен.

— Ну, а все же?

— Не знаю. Я и не надеялся на то, что я тебе нужен. Но мне нужна ты.

— Зачем? Чтобы спасать тебя от будущих связей с ослепительными блондинками?

— Нет, черт возьми! Потому что я люблю тебя.

— С каких это пор?

— Думаю, всегда. А сознательно — с кануна Рождества. Матильда, я же никогда не ссорился с тобой, ведь правда? Ты знаешь, мне никогда этого не хотелось.

— Должно быть, это рекорд.

— Да. Я никогда не буду с тобой ссориться, милая. Обещаю.

— Против этого не возражаю.

Он остановился, взял ее за плечи и повернул лицом к себе.

— Это значит, ты выйдешь за меня замуж?

Она кивнула и подняла к нему лицо, на котором проступил легкий румянец.

— Кому-нибудь нужно держать тебя в руках. Почему же не мне?

Он довольно грубо обнял ее.

— Боже, Матильда, держи меня в руках! — сказал он внезапно охрипшим голосом. — Ты так нужна мне! Чертовски нужна!

Она почувствовала, что голос не слушается ее.

— Знаю. Ты такой дурачок, Стивен, такой милый, невозможный дурачок!

— Ты тоже, если ты хоть немного неравнодушна ко мне, — сказал он. — Никто не думал, что это так. Не понимаю, зачем я тебе.

Она взяла его лицо в свои руки и посмотрела на него чуть влажными глазами.

— Мне нравятся буйные натуры.

— Бультерьеры и Стивен Хериард.

— Правильно. Что ты нашел во мне? Я некрасивая женщина, любовь моя, тебе придется видеть мою противную физиономию напротив себя каждый день за завтраком, и так всю жизнь.

— Твоя некрасивость просто прекрасна, Матильда. И твои глаза смеются. Ты знаешь об этом?

— Нет, не знаю. Скажи еще!

Он засмеялся, продел ее руку под свою и зашагал вместе с ней по вязкой земле.

— Не смогу предложить тебе этот дом в качестве нашего дома.

— Мне это неважно. Но ты его любишь. Он должен быть твоим.

— Не думаю, что смогу содержать его при нынешнем положении вещей. В любом случае, его продадут, и деньги разделят между нами троими.

— А ты не можешь его купить?

Он покачал головой.

— Не смогу содержать его на то, что тогда останется от моих денег. Это нестрашно. У меня есть ты.

Они все шли.

— Если Паула и Джо не захотят, чтобы его продавали… если они согласятся потерпеть со своей частью от его цены, ты сможешь его содержать. Нат хотел, чтобы он перешел к тебе. Мне всегда казалось, что он для этого его и купил.

— Да, сначала. Не беспокойся, Матильда, я не очень расстроюсь. Единственное, что я не смог бы вынести, это видеть здесь Джо.

— Ну, тебе и не пришлось бы, ему этот дом не нравится.

На лицо Стивена вернулась злая улыбка.

— Ты ничего не знаешь о том, что любит и чего не любит Джо. Никто из нас не знает.

— Он никогда не делал секрета из того, что старинные дома не в его вкусе.

— Это достаточная причина, чтобы предполагать обратное. Думаю, Джо чрезвычайно понравилось бы называться хозяином этой усадьбы. Но этого не будет. Не будет, если только он не купит ее. Я тоже буду на аукционе и взвинчу цены!

— Почему ты так ненавидишь Джо, Стивен? — тихо спросила она.

Он взглянул на нее, в его жестких глазах появилось презрительное выражение.

— Я ненавижу Джо за то, что он лицемер.

— Ты думаешь, он может не играть? Это его вторая натура.

— Боже мой, Матильда, разве ты не видишь правды? Неужели он тебя тоже одурачил? — недоуменно спросил он.

— Я не люблю Джо, — призналась она. — У него хорошие намерения, но он осел.

— Он совсем не осел, и у него нет хороших намерений. Ты думаешь, он меня любит? Ну, я могу тебе сказать, что Джо ненавидит меня так же, как и я его!

— Стивен! — воскликнула она.

Он засмеялся.

— Думаешь, я жесток с Джо, да, Матильда? А он все время пытается обнять меня, расточает тошнотворные банальности и так и поливает меня своей любовью! Ты не видишь, что Джо из сил выбивается, чтобы утопить меня. Ему это почти удалось.

— Но он все время пытается убедить всех, что ты не мог убить Ната!

— Нет, Матильда, нет, любовь моя! Это только видимость. Ну подумай! Подумай о том, что говорил Джозеф в мою защиту, и спроси себя, помогло ли это или просто убедило полицию, что он отчаянно пытается выгородить человека, который, по его мнению, виновен. Кто по-твоему подбросил мой портсигар в комнату дяди Ната? У тебя есть какие-нибудь сомнения на этот счет? У меня нет.

Ее пальцы сжали его руку.

— Стивен, ты уверен, что тебя не ослепила твоя неприязнь к Джо?

— Я совершенно уверен, Джо — мой враг с того момента, как он ступил в этот дом и обнаружил, что я — любимец дяди Ната. Я им был, ты же знаешь.

— Но ты же ссорился с Натом! Всегда, Стивен!

— Ну, разумеется, но зла не было — до того, как приехал Джо.

Она минуту молчала, не сомневаясь в его искренности, однако была не в состоянии поверить, что все, сказанное Стивеном о Джозефе, — правда.

— Он заставил Ната написать завещание в твою пользу.

— Ты всегда веришь тому, что говорит тебе Джо? — спросил Стивен. — Он замучил Ната, чтобы он написал завещание. Не знаю, что случилось: меня там не было. Джо за этим проследил. Но я могу представить себе, что дядя Нат поддался Джо, а потом составил завещание в мою пользу. Это такого рода шутка, которую он оценил бы. Только Джо умен и сделал так, чтобы завещание было незаконным.

— Ты ни слова не сказал об этом!

Его губы скривились.

— Нет. Только тебе. Но даже тебе кажется, что я выдумываю. А что подумают другие? Могу сказать, если ты не знаешь.

Она подняла на него взгляд, в котором сквозил ужас.

— Да, конечно, я знаю. Если ты прав, это бросает зловещий свет на то, что случилось! Я не настолько часто бывала здесь, чтобы судить. Я всегда списывала все неприятности на то, что у Джо просто талант говорить непоправимые бестактности. Но я понимаю, что и твое объяснение может быть правильным.

— Можешь мне поверить, оно верно. Скажу больше, если бы кто-нибудь другой, а не ты, обеспечил Джо алиби, я готов был бы поклясться, что именно он убил дядю Ната.

— Это невозможно, Стивен. Когда он прекращал болтать со мной, он бормотал себе под нос отрывки из песни.

Он поднял ее руку к губам и легко поцеловал ее.

— Хорошо, любимая. Я верю только твоим словам.

Невдалеке показался дом, и они вошли через парадную дверь как раз в тот момент, когда инспектор Хемингей провожал эксперта по отпечаткам пальцев и фотографа.

Инспектор больше, чем обычно, был похож на хищную птицу, его глаза довольно блестели, потому что под специальной пудрой на поверхности над камином в бильярдной проступили отпечатки пяти пальцев. Он понимающе поднял бровь при виде Стивена и Матильды и сделал свои собственные выводы.

— Вы, разумеется, совершенно правы, — сказал Стивен, правильно восприняв взгляд инспектора. — Но мы считаем, — по крайней мере так считает мисс Клар — что не стоит объявлять об этом в такое время. Зачем фотограф?

— Просто я хотел кое-что сделать, сэр. Если позволите, и вы времени зря не теряете.

Стивен рассмеялся.

— На самом деле, я потерял уже слишком много времени, инспектор. Как идут дела?

— Неплохо, сэр, — ответил Хемингей. Он повернулся к Матильде. — Я бы хотел поговорить с вами, мисс, если позволите.

— Хорошо, — ответила она, несколько удивленная этим. — Я присоединюсь к вам в кабинете, когда переобуюсь.

Это не заняло у нее много времени. Когда она вошла в кабинет, она нашла там не только инспектора, но и Стивена, который выглядел угрожающе. Она сразу же сказала:

— Убери эту гримасу с лица, Стивен, ты пугаешь инспектора.

— Ничего, мисс, — сказал Хемингей. — Я очень толстокожий.

— Это я вижу. Никто не собирается обвинять меня в убийстве, Стивен, так что расслабься! В чем дело, инспектор?

— Проверяя некоторые детали, мисс, я обнаружил, что забыл взять у вас показания. Так дело не делается, просто странно, как я упустил вас из виду. Так что, если не возражаете, я бы хотел, чтобы вы рассказали, что вы делали накануне Рождества, когда поднялись по лестнице, чтобы переодеться к обеду.

— Она дала показания инспектору Колволлу, — сказал Стивен.

— Но моему начальству этого недостаточно, сэр! — лживо объяснил Хемингей, — У нас, в Скотланд-Ярде, строго.

— Я с удовольствием расскажу вам, что я делала, — сказала Матильда. — Но, боюсь, это мало поможет. Сначала я приняла ванну, затем оделась и, наконец, спустилась в гостиную.

— И мне казалось, мистер Джозеф может подтвердить это, да, мисс?

— Да. Мы вместе поднялись наверх, и, пока я принимала ванну, он продолжал со мной разговаривать из своей комнаты. Я не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь останавливался, разве что тогда, когда мурлыкал себе под нос.

— Даже когда вы пошли из ванной к себе в комнату? Вы продолжали разговаривать друг с другом?

— Он продолжал говорить со мной, — поправила Матильда.

— Вы хотите сказать, что не отвечали ему?

— Я время от времени говорила: "О!" Иногда отвечала: «Да», когда он спрашивал, слушаю ли я его.

— Вы обычно разговаривали с мистером Джозефом, находясь у себя в комнате, мисс?

— Я не делала этого в предыдущую ночь и в последующие, но трех дней недостаточно, чтобы сказать о том, что обычно, а что нет.

— Понимаю. И вы вместе спустились в тот вечер?

— Рука об руку.

— Спасибо, мисс, это все, что я хотел знать, — сказал Хемингей.

Стивен, который хмуро наблюдал за ним, спросил:

— На что вы намекаете, инспектор?

— Проверяю факты, сэр, вот и все, — ответил Хемингей.

Но когда через несколько минут он встретился с сержантом Вером, он покачал головой и сказал:

— Ничего хорошего. Он позаботился обеспечить себе железное алиби.

— Вот вы и остались ни с чем! — ответил не очень разочарованный сержант.

— Нет, не остался, — резко ответил Хемингей. — В тот вечер, и только в тот вечер, Джозеф разглагольствовал с мисс Клар, пока она одевалась к ужину, и я еще больше, если было бы куда больше, убедился, он — тот, кого я ищу.

Сержант почти печально посмотрел на него.

— Никогда не знал, что вы можете идти против фактов, сэр.

— Ты не понимаешь, что у меня не все факты. У меня их много, но отсутствует некоторая существенная связь. Ну, я ничего не могу сделать, пока эти ребята не позвонят о результатах исследования отпечатков.

— Конечно, если окажется, что они принадлежат Джозефу, это будет сильное косвенное доказательство, — согласился сержант. — Но, с моей точки зрения, недостаточно сильное для того, чтобы его осудили, если мы не поймем, как он смог войти в комнату Натаниеля и убить его. Больше того, у нас еще есть носовой платок Ройдона.

Но Хемингей явно не интересовался платком Ройдона. Пока он ждал звонка из участка, его поймала Валерия, которая хотела знать, может ли она уезжать домой. Он заверил ее, что у него нет никаких возражений против ее немедленного отъезда; это заявление очень ободрило ее. Она пошла убеждать свою мать уехать из Лексхэма на следующее утро и обнаружила, что этой опасной леди наконец удалось загнать Стивена в угол, и она пыталась закрепить свою позицию. Когда Валерия вошла в гостиную, она услышала, как миссис Дин говорит:

— Я знаю, ты поймешь материнскую озабоченность, Стивен. Я очень, очень волнуюсь за счастье и будущее материальное благополучие моей дочери. При сложившемся тогда положении дел моя совесть требовала, чтобы я расстроила вашу помолвку. Но я убеждена, у тебя рыцарская натура, ты простишь мою осторожность, такую естественную для матери.

Выражение лица Стивена вряд ли могло дать ей такую уверенность. Прежде чем он смог ответить, вмешалась Валерия:

— О, мама, как я хочу, чтобы ты замолчала! Я все время говорю тебе, я не хочу выходить замуж за Стивена! И мы можем уехать домой, как сказал этот душка-инспектор.

В каких бы выражениях миссис Дин позже не осудила невежливое вмешательство дочери, даже она вынуждена была признать, что после таких откровенных слов надежды на возобновление помолвки не оставалось. Она высказала язвительное пожелание, чтобы они оба не обнаружили, что сделали ошибку, и не пожалели, и вышла из комнаты — в одиночестве переживать свое огорчение.

Валерия сказала, что жалеть ни о чем не будет, и в этом она совершенно уверена.

— И я тоже, — ответил Стивен. — Ты — прелесть, крошка моя, но за месяц ты довела бы меня до самоубийства.

— Ну, я думаю, ты был просто невыносим, если хочешь знать, — откровенно сказала Валерия. — Думаю, ты в конце концов женишься на Матильде.

— Чувствую, я обязан сказать тебе, что ты совершенно права.

— Бог мой, неужели ты уже сделал ей предложение?

— Да, но ты пока не распространяйся об этом.

Она изумленно посмотрела на него.

— Так вот почему ты вдруг стал почти похож на человека! Ты действительно чувствуешь себя на все сто просто потому, что сделал предложение Матильде Клар?

— Нет, глупышка, потому что она приняла его.

— Ты ужасная свинья, Стивен! — без злобы сказала она. — Ты совсем не так выглядел, когда был обручен со мной.

— Я совсем не то чувствовал. Сейчас я так переполнен добротой, что, если бы сегодня был День Подарков, будь я проклят, если бы я не поехал в бесплатную библиотеку и не нашел бы копию "Жизни императрицы Австрии" для тети Мод.

— Ну, тебе не стоит беспокоиться, она сейчас сама пишет в Лондон.

В этом она была не совсем права. Мод и в самом деле решила написать такое письмо, но поскольку она не в состоянии была вспомнить ни автора, ни издателя, а первые страницы погибли в печке, казалось, на пути получения книги возникло непреодолимое препятствие. Она взывала ко всем за недостающими деталями, но никто не знал их и потому не мог прийти к ней на помощь. Джозеф с трагическими нотками в голосе произнес, что книга будет вызывать такие болезненные воспоминания, что он надеется, она воздержится от того, чтобы снова вносить ее в дом. Стивен сразу же поразил всех, обещая облазить весь Лондон в поисках всех книг, которые когда-либо были написаны об императрице, и выслать их ей.

— Ну, ну, старина, не дразни свою тетю! — сказал Джозеф, погрозив ему пальцем.

— Вы ошибаетесь. Я совершенно серьезно. У вас будет бесконечное множество жизней императрицы, тетя.

— Ты очень добр, Стивен, но мне не нужно бесконечное множество. Я просто хочу возместить ту книгу, которую сожгли. И думаю, тот, кто намеренно уничтожил ее, и должен это сделать.

— Я не тот, но у меня солнечное настроение, и я возмещу ее, — сказал Стивен.

— Ты не должен этого делать! — воскликнул Джозеф. — Мы же не можем допустить, чтобы он бросал деньги на ветер, правда, дорогая? Нет, думаю, если ты так ее хочешь, я сам разорюсь и куплю тебе копию. Ты получишь ее на свой день рождения! Ну как?

— Спасибо, Джозеф, но мой день рождения только в апреле, и ты это прекрасно знаешь, а книга мне нужна сейчас, — ответила Мод. — Я обращусь в фирму Бодмин и опишу, как она выглядела, надеюсь, они поймут, какую книгу я имею в виду.

Джозеф похлопал се по руке.

— Но, дорогая, это же старая книга. Боюсь, окажется, ее не выпускают уже несколько лет. Я могу прочесать для тебя магазины подержанных книг. Потерпи, и ты ее получишь, если это только возможно! На твоем месте я бы не писал к ним, я совершенно уверен, они не смогут найти ее.

Поскольку Мод явно собиралась оспорить точку зрения Джозефа, а Стивен уже устал от всего этого, он вышел из комнаты. Это случилось как раз тогда, когда инспектор Хемингей выходил из комнаты с телефоном. Глаза инспектора победно сияли, Стивен сразу же заметил это и спросил:

— Кажется, вы очень довольны собой, инспектор. Нашли ценную улику?

— Ваша беда, сэр, что вы хотите знать слишком много, — сурово сказал Хемингей. — Если вы ищете мисс Клар, две минуты назад она прошла наверх.

— Предупреждаю вас, инспектор, не смейтесь надо мной! Мой характер может не выдержать таких шуток. Я не ищу мисс Клар. Я убегаю от "Императрицы Австрии".

Инспектор улыбнулся.

— Что, вы хотите сказать, она снова потерялась?

— Нет, но в ее теперешнем состоянии она бесполезна для моей тети, а поскольку она не может вспомнить автора, мы попали в безвыходное положение, и его обсуждение скоро очистит этот дом от гостей. Конечно, если бы вы хоть что-то стоили как следователь, к этому времени вы бы уже определили, кто предал «Императрицу» огню.

— Да, миссис Хериард уже попросила меня об этом, — ответил Хемингей. — Сожалею, что не могу помочь ей, но — увы! — мое время мне не принадлежит. Почему бы ей не спросить в библиотеке, кто автор книги? Они должны знать.

— Инспектор, — сказал Стивен, — вы великий человек! В течение всего нашего изнуряющего обсуждения никто не додумался до такого простого решения. Я не желаю больше ничего слышать об императрице, но я передам ваш совет моей тете частично потому, что я в добродушном настроении, частично потому, что мой дядя Джозеф еще меньше меня хочет слышать про императрицу, судя по тому, как он упорно возражает против того, чтобы тетя достала копию книги.

Проницательные глаза Хемингея не сходили с его лица.

— А вы не часто упускаете случай рассердить своего дядю, сэр?

— Надеюсь, что никогда, — спокойно сказал Стивен.

— Можно поинтересоваться, почему, сэр?

— Взаимная неприязнь.

— Взаимная? — повторил Хемингей, поднимая бровь.

— Разве я сказал взаимная? Просто оговорился.

Хемингей кивнул, как будто полностью удовлетворенный этим объяснением. Стивен направился обратно в гостиную, но не успел он войти, как дверь открылась, и из нее вышла Мод.

Ее маленький рот был плотно сжат, холодный взгляд пристально смотрел на Стивена. Он сказал:

— Я как раз собирался искать вас, тетя. Инспектор Хемингей советует вам спросить об имени автора в библиотеке.

Напряжение немного спало с лица Мод, и взгляд, который она бросила на Хемингея, был почти одобрительным.

— Очень разумная мысль, должна признаться, — сказала она. — Но я все-таки считаю, что возместить книгу должен тот, кто ее уничтожил. Отвратительная шутка. Я не подумала бы ни на кого в Лексхэме, даже на тебя, Стивен.

— Дорогая тетя, освободитесь от этой навязчивой идеи! — устало ответил Стивен. — Зачем бы мне понадобилось сжигать ее?

— Джозеф говорил, ты сказал ему…

— Джозеф говорил! — воскликнул он, его брови угрожающе нахмурились. — Сомнений больше нет! Возможно, скоро выяснится, он сам ее сжег, чтобы бросить на меня новое подозрение!

Казалось, Мод совсем не обиделась на это обвинение. Она спокойно сказала:

— Не понимаю, зачем бы ему понадобилось так поступать, Стивен.

Он коротко рассмеялся и зашагал по направлению к бильярдной.

Инспектор задумчиво смотрел ему вслед. Поскольку Мод продолжала продвигаться к лестнице, он повернулся к ней и заметил:

— Очень жаль, что мистер Хериард так настроен против вашего мужа, мадам. А ведь дядя так его любит!

Но Мод трудно было втянуть в разговор. Она встретила взгляд инспектора ничего не выражающим взглядом и сказала своим равнодушным голосом:

— Да.

Он не делал дальнейших попыток задержать ее, а пошел искать сержанта.

— Отпечатки пальцев принадлежат Джозефу, — сообщил он этому достойному человеку.

Губы сержанта сложились в беззвучном свисте.

— Выглядит подозрительно, сэр, — признал он. — Очень подозрительно. Но если вы не опровергаете его алиби…

— Забудь о нем! — сказал Хемингей. — Что я упустил? Хотел бы я знать.

Сержант почесал в голове.

— Я вчера полночи не спал, все пытался что-нибудь нащупать, — сказал он. — Но будь я проклят, если мне это удалось. Не понимаю, что вы могли упустить.

— Разумеется, не понимаешь! Если бы ты это понимал, я бы тоже это понял, и давно! — раздраженно ответил Хемингей. — У меня все время такое чувство, что разгадка у меня под носом. Достаточно, чтобы вывести из себя и святого. Беда в том, что меня отвлекают — все эти помолвки, расстроенные и устроенные, и миссис Хериард теребит, чтобы я выяснил, кто сжег ее проклятую «Императрицу». Я уже ничего не понимаю. Что мне необходимо, так это тишина и покой. Тогда я смогу думать.

Сержант закрыл рукой улыбку.

— Миссис Хериард снова набрасывалась на вас, сэр? — с сочувствием спросил он.

— Не говоря уже о молодом Хериарде. Я думал, у него больше здравого смысла. Можно подумать, у меня нет никаких других дел, как только искать пропавшую собственность!

— Кстати, а что это за императрица? — спросил сержант.

— Откуда мне знать? Слушай, если ты собираешься изводить меня ею, я должен буду заказать себе хорошенькую комнату в сумасшедшем доме, потому что мне она понадобится. Я пришел поговорить с тобой об убийстве, а не болтать об иностранных королевских фамилиях. Что бы ты назвал главной особенностью этого дела?

Сержант не мог сопротивляться такому приглашению.

— То, что сразу приходит в голову, сэр? Ну, мне бы не хотелось говорить.

— Почему, черт возьми? — спросил Хемингей. — Что это?

— Ну, сэр… императрица! — извиняющимся тоном ответил сержант.

— Теперь послушай, парень, — начал Хемингей угрожающим голосом, — если ты думаешь, что сейчас подходящее время для таких глупых шуток… — Внезапно он запнулся и сдвинул брови. — Ты прав! — сказал он. — Боже мой, ты прав!

— Я не всерьез сказал, сэр, — проговорил изумленный сержант. — Просто глупая шутка, как вы и сказали.

— Может быть, совсем не такая уж глупая, — ответил Хемингей. — Если подумать, есть в этой книге что-то странное. Почему кто-то захотел ее сжечь?

— Вы же сами говорили, сэр, что не осудили бы того, кто попытался от нее избавиться, потому что пожилая леди все время о ней говорит.

— Ты должен излечиться от этой нелепой привычки запоминать все те мои слова, которые для тебя было бы лучше забыть, — сказал Хемингей. — Единственный член этой компании, который мог бы засунуть книгу в печь потому, что он устал о ней слышать, это молодой Хериард, а он этого не делал.

— Откуда вы знаете, сэр?

— Он сказал, что он не делал этого… вот откуда и знаю.

— Кажется, у вас есть только его слова, — возразил сержант.

— Спасибо, — горько сказал Хемингей. — Может быть, я и не очень хороший следователь — на самом деле, я начинаю думать, я просто никчемный, — но я всегда знаю, когда клиент лжет, а когда говорит правду. Стивен не сжигал этой книги, и бесполезно пытаться убедить меня, что ее бросили в печь по ошибке, этой версии я никогда не верил и никогда не поверю. Кто-то пытался избавиться от этой книги, и причина была другая, не та, по которой это мог бы сделать Стивен. — Его лицо вдруг приняло то сосредоточенное выражение, которое так хорошо знал сержант. Он вытянул палец. — Джозеф не хочет, чтобы пожилая леди получила копию, вот почему его любимый племянник Стивен из кожи вон лезет, чтобы помочь ей в этом. Парень, думаю, мы что-то нащупали!

— Вы-то может быть, сэр, но будь я проклят, если я тоже! — откликнулся сержант. — Я хочу сказать, какое отношение может иметь книга о той или другой императрице к смерти Натаниеля Хериарда? В этом нет никакого смысла!

— Послушай! — сказал Хемингей. — А что это за императрица?

— Именно это я у вас и спрашивал, сэр, а вы правильно осадили меня за то, что я попусту трачу ваше время.

— Елизавета. Так ее звали, — невозмутимо продолжал Хемингей. — У нее был сын, который покончил с собой в каком-то охотничьем домике, вместе с девицей, на которой он хотел жениться, но не мог. Я знаю, потому что это мне рассказала миссис Хериард.

— Вы хотите сказать, это могло натолкнуть убийцу на мысль, как убить Натаниеля? — спросил сержант.

— Это или что-то еще в книге. Предполагаю, что-то, до чего пожилая леди еще не дошла. Постой! Разве кого-то из иностранных королей не убили в Швейцарии или где-то еще?

— Когда это было? — спросил сержант. — Их все время убирают, этих иностранных королей.

— Думаю, в прошлом веке. Что мне нужно, так это энциклопедия.

— Ну, наверное, в здешней библиотеке должна быть, — предположил сержант.

— Надеюсь, — сказал Хемингей. — Мне не хватает убедиться, что нужный мне том пропал, и я буду железно уверен, что я что-то нащупал!

Когда несколько минут спустя они вошли в библиотеку, в ней никого не было. На одной из полок, опоясывающих стены комнаты, инспектор с удовольствием обнаружил красиво переплетенную энциклопедию. Нужный том был на месте. Пролистав великое множество страниц, посвященных жизням всех Елизавет, к которым он не питал ни малейшего интереса и чьи притязания на славу он был склонен не признавать, инспектор наконец напал на Елизавету, императрицу Австрии и королеву Венгрии, родившуюся в Мюнхене 24 декабря 1837 года и убитую 10 сентября 1898 года в Женеве.

— Убитую! — выпалил сержант, читавший статью через плечо своего начальника.

— Не дыши мне в ухо, — сказал Хемингей и понес книгу к окну.

Сержант видел, как он перевернул еще несколько страниц, провел пальцем по столбцу и стал внимательно читать. Выражение нетерпеливого любопытства на его лице сменилось непередаваемым изумлением. Сержант не знал, как набраться терпения, но он знал, что не следует нарушать сосредоточенности своего шефа, и беспокойно ждал, когда чтение подойдет к концу.

Наконец Хемингей поднял глаза от книги. Он глубоко вдохнул воздух.

— Ты знаешь, как убили эту женщину? — спросил он.

— Нет, не знаю, — коротко сказал сержант.

— Ее закололи, — продолжал Хемингей. — Итальянский анархист бросился к ней, когда она шла по пристани в Женеве, чтобы сесть на один из озерных пароходов. Он ударил ее в грудь кинжалом и убежал.

— Такое за границей случается, — сказал сержант. — Вспомните этого югославского короля в Марселе! Плохая работа полиции.

— Наплевать на это! Слушай меня! — продолжал Хемингей. — Ее закололи, как я сказал тебе, и человек убежал. Она запнулась и упала бы, если бы графиня, обняв, не поддержала ее. Ты понял? Она не знала, что ее закололи. Графиня спросила, не больна ли она, и здесь говорится, она ответила, что не знает. Графиня спросила, не дать ли ей руку, но она отказалась. А теперь слушай, и слушай внимательно! Она поднялась на корабль, он отплыл, и только тогда она потеряла сознание! Когда ей стали расшнуровывать платье, то обнаружили следы крови. Она умерла несколько минут спустя.

— О, Боже! — задохнулся сержант. — Вы хотите сказать… вы хотите сказать, что возможно…

— Я хочу сказать, что Натаниель Хериард не был убит в своей комнате, — сказал Хемингей. — Ты помнишь, по медицинскому заключению смерть, вероятно, наступила в течение нескольких минут? Ни один из врачей не сказал, что смерть была мгновенной. Именно так. После того, как в него вонзили кинжал, он прошел в свою комнату и запер за собой дверь, и эту дверь никто не открывал до тех пор, пока Форд и Стивен Хериард не сломали замок.

Сержант дважды сглотнул.

— И Джозеф обеспечил себе алиби!

— Он обеспечил себе алиби уже после того, как совершил убийство, и на все время между тем, когда была закрыта дверь, и тем, когда сломали замок.

— Но когда он вонзил кинжал? — спросил сержант. — Не забывайте, мисс Клар поднималась вместе с ним! Не мог же он это сделать, когда она смотрела на него!

— Приведи ее! — сказал Хемингей, с грохотом захлопнув энциклопедию. — Ты, наверное, найдешь ее в бильярдной вместе со Стивеном.

Сержант действительно нашел ее там и вернулся в библиотеку в сопровождении не только Матильды, но и Стивена. Умоляющим жестом он показал инспектору, что не мог избавиться от Стивена, и бросил укоризненный взгляд на этого ничем не пробиваемого молодого человека.

— Послушайте, инспектор! — сказал Стивен, почти что выходя из себя. — Может быть, вы известите меня, когда вы закончите досаждать мисс Клар!

— Хорошо, — пообещал Хемингей. — Вам нечего горячиться, сэр. Поскольку она все равно вам расскажет, я не возражаю против вашего присутствия здесь, если вы будете держать себя в руках и не тратить мое время, защищая ее от жестокой полиции.

— Ну и наглость! — сказал Стивен, непроизвольно усмехнувшись.

— Садитесь и молчите, — продолжал Хемингей. — А теперь, мисс, сожалею, что снова беспокою вас, но я хочу, чтобы вы ответили на мои вопросы. Вы рассказали мне, что случилось после того, как вы поднялись к себе в тот вечер, когда убили мистера Хериарда, а сейчас я хочу, чтобы вы рассказали мне, что случилось до этого. Насколько я помню, вы показали инспектору Колволлу, что поднялись вместе с Джозефом Хериардом?

— Да, — ответила она. — То есть он поймал меня на самом верху лестницы.

— Поймал вас?

— Да, он сначала пошел относить стремянку в бильярдную, чтобы она никому не могла причинить никакого вреда.

Глаза инспектора сияли.

— Неужели, мисс? Был ли мистер Натаниель Хериард где-нибудь поблизости?

— Он как раз перед этим отправился к себе в комнату.

— Вы видели, как он уходил?

— Да, конечно, — ответила она несколько озадаченно.

— Где вы находились, мисс?

— В холле. На самом деле, я стояла в дверях вот этой комнаты. Я наслаждалась сигаретой в тишине после тех напряженных часов, которые мы провели, слушая пьесу мистера Ройдона. Думаю, все остальные уже ушли переодеваться. Потом я услышала, как Натаниель и Джозеф Хериарды вместе вышли из гостиной.

— Продолжайте, пожалуйста, мисс. Что они делали?

— Ссорились. Нет, это не совсем правильно. Мистер Хериард все еще сердился по поводу пьесы и… ну, там еще были неприятности, а мистер Джозеф Хериард пытался успокоить его.

— Ему это удалось?

— Нет, совсем нет. Я слышала, как мистер Хериард сказал, чтобы Джозеф не поднимался вместе с ним, потому что он в нем не нуждается. Потом он упал, споткнувшись о стремянку. — Она слегка хихикнула и сказала с раскаянием: — Простите, мне не нужно было смеяться, но это действительно было смешно.

— Где была эта стремянка? — спросил Хемингей.

— На первой площадке. Это Джозеф ее там оставил и… ну, что касается Натаниеля, это у них было последней каплей, потому что ему не нравилось, что по всему дому развешаны гирлянды и проклятая стремянка подставила ему подножку. Не знаю, как это произошло. Джозеф говорит, он специально сшиб ее, должна признать, это было бы в характере Натаниеля.

— Вы своими глазами видели, как это случилось, мисс?

— Нет, я услышала грохот и вышла в холл посмотреть, что происходит.

— И что, мисс? Что происходило?

Матильда, нахмурившись, посмотрела на инспектора.

— Я не совсем понимаю вас. Мистер Джозеф Хериард помогал своему брату подняться с колен и пытался извиниться перед ним за то, что оставил стремянку в таком неподходящем месте.

— А мистер Натаниель?

— Ну, он был очень сердит.

— Он что-нибудь сказал?

— Да, он велел Джозефу снять все украшения и сказал, что тот — неуклюжий осел.

— Как вам показалось, он поранился при падении?

— Не знаю. По правде говоря, когда ему что-то не нравилось, у него было обыкновение притворяться, что он практически инвалид из-за своего люмбаго, и он, разумеется, прикладывал руку к спине и… — Ее голос внезапно замер, она судорожно глотнула воздух и схватилась за спинку стула. — Инспектор, для чего все эти вопросы? Вы же не хотите сказать… Но это же невозможно!

Стивен, не отводивший от нее глаз на всем протяжении ее рассказа, хрипло сказал:

— Неважно! Продолжай, Матильда! Что произошло дальше?

Она сказала потрясенным голосом:

— Он пошел наверх. Довольно медленно. Он все время держался за перила. Я думала, он снова разыгрывает из себя калеку. Я слышала, как захлопнулась его дверь, когда он поднялся, и я… я засмеялась. Понимаете, я думала…

— Это не имеет значения, — вмешался Стивен. — Что делал Джо? Он знал, что ты наблюдаешь за ними?

Она повернула голову.

— Нет. Не знал, пока я не рассмеялась.

— А тогда? Что он сказал?

— Не помню. Думаю, ничего особенного. Он слегка вздрогнул, но это же естественно. Да, он сказал, что Нат специально сшиб стремянку! Потом он понес стремянку в бильярдную. Я забрала свою сумочку из этой комнаты, потушила сигарету и пошла наверх переодеваться. Джозеф догнал меня на самом верху лестницы. Но… но это невозможно! Это не могло произойти тогда!

Стивен сказал:

— Это возможно, инспектор? Его убили тогда?

— Вы не имеете права задавать мне такие вопросы, сэр, вы сами знаете. Более того, я должен предупредить вас обоих…

— Соблюдать молчание! Не беспокойтесь!

— Но нож! — сказала Матильда. — Я не видела его! Что он мог с ним сделать?

— Спрятать его от тебя нетрудно! — ответил Стивен. — В рукаве или просто зажать рукоятку в ладони и прижать острие к руке. Ты бы никогда не заметила его! — Он повернулся к инспектору. — Возможно ли, чтобы мой дядя поднялся по лестнице после того, как его закололи?

— На это лучше может ответить врач, сэр.

— Тем не менее именно это вы и подозреваете. Что привело вас к этой мысли?

— Когда я все докажу, сэр, может быть, я расскажу вам. А до тех пор я попрошу вас и мисс Клар вести себя так, как если бы не было этого в высшей степени проясняющего разговора.

— Не беспокойтесь! — проговорил Стивен, блестя глазами. — Никакие сокровища мира не заставят меня помешать правосудию! Никакие!

— Думаю, — сказала потрясенная Матильда, — я уйду в свою комнату с головной болью. Я не могу встретиться с Джозефом и не могу разыгрывать спектакль. Меня немного тошнит.

— Правильно, мисс, идите к себе, — сказал Хемингей. — Это лучшее, что вы можете сделать.

Она направилась к двери. Стивен открыл ее для Матильды, и как только она сделала шаг в холл, то непроизвольно вздрогнула, потому что там стоял Джозеф.

— А, вот и ты, Тильда! — воскликнул Джозеф. — А я как раз искал тебя! Время для чая, дорогая! Привет, Стивен, старина! Что за озорство вы затеяли, хотел бы я знать?

— У Матильды болит голова, она пойдет приляжет, — объяснил Стивен, закрывая за собой дверь. — Вы сказали, чай уже готов?

— Бедная Тильда! — озабоченно воскликнул Джозеф. — Не могу ли я чем-нибудь помочь тебе, дорогая? Тебе не нужен аспирин? Уверен, у Мод есть.

— Все пройдет, если я полежу, — ответила Матильда. — Ничего страшного, у меня это часто бывает.

— Ну же, Джо, оставьте ее в покое! — сказал Стивен, открывая дверь в гостиную. — Чай!

— Сейчас приду, старина! — ответил Джозеф. — Только помою руки.

Матильда поднялась вверх по лестнице. Стивен слышал, как она прошла через верхний холл и вошла к себе в комнату. Он посмотрел, как Джозеф легкой походкой последовал за ней, затем, мрачно улыбнувшись, вошел в гостиную.

Появившийся из библиотеки инспектор обнаружил, что путь свободен, и сразу поднялся на первую площадку лестницы. Опустившись на колени, он тщательно обследовал ковер. Это был толстый ковер с серым ворсом, на нем были видны несколько небольших пятен. Инспектор обнаружил два коричневых и, рассмотрев их через лупу, вынул из коробочки в кармане безопасное лезвие и осторожно срезал их с ковра. Он положил отрезанные пучки ворса в коробочку и поднялся с колен.

— Я еду в участок, — коротко сказал он. — Ты остаешься здесь и не спускаешь глаз с нашего умника. Не исключено, что он подслушивал за дверью. Следуй за ним!

Сержант, который был погружен в свои мысли, спросил:

— Шеф, если это правда… почему он ударил его в спину? Тот парень не так убил императрицу, если судить по тому, что вы прочитали!

— Потому что, во-первых, любую острую боль в спине Натаниель приписал бы люмбаго. Во-вторых, наш добрый дядя Джозеф изучил анатомию и выбрал лучшее место для своих целей.

— Но каков риск! — воскликнул сержант. — А если бы ничего не вышло? Если бы старик упал прямо здесь?

— Это было маловероятно. Если бы он сразу же упал в обморок, Джозеф помог бы ему дойти до его комнаты и оставил бы его там. Не забывай, он считал, что отделался от всех остальных! Он должен был рискнуть. Смотри за ним в оба!

Он вышел из дома, и минуту спустя сержант услышал, как отъехала полицейская машина.

Около трех часов спустя инспектор Хемингей снова появился в Лексхэме. Его впустил Старри, который напыщенно произнес, что рад его видеть.

— Ну, это что-то новенькое, — сказал Хемингей. — Просто осветило весь мой день. Спросите мистера Стивена, не может ли он уделить мне минутку.

— Я сообщу мистеру Стивену, что вы здесь, инспектор, — сказал Старри. — Произошло нечто особенное, о чем, я считаю, вас надо немедленно поставить в известность.

— Вы не можете поставить меня в известность ни о чем, чего бы я уже не знал, и не пытайтесь! — резко ответил Хемингей. — Найдите мне мистера Стивена!

С видом оскорбленного величия Старри удалился.

Через несколько минут Стивен вошел в холл.

— Благодарение Богу, вы вернулись! — сказал он. — Джозеф исчез. Не представляем, где он. Его не видели с тех пор, как он пошел к себе помыть руки перед чаем.

— Не беспокойтесь о нем, сэр, я знаю, где он находится, а это самое главное.

— Где? — спросил Стивен.

— За решеткой, — ответил Хемингей. — Я пришел сообщить вам об этом.

— Боже! — сказал Стивен. — Признаюсь, инспектор, я думал, он выскользнул у нас из рук. Должно быть, он слышал, о чем мы говорили в библиотеке, и улизнул. Где вы его поймали?

— О, я его не ловил! — ответил Хемингей. — Сержант Вер арестовал его на пересадке в Фриклее около двух часов тому назад. Я почему-то подумал, что он мог подслушивать, поэтому оставил Вера присмотреть за ним. Это было для него очень поучительно. Ваш дядя Джозеф покинул дом через дверь в сад, выглядел он беззаботно и нес чемодан, это было не больше двадцати минут спустя после моего отъезда. Не буду утомлять вас деталями, но скажу вам следующее: когда он вышел из сарая, куда сначала направился, бедный Вер подумал, что у него начались галлюцинации или дядя Джозеф стал значительно темнее, чем был. К вопросу о талантливой игре! Ну, к этому времени ваш дядя Джозеф облачился в прекрасный коричневый парик, наклеил усы, подтемнил брови, Вер говорит, трудно было поверить, что это тот же самый человек.

— Старые театральные запасы! — сказал Стивен.

— Это неудивительно. К счастью, Вер надежен, если и не очень умен, и как только он понял, в чем дело, он последовал за вашим дядей. Первая возможность позвонить мне представилась ему на пересадке в Фриклее, куда они добрались медленным поездом. Если судить по замечаниям Вера, в поезде плохо топили. К. этому времени я уже с пользой для себя побеседовал с полицейским врачом, который пропустил через несколько тестов кусочки вашего ковра на лестнице. Не буду передавать вам то, что говорил этот парень об убийствах в выходные дни!

— Кровь? — спросил Стивен.

— Да, сэр. Той же группы, что и кровь мистера Хериарда, которую я нашел на одежде в месте удара. Возможно, эти несколько капель упали с ножа, потому что у мистера Хериарда почти не было внешнего кровотечения. Исходя из этого и добавив несколько штрихов, чтобы достичь необходимой убедительности, я приказал Веру арестовать дядю Джозефа по обвинению в убийстве своего брата и привезти его в Лондон не менее медленным и не менее холодным поездом, чего он так опасался. А сейчас, если вы не возражаете, сэр, мне необходимо увидеть миссис Хериард и сообщить ей это известие.

— Минуточку! — сказал Стивен. — Как, черт возьми, вы до этого додумались?

— Почитайте "Жизнь императрицы Австрии Елизаветы", а не ворчите на других за это, может быть, тогда вы поймете, — ответил Хемингей. — Ваш дядя Джозеф прочитал… прочитал до конца, это больше, чем он позволил своей жене. Где она, сэр?

— В гостиной. С ней мисс Клар. Значит, императрицу убили?

— Не собираюсь портить вам удовольствие, — твердо сказал инспектор. — И потом, у меня нет времени. Вы все найдете в энциклопедии.

— Черт вас подери! — воскликнул Стивен и провел его в гостиную.

Когда Мод увидела инспектора, она спокойно посмотрела на него, ее руки были сложены на коленях, лицо ничего не выражало. Матильда инстинктивно придвинулась к ней, однако, когда инспектор коротко, но, насколько мог, мягко рассказал ей, что ее мужа арестовали, Мод не проявила никаких признаков волнения. Минуту она молчала. Затем сказала:

— Не понимаю, как Джозефу удалось это сделать.

Растерянная Матильда воскликнула:

— Вы считали, что он был способен на это?

— О да! — Мод говорила так, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся. — Видите ли, я прожила с Джозефом около тридцати лет. Никто из вас не понимал его.

Матильда озадаченно смотрела на нее.

— Разве вы… разве вы не любили его? — спросила она.

— Разумеется, любила, когда выходила за него замуж, — ответила Мод. — Однако уже много лет прошло с тех пор, как я его совсем разлюбила. И даже более того.

— И вы продолжали жить с ним!

Мод поднялась, поправила шарф на плечах и скромно улыбнулась.

— Меня воспитали в представлении, что замуж выходят, чтобы делить горе и радость, — сказала она. — Наверное, вы думали, раз я была актрисой, я не заботилась о таких вещах. Но я всегда считала, что нужно исполнять свой долг. Видите ли, Джозеф был мне верен. — Она пересекла комнату и подошла к двери. — Я не буду спускаться к ужину, — объявила она. — Если я спущусь, вам будет неловко. Вы что-нибудь еще хотите сказать мне, инспектор?

— Нет, мадам, ничего больше, — ответил Хемингей, не менее удивленный, чем Матильда.

— Вы хотите, чтобы я поднялась с вами? — спросила Матильда.

— Нет, спасибо, дорогая. Просто попросите их принести мне ужин в комнату, пожалуйста, и не беспокойтесь обо мне. Я буду совершенно счастлива, строя планы о маленьком домике, в котором я всегда мечтала жить. — Она остановилась и взглянула на Стивена, который открыл ей дверь. Мод снова улыбнулась. — Одна! — просто сказала она и вышла из комнаты.

1

Дингли Делл — название поселка в романе Ч. Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба».

2

Мистер Вордли — персонаж этого же романа.

3

Стриндберг Август (1849–1912) — шведский писатель, драматург.

4

Плато в США и Мексике.

5

Сиддонс Сара (1755–1831) — знаменитая английская актриса.

6

Торквемада Томас (1420–1498) — деятель инквизиции в Испании, первый «великий инквизитор» (1483–1494).

7

Стиль английской мебели xviii в.

8

Питер Пэн — герой одноименной сказки Дж. Барри о мальчике, который не хотел становиться взрослым.

9

Лицо, выполняющее обязанности главы дипломатического корпуса.

10

Тюремный автомобиль, окрашенный в черный цвет (разг.).

11

Чутье (фр.).