Книга: Приключения Красной Беретки

Приключения Красной Беретки

Явление. Сентябрь

Вначале был грохот. Вернее, был тройной грохот. Сначала был глухой удар, будто упало что‑то пластмассовое, переходящий в хлопок, а через секунду – еще один, но уже сильнее, но без хлопка. Шаги в коридоре… Да, это могло бы произойти и вот произошло. Красная Беретка взяла минуту назад снятую беретку со столика и водрузила на голову… «Все началось с большого взрыва…» Она прогнала эту глупую мысль, и, после секундного раздумья, вытащила револьвер из‑под подушки. «Он гораздо интереснее, чем браунинг из сумочки». После чего присела на кровать, полулежа откинувшись на подушки, так чтобы револьвер зафиксировался на колене, стволом точно в дверь. Свою косу–до–пояса она закинула влево во избежание непредвиденных обстоятельств. «Непредвиденных… Ха!» Шаги были медленными, тот кто‑то или не спешил, или боялся. «Интересно, это вор или тот самый маньяк, которого ловят уже третий месяц? Я буду болтать с ним с позиции силы… Это общая черта людей – они настолько разговорчивы под дулом револьвера и, бывает, так искренни. И все будут говорить: «Красная Беретка поймала Маньяка!.. или все‑таки пристрелила?» Шаги замедлились. Левой рукой Красная Беретка очень тихо взвела курок. Была еще секунда… «Не будь я зеленоглазой блондинкой»… Секунду она потратила на то, чтобы брошка на беретке – а это был серебряный, похоже, действительно древний значок в виде серпа и молота, инкрустированного полудрагоценными белыми камнями – смотрелась точно на месте. Она и так была на месте, но в таких вещах лучше всегда удостовериться. Шаги прекратились.

— Вот только стрелять не надо, — раздался высокий, тонкий но при этом явно мужской голос.

— Почему, — ответила Красная Беретка, и тут же подумала: «А почему я спросила Почему?»

— У вас револьвер, и вы его, похоже, держите. И можете выстрелить.

— Еще как могу. Возможно, зрелище ваших разлетающихся мозгов доставит мне непревзойденное эстетическое удовольствие. «Нет, — подумала Беретка, — в голову стрелять не буду. Оттереть кровь – мелочи, а убирать мозги… фу»

— У меня нет мозгов, — ответили из‑за двери.

— Хотя бы самокритично… И, скорее всего, верно. Но я все‑таки проверю.

— Вы не так поняли… Вы меня за кого‑то приняли.

— Я не могла вас за кого‑то принять, потому что еще не видела.

— Я никуда не залезал… Я был тут всегда.

— Что… Я не понимаю. Вы что‑то темните. Заходите.

— Подождите, я должен объясниться. Я не хочу вас напугать.

— Чем меня напугать? У вас там гранатомет? Заходите.

— Нет, я просто не человек. Я скелет.

— Что? заходите, руки вверх, ладони вперед. И без глупостей, я не буду смотреть, скелет – не скелет, просто мозги вынесу, — и снова подумала: «только не в голову».

Дверь начала медленно–медленно открываться. Вошедшего было не очень хорошо видно в свете настольной лампы, и это определенно был не человек. Это был скелет. В потертом, достаточно старом темном костюме. К тому же в пыльном. Красная Беретка читала в сказках, что скелеты могут ходить и даже говорить. Но сюрреализм происходящего ее все‑таки удивил.

— Вы откуда? – спросила Красная Беретка.

— Я из шкафа, – ответил скелет, — только, пожалуйста, не выстрелите случайно… Я не переживу, я рассыплюсь…

— И как вы попали в шкаф?

— Я там был всегда. Нет, я когда‑то не был в шкафу, но я там был потом, меня там забыли. Или оставили. Я же не мог там остаться сам, значит…

— Так, немного медленнее. Пусть вы были в шкафу. Вы туда как‑то попали. Наверно, очень давно спрятались. Но что заставило вас оттуда вылезти?

— Сами понимаете, мир становится более мифическим… Сказочные персонажи возвращаются. Все очень странно меняется… Закат Европы… Сумерки богов… Вот мы, скелеты, из шкафов и выпадаем.

— Так. Я думаю. Закат Европы. Скелеты выпадают из шкафов… Все верно. Не наоборот?

— Именно верно. Сначала Закат Европы, а потом скелеты выпадают из шкафов. Было бы странно, если бы от выпавших из шкафов скелетов случился Закат Европы.

— И сумерки богов? Вы вообще понимаете, что меня в доме скелет. Хотя кому я говорю. Я немного даже теряюсь. Ладно, я вижу вас пугает револьвер. Я его отложу. Тем более я не думаю, что скелет, рассуждающий о Закате Европы, может быть чем‑то серьезно опасен. Хотя какой Закат Европы, какие сумерки, что за бред…

— Это реальность. Все‑таки она закатывается. А если бы она не закатывалась, скелеты бы не выпадали из шкафов… Это кажется логичным.

— Хорошо, вы были в шкафу всегда. Я в это не верю, но вам я скажу, что я верю. Что там был за грохот?

— Шкаф был весь забит. Когда я начал выпадать, на меня упала лампа. Настольная. И лампочка в ней разбилась.

— Я что‑то начинаю припоминать… Эту лампу… Она на вас упала, и в этот момент мир стал мифическим? – Беретка улыбнулась, и на щеке у нее появилась ямочка.

— Нет, этого недостаточно для изменения мира, — Скелет был серьезен.

— Мифическим… это что, мир в фэнтези какое‑то превратился?

— Не мир, а Европа… Почему нет. Трагедия была, комедия была, пародия была, фарс был, авангард был, абсурд был, постмодерн был… Почему бы ей не стать теперь фэнтези?

— А разве фэнтези может быть какой‑то стадией, кроме первой… – лицо Беретки стало сосредоточенным.

Скелет промолчал. Беретка подумала и продолжила:

— Мир, говорите, становится более мифическим… какое странное слово. Проще, но длиннее – в нем становится больше элементов мифов. Вы – часть этого приходящего мифического. Или вы хотите мне заморочить голову?

— Да. То есть нет. И вы, поскольку говорите со скелетом, тоже будете частью мифического.

— Интересное предложение. Мне никто не делал таких предложений. А что будет дальше?

— Мир будет интереснее. Мир станет восхитительно интересным.

Красная Беретка уже приняла решение, что она не выгонит Скелета. «Есть правило — говорящие волки не кусаются. Он безопасен. Теперь выясним, насколько интересен».

— Все‑таки скелет в доме… А не поискать ли вам… ладно, нам, какой‑нибудь замок, например… с привидениями. Я утром отвезу вас туда на машине.

— Я все‑таки в вашем доме выпал из шкафа, — несколько обиженно сказал Скелет, — не в каком‑то замке.

— А до утра можете побыть в сарае… – Беретка притворно наморщилась, она долго этому училась перед зеркалом.

— Вы хотите выгнать старого, слабого Скелета под дождь, из дома, в котором он пробыл дольше, чем вы живете…

— Стоп, я не говорила про дождь, я говорила про сарай. А почему это я не могу выгнать старого, слабого Скелета под дождь? – Беретка любила устраивать мелкие провокации.

— Потому что тогда у вас не будет Скелета, — ответил Скелет, — много ли вы знаете девушек, у которых есть скелет? И неужели вам не интересно, что представляет собой скелет?

— Подождите. У меня есть свой скелет.

— А он у вас говорящий?

Беретка задумалась. И сказала:

— Вы хотите меня запутать.

— Нет, что вы, это я сам запутался.

«Мне интересно. — подумала Беретка. — Но я не подам вида. Леди не подают вида, и леди всегда знают, когда остановиться в своем любопытстве».

— Зачем мне нужен Скелет? Что с ним делать? Вешать на него беретку?

— Я могу готовить кофе… На меня можно вешать беретку… И еще я могу рассказывать сказки на ночь…

— Нет, спасибо, вот сказок на ночь не надо.

— А еще я умею охранять машины… – совсем грустно сказал Скелет.

— Вы понимаете, я все‑таки девушка… Как это будет понято, что одинокая девушка живет в доме со скелетом?

— Как будет понято? Вам все равно, как это будет понято. Вы слишком совершенны, чтобы об этом думать.

— Это правда, — сказала Беретка.

— Я могу остаться… хоть в шкафу…

— Нет… Будьте в гостиной. Ночью я подумаю. А утром мы с вами поговорим.

Скелет ушел. Шаги стихли. Дождь шел. Беретка считала себя смелой девушкой, и она была смелой девушкой. Но дверь она все‑таки закрыла на защелку.

---

Беретка шла по саду. Границы у сада не было видно. Кусты были плотно посаженными, и закрывали перспективу. И мелодичный, высокий голос раздался:

— Беретка, Беретка, где твоя беретка…

— Я потеряла беретку… но этого не может быть, — Беретка растерялась и задумалась, и она точно была уверена, что ей знаком этот голос.

— Но ведь ее нет. А ты действительно уверена, что она тебе нужна?

— Конечно нужна… и брошка… Кто ты?

— Я – Светлая.

— Я тебя не вижу.

— Я верну тебе беретку, если ты будешь играть со мной в прятки. Но ты должна признать, что она тебе не нужна. Признай.

— Как я могу признать, что она мне не нужна, когда она мне нужна. Я, конечно, могу сказать, что она мне не нужна, но это будет враньем.

— А ты не можешь соврать в этом мире. Признай и ищи меня.

— Но я же тебя не вижу…

— Меня можно найти. Ты будешь со мной играть?

— Как же я буду тебя искать, когда твой голос раздается с разных сторон?

— А ты подумай. Это просто.

Беретка проснулась. Ее беретка как всегда лежала на шкафчике.

---

Находясь дома, Беретка обычно предпочитала что‑нибудь из старых блузок подлиннее. Но на этот раз ей пришлось задуматься. «Интересно, а скелет – это мужчина или нет? Или это был первый сон?» Она не нашла ответа ни на первый вопрос, ни на второй. Беретка раскрыла ящик комода и выбрала короткую комбинацию. Подумала. «Она просто лежала сверху». Потом еще раз подумала. Надела ее, а поверх накинула легкий зеленый короткий халатик с подсолнухами. А на ноги – потертые сандалии, когда‑то тоже выходные. Тапочки были определенно не ее. Тапочки – это даже не аристократично, не то что не божественно. В них не было шарма. И каблука.

Беретка вышла на лестницу. Скелета не было. «Неужели сон!?» Она осмотрелась, спустилась по лестнице и увидела его. Скелет мирно стоял в уголке гостиницы, за камином, в тени и не шевелился. Беретка сделала несколько шагов вперед.

— Скелет?!

— Да, я слушаю. Я встал здесь, чтобы вас не напугать.

— А я испугалась, что это был сон… Мне иногда снятся такие сны. Яркие… Как замечательно, что вы живой.

— А как мне это интересно чувствовать, — ответил скелет.

— Начнем день с кофе?

— Я сам кофе… вообще не пью, но сочту за честь вам его сделать.

— Это мило. Вход на кухню прямо здесь, из гостиной. Пройдемте. Вот кофе, вот кофемолки, вот чашки, вот плита… Может, вы еще и знаете, какой кофе в чем делать?

— Да, знаю. Я не знаю откуда… Но знаю. Наверно, остаточная информация.

— Остаточная информация? Как это?

— Я подозреваю, что когда‑то я очень много всего помнил. От всего этого осталась как бы схема… скелет. Это чувство памяти, но не память.

— Скелет памяти… Интересно. Но не будем об этом на кухне. Хозяйствуйте, я буду ждать в гостиной.

Беретка чуть задержалась, потом подумала и крикнула:

— Скелет, где может быть тот, чей голос звучит со всех сторон?

— В стереосистеме, — довольно сказал Скелет.

«Нет, — довольно подумала Беретка, — он где‑то рядом!»

---

Беретка сидела в гостиной. Скелет принес кофе и поставил чашку перед ней.

— Садитесь рядом.

— Нет, я лучше постою.

— Так как‑то неудобно разговаривать…

— Ничего страшного. Смотрите вперед, смотрите в окно и задавайте вопросы.

— Откуда вы взялись?

— Шкаф, тот самый, который самый дальний в последней комнате.

— И как вы туда попали, вы не помните? И кем вы были, тоже?

— Я совершенно искренне, не помню…

— Но что‑то ведь вы помните?

— Я помню скорее то, о чем думал мой владелец… О чем он серьезно думал. А серьезно он думал о каких‑то высших материях. Так что каких‑то бытовых деталей у меня нет.

— Мне как‑то непривычно… хорошо… С вашим появлением мой мир несколько изменился. Я не знаю, насколько. Говорящий скелет – это несколько странно, согласитесь. Я помню, вы говорили о мифологизации мира. Я согласна. Скелет есть. Чего можно ожидать дальше? Надеюсь, драконы не прилетят и не сожрут моих аистов?

— Иногда прилетают драконы… бывает… но чаще прилетают бомбардировщики, и ведут они себя гораздо хуже, чем драконы. И что такое дракон в нашем мире? Это просто мифологизированный бомбардировщик.

— А электрокофемолка – это мифологизированная кофейная мельница.

— Леди не есть мифологизированная крестьянка. Мифы почти вечны. И персонажи мифов тоже. Эти персонажи могут уходить на второй план, могут теряться во времени и пространстве, но рано или поздно они возвращаются. И эти персонажи определяют мир, и через них можно объяснить мир. Ваш мир — он очень спокоен. Я чувствую это. Но все его спокойствие – это результат очень бурных событий. Люди замечают отдельные события, но не склонны замечать принципиально изменения организации мира. А в этом мире – заметьте – почти нет информации, в нем очень мало деталей.

— И все‑таки мифологизация. Поподробнее можно?

— Мифологизация – это появление в вашем мире, в мире, который вы считаете реальным… а это не обязательно так… итак, в мире, который вы считаете реальным, появляются персонажи, которые обычно присутствуют только в сказках и мифах. Например, говорящие животные, скелеты, драконы, божественные существа…

— У меня есть знакомый говорящий волк. И что в этом мифического? — сказала Беретка.

— Как вам сказать… Грань мифического и реального вы проводите сами. Согласитесь, эта грань может меняться. У ребенка и взрослого она отличается.

— Имеется в виду, что большинство людей не верят, что волки могут говорить.

— И это тоже. Но речь идет о вас. Кого бы вы сочли мифическим персонажем в вашем мире?

— Я… я бы не могла представить такой персонаж в моем доме.

— Всего‑то? Вы божественны, и ничего удивительного в этом нет.

— Да.. – протянула Красная Беретка, — как все относительно.

— Давайте вернемся к миру, в который мифологические персонажи должны прийти. Он ведь скучноват.

— Да. По мне он действительно несколько скучноват.

— Я предложу следующую идею: этот мир был расчищен от лишних деталей. Он почти лишился мистической составляющей. Это не может быть просто так. Это для чего‑то. Это для того, чтобы главная мистическая составляющая вернулась.

— Что значит главная?

— Та, о которой вы только что сказали. Божественность.

— Божественность?

— Да. Вы не просто красивы. Вы божественны. И именно в вашем доме из шкафа выпадает скелет. Согласитесь, когда кофе вам кто‑то делает – это вас достойно. Это достойно вашей божественности. Хотя раньше вы никогда об этом не думали.

— Мифологизация. Красота. Мифологизация красоты… Есть божественность… – Беретка улыбнулась. – красота обязательно должна иметь мифологический оттенок?

— Да, обязательно. Мифологичность – один из необходимых элементов истинной красоты. И есть идея, что красота даже древнее мифов. И мифы написаны, чтобы ее передать.

— Красота, красота… но где ее место в этом мире?

Скелет явно взбодрился:

— Вы все‑таки спросили о мире! Я вам все расскажу. Наш мир – Европа — кажется совершенным. В нем все сбалансировано. В нем ничего не происходит. Мир кажется совершенным по форме. То, что совершенно по форме – закончено и начинает распадаться.

— Почему закончено? Например, я совершенна по форме? Что же, я теперь закончена и начинаю распадаться?

— Это знал и очень хорошо понимал мой прежний владелец. Речь идет о вашем мире – о Европе, о закате Европы. Не о вас. То, что закончено, должно начать распадаться – таков закон, … э–э-э….. За закатом следует ночь. Это точно. Потом рассвет. Но это сомнительно. Закат давно закончился. Сейчас ночь. Именно та ночь, когда даже сны закончились. И к этой ночи очень долго шли. Ночь совершенна. Вы тоже совершенны. Но далеко не все, не то что не все, а только немногие избранные могут разглядеть вашу красоту в этой ночи. Европа закатывается, а вы – нет, вы восходите. И здесь возникает диссонанс.

— Меня не особо интересует судьба Европы. Я девушка. Нет, конечно, меня все интересует…

— Вас интересует восхищение вами. И чем Европа будет совершеннее, тем совершеннее будет ее восхищение вами. Вы же девушка.

— Это столь верно… сколь и странно. Я никогда не думала с такой стороны. А как я могу на нее повлиять? Не, не интересует меня ваша Европа. А если и интересует… Не настолько, чтобы обсуждать ее утром под кофе.

— Только уже не моя Европа, а ваша Европа. Совершенно с вами согласен. Но я думаю, к этой теме мы еще вернемся… Вы вернетесь. Потому что все возвращается к ней.

Беретка не ответила. Она поставила чашку на стол и откинулась в кресле. Скелет выдержал паузу и снова начал говорить:

— Но я знаю, что вам интересно.

— Неужели?

— Вы ведь любите приключения? Вы ведь любите сказки?

— Да, я это люблю, — Беретка улыбнулась.

— А вы хотите свою сказку?

Беретка промолчала. Но улыбнулась.

— Хотя лишний вопрос. Я – часть вашей сказки. И я придумаю вам приключения.

Беретка улыбнулась.

— Да, и еще… У вас ведь будильник? Я видел в шкафу звонок–колокольчик с веревкой. Для молодой леди это будет как‑то более подобающе…

---

Беретка вышла на крыльцо. Она любила свой дом. Он был большим, и, скорее, старым. Фермер говорил, что дом непонятно для кого построен и нефункционален, но она об этом не думала. Дом стоял на каменном фундаменте, из которого поднимались вверх несколько колонн из того же камня. Между этими колоннами и был собран деревянный двухэтажный дом. По всем его стенам полз хмель – так что летом дом казался замаскированным до самой крыши. Одна из торцевых колонн была еще и дымоходом камина. Гостиная занимала по высоте оба этажа, на первом были кухня и несколько подсобных помещений, куда Беретка почти никогда не заходила. На второй этаж вела лестница, которая находилась в самой гостиной, и выводила она на площадку–балкон, с которой можно было попасть в спальню, в кабинет и в другие небольших помещения, которые использовались в качестве шкафов, и через них – на чердак.

И еще у дома были сад и виноградник. Фермер говорил, что виноград не может вызревать в этом климате. Но виноград прекрасно вызревал, и Беретка делала из него вино. Фермер удивлялся, говорил, что так не бывает, но лозу взял и у себя посадил. Были яблони. Было что‑то вроде огорода, но это было именно что‑то вроде – Беретка просто сажала растения и цветы в случайном порядке. Росло все как‑то само – не очень эффективно, но это Беретку не заботило. И еще были аисты. Они всегда вили гнездо на крыше.

У Беретки была и машина. Она стояла совсем близко к дому, сразу за зеленой живой изгородью, которая сейчас была желтой. Это был двухместный легковой грузовик, окрашенный в ярко–зеленый цвет. Спереди у него была лебедка, а на крыше – дополнительный прожектор. Беретка настолько к нему привыкла, что психологически не отделяла его ни от дома, ни от огорода, ни от аистов. Он гармонировал со всем этим. Или просто гармонировал с Красной Береткой, как все это. Беретка не смогла бы выбрать точный ответ на этот вопрос. Её не особо интересовало, что с чем именно гармонирует. Она предпочитала наслаждаться гармонией, а не разбираться с ней. Особенно ей нравился цвет грузовика. Потому что это был ее цвет. Под цвет глаз.

Красная Беретка идет убивать бабушку

---

— Вы молодая леди, вам нужно говорить «вы». А я Скелет, единственная радость в жизни которого – делать что‑то для вас. Поэтому говорите мне «ты».

— Это как‑то.. неравноправно…

— А где вы в этом мире видели равноправие? Да, бывают случаи, когда люди хотят показать, что они равны… Боевое братство, например. Но они не бывают равны.

— Формализм. Но если нравится… Хорошо, Скелет. Пусть будет так.

Красная Беретка сидела за столиком в гостиной, скелет стоял рядом, не вторгаясь в ее личное пространство. К его потертому костюму добавились большие темные очки, у которых правое стекло было треснутым сверху вниз, и перчатки – так он смотрелся несколько человечнее.

— Может, посмотришь, что есть в газете? – спросила Беретка.

— Там ничего нет. Там ничего не было даже тогда, в те старые времена, когда газеты выходили каждый день.

— И это похоже на правду. Закат Европы?

— Нет, скорее Сумерки Богов.

Красная Беретка улыбнулась.

— Ты помнишь старые времена? Я их не застала.

— Я помню образы. Но я не помню ничего конкретного.

— А что у нас есть в этом мире, в нашем маленьком мире, кроме неясных образов? Вы нашли здесь что‑нибудь интересное?

— У нас есть пара автоматов. В соседнем шкафу с моим.

— Ты и туда забрался?

— Там была пыль.

— И все?

— И еще у нас есть иллюзии.

— У нас? Иллюзии? С этого места пожалуйста, поподробнее.

— У меня есть иллюзия жизни. Но ведь я Скелет. У вас есть иллюзия моей жизни. Но я все равно скелет. А еще, поскольку вы – Красная Беретка, у вас должна быть бабушка.

— Вообще‑то я не Красная Шапочка… Но пусть так. И так было всегда. И?..

— И это тоже иллюзия. Устойчивая иллюзия.

— Скелет, ты реален. Бабушка тоже реальна.

— Нет! Я более реален, чем бабушка! Вы должны взять автомат и убить бабушку.

— Ого! Это кажется мне более интересным, — глаза Беретки округлились.

— Вы видите реального скелета. Вы встретите реальную бабушку, выстрелите, и бабушка перестанет быть реальной. И не просто перестанет с окончанием жизни – она станет иллюзией даже в прошлом.

— Для чего это нужно?

— Для чего нужно убить бабушку? Для того, чтобы избавиться от иллюзий. На самом деле никакой бабушки нет.

— Как можно убить бабушку, которой нет?

— Нужно убить иллюзию бабушки. Это нужно для освобождения сознания. И есть еще одно – через иллюзии в наш мир пролезают демоны…

— А может, мне на тебе потренироваться сначала? Ты больше похож на демона.

— Я же не смогу потом готовить вам кофе… я рассыплюсь… поверьте, правда. И я, наверно, не за этим пришел в этот мир.

— Выпал в этот мир. Из шкафа. И ударился головой, — Беретка отхлебнула кофе.

— В газетах пусто. Зачем вы выписываете газеты? Вы их иногда просматриваете, но в результате не испытываете ничего, кроме разочарования. Убейте бабушку, а потом откажитесь от подписки… Нет, даже не так. Убейте бабушку, и тогда в них, возможно, будет что почитать.

— Газеты разве виноваты, что в этом мире пусто?

— Да, виноваты. Потому что очень трудно сказать, что первично – информация в газете или информация в мире. Все взаимосвязано. Убив бабушку, вы разорвете порочный круг… Один из кругов! И мир станет интереснее!

Беретка была просто удивлена. И сама удивилась, насколько она спокойна.

— Бабушка подарила мне брошку на беретку!

— Эта была не та бабушка. Вспоминайте – вы помните это; вы изменяете свою память, чтобы оставить все как есть. Человеческая память состоит из двух частей. Первая – это реальная память, где хранится информация о событиях. Вторая часть памяти – это выдуманная память, выдуманная подсознательно для достижения чувства внутреннего комфорта, или навязанная со стороны – возможно, даже чужая память. Насколько хорошо вы помните? Только не придумывайте детали.

— Я помню. Конечно, образно…

— Вы знаете, что когда человеческое сознание сталкивается с сильным дискомфортом, оно безо всякой команды меняет воспоминания. И возникает ложная память.

— Не слышала о таком.

— Хорошо. С ложной памятью все станет ясно потом. Бабушка должна быть по какой‑то линии. Где ваши родители?

— Они на Суматре, спасают падангского червяка! У них грант от Фонда Охраны Природы.

— По какой линии приходится эта бабушка?

— Я… я не помню. Но по какой‑то, или… двоюродная бабушка?

— Нужна конкретика.

— О! Но есть фото в альбоме!

— Несите альбом. Вы уверены, что найдете там фото. Вы даже уверены, что видели их там не один раз. Но их там нет. И не было никогда.

Красная Беретка несколько смутилась. «А вдруг… Нет, такого не может быть» И ведь она действительно не помнила бабушку. Или помнила? Она подошла к комоду, достала альбом, быстро подошла к столику и раскрыла его.

— Вот я, а вот цветы… Вот я, а вот олени…

— Где бабушка?

Страницы заканчивались. Но бабушки не было… Беретке казалось, что не было еще чего‑то. И ей стало несколько не по себе, ей стало немного страшно… Хотя страха она не знала, только чувство опасности. «Но, может, это и есть страх», — подумала она.

— Я несколько удивлена, — Беретка закрыла альбом, — сделай мне еще кофе. И оставь меня одну.

И был день, и был вечер. Непрочитанная газета лежала на столике. Альбом так и лежал рядом. Красная Беретка вернулась домой.

— Скелет! Болталась по окрестностям.

— Что я могу сделать для вас?

— Скелет, тебе нравится вечер?

— Вот он, Закат Европы, за окном. И так каждый вечер. Каждый. Поймите, скелеты не выпадают из шкафов просто так.

— Я пойду. Но только из любопытства.

Беретка и не думала убивать бабушку. Но любопытство – почему это нужно Скелету – двигало ее вперед непреодолимой силой.

---

Красная Беретка знала только некоторые буквы, а в середине названия был стилизованный трезубец. И еще она знала, что эти автоматы делали орки, которые живут на востоке. Кроме них никто не использовал дерево в отделке, и оттого любое другое оружие казалось каким‑то холодным и совсем не домашним. А еще этот автомат имел большой круглый барабан, половиной из которого можно было срезать дерево. Поскольку бабушка теоретически должна была жить в деревянной избушке, пробивная сила пули была важна. Хотя «беретта» была полегче.

На Беретке было свободное зеленое платье плотной ткани с отложным пиджачным воротничком, с двумя кармашками, прямое без выраженной талии, не доходившее ей до колен на высоту ладони. По бокам его были небольшие вырезы. На случай быстрого движения.

— Возьмите корзинку… Я сделал эти пирожные для вас. Рецепт висел на стене.

— Так, Скелет, ты конечно, сделал пирожные мне в дорогу, спасибо, я понимаю, как ты старался. Ты представляешь, как я буду выглядеть в зеленом платье, в красных башмачках, с автоматом и еще с корзинкой?

— Я думаю, безопасно. И еще, будьте аккуратнее, под пирожные в корзинке я положил гранату… Пусть будет.

— Да… тогда уж налей воды во фляжку…

Скелет быстро переместился на кухню. Что‑то железное упало и загремело.

— Не волнуйся, Скелет! Были дела посложнее! – и она удивленно заметила, что сказала это скорее не Скелету, а себе.

Красная беретка шла через поле по тропинке. Колосья налились зерном и наклонились. Беретка протягивала руку, и зерна сыпались с руки. «Собираю и сею». Она пыталась не думать, но не думать о столь дурацком положении было сложно. «Ну куда уж дальше…» Нет, было и дальше. Наперерез ее пути шел Полицейский. И было заметно, что шел он целенаправленно, срезая дорогу с упреждением. Он был в форме и фуражке с шашечками. «Если уж врать, то по–настоящему».

— Здравствуйте, Красная Беретка, — Полицейский улыбнулся.

— Здравствуйте, Полицейский.

— Прекрасное утро. Я заметил вас издалека. А по вашему виду похоже, что кто‑то не доживет до вечера.

— Да, я иду убивать бабушку, — грустно сказала Красная Беретка, — и смотрюсь не очень.

— Давайте я возьму ваш автомат. Вам будет удобнее. А по дороге я попробую вас отговорить от этого мероприятия. Если вы не против.

— Вряд ли вы меня отговорите…

— Но я могу попробовать. А судя по вашей корзинке, дорога у вас не близкая. А если у меня не получится вас отговорить, вам будет хотя бы веселее идти.

Красная Беретка сняла с плеча автомат и протянула его Полицейскому. Тот закинул его за спину. Некоторое время они шли молча.

— Я понимаю, что это странно смотрится, — нарушила тишину Беретка, — но иногда мы должны делать вещи, которые просто должны сделать.

— Кому должны?

— Себе. Создавая свой мир, приходится отсекать иллюзии.

— Да, этот автомат прекрасно подходит для таких целей. Старинный крупный калибр, удлиненный патрон. У вас безупречный вкус.

Беретка не ответила. Они выходили на дорожку, идущую параллельно асфальтовой дороге. Под ногами зашуршали желтые листья. Их было немного на земле, и они медленно опускались впереди. Медленно и спокойно в безветренном воздухе.

— Некоторые люди вообще считают весь этот мир иллюзией, — сказал Полицейский.

— Этот мир? А как так можно?

— Есть целые религии, есть многовековые концепции мироустройства, построенные именно на этой базе.

— И что там говорится?

— Мы – белки в колесе Самсары, по сути – в иллюзорном колесе причин и следствий, вращающемся в иллюзорной реальности. Но самое смешное, что истинной реальностью является абсолютный покой, такая форма бытия, являющаяся небытием. О! Нирвана. И чтобы туда попасть, нужно отказаться от желаний.

— Прямо какой‑то мир победившей тьмы.

— Да, и освободившись от желаний, можно получить свободу от плена иллюзий. Или тьмы, или пелены реальности… Как вам будет угодно.

— Кто вам такое рассказал?

— Монахи.

— Иллюзиями можно наслаждаться. И реальностью можно наслаждаться. Смотрите, какая осень… Можно наслаждаться очищением иллюзий от реальности, а можно наслаждаться очищением реальности от иллюзий. Я имею в виду – наслаждаться самими процессами. Как я поняла, люди выбирают просто что‑то одно из всего, что есть в мире. Я люблю мечтать – это ведь предаваться иллюзиям, верно… И люблю смотреть сны. С иллюзиями, которые несут страдания, нужно разбираться. Иллюзиями, которые несут радость, нужно наслаждаться. Правильно?

— Люди просто ограниченны, — Полицейский улыбнулся, — и склонны к лишним обобщениям.

— И не все иллюзии одинаково полезны. Согласна, это происходит от ограниченности людей. Ведь если кто‑то собирается в другие миры – а многие уверены в том, что они существуют – почему бы не понять того мира, в котором находишься? А потом уже отправляться в следующий.

— У некоторых людей такая жизнь, что проще объявить существующий иллюзией. Чтобы не заморачиваться.

— И еще: сказать, что ничего нет – это ведь все равно, что сказать, что все есть. Если сказать, что ничего нет – этим ничем, данным в ощущении, тоже можно пользоваться. Значит, оно есть. Мне этот мир нравится. Значит, он создан для меня. И я хочу знать этот мир. А чтобы его знать, нужно периодически приводить его в порядок. И иллюзии – не исключение – тоже должны стоять по полочкам. И еще, если наши сознания просто плавают в одной сплошной иллюзии, то как они взаимодействуют?

— Не знаю. Мне не рассказали, — ответил Полицейский.

— Значит, и они не знают.

— Может, у них есть какое‑то тайное знание? – предложил Полицейский, – ведь не просто так это знание возникло, очень многие склонны принять, что материальный мир есть иллюзия, что сущность этого иллюзорного мира – пустота.

— В голове у них пустота. Вот и кажется им мир пустым. Как правило, любое тайное знание – это пустота в голове. Или в глазах. Мир наполнен знанием, достаточно только его видеть.

— Есть еще такая религиозная концепция, что весь реальный мир – это сон сверхбожества. Представляете? Вам известна эта легенда?

— Все концепции, где всё есть всё, или где всё есть ничто, не имеют смысла, потому что вещи, эмоции, даже иллюзии все‑таки различаются. Есть же разница между прекрасным и безобразным. — Строго сказала Беретка.

— Но они выбрали такую реальность. Религий много, но миллионы людей уверены, что их религия является истинной.

— Да, реальность выбирается. Сначала можно выбрать то, что нравится. Но это не все. Реальность соединяет прошлое и будущее. И более, предопределяет будущее. Тот, кто равнодушен к выбранному будущему, может выбрать себе любую реальность, и может понимать реальность как угодно. Вопрос понимания становится вопросом выбора. Моего выбора. Итак, реальность… Первое, я обожаю жизнь как бесконечный процесс во всех ее проявлениях. Это солнце, это небо, эта земля, я, собственно материальный мир – все это должно продолжаться. Процесс жизни впечатляет и завораживает своим круговоротом, пусть даже с ее рождениями и смертями. Второе — я не люблю, когда живые существа страдают. Третье… да этого хватит. Теперь можно уже выбирать реальность, где бы эти два принципа были реализованы. Выбрать так, чтобы все перечисленное было в прошлом и продолжилось в будущем.

— Вы прекрасны. А можно мне тоже в вашу реальность?

— Можно. Я, наверно, утомила вас своей иллюзией… ой, болтовней. Как дела у вас?

— У нас сплошная реальность. Я так и не могу выйти на след маньяка.

— Маньяк ведь убил только одного человека? Не хватает данных?

— Не хватает. Этот убитый – молодой человек – он зачем‑то сюда приехал, он из Полиса. Мы не знаем, что его сюда привело. Обычно когда происходит всего одно убийство, мы не говорим о маньяке. Но есть особенность – оружие слишком необычно. Арбалет.

— О! У маньяка есть чувство стиля. Хотя… хотя… арбалет? А я ведь где‑то видела арбалет, точно.

— Я скажу вам, где вы его видели. Вы видели его у белого рыцаря, который изображен на продуктах из коптильни нашего Городка.

— Да, рыцарь с арбалетом, он на хоне щита, а над щитом корона с шашечками! Но необычность присутствует, согласитесь.

— Дело в том, что каждое место на земле несколько необычно. Те полицейские из города действительно решили, что арбалет – это необычно. А вы знаете, что этот рыцарь с арбалетом – на грудинке – это старинный герб нашего Городка?

— Я начинаю смутно вспоминать…

— Но это не все. Дело в том, что в домах – я исключаю многоквартирные, где живут новые граждане – в каждом втором доме на стене висит арбалет. Как правило, над камином, на самом видном месте. Так что убивать из арбалета – это наш местный колорит.

— Как интересно. Значит, это кто‑то… не, вы меня не поймаете, — Беретка хитро улыбнулась.

— Вы тоже все сразу поняли. Да, это мог быть кто угодно, кто знал, что в нашем Городке принято держать на стене арбалет.

— А какие еще особенности у этого кого‑то?

— Еще есть талант делать необъяснимые вещи.

— Как это? – Беретка улыбнулась.

— Маньяк встретил свою жертву каким‑то очень странным, необъяснимым образом. Он шел к ней, она шла к нему. Поле. В поле засада. Каким образом жертва выходила на засаду – все Управление сломало голову. На засаду. Через поле. Вас ведь тоже спрашивали – те полицейские из города.

— Да, помню. «Будьте аккуратнее, если убьют, звоните».

— Так всегда говорится… Большинство людей этого не понимает, не следует этим советам, не носит, — Полицейский дернул автомат, чтобы тот висел поудобнее, — оружия.

— Нам нужно сделать привал, — сказала Беретка, — и перекусить. В корзинке замечательные пирожные. Их сделал… их я сделала сама.

— А давайте зайдем к Волку! Конечно, крюк, но небольшой.

— Волк

Они встретили волка именно там, где ожидали его найти. Волк лежал и грелся в лучах осеннего солнца около огромного валуна, с которого он обычно высматривал зайцев.

— Я почувствовал вас издалека, — сказал Волк, — ваши шаги я хорошо помню.

— Привет, Волк, — сказала Красная Беретка.

— Мы решили сделать здесь привал, сказал Полицейский.

— Как хорошо, что мы тебя застали здесь, — сказала Беретка.

— Как хорошо, что я вас издалека почувствовал и сюда прибежал, — сказал Волк.

— Ешьте пирожные, — сказала Красная Беретка, — только будьте осторожнее, под ними граната.

— Может, сразу гранату вытащить, — предложил полицейский.

— Нет, — ответила Беретка, — пирожные хрупкие и могут рассыпаться.

— Но вы куда‑то идете, — спросил Волк.

— Красная Беретка идет убивать бабушку. Вот из этого автомата, — кивнул Полицейский.

— Очень серьезное решение, — Волк слегка задумался, — наверняка у этого решения была серьезная предыстория.

— Я не скрываю своих намерений, — я предложил Беретке дойти до вас, чтобы вы ее отговорили.

— А Беретка, как я понимаю, не раскрывает всех деталей, — сказал Волк.

— Я не могу раскрыть их все, потому что всех деталей у меня нет.

— Но хотя бы с чем это связано?

— Это связано с иллюзиями. Я рассчитала, что Бабушки не существует, и потому ее убийство восстановит некоторые равновесия в этом мире.

— Я очень часто думал – кто я. А именно, какая часть меня – сущность, а какая – иллюзия. Думая об иллюзиях как части меня, я думаю, какая часть их моя, а какая часть их мне приписана окружающими. Я начал об этом думать, когда был пластическим хирургом…

— Волк, вы немножко запутались! Вы в прошлый раз говорили, что были пластическим хирургом в прошлой жизни! И вот говорите – в этой.

— Понимаете, раньше я помнил, что в прошлой жизни, сейчас помню – что в этой. В данном случае важно только ощущение прошлого. Мы выходим из иллюзии, оставляя иллюзорное прошлое, и мы идем в еще более иллюзорное будущее. Согласитесь, будущее гораздо более иллюзорно, чем реальность.

— Мне рассказывали, что сознание само создает ложную память… – сказала Беретка.

— Да, весьма популярная концепция. Ресурсы мозга ограничены, и, чтобы не думать о чем‑то неприятном, или о чем‑то слишком сложном, чтобы не тратить на это слишком много ресурсов – подсознание начинает формировать простые и приятные ложные воспоминания и заменять ими сложные или неприятные истинные. Как правило, при этом общее состояние человека улучшается. Правда, это редко бывает у взрослых, обычно у детей.

— А я вот почему‑то не хочу, чтобы у меня была какая‑то ложная память. Не хочу.

— Вы прекрасны и совершенны, и таким людям, как вы, это просто не нужно. Но для выявления истинной картины мира вам не помешает знать, что бывает с другими, не столь совершенными людьми.

— Да, я с таким встречался… – сказал Полицейский, — бывает, люди сами не знают, совершали они преступление или нет. Действительно не знают. Приму к сведению.

— Беретка, еще раз скажите, у вас действительно серьезный повод убить бабушку, — Волк сделал ударение на слове «серьезный».

— Действительно серьезный: я ее никогда не видела. Я так думаю теперь.

— Но вы не отнеслись к делу серьезно, — сказал Волк, — это касается и Красной Беретки, и Полицейского. Вот вы, Красная Беретка. Вы идете убивать бабушку. Вы взяли автомат. Взяли и пошли. Вы не подумали, что бабушка может ждать вас с пулеметом. Причем не в домике, а в засаде. Вы не взяли бронежилет. Вы не взяли бинокль.

— А почему я не отнесся к делу серьезно? – спросил Полицейский.

— А вы не заметили у Беретки отсутствия этих весьма необходимых вещей.

Полицейский перестал жевать пирожное и приоткрыл рот.

— Я долго искал свою сущность. Моя сущность – это Волк. Я всегда хотел иметь свой мир. И мой мир требует, чтобы я был очень внимателен и осторожен. Я вижу простые вещи, которых почему‑то никто почти не замечает. У людей есть такое свойство – видеть, видеть всегда, видеть в упор и не замечать. Беретка, вы действительно идете убивать бабушку? Я в это не особо верю.

— Я действительно иду убивать бабушку… – медленно сказала Беретка, после чего немного задумалась, — Но я в это… действительно… не особо верю.

— Потому я и подумал, что у вашей миссии есть иной, какой‑то особый смысл, — сказал Волк, — смысл, ради которого, если бабушка попадется, ее будет просто не жалко.

— Может, вернемся, и получше подготовимся? — скромно сказал Полицейский.

— Я ничего не буду советовать, — сказал Волк, — я уже все высказал.

— Похоже, бабушке не повезло, — сказал Полицейский. Потом грустно улыбнулся и откусил пирожное.

Возникла пауза. По лицу Полицейского было видно, насколько трудный мысленный процесс он переживал. Он собрался с силами и выдал:

— Процесс обретения сущности может привести к замене одной ложной памяти на другую ложную память.

— Может, — просто сказала Беретка, — если процесс обретения сущности пойдет не в ту сторону. А именно, – мимо обретения сущности.

Полицейский вздохнул и безнадежно махнул рукой.

— Людям свойственно считать себя кем‑то, кем они не являются. Это касается и прошлого, и настоящего, и будущего. Невежество переходит в иллюзии. Пребывание в иллюзиях есть невежество. А про то, что людям свойственно считать других людей кем‑то, кем эти люди не являются – это уже общее место, — сказал Волк.

— Мы говорили об иллюзиях с Полицейским, пока сюда шли – сказала Беретка, — и мы решили, что иллюзии разные, бывают нужные, а бывают не нужные. Иллюзии бывают прекрасными. Тогда, наверно, лучше сказать, что иллюзии бывают невежественными и …. и какими еще, наоборот?

— Невежеству вроде бы можно противопоставить просветление… – медленно сказал Полицейский, — монахи рассказывали.

— Тогда уж просветленность, — сказал Волк.

— А обретение сущности, Волк, о которой ты говорил – это тоже просветленность? — спросила Беретка.

— Тогда уж это просветление, или путь просветления… да, путем просветления существа идут к обретению своей истинной сущности. А вот куда дальше… я не знаю, мне и не столь интересно, мне хватает обретения сущности и того мира, который выстроился вокруг этого процесса.

— А все просто, — сказала Беретка, — дальше, если идти путем просветления, можно прийти к божественности.

— Может, и можно, — сказал Волк, — но я волк, божественностью я просто не интересовался. Да и раньше… не изучал, и не помню, чтобы когда‑то изучал божественность.

— Да, я придумала… – сказала Беретка, — иллюзии бывают божественными! Правильно?

— Наверно, это так, — сказал Полицейский.

— А иллюзия бабушки разве может быть божественной?

— Скорее, нет, — кивнул Полицейский.

— Значит, мы совершенно правильно идем убивать бабушку… или ее иллюзию.

— У меня сейчас голова треснет, — сказал Полицейский, — по–моему, есть разница. Бабушку… или иллюзию…

— Но значит надо идти, — сказала Беретка.

— Да, — сказал Полицейский, — лучше все‑таки пойти. Пока не стало хуже.

---

Они все шли. Полицейский становился все грустнее.

— Могу я вам привести последний аргумент?

— Конечно, — Беретка была сосредоточена, но все равно улыбнулась.

— Вы знаете, шанс очень мал, но вас может арестовать полиция из Управления.

— Ах, господин Полицейский. Это ни чем, совершенно ни чем не грозит. Вы знаете, как у нас относятся к разного рода меньшинствам?

— Да, конечно, им многое прощается, но не все.

— А я трижды отношусь к меньшинствам. Я отношусь к меньшинствам как красавица, я отношусь к меньшинствам как умница, и я отношусь к меньшинствам как здоровая девушка. А ведь есть еще и характеристики. На работе меня прекрасно характеризуют. А вы выдадите мне прекрасную характеристику по месту жительства.

— Всегда к вашим услугам… Вы божественны…

Они давно перестали болтать. Лес стал гуще, стало больше кустов. Они приближались к цели. Красная черепичная крыша мелькнула среди деревьев.

— Я вижу, — шепотом сказал Полицейский.

— Я пойду вперед, вы не вмешивайтесь.

Они стояли в нескольких метрах от останков железного забора на кирпичных столбах, и столбы были покрыты мхом сверху донизу. Тишина стояла гробовая. Птицы перестали щебетать.

— Через вход не пойдем. Есть дыра в заборе, — сказала Беретка.

— Тут все так запущено… Так зловеще. Не к добру все это.

— Автомат, — сквозь зубы сказала Беретка.

Полицейский снял с плеча автомат и протянул Красной Беретке. Беретка взяла из корзинки гранату, на секунду замерла — «надо купить ремешок, носить гранаты», — и сунула гранату в карман платья. «Ремешок… только вот красный под беретку или зеленый под платье?». Она встряхнула головой, разгоняя эти мысли. «Красный. Мрак.» Потом взяла автомат за рукоятку.

— Корзинку оставим тут… Я, конечно, не одобряю вашей идеи, — Полицейский достал небольшой пистолет, — но я подстрахую вас со стороны.

— Хорошо, мы идем.

— Но стрелять я буду только в крайнем случае, последняя просьба, — Полицейский уже шептал, — не причините бабушке лишних страданий…

Тихо, как только могла, Красная Беретка подкрадывалась к домику. Сомнительно, что ее могли видеть из достаточно высокого окна. Но в окне не было стекла. «Граната», — подумала Беретка, и тут же поймала себя. «Я заигралась в иллюзии». Она прыгнула через крыльцо и толкнула дверь, прижавшись к стене в дверном проеме… Дверь открылась. Пола не было. Вернее, были его остатки. Осенние лучи пробивались сквозь щели в крыше. Беретка улыбнулась. Опустила автомат и медленно, стараясь не проломить рассохшиеся доски крыльца, вышла из домика.

— Полицейский, выходите! Полицейский, ау!

Красная Беретка сидела на пороге… вернее, на боковой доске, которая от порога осталась. Автомат она прислонила к стене.

— Как может этот мир быть одной большой иллюзией, когда в нем столько самых разных иллюзий? Зачем так городить… творения богов могут пугать, но они должны быть совершенными. Можно думать, что мы живем внутри чьего‑то больного воображения… но это было бы слишком больным воображением. Чьим‑то личным больным воображением.

— К счастью, вы никого не убили…

— Я убила иллюзию… Да, чтобы убить иллюзию, пришлось тащиться в такую даль.

Беретка подумала и добавила:

— А вы знаете… – продолжила Беретка, — я ведь не собиралась убивать бабушку.

— Но мы видим результат: бабушки больше нет. И мы не можем в данный момент выяснить, убили вы бабушку или нет. И, следовательно, мы не можем сказать – была бабушка когда‑то или нет.

Беретка задумалась, потом недовольно посмотрела на Полицейского:

— Это месть?

После чего широко улыбнулась и твердо сказала:

— Была ли бабушка – это не важно. Главное – что сейчас ее нет. И ее иллюзии тоже больше нет.

---

Красная Беретка поставила корзинку сразу у входа, прошла через гостиную, поставив автомат чуть поодаль от камина, потом села в кресло и запрокинула голову назад.

— Я так рад вас видеть, — с искренним восторгом сказал скелет.

— Да, славная была мясорубка, — устало ответила Красная Беретка, — пришлось немного повозиться. Был позиционный бой. К счастью, хватило патронов, — Красная Беретка зевнула, — отрезанная голова бабушки в корзинке под тряпочкой.

— Но… зачем?

— Ты так интересовался этим вопросом… Глянь, это та бабушка?

Скелет медлил. Потом он медленно снял очки.

— Посмотри, посмотри, может, снова идти придется.

Скелет боком, маленькими шагами подошел к корзинке… Потом, возможно по старой привычке расправился, будто хотел вдохнуть воздуха… И быстро сдернул тряпочку с корзинки.

— А–а-а–а!!! – вскрикнул Скелет.

— Что! – Красная Беретка вскочила, в два прыжка перелетела гостиную и заглянула в корзинку. Там лежала одинокая граната.

— Мне показалось, — ответил Скелет.

— Сделай чай, — сказала Беретка и глубоко вздохнула, — только без иллюзий, пожалуйста.

Красная Беретка ловит маньяка

Беретка как всегда сидела с чашечкой кофе, а скелет стоял сбоку чуть поодаль.

— Да, нам не удалось убить бабушку. У меня есть идея. – сказал Скелет.

— Надеюсь, у меня нет дедушки?! Сразу говорю — никаких дедушек!

— У меня идея. Я слышал, по округе ходит маньяк. Давайте его поймаем.

— Скелет ловит маньяка! Мне трудно представить сюжет глупее, — рассмеялась Красная Беретка. – Нет, идея, конечно, интересная, но как? Он потому и маньяк, что его никто поймать не может.

— Я не думаю, что это просто какой‑то псих, что это просто маньяк. Более того, я думаю, что этот маньяк послужит вам ключом. Через него будет открыто что‑то интересное. И через то же самое интересное, что в нем есть, он может быть пойман.

— Ключом? Интересное? Да его сначала поймать надо. Скелет, иногда ты меня пугаешь. Может ты расскажешь, что ты задумал? Нет, ты наверно что‑то знаешь? Скелеты ведь не выпадают из шкафов просто так – кто говорил? – Беретка обернулась и посмотрела на Скелета как могла пристально.

— Я не скрываю. Я задумал поймать маньяка. Нет, вы задумали поймать маньяка. Нет… Зачем… не знаю. Но думаю, он определенно связан с бабушкой. Он – один из ключей.

— Маньяк связан с бабушкой, которой не было. И он один из ключей – к чему именно?

— Я не могу точно сказать. Но я могу подозревать. Может быть, к вам.

— Ключи ко мне? Как можно представить ключи ко мне?

— Ключ может быть железным, а может быть просто дырой в стене.

— Но ключи ко мне… я должна найти ключи к себе самой и ими воспользоваться – я правильно поняла? Что во мне можно найти?

— Когда у вас будут все ключи, я думаю, вы мне расскажете, что найдете.

— Ладно. И что нам для этого понадобится? – Беретка выразила удивленное равнодушие.

— Для начала расскажите, что знаете вы.

Беретка слегка задумалась, еще раз удивилась и начала:

— Что мне известно… кроме того, что говорил Полицейский. Это было весной. Мне известно место преступления. Мне известно, что после преступления сюда приехало несколько человек из Управления, и они показали мне фотографии убитого. Я его не знала, что я им и сказала. Но я помню, что персонаж с фотографии вызвал у меня какое‑то чувство неприязни. Я знаю, что убитого нашел Фермер – над телом собрались вороны. Потом прибыл какой‑то замаскированный спецотряд, они попарно, без формы, ездили кругом на велосипедах и сидели на чердаке у Фермера.

— Пока это все? – спросил Скелет.

— А что может быть еще?

— Ведь убитый шел куда‑то. Полицейский про это говорил?

— Нет, не говорил.

— А куда он мог идти? Через поле… Из той точки можно было направляться или к вам, или к Фермеру.

— Почему? Дальше ведь лес? Можно и туда.

— А что делать в лесу? Там весной делать нечего.

Беретка задумалась, а скелет продолжил:

— Есть вы и Фермер. Фермер, который совершенно не склонен к мистике и арбалетам. Я бы заподозрил вас.

— Спасибо, Скелет, — Беретка улыбнулась.

— А с кем вы обычно болтаете о всякой мистике? О всяких иллюзиях?

— Полицейский? Да его проверили сто раз… те, из города.

— Если бы вы хотели убить этого типа, кому бы вы это доверили? Именно тому, кому доверяли бы другие… те, из города.

— А тогда я еще должна знать, кто и где будет находиться… Я назначаю жертве встречу, я говорю об этом полицейскому, и…

— Это не очень похоже на какой‑то сговор… Скорее на работу какой‑то отлаженной системы. Он как будто подорвался на какой‑то заранее поставленной мине… Вы не хотите видеть этого персонажа, вы направляете Полицейского, и он не может вам отказать в силу вашей божественности…

— Хорошо, Полицейский. И что дальше?

— А дальше вы придете к нему и зададите направляющие вопросы. И именно потому, что вопросы будете задавать вы, он все вам расскажет.

— Скелет, ты восхитителен. Я так и сделаю, — засмеялась Беретка.

— Верно. Вы же сделали все правильно в случае с бабушкой.

---

Дом Полицейского был одноэтажным, ничем не примечательным – почти все дома были такого типа. Полицейский был в форме.

— Здравствуйте, господин Полицейский! — Беретка была сама радость.

— Здравствуйте. Вот уж не думал, что вы заинтересуетесь этим вопросом. Ждал вас.

Они прошли в дом.

— Присаживайтесь, надеюсь, это кресло вам подойдет, — сказал Полицейский, и сам сел за письменный стол, — как я понял, у вас все‑таки есть опасения…

— Нет, скорее любопытство… Маньяк не найден.

— Пока он не совершит очередное преступление, я боюсь, мы его не поймаем. Да, на всех въездах в Городок и на всех автобусных остановках установлены скрытые камеры… Я приготовлю чай.

— Будет очень любезно с вашей стороны.

Полицейский вышел и через пять минут вернулся с подносом. Беретка взяла чашечку и сделала глоток.

— Знаете, господин Полицейский… Мне кажется, вы далеко не все рассказали о поисках маньяка

— Естественно, не все. Я не знаю, что именно вам интересно… Из того, что не рассказал… я не хотел, чтобы вы волновались… может, это самое главное – убитый шел в направлении вашего дома.

— А почему моего дома, а не дома Фермера?

— Я… я даже не подумал… конечно, и в направлении дома Фермера.

— Я знаю, как я вам дорога, я знаю, как вы цените разговоры со мной… Но почему после убийства вы не усилили патрулирование вокруг моего дома?

— Я ездил… И к вам заезжал. Вы забыли?

— Да–да, но мы сидели и болтали… Я не восприняла это как следственные действия.

— Спасибо. Я старался.

— Как мило с вашей стороны, господин Полицейский. А можно посмотреть ваш арбалет.

— Конечно, — полицейский сделал паузу, — а мы говорили про арбалет… когда шли?

— Конечно, вы рассказали, — соврала Беретка.

— Он висит на стене. Полиция все арбалеты пересмотрела. Кроме тех, у кого арбалеты были, но кто соврал, что арбалета у них нет, — Полицейский вышел из‑за стола и направился в соседнюю комнату. Раздался шум передвигаемой мебели, потом скрип, и Полицейский вернулся, держа арбалет в руках.

— Будьте осторожны, он в смазке… никогда не использовался, — Полицейский передал арбалет Беретке, а Беретка положила его на стол.

— У вас хороший вкус… очень красиво, — Беретка начала рассматривать.

— У меня чисто тот вкус, который возможен. К сожалению, в наш век стандартизации его не очень‑то можно выразить.

— Я не очень поняла, — Беретка продолжала рассматривать.

— На гербе города был арбалет. Когда‑то под этот герб здесь было создано производство этих арбалетов. Как сувениров, хотя они боевые. Они и сейчас еще используются, чтобы закинуть веревку в сложное место, или через трубу. Они все стандартные, и делаются по традиции, наверно, уже больше ста лет без изменений. Или больше.

— А вообще какой смысл использовать арбалет в наше время?

— Во–первых, тишина. Во–вторых, нельзя сопоставить пулю и ствол… ой.

— Он стреляет такой маленькой стрелой?

— Совершенно верно. Это называется болт. И определить, откуда выпущен болт, нельзя.

— А давно он у вас?

— Я достаточно давно его купил, в Полисе. Для меня он чисто эстетическая вещь. Хотя если желаете, можно выехать, попробовать из него пострелять. Но я не пробовал. Нужно будет только болты купить, у меня их нет.

Беретка осмотрела арбалет, погладила темное дерево приклада, потом положила его на стол. И улыбнулась.

— Вы попались, господин Полицейский. Руки на стол, без лишних движений. Я держу вас на мушке под столом.

— Что.. Я?.. – тихо и рассеянно спросил Полицейский.

— Вы все‑таки знали, что этого человека интересую я, а не Фермер. Это первое. У вас всегда был арбалет. Но арбалеты рассыхаются и перестают стрелять. Потому вы взяли натяжной механизм от нового арбалета, а от старого взяли спусковой механизм. В результате из старого арбалета никто не стрелял, потому что старый рассохся и сломался бы, а из нового – потому что он в смазке. Поэтому вы вытаскивали механизм из купленного арбалета – вот здесь снизу, а сам арбалет оставался в смазке. Я рассматривала царапинки на болтах. Это второе.

Возникла пауза.

— А почему арбалет, — Беретка улыбнулась краешком рта, — чтобы никому в голову не пришло. Потому что полицейский с арбалетом – это абсурд. Сами придумали?

— Я понимаю… Я позвоню… – Полицейский взял трубку

— Кому вы собираетесь звонить?

— Я позвоню в Управление, я не мог позвонить, я хотел позвонить, но не мог найти сил… пока вы не выяснили… Дело закрыто.

— Положите трубку. Давайте теперь подробнее. Зачем вы его убили?

— Я не знаю, — Полицейский помолчал и добавил, — правда, не знаю.

— Но вы признаетесь. А мотива у вас нет. Скажите мне мотив, чтобы я знала, что делать дальше.

— Я не могу сказать мотива. Потому что мне он не известен. Нужно звонить и сдаваться. Меня вылечат. И найдут мотив.

— Не надо звонить, потому что дело не закрыто. Нет заказчика. Да и дело это – мне кажется – слишком серьезно, чтобы доверять его полиции.

— Нет? Но я признался…

— Признания недостаточно. У нас есть мотив? У нас нет мотива. Вы не знаете, зачем вы это делали. И пока мы этого не узнаем, есть опасность, что это продолжит кто‑то другой. Другой, также не знающий, зачем он будет это делать. Кстати, вы же могли выкрутиться с арбалетом.

— Нет, не мог. А мог сказать, что не захотел… Вы понимаете, этот процесс продолжается. Сейчас я тоже чувствую власть и силу этого процесса – того процесса, что приказал мне это сделать. Реальный ужас таится внутри, а не в арбалете.

— И сдаться – это вариант выхода из состояния реального ужаса. Так?

— Я именно раскрывал это преступление. У меня было чувство, что его совершил я… но мое сознание отметало эту версию как абсурдную. Но я его раскрыл. По анализу фактов, по деталям – и я понял, что мое чувство было правильным изначально.

— Признайтесь, у вас были очень большие сомнения, что маньяк – это вы.

— Это как в тумане… У меня были подозрения, что маньяк – это я, но я не верил, это было выше уровня моего восприятия, именно что я не мог в это поверить.

— Так скажите твердо, сейчас вы уверены, что совершили убийство?

— Нет. Нет. Но вы меня начинаете убеждать все больше и больше…

— Вот этого не нужно. И вы еще собрались звонить в управление.

Полицейский промолчал и уставился в стол.

— У любой истории есть предыстория, — сказала Беретка, — вы рассказывали мне, что увлекаетесь мифологией.

— Скорее, это мифология увлеклась мной…

— Это уже интереснее. Давайте восстановим хронологию событий.

— А началось все с кражи… Я умышленно совершил кражу. Даже хуже. Мародерство.

— Это уже интереснее. Расскажите.

— Мы расследовали самоубийство. Как раз перед тем, как появился маньяк. О, ужас… – Полицейский закрыл глаза рукой, — вроде бы обычный случай, наркоман. Он перерезал себе вены. Труп лежал на полу, кругом была кровь. Я выполнял рутинные операции, а на стене висел ковер.

— Ковер? Вы украли ковер? – Беретка улыбнулась.

— Да… Но по порядку. Вы знаете, какое важное значение древние уделяли атрибутам. Каждый бог обладал какими‑то вещами, присущими исключительно ему. А для людей атрибуты были средством концентрации. Этот ковер висел в комнате самоубийцы. Это была богиня с атрибутами. И я почувствовал, что сам ковер – это атрибут, но только для меня. Ковер как бы приказывал мне взять его. Это смешно звучит, но… Дом был опечатан, но печать была у меня. Я вернулся поздно вечером, снял ковер и снова опечатал дом.

Ковер висел у меня в гостиной. Я часто смотрел не него. И потом начали появляться странные мысли… Но арбалет я купил перед этим событием, хотя старый висел в гостиной, где потом я повесил новый. Я использовал болт от старого, как и детали. Я даже не планировал преступления. Мне как бы говорили – иди и выполняй.

— Давайте отступим от темы… вы увлекались всем этим. Первое, что пришло в мою светлую голову. Жертвоприношения. Не балуетесь? Что вы можете сказать?

— У некоторых богинь в культ входили человеческие жертвоприношения. Но общества менялись, и так случалось, что жертвоприношения оказывались запрещены. Но богини требовали жертвоприношений. И тогда появились храмовые убийцы… маньяки, можно сказать. Они убивали для богинь. И жертвовали вещи убитых храмам этих богинь.

— Да… Я не вижу тут никакого жертвования… Вы отдавали кому‑нибудь что‑то из вещей убитых?

— Нет, не отдавал. Тем более именно жертвоприношениями я не интересовался. В городке скучно, едешь… часто подвозил монахов, с ними говорил об этих делах. Но в голове почти ничего не оставалось.

— Вы верите в существование богов?

— После того, что я наделал… да, да, я верю во что угодно… Да, после убийства у меня возникли подозрения, что это я. Я тогда же снял ковер со стены и спрятал.

— Ладно. Я вижу, вы искренне хотите разобраться. И искренне хотите сдаться, но не нужно этого делать. Я уберу пистолет.

— Как вам будет угодно.

— Что еще есть по делу?

— Я все рассказал.

— А по делу того наркомана – что‑нибудь можно найти?

— Конечно, можно. Я перерою весь архив. А сейчас я могу уточнить только одну деталь – он был психонавтом, а не просто наркоманом. У него были найдены галлюциногены и препараты, меняющие психическое состояние. Хотя и обычные тоже.

— А вы сами эти препараты не пробовали?

— Нет, ни в коем случае… Может, их нужно поискать в моем доме… Но их не может тут быть…

— Поищите, все может быть. Мир мифологизируется. Теперь, похоже, все.

— Я буду делать все, что вы посчитаете нужным. Я верю почему‑то, что у вас получится. Да, — Полицейский дернулся, — я забыл самое главное! Дело в том, что у убитого был пистолет. Этот пистолет я забрал сразу, и он не попал в вещественные доказательства.

— Как все интересно разворачивается. Милый молодой человек идет ко мне с пистолетом, а благородный Полицейский выносит ему мозги!

— Не мозги… только не мозги.

— Да, конечно. Наши вкусы совпадают. Мы вместе не любим мозги. Где ковер? Еще я заберу арбалеты и пистолет убитого.

— Я полностью вам подчиняюсь. Сейчас все вам передам.

Ковер был погружен в кузов легкового грузовика Беретки. Оружие лежало на сидении рядом с ней. Беретка глянула на эту кучу и почему то тихо, рассредоточенно сказала:

— Арбалеты… Камень прячется среди камней… откуда это?..

— Подождите… есть кое‑что еще… – он вбежал обратно в дом и сразу вернулся.

— Возьмите книги… Они могут вам пригодиться. И… может, мне сдаться?

— Даже не думайте, — твердо сказала Беретка, взяла книги и захлопнула дверь машины.

— Как скажете, — Полицейский казался совершенно вымотанным.

— И помните, — твердо сказала Беретка, — боги это были или демоны – мы их поймаем. И подумала «Как я, а!»

---

Скелет открыл дверь. С криком «придержи!» Беретка втащила ковер в гостиную и скорее вылезла из‑под него, чем положила его на пол.

— Давай посмотрим! Сгораю от любопытства! – сказала она скелету.

Скелет подвинул пару стульев, высвобождая место, и ковер был расстелен.

Ковер был два на три метра, вертикальным. На нем была изображена богиня в четырехрукой форме. В одной руке она держала громадный, изогнутый полумесяцем на конце меч, в другой – чашку с чем‑то вроде напалма, в третьей – отрубленную голову, четвертая была свободной и выражала что‑то вроде жеста «стоп» — ладонь была направлена и открыта к смотрящему на изображение. Одета она была в ожерелье из черепов и юбку из отрубленных рук, что не помешало ей также надеть несколько обычных золотых ожерелий и золотую тиару. Волосы ее развевались, фон был мрачно–красным, переходящим в багровый, кроме того, богиня стояла на посиневшем трупе и высовывала язык.

— Веселенькая картинка, — сказала Беретка.

— Просто не могу с вами не согласиться, — поддержал ее Скелет.

— Да… не совсем для спальни… Но для кабинета будет в самый раз. Можно будет сидеть за столом, а ковер будет как раз напротив.

Несколько секунд они разглядывали ковер молча.

— Все‑таки очень странно она держит руку… – сказала Беретка, и словно автоматически, подсознательно, положила свою руку на изображение – и ее левая рука зеркально совпала с правой рукой богини.

— Наверно, так и рассчитано, — сказал Скелет.

— Пусть полежит тут, пожалуйста, не наступи на него.

— Как можно! Да, чай уже готов – я услышал машину и поставил. Подавать?

---

Утренние лучи падали на матовую поверхность стола в кабинете.

Беретка отставила стремянку в сторону. Ковер висел на стене. Скелет стоял рядом и выражал общее самодовольство.

— Рухнуть вроде не должен, — сказала Беретка и сделала пару шагов назад.

После чего они почти минуту смотрели на ковер.

— Ха, — сказала Беретка, — а появится ли у меня божественная одержимость… а не пристрелю ли я кого‑нибудь сегодня… И скорее всего это будет… это будет… это будет Скелет!

И вдруг ноутбук заиграл мелодию.

— Давно такого не было… – Беретка открыла и посмотрела, — у нас небольшие проблемы, а точнее у меня.

— Что это? – спросил скелет.

— Это схема электростанции. А один из подшипников горит красным. Это значит как минимум пару поездок – сначала на электростанцию, а потом в Полис. Сейчас я отключу дефектный участок… еще кофе… – она била по клавишам, — и поеду выяснить, в чем там дело.

Скелет вышел, Беретка взяла ноутбук, закрыла его и пошла за Скелетом вниз.

Беретка сидела за столиком с чашкой в руке.

— А откуда вы знаете, как ремонтировать электростанции? – спросил скелет.

— Да я всегда это знала, — спокойно сказала Беретка.

— Всегда? Но когда‑то ведь это знание появилось.

— Действительно… но это было давно… нужно ведь заниматься чем‑то полезным…

— Вы уверены, что для девушек нормально знать, как ремонтируются эти… э–э-э… подшипники…

— Подшипники не ремонтируются, они меняются. Вот не знаю… Что‑то я опять потеряла, — Беретка замерла с чашкой кофе.

— Вы очень талантливы.

— Спасибо, Скелет.

— Вы даже подозрительно талантливы…

— Похоже, там нет ничего сложного… смотрим схему и делаем по схеме…

— А откуда вы знаете, как смотреть схемы?

— Скелет… не путай меня сейчас… Возможно, проходили в школе.

— Возможно, — затихающим голосом сказал Скелет и отошел подальше от столика.

— А действительно, очень странные у меня таланты… прямо божественные… – сказала Беретка, — но с этим – в другой раз… надо ехать.

Келли

Электростанция выполняла три функции. Она не давала водопаду заниматься излишним саморазрушением. Правда, в результате водопад теперь падал не всегда, а только когда было много воды. Второе – электростанция с дамбой создавали озеро. И вокруг озера расцветала жизнь. И еще была полезная мелочь — она давала свет.

Беретка была одета в простую белую футболку – белый ведь тоже был ее цветом – а на футболку – дамский пиджак в военном стиле, с отложным воротником и четырьмя накладными карманами. Когда‑то этот пиджак был выходным и темно–зеленым, но теперь он был выцветшим и светло–зеленым, что придавало ему особый боевой шарм. А к пиджаку – такую же по цвету юбку. Максимально короткую мини, чтобы не цепляться за разные железки.

Красная Беретка заменила подшипник в генераторе. «В следующий раз нужно привезти новый».

Оставалось последнее действие – включить рубильники. Сетчатая будка стояла чуть поодаль, у основания холмика. И когда Беретка их включила, и начала закрывать электрический шкаф, она заметила, что на нее кто‑то смотрит. Беретка обернулась.

Девушка стояла на холмике, глядя сверху вниз. На ней были черная блузка с двумя кармашками, очень короткая – но на грани приличия – черная юбка, черный, широкий матовый ремень поверх с парой прямоугольных сумочек и высокие черные сапоги на шнуровке. Её волосы были черные, почти прямые – чуть–чуть волнистые, ниже плеч, слегка всклоченные, что придавало ей какую‑то особую динамичность – как будто она только что выскочила из засады с криком вроде «а, попались!». Смуглая кожа, большие темно–карие глаза, прямой, идеальный нос. «Оригинально, но мрачновато… а стиль выдержан.» — подумала Беретка. Девушка смотрела прямо на нее, и взгляд был умным и пронзительным, и каким‑то восхищенным. И, концентрируя на девушке поток внимания, Беретка совершила ошибку, которую никогда не делала — забыла глянуть в зеркальце, как это она делала всегда – и она не знала, что через всю ее щеку идет полоса черного масла.

— Привет, Красная Беретка!

«Откуда она узнала, что меня зовут Красная Беретка?» — подумала Красная Беретка, и непроизвольно поправила красную беретку.

— Привет! Я Келли. Со мной интересно.

Беретка бросила короткий, косой взгляд через плечо и снова вернулась к замку. На этот раз она заметила, что глаза девушки были чуть–чуть раскосыми, чуть–чуть восточными.

«Что‑то миндальное ассоциируется… Она симпатичная. Нет, она очень красива… Пусть еще что‑нибудь скажет».

— Я приехала посмотреть сюда на водопад. Я из Полиса.

«Все равно времени еще много, почему бы не поболтать?»

— И еще мы можем быть на равных, мы можем говорить друг другу «ты».

Где‑то Беретка это слышала… Жуткий приступ любопытства! Но Беретка промолчала

— А мы похожи, мы очень похожи. И мы такие разные. Светлое и темное, день и ночь. А?

«Посмотрим, что за Келли. Ладно, нужно говорить».

— А я вот занимаюсь тут кармической деятельностью, — лениво сказала Беретка.

— Кто‑то сломал Колесо Самсары? – живо поинтересовалась Келли.

— Да, так лучше. А кому‑то могут быть интересны стертые подшипники?

— Да, кататься на Колесе Самсары веселее. А для начала — подкинь меня на машине, я пришла сюда пешком.

— Скажи еще что‑нибудь про меня.

— У тебя все лицо в машинном масле.

— Что ж ты не сказала раньше?

— При твоей красоте это пятно было трудно заметить. Дай платок, я сотру.

— Пошли, — Беретка чуть–чуть улыбнулась.

— Поехали, — сказала Келли и улыбнулась широко и непринужденно, — ты любишь болтать ни о чем?

Беретка вела машину. Келли сидела рядом.

— Кармическая деятельность… Очень трудно воспринимать кармическую деятельность без объявления этого мира миром страданья, — начала Келли.

— Мне про кармическую деятельность рассказали совсем недавно; так что не воспринимай всерьез, да и я так, не воспринимаю.

— А ты знаешь, что в религиях Самсара означает именно перевоплощение сознания именно в этом мире, но в других телах, и происходит это вследствие невежества и порожденных невежеством иллюзий?

— Ох уж этот академизм! А если учесть, что далеко не все имеют возможности выйти из невежества? Какой смысл крутиться несколько жизней, когда ясно, что человек не выйдет из состояния невежества? Например, богам это должно быть сразу ясно, и зачем делать еще несколько оборотов…

— Тогда как ты понимаешь самсару… или колесо самсары?

— Я понимаю его в чисто переносном смысле. Да, как ты говорила, именно вследствие невежества и порожденных невежеством иллюзий человек крутится в колесе причинно–следственных связей, забывая о главных смыслах. Он делает то, что считает нужным сделать, но он не знает, почему именно он считает это нужным сделать.

— Странное у тебя колесо самсары получается.

— Да, не совсем круглое, — Беретка широко улыбнулась, — это потому, что я в карму не верю. Если все есть все или все есть ничто – эта концепция неверна. И еще я верю в хаос. Потому что все время с ним сталкиваюсь. А хаос с кармой как‑то плохо совместимы.

— Тебе нравится возиться с этими железками? С генераторами, с плотиной?

— Конечно нравится. Это интересно – сначала найти, потом сделать, потом увидеть, что сделала. Для меня это просто процесс непрерывного удовольствия.

— А что еще ты любишь делать?

— Я люблю читать – сказки про принцесс и сказки про зверей; а еще я люблю смотреть на мир – и на весну, и на лето… на водопады, на горы – да на все.

— Не читала про принцесс… Но если порекомендуешь что‑то. А что еще…

— Я люблю просыпаться, люблю поваляться в постели, люблю душ, люблю выходить в гостиную, люблю кофе, люблю одеваться, причесываться… но это долго… я люблю засыпать, особенно когда дождь… я люблю смотреть сны…

— А что ты любишь… нет, я вижу, ты любишь почти все… что ты любишь больше всего?

— Мне так сложно сказать.

— Нет не сложно. Ты любишь себя. Во всех своих самых разных проявлениях.

Беретка задумалась, а потом просто улыбнулась:

— Откуда ты это знаешь?

— Я вижу, что вся твоя любовь к проявлением этого мира исходит из твоего совершенства. Ты ведь восхитительна, и ты любишь, когда тебе это говорят.

— Мне нравится, когда мною восхищаются. Да.

— Большая часть лжи исходит из человеческого несовершенства; чем совершеннее человек, тем менее он склонен ко лжи. Ложь как правило есть одежда для несовершенства. И это касается не только самого человека – это касается всего окружающего нас мира. Человек совершенный видит совершенство мира, он чувствует, как он сам гармонирует с этим миром. И он не будет лгать не только насчет себя, он не будет лгать насчет окружающего мира. И он всегда постарается украсить этот мир.

— Как ты красиво говоришь. А ты любишь украшать этот мир?

— Да, люблю. Но я еще люблю и множество разных вещей.

---

— Как ваша станция? – спросил скелет.

— Станция… станция… работает… Я встретила очень интересную девушку…

— Вечерний чай сейчас будет подан…

Беретка прошла вперед и села в кресло.

— Тебе интересно?

— Очень. Тем более что вы думаете.

— У нас общее только одно – красота. Нет, еще одно – совершенство. Во всем остальном мы совершенно различны. Действительно, как день и ночь… У меня такое чувство, будто она специально была сделана, чтобы дополнить меня… Мне она понравилась сразу, чего я никогда не испытывала… И она сразу вызвала какое‑то доверие. Может, это иллюзия, и это во мне что‑то поменялось? Скелет, во мне что‑нибудь менялось в последнее время?

— Сколько я вас знаю – ничего. Но я очень недавно с вами. А насчет доверия – я бы не рекомендовал доверять чувствам.

— А что им не доверять? Не доверять чувствам. Не доверять людям. Если меня захотят убить – меня убьют. Если у меня захотят украсть кошелек – его украдут. Но кому это может понадобиться? Думать об этом – себе дороже. Да и войти в доверие – тоже тяжелый труд. Конечно, нужно предпринимать меры безопасности, например, носить пистолет. Но что‑то еще… Не.

— Я не имел в виду вообще. Я имел в виду для начала.

— Не доверять. Хорошо. Но в большинстве случаев, когда люди встречаются, они не имеют таких точек соприкосновения, в которых можно не доверять. У меня, например, нет никаких дел, в качестве участника которых я могла бы быть кому‑то интересна. У меня нет тайн… Скелет, у меня действительно нет тайн! Я только сейчас об этом подумала…

— А я? Я же тайна. Говорящий скелет?

— Да, тайна… Но что в этой тайне такого тайного. В общем, ничего. Газеты пишут про летающие тарелки, про призраков, да про что угодно. Я не думаю, что говорящий скелет много кого удивит. Скажут – подделка. Или скажут – не существует. Люди читают про летающие тарелки, но никто не верит в тарелки, кроме единиц. И в этом потоке информации, естественно, выдуманной, любое реальное событие просто затеряется, как в белом шуме.

— Да, пожалуй так… Но почему именно в белом?

— А я сказала «в белом»? Наверно, это такой шум, в котором тонет вся реальная информация. А почему он «белый»? Не знаю. Но я знаю, что это информация, не несущая смысла, которой забивается смысловая информация.

— Говорящий скелет действительно не впечатляет. Увы. Но у вас есть еще тайна. Маньяк–Полицейский. И это опасная тайна. Он знает, что только вы знаете его тайну. Вы – опасный свидетель.

— С Полицейским мы слишком хорошо знакомы, чтобы он мог задумать что‑то против меня. Он мной восхищен, он мне все доверяет, все рассказывает. Да и не такой он человек, чтобы самому что‑то придумывать. Меня он мог застрелить уже сто раз. В отличие от убитого. Не будем об этом. И еще. Он слишком дисциплинирован, он психологически дисциплинирован. И последнее – всем известно, что в полицию набираются люди, которые, как говорится, мухи не обидят. Без команды он ничего не сделает. Хотя это здорово, что у меня есть тайна. Между прочим, я начала рассказывать про Келли и про доверие.

— Да, я вас перебил, мне действительно очень интересно.

— Мне действительно нечего доверить, нечего сказать кому‑то по секрету. У меня нет тайн, как я только что поняла. И я не знаю, нужны ли они мне.

— Тайны – это следствие интересов. Если у вас есть интересы, то тогда появляются и тайны. Интересы, цели, задачи.

— У меня нет ни интересов, ни целей, ни задач, — Беретка задумалась, — может, и есть, но я их не осознаю. Есть вещи, которые мне нравятся, есть то, что я люблю делать… А ведь у всех есть какие‑то цели. Возможно, эти цели появляются, когда возникает какой‑то главный смысл. А у меня никакого главного смысла нет. Быть и чувствовать – вот мой смысл.

— В этом есть что‑то не человеческое, заметьте.

— Человеческие смыслы в массе настолько просты и примитивны… и неинтересны. У меня есть я. Этого пока достаточно. У меня появилась Келли. Вот с нею мы и поговорим о смыслах. А ты, Скелет, никакого смысла не подкинешь?

— Смыслы должны раскрываться сами… я так думаю. В нужное время и в нужном месте. Чтобы все совпало.

— Выкрутился, молодец. Хотя если что придумаешь, не забудь рассказать. Хотя… В нужное время. В нужном месте. Маньяк убивает в нужное время и в нужном месте. А Келли… – Беретка сделала паузу, требующую интонационного ответа.

— Да. Она появляется в нужное время и в нужном месте.

— Как и скелет. Совпадения? Я почему‑то стала думать, что я слишком редко выбираюсь из дома… И сразу появляется она. Мне стало несколько скучно, и появляется скелет…

— Мне не предоставили несколько шкафов, чтобы я мог выбрать, из которого выпасть.

— Они не предоставили. Ага. Они. Только кто они. Совпадения, конечно, случаются, но реже, чем нам кажется. Так, Скелет?

— Я должен согласиться…

— Ладно, будем смотреть внимательнее на это… да! А я догадалась про шум, почему он белый. Потому что в белом цвете есть все цвета… И чтобы заглушить один цвет, нужно добавить все цвета сразу… Давай сменим тему. Что по делу Полицейского?

— Я просматривал книги, взятые у Полицейского. Не составило труда идентифицировать богиню на ковре. Это Кали, иногда ее называют богиней смерти, но это неверное обобщение. Кали очищает мир. То, что мы приняли за меч, в равной степени может быть серпом.

— И что она собирается пожинать?

— Все, что отжило свой век. Все, что уже не нужно.

— Тогда ее в равной степени можно назвать богиней смерти.

— Скорее богиней очищения мира. Так выходит, что военные потери, а также жертвы среди населения во время войн не относятся к ее сфере деятельности.

— А жертвоприношения наша богиня любит?

— Книги не дают однозначного ответа. Я прочитал про секты приверженцев Кали, про то, что они нападали на караваны и просто душили прохожих, а часть награбленного отдавали в храмы… Но я не вижу здесь никакой божественной первичности. По логике, сначала они грабили те же караваны, а потом придумывали себе такое оригинальное оправдание. Это не жертвоприношение, но это очень близко к жертвоприношению. Это именно замена жертвоприношений.

— Теперь все сводим. У Полицейского на стене висит изображение Кали. В половине книг, полученных от Полицейского, упоминается Кали. Полицейский убивает человека, не имея на то никаких причин. Более того, он его не знает. Этот человек идет в вашем направлении. Для простого жертвоприношения служитель Кали мог убить какого‑то другого, любого человека, а не ловить их именно на вашем направлении. Но нужно ли богине Кали жертвоприношение любого человека? Скорее всего, нет. Богини избирательны. Итог: мы получаем не просто жертвоприношение, а направленное жертвоприношение. Но дальше идет нестыковка: никаких украденных вещей в храмы Полицейский не передавал.

— Кем направленное жертвоприношение?

— Остаются двое. Или богиней Кали, или вами. Но против вас улик больше.

— Конечно, красота опасна. Но мне не нужны жертвы. Мне нужно божественное поклонение.

— Ох… от одного до другого гораздо ближе, чем вам кажется…

— Ладно, Скелет, я иду спать. И еще. Мы договорились, что Келли приедет в Городок на автобусе. А я встречу ее на машине. Она хочет посмотреть городок, она никогда его не видела, только проездом – и поедем ко мне, мы так договорились с Келли по телефону.

— Полицейский

На Беретке было короткое зеленое платье без рукавов, прямое, широкие лямки на плечах образовывали квадратные вырезы спереди и сзади. В нем было холодно, но не могла же Беретка ждать до весны. Красные башмачки, красная сумочка и, конечно, красная беретка. А сверху она накинула легкий зеленый плащ с капюшоном. На Келли было платье с воротником–стоечкой. И черная кожаная куртка. Они гуляли по бульвару Городка.

— Банк. Я забегу в банк поменять, — сказала Келли, — у меня только золотые остались.

— Ага, давай. Я тут подожду, не люблю банки.

Келли отошла в сторону, Беретка по обыкновению начала крутить головой вокруг. Городок, домики, листья на дорожке….

Полицейский появился, будто из‑под земли. Но на самом деле он выскочил из‑за ряда деревьев. Он был в слегка помятом плаще провинциального детектива и темных очках.

— Я волновался за вас… – он снял очки.

— Да ладно, сейчас самое время мне волноваться за вас, — улыбнулась Беретка.

— Спасибо… дело не движется, к сожалению. На мониторе в отделении я увидел вашу машину, въезжающую в городок. А потом…

— Потом вы увидели нас вдвоем.

— Именно нет. Я увидел ее, выходившую из автобуса. Она бросилась мне в глаза… Именно бросилась.

— Неудивительно. Она ведь прекрасна.

— Она великолепна… конечно, она не так божественна, как вы, но она великолепна, она шикарна… По телефону вы сказали, что встретили ее у электростанции на водопаде… Какова вероятность того, что две самые красивые женщины, наверно, и в Европе и в мире, если от него еще что‑то осталось, случайно встретятся у водопада… И такие полностью противоположные? У меня чувство, что я знаю ее… я ее никогда не видел, но я просто уверен, что именно знаю ее.

— Не волнуйтесь. Я осторожна. Я сама все выясню.

— Тогда подумайте еще… А не она ли сломала тот самый подшипник? Чтобы организовать встречу?

— Подшипник был изношен, определенно изношен.

— Надо проверить ее документы. Она не внушает доверия…

— О–о-о!! – вдруг раздалось в паре метров у них за спиной. Келли стояла в двух метрах и смотрела на них с широкой улыбкой – настолько широкой, на какую, наверно, была способна. И было заметно, беззвучно смеялась.

— Пожалуйста. Вот паспорт, вот возьмите визитку, господин Полицейский

— Откуда вы узнали, что я полицейский?

— Вы когда маскировались, забыли снять фуражку с шашечками…

— Ах, да…

Беретка тоже взяла визитку и прочитала:

— Келли Марион, эксперт, ядерные реакторы и ядерное оружие, сопутствующие компоненты, купля–продажа, консультации… Адрес…Полис… Что может быть проще?..

— Наверно, господин Полицейский, я вызвала какие‑то ассоциации, — улыбнулась Келли.

— Вы понимаете, — стушевался Полицейский, — безопасность, ее нужно обеспечивать.

— Мне Беретка про вас успела рассказать…

— Да? – испуганно спросил Полицейский.

— Да, она рассказала, что вы ее очень хороший друг и вообще интересный человек.

— Ах, да, — Полицейский выдохнул, — я должен идти.

— Мне было бы интересно познакомиться с вами поближе, — сказала Келли

— Вы как‑то устало выглядите. Отдохните, не думайте, — сказала Беретка.

— Да… нет, да… я побегу, — сказал Полицейский и быстрыми шагами скрылся из виду за деревьями бульвара.

---

— Какой у тебя милый домик, — сказала Келли, входя… – прямо… прямо как у игрушечной принцессы.

— Почему это как у игрушечной? — звонко удивилась Беретка.

— Это стиль. Но определенно не мой стиль.

— Как ты относишься к говорящим скелетам?

— Положительно.

— Скелет, куда ты спрятался! Выходи, это Келли!

С кухни послышался шум, дверь открылась, и Скелет появился в дверях.

— Чем могу быть полезен? — вежливо осведомился он.

— Пока ничем. Это Келли.

— Очень приятно. Скелет. Просто Скелет.

— Вы хорошо смотритесь, — сказала Скелету Келли, — такой страшненький.

— Спасибо, — скромно сказал Скелет.

— А теперь – ковер, — сказала Беретка.

Они поднялись на второй этаж и вошли в кабинет. Келли прямо посмотрела на ковер, потом отошла к столу в другой конец кабинета, не отрывая взгляда.

— Очень сильно изображено… Это Кали, несомненно. Пожалуй, одно из лучших изображений.

— Не страшно?

— Совсем не страшно. Люди боятся богов, потому и рисуют их такими страшными. На самом деле люди рисуют свой страх перед ними, а потом пытаются добавить реальный образ. Реальный – насколько они в него верят. А на самом деле боги прекрасны.

— Откуда ты знаешь? – шутя спросила Беретка.

— Мы с тобой божественны. Божественны – это значит подобны богам… богиням. А подобны мы во многом – в красоте, в совершенстве. Мы – подобие. А подобие должно слегка уступать оригиналу, верно?

— Логично. Конечно, уступать всегда немного обидно… но богам – ладно. Я в них верю… Но как‑то не очень, что ли.

— Знаешь, я так могу сказать. Мы – божественны. Божественность есть. Значит, боги тоже есть. Моя божественность – производная от общей божественности. Общая божественность производна от богов. Не может быть производной от того, чего нет. Верно?

— Верно. Здорово, — сказала Беретка.

— Привет, богиня, — сказала Келли и приложила свою ладонь к ладони богини, точно так, как это раньше сделала Беретка.

— Мы со скелетом искали в книгах, чью это голову она держит в руке, не знаешь?

— Знаю. Это голова демона. Не человека.

— Как я поняла, боги всегда воевали с демонами. Из‑за чего? Нет, этого я не знаю… но это обязательно должно быть связано с их сущностью. Жизнь – смерть, может это? – Беретка подумала, — вряд ли.

— Вряд ли. Жизнь нельзя противопоставлять смерти. Если подумать, изначальный смысл смерти – это расчистка места для жизни… Расчистка площадки, на которой жизнь могла бы продолжаться и развиваться.

— Да, демоны не могут иметь к этому отношения. Смерть не менее божественна, чем жизнь. Я согласна. А демоны… Где они встречаются? Демоническая одержимость? Где еще?

— Я посмотрю в литературе. Скорее всего, конфликт связан с высшими силами, стоящими над богами. Это конфликт Абсолют – хаос.

— У богов ведь должен быть главный? – Беретка вопросительно посмотрела.

— У богов есть Абсолют, он должен быть главным… Но он — главный, как боги у людей — главные. Насколько я понимаю, он не отдает каких‑то прямых указаний. Он – точка нисхождения божественного начала. А хаос каким‑то образом порождает демонов.

— Божественность проявляется в нас. Но исходить она должна от них. Да? – Беретка посмотрела вопросительно.

— Божественность много в чем проявляется…

— Надеюсь, мы ближе к ее вершине, — улыбнулась Беретка. — Ты же хотела посмотреть мои тряпки!

---

Они вошли в соседнюю маленькую комнату. Все пространство занимали два шкафа, а его остаток был отведен зеркалу.

— Давай начнем с новинок! – сказала Беретка.

Она открыла один из больших шкафов и с торжествующим видом вытащила зеленый прямой плащ на плечиках.

— Вот!

— Симпатичный. У меня есть примерно такой, только похуже. Там ткань фиолетовая и переливается от освещения, — сказала Келли и заглянула в шкаф, — Ого! Сколько у тебя всего!

— Я себя обожаю, — Беретка повесила плащ и вытащила зеленую кожаную куртку, приталенную и с ремешком, — как тебе это?

— Симпатичная, — Келли разглядывала и куртку, и содержимое шкафа, — да у тебя тут половина милитари… С кем воевать собралась?

— Какая половина? Четверть, и то это не милитари, как куртка, это сафари.

— А почему все зеленое?

— Да разве все? Треть… половина. Мой любимый цвет. Тем более милитари и сафари у меня не зеленые частично.

— Еще коричневые… А черного ничего нет.

— Черного ничего нет. Не мой цвет. А ты не носишь белого.

— Не ношу. В белом я кажусь черной. А это не так.

— А не было желания показаться черной? В этом был бы сильный антураж.

— Не думала… Нет, я не черная, и потому казаться не хочу. Я темная. Это моё. А ты как все это выбираешь?

— Я чувствую себя. Я так подхожу к какой‑нибудь вещи, и пытаюсь представить свои настроения. И смотрю, подходит или нет, — Беретка достала бежевый костюмчик и приложила себе к груди, — как?

— Тебе идет. Что значит представить настроения?

— Понимаешь, когда выхожу из дома, у меня есть настроение и направление. Направление – это в широком смысле – что я направляюсь сделать. Мои тряпки – это мои настроения. Например, моя легкомысленнось, моя легкость, моя болтливость – это всякие рюшечки, типа бантиков и прочих излишеств. Например, завязать в волосы огромный бант. При этом определенно никто не пострадает. А направления выражаются обычно приталенностью…

— Это как это?

— Вот, — беретка открыла шкаф напротив, и мгновенно извлекла пару вешалок, — это комбинашки. Чувствуешь разницу? Комбинация с талией есть проявление сильной Беретки. Сильной… в смысле, серьезно к чему‑то стремящейся и вообще серьезной. И для быстрого наступления. Комбинация без талии есть проявление слабой Беретки. Или для очень аккуратного, мягкого, коварного наступления. И так вся одежда – если есть талия, я более целенаправленна… куда‑то. В общем, когда я привожу мир в порядок, я предпочитаю одевать с талией.

— А если талия не на талии?

— А если талия не на талии, то считается, что талии нет.

— Как ты серьезно к этому относишься? Целая система!

— А как можно иначе? – Беретка сделала большие глаза. — Любая тряпка, даже нижнее белье – это элемент стиля, а без стиля нельзя добиться целостности. У богини на ковре есть атрибуты. Одежда – это тоже сумма атрибутов женщины.

— Но ведь нижнее белье никто не видит.

— Это не важно, я‑то знаю, какое оно. Это же я! Вопрос стоит о моей целостности, а без целостности нельзя прийти к божественности.

Теперь большие глаза сделала Келли:

— Что ты понимаешь под целостностью?

— Я – настроение – цель – одежда – внешний мир; эта взаимосвязь через мое сознание есть одна сторона целостности. Где‑то должны быть достоинства, а где‑то не должно быть недостатков – это другая сторона целостности. У меня одна сущность. Это то, что объединяет тряпки. Например, цвета. У меня множество проявлений. И каждое мое проявление требует своей тряпки. Это длина, приталенность, рюшечки…

— А стиль?

— А стиль – это совокупность элементов, отражающих мою целостность. Но в мою целостность входит не только мое истинное «я», но и то «я», которое я показываю. У меня есть сущность, иначе – содержание. И есть форма. Чтобы поддерживать стиль, содержание должно предопределять форму, а форма должна соответствовать содержанию. Не важно, одежда это или роман. Или храм. Форма и содержание вместе предопределяют другие формы, создавая целостность. Стиль – это форма формы и содержания, вместе взятых. Стиль – он один, он выражает именно целостность, но не сущность. Зачем открывать свою сущность каждому встречному?

Келли потрясла головой, как бы сбрасывая наваждение:

— Ничего себе тряпки… Я давно хотела тебя спросить – зачем тебе такие длинные волосы? Твоя коса–до–талии? С ней ведь куча проблем.

— Ты прелесть! Я так ждала этого вопроса! Они кажутся избыточными, правда? На самом деле этот избыток говорит, что у меня все в полном порядке, все настолько совершенно, что я могу позволить себе избыток. И этот избыток превращается в символ… в атрибут красоты. Или власти. А еще ими можно выражать мои настроения. Коса – это строго. Это сильная, серьезная Беретка. А можно и еще усилить, обмотав косу вокруг головы. Тогда это будет уже легкая степень агрессии. К ней пара агрессивных тряпок – и уже есть сильная степень агрессии. А если косу распустить – будет мягкая, располагающая к себе Беретка. А еще можно сделать две косички в стороны – будет Беретка–дурочка. Но я никогда не пробовала, кроме как перед зеркалом. Не знаю, для чего это может понадобиться.

— А модные журналы ты смотришь?

— Смотрю. Но только из любопытства. Мода – это униформа. Стиль – это индивидуальность, проявление меня во внешнее пространство.

— Ты божественна. – Келли улыбнулась.

— Моя одежда может служить каким‑то целям. Но чаще она служит моим фоном. Моя одежда обычно отражает мою божественную сущность – но она также может и маскировать сущность. Например, беретка. Красный цвет – самый агрессивный цвет. Я ее обычно ношу – пусть будет, пусть знают. Но если надо — беретку можно снять и убрать в сумочку.

— Ты используешь стереотипы.

— Стереотипы тоже возникли не на пустом месте. Мальчики – голубой, девочки – коричневый и розовый. В них тоже есть космический смысл. Чувствуешь, какая глубина?

— Нет – удивилась Келли, — где глубина?

— У девочек цветов в два раза больше!

— Коричневый и розовый – это по сути одно. Цвет Земли.

— Одно, суть одна, но проявления разные. Меня!

— Ладно. Я хотела что‑нибудь посмотреть поносить… Извини… Без обид. А выбор цвета очень ограничен. Ни черного, ни красного, ни фиолетового… – Келли взяла Беретку за талию двумя руками и потрясла, — а в мои ты не влезешь.

— Нету твоих цветов, — Беретка вывернулась, — а почему так получилось, что у нас нет одинаковых цветов?

— Вопрос стиля. Мы вместе, похоже, тоже какой‑то стиль. Или, как ты говоришь, целостность. Взаимодополняющая. Ты обещала вино, — сказала Келли с показной усталостью, — пошли вниз.

---

Беретка и Келли сидели в креслах вокруг столика. Камин горел.

— Как вино? – спросила Беретка.

— Великолепно, — уверенно ответила Келли, — и удивительно, что ты делала его сама.

— Я сама удивлялась, что все вышло… Хотя Фермер не верил, что что‑то получится. Он говорил, в этом климате виноград вызреть не может. А потом взял лозу и посадил у себя. Ждем результатов. А я не специалист, а виноград тут рос, сколько себя помню.

— А сколько ты себя помнишь?

Беретка задумалась и беззвучно удивилась, что сразу выразилось у нее на лице:

— Я не помню целиком… Я помню отдельные эпизоды…

— Мы так неожиданно встретились у водопада. А в твоей жизни были неожиданные, странные ситуации? – спросила Келли.

— У меня совсем недавно была очень странная ситуация, — и Беретка подробно рассказала про историю с Бабушкой. Про Полицейского Беретка пока решила ничего не говорить.

Келли слушала внимательно, удивленно, даже завороженно. И когда Беретка закончила, сказала:

— Вроде бы такая простая история… Которая закончилась ничем. Ну совершенно ничем. Но я представляю, что ты чувствовала.

— Ты знаешь… я чувствовала, что это начало. Я и сейчас это чувствую. Но я не знаю, начало чего.

---

— Да, с бабушкой ты разобралась. А где твои родители?

— На Суматре. Работают от Фонда Охраны природы.

— А где Суматра?

— В Индонезии.

— А где Индонезия?

— В Тихом Океане… а… или в Индийском.

— Попробуй это выяснить.

Красная Беретка взяла и открыла ноутбук. Щелчки клавиш, щелчки… Келли перестала улыбаться и повернула голову в сторону окна. Прошла минута, другая, третья. Беретка барабанила по кнопкам.

— Так. Они были. Они точно были!

Келли спокойно посмотрела на Беретку:

— Их нет. Ты будешь их еще искать, ты будешь спрашивать, ты будешь открывать ноутбук… но карт нет, — Келли подошла к окну.

— Газеты без информации тебя не удивляют. Интернет без информации тебя не удивляет. А то, что пропали карты, тебя удивляет. Нелогично, — Келли улыбнулась.

— Хорошо, я верю, что карт нет, — сказала Беретка, — но тогда может, ты знаешь, когда они пропали?

— Когда пропали карты… Мы потеряли само «когда», а ты спрашиваешь, когда они пропали… Наверно, карты обиделись на людей и ушли…

— Нет… Я думаю… может, это боги забрали карты?

— Сейчас придумала? Боги не забирают. Боги дарят. А теряют люди. Никто в этом мире не пользуется картами. И потому карт в этом мире нет.

— Например, ты знаешь ведь, что мы живем в Европе? Но где мы живем в Европе.

Беретка, и без того в состоянии рассеянности, просто приоткрыла рот. Келли улыбнулась.

— В Германии? В Чехии? Во Франции? Да, где‑то в центре Европы. Но какая она, Европа? Не зная, какая она, мы не можем точно сказать, что живем в ее центре; но мы это знаем, мы в этом уверены. И в том, что мы потерялись во времени и пространстве, боги совершенно не виноваты. А кто самих богов потерял? Тоже боги? Нет, люди, только люди могли так где‑то напортачить.

Да, мы кое‑что знаем. У нас есть компас. Мы знаем, что на севере от нас есть Городок, где живет Полицейский. Мы знаем, что еще севернее находится Полис, где мой офис. Мы знаем, что на юге есть горы, с которых текут реки, на которых стоят твои электростанции. Мы знаем, где поля и где леса вокруг нас. Все. Это потому, что больше ничего не нужно.

— А ты знала, что карт нет?

— Знала. Я ведь тоже наблюдательна. И тоже долго их искала.

— И что делать?

— Открывать мир заново. У нас есть компас, машины, память, способности нарисовать карты. Ты куда в последний раз выбиралась? помнишь что‑нибудь интересное?

— Я сижу в основном дома… Да, я выбираюсь на электростанции, на дамбы, я иногда езжу в город. Конечно, я люблю гулять по окрестностям… Но хочется большего, — сказала Беретка. Не хватает какого‑то вызова со стороны.

— Считай вызовом меня. Я тебя вытащу во внешний мир.

— Но как можно куда‑то поехать? Ведь карт нет?

— Карты пропали не просто так. Если их не существует, то значит, они нам пока не нужны. А когда они нам понадобятся, они появятся.

— Откуда?

— Скорее всего, на самом деле они существуют. Но существуют в непроявленном состоянии.

— Это что за такое состояние?

— Если нам что‑то не нужно, мы часто думаем, что этого не существует. Но когда нам что‑то оказывается нужным, мы вдруг это находим. Или нам это дают. Вспомни, как ты выезжаешь на свои электростанции? Ты вводишь название электростанции, вводишь точку своего нахождения, и получаешь список дорог и поворотов. Но чтобы получить список дорог и поворотов, компьютер должен располагать картой. То есть карт нет, но они есть. Они не проявляются явно, но они где‑то существуют – как минимум в каком‑то компьютере.

— Зачем так может быть сделано… Это просто странно. Зачем кому‑то прятать карты.

— Я не думаю, что они были спрятаны. Скорее, утрачены. И обрати внимание на такое слово, как «непроявленное». То, что есть, и чего при этом нет. Я думаю, что большая часть окружающего нас мира находится в непроявленном состоянии. Люди вообще не знают, что творится рядом с ними. Потому что им это просто не интересно.

— Люди не видят того, что им не интересно… Ты это хочешь сказать? Это трудно представить.

— Я тебе покажу. Закрой чашку руками. Я открою тебе смысл слов древних: смотреть – видеть – зреть.

Беретка закрыла чашку руками.

— Ты давно пользуешься этой чашкой?

— Да, сколько помню… столько и пользуюсь.

— Сколько розочек на твоей чашке?

— Я не знаю… – Беретка убрала руки и посмотрела на чашку, — я не знала… три.

— Вот пример непроявленного, — Келли улыбнулась, — ты смотрела, но не видела. Но можно видеть, но не зреть. Процесс просветления есть процесс прозревания.

— Наше сознание именно проявляет мир. Ты это хочешь сказать. А не наоборот, не мир проявляется в нашем сознании? – Беретка продолжала с удивлением смотреть на чашку.

— Как устроен мир у большинства людей: раз светлое пятно, два пятно, три пятно, а кругом сплошной мрак. Но целостности восприятия у них нет, поэтому они не видят мрак. Ты не видела три розочки. А люди не видят бОльшую часть окружающего мира, которую ты видишь. Цветочки на чашке – это пример. Просто в мире есть множество вещей, обязательных для создания целостной картины мира в сознании. И эти вещи как раз и не видят. Но тогда невозможно увидеть целостную картину.

— Да, выходит, что целостная картина мира многим изначально недоступна… – сказала Беретка, — но мы отвлеклись от карт.

— Карты – это частный случай, когда просто не видят. Возможно, карты – это как раз то, что оказалось в общей зоне мрака – их нет, потому что большинство людей их не видит. И не пользуется ими. А ты, например, ты ведь можешь нарисовать карту сама. Ты об этом думала?

— Нет… А ведь действительно!

— И точно так, если что‑то пропадает, то это можно найти.

— Люди ограниченны. Если чего‑то не существует в их сознании, они не думают, что этого не существует. Они просто не думают, — Келли широко раскрыла глаза, — так что сознание проявляет мир, а не наоборот.

— Но тогда… тогда обратное… если они видят что‑то что не существует в их сознании, они думают, что этого не существует!

— Вот именно! Смотреть и видеть – разное. Животные тоже смотрят, смотрят на все, но мало что видят, кроме еды и угроз. Люди тоже в основном смотрят, но большинства вещей не видят. – Келли улыбнулась.

— Но мы ведь думаем! – Беретка резко выпрямилась в кресле

— В нас есть какая‑то жизнь. Очень мощная жизнь, внутренняя. Я бы сравнила с такими сильными, животными инстинктами – но заметь, которые всегда под контролем.

— Жизнь как стремление.

— Да. Исследование мира – это правильный инстинкт всех живых существ. Когда у котенка только прорезаются глаза – он сразу идет исследовать мир.

— А если девушка не любопытна – она или нездорова, или она не девушка, — Беретка была очень довольна собой.

— Путь исследования окружающего мира – это путь просветления. Путь поиска собственной сущности – это путь просветления, ведь собственная сущность тоже элемент окружающего мира. Путь исследования – это путь выявления сущностей и иллюзий. Сущностей демонических и божественных, иллюзий демонических и божественных. Начать этот путь можно с любой точки.

— С чего начнем мы?

— Я знаю два места, которые покажутся тебе интересными. Первое место – это заброшенный аэродром.

— Когда мы едем?

— Дня через два–три… созвонимся. И еще — я посмотрела твою машину. Мы поедем на моей. Для неблизкой поездки она поудобнее. И бензина ест поменьше.

— Скелет

Беретка вернулась в дом. Келли была посажена на автобус и должна была позвонить, как приедет. И вдруг Беретка подумала: а почему люди до такой степени не интересуются некоторыми вещами… Я не заметила, сколько цветов на чашке. Та же Келли. Она увидела говорящего скелета, и никакой реакции. Она не заметила говорящего скелета? Хотя вроде бы она интересуется почти всем, скелетом она определенно не заинтересовалась. Надо будет у нее спросить. Хитро спросить… Ее взгляд задержался на скелете.

— Скелет, а тебе снятся сны?

— Скелеты как коты – они не спят, а дремлют… Но иногда, когда меня ничего не отвлекает, меня посещают образы. Они очень размыты…. так, скорее скелеты образов. Я что‑то вижу, даже чувствую сущности, чувствую дух, но не могу сказать, что это.

— А мне обычно снятся разные, очень красивые сны… Но есть один сон, который повторяется. Представь: среди неба, в пелене облаков, висит беседка, где колонны сделаны из тех же спрессованных облаков. Среди беседки в воздухе висит хрустальный саркофаг. А в нем спит богиня в белом. Она просто спит… И я чувствовала ее – богини — первичность.

Скелет молчал, ожидая продолжения.

— Да, она просто спит. И мне кажется, что видит сны… Конечно, это очень похоже на «Сказку о спящей принцессе», но богиня не ждет принца. Зачем богине принц? Это я знаю точно. У тебя нет подходящего образа? Закат богов? Нет?

— В моей голове нет никаких ассоциаций.

— Да, мне известна «Сказка о Спящей Принцессе», но ни когда я ее читала, ни когда‑то после она не произвела на меня особого впечатления. А еще мне рассказывали, что существует сверхбожество. Оно спит и видит сон. И вся жизнь людей – это сон сверхбожества. Но в эту сказку я не верю. По принципу если все есть все, или все есть ничего, то это не верно. Но я точно знаю — в этом сне есть что‑то важное. Но, наверно, я забегаю вперед. Спокойной ночи, Скелет… Пожелай мне красивых снов…

Коллайдер. Октябрь

На Беретке был зеленый костюмчик – классического покроя пиджак и короткая юбка. И зеленый прямой плащ. Келли на этот раз надела укороченный темно–синий пиджачок, черные брюки–бриджи до колен и кожаную куртку, которую она уже расстегнула.

Они прошли уже минут десять после того, как оставили машину. Они поднялись на пригорок. От того, что Беретка увидела, у нее захватило дух. Пригорок с другой стороны был скатом огромных размеров – может быть, этажей двадцать. И среди открытого пространства, внизу расстилалось поле. На поле находилось определенно больше десятка громадных треугольных машин – каждая на вид больше 50 метров в ширину, в длину они были раза в два короче.

— Что это?

— Смотри. Потом мы подойдем поближе.

Они начали спускаться по крутому склону.

— Это похоже на самолеты… на необычные, — сказала Беретка.

— Это самолеты империи!

— А какой империи?

— Этого никто не знает… Империи древних.

— Но когда это было? Давно они здесь?

— Давно? Настолько давно, насколько всегда. Никто не помнит, когда жили древние. Никто не знает, какими были их империи. Это – то, что от их империй осталось. Конечно, можно было бы установить, когда это было – но это мало кому интересно, — сказала Келли.

— Это самолеты… Какие необыкновенные… А для чего они были построены?

— Теперь уже трудно выяснить – для чего. Но судя по их виду, они так и не поднялись с этого аэродрома. На них нет никаких повреждений.

Они спустились.

— Не заходи под них, не заходи под крылья. Они могут рухнуть в любой момент.

Вблизи были видны открытые люки, были дыры от снятых деталей. Шины давно рассыпались в прах, и самолеты стояли на стойках, под тяжестью веса провалившихся в раскрошившийся бетонное покрытие. А в некоторых местах пробились и уже подросли деревца.

— Так умирают империи. Это то, что от них остается… – сказала Келли.

— Скелеты.

Они ходили между громадными машинами. Они просто смотрели.

— Как‑то странно… мы девушки, и мы смотрим самолеты… – начала Беретка.

— Девушки не интересуются самолетами, не так ли? – улыбнулась Келли

— Зато девушки интересуются пилотами…

— Да. Девушки должны интересоваться всем. Слушай… – Келли остановилась, — девушки должны интересоваться всем… Давай…

— Залезем в самолет! – предложила Беретка.

— У меня язык не мог этого выговорить, но именно так… – протянула Келли, — а я думала, такие дурные мысли могут быть только у меня.

— Давай смотреть, куда можно залезть, — Беретка ускорили шаг и пошла между рядами, крутя головой направо и налево. Но открытые двери были слишком высоко – гораздо выше вытянутой руки.

— О! – сказала Беретка, — колесо. Мы его прикатим.

Через несколько минут была найдена примерно такого же размера шина. Колесо было положено на шину, Беретка и Келли забрались на эту конструкцию.

— Ты сможешь подтянуться? – спросила Беретка.

— Да. Помоги мне залезть, а там могут быть провода, — сказала Келли.

Беретка подняла ее, Келли зацепилась за нижний порог и стала подтягиваться

— Ты же говорила, что можешь подтягиваться!

— Я могу! Без одежды, а!.. – Келли удалось закинуть локоть, и она звонко крикнула, — есть!

Нутро самолета взорвалось грохотом и свистом. Келли завизжала и выпала на Беретку, уронив ее с помоста из колес. От повреждений Беретку спасло только то, что сначала под весом Келли у нее подогнулись ноги и она упала на колени, и только потом она рухнула на руки с помоста из шин. И как последний аккорд уже на земле Келли свалилась на Беретку. Десятки летучих мышей вылетели из двери и взмыли в небо. Девушки проводили их взглядами.

— С удачной посадкой, — сказала Беретка, глядя на свои исцарапанные и испачканные ладони.

Келли промолчала, тяжело дыша и озираясь. Они встали и начали отряхиваться.

— Еще попытка, полезу я, — предложила Беретка.

— Нечего там делать, там все загадили эти мыши!

— Когда ты успела рассмотреть?

— Когда визжала от страха. Девушки многозадачны. В смысле… Могут одновременно набирать текст и болтать…

— Визжать и смотреть, — улыбнулась Беретка.

Беретка и Келли возвращались. Они заметили место, где стена была не столь крутой, и шли в обход – по траве, потому что никаких тропинок не было.

— Древние любили строить империи, — сказала Келли, — Я слышала что‑то вроде того, что империя может опираться только на враждебную империю. Иначе она почему‑то умирает. Да, мне так рассказывали.

— А зачем они их строили?

— Как я понимаю, они их строили как‑то непроизвольно. Империи строились сами. Кто‑то случайным образом оказывался сильнее, а остальные просто… оказывались как‑то присоединенными.

— Построить империю непроизвольно? Ты понимаешь, это странно.

— Да, странно. Но никогда не было такого, чтобы кто‑то сказал, что хочет построить империю, и ее построил. Наоборот, если кто‑то хотел построить империю, у него ничего не получалось. Как говорится, хочешь рассмешить богов…

- …Объяви о начале империи. Тысячелетней.

— Самолеты

Беретка улыбнулась. Она развернулась и посмотрела на самолеты.

— Мы идем? – спросила Келли.

— Подожди… Они меня вдохновили. Я придумала сказку. Про самолеты империи. Слушай:

— В давние времена жили самолеты империи. Жили они в небе. А на землю они прилетали поспать.

Самолеты стоят на аэродроме и видят сон, будто они летят над облаками. Они летали и непринужденно болтали о своем. И долго–долго летали они в небе, пока не поняли, что заблудились. И само небо поменяло цвет – оно стало багровым.

— Мы заблудились? Мы не могли заблудиться с нашим оборудованием. Это с миром внизу определенно происходит что‑то не то… – решили самолеты.

И вдруг они увидели, что рядом с ними летит богиня… а–а…

— Келли, помогай, — сказала Беретка

— Да, они встретили темную богиню, летящую в колеснице, запряженной четверкой черных коней с серебряными гривами, — сказала Келли, и развела руки в стороны, изображая самолет

— А она чем‑то похожа на нас, наверно, это наша богиня, — подумали самолеты и пристроились к ней параллельным курсом.

— Приветствуем тебя, богиня! Скажи, куда нам лететь? — спросили самолеты.

— А куда вы летели? — удивилась богиня.

И тут самолеты поняли, что они не помнят, куда.

— Мы потерялись. У нас какой‑то сбой в данных. И проблемы со спутником.

— Вы, наверно, слишком долги витали в облаках. Вот и забыли, куда и зачем летели. Я тоже не знаю, куда вам лететь. Может быть, вы помните, где ваши аэродромы?

— Наши цели не прописаны, а наши аэродромы не подают нам сигналов

— О, теперь я продолжу! – сказала Беретка.

— Тогда почему вы думаете, что цели и аэродромы существуют? – спросила богиня.

— Так было всегда, — сказали самолеты, — все это всегда существовало.

— Ничто не бывает всегда, кроме богов. Я была на земле, и там вас не ждут. Скажите хотя бы, с кем вы воевали?

— Наши враги – это империя, противостоящая нам!

— Но на земле больше нет никаких империй.

— Но там ведь есть еще люди! Мы хотя бы вернемся к людям, и спросим у них.

— Люди стали меньше, вы слишком большие для них. Они просто не поймут. Они вас не воспримут. И не вспомнят, зачем вас построили.

— Что же нам делать? Мы существовали для людей!

— Вы больше не нужны в мире людей.

— Но мы же прекрасны! – сказали самолеты, — на нас можно просто смотреть, нами можно просто восхищаться. Мы божественны!

— Люди перестали понимать прекрасное. Ладно, если уж вы божественны… Летите за мной — я отведу вас на божественный аэродром.

— Но что мы там будем делать?

— Вы будете смотреть сны. Я подарю вам прекрасные сны о войне. Вы будете видеть небо в самолетах врагах, а землю под вами в огне. И сон будет вечным и прекрасным.

— Так это самолетам это снится или это правда? – спросила Келли

— Я сама немного запуталась… А где граница? Помогай!

— Самолеты стоят и видят сны… – Келли обернулась, — да, действительно, стоят, да, действительно, грань между сном и реальностью куда‑то потерялась…

— Да весь этот мир какой‑то сонный, — сказала Беретка, вот все и путается…

— Разбудим! – уверенно сказала Келли, — Мы идем!

— Давай поорем! – предложила Беретка и закричала, — Мы идем!

— А зачем орать?

— Люди невежественные орут, потому что не осознают собственного невежества. Люди никчемные орут, чтобы компенсироваться. А люди просветленные орут, чтобы получить удовольствие. От орания… как процесса. Тем более тут такая акустика. Беретка набрала полную грудь воздуха и крикнула:

— Мы уже идем!.. Давай вместе.

— Мы уже идем! – закричали они хором.

Они сели в машину.

— Поехали? Чего ждем? – спросила Беретка.

— Знаешь… Здесь рядом есть еще одна вещь, не хуже самолетов… поедем, это примерно час.

— А что это?

— Это коллайдер… Но не думаю, что название тебе что‑то скажет. Оно и мне ничего не говорит.

— И что такое коллайдер?

— Это труба, где что‑то летало… очень быстро, для опытов.

И они поехали – по листьям, вперед, к дороге.

— Коллайдер

Снова пришлось идти сквозь траву, сквозь лесок без тропинок, по желтым листьям. Они увидели это сразу. На открытом пространстве возвышалась громадная конструкция. Она представляла собой что‑то вроде фрагмента трубы диаметром с семиэтажный дом. Внутри трубы находилось множество различных конструкций, переплетавшихся в замысловатом узоре. И она была действительно громадной, а казалась еще больше, чем была. Беретка замерла в восхищении. Небо затянулось, и пошел моросящий дождь. Беретка не обратила на это внимания.

— Как? – довольная эффектом, спросила Келли.

— Она божественна! – протянула Беретка.

— Это он. Говорят, раньше он находился в шахтах, которые сейчас затоплены, сказала Келли.

— Он был под землей, а потом его вытащили. Так? Зачем?

— Легенда гласит, что этот участок просто подняли из шахты и собрали здесь для туристов. Видишь, домики за деревьями, полуразвалившиеся? Это был мотель. Когда‑то люди сюда приезжали смотреть на это чудо техники. А потом оно стало никому не интересно, и все здесь забросили.

— Хорошо… а зачем тогда его вообще сначала под землю засунули?

— Ой, я не знаю… просто не знаю. А гадать не хочу.

— Что‑то выходит не то. Мы видим вещи. Мы видим самолеты. Мы видим коллайдер. Но мы почему‑то не знаем, зачем, с какой целью все это было построено. В мире в последнее время что‑то сильно изменилось. И потерялось.

— Но как вышло, что и самолеты, и эта штука… коллайдер… – не видны с дороги? – спросила Беретка.

— Да, действительно, дороги в обоих местах делают крюк… А я не замечала раньше. Похоже, кто‑то когда‑то подправил дороги? – Келли ответила скорее вопросом.

— Кто?

— Если тебе интересно, можно поискать.

— А мне интересно. Да, я понимаю все ограниченно. Я понимаю, зачем эту трубу из‑под земли вытащили. Но я не понимаю, зачем ее сначала под землю засунули. Что изменилось? Что такое произошло с момента закапывания этой трубы? Вроде ведь ничего интересного не происходило?

— Люди меняются со временем. Сознание людей меняется. То, что им когда‑то казалось важным, потом им кажется недостойным внимания. Ладно, мы не понимаем, зачем трубу закопали… Но я не понимаю, почему закрыт мотель? Раньше людям эта труба была интересна, а сейчас почему‑то стала неинтересна. Но… но… нам с тобой она интересна… может, мы какие‑то не такие люди? И дороги изменены, ты верно заметила… Да, кстати, вокруг всех брошенных городов проложены объездные дороги.

— Скелет

— Скелет, ты что‑то говорил о закате Европы. Тогда, извини, мне было не очень интересно. Мы с Келли сегодня посетили два очень интересных места – аэродром и коллайдер. Все, конечно, брошенное и уже развалилось. Ты не в курсе, почему это оказалось брошенным?

— Я могу сказать, что закат, о котором я говорил, должен касаться всего. А то, что вы видели – это частности, детали… И если что‑то очень серьезное было видимо брошено – гораздо больше должно быть брошено невидимого.

— Не очень понятно… Ты хочешь сказать, что были брошены и забыты какие‑то еще более важные вещи, более грандиозные, чем коллайдер и аэродром?

— Совершенно верно. И эти вещи очень важны, и эти вещи не обязательно материальны.

— Что значит, не материальны? Это идеи?

— Идеи – это субстанции поверхностные. Чтобы строить грандиозные вещи, можно сказать, божественные, нужен особый дух времени.

— Что такое дух времени?

— Это общее, главное направление. Направление, в котором обращены стремления людей. Например, они могут быть обращены к поиску идеала красоты. Они могут быть обращены к поиску идеалов истины или успеха. Они могут быть обращены к жизни и смерти. Дух времени определяется немногими, но он проходит через всех.

— Какой дух времени ты помнишь?

— Я помню дух стремления. Я помню дух борьбы. Но я не помню, к чему стремились, и я не помню, за что боролись.

— Зато результат – спящий и лишенный красок мир – прекрасно виден.

— Возможно, когда‑то у стремлений были цели. Но в мое время стремления еще остались, а цели уже потерялись.

— Цели – это в значении смыслы, — уточнила Беретка.

— Цели немного ниже смыслов. Смыслы – это финальные точки стремления. А то, что я назвал целями – промежуточные.

— Получается, древние люди теряли все по очереди. Сначала они потеряли смыслы. Потом они потеряли цели. Потом они потеряли стремления. Получается, коллайдер и самолеты они построили в эпоху, когда уже потеряли цели, но еще не потеряли стремления. Ха. И еще. Рядом с коллайдером был брошенный мотель. Выходит, в какой‑то момент у них еще было любопытство, а потом они и его потеряли. А что они дальше потеряют?

— Если так развивать, то здоровье и, в конце концов, жизни.

— Веселенькую ты обрисовал перспективу.

— Были разные люди. Разные по складу характера. Были люди, психологически направленные в даль. Стремления их душ были направлены в пространство. Их было очень мало среди других, но они определяли дух времени.

— И эти люди куда‑то ушли. Вымерли? Так? – спросила Беретка задумчиво.

— Но вы же не вымерли. И Келли тоже.

— Этого мало… для чего мало? Наверно, для того, чтобы понять. И еще мы остались одни на планете. Где все «направленные в даль» вымерли, а остальные, как ты сказал, «потеряют здоровье и в конце концов жизни». Что делать будем?

— Вы ведь любите разные тайны и загадки?

— Да. И?

— Существует книга. Она называется «Закат Европы». И у нее есть особенности. Она лежит в каждом магазине, и она секретна. Все ее слова известны, но мало кто смог ее прочитать. Её пророчества открыты, но никто не может их повторить. Из тех, кто смог ее прочитать, мало кто смог ее использовать. Из тех, кто смог ее использовать, мало кто смог ее понять. Из всех, кто смог ее понять, никто не смог пройти дальше её.

— Волшебная, что ли?

— Люди придумывают магию не для того, чтобы бояться, я для того, чтобы не бояться. В материальном мире, лишенном магии, есть вещи гораздо страшнее магии. Магия – это убежище.

— Я пытаюсь разобраться, а ты меня только путаешь.

— Вы спросили, что будем делать. После бабушки и маньяка нужно пройти через эту книгу. В будущее.

— Её надо прочитать для начала?

— Её невозможно прочитать.

— Так, Скелет, хватит. Загрузка закончена. Спать!

— Багровое небо

Этот мир был в багровых тонах. Горизонт был закрыт дальними скалами. Она стояла на гребне, и ветер развевал ее распущенные волосы. Небо было затянуто тучами, свинцовыми, тоже с красным оттенком. Под ногами лежала безжизненная каменистая равнина. Беретка была в белом платье, трепещущем на ветру. Или она не была Береткой… Это было сложно понять, она чувствовала себя, но как иную личность. Это было ее сознание, это была ее память, но это была не она. По крайней мере, не совсем она.

Она чувствовала богиню в темном. Богиня стояла сзади и справа, но желания повернуть голову и рассмотреть не было. На голове темной было что‑то вроде куска ткани, по подобию капюшона закрывающего ее лицо. «Я – светлая… – подумала Беретка, — она – темная…» Она рассматривала мир вокруг – этот мир был волшебным, но она почему‑то знала, что это не ее мир. И она увидела внизу что‑то громадное, трубообразное и знакомое. Но если раньше это казалось ей грандиозным, то сейчас это казалось чем‑то небольшим, причем где‑то внизу.

— Коллайдер? – спросила она удивленно, — он проходит сквозь все миры?

— Нет, — ответила Темная, — это его иллюзия. Его давно нет ни в одном из миров.

— Я его не понимаю, — сказала Светлая, — с одной стороны, он потрясает, как нечто божественное… с другой – я не могу понять, для чего это.

— Человеческое невежество тоже может достигать совершенных форм. Божественна его форма проявления. Но сути, содержания там никакого нет.

— Было бы интересно посмотреть его целиком, — сказала Светлая.

И структура внизу ожила. Со скрипом, со щелчками, с треском громадная труба начала поворачиваться, сама собой медленно наращивая длину, будто достраивая себя.

Темная выдержала паузу, пока Светлая разглядывала, и заговорила:

— Жалкие древние люди, не понимавшие главных смыслов, для компенсации своего убожества построили эту громадную железку. Они думали, что знание можно получить через эту здоровую трубу. На самом деле знание можно получить только через обращение к божественному. Ко мне, например.

— Или ко мне.

— Или к тебе.

— Но все это строилось со смыслом… ведь какой‑то смысл был? – спросила Светлая.

— Не было. Они много раньше, еще до строительства потеряли смысл таких понятий как божественность, красота, любовь, свобода… Они потеряли смыслы. Они начали их искать, но в одержимости невежеством они начали их искать не там, где эти смыслы находились. Когда истинные смыслы теряются, люди придумывают заменители. Люди начали придумывать смыслы для себя. И тогда они потеряли смыслы окончательно.

— Чтобы прийти к смыслам, нужно идти путем просветления. Какие есть пути?

— Есть два основных пути к просветлению. Это путь выявления божественного и путь выявления закономерностей материальной природы, — продолжила Темная.

— А какой из них ближе?

— Путь выявления божественного ближе. Но еще ближе – идти двумя путями сразу.

Она пошла по гребню. Коллайдер внизу продолжал себя строить. Первоначальная труба, удлиняясь, превращалась в дугу. Темная не двигалась, она точно не шла, она перемещалась в пространстве без движения, оставаясь со Светлой на одной дистанции.

— Как это вышло… как получилось, что все оказалось брошенным? Самолеты, города, и эта, – Светлая указала взглядом вниз, — штука.

— После того, как смыслы утрачиваются, люди начинают искать заменители. Но когда нет истинных смыслов, смыслы–заменители очень быстро теряют смысл… Они ведь не дают ответов ни на какие важные вопросы. Мир не изменится от измерения массы какой‑то невидимой частицы, для чего, собственно, коллайдер и предназначался. Нет, теоретически эта малая частица может что‑то изменить, но только тогда, когда со всеми остальными смыслами, с главными смыслами все в порядке.

Люди развивали знание… Знание природы, знание природы вещей, знание природы людей. Эти знания напугали их. Они вышли на пределы внутреннего космоса – и напугались. Тот самый страх, который они испытывали перед необъятной вселенной внешнего космоса, оказался и внутри них. Они увидели действие законов природы, божественных законов – и их объял страх.

В них было слишком мало божественного, слишком мало божественной силы, чтобы впустить эти знания в собственное сознание. Они поняли некоторые из божественных планов и пришли в ужас – потому что по реализации этих планов большинства их не предусматривалось.

Они увидели космическую войну богов и хаоса – и ужас объял их. Они поняли, что они просто передовой отряд, несущий страшные потери. Они поняли, что боги истребляют народы, пренебрегающие божественными правилами. Они поняли, что уже не могут жить по божественным правилам. Их сознание разделилось, и разум перестал воспринимать реальность.

Тогда люди начали прятаться от этого космоса в собственных иллюзиях. Люди поверили, что они сами хороши… Они придумали себе богов, похожих на себя самих… Слабых… немощных… страдающих… добрых…

Боги должны быть божественны. Это кажется очевидным. Но если посмотреть на их богов, то они определенно не божественны. Невежеством пронизано все человеческое – от науки до поклонения богам.

Когда люди говорят, что каждый элемент во вселенной связан с каждым, что каждое малое является частью великого и всеобщего – они просто скрывают этим свой страх перед собственной бессмысленностью. Они не правы, когда считают свой мир миром торжества Абсолюта. Лучи Абсолюта пронизывают мглу хаоса. Но хаос никто еще не отменял. И это и есть их мир.

Люди никогда нас, богов, особо не любили… Боялись – да, было, любили – избранные. Это видно по изображениям, которые сохранились с минувших эпох. Но нам и не была нужна их любовь.

Мы, боги, требуем служения. Мы требуем восхищения нами, подражания нам, жертвоприношений нам. Мы требуем выполнения божественных законов.

Коллайдер внизу продолжал свое строительство. Он начал складываться в громадное кольцо. Темная продолжила.

— Боги есть темные и светлые… Но нет богов злых и добрых, нет богов хороших и плохих. Боги – они боги, а не люди. Боги думают сначала о себе. Боги не нарушают собственных правил.

На самом деле мы часто пытаемся донести до людей информацию. В первую очередь о том, как устроен этот мир. Мы ловим волну их вдохновения и вставляем в нее информацию.

Я дам тебе ключ, – сказала Темная. Один из многих. Существует очень мало вещей в мире. Это божественность, невежество, страдание, иллюзии… к этому можно свести все. Сейчас это центр твоего мира – откуда откроются дороги дальше. Все эти вещи или понятия завязаны друг на друга. Задача истинной, точнее, просветленной науки – разобраться с ними и выявить их проявления.

В воздухе загорелись огненные цифры.

— Что это, — спросила Светлая.

— Коллайдер построился. А эта цифра – и есть масса частицы, для поиска которой он был построен. Можешь запомнить. Тебе нужна эта цифра?

— Нет, не нужна.

— И людям она была не нужна. Но когда они строили коллайдер, они этого не понимали.

Светлая молча, спокойно посмотрела на число, потом снова на коллайдер внизу.

— Идея понятна? Или еще египетские пирамиды построим? – спросила Темная.

— Построим, но в другой раз.

— Наука – это у нас, богов. А у них – сказка про Красную Шапочку – то, что они называют наукой.

— Я не очень поняла это… Может, про Красную Беретку?

— Нет, про Красную Беретку – это слишком сложно. Не забегай вперед. Тебе все расскажут.

— Скелет

Беретка, как обычно, сидела с чашкой, скелет, как обычно, стоял позади нее.

— Мне приснилось, что мне раскрываются законы мироздания, — Беретка посмотрела куда‑то вверх, — это законы мне почему‑то понравились.

— Законы мироздания божественны. Вы тоже. Вы просто нашли друг друга. Неудивительно.

— Знаешь, что меня удивило? Они простые, эти законы. В последнее время я просмотрела кучу книг, а сколько книг я просто видела… это не прочитать. Конечно, я понимаю, что сколько людей – столько и внутренних вселенных, и каждая внутренняя вселенная хочет выйти во внешнюю… А во сне мне всё так просто понимать…

— Возможно, ваш сон просто упростил данные. Вы смотрели книги, анализировали книги, что‑то отложилось в сознании, что‑то в подсознании, а во сне все сложилось в простую систему.

— Скелет, ты говорил, что есть какая‑то книга. В ней есть подробности?

— Нет, та книга посвящена другому вопросу. Книги могут раскрывать законы мироздания, а могут маскировать. Нет такого понятия – доверять книгам. К ним нужно относиться крайне критически. Но может быть так, что автор специально рассматривает только один из аспектов мироздания, чтобы книга не вызвала отторжения читателя своей целостностью, потому что целостность – это вызов ограниченности человеческого восприятия. Вы прочитали много книг, и в вашем сознании, в вашей внутренней вселенной сложилось верное отражение вселенной внешней, в том числе и божественных законов мироздания – потому что то, что отвергали, в том числе чисто психологически, авторы одних книг, не отвергали авторы других книг.

— Наверно, потому что у меня есть какой‑то аппарат божественного восприятия.

— Этот аппарат – ваша божественность.

Беретка улыбнулась и даже оглянулась, посмотрев на Скелета.

— Да… правда. Размноженные сущности сходятся в основные сущности.

— Но во внешнем мире, в мире, где вы живете, все происходит наоборот. Ваше сознание само запускает процессы синтеза. А окружающая масса находится в процессе распада. Вы приобретаете – они теряют.

— Что ты имеешь в виду под массой?

— Масса – это собрание людей, лишенных талантов, ярких и интересных способностей, людей взаимозаменяемых и в общем неинтересных. Я продолжу. Вы открываете божественные истины, а они городят псевдокультурные конструкции, чтобы эти истины похоронить.

— Но ведь это невозможно. Божественный мир живет по божественным законам. Что же, они занимаются хроническим самоубийством?

— Да. При всем множестве форм сущность их поведения самоубийственна. Они любят говорить об изменении природы человека. Но природа человека определена законами мироздания, да, она может меняться, но только в соответствии с этими законами.

— А ведь у этого процесса было начало… Ведь отказ от поклонения божественному когда‑то произошел.

— Эти отказы происходят постоянно. Сначала культура развивается, потом строит цивилизацию, а потом, когда она достигает каких‑то успехов, многим кажется, что человек достаточно велик, чтобы бросить вызов законам мироздания.

— Это как‑то слишком размыто… Назови точку.

— Выход человека на первое место в иерархии ценностей.

— Какого человека?

— Никакого. Никакого во всех смыслах. Ничего из себя не представляющего. Никчемного.

— Что же выходит… Чтобы этот человек вышел на первое место, он должен сначала раскидать, например, героев, потом императоров, а потом только приняться за богов… Как это у него получалось? Но он же никчемный, да?

— Героев уничтожают императоры, и делают они это при поддержке масс. Массы боятся героев и потому поддерживают такие начинания императоров. А императоры ввязываются в войны, и им самим оказывается нужна поддержка масс. Так массы выходят на историческую сцену. Но массы – они именно усредненные, они даже ниже среднего уровня в силу того, что все, кто над массами – не в массах. Императоры живут среди масс и принимают их принципы, принимают их восприятие. Императоры как и массы боятся героев, так что представители масс рано или поздно окружают императоров. И императоры растворяются в массах. Одновременно масса деградирует. Масса как таковая заменяется массой солдат, а императоры заменяются солдатскими императорами. Разумеется, я все упростил…

— А, умножил сущности… – Беретка улыбнулась, — вот откуда кучи книг берутся!

— Чуть–чуть. Я могу сказать иначе, но не столь доказательно. Масса отвергает органические формы культуры. Масса – это бесформенное, преследующее форму и иерархию. Масса – это конец, радикальное ничто.

— Тот же закат, я правильно поняла?

— Да, тот самый закат.

— И наше время – это время после заката. Но если масса – это конец, почему масса чувствуется?

— Человеку ночи трудно представить, какой силой обладала масса заката. Масса чувствуется, но она проходит. Хотя бы потому, что божественные законы возвращаются.

— Это определенно многим не понравится.

— Серому, никакому, никчемному человеку сначала не хочется следовать этим законам, а потом, когда в результате отступничества он приходит в состояние физического упадка, становится невозможно этим законам следовать.

— И следует очищение мира. Божественное очищение. И приходит Кали.

Кабриолет. Ноябрь

Беретка никогда бы не подумала, что такая организация жизненного пространства могла бы быть интересной. Но стиль чувствовался. Темный пластик, оттенки черного и нержавеющая сталь. Ничего лишнего. Были диван, несколько кресел, круглый столик посередине, стол с компьютером в углу, а большая часть стен была закрыта шкафчиками. Только на одной, напротив дивана, висела громадная плазменная панель телевизора. Все было черным, матовым, блестящим.

— А живу я на втором этаже. Никаких посетителей не планируется, так что тебя устроим на этом диване. Да даже если бы и планировалось… Не важно.

— Как насчет кофе?

— Кофе ближе к вечеру?…

— Тогда с коньяком… Сейчас я все приготовлю.

---

Беретка продолжала рассматривать. На стене висел крупноформатный перекидной календарь с девушкой. Взгляд Беретки на нем случайно остановился.

— Да, это ведь твой календарь, — сказала Келли.

— Что значит мой?

— Твой… ты что, не знаешь?

— А что я должна знать?

Это был календарь на текущий год Быка. Келли подошла к календарю, сняла его и открыла на месяце март. На фото была изображена улыбающаяся Беретка в коротком сарафанчике, держащая под уздцы лошадь Фермера.

— Какая прелесть! – глаза Беретки широко раскрылись, — А я и забыла! Это было больше года назад, приехал фотограф и предложил сняться… Но тогда… Тогда я могла быть известна этому убитому из Полиса… тогда… тогда… тогда он действительно мог направляться ко мне… Как раз в апреле, после месяца март…

— Странно, что ты не знала про календарь.

— Да мне никто не сказал.

— Как интересно все складывается. Ты ведь никого не знаешь в Полисе… Кроме меня. И у тебя тут почему‑то оказался враг. Кофе готов. Много пить не будем, — Келли поставила чашки на столик, — забери календарь и отнеси его в полицию.

— Да, я возьму его, я так и сделаю. Но враг… Вовсе не факт, что он мой враг. Я чувствую, что в мире действуют силы, которые и организуют такие странные совпадения. И я не понимаю, зачем все это происходит. И еще я чувствую, что в Полисе мне что‑то не нравится.

— А как ты чувствуешь сам Полис?

— Я не то что чувствую, я даже вижу… У меня такое чувство, что в Полисе всегда идет или дождь, или снег… Причем если снег – то чуть–чуть, если дождь – то моросит. И еще – в городе блекнут цвета! Здесь нет ни одного яркого цвета. Да, именно в тот момент, когда мы въезжаем в Полис, краски начинают блекнуть.

— Я тоже это замечаю… Да, когда въезжаешь – цвета действительно блеклые. Когда идешь по улице – да, блеклые. Но когда останавливаешься долго на одном месте – они снова начинают набирать насыщенность. У меня тут все ярко, — Келли показала взглядом вокруг.

— Может, это связано с автомобильными выбросами? – предположила Беретка.

— Может, может. А может, это связано с очень высокой концентрацией людей. В массе – никому, и даже себе ненужных людей. Их восприятие мира изменяет сам мир.

— А когда мы хотим видеть мир по–нашему, ярко, наше восприятие возвращает цвета на места. Надо попробовать где‑нибудь остановиться, и посмотреть, не вернутся ли цвета на место. Скелет рассказывал про дух времени… Отсутствие цвета – дух времени… хотя нет, он что‑то говорил про направленность.

— Почему нет, и это тоже, — Келли подлила коньяк в кофе, — Эти образы как раз и передают дух. Бесплотный дух, так ведь? Цвет, свет, снег, туман… Оттенки настроений.

— Мы ловим поток… и, похоже, меняем поток.

— Возможно, эти потоки существуют только в наших головах.

— С цветами – возможно. Но дух времени реален. Он определенно реален. Большинство людей не видят, не чувствуют его. Потому что у них плохо с фантазией. Но у нас с фантазией замечательно. Мы можем представить, к чему стремились люди когда‑то? Можем. Мы можем почувствовать разницу… Но с чем… – Беретка задумалась.

— С деревней. Там же цвета есть.

— Нет, не пойдет. Деревня не подвержена духу времени. Знаешь, я так не думаю, нет, я в этом не совсем уверена, но скелет говорит, что это так – не подвержена, и все. В деревне свой дух времени – всегда постоянный и иной.

— Брошенные города! – воскликнула Келли.

— Что? Какие брошенные города?

— Мы видели брошенный аэродром, мы видели коллайдер – все это брошено. Но есть целые города… ты не знала?

— Нет, не знала. А что там?

— Там множество всего интересного. И там можно попробовать поймать твой этот… неуловимый дух времени. Только ехать нужно побыстрее, потому что зимой туда не пробраться.

— Здорово… Я думаю, что одеть. Теплое и стильное – это шуба, но…

— Там даже крыс нет, какая разница. Кто тебя увидит?

— Я! И ты! Я всегда о таких вещах думаю. Все это нужно для целостности меня. Я – это мое тело, мое внутреннее состояние и моя одежда. А все это взаимодействует с окружающим миром, образуя божественные целостность и гармонию, в которой я …

---

— Ох… – тяжело сказала Келли в сторону, а потом резко, будто крикнула, — Да! а ты знаешь, что у нас есть университет?

— Я как‑то не думала над этим вопросом… – Беретка огляделась, собираясь с мыслями, — А зачем он? Там что‑то могут рассказать интересное?

— Любую тему можно найти… вернее, нужно найти близкую тему, а потом спросить специалиста. Даже нет – расколоть специалиста. Они же не говорят правду на лекциях, не пишут в книгах, но они так любят ее говорить, когда кто‑то выражает интерес.

— Когда ты выразишь интерес – кто угодно расколется, — улыбнулась Беретка.

— А когда еще и ты – вдвойне быстрее. У меня есть карточка вольнослушателя. Завтра поедем, получим карточку и для тебя. У тебя же полно свободного времени.

— Все‑таки эти ученые… В массе серые, трусливые, скучные, нудные… Конечно, это не политики, которые вызывают чувство гадливости и омерзения… но что‑то вроде того…

— Ученый в отличие от политика вовсе не обязан отражать в себе массовую серость и ущербность. Может, но не обязан. Тем более, у ученых видимая серость — не всегда истинная серость. Серость бывает просто маскировкой. То же и с остальным. Ты не думала об этом, потому что вопрос никогда не вставал.

— А кто именно нам будет нужен? И что именно, — спросила Беретка.

— Красота – это ключ. Изо всех специалистов мы просто выберем самых красивых. Самых сильных, самых гармонично сложенных. Все должно совпасть.

— Как просто, — улыбнулась Беретка.

— Просто и правильно, — твердо, с улыбкой сказала Келли.

— Наше оружие – красота.

Келли приняла самодовольный вид и, высоко подняв голову, спросила:

— А ты знаешь технику безопасности при использовании красоты?

— Келли, ты шутишь?

— Нет, я не шучу. Красота – товар, который пользуется очень ограниченным спросом. Здесь, в Полисе, это особенно хорошо видно. Но зато есть большой спрос на ложную красоту.

— Что за такая ложная красота? – Беретка посмотрела вопросительно.

— Красота без внутреннего содержания – на само деле это иллюзия красоты. Как пустой фантик в форме конфеты. Люди просветленные такие подделки просто видят, а люди невежественные на эти подделки попадают. Ведь выявлять сущности – значит выявлять иллюзии – значит выявлять подделки. Ты так говорила?

— Нет, я так не говорила. Но буду говорить. А почему на ложную большой спрос?

— Потому что истинной красоты боятся. В людях много невежества, в людях много хаоса. Эта невежественная и хаотическая часть боится всего божественного.

— Но ведь мы красивы, мы пользуемся красотой, как оружием?

— Это проходит, пока мы не начинаем себя показывать. Глядя на нас, люди думают, что наша красота тоже ложная, и потому сначала нас не боятся. Они не боятся до тех пор, пока мы не начинаем показывать интеллект. Поэтому один из главных принципов красоты в Полисе – не болтай. Особенно с теми, кто ниже тебя.

— Похоже, я начинаю понимать, почему так называемые красавицы в журналах и в телевизоре какие‑то неправильные… Когда я их вижу, я чувствую какой‑то подвох, какую‑то подделку.

— Да, все так. Это и есть фантик от конфетки, но ты видишь суть. Ты видишь насквозь, потому что ты истинно красива. Я тоже вижу. Это и есть неопасная для массового сознания красота. Красота–подделка. Красота–подделка обязательно содержит дефект. Она несет его всегда. И потому пользуется спросом, — Келли на секунду посмотрела в сторону, и продолжила, — но даже красота–подделка, — это не то, что хочет видеть большинство… есть вещь, которая пользуется еще большим спросом.

— И что это? – на этот раз Беретка удивилась по–настоящему.

— Почему, как ты думаешь, в разговорных передачах обычно участвуют люди, просто уродливые, просто бездарные, просто тупые? А потому что главное, что хочет большинство людей – это компенсация… Компенсация собственных дефектов, компенсация собственной никчемности…

Были в древние времена цирки. Там показывали бородатую женщину. Каким нужно быть уродом, чтобы платить деньги за просмотр уродов? А сейчас – да, все закамуфлировано, но смысл любого шоу – смотрите, есть уроды покруче вас, не перевелись еще бородатые женщины на свете.

Люди хотят смотреть и говорить: «вот, не только мы так убоги и некрасивы! Есть еще более убогие и некрасивые, чем мы!» И они испытывают чувство глубокой компенсации. Они приходят таким образом к внутреннему комфорту.

— Но ведь иногда попадаются люди интеллектуальные, иногда сильные – те же спортсмены, например…

— Божественность стремится к целостности. Свойства людей перераспределяются хаосом. Какие‑то люди получают и развивают ноги, какие‑то — руки. Но в этом нет целостности. И потому нет божественности. Невежественные люди любят смотреть на таких диспропорциональных, не целостных людей. Потому что они сами такие – диспропорциональные, но в других соотношениях. Если сильный, здоровый – то он должен быть глупым. Если умный – то задохлик. Если герой – то психопат. Если ученый – то неприятный тип. А блондинка должна быть тупой.

— Та же компенсация? Но… они же политиков тоже по этому же принципу выбирают!

— Беретка, ты прелесть. Ты поняла, почему красоту нужно использовать осторожно? Ты поняла, что красота – такое оружие, которое может очень хорошо по тебе срикошетить?

— Да, — протянула Беретка, — но что тогда есть истинная красота?

— А тут я уже теряюсь… Тебя устроит ответ – это мы?

---

Беретка и Келли болтали у машины. Было темно. Горели фонари. Но было все равно слишком темно. На Беретке был бежевый костюм — очень–очень короткий пиджачок с воротником с лацканами, сильно приталенного покроя, а к нему короткая юбка в обтяжку. Беретка вообще любила зеленый. Это был ее цвет. Это был цвет ее глаз. Но она не могла ходить в зеленом каждый день. Она же была девушкой. На Келли был фиолетовый пиджак делового покроя, в качестве галстука – черный витой шнурок. В ансамбль входили бриджи, широкая шляпка и полуботинки. Ей особенно нравилось, как каблучки этих ботинок стучат по асфальту. Как сказала по этому поводу Келли, «я выпендрилась».

Дневная программа была выполнена. Они провели полдня в университете. Сейчас они прошлись по бульвару со множеством мелких магазинчиков, и как раз собирались сесть в машину.

Красный кабриолет подъехал неожиданно. И столь же неожиданно остановился. Двое молодых людей, одетых в нечто бесформенное, в то бесформенное, что считалось формой для следящих за собой бездельников подобного возраста, присутствовало в нем. Кабриолет был достаточно стар, но выглядел весьма неплохо – похоже, после ремонта. И музыка… она определенно превышала допустимые нормы громкости.

— Девчонки, поехали с нами! Вас двое, и нас двое! – крикнул сидящий рядом с водителем.

— Нет, молодые люди, не в этот раз, — сдержанно, даже официально сказала Беретка.

— Мы едем в клуб, давайте, поехали с нами.

— Нет, молодые люди, — сказала Келли и двинулась в сторону открытой двери, приглашая взглядом Беретку садиться.

— Ну куда же вы, вы ведь хотите поехать с нами.

Беретка и Келли захлопнули двери. Келли медленно, набирая скорость, поехала вдоль тротуара

— Вы не понимаете, что хотите с нами оттянуться…

— И откуда берется такое… – сказала Беретка.

— Кто виноват в том, что эти типы позволяют себя такое поведение? Виноваты несознательные девушки, которые не носят оружия, — в том же тоне сказала Келли.

Кабриолет не отставал. Он шел параллельно, не давая отъехать от тротуара. Келли начала прибавлять скорость. Двое в кабриолете что‑то продолжали кричать, но из‑за музыки разобрать что было невозможно.

— Может, позвоним в полицию, — скромно предложила Беретка.

— Позвоним… только… только… у меня есть идея, а потом позвоним…

— Что такое ты придумала?

— Город – это определенно мое! – сказала Келли, — я люблю город.

— Так что?

— Там переулок, мы свернем, а они не проедут… вон там, смотри…

В свете редких фонарей виднелось ответвление дороги направо.

— Но там темно, да, там куча запрещающих знаков, — сказала Беретка…

Келли не ответила. Улыбнулась. Быстро повернула голову вполоборота к кабриолету, и показала язык. Она набрала скорость, а потом резко ее скинула. Машина пошла на поворот. Они проехали что‑то вроде крана.

«Стройка», — мелькнуло в голове у Беретки. В лица им ударил мощнейший луч света, Келли прищурилась, как только могла, а Беретка закрыла глаза руками.

Под колесами зловеще захрустел какой‑то мусор.

— Здесь главное – медленно, — сказала Келли, — и очень, очень внимательно… очень… Келли резко дернула руль вправо, машина дернулась, луч света – а это был строительный прожектор – исчез, уйдя выше. И снова Келли начала прибавлять скорость.

— А если там тупик? – спросила Беретка и инстинктивно повернулась.

— Выйдем из машины и прострелим им ноги. Все развлечение.

И тут Беретка увидела, как где‑то задержавшийся кабриолет с музыкой ворвался в ограниченное пространство переулка. И вдруг раздался удар – он был несильным, но звонким. Что‑то вылетело из кабриолета и прокатилось по асфальту. И музыка стихла. Как в замедленной съемке, кабриолет чуть–чуть прокатился и толкнулся в стену.

— Келли, — чуть слышно прошептала Беретка.

Келли остановилась. Фары кабриолета горели, а мотор гудел.

— Тебе интересно?

— Бе–зум–но… – протянула Беретка

Келли вытащила короткий револьвер и фонарик из бардачка, а Беретка – браунинг из сумочки. Прожектор бил им в спину, отбрасывая резкие тени на асфальт. Девушки медленно пошли вперед.

Келли первой подошла к машине. Два трупа аккуратно сидели на положенных местах. Голов у них не было. Вывороченное с болтами крепления лобовое стекло лежало у них на коленях.

— Похоже, приехали, ребята, — Келли протянула руку и выключила ключ зажигания, и мотор заглох.

В свете прожектора, резко бьющего им в спины, головы были хорошо заметны. Они лежали в двадцати шагах.

— Из одной что‑то вылетело… – прошептала Келли. После чего очень медленно прошла мимо голов и посветила фонариком на что‑то большое и темное, что не захватывал прожектор.

Это был большой строительный погрузчик. На его клыках лежал окровавленный рифленый лист металла – раза в три шире, чем сам погрузчик. Его край был грубо, кустарно, на скорую руку отрезан, в результате он весь состоял из острых зазубрин – как искореженная пила. Две правильных, ровных кровавых полосы казались на этом листе нарисованными. Келли осмотрела погрузчик и сделала несколько шагов назад. Беретка сделала пару шагов ей навстречу.

— Не поскользнись на мозгах… – медленно сказала Келли.

А потом кончиком сапога брезгливо и осторожно стала поворачивать голову вверх лицом. Но где‑то она совершила неверное движение, и голова укатилась в сторону.

Беретка подняла руки, будто хотела закрыть лицо… Но не закрыла, а просто стала трясти ими в нескольких сантиметрах от щек.

— О дерьмо, А–а-а, — жалобно выдавила Беретка.

И через секунду со всей злостью, с полуразбега, как футболист пнула оставшуюся, пустую голову, и голова улетела в темноту, во что‑то глухо стукнувшись.

— Поехали отсюда, — сказала Келли, и, не дожидаясь ответа, взяла Беретку за руку и потащила к машине.

---

Они вошли, скорее ввалились в офис Келли, и Беретка сразу провалилась в кресло

— Ты чем‑то расстроена? – спросила Келли…

— Конечно! Ты могла нас обеих прикончить! Мне так и видится, что это были наши головы… – и Беретка нервно рассмеялась.

— Ты же знаешь, ты слышала, что я говорила при въезде… Я действительно была предельно осторожна, и я заподозрила что‑то неладное в странной полоске, когда отвернула машину.

— Я понимаю… но я чувствую…

— Беретка, милая, когда голову отрезало не тебе, а кому‑то другому, нужно радоваться, а не расстраиваться.

— Я никак не отойду… это могло случиться…

— Ничего не могло случиться. Ты же знаешь, как я обожаю себя. Да и тебя тоже, — ответила Келли и обняла Беретку за плечи, — но зато тебе будет что вспомнить…

— И поболтать… – Беретка встрепенулась.

— Представляешь, что будет, когда их найдут?

— И мы увидим это по ТВ! Поездка действительно удалась… Как ты думаешь, когда их найдут? – Беретка выскочила из объятий Келли.

— Не раньше завтрашнего утра… Там никого не было, кто бы это оценил.

— Я думаю, в любом правильном офисе должен быть коньяк, — Беретка села на край кресла и выпрямилась, глаза ее расширились и засветились, как обычно.

— У меня очень правильный офис, — строгим официальным тоном, подняв подбородок, сказала Келли, потом сделала паузу, улыбнулась и сказала, — Есть!

Беретка улыбнулась, слегка задумалась, пока Келли извлекала бутылку и конфеты из шкафчика, а потом сказала:

— Красоте нужно доверять. И крови тоже. Я расскажу тебе правду про Полицейского.

И Беретка рассказала, как она поймала маньяка.

— Полицейский

Дверь в доме Полицейского была открыта. Беретка вошла. Полицейский встал из‑за стола в знак приветствия. Первое же, что бросилось Беретке в глаза – стол был завален разными книгами. А второе, что она заметила – это были книги религиозного содержания.

— Здравствуйте, господин Полицейский, как продвигается наше расследование?

— Здравствуйте, Красная Беретка. Как видите, — Полицейский указал рукой на заваленный книгами стол, — я пытаюсь что‑то сделать.

— Как и обещала, я привезла то, что может быть ключом, — Беретка протянула Полицейскому календарь, — месяц март.

Полицейский открыл календарь и открыл рот.

— Убийство произошло в следующем месяце после месяца с портретом. Поскольку другой связи нет, то пока можно отнестись к этому серьезно.

— Да, — Полицейский смотрел то на Беретку, то на Беретку на картинке, — это может нам очень помочь… Но календарь могли видеть очень многие.

— Тот человек был из города. Если найти его связь с календарем…

— Да, я дам команду найти этот календарь у того, убитого… Год еще не кончился! Этот календарь еще должен висеть на стене!

— Действуйте. А я пойду.

— Но не все так просто… – Полицейский приподнял ладонь, будто пытался кого‑то остановить, — если он видел календарь – предположим, что видел… Только предположим. Но Келли видела его точно, безо всяких предположений.

— Да, так… Но что это нам дает? Тем более она же его мне дала.

— Их могло быть двое – тот и Келли!

— Но… зачем? В чем смысл?

— Пока я не вижу никакого смысла. Но будьте с нею поосторожнее.

— Будьте тоже поосторожнее. И главное, без эмоциональных действий.

Полет богини. Декабрь.

Она стояла в зале… или это был громадный кабинет. Он имел форму пирамиды, и рассеянный свет… нет, он шел не через окна, он проходил сквозь все стены. И она видела себя… нет, скорее чувствовала себя. Она не была Береткой – беретки не было. На ней было странное белое короткое платье без спины; похоже, оно состояло из одного хитрого куска ткани, который лямкой захватывал шею, перекрещивался на груди, двумя полосами закрывая грудь, и оставляя открытым живот, а ниже превращался в подобие короткой юбки. Она видела белые сандалии, а на голове – на голове была серебряная диадема, украшенная изумрудом величиной с кулак. «Наверно, она очень тяжелая». Но тяжести не чувствовалось.

— Привет, сестра! – она была здесь не одна

На первый взгляд это был молодой человек – ей показалось, очень красивый, даже неправдоподобно. Он был стройный, с фигурой, в которой чувствовались сила и динамика, с идеальными чертами загорелого лица, и был одет в подобие костюма римского легионера, в черную кожу с серебряными пластинами. И волосы его были серебряного цвета. И не то что серебряного цвета – они были натурально серебряными. Он улыбнулся, слегка кивнув головой:

— Бог Варуна приветствует богиню.

«Мне определенно нравится этот мир» — подумала… даже непонятно кто – «но вряд ли бог может ошибаться, называя меня богиней»

— Может показаться, какая неожиданная встреча, — сказала богиня – просто, чтобы ответить.

— Может показаться, но встречи богов не бывают неожиданными.

— Ты прекрасен, — богиня сама не поняла, как она это сказала. Это не она, это сказалось.

— Я знаю. Ты тоже ничего.

Богиня, осознавая свою божественность, немного удивилась от такого, но промолчала.

---

— Ты хотела понять, почему люди думают о нас столь неверно. Почему они приписывают нам то, что мы не делали и почему неверно истолковывают наши правила.

— Да, как искажается божественное знание, — ответила богиня в такт и подумала: «Разве я это хотела спросить? Я хотела спросить про любовь и про секс».

— Люди часто придумывают про богов разные глупости. То у них боги режут друг друга, то они порождают друг друга в обычных и извращенных формах, то дают людям какие‑то невнятные советы. Помнишь, как они ставили везде фаллические столбы? помнишь, мы летели над Землей, а они были направлены вверх, как тысячи зениток? И это были мелочи… А страдающие боги, а всесильные боги, а злые боги, добрые боги… Как думают люди? Они думают – у нашего вождя 100 баранов. Значит, у бога 100000 баранов. Они думают – у нашего вождя 10 жен. Значит, у бога 100 жен.

— Они иногда думают, что они нас выдумали.

— Мы тоже думаем, что мы их выдумали. Мало ли кто что думает. Это ничего не меняет, во всяком случае, в миропорядке. Кошки тоже думают, что хозяева существуют для их обслуживания.

— Самое смешное, что они думают, что они нас выдумали по своему образу и подобию. Я про страдающих богов. Про добрых, про злых.

— Они их действительно выдумали. Когда их цивилизации закатываются, они придумывают, что якобы «говорил Заратустра». И придумывают не в первый раз, а начиная с древних греков. Они так же точно и предсказуемо выдумывают сначала сумерки богов, потом смерть богов. Но искажая в собственном сознании божественный мир, законы божественного мира, они искажают свою жизнь. Они искажают ее в каждом аспекте, до тех пор, пока не разрушают фундаментальные основы собственного существования, добираясь до любви и до секса.

Да, люди видят божественный мир и частично понимают его. Они бывают наблюдательными – иногда. Но когда они придумывают общие для всех правила – все их знание рушится. Нет общих правил для божественных человеческих созданий и невежественных. Они это провозглашали, но очень быстро приходили в ужас от этой божественной правды. И снова шло все для всех – без различия.

Сначала люди благословляли инцестные браки… Потом запрещали инцестные браки… То люди объявляли сам брак священным. То объявляли его пережитком. То люди благословляли нравственность. То они возводили в норму разврат. При этом все это может быть как божественным, так и невежественным.

— Невежество плюс благие пожелания.

— Единственное пожелание богов – чтобы дети были здоровыми, умными и красивыми. Богам нужны хорошие солдаты… война с хаосом, все‑таки… А для этого люди должны быть свободны в выборе – с кем этих детей заводить. Люди должны быть свободны для любви. А чтобы свобода в выборе была, чтобы любви ничего не мешало – о детях должны заботиться не только родители, а максимально большое число людей, желательно – весь народ. Народы – солдаты богов, дети – солдаты народов. Это кажется естественным, но люди все равно в массе не понимают.

— Невежество хочет как лучше.

---

— Лучше… Кому лучше? Именно к вопросу «кому?» сводится вопрос добра и зла… Тех самых добра и зла, которых нет. Даже у богов все относительно: что для богов добро, то для демонов зло. И наоборот. А у людей все это оказывается сложнее на несколько порядков.

— Люди знают, что все относительно, но не умеют применять теорию относительности.

— И нескоро научатся. Поэтому добро и зло было во многих религиях запрещено.

— Как это? Религии как раз и говорят, что добро, а что зло.

— В начале у некоторых написано, что познание добра и зла нежелательно, или что добра и зла нет. И написано это именно потому, что люди не могут рассмотреть всех причинно–следственных связей своих действий. Есть божественные законы, но они не являются добром или злом, они просто божественные законы.

— Не добро и зло, а божественное и демоническое.

— Да, можно выбрать условный набор правил для зла. Например, можно сказать, что причинение живым существам лишних страданий есть зло. Можно придумать еще несколько подобных правил, и объединить это в понятие зло. Но это понятие очень быстро исказится. А искажения живут тысячелетиями, причиняя те же лишние страдания.

Иногда они приближались к истине, что зло есть лишнее страдание, но тогда если страдание… а у кого‑то лишнее страдание есть зло, в слове зло не оставалось смысла, оставалось только слово «страдание». Получалось, что страдание – зло. Но ведь не каждое страдание есть зло. А на утверждении «страдание есть зло» построили несколько религий. Или еще. Мы только что говорили о браках. В большинстве религий они считаются добром. Но боги никогда и ничего не говорили о браках. Брак – чисто человеческая выдумка, от которой люди сами же и страдают. Сейчас люди считают брак чем‑то естественным, как тысячелетия назад считали естественным храмовые оргии. И общие правила для всех. Это из тысячелетия в тысячелетие. Секс богов имеет мало общего с человеческим. А секс божественных человеческих личностей имеет столь же мало общего с сексом невежественных человеческих личностей.

— Но ведь может быть секс брата и сестры?

— Конечно. Если брат и сестра совершенны. Ограничения, которые придумывают люди, имеют причиной их несовершенство. Люди придают сексу очень большое значение – и это понятно, потому что у людей очень ограниченное количество удовольствий. А у богов их множество, так что секс и стоит чуть ли не на последнем месте, и не является постоянной потребностью.

— Что главное в любви и сексе?

— Главное – это свобода.

— Значит, любовь, секс и свобода?

— Свобода есть свобода выбора, и это фундаментальная свобода для развития жизни. Боги выбирают божественных людей. Чем больше свобод у всех, тем больше окажется возможностей для людей божественных. Будучи свободными, женщины становятся избирательными. Будучи свободными, мужчины раскрывают свои таланты, чем открывают для женщин свободу быть избирательными. Да, система была придумана и работала задолго до людей.

---

Богиня уже рассмотрела помещение, куда попала. Помещение было просторным, вещей было мало, все было просто и понятно. Но одну вещь она не поняла, и подошла поближе. Это был громадный разукрашенный в разные цвета шар, стоящий на стержневой подставке.

— Что это? – спросила Богиня.

— Это глобус. Самая правильная карта мира. Крутани его.

Богиня осторожно коснулась глобуса, и тот закрутился. Богиня смотрела с восторгом.

— Тебе он нравится? Вижу, нравится. Забирай его. Я себе еще нарисую.

— Он прекрасен. Так просто… – богиня посмотрела с восхищением.

— А зачем что‑то усложнять, если это действительно просто.

— Ты говорил о божественных развлечениях.

---

— Пойдем полетаем – сказал Варуна.

Богиня немного удивилась, но не подала виду и пошла следом на ним. Они шли сквозь зал, прошли сквозь огромный проем, и вышли на площадку. Легкая дымка облаков скрывала землю – и эта дымка была внизу, и на земле было видно почти все, почти каждая деталь.

— Идем, — Варуна шел к краю.

— Но у меня нет крыльев.

— Зачем крылья, когда не летаешь? Крылья нужны только в полете.

И он сделал шаг в пространство. Она быстро вдохнула, разбежалась и прыгнула. Глаза закрылись.

— Зачем ты машешь руками? – спросил Варуна.

Она висела в воздухе около пирамидального сооружения. Она огляделась. Два огромных белых птичьих крыла двигались над ней. Она остановила руки. Крылья Варуны были другими – более длинными и тонкими, черными с серебряной полосой. Богине показалось, что в его крыльях присутствует что‑то хищное. Ей стало смешно. Она попыталась напряжением отлететь от пирамиды.

— Не думай. Просто смотри туда, где ты хочешь быть. Ты же не думаешь о движениях ног, когда куда‑то идешь.

— Хочу лететь стремительно туда, — и она начала пикировать вниз. Она заметила, что пирамида не стоит на земле, а тоже парит в воздухе.

— А теперь – вверх, — и она взмывала вверх, выше пирамиды, выше. Она летала. И она почувствовала, что может летать. И Варуна летел рядом.

Они летели. Ветер звенел. Земля расстилалась. Она видела все. Она увидела свой дом. Она летела вдоль дороги, по которой обычно ездила. Она увидела Городок. Она увидела ярмарку. Она сбавила темп.

— Монахи, — сказала она, все разноцветные, черные, оранжевые, серые, в колпаках и халатах, в чалмах и галстуках… у них столько разных цветов, — а какие из них мои? Я ведь богиня.

— У тебя нет монахов, — сказал Варуна, — у тебя есть жрецы, поклонники, верующие… а монахов у тебя нет.

— А храмы?

— Разумеется, храмы, как же без них, есть атрибуты, оружие, одежда, животные.

— Интересно… А они нас видят?

— Для этого нужна очень высокая степень просветления. Так что вряд ли.

Но богиня что‑то чувствовала. Она чувствовала, что один из черных монахов видит ее. Она видела его хорошо, но он вряд ли обладал таким божественным зрением.

— Один меня видит.

— Да? Тебя или меня? Давай разлетимся, куда он будет смотреть?

Они медленно пошли на низком полете вокруг ярмарки, с двух сторон. Монах определенно видел богиню. Он повернулся за полетом, он начал что‑то кричать, он начал показывать рукой. Другие монахи поворачивали головы, но столь же быстро отворачивались. Над другой стороной ярмарки Варуна и богиня встретились и застыли в воздухе.

— Он идет в нашу сторону, — сказала богиня.

— Давай сядем на крыше храма, и посмотрим.

Они находились как раз над карнизом, по краям которого сидели две крылатые человеческие фигуры. Варуна встал на карниз, а потом сел подобно фигурам, свесив вниз ноги. Богиня застыла в воздухе рядом.

— Он подошел ближе и смотрит. Но ему плохо видно. Наверно, он хочет восхититься моей красотой. Или что‑то спросить про богов. Я слечу вниз.

— Я бы не рекомендовал.

— Почему?

— Если ты расскажешь сотне человек, что ты богиня, из них 99 свихнется, а последний перескажет это так, что все и сам перепутает, и запутает других. Дело в том, что очень трудно рассказать человеку правду, не открыв ему его внутреннюю сущность. А на такое откровение люди не рассчитаны. Но и до внутренней сущности еще нужно добраться… обычно они разбегаются раньше.

— Все‑таки я полечу. Я люблю, когда мной восхищаются, — и она спрыгнула.

---

Богиня мягко спустилась на землю перед монахом, легко взмахивая крыльями, со звонким, тихим, чарующим свистом. Ее руки были опущены и расслаблены. Она улыбалась – улыбалась чуть–чуть, кончиками губ. Она была восхищена собой, она светилась, она чувствовала, что светилась, но не в переносном смысле, а в самом прямом – тончайшее свечение окружало ее, и это свечение двигалось и волновалось с каждым взмахом крыльев. И само пространство, восхищенное ее божественной красотой, втягивалось в нее и искажалось, уходя в нее преломляющими свет волнами — так великолепие поглощало мир. Опущенные руки она развернула ладонями вперед – знак, говорящий о ее миролюбивых намерениях. Монах попятился, упал сначала на колени, а потом еще и наклонился лицом почти в самую землю.

— Не бойся, встань – попросила богиня и улыбнулась.

И тут она заметила, что смотрит сверху вниз. Она не встала на землю, а висела в нескольких сантиметрах над ней. И мало сказать – сверху вниз. Ей показалось, что по размеру она гораздо больше монаха. А монаха просто трясло. Он сжался, что‑то пробормотал и посмотрел на богиню краем глаза.

— Я ведь прекрасна, правда? Отвечай мне.

— Но ведь ты ангел? – монах еле выдавил из себя эти слова.

— Нет, я не ангел. Я богиня.

Монаха передернуло и затрясло как в лихорадке. Он попытался открыть рот, похоже, пытаясь закричать, но кричать он не мог. Он быстро, резко повернулся и побежал. Богиня мгновенно взлетела в воздух и перегородила ему путь.

— Куда же ты? Чего ты испугался?

Монах снова повернулся, и спотыкаясь, касаясь руками земли, подвывая на чередовании высоких и низких частот, побежал в направлении к храму. Богиня с удивлением посмотрела ему вслед, вспорхнула к Варуне и села рядом.

— У них свои представления о божественном. И эти представления очень ограничены, сказал Варуна.

— Какое‑то однобокое у них просветление…

— Человек ограничен. И, как это ни удивительно, традиционно старается ограничить себя далее.

— Ограниченность порождает ограниченность. Я правильно поняла?

— Да. Как невежество порождает невежество. Можно назвать это системами с положительной обратной связью. Чем больше есть – тем больше будет. И так до катастрофы.

— Но в рамках системы выхода нет, так?

— Да, в рамках системы – нет. Чтобы раскрыть путь к божественному в людях, нужно ответить на вопрос: «Почему смотрят, но не видят? Почему слушают, но не слышат?» Иначе говоря, почему не воспринимают важные вещи – действительно важные. Более того, это самый главный ключ к материальному миру.

— Дай мне его.

— И глобус, и монахов, и ключ? — Варуна улыбнулся, — этим ключом может воспользоваться исключительно тот, кто его найдет. Его нельзя просто подарить. В общем, подарить можно, но ключ не имеет смысла без двери. Подаренный, он не будет ключом.

— А дверь, это?..

— Дверь – это истинная сущность материального мира. К ней нужно сначала подойти – но далеко не каждый человек может к ней подойти. Когда ты подойдешь к ней – тебе не будет нужно давать ключ. Он будет у тебя. Как крылья.

— Вернемся тогда к переходам между мирами. Чтобы пройти в мир божественного, нужно раскрыть сущность материального мира? Так?

— Нет. Чтобы понять мир божественного, нужно раскрыть сущность материального мира. Пройти, пролезть, подглядеть – много кто может. Монах этот тоже прошел, пару шагов он в божественном мире сделал. Именно понять.

— Но ведь не нужно понимать все детали этого мира, чтобы понять следующий?

— Нужно только понимать, как он работает. Детали не нужны.

— Но понять, как он работает – это воспринять его в целостности. Но на примере монаха мы видим, как люди, стремящиеся к пониманию, к целостности, наоборот, оказываются ограниченными.

— К этому предполагает изначальная ограниченность. Встроенная в человека. Не просто в человека, а большинство людей – просто человека не существует. У них мало ресурсов – и для восприятия тоже. И тогда для прорыва они еще и концентрируют свои ресурсы на чем‑то одном. Этот монах случайно настроился на твою волну; но для этого ему пришлось ограничить свою сущность, и, следственно, свое восприятие. Он услышал то, что не ожидал услышать. Многие монахи вообще в богинь не верят. Психический шок. Когнитивный диссонанс по–современному.

Практики, которые практикуют монахи, и просто интересующиеся эзотерикой, могут приводить к просвещенным состояниям. Но они не добавляют целостности восприятия. В результате люди видят далеко не то, что ожидают увидеть. Они видят одну из сторон явления вместо целостного явления.

— Они слишком несовершенны, чтобы воспринять всю целостность божественного.

— Да, это то, о чем мы и начали говорить. Каждый человек воспринимает часть божественного – в силу ограничений. Боги так и открывали истину – по частям. Потом люди пытаются собрать все это вместе. И если бы не ограниченность читающего, они бы все давно собрали. Все детали у них есть.

— А читающий – это тот самый испуганный монах…

— Совершенно верно. И если написать книгу истины, от нее будут шарахаться точно так же, как этот монах от тебя.

Этот человек увидел совершенную светлую богиню и, наверно, свихнулся бы от ужаса, если уже не был свихнутым. Представь, что бывает, когда они видят кое–кого из наших темных перепончатокрылых…

— А чем отличаются темные от светлых?

— Да ничем. Хотя если подумать, то отличаются… Цветом крыльев.

Любовь и сны

— Богиня Келли

Келли сидела на троне в красном пеньюаре. Рядом с троном стоял скелет – в наброшенной на голову скатерти и с косой.

— Я богиня Келли!

— Если ты богиня, то где в твоей руке отрубленная голова? – спросила Беретка.

— Да вот она, — Келли извлекла откуда‑то голову.

Красная Беретка с удивлением увидела, что это ее голова.

— Но это моя голова, — Беретка непроизвольно дотронулась до своей головы.

— Ну и что? Я богиня.

— Если моя голова у тебя в руке, то почему моя голова у меня на месте?

— Да тебе сколько не руби – все новые вырастают.

Голова в руке Келли подмигнула Беретке и сказала:

— Привет, Беретка. Кто бы мог подумать, что ты так далеко зайдешь в процессах обретения своей сущности и гармонизации своей целостности…

Келли исказила губы, как от кислятины, и легким движением выкинула голову себе за спину.

— Нужно позвонить в управление! — закричал Полицейский. Он был в рясе черного монаха и при этом в фуражке с шашечками.

— Нашу «Сказку о красной шапочке» пора переименовывать в «Сказку о спящей принцессе!» — Келли открывала дверь машины и садилась за руль. – она уже и в машине дрыхнет.

— Я что‑то сегодня не выспалась… – сказала Беретка, — и вообще девушки должны спать много. Потому что девушки. И еще я видела во сне тебя.

— Да? Как это было? – Келли даже обернулась и рука ее замерла на ключе зажигания.

— Дурной сон, совершенно дурной. Ладно. – Беретка рассказала, что видела, и добавила, — приснится же такое… сны надо смотреть в постели.

Келли не смеялась. Келли была серьезна и задумчива. Это очень серьезно, — сказала она, — мы должны поменять маршрут и заехать в центр Полиса.

— Этот сон так серьезен? — удивилась Беретка, — это так серьезно?

— Да. Мне определенно нужно купить красный пеньюар. Там, в сне, он расстегивался спереди? Нет, ты знаешь, ты определенно должна помочь мне его выбрать!

---

— Ты готова к священному действию? – строго спросила Келли.

— К какому? – удивилась Беретка, — ты ничего не говорила.

— Я говорю сейчас, сосредоточься. Смотри на эту секретную дверь.

— Это дверь? Не заметно. Но она может вести только на улицу…

— Она может вести куда угодно.

Беретка сосредоточенно посмотрела на место, где была заявлена дверь. Келли взяла маленький жезл со стола и торжественным движением его направила. Стена дрогнула и бесшумно разошлась в разные стороны. Ряды бутылок, самых разных форм, цветов и размеров засияли в лучах невидимых лампочек.

— Выбирай, — сказала довольная эффектом Келли.

Беретка сидела на диване, а Келли – напротив нее в кресле.

— Ну что… первый тост, – Келли подняла бокал, — за любовь.

— За любовь, которой не было, но которая будет.

Девушки выпили. Поставили бокалы на стол. Вздохнули.

— А как ты представляешь любовь? — спросила Келли.

— А я ее… как образ, я ее не представляю. У меня она всегда присутствовала в каком‑то будущем времени.

— А то ведь встретишь, не узнаешь, — Келли слегка улыбнулась.

— Я знаю про любовь какие‑то отрывочные вещи. Я знаю, что она бывает любовью равных. А еще бывает неравная любовь. Но люди не равны, а обычно хочется равной любви.

— Любовь может быть равной. Когда люди равны, — Келли изобразила озабоченность, — а это почти невозможно. Это возможно для совсем молодых влюбленных, которые как котята–щенята. И потому обычно любовь состоит из божественного поклонения и божественной власти. По природе женщина больше склонна к поклонению, а мужчина больше склонен к власти. А почему нужно выбирать или божественное поклонение или божественную власть? Это нужно, чтобы не искать идеал. Потому что найти его невозможно.

— Совершенно верно. В образах любви, которые мне известны, все именно так. Но кем же должен быть человек, которому можно поклоняться с моими данными? Принцем? Героем? Мне во сне бог понравился. Да.

— Ты выкручиваешься, — Келли улыбнулась, — нечестно.

— Я не представляю себе образа того, кто мне нужен. Просто не представляю.

— Ты настроена на божественную власть… Я к этому подводила. И это очень плохо для девушки быть настроенной на божественную власть. Тебе нужны поклоняющиеся герои. А таких очень мало – герои не любят поклоняться.

— Но нужен‑то всего один.

— Не забывай про меня, красавица, Келли легко засмеялась.

— Я с тобой поделюсь, — на лице Беретки была абсолютная уверенность, переходящая в равнодушие.

---

— А как же ревность?

— Ревность женщины должна подчиняться смыслам женщины. Есть основной смысл – продолжение жизни. Для того, чтобы следовать этому смыслу, женщина должна иметь свободу выбора. Женщина, располагающая свободой выбора, выбирает лучшего мужчину. Но лучших мужчин мало по определению «лучший». И потому допускать, чтобы мужчина имел дело только с одной женщиной, это нарушать право многих, — Беретка сделала ударение, — женщин на свободу выбора. Тем более что лучшие мужчины не против иметь дело с несколькими женщинами.

— Получается, что женская ревность – это проявление невежества… А мужская?

— Я сомневаюсь, что божественные мужчины могут делиться или меняться женщинами. Потому что и делиться, и меняться – это не божественно…

— Еще скажи, что мужчина должен быть таким, чтобы им было не стыдно поделиться с подругой, — Келли засмеялась, — ты вообще на чьей стороне?

— Это не твой вопрос, ты слишком аристократична для него. – Беретка довольно улыбнулась. — Я на стороне божественности, значит, на стороне природы, на стороне жизни, на стороне красоты.

— Слишком далеко в сторону. Так можно долго говорить. Ходить… Говорить по кругу. Нужно определиться — что главное?

— Главное – это любовь. Главное для женщины – это любовь к себе. Если женщина любит себя, она будет избирательна, она не будет размениваться на недостойных мужчин. Она не будет разменивать любовь к себе на поблажки самой себе.

— И если это главное… Получается, что женщина в принципе может иметь двух мужчин сразу… Да сколько угодно. Но что это будут за мужчины, если на такое согласятся? Мужчина не должен делиться. Мужчина настроен на захват, герой всегда что‑то захватывает. Потому он не делится захваченным. Как герой может делиться? Причем как правило самым дорогим – женщиной? – Келли посмотрела, ожидая ответа.

— Представь картины, в стилистике древней Европы: мужчина и несколько женщин, и женщина и несколько мужчин. Да… Но все равно, решать, сколько женщин нужно мужчине, должны только женщины.

— Но мужчину тоже неплохо бы спросить.

— Это вопрос десятый. Обычно им чем больше, тем лучше. Что может быть лучше двенадцати девственниц? Думай как мужчина… Естественно, тринадцать девственниц! Хотя ладно, нужно же им хоть какие‑то права оставить? Оставим право отказаться. – Беретка сделала паузу, — Ладно, будем соблюдать равноправие: мужчинам женщин даем параллельно, а женщинам мужчин – последовательно. Идет?

— Идет. Кто бы нас спросил. А ты заметила, что ты все время путаешься? Так тебе принца хочется или героя…

— Э–э-э… – на этот раз Беретка явно задумалась, — мне всё хочется. Сначала героя, а потом принца, например. Последовательно. Женщины ведь тоже со временем меняются. Но в любви к себе им лучше оставаться последовательными.

— А как ты представляешь себе героев?

— Они как боги… только люди. Они божественны и достойны божественного поклонения.

— А внешне?

— Я тебе рассказывала про Варуну… но я думаю, есть и другие.

— И откуда они возьмутся в нашем материальном мире?

— Но мы же есть!

— Мы есть, но мы не обычны. Ты не общительна. Ты любишь общаться, но твое общение весьма одностороннее – оно всегда должно быть направлено на тебя. У тебя до меня не было подруг. Во–первых, потому, что ты прекрасна, а еще одна темная сторона красоты – красивых подруг избегают, как конкуренток. Второе – основная тема в разговорах девушек – это технологии захвата и удержания молодых людей. Тебе достаточно просто сказать «Эй, парень!» — и все, обсуждать что‑то и готовиться к чему‑то просто незачем. Но есть такое правило – чем больше ты можешь получить, тем меньше тебе хочется это получать…

— Чем более девушка совершенна, тем более она избирательна. А по поводу получать и искать… В этом мире потерялось все, даже общение. Люди ограниченны, люди не знают, что люди разные. Куда пойти, чтобы встретить принца? Не так, чтобы точно, а чтобы хоть шанс был? Представь Золушку. У нее и карета есть, и кони есть, и наряды самые лучшие. А ехать ей некуда. Просто некуда. Думай.

— Что‑то не думается, — Келли изобразила обеспокоенность.

— И как этот мир после этого может существовать? Какое он вообще имеет право на существование? Наливай.

— А я никогда не говорила, что этот мир правильный.

— Девушки обычно не интересуются ни самолетами, ни империями, ни историей… Но девушки интересуются такой вещью, как любовь. И чтобы понимать, нужно очень–очень много разных вещей. Чтобы понимать людей, нужно понимать, что они любят и почему. Те же самолеты… те же империи… Может, все это нужно, чтобы у девушек были герои?

---

— Может быть, — Келли подняла бокал, выпила, подумала, — а как ты думаешь, почему любовь всегда связана со страданьем?

— Я не думаю, что всегда. Возможно, просто образ любви без страданий трудно показать. В кино, в литературе. Любовь… что ее показывать. Вот и показывают сопутствующие ей страданья. Которые в массе – результат иллюзий. О… А может, это от ограниченности человека? Человек не может описать просто любовь. Чистую любовь. И потому добавляет к любви страдание. Это про авторов, кто про любовь пишет.

— И что интересно: нет любви – страданье, есть любовь – страдание…

— Для нас естественно выбрать любовь и страдания, с ней связанные. Но для некоторых религий этот выбор не столь очевиден. Они говорят: нет любви – нет страданий.

— Но без любви рушится вся картина мира! – Беретка села ровно на краю дивана, как она обычно делала, когда входила в азарт, — Без нее мир становится мировоззренчески негативным! Если в человеке присутствует только пустота, то кроме пустоты в окружающем мире он мало что увидит. Если в человеке присутствует только страдание, естественно, он будет воспринимать окружающий мир как мир страдания. Только если в человеке присутствует все, он может воспринимать мир как целостную картину. Любовь связана со страданием. И без любви нельзя увидеть истинную картину мира.

— Как интересно выходит, — улыбнулась Келли, — выходит, страдания добавлены в любовь, чтобы увидеть истинную картину мира?

— Ты меня не путай, — теперь улыбнулась Беретка, — страдания, скорее всего, служат для проверки чувств. И для проверки стрессоустойчивости. А то, что при этом истинная картина мира проявляется – так она при любой деятельности проявляется.

— Да, есть страдания неизбежные. Но на самом деле их так мало. Большинство ненужных страданий возникает в результате человеческого невежества. Мы сейчас говорим про любовь… А ты когда‑нибудь думала про такие вещи, как мораль и нравственность? Ты не думала, что большая часть страданий появляется в результате того, что невежественные люди когда‑то придумали невежественные правила и им следуют.

— Не, особо не думала. Лучше говорить просто мораль, нравственность в нее как бы входит… втискивается. Когда я думаю, я думаю в основном о себе. А то, что кто‑то придумал клетку для страданий и в ней сидит – так то его дело. Мораль… хотя иногда кажется, что она придумана, чтобы было что нарушать. Моральные правила нарушают и люди невежественные, и люди божественные. Ха, а возможно, люди посередине как раз их и не нарушают… как правило.

— Все опять сводится к тому, что люди разные. А невежественное желание свести все к простым одинаковым правилам для всех и увеличивает число страданий в этом мире. Равенство – оно просто как структура. А иерархия сложнее равенства. Иерархические структуры, сложные структуры лучше противостоят хаосу. Движение к иерархии получается движением к божественному. Движение к равенству получается движением к хаосу. И лишним страданиям, само собой. Строить иерархии – это бросать хаосу вызов, это соблюдать божественные правила.

— Есть божественные правила – за их нарушение карают боги. Есть договора между людьми – за их нарушение карают люди. Всякие мораль, нравственность… для чего это придумано? Разве божественных законов не достаточно? На них строятся общественные или государственные законы. Что еще нужно? Моральные законы – это законы, за которые никто не несет ответственности?

— Теоретически, сообщество может наказать за нарушение моральных законов. Например, бойкотом. Женщина, например, за измену может послать мужчину – это тоже делается согласно моральному закону.

— А если сообщества нет? – Беретка хлопнула глазами.

— А если сообщества нет, то и морального закона нет. Но где есть два человека, там появляется сообщество.

— Все эти морали, нравственности – все они придуманы для кого‑то и когда‑то. И все эти морали и нравственности универсальны. То есть они предполагают, что люди одинаковы. Но божественное – иерархично.

— Но как обеспечить возможности для множества моралей и нравственностей?

— Да просто больше свободы, и все.

— Есть человеческие законы. Просто не нужно человеческие законы допускать на божественную территорию, — Келли снова разлила вино.

— Да, так. Одна из главных ошибок людей – путать государственные законы и моральные.

— Да. И таким образом именно подрывать моральные законы.

— Именно придав моральным законам статус религиозных, они подорвали свои религии. Придав моральным законам статус государственных, они подорвали свои государства. Они заменили церковь в своей постели на государство в своей постели. Та же мораль. По сути мораль есть собрание норм поведения. Поведение для лиц божественных – одно. Поведение для стремящихся к божественному – другое. Поведение для невежественных – третье. Поведения для стремящихся к саморазрушению – четвертое. Мораль определяет варианты поведения. Чем больше вариантов допускает мораль – тем более гибким и сложным становится общество. А гибкие и сложные общества обычно эффективнее, чем негибкие и простые. Тот, кто предлагает народу одну мораль и нравственность для всех, предлагает нарушить божественные законы – а наказание за их нарушение есть истребление.

— А мы не слишком заморализа… – Келли встряхнулась, — Это, ты поняла.

— Слишком. Главное – чтобы была любовь. Божественная и свободная. А с моралью как‑нибудь разберемся.

---

— Да уже разобрались. А такие вещи, как страсть, ревность… Тебе они что говорят?

— Про ревность мы уже болтали. Ревность существует, но она не нужна женщинам. Она нужна мужчинам, чтобы женщины к ним лучше относились. А страсть? Просто сильное чувство. Страсть – она ведь не только в любви может быть… Да, и ревность тоже может быть не только в любви. Тоже сильное чувство. Но насколько сильным оно может быть? Наверно, я слишком холодна, чтобы это понять.

— Да, есть такое человеческое свойство. Слабость может делать человека сильнее. Впадание в страсть – это ведь одержимость. Но как это может усилить человека!

— Как и лишить его самоконтроля.

— Фи, какие слова ты подбираешь. – Келли выразила показное неудовольствие, криво улыбнувшись.

— Да, в слабости человека есть сила. Слабому человеку себя бывает не так жалко, как сильному. Конечно, это касается именно что отчаянных ситуаций. Когда ставка больше чем жизнь.

— Слабый человек ставит на кон меньше, чем сильный. Ставка меньше.

— Однако, — Беретка встрепенулась и выпрямилась, — я вспомнила о никаком человеке. О том человеке, который ничего из себя не представляет. И я поняла, как эти люди получают контроль над народами… Их много, и им себя не приходится жалеть… Значит, чтобы удержать над ними контроль, нужно, чтобы эти люди себя жалели, чтобы им было что жалеть, чтобы у них было какое‑то чувство к себе!

— А если у них появляются подобные чувства, они создают общества, подобные нашему. Проходили.

— Да, — Беретка снова расслабилась, — пожалуй, так. Сила может быть слабостью, слабость – силой. Но чтобы слабость людей стала силой, этих людей должно быть очень много.

— А тебе не кажется, что мы как‑то странно говорим?

— А что тебе показалось странным?

— Мы вообще‑то… тоже люди.

— А… действительно. Но не просто люди. Нечего нас сравнивать.

---

В галлонной бутылке красного оставалось совсем чуть–чуть.

— Люди могут быть интересными! В древние времена были певицы, послушать которых слетались боги. Были цари, фантазии и созидательная сила которых восхищали богов. Были воины, увлекшись мастерством которых боги выпадали из колесниц; и даже после они не отвлекались, а продолжали смотреть. Были инженеры, которые построили корабли, высадившие людей на Луну, а боги…

— На Луну? – Беретка улыбнулась.

— На Луну. – сказала Келли и тоже улыбнулась.

— На Луну? – Беретка подняла палец вверх и рассмеялась.

— На Луну. – Келли удивленно сосредоточилась, насколько могла.

— Да, на Луну! – Беретка уже тряслась от смеха, — на Луну, и по ней ходили!

— Да, ходили! – Келли тоже смеялась, — По Луне.

Келли и Беретка хохотали уже вместе, заражаясь приступами смеха друг от друга.

— Я больше не могу, — сказала Беретка, вытирая слезы и еще продолжая смеяться, — нет, я понимаю, что теоретически можно построить корабль, который сможет высадить людей на Луну… – Беретка глубоко вздохнула, — но люди не смогут построить такой корабль, потому что на Луне ничего нет! Туда незачем лететь.

— Убедительно, — тоже подавляя остатки смеха, сказала Келли, — но чего только не найдешь в древних книгах. Я никогда не перестаю удивляться — насколько божественны могут быть человеческие фантазии.

---

— Беретка, вставай! Я уже поставила кофе, — раздался голос Келли.

— Ах, — Беретка потянулась, — как я люблю просыпаться, как я люблю поваляться перед тем, как встать…

— И еще любишь голой крутиться перед зеркалом…

— Нет.. – Беретка широко открыла глаза и окончательно проснулась, — откуда ты знаешь?

— Наука есть такая. Этология.

— Ты знаешь эту науку?

— Я знаю название и несколько примеров оттуда. И тоже люблю голой крутиться перед зеркалом. Все девушки любят. Только кому‑то это очень нравится, а кому‑то – не очень. Тебе – очень. Потому что ты себя жутко любишь. Вставай, давай.

Беретка потянулась за одеждой.

— Пить кофе лучше в комбинашках. Сполосни мордашку, потом садись пить. Умоешься по–настоящему после, — серьезно сказала Келли.

— А почему в комбинашках, а не в пеньюарах?

— У тебя же нет пеньюара. А мы подруги.

— А почему такой порядок?

— Умыться сначала – чтобы проснуться. Это нужно, чтобы ощутить удовольствие от кофе. Кофе – чтобы окончательно проснуться. Потом – умыться. Потом, в пробужденном виде – уже одеться.

— А зачем именно так?

— Чтобы получить удовольствия от процесса одевания в полной мере.

— Ты великолепна, — улыбнулась Беретка, и, чуть подумав, добавила, — а ведь это ритуал.

— Ритуал? Пусть будет ритуал.

— А ритуалы имеют свойство превращаться в религии.

— Скорее встраиваться. Мистерии, ритуалы – они как правило существуют раньше религий. А когда возникает новая религия, накопленные ритуалы и мистерии в нее встраиваются.

Беретка засмеялась.

— Что смешного? – спросила Келли.

— Я представила, какая религия возникнет из твоего ритуала, — Беретка засмеялась громче, — религия Келли…

— Какая? – Келли улыбнулась вопросительно.

— Представь… Начинается с легкого омовения… Потом ритуал с кофе. В комбинации. Потом снова омовение…

— А что такого смешного?

— А я представила адептов – таких свирепых одержимых мужчин, серьезных… в комбинациях, — Беретка захохотала, — со всклоченными бородами, бегающих вокруг столика Келли… между омовениями…

— Ну ты придумаешь, — Келли тоже засмеялась.

— Нет, — хохотала Беретка, — лет через триста так и будет…

— Да ну тебя, глупости. Я за кофе. Я принесу, садись.

— А потом появится фракция пеньюаров… и у них будет война с комбинашками… Лет на 300 еще…

Келли вышла, вошла, поставила поднос с чашками на стол, взяла пульт телевизора и нажала кнопку.

— Но ведь телевизор ничего не показывает? – улыбнулась Беретка.

— Не, не совсем так… помнишь, ты говорила о духе времени… так вот, телевизор показывает дух времени… Разумеется, тем, кто ищет в нем информацию, он ничего не показывает. Надо просто приноровиться видеть – не информацию, а дух.

— Да, действительно это так… Но какой смысл смотреть в него больше одного раза?

— Никакого… Но сегодня совсем другое дело, сегодня мы в Полисе, поэтому может быть информация… – Келли сделала паузу, — ты не обидишься… пеньюарчик из твоего сна, который мы вчера купили… можно я его все‑таки одену… он красный…

— Одевай, я тоже полюбуюсь!

— Ты прелесть, прелесть…

---

Экран телевизора замелькал.

— Переключи! – сразу сказала Беретка.

— Он же еще не сказал ни слова? – удивилась Келли.

— Я вижу, что это политик! Демократически избранный… Какие слова еще нужны к этой гадости!

Келли щелкнула пультом. На экране появился человек, точнее, человечек в темном костюме. Он выступал в каком‑то месте, похожем на храм.

— Что он говорит? Я ничего не понимаю… – начала Беретка.

— Он толкает свою религию. Ты никогда не видела Проповедника?

— Нет, не видела. Я увидела сейчас… и как‑то видеть больше не хочу. Да что у него за язык?

— Какой‑то свой язык… вроде большая часть слов понятна, а основное – нет. В религиях часто встречается терминология, как бы…

— Как бы мозги задурить лучше. Понятное дело. Убери его. Религия – это я.

— Как здорово ты сказала! А можно я тоже так скажу, — Келли выпрямилась, откинула голову слегка назад, и сказала, — религия – это я!

Беретка улыбнулась, изогнулась вправо так, чтобы левое бедро максимально выпячивалось, уперлась правой рукой в бок и слегка согнула правую ногу в колене:

— Нет, религия – это я!

— Ага, — сказала Келли, и правым бедром толкнула Беретку в левое.

— Ты что толкаешься – как можно более высоким, тонким голосом сказала Беретка, — тоже слегка толкнула Келли.

— А теперь я, — сказала Келли и толкнула Беретку.

Они толкались, смеялись и кружились. Беретка хитро улыбнулась и слегка толкнула Келли по направлению к дивану. Беретка выждала момент, Когда Келли снова выставит бедро, прижалась к Келли, чтобы ее не ударить, и толкнула своим бедром со всей силы. Келли улетела на диван.

— Ну ты корова, — с удивлением и восхищением сказала Келли.

— Я божественна! – сказала Беретка, и снова выставила бедро.

— Одно другому не мешает, — сдерживая улыбку, сказала Келли.

Беретка улыбнулась. Келли свободно, душевно улыбнулась. И снова щелкнула пультом.

— Вчера полиция закрыла знаменитое дело об отрезанных головах. В течение последних месяцев шла работа экспертов, которые пришли к выводу, что произошедшее было несчастным случаем. Напомним, в результате двое молодых людей погибли, столкнувшись с погрузчиком. Полицию несколько ввел в заблуждение случайный свидетель происшествия, который в конце концов признал, что не находился в достаточно вменяемом состоянии в момент, когда это произошло. Вот эта запись.

На экране появился типичный бродяга. Из‑за пазухи у него торчало горлышко литровой бутылки, скорее всего презентованной журналистами.

— Эти двое въезжали как раз во двор, а я немного приустал, и потому спал на этой стройке – я там немного подрабатывал… И когда их машина въехала, как с неба спустилось два существа – да, как с неба, они были ужасны и восхитительны, да! И эти существа просто оторвали им головы, вырвали голыми руками – так, что головы разлетелись в разные стороны!

— Может, вам это показалось? – спросил репортер.

— Я отлично знаю, что мне показалось. Мне показалось, что они были крылатыми, что одно было с птичьими крыльями, белыми громадными птичьими крыльями, а другое – страшное, как адская летучая мышь. Да, это мне показалось, я понимаю, что крыльев не было и не могло быть, это показалось из‑за прожектора, а то, что они были – нет, я еще не допился до чертиков, они определенно были, и они оторвали головы. И они играли ими в футбол! – это я видел точно!

Кадр замер. Диктор продолжил уже за кадром.

— Это и ввело полицию в заблуждение. Фрагменты тел были неестественно далеко отброшены от места аварии. Это и вызвало подозрения. Судя по всему, кто‑то в темноте просто не заметил, что это головы, и задел их при ходьбе, или споткнулся об них…

— О! – сказала гордо Келли, — а ты говоришь телевизор.

— Да, дух времени определенно пованивает. Но я бы не стала покупать такую штуку ради пары этих… безголовых…

— Да, похоже они обрели свою истинную безголовую сущность. Мы тут стараемся, ищем эту сущность, а они – раз! и готово.

— Если честно, про существа мне понравилось. Только, чур, я – с птичьими крыльями…

— А я.. а я… значит… – Келли растерялась, — адская летучая мышь…

Келли задумалась, посмотрела в сторону, положила пульт, приблизилась к Беретке:

— Ва–аа–а!!! – Келли прыгнула, изображая когти, изображая тигра, и остановилась в считанных сантиметрах от Беретки. Беретка вздрогнула. Келли выпрямилась и улыбкой изобразила максимальное самодовольство. Беретка вздохнула и сказала:

— Точно.

---

— Мы не слишком серьезно обсуждаем сны? – спросила Келли

— А чем вопросы, поставленные в снах, менее серьезны, чем вопросы, поставленные при бодрствовании?

— Меня удивило, как все правильно. У богов на одежде открытая спина. Это для того, чтобы одежда не мешала крыльям. Но спина была открыта тогда, когда я не знала, что у меня будут крылья. Я всегда думала, что божества летают, махая руками.

— Да, как ты была одета?

— Это главное? – Беретка засмеялась.

— Это первое, — четко выговорила Келли, а потом подумав, добавила – и это женское.

Беретка рассказала про свое платье. А потом еще раз пересказала сцену с монахом.

— А монах был черным? – спросила Келли.

— Да, черным.

— А ты знала, что черные монахи Абсолюта не верят в богов. Варуна тебе сказал это?

— Нет, этого я не знала. Я от тебя впервые слышу.

— Но что тогда мы получаем, — Келли поставила чашку, — во всей рациональности сна нерациональной была только ты. Бедный монах! У монахов уставы, посты, ритуалы, они избегают соблазнов… А тут ему является крылатое чудо в рискованном нижнем белье, да еще выше него ростом. Ты представляешь себе эту картину?

— Но ведь это было божественно, это было восхитительно!

— Да… Если уж божество хочет поговорить с людьми, то лучше найти каких‑нибудь дикарей–папуасов. Они не такие замороченные всем этим религиозным наследием.

Келли помолчала, снова глотнула кофе и продолжила:

— А почему в багровом мире ты решила, что это была темная богиня, а не какой‑нибудь демон?

— Во мне слишком много божественного, — довольно протянула Беретка, — а в места, где много божественного, демоны обычно не суются. Это любой неграмотный монах знает.

— Твои сны очень странным образом соотносятся с мифами и религиями. Слишком логично. Ты, уверена, что не читала мифы или что‑то о мифах?

— Я читала сказки. О мифах и религиях я начала читать только сейчас.

— Какие?

— Про принцев, про принцесс… да, в том числе про иностранных. Но я не читала про богов. Богов в сказках не было. Были феи, но феи – не боги. Да что я говорю… У меня же все эти книжки лежат дома. Нет в них ничего такого.

— А второй эпизод, когда ты летала — его звали Варуна. Ты слышала о нем ранее?

— Нет, никогда не слышала этого имени. Хотя мне известно много имен. Греческих, римских, индийских… А Варуны нет даже в наших книгах.

— Ты знаешь, — Келли сделала отстраненный взгляд, — это несколько странно. Мы обсуждаем сны не просто серьезно, но… как будто это реальность.

— Мы не знаем, где проходит грань божественного – это тебя волнует?

— Можно сказать и так. Мы не знаем источник этих снов. Мы не знаем, откуда они транслируются.

— Теория заговора? – сказала Беретка.

— Может, нами манипулируют? – отозвалась Келли.

— Кто? Злобные корпорации по пошиву пеньюаров?

— Нет… Но запутать… Если у нас есть противники – может, демоны – они?

— Насчет запутать… Если враг – хаос, то он имперсонален. В отличие от богов, с которыми я встречалась. Он может заводить в разные стороны, да – но он вряд ли может вести куда‑то направленно.

— Да, правильно. Звучит логично, лучше сказать. А логика, как я помню, всегда на стороне богов?

— Этого я не знаю. Нет… – хаос по–своему логичен, — Беретка задумалась, — давай через системы. Логика – только инструмент, а инструмент может быть в любых руках. Я сомневаюсь, что нас кто‑то хочет запутать. Да, в снах встречаются нестыковки. Но мы эти нестыковки и не рассматриваем. Мы допускаем элемент хаоса, как неотъемлемый элемент сущности человека. Ведь человек – это божественное плюс хаос. Божественность – это одна большая система. Мы в нее входим – с этим, надеюсь, спорить не будем? И система должна работать на совпадения.

— Да. Я помню. Глобальные системы могут быть подвергнуты критике только с позиций внутренней противоречивости. А божественность – да, глобальная система. Кажется.

— И эта система должна быть одна и для реальности, и для снов. Точно, — Беретка улыбнулась и продолжила:

— Или вот еще пример. Например, я себя просто обожаю. Да, это так. Богини в снах тоже себя обожают. Но что первично? Или это мое обожание себя спроецировалось на богинь, или это самообожание богинь спроецировалось на меня? Нужно построить связанную систему. Нужно все связать. И тогда, при связывании, все хаотическое отпадет само.

— Снова система… Да, все должно быть встроено в систему.

— Все детали должны совпасть. Это и будет система. Именно все. И с какой бы стороны мы не начали это распутывать, система находится в центре и она одна, — Беретка перестала улыбаться. Она посмотрела в сторону и сказала:

— Боги не выражают иллюзии. Боги выражают реальность. Божественные иллюзии есть ключи к реальности. И почему‑то я думаю, что эти ключи мне очень нужны. А для поиска этих ключей нужно отбросить все ненужное. Ненужные иллюзии.

Она снова взяла паузу, и снова продолжила:

— Я понимаю, что нужно разделять. Я понимаю, что этот пеньюар я могла видеть в каталоге, потом про него благополучно забыть, а он просто всплыл из закоулков памяти.

— Интересны не совпадения. Интересны различия, которые логически обоснованы. Нигде не написано, что богиня Кали носит что‑то вроде красного пеньюара.

— Это была не богиня Кали, это была девушка Келли, — Беретка улыбнулась, — это и есть фильтрация ненужных иллюзий.

Они посидели с чашками молча, и вдруг Келли резко откинулась назад:

— Знаешь, у меня есть знакомый психотерапевт. И он понимает дело в снах!

— Ты думаешь, я… немного псих?

— Нет, мне интересно разобраться. А насчет немного… не немного… не важно.

— Зачем… Он не молодой? Я молодому ничего не смогу рассказать.

— Он не молодой, тем более, я его знаю. Потому что я его знаю, я не могу к нему пойти… там эффект какой‑то побочный возникает. Подожди, подожди… ты не можешь пойти? Ты говоришь, что к кому‑то не можешь пойти? Ты! Это ты не можешь пойти, потому что застесняешься? О!

— Ладно, ладно, это я так, а просто думала, насколько мне это интересно – не могла ж я замолчать.

— Да, еще. Может быть, сеанс гипноза? Под гипнозом многие вспоминают что‑то утраченное.

— Нет, вот этого не хочу. Я уверена, что все узнаю сама. И мне это будет гораздо приятнее и интереснее. И сам процесс, все‑таки.

— Волк о красоте

Телефон зазвонил, когда ехать до дома оставалось несколько минут.

Скелет был на редкость взволнован.

— Беретка, — кричал Скелет, — вокруг дома ходит волк!

— Не волнуйся, это скорее всего наш Волк, он друг.

— Волк – друг? Такого не бывает!

— Скелет, это говорящий волк, бывший хирург. Говорящие волки не кусаются.

— Говорящих волков не бывает, будьте осторожны! Вы можете мне не верить, да, говорящих не бывает, но даже… даже… в любом случае волк может проявить свою волчью сущность!

— Не беспокойся, Скелет. Я скоро буду.

Беретка подъехала к ограде. Волк вышел из темноты.

— Привет, Волк!

— Здравствуй, Красная Беретка. Ты долго была в городе, и я пришел тебя проведать. Я чувствовал, что ты вернешься вот–вот.

— О, Волк, у меня было столько событий! Я столько всего узнала! Но ты знаешь, чем больше я получаю ответов, тем больше у меня возникает вопросов.

— Это до поры до времени. Мир, конечно, бесконечен, но легко описывается через системы.

— Ты имеешь в виду, что число совпадений будет нарастать, и в результате все детали сами сложатся в одну картину?

— Совершенно верно. Главное – побольше разных деталей. А углубляться в суть этих деталей совершенно не обязательно. Детали выстроятся сами, и создадут картину мира.

— Мы с Келли болтали… очень долго болтали. Мы болтали о красоте. Так получилось, что мы понимаем, в чем истинная красота. Но другие люди не понимают. И часто случается. что какая‑нибудь истеричка затягивает что‑то вроде «Я – принцесса», «Я – самая красивая», «обожайте меня…» Но она при этом совсем не красива. Чаще всего, даже наоборот. А особенно, когда она подобное высказывает.

— Критерии красоты растяжимы… Они это делают, находясь во власти иллюзий… А иллюзии эти – от невежества, от незнания.

— Волк, я уверена, что я прекрасна. Я уверена, что я совершенна. Но я не знаю, почему это так.

— Это так… Я думаю, как сказать попроще…

— Как понять красивое? Что красиво, а что нет?

— У людей и волков красота – на самом деле синоним функциональности. Все детали должны сойтись. Здоровье, сила, пропорциональность, выносливость, интеллект – не что‑то одно, но все сразу на достаточном уровне. Да, еще энергоэффективность – чтобы запас и был, и был не в тягость. И тогда это называется гармонией.

— Давай про энерго… это… фиктивность не будем. Это и есть по–проще?

— Э–нер–го–эф–фек–тив–ность. Это обязательно, — сказал Волк серьезно.

— Но как это понять?

— Твои действия не должны потреблять слишком много энергии. Но при этом твой размер должен быть достаточно большим для выполнения функций. У тебя должен быть жирок, но затраты на его транспортировку не должны быть слишком большими. Все должно стремиться к оптимальному соотношению.

— Да, я 172, я крупная, и жирок, — Беретка потянула себя за бок, — немного есть…

— Главное – не цифры, а оптимальное соотношение для жизни, а всего, что надо, по цифрам не перечислишь.

— У красоты жирок не висит, а кости не торчат. Так пойдет?

— Это слишком упрощенно. Оптимальные соотношения должны касаться всех значащих элементов.

— Я запомню. Но смотри. Мои волосы светлые, а у Келли темные, мой нос слегка курносый, а у Келли прямой, я пошире и покрепче Келли, а она чуть выше… длиннее и гибче. Есть вообще разные люди. Белые, желтые, черные, красные.

— Ваша красота – это результат многих поколений ваших предков, которые искали совершенную форму. В разных странах эта форма оказалась немного разной. Как и у волков. Есть общие черты – они одинаковы везде… Но есть черты, предназначенные для отдельных мест. Красота не универсальна. Красоту разных мест нельзя сравнивать. Нельзя же сравнивать красоту леса и красоту гор – что красивее.

— А что главное в истинной красоте?

— Красота – это средство для продолжения жизни. То, что не служит целям жизни, то, что препятствует продолжению жизни, не красиво. Я это о людях и волках.

— А если не о людях и не о волках? Как понять, красиво ли созданное человеком?

— Когда у нас есть красивые люди и волки – они уже сами могут сказать, красиво ли что‑то созданное искусственно. Эталон красоты определяет другую красоту.

— Волк, какой ты умный, — Беретка присела и поцеловала его в нос.

— Я волк, а не собачка, — волк притворно отвернул морду, — столько времени на обретение сущности…

Волк по–собачьи вильнул хвостом – и мгновенно скрылся в темноте. Беретка не стала смотреть ему вслед – все равно ничего видно не было, прошла к дому и открыла дверь.

Скелет стоял в дальнем от входа углу гостиной. На голове его была цветастая скатерть со стола, а в руках – коса.

— Скелет

— Зачем ты схватил косу?

— Я напугался… к тому же она мне идет, — скелет аккуратно поставил косу к камину.

— А зачем ты надел скатерть на голову?

— Я подумал, что так надо… Нет, мне подумалось, что так надо… Так страшнее.

— Чего ты испугался?

— Я боялся, что волк вас съест… – Скелет помолчал, — честно… меня съест… или покусает.

— Что он мог покусать, ты же скелет!

— Так сначала покусает, а потом поймет, что напрасно. Да… Я забыл… Потому что испугался.

— Видишь, как плохо пугаться.

— Да, я осознаю свою ошибку…

— Но ты же слышал, как я с ним разговаривала?

— Я видел, как вы смотрели друг на друга, видел в окно… Но вы не разговаривали.

— Да, — Беретка действительно удивилась, — Ты правда ничего не слышал?

— Правда… да я и не верю, что волки могут разговаривать.

— Как по–разному все видят мир, — тихо сказала Беретка, — давай пить чай. Скатерть только с головы сними. А косу я уберу подальше.

— Я поставлю чайник… Может, не надо подальше?

Беретка сидела в кресле. Скелет как обычно стоял у нее за правым плечом.

— Мы говорили о красоте, — протянула Беретка, — у тебя есть что‑то про это.

— Красота спасет мир.

— Это «Закат Европы»?

— Нет, это придумали орки. Но это была общая фраза в разговорах о красоте.

Беретка задумалась. Глотнула чай. Поставила чашку:

— Орки, значит, придумали. Будучи орком, и не такое придумаешь. А зачем красоте спасать мир?

На этот раз озадачился и сделал паузу Скелет.

— Так говорили… Это считалось правильным.

— Ха… Может, в это вкладывался какой‑то иной смысл?

— Они все время хотели кого‑то и чего‑то спасать.

— Если в мире все время нужно чего‑то и кого‑то спасать, то этот мир определенно находится в состоянии беспорядка. Если в мире порядок, то спасать никого не нужно.

— Мне кажется это логичным, — сказал Скелет.

— Красота – это я, — Беретка сделала паузу, — хорошо, этот мир находится в невежестве и иллюзиях. Но зачем его нужно спасать?

— Возможно, это «спасать» идет от их неверного восприятия мира… Ожидание спасения. Инфантилизм?

— Возможно. Но красоту определенно не спросили. Красота десять раз еще подумает, нужно ли ей спасать этот мир. – Беретка фыркнула носом, — Если они попросят, если они принесут красоте жертвы, тогда красота, может, и подумает что‑то для них сделать. Для них. Ха. И они не очень, и мир их не очень…

— Но у вас же есть люди, которые вам дороги.

— Есть, — просто ответила Беретка, — но спасать мир? Может, гораздо проще построить новый? Маленький и аккуратный?

Скелет промолчал, только посмотрел в потолок.

— А что еще орки придумали? – Беретка сделала еще глоток.

— Еще они придумали рассуждать о слезинке ребенка.

Беретка поперхнулась, закашлялась, засмеялась одновременно, и, кашляя, выдавила:

— Скелет… я тебя… убью!

Психотерапевт. Январь

Первое, что порадовало Беретку – здание ни снаружи, ни изнутри не выглядело медицинскими учреждением. Секретарь спросила их имена и нажала кнопку коммуникатора. Потом попросила их войти.

Человек, сидевший за большим полированным столом, был несколько старше средних лет. И выглядел он именно так, как типичный доктор периода полураспада цивилизации – очки, внимательный взгляд из‑под них, короткая аккуратная острая бородка, широкое лицо.

— Здравствуйте, — сказал он и встал, — с кем именно я буду иметь честь говорить?

— Со мной, — сказала Красная Беретка.

— Хорошо, тогда вашу прекрасную подругу я буду вынужден попросить оставить нас наедине.

Келли натянуто улыбнулась, и, сказав: «Извините, доктор», вышла за дверь.

— Присаживайтесь поудобнее.

Беретка села, и доктор тоже сел и сразу легко и непринужденно откинулся в кресле.

— Я психоаналитик. Но поскольку мое ученое звание – доктор, называйте меня доктором. И помните, что я не врач, — и он улыбнулся, — что могло привести столь прекрасную девушку как вы в мой кабинет?

— Что… скорее кто. Келли. Келли должна была рассказать про меня. Я бы сама не пришла, но Келли почему‑то решила, что мне с вами необходимо встретиться, — Беретка замолчала, сосредоточиваясь, а потом продолжила, — вы понимаете, мне снятся сны. Сны очень яркие, очень красивые. А вы, как я понимаю, специалист по снам. У меня есть следующие вопросы. – Беретка набрала полную грудь воздуха, — Первое – вы извините, в снах я все время оказываюсь в нижнем белье… или в чем‑то слишком рискованном… Второе – я постоянно забываю спросить у персонажей моих снов некоторые вещи, которые меня очень волнуют. Мне были бы интересны какие‑нибудь практики контроля.

— А какова ваша роль в снах?

— Роль у меня только одна. Я богиня. Богиня в белом или в зеленом, светлая и совершенная. Такая же прекрасная, как я в обычной жизни.

— А как зовут богиню?

— Это один из тех вопросов, которые я хотела бы узнать, — улыбнулась Беретка.

---

— Хорошо. Не судите строго, на некоторые вопросы я не смогу… наука не сможет дать точного ответа. Но с некоторыми мы разберемся. Для начала… напомните.

— В снах я все время оказываюсь раздетой.

— Вы все время оказываетесь в таком виде, потому что женственность в богинях… в божественных женщинах выражена концентрированно. А женственность очень тесно связана с демонстрацией. А когда есть, что демонстрировать – то нужно демонстрировать. И это связано с одеждой вообще: те люди, которым есть что демонстрировать, стараются одеждой свои достоинства подчеркнуть, те, кому нечего демонстрировать, стараются как‑то компенсировать и не выделяться, те, у кого дела совсем плохи, подчеркивают одеждой свою уродливость. И еще момент. Есть люди, дефекты которых не видны внешне. Одевая диспропорциональную, или просто любую уродливую одежду, они сигнализируют окружающим о своем скрытом дефекте.

— Но меня это смущает… несколько.

— Да, современное общество так устроено, что явная демонстрация вызывает агрессию… Потому что то, что демонстрируется, обычно демонстрируется далеко не всем. И смущение – это механизм избегания агрессии, избегания конфликта. Вам, наверно, известно, что красота – это страшная сила, которая может еще и срикошетить?

— Я запомню. И буду думать. Иногда.

— Смущение в таких случаях – это элемент нормального… хотя что такое нормальное… нужного поведения. Если вас что‑то смущает – смущайтесь, смущайтесь сами, но не подавайте вида окружающим.

— Есть ли какая‑нибудь методика контроля – но чтобы случайно не проснуться?

— Попробуйте мысленно сделать одежду. А именно – изменяйте пространство и суть вещей.

— Вы думаете, что это возможно?

— Вы же богиня. В том пространстве и времени, где вы богиня, все возможно.

— Спасибо, я попробую. Второй вопрос – я забываю спросить важные вещи.

— Могу только посоветовать вам записать ваши вопросы перед сном… Или просто больше о них думать. Думать о том, как вы их задаете. Да, еще можно перед зеркалом разыграть сценку задавания вопроса…

— Перед зеркалом… – повторила Беретка, — Это без проблем. А как‑то можно расширить управление снами?

— Понимаете, до управления снами наука пока не дошла… Мы можем толковать сны…

— И как вы можете истолковать мои сны?

— А что их толковать… Вы божественны, это и без толкования ясно.

— А тогда зачем нужна ваша наука толкования?

— Только для больных людей. Наши объяснения успокаивают больных.

— Для больных? Какая странная наука…

— Да, на самом деле сны – это инструмент, именно для нас это один из инструментов диагностики заболеваний. Человеку, который не знает, например, чего он боится, во сне может присниться предмет его страхов в явной форме, и страх можно будет определить.

— И часто удается кому‑то помочь?

— Да почти никогда и никому. Но наука накапливает материал.

— Как‑то странно даже… Я вроде все уже спросила. И ответы такие простые. А… А расскажите про меня. Что может сказать про меня ваша наука?

---

— Вы знаете… Люди склонны оскорбляться, когда им говорят правду.

— Это бывает, когда люди непросветленные говорят правду людям невежественным.

— У меня чувство… что я могу с вами говорить честно…

— А что в этом удивительного? Я сама предпочитаю говорить с людьми честно. Но если это люди убогие, то я предпочитаю, если уж говорить обязательно, то говорить так, как будто ничего не говорить.

— Я попробую рассказать вам то, что я заметил в вас с первого взгляда.

— Вы скажете, что я восхитительна.

— Вы восхитительны… Но вы же спрашивали. Вам известно, что такое нарциссизм?

— Нет.

— Вы обожаете себя. Вы восхищаетесь собой. Это признаки нарциссизма. Нарциссизм – это вариант поведения, считающийся отклонением от нормы. Понимаете, психотерапия работает с патологиями… Но ни один психотерапевт не знает, что такое норма. Я все время вынужден произносить это слово, но я все время психологически на нем сбиваюсь. Может, кто‑то смутно подозревает, что это… Но медицинского определения не существует. А пока «норма» — это отсутствие патологий. Но это же не верно. Нельзя определять через отсутствие, так можно докатиться до того, что человек – это существо, лишенное перьев…

— Талант – это определенно не норма. А отсутствие таланта – норма, нет? Похоже, нормальный – это просто вроде оскорбления… одно для всех.

— Да, и это тоже. Вы извините, но почему‑то с вами мне кажется, что психотерапевт – это вы. Ваше психическое состояние гораздо стабильнее моего, и нужно сказать, как‑то жизненнее… жизнеспособнее.

— Во мне чувствуется жизнь, — Беретка довольно улыбнулась, — но могу я попросить вас продолжить. Я ведь не только прекрасна, я еще и дико любопытна.

— Ваш случай очень сложен… даже нерешаем, невозможен для психотерапии. Обычно бывает так: приходит серый, заурядный человек и заявляет: «Я само совершенство». Ему назначается терапия, иногда гипноз… Но если приходит само совершенство и говорит: «Я само совершенство»… Я не знаю, что делать… И, боюсь, никто не знает.

— Почему никто не знает? Восхищаться.

— К сожалению, многим моим пациентам этого не дано…

— Красота может вызывать агрессию, мне это известно.

— Вам и это известно… Если бы передо мной сидел любой другой человек – я бы сказал: да, присутствует нарциссизм, но глядя на вас, вы уж извините, у вашего нарциссизма есть очень серьезные… даже не оправдания, а причины.

— И главная причина – я.

Доктор грустно улыбнулся.

— Нарциссизм всегда считался патологией. Не серьезной, но патологией, именно отклонением от нормы. Только что вы перевели нарциссизм в состояние нормы. Вы настолько божественны, что изменяете реальность.

— Не волнуйтесь, все равно для большинства он был и будет патологией.

— У психотерапии есть очень большая проблема. Как и во всех науках – проблема двойных стандартов. Люди, которые приходят, они заурядны, несчастны, нездоровы, некрасивы… убоги, прямо так скажем. Иногда говорят, что психотерапевты раскрывают какую‑то сущность человека… Ложь… Психотерапевты да, видят эту сущность, но никогда ее не раскрывают. Психотерапевты успокаивают. А если раскрыть сущность… Что значит раскрыть сущность? Это сказать правду. А если сказать правду, то это убогое существо просто вынесет себе мозги… И хорошо, если за ближайшим углом, а не сразу в кабинете. Да что я говорю, наверняка вы и это знаете.

---

— Согласитесь, мне должно быть позволено знать больше, чем вашим пациентам. Я прекрасна и у меня здоровая психика. У меня здоровые инстинкты.

Доктор тяжело вздохнул. Беретка продолжила:

— Вы хотите поделиться информацией. Вы хотите что‑то рассказать, что вас беспокоит. И если вы этого не расскажете, вы потом будете в этом раскаиваться. Красоту нельзя оскорбить косвенной информацией. Только ущербность можно оскорбить косвенной информацией.

— Похоже, мы поменялись местами…

— Я обожаю тайны. И я никому их не рассказываю.

— Это самая страшная тайна… тайна Красной Шапочки…

Беретка сделала слегка удивленное лицо. Подумала, и добавила столь же легкой восторженности.

— Конечно, я не имею права, я не имею морального права это рассказывать… Вернее, я не имел бы морального права это рассказывать любому человеку, кроме вас… Дело в том, что вы не просто очень красивы… Вы еще и очень умны.

— Да, конечно, — скромно сказала Красная Беретка.

— И именно поэтому я не могу ограничиться традиционной научной схемой. Вам известна сказка про Красную Шапочку? Это не афишируется, это никем не будет признано, да и сам я буду это отрицать публично, но любому студенту известно, что в основание психоанализа положены не какие‑то фундаментальные многотомные труды, а именно Сказка про Красную Шапочку. Да–да… В каждой сказке есть доля сказки…

Сюжет сказки в общем такой. Красная Шапочка идет к бабушке и несет ей пирожки. По дороге она встречает волка и рассказывает ему, куда она идет. Волк прибегает к бабушке первым, притворяется Красной Шапочкой, так проникает в дом и съедает бабушку. После чего притворяется бабушкой, и съедает Красную Шапочку. Потом появляются дровосеки, убивают волка и освобождают и Красную Шапочку, и бабушку.

Этот вроде бы простой текст положен в основу всего современного психоанализа, в том числе и анализа снов… Нас ведь интересует анализ снов, верно? Да, этот сюжет хорошо изучен, встроен в современную научную схему, и выводы делаются именно из него. Именно из этого сюжета была выведена первоначальная матрица, первоначальный набор направлений. А далее начинается детализация на базе современных методов системного анализа.

Дело в том, что в сюжете есть нелогичность. Волк, спросив Красную Шапочку, куда она идет, мог бы сразу ее съесть, а только потом бежать к бабушке. Вы ведь помните, что Волк был очень голоден. Но Волк поступает нелогично. В современной науке эта нелогичность является основным полем взаимодействия между доктором и пациентом. Поймите, пациент не уверен в себе, морально слаб, внушаем… Иначе бы он не пришел к психоаналитику… Вы меня извините, наверно, я сам сейчас похож на пациента.

Я потратил годы жизни на изучение этого вопроса… Я изучал волков обычных, я изучал волков мифологических, вроде волка Фенрира в скандинавской мифологии. Понимаете… волки логичны. Если они хотят есть, они едят.

Вы прекрасны… Наверно, да нет, не наверно, точно, именно поэтому я считаю, что могу вам доверять. Но вы понимаете, меня самого давит эта двойственность… Я вроде бы, ничего не боюсь… но я боюсь сказать эту правду. Да, против меня может ополчиться все научное сообщество… Нет, не сообщество, сообщество не ополчится, ополчится мое подсознательное… Вы – единственный человек, которому я эту правду говорю. Нелогичность…

Красную Беретку словно подбросило ударом тока:

— Не было никакой бабушки!

— Да, — взволнованно заговорил Доктор, — да, я много лет шел к этому выводу. Она лишняя. Или волк ест Красную шапочку сразу, или не ест. Но в данном случае от всей системы современного психоанализа не остается камня на камне!

— Я опять что‑то разрушила?

— Нет, похоже, ничего не было до вас. Нечего было рушить, была только иллюзия, — Доктор задумался.

— Как просто и трагично… А что еще вы можете про меня рассказать?

— Например, я могу сказать, почему именно красная беретка… Потому что это вызов. И еще знак опасности.

— С опасностью понятно. Красота, тра–та–та… А вызов? Вызов кому?

— Вызов серому миру. Вызов миру, где никто не выделяется… старается не выделяться.

— Но многие молодые люди одеваются очень ярко, — сказала Беретка.

— Если вы приглядитесь, то молодые люди по сути носят униформу. Они боятся выделиться. А поскольку масса – серая, они боятся выделиться из серой массы. Их показной нонконформизм – на самом деле стандартизированный, униформированный, маскирующий индивидуальность конформизм.

— А что делать тем, кто хочет выделиться?

— А зачем выделяться? Чтобы показать свою пустоту и никчемность?

— Не думаю… Наверное, нужно направить себя на поиск божественного. На поиск божественного в себе и на поиск объекта божественного поклонения.

— Нет, нам такие слова говорить как бы нельзя… неполиткорректно…

— Я уже который раз слышу это слово – неполиткорректно. Можно про него подробнее?

— Вести себя политкорректно – это стараться никого не обидеть. А для этого нужно стараться не упоминать тем, связанных с изначальным человеческим неравенством. Особенно с тем неравенством, с которым ничего нельзя сделать.

— Но неравенство лежит в основе божественной иерархии… Без него нельзя противостоять хаосу!

— А мы и не противостоим… Мы в нем растворяемся. Хотя нет. Вы меня вдохновили. Я вам кое‑что расскажу и даже покажу, — выражение лица доктора стало хитрым, — вы слышали о Спящей принцессе?

— Да, я читала в детстве. У меня она даже есть. Старое такое издание.

— Старое! – доктор торжествующе улыбнулся, — Смелые люди снова выпустили «Сказку о спящей принцессе». Да, она продается в сером пакете, как порнография. Мир будет меняться к лучшему. Я почему‑то в это поверил, когда увидел это издание. А когда я увидел вас, я поверил в это еще сильнее. Смотрите, я вам это покажу.

Доктор достал серый пакет и вынул из него разноцветную книжку. Он открыл ее, и картонные фигурные картинки стали объемными.

— Хотите посмотреть?

— Спасибо, я все вижу, — Беретка улыбнулась, — очень красиво.

— Вы понимаете, насколько это неполиткорректно! – доктор заговорил с придыханием, — Принцесса! В одном этом слове столько превосходства над обычным человеком, что обычный человек может просто впасть в депрессивный транс. А тут не только одно слово – тут целая сказка! Принцессами, в отличие от политиков, не становятся, принцессами рождаются.

— Мир будет меняться к лучшему, доктор. А если вам понравилась эта книжка… наверно, мне не стоит беспокоиться о вашем здоровье, — и Красная Беретка улыбнулась широко и открыто.

---

Беретка вышла из кабинета. Келли стояла в закутке рядом с парой кресел для посетителей. И казалась очень довольной.

— Не бойся, все в порядке! Я подслушивала! – прошептала Келли, — пошли.

— Вообще, нарциссизм, — слово красивое, — Сказала Келли.

— Да у тебя, подруга, те же проблемы. Ты тоже нар–цис–систка! Ты обожаешь себя так же, как и я. Но ты не захотела идти к психотерапевту, и направила меня.

— Я не могла к нему пойти, потому что я ним давно знакома. Не получилось бы чистого эксперимента. У тебя вопросов было гораздо больше… Главное ведь – это сны. А сны твои. Верно?

— А почему и нет? Представь, ты – богиня, ты любишь поклонение…

— Я богиня? Не, я больше люблю жертвоприношения. Да. Если бы я была богиней, я бы любила жертвоприношения. А ты бы любила жертвоприношения?

— Нет. Боги… и при чем тут бедные барашки, птички…

— Какие барашки! Богини не признают суррогатов! Только человеческие жертвы! Если жертву приносят барашки – пусть они приносят барашков! А если жертву приносят люди – пусть они приносят людей! Ты любишь суррогатный кофе? Нет? И правильно!

— Нет. Спасибо. Я бы все‑таки сконцентрировалась на поклонении моему совершенству.

Девушки рассмеялись и три раза поцеловались в щечки.

— А у меня для твоего совершенства кое‑что есть. Ты говорила, что хочешь почувствовать дух времени… Ты хочешь почувствовать дух времени этого города, чтобы понять его. А почему бы не попробовать почувствовать дух времени мертвого города?

— Ты имеешь в виду, что тогда можно будет сравнить?

— Ты забыла? Мы обсуждали поездку в брошенный город.

— Да, я что‑то забегалась… с духом времени мы так и не разобрались.

— Как насчет этой недели?

— Я уже бегу! Когда?

— Я хочу взять корпоративный броневик. Когда он будет свободен – а он точно пару дней в неделю свободен – тогда сразу едем. Желательно еще кого‑нибудь взять.

— Мне некого, кроме Полицейского… но он тебя боится страшно.

— Тем лучше. Он еще и за тебя боится. Бери его. Пусть боится. О, так! Он меня подозревает? Прекрасно. Скажи ему, что это шанс приглядеться к Келли. Делаем из минусов плюсы. Как тебе? Это же мы! А теперь отвечай мне — громко.

— Что отвечать? Зачем отвечать?

— Мы девушки? – спросила Келли.

— Мы девушки! – весело ответила Беретка.

— Мы любопытны?

— Мы жутко любопытны!

— Мы едем смотреть брошенный город!? – крикнула Келли и засмеялась.

— Мы едем смотреть брошенный город! – Беретка открыла глаза чуть больше, чем они открывались, и засмеялась тоже.

— Полицейский

Беретка увидела полицейскую машину издалека. Она аккуратно остановилась прямо за ней. Полицейский выбежал из машины и запрыгнул на переднее сидение.

— Да, да, да, — Полицейский был определенно доволен, — все наши предположения подтвердились.

— Вы что‑то нашли?

— Смотрите, — Полицейский вытащил из черного пакета календарь, — это ваш календарь. А теперь, — он вытащил из такого же черного пакета второй такой же календарь, — это второй календарь!

— Я связался с управлением. Я ничего не раскрывал. Но я сказал им, что и где нужно искать. Убитый жил в общежитии – помните, да? Полицейский пришел в общежитие, где жил погибший. Да, и на стене висел этот самый календарь. Вот этот самый календарь!

— А что‑нибудь нашли собственно по личности?

— Да, и по личности хорошо поработали. Погибший был серьезно нездоров. Множественные заболевания, у меня есть список. Психически в том числе.

— У него могла быть демоническая одержимость?

— С таким списком – вполне.

— Ладно… Будем еще меньше расстраиваться по его поводу.

— Да, конечно, — Полицейский задумался, — но мы не должны самоуспокаиваться. Главный подозреваемый еще может ходить где‑то вокруг. И это не человек.

Полицейский еще немного подумал и добавил:

— Вы знаете… Я иногда чувствую, что это рядом. Сейчас я чувствую, что это совсем близко.

— Это оттого, что мы обсуждаем тему. Просто психология.

— Я боюсь Келли. Она слишком красива.

— Но я ведь тоже слишком красива!

— Вы светлая. А она темная.

— Бросьте эти суеверия. Мне было открыто, что светлые и темные боги отличаются только формой крыльев.

— Я не видел такого в книгах…

— Значит, увидите…

— Волк

Машина шла через поле. И вдруг краем глаза Беретка заметила какое‑то движение в заснеженной траве. Она остановилась, вышла из машины и помахала рукой. Она всмотрелась. Волк бежал ей навстречу.

— Гонял зайцев, — Волк выглядел довольным.

— Как успехи?

— Вчера поймал одного, а сегодня просто согревался.

— Прибежал бы ко мне, я бы тебя угостила.

— Я волк, во–первых, — волк подумал и добавил, — и, во–вторых, тоже.

— Ладно, — сказала Беретка, — Волк, что ты можешь сказать про любовь?

— Любовь – это животная сила, толкающая к продолжению жизни.

— Так уж и животная? Человеческая, божественная?

— Одно другому не мешает. Она – сила, направленная на смысл. На смысл продолжения жизни. Но сначала она животная.

— Любовь – это просто сила… Да?

— Да, просто сила.

— А как любовь соотносится со страданием?

— Со страданием? Со страданием может соотноситься что угодно. Со страданием может соотноситься любое удовольствие, не только любовь.

— Я как‑то об этом не подумала, когда говорила о любви с Келли. Мы говорили о ревности, о страсти… но забыли про любовь.

— Бывает, что когда вы любите – вы страдаете. Но стоит ли отказываться от любви ради страдания?

— Нет, любовь – это главное.

— У вас жизнеутверждающая позиция. Любовь – это смысл. Смыслы выше страданий.

Продолжение жизни – главный смысл для людей и волков.

— Продолжение жизни – главный инструмент богов в войне с хаосом, — сказала Беретка в такт.

— Это не моя тема. Смыслы животных заканчиваются на протяжении их жизни.

— Но ведь смыслы большинства людей тоже.

— Да, люди разные.

— А какой должна быть любовь?

— Любовь должна быть свободной от всего, что есть в материальном мире.

— Всего‑то? – улыбнулась Беретка.

— Кроме тела, — добавил Волк.

— Скелет

— Почему люди не понимают друг друга, — Беретка сидела в своем любимом кресле напротив камина, — нет, я понимаю, что есть люди нелюбопытные, есть люди не информированные, есть разные терминологии. Даже языки разные есть. Но люди понимают по–разному одни и те же слова, одни и те же фразы, которые были написаны для того, чтобы их понимать.

— Вы можете назвать цвет бесконечности?

— Ярко–голубой. А Келли считает, что черный.

— А древние европейцы считали, что темно–коричневый.

— Но как это понять?

— Никак. Это можно только принять. Так они видели мир.

— Странно…

— Есть такой миф о титане Прометее. Он похитил божественный огонь и отдал его людям. В процессе этого произошло множество занятных вещей, в том числе потоп с истреблением большей части человечества, конфликты между богами, охота богов на Прометея… Кончилось все тем, что Прометея приковали к скале. Так вот, на том, что Прометея приковали к скале, европейская трагедия заканчивается. А греческая трагедия на этом моменте только начинается! Почувствуйте разницу!

Но можно задаться вопросом… А могли ли они построить свою трагедию иначе? Точно так говоря о Европе, мы можем именно так спокойно говорить, что все кончилось. У нас не осталось действий, да и не интересны уже эти действия. У нас остался пафос. В хорошем смысле. Пафос, но ничего больше. Мы можем теперь говорить возвышенные слова, но мы уже ничего не сможем сделать. Воля богов свершилась.

— Скелет, опять ты со своей Европой. Хотя нет, в этом что‑то есть. Люди понимают друг друга по–разному, потому что они сами разные. И разные люди принадлежат к разным культурам. И для кого‑то – как ты сказал – воля богов свершилась, а для кого‑то ничего еще не свершалось. Да, у кого‑то Прометей уже прикован, а у кого‑то он еще действует.

— Кто‑то направлен в будущее, а кто‑то направлен в прошлое.

— А с чего им направляться… Наверно, с того, что у кого‑то будущее есть, а у кого‑то его нет. Ну а если у кого‑то будущего нет, но он все равно направлен в будущее? Как некоторые монахи, например?

— А тогда это называется мировоззрением. Или мировосприятием. Есть позитивное мировосприятие, направленное к жизни, направленное к продолжению жизни, к будущей жизни, а есть негативное, направленное против жизни.

— О, мне что‑то вспоминается. Культы делились на аполлонические и хтонические. Первые воздавали поклонение божествам жизни, а вторые – подземным божествам смерти.

— Мировосприятие тех древних было тоже несколько иное. Границы могут быть слегка смещены. Но в общем да, это должно совпасть. Но хтонические божества обычно побеждали. И начинался закат.

— Я не представляю себе хтоническое божество. – Беретка вопросительно посмотрела на Скелета. Аполлонические представляю, а хтонические – нет. Вот так.

— Ваше восприятие тоже можно только принять. Но не понять.

— О мрак! Да как же тогда вообще люди могут понимать друг друга? – Беретка разжалась, как пружина.

— Под давлением. Только под давлением извне.

— Папуасы

На ней была белая невесомая комбинация, «о ужас!» — совершенно прозрачная. «Надо что‑то делать! Я голая! Надо делать» Она напряглась, она думала об одежде. «Думай! Делай! Главное – не проснуться!» И она снова увидела себя. Мир из голубого становился зеленым. Проявились кусты и деревья. На ней был лиф из листьев растений, и легкая набедренная повязка из тех же листьев. А на голове – венок, тоже листья. Но эти листья – она чувствовала — были живые, и держались они не понятно на чем. А на плече у нее висел ее автомат с барабаном. «Бывает же такое», — подумала Богиня, и в голове ее что‑то сработало – «Гром–труба–богиня».

Она улыбнулась, довольная собой. «Сейчас прибегут папуасы». И они прибежали. Сначала ее заметил один, молодой. Он показал на нее рукой другим, они обернулись, и, постоянно кланяясь, стали к ней приближаться. У них были короткие луки, копья и трубки, сделанные из какой‑то твердой травы. Они остановились на расстоянии, которое у людей называется безопасным, и снова начали кланяться. Потом вперед вышел один, пожилой.

— Мы пришли попросить прощения, богиня, — он поклонился.

— Я прекрасна?

— Наш язык не имеет таких слов, чтобы выразить наши восхищение и страх, он снова поклонился, остальные тоже.

— Не надо все время кланяться. И почему вы боитесь, не бойтесь, это мешает вам восхищаться мною.

— Мы восхищаемся, мы бьем в барабаны каждый день в знак восхищения богиней, но мы боимся.

— А почему именно в барабаны?

— Именно потому, что у нас мало слов… мало слов в нашем языке. Нам не ведомы другие способы, кроме как выразить наше восхищение через барабанный бой.

Пожилой папуас сделал паузу, почесал голову, поправил набедренную повязку, поправил костяные бусы у горла, хотя они висели нормально, и продолжил:

— Языки примитивных племен, типа нашего, не имеют достаточно средств для выражения восхищения божественным. В них не разработаны, например, абстрактные конструкции, которые так нравятся богам. Языки поздних культур, наоборот, имеют слишком много средств выражения, слишком много абстрактных понятий, и эти средства своей формой подавляют содержание. Хотя древние предупреждали – не умножайте сущности… А масса людей в цивилизации, если честно, мало отличается от массы первобытного племени. И эта масса начинает путаться в своем собственном, слишком сложном, великом и могучем языке.

Наше племя еще не доверяет словам. Потому мы доверяем нашим барабанам – в барабанном бое можно выразить большую гамму чувств, чем в словах. Европа тоже проходила эту стадию – когда у нее было недостаточно слов, она строила соборы. И они были божественны. Потом Европа перестала строить соборы, но у нее появилась музыка. Потом Европа исчерпала музыку, ставшую слишком размытой и абстрактной, но у нее появились слова. Потом – божественная техника. Можно заметить, что именно когда словесные конструкции были созданы, музыка европейцев перестала должным образом отражать божественное. Речь, естественно, о новой музыке, старая никуда не делась, просто ее уже мало кто мог понять.

— А чем вызваны эти переходы?

— Музыка рано или поздно выразит душу народа… А после того, как душа выражена, что еще может сказать музыка? Ведь она выразила все главное, а душа одна. После сказанного главного очень трудно сказать что‑то второстепенное. И тем более интересно выразить… Например, рано или поздно можно придумать танец со стульями. И хорошо его станцевать. Но только один раз. Потому что если выражено все, если это сделано совершенно, в повторении уже не будет смысла.

Содержание сначала никуда не исчезает – содержание божественного просто переходит из формы в форму. А потом все формы оказываются исчерпанными – и снова возникает нехватка средств выражения. За архитектурой, за языком форм приходит музыка. За музыкой приходит язык во всем многообразии своих проявлений. Но приходит время – и язык тоже умирает. В нем становится слишком много понятий, и люди оказываются не в состоянии эти понятия запомнить. Слова начинают терять свои смыслы. Но когда такое происходит – значит, и народу осталось жить недолго.

И когда все формы исчерпываются — наступает закат. Когда все формы приходят к совершенному завершению – возникают проблемы уже другого рода: люди начинают терять фундаментальные понятия. У них ведь больше нет форм, куда эти понятия можно перелить. Они теряют смыслы таких простых слов, как любовь, дружба, свобода… И содержание слов тоже. Вам это должно быть знакомо – форма остается, а содержание утрачивается. Например, тот же «Закат Европы». В этой книге академическая форма не то что исключила содержание, но она так его закрыла, что содержания практически не видно. А в самом конце, после заката, язык размывается настолько, что с помощью него становится невозможно описать не только божественное, но и простые взаимосвязи между явлениями. И тогда приходим мы и начинаем бить в наши барабаны. И история начинается по–новому. Когда‑нибудь у нас тоже будет высокоразвитый язык для выражения нашего восхищения богиней. Если богиня, конечно, позволит нам выжить.

— Я помню, что теряются глобальные смыслы… Мне темная богиня рассказывала. Но получается так, что смыслы слов, смыслы понятий исчезают одновременно с ними.

— Если нет глобальных смыслов, зачем нужны остальные? Поэтому исчезновение всех смыслов и происходит одновременно.

— Как умирает язык? Я понимаю, что произошло с «Закатом Европы». Но язык вообще?

— Например, появляются такие понятия, как «ненасильственное насилие», или «изнасилование без насилия».

— Что, даже без угрозы насилия?

— Даже без угрозы насилия.

— Но как это можно понять?

— Никак. Те, кто придумывает такие конструкции, тоже их не понимают. Они этими конструкциями пользуются. Ведь это очень часто бывает, что люди пользуются вещами, которые не понимают. А еще они путают субъекты и объекты…

— Достаточно. Лучше уж стучите в барабаны.

Он промолчал, а все остальные одобрительно закивали и замычали.

— Да… кто‑то еще не понимает, кто‑то уже не понимает… – сказала богиня, — да, забыла спросить, а чего вы боитесь?

— Мы убили твоих акапи. Мы убили твоих птиц. Мы ловили твою рыбу… Мы хотим, чтобы ты простила нас. Но нам нужно кормить наши семьи…

— Я надеюсь, они не страдали перед смертью?

— Нет, мы клянемся, не страдали, и мы не убивали больше, чем могла быстро восстановить Богиня.

— Я вас прощаю! Вы ведь соблюдаете все правила. И субъекты с объектами не путаете.

— Мы восхищены богиней. Позволь нам уйти. Нам все‑таки страшно.

— Конечно, идите.

Они не поворачивались. Они все пошли задом, опустив глаза. Только пара молодых украдкой бросила взгляды на нее. Они пятились, пока не скрылись в траве и кустах.

«Они не могут восхититься мной. Теперь понятно, откуда у богинь такая светлая грусть»

Брошенный город

Беретка проснулась, когда еще было темно. Ее настроение было восхитительным. «Все‑таки в снах я богиня! Как это божественно!» Скелет был спрятан в дальнем шкафу, чтобы не травмировать психику Полицейского. На столике в гостиной стояли пара термосов, бинокль, множество других вещей. Венцом этого натюрморта была беретта. С виду она напоминала короткую винтовку с длинным тонким магазином и широким радиатором на стволе, что делало ее ствол похожим на бочонок.

На самой Беретке был свитер в обтяжку и джинсы с высокими ботинками. На спинке стула висела теплая зимняя куртка.

Солнце еще не поднялось, когда броневик остановился в полусотне шагов на подъезде к домику Беретки. Келли и Полицейский вошли в гостиную. На Келли были длинная серая шинель с двумя рядами блестящих пуговиц, перепоясанная ремнем, на котором висели две привычные прямоугольные сумочки. Ее шапочка была овальной, из твердого держащего форму фетра, из‑под которой на уши спадала полоса черной ткани. Келли сразу подошла к столику и взяла в руки беретту.

— Тебе идет, — сонно сказала Беретка.

— Мне нравится оружие, но я не знаю, что в нем мне нравится.

— В оружии есть сила и власть. Но это не женское.

— О… нет, сила и власть – это безумно женское. Но женские сила и власть должны быть неявными, туманными, проходящими через пространство незримо, но с огромной силой. Вся сила жизни, которую олицетворяет женщина и которая олицетворяется в женщине, вся эта сила требует силы и власти. Просто женщины настолько часто получают силу и власть, что их даже не замечают и потому не ценят.

— Ценят, ценят. Ох, с утра… Хорошо, что ты уже проснулась. Кстати, именно беретта идет к твоим пропорциям.

— Где тут зеркало?

— Потом напозируешься! Собирайся, — Беретка надевала куртку.

— То, что женщины не любят оружие – вранье, — сказала Келли. Да, не все женщины любят оружие. Но самые красивые – любят. Потому что они даже если не знают, то подсознательно понимают. Оружие в равной степени атрибут и жизни, и смерти. Чтобы развиваться, жизнь так или иначе несет смерть.

— Если честно, то я больше люблю позировать, чем с ним бегать. Потому что позировать с ним – это свобода, а бегать – необходимость.

Полицейский взял беретту в руки, щелкнул пальцами по пластиковому прикладу, потом по алюминиевому радиатору ствола.

— Подделка, — сказал он, — но это даже лучше, новое понадежнее. И полегче.

— Это не меняет сущности оружия, — слегка улыбнулась Келли, и взяла автомат у Полицейского.

— Все проверьте, чтобы все было, и складывайте в пакеты, — сказала Беретка.

Беретка застегнула боковые хлястики куртки, сделав ее приталенной, а поверх беретки намотала зеленый платок.

Они вышли на улицу, держа в руках пакеты с необходимыми вещами. Небо казалось совсем низким. Падал совсем легкий, редкий снежок. Рассвет только осветил небо.

— И тучи свинцовые, и температура минус 7… мы выбрали не лучший день.

— Или это не лучший день выбрал нас… Это ведь не имеет значения.

Беретка впервые увидела броневик так близко. Он казался огромным – хотя явно был меньше автобуса. Он был трехосным, с массивными, широкими, наполовину прикрытыми крыльями колесами. Его бока и выдающийся капот были скошенными кверху, и весь он изображал из себя хищность и стремительность. Слева, рядом с местом водителя, над кабиной и кузовом возвышалась башня, и брезентовый чехол явно показывал наличие пулемета. Окна, и без того небольшие, могли закрываться железными пластинами – сейчас эти пластины были подняты, обеспечивая лучший обзор.

— А зачем броневик? Нет ли в нем избыточности? – спросила Беретка.

— Нет, нету. Мы любим чувствовать себя самыми–самыми, верно? Так вот, с броневиком в этом городе мы будем не только самые красивые, но и самые сильные… и, наверно, для кого‑то самые страшные. Как?

— Да… По–моему, да, самое страшное, что будет в этом городе – это мы.

— И это хорошо! Приятно чувствовать себя высшей силой, — ответила Келли.

— А для чего вообще этот броневик корпорации?

— Обычно на нем или деньги возят, или спецматериалы… для начала я сниму чехол с пулемета, — Келли двинулась к броневику.

— Мы похожи на банду дезертиров, — сказал молчавший до этого Полицейский.

— Тем лучше, — сказала Беретка.

---

Рассвет уже произошел, но было все равно темно. Келли была за рулем. Броневик съехал с шоссе и шел по старой, разбитой дороге. Шел очень медленно, качаясь – Келли с трудом видела дорогу, местами запорошенную снегом. Город проявлялся сквозь редкие деревья – в снежной дымке. Сначала сквозь крошечное окно броневика стали видны крыши. Потом – стены домов. Потом стены с пустыми проемами окон закрыли все пространство. Броневик проехал несколько кварталов и остановился перед лежащим поперек дороги фонарным столбом. Беретка и Келли замотали платки и шарфы и вышли.

— Господин Полицейский, не выходите из машины. Не выходите ни при каких обстоятельствах. Периодически поворачивайте пулеметную башню кругом. Келли, мы идем по разным сторонам улицы, — Беретка выглядела восхищенной.

— Откуда ты знаешь, как надо идти? – удивилась Келли.

— Не знаю… – удивленно сказала Беретка, — но это выглядит разумным.

— Даже слишком разумным. Мы так и сделаем. Мой автомат легче, поэтому я возьму рацию, — Келли перекинула ремень рации через голову, чтобы она болталась примерно на поясе.

— Пойдем открыто. Я не думаю, что где‑то сидит снайпер.

Они шли молча. Они прошли три квартала – мимо как почти целых зданий, так и мимо руин, и были просто горы строительного мусора.

— Ты что‑нибудь заметила? – спросила Беретка.

— Заметила, — ответила Келли.

— Первое, что бросилось в глаза – это почти целые дома. Это значит, что древние жили не так уж и давно. Второе – некоторые дома не рухнули, нет. Они были разобраны. Среди обломков конструкций нет балок. Эти значит, что здания демонтировали на металл. А бетонные конструкции бросили.

— Это первое. А главное?

— Этот город – как и Полис – без цвета, это главное.

Они молча прошли еще один квартал.

— Знаешь, у меня есть идея, — сказала Беретка, — мы должны найти самое высокое здание, и оттуда мы увидим, где центр города.

— Посмотри с моей стороны. То подойдет? – Келли указала на офисную многоэтажку.

— Подойдем – посмотрим. И держим дистанцию.

Они подошли к зданию. Дверей не было. Они вошли в холл, сохраняя расстояние. Шаги отдавались эхом. На полу в некоторых местах лежал наметенный снег.

— Интересно, почему нигде нет ни одного стекла? – спросила Беретка.

— Это рамы деформируются из‑за перепадов температур… вот стекла и вылетают. Я другое заметила — здесь нет дерева – возможно, оно пошло на растопку. Видишь, стены ободраны – они были обиты деревянными панелями. И провода срезаны – в них дорогой металл.

Они нашли лестницу и поднялись на несколько этажей. Через разбитые окна город уже был хорошо виден.

— Давай посмотрим, что тут есть, — предложила Беретка.

— Половим духов?

— Духа времени… идем сюда, например.

Они вошли в пустой дверной проем, вошли в большой офис. Пластик и гипсовые пластины валялись на полу – скорее, это упал подвесной потолок. Была даже мебель – тоже пластиковая, деформированная, потрескавшаяся. Беретка встала лицом к окну.

— Ну как, ловится?

— Подожди, не отвлекай.

— Тогда я наверх. Будь внимательна, — сказала Келли и вышла.

Беретка осмотрелась. Все кругом было серым. Беретка попыталась сконцентрироваться. Но серый цвет не исчез. Беретка постаралась перестать думать. В голову ничего не приходило. Она снова посмотрела в окно на город. В некоторых местах цвет был, но в основном все было бесцветным. Снова пошел снег, и даль исчезла. Беретка повернулась и пошла к выходу, осмотрела лестницу и пошла наверх.

— Ты где? – крикнула она в пустоту, и ее голос отлетел от стен дребезжащим эхом.

— Я тут, — крикнула Келли, — я тебя слышу. Иди вверх!

Беретка пошла на голос и вышла на крышу. Келли стояла посередине и смотрела в ее сторону.

— Как, почувствовала?

— Я что‑то почувствовала… но что это было, я не очень поняла.

— И все‑таки, что?

— Я пыталась почувствовать твой Полис… ты знаешь, здесь ощущения те же самые. Хотя этот город брошен, а в том есть жизнь. Все как‑то одинаково.

Келли вопросительно посмотрела. Беретка продолжила:

— Я не почувствовала никаких стремлений. Люди со стремлениями обустраивают жизнь как‑то иначе.

— А все‑таки, что ты… выяснила? Может, мысли какие появились?

— Я почувствовала. Ничего. Не то что я ничего не почувствовала, а именно чувство пустоты. Шум…Только шум… Бессмысленный шум… Смыслов нет… Пустота. Пустота стала сутью города до того, как он был брошен. Жизнь ушла отсюда раньше, чем он был брошен. Жизнь уходила отсюда постепенно. Они ничего не хотели. Они никуда и ни к чему не стремились.

— Может, какая‑нибудь религия пустоты?

— Скорее, пустота без религии. Я не чувствую чего‑то такого, особенного. Я вижу пустоту. Я чувствую пустоту. И если говорить о духе времени – я не чувствую ничего, кроме пустоты.

— Конечно, может быть, что ты что‑то не можешь уловить. Но я тоже ничего не чувствую. Да, пустота есть. Но больше ничего нет. Ты же любишь фантазировать… Ты могла просто придумать свои чувства.

— Нет, даже логически… что могло быть столь интересного в этом офисе, где я была? Какие интересные дела там творились? Да ничего там не могло быть интересного. Унылые пластиковые дела… Я поняла. Это не просто брошенный город. Это твой Полис.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Эти два города не отличаются по духу. Что такого ценного можно хранить в пластиковых папках?

Они поднялись на крышу.

— Смотри, храм! – сказала Беретка, — наверно, там центр.

— Этот храм называется собором. Да, идем туда.

Они спустились и пошли в том направлении, где находился невидимый снизу собор. Они снова шли молча, по разным сторонам улицы, внимательно осматривая пустые окна. Вдруг Келли встала и жестом подозвала Беретку.

— Там был человек. Я точно видела человека, — Келли показала рукой вдаль.

Беретка присмотрелась. Человек стоял далеко, но смотрел в их направлении. Потом он повернулся и пошел прочь.

— Давай не будет ускорять движение. – сказала Беретка, — Мне жутко интересно, что он делает в этом городе на таком холоде. Сохраняй темп, не ускоряйся.

— Ты боишься его напугать?

— Да. А если он нас куда‑то хочет привести, то он будет показываться.

Человек то показывался, то исчезал. Собор фрагментарно то показывался, то исчезал между домами.

— Похоже, он ведет нас к собору.

— А мы к нему и собирались пройти.

Человек исчез. Они шли в том направлении, где он исчез. Они вышли на площадь, на которой возвышался собор. Беретке показалось, что собор не просто возвышался на площади, ей показалось, что он возвышался над площадью. В отличие от домов вокруг, в соборе даже оставалось несколько целых стекол. Человек мелькнул в дверях собора и исчез. Беретка и Келли медленно пошли в его направлении. Они разошлись подальше и приближались к воротам таким развернутым порядком. До ворот оставалась два десятка шагов, когда человек выскочил из ворот и встал, пристально глядя на них.

---

Человек был весь замотан в какие‑то тряпки, перепачканные грязью и углем, и оттого даже изначальный цвет того, что когда‑то было одеждой, было не узнать. Волосы его были всклочены и свалялись, так же, как и борода. А взгляд был совершенно диким, что вместе с выпученными глазами создавало крайне отталкивающее впечатление.

— Кто вы? Люди? Демоны? Боги?

Беретка и Келли промолчали.

— А… Все равно я вас не боюсь! Вы уже убили меня. Мне нечего бояться, кем бы вы ни были.

— Мы богини, — выдавила улыбку Келли и, поморщившись от запаха, закрыв нос перчаткой, добавила, — добрые.

— Ха, — ответил человек, — вы врете. Добрых богинь не бывает, и вы это знаете.

— Кто вы и что здесь делаете? – спросила Беретка.

— Я – дух этого города! Я мертвый и бездуховный! Но зато я знаю все! Душа города родилась, выстроила себе зримое тело – город, и отлетела в иные миры. Я вместо нее!

— Что вы знаете?

— Пойдемте, я покажу вам все! – человек встал, увлекая их в сторону дверей собора.

— Я пойду, ты спрячься и смотри, — сказала Беретка.

— Это ненормальный! А у любопытства должны быть пределы! – прошипела Келли.

— Мы тоже ненормальные. Я буду осторожна.

— Если что – стреляй не думая.

— Конечно, — уверенно сказала Беретка.

— Чего вы ждете? – спросил человек, — идемте! И мне можно верить. Я – последний человек города, а как гласит текст, последний не хочет больше жить. Верьте!

— Келли, дай мне беретту… в помещении она будет поудобней.

Девушки обменялись оружием, Беретка медленно, очень медленно пошла к воротам собора, а Келли стала столь же медленно от ворот отдаляться, постоянно оглядываясь.

— Год за годом я настраивал свой мозг – и я разрушил свой мозг. Мой мозг давно разрушен, я – просто приемник, я принимаю передачи, и я рассказываю! Боль осознания ужаса космоса терзает мой мозг – год за годом…

Беретка вошла вовнутрь, сохраняя дистанцию. Размах пространства заставил ее глаза расшириться. Стены не чувствовались, чувствовалась высота. И держалась эта высота на колоннах. Все пространство, все колонны были расчерчены знаками, пентаграммами, множественными окружностями… Все это было нарисовано углем. Некоторые знаки были перечеркнуты жирными крестами, некоторые даже чуть ли не заштрихованы таким образом.

— После того, как вы впускаете внешний космос в свой мозг, ваша голова начинает болеть… Очень болеть. Потому что такой большой космос слишком велик для такой маленькой человеческой мозговой коробки… Он просто больше. Он распирает ее изнутри, и это боль.

На полу собора была выстроена непонятная конструкция из трех кругов кирпичей – с воротами и башенками. В центре кирпичи стояли вертикально. Во втором ряду они стояли горизонтально. В третьем они лежали, так что каждый центральный круг был выше внешнего. Между центральным и вторым от центра рядами сидели четыре куклы. Человек побежал вперед, вглубь, и встал за этим сооружением. На лице его снова была улыбка:

— Четыре куколки катались на колесе самсары… – лицо его мгновенно изменилось на отчаяние, — да вот кого‑то раздавили ненарочно!

Человек огляделся, посмотрел вверх и заговорил торжественно:

— Это – главный храм! Потому что только он полный – только он охватывает все! – сказал человек торжественно, как мог. — Этот собор есть окаменевшая математика. Вы чувствуете числа? Их силу?

— Мне кажется… Собор является… музыкой, — сказал Беретка, не спуская глаз с человека, но боковым зрением пытаясь посмотреть вокруг.

— Кто говорит за вас? Это не вы говорите… – он засмеялся. От состояния истеричного страха к состоянию презрительного смеха он переходил мгновенно.

Беретка сосредоточилась и промолчала. А человек продолжил:

— Вы пришли за душой города. Я не помню, чтобы это город был не мертв, даже пока он был жив. Когда они выселяли город, я остался тут. Зачем мертвому человеку переезжать из города в город? Это абсурд! А люди говорили – нет, мы живые… Как мертвые могут переехать в живой город? Я остался тут, потому что хотел проникнуться знанием и прийти к людям. Вы можете смеяться – прийти к людям. Вот оно, — он обвел рукой исписанные стены, — это знание, мне нечего сказать людям, мне незачем идти к мертвым. Меня два раза ловили, а я возвращался сюда. Они все равно не слышат ничего из того, что я им говорю… но они не просто не слышат! Им незачем это слышать.

Человек закинул голову и посмотрел вверх. Тишина продолжалась минуту.

— Не–е-ет! Сумерки богов! Боги не умирают… Умирают люди, умирают города, умирают народы и континенты… И тогда, умирая, люди думают, что умирают боги! А в это время боги пьют сому в воздушных замках и не думают о людях… они не думают об обреченных. О тех, кого они обрекли сами.

У древних орков были заградотряды. Чтобы солдаты шли в наступления, за их спиной ставили пулемет, и тех, кто отступал, расстреливали. Боги – это тот же заградотряд. Они гонят человечество в атаку на хаос, а тех, кто не наступает, уничтожают. Потом они перестраивают оставшихся, и снова гонят в атаку. А куда бежать? Кроме богов, людей и хаоса ничего нет!

— Но это и есть процесс торжества жизни. Зачем бежать, когда нужно наступать? – тихо сказала Беретка.

— У богов есть отвращение лица и протягивание руки. Кто‑нибудь видел, чтобы боги протягивали руку? Вот он, город отвращенного лица! А где город протянутой руки?

Четыре слова были написаны на каждой из четырех стен.

— Смотрите – Абсолют, напротив – хаос, по сторонам – боги и демоны.

Человек быстро отскочил в сторону, указывая на небольшую открытую дверь, за которой виднелась лестница.

— Идемте, дальше и выше здесь! Боги умерли, ха! Да боги сколько угодно могут умирать и воскресать. Боги смеются? Боги не смеются. Нет, это я смеюсь. Нет, я чувствую, им не смешно. Им все равно.

Человек взбежал по винтовой лестнице. Беретка медленно следовала за ним. На небольшой площадке были снова написаны четыре слова, точно так, как внизу – на противоположных стенах.

— Смотрите – боги, напротив – демоны, по сторонам – просветление и невежество.

Человек двинулся выше.

— В детстве мне говорили, что я – бог. Мне лгали. Богочеловек! Богочеловечество! Ложь. Бог любит вас! Ха! Любит ли фермер своих овец? Да, он о них заботится. Но он же их и режет. Если фермер не будет резать овец, в овцах не будет смысла, и их вид вообще исчезнет. Я читал умные книги… Животные для человека – это инструмент. Люди для богов – это тоже инструмент. Добрый фермер не допускает лишних страданий своих овец. Боги тоже не допускают лишних страданий. Фермер добрый, пастырь добрый… расскажите о нем паршивой овце!

Они поднялись на последнюю площадку, откуда пути наверх уже не было. И снова четыре слова были написаны в той же манере.

— Смотрите – просветление, напротив – невежество, по сторонам – страдание и иллюзии. Три больше одного! Мир не сходится!

— Страдание может быть любовью, а иллюзии могут быть прекрасными, – сказала сконцентрированная на его движениях, и потому несколько растерянная Беретка, — Все может иметь божественную природу. Сходится.

— Сходится… да… Я сказал правду! Я свободен! Боги освободили меня!

Бешеная улыбка исказила его лицо. Человек вскочил на подоконник, сделал громыхающий шаг на жестяной козырек и с воплем бросился вниз. Беретка открыла рот, и чисто инстинктивно побежала вниз по гудящей под ногами лестнице. Она вылетела из ворот и проскользила по снегу. Келли в той же манере скользила навстречу – с автоматом наперевес.

Человек лежал на спине и еще дергался. Во рту булькала кровь.

— Ему осталось минут десять, — сказала Келли, — перелом основания черепа.

— Не люблю лишних страданий, — Беретка сняла с плеча беретту.

— Не надо, — Келли вытянула руку, отстраняя Беретку, — он не страдает, он без сознания. Тем более выстрел услышит Полицейский, а он и так на грани нервного срыва. Нам ведь не нужны лишние страдания?

— Он не просто неверно истолковал… нарисовал абсолют внизу… Нарисовал бы сверху – вышел бы из дверей, — пробормотала Беретка.

— Ты что‑то сказала, — спросила Келли.

— Да нет, уже ничего.

Они прошли квартал, не оборачиваясь. И Келли спросила:

— А что произошло?

— Он просто выпрыгнул в окно, — ровно сказала Беретка.

— Что ты ему такого сказала?

— Что и страдания, и иллюзии могут иметь божественную природу.

— И он после этого прыгнул?

— Да, прыгнул.

— Понятно…

Преподобный. Февраль

По улицам полиса текли первые ручьи. На Беретке была зеленая кожаная куртка, средней длины, приталенная, с таким же зеленым пояском. Когда Беретка покупала эту куртку, она долго думала, почему кожа зеленая. Но понимая, что кожаные куртки обычно черные, она решила, что зеленая сделана как раз для нее. Эту куртку она одевала на выезды по работе, и относилась к ней как к вещи чисто практической. Естественно, куртка была вполне выходной. Обычно Беретка предпочитала что‑нибудь из ткани. Но на этот раз она долго думала, и надела куртку. Келли надела теплое фиолетовое платье и черный плащ со своими черными сапогами на шнуровке. Они шли по бульвару и, постоянно останавливаясь, непрерывно болтали.

На этот раз они остановились рядом со столиками кафе, размещенными прямо на улице за низким декоративным заборчиком. Машина остановилась в двадцати шагах. Из нее очень быстро появился человек и пошел прямо к ним. Это был аккуратно, даже прилизанно одетый не то что старичок… хотя старичком его можно было назвать, возраст его был скорее неопределенным.

И Келли, и Беретка почувствовали движение, одновременно повернулись и сразу узнали этого человека – это был тот самый Преподобный из телевизора.

Человек и тогда не понравился ни Беретке, ни Келли. И сейчас он не нравился им определенно.

— Вы извините, я только хочу немного поговорить с вами, — сказал он

— У меня предчувствие, что этот разговор плохо кончится, — сказала Келли. Не кому‑то, а просто и тихо.

— Как он может плохо кончиться, — сказал Проповедник, — я займу совсем немного вашего времени.

— Что же с вами делать… Мы бы не хотели… – сказала Беретка.

— Я вам писал, я очень давно хотел встретиться и поговорить. Поймите, для меня это очень важно… Давайте присядем, — сказал Преподобный.

Проповедник сел в пластиковое кресло. Келли встала впереди него, около столика, а Беретка, подсознательно не желая смотреть на него, встала слева от кресла.

— Я хочу, чтобы вы раскрыли мне мою внутреннюю сущность.

Беретка и Келли промолчали.

— Зачем? Мои дела пойдут успешнее, если я буду ее знать. Можно назвать это ритуалом… Вы очень красивы и обладаете сакральными возможностями. Вы можете провести ритуал выявления сущности.

— Никогда не слышала о таком ритуале, — сказала Келли.

— И что за сакральные возможности? Я ничего не знаю, — в тон сказала Беретка.

— Его смысл состоит в том, чтобы открыть истинную сущность человека… Правду о человеке.

— На самом деле… может, вас интересует, почему красивые люди не присоединяются к вашей группе… к вашей религии, — сказала Келли.

— Мы – прекрасны, мы – правильны, мы – совершенны. И мы не собираемся и не собирались присоединяться к вашей группе. Почему? Именно в силу нашей сущности. Мы – противоположны. – сказала Беретка.

— Вы знаете… и это тоже. Да, да, да, это именно близко. В силу вашей сущности…

— Но мы не знаем ничего про этот ритуал, — сказала Беретка.

— А вы просто говорите… Говорите, не задумываясь, — сказал Преподобный.

— И что говорить? Я не знаю.

— Говорите правду, — сказал Преподобный.

— Мы не хотим вас как‑то оскорбить. Оскорбления увеличивают число страданий в этом мире. Но вы ведь хотите правды? По–моему, она вам противопоказана. Весь этот мир построен на лжи, и он пока еще существует. Стоит ли что‑то менять? Надо ли ремонтировать то, что не сломалось? – сказала Келли.

— Вы замечательно говорите, — сказал Преподобный, — продолжайте.

— Мы получали ваши приглашения… Но что мы могли ответить – сказала Келли, — сущности людей различны. Кто‑то создан для того, чтобы ему поклонялись, кто‑то создан, чтобы кому‑то поклоняться. – заговорила Келли, — Я иногда, совершенно случайно, слышала ваши выступления по телевизору. Я не понимала, о чем вы вообще говорили. Я не понимала даже смысла слов, которые вы говорили.

---

— Бог… – сказал Проповедник

— Боги… – сказала Беретка

— Давайте лучше божественное начало? – сказала Келли

— Давайте. – согласился Проповедник.

— С другой стороны, Абсолют можно просто называть богом… – вставила Беретка.

— Так мы совсем запутаемся, — сказала Келли.

— В уродливом нет божественного начала, — начала Беретка, — Две руки, две ноги – это не божественность. Божественное начало не создает уродства. Да, некоторые создания могут показаться уродливыми… Но если к ним приглядеться, то они исправно выполняют свои функции, и их видимое уродство функционально. Они уродливы – но только относительно людей. А это не считается.

— Почему не считается?

— Потому что мир не антропоцентричен. Он богоцентричен.

— Планета создана богом из хаоса. – медленно продолжила Беретка, — планета прекрасна. Бог не создает уродливых созданий, бог не создает калек. Потому что ему это просто не нужно. Такой ошибочный вывод возникает, когда все сущее отождествляется с богом. На самом деле божественное пробивается через хаос, и потому иногда уродливые создания рождаются. Этим созданиям просто не хватает божественного. Как некоторым растениям не хватает солнечного света.

— Жесткой системы нет. – продолжила Келли, — Но система все‑таки есть. Уродства возникают за преступления перед божественной природой, причем совершать их нужно в течение многих поколений. Нужны поколения на пути просветления, чтобы создать прекрасный человеческий экземпляр. Меня, например. И нужны поколения в невежестве, чтобы создать уродливое существо. Путь просветления требует тысяч поколений. В невежестве достаточно единиц.

— Я не знаю, что говорить, — сказала Келли, — давайте я просто расскажу вам сказку. Я думаю, она имеет некоторое отношение к вашим вопросам.

— Сказка о пророке

И Келли начала:

В древние времена, в одной стране объявился человек. Этот человек считал себя пророком и учителем истины. Он ходил по городам и проповедовал свои идеи. Он был уродлив, он имел разные ноги, он был непропорционален, он был малорослым, он был слаб, речь его была шепелявой, у него случались приступы ярости и меланхолии – тогда, когда с ним не случались приступы эпилепсии. Он с остервенением, ломая щетки, чистил зубы, но изо рта у него все равно воняло, поскольку все нутро его было гнилым.

И что он проповедовал? Он проповедовал, что этот мир безобразен, что этот мир создан для издевательств над людьми, что материальная сторона этой вселенной захватила человеческие души и издевается над ними.

Он говорил, что уродливое по сути прекрасно, потому что отражает внутреннюю сущность, а прекрасное по сути уродливо, потому как этой внутренней сущности не отражает.

Он учил, что за любой красотой скрывается уродство, и только поклоняясь истинному уродству – о себе он определенно не забывал — можно приблизиться к реальности, тем самым высвободив человеческие души.

Он говорил, что суть жизни есть страдание. И причинение страданий помогает понять суть страданий, что нужно для избавления от них.

Он учил, что нужно убивать в себе желания, что в этом мире страдания, кроме страдания, получить ничего нельзя, что нужно думать не об этом мире, а о лучших мирах, в которых обитают освобожденные души.

Он учил, что телесная оболочка есть зло, но самоубийство – не выход, потому что физическая оболочка тела должна быть уничтожена постепенно и сознательно, чтобы избежать нового перерождения в подобной оболочке.

Он учил, что этот мир – зловещая иллюзия, и только другие миры истинны и показывают душу человека в истинной красоте.

Он проповедовал, что только пустота есть содержание этого мира, что неделание есть путь, что страдание есть средство освобождения.

По сути, он клеветал на божественное мироустройство, или, проще, на наш прекрасный мир.

Его проповеди даже имели определенный успех. Толпы никчемных, бездарных, некрасивых людей следовали за ним и прославляли его. Да, иногда в него кидали камнями – но это было редко. Основной массе людей было все равно, что он говорит.

Боги отнеслись к этому явлению спокойно – они‑то знали, что этот мир настолько прекрасен, что его нельзя оклеветать.

Однажды, когда он традиционно проповедовал на базарной площади около храма, к храму подошла Прекрасная Принцесса – она училась у одного из жрецов. Она действительно была прекрасна – ее род был молодой и еще не выродился на династических браках.

Принцесса была… Э–э-э… – Келли посмотрела по сторонам, и взгляд ее остановился на Красной Беретке, — высокой зеленоглазой блондинкой с длинными распущенными волосами. Она была одета в белое с серебряной вышивкой платье–тунику из прозрачной газовой ткани, сложенной в несколько раз там, где не нужно было показывать лишнего. По длине платье было чуть ниже попы, чуть подлиннее, насколько это было возможно. Платье было перепоясано белым кожаным ремешком с серебряными вставками, и на этом ремешке в прозрачном чехольчике серебряного плетения висел розовый телефончик–раскладушка. На голове Прекрасной Принцессы был кусок прозрачной ткани под цвет платья–туники, поверх которого была корона, выполненная в виде серебряной кобры, обвивавшей голову два раза и впереди поднимающейся в устрашающей позе. А на ногах у нее были высокие открытые сандалии, тоже белые с серебряными застежками.

Она послушала проповедника и сказала жрецу:

Я понимаю, что боги давно отвернулись от этого человекоподобного убожества и им все равно. Я знаю, что людям тоже все равно, они понимают, что красоту мира нельзя оклеветать, и потому смотрят на него сквозь пальцы. Я знаю, что он не нарушает законов, так как не называет имен и не входит на запретные для него территории.

Мне самой глубоко все равно, что он клевещет на красоту – хотя я прекрасна, и это есть истина. Я больше чем верю, я это знаю, и никакие слова не смогут поколебать моей уверенности и никакие слова не смогут оскорбить моей красоты. Все проще. Есть еще одно «но». Этот материальный мир иногда нужно приводить в порядок. Мы, правители и жрецы, должны поддерживать доверенный нам богами мир в чистоте и гармонии, мы должны следовать путем просветления. Мы должны творчески относиться к процессу. И потому я хочу посмотреть на вашу способность выявлять истинные сущности… На этом конкретном примере. Вы учите меня раскрытию истинной сущности человеческих и божественных миров. И мне, и вам известна сущность этого. Но сегодня мне было бы приятно увидеть истинную сущность именно этого человека.

Проповедника поймали, содрали с него кожу, кожу набили соломой, заштопали грубыми нитками и вывесили это на базарной площади, где он только что проповедовал.

Прекрасная Принцесса подошла посмотреть. А народ все шел и шел.

— Я попробую догадаться, — сказала Прекрасная Принцесса и задумалась, — да, точно, он изображает модель его собственного мира.

— Мы старались. – сказал жрец.

— Я знаю, что это значит, — сказала принцесса, — это выражение его сущности: уродливое снаружи и пустое внутри. Солома как символ пустоты. Он висит на базарной площади, потому что это именно его место, и лучшего у него не было и не могло быть. И действительно… какое совершенство формы при полной пустоте содержания.

— Да, такого успеха у него еще не было. Столько народа он еще не собирал, — тихо сказала Принцесса, — вот что значит открыть свою истинную сущность. И вся истинная сущность – пустота в уродливой кожаной оболочке. И никаких страданий. И никакого «мира, созданного для страданий».

---

Возникла пауза. Преподобный задумался, и его взгляд стал каким‑то отстраненным. Беретка вздохнула и начала.

— Смотрите. Я – прекрасна. Я красива и я совершенна. Вот Келли. Она красива, она совершенна и достойна божественного поклонения. Теперь обратите ваш взгляд на себя. Вы определенно некрасивы. Вы не то что далеки от совершенства… в вас нет ничего, что можно было бы назвать элементом совершенства. Мы с Келли божественны – но в вас нет ничего божественного.

Чтобы получился такой экземпляр как вы – да, нужно много поколений невежества, много поколений сознательного нарушения божественных законов, чтобы получить настолько уродливый экземпляр.

Мы, как сущности божественные, не видим в вас ничего божественного. И что вы спрашиваете? Вы всегда знали свою внутреннюю сущность. Вы проповедуете какие‑то истины. Хотя вы прекрасно знаете, что истина – это истина красоты, истина совершенства, истина здоровья. Истина – это то, чего нет у вас.

Вы могли бы стать монахом и биться лбом об пол, или бить бубном о свой деформированный череп. Но нет – вы собрали толпу столь же несчастных калек, как вы сами, и стали самоутверждаться и самокомпенсироваться за их счет. Сейчас я скажу, почему вашему самоутверждению приходит конец. А заодно и вашей компенсации, и, по сути, тому, что можно назвать вашей жизнью.

Беретка сняла беретку и начала, не прекращая говорить, рассматривать брошку.

— Вглядитесь в себя. Смотрите внутрь. Ваша внешняя оболочка соответствует вашему внутреннему содержимому. Вы уродливы внешне и вы уродливы внутри. Вы знаете, что когда вы говорите ваши проповеди, вы получаете некоторое чувство компенсации. Но вы не получаете полной компенсации и вы не получите ее никогда. Вы выложили все свои идеи привлечения ваших поклонников. Если бы у вас были еще идеи – вы бы не стали обращаться к нам. Значит, у вас больше нет идей. Значит, вы находитесь на вершине своей славы. Значит, подниматься вам больше некуда. Значит – только вниз. Чувство компенсации будет слабеть. Вы не будете больше здоровым даже в той минимальной степени, в которой были раньше. Истинная сущность будет напоминать о себе все сильнее. Это истина, и…

Келли видела, что все произошло в ничтожную долю секунды. Это было мгновенье, ускоренное и замедленное одновременно. Проповедник вытащил браунинг правой рукой. Келли рванулась вперед. Она могла перехватить его руку почти в любой траектории. Почти в любой, но на эту она не рассчитывала. Проповедник быстро вставил пистолет себе в рот и выстрелил. Мозги брызнули фонтаном из левой части его черепа, именно туда, где стояла Беретка. Келли мгновенно расслабилась в полете и рухнула на четвереньки.

Никто не мог пошевелиться. Из кафе выбежал человек, вероятно, его хозяин, и встал, тоже открыв рот. Через бульвар бежал полицейский, на ходу доставая пистолет из кобуры. Келли медленно встала. Беретка не шевелилась и даже не закрыла рта. Проповедник так и остался сидеть в кресле с растерянно–удивленным выражением лица.

---

— Что это? – воскликнул полицейский.

— Это преподобный проповедник, — ошарашенно сказал владелец кафе, — в моем кафе!

Полицейский двинулся к трупу, вокруг которого медленно натекала лужа крови.

— Не поскользнитесь на этом… преподобном, — сказала Келли, перебегая взглядом то на кровь, то на полицейского, то на труп, то на стоящую в оцепенении Беретку, то на свои порванные на коленях чулки.

— Преподобные мозги! Он вынес себе мозги, — удивленно протянул полицейский, инстинктивно пытаясь засунуть пистолет в кобуру и промахиваясь.

— Да, этот преподобный идиот вышиб их себе в моем кафе…

— Я вся в этом преподобном дерьме! — очнувшись, закричала Красная Беретка

— Нам нужна помощь! – закричала Келли прямо в лицо полицейскому, и, схватив Беретку, потащила ее в кафе, — где вода!

---

— Я не то что напугалась… Это было скорее неожиданно. – Беретка пару раз двинула всем телом, с ногами устраиваясь на подушках в углу дивана. – И закричала я больше от удивления. А ведь мы же знали, что такое может произойти. Психотерапевт рассказывал. Но мы увлеклись…

— Не–е, — Келли протянула и сделала паузу, — не, такого не предусмотришь. Тем более что мы не психотерапевты по спасению человечества. В том числе его отдельных далеко не лучших представителей.

— Ага. А если после каждого трупа мы будем пить, мы сопьемся. – Беретка приняла поданную ей серебряную рюмку с коньяком.

— Мы божественны, так что не сопьемся.

— А откуда ты взяла эту сказку?

— Не помню, наверно, давно очень читала, что даже забыла, откуда. Сейчас не вспомню – я чувствую такую ложную память, что я эту сказку всегда знала… Вплоть до того, что я это видела.

— Да, ты рассказывала так, будто видела сама.

— Вот так. – Келли опрокинула в себя рюмку.

— Это была не сказка! – Беретка встрепенулась, и ее глаза раскрылись на полную.

— Не сказка… Ну… Я допускаю, что это могло быть и в реальности…

— Это была не сказка, и не совсем реальность, это был миф.

— Миф? А в чем разница?

— Миф повторяется. Миф содержит смысл. И очень важную информацию про материальный мир. И все, что заложено в мифе, можно реализовать.

— Реализовать? Разыграть, в смысле?

— Прилетят драконы и сожрут аистов… – Беретка выпила и поставила рюмку на столик.

— Ты о чем? Какие драконы, какие аисты?

— Мифы начинают сбываться… Если их разыгрывать через мистерии. А в мистериях может участвовать сколько угодно народа. Мистерия – это просто представление, в котором разыгрывается сюжет мифа. Вот почему они всегда разыгрывались по очень жестким сценариям, вот почему в сценариях было запрещено что‑то менять.

— Мы разыграли мистерию, потому оно так и сработало. Ты это хочешь сказать?

— Да. Мы извлекли из памяти, или из подсознания миф – заметь, мы вместе его извлекли, и вместе его разыграли.

— Мифы возвращаются. – Келли снова наполняла рюмки.

— Миф – это сценарий. Мистерия – это сценарий, как запустить сценарий мифа. Мы его запускаем, и… и не зная окончания…

— В конце получаем «Бум!» — Келли сделала губки бантиком.

— В мифологизации мира нет ничего хитрого. Мифологизация – это просто реализация старых, постоянно повторяющихся сценариев. Люди по сути одинаковы, так что и сценарии реализуются у них одни и те же.

— Но как мы могли вместе его разыграть? Мы же не знали, ты то уж точно, как разыгрывать мистерии?

— А они, похоже, в нас как‑то прописались. Мы – божественны. Мифы – божественные тексты. Или божественные программы. Вплоть до того, что эти программы в нас были записаны изначально. А теперь мы их получили в чистом виде. Мифы не то что возвращаются, поскольку они никуда не уходили, они просто начинают реализоваться.

— Подожди, ты куда‑то не туда клонишь, — Келли шутя нахмурила брови, — если мы запускаем в себе программы, то мы что, компьютеры?

— Компьютеры… машины… божественные… и то частично. Да, как далеко можно зайти на столь ровном месте.

— Люди – это компьютеры. Мифы – это программы. Мистерии – это вспомогательные пусковые программы. Да ладно, не совсем так. Мы можем анализировать свои программы, так что мы не компьютеры.

— Но ведь большинство людей не могут анализировать свои программы…

— Э–э-э… а тут я не знаю что сказать… – Беретка наклонила голову, замигала и заговорила писклявым машинным голосом, — система перезагрузится через 15 секунд… би… би… би…

— У вас еще есть время вынести себе мозги! – тем же голосом прервала Келли.

— Не–е-е–т! Только не мозги!

— Писатель

Беретка гуляла по городу. Дождь чуть–чуть моросил. Келли вызвали в ее главный офис, возможно, надолго, и потому Беретка пошла одна.

На этот раз Беретка надела коричневые жакет и юбку с белой рубашкой, а на шею она повязала красный галстук–бант. Она долго думала, стоит ли надевать бант. Она, конечно, понимала, что бант совершенно лишний. Она знала, что галстука из двух красных веревочек вполне бы хватило. Но она хотела бант. А то, что он был лишний, ее почему‑то тоже нравилось. Она хотела, чтобы было именно так. «Не надеть бант, — сформулировала она, — это себя не… самообожать». Поверх был накинут красный легкий плащ, который она почти никогда не застегивала.

Она шла по улице. Встречные люди иногда улыбались ей, а она иногда останавливалась и тоже улыбалась своему отражению в витринах.

Она шла по городу и развлекалась тем, что вставала в каком‑нибудь месте и ждала, пока цвет усилится. Так она раскрасила уже пару самых интересных зданий и деревья на бульваре.

Ей показалось, что дождь усилился. И она увидела книжный магазин. «А почему нет?» Она вошла. Пара продавщиц болтали за прилавком. О своем, о женском. Людей не было, и это было не удивительно, кто же ходит в книжные магазины в дождь.

Первым делом Беретка сняла плащ, перекинула его через руку, и поправила беретку.

И она увидела Писателя. Он был далеко не молод, он сидел за столиком в центре зала и продавал свои книги. Продавал никому, потому что никого не было. Выглядел он устало. Возможно, он просто спал с открытыми глазами. Беретка перекинула косу вперед и прямо направилась выражать свою потребность в болтовне.

— Вы писатель. Да?

— Да, я писатель, — писатель как‑то встрепенулся.

— Если вы писатель, значит, вы пишете книги. Правильно? – Беретка улыбнулась и хлопнула глазами.

— Правильно, — писатель проснулся окончательно.

— А о чем вы пишете?

— Я пишу про простых людей, про их жизнь, про их чувства. Про их проблемы, про отношения, про то, как они эти проблемы решают.

— А моя подруга говорит, что в книгах надо писать только про богов и героев. Потому что в жизни простых людей нет ничего интересного. И я с ней согласна.

Писатель просто не нашел, что ответить, и неожиданно для себя спросил:

— А что делаете вы?

— Я занимаюсь электростанциями, дамбами, генераторами. Я их чиню и иногда строю. Но строю я их настолько хорошо, что чинить их почти не приходится. Вот я и болтаюсь по городу, отвлекаю людей, и желаю, чтобы мною восхищались. А еще я очень любопытна.

Писатель потряс головой, будто пытаясь развеять наваждение. Но наваждение сидело на месте, моргая зелеными глазами.

— Вы меня совсем не отвлекаете. Видите, никого нет. От чего же вы можете меня отвлечь? Вы прекрасны, и я не жалею, что просидел в этом магазине целый день. Теперь уже не напрасно.

— А зачем вы сидите в этом магазине? Я понимаю, вы продаете книги, но ведь идет дождь, а в дождь в книжный магазин вряд ли кто придет. Вы же сами сказали, что никого нет.

— Такая договоренность с издателями… такая договоренность с магазином. Они дают рекламу. Ведь нельзя же обговаривать каждый дождь.

— А если бы вы не сидели здесь?

— Тогда бы книги точно никто не купил. Покупают, потому что с автографом.

— А их покупают?

— Нет, не покупают.

— Мне Скелет рассказывал… ой, так мы зовем одного нашего знакомого, да, рассказывал, что отношение к книгам отражает дух времени. В какие‑то времена их читают, потом наступают времена, когда книги сжигают, иногда вместе с авторами, а кончается все тем, что книги перестают читать. Так меняются люди.

— Даже не знаю в таком контексте, повезло мне со временем или нет…

— А со временем никогда не везет. «О времена, о нравы». Это было сказано о довольно живых временах. А наше время – застывшее. На самом деле, чтобы везло со временем, нужно понимать дух своего времени. Правда, просто?

— Понимаете, у нас есть стереотипы. У меня тоже. Такие девушки как вы, обычно не покупают книги. Но вы знаете про «времена»… Я даже… несколько теряюсь, когда говорю с вами.

— Я покупаю. Правда, я читаю про принцесс и про принцев. И еще про разных зверей. Да, а в последнее время я стала читать всякие умные книги. Но читаю их только с подругой, так веселее. А чтобы не теряться, вы не думайте, когда говорите.

— Не думать, когда говорить… интересная идея…

— Попробуйте. Да, а почему вы пишете именно то, что вы пишете. Они же все равно не покупают?

— Я пишу то, что люди хотят прочитать. На самом деле сначала они хотят что‑то прочитать, а потом я для них это пишу. В результате я – просто зеркало, просто отражение. Да, я пытаюсь рассказать что‑то свое, но на это я могу потратить только пару–тройку страниц из книги.

— А вы можете показать мне эти пару страниц? Я ведь блондинка с ярко–зелеными глазами и я прекрасна.

Писатель улыбнулся и горько усмехнулся.

— К сожалению, нет. В этой книге нет таких страниц.

— А тогда почему, зачем вы ее написали?

— Вы знаете, у нас все в Полисе что‑то делают. А зачем делают – они сами не знают. Какая‑то глобальная утрата смыслов.

— Закат Европы, — сказала Беретка

Писатель просто посмотрел удивленно. Если бы он уже не сидел, он бы точно сел.

— Да, «Закат Европы»… конечно, я разобралась еще не со всеми аспектами…

— Вы знаете про Закат Европы? – Писатель даже несколько воспрянул.

— Да, и еще про сумерки богов, мне скел… один знакомый рассказывал.

— И что вы про это знаете?

— Я знаю, что собственно Европа – это не место, где мы живем, это время, в котором мы живем. А времена рождаются, живут и умирают – точно так же, как люди. А сейчас Европа уже умерла. Сейчас Европа – это иллюзия, причем далеко не божественная иллюзия. А у мертвых нет и не может быть смыслов – по крайней мере, внутренних. А когда смыслов нет, у людей снова возникают всякие иллюзии – то боги умерли, то они сами воскресли… то снова умерли.

— Такого в этой книге определенно нет. Там есть что‑то похожее, по духу…

— По духу времени. А здесь, в этом магазине, есть эта книга?

— Да, есть. Но зачем? Закат Европы свершился. Эта вещь достаточно скучна, особенно для девушек. Читать это не стоит. Все, что могло произойти, уже произошло. Вы, в принципе, это только что как раз и сказали.

— Я ее не читала. Но я ее прочувствовала. Дух времени проходит через нас всех, верно?

— Да. Но похоже, кто‑то не обращает на него внимания, — Писатель пристально посмотрел на Беретку.

— Божественность неподвластна духу времени, а просветленность поднимает над ним. – сказала Беретка и про себя восхитилась: «Ого, как я могу»,

— Каждому – свое, — Писатель впервые улыбнулся.

— Понимаете, я не знаю, что вы писали раньше. Но я думаю, что чем больше вы хотели понравиться читателю, тем менее вам нравились ваши книги. И я почему‑то думаю, что раньше вы не особо старались этому читателю понравиться.

— Все обычно начинают с нонконформизма… Сначала бросают вызов обществу, а потом пытаются повлиять на общество. Хотя какие все, единицы… Но что это за общество… и это общество – это тоже общество стандартных, унифицированных нонконформистов. Оно прекрасно знает про вызов и про нонконформизм. Хотя есть ли это общество вообще?..

— Есть. Сначала они хотят видеть в книгах себя… Потом это вызывает у них отторжение и неприязнь… Потом они вообще перестают читать книги. «На место костров приходит молчание.»

— Может, общества нет, а есть только отдельные люди…

— Есть. — сказала Беретка, и ее глаза сверкнули, — Люди, которые не интересны, которые не обладают никакими талантами, не любят тех, кто интересен и обладает талантами. Но этих людей очень много. И они хотят видеть рядом с собой таких же людей, как и они. Отсюда получаются безголосые певцы, бездарные художники… Хотят видеть рядом с собой – это цемент, скрепляющая сила общества. Но если певцы и художники не столь зависят от масс, то политики зависят от масс по полной. Именно поэтому политики – самые ущербные, самые унылые люди, одержимые чувством собственной компенсации за свои ущербность и унылость. Это и есть общество.

— И бездарные писатели.

— Зачем вы так, — Беретка улыбнулось с такой добротой, на которую только была способна. – у вас ведь были достойные книги.

— Возможно, у меня что‑то с восприятием прошлого. Когда я начинал писать, я думал, что это что‑то достойное. Но когда я смотрю на них сейчас, я чувствую какую‑то ложную память.

— Ложная память возникает в результате ложных отражений в сознании. Чтобы она не возникала – вы можете смириться с чем‑то внешне, но вы никогда не должны смиряться с тем, что вам не нравится, в душе. Чем дольше вы живете, тем больше в вас накапливается отражений. Отражений, проходящих через людей, через идеи, через книги. Все отражается во всем и унифицируется, выравнивается.

— Это, конечно, не совсем закат Европы, но это очень верно. Это действительно мир зеркал. Обыватель отражается в зеркале политики, искусства, литературы – и он хочет видеть себя. Но этого мало. Он не любит себя; он требует себя в зеркале и он плюет в зеркало… Да, и я – тоже отражение в одном из зеркал… в котором ничего нет.

— Вот видите, как здорово! Напишите про это.

— Я не знаю… Как‑то менять все…

— Вы верите в богов?

— В богов… вы меня просто озадачиваете… возможно, есть высшая сущность, но является ли она личностью, или она имперсональна…

— То, что вы говорите, и есть сумерки богов.

Писатель приоткрыл рот и посмотрел на Беретку широко раскрытыми глазами.

— А я вот верю в богов. И в богинь. Потому что я везде вижу проявления божественного. Но как может быть божественное без богов? Я ведь божественна?

— Да. Именно…

— Вот видите, как все просто. Когда напишете книгу – дайте мне знать. Хотя нет, я узнаю сама – тогда ведь про вашу книгу напишут все.

— Если написать действительно интересную вещь… вы знаете, что будет как бы выбиваться из общей линии… Этой книгой можно будет кого‑то не нарочно обидеть. Это будет не понято сообществом. Каким сообществом? Да никаким, как все сообщества в этом городе, все формальные, все сообщества, вроде бы существующие здесь, даже не знают, зачем они существуют. Интересная книга… если выложить в магазине интересную книгу, то кто тогда купит все остальные, неинтересные… получится как бы нарушение писательской этики…

— Закат Европы… Закат Европы… над нашим городом погас… Вы знаете, мне показалось, что в вас тоже чувствуется закат. Меньше думайте об обществе и никогда, никогда, никогда не чувствуйте на себе вины за него. Оно‑то точно никакой вины ни в чем за собой не чувствует. До свидания, Писатель. Надеюсь, я о вас еще услышу.

Беретка встала, повернулась, увидела дождь за стеклянной дверью и подумала: «В дождь никто не покупает книги… Но ведь дождь в городе идет всегда… Нет, не всегда, иногда в нем идет снег.»

— Кошки

Городской пейзаж изменился. Теперь он состоял из мрачных, обшарпанных четырех–шестиэтажных домов. «Я зашла куда‑то не туда, в какой‑то плохой район», — подумала Беретка, когда увидела совсем брошенное здание с пустыми глазницами окон. Здание было огорожено покосившимся забором, простоявшим определенно не один год. Беретка поправила сумочку с браунингом так, чтобы та была скорее–на–животе, чем скорее–на–попе.

И вдруг Беретка увидела кошку. Это была просто кошка. Среднего размера и пестрой расцветки. Кошка сидела на одном из разнокалиберных мусорных баков. Беретка повернулась к кошке, подумала, посмотрела на кошку, еще подумала и тихо сказала:

— Мяу.

Кошка посмотрела на Беретку. И ответила так же тихо:

— Мяу.

Беретка улыбнулась и спросила:

— Мяу?

— Мяу, мяу, — ответила кошка.

— Мяу–мяу, мяу–мяу, — сказала Беретка погромче.

— Мяу? мяу, — кошка тоже ответила погромче.

Откуда‑то появилась еще кошка. Она вспрыгнула на соседний бак и удивленно посмотрела.

— Мяу. – сказала Беретка, повернувшись к ней.

— Мяу, мяу, — ответила кошка.

Беретка повернула голову в сторону первой кошки, а кошек оказалось уже две.

— Мяу, мяу, мяу, — радостно обратилась к ним Беретка.

— Мяу, мяу, — ответили кошки.

Откуда‑то появился кот. Кот тоже вспрыгнул на один из баков.

— Мяу, — поприветствовала его Беретка.

— Мяу, — ответил кот с некоторым сомнением.

— Мяу, — сказала ему Беретка чисто и искренне.

— Мяу–мяу? — спросил кот, все еще сохраняя некоторую настороженность.

— Мяу. Мяу, — заверила его Беретка. А повернув голову, увидела, что кошек на баках стало еще больше. И еще пара сидели на земле.

— Мяу–мяу–мяу, — поприветствовала она всех.

— Мяу, мяу, мяу, — ответили кошки вразнобой.

— Мяу? мяу–мяу, мяу! – громко и весело протянула Беретка.

— Мяу–мяу–мяу, — ответили кошки.

— Мяу. Мяу, — поддержали их коты.

— Мяу–мяяу–мя–я-я–яу! – с восторгом выдала Беретка.

— Мяу, мяу, мяу, — зазвучало со всех сторон.

Беретка набрала побольше воздуха, и во весь голос залилась:

— Мяу, мяу, мяу, мяу, мяу, мяу, мяу!!!

— Мяу, мяу, мяу!!! — весело, в полную силу поддержали кошки.

И вдруг Беретка почувствовала что‑то не то. Беретка обернулась. За ее спиной собралось пара десятков человек, кроме того, в доме напротив были открыты окна, и из них тоже смотрели – пристально, с удивлением и любопытством. Беретка улыбнулась, засмеялась, повернулась и пошла в сторону городского центра. Кошачьи крики неслись со всех сторон. А по пути она все пыталась вспомнить: «Так о чем же я говорила с писателем?.. Похоже, о читателях, которые не читают книги…»

Охота

Первое, что она увидела – была спина. Первое, что она услышала – звон ветра. Первое, что почувствовала – тряска. Это было не легко, но она бросила взгляд на себя – древнегреческая туника развивалась на ней. «Это уже лучше! Но где я?». Она была привязана ремнями. Привязана к колеснице. «Ремни безопасности? Ха!» И как раз на ее «Ха!» колесницу тряхнуло так, что ей показалось, что ее сердце вылетело куда‑то вверх.

— Опять прозевала! – взревел возничий.

Возничий был громаден, и рельеф его мускулатуры показался ей удивительным. К тому же он был перетянут в кожаный костюм, похожий на тот, что был у Варуны. Это еще сильнее подчеркивало его силу, делая ее запредельной. Только кожа была не черной, а коричневой, и латы были не серебряными, а золотыми. Гром раздался, но не с неба, а со стороны. И тут богиня увидела, что в руках у нее лук, а на боку – колчан. И лук ее даже напугал. Его ложе было толщиной в ее руку, а черная тетива – в палец. «Так, мы с кем‑то воюем, надо стрелять».

— Стреляй же, вон он! – голос возничего было оглушающим.

И она увидела тварь. Это было определенно не животное. Это было нечто уродливое… «Я не охочусь… я не натяну лук… я не выстрелю». Автоматическим движением она вытащила стрелу… она натянула лук. Она почувствовала, насколько он тугой, насколько он тяжелый, но она вставила стрелу, натянула лук и выстрелила. «Я сильная!» Мимо! Возничий зарычал, и стегнул лошадей – лошади – а они были рыжими — неслись быстро, гораздо быстрее автомобиля. «Километров сто, однако…» И еще они прибавили скорости.

— Справа, скала! – крикнул возничий.

Она увидела это нечто. И она вставила стрелу и выстрелила. Существо взорвалось, и грохот прошел сквозь нее насквозь, ошарашив и восхитив. «А ведь мне это нравится!»

— К реке, держись – крикнул возничий и еще стеганул лошадей.

И тут та‑кто–была–в-тунике увидела, что колесница летит, лишь иногда касаясь земли, и реагирует именно на крупные неровности… и она увидела реку – и река была красной, «это кровь?», и колесница понеслась в сторону реки. Они шли каким‑то неведомым образом по откосу, под углом, но скорость была такова, что колесница как‑то держалась. И вдруг уже над ними раздался грохот, и черная колесница на черных конях пронеслась прямо над их головами. «Они просто перелетели ущелье реки над нами», — выдохнула богиня.

— Йа–аа–ааа! – раздался удаляющийся крик из нее.

«Спереди Варуна!» — обрадовалась богиня, но она не разглядела лучника.

— Не зевай!!! – громоподобно кричал возничий.

И она стреляла. И существа с грохотом разрывались в куски. И, крикнув, «держись» возничий раздавил одно из них, и снова их подбросило, будто вышибая все внутренности. И стрелы кончились. Колесница спокойно встала на ровной площадке.

— Мы проиграли! 5:11! – прорычал возничий.

Черная колесница с гиканьем, с криком «Йа–а-а–а!» — двумя голосами, пронеслась мимо и скрылась в облаках. И опять она не увидела того, кто был с Варуной – только заметила, что кто‑то был в черном. А ее возничий был совсем не злой. Он был с рыжими… нет, золотыми волосами, с усами и бородой. Теперь он улыбался. То, что это был бог, не вызывало никаких сомнений. Так проигрывать могли только боги.

— Сегодня мне определенно понравилось! Особенно тот демон, которого я размазал! Как он рванул! Ух!

— Давно мы этим не занимались, — задала провоцирующий вопрос богиня.

— Да я приезжал сюда один, но совсем не то, нет духа команды. Ведь команда – это единственное интересное, что есть в Долине демонов. О! Я тут слово узнал новое:

«трансцедентальный!» Оказывается, в некоторых религиях то, чем мы сейчас занимались, называется «трансцедентальными развлечениями богов».

— А что такое трансцедентальный?

— Не знаю; люди такого напридумывают – никакой божественной памяти не хватит, — но как звучит! — И он повторил: «трансцедентальный!»

«Да, это именно то, что называют громилой, — подумала Богиня, разглядывая возничего поближе, — но опять же, насколько чувствуется совершенство… у него все пропорционально и все ему идет… И еще он совсем не страшный, хотя человека с такими пропорциями я бы просто испугалась».

---

— А почему мы одеваемся как римляне? Похоже, мы давно не меняли стиль?

— Рим был достаточно совершенной цивилизацией. Именно в качестве формы, не содержания. И в одежде тоже. Так что с тех пор ничего нового не придумали.

— Но мы же можем выбрать любую одежду?

— Конечно. Но управлять колесницей в ней будет как‑то не божественно. Хотя ты у нас законодательница мод… Если что придумаешь…

— Но ведь колесницей можно не управлять.

— Можно не управлять. Но это не божественно. Можно вообще заставить летать лимузин. Но это будет уж совсем не божественно. Боги есть действующее начало, поэтому они должны управлять. Но управлять лимузином… лимузином обычно управляет шофер, а не тот, кто им владеет. Боги не управляют колесницей, боги правят колесницей. И в колесницу не садятся, на колесницу восходят. И в данном случае божественным является процесс, а не перемещение из точки А в точку Б. Куда поедем?

— На Луну.

— Не, кони устали, далеко.

— Тогда к людям.

---

Колесница медленно ехала по улице с одноэтажными домиками. Вдруг бог что‑то заметил и остановился.

— О! Елочка! Давай подойдем поближе!

Они снизошли с колесницы и пошли по снегу, не оставляя следов. Богиня отчетливо видела наряженную елку в хорошо освещенном окне. Бог продолжил:

— Я так люблю елочки! В старые времена люди развешивали на них кишки и головы врагов. В мою честь. А сейчас кишки заменили гирляндами, а головы – игрушками. Потому и радости у них особой не видно. Стараешься, стараешься ради этого мира.

— А давай поймаем демона, оторвем ему башку, выпустим кишки и украсим хотя бы одну елочку! Правда, они только во сне это увидят… Но хоть во сне порадуются! У них же праздник.

— Не надо. Не то время, не тот мир, они не поймут. Ты же сам это прекрасно знаешь…

Бог улыбнулся, наклонил голову и спокойно, эхом сказал:

— Конечно, знаю.

Они стояли у окна. Комната была пустой. Богиня сосредоточилась, чтобы понять. А потом медленно начала говорить:

— Вот семья. Муж, жена, мальчик и девочка. Они готовятся к празднику. Жена что‑то готовит. Она готовит слишком много. Она постоянно просит ей помогать. Она уже раздражена. К тому моменту, когда нужно будет встречать праздник, она будет раздраженной еще больше и усталой. Она всех дергает. Ее муж уже от этого устал, и он хочет выпить. Но он знает, что когда он выпьет, он не расслабится, потому что жена начнет ему за выпивку выговаривать. Они не любят друг друга. Их жизнь уныла и однообразна. Она занимается уборкой столько, сколько у нее есть свободного времени.

— Свобода – это не их уровень. Как и свободное время.

— Богам свойственны эмоции. Но богам не свойственны эмоциональные действия, — богиня самоуверенно улыбнулась.

— Божественные действия потому и божественны, что боги свободны выбрать – будут ли их действия эмоциональными или они не будут эмоциональными.

— И богам свойственно быть эмоциональными только тогда, когда они этого хотят. Некоторые люди в своих действиях подобны богам, они способны относиться к своим действиям, как боги. Но таких людей так мало.

— Мы все знаем. – бог покачал головой, — Мы знаем законы мироздания. И чаще всего нам остаются только эмоции. Боги ведь не нарушают божественных законов.

— Да… Их мальчик – он раскормлен, как свинья. Невежество. Демоническое невежество, ибо на невежество всегда слетаются демоны. Они вбивают еду в детей. Съешь, поешь, доешь… Но почему они это делают? Нет на свете ни одной книги, в которой написано, что в ребенка нужно вбивать еду. И любой человек знает, что если ребенок сутки не поест – ничего с ним не случится! И эта женщина тоже это знает! Но она все‑таки вбивает еду в ребенка. И говорить бесполезно. Знамения… Они все ждут знамений… Их собака сдохла от ожирения, какое еще знамение им нужно?

— Невежественное добро – самый популярный и самый эффективный способ инфантицида у невежественных родителей. Одержимые невежеством будут самоуничтожены как линии поколений. Это будет справедливо. Богам нужно высвобождать место для своих.

— На уровне истории самоуничтожаются народы. А на этом, самом низком уровне, уничтожаются семьи. И процесс самоуничтожения народов состоит из суммы таких малых процессов самоуничтожения семей. Но боги дали им знания, как этого избежать. И их пророки свели эти знания в системы. Они ничего не сохранили.

— А еще они не резервируют данные с компьютеров. Карты, даты… Им столько всего дарили… – бог вздохнул и улыбнулся, — сегодня у нас день трансцедентальных эмоций.

---

И вдруг они заметили девочку, сидящую на полу с книгой. Она была под самым окном – просто боги, проникая вглубь времени и пространства, не заглянули под подоконник – потому ее сразу и не заметили. Она только училась читать, и в руках у нее была объемная книжка–игрушка «Сказка о спящей принцессе». Палец медленно–медленно двигался по строчкам, книжка была открыта на середине – похоже, процесс шел не очень легко. Девочка посмотрела в их сторону. Девочка неожиданно встала, сделала шаг вперед и прямо спросила: «Ведь принцесса проснется, правда?» Богиня повернулась и пошла к колеснице.

— Мы знаем, что их восприятие ограничено. Мы знаем, что у них есть особые механизмы ограничения восприятия… – сказала Богиня, — но эти механизмы вовсе не мешают им поклоняться божественному. Да, они мешают понять божественное, но не мешают поклоняться. А это уже невнимание к богам. Это уже преступление.

— Если люди знают, что что‑то делать не стоит, но все равно делают – это называется демонической одержимостью. Да, вся информация у них есть.

— Но у детей нет изначально нет информации. Но они платят тоже.

— Дети – существа не испорченные невежественными социальными отношениями. И эти невежественные отношения детям прививают. Не удивительно, что при этом им ломают психику. Ведь дети от рождения настроены жить в мире, живущем по божественным правилам, по природным правилам – а им предлагают совсем другой мир.

Конкретные люди, а именно родители, подражают массе. Они смотрят на людей и поступают так, как поступает большинство людей. Они рекомендуют детям делать то, что делают большинство людей. Они воспитывают детей так, как большинство людей. А большинство людей в обществе лишены божественного начала. Тем более в обществе, проваливающемся во тьму невежества. Большинство – это именно никакие люди, построившие для себя никакое общество.

Обычный человек не может знать, что правильно для ребенка, а что нет. И потому он что‑то делает, руководствуясь традициями и собственными представлениями о добре и зле.

— Опять эти добро и зло! Совершая добрый или злой с его точки зрения поступок, человек невежественный не может просчитать всех последующих причинно–следственных связей. Это логично и просто. Но они все равно говорят о добре и зле. А традиции?..

— Традиции изначально верны, но они вырождаются, потому что мир меняется, а добро и зло – понятия относительные. Родители всегда желают детям добра. И именно ради своего понятия добра они сделают все для их уничтожения. Потому что в их невежественном «добре» нет божественного начала, но есть подражание лишенной божественного начала массе. Если даже человек сделает что‑то правильно на половину, то второй, неправильной половины его отношения к ребенку будет достаточно, чтобы нанести непоправимый ущерб. Невежественная масса так или иначе должна уничтожить детей невежественной массы. Чтобы освободить место другим. Уничтожение детей – это физическое проявление заката.

Все начинается со смыслов. Когда люди массы провозгласили смыслом себя, а именно бессмысленную массу, какие смыслы они могут дать своим детям? Но чем руководствоваться, когда нет смыслов, кроме собственно продолжения жизни? Они не понимают даже такого просто смысла, что жизнь должна стремиться вверх, к божественному началу – только при этом она может быть сохранена. В противном случае их жизнь будет уничтожена другой жизнью, стремящейся вверх. Все начинается с высших смыслов и все возвращается к высшим смыслам.

— Но выход есть. Я знаю, что шансы должны быть, — сказала Богиня.

— Народ – это собрание. Любое явление, происходящее с народом, предопределено на уровне большинства людей. Но не каждая человеческая судьба связана с судьбой народа. Масса большая, у нее инерция, она не может остановиться. А отдельный человек может.

— И эта остановка немногих тоже была изначально прописана.

— Конечно. Все предусмотрено. Когда стадо пускается под нож, кого‑то нужно оставить на развод. Такое, что от него вообще нечего оставить – это редко случается.

— И согласно божественному миропорядку, на развод остается лучшее.

— Слава богам, — усмехнулся бог.

Боги взошли на колесницу. Звезды ярко горели, освещая мир. Колесница медленно пошла по дороге – мимо светящихся окон домов и мимо темных деревьев. Пошел снег, но он не был холодным. И мир сначала преломлялся, а потом растворялся в массе снежинок.

---

— Как невежество побеждает? Например, люди движутся к просветлению. Это дано. Где точка перехода к невежеству? – спросила богиня.

— Нам известно, что есть люди с выраженным божественным началом, и есть люди без такового. Божественное проходит в мир людей через отдельных людей, а не через их среднюю массу. Проводниками божественного среди народов выступают отдельные люди. С ними может случиться все, что угодно. Эти люди могут потерять контроль над народами и по независящим от них обстоятельствам. Эти люди могут просто погибнуть. Эти люди могут по каким‑то причинам отвернуться от своих народов. Эти люди могут быть подавлены темной массой в годы смут и несчастий.

— Но как так бывает, что все идет вроде хорошо, и вдруг – все меняется к худшему?

— Даже просветленные люди не могут добиться полного просветления. Просветленные в чем‑то могут быть невежественны в другом. А демоны как раз атакуют с темной стороны, где сознание просветленного соприкасается с хаосом. Люди концентрируют внимание на отдельных направлениях просветления, на тех, которые им нужны в конкретное время. Но мир меняется, и они просто не успевают освоить новые пути просветления.

— А потом наступает их закат, — богиня посмотрела вдаль.

— Да. Лишенные божественного начала народы впадают в хроническое невежество и существуют в нем, пока народы с большей долей божественного их не истребят. Или просто более сильные народы… хотя сила тоже есть проявление божественности. Результат победившего невежества всегда один – самоистребление.

— Они все знают. И они упорствуют в собственном невежестве. От человека до народа. И результат будет снова прежний – их не будет.

— Судьба орков.

— Что?

— Ты же истребила орков, — буднично сказал бог.

— Я?… – богиня как‑то потерялась в пространстве.

Богиня посмотрела вокруг. Ночь потемнела. «Я же светлая богиня, я богиня жизни…»

— О хаос, я чудовище! – подумала Беретка, — и еще больше испугалась, что несознательно применила слово «хаос» вместо своего привычного «ужас». «Ужас хаоса… хаос ужаса». И она проснулась окончательно.

— Скелет

— Мне нужно знать все про орков!

— Зачем они тебе сдались… с утра… у нас без того множество вопросов, — Келли ответила несколько удивленно и сонно.

— Моя богиня истребила орков!

— Ну и ладно, захотела и истребила. Она ж богиня, кого хочет, того и истребляет.

— Но моя богиня – богиня жизни!

— Жизнь и смерть – две самые близкие подруги. Пока одну жизнь не расчистить, другой не будет. Менее божественная жизнь уничтожается, более божественная расширяется. Планета же не резиновая.

— Мне это не нравится. Орки, конечно, не вызывают симпатии, но народы должна уничтожать Кали.

— Да не воспринимай ты серьезно.

— Я хочу знать все про орков! Найди кого‑нибудь в университете.

— Хорошо, если ты успокоишься.

— Тогда пока!

— Целую. Пока!

Беретка отжала кнопку громкой связи.

— Скелет, ты слышал?

— Да. И я тоже не могу понять, что вас расстроило.

— Я олицетворяла себя с жизнью. Всегда, и даже до этих снов. А тут такое: «Ты истребила орков». – Беретка села в кресло и задумалась.

— Вас успокоит, если я скажу, что народы сами запускают процессы собственного истребления. Есть историческая судьба. Историческая судьба – это цепь свершений. Когда все реализовано, приходит время умирать. «Народы – это мысли бога.»

— Тогда уж народы – это проекты богов… мысли – это как‑то незавершенно…

— Возможно, погрешности перевода. Но проекты рано или поздно нужно завершать. Это неизбежно. Согласитесь с неизбежностью?

— Я согласна. Немного.

— Вас успокоит, если я скажу, что любой народ рано или поздно приходит к самоистреблению, если об этом не позаботятся соседи? Всемирная история как суд «всегда принимала сторону более сильной, более полной, более уверенной в себе жизни». В том смысле, что давала ей право на существование.

— Уже лучше. – Возмущенное выражение с лица Беретки пропало.

— Вас успокоит, если я скажу, что перед тем, как прийти к самоистреблению, народ полностью исчерпывает свой культурный потенциал и прекращает развиваться, вплоть до того, что сводит все дискуссии о высших ценностях, в том числе религиозных, к вопросам ритуалов, диеты и потребления алкоголя?

— Действительно, зачем богам нужен такой народ? Скелет, ты мне нравишься. – Беретка осмотрелась, и даже посмотрела в окно.

— А вы уверены, что слово было произнесено в прямом, а не в переносном смысле?

— В божественных мирах нельзя врать… как я помню…

— Но про переносный смысл там не говорилось?

— Нет, не говорилось. Да, боги используют слова в переносном смысле! – Беретка улыбнулась впервые за утро. — Скажи, что это была работа Кали!

— Это была работа Кали. А Богиня жизни просто отвернула лицо.

— Полицейский

Полицейский сидел за столом в своем доме. Беретка сидела в кресле напротив, по обыкновению с чашечкой чая.

— Вы неплохо смотритесь, господин Полицейский, — честно сказала Беретка.

— Спасибо. И есть отчего смотреться лучше. Лучше, чем было.

— У вас наметился прогресс в знаменитом «Деле Полицейского»?

— Да, — сказал полицейский и хитро улыбнулся, — у меня для вас целый рассказ.

— Я вся внимание. И помните, я никуда не тороплюсь, — Беретка еще раз улыбнулась.

— Я начну издалека. Божественность. Я знаю, как вы любите это слово. Нам известно множество проявлений божественности в этом материальном мире. Одно из них – вы. Но проявлений божественного множество. Боги располагают единственной сущностью, но бесконечным числом проявлений в материальных мирах — вплоть до явления в виде животных. В материальном мире они действуют через сознания живых существ.

Я задался вопросом – насколько божественное отделено от человеческого. И я получил совершенно разные результаты для разных религий. Например, в Египте и Греции боги не отделены от людей. Боги вмешиваются в человеческую жизнь, управляют государствами, устраивают войны – в общем, они почти как люди. В Индии ситуация похожая. Но и в Египте, и в Индии боги постепенно отделялись от людей. А в некоторых религиях боги и люди разделены полностью. Я задался вопросом, почему именно так. А это так, чтобы ввести на сцену новый персонаж.

Вам известно об аватарах?

— Нет, не слышала.

— Аватары – это божественные воплощения среди людей. Аватары присутствуют в большинстве восточных и индийских религий. Божество рождается в образе человека… или спускается на землю и живет как простой человек. Они еще иногда называются реинкарнациями. Конечно, есть идея, что все боги – это аватары одного бога, но это определенно не наш случай. Мы обсуждали, что когда всё есть всё или всё есть ничего, то это не достойно обсуждения.

— А зачем богам это нужно?

— В религиозных книгах это нужно богам, чтобы дать людям какое‑то знание, обычно называемое откровением. Но, как вы говорили, к этим книгам всегда нужно относиться скептически. Как известно, книги упрощают и искажают истинную суть божественных явлений. Книги доносят до нас истину через множество искажений. Мы говорим: «проявление божественного». Подразумевается в материальном мире. Я понял смысл аватары иначе – аватара запускает в этом материальном мире какой‑то процесс.

— Сущность аватары – божественность, — задумчиво сказала Беретка, — и она запускает божественный процесс… запускает как машину… аватара – это ключ к чему‑то?

— Аватара не только ключ, она и тот, кто владеет ключом. Божество может видеть мир глазами своей аватары. Божество может ей помогать. Но Аватара не видит мир богов через свою божественность напрямую. Только через откровения – сны, видения, знаки. Божество больше, чем аватара. Но божество вольно сливаться с аватарой, и тогда божество и аватара становятся одним.

— Интересное решение. Но если аватары даже и существуют, они должны быть очень редким явлением.

— Не просто редким. Уникальным. И они существуют – потому что если божества могут проявлять божественное в людях, то в каких‑то людях они могут проявить божественное полностью – это и будет аватарой.

— Хорошо. Для богов это возможно, я соглашусь.

— Тогда мы переходим к практическому аспекту. Боги не нарушают своих физических законов. Боги действуют только через сознание живых существ. Аватара – это очень редкое, это очень ценное. Но! – полицейский выглядел восторженно, — аватара уязвима, как обыкновенный человек. Потому, чтобы ее обезопасить, боги создают вокруг аватары защитный периметр.

— Защитный периметр?

— Конечно! Боги не могут допустить, чтобы аватара могла случайно погибнуть, не выполнив своей миссии. И они защищают аватару, управляя сознанием людей. Начиная с первого погибшего, в течение полугода погибло несколько человек. А нравились ли эти люди твоей подруге Келли?

— Я не могу сказать, что нравились. В большинстве они были ей неприятны.

— Так и работает защитный периметр богов! Виновных нет, только несчастные случаи! Все чисто.

— Скажите, а про периметр вы придумали сами?

— Я не знаю… Мне кажется, что сам. Но кто может быть в этом уверен?

— Да… – протянула Беретка, — какое время – никому доверять нельзя. Даже себе.

— У меня чувство, что Келли и Кали – одно лицо. Нет, лица разные, одна сущность. Проявление сущности богини Кали в наш материальный мир в виде аватары по имени Келли.

— Давайте никому ничего не говорить. Нам нужно все‑таки больше доказательств.

— Хорошо. Но информируйте меня обо всем.

И Беретка подумала: «Вообще‑то эти люди не нравились мне… кроме того психа, но к нему я равнодушна. Я – Кали?»

Историк

Кабинет, в котором сидел Историк, Беретка так и представляла. Он был маленьким, с одним окном, выходящим во двор, вокруг всех стен стояли шкафы со множеством книг и папок. И сам историк, сидевший за письменным столом, был каким‑то привычным – пожилым, широколицым, бородатым, в очках, в обычном костюме. Было в нем что‑то историческое. «Наверно, профессия все‑таки видоизменяет человека», — подумала Беретка. Она и Келли сели с другой стороны стола.

---

— А можно вам задать такой божественный вопрос… не по теме? Пока я не забыла. Вы можете угадать бога по его признакам? – Беретка медленно хлопнула глазами.

— Божественный… – Историк хитро улыбнулся, — Если он мне известен, то я постараюсь.

— Он мощный, сильный, громадный. Его волосы золотые, и борода тоже. Он водит колесницу, и с этой колесницы охотится на демонов. А еще он наехал на демона, и демон взорвался.

— Это несложно. Это может быть Индра, Агни, в принципе, любой бог–громовержец. С демонами воюют обычно боги из индийского пантеона. Там много кто мог наехать на демона. Кали, например.

— А если добавить имя Варуна?

А если добавить Варуну, все становится однозначным. Варуна – ночь, Митра – день. Это Митра. Да, именно ранний Митра, в котором еще присутствуют черты других индийских богов – ведический Митра, изначальный Митра из Индии. Митра, почти не отличимый от Индры. Бог был связан со справедливостью?

— Да, он о ней говорил.

— Так я угадал?

— Мы не знали, что это за бог… но мне кажется, что вы правы. – сказала Беретка восторженно.

— А что вас подвигло это все выяснять?

— Вы будете удивлены… – Беретка улыбнулась, — но это был сон. Очень яркий. Я в нем была светлой богиней. Богиней жизни, как я полагала. Но мне было заявлено, будто я истребила орков. А мне это немного не понравилось.

— Да, наверно, самый простой вариант ответа. Они нарушили божественные правила – и они будут истреблены.

— Вопрос, похоже, стоит в том, что это за божественные правила и какие именно правила были нарушены. Какие правила нарушили орки, — спросила Беретка.

— Не так просто. Когда цивилизация умирает, она обычно нарушает все, все мыслимые правила, а не какое‑то одно. Может, попробуем рассмотреть, с чего все началось?

— Если вы не возражаете, процитирую. – начала Беретка, — Касательно судьбы орков. Цитата из книги–которую–никто–не–смог–прочитать звучит так: «наш дар – дар предвидения своей неизбежной судьбы. Мы будем умирать сознательно, сопровождая каждую стадию своего разложения острым взором опытного врача». Мы заметили главное несоответствие в том, что орки все знали – когда они умрут, почему они умрут, но они ничего не смогли предпринять. Согласитесь, это очень сложно воспринять. Более того, нам показалось, что это невозможно воспринять.

— Это тот самый вопрос: смотрят, но не видят, а о том, чтобы зреть, и речи не идет, — добавила Келли.

— Орки не просто знали. Орки в деталях описали процесс своей смерти. Они фиксировали каждый симптом умирания. Более того, они фиксировали будущие симптомы. Они знали будущее. И они ничего не делали. Но зато они много написали, что нужно сделать. Но ничего не сделали. Это за гранью разумного, но это так.

— Мы хотим перейти грань разумного. Мы ведь не обычные люди, правда, Келли?

— Вы хотите перейти грань разумного? – историк задумался.

— Да! – Беретка и Келли сказали хором.

— Смотрят, но не видят… К сожалению, на этот вопрос я вам не отвечу. Да, историки им задавались. Были выдвинуты даже целые исторические концепции предопределения, по–другому, детерминизма. Но решение так и не было найдено. Это не вопрос истории. Это общий вопрос.

— Все обрывается всегда на самом интересном месте, — улыбнулась Келли.

— Если нет божественного решения, нужно просто собрать больше фактов, — сказала Беретка.

— Хорошо. Как вы вообще представляете себе орков? — взгляд Историка стал чуть прищуренным и потому хитрым.

— Орки были сильными, — начала Келли, — с развитой мускулатурой, со свиноподобными мордами, с большими зубами. Они отличались скверным характером, были трусливы и агрессивны одновременно. А из оружия они предпочитали топоры, они любили гоняться друг за другом, и часто друг друга убивали. Причем иногда убивали даже старушек. Они, конечно, все были отмороженные согласно климату, но и даже среди них встречались особо отмороженные, которые убивали по две бабушки за раз.

— Можно я прерву, — сказала Беретка, — так убивали они бабушек или старушек?

— Да вроде нет никакой разницы, — сказала Келли.

— У меня возникла ассоциация, и в ней есть что‑то важное. – Беретка говорила собираясь, очень медленно, — Европа ведь у нас говорится – старушка… Старушка Европа. Я помню рассказ, где одна девушка… девушка–орк… хотела убить старушку, но когда она пришла на место, старушка оказалась иллюзией… Старушка Европа?

— Сюжет похож на ренессанс позднего постмодерна, — вставил Историк.

— Беретка, давай про Европу потом. И еще у них были гнилые зубы, — закончила Келли.

— Как я понял, у вас есть сформировавшийся образ. Да, ваш образ соотносится с официальной наукой и историческими источниками. Но самое главное состоит в том, что из вашего образа верно только про гнилые зубы. И то только на последней стадии их развития.

— На последней стадии развития, наверно, у всех гнилые зубы, — сказала Келли.

— Я могу сказать, что орки были такими же людьми, как мы с вами. Но я могу также сказать, что орки – это и есть мы с вами. Как вы к этому отнесетесь?

Беретка и Келли переглянулись.

— Единственная правда про орков то, что у них были гнилые зубы. Да, орки представляются такими громилами, с горой мускулов… На самом деле у них были не только гнилые зубы. У них все внутренности были гнилыми. И были они не громилами, а узкоплечими рахитичными людьми. Лишенными красоты, здоровья, талантов. Да, я всегда оговариваюсь – в конце их истории.

— Они потеряли божественное? – спросила Беретка. — те народы, от которых боги отворачиваются, впадают в состояние самоуничтожения. Но бывает это после того, как эти народы отворачиваются от богов.

— Ох уже это божественное, — вздохнул историк, — хотя при вашей божественности все к нему сводить, наверно, естественно. Да, я тоже так скажу — они потеряли божественное. Да, наверно, к концу их истории у них не было людей, подобных вам. Потому что если бы такие люди были… – Историк задумался.

— Они бы не вымерли, — продолжила Келли.

— Мы будем продолжать использовать этот термин — орки, помня, что это были просто люди. Такие же, как мы с вами.

---

— В глобальной системе смыслов жизнь стоит на первом месте. Но не жизнь каждого конкретного человека, как в спекулятивных системах, которые используются в науке. Главный смысл народа – это жизнь народа. Чтобы поддержать жизнь народа, нужно сделать две вещи — обеспечить ему рост положительных качеств и обеспечить условия для существования разных людей, то есть с разными способностями и талантами. Это и есть главное природное правило. Все остальное – производные, — историк глубокомысленно замолчал.

— Но для первого нужна свобода… а для второго – ограничение свободы… – сказала Келли.

— А чтобы совместить, нужна просветленность… – сказала Беретка.

— До просветленности здесь еще далеко. Орки не могли выжить по нескольким причинам, — продолжил Историк, — и каждой из причин по отдельности было достаточно. Они были постимперским народом. Такие народы не выживают. У них не было идеи, ради которой стоило бы жить. У них не было божественности в лице божественных личностей. У них был нарушен энергетический баланс. Их территория располагала ресурсами, а таким народам не дают выжить соседи. Они паразитировали на ресурсах, а народы–паразиты не выживают.

— Но как это все могла совпасть? Это же не взаимосвязано!

— А вот как могло совпасть, наука ответа дать не может. Как у вас любят говорить:

«Богиня отвернула лицо». А нас, в науке, говорят – не повезло.

— Наши технологии не сильно различаются, — улыбнулась Келли.

— Тогда я продолжу. – Историк выразил взглядом уверенность, — Они нарушили основные правила, а именно: они ввели как норму закона, что все люди равны; они ввели как норму закона одинаковые правила для всех; они провозгласили свои придуманные смыслы вместо природных; они ввели режим политкорректности и запретили говорить о природных правилах. Но это не все. Они довели введенную систему до совершенства. И в результате все, что они делали, оборачивалось против них, любое их действие, которое они считали благим, приносило им страдание.

— Природные правила – это и есть божественные. – улыбнулась Беретка. — Совершенно не обязательно ставить статуи богам в храмах. Хотя боги это любят, это именно не обязательно. Главное – это соблюдать божественные правила и поклоняться божественному началу.

— Можно и так. Всем этим они нарушили природные… или божественные правила существования человека. Правила жизни. А когда эти правила нарушаются – люди начинают терять качества с каждым поколением.

— Но ведь это и наши правила! И наша Европа тоже живет по этим правилам!

— Вот поэтому и нельзя говорить правду про орков. Поэтому и появились орки как нечто отдельное от Европы. И по этой же самой причине мы – тоже орки. В культурном плане мы не отличаемся, мы делаем одни и те же ошибки, единственное, по разному. А орки – тоже люди. Да, их равенство было несколько иным, их правила тоже были иными, и их политкорректность имела мало общего с нашей – но все это было. Запрещали астрономию и штрафовали за нарушение политкорректности еще в древней Греции.

Нельзя было их назвать людьми… нельзя. Представьте ситуацию, когда рядом умирает целый народ. А вы сидите и думаете, коснется вас этот процесс или не коснется. А сделать ничего нельзя. Более того, вы не просто сидите и думаете, вы, как люди практичные, извлекаете с этого процесса умирания дивиденды. С одной стороны, людям очень тяжело психологически переносить подобные вещи. Потому они и придумали орков. С другой – согласитесь, с вымирающих орков гораздо приятнее получать дивиденды, чем с умирающих людей. Морально комфортнее. И третье — понятие орков было придумано, чтобы идентифицировать Европу, отделить ее от умирающей, чужой, используемой Европы.

— А можно поподробнее, — спросила Келли.

— Когда волны смерти проходили над восточной Европой, люди не захотели воспринимать ее как часть Европы. Они хотели быть уверенными, что их это не коснется. И тогда они придумали Страну Орков. Они думали, что это ритуальное разделение их спасет. Но не спасло. Брошенных городов множество и в самой Европе. Волны смерти проходили над Европой тоже. Самое интересное – этих волн никто не видел. Иногда только замечали их последствия. На территории орков, на большей части периода их заката, не было никаких войн. И в Европе войн не было.

Так происходит всегда и со всеми народами, ставящими на место иерархии природных… или божественных, как вы любите говорить, качеств любую придуманную иерархию – денег, силы, связей, ресурсов… да даже если интеллект поставить – выйдет тоже придуманная иерархия.

— Давайте попробуем это перевести на наш язык. — сказала Беретка, — Таким образом, орки выступили против божественной иерархии. А где оттесняется божественная иерархия – туда приходит хаос. Сначала хаос входит в сознание людей. Потом хаос начинает разрушать мозги людей. Потом хаос начинает разрушать, деформировать тела людей.

— А деформированные люди богам не нужны. – заключила Келли.

— Они и людям не нужны. – сказал Историк.

— Я начинаю понимать, — сказала Беретка, — пытаясь избавиться от страданий, древние всегда умножали страдания. Потому что они были невежественны и отрицали божественность. Это было подобно сказочному проклятью. И это проклятье со временем расширилось, достигнув масштаба самоистребления. Орки построили мир бесконечных страданий, где каждое их действие вызвало лишние, никому не нужные страдания. Орки создавали себе такие жизненные правила, при которых они заведомо не выживали.

— А теперь — что удивляет, — Историк улыбнулся, — у орков были самые разные проблемы. И ситуация ухудшалась. Но когда орки пытались решить хоть какую‑то из проблем, ситуация становилась еще хуже. Все было против них…

— Может, не все, а только боги? – сказала Беретка.

— Боги не нарушают собственных правил, — скептически заметила Келли.

— Нет, главный ключ здесь – не божественное. Да, богиня отвернула лицо. Но она не могла этого сделать без серьезных причин. Хорошо, — Беретка задумалась, — после достижения какого‑то порогового значения хаос начинает увеличиваться. Он будет расти, несмотря на все наши усилия. Непонятно? Если у нас горит занавеска, мы можем ее потушить сами – и сохраним дом. Но если горит комната, мы ее не потушим, чтобы мы не делали, и дом сгорит. Орки вошли в штопор хаоса!

— А термин «хаос» исторический? – спросила Келли.

— Не очень. Не желательный в научной литературе.

— Я все‑таки под впечатлением, что орки – это и мы тоже, — сказала Беретка.

— Мы – не только орки. – Историк посмотрел вокруг, — Последние древние – это тоже мы. Да, в душе, определяющей время, присутствуют отличия. Но эта душа больше ничего не определяет. Были времена, когда душа определяла эпоху. Например, были эпохи, когда историю определяли люди, стремящиеся в даль физическую и духовную, а были, когда определяли верящие в мир как мир магии. А сейчас нет человека ни стремящегося, ни верящего. Более того, есть именно никакой человек. Этот никакой человек и определяет нашу эпоху.

— Подождите, — сказала Келли, но если просуммировать то, что мы орки, и то, что мы древние, получится, что мы — древние орки?

— Совершенно верно, — ответил Историк, — видите, если лишить историю дат, то из нее можно выводить весьма полезные заключения. А годами вычислять, когда именно была Троянская война – это не имеет смысла. Потому что эта дата не важна.

— Как масса частицы в коллайдере, — пробормотала Беретка.

— Но если мы есть древние орки, — начала Келли, — значит, нас ждет такое же будущее?

— А здесь история опять пасует. Главное – это определить «мы». Да, основную массу ждет. Но вам до масс особого дела, как я понимаю, нет.

— А уж массам до масс тем более никакого дела нет, — сказала Беретка.

— Давайте вернемся к «никакому человеку», — попросила Келли.

— Понятие «никакой человек» связано с красотой. Такое понятие, как красота… даже если эстетика… такие понятия не используются в исторической науке.

— Почему? Сколько всего творилось ради красоты! Та же Троянская война как пример.

— Действительно… но, наверно, считалось, что это не научно.

— Начинать войны из‑за красоты действительно не научно. Но их же начинали, — Келли улыбнулась.

— Это из науки как‑то выпало. Да из нее очень много всего выпало… Наверно, потому, что в последнее время из‑за красоты войн не начиналось.

— Последнее время – это не критерий. А исторической науке известно, что красивые люди более склонны к войнам, чем не красивые? Я думаю, что без дат и без карт история еще может существовать, — сказала Беретка, — но без понимания красоты, или эстетики… У истории есть закономерности. Закономерности остаются закономерностями без всяких дат, а последовательности остаются последовательностями. Более того, без дат их легче вычислять, потому что часы народов не обязательно совпадают с часами хронологии.

— Вы все время толкаете меня на запретную территорию, — грустно сказал Историк.

— Мы божественны, — размеренно и гордо сказала Беретка, — нам можно.

---

— Вы знаете… На самом деле у исторической науки есть свой скелет в шкафу. Дело в том, что вся эта наука имеет в основе один миф…

— Это сказка про Красную Шапочку?

— Да… кто вам сказал… ах, впрочем, эту тайну вы все равно не раскроете. Ее некому раскрывать. Я много об этом думал, и у меня появилось свое, особое мнение о Красной шапочке.

— Меня это жутко интересует, — сказала Беретка.

— Вы представляете, что такое вирус? Просто вирус, или компьютерный вирус. Не важно. То ли сказка о Красной Шапочке была вирусом, то ли эта сказка была носителем для вируса… Вирус – это вирус нелогичности, вызвавший мировую эпидемию. Потому нелогичность везде и во всем. После того, как эта сказка проникла в науку, из нее стала уходить логика. И стали уходить люди, приверженные логике. И всё, всё стало нелогичным.

— А логике можно научить? – спросила Келли.

— Я думаю, правилам логики научить можно, — сказала Беретка, — но люди резко делятся на две группы: одни применяют логику, а другие не применяют. Правилам научить можно, а свободному применению – нельзя. Я думаю, способность логического подхода – она врожденная. Как и любопытство.

— Я соглашусь, — сказал Историк, — если бы логике можно было научить, в гуманитарных науках все бы давно научились применять логику. Логика – это главное! Такое мое скромное заключение. Но они не научились. Они именно потеряли логику. А в этих науках есть только массив данных и логика!

— Логике нельзя научить, как и любопытству, — сказала Келли.

— А сказка про Красную Шапочку нелогична, — вспомнила Беретка.

— Она совершенно нелогична. И насколько она нелогична, настолько нелогична современная историческая наука. Потому что сказка есть фундамент.

— Но как эта сказка оказалась фундаментом исторической науки? — спросила Келли.

— Понимаете, после того, как ради политкорректности были отменены даты, на это место нужно было что‑то поставить.

— А какой была древняя система?

— В древние времена летоисчисление определялось цифрами. Но поскольку у разных народов были разные цифры, было решено от цифрового летоисчисления отказаться. Разные системы летоисчисления могли вызывать конфликты и были политически некорректны – люди могли болезненно воспринимать год, написанный чужой цифрой. Более того – с цифрами были связаны негативные события в жизни народов, которые тоже могли оскорбить чьи‑то чувства. Поэтому были принята существующая сейчас система двенадцати животных. Сейчас год быка, за ним будет год тигра. Через двенадцать лет круг повторится. И никаких конфликтов. Но тоже никому этого не говорите… Не то что секретно, но… сами понимаете.

— С картами произошла та же история, — протянула Келли.

— Конечно. Ничто так не разжигало конфликты, как карты.

— Как я понимаю, после отмены дат и карт на их место в исторической науке была поставлена сказка про Красную Шапочку. И все ссылки, которые вели к датам и картам, были перенаправлены на эту сказку, — Беретка вопросительно посмотрела.

— История без дат и карт обладает каким‑то непонятным обаянием. Вроде бы вся суть истории исключена – но удивительно, она именно начинает проявляться.

— Наверно, даты и карты не были сутью истории. Нужно заметить, что именно тогда, когда история располагала и датами и картами, про нее было сказано, что «история учит только тому, что история никого ничему не учит», — Беретка улыбнулась и пожала плечами.

— Мы начали с политкорректности, потом перешли к исторической корректности, потом – к психологической корректности. И закончили полной корректностью, где только выражение серости признавалось правильным поведением. Та же серость стала считаться и правильным прошлым, и правильным будущим. Все было из благих пожеланий. Потому что нельзя запретить обижать людей, не запретив обижать серость. А чтобы не обижать серость, нужно врать, что она не серость…

---

— Спасибо, мне все понятно, — сказала Беретка, — а какие у вас еще есть интересные секреты?

— Неполиткорректные, — улыбнулась Келли.

— Эти секреты везде. В начале беседы мы говорили про богов. Я для примера скажу. Древние проводили исследования, пытаясь разгадать родословную богов. То есть, какой бог в какого трансформировался на протяжении истории. Но, к сожалению, эти данные оказались утраченными. Трудно представить, что они ничего не нашли. Даже сейчас мы можем выявлять трансформации, например, «Митра – Индра». Возможно, они нашли что‑то, что предпочли не просто засекретить, а даже уничтожить.

— Получилось следующее… Выходит, когда‑то между Индией и Европой жили люди, которые имели истинное представление о богах. А потом образы богов начали искажаться, и в таком искаженном виде пришли в наше время. Откуда те люди получили это знание? И где они нашли такие силы, чтобы распространить свое знание на большей части мира? Были еще египетские боги. Но они так и не вышли за пределы Египта. Как и месопотамские. А эти боги прошли весь мир. Чувствуется разница… А нам неизвестно даже название этого народа.

— Да, мне все рассказывают, что означает красная беретка. Что по вашему?

— У древних были специальные войска. Они спускались на землю с неба. И они носили красные беретки.

— Наверно, это было божественно!

— А что означает этот значок на беретке? Серп и молот? – спросила Келли.

— Он был у многих, он присутствовал и в Европе, и по всему миру. Когда‑то был символом орков. А в чем его реальная суть, никто не знает.

— Это не знак единства светлых и темных богов?

— Его обычно относили к темным богам или демоническим силам. Часто сочетался с пентаклем. Но те, кто его носили, почему‑то относили себя к светлым силам.

— Светлые силы с темной или демонической символикой?.. – спросила Беретка.

— Такое встречалось сплошь и рядом в истории. Во многих языках слово дьявол совпадает со словом бог в других языках. Это происходит и из‑за войн, в которые люди, как они по невежеству думали, втягивали богов – когда людям казалось, что их бог сражается с чужим богом, или из‑за того, что люди разочаровываются в прежних богах и потому называют их демонами… Да и само слово «демон» происходит от названия индуистских богинь.

— Люди ограниченны и не понимают. – сказала Беретка и притворно улыбнулась.

— А как работает механизм ограниченности, не понимаем даже мы, — сказала Келли.

— Будем искать, — улыбнулась Беретка.

— Да, а сейчас что этот знак обозначает? – спросила Беретка.

— Да ничего. Просто брошку, — усмехнулся историк.

Беретка и Келли встали, взяли сумочки и пошли к выходу. И тут Келли обернулась:

— Была ли Атлантида?

— Была. В Европе.

— Она утонула?

— Нет, чиновники разворовали. А народу сказали, что утонула.

---

Падал легкий снежок. Они шли по аллее к машине.

— Что же это получается? – Беретка выразила удивление, — бабушки нет, орков нет, древних нет, карт нет, дат нет, логики нет, почти весь мир состоит из иллюзий!!

— Да… – протянула Келли, — чем с этим миром разбираться, проще новый построить.

— Мы сами будто не из этого мира… да, наверно, из какого‑то будущего. Или из прошлого… А я поняла… в этом сне ведь была дана разгадка… Я не поняла разгадку сразу! А сейчас поняла!

— Что ты поняла? Я ничего из того, что ты сказала, не поняла, например.

— Сон ведь был не про орков, сон был про демонов!

— Смотри, смотрят, но не видят. Это ограниченность невежеством или демоническая одержимость?

— Ты спросила. Наверно, бывает и так, и так.

— Нужно понять, где заканчивается невежество и начинается демоническая одержимость.

— Да вроде так, — Келли посмотрела в сторону, вспоминая, — желание причинять лишние страдания живым существам – это главный признак одержимости демонами.

— И еще демоническая одержимость – это упорствовать в собственном невежестве, осознавая его. Келли, ты же читала книжки про них. Что это?

— Демоны… Демон – это образ, воздействующий на сознание, возникающий в результате деформации части сознания хаосом. Используя ресурсы человека, демон может жить собственной жизнью. Кроме того, через взаимодействие людей демоны могут объединяться в… демонов, только в больших. О! В супердемонов – которые могут ставить под контроль целые народы. Но демон не может существовать без носителя–человека. Демон стремится к контролю над человеком, а получив контроль, ввергает и человека, и окружающий мир в хаос. Когда демон получает достаточную степень контроля, человек оказывается в состоянии демонической одержимости.

— Выходит так, что демоническая одержимость – это степень человеческого невежества.

— Не… – Келли покачала головой, — есть люди совершенно невежественные, но безо всякой одержимости.

— Тогда… Вслушайся в это слово – одержимость. Оно подразумевает движение, стремление… стремление к компенсации?

— А может быть, — Келли остановилась, но потом продолжила движение, — стремление к компенсации недостатков, то есть собственного хаоса, оказывается невыполнимым, цель компенсации невыполнима, но человек продолжает движение к этой компенсации… И так рождается демон!

— Да, человек не может компенсироваться за свой счет, и в этом стремлении он как раз и причиняет лишние страдания живым существам, осознанные страдания, бессмысленные страдания.

— А потом, — Келли подошла к машине и открыла дверь, — человек разрушает свое сознание, или демон начинает разрушать его сознание, и картина мира, которую видит человек, меняется и становится хаотической, неадекватной.

— А я подумала… – Беретка села в машину, — Видят все по–разному. А как демоны видят богов? Демоны, и одержимые демонами, вполне возможно видят богов как темных кровавых монстров, которые покушаются на их жизни. Демон именно дает свое вИдение мира носителю. Да, люди могут и заблуждаться, например, как тот монах, который увидел в светлой богине демона.

— Стремление к компенсации может быть и подсознательным…

— Стремление – да, — Беретка пристегнула ремень безопасности, — но действия – нет. Никто и ничто, кроме демонической одержимости, не может заставить человека мучить собак и кошек…

— Ректор

Удар по стеклу был таким, что всю машину тряхнуло. Лобовое стекло треснуло сверху вниз. Искаженное лицо оказалось в считанных сантиметрах от лиц Беретки и Келли. Девушки завизжали во весь голос одновременно.

Келли перестала визжать первой и взяла Беретку за плечо. Лицо, не мигая, смотрело на них через стекло выпученными, явно мертвыми глазами. Тонкий ручеек крови протек вниз вдоль трещины.

— Познакомься… – медленно и тихо, не закрывая до конца рта, сказала Келли, — это наш ректор.

Келли и Беретка выскочили из машины, оставив двери открытыми. Человек лежал на капоте прямо – так, как он вылетел при ударе ровно вперед, ноги болтались в воздухе. В бампер упиралась инвалидная коляска на велосипедных колесах. По направлению к машине бежала, точнее, пыталась бежать женщина средних лет. Келли ошарашенно смотрела то на труп, то на коляску, то на горку, с которой эта коляска съехала.

— Это ваше? – тихо спросила она подбежавшую женщину.

— Мое… Он мертв?

— Мертвее не бывает. Он свернул себе шею, — сказала Келли без всякой интонации.

Женщина как‑то расслабилась, и на лице ее появилось странное выражение, что‑то вроде расслабленной улыбки.

— Почему он не нажал на тормоз… – начала Келли, указывая взглядом на коляску — здесь же есть тормоз…

— Он не привык… он только кричал, чтобы его остановили… он привык к вниманию. А я не смогла догнать, когда коляска покатилась вниз.

Вокруг начал собираться народ. Кто‑то сказал, что полиция и медики уже выехали. Время шло.

Беретка болталась, не находя себе места, за толпой. Келли болталась, тоже не находя себе места, но вокруг машины. Тем более стоять было холодно, замерзали ноги. А сесть в машину погреться желания почему‑то не возникало. Периодически их траектории пересекались.

— Беретка, ты как? – спросила Келли.

— Да я уже привыкла… – спокойно сказала Беретка, — как хорошо, что мозги не вылетели…

— Все закономерно, — сказал стоящий рядом бородатый человек, — ректор традиционно избирается из альтернативно одаренных, у него лобовая кость, наверно, сантиметров пять… а шейка‑то слаба оказалась.

— А вы?.. – спросила Беретка.

— Я – физик. Специалист по богословскому наследию Ньютона и его толкованиям.

Беретка, еще находящаяся в остаточном трансе, спросила:

— А вы знаете законы Ньютона? Как рассчитывать силы?

— Тише, тише, это не всем дано, это некорректно к людям, — он оглянулся и быстро прошептал Беретке на ухо, — знаю!

И тут же отбежал на безопасное расстояние.

Люди подходили, смотрели и уходили. Подъехала полицейская машина, из нее вышли двое.

— Чья это машина? – спросил полицейский, осматривая труп с разных сторон.

— Моя. И это в нее въехало, — отозвалась Келли.

— Вы так прекрасны… вы так расстроены. Примите мои соболезнования, — сказал полицейский, — мне действительно очень жаль вашу машину. Но пока не приедут медики и эксперты, мы не можем это с нее снять.

— Я думаю, все понятно, — сказал второй полицейский.

— Этот идиот… – начала Келли.

— Нет, нужно говорить этот альтернативно одаренный идиот… ой…

— Да, этот альтернативно одаренный идиот не догадался нажать на тормоз коляски, и потому помял мою машину и разбил стекло.

— Мы все поняли, сейчас мы все запишем, а потом приедут медики и уберут это.

Время тянулось. Люди подходили, смотрели, уходили. Иногда они сосредоточивались в группы по два–три человека, и что‑то обсуждали. Беретка периодически подходила и слушала отрывочные фразы.

— Он известен своими максимально политкорректными комментариями к «Сказке о Красной шапочке». Он написал 140 тысяч комментариев, каждый не длиннее 140 букв. Его физические возможности не позволяли удерживать в памяти больше.

— А вы занимаетесь абсурдионной визуализацией шизофренизации?

— Вот так всегда… ждешь, ждешь, когда твою машину заденет лимузин Прекрасного Принца…

— Боги, конечно, больше любят себя, чем людей… Но иногда, именно иногда, когда у людей дела становятся совсем плохо, боги протягивают руку помощи…

— Шизофренизацию не видно без визуализации. Люди поступают щизофренично, но они этого не видят.

— Вы знаете… Я скажу вам по секрету… Некоторые ученые верят, что появление Красной Беретки завершит виток спирали в развитии науки, начавшийся с Красной Шапочки, и начнет новый виток.

— Визуализация шизофренизации бывает логическая, которая мало кому доступна в восприятии, и абсурдионная, видимая большему числу людей.

Подошел и Историк, с которым только что разговаривали. Он пристально осмотрел машину с трупом, присвистнул и подошел к Беретке

— Ваша работа?

— Несчастный случай, — хмуро сказала Беретка.

— Что‑то кроме вас я не вижу здесь божественных сущностей…

— Не смешно.

— Не смешно. Божественно. Заходите, если что… почаще… всегда вам рады, — и историк пошел к своей машине.

Было уже темно. Келли бегала вокруг машины и полицейского подобно тигру в клетке. Беретка прохаживалась взад–вперед. Все, что было вокруг, она уже раскрасила.

— Так, где медики? Этот труп мне уже как родной, мы четыре часа здесь торчим, — с подчеркнутым равнодушием спросила Келли.

— Я только что звонил. Вы знаете, медики не приедут. Похоже, у них есть дела поважнее.

— Удивительно. То есть, просто не приедут?

— Я сам удивлен… Раньше они приезжали на трупы в первую очередь. Интересно, какие такие дела могут быть у медиков, кроме как выезжать к трупам… Что‑то меняется в этом мире.

— Но вы все запротоколировали?

— Да, все записано, все верно. Стекло мы с него вычтем. Дело техники.

— Тогда мы делаем так. Беретка, садись на заднее сидение! – крикнула Келли резко.

Беретка не стала спорить и быстро села.

— Теперь так! – Келли села за руль, медленно пустила машину на поворот вперед, а потом дала быстрый ход, вылетела на обочину и резко нажала на тормоз. Машина с визгом остановилась. Труп слетел и с глухим стуком, издав хруст, свалился на землю.

— Согласитесь, — крикнула Келли полицейскому, — это лучше, чем если бы он примерз и его пришлось отдирать.

Полицейский вздохнул, а его взгляд выразил абсолютное равнодушие.

— Счастливой вам ночи! Не замерзайте, — крикнула Келли вслед, и машина пошла по дороге вперед. Полицейский еще раз улыбнулся и помахал вслед рукой.

— Келли

— Мы опять кого‑то прикончили! Это входит в систему… – Беретка выразила неприятное удивление.

— Он сам в нас врезался.

— Ты – Кали!

— Кали, Кали… Колли! собака такая. Лохматая, — и Келли растопыренными пальцами подняла свои волосы, — гав–гав.

Беретка промолчала, глядя в пол. Келли горько улыбнулась:

— Да, конечно. Сейчас поймаю демона, оторву ему башку и буду тут тебе плясать с высунутым языком. Вот, например, на этой тумбочке. В нижнем белье.

Беретка задумалась и промолчала.

— Если ты улыбнешься, хочешь… я тебе правда станцую! Представляешь, богиня Кали танцует для девочки Беретки. Да хоть без белья. Как?

Беретка промолчала, но сосредоточенное выражение с ее лица сошло.

— Так что мы сделаем? Принесем в жертву кролика? – продолжила Келли.

— Зачем богам твой кролик! – грустно сказала Беретка.

Келли встала за спиной у Беретки и положила ей руки на плечи.

— Да, богам нужно кое‑что поинтереснее, – руки Келли пошли вниз, — Мы принесем в жертву…

И Келли мгновенно воткнула пальцы Беретке в ребра и начала щекотать

— Беретку!

Беретка завизжала от щекотки и вырвалась. Келли мгновенно заняла позицию за круглым столиком, так чтобы бегать вокруг него. И показала Беретке язык.

— Ты меня все время хватаешь и убегаешь!

— А как же тебя, такую прелесть, не хватать! Нет, ты скажи?

И вдруг Келли прыгнула вперед, опрокинула Беретку на диван и снова начала щекотать.

— И помучить, помучить…

Не прекращая визжать, Беретка сконцентрировалась и тоже нащупала ребра Келли. Пространство офиса взорвалось двойным визгом.

---

Они лежали на диване. Келли встала первой.

— Не, Келли, ты меня не запутаешь. Келли — Кали. Почему мне тогда это все кажется?

Келли встала, поправила одежду и улыбнулась:

— Красавица, у тебя ассоциации. У тебя на стене висит Кали, и это первично… Заметь, у тебя, а не у меня. Ты думаешь о Кали, я немного похожа на Кали, мое имя похоже на имя Кали, в результате тебе снится Кали, и в снах путается со мной… Так смотришь, будто я кому‑то голову отрезала… А… – Келли открыла рот. И после паузы сказала:

— Да. Ужас.

Келли замолчала. Подумала. И продолжила:

— Извини, Беретка, но если это Кали, то Кали – это все‑таки ты.

— Знаешь, Келли, что еще меня смущает? Как только речь заходит о жертвоприношениях, ты становишься подозрительно возбужденной.

— Я не знаю даже… – на этот раз удивленной была Келли, — Давай я скажу тебе все, что думаю… Понимаешь, я считаю, что в них что‑то есть… Что они – одна из высших форм проявления человеческого божественного. Да и человеческой эстетики тоже.

— С эстетикой, я может, и соглашусь…

— Ты знаешь, все время, пока мы читали книги, я обращала внимание на описание жертвоприношений. И ни в одном описании я не увидела правильного жертвоприношения.

— Что значит правильного?

— Я думаю… нет, я знаю, что жертвоприношения совершаются людьми для себя, и приносить в жертву нужно именно своих. Но люди всегда, во всех книгах, хотели обмануть богов. Они придумали замещать собственные человеческие жертвы военнопленными, детьми бедняков, купленными рабами, животными, даже растениями… А ведь смысл – принести в жертву то, что дорого, и приносить в жертву должен тот, кому это дорого. А они уподобляются маленьким детям, которые, играя в прятки, думают, что если они не видят, то их тоже не видно. Неудивительно, что жертвоприношения у них никогда не работали. И неудивительно, что боги были всегда недовольны. Самое смешное – боги были недовольны жертвоприношениями!

— Жертвоприношение может быть совершено в состоянии просветления, а может быть совершено в состоянии невежества. Так же, как почти любое действие. Это общее место. – сказала Беретка.

— Да, именно просветленных жертвоприношений я в истории не нашла. Хотя жертвоприношения ведь были, возможно, когда‑то они были просветленными. Ты можешь себе представить: небожественное жертвоприношение. Просветленное жертвоприношение – оно всегда богам, и никогда людям. Жертвоприношение – если оно действительно просветленное, а не убийство барашка — не может быть небожественным.

— У жертвоприношений есть какой‑нибудь простой божественный смысл?

— Смысл жертвоприношений есть уменьшение ненужных страданий. Но люди давно этот смысл утратили, как и множество других смыслов. Если бы жертвоприношения были ошибкой, они были бы крайне редки. Но они повсеместны. Они проходят почти через все развитые культуры. Не может быть, чтобы была ошибка.

— Мы всегда разбираем со стороны божественного начала. А какие еще смыслы могут быть у жертвоприношений?

— Жертвоприношения – это средство оптимизации ресурсов.

— Фу, Как грубо. Хотя, возможно, тоже верно — сказала Келли.

— Скелет

Скелет мирно стоял в углу и рассматривал вечность сквозь противоположную стену. Беретка вылетела из кладовки пулей.

— Мы говорили, что никаких украденных вещей Полицейский в храм не передавал. То есть, богам не передавал. Потому это не имеет отношения к культу богини Кали.

— Было такое, — сказал Скелет.

— Подозреваемых двое – я и Кали, или одно в двух лицах?

— Да, я помню.

— А это что? – Беретка вытащила из‑за спины пистолет.

— Это пистолет убитого, отданный вам Полицейским, — Скелет был само спокойствие.

— Я начинаю себя побаиваться, — сказала Беретка.

— Вы то, что вы есть.

— Я – проявление Кали, — Беретка сделала губки бантиком. — Привет. Что будем делать?

— Смиряться. Если это так, то просто принимать это, как есть. Но я не думаю, что это доказано. Сначала все нужно уточнить.

— Как с этим можно смириться?

— «Покорных рок ведет, а непокорных тащит»… Для кого‑то все этой фразой заканчивается. Для кого‑то все ей начинается. Рок – это воля богов. Воле богов нужно следовать.

— Я буду следовать. – Сказала Беретка. А потом еще подумала и сказала:

— Нужно съездить к Полицейскому.

— Полицейский

Беретка сидела напротив Полицейского – так, как это было много раз. Полицейский сиял.

— Я выбрал стратегию максимального охвата и провожу тактику окружения противника, — Полицейский был подчеркнуто серьезен, но было заметно, что он весьма доволен собой.

— Вы хотите рассказать мне что‑то интересное? – Беретка была подчеркнуто спокойной.

— Да. А можно я начну издалека? – и, как только Беретка согласно кивнула, Полицейский начал говорить с жаром, почти с восторгом:

— Знаете ли вы историю про Герострата? Даже если знаете, я приведу детали. Этот Герострат, чтобы прославиться, поджег прекрасный храм Артемиды. Прекрасный храм. Трудно представить себе что‑то более божественное, кроме вас. Этого Герострата поймали. И он сказал суду, что хотел прославиться в веках, чтобы его имя помнили потомки. Ради этого он так и поступил. Герострата прикончили, а на месте сгоревшего храма построили новый – который и был потом объявлен чудом света. Вроде было все ясно, и дело вроде бы закрыли. И оно оставалось закрытым, как я могу представить, очень долго, до наших дней. Да, они закрыли дело, как я хотел закрыть дело о маньяке – когда вы меня остановили. Я страшно вам благодарен, что вы заставили меня продолжить следствие. И я задался вопросом – а правду ли сказал Герострат суду? А хотел ли он действительно прославиться, или у него был другой мотив?

— Вы нашли новые обстоятельства этого дела? — спросила Беретка.

— Да. Я думаю, мотивы были совершенно другие. Герострат соврал суду. Потому что мотив его был слишком неприличным, чтобы о нем можно было говорить. Возможно, в силу внутреннего уродства он просто ненавидел красоту. А может, его внутреннее уродство усиливалось внешним.

— Я думаю, что человек, совершающий такое, не может быть не уродлив. Как известно, внешнее уродство и внутреннее обычно совпадают. Да, исключения бывают, но они крайне редки. А если добавить поступок, то уродство — налицо.

— Людям свойственно самовыражаться. Кто‑то строит самолет, кто‑то рисует картину, кто‑то пишет слово на заборе. Но есть другое самовыражение. Хотя это трудно назвать самовыражением. Можно понять, например, что какой‑то правитель разрушил чужой храм, чтобы построить свой – да, он уничтожал конкурента. Но давайте вспомним дошедшие до нас античные статуи. Они все обиты и изуродованы. Сбитые носы, сбитые уши, следы от камней, просто разбитые статуи. Но эти статуи были закопаны. И мы не знаем имен тех, кто это сделал. Мы знаем, что это делали определенные группы людей, но кто именно – не знаем. И нигде, ни на одной поврежденной статуе не выцарапано имени того, кто это сделал.

— Демоническая одержимость, — спокойно сказала Беретка, — а по–научному – компенсационное самовыражение.

— Ненависть к красоте, ненависть, доходящая до действия, — сказал Полицейский.

— Ненависть к красоте – это один из вариантов демонической одержимости, — улыбнувшись, сказала Беретка, — Последняя стадия последствий конфликта с реальностью – это самоизуродоваться и изуродовать все вокруг. Это происходит не сознательно, это происходит на уровне, который человек не может осознать.

— Так что комплекс Герострата – просто демоническая одержимость. Герострат не смог признаться в демонической одержимости, поэтому ему и пришлось что‑то выдумывать про желание славы. Но здесь мы подходим к неожиданному расширению темы, — Полицейский хитро улыбнулся, — дело в том, что красота – это совершенно не обязательно статуя или храм. Вы догадываетесь?

— Красота – это я, — сказала Беретка.

— Красота – это вы, — эхом отозвался Полицейский.

— Дела раскрыто? – Беретка улыбнулась.

— Нет. В том, что мы сейчас обсудили, нет богини Кали.

— Опять Кали. А мне показалось, что все так просто. Ну откуда взялась богиня Кали?

— А мы ее вызвали, — сказал Полицейский. Первым атрибутом был ковер. А жертвой – его первый владелец. Вторым атрибутом были вы – ваша божественность. А я совершил жертвоприношение. В направлении вас, что самое главное. И вот она тут. И еще скажите, что она появилась позже всех этих событий.

— Не думаю, что богини так просто вызываются, — Беретка улыбнулась, этак бы все их вызывали.

— Божественность, присущая вам – очень редкое качество. Так что, далеко не все. Я получил приказ. И я выполнил приказ. И это был не ваш приказ. Богиня направила меня устранить угрожающую вам опасность.

— Я божественная, а боги помогают своим. Это просто.

— Но у нас не один труп. У нас много трупов. Про них вы забыли.

— Вы опять будете говорить про Келли, — Беретка устало вздохнула.

— Она – последний ключ в этом деле, последний элемент в головоломке.

— Ладно, действуйте, — Беретка продолжила в нарочито усталом тоне, — только все сообщайте мне. И без резких движений, пожалуйста…

— Волк

— Волк, расскажи мне о правилах поведения. Откуда они берутся?

— Иногда действительно очень сложно определить, какое поведение правильно, а какое – нет. Если вы потерялись в божественных правилах, смотрите на зверей. Когда вы смотрите на зверей, вы должны замечать отличия и сходства с ними. Там, где вы видите отличия, делайте иначе, чем они. Там, где есть сходство, подражайте им. Я не буду говорить, что чем больше у вас будет информации в этом вопросе, тем выше будет ваша степень просветления. Это не божественный, это научный подход, а при таком подходе накопление максимальной информации обязательно.

— А почему зверям можно доверять, а людям – нет?

— Люди подвержены одержимости демонами. А звери одержимости демонами не подвержены, у зверей на демонов иммунитет. Да, звери пребывают в невежестве. Невежество зверей – это божественное невежество. Недоступное людям. У людей божественного невежества нет и быть не может.

— Одержимые демонами люди придумывают для себя другие, свои правила. По тому, что они придумывают для себя другие правила, их можно узнать. Это так?

— Да, есть нарушения правил, вроде бы ничем не грозящие нарушителям. Но люди и волки знают, что нарушившие одно правило как правило нарушат и другие.

— Как можно проиллюстрировать божественные правила?

— Сама форма человека предполагает правила его поведения. Вы не можете согнуть руку в локте в обратную сторону. Потому что в соответствии с божественными правилами она сгибается в локте только так, как сгибается. Но с помощью специальных средств мы можем согнуть ее в локте в обратную сторону. Поверьте, будет очень больно. Но так же точно обстоят дела со всеми божественными правилами, которые предписаны для людей. Их можно нарушить – точно так, как согнуть руку в неправильном направлении. И инструментом пытки скорее всего выступит общество. Это можно сделать. Но зачем? У волков нет такого вопроса.

— Здесь — не зачем, здесь — почему. Потому что в силу собственного невежества люди иногда считают себя божественнее богов. Они об этом не говорят. Но подразумевают, говоря себе – «так лучше».

— Как же я рад, что мы, волки, не подвержены демонической одержимости!

— Космогония

«Но ведь я уже была здесь – подумала Светлая, — да, это тот самый собор в брошенном городе… это повторяется». Она была одета тепло, как тогда, и в руках у нее была беретта. Она стояла у тех самых кирпичей и смотрела на них.

Вошел Митра. Он тоже был тепло одет – в серую ватную куртку, утепленную кепку и сапоги. Они подошли с разных сторон к сооружению из кирпичей. В руках Митры возникла тонкая трость.

— Изначально был хаос. Когда хаос окончательно уравновесился, он обрел структуру. Подобно тому, как ее приобретает случайно рассыпанная крупа. Подобно тому, как частицы воздуха равномерно распределяются. Большое количество случайных данных превращают хаос в структуру. Но структура не есть хаос.

Митра указал тростью на центральную группу кирпичей, стоящих вертикально:

— Структура стала Абсолютом. Абсолют начал создавать миры, отвоевывая пространство у хаоса.

Митра указал на две окружности кирпичей вокруг окружности Абсолюта:

— Но хаос остался, его осталось очень много. Невежество – это остаток первобытного хаоса. А искаженный Светом Абсолюта хаос породил демонов. Демоны чувствуют невежество и через него проникают в мир людей.

Чем дальше от Абсолюта – тем больше хаоса. Божественные миры близки к Абсолюту и просты. Мы – здесь.

Митра ткнул мелом во второй круг, где сидели четыре куклы:

— Мир людей дальше от Абсолюта и сложнее. Наступаем сюда.

Митра ткнул тростью в третий, внешний и последний круг:

— В мире людей есть наши союзники. В мире людей обитают демоны. В мире людей есть невежество.

— Кто такой дьявол?

— Это выражение страха людей.

— Это не бог?

— Нет, нет такого бога.

— А с кем вы воюете?

— Мы воюем с хаосом; эта миссия возложена на нас Абсолютом; есть мнение, что для этой миссии мы и были созданы.

— Хаос – это бог?

— Никто не встречался непосредственно с хаосом. Мы сражаемся с ордами Майи; а Майя – главный демон хаоса, глава мириадов демонов, проявление демонической иллюзии.

— Кто‑нибудь из богов видел Майю?

— Нет, не видел. Мы верим также, как и люди. И в Абсолют, который никто из богов не видел, тоже.

— Как увидеть хаос?

— Хаос – это состояние большей части материального мира и человеческого сознания. Он кругом.

— Ну и здорова же ты спать!

Беретка вздрогнула. Ее глаза раскрылись на всю ширину. Было темно, свет пробивался откуда‑то с краю. «Где я? Я не сплю?»

— Пора стелить, — сказала Келли, и свет появился.

Беретка лежала на спине на диване, а Келли держала в одной руке черную книгу с пентаклем на обложке, а в другой – открытую, синюю с картинкой, которую она сняла с лица Беретки.

— Келли, записывай, три круга, стрелка наружу, стрелка изнутри!

Келли приоткрыла рот, но с присущей ей ловкостью отложила книги, схватила ручку и стала рисовать. Беретка продиктовала все в точности.

— Интересная штука, — сказала Келли, — это космогония…

— Что такое космогония?

— Космогония – это когда кто‑то гонит пургу про космос… – тихо сказала Келли.

— А кто не гонит? И не пургу?

— А вот этого уже точно никто не знает…

— Как проверяются глобальные системы?

— Глобальные системы, — Келли посмотрела сосредоточенно, — проверяются тестированием на непротиворечивость.

— На непротиворечивость самим себе, — эхом отозвалась Беретка. А потом всмотрелась в рисунок:

— Но… это ведь карта! Это еще и карта. Это самая первая карта! Карты возвращаются?

— Возможно… Если есть первая, то могут появиться и остальные…

— Келли

Платье Беретки было из плотной ткани, темно–зеленым. Начиналось оно с лямки, наброшенной на шею, которая скреплялась серебряной брошкой на груди. С этой брошки, собственно, начиналось платье, с ярко выраженного лифа, который плавно переходил — по прямой — в стороны и, плавно оборачивая бока, оставлял половину спины открытой. Оно было приталенным – именно на талии, где переходило в узкую нижнюю часть с разрезами по бокам, которая заканчивалась на несколько пальцев выше колен. Разрезы по бокам были сделаны так, что открывали ноги только при движении и оставляли до талии примерно длину ладони закрытого места. Конечно, при желании ножку можно было показать и стоя, и сидя. Что Беретка тут же проверила перед зеркалом.

Платье Келли было насыщенно–фиолетовым, из достаточно легкого материала. Оно держалось на двух бретельках, образуя рискованные вырезы спереди и сзади, потом шло прямо, переходя в подобие широкого пояса выше и ниже талии, а дальше переходило в широкую нижнюю часть, оставлявшую колени открытыми.

— Ой, у нас одинаковые туфли! – сказала Келли.

— Успокойся, у нас одинаково идеальный вкус.

— А я почему‑то спокойна… – беспокойно сказала Келли.

— Лодочки – это классика. Мы – тоже классика. Зато наши платья как следует оценят. Не отвлекаясь на туфли.

— А как ты понимаешь классику?

— Я – через музыку. В музыке она определена. А то, что соответствует по стилю классической музыке, и есть классика.

— Сама придумала? – спросила Келли.

— Не знаю… – ответила Беретка, надевая туфли.

После этого она снова подошла к зеркалу, взяла себя за грудь снизу двумя руками и потрясла, чтобы все сошлось.

— Ой, а мне можно? – и, не дожидаясь ответа, Келли подошла к ней сзади и тоже несколько раз таким же образом встряхнула Беретку.

— Своими тряси, — сказала Беретка самодовольно. Но не шевельнулась. Келли улыбнулась, еще раз также встряхнула Беретку и отошла.

С улицы раздался автомобильный гудок.

— Это такси! Ты готова к покорению мира?

— Было б что покорять… – притворно ответила Беретка.

Профессор. Март

Беретка и Келли показали билеты на вахте и прошли в широко распахнутые двери. Это был большой зал, заполненный множеством людей – но так, чтобы можно было свободно перемещаться и видеть при желании почти всех. Середина была пустой. По краям стояли столы с напитками и закусками. Вокруг них в основном и кружился народ, оглядываясь, здороваясь, что‑то обсуждая, но непосредственно к столам пока никто не подходил. Напротив входа была сцена с микрофоном. Освещение было оригинальным – при том, что сцена и центр были хорошо освещены, столы по краям находились в полумраке. Беретка и Келли вошли и как раз оказались в этом полумраке. И пошли в нем, рассматривая людей, рассматривая платья, по направлению к сцене.

— Здравствуйте, вы меня помните? Вы Красная Беретка и Келли, — это был Физик.

— Здравствуйте, мы не сразу узнали вас, — сказала Беретка, — полумрак.

— А это специально… чтобы если кто‑то кого‑то не узнает, то можно было ссылаться на полумрак. Правда, хорошо придумано?

— Правда… вы знаете, мы мало тут кого знаем… вы не введете нас в курс дела? – спросила Келли.

— А никакого особого дела и нет. Сначала пара–тройка приветственных выступлений, потом фуршет и для желающих бальные танцы.

— Но ведь это прием по случаю назначения нового ректора… вы нам расскажите в паре слов… и, может, покажете? – Беретка скромно улыбнулась.

— Расскажу с удовольствием. Но покажу – вряд ли, — Физик хитро и довольно улыбнулся, — у нас будет самый лучший ректор.

---

— Он настолько просветлен в знаниях? – спросила Беретка.

— Да бросьте, — Физик засмеялся, — у него водянка головного мозга. Он тихо и мирно лежит в больнице, получая через трубочку питательный раствор. А через две другие трубочки…

— Не надо продолжать, я догадываюсь, — сказала Келли.

— Мы – лучший университет в плане политкорректности. Его альтернативная одаренность максимальна. Но вы же понимаете – теперь можно будет действительно что‑то искать, что‑то исследовать. А не переписывать комментарии к «Сказке о красной шапочке» каллиграфически.

— Но все‑таки, как его удалось назначить ректором? – Беретка изобразила удивление.

— У него свыше трехсот научных работ.

— Он же идиот, не способный не то что писать, даже думать.

— Есть очень старая научная традиция – первым именем в любой научной работе должно стоять имя человека, не имеющего к этой работе никакого отношения. Добавьте политкорректности – вот он и стал научной знаменитостью.

— Пародия на пародию пародии пародии на пародию…

— Совершенно верно.

— Какие вы молодцы. Этот персонаж будет посерьезнее говорящего скелета.

— Все благодаря вам.

— Благодаря Келли, вернее, ее несчастной машине.

— Иногда, иногда, очень редко, но когда дела идут действительно совсем плохо, когда действительно надо – боги протягивают руку помощи. Я в это верю.

— Верьте, — сказала Беретка, улыбнулась и прошла вперед.

— Здравствуйте! Я не узнал вас без красной беретки, — Профессор шел им навстречу. Беретка и Келли одновременно засмеялись. Профессор немного удивился и тоже, заразившись, засмеялся.

— Разве истинная сущность Красной Беретки в ее беретке? – Красная Беретка улыбнулась.

— Истинная сущность Красной Беретки – это божественность. Но все люди разные – и для некоторых сущность Красной Беретки в ее беретке. Я все помню. Но… не сейчас. Сейчас пойдемте к трибуне – все ждут вашего выступления.

— Но… Моего вступления? С чего бы это? Я просто девушка.

Профессор вздохнул и посмотрел в пол, выдержав паузу.

— Вы не просто девушка. Вы символ.

— Как это?

— Вы понимаете… Вы красивы, умны, здоровы… Вы не просто неполиткорректны, вы сама неполиткорректность. Согласитесь, это такое не часто встречается. А поскольку вы – сама неполиткорректность, с вами можно говорить на любые темы. Помните, обидеть кого‑то – этого мы боимся больше всего, хотя иски уже давно никто не подает. Вас нельзя обидеть неполиткорректностью, даже случайно. Так что вы даже больше, чем символ.

— Я…

— Да, да, конечно, вы ведь не просто божественны, вы легенда, так что пойдемте, — он двинулся к трибуне.

— Хорошо. — Беретка пожала плечами, улыбнулась с показным удивлением и пошла за Профессором. Они поднялись на трибуну. Профессор взял микрофон.

— Господа! Мы – люди науки. Мы развенчиваем иллюзии, мы ищем истину. Но хотя мы и люди науки, но мы все‑таки люди. И мы бываем несколько суеверны. И нам, как людям, хочется, чтобы легенды сбывались. Легенды действительно могут сбываться, если идти им навстречу. – Профессор сделал многозначительную паузу, — Сейчас перед вами выступит наша прекрасная гостья – Красная Беретка.

Раздались аплодисменты.

---

Под их шум и гул профессор тихо добавил:

— Пожалуйста, по–политкорректнее.

— Конечно. Я постараюсь сыграть по вашим правилам.

Беретка взяла микрофон и оглядела зал. Все смотрели на нее. «Хорошо!!»

— Господа! Позвольте мне поблагодарить вас за приглашение и разделить вашу искреннюю радость и ваши надежды по случаю назначения нашего нового ректора.

Мне известно, какие надежды с ним связывают многие из вас. Да, вы хотите развивать свои направления, открывать что‑то новое, раскрывать свои знания для людей. У меня несколько пожеланий.

Думая о чем‑то сложном, я желаю вам не забывать о простом. Да, обычно люди помнят много сложных вещей, но забывают самые простые истины. Например, такую истину, что все люди разные. Все это знают. Но когда вдруг эту истину нужно вспомнить, она почему‑то забывается. Эта истина забывается везде — от научных исследований до конкурсов красоты. И часто получается, что вместо верного и простого результата получается сложный и неверный.

Я желаю вам никогда не забывать о смыслах. И о том, что смыслы имеют иерархию. Это тоже простое, которого большинство людей не видят… Мы же помним, что люди разные? Я желаю вам, чтобы делая что‑то, исследуя что‑то, вы всегда знали, зачем это делается. А именно, в чем смысл деятельности. Наука древних известна своими грандиозными сооружениями, совершенными по форме, но лишенными всякого содержательного смысла. Я желаю вам не повторять их ошибок. Невежество может принимать просветленные формы, но оно от этого не становится меньшим невежеством по содержанию.

Я желаю вам всегда помнить, что этот мир полон иллюзий, и перед любым делом выявлять истинную сущность вещей. Всегда помнить и искать свою внутреннюю сущность. Зная ее, любой путь – что через внешний космос, что через внутренний – становится короче, проще и веселее.

И в заключение разрешите пожелать вам самых разных успехов, а вашему ректору – долгих лет жизни и плодотворной работы на благо общества. Спасибо.

Раздались аплодисменты. Беретка слегка кивнула головой, отдала микрофон и довольная сошла со сцены.

---

Беретка, Келли, Профессор и Историк стояли около столиков с вином и закуской, в полумраке. В руках у них были фужеры. Народ кружился вокруг, уже наглядевшись на Беретку и Келли, и потому не обращая на них особого внимания. Беретка начала:

— Мне всегда хотелось узнать про науку. Почему все так? Почему на лекциях не дается никакой информации? Почему в книгах тоже нет информации? Ведь в разговорах вы все можете рассказать.

— Все да не всем, — усмехнулся Историк.

— Да, — сказал Профессор, — это, наверно, основная формула.

— Нельзя вместить в сосуд больше его объема, — добавил Историк.

— Восприятие плохо поддается количественным аналогиям, — сказала Беретка. – у восприятия есть не только уровни количества, но у уровни качества. Пороги, так сказать.

— Те же лекции, те же книги, — сказал Профессор, — они могут быть написаны только для тех, кто не может пройти в восприятии дальше первого порога. Потому что тех, кто может пройти, настолько мало, что покажется, что книга совершенно никому не понятна. Именно такая иллюзия и возникнет. Естественно, кому‑то она окажется понятной. Но большинство скажет, что она непонятна, а те, кто говорят, что поняли – просто обманывают. Это создаст проблемы с пониманием. А лишние проблемы такого рода никому не нужны.

— Вы рассказываете подобные вещи только избранным? Только божественным девушкам? — Келли довольно улыбнулась.

— Мы рассказываем это не только девушкам, а всем, кто способен сформулировать, что именно они хотят услышать, — Историк улыбнулся в ответ.

— Тот, кто спрашивает, получает ответ. Но как я понимаю, — Беретка посмотрела в сторону, подумала, — они не спрашивают. Любопытство – это первый порог на пути познания мира. А люди не любопытны. Большинство не переходит даже этого, первого порога. Но как может существовать наука при столь малом количестве людей, которым хоть что‑то интересно?

— На самом деле науки как таковой не существует. Наука предполагает выявление новых знаний. Единственное, что могут сделать люди, желающие что‑то делать сейчас – поддержать научные знания. Даже не передача – хранение. Но запасы того, что уже создано и хранится – огромны. И невостребованы. – сказал Историк.

— Понимаете, может возникнуть иллюзия, что знания кем‑то секретятся. Иллюзия, что знания спрятаны. На самом деле знания не секретятся от людей. Скорее, это люди секретятся от знаний, — сказал Профессор.

— А можно по–подробнее? — спросила Келли.

— Если подходят некрасивые люди, замолкаем. Мы ведь не хотим никого обидеть, — сказал Историк и оглянулся. Профессор начал:

— Можно начать со смыслов. Смысл научной деятельности – выявление сущности вещей и отношений. Иначе говоря – выявление истины.

Профессор сделал паузу и огляделся, а потом продолжил:

— Что есть истина? Истина в том, что люди не равны, в том, что большинство людей совершенно никчемны, в том, большинство находится во тьме невежества… Осознание истины для большинства людей – это осознание истины о себе, но что этим людям можно сказать о них? Правду? Понимаете, нельзя. Они будут страдать.

— Но есть науки, которые вроде бы этого не касаются… – сказала Келли.

— Нет. «Вроде бы», именно вроде бы не касаются. Касаются. Любая наука граничит с другими науками. И если в одной науке сделать прорыв, это повлияет на другие науки. И если одна наука докопается до истины, то эта истина распространится на другие науки. А истина, помним, это – … – Профессор сделал выраженную паузу.

— Это космические холод и кошмар маленького человека, — медленно произнесла Беретка.

— Я думаю, теперь понятно, почему поликорректность проникла даже в те науки, где она на первый взгляд совершенно не уместна.

— Политкорректность каким‑то особым образом связана со «Сказкой про Красную Шапочку»? — спросила Беретка.

— Да, вы идете в верном направлении. Что именно вам пока удалось выяснить?

---

— Мы знаем, что в основу всех современных наук положена «Сказка про Красную Шапочку». Мы знаем, что легенда связывает окончание эпохи Красной Шапочки с появлением Красной Беретки. Да, мы знаем, что это связано с политкорректностью. Не будете вы так любезны рассказать нам детали. Особенно, с чего это все началось?

— Да, давняя история. И не всем ее можно рассказывать… но вам можно. Как вы правильно заметили, началось все с борьбы за политкорректность. Как‑то сами выделились группы, в отношении которых было нельзя допускать оскорбительные высказывания. И не просто оскорбительные, а те высказывания, которые они сами могли посчитать оскорбительными. За оскорбительные высказывания юристы, обслуживающие эти группы, подавали иски – и, так получалось, выигрывали иски. Очень быстро число этих групп умножилось. И число юристов умножилось. Но тут выяснилось, что любое высказывание так или иначе оскорбляет какую‑то группу. Или создает дискомфорт у какой‑то группы. А где дискомфорт – там моральные травмы и опять иски.

Книги перестали выходить. Газеты перестали давать какую‑либо информацию, кроме содержащей отсутствие информации. То же стало с телевидением и радио. Сначала возникли закрытые компьютерные сети, но потом кого‑то оскорбил отказ в доступе – ведь дискриминация, потом кто‑то проник в сеть обманом, и нашел оскорбительную информацию, и их пришлось закрыть. Но орды юристов все искали, кому предъявить иски. В результате пропали даже надписи на этикетках продуктов. Потому что миллионы людей оказались оскорблены словом «жирность».

И тогда правительству пришлось действовать. Было собрано особое совещание, куда были приглашены в том числе и ученые. Его задачей было определить эталон, после которого начиналась неполиткорректность – а именно произведение, которое содержало бы допустимую степень неполиткорректности. Совещание затягивалось, в его процессе тоже подавались тысячи исков. Дела заходили в типик.

И тогда кому‑то вспомнилась «Сказка о Красной Шапочке». Просто пришла в голову. И собрание утвердило эту сказку в качестве искомого эталона. То, что считалось более жестоким и менее корректным, уже не допускалось. То есть, эта сказка была признана мерой политкорректности. Потом многие говорили, что это очень жестокая сказка, но было поздно. Экономики развитых стран уже лежали в руинах. Валютные системы рухнули. Наука была почти уничтожена. Еще одна попытка что‑то изменить могла бы привести к полному краху.

— Помните, мы говорили по этой теме, — сказал Историк.

— Конечно. Да, взгляды, которых придерживается Историк, несколько отличаются от моих. И я согласен, что мой рассказ может быть не верен в деталях, Историк, например, многое оспаривает, многое добавляет. Но такие вещи, как презрение к труду, неуважение к интеллекту, и так далее, они слишком общие, чтобы уделять им внимание в столь короткой беседе.

— А что в ней такого жестокого, в этой сказке? – спросила Беретка.

— Давайте вспомним. С чем обычно ассоциируются дровосеки? Что у них в руках?

— Бензопила, — равнодушно сказала Келли.

— А теперь представьте картинку «Дровосеки вспарывают волку брюхо»… Летящие в стороны куски мяса, разорванные, разбросанные кишки… Это очень жестокая сказка. Но это еще не все. В сказке присутствует бабушка. Не у всех есть бабушки. Если у ребенка нет бабушки, то прочтение сказки могло нанести ребенку сильнейшую душевную травму. Седые ученые плакали над судьбой этих детей… Но им пришлось утвердить и разрешить эту сказку. Потому что больше отступать было некуда. Хотя были протесты, особенно протестовали защитники природы. Представляете, убить волка! А потом ученые собрались на великий конгресс и постановили считать «Сказку про Красную Шапочку» фундаментом всех наук.

— А даты и карты, как я понимаю, выходили за пределы установленных норм, — сказала Беретка.

— Совершенно верно. Но на самом деле они были запрещены еще раньше.

— Я так понимаю, разбросанные кишки показывать можно, бабушек тоже, а дедушек уже нельзя… – сказала Келли.

— С дедушками вышла особая история… и само это слово находилось еще долго под строжайшим запретом. У многих возникали ассоциации. Настолько страшные, что некоторые люди, услышав это слово в детстве, до сих пор страдают ночным недержанием. Именно из‑за ассоциаций с дедушкой были запрещены цифры 18 и 88. Домов с такими номерами на улицах нет.

— Я не понимаю, как Европа после этого выжила, — сказала Келли хмуро.

— Келли, — засмеялась Беретка, — Европа и не выжила…

На этот раз засмеялись и Келли, и Профессор, и все, кто стоял вокруг и слушал. А просмеявшись, Беретка спросила:

— А все‑таки… Откуда вообще взялась политкорректность. Я про нее столько всего слышу. Но откуда?

---

— Древние долго боролись с теми вещами, которые могли быть оскорбительны для каких‑то групп. Это делалось с целью сокращения числа конфликтов. Это делалось с целью сокращения числа человеческих страданий. Именно ненужных страданий. Идея, как они полагали, была благая. Они называли это борьбой за политкорректность. Они добились значительных успехов… Но с самой оскорбительной вещью они до конца справиться не смогли. Речь идет о красоте. Красота оскорбительно неполиткорректна. Но единственное, что с нею смогли сделать – это ее замолчать. Красивых людей перестали показывать по телевидению, перестали печатать в журналах. Стали специально для показа подбирать людей, у которых есть хотя бы маленький дефект внешности. Или серьезные внутренние дефекты.

— Давайте я скажу, — вмешалась Беретка, — а вы, если что не так, подправите. Политкорректность – это медаль о двух сторонах. С одной стороны, политкорректность служит задачам обеспечения безопасности и комфорта. Это то, о чем вы рассказали. Но я думаю, есть причина глубже, причина, которая может лежать в подсознании даже внешне благополучного человека. С другой стороны, она — защитный рубеж, защищающий слабого человека от истин, по степени ужаса сравнимых с бесконечностью космического холода. И если боги действительно существуют, то они беспощадны. Они не жестоки, и они не добры. Они беспощадны и мстительны. Боги как бы говорят: вы не знали правил игры? Но платить придется все равно. Они не прощают, они просто не прощают, и точка. Но месть их справедлива – за нарушением божественных правил следует месть. А божественные правила – еще раз — страшны для обычного человека.

— Я не то что поправлю, я упрощу, — сказал Историк, — да, верно. А что можно было сказать? Что места под солнцем мало, и среди народов всегда будет идти бой за место под солнцем? Что проигравшие уничтожаются? Что есть победители и побежденные – а значит, есть лучшие и худшие?

— А можно и еще проще, — сказала Беретка, — люди невежественные все делают невежественно. Хотя бы потому, что не могут проследить причинно–следственных связей. Потому, что не знают истинных смыслов.

— А вы любите уходить в религию… – сказал Историк, — теоистория…

— Да, — ответила Беретка, — Но противопоставлять науку и религию – это… так скажем, не совсем верно. Религия задает направления для развития науки, а наука корректирует религию. Задача науки и религии одна – отсекая иллюзии, с разных сторон двигаться в направлении раскрытия истинной сущности вещей и явлений. В конце пути они соединятся.

Тем более про невежество науки известно не меньше, чем про невежество религии. А когда наука противопоставляется религии, получаются одинаково невежественные ученые и монахи.

— В «Сказке про Красную Шапочку» нет истины. И нет логики. Так что и в науке их тоже нет, — вставила Келли.

— Получается, что от сказок мы перешли к страданиям, — сказала Келли, — мы с Береткой и эту тему разбирали. И пришли к тому, что страдания не имеют одной природы. Страдания могут быть божественными. Когда есть божественные цели, страдания на пути к ним оправданы. Роды, например – это тоже страдание.

---

— Невежество является причиной всех человеческих страданий – это очень старая цитата, — сказал Историк.

— Лишних страданий. Но есть еще прямое действие хаоса, — добавила Келли.

— Или действие стихийных имперсональных сил, — сказал Историк, — да, страдания почти всегда считались нежелательными. Было и наоборот… Всякие были перверсии.

— Но когда борьбу со страданиями сделали смыслом – она оттеснила смыслы, действительные смыслы, — продолжила Беретка, — когда борьба со страданиями становится смыслом – все остальные смыслы теряются. В борьбе со страданиями страдания умножились многократно.

— А еще они любили бороться со смертью… – сказала Келли, — чем тоже многократно преувеличили число страданий этого мира.

— А в результате в сознании почти всех людей сидит страх. – продолжил Профессор, — Нет, не страх наказания. Это страх кого‑то обидеть, страх кого‑то оскорбить. Именно поэтому люди не пишут правду и не говорят правду. Вы совершенны, и потому вам можно говорить правду. Но люди – нет. Люди, услышав это, будут страдать. Именно поэтому правду никто не говорит и не пишет.

— Какое‑то просвещенное невежество. Типа коллайдера, — вставила Беретка.

— Да. Именно сознательное, именно просвещенное невежество.

— Нет, — сказала Келли, — невежество не может быть просвещенным. Сознательное невежество. Да, кстати, я пока не могу понять, как так выходит, что цивилизация умирает, а ее техническая сторона почему‑то в этот момент достигает своей вершины. Коллайдер… Пирамиды… да еще много всего. У меня возникает вопрос: как эти древние могли добиться таких технологических достижений, если у них даже логики не было?

— Это и я тебе отвечу, — сказала Беретка, — просто все люди разные. И все. Основная масса хотела есть и пить в тепле и при свете. Только поэтому эта масса на уничтожила тех, кто создавал и поддерживал технологическую составляющую этой ущербной цивилизации.

— Действительно, политкорректность политкорректностью, а как есть–пить захочется – вся она сразу куда‑то улетучивается, — улыбнулся Профессор.

— А если человек привыкнет не называть белое белым, а черное – черным, рано или поздно он перепутает землю и фазу, — сурово сказала Беретка, — а корпорациям этого определенно не надо. Почему форма переживает содержание? Я поняла. Почему технический аспект остается совершенным, лишаясь всякой сути? Потому что люди техники не могут быть людьми никчемными. Да, люди техники – люди ограниченные, цивилизация, культура – деградируют, закатываются, но способности людей техники живут дольше, чем творческие способности цивилизации. Техника – это последний форпост мертвой цивилизации. Вот и получаются совершенные формы типа коллайдера безо всякого содержания. Да, совершенство формы действительно означает деградацию содержания. Как минимум, здесь и сейчас. Но я не понимаю, откуда подобные знания появились у меня.

— А вы умеете шить? Сшить, например, платье? – спросил Профессор.

— Нет, не умею. А что в этом такого?

— Все девочки обучаются шить платья. А вы умеете что‑то другое.

Беретка подумала. А потом спросила:

— Откуда берутся знания? Например, откуда берется знание, как починить электростанцию?

— Это корпоративные знания. Понимаете, корпорации тайно отбирают красивых здоровых детей, и обучают их реальным знаниям.

— А почему тайно?

— Потому что большинство людей не сможет этих знаний понять. Или, поняв, они случайно обнаружат смежные знания, которые могут нанести им вред… И не просто вред, а разрушить их психику.

— Как интересно…

— Откройте ваш паспорт.

Беретка открыла паспорт и протянула профессору.

— Видите, в уголке стоит маленькая буква «Э». Это Энергокорпорация.

— Ой, а у меня, — спросила Келли и протянула свой паспорт.

— Вот она, буква. «А». Я не знаю, что это.

— Я работаю с атомными бомбами, с радиоактивными материалами, изотопами… – сказала Келли.

— Я не понял ни одного из ваших слов. Я не знаю, что это и для чего. Наверно, знание этого может сильно травмировать психику.

— И много есть людей с такими значками?

— Очень мало. Мне лично встречались единицы. В университете я таких не встречал.

— А почему же я этого не помню? Как я училась?

— Просто этим детям говорили, что если они расскажут другим, чем они занимаются, над ними будут смеяться. Дети не рассказывали. А потом это само стиралось из памяти. Вы слышали что‑нибудь про ложную память?

— Мы даже ею занимались… Но зачем?

— Чтобы не травмировать психику других детей, у которых не было способностей освоить эти знания. Помните, все, абсолютно все намерения были добрыми.

— Действительно… А что осталось от Европы, кроме технических достижений? Несколько книг, вроде «Заката Европы», которые уже только специалист может прочитать, и которые уже никто не может объяснить. Изменился язык, но более того – изменился сам человек. Как и было написано в этом «Закате Европы». Потому книга и стала нечитабельной.

— Книги вряд ли при чем. – Беретка осмотрелась с показным удивлением, — Скорее всего, что идея состояла в техническом прогрессе. В достижении нужного уровня. А после того, как уровень был достигнут, у богов появилась другая идея. И, можно предположить — создать тех людей, для которых этот технический уровень достигался. Такое чувство, что богам нужен был технический прогресс любой ценой. И ради него они отправили в топку истории тысячи народов и миллиарды людей. Возможно, боги подозревали, что после утраты к этому прогрессу придется очень долго и сложно возвращаться. А может, им нужна была какая‑то техническая вещь, которую они очень хотели получить. А Европа, выполнив божественную миссию, идет в утиль. За Европу, — она поднял бокал.

— За европейский путь, – подняла бокал Келли.

Все подняли бокалы, улыбнулись и выпили.

— А в чем смысл орков? – спросила Келли.

— Может, подгонять Европу? – предложил Профессор.

— Был. – добавил Историк.

— Келли

— Знаешь, я думаю о красоте. Почему?.. Наверно, потому что я просто часто о ней думаю. А почему часто? Потому что люблю о ней думать. Ведь когда они запретили красоту, им же нужно было что‑то назвать красотой? Что они поставили на место красоты? И как они сумели определить эту псевдокрасоту? – начала Беретка.

— Я думаю, что точно так же, как красивые люди определяют красоту, люди некрасивые определяют псевдокрасоту.

— Что значит определять псевдокрасоту? Ее можно определять только как красоту с изъяном. Больше никак.

— Красота с изъяном? Тогда давай еще раз разберемся с красотой.

— Я читала, что первым делом люди… здоровые люди, увидев нового человека, сразу по внешнему виду определяют его интеллектуальные способности. И эти интеллектуальные способности тут же встраиваются в систему, нравится – не нравится. Так что эти скрытые способности – неотъемлемая часть красоты.

— Тогда можно вывести, что псевдокрасота не должна быть целостной. В ней должен быть какой‑то изъян, который видят такие красивые люди как мы и которого не видят люди другие. Похоже на правду?

— Не целостной. Скорее тогда не гармоничной. Люди бывают гармоничные и люди бывают специализированные. Так получается. Представь: ноги божественные, а остальное нет. Но ноги же отдельно не ходят.

— Я начинаю понимать. Картина начинает выстраиваться. У людей некрасивых на место целостной красоты заступает одно качество… или несколько качеств. Те же божественные ноги. Эти люди, которые оценивают, сами тоже наверняка обладают каким‑либо свойством, хотя не обязательно. Но они в любом случае не гармоничны.

— Проверяем. Кого они любят? Спортсменов. Актеров. Кого еще?.. Не, не политиков – императоров.

— А тебе не кажется, что их любовь – чисто выработанный рефлекс? Кого им больше показывают – того они и любят.

— Нет, это другой вопрос. Да, кого больше видят – того больше любят смотреть. Но если им показывать человека гармоничного, он всегда будет вызывать у них чувство отторжения.

— Они любят своих. Да, верно. Мы обсуждали раньше, что любят своих. И боги тоже, и красивые люди тоже. Наверно, все‑таки должен быть дефект в тех, на кого они любят смотреть. Они любят безголосых певцов и бездарных политиков. Но, наверно, негармоничное развитие сюда тоже относится.

— Негармоничное развитие – это когда развиты ноги в ущерб рукам, или развиты одни области мозга в ущерб другим?

— Да, так. И собирая все дефекты развития, которые сейчас перечислили, мы получаем ту самую псевдокрасоту – или неинтеллектуальную, хотя интеллект обязателен для истинной красоты, или диспропорционально развитую… скорее неразвитую, или просто с дефектом, который не столь явно виден.

— У меня почему‑то еще вопрос возник, — Беретка оглянулась, будто в поисках ответа, — Есть же люди специализированные в каких‑то областях. Например, математики, программисты. Если они действительно талантливы, то, похоже, они как не от мира сего. Как с художниками – если большой художник, как правило, псих. Получается, к псевдокрасоте можно добавить такую вещь, как специализированность.

— Специализированность… какие вообще бывают мрачные слова. Не то. Как тебе гипертрофированность?

— Как форма специализированности?

— Мой язык не успевает за мозгом! Спе… спе… это просто наличие таланта.

— Наличие таланта вовсе не означает, что его носитель – божественная или просветленная личность. Наличие таланта означает только наличие конкретной способности, и ничего больше, — Беретка изобразила улыбку.

— Разделение труда, прямо как у муравьев, — Келли умно посмотрела.

— Современные модели–скелеты столь же гипертрофированны, как венеры каменного века с патологически увеличенными бедрами и грудями. В невежественном обществе гипертрофированность часто путается с красотой. Если гипертрофированность выдается за красоту – это общество невежественно. И нездорово. Это хорошо видно на собаках – собаки с гипертрофированными признаками породы обычно сильно вырождены.

— Мне кажется это важным. Например, есть люди, специализированные на математике. Есть – на длине ног. Но ведь это должно быть за счет чего‑то. Где‑то прибавится, где‑то убавится. А могут быть люди, специализированные на захвате власти в обществах. Если человек специализирован на захвате власти, это не значит, что он специализирован на управлении этим обществом. Скорее обратное – такое человек вообще ничего не понимает в управлении обществом. Как математик обычно не понимает, как выбирать мясо, — Беретка слегка улыбнулась.

— Хороший камешек в огород политиков. И чтобы политику выиграть, он должен быть специализирован и иметь видимые дефекты. Специализирован – чтобы пробиваться через людей власти, и иметь дефекты – чтобы его любили массы.

— Да, я об этом. Специализированность… или гипертрофированность часто путается людьми с просветленностью. Тогда специализированным людям начинают доверять решение вопросов, в которых эти люди ничего не понимают. Специализированные люди любят говорить, что поскольку они чего‑то добились, их мнение желательно учитывать везде и всегда. Экспансия. Обычная экспансия в соседние области.

— Пока я не вижу тут чего‑то, что нужно учитывать, — Келли оставалась невозмутимой.

— А ведь что главное? Человек некрасивый, человек диспропорциональный, человек нездоровый – он хочет компенсироваться. Он хочет получить свойства и значение, которые бы позволяли не думать о его врожденных проблемах. Да, некоторым удается компенсироваться. Но только некоторым. Да, кто‑то может найти компенсацию в науках. Но кто в тех же науках ничего не может, куда ему идти?

— Заняться борьбой за власть. Ты этого ответа ожидала? – Келли улыбнулась.

— Да. Компенсация за счет власти. Я просто поняла, почему я так не любила политиков. Но я их не любила интуитивно. Теперь я поняла, почему это было так.

— Скелет

Беретка сидела дома, в своем любимом кресле, лицом к камину.

— Скелет, какое у нас самое мощное оружие массового поражения?

— Цивилизация.

— А Митра сказал, что невежество. А как она работает? Эта твоя цивилизация? Именно по–твоему, у меня уже есть много версий.

— Я бы свел это к метафизическому повороту к смерти. – Скелет задумался и дополнил. – Последний человек города не хочет больше жить.

— То, как последний человек города умеет прыгать с колокольни собора, я видела. Но это исключение. Да, я поняла фразу, я поняла, о ком это – о последнем человеке. Последний человек не хочет жить. И умирать он тоже не хочет. Вот он и болтается между двумя этими предложениями. Я бы сказала иначе: последний человек не хочет. Просто не хочет. Ничего не хочет, потому что ничего не может. А теперь можно еще про метафизику? – Беретка сделала вопросительное лицо.

— Древние считали, что на базе обычных методов анализа, например, путем поиска причинно–следственных связей, это нельзя вычислить. Потому и появляется метафизический поворот.

— Древние так и написали, что нельзя? Древние, построившие коллайдер, бомбардировщики империи и написавшие «Закат Европы»?

— Я знаю точно. Однозначно.

— Здесь что‑то не так, — сказала Беретка и задумалась, — метафизика — это шифр.

Скелет молчал. Беретка сосредоточенно думала. Потом медленно начала:

— Нам известно, что из современных ученых эту книгу – «Закат Европы» — еще никто не смог прочитать. Это первое. А второе – это уже идет от древних – в этой книге написано, что понять ее изнутри нашей культуры невозможно в силу несовпадения времен, а из другой культуры ее понять невозможно в силу несовпадения психологического восприятия. Любому человеку, кто с ней знакомился, она представлялась исключительно набором труднопонимаемых фраз, которые еще ни у кого не сложились в единое целое. Но и древние люди ее тоже не понимали – об этом пишет сам автор… Не понимали… не понимали… нет! Не хотели понять! Ее автор перешел все пороги – и логический, и широты восприятия – но побоялся перейти порог предела восприятия большинства читателей. Автор не хотел распугать читателей. Или сам побоялся перейти этот последний порог – тот самый, после перехода которого прыгают с колоколен и выносят себе мозги.

— Вы божественны!

— Знаю! Да, метафизика древних – это просто их непознанное или не раскрытое. Или. – Беретка откинусь в кресле, — А теперь поподробнее про цивилизацию как оружие массового поражения.

— Древние противопоставляли город и деревню, а цивилизацию противопоставляли культуре.

— Первое зачтено… А второе? Как это? Разве цивилизация и культура не одно?

— Древние считали, что культура, развиваясь, восходит до степени цивилизации, оформляется в цивилизацию, а потом начинается движение вниз. Они считали, что культура – это то, что развивается и возделывается. А цивилизация – это результат, когда уже ничего не развивается и не возделывается, но просто по инерции существует. Именно так появляется фраза: «Цивилизация – неизбежная судьба культуры». Сходство цивилизации и культуры есть иллюзия. Они противоположны по сути.

— Я продолжу! – Беретка выпрямилась, — Когда ничего не развивается и не возделывается, развивается и возделывается невежество. В данной задаче цивилизация равна невежеству. Все опять сходится. Именно в цивилизациях люди считают себя умнее богов. А дальше еще проще. Есть правила жизни. Эти правила формируют очень узкую дорожку, по которой жизнь может идти и развиваться. Чтобы по ней идти, нужно просветление, нужны божественные личности впереди. А в результате невежества люди сходят с этой дорожки. И их пути с жизнью расходятся. Жизнь идет в одну сторону, а они – в другую.

— Да, выходит, что в книге кое–чего нет. Но пророчество все равно есть, и оно сбылось.

— Оно сбылось. Но в силу ограниченности восприятия люди не поняли его ни тогда, ни даже сейчас.

— Если бы они поняли, пророчество бы не сбылось.

— Но они не могли понять. Ой. Мы ходим по кругу. Да, эта книга – пророчество, которое нельзя отменить. Зная божественные законы, легко делать пророчества.

— Но их не очень легко слушать, — вставил Скелет.

— Люди придумывают сказочные пророчества, потому что реальные слишком страшны? Да. Они топят реальные пророчества в сказочном шуме. Реальные пророчества страшны тем, что к людям никто не придет на помощь. А пророчества уже произнесены. Все человеческие страшилки придуманы именно для того, чтобы скрыть реальный страх – в том числе и пророчеств. Космический страх. Люди боятся истинных пророчеств. И потому никогда не называют истинные пророчества истинными пророчествами.

— Но личность просветленная, личность божественная потому таковой и называется, что в том числе может обходить пророчества. А иначе зачем она?

— Да. И мне это нравится. Кстати, насчет действия… Помнишь, говорили, что в Прометее действия нет, что он в самом начале уже прикован к скале? А действие‑то в Прометее есть. Божественное действие. По окончанию он все‑таки проваливается в хаос.

— В Тартар.

— Нет никакого Тартара. А хаос есть.

Беретка улыбнулась, довольная собой:

— Я даже устала немножко… – Она расслабилась в кресле. Подумала. Щелкнула пультом телевизора. Шло ток–шоу. На сцене стоял Ведущий и выдержанно декламировал:

— Ток–шоу

— Итак, мы приступаем! Тема нашей сегодняшней передачи – «Существует ли Красная Беретка?» Мы узнаем все об этом загадочном существе. Аплодисменты, поприветствуем гостей нашей студии. На сцену выходит защитник существования Красной Беретки… Поприветствуем Альтернативщика! Он – известный специалист по паранормальным явлениям, иначе — представитель альтернативной науки.

На сцену вышел человек в обычном светло–сером костюме, возрастом чуть старше среднего, аккуратно причесанный, с широким, открытым, несколько наивным лицом, в легких очках в серебряной оправе.

— А теперь, — продолжал Ведущий, — его оппонент, наш уважаемый Ортодокс! Поприветствуем его, аплодисменты! Он – представитель официальной науки, широко известный и заслуженный в узких кругах ученый.

На сцену с другой стороны вышел человек в черной рясе, усыпанной блестящими звездами, и с медальоном–пентаграммой на груди. На голове его был высокий колпак, тоже со звездами. Он был выше среднего роста, широкий, с короткой густой бородой, с уверенным и спокойным выражением лица. Все трое сели вокруг низкого круглого столика, на который Альтернативщик положил какие‑то бумаги. Ведущий начал:

— Для начала мы предоставим слово Альтернативщику, чтобы он ввел нас в курс дела. Мы попросим его рассказать, кто такая Красная Беретка, где ее можно встретить и какую миссию выполняет это загадочное неуловимое существо в нашем мире.

— Красная Беретка представляет собой существо в форме божественной белокурой девушки. Эта девушка, как принято считать, её материальная сущность. Пока что мы можем выявлять отдельные сущности Красной Беретки, но мы не способны пока выявить ее целостности. Я перечислю главные ее пространственно–временные проявления. Красная Беретка является маркером культурного времени. Как известно, наша эпоха имеет красный цвет, и в этом плане она должна сменить Красную Шапочку – разумеется, со сменой всей системы культурных ценностей. Красная Беретка является объемным вектором пространственной ориентации, и именно она определяет процесс изменения границ культурного пространства. Красная Беретка является постоянной временной величиной, и потому она изменяет систему восприятия времени – ход времени не изменится, но наше восприятие времени станет иным. Красная Беретка является проекцией божественного начала в материальный мир – она создаст новую парадигму биологического восприятия реальности.

— Скажите, — спросил Ведущий, — вот есть такое сверхсущество. Пусть есть. Но зачем его ловить? Может быть, оно само должно проявиться в нужное время?

— Одна из легенд гласит, что если не приближаться к Красной Беретке, то она не будет приближаться к людям. Но людей много, и есть опасность, что кто‑то приблизится к ней раньше, что она начнет действовать без нас, и в результате мы, конкретные люди, останемся вне ее пространственно–временного континуума. Мы практикуем два способа ее поиска. Первый – мы собираем информацию. Наша идея состоит в том, что если собрать критическую массу информации о ней, Красная Беретка перейдет в проявленное состояние. Второй способ, вспомогательный – мы ловим ее с помощью экстрасенсов, которые ее чувствуют, и с помощью простых людей, наблюдателей, которые видят так называемые локальные эффекты раскраски мира.

— Спасибо, — сказал Ведущий, — Теперь мы выслушиваем мнение противоположной стороны. Господин Ортодокс, вы утверждаете, что Красной Беретки не существует. Ваши аргументы.

— Этого существа, которое мой альтернативный коллега называет Красной Береткой, не может быть в принципе. Таково мнение официальной науки. Все мы знаем, что наш мир – это мир восприятия. То, что было описано, просто переходит рамки человеческого восприятия. Мы можем представить себе полет на Луну, мы можем представить себе строение атома. Но приведенный образ слишком велик, чтобы его воспринять. Эта конструкция больше мозга. Она больше мозга, который может воспринять вселенную. И, следовательно, она неэффективна в силу указанного размера. А природа предпочитает обходиться без неэффективных конструкций. Тем более размером больше вселенной.

— Больше вселенной! – выкрикнул Ведущий в зал. – Что скажет Альтернативщик?

— Сумма отраженных в массе восприятий вселенных больше вселенной, и это вроде никого не беспокоит. И точно так не должно быть проблем с восприятием одной сущности, которая – я отмечу – именно в восприятии больше вселенной.

Беретка, смотревшая завороженно, вскинулась и вскрикнула, как болельщик:

— Систему координат перепутал! Воспринимает Беретка, а не Беретку воспринимают…

— Больше — это важно, — сказал Ортодокс, — и я прошу это запомнить. Я думаю, это будет первым плюсом в пользу официальной науки. Теперь следующее – смысл. У всего есть смыслы. Альтернативщик говорит, что Красная Беретка несет массу глобальных смыслов. Он нам их перечислил. А у меня всего один вопрос: какой смысл в этих смыслах?

— Это… – Альтернативщик задумался, — самосохранение, как минимум. Когда одно время заканчивается, правильно переходить в другое. Но как можно перейти в другое время, ничего о нем не зная?

— Кому нужно ваше самосохранение! – опять подпрыгнула Беретка, эх…

— Папуасы могут сколько угодно раз переходить из одного времени в другое, и уже тысячелетиями спокойно переходят. И только у представителей цивилизации возникают проблемы. Не является ли это горем от ума? – Ортодокс улыбнулся.

В зале раздалось несколько смешков. Ведущий взял микрофон:

— Давайте все‑таки отойдем от темы глобальных смыслов, и рассмотрим что‑нибудь попроще. Образ. Все мы представляем себе образ Красной Беретки – благодаря стараниям Альтернативщика и его гражданских активистов. Итак, образ. На этот раз вопрос задаст Ортодокс.

— Вы понимаете, что образ, который не может осмыслить один человек, это… несколько слишком. Все мы мыслим образами. Пусть Красная Беретка существует. Но как ее образ можно засунуть в человеческую голову?

— Возможны распределенные вычисления, наша наука с ними работала.

— О–о-о… – протянула Беретка с досадой, — как богиню ее в голову засовывают!

— К сожалению, мы не распределяем образы, мы распределяем данные. Мы же предлагали вам составить распределенную модель Красной Беретки, и мы предлагали вам наши компьютерные мощности. Согласитесь, никто не виноват, что вы не смогли распределить этот образ на несколько конкретных систем.

— Но смысл понимания Красной Беретки состоит в ее целостности, это обратная задача!

Ведущий снова поднял микрофон:

— Как я понимаю, официальная наука пошла навстречу альтернативной в решении данного вопроса. Но понимания не произошло. Альтернативщик?

— Дело в том, что мы встретились с системным непониманием. Официальная наука всегда идет путем от целого к частному. Но чтобы понять феномен Красной Беретки, нужно идти в обратном направлении. Нам нужно воспринять целостность, но официальная наука не может предоставить для этого должный инструментарий. Не потому, что не хочет, а потому, что у нее его нет.

— Наука ее не может увидеть, потому что Беретка больше науки, а не сложнее интегратора, — Беретка схватилась руками за ручки кресла.

— От нас требуется предоставить инструментарий для сборки. Для сборки того, что мы считаем, не существует, — Ортодокс развел руками и выразил недоумение на лице.

В зале снова засмеялись. Ведущий взял слово:

— Да, с официальной наукой вы не договорились. А как обстоят ваши дела с государственными структурами?

— Не очень. Они не финансируют исследования по интеграции.

— Правительство скрывает правду, не так ли? – загадочно спросил Ведущий?

— Можно сказать и так, — повел плечами Альтернативщик, — но…

— Это «но» очень многозначительно! – прокричал Ведущий. – Мы разобрались с теорией. Теперь мы переходим к практике. У вас ведь есть материальные доказательства существования Красной Беретки?

— У нас есть фотоснимки, к сожалению, они не столь хорошего качества. – Альтернативщик взял большую фотографию со стола, развернул в сторону зала и начал водить по ней ручкой. — Нам удалось заснять Красную Беретку в Полисе. Согласно легенде, она расцвечивает мир. Это не какая‑то ее функция, она делает это в процессе своего перемещения. На этом снимке мы видим явное изменение насыщенности цвета на крыше и стене здания. И если провести усредняющую линию, то эта линия упрется как раз вот в эту девушку в зеленом плаще. Она стоит к нам спиной, а ее взгляд должен быть направлен как раз в центр цветовой аномалии. Это и есть Красная Беретка, и я думаю, этого доказательства – вместе со свидетельствами экстрасенсов — вполне достаточно.

Ортодокс сначала вытягивал шею, скептически вглядываясь в фотографию, а потом взял другую фотографию со стола:

— А на этом фото, как я понимаю, рояль в кустах… – он развернул фото к залу.

— Это не рояль, это машина Красной Беретки, снимок был сделан на скорости и потому он немного смазанный.

Ортодокс показал фотографию залу, перевернул ее и демонстративно пожал плечами. И широко улыбнулся. По залу прошел смешок.

— Ну кто так снимает! – Беретка стукнула кулаком по ручке кресла.

— Не будем развивать, — сказал Ведущий, — теперь, в порядке дискуссии, Ортодокс задаст свой вопрос Альтернативщику. Прошу!

— Вы занимаетесь еще какими‑нибудь паранормальными исследованиями? Параллельно поискам Красной Беретки? Привидения, боги, говорящие животные и скелеты, полицейские–маньяки, пророчества, летающие тарелки?

— Это один из очень старых способов скрыть правду! – сказал Альтернативщик, — истина просто заваливается мусором. Генерация белого шума. Не нужно путать Красную Беретку и летающие тарелки. Красная Беретка – существует, летающие тарелки – не существуют!

— Согласен, не существуют. Хотя число их фото в тысячу раз больше, чем фото Красной Беретки.

В зале раздался откровенный смех. Ортодокс тоже засмеялся, а потом продолжил:

— Она именуется Красной Береткой. Но на снимках мы видим девушку в зеленом, которая ездит на зеленой машине. Нет ли в этом чего‑то неверного? Как понять это цветовое несоответствие?

— Мы пока не знаем, — Альтернативщик явно замешкался, — но мы совершенно точно знаем, что она ездит на зеленой машинке!

— Цвет жизни, шляпа! – с досадой сказала Беретка и устало откинулась в кресле.

— И она ездит на зеленой машинке! – крикнул Ведущий, — Красная Беретка!

— Да, — дрожащим голосом, чуть не плача, выкрикнул Альтернативщик, — она ездит на зеленой машинке!

— Аплодисменты! – закричал Ведущий в зал. — Итак, сейчас мы выясним, существует ли Красная Беретка! Научная истина, как известно, выявляется голосованием, благо все мы знаем, что глас народа – глас божий! Возьмите в руки пульты и сделайте свой выбор. Результаты мы объявим после короткой рекламной паузы. Оставайтесь на нашем канале!

На экране появился лес. Он стоял стеной, он был плотный, темный, до горизонта. А по верхушкам деревьев неслась темная колесница, запряженная четверкой гнедых коней с серебряными гривами. В колеснице стояли двое, и Беретка узнала Варуну. Одной рукой он! обнимал!! темную богиню!!! за талию!!!!, а в другой держал вожжи. В Беретке все подпрыгнуло. Но она быстро собралась с мыслями и сказала себе: «Ладно. На всех хватит. Но делать что‑то нужно. Для начала – кто эта Темная?» Она заерзала в кресле, пытаясь рассмотреть лицо богини, но она никак его не могла увидеть из‑за Варуны – тот ее постоянно закрывал. Лицо Варуны приблизилось:

— Привет, Беретка!

— Привет… – прошептала Беретка.

— А тебе не кажется, что здесь что‑то не так?

— А что это может быть не так? – спросила Беретка.

— Где ты нас смотришь?

— Дома.

— А разве у тебя есть телевизор?

— Нет, нету.

— Так по чему ты нас смотришь?

Беретка смотрела в камин. Она сидела в кресле, а скелет как всегда стоял позади и справа.

— Полицейский

— Вы хотели доказательств моей версии, что Келли – это Кали. Как вы говорили, все детали должны совпасть, — полицейский был сама сосредоточенность.

— Да, если все правильно – должны.

— Убийства. Ковер. Келли – все это возникло одновременно. Это проявления одной сущности в разных формах.

— Но вы признавали, что этого недостаточно.

— Да, — лицо Полицейского стало торжествующим, — да, я нашел, что нужно. Вы помните ее полное имя? Келли Марион?

— Конечно.

— Смерть стоит за всем этим. Божество смерти. Келли – Кали.

— Келли уже говорила. Колли. Гав–гав.

— Колли? А что делать с Марион? Не–ет. Я начал просматривать пантеоны древних. Помните, что все они искажены веками, пронесшимися над ними… Но даже в искажениях пантеоны переплетаются, дублируются, и снова сущности богов проявляются под давлением обстоятельств. Вы очень интересовались орками, помните? И Келли интересовалась вместе с вами. А как так получилось, что орками? Слишком много совпадений?

— Келли связана с орками?

— Очень отдаленно.

— У древних орков тоже была богиня смерти. Кстати, богиня смерти – редкое явление в пантеонах. Орки звали ее Мореной. Аватара богини Кали–Морены – Келли–Марион. Совпадает все, не только произошедшие события, совпадает даже цветовая гамма! Надеюсь, значение одежды вы отрицать не будете?

— Не буду. Но что мы скажем? – Беретка продолжила, — Хорошо, Кали–Морена. Мы позвоним, например, в Управление полиции, и скажем, что здесь ходит богиня из непонятно какого пантеона, отрезает головы и выносит людям мозги? Выносит мозги в прямом и переносном смысле…

— Нет, мы не можем позвонить в Управление, — согласился Полицейский.

— Не можем. Другой вариант. Мы идем к Келли и говорим ей: «Что, попалась, богиня Кали!» Как это будет выглядеть?

— Да, не очень. Богини ловятся как‑то иначе. Но я пока не знаю, как.

— Понимаете, господин Полицейский, — загадочно сказала Беретка, — а я хотела бы дружить с богиней. Богини не ловятся, к богиням приходят. Ведь дружить с богиней – это божественно. Верно?

— Это божественно опасно… как минимум.

— Божественно опасно не бывает, — Беретка улыбнулась во всю ширину, — согласны?

— Конечно, согласен.

— Тогда, если согласны, я вам скажу. Келли везет груз в Индию. Она договорилась, что я буду ее… груз в смысле… сопровождать.

Глаза Полицейского стали квадратными, а рот открылся.

— Но это опасно… Это смертельно опасно! Она принесет вас в жертву! Она же отрывает головы! Она отрежет вам голову! Помните – все смертельные случаи связаны с головами! Да–да, отрежет, как тем двоим, в машине!

— Отрежет голову! Как говорится, не в этом материальном мире. При желании она могла это давно сделать. А насчет голов… Почти все человеческие проблемы связаны с головой, так что ничего удивительного. И еще: первый случай не связан с головой.

Полицейский еще подумал и угрюмо сказал:

— Я боялся промахнуться… Будьте осторожнее, я собираю информацию, я еще купил книг и могу вам их дать…

— Мой милый Полицейский, не волнуйтесь и не утруждайте себя этим чернокнижничеством. Я разбираюсь. Я со всем разберусь.

— Когда вы вернетесь?

— Через неделю… Ах! – Беретка улыбнулась со всей добротой, на какую была способна, — я чуть не забыла. Вот два пакетика с машинной смазкой. Вы можете отдать их на экспертизу, чтобы выяснить, есть ли разница в составе?

Полицейский взял пакетики:

— Конечно, я все сделаю. Но может понадобиться пара недель.

— Вот через неделю я вернусь. Точно вернусь. Вы помните, чтобы я когда‑нибудь нарушила обещание? Я ведь божественна?

Живая богиня

— Я – первый пилот, — гордо сказала Келли, — садись на место второго, я покажу тебе, как управлять самолетом.

— Ты шутишь? – Беретка удивилась, но осторожно, чтобы ничего не задеть, села в кресло.

— Держи этот руль, он ходит еще в разные стороны, — Келли нажала кнопку на панели, — смотреть нужно не в окно, а на этот самый большой экран. Это горизонт. Чтобы лететь прямо, нужно двигать руль так, чтобы самолет был в самом центре, руль вперед–назад, если самолетик краснеет, это или вверх, или вниз слишком быстро… компенсируй его…

— Здравствуйте, — сказал мужчина в черной кожаной куртке, — вы…

— Красная Беретка.

— А я ваш первый пилот, привет, Келли… Беретка, можно вас попросить… насчет места.

Келли с отвлеченной улыбкой демонстративно уставилась в окно. Беретка встала и пересела на кресло, стоящее позади.

— Келли, ты умеешь летать? — громко спросила Беретка.

— Келли умеет летать, но болтать у нее получается лучше, — равнодушно сказал пилот, — пристегивайте ремни, сейчас будет дан сигнал.

Пилот и Келли стали нажимать кнопки, перекидываясь непонятными для Беретки отрывочными словами. Моторы сначала загудели, а потом заревели. Самолет отходил от причала и поворачивал. Беретка увидела перед собой линию реки, и эта линия была свободной. Самолет набирал скорость, берега полетели мимо… и взлетел. Его несколько раз слегка подбросило, и он начал набирать высоту.

— Ремни можно отстегнуть, — Келли обернулась, — как тебе?

— Божественно, — сказала Беретка.

— А мы пролетим над моим домом? – спросила Беретка.

— Вряд ли… вряд ли найдем. У нас нет карт.

— А как мы летим?

— По всему пути установлены радиомаячки, и на аэродромах тоже. А где их нет, там нужно лететь по правой стороне от реки или гор. Есть еще список ориентиров.

Беретка смотрела в иллюминатор не отрываясь. Под крылом проплывал пробуждающийся, уже зеленый мир. Она видела дороги, реки, они видела разноцветные крыши домов. Она смотрела с восхищением, пытаясь захватить и широту пространства, и каждую отдельную деталь.

— А где города? – спросила Беретка.

— Я не смотрю на города, я смотрю на приборы, — ответила Келли, — но если заметишь город, скажи, можно будет снизиться и посмотреть. Хотя обычно маршрут прокладывается так, чтобы над ними не летать.

Прошел час, другой. Под крылом прошли невысокие горы, у подножия которых толпились домики. Горы были свободны от снега, но между ними, на склонах, снег уже лежал. Но городов не было. А потом картина начала меняться. Они опять летели над равниной. Но на этот раз там, где были леса, еще лежал снег.

— Скоро мы полетим над страной орков, — сказала Келли.

Снега становилось все больше. А потом земля оказалась полностью покрыта снегом.

— Здесь еще лежит снег, — сказала Беретка.

— И за бортом минус двадцать, — сказала Келли, ниже теплее, но не на много.

И тут Беретка увидела город. Он был громадным и он был весь в снегу.

— Город, справа по курсу!

— Вижу, — сказала Келли, — но ниже двух тысяч спускаться не будем. Мы летим к нему.

— Почему не будем? – спросила Беретка, не отрываясь от картины снизу.

— Могут выстрелить из винтовки. Конечно, орков никогда не существовало, но выстрелить они могут.

— А зачем стрелять по самолету? – Беретка искренне удивилась.

— От внутренней агрессии. Или от демонической одержимости. Не знаю.

Они летели над городом. Этот город не был похож на те города, которые видела Беретка. Его улицы были прямыми, а все дома – высокими прямоугольными коробками, очень похожими друг на друга.

— Он тянется от горизонта до горизонта, — сказала Беретка, — он огромен.

— И он совершенно однообразен. Все города орков такие.

— Он очень мрачен… Похоже, он был мрачен, когда еще не был брошен… Не удивительно, что они просто так стреляют по самолетам… Пожалуй, пожив там, любой бы превратился в орка…

Город заканчивался. Глаза Беретки начали побаливать от напряжения. Пейзаж под крылом стал чем‑то вроде бескрайнего поля, в котором виднелись отдельные дома и перелески. Облаков стало больше. Видимость ухудшалась.

— Горящий город.

Город догорал. Живых людей не было видно – были только обезглавленные трупы. Светлая Богиня вышла на центральную площадь – и эта площадь была завалена этими трупами.

Отрезанные головы были сложены в кучу посередине, только некоторые, скорее всего высокопоставленные, были высокопоставленно водружены на отдельных шестах и окружавшем часть площади частоколе. Оттуда они и смотрели – какие‑то с дурацкими, какие‑то с удивленными выражениями.

Кругом кружились грифы. Богиня сразу заметила главного – на редкость здорового, и бросила ему повелительный взгляд. Гриф сразу это почувствовал. Он бросил свой труп, подбежал к богине, поклонился и развел крылья в реверансе.

— Кто‑то тут здорово порезвился, — сказала Богиня.

— О, да… это было божественно.

— Эстетика определенно присутствует, — богиня еще раз оглянулась, — как это было?

— Светлая богиня хочет проверить мою просветленность… Для меня это большая честь. Мужчины убиты. Все. Некрасивые женщины тоже. Самые красивые поделены между победителями. Остальные проданы на рынке. Все справедливо. А все, у кого были мозги, сбежали из этого города месяц назад….

— Меня интересует главное: кто?

— Конечно, Прекрасная Кали была недовольна, — сказал гриф, но к этой истории она не имеет отношения.

— Разве она не была недовольна отсутствием жертвоприношений?

— Была. Но она отнеслась к этому очень спокойно.

— Да? Она никак не реагировала?

— Нет, не реагировала. Она знала, что пожнет тройной урожай.

— Я слушаю тебя.

— Митра, хранитель клятв, тоже был недоволен этим городом. Иначе и нельзя было с его обостренным чувством справедливости.

— И справедливость восторжествовала?

— Дошла до своего логического завершения. Митра ничего не делал, он и так получил все, что хотел.

— Неужели прекрасный Варуна?

— Варуна, создатель божественных законов, просто не видел в этом городе, а именно в его жителях ничего ценного для себя. Он по привычке просто отвернул лицо.

— Но город истреблен, — медленно протянула богиня.

— Да… дело вовсе не в том, что одно божество истребило город. Дело в том, что все другие божества отказались сказать слово в его защиту. Они не нашли жителей достойными.

— И все‑таки назови, кто?

— Называть имя богов прямо могут только боги… Но если богиня соизволит посмотреть в зеркало дыма и присмотреться…

Богиня постаралась сосредоточиться.

— Эй! Э–ге–гей! – раздался веселый, звонкий голос сверху, и он показался очень знакомым.

Женщина в короткой белой тунике, в латах и шлеме стояла на чем‑то вроде куска городской стены и махала ей мечом, подняв его над головой. В левой руке она держала одну из отрубленных голов. Женщина помахала, потом опустила меч и стала спускаться, проявляясь сквозь дымную пелену. Гриф еще раз развел крылья, поклонился и отбежал в сторону.

Это была она же. Это была она – светлая богиня, и шла она навстречу себе – светлой богине.

— Это что‑то вроде их царя. Думаю, куда приткнуть его повыше, — сказала светлая богиня в латах и слегка тряхнула головой в руке.

— Зачем? Развлечения?

— Нет. Чисто практическая задача. Захваченные женщины становятся на редкость послушными, когда видят головы в таком виде.

— Я и снова я… Так можно запутаться, — сказала светлая богиня без меча, и в волосах ее распустился желтый цветок лотоса.

— Я вижу, ты меня узнала и не узнала. Темная Кали есть ипостась светлой Шакти в воплощении Дурги. Или наоборот. Как все запутано – все получилось настолько запутанным, потому что люди хотели все упростить. Конечно, на самом деле все не так. Они именуют ипостаси – но сами признают, что их число может быть бесконечным. Жизнь слишком необъятна сама по себе, чтобы свести ее к одному образу. Сейчас я похожа на Афину, а ты на Афродиту. Совершенные по форме боги древних, к моменту достижения внешнего совершенства утратившие внутреннее содержание. Но мы одно. Не Афина и не Афродита. Только мы сами понимаем нашу целостность. Для продолжения и развития жизни жизнь должна вести бесконечную войну за жизнь. Это богам кажется простым, но не людям. Но в этой фразе заключена вся суть жизни.

— И конца войне не будет, — сказала богиня с лотосом.

— Да. Мужчины должны сражаться и умирать в битвах. Женщины должны отдаваться на милость победителя. И если мужчины оказываются недостаточно просветленными для победы, то победитель решит, кто из женщин достаточно красивы для жизни. Конечно, женщины могут помочь мужчинам в этих сражениях… А могут и не помогать. Они могут поставить и на чужих мужчин. Иногда так можно выиграть. Участвовать в процессе жизни – это проявлять себя. И каждый должен сказать, кто он.

— Тогда это можно назвать выявлением сущности.

— Истинным и последним выявлением сущности. Моментом истины. – богиня в латах бросила взгляд на кучу голов, — Эти мужчины все равно не думали своими головами… Зачем им головы? Потому все получилось, как есть. Безголовые трупы превосходно отражают их безголовую сущность. Качества мужчин определяются избирательностью женщин, и круг причинно–следственных связей замыкается. Их женщины не стремились в выборе к идеалам совершенства и красоты, не стремились к вершинам таланта и интеллекта. Что ж… Пусть теперь выбирают их. По внешности. Потому что свою безмозглую сущность они уже проявили – и ныне их сущность — товар. Женщина – самый ценный трофей. Женщина дарит жизнь. Захватывая женщину, победитель захватывает жизнь.

— Брось эту гадость, — сказала богиня с лотосом

— А как же тренсцедентальные развлечения? – спросила богиня в латах.

— И слово это тоже брось, привязалось.

Богиня в латах вздохнула и бросила голову на кучу.

— Я хочу уточнить, почему все, что я вижу, правильно. Расскажи мне.

---

— Начнем с того, что есть божественные законы. Родовые линии, группы, народы должны истребляться за нарушение божественных законов.

Войны не всегда есть проявление невежества. Старые люди уходят, новые приходят. Старые народы уходят, новые приходят. Для этого нужны войны. Они имеют множество форм. И они были и будут. Торжество жизни обычно требует расчистки площадки.

Народы не достаточно интеллектуальные истребляются народами более интеллектуальными. Народы не достаточно сильные истребляются народами более сильными. И так по множеству пунктов. Главное – народы не достаточно божественные истребляются народами более божественными. Как всегда, боги придерживаются своих вечных предпочтений – они предпочитают своих.

С одной стороны, боги не столь всемогущи, как думают люди, придавая богам черты Абсолюта. Боги ограничены и собственными законами, и законами материального мира. С другой, боги держат в руках рычаги всего происходящего на планете. Но именно рычаги власти, а не собственно власть. Пользуясь этими рычагами, вполне можно выкашивать целые страны и народы. Но только ради чего‑то. А это что‑то очень редко случается.

Народ, конечно, можно отремонтировать. Но в большинстве случаев его проще выкинуть. Божества не занимаются штопкой. Если божество отвратило от них лицо – они обречены. Избранные могут бежать, а остальные — надеяться на силы хаоса.

— Как можно надеяться на силы хаоса?

— Можно ли использовать хаос? Конечно, ведь в рулетку можно выиграть. Надеяться можно, управлять нельзя.

— Я тебя отвлекла. Народы всегда уничтожаются одинаково?

— Можно уничтожить народ милосердно – отдав его под мечи врагов. Можно уничтожить народ мучительно – лишив его средств и достоинства. Можно уничтожить народ изощренно – дав ему то, что он не заслуживает. Ненужные богам народы уничтожаются. Да, их можно и без войны уничтожить. Но уничтожение через войну создает дополнительный эстетический эффект.

Да что там народы… Это не первое человечество. От любого человечества бралась небольшая группа, способная к развитию, а все остальное, как правило, уничтожалось. А некоторые варианты человека были уничтожены под корень. Просто планета маловата. Так что на альтернативные варианты не хватало ресурсов.

— Но ведь бывает так, что целый народ не видит совершенно явных угроз, и при этом спорит ни о чем.

— О таком народе не стоит говорить. Он уже обречен. Если он не видит – у него нет людей просветленных. Без просветленных людей народ не нужен богам, и без просветленных людей он не сможет организовать свою оборону.

— Но бывает, что и люди просветленные есть…

— Бывает. Но бывают и народы, не склонные к божественному поклонению.

— Страданий слишком много. Хотя они, может, и нужные. В мире намечаются какие‑то перемены?

— Нет. Чтобы он изменился, нужна недоступная сегодняшним людям степень просветления. Боги готовят очередное наступление на хаос, но оно будет тактическим, локальным. Так что пока все будет так – богиня указала на кучу голов.

Сущность мира такова, что так было, так есть и так пока будет. Меняются формы. Меняется ложь. Меняются иллюзии. Демократия, гуманизм, права человека. Но сущность всегда одна и та же. В материальном мире люди уничтожают друг друга самыми разными способами. В этом мире открытой сущности все время повторяется именно эта картина.

— Мы – одно. Почему ты знаешь то, что не знаю я?

— На самом деле ты это знаешь. Просто состояния просветления различны. И то, что ты знаешь в одном состоянии просветления, может быть временно закрыто в другом.

— Как получить полное просветление?

— Тогда ты станешь формой проявления богини.

— Не что случится, а как?

Богиня в латах отпрыгнула назад, провернулась вокруг себя и выхватила ранее брошенную голову из кучи.

— Не скажу! Тебе пока еще сложно справляться со своими ассоциациями, не то что со своей воинственной сущностью. Все красивые девушки мечтают о героях. Но чтобы были герои, нужны войны! А голову я повешу туда, куда сочту нужным! Повыше! Трансцедентально!

— Просыпайся! Я дала тебе поспать четверть часа, пока не было ничего интересного. Сейчас снова видно землю. Выпей кофе, термос рядом с тобой. Да, и мне тоже налей!

— Келли

Беретка и Келли гуляли по рынку. На этот раз на Беретке был костюмчик из темно–зеленой ткани с цветовыми переливами: свободный жакет в стиле «Сафари», с отложным воротником, однобортной застежкой на пуговицы, четырьмя накладными карманами с клапанами, юбка была до колен в вертикальную складку. Жакет она надела прямо на белую комбинацию, благо та была плотной, непрозрачной и безо всяких изысков. Смотрелось на ее взгляд не особо, но не могла же она затащить в самолет весь свой гардероб. Келли была в фиолетовой юбке и черной рубашке с коротким рукавом. На шею Келли набросила легкий фиолетовый платок. Для цветовой гармонии.

Торговля была всюду – и под навесами, и просто на земле. Продавцы кричали что‑то непонятное. Иногда они высовывались из своих покрытых тканью палаток и смотрели им вслед. Беретка и Келли были привычны к подобному вниманию, и потому, не отвлекаясь, рассматривали товары, хотя не могли представить, как можно это все использовать. Странные отрезы ткани, странные платки, странные предметы… были короткие юбки и расшитые, как им показалось, жакетки – но все было слишком непонятным. И потому интересным.

— Ты не надела беретку? – спросила Келли, — а я чувствую, что чего‑то не хватает.

— Беретку? Мир мифологизируется, как говорится, — Беретка засмеялась, — Зачем беретка, когда такая весна…

— А ты еще ничего не заметила?

— На нас как‑то странно смотрят, — сказала Беретка, — хотя на нас всегда смотрят и оборачиваются, на этот раз есть что‑то странное.

— Извини, странно смотрят на тебя, а не на нас. Я это заметила.

— А эти три монаха уже давно идут за нами.

— Ты тоже заметила? Значит, мне не показалось. Подойдем и спросим.

Они резко обернулись и пошли монахам навстречу. Те сразу заметили это движение. И, что было очень не типично для монахов, один из них быстро побежал вдаль, а двое других просто быстро пошли прочь в том же направлении.

— Конечно, мы приехали за приключениями, — сказала Беретка, — но тут что‑то… слишком приключенческое.

— Продолжим гулять. На этот рынок мы больше не попадем. Но смотри внимательно вокруг.

И они смотрели внимательно. И они заметили, что для такого города в нем было слишком много людей. Монахов было очень много. И многие из них поворачивались в их сторону, но тут же отворачивались, когда на них начинали смотреть.

— Это какая‑то игра, — сказала Беретка, — я немного устала. Вернемся в гостиницу, все равно никакой прогулки….

---

Стук в дверь гостиничного номера раздался неожиданно.

— Входите, — сказала Келли.

Вошел военный. Он был смуглый, в оранжевой чалме с золотой веревочкой, сером европейском мундире с накладными карманами, перепоясанном ремнем и портупеей, и в широких оранжевых штанах цвета чалмы с вышивкой в зеленый цветочек. На ногах его были сандалии. Но кобура на поясе была вполне настоящей и смотрелась на этом фоне особенно вызывающе.

— Сюр, — сказала Келли и пошатнулась.

— Здравствуйте. Я адъютант нашего Короля. От его имени я прошу вас об аудиенции у его высокопревосходительства.

— Сюр, — сказала Келли и непроизвольно сделала шаг назад, уронив стул, — что?

— Наш Король прибыл и уже ожидает вас в холле гостиницы.

— Мы… мы не готовы… – сказала Беретка.

— Вы прекрасно выглядите, — сказал военный, — пойдемте прямо сейчас.

— Пойдемте… – сказала Беретка, — Келли?

Они спустились по лестнице. В холле было несколько человек, и все повернулись к ним. В середине ясно выделился один в военной форме. Он был пожилым, в мундире с лентой и орденом, даже в европейских брюках и фуражке. Ростом он был на полголовы ниже Беретки, но своему окружению он в этом особо не уступал. Рядом с Королем находился человек в типичной оранжевой накидке жреца.

— Его высокопревосходительство Король, — громко сказал военный в оранжевом, и тише добавил, — нашего района.

Возникла пауза. Люди в холле как один смотрели на Беретку и Келли. Беретка и Келли смотрели на людей в холле.

— Я прошу прощения, я не знаю, как правильно обращаться… я Красная Беретка, а это – моя подруга Келли…

Король улыбнулся и сказал:

— Обращайтесь просто: «Господин Король». Не нужно титулов. А это – он показал на жреца – главный жрец нашего храма. К нему обращайтесь просто «Господин жрец».

— Чем мы можем быть вам полезны? — спросила Келли.

— Нас интересует божественная девушка с белыми волосами, — сказал жрец, — мы пришли вас попросить, чтобы вы были нашей богиней.

Беретка и Келли открыли рты и так и остались стоять.

— Доигрались… – прошептала Келли, — в божественность.

— Мы просим, чтобы вы были нашей живой богиней.

— Что значит «живой»? – не найдя, что спросить, спросила Беретка.

— Живая – значит не деревянная. Конечно, если вы откажетесь, мы используем деревянную богиню, как это всегда делали. Но если вы согласитесь, вы осчастливите десятки тысяч людей, которые придут воздать вам божественные почести. И, я подозреваю, — жрец улыбнулся, — доставите себе божественное удовольствие.

— А что делать? – спросила Беретка.

— Мы не задержим вас надолго. Только один день. Вы будете принимать почести божественного поклонения… Вы, наверно, заметили, у нас праздник весны.

— Интересно…

— Если вы согласитесь, а я уверен, что такая божественная девушка, как вы, обязательно согласится, вы обрадуете не только здесь присутствующих, но и десятки тысяч паломников, прибывших на праздник.

— Это интересно… но что делать…

— Ничего сложного. Даже можете ничего не говорить. Можете просто сидеть на троне, а наш народ будет вами восхищаться. Детали очень простые. В основном просто сидеть. Помахать рукой. Иногда улыбаться, но это не обязательно.

— А…. Меня потом не принесут в жертву?

— Да что вы! Человеческих жертвоприношений, к сожалению, давно не производится – увы, тяжелое наследие древних, забвение просветленных традиций… а если бы они и производились, угодные богам жертвоприношения, как вам наверно, известно, проводятся только если жертва не возражает.

— Один день, и я свободна?

— Конечно, всего один день. Завтра.

Беретка глянула на Келли, но та не выражала ничего, кроме удивления.

— Тогда… Тогда я согласна.

— Я говорю вам спасибо от имени моего народа, — улыбнувшись, сказал Король, — позвольте мне попрощаться с вами до завтра, праздник нужно хорошо подготовить. А Жрец расскажет вам все детали церемонии. Мой транспорт в вашем распоряжении.

---

Они снова поднялись в номер. Жрец поднялся с ними. По внешности, кроме как одеждой, от Короля он не отличался. Но Беретке он определенно чем‑то понравился. «Он располагает».

— Процесс будет очень простым. Вы, богиня – он указал на Беретку – сейчас поедете в храм, который за рекой. Там вы подготовитесь, вас оденут божественным образом, после чего утром вас на носилках понесут к реке. На реке будет соревнование лодок. Вы повесите на шею победителя гирлянду, потом вас переправляют через реку, потом доносят до главного вашего храма. Там вы еще раз поприветствуете народ, и вы свободны.

— А я могу поехать тоже сразу? – спросила Келли.

— Вы можете поехать, даже желательно, чтобы помочь выбрать богине ее наряд… Но, к сожалению, на ночь в храме должна остаться только богиня. Вас мы привезем туда и отвезем вечером в номер. А утром вы к нам присоединитесь.

— Идет. Особенно когда нет выбора, — сказала Келли.

— Вы знаете, вы называете меня богиней… Но я просто девушка. Я не настоящая богиня…

— Да… а вот вижу богиню. Я вижу настоящую богиню в полном иллюзий и невежества материальном мире. Возможно, наши миры несколько различаются.

— А какая я богиня?

— Вы будете проявлением божественной энергии Сарасвати в проекции олицетворенной весны Шакти в инкарнации спускающейся на землю лотосной Лакшми.

— Я этого не запомню!

— Вы богиня, зачем вам запоминать. Для запоминания подобных вещей есть жрецы и монахи. А если богиня позволит, то можно просто Богиня Весна.

— То есть проявлением богини, а не самой богиней? – хитро улыбнулась Келли.

— Где кончается проявление и начинается сама богиня? Если богиня проявляется в материальном мире, она ведь является богиней, верно? А если она не проявляется, разве она перестает быть богиней?

— О… – сказала Келли, — сдаюсь.

— Я учился в Европе, — сказал жрец, — для ваших людей почему‑то важно все разграничивать. Раскладывать по полочкам, как у вас говорят. Но такой номер не всегда проходит. Не все целостности можно разобрать. Богиня проходит сквозь все миры. К счастью, и сквозь наш тоже.

— Да, Келли, — сказал Беретка, — где граница между реальным миром и миром богов? Для божественного такой границы нет. Божественное проходит сквозь все миры от Абсолюта и проникает в хаос. А двигаясь к направлению к божественному, сознание человека тоже может проникнуть в мир богов. Иногда боги показывают людям мир богов. Иногда люди каким‑то образом сами туда проникают. И кроме этого, боги часто дарят людям подсказки.

Как можно делить божественное и реальное? Я – божественна, но я хожу по реальному городу! От этого ни я не становлюсь менее божественной, ни город не становится менее реальным. Хотя… нет, город становится более божественным…

— Я молчу и восхищаюсь, богиня, — подчеркнуто скромно сказала Келли.

---

Это был небольшой храм. Прямо напротив входа находилась статуя точно в человеческий рост – сидящая женщина в наряде из множества блестящих платков, завязанных каким‑то хитрым образом. На руках, на ногах было множество браслетов. За статуей скромно стояли две женщины.

— Выбирайте одежду. Мы добавим, что необходимо. Женщины вам помогут.

Беретка осмотрелась.

— Снимайте с нее то, — он указал на статую, — что считаете нужным.

— Но это же ваша богиня? – удивилась Беретка.

— Нет. Это просто деревянная статуя, — улыбнулся жрец, конечно, уважение нужно проявлять и к деревянной статуе. Но она – определенно не богиня, она – изделие наших искусных ремесленников… лучших в своем деле.

Жрец подошел статуе, приподнялся на ее троне и снял с нее что‑то вроде пирамидальной шапки, отделанной золотом.

— Обычно вы носите деревянную статую… А почему бы вам каждый раз не носить живую женщину? – спросила Беретка.

— Чтобы быть богиней, нужно как минимум быть божественной всегда. Это то, что все наши люди увидели в вас – когда вы гуляли по рынку. Тогда это будет естественно. Женщина должна быть готова заранее. А если посадить просто какую‑то женщину – ее психика может не выдержать такого поклонения. Она просто свихнется. А это никому не нужно. Так я вас оставляю. Эти женщины – он указал – помогут вам разобраться с тем, как что надевать.

Жрец повернулся и вышел в боковую дверь.

— Начинаем, — сказала Беретка.

Она сняла куртку и юбку, оставшись в своей простой белой комбинации. Келли критично рассматривала наряды. Две женщины молча смотрели на них, ожидая, когда потребуется их помощь.

— Я думаю, сначала примерим вот это, с золотом.

Беретка взяла длинный кусок золотой ткани и обернула вокруг талии

— Не слишком ярко?

— Слишком ярко – наверно, так и должно быть, — растянуто сказала Келли, присматриваясь.

— Есть еще золотой с белым. Да, все цвета примерно одни и те же.

— Вроде богиня… да и выбор не столь велик. Тем более комбинация не должна торчать. Из‑под…

И вдруг жрец снова вошел. Он посмотрел на Беретку и сказал:

— Это просто великолепно. У вас прекрасный выбор.

— Какой выбор?

— То, что вы одели. Теперь украшения.

Женщины молча подошли к статуе и начали снимать с нее браслеты.

— Но это комбинация…

— Что означает ваше слово «комбинация»? – жрец обернулся.

Жрец был совершенно серьезен. Келли затрясло от беззвучного смеха.

— О ужас… – догадалась Беретка.

— Это очень красивое платье, — сказал жрец.

— Похоже, ты попала… – с трудом, превозмогая смех, сказала Келли.

— Ты не понимаешь всего ужаса, — зашипела Беретка, — эта комбинация несколько раз как стиранная!

Келли мгновенно оглядела Беретку и сказала на ухо:

— Зато глаженая. Ты божественна.

— Осталось надеть корону и браслеты, — сказал жрец.

— И все?

— Да, для богини этого достаточно.

— А на ноги?

— На ноги ничего не нужно, вас будут носить. Вы не коснетесь земли. Я вернусь.

Жрец повернулся и снова вышел.

— Мои ночные страхи начинают сбываться… – сказала Беретка.

— Твои тайные мечты. В нижнем белье перед тысячами людей. Хотя здесь вся одежда женщин состоит из одной обмотанной тряпки. Так что будет вполне прилично. Да, посмотри, волосы богини распущены, – Келли указала на статую, — так что расплетем косу.

---

Богиня стояла в храме перед воротами. На ее комбинацию была надета желтая гирлянда, на руках на ногах были многочисленные браслеты, а на голове – высокая шапочка в виде пирамидального храма, отделанная золотом.

— Сейчас откроются ворота, — жрец стоял прямо за ней, — прямо идете к носилкам и садитесь на трон. Пока идете, считайте, что никого не замечаете. И только когда сядете, можете их поприветствовать.

Двери начали медленно открываться.

— Ждем… ждем… идем, не задерживаемся!

Богиня вышла из храма. Звук, оглушительный звук смешанного восторга и радости раздался с такой силой, что ей показалось, что ее толкнуло волной. Птицы взмыли со всех сторон в небо. Звук перешел в стихающий, плавный рев.

Она шла по тени – и вышла в поток света. Она увидела носилки и трон под зонтиком на них… По мере того, как она приближалась, она заметила, что и носилки, и зонтик, и трон громадны. Столько народу она не видела никогда. Казалось, что народом затоплено все. Она не видела никого конкретно – она видела только одну цельную массу, и почти физически чувствовала ее внимание, ее сконцентрированный взгляд на себе. Носилки напоминали открытый павильон. Она подошла к ним и поднялась по лестнице на трон. Она обернулась и оглядела все пространство, всех людей. И тишина разразилась. Она улыбнулась и села. Звук восторга, раскалывающий ее вместе с пространством, разразился, как гром. Народ не кричал имени – он просто кричал. И снова гром сначала перешел в гул, и снова начал стихать. Жрец вышел вперед трона и что‑то прочитал. После чего он повернулся к Богине и сказал:

— Да, если вам попадут цветы, не кидайте их в толпу. Может возникнуть давка.

Богиня улыбнулась и благосклонно кивнула. Жрец сел на носилках впереди ее. Носилки шевельнулись. Богиня видела множество монахов внизу, и еще больше следовали сзади. Началось движение вперед.

---

Носилки, если это сооружение с двухэтажный дом можно было так назвать, двигались медленно. Вокруг было множество полицейских, вся форма которых заключалась в головной повязке с надписями, и множество распорядителей. Полицейские оттесняли толпу. Распорядители выбирали желающих из толпы и подводили их к носилкам – число желающих их нести, похоже, было неограниченным. За носилками выстроилась целая церемония. Первым следовал громадный открытый лимузин – богиня не могла разглядеть в нем никого, кроме Короля. За лимузином ехал грузовой броневик. За броневиком – несколько слонов. Процессия регулярно останавливалась. А богиня не забывала поворачиваться в разные стороны и крутить головой.

— Богиня!

Богиня повернулась на голос. На Келли было надето что‑то вроде цветастой короткой комбинации, где волны ткани спадали по диагонали, и это было перепоясано ремнем с декоративными патронташными коробками.

— Что на тебе одето?

— Это сари. Местный колорит.

— Келли, ты как‑то странно надела сари.

— Я с ним долго возилась в гостинице, а потом решила, что выйду на улицу, посмотрю как это носят и подправлю. А без ремня оно раскручивалось.

— Ты не догадалась попросить женщин тебя перемотать?

— Догадалась, мне уже две женщины сказали, что сари носится с блузкой и нижней юбкой. Зато уже 14 мужчин сказали, что я божественна! И сам Король тоже.

— Ужас! На моем празднике!

— Сказали бы больше, но почти никто не понимает по–нашему.

— Не задирай нос! – богиня улыбнулась, и снова море звука накрыло пространство. Богиня еще раз улыбнулась.

— Кто бы говорил! – крикнула Келли, отставая, — ладно, я бегу болтать!

Сколько уже двигались носилки, богиня не воспринимала. Время для нее приятно потерялось. Она чувствовала сам процесс – физически чувствовала и наслаждалась. Толпы людей, колонна, которую она возглавляла, и у которой теперь не было видно конца – все это вызывало у нее чувство постоянного восхищения. Она была восхищена собой. Она была восхищена процессом. А мир вокруг, ей казалось, был восхищен ею. Богиня увидела реку.

Носилки остановились на специальной трибуне. Она видела все пространство реки, она не видела ничего, что бы находилось выше ее. Чуть ниже и слева находились трибуны. Она видела Короля и Келли. А на реке украшенные золотом лодки с гребцами выстраивались в ряд.

— Пока не поднимайте руки, — жрец обернулся, — сейчас вы дадите старт лодкам.

— А куда они поплывут? Где финиш?

— Они развернутся через пару километров, так что финиш здесь. Потому что все исходит от богини и все к ней возвращается.

Со стороны королевской трибуны заговорил репродуктор. Богиня не поняла ни слова. Речь завершилась традиционным громом восхищения.

— Вставайте, поднимите руку.

Богиня встала и подняла руку. Она видела все пространство. Она видела, что все смотрят на нее – и гребцы на лодках тоже повернули головы.

— Пошли, — сказал жрец, и она махнула.

Снова волна шума накрыла ее, и лодки сорвались с места. Жрец дал ей знак, и она снова воссела на троне. На этот раз шум был не таким мощным, но он сливался, разливался на потоки, и был непрерывным. Люди на трибунах и вокруг вставали, размахивали руками, что‑то показывали, что‑то кричали.

Келли подошла совсем близко. И выглядела она тоже на редкость довольной.

— А я ехала в машине с Королем, сразу за богиней, — сказала она.

— Ха. – сказала Беретка.

— Действительно ха, — сказала Келли и засмеялась.

— Тебе немножко завидно? – богиня улыбнулась.

— Немножко? Немножко завидно? Да я одна сплошная зависть! Я порежу тебя на кусочки и каждый съем, медленно пережевывая! Немножко! А головой буду играть вместо мячика.

— В следующий раз богиней можешь быть ты, — богиня засмеялась.

— Мне тоже здорово. Коньяк будешь? Король дал фляжку.

— Вернее, ты выпросила.

— Вернее, мне не смогли отказать.

— Нет, меня и так прекрасно ведет, – богиня хотела еще улыбнуться, но дальше улыбаться было просто некуда.

— Тебя не порвет от удовольствия? – Келли даже развела руки в удивлении.

— Не–е, от такого удовольствия… я натренирована!

— У тебя потом не случится когнитивный диссонанс?

— Нет, не случится. Потому что я знаю правило.

— Какое правило?

— Правило состоит в том, что нужно быть божественной всегда!

— Ты восхитительна. Ты богиня. Ладно, не буду тебе мешать, побегу болтать с Королем.

Крики усилились и постепенно стали перерастать в мощный гул. Жрец обернулся и сказал:

— Лодки возвращаются. Сейчас вам дадут гирлянду, наденете ее на шею победителю.

— Хорошо, — сказала богиня, — а что получает победитель?

— Ничего… А что еще нужно? Здесь главное — процесс, а не результат. Все, в том числе и победитель, получают праздник. Но праздник – тоже процесс. На западе процесс и результат принято различать. Конечно, нам тоже бывают важны результаты. Но мы воспринимаем жизнь более созерцательно. Больше ценим мгновения, наверно.

— А я подумала… да, мне интересны результаты… Но осознание божественности – это процесс. В процессе которого происходит множество приятных процессов. Да, бывает, что надо что‑то сделать. Но это «надо» — это все‑таки второе.

— Для нас это естественно. Вставайте, победитель подходит.

Богиня встала. Шум голосов опять захватил пространство. Жрец встал, к нему подошел человек – в яркой рубашке и синих брюках. Он не выделялся ничем из тех сотен людей, которые прошли перед глазами богини. Богиня улыбнулась и сделала шаг навстречу. Стоявшая рядом женщина дала ей гирлянду. Богиня подошла, надела гирлянду человеку на шею. Тот поклонился.

— Улыбнитесь, — сказала богиня. Жрец тоже что‑то сказал – он перевел. И человек улыбнулся. С удивлением – будто удивляясь, как это просто. А потом еще раз поклонился и пошел задом, не оборачиваясь. Богиня обернулась, быстро взошла на постамент, села на трон и еще раз улыбнулась.

— Почему он не улыбнулся сразу? – спросила богиня.

— Богиню не только любят. Ее еще и боятся, — сказал жрец.

---

Носилки двигались к реке. Богиня видела украшенный паром, любовалась расступающимся перед ней человеческим морем. Она не забывала улыбаться и крутить головой. Иногда она махала рукой – и над толпой вздымался лес рук, сопровождаемый ревом восторга. Богине хотелось не только божественного поклонения. Поклонение – само собой, но богине еще хотелось поболтать. Благо жрец встал со своего места, подошел к трону и отдал вниз несколько команд.

— У вас все так красиво, — сказала богиня.

— Главное – это идти путем просветления, — ответил жрец, — тогда красиво все получается как бы само.

— А как у вас понимают этот путь? У вас, наверно, есть какие‑то свои методики.

— У нас их множество. Люди разные. И потому главное – для разных людей методики должны быть разные.

— А какие, вы считаете, бывают люди?

— У каждого человека есть свой предел просветления… Есть люди с интересом к познанию мира, или просто любопытные, а есть лишенные такого интереса. Этот интерес не воспитывается, и его бесполезно развивать в себе – если его нет, он не появится никогда. Есть люди, способные видеть причинно–следственные связи, и есть не способные. Видеть эти связи научить нельзя. Есть люди видящие все проявления мироздания, и есть люди с ограниченным восприятием, и широте восприятия тоже нельзя научить. Есть люди, способные пройти порог восприятия целостности мира, и есть не способные. Научить переходу можно, но большинство людей на переходе будут разрушены.

— А можно поподробнее по последнему пункту? – богиня улыбнулась.

— К сожалению, осознание этого порога доступно только богине. Когда богиня пожелает открыть нам сущность перехода этого порога, она нам напишет. Мы выбьем это в камне, в храме богини. Я дам богине свой адрес.

— Ага… А какие методики просветления вы используете? – Богиня спросила быстро, чтобы не развивать предыдущую тему.

— Для людей невежественных мы рекомендуем успокоительную медитацию. Для людей на пути божественного просветления мы рекомендуем познание мира. Для людей божественных мы рекомендуем жизнь во всех ее проявлениях. Для единства всех этих людей мы рекомендуем поклонение богине. Истинная религия всегда должна учитывать, что люди разные. Но она их должна еще и объединять.

— В иерархию, — добавила богиня.

— Мир устроен иерархично. Абсолют – боги – люди. Если люди пытаются воспроизвести у себя эту иерархию, то они движутся к просветлению. Если люди, находясь под влиянием иллюзии, говорят, что они равны, то они не смогут построить правильную иерархию. Но неправильную они все равно построят.

Этот мир создан гармонично: кому‑то поклоняются, кто‑то поклоняется. Каждому даны способности для своего. Кто‑то должен оставлять божественные следы, а кто‑то должен следовать этим следам.

---

Носилки были внесены на паром. Сам по себе паром представлял собой деревянный ящик, украшенный многочисленными желтыми, белыми и золотыми флагами и растяжками. Пространство воды было заполнено многочисленными лодками, а на обоих берегах по–прежнему не было видно земли из‑за народа. Богиня слегка улыбалась, расслабленно глядя то на воду, то на людей. Движение парома было почти незаметным, с легкой качкой и легким звуком разбивающихся волн.

— Часто говорят, что боги – это отражение грозных природных стихий в человеческом сознании, — сказала богиня, глядя на воду.

— Скорее наоборот. Стихии – вот отражения. Стихии действительно похожи на богов. Как и люди иногда. Многие народы обретали знание богов именно как знание природных сил, сущности которых они не могли понять. Но боги – это не природные силы, в качестве природных сил боги не имели бы смысла. Боги были бы лишней сущностью.

— Боги всегда воевали с хаосом. Боги уничтожали народы. Но боги ведь участвуют в жизни людей и другими способами.

— Боги часто протягивают руку помощи. Просто это мало кто замечает. Я говорю о специалистах. Тысячи простых людей это просто видят сегодня.

— Боги хотят дружить с людьми.

— А просветленные люди хотят дружить с богами. Да, богов можно о чем‑нибудь попросить. Но, например, просить денег бесполезно, потому что у богов денег просто нет. Просить можно то, что у богов есть. И они помогут. Боги наделяют качествами и избавляют от страхов.

— А какие еще есть проявления воли богов?

— Боги открывают знания. Причем бывают знания такой силы, что обладающие ими народы поднимаются над миром. Боги могут поставить периметр охраны. Боги ставят его вокруг себя, а иногда – вокруг нужных им людей. Враги не могут пройти через этот периметр. Были же личности, на которых совершались десятки неудачных покушений.

— Подарки богов – это понятно. А как работает механизм периметра?

— Боги владеют техникой управления вероятностями. Периметр охраны, например, не подчиняется законам статистики.

— В некоторых книгах древних рассказано, как боги создавали жизнь?

— Некоторые древние считали, что само развитие жизни на земле не подчиняется статистике. Они рассчитали, что жизнь кто‑то усложнял. Но этого тоже можно было добиться с помощью управления вероятностями. А помимо всего прочего… В нужный момент боги вполне могут насыпать абразивной пыли в шестеренки человеческих планов.

— А создание человека?

— Сомнительно, что человек был создан богами… Уж слишком низкий у него коэффициент полезного действия… А у человечества – еще ниже. Разумеется, боги принимали участие в создании человека. Они его создавали. Но глядя на то, как человек создан — нельзя сказать, что они его создали. Причем нельзя сказать, они его «еще» не создали или «уже» не создали… Человек – это арена борьбы с хаосом и порожденными хаосом демонами. Боги ведут борьбу за совершенствование человека, за то, чтобы было больше людей, способных не только смотреть, но и видеть, и зреть. От хаоса нельзя отгородиться полностью, в любом деле он может прорваться – но его можно вполне успешно отгонять, соблюдая божественные правила. Человек – это не только божественное, это может быть и демоническим. Да и нет какого‑то одного, общего, нет просто человека.

— Как выглядит граница между мирами?

— Ее нет. Лифты «божественные миры» – «материальный мир», слава богам, работают. Сознания людей посещают божественные миры, а боги направляют свою божественность в материальный мир. Когда лифты еще не были придуманы, такой образ назывался божественным деревом, или мировым древом, проходящим через все миры и соединяющим все миры. Но эта граница касается только восприятия, элементов божественных миров в материальном мире и без того достаточно.

— Но выходит, что человек – это такой же лифт, такое же древо, такая же граница между мирами…

— Далеко не каждый. Только божественный человек.

— А без необходимости боги проявляют себя?

— Людям нужно реализовываться, богам – нет. Людям нужно совершенствоваться – богам нет. Боги совершенны. Но если боги ограничатся своими изначальными, главными функциями, они не смогут быть целостными, и они не смогут охватывать пространство. У богов нет человеческих потребностей; но богам нравится многое, разным богам нравится разное; богиням нравится, когда ими восхищаются, в том числе люди. Субъектность богов – элемент целостности богов.

---

Она была в храме. Женщины помогли ей снять украшения, она заканчивала одеваться. Келли влетела мгновенно – как это она всегда предпочитала делать. Богиня лениво на нее посмотрела.

— Наша божественность медленно переливается в материальный мир, — весело объявила Келли.

— Ага, — лениво ответила богиня, медленно поправляя одежду.

— К тебе снова пришли Жрец и Король. А у них большой ящик!

— Ага, — богиня потянулась.

— Соберись, хватить балдеть, — Келли подскочила и поправила ей юбку, — там подарок, наверно.

— Как это хватит, — богиня закатила глаза вверх, — божественность непреходяща…

— Ты прекрасна, только проснись немного. Пошли… — Келли потащила ее за руку.

В соседней комнате оказались Король, Жрец и пара человек с ящиком.

— Мы хотим принести подарок богине, — сказал Жрец.

Беретка и Келли приблизились.

Жрец открыл ларец. В нем лежал ярко расцвеченный пятнистый шар.

— Что это? – спросила Келли.

— Это глобус. Это главная карта планеты. Мы просим Богиню принять его в дар от нашего народа. Наши жрецы хранили его много лет. Но они не только его хранили. Они его еще и перерисовывали.

— Это наша планета. – Все еще просыпаясь, сказала богиня.

— В первую очередь, это ваша планета, — улыбнулся Жрец, — и наша, конечно, если вы позволите. Если быть точными, то нельзя сказать, что глобус – главная карта. Нет, глобус – это одна из самых главных карт. Всего три измерения. Картами других измерений располагает богиня.

— Я Келли про это рассказывала. Она в курсе. Келли, крути.

Жрец достал шар из ящика, поставил на крышку, а Келли подошла и осторожно крутанула его.

— Он прекрасен… Ты это где‑то видела? Где? – тихо спросила Келли.

— У Варуны…

— А, тогда понятно.

— Келли

Они ехали в кузове грузовика – с ящиками и бидонами, держась руками за кабину.

Машин на дороге не было. А вдоль дороги шли люди – в обоих направлениях. В массе они что‑то несли – корзины, сумки, рюкзаки.

Келли была в фиолетовой юбке и черной рубашке, только свой газовый платок она накрутила на голову, чтобы не пылились волосы. Беретка была в своем бежевом костюмчике. И без беретки – ее платок был белым с золотом.

— Всюду жизнь… всюду движение какое‑то… – сказала Беретка как в пустоту, — все эти люди…

— Ты думаешь о людях?

— Мы ведь тоже люди.

— Ах, да, — Келли будто встрепенулась, — но мы прекрасны и нашей красоте поклоняются.

— А ты знаешь… есть ведь разные люди. Есть люди, в которых нет ничего божественного.

— Есть. Но они, наверно, и мир видят совсем иначе, не так, как мы. Это совсем другие люди. Они и должны поклоняться. Они, наверно, что‑то получают от собственного поклонения.

— Да, поклоняются нам. Что получают? Думаю… А в чем причины поклонения?

— А в чем причины их поклонения, — Келли задумалась, — действительно, я не думаю, что их просто выучили поклоняться. Как собачек. Но понимают ли они божественность красоты? Если спросить их – да, они скажут, что понимают. Но так ли это?..

— Основная человеческая масса в божественных смыслах – расходный материал. Можно, как свинья, лежать в грязи и ждать, пока тебя израсходуют, а можно поклоняться божественному, так же ожидая, пока тебя израсходуют.

— Да. Финал один. Но какие пути разные, — Келли улыбнулась.

— Богини обожают себя. Мы обожаем, мы любим себя. Любить себя нужно за собственную божественность. Если собственной божественности нет, любить нужно не себя, а кого‑нибудь другого.

— Железная логика, — Келли засмеялась, — смешно, но верно. Человек должен найти в себе божественный элемент и развивать его, ориентируясь на божественные личности. Но что делать тем, у кого нет вообще ни капли божественности?

— Поклоняться божественным личностям. Только так они могут обрести какой‑то смысл.

— А почему людям, а не богам?

— Потому что прежде, чем поклоняться богам, они должны понять технологии поклонения на менее сложных примерах. Потом можно будет поклоняться богам, но после понимания технологий нельзя будет сказать, что в них нет «ни капли божественности». В них будет опыт божественного поклонения. Кстати, в этом, наверно, и был смысл живой богини. Они учатся поклонению на видимой богине, а потом переходят к поклонению богам, которых не видели, — Беретка улыбнулась, сама удивившись собственной идее, — и это для начала… есть еще смысл: люди скажут человеку, в чем он неправ при поклонении им, а боги, — вряд ли.

— Хорошо, они поклоняются. А смыслы? И что значит этот человек поклоняющийся? Можно ли рассматривать такого человека вне контекста? – Келли раскрыла глаза до максимума.

— Божественные личности придают смыслы всем прочим личностям. Дворник подметает дорожку, по которой ходит божественная личность, электрик поддерживает электричество в доме, где живет эта личность, полицейский занимается охраной безопасности… Но если убрать божественную личность, что получится? Получится, что эти люди занимаются всеми своими делами для себя. А именно – для никаких, для ненужных людей. Без божественной личности люди и становятся именно никчемными и ненужными. Можно ли заниматься нужным делом в интересах ненужных людей?

— А может… может они служат потенциально божественному? Не тому божественному, что есть сейчас, а тому божественному, которое будет?

— Божественное есть не только цель, божественное есть состояние. Точнее, состояние направления. Божественное есть процесс. Процесс нахождения в этом состоянии. Люди должны соблюдать божественные правила жизни, чтобы иметь божественную перспективу. А они их соблюдают? Где‑то может быть, но определенно не у нас.

Божественного равенства не бывает, и не может быть равенства людей перед богами. Все они – Историк, Психолог, все что‑то говорят, все говорят, что что‑то происходило, волны смерти… Да ничего не происходило. Они создали мир унылого равенства, они построили мир серого убожества, и народ стал вымирать сам безо всяких войн. Потому что без божественного начала смысл существования народа один – снизить нагрузку на планету.

— Убей себя, спаси планету, — засмеялась Келли.

— Или найди смысл, и спаси себя.

— Короче, найди божественную личность.

— Живая богиня – сама по себе смысл. И не только. Она и направляет людей на путь божественного. Ты это имела в виду? И божественная личность действует подобно богине, только в меньших масштабах. И одно другому не мешает. И богиня, и божественная личность – смыслы для них. Они – ориентир на их пути. Помнишь эту фразу – боги иногда протягивают руку помощи… в последний момент.

— Божественным личностям. Тем, в ком есть божественное. Своим. Боги любят божественное, а не что‑то иное.

— Божественное поклонение означает и приобретение божественного.

— Этому миру никакие боги не помогут, — Келли усмехнулась, — в топку.

— Этому – не помогут и не будут помогать. Но у меня есть чувство, что новый мир уже родился. Мир без той Европы, о которой мы говорили. Ведь когда‑то Европы не было. И логично предположить, что будет мир, в котором Европы не будет. Живая богиня – это точно не персонаж той Европы. И вообще не Европы. Закат Европы был – и рассвет будет. Но не рассвет Европы.

— Индия?

— Нет, не Индия. Другое всё. Индия – тоже персонаж того мира. Того мира, который закатился. Того, который умер вместе с жителями брошенных городов. Названия, может, и останутся… но смысл их будет принципиально иным. Наследие древних уже идет в утиль. Осталось немного. Ты помнишь, как называлась страна орков?

— Э–э-э… Может, так и называлась – Страна Орков? – Келли посмотрела вопросительно.

— А если вспомнить, что Историк говорил, что никаких орков никогда не существовало?

— Сдаюсь. Не знаю.

— Неважно, как она называлась. Важно, что ее больше нет. И весь ее смысл – не больше, чем собрание исторических анекдотов. Так и про Европу мало кто вспомнит.

— Храм Кали

— Я никогда не думала, что храм Кали может так выглядеть… Он не похож на картинки, которые я видела, — Беретка оглядывалась вокруг.

— Я тут по склону полазаю, — Келли высунулась с площадки.

— Смотри, шею себе не сверни. Аккуратно, мох может скользить.

— Не сверну, — улыбнулась Келли и исчезла.

Ноги Беретки слегка болели, но она решила, что это приятная, слегка расслабляющая боль. Они забрались на сооружение, напоминающее пирамиду, поднялись по заросшей мхом лестнице. И теперь они были в подобии павильона без крыши. Это была площадка на самом верху, достаточно просторная, чтобы по ней гулять. Она была ограждена вертикально стоявшими камнями, между которыми открывалось пространство. Бесконечное пространство, таявшее в дымке горизонта. Площадка была ровная, свободная, только в середине находилось что‑то вроде прямоугольного каменного ящика, из которого шло четыре желоба в разные стороны.

Это случилось неожиданно. Беретка почувствовала легкое головокружение. Ей показалось, что камни начали менять цвет, что мох стал исчезать, что камни как бы обновлялись. Реальность менялась. Небо стало багровым, с подсветкой там, где оно сходилось с землей. «Это то самое небо, где строился коллайдер!» По линии горизонта росли коричневые скалы. Беретка сделала несколько шагов в сторону прямоугольного ящика, чтобы быть подальше от края. Может, это нездоровье – она никогда не болела, и не помнила, что это такое – болеть. «Надо позвать Келли на помощь». Она набрала полную грудь воздуха и крикнула:

— Кали! – и вздрогнула, услышав свой голос.

Стены были новыми и чистыми. Пустой прямоугольный проем в центре наполнился кровью, и кровь потекла через край по каменным желобам. Головокружение исчезло.

Богиня в броне цвета каленого металла стояла перед ней за заполненным кровью прямоугольником, а лицо ее закрывал стальной шлем с прорезью буквой «Т». Металл переливался матовым отливом. И не было Беретки, была богиня…

— Но ведь я не сплю… – сказала богиня, — Богиня! Ты же можешь являться только в снах.

— Моя сила растет.

— Но это не сон! – сказала теперь снова богиня.

— Это не сон. Это называется видЕнием. Сила богов растет. Твоя сила растет.

И вдруг она вспомнила – имя! надо спросить имя!

— Назови свое имя, богиня!

— Ты будешь сражаться с Кали!

— Сражаться… Это радует! – светлая богиня засмеялась.

— Почему?

— Потому что значит я – определенно не Кали.

— С кем ты будешь сражаться?

— Ты не обманешь меня, Светлая. Я не назову твое имя. Я обязана называть свое, не твое. Я сражаюсь с кем хочу.

Богини были одеты примерно одинаково. Ни них было что‑то вроде коротких юбок с боковым разрезом до пояса шириной в ладонь, потому больше похожих на длинные набедренные повязки, у светлой богини – белого цвета, у черной – красного. Такого же цвета лифы, и все это было прижато прозрачными плетеными латами, состоящими из множества частей, не стесняющими движений – у светлой они были зелеными с медью, у черной – вороненого металла. Там, где латы заканчивались, в стороны торчали шипы, закрывая стыки. На Светлой была широкая открытая каска с широкими боковыми пластинами и с многочисленными рельефными узорами сверху, а на Кали – закругленный шлем, только боковые пластины были шире и потому казалось, что они образовывали прорезь.

На руках и ногах были многочисленные защитные щитки, сделанные из переплетений металла, точно так, как и латы. На ногах были сандалии в том же стиле. Богиня заметила, что на руках и ногах есть открытые места, куда можно нанести удар. И шея тоже не была защищена.

У них было оружие. У Светлой было два одинаковых меча – изогнутых, похожих на сабли, расширенных к острию лезвия. У Кали был тот самый меч–серп, знакомый по изображению на ковре, и широкий длинный кинжал с закрытой рукояткой.

— Сегодня ты умрешь, — сказала Кали.

— Зачем?

— Чтобы воскреснуть.

— Трансцедентальные развлечения?

— Ох уж этот Митра… Нет, старая добрая традиция.

— Я имею шансы на победу?

— Незначительные, но они есть.

— Какой смысл мне сражаться?

— Чем дольше ты будешь сражаться, тем больше сможешь задать вопросов.

Кали двинулась вперед сразу, с места, Светлая отпрыгнула, выставив вперед мечи. Кали снова двинулась, в движении нанося удар мечом, и выставив кинжал для защиты. Светлая отбила удар в сторону и отпрыгнула. И слегка согнула ноги.

— В чем смысл богов? – спросила Светлая.

— Внутренний смысл и богов, и людей – быть. У людей еще и совершенствоваться, обретая божественность.

— Зачем ее обретать?

— Без этого они не выживут, — Кали замахнулась.

— А для Земли? – Светлая чуть отошла.

— Для земли – развитие жизни на земле – от простого к сложному.

— Сложное – это божественное.

— Не всегда – вспомни коллайдер – но для живых это так.

— И потому все время приходится воевать с силами хаоса – это тоже смысл?

— Да, силы хаоса против сложного.

— У сил хаоса есть окончательная цель? Чего хотят силы хаоса?

— Не чего хотят – они не едины — а на что направлены.

— Да, на что направлены?

— Их цель — превратить Землю в подобие Венеры или Марса. Разумеется, и боги предпринимают ответные меры – например, посылают на территории хаоса корабли, построенные руками людей, — Кали ударила мечом с места, Светлая отбила удар, и попробовала достать ее правым мечом, но Кали ушла влево.

— В чем божественная задача людей?

— Задача людей – выполнять божественные законы. Задача людей – восхищаться нами, богами. Задача людей – подражать нам. Нам это приятно, а им дает смыслы. Имея смыслы, они начинают совершенствоваться, или проще говоря, расти над собой. И индивидуально, и всем человечеством сразу. Но в чем подражать? В созидании. В разрушении. В красоте. В совершенстве. В целостности восприятия. В общем – в божественности. — Не договорив последнего слова, Кали прыгнула вперед и попыталась ткнуть мечом.

Светлая богиня снова отбила удар и сделала шаг назад: «Нужно идти вокруг жертвенника».

— Почему люди так во всем ограниченны?

— Просто нехватка ресурсов. И божественной силы, и внутренних человеческих, и собственно планеты.

Кали снова нанесла удар, а Светлая уже опробованным движением его отбила.

— Зачем так сурово бороться с иллюзиями?

— Для того, чтобы обрести свою истинную сущность.

— Для чего нужно знать истинную сущность?

— Зная ее, проще освободить собственную божественность. А она есть и средство для высших смыслов, и смысл.

Кали нанесла удар, Светлая отбила, Кали снова ударила, Светлая отбила и отпрыгнула.

Светлая почувствовала, что по ребрам потекла струйка крови. Латы защищали от смертельного удара, но пропускали кончик оружия. «Не стоит отвлекаться».

Они разошлись в разные стороны от жертвенника.

Десятки самолетов прошли в стороне над ними.

Как молния, блеснула вспышка. Раздался отдаленный гром. Земля слегка вздрогнула и загудела. И над скалами, на горизонте медленно поднялись несколько черно–красных огненных грибов.

— Что это?

— Это бомбардировщики империи видят сны. Не обращай внимания.

— Что первично?

Кали опустила меч:

— Ничего. Есть кольца. Можно взять развитие жизни на Земле. Чтобы она развивалась, нужна любовь. Чтобы любовь была, нужно обретение сущности. Чтобы добиться обретения сущности, нужно понимание просветления. Чтобы получить понимание просветления, нужна свобода. Чтобы получить свободу, нужно понимание развития жизни на Земле. Чтобы ее понять, чтобы было понимание, нужно собственно развитие жизни. Таких колец можно построить сколько угодно. Главного кольца нет. Все детали многократно взаимосвязаны – как в автомате. Автомат не будет стрелять без самой маленькой детали, — Кали снова подняла меч и прыгнула, ударив с места.

Светлая отбила удар. Но Кали внезапно присела и ударила мечом снизу, зацепив светлую по ноге. Светлая наклонилась, отпрыгнула и бешено посмотрела себе на ногу. Кровь стекала на пол через сандалию.

— Что бывает с душами после смерти? – весело спросила Светлая.

— Абсолют, возможно, что‑то с ними делает. Но мне трудно представить, кому могут понадобиться их убогие мечты, надежды и сексуальные фантазии. Они в массе не нужны целиком и при жизни. И они думают, что кому‑то понадобятся оставшиеся от них запчасти и после смерти. Пусть думают. А то будут страдать, а лишние страдания не нужны. Незачем толкать их за предел восприятия. Вообще это не компетенция богов. Да и какая нам разница?

Меч–серп Кали зацепился за украшения каски и сорвал ее с головы. Но каска не упала, она так и повисла на мече. Светлая тут же нанесла удар правым мечом по руке Кали. Кали отпрыгнула, как обожженная, и в прыжке ударила мечом по жертвеннику – каска сорвалась с меча и с жестяным грохотом упала на каменный, забрызганный кровью пол. Кали носком сандалии откинула ее в сторону. С левой руки Кали струйкой текла кровь. Кали удивленно посмотрела себе на руку и покачала головой.

— В чем суть смерти? – Светлая попыталась сделать выпад.

— Для людей смерть – это конец. – Кали легко отбила удар. — Для богов смерть – это процесс. У богини смерти смерть – это очищение. У богини жизни смерть – это эстетика.

— А у божественной личности?

— У нее свобода в выборе. Но обычно — эстетика.

— Смерть может быть божественной?

— Право обреченных – право на божественную смерть.

— «Да, жизнь», или «да, смерть»? Смыслы?

— Правильно говорить «да, жизнь». Но если так сказать нельзя, потому что, например, жизнь невозможна, тогда нужно говорить «Да, смерть». И в этом случае на первое место выступает эстетика. Да, эстетика всегда должна быть на первом месте, но когда жизнь как смысл невозможна, эстетика становится главным смыслом, — Кали снова присела и ударила по левой ноге Светлой.

— Почему я спрашиваю богов о том, что должна знать как богиня? Почему я не знаю всего, что я должна как богиня знать?

— Ты не совсем настоящая богиня.

— Как это? Почему? – Светлая удивилась и на мгновенье расслабилась.

— Кто‑то же спит в саркофаге из облаков? – Кали улыбнулась и нанесла удар сверху, Светлая снова отбила.

— Потому у тебя пока и нет имени. – продолжила Кали, присела и махнула мечом снизу.

Удар снова пришелся по ноге чуть–чуть выше защитного щитка. И этот удар был гораздо сильнее и болезненнее предыдущего. Светлая богиня попыталась удержаться, отбила очередной удар Кали, и еще удар, но непреодолимая слабость заставила покачнуться ее и встать на правое колено.

— Артерия, — сказала Кали, — последний вопрос.

Мир потемнел и слегка закружился. Богине пришлось упереться правой рукой в пол.

Она видела это. Кали широким замахом подняла свой меч–серп и снесла ей голову. Светлая увидела это будто со стороны.

Богиня была определенно мертва. Она была в темной пустоте. Она не знала, сколько прошло времени, но она присутствовала. «А я еще думаю…» Она собралась с усилиями и подумала: «Звезды». И вдруг вокруг зажглись, или они были, и она их только увидела – множество слабых звездочек.

— Не пытайся их прочитать, их никто прочитать не может.

Беретка увидела перед собой стену, исцарапанную остатками каких‑то значков. Келли стояла с другой стороны жертвенника. Беретка непроизвольно дотронулась до своей шеи. Голова была определенно на месте.

Анна Хейт

Беретка смотрела в иллюминатор. Но сейчас они летели в достаточно плотных, низких облаках, и землю было почти не видно.

— Келли! А о чем ты болтала с Королем?

— Обо всем… но в основном о власти.

— Да, определенно королевская тема, — Беретка улыбнулась.

— Меня больше интересовала власть как нечто божественное… хотя тут, наверно лучше подойдет слово «сакральное»

— Но это тоже самое божественное.

— Не совсем. Как я поняла, это божественно–ритуальное. Чуть пониже. Потому что десакрализация существует, а де… де–божественности нет. Понятно? Божественное нельзя разжаловать, а сакральное можно. Сначала мы болтали о коньяке, который я тебе предлагала… зря отказалась. А потом он задал несколько вопросов о том, как у нас в Европе устроено управление. С точки зрения божественной Келли. Я так бесхитростно сказала, что у нас убогие люди избирают во власть столь же убогих, что нашу власть и властью‑то назвать нельзя, потому что вся ответственность распределена между непонятно кем, что наша власть в сущности – унылая дрянь.

— А ты говорила про наши корпорации? У них ведь есть власть.

— Да какая у них власть… деньги какие‑то есть, а власти у них нет.

— Действительно, — Беретка говорила, не отрывая взгляда от иллюминатора, надеясь ничего не пропустить, — власть – это все‑таки повелевать. А когда говорится о нашей власти, это какая‑то пародия на слово.

— Да всё у нас пародии, а у Короля – настоящая власть.

— Настоящая власть может быть тогда, когда люди понимают, что люди не равны. Просветленные не равны невежественным. Когда говорится, что все люди равны, никакая живая богиня невозможна. А живая богиня – это не только великий шаг на пути к просветлению, она сама по себе смысл!

— Да, только когда не равны. Равенство – ложь. Власть для божественной личности – это удовольствие само по себе. А для невежественной личности власть – это инструмент для достижения столь же невежественных целей.

— И повод заполучить для себя кучу проблем. В иллюзии их решения.

— Беретка, а ты чувствовала власть?

— Не особо. Наверно, власть – это слишком человеческое.

— Божественное поклонение и власть. Они ведь должны соотноситься.

— Божественное поклонение, вообще‑то, есть демонстрация признания власти… – Беретка немного удивилась, — а ведь действительно. Признание власти богини, признание власти короля…

— Так дойдем до признания власти мужчины. Ха.

— Надо будет – дойдем. Но только через божественное поклонение, — Беретка сделала паузу и добавила, — Если мужчина не достоин божественного поклонения, то зачем вообще он нужен…

— А что же делать, если мужчина выше уровнем что‑то прикажет?

— А ничего не делать… исполнять… Придумаешь тоже. Его найти сначала надо. Прикажет… Ха. Ты не видела богов… Расскажи еще что‑нибудь.

— В разговоре было примерно такое:

— Всякие мерзкие политики… – это сказала я.

— Извините, всякие мерзкие демократические политики, — поправил Король.

— А разве король – политик? – так я удивилась.

— Так принято считать, что король – это политик. Но от этого надо как‑то уходить. Да, я согласен, что это вносит путаницу. Надо направить приказ в газеты, чтобы перестали так называть.

— Мы используем терминологию древних, а она не очень подходит для мира, который мы хотим видеть божественным.

— К счастью, терминология древних уходит вместе с древними. У вас ведь все‑таки королевство. Причем настоящее. Мы это сделали.

— А как вам удалось это сделать? Все‑таки демократия – это традиция, а традиции просто так не сдаются.

— Мы собрали всех людей, в которых… так скажем, была божественная искра… людей красивых и талантливых. И все отказались иметь дело с политиками. Тогда многие политики нас поддержали. А поскольку народу оказалось все равно – народ не выступил против. Хотя он избирал этих политиков, он их глубоко презирал… Невежество ведь на самом деле презирает и невежество тоже… Сначала мы сказали все, что о политиках думаем как таковых. О демократических, да. Мы не обвиняли их в каких‑то преступлениях. Мы говорили, что люди это серые, убогие, никчемные, бездарные, лезущие во власть, чтобы компенсировать свою дефективность… Это ведь была правда. Да, мы смешали их с грязью. Даже не то что смешали, а открыли их истинную сущность, с грязью они потом сами смешались. Потом мы устроили маленький кризис. Потом начались беспорядки. Потом нас поддержали все специалисты. Потом мы некоторых политиков купили на обещания – они же продажные. Мы обещания выполнили. Потом политики разбежались, и мы установили монархию.

— У вас абсолютная монархия?

— У нас не совсем монархия. У нас теократическая монархия.

— Как это? Кто у вас главный?

— Богиня, — и Король указал поворотом головы на тебя.

— Мы ей скажем? – спросила я.

— Если спросит – скажем, сказал Король и улыбнулся улыбкой заговорщика.

— А вы не боитесь ревности других богов?

— Не боимся. Ревность – не божественное чувство.

— А что было главным в этих планах?

— Главное – это то, что богиня протянула нам руку. Без этого ничего бы не вышло.

— А что удивительно? Боги, как и люди, предпочитают своих. А уж когда своих много…

— А что он еще говорил?

— Я всего сейчас не вспомню, буду по частям вспоминать. Он говорил, что теперь они могут начать отказываться от наследия древних. Находящаяся во тьме невежества масса больше не может препятствовать им.

Еще говорил, что без монархии назначение богини пришлось бы демократически согласовывать с разными общественными организациями. Ведь это бред. И еще – ведь если бы так было, богиня бы просто отказалась участвовать. Потому что состязаться за титул – это не божественно.

Еще он говорил, что у человека просветленного, находящегося во власти, процесс управления сам идет хорошо, и все вокруг становится к лучшему. Мир вокруг становится более упорядоченным и божественным.

— Это что‑то не наше. — сказала Беретка, — Когда старый мир умирает, не нужно с ним бороться. Нужно строить свой, новый. Если он нападает – да, ему нужно давать отпор. Но сомнительно, чтобы старый мир нападал – он старый. И если он действительно нападает – возможно, строители нового мира делают что‑то не так. И задевают старый мир раньше времени.

— А я вот только сейчас подумала… – Келли продолжала, — Ты знаешь, что такое атомная бомба? Не, не знаешь. Есть особый материал. Его можно спокойно хранить, он похож на металл. Да. Именно что похож. Из него в свое время даже делали наконечники снарядов. Но если из этого материала выбрать лучшее и сконцентрировать, произойдет взрыв. Суть именно в концентрации. Нужно 50 килограммов, но чистого. Рванет так, что остатки Полиса можно будет унести в чемодане.

— Ну уж и в чемодане… – Беретка даже оторвалась от иллюминатора.

— Хорошо, в двух… не отвлекайся, смотри. А Король сделал то же самое с людьми. С человеческим материалом. Он собрал самый качественный материал – и все сработало! Старую систему власти порвало.

— А нам то это зачем. Мы и без того божественны.

— Не знаю… может, такое где еще сработает. У кого‑нибудь.

— Ой, облака рассеялись… потом, потом расскажешь, сейчас я лечу!

---

Беретка полулежала, развалившись на диване в кабинете Келли. Ее голова была откинута. На Беретке была легкая белая комбинация, а на комбинацию был наброшен расстегнутый короткий халатик Келли – фиолетовый с красно–черным драконами. На столике рядом с ней лежали толстая книга и цветной журнал. Журнал она уже просмотрела, книгу пролистала. «Я ленюсь, — подумала Беретка, — как это здорово – лениться, когда осознаешь свою прекрасную сущность». Она услышала шум мотора. Потом шаги, потом звук ключа, потом Келли в своей манере влетела в офис. Она замерла и посмотрела на Беретку. Беретка не шевельнулась, глядя на нее.

— О, сейчас я угадаю, — сказала Келли, — ты ленишься.

— Да, ленюсь. – Лениво ответила Беретка. — Но моя лень – просветленная. Она просветленная, потому что я осознаю, зачем я это делаю и почему я это делаю. Когда все это синтезируется в моем сознании через ощущения моего тела, я получаю наслаждение процессом…

— Ты прекрасна, лень осознанная. Кофе пить будем? – вдруг Келли замолчала, и быстро заговорила, — Да, Беретка! Пока я не забыла. Мне ведь удалось выписать тебе несколько серебряных монет в корпорации за охрану моей драгоценной персоны. Когда мы летали. Ты мой милый охранничек. Да, по делу. Но ты невидима для финансовой системы! Тебя там нет! Они не могут найти твоего имени! Чтобы перечислить деньги.

— Ах… – потянулась Беретка, — нужно перечислять на настоящее имя. Запиши — Анна Хейт.

— Анна Хейт? – Келли всерьез удивилась.

— Неужели ты все это время думала, что родители назовут девочку Красной Береткой?

— А я и не думала, — сказала Келли, — я почему‑то решила, что ты – Красная Беретка. При первой встрече, у водопада.

— Меня этим именем – Анна Хейт — ни один человек в жизни не называл. Тем более оно не благозвучное – им всех принцев распугать можно. Забудь это имя.

— А ты знаешь, — Келли задумалась, — почему‑то мне кажется, что оно тебе как‑то соответствует… Оно выражает какую‑то из твоих тонких сущностей.

— Анна Хейт, она же Красная Беретка, она же Спящая Принцесса, она же Светлая Богиня, она же… ах, давай кофе пить.

---

Они сидели у Беретки. Окна были открыты, по гостиной гулял ветерок. А за окнами мир был зеленым снизу и голубым сверху.

— Знаешь, — сказала Беретка, — а ведь нам периодически ставилась одна и та же задача. Просто по–разному ставилась.

— У нас их множество. Какая именно?

— Смотрят и не видят… слушают и не слышат… Не только профессор… еще историк… этот вопрос задал еще жрец…

— А… – протянула Келли, — есть люди не любопытные… эта?

— Да, эта. Это первый уровень ограничения человека. Вспомни разницу, насколько проще изучить материал, когда он тебе интересен. А если не интересен – как ступор в мозгах включается. А ведь у кого‑то этот ступор включается на любое познание мира! А второй уровень – есть люди, способные видеть причинно–следственные связи. Не все их видят. Это ведь тоже блокировка. Есть люди, которые не выявляют причинно–следственные связи. Они могут их выявлять, если на них оказать давление. Но автоматически они этого не делают. Но если есть такие люди, возможны и другие градации, на более высоком уровне.

— И вИдению этих связей тоже нельзя научить. А то бы всех давно научили. И мир был бы другим. Помню.

— А дальше идет неспособность воспринимать мир целостно, то есть бывают люди с фрагментарным мышлением, которые не видят большей части мира, которые видят его куски, а думают, что видят все.

— Это опыт с чашкой, когда ты не смогла сосчитать цветочки. Но это не дальше, это скорее параллельно. Есть люди, которые видят только куски мира, а логикой владеют.

— Представляешь, большинство людей не сможет даже добраться до последнего вопроса! Никогда не сможет. Такой уровень просветления у них просто заблокирован. А жрец сказал следующее: «Есть люди, способные пройти порог восприятия целостности мира, и есть не способные. Научить переходу можно, но большинство людей на переходе будут разрушены». Я поняла, как происходит разрушение. И тот человек в брошенном городе, и Преподобный, — оба они стали жертвами одного процесса.

— Но Преподобному просто открыли его сущность. Какая связь с брошенным городом?

— Сущность может быть открыта только в истинной системе координат. А истинная система координат – это настоящая карта мира… не географического, а именно нашего материального мира. Настоящая карта мира одна. Мы случайно открыли Преподобному часть этой карты. Он сопоставил себя с этой картой, и был разрушен. Да, о таком разрушении говорил еще Психотерапевт.

— Он говорил, что может только успокаивать, но не может сказать правды.

— Любая правда о внутренней, то есть об отраженной в сознании вселенной сразу спроецируется на внешнюю вселенную. Можно открыть любую из вселенных, и вторая откроется сама. Мы открыли Преподобному внутреннюю вселенную. А сумасшедший из города сам открыл внешнюю вселенную, — Беретка гордо улыбнулась.

— И все это – переход порога предела восприятия.

— Если есть порог, есть блокировка этого порога. Та самая, которая ломалась. Чтобы доказать существование такой блокировки, нужно понять, зачем механизм этой блокировки существует. Я работаю с энергией. Этот механизм имеет смыслом энергетическую оптимизацию.

Осмысление некоторых вещей требует настолько большого количества энергии, что вводит человека в ступор. А человеку в некоторых ситуациях нельзя входить в ступор. Потому наличие блокировки у большинства столь же эволюционно эффективно, как отсутствие этого механизма у меньшинства. Представь, полководец дает команду идти в бой, а у его солдат – энергетический ступор. Этот механизм возник, чтобы люди нормально функционировали.

— Стоп, — сказала Келли, — но и все остальные блокировки могут иметь смыслом эту энергетическую оптимизацию.

— Нет энергетического смысла в том, что человек не любопытен. Нет его и в том, что человек не воспринимает логики. Потому что это неэффективно. Это неэффективно и для человека, и для народа. У большинства людей установлен порог предела восприятия. В большинстве случаев людям требуется много интеллектуальных ресурсов для решения бытовых задач, задач жизнеобеспечения. Потому предел восприятия блокирует информацию, требующую серьезной и длительной обработки.

Никчемный человек знает, что он никчемный, но не воспринимает, что никакого смысла в нем нет. Мать, которая возится с больным ребенком, знает, но не воспринимает, что будет с этим ребенком после ее смерти. Мозг защищает человека от информации, которая может вызвать разрушение этого самого мозга. И этот порог нужен, чтобы сохранить человека. Никчемный человек может оказаться кому‑то нужен, а эта мать может родить другого ребенка. А если бы не было порога – их мозги бы разрушились, и у них не было бы никаких шансов. Представь: человек–деталь. Деталь можно выкинуть, и заменить другой деталью. Человека можно выкинуть, и заменить другим человеком. Представь, что человеку это открыто. То, что он – взаимозаменяемая деталь. Этот человек начал бы думать над этим постоянно, непрестанно – до тех пор, пока не прыгнул бы с крыши или не вынес себе мозги.

Маленький человек стоит на земном шаре. Под ногами у человека – бездна хаоса. А над ним – мир грозных богов, у которых свои планы. Во, да это же как Прометей. И Прометею страшно, и он кричит о несправедливости богов. Но Прометей – титан, полубог. И если так страшно полубогу, как может быть страшно обычному, невзрачному, никакому человеку смотреть или вверх на богов, или вниз в хаос. Он хочет верить в то, что он представляет ценность для высших сил, он хочет верить, что и он сам, и его родные зачем‑то нужны высшим силам… А эти высшие силы просто стирают его вместе с его страной, потому что у них другие планы, и никакой ценности для них этот человек не представляет. И когда маленький человек об этом догадывается, ему становится страшно. Очень страшно. Но он не ищет выход. Его мозг откажет ему. Его восприятие заблокирует эту информацию. Зачем человеку лишний раз заглядывать в пропасть хаоса? Зачем человеку лишний раз смотреть на солнце?

Беретка вскочила с кресла:

— Еще вариант. Большинству людей не нужно знать истинной картины мира. Потому что большинство людей предназначено только для поддержки божественных личностей. Помнишь, мы обсуждали, когда ехали в храм Кали? Если человек, лишенный божественного начала, получает эту информацию — ту, что он – вспомогательный, а вовсе не главный элемент в мироздании, у него возникает страх. Холод космоса. Страх космоса. Ложные добрые боги человека как раз и есть убежище человека от этого страха и ужаса.

И сразу становится видно еще одно отличие божественных личностей от остальных — у божественных личностей таких выключателей нет. Ведь они им не нужны, они божественны, они могут и должны видеть истинную картину мироздания, чтобы противостоять хаосу. И они ее видят.

А если этот барьер сломать силой, например, привязать человека к стулу и вбивать в него информацию – мы получим того самого сумасшедшего, который спрыгнул с крыши собора. Единственное отличие – тот человек перешел этот порог сам. Он перешел порог, не обладая достаточной степенью просветления. Естественно, его мозг получил серьезные повреждения. Потому он и стал сумасшедшим.

А почему целый народ не видит явных угроз? Потому что у него нет или слишком мало людей, которые могут выйти за этот предел восприятия. Но – народ, у которого нет людей, способных заходить за этот предел восприятия, обречен.

Народы – это проекты богов, или мысли богов… но любой проект нужно рано или поздно закрывать. А если бы люди все обладали способностью переходить предел восприятия, то они бы видели все! Они бы отказались закрываться! Они бы устроили такую бойню, что разрушили бы ландшафт!

Орки – это просто закрытый проект… И Европа – тоже закрытый проект… А задачи участников закрытого проекта – уйти тихо, не хлопая дверью на прощание.

В чем смысл проекта орков? Они пугали мир, чтобы мир быстрее развивался. Они показывали миру, как жить нельзя – на собственном примере. Являются боги и так просто, спокойно им говорят: ребята, нам нужна площадка для нового проекта. Ваше будущее отменяется. Ваш народ подлежит ликвидации… достраивайте ваши пирамиды–коллайдеры… и… и… и всё. Но что бы вышло, если бы орки это поняли? Да они бы разнесли полпланеты.

Переход предела восприятия может превратить уже сумасшедшего – вследствие перехода — человека во врага красоты. В Герострата!

— Выходит так, что основная масса по сути служит системой обслуживания божественных личностей. Масса ведь может взбунтоваться и уничтожить их?

— Если божественные личности не достаточно божественны, в их уничтожении нет ничего неправильного. Но если они достаточно божественны, и масса их уничтожит – сама масса уничтожается. Народ не может выжить без божественных личностей. Предел восприятия защищает божественных личностей от массы. Массам так или иначе нужны божественные личности, чтобы выжить. Массы их не любят, но массам приходится терпеть. А чтобы массы не страдали от того, что их используют, и существуют пороги восприятия.

— Простому человеку доступна для обозрения только часть реальности. – Медленно заговорила Келли, — Предел восприятия нужен, чтобы человек не стал просветленным. Может, когда‑нибудь все станут просветленными – когда боги отгонят хаос подальше от этого материального мира. Богам не нужны лишние страдания – и от знаний тоже. А пока этого не произошло – эта иерархия служит богам оружием и структурой в их войне. И еще она служит просветленным.

— Человек просветленный может начинать войны, убивать, грабить, устраивать оргии – и все его действия могут быть божественными. Человек невежественный может прекращать войны, дарить жизнь, заниматься благотворительностью, стараться быть нравственным, строить храмы, исполнять ритуалы и совершать жертвоприношения – и все его действия могут быть невежественными, — Беретка довольно задрала нос вверх.

— Я божественна и мне это нравится. Но как это оправдать? – спросила Келли.

— Зачем божественным оправдания?

— Я не про божественных, я про тех кто на пути к ним…

— Э–э-э… Система должна сработать, если она верна… – Беретка посмотрела вниз, по сторонам, будто что‑то искала, — сейчас придумаю… придумала: действия человека просветленного уменьшают количество хаоса и ненужных страданий в этом мире. Как тебе?

— Ты божественна! – Келли широко улыбнулась. — Ой, что я придумала! У нас есть четыре уровня восприятия. Можно подготовить вопросы на каждый уровень. Чтобы локализовать зону мозга, ответственную за уровень, человека нужно засунуть в томограф и задать ему соответствующий вопрос. И тогда можно узнать, к какому уровню принадлежит человек.

— Зачем, — лениво сказала Беретка, — мы божественны. Мы. И этого достаточно.

— Полицейский

— Из лаборатории пришли результаты по вашим образцам. Номер один – обычная смазка. Номер два — смазка содержит абразив. Я могу узнать, в чем тут дело?

— Мы испытывали подшипники на износоустойчивость. А потом я перепутала смазки. И не знала, где какая, — Беретка мило улыбнулась, — спасибо!

— Я рад, что смог вам помочь.

— Как продолжается охота на богиню Кали?

— Пока никак, — Полицейский растерянно улыбнулся.

— А зачем вообще вам это нужно? Сама идея – ловить богиню, по–моему, абсурдна. Богинь не ловят, к богиням приходят. А если вы ее поймаете, что вы будете делать?

— Не знаю… Но у меня личные счеты, — Полицейский погрустнел, — меня использовали. Из меня сделали маньяка!

— Вы все‑таки считаете Келли аватарой Кали. Вы ее ловите. При этом вы ее боитесь. Представим немыслимое – пусть это так. Но разве тот, первый убитый, не был уничтожен правильно? Вас, как вы считаете, поставили охранять периметр охраны божественного существа – меня. Вас поставила Кали. Вы выполнили божественную задачу. Что вам не нравится?

Полицейский выглядел озадаченно:

— Но есть порядок…

— Какой может быть порядок в этом материальном мире, кроме божественного порядка? Боги всегда сражались с хаосом. И иногда они уничтожают разных одержимых демонами. И им нужны для этого люди.

— Мне очень тяжело отказаться от стереотипов. Убит студент, погибли еще двое, два самоубийства…

— Это уже лучше. Вам тяжело, но вы понимаете, что от стереотипов лучше отказаться?

— Понимаю. И еще я хотел бы отказаться от страха.

— Но в таких случаях как раз и нужно обращаться к богиням. Разве богиням нужно, чтобы их боялись? С богинями нужно дружить. Богинями нужно восхищаться.

— И еще я чувствую страх… да, перед ними. Наверно, я совершил грех…

— Грехов не бывает. Да откуда такое берется? Есть божественные законы. Есть преступления перед божественными законами. Всё! Мир чист и прекрасен.

— Но я занимался богоборчеством.

— Какое богоборчество? Вы знаете историю про Прометея? Вот это богоборчество. И кончилось соответствующим образом. Хотя все это выдумка, боги не скрывали огонь от людей. И ничего не скрывали. Только дарили. А вы даже не сделали ничего, что могло бы не понравиться богине.

— Мой уровень просветления, наверно, слишком низок. Мне трудно понять.

— Вы прекрасно понимаете то, что вам нужно. Конечно, в этом мире все запутано. Темных богов путают с демонами, Кали–югу ошибочно отождествляют с Кали и тому подобное. Да, заканчивайте с этими книгами. Считайте, это приказ. А то еще провалитесь куда‑нибудь в космос, за грань пределов восприятия — а это ведь никому не нужно, верно? Нам ведь не нужно, чтобы я приносила вам в больницу апельсины, а вы бы меня не узнавали?

— Я могу только восхищаться вами…

— И Келли!!!

В глазах Полицейского проскочила искра ужаса. Он глубоко вздохнул и выжал из себя:

— И Келли! Это будет первой степенью моего посвящения?

— Да, восхищаться. И не только восхищаться. Почему бы вам не подружиться с богиней? Узнайте, что она хочет. И делайте то, что она хочет. Она опасна? Да. Она смертельно опасна? Да!!! Так это замечательно. Это божественно.

— Как я, простой человек, могу дружить с богами?

— Как? Я, как существо божественное, как проявление божественного в этом материальном мире, объявляю Проект божественность! А кого мы будем брать в этот проект? – Беретка подмигнула, — Мы будем брать всех желающих. Всех, способных к божественному поклонению.

— Может, мне сходить в храм Кали? И там постучать лбом в какую‑нибудь стенку?

— Это совершенно не нужно. Просто восхищайтесь богиней и никогда ей не препятствуйте, чтобы она не делала, и какими бы абсурдными не казались ее действия. А поклонение вовсе не означает, что надо кланяться. Иногда, когда по улице идет очень красивая женщина, мальчишки свистят ей вслед. Это тоже божественное поклонение. Нужно быть проще. И меньше ритуалов. Боги не религиозны.

---

Поля желтели. Человек шел по обочине дороги. Полицейская машина его обогнала. Она только чуть замедлила ход, и Полицейский успел улыбнуться. И улыбнулся он не просто так. Он заметил, что под курткой человека что‑то есть, и притормозил, чтобы рассмотреть особенности движения. Полицейский проехал вперед, за поворот, скрывшись из вида, остановил машину, достал арбалет, и, не закрывая двери, побежал через поле – наперерез, на воображаемую линию.

Беретка проснулась. В темноте дождь стучал по подоконнику. «Так зачем я проснулась? Ах, да, у меня есть три важных дела. Нужно перевернуться на другой бок, нужно послушать дождь и нужно снова получить удовольствие от засыпания…»

Небо было светлым, в легких облаках, бесконечным и бездонным. Оно заполняло все пространство. Земля отсутствовала. За ненадобностью.

Саркофаг богини начал открываться. Крышка медленно поднималась в воздух. При этом она становилась прозрачнее и растворялась. Девочка, держащая в руках книжку «Сказка о спящей принцессе», смотрела. Богиня вздохнула, открыла глаза. Богиня сначала присела, потом встала. Вышла из саркофага, перешагнув его борт. Спустилась с пьедестала. Посмотрела на девочку. Присела, улыбнулась и протянула к ней руки.

Беретка проснулась сама. Беретка не стала валяться, как обычно. Она улыбалась. Она не встала – она вскочила. Она накинула халатик и открыла дверь.

Келли пила кофе внизу.

— Привет!

— Привет, Беретка! Я тут поэксплуатировала своего Скелета.

— Я что‑то чувствую, — сказала Беретка, сходя по лестнице.

— Ты как‑то особенно выглядишь. Не только божественно, но еще и восхищенно.

— Я оденусь и пойдем на улицу. Такая весна!

Беретка поднялась наверх и надела прямое зеленое платье – то самое, в котором она встречала Келли в городке осенью. На широких лямках и с открытой спиной. Они вышли. На горизонте, на ярком голубом небе уходила туча. Мир кругом блестел от капель воды – солнце отражалось во всем пространстве.

— Где твоя беретка? Я тебя в ней как‑то давно не видела.

— Весна! Зачем беретка? А… я же подарила ее жрецам, еще тогда. Ты не заметила сразу?

— Но тогда… Ты не Красная Беретка…

— А кто я?

— А кто ты?

— Я знаю все. Я знаю мир богов, я знаю материальный мир, я знаю про точки перехода между мирами, я знаю человека и пороги его восприятия. Я владею всеми ключами знания. И я знаю все про тебя.

— Что? – Келли удивленно улыбнулась.

— Ты приказывала Полицейскому убивать!

— Это ты приказала мне охранять периметр.

— Ты насыпала в смазку подшипника абразивную пыль!

— Алмазную! Тебя надо было как‑то вытащить, ты же сама попросила об этом.

— Ты отрезала тем двоим головы! И других ты прикончила!

— Извини, тебе они не понравились.

Келли вдруг положила Беретке руку на плечо и провела большим пальцем по шее.

— Шейка не болит?

— Ах ты зараза… – вдохнула Беретка, — Ты – Кали!

— А ты – Анахита!

И они обнялись. И крылья выросли у них. И они взлетели мгновенно, рывком с места, и разлетелись в разные стороны. Они летели лицом к лицу, и видели бесконечное пространство. Мир раскрылся их глазам, и они видели все – и мир целиком, себя с земли, себя с высоты, и две девушки, обнявшись, смотрели на себя с земли. И они смеялись, и они махали им руками.

— Скелета я забираю. Он из моего мира. – сказала Кали.

— А кто мне будет готовить кофе? Кто мне расскажет про Закат Европы?

— Прикажи енотам. Ты богиня жизни. Кофе они приготовят. Не зря же их привезли из Америки. А Закат Европы… больше не актуален. Как и Европа. Забудь.

Конец

Убрать сцену выезда на место