Мы столько раз обманывали смерть. И теперь все кончено?

Вот так просто?

Дэмьен Веспер решил, что сегодня казней не будет.

Стояло солнечное осеннее утро. Прохладный бриз разогнал сырой туман, и Кельтское море искрилось под безоблачным небом.

В миле от острова зеленели, омываемые морями, древние берега Ирландии. Вся эта земля, насколько хватало глаз, на протяжении веков принадлежала Весперам. Там же остался и родовой замок Дэмьена, и обширные владения, где его подданные вымирали целыми деревнями. Но сюда не долетал ни их жалкий беспомощный плач, ни дымный горький запах смерти. Эмалевое небо было спокойно и безучастно, лишь тонкий дымок на северо-восточном берегу Ирландии нарушал его безмятежность. Видимо, там снова горят деревни. А в остальном все казалось благополучным — на острове царили красота и спокойствие, и ничто не напоминало о Черной Смерти.

Дэмьен неторопливо глотнул горячего вина и с наслаждением вдохнул аромат клевера и муската. Он думал. Шел шестнадцатый век, был уже 1507 год, а он, несмотря на научный прогресс, все еще вынужден бежать от чумы и быть отрезанным от родины. Чума… Она проклятием обрушилась на Ирландию еще во времена праотцов. И снова лютует и хозяйничает на его земле, посмеиваясь в свою костлявую ладонь над его высокими планами.

Впрочем, сюда Черной Смерти не добраться. А на материке его вассалы собирают оброк и налоги. Правда, настойчивость, с которой приходили отчеты о сотнях смертей, раздражала его все больше и больше. Но он закрывал глаза на отчаянные вопли крестьян и лишь отмахивался от их жалобных стонов. Все это преходяще. А ему нужна лишь тишина, чтобы каждый день спокойно работать, исследуя тайны природы, и собирать чудеса науки и искусства, которые ему привозят со всех уголков Европы.

На стене красовалась новейшая, собранная из разных пород дерева карта — истинный шедевр и его последнее приобретение во Франции. На широкой столешнице письменного стола высилась стопка чертежей, эскизов и пергаментов, присланных на днях из Италии. Уникальные произведения искусства и научные открытия, дающие человеку неограниченную власть на Земле, были страстью всей его жизни. Лишь они занимали его ум и время. А до остального ему не было дела. Земные хлопоты и бессмысленные человеческие жизни, уносимые эпидемией чумы, виделись лишь назойливой помехой и мешали предаваться любимому занятию.

Но, тем не менее, слово, которое сегодня шепнула ему простая служанка, стало важнее всех сокровищ мира и секретов вышколенных агентов.

Невероятно! В это почти невозможно поверить… Неужели самая сокровенная мечта и цель его жизни, всех его дерзаний и невероятных усилий, то единственное, ради чего он жил и работал — ключ к самой могущественной тайне на земле — находилась все это время здесь, прямо у него под носом?

И он поклялся, что не успеет солнце войти в зенит, как ключ к тайне будет в его руках.

Он поднял голову. Высоко под куполом загадочно посверкивало новое, пяти футов в диаметре, мозаичное панно с гербом Весперов. Но это была не простая мозаика — за ней скрывалось его последнее хитроумное изобретение — механическая ловушка. Идея эта как-то случайно пришла ему в голову, и он установил ее исключительно ради собственной забавы, чтобы потом испытать на каком-нибудь зазевавшемся слуге или охраннике, что имеет привычку клевать носом на карауле. И теперь настал тот час, когда она сослужит ему добрую службу. Только для начала надо проверить свою догадку. И если окажется, что он прав, тогда он, Дэмьен Веспер, по всей вероятности, станет самым могущественным человеком на земле.

В дверь постучали, в комнату вошел слуга и главный телохранитель Веспера Бальтазар.

— Мой господин, — низко поклонился он, — Гидеон Кэхилл!

По лицу Дэмьена скользнула легкая усмешка.

Он решил, что сегодня казней не будет.

Но тактика должна быть изящной.

— Проводи его ко мне, — приказал он.

Гидеон, по своему обыкновению, выглядел, как обычный простолюдин. И что за дурная привычка — ходить таким оборванцем при его-то положении и таланте! Это недопустимо. И очень раздражает. Но нельзя показывать свои чувства…

Простая крестьянская одежда Гидеона превратилась в рубище, седые волосы торчали в разные стороны, и казалось, будто их взъерошил внезапный вихрь. Лицо его почернело от многолетних трудов в лаборатории. На платье пестрели следы всех известных науке химических элементов и растворов, а руки по локоть были исчерканы тушью и фразами на латыни — дурная привычка рисовать на себе, когда недосуг найти кусок чистого пергамента.

Единственным, что отличало этого человека от черни и выдавало в нем благородное происхождение, был золотой перстень, который в его семье передавали из поколения в поколение. И еще глаза. Они прямо и свободно смотрели из-под низких взъерошенных бровей и выдавали в нем неординарный ум и силу духа.

Впервые Дэмьен заметил этого странного господина приблизительно десять лет назад. Было Рождество, и праздник проходил в замке Дэмьена. За его столом собралась вся местная знать и множество приглашенных вельмож. Тогда во время застольной беседы Гидеон Кэхилл неожиданно для всех поднялся и посмел в присутствии благородных гостей уличить хозяина в незнании каких-то новых научных открытий, сделанных неким Коперником по части астрономии.

Дэмьен не привык, чтобы его перебивали, а тем более прилюдно указывали на ошибки. За такую дерзость он мог бы запросто высечь его при всех! Но этот огонь, который сверкал в глазах Гидеона, заставил его промолчать.

Он даже помнил, что подумал тогда: «Вот человек, который мне нужен. Он не поджимает хвост, как трусливый пес. И у него редкий неординарный ум».

Праздник подошел к концу, гости разъехались по домам, и Гидеон с Веспером остались вдвоем. Они взахлеб проговорили всю ночь о достойнейших предметах и высоких науках, в которых ни один человек в окружении Дэмьена не то что не смыслил ни на йоту, но и понятия не имел о существовании таковых. Вот так этот давний ночной разговор положил начало их странной дружбе.

Но пришло время, и Черная Смерть выгнала с материка и Кэхилла со всей его семьей, и Веспера с его окружением. Оба они обосновались на острове, Гидеон неделями не покидал лаборатории и лишь изредка отправлял в поместье Веспера гонца с просьбами прислать что-нибудь необходимое для опытов. И денег. И так продолжалось бы долго, и Дэмьен еще долго пребывал бы в неведении, не подозревая, что происходит в его лаборатории и чем там занимается Гидеон.

Если бы не Мария.

Мария служила у Кэхиллов и прислуживала Весперу. Она шпионила за своим хозяином, за Гидеоном. И в этом тайном ремесле ей не было равных.

Друзья в последний раз виделись около недели назад, и тогда Дэмьен поразился, каким старым, истощенным и больным выглядел Кэхилл. И Дэмьен, со всей своей страстью к одним лишь высоким материям, почувствовал за него некоторую тревогу. О, бедный Гидеон, какое это благородство — ваша беспрестанная, изнурительная борьба с чумой! Как близко вы принимаете к сердцу смерти обыкновенных простолюдинов! Вы несете как Геркулес, этот тяжкий груз, стараясь во что бы то ни стало найти сыворотку против чумы и изобрести лекарство! Неделю назад Веспер смотрел на Гидеона со смешанным чувством, испытывая нечто среднее между отвращением и восхищением — со стороны его товарищ уже ничем не отличался от презренных рабов, разбитых непосильными полевыми трудами под палящим солнцем или ледяными ветрами.

Но теперь… а ведь права эта старая лиса… Что-то в Гидеоне Кэхилле изменилось… Он выпрямился. Плечи его расправились и стали как будто шире. А волосы… Что за чертовщина?! Они потемнели, и седины убавилось? В это почти не верится, но Гидеон явно выздоровел и буквально помолодел за последние несколько дней!

«Что-то там не чисто, милорд, в этой его дьявольской лаборатории, что-то нечисто, — вспоминал он испуганный шепот Марии. — Поначалу-то он хворал все и хворал. А теперь — вы только поглядите… Окреп, стал шустрый такой… не углядишь… и слышит все — ничего мимо ушей не пропустит! А еще он все ворожит что-то… Я тут подслушала, что он там бормочет-то… Сила нечистая! Все о какой-то формуле, будь она неладна… да про зелье! Он колдун, чует мое сердце — колдун… Это ж грех какой, милорд, ой, грех… не по-людски оно!»

Нет, в колдовство Дэмьен не верил. Но он верил Марии. Она проработала у Кэхиллов уже несколько лет. Эта женщина прожила нелегкую жизнь и немало повидала на своем веку, но в таком состоянии он видел ее впервые. В ее голосе, в глазах был не просто страх. В них стоял ужас. И вот теперь, встретившись с Гидеоном лично, он нашел подтверждение этим словам.

— Милый Гидеон! — воскликнул Дэмьен, пожимая его огрубевшую ладонь. — Как я рад вас видеть! Позвольте, я продемонстрирую вам свои новые приобретения!

Помедлив, Гидеон недоверчиво осмотрелся и только затем проследовал за другом. При одном лишь пристальном взгляде на него Дэмьен отметил новые черты. Раньше Гидеон никогда не был таким подозрительным. А теперь он словно закрылся от всего мира, явно избегая общения с ним, что еще раз подтверждало: появилась какая-то тайна.

Дэмьен почувствовал нарастающую злобу, но скрыл ее за широкой улыбкой и радушно пригласил Гидеона в рабочий кабинет, постаравшись сделать так, чтобы тот оказался прямо под великолепной мозаикой.

— Видите? — спросил он, вальяжно облокотившись на стол и разложив перед ним полдюжины сделанных углем эскизов. — Да, это всего лишь наброски. Но мой человек во Флоренции говорит, что этот Леонардо настоящий мастер и просто гений в механике. А, как вам известно, механика — моя страсть. Но для начала я намереваюсь заказать ему свой портрет. Он на днях закончил портрет Лизы дель Джокондо. И назвал его «Мона Лиза». А пока он будет меня писать, я выведаю его новые открытия в законах механики. Как вам эта мысль?

— Дорого, — буркнул Гидеон.

Веспер усмехнулся. Гидеона всегда было трудно удивить, и тем сильнее ему хотелось произвести на него впечатление и увидеть восторг в его глазах. Даже если это последняя попытка в его жизни…

Он отодвинул рисунки Леонардо в сторону.

— А впрочем, вероятно, вы правы, — сказал Веспер. — Ну, посмотрим, что вы скажете на это — вот вещь, достойная любой цены.

Дэмьен с гордостью показал ему новую карту мира. Она состояла из двенадцати деревянных панелей, расписанных ярко-зеленым и голубым.

— Это новейшая и самая достоверная карта мира, какая только существует на земле. Только взгляните, Гидеон! Ее сделал по заказу герцога Лотарингии мастер по имени Вальдземюллер. А это единственная, уникальная в своем роде, копия этой карты. Посмотрите, в ней кое-что добавилось, видите?

Гидеон мельком взглянул на карту.

— Новые континенты… «Америка»?

— Именно. В честь открывателя новых земель Америго Веспуччи. Глупое имя, правда? Но не в этом суть. Наш мир вырос, друг мой, и это уже признано официально. Мир стал больше, Гидеон! И вас это не прельщает? Стоит только вообразить — новые земли, неизведанные пространства — их же можно завоевать! Послушайте, перед нами раскрываются удивительные царства, населенные дикарями, и эти самые дикари обладают несметными сокровищами! Например, Испания — она богатеет на глазах! Ее золото и серебро уже не умещаются в трюмы кораблей! А оттуда все везут и везут… Неиссякаемое богатство! Поверьте мне, если иметь достаточно власти, то можно встать во главе всего этого Нового Света! Мы назовем его «Весперия»… Вам нравится?

Гидеон нахмурился.

— Не знаю, Дэмьен, вам не кажется, что у нас достаточно своих проблем? И мы пока не можем их решить… На этой неделе чума унесла жизни еще сорока трех крестьян. Наш долг — найти панацею от Черной Смерти. И я не думаю, что она скрыта где-то на золотых приисках этой… Америки.

Дэмьен чувствовал вновь подступивший приступ злости. Но нет, еще не время… надо подождать, когда враг сам загонит себя в ловушку. Никто в этом мире не смел говорить с ним так дерзко. Никто никогда не прекословил ему. Один Гидеон. Но следует подавить свой гнев, иначе можно испортить задуманное. Хотя раньше, в былые годы, эта прямота даже нравилась Весперу, и он считал, что она полезна для его самосовершенствования. Он даже позволил Гидеону звать себя по имени.

Но теперь стал сомневаться, не слишком ли много этот человек себе позволяет, и не пора ли приструнить его гонор? И, может быть, не стоило приближать его к себе.

Что значит «наши» крестьяне? Эта владения Веспера и только. И с каких это пор его друг стал таким мнительным и недальновидным? Веспер открывает для него новые континенты, новые имена… Весь мир может расстелиться у их ног!..

А Гидеон переживает из-за сорока трех умирающих от чумы!

— Ну что ж, — небрежно проговорил Дэмьен, — лекарство — это замечательно, даже восхитительно. Но это то, что лежит на поверхности, друг мой. И именно поэтому я всегда оплачивал ваши исследования. А кстати, как они продвигаются? Есть результаты опытов?

И опять этот недоверчивый взгляд, долгое молчание. Гидеон определенно что-то от него скрывает. Что это в его взгляде? Да как будто страх! Или ужас? И в то же время он пребывает в великолепнейшей физической форме — он словно бы вырос за последнее время и… Он буквально дышит здоровьем.

«Формула», «зелье», — Веспер вспомнил слова Марии.

Любопытно…

— Опыты продвигаются пока плохо, — после долгого раздумья произнес Гидеон. — Очень медленно. Меркурий оказался чересчур ядовитым. Айрон солют не уравновешивает четырех соков человеческого тела, как я полагал вначале. — Гидеон поднял к потолку голову и тут заметил мозаику. — Очередное приобретение?

Дэмьен оставил этот вопрос без ответа. Однако ни на миг не забывал о секретной кнопке, встроенной в пол у него под ногами. Сделал вид, что задумался. А между тем прикидывал положение Гидеона, чтобы не промахнуться, если дело обернется по-другому.

— Думаю, вам стоит провести опыты на живых объектах, — предложил Дэмьен. — Взять, к примеру, добровольцев. Я уже давно вам это предлагаю.

— Нет, Дэмьен. Исключено.

— Но у нас много лишних людей. И это ускорит эксперимент.

— Никогда.

Дэмьен сжал зубы. Они знакомы уже столько лет, а Гидеон Кэхилл так и остался для него загадкой. Преданность делу, решительность, одержимые поиски средства от чумы и при этом полное неподчинению здравому смыслу. И категорическое нежелание проводить опыты на крестьянах. Хотя… А что если он уже провел опыты, только…

— Следовательно, вы ничего не нашли?

Гидеон снова задумался.

— Я не нашел лекарства.

— Но что-то вы все-таки нашли?

— Милорд, — проговорил Гидеон, задумчиво крутя на пальце перстень.

«Интересно… теперь я для него „милорд“, — подумал Веспер. — Что сие значит?»

— Дорогой Гидеон, — сказал он, — нас с вами связывает десятилетняя дружба. Вы наделены большим количеством дарований. Но ложь не входит в их число, поверьте мне, она не самая сильная ваша сторона. Вы дурной обманщик, Гидеон. Вы ведь что-то обнаружили, вы сделали какое-то важное открытие, я чувствую это. А между тем вы все это время пользуетесь моими деньгами, оборудованием и ингредиентами, которые везут сюда со всех концов света и которые даю вам я. Кроме того, это мой остров, моя земля, и здесь я предоставил вам убежище. Так что вы пользуетесь моим гостеприимством.

— Этот остров принадлежит Кэхиллам, милорд, — тихо произнес Гидеон. — И он, позвольте вам напомнить, был пожалован нашей семье Гаэльским королем еще несколько столетий назад. Это мы, как вы наверняка помните, пригласили вас на этот остров и предоставили в ваше распоряжение свое имение.

— Да, да, — для Дэмьена это были лишь скучные технические подробности. — Но этот остров находится под моим баронетством, из чего следует, что я вправе рассчитывать на вашу преданность. Или, по крайней мере, на искренность. Так что вы нашли?

Взгляды их встретились, и Дэмьену пришлось невольно отступить назад. В глазах Гидеона снова вспыхнул страх, и Дэмьен почувствовал, что этот страх внушен ему каким-то новым, невиданным доселе открытием.

— Милорд, — клятвенно произнес Гидеон, — обещаю вам, что как только мне удастся открыть некие свойства, которые принесут вам пользу и пойдут во благо, вы первым об этом узнаете, я сей же час извещу вас об этом. Поверьте, ничего подобного я пока не нашел.

— Я вас понимаю, — ответил Веспер. Он чувствовал, как кровь бьется у него в висках. Постепенно пульс его делался все реже и реже… Так происходило с ним каждый раз перед тем, как броситься на противника и вступить в схватку. Жестокость, кровь и насилие успокаивали его нервы. Предвкушение решающего броска было для него, как клич боевого рога: чувства притуплялись, сердце холодело. — Очень жаль, друг мой. Однако я не смею требовать от вас секретов алхимии. Я не сомневаюсь, что вы ими владеете в совершенстве и знаете свое дело. Напротив, я пригласил вас для того, чтобы поделиться с вами собственными достижениями. Да будет вам известно, что, в отличие от вас, я не скрываю своих открытий и готов похвастаться успехами в механике. И еще… я не брезгую опытами на людях. Позвольте сейчас же продемонстрировать вам…

Дэмьен наступил на потайную кнопку и привел механизм в действие. Потолок сорвался и рухнул на Гидеона.

Дэмьен гордился своим изобретением. Пусть эта ловушка была не самым сложным механизмом в его коллекции, но ему давно не терпелось испытать ее. Механизм состоял из трех колонн, укрепленных под потолком на расстоянии вытянутой друг от друга руки и был скрыт от глаз гербом Весперов. Известняковые колонны были прочными и тяжелыми, как мачты. Но благодаря гениальному и простому креплению они надежно крепились к потолку. Как только Дэмьен нажал на кнопку, пружина выскочила из крепления, шестеренка повернулась, и герб Весперов обрушился на пол, рассыпавшись на мелкие осколки, за ним с грохотом рухнули и колонны.

Они разлетелись на множество глыб и каменных осколков, воздух заволокло пылью, стены заходили ходуном. Гидеона, который стоял под ловушкой, ждала неминуемая мгновенная смерть.

В комнате повисла тьма. Но вот пыль начала оседать, появились мутные очертания стен, тусклые отблески света на осколках панно, разбитые камни… и Дэмьен не поверил своим глазам: перед ним стоял Гидеон, живой и невредимый, лишь с небольшой кровоточащей ссадиной на костяшках пальцев правой руки.

— Силы Небесные, — прошептал Дэмьен. — Так это правда…

И, к собственному изумлению, он зашелся в диком приступе смеха.

И слишком поздно понял, что напрасно.

Движения Гидеона были быстрее, чем реакция Веспера. Не успел он моргнуть, как Гидеон был уже рядом и, схватив его за горло, оторвал от земли и вжал в стену. Дэмьен не отличался изящным телосложением, но в руках Гидеона он казался невесомым, как тряпичное чучело, набитое сухой соломой.

— Милорд, — глаза Гидеона сверкали, как молнии. — Сначала вы пытаетесь меня убить, а потом еще и смеетесь надо мной?

Ужас парализовал Дэмьена. Он, как рыба, ловил ртом воздух, оглохнув от собственного пульса. Любого, кто поднимет руку на дворянина, ожидала жестокая, неминуемая смерть. Но Гидеон… стал неуязвим и бесстрашен. Этот добряк, который и мухи не обидит, теперь, казалось, вот-вот свернет ему шею. Дэмьен чувствовал, как пальцы Гидеона все глубже впиваются ему в горло, как в глазах меркнет свет. Собрав последние силы, он шевельнул кистью, и к нему в ладонь выскользнул из рукава кинжал.

— Ты уверен, что не заплатишь мне за все? — умирающим голосом прохрипел он и приставил к Гидеону острие. — Подумай хорошенько…

Гидеон молчал. В глазах его все еще горела нечеловеческая ярость и жажда возмездия, но он ослабил хватку.

— Умрем вместе, — прохрипел Дэмьен. — Но для тебя это еще не конец. Где твоя мать? В Милане? А твой брат… кажется, в Дублине? А жена и дети…

Дэмьен смотрел прямо в глаза Гидеону, буквально впившись в него взглядом и кровожадно выжидая, пока смысл этих слов дойдет до его сознания. Да, это риск — угрожать рассвирепевшему врагу. Но Дэмьен не был бы верен себе, если бы даже на краю могилы не напомнил своему врагу, с кем тот имеет дело. Его шпионская сеть распространилась далеко за пределы Ирландии. Кроме того, у него были связи и множество людей, обязанных ему своим процветанием и жизнью. Смерть благодетеля пришлась им бы не по нраву, и кто-нибудь наверняка жаждал бы за нее отомстить. И Гидеон прекрасно это знал. Если он сейчас, сию минуту, убьет Дэмьена Веспера, то против него ополчится полмира, так что и камня на камне не останется ни от дома Кэхиллов, ни от их рода.

Вдруг послышался тревожный и настойчивый стук в дверь. Не дожидаясь ответа, Бальтазар ворвался в комнату, неся наготове меч.

— Милорд! Все ли…

— Оставить оружие! — крикнул Веспер. И обратился к Кэхиллу: — Ведь все в порядке, Гидеон, не правда ли? Небольшое недопонимание. Ничего страшного.

Дэмьен сосчитал до пяти, готовясь к тому, что каждая секунда — последняя в его жизни. Но вот, наконец, ярость на лице Гидеона сменилась презрением. Он разжал пальцы и отступил назад.

Дэмьен убрал кинжал.

И с напускной важностью произнес:

— Теперь ты видишь, Бальтазар? Можешь покинуть нас.

Бальтазар, недоумевая, смотрел то на своего хозяина, то на обрушенный потолок — на зиявшую в нем дыру, на разбросанные глыбы известняка… Какое уж тут «небольшое недопонимание».

— Д-да, милорд, — пробормотал он и поспешил захлопнуть за собой дверь.

Гидеон с досадой пнул осколок глыбы, подняв столб пыли. Мозаика герба Весперов мерзко заскрипела у него под ногами.

— А я не знал, что ты на такое способен, Дэмьен, — сказал он. — Мне казалось, мы были друзьями.

— Но мы и есть друзья, — словно ни в чем не бывало, отозвался Веспер. Сейчас главное — выиграть время и повернуть ситуацию в свою сторону. — Да я всего лишь испытал ловушку! И кстати, я и не сомневался, что вам это будет по плечу. Я был уверен в вас, дружище! Однако разъясните мне… как вы, все-таки, так лихо увернулись?

Гидеон сжал кулаки.

— Если хотя бы еще раз ты начнешь угрожать моей семье, если ты хотя бы пальцем тронешь их…

— Нет, нет, ну что вы! — поспешил Дэмьен. — Это сказано сгоряча. Но послушайте, вы двигались с какой-то нечеловеческой проворностью. Эти царапины… вы же фактически отбили удар голыми руками! Но как?!

Гидеон все еще был зол, но Дэмьен видел, как ярость остывала в нем. Расчет Дэмьена не подвел — Гидеон всегда отличался редкостным миролюбием, был отходчив и незлопамятен. Дэмьен знал, с кем имеет дело — его враг предпочитал переговоры и старался избегать распрей и ссор.

— Я просто уклонился от удара, — сказал он. — Еще немного, и одна из колонн раздавила бы меня.

Веспер в изумлении смотрел на Кэхилла.

— То есть вы сумели за долю секунды рассчитать траекторию падения колонны, ее массу, скорость падения и должным образом приложить к ней силу, чтобы изменить ее курс…

— Элементарный расчет, — мрачно проворчал Гидеон. — Вы умеете считать не хуже меня.

— Но не столь быстро. Не в один удар сердца. Нет, это что-то сверхъестественное, такая скорость, сила, реакция… Что с вами, Гидеон? Что за зелье вы принимаете?

Лицо Гидеона стало бледным, как мел.

— Как… — взгляд его стал жестче, он, кажется, начал понимать. — Ну конечно… Мария…

— Не сердитесь на нее, — сказал Дэмьен. — Несчастная женщина бедна, как церковная мышь. Ее муж уже несколько лет гостит в моем подземелье… считайте, что у нее просто не было выбора.

Гидеон смахнул пыль с рукава.

— Да. Мне следовало ожидать, — горько сказал он. — Вы даже за мной шпионите.

— У вас необычайно изобретательный ум, — невозмутимо продолжал Веспер, — и вы, судя по всему, научились обострять свое восприятие. Но даже сверхчеловеческие способности не могут изменить вас, дружище. Вы видите в людях только хорошее. Это ваш самый вопиющий недостаток. Ну а теперь расскажите, что там за секрет вы открыли?

Гидеон из-под бровей сверкнул на него взглядом.

— Мне казалось, вы поддерживаете меня, потому что я пытаюсь изобрести лекарство от чумы, чтобы помочь своему народу и вашим подданным. И сделать этот мир лучше.

— Ах, разумеется, лекарство это хорошо, — быстро перебил его Веспер. — Во-первых, оно было бы полезно мне самому. Во-вторых, на нем можно неплохо заработать. Но право, Гидеон, вы уводите разговор в сторону. То, что вы мне сейчас продемонстрировали, несравнимо ни с чем! А что до крестьян — так ради всего святого, давайте будем помогать им! Сугубо из милосердия. Человек жалок. И недаром Черная Смерть учит нас тому, что за его бренную жизнь нельзя дать и простого медяка!

— Черная Смерть учит нас тому, что жизнь бесценна!

— О-о-о… Но мне не интересно просто побороть смерть. Мне интересно управлять ею. Это ваше снадобье… это ценная вещь, не спорю. Но теперь вы натолкнулись на более важное открытие. Это что-то невероятное… оно пригодится мне, и клянусь, будет мне во благо! Я хочу сделать его своим оружием и получить власть! И вот тогда я сделаю этот мир лучше!

Слушая эту речь, Гидеон бледнел все больше и больше, сердце его сжималось от предчувствия надвигающегося ужаса и бед. Дэмьен Веспер узнал этот взгляд — он часто видел его на лицах своих подопытных, когда бедняги вдруг понимали, что живыми им уже не выйти из его пыточных и казематов.

— Вы олицетворение зла, — промолвил Гидеон.

— Этого никому не понять, даже вам, Гидеон. Ваша алхимия, ваши научные открытия, умножение физической и умственной силы — все это даст мне такую армию, с которой я, наконец, смогу выгнать англичан из Ирландии. Король Генрих слишком стар и слаб. Его жирные клевреты в Дублине превратились в ленивых и беспомощных котов. С помощью вашей формулы и моего оружия мы завоюем всю Англию, Гидеон! А потом… — он обвел рукой вокруг карты, — весь мир у наших ног.

В комнате повисла мертвая тишина.

Гидеон вытер кровь о подол рубашки. Руки его задрожали. Дэмьен обратил на это внимание. Он рассматривал его руки с бесстрастностью ученого, который изучает поведение подопытных крыс. Побочный эффект? Что это с ним? Надо будет узнать.

— Дэмьен, я должен идти, — сказал Гидеон. — Мне, кажется, вам следует вернуться на материк завтра же утром. Вы перестали быть званым гостем на моей земле.

Веспер почувствовал в груди легкий укол. Так вот это каково — потерять друга? Прощайте, чудные беседы! Значит, прошли лучшие времена. А какие восхитительные обеды! Крестьяне что?.. не один, так другой. А вот Гидеон Кэхилл… он незаменим.

— Вы знаете меня десять лет, Гидеон. Припомните: я хотя бы раз не добился своей цели?

— Всего вам доброго, лорд Веспер.

— Обещаю, ты пожалеешь, что не сдох под этими камнями.

Гидеон беззлобно, с сожалением посмотрел на бывшего друга и, не сказав ни слова, вышел прочь.

Дэмьен со всей силой ударил кулаком по столу, в бешенстве разбросав рисунки Леонардо и тайные донесения своих агентов. Они взмыли в воздух и медленно приземлились на руины.

Веспер сжал зубы. Как он смеет притворяться невинной овечкой? Можно подумать, будто задели его лучшие чувства… Но раз Кэхилл не хочет договариваться… Придется, видимо, Бальтазару поднять свой меч. Сегодня.

Гидеон проклинал самого себя.

Ведь он отлично знал, с кем имеет дело. У него никогда, с самого начала их дружбы, не было иллюзий на счет Веспера. И тем не менее он не мог поверить в то, что его старый друг способен убить его. Хуже того. Дэмьен сначала перехитрил его и выведал правду о его последних открытиях и той тайне, которая дает человеку сверхъестественные способности. Но ведь он же знал… Несмотря на дружбу, Гидеону все эти годы приходилось то и дело осаждать жестокость своего друга, используя то свое влияние, а то и связи. Он один умел потушить в нем приступы бешенства и утихомирить злость. Хитростью ли, уговорами ли, но ему удавалось облегчать жизнь крестьян и помогать им избежать кары их барона. Но теперь это равновесие нарушено. И виной всему его новое открытие. Открытие — дар всем человечеству, но равно и проклятие. Все зависело от того, в чьи руки попадает это средство.

Гидеон медленно брел по берегу моря. Хотелось скорее попасть домой и снова приступить к работе, но силы постепенно иссякали. Все больше и больше кружилась голова, к горлу подступала тошнота, а холодная испарина и озноб довершали палитру ощущений. Это новое снадобье, оказывается, чревато страшными последствиями! Глаза Гидеона как будто слепли — медленно, но неотвратимо. Он попытался рассмотреть рану и поднял руку поближе к лицу. Кровь все еще сочилась. Невероятно… Еще несколько минут назад он мог одним ударом отразить рушащуюся на него каменную колонну. А теперь эти руки трясутся, как у дряхлого старика. Значит, чем больше использовать силу, тем быстрее стареет тело, тем скорее иссякают природные силы.

Нужны еще сутки. Всего двадцать четыре часа, чтобы завершить исследования и создать новый вариант формулы. Он уже составил план и мысленно сделал все расчеты. Осталось только закончить опыт. И тогда, изменив соотношения четырех соков человеческого тела, может получиться совершенная формула. После чего вред, который он уже причинил себе этими опытами, будет исправлен.

Двадцать четыре часа… Только бы успеть.

Какая досада, какое злополучное стечение обстоятельств… Зачем он понадобился Дэмьену именно сегодня, а не завтра. Или это рок? Гидеон подождал, пока пройдет головокружение, глубоко вздохнул и собрался с мыслями. Какое замечательное утро — ласковое осеннее солнце, свежий ветер, прозрачное море. И как весело и беззаботно бьются о береговые скалы зеленоватые волны. В такую погоду, когда воздух чист и звонок, словно хрустальное стекло, материк виден как на ладони. Но остров Кэхиллов в любую, даже самую ясную погоду оставался скрытым от человеческих глаз.

Гидеон содрогнулся. Внезапно его пронзила догадка — он совершенно ясно понял, что эта невидимая крепость, которая веками служила убежищем для предков, станет его могилой.

Остров был шириной в одну милю и похож на перевернутую ладонь — с одной его стороны простиралась равнина и зеленели луга, а с другой его окружали белые известняковые скалы, точно персты, указующие в небо.

Несмотря на высокие скалы, этот небольшой остров оставался невидимкой. Ни с материка, ни с моря не так-то просто было заметить его. Этому служил ряд факторов и природных явлений — белоснежный цвет скал, игра света и тени, отражение воды на отполированной солеными ветрами поверхности известняка. Остров принимал в себя все оттенки моря, отражался в нем и сам же служил зеркалом для его вод. Сливаясь с волнами, он становился невидимым для посторонних глаз. Одна из предков, пра-пра-пра-прабабка Гидеона по имени Мадлен Кэхилл, в чьих жилах текла кровь древних кельтских королей, случайно обнаружила этот остров. Весь знатный род Кэхиллов отличался склонностью к естественным наукам, но ни один из их представителей так и не могу разгадать тайну этого невидимого острова.

Гидеон Кэхилл уже который раз проклинал себя за то, что когда-то открыл лорду Весперу секрет острова-невидимки. Но тогда не знал, чем рискует, а необходимость в таком месте была слишком явной. И еще, наверное, он всегда верил в дружбу.

Гидеон оглянулся назад. Там под яркими лучами солнца стоял дом Веспера. Его стены были выстроены из желтоватого известняка и дубовых массивных балок. Известняк искрился на солнце, балки излучали тепло. По сравнению с родовым замком Весперов в Ирландии, этот дом, построенный почти триста лет назад Кэхиллами, казался совсем непримечательным и простым, но крепким и надежным. Когда-то Кэхиллы любили его уют и тепло: несколько поколений здесь успели вырасти. Получив его в свое пользование, Дэмьен не пожалел никаких средств и превратил дом в подобие дворца. Расширил стены, поднял крышу, перестроил лестницы. К постройке добавил внушительную и крепкую пристань, построил флигель для слуг, вместительный амбар и кузницу. На пристани покачивались лодки и небольшие корабли, в любую минуту готовые к отплытию. Там же нередкими гостями были и легкие быстроходные фрегаты, причаливавшие к берегам острова-невидимки все чаще, насколько позволял прилив, что вызывало нескончаемую досаду в душе Гидеона, и он не переставал ругать себя за то, что позволил чужакам поселиться на своей земле.

Он снова повернул к дому — туда, где радужно переливались бликами волн белоснежные скалы. У самого их подножия находился дом Кэхиллов — двухэтажный дубовый сруб, крепкий, уютный и основательный. Даже в самый сильный шторм ветер не проникал сквозь его стены. Здесь царили тепло и мир. Уже третье поколение Кэхиллов хозяйничало в доме — после бабушки Гидеона, которая и построила его. Все, что было дорого Гидеону — все находилось тут. Жена Оливия и дети, алхимическая лаборатория и работа.

Эти два дома — Веспера и Кэхилла — разделяла небольшая узкая тропа длиной в милю. Но времена близкой дружбы миновали, и теперь она заросла плющом и стала почти незаметной. Каждый раз, когда барон вызывал его на аудиенцию, этот путь казался Гидеону все длиннее и длиннее. Ему становилось труднее притворяться, что с Веспером их связывает дружба, которой давно нет. Ему все труднее было обманывать себя, что этот человек его друг, а не заклятый враг.

Гидеон задумчиво крутил на руке старинный перстень — память о единственном в его жизни путешествии в другие земли. Тогда ему пришлось срочно выехать в Милан, чтобы успеть в последний раз повидаться с отцом. Перстень этот хранил великую тайну, о которой поведал ему отец, лежа на смертном одре. Слава Богу, Дэмьен ничего не подозревал об этом. Он думал, что это простая семейная реликвия. Впрочем, в некоторой степени так оно и было. Когда пришел его час проститься с миром, отец вручил Гидеону свой перстень. Но Гидеон подозревал, что даже отец, выдающийся для своего времени ученый, не до конца понимал значение этой тайны.

Двадцать четыре часа… Тело Гидеона сотрясал озноб, ноги подкашивались и отказывались идти. Но впереди всего сутки и надо успеть. Он должен закончить новый вариант формулы и получить лекарство. Но перед этим нужно закончить еще кое-что. Защитить семью. И формулу. Но убедить в необходимости защиты Оливию и детей не так то просто. Они тоже упрямы и своевольны, поэтому лучшим средством здесь может стать только хитрость.

Он глубоко вздохнул и, преодолевая слабость, решительно направился к дому.

Обеденный стол был вынесен в сад.

Это первое, что бросилось в глаза Гидеону. Оливия вот уже несколько дней не переставала ворчать, что стол давно пора почистить и отполировать. Значит, не дождавшись его, она все-таки вынесла стол из дома. Видимо, чтобы не терять последних погожих дней в преддверии зимы. Не иначе, и дети помогали. Он встал под сенью старых яблонь и, наблюдая за детьми, любовался их милой возней вокруг дубового стола. Гидеон отдал бы все, чтобы не нарушить этого покоя и забыть конфликт с Веспером, который здесь казался чудовищным и неуместным.

Стол все-таки вынесли мальчики — Лукас и Томас. Вон, у них вся одежда вымокла от пота.

Лукас брезгливо разглядывал свои ладони и пытался вытащить застрявшую в пальце занозу. Самый старший из детей, он просто физически неспособен к любому труду. Интеллектуал и белоручка от природы, не забывал напоминать всем и каждому, что он уже взрослый и самостоятельный человек — ему исполнилось двадцать три года. Правда, большинство его сверстников уже женятся и рожают детей в этом возрасте. Но Лукас, по всей видимости, не создан для семейного очага. Он неустанно брюзжал, что ради семьи ему пришлось оставить Оксфорд. Правда, и студентом он оказался не совсем прилежным — учился без большой пылкости, с профессорами и однокашниками был холоден, а в компании сверстников терялся. Любое общество тяготило этого одиночку, а тех, кто оказывался рядом с ним, пугала его нелюдимость и холодность.

С темными, как у матери, волосами, густыми и вечно нахмуренными, как у отца, бровями, настороженным и тревожным взглядом, этот гибкий, высокий, изящно сложенный молодой человек напоминал змею. Младший брат и сестры так и называли его: последняя ирландская змея. Гидеон, заслышав это, не давал им спуску, но не мог не согласиться с таким определением и постоянно чувствовал опасность и тревогу, находясь рядом со своим первенцем.

Лукас умел бесшумно войти в любую дверь и тихо стоять за спинами тех, кто даже не подозревал об этом. Он часто являлся непрошеным гостем в комнаты своих родных и молчаливо наблюдал за ними со стороны долгим немигающим взглядом. Дома он ходил так, что казалось, будто скользит вдоль стен, и если бы он вдруг зашипел, то это никого не удивило бы. От его молчания и непроницаемых глаз веяло ледяным холодом.

Младший же напоминал скорее дубовый бочонок или даже бочара — коренастый, приземистый, крепкий, словно слегка утопленный в землю. Гидеон готов поспорить, что Томас без всякой помощи, один, вынес на себе этот несчастный стол, несмотря на добрых несколько сотен фунтов веса и восемь футов длины. Этот тринадцатилетний крепыш уже мог, шутя, обыграть любого верзилу в рукоборье, а однажды, в порыве гнева и нешуточной обиды, прошиб головой дубовую дверь. Дети дразнили его за это и говорили, что он вышиб из себя последние мозги и стал туп, как дуб. Но Гидеон знал, что это не так. Томас далеко не глуп. Да, он был так же, как и старший, молчалив. И не очень смышлен. Но далеко не бездарь. Просто ум его был скорее приземленным и основательным. И несуетливым. Зато, если его не торопить, то — Гидеон готов биться об заклад! — любая задача оказалась бы решена.

Томас с отвращением воззрился на вымоченные в масле суровые тряпки, которые Оливия бросила перед ним на стол.

— Так, давай, — командовала она. — Стол сам по себе не отмоется. И вы, девочки… да что же это такое! Джейн, марш сюда! Катерина, где тебя носит, бездельница?!

А девочки были, как всегда, заняты каждая своим.

Десятилетняя Джейн, самая младшая из детей, охотилась среди клумбы с осенними хризантемами за бабочкой.

«Откуда в это время года бабочки?» — подумал Гидеон.

Но Джейн виднее.

Это хрупкое эфемерное создание было настоящим сорванцом — копна выгоревших спутанных волос с рыжевато-соломенными прядями, огромные, на пол-лица, синие, как небо, глаза. Эти глаза так жадно, так самозабвенно и страстно смотрели на мир, что, казалось, были готовы выпить его без остатка. Руки ее и платье были вымазаны в красках и туши. Глядя на нее, Гидеон невольно улыбнулся, узнавая в ней самого себя — она, как и он, имела веселую привычку записывать и зарисовывать на руках и на одежде все, что попадалось ей на глаза интересного и любопытного. Полная противоположность старшей сестре.

Катерине было пятнадцать. Она устроилась, скрестив ноги, прямо на капустной грядке, и забыв обо всем на свете, с упоением разбирала на части бронзовый астрологический глобус, который всегда, сколько она себя помнила, стоял в самом центре дома — посередине стола. Этот в высшей степени точный, мастерски сработанный, точно произведение искусства, глобус когда-то прислал им из Милана отец Гидеона.

Катерина одевалась, как мальчишка — в широкую грубого сукна тунику и мужские, отрезанные по колено, штаны. Ее коротко остриженные темные волосы постоянно падали на глаза, но она, казалось, ничего не замечала. Разбирая глобус на части, ее тонкие длинные пальцы работали, как инструмент — быстро и ловко — словно проделывали этот фокус уже сотни раз. Уйдя с головой в работу, Катерина самозабвенно отвинчивала болты, гайки и пружинки. Удивительно, но Гидеон без всякого сожаления наблюдал за занятием дочери, несмотря на то, что она до последнего винтика разобрала их семейную реликвию и подарок деда.

Эта девочка тоже напоминала ему самого себя — подростка, с жадностью первопроходца набрасывавшегося на все, что можно разобрать на части, что состоит более, чем из одного цельного куска. Каждый из них — и отец когда-то, и дочь сейчас, — испытывали невыразимое удовлетворение, утоляя голод ученого-естествоиспытателя.

Он медленно вышел из тени. Оливия первая заметила его. Он, затаив дыхание, залюбовался ее красотой — как в тот день, когда увидел ее впервые. Она была все так же хороша и желанна, как и двадцать пять лет назад. Длинные упрямые локоны ее были черны, как полночь; яркие зеленые глаза все так же лучисты; взгляд непреклонен и прям. Гидеон не раз ловил себя на мысли, что лучшее в его детях было от Оливии. Она, также как Джейн, всегда умела разглядеть красоту и неповторимость в том, что ее окружало — будь то крыло обыкновенной бабочки или невесомая парящая в воздухе былинка. Пальцы ее были такими ловкими и умелыми, что она, как и Катерина, умела сама починить любую вещь в доме, орудовать инструментом не хуже иного плотника, а мечом — наравне с рыцарями.

Но в минуту опасности она была похожа на Лукаса. Она преображалась и становилась проницательной и беспощадной, как змея. Она бесстрашно бросалась на любого, кто угрожал ее семье, и взгляд ее немигающих зеленых глаз был страшней взгляда гадюки.

Как и Томас, Оливия была физически сильной и упорной. Она могла лбом расшибить любую дверь, разве только ей еще не приходилось в буквальном смысле биться головой об стену. Обычно, чтобы добиться своего, ей хватало одного взгляда. Этот взгляд открывал любые двери, смягчал сердца и отвращал врагов.

Она небрежно сдула упавшую на лицо непослушную прядь и уперлась руками в бока.

— Ну что, Гидеон Кэхилл? Если вы закончили дела с его светлостью, то, может быть, теперь снизойдете и поможете мне справиться с кучей этих неуправляемых детей?

— Папа! — вскрикнула Джейн, расплываясь в улыбке.

Она все-таки поймала свою бабочку и бежала к нему, держа ее в сложенных лодочкой ладонях.

— Смотри, что у меня! — весело подпрыгнула она. — Можно я разрисую ей крылышки?

— Нет, дитя мое, — Гидеон с трудом сдерживал улыбку, — иначе это крохотное создание может серьезно заболеть.

— Но она тогда станет еще красивее! Намного красивее! — кричала Джейн.

Катерина подняла голову и презрительно фыркнула, на секунду оторвавшись от препарированного и вывернутого наизнанку глобуса.

— Не будь такой дурочкой, Джейн. Ты своим «искусством» готова замазать весь мир, — высокомерно сказала она и снова вернулась к работе.

— А вот и нет! И я не дурочка! Правда, Люк? Скажи ей!

Гидеон не переставал удивляться тому, как сильно Джейн боготворила своего старшего брата. А впрочем, в этом была вся Джейн — она видела красоту и добродетель во всем, даже в некрасивом и дурном. И хотя весь его вид выдавал презрение к происходящему — как он, Лукас, среди бела дня, занимается этой грязной физической работой? — в глазах его мелькнула улыбка. Он преувеличенно строго покачал головой и, сдвинув брови, с укором посмотрел на Катерину.

— Нет, милая Джейн, не слушай никого. Во всяком случае, от искусства не больше вреда, чем от страсти разбирать на части семейные реликвии.

Катерина почувствовала, как уши ее начинают краснеть.

— Я его снова соберу!

— Так же, как ты в прошлом году заново собрала мельницу? — язвительно спросил ее Лукас. — Мы из-за тебя месяц сидели без муки.

Услышав это, Томас, насупил брови, засучил рукава и пошел на Лукаса.

Несмотря на разницу в десять лет, Томас не давал покоя своему старшему брату и все время приставал к нему, задирал и лез драться. Лукас слегка побаивался его и старался не связываться с драчуном.

— Не смей так разговаривать с ней! Ты понял, Люк?

— Хватит! — закричала Оливия. — Никаких драк за обеденным столом!

Это было глупо и смешно. Стол был вынесен в сад, и никакого обеда пока не предвиделось. Но дети разом смолкли. Потому как главный закон семьи гласил — никаких ссор за столом. Это зона перемирия и «водопоя».

— А теперь, — приказала Оливия, — давайте-ка приведем его в порядок и почистим как следует. И никаких ссор! — сказала она и посмотрела в сторону Гидеона.

— Мать права, — твердо сказал он, заняв свое место у стола. — Но сначала, дети, соберитесь, пожалуйста, и подойдите все сюда. Мне надо сказать вам что-то важное.

Дети сразу же смолкли и безропотно подошли к отцу. Так он еще никогда не говорил с ними. Этот тон и глухой слабый голос испугали их.

Джейн раскрыла ладошки и выпустила бабочку.

Катерина резко встала, рассыпав по земле детали глобуса.

Мальчики, глядя исподлобья, разошлись без драки.

Они подошли к столу и заняли свои обычные места.

— Муж мой? — тревожно спросила его Оливия. — Что случилось?

— Дети, — начал Гидеон. — Скоро у нас могут начаться неприятности. Все вы прекрасно знаете о моей работе. Я ищу лекарство от Черной Смерти.

— У нас чума? — не выдержал Томас.

Джейн с сомнением склонила на бок голову и прищурилась.

— Нет, я бы это заметила, — сказала она. — Оттенок кожи стал бы другим. Это почти незаметно для невооруженного глаза, но я это вижу. Ты нашел лекарство, папочка?

— Нет, дело не в этом, — пристально глядя на отца, произнес Лукас. — Случилось что-то другое, ведь так, отец?

— Откуда тебе это известно?! — Гидеон во все глаза смотрел на своего старшего сына. У Лукаса была какая-то змеиная интуиция и предчувствие опасности.

— Да просто это само пришло мне в голову, ничего более, отец, — ответил Лукас, ощущая на себе недоверчивые взгляды семьи.

— Он что-то там вынюхивал вчера, — задиристо сказала Катерина. — Я видела, как он ночью выходил из твоей лаборатории, отец! Он все время там крутится.

— Врунья! — набросился на нее Лукас.

Томас бросился к нему и толкнул его в грудь. Гидеон схватил младшего за руку и грозно остановил его.

— Прекратите сейчас же! Все вы!

Голос его дрожал. Ему все труднее было говорить.

— Лукас, ко мне в лабораторию нельзя заходить. Это нехорошо и опасно. Но и это сейчас не главное. И вы правильно догадались. Я действительно кое-что нашел. И мне нужна ваша помощь. Всех вместе.

Он опустил руку под стол и нажал на потайной рычаг. В столе, где у каждого было свое место, открылись секретные ящички.

— Отец! — восторженно закричала Катерина. Она мимолетно взглянула на маленькую склянку с какой-то загадочной зеленоватой жидкостью, от которой исходило таинственное свечение, и вернулась к удивительному шкафчику. — Какая прелесть! Это кнопочный замок? Самозакрывающийся? С секретной пружиной? И это она выталкивает ящички? Гениально!

Джейн затаив дыхание, достала из ящичка свой сверток. Он был величиной со сложенную в несколько раз длинную тунику и обернут в несколько слоев бархата. Внутри лежала хрустящая, выбеленная солнцем солома. Погрузив в нее пальцы, Джейн нащупала там небольшую склянку. Она впилась в нее, готовая проглотить ее глазами. Пробирка заткнута пробкой с ароматным кожаным шнурком. Словно завороженная, Джейн долго глядела сквозь стекло. Несмотря на яркий дневной свет, изнутри склянки шло таинственное мерцание, которое отбрасывало на розовые ладошки Джейн переливающиеся изумрудные блики.

— Как красиво… — пролепетала она.

— Будь с ней осторожна, дорогая моя, — сказал Гидеон. — В ней твое будущее.

— Муж мой! — воскликнула Оливия. — Ты мне обещал… Это же слишком опасно…

— Я обещал, что только в крайнем случае, Оливия. Поверь мне, если бы у нас была хотя бы малейшая возможность…

— Отец, объясни нам, что это? — потребовал Лукас, разворачивая такой же, как у Джейн сверток и вынимая оттуда склянку.

Томас, сосредоточенно нахмурив лоб, рассматривал свой подарок. У него был кожаный мешок, перевязанный кожаным же ремнем, более увесистый, чем у остальных. Томас обхватил его своими широкими, как лопата, ладонями и нащупал в нем несколько тяжелых предметов. В отдельном свертке лежала пробирка. Он бережно положил ее на ладонь и поднял к свету. В его сильных руках она казалась особенно хрупкой и тонкой.

— Она светится! — прошептал он после некоторого раздумья.

Гидеон провел дрожащими ладонями по исцарапанной столешнице. Его мучило ужасное предчувствие — больше они никогда не соберутся за этим столом. Вот насечка, которую Томас сделал своим любимым ножиком на прошлую Пасху. А вот красноватый след ожога, с той поры, когда Люку было десять. Он тогда сделал собственную «микстуру от чумы» из целебных трав, вина и драгоценных веществ, которые он без спросу «нашел» в лаборатории Гидеона. На другом конце стола оставила свой след и Катерина. Она выцарапала на столешнице маленького дракона. Удивительно, но он до сих пор помнил этот разговор:

«Дорогая моя, драконов не существует!»

Она смотрит на него и в глазах ее сквозит упрямство и недетская решимость.

«Значит, когда-нибудь будут. Я их сама сделаю».

И даже маленькая Джейн успела оставить свой след. Там, где она всегда сидела, стол был исцарапан предыдущими поколениями Кэхиллов, и она бережно закрасила царапины разноцветными красками, словно нанося на эти шрамы целительную мазь. На их месте образовалась паутинка из цветных нитей.

За этим столом Гидеон и Оливия отмечали рождение каждого из своих детей. И подумать только, что больше им не суждено собраться… Горечь подступила к его сердцу. Он собрался с духом и сказал:

— Дети, настал час, когда все вы должны мне помочь. Вы хорошо знаете, что я уже многие годы работаю над созданием сыворотки от чумы. Сначала я искал средство, убивающую заразу. Но позже я понял, что вместо этого, вероятно, следует укреплять человеческий организм, чтобы он самостоятельно мог побороть недуг. И я стал искать такое средство, которое бы сделало человека способным противостоять заразе, и его организм сам бы оказывал сопротивление болезни. Ведь если человеческий ум, его тело и дух станут сильнее, тогда, вероятно, Черная Смерть не сможет одолеть его. Я начал эксперименты, и тогда… я пришел к неожиданным результатам.

Катерина впервые с интересом посмотрела на свою пробирку и поднесла ее к свету.

— То есть это сыворотка, в которой заключена сила?

Гидеон посмотрел на Оливию. В глазах ее была мольба. Она умоляла его быть осторожнее. Но отступать было поздно.

— Да. Я открыл эту формулу по совершеннейшей случайности. Она состоит из… и в ней заключена изрядная сила.

Глаза Джейн расширились.

— Ты принимал ее! Ты ставил на себе опыты! Значит, месяц назад это была не просто лихорадка? Так ведь?

Гидеон с сожалением покачал головой.

— Это была непростительная глупость с моей стороны. Она едва не убила меня… — он чуть было не сказал: «И продолжает убивать», но не закончил фразу. — Но когда я выздоровел и окреп, я стал другим. Сильнее, стремительней. Мой ум заработал быстрее, и я мгновенно совершаю в голове любые математические действия. Память моя увеличилась в сотни, в тысячи раз…

— Великолепно! — произнес Лукас, сжимая пробирку. Глаза его зажглись алчностью. — И это есть тот самый раствор? Но в чем же тогда опасность, раз ты даешь нам в руки такую власть?

— Я не даю вам никакой власти. То, что сейчас у каждого из вас — есть лишь часть целого. Дело в том, что общая формула еще несовершенна, поэтому опасна и…

«…может стать причиной смерти», — закончил он про себя.

— Я работаю над ее окончательным вариантом, — сказал он, держась как можно увереннее. — А пока то, что представляет собой основная формула, есть нечто сугубо опасное. Особенно, если она попадет в неправильные руки.

— Как у Люка, — перебил его Томас.

— Заткнись, чурбан!

— Дети! — грозно сказал Гидеон. — Про формулу узнал лорд Веспер. Он ни перед чем не остановится. Но она ни в коем разе не должна оказаться в его руках. У нас очень мало времени.

Джейн нахмурилась.

— Но лорд Веспер твой друг.

— Глупая маленькая сестренка, — сказала Катерина. — Лорд Веспер не может быть ничьим другом. Он терпит рядом с собой людей до тех пор, пока они ему полезны. А папа наш очень полезный.

Как горько, как несправедливо слышать такие циничные слова от пятнадцатилетней девочки.

— Как это ни печально, но Катерина совершенно права, — сказал он. — Дэмьен… лорд Веспер слишком властолюбив и коварен. Нельзя верить ни одному его слову. И теперь лучше держаться от него как можно дальше. Мы с матерью уже давно предполагали, что рано или поздно такое случится. И именно поэтому я разделил свою сыворотку на несколько частей. Каждый из вас, начиная с этой минуты, должен, как зеницу ока, беречь то, что находится у вас в руках. Это настоящее сокровище. Здесь ингредиенты, инструменты, вещества. Каждая из частей, взятая отдельно, не имеет никакой силы. Она бессмысленна и бесполезна. Я сознательно запутал ее состав так, чтобы всю формулу невозможно было восстановить целиком. Но если собрать воедино и смешать в правильных пропорциях все ее тридцать девять компонентов, то тогда эти сокровища откроют вам тайну основной формулы. Но пока нам угрожает лорд Веспер…

— Стой, — снова перебил его Томас. — А что светится в пробирках?

Гидеон молчал.

Суть его исследований трудно объяснить и взрослому человеку — куда уж детям! Но глядя на своих родных, он понял, что обязан быть до конца честным. Более того, он знал, что они поймут. Да, дети его были совершенно разными, совершенно непохожими друг на друга. Но их объединяло одно общее качество — одаренность. Каждый имел свой талант. А что до сообразительности, то каждому из них ее было не занимать.

— В каждой из этих пробирок находится часть сыворотки. Дети мои, это вы, такие разные и в равной степени талантливые, вдохновили меня на это изобретение. Я разбил свою сыворотку на четыре части. Да, основная формула еще не завершена и, как я сказал, чрезвычайно опасна. Но я разделил ее в таких пропорциях, что каждая из четырех частей совершенно безвредна. Однако помните — если все четыре части соединить, то получится основная формула. И когда наступит крайний случай, когда вам будет грозить опасность, вы можете, не причинив себе вреда, выпить каждый только свою формулу. Каждая часть отлична от другой и подобрана сугубо индивидуально. И как только вы примете ее, ваши таланты, данные вам свыше, усилятся в сотни раз.

— Нет, дай нам лучше сразу основную формулу, — потребовал Лукас. — Ты же сам рискнул — и выжил! Все вместе мы будем непобедимы. И легко разделаемся с лордом Веспером.

Как же его сын в эту минуту был похож на Дэмьена! Те же голодные глаза, жаждущие власти… Но что бы там ни было, а Гидеон просто не имеет права говорить своим детям всю правду о побочных эффектах общей формулы, которые он испытал на себе. Новая вспышка чумы заставила его забыть об осторожности и пожертвовать своим здоровьем — только бы сэкономить время и спасти сотни больных.

«Жизни этих несчастных стоят риска», — сказал он себе.

А теперь ему приходится расплачиваться за это.

— Нет, Лукас, — отрезал он. — Еще раз повторяю — основная формула непредсказуема. Она не готова. И, кроме того, это слишком большое искушение для человека.

— Кроме тебя, разумеется, — перебил его Лукас.

— Люк! — закричала на него Оливия. — Твой отец думает, как спасти свою семью и работу!

— Но он не доверяет нам, — ответил Лукас. — Он подвергает наши жизни опасности, требует от нас помощи и не доверяет. Но ты просто обязан сделать нас сильными и дать нам формулу!

Гидеон видел, как вытянулись лица у всех остальных детей. Лукас впервые так открыто выступал против отца. Но Гидеон не был на него в обиде и не держал на него зла — он испытывал только жалость и чувство вины перед своим сыном. Лукас вырос мнительным и властным человеком. Но в этом виноват только сам Гидеон. Лукас рос и воспитывался без него. Гидеон был настолько увлечен своей работой, что просто не замечал его существования, когда тот был маленьким.

Несмотря на одаренность, его дети — это всего лишь дети. В том числе и Лукас. Они были испуганы, и теперь его задача успокоить их. Он ни в коем случае не должен говорить им о побочных эффектах основной формулы и обязан скрыть свое состояние. Тем более, шансов выжить у него оставалось все меньше. Хорошо, если ему хватит сил продержаться сутки.

— Ты прав, сын мой, — согласился он. — Дети, я доверяю вам как никому на свете. Вместе вы добьетесь большего, чем я один сделал за всю свою жизнь. Вы усовершенствуете основную формулу, она послужит людям во благо и принесет миру пользу. Придет час, вы будете далеко отсюда, вы начнете новые исследования и…

— Мы куда-то уезжаем? — спросила Катерина. — И почему ты говоришь так, словно сам остаешься здесь?

Гидеон заставил себя улыбнуться.

— Я непременно с вами поеду. Но для начала я должен убедиться, что вам ничего не угрожает. Томас, наши парусники, как обычно, в гроте?

Томас кивнул. Он молчал, и его глаза выдавали, что все сказанное поставило его в тупик… Зато он был прекрасным мореплавателем! Впрочем, как и все Кэхиллы, которые со времен Мадлен обосновались на этом острове. Они научились плавать и грести веслами раньше, чем начали ходить. В гроте стояли три легких парусника — исключительно для рыбной ловли и морских прогулок. Но Гидеону спокойнее спалось, если он знал, что у них всегда наготове лодки, спрятанные от глаз Веспера и его людей.

— Вечером вы соберете вещи. Возьмите лишь самое необходимое, чтобы не обременять себя. И, конечно же, каждый должен взять свою часть формулы. Спрячьте ее, да понадежней, чтобы не потерять в пути. Я же должен убрать следы своих исследований — так что мне придется еще побыть здесь. Но это ненадолго…

— То есть ты собираешься уничтожить всю свою работу? — спросил Лукас.

— Не перебивай меня! Слушайте внимательно: никто не должен догадываться о вашем отъезде. Сегодня мы приготовим ужин и проведем вечер как обычно — чтобы лорд Веспер ничего не заподозрил.

— А почему нельзя ехать прямо сейчас? — спросила Джейн.

Гидеон посмотрел на дом. Там, в окне второго этажа мелькнуло бледное, как смерть, лицо Марии. Служанка следила за ними из спальни. Она никуда не уйдет до вечера. Целых пять лет она прослужила у Кэхиллов, и все эти годы следила за ним и была доносчицей Веспера.

— Нельзя, чтобы лорд Веспер заподозрил, что мы уезжаем, — повторил Гидеон. — Или его солдаты схватят нас и бросят за решетку здесь на острове, или его кара настигнет нас на большой земле. Нам надо оказаться от него как можно дальше, пока он не раскрыл побег.

— Значит, выходим до рассвета, — подытожил Томас. — И к тому же, прилив в это время будет нам только на руку.

Гидеон кивнул и с благодарностью взглянул на сына. Томас будет надежным другом, и скоро из него вырастет настоящий мужчина.

Он не сказал им об истинной и самой главной причине, почему он не сможет покинуть остров вместе со всеми — он должен провести последний опыт и усовершенствовать сыворотку. Возможно, ему не хватит времени, но это единственная надежда сделать лекарство.

— Итак, завтра утром, перед рассветом, вы все спуститесь на берег, сядете в лодки и поплывете на материк. Я остаюсь здесь, чтобы оставалось впечатление, будто все на месте. Только так вы выиграете время. При первой же возможности я отправлюсь в Ирландию и встречу вас на пути в Корк. К тому времени, когда Веспер обнаружит наше исчезновение, мы будем уже слишком далеко.

— А что, если у нас не получится? — дрожащим голосом спросила Джейн. — Что, если лорд Веспер не отпустит тебя? Что, если лорд Веспер нас поймает и найдет ингредиенты?

— Все будет хорошо, любовь моя, — уверенно сказал Гидеон. — Я не случайно именно вам поручаю свою формулу. Даже если он и найдет вас, он не станет вас обыскивать. У него никогда не было детей, и он не знает, каково это — быть отцом. Для него дети это что-то лишнее и назойливое — ему и в голову не придет, что я вам доверил нечто ценное.

На это возразить было нечем. За годы «дружбы» лорд Веспер едва ли запомнил, как их зовут. Для него они были все равно что котята — какое-то мелкое, но неизбежное недоразумение, не заслуживающее его внимания, а потому не стоящее того, чтобы помнить их имена.

Оливия положила руку ему на ладонь.

— Муж мой, мы сделаем все, как ты просишь. Правильно, дети?

Каждый ребенок молча поклонился отцу, выражая свое согласие и послушание. Но никто из них пока даже не представлял, как именно осуществить этот замысел и что с каждым из них случится через несколько часов.

— Это все, — продолжал Гидеон. — А теперь разойдитесь по своим комнатам. И будьте готовы к рассвету. Но ради всего святого, дети, будьте осторожны. Не вздумайте собирать вещи, пока Мария в доме. И ни в коем случае не делайте и не говорите ничего, что может вызвать у нее подозрения.

— А почему? — спросила Джейн.

— Мария… Понимаете, Мария начнет волноваться. А теперь ступайте. И помните, вы жизнью отвечаете за формулу.

К счастью, дети больше не задавали вопросов. Они неловко сжимали в руках отцовские подарки и вместе вошли в дом. Отныне этих непохожих и разобщенных братьев и сестер стала объединять одна общая тайна.

Не успели дети скрыться в доме, как Оливия повернулась к мужу и со слезами в голосе зашептала:

— Мне не нравится это, Гидеон!

— Но все уже сказано.

— Да, это так, и я всегда на твоей стороне. Но должен же быть еще какой-то выход! — сказала она и вдруг схватилась за бок. — Мы же… мы с тобой еще не все обсудили…

Что-то было в ее голосе особенное, и он нежно прижал ее к себе и погладил по волосам.

— Ну что такое? О чем ты?

— Просто я… — начала она и вдруг словно передумала. — Просто я не хочу, чтобы наш остров достался Весперу. Это наш дом. Он не одно столетие принадлежит твоей семье. А перстень? Я помню, ты просил меня никогда не вспоминать об этом, но…

— Ты отвезешь его на большую землю, — решил Гидеон, и кровь похолодела в его жилах.

Оливия была единственным, кроме него, человеком, который знал страшную тайну кольца. Но если его сейчас отправить с ней на материк, то это будет означать, что он подвергает ее жизнь еще большей опасности и возможно, этот груз окажется ей не по плечу.

— Ты должна идти с детьми, — после некоторого раздумья сказал он. — Веспер ни перед чем не остановится. Если даже я использую все силы, которые дает мне формула, против его армии я ничто. Единственное, что нам остается, это побег. Но если он убедится, что от моей лаборатории осталась лишь горсть пепла, то формуле уже ничего не будет угрожать.

— Но эта формула у тебя в голове, Гидеон. Как ты от него сбежишь?

Гидеон наклонился и поцеловал жену. Она пахла простыми и здоровыми вещами — солнцем и чистой шерстяной одеждой, свежевыпеченным хлебом и лепестками роз. Он не сказал ей, как сильно он подорвал свое здоровье. Зачем причинять ей лишнюю боль? Но ноги его слабели с каждой минутой, и он молился, лишь бы не упасть. Самое главное — это держаться так, чтобы она ничего не заметила. Даже если ему удастся закончить новый вариант формулы, все равно можно опоздать. Но об этом ей знать не стоит… Сердце его ослабло настолько, что он боялся, как бы оно не разорвалось на части прямо у нее на глазах. Поэтому он улыбался.

— Поверь мне, любимая. Мы снова будем вместе, — тихо сказал он и, отвернувшись, зашагал к лаборатории.

Там его ждала работа.

Часы еще не пробили полночь, когда Гидеон понял, что ему не дожить до рассвета.

Остатки дня он собирал оборудование и уничтожал следы своих исследований. Оставил лишь самое необходимое, чтобы повторить эксперимент и сделать окончательный вариант сыворотки — несколько колб и огромный дистилляционный куб. Он то и дело подходил к стеклянным трубкам, досадуя, как медленно, как нескончаемо долго идет процесс. Если бы он мог ускорить его… но это невозможно.

И при этом он старался не терять времени — приготовил последнюю линию обороны. Он смешал селитру, уголь, серу, камедь и уксус. Последний раз сделал в уме расчеты и приготовил последнее в своей жизни химическое соединение. По всей лаборатории он расставил жбаны, наполненные взрывной смесью и соединил их между собой запальным шнуром, сделанным из длинной бумажной веревки, которую он смазал густым слоем пороха. На столе он зажег масляную лампу и поставил ее на маленький фитиль. Затем он привязал конец шнура к маятнику настенных часов и те с каждой минутой приближали его все ближе к огню.

С утра Гидеон собирался вновь нанести визит Дэмьену. Он надеялся, что к тому времени формула будет готова и он снова почувствует себя здоровым и достаточно сильным, чтобы один на один встретиться со своим старым другом. Каждый лишний час был спасением, и Гидеону придется тянуть время, заговаривая ему зубы, пока жена и дети будут продвигаться вглубь материка. В конце концов, Дэмьен потеряет терпение и потребует показать ему лабораторию. Гидеон вынужден будет уступить. Если он рассчитал верно, то, когда они дойдут до лаборатории, маятник как раз опустится до фитиля, с него пламя перекинется на запальный шнур и быстро охватит всю лабораторию. Двадцать жбанов с горючей смесью взорвутся одновременно, и лаборатория превратится в горящий ад. И Дэмьену достанется лишь горстка пепла.

Может быть, Гидеону позже удастся скрыться. А если нет, то он снова будет работать на Веспера и так выиграет еще время для своей семьи. И потом, в один прекрасный день, он найдет их, и они снова будут вместе. В противном случае… Он сделает все, лишь бы формула не досталась Весперу.

И перстень.

Гидеон проклинал себя, что сразу не отдал его Оливии. А ведь он был столь же опасен, сколь и формула.

Впервые он рассказал Оливии о тайне кольца еще много лет назад и предупредил ее, что оно не должно достаться Дэмьену Весперу. Она столько раз убеждала его, что перстень не стоит держать открыто, под носом у Дэмьена. Но Гидеон боялся хотя бы на минуту расстаться с ним и все время носил его на руке. Он договорился с Оливией, что если лорд Веспер когда-нибудь спросит ее, то она небрежно ответит, что это простая безделушка.

«Скажи ему, например, что нам он дорог как память, — говорил он Оливии. — Пусть думает, что он передается из поколения в поколение по линии твоей семьи, а ты подарила его мне в память о нашей помолвке».

Но теперь ей самой придется носить его, а ему лишь уповать на то, что ни с ней, ни с перстнем ничего не случится.

Гидеон в последний раз окинул взглядом лабораторию. Столько лет она служила ему, став его домом. Она занимала половину первого этажа и в то же время была вполне независимой постройкой. В дом вела маленькая боковая дверь, но Гидеон пользовался дверью, выходящей на заднее крыльцо и дальше на широкий зеленый луг.

И Оливии, и Марии было запрещено переступать порог лаборатории. Двери ее всегда были на замке. Но если у Марии есть еще один ключ, то она могла дать лорду Весперу намного больше информации.

Потолок лаборатории с темными дубовыми балками был низок и давно почернел от копоти. Все стены занимали полочки, шкафчики и ниши с ларями, бочонками, коробами, склянками и пробирками с сырьем, веществами, травами и научными дневниками. Высокие столы были сплошь заставлены сосудами, колбами, трубками, водяными банями. И ни стула, ни даже табурета — Гидеон никогда не сидел во время опытов. Он был слишком неугомонным и неутомимым в работе. Он часами мерил шагами комнату и прошел в ней за долгие годы тысячи миль. Неустанно переходя от одного стола к другому, по очереди следя за процессами и реакциями, он проводил одновременно несколько опытов. Оливия в последнее время подшучивала над ним, говоря, что он кухарничает в шестеро больше чем она, но так и не научился готовить приличное жаркое.

Гидеон перевел цепь маятника, поправил на нем гирьки и только собирался притушить под ними лампу и закрыть лабораторию, как вдруг услышал голос:

— Отец?

Лукас неслышно проскользнул через внутреннюю дверь и замер у него за спиной. Как он его не заметил? Это почти невозможно. Значит, он каким-то образом сумел взломать замок. Он даже не собирался ложиться и не думал спать. Вид у него был взбудораженный.

— Лукас? Что ты здесь…

— Они идут сюда, отец!

— О чем ты? Почему ты не в постели?

Лукас и не думал отвечать ему.

— Я не мог уснуть, но это нормально. Они уже здесь, отец! Веспер и его солдаты! Ты должен…

Лукас оглядел лабораторию. Он заметил запечатанные жбаны, шнур, цепной маятник и лампу с горящим фитилем. И в одно мгновение разгадал замысел отца.

— Взрывной механизм с часовым приводом! — восторженно промолвил он. — Но ты этим разрушишь весь дом! И формулу! Это конец! Но уже поздно что-то менять… скорее, отец! Враг на пороге!

Кто-то сильно ударил кулаком в дверь с заднего крыльца. Гидеона охватил ужас. Как же он не почувствовал приближение опасности? Формула должна была обострить его восприятие и интуицию. Но вместо этого она сыграла с ним дурную шутку, и сознание его стало путаться. Как же он не предусмотрел такие последствия? Лорд Веспер на расстоянии чувствует добычу и идет по следу раненой жертвы. Он и не собирался ждать до утра, чтобы нанести последний удар. Он пришел за ним, когда Гидеон меньше всего этого ожидал.

— Лукас, беги отсюда! — приказал Гидеон. — Разбуди всех и выведи их к пристани. Сейчас же!

— Нет, отец, дай мне формулу, и я буду драться вместе с тобой!

Гидеон испытующе посмотрел в глаза сыну, и понял, что тот уже выпил свою часть формулы. Так вот почему он с такой легкостью вскрыл замок и проник в лабораторию! Так вот откуда у него в глазах этот огонь — его неординарный ум стал вырабатывать в сотни раз больше идей! Потому-то он в первую же секунду заметил взрывное устройство, понял механизм его действия и раскрыл его планы! Он уже выпил формулу… Это непростительный риск. Но сейчас Гидеон был рад, что его отчаянный сын был рядом. Он поручит ему заботу о семье. Теперь ему будут нипочем любые препятствия, и он спасет мать, брата и сестер от преследования Веспера. Да будет так.

Массивная дубовая дверь задрожала под ударами кулаков в железных перчатках.

— Послушай меня, сын. — Гидеон обнял его за плечи. — Даже вдвоем нам не совладать с Веспером и его армией. У него во всем мире наемные убийцы. Я знаю, о чем говорю. Твоя единственная надежда на спасение — покинуть дом сейчас же, сию минуту. Разбуди всех, и бегите отсюда!

— Но они не поверят мне! Они и раньше мне не доверяли, а теперь тем более… И что будет с тобой?

Гидеон молчал.

Лицо Лукаса побледнело. Гидеон видел, что он понял.

— Отец… основная формула… ты говорил, что она слишком опасна. Ты имел в виду смертельно опасна, да? Ты умираешь?..

— Ты должен защитить семью. Сейчас же.

— Но…

— Беги, Люк.

Дверь зашаталась, петли протяжно взвизгнули.

— Я люблю тебя, отец, — голос Лукаса дрогнул, но он заставил себя отвернуться и бросился в дом.

Гидеон запер за ним дверь на замок и задвинул засов. Он слышал, как легко Лукас перегородил ее с другой стороны тяжелой, неподъемной мебелью. Но тут задняя дверь отвалилась, и в комнату ворвались два вооруженных стража Веспера. Они были облачены в кожаные доспехи и железные латы. Бальтазар встал на пороге справа, держа наготове меч. Слева встал главный палач барона и убийца, известный по кличке Трус. Однако это имя не имело ничего общего с его внешностью. Его глаза имели какой-то жуткий молочно-белый цвет, а руки были толщиной с опорные балки. Он держал наперевес топор, с лезвия которого все еще сыпались дверные щепки.

За ними в длинном черном плаще и серебряной кольчуге вошел и сам лорд Веспер. Дэмьен был лет на пять старше Гидеона, но в волосах его не серебрилось ни единой седой пряди, лицо не прорезала ни одна морщина. В народе ходил слух, что лорд Веспер продал душу дьяволу за то, чтобы оставаться молодым. Если бы Гидеон верил в такие предрассудки и суеверия, то он согласился бы с этим. За последние десять лет внешность лорда оставалась неизменной — все та же эффектная грива черных, как смоль, вьющихся волос, правильные черты лица и ненасытный взгляд непроницаемых темных глаз.

— Добрый вечер, Гидеон, — произнес Веспер, стягивая с рук кожаные перчатки.

Его взгляд остановился на рабочем столе Гидеона. В воздухе клубился пар, в огромном паровом коробе что-то булькало и кипело, а по трубкам медленно перетекала какая-то жидкость. На высоком столе были аккуратно сложены научные дневники Гидеона.

— О… благодарю! Я вижу, ты подготовился к нашему приходу! Это значительно облегчит дело. А это и есть то самое таинственное зелье? Прекрасно! Бальтазар, будь добр…

Не успел оруженосец Веспера сделать и шага, как Гидеон схватил конец шнура и поднес его к лампе. От пламени его отделял всего дюйм.

— Еще один шаг, и все вы умрете.

Бальтазар усмехнулся и сделал еще шаг.

— Стой! — скомандовал Веспер.

Дэмьен внимательнее присмотрелся и, наконец, увидел все — зажигательную смесь в жбанах, соединяющий их запальный шнур, часовой механизм и тлеющий огонек масляной лампы. В первую минуту он испытал восторг от изобретения и забыл об опасности. В мире был только один человек, кроме Веспера — Катерина Кэхилл — который мог бы на равных поспорить с ним в области механики и изобретений. Барон скривил рот в тонкую сухую усмешку, оценив гений Кэхилла.

Бальтазар нетерпеливо ждал приказа хозяина. Он не понимал, почему хозяин медлит, а он должен слушаться какого-то сумасшедшего алхимика с куском дурацкой веревки в руках.

Дэмьен с состраданием посмотрел на Гидеона.

— Право, Гидеон, ты же не станешь уничтожать себя, свою семью и эти бесценные знания? Неужели ты готов пожертвовать всем ради того, чтобы только перейти мне дорогу? Какой смысл?

— Ты не получишь формулы, Дэмьен. Она погибнет вместе со мной.

Дэмьен изучающе смотрел на лицо ученого. Гидеон содрогнулся. Ему не раз приходилось видеть этот взгляд у других людей, и он знал, что за этим последует. Ни один человек, будучи в своем уме, не осмелится перечить и уж тем более перехитрить его. Гидеон и не хитрил. Но Веспер не верил в самопожертвование и не мог даже представить, что в мире есть кто-то, способный умереть за других.

— Мы будем работать вместе, дружище, — прошептал Веспер. — Это обоюдная выгода. И если я стану самым могущественным человеком на земле, я дам тебе все… У тебя будут неограниченные возможности, ты будешь проводить свои опыты в лучших лабораториях мира. Ты победишь Черную Смерть, ты исполнишь свою мечту!

— Чтобы потом смотреть, как мир задыхается под твоим сапогом? Нет уж, благодарю.

— А твоя семья… Я окружу их заботой… я сохраню им жизнь, Гидеон! Но если ты начнешь сопротивляться…

— Не смей угрожать моей семье! — выкрикнул Гидеон. — Они ничего не понимают в моей работе! Не смей использовать их, чтобы заставить меня прислуживать тебе и твоим дьявольским замыслам! Лучше смерть…

— А я не верю тебе, — ответил Веспер. — Мы заберем твой дневник и эту формулу. Отойди и мы сохраним тебе жизнь!

«Ложь!» — выкрикнул про себя Гидеон.

Отныне они самые заклятые враги. И один из них должен умереть. В случае если лаборатория останется, Веспер достаточно умен и образован, чтобы разобраться в дневнике и самостоятельно сделать сыворотку. Он более не нуждается в услугах алхимика. Он пришел забрать то, что считает своим.

Гидеон обречен. Даже если он переживет эту ночь, ему уже никогда не успеть осуществить свою последнюю мечту — новую, совершенную формулу. То вещество, которое текло в его венах, продолжало убивать его. Ему осталось одно — сделать так, чтобы смерть оказалась не напрасной. Дать своей семье возможность скрыться от Веспера и разрушить дьявольский замысел Дэмьена.

Он молился только, чтобы Лукасу удалось незаметно вывести семью из дома. Если они доберутся до грота, то у них будет шанс на спасение. Когда-нибудь они завершат исследования, восстановят его формулу и получат лекарство от чумы.

Сколько он не успел… Как много осталось неисполненных и разрушенных надежд… Он больше никогда не увидит своих детей, не сможет передать Оливии перстень… Оставалось только надеяться, что перстень будет похоронен вместе с ним. И семья его останется жива.

— Я уже слишком много времени потратил на тебя! — выкрикнул Веспер. — Я жду снаружи. Бальтазар, Трус, считаю до шестидесяти. К этому времени Гидеон Кэхилл должен лежать у моих ног — живой или мертвый. Не имеет значения. И чтобы все здесь оставалось в неприкосновенности!

Веспер развернулся и вышел прочь.

Бальтазар и Трус сделали шаг вперед.

— Не стоит, — предупредил их Гидеон. — Веспер потому и вышел — он знает, что вы здесь умрете. Уходите сейчас же. Я не хочу вас убивать.

Трус презрительно ухмыльнулся и захрипел. Бальтазар зарычал и поднял над головой меч.

«Прости, Оливия, — промолвил Гидеон. — Господи, спаси мою жену и детей!»

Гидеон погрузил конец шнура в маленькое пламя масляной лампы. Темноту прорезали тонкие огненные нити, и мир вокруг него взорвался яркой ослепительной вспышкой.

Лукас почти поверил в удачу.

Он смог всех поднять и убедить, что отец приказал не ждать его и скорее бежать из дома. Они не столько поверили, сколько испугались его голоса. Таким еще никогда и никто его не видел. Они мигом собрались, и даже мать покорно, не сказав ни слова, последовала за ним.

Они спотыкались в темноте на узенькой каменистой тропинке, которая вела к пристани. У каждого в руках были лишь самые необходимые вещи и узелки с бесценными дарами, которые оставил им отец. Но не пройдя и половины дороги, они услышали взрыв. На их лицах заполыхали отблески пожара, раздался страшный крик. Они не сразу поняли, что это кричала Оливия.

— Идемте, не останавливайтесь! — закричал Лукас.

Но сердце его пронзило жуткое предчувствие. Он знал, что произошло. Но он должен выполнить свой долг перед отцом ради того, чтобы его жертва была не напрасной. Он должен спасти свою семью.

— Отец!!! — закричала Катерина.

Она выронила из рук сверток и со всех ног бросилась к дому. Лукас успел поймать ее.

— Стой! — закричал он. — Ему уже ничем не помочь!

Но к дому уже бежала мать. Она бежала, не оглядываясь и полностью забыв об опасности и детях. А Томас — этот чурбан — оттолкнул его и бросился вместе с Катериной за матерью.

Рядом осталась одна Джейн. Глаза ее были широко раскрыты, и она в недоумении смотрела на огонь, словно пытаясь понять, кто это вдруг его нарисовал.

— Люк, а г… где наш папа?

Но Лукас и сам был готов плакать и кричать. Внезапно он почувствовал себя десятилетним мальчиком и тихо застонал от бессилия и обиды. Он должен быть старшим — другого выбора у него нет.

— Все будет хорошо, — он взял Джейн за руку. — Я не дам тебя в обиду. Пойдем. Мы должны защитить их.

И они побежали к дому.

Огонь полыхал с такой силой, что подойти к дому было невозможно. Он был какого-то странного белого цвета. Огненные языки с жадностью охватили стены и, словно гигантский раскаленный кокон, опутали дом со всех сторон. Томас ринулся в огонь, но Катерина с Оливией бросились к нему, буквально повиснув у него на спине.

— Надо позвать на помощь! — кричала Катерина. — Томас! Беги за лордом Веспером!

— Нет! — заревел на нее Лукас. — Веспер уже был здесь. Это его рук дело, Катерина!

Мать упала на колени и громко, в голос, зарыдала. Джейн, потеряв голову от страха, юркнула под стол и спряталась там от всего мира. Она крепко прижалась к ножке стола, держась за нее, как за мачту терпящего крушение корабля.

Томас кинулся на Лукаса. Его озаряемое жаром лицо, черное от сажи и пепла, с багровыми следами слез, напоминало боевую древне-кельтскую маску и внушало ужас. Лукас отступил, увидев глаза этого тринадцатилетнего мальчика, от природы наделенного недюжинной силой, пугающей даже старшего брата.

— Ты лжешь!!! — набросился на него Томас. — Ты выманил нас из дома. Значит, ты знал, ты знал, что это случится!

— Нет… я… я боялся этого, но отец приказал мне…

Томас ударил его и повалил на землю.

— Мы могли бы ему помочь! Ты увел нас специально, чтобы отец умер там один! А может, это ты поджег дом?

Лукас смотрел немигающим взглядом на брата и чувствовал, как огонь, бушевавший снаружи, сжигает его изнутри, съедая кожу, испепеляя сердце и опустошая душу. А на месте этой пустоты вырастает страшная неистребимая злоба. Все звуки вдруг куда-то исчезли, он оглох от биения собственного пульса. Злоба прибавила ему сил, и этот звон, который оглушал его с тех пор, как он выпил свою четверть отцовской сыворотки, звучал в его голове все громче и настойчивей.

— Я спас вас от смерти, ты понимаешь это, тупица? — зарычал он на брата. — Отец был обречен! Он и так одной ногой в могиле стоял! Ты это понимаешь?! Он медленно умирал, с тех пор, как поставил на себе опыт и выпил свою основную формулу. Он не хотел, чтобы формула досталась лорду Весперу, понимаешь ты?! Он хотел сохранить ее в тайне, он подарил ее нам, тебе в том числе! Он решил умереть, только чтобы ты со своей пустой башкой жил дальше! А ты стоишь тут и обвиняешь меня в смертных грехах, вместо того, чтобы послушаться воли отца и ради него сохранить всем жизнь, и бежать отсюда, а не стоять на месте!

Томас, охваченный бешенством, казалось, ничего не слышал. Он снова бросился на Лукаса, но тот был готов к атаке. Ему показалось, что Томас застыл в броске, повиснув воздухе. Силы и скорости младшему брату было не занимать, но Лукасу хватило доли секунды. Он мгновенно рассчитал движущую силу противника и использовал для себя ее преимущество. Он перевернулся на спину, уперся ногами в грудь Томасу, сделал рывок и перевернувшись через голову, отбросил брата на несколько метров назад. Тот взлетел над землей и со всей силой врезался в дубовый стол.

— Остановитесь! — закричала на них мать.

Джейн начала громко плакать, Катерина в ужасе закрыла лицо руками. От удара Томас не сразу пришел в себя. Открыв глаза, он увидел над собой Лукаса. Тот склонился над ним, и сжимая ему горло, прохрипел огрубевшим от дыма голосом:

— Я покончу с тобой.

Вся накопившаяся ярость, унижение и обиды, которые он переносил от брата и других детей, выплеснулись наружу. Все насмешки и издевательства его однокашников по Оксфордскому Университету, недоверчивые взгляды родных, которые всю жизнь сторонились его, — вся эта боль вспыхнула в нем с новой силой. Никто никогда не доверял ему, не делился с ним своими тайнами и секретами. С раннего детства этот тихий ребенок с пронзительным взглядом был чужаком и белой вороной. Но вот, казалось бы, он сделал что-то настоящее и правильное. Он выполнил волю отца и совершил поступок. Он сказал правду и попытался спасти свою семью. И после этого они обвиняют его в смерти отца!

Глаза Томаса выкатилась наружу, он задыхался, но у него не было сил оттолкнуть от себя Лукаса. Он пытался схватить его хотя бы за край одежды, но тот был скользким как уж. И Томас только беспомощно хватал воздух руками.

«Вы сами этого хотели, — твердил про себя Лукас. — Кто все время называл меня змеей? Раз так, то я и буду ею!»

— Перестаньте! — тоненьким голоском завизжала Джейн. И тут только Лукас очнулся. Она, оказывается, все это время отважно барабанила в него своими маленькими кулачками. — Перестань, Люк!

Вдруг он словно увидел себя со стороны. Разжал пальцы и выпустил Томаса. Ему не верилось в то, что только что с ним произошло. Он опустил глаза и отошел в сторону. Катерина бросилась к Томасу. Оливия, онемев от ужаса, не могла проронить ни звука.

Наступила тишина. Был слышен лишь гул огня, который вовсю хозяйничал в доме, виделись его красно-черные сполохи. Лукас удивленно разглядывал свои ладони. Липкий мерзкий стыд и жгучая ненависть к самому себе накатывали на него волнами. Он едва не убил собственного брата… Неужели это действие сыворотки?

Или он всегда таким был?

Он медленно поднял глаза и тяжелым взглядом по очереди посмотрел на своих близких. И тут он понял что-то очень важное и еще более страшное, чем пожар, пожирающий их дом. Их верность, их любовь — все уничтожено вместе с ним. Все, что столько лет объединяло их и собирало за этим большим столом — все это умерло вместе с отцом.

Цветы на клумбах почернели, будто оделись в траур. Овощи на грядках превратились в горькую золу. Их родной дом застонал, словно прощаясь, и рухнул, похороненный под танцующими языками огня.

— Это Веспер, — прохрипел Лукас.

Хотя, теперь это не имеет значения.

Томас оторвал от земли руку и потер шею. Глаза его все еще смотрели неестественно и прямо, словно он уже никогда не сможет их закрыть. Он молчал. Молчали все.

Но Лукасу слышалось:

«Это из-за тебя. Все это из-за тебя».

Ему надо научиться управлять своими чувствами и силой. Хочет он или нет, но сыворотка Гидеона все дальше распространялась по его телу. Она обостряла его чувства и интуицию.

Он начинал видеть все на пять-шесть шагов вперед. Весь мир стал для него шахматной доской.

Ему надо научиться обуздывать свой гнев. А с Томасом спорить бесполезно — это все равно, что доказывать огню, что он не прав.

Ему надо уйти, найти какую-нибудь нору и спрятаться в ней, занявшись исследованиями отца.

Здесь ему оставаться нельзя.

— Я просто хотел спасти вас, — медленно произнес он. — Я хотел выполнить просьбу отца и быть до конца ему верным. Но никто из вас не захотел меня послушать. Поэтому я ухожу.

— Уходишь? — слезы снова выступили в глазах Джейн.

Сердце Лукаса дрогнуло. Он не выносил, когда она плакала. Но странствовать по миру с десятилетним ребенком на руках? Это тоже невозможно…

— Мы снова будем вместе, Джейн, — сказал Лукас. — Когда-нибудь. А пока оставайся с мамой.

Но голос его дрогнул, и он не смог договорить. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что она ни о себе, ни о собственных детях сейчас позаботиться не в состоянии. Ему слишком часто приходилось видеть и в Ирландии, и в Англии эти пустые отрешенные глаза — тех, у кого чума отняла всех близких и родной дом. Его убитая горем мать превратилась за эти несколько минут из человека в призрак, в полуживую тень.

Он последний раз взглянул в глаза Томасу и Катерине.

И они поняли друг друга без слов. Это было странное, молчаливое согласие — отныне их будет связывать одна лишь вечная непреодолимая ненависть.

— В таком случае, прощайте, — сказал Лукас.

Он отвернулся и растворился во тьме.

Он слышал, как Джейн плачет и зовет его. Он ждал, что другие опомнятся и, раскаявшись, начнут умолять его простить и вернуться.

Но его окружила тишина.

Оливии не с кем было разделить горе.

При рассветном солнце останки ее дома стали похожи на обгоревшую и разбитую скорлупу. Легкие ее болели от дыма, но боли она сейчас не чувствовала. Слез не осталось вовсе… Глаза сухи, точно выжженная земля. Она завернула Гидеона в кусок обгоревшего сукна и села на землю, держа его голову в своих руках. Она гладила его волосы, умоляла его открыть глаза и посмотреть на нее.

Когда она только нашла его, он еще дышал. Огонь не тронул его, но дым и гарь не пощадили. Те двое, что были рядом, сгорели в пепел. Но Оливия узнала их — это были стражники Веспера, Бальтазар и Трус. Когда она поняла, что произошло, холодная, словно льдом обжигающая ярость победила горе и вселила в нее физические силы. Она отодвинула их тела и нашла под ними мужа. По злой усмешке судьбы они спасли Гидеона от ожогов, упав на него и придавив его своими широкими телами, одетыми в броню. Наверное, они набросились на него, чтобы не дать ему уйти. Удивительно, но лицо Гидеона было умиротворенным и спокойным. А волосы его покрывал такой слой пепла и сажи, что седина совсем исчезла, и он казался моложе.

Дрожащей рукой она провела по его лбу. Она была готова возопить к небесам. Она была готова проклинать и Гидеона за то, что он оставил ее. Но не могла винить его ни в чем. Она поняла все очень давно, еще когда собиралась стать его женою — сердце его такое огромное, жить в нем будет не одна она. Гидеон любил ее больше всего на свете — но так же он любил и весь мир. Он никогда бы не оставил свою цель — облегчить и улучшить жизнь бедных и больных. Он никогда бы не отказался от главной своей мечты — сделать лекарство и побороть чуму раз и навсегда. Ее муж был готов на все ради спасения других людей. А ради себя — такого упрямого, невыносимого и самого доброго рыцаря на земле — нет. Потому что он знал, что только смертью спасет свою работу и свою семью.

— Гидеон, — голос ее дрогнул. — Дети ушли — я совсем одна. Я не могла их остановить.

Кто мог такое подумать? Никто… даже Гидеон… Он такое и представить не мог…

Джейн ушла первой — она сразу побежала за Люком. И они не вернулись… Оливия очнулась и срочно послала Катерину догнать их. Та прибежала через полчаса и сказала, что на пристани не хватает одной лодки. Значит, Люк и Джейн выполнили свою угрозу и сбежали на материк.

Прошло немного времени и горечь в сердцах Томаса и Катерины переросла в обиду. Они обвинили отца в том, что он многое скрывал от них, что он слишком доверял лорду Весперу и Люку. Они обвинили Оливию в том, что она потакала безумиям отца.

И тогда они решили, что Лукас и Джейн правы — настало время покинуть эту проклятую семью.

Их слова причинили ей невыносимую боль. Она умоляла их остаться. Но Томас с Катериной безжалостно и решительно покинули ее. Она была настолько раздавлена, что даже не смогла идти за ними. Словно в кошмарном сне, еле держась на ногах, Оливия вернулась к руинам. Она, вопреки здравому смыслу, надеялась на чудо — найти Гидеона живым. Иначе она не сможет жить дальше.

И вот теперь она совсем одна. Почти. Оливия обняла свой едва заметный живот, моля Бога, чтобы ребенок не пострадал.

Ни Гидеон, ни дети еще не знали. Она все ждала, когда наступит удобный момент, но каждый раз всем было не до нее, и последнее время обстановка в семье была очень напряженной. Но если бы он знал, то разве стал бы более осторожным? А вдруг он тогда остался бы жить? Сердце ее снова заныло от чувства неисправимой вины перед ним.

Скоро у нее родится пятый ребенок. Она вдова. Дети ее бросили. Она молилась, чтобы они вернулись, как только злоба в их сердцах остынет. Нет, конечно, они не оставят ее одну.

Но ужасное предчувствие — что семья ее разбита навсегда — не оставляло ее. И более того — человечество вновь потеряет надежду на спасение от Черной Смерти. Смогут ли ее дети продолжить дело отца? Ведь у каждого из них есть свой собственный страшный секрет, способный изменить мир. Гидеон говорил ей, что эта сыворотка навсегда изменит их «химическое тело» и даст им и их потомкам не только власть над людьми, но и многие таланты, которые будут возвышать их над миром. Из них могут вырасти как святые, так и чудовища; как короли, так и преступники.

Но Оливия боялась, что если ее дети будут разобщены, то им никогда не осуществить мечту их родителя. Вместо этого между ними поселится раздор и вражда. Они и раньше-то не особо дружили, а что уж говорить теперь… Разница в том, что отныне их междоусобицы будут влиять на события во всем мире.

И полем боя для них станет вся земля.

«Мы снова будем вместе», — сказал ей Гидеон.

Какая горькая ирония скрывалась в этих его последних словах. Она склонилась над ним и слегка прикоснулась к его бледным пальцам.

Перстень!

Она повернула его на свет, и луч солнца сверкнул на его золотой поверхности. Какой странный орнамент! Черная сажа въелась в резьбу и сделала его еще выразительней.

И загадочней.

Сколько раз она просила Гидеона спрятать его подальше или вообще увезти на другой конец света. Но он каждый раз отвечал, что нельзя делать из него тайну; что держать его на виду, конечно же, безопасней, чем за тысячей замков. И вот теперь этот груз свалился на ее плечи.

«Но превыше всего помни — он не должен достаться лорду Весперу, — говорил ей Гидеон. — Если он тебя спросит, скажи, что перстень дорог тебе как память или что он передается из поколения в поколение по линии твоей семьи, а ты вручила его мне в день нашей помолвки. Хорошо? Так он не обратит на него внимания. Этот человек как ворона. Он бросается на все, что блестит».

Сердце ее забилось сильнее, к горлу подступили новые слезы. Она была настолько сломлена и убита горем, что не заметила приближающихся шагов.

— Ах, дорогая моя Оливия, мне так жаль, — услышала она голос Веспера.

Она молча подняла голову, не зная, как ответить. Раньше Веспер никогда не обращался к ней лично.

Барон возвышался над ней, величественный и бездушный, словно каменное изваяние — в высоких сапогах из мягкой шелковистой кожи, в ниспадающей до земли черной бархатной мантии, под которой сверкала серебряная кольчуга. Его неподвижное лицо выражало подобающее печальному поводу соболезнование, но глаза по-прежнему сверкали алчным огнем.

«Как ворона», — повторила про себя Оливия.

Присмотревшись, она с ужасом заметила, что брови барона были опалены огнем. За ним зловещей тенью следовали два стража. Этих головорезов Оливия видела впервые. Значит, он уже успел найти замену тем двум.

— Дьявол, — прохрипела Оливия. — Это твоих рук дело! Я нашла твоих людей среди этих руин, они заживо там сгорели. Ты убийца моего мужа!

Веспер смотрел на нее каменным взглядом.

— Смею заверить вас, мадам, что это не так. А что до моих людей, то они оказались там, потому что пришли на помощь. Я разделяю ваше горе. Этот пожар для меня такая же невосполнимая потеря, как и для вас.

Оливия видела, что он не лжет. Но о какой потере он говорит? Неужели о своих телохранителях? Да он ни во что не ставит человеческую жизнь. Он даже не взглянул на Гидеона. Он скорбит лишь об утраченных тайнах, навек похороненных под руинами лаборатории.

— Гидеон оказался хитрее тебя! — выпалила она. — Ты здесь ничего не найдешь, все уничтожено! Но я полагаю, его светлость желает лично вынюхать все на моем пепелище?

Веспер впился в нее взглядом. Но Оливия не дрогнула. О его таланте читать по лицам было известно далеко за пределами Ирландии. Но и Оливия была сильна. Она выросла среди братьев, которые были старше, умнее и сильнее ее. Тут хочешь не хочешь, а поневоле станешь виртуозной обманщицей и талантливой притворщицей. И обвести таких, как лорд Веспер, было для нее сущим пустяком.

— Вы что-нибудь знаете о работе своего мужа, мадам? — спросил Веспер.

— Я всего лишь женщина, — скорбно и одновременно презрительно вздохнула Оливия. — Что я в этом понимаю?

Веспер продолжал испытующе смотреть на нее, пока, наконец, не убедился, что она не лжет. О, как же слепы мужчины! Да будь он хоть трижды гений, но не научится ни на йоту разбираться ни в женщинах, ни в детях. И как же прав оказался Гидеон, когда решил отдать свою формулу детям! Для Веспера дети — пустое место! А значит, если он не видит вокруг себя детей, то не заметит и формулы.

— Как ваша семья? С ними все в порядке? — рассеяно спросил он.

— Ушли на большую землю, — ответила она. — Они не могли вынести вида этого пепелища… и вашей светлости, милорд…

— Неужели? И оставили вас совсем одну?

— Я уверена, они вернутся, и уже очень скоро! — солгала она. — И не одни… мои дети вернутся, как положено — со священником, уверяю вас, милорд. Вы не знаете моих детей! Они привезут с собой всю знать, за ними пойдет народ, они все скоро будут здесь. Ваши подданные любят Гидеона.

Веспер нахмурился, и Оливия поняла, что попала в цель. Пусть Веспер окружен толпой слуг и соглядатаев со всего мира, но сам народ никогда не любил своего барона. А Гидеон — это божий человек в глазах простых людей, это рыцарь, поднявший меч на Черную Смерть! И если на материке поднимется слух, что он погиб от руки Веспера…

— Я вас понял, — сказал Веспер и сделал полшага назад, собираясь уйти. Он последний раз с видом глубочайшего отвращения окинул взглядом тело Гидеона… И вдруг замер. Он заметил перстень.

— Любопытная вещица, — хмыкнул он. Взгляд его зажегся алчным огнем.

— Да, — с горькой усмешкой хмыкнула она в ответ. — Гидеон никогда не расставался с ним. Я подарила ему этот перстень в день нашей помолвки. Он когда-то достался мне по наследству.

— Он будет похоронен вместе с ним?

Оливия понимала, что она идет по лезвию ножа. От ее слов зависит будущее не только Кэхиллов, но и всего мира.

Она стянула перстень с пальца Гидеона и бросила его лорду Весперу.

— Берите, милорд! Это память о моей любви, берите! Вы же этого хотите, не правда ли? Не стесняйтесь, ваша светлость, берите!

Губы Веспера брезгливо скривились, он сделал еще шаг назад и потерял к кольцу всякий интерес.

И на этот раз расчет Оливии был верен. Любая, даром доставшаяся вещь не представляла для Веспера ни малейшего интереса. А что такое память о любви? Да совсем ничего. Он хищник, он зверь, преследующий жертву, он не привык, чтобы ему кидали со стола никчемные кости…

— Я не вижу нужды раскапывать ваши руины. Лаборатория уничтожена, и от нее ничего не осталось.

— Вам лучше знать, ваша светлость, вы же видели все собственными глазами, не так ли? Вы были здесь! — осенило Оливию.

Веспер удостоил ее холодной улыбкой.

— Позвольте оставить вас наедине с вашим горем, мадам.

Оливия бережно опустила голову Гидеона на землю и, сжав кулаки, выпрямилась во весь рост.

— Вы не представляете себе, как вы правы, милорд! И более того — вы оставите меня одну на нашем фамильном острове и навсегда забудете сюда дорогу!

Стражи Веспера переглянулись, совершенно сбитые с толку речами этой безумной женщины. Неужели эта оборванка смеет указывать их господину на дверь?

— Эта земля принадлежит Кэхиллам. Она пожалована нам королевской милостью, и на это имеется акт, скрепленный печатью Его Величества. Вы здесь гость, но наше гостеприимство можете считать исчерпанным. Вы должны покинуть остров, милорд. Незамедлительно. Я должна похоронить мужа.

Веспер с такой силой сжал рукоять своего меча, что костяшки его пальцев побелели. Его взгляд словно застыл. Но Оливия не отвела глаз. Пусть он знает, что нет такого оружия в мире, которое столь же опасно, как женщина, потерявшая любимого мужа, как мать, защищающая своих осиротевших детей. Или он сделает, как велит ему эта ослепшая от слез женщина, или она уничтожит его.

Это был поединок двух вожаков хищной стаи, и Дэмьен Веспер понял, что один из них должен уйти. Он склонил голову, не спуская с нее холодных, как клинок, глаз.

— Ну что ж, отлично! — вкрадчиво сказал он. — Здесь мне больше делать нечего. Но позвольте напомнить, мадам, что эти земли находятся под моим баронетством. И всякий, живущий здесь, в том числе и вы, и ваши дети, остается моим подданным. Я не спущу с вас глаз. И если вы посмели утаить от меня… если у меня возникнет хотя бы малейшее подозрение, что вы обманули меня…

— Вдова и ее осиротевшие дети? — презрительно отвечала Оливия. — О чем вы, милорд? Что у нас осталось такого, что можно утаить от лорда Веспера?

Веспер махнул на нее рукой. Конечно, ее сарказм не остался незамеченным бароном, но гордость победила в нем все остальные чувства.

— Да уж куда вам, — высокомерно сказал он. — И запомните меня, мадам. Ибо я вас не забуду.

И не удостоив ее поклоном, лорд решительно зашагал прочь. Стражники быстро последовали за ним.

Поднявшись на утес, Оливия долго смотрела им вслед, пока они не дошли до гавани, в которой стоял корабль Веспера и не начали приготовления к отплытию.

Она вернулась к своему пепелищу, к сгоревшему саду и тому единственному, что осталось у нее от дома — к старому обеденному столу.

Потом подошла к мужу и долго всматривалась в его замершие бледные черты. Придется ей одной хоронить его, больше некому. Но ничего — она справится. Она похоронит его на старом фамильном кладбище Кэхиллов.

И пусть от ее красоты не осталось и следа, пусть она за одну ночь превратилась в старуху и движения ее потеряли грацию, а манеры — изящность, и ни один мужчина никогда не удостоит ее и взглядом, лишь, как лорд Веспер, будет высмеивать ее ничтожество…

Пусть так. Но ей не занимать силы! Она всегда умела обращаться с лопатой не хуже, чем с кухонным ножом и печью!

Она примерила перстень Гидеона. Слишком велик — но ничего. Она может носить его на шнурке.

— Я сохраню его для тебя, Гидеон, — пообещала она. — Веспер никогда не найдет его.

Чего бы ни искал лорд Веспер, он ничего не получит, во всяком случае пока ее душа не расстанется с телом. И ради этого она будет жить. И еще ради того, чтобы вернуть своих детей. Она должна придумать, как это сделать.

— Когда-нибудь, Гидеон, когда-нибудь, — поклялась она. — Мы все сядем за этот стол. Мы снова будем вместе.

Она подняла голову к небу. Утренние лучи поднимались все выше и уже коснулись вершин утесов. Те вспыхнули, озаренные новым дневным светом. Там, на белоснежной вершине, была старая пещера. Когда-то в ней Гидеон предложил Оливии стать его женою. Оттуда его великая прабабушка, Праматерь Мадлен, провозгласила этот остров своим.

— Я дам тебе имя Мадлен, — сказала она ребенку. — И вместе мы построим новый дом и соберем за этим столом всю нашу семью.

Оливия поднесла перстень к губам. Нет, она никому не раскроет его тайну и будет носить его на сердце до конца своих дней.

Она навсегда останется сильной.

И для этого не нужна никакая сыворотка. Надо просто быть верной своей семье. И когда-нибудь среди Кэхиллов снова воцарится мир. И никто, даже сам лорд Веспер, не помешает этому.

В саду она нашла лопату, чтобы похоронить мужа.

Как только последний студент стукнулся головой об парту, Мадлен Бэббитт задумалась о том, что такое ложь.

Потому что всю жизнь, сколько она себя помнила, ее преследовали тайны и обман.

И вот — хоть на всю школу кричи — никто не услышит правды. Рядом за партой сопел, сраженный сном, Флинн О’Халлоран. Улыбаясь, она вытащила у него из-под носа гусиное перо. Голова его поднялась и снова тяжело ударилась об стол. Эхо гулом разнеслось по всему классу. Стены знаменитой Академии Алхимии Ксенофилуса были построены из смеси глины и торфа, а школа состояла из одной единственной круглой аудитории.

«Мэдди Бэббитт — дрожит, как Рэббит^[1]», — дразнили ее однокашники.

И недаром.

Все свои девятнадцать лет она исправно изображала из себя трусливого кролика. И роль эта прекрасно ей удалась, хотя и порядком надоела. Но зато она могла держаться в тени и не привлекать к себе лишнего внимания. И Мадлен так привыкла на каждом шагу заикаться и оправдываться, что почти забыла, кто она есть на самом деле.

Вот, например, сегодня: она безропотно, опустив глазки, выслушивала насмешки Флинна. Издеваясь над ней перед всем классом, он отобрал у нее реферат и стал читать его вслух.

«О-о-о… Снотворное зелье! Как это оригинально! Ты ничего повеселее не могла придумать?» — хохотал он.

Ах так? Что ж, можно и повеселиться. Вы сами так хотели.

И это оказалось не просто весело. А потрясающе!

— Сладких снов, друзья мои, — сказала она. — Вот и повеселились!

Она взглянула на свет сквозь маленький пузырек. Жидкость вспыхнула в нем янтарным светом. Мадлен выглянула за дверь, не идет ли где профессор Ксенофилус — увы, сегодня его почему-то нет. А жаль… Наверняка, он как всегда обо всем забыл, уйдя с головой в свои опыты. Профессор Ксенофилус был истинным гением по части приготовления зелий и снадобий от любой хвори, а также просто добрым волшебником и гениальным изобретателем.

— Если просто вдохнуть зелье через платок, — важно читала она вслух, прохаживаясь между партами, — то вы проснетесь ровно через пять минут, чувствуя себя бодрыми и отдохнувшими. А если ввести его прямо в кровь, то проспите еще час.

От заикания и след простыл. Как же это, оказывается, приятно быть самой собой! Вот славно! Свобода! Что за потрясающее чувство! Мадлен спрятала пузырек в мешочек, который всегда носила на шее. Ах, как хочется прыгать и кричать!

Почти двадцать лет молчания. Почти двадцать лет запертых на замок секретов, которые рвутся из нее наружу, как толстые подросшие щенки.

— И еще: я не Мэдди Бэббитт!!! Мое настоящее имя Мадлен…

«Ну давай же! Скажи им, наконец!»

Но рот ее так и остался открытым, а имя «Кэхилл» застряло у нее в горле. Вот, что значит воспитание! Что ни говори, а секреты конспирации она впитала буквально с молоком матери. И умела держать рот на замке.

Солнце выглянуло из-за туч и без спросу ворвалось в класс. Его длинный луч скользнул по столу и коснулся крошечной ветряной мельницы с черно-белыми крыльями; крылья завертелись вокруг своей оси, толкнули желобок, желобок наклонился, круглый камушек покатился вниз, ударился в миниатюрную задвижку, она щелкнула и высвободила колесико, через колесико был перекинут приводной ремешок с гирькой — гирька взметнулась вверх, и из-под нее вынырнул пружинный молоточек. Молоточек ударил в медный гонг и прозвенел звонок.

Урок алхимии закончился.

Пройдет еще пара минут, и над лесом пронесется старинный напев — значит, мама уже ждет ее дома, зовет помочь ей в аптекарской лавке. Класс был погружен в сладкие грезы. Какие они милые, когда спят! Оставив своих друзей досматривать последние сны, Мадлен бросилась со всех ног домой.

Ее любимый путь пролегал по лесной тропинке, сбегавшей сквозь вересковые заросли и мелколесье, к подножию холма. По небу плыли низкие серые облака. Они бросали тень на болотистую низину, укутав деревушку Скаат^[2] в зеленовато-сизую дымку.

Мадлен весело бежала по тропинке, время от времени поглядывая на небо и думая об отце. Она никогда не видела его, но мать рассказывала, что он был выдающимся алхимиком и еще более выдающимся отцом. Но кем бы он ни был, Мадлен надеялась, что оттуда, с неба, он отлично видит все и знает, как она преуспела в алхимии, и еще… что он гордится ею.

Через пару минут ее башмаки звонко застучали по булыжной мостовой. Мадлен взлетела по узким старинным улочкам, спеша на нежный голос жестяной флейты.

Над городом парила песенка ее матери — Bhaile Anois.^[3]

«Пора домой».

Ее давным-давно, еще до появления Мадлен на свет, написал отец, и с тех пор она стала их домашним гимном и призывом к семейному сбору.

Мадлен на бегу помахала веселому розовощекому пекарю, приветствовала черного от сажи трубочиста и поздоровалась с заскучавшим фонарщиком.

Она свернула на Фронт-стрит и вылетела на другую сторону улицы, оказавшись на самой вершине холма. Навстречу, громыхая колесами, тяжело поднимались груженые телеги, дробно цокали копытами верховые, сновали туда-сюда босоногие мальчишки и, ниже по улице, привалившись к стене заброшенной конюшни, клевала носом черная нищая старуха.

Улица резко уходила под уклон и шла до самого озера, плавно переходя в проселочную дорогу. Внизу, у подножия холма стояла аптекарская лавка «О. Бэббитт и Дочь».

Мадлен еще с вершины заметила что-то неладное и замедлила шаг. Внизу, перед ее домом, собралась толпа горожан. Несколько неизвестных били кулаками в дверь. На них были черные с пурпурной перевязью плащи и широкие, надвинутые на глаза капюшоны.

Перед аптекой стояла телега, запряженная ломовыми лошадьми. С высоты Мадлен было видно, что в телеге лежало несколько истекающих кровью людей, слышались их громкие стоны. Рядом, прикованный к оглобле, с изуродованным лицом и рваной одежде, еле держась на ногах, стоял ее профессор Ксенофилус.

Ноги ее подкосились, и она прижалась к стене.

Старик медленно поднял голову и посмотрел куда-то вдаль — туда, где была его Академия. Вдруг взгляд его остановился на Мадлен. Он слабо, едва заметно пошевелил рукой, которая свисала с его плеча под каким-то неестественным углом. Жест этот мог означать только одно: «Беги отсюда».

Человек в черном плаще, охранявший телегу, подошел к нему и ударил кулаком по голове. Колени старика подогнулись, и он сполз на булыжную мостовую.

— Эй, дурень, ты уверен, что это дом Кэхиллов?

Мадлен пошатнулась, словно от сильного удара — раньше она слышала это имя только из уст своей матери!

Им известно? Откуда? И как Ксенофилус?..

На прошлой неделе.

На прошлой неделе она, под руководством профессора, сделала первый вариант своей формулы. И испытала ее на себе. Это был только образец, в очень слабых пропорциях. Дождавшись, когда девочка выйдет из забытья, профессор отругал ее за то, что она плохо рассчитала состав. «Чуть больше — и ваша формула, да будет вам известно — погрузит человека в ко́му! Да, а чуть меньше — и она, наоборот, вызывает бред и забытье, мисс, в котором человек выбалтывает все свои самые страшные тайны…»

Тогда он как-то странно на нее посмотрел, словно видя ее впервые — его обычно оживленные глаза и спокойное лицо выражали полное замешательство и даже испуг.

И тут ее осенило.

«Значит, я ему проболталась во сне! Я выложила ему все, как на духу — и кто я, и какое у меня настоящее имя!»

Да, да, это правильно — ведь отец был постоянно у нее в мыслях. И профессор, несомненно, узнал имя знаменитого алхимика.

И вот теперь они выбили из него эту тайну. «Все из-за меня», — подумала она.

Но кто? Кто эти люди?

Она вздрогнула от оглушающего грохота. Люди в черном били в тяжелую дверь аптеки массивной дубовой балкой.

— Мы знаем, что ты там, женщина! Открывай! — выкрикнул один из них.

— Мама! — забыв об опасности, Мадлен бросилась вниз по улице.

Вдруг из двери конюшни вытянулась грязная костлявая рука, и нищая старуха увлекла ее за собой в тень.

Мадлен хорошо умела драться.

Тренировки и физические упражнения были частью ее обычной жизни, и она знала все основные приемы борьбы. Хрупкая девушка легко могла дать отпор любому взрослому мужчине, наделенному недюжинной силой, если бы тот напал на нее. Но что прикажете делать с нищими бездомными старухами, которые прыгают ей на шею из темного переулка?

— Отцепись от меня, старая карга! — закричала она, вырываясь из ее цепких объятий.

Старуха проявила сноровку совсем не по возрасту и на удивление ловко от нее увернулась.

— Да успокойся ты, наконец! — вдруг выкрикнула она. — Что ты так разошлась — вон клочки по закоулочкам летят. Нас же услышат!

Мадлен застыла с занесенной над старухой рукой и растерянно шлепнулась на пол.

— Мама? — прошептала она, захлопав ресницами.

Оливия Кэхилл стянула с головы шерстяную шаль.

— Эта старая карга только что спасла тебя от смерти.

— Прости, пожалуйста! — возмущенно ответила Мадлен.

Оливия нежно приложила палец к ее губам.

— Тихо! И давай, быстро…

Вдруг снизу донесся грозный мужской голос:

— Именем лорда Веспера — откройте!

Веспер.

Словно сам воздух обрушился на нее с пудовой силой и сдавил ей грудь. Мадлен слышала о нем с самого детства, и он превратился для нее скорее в ночного страшилу, чем в реальность. Он жил в ее детском воображении, то подстерегая в темной кладовой, то прячась по ночам под кроватью.

«Он не пожалеет собственной жизни, чтобы найти нас, — не раз говаривала ей мать. — Он готов на все ради тайны 39 Ключей! Чудовищ на свете не бывает. Но некоторые все-таки существуют», — предупреждала ее мать. И чтобы такое чудовище ее не нашло, она должна делать только одно — держать рот на замке и молчать, как рыба.

Всего лишь. И она этого не сделала.

— Я… это из-з…за меня, мама! — она снова начала заикаться, но на этот раз по-настоящему. Она попала в собственные сети. Груз вины перед матерью был невыносим. Она предательница! Из-за нее жизнь профессора Ксенофилуса висит на волоске. И она открыла тайну своей матери ее врагу.

— Ну, тихо, тихо, милая моя, успокойся. Это рано или поздно должно было случиться. Они ищут нас почти двадцать лет. — Она достала из складок своих ветхих лохмотьев небольшой, обтянутый кожей, ларец. — Нам повезло, что мы не встретились с ним, когда ты была еще ребенком. А теперь тебе нипочем любая опасность. Ты уже готова.

«Готова?!!»

Нет, это нелепость какая-то…

Конечно, она с младых ногтей постигала все секреты 39 Ключей, училась быть сильной и выносливой, умела анализировать и принимать решения, изучала естественные науки, историю своего рода и собирала сведения о своих близких. Но… все это было каким-то далеким. Она появилась на свет уже после того, как погиб отец, никогда не видела своих братьев и сестер. И в конце концов, сага о Кэхиллах превратилась для нее больше в легенду, чем в быль. Как и сказка про злого Веспера.

Снизу донесся еще один удар.

— Да, я надеялась, что мы переживем его, и ты никогда его не увидишь… Но чему быть, того не миновать. Будем действовать быстро и решительно. Возьми эту шкатулку. И еще — быстро перескажи мне все свои обещания!

Мадлен держала ларец и чувствовала, как от страха у нее задрожали руки. У мамы это называлось «Стратегией конца». Ужасные слова! Они не нравились Мадлен и пугали ее.

— Н-но ты пойдешь со мной, правда, мамочка?

— Он ничего не знает о твоем существовании. Поэтому ты пойдешь первая. Я буду действовать по плану. Твои братья и сестры потонули в злобе. Они обвиняют друг друга в смерти отца. Нам придется основательно с ними поработать. И помни: умнейший побеждает сильнейшего. Я должна успеть уничтожить то, что осталось от исследований твоего отца и потом сразу же отправлюсь вслед за тобой. А теперь, я хочу услышать твои обещания…

Мысли Мадлен закружились с бешеной скоростью. Она пыталась вспомнить. У отца был перстень. Ничем не привлекательный, скорее наоборот… но в нем была какая-то тайна. Тайна, о которой Оливия так и не рассказала ей. Хранить этот перстень. Это первое. А второе это…

Воздух содрогнулся от удара. Послышался победный клич. Они вошли в дом.

Оливия сжалась.

— Я пройду через тайный ход, надеюсь, они его не найдут. Беги!

— Но как же обещания… — сопротивлялась Мадлен.

— Не забывай их, Мадлен, и все. И что бы ни произошло, главное — береги себя. Помни — ты должна жить. И еще кое-что: не оглядывайся. — Оливия сквозь слезы глядела на свою дочь, не в силах оторваться от нее. Она взяла в руки ее лицо и нежно поцеловала. — Храни тебя Господь везде и во все времена!

Не успела Мадлен сказать и слова, как Оливия исчезла. Она скрылась под покровом полутени и тенью проникла через потайную дверь дальше — в аптеку.

Мадлен шагнула вперед, порываясь идти следом за ней. Вдруг совсем рядом воздух прорезал громкий дребезжащий свист. И по шее потекла тоненькая струйка крови.

Стрела…

Еще чуть-чуть и она впилась бы ей в лоб.

— Эй ты! А ну выходи оттуда, что ты прячешься в темном углу? — услышала она голос.

«Он ничего не знает о твоем существовании…»

Ей предстоит работа.

«Стратегия Конца» началась.

Веспер не видел ее лица. И не увидит… Что делать? Позади — конюшня и чужие голоса. Впереди — лес. Вокруг свистят стрелы. Она бросилась назад в город.

До нее донесся еще крик:

— Ты, дурень! Это всего лишь девчонка! Она не похожа на его жену! Не трать на нее стрелы моего господина — иди, лучше, готовь порох!

Мадлен бежала без оглядки. Свернув за угол, она без сил упала на землю и прижалась к стене хлебной лавки. Кровь запеклась у нее над ключицей. Она потрогала рану — кажется, кровь остановилась.

Порох… Что он хотел этим сказать?..

От внезапного взрыва камни задрожали у нее под ногами. По полу пекарни рассыпались тяжелые буханки и ячменные лепешки…

Мадлен поднялась с колен и выглянула из-за угла. Вдруг она услышала неистовый, раздирающий сердце крик и затем жуткий долгий вопль.

И дом с аптекой, и старая конюшня — все взлетело в воздух и в миг превратилось в груду разбитых камней. Над развалинами вспыхнул огонь, в котором навсегда осталась Оливия Кэхилл.

Мадлен ничем не могла ей помочь. И продолжала кричать.

1. Хранить перстень.

2. Никому не позволять злоупотреблять силой 39 Ключей.

3. Объединить всех Кэхиллов, когда это станет возможным.

Обещания врезались ей в память. Она не пересказала их матери, и вот теперь они неустанно крутились у нее в голове. От холодного утреннего ветра Мадлен плотнее запахнула войлочный плащ и вытерла слезы. Она лежала на земле, зарывшись в густые заросли вереска на краю опушки — там, где открывался вид на старинное деревенское кладбище.

Над только что вырытой могилой стоял священник и читал заупокойные молитвы. Вокруг, теснясь сгрудились местные горожане — лавочники, ремесленники, соседи. На их лицах блестели слезы, а некоторые, кому Оливия была особенно дорога, рыдали в голос. Они скорбели по женщине, которая не раз спасала им жизнь во время болезней и напастей. Проводить Оливию пришли все друзья и однокашники Мадлен — они стояли в сторонке, прижимаясь друг к другу и держась за руки.

«Прости, мамочка», — мысленно повторяла Мадлен. Но никакие слова не могли бы выразить ее скорбь.

Она постоянно думала о прощальном завещании матери:

«Ты должна жить» и «Не оглядывайся».

Последнее она уже нарушила. Если бы она не посмотрела назад, она, вероятно, не увидела бы взрыва. И ей не было бы так больно.

Неужели это предначертано ей судьбой? Нарушать обещания? Выдавать тайны? Предавать любимых? Нести людям смерть?

Больше она не могла прятаться. Притворщица и неудачница… Она вышла из своего укрытия. Зачем, ради чего она всю жизнь училась? Ради этого? Кому теперь это нужно, если мать ее мертва?

Она выпрямилась. Сейчас она побежит, она бросится на могилу, она будет просить и умолять Бога — пусть он вернет маму и взамен возьмет ее саму.

Но тут она увидела его.

Он стоял в некотором отдалении от толпы и смотрел куда-то вдаль, будто искал что-то. Сердце Мадлен похолодело, и ноги отказались идти дальше. Он гордо сложил на груди руки, завернувшись в широкую мантию из черного, как ночь, бархата. За спиной его ждала карета, украшенная богатой резьбой, и сильные, великолепные кони нетерпеливо потряхивали переливающимися гривами. Лицо его прорезали глубокие складки, лоб был прочерчен морщинами, но волосы оставались черными, как смоль. С правой стороны их разделяла белая волнистая прядь. «Как змея…» — пронеслось у нее в голове. По его глазам было видно, что мысли его были далеки от усопшей и объемлющего всех горя.

Веспер.

Мадлен вспомнила когда-то сказанные слова матери:

«Ты узнаешь Дэмьена Веспера с первого взгляда. Он словно высасывает вокруг себя свет».

Она отвела от него взгляд, все ее нутро сжала болезненная судорога. Вот убийца ее родителей. И вдруг до нее дошла единственная правда: теперь вся дальнейшая жизнь Кэхиллов и судьба мира находятся на грани между Веспером и…

Мадлен Бэббитт — дрожит, как Рэббит.

Глупо. Нелепо. Непостижимо.

Помни, чему учила тебя мать:

Наука запоминания.

Военное мастерство.

Секреты алхимии.

Искусство выживания.

«Стратегия Конца»… Как девочка ни старалась, она не могла представить себя бесстрашным воином. Какой из нее герой? Она обыкновенная простушка из далекой ирландской деревни. Кто она против Веспера и его войска?

Значит, битва проиграна. Как вся эта война за 39 Ключей. Работа отца уничтожена… Даже если Мадлен и найдет своих братьев и сестер, то им все равно не воссоздать общую формулу. Отец так и не рассказал им об этом. А перстень… А что перстень? Если уж ее мать за двадцать лет не смогла понять его тайну, то Веспер — тем более.

Бегать от него всю жизнь? Но это глупо — рано или поздно его легавые выследят ее и придушат, как кролика… Лучше уж покончить с этим сразу…

Она вышла из своего укрытия.

Под холмом на кладбище волынщик заиграл Bhaile Anois.

«Пора домой».

Мадлен почудилось, будто это мама снова поет свою любимую песенку. К горлу подступил комок. Она повернулась к холодному небу и увидела среди облаков ее глаза, улыбку, ее испытующий взгляд… Как же девочке хотелось с ней поговорить! Какая пустота в душе! Забывшись, она шагнула вперед, каясь, умоляя простить, помочь, утешить…

И тут, словно в ответ, она почувствовала прикосновение ветра — ласкового, как поцелуй матери, проникновенного, как ее слова, сдувающего пелену с глаз и завесу с памяти. Слова Оливии зазвучали так просто и ясно, будто она была совсем рядом:

«Твой отец мечтал вылечить мир. Веспер — господствовать в нем… Он хочет найти формулу и догадывается о тайне перстня. С формулой Веспер создаст новый народ, который поставит над миром. А если он найдет перстень, то горе постигнет мир, и вся земля падет к его ногам».

Мадлен нащупала в складках одежды широкий пояс с большим подвешенным к нему кожаным кошелем. Она нашла его в Академии, где пряталась всю ночь. В него она положила свое собственное снотворное зелье и содержимое шкатулки матери, в которой обнаружила и перстень Гидеона.

Там же оказалась и семейная летопись, в ней Оливия хранила сведения о своих старших детях — Лукасе, Катерине, Томасе и Джейн, а также карта их передвижений по миру.

Кроме того, в ларце лежал небольшой кинжал.

Связка рыболовных крючков.

Короткие охотничьи дротики.

Выдернутый из домашнего альбома лист с нотами Bhaile Alois.

И увесистый кожаный мешок с серебряными и золотыми монетами.

Нет. Только не перстень!

Мадлен нашла его ночью в ларце, когда пряталась в Академии, и решила получше рассмотреть его. Странная вещь — она никогда не видела ничего похожего. И странный орнамент. Загадочный. Какие-то рубчики по краям, зубцы… Она примерила его на большой палец и… забыла о нем. Как же она так?! Мадлен повернулась спиной к кладбищу и стянула его с пальца. В эту же секунду солнечный луч вырвался из-за тучи, и перстень вспыхнул золотой искрой. Мадлен быстро убрала его в кошель. Она нырнула в темноту и бросилась назад в лес.

Дэмьен Веспер зажмурился от внезапной вспышки. И потом долго и неотрывно смотрел туда, где начинались дремучие вересковые заросли, в которых мелькнула и тут же скрылась чья-то таинственная тень.

— Ах ты, склизкий малыш, — тихо приговаривал мастер^[4] Винтроп Кэхилл. Он держал на ладони крохотного, в красных пятнышках, тритона. — Глупая маленькая ящерка, как же мы боимся темноты…

Он беззаботно шел по рыночной площади, обходя праздничную толпу и стараясь не наступить никому на ноги. Он и так уже чуть не раздавил саламандру и одну древесную жабу.

Принцесса семенила за руку с гувернанткой, маяча своей дурацкой головой прямо у него под носом. С каждым шагом ее глупые букли вздрагивали, словно танцующие метлы, ее тонкие, как розги, ноги вертелись веретеном, а остренькие плечики смешно подпрыгивали всякий раз, как только она чихала.

И он должен на ней когда-нибудь жениться?

Как бы не так, папочка! Век этому не бывать, господин Лукас Кэхилл! Да лучше всю жизнь гнусом просидеть на шее волосатого борова! Во-первых, принцессе Марии Тюдор всего десять! Она на целый год младше… И во-вторых, другой такой дуры на всем свете не сыщешь. Он это точно знает.

И, к тому же, она вечно сует свой нос не в свои дела.

И вдобавок, пахнет бузиной.

Не говоря уж о том, что она просто уродина.

Мисс Клещ — гувернантка-бородавка — намертво вцепилась в пальцы принцессы и, прижимая к животу корзину с фруктами, ворчала о высоких ценах на рынке. Что она притворяется?! Зачем, вообще, королевской гувернантке деньги?

Дождавшись, когда принцесса оглянулась, он быстро засунул палец себе в нос, вытащил из него козявку и вытер ее об крыжовник. Она высунула ему язык, скосила на нос глаза и с презрением отвернулась.

Пора.

Он прыгнул, отвернул воротничок ее платья и бросил ей за пазуху тритона. Бедное животное последний раз прощально посмотрело на свет, после чего исчезло в бездне шелков и кружев.

О, как сладки эти звуки!

Ничего прекрасней он не слышал! Принцесса упоительно визжала, а мастер Винтроп тем временем философски рассматривал какой-то любопытный экземпляр плода фигового дерева.

— Что-то не так? — повернувшись, спросил он.

Ха-ха-ха! Вот умора, смотреть, как эта тетка роется в ее юбках! Это даже смешнее, чем сама Мэри с перекошенной физиономией!

— Мастер Винтроп Кэхилл!! Вы плебей! Мой отец отрубит вам голову! — пищала принцесса, вертясь вокруг себя и прыгая на одной ножке.

Винтроп покатывался со смеху, когда неожиданно прилавок с тем самым крыжовником с козявкой и любопытными фигами упал и перевернулся вверх тормашками.

Смех замер.

— Вор! Вор! — завопили торговцы, и визг принцессы потонул в криках толпы. — Держи его, хватай!

Между телегами мелькнула серая неуловимая тень. Грабитель!! Через всю площадь в него полетели яблоки с дынями. Восхитительно! Винтроп в восторге даже забыл о принцессе. Визжащая Мэри, рыночный вор — что еще нужно для счастья?

Вдруг он почувствовал на руке змеиную хватку.

— Не отставайте, молодой человек! — прошипела мисс Клещ.

Она ткнула в него своим бородавчатым пальцем и, не расставаясь с корзиной, потащила за собой восхитительно сопливую принцессу с наполовину расстегнутым лифом и торчащей из-под подола нижней юбкой. Гувернантка швырнула их в карету, по-видимому, перепутав с фруктами.

— Пошел, Эдвард! — трескучим голосом скомандовала она.

Кучер взмахнул хлыстом, и они пустились вскачь.

Мастера каретного дела при дворе короля Генриха VIII поработали на славу. И королевский экипаж летел по проселочным дорогам Англии, словно по воздуху. Рыночная площадь осталась позади, и хотя Мэри с гувернанткой спустили на него всех собак и при этом обе были просто уморительны, Винтропу не терпелось узнать, чем там все-таки кончилось дело. Вдруг карета подпрыгнула. Сердце Винтропа забилось в радостном предвкушении — неужели они переехали чей-то труп? Он повернулся назад и выглянул в заднее окно кареты. Но увы! Ничего, кроме дорожной пыли там не было.

И только он повернулся, чтобы сесть на место, как заметил какое-то серое пятно. Он вытянул шею, чтобы заглянуть в самый нижний угол экипажа.

И встретился с парой огромных, прямо на него уставившихся глаз.

Это же вор с базарной площади! Он сидел, скрючившись на задней подножке, завернувшись в серый плащ и надвинув на лицо войлочный шлем с прорезями для глаз. Вор испуганно смотрел на мастера Винтропа, глазами моля о пощаде.

Впрочем, не он. А она. Тонкая шея, длинные пушистые ресницы в прорезях шлема… Определенно она…

Что за чудесный день! Да за этого бродягу, как пить дать, назначат награду. И кучер Эдвард раздуется, как индюк, от гордости!

Винтроп улыбнулся бродяжке и подмигнул.

«Не бойся», — одними губами сказал он.

Он перебрался вперед и подсел ближе к кучеру. Не забыв «случайно» наступить ногой на туфельку принцессы.

— Винтроп-Бородавочник! — пискнула она.

— Кровавая Мэри! — оскалился он.

Карета снова подпрыгнула. Мастер Винтроп кинулся назад и прилип лицом к заднему окну — в придорожных зарослях мелькнула серая тень и метнулась к старому дубу на опушке леса. Издалека Винтропу показалось, что этот старый узловатый дуб с наростами и расселинами похож на чудовище с поднятыми к небу костлявыми руками, исполняющее какой-то страшный безумный танец.

— Дрянной, дрянной, дрянной! — Старый Вильямс тащил его за руку.

Хотя дело это было нелегким. Галереи и переходы дворца Пласентия, в котором проживал король Генрих VIII, были устланы мягкими персидскими коврами.

— Последний раз я был четырежды дрянной и один раз испорченный, — хохотал мастер Винтроп. — И еще… не-год-ный! Что бы это ни было…

Вильямс заохал, заахал и слегка потянул его за мочку уха.

— Эхе-хе-хе… ну что вы такое натворили, что теперь эта милая, добрая старая мисс Клещ ушла со двора? Пятая гувернантка за три месяца! Ну как мы теперь найдем новую кандидатку в такой короткий… А где Харгров? Харгров обещал привести новую кандидатку! И представить ее на суд короля.

— От мисс Клещ воняет, как от пукающего бородавочника на смертном одре, — ответил Винтроп. — Даже после того, как она примет ванну.

— Этакий вы прохвост! Негодник! Скверный, гнусный мальчишка! — ворчал Вильямс, крутя головой и выглядывая Харгрова.

— Гнусный… — повторил Винтроп. — Как это великолепно!

Войдя в прихожую покоев короля, Вильямс преобразился. Он весь подобрался, втянул живот, выпятил, насколько подобает случаю, грудь и стоял так, не шевелясь — ну, один в один каменный идол! Он, слегка придерживая Винтропа за локоть, придал лицу положенное обстановке выражение, крякнул «Кхм!» и «Позвольте доложить!».

Двери были распахнуты, и из прихожей было видно господина, который находился в покоях короля. Высокого, широкоплечего, с каким-то лютым взглядом немигающих глаз и длинными черными волосами. В широкой черной мантии с застежкой на груди. Его ниспадающая до пола мантия образовывала красивые складки и эффектно развевалась, когда он прохаживался вдоль строя заключенных. Господин впился взглядом в первого. У коренастого преступника не хватало нескольких зубов, руки почернели от несмываемой грязи, а кудри спутались и торчали в разные стороны.

Винтроп был в восторге. Он любил приходить к отцу на работу.

— Так, говоришь, не крал овцу у хозяина? — повторил Лукас Кэхилл низким резким голосом. — Так, говоришь, на огороде работаешь?

Голос у коренастого задрожал.

— Да, милорд… Ах ты, леший! Это все лис, он, проклятый, по ночам шалит, милорд! Это он, бестия рыжая, он овцу загубил, он, кровопивец!

— Ну да, да, конечно. — Лукас обошел кругом коренастого. — А ты в это время сидел дома и изучал хорошие манеры и грамматику.

Мастер Винтроп хихикнул, и Вильямс приложил к его рту свою узловатую, пахнущую хорошей пудрой ладонь.

Неожиданно Лукас сделал вокруг себя пируэт, взял арестованного за руку и поднес ее к своему лицу.

— Ваше Величество! Если это руки человека, который работает на земле, то почему, в таком случае, они пахнут овчиной?! Почему теперь и моя кожа запахла жирной овечьей шкурой?

Челюсть коренастого отвисла, глаза забегали.

— Я… я…

— Ха-ха! Великолепно, Кэхилл! — зааплодировал ему король. — Отрубить этому голодранцу голову!

«Голодранец» бросился перед ним на колени.

— Милорд! Ребятишки у меня… Пятеро парнишек, один другой малей! Жена шестым ходит! Голод, голод — все он, вражина треклятая! Не губите, милорд! На коленях прошу! Пощадите!

— Пятеро сыновей? — переспросил король.

Улыбка слетела с лица короля Генриха, и глаза его заволокло слезами. Мастер Винтроп не раз видел эти превращения, случающиеся с королем. Король мечтал о сыне. Это была самая большая мечта его жизни. У него пока был только один ребенок — Мария. В соответствии с Правом наследования престола, трон мог не передаваться дочери, даже если она по старшинству была первой или единственной в очереди на престол. В то время, как сын короля всегда был первым наследником. Король Генрих настолько отчаялся иметь сына, что обвинил во всех несчастьях свою супругу — королеву Екатерину Арагонскую, дочь короля Испании. Генрих считал, что ее преследует проклятье. Он уже несколько лет добивался от Церкви разрешения на развод и мечтал жениться на другой даме — Анне Болейн. Он надеялся, что она даст ему наследника.

— И не один сын, а целых пятеро? — тихо повторил король. — Ты счастливый человек, бедняк! И король милосерден! Я приговариваю тебя… к трем дням работы… в тюремном дворе!

Лицо коренастого просветлело. Он улыбался во весь свой беззубый рот. Стража увела его из дворца, а он все кричал и кричал славу королю.

— У меня мягкое сердце, Кэхилл, — промолвил король. — Если бы мои подданные боялись меня так же, как они боятся моего советника!

— То, что одни называют слабостью, другие называют мудростью, мой господин, — отвечал Лукас. — Позвольте, я выйду поздороваться с сыном.

— Да, да, сделайте милость! — король махнул рукой и приподнял с золотого подноса горсть винограда.

Бедный Вильямс задрожал всем телом и протянул Лукасу пергаментный свиток.

— Ваша светлость, это официальное уведомление об отставке… новой гувернантки…

Люк брезгливо отстранил свиток.

— Вильямс, неужто это так мудрено найти хорошую гувернантку? Англия большая!

Вильямс согнулся в три погибели, бормоча извинения. Лукас его не слушал. Он подхватил под локоть сына и выставил его в коридор.

— Что на этот раз? — спросил он. — Ты должен вести себя подобающе и быть безупречным в глазах короля!

— Чтобы потом жениться на его противной дочери, я знаю, — пробурчал Винтроп.

— Которая родит стране наследника! Который потом станет королем! И на престол взойдет Кэхилл! Я ясно выражаюсь? Если трон не достанется дочери короля, то он достанется ее мужу!

— И ты думаешь, это справедливо, отец?

— Справедливо? — лицо его побагровело и вплотную придвинулось к Винтропу. — А справедливо видеть, как убивают твоего собственного отца, и после этого быть обвиненным в его смерти? А справедливо, когда болезнь забирает любовь всей твоей жизни? А справедливо просить подаяния и бродяжничать с ребенком на руках? Я собственным умом и хитростью добился своего положения при дворе. Я шел по спинам тех, чья воля была не так сильна. Справедливость тут неуместна. Моя цель возвысить Кэхиллов. Ланкастеры, Йорки, Тюдоры — что они? Пшик! Над ними взойдет другое солнце, и заблестит заря эпохи Люциан!

Мастер Винтроп сморщил нос. Он слышал эту историю уже миллион раз. Стать королем… Ну, что тут интересного? Лучше быть разбойником… или рыцарем и выступать на турнирах!

— Но, отец, у короля скоро состоится развод с Екатериной, и тогда Мэри больше не будет принцессой. И мне придется жениться на этой противной…

— Мария останется принцессой, — грозно перебил его отец. — И вы будете первыми в очереди на престол. Уж я об этом позабочусь!

— Но другие наследники…

— Это не твоего ума дело. С другими я как-нибудь разберусь.

Мастер Винтроп вздрогнул. Что подразумевает его отец? Определенно что-то менее невинное, чем его выходки с саламандрой.

Он гнал от себя прочь мысли об убийстве.

— Милорд? — услышали они.

Оба Кэхилла повернулись.

Перед ними переминался с ноги на ногу Харгров, дворецкий Его Величества. За ним, опустив голову, стояла девица в простой крестьянской одежде и в шляпке, какую обычно носят гувернантки.

— Позвольте представить вам кандидатку на место новой гувернантки. Милейшая молодая особа с исключительно…

— Да, да, уверен, она умеет говорить сама. Вы, верно, боитесь, что пол провалится у вас под ногами, мисс? У вас, наверняка, есть имя, не так ли?

Мастер Винтроп давно привык к воздействию, которое его отец оказывал на людей. Кто-то жалко рыдал, обливаясь слезами. Кто-то порывался бежать. Некоторые падали без чувств — такова была сила его взгляда.

Но эта девчонка была что-то!

Она прямо и так пронзительно посмотрела на его отца, словно хотела проделать в его голове дырку, и увидеть, что там внутри! А потом нежданно-негаданно едва не разрыдалась — но, нет, не от страха, это он видел наверняка. А от чего-то еще. Винтроп не знал, как это называется. Он никогда еще не видел таких глаз — ему показалось, что в них засияла… радость.

— Меня зовут М… М… Мадлен Бэббитт, — выпалила она. — Из Скаата.

— Дочь Ирландии, значит, — ответил Лукас на провинциальный манер. — Что ж, будем надеяться, этот экземпляр продержится у нас больше недели.

Отец удалился в покои короля, а Винтроп начал игру в гляделки. Он не мигая, уставился на девушку. Что-то ему в ней не нравилось. Слишком какая-то молодая. И странная. И без бородавок. И без усов… И от нее ничем не воняет. Совсем. Что тут хорошего?

— Я уверена, мы с тобой подружимся, — сказала эта ирландская девчонка.

— Подлюзимся, — пообещал Винтроп, закатил глаза и сбежал.

Что-то в ее лице было знакомое. Непонятно…

Мадлен Кэхилл передернуло, словно от налетевшей стужи. Она пережила девятнадцать суровых зим, но такого ледяного холода, которым повеяло от ее брата Люка, она не ощущала никогда.

В спальне было зябко и сыро. Семь шагов в одну сторону, семь — в другую. Вот она, королевская милость — четыре стены, грязный пол и кровать с жестким соломенным тюфяком!

Она то и дело поглядывала в окно и вздрагивала от каждого шороха. Веспер приходил на базарную площадь. Как волкодав выискивал в толпе, хищно пожирая глазами все вокруг. И если бы она не устроила это представление с перевернутой телегой, он, наверняка, поймал бы ее. Сколько еще она от него будет бегать? Рано или поздно, он ее найдет. Ей не выжить в одиночку. Она должна убедить Люка присоединиться к ней. Любым способом. Чего бы ей это ни стоило.

Пути назад нет. После похорон матери ее сразила жестокая лихорадка, и, прячась в лесу, она едва осталась жива. Она пережила все испытания — сомнения, голод, холод и сырость непрестанных дождей. Но однажды, сидя у разожженного торфяного костра и в тысячный раз перечитывая дневник матери, она вдруг наткнуласт на фразу:

«Г VIII» — это, безусловно, король Генрих VIII. Его двор размещался недалеко от Лондона во дворце Пласентия — с другой стороны Ирландского моря и дальше через Уэльс и почти всю Англию! Но Лукас был ее единственной надеждой! На двадцать три года старше Мадлен. И потому, решила она, самый мудрый из всех братьев и сестер. И тогда, неоднократно меняя обличия и внешность, она тайно проникла в трюм купеческого корабля, который перевез ее через море. Путешествуя по материку, она спала на голой земле, в пещерах и на ветках деревьев. И каждый раз Веспер отставал от нее всего на один шаг. И вот, еле живая, она, наконец, добралась до Лондона. Но силы ее были уже на исходе, когда неожиданно ей на глаза попалось объявление:

И вот… что теперь? Чем этот брат лучше ее врага?

Оливия как-то раз сказала, что Лукас «больше, чем жизнь» и «с железной волей». Но он еще и желчный, бездушный и… очень несчастный. Его взгляд, долгий и неподвижный, судил и осуждал. И в то же время это были глаза ее матери — такие же дерзкие, проницательные, только опустошенные, словно лишенные доброты. Материнские глаза, лишенные их света.

Мадлен вспомнила третье обещание: объединить всех Кэхиллов, когда это станет возможным.

А что, если еще невозможно? А что, если Люк не готов оставить Двор, расстаться со своим положением и идти дальше, объединяя их семью?

Пока его глаза говорили нечто совсем иное.

Из окна виднелось широкое поле, на котором рыцари готовились к турниру. Они верхом разгонялись и на скаку метали копья в чучела из набитых соломой свиных туш. Среди них был один рыцарь, даже издали отличавшийся от остальных. Высокий, с широкой, массивной костью, но быстрыми и точными движениями. И конь его необычной золотистой масти отличался какой-то величественной статью и силой. Пока она наблюдала за ним из окна, рыцарь закончил упражнения, снял шлем и прогарцевал к конюшне.

Король Генрих VIII… О его триумфах на рыцарских турнирах слава гремела по всей стране. Но даже он, самый великий человек Британии, остерегался ее брата Лукаса.

Вот-вот должен начаться первый урок с мастером Винтропом, а она еще даже не подготовилась. Вильямс предложил ей попробовать начать с урока игры на жестяной флейте, чтобы приручить маленького звереныша.

Мадлен была счастлива, и ей не терпелось начать урок. Оливия прекрасно обучила ее игре на флейте.

«В этом ты похожа на Джейн», — говорила она, если Мадлен особенно старалась.

Так было всегда — если мать хотела похвалить ее за успехи в ремесле, гимнастике или логике, она сравнивала ее с братьями и сестрами, говоря: «А это в тебе искра Катерины», или «кусочек Томаса», или «крупица Лукаса».

И действительно, как часто повторяла Оливия, ей досталось по штриху от каждого из них, но главным стержнем ее характера оставались все-таки лишь ей свойственные черты.

«Не давай людям садиться тебе на шею. У тебя слишком доброе сердце — и ты уже не станешь другой. А люди часто злоупотребляют этим. Ты сильная личность, но по характеру ты настоящий миротворец. Твой дар — приносить мир и устранять раздоры. Запомни, это твое главное достоинство, и оно будет твоей путеводной звездой».

Однако никакой путеводной звезды на своем пути она пока не заметила. Но, по крайней мере, в животе не пусто и уже есть крыша на головой. А этого достаточно, чтобы успокоиться и как следует все обдумать. Главное, это план действий. Сначала надо завевать расположение Винтропа. Это первое. Потом завоевать доверие Лукаса. Это второе. И как только наступит подходящий момент, она снимет с себя маску и расскажет, кто она есть на самом деле.

И так она исполнит мечту Оливии, «когда это станет возможным»: объединить всех Кэхиллов, собрать всю семью вместе.

Мадлен поднесла к губам жестяную флейту и сыграла простенький мотив. Флейта была совсем старая и кое-где поржавела. Ее звук был похож на прощальный гимн умирающего хорька. Она покрутила ее и нашла в ней маленькую дырочку. Чем ее заткнуть? Конским волосом? Нет, слишком тонок. Кусочком ткани? Не подойдет…

Она выглянула в коридор, но ничего подходящего ей на глаза не попалось. Она вытащила из-за пояса кошель и заглянула в него. Что там… Рыболовные крючки? Стрелы? Не годится…

И тут взгляд ее упал на завалявшийся перстень.

То, что надо!

Она приложила его к отверстию и надела его на флейту, закрепив как раз над дыркой. Потом посмотрела на свое творение и довольно вздохнула — сидел, как влитой.

Она сыграла гамму до-мажор, и комната наполнилась чистой сладкоголосой трелью. Как жаль, что перстень нельзя оставить! Нет, это просто немыслимо. Иначе она нарушит обещание, данное Оливии.

Или можно?

Профессор Ксенофилус любил повторять, что лучший способ спрятать вещь — это держать ее на виду. О перстне было известно только отцу с матерью. Веспер же преследует ее только из-за формулы и знать не знает про перстень. И если вдруг Мадлен поймают, то перстень будет в большей безопасности, если будет храниться в другом месте.

Она вздрогнула от сердитого стука. Повернувшись, она нос к носу столкнулась со своим новым воспитанником. Мальчишка недовольно сложил на груди руки и хмуро, исподлобья, смотрел на нее.

«Как только вы позволите ему вить из вас веревки, вы тут же потеряете и собственный разум, и работу», — предупредил Вильямс.

— Вы опоздали на семь минут, — как ни в чем ни бывало сказала Мадлен. — Надеюсь, этого больше не повторится.

— Я знаю тебя! — ни с того ни с сего выпалил мальчуган.

Сердце Мадлен забилось. Неужели ее выследили? Или Лукас узнал ее?

— З-з-знаете?

— Ты воровка! — победно воскликнул мастер Винтроп. — Та самая, с базарной площади! Я видел тебя — это ты надела маску и пряталась за королевской каретой!

Мадлен чуть не запрыгала от радости. Ах, вот как! Что-что, а этот сорванец ей будет по зубам.

— Раз так, то на этот раз твоя взяла! Ты меня выследил!

— Как глупую перепелку! — возликовал Винтроп. Он гордо задрал подбородок, упер руки в бока и обошел ее. — Но мы не без милосердия! Я дарю тебе жизнь! Правда, у меня есть условия. — И он стал загибать свои пухлые пальцы. — Чтение наизусть — пять минут в неделю. Латынь — только по вторникам. Никакой математики — вообще. Три часа на обед. Запретить овощи. Я ем и пью, что хочу. И никакой гребли.

— А ты — отличный делец, — сказала Мадлен.

— Я сын Лукаса Кэхилла, — заносчиво сказал Винтроп, плюхаясь на ее кровать. — И я постановляю, что сегодня занятия отменяются!

— Ах, так? — сказала Мадлен. — Ну, тогда, отлично!

— Потому что во мне накопилось столько воздуха, что боюсь, от флейты меня… — голос его почти затих. — Ты сказала «отлично»?..

— Этот час принадлежит тебе. Если ты решил, что не будешь учиться, то хорошо, я тогда просто поиграю. А ты послушаешь.

Она подняла флейту, и он, скривив от скуки лицо, демонстративно отвернулся. Ему заранее все надоело. Мадлен ненароком скосила глаза на перстень — он ничем не отличался от обыкновенного клапана или муфточки на инструменте. Перстень был, сам по себе, таким странным и неказистым, что мог запросто сойти за дешевое колечко из лавки жестянщика. Никто не догадается, что здесь скрывается какая-то тайна. А флейта с ним звучала просто бесподобно.

Слушая незатейливую, плавную мелодию старой деревенской песенки, мастер Винтроп постепенно расслабился, лоб его разгладился, глаза заблестели, потом он раскачивал головой в такт старинной баллады и вскоре пустился в пляс, после чего, покатываясь со смеху, свалился на пол вверх ногами.

— А теперь, — предложила Мадлен, — перейдем к уроку истории?

— Ни за что! — выпалил мастер Винтроп, выхватывая у нее флейту. — Научи меня!

Мадлен вопросительно подняла брови.

— Пожалуйста! — сказал он с лукавой улыбкой.

И кто бы мог подумать, что мастер Винтроп тоже немного похож на Джейн?

К своему изумлению Мадлен обнаружила изрядные музыкальные способности в своем подопечном. Он был наделен тонким природным слухом и музыкальным дарованием. А это означало, что все идет по плану. Они подготовят концерт, и, конечно же, гордый отец будет признателен ей за сына, оценив ее мастерство.

Прошла неделя, и ее представили королю, Лукасу и приближенным Его Величества.

— П-п-прошу вашего внимания, лорды и леди…

Мадлен стояла посреди музыкальной гостиной и чувствовала, как у нее начинают дрожать коленки. Она опустила глаза на флейту — перстень так и остался там, исправно закрывая ненужную дырку в инструменте. Перед самым концертом она вдруг испугалась и хотела снять его, но мастер Винтроп помешал ей. Он вырвал у нее инструмент и закричал, что без него флейта звучит… гнусно! И скверно! А юный Винтроп не знал слова «нет».

— С-с-сегодня перед вами выступит один очень необычный исполнитель, — продолжала она.

Мастер Винтроп громко, на весь зал, зевнул, вертя перед собой флейтой. Мадлен молилась, чтобы перстень только не соскочил на пол. Она заставила себя промолчать и обойтись без замечаний. После концерта король наверняка распорядится купить мальчику новый инструмент. И тогда она снова спрячет перстень.

— П-позвольте представить — наш юный и очень одаренный музыкант мастер Винтроп Кэхилл! — объявила она, и король благосклонно захлопал.

Все шло благополучно — мастер Винтроп был безупречен, Генрих VIII закрыл глаза и, блаженно улыбаясь, ненароком задремал, а Лукас не сводил зорких глаз с сына.

«Интересно, что он чувствует? — гадала про себя Мадлен. Никогда не поймешь — что у него на уме. Люк на весь мир смотрит одинаково — как удав на кролика».

Но вот, концерт закончился, король воскликнул: «Браво, мальчик! Прекрасно!», и мастер Винтроп вышел на поклон, потом еще и еще раз.

Люк заулыбался. И теперь, действительно, стал похож на Кэхилла. Все присутствующие окружили мальчика и поздравляли его с успехом. Никто не взглянул в ее сторону. Не сказал спасибо. Даже Люк.

Она склонилась в реверансе и незаметно вышла из залы. В галерее дворца она нашла скамейку и села ждать своего воспитанника.

А это уже не по плану.

И теперь Мадлен поняла, в чем дело. Она в королевском дворце никто, а, следовательно, ее будто не существует. Чтобы брат ее заметил, надо быть кем-то, кто имеет право на существование. Она прикрыла глаза и представила, что бы на ее месте сделала мать. «Помоги мне», — шепнула она одними губами.

Не прошло и секунды, как она увидела, что в ее сторону направляется грязный, неподобающе двору одетый человек. Он развязно поклонился и дыхнул ей в лицо гусиной печенью.

— Как, бишь, тебя? Боббитт? — сказал он, и ее чуть не стошнило.

— Пожалуйста, держитесь повежливей, — сказала она. — Я Бэббитт.

— Ох ты! Ну да! — И он схватил ее за руку и потянул за собой.

— Прошу прощения! — воскликнула она. — Оставьте мою руку, или я сейчас же позову Лукаса Кэхилла.

Человек подло ухмыльнулся и крепче сжал руку.

— Лорд Кэхилл меня и вызвал! Мне приказано доставить вас к нему, Мадлен Боббитт!

— Доставить? — спросила Мадлен. — Куда?

— А куда б вы думали, мисс? В приемную короля?! — И человек зашелся в истерическом смехе. — Пошла за мной — ты арестована!

Мадлен никогда бы не подумала, что королевская тюрьма так похожа на каморку гувернантки во дворце Его Величества. Разница заключалась лишь в железной решетке, непереносимой вони и грубой гранитной скамье, которая служила кроватью.

За что?

Никто не дал ей вразумительного ответа.

Она с трудом-то понимала, на каком языке говорят тюремные стражники. Или на нее наговорил мастер Винтроп? Неужели он оклеветал ее?

Она долго не могла уснуть на холодной каменной лежанке и скучала по своему соломенному тюфяку.

Среди ночи ее разбудил голос Лукаса Кэхилла.

— Интересно, и кто мог подумать, что у моего сына есть такой музыкальный талант? — Голос его зловеще зашелестел в тишине. — Примите мои поздравления — вы прекрасно проявили себя как учитель.

Мадлен вскочила как ужаленная и испуганно отпрянула назад. Фонарь тюремщика отбрасывал длинную тень на стены темницы. Лукас был одет в длинный черный плащ, из-под которого клоками выбивался мех какого-то дикого животного. По тени даже не понять, то ли человек это стоит, то ли зверь. Его неподвижные глаза впивались, как стрелы. Страх снова вернулся к ней. За что? За что ей эта боль, эта несправедливость?

— Что з-за странный об-бычай благодарить? — промолвила она.

Лукас сел рядом. Черты его лица расплывались серым пятном всего в нескольких дюймах от нее.

— Что ж, я вижу, что могу рассчитывать на вразумительный ответ. Откуда у тебя этот перстень?

Мадлен замерла.

— В-вы знаете о нем?

— Мой отец носил его всю жизнь. Я помню, как в детстве вечно надоедал ему расспросами, что это за перстень. В нем была загадка. Отец говорил, что он — единственный на весь мир. И все. Больше ни слова. — Лукас ближе придвинулся к ней. — Он погиб от пожара. И все погибло вместе с ним. Его вещи, одежда, украшения и работа всей его жизни — все было уничтожено. И вот, его перстень вдруг является мне, насаженным на жестяную флейту.

Пока он говорил, Мэдди Бэббитт все больше и больше сжималась от страха, пока не исчезла совсем, уступив место мисс Мадлен Кэхилл. Той самой Мадлен Кэхилл, которая говорит на равных даже с Лукасом Кэхиллом! Сохранять самообладание. Следовать плану, не отчаиваться из-за неудач.

— Позвольте мне взглянуть на перстень? — попросила она.

— Неужели ты считаешь меня полным идиотом и думаешь, что я буду носить его с собой! — взорвался он. — Может, для начала все-таки скажешь мне, кто ты и откуда у тебя перстень?

Сердце Мадлен забилось сильнее. Значит, он спрятал его в тайник или отдал на хранение своим верным оруженосцам? Он держит в страхе весь двор, и любой скорее душу отдаст, чем посмеет ослушаться его приказаний. Лукас слишком осторожен, чтобы носить с собой перстень.

А это означает одно: ее первое обещание: «Беречь перстень» — будет нарушено.

Значит, у нее оставалось только последнее, третье обещание.

Силы уже покидали ее, она больше не могла молчать. Необходимо всеми правдами и неправдами завоевать его доверие. И открыть ему свое имя. Миссия по объединению семьи начинается. Сейчас же.

— Д-до вашего побега, — осторожно начала она, — ваша мать так и не успела рассказать вам о своем положении.

Несмотря на кромешную тьму, взор его буквально пронзил ее.

— У тебя есть ровно одна минута. И настоятельно рекомендую — не стоит ходить вокруг да около. Отвечай прямо на вопрос!

— Люк. — Мадлен набрала в легкие больше воздуха. — Меня зовут не Бэббитт. Ваша мать уже носила в своем чреве ребенка, когда вы покинули дом. И ребенок этот — я.

Несколько секунд Лукас сидел не шелохнувшись. Она тщетно пыталась понять по его лицу, о чем он думает. Но лицо его и взгляд оставались неподвижными, словно у каменного изваяния. Потом он медленно поднял руку и, взяв ее за подбородок, повернул ее лицо к свету фонаря.

— Клянусь небом… — промолвил он. — Клянусь небом, это так… невероятное сходство!

Теперь, когда он был совсем близко и лед растаял в его глазах, ей показалось, что на нее смотрят глаза матери. И она поняла, что ее сложный путь — сквозь лишения, болезни и ужасы долгой дороги — был не напрасен.

Ей захотелось броситься к нему и прижаться к его груди. Но еще не время. Эта ниточка, которая связывала их друг с другом, пока слишком тонка. Она не замечала, как слезы текут по щекам, как лицо ее озарилось счастьем, и удивилась, услышав свой собственный радостный смех.

— М-мне столько надо тебе рассказать, брат мой!

— Я не сомневаюсь. — Лукас поднялся, не отпуская ее руку, словно боясь расстаться с ней навсегда.

С чего же начать? Самое грустное — о смерти матери — она оставит напоследок. Но между ними пролегли целых два десятилетия жизни.

— Мы с мамой… мы жили в изгнании. Придумали себе новые имена. Бэббитт — ты можешь себе представить? Такое имя, совершенно пустое. И бессмысленное. Точно не Рейвенвуд. Или Ланселот! Я росла тихой и незаметной девочкой — чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. И была таким сереньким трусливым мышонком! Ты представляешь? И мама всю жизнь тайно готовила меня к этой миссии…

— Ш-ш-ш, тихо, моя дорогая, не торопись, — перебил ее Люк. — Прошу тебя. Я понимаю, ты переполнена чувствами, и тебе нелегко. У тебя еще будет время, ты успокоишься, соберешься и расскажешь мне о своей жизни все. Но чтобы тебя утешить, знай: я слышал эту историю уже сотни раз.

Мадлен вытерла слезы.

— Правда?

— О, да, правда, очень много раз, — рассмеялся Лукас. — Подробности, конечно, разные, но основная канва остается неизменной.

— Я… я, кажется, не понимаю… — промолвила Мадлен.

Лукас прошел к дверям камеры и сделал знак, чтобы ему открыли.

— И должен заметить, что ты намного превзошла своих предшественников, которые назывались моими родственниками. Мой бедный, давно потерянный брат Найджел! Он долго скрывался под чужим именем и тому подобное. А перед ним — сестра Глэдис, и тетя Пафф, и кузина Квинси…

— Но у нас никогда не было кузена Найджела и других тоже!

— О, Мэдди Кэхилл! — закричал на нее Лукас. — Зачем ты мне показала перстень? Что ты замыслила?

— Просто, чтобы з-закрыть дырку!

Лукас отвернулся от нее, как от полного ничтожества.

— Не имеет значения. Если ты явилась не одна, а с сообщниками, имей в виду — все они будут уничтожены. Если ты хотела опознать меня по перстню, а потом отобрать его, когда твои сообщники схватят меня, то перстня у меня вы не найдете. Запомни это. И тот, кто тебя нанял, наконец, поймет, что план его провалился. Но передай ему — я это так не оставлю и буду жестоко мстить.

— Тот, кто меня нанял? — Мадлен не поняла ни слова из того, что он говорил.

— Не пытайся сделать из меня глупца. На свете есть только один человек, у которого мог оказаться перстень, — этот тот, кто своими глазами видел, как умирал мой отец, кто ослеп от своей алчности и потому попал в собственные сети. — Лукас повернулся к стражу. — Саймон, приготовь заключенную к публичной казни. Казнь назначаю через два дня. Разошли по этому случаю приглашения по всей стране и держи ухо востро, если услышишь имя «Веспер».

— Веспер? — ахнула Мадлен. — Но как вам пришло в голову…

— Позвольте мне сейчас же послать за палачом, чтобы готовил виселицу?

— Нет, не виселицу, — на лице Лукаса появилась жестокая улыбка. — Пусть она горит на медленном огне. А мне — место в первом ряду.

— Кх-кххх… Помогите мне… кто-нибудь… кх-кх…

Саймон свалился во сне, проснувшись на самом интересном.

— Да что там такое? Благословенный Генрих, что там еще…

Стоны доносились из камеры новой узницы.

«Совсем еще девчонка, как бишь ее?.. Боббитт… И уже шпионка?»

Страж зажег фонарь и подошел к камере.

— Ну что еще? — выкрикнул он. — Ты что, жареным фазаном подавилась?

Ему понравилась собственная шутка. А узники любят, когда стражники шутят.

Но девчонка закашлялась еще больше и стала задыхаться. Этого еще не хватало! Последний раз один узник тоже вот так задыхался и вдруг отдал концы, не дождавшись, пока его казнят по-настоящему. Он из-за него деньги за целый рабочий день потерял.

— Ты покашляй еще, я сейчас водицы тебе принесу!

Он вернулся на свое место, где рядом с каменной скамейкой стоял ночной горшок, плевательница и кувшин с дешевым пивом, напившись которого, он время от времени путал эти три сосуда и, в конце концов, махнув рукой, решил, что по большому счету, все одно. Видимо, именно поэтому от кувшина с пивом разило не меньше, чем от горшка, но за неимением выбора он заботливо отнес его в камеру узницы.

— А вот и я, — промямлил он, выбирая из связки ключ. — Пришел к тебе на помощь.

Вдруг он почувствовал легкий укол в шею. И в то же мгновение провалился во тьму.

Мадлен на цыпочках прошла мимо стража. Отлично — спит сном младенца.

Она даже развеселилась, и впервые за долгое время ее лицо озарилось улыбкой. Ее снотворное зелье действует! И она правильно придумала обмакнуть в него дротик.

— Люблю, когда идут дожди… — мурлыкал во сне Саймон. — Люблю своего песика… как же мне его не хватает!

Значит, зелья было недостаточно. «Слишком мало — и твоя жертва начнет выбалтывать во сне все свои сокровенные мысли», — вспомнила она слова Ксенофилуса.

Значит, у нее не так много времени — самое большое, пятнадцать минут.

Она переоделась в кромешной темноте. Форма тюремного стража была велика и нестерпимо воняла. С этим ей пришлось смириться, а вот рыболовные крючки были очень кстати: Мадлен зацепила ими складки одежды, чтобы не путались под ногами.

Саймон все еще бредил про каких-то маленьких, но очень кровожадных зайчат, а Мадлен уже поднималась по крутой темной лестнице, ведущей из темницы. Даже если Саймон проснется, то куда он денется в платье гувернантки?

Она не собиралась унывать и поддаваться отчаянию. Но перстень утерян, брат Люк считает ее шпионкой Веспера, и если она снова попадется к нему в руки, то ее ждет верная смерть. Единственной ее надеждой был побег. И побег из замка с самой надежной не только в Англии, но и почти во всем мире охраной.

О! Сколько же непростительных ошибок она успела понаделать! Нацепить перстень на жестяную флейту — раз. Поддаться на уговоры мастера Винтропа и оставить его там — два. И еще надеяться, что никто его не узнает.

И вот, поднявшись по ступенькам темницы, она дала себе слово.

Она во что бы то ни стало сбежит и начнет все сначала. Но теперь она будет действовать мудрее. Она найдет перстень — найдет его, даже если ей придется вывернуться наизнанку. У нее для этого есть все — все, чему учила мать. Все получится — как-нибудь, надо только очень постараться. А потом она уже никогда и никому не позволит заставить ее нарушить свои обещания.

И, если она останется в живых, она составит другой план. Совершенно другой. Для этого потребуется бесконечное терпение. Внимание. И еще раз терпение. Даже если на это уйдет вся жизнь. И жизнь детей, и жизни их детей, даже если им через века придется самим создавать тайное сообщество — семью внутри семьи, значит, так тому и быть. И 39 Ключей останутся в тайне на протяжении веков. Пока не наступит день, когда семьи будут готовы объединиться.

И с этой минуты Мэдди Бэббитт прекратила существовать.

Да здравствует Мадлен Кэхилл!

На самом верху лестницы была тяжелая дверь.

Мадлен вставила в нее длинный железный ключ. Дверь громко заскрипела.

— Кто? Хр-рр… — прорычал другой страж.

Ноги Мадлен подкосились. Она откашлялась и низким голосом сказала:

— Спи дальше.

— Хорошо, старуха… — прозвучал ответ и последующий за ним громкий храп.

Она вошла в узкую галерею, прошла мимо спален тюремных охранников, прислуги и комнат кухарок. Они были уже на ногах, и на кухне во всю что-то шипело, жарилось и парилось. Из пекарни потянуло свежим хлебом так, что у Мадлен потекли слюнки.

Но она шла дальше по узким галереям нижних этажей дворца, освещенных тусклым светом настенных канделябров. Коридор сворачивал то в одну сторону, то в другую. «Куда-нибудь да выведет», — подумала она, сняла со стены свечу и подняла ее перед собой, как факел.

— Прошу прощения? — услышала она голос за собой. — Могу ли я вас спросить, что вы тут делаете?

Вильямс, лакей мальчишки.

Мысли завертелись у нее в голове, как вихрь. Лукас сказал, что перстень не у него. Значит, он у того, кому он доверяет. Может быть это Вильямс?

— М-м-м… лорд Кэхилл поручил мне принести его перстень, — басом пробубнила она.

— Ах, да, перстень… ну, разумеется, — ответил Вильямс. — И на то у вас имеется письменное уведомление?

— Эм-м-м, ну конечно, — сказала Мадлен и потянулась рукой к поясу, на котором висел кошель.

С дротиками.

Вильямс попятился назад. И вдруг что есть мочи закричал:

— Холворти! Виглзворт! Стаутон! Харгров!

Меняем план. Мадлен прыгнула на старика, Вильямс ничком упал на пол. Справа возник другой дворецкий — в ночной сорочке и колпачке.

— Стража! — закричал он. — Во дворце самозванец!

Мадлен юркнула за угол, свернула в другую галерею и побежала на слабый золотистый свет в конце коридора. Светает, а значит, с минуты на минуту проснется и весь дворец.

В конце коридор раздваивался и вел в разные стороны — и там, и там мелькали разбуженные слуги. Она повернула назад — но к ней навстречу направлялся старый дворецкий, в сопровождении отряда поварят, кухарок и посудомоек, вооруженных железными венчиками и поварешками.

Отступать некуда.

Почти.

Мадлен бросилась к стене, из которой пробивался свет, настежь распахнула окно и выпрыгнула во двор.

Что бы там ни говорили про козий навоз, главное, он — мягкий. Благополучно приземлившись, Мадлен невольно подумала о том, сколько ее еще ожидает сюрпризов в этом дворце.

Место, где располагалась чудесная куча, находилось на самом дальнем краю королевского сада. Через окно было слышно, какой во дворце поднялся переполох, и Мадлен решила на время спрятаться в сарае, который стоял неподалеку. Она стремглав пронеслась по тропинке и чуть не угодила в огромную бочку.

Дождевая бочка. Ладно… будь, что будет, но ледяная ванна никому еще не помешала.

Холодно.

Вода тотчас помутнела. Мадлен глубоко вздохнула — отмыться не отмылась, но хоть вони от нее поубавилось. Она высунулась из воды и осмотрелась вокруг: рядом тот самый сарай, за ним небольшая ферма, откуда слышатся голоса дворни. Значит, выход один — в сарай. Она вылезла из бочки и только хотела бежать, как вдруг прямо перед собой увидела телегу с копной сена, запряженную волом. Погонщик задумчиво и неодобрительно смотрел поверх Мадлен туда, откуда раздавались крики челяди и дворовых. Мадлен, точно зверек, юркнула в телегу и зарылась в сено.

Тепло.

Колеса скрипнули, и телега покатилась. Мадлен высунула нос. Солнце медленно вставало из-за горизонта и постепенно освещало вокруг себя дремлющий мир. Над землей поднялась тонкая невесомая дымка, и восходящие лучи просвечивали ее насквозь.

Красиво.

Во дворце одно за другим вспыхивали окна. В одной из арок мелькнул свет и отворилась маленькая неприметная дверца. Из нее вышел человек в ливрее. Мадлен сощурилась, чтобы лучше разглядеть его. Заворачиваясь в черный плащ, ливрейный быстро засеменил в сторону королевской конюшни.

Харгров.

И куда он так спешит? Почему он не ищет ее со всеми?

Телега встала, и рядом раздался окрик дворцового караула. Мадлен прислушалась. Стражник допытывался у ее возницы, как и по какому делу тому приспичило во дворец в столь ранний час.

— Что за дело, что за дело… У вас вот за гувернанткой углядеть не могут? — услышала она ответ. — Ты бы лучше делом занялся, чем обижать честного человека.

«Спасибо тебе», — пролепетала Мадлен, затаившись в телеге и едва дыша.

Телега тронулась и покатила дальше. Куда ее везут? Мадлен боялась высунуть нос и пошелохнуться. Но вот телега снова заскрипела и встала. Мадлен разгребла перед собой дырочку и осторожно выглянула.

Она знает, где это! Это же ристалище… Телега остановилась около просторного деревянного шатра. В нем рыцари облачались в доспехи перед упражнениями на арене и во время турниров. В это время шатер бывает пуст, и в нем, пожалуй, сыщется и новая одежда. Сухая… и без колючего сена.

Погонщик затеял с кем-то из слуг неторопливую и обстоятельную беседу. Это надолго. Мадлен незаметно выкарабкалась из повозки и проскользнула в шатер. Сено прилипло к ее одежде и торчало из нее, как иголки у ежа. Мальчишка-конюх приоткрыл сонный глаз и тут же закрыл его снова. Так-то лучше. Утренний свет пробивался сквозь деревянные стены и заманчиво посверкивал на железных рыцарских латах.

Сколько здесь чудесных вещей!

И полный комплект доспехов, и кольчуги, и кирасы. А вот и шлемы, дублеты. С другой стороны — седла, стремена, подпруги, щетки, скребки… а тут и мечи, копья, булавы и другое, невиданное оружие. Но это пока не пригодится. Главное, вот — рыцарские подлатники: дублеты и короткие камзолы из кожи и шерсти, которые рыцари надевают под доспехи. Вот, этот будет как раз впору! Мадлен выбрала самый узкий черный. Как же хорошо снова оказаться в чистой сухой одежде.

И не вонючей.

На привязи у входа в шатер две уже оседланные лошади меланхолично помахивали хвостами, отгоняя мух и пожевывая сено.

— Проголодались, приятели? — раздался голос возницы. — А вот и пожалуйте — свежее сено, хрустит на зубах не хуже цыплячьих косточек в праздничный день!

Мадлен похолодела от страха. Куда идти? Любой в королевстве издалека отличит девушку от рыцаря, будь она хоть трижды в поддоспешнике и дважды в дублете!

— Эх, болезные вы мои, и чем вас тутошние кормят? Сушеными мышами да дохлыми сверчками, поди? — ворчал возница, положив перед каждой мордой по тяжелой душистой охапке и слушая, как благодарные животные звонко хрумкают сеном.

Снаружи приближались громкие голоса королевских слуг, посланных на поиски пропавшей гувернантки.

— Слыхали, приятели? Девчонка-то ихняя сбежала! А по мне так что? Тут поневоле деру дашь от нашего мастера Винтропа — этакий пострел, да к тому ж упрям, как вол, прости господи, — говорил возница в мохнатое лошадиное ухо и доставая из одежды два больших куска сахара. — Вот, сладенького вам, а то ребра-то как торчат, глаза б мои не видели…

Мадлен прислушивалась к ворчанию возницы, следя за каждым его шагом сквозь глазницы шлема. Она и не представляла себе, что рыцарский шлем, оказывается, такой тяжелый! Кажется, что голова из-за него проваливается в плечи, и как же жарко в доспехах. И какое это замечательное укрытие!

Прошло несколько минут, голоса утихли, а Мадлен стало казаться, что она варится в кипящем масле. Вдруг она заметила, что маленький конюх заворочался и начал потягиваться. Надо бы с ним подружиться. Она оторвала ногу от пола и сделала шаг вперед. Кольчуга звонко скрипнула.

— Пожалуйста, — глухо сказала она через забрало. — Проснитесь!

Глаза мальчонки раскрылись, и он испуганно вскочил на ноги.

— Я… простите меня! — захныкал он. — Я всю ночь не спал, работал, как проклятый, я… Я только прилег и задремал случайно…

Не успела Мадлен придумать, что ответить, как за ее спиной послышался чей-то низкий глубокий голос.

— Проснулся, МакГарригл! Готово?

— Э… кажись, да, милорд! — ответил мальчишка.

Мадлен со скрипом обернулась. В дверях стоял мужчина, поигрывая хлыстом.

— Да будь я канюк двуглавый, провалиться мне на месте! — воскликнул он, буравя Мадлен взглядом. — Если этот юноша чуть свет — и на конюшне! В кои-то веки явился без опозданий. Сорвиголова парень, да? Ну же, вперед, где твои доспехи? Будь готов к бою! Сойдемся на арене! Эй, МакГарригл! А ну, подай ему коня, да того, что покрепче!

— К-коня? — хрипя, переспросила Мадлен мальчишку. — Это, к-как… лошадь?

— Не бойся, — успокаивал ее конюх, грохоча латами, — с железом-то ихним покрепче будешь, а там, глядишь, и с остальным справишься…

Через двадцать минут мальчишка надел на нее доспехи, и девушке показалось, что на нее поставили маленький дом. Ноги предательски подогнулись, и она медленно зашаталась из стороны в сторону.

— И я буду это н-носить?

— Это еще самые легкие! — ответил мальчишка, проверяя у лошадей зубы. Он отвязал одну кобылу и передал повод Мадлен. — На вот, держи старушку! Эта еще чуток постоит под железом. Ну, бог тебе в помощь с нашим-то стариком!

— А-а… — сказала Мадлен.

— Ногу сюда ставь, — скомандовал МакГарригл и подтолкнул ее на деревянную подставку.

Мадлен не успела моргнуть, как ее тело оторвалось от земли и куда-то вознеслось. Она посмотрела вниз и увидела под собой седло. МакГарригл сноровисто перекинул ее ногу и усадил верхом. Доспехи лязгнули, и тело упало в седло. Колени уперлись во что-то острое.

— Прости, но такое со всеми бывает, кому впервой, хотя, провалиться мне на месте, если кто по второму разу приходит. Ты меня понимаешь, да?

— Снимите меня отсюда! — пропищала Мадлен.

Мальчишка вручил ей копье. От его тяжести она поползла куда-то вбок, хотя крепко сжимала древко железной перчаткой. И тут же уперлась в стремена, мысленно прощаясь с плечом. Да что плечо, тут бы с жизнью не распрощаться.

— Мы с тобой потом опрокинем по кружечке, если голова твоя будет еще на месте.

Мадлен попыталась открыть забрало.

— С-стой! Это а-ошибка!

— Как пить дать! Да будь я канюк двуглавый, — резонно ответил мальчишка и пнул лошаденку в зад.

Забрало звякнуло, и кобылка сердитым галопом выскочила в поле. Солнце высоко поднялось над горизонтом, окончательно победив тьму. Мадлен расправила плечи и выпрямилась в седле, изо всех сил стараясь удержаться верхом и при этом не выронить копья, которое немилосердно тянуло ее к земле. Огромная арена была совершенно пуста. По обеим ее сторонам тянулось несколько рядов с пустыми в этот час ложами и трибунами.

Где-то вдалеке, в конце поля, был виден одинокий всадник на прекрасном вороном коне. Конь, казалось, врос в землю. Ветер колыхал его волнистую гриву, а сильные выпуклые мышцы лоснились на солнце.

— О, достопочтенный Гранд! Приветствую Вас! — выкрикнул рыцарь. Он изящно коснулся своего шлема, салютуя Мадлен. — Нечасто встретишь на арене посла Испании в столь ранний час! Я считал, что больше никогда вас не увижу!

Посол Испании?

И этот голос…

Вспомнила!

Она узнала его, даже не успев разглядеть!

Король Генрих.

В доспехах он выглядел еще крупнее, больше. Копье в его руках казалось тонким прутиком. Король поднял забрало, и Мадлен совершенно ясно разглядела на его лице кривую ироничную усмешку.

— До меня дошли сведения, что вы не одобряете мое желание аннулировать брак. Вам известна моя точка зрения, вы ознакомлены с полномочиями короля Англии и тем не менее выражаете протест. Быть может, вы желаете выяснить на арене, на чьей стороне правда?

При всем уважении Мадлен не нашла достойного ответа. Хорошо бы с седла-то не упасть. И копье так и тянет к земле, так и тянет!

Вдруг вдалеке, за спиной короля, она заметила пышную карету с богатой упряжью. И карета эта мчалась по королевской дороге прямо ко дворцу. Должно быть, это настоящий посол Испании собственной персоной.

— Позвольте расценить ваше молчание как знак согласия, — выкрикнул король и резко опустил забрало.

Его бравый конь круто качнул шеей и нетерпеливо звякнул уздой. Он перебирал по земле тяжелыми копытами, тяжело дыша и бешено сверкая глазами. Свирепый буйвол, а не конь!

Король Генрих красиво поднял над головой копье, и конь его сорвался с места, словно вихрь.

— Защищайся!!! — закричал король.

«Мне конец», — подумала Мадлен.

Если эта коняшка и не сбросит ее сама, то она просто вывалится из седла под тяжестью доспехов и копья. Надо бежать. Сию же секунду. Незамедлительно.

— Кругом, марш! — шепнула она в ухо лошаденке. — Домой! В конюшню! Пожалуйста… Сено!.. А-а-а-а!!!

Лошадь сорвалась с места и понеслась прямо на короля Генриха. Король опешил, был удивлен, смущен, растерян. Такой демарш не по Уставу. Не по-рыцарски!

— Не смей так шутить на моей земле! — гневно прогремел его голос.

Он поднял высоко копье, пришпорил коня и послал его навстречу противнику. Из-под копыт етели столбы пыли, заслоняя солнце. Сквозь прорези шлема глаза метали молнии. Копье опускалось ниже…

Он целится прямо в сердце!

Да что там думать? Она подняла копье. И тут же уронила. Как же его держать?! Да если она и сделает рывок и попадет в короля, то сама же и вылетит из седла.

До Генриха VIII оставалось сорок ярдов… Двадцать…

Она снова подняла копье. Рука сама упала вниз. Копье царапнуло землю. Ее лошадь скакала во весь опор прямо на короля.

— Проклятье! Что ты делаешь?! — кричал король.

«Помни: умнейший всегда побеждает сильнейшего».

Слова Оливии прозвучали у нее в голове, как гром боевой трубы. Мадлен разжала зубы и что есть сил закричала.

Острие ее копья опускалось все ниже и наконец вонзилось в землю, согнулось и… Мадлен взмыла вверх, освобождаясь от стремян и седла.

И в ту же секунду взмыла вверх, как пущенная из рогатки сливовая косточка.

В ту же секунду она услышала, как копье Генриха со свистом рассекает воздух ровно там, где еще мгновение назад было ее тело. Держась за древко, девушка повисла на нем, как бродячие акробаты на шесте, и увидела, как лошадь перешла на шаг, испуганно кося по сторонам глазами и не понимая, где же ее всадник. Мадлен оттолкнулась от копья ногами и отпустила древко, не сводя глаз с седла. Если только она правильно рассчитала траекторию падения… А если нет… то цена ошибки — смерть. За это мгновение в ее голове пронеслись все законы механики, которым научил профессор Ксенофилус — сила, величина угла, направление, скорость падения.

Лязгнув доспехами, она вновь упала в седло. Бедная лошаденка жалобно заржала, ноги ее подкосились, но страх вселил в нее таие силы, что она сорвалась, как одержимая, и бросилась с места в карьер.

— Во имя… Вернись, жалкий трус!!! — прокричал ей вдогонку король Генрих.

Лошадь несла ее полным галопом в сторону дворцовых каменных ворот, к которым подъезжала черная с позолотой карета. Дворцовая стража опустила мост и пропустила великолепный экипаж во дворец. Мадлен на полном скаку проскочила мимо экипажа и дворцового караула и ринулась к воротам.

— Куда?! — закричала стража — Убьешься!!!

Мост начал медленно подниматься. Загнанная кобылка совсем выбилась из сил, изо рта у нее шла пена. Страж в последнюю секунду успел выскочить из-под ее копыт. Карета осталась позади. Лошадь тоненько заржала и пустилась во весь опор по медленно поднимающейся каменной плите и неожиданно плавно перепрыгнула на другой конец моста через разверзающуюся под ней пропасть. Мадлен мертвой хваткой вцепилась в гриву, успев в последний момент мельком посмотреть назад вслед удаляющейся кареты.

— Вот оно, отец! Вот это дерево! — воскликнул мастер Винтроп, высунувшись из окна королевского экипажа.

— Ты уверен, сын? — спросил его отец. — Это самое обычное дерево, каких тысячи в лесу.

— Дупло. Оно было там. И эти ветви, как руки у нашего учителя танцев. — Винтроп на ходу спрыгнул на землю.

Лукас Кэхилл побежал за сыном. Несмотря на утренний свет, в лесу все еще было темно, и он прихватил с собой факел. У него был уговор с сыном, что они вместе доберутся до леса и найдут то самое дерево со старой расселиной. И он сам — лишь бы эти неуклюжие пальчики его одиннадцатилетнего сына ничего не сломали — он сам залезет в дупло. Девчонка могла спрятать там сверхважные секреты: ингредиенты, полный список всех веществ, формулу его отца…

Или все-таки — их отца? Его и этой девчонки? Всю ночь она преследовала его в сновиденьях: ее лицо постепенно становилось то лицом Оливии, то Гидеона. Ее манеры, движения напоминали Джейн, голос совсем как у Катерины. А что, если она действительно его сестра? Выходило, что он приговорил к смерти родную сестру?

— Отец, не отставай! — голос сына вернул его на землю.

Вот кто его настоящая семья.

«Сентиментальный болван, — ругал он себя, — какое тебе до нее дело? Мир полон иллюзий».

Винтроп ждал его под деревом, нетерпеливо подпрыгивая и потирая ладони.

— Можно мне? Можно, я только посмотрю?

Люк зажег факел. Не удостоив сына ответом, он прошел мимо и заглянул в расселину. Он закрепил на стволе факел и осветил ее дно, но и без огня было видно, что в дупле лежал какой-то серый комок. Лукас осторожно опустил в него руку, опасаясь, что это может быть лесной хищник, спящий или мертвый.

Пальцы его нащупали что-то бесформенное и мягкое. Он осторожно вытащил комок из дупла и положил его на землю.

Серые рваные штаны. Серая войлочная туника, черные кожаные башмаки. И войлочная шапка с прорезями для глаз! Лукас с отвращением отвернулся и снова нагнулся в расселину, шаря рукой по дну. Но ничего, кроме сырых опилок, мерзких древесных личинок и разбегающихся по его рукам муравьев, не нашел!

— Это ее одежда! — закричал мастер Винтроп. — Она была в ней на базарной площади!

Лукас мысленно представил себе план рынка: с южной его стороны продавались овощи, фрукты и мясо, а с северной — торговали башмачники, жестянщики и продавцы одежды.

— Она украла там платье, — сказал он. — Девчонке нужно было хорошее платье, чтобы предстать перед королем. Здесь она переоделась и оставила это тряпье!

— Она переодевалась на улице? — захихикал Винтроп.

— У нее в тайнике одно тряпье! — Лукас отшвырнул ногой лохмотья.

— Значит, ты теперь можешь ее отпустить? — сказал Винтроп. — Она и вправду очень добрая. И симпатичная. А ты не думал еще раз жениться на ком-нибудь, как наш король? У тебя была бы новая жена.

Довольно.

Лукас пронзил своего сына жестоким взглядом, и тот сразу смолк.

Внезапно где-то совсем рядом раздался грохот копыт. Лукас обернулся. Листва за спиной мастера Винтропа зашелестела.

— Винтроп! — он схватил сына и бросился с ним на землю.

Мимо вихрем пронеслась четверка громадных лошадей и мгновенно исчезла. Лукас спиной загородил сына от веток и сломанных стволов деревьев. Вдруг с дороги послышался крик кучера и громкий, леденящий душу треск.

На мгновение мелькнула карета, и тут же все смолкло.

Черная карета с темно-пурпурным орнаментом и позолоченной буквой «V», похожей на грозовую молнию. Но именно в это мгновение в окне мелькнули черные как ночь волосы с серебристо-белой прядью.

Веспер.

Лукас стиснул зубы. Кровь прилила к его голове. Гнев, который тлел в его сердце последние девятнадцать лет, вспыхнул в нем с новой силой и прожег его душу насквозь. Убийца. Ненависть буквально захлестнула его.

— Кто это? — услышал он голос Винтропа.

Лукас вышел на дорогу. Карета его была разбита в щепки, осколки ее разлетелись по всей дороге, лошади умчались куда-то в лес, а кучер ковылял по обочине, что-то бессвязно бормоча.

— Этот человек сделал меня тем, что я есть, — сжав зубы, ответил Люк и схватил Винтропа за шиворот. — За мной!

Дэмьен Веспер с отвращением прислушивался к деревенскому воздуху. Этот воздух слишком здоровый. А здоровье делает людей глупцами.

Запах страха, наоборот, действовал на него умиротворяюще. Вот и сейчас от этого болвана просто разит страхом.

— Кажется, это была карета лорда Кэхилла, — стуча зубами, просипел дворецкий Харгров.

Веспер впервые видел, чтобы человек умел так потеть. С этого старика пот льется просто градом.

— Покойного лорда Кэхилла, смею предположить, — ответил Веспер. — Увы! Нынче кучера стали такими невнимательными, подумать только! Надо будет провести беседу с моим лихачом.

Веспер благостно улыбнулся. Этот Харгров окаменел, как чурбан. Как это досадно! В былые времена с иным слугой можно было прекрасно скоротать время за приятной беседой. А теперь? Сидит, будто воды в рот набрал, и слова из него не вытянешь!

«Значит, так тому и быть, — размышлял про себя Веспер. — Пожалуй, он действительно исчерпал себя».

— Ты сделал хорошую работу, Харгров, — сказал он, протягивая ему руку. — Схватывал на лету все, чему тебя учили, у тебя острый глаз, ты хитер, как лис, и наблюдателен — мимо тебя мышь не проскочит. Ты произвел на меня огромное впечатление, когда так быстро и безошибочно узнал перстень. И теперь я желаю, чтобы он был у меня в руках.

— Да, да, ваша светлость, но вы обещали пятьсот фунтов сразу, — ответил Харгров, не замечая, как с его носа скатилась и упала к нему на колени капля пота.

Веспер, не меняя выражения лица, смотрел на каплю и думал о том, как это недостойно и мелко, особенно для человека, который рассчитывает на вознаграждение.

— Верно — я обещал пятьсот фунтов сразу, — ответил Веспер, — как только получу перстень.

— Я… я заметил на нем надпись, — выпалил Харгров. — И за дополнительную плату я готов рассказать вашей светлости, что, по моему мнению, это означает.

— Надпись?

Это уже становится забавным.

Когда-то он что-то слышал о некоей тайне кольца. Но ему и в голову не приходило, что она как-то связана с перстнем Гидеона Кэхилла.

Он почти двадцать лет выслеживал Оливию. Разыскивал ее повсюду, и только ради одного — формулы Гидеона. Но каждый раз его ждала неудача. А тут появилась еще одна девчонка — ее дочь, еще одна из рода Кэхиллов. Когда он увидел ее на похоронах, все вдруг…

Все встало на свои места.

Девчонка крутила на пальце тот самый перстень. И тогда он вдруг вспомнил ее отца и свой последний разговор с Оливией. Раньше он наивно полагал, что перед ним была обыкновенная убитая горем вдовица. Но она оказалась под стать мужу — так же хитра и упряма.

Это хороший урок. Он запомнил его.

— Что за надпись? — неожиданно выкрикнул он.

Все, что было до этого: выслеживание Мадлен, подкуп дворецкого — все это детские игры. Больше у него нет ни времени, ни терпения и дальше возиться с этим продажным лакеем.

— Если я передам вам перстень, то предварительно хотел бы заручиться вашим словом, что…

Послышался едва уловимый звон, и Харгров умолк на полуслове. Схватившись за горло, он упал замертво.

— Не советую играть со мной в эти игры, сударь, — поморщившись, сказал Веспер.

Дворецкий молчал. Веспер склонился над ним, и ему снова послышалось какое-то дребезжание, потом еще и еще. Он склонился ниже и хлестнул дворецкого по щекам.

И тут он увидел, что из шеи старика торчит тонкая короткая стрела.

Разбойники. Веспер достал из походного сундука мушкет и закричал кучеру:

— Быстрее! Гони!

Кучер хлестнул лошадей, и они понесли во весь опор. Веспер вылез через окно на заднюю подножку, и сейчас же кто-то прыгнул ему на спину. Веспер уперся локтем противнику в шею и, высоко подняв мушкет, ударил его прикладом. Разбойник не успел увернуться и получил сильный удар в предплечье. Держась за поручень, Веспер повернулся и встал лицом к лицу с врагом — узкие худые плечи, тонкая шея, черная одежда, черные перчатки и черная, на все лицо, маска.

Не дав грабителю опомниться, Веспер нанес ему удар ногой.

Разбойник вскрикнул и рухнул с кареты вниз. Но вцепился в заднюю подножку и, распластавшись в воздухе, летел в дюйме над землей, отчаянно дергая ногами.

Веспер удовлетворенно вздохнул, втянул ноздрями воздух и усмехнулся. Под носком его сапога виднелся маленький розовый мизинец в дырявой перчатке. Он нагнулся, взял его двумя пальцами и брезгливо отцепил от подножки.

— Пошла свинка на базар… — сказал он и потянул грабителя за второй палец.

Ноги разбойника упали на землю и запрыгали по корням и ухабам. Он закричал жалобным, почти женским, голоском.

Карета подпрыгнула, и Веспер пошатнулся, больно ударившись спиной об угол. Скорчившись от боли, он яростно заскрежетал зубами.

Все, пошутили и довольно.

Он вскинул мушкет и прицелился разбойнику в голову. Руки его ходили ходуном. Он с трудом держал равновесие, но все же сдвинул спусковой замок и нажал курок.

Раздался оглушающий треск, мушкет дернулся, отдал его прикладом в грудь, и все заволокло черным облаком пороха. Однако карету трясло так сильно, что Веспер промазал. Разбойник по-прежнему болтался сзади, не отпуская подножки. Кони несли. Карета покосилась и припадала то на один бок, то на другой. Колеса трещали, скрипели и выворачивались в разные стороны.

— Ось! — кричал кучер. — Она сломалась, милорд! Карета разваливается!

Веспер бросил последний взгляд на грабителя. Этот удалец с железной хваткой еще там и с завидным упорством держится за ускользающую добычу.

«Шут с ним, — подумал Веспер. — Долго он так не продержится».

Взгляд его упал на Харгрова.

Вот, что сейчас самое важное. Надо обыскать старика и забрать у него перстень, пока карета не разбилась в щепки. Он прыгнул внутрь и обыскал дворецкого, который все еще лежал на полу без чувств.

«Да где же он?»

Вот, у него в поясе. Он разорвал холщовый ремень по шву и достал драгоценный трофей.

Торжествуя, Веспер сел на скамейку и поднял перстень к свету.

Вот они, загадочные символы.

Зажав перстень в кулак, он выкарабкался из салона и перелез на место кучера. Карету немилосердно трясло. Колеса сломались и отлетели. Дно скрежетало, подпрыгивая по корням и упавшим стволам деревьев. Еще секунда, и все разлетится на части! Кучер исчез.

Вот она, эта так называемая благодарность слуг!

Веспер приготовился прыгать. Где-то внизу мелькнула тень. Испуганные кони несли, не останавливаясь. Он смотрел на убегающую из-под его ног дорогу. Приготовился… Вдруг ноги сами оторвались от ступеньки, он понял, что летит.

Внезапно огромное дерево заслонило ему весь мир. Он едва успел вытянуть руки и страшно, на весь лес закричал.

Чья-то черная тень снова мелькнула перед его глазами.

— На помощь! — всхлипнул Винтроп, утирая слезы.

Пошел тихий дождь. Почему отец оставил его одного? В лесу было темно и холодно.

А вот и он — стоит на коленях и что-то рассматривает на земле.

Все-таки хорошо, что идет дождь: так отец не заметит, что он плакал. Отец не выносит слез. Особенно его слез.

Винтроп хотел было броситься к нему. Однако что это?

Та самая карета, которая разнесла их экипаж, лежит разбитая на земле, повсюду ее осколки. Неужели это дело рук Лукаса?

— Отец? — позвал он.

Ему стало страшно. Отец молчал и не замечал ничего вокруг, замерев в каком-то жутком оцепенении. Вдруг на некотором расстоянии Винтроп заметил еще двоих. Они были крепко привязаны к стволу дуба. Винтроп узнал их. Одним был дворецкий Харгров. Другого, в незнакомой ливрее, Винтроп видел впервые. Похоже, что с ними был и третий пленник, но ему, как видно по разорванным веревкам, удалось бежать.

— Они живы? — Винтроп, робко прикоснулся к отцу и положил руку ему на плечо.

Но Лукас Кэхилл не шелохнулся. Перед ним на разровненном куске земли были начертаны слова, от которых у Винтропа по спине поползли мурашки:

Шел 1942 год. Половина земного шара охвачена войной. Во всем мире люди воевали и гибли, сражаясь друг против друга.

А чем же занимается Грейс Кэхилл в то время, как на карту поставлена судьба человечества и мир летит в пропасть?

Она меняет пеленки.

«Да, да, именно пеленки», — сказала про себя Грейс, застегивая булавку. Здесь, в Европе, их называют на английский манер — «пеленки». Не подгузники.

Малыш Фиске захныкал, вырываясь из рук, но Грейс держала его крепко. Их дом в Монте-Карло стоял высоко над морем, и от берега к нему вела крутая каменистая тропинка, на которой легко споткнуться и кубарем полететь прямо в лазурные воды Средиземного моря.

«Камикадзе» — называла Грейс своего несмышленого братца. В честь этих безумных летчиков на Тихом океане, о которых прилетали сообщения даже сюда. Этот младенец рос настоящим сорванцом и каждый день норовил попасть в переплет. А теперь, когда он научился ходить, за ним нужен глаз да глаз. Недавно ему исполнился год, и Грейс не верилось, что прошло уже столько времени с тех пор, как…

Она научилась не давать волю слезам. Но легче от этого не становилось. Слезы подступали к глазам слишком часто, внутри все разрывалось. Как во время учебных полетов, когда самолет попадает в воздушную яму и кажется, что ты стремительно летишь вниз. Стоило только вспомнить мать, как все начиналось заново — ком в горле, слезы.

«У вас родился здоровый мальчик, — сказал врач, обращаясь к Джеймсу Кэхиллу. — Но ваша жена…» Он что-то говорил еще, но Грейс и Беатрис больше не слышали его. Весь мир вдруг превратился для них в один страшный, мученический стон отца. Он не проронил ни слезинки, но с тех пор изменился до неузнаваемости. Его стон сквозь стиснутые зубы, воспаленные глаза, изможденное лицо и громкое тяжелое дыхание были страшней самых горьких слез. Он скорее походил на измученного марафоном бегуна, который только что пришел к финишу, нежели на сломленного горем человека.

Таким он и остался в их памяти. Сразу после похорон отец исчез, и ни Грейс, ни старшая сестра Беатрис почти его не видели. Сестры так и не смогли разделить с ним горе. За последний год Джеймс Кэхилл появился в Монте-Карло всего лишь на пару дней. Сломленный смертью жены, он ни разу даже не взглянул на своего сына. Колесил по миру, ища спасения от постигшего его несчастья и бегая наперегонки с судьбой. Девочки месяцами не получали от него писем, разве что несколько простых открыток из каких-то далеких экзотических мест — Рио-де-Жанейро, Баффинова Земля, Улан-Батор.

Малыш Фиске вырвал из земли железные воротца для игры в крокет, и Грейс едва успела выхватить их у него из рук, пока он не выколол себе глаз.

И как можно так сильно любить ребенка, который превратил жизнь в сплошное мучение? Ведь из-за него умерла мать. Из-за него исчез отец. Перед глазами Грейс постоянно стояла одна и та же картина — Джеймс Кэхилл в последний раз открывает дверь и выходит из дома. Сказал, что уезжает всего на несколько дней, «просто по делам». Но вместе с ним отправлялся багаж — такой большой, что пришлось вызывать второе такси до аэропорта. Этого было достаточно, чтобы раскрыть эту неприкрытую, беспомощную ложь. Он подошел к ней, обнял ее на прощанье. Даже Беатрис заметила, что с отцом что-то не так.

Перед уходом он даже не заглянув в кроватку, где спал его новорожденный сын.

Фиске сердито захныкал, замахал ручками и потянулся к крикетным воротцам, которые Грейс держала высоко над головой. Не выдержав, она взяла малыша на руки, но он тут же стал вырываться и толкать ее своими крепенькими ножками.

Ничего. Когда-нибудь он вырастет и займет достойное место в обществе. И война эта когда-нибудь закончится, и папа когда-нибудь вернется домой. Какой странной стала ее жизнь — одни «когда-нибудь». И так мало «сейчас».

— И как только ты справляешься с эти зверенышем? — услышала она за спиной резкий голос.

Грейс повернулась и увидела на пороге дома Беатрис.

— Кто-то же должен, — пожала она плечами. — Жизель никогда не станет с ним возиться. А ты спроси лучше у своего папочки — как он оставил нас с этой бестолковой гувернанткой!

— Не смей так говорить об отце! — возмутилась Беатрис. — Или ты хотела, чтобы он притворялся и делал вид, что ничего не случилось? Между прочим, он потерял жену.

— А мы потеряли мать, — ответила Грейс.

— И все из-за него! — Беатрис ткнула пальцем в Фиске.

Грейс крепче прижала к себе братишку, защищая от ядовитого взгляда Беатрис. Как она может обвинять ни в чем не повинного младенца в смерти матери? Или ей станет легче, если все вокруг будут так же несчастны, как она? Они и до смерти Эдит Кэхилл были не особо близки, а теперь эта пропасть становилась шире с каждым днем.

Неужели Беатрис не видит, что людям вокруг нее тоже может быть больно. Может быть так же плохо, как и ей. И Грейс готова все отдать, лишь бы вернуть их счастливую жизнь, оставшуюся в прошлом. Когда еще была жива мама. Отдать все, чтобы исчезла эта боль, которую не смог выносить отец, и потому оставил их одних. Отдать все на свете, кроме Фиске. Почему Беатрис не может полюбить этого ласкового озорника? Единственную радость в их жизни, ребенка, у которого нет ни матери, ни отца. Джеймс Кэхилл бросил их, даже не позаботившись придумать малышу имя и оставив его на попечение Беатрис. Фиске…^[5] Этим именем она отомстила брату, обрекая его на унижения и насмешки со стороны сверстников.

Грейс взъерошила его пушистые светлые локоны и поцеловала в макушку. Этот маленький непоседа был всем, что осталось у нее в жизни, единственной ее отрадой и утешением.

В ответ на ласку карапуз пнул ее в живот пухлым младенческим коленом, и Грейс от боли чуть не выронила брата. Он настойчиво задергал ножками, просясь на землю, и девушка бережно опустила его. Конечно, он сразу затопал к своим крикетным воротцам и навстречу еще бог знает каким приключениям и несчастьям, которые поджидают малышей на каждом шагу.

Грейс виновато взглянула на сестру и побежала следом за братом на лужайку.

Она долго ворочалась, но так и не смогла заснуть. Бессонница преследовала ее с тех пор, как по другую сторону границы начали бомбить Францию. Но их миниатюрное средиземноморское княжество находилось в зоне нейтралитета, и в Монако не долетали ни бомбы, ни снаряды, а в последнее время притихла и присмиревшая под германской оккупацией Франция. Однако здоровый сон так и не вернулся к ней, и сердце ее замирало каждую ночь от мучительной тревоги.

Она вылезла из кровати и, поеживаясь в легкой ночной сорочке, встала у раскрытого окна. Прямо под ней всюду, куда хватало глаз, лежало темное бескрайнее море. Из соседней детской раздавалось сопение сладко спящего Фиске. Беатрис умудрялась придираться даже к его увеличенным аденоидам и ненавидела этот младенческий храп.

Но вот в тишине послышался еще один звук. Он шел из окна и с каждой секундой становился все громче и отчетливее. Звук доносился с моря и был похож на шум мотора. Но это невозможно… Прошли те довоенные времена, когда весь их залив был и днем и ночью усыпан белыми кавычками парусников и спортивных яхт. Теперь это удовольствие мог себе позволить разве что самоубийца. Средиземное море вокруг оккупированной Франции было слишком опасным, а фашистская Италия — всего в десяти милях от Монако.

Но, привыкнув к темноте, она разглядела на волнах маленькую тень — приблизительно в полумиле от берега и прямо напротив их дома. Яхта двигалась в темноте почти наугад, и была освещена маленьким тусклым огоньком на капитанском мостике.

«Как они не боятся плыть в темноте? Ведь тут не заметишь, как окажешься на оккупированной территории. Или это кто-то заблудился, ошибся дорогой?»

Но во время войны такая ошибка может стоить жизни…

И вдруг она удивленно вскрикнула. Огонек на капитанском мостике ярко вспыхнул и сразу погас. Но вот он вспыхнул снова, а потом еще и еще раз, и снова погас. Это же сигнал! Яхта передает сигнал азбукой Морзе! На расшифровку ушла секунда.

Джеймс Кэхилл! Значит, это сообщение ее отцу!

Она схватила с бюро бумагу и карандаш и на одном дыхании перевела все точки и тире в буквы. Вот — у нее получилось! Они часто так играли с отцом. Ей было всего семь, когда он научил ее азбуке Морзе. Получается, она ничего не забыла. Разумеется, самой умной и прилежной девочкой в семье у них всегда была Беатрис. Учителя, приходившие на дом, хвалили ее и ставили ей в журнал исключительно пятерки. Подумаешь! Зато Грейс была самая смекалистая и сообразительная, а порой даже гениальная! Нет, она ничего о себе не воображала, но ведь с истиной не поспоришь…

Пауза. Это все?

Но вот на яхте просигналили снова:

Она впилась глазами в море, дожидаясь продолжения. Вот, снова замигал свет, и она приготовила карандаш. Но нет… всего лишь повторный сигнал.

Вот снова послышалось урчание мотора, и яхта продолжила курс.

«Вернитесь! — чуть не закричала она. — Что это значит? Я вас не понимаю…»

Вдруг замигали снова:

— Какой еще перстень? — вслух сказала она.

Но яхта скрылась в ночи.

Грейс терялась в сомнениях, все случившееся было для нее сплошной загадкой. Но одно было ясно наверняка: этот сигнал адресован ее отцу — Джеймсу Кэхиллу, и люди на борту думают, что это он получил его.

Разумеется, доживя до своих тринадцати лет, Грейс хорошо понимала, что их семья не самая простая, не самая обыкновенная. Что они не похожи на всех остальных людей, но об этом не говорят с первым встречным.

Родители всегда относились к ним, как к равным, поэтому каждый из них уже с детства хорошо знал многовековую историю рода Кэхиллов. Грейс уже многое было известно, в том числе и то, что ее выдающиеся предки своими руками вылепили судьбу человечества, и что среди них были знаменитые на весь мир имена — Шекспир, Моцарт, Авраам Линкольн и даже звезда бейсбола и «Ред Сокс» Бейб Рут. Ей не раз приходилось слышать, как родители перешептывались между собой, и в их разговорах часто мелькали слова «Люциан, Янус, Томас, Екатерина». Но самым таинственным и интригующим было слово «Мадригал». И одна и та же цифра — 39. Грейс знала, что это папин футбольный номер в его гарвардской команде. Но осознание некой родовой тайны было всегда.

Никто не рассказывал Грейс подробностей и деталей этой тайны, зато родители отдавались ей полностью, посвящая этому делу всю свою жизнь. Неужели отец оставил не только их, но и свой род, и свою тайну, какой бы она ни была? Значит, получается, что некий агент, положим номер один, вышел на связь с агентом номер два, то есть с ее отцом, а он просто-напросто сбежал и не сказал никому ни слова? И не исполнил еще одной, наверняка очень важной, роли в своей жизни?

Она опустила глаза на шифровку. В ней было не больше смысла, чем в младенческом лепете несмышленого Фиске. Что такое «ВС»? Чьи-то инициалы? Нет, потому что тогда было бы «ВС УЗНАЛ», а тут «ВС УЗНАЛИ». Получается, что «ВС» это несколько человек? Но кто тогда?

«БЫЧИЙ ГЛАЗ» — это центр мишени. С этим все ясно. Но на войне все может быть мишенью. «НАПРАВЛЯЙТЕСЬ В БЕЛЫЙ ДОМ». Да, но ведь это же не Капитолийский холм в Америке? Или?..

«АМ» — что это? Как английское «a.m.» до полудня? Или как чьи-то инициалы? Еще одни. А это «ДжСП». Это люди или вещи? Ну а «ФАКЕЛ» и «ПЕРСТЕНЬ»? Какие именно? Ничего не понять.

Грейс вышла из спальни. Надо спросить Беатрис. Все-таки она на два года старше, и родители с пеленок воспитывали в ней будущую главу клана, посвящая ее во все тайны семейных преданий. А Грейс включили в игру только когда во время учебных полетов, выяснилось, что у Беатрис досадная воздушная болезнь!

Однако Беатрис всегда рассказывали, куда это они ни с того ни с сего уезжают и что это за неотложные дела. Так что она, скорее всего, лучше нее разберется в этом загадочном послании.

— Беа? — она просунула нос в дверную щель. — Ты спишь?

— Еще секунду назад спала, — послышался сонный голос.

О, Беатрис была непревзойденным мастером делать всех вокруг себя виноватыми! Еще бы, если так каждый день практиковаться на своей младшей сестре, тут в любом деле достигнешь мастерства. Ее все всегда раздражает. Зануда, одним словом…

— Я тебе должна что-то показать, — и Грейс рассказала ей историю с маленькой яхтой и тайным посланием, которое явилось из темноты и тут же в темноте исчезло. — Вот, сейчас, только свет зажгу.

Моргая от света, Беатрис нехотя села в постели и прочитала ее каракули.

— Чушь собачья, — вынесла она вердикт.

— Такого слова нет у Морзе. Это письмо папе!

— Все, кто пишет письма папе, знают, что он уже больше года тут не живет.

— Да, но если это касается семейных дел Кэхиллов, то может, и не знает. Кэхиллы разбросаны по всему миру. И, возможно, они общаются между собой не только по почте, но еще как-то. Подумай, ты же больше знаешь про дела Кэхиллов, вдруг ты что-то вспомнишь?

— Я знаю про дела Кэхиллов достаточно, чтобы держаться от них подальше. И не иметь с ними ничего общего.

— А вдруг это что-то важное, о войне? Чтобы остановить ее, и тут сказано, как?

Грейс сказала это наугад, просто выдавая желаемое за действительное, потому как реальность была совсем иной, и конца войне в те времена не предвиделось, а миллионы людей каждый день умирали в тылу и на фронтах.

— Послушай. Что бы ты там ни воображала себе на счет Кэхиллов, я скажу тебе правду. Это семейство веками живет во лжи и в плену каких-то собственных амбиций и иллюзий. Они ведут очень опасную игру, ненавидя друг друга и поджидая момент, когда можно воткнуть нож в спину. Они мнительны, и каждый уже столько раз приукрашивал свое понимание истины и очернял других, что они сами запутались, где правда, а где ложь. И если в этом доме появится хотя бы еще одно зашифрованное послание для отца, я просто сойду с ума!

Грейс вскинула на нее вопросительный взгляд.

— Это уже не первое?

— Я не собираюсь расшифровывать эти сумасшедшие бредни и заниматься толкованием чужих галлюцинаций.

— Но Беатрис, это же была воля наших родителей, чтобы ты стала главой семьи и узнала все наши секреты. Разве тебе не хочется стать главным Кэхиллом?

— Мне хочется… — Беатрис решительно встала с постели. — Мне хочется жить, как простой нормальный человек! А мир Кэхиллов — это сборище безумцев! И я в этом участвовать не собираюсь. Я выхожу из игры. Раз и на всю свою оставшуюся жизнь! И тебе советую, если ты желаешь себе добра. А теперь быстро спать!

Грейс впилась глазами в лицо сестры и готова была поклясться, что за маской презрения и надменности, в ее глазах скрывался… страх.

Страх.

Ну что ж, не хочет помогать — не надо. И она имеет на то право, потому как знает, сколь высоки и опасны ставки в этой игре. Она не хочет рисковать и страшно боится даже упоминания о тайне Кэхиллов.

Грейс это даже не злило. Скорее разочаровывало и добавляло жалости к сестре. И это неудивительно. Беатрис всегда была такой: если что-то решила, то разубедить ее невозможно, как невозможно сдвинуть с места Приморские Альпы.

Она встала посреди парадной залы, словно впервые увидев свой дом. Их вилла в Монте-Карло была творением талантливых архитекторов и по своему убранству скорее походила на дворец, а по собранным в ней коллекциям — на музей. Огромные, от пола до потолка окна выходили на море и прибрежные горы. Вилла стоила немыслимых денег, но, кроме нее, Джеймс Кэхилл владел еще пятью подобными особняками в разных точках света. Богатство говорило само за себя, но оно было не главным. В их доме хранились редчайшие, уникальные произведения искусства, которые ее родители привозили со всего мира, даже из таких далеких уголков, что их нельзя сходу найти на карте. Одно это говорит о могуществе Кэхиллов и их особом месте в мире. И пусть Беатрис утверждает, что хочет, но ей, Грейс Кэхилл это не все равно! Тем более, сейчас, когда идет война и весь земной шар потонул в хаосе. И пусть ее отец покинул сцену, и Беатрис пошла по его стопам, отказываясь принимать участие в этом, как она называет, «вечном спектакле». Пусть.

Значит, мантия достанется ей, Грейс Кэхилл.

«Я сделаю все сама».

Она вернулась в спальню и села к столу, склонившись над загадочным посланием. Чем больше она на него смотрела, тем меньше в ней оставалось решимости. Желать что-то сделать совсем не то же, что знать, как это сделать. Она решительно сжала зубы и стала думать. Смерть матери. Исчезновение отца. Этому она была бессильна помешать. Семья ее разрушилась, не выполнив своего предназначения, но его еще никто не отменял. И роль Джеймса Кэхилла осталась прежней, хотят они с Беатрис того или нет. И она единственный человек в семье, способный выполнить эту миссию. Если только у нее получится расшифровать послание с яхты.

Вот только как?

Мадам Фуршетт была в ярости.

— Что я скажу вашему отцу, когда он спросит меня, почему его дочь выросла такой невеждой?! — кричала она. — Почему вы не можете быть, как ваша сестра?

— Потому что она одна такая, — пробурчала Грейс.

— Беатрис сделала все домашнее задание, а вы не написали ни строчки! Я выясню, в чем дело! — угрожала учительница.

«Да только не ее ума дело». Она всю прошлую неделю день и ночь, потеряв покой и сон, пыталась разгадать послание с таинственной яхты. Она перерыла всю домашнюю библиотеку, а когда не нашла ответа, обратилась к библиотеке Княжеского дворца в резиденции Гримальди. Теперь стало очевидно, что между людьми по имени ВС, бычьим глазом, Белым домом, утром, факелом и кольцом нет ничего общего. А этот «ДжСП», кто он вообще такой?! Или такая? Она все-таки хорошо знала своего отца и помнила, что в круг его интересов не входят ни Джек-Рассел, спортивный пегий, ни Джорджийская Служебная Почта, ни Джордания серебристо-пятнистая, кем бы она ни была.

— Я так и предполагала, вам даже нечего сказать в свое оправдание, — ледяным тоном продолжала мадам. — И поскольку вы не в состоянии написать сочинение, я требую, чтобы вы пятьсот раз написали предложение: «Я должна выполнять домашнюю работу». И немедленно, s’il vous plait.

Грейс почувствовала, что сейчас у нее голова разорвется на части от боли. Представила эту бессмысленную работу, когда ей предстоит сделать столько всего важного… Хотелось ударить кулаком по столу от злобы.

Спускаясь по винтовой лестнице в спальню, Грейс услышала звон стекла из нижней гостиной. Фиске… Опять он разбил очередной шедевр. И куда смотрит Жизель? Ответ пришел из радиотранслятора, который стоял в прихожей. Оттуда раздавалась музыка по каналу Би-Би-Си из Лондона. Английская музыка была гувернантке явно интересней годовалого младенца, который все сносит на своем пути.

Грейс села за стол и написала три строчки. Очень хорошо. Осталось еще 497. Только она собиралась написать четвертую, как музыка на полпесни оборвалась.

«Мы прерываем нашу программу сводкой новостей. Началась высадка союзнических войск в Северной Африке, военная операция под названием „Факел“. Вчера Британские и Американские войска атаковали северное побережье Африки по трем направлениям — в Алжире, Оране и Касабланке. Наступление под командованием генерала американской армии Джорджа С. Паттона…»

Сводка продолжалась, но Грейс больше ничего не слышала.

Джордж С. Паттон… ДжСП!

Операция «Факел».

Касабланка. В переводе с испанского значит «белый дом»!

Все теперь ясно. Белый дом в Вашингтоне тут совершенно ни при чем. Отец должен отправиться в Касабланку и встретиться там с генералом Паттоном, командующим операцией «Факел»!

Это немыслимо, абсурдно. Но все, что касается Кэхиллов, кажется абсурдным. Если и Бен Франклин, и Наполеон, и русские монархи были Кэхиллами, то почему бы и нет? Паттон может оказаться таким же Кэхиллом, как и они. И в таком случае, генерал сможет расшифровать оставшуюся часть послания Морзе — это «ВС», «бычий глаз» и «перстень».

Сердце ее запрыгало от радости — она расшифровала, у нее получилось! Но тут же радость сменилась отчаянием — а где сейчас отец? Искать его? Да пока она его найдет, операция «Факел» будет уже в учебниках истории. Или ей самой прорваться к генералу Паттону? Но как? Через американское посольство?

Ну разумеется. Сейчас американцы остановят наступление и будут ждать, пока генерал возьмет трубку и поговорит по телефону с какой-то тринадцатилетней девчонкой.

В голове царил полный сумбур. Что делать? Смысл послания очевиден и другого мнения тут однозначно нет — у нее хранится информация высочайшей важности, которая, вероятно, может решить исход войны. Если верить семейной летописи, Кэхиллы настолько влиятельны, что от их решений зависит история человечества. А их военная тактика, соответственно, определяет исход сражений и может стать поворотной в ходе войны. А если это сообщение спасет жизни миллионов людей и война закончится? Наступит конец горю и насилию, и человек будет избавлен от ужасов войны? В семейных преданиях рассказывалось, сколько пришлось вынести Кэхиллам от бесчеловечных войн и бесконечной вражды.

Надо найти отца. Теперь он нужен не только ей, одинокой тринадцатилетней девочке с несмышленым братом на руках. Он нужен всему миру. Но следы его теряются где-то далеко-далеко, совсем на другом конце света.

Что делать?..

Брови ее нахмурились, и вдруг она поняла что-то совершенно для себя новое. Да, да, конечно. Почему именно отец? Эта миссия должна быть выполнена Кэхиллами. И кроме отца… Например, она… она же тоже Кэхилл… Что ж теперь сидеть и разводить руками, что Джеймс Кэхилл пропал? Но существует еще и Грейс Кэхилл! Получается, что…

«Да что я думаю? Как я одна могу спасти мир? Мне только тринадцать и я совсем еще ребенок! Мне даже без спроса из дома-то нельзя выйти! Не то, что на войну…»

А Касабланка? До нее сотни миль, и к тому же она на другом конце Средиземного моря. А точнее, прямо напротив. Да туда и в мирное время не добраться. И сейчас кругом война, там идет наступление. Нет, сейчас туда никакими путями не доедешь. И в самом деле, что за чудовищная мысль? Нет, нет… все исключено. И потом… Ну, предположим, она каким-нибудь чудом попадает туда, в самое пекло, и что ее ждет? Шальная пуля, да и только.

Она встала из-за стола, сложила на груди руки и высоко подняла голову, прислушиваясь к тому, что происходит где-то в самой глубине ее сердца. Это было какое-то новое, незнакомое чувство. И вдруг она со всей ясностью осознала простую и очевидную истину. Она Кэхилл. И этим все сказано. Все прочее — ее сомнения, воображение, тревоги — все чушь. И как это ни чудовищно, как это ни надуманно может показаться, но истина состояла в том, что это ее война. И ей нельзя сидеть, сложа руки. Последствия? Опасность? Ерунда!

Удивительно, но сама того не понимая, она откликнулась на этот зов, сделав то же, что делали ее предки все предыдущие 450 лет.

Из Монако в Касабланку.

Если идти по суше, то это путешествие длиной в тысячу миль через воюющие страны и линию огня. И потом еще Гибралтарский пролив.

Если по воде, то это более прямой путь, но Средиземное море слишком опасно во время войны. И потом, корабли слишком медленные. Когда она, наконец, причалит к берегам Африки, генерал Паттон уже покинет Касабланку. И получится, что она зря проделала весь этот путь.

А если по воздуху? Возможно. Но «возможно» это еще не «наверняка». Разве что долететь до Северной Африки на таком маленьком аэроплане, который не вызовет подозрений у воюющих сторон и его не станут обстреливать?

Грейс погрузилась в раздумья. Ладно — воюющие державы, Бог с ними. А что скажет Беатрис? А еще хуже — Жизель с Мадам Фуршетт? С ними-то что делать? А если потом слухи об ее исчезновении дойдут до отца? Он же наделает шума на весь мир — если, конечно, он еще не забыл, что у него есть семья где-то в Монте-Карло.

Но это теперь не имеет значения. Кэхиллы на протяжении веков вмешивались в ход мировой истории. И сейчас именно тот поворотный момент.

Чемодан лежал на полу с открытой крышкой, и в нем была всего одна вещь — ее паспорт. Будущее, которое ждало ее впереди, настолько туманно, что даже не придумывается, какие вещи взять в дорогу. Смену одежды? Но где она будет переодеваться? Зубную щетку? Где она найдет на войне умывальник? В конце концов, она сунула паспорт в карман, а чемодан задвинула ногой под кровать.

Единственное, что случится наверняка, это то, что ей придется ежедневно спасать свою жизнь. И бегать наперегонки со смертью. Очень быстро. И чемодан вряд ли тут поможет.

И ей точно понадобятся деньги. Очень большие. Чтобы наличными прокладывать себе путь. Они открывают любую дверь, дают зеленый свет и частный самолет во все точки мира. Грейс знала, что денег у отца предостаточно. Но код от сейфа был известен только ему. Признаться, она не раз пыталась найти к нему доступ. Еще как пыталась. На самом деле, она не собиралась воровать его деньги. Зачем они ей? Просто у нее всегда было предчувствие, что в один прекрасный день они могут пригодиться. Так, на всякий случай. И вот, вздохнув, подумала о том, что этот день наступил. Только она не знает кода.

На цыпочках она прокралась в отцовский кабинет, тихонько проскользнув мимо кухни. Маленький Фиске требовал еще печенья, и Жизель отвечала, что хорошо, она даст одно, если тот попросит его на французском. Грейс невольно улыбнулась. Можно подумать, что он понимает, чего она от него хочет. Он конечно же победит. Малыш Фиске еще не знал слова «нет». Сердце ее сжалось — вот теперь и она бросает его. Как папа. Но она уходит не навсегда и уже скоро вернется. Непременно вернется. Хотя впереди столько опасностей… Грейс пока даже не решалась думать, как ей придется с ними справляться, куда приведет ее судьба и сколько впереди неизвестного.

Нет, она была отнюдь не такой, как Беатрис — эта вечная паникерша и законченная пессимистка. Но при всем своем желании, она не могла закрывать глаза на правду и не думать о последствиях. Она честно отдавала себе отчет в том, что это приключение может обернуться путешествием в один конец.

«И если я погибну, кто еще полюбит маленького Фиске?»

Она отогнала грустные мысли и вернулась к делу. Сейф.

Сначала она решила проверить все возможные комбинации с числом 39. Это, насколько ей было известно, было какое-то очень важное число в клане Кэхиллов. Что-то с ним было связано, и родители то и дело упоминали его в своих разговорах. Отец наверняка придумал такой код, в котором были цифры, связанные с его семьей. Например, день рождения Моцарта. Потому что он был страстным его поклонником. 27 января.

Затаив дыхание, Грейс повернула колесо. 30-1-27.

Тихо.

Хорошо, попробуем Авраама Линкольна. 12 февраля. Набираем: 39-2-12.

Тишина.

Потом она перебрала всех: и Говарда Картера — 9 мая, и китайского императора Пу И — 7 февраля, и великую княгиню Анастасию — ее день рождения 18 июня.

Ничего.

Вдруг Грейс осенила мысль, от которой ее бросило в холодный пот — таких имен может быть сотни — сотни Кэхиллов, прославившихся на весь мир за пять последних веков. И у каждого из них по немалой дюжине знаменательных дат — начиная от сегодняшнего дня и заканчивая годом, когда пожар уничтожил лабораторию Гидеона Кэхилла — 1507.

Стоп!

1507! 15–07!

Она набрала 39-15-7 и дрожащими руками повернула колесо замка.

Ее бросило в жар.

Ничего.

Она с самого начала знала, что у нее ничего не выйдет. И ее ждет провал.

«И пусть провал. Но пусть только не сейчас, пока я еще даже не вышла из дома и не выехала из Монте-Карло».

Она упрямо нахмурилась.

И снова набросилась на числа. Только теперь в другом порядке.

15-7-39.

Раздался железный щелчок, и дверь сейфа бесшумно отворилась.

Ничего себе…

Она даже не знала, что бывает столько денег.

Ну, очень много.

Больше, чем она могла себе представить. Пачки и пачки банкнот, перевязанные резинками — французские франки, британские фунты, итальянские лиры, немецкие марки и американские доллары. И даже полотняный мешок с золотыми монетами. Она схватила со стола кожаный отцовский портфель с его инициалами и, сколько влезло, до верху набила его купюрами. В мирные времена ей бы хватило этих денег до Северного полюса и обратно. Но не на войне. На войне все по-другому.

— Пойду погуляю в сад! — крикнула она в воздух.

И почувствовала, как перехватило горло, как хлынули слезы. Она даже не подозревала, что в ней помещается столько слез… Нет, это, конечно, не родина, но именно здесь она в последний раз видела мать. Матерью дышало здесь все, каждый предмет, каждая безделушка. Материнская улыбка, взгляд — все теперь стало лишь воспоминанием для Грейс.

Она запрыгнула на велосипед и поехала по шоссе вдоль моря.

Право, это было бы смешно, если б не было так грустно — катить, крутя педали, на фронт с распухшим от денег портфелем, заброшенным в старую велосипедную корзину. При этом ликование переполняло ее, хотелось зазвенеть на весь мир велосипедным звонком.

Аэродром был совсем близко, потому что в стране, площадь которой одна квадратная миля, близко все.

Монако — это жемчужина, маленькое чудо посреди обычного мира. Грейс любила его огромный кафедральный собор и средневековый замок на верхушке нависшего над морем утеса. Одно из самых прекрасных мест, которые видела Грейс. И одно из самых грустных. Здесь умерла ее мама, а вместе с ней ушло и очарование здешних мест. Горные пейзажи Монако, сияющее под солнцем море, праздничная красота природы — все это померкло в ее глазах и стало бесцветным и будничным.

Она легко преодолела подъем и спрыгнула с велосипеда. Оставив его на улице, она вошла в здание маленького аэродрома. Внутри помещался лишь кабинет врача и билетная касса за небольшим прилавком.

— Простите, пожалуйста, месье, — обратилась она к клерку, выложив на прилавок паспорт. — Я бы хотела заказать перелет.

Клерк подвинул очки, сползавшие с его длинного носа, и недоуменно уставился на Грейс.

— Простите, мадемуазель, а где ваш отец?

— Перелет заказываю я, а не мой отец, и лично для себя. Я лечу в Касабланку, Северная Африка, — без тени смущения ответила она.

— В Касабланку? — рассмеялся клерк. — А вы знаете, что пока мы тут с вами мило беседуем, Касабланка находится под обстрелом нескольких дивизий? Там совершенно нечего делать маленьким девочкам!

— Но мне повезло — я не маленькая девочка, — ледяным тоном ответила Грейс.

— И тем не менее! В Касабланку рейсов нет. Самолеты туда не летают. Кроме тех, которые бросают на нее бомбы!

— Я в курсе, — настаивала она. — И желаю зафрахтовать воздушное судно!

— Если вы найдете таковое, милости просим, но туда полетит разве что сумасшедший! — взорвался клерк. — И то — лишь за баснословные деньги, рискуя собственной машиной и головой!

Грейс, не говоря ни слова, поставила на прилавок портфель и раскрыла его перед носом у клерка.

Длинноносый только открыл рот в недоумении.

— Я должен спросить у пилотов, — промямлил он и исчез в распашных дверях, ведущих на взлетное поле.

Грейс щелкнула замком и застегнула портфель. Она вдруг словно увидела себя со стороны. Может, она и, правда, не похожа на «маленькую девочку», но как находка для грабителей, она просто идеальна.

Клерк вернулся меньше, чем через минуту.

— Как я и сказал, мадемуазель. Никто не летит в Касабланку.

— Но здесь еще золото, — хлопнула она по портфелю.

Он ответил ей немым пожатием плеч. Что было очень, очень по-французски.

— Мертвецу они ни к чему. Мне жаль разочаровывать вас, мадемуазель, но, возможно, это разочарование обернется для вас долгой и счастливой жизнью.

Она тихо вышла из конторы, еле волоча за собой ноги и держа в руках вдруг ставший очень тяжелым портфель. Ей подумалось о том, что за эти деньги легче купить самолет и самой пилотировать его в Касабланку. Но она тут же оставила эту мысль. Во-первых, у нее еще не было лицензии. А во-вторых, она пока недостаточно освоила навигацию, чтобы лететь через море в Касабланку, поскольку вместо нее она с таким же успехом может невзначай приземлиться в какой-нибудь Швеции.

На сердце лежал тяжелый камень.

Неужели это все? Ну, как же туда добраться? Не на прыгунках же прыгать через это море!

Она села на велосипед, поставила ногу на педаль и услышала за спиной чей-то грубый голос с невообразимым иностранным акцентом.

— Зачем тебе туда?

Перед ней стоял какой-то человек с очень темной кожей.

Короткая шея и широкое туловище делали его похожим на гигантского допотопного ящера. Пальто с торчащим во все стороны длинным мехом довершало картину.

— Вы, наверное, пилот? — шепотом сказала она.

— В Касабланке война. Зачем тебе туда? — повторил он.

— Это мое дело, — быстро ответила Грейс.

— А мое дело не попасть в лапы смерти, — парировал он. — Человек с головой на плечах не летает в Касабланку. Человек с деньгами в кармане не летает в Касабланку.

— А вы полетите? — осторожно спросила она.

— Это стоит много денег, — сказал он.

— Я заплачу вам десять тысяч американских долларов.

Брови его поползли вверх, точно две мохнатые гусеницы.

— Двадцать. И в начале, — бесстрастно произнес он.

— Хорошо. Двадцать. И в конце, — также бесстрастно ответила она.

— Как я знать, что деньги есть?

— Как я знать, что самолет есть? — пожала она плечами.

— Приходи в полночь, — прохрипел он. — В черных одеждах. Ты приносить деньги, я приносить самолет. Если кто спросить, молчи, что видела Драго.

Грейс была готова лететь под обстрелом в поисках неуловимого генерала, но так и не набралась смелости вернуться домой. Она боялась, что увидев Фиске и даже свою несговорчивую Беатрис, у нее уже не хватит духу бежать из дома.

Она покатила в сторону замка и на одной из центральных улиц купила себе одежду. Черные брюки, черную рубашку, черные сапоги и черную кожаную куртку. Ее новый гардероб обошелся в кругленькую сумму и был скорее впору молодым светским львицам, одетым по последнему писку моды, чем отчаянной беглянке, решившейся на смертельный полет по ночному небу. Но что правда, то правда — единственное, в чем она не знала недостатка, были деньги. Чего нельзя было сказать о ее мудрости, жизненном опыте и хотя бы самого смутного представления о том, что ее ждет в Касабланке. И если это ее первое испытание как истинного Кэхилла, то она вынуждена признаться: оно грозило полным провалом.

Еще какое-то время Грейс пребывала в иллюзии, что ей удастся найти камеру хранения для старой одежды, но в результате выбросила ее в первую попавшуюся помойку.

Все-таки, жизнь не игрушка.

Операция «Факел» — это реальность, и на Севере Африки идет настоящее наступление. И ее приключение может обернуться гибелью. Но даже если она выживет и каким-то образом вернется, интуиция подсказывала, что прежней уже не будет. Та Грейс Кэхилл, которая любила пышные платьица, зачитывалась толстыми романами и обожала бегать в кино на американские фильмы, исчезла для этого мира навсегда.

Наступил вечер. И мысли ее вернулись к семье. Интересно, они уже забеспокоились, что ее так долго нет? Скорее всего. Остается надеяться, что Беатрис не вызовет полицию, пока не взлетит самолет.

23:55.

Она бросила велосипед в сточную канаву, подхватила портфель и вышла на взлетное поле. Привыкнув к темноте, она заметила невдалеке слабое мерцание света в старом приземистом ангаре. Вокруг царила оглушительная тишина. Грейс вздрогнула, услышав стук собственного сердца.

Среди кромешной тьмы внутри светового пятна ангара угадывались контуры биплана.

Старого, неказистого, залатанного какими-то тряпками поверх видавшей виды обшивки. С кривой надписью «Ольга» на перекрашенном фюзеляже.

Грейс не выдержала и громко ахнула. Откуда они откопали это чудо техники?!

Вдруг прямо перед ней из темноты вырос Драго.

— А ты ждала, что это будет новый «B-29»?

— Нет… просто… а эта штука долетит до Касабланки?

— Нет, — сказал Драго.

— Нет?!

— Горючего хватит до Испания. Там у меня есть одна полоса под Валенсией. Оттуда «Ольга» долетит до Касабланки.

— Что-то не похоже, чтобы «Ольга» вообще могла подняться в небо, — сказала Грейс, с опаской глядя на самолет.

— Моя «Ольга» — чемпион первой в мире гонки «Цюрих — Момбаса», — сказал оскорбленный Драго. — Она доставляла помощь партизанам в Севилье. Она совершила посадку в Стамбуле, когда тот был еще Константинополем.

— Ну, тогда, вперед, — вздохнула Грейс и выудила из портфеля толстую пачку. — Десять тысяч. Вторые десять на месте.

Не успела она моргнуть, как он выхватил у нее деньги и запихнул их куда-то в глубины своего необъятного одеяния.

— Я не жадный. Десять тысяч достаточно. Если не лететь в Касабланку, где ждет верная смерть. Прощай, глупая девчонка.

— Но вы дали слово! — воскликнула Грейс.

— Вот тебе совет, можешь его оставить своим внукам: никому не верь!

Грейс, вне себя от обиды, наступила каблуком ему на ногу. Он взвыл и зажмурился от боли. Открыв глаза, увидел, что девчонка сидит в кокпите и изо всех пытается задвинуть над головой крышку. Еще секунда — и она уже включила мотор и сама начала выруливать из ангара!

Он встал поперек дороги, широко расставив перед бипланом руки, но лопасти винта прогнали его прочь. Руки его беспомощно повисли, и он растерянно наблюдал за тем как эта девчонка выкатывает «Ольгу» из ангара и подруливает к взлетной полосе.

Он сорвался с места и со всех ног бросился догонять свою машину. Нагнав, он подпрыгнул и повис на кромке нижнего крыла. Грейс завиляла из стороны в сторону и пошла по полосе зигзагом, избавляясь от этой досадной помехи. Драго подтянулся на локтях и, забыв об осторожности и встав на четвереньки, пополз между стойками крыла к фюзеляжу. Подтянулся, цепляясь за старую изорванную обшивку, и рванул на себя крышку кабины.

— Стоп!

Грейс в ответ подала на себя ручку газа, и чудо авиатехники еще быстрее закрутило колесами. Так, рычаг управления вперед и… биплан начал взлетать.

Увидев, как земля уходит из-под ног, Драго в последнем отчаянном рывке перегнулся через борт кабины и бухнулся вниз головой на пассажирское сиденье.

— Ладно, по рукам, — сквозь зубы прокряхтел он, — полетели в твою Касабланку.

— С какой стати я должна вам верить? — прокричала Грейс сквозь рев двигателя.

— А с такой! — перекрикивал он ветер. — Я из-за тебя столько страху натерпелся, что, считай, мы квиты! Одного поля ягоды…

Биплан бесшумно летел над границей оккупированной Франции. Драго сидел на своем привычном месте и держал в руках штурвал. Грейс всем телом вжалась в пассажирское сиденье и изо всех сил держалась за старый отцовский портфель.

Путешествие в Касабланку началось.

Их воздушный путь пролегал вдоль моря. Предположительно. Грейс, за неимением выбора, полагалась на своего небесного вожатого. Драго летел вслепую, ориентируясь по Луне, звездам и изредка заглядывая в свою выцветшую, потрепанную временем карту, которая лежала у него на коленях. Во Франции действовал комендантский час, и Грейс тщетно надеялась разглядеть под собой хотя бы полоску света за наглухо зашторенными окнами домов.

— Как вы ориентируетесь в такой темноте? — спросила она пилота, глядя из окна в беспросветную пропасть. — Здесь даже не видно, где земля, а где море.

— Я ничего не вижу, — ответил Драго. — «Ольга» сама знает дорогу.

— Какое странное имя для самолета, — сказала Грейс. — Вы назвали его в честь жены?

— В честь винтовки.

— Вы назвали самолет в честь своей винтовки?

— Это была очень хорошая винтовка.

Она пыталась понять, шутит он или говорит серьезно. Но одно знала наверняка — верить ему нельзя. Обманувший раз, обманет и снова. Этот урок она уже запомнила.

Казалось, этот человек сам получает удовольствие от полета, меланхолично направляя свою «Ольгу» на юго-запад. Грейс незаметно задремала. Прошло некоторое время и, открыв глаза, она ничего вокруг себя не узнала. Исчезла непроницаемая пропасть, а на ее месте то тут, то там, светились огни деревушек и отдельных домов.

— Мы сбились с курса? — воскликнула она. — Где мы? Отвечайте сейчас же!

— Мы перелетели границу Испании. Здесь нет войны, девочка, — ответил он.

— Ой… простите, — смутилась Грейс.

Но на душе стало светлее. Несмотря на союзничество с гитлеровской Германией, Испания сохраняла нейтралитет, на ее территории не было ни боевых действий, ни комендантского часа, ни режима военного времени.

— У тебя есть отец? — неожиданно спросил ее Драго.

— А вам это зачем? — с вызовом ответила она.

Он пожал плечами.

— Да, так. Я сам отец. И надеюсь, что моя дочь без нужды не полезет под пули.

— Ну, хорошо. В таком случае, я вам скажу. Мой отец больше не существует в моей жизни, — вздохнула она. — И поэтому я не могу спросить у него, что он думает по тому или иному поводу.

— Он умер?

Грейс покачала головой.

— Просто ушел. Он нас оставил.

Несмотря на обиду, Грейс отдала бы все, лишь бы папа сейчас оказался рядом. А лучше мама — ее нежное лицо, рыжие волосы, ласковый тихий голос, даже когда она сердилась. Мама, всем своим существом излучающая доброту…

«Нет! Не думай об этом! Отец еще, может быть, вернется, но мама уже никогда…»

— Я тоже так сделал, — после небольшой паузы сказал Драго. — Я бросил свою семью. Но я надеюсь, что моя дочь когда-нибудь это поймет.

— А что нужно понимать, когда родной отец бросает?

— Есть вещи, которые понять надо, — так же бесстрастно продолжал Драго. — Зарабатывать деньги. Выживать в этом мире. Иначе я бы не летел сейчас с тобой в Касабланку.

Грейс во все глаза смотрела на своего пилота. Его суровое лицо, испещренное грубыми шрамами и глубокими морщинами, несло на себе следы тяжелой и, по-видимому, полной опасностей жизни.

«Жить тяжело всем, — подумалось ей. — Не только Кэхиллам…»

Драго заговорил опять.

— Через час мы садимся на дозаправку. Если там есть горючее.

— Если? — переспросила Грейс. — То есть его может не быть?

— Война, — мрачно ответил он. — Даже в мирной зоне может не хватать горючего.

— А если мы не взлетим?

— А если не взлетим? Люди генерала Франко на редкость недоверчивый народ. Меня, в первую очередь, арестуют за шпионаж. А тебя, возможно, спасет твоя юность. Возможно.

Далеко внизу сверкала огнями Валенсия, переливаясь в ночном небе ярким праздничным светом. Какое странное, новое чувство — зависнуть где-то между небом и землей и парить в этой продуваемой ледяными вихрями кабине над Европой. И Грейс, несмотря ни на что, почувствовала себя свободной. Словно здесь, в небесах, ее отпустила и смерть мамы, и исчезновение отца, даже волнения за маленького Фиске куда-то улетучились.

Драго на вираже обогнул город, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, и через полчаса пошел на снижение над ровной полосой огней где-то на окраине города среди жирного чернозема полей.

— Дотянули? — спросила Грейс.

Она последние несколько минут не сводила глаз с датчика горючего, который уже покачивался где-то около нуля. В любом случае им пришлось бы сесть, если только они действительно хотели остаться в живых.

— Я же сказал тебе — «Ольга» дорогу знает, — сказал он.

Будь то «Ольгино» знание дороги или мастерство Драго, не имеет значения. Во всяком случае, они приземлились по всем правилам на бетонной полосе и теперь выруливали к заправочным цистернам.

Драго совершил полную остановку и выключил мотор. Как только винт замер, Грейс почувствовала себя опустошенной. Она так свыклась с воздушными вибрациями, что без них ей словно чего-то не хватало. Полет занял ровно четыре часа. И за это время ее нутро успело несколько раз перевернуться вверх дном и обратно, а легкие были до отказа забиты выхлопными газами.

Кроме летного поля вокруг ничего не было видно.

Драго сдвинул над головой крышу кабины и вытащил наружу свое тяжелое неуклюжее тело.

— Пойду заправлюсь, — буркнул он и показал ей на покосившийся сарай. — Там туалет.

Грейс обожгла его презрительным взглядом.

— Если вы серьезно думаете поймать меня на эту удочку и сбежать с вашей «Ольгой», то, видимо, вы точно, сошли с ума.

— Отсюда еще долго до Касабланки, — пожал он плечами.

— Не беспокойтесь, со мной все в порядке.

— Как вам угодно, — сказал он и спрыгнул на землю.

— Благодарю вас, — ответила она.

Прошло несколько минут, после чего послышался лязг цистерн и журчание горючего в топливном баке.

Она попробовала вытянуть задеревеневшие ноги, но они тут же уперлись в стену кабины. Повернуться в этой тесноте было негде — не то, что размять застывшие ноги и вытянуть спину. Она заставила себя забыть о неудобствах. Пусть это будет самая большая неприятность в ее жизни. А вот через несколько часов начнется главное — поиски посреди огня и боевых дивизий какого-то мифического генерала. Так что наслаждайся тишиной, пока можно.

Вдруг в бок ей ткнулось что-то острое и холодное. Она посмотрела в сторону и увидела прямо перед собой дуло автомата.

Внизу, на нижней перекладине трапа, стоял офицер в испанской военной форме черного цвета.

— Ваши документы, señorita!

Грейс испуганно вытянула из кармана паспорт и высунулась из кабины.

— Подданная Америки? — брови его удивленно взлетели вверх. — Вам надо пройти со мной.

— Но почему? — негодующе ответила она, призвав на помощь стремительно исчезающее мужество. — Вы не имеете никакого право арестовывать меня. Я не сделала ничего плохого!

— Ваше государство находится в состоянии войны, а вы, соответственно, являетесь его представителем. Вы должны быть задержаны и отправлены на допрос к людям генералиссимуса Франко. Немедленно покиньте воздушное судно.

— Я… но я не могу.

Как объяснить этому человеку с ружьем, что если она выйдет из самолета, то Драго улетит и оставит ее здесь одну?

И кстати, где сам Драго? Журчание в топливном баке умолкло. Значит, бак полон, и пилот спрятался и ждет, когда офицер утащит ее отсюда?

— Выходите из самолета, señorita. Ahora!^[6] — Он подтолкнул ее дулом автомата.

Она взяла подмышку портфель, вылезла из биплана и под конвоем офицера поплелась по взлетной полосе к низкой постройке, над дверью которой было большими буквами написано «POLICIA».

Что делать? Дать ему взятку? А вдруг он решил, что она шпионка? А вдруг ее бросят в тюрьму, где ее уже никто никогда не найдет? И даже если ее выпустят после допроса, вдруг она застрянет здесь одна посреди Испании?!

И главное, не видать ей Касабланку…

Неожиданно раздался глухой стук и бряцание чего-то железного об асфальт, в следующее мгновение офицер рухнул к ее ногам.

Она круто повернулась и нос к носу столкнулась со своим небесным вожатым. Он небрежно помахивал в воздухе гаечным ключом и улыбался ей одними глазами. Пилот схватил ее за руку и побежал с ней к самолету.

— Быстрей! Думаю, он не любит долго спать! — прошептал он.

Грейс пошатнулась, ноги ее сделались ватными, и она чуть не упала прямо ему в руки. Драго запихнул ее в кабину, и ровно через минуту они снова поднялись в воздух.

— Вы могли бросить меня! Вы могли улететь без меня! — кричала она своему спасителю.

— Я свои деньги не брошу — куда они, туда и я, — ответил он.

— Вы ведь уже заработали десять тысяч долларов! — напомнила она ему. — И вы не жадный! Помните, вы сами говорили в Монако!

— Я похож на умного человека? — спросил он, не отворачиваясь от штурвала.

— Вы похожи на чудесного человека, — выдохнула она.

— Ага! — усмехнулся он. — Только там, куда мы летим, нет места для сантиментов!

— Я заплачу вам больше, — пообещала она.

— Я заслужил больше, — согласился он.

Через час они уже летели над Атлантикой, обогнув Гибралтар, чтобы, на всякий случай, не тревожить бдительность британских зенитчиков.

И вот Европа позади. Следующая остановка — Африка.

Но, не успев долететь до Касабланки, пред ними открылась панорама на весь театр боевых действий и на военный морской конвой, который получил название «операция „Факел“». Там, над северным побережьем Африки, вместе с первыми лучами солнца, в небо поднимался дым.

— Смотри, — пробурчал Драго, — вот твоя война.

— А-а… я думала, это туман.

Внизу шло огромное морское сражение. Все море, насколько хватало глаз, было усеяно сотнями больших и малых кораблей. С неба они казались совсем игрушечными. Крейсеры, авианосцы, линкоры и эсминцы — все были один в один похожи на модели Динки-Тойз с витрин игрушечных магазинов, которые Грейс помнила с детства. То тут, то там море вспыхивало маленькими оранжевыми искорками. Она смотрела на них, открыв рот, забыв, что прямо под ней развернулась настоящая война, и каждая красная точка на воде — это сила, несущая смерть и разрушение. Наступление было в полном разгаре. Американские бомбардировщики истово атаковали Касабланку. Штурмовали с моря и сбрасывали на бреющем полете бомбы на неприятеля. За ними вылетели другие, затем следующие, еще и еще, не оставляя никаких шансов истребителям Вишистской Франции, держащим береговую оборону. Вдруг море прорезала торпеда, выпущенная субмариной, оставляя позади себя хвост и деля на какое-то мгновение море на две части, точно пирог. К берегу причалили понтоны, и из них, как муравьи из разворошенного муравейника, высыпал морской десант, растекаясь все дальше вдоль берега и стремительно проникая в зону неприятеля, вступая в перестрелку в солдатами французской вишистской армии, которые выскакивали из песчаных нор, точно скорпионы.

Это фантастическое действие было скорее похоже на сон в бреду, чем на явь; на пантомиму с механическими куклами и игрушечными солдатиками, нежели на реальность. Грейс совершенно оглохла, и не слышала ничего, кроме ревущего мотора «Ольги».

— Как же мы туда попадем через все это? — закричала она Драго.

— Ты меня сейчас об этом спрашиваешь?!

— Но я думала…

Хотя, если говорить по правде, она ни о чем не думала. Она просто притащила его с собой на этот карнавал смерти, не имея в голове никакого плана.

— Мы полетим стороной, — сказал Драго. — Мы же не хотим столкнуться с вашими… как там у вас говорят? С крутыми американскими летчиками, правильно?

Он сделал вираж в сторону моря и полетел вдоль береговой линии, обходя бой стороной — решил зайти на материк с юга и приземлиться в аэропорту Касабланки с восточной стороны.

«Ольга» теперь летела совсем низко, и Грейс стали видны верхушки минаретов, рвущиеся ввысь из дымовой завесы, которой заволокло крыши города. Очертания военной эскадры стали четче, и Грейс, глядя на корабли, гадала, который из них был американским крейсером «Августа» с генералом Паттоном на борту.

— У нас проблема, — услышала она Драго.

Интересно… А она думала, что у них все проблема — и бомбардировщики с бомбами, и противовоздушная артиллерия, и просто эти роем летающие пули. Мир вокруг сошел с ума и потонул в хаосе. Вот, что это.

— Ну, что у нас не так?

— Горючее.

— Что, мало?

— Идем на посадку.

— Прямо здесь?

— Выходим.

Он направил «Ольгу» в сторону города и пошел на снижение, в самый кратер боев.

— Аэродром сразу за городом, так что дотянем!

— Но там же прямо война! И все вокруг стреляют! Это… это опасно!

— Падать в океан опасней!

Она с ужасом смотрела вниз, вот дым уже рядом, ничего не видно. Пятьдесят ярдов. Двадцать. Десять.

«У-уйди отсюда, у-уйди», — молилась она про себя.

Она вжала голову в плечи и склонилась набок, словно направляя «Ольгу» головой и помогая ей лететь в сторону, от неминуемого курса.

Они оказались в самом пекле.

«Ольга» теряла скорость. Ревя из последних сел, она летела сквозь шквал пуль, огня и падающие бомбы. Все. Пантомима кончилась, и вокруг больше ничего не напоминало игрушечную войну. Здесь ее было слышно, и взрывы бомб перекрикивали стоны четырехкрылого.

Вот совсем рядом что-то свистнуло. Где-то во фюзеляж попал осколок.

Драго повернул к Грейс свое бледное страшное лицо.

— Теперь ты поведешь «Ольгу».

— Я?! Почему?

— А потому что я уже скоро умру.

И тут она увидела, как по его одежде расплывается какое-то темное, бурое, мокрое пятно — там, где шрапнель пробила ему сердце.

Страх сковал ее тело.

— Вы ранены!

— Мы должны поменяться местами, — выговорил он. — Пока я могу двигаться.

— Мы должны отвезти вас к врачу! — закричала она.

— Давай! У нас нет времени.

Он наклонился вперед и буквально засунул ее себе за спину. Потом рванулся и рухнул на пассажирское сиденье.

Грейс взяла на себя штурвал. Руки ее дрожали.

— Вы должны говорить мне, что делать!

Смотреть на него было выше ее сил. Он истекал кровью, бледнел на глазах.

— У тебя получится, — простонал он.

— Почему вы так думаете?

Он посмотрел на нее долгим, словно откуда-то издалека, взглядом.

— Я тебе неправду сказал про Ольгу. Так звали не винтовку. Это моя дочь.

Грейс крепче взялась за норовивший вырваться из рук рычаг управления.

— Я не видел ее с тех пор, как она была еще совсем маленькой, — прохрипел Драго. — Но у меня есть надежда… — он закашлялся, — что она вырастет и станет такой, как ты.

Грейс держала рвущуюся изо всех сил «Ольгу» и боялась отвести глаза от линии горизонта. Драго молчал. Она выбрала мгновение и повернулась к нему. И не сразу поняла, что небесный вожатый покинул ее несколько секунд назад.

Драго умер.

Так Грейс не плакала никогда. Даже на похоронах матери. Она сама вытащила его сюда. Она сама придумала это. И он заплатил за это безумие жизнью. Это она во всем виновата, она убила его, собственными руками.

Внизу американский десант теснил противника вглубь материка и вел огонь по высотам. «Ольга» снижалась. Секунда — и она окажется под перекрестным огнем. Выстрелы трещали вокруг, как сорочья стая. Какая-то шальная пуля ударилась в фюзеляж, пробила обшивку и вылетела через стекло кабины в дюйме от ее руки.

«Я не умру! — Грейс сжала зубы, удерживая на месте рычаг, когда „Ольга“ пересекла границу суши. — Я буду жить. У меня будут дети. И внуки. И они никогда, никогда не увидят ничего подобного лишь потому, что они Кэхиллы».

Она медленно отпускала рычаг, идя на снижение. Биплан опускался все ниже и уже почти задевал колесами крыши самых высоких домов.

А где же аэродром?

Мотор чихнул, и Грейс поняла, что времени на раздумья нет. Драго был прав. Топливный бак почти пуст. Еще пара секунд, и она, так или иначе, окажется на земле.

За городом сразу начиналась пустыня. Хорошо. Значит, если она не найдет аэродром, то приземлится на загородное шоссе. Под ней несколько дорог лентами опоясывали песчаную землю.

Летать ее учил еще отец, Джеймс Кэхилл. А это означало, что она уже больше года не тренировалась. Да, не самое подходящее время для провального экзамена, но поздно лить слезы.

«Скорость равняется высоте» — было девизом отца. Чем меньше газа, тем меньше высота. Биплан брюхом скользнул над дюнами, обдав их горячим ветром и устремил свой нос на пролегавшее среди песков шоссе. Грейс вся подалась вперед, смотрела не мигая.

Мотор снова фыркнул, съел последнюю каплю горючего и выпустил слабое облачко газа. Лезвия вентиля замерли, и «Ольга» начала падать.

Села она жестко. Одно колесо с диким грохотом лопнуло, на другом отвалилась ось, и биплан заскрежетал по бетону, разбрызгивая вокруг себя фонтаны искр. Потом вылетел с дороги, уткнулся носом в песок и замер, зарывшись в дюну.

Мир перевернулся. Грейс в последнюю секунду вытянула пред собой руки, защищаясь от летящей прямо на нее приборной доски.

Удар. Все заслоняющая боль.

И темнота.

Болело все тело. Очнувшись, Грейс почувствовала, как боль переместилась в руку. Стянула куртку и осмотрела запястье. Распухшее, искривленное, покрытое черными синяками. Перелом. Видимо, хорошо она уперлась в приборную доску.

Боль была нестерпимой. Но еще нестерпимей оказалось видеть безжизненное тело Драго, лежащее сзади. Она выглянула из-под обломков и тут же нырнула обратно в кабину. Беспощадно палящее солнце стояло в зените. Неужели она была без сознания так долго?

Здоровой рукой Грейс оторвала от куртки подкладку и соорудила из нее подвязку для левого запястья. Болело страшно, но зато теперь у нее есть опора. Она рванула дверь кабины, перекинула через нее ноги и спрыгнула на землю.

Биплан был потерян навсегда. От столкновения с дюной у него оторвало крыло и хвост. Пропеллер все еще слабо дымился.

Драго…

Как же она его бросит здесь, в песках?

А что еще можно сделать посреди пустыни? Про деньги в портфеле Грейс даже не вспомнила. Они ей были нужны только для того, чтобы попасть в Касабланку. Ну, вот, она здесь. По крайней мере, на досягаемом расстоянии.

Они с «Ольгой» умудрились улететь далеко за город. Так что путь ей предстоит немалый. Пора отправляться.

Она пошла вперед, ориентируясь на далекие очертания шпилей и минаретов.

Зной оказался нестерпимым. Хорошо бы сейчас оказаться в зимнем Бостоне. Метель очень кстати для тех, кто умирает от жары и жажды. Жажда. Все мысли сейчас только о глотке воды.

Прошло около двух часов. Солнце давно вышло из зенита, а на небе по-прежнему ни облачка. Грейс чувствовала, как у нее горит спина. Черный цвет незаменим для исчезновения из ночного Монако, но не для пустыни, где он с удвоенной силой поглощал солнечный свет.

Рука ныла, каждый шаг отдавался болью в сломанной руке. Но несмотря ни на что, она мужественно и упрямо шла вперед. Скорее всего, еще в самом начале своей эпопеи Грейс даже представить не могла, что значит быть Кэхиллом. И вот каждый шаг по этой раскаленной земле среди раскаленных песков открывал ей эту правду — что нет боли, что нет зноя, что нет усталости.

Есть только цель, к которой ты идешь.

Голова раскалывалась от нестерпимой жары и палящего солнца. Все вокруг сверкало, жарилось и шипело. Грейс шла уже несколько часов, а Касабланки все не видать. Только дым на горизонте. Но он передвинулся! Теперь он был у нее справа. Низкий, стелющийся над дюнами дым, уходящий за горизонт и похожий на длинную, как сам горизонт, змею.

Нет, только не это! Неужели она сходит с ума? Про миражи в пустыне известно всем.

Что это? Гул мотора? Много, много моторов? Вот, поднимая вокруг себя облако песчаной пыли, проехал военный автомобиль. Вот еще один. И еще. Прямо на нее надвигалась целая военная колонна!

Это не облако. Это войска.

Кто это? Вишистская армия? Что они будут делать с ней, американской подданной, пусть еще такой юной. Нельзя надеяться на их благосклонность после того боя, свидетельницей которого она стала.

Но тут на борту танка она увидала… звезду!

Американцы!

Битва окончена, операция «Факел» завершена. Это завоеватели и триумфаторы — Западная операционная группа вступает в завоеванный город.

Еще минуту назад Грейс казалось, что ее силы на исходе. Но она была не права. Увидев американский флаг, девочка воспряла духом. Она кинулась к колонне и, махая здоровой рукой, закричала:

— Стойте!

Перед ней из облака песка и дрожащего зноя выплыл танк М-4 «Шерман». Он уставился на нее своей пушкой и, заскрежетав гусеницами, остановился. На башне открылся люк, из которого показалась голова в шлеме.

— Ты совсем сдурела? Вали отсюда!

— Я американка! — от жары и песка Грейс хрипела. — Мне нужен генерал Паттон!

— Сейчас, только проверю его расписание, — взорвался хохотом танкист. — Вали отсюда!

Грейс вытянулась во весь рост, едва доставая до верхнего края гусениц.

— Передайте генералу, что у Грейс Кэхилл есть для него срочное сообщение!

— Минутку! — раздался ответ.

Наперерез «Шерману» выехал военный автомобиль и встал рядом Грейс.

Из кабины впрыгнул сноровистый молодой капитан и подбежал к ней.

— Вы сказали, ваше имя Кэхилл?

— Грейс Кэхилл. Я прилетела из Монако, чтобы встретиться с генералом.

— И не говорите, — протянул капитан, оглядывая ее с ног до головы.

Он усадил ее в автомобиль и поехал, бороздя на ходу песок и распыляя колесами грязь на проходящую мимо колонну, растянувшуюся на несколько миль. Пехота и бронетанковые дивизии, легкая и тяжелая артиллерия, какие-то неведомые девочке машины. Грейс даже не удивилась: еще дома она слышала, как по Би-Би-Си передавали, что Западная операционная группа, нацеленная на Касабланку, насчитывала 34 тысячи солдат.

Обогнав колонну и проехав, как показалось Грейс, дорогу длиною в жизнь, они неожиданно затормозили перед штабным автомобилем.

Из окна высунулась голова водителя, и он прокричал:

— Почему остановка?

Капитан коротко отдал салют и отрапортовал:

— Грейс Кэхилл желает видеть генерала!

— Кэхилл? — послышался из машины гулкий голос.

Дверца автомобиля открылась, и из нее высунулась пара блестящих сапог.

Обалдевшая Грейс тупо уставилась на сапоги.

Но офицер из штабной машины — весь от кончика носа до носка сапог, от безупречной осанки до твердого, как броня, взгляда — излучал абсолютную самоуверенность и непогрешимость. Бой был закончен, и, несмотря на несколько суток жестоких боев и бессонных ночей, где от его стратегии зависел исход боевого сражения, форма на нем сидела, как с иголочки, а шлем украшали две звезды!

Более чем убедительно!

Это был не кто иной, как сам генерал Джордж С. «Пот и Кровь» Паттон.

Бухта Касабланки была усыпана трупами. Море полыхало огнем.

Битва была закончена.

Вишистское командование подписало мир, и в городе восстанавливалась нормальная жизнь. Но спокойствие это обманчиво. В результате боев смерть унесла жизни почти двух тысяч солдат, четверть из которых была американцами.

Грейс въехала в завоеванный город плечом к плечу с самим генералом Паттоном.

Ее буквально разрывало от нетерпения рассказать про послание азбукой Морзе, но все-таки хватило ума, чтобы не выболтать все сразу. Вокруг командующего вились толпы адъютантов и штабных офицеров. Грейс, разумеется, понятия не имела, кому из них следует доверять, а кому нет. А лучше не доверять вообще никому. Секретное сообщение адресовано лично Джеймсу Кэхиллу. Поэтому ничего не остается делать, как терпеливо ждать, когда она окажется наедине с генералом.

Подъехав к штабу, генерал распорядился отвести ее в лазарет и показать своему личному врачу. Ей наложили гипс, накормили, напоили и отвели в спать. Уснув впервые за долгое время, она проспала ровно тридцать часов, а когда проснулась, то обнаружила рядом с кроватью новую чистую одежду. На тумбочке лежал ее портфель. Хороший знак. Значит, они в самолете нашли и Драго. Она открыла крышку. Деньги — до последнего доллара, франка и марки — все были на месте. Бойцы операции «Факел» были людьми чести. На душе стало немного легче. Теперь можно не сомневаться, что вооруженные силы США достойно отдадут ее пилоту последние почести.

Генерал явился в 19:00.

Наконец наступил долгожданный случай поговорить с Джорджем С. Паттоном наедине. Она вкратце рассказала ему об отце, а затем — довольно подробно — о таинственной яхте, которая передала на виллу Кэхиллов секретное послание с помощью азбуки Морзе.

— ДжСП — это Вы, правильно? Вы тоже Кэхилл, как Авраам Линкольн и Моцарт. «Белый дом» это Касабланка. А «Факел» — название военной кампании.

— И ты нашла меня посреди моей собственной войны! Но ты же еще совсем дитя!

— Мне тринадцать!

— То, что ты здесь, говорит красноречивее любого паспорта и анализов крови, — рассмеялся он. — Ты плоть от плоти Кэхиллов, дитя мое!

— Но что означает это послание? Кто такие «ВС»?

— Это группа людей, которых зовут «Весперы». Это такой же старинный род, как и Кэхиллы. И наши многовековые враги.

— Значит, это от них надо оберегать кольцо. Но о каком кольце здесь идет речь? И что это за «бычий глаз», про который знают Весперы?

Генерал поднял руку.

— Грейс, послушай меня внимательно. Я не хочу, чтобы ты дальше об этом думала. Ты доставила мне сообщение. И это уже само по себе чудо. Никто не ждет от тебя большего. Предоставь это дело мне. Я хочу отправить тебя, твою сестру и твоего маленького брата домой в Бостон. И — не обещаю что сразу — но я найду твоего отца. Слово генерала Паттона!

Грейс впервые беседовала с таким человеком — уверенным, внушающим столько доверия, что ему хотелось подчиняться. Весь его облик, его усыпанная орденами и медалями широкая грудь говорили, что он настоящий герой!

Она и не собиралась плакать.

Но как только этот непосильный груз был скинут, слезы потекли из глаз. Она оплакивала своего случайного друга Драго, своих несчастных родителей и весь это бедный, залитый кровью, мир. Как это странно, когда все трудности позади, давать волю своим чувствам и громко, по-детски, во весь голос плакать.

Генерал в очередной раз показал себя как выдающийся тактик.

Завтра в 6:00 утра Грейс вылетает в Лиссабон. Оттуда в Лондон. Там она соединяется с семьей. Грейс боялась представить, что скажет на это Беатрис. Но ради Фиске она готова стерпеть, все что угодно.

И вместе с этим Грейс продолжало что-то мучить. Словно она что-то забыла. Она проделала весь этот невозможный путь в самое неподходящее время — в результате друг ее убит, чудесный биплан разбит в щепки. И теперь она должна ехать домой, как какая-то паинька и делать вид, что ничего не произошло?

«Ну так и радуйся! — отвечала она себе. — Ты жива и скоро увидишься с родными, ты передала сообщение величайшей секретности самому опытному, самому надежному солдату, какой только существует на планете. И чего тебе не хватает?»

Ну, для начала, генерал мог бы подробнее описать свой план. Он сказал, что берет все в свои руки. Но не сказал, как. Нет, она ему, конечно, доверяет. Но в Касабланке у Паттона и так дел выше крыши, а тут еще и Кэхиллы — как снег на голову посреди пустыни. Он же не бросит командование оккупированного города ради какой-то застаревшей семейной вражды. Его ждут сотни неотложных дел. А вдруг он нечаянно возьмет и забудет про ее сообщение? Или оно само вылетит у него из головы?

Весь вечер и до поздней ночи генерал не появлялся. Грейс съедали сомнения, и мучило безделье. Она кругами ходила по штабу, надоедая своим видом бдительным часовым.

Штаб располагался в красивом особняке некой состоятельной семьи, которая любезно, как сказал ей адъютант, предоставила свой дом американским военным. Гуляя по залам, Грейс невольно подумала о том, чего могла стоить такая «любезность». Но сравнивая этот дом со своей виллой в Монте-Карло, она благоразумно решила, что у богатых всегда есть, где преклонить голову, и кроме этого, лишенного крова, миллионера в мире достаточно горя и настоящих лишений.

Единственным предметом, который казался среди этой роскоши неуместным, была старая потрепанная карта города, развернутая на большом обеденном столе. Многие места в ней были отмечены цветным карандашом. Грейс нашла штаб, солдатские казармы и места дислокации войск. Карту испещряли флажки и пометки везде, кроме одного района с длинными кривыми улицами в самом центре города, недалеко от моря. Его огибала толстая линия с надписью «СТЕНА».

Она склонилась ниже, и прочитала название:

Из уроков французского с мадам Фуршетт, она помнила, что это означает древний арабский квартал, или «касба».

Вдруг сердце ее вздрогнуло. «Ancienne Medina»… «AM»!

Так, значит, это была ошибка, и «АМ» означает не «до полудня»! «Белый дом АМ» — это древний город в Касабланке!

Надо срочно сообщить генералу!

— Никак невозможно, мисс Грейс, — ответил адъютант Паттона. — Он очень занят военными делами. И я не знаю, когда вы сможете с ним увидеться.

Сгорая от нетерпения, Грейс вернулась к себе в комнату. Код Морзе указывает прямо на Древнюю Медину, но Паттон об этом не догадывается. А вдруг потом будет поздно? А вдруг где-то в городе затаился Веспер, который, наверняка, знает, что такое «бычий глаз» и где он? Искать на войне мишень — все равно что иголку в стоге сена. Центр мишени может быть в прицеле танков, пушек, пулеметов, винтовок, это может быть любая система наведения.

Чутье подсказывало ей, что ответ спрятан в касбе, в Древней Медине.

Но только… Ведь генерал сказал, что миссия ее завершена…

«Ну, это тогда, а то сейчас».

Она не будет сидеть здесь и дожидаться непонятно чего, пока враг ищет «бычий глаз», а генерал Паттон занимается военными делами! Необходимо срочно ему помочь! Это ее долг. И она сделает это! Ради генерала, ради своей семьи, и, прежде всего, ради Драго, который отдал свою жизнь, чтобы она выполнила эту задачу.

Последнего аргумента было достаточно. Грейс себя убедила.

Но часовым это не объяснишь, а из штаба надо как-то выйти. Правда, Грейс уже стреляный воробей! Сколько раз ей приходилось сбегать от своей вездесущей сестры Беатрис. Так что опыта побегов ей не занимать.

Она открыла ставни и встала на карниз. Прыгнуть с восьмифутовой высоты? Легко! Она повисла здоровой рукой на карнизе, спрыгнула на землю, юркнула в кусты и перемахнула через низкую ограду.

Касабланка совсем не похож на город, только что взятый иностранной армией. Он живет своей привычной жизнью. Гуляют люди — женщины в хиджабах, мужчины в тюрбанах и белых туниках, иностранцы. После того, как началась война, на север Африки хлынули толпы мирных жителей со всех концов Европы, и многие беженцы нашли приют в Касабланке. В этом городе все ходили, опустив головы и избегая смотреть на других. Такова традиция, и очень хорошо, что никто не обращал на девочку никакого внимания. Город от этого казался еще таинственней.

Ориентируясь лишь по старой, только что увиденной карте, Грейс отыскала Древнюю Медину далеко не сразу. И даже не потому, что плохо запомнила дорогу. Просто улицы Касабланки жили какой-то собственной жизнью, словно шли куда-то без определенной цели, сворачивали, куда придется, и не считались с логикой городской планировки. Грейс, не привыкшая к этой заманчивой восточной архитектуре, совсем растерялась.

Пройдя еще несколько шагов, она уперлась в древнюю, выбеленную песками стену, которая выросла перед ней неожиданно, словно из-под земли.

И все-таки, она нашла ее!

А теперь куда?

Девочка вошла в ворота древнего города. И сразу оказалась в новом, незнакомом мире. На узеньких улицах было тесно и многолюдно. Здания, построенные в причудливом мавританском стиле, жались друг к другу так, что их крыши образовывали темные каменные туннели. Ни машин, ни мотоциклов — одни пешеходы, причем все больше старики да редкие велосипедисты. Завораживающая, какая-то другая, пропахшая чужими специями жизнь. В лавках продавалось все — от живых куриц до украшений. Вдоль улицы, где проходила Грейс, по обеим сторонам работали таверны, кафе и чайные.

«1001 НОЧЬ» — прочитала она на одной из вывесок.

За открытыми ставнями — темно, крошечные столики, горящие на них масляные светильники. Дневной свет туда почти не проникал, и Грейс радостно подумала, что полумрак может стать ее невольным союзником. Она затаилась. В дальней комнате двое мужчин играли на деньги в дротики.

Девочка смотрела на них, как завороженная.

Мишень…

«Бычий глаз» — центральная точка мишени…

Вот же он!

Спрятавшись за облупившейся стеной, она дождалась, когда господа закончат игру и перейдут в бар. Затем она незаметно проскользнула в «1001 НОЧЬ» и прошмыгнула в комнату с дартсом. Она уткнулась носом в «бычий глаз», пытаясь разглядеть что-нибудь особенное, но ничего кроме дырок и интригующих следов от ножа, на нем не обнаружила. Но на этом она не успокоилась — и тщательно исследовала стену за доской. Ничего. Ни тайников, ни секретных кнопок, ни закодированных посланий. Одна только грубая шершавая стена.

Ладно, это была неправильная мишень.

В Древней Медине их наберется еще немало. Ох, немало. Грейс решила подробнейшим образом осмотреть каждую из них.

— Юная леди желает бросить вызов профессионалу? — в самое ухо сказал ей вкрадчивый голос.

Грейс, как ошпаренная, выскочила наружу.

И чего она так испугалась?

Или это не она только что посадила самолет посреди пустыни?

Она так и не смогла ответить себе на этот вопрос и перед тем, как войти в «Шехерезаду», еще несколько минут стояла за углом, набираясь мужества, и подглядывая в отворенное окно. Там нарядная девушка исполняла танец живота и слышалась веселая завлекающая музыка.

Обхохочешься!

Последующие три часа она провела в самых сумрачных ночных заведениях Касабланки, чья репутация гремела по всей Северной Африке. Она исследовала мишени всех возможных конфигураций и размеров, носящих следы всех стадий человеческого отчаяния — начиная от прилипшей еды и жирных отпечатков кулаков и заканчивая даже кровью. И каждая из этих мишеней смотрела на нее пустым, ничего не говорящим «бычим глазом».

Провал.

Голова ее шла кругом, а на улицы Древней Медины спускалась ночь. Юная американка тринадцати лет от роду в питейных заведениях Касабланки привлекала к себе изрядное внимание. И рано или поздно она могла стала объектом не только нездорового любопытства, но и чьей-нибудь мишенью. Видимо, генерал Паттон был прав. Она свое дело сделала. Нельзя больше продолжать это безумие. Пора ей домой. А всех злачных мест в Касабланке за ночь не обойти.

Она решительно вздохнула и, скользнув напоследок взглядом по очередной вывеске, повернула к дому.

Стоп!

А это что такое?

В послании слово «факел» — это название военной операции. А что если «факел» больше, чем военная операция? И так называется место, где спрятан «бычий глаз»?

В «The Torch Singer Café» народу толпилось больше, чем где-то еще. Впрочем, это могло показаться из-за узкого зала, который больше напоминал коридор. На крошечной сцене еле уместился бы один человек. Грейс осмотрела стены. Ни одного дартса!

А жаль. Она почти поверила в удачу.

Собираясь уходить, она вдруг увидела стеклянную дверцу, загороженную тележкой с грязной посудой. В стекле, облепленном жирными мухами, виднелся выход в пустынный внутренний двор с высокой бронзовой статуей какого-то животного. В темноте очертания ее были размыты. Грейс прищурилась.

Толстые бока, изогнутые рога.

Бык?!

Просто бык! С глазами!

Она отодвинула тележку и толкнула грязную дверь. Та открылась, подняв пыльное облако. Долго искать не пришлось. Один глаз быка посверкивал зеленоватым стеклом.

Другой зиял пустотой.

— Они опередили нас, — услышала она в темноте голос.

Грейс повернулась. И не сразу узнала его. Бежевые брюки, бледно-голубая рубашка…

Генерал Паттон в гражданской одежде!

— Генерал? Что вы здесь делаете?

Паттон горько улыбнулся.

— То же, что и ты, дитя мое. Ты настоящая Кэхилл, Грейс, раз уж ты умудрилась ускользнуть от моих гвардейцев. Тебя ждет большое будущее, детка, несмотря на то, что ты не слушаешься старших.

— Где бычий глаз? — она не давала сбить себя с толку. — Кто его похитил?

Генерал поднял брови.

— Весперы. Кто же еще? Они всегда на шаг впереди нас.

— Кэхиллы самые могущественные люди на земле! — жестко ответила она.

— Именно так, — поспешил согласиться Паттон. — Но у Весперов есть перед нами одно преимущество. Они друг другу не родственники. Они набирают в свои ряды только лучших из лучших, наделенных дьявольским умом и нечеловеческой хитростью. Весперы целенаправленно и единодушно идут к своей цели, — в глазах его блеснула сталь. — К завоеванию мира. А мы, между тем, погрязли в семейных распрях. Да, это наши враги, но, увы, у них есть, чему поучиться.

— Нет, — прошептала Грейс.

Она проделала такой путь, она так рисковала, и все же ей повезло больше, чем Драго. Как Паттон может так просто сдаться? Кэхиллы так никогда не делают!

— Но этот Веспер еще может быть в Касабланке! — воскликнула она. — Быть может, он опередил нас всего на пять минут. Мы должны найти его! Догнать! У вас целая армия, генерал! Мы обязаны схватить и обыскать его! Речь идет кольце, так ведь?

— Я восхищен твоим боевым духом, девочка, — сказал Паттон. — Можешь не сомневаться: прежде, чем я покину Касабланку, перстень будет у меня в руках! Обещаю. А теперь, нам надо идти, нас ждет машина.

Он протянул руку, и свет упал на его нагрудный карман. Что-то подозрительно оттягивало его. И это что-то было размером с пустую глазницу бронзового быка! Грейс притворилась, что споткнулась и «упала» генералу на грудь. Это что-то круглое, с острыми, жесткими краями. Похоже на мужской перстень!

Подавив негодование, она покорно шла за генералом к машине. Он же ничего не подозревал.

Раз. Он убедил ее, что кольцо у Весперов и они всегда на шаг впереди Кэхиллов.

Два. Он пообещал ей, что не покинет Касабланку, пока перстень не будет у него в руках.

И как это сложить вместе?

Паттон — это Веспер.

Первое испытание, с которым столкнулась Грейс: «Уйми свой гнев». Ничто не должно мешать думать.

В соседних апартаментах триумфатор пожинал во сне двойную победу — армии и Весперов. Это говорило в пользу того, что значение кольца было просто колоссальным. В операции «Факел» участвовали три компании — и Паттон оказывается главнокомандующим именно той, что нацелена на Касабланку, убедив военное командование США, что удар в этом направлении должна совершить именно его армия. Однако, единственная его цель в Касабланке — это бычий глаз. «Нечеловеческая хитрость», — сказал он о Весперах.

Так оно и есть.

Старина «Пот и Кровь» Паттон перехитрил всех.

Но над пролитым молоком не плачут — еще не все потеряно!

Как и накануне, Грейс вылезла в окно. Только на этот раз она не стала прыгать. Босыми ногами встала на каменный карниз, который опоясывал весь дом, и прокралась до широкого балкона, за которым находилась спальня Паттона. В такой теплый вечер балкон не может быть закрыт! Она на цыпочках прошла внутрь. Справа от нее мирно храпел генерал, слева находилась большая гардеробная. Там в строгом армейском порядке были развешаны все его мундиры.

А вот та самая светло-голубая рубашка. Грейс проверила карман.

Пусто.

«Никакой паники. Он не мог его далеко спрятать…»

Она проскользнула в спальню. Толстый ковер поглощал ее тихие шаги. Ночной столик. Графин с водой и наполовину наполненный стакан. Она, затаив дыхание, открыла ящик. Золотые часы, больше ничего.

Грейс склонилась над кроватью, чтобы лучше рассмотреть его руки. Ой, что делать, если кольцо на нем? Но все в порядке — там его нет. Деревянная вешалка чуть поодаль. На ней висит приготовленная на утро форма. На мундире в несколько рядов поблескивали награды.

Хочет показать всем, какой он герой… Он дорожит и гордится ими, как ничем на свете. Кроме, пожалуй, кольца.

Грейс подошла ближе. Что может быть надежней, чем эти золотые ордена и медали? Это же просто гениальный тайник!

Вот он!

Между Французским Военным крестом и Пурпурным сердцем!

Он был приколот к орденской красно-белоголубой ленте и висел между другими наградами.

Перстень.

Она осторожно сняла его, а на пустое место нацепила медаль, которая висела с краю. Спрятав кольцо в карман, она вышла на балкон, перелезла на карниз и бесшумно вернулась к себе. Наконец можно как следует рассмотреть вещь, за которой охотились Кэхиллы и Весперы.

Небольшой перстень из желтого золота с выпуклыми бороздками по краям и простым геометрическим узором. Ничего примечательного. Значит, ценность его заключается в какой-то тайне.

«Перестань мудрить. Главное, что оно у тебя, и Паттон не…»

Теперь надо вместе с перстнем исчезнуть из Касабланки, пока генерал не обнаружил пропажи.

Она вышла в холл, но навстречу к ней тут же вышел часовой.

— Простите, мисс, но вас не велено никуда выпускать.

— Я никуда не ухожу. Мне только в лазарет — за аспирином. Рука очень разболелась.

Солдат с сочувствием посмотрел на ее руку и пропустил вперед.

Грейс слетела со ступенек и вбежала в лазарет, где доктор накладывал ей гипс. Она нашла скальпель и проткнула им дырку с тыльной стороны гипса. Она торопилась. Если часовой что-то заподозрит, он спустится за ней. Грейс засунула в дырку перстень и сверху намотала еще кусок бинта, потом смочила его водой и придала ему ту же форму. Наспех убрав за собой мусор, она вернулась к себе как раз, когда часовой уже спускался вниз по лестнице.

— Нашли аспирин, мисс?

— Да, спасибо. Я долго не могла открыть крышку одной рукой.

Часы пробили 3:30 утра. Ее самолет вылетал через два с половиной часа.

«Сладких снов, мой генерал! Спокойной вам ночи».

Первое, что увидел генерал Паттон, когда проснулся, — Бронзовую Звезду. Не на месте.

Непорядок.

Самый последний рядовой Западной Операционной Группы назубок знает расположение всех орденов на груди своего главнокомандующего.

Он вызвал помощника, но не успел открыть рта, как все понял. Перстень. Он исчез.

Эта девчонка просто что-то…

Ну, ладно… Все равно ей не уйти.

— Есть, генерал! — влетел в комнату адъютант.

— Позвонить на аэродром! Самолет с Грейс Кэхилл не должен покинуть Касабланки!

Адъютант сделался белым, как снег.

— Он уже улетел, сэр. Мисс Грейс боялась опоздать и выехала раньше. Она была единственным пассажиром на борту, и…

— Вернуть сюда самолет! На цепи привести мне эту маленькую ведьму! — взревел генерал.

Лицо у адъютанта скорчилось, как от зубной боли.

— Она уже приземлилась в Лиссабоне, сэр — под юрисдикцию Португальских властей. Сожалею, генерал. Мы ничего не можем предпринять.

— Вон отсюда! — зарычал Паттон, и офицер, опасаясь за свою жизнь, скрылся за дверью.

Проиграл. Тринадцатилетней девчонке!

О, Кэхиллы! Почти пятьсот лет они хотя бы на шаг, но впереди Весперов!

Он был готов в одиночку сразиться со всей немецкой армией, но трепетал перед этим проклятым семейством.

Перстень Гидеона снова у Кэхиллов, в руках их нового лидера — девочки, которая доблестью и смекалкой обошла генерала Джорджа С. Паттона с фланга.

Нуль за окном.

Есть.

Грязный снег на тротуарах.

Есть.

Завтра контрольная по математике.

Есть.

Никакой подготовки к контрольной.

Есть.

История по шкале скуки: уровень 10.

(Вздох) Есть.

Статус Дэна Кэхилла: Ситуация под контролем!

Дэн старался сосредоточиться. Губы миссис Запаты двигаются, рот открывается, а что говорит — непонятно. Вот мелькнуло знакомое слово. «Этрусски». Ага, и еще «Кровавое сражение».

И снова — скука и шумовые помехи.

Он завяз в этой истории уже на сто часов. Ладно. На сорок две минуты и тринадцать секунд. Но все равно. Это был последний урок. И такой захватывающий, что он едва не разомкнул глаз. Он с тоской смотрел на асфальтовое февральское небо и старался не зевать громко.

Мог ли он еще в сентябре, во время гонки за 39 ключами, представить себя в школе на уроке истории? Да тогда, среди всех этих предательств, преследований и смертельной угрозы, школа представлялась ему райским местом.

Приземлившись в аэропорту Логан, они с Эми были вне себя от счастья и кричали так, что думали, развалится весь аэропорт. Им не терпелось вернуться в свою старую жизнь и стать такими, как теперь — одуревшими от смертельной школьной скуки.

Но они кое-чего не рассчитали. Они забыли, что скука скучная, а тоска тоскливая. А забыл ли он кличку миссис Запаты?

«Миссис З-з-з-з-з-з».

Потому что никто не умеет так ловко ввергнуть человека в здоровый сон, как она.

И это было бы смешно, если б не было так грустно — она зудела о том, что только что произошло с ним самим. Например, в Египте. Он знал по себе, что это такое — когда от зноя плавятся мозги и на зубах скрипит песок. Когда ты плывешь на маленькой шлюпке по чернильному ночному Нилу мимо мертвой Долины Царей.

Миссис Запата вела рассказ так, словно читала инструкцию к посудомойке.

Еще одно случайно выпавшее слово: «Нефертари».

Дэн проснулся.

— …красивейшая гробница в Египте. Вы возможно помните ее по знаменитому бюсту.

Но экране высветился слайд.

Дэн поднял руку.

— Это Нефертити, — сказал он. — Она была другой царицей.

Миссис Запата нахмурила брови и посмотрела в конспект.

— А вы, кажется, правы. Да… Так… Продолжаем.

Мелькнул еще один слайд.

— А вот и внутренняя камера, где находилась ее усыпальница.

Дэн поднял руку. Миссис Запата закатила глаза.

— Вы уверены? — Спросил Дэн. — Вообще-то, это боковая камера.

— Действительно, — губы ее сжались. — А откуда вам известно, Дэн?

— Просто я… — замялся Дэн.

«Просто я там был. Просто меня там заперли с одним бывшим агентом КГБ, вот и пришлось выучить ее вдоль и поперек».

— Особенно учитывая, что она закрыта на реставрацию, — закончила миссис Запата.

«Да, но у нас были связи с этим, с египтологом. Правда, он потом оказался вором и обманщиком. Но мы его обезвредили. Я подкрался и как врезал ему лампой по голове…»

Весь класс смотрел на него. Дэн не знал, что сказать. А такого с ним никогда не было. Они вернулись в школу четыре месяца назад, наврав, что пропустили пять недель по семейным обстоятельствам в связи со смертью бабушки. Никто не должен знать ни про охоту за 39 Ключами, ни про то, что их заперли в египетской гробнице. А еще, что в них стреляли, заживо поджигали и чуть не взорвали.

— Наверное, я это где-то видел, — пробормотал он.

Миссис Запата изо всех сил сдерживала торжествующую улыбку.

— Давайте мы с вами постараемся запомнить, что не стоит делать заявлений, которые не соответствуют истине. Договорились? — Она молчала, дожидаясь, когда весь класс снова повернется к Дэну.

Он знал, что все ждут, когда он опять станет Дэном-Суперменом, и ответит так, что это будет не слишком грубо, но и не слишком скучно, и при этом так смешно, что класс взорвется от хохота.

— Конечно, — сказал он.

Миссис Запата с видом триумфатора вернулась к своим конспектам, ни один мускул не дрогнул на ее лице.

Четыре месяца назад им с Эми казалось, что это будет легко и просто — вернуться к старой школьной жизни. Но это оказалось ни легко, ни просто. Дэн понял, что он уже другой. Он не знал какой точно, но другой. Ему стало скучно подкалывать учителей и смешить весь класс.

Может, он просто никак не выспится? Его иногда мучили такие кошмары, что приходилось оставлять включенным свет. Он не мог нормально общаться со старыми друзьями. Ему стало неинтересно то, что радовало раньше — друзья-приятели, всякие клевые вещи, вроде комиксов и видеоигр. Ему даже почти все равно, выиграют «Ред Сокс» в новом круге чемпионата или нет.

Он стал одиночкой. А это по шкале популярности в средней школе означает быть почти на нуле, то есть Лузером.

Когда прозвенел звонок, он быстро встал и первым покинул класс. Выбираясь из толпы орущих школьников, Дэн смотрел себе под ноги и вздохнул свободно, только когда вышел на сырой февральский воздух.

Эми училась на соседней улице. Они каждый день встречались в кафе, в котором после уроков иногда оставались булочки с корицей. Если повезет. Там же их каждый день встречали Нелли или дядя Фиске.

Сегодня среда — значит, приедет Фиске. У Нелли по средам лекция в Бостонском Университете. Фиске обычно бывает слышно прежде, чем видно. Он, видимо, в молодости прошел школу вождения «NASCAR» и говорил, что дороги Бостона это вызов профессионалу, и себя лично он считает чемпионом.

Из-за этого Эми жила в постоянном страхе, что дядюшка разорится на одних только штрафах. В этом вся Эми. Если она несколько минут живет, ни о чем не волнуясь, Дэн уже бежит проверять ее пульс.

Когда Эми с Дэном вернулись в Бостон, они решили, что сохранят все, как было, в том числе и свою квартирку. Но когда вместе с ними поселились их опекуны — Нелли и Фиске — не прошло и двух недель, как стал ясно, что квартирка для них слишком мала.

Фиске придумал идеальный вариант — они переехали в Аттлбороу и стали жить в гостевом домике в поместье Грейс. Фиске целиком посвятил себя переустройству главного дома, который был уничтожен пожаром. А пока в гостевом домике каждому нашлась своя комната и для всех вместе — большая кухня. Окна из комнаты Дэна выходили на широкий луг с большим старым дубом. У Эми над кроватью висел роскошный балдахин, а Саладин выбрал себе место на окне с видом на сад. Они быстро привыкли дому и легко в нем освоились.

К тому же они оказались страшными богачами. Кроме двух миллионов долларов на каждого, которые они получили за формулу Гидеона, Грейс оставила им свое поместье и еще какое-то имущество, что делало их почти миллиардерами. Довольно странное ощущение. Они могли позволить себе личного водителя, но даже не представляли, зачем он им. Они жили своей старой жизнью.

Просто не умели быть богатыми.

— Пора перекусить, — сказал Дэн, — Фиске еще не видать. Спорю, он гоняет сто миль в час там, где разрешено не больше сорока.

— Нет. Он будет с минуту на минуту, — сказала Эми.

— Пойдем, Эми, булочки с корицей не будут ждать! Ты слышишь, как они зовут: «Эми? Дэн? Съешьте меня скорей! Посмотрите, какой у меня вкусный сахарный бочок!»

И тут только Дэн заметил выражение ее лица — точно она кусок асфальта проглотила. Очень уж хорошо Дэн знал это выражение. В кафе галдела компания крутых ребят из ее школы. Так вот в чем дело! Там же Эван Толливер! Дэн тяжело вздохнул. Эми по уши в него втрескалась — это ясно. Каждый раз, когда он появлялся в радиусе десяти метров, она опять начинала заикаться.

— Ах, простите, а я и не заметил — там же наш Люк Скайвокер! Или Дарт Вейдер?

— Ш-ш-ш! — щеки у Эми запылали. — Он идет!

— В смысле Эван Толливер лично ступит своей ногой на асфальт? Ты не забыла прихватить лепестки роз?

— Заткнись, бацилла!

— Привет, Эми! — услышала она за спиной, и летние розы на ее щеках превратились в зрелые помидоры.

Она покосилась на Дэна и убила его одним взглядом.

— Привет, Эван! — сказал он. — Я ее маленький глупый братик Бацилла! Приятно познакомиться, старина!

Эми загородила его спиной.

— П-привет, Эван.

— Привет, здорово, что ты здесь! Ты уже выбрала тему для сочинения? Я что-то ничего не могу придумать.

— Правда? Н-ну, у меня есть кое-какие мысли…

Дэн быстро включил бесшумный режим, который он все время держал на паузе, дожидаясь, когда Эми опять заговорит про школу.

Но вдруг раздался громкий, оглушающий гудок. Перед кафе выстроился длинный хвост автомобилей, между которыми лавировал мотоцикл. Как только из-за поворота показался Фиске, гонщик подрезал фургон и пристроился прямо за ним. Ничего не подозревая, Фиске припарковался на обочине, мотоциклист тоже.

Большой волосатый чувак на «Харлее».

В кожаных штанах, кожаной куртке, кожаных ботинках и с кожаными глазами за стеклами круглых черных очков.

— Эй, Эми, — протянул Дэн, не отводя глаз от чувака на «Харлее».

Мотоциклист снял шлем, и по его плечам рассыпались черные кудри, но и без шлема он не потерял своего страшного обаяния. Ни на секунду.

«Харлей» медленно, вразвалочку, шел прямо к Фиске.

«Он просто тянет время», — понял Дэн.

Фиске перегнулся через пассажирское сиденье и помахал Дэну. Дэн рьяно замахал ему в сторону «Харлея». Это чувак следит за дядей! Фиске покачал головой и показал на часы.

Эми даже не успела закончить фразу.

— …думала, что м-может быть…

— ЭМИ!

Кудрявый поравнялся с водительским сиденьем. Дэн кивнул в его сторону и страшными глазами уставился на Эми. Все-таки, недаром им пришлось встречаться с разными психами и продираться сквозь угрозы и шантаж! Они умели бороться за жизнь, точно дикие звери.

«Харлей» что-то достал из-за пояса и наклонился к Фиске. Фиске повернулся к рулю и, наконец, увидел его.

А они увидели в его глазах страх.

— Неееееееееееееет! — закричала Эми и бросилась наперегонки с Дэном с места.

Время остановилось.

По опыту Дэн знал, что такое бывает, когда висишь между небом и землей. Когда они ударились об капот (ой — вмятина) и Дэн вырвал из окна щетку (не лучшая идея, но, слушайте, он же импровизировал), чувак на «Харлее» был на пути к мотоциклу.

Он шел подозрительно быстро. Успел уже надеть обратно шлем и очки. Взревел двигателем мотоцикла, вылетел на дорогу и укатил, зигзагом лавируя между машинами.

Эми лицом размазалась по ветровому стеклу и не могла отлипнуть. Дэн держал над головой щетку, забыв опустить руку.

Эван Толливер смотрел на них со странным выражением лица, будто ничего не понял.

Дэн издалека помахал ему щеткой.

— Эй, старина. Мы просто боялись опоздать на прогулку.

— Понимаю, — сказал Эван, притворившись, что увидел что-то в стороне.

Он странно улыбнулся и вернулся в кафе.

— С вами все в порядке? — спросил Фиске.

Эми стукнулась головой о стекло.

— Что он хотел? — прохрипел Дэн.

— Он спросил, сколько я здесь простою, — сказал Фиске. — Хотел купить латте. По-моему, он вас испугался.

«Да, я другой, — думал Дэн, отдавая Фиске щетку. — В каждом встречном вижу конец света. Есть».

Эми была в своем обычном репертуаре — учебники разложены в строгом порядке на столе. Карандаши остро заточены. Пачка стикеров разорвана с аппетитным хрустом. Саладину послан воздушный поцелуй. Он, свернувшись в клубок, отвечал ей сонным подмигиванием.

Эми пишет сочинение, точно идет в бой.

На столе порядок — в голове порядок! Шагом марш!

Не считая Эвана Толливера… Как он на нее смотрел!

И это когда она впечаталась в капот и вытерла носом ветровое стекло.

Унижение перед старшеклассниками? Ей это на роду написано.

Их первый разговор! Он сам увидел ее, вышел из кафе специально, чтобы поздороваться при всех! Нет, конечно, он всего лишь хотел спросить домашнее задание. Но не важно! Она была уверена, что до этого он вообще не знал о ее существовании. И тут такое… Он сказал, что ему нравится ее свитер. И еще, что он идет к ее глазам! Выходит, он заметил ее глаза… Или нет?

А потом она сама все испортила. И все из-за того, что послушалась своего младшего брата и бросилась на этого несчастного мотоциклиста, которому просто захотелось выпить кофе!

Что он всем про нее сказал там, в кафе?

Какую ей на этот раз дадут кличку?

Привет, Как-Твой-Шлем-Эми?

Дашь списать, Салфетка?

Эми закрыла глаза и стукнулась головой об стол.

Жизнь кончена.

Внизу было тихо. Обычно в это время Фиске возился с чертежами и ремонтом. Он превратил библиотеку в свой кабинет и по всем стенам развесил чертежи и план дома, который они все вместе восстанавливали по памяти.

«Нет, кресло было синее. Точнее сиреневато-синее. Оно напоминало Грейс ее гортензии в Нантакете».

«Да-да, ключи она вешала в кладовке на такие старые медные крючки. Она привезла их с блошиного рынка в Париже».

Фиске мелким почерком записывал каждую деталь на полях чертежей. Они мечтали воссоздать дом таким, каким он был при Грейс, и совершали нашествия на антикварные рынки, и восстанавливали по памяти каждый фрагмент витражей в башне. Они охотились за глубокими креслами, за китайским шелковым ковром из кабинета, за исцарапанным деревянным столом на кухне. Они хотели восстановить все до мельчайших деталей и сделать его домом Грейс. Это могло стоить им целого состояния, но денег у них было предостаточно.

Неудивительно, что строительство сплотило их. Вспоминать смешные истории про кресла и картины было намного приятней, чем думать о своих чувствах. Словно с ними была сама Грейс. Она объединила их, сделала одной семьей.

И все же не совсем так.

Фиске был сложным человеком. Им было нелегко жить с ним под одной крышей.

Эми видела, что он не понимает, как себя вести с детьми и что с ними делать. Что такое родительские собрания, семейные обеды и елка на Рождество. Но зато им повезло с Нелли.

Она с первого дня взяла на себя школу. Вместе они ходили по магазинам и покупали школьную форму, спортивную обувь и тетради. Она подписывала их дневники и ограничивала время игры на компьютере и на мобильных телефонах. Все шло, как в любой нормальной семье, не считая пустоты, которая образовалась на месте Грейс.

«И почему бабушки нет рядом?» — думала Эми. Так хочется поболтать с ней, рассказать о том, чем они все живут, успокоить, что все здоровы.

Эми подняла голову. Что это за шум? Гостевой дом стоял в глубине участка, и гул с дороги обычно не доносился сюда. Эми подошла к окну. Голубые тени на снегу. Тишина. Наверное, показалось.

Но тут она заметила желтый джип Нелли, припаркованный прямо около дома. Куда она торопилась?

И снова шум. Это не машины. Это голоса людей, которые друг на друга кричат. Нелли ссорится с Фиске? Эми вышла из комнаты и в одних шерстяных носках встала на лестнице.

— …слишком рано! — сказал голос Нелли.

Дэн вышел к ней и вопросительно поднял брови.

— Ссорятся, — сказала Эми.

— Ничего не слышно! — прошептал он.

Она вытащила у него из ушей затычки.

— Почему вы думаете, что они готовы? Мы же решили дать им время нормально…

Эми с Дэном переглянулись и разом спустились с лестницы. Нельзя пропустить ни одного слова!

Они не просто дети. Они Мадригалы. Самая главная ветвь Кэхиллов. И все, что происходит в мире, имеет к ним отношение.

— К чему готовы? — хором спросили Эми с Дэном, влетая в библиотеку.

Нелли с Фиске стояли у камина. Нелли сжала кулаки и всем своим видом говорила, что с ней шутки плохи. Фиске, бледнее, чем всегда, в черных джинсах и черном же свитере, растерянно опустил руки и смотрел в пол. Заметив детей, он вздрогнул и печально посмотрел на них. Эми стало страшно.

— Привет, ребятки! Кое-что случилось, — сказала Нелли.

— Что?

— Мы надеялись, что пройдет хотя бы немного времени, — сказал Фиске.

— Мы надеялись, дать вам пожить спокойно.

— Тогда объясните, что произошло, — сказала Эми.

— Они Мадригалы и должны знать правду, — услышали они позади себя.

Эми была так взволнована, что даже не заметила еще одного собеседника.

— Большой Волосатый «Харлей»! — воскликнул Дэн.

Его глаза оказались светло-серыми. И внимательными.

— Эми, Дэн, познакомьтесь. Это Эразмус, — сказал Фиске.

— Он же только латте хотел попить, — пробормотала Эми.

— И кое-что передать Фиске, да только за ним не угонишься, — продолжил Эразмус. — Кажется, он вообще, не хотел со мной встречаться.

— Не понимаю, с чего вы так решили?!

— Мне пришлось долго догонять его. Чтобы просто передать мобильник.

Так вот, что он бросил в машину! Мобильный телефон. Слава Богу, не пистолет.

Фиске откашлялся.

— Вы, верно, догадались, что Эразмус тоже Мадригал. Он один из нас.

— Расскажите им, — сказал Эразмус, подходя к Нелли, и предоставляя слово Фиске.

Фиске снова откашлялся.

— Так, с чего начать?

— С самого начала, — сказала Нелли. — С Мадлен.

Фиске подошел к столу и сгреб в ладонь карандашные опилки, потом аккуратно пересыпал их к себе в карман джинсов. Он всегда был таким — рассеянным и сосредоточенным одновременно.

— Мадлен кое-что досталось в наследство от матери, — начал он. — После смерти Гидеона у Оливии остался его перстень. Она всю жизнь берегла его, как зеницу ока. И с тех пор оно оставалось у Мадригалов на протяжении долгих веков и передавалось из поколения в поколение.

— А чем оно так ценно? — спросила Эми.

— Оно бесценно, — ответил Фиске. — Нам известно только, что оно невероятно древнее, еще со времен раннего Средневековья. Но не в этом дело. Его ценность заключена в какой-то силе. Но никто не знает, что это за сила. В этом вся тайна.

— И перстень хранился у Грейс, — предположила Эми.

— Грейс была последним Мадригалом, который владел этим перстнем, — уточнил Фиске.

— И он где-то здесь? — спросил Дэн.

— Нет, в банковской ячейке, — ответил Фиске.

— И… в чем проблема? — недоумевала Эми.

А проблема определенно существовала.

— Помните, когда вы прошли «сквозь строй» в крепости Мадригалов, мы вам рассказывали о некоем сообществе людей? Врагов Кэхиллов? — спросил Фиске.

— Сейчас начнется, — прошептал Дэн.

— Они зовутся Весперами. Но между собой они не родственники, в отличие от клана Кэхиллов. Правда, среди них есть один прямой потомок Дэмьена Веспера — человека, который сначала был другом, а потом стал злейшим врагом Гидеона. Нам мало известно о том, что сегодня представляют собой Весперы. Мы знаем только, что теперь это тайная организация, которая принимает в свои ряды определенных людей. Ученых, глав промышленных корпораций, военачальников. И вместе с тем обыкновенных преступников и негодяев, которые хотят власти любой ценой.

— Нам известно, что они охотятся за формулой Гидеона, — добавил Эразмус. — И за перстнем. С тех пор, как он хранится у Мадригалов.

— А вы знаете, где сейчас эти люди? — спросила Эми.

Эразмус покачал головой.

— В том-то все и дело. Мы напали на след некоторых из них. Но у нас нет веских доказательств, и мы не знаем, кто возглавляет их клан. Время от времени они начинают проявлять активность и пытаются узнать местонахождение перстня. И это все. Но в последнее время эта активность… заметно выросла. Перстень необходимо перепрятать.

— А где он сейчас? — спросил Дэн.

— В Швейцарии, — ответил Фиске. — Он лежит в ячейке, записанной на номерной счет в одном из банков. Ключ от ячейки находится у меня. Если со мной что-нибудь случится, то ключ перейдет к Эми.

— Ко мне? — раскрыла рот Эми.

— Грейс завещала, чтобы я открыл ячейку только в присутствии Эми и Дэна, и меньше всего хотела, чтобы это произошло так быстро. Но она верила в вас. Она знала, что вы справитесь.

У Эми на глазах выступили слезы. Стоило ей услышать о том, как много они значили для Грейс, слезы лились сами.

— Секунду, — перебил их Дэн. — Чуваки, вы, кажется, только что сказали, что Весперы мобилизуются. А они не следят за нами?

В комнате повисла тишина.

— Все может быть, — сказал Эразмус. — Но в таком случае, мы их вычислим.

— С помощью нас? В качестве приманки? — спросил Дэн. — Как это мило!

— Ну что ты говоришь? — вмешался Фиске. — Конечно, нет. Мы больше не можем подвергать вас опасности. Вам с Эми и так немало выпало.

— Даже больше, чем просто немало, — с вызовом сказала Нелли.

— Мы предприняли все возможные меры безопасности, — продолжал Эразмус. — На ваше имя забронированы билеты из Логана в одну экзотическую страну. Трое Мадригалов полетят туда под вашими именами.

— И я, — добавила Нелли. — Правда, не представляю, как переживу в Коста-Рике даже несколько дней! Но для вас все, что угодно!

Эразмус улыбнулся одним уголком рта.

— Действительно, Нелли. Кажется, я слышал о том, как вы не любите тропическое солнце и пляжные полотенца! Главное, чтобы никто не узнал, что вы оправляетесь в Швейцарию. Вы вылетаете из аэропорта Провиденс, Род-Айленд.

— Когда? — спросил Дэн.

— Этой ночью, — ответил Фиске.

— Совсем, как в старые времена, — сказал Дэн, спускаясь по трапу в аэропорту Цюриха. — Три часа сна, паршивый завтрак, и в глаза точно песка насыпали.

— Это картофельные чипсы. Ты умял пять пачек за один полет.

— Но я хотел есть!

— А я хотела спать! Хрум-хрум-хрум! Прямо в ухо! Всю ночь!

— Дети? Вы можете меня послушать? — через зевок спросил Фиске. — Сейчас едем в гостиницу, принимаем душ, переодеваемся, завтракаем и сразу в банк.

— Послушайте, я в жизни еще не видел таких чистых аэропортов! — удивился Дэн, проходя по сверкающему залу прилета вдоль отполированных до блеска перил.

— Добро пожаловать в Швейцарию! — зевнул Фиске. — Здесь все работает, как часы!

Летели они налегке, поэтому все сразу вышли на платформу аэроэкспресса. У Эми с Дэном за спиной болтались небольшие рюкзаки, а Фиске сложил газеты из самолета и путеводитель по Швейцарии в обычный бумажный пакет.

Они сели в поезд вместе с толпой других заспанных пассажиров. Не отступая от графика ни на секунду, поезд отстукивал свой железный ритм, а компьютерный голос из динамиков объявлял терминалы сразу на нескольких языках.

— В Швейцарии четыре государственных языка, — рассказывал Фиске, — немецкий, французский, итальянский и ретороманский. Почти все говорят на английском. Но в Цюрихе больше на немецком.

— Эми, смотри, нам привет от Хайди!

Над окном зажглась реклама, на которой посреди альпийского луга стояла юная девушка с косичками и посылала им воздушный поцелуй.

— Ух ты, — вздохнула Эми. — Я мечтаю попасть в Альпы.

— Мы не успеем, — сказал Фиске. — Из банка сразу в аэропорт и вон из Швейцарии. Так безопасней. Знаете что, а давайте, я после гостиницы отведу вас в кафе «Шобер», и у нас будет второй завтрак! В этом кафе лучший в мире горячий шоколад!

Они вышли на главном терминале и отправились искать стоянку такси.

— Ух ты! Давайте накупим шоколадок! — предложил Дэн, крутя во все стороны головой. — Или часы!

— Швейцария известна в первую очередь своими банками. Давайте начнем с них! — ответил Фиске.

Около выхода их встречал человек в шерстяном пальто и вязаной шапочке с табличкой «Смит».

— Это за нами, — сказал Фиске.

— Смит? — спросил Дэн. — Оригинальное имя.

— Прости. Не люблю все усложнять, — ответил Фиске.

— Мистер Смит? — бодро спросил водитель. — Позвольте, я помогу вам с багажом?

— Мы без багажа, — ответил Фиске. — Едем.

Водитель проводил их к черному лимузину, на ходу зашвырнув рюкзаки в багажник.

— Мы будем в «Виддер Отеле» через несколько минут, сэр, — сказал водитель.

— Да, да, — ответил Фиске.

Водитель открыл пред ним дверь, но Фиске не мог идти дальше. Он бессильно облокотился на машину и вытер со лба пот.

— Все в порядке? — спросил Дэн.

— Просто голова закружилась. Я забыл свое лекарство в самолете.

— Какое л… — начал Дэн, но Эми наступила ему на ногу.

Что-то здесь было не так.

— Опять забыл? — озабоченно спросила она.

— Вы не принесете наши рюкзаки, кажется, где-то там есть еще упаковка? — попросил он водителя.

— Конечно, сэр.

Едва водитель скрылся за открытым багажником, Фиске дернул головой в сторону, делая знак бежать. Все трое припустили к стоянке такси. Оттеснив тех, что стояли первыми в очереди, все трое запрыгнули в первый попавшийся автомобиль.

— Вперед! — крикнул он.

— Я так и полагаю, сэр, но куда именно? — спросил водитель.

— Не важно! На Фраумюнстер! Быстрее! Как можно быстрее! — приказал Фиске.

— Да что происходит? — потребовал Дэн.

— Я не давал компании названия отеля! — сказал Фиске.

Новость, словно грязная лужа, медленно просочилась в их сознание.

— Они знают, что мы здесь, — после некоторой паузы заявила Эми.

Она обернулась, но на шоссе было так много машин, что понять, преследуют их или нет, было невозможно.

Фиске перегнулся к водителю.

— Съезжайте на этом повороте! — приказал он водителю.

— Сейчас?

— Прямо сейчас! — закричали все трое.

Автомобиль резко свернул с трассы, и они как один повернули головы назад. Черный автомобиль пытался подрезать впереди идущие машины, раздался визг тормозов, возмущенные гудки, и лимузин проскочил поворот.

— Прощай, мой милый зеленый кашемировый свитер, — протянула Эми вслед своему рюкзаку.

— Ты сейчас вылитая Натали Кабра — «Я потеряла свой айпад! Это траге-е-едия!»

— По крайней мере, у нас остались мобильники.

— Не волнуйтесь, кредитные карточки тоже у меня в кармане. И еще вот это, — улыбнулся Фиске, потряхивая бумажным пакетом. — Едем прямо в банк. У нас мало времени. И скоро его не будет совсем. — Он наклонился вперед и прошептал на ухо водителю:

— Будьте так любезны, Банхофштрассе.

Фиске довел таксиста до умопомрачения, заставляя его нырять в маленькие переулки, наворачивать круги, возвращаться назад и прятаться на парковках. Наконец, они убедились, что за ними никто не следит, и шофер был на седьмом небе от счастья, когда они вышли из машины.

Банк стоял на современной улице, от которой, казалось, пахло деньгами и запредельной роскошью. Вокруг сплошные банки, банки, банки и магазины самых дорогих марок. Даже пешеходы все как один словно сошли с подиума. Фиске, Эми и Дэн стояли, задрав головы у подножия огромного серого здания. Они выглядели так, словно вышли из дома за хлебом, а оказались здесь, среди этой роскоши, в старых джинсах и куртках, а Фиске, как обычно, весь в черном, включая шапочку и невнятное пальто.

— Они решат, что мы грабители, — сказал Дэн.

— А что такое номерной счет? — спросила Эми.

— Это когда имя владельца счета нигде не указано, но при этом счет не анонимный, так как банк может опознать владельца лично. Не волнуйтесь — нас здесь уже ждут.

Они вошли в холл. На блестящем каменном полу лежал шелковый перламутровый ковер. На ковре — массивный стол красного дерева. За столом сидел человек в строгом сером костюме. У входа незаметная вышколенная охрана.

— Чем могу быть полезен? — поинтересовался клерк.

Он даже бровью не повел, увидев их одежду. Американские туристы — ни дать ни взять. Фиске сконфуженно снял с головы шапочку. Зря. Его седые космы топорщились в разные стороны, точно шерсть на загривке кота.

— Мне нужен доступ к номерному счету.

Клерк нажал на какую-то кнопку.

— Введите, пожалуйста, свой номер, сэр.

Фиске нажал нужные клавиши. Клерк смотрел в экран. Прошло несколько секунд. Затем внезапно лед в его глазах растаял.

— Конечно, сэр. Добро пожаловать, — выдавил клерк и нажал кнопку. — Для вашей безопасности разрешите проверить ваши паспорта.

Все трое выложили паспорта. Клерк проверил их по компьютеру.

— Вы можете пройти, — и за ними бесшумно открылись двойные стальные двери.

В дверях уже ожидала изящная дама в деловом костюме. Ее седые, коротко остриженные волосы напоминали иголки ежа. Из-под черных прямоугольных очков смотрели холодные глаза.

— Добро пожаловать, мистер Кэхилл, — проговорила она с тяжелым немецким акцентом. — Я фрау Боднер, личный банкир госпожи Грейс Кэхилл. Какая печальная новость! Мы так сожалеем о ее смерти!

— Спасибо. Вот, это Дэн Кэхилл, ее внук. И Эми Кэхилл, внучка.

— Они записаны в счет вместе с вами.

— Да.

— Я помогу вам. Но сначала необходимо пройти тест на сетчатку глаза. Прошу прощения, но таковы меры безопасности.

— Конечно.

Она подвела их к сканеру. Эми подставила глаз. Жужжание, Эми отошла в сторону. На ее место встал Фиске. Потом Дэн.

— Теперь вы у нас в базе данных. Прошу вас.

Еще одна тяжелая дверь. На стенах панели орехового дерева. Фрау Боднер махнула карточкой и вызвала лифт. Двери открылись. Она пропустила их вперед, вошла сама и снова махнула карточкой.

Лифт остановился на двадцатом этаже. У Эми слегка закружилась голова. Кажется, вчера она была в Аттлбороу, делала домашнюю работу и старалась не думать об Эване? Действительно, вчера. А сегодня она летит на сверхзвуковом лифте в швейцарском банке в поисках старинного перстня.

И опять Грейс. Она бросает им новый вызов. Она думает, что им все по плечу. Так может быть, потому им и вправду все по плечу, раз она до сих пор с ними и верит в них?

Двери распахнулись. Вокруг все серое — серые стены, серый ковер, стальные серые двери. Много дверей. Дверей с прочной решеткой. Рядом охранник в наушниках. Фрау кивком поздоровалась с ним, взмахнула волшебной карточкой, поднесла глаз к сканеру и набрала на замке код.

В этом банке замков больше, чем в Форт-Ноксе. Эми вытерла вспотевшие ладони о джинсы. Грейс была далека от высоких технологий. Она доверяла только людям, которых знала всю жизнь, таким, как мистер Макинтаер. Он был ее личным нотариусом и работал в старейшей и солиднейшей адвокатской конторе Бостона. Она не могла представить свою бабушку в этих стенах. Так что же заставило ее лететь за тысячи миль от дома в это холодное и неприятное место?

Что-то такое ценное, ради чего она была готова помчаться на край света.

— Проходите, пожалуйста.

Они прошли. Впереди фрау Боднер. Позади охранник. Комната, похожая на огромный сейф. Фрау нажала кнопку. Стена с номерными ячейками отъехала в сторону. На ее место встала другая стена с номерными ячейками. Фрау Боднер подошла к одной из них, жестом пригласила Фиске. Она вставила ключ в один замок. Фиске вставил свой ключ в другой. Они вместе повернули ключи, и ящичек выдвинулся.

Эми не ожидала, что он будет таким большим — размером с детский чемоданчик, только металлический. Фрау Боднер подняла его и понесла в другую сторону, где их опять ждали железные двери. Она снова взмахнула карточкой, и на этот раз они оказались в маленькой комнатке. Одинокий стол, несколько стульев, бутылки с водой и хрустальные стаканы на серебряном подносе.

— Можете не торопиться, — сказала фрау Боднер. — Как только вы будете готовы, нажмите на эту кнопку. Меня вызовет охранник, и я приду проводить вас.

Фиске поблагодарил ее. Она беззвучно поклонилась и оставила их одних, заперев за собой дверь.

На ящик, стоящий посреди пустого стола, устремились три пары тревожных глаз.

— Вот бы он был до верху набит драгоценными камнями или золотыми слитками! — сказал Дэн.

— Тебе что, не хватает? У нас и так уже куча денег, — сказала Эми.

— Ты не понимаешь, пара лишних слитков никому еще не мешала. Для полноты картины. Я бы их потом повесил на шею! Вот бы Йона Уизард обзавидовался!

Эми исподлобья смотрела на Дэна. Что он паясничает? Ему так страшно или так весело? Кажется, весело. Он, кажется, наслаждается всем этим. И что ему так нравится? Лично она все бы отдала, лишь бы сидеть сейчас у камина в Аттлбороу.

Фиске опустился на стул, придвинул к себе ящик, глубоко вздохнул и открыл крышку.

Эми напряженно следила за его манипуляциями и склонилась над сейфом. Над дне лежал конверт с именем Фиске.

Все.

Фиске достал конверт и медленно его открыл.

Письмо.

Он положил его на середину стола, чтобы они могли одновременно читать.

— Эми, будь другом, не строй из себя «эмо», они меня бесят.

— Нет, я не плачу, — шмыгнула носом Эми. — Но это письмо… оно такое грустное!

Фиске засунул нос в ящик, постучал по его стенкам.

— А где перстень?

Они снова склонились над письмом. Эми провела по строчкам пальцем. Ей снова захотелось плакать.

— Круг верности и веры, — прошептала она.

Вдруг Дэн фыркнул. Эми чуть не врезала ему.

— Что за сарказм? Это так трогательно!

— Но Грейс никогда не была трогательной и не разводила нюни!

Эми открыла рот, чтобы как следует ответить ему, но Фиске ее остановил.

— Он прав. Продолжай, Дэн.

— Здесь код, — сказал он. — Грейс так не писала. Это не ее стиль — быть поэтичной и сентиментальной. Она просто сказала, что сказала. «Это моя искренняя просьба». Да где вы тут видите Грейс?

— Это про перстень! — воскликнула Эми. — Круг верности и веры.

— Посмотрите, первые буквы в словах «Это моя искренняя» обведены несколько раз, — сказал Фиске.

— «ЭМИ», — прочитал Дэн и посмотрел на Эми. — О нет! Ты опять?!

Эми смахнула с лица слезинку.

— «Эми… просьба… сделай так» — значит, вот, что она хотела сказать, — промолвила Эми.

— Ты следующий Мадригал-хранитель перстня, — сказал Фиске.

— Ага, — согласился Дэн, — осталось только найти его.

— «Четыре стороны света», — повторил Фиске. — Но причем…

Но он не договорил. Внезапно в комнате замигала сигнализация и завыла сирена.

В комнату громко постучали, и тут же вошел охранник.

— Прошу прощения, — с немецким акцентом сказал он. — На банк совершено вооруженное нападение! Вы должны немедленно покинуть помещение.

Ограбление или… Весперы?

«Ни тот ни другой сценарий ничего хорошего не предвещают», — подумал Дэн.

— Быстрее! — закричал охранник, глядя, как Фиске заталкивает в нагрудный карман письмо и закрывает сейф.

Они побежали к лифту. Но охранник преградил им дорогу.

— Нет, спускайтесь на другом лифте, он отвезет вас прямо на парковку! — и затарахтел в приемник на немецком.

Сердце выскакивало из груди Дэна. Он вспомнил, когда бежал так в последний раз. Только теперь за ними гонятся не Весперы, а какие-то другие люди. Вооруженные. Правда, он еще не решил, как реагировать, — будет весело или дела у них совсем тухляк.

Но, во всяком случае, уже не скучно.

А это хорошо и даже замечательно.

Охранник шел быстрым, уверенным шагом. Он махнул перед кнопкой карточкой, не сводя зорких глаз с дверей, проверил оружие и еще что-то, похожее на газовый баллончик. Дэн надеялся, что это его не самый первый день на службе. Лифт пришел. Охранник нажал кнопку, и тут Дэн заметил у него на запястье татуировку.

Где-то он уже видел такую. Только никак не мог вспомнить, где.

«Я знаю, я знаю, я знаю…»

Какой-то китайский иероглиф? А может быть, японский? Или корейский? Или египетский?

Нет, не то, не то. Он мучительно вспоминал.

— А куда мы едем? — вдруг закричал он. — Они же нас ждут как раз внизу, на парковке! Это безумие! Что мы делаем?!

Эми бросила на него страдальческий взгляд.

— Вы один не прикроете нас, их же много! — закричал он, вцепившись охраннику в руку.

— Все схвачено, парень, не шуми! — ответил охранник.

«Все схвачено?» Так говорят швейцарские охранники?

На его запястье мелькнул рисунок, сделанный фиолетовыми чернилами. Игрушечный трицераптор.

Дингер. Точно, его зовут Дингер! Это эмблема бейсбольной команды «Колорадо Рокиз».

Откуда у немецко-говорящего швейцарца такая татуировка?

Дэн в отчаянии смотрел на мелькающие кнопки лифта. А вдруг этот чувак просто учился в Штатах? Но как-то не похоже.

Дэн кинул быстрый взгляд на Эми.

«Опасность», — беззвучно сказал он.

Она вытаращила на него глаза. Лифт быстро спускался вниз, а у Дэна росло предчувствие, что внизу их ждет не самая ласковая встреча.

Ну, ладно, если этот охранник — на самом деле, охранник, то он простит.

Дэн глазами показал на красную аварийную кнопку. Эми кивнула. Он выхватил у Фиске бумажный пакет и «нечаянно» выронил из него путеводитель. Охранник посмотрел на пол. Эми быстро нажала кнопку «Стоп». Лифт вздрогнул, и все растерянно посмотрели на дверь. Этого он и ждал. Дэн тут же натянул пакет охраннику на голову. Охранник вскрикнул, но у Дэна как раз оставалась доля секунды, чтобы ударить его под коленки. Охранник потерял равновесие и, выругавшись, упал на колени, пытаясь одной рукой стянуть пакет, а другой поймать Дэна за шею.

Дэн вырывался и в это же время видел, как Эми бьет охранника кулаками по голове. Только что могли ее слабые кулачки сделать с этим верзилой!

Фиске согнулся пополам. А с ним-то что? Но тут он выпрямился и стукнул охранника по шее сложенной в рулон газетой. Охранник ничком упал на пол.

— Ничего себе! Круто! — пробормотал Дэн. — Вы агент ЦРУ, дядюшка?

— Чему только ни научишься, если ты Кэхилл, — ответил Фиске, усаживаясь на спину охраннику. — А теперь объясни мне, что все это значит?

— Я уверен, что он от Веспера.

Дэн в двух словах рассказал ему про татуировку и выражение «Все схвачено». Глядя на человека, который лежал у его ног без сознания, Дэн понял, что все это звучит чудовищно глупо и нелепо.

— Эми нажми на какой-нибудь этаж, — сказал он. — Лучше на самый высокий. Нам надо поскорее уходить отсюда.

Эми нажала на верхний этаж. Лифт пополз вверх, а Фиске вытащил у охранника оружие.

— Потрясающе! — Дэн не сводил с дядюшки восхищенных глаз.

Как только двери лифта открылись, Фиске открыл баллончик с газом, сунул его под пакет и выпустил струю в лицо охраннику.

— Немного поплачет, когда проснется.

Эми напоследок всей ладонью нажала на кнопки.

— И попутешествует! Надеюсь, ты ничего не перепутал? — сказала она Дэну.

— Он ничего не перепутал, — сказал Фиске. — Все сходится. Охранник сделал ошибку, когда говорил на немецком. Он сказал по рации «du» вместо «Sie». У Дэна просто более быстрая реакция.

Дэн расплылся в гордой улыбке, и они с Фиске ударились кулаками.

Лифт открылся. Серый пол. Тишина. Вереница кабинетов вдоль длинного коридора. За открытыми дверями никакой паники. И никакой тревоги.

— Что происходит? Разве они не знают, что случилось в банке? — спросила Эми.

— Наверное, неправильно сработала сигнализация, — сказал Дэн.

— Здесь находится дирекция банка, — сказал Фиске, читая дверные таблички. — Вот, это кабинет вице-президента.

— А вот и сам президент, — сказал Дэн. — Чего уж скромничать, пойдем сразу к начальству!

Они открыли дверь и вошли в приемную.

Два секретаря за двумя абсолютно одинаковыми столами. Одинаково светловолосые и коротко стриженые. Одинаковые серые костюмы. Между столами — вход в кабинет Президента банка. На двери огромные стальные ручки. На стенах огромные серебристо-серые картины. Единственное цветное пятно — вид на темно-синее Цюрихское озеро за окном.

— Чем могу быть любезен? — невозмутимо спросил их секретарь слева.

Странно.

— Я Фиске Кэхилл. У меня здесь счет. Мы были наверху, там у нас банковская ячейка. К нам подошел охранник и сказал, что в банке вооруженные грабители…

— Которые хотят проникнуть на наш этаж, — перебил его Дэн.

— И когда мы поняли, что этот человек один из них, нам пришлось его обезвредить.

Секретарь слева и секретарь справа смотрели на них, открыв рты.

— Мы не получали сигнала тревоги, — сказал один и нервно поправил на носу очки в серебряной оправе.

Фиске вытащил из кармана оружие и с громким стуком положил его на стол. Лица у секретарей вытянулись.

— По-моему, это оружие банка, — сказал Фиске.

Тот, что с серебряной оправой, нервно облизнул пересохшие губы.

— Думаю, вам следует обратиться к господину Дюберу.

— Хороший ответ, — сказал Фиске.

Дверь перед ними открылась, и к ним вышел высокий седовласый господин. Все в нем сверкало благородным металлом. Серебристые волосы, серебряная оправа, стальной взгляд, серые глаза.

— В чем дело, Бруно? — строго спросил он.

Очкастый развел руками, словно говоря, что он не уполномочен нести ответственности за трех ненормальных американцев.

— У них тут просто какой-то американский боевик, — с презрительной усмешкой сказал он.

— Это не боевик! — негодующе закричал Дэн.

Господин Дюбер свел на переносице брови.

— Не могли бы вы начать сначала? — сказал он.

Они потратили еще несколько минут на Дюбера, заново пересказывая ему историю. Тот незамедлительно вызвал по телефону охрану. Выслушав, что ему сказали с другой стороны линии, Дюбер помрачнел.

— В банке не зарегистрировано ни одного нападения, — сказал он.

Фиске, Эми и Дэн растерянно переглянулись.

— Но мы слышали сирену!

— У нас нет сирены, — ответил Дюбер. — У нас беззвучная сигнализация.

— Значит, он принес ее с собой, — предположила Эми, — и включил на нашем этаже.

— А красная лампочка? — спросил Дэн. — Получается, он принес ее заранее и потом включил пультом?

— Здесь что-то не так, — сказал Фиске. — Вы должны в этом разобраться.

— Совершенно верно, мистер Кэхилл. Пройдемте со мной, — согласился господин Дюбер.

Он вывел их в коридор. Потом в другой коридор, но на этот раз без серых ковров и серых картин. Взмахнул карточкой и пропустил их в первую дверь слева.

Перед мониторами сидели сотрудники службы безопасности банка и внимательно следили за экранами; они даже не повернулись в их сторону.

Господин Дюбер что-то объяснил человеку в черном, показывая на них рукою. Черный повернулся и смерил всех троих тяжелым каменным взглядом, пошептался с человеком перед экраном, подсел к монитору и уставился в него.

Фиске, Дэн и Эми не выдержали и встали рядом. Перед ними на зернистом экране тускло мерцала серая камера лифта.

— Вы видите время? — сказал Дюбер. — Вы сказали, что ехали в служебном лифте на подземную парковку. В этот лифт уже час никто не входил.

— Но это невозможно, — прошептала Эми.

— А как же охранник? — спросил Фиске.

— Его смена закончилась десять минут назад, — сказал человек в черном. — Он уже покинул помещение.

— Это господин Мозер, начальник службы охраны, — пояснил Дюбер.

— Охранник перехитрил нас, — сказал Дэн. — И вас. Вы что, не видите? Он заменил камеры!

— Мы проверим, — ответил ему Мозер.

— Содержимое вашего сейфа на месте, правильно? — сказал Дюбер. — Ничего не пропало. Мы уже все проверили. Конечно, в сейфе нет камер наблюдения. Для вашей же безопасности.

— Это еще ни о чем не говорит, — сказал Фиске. — Пропажи не обнаружено, но вторжение было. Вы должны вызвать полицию.

— Но ничего не пропало! — Мозер сжал губы. — Мы сами с этим разберемся.

— А охранник? — еще раз спросил Фиске.

— Я уверяю вас, все наши сотрудники проходят двойную проверку…

— Можно посмотреть запись камеры наблюдения в коридоре, где находятся сейфовые ячейки?

Охранник нажал на кнопку клавиатуры. Внизу экрана таймер отсчитывал назад время. А вот и тот охранник.

Стоит. Стоит. Стоит.

— Это Бахманн, — сказал Мозер. — Новичок. Безупречная характеристика.

— Да, не считая того, что он бандит, — сказал Дэн. — Посмотрите на таймер. Мы выходили оттуда меньше десяти минут назад, а коридор пустой! Это фальшак!

— Я не знаю слова «фальшак», — отрезал Мозер, глядя на них, как на Семейку Крейзипэнтс.

— Рекомендую провести двойную идентификацию каждого сотрудника банка, — посоветовал Дэн. — Чуваку Бахманну в одиночку с этим делом не справиться.

Вежливая маска слетела с лица начальника службы безопасности.

— Я не привык получать советы от маленьких мальчиков, — сказал он.

Дэн решил, что пора ему врезать. Но Фиске предупредительно положил руку ему на плечо.

— Чувак, — сказал он Дэну. — Нам пора в путь.

Они вышли из банка через боковую дверь и сразу сели в такси. Фиске попросил шофера покатать их вокруг озера.

— Они уже следят за нами, — мрачно сказала Эми.

— Сомневаюсь, — ответил Фиске, глядя в заднее окно.

— Мы устроим им ловушку, — сказал Дэн.

— Как? — спросила Эми.

Дэн вытащил из кармана куртки бумажник.

— Вот, прихватил с собой, на всякий случай, — сказал он. — Так что, зовите меня просто Дэн Карманный Воришка.

— Он был обезврежен, — тоном прокурора сказала Эми.

— Согласен, но все же я виртуоз!

В бумажнике оказалось несколько швейцарских франков и удостоверение на имя Максвелла Бахманна.

Дэн с досадой бросил пропуск на сиденье.

— Дешевая подделка. Это не выведет нас на след.

— Вовсе необязательно, — сказал Фиске, поднимая с сиденья пропуск.

Он положил его на колени и сделал несколько снимков на мобильный телефон.

— Отправлю их Эразмусу. У него в голове целая картотека Весперов.

— Не забудь — пусть пробьет татуировку, — напомнил Дэн.

Дэн смотрел на фотографию на пропуске. Лицо обыкновенного студента. Ничего общего с преступником.

У Фиске зажужжал телефон. Все трое прилипли к экрану.

«КАСПЕР ВАЙОМИНГ. ОЧЕНЬ ОПАСЕН. НЕ ПРИБЛИЖАЙТЕСЬ».

— Каспер, штат Вайоминг? — переспросил Дэн. — Но это далеко!

— Это не город, — сказал Фиске. — Это его имя, Дэн.

— Очень опасен, — повторила Эми. — Что ж, надеюсь, что он не знает, где нас искать. И куда мы едем.

— А мы куда-то едем? — спросил Дэн.

— Ах, да, — спохватился Фиске. — Я расшифровал письмо Грейс. Просто его смысл настолько очевиден, что я не сразу это сообразил.

— Так, куда мы едем? — спросила Эми.

— Цермат, Швейцария, — торжественно объявил Фиске. — Так что Альпы вы все-таки увидите!

Поезд плавно пересекал живописные окрестности Швейцарии, Эми с Дэном устроились на удобных сиденьях и приготовились слушать Фиске. Он поправил на носу очки и разгладил на коленях письмо.

— Четыре стороны света… — начал он. — Я чуть не сошел с ума. Четыре стороны света — это Маттерхорн.

— Как аттракцион в Диснейленде?! — спросил Дэн.

— Совершенно верно, — согласился Фиске. — И он назван в честь горы, которая находится в Швейцарии. Эта гора имеет необычную форму — она похожа на четырехгранную пирамиду, стороны которой обращены на север, юг…

— …запад и восток, — нетерпеливо закончила Эми. — Четыре стороны света. Но я все равно не понимаю, как ты догадался, что речь идет о горе?

— «Матте» на немецком языке означает луг, а «хорн» — горный пик. Это Грейс дает мне еще один ключ, на случай, если я не пойму, что такое «четыре стороны света». У наших родителей было шале в Цермате, — продолжал Фиске. — Грейс часто бывала там в юности вместе с Беатрис. Потом умер отец. Но шале не стали продавать. А позже, когда я бросил колледж… кстати, вы никогда не должны так поступать, — и Фиске посмотрел на них поверх очков.

Дэн закатил глаза, а потом многозначительно взглянул на Эми.

— Хорошо, дядя Фиске, а можно ближе к делу?

— Так вот. Когда я бросил колледж, Грейс пригласила меня в путешествие по Европе, и мы заехали сюда, в это шале. Она не была здесь с самой юности. Думаю, просто боялась, что нахлынут воспоминания о прежней жизни. Эта поездка оказалась последним нашим совместным путешествием… Я боялся и не знал, что она про меня думает. Боялся, что она будет звать меня тряпкой. Потому что я никогда не был одним из них. Я сторонился Кэхиллов, не участвовал в их играх, я презирал их за предательства, мелочность, зависть… Все Кэхиллы говорили, что я слабак. За то, что я избегал их.

Эми с Дэном слушали его, боясь пошевелиться. Фиске никогда не рассказывал им о своей жизни. Однажды он упомянул, что бросил колледж и потом несколько лет «бродяжничал» по свету. Но больше ни слова. А они не спрашивали.

— Я знал, что Грейс нужна моя помощь. Я знал, что она нуждается в моей поддержке. Но она… она совершила благороднейший поступок. Вы знаете… она отпустила меня. Навсегда. Она сказала, чтобы я уходил… уходил и никогда не возвращался. Она сказала, чтобы я исчез.

— Ничего себе, — сказал Дэн, — а я… я тоже все время говорю Эми, чтобы она исчезла. — Но у меня это не работает.

— Она хотела, чтобы я исчез в буквальном смысле этого слова. Чтобы Кэхиллы нигде не смогли меня найти. Она говорила, что через некоторое время они забудут обо мне, потому что я для них бесполезен. И кстати, она оказалась права. Так оно и вышло. Но в тот день она дала мне свое благословение. И номер в швейцарском банке, — улыбнулся он. — Грейс всегда была практичной. И я исчез. Я жил некоторое время в Таиланде, в Новой Зеландии, на Бали… потом обосновался в Португалии. Но мы не теряли друг друга и встречались время от времени. И когда она позвала меня домой, я взял билет на ближайший рейс. Я знал, что болезнь ее смертельна. Хотя она и не говорила. Но я чувствовал это без слов.

Какое-то время все молчали. Эми покачивалась на сиденье в такт поезду, смотрела на зеленеющие луга за окнами и быстро-быстро моргала. Этот узел — между братом и сестрой — его не разрубить ничем. И не имеет значения, что Фиске ушел со сцены. Грейс все равно заботилась о нем.

— Я был воспитан Грейс. И был ее ребенком. И то, что она отпустила меня, было самым великодушным поступком на свете.

Дэн опустил глаза.

— А что картошка? — спросил он.

— Здесь уже сложнее. Мы любили жарить картошку на огне. Правда, это случалось не в каждый день рожденья. А в этом шале вообще никогда.

— А может, не в картошке дело? — сказала Эми. — Может, это камин?

— Да, в шале есть большой камин. И перстень может быть спрятан там. Потому что однажды, незадолго до своей смерти, она сказала, что если я захочу, то могу делать с нашим имуществом все, что пожелаю, — с особняком, домом в Нантакете, с картинами, книгами, но шале должно остаться неприкосновенным. Ни продавать его, ни перестраивать, ни даже ремонтировать его нельзя. Она договорилась с кем-то из местных, что за ним будут присматривать — и только. От меня оно должно перейти по наследству к Эми. Тогда я не понимал, в чем дело. Я думал, может быть ты, Эми, чемпион по слалому или что-то в этом роде.

— Ага, если только по падениям с детской горки, — горько усмехнулась Эми. Она, конечно, каталась на лыжах в Массачусетсе, но была далеко не чемпионом. — Значит, перстень там.

Вот, за что она любила 39 ключей — в них были загадки. А бег на длинную дистанцию по лезвию бритвы — всего лишь досадная необходимость.

Некоторое время все молчали и, убаюканные мерным стуком колес, незаметно заснули. У них выдался тяжелый день, а перед ним — бессонная ночь. Эми спала, но сквозь сон чувствовала, как Фиске бережно накрывает ее своим пальто.

Чуть не проспав нужную станцию, они все-таки успели на пересадку и в последний момент вбежали в альпийский экспресс с красными вагончиками и большими панорамными окнами. Поезд заскользил по заснеженным долинам, через перевалы и горные деревушки с деревянными шале. Издалека они казались игрушечными и были похожи на картинки из книжки про певцов фон Трапп. Эми показалось, что вот-вот — и над долиной зазвучит песенка «My Favorite Things».^[10]

Маттерхорн выросла на горизонте еще за несколько миль до Цермата. Гора действительно напоминала остроконечную пирамиду и сверкала белизной на фоне безоблачного голубого неба.

— Потрясающе! — прошептала Эми.

— Эта гора больше четырнадцати тысячи футов в высоту, — сказал Фиске.

— Точнее четырнадцать тысяч шестьсот девяносто два фута,^[11] — уточнила Эми.

— Это не самая высокая гора в мире, но раньше одна была одной из первых по сложности. На ее склонах погиб не один десяток альпинистов. Например, в пятидесятых годах с нее так и не вернулись два студента из Кембриджа. Но научно-технический прогресс не стоит на месте, поэтому восхождение на нее стало проще и доступнее. Даже этих студентов случайно нашли тридцать лет спустя.

— Жесть, — передернулся Дэн.

— Да, вершина Маттерхорн жестока и беспощадна, — продолжал Фиске. — А вы знаете, что на ней находится самая высокая канатная дорога в Европе и самая высокая станция. Но мы с вами на этот раз туда не попадем. Наше шале стоит ближе к подножию. И как только мы найдем э-э-э… то, что ищем, придется сразу двигаться дальше. Я не думаю, что Каспер Вайоминг действует в одиночку.

Поезд бодро вздохнул и въехал на станцию. Фиске, Дэн и Эми выстроились в очередь с другими пассажирами, которые собирали свой спортивный инвентарь и багаж.

— В Цермате нет автомобилей, — сказал Фиске. — Но зато есть электротакси, фуникулеры и трамвай. Я связался по электронной почте с фрау Вайзер, она ответила, что дом будет готов к нашему приезду.

Казалось, в Цермате обитают только лыжники, они ходят по улицам прямо в лыжных ботинках, с лыжами наперевес. Они, да еще туристы всех мастей — от заурядных зевак до заядлых шопоголиков. Главную улицу Цермата Банхофштрассе сплошь заняли магазины самых знаменитых дизайнеров — одежда, часы, украшения. Между ними ютились крохотные кондитерские с ароматной выпечкой и пирожными, аппетитно выставленными в витринах.

— К шале мы подъедем на фуникулере, — решил Фиске. — А там уже и до дома рукой подать.

От места, где они высадились, сразу начиналась лыжня.

— Смотрите, мы можем идти вдоль лыжни, а если подняться на фуникулере еще немного вверх, уже недалеко и до вершины.

К шале пришлось пробираться по сугробам, и Эми с Дэном были счастливы, что не забыли натянуть зимние ботинки еще в Америке. Но идти им пришлось недолго. Дом стоял на заснеженной поляне среди вековых, присыпанных снегом, елей. Сбросив с ботинок снег и постучав ими о деревянные ступеньки, они вошли внутрь.

Дом дышал тишиной и прохладой.

— Не успел прогреться к нашему приезду. Здесь слишком долго никто не жил, — сказал Фиске.

Камин занимал почти всю стену. Вся мебель была старая и очень уютная. Вид из окна просто завораживал: внизу в долине пестрели дома и крыши Цермата, вокруг — горы, горы, горы.

— Спасибо, фрау Вайзер! — восторженно закричал Дэн, вбежав на кухню. — Она оставила нам шоколадки!

Фиске с Эми грелись у камина. Вскоре, уплетая шоколад, к ним присоединился и Дэн. Они смотрели на почерневшие кирпичи так, словно хотели выведать их тайну.

— Дни рождения, — прошептала Эми. — День рождения Грейс, твой день рождения. — Она села на корточки. — Если жарить в камине картошку, то будешь стоять как раз здесь. Смотрите! — вскрикнула она. — Здесь на кирпиче царапина. Она похожа на букву «М»!

— Мадригалы! — прошептал Фиске.

— Значит, дни рождения, — начал Дэн.

— Точно! — воскликнула Эми. — Грейс говорит: «Вверх, вниз». Значит, надо взять числа ваших дней рождений и по ним отсчитывать кирпичи. Грейс родилась двадцать четвертого декабря, то есть месяц двенадцатый, день двадцать четвертый. Отсчитаем двенадцать кирпичей вверх, а потом двадцать четыре вниз. Год, я думаю, не надо, иначе мы вылезем в трубу, правильно? — и она отсчитала двенадцать кирпичей вверх.

— Так, а теперь пойдем вниз, и потом к твоему дню рождения, дядюшка, девятого августа, и оттуда восемь кирпичей наверх, и потом девять вниз…

Готово.

— Плотно сидит, — сказала она, постучав по камню. — У нас есть какие-нибудь инструменты?

Дэн взял со стола ключ, сел рядом на корточки и поковырял в шве.

— Не получается. Нужно что-то острое, чтобы зацепить получше, — сказал он.

— Здесь что-то не так, — покачал головой Фиске. — Если мы все правильно рассчитали, то кирпич должен сам выйти из стены.

— Если мы только ничего не перепутали, — сказал Дэн.

— Подождите, — сказала Эми. — В письме Грейс говорит про ваши дни рождения где-то в Европе, правильно? Где именно?

— Она там говорит «Наши дни рождения в Европе», — вспомнил Дэн.

— Ага. А в Европе дни рождения пишутся в другом порядке, — сказала Эми. — Сначала идет день, а потом месяц. А в Штатах мы, наоборот, сначала пишем месяц, а потом день. Значит…

— Значит, сначала надо отсчитать день, а потом месяц, — закончил за нее Фиске.

На этот раз Эми отсчитала от буквы «М» двадцать четыре кирпича вверх и двенадцать вниз, потом девять вверх и восемь вниз.

Она толкнула кирпич.

— Он двигается!

— Держи. — Дэн передал ключ Эми.

Она слегка поддела им кирпич.

— Сейчас, — прошептала она и аккуратно вытащила кирпич из кладки.

Потом она, затаив дыхание, просунула в отверстие руку и вытащила небольшой шелковый мешочек, завязанный на тесемку.

Эми потянула узел, аккуратно перевернула мешочек, подставив под него ладошку.

Вот он! Потускневший, потертый, очень старый. С древними, едва заметными знаками и символами. Эми поднесла его поближе к свету.

— Что-то не очень внушительно, — сказала она, скептически глядя на перстень.

Надела на средний палец, но он оказался слишком велик. Надела на большой.

— Невероятно, но мы его действительно нашли, — не веря своим глазам, сказал Дэн. — Спасибо, Грейс!

Эми задумчиво крутила перстень на большом пальце. Грейс решила, что перстень теперь будет храниться у нее, а это значит, что отныне она должна всеми правдами и неправдами защищать его, хотя пока еще слишком много загадок вокруг. Что же такого особенного в этом перстне, и что с ним делать дальше. Как надо его защищать? Может быть, отнести его в банковскую ячейку? Только в другой банк, конечно. Или просто перепрятать? Но где? Он так долго лежал в этой кирпичной кладке, так что может быть, лучше положить его на место?

Вдруг она краем глаза заметила, как из-под двери кладовой по полу растекается маленькая лужица. Маленькая темно-красная лужица.

— Дядя Фиске? — цепенея от страха, прошептала она. — Там…

Фиске повернулся.

— Быстро идите на кухню. И не выходите пока оттуда, — дрожащим голосом сказал он.

Но они оцепенели от страха и не смели двинуться с места. Фиске медленно подошел к кладовке и открыл дверь.

Эми вскрикнула. Из дверей выпала женщина. С ее головы на пол стекала кровь.

Забыв об осторожности, Эми бросилась на помощь, но тяжелые шаги из другой комнаты остановили ее. Она словно в тумане посмотрела назад.

Вниз со второго этажа спускался по лестнице Каспер Вайоминг.

Фиске первым пришел в себя. Он бросился вперед и встал между ним и Эми с Дэном.

— Бегите! — закричал он.

Дэн словно врос в землю, и не мог пошевелиться. Понимал, что надо выполнять дядюшкин приказ, но тело его не слушалось.

Фиске ногой толкнул Каспера в грудь, затем выбросил в апперкоте руку, нанося удар в челюсть. Но Каспер увернулся. На глазах у перепуганных Эми и Дэна он, точно щенка, поднял Фиске над головой и швырнул об стену. Это произошло так быстро, что дети не сразу поняли — Дэн словно издалека услышал, как Фиске с громким стуком упал, а Эми, что есть сил, закричала «Нет!!!». Нога Фиске неестественно подогнулась, а лицо скривилось в судорожной боли.

Но Касперу нужна была Эми, и он, оставив дядюшку лежать на полу, двинулся прямо к ней. Она, точно завороженная, не двигалась с места и лишь беспомощно смотрела на приближающегося Каспера.

Очнувшись от страха, Дэн потащил ее за собой на улицу. Фиске ползком рванулся вперед и вцепился Касперу в ногу. Тот попытался отшвырнуть его, но дядюшка якорем повис и не давал сделать ему ни шагу.

— Бегите, — простонал он.

Этой секунды было достаточно. Они выскочили через заднее крыльцо и сразу оказались на склоне. «Лыжня ведет прямо к станции», — вспомнили они слова Фиске и что есть духу понеслись вниз, стараясь не упасть на скользком раскатанном склоне. Они услышали, как наверху хлопнула дверь, и Каспер бросился догонять их.

— Эй, ребятня! — закричал он. — Бросьте! Вы мне не нужны, отдайте только перстень, и я вас не трону!

— Он, что, нас за идиотов принимает? — на бегу пробормотала Эми.

Она взяла Дэна за руку и побежала наперерез лыжне. Дэн моментально понял ее маневр. Каспер не знает, как пройти к остановке фуникулера.

— Куда же… — завертела головой Эми.

Но Дэн мгновенно сориентировался — вот Фиске показывает рукой на гору, они видят канатную дорогу, высокие столбы, канатную станцию. Там должны быть люди.

— За мной!

Он побежал вперед, огибая на ходу заснеженные ели. День подходил к концу. Среди толпы лыжников, спешащих еще раз успеть скатиться перед закрытием, будет легко затеряться так, что Каспер еще побегает и поищет. В этой же толпе они спустятся вниз. Не лучший план, конечно, но что делать, если он пока единственный?

Фуникулер близко, Каспер, спотыкаясь и поминутно падая в снег, понемногу отставал — легкие ботинки на тонкой кожаной подошве не позволяли бежать быстро.

— Чувак явно не любитель турпоходов, — бросил на ходу Дэн.

Он знал, что у него вот-вот разыграется астма. Бронхи его суживались, и дышать становилось с каждым шагом все трудней. Но Эми ни в коем случае не должна это знать! Просто надо сделать последний рывок. А потом он найдет свой ингалятор. Вон, станция уже рядом. И фуникулер как раз подъезжает. Успеют.

Они вбежали в павильон и смешались с толпой, встав в очередь между турникетами. Все лыжники подносили к турникетам электронные пропуска или поворачивались к воротам боком или плечом, где у них были приколоты «скипассы».

Эми с Дэном, не говоря ни слова, переглянулись. Времени у них не было. Они увидели промокшего насквозь Каспера, который бежал, скользя по раскатанному снегу, к станции.

Не сговариваясь, они вместе перемахнули через турникет и втиснулись в кабинку.

— А платить кто будет?! — закричал на них кондуктор, когда они влетели в закрывающиеся двери кабины, видя краем глаза, как Каспер злобно врезал кулаком по бетонному столбу.

Эми изобразила на лице самое глубокое раскаяние, на которое она только была способна.

— «Скипассы» остались у наших родителей, понимаете? Мы случайно разошлись с ними, а у нас с собой ни цента! Они ждут нас наверху и сразу заплатят!

Пока она говорила, Дэн вытащил из кармана ингалятор и сделал глубокий вдох, чувствуя, как мгновенно расслабляются легкие, и глубоко вздохнул. Он старался сделать честные глаза и одновременно выглядеть немного больным.

— Ну ладно, ладно, — добродушно проворчал кондуктор. — Наверху найдете их и заплатите за проезд.

Они влезли в середину кабины, чтобы раствориться среди лыжников, не желающих пропустить последнее катание.

— Эми? — сказал Дэн. — Ты видела? Тот чувак чуть не разбил бетонный столб.

— Я только надеюсь, что с Фиске все в порядке.

— Смотри, там Каспер! — сказал Дэн.

Каспер, действительно, стоял на склоне прямо под канатной дорогой и говорил по мобильному телефону.

— Лузер! — прошептал Дэн.

— А вдруг он вызовет группу поддержки? — сказала Эми. — Весперы уже давно знают про наше шале. Ты же заметил, что за нами никто не следил от Цюриха.

— Ладно, давай спокойно повисим в этой кабине и решим, что делать дальше, — сказал Дэн. — Ведь теперь-то ему нас не догнать, правильно?

Кабина плавно скользила по воздуху, поднимаясь все выше к вершине. Вскоре они парили на высоте в несколько сот футов от земли. Вокруг на разных языках мира весело переговаривались лыжники, разглядывая окрестности.

— Я даже не представляла, что это так высоко, — сказала Эми и решительно закрыла глаза.

Дэн восторженно смотрел на головокружительный вид. Они миновали лес, и взгляду открылся широкий склон. Лыжники, похожие на маленьких букашек, зигзагом спускались с горы.

Внутри кабины было хорошо и тепло, но чувствовалось, что снаружи гуляет холодный ветер. Все-таки хорошо, что они надели зимние куртки.

— Мы с тобой ушли, оставили Фиске и истекающую кровью женщину одних, — вдруг проговорила Эми. — Как ты думаешь, они смогут позвать на помощь? Или женщина уже мертва?

— Да нет, конечно, я уверен, все будет в порядке, — ответил Дэн.

Хотя, если честно, Дэн ни в чем не был уверен.

Дыхание его выровнялось, но пришлось тайком от Эми еще раз подышать в ингалятор. Слегка отпустило, но сознание все равно затуманивалось.

А ведь это даже весело — бегать наперегонки с врагом.

Но все-таки, кто такие Весперы?

Плохо, что он знает о них так мало — это пугает и тревожит больше всего. Этот Каспер чуть не раздавил бедного дядю Фиске, будто он какой-то слабак, будто насекомое, случайно попавшее под ботинок.

Нет, он совершенно не готов к новым приключениям. Не хочет больше участвовать ни в каких охотах и побегах.

Но как он скажет об этом Эми? Она и так всего боится.

Эми прижалась лбом к стеклу.

— Смотри, вертолет! — сказала она, глядя вдаль.

В небе летел вертолет, отбрасывая на лыжню маленькую голубоватую тень.

Он приближался, и скоро стали видны лопасти его винта, пилот и человек на пассажирском сиденье.

— Смотри, они, кажется, дерутся! — сказала Эми.

— Почему он так близко? — взвизгнула какая-то женщина в фуникулере. — Это же опасно!

Кто-то закричал на французском. Кондуктор удивленно вскинул брови и быстро заговорил по рации.

Вдруг пассажир в вертолете резко выпрямился и пересел на кресло пилота. Пилот замахал руками и что-то закричал.

— У него оружие! — закричали в кабине.

Пассажир явно пытался избавиться от пилота и выкинуть его за борт. Вертолет бешено запрыгал в воздухе.

— Вызовите полицию! — закричал мужчина с американским акцентом.

— Он убьет его! — закричала жена американца.

Лицо пилота бледнело на глазах. Казалось, он был на последнем издыхании и безвольно следил за захватчиком. Тот наотмашь ударил его рукоятью пистолета. Пилот повис на спинке кресла, пассажир подтолкнул его к двери. Какой-то человек рядом с Дэном закричал на немецком и застучал по стеклу.

Теперь кричали все, видя, как тело пилота свесилось через борт кабины. Пилот из последних сил держался за дверцу, но захватчик толкнул его ногой, и пилот полетел вниз.

В кабине повис стон и крик. Кто-то громко зарыдал. Все кричали на разных языках. Кто-то просил помощи.

— Я вызвал полицию! — закричал кондуктор и повторил еще раз на итальянском и немецком языках.

Эми повернулась к окну.

— Это еще не все, — прошептала она.

Террорист сел за штурвал. Он направил вертолет прямо на фуникулер. Все разом отпрянули к противоположной стене. Кабина резко завалилась на бок. Пассажиры громко закричали.

— Всем оставаться на местах! — громко приказал кондуктор. — Не расшатывайте кабину! Полиция уже вылетела!

Дэн смотрел в окно. До вершины далеко. Они на полдороге зависли на высоте в несколько сот футов от земли. Вертолет так близко, что видно лицо преступника. Дэн не верил своим глазам. За штурвалом сидел помощник президента банка. Тот самый, в серебряных очках.

— Это Бруно! — шепнул он Эми. — Тот чувак из банка! Он тоже из Весперов!

— И, кажется, он задумал перерезать канатную дорогу, — побелевшими губами проговорила она.

Вертолет боком приближался к канатам, грозя перерезать их лезвиями винта. Дэн отчетливо видел глаза пилота, устремленные на провода.

— Он не посмеет, — прошептал Дэн.

Если этот парень решил напугать их, то это ему определенно удалось.

Пассажиры кричали и плакали. Кто-то стонал. Все, как один, отпрянули на другой конец кабины. Фуникулер зловеще накренился. Дэн обнял Эми и прижал ее к себе. Он не мог оторвать глаз от вертолета. На таком расстоянии хорошо различались даже штурвал и руки в черных перчатках.

Вдруг раздался жуткий скрежет и железный визг. Кабина дернулась и опять завалилась на бок. Пассажиры рухнули на пол и заскользили к закрытым стеклянным дверям фуникулера. Дэн с Эми крепко вцепились в перила, вокруг слышались стоны и крики.

— Что происходит? — вырвался из общего крика чей-то голос.

— Все в порядке! — перекрикивал толпу кондуктор. — Кабина не упадет! Есть еще один провод! — и как заклинание повторял это снова и снова на английском, французском и немецком языках.

Но его белое, как снег лицо покрывала испарина, в глазах стоял ужас.

— Он возвращается! — закричал тот же мужской голос.

Эми взяла Дэна за руку. Оба очень хорошо поняли: Веспер уже не запугивает. Он хочет убить их.

Вертолет наклонился на бок. Пилот прицелился, все ниже опуская лезвия пропеллера и собираясь перерезать второй провод.

«Неужели все кончено? Вот так просто?»

Он же наизусть помнит формулу Гидеона. Он же мог стать самым сильным человеком на свете. Но они несколько месяцев назад решили, что это слишком опасно.

А теперь получается, что напрасно.

Ведь если бы он принял формулу, то сегодня он был бы сильным, как Томас и уложил бы Каспера в один удар.

Он был бы дальновидным, как Лукас и не угодил бы в этот воздушный капкан, задолго чувствуя приближение врага.

А если бы он был, как Янус — то неужели пошел бы в самое логово льва, не придумав ничего интереснее?

А был бы он изобретателен, как Катерина, то уж наверняка додумался бы, как заставить эту штуку двигаться и спастись от психа, вместо того, чтобы беспомощно висеть над пропастью.

Дэн ни на секунду не упускал вертолет из виду.

Он так и не научился не бояться, зато никогда не отводил глаз от опасности. Пусть Весперы думают, что Дэн Кэхилл не трус и смело смотрит смерти в глаза.

Враг не должен видеть его страха.

— Полиция! — крикнул кто-то.

Люди закричали и заплакали еще громче. Полицейский вертолет летел на них с космической скоростью. Дэн так и не отвел глаз от Веспера, пока тот сам не отвернулся и не помчался прочь от полиции.

В кабине стоял плач. Американец баюкал свою жену в объятиях, пытаясь успокоить. Какой-то высокий немец неожиданно расхохотался. Все словно немного сошли с ума, когда увидели, что опасность миновала. И вдруг одновременно замолчали, вспомнив, что все еще висят на одном канате на головокружительной высоте.

— К нам летит спасательный вертолет, — объявил кондуктор. — Он будет с минуты на минуту.

— И что? — спросила Эми. — Как они починят кабель?

— Они не будут его чинить. Но они перевезут нас, — ответил кондуктор.

— Пере… Перевезут?

— Они спустят к нам спасателя, нас разделят на группы, и он по очереди перенесет нас отсюда. Не беспокойтесь — это очень опытные спасатели.

Дэн замерз. В кабине отключилось отопление, окна постепенно покрывались наледью. Дэн дрожал от холода и в то же время радовался, что Эми в замороженное окно ничего не увидит — она же дико боится высоты.

— Им уже удалось задержать преступника? — спросил Дэн.

— Нет еще, — ответил кондуктор, — но скоро они поймают его.

Кабина уже почти выстудилась и покрылась инеем от дыхания пассажиров. Вдруг в тишине послышался звук вертолета. Спасатель в красной куртке спустился на крышу кабины и постучал. Почти тотчас открылись двери, и внутрь вместе с ним ворвался рев винтов и свист ветра. Спасатель махнул рукой американцу с женой и Эми с Дэном. К его тросу были привязаны страховочные ремни. Супруги надели их.

— Я тоже должна привязаться этими веревками? — испуганно спросила Эми. — И висеть в небе на одной такой штуке? Нет, Дэн, я не смогу!

— Ты что, издеваешься? Еще как сможешь! Ты же на Эверест забиралась! А это для тебя вообще раз плюнуть!

Дэну положительно не нравилось ее выражение лица.

Его сестра могла быть храброй, если на трусость не оставалось времени. Ей просто категорически запрещено думать.

— Вперед, — сказал он. — Это как прыжок с балкона. Помнишь, как я заставил тебя прыгнуть в Каире?

Эми едва улыбнулась, и нацепила страховочный ремень. Спасатель защелкнул на ней карабин.

— Готова? — крикнул он.

Все, кто был в кабине, как один, закивали головами.

— Н-не знаю… — еле слышно промямлила Эми, но ее уже никто слышал.

Трос натянулся, и она взмыла в воздух.

Дэн услышал странный щелчок и почувствовал, как в лицо ударил ледяной ветер. Он взлетел.

На склоны горы уже опускались вечерние облака, лицо щекотали ледяные снежинки. Покачиваясь на тросе, Дэн смотрел вниз. Голова кружилась, вертолет медленно приближался к земле. Эми как зажмурилась в кабине, так и летела, не открывая глаз.

Они пробыли в воздухе не больше пяти минут, но казалось, это длилось почти вечность. Наконец, он заметил группу спасателей в красных комбинезонах и деревянный дом. Вертолет медленно снижался, а потом просто завис. Дэн почувствовал, как кто-то схватил его за ноги и подтянул к себе так, что он упал прямо в руки спасателя. Все, больше его жизни ничего не угрожает, он больше не висит на волоске между небом и землей.

— Ты в порядке, парень? — услышал он.

Дэн молча кивнул.

А можно поцеловать землю? Или чувак решит, что он псих?

«Нет, — решил Дэн. — Не стоит».

Дом оказался не таким уж и маленьким. С рестораном внутри, где другие лыжники пили горячие напитки и с интересом наблюдали за спасательной операцией.

Кто-то сидел на террасе, разувшись, в одних носках. Дэн подумал, как это странно вдруг оказаться в нормальном мире, где никто не кричит, где тепло и кто-то ходит в носках и ест обыкновенный суп из простых глиняных мисок. В то время, как он чуть не стал Дэн-джемом, чуть не растекся красной подливкой по белому горнолыжному склону.

На подгибающихся ногах он подошел к Эми. Она сидела недалеко от входа и уплетала за обе щеки суп из глиняной миски. В снегу, напоминая небольшой разноцветный перелесок, торчало несколько пар лыж. На дверном коврике выстроились лыжные ботинки. В корзинке высилась горка солнцезащитных спортивных очков.

Спасатель вручил Дэну миску, и он сделал глоток самого вкусного в мире супа.

Все вокруг было каким-то неестественно четким и ярким. Синие тени на снегу. Безумные, куда-то спешащие облака. Горячая глиняная миска.

— Хочешь, пойди, погрейся внутри, — сказал ему спасатель. — Видишь, вон там с американской парой беседует человек? Сейчас он подойдет и к тебе. Это врач. Ты вроде в порядке, но пусть он все равно осмотрит тебя. А потом поедешь вниз на трамвайчике. Вас ждут сопровождающие.

— Спасибо, — сказал Дэн, подсаживаясь к Эми. — Быстро долетели, правда?

— Мы чуть там не погибли! — повернулась к нему Эми. — Ты понимаешь, на этот раз все было серьезно! И когда это кончится?

Понятно, что никогда… Что зря говорить об этом?

— Надо дозвониться Фиске, — сказала Эми, проверяя телефон, — но у меня сигнал не ловится. Каспер Вайоминг где-то рядом. И этот псих из вертолета. Пойдем? Нам пора. Спасатели сказали, что помогут спуститься. Нельзя терять ни секунды.

Дэн не ответил, пристально разглядывая спасателя, который стоял рядом с трамваем. Тот, как и другие, был одет в красную куртку и шапку. Лицо закрывали солнцезащитные широкие очки. Что-то в нем было знакомое. И очень подозрительное.

Этот парень похлопал по своему карману, словно желая убедиться, что там все на месте.

Пистолет, наверное.

Дэн повернулся к нему спиной и быстро зашептал Эми:

— Не оборачивайся. Но тот спасатель наш приятель Каспер. Он ждет, когда подойдет трамвай.

Эми испуганно раскрыла глаза.

— Что же делать? Может, рассказать полиции?

— А что мы им скажем? Что у нас старинный перстень, а этот парень хочет его забрать? Или что это тайное сообщество людей, которые называются Весперами?

— Это точно… Но как мы еще спустимся? Хотя… — сказала она, глядя на торчащие из снега лыжи. — Есть один выход.

Уже через минуту они с ветерком летели вниз.

Тучи сгрудились вокруг горы, пошел густой мокрый снег. Эми с Дэном не были чемпионами, но склон, к счастью, оказался легким, для новичков. Сначала, во всяком случае.

Под ними стали постепенно загораться огни Цермата.

В ушах свистел ветер и стоял скрежет лыж. Время от времени их обгоняли другие лыжники — те, что были быстрей и проворней.

Эми оглянулась, и сердце ее сжалось от страха. От хижины отделился лыжник в красной куртке и заскользил вниз. Одновременно, с того же места, начал спуск еще один человек в темно-синем комбинезоне.

— Плохие новости, — бросила она на лету. — У нас появилась компания. Видимо, этому Бруно удалось сбежать. И еще одна плохая новость. Кажется, они чемпионы по слалому.

— Видимо, Каспер, все-таки любитель турпоходов, — сквозь зубы промычал Дэн.

— Уходим с лыжни, пока они нас не догнали. У них явное преимущество только на прямой дистанции.

— Давай, я за тобой!

Эми сошла с лыжни. Снег сразу стал рыхлым и колючим. Она крепче ухватилась за палки — теперь падать нельзя. В таком снегу можно увязнуть и попасть в снежную яму. Ледяной ветер безжалостно хлестал по щекам. Она низко опустила голову и упрямо пошла по насту, с трудом прокладывая лыжню.

Постепенно идти стало легче — они осмелели и приноровились к глубокому снегу. Весперы остались позади. Их лыжи были длиннее и великолепно скользили по накатанному склону. Но на рыхлом снегу теряли маневренность и быстро отставали.

Заснеженная равнина таила в себе множество коварных сюрпризов — то резко обрывалась в пропасть, то выскакивала валунами и скалистыми уступами.

Эми пошла медленнее. Впереди, кажется, ждут новые испытания. Справа им преграждал путь участок леса, а слева начинался опасный скалистый склон, весь изрытый валунами и оканчивающийся высоченным обрывом, похожим на олимпийский трамплин.

Эми повернула направо. Дыхание Дэна с каждым шагом становилось все жестче, а к хрусту наста добавился его громкий свистящий хрип. Они шли, огибая встающие на пути ели и острые сучья, надеясь, что теперь Весперам их не найти. Но, выйдя из леса и оглянувшись, увидели их совсем рядом. Еще чуть-чуть и те их догонят.

Все. Это конец.

Но Эми не сдавалась и упрямо прокладывала в глубоком снеге лыжню. Тело ее одеревенело, руки и ноги свела болезненная судорога. Дэн почти перестал дышать. Его грудь сдавил очередной спазм. Еще немного и он рухнет.

Она сжала рукоятки палок и отчаянно устремилась вперед. Разве она хотя бы раз в жизни сдавалась? Даже когда было тяжело, даже когда было совсем невыносимо? Да, она трусиха и часто дает волю страху. Но упорство и решимость идти вперед никогда не покидали ее. Несмотря ни на что. Вот поэтому они до конца прошли всю гонку за 39 ключами. Дэн такой же. Он не сдастся.

Лыжники уверенно догоняли их, легко скользя по снежной целине, словно бульдозеры. Они были так близко, что слышался скрип их лыж.

Эми почувствовала на глазах слезы. Ноги подкашивались. Силы вдруг стали покидать ее.

Все-таки они проиграли. Зря она сошла с лыжни и повернула в эту снежную пустыню — Весперы все равно в двух шагах.

Оставались последние минуты. Но брат и сестра из последних сил прокладывали свой путь по острому насту. Вдруг Эми встала и закричала Дэну, чтобы он сворачивал за ней. Снежное поле впереди резко обрывалось и круто падало вниз. В последнюю секунду оба успели повернуть в сторону и не свалиться в пропасть. Теперь им не уйти от Весперов.

Все кончено.

Весперы подъехали, разбрызгивая вокруг себя фонтаны снега. Эми с Дэном оттолкнулись палками и заскользили вперед. Вокруг сгущались сумерки. Горную тишину нарушал лишь свист ветра, скрип лыж, да хрипы Дэна. Слева виднелся обрыв, внизу искрились огни Цермата. В темноте они стали казаться больше и ярче. Эми остро, как никогда в жизни, почувствовала, как одиноки они с Дэном. Справа темнел лес. Впереди — припорошенный мокрым снегом ледяной спуск, который перегородили им Весперы.

Дальше идти некуда.

— Перстень. Отдайте нам только перстень. Вы нам не нужны, — проговорил Каспер.

Поверить? Но еще несколько минут назад они собирались убить их! Эми сильнее сжала палки.

«Думай, Эми, думай! — говорила она себе. — Неужели это конец? Отдать перстень? А что потом? Она не предаст Дэна. Она отвечает за его жизнь. И обязана защищать его. Нравится ему это или нет».

— Даже не вздумай, — тихо сказал Дэн.

Дэн знал свою сестру, как облупленную — вот сейчас она решит, что ради него должна пожертвовать всем, в том числе и перстнем!

Эми согнула в перчатке большой палец и потерла им перстень. И вдруг страх отступил. В голове, словно замедленные кадры мелькнуло воспоминание.

Вот Грейс. Они в библиотеке, и бабушка показывает ей новую книгу.

Еще раз Грейс, теперь она лежит у окна, после больницы, это уже почти конец. Ее мучает боль. Но вдруг лицо ее озаряется светом, морщины разглаживаются, глаза вновь сияют огнем. Она оберегает Эми, ограждая ее от своей боли и близкой неминуемой смерти.

В этом и есть мужество. Это и есть настоящая сила.

И как она может быть другой? Она не имеет права.

— Он застрял, — сказала Эми. — Застрял на моем пальце.

Каспер вытащил из кармана длинный острый нож.

— Не проблема, девочка, — сказал Каспер.

Вдруг совсем близко мелькнула черная тень. Она пронеслась так быстро, что Эми подумала, будто это пролетела хищная птица. Мелькнув у нее над головой, тень приземлилась и подняла вокруг себя вихри снега. Лыжник?

И в эту же секунду с утеса взлетел сноубордист. Перевернувшись в воздухе, он завис на какое-то мгновение в небе и с лету врезался в наст прямо перед носом Бруно. Каспера отбросило назад, он еле удержался на ногах, вцепившись в лыжные палки.

Бруно потерял упор, выронил палки, опрокинулся на спину и медленно заскользил вниз.

— Ух ты… — пролепетал Дэн.

Каспер оттолкнулся палками и покатился прямо на Эми. Черный лыжник развернулся и в долю секунды нагнал его. Из-под черной шапочки торчали серебристые вихры.

Фиске!

Бруно упорно продолжал скольжение, отдаляясь от них и оставляя позади себя Каспера.

Сноубордист догнал его, идя параллельно склону, но Бруно как сквозь землю провалился. Сноубордист резко развернул доску и замер поперек спуска.

Каспера уже ничто не могло остановить. Он, как торпеда, разогнался на ледяной горке и вдруг в одно мгновение скрылся с глаз. Фиске стрелой ринулся за ним, со свистом рассекая наст и оставляя позади себя снежную пыль, потом резко встал и поднял вокруг себя каскад ледяных искр. Взгляд его был устремлен куда-то вниз.

Эми раскрыла от удивления глаза. Что происходит?

Они с Дэном, опираясь на палки, осторожно скатились плугом чуть ниже. Фиске предостерегающе поднял руку. Они встали в метре от него и таинственного сноубордиста. Лица его не было видно во тьме.

— Снежная яма, — проговорил он.

Эразмус.

Они почти вслепую спустились с горы, осторожно следуя за Эразмусом и Фиске. Эми еле держалась на ногах. Тело гудело, коленки тряслись от усталости. Превозмогая боль, она ехала, стараясь не упасть без сил.

Остановились только когда лыжня уперлась в крыльцо шале. Даже расстегнуть ботинки у Эми получилось не сразу — руки тряслись, пальцы не слушались. Фиске сел рядом и помог ей стянуть с их одеревеневших ног. То же самое проделал и с Дэном. Эразмус стоял у окна, глядя на золотые огни Цермата.

— Чувак, — сказал ему Дэн, — МакТвист на семьсот двадцать градусов это… не просто круто! Это… превосходно!

— Спасибо, чувак, — ответил Эразмус, улыбнувшись краешком рта.

Эми смотрела на седые вихры Фиске. Он стянул с нее второй ботинок и грел ладонями ее заледеневшие пальцы. Потом поднял на нее глаза. Она благодарно ему улыбнулась. Но в глазах его была тревога. Он знал, что они в прямом и в переносном смысле были на самом краю пропасти.

Но кроме тревоги в его глазах мелькнуло что-то еще. Что-то новое.

Это была любовь. Всесильная и несокрушимая любовь.

Они одновременно встали, и он неловко обнял ее. Руки его оказались на удивление сильными и надежными. Он крепко прижал к себе ее голову, словно боясь отпустить ее. Потом вытянул другую руку и притянул к себе Дэна. Тот даже не пытался сопротивляться и говорить обычные глупости про телячьи нежности. Он сам подошел к дядюшке и прижался к его груди. Все молчали.

Эми закрыла глаза и втянула в себя запах смолы, морозной ночи и снега. Как долго она это ждала! С тех пор, как закончилась гонка за 39 Ключами. Она ждала это на день Благодарения. Она ждала это на Рождество, она ждала этого каждое утро и каждый вечер.

Но чувства… Они такие… Их не всегда легко показать тем, кого любишь. Наверное, тогда еще просто не пришло время.

А теперь все вдруг стало ясно, как день.

«Мы семья», — подумала Эми.

— Ну, пойдемте к огню — там теплее, — сказал Фиске.

Эми повернулась сказать «спасибо» Эразмусу. Но тот исчез.

— Он пока будет охранять дом. На всякий случай, — сказал Фиске. — Мы едем ближайшим поездом, но еще есть время немного отдохнуть.

Перед горящим камином стоял термос с горячим шоколадом и свежие сэндвичи.

— А как себя чувствует фрау Вайзер? — спросила Эми.

— Ей уже лучше, даже из больницы отпустили, — ответил Фиске. — Небольшая рана на голове и легкое сотрясение мозга. Но ничего… Она скоро поправится. Ее дочь приходила и приготовила все это.

Они выпили из глиняных чашек восхитительный горячий шоколад и умяли все сэндвичи. Стоял поздний вечер, небо было совсем черным, за окнами бесшумно падал снег.

— Я тут подумал, — начал Фиске, — нам надо избавиться от этого кольца. Может быть, положить его в банк в Лондоне…

— И я подумала, — перебила его Эми. — Нет, банк не подойдет. Ведь они только этого от нас и ждут.

Фиске не дал ей сказать и тоже перебил ее.

— Нет, Эми, я знаю, о чем ты. Ты хочешь его носить. Но это невозможно. Ты станешь их мишенью.

— Я уже мишень, — сказала она. — Смотрите, Грейс выбрала меня хранителем перстня. «Пусть это навек пребудет с тобой». Значит, чтобы хорошо его спрятать, надо держать его на виду.

Дэн с Фиске смотрели на нее и ничего не понимали.

— Но как? — спросил Дэн.

Эми некоторое время безмолвно смотрела в окно — на черное небо, на лучистые яркие звезды, на золотистые огни над лыжной трассой.

— Ну, как… это же все-таки Швейцария…

Снегопад начался еще вечером и шел весь следующий день. Наконец-то снег пошел в будни, когда у всех школа. И вся жизнь, даже в таком крутом городе, как Бостон, мгновенно остановилась. Школы закрыли. Метель бушевала всю ночь, город завалило снегом.

Эми смотрела в окно. Любимый луг Грейс был занесен волнистым снежным ковром. Каждый листик, дерево и куст оделись в снежные шапки. Деревья склонились под тяжестью снега к земле, точно артисты, замершие в ожидании аплодисментов.

Синие сумерки надвигались быстро, впрочем, не быстрей, чем в любой другой день в Массачусетсе. Из кухни пахло чем-то вкусным. Фиске обещал приготовить сюрприз в честь их невольного заточения. Она посмотрела на наручные часы. Время ужинать. Любовно погладила циферблат своих новых швейцарских часов. Секундная стрелка четко отсчитывала каждый шаг. В Женеве, перед самым возвращением домой, они зашли к лучшему часовщику города.

Старинный перстень стал частью ее самой и превратился в золотую оправу для блестящего черного циферблата.

И все-таки она уберегла его, сохранила. И дальше будет беречь, как зеницу ока.

Они победили Весперов.

Эразмус передал Фиске, что Весперы на какое-то время затаились и попрятались в своих норах. Еще он сказал, что Касперу Вайомингу удалось избежать участи своего напарника, и он остался жив.

Эми многому научилась за это путешествие. Но самый главный урок заключался в том, что они с Дэном, оказывается, еще очень мало знают и мало умеют. Поэтому они едва не погибли в горах — первый раз, когда они приняли ошибочное решение, а второй — когда переоценили свои силы.

Они выжили, в основном, благодаря удаче, и подверглись риску из-за отсутствия опыта и знаний.

Следовательно, пора становиться быстрее, умнее и вообще лучше. Им многому предстоит научиться. Они во многом должны добиться мастерства. А для этого необходимы тренировки. Как у нее горели легкие и деревенели в горах мышцы! И здесь никакое упорство не спасло бы. Значит, это не должно повториться снова. Поэтому нужно заниматься. Только так она сможет доверять и своему уму, и своему телу.

Сегодня она хотела рассказать всем, что решила на счет дома бабушки Грейс.

Она вспомнила, как скептично Дэн отнесся к чувствительности, с которой было написано ее письмо. Но он прав — Грейс никогда не была сентиментальной. И нет смысла возвращать ее особняку прежний облик. Грейс наверняка не одобрила бы это решение. Она, как и Дэн, отнеслась бы к этому со скептичной усмешкой.

Прочь все планы, нарисованные Фиске. Теперь это их дом. И они должны строить его для себя и не делать из него памятник любимой бабушке! Но это будет не просто дом. Это будет их школа. Их боевой ринг и тренировочная арена.

Эми задумчиво провела пальцем по золотому корпусу часов — по перстню, который обрамлял циферблат. И снова вспомнила Дэна, когда они замерли от страха, повиснув в фуникулере. Она видела его глаза — лишь она могла читать его мысли. Он думал о формуле Гидеона. Эта мысль до сих пор не дает ему покоя. Но теперь он справится без нее. Он стал сильным. Они оба стали сильными.

Нет, никакая сыворотка здесь не поможет.

Чтобы победить зло, им необходимо знание законов механики и естественных наук и, конечно же, выносливость. В этот раз им просто повезло, но незнание может сослужить дурную службу. Но любую учебу она сумеет превратить в игру для Дэна и больше не будет делиться с ним своими страхами. Она постарается дать ему жизнь обыкновенного ребенка и настоящее детство. Насколько это возможно.

Но наступит время, и они оба еще покажут, на что способны. Рано или поздно им это придется доказать. В этой жизни надо уметь быть сильным.

Весперы вернутся.

Но — поклялась Эми — им с Дэном будет что ответить им. Они их победят.

1

Кролик (англ.).

2

Scath (кельт.) — в древней кельтской мифологии имя женщины-воина, живущей в стране Теней. — Примеч. пер.

3

Пора домой (кельт.) — старинная кельтская песня. — Примеч. пер.

4

Так называли мальчиков при английском Дворе. — Примеч. пер.

5

Fiske (швед.) — рыбалка — Прим. пер.

6

Ahora (исп.) — немедленно.

7

Ancienne Medina (фр.) — Древняя Медина.

8

Torch (англ.) — факел.

9

«Певица с факелами. Кафе».

10

«My Favorite Things» (англ.) — «Любимые Вещи» — песенка из мюзикла «Звуки Музыки», поставленного по книге Марии фон Трапп, где главный герой находит убежище в Швейцарии во время Второй Мировой Войны. Часто исполняется на Рождество. — Примеч. пер.

11

4478 метров.