Книга: Великая Отечественная. Хотели ли русские войны?
Великая Отечественная. Хотели ли русские войны?
Автор: Марк Солонин
Название: Великая Отечественная. Хотели ли русские войны?
Жанр: Биографии, критика, отзывы, статьи, рецензии
Издательство: Алгоритм
Возрастные ограничения: +16
Год издания: 2014
ISBN: 978-5-4438-0683-9
И снова и снова в спорах о Великой Отечественной Войне всплывает имя Марка Солонина. И вновь кипят страсти вокруг его версии. Так напал ли Гитлер на своего недавнего советского друга Сталина, еще вчера поздравлявшего его с очередной победой в Европе, или все-таки Гитлер нанес превентивный удар? Версии Солонина противостоит известный военный историк - Владимир Дайнес, автор десятков трудов по истории Великой Отечественной войны, биограф Жукова и Рокоссовского, разоблачитель многих мифов об истории Великой войны. Читатель может сам сделать вывод, кто же из историков прав, чья версия лучше аргументирована.
М. Солонин. Три плана товарища Сталина
В начале Второй мировой войны Сталин помогал Гитлеру. Это, если выражаться политкорректно, щадя национальную гордость великороссов. А можно сказать и так: «Советский Союз помогал фашистской Германии».
Не будем отвлекаться на бесконечную дискуссию о том, насколько значима была эта поддержка, могла бы Германия без этой поддержки начать и выиграть военную кампанию на Западе. Эта дискуссия будет бесконечной, так как не существует математической модели, формализующей русскую поговорку «Дорога ложка к обеду». Миллион тонн нефтепродуктов, который получила Германия из СССР, легко пересчитать в доллары, рейхсмарки, рубли и тугрики. Сумма получится — в масштабах мировой экономики — очень скромная (к слову сказать, совокупная стоимость муки, перевезенной по Дороге жизни в блокадный Ленинград зимой 1941–1942 годов, была еще меньше).
Однако для Германии, которая ввязалась в войну против коалиции двух мировых держав, каждая тонна советского бензина имела особую ценность, в простом денежном эквиваленте невыразимую. И сказанные с высокой трибуны слова главы правительства другой великой державы: «Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это дело политических взглядов… но не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за уничтожение гитлеризма, прикрываемая фальшивым флагом борьбы за демократию» — тоже дорогого стоили. Не зря же немцы расходовали советский авиабензин для заправки самолетов люфтваффе, с которых текст этого выступления Молотова в виде листовки разбрасывали над Францией.
Нехорошо это все, нехорошо. «Нельзя молиться за царя Ирода — Богородица не велит». А тут не просто «молились за ирода окаянного», а еще и помогали ему вполне практическими делами. И до того допомогались, что проспали тот момент, когда Гитлер собрался с силами, напился живой кровушки да и нанес сокрушительный удар по своему недавнему союзнику…
Каких только слов не придумывай, какие изворотливые мысли на бумаге не записывай — а всем было понятно, что сели мы с этой «великой дружбой» в большую лужу. Нехорошо. А чтобы воспоминания об этой подлой глупости не омрачали светлый лик родной Коммунистической партии, решено было все забыть.
Ни в одном послевоенном учебнике, ни в одной научно-популярной книге нельзя было найти даже малейших упоминаний о Секретном протоколе к Пакту о ненападении (сам факт его существования с пеной у рта отрицали без малого полвека), о совместном Советско-германском заявлении от 28 сентября 1939 года, о поздравлениях, которые летели из Москвы в Берлин после каждого успешного акта гитлеровской агрессии. А в справочнике «Внешняя торговля СССР» (М., «Финансы и статистика», 1982 г.) были приведены данные по товарообороту внешней торговли СССР в 1940 году со ста государствами мира — кроме Германии, так что про миллион тонн нефтепродуктов прочитать-то было негде. Но и все эти усилия помогали мало — трудно вычеркнуть из народной памяти то, что происходило на глазах и с участием десятков миллионов.
А где документ с подписью?
Двадцать лет назад вышла в свет книга Виктора Суворова «Ледокол». «Братья и сестры, — сказал автор, — откройте глаза! Все было совсем не так!». Не Гитлер использовал нас — это Сталин использовал самовлюбленного ефрейтора в качестве тарана, «ледокола», пробивающего в европейских льдах дорогу для «советского корабля». Да, Сталин поддержал Гитлера, но именно и только так, как веревка поддерживает повешенного. Сталин не «проспал войну» — он к ней всесторонне готовился. Сталин вовсе не был наивным дурачком, который «поверил в подпись Риббентропа», он не был истеричным трусом, который «гнал прочь всякую мысль о войне» и «боялся дать Гитлеру повод для нападения». Сталин готовил свою страну и армию к тому, чтобы нанести уничтожающий удар по гитлеровской Германии. Да, не получилось, да, опоздали с началом стратегического развертывания армии, но по крайней мере старались, стремились к тому, чтобы врезать бесноватому фюреру обухом по затылку.
Что тут началось! Был ли в истории нашей «общественной мысли» другой подобный скандал? Информационное поле переполнилось диким шумом, криком, визгом, глумливым хохотом. Огромные площади карельских лесов изведены на издание десятков пасквильных книжонок: «Миф “Ледокола”», «АнтиСуворов», «Новый АнтиСуворов», «Главная ложь В. Суворова», «Неправда В. Суворова», «Как Суворов выдумывал историю». У некоторых персонажей отечественной исторической науки одно только упоминание имени Суворова вызывает неконтролируемое словоизвержение: «Подлец! Перебежчик! Иуда! Он врет на каждом слове! Нет, нет и еще раз нет! Мы были верными союзниками Гитлера! У товарища Сталина и в мыслях не было такого, чтобы обмануть партайгеноссе Гитлера! Мы были беспощадны к врагам рейха, и если бы не досадная неприятность, случившаяся на рассвете 22 июня, мы бы и дальше гнали в Германию эшелоны с нефтью и зерном — лишь бы наши фашистские друзья продолжали курочить ненавистных англосаксов.»
Надеюсь дожить до того времени, когда история этой незаурядной психической аномалии станет предметом серьезного изучения лучших специалистов. Пока же в рамках данной статьи я постараюсь собрать и проанализировать те документы и факты, которые выявлены за последние два десятилетия и на основе которых можно уже формулировать вполне аргументированные гипотезы о том, к какой войне готовился Сталин. Дабы не переводить обсуждение этих гипотез в область эмоций и крика, я твердо обещаю не использовать такие слова, как «вторжение», «агрессия», «порабощение», «экспансия» и пр. Для обсуждения проблемы в таких терминах есть другие площадки. На страницах «Военно-промышленного курьера» мы будем говорить о «наступлении», «стратегическом развертывании», «мобилизационном плане», «прикрытии сосредоточения» и прочих категориях военно-исторической науки.
Поскольку речь идет о науке (в противовес идеологии и демагогии), то абсолютно необходимо сказать хотя бы несколько слов о предмете исследования и его особенностях. Особенности эти непростые и, как я смог недавно убедиться, не всеми понятые.
В очередной раз мне об этом напомнил журналист «Голоса Америки» (да-да, того самого, финансируемого Госдепом США «подрывного антисоветского центра»). Накануне траурной даты (22 июня) радиостанция захотела узнать мое мнение о военно-политических планах Сталина. Минут сорок я зачитывал (благо, сидел дома за своим рабочим столом) отрывки из многочисленных особой важности, совершенно секретных документов. Меня внимательно слушали, задавали следующий вопрос, язачитывал следующий документ…
Наконец трубка в Вашингтоне произнесла свой вердикт: «Знаете, Марк Семенович, какая-то у вас конспирология получается. Ни одного документа, одни догадки да выдумки».
Признаюсь: несмотря на свой, казалось бы, богатый опыт общения с журналистами, я на мгновение лишился дара речи. «Что значит — нет документов? А о чем мы с вами битый час толкуем?». В «вашингтонском обкоме» дружелюбно засмеялись: «Да бросьте вы, какие же это “документы”? Планы Генштаба? Так военные всегда чего-то пишут и стрелочки на картах рисуют, работа у них такая. Для того чтобы начать войну, нужно Принципиальное Политическое Решение. У вас есть такой документ с подписью Сталина?».
Документа у меня не было. Ябыл настолько обескуражен железной логикой собеседника, что совсем уже растерялся и не задал ему наиочевиднейший вопрос: «А видел ли кто-нибудь подписанный лично Сталиным документ, в котором было бы сформулировано решение крепить мир во всем мире?».
Нет, в самом деле — где документ? Нам тысячу и один раз рассказывали про «неизменно миролюбивую внешнюю политику Советского Союза». В 1971 году выпустили сборник «СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны», там сотни документов (правда, такую «мелочь и ерунду», как оперативные планы Генштаба РККА, составители сборника включить забыли), но главного-то там нет! Где собственноручно написанная Сталиным бумага: «Я, Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин), приказываю бороться за мир и разоружение, ни в какую войну не ввязываться, терпеливо ждать, пока на нас кто-нибудь нападет первым, а также приказываю именно этот мой приказ считать Принципиальным Политическим Решением».
Нет такой бумаги. И политического решения о подписании Пакта о ненападении с Германией никто никогда не видел. Пакт есть (опубликован во всех центральных газетах), Риббентроп в Москве был (есть соответствующие фотографии), а где же письменно оформленное решение Сталина? В рассекреченных в начале XXI века так называемых Особых папках Политбюро ЦК ВКП(б) среди протоколов заседаний августа 1939 года Пакт и Риббентроп ни в одном падеже не упомянуты вовсе.
А где у нас подписанное Сталиным пресловутое Принципиальное Политическое Решение о начале Большого террора 1937 года? О войне против Финляндии? Об аннексии трех стран
Прибалтики в 40-м году? Почему эти документы никто не нашел? И даже искать не начинал?
Все решения принимал хозяин, единолично
Ответ на эти вопросы один, и все его прекрасно знают (точнее говоря — знали). Это только в последние годы, после выхода «Ледокола», статусные отечественные историки начали столь самозабвенно «косить под психов». До этого все и без лишних слов понимали, что в эпоху Сталина страна жила не по Конституции, а по определенным неписаным правилам. В рамках этих «правил» конституционные органы власти (в частности наделенный исключительным правом решения вопросов войны и мира Верховный Совет СССР) не были даже местом для политических дискуссий, напротив — важнейшие (принципиальные) политические решения принимал один человек, причем человек этот до мая 1941 года формально не занимал ни одной государственной должности. (Нашим новоявленным «законникам» следовало бы подумать: а с какой стати на директивах наркома обороны СССР могла появиться подпись одного из многих депутатов ВС СССР товарища Сталина? Кто его вообще мог по закону допустить к документам такого уровня секретности?) Свои решения Сталин доводил до исполнителей как в устной, так и в письменной форме — в любом случае они подлежали безоговорочному исполнению.
Рисовать «стрелочки» на секретных картах Генштаба без прямого, ясного и точного указания Сталина — куда и насколько эти «стрелочки» имеют право направиться — мог только самоубийца. Сложившаяся в высших эшелонах государственной власти обстановка абсолютно исключала возможность проявления какой-либо не санкционированной Хозяином «самодеятельности», в особенности в сфере военной и внешней политики. Более того, подчиненные Сталина — даже самого высокого ранга — сплошь и рядом уклонялись от действий в рамках предоставленных им полномочий, перекладывая на вождя бремя принятия решения. Одним из самых ярких — и имеющих прямое отношение к обсуждаемой теме — примеров этого может послужить история июня 1941 года с введением в действие Плана прикрытия.
В соответствующих документах прямо и однозначно, в форме, исключающей какие-либо разночтения, было сказано: «План прикрытия вводится в действие при получении шифрованной телеграммы за подписями Наркома обороны, члена Главного Военного совета, начальника Генерального штаба». Сталин не был ни наркомом обороны, ни начальником Генштаба, ни членом ГВС (эту должность исполняли два секретаря ЦК — Жданов и Маленков). Строго говоря, Сталину просто негде было расписаться на решении о введении в действие Плана прикрытия. Тем не менее вечером 21 июня, когда из приграничных округов уже потоком шли сообщения о том, что немцы снимают проволочные заграждения на границе, а в воздухе висит гул танковых моторов, нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков, как дети малые, пошли к Сталину — просить разрешения на исполнение своих прямых служебных обязанностей.
История с опозданием введения в действие Плана прикрытия — это трагедия. Некоторые другие подобные истории имеют характер грубого трагифарса. Так, маршал артиллерии Н. Д. Яковлев (в начале войны он в звании генерал-лейтенанта возглавил Главное артиллерийское управление) в своих мемуарах рассказывает, как в сентябре 1941 года в одну из формирующихся кавалерийских дивизий поступили шашки дореволюционного производства, на клинках которых была выгравирована надпись «За веру, царя и отечество». Пробежав по ступенькам административной лестницы, решение этого великого вопроса было передано на рассмотрение Верховного главнокомандующего. Самое печальное во всей этой нелепой истории — это тот восторг, с которым уважаемый человек, заслуженный маршал на склоне своих лет рассказывает о проявленной товарищем Сталиным великой мудрости — он все-таки разрешил рубить немцев «за веру, царя и отечество». В рассказе нет даже тени сомнения в том, что в сентябре 41-го стоило тратить драгоценный ресурс — рабочее время Главковерха — на подобную ерунду…
Такая была страна, такая была в ней система власти. Говорить после этого про какой-то «план Жукова», разработку которого он якобы «начал на свой страх и риск» — значит расписаться в абсолютном непонимании предмета обсуждения. И это не «конспирология». Это история государства, организованного по образцу мафиозного клана. Хуже того — главные мафиози имели в своем распоряжении несколько десятков лет для уничтожения письменных свидетельств, а немногое уцелевшее и по сей день укрыто во тьме недоступных для историков «спецхранов». В такой ситуации не стоит изображать изумление (тем паче — возмущение) тем, что подписанная Сталиным бумага с Принципиальным Решением не найдена. Удивления достойно уже то, что некоторые документы и мемуарные свидетельства сохранились до наших дней и смогли стать объектом изучения.
Сомнений в достоверности нет
Первый, изначальный план Сталина был предельно прост и логичен. Да вы его и сами знаете, об этом писали во всех школьных учебниках: «Использовать в интересах СССР острые межимпериалистические противоречия». Именно так все и было, но с одним важным уточнением. Использовать противоречия можно по-разному, для достижения разных целей. Товарищ Сталин решил, что интерес СССР заключается вовсе не в борьбе за мир во всем мире, а в разжигании затяжной разрушительной войны в Европе. В том, что было принято именно такое решение, мы можем убедиться на основании аутентичных документов. Главные цели своей внешней политики Сталин вполне отчетливо выразил еще 2 сентября 1935 года в письме Молотову и Кагановичу: «Старой Антанты нет уже больше. Вместо нее складываются две: антанта Италии и Франции — с одной стороны и антанта Англии и Германии — с другой. Чем сильнее будет драка между ними, тем лучше для СССР. Мы можем продавать хлеб и тем, и другим, чтобы они могли драться. Нам вовсе не выгодно, чтобы одна из них теперь же разбила другую. Нам выгодно, чтобы драка у них была как можно более длительной, но без скорой победы одной над другой».
Интересный документ. Из него, в частности, следует, что на тот момент товарищ Сталин довольно слабо разбирался в международной обстановке — в реальности в Европе формировались совсем другие «антанты» (военно-политические союзы). Но ход мыслей великого провокатора предельно ясен.
В конце лета 1939 года общий замысел стал воплощаться в реальных действиях (договор с Германией, секретный протокол о разделе сфер влияния в Восточной Европе, совместная с вермахтом военная операция по разгрому Польши). Действия нам хорошо известны. В чем были их смысл и цель? Обратимся опять же к цитатам из документов:
1. «Война идет между двумя группами капиталистических стран. Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Гитлера будет расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии). Гитлер, сам того не понимая и не желая, расстраивает, подрывает капиталистическую систему. Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент — подталкивать другую сторону.»
2. «Если мы заключим договор о взаимопомощи с Францией и Великобританией, Германия откажется от Польши и станет искать “модус вивенди” с западными державами.
Война будет предотвращена, но в дальнейшем события могут принять опасный характер для СССР. Если мы примем предложение Германии о заключении с ней пакта о ненападении, она, конечно, нападет на Польшу и вмешательство Франции и Англии в эту войну станет неизбежным. Западная Европа будет подвергнута серьезным волнениям и беспорядкам… Нужно сделать все, чтобы эта война длилась как можно дольше в целях изнурения двух сторон. Придерживаясь позиции нейтралитета и ожидая своего часа, СССР будет оказывать помощь нынешней Германии, снабжать ее сырьем и продовольственными товарами.»
3. «Если бы СССР заключил договор с западными державами, Германия никогда бы не развязала войну, из которой разовьется мировая революция, к которой мы долго готовились. Заключив договор с нами, Гитлер закрыл себе путь в другие страны. С точки зрения экономики он зависим только от нас, и мы направим его экономику так, чтобы привести воюющие страны к революции. Длительная война приведет к революции в Германии и во Франции. Наши поставки немцам будут такими, что они будут оставаться голодными. В результате экономических договоров он открыл нам дорогу в рейх. Его война обессилит Европу, которая станет нашей легкой добычей. Народы примут любой режим, который придет после войны.»
4. «Там, на западе, три самых больших державы вцепились друг другу в горло, когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях, когда [у них] руки заняты и нам представляется благоприятная обстановка для того, чтобы их в этот момент ударить. Воевать-то они там воюют, но война какая-то слабая, то ли воюют, то ли в карты играют. Вдруг они возьмут и помирятся, что не исключено.»
Достоверность текстов № 1–4 ни малейшего сомнения не вызывает. Это соответственно составленная Георгием Димитровым (и хранящаяся ныне в РГАСПИ) запись выступления Сталина на состоявшейся 7 сентября 1939 года (ровно через неделю после начала войны) встрече с руководством исполкома Коминтерна и его речь на заключительном заседании совещания высшего командного состава Красной армии 17 апреля 1940 года. В сентябре Сталин высказывает оптимистические ожидания («Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались»), в апреле появляются нотки тревоги («Вдруг они возьмут и помирятся, что не исключено»), но общая идея остается неизменной.
Гораздо сложнее обстоит дело с оценкой достоверности текстов № 2 и 3. Номер два — это так называемая речь Сталина на заседании Политбюро ЦК 19 августа 1939 года. Впервые ее обнародовало 28 ноября 1939 года французское агентство «Гавас». Процитированный мной вариант был опубликован в 1994 году российским историком Т. Бушуевой.
Этот текст является «трижды трофейным» документом — Бушуева обнаружила его в Центре хранения историко-документальных коллекций (бывший «Особый архив»). Там он значился как захваченный Красной армией у немцев и был в свою очередь найден ими во французском Генштабе, куда ему якобы довелось попасть после изъятия у французских коммунистов.
Есть основания верить
Подлинной стенограммы «речи Сталина от 19 августа» никто никогда не видел, нет даже твердых оснований утверждать, что такая речь была произнесена. В «особых папках» Политбюро (правильнее сказать — в том, что предложили публике под этим названием) к дате 19 августа относится только одно решение, причем по крайне малозначимому вопросу (о предоставлении отсрочки от призыва рабочим строительства железной дороги Акмолинск — Карталы). Смотрится это довольно странно. В 1939 году Политбюро принимало в среднем (включая выходные и праздничные дни) 8 решений в день. Август 1939-го был очень горячим — рассматривали ежедневно по два десятка вопросов (при этом надо иметь в виду, что заседаний как таковых было очень мало — решения, принятые Сталиным в узком кругу отобранных им «товарищей», просто оформлялись как «решения Политбюро»). С чего бы это 19 августа партийный ареопаг ограничился лишь одним третьестепенным вопросом?
Едва ли приходится спорить о том, что «французский документ» (назовем его так) — это не стенограмма, а искаженный многократным переводом пересказ чего-то. Чего именно — предстоит выяснить, но явное смысловое сходство с записью Георгия Димитрова, как говорится, бросается в глаза.
Гораздо интереснее и достовернее, на мой взгляд, документ № 3 («чешский документ»). Это отчет группы чешских антифашистов о встрече, которую они имели в октябре 1939 года с заведующим Центрально-Европейским отделом НКИД СССР А. М. Александровым. Документ был передан в Генконсульство США в Праге и затем благополучно пролежал в архиве Госдепа аж до 1978 года, когда его впервые опубликовал американский историк чешского происхождения Й. Калвода. Главным достоинством «чешского документа» являются четко зафиксированные даты: текст был получен генконсулом в Праге 17 ноября 1939 года, переведен на английский язык 20 ноября. Это очень важный момент — документ, почти дословно повторяющий формулировки «речи Сталина», составлен ДО публикации агентства «Тавас» (28 ноября).
Разумеется, это может быть теоретически объяснено тем, что оба текста составлены одним фальсификатором. Но в таком случае осведомленность и изворотливость этого человека не могут не вызывать крайнего изумления. Он знает, что именно 19 августа 1939 года (ни днем раньше и ни днем позже) в процессе заключения советско-германского соглашения произошли ключевые события, описанные в телеграмме посла Германии в Москве графа Шуленбурга так:
«Он [Молотов] настаивает на своем мнении, что в данный момент невозможно даже приблизительно определить время поездки [Риббентропа], так как она требует тщательных приготовлений… Молотова, очевидно, не трогали мои возражения, и первая беседа закончилась заявлением Молотова о том, что он высказал мне взгляды советского правительства и не может более ничего к ним добавить. Едва ли не через полчаса после завершения беседы Молотов передал мне, что просит разыскать его снова в Кремле в 16.30.
Он извинился, что поставил меня в затруднительное положение, и объяснил, что сделал доклад советскому правительству и уполномочен вручить мне проект Пакта о ненападении. Молотов не объяснил мне причины резкого изменения своей позиции. Ядопускаю, что вмешался Сталин.»
До публикации в 1948 году германской дипломатической переписки Госдепом США в известном сборнике трофейных документов германского МИДа (Nazi — Soviet Relations) на всем белом свете не более десятка человек знали о том, что именно 19 августа 1939 года Сталин принял «Принципиальное Политическое Решение» заключить договор с Гитлером (и, что весьма вероятно, сообщил о нем узкому кругу своих приближенных).
В «чешском документе» присутствуют слова А. М. Александрова: «.мы не можем позволить себе, чтобы Германия проиграла». Эта фраза имеет долгую и вполне достоверную историю. Произнес ее сам Сталин поздним вечером 23 августа 1939 года в ходе беседы с Риббентропом. 18 октября 1939 года Риббентроп решил использовать эту фразу в своем публичном выступлении и, как лояльный партнер Сталина, заранее прислал текст в Москву для согласования. В версии Риббентропа слова Сталина звучали так: «Советский Союз заинтересован в том, чтобы Германия, являющаяся его соседом, была сильной, и в случае пробы сил между Германией и западными демократиями интересы СССР и Германии будут, конечно же, совпадать. Советский Союз никогда не захочет видеть Германию попавшей в сложную ситуацию».
Товарищ Сталин с пониманием отнесся к желанию министра иностранных дел Третьего рейха публично припугнуть англо-французских плутократов и лишь попросил слегка смягчить формулировки. В согласованном варианте слова Сталина прозвучали так: «Советский Союз заинтересован в существовании сильной Германии. Советский Союз поэтому не может одобрить действия западных держав, создающих условия для ослабления Германии и ставящих ее в тяжелое положение».
До публикации 1948 года об этой переписке никто не знал, как же удалось «фальсификатору» столь близко к тексту передать мысли Сталина?
Коварный «фальсификатор» действует очень хитро: с одним текстом он знакомит мировую общественность с помощью ведущего французского информационного агентства «Гавас», при этом ссылается ни много ни мало на выступление самого Сталина. Другой текст, со ссылкой на высказывания советского чиновника среднего звена, он прессе не показывает, а передает в Генконсульство далекой (не только географически, но на тот момент и политически) от Европы страны.
Все это очень странно. Гораздо более логичным представляется мне гипотеза о том, что «чешский документ» вполне достоверен и аутентичен, да и «французский» — так называемая речь Сталина — также возник не на пустом месте, а представляет собой пересказ инструкций, которые руководители Коминтерна получили в Москве на весьма высоком уровне.
Если заменить ритуальное слово «революция», неизбежное для разговоров в Коминтерне, на гораздо более адекватные ситуации слова «разруха, хаос и анархия», то простой, как и все гениальное, план Сталина предстанет перед нами во всей своей красе. Осенью 1939 года именно Германия представлялась Сталину наиболее слабой стороной конфликта, именно ей он решил оказать разнообразную политическую, психологическую, экономическую помощь с тем, чтобы вожделенная общеевропейская война не прекратилась в самом своем начале по причине быстрого разгрома Германии.
Зубастая «маниловщина»
Насколько прост и понятен общий геополитический замысел, настолько же туманной и неопределенной представляется нам военно-стратегическая составляющая «плана Сталина № 1».
Где, на каких оперативных направлениях предполагалось расширять «мировой фронт социализма»?
Удивительный документ (удивительный главным образом тем, что его вовремя не уничтожили) сохранился в недрах Российского государственного военного архива. 5 марта 1940 года заместитель начальника Особого отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР майор госбезопасности Осетров пишет докладную записку наркому обороны Ворошилову:
«31 января командующий войсками Сибирского военного округа командарм 2-го ранга Калинин сделал в окружном доме Красной Армии доклад о международном положении. Калинин заявил о неизбежности большой войны весной 1940 года, в которой с одной стороны будет стоять СССР в блоке с Германией, Японией и Италией против англо-французского блока. Военные действия с Англией, Францией и их союзниками будут носить затяжной характер.»
В последних строках докладной записки заместитель главного «особиста» НКВД СССР делает в высшей степени странный вывод: «Многие командиры считают выступление тов. Калинина путаным и освещение в таком виде международной обстановки политически вредным».
Как прикажете понимать такую расплывчатость и осторожность в оценке? С каких это пор «особисты» стали прятаться за «мнение многих командиров» — особенно после того, как НКВД успешно пересажало и перестреляло многие тысячи командиров Красной армии?
Можно предположить, что 5 марта 1940 года товарищ Осетров и сам еще толком не знал, как теперь надо «освещать международную обстановку», с кем и против кого будет воевать Советский Союз, но на всякий случай решил проинформировать товарища Ворошилова, чтобы снять с себя всякую ответственность. Судя по последствиям — 4 июня 1940 года С. А. Калинин получает звание генерал-лейтенанта и продолжает благополучно командовать своим округом — доклад перед командирами Красной армии с открытыми заявлениями о «неизбежности войны против англо-французского блока», да еще и в союзе с гитлеровской Германией и фашистской Италией, вовсе не был оценен как злобная клевета на неизменно миролюбивую внешнюю политику СССР.
11 мая 1940 года дивизионный комиссар Шабалин подает докладную записку начальнику Главного политуправления Красной армии Мехлису, в которой с большой тревогой напоминает о «необходимости тщательно просмотреть организацию частей и соединений Красной Армии под углом зрения готовности их вести войну на Ближневосточном театре».
21 июня 1940 года генерал-полковник Павлов доложил наркому обороны маршалу Тимошенко свои соображения о возможном использовании вооруженных сил трех аннексированных стран Прибалтики: «После чистки офицерского состава и укрепления частей нашим комсоставом допускаю возможность на первых порах — в ближайшее время — использовать для войны части Литовской и Эстонской армий — вне БОВО, примерно — против румын, афганцев и японцев». В ближайшее время.
К войне против Англии и ее союзников готовились не только советские генералы, но и адмиралы. В «Записке командующего ВВС Черноморского флота по плану операций ВВС ЧФ» (документ составлен не ранее 27 марта 1940 года) читаем: «Вероятный противник: Англия Франция, Румыния, Турция. Задачи ВВС: нанести удары по кораблям в водах Мраморного моря, проливе Босфор, постановка минных заграждений в Босфоре…»
Доклад командующего ВВС ЧФ Главному морскому штабу о плане развития авиации Черноморского флота на 1940–1941 годы предполагал следующее развитие событий:
«Задачи авиации по театрам военных действий:
1. Черное море. Нанесение мощных бомбовых ударов по базам: Констанца, Измаил, Варна.
2. Эгейское море: Салоники, Смирна.
3. Средиземное море: Александрия, Хайфа, Суэцкий канал, о. Мальта, Бриндизи.
Систематическими ударами по Суэцкому каналу лишить Англию и средиземноморские государства возможности нормальной эксплуатации этой коммуникации.»
В эти же месяцы весны 1940 года Главное управление ВВС РККА подготовило документ на 19 страницах под названием «Описание маршрутов по Индии № 1 (перевалы Барочиль, Читраль) и № 4 (перевалы Киллио, Гильчит, Сринагор). На 34 страницах был составлен «Перечень военно-промышленных объектов» Турции, Ирана, Афганистана, Ирака, Сирии, Палестины, Египта и Индии. Почти все перечисленные страны — колонии или полуколонии Великобритании и Франции.
Огромное внимание, уделяемое южному ТВД, отнюдь не означало, что в советских штабах забыли про север Европы. Так, начальник штаба Краснознаменного Балтфлота контр-адмирал Пантелеев в докладной записке в Главный морской штаб предлагал 5 июля 1940 года следующее:
«Захват Аландских островов во всех случаях обстановки на Балтике и немедленно. Наступление наших сухопутных сил на север от базы Ханко и на запад от Выборга (в переводе с русского на русский это означает наступление на Хельсинки. — М. С.). Немедленно, в этом же году получить Аландские острова и возможность реального контроля над всеми финскими базами в Финском заливе любыми средствами — вплоть до войны».
Не отставал от старшего начальника и командующий эскадрой КБФ контр-адмирал Несвицкий. 10 июля он отправил в Главный морской штаб докладную записку с предложением «решить вопрос самостоятельного существования Швеции и Финляндии в пользу СССР и сделать Балтийское море внутренним морем».
В сентябре 1940 года «вопрос самостоятельного существования Швеции и Финляндии» ставился уже вполне конкретно: командующий ВВС КБФ генерал-майор Ермаченков подготовил для командующего КБФ вице-адмирала Трибуца «Записку по плану операций 1940 г.». Задачи авиации флота были там сформулированы следующим образом:
«Самостоятельными действиями боевой авиации ВВС КБФ и ВВС ПрибОВО уничтожить корабли и транспорты в море и не допускать базирования флота противника в: Стокгольм, Карлскроне, Норрчепинг, Форэ, Гельсинки, Або, Раумо, Пори, Мемель, Данциг, Гдыня, Заенец, Штетинг, Киль (перечислены балтийские порты Швеции, Финляндии, оккупированной немцами Польши и Германии. — М. С.). Во взаимодействии с флотом, ВВС обеспечивают захват Аландских островов путем ударов с воздуха и высадкой воздушного десанта.»
Подготовка к реализации столь впечатляющих планов велась в разных направлениях, в том числе и по линии разведки. Вот, например, что пишет начальник разведывательного отдела штаба ВВС КБФ капитан Семишин начальнику 2-го отделения Первого отдела штаба авиации ВМФ майору Климашину:
«Доношу состояние разведывательной подготовки Штаба ВВС КБФ на 1 августа 40 г.
Дела целей продолжают заводиться и пополняются поступающим материалом, в частности, размножен объект Стокгольм в 20 экз. и разослан по частям. Разрабатываются объекты Кальмар и Карлскрона. Всего по ВВС заведено: дел целей — 270, из них по Швеции -91, по Германии — 90, по Финляндии — 36».
14 августа майор Климашин посылает в адрес капитана Семишина следующие указания:
«К 1 сентября 1940 г. донесите — по каким целям оформлены дела по Финляндии, Швеции и во всех ли полках они есть. Одновременно сообщите, получили ли Вы объект «Стокгольм» из разведотдела КБФ и какие в нем недостатки. Обработку дел форсируйте с тем, чтобы закончить их в ближайшее время».
Разумеется, авиация была не единственным и даже не самым главным инструментом «решения вопроса самостоятельного существования Швеции» или блокирования Суэцкого канала. У нас как-то принято забывать о грандиозной программе строительства Военно-морского флота, реализация которой началась в СССР в конце 30-х годов. В 1938-м было принято решение в течение 10 лет передать ВМФ 15 (!!!) линкоров, 35 тяжелых и 20 легких крейсеров, 145 лидеров и эсминцев. Позднее эту программу несколько подсократили — за семь лет предстояло построить «всего лишь» 6 линкоров, 21 легкий крейсер, 98 лидеров и эсминцев.
В перечне военной техники, оборудования и вооружений, закупленных в 1939–1940 годах в Германии, едва ли не половину составляли многочисленные образцы морской артиллерии (включая специальные коррозионно-стойкие орудия для подводных лодок), минного и торпедного вооружения, гидроакустические приборы, палубные самолеты-разведчики и катапульты для их запуска, гребные и турбинные валы, судовые дизели, корабельная броневая сталь, наконец, новейший крейсер «Лютцов», достроенный затем в Ленинграде.
Из 25 млрд рублей, ассигнованных в 1940 году по плану заказов вооружения и боевой техники, почти четверть (5,8 миллиарда) выделялась Наркомату ВМФ. Сметная стоимость одного линкора типа «Советский Союз» («проект 23») была в 1940-м установлена в размере 1,180 млн руб.
При всех оговорках по поводу того, что цена в условиях антирыночной социалистической экономики — категория достаточно условная, все же надо отметить следующее: один «Советский Союз» должен был обойтись казне в цену 80 тысяч противотанковых «сорокапяток», или 3 тысяч средних танков Т-34, или 3,2 тысячи легких бомбардировщиков СБ. К счастью, на строительство линкоров успели израсходовать (не считая затрат на НИОКР) лишь «жалкие» 600 млн рублей. В июле 1941-го все работы по созданию линкоров и тяжелых крейсеров немедленно остановили, а их корпуса законсервировали — для вооруженного противоборства с Германией эти циклопические монстры были совершенно непригодны.
К началу Второй мировой войны в строю ВМС великой морской державы Великобритании числилось 58 подводных лодок, ВМС Италии — 68, Японии — 63, Германии -57. Флот огромной континентальной страны СССР имел (правда, не к сентябрю 1939-го, а к июню 1941 года) 267 субмарин. Вопрос: морскую блокаду какой страны должна была осуществлять эта подводная армада?
Ряд историков авиации (В. Белоконь, А. Степанов) обратили внимание и на явную «антианглийскую» направленность развития советских ВВС на рубеже 30-40-х годов. Уже имея в серийном производстве и на вооружении строевых частей бомбардировщик ДБ-3ф, способный с бомбовой нагрузкой в одну тонну пролететь 3300 км (аналогичный показатель у лучшего на тот момент немецкого бомбардировщика Не-111 — не более 2700 км), Сталин в январе 1939 года ставит перед конструкторами задачу создания бомбардировщика, способного преодолеть 5000 км. Зачем? К каким рубежам предстояло лететь «сталинским соколам»? От Минска до Берлина — 1000 км, от Минска до Гамбурга — 1200 км, от Киева до Мюнхена -1400 км, от Владивостока до Токио — 1200 км. Дальности серийного ДБ-3ф вполне хватало для бомбардировки любой из названных целей. А вот для удара по Британским островам действительно требовался бомбардировщик со значительно большей дальностью (от Минска до Лондона — 1900 км, до Манчестера — 2000 км).
Вся эта «маниловщина», сладкие сны про превращение Балтики во «внутреннее море» и перевалы Киллио, Гильчит, Сринагор на пути к Индийскому океану рассыпались в пух и прах летом 1940 года. В течение одного месяца была разгромлена Франция. Английский экспедиционный корпус еле унес ноги, оставив на прибрежном песке Дюнкерка горы тяжелого вооружения. Новорожденный вермахт с головокружительной быстротой превращался в мощнейшую армию мира. Большая часть континентальной Западной Европы оказалась под контролем Гитлера. Эта ошеломляющая реальность заставила Сталина коренным образом менять стратегический план войны.
В отличие от «плана № 1», о содержании которого можно лишь догадываться по отдельным крохам информации, реконструировать «план № 2» сегодня можно достаточно подробно.
В первой половине 90-х годов были рассекречены и опубликованы в ряде сборников (в частности хорошо известном специалистам и любителям двухтомнике «Россия. XX век. Документы. 1941 год», по цвету обложки именуемом «малиновка») следующие документы:
— докладная записка наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной армии в ЦК ВКП(б) И. В. Сталину и В. М. Молотову «Об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на Западе и на Востоке» без номера и точной даты (но не позднее 16 августа 1940 года);
— документ с аналогичным названием, но уже с номером (№ 103202) и точной датой подписания (18 сентября 1940 года);
— докладная записка наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной армии в ЦК ВКП(б) И. В. Сталину и В. М. Молотову № 103313 (документ начинается словами «Докладываю на Ваше утверждение основные выводы из Ваших указаний, данных 5 октября 1940 г. при рассмотрении планов стратегического развертывания.
Вооруженных Сил СССР на 1941 год», в связи с чем его обычно именуют «уточненный октябрьский план стратегического развертывания»);
— докладная записка начальника штаба Киевского Особого военного округа (ОВО) по решению военного совета Юго-Западного фронта по плану развертывания на 1940 год (без номера, не позднее декабря 1940 года);
— докладная записка наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной армии в ЦК ВКП(б) И. В. Сталину и В. М. Молотову «Уточненный план стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на Западе и на Востоке» (без номера) от 11 марта 1940 года;
— директива наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной армии командующему войсками Западного ОВО на разработку плана оперативного развертывания войск округа (без номера, апрель 1941 года);
— соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками (без номера, не ранее 15 мая 1941 года).
«Найдите пять отличий»
Строго говоря, информации для изучения предостаточно. В распоряжении историков имеются пять вариантов общего плана стратегического развертывания Красной армии и материалы по оперативным планам двух важнейших фронтов: Юго-Западного и Западного. Какие же выводы можем мы сделать на основании доступных документов?
Во-первых, оперативный план войны против Германии существовал и многомесячная работа над ним шла по меньшей мере с августа 1940 года безо всяких оглядок на Пакт о ненападении. Странно, что это надо особо подчеркивать, но иные отечественные пропагандисты в своем «усердии не по разуму» доходили и до утверждения о том, что «наивный и доверчивый» Сталин заменил разработку военно-оперативных планов любовным разглядыванием подписи Риббентропа.
Во-вторых, начиная с августа 1940 года в упомянутых выше планах стратегического развертывания Англия в качестве возможного противника СССР уже не упоминается, главным противником неизменно называется Германия, которую предположительно могли поддержать Италия, Венгрия, Румыния и Финляндия.
В-третьих, все рассекреченные на сей день планы стратегического развертывания Красной армии — это фактически один и тот же документ, лишь незначительно изменяющийся от одного варианта к другому. Имеет место не только смысловое, но и явное текстуальное сходство всех планов. Все без исключения документы представляют собой описание плана подготовки и проведения стратегической наступательной операции за пределами государственных границ СССР. Вся использованная в документах топонимика театра предполагаемых военных действий состоит из наименований восточно-прусских, польских и словацких городов и рек:
«Во взаимодействии с 4-й армией Западного фронта нанести решительное поражение Люблин-Сандомирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в направлениях на Кельце — Петроков и на Краков, овладеть районом Кельце — Петроков и выйти на р. Пилица и верхнее течение р. Одер.»
«Ближайшая стратегическая задача — разгром во взаимодействии с 4-й армией Западного фронта вооруженных сил Германии в районах Люблин, Томашув, Кельце, Радом и Жешув, Ясло, Краков и выход на 30 день операции на фронт р. Пилица, Петроков, Оппельн, Нейштадт, отрезая Германию от ее южных союзников…»
«Главными силами Юго-Западного фронта во взаимодействии с левым крылом Западного фронта нанести удар и решительное поражение Люблин-Радом-Сандомир-Краковской группировке противника, форсировать р. Висла, овладеть Краков и Варшава и выйти на фронт Варшава, Лодзь, Крейцбург, Оппельн.»
«С переходом армий Юго-Западного фронта в наступление ударом левого крыла фронта в общем направлении на Седлец, Радом способствовать Юго-Западному фронту разбить Люблин-Радомскую группировку противника. Ближайшая задача фронта — овладеть районом Седлец, Луков и захватить переправы через р. Висла, в дальнейшем иметь в виду действия на Радом с целью полного окружения Люблинской группировки противника во взаимодействии с Юго-Западным фронтом.»
«Главный удар силами Юго-Западного фронта нанести в направлении Краков, Катовице, отрезая Германию от ее южных союзников; вспомогательный удар левым крылом Западного фронта нанести в направлении Седлец, Демблин с целью сковывания Варшавской группировки и содействия Юго-Западному фронту в разгроме Люблинской группировки противника.»
Выше приведены отрывки из пяти разных документов (планов). Что называется, «найдите пять отличий». Уже одно это очевидное единство замысла (и даже деталей) всех вариантов плана стратегической наступательной операции, проводимой к западу от госграницы СССР, показывает абсолютную нелепость формулировок «план Жукова», «майский план Жукова». План стратегического развертывания Красной армии мог быть исключительно и только «планом Сталина». В период с августа 1940 по май 1941 года над разработкой различных вариантов этого плана работали нарком обороны СССР С. К. Тимошенко и три последовательно сменявших друг друга начальника Генштаба — Б. М. Шапошников, К. А. Мерецков и Г. К. Жуков. Майский (1941 года) вариант ничем принципиальным не отличался от своих предшественников.
Направление главного удара
Только августовский (1940 года) документ ставит выбор направления развертывания главных сил Красной армии в зависимость от вероятных планов противника («считая, что основной удар немцев будет направлен к северу от устья р. Сан, необходимо и главные силы Красной Армии иметь развернутыми к северу от Полесья»). С большой натяжкой эту логику еще можно назвать «планированием ответного контрудара». Все же последующие варианты плана устанавливают географию стратегического развертывания исключительно из соображений военно-оперативных и политических «удобств» для наступающих советских соединений. Оценка вероятных планов германского командования (развертывание немцами наиболее мощной группировки к северу или к югу от болот Полесья) несколько раз меняется, но это уже никак не влияет на выбор направления главного удара РККА.
Конкретнее: начиная с октября 1940 года все варианты оперативного плана предусматривают развертывание главных сил Красной армии южнее реки Припять, в районе так называемого Львовского выступа. Выбор именно такой схемы развертывания (и соответственно отказ от «северного варианта») составители документов обосновывают сугубо наступательными соображениями. В мартовском (1941 года) варианте плана стратегического развертывания это было сформулировано так:
«Развертывание главных сил Красной Армии на Западе с группировкой главных сил против Восточной Пруссии и на Варшавском направлении вызывает серьезные опасения в том, что борьба на этом фронте может привести к затяжным боям, свяжет наши главные силы, не даст нужного и быстрого эффекта, ускорит вступление Балканских стран в войну против нас.
Наиболее выгодным является развертывание наших главных сил к югу от р. Припять с тем, чтобы мощными ударами на Люблин, Радом и на Краковском направлении разбить главные силы немцев и в первом же этапе войны отрезать Германию от Балканских стран, лишить ее важных экономических баз и решительно воздействовать на Балканские страны в вопросах участия их в войне против нас.»
Наступление на Краков — Катовице неизменно называлось лишь «первой стратегической задачей». Мартовский (1941 года) план уже в явном виде устанавливает направления последующих ударов:
«Дальнейшей стратегической целью для главных сил Красной Армии в зависимости от обстановки может быть поставлено: развить операцию через Познань на Берлин, или действовать на юго-запад на Прагу и Вену, или удар на севере на Торунь и Данциг с целью обхода Восточной Пруссии.»
Никаких других планов стратегического развертывания Красной армии, кроме вышеперечисленных, никто еще не нашел. Имея в своем распоряжении все архивы России, противники гипотезы Виктора Суворова (Владимира Резуна) так и не смогли за последние 18 лет предъявить «городу и миру» ни одного документа, в котором бы начало (хотя бы начало!) советско-германской войны планировалось в форме стратегической оборонительной операции на территории СССР.
За последние 18 лет — не нашли. В предыдущие годы и искать не собирались. До выхода в свет «Ледокола» советские историки без тени смущения констатировали, что «на расположение позиций и войск оказал влияние наступательный характер планируемых стратегических действий. замысел на стратегическое развертывание и построение оперативных группировок войск в большей мере отражал наступательные цели». Правда, подобные признания всегда сопровождались дежурной оговоркой о том, что «в силу неверной оценки ситуации было неоправданно допущено ошибочное решение.»
Две игры
В начале января 1941 года основные идеи и решения оперативного плана войны против Германии и ее союзников были отработаны в ходе двух оперативно-стратегических игр на картах, проведенных Генштабом РККА под общим руководство наркома обороны маршала Тимошенко. К участию в этих играх привлекли четырех маршалов и 49 генералов — заместителей наркома обороны и начальника Генштаба, командующих и начальников штабов западных военных округов, руководителей (и их заместителей) главных управлений и генерал-инспекторов родов войск. Одним словом — весь высший комсостав Красной армии, тех, кому в недалеком будущем предстояло вести ее в бой.
Более полувека материалы январских (1941 года) оперативно-стратегических игр были скрыты под грифом «Совершенно секретно». Сугубая секретность, однако же, не помешала советским историкам рассказать народу «всю правду» (эта «правда» даже нашла свое отражение в одной эпохальной киноленте — там Жуков упрекает обреченного на расправу командующего Западным фронтом Д. Г. Павлова в том, что тот-де не сделал должных выводов из январской «игры», в ходе которой будущий Великий Маршал, играя за «западных», окружил и разгромил «восточных» в Белоруссии). Причем и после рассекречивания и подробной публикации материалов «игр» (см. № 7 и 8 «Военно-исторического журнала» за 1993 год) обозреватель «Красной звезды» В. Мороз напишет следующее:
«Известно, что Генеральный штаб Красной Армии даже оперативно-стратегическими играми такой (наступательной. — М. С.) направленности не занимался. Истории известна штабная игра иного содержания. Наши лучшие стратеги, самые подготовленные операторы прикидывали — чем обернется для СССР нападение Германии, и, как известно, Сталина не успокоили, удар — даже в игре — отразить не смогли» («Красная звезда» от 13 января 2000 года).
В реальности были проведены две игры. В первой отрабатывался «северный вариант» — нанесение главного удара из Белостокского выступа и Литвы в Восточную Пруссию. Условные боевые действия развернулись на территории противника, «восточные» дошли до Алленштайна (ныне Ольштын, Польша) и Растенбурга (ныне Кетржин, Польша), однако в целом поставленные наступательные задачи решены не были (ни окружить главные силы «западных», ни выйти на Вислу и к Данцигу не удалось). Наступление в лесисто-болотистой местности (печально памятные еще по Первой мировой войне Мазурские озера) захлебнулось. Игра еще раз подтвердила бесперспективность «северного варианта» стратегической наступательной операции.
В финале игры «западные», которыми командовал Жуков, действительно попытались было перехватить инициативу и нанесли два удара во фланг и тыл наступающих на Алленштайн «восточных», при этом в районе Ломжа, Замбров, Брест условные боевые действия были перенесены на 20–40 км к востоку от госграницы. На ту катастрофу, которая в реальности произошла в Белоруссии в июне 41-го, этот прорыв «западных» к Ломже и Замброву похож так же, как домашняя кошка похожа на льва.
В ходе второй «игры» отрабатывался уже принятый и в октябре 1940 года утвержденный в качестве основного (кстати, и состав группировки «восточных» во второй игре был значительно больше, чем в первой) «южный вариант». Развернув основные силы на Львовском выступе, «восточные» в течение пяти недель должны были выйти на фронт река Висла, Краков, Будапешт, Тимишоара, Крайова, то есть в ходе наступления глубиной до 250–300 км занять южную Польшу, Словакию, большую часть Венгрии и Румынии.
Вторая («южная») игра заслуживает особого внимания по целому ряду причин. Во-первых, в ее сценарии были отброшены даже минимальные «фиговые листки» показного миролюбия: наступление «восточных» начиналось даже не от линии госграницы, а из района Жешув — Тарнув — уже с территории оккупированной немцами Польши, так называемого Генерал-губернаторства. Тут уместно вспомнить, что в разработанном позднее, в мае-июне 1941 года, Плане прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск Киевского ОВО ставилась задача уже на этапе развертывания основной группировки «быть готовыми по указанию Главного Командования к нанесению стремительных ударов для разгрома группировок противника, перенесения боевых действий на его территорию и захвата выгодных рубежей».
Во-вторых (и это исключительно важно для понимания того, как Сталин и его приближенные оценивали тогда боеспособность Красной армии), в ходе игры «восточные» решали одновременно четыре (!) крупномасштабные задачи: разгром основных сил противника в районе Краков — Катовице, глубокий прорыв на Будапешт, упорная оборона на двух направлениях контрударов противника (на Ковель и на Стрый), окружение ударной группировки «западных», форсировавшей Днестр в районе Хотин и наступавшей на Волочиск — Проскуров. Все эти задачи «восточные» блестяще решали, уступая противнику в числе стрелковых дивизий (81 против 100) и имея весьма небольшое (на 30 %) превосходство в авиации (лишь в количестве танков «восточные» имели трехкратное преимущество).
В-третьих, хронология игры была задана очень примечательно. Не «первый, второй. десятый день», а с 8 по 20 августа. И не просто последнего летнего месяца, а вполне конкретного года — 1941-го. Этот факт выглядит довольно странно: если точное указание на определенный месяц еще можно объяснить тем, что для планирования условных боевых действий требовалось правильно учесть природно-климатические условия, продолжительность светового дня, время восхода и заката, то для чего же понадобилось называть год?
Через год-два…
Тут мы переходим к одному из самых сложных вопросов предыстории Великой Отечественной войны. Если сам замысел грандиозной наступательной операции понятен и дискуссия возможна лишь в порядке уточнения отдельных деталей, то установить на основании рассекреченных документов точную дату запланированного перехода Красной армии в наступление не представляется возможным.
Высказанное Виктором Суворовым и Игорем Буничем предположение, что Сталин намеревался начать операцию в тот момент, когда немецкие войска высадятся на Британских островах, не нашло пока каких-либо подтверждений в доступных документах. Нет слов, гипотеза красивая, но, увы, одной только «красоты замысла» для историка мало.
Большие вопросы вызывает докладная записка от 11 марта 1941 года («Уточненный план стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на Западе и на Востоке»), где на оборотной стороне 27-й страницы тонким карандашом, аккуратным «бисерным» почерком (предположительно рукой тогдашнего начальника Оперативного управления Генштаба Н. Ф. Ватутина) вписана фраза: «Наступление начать 12.6». Фраза эта никак не связана с контекстом (она появляется после описания задачи, поставленной перед «левым крылом главной группировки Юго-Западного фронта») и вообще кажется неуместной в документе, где все хронологические отметки выражены в условных датах, «привязанных» к первому дню операции («на 3-й день операции подвижными частями овладеть Седлец и на 5-й день переправами на р. Висла»).
Внимательный анализ документа не дает оснований предположить, что фраза «наступление начать 12 июня» относится к 12 июня 1941 года. Логика рассуждения здесь очень простая — большая часть механизированных (танковых) соединений, упомянутых в мартовском (1941 года) плане, просто не существовала в реальности. Так, в состав 4-й армии Западного фронта по плану включались три мехкорпуса. Тем же тонким карандашом вписаны и их номера — 13, 14 и 17-й. Но на тот момент о решительном наступлении силами этих соединений не могло быть и речи. 14-й мехкорпус по утвержденным в феврале 1941-го планам заканчивал формирование лишь в начале 1942 года. Что же касается 13 и 17-го МК, то они и вовсе находились на самой ранней стадии формирования, и даже к концу 1941 года их плановая укомплектованность танками должна была составить порядка 25–30 %.
В целом развернутая в феврале 1941-го программа создания гигантских бронетанковых сил, предусматривающая формирование 30 мехкорпусов по тысяче танков в каждом и вооружение этой чудовищной бронированной орды «танками новых типов» (КВ и Т-34), не могла быть завершена ранее конца 1942 года (если не позже). Ни один разумный человек — а Сталин, без сомнения, был человеком чрезвычайно осторожным — не стал бы затевать такой грандиозный «капитальный ремонт» за несколько месяцев до начала Большой Войны. Можно предположить, что в марте 1941-го этот момент был отнесен им к началу лета («12 июня») 1942-го или даже 1943 года.
«В поле две воли», — гласит старинная русская поговорка. Драматичное развитие событий Второй мировой войны не позволило Сталину подготовиться к войне в Европе основательно, «с чувством, с толком, с расстановкой». В какой-то момент весны 1941 года в Москве поняли, что нанести удар первыми удастся лишь в том случае, если Красная армия начнет наступление не позднее августа-сентября 1941-го. В этой новой реальности высшему военно-политическому руководству Советского Союза пришлось спешно корректировать разработанные ранее планы.
Строго говоря, «третий план Сталина» с точки зрения оперативного замысла ничем не отличался от «плана № 2». По-прежнему предусматривалось проведение крупномасштабной наступательной операции за пределами государственных границ СССР. Майские (1941 года) «Соображения по плану стратегического развертывания» полностью повторяют все предыдущие варианты плана войны против Германии по задачам, направлениям главных ударов, срокам и рубежам.
Упредить противника
В тексте «Соображений» появляется лишь один, но весьма значимый новый момент. А именно: «Германия имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар». Именно поэтому разработчики плана настойчиво предлагают «ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».
Еще раз подчеркну, что нет никаких оснований для рассуждений об особой «агрессивности» майских (1941 года) «Соображений»: намерение опередить противника и «ни в коем случае не давать ему инициативы действий» является всего лишь элементарным требованием здравого смысла и азов оперативного искусства. Преимущество первого удара — слишком серьезная вещь, чтобы по собственной воле дарить его противнику. Принципиально новым является лишь то, что в мае 41-го советское командование уже не столь уверено в том, что ему удастся это сделать, и потому просит Сталина незамедлительно провести все необходимые мероприятия, «без которых невозможно нанесение внезапного удара по противнику как с воздуха, так и на земле».
Когда же произошел столь резкий поворот в оценке военно-стратегической ситуации?
Как ни странно, но мы можем определить этот момент времени с точностью до одного-двух месяцев, что в отсутствие прямых документальных свидетельств может считаться отличным результатом: не раньше 6 апреля и не позже 24 мая 1941 года.
6 апреля 1941-го — один из наиболее загадочных дней в истории Второй мировой войны. Напомним основную канву событий. В ночь с 26 на 27 марта в Белграде произошел военный переворот, инспирированный то ли английской, то ли советской спецслужбами. Новое правительство Югославии генерала Душана Симовича заявило о своем намерении дать твердый отпор германским притязаниям и обратилось с просьбой о помощи к Советскому Союзу. 3 апреля (то есть всего лишь через неделю после переворота) югославская делегация уже вела в Москве переговоры о заключении договора о дружбе и сотрудничестве с самим Сталиным.
Несмотря на то, что Германия через своего посла Шуленбурга довела до сведения В. М. Молотова мнение Берлина о том, что «момент для заключения договора с Югославией выбран неудачно и вызывает нежелательное впечатление», в 2.30 ночи 6 апреля 1941 года советско-югославский договор был подписан. Через несколько часов после этого самолеты люфтваффе подвергли ожесточенной бомбардировке Белград, а немецкие войска вторглись на территорию Югославии. Советский Союз никак и ничем не помог дружескому государству.
6 апреля примерно в 16 часов по московскому времени Молотов принял Шуленбурга и, выслушав официальное сообщение о наступлении вермахта на Балканах, ограничился лишь меланхолическим замечанием: «Крайне печально, что несмотря на все усилия, расширение войны, таким образом, оказалось неизбежным.»
Что это было? Для какой надобности Сталин столь демонстративно «дразнил» Гитлера, не имея намерения (да и практической возможности!) прийти на помощь Югославии? На протяжении многих лет вопрос этот остается в центре дискуссии историков. Пока же с полной уверенностью можно сказать одно — после 6 апреля 1941 года внешняя (подчеркнем это слово мысленно тремя жирными чертами) сторона советско-германских взаимоотношений резко меняется. Причем в сугубо одностороннем порядке: Москва начинает демонстративно и навязчиво «дружить» с Берлином и его союзниками.
«Останемся друзьями»
13 апреля 1941 года произошло крупное событие мирового значения: в Москве был подписан Пакт о нейтралитете между СССР и Японией — соглашение, которое развязывало Сталину руки для действий на Западе. В этот же день случился и небольшой эпизод на московском вокзале, привлекший, однако, к себе пристальное внимание политиков и дипломатов на всех континентах. В отчете, который посол Германии в тот же день с пометкой «Срочно! Секретно!» отправил в Берлин, этот странный эпизод был описан так:
«Явно неожиданно как для японцев, так и для русских вдруг появились Сталин и Молотов и в подчеркнуто дружеской манере приветствовали Мацуоку (министр иностранных дел Японии. — М. С.) и японцев, которые там присутствовали, и пожелали им приятного путешествия. Затем Сталин громко спросил обо мне и, найдя меня, подошел, обнял меня за плечи и сказал: «Мы должны остаться друзьями, и Вы должны теперь все для этого сделать!». Затем Сталин повернулся к исполняющему обязанности немецкого военного атташе полковнику Кребсу и, предварительно убедившись, что он немец, сказал ему: «Мы останемся друзьями с Вами в любом случае».
Жаркие объятия у дверей вагона вскоре дополнили другие, столь же демонстративные действия. В Москве были закрыты посольства и дипломатические представительства стран, разгромленных и оккупированных вермахтом. Не стало исключением и посольство той самой Югославии, на договоре о дружбе с которой, как говорится, «еще не просохли чернила». В мае 1941 года Советский Союз с послушной готовностью признал прогерманское правительство Ирака, пришедшее к власти путем военного переворота. В самом благожелательном духе решались все вопросы экономического сотрудничества с Третьим рейхом. В меморандуме МИДаГермании от 15 мая 1941 года отмечалось:
«Переговоры с первым заместителем Народного комиссара внешней торговли СССР были проведены в весьма конструктивном духе. У меня создается впечатление, что мы могли бы предъявить Москве экономические требования, даже выходящие за рамки договора от 10 января 1941 года. В данное время объем сырья, обусловленный договором, доставляется русскими пунктуально, несмотря на то, что это стоит им больших усилий; договоры, особенно в отношении зерна, выполняются замечательно.»
Престарелый дипломат Шуленбург был совершенно восхищен и очарован дружелюбием гостеприимных московских хозяев. (К слову, в ноябре 1944-го бывшего посла Германии в СССР казнили за участие в заговоре против Гитлера, так что его «наивная доверчивость» могла быть и не столь наивной, как кажется.) 24 мая 1941 года в очередном донесении в Берлин он пишет:
«То, что эта внешняя политика прежде всего направлена на предотвращение столкновения с Германией, доказывается позицией, занятой советским правительством в последние недели, тоном советской прессы, которая рассматривает все события, касающиеся Германии, в не вызывающей возражений форме, и соблюдением экономических соглашений».
Загадка 24 мая
В тот же самый день, 24 мая 1941 года в кабинете Сталина состоялось многочасовое совещание, участниками которого, кроме самого хозяина, были:
— заместитель главы правительства и нарком иностранных дел В. М. Молотов,
— нарком обороны С. К. Тимошенко,
— начальник Генерального штаба РККА Г. К. Жуков,
— начальник Оперативного управления Генштаба Н. Ф. Ватутин,
— начальник Главного управления ВВС Красной армии П. Ф. Жигарев,
— командующие войсками пяти западных приграничных округов, члены военных советов и командующие ВВС этих ВО.
Других столь же представительных совещаний высшего военно-политического руководства СССР не происходило — ни за несколько месяцев до 24 мая 1941-го, ни после этой даты вплоть до начала войны.
Вот, собственно, и весь «массив информации». Ничего большего неизвестно и по сей день. Официальная советская (равно как и современная российская) историография не проронила ни слова о предмете обсуждения и принятых 24 мая решениях. Ничего не сообщили о них в своих мемуарах и немногие дожившие до смерти Сталина люди, которые находились в тот день в его кабинете. Рассекреченные в начале XXI века Особые папки протоколов заседаний Политбюро ЦК ВКП(б) за май 1941 года также не содержат даже малейших упоминаний об этом совещании.
И лишь маршал А. М. Василевский в пролежавшей в архивной тиши без малого 27 лет рукописи газетной статьи вспоминает: «За несколько недель до нападения на нас фашистской Германии, точной даты, к сожалению, назвать не могу, вся документация по окружным оперативным планам была передана Генштабом командованию и штабам соответствующих военных округов».
Если предположить, что память не подвела Василевского и именно в ходе совещания 24 мая 1941 года конкретное содержание оперативного плана войны было доведено, «в части, их касающейся», до непосредственных исполнителей — командований приграничных военных округов (будущих фронтов), то диапазон «возможных дат» начала операции сужается практически до двух месяцев: от середины июля до конца августа 1941-го.
Кратко поясним этот достаточно очевидный вывод.
Чтобы провести крупномасштабную наступательную операцию (с глубиной наступления 300 километров уже на этапе решения «первой стратегической задачи») против сильнейшей на тот момент сухопутной армии мира — германской, требовалось осуществить огромный комплекс взаимосвязанных мероприятий, называемых на военном языке «отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск». При этом для успешного решения всех задач, связанных с выполнением данных мероприятий, нужно было время, и немалое.
Так, по расчетам, содержавшимся в предвоенных планах советского командования, на отмобилизование и сосредоточение войск отводилось от восьми (для Северного фронта, то есть Ленинградского ВО) до тридцати (для Юго-Западного фронта, то есть Киевского ОВО) дней. Однако эти сроки относятся к той ситуации, когда железные дороги переведены на особый «режим военных перевозок». При сохранении же — в целях обеспечения максимальной секретности — режима работы стальных магистралей по мирному времени (а именно этот вариант и был выбран в реальности) продолжительность сосредоточения неизбежно возрастает. Таким образом, Красная армия в случае начала стратегического развертывания в конце мая могла бы в полном объеме подготовиться к боевым действиям не ранее первой декады июля.
Имеет смысл сравнить эту хронологию с тем графиком, по которому шла подготовка к войне по другую сторону будущего фронта.
В декабре 1940 года Гитлер сообщил своим генералам: «Приказ о стратегическом развертывании вооруженных сил против Советского Союза я отдам в случае необходимости за восемь недель до намеченного срока начала операции». Это обещание («восемь недель») Гитлер выполнил: дата вторжения на территорию СССР (22 июня 1941 года) была окончательно установлена и доведена до сведения верховного командования вермахта 30 апреля — за 52 дня до того, как немецкие войска пересекли советскую границу.
Отсчитав те же восемь недель от даты совещания в Кремле 24 мая 1941-го, мы попадаем в 19 июля — вполне реалистичный срок завершения всех мероприятий по стратегическому развертыванию Красной армии.
Заметим, кстати, что в Центральном архиве Минобороны РФ, в архивном фонде трофейных документов противника хранится некая аналитическая записка (она предназначалась, вероятно, для пропагандистских служб вермахта). А в ней описываются причины, побудившие германского «вождя» начать войну против Советского Союза (ЦАМО, ф. 500, оп. 12462, д. 596, л. 65), и в частности упомянут некий «секретный материал, найденный в служебном помещении Красной армии в Луцке» (Западная Украина), в соответствии с которым начало наступления РККА якобы было назначено на 25 июля 1941 года.
Середина июля 1941-го — это «нижняя граница» возможного диапазона дат начала стратегической наступательной операции. Верхнюю границу несложно определить, исходя из оценки природно-климатических условий Восточно-Европейского ТВД.
Главный удар, как было уже отмечено («ВПК», № 30, 2010), предстояло нанести в направлении Львов — Краков с дальнейшим развитием наступления на Познань — Берлин или Прага — Вена. Плановая продолжительность решения «первой стратегической задачи» составляла 25–30 дней.
Но не все на войне идет по плану, к тому же за успешным решением «первой задачи» должен был последовать следующий, еще более глубокий удар. Однако даже в Южной Польше, Словакии и Венгрии бывает зима — сырая, слякотная, с дождями, туманами и мокрым снегом. Для действий авиации и моторизованных войск это значительно хуже «нормальной» русской зимы с крепкими морозами, которые превращают все дорожные направления в «дорогу с твердым покрытием» и сковывают озера и реки ледяным «мостом». Сухая же и теплая погода держится на юге Восточной Европы обычно до октября. Таким образом, конец августа — начало сентября могло считаться предельным сроком, после которого начинать крупномасштабное наступление в Южной Польше и на Балканах было бы слишком рискованно.
Дальнейшее уточнение хронологии «третьего плана Сталина» станет возможным только после радикального изменения объема и состава «источниковой базы», находящейся в распоряжении российских историков. Пока же имеет смысл обсудить только один, но очень важный вопрос: а может быть, не столь уж далека от истины традиционная версия советской историографии? Может быть, и вправду «партия и правительство, распознав коварные планы гитлеровских агрессоров, в начале июня 1941 года приступили к осуществлению мероприятий, направленных на повышение обороноспособности нашей страны»?
Нет, не может. Стратегическое развертывание, начатое в конце мая, никоим образом не могло быть развертыванием для обороны. Столь категорический вывод прямо следует из оценки очевидных и бесспорных географических и природно-климатических условий театра предполагаемых военных действий.
Красноречивая хронология
Логика и хронология тут предельно простые. Войска, начавшие стратегическое развертывание в конце мая, завершат сосредоточение и построение оборонительных группировок никак не раньше первой декады июля. В целях проведения стратегической ОБОРОНИТЕЛЬНОЙ операции это будет уже безнадежно поздно (что и подтвердилось с беспощадной ясностью на полях сражений лета 1941 года).
Наивно было бы ожидать, что Гитлер — если он решится напасть на СССР — станет тянуть с началом вторжения до середины лета. Это Красная армия в «тесной Европе» могла решить стратегическую задачу броском на 300 километров. У Советского Союза была совсем другая география, и вермахту предстояло наступать на глубину в тысячу и более километров.
Как известно ныне, по первоначальному плану германского командования вторжение должно было начаться 15 мая, после того как грунтовые дороги Европейской части СССР окончательно высохнут после весенней распутицы. Но для того чтобы подготовиться к отражению наступления противника 15 мая, следовало начинать стратегическое развертывание Красной армии как минимум в начале апреля.
24 мая завершать развертывание было бы слишком поздно — не говоря уже о том, чтобы только начинать готовиться к нему.
Балканская кампания «смешала карты» Гитлера и привела к отсрочке нападения на СССР на целых пять недель (что, по мнению многих военных специалистов — и не только из числа «битых гитлеровских генералов», фатальным образом отразилось на итогах борьбы на Восточном фронте). Начинать же наступление во второй половине июля было бы для немцев полным безумием: даже при отсутствии всякого сопротивления со стороны Красной армии германской пехоте (а это четыре пятых армии вторжения) пришлось бы в таком случае брести к установленной в плане «Барбаросса» линии Архангельск — Астрахань по пояс в снегу.
Но, может быть, товарищ Сталин и его военачальники просто ошиблись? Ошиблись в оценке планов германского командования, поздно осознали, что Гитлер решил напасть на СССР уже в 1941 году, но затем, в конце мая спохватились и, понимая уже, что безнадежно опаздывают, попытались в экстренном порядке наверстать упущенное?
Нет, эта гипотеза абсолютно противоречит фактам. Не было никакого «экстренного порядка». Все делалось точно наоборот. Стратегическое развертывание РККА происходило в самые растянутые во времени сроки, без объявления открытой мобилизации (она была объявлена с 23 июня — на день позже фактического начала военных действий — ситуация совершенно фантастическая). Войска приграничных округов выдвигались на запад короткими ночными переходами, по лесам и болотам, с соблюдением строжайших мер маскировки. Армии второго стратегического эшелона перевозились из глубины страны к рубежу рек Западная Двина и Днепр при сохранении режима работы железных дорог по мирному времени.
Последнее обстоятельство заслуживает особого внимания. Для многомиллионных армий первой половины XX века железные дороги, поезда и паровозы стали важнейшим «родом войск», во многом предопределявшим исход главных сражений двух мировых войн. Так, на этапе стратегического развертывания вермахта по плану «Барбаросса» немецкие железные дороги перешли на график максимальных военных перевозок с 23 мая 1941 года. Режим военных перевозок в Европейской части СССР вводился (с 12 сентября 1939 года) даже на этапе стратегического развертывания Красной армии перед войной с полуразрушенной Польшей. Однако в июне 1941-го ничего подобного сделано не было!
Фактически в мае-июне 1941 года стратегическое развертывание Красной армии не форсировалась, а всемерно затягивалось. Так не бывает в ситуации запоздалой и спешной подготовки к отражению агрессии. Если у человека загорелся дом, то он бежит тушить его сломя голову, а не ползет к пожарищу по-пластунски темной ночью в маскхалате. Ночью и в маскхалате ползут с другой целью — когда хотят поджечь дом соседа.
5 мая 1941 года Сталин назначил себя председателем Совета народных комиссаров (СНК), то есть главой правительства СССР. Вряд ли надо объяснять, что и до 5 мая 1941 года товарищ Сталин обладал абсолютной полнотой власти. Разгром внутрипартийной оппозиции в конце 20-х годов, восстановление крепостного права в деревне (коллективизация и «раскулачивание»), Большой террор 1937–1938 годов — все эти великие, надолго (если не навсегда) определившие судьбу страны потрясения Сталин возглавил и осуществил, не испытывая нужды в формальном оформлении своего фактического статуса единоличного диктатора. И до 5 мая 1941 года товарищ Молотов, являясь номинальным председателем СНК, согласовывал любой свой шаг, любое решение правительства с волей Сталина.
«Взять на себя инициативу наступательных действий»
Что же изменилось в начале мая 41-го года? С точки зрения внутриполитической обстановки в СССР — ничего. Самоназначение Сталина имело смысл лишь в рамках гипотезы о том, что именно тогда, в начале мая 1941 года, он и принял пресловутое «Принципиальное Политическое Решение». В эпоху великих перемен, которые на этот раз предстояло осуществить в масштабах всей Европы, товарищ Сталин пожелал войти в роли законного главы правительства, встать «на один уровень» с президентом США, японским императором, монархом Соединенного Королевства.
10 мая 1941 года в Комитете обороны при СНК СССР был утвержден «Перечень вопросов, подлежащих рассмотрению на совещании» (кого с кем — не указано). Пункт 14 повестки дня звучит так: «О дополнительных сметах расходов на период мобилизации и первый месяц войны». 4 июня 1941 года нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов направляет заместителю председателя СНК (то есть заместителю Сталина) Н. А. Вознесенскому докладную записку № 1146. Гриф секретности документа: «Совершенно секретно, особой важности». И это действительно документ особой важности для историка — в нем рядом со словосочетанием «военное время» появляются абсолютно конкретные даты:
«Представляю при этом ведомость потребности наркомата ВМФ по минно-торпедному вооружению на военное время с 1.07.41 по 1.01.43. Прошу Ваших указаний об увеличении выделенных количеств минно-торпедного вооружения, учитывая, что потребность в них на 2-е полугодие 1941 в/г составляет 50 % от общей потребности на период до 1.01.43 г.».
Как видим, нарком ВМФ планирует воевать уже в следующем месяце. Оперативный план этой большой морской войны уже составлен — в противном случае Н. Г. Кузнецов не мог бы прогнозировать конкретное распределение расхода минно-торпедного вооружения по каждому полугодию.
4 июня 1941 года на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) было принято решение «утвердить создание в составе Красной Армии одной стрелковой дивизии, укомплектованной личным составом польской национальности и знающим польский язык». Срок исполнения — 1 июля 1941 года.
Зачем Сталину понадобилась дивизия, говорящая на польском языке? Да еще и так срочно — к 1 июля. Неужели настолько оскудела земля русская богатырями, что для обороны нерушимых границ СССР срочно потребовались поляки? Правда, аналогичный случай уже имел место 11 ноября 1939 года. Тогда, за 20 дней до начала Зимней войны с Финляндией было принято решение о формировании 106-й стрелковой дивизии, личный состав которой набирался исключительно из лиц, владеющих финским или карельским языком.
18 июня 1941 года Политбюро ЦК ВКП(б) принимает следующее решение: «Выдать наркомату обороны в июне из госрезервов 750 тысяч штук автомобильных шин с возвратом в УГМР (Управление государственных мобилизационных резервов. — М. С.) в сентябре. Разрешить Наркомрезинпрому прекратить с 18 июня отгрузку а/м шин всем потребителям, за исключением наркоматов и ведомств, указанных в Приложении 1, с переносом недогрузов на 4-й квартал».
Очень интересный документ. 18 июня в Политбюро существует четкое понимание того, что в ближайшие дни и недели у Наркомата обороны возникнет экстренная, «пиковая» потребность в авторезине. Эту потребность решено покрыть с использованием экстраординарных мер, а образовавшуюся в запасах и снабжении гражданских ведомств «брешь» постепенно восполнить позднее, начиная с сентября-октября. Чего же ожидали в Политбюро? Дождя из гвоздей, который зальет все дороги, или запланированного начала открытой мобилизации, в рамках которой из народного хозяйства в Красную армию предстояло передать порядка 240 тысяч автомобилей?
В преддверии грандиозной наступательной операции, еще более важной, нежели замена истертых покрышек, была замена «устаревших» представлений в умах миллионов красноармейцев. Всенародно любимая песня со словами «Земли чужой мы не хотим не пяди.» более никуда не годилась. Нужны были новые песни, с новыми словами, новыми образами и идеями. В начале июня 1941-го (точной даты на документе нет) 1-й секретарь МК и МГК, секретарь ЦК ВКП(б) А. С. Щербаков готовит директиву «О состоянии военно-политической пропаганды». В директиве ставится задача осуществить «коренной поворот в партийно-политической работе по большевистскому воспитанию личного состава Красной Армии и всего советского народа в духе пламенного патриотизма, революционной решимости и постоянной готовности перейти в сокрушительное наступление на врага».
Дано в директиве Щербакова и исчерпывающе ясное объяснение, в какую именно сторону надо поворачивать «воспитание личного состава»:
«Внешняя политика Советского Союза ничего общего не имеет с пацифизмом, со стремлением к достижению мира во что бы то ни стало. Еще в 1915 году Ленин предвидел возможность наступательной политики после утверждения социализма в одной стране. Ленинизм учит, что страна социализма, используя благоприятно сложившуюся международную обстановку, должна и обязана будет взять на себя инициативу наступательных военных действий против капиталистического окружения с целью расширения фронта социализма. До поры до времени СССР не мог приступить к таким действиям ввиду военной слабости. Но теперь эта военная слабость отошла в прошлое. В этих условиях ленинский лозунг «На чужой земле защищать свою землю» может в любой момент обратиться в практические действия.»
Их на фронт не провожали
При всей важности задач материально-технического и пропагандистского обеспечения главной составляющей подготовки к войне стало, конечно же, стратегическое развертывание Вооруженных Сил. Указать точную конкретную дату начала развертывания не представляется (по крайней мере, в рамках имеющейся сегодня источниковой базы) возможным. Красивая метафора, предложенная В. Суворовым («Лев в саванне сначала долго и бесшумно подползает к своей жертве и только в последний момент с оглушительным рычанием бросается на нее в открытом прыжке»), как нельзя лучше описывает ситуацию мая-июня 1941 года.
Первыми начали выдвижения находящиеся в далеком Забайкалье и Монголии соединения 16-й армии и 5-го мехкорпуса. 22 мая 1941 года началась погрузка первых частей в эшелоны, которые с учетом огромного расстояния и сохраняющегося графика работы железных дорог мирного времени должны были прибыть на Украину, в район Бердичев — Шепетовка в период с 17 июня по 10 июля.
С 13 по 22 мая поступили распоряжения Генштаба о начале выдвижения к западной границе еще двух армий резерва главного командования: 22-я армия выдвигалась в район Великие Луки — Витебск со сроком окончания сосредоточения 1–3 июля, 21-я армия сосредоточивалась в район Чернигов — Гомель — Конотоп ко 2 июля.
29 мая принято решение о формировании 19-й армии и развертывании ее в районе Черкассы — Белая Церковь к 7 июля. Не ранее 13 июня принято решение о формировании на базе соединений Орловского и Московского военных округов еще одной, 20-й армии резерва ГК, которая должна была сосредоточиться у Смоленска к 3–5 июля.
Упомянутая выше 21-я армия развертывалась на базе войск Приволжского военного округа. Штаб округа был в Куйбышеве (ныне Самара), и сейчас одна из площадей моего родного города носит название «Площадь героев 21-й армии». А поскольку историю нынешняя молодежь (равно как и все прочие группы населения) знает плохо, решено было разъяснить горожанам, что это за армия и какими героическими свершениями отмечен ее боевой путь.
29 апреля 1998 года городская газета «Волжская Заря» поместила статью начальника пресс-центра При-ВО под названием «Их на фронт не провожали». Просто и бесхитростно был в ней описан процесс того, что на суконном военном языке называется «скрытое отмобилизование»:
«Их на фронт не провожали. На платформах железнодорожных вокзалов не играли духовые оркестры и не рвали душу щемящие звуки “Прощания славянки”. Сформированная в Поволжье 21-я армия покидала родные гарнизоны и военные городки тайно, по ночам. Сотни воинских эшелонов были поданы к небольшим железнодорожным полустанкам и разъездам на Тоцком полигоне, в Татищевских лагерях, к другим неприметным местам погрузки, куда прибывали отмобилизованные стрелковые дивизии из Куйбышева и Саратова, Казани и Ульяновска, Балашова и Пензы. С приписным составом, материальными запасами, полными боекомплектами снарядов и патронов. После 13 июня (да-да, тот самый день, когда ТАСС распространило знаменитое «Заявление», в котором опровергались «провокационные слухи» о близкой войне. — М. С.) они были погружены в товарные вагоны и по нескольким железнодорожным маршрутам брошены под Гомель и Чернигов, во Второй стратегический эшелон. Укомплектованные по штатам военного времени, с хорошо обученными в полевых лагерях и на полигонах бойцами и командирами основного и приписного составов.»
Всего под прикрытием «учебных сборов», без объявления открытой мобилизации, в мае-июне 1941 года были призваны порядка 800 тысяч резервистов, из которых по меньшей мере 668 тысяч прибыли в войска до начала войны (эта минимальная из известных мне цифр приведена в Справке начальника оргучетного отдела Оперативного управления Генштаба Красной армии полковника Ефремова от 1 марта 1942 года). Казалось бы, при наличии такого контингента личного состава можно было доукомплектовать все стрелковые дивизии (а это основная сила в обороне) приграничных военных округов (будущих фронтов) до полной штатной численности военного времени. Арифметика тут очень простая: 103 стрелковые дивизии со средней укомплектованностью порядка 10 тысяч человек, каждой из них для
полного отмобилизования требуются в среднем по 4,5 тысячи человек, итого — 463 тысячи.
Почему же многие (большинство) стрелковые дивизии первого эшелона западных округов встретили начало войны, будучи укомплектованными лишь на 65–85 % от штата военного времени? Ответ прямым текстом назван в приведенном выше рассказе про формирование 21-й армии: мобилизованный под прикрытием «учебных сборов» контингент был прежде всего и главным образом обращен на доукомплектование соединений второго стратегического эшелона.
Это очень странно, просто невероятно, если исходить из того, что стратегическое развертывание мая-июня 1941 года было развертыванием для обороны. В целях обороны следовало срочно доукомплектовать приграничные стрелковые дивизии, затем — дивизии второго эшелона западных округов и лишь после этого — если Бог даст и время еще будет — заняться отмобилизованием второго стратегического эшелона.
Но Красная армия развертывалась не для обороны, а для нанесения внезапного первого удара, в интересах которого все мероприятия были подчинены задаче обеспечения максимальной скрытности и секретности. Именно поэтому самые демаскирующие стратегический замысел действия — отмобилизование первого эшелона округов/ фронтов, их сосредоточение и развертывание на приграничных рубежах — были отнесены в самый конец процесса, а начался он в глубочайшем тылу, с выдвижения армий резерва ГК (второй стратегический эшелон) на рубеж рек Западная Двина и Днепр. Лишь после того как сотни железнодорожных эшелонов застучали по рельсам, в середине июня 1941 года пришли в движение и войска второго эшелона приграничных округов.
В период с 12 по 15 июня командование западных округов получило приказы на выдвижение «глубинных дивизий» ближе к государственной границе. Срок завершения перегруппировки — к 1 июля. Вот как описывает эти события в своих мемуарах маршал И. X. Баграмян (в то время — полковник, начальник оперативного отдела штаба Киевского ОВО):
«15 июня мы получили приказ начать с 17 июня выдвижение всех пяти стрелковых корпусов второго эшелона к границе. У нас уже все было подготовлено к этому: мы еще в начале мая по распоряжению Москвы провели значительную работу — заготовили директивы корпусам, провели рекогносцировку маршрутов движения и районов сосредоточения. Теперь оставалось лишь дать команду исполнителям. Дивизии забирали с собой все необходимое для боевых действий. В целях скрытности двигаться войска должны были только ночью.»
Директива аналогичного содержания и с указанием той же даты завершения сосредоточения — к 1 июля — поступила и в Западный ОВО (Белоруссия). Накануне войны 32 дивизии западных округов тайно, ночными переходами, через леса и болота крались к границе. Полковник Новичков, бывший в начале войны начальником штаба 62-й стрелковой дивизии 5-й армии Киевского ОВО, в своих воспоминаниях пишет: «Части дивизии выступили из лагеря в Киверцы и, совершив два ночных перехода, к утру 19 июня вышли в полосу обороны, однако оборонительный рубеж не заняли, а сосредоточились в лесах вблизи него».
«Гремя огнем, сверкая блеском стали…»
Последние сомнения в наступательной направленности стратегического развертывания исчезают, стоит лишь нам нанести на географическую карту расположение главной ударной силы Красной армии — механизированных (то есть танковых) корпусов.
Благодаря предусмотрительно вырисованной в сентябре 1939 года «линии разграничения государственных интересов СССР и Германии на территории бывшего Польского государства» (именно так официально называлось то, что в книгах и учебниках называется «западной границей») эта «граница» имела два глубоких (на 120–170 км) выступа, обращенных «острием» на Запад. Если бы Красная армия собиралась встать в оборону, то на «остриях выступов» следовало оставить лишь минимальные силы прикрытия, а основные оборонительные группировки развернуть у оснований Белостокского и Львовского выступов. Такое построение позволяло избежать окружения своих войск на территории выступов и сократить общую протяженность фронта обороны (длина основания треугольника всегда короче суммы двух других сторон). Мехкорпуса как инструмент нанесения сокрушительного контрудара по прорвавшемуся в глубину обороны противнику следовало сосредоточить еще дальше на восток, примерно на уровне «старой» границы 1939 года.
В июне 1941 года все было сделано точно наоборот. Почти все мехкорпуса развертывались к западу от границы 1939 года. Четыре самых мощных мехкорпуса Красной армии (6, 4, 8 и 15-й), по числу танков «новых типов» (то есть Т-34 и КВ) превосходившие все остальные (а «остальных» было 26) вместе взятые, сгрудились на самых остриях выступов (на схеме диаметр значка пропорционален числу танков в мехкорпусе, а длина стрелки — числу танков «новых типов»).
Среди этих «четырех богатырей» особенно выделялся 6-й мехкорпус. К началу боевых действий в нем числились 1131 танк (больше штатной нормы!), 294 трактора/ тягача (почетное «второе место» среди всех мехкорпусов РККА), а по числу автомашин и мотоциклов (4779 и 1042 соответственно) он занимал абсолютное первое место. Лучший мехкорпус Красной армии прятался в чаще дремучих лесов у Белостока. Можно догадаться, как он попал в Белосток, — к городу сквозь вековые леса и бездонные болота подходит нитка железной дороги. Выйти же своим ходом из Белостока корпус мог только в одну сторону — по шоссе на Варшаву, до которой от тогдашней линии границы оставалось всего 80 км. Магистральной автомобильной дороги от Белостока на восток, в глубь Белоруссии, как не было тогда, так нет и по сей день.
С 14 по 19 июня командование приграничных округов получило указание к 22–23 июня вывести фронтовые управления на полевые командные пункты. Так, в телеграмме начальника Генерального штаба от 19 июня командующему войсками Киевского ОВО было сказано: «К 22.06 1941 г. управлению выйти в Тернополь, оставив в Киеве подчиненное Вам управление округа. Выделение и переброску управления фронта сохранить в строжайшей тайне.»
Развертывание на базе военных округов фронтов, создание фронтовых управлений и вывод их на полевые командные пункты — это война. В мирное время фронты в составе Красной армии никогда не создавались (развернутый с конца 30-х годов Дальневосточный фронт может служить как раз примером «исключения, подтверждающего правило»: граница с оккупированным Японией Китаем непрерывно вспыхивала то большими, то малыми вооруженными конфликтами). И напротив — фронтовые управления создавались перед каждым новым наступлением (11 сентября 1939 года — за шесть дней до начала войны с Польшей, 9 июня 1940 года — за девятнадцать дней до «кампании по принуждению Румынии» к передаче Бессарабии и Северной Буковины). Сколько дней оставалось от 19 июня до запланированного начала грандиозной наступательной операции? На этот вопрос мы сможем ответить лишь после радикального расширения доступной историкам источниковой базы.
Впрочем, самое важное доподлинно известно уже сегодня — ни один из «трех планов Сталина» так и не был реализован. 22 июня 1941 года незавершившие отмобилизование войска Красной армии, не успевшие построить ни запланированные наступательные, ни импровизированные оборонительные группировки, подверглись сокрушительному удару и фактически были разгромлены по частям. И лишь огромные размеры этих «частей», колоссальные людские ресурсы (во втором полугодии 1941 года в Красную армию были призваны 11 миллионов 790 тысяч человек), циклопические горы оружия, накопленного в предвоенные годы, мощная и географически недоступная для немецкой авиации оборонная промышленность позволили избежать полного и окончательного разгрома.
В. Дайнес. Не были подготовлены ни к обороне, ни, к наступлению
…В феврале 1939 г. А. М. Василевский, оставаясь начальником отделения оперативной подготовки, был назначен по совместительству врио помощника начальника 1-го отдела Генштаба, он же начальник 6-го отделения[1]. Приказом № 0105 наркома обороны от 19 июля была проведена реорганизация Оперативного управления Генштаба и оперативных отделов штабов военных округов и соединений[2]. Это было связано с тем, что существующая организация Генштаба, штабов округов (армий), армейских групп и корпусов не обеспечивала должной оперативности в деле организации управления войсками. Первые (оперативные) отделы, наряду с другими отделами, были подчинены заместителям начальников штабов, были «отодвинуты от непосредственного руководства начальника штаба и вообще должного руководства в своей работе» не получали. Главный военный совет, обсудив 5 июля сложившуюся ситуацию, признал необходимым изменить существующее положение и поднять значение оперативных управлений и отделов штабов, возложив на них полностью всю ответственность за организацию оперативной связи, руководство штабной шифровальной службы и за отработку всех разведывательных данных. В соответствии с решениями Главного военного совета была установлена следующая структура Генштаба: четыре управления (Оперативное, Организационно-мобилизационное, Военных сообщений,
Военно-топографической службы), восемь отделов (вооружения, по планированию снабжения, укрепленных районов, автотранспорта и грунтовых дорог, программно-уставной, военно-исторический отдел, специальных заданий, общий) и группа контроля. Начальник Оперативного управления Генерального штаба РККА одновременно являлся заместителем начальника Генерального штаба РККА. В ведение Оперативного управления передавались вопросы организации службы связи, информационно-разведывательной службы и войсковой разведки.
В этом качестве А. М. Василевский принимал участие в планировании и обеспечении руководства боевыми действиями на р. Халхин-Гол, во время похода Красной армии в Западную Украину и Западную Белоруссию и в Советско-финляндской войне 1939-40 гг.
По свидетельству А. М. Василевского, под руководством начальника Генштаба Б. М. Шапошникова был разработан частный «план отражения агрессии» с учетом возможности возникновения конфликта между СССР и Финляндией. Этот план, в разработке которого участвовал и Александр Михайлович, был одобрен наркомом обороны. Замысел состоял в том, чтобы основательно подготовиться к ведению боевых действий с привлечением значительных сил, которым предстояло действовать предельно быстро. Но тогда план Шапошникова не был поддержан Сталиным, считавшим, что для разгрома Финляндии «нет необходимости в таком количестве войск». Главный военный совет поручил командующему войсками Ленинградского военного округа командарму 2 ранга К. А. Мерецкову разработать новый вариант плана прикрытия границы при возникновении конфликта.
29 октября военный совет Ленинградского военного округа представил наркому обороны «План операции по разгрому сухопутных и морских сил финской армии». Этот план был одобрен Генштабом и утвержден маршалом Ворошиловым. В соответствии с планом предполагалось, что советские войска, получив приказ на наступление, одновременно вторгаются на финскую территорию на всех направлениях с целью растащить группировку сил противника и во взаимодействии с авиацией нанести ему решительное поражение. Главный удар предусматривался с Карельского перешейка, чтобы разгромить основные силы финской армии в районе Сортавала, Виипури, Кякисальми (Кегсгольм).
15 ноября маршал Ворошилов подписывает приказ, который определял, что целью наступления Красной армии «является разгром в короткое время противостоящих сухопутных и морских сил» Финляндии. Приказ наркома обороны дополняли агитационные материалы политуправления Ленинградского военного округа, в которых подчеркивалось, что «мы идем не как завоеватели, а как друзья финского народа. Красная Армия поддерживает финский народ, который выступает за дружбу с Советским Союзом. Победа над противником должна быть достигнута малой кровью». Пока войска готовились к военным действиям, между СССР и Финляндией велись переговоры о мирном разрешении спорных территориальных вопросов, но компромисса найти не удалось.
К концу ноября 1939 г. группировка советских войск (14, 9, 8 и 7-я армии), предназначенная для наступления, насчитывала примерно 422,6 тыс. человек, около 2500 орудий и минометов, до 2000 танков, 1863 боевых самолета[3]. Действия 14-й армии поддерживал Северный флот, а 7-й армии — Балтийский флот и Ладожская военная флотилия; всего немногим более 200 боевых кораблей и судов.
Вооруженные силы Финляндии совместно с обученным резервом насчитывали около 600 тыс. человек, около 900 орудий, 27 исправных танка и 270 самолетов[4]. Этих сил было явно недостаточно для ведения широкомасштабных наступательных действий, но вполне хватало для прочного удержания мощных оборонительных укреплений. В ходе военных действий Англия, Франция и некоторые другие страны поставили в Финляндию до 100 тыс. винтовок, свыше 6 тыс. пулеметов, 500 орудий, 350 самолетов, 160 млн патронов и 2,5 млн снарядов[5]. Финская армия была хорошо обучена для ведения оборонительных и наступательных боев в лесисто-болотистой местности, которая имела слабо развитую сеть железных и шоссейных дорог. По плану финского командования намечалось с боями отойти к «линии Маннергейма» и там остановить советские войска.
Официальным поводом для перехода в наступление войск Ленинградского военного округа послужил инцидент, происшедший на советской территории в районе селения Майнила. В центральной советской прессе 27 ноября отмечалось: «По сообщению штаба Ленинградского Военного округа 26 ноября в 15.45 наши войска, расположенные в километре северо-западнее Майнилы, были неожиданно обстреляны с финской территории артогнем. Всего финнами было произведено 7 орудийных выстрелов: убиты три красноармейца и один младший командир, ранены 7 красноармейцев, один младший командир и один младший лейтенант».
В ноте правительства СССР от 26 ноября, переданной правительству Финляндии, «сосредоточение большого количества регулярных финляндских войск у самой границы под Ленинградом» в связи с фактом «обстрела» рассматривалось как «враждебный акт против СССР». Правительству Финляндии предлагалось незамедлительно отвести свои войска от границы на Карельском перешейке на 20–25 км, чтобы предотвратить «возможность повторных провокаций». Однако правительство Финляндии 27 ноября заявило, что «в связи с якобы имевшим место нарушением границы» оно в срочном порядке провело расследование и установило, что выстрелы были произведены не с финской территории. «Представляется возможным, — подчеркивалось в ответной ноте, — что дело идет о несчастном случае, происшедшем при учебных упражнениях, имевших место на советской стороне», а потому «враждебный акт против СССР, о котором Вы говорите, был совершен не с финляндской стороны». Одновременно подтверждалась готовность приступить к переговорам об обоюдном отводе войск и проведении расследования по поводу данного инцидента. Все эти предложения были названы правительством СССР в ноте от 28 ноября издевательскими, а сосредоточение финских войск под Ленинградом по-прежнему расценивалось как враждебный акт. В этой связи было заявлено, что советское правительство «с сего числа считает себя свободным от обязательств, взятых на себя в силу Пакта о ненападении, заключенного между СССР и Финляндией». На следующий день в очередной ноте было отмечено, что финские части продолжают нападать на советские войска. Поэтому советское правительство заявило, что не может более терпеть подобное и «поддерживать нормальные отношения с Финляндией». В тот же день правительство Финляндии, стремясь избежать войны, сообщило о своем согласии на отвод войск, но было уже поздно.
29 ноября маршал Ворошилов приказал командующему войсками Ленинградского военного округа начать наступление 30 ноября в 8 часов 30 минут. Для руководства «всеми операциями и всей организационно-творческой работой, связанной с фронтом», была создана Ставка Главного военного совета РККА в составе И. В. Сталина, наркома обороны К. Е. Ворошилова, начальника Генштаба Б. М. Шапошникова и наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова. По признанию Ворошилова предполагалось, что «война с финнами будет скоротечна и, во всяком случае, не представит больших трудностей для нашей армии».
В ночь на 30 ноября командарм 2 ранга Мерецков отдал приказ войскам «перейти границу, разгромить финские войска и обезопасить на вечные времена северозападные рубежи, а также город Ленина — колыбель пролетарской революции». В 8 часов 30 минут после артиллерийской подготовки советские войска перешли в наступление. С началом боевых действий первый заместитель начальника Генерального штаба И. В. Смородинов по распоряжению наркома обороны был направлен в штаб Ленинградского военного округа для оказания помощи его командованию. Поэтому А. М. Василевский решением начальника Генштаба временно был привлечен к работе в должности его заместителя по оперативным вопросам. Отметим, что деятельность Александра Михайловича на этом посту 13 декабря 1939 г. была отмечена орденом Красной Звезды.
1 декабря в городе Териоки была провозглашена «Финляндская Демократическая Республика» и создано «правительство» во главе с одним из руководителей компартии Финляндии О. В. Куусиненом. 2 декабря между этой республикой и СССР был подписан договор о взаимопомощи и дружбе. «Правительство» Куусинена никто в мире серьезно не воспринимал, что не смущало советское руководство. По просьбе правительства Финляндии были созваны Совет и Ассамблея Лиги Наций с тем, чтобы остановить советскую агрессию. Правительство СССР, заявив, что оно не находится в состоянии войны с Финляндией и поддерживает мирные отношения с Финляндской Демократической Республикой, отказалось от участия в заседаниях Совета и Ассамблеи. После того как правительство СССР отказалось прекратить военные действия, Лига Наций 14 декабря приняла резолюцию, в которой, в частности, осуждались действия Советского Союза по отношению к Финляндии, который тем самым «поставил себя вне Лиги Наций», а потому он больше не является членом Лиги Наций. За резолюцию проголосовало 29 представителей из 52 членов Ассамблеи и 7 из 15 членов Совета. Это позволило советскому руководству оценить подобное решение как «скандальное и незаконное». При этом в советской печати осуждались «англо-французские поджигатели войны» и «клика Маннергейма и Таннера[6]». В свою очередь, в мире поднялась волна осуждения СССР и поддержки Финляндии.
Поражение на международной арене сопровождалось и военными неудачами. Войска 7-й армии под командованием командарма 2-го ранга В. Ф. Яковлева, недостаточно подготовленные к ведению боевых действий в лесистой местности с прорывом сильной укрепленной обороны, сумели к началу декабря выйти только к главной полосе «линии Маннергейма». Более успешно действовали соединения 14-й армии комдива В. А. Фролова, которые при поддержке огня корабельной артиллерии Северного флота сумели в течение 10 дней овладеть полуостровами Рыбачий и Средний, городом Петсамо. За это же время войска 9-й армии комкора М. П. Духанова в условиях бездорожья продвинулись на глубину 30–45 км, а 8-й армии — на 75–80 км.
Неудача 7-й армии вынудила 9 декабря Главный военный совет ликвидировать существовавшее «фактически фронтовое управление», а непосредственное руководство 14, 9, 8 и 7-й армиями, а также Балтийским и Северным флотами возложить на Ставку Главного командования Красной армии. Командующим 7-й армией был назначен командарм 2 ранга К. А. Мерецков. Однако это назначение не привело к существенным изменениям в обстановке. Войскам армии не удалось прорвать главную полосу обороны «линии Маннергейма». Маршал Ворошилов 21 декабря признал неспособность войск Красной армии продолжать дальнейшее наступление. Поэтому 28 декабря Главный военный совет РККА принял решение о приостановке наступления и подготовке к новой операции по прорыву «линии Маннергейма».
В начале января 1940 г. состоялось заседание Политбюро ЦК ВКП(б) с участием руководства наркомата обороны, Генштаба, командующих войсками Ленинградского, Западного особого и Киевского особого военных округов. Подготовку заседания возложили на Шапошникова. К этой работе он привлек и Василевского. На заседании был принят план прорыва «линии Маннергейма», разработанный ранее под руководством Шапошникова. По решению Главного военного совета от 7 января был создан Северо-Западный фронт под командованием командарма 1-го ранга С. К. Тимошенко, которому в оперативном отношении подчинялся Балтийский флот. В состав фронта вошли 7-я армия и созданная в конце декабря 13-я армия во главе с командармом 2-го ранга В. Д. Грендалем. В подчинении наркома обороны оставались 8-я армия командарма 2-го ранга Г. М. Штерна, 14-я армия и формирующаяся 15-я армия под командованием командарма 2-го ранга М. П. Ковалева. В резерве Главного командования находились кавкорпус, три стрелковые дивизии и одна танковая бригада.
К началу февраля 1940 г. для нового наступления была сосредоточена группировка войск, насчитывавшая почти 975,7 тыс. человек, 1558 танков и 257 бронеавтомобилей[7]. Войска на специально оборудованных полигонах обучались ведению боевых действий в сложных условиях лесисто-болотистой местности с прорывом мощных долговременных оборонительных сооружений. Авиация с 3 января наносила систематические и сильные бомбовые удары с воздуха по расположенным глубоко в тылу административным и военно-промышленным объектам, железнодорожным узлам, портам. С 30 января артиллерия, а при летной погоде и авиация, разрушали огневые точки противника, проделывали проходы в заграждениях, наносили удары по его артиллерии и резервам.
11 февраля в полдень после продолжительной артиллерийской подготовки (в полосе 7-й армии — 2 часа 20 минут, в 13-й армии — 3 часа) войска Северо-Западного фронта перешли в наступление. В ходе упорных боев удалось 14 февраля прорвать главную полосу «линии Маннергейма». На следующий день главнокомандующий вооруженными силами Финляндии маршал К. Г. Э. Маннергейм разрешил своим войскам отойти на промежуточный рубеж. В ходе их преследования соединения 7-й армии, широко используя подвижные группы, 19 февраля вышли ко второй полосе обороны, но прорвать ее с ходу не смогли. Левофланговые соединения 13-й армии к этому времени подошли к главной полосе обороны «линии Маннергейма». С целью более тщательной подготовки войск к дальнейшим действиям командующий Северо-Западным фронтом предоставил им отдых.
22 февраля правительству Финляндии были направлены новые условия для заключения мирного договора. До начала переговоров Финляндия должна была передать СССР Ханко, Карельский перешеек и Выборг, северо-восточное побережье Ладоги и Сортавалу, заключить оборонительный союз. Однако правительство Финляндии, надеясь на помощь Запада, не торопилось принимать эти условия.
28 февраля войска Северо-Западного фронта возобновили наступление. Оно велось в исключительно трудных условиях: мороз достигал иногда 40–45 градусов; снежные сугробы глубиной до двух метров затрудняли продвижение и доставку боеприпасов и вооружения. Несмотря на это, войска 7-й армии к исходу дня прорвали вторую полосу обороны и к 1 марта вышли на подступы к Выборгу. Войскам 13-й армии удалось прорвать главную полосу обороны только на отдельных участках.
Успехи Красной армии вынудили правительство Финляндии 8 марта начать мирные переговоры с правительством СССР. В состав советской делегации вошел и Василевский. Ему под руководством Молотова и Шапошникова пришлось готовить все предложения относительно новых границ, которые и выносились на обсуждение при переговорах. 12 марта между СССР и Финляндией был подписан мирный договор. Согласно договору с 12 часов следующего дня военные действия были прекращены, граница на Карельском перешейке отодвигалась на 120–130 км (за линию Выборг — Сортавала). К СССР отошли небольшая территория севернее Куолаярви, несколько островов в Финском заливе, финская часть полуостровов Средний и Рыбачий в Баренцевом море, а в аренду на 30 лет передавался полуостров Ханко с правом создания на нем военно-морской базы. Для демаркации новой государственной границы была создана смешанная комиссия, которую с советской стороны возглавил Василевский. В течение двух месяцев члены комиссии тщательно изучали участки проведения пограничной линии, как с точки зрения природной характеристики местности, так и с учетом экономической целесообразности для той и другой стороны. При этом некоторые вопросы решались на месте, в условиях довольно острых разногласий. «В конечном счете работа была признана удовлетворительной, — пишет Александр Михайлович. — Ее результаты вполне обеспечивали государственные интересы СССР и в то же время позволяли нам сохранять добрососедские отношения с Финляндией»[8].
Война Советского Союза с Финляндией, продолжавшаяся почти три с половиной месяца, обошлась дорогой ценой для обеих сторон. Потери Красной Армии составили: безвозвратные -126 875 человек, санитарные — 264 908 человек[9]. По неполным данным было потеряно 3179 танков, в том числе 1904 в боях[10], а также 422 боевых самолета (из них почти половина потерпела аварию или катастрофу). Потери Финляндия, по финским источникам, составили 48243 человека убитыми и 43 тыс. ранеными[11], по другим официальным источникам — 95 тыс. убитыми и 45 тыс. ранеными[12].
В стратегическом отношении итоги войны были в пользу Советского Союза: удалось улучшить положение на северо-западе и севере, создать предпосылки для обеспечения безопасности Ленинграда и Мурманской железной дороги. Однако в политическом отношении достигнутые результаты были не в пользу СССР: резко упал международный престиж страны, выступившей в роли агрессора, произошло ухудшение отношений с другими странами, прежде всего с Англией и Францией, Советский Союз был исключен из Лиги Наций. Не лучше обстояло дело и в военном отношении: ход военных действий показал слабость Красной Армии, укрепил Гитлера в уверенности в возможном разгроме СССР в ходе быстротечной кампании в ближайшее время.
Итоги войны с Финляндией в марте 1940 г. были обсуждены на пленуме ЦК ВКП(б). При этом отмечалось, что войск ведется в отрыве от требований войны, полевые занятия и тактические учения проводятся в простой обстановке, войска не имеют уставов, наставлений и инструкций, отражающих опыт боевых действий в 1939-40 гг. В этой связи требовалось решительно перестроить систему подготовки и воспитания войск, повысить их боевую готовность и боеспособность. В директиве начальника Генштаба от 28 марта указывалось, что опыт войны с Финляндией «должен быть в кратчайший срок изучен и сделан достоянием всей армии»[13].
В соответствии с решением ЦК ВКП(б) с 14 по 17 апреля было проведено расширенное заседание Главного военного совета с приглашением представителей центрального аппарата наркомата обороны, военных округов и академий, участников советско-финляндской войны. На заседании обсуждался вопрос «Об основных принципах организации боевой подготовки войск и штабов». В принятом постановлении «О мероприятиях по боевой подготовке, организации и устройству войск Красной Армии на основе опыта войны о Финляндией и боевого опыта последних лет», ставилась задача провести перестройку системы подготовки командных кадров, осуществлять боевую подготовку в соответствии с новыми требованиями боя[14].
Одновременно произошли изменения в руководстве наркоматом обороны. С должности наркома был снят Ворошилов, которого в мае 1940 г. сменил Тимошенко. Новое назначение получил и Василевский, которому в апреле присвоили воинское звание комдива, 21 мая по инициативе Шапошникова был назначен заместителем начальника Оперативного управления Генштаба. На него была возложена работа над оперативным планом по северному, северо-западному и западному направлениям. По юго-западу и Ближнему Востоку подобную работу осуществлял заместитель начальника Оперативного управления Анисов.
С учетом опыта войны с Финляндией была проведена реорганизация Генштаба. 26 июля маршал Тимошенко подписал приказу № 0037, согласно которому в состав Генштаба включалось 5-е управление, Главное управление Красной Армии расформировывалось, а его функции и дела передавались Генштабу. Окончательно структура Генштаба была определена приказом № 0038 наркома обороны. В состав Генштаба вошли восемь управлений (оперативное, разведывательное, организационное, мобилизационное, военных сообщений, устройства тыла и снабжения, по укомплектованию войск, военно-топографическое) и три отдела (укрепленных районов, военно-исторический и кадров)[15]. Таким образом, решение всех вопросов боевой подготовки войск, строительства Вооруженных Сил, мобилизационного и оперативного планирования было возложено на Генштаб. Заместителями начальника Генштаба были назначены генерал-лейтенанты И. В. Смородинов, Н. Ф. Ватутин (он же начальник Оперативного управления) и Ф. И. Голиков (он же начальник Разведывательного управления).
Если Генеральный штаб являлся «мозгом армии», то Оперативное управление было «мозгом» Генштаба. А. М. Василевский, являясь заместителем начальника этого управления, принимал активное участие в разработке ряда важных документов, касавшихся руководства вооруженной борьбой и стратегического развертывания Вооруженных Сил.
Одной из проблем, которая не была решена до нападения нацистской Германии на Советский Союз, является проблема организации руководства вооруженной борьбой в ходе войны. В 1978 г. в «Военно-историческом журнале» (№ 2) были опубликованы ответы А. М. Василевского на письма читателей его книги «Дело всей жизни». Все вопросы Александр Михайлович объединил в четыре группы. Одна группа вопросов звучала так: «Меня, например, как старого работника Генерального штаба, принимавшего прямое и непосредственное участие в разработке оперативно-стратегического плана войны с фашистской Германией, спрашивают: рассматривался ли в предвоенные годы высшим партийным, государственным и военным руководством вопрос о том, как будет осуществляться руководство вооруженной борьбой в будущей войне?» Отвечая на этот вопрос, Василевский подчеркнул, что в мае 1940 г. по указанию начальника Генштаба был подготовлен для доклада в Политбюро ЦК ВКП(б) проект решения о создании Главного командования на период войны. «Однако в Политбюро этот проект окончательно принят не был, — отмечает Александр Михайлович, — в силе осталось существовавшее положение, что боевыми действиями в случае большой войны будет руководить Главный Военный Совет во главе с народным комиссаром обороны. С такой структурой стратегического руководства мы и встретили войну с Германией. Правда, просуществовала она только несколько дней. Уже на второй день войны принимается решение о создании более эффективного высшего органа руководства ведения вооруженной борьбы, проект которого был разработан Генштабом еще до войны».
По указанию начальника Генштаба А. М. Василевский участвовал в доработке плана стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР. Об этом подробно говорится в книге маршала Советского Союза М. В. Захарова «Генеральный штаб в предвоенные годы», которой мы и воспользуемся[16].
М. В. Захаров пишет, что в проекте плана стратегического развертывания предусматривалось, что нападение на Советский Союз может ограничиться только его западными границами, но не исключалась возможность одновременного удара и со стороны Японии на Дальнем Востоке. Наиболее вероятным противником считалась Германия. Италия также примет участие в войне, главным образом на Балканах. На стороне Германии в военный конфликт могут быть втянуты Финляндия, Румыния, а возможно, и Венгрия. Иран и Афганистан займут позицию вооруженного нейтралитета. Турция под давлением правительства Германии может открыто выступить против СССР.
Таким образом, Советский Союз должен был быть готовым вести борьбу на два фронта: на западе и на востоке. Ожидалось, что на западе и востоке Советского Союза противник сможет выставить около 270 пехотных дивизий, 11 750 танков, до 16 400 самолетов и 22 000 полевых орудий. Численность германской армии, являвшейся ведущей силой коалиции стран, которая могла выступить против СССР, по расчетам авторов проекта плана составляла до 8 млн человек, 240–243 дивизии, 13,9 тыс. самолетов, 9-10 тыс. танков, 20 тыс. орудий. Всего же Германия вместе с Финляндией, Румынией, Венгрией могли развернуть против Советского Союза 233 дивизии, 10550 танков, 13,9 тыс. самолетов и до 18 тыс. полевых орудий[17]. При этом сосредоточение главных сил ожидалось, вероятнее всего, к северу от устья р. Сан, имея основную группировку войск в Восточной Пруссии. Главный удар они могли нанести в направлении на Ригу, Ковно (Каунас) и в дальнейшем на Двинск, Полоцк либо на Ковно, Вильно (Вильнюс), Минск. Одновременно мог последовать удар другой группировки, развернутой по линии Ломжа — Брест в направлении Барановичей, а также высадка морских десантов в районе Либавы (Лиепая) и на побережье Эстонии. В случае выступления Финляндии на стороне Германии финские войска при поддержке немецких дивизий могут нанести удар по Ленинграду с северо-запада. В проекте плана отмечалось, что на юге Польши командование вермахта могло начать наступление с фронта Хелм, Томашув, Ярослав на Дубно и Броды с целью выхода в тыл львовской группировке Красной Армии и в последующем овладения Западной Украиной. Одновременно из районов Северной Румынии в общем направлении на Жмеринку ожидался переход в наступление румынской армии и немецких дивизий.
При изложенном варианте действий противника развертывание вооруженных сил Германии выглядело следующим образом. К северу от устья р. Сан (на фронте Мемель, Седлец) ожидалось сосредоточение до 123 пехотных, 10 танковых дивизий, большей части авиации; к югу от устья р. Сан — до 50 пехотных и 5 танковых дивизий. Не исключалось, что для захвата Украины, а в дальнейшем и Кавказа Германия могла сосредоточить свои основные силы к югу от устья р. Сан, в районе Седлец, Люблин, с тем, чтобы нанести удар на Киев, сопровождая его вспомогательными ударами из Восточной Пруссии. Предполагалось, что при таком варианте на юге будут сосредоточены 110–120 пехотных дивизий, основная масса бронетанковой техники и авиации, а на севере — 50–60 пехотных дивизий и некоторая часть танков и самолетов.
В проекте плане подчеркивалось, что «основным наиболее политически выгодным для Германии, а, следовательно, и наиболее вероятным является первый вариант ее действий — с развертыванием главных сил немецкой армии к северу от устья реки Сан». Считалось, что Германии с начала сосредоточения до полного развертывания своих сил на западных границах Советского Союза потребуется 10–15 дней, а Румынии (30 пехотных дивизий, в том числе 18 пехотных дивизий в районе Ботошани, Сучава) — 15–20 дней. Развертывание финских войск ожидалось на пяти операционных направлениях: ленинградском, петрозаводском, ухтинском, Кандалакшском и мурманском. Завершение развертывания финской и германской армий допускалось не ранее как на 20-25-е сутки.
Действия противника на западных морских акваториях ожидались в трех районах. Немецкий и финский флоты могли сосредоточить свои силы главным образом в Балтийском и Баренцевом морях с задачей блокировать советские военно-морские базы на Балтике, высадить десанты в районе Либавы и захватить Моонзундский архипелаг, осуществить прорыв в Финский залив и заставить Балтийский флот отойти к востоку, а также крейсерскими операциями и действиями подводных лодок установить контроль над коммуникациями в Баренцевом море, блокировать порты Мурманска и Архангельска. Итальянский флот мог развернуть свои действия на Черном море.
На Дальнем Востоке Япония могла выставить против СССР и Монгольской Народной Республики до 39 пехотных дивизий, 2500 самолетов, 1200 танков и до 4000 орудий[18]. Основная масса ее сухопутных войск, авиации и морского флота нацеливалась против советского Приморья.
В проекте плана, исходя из изложенной расстановки сил на востоке и западе, делался вывод, что «в данный период при необходимости стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на два фронта необходимо считать основным фронтом Западный. Здесь и должны быть сосредоточены наши главные силы». На восток же, учитывая возможности японцев, необходимо выдвинуть такое количество войск, которое полностью гарантировало бы там устойчивое положение. Для прикрытия и охраны северного и южного побережья, границ в Закавказье и Средней Азии выделялись минимальные силы.
Поскольку главный удар вермахта ожидался из района севернее устья р. Сан, то и основные силы Красной армии предлагалось развернуть к северу от Полесья. В случае начала агрессии на Западном ТВД предусматривалось развернуть три фронта: на главном направлении — Северо-Западный и Западный, на юге — Юго-Западный. Для действий на Дальнем Востоке намечалось использовать группировку войск в составе Забайкальского и Дальневосточного фронтов и Тихоокеанский флот.
Проект плана стратегического развертывания был одобрен маршалом Шапошниковым. Он опирался на тщательный анализ складывающейся стратегической обстановки, вероятных группировок противника и ожидаемых его агрессивных действий. Однако в нем имелись и недостатки: большое внимание придавалось Северо-Западному стратегическому направлению (в ущерб Центральному); отсутствие мер противодействия в случае нанесения противником главного удара на люблинско-киевском направлении и др.
15 августа приказом № 0094 наркома обороны маршал Шапошников «согласно его просьбы, ввиду слабого здоровья» был освобожден от занимаемой должности и назначен заместителем наркома обороны [19]. Начальником Генштаба был назначен генерал армии Мерецков. По его указанию проект плана стратегического развертывания Вооруженных Сил
СССР был пересмотрен. Василевский, которому в июне было присвоено воинское звание генерал-майора, с присущей ему добросовестностью и тщательностью переработал план с учетом указаний нового начальника Генштаба. 18 сентября план, носивший название
«Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940–1941 годы», скрепленный подписями наркома обороны маршала Тимошенко и начальника Генштаба генерала армии Мерецкова, был представлен на рассмотрение Сталину и Молотову [20]. Он был исполнен в одном экземпляре лично Василевским и имел гриф «Особо важно. Совершенно секретно. Только лично».
Что же нового внес в новый проект Василевский? Во-первых, ожидалось, что при войне на два фронта СССР должен считаться с возможностью сосредоточения на его границах значительно больших сил: около 280–290 дивизий, 30 тыс. полевых орудий средних и тяжелых калибров, 18 тыс. самолетов. Количество танков было прежним — 11750. Во-вторых, была уточнена численность вермахта — 243 дивизии (из них 8 моторизованных, 15–17 танковых), 10 тыс. танков, от 142000 до 15000 самолетов. Количество полевых орудий осталось прежним -20 тыс. В-третьих, была скорректирована общая численность сил, которые Германия вместе с Финляндией, Румынией и Венгрией могла развернуть на Западе — 253 пехотные дивизии, 15100 самолетов. Численность танков не изменилась и составляла 10550 боевых машин. В-четвертых, силы, которые могла сосредоточить Япония против СССР, также были уточнены: до 50 пехотных дивизий, до 3 тыс. самолетов. Численность танков указывалась прежней — 1200 единиц.
В-пятых, совершенно иными стали взгляды на решение коренного вопроса обороны страны на Западном театре. Генеральный штаб предлагал главные силы Красной армии в зависимости от обстановки развертывать по двум вариантам: к югу или к северу от Брест-Литовска (Бреста). Окончательное решение на развертывание, по мнению Генштаба, зависело от той политической обстановки, которая сложится непосредственно к началу войны. В условиях же мирного времени считалось необходимым иметь разработанными оба варианта. В то же время основным считался вариант, предусматривавший развертывание главных сил Красной армии к югу от Брест-Литовска. Это утверждение, отмечал маршал Захаров, вступало в явное противоречие с оценкой предполагаемых намерений противника, приведенной в новом плане.
Основами развертывания главных сил Красной армии по первому варианту (к югу от Брест-Литовска) Василевский считал следующие.
1. Активной обороной прочно прикрывать государственные границы в период сосредоточения войск.
2. Во взаимодействии с левофланговой армией Западного фронта силами Юго-Западного фронта нанести решительное поражение люблинско-сандомирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в общем направлении на Кельце, Краков и выйти на рубеж р. Пилица, верхнее течение р. Одер.
3. В процессе операции прочно прикрыть границы Северной Буковины и Бессарабии.
4. Активными действиями Северо-Западного и Западного фронтов сковать часть сил немцев севернее Брест-Литовска и в Восточной Пруссии, прочно прикрывая минское и псковское направления.
При развертывании вооруженных сил по первому (основному) варианту предлагалось непосредственно на Западе развернуть три фронта — Северо-Западный, Западный и Юго-Западный. В составе Северо-Западного фронта (8-я, 11-я армии) намечалось иметь 17 стрелковых, 4 танковые, 2 мотострелковые дивизии, 2 танковые бригады, 20 авиационных полков. В Западный фронт (3, 10, 13, 4-я армии) должны были входить 35 стрелковых, 3 танковые, одна мотострелковая и 4 кавалерийские дивизии, 4 танковые бригады, 39 авиационных полков. Наиболее мощным был Юго-Западный фронт (5, 19, 6, 12, 18, 9-я армии) — 69 стрелковых, 3 танковые, одна мотострелковая, 5 кавалерийских дивизий, 2 танковые бригады.
Основными задачами Северо-Западного фронта являлись:
1. Обороняя побережье Балтийского моря, совместно с Балтийским флотом не допустить высадки морских десантов противника.
2. Прочно прикрывать минское и риго-псковское направления и ни в коем случае не допустить вторжения немцев на нашу территорию.
3. С целью сокращения фронта 11-й армии и занятия ею более выгодного исходного положения для наступления в период сосредоточения войск во взаимодействии с 3-й армией Западного фронта, овладеть районом Сейны, Сувалки и выйти на фронт Шиткемен, Филипово, Рачки.
4. По сосредоточению войск ударом в общем направлении на Инстербург, Алленштейн совместно с Западным фронтом сковать силы немцев в Восточной Пруссии.
Основная задача Западного фронта — прочно прикрывая минское направление, по сосредоточении войск одновременным ударом с Северо-Западным фронтом в общем направлении на Алленштейн сковать немецкие силы, сосредоточивающиеся в Восточной Пруссии. С переходом армий Юго-Западного фронта в наступление ударом левофланговой армии в общем направлении на Ивангород способствовать Юго-Западному фронту разбить люблинскую группировку противника и, развивая в дальнейшем операцию на Радом, обеспечивать действия Юго-Западного фронта с севера.
Основная задача Юго-Западного фронта — прочно прикрывая границы Бессарабии и Северной Буковины, по сосредоточении войск во взаимодействии с 4-й армией Западного фронта нанести решительное поражение люблин-сандомирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в направлениях на Кельце, Петроков и на Краков, овладеть районом Кельце, Петроков и выйти на р. Пилица и верхнее течение р. Одер.
5 октября 1940 г. план стратегического развертывания был рассмотрен Сталиным и Молотовым. План докладывали нарком обороны маршал Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии Мерецков. К этому времени произошли события, которые сказались на содержании представленного плана. Руководство Германии, болезненно воспринявшее включение стран Прибалтики в состав СССР, предприняло ответные шаги. 30 августа состоялся так называемый Венский арбитраж с участием Германии и Италии. На нем был рассмотрен спорный территориальный вопрос между Венгрией и Румынией. По его итогам Румыния лишилась части своей территории, но получила гарантии в новых границах со стороны Германии. В результате Советскому Союзу был закрыт путь в Румынию. В своей ноте, направленной германскому правительству, правительство Советского Союза обвинило Германию в нарушении Договора о ненападении от 23 августа 1939 г. и квалифицировало гарантии румынских границ как «прямо направленные против СССР». Однако руководство Германии проигнорировало эту ноту. В сентябре в Румынии была открыта германская военная миссия, что было оценено в СССР «как окончательное политическое и экономическое подчинение Румынии Германии и дальнейшее проникновение Германии на Балканы»[21]. По мнению советского полпреда в Румынии, ввод войск вермахта в эту страну означал, что «укрепление немцев на Черном море, постройка авиационных баз непосредственно угрожает интересам Советского Союза». 22 сентября германские войска появились в Финляндии. Вскоре, 27 сентября, в Берлине был подписан Тройственный пакт между Германией, Италией и Японией, который предусматривал взаимную помощь друг другу при нападении на одну из этих стран какой-либо державы, не участвующих в данное время во Второй мировой войне.
В своих мемуарах Василевский отмечает, что начальник Генштаба сообщил разработчикам нового варианта плана, что при его рассмотрении Сталин изложил свою точку зрения относительно наиболее вероятного направления главного удара потенциального противника. Он полагал, что Германия в случае войны постарается направить основные усилия не в центре того фронта, который тогда возникнет по линии советско-германской границы, а на юго-западе, с тем чтобы прежде всего захватить наиболее богатые промышленные, сырьевые и сельскохозяйственные районы. «И. В. Сталин был убежден, — пишет маршал Жуков, — что гитлеровцы в войне с Советским Союзом будут стремиться в первую очередь овладеть Украиной, Донецким бассейном, чтобы лишить нашу страну важнейших экономических районов и захватить украинский хлеб, донецкий уголь, а затем и кавказскую нефть»[22].
Вероятно, Сталин находился под воздействием последних шагов Гитлера. Поэтому Генштабу было поручено переработать план, предусмотрев сосредоточение главной группировки Красной армии на Юго-Западном направлении. Второй вариант развертывания войск, по свидетельству маршала Захарова, хотя и не был открыто отвергнут, однако особой поддержки не получил. Начальник Генштаба приказал генералам Г. К. Маландину, А. Ф. Анисову и А. М. Василевскому не позднее 15 декабря завершить разработку всех соответствующих вопросов, касавшихся наркомата обороны и Генерального штаба, учтя при этом проблемы, связанные с наркоматом путей сообщения, а также определить задания соответствующим военным округам, с тем, чтобы они с 1 января 1941 г. могли начать отработку своих планов.
14 октября доработанный с учетом полученных замечаний план стратегического развертывания советских Вооруженных Сил был утвержден правительством СССР[23]. Как мы увидим позже, в плане был ошибочно оценен возможный замысел Гитлера. Главный удар войска вермахта нанесли все-таки на западном направлении, а Красной армии и народу Советского Союза пришлось заплатить слишком высокую цену за просчет наркома обороны, начальника Генштаба и Сталина.
Вскоре после завершения работы над планом стратегического развертывания А. М. Василевскому была поручена ответственная задача. Его и генерала В. М. Злобина, состоявшего для особо важных поручений при наркоме обороны, в качестве военных экспертов включили в состав правительственной делегации, которую возглавлял председатель Совнаркома и нарком иностранных дел В. М. Молотов. Чем же была вызвана эта поездка? А. М. Василевский пишет, что Молотов информировал его и генерала Злобина о том, что переговоры в Берлине будут носить чисто политический характер и их основной целью является стремление правительства СССР определить дальнейшие намерения Гитлера и содействовать тому, чтобы как можно дольше оттянуть германскую агрессию.
В действительности поездка советской делегации была обусловлена укреплением позиций Германии в Румынии и Финляндии, а также подписанием Тройственного пакта. 9 ноября делегация под руководством Молотова на специальном поезде, шедшем вне расписания, выехала в Берлин. Ее сопровождал немецкий посол в СССР граф Ф. фон дер Шуленбург. Утром 10 ноября поезд прибыл в столицу Германии. На Ангальтском вокзале советскую делегацию встречала группа государственных деятелей Германии во главе с министром иностранных дел фон Й. Риббентропом и начальник штаба Верховного командования вооруженными силами Германии генерал-фельдмаршалом В. Кейтелем. После положенного в таких случаях церемониала делегацию разместили в замке Бельвю. В отеле «Кайзергоф» состоялся банкет в честь советской делегации. Огромный зал был заполнен людьми во фраках, смокингах, военных мундирах с орденами и медалями. Хозяин банкета, министр Риббентроп, любезно улыбался направо и налево. Банкет внезапно был прерван. Раздался вой сирены, хозяева всполошились, повскакали с мест. Немецкие офицеры предложили членам советской делегации свои услуги, для того чтобы отвезти в бомбоубежище замкаБельвю.
В тот же день Молотов в сопровождении советского посла в Берлине, переводчиков и фон Риббентропа отправился в здание имперской канцелярии для встречи с Гитлером. Он, по свидетельству Василевского, попытался вовлечь советскую делегацию в грязную игру, предложив обсудить провокационный план «раздела мира» между Германией, Италией, Японией и СССР. Отвергнув политические инсинуации, Молотов потребовал конкретных ответов на вопросы о политике Берлина в Центральной и Юго-Восточной Европе и целях Германии в Финляндии и Румынии. Не найдя общего языка, стороны разошлись. А вечером состоялся прием в советском посольстве на Унтер-ден-Линден, на котором присутствовали рейхс-маршал Г. Геринг, заместитель Гитлера по руководству нацистской партией Р. Гесс, министр иностранных дел фон Риббентроп и др.
А вот как описывает этот прием известный авиаконструктор А. С. Яковлев, также входивший в состав советской делегации. После взаимного представления Гитлер пригласил гостей к пышно убранному, украшенному цветами столу. Каждому заранее было определено место. Гитлер и его коллеги были с членами советской делегации предельно любезны. Обед проходил в атмосфере нормальной дипломатической процедуры, за разговорами о самых пустых и нейтральных вещах. Однако прием был прерван сиреной воздушной тревоги — к Берлину приближались английские самолеты.
Пока дипломаты вели переговоры, генералы Злобин и Василевский посетили авиационный концерн «Мессершмитт». На военном аэродроме Темпельхоф осмотрели истребители Ме-109, самолеты многоцелевого назначения Ме-110. Им подробно рассказывали о тактико-технических данных самолетов, разрешили сделать записи. На следующий день состоялось знакомство с бронетанковой техникой вермахта. Во время ее осмотра Василевский познакомился с Э. фон Манштейном, будущим генерал-фельдмаршалом и своим противником. Легкие танки Т-1 и Т-2 особого впечатления на Злобина и Василевского не произвели. В то же время они с интересом выслушали сообщение хозяев о формировании ударных танковых групп, прототипа танковых армий, о создании которых мечтали теоретики Красной армии.
Тем временем переговоры Молотова с руководством Германии не привели к успеху. Оно пыталось втянуть советскую делегацию в обсуждение вопроса о разделе Британской империи и предлагало СССР присоединиться к Тройственному пакту. Цель — побудить Советский Союз перенести центр тяжести своей внешней политики из Европы в Южную Азию и на Средний
Восток, где он столкнулся бы с интересами Великобритании. В результате стратегические позиции СССР в Европе были бы ослаблены. Советская делегация, в свою очередь, ограничивалась выяснением намерений Германии относительно европейской безопасности и проблем, непосредственно касавшихся СССР, настаивая на выполнение ею ранее подписанных соглашений и обсуждении положения в Турции, Болгарии, Югославии, Греции и Польше[24].
Утром 14 ноября советская делегация покидала Берлин. От помпезности и от показной приветливости хозяев, пишет Василевский, не осталось и следа: холодные проводы, сухой обмен официальными фразами. Берлин провожал их холодным дождем.
Ответ на германские предложения был дан 25 ноября. Руководство СССР формально выразило готовность «принять проект пакта четырех держав о политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи», но при условии оказать Советскому Союзу содействие в заключении договора о взаимной помощи с Болгарией, создания режима благоприятствования для СССР в черноморских проливах, для чего гарантировать базу в Босфоре и Дарданеллах на условиях долгосрочной аренды для некоторого количества военно-морских и сухопутных сил СССР. При этом особо подчеркивалось, что «зона к югу от Батуми и Баку в общем направлении в сторону Персидского пролива признается центром территориальных устремлений СССР». Кроме того, требовалось немедленно вывести германские войска из Финляндии, оказать влияние на Японию, чтобы та отказалась от концессий на Северном Сахалине[25]. Все эти условия, по существу, затрагивали интересы Германии, а потому не были ею приняты. А это, в свою очередь, исключало присоединение СССР к Тройственному пакту. Гитлер, прочитав ответ из Москвы, вынужден был признать: «Сталин — умный и коварный человек. Он все больше и больше требует». Убедившись в том, что СССР не намерен послушно следовать указаниям Берлина, и не собирается отказываться от своей активной политики в Европе, Гитлер отдал приказ о форсировании подготовки войны против СССР.
После возвращения в Москву А. М. Василевский включился в подготовку совещания высшего командного состава Красной армии, которое было намечено на конец декабря 1940 г., а также оперативно-стратегических военных игр, которые предстояло провести в начале января следующего года. К сожалению, Александру Михайловичу не суждено было принять участие в этих важных мероприятиях, так как в конце ноября он серьезно заболел. Врачи поставили диагноз — крупозное воспаление легких.
К этому времени руководство нацистской Германии активно готовилось к войне против СССР. В Генштабе Сухопутных войск с 29 ноября по 7 декабря 1940 г. была проведена военная игра под руководством первого оберквартирмейстера генерал-майора Ф. Паулюса. На этой игре проверялись конкретные наработки к плану войны с Советским Союзом. На первом этапе разыгрывалось вторжение войск вермахта в приграничную полосу СССР, проводилось «обсуждение оперативных возможностей после достижения первой оперативной цели»[26]. На втором этапе отрабатывались действия германских войск при их наступлении до рубежа Минск — Киев, а на третьем — за этим рубежом[27]. Результаты игры были обсуждены 13 декабря с высшим командным составом и учтены в окончательном варианте плана нападения на СССР.
18 декабря Гитлер подписал директиву № 21 под условным наименованием вариант «Барбаросса» (“Barbarossa Fall”)[28]. В ней вооруженным силам Германии ставилась задача «разгромить советскую Россию в ходе одной кратковременной кампании». Замысел состоял в том, чтобы быстрыми и глубокими ударами мощных подвижных группировок севернее и южнее Припятских болот расколоть фронт главных сил Красной армии, сосредоточенных в западной части России, и, используя этот прорыв, уничтожить разобщенные группировки советских войск западнее линии Западная Двина — Днепр, не допустив их отхода в глубь страны. В дальнейшем планировалось овладеть главными стратегическими объектами — Москвой, Ленинградом, Центральным промышленным районом, Донбассом и выйти на линию Архангельск — Волга — Астрахань, а затем создать «заградительный барьер против азиатской России по линии Волга — Астрахань».
К сожалению, в конце 1940 г. и начале 1941 г. Генеральный штаб Красной армии не располагал данными о планах вероятного противника. Поэтому основой заданий оперативно-стратегических игр, проведенных под руководством наркома обороны маршала Тимошенко, стали устаревшие к тому времени сведения о возможных планах нацистской Германии. Игры принесли несомненную пользу его участникам. Военный историк П. Н. Бобылев, детально исследовавший ход этих игр, отмечал, что «высший командный состав РККА получил хорошую практику в оценке обстановки и принятии решений в сложных условиях, в планировании и материально-техническом обеспечении фронтовых и армейских операций, в вождении крупных подвижных соединений во взаимодействии с авиацией»[29]. Однако начало Великой Отечественной войны показало, что на военных играх прорабатывался такой вариант военных действий, который реальными «западными противниками», то есть Германией, не намечался. Большинство участников игр руководили в них соединениями безотносительно к тому, какие должности они фактически занимали в начале 1941 г.
Разбор игр проводил Сталин, который был явно недоволен действиями «восточных» под руководством генерала армии Павлова, а также итоговым докладом начальника Генерального штаба. В результате Мерецков был освобожден от должности, а начальником Генштаба назначен генерал армии Жуков. К исполнению новых обязанностей он приступил 1 февраля 1941 г.
Материалы декабрьского совещания и военных игр легли в основу приказа № 30 наркома обороны от 21 января 1941 г. о боевой подготовке РККА на зимний период 1940/41 учебного года. В нем отмечалось, что во всех военных округах наряду с начавшейся перестройкой боевой подготовки оказались живучими старые порочные методы работы, а обучение войск в настоящее время не везде стоит на должной высоте. Маршал Тимошенко потребовал обучать войска только тому, что нужно на войне, и только так, как это делается на войне[30].
В начале февраля 1941 г. А. М. Василевский был выписан из госпиталя и приступил к выполнению своих обязанностей. К этому времени начальник Оперативного управления Генштаба генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин подготовил аттестацию на А. М. Василевского за период с 1938 по 1940 г. В ней говорилось:
«Тов. Василевский A. M. - преданный делу партии Ленина — Сталина и социалистической Родине командир. Серьезные правительственные задания выполнял хорошо. Всесторонне развитый и хорошо подготовленный в оперативном отношении командир, твердо знающий службу Генерального штаба. Наряду с этим хорошо знает боевую подготовку войск и подготовку войсковых штабов. Обладает высоко развитым чувством ответственности за порученное дело. Дисциплинирован и исполнителен. К подчиненным внимателен и пользуется среди них авторитетом, как опытный, примерный командир, помогающий в работе своим подчиненным. Над собой работает. Обладая широким кругозором, в обстановке большого масштаба разбирается хорошо. Работает вдумчиво и внимательно. Военную тайну хранить может. Ценный оперативный работник. Состояние здоровья требует должного внимания к нему со стороны санитарной службы и правильного режима на служебной работе. Занимаемой должности вполне соответствует. Может быть начальником штаба особого округа, а в военное время — начальником штаба фронта»[31].
К февралю 1941 г. начальник мобилизационного отдела Организационно-мобилизационного управления генерал Н. И. Четвериков и его заместитель комбриг П. Н. Голубев завершили работу над проектом мобилизационного плана, получившего наименование МП-41. План 12 февраля был утвержден правительством СССР. По нему намечалось развернуть Вооруженные Силы СССР в количестве 344 расчетных дивизий, из них стрелковых, горнострелковых и мотострелковых — 198, моторизованных — 31, танковых — 61, кавалерийских — 13[32]. Реализация мобилизационного плана требовала призвать из запаса около 5 млн. человек, в том числе до 600 тыс. командиров и 885 тыс. человек младшего начальствующего состава[33]. Кроме того, предусматривалась передача Вооруженным Силам из народного хозяйства 248 тыс. автомобилей, около 36 тыс. тракторов и 730 тыс. лошадей. Обеспечение войск вооружением и боевой техникой планировалось осуществить за счет войсковых запасов, хранящихся на складах округов и центра, а также за счет поступления из промышленности в 1941–1942 гг. В мобилизационном плане при подъеме по варианту «Запад» численность западных военных округов определялась в 6,5 млн человек при общей численности войск (без формирований гражданских наркоматов) 7,85 млн человек (в действительности к началу войны численность западных округов составляла всего 2902 тыс. человек)[34].
М. В. Захаров, оценивая мобилизационный план, отмечал: «Формирование новых частей и соединений планировалось провести в одну очередь. Создание вторых и третьих эшелонов формирований на этот раз не предусматривалось. Видимо, только ради формы ставились задачи: за первое полугодие войны дополнительно сформировать 9 артиллерийских полков, к концу года увеличить численный состав армии на 219 тыс. человек, а госпитальную сеть — на 400 тыс. коек» [35]. По мнению Захарова оборонная промышленность страны, не имея необходимых материальных возможностей, не могла своевременно и в достаточном количестве обеспечить развертывание в сжатые сроки большого числа частей и соединений, особенно моторизованных и танковых дивизий. В войсках не хватало средств заправки и транспортировки горючего, имущества связи, особенно кабеля, полковых и армейских радиостанций.
В конце февраля маршал Тимошенко и генерал армии Жуков провели совещание сотрудников Генштаба по вопросу состояния железных, шоссейных и грунтовых дорог. Выводы в основном сводились к следующему: сеть шоссейных дорог в западных областях Белоруссии и Украины находится в плохом состоянии. Многие мосты не выдерживают веса средних танков и артиллерии, а проселочные дороги требуют капитального ремонта. Нарком обороны отмечал, что в 1940 г. по заданию ЦК ВКП(б) наркомат путей сообщения разработал
7-летний план технической реконструкции западных железных дорог. Однако пока ничего серьезного не сделано, кроме перешивки колеи и элементарных работ по приспособлению железнодорожных сооружений под погрузку и выгрузку войск и вооружения.
В Генштабе были обеспокоены и тем, что в непосредственной близости от новой границы строились аэродромы и размещались военные склады. По свидетельству А. М. Василевского Генеральный штаб и лица, непосредственно руководившие в наркомате обороны снабжением и обеспечением жизни и боевой деятельности войск, считали наиболее целесообразным иметь к началу войны основные запасы подальше от государственной границы, примерно на линии р. Волга. Против этого были заместители наркома обороны Г. И. Кулик, Л. 3. Мехлис и Е. А. Щаденко, считавшие, что агрессия будет быстро отражена и война во всех случаях будет перенесена на территорию противника. «Видимо, они находились в плену неправильного представления о ходе предполагавшейся войны, — отмечал Александр Михайлович. — Такая иллюзия, к сожалению, имела место. Весной 1940 года Центральный комитет партии на совещании по вопросам идеологической работы в Вооруженных Силах подверг критике тезис о легкой победе. Из этого тезиса кое-кто сделал неверный вывод, что действия советских войск обязательно будут носить с самого начала только наступательный и притом непременно успешный характер, а раз это так, то и склады должны быть уже в мирное время придвинуты поближе к войскам. Следовательно, и размещать их следует, готовясь к войне, на территориях новых приграничных районов»[36].
В марте 1941 г. генерал армии Жуков направил в округа директивы с разъяснением порядка разработки и обеспечения плана мобилизации. Срок отработки планов на местах он установил до 1 мая, а затем перенес на 20 июля. Одновременно Жуков вместе со своим заместителем генералом Соколовским представил мобплан председателю Комитета обороны при СНК СССР маршалу Ворошилову. Время шло, а решения не принимались, и тогда Жуков в апреле был вынужден доложить лично Сталину об отсутствии промышленного мобилизационного плана. Проект плана было поручено рассмотреть заместителю председателя СНК СССР Н. А. Вознесенскому, группе руководителей наркоматов и Госплана, но время все равно оказалось упущенным.
8 марта Совнарком СССР принял постановление о призыве на большие учебные сборы 903 806 человек. Одновременно было принято постановление, которое касалось функций Генштаба Красной армии. На его основе нарком обороны маршал Тимошенко 15 марта подписал приказ № 0113, согласно которому на заместителя наркома обороны, начальника Генерального штаба, кроме руководства деятельностью управления Генштаба, возлагалось руководство вопросами снабжения горючим, организации связи, противовоздушной обороны страны и Академией Генерального штаба. В его непосредственном подчинении находились Генштаб Красной армии, Управления снабжения горючим и связи, Главное управление противовоздушной обороны Красной армии и Академия Генерального штаба[37]. В результате Генштаб утратил часть своих функций и стал на один уровень с другими органами высшего военного управления.
Недооценка роли Генштаба, частые изменения в его организации не могли не отразиться на подготовке страны и ее Вооруженных Сил к отражению агрессии. Г. К. Жуков в своих мемуарах отмечал: «Ни мои предшественники, ни я не имели случая с исчерпывающей полнотой доложить И. В. Сталину о состоянии обороны страны, о наших военных возможностях и о возможностях нашего потенциального врага. И. В. Сталин лишь изредка и кратко выслушивал наркома или начальника Генерального штаба. Не скрою, нам тогда казалось, что в делах войны, обороны И. В. Сталин знает не меньше, а больше нас, разбирается глубже и видит дальше. Когда же пришлось столкнуться с трудностями войны, мы поняли, что наше мнение по поводу чрезвычайной осведомленности и полководческих качеств И. В. Сталина было ошибочным» [38]. И далее Георгий Константинович добавляет: «Как начальник Генерального штаба, принявший этот пост 1 февраля 1941 года, я ни разу не был информирован И. В. Сталиным о той разведывательной информации, которую он получал лично»[39].
Советская разведка располагала определенной, но не всей, информацией о подготовке к нападению на СССР. Противник умело скрывал свои приготовления к операции по плану «Барбаросса». По указанию Гитлера генерал-фельдмаршал Кейтель 15 февраля подписал специальную «Директиву по дезинформации противника». Отдел разведки и контрразведки Генштаба Верховного главнокомандования разработал и осуществил многочисленные акции по распространению ложных слухов и сведений. Перемещение войск на восток подавалось «в свете величайшего в истории дезинформационного маневра с целью отвлечения внимания от последних приготовлений к вторжению в Англию». Были напечатаны в массовом количестве топографические материалы по Англии. К войскам прикомандировывались переводчики английского языка, подготавливалось «оцепление» некоторых районов на побережье проливов Ла-Манш, Па-де-Кале и в Норвегии. Одновременно распространялись сведения о мнимом авиадесантном корпусе, на побережье устанавливались ложные ракетные батареи. Войскам сообщались сведения в двух вариантах: первый — они идут на отдых перед вторжением в Англию, второй — немецкие соединения будут пропущены через советскую территорию для выступления против Индии. Чтобы подкрепить версию о высадке десанта в Англию, были разработаны специальные операции под кодовыми названиями «Акула» и «Гарпун». Пропаганда целиком обрушилась на Англию и прекратила свои обычные выпады против Советского Союза.
Несмотря на эти меры, в Москву поступали сведения, свидетельствовавшие о подготовке Германии к войне против СССР. В марте 1941 г. советский военный атташе в Белграде сообщал, что Германия отказалась от атаки английских островов и ближайшей задачей поставлен «захват Украины и Баку, которая должна осуществиться в апреле-мае текущего года»[40].
К 11 марта генерал Василевский по указанию начальника Генштаба доработал план стратегического развертывания Вооруженных Сил на Западе и Востоке[41]. Что же нового было в него внесено по сравнению с предыдущим вариантом? Во-первых, считалось, что Германия имела развернутыми значительно больше дивизий — 260, в том числе 20 танковых и 15 моторизованных. Во-вторых, была уточнена численность сил, которые Германия вместе с Финляндией, Румынией и Венгрией могла развернуть на западных границах СССР — 268 дивизий, 20 050 орудий, 10 810 танков и 11 600 самолетов. В-третьих, корректировке подверглось количество сил, которые могла выставить на Востоке Япония вместе с Маньчжоу-Го — до 60 пехотных и одна кавалерийская дивизии, 27 смешанных и 6 кавалерийских бригад, 850 тяжелых орудий, Численность танков и самолетов оставалась прежней. В-четвертых, предусматривалось на Западе и финском фронте значительно больше сил Красной армии — 171 стрелковую, 27 мотострелковых, 54 танковых и 7 кавалерийских дивизий, 2 отдельные стрелковые бригады, 253 авиационных полка. В остальном же были высказаны уже устоявшиеся предположения о возможности развертывания главных сил Германии на юго-востоке от Седлеца до Венгрии с тем, чтобы ударом на Бердичев, Киев захватить Украину. Вспомогательный удар, как и прежде, ожидался на севере из Восточной Пруссии на Двинск и Ригу. Не исключались также концентрические удары противника со стороны Сувалки и Бреста на Волковысск, Барановичи.
А. М. Василевский, оценивая впоследствии план стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР, отмечал, что он предусматривал начало военных действий с отражения ударов нападающего врага. При этом развернутся крупные воздушные сражения, в ходе которых противник будет преследовать цель обезвредить советские аэродромы, ослабить войсковые, и особенно танковые, группировки, подорвать тыловые войсковые объекты, нанести ущерб железнодорожным станциям и прифронтовым крупным городам. В свою очередь, командование Красной армии предусматривало силами всей авиации сорвать попытки врага завоевать господство в воздухе и нанести по нему решительные удары с воздуха. Одновременно ожидалось нападение на границы СССР наземных войск с крупными танковыми группировками, во время которого стрелковые войска и укрепленные районы приграничных военных округов совместно с пограничными войсками должны были сдержать первый натиск. Механизированным корпусам, опирающимся на противотанковые рубежи, предстояло своими контрударами вместе со стрелковыми войсками ликвидировать вклинившиеся в оборону группировки врага и создать благоприятную обстановку для перехода войск Красной армии в решительное наступление. К началу вражеского наступления предусматривался выход на территорию приграничных округов войск, подаваемых из глубины СССР. Предполагалось также, что войска Красной армии вступят в войну во всех случаях полностью изготовившимися и в составе предусмотренных планом группировок, что отмобилизование и сосредоточение войск будет произведено заблаговременно.
20 марта начальник Главного разведывательного управления генерал Ф. И. Голиков представил И. В. Сталину доклад, в котором излагались варианты возможных направлений ударов войск вермахта при нападении на Советский Союз. Как потом выяснилось, они отражали наметки действий по плану «Барбаросса», а в одном из вариантов, по существу, отражена была суть этого плана. Однако выводы Голикова по существу обесценивали значение приведенных в докладе сведений и вводили Сталина в заблуждение:
«1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира.
2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки»[42].
8 апреля Генеральный штаб направил командующим войсками Западного и Киевского особых военных округов распоряжение, в котором обязывал провести ряд мероприятий по созданию новых и использованию старых укрепрайонов, в том числе сформировать кадры управлений укрепрайонами. Вскоре в приграничные округа поступила еще одна директива, предписывающая «все имеющееся в округе вооружение для укрепленных районов срочно смонтировать в боевые сооружения и последние привести в боевую готовность», а при отсутствии специального вооружения «установить временно (с простой заделкой) в амбразурные проемы и короба пулеметы на полевых станках и, где возможно, орудия»[43].
10 апреля Сталину были доложены агентурные данные о предполагаемом начале военных действий Германии против СССР в конце июня 1941 г. В информации, полученной по каналам наркомата государственной безопасности СССР, указывалось, что «выступление Германии против Советского Союза решено окончательно и последует в скором времени. Оперативный план наступления предусматривает. молниеносный удар на Украину и дальнейшее продвижение на восток.»[44] Маршал Жуков в 1956 г., готовясь к выступлению на Пленуме ЦК КПСС, отмечал, что Сталин и председатель Совнаркома Молотов знали о концентрации немецких войск у советских границ. В качестве примера Георгий Константинович сослался на свое донесение, направленное Молотову. В нем приводились примеры массовых нарушений государственной границы СССР германскими самолетами за период с 1 по 10 апреля 1941 г. Полеты проводились на глубину 90-200 км от границы с целью сбора разведывательных сведений и фотографирования местности. Начальник Генштаба просил председателя СНК «доложить этот вопрос тов. Сталину и принять возможные мероприятия»[45].
По указанию начальника Генштаба генерал Василевский 10 апреля подготовил директиву по оперативному развертыванию войск приграничных военных округов. В частности, для Западного особого военного округа указывалось: «Основные задачи: с переходом в наступление ЮЗФ (Юго-Западный фронт. — Авт.) — ударом левого крыла Западного фронта в общем направлении на Седлец — Радом наступать с ЮЗФ, разбить люблинско-радомскую группировку противника. Ближайшая задача овладеть Седлец, Луков и захватить переправы через р. Висла.
Разработать план первой операции 13-й и 4-й армий и план обороны 3-й и 10-й армий»[46]. Таким образом, по-прежнему исходили из устоявшейся стратегической аксиомы: а) главная угроза — на юго-западном направлении; б) наносим противнику встречный удар, немедленно переходим в контрнаступление и громим вражеские группировки.
Несмотря на данные разведки о возможном нападении вермахта 15, 22 или 25 июня, Сталин полагал, что в обстановке, близкой к победоносному завершению войны с Англией, Гитлер не пойдет на гибельную для Германии войну на два фронта. А, тем временем в связи с решением Гитлера расширить масштабы операции «Марита» (нападение на Грецию) в план операции «Барбаросса» 7 апреля были внесены изменения. Они предусматривали перенесение ее начала на более поздний срок и завершение всех подготовительных мероприятий приблизительно к 22 июня 1941 г. [47] Сталин, в свою очередь, считал, что английское правительство крайне заинтересовано в том, чтобы спровоцировать войну Германии против СССР. Поэтому он оценил как провокационные меморандум правительства Великобритании от 18 апреля (в нем говорилось, что в случае затягивания войны Великобритания может прийти к мысли об ее окончании на германских условиях) и доставленное ему 19 апреля письмо У. Черчилля, содержавшее предупреждение об интенсивной подготовке Германии к нападению на СССР.
Во второй половине апреля в целях усиления состава западных приграничных военных округов началось формирование 10 артиллерийских противотанковых бригад РГК и 4 воздушно-десантных корпусов. 26 апреля военные советы Забайкальского и Дальневосточного военных округов получили указание подготовить к отправке на запад один механизированный, два стрелковых корпуса, две воздушно-десантные дивизии. Одновременно директивой № орг/3/522698 Генштаба ставится задача перевести к 1 июля 1941 г. авиационный тыл ВВС на новую систему и организовать новые районы авиационного базирования[48].
5 мая в Большом Кремлевском дворце состоялось торжественное собрание, посвященное выпуску командиров, окончивших военные академии и военные факультеты гражданских вузов. Перед его участниками выступил Сталин[49]. Поздравив выпускников с окончанием учебы, он отметил, что за последние три-четыре года был создана новая армия, вооруженная современной военной техникой. На банкете, устроенном после приема выпускников, Сталин, в ответ на тост одного из присутствовавших за мирную сталинскую внешнюю политику, сделал поправку:
— Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны — теперь надо перейти от обороны к наступлению. Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная армия есть современная армия, а современная армия — армия наступательная.
Но о каком наступлении, могла идти речь, если даже к обороне по-настоящему не успели подготовиться?
В тот день, когда Сталин выступал на приеме в честь выпускников военных академий, генерал Голиков подписал новое разведывательное сообщение. В нем были сделаны следующие выводы:
«1. За два месяца количество немецких дивизий в приграничной зоне против СССР увеличилось на 37 дивизий (с 70 до 107). Из них число танковых дивизий возросло с 6 до 12 дивизий. С румынской и венгерской армиями это составит около 130 дивизий.
2. Необходимо считаться с дальнейшим усилением немецкого сосредоточения против СССР за счет освободившихся войск в Югославии с их группировкой в районе Протектората и на территории Румынии.
3. Вероятно дальнейшее усиление немецких войск на территории Норвегии, северонорвежская группировка которых в перспективе может быть использована против СССР через Финляндию и морем.
4. Наличные силы немецких войск для действий на Ближнем Востоке к данному времени выражаются в 40 дивизиях, их которых 25 в Греции и 15 в Болгарии. В этих же целях сосредоточено до двух парашютных дивизий с вероятным их использованием в Ираке»[50].
6 мая нарком ВМФ адмирал Кузнецов доложил Сталину, что военно-морской атташе в Берлине капитан 1-го ранга Воронцов доносит:
«Советско-подданный Бозер (еврей, бывший литовский подданный) сообщил помощнику нашего моратташе, что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию. Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах.
Попытка выяснить первоисточник сведений и расширить эту информацию пока результатов не дала, т. к. Бозер от этого уклонился. Работа с ним и проверка сведений продолжаются.
Полагаю, что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу с тем, чтобы дошли до нашего Правительства и проверить, как на это будет реагировать СССР»[51].
8 мая ТАСС опроверг слухи о сосредоточении советских войск на западных границах. На следующий день СССР разорвал дипломатические отношения с эмигрантскими правительствами Бельгии, Норвегии и Югославии, а 12 мая признал прогерманский режим в Ираке. 13 мая Генштаб направил директиву округам о начале выдвижения войск на запад из внутренних округов. С Урала шла в район Великих Лук 22-я армия; из Приволжского военного округа в район Гомеля — 21-я армия; из Северо-Кавказского военного округа в район Белой Церкви — 19-я армия; из Харьковского военного округа на рубеж Западной Двины — 25-й стрелковый корпус; из Забайкалья на Украину в район Шепетовки — 16-я армия. Всего в мае перебрасывалось из внутренних военных округов ближе к западным границам 28 стрелковых дивизий и четыре армейских управления. Однако дивизии насчитывали в своем составе по 8-9 тыс. человек и не располагали полностью предусмотренной по штату боевой техникой.
14 мая командующим войсками приграничных военных округов были направлены директивы, в которых требовалось «с целью прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск» разработать детальные планы обороны государственной границы, противодесантной и противовоздушной обороны[52]. Западный особый военный округ должен был разработать эти планы к 20 мая, Ленинградский и Киевский особый — к 25 мая, Прибалтийский особый — к 30 мая. Войска получили задачи только оборонительного характера: не допустить вторжения наземного и воздушного противника, высадки его воздушных и морских десантов; прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание своих войск. В директивах содержались указания по эвакуации, минированию и подрыву некоторых важных объектов. Одновременно нарком обороны распорядился осуществить досрочный выпуск курсантов военных училищ и немедленно отправить их в войска.
Генерал армии Жуков, считая необходимым иметь план, в котором предусматривалось нанесение упреждающего удара по возможному противнику, поручил генералу Василевскому доработать проект «Соображений по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками». Такой документ был подготовлен к 15 мая[53]. Он был написан от руки Василевским, адресован председателю Совнаркома СССР и не подписан ни наркомом обороны, ни начальником Генштаба. С чем же это было связано? Ответ дает Василевский в своем неопубликованном интервью, датированном 1965 годом: «Все стратегические решения высшего военного командования, на которых строился оперативный план (на 1940–1941 годы. — Авт.), как полагали работники оперативного управления, были утверждены Советским правительством. Лично я приходил к такой мысли потому, что вместе с другим заместителем начальника оперативного управления (Генштаба. — Авт.) тов. Анисовым в 1940 году дважды сопровождал, имея при себе оперативный план Вооруженных Сил, заместителя начальника Генштаба тов. Ватутина в Кремль, где этот план должен был докладываться Сталину. Никаких пометок в плане или указаний в дальнейшем о каких-либо поправках к нему в результате его рассмотрения мы не получали. Не было в плане и никаких виз, которые говорили бы о том, что план был принят или отвергнут, хотя продолжавшиеся работы над ним свидетельствовали о том, что, по-видимому, он получил одобрение. На основе принятых правительством и высшим военным командованием стратегических решений план большой войны на Западе был отработан Генштабом вместе с соответствующими подразделениями Наркомата обороны и командованием западных приграничных округов. Он был также увязан с мобилизационным планом Вооруженных Сил. За несколько недель до нападения на нас фашистской Германии вся документация по окружным оперативным планам была передана командованию и штабам соответствующих округов»[54].
А. М. Василевский, человек с даром стратегического предвидения, сумел правильно определить намерение противника. В «Соображениях по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» отмечалось: «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».
В отличие от прежнего плана стратегического развертывания войскам определялись более активные задачи. Первой стратегической целью действий Красной Армии должен быть разгром главных сил вермахта, развертываемых южнее линии Брест — Демблин, и выход к 30-му дню операции севернее рубежа Остроленка, р. Нарев, Ловичь, Лодзь, Крейцбург, Опельн, Оломоуц. В качестве последующей стратегической цели намечалось перейти в наступление из района Катовице в северном или северо-западном направлении, разгромить крупные силы врага в центре и на северном крыле германского фронта и овладеть территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии.
Исходя из этого, определялась ближайшая задача — разгром германской армии восточнее р. Висла и выход на краковском направлении на рубеж рек Нарев, Висла и овладение районом Катовице. Для решения этой задачи предусматривалось нанести: главный удар силами Юго-Западного фронта в направлении Краков, Катовице и отрезать Германию от ее южных союзников; вспомогательный удар левым крылом Западного фронта в направлении на Варшаву, Демблин с целью оковывания варшавской группировки и овладения Варшавой, а также содействия Юго-Западному фронту в разгроме люблинской группировки. Кроме того, намечалось вести активную оборону против Финляндии, Восточной Пруссии, Венгрии, Румынии и быть готовыми к нанесению ударов против Румынии при благоприятной обстановке. Переход в наступление с рубежа Чишев, Людовлено планировалось осуществить силами 152 дивизий против 100 германских. На других участках государственной границы предусматривалось вести активную оборону.
В разработанном генералом Василевским документе были намечены следующие задачи фронтов.
Северному фронту (Ленинградский военный округ) предстояло оборонять Ленинград, порт Мурманск, Кировскую железную дорогу, и совместно с Балтийским флотом обеспечить полное господство в водах Финского залива. Северо-Западному фронту задача была определена на схеме, которой мы не располагаем. Западный фронт должен был обороняться, а с переходом Юго-Западного фронта в наступление нанести удар левым крылом в направлении Варшавы и Седлец, Радом, разгромить варшавскую группировку и овладеть Варшавой во взаимодействии с Юго-Западным фронтом. Кроме того, Западный фронт должен был разбить люблинско-радомскую группировку противника, выйти на р. Висла и подвижными частями овладеть Радомом.
Ответственные задачи возлагались на Юго-Западный фронт. Во-первых, концентрическим ударом армий правого крыла окружить и уничтожить основную группировку противника восточнее р. Висла в районе Люблина. Во-вторых, одновременно ударом с рубежа Сенова, Перемышль, Любавнеха разгромить противника на краковском и сандомирско-келецком направлении, овладеть районом Краков, Катовице, Кельце, имея в виду в дальнейшем наступать из этого района в северном или северо-западном направлении для разгрома крупных сил северного крыла фронта противника и овладения территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии. В-третьих, прочно оборонять государственную границу с Венгрией и Румынией и быть готовым к нанесению мощных ударов против Румынии из района Черновиц и Кишинева с ближайшей целью — разгромить северное крыло румынской армии и выйти на рубеж р. Молдова, Яссы.
Проект «Соображений по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза» некоторые исследователи склонны оценивать как «агрессивный». О какой агрессии могла идти речь? Ведь Советский Союз не имел общей границы с Германией, войска которой находились, как на территории, оккупированной ими в результате разгрома Польши, так и на территории союзников Германии. Начальник Генштаба в данном случае исходил из положений уставов, требовавших атаковать противника, где бы он ни находился.
Сталин не только отклонил предложение об упреждающем ударе, но и ответил категорическим отказом на просьбы Тимошенко и Жукова разрешить привести в боевую готовность войска приграничных округов, обвинив их в стремлении спровоцировать Германию на нападение, дать Гитлеру повод для агрессии. 16 мая Сталин приказал своему секретарю Поскребышеву вызвать Жукова. «Сталин был сильно разгневан моей докладной и поручил передать мне, — вспоминал Георгий Константинович, — чтобы я впредь такие записки “для прокурора” больше не писал: что председатель Совнаркома более осведомлен о перспективах наших взаимоотношений с Германией, чем начальник Генштаба, что Советский Союз имеет еще достаточно времени, чтобы подготовиться к решающей схватке с фашизмом. А реализация моих предложений была бы только на руку врагам Советской власти»[55].
Сталин, беспокоясь за состояние обороны страны, в конце мая собрал расширенное заседание Политбюро ЦК ВКП(б), на котором с докладом о состоянии подготовки страны к обороне выступил начальник Генштаба генерал армии Жуков[56]. Он подчеркнул необходимость проведения в стране всеобщей мобилизации, так как не все дивизии в приграничных военных округах были укомплектованы до полного штата, а во внутренних округах большинство соединений содержалось по сокращенным штатам. Особую тревогу у начальника Генштаба вызывало состояние с оснащением войск новой боевой техникой, в том числе танками КВ, Т-34, боевыми машинами БМ-13 («Катюши»), а также нехватка танков для укомплектования формирующихся 20 механизированных корпусов, артиллерии, средств связи. Не было завершено строительство укрепленных рубежей вдоль государственной границы. Сталин, подводя итог заседанию, практически поддержал все принципиальные выводы начальника Генштаба[57]. Он дал указание о разработке первоочередных конкретных предложений по устранению недостатков в подготовке страны к обороне, которые следовало внести в правительство для принятия решения.
После заседания Политбюро ЦК ВКП(б) были предприняты дальнейшие шаги по подготовке к отражению возможной агрессии. В конце мая Генеральный штаб дал указание командующим войсками военных округов срочно приступить к подготовке командных пунктов. В конце мая — начале июня в соответствии с планом МП-41 был проведен призыв 793,5 тыс. военнообязанных запаса для укомплектования 21 дивизии приграничных округов, частей артиллерии, ПВО и укрепленных районов[58]. 4 июня Политбюро ЦК ВКП(б) постановило увеличить численность Красной Армии по мирному времени на 120 695 человек и по военному времени на 239 566 человек.
Это все были робкие шаги, вызванные боязнью «спровоцировать» Гитлера, который уже давно был готов к нападению на Советский Союз. Сталин по-прежнему решительно пресекал все инициативы на местах. Так, в начале июня военный совет Киевского особого военного округа по предложению генерал-полковника М. П. Кирпоноса принял верное решение о выводе части сил постоянных гарнизонов укрепрайонов в предполье с целью приведения в боевую готовность построенных там деревоземляных огневых точек. Об этом приказе начальник пограничных войск НКВД Украины Т. А. Строкач донес наркому внутренних дел Л. П. Берии, который немедленно передал полученную информацию И. В. Сталину. В результате Жукову и Тимошенко был учинен настоящий разнос и запрещено производить какие-либо выдвижения войск на передовые рубежи без личного указания Сталина. Начальник Генштаба был вынужден телеграфировать Кирпоносу: «Донесите для доклада народному комиссару обороны, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье. Такие действия могут немедленно спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чреваты всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и донесите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение». На следующий день Жуков предписал всем командующим западными приграничными военными округами «полосу предполья без особого на то приказания полевыми и УР-овскими частями не занимать, а охрану сооружений предполья организовать службой часовых и патрулированием»[59]. Командующие войсками приграничных военных округов по указанию Сталина были вызваны в Москву, где получили от наркома обороны и начальника Генштаба строжайшие указания о бдительности и недопущении поводов для провокации вермахта на вооруженное столкновение с советскими войсками.
Сталин, как мы уже убедились, не всегда доверял донесениям разведки. Но в ряде случаев он относился к ним более внимательно. Так, полученные 12 июня сведения из Берлина настолько встревожили его, что начальник Генштаба смог направить в тот же день директиву командующим войсками приграничных военных округов с указанием с 12 по 15 июня вывести дивизии, расположенные в глубине, ближе к государственной границе. Командующий Киевским особым военным округом приказал стрелковым дивизиям, расположенным в глубине, начать выдвижение в 20 часов 18 июня в полном составе, но без мобилизационных запасов. В Западном особом военном округе командиры стрелковых корпусов и дивизий получили устные распоряжения на выдвижение из глубины ближе к границе.
13 июня Жуков и Тимошенко попросили разрешения у Сталина привести войска приграничных военных округов в полную боевую готовность и развернуть первые эшелоны по плану прикрытия. Проведение в жизнь этого решения позволяло в определенной степени дать шанс войскам встретить противника, как говорится, во всеоружии. Но Сталин обещал подумать.
Почему же Сталин не верил в возможность нападения Германии? Во-первых, внешняя и военная разведки, если судить из опубликованных сведений, сообщали несколько различных сроков нападения, которые (кроме 22 июня) не сбылись. Во-вторых, сыграла свою роль кампания по дезинформации советского руководства. В Германии распространялись слухи: Сталин приедет в Берлин, шьют уже красные флаги для встречи, предстоит скорое вторжение в Англию. 13 июня в газете «Фелькишер беобахтер» была напечатана статья имперского министра пропаганды Й. Геббельса под названием «Крит как пример», которая должна была создать впечатление о том, что высадка немецких парашютистов на Крит является репетицией атаки на Великобританию. Газета была сразу же конфискована. Геббельс 14 июня отмечал в своем дневнике: «Английское радио уже заявило, что наши выступления против России — пустой блеф, за которым скрывается наша подготовка к вторжению (на Британские острова. — Авт.). Такова и была главная цель. В мировых новостях царит полнейшая неразбериха»[60].
В тот день, когда Геббельс радовался тому, что дезинформация советского руководства сыграла свою роль, в «Правде» было опубликовано сообщение ТАСС. В нем объявлялось, что все слухи о намерении Германии порвать пакт о ненападении и совершить нападение на Советский Союз лишены основания. К великому сожалению, оно только дезориентировало командиров Красной армии и притупляло их бдительность. Все эти просчеты в оценке международной обстановке и заигрывание с нацистской Германией роковым образом обернулись против Советского Союза. Оценивая этот документ, А. М. Василевский писал: «Сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года является, с одной стороны, военно-политическим зондажем, который со всей очевидностью показал, что Германия держит курс на войну против СССР и угроза войны приближается. Это вытекало из гробового молчания фашистских главарей на запрос, обращенный к ним Советским правительством. С другой стороны, это заявление показывало стремление нашего правительства использовать всякую возможность, чтобы оттянуть начало войны, выиграть время для подготовки наших Вооруженных Сил к отражению агрессии. Таким образом, полагаю правильным считать, что сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года является свидетельством заботы партии и правительства о безопасности нашей страны и о ее жизненных интересах. О том, что это сообщение является внешнеполитической акцией, говорит продолжавшееся осуществление организационно-мобилизационных мероприятий, переброска на запад войсковых соединений, перевод ряда предприятий на выполнение военных заказов и т. д. У нас, работников Генерального штаба, как, естественно, и у других советских людей, сообщение ТАСС поначалу вызвало некоторое удивление. Но поскольку за ним не последовало никаких принципиально новых директивных указаний, стало ясно, что оно не относится ни к Вооруженным Силам, ни к стране в целом» [61].
Однако времени на то, чтобы подготовиться к отражению возможной агрессии, уже не было. Последующие шаги высшего военного руководства Красной армии не могли предотвратить надвигающуюся над приграничными военными округами катастрофу. Так, с середины июня в некоторых соединениях были выданы боеприпасы, отменены отпуска личному составу, началось строительство командных пунктов. В войсках велась отработка «Плана-инструкции по подъему войск по боевой тревоге». По настоятельной просьбе военного совета Одесского военного округа личным распоряжением начальника Генерального штаба от 14 июня округу согласно мобплану разрешалось «выделить армейское управление и 21.6.1941 г вывести его в Тирасполь», то есть перевести управление 9-й армии на полевой командный пункт. Одновременно приказывалось окружное управление во главе с заместителем командующего округом генералом Н. Е. Чибисовым оставить в Одессе для руководства войсками, расположенными в Крыму. В этот же день подобное указание получил командующий Киевским особым военным округом: ему было приказано управление Юго-Западного фронта вывести в Винницу к 25 июня[62].
Командующий Прибалтийским особым военным округом 15 июня потребовал максимально повысить боеготовность частей и рассредоточить авиацию. Согласно этому приказу, командиры стрелковых дивизий должны были разработать планы обороны своей полосы, а заготовку противотанковых мин и проволочных заграждений перед передним краем производить с таким расчетом, чтобы минное поле по особому приказу в случае необходимости могло быть установлено в течение 3 часов. Одновременно следовало тщательно проработать план ПВО, замаскировать самолеты, танки и артиллерию. Все эти мероприятия предписывалось выполнить к 25 июня.
17 июня нарком государственной безопасности СССР В. Н. Меркулов направил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР сообщение. В нем со ссылкой на источник, работающий в штабе германской авиации, отмечалось, что «все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время». В военных действиях на стороне Германии может принять активное участие Венгрия. На препроводительной записке к сообщению Сталин нанес резолюцию: «Т-щу Меркулову. Можете послать ваш “источник” из штаба Герм. авиации к е… матери. Это не “источник”, а дезинформатор. И. Ст.»[63].
18 июня командующий Прибалтийским особым военным округом приказал привести в боевую готовность театр военных действий, противовоздушную оборону, средства связи, определить на участке каждой армии пункты организации полевых складов, противотанковых мин, взрывчатых веществ и противопехотных заграждений. Приказом предписывалось заготовить подручные материалы для устройства переправ через реки Вилия, Невяжа, Дубисса, подготовить понтонные полки для наводки мостов через Неман, а также провести рекогносцировку наиболее важных мостов с целью их последующего разрушения [64]. Одновременно военные советы армий и командиры механизированных корпусов получили приказ начать выдвижение войск в предназначенные им по плану прикрытия полосы и районы, взяв с собой «только необходимое для жизни и боя».
19 июня советский резидент в Риме Г. И. Рогатнев получил от ценнейшего агента сообщение: «Германия нападет на СССР в интервале между 20 и 25 июня». Одновременно агент «Брайтенбах» на внеочередной встрече с сотрудником берлинской резидентуры Б. Н. Журавлевым сказал: «Германия нападет на СССР 22 июня после 3 часов утра»[65].
В тот же день, 19 июня, генерал армии Жуков направил командующим войсками приграничных военных округов телеграммы с указанием наркома обороны о выводе фронтовых и армейских управлений на полевые пункты. Командующему Киевским особым военным округом предписывалось к 22 июня вывести управление фронта (Юго-Западного. — Авт.) в
Тернополь с соблюдением строжайшей тайны. Фронтовое управление Северо-Западного фронта во главе с командующим Прибалтийским особым военным округом 22–23 июня должно было прибыть в Паневежис, а Западного фронта — в Обуз-Лесна. Одновременно начальник Генштаба поставил задачу в двухнедельный срок отработать вопросы взаимодействия с флотом в соответствии с планом прикрытия. Нарком обороны в целях маскировки аэродромов потребовал к 1 июля «засеять все аэродромы травами под цвет окружающей местности, взлетные полосы покрасить и имитировать всю аэродромную обстановку соответственно окружающему фону». Категорически запрещалось линейное, скученное расположение самолетов, требовалось провести к 1 июля маскировку складов, мастерских и парков, организовать к 5 июля в каждом районе авиационного базирования по 8-10 ложных аэродромов с макетами самолетов. К 15 июля предписывалось завершить все работы по маскировке артиллерийских и мотомеханизированных частей[66]. Флоты и флотилии получили предписание о переходе в оперативную готовность № 2.
Сроки, которые определил нарком обороны, показывают, что он не располагал сведениями от советской резидентуры о возможном нападении на Советский Союз в период с 20 по 25 июня. Иначе было бы неразумным ставить такие сроки. Кто же будет засевать аэродромы травами и красить взлетные полосы в условиях, когда противник уже перешел в наступление?
После того как Сталин узнал о мероприятиях в Прибалтийском особом военном округе, он вновь устроил очередной разнос Тимошенко и Жукову. В результате начальник Генштаба 20 июня направил командующему войсками округа телеграмму с требованием отменить приказ о приведении в боевую готовность системы ПВО, так как оно вызывает различные толки и нервирует общественность. В тот же день управление 9-й армии Одесского военного округа было поднято по тревоге и под видом командно-штабных учений к исходу дня развернуло командный пункт в заранее оборудованном на случай войны районе, установив связь с соединениями, включенными в состав армии[67].
Чем быстрее приближалось время, определенное Гитлером для начала операции «Барбаросса», тем тревожнее становились донесения, поступавшие в Генеральный штаб от приграничных военных округов. В 22 часа 21 июня начальник штаба Прибалтийского особого военного округа генерал П. С. Кленов сообщил в Генштаб, что немцы закончили строительство мостов через Неман, а гражданскому населению приказали эвакуироваться не менее чем на 20 км от границы, «идут разговоры, что войска получили приказ занять исходное положение для наступления» [68]. Начальник штаба Западного особого военного округа генерал В. Е. Климовских докладывал, что проволочные заграждения немцев, еще днем стоявшие вдоль границы, к вечеру сняты, а в лесу, расположенном недалеко от границы, слышен шум моторов. Начальник штаба Киевского особого военного округа генерал М. А. Пуркаев сообщил о перебежчике, заявившем, что немецкие «войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня».
Вечером того же дня, 21 июня, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение создать Южный фронт в составе 9-й и 18-й армий. Управление последней выделялось из Харьковского военного округа. Формирование полевого управления Южного фронта возлагалось не на Одесский округ, а на штаб Московского военного округа. Такое решение не отвечало обстановке и было явно неудачным. Личный состав штаба округа не знал данного театра военных действий и его особенностей, состояния войск, их возможностей и задач. Времени для изучения всего этого не было. Этим же решением генералу армии Жукову поручалось руководство Южным и Юго-Западным фронтами, а генералу армии Мерецкову — Северо-Западным фронтом.
В связи с тревожными сообщениями нарком иностранных дел СССР Молотов пригласил германского посла Шуленбурга и заявил ему, что Германия без всякого на то основания с каждым днем ухудшает отношения с СССР. Несмотря на неоднократные протесты советской стороны, немецкие самолеты продолжают вторгаться в ее воздушное пространство. Ходят упорные слухи о предстоящей войне между Советским Союзом и Германией. У советского правительства есть все основания верить этому, потому что германское руководство никак не отреагировало на сообщение ТАСС от 14 июня. Шуленбург пообещал немедленно сообщить о выслушанных им претензиях своему правительству. Однако с его стороны это была лишь обычная дипломатическая отговорка, ибо послу Германии было отлично известно, что войска вермахта приведены в полную боевую готовность и только ждут сигнала, чтобы двинуться на восток.
В то время как Молотов предъявлял претензии Шуленбургу, генерал армии Жуков, получив доклады от начальников штабов приграничных военных округов, немедленно доложил об этом маршалу Тимошенко и Сталину, который вызвал обоих к себе. В Кремль они приехали, имея на руках проект директивы о приведении войск в полную боевую готовность. По указанию Сталина она была тут же доработана и подписана Тимошенко, Жуковым и членом Главного военного совета Г. М. Маленковым. В директиве, адресованной военным советам Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, Киевского особого, Одесского военных округов и в копии — наркому Военно-морского флота, говорилось:
«1. В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.
Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскировано;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить» [69].
Передача директивы в зашифрованном виде из Генштаба в округа закончилась только в 00 часов 30 минут 22 июня. На ее расшифровку требовалось определенное время. А, ведь была возможность передать в округа ранее установленный сигнал: «Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 г.», что заняло бы всего несколько минут.
В штаб Западного особого военного округа директива поступила в ноль часов 45 минут 22 июня. Через 15 минут командующий округом генерал армии Д. Г. Павлов доложил наркому обороны о том, что в течение последних полутора суток в Сувалкский выступ беспрерывно идут немецкие мотомеханизированные колонны. Маршал Тимошенко посоветовал командующему округом не паниковать, на всякий случай утром собрать штаб, а если будут отдельные провокации — позвонить. Сразу же после разговора с наркомом генерал армии Павлов приказал командующим и начальникам штабов армий привести войска в боевое состояние и занять все сооружения боевого типа и даже недостроенные железобетонные укрепления. Командующие 3, 10 и 4-й армиями и ВВС округа доложили Павлову, что войска и авиация готовы к бою. В 2 часа 25 минут и 2 часа 35 минут директива, полученная из Москвы, была направлена в штабы армий. По сигналу «Гроза» вводился в действие «Красный пакет», в котором находился план прикрытия государственной границы. В штаб Киевского особого военного округа директива поступила в 1 час 45 минут, а штабы армий получили ее в 2 часа 35 минут 22 июня. Однако приказы и распоряжения о приведении войск в боевую готовность в большинстве случаев были получены слишком поздно — до начала артиллерийской подготовки противника оставалась немногим более получаса.
Более благополучно обстояло дело на флоте, так как маршал Тимошенко напрямую предупредил наркома ВМФ адмирала Кузнецова о необходимости приведения флота в боевую готовность № 1. Тот сразу же установленным паролем быстро отдал соответствующие распоряжения. В результате флот был приведен в боевую готовность за 3–4 часа до начала войны.
А. М. Василевский в своих мемуарах попытался дать ответ на вопрос: почему Сталин, зная о явных признаках готовности Германии к войне с Советским Союзом, все же не дал согласия на своевременное приведение войск приграничных военных округов в боевую готовность? «Само по себе приведение войск приграничной зоны в боевую готовность является чрезвычайным событием, и его нельзя рассматривать как нечто рядовое в жизни страны и в ее международном положении, — пишет Александр Михайлович. — Некоторые же читатели, не учитывая этого, считают, что, чем раньше были бы приведены Вооруженные Силы в боевую готовность, тем было бы лучше для нас, и дают резкие оценки Сталину за нежелание пойти на такой шаг еще при первых признаках агрессивных устремлений Германии. Сделан упрек и мне за то, что я, как они полагают, опустил критику в его адрес. Не буду подробно останавливаться на крайностях. Скажу лишь, что преждевременная боевая готовность Вооруженных Сил может принести не меньше вреда, чем запоздание с ней. От враждебной политики соседнего государства до войны нередко бывает дистанция огромного размера. Остановлюсь лишь на том случае, когда Сталин явно промедлил с принятием решения на переход армии и страны на полный режим военного времени. Так вот, считаю, что хотя мы и были еще не совсем готовы к войне, о чем я уже писал, но, если реально пришло время встретить ее, нужно было смело перешагнуть порог. И. В. Сталин не решался на это, исходя, конечно, из лучших побуждений. Но в результате несвоевременного приведения в боевую готовность Вооруженные Силы СССР вступили в схватку с агрессором в значительно менее выгодных условиях и были вынуждены с боями отходить в глубь страны. Не будет ошибочным сказать, что, если бы к тем огромным усилиям партии и народа, направленным на всемерное укрепление военного потенциала страны, добавить своевременное отмобилизование и развертывание Вооруженных Сил, перевод их полностью в боевое положение в приграничных округах, военные действия развернулись бы во многом по-другому»[70].
Какие же силы и средства противника были сосредоточены у западных границ Советского Союза?
К исходу дня 21 июня 1941 г. завершали развертывание германские группы армий «Север», «Центр», «Юг», отдельная германская армия «Норвегия», финская и две румынские армии, венгерская корпусная группа. Всего в первом стратегическом эшелоне противника находились 153 дивизии и 19 бригад (из них немецких — 125 дивизий и 2 бригады), свыше 4 тыс. танков и штурмовых орудий, около 4,4 тыс. боевых самолетов, почти 39 тыс. орудий и минометов; общая численность этой группировки вместе с германскими ВВС и ВМС (192 корабля основных классов) составляла почти 4,4 млн. человек. В стратегическом резерве Главного командования Сухопутных войск (ОКХ — нем. Oberkommando des Heeres) Германии имелось 28 дивизий и бригад, около 500 тыс. человек, 8 тыс. орудий и минометов, 350 танков[71].
Группировка войск Красной армии выглядела следующим образом. Всего западные приграничные военные округа насчитывали 170 дивизий, 2 отдельные стрелковые и 12 воздушно-десантных бригад. Эти силы были относительно равномерно распределены вдоль всей границы и рассредоточены на большую глубину. Кроме того, здесь же дислоцировались 7 дивизий, 2 бригады, 11 оперативных полков внутренних войск и 49 пограничных отрядов. На удалении 10–50 км от границы в первом эшелоне армий прикрытия имелось 53 стрелковых и 3 кавалерийские дивизии, 2 отдельные стрелковые бригады. Второй эшелон, располагавшийся в 50-100 км и более от границы, составляли 13 стрелковых, 3 кавалерийские, 24 танковые и 12 моторизованных дивизий. В 100–400 км от границы находились 62 дивизии резерва военных округов, на рубеже рек Западная Двина и Днепр — 13 дивизий, предназначенных для Юго-Западного фронта и армий резерва Главного командования (РГК). В движении находились 10 дивизий внутренних военных округов.
Большинство механизированных корпусов было придано общевойсковым армиям, на которые возлагалось прикрытие государственной границы. Основные силы располагались на широком фронте, в 30–40 км от государственной границы, а дивизии в корпусах находились одна от другой на расстоянии 50-100 км и более. Такое рассредоточение соединений с началом боевых действий потребовало значительных перегруппировок и не позволяло в короткие сроки собрать основные силы мехкорпусов для нанесения сосредоточенных ударов. Большинство мотострелковых полков не имело в достаточном количестве средств передвижения.
Всего группировка войск Красной армии на Западном ТВД с учетом 16 дивизий РГК насчитывала 3 млн человек, около 39,4 тыс. орудий и минометов, 11 тыс. танков и более 9,1 тыс. боевых самолетов[72]. Таким образом, противник имел превосходство в 1,3 раза в живой силе, равное соотношение по орудиям и минометам, но уступал советским войскам в 2,1 раза по боевым самолетам ив 2,7 раза по танкам. Однако по качеству боевой техники преимущество было на стороне Германии. Ее войска были полностью укомплектованы и развернуты, оснащены транспортом и находились в состоянии полной боевой готовности. Войска Красной армии, выдвинутые к западной границе, по оценке большинства исследователей не были подготовлены ни к обороне, ни, тем более, к наступлению.
Из книги: Дайнес В. О.Василевский. М.: Вече, 2012.
Часть II. Превентивный удар или вероломное нападение?
М. Солонин. Малой кровью, на чужой территории…
С момента выхода в свет книги В. Суворова «Ледокол» вопросы военного планирования в СССР 1939–1941 годов стали (и по сей день остаются) одной из самых острых тем общественной дискуссии. Непреклонные и непримиримые «суворовцы» и «антирезунисты», кажется, уже не менее тысячи раз схлестнулись в жарком споре о надгусеничных полках танка БТ и производственных индексах Харьковского танкового завода.
Меж тем идет — медленно, неровно, но идет — процесс рассекречивания и введения в научный оборот все новых и новых документов. Формируется основа для серьезной содержательной дискуссии. Некоторые из этих новых документов мы постараемся рассмотреть в данной статье. Но прежде чем перейти к анализу содержания конкретных документов стратегического планирования, нам придется потратить несколько слов на обсуждение, казалось бы, очевидных и бесспорных истин.
План по планам
Армия живет по приказу. Генеральные штабы действительно разрабатывают «всякие разные планы на все случаи жизни», но ни один план не разрабатывается без прямой и точной директивы со стороны военно-политического руководства страны. Печально, что столь заурядные вещи приходится доказывать, но ведь и по сей день находятся (и в изобильном количестве!) «профессора», которые упрямо продолжают называть огромный комплекс документов, разработанных на рубеже 30-40-х годов в НКО и ГШ Красной армии, «запиской Жукова», каковая «записка» есть документ заведомо несерьезный, сочиненный в порядке личной инициативы, в свободное от необременительной службы время.
«Советское военное планирование периода с сентября 39-го по июль 40-го по сей день укрыто покровом государственной тайны и представляет собой наименее изученный фрагмент предвоенной истории».
Приходится напоминать о том, что не только общая политическая обстановка в сталинском СССР, но и совершенно конкретные директивы высшего руководства страны исключали возможность какой-либо «самодеятельности» в деле разработки стратегических планов использования Вооруженных Сил. Так, в сентябре (точная дата на документе отсутствует) 1938 года решением Комитета обороны при СНК СССР были утверждены «порядок разработки в Генеральном штабе РККА совершенно секретных, особой важности вопросов» и перечень основных документов:
«Оперативный план состоит из следующих документов:
а) Директива правительства об основах стратегического развертывания РККА
б) Утвержденная наркомом обороны записка начальника Генштаба об общем стратегическом развертывании РККА и задачах фронтов, флотов и авиации с приложением карт и сводной таблицы распределения войсковых соединений по фронтам и армиям…»
В постановлении КО подчеркивалось, что «оперативный план РККА в целом могут знать только нарком обороны, его первый заместитель, начальник Генштаба, первый заместитель НГШ и начальник первого отдела (позднее эта структура стала называться оперативным управлением. — М. С.) Генштаба». Это важное уточнение — особенно для тех, кто продолжает недоуменно спрашивать: «Если план вторжения в Европу был, то почему же о нем не рассказали немцам пленные командиры Красной армии?». Что же могли рассказать попавшие в плен (и в ряде случаев охотно сотрудничавшие с врагом) командиры полков и дивизий, если оперативный план в его полном объеме не знали даже заместители наркома в маршальском звании и командующие округов в званиях генерал-полковника или генерала армии?
4 октября 1940 года начальником Оперативного управления ГШ генерал-лейтенантом Ватутиным был составлен очередной «План разработки оперативных планов на 1940-41 годы». Название не вполне литературное, зато содержание было предельно четким. Все расписано по дням: к 20 ноября разработать общие директивы, 23 ноября вызвать в ГШ и ознакомить с планом «в части, их касающейся», начальников штабов военных округов, к 3 декабря утвердить в Наркомате обороны решения командующих войсками округов, к 15 февраля разработать оперативный план «по основному варианту действий» и план прикрытия мобилизации и развертывания. Завершается документ интересной фразой: «Введение оперативного плана в действие с 1.5.41 г.».
Суровость российских законов смягчается их неисполнением, а жесткие требования советского планирования сталинской эпохи смягчались непрерывной корректировкой самих этих планов. Вот и товарищ Ватутин 1 февраля 1941 года составляет новый (и еще более детализированный) «План разработки оперативных планов», в котором все даты смещены на 3-4 месяца, в частности, решения командующих округов планируется утвердить к 25 марта 1941 года. Пунктом 18-м стоит требование «обеспечить войска топографическими картами по «южному варианту» — к 1.5.41, по «северному варианту» — к 1.7.41 г.». О конкретном содержании терминов «южный вариант», «северный вариант» будет сказано позднее. Сейчас же обратимся к наиболее раннему (из обнаруженных мной) документов.
«Для обеспечения внезапности вторжения…»
1 декабря 1936 года начальник Генштаба РККА маршал Егоров подписал (а нарком обороны маршал Ворошилов 16 декабря своей подписью утвердил) документ под названием «Исходные положения оперативной части плана войны на Западе на 1937–1938 гг.». Главным противником СССР разработчики документа называют Германию: «Без участия Германии и без ее прямой поддержки выступление против нас других граничащих с нами государств является маловероятным. В агрессивный антисоветский блок мы включаем Германию, Польшу, Венгрию, Финляндию». Позиция Эстонии, Латвии, Румынии и Болгарии «может определиться исходом первых наших сражений с армиями блока.» Англия и Франция не были упомянуты вовсе.
Да, с учетом нашего сегодняшнего послезнания такой вывод представляется самоочевидным, единственно возможным. Но в декабре 36-го могли быть и другие мнения. Достаточно вспомнить, что 15 декабря 1936 года посол (полпред) СССР в Германии товарищ Суриц встречался с Германом Герингом, 29 января 1937 года торгпред (а фактически личный посланник Сталина в Берлине) товарищ Канделаки беседовал с министром финансов «рейха» Шахтом, а 16 марта 1937 года Канделаки был приглашен к Герберту Герингу (двоюродный брат Германа Геринга и ближайший сотрудник Шахта). В ходе этих тайных встреч обсуждалась возможность (фактически реализованная значительно позднее, в августе 1939-го) «крутого поворота» во взаимоотношениях нацистского и большевистского режимов. Тем более примечательной становится в этом контексте вполне однозначная антигерманская направленность «Исходных положений» декабря 1936 года.
Впрочем, практическая часть плана касалась боевых действий не столько против немецкой армии (на тот момент у Советского Союза ни в одной точке не было общей границы с Германией), сколько против Польши. Действовать же предполагалось крайне решительно:
«Нанести поражение выступившим против СССР государствам, проведя стремительную наступательную операцию с целью разгрома их вооруженных сил по частям, для чего:
а) основные усилия направить против германо-польских вооруженных сил с целью решительного их разгрома, имея в виду нанести полякам уничтожающее поражение в первом пограничном сражении до поддержки их со стороны немцев с тем, чтобы после этого всеми силами обрушиться на последних.
Ближайшая задача РККА — захватить Виленский коридор (полоса территории современной Литвы и Беларуси с городами Гродно, Лида, Вильнюс, Молодечно, Поставы. — М. С.) с г. Вильно, а южнее выйти главными силами фронтов: Западного — в район Белосток, Брест, Пружаны, Волковыск; Юго-Западного — в район Рава-Русская, Львов, Стрый.
б) уничтожить финские силы, развертываемые на Карельском участке Северо-Западного фронта, и их флот в Финском заливе, имея ближайшей задачей захватить Кексгольм (ныне Приозерск. — М. С.) и Выборг.
в) против Эстонии, Латвии (общей границы с Литвой на тот момент у СССР не было. — М.С.) и Румынии обеспечить прочную оборону.
г) с началом войны немедленно открыть самостоятельные операции всеми силами авиации с задачей уничтожить авиацию противника на аэродромах оперативного сосредоточения, сорвать железнодорожное сосредоточение сухопутных сил, парализовать управление в столичных центрах и работу основных промышленных предприятий оборонного значения, не допустить высадку немецких десантов в портах Прибалтики и появление их флота в Финском заливе.
д) одновременно с открытием боевых действий воздушных сил начать операцию вторжения на основных направлениях: Поставы — Вильно, Молодечно — Лида, Барановичи — Слоним (для Западного фронта), Ровно — Луцк, Тарнополь — Красне (для Юго-Западного фронта) с задачей уничтожить части прикрытия и сорвать мобилизацию в приграничной полосе, сорвать сосредоточение основных сил противника (подчеркнуто мной. — М. С.) на заблаговременно подготовленных позициях прикрытия, захватить и закрепить за собой межозерные дефиле и речные рубежи с целью обеспечения исходного положения для наступления своих главных сил.
Для обеспечения внезапности вторжения подготовить скрытую мобилизацию (БУСы) частей и соединений, предназначенных для этих операций.»
Внимательное чтение этого документа снимает малейшие сомнения по поводу реального содержания фразы «нанести поражение выступившим против СССР государствам». Этот «фиговый листок» показного миролюбия появляется в тексте лишь в результате самоцензуры, многолетней, вошедшей в кровь привычки к лицемерному «новоязу». Авторы документа (и их главный Хозяин) вовсе не собираются дожидаться «выступления» вражеской армии. Ничем иным, кроме внезапного первого удара, нельзя выполнить твердо и многократно поставленную задачу «сорвать мобилизацию и сосредоточение войск противника на позициях прикрытия». Под «выступлением против СССР» здесь (и далее всегда) понимался сам факт безнаказанного существования «той части международной буржуазии, которая, не признавая равноправия коммунистической системы, приходящей на смену капиталистической системе, стремится к ее свержению» (знаменитая ленинская формулировка 58-й статьи УК РСФСР).
На прочном фундаменте
«Исходные положения» декабря 1936 года фактически содержат в себе все основные черты последующих вариантов «плана войны на Западе». Да, в дальнейшем будет многократно меняться топонимика театра предполагаемых военных действий, состав сил сторон, глубина наступления, соотношение численности «частей вторжения» и «главных сил», но основное содержание оперативного плана Красной армии было уже сформировано:
— разгром вооруженных сил противника в ходе «стремительной наступательной операции» как основа стратегического замысла;
— внезапный опережающий удар авиации и части наземных войск («силы вторжения») с задачей сорвать мобилизацию и сосредоточение войск противника;
— окончательный разгром противника после выхода главных сил Красной армии на захваченные «силами вторжения» передовые рубежи;
— проведенная в мирное время скрытая мобилизация (в форме и под предлогом проведения «Больших учебных сборов») частей и соединений, предназначенных для нанесения опережающего удара.
Материальная основа для столь решительных планов была вполне весомой, грубой, зримой. Уже в декабре 1936 года для войны на Западе предполагалось развернуть 116 стрелковых дивизий, 23 кавдивизии и 26 танковых бригад. С воздуха эту армаду должны были поддержать 5368 боевых самолетов в составе ВВС фронтов и еще 2309 самолетов авиации РГК. Нужно ли напоминать, что на тот момент такая численность танковых и авиационных частей в разы превышала возможности вооруженных сил всех вероятных противников СССР вместе взятых?
И лишь в одном отношении план декабря 1936 года был весьма и весьма сдержанным: в тексте документа ни разу не появляются ни Варшава, ни Берлин, ни Хельсинки, ни Бухарест. Создается впечатление, что на тот момент видимая мощь Красной армии превосходила политическую устойчивость режима и Сталин не имел еще явного намерения увеличивать число «братских советских республик», не упрочив бесповоротно свою власть на уже «завоеванной большевиками» (термин Ленина) территории.
Осторожный оптимизм
Вслед за 1936-м пришел памятный для страны и народа 37-й год. Для маршала Егорова этот год стал роковым — в мае его сняли с поста начальника ГШ РККА (арест и расстрел будут значительно позднее) с формулировкой «работу Генерального штаба развалил, передоверив ее матерым шпионам польской, немецкой и итальянской разведок.» Новым начальником ГШ стал еще один бывший полковник старой русской армии, командарм 1-го ранга Шапошников. Именно его рукой черными чернилами был написан многостраничный доклад «О стратегическом развертывании Вооруженных Сил СССР на Западе и на Востоке». Документ адресован наркому обороны Ворошилову, подписан исполнителем 24 марта 1938 года.
«Складывающаяся политическая обстановка в Европе и на Дальнем Востоке как наиболее вероятных противников СССР выдвигает фашистский блок Германии и Италии, поддерживаемый Японией и Польшей. Эти государства ставят своей целью довести политические отношения с СССР до вооруженного столкновения. Сильно колеблющаяся политика Англии и Франции позволяет фашистскому блоку в Европе найти договоренность, в случае войны его с Советским Союзом, с тем, чтобы большую часть сил направить против СССР. Эта же политика Англии и Франции определяет собой политику и характер военного положения в Финляндии, Эстонии, Латвии, Румынии, а равно в Турции и Болгарии.»
Итак, в документе стратегического планирования появилось упоминание про две крупнейшие европейские державы: Францию и Великобританию. Пока еще их рассматривают не как врагов, а всего лишь как «сильно колеблющихся» противников нашего врага. Как потенциальных, но крайне ненадежных союзников (сговорятся, гады, в решительный момент с немцами и позволят тем сосредоточить большую часть сил на Восточном фронте). Гораздо более реалистично определена в документе и внешнеполитическая ориентация Финляндии, Румынии и Турции.
Что же касается практической части плана стратегического развертывания, то она по-прежнему сосредоточена на задаче разгрома объединенных польско-германских войск. Примечательно, что какая-либо возможность военного сотрудничества СССР с Польшей, отрыва ее от виртуального союза с Германией не рассматривается вовсе; Польша — это враг и союзник главного врага, другие варианты (в частности тот, который реализовался в действительности) даже не обсуждаются.
Состав сил потенциальных противников безобразно завышен: в новорожденном вермахте обнаружено 96 пехотных, 5 моторизованных и 5 кавалерийских дивизий, а также какие-то загадочные «танковые батальоны» в количестве 30 штук, по 190 танков в каждом! 35-миллионная Польша на страницах доклада Шапошникова развертывает 65 пехотных и 16 кавалерийских дивизий, поднимает в воздух 1650 боевых самолетов и гонит по кочкам 1450 танков и танкеток.
Завысив численность вооруженных сил Германии и Польши в два-три раза, да еще и сложив полученные цифры, Шапошников получил объединенную коалицию войск противника, превосходящую по числу соединений силы Красной армии (на Западном ТВД предполагалось развернуть 124 стрелковые и 16 кавалерийских дивизий, 26 танковых бригад). Лишь в одном аспекте Красная армия должна была оказаться сильнее врага: «Учитывая превосходство нашего танкового вооружения против танков и танкеток противника, мы будем иметь безусловное превосходство в этом оружии.»
Не имея (в виртуальном, а отнюдь не в реальном мире) численного превосходства над противником, Шапошников тем не менее предлагает план наступления — правда, самый осторожный и сдержанный из всех, известных ныне:
«Наиболее выгодным направлением главного удара будет проведение его по обоим берегам р. Неман с задачей разгромить сосредотачивающиеся здесь германо-польские силы с выходом наших главных сил в район Вильно, Гродно, Волковыск, Новогрудок, Молодечно. Прорыв фронта противника позволит нам или развить операцию ударом по главной [группировке] противника на территории Литвы или же нанести удар по Барановической группировке. Изложенный 1-й вариант по срокам сосредоточения позволяет нам сравняться в сборе основной массы войск с нашими вероятными противниками, и бои начнутся у самой границы».
В качестве «2-го варианта» рассматривалась ситуация, при которой противник будет сосредотачивать свои главные силы к югу от болот Полесья (то есть на территории Волынского и Тарнопольского воеводств Польши). В этом случае предполагалось, что для полного сосредоточения противнику потребуется до 28–30 дней и командованию Красной армии этот факт удастся установить («наша разведка производимых противником перевозок по сосредоточению позволит определить, где будут развертываться их главные силы, а поэтому начиная с 10 дня мобилизации мы можем также изменить вариант нашего развертывания.»). После чего планировалось стремительно перебросить войска из Белоруссии на Украину и начать наступление там:
«Основной задачей по 2-му варианту будет нанесение решительного поражения германо-польским силам. Поэтому наши главные силы должны быть развернуты на фронте Новоград-Волынский, Проскуров для удара на фронт Луцк, Львов, имея в виду главными силами выйти в район Ковель, Львов, Броды, Дубно с дальнейшим наступлением на Люблин…»
Новые горизонты
Планы разгрома «объединенных польско-германских войск» так и остались на бумаге. В реальной истории у Сталина все сложилось несравненно лучше. Без единого выстрела (или с минимальным числом выстрелов и потерь) все эти Ковель, Львов, Броды, Дубно, равно как и Гродно, Лида, Волковыск, Барановичи, оказались в цепких объятиях «родины трудящихся всего мира». Август 1939 года — это, без сомнения, звездный час политической биографии Сталина. Практически даром, всего лишь в обмен на обещание не мешать («пакт о ненападении») Гитлер вынужден был подарить Сталину изрядный кусок территории Восточной Европы, от Балтики до Дуная. Затем — в обмен на сырую нефть, необогащенную руду и очесы льна — передать кремлевскому вымогателю новейшие образцы вооружения, боевой техники, уникальное промышленное оборудование, приборы и технологии.
В сложившейся осенью 1939 года реальности, когда угроза со стороны «германо-польского блока» была снята или по меньшей мере радикально уменьшена, перед Сталиным открылись новые горизонты. Во всех смыслах этого слова.
Советское военное планирование периода с сентября 39-го по июль 40-го по сей день укрыто покровом государственной тайны и представляет собой наименее изученный фрагмент предвоенной истории. Да, общая политическая установка хорошо известна. Сначала ее озвучил (31 октября 1939 года с трибуны Верховного Совета СССР) товарищ Молотов: «За последние несколько месяцев такие понятия, как “агрессия”, “агрессор”, получили новое конкретное содержание, приобрели новый смысл. Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру, а Англия и Франция стоят за продолжение войны и против заключения мира».
Затем (30 ноября 1939 года) сам Хозяин в присущей ему краткой и жесткой манере отчеканил: «Не Германия напала на Францию и Англию, а Франция и Англия напали на Германию, взяв на себя ответственность за нынешнюю войну. правящие круги Англии и Франции грубо отклонили как мирные предложения Германии, так и попытки Советского Союза добиться скорейшего окончания войны. Таковы факты».
И что же перед лицом таких фактов должен был делать могучий, но неизменно миролюбивый Советский Союз? Неужели молча смириться с тем, как хищные акулы англо-французского империализма грубо отклоняют его мирные предложения? Не настала ли пора призвать их к ответу, принудить к миру?
По здравой логике документы, отражающие процесс подготовки Советского Союза к войне против будущих союзников по антигитлеровской коалиции, должны были быть уничтожены. До последнего листочка. Сразу же после того, как 22 июня 1941 года понятия «агрессор» и «агрессия» в очередной раз получили новое содержание. В ситуации, когда великому Сталину предстояло просить Черчилля прислать на советско-германский фронт 25–30 английских дивизий, такие документы превращались в опаснейший «вещдок». И тем не менее кое-что сохранилось. И не в единственном числе!
В июле 2010-го были рассекречены директивы по оперативным вопросам Закавказского военного округа 1940 года (ЦАМО, ф. 16, оп. 2951, д. 223). Среди других документов обнаружилась и докладная записка на имя начальника Генштаба РККА Шапошникова, подписанная 13 января 1940-го командующим войсками ЗакВО командармом 2-го ранга Тюленевым и членом военного совета округа дивизионным комиссаром Дорониным.
Докладывают командарм с комиссаром следующее: «На основе разведданных 5-го управления РККА и международной ситуации видно, что англичане и французы подготавливают войну на Ближнем Востоке против СССР. По этим же данным Турция и Иран производят мобилизацию, формируют новые части, сосредотачивают и перегруппировывают войска к нашим границам. На основе всех разведданных можно предположить, что Турция и Иран, провоцированные (так в тексте. — М. С.) англичанами и французами, готовятся начать войну весной 1940 г.».
«Провокационная война»
Не прошло и месяца, как 7 февраля 1940 года Тюленев отправляет в Москву (в двух экземплярах, на имя Сталина и наркома обороны Ворошилова) доклад «О положении на Ближнем Востоке и боеготовности войск Закавказского ВО». Судя по докладу, положение хреновое: «Англо-французскому блоку на сегодняшний день удалось добиться больших усилий в мобилизации сил на Ближнем Востоке для очередной вооруженной провокации против СССР. Очередную провокационную войну, подготавливаемую англо-французским блоком против СССР, можно ожидать со стороны Ближнего Востока весной 1940 года. На сегодняшний день обстановка рисуется в следующем виде.»
«Все документы представляют собой описание плана подготовки и проведения крупномасштабной наступательной операции за пределами государственных границ СССР».
Далее обстановка рисуется такими широкими мазками, что в мареве миражей появляются 44 (сорок четыре!) турецкие, иранские и «англо-индийские» дивизии, «а также 1500–2000 самолетов».
Тут стоит заметить, что объединенное командование союзников (Англии и Франции), действительно рассматривавшее зимой-весной 40-го года планы нанесения бомбового удара по нефтепромыслам Баку, рассчитывало привлечь к этой операции 6–8 эскадрилий, то есть не более сотни самолетов. Впрочем, в очередном случае беспардонного завышения сил противника (товарищ Тюленев, уже в должности командующего Южного фронта, прославится этим еще раз летом 41-го) ничего особо примечательного нет. Гораздо интереснее другое: дважды повторенная фраза про какую-то «провокационную войну». Причем — «очередную» (то есть как минимум одна «провокационная война» уже состоялась).
В современном русском языке и слов-то таких нет, но в январе 1940 года в особом, «внутреннем языке», на котором общались друг с другом соратники Сталина, смысл выражения «провокационная война, развязанная англофранцузским блоком» сомнений не вызывал. Это — финская война. Да, та самая, которая начиналась под гром оркестров, под рев газетной толпы и публичные истерики придворных «поэтов». Та самая, в которой доблестная Красная армия должна была помочь «народному правительству демократической Финляндии» (возглавил его безвылазно живущий в Москве член ЦК ВКП(б) товарищ Куусинен) триумфальным маршем войти в Хельсинки. Войти не вышло. И когда счет убитых, раненых и обмороженных «освободителей» пошел на десятки, а затем и сотни тысяч, тихим голосом запели другие песни.
Оказывается, все это — одна большая провокация. «Варварская плутократическая шайка Маннергейма, Рюти, Таннера, подкупленная иностранными империалистами, преступно спровоцировала войну» (цитата из обращения главы «народного правительства» товарища Куусинена от 23 февраля 1940 года). И вот после того как Финляндия коварно отказалась принимать условия советского диктата, неизменно миролюбивый товарищ Сталин просто вынужден был «поддаться на провокацию.»
Судя по ставшим доступными документам, и на Ближнем Востоке предполагалось «уступить соблазну» и «поддаться на провокации». Причем с гораздо большим, нежели на заснеженном севере Европы, размахом:
«В целях освоения Ближневосточного театра военных действий немедленно приступить к изучению географических, климатических и метеорологических условий театра. Особое внимание обратить на изучение следующих объектов:
а) порты Стамбул, Измир (Смирна), Синоп, Самсун, Трапезунд, Галлиополи;
б) проливы Босфор и Дарданеллы;
в) города Анкара и Кырыкале (35 км восточнее Анкары).
Проработать с летчиками и штурманами возможные варианты маршрутов, указанные в приложении. Подготовить карты и иметь готовые навигационные и эксплуатационные расчеты с различными вариантами бомбовой нагрузки. Обеспечить строжайшее сохранение военной тайны по данному вопросу. Начальник ВВС Красной Армии, командарм 2-го ранга Смушкевич».
11 мая 1940 года дивизионный комиссар Шабалин подает докладную записку начальнику Главного политуправления РККА Мехлису, в которой с большой тревогой напоминает о «необходимости тщательно просмотреть организацию частей и соединений Красной Армии под углом зрения готовности их вести войну на Ближневосточном театре».
К войне против Англии и ее союзников готовились не только командармы, но и советские флотоводцы. Так, в «Записке командующего ВВС Черноморского флота по плану операций ВВС ЧФ» (документ составлен не ранее 27 марта 1940-го) читаем: «Вероятный противник: Англия, Франция, Румыния, Турция. Задачи ВВС: нанести удары по кораблям в водах Мраморного моря, проливе Босфор, постановка минных заграждений в Босфоре.»
Доклад командующего ВВС ЧФ Главному морскому штабу о плане развития авиации Черноморского флота на 1940–1941 годы предполагал следующее развитие событий:
«Задачи авиации по театрам военных действий:
1. Черное море. Нанесение мощных бомбовых ударов по базам: Констанца, Измаил, Варна.
2. Эгейское море: Салоники, Смирна.
3. Средиземное море: Александрия, Хайфа, Суэцкий канал, о. Мальта, Бриндизи.
Систематическими ударами по Суэцкому каналу лишить Англию и Средиземноморские государства возможности нормальной эксплуатации этой коммуникации.»
В эти же месяцы весны 1940 года Главное управление ВВС РККА подготовило документ на 19 страницах под названием «Описание маршрутов по Индии № 1 (перевалы Барочиль, Читраль) и № 4 (перевалы Киллио, Гильчит, Сринагор)». На 34 страницах в ГУ ВВС был составлен «Перечень военно-промышленных объектов» Турции, Ирана, Афганистана, Ирака, Сирии, Палестины, Египта и Индии. Почти все перечисленные страны — колонии или полуколонии Великобритании и Франции.
«В блоке с Германией, Японией и Италией»
Война против «поджигателей войны, империалистов Англии и Франции» казалась делом настолько решенным, что о ней уже начинали безо всякого стеснения говорить вслух:
«31 января [1940 года] командующий войсками Сибирского военного округа командарм 2-го ранга Калинин сделал в окружном доме Красной Армии доклад о международном положении. Калинин сделал заявление о неизбежности большой войны весной 1940 года, в которой с одной стороны будет стоять СССР в блоке с Германией, Японией и Италией против англо-французского блока.
Застрельщиком этой большой войны будет Румыния, но в самом начале конфликта Румыния получит удар с трех направлений, то есть со стороны СССР, Германии и Болгарии, после чего в войну вступят Турция, Иран, Англия, Франция и, возможно, США. Война с Румынией закончится очень быстро, но военные действия с Англией, Францией и их союзниками будут носить затяжной характер.»
Про такой интересный доклад наркому обороны Ворошилову донес 5 марта 1940-го заместитель начальника Особого отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР майор госбезопасности Осетров. Сам ли командарм Калинин до всего этого додумался, или он просто пересказал своим подчиненным какой-то другой доклад, услышанный им в более серьезном месте, нежели лекционный зал окружного дома Красной армии, — этого наука пока не знает. Доподлинно известно только то, что после донесения главного «особиста» ничего плохого с товарищем Калининым не случилось. 4 июня 1940 года он получает звание генерал-лейтенанта и продолжает благополучно командовать своим округом. Остается предположить, что в марте 1940-го публичные заявления о «неизбежности войны СССР против англо-французского блока», да еще и в союзе с гитлеровской Германией, вовсе не были оценены как злобная клевета на неизменно миролюбивую политику партии и правительства.
Тут уместно вспомнить и про грандиозную программу строительства Военно-морского флота, реализация которой началась в СССР в конце 30-х годов. В 1938 году было принято решение построить в течение десяти лет 15 (!!!) линейных кораблей, 35 тяжелых и 20 легких крейсеров, 145 лидеров и эсминцев. Позднее эту программу несколько подсократили — за семь лет предстояло построить «всего лишь» 6 линкоров. История, как писали советские пропагандисты, «отпустила нам мало времени». Так мало, что даже простых винтовок на всех солдат не хватило, а для борьбы с танками пришлось использовать бутылки. Времени, однако же, хватило на то, чтобы начать строительство трех линейных кораблей серии «Советский Союз» («проект 23»).
Сметная стоимость одного такого монстра была установлена в размере 1 млрд 180 млн рублей. Со всеми оговорками о том, что цена в условиях советской антирыночной экономики была категорией достаточно условной, отметим, что ошеломляющая цифра соответствует стоимости 3 тысяч новейших на тот момент танков Т-34 или 80 тысяч противотанковых 45-мм пушек (это к вопросу о злосчастных бутылках).
Так для чего же, для войны с кем, где и против кого расходовались такие ресурсы? Неужели линкорами собирались остановить наступление немецких танков в степях Украины? Зачем огромной континентальной державе (Советскому Союзу) потребовалось 267 подводных лодок? И это притом что к началу Второй мировой войны на вооружении морской империи Великобритании числилось 58 подводных лодок, Германии — 57, Италии — 68, Японии — 63. Морскую блокаду какой страны должен был осуществлять гигантский советский подводный флот?
Рукописи не сгорели
Вопросов много. Однозначных документальных ответов (то есть директив по стратегическому развертыванию Вооруженных Сил СССР периода 1939-го — первой половины 1940 года) никто пока еще не нашел. И это очень странный, наводящий на разнообразные размышления факт. Но мы оставим эти размышления на долю читателей и вернемся к рассмотрению реальных событий.
В настоящий момент доступны по меньшей мере 13 основных документов, составленных в период с лета 1940 по май 1941 года и непосредственно отражающих процесс разработки оперативного плана Красной армии. Это:
— докладная записка наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной армии в ЦК ВКП(б) И. В. Сталину и В. М. Молотову «Об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на Западе и на Востоке», б/н, не позднее 15 августа 1940 года;
— документ с аналогичным названием, но уже с номером (№ 103202) и точной датой подписания (18 сентября 1940 года);
— докладная записка наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной армии в ЦК ВКП(б) И. В. Сталину и В. М. Молотову № 103313 от октября 1940 г. (этот документ обычно именуют «уточненный октябрьский план стратегического развертывания»);
— директива наркома обороны СССР командующему войсками Ленинградского ВО на разработку плана оперативного развертывания, б/н, от 25 ноября 1940 года;
— указания наркома обороны СССР по разработке плана оперативного развертывания армий Киевского ОВО, б/н, от 28 ноября 1940 года;
— докладная записка начальника штаба Киевского ОВО по решению военного совета Юго-Западного фронта по плану оперативного развертывания, б/н, не позднее декабря 1940 года;
— директива наркома обороны СССР на разработку плана оперативного развертывания армий Прибалтийского ОВО, б/н, не позднее января 1941 года;
— записка по плану действий Западного фронта, б/н, не позднее февраля 1941 года;
— директива наркома обороны СССР на разработку плана оперативного развертывания армий Прибалтийского ОВО, б/н, от 3 марта 1941 года;
— докладная записка наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной армии в ЦК ВКП(б) И. В. Сталину и В. М. Молотову «Уточненный план стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на Западе и на Востоке», б/н, от 11 марта 1940 года;
— директива наркома обороны СССР на разработку плана оперативного развертывания войск Западного ОВО, б/н, апрель 1941 года;
— директива наркома обороны СССР на разработку плана оперативного развертывания войск Ленинградского ВО, б/н, от 11 апреля 1941 г.;
— соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками, б/н, от 15 мая 1941 года.
Таким образом, в нашем распоряжении имеется пять вариантов общего оперативного плана Красной армии и по два документа на каждый из четырех развертываемых на западе фронтов. И это еще далеко не все. Рассекречено несколько десятков рабочих карт (ЦАМО, ф. 16, оп. 2951, д.д. 240 и 245), на которых в графическом виде отражены упомянутые выше планы и директивы.
Доступны десятки документов по планам прикрытия мобилизации и развертывания всех приграничных округов. Рассекречены материалы двух стратегических игр, проведенных с высшим комсоставом РККА в январе 1941 года, и документы фронтовых игр, проведенных в Прибалтийском и Ленинградском округах. Наконец, выявлено несколько текстовых документов и карт, относящихся к ранее неизвестной стратегической игре, проведенной в мае 1941-го.
Окинув мысленным взором эту огромную гору пожелтевших страниц, снабженных в свое время грифами «Особой важности», «Совершенно секретно», «Экземпляр единственный», нельзя не удивиться тому решительному бесстыдству, с каким сторонники советской исторической мифологии продолжают бубнить про «отсутствие подлинных документов», «беспочвенные фантазии», «вырванные из контекста фрагменты мемуаров.» Нашли ли они сами хотя бы один листочек, в котором Сталин приказывает крепить мир во всем мире?
Обмани своих, чтоб чужие не догадались
Сравнивая документы окружного уровня с общим планом стратегического развертывания Красной армии, мы сразу же замечаем одно примечательное различие. Окружные документы (директивы наркома обороны и разработанные на основе этих директив планы оперативного развертывания войск округа/фронта) начинаются с одной стандартной фразы, буквально дословно (или с крохотными, чисто стилистическими различиями, типа «имея в виду» вместо «принимая во внимание») повторяющейся из документа в документ:
«Пакты о ненападении между СССР и Германией, между СССР и Италией в настоящее время, можно полагать, обеспечивают мирное положение на наших западных границах. СССР не думает нападать на Германию и Италию. Эти государства, видимо, тоже не думают напасть на СССР в ближайшее время. Однако, принимая во внимание [.], необходимо при выработке плана обороны СССР иметь в виду не только таких противников, как Финляндия, Румыния, Англия, но и таких возможных противников, как Германия, Италия и Япония».
На месте, которое я заменил многоточием, появляются нарастающие — в хронологическом движении от ноября 1940-го к апрелю 1941-го — претензии к партнеру по пакту: «подозрительное поведение немцев в Румынии и Финляндии», «ввод немецких войск в Болгарию», «сосредоточение немецких войск у границ СССР», «объявление войны Югославии и Греции». Однако общий вывод вплоть до апреля 41-го остается неизменным: наряду с таким старым и несомненным врагом, как Англия, надо бы иметь в виду и Германию как нового «возможного противника».
А вот в главных документах, в планах стратегического развертывания Красной армии, которые нарком Тимошенко подает на рассмотрение Сталину, ничего подобного этой бутафории нет! Начиная с лета 1940 года (первый из перечисленных выше документов) в качестве вероятного противника называется только Германия (и ее малосильные союзники — Финляндия, Румыния, Венгрия). Про Англию ни единого слова. Проще говоря, в стремлении к максимально возможному сокрытию своих истинных намерений (в частности произошедшего после крушения Франции радикального изменения этих намерений) Сталин дезинформировал даже собственный высший командный состав — вплоть до уровня генералов в штабах западных округов/фронтов. Это еще один штришок к вопросу о том, «почему пленные командиры не рассказали немцам про Большой План.»
Незыблемые основы
Что же касается самого «Большого Плана», то с сентября 1940 по май 1941 года он оставался в основе своей неизменным. Все рассекреченные на сей момент варианты общего плана стратегического развертывания Красной армии — равно как и детализирующие его планы оперативного развертывания войск округов/фронтов — представляют собой фактически один и тот же документ. Имеет место не только смысловое, но и явное текстуальное сходство всех этих «соображений» и «записок». Как матрешки, похожи друг на друга и приложенные к текстовым документам карты (сегодня они вполне сгодятся для известного теста на наблюдательность «найдите пять отличий»). Все документы представляют собой описание плана подготовки и проведения крупномасштабной наступательной операции за пределами государственных границ СССР. Стратегическая оборона на собственной территории не рассматривается даже как один из возможных вариантов действий.
Строго говоря, и записка «Об основах стратегического развертывания.», собственноручно написанная Шапошниковым (с учетом того, что в августе 1940 года на посту начальника Генштаба его сменил Мерецков, данный документ обычно датируется как «не позднее 15 августа»), предлагала план наступления. Но как-то неуверенно предлагала. Шапошников снова (как и в докладе в марте 1938-го) ставит выбор направления главного удара Красной армии в зависимость от вероятных планов противника:
«Считая, что основной удар немцев будет направлен к северу от устья р. Сан, необходимо и главные силы Красной Армии иметь развернутыми к северу от Полесья. На юге — активной обороной должны быть прикрыты Западная Украина и Бессарабия и скована возможно большая часть германской армии. Основной задачей наших войск является: нанесение поражения германским силам, сосредоточивающимся в Восточной Пруссии и в районе Варшавы; вспомогательным ударом нанести поражение группировке противника в районе Люблин, Грубешув, Томашев, Сандомир».
При наличии большого желания это можно назвать «планированием упреждающего удара». Да и удар какой-то слабый — глубиной от 50 до 150 километров. А мог ли он быть сильнее, если Шапошников в очередной раз, завышая численность вермахта, планирует наступление без создания исходного количественного превосходства над противником («от побережья Балтийского моря до верховьев р. Припять против возможных 120–123 пехотных и моторизованных дивизий и 10 танковых дивизий немцев мы будем иметь 89 стрелковых, 5 моторизованных и 3 кавалерийские дивизии, 11 танковых дивизий, 7 отд. танковых бригад»).
После того как «царского полковника» на посту начальника Генштаба РККА сменили молодые и энергичные советские генералы (Мерецков, а затем Жуков), отдавать противнику право выбора места действия перестали. С сентября 1940 по май 1941 года все варианты плана стратегического развертывания устанавливают направление главного удара исключительно из соображений военно-оперативных и политических преимуществ для наступающей Красной армии. Оценка вероятных планов германского командования (развертывание немцами наиболее мощной группировки к северу или к югу от болот Полесья) при этом несколько раз меняется, но это уже никак не влияет на замысел планируемой наступательной операции:
«.Развертывание главных сил Красной Армии на Западе с группировкой главных сил против Восточной Пруссии и на Варшавском направлении вызывает серьезные опасения в том, что борьба на этом фронте может привести к затяжным боям, свяжет наши главные силы, не даст нужного и быстрого эффекта, ускорит вступление Балканских стран в войну против нас.
Основные причины: а) сложные природные условия Восточной Пруссии крайне затрудняют ведение наступательных операций, б) серьезная подготовка этого театра для обороны, особенно в инженерном и дорожном отношениях, в) сильное сопротивление [противника], которое, безусловно, будет оказано в борьбе за Восточную Пруссию.
Наиболее выгодным является развертывание наших главных сил к югу от р. Припять с тем, чтобы мощными ударами на Люблин, Радом и на Краков разбить главные силы немцев и в первом же этапе войны отрезать Германию от Балканских стран, лишить ее важных экономических баз и решительно воздействовать на Балканские страны в вопросах участия их в войне против нас. Главными силами Юго-Западного фронта во взаимодействии с левым крылом Западного фронта нанести удар и решительное поражение Люблин, Радом, Сандомир, Краковской группировке противника, форсировать р. Висла, овладеть Краков и Варшава и выйти на фронт Варшава, Лодзь, Крейцбурн, Оппельн (ныне Клочборк и Ополе. — М. С.)».
Во-первых, мартовский вариант плана стратегического развертывания — это единственный (из ныне доступных) документ, в котором наконец появляется то заветное слово, без которого само намерение «разбить главные силы немцев» повисает в воздухе.
На Берлин!
«Дальнейшей стратегической целью для главных сил Красной Армии в зависимости от обстановки может быть поставлено: развить операцию через Познань на Берлин, или действовать на юго-запад, на Прагу и Вену, или нанести [удар] на север, на Торунь и Данциг с целью обхода Восточной Пруссии».
Во-вторых, на оборотной стороне 27-й страницы документа тонким карандашом, аккуратным «бисерным» почерком (предположительно рукой первого заместителя начальника Генштаба Ватутина) вписана фраза: «Наступление начать 12.6». Фраза эта никак не связана с контекстом (она появляется после описания задачи, поставленной перед «левым крылом главной группировки Юго-Западного фронта») и вообще кажется неуместной в документе, где все хронологические отметки выражены в условных датах, «привязанных» к первому дню операции («на 3-й день операции подвижными частями овладеть Седлец и на 5-й день переправами на р. Висла.»).
«Принципиально новым в «записке Жукова» является лишь то, что в мае 41-го главное командование Красной армии уже не столь уверено в том, что ему удастся упредить противника».
Что это было? Внимательный анализ документа не дает, на мой взгляд, оснований утверждать, что речь идет о 12 июня 1941 года. Логика тут очень простая — большая часть механизированных (танковых) соединений, упомянутых в мартовском плане, к июню 1941-го не могла быть боеспоспобной. Так, например, в состав 4-й армии Западного фронта по плану включались три мехкорпуса. Тем же тонким карандашом вписаны и их номера: 13, 14 и 17-й. При этом 14-й мехкорпус (в соответствии с утвержденным в феврале 1941-го планом) заканчивал формирование лишь в начале 1942 года; что же касается 13 мк и 17 мк, то они и вовсе находились на самой ранней стадии формирования. Конечно, планы можно было пересмотреть, но где же было взять к июню 41-го «лишние» две тысячи танков?
Как бы то ни было, сам факт установления (или даже одного только обсуждения) календарной даты начала операции однозначно свидетельствует о том, что ни о каких «контрударах в ответ на гитлеровскую агрессию» и речи не шло: войну планировали начать сами, в заранее установленный день и час.
От сложного к простому
Документы окружного уровня, повторяя основные тезисы Большого Плана, детально конкретизируют задачи, поставленные перед входящими в состав округа/ фронта армиями и корпусами:
«Действия Западного фронта выльются в ряд последовательных операций. По времени и пространству они сложатся так:
Первая операция, проводимая во всех случаях.
1. Цель операции — срезать Сувалкский укрепрайон-выступ и уничтожить сосредоточенную в нем группировку противника.
2. Состав сил и средств, выделяемых для этого. По мирному времени силы немцев в Сувалкском районе определяются в 3 пехотные дивизии, 1 кавбригаду и танковых частей до дивизии. С объявлением войны количество пехотных дивизий противника может быть удвоено (фактически к 22 июня 1941 года на Сувалкском выступе было сосредоточено 9 пехотных, 4 танковые и 3 мотопехотные дивизии вермахта. — М. С.). При этом чем скорее операция начнется, тем меньше сил будет подтянуто противником и тем меньше сил потребуется с нашей стороны.
Части 3-й Армии выходят в район сосредоточения начиная со 2-го дня мобилизации по 11-й день включительно. Таким образом, Первая операция может быть начата не ранее, как на М-13.
3. Задача 3-й Армии. Закончив к М-11 сосредоточение основных сил в районе Сопоцкин, Августов, Щучин, Гродно, в М-13 перейти в наступление и во взаимодействии с 11-й Армией Северо-Западного фронта (развертывалась в полосе Каунас, Меркине. — М.С.), нанося главный удар в направлении Рачки, Бакаларжево, уничтожить Сувалкскую группировку противника и на М-16 выйти к передовой оборонительной полосе Восточно-прусских укреплений, где и перейти к обороне. В случае благоприятно складывающейся обстановки быть в готовности с М-18 перейти к ее атаке в общем направлении Просткен, Арыс (ныне Ожиш, Польша. — М. С.).
Вторая операция. Цель — обеспечить основную операцию фронта (наступление на Варшаву и Радом. — М. С.) с севера путем разгрома противника на оборонительной полосе и выйти войсками 3-й Армии к основной оборонительной полосе Восточно-прусских укреплений немцев. Эта операция состоится в том случае, если до начала ее будет установлено, что передовая оборонительная полоса занята немцами слабо и вообще со стороны Восточной Пруссии в ближайшее время удара не последует. Если же до начала Второй операции будет определено, что немцы этот удар готовят, то 3-й Армия, не проводя Вторую операцию, переходит к обороне на рубежах, достигнутых в результате Первой операции.
Основная операция фронта, в зависимости от складывающейся обстановки, может иметь два варианта:
Первый — в случае, если противник сосредоточит главные силы в Восточной Пруссии против Северо-Западного и Западного фронтов. При этом варианте правое крыло и центр [Западного] фронта, учитывая, что у противника будет более чем двойное превосходство в силах, перейдет к обороне, а сгусток сил создается на левом крыле фронта для наступательных действий с Юго-Западным фронтом. 4-я Армия с частью сил 13-й Армии коротким, но сильным ударом в общем направлении Седлец, Радом будет содействовать Юго-Западному фронту в окружении и уничтожении Сандомир-Люблинской группировки противника.
Второй вариант — в случае, если до 20 дня мобилизации будет установлено, что главный удар немцев предполагается не со стороны Восточной Пруссии, а против Юго-Западного фронта, то Западный фронт при наличии двойного превосходства в силах переходит в наступление всеми основными силами, исключая правофланговую [3-ю] Армию.»
Так витиевато и сложно формулировались задачи армий в «Записке по плану действий Западного фронта» (январь 1941 года). К апрелю одумались, от попыток наступать в двух далеко расходящихся направлениях (левым флангом на Радом, правым — на Сувалки) отказались. В апрельской директиве наркома обороны задачи, поставленные перед Западным фронтом, сформулированы однозначно и четко:
«С переходом армий Юго-Западного фронта в наступление ударом левого крыла [Западного] фронта в общем направлении на Седлец, Радом способствовать Юго-Западному фронту разбить Люблин-Радомскую группировку противника. Для обеспечения главного удара фронта нанести вспомогательный удар в направлении Варшавы с задачей захватить Варшаву и вынести оборону на р. Нарев. Упорной обороной армий правого крыла фронта на участке р. Неман, Остроленска прочно прикрыть Лидское и Волковыско-Барановичское направления.
4-й Армии — нанося удар в направлении Дрохичин, Седлец, Гарволин, форсировать р. Буг, разбить противостоящего противника и подвижными частями овладеть на 3-й день операции Седлец и на 5-й день переправами на р. Висла (125 км от Дрохичин); главными силами на 8-й день выйти на р. Висла в готовности форсировать ее. В дальнейшем иметь в виду действия на Радом.
13-й Армии — одновременно с 4-й Армией нанести удар силами не менее семи стрелковых дивизий и двух мехкорпусов в направлении на Коссов, Воломин с целью — выходом на р. Висла обеспечить с севера удар 4-й Армии на Седлец, Люблин; в дальнейшем действиями с севера стремиться овладеть Варшавой, действия мехкорпусов с выходом на р. Висла перенести на юг для содействия 4-й Армии».
Перед войсками 10 и 3-й армий (центр и правый фланг фронта) ставилась задача: «обороной на фронте р. Неман, Щучин, Кольно, Новогруд, до р. Буг прочно прикрыть Гродно и направления на Лида и на Белосток, Волковыск».
«Гремя огнем, сверкая блеском стали…»
Аналогичные изменения претерпел и план действий войск Прибалтийского особого военного округа (Северо-Западный фронт). В «первой» директиве наркома обороны на разработку плана оперативного развертывания армий Прибалтийского ОВО (в документе предусмотрена подпись Мерецкова, что позволяет датировать его как «не позднее января 1941 года») ставились такие задачи:
«По сосредоточению войск активными действиями сковать вооруженные силы немцев в Восточной Пруссии и не допустить переброски их на другие участки фронта, для чего быть готовым на 25-й день мобилизации перейти в наступление и, нанося главный удар в направлении Шикшай, Кенигсберг, во взаимодействии с Западным фронтом окружить и разбить противника и на 35-й день операции выйти на фронт Эльбинг, Остероде (ныне Эльблонг и Оструда, Польша. — М. С.). К 7-му дню мобилизации быть готовым по особому указанию Главного командования усиленными войсками прикрытия 11-й Армии, поддержанными авиацией фронта, во взаимодействии с войсками прикрытия 3-й Армии Западного фронта окружить и уничтожить части прикрытия немцев в районе Сувалки и выйти на фронт Шиткемен, Бакаларжево».
Но уже в мартовской (1941 года) директиве на разработку плана оперативного развертывания ПрибОВО (и далее всегда) от идеи наступления в Восточной Пруссии (и даже частной операции по «срезанию» Сувалкского выступа) отказались. Теперь перед армиями Северо-Западного фронта ставятся сугубо оборонительные задачи:
«Опираясь на укрепрайоны и на подготовленные в мирное время рубежи, упорной обороной не допустить прорыва противником наших укрепленных районов и вторжения его на нашу территорию; иметь резервы в районе Шауляй и сильную группировку в районе Каунас, Мариамполь (ныне Капсукас. — М. С.), Алитус, подготовив ее контрудар на Гродно в случае прорыва противника в направлении Волковыск». Впрочем, даже здесь не утерпели добавить: «При благоприятной обстановке быть готовым по указанию Главного командования к внезапному захвату укрепленных районов противника и разгрому его группировки в Восточной Пруссии».
А на Юго-Западном фронте (Киевском ОВО), в полосе запланированного главного удара Красной армии все было еще проще. С ноября 1940-го по май 1941 года во всех известных документах обсуждается один-единственный вариант действий — грандиозное наступление по двум основным операционным направлениям: на Люблин (совместно с войсками правого фланга Западного фронта) и на Краков, Катовице. Мартовский (1941 года) вариант плана стратегического развертывания Красной армии устанавливал такие темпы: на 3-й день занять «подвижными частями» Люблин и на 8-й день — Краков, «главными силами» выйти на реку Висла к 10-му дню операции (то есть даже для пехоты планируется темп наступления порядка 10–12 км в день).
Если что-то и меняется от документа к документу, то это состав сил, развертываемых на Западной Украине: от большого — к гигантскому и далее — к чему-то запредельному.
Так, на оперативной карте, подписанной 6 апреля 1941 года заместителем начальника Оперативного управления Генерального штаба генерал-майором Анисовым, мы обнаруживаем у линии границы 14 «ромбиков». Три мехкорпуса 5-й армии развертываются в полосе Любомль, Шацк с задачей фронтального наступления на Люблин. Семь мехкорпусов 26 и 12-й армий, сбившись в кучу на участке границы от Мостиска до Санок, готовятся к броску через Жешув, Кросно на Краков, Катовице. Между этими двумя ударными группировками, на фронте Рава-Русская, Радымно развертываются четыре мехкорпуса 6-й армии: два из них (судя по карте) будут наступать через Билгорай, Красник в тыл Люблинской группировки противника, два других наступают через Сандомир на Кельце.
14 мехкорпусов в первом эшелоне фронта (а есть еще и резервы, где в полосе Злочев, Тарнополь, Проскуров сосредоточено три мехкорпуса) — это 28 танковых и 14 моторизованных дивизий. Но советская «моторизованная» дивизия образца весны 41-го года по своей структуре (один танковый, один артиллерийский, два мотострелковых полка) соответствует немецкой «танковой», а по штатной численности танков (275 единиц) значительно ее превосходит. Так что по сути дела в полосе протяженностью 250–300 километров планировалось сосредоточить 42 танковые (не по названию, но по фактической структуре и вооружению) дивизии.
42 танковые и моторизованные дивизии в составе одного фронта. Как все ЭТО могло воевать? Двигаться? Снабжаться горючим? В июне 41-го у немцев в составе группы армий «Юг» было всего пять танковых дивизий, и при этом в первые дни войны продвинуть через границу по советским «дорожным направлениям» удалось только четыре; пятая по счету (9-я танковая) ждала своей очереди на выдвижение по дорогам, уже изрядно разбитым первыми четырьмя. Что могло ждать там советскую танковую орду, в которой одних только танкистов должно было быть больше, чем всадников у хана Батыя? Рекомендую вспоминать эти цифры всякий раз, когда «фальсификаторы в интересах России» будут с горестным всхлипом рассказывать о том, что «завершить намеченное перевооружение армии не удалось», «мы не успели подготовиться к войне.»
Впрочем, Бог с ними, с фальсификаторами. Интереснее другое. Даже советская промышленность, «мирный созидательный труд» которой не утихал с рассвета до заката и с заката до рассвета, не обладала бесконечными производственными возможностями. Для создания и оснащения новой матчастью бронированной орды в 36 879 танков (именно такая цифра красуется в последнем предвоенном мобилизационном плане) требовалось еще полтора-два года. Что же, по мысли товарища Сталина, должен был делать в это время партайгеноссе Гитлер? Дрожа от страха, забиться в угол? По примеру большевиков ленинской гвардии писать Хозяину письма: «Дорогой товарищ Сталин, я умру с Вашим именем на устах.»
От 6 апреля к 15 мая
То, что генерал Анисов расписался на очередной оперативной карте с очередным набором «стрелочек» и «ромбиков» именно 6 апреля — не более чем случайность, но случайность почти символическая. 6 апреля 1941 года — один из наиболее загадочных дней в истории Второй мировой войны.
Основная канва событий хорошо известна. В ночь с 26 на 27 марта в Югославии произошел военный переворот, инспирированный то ли английскими, то ли советскими спецслужбами. Новое правительство генерала Симовича заявило о своем намерении дать твердый отпор германским притязаниям и обратилось с просьбой о помощи к Советскому Союзу. 3 апреля (то есть всего лишь через неделю после переворота) делегация новорожденного правительства уже вела в Москве переговоры о заключении договора о дружбе и сотрудничестве, причем с самим Сталиным.
Несмотря на то, что Германия через посла Шуленбурга довела до сведения Молотова свое неудовольствие («момент для заключения договора с Югославией выбран неудачно и вызывает нежелательное впечатление»), в 2.30 ночи 6 апреля 1941-го советско-югославский договор был подписан. Через несколько часов после его подписания самолеты люфтваффе подвергли ожесточенной бомбардировке Белград, а немецкие войска вторглись на территорию Югославии. В течение одной недели все было кончено: югославская армия разбита, страна разрушена и оккупирована. Советский Союз никак и ничем не помог своему новому другу. 6 апреля Молотов принял Шуленбурга и, выслушав официальное сообщение о вторжении вермахта в Югославию, ограничился лишь меланхолическим замечанием: «Крайне печально, что несмотря на все усилия, расширение войны, таким образом, оказалось неизбежным.»
Зачем? Для какой надобности Сталин столь демонстративно «дразнил» Гитлера, не имея намерения (да и практической возможности) оказать Югославии действенную военную помощь? Многолетняя дискуссия историков пока что не приблизила нас к ответу на этот вопрос. Ясно лишь одно: после 6 апреля Германия и СССР неотвратимо покатились навстречу войне друг с другом. Склонный к истерике Гитлер такой «подлянки» своему заклятому московскому другу не простил. И в Кремле это тоже поняли. 5 мая 1941 года Сталин назначает себя формальным главой правительства СССР. Обратный отсчет времени перед взрывом начался.
В середине мая (на приложенной к текстовому документу карте рукой Василевского отчетливо проставлена дата «15.5.41») появляется очередной вариант «Соображений по плану стратегического развертывания». Строго говоря, этот пятый по счету (с августа 1940-го) вариант плана войны против Германии с точки зрения оперативного замысла ничем не отличался от всех предшествующих. Майские «Соображения» по задачам, направлениям главных ударов, срокам и рубежам почти полностью повторяют «Уточненный план стратегического развертывания» от 11 марта 1941 года. И тем не менее есть по меньшей мере два серьезных отличия.
Одно из них сразу же бросается в глаза при взгляде на оперативную карту: «ромбиков» стало значительно меньше! В наступательной операции должны принять участие «всего лишь» 10 мехкорпусов. Три (6, 13 и 14-й) на левом фланге Западного фронта, два (22 и 19-й) в составе 5-й армии Юго-Западного фронта в районе Любомль, пять (4, 15, 9, 8, 16-й) на самом острие «Львовского выступа». На момент составления «Соображений» все эти корпуса уже существовали; некоторые (6 мк, 4 мк, 15 мк, 8 мк) были укомплектованы в том числе и танками «новых типов», близко к штатным нормам; еще три (14, 22, 16-й) имели на своем вооружении по 500 и более танков, то есть в этом отношении не уступали типичной советской танковой армии периода 1944–1945 годов. Другими словами, «Соображения» от 15 мая — это реальный план войны. Войны близкой, а не абстрактно-теоретической.
Во-вторых, только в майских «Соображениях» появляется наконец мысль о том, что у Гитлера тоже могут быть планы нанесения опережающего удара: «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар». Именно поэтому авторы документа настойчиво предлагают «ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому Командованию, упредить противника и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».
Подчеркнем самой жирной чертой: нет никаких оснований для утверждений о какой-то особой «агрессивности» майских «Соображений», тем паче — об их «уникальности», противостоящей неизменно-оборонительным планам предыдущих месяцев и лет. Ничего другого, кроме намерения провести к западу от границ СССР широкомасштабную наступательную операцию, в стратегических планах Генштаба Красной армии никогда и не было (по крайней мере не было с декабря 1936 года, с «плана Егорова»). Предоставлять противнику преимущество первого удара никто не собирался. Исходной точкой хронологии операции всегда, во всех вариантах Большого Плана служит дата начала собственного развертывания, а вовсе не вторжения противника.
Принципиально новым в «записке Жукова» является лишь то, что в мае 41-го Главное командование Красной армии уже не столь уверено в том, что ему удастся упредить противника. Поэтому оно и напоминает Сталину о необходимости провести комплекс мероприятий (скрытно отмобилизовать войска под видом «учебных сборов», начать скрытую стратегическую перегруппировку войск к западной границе, перебазировать на Запад авиацию из внутренних округов и прочее), «без которых невозможно нанесение внезапного удара по противнику как с воздуха, так и на земле».
Последние штрихи
Хронологически самым близким к моменту начала войны (опять же — из числа найденных мной) является План действий ВВС Одесского ВО. Документ написан от руки командующим ВВС округа генерал-майором Мичугиным и подписан в среду, 18 июня 1941 года. До черного рассвета 22 июня оставалось всего четыре дня. Традиционным для советского военного планирования образом генерал Мичугин троекратно завышает силы противника («на территории Румынии на 1.5.41 имеется румынских самолетов до 1000–1200. Кроме того, на территории Румынии дислоцируется 6-й Воздушный флот ВВС Германии, состоящий из 2 дивизий, по 5 эскадр в каждой. По расчетным данным можно предположить наличие до 960 боевых самолетов»). После чего формулирует задачу и способ ее решения: «Характер наших действий. Крайне необходимо активными действиями нанести существенный урон авиации противника. Этого удалось бы достигнуть лучше всего мощным внезапным ударом по авиации противника на аэродромах. Однако противник может нас упредить.»
И что же тогда делать? Бросить самолеты на аэродромах и «перебазироваться» в тыл, километров за 500 от линии фронта? Ничего подобного! «Тогда первой нашей задачей будет прикрытие, вывод авиации из-под удара, нанесение максимальных потерь в воздушных боях и нанесение мощного ответного удара по авиации противника на аэродромах. Наши действия должны быть направлены на главнейшие объекты и обязательно крупными силами. Ни в коем случае не допускать распыления сил.
Наш первый удар необходимо направить: а) по авиации противника на аэродромных узлах Бакэу, Текучи, Браилов, Бузэу, Брашов, Плоешти, Бухарест, Констанца; б) по железнодорожным станциям Бузэу, Плоешти и по железнодорожному мосту через р. Дунай у Черноводы; в) по порту на р. Дунай у Браилов-Галац. Крайне необходимо, чтобы 4-й авиакорпус [дальней авиации] взял для себя сразу же следующие объекты: ж/д узел Бухарест, нефтеперегонные заводы, нефтесклады.»
В аналогичном документе ВВС Западного ОВО (утвержден 11 июня 1941 года) действия авиации расписаны в мельчайших деталях. «Исходя из поставленных задач и наличия бомбардировочной авиации части ВВС округа могут решать следующие задачи: а) нанести одновременный удар по установленным аэродромам и базам противника, расположенным в первой зоне, до рубежа Инстербург (ныне Черняховск), Алленштайн (ныне Ольштын), Млава, Варшава, Демблин, прикрыв действия бомбардировочной авиации истребительной авиацией.
Расчет наряда самолетов для удара по аэродромам 1-й зоны. Высота бомбометания Н=3000 м. Всего 22 аэродрома. Имеется 142 звена (111 звеньев СБ, 2 °Cу-2, 7 Ар-2, 4 Пе-2). Тип бомб — по 50 % ФАБ-100 и АО-25/20. По 9 звеньев для удара по аэродромам Алленштайн, Варшава-Окенце, Седлец, Демблин, Милошевичи; по 6 звеньев для удара по аэродромам Гумбинен, Сувалки, Летцен, Лыцк, Арыс, Млава.
Расчет наряда самолетов для разрушения ж/д узлов. Высота бомбометания Н=5000 м. Используемый тип бомб: 70 % ФАБ-250 и ФАБ-100, 30 % ФАБ-50. Необходимое число попаданий и расчетное число звеньев: Кенигсберг — 120 попаданий, 60 звеньев; Алленштайн -170 попаданий, 60 звеньев; Варшава — 80 попаданий, 60 звеньев; Лодзь — 80 попаданий, 40 звеньев.»
Даже самый краткий обзор истории советского военного планирования 30-40-х годов будет неполным без упоминания об огромной по протяженности финской границе. Тем более что именно там стрелочки на картах обернулись самой настоящей войной.
Граница Советского Союза с малолюдной (население — менее четырех миллионов человек) Финляндией протянулась на 1300 километров — это больше, чем полоса Западной Европы меж берегами Северного и Адриатического морей. Граница начинается в заболоченных лесах Карельского перешейка, затем идет среди безлюдной тайги северной Карелии и заканчивается в тундре Кольского полуострова. На таком театре военных действий все иначе, нежели в обжитых теплых краях: летом длится бесконечный день, зимой не кончается ночь, тучи комаров в июне способны сожрать танк, в сентябре может выпасть обильный снег. Боевые действия возможны лишь вдоль редких «дорожных направлений», отделенных друг от друга десятками, а то и сотнями километров непролазного бездорожья. И лишь в одном отношении оперативные планы советских войск на финской границе ничем не отличались от аналогичных документов западных округо в/фронтов — «оборона» планировалась чрезвычайно активная.
Страшная цена позорной «Победы»
Масштаб операции, решительность поставленных задач и размер создаваемой группировки войск нарастали от одного варианта плана войны с Финляндией к другому. Планом 1936 года предусматривалось сосредоточить на Карельском перешейке пять стрелковых дивизий и две танковые бригады, в Карелии — две стрелковые дивизии. Такими силами планировали «разгромить противника на Карперешейке и овладеть укрепрайоном» (то есть той самой линией Маннергейма). В следующем, 1937 году наряду с очевидной задачей «нанести решительное поражение финской армии» планировалось овладеть районом Печенга (это в Заполярье), Нурмес (центральная Финляндия), Сортавала. Состав группировки: восемь стрелковых дивизий, две танковые бригады и три артполка РГК на Карельском перешейке; две стрелковые и одна горнострелковая дивизии в Карелии и у Мурманска.
«Решение было одно — дождаться благоприятной внешнеполитической обстановки и добить зловредную “козявку”».
Чрезвычайно интересные детали обнаруживаются в утвержденном 17 марта 1939 года задании на проведение «двухсторонней оперативной игры» в штабе Краснознаменного Балтфлота. В этом документе обстановка накануне начала условных «боевых действий» описывается следующим образом: «На Карперешейке 22–23.07.39 в районе деревни Майнила имел место ряд крупных пограничных инцидентов с “синими”. В 10.00 24.07 в районе маяка Кальбодагрунд неизвестная ПЛ (подводная лодка) утопила ТР (транспорт) “красных”.» Если к этому добавить, что по заданию на игру наступление «красных» на Карельском перешейке начинается 27.07 (через четыре дня после «жрупных пограничных инцидентов»), то ясновидение составителей задания просто ошеломляет.
За восемь месяцев до «наглой провокации белофинской военщины» они уже предугадали и географическую точку провокации (деревня Майнила), и ее по сути дела точную дату («инцидент в Майниле» произошел 26 ноября 1939 года, то есть за четыре дня до начала «освободительного похода»). «Неизвестная подводная лодка» также не осталась без дела: 27 сентября 1939 года в момент начала переговоров с эстонской делегацией в Москве советское радио (а затем и центральные газеты) сообщили о потоплении у берегов Эстонии советского грузового судна «Металлист». Но Эстония в отличие от Финляндии уступила сталинскому диктату без боя, война на южном берегу Финского залива так и не началась, и про затонувший «Металлист» приказано было забыть.
Поздней осенью 1939 года время «игр» закончилось. 29 октября 1939 года командующий войсками Ленинградского ВО командарм 2-го ранга Мерецков отправляет наркому обороны Ворошилову докладную записку № 4587. Документ начинается такими словами: «Представляю план операции по разгрому сухопутных и морских сил финской армии.» Пункт 5 гласил: «План операции намечается следующий. По получении приказа о наступлении наши войска одновременно вторгаются на территорию Финляндии на всех направлениях с целью растащить группировку сил противника и во взаимодействии с авиацией нанести решительное поражение финской армии. Главные силы наших войск ударом с видлицкого (Видлица — поселок на восточном берегу Ладожского озера. — М. С.) направления и с Карельского перешейка громят главную группировку финской армии в районе Сортавала, Виипури (Выборг), Кякисалми (Кексгольм, ныне Приозерск).»
Выход на линию Выборг, Иматра, Сортавала (что примерно соответствует нынешней границе России с Финляндией) понимался разработчиками плана лишь как первая задача войск. В пункте 6–6 читаем: «По выполнении этой задачи быть готовым к дальнейшим действиям в глубь страны по обстановке». Для создания желательной «обстановки» Мерецков планирует развернуть группировку войск в составе 20 стрелковых дивизий, трех танковых бригад, шести артполков РГК. «Указанные мероприятия обеспечивают проведение операции на видлицком направлении в течение 15 дней, на Карперешейке 8-10 дней при среднем продвижении войск 10–12 км в сутки». Высшее командование немного подправило «план Мерецкова», и фактически к началу вторжения (30 ноября 1939 года) у финской границы было сосредоточено 20 стрелковых дивизий и одна стрелково-пулеметная бригада, пять танковых бригад (а всего 1479 танков), семь артполков РГК, 2446 самолетов (включая ВВС КБФ).
Дальнейшее хорошо известно и ныне подробно описано в научно-исторической и мемуарной литературе. Ни за 8, ни за 10, ни за 15 дней «нанести решительное поражение финской армии» не удалось. Война затянулась на три с лишним месяца. Непосредственно после завершения боевых действий потери советских войск оценивались в 64 тысячи убитых, 190 тысяч раненых, 76 тысяч обмороженных и заболевших. В дальнейшем к числу безвозвратных потерь добавились 16,3 тысячи умерших в госпиталях, а число убитых, подсчитанное по именным спискам, составило 71,2 тысячи человек. Кроме того, 39,4 тысячи человек (фантастическая цифра для наступательной операции на территории, ставшей впоследствии «своей») навсегда пропали без вести.
Итого — 127 тысяч погибших. Немцы при оккупации Норвегии (апрель-май 1940 года) безвозвратно потеряли 5666 человек, а всего в операциях начального периода Второй мировой войны, то есть при оккупации Польши, Франции, Бельгии, Голландии, Норвегии, Югославии и Греции — 74,5 тысячи человек.
«Вторгнуться, разгромить и овладеть…»
Какие же выводы были сделаны в Кремле из урока, оплаченного морем крови? Решение было одно — дождаться благоприятной внешнеполитической обстановки (в марте 1940 года перспектива вмешательства западных союзников в Советско-финляндскую войну стала слишком реальной) и добить зловредную «козявку».
Подготовка к новому вторжению отчетливо видна уже в условиях мирного договора (подписан в Москве в ночь с 12 на 13 марта 1940 года). Советский Союз аннексировал 37 тысяч квадратных километров финской земли (не считая водных пространств), что в 13 раз больше того, что Сталин требовал на переговорах в октябре 1939 года, и примерно в пять раз больше территории, захваченной силой оружия в ходе Зимней войны. Финны лишились естественных (цепь озер реки Вуокса, северный берег Ладожского озера) и рукотворного (линия Маннергейма) оборонительных рубежей. Благодаря вдумчиво проведенной линии новой границы оказалась разорванной система железных дорог юго-восточной Финляндии, что затрудняло возможный маневр сил финской армии в полосе будущего главного удара Красной армии.
Статья 7 мирного договора обязывала Финляндию построить железную дорогу, соединяющую город Кемиярви со ставшим теперь пограничным городом Салла. На первый взгляд это очень странное требование: какое дело победителю до того, где будет (если будет) полуживой побежденный строить свои железные дороги? Второй взгляд, обращенный на географическую карту, сразу ставит все на место: появление участка Кемиярви — Салла позволяло обеспечить прямое железнодорожное сообщение от новой границы до финского побережья Ботнического залива, что решало проблему снабжения наступающей в глубь страны группировки советских войск (идея прорыва к Ботническому заливу неизменно присутствовала во всех вариантах плана войны с Финляндией).
Через полгода после подписания мирного договора, 18 сентября 1940 года нарком обороны Тимошенко направляет Сталину докладную записку № 103203 — «Соображения по развертыванию Вооруженных Сил Красной Армии на случай войны с Финляндией». На этот раз о судьбе Финляндии были высказаны самые решительные соображения: «Ударом главных сил Северо-Западного фронта через Савонлинна на Сан-Михель (Миккели) и через Лаппеенранта на Хейнола, в обход созданных на Гельсингфорсском направлении укреплений, и одновременным ударом от Выборга через Сиппола на Гельсингфорс (Хельсинки) вторгнуться в центральную Финляндию, разгромить здесь основные силы финской армии и овладеть центральной частью Финляндии. Этот удар сочетать с ударом на Гельсингфорс со стороны полуострова Ханко и с действиями КБФ в Финском заливе. Решительными действиями на направлениях Рованиеми — Кеми и на Улеаборг (Оулу) выйти на побережье Ботнического залива.»
Для новой войны с Финляндией предполагалось развернуть 46 стрелковых дивизий, 13 артполков РГК, один механизированный корпус и три танковые бригады, 78 авиаполков (!), а всего 3900 самолетов. Но и это еще не все. «В резерве Главного Командования иметь в районе Тихвин, Волховстрой, Чудово — 2 стрелковые дивизии», а также «подготовить и иметь в резерве Главного Командования в пунктах постоянной дислокации по семь стрелковых дивизий от Западного и Киевского военных округов, а всего 14 стр. дивизий».
Пристального внимания заслуживает время составления документа: Франция к тому моменту уже была наголову разгромлена, Англия, бросая в бой последние истребительные эскадрильи, отчаянно отбивалась от немецкого воздушного наступления. О возможной помощи со стороны западных союзников Финляндия в такой обстановке не могла и думать. Что же касается пресловутого «ввода немецких войск на территорию Финляндии» (такими словами советские историки называют факт транзита немецкого зенитного дивизиона — нескольких сотен человек и дюжины пушек через Финляндию в Норвегию), то транзит этот начался 22 сентября, то есть уже после того, как намерение вторгнуться, разгромить и овладеть было оформлено в докладе на имя Сталина. Впрочем, разработчики «Соображений» и не используют слова «немецкий», «германский» ни в одном падеже, а план войны разрабатывается ими вне всякой связи с наличием иностранных войск на территории Финляндии.
Стоит отметить, что в тот же день, 18 сентября 1940 года, Тимошенко направил Сталину докладную записку «Об основах развертывания Вооруженных Сил СССР» («второй вариант Большого Плана» по перечню, указанному в предыдущих разделах данной статьи). В этом документе «для ведения операций на Западе» назначалось 146 стрелковых дивизий и 159 полков авиации, имеющих на 15 сентября 6422 самолета. Другими словами, запланированные для вторжения в разоренную и обескровленную предыдущей войной Финляндию силы составляли: по числу стрелковых дивизий — одну треть, по количеству авиаполков и самолетов — половину от того, что предполагалось развернуть для войны с несравненно более мощной и многочисленной армией Германии и ее южными союзниками (Румыния и Венгрия). Сразу признаюсь: разумного объяснения таких пропорций у меня нет.
5 октября «Соображения» о войне против Финляндии были доложены Сталину. Через несколько дней (точной даты на документе нет) появляется подписанная Тимошенко и Мерецковым докладная записка № 103313. Начинается она довольно странной фразой: «Докладываю на Ваше утверждение основные выводы из Ваших указаний, данных 5 октября 1940 г.». Не отвлекаясь на обсуждение стилистических огрехов, перейдем сразу к пункту 7, где было сказано: «Утвердить представленные соображения по разработке частных планов развертывания для боевых действий против Финляндии, против Румынии и против Турции». Последние два все еще недоступны, а вот ход дальнейшей отработки плана вторжения в Финляндию просматривается вполне отчетливо.
25 ноября 1940 года появляется «Директива НКО СССР и Генштаба Красной Армии командующему войсками Ленинградского военного округа». Директива от 25 ноября — это не «Соображения», а приказ вышестоящего командования подчиненным: «Приказываю приступить к разработке плана оперативного развертывания войск Северо-Западного фронта, руководствуясь следующими указаниями.» Вероятно, в тот же или в один из ближайших дней была выпущена аналогичная директива командующему войсками Архангельского военного округа (точной даты на документе нет). Обе директивы начинаются с фразы «В условиях войны СССР только против Финляндии (в директиве для Архангельского округа: «В случае изолированной войны СССР с Финляндией») для удобства управления и материального обеспечения войск создаются два фронта.» Командование ЛенВО должно было создать и возглавить Северо-Западный фронт, а командование АрхВО — Северный фронт.
Замысел операции, цели и задачи войск, этапы и рубежи продвижения практически не изменились (в сравнении с «Соображениями» от 18 сентября). Единственным новшеством было заметное увеличение численности танковых и моторизованных бригад (с 3 до 9) и артполков РГК (с 12 до 16). Кроме того, в директивах появляются уже вполне конкретные сроки, отведенные для «окончательного решения» финляндского вопроса:
«Основными задачами Северо-Западному фронту ставлю: разгром вооруженных сил Финляндии, овладение ее территорией в пределах разграничений [с Северным фронтом] и выход к Ботническому заливу на 45-й день операции. на 35-й день операции овладеть Гельсингфорс (Хельсинки). Справа Северный фронт (штаб Кандалакша) на 40-й день мобилизации переходит в наступление и на 30-й день операции овладевает районом Кеми, Улеаборг».
Завершить разработку оперативного плана командование ЛенВО должно было к 15 февраля 1941 года, командование АрхВО — к 1 марта. Можно предположить, что указанные сроки были выполнены, так как в марте 1941-го Генштаб переходит к следующему этапу отработки плана войны: с 12 по 20 марта в Ленинградском округе проводятся «полевые поездки» командного состава. В частности, командованию Уральского ВО приказано «сформировать управление 19-й Армии по игре» и прибыть 10 марта в Кексгольм (Приозерск). Командование Орловского ВО должно сформировать управление «7-й Армии по игре» и 11 марта прибыть в Выборг.
Если не знать содержания предшествующих документов, то выглядит это очень странно. Где Орел, а где Выборг? А удивляться нечему, все тут вполне логично. В соответствии с «Соображениями» от 18 сентября и директивой от 25 ноября в состав Северо-Западного фронта включалась 20-я армия, развертываемая на базе управления и войск Орловского ВО, со штабом в Выборге. Вот туда они и поехали, дабы на месте разобраться с тем, как «прорвать укрепленный фронт противника и во взаимодействии с 23-й Армией и 1 МК на 35-й день операции овладеть районом Гельсингфорс». А на базе управления и войск Уральского ВО развертывалась 22-я армия. Со штабом в Кексгольме, куда и отправилось командование УрВО для «игры» в марте 1941 года.
О задачах, решаемых в ходе состоявшихся «полевых поездок», можно узнать, даже не обращаясь к секретным архивам. В изданной еще в 1968 году вполне официозной «Истории Ленинградского военного ордена» читаем: «Поучительно проходили полевые поездки на Карельском перешейке и Кольском полуострове, в ходе которых изучался характер современной наступательной операции и боя в условиях лесисто-болотистой местности в масштабе армии, корпуса и дивизии.»
Интересная деталь: 3 апреля 1941 года Василевский отправляет начальнику штаба Ленинградского округа директиву № ОУ/340, в которой приказано: «К 10 апреля представить в Оперативное управление Генштаба акт на уничтожение задания и набитых карт к ним по полевой поездке в ЛВО в марте 1941 г. Все неуничтоженные задания и набитые к ним карты возвратить в Оперативное управление Генштаба». Документы эти и в Ленинграде лежали не в саду на лавочке, но даже опечатанный сейф в охраняемом помещении штаба округа представляется недостаточно надежным местом для хранения ТАКИХ секретов.
Кругом марш!
Буквально через несколько недель после проведения «полевых поездок» прозвучала команда: «Отставить!». Директива наркома обороны СССР на разработку плана оперативного развертывания войск Ленинградского ВО (написана Василевским 11 апреля 1941 года) ставит перед войсками округа принципиально новые, оборонительные задачи: «Прочно обороняя Выборгское и Кексгольмское направления, обеспечить надежную оборону Ленинграда. не допустить выхода войск противника к Ладожскому озеру. прикрывая госграницу в северной Карелии, обеспечить нормальную работу Мурманской железной дороги.» И ничего более.
Еще один примечательный документ адресован наркому ВМФ СССР. Написан он рукой Василевского, «забиты подписи» Тимошенко и Жукова, даты и номера нет:
«Рассмотренные мною планы развертывания и боевых действий морского флота на случай нападения на наши границы имеет целый ряд недостатков. Для устранения указанных недочетов необходимо к. [пропуск в рукописи] июля 1941 г. переработать оперативные планы флотов. При переработке внести следующие уточнения в задачи и в планы боевого использования флотов. До вступления Финляндии в войну против СССР боевых действий против нее не открывать. Исключить из задач Балтийского флота выброску десанта на Аландские острова и какие бы то ни было попытки флота к захвату этих островов.»
С середины апреля 1941 года вполне синхронно с изменением совершенно секретных планов началось демонстративное «потепление» в советско-финляндских отношениях. Тут надо пояснить, что в январе-феврале 41-го эти отношения дошли до уровня взаимного отзыва послов, что может считаться предпоследней ступенькой по лестнице, ведущей к войне. И вот в апреле в Финляндию вернулся посол Советского Союза, причем это был новый человек: вместо товарища Зотова, который усердно исполнял роль «злого следователя», в Хельсинки прибыл «добрый и покладистый» товарищ Орлов. Одновременно с фактическим восстановлением дипотношений советские радиостанции прекратили подстрекательскую радиопропаганду на финском языке.
Наконец 30 мая 1941 года сам Сталин встретился с финляндским послом Паасикиви и заявил ему дословно следующее: «Сделаю Вам личную дружескую услугу — дам 20 000 тонн зерна, половину которого Финляндия получит немедленно». Услуга действительно дорогая — принимая во внимание, что в январе СССР в одностороннем порядке денонсировал торговое соглашение и прекратил поставки зерна, что поставило Финляндию (даже при хорошем собственном урожае лесная страна импортировала 20 тысяч тонн зерна в месяц) на грань голода.
Сегодня с учетом ставшего известным во всех подробностях Большого Плана произошедший в апреле «крутой поворот» (отказ от реализации детально разработанных планов вторжения в Финляндию) становится вполне объяснимым и понятным: накануне широкомасштабной войны с Германией и ее южными союзниками Сталин решил не отвлекаться (и не отвлекать полсотни дивизий и без малого четыре тысячи боевых самолетов) на решение давно назревшей, но все же малозначимой задачи.
Политическое решение
Подведем итоги. В течение последних 20 лет удалось выявить большую группу взаимосвязанных документов, поэтапно отражающих разработку оперативных планов Красной армии на рубеже 30-40-х годов. Все эти планы являются планами наступления (вторжения на территорию сопредельных государств). Начиная с лета 1940 года все вариантыБольшого Плана представляют собой единый документ, лишь в малозначимых деталях меняющийся от месяца к месяцу.
Никаких других планов никто так и не нашел. Учитывая, что желающих найти «план стратегической обороны» или хотя бы пресловутого «контрудара в ответ на гитлеровскую агрессию» было немало и в их распоряжении были и остаются все архивы страны, можно с вероятностью в 99,99 процента утверждать, что другого плана просто не было.
Что же имеют возразить на это наши оппоненты, сторонники традиционной версии о «неизменно миролюбивой» внешней политике Советского государства? Внимательно (или не очень) ознакомившись с длинным-длинным перечнем приказов, директив, докладных записок, с материалами командно-штабных «игр», учений и «полевых поездок», с номерами и описями архивных дел, они твердым голосом произносят давно заученную фразу: «Ну вот видите, никаких документальных подтверждений у вас же нет.»
Если вам удастся не упасть со стула от изумления, то «традиционалисты», возможно, согласятся пояснить свою позицию. Вы услышите, что директивы наркома обороны, планы оперативного развертывания войск, протянувшиеся к Кракову, Варшаве, Хельсинки красные стрелки на совершенно секретных картах — все это ерунда, «пустые бумажки, никого ни к чему не обязывающие». А что же надо? А нужно Принципиальное Политическое Решение (ППР), то есть бумага с подписью Сталина и его собственноручным указанием о том, что именно данное решение должно считаться принципиальным и политическим — без этого никак.
Забавно, но повторив свой «неотразимый аргумент» сотни раз, традиционалисты так и не удосужились привести хотя бы один образец ППР (лично я с особым удовольствием ознакомился бы с ППР, в котором Сталин приказывает крепить мир во всем мире). Именно в контексте бредовой дискуссии про ППР особенно показательным является пример Советско-финляндской войны 1939–1940 годов. Война была. К несчастью, это абсолютно достоверный факт, подтверждаемый трагической судьбой сотен тысяч солдат Красной армии. Но притом никакого «политического решения о нападении на Финляндию», собственноручно подписанного Сталиным, никто не нашел. И не найдет. А подпись Сталина на «политическом решении» о заключении пакта Молотова — Риббентропа кто-нибудь видел?
На этом месте минимально приличные традиционалисты «сбавляют обороты» и уже не столь громко задают второй из двух «неотразимых» вопросов: «А где же подпись Сталина на упомянутых вами документах военного руководства?».
Вопрос интересный, и мы рассмотрим его в двух возможных плоскостях. С точки зрения бюрократического идиотизма ответом может быть только встречный вопрос: «А в каком месте директивы наркома обороны должен (имел право) расписаться депутат Верховного Совета СССР товарищ Джугашвили (Сталин)? Кто вообще посмел показать ему особой важности совершенно секретный документ?».
Вплоть до 5 мая 1941 года Сталин не занимал никаких государственных должностей. На воинской службе не состоял, командирских званий не имел. Даже в качестве «членов Высшего военного совета» числились два других секретаря ЦК (Жданов и Маленков). В соответствии со сталинской Конституцией право решения вопросов войны и мира принадлежало Верховному Совету СССР, а в перерывах между сессиями — Президиуму ВС во главе со «всенародным старостой» Калининым. Странно, но подпись Калинина никто из традиционалистов не требует.
С точки зрения здравого разума и минимального знания условий эпохи ответ еще проще. «Диктатура пролетариата есть власть, опирающаяся на прямое насилие; власть, не связанная никакими законами». Ульянов (Ленин) провозглашал это с сатанинской гордостью. Товарищ Сталин вслух такого не говорил, зато реализовал на все 200 процентов. Империя Сталина жила не по законам, а по понятиям. Понятия устанавливал, отменял и менял сам Вождь Народов. Важнейшие решения принимались узким кругом никем (кроме самого Сталина) не уполномоченных лиц, в обход всех конституционных норм. Говорить в такой ситуации о «подписях» не более уместно, чем пытаться найти план ограбления банка, подписанный всеми членами банды и скрепленный оттиском золотой «печатки» главаря.
Все, кто участвовал в разработке стратегических планов использования Вооруженных Сил СССР (а этих «всех» было меньше десяти человек), знали друг друга в лицо, знали почерк, которым эти «Соображения» и директивы в единственном экземпляре писались. Они совершенно точно знали — кто здесь главный, кто принимает решения, указывает и наказывает. Среди «всех» не было ни одного, кто осмелился бы потребовать от Сталина письменного приказа. При такой организации работы практической нужды в утверждающих подписях Сталина просто не возникало. А о принятых им Принципиальных Политических Решениях широко оповещали весь советский народ. Миллионами похоронок.
В. Дайнес. Без объявления войны
18 декабря 1940 года человек, возомнивший себя властелином мира, подписал свой смертный приговор. В этот день фюрер Адольф Гитлер утвердил “Barbarossa Fall” (план операции «Барбаросса»). Выбор названия не был случайным. Германский король, император Священной Римской империи Фридрих I Барбаросса (Barbarossa, буквально «краснобородый») жил в XII веке. Он неоднократно совершал военные походы в Италию. При нем Священная Римская империя достигла наивысшего внешнего блеска. Но его политика лавирования между соперничавшими в Германии группировками способствовала укреплению позиций князей и дальнейшему ослаблению королевской власти. Фридрих I Барбаросса погиб во время Третьего крестового похода (утонул в р. Салефа в Малой Азии). В Германии была распространена легенда о том, что император не утонул, а спит на дне реки, чтобы когда-нибудь явиться вновь и прославитьГерманию.
Несомненно, Гитлер верил, что план «Барбаросса» прославит нацистскую Германию. Ибо план был рассчитан на молниеносную победу, на блицкриг. Ведь любой здравомыслящий стратег не будет планировать войну на длительный срок. Поэтому блицкриг всегда был в почете у агрессоров. Теория блицкрига была разработана в начале XX века и положена в основу военной стратегии Германии. Она обосновывала возможность избежать затяжной войны, исключить борьбу на два фронта, разгромить противников поодиночке и достичь победы при наличии меньших, чем у них, экономических и военных потенциалов за счет массированного применения новейшего оружия и боевой техники. При этом упор делался на использование танковых соединений, механизированной пехоты и пикирующих бомбардировщиков люфтваффе. Совместными усилиями танки, мотопехота и авиация должны были проломить брешь в обороне противника, прорваться в тыл, разгромить узлы управления и связи. Очень схоже с теорией глубокой операции, разработанной в 30-е годы прошлого века в Красной армии.
Однако Гитлер и штаб оперативного руководства Верховного главнокомандования вооруженных сил (ОКВ — от нем. Oberkommandos der Wehrmacht — Верховное Главнокомандование вермахта) не учли или не захотели учесть то, что характер войны в XX веке серьезно изменился. Массовые, многомиллионные армии, высокий уровень фортификации, новая боевая техника и оружие, наличие значительных стратегических резервов требовали иного подхода при разработке плана войны. Расчет на скорую победу был возможен только против слабого противника, имевшего небольшую территорию и недостаточные людские ресурсы и материальные средства. Таковым Гитлер считал Советский Союз. Основания для этого, скажем прямо, были, о чем пойдет речь ниже. Однако они не были определяющими, и новый «властелин» жестоко просчитался, недооценив военно-экономический и морально-политический потенциалы Советского Союза, его возможности по наращиванию боевой мощи Красной армии, а также факторы времени и пространства.
Итак, что же предусматривал “Barbarossa Fall”?
Прежде чем подписать этот план, в Генеральном штабе сухопутных войск Германии с 29 ноября по 7 декабря 1940 г. была проведена военная игра под руководством первого оберквартирмейстера генерал-майора Ф. Паулюса (будущего генерал-фельдмаршала, потерпевшего сокрушительное поражение под Сталинградом). На этой игре проверялись конкретные наработки к плану войны с Советским Союзом. На первом этапе разыгрывалось вторжение войск вермахта в приграничную полосу СССР, проводилось «обсуждение оперативных возможностей после достижения первой оперативной цели»[73]. На втором этапе отрабатывались действия германских войск при их наступлении до рубежа Минск, Киев, а на третьем — за этим рубежом[74].
Результаты военной игры были обсуждены 13 декабря с высшим командным составом и учтены в окончательном варианте плана нападения на СССР, в директиве № 21 от 18 декабря 1940 г.[75]. В ней вооруженным силам Германии ставилась задача «разгромить Советскую Россию в ходе одной кратковременной кампании». Замысел состоял в том, чтобы быстрыми и глубокими ударами мощных подвижных группировок севернее и южнее Припятских болот расколоть фронт главных сил Красной армии, сосредоточенных в западной части России, и, используя этот прорыв, уничтожить разобщенные группировки советских войск. При этом основные силы Красной армии намечалось уничтожить западнее линии Западная Двина, Днепр, не допустив их отхода в глубь страны. В дальнейшем планировалось овладеть главными стратегическими объектами — Москвой, Ленинградом, Центральным промышленным районом, Донбассом и выйти на линию Архангельск, Волга, Астрахань. Конечная цель кампании состояла в создании «заградительного барьера против азиатской России по линии Волга, Астрахань».
Решающая роль в осуществлении этого замысла отводилась танковым войскам и авиации. Первый удар планировалось нанести силами группы армий «Север» (16-я, 18-я армии и 4-я танковая группа) из Восточной Пруссии на Ленинград. Всего 29 дивизий, в том числе 6 танковых и моторизованных. Наступление группы армий «Север» поддерживал 1-й воздушный флот, имевший 1070 боевых самолетов. Второй удар наносили войска группы армий «Центр» (4-я и 9-я армии, 2-я и 3-я танковые группы) из района Варшавы на Минск, Смоленск и далее на Москву. Всего на центральном направлении было сосредоточено 50 дивизий, в том числе 15 танковых и моторизованных, а также 2 моторизованные бригады. Действия группы армий «Центр» поддерживались 2-м воздушным флотом, насчитывавшим до 1680 боевых самолетов. Третий удар предусматривалось нанести группой армий «Юг» (немецкие 6, 17, 11-я армии, 1-я танковая группа, румынские 3-я и 4-я армии и подвижный венгерский корпус) из района Люблина на Житомир, Киев и далее на Донбасс. Всего на этом направлении были задействованы 57 дивизий, в том числе 9 танковых и моторизованных, и 13 бригад. Поддержка группы армий «Юг» возлагалась на немецкий 4-й воздушный флот (около 800 самолетов) и румынские военно-воздушные силы (до 500 самолетов).
План военного нападения на Советский Союз был умело прикрыт дезинформационными мероприятиями. По указанию Гитлера начальник Генерального штаба Верховного главнокомандования генерал-фельдмаршал В. Кейтель подписал 15 февраля 1941 г. специальную «Директиву по дезинформации противника». В соответствии с нею отдел разведки и контрразведки штаба разработал и осуществил многочисленные акции по распространению ложных слухов и сведений. Перемещение войск на восток подавалось «в свете величайшего в истории дезинформационного маневра с целью отвлечения внимания от последних приготовлений к вторжению в Англию». Были напечатаны и распространены в массовом количестве топографические материалы по Англии. К войскам прикомандировывались переводчики английского языка. Одновременно подготавливалось «оцепление» некоторых районов на побережье проливов Ла-Манш, Па-де-Кале и в Норвегии, а также распространялись сведения о мнимом авиадесантном корпусе. На побережье устанавливались ложные ракетные батареи. В войсках циркулировали сведения в двух вариантах: в первом — что они идут на отдых перед вторжением в Англию, во втором — что немецкие соединения будут пропущены через советскую территорию для выступления против Индии. Чтобы подкрепить версию о высадке десанта в Англию, были разработаны специальные операции под кодовыми названиями «Акула» и «Гарпун». Пропаганда целиком обрушилась на Англию и прекратила свои обычные выпады против Советского Союза. Как всегда, в работу включились дипломаты.
В связи с решением Гитлера расширить масштабы операции «Марита» (нападение на Грецию) в план операции «Барбаросса» 7 апреля были внесены изменения, предусматривавшие перенесение ее начала на более поздний срок и завершение всех подготовительных мероприятий приблизительно к 22 июня 1941 г. В этот день, согласно решению принятому 30 апреля на совещании высшего командного состава вермахта, намечалось начать восточный поход. Главнокомандующий Сухопутными войсками генерал-фельдмаршал В. Браухич заверил фюрера, что Красная армия будет разбита в ходе «ожесточенных приграничных сражений» за четыре недели, после чего «нужно будет считаться лишь с незначительным сопротивлением»[76]. В свою очередь начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Ф.Гальдер заявил: «Советская Россия все равно, что оконное стекло: нужно только раз ударить кулаком, и она вся разлетится на куски»[77].
По утверждению всех высших военных руководителей того времени Генеральный штаб Красной армии не располагал данными о планах вероятного противника. Вернее, советская разведка сумела добыть определенную, но не всю, информацию о подготовке к нападению на СССР.
Но не это было главным в тяжелом исходе приграничных сражений летом 1941 г. Величайший вождь всех времен и народов И. В. Сталин в конце 1940 — начале 1941 г. стоял на распутье — нападать или обороняться? Раздумывал он долго, так долго, что пришлось летом сорок первого заплатить высокую цену за нерешительность. И, если кто-то верит, что решения в то время принимались коллегиально, то это глубокое заблуждение. Вождь всегда бывает один, и только он вершит делами, даже если у него имеется в кармане запасный вариант — коллегиальный орган. Мы еще скажем о том, что был вариант — нанести упреждающий удар по готовому к нападению агрессору. Почему-то все этого стыдятся: как бы не обвинили в агрессии! Какой, спросим, агрессии? Германские войска к 22 июня 1941 г. не находились на своей территории, а на захваченной ими земле в результате нападения на Польшу или на земле своих союзников. И если бы Красная армия нанесла упреждающий удар, то он не пришелся бы по германской территории. Ведь никто же не будет ждать того момента, когда змея совершит бросок и ужалит. Самый лучший способ защиты — нанести удар по изготовившемуся к броску гаду, или, в крайнем случае, убежать, если, конечно удастся.
Итак, Сталин регулярно получал различные данные из разных источников о военных приготовлениях Германии. Не все они были достоверны, иные противоречили ранее добытым сведениям, а то и граничили с правдой. Сложно, как бывший разведчик сужу, оценить всю совокупность данных и сделать необходимый, правильный вывод.
Так, в марте 1941 г. советский военный атташе в Белграде сообщал, что Германия отказалась от атаки английских островов и ближайшей задачей поставлен «захват Украины и
Баку, которая должна осуществиться в апреле-мае текущего года»[78]. В том же месяце, 20-го числа начальник Главного разведывательного управления генерал Ф. И. Голиков представил И. В. Сталину доклад, в котором излагались варианты возможных направлений ударов войск вермахта при нападении на Советский Союз. Как потом выяснилось, что они отражали наметки действий по плану «Барбаросса», а в одном из вариантов, по существу, содержалась суть этого плана. Однако выводы, сделанные Голиковым из приведенных в докладе сведений, по существу обесценивали все их значение и вводили Сталина в заблуждение:
«1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира.
2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки»[79].
Таким образом, генерал Голиков фактически попал под обаяние директивы Кейтеля о дезинформации советского руководства.
10 апреля Сталину были представлены агентурные данные о предполагаемом начале военных действий Германии против СССР в конце июня. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, занимавший в 1941 г. пост начальника Генштаба Красной армии, готовясь в 1956 г. к выступлению на Пленуме ЦК КПСС, отмечал, что И. В. Сталин и председатель Совнаркома
В. М. Молотов знали о концентрации германских войск у советских границ. В качестве примера Жуков сослался на свое донесение, направленное Молотову. В нем приводились примеры массовых нарушений государственной границы СССР германскими самолетами за период с 1 по 10 апреля. Полеты осуществлялись на глубину 90-200 км от границы с целью сбора разведывательных сведений и фотографирования местности. Начальник Генштаба просил председателя СНК «доложить этот вопрос тов. Сталину и принять возможные мероприятия»[80].
Несмотря на данные разведки о возможном нападении противника 15, 22 или 25 июня, Сталин полагал, что в обстановке, близкой к победоносному завершению войны с Англией, Гитлер не пойдет на гибельную для Германии войну на два фронта. Кроме того, Сталин считал, что английское правительство крайне заинтересовано в том, чтобы спровоцировать войну Германии против СССР. Поэтому он оценил как провокационные меморандум правительства Великобритании от 18 апреля (в нем говорилось, что в случае затягивания войны
Великобритания может прийти к мысли об ее окончании на германских условиях) и доставленное ему 19 апреля письмо У. Черчилля, содержавшее предупреждение об интенсивной подготовке Германии к нападению на СССР.
Чем же занимался Генеральный штаб в преддверие нападения нацисткой Германии на Советский Союз?
Мы уже говорили о том, что в Генеральном штабе Сухопутных войск вермахта с 29 ноября по 7 декабря была проведена военная игра по проверке наработок к плану нападения на Советский Союз. В Красной армии на исходе сорокового года также произошли знаковые события. В конце декабря в Москве состоялось совещание высшего командного состава РККА. Его участниками стали руководящие сотрудники Наркомата обороны и Генерального штаба, начальники Центральных управлений, командующие, члены военных советов и начальники штабов военных округов, армий, начальники военных академий, генерал-инспекторы родов войск, командиры некоторых корпусов, дивизий, всего более 270 человек[81].
На совещании свои доклады представили начальник Генерального штаба РККА генерал армии К. А. Мерецков на тему «Итоги и задачи боевой подготовки сухопутных войск, ВВС и оперативной подготовки высшего комсостава», начальник Главного управления ВВС Красной армии генерал-лейтенант авиации П. В. Рычагов на тему «Военно-Воздушные Силы в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе», командующий войсками Киевского особого военного округа генерал армии Г. К. Жуков на тему «Характер современной наступательной операции», командующий войсками Московского военного округа генерал армии И. В. Тюленев на тему «Характер современной оборонительной операции», командующий войсками Западного Особого военного округа генерал армии Д. Г. Павлов на тему «Использование механизированных соединений в современно наступательной операции и ввод механизированного корпуса в прорыв», генерал-инспектор пехоты генерал-лейтенант А. К. Смирнов не тему «Бой стрелковой дивизии в наступлении и обороне».
На совещании в целом были сделаны правильные выводы о характере и качественных особенностях возможной войны, определены принципиальные взгляды на наступательную операцию, массированное использование новейших средств вооруженной борьбы. Однако в заключительной речи наркома обороны маршала Советского Союза С. К. Тимошенко были высказаны не совсем безупречные суждения. Его вывод о том, что «в смысле стратегического творчества опыт войны в Европе, пожалуй, не дает ничего нового», вызывает недоумение. Ведь к тому времени уже для многих было ясно, что эта война с ее военно-политическими замыслами, методами развязывания, масштабностью, глубиной и скоротечностью операций, комплексным использованием видов вооруженных сил и родов войск для достижения политических и стратегических целей знаменовала качественно новый этап развития военного искусства.
Сразу же после совещания под руководством маршала С. К. Тимошенко были проведены две двусторонние оперативно-стратегические игры на картах[82]. К этому времени Генеральный штаб Красной армии не располагал достоверными данными о планах вероятного противника. Поэтому основой заданий оперативно-стратегических игр стали устаревшие к тому времени сведения о возможных планах нацистской Германии.
В ходе первой игры, состоявшейся 2–6 января 1941 г., «восточными» (Северо-Западный фронт) командовал генерал армии Д. Г. Павлов, а «западными» (Северо-Восточный фронт вероятного противника в войне) — генерал армии Г. К. Жуков. По условиям игры «западные» в союзе с «северо-западными», «северными» и «юго-западными» выступили против «восточных». Они упредили «восточных» в развертывании и 15 июля 1941 г. начали наступление. Почему наступление условного противника началось именно 15 июля? Этот срок советское руководство считало наиболее вероятным началом нападения Германии на СССР.
Главный удар «западные», имея значительное преимущество в силах и средствах, нанесли южнее Бреста в направлении Владимир-Волынский, Тернополь. К северу от Демблина до Балтийского моря «западные», объединенные в Восточный и Северо-Восточный фронты, в интересах главного удара перешли в наступление с задачей разгромить белостокско-волковысскую и каунасскую группировки «восточных» и к исходу условной даты, 15 августа, выйти на линию Барановичи — Двинск — Рига.
Войска Северо-Восточного фронта «западных», перейдя государственную границу, углубились вглубь на 70-120 км, но под контрударами «восточных» начали отход на заранее подготовленный к обороне рубеж, имея задачей до подхода резервов сдержать наступление «восточных». В свою очередь Северо-Западный фронт «восточных», отразив наступление «западных», вышел к линии государственной границы и получил задачу: разгромить «западных» в Восточной Пруссии. Справа от него Северный фронт должен был перейти в наступление с целью разгрома войск, безуспешно наступавших на Ленинград. Слева Западный фронт, обеспечивая операцию Северо-Западного фронта наступлением на Варшаву, должен был выйти на р. Висла.
Г. К. Жуков, оценив обстановку, решил, прочно опираясь на укрепленные районы и рубежи Восточной Пруссии и не допуская вторжения противника на территорию «западных», продолжать сосредоточение подходящих резервов и одновременно наносить короткие удары с целью истощения противника, а затем перейти в общее наступление и выйти на линию Минск — Двинск — Рига. Д. Г. Павлов, учитывая, что фронт «восточных» приобрел общее превосходство над «западными», принял решение разгромить их до подхода резервов противника.
Поначалу удары «восточных» возымели успех, но затем ситуация изменилась. Подтянув резервы, Жуков сформировал крупную группировку войск и мощным ударом прорвал фронт «восточных». Одновременно контрударом были разгромлены их силы, переправившиеся через Западный Буг, а затем была окружена и уничтожена еще одна крупная группировка противника. Еще около 20 стрелковых дивизий и до четырех танковых бригад «восточных» к моменту окончания первой игры оказались под угрозой полного окружения и разгрома.
В ходе второй игры роль Г. К. Жукова изменилась — теперь он командовал Юго-Западным фронтом «восточных». По условиям второй игры на стороне «западных» действовали теперь два фронта — Южный и Юго-Восточный. Войска Южного фронта возглавлял генерал-полковник Ф. И. Кузнецов (командующий войсками Прибалтийского Особого военного округа), Юго-Восточного — Д. Г. Павлов. По легенде игры «западные» в союзе с «юго-западными» и «южными» начали войну против «восточных», перейдя в наступление двумя упомянутыми фронтами.
И вновь Жуков продемонстрировал недюжинный оперативный талант, стремясь, прежде всего, бить противника по частям, не допуская соединения его ударных группировок. Умело концентрируя собственные силы, нанося удары в стыки противостоящих соединений, используя ложные маневры, он в конце концов разъединил армии «западных» на отдельные оперативные группы и подготовил внушительный удар стратегического значения.
Игры принесли несомненную пользу его участникам. Военный историк П. Н. Бобылев, детально исследовавший ход этих учений на картах, отмечал, что «высший командный состав РККА получил хорошую практику в оценке обстановки и принятии решений в сложных условиях, в планировании и материально-техническом обеспечении фронтовых и армейских операций, в вождении крупных подвижных соединений во взаимодействии с авиацией». Но начало Великой Отечественной войны показало, что в январе 1941 г. оперативно-стратегическое звено командного состава РККА разыгрывало на картах такой вариант военных действий, который реальными «западными», то есть Германией, не намечался. Большинство участников игр руководили в них соединениями безотносительно к тому, какие должности они фактически занимали в начале 1941 г.
Разбор игр проводил И. В. Сталин, который был явно недоволен действиями «восточных», а также итоговым докладом начальника Генерального штаба генерала армии К. А. Мерецкова. В результате Мерецков был освобожден от должности, а начальником Генштаба назначен генерал армии Г. К. Жуков. К исполнению новых обязанностей он приступил 1 февраля 1941 г.
В этом месяце в Генеральном штабе была завершена разработка последнего варианта мобилизационного плана, получившего наименование МП-41. По нему намечалось развернуть Вооруженные Силы СССР в количестве 344 расчетных дивизий, из них стрелковых, горнострелковых и мотострелковых — 198, моторизованных — 31, танковых — 61, кавалерийских — 13[83]. Реализация мобилизационного плана требовала призвать из запаса около 5 млн человек, в том числе до 600 тыс. офицеров и 885 тыс. человек младшего начальствующего состава[84]. Кроме того, предусматривалась передача Вооруженным Силам из народного хозяйства 248 тыс. автомобилей, около 36 тыс. тракторов и 730 тыс. лошадей. Обеспечение войск вооружением и боевой техникой планировалось осуществить за счет войсковых запасов, хранящихся на складах военных округов и центра, а также за счет поступления из промышленности в 1941–1942 гг. В мобилизационном плане при подъеме по варианту «Запад» численность западных военных округов определялась в 6,5 млн человек при общей численности войск (без формирований гражданских наркоматов) 7,85 млн человек (в действительности к началу войны численность западных округов составляла всего 2902 тыс. человек)[85].
После утверждения мобилизационного плана генерал армии Жуков направил в марте в округа директивы с разъяснением порядка его разработки и обеспечения. Срок отработки планов на местах он установил до 1 мая, а затем перенес на 20 июля. К сожалению, округа и войска до начала войны так и не сумели детально отработать весь комплекс стоявших перед ними задач.
В конце февраля нарком обороны маршал Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии Жуков провели совещание сотрудников Генштаба по вопросу состояния железных, шоссейных и грунтовых дорог. Выводы в основном сводились к следующему: сеть шоссейных дорог в западных областях Белоруссии и Украины находится в плохом состоянии. Многие мосты не выдерживают веса средних танков и артиллерии, а проселочные дороги требуют капитального ремонта. Нарком обороны отмечал, что в 1940 г. по заданию ЦК ВКП(б) наркомат путей сообщения разработал 7-летний план технической реконструкции западных железных дорог. Однако пока ничего серьезного не сделано, кроме перешивки колеи и элементарных работ по приспособлению железнодорожных сооружений под погрузку и выгрузку войск и вооружения.
К 11 марта был подготовлен уточненный план стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на Западе и Востоке[86]. По оценке Генштаба, Германия имела развернутыми 225 пехотных, 20 танковых и 15 моторизованных дивизий, 20 тыс. полевых орудий, 10 тыс. танков и до 15 тыс. самолетов. Из этого числа у границ СССР были сосредоточены 76 дивизий, в том числе 6 танковых и 7 моторизованных, а в Румынии и Болгарии — около 35 дивизий. При условии окончания войны с Англией предполагалось, что Германия направит против Советского Союза до 200 дивизий, из них до 165 пехотных, 20 танковых и 15 моторизованных. Всего с учетом войск Финляндии, Румынии и Венгрии могло быть развернуто на западных границах 268 дивизий, 20 050 орудий, 10 810 танков и 11 600 самолетов. На Востоке Япония вместе с Маньчжоу-Го может выставить до 60 пехотных дивизий, 1 кавалерийскую дивизию, 27 смешанных и 6 кавалерийских бригад, 1200 танков и танкеток, 850 тяжелых орудий, 3000 самолетов.
Но, опять-таки, как и ранее в плане стратегического развертывания от 18 сентября 1940 г.[87], отмечалось, что Генштаб не имеет документальных данных об оперативных планах вероятных противников. Поэтому были высказаны во многом уже устоявшиеся предположения: «Германия вероятнее всего развернет свои главные силы на юго-востоке от Седлец до Венгрии с тем, чтобы ударом на Бердичев, Киев захватить Украину. Этот удар, по-видимому, будет сопровождаться вспомогательным ударом на севере из Восточной Пруссии на Двинск и Ригу или концентрическими ударами со стороны Сувалки и Бреста на Волковысск — Барановичи». Не исключалась возможность выступления Финляндии на северо-западе и румынской армии — на юге. Ожидалось, что Германия развернет: к северу от нижнего течения р. Западный Буг до Балтийского моря — 30–40 пехотных, 3–5 танковых, 2–4 моторизованные дивизии, до 3570 орудий и до 2000 танков; к югу от р. Западный Буг до границы с Венгрией — до 110 пехотных, 14 танковых, 10 моторизованных дивизий, до 11,5 тыс. орудий, 7,5 тыс. танков и большую часть своей авиации. Одновременно допускалась вероятность сосредоточения главных сил германской армии в Восточной Пруссии и на варшавском направлении, чтобы через Литву нанести и развернуть главный удар в направлении на Ригу или на Ковно, Двинск. Кроме того, ожидалось нанесение вспомогательных концентрических ударов со стороны Ломжи и Бреста с последующим их развитием в направлении Барановичи — Минск.
Стратегическое развертывание Вооруженных Сил предлагалось проводить с учетом вероятности ведения военных действий на два фронта. Основные силы предусматривалось развернуть на Западе и финском фронте: 171 стрелковую, 27 мотострелковых, 54 танковых и 7 кавалерийских дивизий, 2 отдельные стрелковые бригады, 253 авиационных полка. Отмечалось, что «развертывание главных сил Красной Армии на Западе с группировкой главных сил против Восточной Пруссии и на варшавском направлении вызывает серьезные опасения в том, что борьба на этом фронте может привести к затяжным боям».
С 12 по 20 марта Генеральный штаб провел полевую поездку штабов Ленинградского, Уральского и Орловского военных округов с целью проверки подготовки фронтового и армейского управлений в организации и проведении наступательной операции зимой на труднодоступной местности и ведении борьбы с противником, перешедшим в контрнаступление. Тема была не случайной — отголоски войны с Финляндией продолжали сказываться.
Что же показала полевая поездка? В подготовке высшего комсостава имелись существенные недочеты: недостаточно глубокая оценка обстановки и как следствие принятие необоснованного и неверного решения; неумение правильно формулировать замысел операции и определить в ней место и роль своей армии (корпуса); неумение учитывать влияние местности на ход операции; фронтовая операция на первом этапе рассматривалась как частная операция одной армии; направление главного удара не имело четко выраженной группировки войск и решительное превосходство на этом направлении не создавалось; механизированные соединения использовались не на главном направлении для решения оперативных задач, а в тесной связи с пехотой; задачи авиации ставились без учета ее возможностей; авиадесантная бригада применялась изолированно без взаимодействия с механизированными соединениями и др.[88] Если говорить кратко, то полевая поездка, как отмечал командующий Киевским особым военным округом генерал-полковник М. П. Кирпонос в своей директиве № А/0061 от 18 апреля, вскрыла «низкую оперативную и штабную подготовку фронтового и армейских управлений».
И, это не было случайным. К рассматриваемому времени разработка основных положений военной стратегии находилась не на должном уровне. Нами уже отмечалось, что в Красной Армии была разработана теория глубокой операции. Однако во второй половине 30-х годов, когда начались массовые репрессии в армии и на флоте, о ней по инициативе тогдашнего наркома обороны маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова постарались забыть. И, лишь в декабре 1940 г. снова вспомнили о глубокой наступательной операции. Но время для ее освоения было упущено. Теория стратегической обороны и ведения фронтовой оборонительной операции, как и прежде, ограничивалась теми положениями, что имели отношение к действиям сил прикрытия в начале войны. Предполагалось, что в ходе ее войскам не понадобится прибегать к длительной обороне, а тем более в широких масштабах, что отрицательно сказалось на ведении оперативной и стратегической обороны на начальном этапе Великой Отечественной войны.
По указанию Г. К. Жукова, в соответствии с уточненным планом стратегического развертывания, начальник Оперативного управления Генштаба генерал А. М. Василевский подготовил 10 апреля директиву по оперативному развертыванию войск приграничных военных округов. В частности, для Западного особого военного округа указывалось: «Основные задачи: с переходом в наступление ЮЗФ (Юго-Западный фронт. — Авт.) — ударом левого крыла Западного фронта в общем направлении на Седлец — Радом наступать с ЮЗФ, разбить люблинско-радомскую группировку противника. Ближайшая задача овладеть Седлец, Луков и захватить переправы через р. Висла. Разработать план первой операции 13-й и 4-й армий и план обороны 3-й и 10-й армий»[89]. Таким образом, по-прежнему исходили из устоявшейся стратегической аксиомы: а) главная угроза — на юго-западном направлении; б) наносим встречный удар, немедленно переходим в контрнаступление и громим вражеские группировки.
В марте Генеральный штаб закончил разработку мобилизационного плана для промышленности по производству военной продукции на случай войны. Г. К. Жуков вместе со своим заместителем генералом В. Д. Соколовским представил его председателю Комитета обороны при СНК СССР К. Е. Ворошилову. Время шло, а решения не принимались, и тогда Жуков был вынужден доложить лично Сталину об отсутствии промышленного мобилизационного плана. Проект плана было поручено рассмотреть Н. А. Вознесенскому, группе руководителей наркоматов и Госплана, но время все равно оказалось упущенным.
В течение весны генерал армии Жуков организовал работу по увеличению неприкосновенных запасов всех западных приграничных округов за счет государственных резервов по горючему, продовольствию и вещевому снабжению. Нарком обороны и Генеральный штаб считали необходимым в условиях надвигающейся войны подтянуть материально-технические средства ближе к войскам. Решение правильное. Но никто не ожидал, чем обернется начальный период войны. После быстрого прорыва фронта врагу удалось в короткий срок захватить значительные материально-технические запасы.
Одновременно велись работы по строительству полевых аэродромов и бетонных взлетно-посадочных полос на постоянных аэродромах. Однако из-за нехватки сил и средств завершить намеченное к началу войны не удалось. В результате авиация в отдельных районах базировалась недалеко от границы.
Масса проблем возникала со строительством укрепленных районов на новой, отодвинутой к западу границе, с использованием старых укрепрайонов. 8 апреля Генеральный штаб направил командующим Западным и Киевским особыми военными округами распоряжение, в котором обязывал провести ряд мероприятий по созданию новых и использованию старых укрепрайонов, в том числе сформировать кадры управлений укрепрайонами. А через несколько дней в приграничные округа была направлена еще одна директива, предписывающая «все имеющееся в округе вооружение для укрепленных районов срочно смонтировать в боевые сооружения и последние привести в боевую готовность», а при отсутствии специального вооружения «установить временно (с простой заделкой) в амбразурные проемы и короба пулеметы на полевых станках и, где возможно, орудия»[90].
Во второй половине апреля в целях усиления состава западных приграничных военных округов началось формирование 10 артиллерийских противотанковых бригад РГК и 4 воздушно-десантных корпусов. 26 апреля военные советы Забайкальского и Дальневосточного военных округов получили указание подготовить к отправке на запад один механизированный, два стрелковых корпуса, две воздушно-десантные дивизии. Одновременно директивой Генштаба № орг/3/522698 ставится задача перевести к 1 июля 1941 г. авиационный тыл ВВС на новую систему и организовать новые районы авиационного базирования[91].
5 мая в Большом Кремлевском дворце состоялось торжественное собрание, посвященное выпуску командиров, окончивших военные академии и военные факультеты гражданских вузов. Перед его участниками выступил Сталин. Поздравив выпускников с окончанием учебы, он отметил, что за последние три — четыре года был создана новая армия, вооруженная современной военной техникой. На банкете, устроенном после приема выпускников, Сталин, в ответ на тост одного из присутствовавших за мирную сталинскую внешнюю политику, сделал поправку: «Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны — теперь надо перейти от обороны к наступлению. Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия — армия наступательная»[92].
Но о каком наступлении, могла идти речь, если, даже, к обороне по-настоящему не успели подготовиться?
В тот день, когда Сталин выступал на приеме в честь выпускников военных академий, начальник Главного разведывательного управления генерал Голиков подписал новое разведывательное сообщение. В нем были сделаны следующие выводы:
«1. За два месяца количество немецких дивизий в приграничной зоне против СССР увеличилось на 37 дивизий (с 70 до 107). Из них число танковых дивизий возросло с 6 до 12 дивизий. С румынской и венгерской армиями это составит около 130 дивизий.
2. Необходимо считаться с дальнейшим усилением немецкого сосредоточения против СССР за счет освободившихся войск в Югославии с их группировкой в районе Протектората и на территории Румынии.
3. Вероятно дальнейшее усиление немецких войск на территории Норвегии, северонорвежская группировка которых в перспективе может быть использована против СССР через Финляндию и морем.
4. Наличные силы немецких войск для действий на Ближнем Востоке к данному времени выражаются в 40 дивизиях, их которых 25 в Греции и 15 в Болгарии. В этих же целях сосредоточено до двух парашютных дивизий с вероятным их использованием в Ираке»[93].
6 мая нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов доложил И. В. Сталину, что военно-морской атташе в Берлине капитан 1 ранга Воронцов доносит:
«Советско-подданный Бозер (еврей, бывший литовский подданный) сообщил помощнику нашего моратташе, что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию. Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах.
Попытка выяснить первоисточник сведений и расширить эту информацию пока результатов не дала, т. к. Бозер от этого уклонился. Работа с ним и проверка сведений продолжаются.
Полагаю, что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу с тем, чтобы дошли до нашего Правительства и проверить, как на это будет реагировать СССР»[94].
8 мая ТАСС опроверг слухи о сосредоточении советских войск на западных границах. На следующий день СССР разорвал дипломатические отношения с эмигрантскими правительствами Бельгии, Норвегии и Югославии, а 12 мая признал прогерманский режим в Ираке.
ТАСС делало свое дело, а Генеральный штаб — свое, хотя и не в полном объеме. 13 мая внутренние военные округа получили директиву Генштаба о начале выдвижения войск на запад. С Урала шла в район Великих Лук 22-я армия; из Приволжского военного округа в район Гомеля — 21-я армия; из Северо-Кавказского военного округа в район Белой Церкви — 19-я армия; из Харьковского военного округа на рубеж Западной Двины — 25-й стрелковый корпус; из Забайкалья на Украину в район Шепетовки — 16-я армия. Всего в мае перебрасывалось из внутренних военных округов ближе к западным границам 28 стрелковых дивизий и четыре армейских управления. Однако дивизии насчитывали в своем составе по 8–9 тыс. человек и не располагали полностью предусмотренной по штату боевой техникой.
14 мая нарком обороны маршал Тимошенко распорядился осуществить досрочный выпуск курсантов военных училищ и немедленно отправить их в войска. Командующим войсками приграничных военных округов были направлены директивы, в которых требовалось «с целью прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск» разработать детальные планы обороны государственной границы, противодесантной и противовоздушной обороны[95]. Западный особый военный округ должен был разработать эти планы к 20 мая, Ленинградский и Киевский особый — к 25 мая, Прибалтийский особый — к 30 мая. В качестве задач обороны ставилось: не допустить вторжения наземного и воздушного противника, высадки его воздушных и морских десантов; прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание своих войск. Никаких задач наступательного порядка войскам западных приграничных военных округов не предписывалось. Вместо них предусматривалась оборона на всю оперативную глубину, а в стратегическом масштабе — вплоть до дальних подступов к Москве. В директивах содержались указания по эвакуации, минированию и подрыву некоторых важных объектов.
В то же время генерал армии Жуков считал необходимым иметь план, в котором предусматривалось нанесение упреждающего удара по возможному противнику. Генерал Василевский получил указание разработать проект «Соображений по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками». Такой документ был подготовлен к 15 мая[96]. Он был написан от руки, адресован председателю Совета Народных Комиссаров СССР и не подписан ни наркомом обороны маршалом Тимошенко, ни начальником Генштаба генералом армии Жуковым.
В документе говорилось: «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».
А. М. Василевский, человек с даром стратегического предвидения, сумел правильно определить намерение противника. По его мнению, первой стратегической целью действий Красной армии должен быть разгром главных сил вермахта, развертываемых южнее линии Брест — Демблин, и выход к 30-му дню операции севернее рубежа Остроленка, р. Нарев, Ловичь, Лодзь, Крейцбург, Опельн, Оломоуц. В качестве последующей стратегической цели намечалось перейти в наступление из района Катовице в северном или северо-западном направлении, разгромить крупные силы врага в центре и на северном крыле германского фронта и овладеть территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии.
Исходя из этого, определялась ближайшая задача — разгром германской армии восточнее р. Висла и выход на краковском направлении на рубеж рек Нарев, Висла и овладение районом Катовице. Для решения этой задачи предусматривалось нанести: главный удар силами Юго-Западного фронта в направлении Краков, Катовице и отрезать Германию от ее южных союзников; вспомогательный удар левым крылом Западного фронта в направлении на Варшаву, Демблин с целью оковывания варшавской группировки и овладения Варшавой, а также содействия Юго-Западному фронту в разгроме люблинской группировки. Кроме того, намечалось вести активную оборону против Финляндии, Восточной Пруссии, Венгрии, Румынии и быть готовыми к нанесению ударов против Румынии при благоприятной обстановке.
Переход в наступление с рубежа Чишев, Людовлено планировалось осуществить силами 152 дивизий против 100 германских. На других участках государственной границы предусматривалось вести активную оборону.
В разработанном генералом Василевском документе были намечены задачи фронтов.
Северному фронту (Ленинградский военный округ) предстояло оборонять Ленинград, порт Мурманск, Кировскую железную дорогу, и совместно с Балтийским флотом обеспечить полное господство в водах Финского залива. Северо-Западному фронту задача была определена на схеме, которой мы не располагаем. Западный фронт должен был обороняться, а с переходом Юго-Западного фронта в наступление нанести удар левым крылом в направлении Варшавы и Седлец — Радом, разгромить варшавскую группировку и овладеть Варшавой во взаимодействии с Юго-Западным фронтом. Кроме того, Западный фронт должен был разбить люблинско-радомскую группировку противника, выйти на р. Висла и подвижными частями овладеть Радомом.
Ответственные задачи возлагались на Юго-Западный фронт. Во-первых, концентрическим ударом армий правого крыла окружить и уничтожить основную группировку противника восточнее р. Висла в районе Люблина. Во-вторых, одновременно ударом с рубежа Сенова, Перемышль, Любавнеха разгромить противника на краковском и сандомирско-келецком направлении, овладеть районом Краков, Катовице, Кельце, имея в виду в дальнейшем наступать из этого района в северном или северо-западном направлении для разгрома крупных сил северного крыла фронта противника и овладения территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии. В-третьих, прочно оборонять государственную границу с Венгрией и Румынией и быть готовым к нанесению мощных ударов против Румынии из района Черновиц и Кишинева с ближайшей целью — разгромить северное крыло румынской армии и выйти на рубеж р. Молдова, Яссы.
Сталин не только отклонил предложение об упреждающем ударе, но и ответил категорическим отказом на просьбы Тимошенко и Жукова разрешить привести в боевую готовность войска приграничных округов, обвинив их в стремлении спровоцировать Германию на нападение, дать Гитлеру повод для агрессии. 16 мая Иосиф Виссарионович приказал своему секретарю А. Н. Поскребышеву вызвать Жукова. «Сталин был сильно разгневан моей докладной и поручил передать мне, — вспоминал Георгий Константинович, — чтобы я впредь такие записки “для прокурора” больше не писал: что председатель Совнаркома более осведомлен о перспективах наших взаимоотношений с Германией, чем начальник Генштаба, что Советский Союз имеет еще достаточно времени, чтобы подготовиться к решающей схватке с фашизмом. А реализация моих предложений была бы только на руку врагам Советской власти»[97].
В то же время Сталин был обеспокоен состоянием обороны страны. Ему не хотелось повторять горькие уроки советско-финляндской войны. Поэтому в конце мая он собрал расширенное заседание Политбюро ЦК ВКП(б), на котором с докладом о состоянии подготовки страны к обороне выступил начальник Генерального штаба. Его выступление позволяет представить полную картину состояния дел в Вооруженных Силах за три с небольшим недели до начала Великой Отечественной войны[98].
Прежде всего, генерал армии Г. К. Жуков подчеркнул неотложность проведения в стране всеобщей мобилизации, обосновав это тревожными цифрами: из 170 дивизий и 2 бригад в приграничных военных округах 19 дивизий имеют численность 5–6 тыс. человек (штат военного времени — 14,5 тыс.), 7 кавалерийских дивизий — в среднем по 6 тыс., 144 дивизии насчитывают по 8–9 тыс. человек. Во внутренних округах большинство дивизий содержится по сокращенным штатам, многие же стрелковые дивизии только начали формироваться. Крайне медленными темпами идет вооружение войск танками КВ и Т-34 — они стали поступать только со второй половины 1940 г. в основном в бронетанковые училища и войска приграничных округов. При этом некоторыми танковыми заводами не выполняются планы.
Прекрасно понимания, какие силы в современной войне выполняют главную ударную роль, начальник Генштаба заострил внимание на проблеме механизированных соединений: из 20 намеченных к формированию пока создано всего 9 корпусов. Для полного укомплектования новых механизированных корпусов требуется 16,6 тыс. танков только новых типов, а всего — около 32 тыс. танков. Однако пришлось констатировать: такого количества машин в течение одного года просто неоткуда взять. Существенно отстает и подготовка кадров для механизированных соединений.
Состояние артиллерии также не вызывало оптимизма. Только войсковая артиллерия приграничных военных округов была укомплектована до штатных норм. Одновременно велось формирование 27 артиллерийских полков и 10 артиллерийских противотанковых бригад РГК. Однако Главное артиллерийское управление недооценивало такое мощное реактивное оружие, как БМ-13 («Катюши»). В существенном ускорении нуждается производство 82-мм и 120-мм минометов. В докладе подчеркивалось, что наиболее остро стоит вопрос об обеспечении воинских частей артиллерийскими снарядами и минами, в первую очередь для новейших артиллерийских систем.
В войсках наблюдалась огромная нехватка современных средств связи, фактически отсутствовали мобилизационные и неприкосновенные запасы имущества связи. К примеру, войска Западного особого военного округа были обеспечены радиостанциями только на 27 %, Киевского особого — на 30, а Прибалтийского особого — на 52 %.
Важнейшая проблема — строительство укрепленных рубежей вдоль государственной границы, состояние шоссейных и грунтовых дорог, железнодорожных линий. К концу мая 1941 г. на западной границе построено 2500 железобетонных сооружений, из коих 1000 вооружены УРовской артиллерией, а остальные 1500 — только пулеметами. Однако строительство укрепленных районов не завершено, что ставит границу в весьма уязвимое положение.
Особую озабоченность вызывала боеготовность Военно-воздушных сил. С 1 января 1939 г. по конец мая 1941 г. авиационная промышленность выпустила 17 745 боевых самолетов, из них лишь 3719 — новых типов. Однако примерно 75–80 % общего числа машин по своим летно-техническим данным уступают однотипным немецким самолетам. Новыми самолетами оснащено всего около 21 % авиационных частей. Одновременно начато формирование 25 новых авиационных дивизий, а также 5 воздушно-десантных корпусов, для которых не хватает боевой техники. Начальник Генштаба отмечал, что Военно-воздушные силы находятся в стадии реорганизации, перехода на новую материальную часть и переучивания летно-технического состава. И только через год-полтора они могут предстать в совершенно обновленном, мощном, боевом виде.
Отметив недостаточную оснащенность войск противовоздушной обороны, генерал армии Жуков охарактеризовал состояние Военно-морского флота. В его составе к концу мая 1941 г. имелось более 600 боевых кораблей, в том числе 3 линкора, 7 крейсеров, 49 эсминцев, 218 подводных лодок, а также 2529 самолетов. Личный состав подготовлен хорошо, командующие флотами, флотилиями и их штабы готовы к боевым операциям. В то же время мало внимания уделялось береговой и противовоздушной обороне, минно-торпедному вооружению.
Начальник Генштаба привел еще несколько данных, характеризующих боеготовность Вооруженных Сил. На 1 января 1941 г. в сухопутных войсках, ВВС, на флоте, в войсках ПВО насчитывалось более 4,2 млн человек. Для подготовки квалифицированных командных и политических кадров действовало 19 академий, 10 факультетов при гражданских вузах, 7 высших военно-морских и 203 военных училища. Несмотря на это, вопрос о командных кадрах продолжал оставаться острым, так как массовое выдвижение на высшие командные должности молодых командиров привело к снижению на какое-то время боеспособности армии. В войсках ощущается недостаток квалифицированного командного состава, специалистов-танкистов, артиллеристов и летно-технического состава. В качестве позитивного момента было отмечено, что «созданы стратегические запасы горюче-смазочных материалов, продовольствия, обмундирования, которых, в случае войны, хватит на несколько лет».
В завершение начальник Генштаба подчеркнул, что «современный период в развитии наших вооруженных сил — это период коренных военных реформ, поиск новых способов наиболее эффективного использования боевой техники, улучшения всей системы боевой подготовки войск, выработки советской военной доктрины». Учащимся военных академий прививается мысль, что войны в нынешнюю эпоху не объявляются, что агрессор стремится иметь на своей стороне все преимущества внезапного нападения, поэтому каждая воинская часть должна быть готова в любую минуту к отражению нападения. «Военная стратегия строится главным образом на правильном утверждении, что только наступательными действиями можно разгромить агрессора, — говорил Жуков. — К сожалению, другие варианты борьбы — встречные сражения, вынужденные отступательные действия, бои в условиях окружения (если брать, конечно, не отдельные работы, а направление в преподавании военных дисциплин) — рассматриваются недостаточно основательно». В этом Жукова был прав. Война показала, что, недостаточное внимание данным видам боевых действий стало одно одной из причин поражений в начальном периоде и больших потерь войск Красной армии.
После того как Жуков закончил свое выступление, нарком иностранных дел Молотов спросил, почему Генеральный штаб долго мирился с такими большими недостатками в подготовке к обороне страны? На это ответил Сталин. Он сказал, что Жуков возглавляет Генеральный штаб всего несколько месяцев, а потому не может отвечать за оставленное ему наследство.
Здесь необходимо отметить, что со стороны политического и государственного руководства СССР роль Генерального штаба недооценивалась, а частые изменения в его организации сказались на подготовке страны и ее Вооруженных Сил к отражению агрессии. К тому же частая смена начальников Генштаба не способствовала его планомерной и эффективной работе. В отличие от практики генеральных штабов зарубежных государств, где пребывание на таком ответственном посту до десяти лет считалось вполне нормальным, целесообразным и даже необходимым явлением, в Советском Союзе этому не придавали значение. С мая 1937 г. по август 1940 г. (более трех лет) Генштаб возглавлял Б. М. Шапошников. Его на этом посту сменил К. А. Мерецков, но уже через пять месяцев на пост начальника Генштаба был назначен Г. К. Жуков. Смена начальников Генштаба, как правило, сопровождалась малообоснованными перемещениями начальников управлений, отделов и их заместителей. Например, с осени 1940 г. идо начала Великой Отечественной войны сменилось четыре начальника ведущего — Оперативного управления Генерального штаба.
Сталин, подводя итог заседанию, практически поддержал все принципиальные выводы начальника Генштаба[99]. Он отметил, что часть командных кадров — люди молодые, недавно выдвинутые на командные должности, не имеющие достаточного военного опыта. Сталин согласился с мнением Жукова о том, что нельзя полностью разоружать укрепленные районы на старой границе, а необходимо сохранить на разоружаемых участках не только пулеметы, но и часть артиллерийского вооружения. Отвечающим за авиацию ставилась задача ускорить поступление в авиационные части новой техники. Для войск противовоздушной обороны первоочередной задачей являлась организация надежного прикрытия промышленных центров, чтобы не дать противнику возможности, в случае войны, уничтожить экономический потенциал Советского Союза. Наркому ВМФ было поручено в кратчайшие сроки усилить береговую и противовоздушную оборону, устранить недостатки в минно-торпедном вооружении. Наркому среднего машиностроения В. А. Малышеву предписывалось обратить особое внимание на создание условий для более быстрого развития промышленности на Урале и на Востоке, наладить бесперебойную работу металлургических заводов в Забайкалье и на Амуре, предприятий цветной металлургии в Средней Азии. Особое внимание следовало обратить в созданных новых промышленных районах на работу гидростанций, автосборочных заводов, трубопрокатных предприятий и алюминиевых комбинатов. Сталин подчеркнул, что надо продумать и подработать первоочередные конкретные предложения по устранению недостатков в подготовке страны к обороне и внести их в правительство для принятия решения. При этом следовало исходить из реальных возможностей.
Итак, менее чем за месяц до нападения нацистской Германии на Советский Союз, его вооруженные силы находились в стадии «коренных военных реформ», поиска новых способов использования боевой техники, технического перевооружения и совершенствования организационно-штатной структуры. Высшее военное руководство еще не овладело, как показал опыт стратегических военных игр, способами ведения стратегического наступления и обороны, встречного сражения, отступления и боевых действий в окружении. Это все и объясняет, наряду с недооценкой Сталиным возможности развязывания Гитлером в ближайшее время войны против СССР, причины поражения Красной армии в начальном периоде войны.
Какие же меры по подготовке страны к отражению возможной агрессии были приняты после заседания политбюро ЦК ВКП(б)?
В конце мая Генеральный штаб дал указание командующим войсками военных округов срочно приступить к подготовке командных пунктов. В конце мая — начале июня в соответствии с планом МП-41 был проведен призыв 793,5 тыс. военнообязанных запаса для укомплектования 21 дивизии приграничных округов, частей артиллерии, ПВО и укрепленных районов[100]. 4 июня политбюро ЦК ВКП(б) постановило увеличить численность Красной армии по мирному времени на 120 695 человек и по военному времени на 239 566 человек.
Это все были робкие шаги, вызванные боязнью «спровоцировать» Гитлера, который уже давно был готов к нападению на Советский Союз. Сталин по-прежнему решительно пресекал все инициативы на местах. Так, в начале июня военный совет Киевского особого военного округа по предложению генерал-полковника М. П. Кирпоноса принял верное решение о выводе части сил постоянных гарнизонов укрепленных районов в предполье с целью приведения в боевую готовность построенных там деревоземляных огневых точек. Об этом приказе начальник пограничных войск НКВД Украины Т. А. Строкач донес наркому внутренних дел Л. П. Берии, который немедленно передал полученную информацию Сталину. В результате Жукову и Тимошенко был учинен настоящий разнос и запрещено производить какие-либо выдвижения войск на передовые рубежи без личного указания Сталина. Начальник Генштаба вынужден телеграфировать Кирпоносу: «Донесите для доклада народному комиссару обороны, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье. Такие действия могут немедленно спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чреваты всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и донесите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение». На следующий день Жуков предписал всем командующим западными приграничными военными округами «полосу предполья без особого на то приказания полевыми и УР-овскими частями не занимать, а охрану сооружений предполья организовать службой часовых и патрулированием»[101].
Командующие войсками приграничных военных округов М. П. Кирпонос, Д. Г. Павлов и Ф. И. Кузнецов по указанию Сталина были вызваны в Москву, где получили от Тимошенко и Жукова строжайшие указания о бдительности и недопущении поводов для провокации немцев на вооруженное столкновение с советскими войсками.
Несмотря на внушение, которое было сделано командующим приграничными военными округами, они на свой страх и риск продолжали проводить мероприятия по стратегическому развертыванию. Правда, это были все-таки робкие шаги. Например, 10 июня командующий Прибалтийским особым военным округом приказал привести в боевую готовность театр военных действий и определить на участке каждой армии пункты организации полевых складов, противотанковых мин, взрывчатых веществ и противопехотных заграждений. Одновременно предписывалось заготовить подручные материалы для устройства переправ через реки Вилия, Невяжа, Дубисса, подготовить понтонные полки для наводки мостов через Неман, а также провести рекогносцировку наиболее важных мостов с целью их последующего разрушения. Кроме того, требовалось привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону, все средства связи, подготовить к работе в боевой обстановке железнодорожное сообщение [102]. Наряду с этим, военные советы армий и командиры механизированных корпусов получили приказ начать выдвижение войск в предназначенные им по плану прикрытия полосы и районы, взяв с собой «только необходимое для жизни и боя».
Отнюдь не на все донесения разведки Сталин реагировал скептически. Так, полученные 12 июня сведения из Берлина настолько встревожили его, что начальник Генштаба смог направить в тот же день директиву командующим войсками приграничных военных округов с указанием с 12 по 15 июня вывести дивизии, расположенные в глубине, ближе к государственной границе. Командующий Киевским особым военным округом генерал Кирпонос приказал стрелковым дивизиям, расположенным в глубине, начать выдвижение в 20 часов 18 июня в полном составе, но без мобилизационных запасов. В Западном особом военном округе командиры стрелковых корпусов и дивизий получили устные распоряжения на выдвижение из глубины ближе к границе.
13 июня Жуков и Тимошенко попросили разрешения у Сталина привести войска приграничных военных округов в полную боевую готовность и развернуть первые эшелоны по плану прикрытия. Проведение в жизнь этого решения позволяло в определенной степени дать шанс войскам встретить противника, как говорится, во всеоружии. Но Сталин обещал подумать.
Почему же Сталин не верил в возможность нападения Германии? Во-первых, внешняя и военная разведки, если судить по опубликованным сведениям, сообщали несколько различных сроков нападения, которые (кроме 22 июня) не сбылись. Во-вторых, сыграла свою роль кампания по дезинформации советского руководства. В Германии распространялись слухи: Сталин приедет в Берлин, шьют уже красные флаги для встречи, предстоит скорое вторжение в Англию. 13 июня в газете «Фелькишер беобахтер» была напечатана статья имперского министра пропаганды Й. Геббельса под названием «Крит как пример», которая должна была создать впечатление о том, что высадка немецких парашютистов на Крит является репетицией атаки на Великобританию. Газета была сразу же конфискована. Геббельс 14 июня отмечал в своем дневнике: «Английское радио уже заявило, что наши выступления против России — пустой блеф, за которым скрывается наша подготовка к вторжению (на Британские острова. - Авт.). Такова и была главная цель. В мировых новостях царит полнейшая неразбериха»[103].
В тот день, когда Геббельс радовался тому, что дезинформация советского руководства сыграла свою роль, в «Правде» было опубликовано сообщение ТАСС. В нем объявлялось, что все слухи о намерении Германии порвать пакт о ненападении и совершить нападение на Советский Союз лишены основания. К великому сожалению, оно только дезориентировало командиров Красной армии и притупляло их бдительность. Все эти просчеты в оценке международной обстановке и заигрывание с нацистской Германией роковым образом обернулись против Советского Союза.
Времени на то, чтобы подготовиться к отражению возможной агрессии уже не было. Последующие шаги высшего военного руководства Красной армии не могли предотвратить надвигающуюся над приграничными военными округами катастрофу. Так, с середины июня в некоторых соединениях были выданы боеприпасы, отменены отпуска личному составу, началось строительство командных пунктов. В войсках велась отработка «Плана-инструкции по подъему войск по боевой тревоге».
14 июня командующий Одесским военным округом генерал-полковник Я.Т. Черевиченко получил указание о выделении управления 9-й армии во главе с командующим округом с выводом его в Тирасполь. Командующий Прибалтийским Особым военным округом генерал-полковник Ф. И. Кузнецов 15 июня потребовал максимально повысить боеготовность частей и рассредоточить авиацию. Согласно этому приказу, командиры стрелковых дивизий должны были разработать планы обороны своей полосы, а заготовку противотанковых мин и проволочных заграждений перед передним краем производить с таким расчетом, чтобы минное поле по особому приказу в случае необходимости могло быть установлено в течение 3 часов. Одновременно приказывалось тщательно проработать план противовоздушной обороны, замаскировать самолеты, танки и артиллерию. Все эти мероприятия предписывалось выполнить к 25 июня.
17 июня нарком государственной безопасности СССР В. Н. Меркулов направил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР сообщение, в котором, ссылаясь на источник, работающий в штабе германской авиации, отмечал:
«1. Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время.
2. В кругах штаба авиации сообщение ТАСС. воспринято весьма иронически. Подчеркивают, что это заявление никакого значения иметь не может».
В сообщении говорилось, что объектами налетов германской авиации в первую очередь явятся электростанция «Свирь-3», московские заводы, производящие отдельные части к самолетам (электрооборудование, шарикоподшипники, покрышки), а также авторемонтные мастерские. В военных действиях на стороне Германии может принять активное участие Венгрия.
На препроводительной записке к сообщению Сталин нанес резолюцию: «Т-щу Меркулову. Можете послать ваш “источник” из штаба Герм. авиации к е. матери. Это не “источник”, а дезинформатор. И. Ст.»[104].
Между тем в Главное разведывательное управление продолжали поступать сведения одно тревожнее другого. 19 июня советский резидент в Риме Г. И. Рогатнев получил от ценнейшего агента сообщение: «Германия нападет на СССР в интервале между 20 и 25 июня». Одновременно агент «Брайтенбах» на внеочередной встрече с сотрудником берлинской резидентуры Б. Н. Журавлевым сказал:
«Германия нападет на СССР 22 июня после 3 часов утра»[105]. В тот же день, 19 июня генерал армии Жуков направил командующим войсками приграничных военных округов телеграммы с указанием наркома обороны о выводе фронтовых и армейских управлений на полевые пункты. Командующему Киевским особым военным округом предписывалось к 22 июня вывести управление фронта (Юго-Западного. — Авт.) в Тернополь с соблюдением строжайшей тайны. Фронтовое управление Северо-Западного фронта во главе с командующим Прибалтийским особым военным округом 22–23 июня должно было прибыть в Паневежис, а Западного фронта — в Обуз-Лесна. Одновременно начальник Генштаба поставил задачу в двухнедельный срок отработать вопросы взаимодействия с флотом в соответствии с планом прикрытия.
В целях маскировки аэродромов маршал Тимошенко 19 июня потребовал к 1 июля «засеять все аэродромы травами под цвет окружающей местности, взлетные полосы покрасить и имитировать всю аэродромную обстановку соответственно окружающему фону». Категорически запрещалось линейное, скученное расположение самолетов, приказывалось обеспечить их рассредоточение, провести к 1 июля маскировку складов, мастерских и парков, организовать к 5 июля в каждом районе авиационного базирования по 8-10 ложных аэродромов с макетами самолетов. К 15 июля предписывалось завершить все работы по маскировке артиллерийских и мотомеханизированных частей [106]. Флоты и флотилии получили предписание о переходе в оперативную готовность № 2.
Сроки, которые определил нарком обороны, показывают, что он не располагал сведениями от советской резидентуры о возможном нападении на Советский Союз в период с 20 по 25 июня. Иначе было бы неразумным ставить такие сроки. Кто же будет засевать аэродромы травами и красить взлетные полосы в условиях, когда противник уже перешел в наступление?
После того, как Сталин узнал о мероприятиях в Прибалтийском Особом военном округе, он вновь устроил очередной разнос Тимошенко и Жукову. В результате начальник Генштаба 20 июня направил командующему войсками округа генерал-полковнику Кузнецову телеграмму с требованием отменить приказ о приведении в боевую готовность системы противовоздушной обороны, так как оно вызывает различные толки и нервирует общественность. В тот же день управление 9-й армии Одесского военного округа было поднято по тревоге и под видом командно-штабных учений к исходу дня развернуло командный пункт в заранее оборудованном на случай войны районе, установив связь с соединениями, включенными в состав армии[107].
Чем быстрее приближалось время, определенное Гитлером для начала операции «Барбаросса», тем тревожнее становились донесения, поступавшие в Генеральный штаб от приграничных военных округов. В 22 часа 21 июня начальник штаба Прибалтийского Особого военного округа генерал П. С. Кленов сообщил в Генштаб, что немцы закончили строительство мостов через Неман, а гражданскому населению приказали эвакуироваться не менее чем на 20 км от границы, «идут разговоры, что войска получили приказ занять исходное положение для наступления» [108]. Начальник штаба Западного особого военного округа генерал В. Г. Климовских докладывал, что проволочные заграждения немцев, еще днем, стоявшие вдоль границы, к вечеру сняты, а в лесу, расположенном недалеко от границы, слышен шум моторов. Начальник штаба Киевского Особого военного округа генерал М. А. Пуркаев, сообщил о перебежчике, заявившем, что немецкие «войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня».
В связи с этими тревожными сообщениями нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов сразу же пригласил германского посла Ф. Шуленбурга и заявил ему, что Германия без всякого на то основания с каждым днем ухудшает отношения с СССР. Несмотря на неоднократные протесты советской стороны, немецкие самолеты продолжают вторгаться в ее воздушное пространство. Ходят упорные слухи о предстоящей войне между Советским Союзом и Германией. У советского правительства есть все основания верить этому, потому что германское руководство никак не отреагировало на сообщение ТАСС от 14 июня. Шуленбург пообещал немедленно сообщить о выслушанных им претензиях своему правительству. Однако с его стороны это была лишь обычная дипломатическая отговорка, ибо послу Германии было отлично известно, что войска вермахта приведены в полную боевую готовность и только ждут сигнала, чтобы двинуться на восток.
В то время как Молотов предъявлял претензии Шуленбургу, генерал армии Жуков, получив доклады от начальников штабов приграничных военных округов, немедленно доложил об этом наркому обороны маршалу Тимошенко и Сталину, который вызвал обоих к себе. В Кремль они приехали, имея на руках проект директивы о приведении войск в полную боевую готовность. По указанию Сталина она была тут же доработана и подписана наркомом обороны Тимошенко, начальником Генштаба Жуковым и членом Главного военного совета Г. М. Маленковым. В директиве, адресованной военным советам Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, Киевского особого, Одесского военных округов и в копии — наркому Военно-морского флота, говорилось:
«1. В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.
Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскировано;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить»[109].
Передача директивы в зашифрованном виде из Генштаба в округа закончилась только в 00 часов 30 минут 22 июня. На ее расшифровку требовалось определенное время. А, ведь была возможность передать в округа ранее установленный сигнал: «Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 г.», что заняло бы всего несколько минут.
Раньше всех, в 24 часа 21 июня, в боевую готовность были приведены части 9-й армии Одесского военного округа. И только после этого была получена директива из Москвы. Тогда же политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение создать Южный фронт, управление которого должен был формировать штаб Московского военного округа. Об этом решении командующий округом генерал армии И. В. Тюленев узнал рано утром 22 июня.
В штаб Западного особого военного округа директива поступила в ноль часов 45 минут 22 июня. Через 15 минут командующий округом генерал армии Д. Г. Павлов доложил наркому обороны о том, что в течение последних полутора суток в Сувалкский выступ беспрерывно идут немецкие мотомеханизированные колонны. Маршал Тимошенко посоветовал командующему округом не паниковать, на всякий случай утром собрать штаб, а если будут отдельные провокации — позвонить. Сразу же после разговора с наркомом генерал армии Павлов приказал командующим и начальникам штабов армий привести войска в боевое состояние и занять все сооружения боевого типа и даже недостроенные железобетонные укрепления. Командующие 3, 10 и 4-й армиями и ВВС округа доложили Павлову, что войска и авиация готовы к бою. В 2 часа 25 минут и 2 часа 35 минут директива, полученная из Москвы, была направлена в штабы армий. По сигналу «Гроза» вводился в действие «Красный пакет», в котором находился план прикрытия государственной границы.
В штаб Киевского Особого военного округа директива поступила в 1 час 45 минут, а штабы армий получили ее в 2 часа 35 минут 22 июня. Однако приказы и распоряжения о приведении войск в боевую готовность в большинстве случаев были получены слишком поздно — до начала артиллерийской подготовки противника оставалась немногим более получаса. Командир 75-й стрелковой дивизии генерал-майор С. И. Недвигин докладывал через несколько дней командующему 4-й армией: «Красный пакет» опоздал, а отсюда и вся трагедия»[110].
Более благополучно обстояло дело в Военно-морском флоте, так как маршал Тимошенко напрямую предупредил наркома ВМФ адмирала Кузнецова о необходимости приведения флота в боевую готовность № 1. Тот сразу же установленным паролем быстро отдал соответствующие распоряжения. В результате флот был приведен в боевую готовность за 3–4 часа до начала войны.
Какие же силы и средства противника были сосредоточены у западных границ Советского Союза?
К исходу 21 июня 1941 г. завершали развертывание германские группы армий «Север», «Центр», «Юг», отдельная германская армия «Норвегия», финская и две румынские армии, венгерская корпусная группа. Всего в первом стратегическом эшелоне противника находились 153 дивизии и 19 бригад (из них немецких — 125 дивизий и 2 бригады), свыше 4 тыс. танков и штурмовых орудий, около 4,4 тыс. боевых самолетов, почти 39 тыс. орудий и минометов; общая численность этой группировки вместе с германскими ВВС и ВМС (192 корабля основных классов) составляла почти 4,4 млн. человек. В стратегическом резерве Главного командования Сухопутных войск (ОКХ — нем. Oberkommando des Heeres) Германии имелось 28 дивизий и бригад, около 500 тыс. человек, 8 тыс. орудий и минометов, 350 танков[111].
Группировка войск Красной армии выглядела следующим образом. Всего к началу 22 июня западные приграничные военные округа насчитывали 170 дивизий, 2 отдельные стрелковые и 12 воздушно-десантных бригад. Эти силы были относительно равномерно распределены вдоль всей границы и рассредоточены на большую глубину. Кроме того, здесь же дислоцировались 7 дивизий, 2 бригады, 11 оперативных полков внутренних войск и 49 пограничных отрядов. На удалении 10–50 км от границы в первом эшелоне армий прикрытия имелось 53 стрелковых и 3 кавалерийские дивизии, 2 отдельные стрелковые бригады. Второй эшелон, располагавшийся в 50- 100 км и более от границы, составляли 13 стрелковых, 3 кавалерийские, 24 танковые и 12 моторизованных дивизий. В 100–400 км от границы находились 62 дивизии резерва военных округов, на рубеже рек Западная Двина и Днепр — 13 дивизий, предназначенных для Юго-Западного фронта и армий РГК. В движении находились 10 дивизий внутренних военных округов.
Большинство механизированных корпусов было придано общевойсковым армиям, на которые возлагалось прикрытие государственной границы. Основные силы располагались на широком фронте, в 30–40 км от государственной границы, а дивизии в корпусах находились одна от другой на расстоянии 50-100 км и более. Такое рассредоточение соединений с началом боевых действий потребовало значительных перегруппировок и не позволяло в короткие сроки собрать основные силы механизированных корпусов для нанесения сосредоточенных ударов. Большинство мотострелковых полков не имело в достаточном количестве средств передвижения.
Всего группировка войск Красной армии на Западном ТВД с учетом 16 дивизий РГК насчитывала 3 млн человек, около 39,4 тыс. орудий и минометов, 11 тыс. танков и более 9,1 тыс. боевых самолетов[112].
Таким образом, противник имел превосходство в 1,3 раза в живой силе, равное соотношение по орудиям и минометам, но уступал советским войскам в 2,1 раза по боевым самолетам и в 2,7 раза по танкам. Однако по качеству боевой техники преимущество было на стороне Германии. Кроме того, ее войска были полностью укомплектованы и развернуты, оснащены транспортом и находились в состоянии полной боевой готовности. Войска Красной армии, выдвинутые к западной границе, по оценке большинства исследователей не были подготовлены ни к обороне, ни тем более к наступлению.
А как же характеризовали обстановку военачальники Красной армии, которым пришлось в первые же дни войны столкнуться лицом к лицу с врагом?
Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, командовавший в то время 9-м механизированным корпусом, вспоминал: «21 июня я проводил разбор командно-штабного ночного корпусного учения. Закончив дела, пригласил командиров дивизий в выходной на рассвете отправиться на рыбалку. Но вечером кому-то из нашего штаба сообщили по линии погранвойск, что на заставу перебежал ефрейтор немецкой армии, по национальности поляк, из Познани, и утверждает: 22 июня немцы нападут на Советский Союз. Выезд на рыбалку я решил отменить. Позвонил по телефону командирам дивизий, поделился с ними полученным с границы сообщением. Поговорили мы и у себя в штабе корпуса. Решили все держать наготове»[113].
Генерал армии С. П. Иванов, в то время начальник оперативного отдела — заместитель начальника штаба 13-й армии, отмечал: «Поздно вечером 21 июня мы закончили работу. Спать разместились в палатках, наслаждаясь ароматом настоянного на хвое и травах ночного воздуха. Связь с оставшимися под командованием полковника Ахременко связистами поддерживали по радио — на таком расстоянии наша станция РСБ-1 действовала прекрасно. Спал япо обыкновению крепко, но ранним утром был разбужен дежурным радистом, который сообщил, что танкисты получили приказ поднять личный состав по тревоге. Часы показывали 5 часов 30 минут»[114].
Несколько по-иному звучат воспоминания других военачальников, но в целом они не свидетельствуют о полной готовности к отражению агрессии. Так, 21 июня в штаб 3-го механизированного корпуса прибыл командующий войсками Прибалтийского особого военного округа генерал-полковник Ф. И. Кузнецов. Он приказал командиру корпуса генералу П. А. Ротмистрову немедленно под видом следования на полевые учения вывести части корпуса из военных городков в близлежащие леса и привести их в полную боевую готовность. «В тот день, когда нас посетил командующий округом, — вспоминал главный маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров, — в боевую готовность были приведены механизированные корпуса и только 6 стрелковых дивизий, при этом им (стрелковым соединениям) еще предстояло совершить марш к госгранице из районов лагерей и военных городков»[115].
Маршал Советского Союза И. X. Баграмян, возглавлявший накануне войны оперативный отдел штаба Киевского особого военного округа, свидетельствовал: «.Большинство соединений прикрытия было рассредоточено в значительном удалении от государственного рубежа, а корпуса второго эшелона находились от него в 250–300 километрах. Удастся ли задержать врага? Иначе отмобилизование корпусов второго эшелона будет сорвано, и им придется вступить в сражение в их нынешнем состоянии — с большим некомплектом в живой силе и технике»[116].
С мнением о том, что Красная армия не была готова к отражению вторжения, согласны и ее противники. Так, генерал Г. Гудериан, находившийся 21 июня 1941 г. в передовых частях 2-й танковой группы, вспоминал: «Тщательное наблюдение за русскими, убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Береговые укрепления вдоль Западного Буга не были заняты русскими войсками. Работы по укреплению берега едва ли хоть сколько-нибудь продвинулись вперед за последние недели. Перспективы сохранения момента внезапности были настолько велики, что возник вопрос, стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом. Только из осторожности, чтобы избежать излишних потерь в результате неожиданных действий русских в момент форсирования реки, я приказал провести артиллерийскую подготовку в течение установленного времени»[117].
Из книги: Дайнес В. О.1941. Год Победы. М.: Яуза; Эксмо, 2009. С. 5–46.
Примечания
1
В июне 1939 г. А. М. Василевский был назначен помощником начальника 1-го отдела Генштаба, он же начальник 6-го отделения.
2
См.: Русский архив: Великая Отечественная: Приказы народного комиссара обороны СССР. Т. 13 (2–1). М.: ТЕРРА, 1994. Документ № 49.
3
См.: Дайнес В.Бронетанковые войска Красной Армии М.: Яуза; Эксмо, 2009. С. 128.
4
См.: Россия и СССР в войнах XX века: статистическое исследование. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. С. 191.
5
См.: История второй мировой войны 1939–1945: в 12 т. М.: Воениздат, 1974. Т. 3. С. 363.
6
Министр иностранных дел Финляндии.
7
См.: Дайнес В. Бронетанковые войска Красной Армии. С. 132.
8
Цит. по: Василевский А. М.Дело всей жизни. С. 93. М., Политиздат, 1978.
9
См.: Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. С. 213.
10
См.: Советско-финская война 1939–1940 гг. Хрестоматия / ред. — сост. А. Е. Тарас. Мн.: Харвест, 1999. С. 315.
11
См.: За рубежом. 1989. № 48. С. 18.
12
См.: Военно-исторический журнал. 1993. № 4. С. 7.
13
См.: Ордена Ленина Ленинградский военный округ: Исторический очерк. Л., 1968. С. 170.
14
См.: История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945. T. I. С. 277; РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 2746. Л. 81.
15
См.: Русский архив: Великая Отечественная: Приказы народного комиссара обороны СССР. Т. 13 (2–1). М.: ТЕРРА, 1994. Документ№ 70.
16
См.: ЗахаровМ. В. Генеральный штаб в предвоенные годы. М.: Воениздат, 1989. С. 213–217.
17
Италия и Турция не рассматривались прямыми противниками, поэтому их силы в расчет не включались.
18
См.: ЗахаровМ. В. Указ. соч. С. 215.
19
См.: Главный военный совет РККА. 13 марта 1938 г. — 20 июня 1941 г.: Документы и материалы. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004. С. 290.
20
См.: Военно-исторический журнал. 1992. № 1. С. 24–29. (Доклад об основах стратегического развертывания Вооруженных сил СССР на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы от 18 сентября 1940 года).
21
См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. В 4 кн. М.: Изд-во «Библиотека». «Мосгорархив», 1995. Кн. 1. С. 28.
22
См.: Жуков Г. К.Воспоминания и размышления. В 3 т. 10-е изд., доп. по рукописи автора. М.: Изд-во
Агентства печати Новости, 1990. Т. 1. С. 332.
23
См.: Горьков Ю. А.Кремль. Ставка. Генштаб. Тверь, 1995. С. 57.
24
См.: Бережков В. Сдипломатической миссией в Берлине. 1940–1941. М., 1966. С. 33.
25
См.: Оглашению подлежит. СССР — Германия 1929–1941: Документы и материалы. М., 1991. С. 287–289.
26
Paulus F.Ich stehe hier auf Befehl! Frankfurt am Main, 1960. S. 199.
27
См.: Гальдер Ф.Военный дневник. М., 1962. Т. 2. С. 267, 271, 287.
28
См.: Преступные цели гитлеровской Германии в войне против Советского Союза: Документы и материалы. М., 1987. С. 42–46.
29
Военно-исторический журнал. 1993. № 8. С. 33.
30
ЦАМО. Ф. 2. Оп. 920266. Д. 1. Л. 48.
31
Цит. по: Маршал Василевский: Москва в жизни и судьбе полководца (исторические очерки, воспоминания, документы) / сост. В. А. Афанасьев, А. Н. Пономарев. М.: Изд-во Главного архивного управления города Москвы, 2008. С. 77.
32
См.: Начальный период Великой Отечественной войны. Выводы и уроки. М.: Изд-во ВАГШ, 1989. С. 39–40;
Стратегический очерк ВеликойОтечественнойвойны 1941–1945 гг. М., 1961. С. 111.
33
См.: Начальный период Великой Отечественной войны. Выводы и уроки. М.: Изд-во ВАГШ, 1989. С. 39–40;
Стратегический очерк ВеликойОтечественнойвойны 1941–1945 гг. М., 1961. С. 39.
34
См.: Генеральный штаб Российской армии: история и современность. М.: Академический Проект, 2006. С. 194.
35
См.: ЗахаровМ. В. Указ. соч. С. 227.
36
Цит. по: Василевский А. М. Указ. соч. С. 102.
37
См.: Русский архив: Великая Отечественная: Приказы народного комиссара обороны СССР. Т. 13 (2–1). Документ № 108.
38
Цит. по: Жуков Г. К. Указ. соч. С. 329.
39
Жуков Г. К.Указ. соч. С. 362.
40
См.: Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 37.
41
См.: Военно-историческийжурнал. 1992. № 2. С. 18–22.
42
Цит. по: Жуков Г. К.Указ. соч. С. 364.
43
Цит. по: Жуков Г. К.Указ. соч. С. 335–336.
44
См.: Захаров М. В. Указ. соч. С. 224.
45
См.: Краснов В. Г.Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 564.
46
Цит. по: Анфилов В. А.Грозное лето 41 года. М.: Изд. центр «Анкил-Воин», 1995. С. 64.
47
См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Кн. 1. С. 77.
48
РГВА. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 450. Л. 26.
49
См.: Сталин И. В. «Современная армия — армия наступательная». Выступления И. В. Сталина на приеме в Кремле перед выпускниками военных академий, май 1941 г. / публ. подгот. А. А. Печенкин / Исторический архив. 1995. № 2. С. 23–31.
50
Цит. по: Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 39.
51
Цит. по: Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 39.
52
См.: Конец глобальной лжи. Оперативные планы западных приграничных военных округов 1941 года свидетельствуют: СССР не готовился к нападению на Германию / Военно-исторический журнал. 1996. № 2. С. 2–15; № 3. С. 4–17; № 4. С. 2–17; № 5. С. 2–15; № 6. С. 2–7.
53
См.: Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 17–22. (Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза от 15 мая 1941 года).
54
Цит. по: Горьков Ю. А.Кремль. Ставка. Генштаб. Тверь, 1995. С. 65–66.
55
Цит. по: Светлишин Н. А. Крутые ступени судьбы: Жизнь и ратные подвиги маршала Г. К. Жукова. Хабаровск: Кн. изд-во, 1992. С. 57–58.
56
См.: Краснов В. Г.Указ. соч. С. 542–550.
57
Подробнее см.: Сталин И. В. Сочинения. М., 1997. Т. 15.
58
См.: 50 лет Вооруженных Сил СССР. М.: Воениздат, 1968. С. 250.
59
Цит. по: Анфилов В. А.Указ. соч. С. 97.
60
Цит. по: Независимое военное обозрение. 2001. № 41.
61
Цит. по: Василевский А. М . Указ. соч. С. 111-112.
62
18 июня 1941 г. этот срок по указанию Генштаба был перенесен на 22 июня.
63
Цит. по: Дайнес В. О. Жуков. Рожденный побеждать. М.: Яуза;
Эксмо, 2008. С. 81.
64
См.: Анфилов В. А.Указ. соч. С. 102; Дни войны в документах // Военно-исторический журнал. 1989. № 5. С.
65
Цит. по: Известия. 2001. 22 июня.
66
См.: Дни войны в документах. С. 43.
67
См.: Одесский Краснознаменный. Кишинев: Картя молдовеняскэ, 1985. С. 74.
68
См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Кн. 1. С. 99.
69
Цит. по: Жуков Г. К . Указ. соч. С. 370-371.
70
Цит. по: Василевский А. М. Указ. соч. С. 109–110.
71
См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Кн. 1. С. 88.
72
См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Кн. 1. С. 94.
73
Paulus F.Ich stehe hier auf Befehl! Frankfurt am Main, 1960. S. 199.
74
См.: Гальдер Ф.Военный дневник. М.: Воениздат, 1962. Т. 2. С. 267, 271, 287.
75
См.: Преступные цели гитлеровской Германии в войне против Советского Союза: Документы и материалы. М., 1987. С. 42–46.
76
См.: Мировые войны XX века. В 4 кн. Кн. 3. Вторая мировая война. Исторический очерк. М., 2002. С. 132.
77
Цит. по: Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. Сб. материалов в 7 т. М., 1958. Т. 2. С. 674.
78
См.: Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 37.
79
Цит. по: Жуков Г. К.Воспоминания и размышления. С. 364.
80
См.: Краснов В. Г.Неизвестный Жуков. С. 564.
81
Подробнее см.: Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23–31 декабря 1940 г. // Русский архив: Великая Отечественная. Т. 12(1). М.: ТЕРРА, 1993.
82
См.: Бобылев П. НРепетиция катастрофы (по материалам совещания высшего командного состава Красной Армии в декабре 1940 г. и оперативно-тактических игр на картах в январе 1941 г.) // Военно-исторический журнал. 1993. № 6. С. 10–16; № 7. С. 14–21; № 8. С. 28–35.
83
См.: Начальный период Великой Отечественной войны. Выводы и уроки. М.: Изд-во ВАГШ, 1989. С. 39–40; Стратегический очерк Великой Отечественнойвойны 1941–1945 гг. М., 1961. С. 111.
84
См.: Начальный период Великой Отечественной войны. Выводы и уроки. С. 39.
85
См.: Генеральный штаб Российской армии: история и современность. М.: Академический Проект, 2006. С.194.
86
См.: Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 18–22.
87
См.: Военно-исторический журнал. 1992. № 1. С. 24–29 (Доклад об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы от 18 сентября 1940 года).
88
РГВА. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 450. Л. 83–85.
89
Цит. по: Анфилов В. А.Грозное лето 41 года. С. 64.
90
См.: Жуков Г. К.Указ. соч. С. 335–336.
91
РГВА. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 450. Л. 26.
92
См.: Сталин И. В. «Современная армия — армия наступательная». Выступления И. В. Сталина на приеме в Кремле перед выпускниками военных академий, май 1941 г. / Публ. подгот. Печенкин А. А. / Исторический архив. 1995. № 2. С. 23–31.
93
Цит. по: Военно-исторический журнал. 1992 № 2. С. 39.
94
Цит. по: Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 39.
95
См.: Конец глобальной лжи. Оперативные планы западных приграничных военных округов 1941 года свидетельствуют: СССР не готовился к нападению на Германию // Военно-исторический журнал. 1996. № 2. С. 2–15; № 3. С. 4–17; № 4. С. 2–17; № 5. С. 2–15; № 6. С. 2–7.
96
См.: Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 17–22. (Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза от 15 мая 1941 года).
97
Цит. по: Светлишин Н. А.Крутые ступени судьбы: Жизнь и ратные подвиги маршала Г. К. Жукова. Хабаровск: Кн. изд-во, 1992. С. 57–58.
98
См.: Краснов В. Г. Указ. соч. С. 542–550.
99
Подробнее см.: Сталин И. В.Сочинения. М., 1997. Т. 15.
100
См.: 50 лет Вооруженных Сил СССР. М.: Воениздат, 1968. С. 250.
101
Цит. по: Анфилов В. А.Указ. соч. С. 97.
102
См.: Там же. С. 102; Дни войны в документах. С. 46.
103
Цит. по: Независимое военное обозрение. 2001. № 41.
104
Цит. по: Дайнес В. О.Жуков. Рожденный побеждать. С. 81.
105
Цит. по: Известия. 2001. 22 июня.
106
См.: Дни войны в документах. С. 43.
107
См.: Одесский Краснознаменный. Кишинев: Картя молдовеняскэ, 1985. С. 74.
108
См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Кн. 1. С. 99.
109
Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3-х т. Т. 1. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 370–371.
110
Цит. по: АнфиловВ. А.Указ. соч. С. 128.
111
См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Кн. 1. С. 88.
112
См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Кн. 1. С. 94.
113
Цит. по: Рокоссовский К. К.Солдатский долг. М.: Воениздат, 1968. С. 9–10.
114
Цит. по: Иванов С. П.Штаб армейский, штаб фронтовой. М.: Воениздат, 1990. С. 45.
115
Цит. по: Ротмистров П. А.Стальная гвардия. М.: Воениздат, 1984. С. 50.
116
Цит. по: Баграмян И. X.Так начиналась война М.: Голос, 2000. С. 85–86.
117
Цит. по: Гудериан Г. Воспоминания солдата. / Пер. с немецкого. — Смоленск, «Русич», 2003. С. 208.