Джон Гриндер

Данная книга ставит целью описание истоков нейро-лингвистического программирования (НЛП). Соавторы книги, Фрэнк Пьюселик и Джон Гриндер, являются двумя из троих инициаторов создания НЛП, и либо один из них, либо оба были участниками большинства описанных ниже событий, предопределивших создание НЛП. Третий создатель НЛП, Ричард Бендлер, не принимал участие в написании этой книги по его собственному желанию.

Изложение истории создания данного направления по ряду причин представляет собой интересную, но довольно сложную задачу, прежде всего потому, что человеческая память изменчива.

Во вступительной главе я как соавтор данной книги хочу подготовить своего читателя и сделать своего рода предостережение. Приступая к чтению, помните:

1. Немного о том, чего никогда не происходило!

В соответствии с большинством современных моделей, описывающих процессы памяти, воспоминания НЕ хранятся целыми и невредимыми в ожидании того момента, когда их извлекут на свет божий. Они хранятся в определенных местах: в первичных кортикальных областях для каждого соответствующего входного канала и связанных с ними кортикальных областях центральной нервной системы, а именно – в отдельных репрезентативных системах. Посредником между ними является система синэстезии.

Таким образом, вспоминать означает собрать заново части опыта, хранящиеся в разных местах, в связную репрезентацию (в настоящем времени) некого прошлого опыта, которая соответствует нынешним намерениям и нуждам вспоминающего человека. Такие нынешние намерения и нужды вспоминающего человека действуют как фильтры тех поисковых механизмов, которые реконструируют воспоминание.

Следовательно, подобные репрезентации, в конечном счете, по сути своей являются вымыслом. Кстати, тот факт, что это вымысел, никоим образом НЕ дискредитирует воспоминания, а всего-навсего служит эпистемологическим предостережением о достоверности того, что вы читаете.

2. Память крайне избирательна!

Итак, воспоминания могут изменяться не только под воздействием состояния, намерений и фильтров, существовавших во время фактического события, но и под воздействием состояния, текущих намерений и фильтров человека, реконструирующего воспоминание в настоящем времени. Отдельные части реконструируемого воспоминания будут распознаны и восстановлены, а другие нет. По мере того как меняются состояние, намерения и потребности человека, меняются и репрезентации того, что произошло. Неравномерность репрезентации (ее специфичность) зависит от того, относится ли она к особому логическому типу репрезентации – описание, интерпретация и оценка (предположим, что человек, создающий репрезентацию, проводит различие между этими меняющимися формами презентации). Эту зависимость подавляющее большинство членов «четвертой власти» (прессы) пока еще не заметили либо не способны или не хотят признавать.

3. Так ли уж важна историческая точность?

Зачем изучать такое сложное явление, как рождение нового направления? Вы надеетесь уловить суть процесса открытий, возможно даже с намерением использовать эти процессы, чтобы самим совершить соизмеримые открытия? Вы настолько наивны, чтобы полагать, будто два человеческих существа, столкнувшись с «одинаковым» набором раздражителей (переживаний), будут реагировать «одинаковым» образом? (Слово «одинаковый» заключено в кавычки, чтобы напомнить вам о том, что одинаковый набор раздражителей НЕ будет одинаковым, если его воспринимают разные нервные системы.)

Неужели для ваших исследований действительно важно, как некий человек с присущим только ему опытом и мировоззрением реагировал на раздражители, существовавшие во времена зарождения НЛП? Вы в самом деле считаете, что если будете играть конголезскую музыку и танцевать под ее ритмы или научитесь скакать на арабских скакунах, это поможет вам стать лучшим разработчиком моделей?

Вы вправду считаете преимуществом знание восьми иностранных языков, или умение обрабатывать боевые раны и проводить необходимые оперативные вмешательства для спасения жизни, или способность пустить поезд под откос с помощью минимального количества пластиковых бомб, или умение ударить по мячику для гольфа так, чтобы он улетел на 300 ярдов? Так ли полезно обладать значительными вычислительными способностями в теории автоматов или знать, как оборудовать поилки для лошадей автоматической системой подачи воды, или…?

Лично я так не думаю. Но делать обобщения на примере всего одного человека очень опасно.

В средневековой Европе накопленные профессиональные знания в различных отраслях, например, в каменной кладке, передавались от мастера подмастерью с помощью непосредственного личного примера

– более коротких путей не существовало. Ученик-каменщик готовил участок, приносил необходимый строительный материал, выполнял подготовительные работы… и пока он этим занимался, если только подмастерье искренне хотел стать настоящим каменщиком, он подмечал и запоминал, как именно мастер выполнял различные действия по закладке фундамента, постройке здания, как он осуществлял замысел зодчего…

Я признаю, что глубина интеграции моделирования (по крайней мере, вначале) схожа с ассимиляцией. Если изучение моделей довершается индуктивно и посредством бессознательной ассимиляции, тогда такие модели «принадлежат ученику». Такой ученик волен пересмотреть эти модели, и кто тогда сможет различить, где неотъемлемые элементы моделей, а где их последствия – сама формальная модель или некий функциональный эквивалент?

Те ученики, которые применяют сознательный подход, конечно же, совершенствуют свои навыки, но достигнут ли они той глубины интеграции модели, которая происходит интуитивно, остается открытым вопросом. В текущем контексте можно сказать, что очень немногие, если таковые вообще найдутся, готовы войти в странный и дезориентирующий мир глубокого интуитивного учения, – а ведь именно таким образом разрабатываются модели.

Так что же делать со всеми этими выдуманными историями, которые льются нескончаемым потоком уже десятилетия с тех пор, как происходили описываемые события? Что делать с историями, прошедшими через фильтры намерений, интересов и представлений о самих себе тех людей, которые предлагают эти репрезентации?

Хороший вопрос!

Фундаментальная стратегия

Фрэнк и я поразмышляли над тем, как справляться с подобными моментами. Мы выработали особую стратегию. Мы решили придерживаться курса минимизации таких отдельных искажений, призвав на помощь большое количество людей, которые физически присутствовали и были участниками либо свидетелями многих событий, описанных в книге. Некоторые из них являются признанными авторитетами в современном мире НЛП; другие авторы малоизвестны и не проявляют большой активности в области НЛП сегодня – это люди, у которых нет никакой явной личной заинтересованности. Внимательно прочтите то, о чем они рассказывают.

Трудно воссоздать точное описание истоков технологии, которая была разработана за 14 лет до того, как предполагаемый автор просто услышал об этом направлении. Звучит забавно, тем не менее, это пустяковый случай по сравнению с реальной задачей, стоящей перед нами сейчас: предоставить действительно полезное и максимально точное описание истоков данного направления.

Здесь нужно выделить два основных момента – любой человек с соответствующим образованием и способностью к размышлению может составить собственное мнение о том, что он считает предтечей НЛП или любого другого набора разработанных моделей. Несомненно, практики «философии науки» оказали прекрасную услугу многим научным направлениям (особенно рекомендую замечательную работу Томаса Куна «Структура научных революций» о развитии современной физики¹). Благодаря исследованиям в области зарождения и развития элементов, позже ставших неотъемлемой частью стандартных моделей или наборов паттернов, они сумели объединить разрозненные и до тех пор никак не связанные между собой виды деятельности, иногда в конкретных областях, иногда между различными областями, которые ранее считались обособленными.

Однако такое мнение любого отдельного человека значительно отличается от того, к чему создатель или создатели дисциплины имели доступ, что они знали во время и в контексте создания данной дисциплины. Интересно рассмотреть различия между двумя этими моментами, отвечая на следующие вопросы:

Первый вопрос:

Откуда берутся идеи, которые появляются в новой модели или наборе паттернов?

Несомненно, этот вопрос заслуживает внимания исследователей с комплексным подходом – история развития положенных в основу идей.

Второй вопрос:

Откуда этот создатель или создатели взяли идеи, которые, в конечном счете, привели к успешному созданию определенной модели – что было источником ключевых идей и действий для создателя или создателей?

Очевидно, что вероятнее всего ответы на эти два вопроса будут отличаться один от другого. В особенности обратите внимание на то, что ответы на второй вопрос существуют только в следах памяти (энграммах) нервной системы непосредственных участников или свидетелей процесса создания. Каким бы ни было преобладающее интеллектуальное окружение в период создания модели, второй вопрос восхитителен в том смысле, что он проясняет уровень знаний создателя или создателей во время зарождения новой модели.

Все это, прежде всего, затрагивает моменты создания чего-то нового, и различие между этими двумя вопросами дает плодородную почву для раздумий о том, как создавать контексты, способствующие возникновению новых идей и новых моделей, – предмет, достойный отдельного рассмотрения.

Данная книга предоставляет материал, существенный именно для ответа на второй вопрос. Первый вопрос был частично рассмотрен в других работах (см., например, главы 3 и 4 книги «Шепот на ветру» Кармен Бостик Сент-Клер и Джона Гриндера2).

Джон Гриндер

Бонни Дун, Калифорния

Сентябрь 2012 г.

Глава 1

Такие разные времена: веселые и тяжелые

Р. Фрэнк Пьюселик

Я окончил школу в Сан-Диего, Калифорния, в 1963 году. Поступил в местный колледж и через три семестра бросил учебу. В 1965 году это была не лучшая идея, так как вскоре я получил повестку, и не прошло и трех месяцев, как оказался в военно-морском флоте. В лагере для новобранцев я успешно прошел тестирование умственных способностей, вследствие чего меня прямо из лагеря отправили в медицинскую школу военных санитаров. После кратких курсов в медицинской школе я великолепно провел год – мой первый год воинской службы – в военном госпитале в Японии, поигрывая в гольф. Корпусу морской пехоты был нужен санитар, и в 1966 году меня перевели к морпехам. И вновь в Сан-Диего, на этот раз в учебную пехотную часть, затем опять лагерь и школа санитаров, откуда меня распределяют во второй батальон девятого полка морской пехоты прямиком в джунгли юго-восточной Азии. Тот год был не самым лучшим в моей жизни – 10 месяцев в джунглях во взводе морской пехоты и затем 3 месяца в полевом госпитале в Фубае, Южный Вьетнам. Последние 7 месяцев своего четырехлетнего армейского воинского срока я отслужил в госпитале военно-морских сил в Сан-Диего, Калифорния, в моем родном городе. Эти 7 месяцев были для меня подарком. Я был еще в армии, но уже дома. Мне действительно нужно было это время, чтобы вновь ощутить себя человеком. Служба в Сан-Диего как раз помогла мне вернуть человеческий облик.

Таким образом, отслужив четыре года в армии, я вернулся в колледж в Сан-Диего, который оставил перед службой.

На этот раз мое отношение к учебе и стремления были совсем иного калибра, чем в первый раз, и я преуспевал во всем. Получал отличные оценки, принимал участие во всех мероприятиях и много играл в гольф. Женился на любимой девушке, которую встретил еще во время своей послевоенной службы, у нас родился сын, я начал работать, пытаясь избавиться от воспоминаний войны и детства. В основном я налегал на психологию и политическую науку. В течение двух лет, проведенных в этом колледже, я не сильно преуспел в самоизлечении, зато много узнал о нескольких различных психологических системах, да и просто хорошо проводил время. В

1970 году я перевелся в Калифорнийский университет в Санта-Крузе, чтобы получить степень бакалавра по психологии и политике.

Так я оказался в городе хиппи – недавно закончивший армейскую службу и покинувший стены колледжа, в котором в основном учились ветераны войны. Это был для меня настоящий шок! В те дни поступить в университет в Санта-Крузе было трудно, и многие проваливали вступительные экзамены. Только самые лучшие могли поступить в университет. Однако система университета предусматривала систему специальных льгот для ветеранов. Поэтому в университете меня окружали самые толковые ребята, которых мне когда-либо приходилось встречать. Большинство из них были на 4–6 лет младше меня, но все были очень хорошо образованны. К счастью, я умел красиво говорить и был уверен в своих силах, поэтому мне как-то удавалось справляться и приспосабливаться. Я любил университет и мог погрузиться глубоко в процесс осознания того, что было со мной не так; я очень старался стать тем, кто бы мне нравился и кого бы я мог уважать.

В середине или конце 1971 года я консультировал молодых людей и учил студентов младших курсов, как работать с гештальтом; гештальт я особенно интенсивно изучал в колледже в Сан-Диего. Также я проводил тренинги для других консультантов – как работать со студентами, которые принимали ЛСД и в этой связи переживали непростые времена. Все это удавалось мне довольно легко. После пребывания в юго-восточной Азии, кричащие и злобные клиенты не являлись для меня проблемой. У меня была репутация парня, который мог справиться с любой ситуацией при консультировании людей в состоянии наркотического кризиса, и мне нравилась такая репутация.

Примерно в то время я познакомился с парнем, которого звали Ричард Бендлер – у нас с ним было много общего. Казалось, мало что его по-настоящему беспокоило или выводило из себя – в особенности плач и крики студентов колледжа. Мы очень хорошо поладили и начали вместе вести групповые тренинги по гештальту. Мы проводили две-три тренинговые сессии в неделю и при этом неплохо зарабатывали на карманные расходы. Через несколько месяцев работы с группами Ричард пригласил нового «доку» – профессора лингвистики, посетить наши групповые тренинги, чтобы он сказал нам, есть ли в нашем поведении лингвистические или какие-либо иные паттерны и/или идеи, способные помочь нам делать еще лучше то, что мы делали до того. После трех-четырех сессий с Джоном Гриндером, новым профессором лингвистики, который понаблюдал за нашими групповыми тренингами и задал нам вопросы по нашим языковым моделям и другим паттернам, которые он заметил, – мы поняли, что были на пути к чему-то действительно особенному. По моему мнению, именно во время этих двух или трех групповых тренинговых сессий по гештальту зародилось НЛП/Мета.

Волнение, которое я испытывал тогда, работая с Джоном и Ричардом, стало для меня движущей силой, никогда не покидавшей меня в течение последовавших шести или более лет, проведенных вместе с Джоном и Ричардом (на самом деле, эта сила не оставила меня до сих пор и, надеюсь, не оставит никогда).

Первые несколько месяцев мы работали втроем – Джон, Ричард и я, но затем мы быстро начали набирать в свою группу новых участников. Джон преподавал в университете, мы с Ричардом вели тренинги по гештальту, так что у нас была возможность находить людей, которые нам нравились. Иногда люди сами приходили к нам и просили принять их в «учебную группу», которую мы сформировали. Так мы стартовали и начали быстро развиваться. По моему мнению, эта группа сформировала «первое поколение» НЛПеров. В нее входили: Джойс Микалсон, Тревальян Хок, Мэрилин Московиц, Джефф Пэрис, Лиза Чиара, Айлин МакКлауд, Кен Блок, Тэрри Руни, Джоди Брюс, Билл Полански, Девра Кантер и еще один человек, пожелавший не называть свое имя. Кроме того, в те годы было еще несколько человек, соприкасавшихся с тем, что мы делали. Терри МакКлендон (который позднее был связан с НЛП намного теснее и активно сотрудничал с Робертом Дилтсом), Пол Картер (близкий друг Стива Гиллигена, бывший его партнером в течение нескольких лет), Дэвид Вик (глава Молодежных служб, хороший друг, отличный лидер и знаток НЛП), Гэри Меррил (близкий друг Джудит ДеЛозье, участник многих Мета-групп), Майкл Паттон (без чьей помощи и дружеской поддержки я мог бы и не закончить университет, хороший консультант и коллега по Молодежным службам), Питер Гарн (также сильный консультант в Молодежных службах) и Пат Леклер (главный консультант в Молодежных службах, постоянно поддерживавший нашу «инновационную» работу с клиентами). В течение первых двух лет группа перечисленных выше людей была единственной, принимавшей участие в наших экспериментах.

Именно в течение этих первых двух лет экспериментов была оформлена метамодель, а также другие основные модели НЛП. Мы проводили много времени, копируя «великих» терапевтов (при личном знакомстве или по видеозаписям, а иногда по рукописям) с целью изучить их языковые модели, а затем сформулировать «их приемы» так, чтобы мы могли использовать их столь же эффективно. Мы потратили невероятно много времени и энергии, в течение всех этих шести лет и всех трех поколений, проводя сессии гештальта друг с другом по каждой мыслимой проблеме; по много раз реконструировали семейные сцены друг с другом, пока в мельчайших деталях не проанализировали семьи каждого из нас; занимались психодрамой со всех возможных перспектив, терапией частей (каждый из нас практиковал ее с каждым членом команды), терапией сновидений с каждым сном, который имел хоть какое-то значение для любого из нас. Затем мы оценивали паттерны (вербальные и невербальные), уточняли и дорабатывали эти паттерны, насколько это было возможно, а затем тестировали их для получения лучшего и скорейшего результата. Мы продолжали практиковаться до тех пор, пока не убеждались, что данную технику или процесс нельзя сделать лучше или более быстродействующими.

Мы заметили, что «мастера» зачастую сами на практике использовали свои модели небрежно и непостоянно. Мы же, понимая используемые ими модели и используя их систематически, добивались более быстрых и эффективных результатов, чем сами мастера. Мы тратили много времени, накапливая их приемы и тестируя наши умения друг на друге, с нашими друзьями и с теми клиентами, которые были у некоторых из нас в Консультативном центре Санта-Круза (Молодежных службах). Нам казалось очевидным, что в большинстве случаев «мастера» освоили свои паттерны изменений за много лет путем проб и ошибок, и в действительности сами не знали, какие паттерны они наблюдали или какое систематическое поведение или язык они использовали, стимулируя изменения у своих клиентов. Мы убеждались в этом много раз, расспрашивая «мастеров».

Также создавалось впечатление, что «мастера» полагались всего на несколько паттернов и отнюдь не проявляли гибкость в их применении. Теперь мы отчетливо понимали, что происходило, когда терапевт был эффективен с одним клиентом и совершенно неэффективен с другим. Причина заключалась в том, что у клиентов были собственные паттерны, и терапевту нужно было уметь эффективно работать с паттернами клиента, которые и породили его проблему. Нам казалось, что терапевты не могли помочь своим клиентам, если проблемы клиентов не «коренились» в паттерне, который терапевт мог распознать и с которым мог эффективно работать. Сегодня это выглядит до смешного просто, но в 1973 для нас это было настоящим откровением.

Это означало, что потенциально мы могли найти паттерны многих великих «коммуникаторов» и собрать их в единую систему навыков, которую практикующий специалист мог освоить и использовать. Это, конечно, позволило нам понять наиболее распространенные ошибочные суждения в психотерапии. Мы поняли, что любая модель, выделенная любой «школой» или «стилем» психотерапии, была чаще обречена на неэффективное использование, чем на эффективное. Также мы поняли, что именно модель или группа паттернов клиента гораздо важнее для работы терапевта, нежели «помогающая» или «здоровая» модель терапевта, приносимая им на сессию. Разумеется, именно поэтому терапевту необходимо выбрать систему терапии, подходящую клиенту, а не клиента приспосабливать к своей терапии. Какое-то время мы потратили на то, чтобы выбрать «полезные» модели из различных систем психотерапии и довести их до логического завершения так, чтобы они реально или полно характеризовали структуру личности. Было необычайно забавно оказаться полной «гештальт» личностью, или абсолютной личностью «транзакционного анализа», или «фрейдистской» личностью (с этой стоит быть максимально осторожным!) Этот процесс помог нам быстро понять ограничения, неполноту и противоречия систем, зачастую определяющих ведущие принципы психотерапии.

В течение этого времени характер моих отношений с Ричардом постепенно изменялся. Изначально мы с Ричардом представляли собой живой, активный, партнерский дуэт. К середине 1973 года (а возможно и раньше, как считает Ричард), Ричард и Джон уже работали в тесном партнерстве, а я был (функционально) лидером группы студентов. Некоторые из тех бывших «студентов» никогда не принимали меня в этой роли, но так было до середины 1976 года. Сейчас я думаю, что некоторые из будущих НЛПеров, такие как Дилтс, Гиллиген, Айхер, возможно, Камерон, ДеЛозье, Гордон и другие никогда не знали, как начинались «люди Мета». Я никогда не думал об этом в те дни, никогда не придавал этому значения. Мы были слишком увлечены, многому учились, и я начал чувствовать себя «настоящим» человеком.

Однажды, когда мы экспериментировали с моделями терапии сновидений, сочетая подходы гештальта по работе со снами с психодрамой и «частями» Вирджинии Сатир, Джон Гриндер провел меня через болезненный процесс по «изживанию» моих повторяющихся вьетнамских кошмаров. Долгие, пугающие три с лишним часа, но Джону и ребятам, вовлеченным в этот процесс, удалось изменить меня навсегда. Наконец мне удалось избавиться от моих худших воспоминаний, чувства вины и других ощущений, переполнявших меня в худшие моменты жизни. До этой сессии с Джоном я был уверен, что сумасшествие, порожденное во мне джунглями, останется во мне навсегда. Позитивные трансформации, начатые на той сессии с Джоном, продолжаются на протяжении всей моей жизни.

В те ранние годы мы много играли с паттернами Карлоса Кастанеды, Карла Роджерса, Вирджинии Сатир, Грегори Бейтсона, Джона Лилли и других.

«Люди Мета» встречались с Джоном, Ричардом и мною один или два раза в неделю на 3–5 часов, а дополнительно работали без Джона и Ричарда два-четыре раза в неделю, зачастую от 4 до 6 часов за одну сессию (я участвовал во всех этих группах). Некоторые из нас работали вместе в Молодежных службах, вместе учились, вместе организовывали разные мероприятия в университете.

В течение 1973 и 1974 годов все мои усилия были распределены в нескольких направлениях: изучение паттернов, работа с этими паттернами в Молодежных службах в Санта Крузе, организация наших экспериментаторских собраний, работа с Мета-людьми по шлифовке наших умений, попытки покончить с наследием войны и моим сумасшедшим детством, ну и, конечно, получение университетского диплома. Безусловно, Джон и Ричард были тогда главными людьми в моем личном и профессиональном развитии – Джон в прямом смысле слова, а Ричард скорее в качестве предупредительного антагониста.

В конце 1973 и начале 1974 еще несколько ключевых людей присоединились к процессу: Роберт Дилтс, Стив Гиллиген, Джеймс Айхер, Лесли Камерон, Дэвид Гордон и Джудит ДеЛозье. В 1974–1975 большая часть нашего внимания была сосредоточена на бессознательных моделях Милтона Эриксона и других «мастеров». Мы изучали и испытывали каждый феномен транса, о котором могли узнать или прочитать. Сотни часов мы работали друг с другом и с другими добровольцами, погружая их в транс, чаще всего с их позволения. Мы изучали процесс «идентификации глубокого транса», когда человек становится другой личностью на самом глубинном базовом уровне.

Идея состояла в том, чтобы научиться от «мастеров» как можно быстрее и как можно большему. Мы «становились» каждой личностью, в которой, по нашему мнению, было нечто «магическое», от которой мы могли чему-то научиться. Однажды нам пришлось приложить немалых усилий, чтобы Стивен стал снова Стивеном, а я провел несколько странных дней, когда Лесли впервые была Вирджинией. Мы с Лесли были очень близки тогда – партнеры в жизни и в работе, в группе НЛП и в Молодежных службах. Когда она стала Вирджинией, она была очень вежливой и, конечно же, меня не знала. Чувствуешь себя неуютно, когда кто-то, кого ты знаешь очень хорошо, не знает, кто ты такой. Какое для меня было облегчение, когда днем позже Лесли вернулась в тело Лесли!

Наша веселая компания продолжала экспериментировать в течение 1975 и 1976 годов: мы копировали модели поведения, все проверяли на личном опыте, оценивали, пробовали, практиковали и шлифовали все, достойное изучения. Модели и техники, которые мы развивали, становились все более известны, и люди с другой стороны холма (Сан-Хосе, Сан-Франциско, Пало-Альто, Беркли и другие места восточнее Санта-Круза) захотели изучать наши «открытия». Большинство людей Мета стали вести тренинговые программы того или иного рода. Мы объединялись в неформальные команды. Мы с Лесли много работали вместе и фокусировались на образовании и семейных системах. Я провел несколько самых счастливых лет своей жизни, живя и работая с Лесли. Она была замечательным другом, чудесным партнером в жизни, удивительно бесстрашным исследователем и лучшим тренером, которого я когда-либо видел (за исключением меня, естественно).

В то время Байрон Льюис переехал в Санта-Круз и присоединился к нашей группе. Он был и остается одним из тех людей, кем я больше всего восхищаюсь. Байрон относится к тем редким людям, которые делают то, о чем говорят, причем делают наилучшим образом. Он поистине стоит золота не меньше, чем весит сам. Мы сразу подружились в день знакомства и дружим до сих пор.

Лесли Камерон, Кен Блок, Майкл Паттон, Питер Гарн, Дэвид Вик, Пат Леклер и я уделяли много времени и усилий образовательной системе округа Санта-Круз, а также проблемам молодых людей всего региона, включая окружающие города. Мы работали в команде, проводя тренинги для местных преподавателей, общаясь напрямую со школами, контактируя с агентствами, ответственными за работу с «проблемной молодежью». У каждого из нас были клиенты, назначенные нам Молодежными службами (отдел Общинного консультативного центра Санта-Круза). Это была организация, предоставляющая психологические услуги жителям региона Санта-Круз. Пат Леклер был старшим психологом-наставником, а Дэвид Вик был директором программы. Оба очень серьезно и ответственно относились к своим обязанностям и контролировали всю нашу команду. Остальные из нас были консультантами и тренерами, отправившимися «в поля» свершить нечто невозможное. Дэвид Вик описал свое видение той работы в данной книге. Далее вы прочтете, каково ему было работать с нами, «людьми Мета», и какая была реакция школ и других учреждений, в которых наша команда работала по поручению Молодежных служб.

Нас восхищала возможность проявить наши умения в «реальном» мире, с теми клиентами, с которыми безуспешно работали другие психологи. Это была настоящая проверка наших идей и умений. Мы учились, добивались своих целей, мы по-настоящему любили работать с «нашими» ребятами и «нашими» школами.

К середине 1975 года многие из первого поколения «людей Мета» закончили университет и разъехались кто куда, устраивая свою жизнь. Мы все вели множество тренингов и работали в тех областях, которые нас интересовали. Стивен Гиллиген и Пол Картер плотно занимались эриксоновскими техниками, мы с Лесли – семейными системами и образованием, другие совершенствовались в своих областях. Между тем наши тренинговые группы по-прежнему регулярно собирались. Люди «из-за холма» приезжали в Санта-Круз учиться у нас. Джон и Ричард организовывали оригинальные и очень интересные тренинги. Перед проведением тренинга они встречались с «людьми Мета» и инструктировали нас, чему обучать обычные группы. Когда обычный тренинг начинался, они выделяли каждому из «людей Мета» по несколько участников (от 6 до 15), и мы проводили их через весь обучающий опыт. Забавной частью игры для нас, «людей Мета», были моменты, когда Джон или Ричард подходили к нам прямо во время тренинга и меняли цели, наблюдали нашу работу и оценивали наши способности менять цели по несколько раз в течение одного вечера. При этом в целом сохранялась последовательность и ценность всей программы тренинга для участников «из-за холма». Иногда они забирали нас из нашей группы участников и помещали в другую группу, предлагая продолжить программу, которую вел до нас другой тренер. Разумеется, мы зачастую и не знали, что делал предыдущий тренер, а Джон и Ричард нам об этом не говорили. Мы сами должны были догадаться, что делал предыдущий тренер, проверяя и наблюдая, как правило, за невербальной реакцией людей. Да, подчас это было совсем непросто. Программа для «людей Мета» велась на другом уровне, чем программа для участников «из-за холма». Конечно, при этом они тщательно следили и контролировали, чтобы программа для новых участников велась на высоком уровне и давала им ценный опыт.

Только тогда, когда программа для обычных участников заканчивалась, и они уезжали, начиналось основательное обучение «людей Мета». Мы говорили, чему научились, как и по каким признакам узнавали, что делали другие ведущие до нашего прихода в новую группу, с какими сложностями мы сталкивались и как пытались их преодолеть – успешно или не совсем, делились мнениями о работе друг друга, подводили итоги по всему тренингу и получали обратную связь от Джона и Ричарда. Конечно, это был потрясающий обучающий опыт, не всегда простой, не всегда приносящий удовлетворение. Уверен, вы догадываетесь, что я имею в виду.

В конце 1976 или, возможно, в начале 1977 года моя жизнь круто изменилась. Ричард пригласил Лесли поехать вместе с ним, Джоном, Джудит и Эриком (моим сыном) к Милтону Эриксону. Естественно, она ухватилась за эту возможность, и я был рад за нее. Когда она вернулась из поездки в Аризону, моя жизнь внезапно стала совсем иной. Вернувшись, Лесли, казалось, была совершенно ко мне безразлична, она со мной почти не разговаривала и вообще едва со мной общалась. Было ясно, что что-то случилось, но я не хотел делать очевидные выводы, просто не хотел в это верить. Примерно спустя две недели Ричард пришел ко мне и сказал, что не хотел бы больше видеть меня в команде, среди участников группы в каком бы то ни было качестве. К тому времени у меня уже были и свои причины с ним согласиться. В тот день я потерял партнера по работе и жизни, мою команду, источник дохода и моих друзей (все они были «людьми Мета»). В течение нескольких месяцев, понадобившихся мне, чтобы свыкнуться с ситуацией, я жил в комнате в доме Пола Картера и Стивена Гиллигена, которые проявили по отношению ко мне необычайное великодушие и уважение. Затем в один день я собрал все свои вещи, забрал своих собак и отправился в Небраску. Примерно восемь месяцев я консультировал фермеров и «городское население» (они не любили психологов, поэтому мне приходилось работать через проповедников и священников, которые были рады профессиональной помощи) в фермерской среде, где и начиналась моя жизнь. Было забавно жить в местечке с населением 600 человек после того, как более 28 лет я провел в Сан-Диего и Санта-Крузе.

В свободное время я работал ветеринаром на добровольной основе. Я проводил много операций животным, мне нравилось общаться с фермерами, это были замечательные люди, и я посвятил всего себя ветеринарии. Я быстро подружился с местным ветеринаром, от которого многому научился. Несмотря на то, что я любил это местечко, полюбил новый уклад жизни, я вновь собрал все свои пожитки, погрузил их в свое авто и, конечно, вместе со своими домашними любимцами отправился в Сан-Диего. Жизнь в Небраске казалась мне слишком медленной и слишком уж предсказуемой. Итак, я возвращался домой, чтобы все начать с нуля.

Посетив Институт транзакционного анализа в Ла-Хойя, Гештальт-институт в Пасифик Бич и Центр изучения личности опять же в Ла-Хойя (это был открытый институт под руководством Карла Роджерса), я обнаружил огромный интерес жителей Сан-Диего к изучению НЛП. Посему несколько месяцев спустя я открыл Мета Институт в Сан-Диего. Я нашел и пригласил поработать со мной в Сан-Диего некоторых «людей Мета», которые больше не участвовали в деятельности Джона и Ричарда в Санта-Крузе. К моему большому изумлению и радости, несколько ребят из самых первых групп присоединились ко мне, и мы провели замечательные четыре года жизни, изучая и преподавая НЛП психологам и бизнесменам в Сан-Диего. Мэрилин Московиц, Джефф Пэрис, Байрон Льюис и Лиза Чиара из группы Мета Санта-Круза, а также двое студентов-отличников в психологии и НЛП – Тим Крисвел и Стивен Лореи из Сан-Диего составили штат исследователей и преподавателей в Мета Институте Сан-Диего (МИСД).

В то время мы с Байроном получили докторскую степень по программе Международного университета Соединенных Штатов, проводимой в Институте транзакционного анализа (ИТА) в Ла-Хойя. Я читал лекции в докторантуре (обучал НЛП студентов ИТА и будущих докторов), Байрон также работал с кандидатами в доктора по этой программе. Мета Институт Сан-Диего работал активно, мы вели тренинговые программы по многим направлениям, которые мы изучали и осваивали более шести лет в Санта-Крузе. Кроме того, мы накапливали новые знания и опыт в наш «багаж приемов», нам нравилось работать и общаться друг с другом.

В 1983 году меня пригласили переехать в Оклахому, чтобы вести переговоры от имени владельца и управляющего нефтяных скважин в центральных районах США. Мне было трудно отказаться от его предложения, а кроме того, он пообещал профинансировать открытие филиала МИСД. Я принял это предложение, и по традиции вместе со своими собаками вновь отправился в путь – в Норман, Оклахома. Я «благословил» коллег, остававшихся в Сан-Диего, а управление Институтом передал Мэрилин. Они еще несколько лет после моего отъезда вели программы в МИДС, затем Институт закрыли, и каждый продолжил свой путь самостоятельно.

В 1983 году в Оклахоме нефтяной бизнес переживал трудные времена (я присоединился к этому бизнесу не в лучшее время), а к середине 1984 года моя компания по тренингам НЛП (Мета Институт в Оклахоме) уже сама поддерживала некоторых добытчиков газа и нефти, к которым я присоединился год назад. Некоторые из них, как и я, оставили нефтяной бизнес, а у Мета Института дела шли отлично. Я проводил множество тренингов по всему среднему западу и по-настоящему погрузился в культурную среду центральных штатов, даже полюбил ее.

Конечно, этому способствовали местные жители – очень консервативные и очень религиозные. Мне пришлось научиться преподавать НЛП с адекватной привязкой к библии. Это было не так трудно для парня, получившего хорошее католическое образование (я ходил в католическую школу в Сан-Диего первые 8 лет – великолепное образование для того времени). Мой опыт жизни и работы в Небраске также помог мне подготовиться к Оклахоме. Я встретил в Нормане замечательную оклахомскую девушку и женился на ней (да, снова женился). Несколько лет мы жили вместе. Она – один из самых замечательных людей, с кем мне довелось провести часть своей жизни. Мы и сегодня общаемся и заботимся друг о друге. Я работал со многими компаниями и проводил много времени в дороге. Также я проводил много времени со своим сыном Эриком, который уже тогда профессионально занялся мотокроссом. К тому времени он стал профессиональным гонщиком, я старался проводить с ним как можно больше времени. Джон Гриндер, Джудит ДеЛозье и я встречались довольно часто на его заездах, а когда у нас получалось – ходили друг к другу в гости. В то время Джон стал отчимом моего сына, и Эрику приходилось уживаться с четырьмя «родителями». Казалось, ему нравилось общаться со всеми нами. Я надеюсь, что это так и было. Я считал, что мне здорово повезло. Если бы мне пришлось выбирать отчима для своего сына, то из всех мужчин в мире я бы выбрал Джона.

В то время меня часто просили обучать штатных консультантов специального интерната по программам работы с молодежью с наркотической и алкогольной зависимостью.

Всякий раз, когда я сталкивался с такими программами, у меня возникало ощущение, что эти программы, мягко говоря, малоэффективны. Мне всегда казалось, что клиенты этих программ просто учились «правильно» лгать штатным сотрудникам, которые с ними работали. Когда мне удавалось войти в доверие к ребятам и добиться от них правды, мои самые худшие опасения подтверждались. В лучшем случае эти программы были лишь симуляцией успеха, а в большинстве случаев они в гораздо большей степени приносили вред, нежели пользу. Я много думал о структуре программ, о сотрудниках, об истинных целях этих программ. Программы разрабатывались с разными целями: зарабатывать деньги (для богатых подростков), собрать подростков в одном месте, чтобы изолировать их от «нормальных людей» (для бедных подростков), выделить место, где продержать их, пока они не достигнут возраста, достаточного для получения тюремного срока. Именно в тюрьму большинство из ребят и собиралось и, казалось, все профессионалы, трудящиеся на этом поприще, об этом знали, просто не говорили об этом вслух. Я не мог работать с этими людьми и молчать. Я подошел к руководителю программы по работе с самыми проблемными из этих бедных ребят и сделал ему предложение. Я сказал: «Ваша программа – полное дерьмо. Я могу построить настоящую программу, если вы в этом заинтересованы. Но мне нужен будет полный контроль в течение трех лет». Он сказал, что подумает об этом. Он позвонил мне через неделю и спросил, когда я готов начать. Теперь я должен был «отвечать за свои слова».

Следующие три с лишним года я управлял Мета Институтом в Оклахоме, проводил время с сыном, посещая его гонки, создавал и вел две программы по реабилитации наркозависимых (одну для подростков, другую для взрослых) в городе Оклахома, штат Оклахома.

Я нанял отличных профессионалов, и мы создали модель, основанную на принципах НЛП, общих семейных систем, гештальта, бизнеса и лучших навыках «терапевтического сообщества», которые я изучал. На третий год нашей работы мы («Дом Жизни») были выбраны исследовательской командой правительства США (национальная программа называлась «Молодежь в зоне риска») как лучшая лечебная программа для молодежи в Америке. Показатель успеха лучших программ, которые я видел до нашего «Дома», составлял менее 1 % (при честном подсчете). В большинстве случаев считать вообще было нечего, и я знал почему. Мы же хотели достичь показателя в 75 % (никто никогда по достоверным источникам не превышал 10 %), но в течение четырех лет, которые я вел программу, мы так и не достигли желаемого уровня. В конце четвертого года мы немногим превысили 60 %, используя строжайшие критерии, которые я когда-либо видел в подобных программах. Я оставил программу в Оклахоме в 1988 году. Программа просуществовала еще несколько лет, но затем медленно вернулась в то состояние, в котором она и была, когда я принял руководство (270 клиентов и никаких позитивных результатов). Сегодня эта программа в Оклахоме не существует. Я до сих пор общаюсь со многими выпускниками той нашей программы в Фейсбуке. Эти ребята навсегда стали «моими».

В 1987 году, когда я жил в Оклахоме, мне позвонила моя знакомая из Калифорнии. Она сказала, что у нее гостят несколько российских психологов, трое из которых хотели бы со мной встретиться. Их интересовала моя деятельность, а также мои знания в области гештальта, НЛП и лечения наркозависимых. Она сказала, что я единственный из ее знакомых, кто знал эти три темы на профессиональном уровне, и спросила, смогу ли я принять троих россиян.

Конечно, я мог. И уже на следующий день я встретил первых в моей жизни русских в аэропорту Оклахомы. Они планировали нанести трехдневный визит, но пробыли в Оклахоме три недели. Мы отлично проводили время. Я показал им многое из того, что знал, и мы быстро сдружились. Они, в свою очередь, пригласили меня посетить Россию, и спустя несколько недель я сходил по трапу самолета в Москве.

Это был шок. Я стал свидетелем временного сдвига. Неожиданно я оказался отброшенным в 1935 год. Я познакомился с множеством великолепно образованных профессиональных психологов, которые ничего не умели делать на практике. Мы с ними идеально сочетались – я не обладал тем объемом знаний, который был у них, но владел практическими навыками и мог делать практически все, чему они хотели научиться. Для тренера это был рай. Я нашел огромное количество высокообразованных профессионалов, жаждущих учиться, готовых пробовать и экспериментировать. Не было больше никакой ерунды вроде бесконечных интеллектуальных споров, так свойственных тренинговым программам в США. Они просто хотели, чтобы я научил их достигать поставленных целей и контролировал их усилия по копированию того, что я им показал. Масса энергии, схватывающие все на лету студенты и 11 часовых зон, в каждой из которых на мои знания был спрос. Несколько раз я прилетал в Россию, пока окончательно не переехал в Москву в 1989 году.

Как много всего необычного я здесь повидал! Я был первым американцем, посетившим многие города России, был свидетелем великого хаоса, видел невообразимые трагедии, испытывал смертельную опасность, совершал массу «чудес», подружился со многими сильными мира сего, проводил тренинги для тысяч людей, помогал сотням бизнесов. Взамен я получил невероятную жизнь, дарованную мне людьми, живущими в 11 часовых поясах.

Я испытал все прелести сумасшедшего времени (лихих 90-х) в России, в Украине, в странах Балтии. Я гонялся за большими деньгами, большими сделками, которые в один момент превращали людей в миллионеров, в том числе и иностранцев. Конечно, по тем или иным причинам сделки проваливались, но у меня всегда оставался мой тренинговый бизнес. Постепенно я отошел от мира НЛП в СНГ. Я все больше занимался бизнес консультированием, что было моим основным делом в Оклахоме перед отъездом в СНГ. В 2000 году я решил прекратить делать то, чего не умел делать, и сконцентрироваться на том, что я умел делать великолепно. Во время моих путешествий я попал в город, который, казалось, полностью был мне по душе и соответствовал моему «стилю». Одесса покорила мое сердце в первый же день, когда я приехал в этот город провести какой-то тренинг. В то время я жил в Москве, и уже через пару месяцев я собрал свои вещи, мою русскую семью (о, да, я женился на молодой сильной русской женщине по имени Татьяна и получил впридачу шестилетнюю дочь) и переехал в Одессу.

С тех пор здесь и живу. Только на год я уезжал в Санта-Круз, помогал Джону Гриндеру строить дом, еще раньше я на год уезжал в Сан-Диего, работал с моим другом детства Джоном Римли (похоже, я просто притягиваю Джонов). Кроме этих двух лет, я провел в России и Украине последние 23 года.

Сегодня я возглавляю компанию Pucelik Consulting Group, главный офис которой находится в Одессе, в Украине. У нас есть филиалы в Санкт-Петербурге и Владивостоке. В компании работают 15 молодых профессионалов. Они умны и преданы миссии PCG, мне доставляет искреннее удовольствие работать с этими ребятами. Они борются с хаосом, который существует сегодня в их мире. Я уверен, эта команда молодых профессионалов продолжит следовать нашей миссии и целям, к которым мы сегодня стремимся, даже когда я отойду от дел. Мы проводим тренинги и консультируем по вопросам бизнеса и НЛП по всей России, в Казахстане, Турции, Египте, Польше, Литве, Латвии, Англии и других странах. Я предлагаю вам посетить наш сайт www.frankpucelik.com, если вам интересно узнать, чем мы занимаемся сегодня. Сайт доступен на русском и английском языках. Также мы спонсируем и курируем программы по лечению и реабилитации наркозависимой молодежи. Сегодня это пять программ, аналогичных той, что я разработал в Оклахоме, но уже более эффективных; сегодня они успешно работают в Украине и в России. Здесь нет тех ограничений и требований к документам, которые мешают развиваться большинству программ в США. Три наши программы действуют под Москвой, две – в Одесской области. Сейчас мы готовимся открыть дополнительно три программы, и я надеюсь, наступит день, когда сотни этих программ будут открыты по всему СНГ и в Европе. Что касается США, то я не испытываю особой надежды, что там что-то кардинально изменится.

Итак, что же я могу сказать о пути, который проделал, чтобы попасть туда, где нахожусь сейчас? Это был длинный и зачастую трудный путь. Много лет я боролся за то, чтобы найти внутри себя ту личность, которую я мог бы уважать. Много раз я был близок, очень близок к тому, чтобы оставить эти попытки. Но каким-то образом я находил в себе силы продолжать борьбу (спасибо тебе, Эрик). Я пробовал на себе и изучал все, что могло мне помочь; все системы, испытанные мною, были интересны, но для меня малоэффективны. Я с любопытством тестировал на себе новые системы, объявляемые «настоящими и действенными», которые обязательно должны были помочь, но не помогали. Я всегда считал, что дело не в системах, а во мне, и уж конечно не в «целителе», сидящем напротив меня. Затем в моей жизни появился Санта-Круз и «люди Мета». Джон, Ричард, Терри, Мэрилин, Джойс, Гари, Кен, Джефф, Лиза, Джудит, Пол, Стив, Лесли, Байрон, Патрик, Айлин, Майкл, Питер, Дэвид, Пат, Тим и Хеджес помогли мне изучить путь построения той личности, о которой я мечтал. Война взорвала внутри меня весь тот мусор, который глубоко осел во мне с детства, но оставила свой особый, глубокий след.

Ричард, безусловно, по-своему гениален. Я знаю, скольким я обязан этому уникальному человеку. Надеюсь, и я был для него своего рода катализатором и ресурсом. Однако именно Джон Гриндер дал нам все идеи, инструменты, модели и целостность, которые позволили мне двигаться вперед по пути «постижения совершенства».

Без Джона Гриндера тысячи, возможно, миллионы из нас (и уж точно я сам) никогда бы не совершили тех невероятных свершений, которые позволили улучшить качество жизней миллионов людей, с которыми мы соприкасались.

Участники группы создателей НЛП, которые предпочли не вносить свою лепту в составление этой книги

Тревальян Хок

Энергичная, мудрая женщина, способная найти любую необходимую информацию, всегда готовая помочь и принять участие в процессах как в качестве «клиента» или «ассистента», так и в качестве «экспериментатора». С легкостью объединяет вокруг себя людей и в работе, и для развлечений. Ценный, замечательный член нашей команды. Одна из первооткрывателей первого поколения НЛП.

Тэрри Руни

Спокойная, рассудительная, решительная женщина. Прекрасно исполняла роль клиента для погружения в транс. Эта способность не раз помогала нам в изучении феноменов, возникающих в состоянии глубоко транса. Превосходный консультант, великолепный экспериментатор, важное звено в команде создателей НЛП. Она также была одним из представителей Мета-людей. Наш хороший друг.

Кен Блок

Кен был очень хорошо образованным молодым человеком, он всегда точно знал, что может или должно быть сделано. Прирожденный лидер/организатор. Если в группе внезапно возникали разногласия, именно Кен обычно примирял всех нас и призывал двигаться в одном направлении. Кен одинаково хорошо выполнял и роль критика, занимающего сторону оппозиции, если в таковом была необходимость, и роль «своего парня». Кен был невероятно ценным членом команды и зачастую выступал вдохновителем открытий важных паттернов. В определенных ситуациях он мог быть поразительно упрямым, и я вас уверяю – время от времени это было просто необходимо. При надобности Кен выступал в качестве очень сильного и открытого клиента. Такие качества редко сочетаются в одном человеке, он же был исключением.

Джефф Пэрис

Джефф был нашим неустанным критиком. Он оспаривал абсолютно все наши идеи и настаивал на своем до тех пор, пока мы не предоставляли ему неоспоримые доказательства своей правоты. Этим он был крайне ценен для команды. Несмотря на свою суровую внешность, Джефф был очень хорошим парнем. Он пытался скрыть свое истинное лицо, но мы всегда знали, кто скрывается за этой маской. Отличный коммуникатор, добросовестный, исключительно педантичный, он был именно тем человеком, который был нужен нашей команде. Его роль и вклад в наши общие достижения первых четырех с лишним лет невозможно переоценить. Мы все обязаны Джеффу за то, что он сделал для нас.

Лиза Чиара

Лиза воплощала собой целенаправленность и рациональность нашей команды. Она любила играть и веселиться, когда на это было время, но могла молниеносно переключиться и действовать как экспериментатор и исследователь, как только в этом возникала необходимость. Помогала Мэрилин сдерживать тех, кто вышел из-под контроля. Лиза была очень осторожна и аккуратна, когда мы экспериментировали с новыми паттернами или техниками. Она внимательно следила за процессом и людьми, вовлеченными в этот процесс. Мы могли положиться на нее, когда нам было нужно, чтобы кто-то направлял и контролировал нас, предостерегая от «перегибов».

Мэрилин Московиц

Мэрилин была «скалой» (в хорошем смысле) команды. Она была надежной, преданной, всегда спокойной и предупредительной. Мы все уважали ее и прислушивались к ее предложениям и наставлениям. Она в любой ситуации умела поддержать всех членов команды, собрать воедино то, что разбилось на осколки. Мэрилин тщательно следила за ходом всех процессов, контролируя, все ли с нами в порядке и не нуждаемся ли мы в поддержке. Ели она не могла сделать этого сама, она просила кого-то другого занять ее место. Осторожная, сильная, надежная. Чудесно исполняла роль клиента при погружении в транс – в этом она могла соперничать даже с Тэрри.

Гэри Меррил

Гэри был открытым, исполнительным молодым человеком. Исключительно осторожный, при этом всегда готовый опробовать и применить на практике только что обнаруженные паттерны. Подстраховывал Мэрилин, когда нужно было контролировать таких «буйных товарищей» как я, Стивен Гиллиген, Пол Картер, Тэрри Руни (изредка), Билл Полански, Джойс Микалсон и Тревальян Хок. Позже (1974–1977) Джудит ДеЛозье, Роберт Дилтс и Лесли Камерон помогли Гэри и Мэрилин. Это было не совсем просто, но Гэри ни разу не отступился от своей цели. Гэри был верным, готовым к обучению, мягким, когда это было необходимо, и сильным, если того требовали обстоятельства. Он был близким другом для меня и Джудит ДеЛозье и по сей день остается таким же замечательным человеком. Мне повезло несколько раз встретиться с ним в последнее время. Я был рад тому, что он остался тем самым парнем, у которого теперь есть еще «пару лет» за плечами и огромная мудрость в сочетании с той энергией и стилем общения, которые были так важны для всех тех, кто стоял у истоков НЛП.

Девра Кантер

Девра была талантливой, честной, трудолюбивой женщиной. Она была прекрасным консультантом и могла при необходимости проводить очень глубокие процессы. Обладая удивительным балансом эмпатии, она была открытым человеком, которому легко довериться. Девра внесла большой вклад в наше общее дело.

Джоди Брюс

Джоди была утонченной, умной, сдержанной женщиной. Она была самой тихой в комнате, полной людей, которые непрерывно болтали. Но когда Джоди решила высказаться и принять участие в обсуждении, мы поняли, что ей необходимо дать слово и внимательно выслушать. Джоди была чувствительной проницательной женщиной, благодаря которой мы смогли рассмотреть множество едва приметных нюансов, которые оставались незамеченными большинством, а иногда и всеми нами. Она была еще одним чудесным участником наших сессий по погружению в транс. Джон, Ричард, Лесли и я всегда в первую очередь обращались к Джоди, Тэрри или Мэрилин, когда мы хотели исследовать недавно обнаруженную технику транса или измененного состояния.

Лесли Камерон

Лесли была одним из главных звеньев команды создателей НЛП, хотя и присоединилась к нам по истечении первых трех с лишним лет. Она была стойкой, бесстрашной и прекрасным экспериментатором. Она – один из лучших психотерапевтов, которых я когда-либо встречал, и лучший тренер (кроме меня, конечно). Она обладала врожденным талантом коммуникатора; помимо этого, к тому моменту, как она присоединилась к нашей команде в Санта-Круз, она уже несколько лет проработала в этой сфере. Когда она овладела навыками НЛП, благодаря своей природной решимости Лесли сумела выйти далеко за привычные для нее границы, она стала настоящим лидером в сфере НЛП и неоднократно доказывала это на протяжении многих лет.

Мне посчастливилось поработать с Лесли в течение нескольких лет. Проекты, нал которыми мы работали с такими людьми, как Кен Блок, Майкл Паттон и Дэвид Вик, были чрезвычайно успешны (как описано Дэвидом Виком в одной из глав этой книги). Мы добились таких результатов, которых до нас в округе Санта-Круз не удавалось достичь никому.

Я считаю, что мы должны с благодарностью вспоминать Лесли и Джона всякий раз, когда нам встречаются НЛПеры с поразительно целостной личностью.

Билл Полански

Билл – невероятно умный молодой человек. Он всегда предлагал команде множество интересного материала для работы. Если нам нужен был клиент для изучения нового навыка или паттерна, Билл был всегда готов помочь. На него всегда можно было рассчитывать, если затевалось что-то интересное. Билл провел с нами несколько лет в самом начале нашего пути, и нам очень не хватало его в последующие годы.

Айлин МакКлауд

Айлин входила в состав самой первой группы исследователей НЛП. Она умела изумительно четко формулировать свои мысли, была хорошо образована, а в определенных ситуациях перевоплощалась в упорного спорщика. Мы частенько достаточно критически анализировали вновь созданные модели, пытаясь найти слабые места или недочеты. Каждый из нас должен был самостоятельно исследовать и презентовать всей группе широко используемые или важные модели, и когда Айлин выступала в оппозиции к вашей работе, вы должны были быть во всеоружии. Во многом благодаря этой черте характера Айлин, НЛП сегодня – это информация высокого качества, несущая в себе великую силу. Мы часто обращались к ней с просьбой провести процесс исследования или оценки того или иного материала. Она была прекрасным коммуникатором и другом, сильной, преданной, бесстрашной, готовой идти в авангарде в трудные времена, человеком, внесшим неоценимый вклад в работу Мета-людей. Нам очень не хватало ее после ее ухода.

Дэвид Гордон

Дэвид был всегда предупредителен и уважителен по отношению ко всем членам команды. Он всегда был готов опробовать новые паттерны или изучить новые модели. Хороший человек с добрым сердцем. Многие ценные замечания Дэвида стали важным вкладом в

процесс исследования, в который все мы были вовлечены. Он обладал мягким, но при этом сильным характером. Был прекрасно образован, но никогда не вел себя претенциозно. Удивительный молодой человек, которого все мы любили и которым восхищались.

Пол Картер

Пол был партнером Стива и всегда вращался в кругу Мета-людей. Он специализировался на эриксоновском гипнозе и несколько лет сотрудничал со Стивеном Гиллигеном. Он часто, хоть и не всегда, принимал участие во встречах Мета команды, и мы всегда могли рассчитывать на него, если мы собирались заняться исследованием какого-либо нового вопроса. Пол был позитивным и предупредительным человеком. Он никогда не переставал верить, что можно решить любую задачу, если найти правильный подход. Пол заражал нас всех этой уверенностью.

Глава 2

Мой путь в НЛП

Глава 3

Ранние дни НЛП

Джудит ДеЛозье

Ранние дни НЛП: время трансформации, исследований, открытий, расширения сознания и огромного количества новой энергии. Недавно я услышала, что причина, по которой историю так часто переписывают, заключается в том, что ее никогда не пишут правильно в первый раз. Возможно, это правило применимо и в данном случае. Какие-то важные аспекты будут упущены, и одни события заслонят другие, которые так и останутся неизвестными.

НЛП вошло в мою жизнь, когда я исполняла сразу несколько ролей: мамы, студентки религиоведения, официантки и НЛПера. Я и несколько других ребят жили вместе с Фрэнком Пьюселиком и Лесли Камерон в одном доме в небольшом городке Скоттс-Вэлли в Калифорнии. Владельцем дома был преподаватель Калифорнийского университета в Санта-Крузе, уехавший со своей семьей в годичный творческий отпуск в Англию.

Вечерами по средам в нашем доме обычно собиралась НЛП-группа, чтобы протестировать новые разработки и исследовать различные паттерны. Я познакомилась с Ричардом Бендлером благодаря Фрэнку Пьюселику за некоторое время до этого, когда мы еще жили в кампусе университета. Я понятия не имела, чем он занимался и кем был. Но я знала, что Фрэнк и другие ребята встречаются и активно исследуют «что-то» из области психологии.

Конечно, это было задолго до того, как НЛП получило свое имя. В то время это были просто разработки большого количества разнообразных паттернов.

Репрезентативные системы также исследовались на тех немногих занятиях, когда я не работала вечером в среду и у меня была возможность принимать участие в деятельности самой первой группы. Я помню, как открывала для себя репрезентативные системы, глядя в глаза Роберта Дилтса. Мы вспоминаем сейчас ту пору как время, когда мы влюблялись, когда формировались прочные дружеские привязанности, существующие по сей день.

Я точно не помню, где это было, скорее всего, в аудитории университета. Я действительно смогла отчетливо заметить характерные движения глаз. Свой первый «официальный транс» я также испытала в паре с Робертом, когда мы работали над моделью Милтона Эриксона. Да, попутно я испытывала еще много «неофициальных трансов».

Много людей было вовлечено в работу в те дни: Фрэнк Пьюселик, Стивен Гиллиген, Дэвид Гордон, Мэри Бет Мейерс, Лесли Камерон-Бендлер и другие, упомянутые остальными авторами. Уже тогда у меня появилось ощущение, что мы ступаем на очень многообещающую дорогу.

Итак, начало НЛП, по крайней мере период, когда я появилась на сцене, было вдохновляющим временем, наполненным ощущением повышенной осознанности, исследованиями, открытиями и радостным волнением. У всех нас было ощущение, что мы являемся частью чего-то, что может изменить мир. И это ощущение живо во мне с тех давних пор.

Проживая в доме в Скоттс-Вэлли, я познакомилась с Джоном Гриндером. Он предложил мне прочесть рукопись книги «Структура магии»¹. Позже он спросил, что я думаю о рукописи. Говорить было не так легко, как читать книгу, но я чувствовала, что в ней предлагалась структура для понимания прошлого опыта, а также способ саморазвития. Рукопись произвела большое впечатление на Грегори Бейтсона, который в итоге поддержал Джона и Ричарда и написал вступление к книге, а также представил их доктору Милтону Эриксону. Грегори Бейтсон и Маргарет Мид познакомились с доктором

Эриксоном перед своей поездкой на Бали² для изучения транса. Именно Грегори Бейтсон рассказал о поразительном человеке, делавшем непостижимые вещи, которые никто больше не мог повторить. Прекрасный объект для моделирования. Позже Джон Гриндер и я поженились, и НЛП стало моей жизненной тропой. Большинство людей, участвовавших в первой группе, продолжали развиваться, экспериментировать и со временем уходили в свободное плавание.

Другие моменты, которые я все еще отчетливо помню, связаны с моделями – с людьми, которые были настолько великодушны, чтобы уделить нам, молодым увлеченным исследователям, свое время и энергию. Я помню, как Вирджиния Сатир приехала в Бен-Ломонд, штат Калифорния, чтобы вместе с Джоном и Ричардом участвовать в работе по составлению модели ее работы с семейными системами. Позже они втроем сотрудничали при написании книги «Семейная терапия»³.

Я не знаю, могла ли я по достоинству оценить Вирджинию в то время, но я точно знала, насколько потрясающим и глубоким человеком она была. Оглядываясь назад, я вижу позиции Сатир как своего рода физический архетип, который пробуждал мышечную память и помог создать ступень для последующей разработки соматического синтаксиса в НЛП. Вирджиния была уже общепризнанным авторитетом в области семейной терапии. Благодаря своей глубокой осведомленности в этой сфере и разработке архетипических поз, она создала основу для более полного понимания соматического опыта и «констелляцию» связей между членами семьи.

Другим знаменательным этапом на пути была возможность создать модель Милтона Эриксона. Джон и Ричард изначально были представлены Милтону Эриксону Грегори Бейтсоном. У нас была возможность навещать доктора Эриксона много раз в течение четырех последних лет его жизни. Для меня он был самым лучшим коммуникатором из всех, кого я встречала. Было большой радостью и огромной честью находиться с ним рядом и учиться на стыке сознательного и бессознательного, находясь одновременно в двух мирах. Такое сотрудничество со временем привело к изданию двухтомной книги о гипнотических паттернах – лингвистических и поведенческих – доктора Эриксона⁴.

У меня есть любимая история, связанная с доктором Эриксоном, очень личная. Джон Гриндер и я жили вместе (в конце 70-х – начале 80-х), и когда я звонила доктору Эриксону договориться о встрече, то представлялась как Джудит ДеЛозье. Он неизменно отвечал мне: «Я не узнаю вас». Я продолжала объяснять, кто я, пока в конечном итоге не говорила: «Я Джудит, которая живет с Джоном Гриндером». И тогда он восклицал: «О да, пожалуйста, приезжайте в такое-то время». Мне это начало надоедать и, в конце концов, я пожаловалась Джону. Он посоветовал мне: «Просто скажи, что ты Джудит Гриндер». Так я и сделала в следующий раз. Доктор Эриксон ответил: «Приезжайте как можно скорее». Когда мы прибыли к нему в дом, то были встречены цветами и поцелуем под деревом пало-верде.^[5] Я по сей день благодарна ему за его отношение к жизни и чувство юмора.

В дальнейшем многие участники первоначальной группы продолжили разработку новых теорий и техник и добавили много важных книг и моделей в копилку НЛП.

Насколько я помню, в 1980 году Джон Гриндер и Ричард Бендлер пошли каждый своим путем, оба в области НЛП, но в разных направлениях. В середине 80-х Джон Гриндер и я написали книгу

«Черепахи до самого низа»5 и открыли новый этап исследований второго поколения НЛП. К тому времени уже стали появляться институты НЛП, и люди начинали изучать и применять НЛП по всему миру.

Я полагаю, что именно самые первые годы отражают раннюю историю НЛП. Конечно, были люди и до меня. Я знаю, что те, в ком эти заметки пробуждают воспоминания, добавят много важных имен в список первопроходцев того периода.

Это была своего рода стадия моделирования, которая, конечно, привела к разработке новых техник, а вслед за этим пришло время практического применения. Казалось, НЛП использовалось в самых разных сферах: в области лидерства, искусства, образования и здравоохранения. Это также было временем, когда фокус внимания переместился с того, что происходило внутри одного отдельного человека, на то, что происходило в пространстве между людьми. Благодаря Милтону Эриксону и Вирджинии Сатир идея об этом удивительном пространстве отношений начала получать более практическое описание в НЛП. Сейчас его называют полем. Таким образом, то, что с самого начала подразумевалось в НЛП, начало обретать более ясные очертания.

Важно отметить, что моим наработкам предшествовали другие люди, и что Джон Гриндер и Ричард Бендлер и другие были ответственны за создание концептуальных, аналитических и интерактивных рамок, являющихся основой современного НЛП.

Оглядываясь назад по истечении многих лет на те дни будоражащих сознание открытий, я распознаю основополагающие принципы и в новых поколениях НЛП. Новым исследователям и разработчикам предстоит чудесное и волнующее путешествие. Помните о том, что «путешествие и есть цель пути».

Глава 4

Молодежные службы в Санта-Крузе: первый общественный полигон НЛП

Глава 5

Моя вечеринка частей: ранняя терапия диссоциированного состояния

Введение

Глава 6

«Посреди известно чего»:^[7] мои первые дни в НЛП

Стивен Гиллиген

1974-ый стал для меня запоминающимся годом. Я бросил учебу в Калифорнийском университете в Санта-Крузе в январе и вернулся в Сан-Франциско, чтобы продолжить привычный со времен старших классов образ жизни – секс, наркотики и рок-н-ролл. Я и мои закадычные друзья устроились работать в ночную смену на сталелитейный завод в центре гетто Окленда. Главной причиной, по которой девятнадцатилетний хиппи с прической «конский хвост» и его Фольксваген держались подальше от соседних районов, было то, что завод располагался как раз напротив пекарни «черных мусульман»,^[8] рядом с которой несли свою неусыпную вахту члены этой организации. Хвала Аллаху!

Конечно, такая жизненная тропинка не сулила счастья, и в потаенных уголках моей души звучал внутренний голос: «Я не хочу жить такой жизнью! Я не хочу жить такой жизнью!» Мой сознательный разум воспринял это как призыв убить себя. Я сопротивлялся изо всех сил, подкрепляемый противоположными по смыслу индукциями из ранних католических трансов («убивать себя грешно!») и мыслью о том, что, возможно, однажды моя любимая футбольная команда все-таки выиграет Суперкубок, а я этого не увижу!

Но внутренний голос становился все более настойчивым, убеждая меня запастись достаточной дозой наркотиков, чтобы умереть. Я пришел в дом родителей, когда они были в отъезде, сел на пол в кухне и решил больше не сопротивляться этому голосу. Я был абсолютно убежден, что его призыв означал «самоубийство», поэтому испытал сильнейшее потрясение, когда ощутил где-то глубоко внутри себя бурный всплеск энергии, побудивший меня отбросить наркотики и разразиться долгими рыданиями, первыми слезами с тех пор, как я, маленький мальчик, пообещал себе больше никогда не плакать, когда мой отец бил меня. Когда рыдания затихли, глубоко внутри меня родился образ, вырвавшийся наружу и развернувший перед моим мысленным взором картинку университетского городка Санта-Круза. И тогда мне стало совершенно понятно: это голос был глубинным голосом целостности, говорящим мне о том, что та жизнь, которую я вел, не была моей жизненной тропой, мой путь заключался в чем-то другом. Возникший образ указывал на то, что мой глубинный путь подразумевал возвращение в университет Калифорнии в Санта-Круз.

На долгой извилистой дороге это был очень важный шаг к тому, чтобы прислушаться к созидательной неосознанной мудрости, живущей в каждом из нас. В самом начале своего участия в группе исследователей НЛП я научился относиться с недоверием и избавляться от тех сознательных карт, которые отвлекали мое внимание от этого глубинного голоса, зовущего к более интересной и творческой жизни. Опыт, близкий к суицидальному, был для меня своего рода процессом смерти и возрождения, во время которого старая кожа моего детства была сброшена, чтобы дать возможность родиться новой личности. Оглядываясь назад, могу сказать, что это событие стало началом моего путешествия в НЛП.

На следующий день я позвонил в университет и сказал, что хочу восстановиться на своем курсе. Мне сообщили, что остался один день до окончания регистрации на следующий семестр, начинавшийся через две недели, поэтому я запрыгнул в свой Фольксваген, проехал 70 миль по побережью до Санта-Круза и заполнил все необходимые бумаги.¹ Просматривая предлагаемые дисциплины, я выбрал два курса со странно звучащими интригующими названиями. Первый назывался «Шаги по направлению к экологии разума», преподавал его некто по имени Грегори Бейтсон. Вторым предметом была «Политическая экономия Соединенных Штатов», одним из преподавателей которого был молодой доцент Джон Гриндер, сторонник свержения тогдашнего правительства США любыми возможными способами. Похоже, это был именно тот курс, на который каждый уважающий себя студент Санта-Круза стремился попасть. Так, в первый же день возвращения к учебе весной 1974 года я встретил Грегори Бейтсона, а на второй познакомился с Джоном Гриндером.

Это было время свершений в Санта-Крузе, и два этих курса зажгли мое воображение. Присутствие Гриндера моментально повысило уровень моего сознания: очень энергично, с блеском в глазах он говорил об изменении и о создании новых возможностей, постоянно вовлекая в беседу студентов, относясь к ним как к разумным личностям, которым есть что сказать. В разговоре со мной он упомянул, что сотрудничает с гештальт-терапевтом по имени Ричард Бендлер, худощавым длинноволосым парнем, похожим на горца, объявленного вне закона. Дважды в неделю они проводили собрания групп в доме, арендуемом (насколько я помню) Фрэнком Пьюселиком, Лесли Камерон и Джудит ДеЛозье. Я присоединился к обеим группам, пустившись в одиссею глубокой трансформации к самым далеким пределам.²

Я вспоминаю людей, входивших в НЛП группы в 1974-77 годах: это Джудит и Лесли, а также Джеймс Айхер, Джойс Микалсон, Патрик и Тэрри Руни, и Тревальян. Я жил с Фрэнком Пьюселиком и Полом Картером большую часть этого времени, и они также принимали активное участие в происходившем. Дэвид Гордон и Терри МакКлендон участвовали в более ранних группах, а Роберт Дилтс присоединился к команде в 1976 году, если я правильно помню. Это сообщество, включая Бендлера и Гриндера, представляло собой группу веселых озорников, посвящавших каждый момент своего бодрствования исследованиям, чтению, экспериментированию, творчеству и, главным образом, получению от всего этого удовольствия. Мы на всех скоростях неслись через исследование метамодели, а затем Милтон-модели, опробуя каждую коммуникативную модель, которую только могли придумать, на самих себе, друг на друге, официантках в ресторанах, преподавателях в аудиториях, людях на автобусных остановках и т. д. Фильмы братьев Маркс^[9] – я имею в виду Граучо, а не Карла – показывали нам отличные модели возможных способов существования. Мы были молоды, чрезвычайно любопытны и решительно настроены «идти туда, куда еще не ступала нога ни одного мужчины и ни одной женщины».

Главной экспериментальной площадкой ранних групп НЛП были вечерние встречи, проводимые Бендлером и Гриндером. В этих небольших группах собиралось по 12–15 человек, в основном студентов университета Калифорнии. Каждая встреча длилась примерно три часа и проходила по относительно простой схеме. Задавался вопрос о том, кто из присутствующих хотел достичь глубоких внутренних личных изменений этим вечером, затем добровольцы отправлялись в отдельные комнаты. Оставшимся студентам предлагался один отличительный признак метамодели – например, оспаривание опущений. По два студента отправлялись в комнату к каждому добровольцу и с энтузиазмом набрасывались на него с этим единственным вопросом метамодели. Неудивительно, что накал страстей нарастал до тех пор, пока в распахнутой двери не появлялся Ричард Бендлер с видом лихого стрелка с Дикого Запада. Доброволец к тому моменту уже был полностью готов к чему-то (да к чему угодно!), и Бендлер проводил быструю интервенцию, которая обычно показывала, какое огромное изменение произошло. (В то время мы еще не до конца осознавали, с каким потенциалом работали). Я особенно хорошо помню, как смягчались жесткие черты лица Бендлера по мере того, как человек раскрывался, и как искусно Бендлер подводил его к интеграции.

Примерно через 90 минут группы воссоединялись в главной комнате и начинали обсуждать то, что произошло. Во время моего первого года, насколько я помню, Бендлер играл более активную роль, в то время как Гриндер больше наблюдал и делал мета-комментарии процесса. Со временем их преподавательские роли выровнялись. Во время последних 30–45 минут встречи Бендлер обычно неистовствовал по поводу (и по большей части против) психотерапии – об ограничениях всех карт, которые были номинализациями, загонявшими людей в ловушки теорий и отвлекавшими от непосредственного наблюдения и реальных отношений. Иногда Ричард говорил как вдохновляющий проповедник, и его пылкие речи разжигали бушующий огонь в сердце юного студента-психолога. Они побудили меня смотреть сквозь карты и видеть скорее те воздействия, которые карта оказывала на данный эмпирический процесс. Они придавали особое значение процессу сенсорной связи и получению ответной реакции, а также умению жить, выходя за пределы своей карты. Это понятие «мира за гранью слов» поддерживалось многими важными и влиятельными для меня в то время людьми и явлениями – Карлосом Кастанедой, Аланом Уотсом, рок-группой Grateful Dead, Рамом Дассом, медитацией, ЛСД, Джоном Лилли, Джоном Колтрейном^[10] и Дж. Спенсером-Брауном. Но в течение тех нескольких драгоценных лет группы Бендлера и Гриндера были ключевым элементом этих исследований.

Оспаривание карт проходило на двух заслуживающих внимания уровнях в те ранние дни. Во-первых, главной целью метамодели была разработка метода составления более полных карт опыта. Идея, конечно, состояла в том, что опущения, искажения и обобщения, происходящие (обычно неосознанно) в процессе репрезентации, приводят к созданию обедненной карты, ограничивающей возможность выбора. Применение метамодели подразумевало разработку более полных и менее искаженных карт, создающих больше возможностей выбора и, следовательно, приводящих к лучшему опыту и лучшим результатам деятельности. Это один из самых важных вкладов метамодели (и НЛП в целом) в ряд различных отраслей лингвистической науки.

Во-вторых, равное по важности значение в те дни придавалось тому, чтобы научиться обходиться без фиксированных карт, то есть учиться на подсознательном уровне. Как я вскоре обнаружил в процессе работы с трансом, гипнотическая индукция представляет собой набор коммуникаций, который разрушает рамки устоявшихся карт, тем самым впуская в жизнь новый опыт, несдерживаемый предпочтениями карты. С этой натуралистической точки зрения, практически все время, которое я провел с Бендлером и Гриндером, было гипнотической индукцией – глубинный сущностный дух, руководивший работой, растворял все закостеневшие взгляды (в нас самих и в окружающих), чтобы в нашу жизнь могли войти смех и новые значимые реальности.

Для меня революционный дух НЛП исходил из прекрасного сочетания двух этих уровней: (1) обучения без карт (т. е., бессознательного обучения) и (2) обучения с помощью карт, усовершенствованных благодаря принципам метамодели. Первый представлял собой бездонный источник оригинальных идей и возможностей, в то время как второй предлагал средство улучшения и оформления этих возможностей в доступные и воспроизводимые модели. С моей точки зрения, последующие поколения НЛП слишком сильно полагались на второй уровень и пренебрегали первым, что довольно часто приводило к «строительству усовершенствованных мышеловок».

Меня всегда интересовали оба этих уровня, в особенности безграничное творчество бессознательного обучения. В немалой степени мой интерес был воспламенен встречами с Милтоном Эриксоном – несомненно, наиболее одаренным мастером коммуникации, которого я когда-либо встречал. Насколько я помню, Грегори Бейтсон, проживавший по соседству с Гриндером и Бендлером в горах Санта-Круза, был глубоко впечатлен «Структурой магии», том I,³ и предложил Ричарду и Джону, если они действительно хотят узнать что-то о коммуникации, изучить «великого пурпурного человека» из Аризонской пустыни. (Эриксон не различал цвета, но отдавал предпочтение пурпурному, поэтому в последние годы своей жизни носил одежду только этого цвета.) Бейтсон и Эриксон дружили более 50 лет с тех времен, когда Бейтсон и Маргарет Мид консультировались у легендарного уже тогда гипнотерапевта Милтона Эриксона перед поездкой на Бали для изучения трансовых ритуалов.

Ричард и Джон впервые посетили Эриксона в конце 1974 года, пробыв у него 3–4 дня. Когда они вернулись назад с целым багажом историй, видеозаписей и книг, мое «космическое яйцо» раскололось. Фриц Перлз и Вирджиния Сатир были настоящими волшебниками, на которых изначально сосредоточивалась метамодель, но добавление Эриксона в их компанию было похоже на введение мнимых чисел в простой пример на арифметическое сложение. Чем бы это ни являлось, это было (и остается) явлением, обладающим таинственной и мелодичной красотой! Я помню ощущение раскрытия внутреннего пространства, когда безмолвный голос произнес: «Именно поэтому ты здесь». Это было драматично и волнующе, а для 19-летнего юноши исполнено глубокого смысла!

В действительности Эриксон настолько искусно и последовательно нарушал практически каждое правило метамодели, что потребовалась разработка «Милтон-модели», своего рода противоположности метамодели. Эта добавочная модель предполагала разные способы коммуникации с сознательным и бессознательным разумом. В то время как умелой коммуникации с сознательным умом способствовала разработка более полной лингвистической карты (с помощью метамодели), эффективная коммуникация с бессознательным умом происходила благодаря нарушениям метамодели (двусмысленности, обобщения, опущения и т. д.), которые побуждали слушателя осуществлять свой собственный «производящий транс» поиск, приводивший к творческим бессознательным результатам. Такое движение к модели двойного ума открывало бесконечные возможности экспериментальной коммуникации и приносило удовольствие от еще более глубоких открытий.

К этому времени Пол Картер и я начали проводить обучающие семинары для студентов в университете Калифорнии в Санта-Крузе благодаря введению новаторских правил, позволявших студентам вести учебные курсы под руководством преподавателей. Гриндер (как и Бейтсон) был более чем счастлив предоставить такое руководство, и мы разработали и преподавали курсы на темы, связанные с НЛП. В сравнении со степенной атмосферой большинства университетских курсов наши семинары выгодно отличались и пользовались огромным успехом. Более того, однажды проректор вызвал нас к себе в кабинет и выразил недовольство тем, что, по его сведениям, студенты во время наших занятий получали интенсивные переживания. Он указал нам на непозволительность подобных вещей в соответствии с руководящими принципами университета. Мы вернулись в аудиторию и торжественно сообщили новость об указании проректора, что серьезные переживания недопустимы в учебных условиях, поэтому если студенты чувствуют, что надвигается какое-либо значимое переживание, они должны покинуть классную комнату, чтобы испытать это переживание в другом месте. В те революционные дни середины 70-х в Санта-Крузе студенты, конечно же, были возмущены таким указом и никоим образом не собирались его соблюдать.

Под руководством Джона и Ричарда мы с Полом начали проводить вечерние курсы, особенно для тех, кто был заинтересован в получении «интенсивных переживаний, непозволительных в соответствии с правилами университета». Через несколько лет мы проводили четыре еженедельных вечерних семинара по 20 студентов в группе, где осуществляли различные эксперименты с сознанием, особенно с использованием транса. По большей части это была экспериментальная работа в соответствии с принципом, что идентичность и реальность конструируются, – соответственно, много различных возможных реальностей и возможных идентичных состояний могут и должны быть созданы для того, чтобы выйти за пределы условных границ и устоявшихся убеждений.

Например, мы раздобыли толстую книгу по психиатрии из психиатрического госпиталя «Напа», куда Джон и Ричард были приглашены для работы с пациентами клиники. Обычно мы просматривали книгу и находили психиатрические нарушения, которые выглядели как подходящие описания поведенческих паттернов различных студентов. Мы погружали этих студентов в трансовое состояние, которое включало в себя эти симптомы, а затем другие студенты помогали им найти «лекарство» путем преобразования симптома в ресурс. Излишне говорить, что такая работа приносила нам огромное удовольствие, за исключением нескольких памятных моментов. Например, однажды мы предложили огромному мускулистому парню, очень приятному и робкому на вид, принять трансовую идентичность Иди Амина, печально известного угандийского массового убийцы. Не понадобилось никакой трансовой индукции, потому что, едва услышав такое указание, парень немедленно впал в ярость из-за того, что мы могли просто предположить, будто он способен на подобные вещи. К счастью, мы были проворными молодыми людьми, умели быстро бегать и уворачиваться, когда это было необходимо.

Наша очарованность работой Эриксона побудила нас собрать всю доступную литературу о гипнозе. В одном из журналов по гипнозу мы натолкнулись на исследование русского психолога Владимира Райкова. Его загипнотизированные пациенты в глубоком трансе идентифицировали себя с известными художниками, такими как Рембрандт, а затем рисовали картины, находясь в таком идентифицированном трансе. Пациенты показывали великолепные результаты, находясь в состоянии трансовой идентичности, и это открытие подстегивало наше любопытство во многих отношениях. В итоге родилась идея, высказанная, насколько я помню, Гриндером, чтобы я потренировал глубокую трансовую идентификацию с Милтоном Эриксоном. Это было за месяц до моей личной встречи с Эриксоном, но я просто жил и дышал его работами все это время.

Первый опыт идентификации произошел у Бендлера дома, он и Джон оба при этом присутствовали. Перед началом эксперимента один из них сходил к Бейтсону и пригласил его понаблюдать. Бейтсон неуклюже уселся на стул напротив меня, и Джон выполнил индукцию. Без всякого преувеличения, это был глубокий транс. Как бы то ни было, когда я открыл глаза, чтобы поговорить с Бейтсоном, моя трансовая идентичность начала колебаться в нерешительности, видимо, из-за моих сильных якорей с Бейтсоном как моим учителем. Тогда я снова закрыл глаза и попросил свое бессознательное помочь мне мобилизовать все доступные ресурсы и паттерны для того, чтобы успешно слиться с сознанием Эриксона. На этот раз, открыв глаза, я погрузился в разглядывание очков, которые Бейтсон нервно теребил в руках. Это были самые интересные очки, которые я когда-либо видел, а державшие их руки были самыми чарующими каналами связи с «моим старым другом Бейтсоном», которого я воспринимал своим периферийным зрением как мерцающую квантовую волну. Я заговорил с Бейтсоном (обращаясь к очкам), и через короткое время он вскочил и выбежал из комнаты. Видимо, я невольно затронул нечто, что знали только он и Эриксон!

Еще более захватывающими, чем такие забавные моменты, были экспериментальные познания, полученные в состоянии творческого транса. Я ожидал, что внутреннее состояние Эриксона будет заполнено быстро рождающимися умными мыслями, как самое скорострельное оружие на западе. К моему изумлению, в состоянии идентификационного транса я пережил нечто совершенно иное. Во-первых, не происходило вообще никакого внутреннего диалога, внутри было абсолютное спокойствие! Во-вторых, когда я открыл глаза, для меня было совершенно очевидно, что все остальные уже пребывали в глубоком трансе. Не нужно было «гипнотизировать» кого-либо, «что-то делать» для введения их в транс, поскольку их бессознательное уже находилось в глубоком трансе. Нужно было только говорить непосредственно (или, скорее, метафорически) с творческим бессознательным, которое уже было полностью активно и включено в процесс! Сомневаюсь, что я когда-либо в состоянии «сознательного ума» мог бы получить такие познания, которые оказались для меня поистине бесценными.

У меня появилась прекрасная возможность практиковать и исследовать транс из такого нового состояния. У нас с Полом и Фрэнком в доме была стереосистема, через которую в наши комнаты передавался гипнотический голос Эриксона. Я работал, сидя в старом пурпурном кресле, которое мы нашли на распродаже. Мне нужно было только усесться в это кресло, сложить руки определенным образом (как это делал Эриксон), закрыть глаза на несколько секунд и – «вуаля»! Я попадал в воодушевленное и ошеломительное состояние: я мог интуитивно довериться себе во всем, что было связано с трансом и общением с бессознательным, при этом открывая для себя много удивительного. Например, переход от транса «Стива» к трансу «Милтона» научил меня тому, что большую часть жизни мы проживаем в рамках жестких границ или довольно условных «идентификационных трансов», унаследованных нами или приобретенных случайно, но все же в наших силах выйти из этих произвольных обусловленностей и жить в более свободном и более созидательном пространстве.

Мое переживание «бессодержательного» внутреннего пространства Эриксона получило подтверждение, когда несколько месяцев спустя у меня появилась возможность лично задать ему вопросы о стратегии его работы. Я прибыл с карандашом и бумагой, намереваясь описать модель великого волшебника. В те первые дни моего участия в исследованиях в области НЛП я был абсолютно уверен в том, что сознание любого человека может быть представлено в виде последовательности трех репрезентативных систем (визуальной, аудиальной и кинестетической), и попросил у Эриксона разрешение расспросить его о его рабочем состоянии.

– Приступай, – согласился он.

– Вы ведете внутренний диалог во время работы? – спросил я.

– Нет, – откровенно признался он. Я вычеркнул эту категорию из своего списка.

– Тогда, – продолжал я, – создаете ли вы множество визуальных образов?

– Нет, – снова ответил Эриксон. И я вычеркнул еще одну категорию.

– Тогда вы, должно быть, получаете очень много кинестетических ощущений, – продолжал настаивать я, начиная уже немного волноваться в своей роли Карлоса Кастанеды.

– Нет, – точно так же ответил он.

Я достиг края знакомого мне мира, как моряк, готовый плыть дальше по ровной земле.

– А что же тогда вы делаете, когда работаете?

– Я не знаю, – сказал он с мягким нажимом. – Единственное, что я знаю: у меня есть бессознательный ум и у другого человека есть бессознательный ум, и мы вместе сидим в одной и той же комнате. А поэтому транс неизбежен!

Я начал медленно записывать эти два последних слова, но не успел закончить, как уже погрузился в довольно глубокий транс.

– Я не знаю, КАК наступит транс, я не знаю, КОГДА наступит транс, я не знаю, ПОЧЕМУ наступит транс. И поэтому мне очень любопытно обнаружить, как, когда и почему транс наступит именно сейчас!!!

– Я знаю, что это звучит смешно, – продолжал он, – но ЭТО РАБОТАЕТ!

Я медленно записал в блокноте: «ЭТО РАБОТАЕТ!!!»

Как и большинство рассказов об Эриксоне, это наше взаимодействие выглядело смешным, но, в то же время, подразумевало очень глубокую мысль: человек способен думать, учиться и действовать на разных уровнях внимания и осознания. Внимание первого порядка, относящееся к сознательному уму, может отслеживать и придавать смысл различному содержанию, но внимание второго порядка, связанное с творческим бессознательным, может действовать на более созидательном уровне. И снова хочу отметить, что этот двойственный уровень был своеобразной красной нитью раннего сообщества НЛП, благодаря которой появлялись постоянно меняющиеся наборы смыслов.

Совершенно предсказуемо настройка на творческое подсознательное становилась гораздо слабее по мере того, как НЛП начало выходить на международный уровень в конце 70-х годов. Первостепенное значение придавалось фиксированному содержанию, такому как ключи доступа и репрезентативные системы, и разгорелось соревнование между теми, у кого имелась самая быстрая семиступенчатая модель для того или иного понятия. И хотя такие модели фиксированного содержания могут быть полезными инструментами в определенных контекстах применения, обращение излишне пристального внимания на содержание обычно приводит к принятию карт за территорию, при этом также больше способствуя развитию технократического, а не творческого мышления. Это парадоксальный итог, учитывая, что изначальные основы НЛП были в точности противоположными. Стоявшие у истоков группы редко надолго задерживались на позициях «фиксированного содержания»; возможно, мы просто были слишком поглощены смехом и весельем, чтобы становиться негибкими. Передвижения между множественными картами и множественными позициями были присущи раннему духу НЛП, благодаря чему музыка, сопровождавшая этот «танец», превращалась в великолепную джазовую импровизацию.

И здесь особую роль играет отношение читателя к карте. Карты можно прочесть и использовать как буквальный текст или как поэтическую метафору. Отличие между ними отражено в разнице между «знаком» и «символом». Знак можно описать как нечто, имеющее смысл в устойчивой привязке к неизменному контексту. Например, красный цвет светофора означает (и должен означать!) одно и то же для всех водителей. Однако у символа есть различные, иногда противоречащие друг другу значения, многие из которых недоступны сознательному восприятию. Конечно, в этом и состоит разница между сознательным и творческим бессознательным умами. Сознательный ум действует, отталкиваясь от фиксированной отправной точки, в то время как периферийная область бессознательного делает возможным плавное движение множественных позиций. Суть в том, что одна и та же карта может быть прочитана как знак или как символ. В мире середины 70-х, до появления НЛП, паттерны были задействованы как метафорические символы.

Экологическая и творческая значимость карт как метафор была отмечена не только Гриндером и Бендлером, но также Эриксоном и Бейтсоном. Бейтсон подчеркивал мысль о двойном или множественном описании как о ключевом требовании к экологичной карте, в то время как Эриксон делал равнозначный акцент на том, что «люди приходят на терапию, потому что стали негибкими, и ваша задача состоит в том, чтобы помочь им вернуть гибкость!» Другими словами, ограничения возникают, когда человек жестко придерживается фиксированной карты, а новые возможности открываются при разработке разнообразных карт.

И Бейтсон, и Эриксон учитывали этот принцип в своих подходах к обучению. Бейтсон мог начать лекцию с примера из биологии, затем без всяких объяснений рассказать историю из области литературы, затем еще одну о кибернетике и так далее. В конце лекции он никаким образом не объединял эти истории. Вместо этого он «хмыкал» в своей архетипичной британской манере, вытирал испачканные мелом руки о брюки и рубашку и выходил из аудитории, покидая студентов, погруженных в необычный учебный транс.

Похожим образом Эриксон часто начинал учебное занятие с многозначительного вопроса: «Чему вы хотите научиться сегодня?» Я быстро понял, что если вам очень хотелось узнать что бы то ни было, это был самый подходящий момент задать вопрос, а затем пристегнуть ремень безопасности. Эриксон тут же поворачивался к какому-нибудь бедняге и с энтузиазмом приступал к гипнотической демонстрации, насыщенной многоуровневыми метафорами. В какой-то момент вы осознавали, что он уже работает с еще одним студентом, затем с еще одним, и все это с параллельными гипнотическими проявлениями и каскадом метафорических историй. И продолжалось все это неизвестно сколько времени, обычно никто не смотрел на часы (уж точно не я с моим ирландским менталитетом!), после чего Эриксон делал паузу и спрашивал с огоньком в глазах: «Еще вопросы есть?» Конечно, большинство присутствующих начинали вспоминать, каким же был самый первый вопрос; но не было никаких сомнений в том, что многие ответы были найдены.

Такое использование метафоры казалось более высоким уровнем по сравнению с изоморфным отображением содержания, предлагаемым некоторыми метафорическими моделями. Каждая метафора содержала особый паттерн, который сам по себе был интересен (и мог восприниматься как изоморфный). Но соотношение отдельных метафор складывалось в более глубокий паттерн подобно тому, как различные части джазовой импровизации сливаются в целостную композицию. И, возможно, еще более интересным являлось то, что каждая метафора могла в то же самое время нести в себе множественные противоречивые значения, увеличивая число возможных смыслов в геометрической прогрессии. Неудивительно, что как только мы покидали стены кабинета Эриксона, тут же разгорались споры о том, с кем именно он общался и в чем был «истинный смысл» этой коммуникации.

Мне это напомнило историю о подростке, который подошел к Джону Леннону и Йоко Оно в разгар их свадебной вечеринки в 1969 году. Пробравшись сквозь толпу гостей, юноша приблизился к Леннону с магнитофоном и спросил:

– Мистер Леннон, могу ли я задать Вам несколько вопросов?

– Да, конечно, – любезно ответил Леннон.

– Говорят, – продолжал молодой человек, – что в песнях «Битлз» существует много скрытых смыслов.

– Я полностью согласен с этим, – отозвался Леннон. – Обычно, примерно через 6 месяцев после выпуска нового альбома, я сажусь и слушаю его. И я каждый раз поражаюсь, как много в наших песнях смыслов, которые я не замечал раньше. А ведь я сам написал эти песни!

И он продолжил рассуждать о том, что это истинно для искусства вообще: это была коммуникативная метафора, в которой содержатся множественные противоречивые смыслы, многие из которых недоступны сознательному восприятию.

Таковым был мой опыт в ранние дни НЛП. Мы были замечательным цыганским табором, игравшим новый вид музыки. Рождавшиеся песни – карты, книги, лекции – задумывались не как «истина», но как интересные метафоры, которые могли со временем выявить новые способы видения мира и действий в нем. Как только карта содержания доказывала свою полезность, она переставала быть полезной, поскольку работа с ней сдвигала все пространство, требуя новых карт. На более значимом уровне те ранние дни предлагали способ мета-обучения, расставания с устоявшимися позициями и картами и возможность учиться путем творческой импровизации. Опыт, полученный в общении с Бендлером и Гриндером, дополненный знакомством с Бейтсоном и Эриксоном, обозначил мой жизненный путь как великое путешествие осознания.

Я уехал из Санта-Круза в 1977, перебравшись в Стэнфорд, где заканчивал магистратуру по психологии. Я продолжал близко общаться с Эриксоном до самой его смерти в 1980, но моя связь с миром НЛП Санта-Круза не была такой тесной. Частично это объяснялось занятостью по учебе, частично разногласиями, возникшими между Эриксоном и Бейтсоном, но основная причина была в необходимости рассортировать и интегрировать все, что я усвоил в Санта-Крузе. И хотя фундамент моего опыта был чрезвычайно позитивным, уязвимым местом НЛП 70-х было презрение ко всем «аутсайдерам» в духе «пленных не берем», когда кто угодно и что угодно могли стать излюбленным объектом для насмешек. Такие антагонистические настроения усугублялись по мере выхода НЛП на международный уровень и увенчались в середине 80-х какофонией судебных процессов, уголовных обвинений, поливания грязью и других неприятных вещей. Принцип «карта – не территория» казался полностью забытым во время этих событий, что негативно отразилось на НЛП.

Исследование соответствующих процессов моей собственной жизни было частью самоанализа, в который я погрузился в тот период, несомненно, под влиянием Эриксона. Меня вдохновляли его преданность работе на самом высоком уровне технического мастерства и генерирующего мышления и умение полностью наслаждаться каждым моментом. Особенно впечатляющей была его исключительная манера работать, включавшая в себя творческую игривость и исходившая из самых высоких этических стандартов уважения и великодушия к каждому человеку. Такое сочетание чрезвычайной креативности, эффективности и этической целостности стало для меня мерилом роста и изменения во многих отношениях, и этот процесс до сих пор продолжается.

Моя работа развилась в пост-эриксонианские подходы к самотождественности и «генерирующему я». Эти модели предполагают, что «реальность» конструируется через условные фильтры, действующие на различных уровнях – например, через сознательный и бессознательный умы. Как только эти ментальные фильтры построены – то есть, они не обладают фиксированной или врожденной структурой, – они могут быть разобраны и переконструированы бесконечное множество раз, каждый раз давая рождение новой, отличной от других реальности. Это подстегивает исследование тех конструкций, которые способствуют наиболее генерирующим процессам (и разрушают их противоположности), с особым вниманием к петлям обратной связи между сознательным и бессознательным умами, создающим третий уровень «генерирующего я». Когда оба разума действуют в гармонии на самых высоких уровнях своих возможностей, возникает искусство, творчество, гений и трансформация.

В течение последних 15 лет или около того я постепенно восстановил связи с частью мира НЛП. Роберт Дилтс и я разделили радость профессионального сотрудничества (и личной дружбы), которое было необычайно плодотворным и полезным. Я преподаю в различных институтах НЛП, у меня есть хорошие друзья в этой области. Конечно, уже невозможно говорить об НЛП в единственном числе, поскольку существует много различных методов и форм. Неудивительно, что я поддерживаю те из них, которые настаивают на присутствии творческого бессознательного в любых моделирующих или прикладных процессах. «Новый код», разработанный Гриндером и ДеЛозье, и дополненный Гриндером и Бостик Сент-Клер, является ярким тому примером, как и работа Университета НЛП Дилтса и ДеЛозье. И хотя между ними есть значительные отличия, эти подходы сохраняют генерирующий дух раннего НЛП, в то же время, внося значительный вклад в развитие теории, практического применения и этического фундамента. Ранние дни НЛП видятся мне сейчас как пример бесконечных возможностей творческого обучения и осознания. Как пел Боб Дилан, «тот, кто не занят рождением, занимается умиранием». Эти рождения – прошлое, настоящее и будущее – и являются теми чудесами, которые нам дано созерцать. Разве можно просить о чем-то большем?

Глава 7

Комментарии к главе «Посреди известно чего»

Джон Гриндер

В своей статье «Посреди известно чего» Гиллиген трогательно и с юмором описывает свое знакомство с НЛП и кругом людей, которые либо выступали объектами моделирования (в частности, Бейтсон и Эриксон), либо этим самым моделированием занимались – создатели НЛП: Бендлер, Пьюселик и я, а также множеством людей, вовлеченных в тестирование и разработки на ранней стадии развития этого направления. Атмосфера, описываемая им, очень перекликается с моими собственными воспоминаниями о том периоде.

Гиллиген отчетливо понимает, насколько изменчива может быть наша память, что он и подчеркивает в своем первом примечании:

Я приложил максимум усилий, чтобы как можно более точно вспомнить события, даты, людей и т. д. Память – это непрерывный процесс, она постоянно обновляется, поэтому заранее прошу простить меня за любые существенные неточности или упущения.

И хотя мои воспоминания могут в чем-то отличаться от того, что описывает Гиллиген, иногда это касается и классификации, которую он приводит, это всего лишь незначительные мелочи по сравнению с той превосходной точностью, с которой он передал дух того времени.

Гиллиген пишет:

…главной целью метамодели была разработка метода составления более полных карт опыта. Идея, конечно, состояла в том, что опущения, искажения и обобщения, происходящие (обычно неосознанно) в процессе репрезентации, приводят к созданию обедненной карты, ограничивающей возможность выбора. Применение метамодели подразумевало разработку более полных и менее искаженных карт, создающих больше возможностей выбора и, следовательно, приводящих к лучшему опыту и лучшим результатам деятельности.

Здесь Гиллиген имеет в виду три так называемых универсальных квантификатора, наиболее свойственные большинству людей – удаление, искажение и обобщение – с которыми в своих презентациях работали Бендлер, Пьюселик и я. Как несколько столетий назад сказал известный английский драматург, «некоторые изобретения впоследствии используют против их изобретателя». И эти категории обобщения относятся именно к таким изобретениям.

Задумайтесь над этими словами и спросите себя: «Какова взаимосвязь между этими тремя квантификаторами?» Лично у меня в голове возникает только один вопрос: «Как такое вообще могло прийти в голову?»

Почему происходит обобщение? Давайте предположим, что существуют некие два переживания, которые мы хотим обобщить. Как действовать в такой ситуации? Очевидно, что каждое из этих переживаний является в некотором роде уникальным, и для обобщения этих двух переживаний необходимо обнаружить связующие элементы, нечто общее, что объединяет эти переживания.

Как это сделать? Игнорируя различия и концентрируясь на схожих чертах. Хотя, постойте-ка, термин игнорируя в том контексте, в котором он был использован в последнем предложении, является «суррогатом» удаления – человек игнорирует что-либо, удалив это явление из зоны своего внимания. Таким образом, становится очевидно, что удаление и обобщение являются элементами одного процесса, а получаемое в итоге обобщение само по себе является следствием применения удаления. Вы приходите к обобщению, удалив класс элементов, которые не являются общими для двух переживаний, и сосредотачиваете свое внимание на тех областях, где они пересекаются.

Теперь рассмотрим искажение и его отношения к паре удаление/ обобщение. Как минимум в соответствии с привычным нам значением слова «искажение», акт удаления элемента в описании некоторого события для достижения обобщения представляет собой искажение описания этого события. В суде, например, такое действие будет рассматриваться как искажение доказательственной базы.

Я считаю три предложенных универсальных квантификатора – искажение, удаление и обобщение – в лучшем случае некогерентными, и предлагаю исключить их из нашего дальнейшего обсуждения. Хотя с точки зрения эпистемологии, это предложение абсолютно не имеет никаких оснований. Любопытному читателю я предлагаю ознакомиться с эпистемологией, изложенной в книге под авторством Бостик Сент-Клер и Гриндера «Шепот на ветру».¹ Гиллиген описывает, в каком контексте в этих явлениях была необходимость на тот момент (приношу свои извинения!)

Комментарий Гиллигена:

Во-вторых, равное по важности значение в те дни придавалось тому, чтобы научиться обходиться без фиксированных карт, то есть учиться на подсознательном уровне. Как я вскоре обнаружил в процессе работы с трансом, гипнотическая индукция представляет собой набор коммуникаций, который разрушает рамки устоявшихся карт, тем самым впуская в жизнь новый опыт, несдерживаемый предпочтениями карты. С этой натуралистической точки зрения, практически все время, которое я провел с Бендлером и Гриндером,

было гипнотической индукцией – глубинный сущностный дух, руководивший работой, растворял все закостеневшие взгляды (в нас самих и в окружающих), чтобы в нашу жизнь могли войти смех и новые значимые реальности.

Сравните это описание с тем, что рассказывают Дилтс и Айхер о том времени и влиянии различных методов на них – в этих трех описаниях на удивление много разночтений. Опять же, я полагаюсь на читателя, которому предстоит самостоятельно воссоздать некую общую последовательную версию событий, на которые ссылаются эти три автора, и которые в их описаниях столь отличны в смысле значимости, составляющих элементов и последствий.

К комментарию Гиллигена мне бы хотелось добавить лишь то, что я предпочел бы, чтобы он пояснил, что он подразумевает под термином «фиксированная карта». В некоторых местах своего повествования, Гиллиген, кажется, имеет в виду сознательно воспринимаемые карты (первое предложение отрывка) в качестве референта фиксированных карт; в иных случаях (перечитайте последнее предложение в этом же отрывке) он, похоже, подразумевает внутренние карты. В любом случае, я хотел бы отметить, что он точно описывает большинство задач, которые мы ставили перед собой, процесс тестирования паттернов, странные упражнения, целью которых (пользуясь терминологией Гиллигена) был анализ и расширение или избавление от этих карт.

От себя добавлю, что мой опыт подсказывает мне, что как сознательные, явные карты, так и бессознательные, скрытые карты одинаково опасны, так как препятствуют получению нового опыта.

В своем повествовании Гиллиген не упомянул, что даже при условии, что вы добились успеха в избавлении от таких карт в определенный момент времени X, не существует гарантии, что вы сможете избежать развития новых карт через некий промежуток времени Y. Гиллиген говорит о возникновении новых значимых реальностей. Карты этих новых реальностей также станут препятствием на пути к получению нового опыта и их, в свою очередь, тоже придется уничтожить, если исследователь захочет оставаться внимательным и открытым для этих новых реалий.

Гиллиген пишет:

Для меня революционный дух НЛП исходил из прекрасного сочетания двух этих уровней: (1) обучения без карт (т. е., бессознательного обучения) и (2) обучения с помощью карт, усовершенствованных благодаря принципам метамодели. Первый представлял собой бездонный источник оригинальных идей и возможностей, в то время как второй предлагал средство улучшения и оформления этих возможностей в доступные и воспроизводимые модели. С моей точки зрения, последующие поколения НЛП слишком сильно полагались на второй уровень и пренебрегали первым, что довольно часто приводило к «строительству усовершенствованных мышеловок».

Хорошо сказано! Я хотел бы лишь добавить, что, как я уже сказал выше, создание доступных и воспроизводимых моделей таит в себе опасность – опасность того, что создатель начнет настолько верить в свои собственные творения, что начнет жить, следуя набору фиксированных карт, не пытаясь избавиться от них с целью дальнейшего развития.

Хотелось бы подробнее остановиться на словах Гиллигена про «усовершенствованные мышеловки», возникновение которых и привело к тому, что Гиллиген принял решении прекратить вплотную заниматься НЛП. Существует множество доказательств правоты Гиллигена. Какое количество людей, изучавших НЛП, всерьез занимались моделированием? Насколько продуктивным оказалось моделирование успешных людей с использованием техник НЛП в долгосрочной перспективе? Чем объяснить тот факт, что подавляющее большинство книг, написанных об НЛП, представляют собой всего лишь повторяющиеся описания классических паттернов из эпохи зарождения НЛП или их не особенно удачных вариаций? Если моделирование не есть пример добычи питьевой воды из глубокого колодца творческого бессознательного (согласно словам самого Гиллигена), то я не знаю, чем еще оно является. Техника гипноза, разработанная и используемая Гиллигеном, на мой взгляд, является прекрасным примером смешения моделирования Эриксона и качеств, благодаря которым Гиллиген и есть Гиллигеном!

Гиллиген пишет:

Когда оба разума действуют в гармонии на самых высоких уровнях своих возможностей, возникает искусство, творчество, гений и трансформация…

Я хотел бы предложить другой термин – формулировка «два разума», с моей точки зрения, не совсем корректна. Я бы предпочел называть это координированной работой двух полушарий, каждое из которых отвечает за определенные функции. Бейтсону нередко приходилось дискутировать с представителями нового поколения, которые, столкнувшись с его исследованиями, настаивали на том, что творчество НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ни результатом работы недоминантного полушария, ни бессознательных процессов, а скорее естественным следствием непрерывной борьбы между ними. Добавлю, что искусство жизни во многом заключается в способности координировать эти два процесса (сознательный и бессознательный, или, если хотите, работу доминантного и недоминантного полушарий), особенно в те моменты, когда одно из полушарий более второго задействовано в том или ином процессе.

Гиллиген превосходно описывает свой первый опыт глубокого идентифицированного транса, объектом моделирования при котором был Эриксон, который по форме был близок к НЛП моделированию, но при этом в качестве материала использовались видео– и аудиозаписи, а не непосредственное общение с объектом моделирования.

…открыв глаза, я погрузился в разглядывание очков, которые Бейтсон нервно теребил в руках. Это были самые интересные очки, которые я когда-либо видел, а державшие их руки были самыми чарующими каналами связи с «моим старым другом Бейтсоном», которого я воспринимал своим периферийным зрением как мерцающую квантовую волну. Я заговорил с Бейтсоном (обращаясь к очкам), и через короткое время он вскочил и выбежал из комнаты. Видимо, я невольно затронул нечто, что знали только он и Эриксон!

Эти материалы (видео– и аудио кассеты) позволили Гиллигену смоделировать Эриксона за какой-то месяц до их личного знакомства. Обратите внимание, что такая форма моделирования позволяет исследователю ассимилировать паттерны модели. Единственное, чего не хватает при таком моделировании, – это третье важное звено, а именно ответ на вопрос:

В каких конкретных обстоятельствах/при каких условиях «мастер» использует именно паттерн X, а не паттерн Y?

Так как материалы, доступные Гиллигену на тот момент, состояли только из видео– (съемка одной камерой) и аудиозаписей рабочих сессий Эриксона и наших с Бендлером и Пьюселиком подражательных поведений, нам недоставало информации, чтобы ответить на этот вопрос. На имеющихся видеозаписях (единственная) камера была направлена либо на Эриксона (большую часть записи) либо на клиента, но никогда не снимала обоих одновременно, поэтому невозможно было отследить связь между реакциями клиента (т. е. как раз таки основанием для дальнейшего выбора паттернов Эриксоном) и последовательностью действий Эриксона. Гиллиген восполнил этот пробел приблизительно через месяц, когда лично познакомился с Эриксоном.

Очевидно, Гиллиген достиг такой степени мастерства в подражании Эриксону, что это напугало Бейтсона. Я помню, как я внимательно наблюдал за Бейтсоном во время этого действа, потому что меня крайне интересовала его реакция. Он отреагировал именно так, как это описывает Гиллиген. Обеспокоенный его состоянием и тем, как он столь стремительно выбежал из комнаты, я кивнул Бендлеру, чтобы он присмотрел за Гиллигеном в мое отсутствие (я осуществил индукцию и нес ответственность за безопасный выход Гиллигена из измененного состояния), и быстро последовал за Бейтсоном.

Он стоял на дороге между домом, в котором мы работали, и его собственной резиденцией (на Альба Роуд 1000) и тихонько бормотал что-то невнятное. Я терпеливо ждал, пока он заметит мое присутствие, после чего я задал несколько общих вопросов об увиденном. После длительной паузы он ответил:

Мне никогда не доводилось видеть более убедительное перевоплощение.

Вполне может быть, что Гиллиген, как он и написал в своей статье, коснулся какой-то глубоко личной информации. Если это и так, я не был посвящен в эту тайну. Кстати, если вам нужен пример того, как решения рождаются в ходе бессознательных процессов, обратите внимание на то, как Гиллиген осуществил переход от колебаний в измененном состоянии к полной концентрации на очках (и руках), которые на тот момент стали для него самыми увлекательными элементами во всей вселенной.

Мы с Бендлером были глубоко поражены тем, как Гиллиген точно смоделировал великого мастера, особенно учитывая ограниченный набор доступных ему средств, поэтому мы решили устроить встречу Эриксона и Гиллигена. Мы взяли его с собой в нашу следующую поездку в Феникс. Я предлагаю вам прочесть второе описание из множества воспоминаний об этой встрече.

Гиллиген приобрел небольшую сувенирную фигурку совы – он слышал наши рассказы о несчетном количестве разнообразных статуэток, которые заполняли полки, полностью занимавшие две из трех свободных стен рабочего кабинета Эриксона. Когда мы с Гиллигеном приехали, Бетти Эриксон как всегда любезно предложила нам пройти в «рабочий домик» Эриксона. Пока мы ждали Эриксона, я заметил, что Гиллиген возится с этой статуэткой совы. Я спросил его, зачем ему эта сова, и он сказал, что это подарок Эриксону. Я предложил ему усесться в кресло Эриксона и предположить, где именно он может поместить сову среди множества других статуэток, чтобы она была видна с этой точки зрения. Гиллиген поставил сову так, что она (не полностью) была видна с кресла Эриксона.

Эриксон вошел в комнату и занял свое привычное место. Знакомство началось не слишком благоприятно, так как Гиллиген решил продемонстрировать Эриксону свои способности в моделировании его паттернов. Эриксон был не в восторге и начал рассказывать о том, как иногда на улице молодые парни, проходя мимо, из-за недостатка учтивости могут толкнуть его (Эриксона) плечом так, что он едва не сваливается в канаву возле тротуара. Гиллигену было достаточно услышать всего одну эту метафору и он незамедлительно внес соответствующие коррективы в свое поведение, снова став молодым двадцатилетним парнем, каковым он и являлся. Остальная часть встречи была наполнена изысканными демонстрациями и обменом богатейшим опытом.

Несколько часов спустя, Эриксон порядком устал и подал невербальные сигналы, что он собирается пойти отдыхать. На последок Гиллиген решился, наконец, задать Эриксону вопрос, не заметил ли он чего-то нового в своем кабинете. Не спуская глаз с Гиллигена и не переводя взгляда на то место, где теперь стояла сова, Эриксон ответил:

Мне на это абсолютно наплевать!

Шах и мат!

Я считаю комментарии Гиллигена о развитии НЛП в конце 70-х наиболее точными и значимыми (причины, которые он описывает, и заставили его покинуть этот «цирк»).

Для меня крайне ценна его искренность, с которой он описывает события тех лет:

Первостепенное значение придавалось фиксированному содержанию, такому как ключи доступа и репрезентативные системы, и разгорелось соревнование между теми, у кого имелась самая быстрая семиступенчатая модель для того или иного понятия. И хотя такие модели фиксированного содержания могут быть полезными инструментами в определенных контекстах применения, обращение излишне пристального внимания на содержание обычно приводит к принятию карт за территорию, при этом также больше способствуя развитию технократического, а не творческого мышления. Это парадоксальный итог, учитывая, что изначальные основы НЛП были в точности противоположными. Стоявшие у истоков группы редко надолго задерживались на позициях «фиксированного содержания»; возможно, мы просто были слишком поглощены смехом и весельем, чтобы становиться негибкими. Передвижения между множественными картами и множественными позициями были присущи раннему духу НЛП, благодаря чему музыка, сопровождавшая этот «танец», превращалась в великолепную джазовую импровизацию.

Здесь Гиллиген описывает крайне важный поворотный пункт в развитии НЛП. Я целиком и полностью согласен с его наблюдениями. В тот период действительно произошел отказ от метода проб и ошибок, был утрачен изначальный исследовательский дух, слишком много внимания стало уделяться кодированию и перекодированию уже закодированных паттернов. И хотя наш взгляд на некоторые детали этих событий отличается, я полностью согласен с его определением конечной точки отсчета – началом работы с бессознательными процессами. Его реакцией на эти манипуляции с работой левого полушария стал уход из группы исследователей НЛП и начало самостоятельной работы. Я же в свете этих событий занялся разработкой Нового кода НЛП.

Комментарий Гиллигена:

…я поддерживаю те из них, которые настаивают на присутствии творческого бессознательного в любых моделирующих или прикладных процессах. «Новый код», разработанный Гриндером и ДеЛозье, и дополненный Гриндером и Бостик Сент-Клер, является ярким тому примером…

Читатель на основании этого комментария волен сам определить, является ли любая отдельная форма исследований, называемая НЛП, одной из форм изначального НЛП, или это просто попытка использовать славное имя НЛП и не имеет ничего общего с его оригинальными идеями и целями.

Следует быть осторожными с такими терминами, как поколения (чисто биологическое понятие). То есть, читатель должен понимать, что для того, чтобы воспринимать эти поколения как таковые, они должны носить определенные ключевые характеристики, которые наследуются от заявленного источника и предыдущего паттерна следующим поколением. Это относится в равной степени к периоду развития НЛП, описываемому в этой книге, а также к другим источникам в области НЛП.

Гиллиген отметил одну такую ключевую характеристику в своем повествовании. Дайте явлению уже существующее название – оно не приобретет характеристики первоисточника. Для этого необходимо соответствие действий и результатов. И сколько бы раз мы не повторяли название, это не приведет ни к каким изменениям!

Он характеризует разницу между первыми группами и направлением, в котором НЛП начало двигаться в конце 70-х, следующим образом:

Стоявшие у истоков группы редко надолго задерживались на позициях «фиксированного содержания»; возможно, мы просто были слишком поглощены смехом и весельем, чтобы становиться негибкими. Передвижения между множественными картами и множественными позициями были присущи раннему духу НЛП, благодаря чему музыка, сопровождавшая этот «танец», превращалась в великолепную джазовую импровизацию.

Это различие, разделяющее первые группы и то, чем НЛП стало в конце 70-х, как мне кажется, характеризует процессы, которые и сейчас происходят в области НЛП по всему миру.

Глава 8

«Свежий ветер веет над страной»¹

Часть 3: Кое-что о помидорных саженцах

Вернемся в 1975: Джон и Ричард только что вернулись из поездки. Я не знал, куда они ездили, но заметил явную перемену в их поведении. Исчезли краткие отрывистые команды, характерные для гештальта Фрица Перлза, «изваянные» из наших тел позиции Сатир. Вопросы к нарушениям метамодели были заменены пояснением нарушений, но в форме рассказа историй, хотя и несколько невнятных, ДжониРичард при этом иногда держали…

… одну руку у левой стороны лица…

… а может, это была правая сторона…

… никто наверняка не знает…

… или это был нос…

… но ты можешь начать с почесывания…

Правильно! Мы перемещались в штат Аризона, не покидая комнаты.

В 1930-х и 1940-х годах Грегори Бейтсон и Маргарет Мид изучали трансовые явления в культуре некоторых племен на Бали, Индонезия. Они опубликовали классическую антропологическую книгу на эту тему под названием «Балийский характер».10 Их главным консультантом по трансовым состояниям был доктор медицины и гипнотерапевт Милтон Г. Эриксон.

На ранних этапах разработки метамодели Бейтсон представил ДжонаиРичарда доктору Эриксону. Эриксон уже ознакомился с рукописью первого тома «Структуры магии» и вместе с Вирджинией Сатир и Грегори Бейтсоном поддержал публикацию книги. Грегори, который всячески содействовал работе ДжонаиРичарда, теперь предоставил им новый набор поведений, который они детально описали и смоделировали.

Доктор Эриксон (или «Милти», как мы его между собой называли) был высокоуважаемым профессионалом в своей области. В то время как гипноз в основном ассоциировался с шарлатанством, салонными фокусами и жульническими зельями, доктор Эриксон пользовался огромным авторитетом специалистов-медиков. Профессионалы, которые в общем-то не «верили» в гипноз, признавали, что доктор Эриксон «умеет делать что-то настолько глубокое, чего никто из нас не умеет делать, и никто до конца не понимает, как это работает». С такими настроениями мы, студенческие группы, начали изучение работы доктора Эриксона.

И снова группа из 25 человек сидела на полу в той же самой лесной хижине по Грэм-Хилл Роуд. Ричард посмотрел на меня и сказал:

– Саженцы помидоров, Джим, учатся новому…

Я смотрел на ДжонаиРичарда в изумлении.

– Да, полагаю, что они могут… – сказал я.

Они рассмеялись в унисон.

– Все, чему мы учили вас раньше, неправильно… – сказал Джон.

– Это ложь… – сказал Ричард.

– Могу я в этом месте попросить вернуть мне мои деньги? – спросил я сам себя.

По очереди они продолжали:

– …И пока вы тут сидите…

– …в полном (или неполном?) недоумении…

– …вы можете начать наслаждаться разницей между сейчас и тогда…

– …тогда и сейчас…

– …зная… – сказали они…

– …что вы можете…

– …и обязательно это СДЕЛАЕТЕ…

– …научиться новому… – и они погрузились в молчание.

Никто не сказал ни слова, ничто не шелохнулось. Я не помню, кто нарушил молчание. «Саженцы помидоров?» – сказал я сам себе некоторое время спустя. Не помню, как и когда именно.

Как и при изучении метамодели, нам предлагали различные лингвистические паттерны, которые мы опробовали друг на друге, наблюдали за реакцией и отчитывались ДжонуиРичарду, а потом перед всей группой. Это были те самые языковые паттерны, которые доктор Эриксон использовал для создания различных трансовых состояний у своих клиентов. ДжониРичард уже начинали группировать индукции в лингвистические модели, снова применяя трансформационный синтаксис для категоризации и описания. Теперь, после дистилляции и моделирования вербальных и невербальных поведений Фрица Перлза и Вирджинии Сатир, они похожим образом дистиллировали и категоризировали вербальные и невербальные поведения доктора Эриксона. Так родилась серия книг «Паттерны гипнотических техник Милтона Эриксона».

И снова это продолжалось неделю за неделей, но теперь уже мы не задавали каждый раз разные вопросы – больше не было назойливого исследования метамодели. Теперь мы изучали различные декларативные фразы. Нам давали задание использовать язык репрезентативных систем для описания другому человеку того, что мы видели, слышали и чувствовали, забрасывая фразами, которые, сознательно или бессознательно – я уже сейчас не могу припомнить, – использовали ДжониРичард.

Разделившись на пары, мы по очереди начинали:

– …а теперь ты начинаешь ощущать…

– Ощущать что именно? – я инстинктивно спрашивал сам себя.

– …те чувства, которые ты испытываешь, когда видишь…

– …и слышишь…

– …беспрецедентную возможность…

– …стучащуюся в дверь…

(«Кто-то и правда только что постучался в дверь дома по Грэм-Хилл Роуд?» – задавал я вопрос самому себе.)

– …чего бы то ни было, нужного тебе для того, чтобы расти и изменяться…

После простой «индукции» нам нужно было наблюдать за реакцией другого человека. В самом деле, некоторые «уплывали» в состояние, которое раньше у меня ассоциировалось с управляемой медитацией, но гораздо, гораздо быстрее, а для некоторых, казалось, и гораздо глубже, то есть они меньше осознавали окружающий мир. Мы действительно не задавали вопрос «почему» что-то происходит на этом этапе, это не было частью ритуала. Просто делали, изучали и моделировали.

За исключением признания необходимости использования предикатов репрезентативных систем, все остальное звучало как мешанина из опущений, неспецифических глаголов и существительных, номинализаций. Это, как я обнаружил, было именно то, что я должен был слышать – и систематически использовать – для того, чтобы вербально вызвать измененное состояние сознания. После первоначального простого «моделирования» доктора Эриксона, то есть буквального повторения его слов, интонации, мимики и жестов, модуляции и громкости голоса, ДжониРичард начинали «разделять на куски» или категории трансовый язык доктора Эриксона, объединяя их в группы с помощью трансформационного синтаксиса.

Со сбивающей с толку очевидностью доктор Эриксон систематически использовал язык противоположным образом по сравнению со сформулированными Джоном и Ричардом паттернами метамодели, разработанными на основе изучения работ Перлза и Сатир. Перлз всегда требовал определенности и присутствия «в настоящем» моменте, а не в прошлом или будущем. Эриксон давал своим клиентам вербально неопределенное указание, чтобы клиент мог сам завершить мыслительный процесс и решить задачу в трансовом состоянии.

Доктор Эриксон направлял процесс мышления клиента, но это было совсем не обязательно для содержания. Если он хотел обратиться к конкретному клиническому вопросу, он скорее использовал метафору, нежели прямой комментарий. Как это перевести в то, что позже стало известно как «Милтон-модель»? Проведем сравнение:

Моделирование гипнотического языка доктора Эриксона – с использованием категорий трансформационного синтаксиса – прояснило и ускорило изучение техник доктора Эриксона, так же как и в случае Перлза и Сатир.

Во времена создания НЛП произошло несколько существенных сдвигов. Во-первых, быстрое включение поведенческих паттернов, которые не являлись частью ранее существовавшей работы кого-либо другого, но были теми паттернами, которые Джон и Ричард заметили и интегрировали.

Убежденные в том, что должен существовать некий невербальный индикатор репрезентативных систем, Джон и Ричард продолжали наблюдение и обнаружили, что движения глаз в стороны и по вертикали во время ответа на заданный в разговоре вопрос, не являлись «случайными», а были аналогичны предикатам репрезентативной системы. Движения глаз во время извлечения воспоминаний, решения задач и т. д. обычно происходили в паузах, составляющих структурную часть языка, как правило, сопровождавшихся междометиями «хммм, дайте подумать…» или «уммм…». Джон и Ричард установили, что движения глаз указывали на получение внутреннего «доступа» к визуальной, аудиальной или кинестетической информации.

Вторым важным сдвигом было расширенное включение языка, метафор и исследований из других областей психологии. Исследования различных неврологических и когнитивных функций полушарий головного мозга продолжались десятилетиями, но начали развиваться с новой силой благодаря появлению новейшего оборудования, облегчавшего проведение испытаний.

Джону и Ричарду казалось, что так называемое «доминирующее» (у большинства людей левое) полушарие было средоточием синтаксиса и в целом «сознательного» ума метамодели, а так называемое «недоминирующее» (у большинства людей правое) полушарие являлось местом расположения метафор или «бессознательного» ума Милтон-модели.

В это время Джон и Ричард добавили концепции когнитивного психолога Джорджа Миллера, автора работы «Магическое число семь, плюс-минус два».¹¹ Джон знал доктора Миллера еще до работы в Калифорнийском университете в Санта-Крузе. В особенности термин «чанкинг»^[19] вошел в ранний лексикон НЛП, а также базовая модель обратной связи «TOTE»^[20], представленная в книге Миллера «Планы и структура поведения»,¹² написанной в соавторстве с Карлом Прибрамом и Юджином Галантером.

Итак, благодаря введению ключей доступа, использованию аналогии сознательного и бессознательного ума, чанкинга и стратегии TOTE, был проложен мостик к НЛП.

И, наконец, произошел ощутимый «философский» сдвиг от очень директивного гештальт/метамодельного подхода к решению проблем клиента в сторону более косвенного подхода, включавшего в себя либо использование трансовых состояний, либо «рефлективное» направление клиента к решению проблемы, без разглашения конкретного содержания или природы проблемы. И хотя прошло уже много времени, этот подход присутствует во всех аспектах НЛП по сей день. Два тома «Структуры магии», «Паттерны гипнотических техник Милтона Эриксона» и том «Меняемся вместе с семьями» ознаменовали завершение периода, предшествовавшего созданию НЛП, и период глобальных сдвигов по направлению в будущее.¹³

Глава 9

Комментарии к главе «Свежий ветер веет над страной»

Джон Гриндер

Я восхищен тем, как Айхер воссоздал контекст своего повествования (в Прологе) – его рассказ честен, остроумен, полон юмора и детально передает (по моему мнению еще и достаточно точно) культурный контекст упоминаемых событий, и чем-то напоминает вступительную часть повествования Гиллигена. Читатели, которые хотели бы прочувствовать атмосферу той эпохи, могут почерпнуть необходимую для этого информацию из этих двух совершенно разных, но при этом взаимодополняющих описаний контекста, в котором произошло создание НЛП.

Айхер подробно (и удивительно точно) описывает стиль и содержание семинаров, которые проводили мы с Бендлером. Предлагаю тренерам, которые намереваются проводить обучение процессу создания паттернов НЛП, декодировать это описание и уделить особое внимание системе построения занятий, в частности, индуктивному подходу к обучению. Интересно, что мной уже опубликовано описание этих процессов (в книге, написанной в соавторстве с Бостик Сент-Клер «Шепот на ветру»).¹ Я призываю заинтересованного читателя сравнить эти два описания, чтобы оценить указанные события с позиции авторов семинаров (я и Бендлер) и их участников. Я считаю, что различия, которые вы обнаружите, весьма поучительны и могут указать на более глубокие аспекты происходивших событий. Айхер прав (пускай и годы спустя после тех событий), предполагая, что на подход, используемый мной и Бендлером на наших обучающих семинарах, большое влияние оказали идеи Грегори Бейтсона и Росса Эшби. Диалоги, которые воссоздает Айхер, для меня звучат одновременно и достоверно и абсурдно, что, впрочем, вполне созвучно с тем, что и как мы делали в те годы.

Айхер пишет:

Убежденные в том, что должен существовать некий невербальный индикатор репрезентативных систем, Джон и Ричард продолжали наблюдение и обнаружили, что движения глаз в стороны и по вертикали во время ответа на заданный в разговоре вопрос, не являлись «случайными», а были аналогичны предикатам репрезентативной системы.

Убежденные в том, что должен существовать некий невербальный индикатор… мне льстит, что у Айхера сложилось такое впечатление; это значит, что Бендлер и я успешно создали иллюзию в его восприятии (и, предположительно, восприятии некоторых других людей, вовлеченных в эти исследования), что мы знали, что, черт возьми, мы делали. Уж я-то точно не знал!

То, что, на мой взгляд, на самом деле произошло, описано в «Шепоте на ветру». В частности, что касается калибровок (визуально – движения глаз, аудиально – предикаты и смены тона голоса), процесс был не столь хорошо организован и не был настолько систематичным, как это описывает Айхер. Последовательность открытий, которые произошли в 1973-74, началась с предикатов. Помните, что первая созданная нами модель была лингвистической моделью (метамодель), и мы с Бендлером продолжали отслеживать сигналы, исходящие из особенностей поведения, сопровождаемых движениями глаз.

Описание этих двух открытий, содержащееся в «Шепоте на ветру», рассказывает о совершенно непредвиденном инциденте, который позволил Бендлеру и мне понять, как бессознательно выбранные и используемые человеком предикаты выявляют репрезентативную систему, доминирующую в момент возникновения намерения говорить и непосредственно в момент вербализации. Читателю предлагается сравнить мое описание событий, которые произошли во время того процесса, с историей, которую приводит в своей статье Айхер.

Интересно, что лишь неделю спустя после того, как мы, наконец, распознали значение предикатов, между Бендлером и мной произошло обсуждение произошедшего. В течение этого периода мы не виделись, оба по отдельности занимались кодированием предикатов, которые к тому моменту вывели нас к начальной точке калибровки. Мы знали, что определенные предикаты сигнализируют об активации определенной репрезентативной системы и соответствующей части коры головного мозга. Таким образом, эта точка калибровки представляла собой некий маркер, который был очевиден лишь при личном общении. После этого открытия мы научились очень быстро распознавать смысл движений глаз, поэтому при встрече между нами произошел такой диалог:

Ричард: Слушай, что происходит?

Джон: Да ты знаешь это не хуже меня!

Ричард: То есть ты это видел?

Джон: Разве это можно было не заметить?!

В те годы в силу нашей близости и прочного раппорта такие диалоги были не редкостью. Но вот мой ответ (произнесенный уж очень самоуверенно, что, кажется, в определенной степени характеризовало наши взгляды в те дни) был неполным, поэтому хочется расширить его следующим образом:

Разве это можно было не заметить после того, как были изучены предикаты, представляющие собой точки отсчета возникновения тех или иных калибровок (систематические движения глаз, связанные с этими исходными точками).

Тут у меня есть три комментария:

1. Айхер называет это открытие предикатов и движений глаз нашим с Бендлером первым важным взносом в разработку паттернов НЛП. До этого момента почти вся наша работа касалась исключительно моделирования (бессознательная ассимиляция) паттернов моделей, у которых эти паттерны уже проявлялись определенным образом; возможно, не так систематически, как это делали мы, но эти паттерны уже существовали и часто приводили к значительным изменениям у клиентов. Наша задача состояла в том, чтобы бессознательно усвоить эти паттерны, протестировать их в контексте, схожем с тем, в котором их применяли объекты моделирования, а затем обобщить закономерности и разработать схему использования в иных контекстах. В этом же случае, мы обнаружили и пытались уловить нечто в повседневном поведении людей, а не на примере одного объекта моделирования, «мастера». Когда нам удалось вычислить общие закономерности, эти маркеры бессознательного выбора и использования репрезентативных систем стали своего рода рычагами, позволяющими создавать условия, в которых клиенты, с которыми мы работали, могли сделать необходимый им осознанный выбор.

По сей день меня не покидает ощущение, что репрезентативные системы являются одними из наименее исследованных и используемых моделей НЛП. Я подозреваю, что это следствие активной работы над якорями, которая началась вскоре после того как мы обнаружили репрезентативные системы и точки их калибровки. В этот короткий период мы экспериментировали с репрезентативными системами, которые были закодированы, до начала тестирования якорей. Я уже рассказывал об одном таком случае.

В то время мы работали на Альба Роуд 1000, и однажды к нам за помощью обратился мужчина в возрасте около 40 лет. Ситуация была достаточно неординарной: этот человек стал заключенным в четырех стенах собственного дома. Клиент рассказал нам, что он боялся выйти из дома, так как у него были частые позывы к мочеиспусканию, и он боялся оказаться в неловкой ситуации.

Если я правильно помню, это был один из клиентов, к работе с которым мы привлекли студентов для проведения тестов (в данном случае, упор делался на раппорт, метамодель и репрезентативные системы); в частности, я помню, что в этих процессах был задействован Дэвид Гордон. Перед Дэвидом была поставлена задача установить с клиентом раппорт с использованием метамодели и выбора последовательности репрезентативных систем с целью выяснения, что нужно было поменять, после чего Дэвид должен был предоставить мне отчет о проделанной работе.

Дэвид проделал прекрасную работу, и когда он докладывал мне о результатах, и мы раздумывали над тем, что делать дальше, он отметил, что движения глаз этого человека постоянно противоречили используемым им предикатам. В частности, его взгляд опускался вниз и вправо каждый раз (или почти каждый раз), когда он использовал визуальные предикаты, и, наоборот, когда он использовал кинестетические предикаты, его взгляд был направлен над горизонтом, что является типичным движением для визуальной системы. Я был заинтригован и попросил Дэвида продемонстрировать то, что он обнаружил. Серия провокационных вопросов и мои собственные калибровки подтвердили, что Дэвид был прав; у этого клиента систематически наблюдалось противоречие между типичным связям предикатов и движений глаз для визуальной и кинестетической систем. Хотя я видел много разных вариаций стандартных движений глаз, я никогда не видел такой обратной системы.

Как обычно во всех нестандартных случаях – а этот случай был именно таким – я применил консервативный подход. Я был уверен, что некоторые формы якорения и/или Эриксоновские паттерны помогут этому клиенту получить то, за чем он пришел. Таким образом, вопрос заключался в том, какое минимальное вмешательство может быть эффективно в этом необычным случае, учитывая тот факт, что нам нужно было быть готовыми к тому, что в этом нестандартном поведении скрывается какой-то новый, интересный паттерн. Я дал задание Давиду, чтобы он провел с клиентом беседу (тема которой совершенно не имела значения), во время которой Дэвид должен был преувеличенно использовать движения глаз и предикаты таким образом, как это делал клиент на их первой встрече (движения глаз связаны с противоположным набором паттернов) и сосредоточить внимание на визуальных и кинестетических предикатах, все время поддерживая высокий уровень раппорта. Через какое-то время (скажем, пять минут) он должен был начать смешивать эти необычные перекрестные сигналы со стандартными, так чтобы в течение ближайшего времени он мог перейти от такой обратной системы к полной согласованности между используемыми предикатами и движениями глаз. Помимо этого, ему было поручено во время перехода к стандартной конгруэнтной схеме движения глаз и использования предикатов дать клиенту возможность отвечать и, самое важное, отслеживать, как клиент реагирует на такое присоединение и ведение. Если клиент присоединится и позволит вести себя таким образом, следует продолжать процесс до тех пор, пока движения глаз клиента не придут в соответствие с предикатами; если клиент не присоединится, Дэвид должен вернуться на начальную точку и повторить весь процесс до достижения успеха. Дэвид выслушал задание и отправился к клиенту. Через некоторое время (если мне не изменяет память, менее чем через час), Дэвид вернулся и сообщил, что стратегия присоединения и ведения сработала, и теперь клиент демонстрирует стандартную связь между движениями глаз и предикатами. Точки отсчета были установлены.

Когда я вошел в комнату, сразу было видно, что что-то поменялось: клиент выглядел иначе. Избыточное мышечное напряжение исчезло, голос стал более низким и глубоким, поменялся ритм его речи. Я сразу спросил его, не хотел ли он в туалет – его реакция была просто великолепной. Он был крайне удивлен моим (кажущимся неуместным в его новом состоянии) странным вопросом, а затем рассмеялся, когда понял, что последний раз он посещал туалет около двух часов назад. Я был удовлетворен результатом. Через некоторое время из телефонного разговора с этим клиентом мне стало известно, что он полностью избавился от своего страха, что он не сможет вовремя добраться до туалета, если покинет свой дом, его отношения с девушкой вышли на новый позитивный уровень, и т. д.

По сей день я не знаю, как оценивать то, что произошло на самом деле: каким образом устранение несоответствия между двумя первичными (в то время) ориентирами репрезентативных систем с использованием калибровок, присоединения и ведения привело к таким результатам? Конечно, я могу строить различные предположения, но я не стану этого делать, чтобы не выстраивать в своем восприятии фильтры, которые могут помешать моей способности распознавать подобные проявления, если я столкнусь с похожим случаем. Этот пример призван привлечь внимание читателя к неисследованным аспектам классических моделей, называемых репрезентативными системами, и, возможно, кому-то из читателей захочется исследовать эти во многом неизведанные территории.

3. Я обращаю внимание читателя на общий подход, использованный в данном случае, в качестве примера возможного набора действий в необычных случаях – таких, которые не имеют прецедентов. Действуйте осторожно, так как такие случаи встречаются нечасто и вполне могут скрывать настоящие жемчужины паттернов под маркерами калибровок. Эта осторожность в исключительных случаях позволила Бендлеру и мне успешно работать с некоторыми еще более сложными запросами, которые встречались в нашей практике, постепенно обучая клиентов, к примеру, способности сознательно вызывать амнезию.

Работая с такими клиентами, мы могли применить паттерн или набор паттернов, наблюдать последствия, вызвать частичную амнезию, чтобы удалить воспоминания о нашем вмешательстве, а затем использовать второй, третий (и так далее) набор альтернативных паттернов.

Опять же, по сей день я не в состоянии четко определить, что такое использование амнезии и последующее повторное тестирование паттернов представляет собой с точки зрения эпистемологии. Действительно ли нам удавалось полностью стереть воспоминания обо всех наших вмешательствах? Стоит ли использовать такой метод для проведения исследований? В тех случаях, когда клиент демонстрировали яркие реакции – например, фобии, – это, несомненно, выглядело убедительно. Такая радикальная программа требует тщательной оценки. Возможно, существуют современные способы проверить, как именно работает такая форма амнезии, и возможно ли ее использовать в качестве исследовательского инструмента.

Айхер пишет:

Итак, благодаря введению ключей доступа, использованию аналогии сознательного и бессознательного ума, чанкинга и стратегии TOTE, был проложен мостик к НЛП.

Я так понимаю, что под мостиком Айхер подразумевает связь между академической психологией и тем, что мы делали в области НЛП в то время. Я провел один учебный год в качестве приглашенного исследователя в лаборатории Джорджа Миллера в Университете Рокфеллера в Нью-Йорке (1969–7190) и с глубоким уважением относился к работе Миллера. Хотя первоначальная трансформационная модель, разработанная Хомским в 1957 году, была заменена/расширенна к тому времени, когда я попал в Университет Рокфеллера, я отметил, что Миллер был единственным исследователем (насколько мне известно), которому удалось применить ключевые понятия Хомского для получения фактических изменений. Хомский никогда не утверждал присутствие «психологической реальности» в абстрактной работе в области синтаксиса, в которой он был пионером. Миллеру удалось определить, например, длительность процессов построения предложений, которые отличались количеством постулированных преобразований, связывающих глубинную структуру с поверхностной структурой. Одним из важных вкладов Миллера стала статья «Магическое число семь, плюс-минус два»,² опубликованная в 1956 году, которая до сих пор является одной из самых цитируемых работ, опубликованных в области психологии.

Несколько дополнительных замечаний:

Айхер упоминает модель TOTE (тестируй-действуй-тестируй-выходи) как часть этого предполагаемого мостика. Нужно признать, что сама модель ТОТЕ является реакцией на сражения, которые происходили в психологии и интеллектуальной среде той эпохи в целом. Работа Хомского (и особенно его обзор работы Б.Ф. Скиннера «Вербальное поведение»³) повлияла на развитие психологии и на ближайшие десятилетия освободила психологию от тотального влияния бихевиоризма (форма, которую принял позитивизм в эту эпоху). Одним из следствий его удивительно точной критики было (пусть не сразу, но это было неизбежно) снятие со счетов центральной концепции бихевиористской психологии – отношение стимул-реакция (С-Р) – в качестве основы изучения и производительности. Таким образом, психология той эпохи была лишена основного пояснительного инструмента. Если не модель С-Р, то что может объяснить поведение?

Как верно отмечает Айхер, ответ появился в 1960 году в книге «Планы и структура поведения» Миллера и двух его соавторов – Юджина Галантера и Карла Прибрама.4 В этой книге они предлагают альтернативу инструменту С-Р; это была достойная замена – кибернетическая модель ТОТЕ. В соответствии с требованием любой кибернетической модели, ТОТЕ представляет собой замкнутую систему, в которой последствия действия связанны с триггером действия – это простейшая форма обратной связи.

То, что Айхер включил модель ТОТЕ в свое повествование, немного меня озадачивает, ведь это всего-навсего абстрактный пояснительный инструмент в теории психологии. Учитывая, что оригинальная модель НЛП, метамодель, сама по себе (о чем говорит даже ее название) содержит логические уровни в логической иерархии (естественное упорядочение человеческой речи), ТОТЕ гораздо более совместима с паттернами НЛП, нежели С-Р. Тем не менее, это не паттерн НЛП. ТОТЕ не применяется как часть процесса моделирования новых паттернов НЛП. Это только теоретическое классификационное понятие, призванное заполнить пробел, возникший с отказом от использования С-Р. В таком случае, каким образом ТОТЕ относится к НЛП?

Я уже говорил, что начиная с тех далеких лет, я отказываюсь классифицировать НЛП как часть академической психологии. Академическая психология, по крайней мере в том виде, в котором она существует в Соединенных Штатах, направлена на изучение средней производительности и особенностей деятельности людей, перед которыми стоят определенные задачи – это статистический подход к изучению человеческого поведения. Это было и остается призванием психологии. НЛП, напротив, является изучением наивысшей степени человеческой производительности – моделированием гения, паттернов лучших из лучших. Следовательно, НЛП и психологию легко отличить по двум признакам: область исследования (средняя производительность в психологии и наилучшая производительность в НЛП) и применяемая методология.

Если рассматривать это различие в качестве объекта исследования, не сложно прийти к выводу, что соответствующий инструмент для одной из этих областей, академической психологии, формирует статистический подход, при котором происходит агрегация производительности субъектов в изолированных и обычно искусственных условиях (эксперименты), и используется множество методов для определения средних показателей путем простого деления совокупной производительности на общее количество субъектов исследования. Существуют, конечно же, и гораздо более сложные методы, которые применяются в исследованиях диапазона изменений и взаимосвязи различных переменных.

Тем не менее, все эти методы включают обобщение полученных данных, вследствие чего основным критерием анализа является вычисление среднего показателя. Изучение крайней наивысшей степени человеческой производительности, то есть превосходства, совершенства, резко отличается от таких манипуляций с данными – как разница между статистикой и алгеброй. Первая является набором операций, направленных на распределение; вторая – это разработка точного паттерна для одного (в данном случае) уравнения. Как вышло так, что статистика не является неприменимым инструментом в алгебре? Все просто – в алгебраических уравнениях не может быть не точного, усредненного ответа (хотя могут существовать различные подходы к решению наиболее сложных алгебраических неравенств). Этот логическое умозаключение о таком важном различии, похоже, не доступно большинству исследователей, которые, без сомнения, исключительно с лучшими намерениями подвергают различные модели НЛП, извлеченные из оригинальной модели, статистическому анализу. Если бы они попытались применить те же логические операции к формальным системам, к той же алгебре, они бы обнаружили, что подобное структурирование в этих дисциплинах не возможно.

Читатель, которому известно, что первоначальные модели, как в смысле моделируемых гениев, так и в отношении последствий применения техник моделирования НЛП, берут свое начало в терапевтической практике той эпохи, может возразить, что, возможно, мои замечания точны для академической психологии, но не применимы к клинической практике. А ведь об этом расколе между теми, кто боролся за первенство в теоретической области, и теми терапевтами, которые просто хотели помогать людям, ходят легенды.

Рассмотрим терапевтическое применение. Агент перемен сталкивается с реальным человеком, который пришел, чтобы создать возможность выбора в определенных условиях своей жизни, в которых у него нет никакого выбора, или имеющиеся варианты его не устраивают. Предположим, что эта встреча происходит в Загребе или Бостоне и т. д… К счастью агента перемен, местные психологи методом статистической выборки определили, что 67 % населения Загреба или Бостона (где бы это не происходило) бессознательно выбирают визуальную модель получаемой информации и опыта. Прекрасно, но как агент перемен может использовать эти статистические данные (пускай даже и достоверные) в его/ее работе с этим клиентом?

Итак, если данные о предпочтительной репрезентативной системе для сообщества, частью которого является клиент, общеизвестны, терапевт, вероятнее всего, сделает предположение, что этот клиент бессознательно предпочитает визуальную систему обработки информации. Это всего лишь предположение. Проблема состоит в классической ошибке, допускаемой при присуждении категорий – тот факт, что 67 % населения делают определенный выбор, ведет к тому, что это предположение автоматически относится и к оставшимся процентам населения. Предположим, что этот агент перемен понимает важность общения с этим клиентом таким образом, чтобы установить контакт и обеспечить эффективный способ обмена информацией. В связи с этим агент перемен будет подстраивать свое поведение под шаблон, наиболее предпочтительный для визуальной коммуникации.

Да, действия агента перемен будут эффективны (по крайней мере, до определенного момента) в двух из трех случаев. Да, раппорт будет установлен, и обмен информацией будет происходить эффективно. Но не для остальных 33 % населения! Они ведь не вписываются в статистическую картину. Конечно, вы скажете, что способности агента перемен отслеживать калибровки позволят ему обнаружить несоответствие между этим конкретным клиентом и моделью, избранной агентом перемен. Что ж, будем надеяться, хотя…

Итак, как же данные статистического анализа о бессознательных предпочтениях населения на конкретной территории помогли терапевту? Никак. Или, что еще хуже, на их основании терапевт бессознательно применил фильтр, не позволяющий ему замечать и корректно реагировать на те аспекты поведения со стороны клиента, которые сигнализируют о предпочтительной системе обработки информации.

Приписывание характеристик, присущих общей массе, каждому конкретному субъекту, являющемуся частью этой массы, является грубейшей ошибкой. Это просто не работает. Статистический подход к клинической практике не предлагает ничего ценного и представляет собой пример ошибочной категоризации, при которой обобщенные данные превалируют над явными сигналами, которые подает конкретный клиент. Сравните точность и эффективность использования различных точек калибровки, определяемых отдельно в каждом конкретном случае – например, движения глаз и предикаты, – с описанной выше ситуацией.

Итак, вернемся к первоначальному вопросу: Айхер предполагает, чтобы некий мостик был выстроен между академической психологией и НЛП, или, как он выразился, «пре-НЛП». Не совсем понятно, как относиться к такому предположению. Что именно подразумевается под термином «пре-НЛП»? К этому моменту, моделирование Перлза, Сатир и начальные стадии моделирования Эриксона уже были завершены, и мы погрузились в тестирование кодированных паттернов (включая ключи доступа и пердикаты, сознательные и бессознательные процессы, чанкинг – основу метамодели). Без всякого сомнения, уникальность системы НЛП и возможности применения моделирования и первоначальных паттернов НЛП доказывает, что, независимо от названия, новая технология работала и приносила свои результаты.

Глава 10

Моя история в НЛП

Роберт Дилтс

Мое детство и юность прошли в районе залива Сан-Франциско в 50-70-х. Это было время глобальных перемен, которые, в основном, начинались именно в этой части Северной Калифорнии. Культура, в которой я рос, дала толчок к возникновению таких явлений, как движение хиппи, рок-н-ролл, протесты против войны во Вьетнаме, галлюциногенные препараты, сексуальная свобода, феминизм, движение в защиту прав гомосексуалистов, осознание необходимости охраны окружающей среды, стремление к развитию человеческого потенциала и технологическая революция в Кремниевой Долине. Перемены, новые идеи, инновации и революционный дух были естественными, каждодневными составляющими реальности, в которой я жил до достижения совершеннолетия.

В 1973 году я прибыл в Университет Калифорнии в Санта-Крузе. Мой путь по прибрежным горам из района залива занял примерно час. Университет был крайне прогрессивным экспериментальным учебным учреждением, настоящим отражением идеализма Калифорнии шестидесятых.¹ Это было заведение для совместного обучения юношей и девушек (даже уборные были общими), в котором абсолютно отсутствовали официальные оценки. Вы либо сдавали пройденный материал, либо и вовсе не вносились в ведомость. Поэтому провалить курс было попросту невозможно. Ранее я посещал католическую школу для мальчиков, подготавливающую к учебе в колледже, и был готов к переменам. Университет Санта-Круза в то время представлял собой полную противоположность моему предыдущему учебному опыту.

Некоторые студенты с трудом приспосабливались к отсутствию строгой структуры, но я чувствовал себя как рыба в воде. Одним из навыков, который я освоил во время подготовки к колледжу, была дисциплинированность, и это сослужило мне хорошую службу в университете. Любой человек с внутренней мотивацией и самодисциплиной мог в полной мере воспользоваться теми возможностями и свободой, которые предоставляло университетское окружение.

Поскольку в моей школе основной акцент делался на точные науки, я решил пойти в другом направлении и начал с того, что выбрал гуманитарные дисциплины в качестве профилирующих. При этом в университете Санта-Круза поощрялись междисциплинарные исследования, а меня интересовало абсолютно все. Во время учебы на первом курсе я посещал занятия по психобиологии, экономике, культурной антропологии и компьютерному программированию (это было в те времена, когда нужно было использовать коробки перфокарт, а один компьютер занимал целое здание).

Я переключился на точные науки на втором курсе, с головой уйдя в физику и исчисления.

Именно в этот период я по-настоящему оценил работу Альберта Эйнштейна. Любопытно, что я родился в 1955 году в той же больнице в Принстоне, Нью-Джерси, где Эйнштейн провел последние недели своей жизни. Я пришел тогда, когда он уходил. Возможно, между нами произошел какой-то энергетический обмен, потому что я всегда ощущал тесную связь с его идеями и ценностями, а его личность стала темой одной из моих книг о стратегиях гениев.²

В то же время я продолжал развивать и свои творческие наклонности, проводя независимое исследование в области анимации. Это научило меня смотреть на мир движений с совсем иной точки зрения. Разделение каждой секунды времени на 32 отдельных образа привело к полностью изменившемуся состоянию восприятия. Возможно, позже это помогло мне быстрее распознавать едва различимые невербальные поведения.

Будучи обычным молодым человеком своего времени, я находился в поисках самого себя и увлекался все новыми и новыми социальными и философскими темами. Так, на младших курсах университета я решил переключиться на изучение политики. Я считал, что важной частью изучения политики для меня должно стать обретение дополнительных знаний о языке и лингвистике. Мой старший брат Майкл был выпускником факультета лингвистики Гарварда и поощрял мое желание познакомиться с этой областью знаний.

В результате я пришел на занятие по основам лингвистики в тот судьбоносный день в сентябре 1975 года. Это был большой лекционный курс, на который записалось более 200 студентов. Лекции читал преподаватель по имени Джон Гриндер. Излишне говорить, что Гриндер был не похож ни на одного из университетских профессоров, которых я встречал до тех пор. В то время ему было около тридцати с половиной лет, Джон был энергичным, харизматичным, исполненным жизненных сил, уверенным в себе, любознательным и, бесспорно, умным и талантливым человеком.

В начале шестидесятых Гриндер служил в нескольких военных подразделениях войск специального назначения США; вернувшись в конце десятилетия в академический мир для того, чтобы изучать лингвистику, он, как и многие представители его поколения, стал приверженным защитником контркультуры. У него была репутация «радикального» преподавателя. Он приводил студентов на собрания преподавательского состава, потому что считал, что студенты должны иметь право слова во время принятия решений, которые их непосредственно касались. На каком-то этапе он организовал группу студентов, которые легли поперек одной из местных автострад в знак протеста против войны во Вьетнаме.

Он проявлял мало терпимости к бюрократизму академических традиций. Его первыми словами, обращенными к студентам на лекции по основам лингвистики, были: «Если кто-либо из вас присутствует здесь потому, что таковы требования учебной программы, подойдите ко мне после занятия. Я сразу же подпишу документы, необходимые вам для зачета, потому что не хочу, чтобы в аудитории присутствовали люди, которые пришли сюда из чувства долга, а не по собственному желанию. Я считаю это непродуктивным и ненужным». На меня произвели огромное впечатление его стремление к согласованности (конгруэнтный подход) и готовность пренебречь бюрократическими формальностями.

Но главные сюрпризы были впереди. Джон и его таинственный компаньон по имени Ричард Бендлер только что опубликовали «Структуру магии», том I.³ В этой книге описывалась дюжина ключевых языковых паттернов, названных метамоделью, которые он и Бендлер вывели на основе моделирования трех наиболее известных в мире и эффективных психотерапевтов – Фрица Перлза (гештальт-терапия), Вирджинии Сатир (семейная терапия) и Милтона Эриксона (гипнотерапия). Идея книги заключалась в том (об этом же говорило и название), что кажущиеся «магическими» результаты, достигнутые этими мастерами, могут быть описаны и переданы другим людям через процесс моделирования их глубинных структур. В их понимании сила языка заключалась скорее в его форме, чем в содержании.

Согласно Бендлеру и Гриндеру, эффективные терапевты скорее прислушивались к определенным категориям языка и задавали предсказуемые вопросы, чем погружались в детали и эмоциональную окраску конкретных слов их клиентов. Эти вопросы помогали людям обратить внимание на определенные обобщения, опущения и искажения, которые возникали в их словесных описаниях жизненных событий. В свою очередь, это способствовало более полной репрезентации их опыта, расширению их ментальной модели мира и нахождению большего количества вариантов выбора, особенно в болезненных и затруднительных ситуациях. Вирджиния Сатир написала во введении к этой книге: «То, что сделали Ричард Бендлер и Джон Гриндер, заключалось в наблюдении за процессом перемен во времени и в извлечении из него паттернов процесса «как».

В четверг, на нашем первом полноценном занятии, Джон обучил нас языковым паттернам метамодели всего-то за двухчасовую учебную пару. Для меня это была первая практическая вещь, которой меня когда-либо обучали в стенах альма-матер. И хотя у меня не было никакой терапевтической подготовки и я никогда не посещал занятия по психологии, к своему изумлению я осознал, что могу задавать вопросы так, как будто я являюсь опытным психотерапевтом. Я обнаружил, что с помощью нескольких правильно подобранных вопросов члены моей семьи, однокурсники, друзья и даже случайные знакомые переживали ценные прозрения и прорывы. Мне стало понятно, что признание нескольких фундаментальных языковых паттернов и умение задавать правильные вопросы давало человеку невероятную способность стимулировать изменения и развитие.

Однако вскоре стало так же очевидно, что одного знания языка недостаточно. На следующее занятие во вторник примерно половина студентов прибыли подавленными, унылыми и несчастными. Они испортили отношения со своими возлюбленными, учителями и друзьями, разобрав их по кусочкам с помощью вопросов метамодели, которые были восприняты скорее как допрос или дознание, чем как взаимное исследование. Вскоре после этого Гриндер и Бендлер начали обращать особое внимание на важность установления раппорта.

Я развил в себе естественное умение отзеркаливания. Еще со времен моего детства это было интуитивным паттерном моего поведения. На домашних видеозаписях можно проследить, как я постоянно воспроизводил ключевые элементы поведения окружавших меня людей; поскольку это основной элемент установления раппорта, такое умение давало мне преимущество в использовании метамодели.

То, что я изучал на занятиях у Гриндера, было оригинальным, возбуждающим и действенным. У некоторых студентов росло ощущение, поощряемое Джоном, что мы могли «изменить мир» с помощью метамодели. Я немедленно начал применять языковые паттерны метамодели во время Сократических диалогов, которые я изучал на занятиях по политической философии, и написал об этом работу (позже опубликованную в книге «Применение НЛП»⁴). Я показал, как сократический метод дискуссии систематически оспаривал допущения, подвергая сомнению языковые паттерны, известные в метамодели как модальные операторы необходимости (слова «должен», «нужно», «необходимо») и универсальные квантификаторы (слова «всегда», «каждый раз», «никогда», «только» и т. д.)

В то время Джон и Ричард в основном использовали метамодель только для терапевтических целей, поэтому применение ее в области политики было новым и оригинальным. Джону это показалось интересным. Он преподавал также некоторые курсы по политике и даже написал книгу по марксистской экономике.

Гриндер и Бендлер также начинали свои исследования в области воздействия сенсорных репрезентативных систем (визуальной, аудиальной, кинестетической и т. д.) на сознание и последствий этого воздействия. Я помню, как однажды пришел к Джону после занятий, чтобы обсудить мою работу по Сократическому диалогу и метамодели. Мне было удивительно, но приятно услышать, как Гриндер причислил меня к немногим «аудиальным» людям в классе (в противоположность «визуалам» и «кинестетам»), что ставило меня в один ряд с ним самим, Бендлером, Бейтсоном и Эриксоном. По мнению Гриндера, люди «обладающие слухом» составляют лишь 10 % населения.

Джон предложил мне в качестве следующего проекта заняться схожим анализом «металогов» Грегори Бейтсона из его книги «Шаги в направлении экологии разума».⁵ Бейтсон (1904–1980) был антропологом и социологом, чьи идеи и теории оказали значительное влияние на такие научные области, как кибернетика, лингвистика, теория коммуникации, психиатрия и системная психотерапия. Бейтсон выбрал термин «металог» как явную ссылку на Сократические диалоги, чтобы описать свой собственный разговорный метод «размышлений о мышлении» и оспаривания допущений.

Бейтсона обладал невероятной природной способностью распознавать порядок и модель в мироздании. Гипотеза Джона состояла в том, что металоги Бейтсона интуитивно применяли языковые паттерны метамодели для того, чтобы систематически реагировать на отличные от Сократических диалогов вербальные категории – в частности, на номинализации, представляющие собой слова (такие как «коммуникация», «мысль», «свобода» и т. д.), которые превращают действия, непрерывные процессы и отношения, в «предметы». Естественно, интуиция не подвела Джона.

Гриндер и Бендлер показали Бейтсону, который тоже преподавал в то время в Университете Калифорнии в Санта-Крузе, рукопись «Структуры магии». Бейтсон был впечатлен работой и написал в предисловии: «Джон Гриндер и Ричард Бендлер сделали нечто похожее на то, что мои коллеги и я пытались сделать пятнадцать лет назад… У них есть инструменты, которых не было у нас, – или мы не увидели, как можно их использовать. Им удалось превратить лингвистику в основу теории и одновременно в инструмент терапии,… сделав явным синтаксис того, как люди избегают перемен, и, следовательно, того, как помочь им измениться».⁶

Именно после прочтения «Структуры магии» Бейтсон договорился о встрече своего давнего коллеги и друга Милтона Эриксона (1902–1980) с Бендлером и Гриндером. Бейтсону было интересно, смогут ли они создать похожую модель сложных коммуникативных паттернов, которые Эриксон применял в гипнотической и терапевтической работе. Это стало началом одной из самых плодотворных работ в НЛП.

Бейтсон впервые встретился с Эриксоном в 1930-е годы, когда Грегори и его жена, в то время известный антрополог Маргарет Мид, занимались исследованиями трансовых танцев на Бали.⁷ Их интересовала фоновая информация о гипнозе и трансе. Они были представлены Эриксону их общим другом, знаменитым писателем Олдосом Хаксли (автором книг «О дивный новый мир» и «Двери восприятия»).

Осенью 1975 года Бендлер и Гриндер глубоко погрузились в изучение Эриксона, регулярно путешествуя в Феникс, Аризона, чтобы проинтервьюировать Эриксона и разработать модель. Я помню, как после одной из таких поездок Джон вошел в аудиторию и взволнованно сказал: «Все, что вы знаете, неправильно». Опыт работы с Эриксоном заставил их полностью пересмотреть свои взгляды на метамодель. Джон и Бендлер осознали, что Эриксон применял паттерны метамодели наоборот, вместо того чтобы задавать вопросы и оспаривать предположения своих клиентов. Он намеренно использовал язык для создания обобщений, опущений и искажений как части своей гипнотической работы. Они назвали этот подход, включив в него также используемые Эриксоном метафоры, пресуппозиции и встроенные указания, Милтон-моделью.

Примерно в то же время я впервые увидел Ричарда Бендлера, который заглянул на занятия Джона по лингвистике. Тогда ему было 25 лет, он был сухопарым, с длинными волосами и бородкой-эспаньолкой. Это был умный и настойчивый молодой человек. Казалось, что он совершенно не боится пробовать новое и уверен в себе до такой степени, что его уверенность граничит с самонадеянностью. У него было отстраненное, почти отсутствующее выражение лица и манера смотреть на людей так, что у них создавалось впечатление, будто он смотрит сквозь них, не замечая их присутствия. Его взгляд становился грозными, если он чувствовал, что его обманывают, им манипулируют или относятся к нему непочтительно. Все эти качества в совокупности создавали вокруг него ауру Свенгали,^[23] обнажавшую глубокую восприимчивость, сострадание, игривость и острое чувство юмора. (До сих пор, если мне хочется повеселиться, я включаю видеозапись семинара, который проводил Бендлер.)

Визит Бендлера завершился тем, что он и Гриндер провели двойную индукцию сразу 200 студентов. Пока Гриндер говорил об Эриксоне и его языковых паттернах, Бендлер отошел в противоположный конец лекционного зала и одновременно в такт с Гриндером говорил, что нас всех ожидает много сюрпризов, озарений и открытий в наших снах грядущей ночью.

Следующим курсом, который я прослушал у Гриндера в Калифорнийском университете в Санта-Крузе, был «Синтаксис 100». Это было в начале 1976 года, небольшая группа студентов состояла примерно из 20 человек. Только что вышла из печати книга Бендлера и Гриндера «Паттерны гипнотических техник Милтона Эриксона», том I, и они семимильными шагами продвигались вперед в своих исследованиях связи между языком и различными репрезентативными системами. Я никогда в жизни не испытывал большего волнения, держа в руках книгу, чем тогда, когда получил по почте только что изданные «Паттерны». Мне казалось, что в этой книге содержится великая мудрость, которая изменит мою жизнь (и во многом так и произошло).

Во время занятий Джон рассказывал о производительной силе и влиянии языка на восприятие. Курс был захватывающим и интенсивным, каждый день дарил нам новые озарения и открытия. Я помню, как однажды кто-то задал вопрос, и Джон остановил занятие и сказал: «Я только хочу отметить, что еще никто за всю человеческую историю не задавал раньше этот вопрос». Меня потрясло то, что его слова были правдой. Целью Джона было показать нам, что использование языка ведет нас к новым областям восприятия и осознания. Было ощущение, что та территория, на которую мы ступали, была совершенно неизведанной человечеством.

Джон давал нам такие задания, например: взять один паттерн метамодели и в течение целой недели сконцентрироваться на том, чтобы услышать и подвергнуть сомнению эту языковую категорию. Нам нужно было замечать, какие сдвиги это производило в нашем сознании и фокусе внимания.

Однажды Джон дал нам задание подметить то, на что раньше мы не обращали особого внимания, дать этому название и наблюдать за тем, как меняется наше переживание этого явления. После занятия я подошел к нему, чтобы получить дополнительные разъяснения. Когда я обдумывал свой вопрос, я непроизвольно взглянул в сторону. Он сказал: «Как насчет этого?» Я спросил: «Чего?» Джон ответил: «Ты только что отвел глаза в сторону».

Как только я осознал это движение, я вспомнил, что в тот момент «ушел в себя» и думал о чем-то за гранью своего сознательного восприятия. Я назвал это явление чем-то вроде «неосознанного сигнала». С этого момента как будто пелена упала с моих глаз, и я внезапно понял, какие неосознанные действия производят люди, чтобы самим себе подать сигнал: моргают, прикасаются к лицу, смотрят в разные стороны, делают мелкие движения, воспроизводят различные выражения лица, звуки и т. д.

Я подмечал все, начиная с того, как люди цокают языками и моргают глазами, до того, как они щелкают пальцами, глядя при этом вниз и в сторону. Я наблюдал за людьми, занимающимися в библиотеке, замечая, как их глаза двигались в различных направлениях. Я помню, с каким волнением наблюдал, а затем описывал свои наблюдения за этими по большей части бессознательными сигналами, особенно движениями глаз. Джон казался довольным моими наблюдениями и давал мне более конкретные задания в отношении различных сигналов, включая движения глаз и их связь с различными сенсорными репрезентативными системами.⁸

Примерно в это же время Джон начал приглашать меня на встречи Мета-группы на Альба Роуд в горах Бен-Ломонда. По-настоящему я оказался вовлечен в деятельность Мета-группы лишь спустя семь или восемь месяцев после моей встречи с Джоном. Я думаю, Джон поначалу приберегал меня для своих собственных экспериментов, я был кем-то вроде «ученика волшебника». Поэтому я мало взаимодействовал с Ричардом и большинством других членов Мета-группы до весны 1976 года.

Как руководители группы, Бендлер и Гриндер прекрасно уловили революционный дух времени. Их метод обучения был всецело «эвристическим», то есть шел за опытом. Их философия состояла в том, чтобы сначала действовать – начинать с чувственного опыта – а затем «оцифровывать» (т. е., описывать словами). Они прививали нам уверенность в том, чтобы мы можем сделать и изменить что угодно.

Одним из способов создания модели Эриксона, например, было воспроизведение с нами того, что Эриксон делал со своими клиентами. Когда Джон и Ричард, проделывая это сами, сумели научить нас воспроизводить эти процессы, они удостоверились, что распознали паттерн точно и недвусмысленно. Их манера обучения также была непосредственной и основанной на опыте. Они производили какое-либо действие, затем вызывали одного из нас, давали несколько указаний, и нам надо было сразу же повторить это действие с кем-либо еще. Затем мы приходили к ним и рассуждали о том, что произошло, что сработало, а что не получилось. Следующим шагом было достижение того же результата без необходимости погружать человека в состояние транса. Именно так были разработаны многие изначальные техники НЛП.

Одной из стратегий, которой они нас учили, было умение извлекать как можно больше познаний и вариантов выбора из каждого переживания или жизненной ситуации. Нас приучали вспоминать события в конце каждого дня и определять важные моменты выбора. Нам нужно было поразмыслить над тем выбором, который мы сделали в эти моменты, и понять, был ли этот выбор успешным или неудачным в отношении желаемого результата. Для каждого момента выбора нужно было представить три альтернативных способа нашей реакции, отличных от того, что мы в действительности сделали (независимо от того, было ли это действие успешным). Затем в своем воображении мы проецировали результаты и последствия каждого альтернативного варианта и представляли, как на самом деле все могло сложиться, если бы мы сделали иной выбор. Целью этого упражнения не было нахождение «лучшего способа» реагирования на различные ситуации. Скорее, мы просто вырабатывали в себе привычку создавать все больше и больше вариантов выбора. Регулярное выполнение этого упражнения обеспечивало возможность получать в три раза больше опыта и переживаний за день, чем если бы мы просто сохраняли в памяти то, что произошло в течение суток. Это упражнение плюс постоянная сосредоточенность на процессе в противовес содержанию значительно повышали нашу способность к обучению. К тому времени, когда мне исполнилось 23 года, я уже обучал опытных терапевтов, которые работали с клиентами дольше, чем я прожил на этом свете.

Много странных и удивительных вещей происходило в тех группах. Я допускаю, что со стороны это могло казаться цирковым представлением. Мы проверяли на себе каждый гипнотический феномен, включая позитивные и негативные галлюцинации, каталепсию, распознавание глубокого транса, регрессии в прошлое и проекции в будущее. Было в порядке вещей увидеть взрослого человека, регрессировавшего в двухлетний возраст, который ползает по полу и ведет себя как ребенок, – в качестве метода развития способности к изучению языков. Мы экспериментировали с чем угодно, начиная с экстрасенсорного восприятия до создания фобий с последующим превращением их в полную противоположность. Мы также изучали стратегии естественного воссоздания всех типов измененного состояния сознания, включая те, которые обычно вызываются наркотическими средствами.⁹

Мир был тогда открыт для нас настежь, и все казалось возможным. Иногда в шутку мы называли наши группы «Космической академией», а сами были «космическими курсантами».

Я очень хорошо помню главных членов Мета-группы в тот период времени: Фрэнк Пьюселик, Джудит ДеЛозье, Лесли Камерон, Дэвид Гордон, Стивен Гиллиген, Джеймс Айхер, Байрон Льюис и Терренс МакКлендон. Многие из них внесли впоследствии значительный вклад в это новое направление как тренеры и авторы (и многие остались близкими друзьями и коллегами). Джудит и я, например, были партнерами в Университете НЛП при Университете Калифорнии в Санта-Крузе в течение последних 20 лет и написали в соавторстве несколько книг, включая «Энциклопедию системного НЛП» (2000) и «НЛП II: Поколение Next» (2010).¹⁰ Стив Гиллиген и я проводили совместные семинары по всему миру на такие темы, как «Любовь перед лицом насилия», «Эволюция сознания», «Генерирующий коучинг» и «Путешествие героя».¹¹ Последняя тема стала предметом нашей последней совместной книги.

В то время как многие люди, посещавшие еженедельные группы, были захвачены драматическими личными переменами, тайнами мастерства Бендлера и Гриндера, «магией» гипноза или сосредоточены на том, чтобы правильно освоить некую технику, костяк группу исследователей интересовали более глубокие аспекты того, что мы делали и переживали. Между нами установился сильный раппорт, основанный на нашей общей страсти к тому, что мы изучали и открывали. Я очень хорошо помню, как мы однажды сидели вместе с Джудит ДеЛозье во время одной из вечерних встреч у Бендлера и Гриндера и смотрели в глаза друг другу, задавая вопросы и подмечая спонтанные движения глаз в различных направлениях.

В те дни Бендлер и Гриндер поощряли ведение нами «мета-книги», которая была подобием записной книжки Леонардо да Винчи, фиксировавшей наши мысли, идеи и наблюдения. Я до сих пор храню парочку своих «мета-книг» и с удовольствием перелистываю их время от времени.

У меня тогда создавалось ощущение, что эти отличительные признаки и паттерны были настолько фундаментальны, настолько убедительны и настолько действенны, что было трудно понять, почему такие люди, как Аристотель, не открыли их несколькими веками ранее.

Тогда мне был 21 год, и я представлял себе, что однажды эти идеи и результаты наблюдений распространятся по всему миру, в своих мечтах я видел, как путешествую по свету и обучаю этому целителей, учителей и лидеров всех народов. Вспоминая об этом сегодня, я могу сказать, что мое видение можно назвать пророческим, поскольку именно этим я и занимаюсь сегодня.

В дополнение к встречам Мета-группы и работе с Гриндером и Бендлером я продолжал посещать занятия Джона в Университете Санта-Круза, включая класс по прагматике человеческой коммуникации. В это время он и Бендлер интенсивно работали с Вирджинией Сатир (1916–1989), заканчивая второй том книги «Структура магии» и книгу по семейной терапии в соавторстве с Вирджинией. Ключевым моментом последней работы было понятие о внутренних «частях».

На тот момент я уже перешел к более научным и точным аспектам НЛП и пытался разобраться с понятием «частей» человека. Это понятие казалось мне более абстрактным, чем такие непосредственно наблюдаемые отличительные признаки, как движения глаз, репрезентативные системы, соощущения (синэстезии) и стратегии. Помню, как однажды встречался с Джоном Гриндером в его кабинете, пытаясь объяснить ему свое затруднение, связанное с понятием «частей»: «Я уверен, что это очень полезная идея, но какая-то часть меня просто не понимает…» И в этот момент Джон громко рассмеялся. Очевидно, «какая-то часть меня», которая не понимала, что такое «части», и была лучшей иллюстрацией этого понятия.

Понятие «частей» было отдельной картой субъективного опыта, которым мы делимся с окружающими, и эта карта, несомненно, являлась разновидностью «нейро-лингвистической программы».

Работа Гриндера и Бендлера с Вирджинией Сатир и их исследование частей также привели к формулировке принципа позитивного намерения. Если быть кратким, в соответствии с этим принципом на определенном уровне каждое поведение обусловлено (или в какой-то момент было обусловлено) «позитивным намерением». Иначе говоря, любое поведение служит (или в какой-то момент служило) «позитивной цели» – то есть любая «нейро-лингвистическая программа» возникает и сохраняется потому, что она является некой адаптивной функцией.

Хотя мне нравился этот принцип, поначалу он казался мне по большей части лишь философской идеей. Но, как и все остальное в НЛП, в конечном итоге это привело к очень серьезному личному опыту, изменившему мою жизнь. Осознание не пришло ко мне как вспышка молнии к Святому Павлу по дороге в Дамаск. Это было более тонко. Но в тот момент, когда я глубоко внутри ощутил, что в основе всех моих поведений лежал тот или иной вид позитивного намерения, даже если в тот момент я не осознавал этого, что-то изменилось во мне, и эта перемена привела к глубокому доверию к моему собственному существу; примерно это имел в виду Эйнштейн, говоря, что «вселенная является дружелюбным местом» по своей сути. Даже сегодня принцип позитивного намерения кажется мне самым возвышенным принципом НЛП.

Многие из других основополагающих техник НЛП также начали появляться в то время, включая якорение, изменение личной истории, присоединение к будущему и генератор нового поведения. Мы также занимались глубоким изучением паттернов синэстезии (наложения ощущений, названного «нечеткой функцией» в «Структуре магии», том I) и когнитивных стратегий. Помню, как Джон Гриндер однажды сказал, что мы сможем составлять карты стратегий и паттернов синэстезии всемирно известных гениев и обучать этому детей. Меня это очень вдохновило и посеяло семена моей собственной будущей работы по изучению стратегий таких гениев, как Дисней, Моцарт, Эйнштейн, Леонардо, Фрейд и Тесла.

В октябре 1976 года я написал набросок, возможно, первой работы, посвященной именно НЛП, для своего занятия по нейропсихологии опыта. Я определил НЛП следующим образом: нейро-лингвистическое программирование было разработано как средство исследования и анализа комплексного человеческого поведения. В противоположность казуальному, линейному или статистическому методам, это кибернетический подход, который использует явления языка и восприятия в поисках тех отличительных особенностей, которые существенно влияют на то, как люди выстраивают свой опыт. А именно: а) отличительные признаки внутреннего опыта людей (то есть мысленные образы, чувства, внутренний диалог и т. д.); б) стратегии, используемые людьми для придания смысла своему опыту; в) стратегии, используемые людьми для получения доступа к сохраненной перцепционной информации и для ее передачи; г) как эти отличительные особенности и паттерны могут быть интегрированы для того, чтобы понимать, продвигать и обогащать процессы человеческого изменения, выбора и обучения.

Поскольку НЛП представляет собой кибернетическую модель, ее структура является генерирующей: ей присуща способность до известной степени предсказывать определенные поведения и находить им альтернативы, а также описывать уже выявленные поведения. В НЛП также заложено то, что можно назвать «открытой» структурой, когда сама структура может изменяться или расширяться в соответствии с собственными открытиями. До сих пор все это кажется мне приемлемым определением того, чем было НЛП в период его создания.

В том же году я совершил первую поездку в Феникс, штат Аризона, к Милтону Эриксону. И хотя у меня не было никакой ученой степени или профессионального опыта, Эриксон любезно согласился меня принять по просьбе Джона Гриндера. Я нарисовал карандашный портрет Эриксона по фотографии, размещенной в одной из его книг, и подарил этот портрет Джону. Джон воспринял такой подарок как бессознательную просьбу с моей стороны о встрече с Эриксоном и сразу же позвонил ему, чтобы договориться о моем посещении этого многоуважаемого человека. Гриндер и Бендлер только что закончили второй том «Паттернов гипнотических техник Милтона Эриксона» и передали мне копию рукописи для доктора Эриксона.

Я был тогда студентом, ограниченным в средствах, и чета Эриксонов любезно предложила мне остановиться в их гостевом домике. Я делил комнату с другим молодым студентом колледжа Джеффом Зейгом, который позже основал и до сих пор руководит Фондом Эриксона. Дружба, завязавшаяся между нами тогда, продолжается уже больше 35 лет.

Несомненно, я был наслышан о гениальности Эриксона от Гриндера и Бендлера и прочел все книги, какие только смог найти, написанные им и о нем. Нет нужды говорить, что я испытывал абсолютное благоговение перед ним. Тем не менее, с первых же минут знакомства меня поразили глубокая человечность, скромность и великодушие, с которыми Эриксон и его супруга относились ко мне и всем окружающим их людям.

Эриксон сразу же продемонстрировал и свое знаменитое чувство юмора. При нашем знакомстве я вручил ему тот самый портрет, который когда-то нарисовал, а теперь привез в качестве подарка от Гриндера. Он взглянул на портрет, передал его миссис Эриксон и сказал, подмигнув: «Бетти, почему бы тебе не поместить это в циркулярный каталог» (имея в виду корзинку для мусора). И посмотрел на меня с озорной улыбкой, чтобы увидеть мою реакцию. Я рассмеялся и сказал, что это теперь его вещь, и он волен делать с ней все, что захочет. Позже я заметил, что портрет был помещен на видное место среди других подарков, преподнесенных Эриксону.

В конце первого дня он обратился ко мне с той же хитрой улыбкой и сказал: «Ну, теперь-то вы видите, что я ни капли не похож на того, кого описывают Гриндер и Бендлер?» Я снова рассмеялся и сказал, что знал об этом и именно по этой причине захотел лично познакомиться и составить свое собственное представление о нем.

Во время этого первого посещения я провел там три дня. Большую часть времени Джефф и я были единственными, кто составлял компанию доктору Эриксону. Я думаю, мы ему понравились, потому что он, казалось, был в очень приподнятом настроении. Он относился к нам скорее как к своим сыновьям, чем как к гостям.

Ближе к концу нашего пребывания Эриксон показал нам открытку, присланную ему его дочерью Роксанной. На открытке был нарисован маленький человечек, стоящий на астероиде посреди вселенной. Он с удивлением рассматривал окружающие его звезды и планеты. Подпись гласила: «Когда вы думаете о том, как огромна и загадочна вселенная, не чувствуете ли вы себя маленьким и незначительным?» А когда вы открывали открытку, то видели остроумный ответ: «Я тоже нет».

Для меня это – лучшая характеристика того, за что ратовал Эриксон. У него была способность смело смотреть в лицо неизвестности и неопределенности, он принимал благоговейные страхи и тайны жизни и оставался уверенным и полностью присутствующим в настоящем моменте, потому что знал, что является частью этого благоговения и тайны. Как он сам говорил: «Важно обладать чувством безопасности, чувством готовности, абсолютным знанием – что бы ни произошло, вы готовы принять и справиться с этим, и получить от этого удовольствие.

Также очень полезно научиться противостоять ситуациям, с которыми вы не можете справиться – а позже обдумать их и осознать, что это тоже было обучением, полезным во многих отношениях. Это позволяет вам оценить свои силы. Это также дает вам возможность обнаружить те области, которые нуждаются в большей безопасности, покоящейся внутри вас…

Отзываться на хорошее и плохое и поступать надлежащим образом – в этом и состоит настоящая радость жизни.

Отношение Эриксона к жизни является классическим примером силы «незнания». Когда мы, счастливцы из Мета-группы, ездили в гости к Эриксону, то, конечно, засыпали его вопросами. Мы задавали в основном такие вопросы: «Если Вы используете именно этот подход к человеку с именно такой проблемой, приведет ли это к определенному результату?» Эриксон неизменно отвечал: «Я не знаю». Тогда мы спрашивали: «А сработает ли применение данного процесса к этой проблеме?» И снова Эриксон говорил: «Я не знаю». Закончилось дело тем, что мы исписывали многие страницы наших тетрадей такими заметками: «Он не знает. Он не знает. Он не знает».

Он совсем не пытался уклониться от ответа. Просто в своих действиях Эриксон исходил не из множества убеждений и предположений. Для него каждая ситуация являлась уникальной; каждый человек был «единственным в своем роде», и его отношения с этим человеком тоже были уникальными. Поэтому когда его спрашивали о вероятности определенного результата, Эриксон всегда отвечал: «Я не знаю. Я действительно не знаю». А затем добавлял: «Но мне очень любопытно это выяснить». Состояние незнания в сочетании с любопытством составляют основу генерирующих изменений.

В результате я никогда не делал заметки во время встреч с Эриксоном. Я знал, что то, что я получу от него, будет не записями в тетради, скорее это будет нечто в моем бессознательном. Зачастую я осознавал лишь недели или месяцы спустя, что же я вынес из общения с ним.

Как это бывает со всеми великими учителями, то, чему я научился у Эриксона, в основном вытекало из его способа существования. Я очень глубоко ценил принятие, симпатию, великодушие и поддержку, которые Эриксон оказывал мне, и всегда стремился проявлять эти качества в отношениях с моими клиентами. Это стало частью моего наследства, полученного от него.

Осенью 1976 года я также посещал класс Грегори Бейтсона «Экология разума» в Университете Санта-Круза. Я могу совершенно определенно сказать, что Бейтсон обладал величайшими глубиной и масштабом мышления из всех, кого я когда-либо знал. На своих лекциях он затрагивал темы от теории коммуникации до балийского искусства, уравнений Максвелла для электромагнитных полей, шизофрении, генетических дефектов лапок у жуков. Тем не менее, его речь никогда не была несвязным набором мыслей или перепутанных идей, как можно было бы предположить исходя из разнообразия тем. Бейтсоновская версия кибернетики и теории систем обладала способностью заключать все эти темы в глубинную структуру, или «паттерн, который соединяет», в едином чарующем переплетении жизни и бытия.

Оглядываясь назад, я могу сказать, что посещение занятий Бейтсона было одним из наиболее преобразующих опытов моей жизни. Я сидел, затаив дыхание, слушая его глубокий голос с ярко выраженным кембриджским акцентом, который звучал для меня как голос вселенской мудрости. Для меня он был, и остается до сих пор, своего рода «духовным проводником». Меня посещало огромное количество мыслей, идей и откровений, некоторые из которых имели отношение к теме лекции, а другие касались совершенно других областей моей жизни, образования и опыта. Обычно они приходили мощным потоком настолько быстро, что я не успевал записать их все.

Моим вторым курсом под руководством Бейтсона был практический семинар для студентов под названием «Изучение шизофрении». Поскольку акцент делался на эмпирическом обучении, одним из требований было общение с пациентами с диагнозом «шизофрения» или «психоз» по крайней мере шесть часов в неделю. Я был волонтером в местной закрытой частной психиатрической лечебнице, предлагавшей своим пациентам только «химиотерапию». Также я устроился волонтером в клинику под названием «Сотерия Хаус», которая придерживалась противоположной философии и отказывалась от использования лекарств в пользу эмоциональной поддержки со стороны неподготовленных добровольцев.

Бейтсон предположил, что психоз в меньшей степени обусловлен индивидуальными генетическими или химическими нарушениями, скорее он является ответной реакцией на патологии в семье в широком смысле слова и в социальной системе, в которых он случился.

За время взаимодействия с различными пациентами в обоих заведениях стереотипы и мифы о психозе исчезли, и очень быстро подтвердилась достоверность точки зрения Бейтсона. Важность рассмотрения «идентифицированного пациента» или проблемы в контексте более обширной системы, в условиях которой эта проблема возникла, стало для меня знанием, которым я руководствовался в течение всей своей карьеры.

Важность отношений между отдельным человеком и более широкой системой стала для меня пугающе ясной однажды, когда я завершил свои дела и собирался покинуть частную клинику. Я подошел к запертой двери и сообщил, что ухожу. Однако пока я был в клинике, произошла смена постовых у двери, и теперь никто не узнавал меня. Поскольку я был волонтером, мне не полагалось никакого официального документа или нагрудного значка. Они решили, что я душевнобольной, и отказались меня выпускать. Когда я пытался объяснить, что работаю волонтером, они только кивали и говорили: «Конечно, конечно, мы это знаем». Никакие мои слова не могли убедить их выпустить меня наружу. К счастью, подошел один из членов персонала, который узнал меня, иначе мне пришлось бы провести запертым в клинике неопределенно долгое время. Мне пришло в голову, что запертая дверь, а также те, кто решает, сумасшедший ты или нет, были такой же составляющей условий, приводящих к безумию, как и симптомы отдельных пациентов.

Предположение Бейтсона о том, что «двойное послание» является одним из решающих факторов, порождающим либо «безумие», либо «гениальность», также стало для меня той концепцией, над которой я постоянно размышлял и в отношении которой я проводил исследования в течение последних 35 лет.

Одним из наиболее важных и значительных вкладов Бейтсона были «логические типы» и «логические уровни» обучения и изменения. Понятие логических уровней опирается на тот факт, что все процессы и явления создаются благодаря взаимосвязям между другими процессами и явлениями. Превращая взаимосвязь между двумя переменными в переменную для другой взаимосвязи, человек создает следующий логический уровень. Например, мы используем светлые и темные тона на листке бумаги для создания «образа», когда мы сравниваем два образа и находим отличия между ними, мы перепрыгиваем на следующий логический уровень процесса. Подобным образом, когда объединяются два атома водорода и атом кислорода, получаемая в результате этого сочетания вода не является больше простой смесью отдельных атомов водорода и кислорода, но, скорее, новым отдельным веществом, другим логическим типом. Точно так же обучение тому, как учиться, является другим логическим типом по отношению к обучению как таковому.

Бейтсон применил понятия логических типов и логических уровней ко многим аспектам поведения и к биологии. Он утверждал, например, что ткань, состоящая из группы клеток, представляет собой другой логический тип по сравнению с отдельными клетками – характерные особенности мозга не являются теми же, что и у клетки мозга. Отдельная клетка мозга не может «думать» так, как это умеет мозг. Тем не менее, мозг и клетка мозга могут оказывать воздействие друг на друга через косвенную обратную связь – то есть функционирование и связи всего мозга в целом могут влиять на поведение отдельной клетки мозга, а деятельность отдельной мозговой клетки вносит свой вклад в совокупное функционирование мозга. Действительно, можно сказать, что клетка воздействует сама на себя посредством всей остальной структуры мозга.

Для Бейтсона определение логических типов было «законом природы», а не просто интеллектуальной теорией. По его мнению,

наша мозговая структура, язык и социальные системы создают естественные иерархии или уровни процессов такого типа. Бейтсон считал, что большинство проблем и патологий возникает в результате путаницы в логических типах и уровнях, а также неспособности осознать и внимательно отнестись к нарушению их последовательности. Побуждая нас к поиску «тех различий, которые имеют значение», Бейтсон подчеркивал, что «самые острые проблемы в мире возникают в результате различия между тем, как работает природа, и тем, как мыслят люди».

За время моих занятий на курсе «Экологии разума» Бейтсона я осознал важность и необходимость принимать во внимание логические типы и уровни всех аспектов жизни и опыта. И поскольку я впитывал эти идеи в то же время, когда начинал принимать участие в исследованиях НЛП, подход Бейтсона навсегда стал для меня неотъемлемой частью моего понимания НЛП. Его идеи о различных логических типах и уровнях обучения казались мне особенно значимыми.

Я четко помню, как обсуждал глубину и силу понятий логических типов и логических уровней с участником курса по НЛП, который я проводил в Осло, Норвегия, в 1986 году. Этот человек был также знаком с работой Бейтсона, и мы размышляли о важности логических типов и уровней обучения. Тем не менее, мы оба согласились с тем, что эти идеи не были использованы настолько полно и прагматично, насколько это возможно. Помню, я тогда сказал: «Да, кому-то действительно нужно заняться тем, чтобы применить понятие логических уровней в более практичном повседневном смысле». Как только я произнес эти слова, я почувствовал, что дал сам себе команду.

Это привело к тому, что я занялся разработкой понятия «нейро-логических уровней», которое, хотя и вызвало некоторую дискуссию, стало неотъемлемой частью многих современных тренингов по НЛП.

Не менее сильное влияние на меня в те ранние годы НЛП оказал непосредственно «программирующий» аспект НЛП. Исторически нейро-лингвистическое программирование возникло в Калифорнии в то же время, когда начиналась другая важная технологическая и социальная революция – начиналась эра персонального компьютера. Как это бывало и в другие периоды истории, достижения в понимании умственной деятельности отображали достижения в технологии (и наоборот). Во многих отношениях НЛП и Apple развивались бок о бок. Философия и продукты Apple возникли в тех же условиях, что и НЛП.

НЛП выводила психологию и теорию личного изменения за пределы лабораторных университетских исследований тогда, когда Apple проделывало все то же самое с информатикой. Стив Джобс был

фактически моим ровесником, он родился меньше чем на месяц позже меня.

Apple продал свой первый персональный компьютер в 1976 году. Ричард и Джон оба были под огромным впечатлением от новых технологий и возможностей формальной структуры программирования. Они были одними из первых покупателей продукции Apple. В те дни, если вы покупали пять и более компьютеров Apple, вы автоматически становились «дилером» и получали дилерскую скидку. Бендлер и Гриндер купили более пяти и продали лишние нам, чтобы мы с ними «поиграли». Я приобрел свой первый компьютер Apple у них и был приятно удивлен, когда узнал, что могу увеличить память машины с 8 до 16 килобайтов (когда появились компьютеры на 48 килобайтов, мы не могли себе представить, для чего нам нужен такой огромный объем памяти!)

Мы видели, что это не было преходящей причудой и, как и НЛП, могло «изменить мир». У нас было множество идей о том, как НЛП и новая технология могут работать вместе, мы рисовали в своем воображении, например, «кабинку фобии» в аэропорту и программное обеспечение, которое могло бы калибровать и якорить ресурсные состояния.

Я разработал несколько образовательных программ с применением понятий и стратегий НЛП и в 1982 году продал свои программы «Стратегия правописания», «Стратегия математики» и «Стратегия машинописи» для компьютера Apple II. Позже они стали ключевыми продуктами компании программного обеспечения «Поведенческая технология», которую я создал вместе с Джоном Гриндером и Дэвидом Гастером.

Еще одним направлением в бурно развивающемся мире технологии было изучение биологической ответной реакции, в которое я и погрузился во время дальнейшей учебы в Университете Санта-Круза. Отсюда началось мое путешествие, приведшее меня к разработке схемы устройства, на которое я получил патент. Это устройство читало ответные телесные реакции вегетативной нервной системы, такие как электрическая активность в коже, частота сердечных сокращений, температура на поверхности кожи и кровяное давление. Эти данные поступали в персональный компьютер и могли быть использованы для калибровки внутренних состояний и даже для игры в компьютерные игры посредством явного «мысленного контроля». Первое приложение называлось «Mind Master», за ним последовали «NeuroLink» и коммерческая компьютерная игра «MindDrive». И сегодня эти игры доступны на сайте Somatic Vision.

К 1977 году мне стало очевидно, что НЛП будет неотъемлемым компонентом моей карьеры. Джеймс Айхер и я начали вместе обучать программам НЛП в начале 1977 года. В те дни мы всегда преподавали в паре, следуя примеру Джона и Ричарда. Как любил говорить Тодд

Эпштейн (гитарист и мой компаньон в основанном нами Университете НЛП), «учение об НЛП изначально было написано в дуэте, а не соло». Джеймс и я проводили семинары и индивидуальные сеансы коучинга и терапии в Санта-Крузе и даже выпускали местные газеты.

В следующем году я начал работать вместе с Терренсом МакКлендоном. В 1978 нас пригласил на работу Джон О. Стивенс (ныне известный как Стив Андреас) в Боулдер, Колорадо, где мы преподавали нашу первую программу НЛП за пределами нашего штата, и где началась моя карьера в качестве тренера НЛП.

Тогда я еще не получил университетский диплом, но я верил в НЛП и не сомневался, что оно изменит ситуацию в мире. В Калифорнийском университете в Санта-Крузе мы могли сами выбрать себе тему диплома. Это было гораздо более трудно, чем получение степени «традиционным способом», но возможно. Мне нужно было получить поддержку как минимум пяти преподавателей и написать серьезную дипломную работу.

Мне это стоило огромных усилий, но я был полон решимости воспользоваться такой возможностью и получить степень по поведенческой технологии, включающей в себя кибернетику и теорию систем, психологию, биологическую ответную реакцию, нейрофизиологию и, конечно же, НЛП. Получилось так, что моя выпускная работа стала наброском книги «НЛП», том I. В 1979 году я наконец получил степень.

В том же году мы начали разработку первых формальных программ по сертификации в области НЛП. Ричард и Джон создали «Общество нейро-лингвистического программирования» и купили здание бывшей церкви, которое они переоборудовали в первый институт НЛП. Я разработал ставший известным логотип НЛП (перекрещивающиеся буквы НЛП на муаровом фоне интерференционного узора), а мой отец, адвокат по делам интеллектуальной собственности, проделал первоначальную работу по патентированию этого логотипа в качестве сертификационного штампа. Лесли Камерон (или Камерон-Бендлер в то время), Дэвид Гордон, Джудит ДеЛозье и я подготовили материалы для сертификации Практика и Мастера-Практика НЛП.

Следующие ступени этого пути, однако, могут стать темой отдельного тома.

Заключение

В Калифорнийском университете в Санта-Крузе в то же период, когда Гриндер и Бендлер разрабатывали НЛП, работал преподаватель по имени Фрэнк Бейрон. Бейрон посвятил свою работу изучению творческой гениальности. В конечном счете, он синтезировал свои исследования в три фундаментальные характеристики творческих гениев:

1) спокойно себя чувствуют в условиях неопределенности;

2) способны принимать видимые противоположности или парадоксы;

3) настойчивы. Одним из уроков, усвоенных мной в первые дни создания НЛП, было то, что таким глубоко творческим людям, как Эриксон, Бейтсон, Сатир, Бендлер и Гриндер, не нужно знать ответ заранее. Они не только в состоянии вынести неизвестность, но даже получают удовольствие от такого неведения.

Творческие люди также могут выдерживать различающиеся точки зрения и множественные реальности. Великий датский физик Нильс Бор отмечал, что существует два типа правды: поверхностная правда и глубинная правда. По словам Бора, «для поверхностной правды противоположностью является ложь. Для глубинной правды противоположность тоже является правдой». Бор имел в виду тот факт, что наиболее базовые элементы физической реальности, такие как фотоны и электроны, представляют собой парадокс. Временами они ведут себя как волны энергии, а временами – как крошечные частички материи.

Такие глубинные истины также лежат в основе и нашего субъективного опыта. Тот факт, что мы можем воспринимать кого-либо как красивого человека, не означает, что этот человек в то же самое время не может быть уродливым. Радость не приходит без грусти. Самое худшее из того, что с вами случилось, может одновременно быть и самым лучшим из того, что когда-либо с вами происходило. Там, где есть свет, всегда существует и тень.

Способность осознавать существование таких явных противоположных реальностей без разделения людей на «правых» и «неправых» является неотъемлемым аспектом подлинного творчества, генеративности. Грегори Бейтсон утверждал: «Мудрость состоит в нашей способности сидеть рядом и искренне принимать различия, существующие между нами, не пытаясь ничего менять». Когда мы можем относиться к разнообразным перспективам с любопытством, часто приходят новые удивительные решения.

Такое сочетание открытого ума новичка (неведения), любопытства и настойчивости было сутью НЛП с самого его создания и остается таковой по сегодняшний день.

Примечание

Читатель, конечно же, отметил для себя, что я (Джон Гриндер) прокомментировал статьи Гиллигена и Айхера, но оставил без комментариев написанное Дилтсом. Причиной этому послужила значительная разница между стилем изложения и содержанием статьи Дилтса по сравнению со статьями Айхера и Гиллигена.

Мои воспоминания и восприятие того, что произошло в указанный период, в значительной мере отличаются от изложенного во всех трех статьях этого раздела. При этом я осознаю, что это не место для обсуждения подобных противоречий.

Помимо упомянутых выше существенных различий, которые присущи всем трем статьям, в статье Дилтса содержатся утверждения, которые, с моей точки зрения, абсолютно неприемлемы в ретроспективных источниках, каковым является эта книга. К примеру, Дилтс приписывает мне действия и намерения, которые на самом деле не происходили и не подразумевались. В статье Дилтса приведены подобные утверждения, которые можно условно разделить на два типа:

1. утверждения, которыми мне лично приписываются действия и намерения, не имевшие место в реальности;

2. утверждения, в которых сфера применения НЛП определена таким образом, что значительно отличается от первоначальных намерений создателей НЛП.

Я надеюсь, что внимательный читатель сможет распознать такие утверждения и, сравнив их с остальными статьями, любезно предоставленными участниками тех событий, самостоятельно выстроит целостную картину.

Примечание

Я писал свою статью для этой книги как описание своих воспоминаний о полученном мною в те годы уникальном опыте. Поэтому я был немного удивлен тем, что изложенные мной на предшествующих страницах мысли и воспоминания о том периоде времени были преподнесены, как будто они претендуют на точное историческое описание и их целью является определение предназначения направления НЛП или отражение намерений его создателей. Я не ставил перед собой такой цели и не полагал, что моя статья будет истолкована подобным образом. НЛП, а особенно мое участие в событиях, связанных с его зарождением, стало моим постоянным источником вдохновения, после чего я разработал собственную систему. И хотя мои дальнейшие разработки основывались на событиях, описанных в этой книге, я заявляю, что мои воспоминания или более поздние события не являются определением или отражением первоначальных формулировок или разработок создателей НЛП.

Роберт Дилтс

Глава 11

«Ответ, мой друг, в дуновении ветра»¹

Боб Дилан, Джон Гриндер

Бендлер, Пьюселик и я встретились в начале семидесятых. В то время я только начинал работать преподавателем в Кресдж-колледже Калифорнийского университета в Санта-Крузе, а они были студентами этого колледжа. Университетский городок был еще совсем новым, а Кресдж-колледж находился на стадии становления, когда я туда прибыл.

Роберт Эджер, известный биолог, только что стал ректором Кресдж-колледжа и под влиянием научного сотрудника НТЛ (Национальной тренинговой лаборатории) Майкла Кана решил разработать и провести радикальный эксперимент в организации учебного процесса, используя колледж Кресдж в качестве экспериментальной площадки. Суть эксперимента заключалась в применении модели «живи и учись» – создании особого сообщества в рамках университетского колледжа. Такая модель предполагала создание сообщества по принципу «живи и учись», в которое на равных правах входили преподаватели, обслуживающий персонал и студенты колледжа. Каждый голос должен быть услышан, к каждому мнению нужно относиться с уважением, традиционная иерархия официально отменена.

Такая концепция сообщества была моделью коммуникации, разработанной Национальной тренинговой лабораторией и названной Т-группа или «тренировка восприимчивости». Изначально Т-группы создавались как форма групповой психотерапии, но были адаптированы для нетерапевтических целей: формирование сообществ, обучение в маленьких (8-15 человек) динамичных группах. Итак, минимум раз в неделю (иногда и чаще) устраивались встречи Т-группы (8-15 человек: представитель преподавательского состава, прошедший специальную подготовку куратор Т-группы плюс студенты и персонал) длительностью несколько часов.

Официально в Т-группах не было никаких правил; тем не менее, на практике правила существовали, и они были достаточно простыми и ясными даже для неподготовленных членов группы. В основном все старались воздерживаться от очевидных суждений, высоко ценились так называемые эмоциональные утверждения – например, фразы:

Мне плохо оттого, что ты прямо не отвечаешь на мой вопрос.

У меня внутри все переворачивается, когда ты на меня так смотришь.

Группа сердится на тебя, потому что ты опоздал на нашу встречу.

Совершенно случайно получилось так, что я, будучи представителем преподавательского состава, оказался в одной Т-группе со студентом четвертого, выпускного курса университета Ричардом Бендлером.

Такой формат – чрезвычайно откровенная форма публичного заявления о том, какие эмоциональные реакции испытывали члены Т-группы в результате различных проявлений внимания или невнимания со стороны других членов Т-группы, был, очевидно, так же непривычен для Бендлера, как и для меня.

Эмоции, конечно, являются неотъемлемым элементом вкуса жизни, ее фактуры, ощущения радости. Однако предписание поощрять (почти всецело) словесное выражение этих эмоций и, что причиняло особенный дискомфорт, списывать эти эмоциональные состояния одного человека на результат действий другого члена Т-группы, поразило и Бендлера, и меня как крайне сомнительное, граничащее с патологией правило.

Одним из последствий такой реакции на правила встреч Т-группы стало нарастающее напряжение между куратором Т-группы и нами двумя. Каждый раз во время таких словесных обменов – позже названных причина-следствие (или чтение мыслей в метамодели, которую мы двое создали вместе с Фрэнком Пьюселиком), мне было легко калибровать ответную реакцию Бендлера на происходящее как замешательство и изумление. Бендлеру также легко было распознать мою реакцию, и такой первоначально невербальный комментарий крайне ценных для Т-группы выражений постепенно перерос в более забавную форму – часто, когда кто-нибудь из членов группы делал заявление:

Ты так смотришь на меня, что я чувствую себя глупым.

один или другой из нас с любопытством уточнял детали, например:

Ты бы мог показать мне, как именно я на тебя смотрю, что это заставляет тебя почувствовать себя глупым?

Нет нужды говорить, что такие вопросы не приветствовались в условиях Т-группы, и обычно куратор Т-группы оспаривал их в общепринятой в группе манере, например:

Мне неловко оттого, что ты просишь Джима показать, как именно ты смотришь на него, чтобы он почувствовал себя глупым.

Я хотел бы напомнить тебе об ответственном отношении к групповым процессам.

Читатель сам может представить себе, насколько странными могли показаться (и были в действительности) такие диалоги.

По причине необходимости подчиняться словесным паттернам Т-группы, наша дружба становилась все крепче (во многом благодаря тому, насколько курьезным это казалось мне и Ричарду).

Примерно в то же время (1970, мой первый год работы в Кресдж) я встретил Фрэнка Пьюселика. Мы сразу же начали общаться. Я служил в элитной военной группе (10-я Группа специального назначения, Бад Тельц, Германия) и имел удовольствие работать в условиях крайней опасности и напряжения с такими парнями, как Фрэнк. Я немедленно узнал в нем собрата, того, в чьи руки я был готов отдать свою жизнь – человека, которому можно доверять. Связь между нами установилась легко и быстро, и остается неизменной по сей день.

Для меня это был период трансформации – я применял те же стратегии и тактики, которым научился в Специальных войсках и соответствующих организациях, выполняя различные задания в связи с войной во Вьетнаме и пытаясь остановить военные действия, которые я считал несправедливыми и неуместными. Одно из таких действий представляло полную противоположность тому обязательству, которое я принял на себя и в соответствии с которым служил в Специальных войсках, – что все народы имеют право определять свои собственные формы правления и имеют право свободно выбирать своих лидеров и линию поведения этих лидеров. Этим личным и политическим обязательством я руководствовался все годы службы в 10-й Группе специального назначения в Европе и в других частях мира – в то время как Вьетнам сам по себе был нарушением этого принципа самоопределения. Я отказался признать законность этих военных действий и все свои полномочия сосредоточил на том, чтобы способствовать скорейшему их прекращению.

Фрэнк побывал в серьезных переделках во Вьетнаме. Интересно, что связь между мной и Фрэнком была настолько сильной, что даже несмотря на то, что у нас были различные взгляды на войну во Вьетнаме, они не были причиной разногласий между нами. Возможно, это самый простой пример первичности процесса по отношению к содержанию в разработке моделей НЛП.

Фрэнк, Ричард и я легко сошлись вместе, и наше сотрудничество было абсолютно естественным – у Фрэнка было такое же отношение к словесным моделям Т-группы, и мы веселили друг друга странными и причудливыми рассказами о встречах Т-групп.

В качестве примера легкости нашего сотрудничества я привожу описание из книги «Шепот на ветру».

«Фрэнк Пьюселик (третий человек в первоначальном моделировании и проверке паттернов НЛП) проводил на семинаре в Сан-Хосе в середине 70-х годов демонстрацию в присутствии нескольких сот человек – вероятно, он демонстрировал излечение фобии; в конце семинара к нему подошло несколько человек с вопросом:

Как вы можете идти на такой риск?

Фрэнк спросил с искренним удивлением, какой риск они имеют в виду. Они стали объяснять, что такая демонстрация перед всей этой публикой означала (для них) неприемлемый риск. В конце их объяснения Фрэнк умолк и попросту ушел. Для Фрэнка (ввиду его опыта во Вьетнаме), а также для нас с Бендлером (со случаями риска в наших биографиях) такие опасности были попросту желательной и необходимой возможностью узнать, к чему мы способны в разных контекстах. Когда Фрэнк, вернувшись с работы, рассказал мне этот случай, он все еще не мог поверить заданному вопросу по поводу риска».²

Мы также принимали участие в социально прогрессивных действиях, таких, например, как закрашивание окошек парковочных платежных автоматов с целью предотвращения попыток взимать деньги за парковку на территории кампуса.

Еще до нашей встречи Фрэнк и Ричард организовали занятия по гештальт-терапии и проводили группы людей (в основном студентов университета, но иногда к ним присоединялись и другие жители Санта-Круза) через процессы гештальта, разработанные Фрицем Перлзом, автором этого особенного метода личных изменений. Подробности моего знакомства с Фрэнком и Ричардом я уже описывал в книге «Шепот на ветру», поэтому здесь я привожу лишь небольшой отрывок.

«В один весенний вечер в начале семидесятых годов ко мне неожиданно постучали в дверь, что отвлекло меня от чтения учебника по монополистическому капитализму, который я тщательно изучал, пытаясь углубить мое понимание экономики – я готовился через несколько месяцев читать курс экономики в колледже Кресдж Калифорнийского университета в Санта-Круз. Открыв дверь, я с удивлением увидел студента четвертого курса Ричарда Бендлера. Я пригласил его войти, несколько удивленный, зачем он хотел меня видеть. Вообще визиты студентов не были необычны, поскольку вновь основанный колледж (Кресдж) предоставил территорию для жизни и обучения, где могли жить (в принципе) и студенты, и преподаватели.

Я познакомился с Ричардом несколькими месяцами раньше при его вступлении в Т-группу (так называемую группу встреч – это название было семантической ошибкой людей из Национальной тренинговой лаборатории); это была одна из первоначальных американских групп

психотерапии, за которую я нес ответственность в качестве сотрудника факультета. Между нами сразу же установился раппорт – оба мы быстро почувствовали, что у нас есть ряд общих паттернов, в том числе потребность любой ценой избегать скуки.

До этого момента наше общение было довольно ограниченным, и хотя приносило нам удовольствие, никак не обещало того высокопродуктивного и даже революционного сотрудничества, какое возникло позже. Это общение состояло главным образом в такой деятельности как закрашивание окошек на счетчиках автостоянки, чтобы помешать полицейским Калифорнийского университета налагать штрафы за неправильную парковку; странные психические игры на регулярных собраниях Т-группы; шумные выходки на митингах против вьетнамской войны; и собирание местных трав вокруг Санта-Круз.

В этот памятный вечер Ричард быстро переходил с одного предмета на другой, в его обычной занимательной манере, не обнаруживая, с какой целью он нанес мне визит – если у него вообще была такая цель. После того как мы приятно провели минут двадцать в шутливой беседе, он вдруг встал и собрался уходить. Я проводил его до двери, мы остановились, и тут он с не характерным для него смущенным видом спросил меня, не хотел ли бы я его проводить. Дальше он рассказал, что он со своим другом Фрэнком Пьюселиком ведет недалеко отсюда группу гештальт-терапии, и пригласил меня ее посетить. Он сказал, что, может быть, мне будет интересно увидеть эту группу. Это приглашение меня удивило. Я поблагодарил его и объяснил, что не намерен участвовать ни в какой терапии. Кроме того, хотя у меня не было никакого опыта в этих делах, мне было ясно, что один из главных результатов терапии состоял в приспособлении людей к социальному, экономическому и политическому контексту, в котором они подвергаются эксплуатации, более того, как убежденный революционер, я был уверен, что такая деятельность (терапия)является в высшей степени контрреволюционной. Я терпеливо объяснил ему, что приспособление людей к несправедливой системе приводит к отрицательному результату, снижая революционный потенциал.

Такой ритуал – визит, завершавшийся приглашением посетить группу гештальт-терапии – повторялся несколько раз в течение ближайших недель, пока, наконец, я не спросил его, что может получиться, по его мнению, из моего визита. Он сбивчиво объяснил мне, что слушал в моих лекциях подробные, пространные и точные описания процессов естественного языка (моя докторская диссертация по трансформационной лингвистике) и его отношения к структуре человеческой психики. Он рассказал о своих разочарованиях от работы в группе гештальт-терапии, несмотря на то, что он и Фрэнк были превосходными гештальт-терапевтами; их настоящая цель состояла в том, чтобы научить других делать то, что они делали, но в этой части своего предприятия они пока что полностью провалились. Ричард надеялся, что я сумею описать то, что они делали, чтобы они могли обучить искусству гештальта других.

Когда таким образом выяснилось, в чем его трудность, мне захотелось посетить группу, где он и Фрэнк занимались гештальтом. Одного вечера было более чем достаточно, чтобы привлечь мое внимание – я уяснил себе, что оба они, Фрэнк и Ричард, своим странным и (как мне казалось) забавным поведением великолепно помогали другим совершать быстрые и, насколько я мог судить, глубокие изменения личности, освобождая своих клиентов от ограничений, наложенных ими на самих себя. Их работа была превосходной. И в самом деле, когда я позже сравнил их работу с работой Перлза в записи, то я убедился, что работа Пьюселика и Бендлера была значительно эффективнее модели, которой они подражали (то есть самого Перлза).³

Мы решили сотрудничать – и Фрэнк, и Ричард выразили огромное желание разобраться, как передавать свои умения (гештальт) студентам, и это должно было стать для меня целью нашего сотрудничества. Я был восхищен их работой, я увидел, что часть того, что они делали, затрагивала моменты, которых недоставало левым радикальным группам (например, движению против войны во Вьетнаме) в способах выражения при организации политических и личных акций. Наиболее ярко это проявлялось в отсутствии способности увидеть и использовать возможность выбора в их подходе к тем ценностям, которые они поддерживали. Это была система, которая требовала, понуждала, не оставляла другого выбора в том, как себя вести. Люди не чувствовали большой ответственности за то, что они делали или не делали в ответ на поставленные перед ними задачи. Они не ВЫБИРАЛИ противостоять войне во Вьетнаме (или другим современным войнам, которые развязало правительство США) или необузданному сексизму и расизму, стремящимся к ликвидации права выбора и любых движений за предоставление права выбора, они ДОЛЖНЫ БЫЛИ так поступать – право выбора в этом деле считалось буржуазным предрассудком, предательством грядущей революции. В моем понимании люди, ратующие за какое-либо движение/дело и демонстрирующие полное отсутствие выбора в своих стремлениях, сразу же показывают свою несостоятельность как представители направления, которое я мог бы поддержать при иных условиях.

Очень редко в своей жизни я видел людей, настолько движимых тем, что они считали своей миссией, и одновременно неспособных или нежелающих делать личный выбор, касающийся их собственных жизней. В частности, они считали почти невозможным поощрять как у других, так и у себя принятие ответственности за последствия своих действий – в этих группах левого крыла (SDS («Студенты за демократическое общество»), Tuesday the ninth («Вторник девятого числа») и др.) шквал модальных операторов (в применении как к их личным, так и политическим делам) значительно затруднял способность видеть более ясно и двигаться более эффективно туда, куда мы хотели прийти, и выбирать пути, которые могли бы туда привести.

Я убедился, что применяемые Пьюселиком и Бендлером умения и навыки в качестве самого значительного результата приводили к созданию выбора там, где ранее этот выбор не был очевиден, доступен или использован. Я увидел в этом великолепную стратегию, которой хотел бы придерживаться, и желанную возможность навести порядок в деятельности левого движения – мрачной и не оставляющей места юмору. Я был полон решимости исследовать эти новые умения и понять, каким образом они могут послужить тем же намерениям, которыми я руководствовался во время службы в Специальных войсках, а также при участии в радикальном левом политическом движении и в политических акциях во время учебы в университете Сан-Диего и работы в университете Санта-Круза. В этом смысле я видел в метамодели детектор «бреда собачьего». Любой, кто применял метамодель для распознавания, знает ли человек, о чем говорит, может подтвердить, что уже во время первой дюжины уточняющих вопросов, повторенных многократно в отношении какого-либо предмета разговора, проявляются (или не проявляются) границы знаний человека, говорящего об этом предмете. Данный инструмент, и в особенности оспаривание модальных операторов, воздействует как глоток свежего воздуха во время преувеличенных эмоциональных проявлений систем убеждений, базирующихся как на фундаментальных христианских/мусульманских, так и на крайне левых политических взглядах, как благотворный антидот для этих охватывающих весь мир систем убеждений.

Эти исследования (метамодель, репрезентативные системы, якорение и т. д. – базовое моделирование классического кода) были лично для меня расширенным упражнением в приведении моего собственного поведения в соответствие с тем, что я продвигал и поддерживал в мире. Задекларированной целью было извлечение из моделей «гениев» конца ХХ века факторов, обусловливающих перемены, и их применение в создании выбора для отдельных людей и небольших групп, стремящихся к освобождению от навязанных ими самими ограничений. Но подспудно за этой деятельностью стоял пересмотр процессов, с помощью которых в мире распространялись различные идеологии, а также конгруэнтности (или ее отсутствия у) людей, продвигающих эти идеологии, – упражнение на калибровки, которое я применяю и сегодня».

Сотрудничество с Фрэнком и Ричардом было великолепным – несколько лет назад я написал приведенный ниже текст (вошедший в книгу «Шепот на ветру») частично в ответ на появившиеся в последнее время абсурдные заявления о том, что Ричард Бендлер являлся одним-единственным создателем НЛП. Я привожу этот текст здесь с одним изменением: я уже упомянул, что писал его в ответ на утверждения, что только Бендлер является создателем НЛП, поэтому тогда в нем не отводилась соответствующая роль Фрэнку Пьюселику и вашему покорному слуге в истории создания и тестирования нового направления, позже ставшего известным как НЛП, – я восполняю этот пробел в исправленном заявлении.

Личное заявление Джона Гриндера

Создание нейро-лингвистического программирования (НЛП) представляет собой превосходный пример сотрудничества. Один я бы не смог создать НЛП, и я уверен, что точно так же ни Фрэнк Пьюселик, ни Ричард Бендлер не сделали бы этого в одиночку. Каждый из нас привнес свои особые таланты и способности в попытку создать что-то новое, не последним из которых было умение работать в команде. Примерно в течение шести лет мы работали бок о бок как исследователи, споря, провоцируя, поддерживая, веселя друг друга, пытаясь систематизировать модели совершенства и описать их в терминах, которые сделали бы эти модели доступными всему остальному миру.

И как отдельные личности, и как команда мы безупречно следовали стратегии «действовать как будто» и постоянно стимулировали, испытывали друг друга и давали обратную связь во время разработки моделей, которые некоторое время спустя определили Классический код НЛП. И хотя мы можем выделить изначально сильные стороны каждого из нас, в нашем сотрудничестве мы постоянно учились друг у друга, глубоко погружаясь в «смежные профессии», оттачивая мастерство на пути становления исторических стандартов практики НЛП – как на уровне моделирования, так и в области его практического применения. Вследствие этого я с удовольствием отдаю должное существенному историческому вкладу Фрэнка Пьюселика и Ричарда Бендлера как соавторов, наряду с вашим покорным слугой, технологии НЛП, и сегодня, спустя годы, я шлю им свои поздравления и самые наилучшие пожелания успехов в той работе, которой они сейчас занимаются.

Читатели, ищущие модель идеального сотрудничества, поступят разумно, перелистнув страницу наших сегодняшних взаимоотношений и сосредоточившись на той работе, которая была проделана нами в период с 1973 по 1979.

Приводимые ниже описания предлагают внимательному читателю доступ к той части событий, которая связана с созданием нового направления НЛП, с особым акцентом на переменных, характеризующих обстоятельства и процессы открытия. Естественно, данное описание отражает только мою личную точку зрения как одного из трех создателей НЛП.⁴

Для меня это очень важное заявление, которое я делаю по собственной воле. Поспешу дополнить его небольшим комментарием по поводу процессов, побудивших меня к этому шагу. Существует тенденция преподносить важные события или последовательности событий из прошлого таким образом, чтобы создавалось ощущение целесообразной и хорошо продуманной программы исследований и изысканий (заглядывать в прошлое легко), – сглаживая неровности пути и концентрируясь на конечной эффективности продукта.

Позвольте заверить вас, что ничего подобного не происходило при создании НЛП. Возможно, для меня самым простым способом дать вам представление о том, как на самом деле происходило наше сотрудничество, будет цитирование отрывка из вышеупомянутой книги «Шепот на ветру», написанной мной в соавторстве с К.Б. Сент-Клер. С моей точки зрения, этот отрывок передает атмосферу, в которой работала наша команда из трех человек.

«Вы не найдете в моих отчетах описания роли случая, непроизвольного лукавства, возмутительной непочтительности, необходимых для того, чтобы пошатнуть старые привычки восприятия, первых неумелых шагов, неоправданных и конгруэнтных действий «как будто», ошеломляющего подтверждения в корне неправильной гипотезы, долгих, глубоких, уединенных, безысходных ночей, случайных личных дружб и связей, ускорения, сопровождающего значительные и совершенно неожиданные результаты, товарищества, удерживающего вместе все это предприятие, тупиков, всплесков логики, неразумных и неоправданных предположений, случаев из личной истории и, не в последнюю очередь, подарков и случайностей бессознательных метафор – всего, что в конечном итоге позволяет вам натолкнуться на те отличительные признаки, которые затем становятся базисными переменными новой дисциплины, потому что в конце концов, невзирая на все трудности, у вас все выходит».⁵

Да – во многом именно так все и происходило. Говоря с другими людьми, участвовавшими в создании новой дисциплины или присутствовавшими при этом, часто можно услышать именно такое описание подобных авантюр. Оно резко контрастирует с тем, что вы прочтете в одобренных академических источниках, описывающих такие важные достижения. Эти публикации возводят во главу угла ряд образов и описаний, которые ни в коем случае не были частью моего личного опыта, как, впрочем, я никогда не замечал, чтобы Фрэнк или

Ричард «грешили» тем, чтобы тщательно разрабатывать программу исследований, а затем досконально ее придерживаться.

Наш «танец» принимал самые разнообразные формы. Временами мы настаивали на том, чтобы не повторять ничего из того, что мы уже делали ранее; в другие периоды (иногда растягивавшиеся на долгие месяцы) мы ограничивали себя парой паттернов (например, раппорт плюс метамодель) для того, чтобы наиболее точным образом определить, какие реальные последствия может иметь применение только этих паттернов.

Мы устраивали бурные рождественские вечеринки, во время которых номинализация подарок превращалась в свою глагольную форму дарить, а потенциальный получатель этого процесса дарения должен был решить, принимать или нет то, что мы подготовили этому человеку в качестве рождественского подарка (не зная, что это было). Мы настраивали людей на то, чтобы они работали с вопросами, похожими на те, с которыми имели дело «агенты перемен», а затем мы слушали и наблюдали, как зачарованные, за их взаимодействием. Мы создали группу, которую называли «вундеркинды», – подгруппа, объединившая лучших из лучших собравшихся вокруг нас людей, в этой группе мы выделали разные удивительные вещи – восстановление остроты зрения или развитие восприятия цветов кожей без визуального контакта…

Мир вращался вокруг нас и той группы, которую мы собрали. Было так много исследовательских и изыскательских подгрупп, что мы не всегда могли удержать их все в поле зрения, – и несколько раз в неделю мы втроем устраивали встречи с нашими разнообразными подгруппами, чтобы получить ответы на один и тот же постоянно возникающий вопрос:

Интересно, что бы произошло, если бы я сделал «Х»?

где «икс» мог варьироваться от применения новых находок, описанных в одном из журналов по неврологическим исследованиям, до проверки возможности, подсказанной образом из странного сна, или метафоры, спонтанно возникшей во время работы с клиентом и приведшей к проблеску интуиции в процессе смены видов деятельности. Иногда «иксом» было исключительно синтаксическое упражнение, во время которого мы брали нечетные элементы некого предполагаемого паттерна, предварительно закодированного нами и успешно протестированного, и передвигали эти нечетные элементы в формате «1, 3, 5, …» на место четных элементов, а затем применяли получившийся «паттерн» на практике, чтобы выяснить, что же мы получим в итоге.

Наше «великое и ужасное» трио начинало распадаться – Фрэнк все реже присутствовал на еженедельных встречах и открыл для себя новые области применения, например, он ухватился за ценную возможность получить доступ к студенческому консультативному центру, чтобы на практике проверять и совершенствовать те модели, которые мы разрабатывали. Он создал и развивал дополнительную группу – Мета-группу (изначально в Санта-Крузе, а затем в Оклахоме и Сан-Диего), куда входили как те, кто участвовал в совместных со мной и Бендлером группах в Санта-Крузе, так и новые члены.

Я ничего не знал о встрече Пьюселика с Бендлером (описанной Фрэнком в его главе данной книги), которая, по всей видимости, положила начало расколу нашего трио создателей НЛП. Я узнал об этом только недавно из описания Фрэнка.

Примерно в то же время произошла неожиданная встреча между Бейтсоном, мной и Бендлером (описанная в книге «Шепот на ветру») – случай, послуживший толчком для начала важного моделирующего опыта по ассимилированию, усвоению, кодированию и тестированию чрезвычайно эффективных гипнотических моделей доктора Эриксона. Это описание я привожу ниже для удобства читателей.

«В 1975 году Бендлер, Гриндер и Бейтсон оказались соседями, проживавшими по адресу Альба Роуд, 1000, Бен-Ломонд, Калифорния.

Рукописная версия книги, опубликованной позже в том же году под названием «Структура магии», том I, уже распространялась среди заинтересованной группы людей, собравшихся вокруг троих человек, Бендлера, Гриндера и Пьюселика, и помогавших им в проведении исследований. Бейтсону предоставили копию рукописи несколькими неделями ранее – Гриндер и Бендлер надеялись, что он сможет по достоинству оценить их работу. И их надежды более чем оправдались, когда Бейтсон пригласил их прийти к нему и устроил настоящий интеллектуальный пир: замечательная стимулирующая дискуссия с Бейтсоном продолжалась несколько часов.

У Грегори в столовой был длинный деревянный стол – достойный самих викингов, прочный, из грубо обтесанного темного дерева. Грегори намеренно расположился в одном конце этого чудовища, как будто председательствовал в суде, и указал двум молодым людям на места по обе стороны от него – Гриндер справа и Бендлер слева. Последовавший разговор очаровал и покорил нас.

Примечательно, что и Гриндер, и Бендлер в равной мере ощутили, насколько полно Бейтсон владел моделями, описываемыми в рукописи, и на обсуждение собственно процесса моделирования не пришлось тратить много времени.

Сначала Грегори произнес монолог, в большей части посвященный воспоминаниям об изысканиях, которые он и его коллеги проводили в Институте психиатрии в Пало-Альто. Затем он стал объяснять в полуизвиняющейся манере, каким образом он и его партнеры могли пропустить то, что мы обнаружили и описали в книге (позже он совершенно четко констатировал это во вступлении к «Структуре магии»): «… насколько плавно аргументы вытекали из лингвистики, насколько сбивали с толку попытки начать с патологии и культурных моделей».

Он любезно предложил написать вступление к нашей книге, а затем, словно пробуждаясь от старого повторяющегося сна, который больше не имеет никакого значения, устремил на каждого из нас по очереди свои глубокие умные и строгие глаза, светящиеся любопытством и интеллектом, и сказал:

«Итак, ребята, вы проделали очень хорошую работу, но я уверен, что все описанное в «Структуре магии» происходило уже давно. Мой вопрос состоит в том, что вы обнаружили после того, как закодировали метамодель».

Мы были в восхищении – перед нами восседал интеллектуальный гигант, который очень хорошо понимал, что мы затевали (мы хотели взяться за новые паттерны, о которых постоянно думали и говорили в то время).

«Хорошая работа и…».

Ричард и я с трепетом выслушали его, переглянулись, поняв, что наши мысли совпадают, немного помедлили, как ныряльщики перед прыжком с отвесной скалы, чтобы подчеркнуть важность переживаемого момента, а затем разразились неудержимым потоком описаний.

Бодрый и жизнерадостный Грегори великолепно нами дирижировал – он сосредоточенно слушал нас обоих, ринувшихся рассказывать о моделях с такой спешкой, будто нас преследовали. Иногда говорил один из нас, иногда другой, иногда оба начинали говорить одновременно, словно стремясь пополнить его знания своими наблюдениями. Он сидел между нами, устремив глаза в некую точку выше уровня горизонта, тщательно обдумывая наш рассказ о многомесячной работе.

Время от времени он останавливал нас, как бы освобождаясь от чар, откидываясь назад в своем кресле и опуская взгляд на огромный стол вперед и влево, формируя вопрос, который вывел бы этих двух сумасшедших на более мелкие воды, – вопрос, который в его богатом внутреннем царстве, выстроенном за семь десятилетий, подытожил бы паттерн, необходимый для продолжения этого непостижимого внутреннего процесса.

Мы были словно две собаки, пытающиеся вести своего хозяина туда, куда, по их мнению, он хотел бы пойти, иногда вырываясь вперед, иногда наступая ему на пятки, но всегда внимательные к его намекам, всегда верные его намерению.

Мы трое вместе добрались наконец до вершины нашего долгого восхождения, обессилевшие и вдохновленные. Мы расслабленно сидели, погруженные в размышления, больше не рвущиеся в новое, но теперь более сосредоточенные на настоящем моменте.

В его низком голосе появилась новая нота – свидетельствующая о более глубоких эмоциях, чем были выражены до этого момента. Острый клинок его интеллекта, ярко сверкавший во время долгого восхождения, теперь покоился в ножнах. Несомненно, среди десятков изученных случаев, жизненных историй, каждая из которых содержала убедительный набор собственных метафор, что-то глубоко внутри него всколыхнулось впервые за долгое время. Он спокойно рассказывал о некоторых событиях своей молодости, о потере любимого брата Джона и о неиспользованных возможностях в Шотландии – как будто размышляя вслух, комфортно себя ощущая в нашем внимательном, но пассивном присутствии. Он говорил исходя из своей собственной внутренней потребности, а закончив, вновь обратил внимание на нас».⁶

Этот случай – который отправил нас с Бендлером в путешествие по освоению моделей Эриксона с помощью технологии моделирования НЛП – удивительным образом подводит черту под изначально совместной работой, проводимой Пьюселиком, Бендлером и мной, – и одновременно является классическим примером утонченности оригинальных паттернов моделирования НЛП. Отношения между мной и Пьюселиком продолжаются по сегодняшний день, а вот отношения между Пьюселиком и Бендлером не имели продолжения.

С моей точки зрения, невозможно точно определить, какой конкретный индивидуальный вклад внес каждый из нас в создание НЛП, участие каждого было необходимым элементом совместной работы и залогом успеха всего предприятия. Да, конечно, у каждого из нас троих были свои особые интересы, намерения, опыт и таланты, способствовавшие тому, чтобы НЛП стало тем, чем является сегодня. Однако, по моему мнению, гораздо большее значение имеет наложение событий и равноценная приверженность нас троих тому, чтобы использовать любой шанс для продвижения быстро развивающейся области знаний, зовущейся сегодня НЛП. Я рассматриваю наше сотрудничество как важнейший компонент фактического создания НЛП, каждый из нас троих внес равноценно значимый вклад в создание этого направления.

Кармен Бостик Сент-Клер

В эпилоге к книге/пьесе, как правило, автор/актер обращается непосредственно к читателям/зрителям. Однако эта книга была написана не мной, а девятью разными людьми, которые и являлись теми самыми актерами, игравшими свои роли в этой истории. А я даже не входила в состав этой актерской труппы.

Я, как и большинство из вас, интересуюсь НЛП и историей его возникновения. Во время первого прочтения книги я постаралась ощутить себя на месте авторов статей и применила процессы, предложенные мной в прологе – подключение органов зрения, слуха, осязания, визуализацию, иногда мне даже удавалось ощутить запахи. Это позволило мне окунуться в атмосферу описываемого времени.

В ходе подготовки к написанию эпилога, я постаралась почувствовать себя простым читателем и повторно прочла все статьи, делая заметки о последовательности событий и формируя список вопросов, которые я собиралась задать Джону Гриндеру, Фрэнку Пьюселику или Роберту Спитцеру. Когда я заметила, что хронологию не всегда можно четко отследить, и что у меня возникает множество других вопросов, я поняла, что ответы на некоторые вопросы¹ нужно будет искать в архивах. Затем я упорядочила вопросы в соответствии с хронологией², чтобы заполнить пробелы в моем восприятии. В итоге я оформила свои комментарии в шесть разделов, в которых я использовала театр в качестве связующей метафоры.

Период времени, который привлек мое внимание в этой части книги – это события, которые произошли в период между 1971 и 1979 – особенно первые годы моделирования, исследований, экспериментов, кодирования и тестирования (1971–1975 гг.)

Я выбирала среди множества различных форм изложения материала, в итоге в некоторых случаях я избрала повествовательную форму, написав своего рода рассказ. За многие годы мне посчастливилось услышать множество историй об описываемых здесь временах, благодаря чему я смогла сформировать довольно четкое видение всех моделей и процессов; надеюсь, что мой рассказ будет также полезен для вас. В некоторых эпизодах я описывала людей и события, с которыми была непосредственно связана, от третьего лица. Вы обратите внимание на то, как меняется стиль описания в тех местах, где я привожу факты из открытых источников и архивов. А иногда я буду обращаться к вам, читателям, от своего лица, как в этой вступительной части.

Как я уже упоминала выше, я написала этот эпилог после того, как перечитала все статьи дважды, кроме глав, написанных Джоном Гриндером, и его комментариев к статьям других авторов. Джон писал свою статью в то же время, когда я писала эпилог, находясь в другом месте. Это было сделано по моей личной просьбе, так как мы с Джоном являемся соавторами «Шепота на ветру», я хотела написать эпилог к этой книге, самостоятельно изучив статьи восьми авторов, чтобы избежать возможного влияния Джона на мое восприятие. Ниже приведены несколько абзацев, которые я добавила после прочтения статьи и комментариев Джона Гриндера.

После прочтения Введения, написанного Джоном Гриндером к Размышлениям об истоках нейролингвистического программирования, я проанализировала уже написанное мной с точки зрения возможности применить к этой информации определенные «фильтры». Признаться, основным фильтром, использованным мной при написании эпилога, было стремление устранить противоречия, ставшие уже привычными в подаче информации на различных веб-сайтах, в книгах и биографиях людей, связанных с направлением, именуемым сегодня НЛП: «НЛП было создано в конце 70-х Ричардом Бендлером и Джоном Гриндером»; это утверждение обычно сопровождается каким-то странным определением НЛП и описанием того, как некий конкретный человек или группа людей разработали направление НЛП. Разные люди причисляли себя к создателям НЛП с 1974 года. Я надеюсь, что вы, читатели, сопоставив сроки и изучив процессы, приведенные мной в этом эпилоге в ответ на мои собственные вопросы, сможете самостоятельно воссоздать картину открытия и исследования НЛП, и что материала, собранного мной, будет достаточного для того, чтобы сделать собственные выводы о том, что такое НЛП и как оно появилось?

Я задавала Джону Гриндеру много вопросов о групповых процессах, которые описывались различными авторами. Мне было любопытно, какие цели ставили перед собой при проведении групп Ричард, Джон и Фрэнк, поэтому я сосредоточила свое внимание на этой теме. Когда вы будете читать описание групповых процессов, помните, что даже годы спустя (особенно это будет интересно для тех из вас, кто посещал его семинары на протяжении многих лет) стиль написания и преподавания Джона предполагает самостоятельное «открытие» определенных паттернов в процессе обработки информации, которую он дает, и вы, возможно, поймете, какие вопросы он мог ставить перед собой в рамках этих групп, и как эти вопросы приводили к постановке новых задач.

Поэтому, если при прочтении моих ответов на поставленные мной же вопросы, вы столкнетесь с повторами фактов, изложенных Джоном Гриндером, просто воспринимайте их как всего лишь еще одно описание одних и тех же событий среди множества описаний других авторов, включенных в эту книгу.

Прежде чем начать свое повествование, хочу внести пояснение касательно его структуры. Я знаю разницу между описанием, интерпретацией и оценкой; я изучила паттерны метамодели – чтение мыслей и причинно-следственные связи – и хочу предупредить вас, что любые примеры, приведенные мной, которые «посягают» на эту территорию, не случайны.

I. Сцена и действующие лица

Чтобы читатель мог лучше представить себе обстановку, в которой происходили описываемые события, следует заметить, что каждый из этих трех мужчин (Ричард Бендлер, Фрэнк Пьюселик и Джон Гриндер) на момент их знакомства в Калифорнийском университете в 1971-72 году уже имел за плечами определенный жизненный опыт. И в статьях, представляющих собой главы этой книги, и в этом эпилоге рассказывается о том, что история началась с двух студентов, которые интересовались гештальт-терапией и, параллельно с обучением, зарабатывали деньги тем, что проводили экспериментальные группы и тренинги. К этим студентам из любопытства присоединился профессор лингвистики, которого они «пригласили посмотреть на свою работу» в этот сложный для США период. Это был исторический период. Огромное количество молодых людей возвращалось с непонятной им войны с глубокими психологическими травмами; кто-то из них поступал на обучение в рамках Закона о правах военнослужащих, кто-то пытался бороться с системой, кто-то начинал принимать наркотики. Все эти факторы сформировали среду, в которой и был создан кампус, предлагающий, в соответствии с особенностями того времени, новую образовательную модель в Кресдж-колледже, шестом колледже кампуса Калифорнийского университета³.

В 1971 году Ричарду Бендлеру был 21 год, он учился на третьем курсе. Фрэнк Пьюселик только что вернулся со службы и продолжал обучение на степень бакалавра. Ему было 27 лет, он был разведен и у него родился сын. Джону Гриндеру, самому старшему из троих, исполнился 31 год, он был доцентом и автором двух книг и множества статей в области лингвистики, имел сына и дочь, был разведен⁴.

Каждый из этих людей следовал по своему жизненному пути. Когда они повстречались, они не ставили своей задачей создание нового направления в психологии. Эта новая дисциплина сформировалась через определенный период времени между 1971 и 1974 годами, о чем широкой публике стало известно с публикацией четырех книг в период с 1975 по 1976 год. Позднее в те же годы новая дисциплина получила название нейро-лингвистическое программирование (НЛП).

II. Главный сценарий: НЛП моделирование

Когда я второй раз перечитывала статьи, с которыми вы уже ознакомились, я поняла, что ни в одной из статей не был описан процесс моделирования, используемый Джоном Гриндером, Ричардом Бендлером и Фрэнком Пьюселиком при моделировании Фрица Перлза и Вирджинии Сатир, а позднее Милтона Эриксона Ричардом и Джоном. Я была озадачена: как так вышло? Ниже привожу повествование о процессе моделирования, которое дало мне ответ на мой вопрос. Где это возможно, я указала точные даты в качестве ориентира.

Процесс моделирования, используемый Ричардом, Джоном и Фрэнком при моделировании Перлза и Сатир (включая раннее моделирование Эриксона), сформировался в период 1971–1974. Этот процесс выработался до того, как были скомплектованы «группы», в которые входили авторы статей этой книги, и даже до того, как участники групп познакомились друг с другом. Первые «группы» были сформированы и работали под руководством Джона, Ричарда и Фрэнка на этапе моделирования с целью проведения экспериментов, исследований и тестирования паттернов, которые были смоделированы и моделировались, а в некоторых случаях, уже были закодированы.

Чтобы более четко понимать, как развивались события, читатель должен понимать различие между тем, что было общеизвестно и понятно в 1971–1974 годах, и тем, что систематически применяли в своем поведении Пьюселик, Бендлер и Гриндер. Эти три человека погрузились в процесс систематизации поведения с целью получения определенного результата – собственно процесса. Так как то, что они делали, не было понятно случайному наблюдателю, единственный вывод, к которому мог прийти невольный свидетель этого процесса, это то, что их поведение было систематизированным.

С момента своего зарождения в 1971 году, дисциплина, которая стала известна как НЛП, воплощенная в систематическом поведении этих трех молодых людей, была направлена на изучение различий между высокой производительностью гения и производительностью обычного человека в одинаковых внешних условиях. Сферой применения моделирования изначально стала терапия и лучшие представители в этой области, которыми на тот момент были Перлз, Сатир и Эриксон. Однако вскоре НЛП стало применяться и в других видах деятельности человека, совершенно не имеющих отношения к терапии. Ниже я отвечаю на вопрос: «Почему основоположники НЛП выбрали объектами моделирования именно этих людей?»

Систематические модели поведения Пьюселика, Бендлера и Гриндера кодировались по частям и были описаны в конце 1973–1974. Эти паттерны были обнародованы в 1975 году в первых двух книгах, написанных Гриндером и Бендлером. Процесс кодирования систематических моделей поведения представлял собой непрерывный цикл. Они моделировали паттерн (непосредственно одного из объектов моделирования, друг друга, или опираясь на особенности, которые они замечали у окружающих); находили возможности или создавали условия для того, чтобы лично проверить действенность паттерна в максимально возможном количестве различных ситуаций. Как только они получали результат, которым они были довольны, они использовали этот паттерн на «группах тестирования». Если на стадии группового тестирования результаты применения паттерна соответствовали их ожиданиям, Бендлер и Гриндер кодировали его и включали в свои рукописи. Машинистки были всегда готовы внести в книгу новую главу. Этот процесс продолжался с начала 1973 до 1976 года.

Кодирование процесса моделирования НЛП, которое применялось в течение этого периода времени, было тайной для широкой общественности до 2001 года, когда точное описание процесса была впервые изложено в «Шепоте на ветру».⁵ Краткое описание этой модели приведено ниже, дабы помочь читателю понять ее структуру в том виде, в котором она использовалась при моделировании Фрица Перлза, Вирджинии Сатир и Милтона Эриксона:

Описание процесса НЛП-моделирования, состоящего из 5 этапов:

1. Выбор надлежащей модели (источника паттернов) и обеспечение доступа к ней.

2. Подсознательная имитация паттернов модели при явном отказе от сознательного понимания паттернов.

3. Систематическое испытание паттернов. Критерии исполнения будут удовлетворены в том и только в том случае, если моделировщик способен будет воспроизвести результаты паттернов, моделированных по источнику.

4. Достигнув этих критериев, моделировщик начинает кодификацию приобретенных им паттернов.

5. Проверка модели с целью определить, действительно ли она успешно и эффективно передает закодированные паттерны заинтересованным учащимся, и достигает ли учащийся мастерства в образовании паттернов первоначальной модели успешно и эффективно.

Процесс моделирования Перлза был неформальным и полученный результат можно охарактеризовать как производную модель, так как объекты моделирования, доступные Джону (Ричард и Фрэнк), ассимилировали поведение источника моделирования, Перлза. Фриц Перлз умер в 1970 году. Когда Ричард и Фрэнк пригласили Джона «прийти посмотреть, чем они занимались», как упоминается выше, Джон Гриндер не имел возможности общаться с Перлзом лично. Все, чем он мог довольствоваться в попытке моделирования Перлза, были

1) видеозаписи Перлза, которые хранились у д-ра Роберта Спитцера из издательства Science and Behavior Books,

2) двое ребят, которые имели определенный опыт в проведении гештальт-сессий и обучении групп людей тому, как выполнять эти упражнения, и

3) в процессе транскрибирования пленок с записями Перлза Ричард Бендлер изучил голосовые и физиологические особенности Перлза.

По словам доктора медицинских наук Роберта Спитцера, «он начал говорить и двигаться, как Фриц Перлз. Я несколько раз неосознанно назвал его Фрицем».⁶ Для выполнения второго этапа процесса моделирования, Джон моделировал единственных доступных ему моделей Перлза и попросил Ричарда предоставить ему видеозаписи с Перлзом – самые первые, самые последние и те, которые считались его лучшими работами. Джон пересматривал эти видеозаписи и сравнивал их с тем, что он сумел смоделировать, работая с Фрэнком и Ричардом. Он пришел к выводу, что они (Ричард и Фрэнк) «лучше изображали Перлза, нежели сам Перлз» (цитата Джона Гриндера). Таким образом, моделирование Перлза продолжалось неделю за неделей. Гештальт-группы Ричарда и Фрэнка проходили по понедельникам; поначалу Джон занимался на этих группах моделированием (бессознательное усвоение), а затем начал принимать непосредственное участие.

Итак, выше описан процесс моделирования Джоном Перлза. Джон руководствовался критерием, согласно которому он должен был показывать такие же результаты, как и объекты моделирования, в данном случае Фрэнк, Ричард и Перлз на видеозаписях. Для него мерилом успешности изучения иностранного языка было свободное владение этим языком. Это позволяло ему пользоваться языком на уровне интуиции, что типично для носителей языка. Те же критерии лингвистического моделирования носителей языка применялись к моделированию Перлза. Джон подошел к моделированию Перлза с твердым намерением свободно овладеть его языком – стать актером на «сцене» под названием гештальт. Другими словами его задача состояла в том, чтобы говорить, действовать и обладать интуицией, как актер, играющий Перлза на сцене в контексте гештальта. Без явного кодирования получаемых результатов, вечерами по четвергам Джон проводил группы в аудиториях университета по тем же темам, которые на своих группах использовали Ричард и Фрэнк, но с привлечением других участников. Джон назвал эти группы «зеркальными» – очевидно, это был способ параллельного применения приобретенных навыков на практике.

Замечание Фрэнка:

Читая вышеизложенное описание процесса моделирования и его этапов, читателям стоит помнить, что эксперименты, исследования, кодирование и тестирование паттернов Перлза при проведении первоначальных «групп» происходило незадолго до моделирования Вирджинии Сатир и Милтона Эриксона. Эти группы Фрэнк Пьюселик называет в своей статье 1-ым поколением (1971–1973) групп Мета/НЛП-групп.⁷

III. Кастинг

Джон Гриндер

Джон получил степень бакалавра психологии; сразу после окончания учебы, в 1962 году, он женился, а на следующий день поступил на военную службу в качестве офицера. Через более чем 5 лет службы в Европе он стал членом спецназа и, освоив немецкий и итальянский языки, вернулся в США и поступил в аспирантуру на факультет лингвистики в Калифорнийском университете в Сан-Диего.

Когда Ричард Бендлер пригласил Джона Гриндера посмотреть, чем они с Фрэнком занимались, Джон привнес в их работу свои навыки в области моделирования и кодирования естественных языков (немецкий, итальянский, суахили); аналитические способности в области трансформационной грамматики (написанные им книги и статьи); и опыт, обретенный Джоном в его последнем приключении, по сути – проекте по моделированию, когда в 1972 на центральном и северном побережьях Танзании в Африке он был принят в племя ВаДого; а также службу в армии (агент разведки) и владение иностранными языками на высоком уровне. Опыт Джона в моделировании и кодировании иностранных языков в сочетании с его познаниями в трансформационной грамматике (в то время Гриндер преподавал курс «Язык и сознание») стал основой (можно сказать, строительными лесами) моделирования и кодирования первичных паттернов НЛП (классический код НЛП).

Связь между процессом моделирования и кодирования, описанными выше, и опытом Джона, дает ответ на вопрос, поставленный Фрэнком (в своей статье) – «Что мы делаем и как мы можем сделать это лучше?»

Работы Перлза, Сатир и Эриксона были неоднократно проанализированы и описаны, примеры процессов, проводимых ими с клиентами, имелись в записи. Проводились семинары и мастер-классы на разработанные ими темы. Как же произошло так, что эти трое молодых людей решили «поиграть» с материалом, который был доступен общественности и специалистам в области психотерапии? Как они смогли применить этот материал, получить положительные результаты и разработать на его основании модели, которые могут изучать и использовать другие люди? В чем было их отличие от остальных? На мой взгляд, разгадка в заимствовании некоторых ключевых лингвистических процессов. Одной из основных идей, заимствованных из лингвистики, было убеждение, что поведение, как и язык, регулируется определенными правилами. Способность идентифицировать словесные проявления объектов моделирования, выбранных ими из среды психотерапевтов, и соотносить эти проявления с трансформационной грамматикой (строительными лесами) являлась ключом к созданию первой модели НЛП, метамодели, в частности ее кодированию. Впоследствии в этот процесс было включено кодирование систематического невербального поведения. В качестве небольшого отступления, хочется отметить, что вся прелесть строительных лесов заключается в том, что, как только они выполнили свою задачу – помогли возвести здание – их можно удалить.

Подзаголовок «Структуры магии», том I, гласит: «Книга о языке и терапии». Книга была написана в конце 1973–1974. Основной темой книги стало предоставление терапевту инструмента в виде систематизированного процесса для использования формы вербального общения клиента через метамодель, связывая лингвистику и терапию.

Ричард пишет:

Человеческий язык представляет собой один из способов репрезентации или представления мира. Трансформационная грамматика представляет собой эксплицитную модель процесса репрезентации и коммуникации другим этой репрезентации мира.⁸

Позже они заявляют:

Метамодель основана на интуициях, которыми вы уже располагаете по отношению к своему родному языку в качестве носителя этого языка. Однако терминология, которую мы заимствовали из лингвистики, может оказаться для вас новой.⁹

Джон Гриндер и Ричард Бендлер в «Структуре магии», том I, предлагают терапевту обратиться к процессу, направленному на обнаружение того, что четко сформулировано в терапии, а затем сопоставить правила построения предложения на английском языке с вербальной коммуникацией клиента в процессе терапевтической сессии.

«Земля возможностей»

17 акров земли на Альба Роуд, Бен-Ломонд, Калифорния, на которых одновременно проживали Джон, Ричард и Грегори Бейтсон, до сих пор принадлежат доктору медицинских наук Роберту Спитцеру. На этой территории располагались склады издательства Science and Behavior Books. Именно здесь Ричард работал и помогал Спитцеру в редактировании и завершении работы над книгой Перлза «Гештальт-подход и Свидетель терапии», опубликованной в 1973 году.¹⁰ Эта книга содержит стенограммы некоторых видеозаписей работы Фрица Перлза с клиентами. Перлз, работая над книгой, сам выбрал записи, представляющие лучшие образцы процессов гештальт-терапии. Ричард получил доступ к этим записям.

Издательство Science and Behavior Books (основанное в 1963 году) было небольшой издательской компанией, целью которой было дать возможность новичкам в области терапии опубликовать свои работы. Первоначально издательство принадлежало Дону Джексону, который основал Институт психиатрии в Пало-Альто (ИП) в 1958 году.¹¹ ИП был учебной платформой Медицинского исследовательского фонда Пало-Альто. Джексон работал с д.м.н. Жюлем Рискин и Вирджинией Сатир, которая была директором обучающего центра по семейной терапии. В период между 1953 и 1962 годами Грегори Бейтсон и его исследовательская группа, в состав которой входили Джон Уикленд, Джей Хейли, Дон Джексон и Уильям Фрай, проводили научные исследования в сфере поведенческих наук. В какой-то период Бейтсон и ИП работали в одном офисе под эгидой Медицинского исследовательского фонда Пало-Альто. Когда Дон Джексон умер в 1968 году, д-р Роберт Спитцер, который также работал в ИП с Вирджинией Сатир, выкупил Science and Behavior Books и опубликовал книгу Вирджинии «Как строить себя и свою семью» в 1972 году.¹² В процессе написания книги Виржинии, Ричард Бендлер был нанят, чтобы выполнить транскрибирование записей работы Вирджинии Сатир с некоторыми из ее клиентов.

После второго прочтения статей в этой книге, я спросила себя: «Почему были выбраны именно эти объекты моделирования?» Ответ нашелся сам собой в ходе проведения исследования и общения с доктором Робертом Спитцером – выбор был чистой случайностью, просто на основе возможностей, доступности материалов. Возможностей, которые внимательные молодые люди не упустили. Первая возможность появилась в отношении Фрица Перлза (видеозаписи и рукопись). Вторая возможность – Вирджиния Сатир работала с Робертом Спитцером в ИП, издательство Science and Behavior Books опубликовало книгу «Как строить себя и свою семью», и Вирджиния иногда проводила семейные терапевтические сессии на Альба Роуд. Третьей возможностью была связь с Эриксоном через Грегори Бейтсона. Четвертая возможность заключалась в участке земли с многоквартирными домами: Ричард жил в разных домах в этом районе; Джон, который познакомился с Бейтсоном в 1974 году в Кресдж-колледже, переехал в комнату в японской закусочной; затем Бейтсон вместе со своей женой Лоис и их маленькой дочерью Норой арендовали большой дом.

Ричард Бендлер

Ричард Бендлер, самый молодой из трех человек (Пьюселик, Гриндер, Бендлер), имел, в отличие от других, предпринимательскую жилку, и яростнее всех критиковал существовавшую на тот момент терапевтическую практику, в чем вы могли убедиться из статьи Стива Гиллигена. Он жил в среде Science and Behavior Books с 17, когда он привлек внимание Бекки Спитцер своим интересом к философии и интеллектуальным подходом, который он использовал при обучении музыке ее самой и ее сына Роберта. Он многое замечал, слышал и понимал, наблюдая за людьми, жившими на Альба Роуд. Альба Роуд с самого основания была местом сбора людей, приверженных инновационному подходу и использованию альтернативных методологий.

Ричард Бендлер обладал слухом; он был музыкантом. Он играл на барабанах и гитаре без нот, просто на слух наигрывая песни, которые любил. Эта способность слышать и подражать была одним из навыков, которые он привнес в процесс моделирования.

Как-то в 1972 г. Ричард Бендлер записал сессии Вирджинии Сатир в Рино и целый месяц слушал эти записи. Джон Гриндер вспоминает, как Бендлер приходил после прослушивания этих записей, пропуская все через «фильтр Сатир». Он настолько хорошо моделировал Вирджинию, что Джон моделировал Ричарда в роли Сатир. Когда Джон Гриндер переехал на Альба Роуд, где Ричард уже проживал некоторое время, Джон и Ричард проводили много времени вместе. Вместе моделировали Сатир и Эриксона, окружающий мир для них стал «лабораторией»: клиенты с Альба Роуд, «группы», супермаркет, рестораны, аэропорт…

В супермаркете, например, Джон заметил женщину, которая ощупывала и мяла помидоры. Он спросил ее, используя модель Сатир и тон и ритм голоса Эриксона: «Как вы думаете, как помидор чувствует себя, когда вы сжимаете его таким образом?» Он отошел, а женщина пошла дальше в легком приятном трансе, задумавшись о помидоре. Ричард и Джон использовали окружающий мир как лабораторию, где бы они ни были. Они делали настоящие пародии – преувеличивали элементы процессов Вирджинии, в частности, позиции, как описано в статье Джеймса Айхера. Все, что Вирджиния делала в ходе терапевтической сессии, они при первой же возможности повторяли просто на улицах города. Когда Джон был представлен Вирджинии и смоделировал ее: «он обнаружил, что она исключительно систематична в своих процессах с клиентами относительно предикатов репрезентативных систем». Она воскликнула: «Ничего себе! Что может сказать тот, чья работа заинтересовала двух прекрасных исследователей?.. Я что-то делаю, я это чувствую, я это вижу, мое естество реагирует на это…»¹³ Как и в случае с Перлзом, первое моделирование Вирджинии Сатир было моделированием производной модели. Джон использовал способность Ричарда слушать и имитировать голоса, чтобы стать Вирджинией.

Повторный кастинг и смена ролей: команда ДжониРичард

Ричард и Джон начали играть вместе – Ричард на гитаре, а Джон на бас-гитаре. Ричард обучил Джона основам, и они начали импровизировать. Это увлечение объединило двух человек на совершенно ином уровне; как описано выше, после этого мир вокруг стал для них одной большой лабораторией. Если кто-то из вас исполняет музыку в импровизационной манере, например, джаз, вы поймете, что я имею в виду. Два музыканта, когда они импровизируют, создают ритм, без слов, они могут обмениваться партиями или играть в унисон. Подобные совместные импровизации очень объединяют, именно так и родилась эта крепкая команда, описанная Джеймсом Айхером, и после возникновения которой, как утверждает Фрэнк Пьюселик, его роль в команде изменилась.

Повторный кастинг и смена ролей: новая роль Фрэнка Пьюселика на «группах»

Так же, как Джон и Ричард импровизировали с музыкой, они импровизировали на Сцене в Пьесе, которая разворачивалась в театре НЛП. Какая роль в этой пьесе досталась Фрэнку Пьюселику, который с самого начала участвовал в этих событиях? Я считаю, что его новая роль была критически важной на тот момент для дальнейшего развития НЛП. Фрэнк стал ответственным за «группы». Что это означало? Это означало не только то, что теперь он вел, обучал и делегировал задачи, но и нес ответственность за передачу, контроль и сбор данных в отношении задач и инструкций для членов группы. На этапе исследований и экспериментов Фрэнк вел группы и делал доклады для Ричарда и Джона, как и Ричард и Джон для Фрэнка, когда они вели группы. На таких встречах обычно было два важных момента. Первый – упражнения, направленные на определение точки выбора: каждый из них в свою очередь описывал различные точки выбора, принятые во время сессии, или представлял, что могло бы произойти в этих точках. Часто, когда один из них описывал действительное или выдуманное событие, один или оба слушателя могли перебить говорящего фразой «…нет, это не то, что ты сделал, ты сделал следующее…» Это было забавным способом резко изменить пережитый опыт и одновременно подготовкой к следующим группам. Эти три человека в течение многих лет проб и ошибок выработали острое чутье, позволяющее им безошибочно определять, что сработает, а что нет. Рассказчик, который вел повествование о «ненастоящем опыте», внимательно следил периферийным зрением за невербальными реакциями своих слушателей и понимал, сработает ли его схема, или нет. Если все трое решали, что схема должна сработать, уже на следующей группе они тестировали новый паттерн. Второй процесс, используемый на их встречах, заключался в вычленении и описании очевидных контр-примеров к разрабатываемым паттернам, которые впоследствии также тестировались на практике.

Военный опыт Фрэнка, его способность вести за собой отряд, его работа в консультационном центре, где он делал все возможное, чтобы получить положительные результаты в работе с клиентами, его природная способность идти до конца, до достижения цели, в сочетании с его девизом «Semper Fi»,14 были навыками, необходимыми для тестирования кодированных паттернов. Он делал это в течение всех трех поколений Мета/НЛП групп, как он их называет. И хотя члены этих групп упоминаются во многих статьях, я указала список Фрэнка в сносках.15 В ходе создания молодежных служб в Санта-Круз (первый «испытательный полигон» НЛП, как следует из статьи Дэвида Вика), Фрэнк был ведущим преподавателем НЛП/Мета групп, обучая первых консультантов Молодежной службы Санта-Круз, до тех пор, пока он не покинул Санта-Круз, чтобы открыть филиал компании МЕТА в Сан-Диего в качестве директора. Когда Байрон Льюис присоединился к МЕТА в Сан-Диего, штат Калифорния, около 1978 года, Мэрилин Московиц, Стив Лорей и Джефф Пэрис вместе с Полом Картером и Стивеном Гиллигеном уже работали с Фрэнком в МЕТА, как указано в статье Байрона Льюиса.

Как я сказала выше, роль Фрэнка имела решающее значение для возникновения и развития НЛП благодаря тому, что эти группы, первоначально используемые для практики гештальта, были тестовой платформой для моделей, закодированных Джоном Гриндером и Ричардом Бендлером. Тестирование является важным шагом в процессе НЛП-моделирования, цель которого – ответить на вопрос: может ли этот паттерн в кодированном виде быть успешно передан другим людям таким образом, чтобы они достигали положительных результатов так же эффективно, как и объект моделирования? Фрэнк принимал участие в моделировании Перлза и иногда в моделировании Вирджинии Сатир. Он сам служил объектом для тестирования некоторых пробных паттернов. Естественная реакция Фрэнка на сложные вопросы или ролевые игры с Ричардом и Джоном могла стать основой для упражнений во время групповых сессии.

Сейчас самое время обсудить гештальт-платформу и то, как функционировали первые группы в рамках этой платформы.

IV. Групповые импровизации: основная и малая сцены, используемые для репетиций пьесы

Первая репетиция

Краткое введение в гештальт и работу Перлза, которое я привожу в этой части эпилога, должно помочь читателю немного ознакомиться с предысторией. Платформой, на которой каждый из первых паттернов исследовался после кодировки, на которой в группах ежедневно проводились эксперименты и тестирования, была гештальт-терапия. Гештальт-терапия сама по себе была относительно новым направлением в существующей практике психотерапии.

Когда вы будете читать следующее описание, вы, возможно, отметите для себя некоторые элементы и типы процессов, используемых в гештальте, которые напомнят вам о прочитанном в статьях некоторых авторов, описывающих свои переживания и опыт, полученные на «группах». Сам процесс Мета/НЛП «групп» будет пояснен после обсуждения гештальта.

Фриц Перлз и его жена и соавтор, Лора Перлз, создали в Нью-Йорке Институт гештальт-терапии в начале 1950-х, отвергая фрейдистские методы и исследуя методологию Перлза, которую он назвал гештальт.¹⁶ Его работа в Соединенных Штатах началась в их нью-йоркской квартире, где он проводил группы, семинары и практикумы.

После прибытия Фрица Перлза в Калифорнию в 1960 году, он начал проводить учебные семинары по гештальт-терапии в Институте Эсален летом 1964 года (вплоть до 1968 года). Основное отличие между терапевтическими методами, которые использовали традиционные психотерапевты, и гештальтом Перлза заключалось в отношениях между психотерапевтом и клиентом.

Методология, используемая Перлзом, был разработана таким образом, чтобы клиент активно принимал участие в процессе, взаимодействуя с терапевтом, не посредством свободных ассоциаций, которые не были направлены на взаимодействие с клиентом, а через процесс исследования, проводимый совместно с терапевтом. Это исследование на каждой сессии начиналось для клиента с того, что он рассказывал о том, что испытывал в тот конкретный момент, а не пытался точно описать значение событий, которые произошли 10 минут или 3 года назад. Затем терапевт ставил эксперименты и анализировал ответы клиента.

Были написаны несколько книг о методологии,¹⁷ которые содержали ограниченный набор паттернов. Эта методология использовалась на индивидуальных или групповых сессиях с количеством участников не более 10. Во время таких сессий, терапевт работал с одним клиентом, а другие члены группы наблюдали; в конце сессии с этим клиентом, которые, как правило, длились 20 минут, остальные члены группы давали обратную связь о том, как работа с этим человеком повлияла на решение их личных проблем.

Философия гештальта Перлза состояла в том, что клиент испытывает в настоящий момент, и в отношениях между психотерапевтом и клиентом – терапевт должен был использовать спонтанные методы для изучения ощущений клиента;¹⁸ мне не удалось найти никаких подтверждений тому, что терапевт пытался изменить поведение клиента.

Именно на этой платформе на группах тестировались языковые паттерны изучаемых объектов моделирования, здесь проводились эксперименты первоначального кодирования, проверенные на группах первого поколения Мета/НЛП.

Я предлагаю читателю прочесть краткое резюме, чтобы напомнить о хронологии и уточнить некоторые дополнительные детали, которые помогут в понимании группового процесса.

Ричард впервые повстречался с Джоном Гриндером на тренинговой группе примерно в сентябре 1971 года, они поддерживали связь, общаясь по-приятельски. Ричард нередко заходил на занятия, проводимые Джоном в тот период времени, когда он и Фрэнк вели гештальт-группы. Фрэнк и Джон еще не были знакомы. Осенью 1971 года Джон Гриндер преподавал Введение в общее языкознание, затем зимой курс «Язык и Разум»,¹⁹ а весной (1972 года) – «Структуру английского языка».

Осенью 1972 года Ричард приглашает Джона прийти посмотреть, чем они с Фрэнком занимались. Джон только что вернулся из поездки в Африку, которая длилась несколько месяцев. Ричард и Фрэнк работали по методу Перлза. Ричард принимал участие или просто присутствовал на некоторых занятиях Джона; особенно на курсе «Язык и Разум». Когда Джон с удивлением спросил Ричарда, почему он решил пригласить его (Джона) на их группы, Ричард ответил: «Я слышал, как точно ты формулируешь связь между работой мозга и речью».

Фрэнк в своей статье утверждает следующее: «Ричард пригласил нового «доку» – профессора лингвистики, посетить наши групповые тренинги, чтобы он сказал нам, заметил ли в нашем поведении лингвистические или какие-либо иные паттерны и/или идеи, способные помочь нам делать еще лучше то, что мы делали до того». (Эта фраза, кстати, свидетельствует о том, что изначально идея пригласить Джона могла принадлежать Фрэнку, а не Ричарду). Я сделала акцент на цитате из статьи Фрэнка, чтобы напомнить читателю о важной особенности гештальт-терапии – взаимосвязи между терапевтом и клиентом, что становится ясно из описания гештальт-терапии, приведенного мной выше. Ключевым моментом здесь является то, что терапевт должен был использовать спонтанные способы изучения ощущений клиентов в данный момент времени. По словам авторов статей, это были спонтанные способы изучения процесса, который все трое использовали на этих группах, чтобы, в конечном счете, тестировать кодированные языковые паттерны.

Термин «группы», похоже, был популярным в университетском городке Кресдж-колледжа в годы его становления. Колледж запустил тренинговые группы, процессы, проводимые на которых часто описываются как групповая психотерапия. Участникам предлагалось поделиться эмоциональными реакциями (такими как, например, гнев, страх, ощущение комфорта или зависть), которые возникают в ответ на действия и высказывания других участников.

Вероятно, в результате проведения этих Т-групп, гештальт-сессии Фрэнка приобрели широкую популярность в кампусе; также вполне вероятно, что Ричард Бендлер, посвятивший себя изучению техник Перлза, услышав о Фрэнке, решил объединить с ним усилия, чтобы также извлечь пользу из этой популярности. Проводя по 2–3 гештальт-группы в неделю, Фрэнк и Ричард набирались опыта. Джон Гриндер, хотя и получил степень бакалавра по психологии, никогда не интересовался клинической психологией. Т-группы одновременно увлекали, интриговали и раздражали его. У него неоднократно происходили серьезные бурные дискуссии с Майклом Каном о процессах, применяемых на Т-группах.

Во время проведения групп, Джон и Ричард часто обменивались взглядами, в которых читался один и тот же вопрос: «Ты что, шутишь?» Фрэнк, будучи членом совета студенческого самоуправления, сотрудничал с консультационным центром для студентов Калифорнийского университета, где он встретил Ричарда и выступал в качестве консультанта-наставника для студентов, нуждающихся в помощи. Хочу напомнить читателям, что изложенные выше факты – это всего лишь моя интерпретация информации, которую я обнаружила при изучении архивной документации, и может не иметь ничего общего с истинными намерениями упомянутых мной людей.

Именно благодаря опыту, приобретенному на Т-группах, эти люди сумели первыми распознать, освоить и, в итоге, кодировать паттерны метамодели – чтение мыслей и причинно-следственная связь – паттерны, которые систематически и вполне очевидно использовались в контексте Т-групп.

Вторая репетиция: переход на новый уровень

Я уже упоминала о временном разрыве между моделированием Перлза и Сатир. Этот факт в отношении «групп» значим с той точки зрения, что в этот промежуток времени акцент начал смещаться и начался переход от проведения групп в формате гештальт-терапии, когда студенты прорабатывали собственные проблемы, к формату, в рамках которого проводились эксперименты, исследование и тестирование новых паттернов в процессе их моделирования или кодировании, или паттернов, которые спонтанно обнаруживались во время работы в группах. Эти паттерны были разработаны Джоном, Ричардом и Фрэнком, а не были получены путем наблюдения за объектом моделирования.

Изменение схемы репетиций

Представители 1-го и 2-го поколения, по определению Фрэнка, работали в этом новом формате, прекратив занятия гештальтом. Открытие модальных операторов необходимости является прекрасным примером того, как эти студенческие группы были использованы Фрэнком, Джоном и Ричардом. Переход к новому формату начался, когда Бендлер, Пьюселик и Гриндер стали замечать закономерности (языковые и невербальные паттерны) в том, что они сами делали во время гештальт-сессий, которые проводились не на основании паттернов объектов моделирования. Этот процесс происходил постепенно за счет регулярного проведения групп с использованием паттернов первых и основных моделей, сначала Перлза, затем Сатир и, в конечном счете, Эриксона. К примеру, модальные операторы необходимости и возможности прослеживались в поведении и Перлза, и Сатир, и Эриксона; при этом такие проявления не были систематическими и не имели цели исследования и анализа эффективности этих операторов (никто из них не проводил ВСЕСТОРОННИЙ анализ модальных операторов). Было проведено несколько успешных экспериментов с объектами моделирования с переходом от невербальной жестикуляции к словесному обмену с целью исследовать последствия или воздействие паттерна; однако в большей степени именно тщательное тестирование и проведение экспериментов в рамках групповых упражнений позволили идентифицировать и кодировать модальные операторы, а также составить функциональные вербальные стимулы. Именно Пьюселик, Гриндер и Бендлер выработали функциональные стимулы. Этот процесс был использован в рамках группы при тестировании многих моделей. Только после тщательного тестирования в группах посредством ролевых игр, головоломок и создания специального контекста, наряду с кодированием, осуществляемым Гриндером, Бендлером и Пьюселиком, поведение агента перемен, ведущего «группу», могло стать достаточно систематическим для того, чтобы достичь устойчивого эффекта.

По мере того, как в арсенале исследователей появлялось все больше и больше кодированных паттернов, особенно в процессе написания книг в конце 1973–1974 («Магия» том I, «Магия» том II и «Паттерны» том I), характер процессов, используемых на этих группах, снова менялся. Все зависело от того, как долго «группа» работала вместе одним составом (обратите внимание на список участников разных поколений, составленный Фрэнком Пьюселиком, указанный в сносках, – можно отметить временные промежутки, с которыми к группе присоединялись новые участники).

Начальная стадия тестирования кодированных моделей, которые описаны в I томе «Структуре магии», охватила 1-ое и 2-ое поколения. В основном в разрезе терапевтического применения тестировались кодированные паттерны, которые упоминались в I томе «Структуре магии», а именно разновидности удалений (например, сравнение), неспецифические существительные и глаголы, модальные операторы необходимости и возможности, причинно-следственная связь, чтение мыслей, потерянный перформатив, комплексная эквивалентность.

Репрезентативные системы, включая движение глаз и предикаты, уже были закодированы, а затем протестированы в этих же группах (1-го и 2-го поколения). Хочу напомнить читателю, что II том «Магии» был почти окончен в 1974–1975, но не публиковался до 1976 года, так как в 1975 году Ричард Бендлер и Джон Гриндер решили опубликовать «Паттерны», том I, в собственной издательской компании под названием Meta Publications, Inc. Большинство паттернов метамодели и ряд невербальных паттернов (раппорт, калибровки и якорение) были закодированы и протестированы в 1975 году.

Работа над репрезентативными системами уже была завершена, о чем свидетельствует их упоминание в «Структуре магии», том I.

Мощный эффект техники смещения фокуса восприятия клиента с одной репрезентативной системы на другую трудно переоценить. Во втором томе «Структуры магии» мы представляем модель для идентификации и использования наиболее часто используемой репрезентативной системы клиента.²⁰

В описаниях «групп» 3-го поколения, которое вышло на сцену в конце 1974 – начале 1975-76 годов, мы видим многих представителей 1-го и 2-го поколения. В 1974 году к группе присоединяются Дэвид Гордон и Лесли Камерон, которые отказались от участия в написании статьей для этой книги. Но об их присутствии свидетельствуют упоминания нескольких авторов. Авторы статей указывают годы, в которые они стали частью НЛП сообщества: Стив Гиллиген – 1974, Джеймс Айхер – 1974, Терри МакКлендон, Дэвид Вик – 1974, Байрон Льюис – 1975, Джудит ДеЛозье – 1975, Роберт Дилтс – 1976. Обратите внимание, что некоторые из дат в статье Терри МакКлендона не совпадают с датами в статьях других авторов.²¹ Некоторые из этих людей стали участниками группы исследователей во время и после второй волны моделирования Милтона Эриксона, но все они включились в процесс после публикации первых томов «Магии» и «Паттернов» и написания второго тома «Магии».

Фрэнк, Джон и Ричард начали использовать дополнительные процессы с «группами» 3-го поколения. Остановимся на трех из них. 1) В некоторых группах участники выполняли упражнения, направленные на развитие навыков моделирования. 2) В других группах, особенно во время занятий, проводимых в Калифорнийском университете, перед участниками «группы» стояла задача множество раз опробовать определенный паттерн в различных контекстах, чтобы отследить результаты применения этого паттерна. 3) В иных случаях участники получали задание, например, дать название тому, что не имело названия, а затем отследить влияние такого называния на их восприятие и поведение.

Поскольку многие из этих процессов описаны в той или иной форме в статьях отдельных авторов, я упомянула эти процессы просто в качестве напоминания.

Моделирование, за исключением второго этапа моделирования Эриксона для II тома «Паттернов», было завершено; большая часть исследований и экспериментов было окончена; большая часть кодирования была выполнена; первоначальное тестирование проводилось представителями 1-го и 2-го поколения. Теперь проводились повторные испытания, расширение паттернов в новых контекстах и разработка паттернов для передачи паттернов новым участникам.

Пришло время выйти на сцену 3-му поколению – Мета/НЛП (с конца 1974 по 1977). Некоторых из участников «групп», которые вошли в 1-ое и 2-ое поколения, Джон прозвал «вундеркиндами»; а другие стали членами «ближнего круга», как в своей статье отмечает Байрон Льюис. Это были люди, которые вели группы, преподавали паттерны новым участникам и/или стали помощниками учителей.

Вы, возможно, отметили, что в некоторых статьях их авторы рассказывают о паттернах, которые они «открыли» (например, Айхер, ДеЛозье, Дилтс…). Такие «открытия» часто описываются как успешное выполнение упражнения, предназначенного для групповой работы, или успешное проведение сессии с клиентами (как описано Байроном Льюисом). Эти задачи или упражнения были разработаны Ричардом, Джоном и Фрэнком с двумя целями: 1) тщательное тестирование самих паттернов, 2) передача навыков, необходимых для моделирования. Отмечу, что только один из авторов упомянул в своей статье, что он непосредственно начал заниматься НЛП-моделированием, – Стивен Гиллиген (моделирование Милтона Эриксона).

Эти упражнения были созданы на базе модели, используемой в обучении студентов лингвистического отделения, и были направлены на то, чтобы помочь студентам магистратуры, изучающим лингвистику, развить способность обнаружения паттернов в моделировании языка и кодирования. Этот процесс, используемый Джоном Гриндером в его курсе по лингвистике, представлял собой п р о ц е с с, в х о д е к о т о р о г о Г р и н д е р ф о р м и р о в а л х о р о ш о структурированный набор данных, содержащий паттерн, который студенты должны были обнаружить; этот метод часто используется в качестве дидактического метода в фонологии и синтаксисе.

При упоминании, что характер процессов, используемых в группах Мета/НЛП, изменился, я имела в виду именно введение таких у п р а ж н е н и й, н а п р а в л е н н ы х н а о б н а р у ж е н и е п а т т е р н о в, разработанных с использованием этих структурированных наборов данных. Мета/НЛП «группам» 3-го поколения предлагались тщательно сформированные наборы данных, особенно в случае тестирования лингвистических моделей и репрезентативных предикатов, чтобы определить, смогут ли участники группы обнаружить те же паттерны, которые обнаружили и закодировали трое их учителей. В этом и заключается отличие между упражнениями, которые были разработаны для развития у будущих практиков навыка обнаружения паттернов (уже проработанных и кодированных) от фактического открытия паттернов. Это процесс тестирования паттернов, обнаруженных в поведении объектов моделирования и открытых Ричардом, Джоном и Фрэнком, проводился с каждой группой вплоть до окончания 1976 года.

V. Импровизационные выступления

Точная дата, когда появилось название нейро-лингвистическое программирование (НЛП), неизвестна. Это название не встречается ни в «Магии», ни в «Паттернах», которые были написаны в 1974 году и опубликованы в 1975/1976. Я перечитала II том «Паттернов», который был написан в 1976 году, и, исходя из терминологии и упоминаний различных событий, пришла к выводу, что к тому времени Джон и Ричард написали значительную часть «Нейро-лингвистического программирования», том I²² (как и в случае с «Магией», том II, книга была написана почти за два года до публикации) и планировали опубликовать первый том «Нейро-лингвистического программирования» сразу после публикации второго тома «Паттернов».

Цитата из II тома «Паттернов»:

Наконец, отметим возможности выбора в применении рефрейминга: метафорическом или буквальном. Эта модель позволяет использовать множество интересных паттернов, о некоторых из них мы расскажем в н а ш е й с л е д у ю щ е й к н и г е («Н е й р о – л и н г в и с т и ч е с к о е программирование», том I).²³

Выдержка из библиографического списка тома II «Паттернов»: Гриндер Дж., Бендлер Р., Камерон Л. «Нейро-лингвистическое программирование», том I (в процессе написания).²⁴

Кажется, эти ссылки совпадают с воспоминанием Джеймса Айхера, который в своей статье пишет, что название «нейро-лингвистическое программирование» или «НЛП», было придумано какое-то время спустя после публикации книги «Структуры магии», том II, которая давала ответ на вопросы: как мне стать похожим на Джона и Ричарда? Как научиться успешно моделировать «гениев», повторять их «магию»?

После прочтения статьи Айхера, в процессе проведения исследования и написания этого эпилога, я пришла к выводу, что примерно в конце 1975 года, во время написания второго тома «Паттернов» и начала р а б о т ы н а д п е р в ы м т о м о м «Н е й р о – л и н г в и с т и ч е с к о г о программирования», в силу стремительно увеличивающегося количества смоделированных, протестированных и закодированных Пьюселиком, Бендлером и Гриндером паттернов, возникла необходимость дать всем этим исследованиям и наработкам название. Этот новый набор паттернов уже не вписывался в рамки гештальт-терапии Перлза и работ Сатир. Я написала о своем предположении

Как появилось название пьесы

Джону Гриндеру по электронной почте и попросила его рассказать о том, как появилось название НЛП. Ниже привожу отрывок из письма Джона:

Однажды вечером, сидя в чайном домике на Альба Роуд, мы с Бендлером занимались описанием паттернов. Вот каким мне запомнился тот судьбоносный вечер:

Бендлер был убежден, что пришло время дать название тому, над чем мы трудились (оглядываясь назад, я понимаю, что он был прав – действительно, ВРЕМЯ ПРИШЛО – к тому моменту я уже в течение нескольких месяцев спорил с ним на эту тему). Но в этот вечер он был особенно убедителен (конгруэнтен), так что я принял вызов и согласился подыскать название всем этим штукам.

Как это часто бывало, я предлагал различные варианты, из которых Бендлер выбирал то, что он считал более предпочтительным. После этого, мы, как правило, обсуждали преимущества и недостатки сделанного им выбора и вместе решали, что делать дальше. Этот случай не стал исключением, я придумал несколько возможных названий тому, что мы втроем создали: «Так, ну вот, к примеру, радикальное моделирование, мета-преобразования, формула магии, путь в будущее, интегративная терапия, из многих – единое, новое поколение, нейролингвистика, паттерны естественного языка, театр абсурда…» Тут Бендлер остановил меня и сказал: «Нейролингвистика, мне нравится, как это звучит!»

Я объяснил ему, что уже существует дисциплина под названием нейролингвистика – направление, появившееся в 19 веке, которое берет свое начало в афазиологии (изучение синдрома афазии, обычно возникающего вследствие травмы височных долей), а также и другие области исследования последствий мозговых инсультов, полученных в результате повреждения коры головного мозга, занимающиеся отслеживанием поведенческих последствий таких явлений. Он отклонил это возражение с привычной ему самоуверенностью. Мы сменили тему разговора. Не припомню точно кто, но один из нас на следующий день уехал по делам, и примерно через неделю, когда мы снова встретились, я обнаружил, что он просто добавил слово «программирование» к нейролингвистике и отделил «нейро» от «лингвистики» дефисом. Так и появилось это название: нейро-лингвистическое программирование, термин, который был настолько громоздким, что почти сразу же был сокращен до НЛП. Лично у меня он вызывал сомнения.

От мета к чему?

Как вам уже известно из этой книги, термин «мета» часто появляется в статье Фрэнка и в любой статье, в которой есть упоминание Фрэнка или «групп». Оригинальные паттерны в процессе моделирования, изучения и тестирования на студенческих группах, а затем кодированные в «Магии I», и «Магии II», изначально основывались на нарушениях метамодели, элементах репрезентативных систем (движения глаз, предикаты и смещение фокуса), калибровки (см. I том «Паттернов»), номинализации… этот список можно продолжать.

Это был период открытия, изучения, тестирования и кодирования, когда в матрице появлялись новые модели – Перлз, Сатир и Эриксон. Еще одним доказательством использования слова «мета» является отсутствие упоминания о НЛП в «Магии I», «Магии II» и «Паттернах I», а также тот факт, что в конце 1974 или начале 1975 года Джон и Ричард открыли издательство, первой книгой которого стали «Паттерны I», а позже и второй том (1977), и назвали это издательство Мета Publications. В «Структуре магии II» используются такие термины, как мета: что дальше, достижение мета-позиции, мета-тактика неконгруэнтности и мета-тактика для фаз 1–6. Большая часть этой книги была написана в конце 1974 и завершена в начале 1975 года и упоминается в «Паттернах I» вместе со ссылкой на «Магию I»; авторы призывают терапевтов ознакомиться с этими двумя книгам для получения навыков по внедрению процессов реинтеграции модели клиента до завершения гипнотического сеанса.²⁵ Это подтверждает, что «Магия II» была написана до «Паттернов I», в 1974–1975, до того, как появилось название НЛП. Я думаю, Фрэнк называл группы, которые он вел, мета-группы. Поэтому, когда Фрэнк уехал в Сан-Диего, он основал организацию под названием META Сан-Диего, где он продолжил работу, которую начинал с Ричардом и Джоном.

Влияние названия пьесы

Вопрос возникновения названия всегда был особым феноменом в области, теперь известной как НЛП. Возможно, это связано с сомнениями, вполне закономерно возникающими в отношении формулировок названий каких бы то ни было явлений у людей, вплотную занимающихся лингвистическим кодированием. Процесс исследований и проведения экспериментов динамичен по своей природе. Всякий раз, когда происходит наложение языка на поток переживаний, поток прерывается и динамика сменяется статикой. И сам процесс называния работает аналогично лингвистическому процессу номинализации, при котором глагол (представляющий что-то динамическое) превращается в нечто статичное (существительное или, технически, псевдо-существительное, то есть номинализацию). Это явление отслеживалось исследователями, работающими области лингвистики. Все естественные языки, которые были проанализированы с этой точки зрения, содержат функцию номинализации (рекурсивный элемент).

Процесс номинализации/называния может иметь несколько последствий. Давайте рассмотрим слово «программирование» как часть названия нейро-лингвистического программирования. Если у вас при первом же упоминании не возникает ассоциация с Большим братом, вы, очевидно, не читали книгу Оруэлла «1984». А я читала и, с самого начала моего изучения этого направления в 1986 году, которое началось с паттернов Эриксона, с периода, предшествовавшего глобальным переменам в процессах НЛП, я ощущала, что я была запрограммирована на немедленное принятие решения двигаться дальше. После этого я прошла курс Джона Гриндера и Джудит ДеЛозье. Я был в восторге от экологичности использования паттернов Эриксона, при котором особое внимание уделялось возможности выбора.

В качестве третьего примера последствий называния можно вспомнить феномен, который стал мостиком между Классическим кодом и Новым кодом НЛП, известный как 6-ступенчатый рефрейминг. Любой, кто когда-либо использовал этот паттерн или просто анализировал его, знает, что никаких изменений в исходном фрейме (позитивное намерение) не происходит, что, скорее, фрейм остается постоянным, а поведение заменяется альтернативным поведением, удовлетворяющим критериям сохранения позитивного намерения данного фрейма. Название же этого паттерна говорит о совсем ином процессе. Название рефрейминга в идеале должно было бы подчеркивать, что в процессе происходит изменение поведения.

Когда я задумалась над значением на восприятие мета-терминов, я спросила себя, к чему ведут мета-программы? Каковы были последствия того, что первая книга была названа «Структура магии»? Судя по всему, книготорговцев больше интересуют обложки, а не подзаголовки или содержание книг: «Структура магии», том I: «Книга о языке и терапии» и «Структура магии», том II: «Книга о коммуникации и изменениях». Эти книги стояли на книжных полках в категории New Age и оккультизм почти в каждом книжном магазине, в который мне доводилось заходить.

В завершение моих размышлений о последствиях называния, я хотела бы предложить читателю поразмыслить о последствиях называния различных явлений. Функция наименования, присвоения ярлыка является актом, который включает левое полушарие в активный поток переживаний – название может привести к спонтанной автоматической номинализации человеком переживаемых им эмоций и ощущений, делая их статическими и, тем самым, ограничивая поле для экспериментов и открытий. Возможно, теперь читателю будет проще понять, почему Ричард и Джон не торопились с выбором названия для своей работы. Если бы название возникло и закрепилось на стадии моделирования, исследования, кодирования и тестирования в 1972–1974… не привело ли бы это к тому, что творческий полет был бы прерван на самом пике и «прекрасная порхающая бабочка была бы намертво приколота к лоскуту черного бархата» – что, пожалуй, в конечном итоге и произошло с паттернами, которые были переосмыслены и получили новые определения.

VI. Эпилог пьесы

Каждый из соавторов этой книги в своей статье описал свой опыт, свои переживания, связанные с тем периодом в их жизни, когда они были студентами и столкнулись с миром НЛП, некоторые из них также рассказали о том, как они связаны с этим миром сегодня. Все они были молоды, нетерпеливы и жаждали получать новые знания, которые после окончания университета можно было бы применить в обычной жизни, сделав ее лучше.

Фрэнк отправился в Сан-Диего и создал компанию МЕТА, затем к нему присоединись некоторые из студентов из 1-го, 2-го и 3-го поколения. Ричард Бендлер и Джон Гриндер, которые совместно занимались моделированием, изучением, экспериментированием, кодированием в течение многих лет, основали издательство Meta Publications, дали название новой области знаний и начали путешествовать и проводить обучающие семинары. И хотя идеи и достижения этих двух людей до сих пор помогают новым поколениям исследователей в их открытиях и исследованиях, мне бы хотелось привести краткое описание периода с 1976 по 1979 – периода перехода от начального процесса открытия.

Ричард Бендлер и Лесли Камерон-Бендлер создали в сентябре 1977 года компанию NOT Limited (с англ. НЕ закрытое акционерное общество – прим. переводчика). Одним из главных подразделений компании был Отдел обучения и исследований (DOTAR). DOTAR (Division of training and research) функционировал под руководством Лесли Камерон-Бендлер и его функция заключалась в тестировании с целью дальнейшей сертификации и проведения семинаров по нейро-лингвистическому программированию. В октябре 1977 года Джон Гриндер и Джудит ДеЛозье создали компанию под названием Unlimited, LTD (с англ. безграничный – прим. переводчика).

В 1979 году эти компании, NOT Limited и Unlimited, LTD, стали равноправными партнерами в организации Society of Neuro-linguistic Programming, цель которой заключалась в обучении искусству нейро-лингвистического программирования, в том числе сертификации и аттестации. В то время в компании начал часто подниматься вопрос относительно преимуществ установления формальных критериев для проведения обучения и аттестации в сфере НЛП. Как вам уже известно, многие бывшие студенты Калифорнийского университета, которые принимали участие в «группах», впоследствии сами проводили обучающие семинары и тренинги. Похоже, пришло время установить стандарты обучения и сертификации, общие для всех представителей направления НЛП.

Поскольку на наши воспоминания влияют различные фильтры, формирующиеся на протяжении всей жизни, стоит уточнить последовательность событий и исправить некоторые неточности в датах и фактах, изложенных в некоторых статьях. Для этого мне пришлось изучить официальные документы, хранящиеся в государственных архивах. Первые официальные программы сертификации и их критерии были разработаны Лесли Камерон-Бендлер и позднее дополнены совместно с Дэвидом Гордоном и Робертом Дилтсом в рамках DOTAR, который был сформирован в 1977 году; первое использование торговой марки Нейро-лингвистическое программирование^ТМ (НЛП^TM) упоминается через год, в ноябре 1978 года; договор об учреждении Society of Neuro-linguistic Programming был подписан почти два года спустя после создания компаний NOT Limited и Unlimited, LTD, в ноябре 1979 года. После заключения Соглашения о партнерстве между NOT Limited и Unlimited, LTD, Роберт Дилтс официально вступил в ряды DOTAR наряду с Дэвидом Гордоном. Именно сотрудники этого подразделения выполняли миссию Society of Neuro-linguistic Programming. Логотип, о котором пишет Роберт Дилтс, был частью интеллектуальной собственности, которая была передана Society of Neuro-linguistic Programming в 1979 году компаниями NOT Limited и Unlimited, LTD.

Что ж, в завершение эпилога, давайте подумаем, какое значение имело слово «магия»? Еще до начала моего непосредственного участия в исследованиях в этой области, прежде чем пойти на первый семинар Джона Гриндера, я купила все книги, написанные Джоном и Ричардом. Когда я получила посылку с книгами, заказанными в издательстве Grinder and DeLozier Associates, я первым делом схватила книгу «Из лягушек – в принцы: нейро-лингвистическое программирование», опубликованную в 1979 году. Возможно, мой выбор пал на нее из-за того, что обложки обоих томов «Магии» были менее привлекательными, чем изображение прекрасного принца на обложке «Из лягушек – в принцы». Но когда я, наконец, прочла оба тома «Структуры магии», я была просто очарована. Много лет назад, когда я работала учителем, мне довелось прочесть некоторые книги по лингвистике. Читая «Структуру магии», я задумалась: ведь попадись мне эта книга в те годы, я бы преподавала грамматику английского языка совершенно иначе!

Когда я перечитывала эти книги, чтобы написать этот эпилог, я много думала о метафоре «магия». Я не придала этому слову значения в те годы, когда читала эти книги впервые; тогда, в 1986 году, меня больше интересовали языковые паттерны.

На момент написания «Структуры магии», том I: «Книга о коммуникации и изменениях», Джон и Ричард занимались моделированием Перлза и Сатир и только начинали моделировать Эриксона. Они поведенчески стали схожи с этими объектами моделирования. Они ощутили на себе «магию», которая рождается в процессе моделирования, «магию», которая происходила в «группах», благодаря которой их ученики и они сами начинали бегло разговаривать на доселе неизвестных им языках, могли действовать как агенты перемен. Предисловие к «Структуре магии», I том, начинается так:

Из глубины веков доходят до нас песни и легенды о чудесной власти магов и кудесников. Обычного человека всегда захватывала мысль о существовании колдунов, ведьм, чародеев, шаманов и гуру, вызывая в нем чувство благоговения и ужаса. Эти наделенные властью и облаченные покровом таинственности люди поразительным образом противостояли традиционным способам взаимодействия с миром. Заклинания и заговоры этих людей вызывали в других неимоверный страх и одновременно привлекали к себе обещанием помощи и избавлением от бед. Совершая свои чудеса при большом скоплении народа, эти люди одновременно умели поколебать представления об обычной реальности времени и пространства и представить себя носителями качеств, не поддающихся научению и усвоению.

В наши дни мантия чародея чаще всего обнаруживается на плечах динамичных по своей природе практиков психотерапии, которые поразительно превосходят своими умениями других специалистов в этой области. Наблюдая за их работой, испытываешь поразительные чувства удивления, неверия и полного недоумения, тем не менее, магия этих психотерапевтических колдунов и чародеев, подобно магии колдунов и чародеев всех времен и народов, сведения о которых, передаваемые из поколения в поколение, дошли до наших дней, – обладает определенной структурой.²⁶

Они были в восторге от реакции клиентов на их действия и слова (ведь смысл коммуникации и заключается в ответной реакции). Они выделили и закодировали структуру этой магии, чтобы передать ее всем, кому это может быть интересно.

Они пишут:

Мы стремимся лишь предоставить в ваше распоряжение конкретный комплекс инструментов, проявляющихся, как мы думаем, в неявной форме в действиях психотерапевтов. Так как для обоснования этого комплекса инструментов мы не можем сослаться на какую-либо известную уже психологическую теорию или указать на существующий психотерапевтический подход, необходимо, как нам кажется, дать краткое описание процессов, свойственных человеку, исходя из которых, мы создавали описываемые ниже инструменты.²⁷

В конечном счете, магия, тайну которой они открыли, стала основой целого направления, предоставляющего эффективные инструменты всем желающим изучать что-то новое.

Одна из тайн психотерапии состоит в том, что разные школы психотерапии, хотя сильно отличаются одна от другой своими формальными характеристиками, все они в той или иной степени добиваются успеха. Эта загадка будет решена, когда эффективные методы различных психотерапевтических подходов удается описать средствами одного комплекса терминов, что позволит выявить черты сходства, существующие между ними, и даст возможность усваивать эти методы терапевту, принадлежащему любой школе.^28[24] Эта надежда на возможность «разработать эффективную стратегию, позволяющую человеку выбирать поведенческие реакции», о которой говорит Джей Хейли,²⁹ жива и по сей день.

В заключение я процитирую слова Вирджинии Сатир из написанного ею вступительного слова к первому тому «Магии»:

Ричард Бендлер и Джон Гриндер наблюдали процесс изменения в течение длительного времени и выделили паттерны, позволяющие понять, как он происходит. То, что они сделали, есть результат сложного взаимодействия математики, физики, неврологии и лингвистики.³⁰

Приложение 1

Школы г. Санта-Круз

4 февраля 1976 г.

К сведению всех заинтересованных лиц:

Молодежная служба работает с учениками средних классов поселения Брансифорт, у которых наблюдаются явные эмоциональные и поведенческие расстройства. У этих учеников наблюдается улучшение (иногда поразительно резкое улучшение) состояния и, следовательно, поведения. Сотрудники центра проводили многие часы с ними и их семьями дома, на выездных мероприятиях, в походах, на экскурсиях, отдыхе на берегу океана и т. д. В жизни некоторых из этих детей никогда раньше не происходило ничего подобного. Мы убедились в том, что методы, которые Молодежная служба применяет по отношению к своим клиентам, приводят к положительным результатам. Им удается найти подход к семьям, которые отказались от классической клинической терапии (посещение больницы по определенному графику), или которым она не помогла.

Мы всецело поддерживаем Молодежную службу и надеемся, что она не только будет продолжать получать финансирование, но и расширит круг предоставляемых услуг.

С искренним уважением,

Элизабет А. Беннетт

школьный психолог

Приложение 2

Школы г. Санта-Круз

Средняя школа, Брентфорд

Санта-Круз, Калифорния

3 февраля 1976 г.

Консультационный центр молодежной службы Санта-Круз

271, Уотер, Санта-Круз, штат Калифорния

Кому: г-ну Дэвиду Вику

Уважаемый г-н Вик,

Я хочу выразить благодарность за все услуги, предоставленные Общественным консультативным центром – Молодежными службами – нашей средней школе в Брансифорте в 1975-76 учебном году. господа Кен Блок и Фрэнк Пьюселик очень активно работали с несколькими нашими учениками в течение всего семестра. Эти ученики продемонстрировали четко выраженную смену модели поведения, что позволило им более эффективно работать и справляться с учебной, общественной и личной жизнью на более высоком уровне зрелости и понимания самих себя.

За 14 лет работы с подростками я никогда раньше не встречал такой явной смены модели поведения за такой короткий период времени (от 6 недель до трех месяцев). Именно поэтому я пишу это б л а г о д а р с т в е н н о е п и с ь м о, о д н о в р е м е н н о я в л я ю щ е е с я и рекомендательным для тех людей или организаций, которые будут работать с Молодежными службами в ближайшем будущем. По моему мнению, с молодыми людьми, обратившимися в эту организацию, обязательно произойдут четкие позитивные перемены.

С уважением,

Джеймс Уайтли,

директор

Приложение 3

«Как строить себя и свою семью»

Программа курса первичной профилактики

Цель I блока программы – курс Программы первичной профилактики «Как строить себя и свою семью» поможет учащимся средних школ (7-12 классов) в понимании себя и окружающих людей в области познания, межличностных отношений и эмоциональной сфере.

Цель I раздела программы – научить учеников понимать процессы, влияющие на изменение самооценки и внутреннего потенциала.

Задача I – ученики научатся определять 5 (пять) моделей общения согласно классификации Вирджинии Сатир.

Задача II – ученики определят и перечислят правила, согласно которым они действуют в семьях и обществе.

Задача III – ученики трансформируют свои правила в «руководство по выживанию».

Задача IV – ученики научатся идентифицировать «пять свобод», описанных Вирджинией Сатир.

Цель II раздела программы – дать ученикам представление об их существующих в настоящем и возможных «моделях мира» через теорию, коммуникацию и языковые паттерны.

Задача I – ученики научатся идентифицировать и различать как минимум 3 (три) разновидности метамодели, разработанные д-ром Джоном Гриндером и Ричардом Бендлером и описанные в книге «Структура магии», том I и II.

Задача II

– ученики научатся сравнивать, противопоставлять и понимать первичные «репрезентативные системы» (кинестетическая, визуальная и аудиальная), посредством которых люди воспринимают окружающий мир.

Задача III

– ученики будут участвовать в разнообразных практических опытах, направленных на получение знаний о прагматике человеческой коммуникации.

Цель III раздела программы – помочь ученикам в приобретении навыков взаимодействия со сверстниками обоих полов.

Задача I – ученики определят и перечислят признаки, по которым они различают людей разных полов, и научаться использовать более широкий набор средств для определения ролей, как правило, привязанных к гендерному фактору.

Задача II – ученики научатся распознавать и идентифицировать неписаные «законы», которые влияют на то, как они относятся к сверстникам.

Задача III

– ученики научатся идентифицировать и описывать характеристики социальных групп сверстников, в рамках которых они взаимодействуют, или которых они избегают.

Задача IV – ученики научатся различать монадические, диадические и триадические отношения (т. е. индивидуум, пара и группа).

Цель IV раздела программы – предложить ученикам несколько подходов к развитию разума и тела.

Задача I – ученики будут участвовать в по меньшей мере 2 (двух) видах экспериментальных мероприятий в сфере сознания и познания (например, творческая письменная и/или устная речь, медитация, сравнительная философия, управляемые фантазии).

Задача II – ученики будут участвовать в по меньшей мере 2 (двух) видах экспериментальных мероприятий, направленных на улучшение восприятия своего тела (например, йога, боевые искусства, альпинизм, танцы).

Задача III

– ученики ознакомятся с 2 (двумя) способами гармонизации разума и тела.

Цель V раздела программы – помочь ученикам в создании стратегий, которые позволяют эффективно определять личные ценности и расставлять приоритеты.

Задача I – ученики научатся распознавать, идентифицировать и использовать 7 (семь) шагов, ведущих к определению ценностей.

Задача II

– ученики примут участие как минимум в одном упражнении в каждой из следующих областей: в области познания, межличностных отношений и эмоциональной сфере.

Цель II блока программы – курс Программы первичной профилактики «Как строить себя и свою семью» поможет учащимся средних школ (7-12 классов) получить точную и полезную информацию относительно потребления и использования химических веществ.

Цель I раздела программы – ознакомить учеников с информацией о составе, физиологическом воздействии и психологических проявлениях веществ, указанных в Законе о контролируемых веществах (CSA).^[26]Задача I

– ученики будут участвовать в как минимум 2 (двух) учебных занятиях, на которых будет рассказано об истории, использовании и злоупотреблении наркотиками и алкоголем.

Задача II

– ученики сформируют когнитивное и эмоциональное отношение к наркотикам согласно оценочной шкале Университета штата Пенсильвания в отношении просвещения по вопросам, касающимся наркотиков (тестирование до и после прохождения профилактического ознакомительного курса).

Цель II раздела программы

– помочь ученикам в определении ценностей и приоритетов, касающихся употребления наркотиков.

Задача I – ученики ознакомятся с 7 (семью) альтернативными видами деятельности, которые помогут предотвратить употребление наркотиков.

Задача II

– курс Программы первичной профилактики «Как строить себя и свою семью» поможет учащимся средних школ (7-12 классов) понять свою гражданскую роль и возможности полноценного участия в жизни сообщества округа Санта-Круз.

Цель I раздела программы – ознакомить учеников с информацией о законных правах молодежи, функциях и сфере деятельности местных правоохранительных органов и системы правосудия в отношении несовершеннолетних.

Задача I – ученики изучат структуру и порядок работы системы ювенальной юстиции.

Задача II – ученики ознакомятся с 600, 601, и 602 категориями закона о социальном обеспечении штата Калифорния, которые относятся к несовершеннолетним.

Задача III – ученики ознакомятся с основной юрисдикцией местных правоохранительных органов.

Цель II раздела программы

– ознакомить учеников с общественными ресурсами, благодаря которым возможно участие в рекреационных, образовательных, профессиональных и социальных программах округа Санта-Круз.

Задача I

– ученики узнают о по меньшей мере 2 (двух) рекреационных программах в округе Санта-Круз.

Задача II – ученики ознакомятся с работой Молодежной службы занятости (YBS) и узнают 2 (два) способа заработать деньги, приемлемые для их возрастной группы.

Задача III – ученики изучат основную должностную иерархию в их школе, районе, округе.

Задача IV – ученики узнают о 3 (трех) организациях в округе Санта-Круз, которые предоставляют социальные услуги молодежи.

– ученики смогут использовать свои новые навыки в определении ценностей для того, чтобы сформировать личное отношение к употреблению наркотиков.

Цель III блока программы

Основа курса: основой этого курса является книга Вирджинии Сатир «Как строить себя и свою семью».

Используемые методики: лекции, демонстрации, мастер-классы, аудиовизуальные презентации, практические занятия.

Источники финансирования определяются учителем и администрацией школы.