Книга: Рабы любви



Рабы любви

Барбара Картленд

Рабы любви

Глава 1

1855 год

Травы и цветы казались ослепительно яркими на фоне темных кипарисов. Лорд Кастльфорд ехал верхом и созерцал красоты пейзажа, испытывая приятное чувство умиротворения.

После многих недель пути, нескончаемых дипломатических встреч и составленных меморандумов было так приятно почувствовать себя свободным и далеким от всей этой деловой суеты.

В этот ясный летний день воздух был кристально чист. Придержав поводья коня, лорд Кастльфорд взглянул вниз, на город, откуда в прошлом в западный мир пришли науки, искусство и византийская роскошь.

Со временем слава Константинополя несколько померкла. Впрочем, и сейчас блеск куполов и шпилей, мраморные колоннады, величественные дворцы с позолоченными балконами потрясали воображение.

Прошло несколько лет со времени последнего визита лорда Кастльфорда в Турцию, и сейчас, любуясь залитой солнцем столицей, он подумал, что Константинополь так красив во многом благодаря своему местоположению.

С того места, где он сейчас стоял, отовсюду была видна вода — прозрачная, лазурная, мягко светящаяся водная гладь безмятежного Мраморного моря.

На севере находился узкий пролив Босфор, где теснились баржи, шлюпки, баркасы, лодки и военные корабли Британии, Франций и Турции. На этих кораблях везли войска в Крым, где сейчас шла война.

Внизу сверкали воды залива Золотой Рог, который надвое рассекал самую густонаселенную часть города, придавая величавую красоту всему вокруг.

Думая о раскинувшемся внизу городе, лорд Кастльфорд вспомнил о том, что еще не купил подарок для человека, у которого он гостил, — британского посла, недавно получившего дворянский титул, лорда Стрэтфорда Редклиффа.

Он собирался привезти ему подарок из Персии, куда был направлен посланником к шаху. Но в Тегеране у него оказалось слишком мало времени, и то, что он мог бы там приобрести, было слишком обычным и заурядным для достойного подарка всемирно признанному Великому Эльчи, который произвел реформу в Оттоманской империи.

Кафтанов, как бы искусно они ни были вышиты, мечей с усыпанными драгоценностями рукоятками или золотой парчи у него уже и так имелось в избытке. Лорд Кастльфорд искал что-нибудь более редкое и уникальное для человека, которым всегда восхищался и который научил его всем тонкостям искусства дипломатии.

Внезапно ему пришла в голову мысль поискать подарок именно сейчас, пока он здесь один. Может быть, он найдет что-нибудь ценное в лавках, где торгуют изделиями из золота и серебра, что-нибудь, что еще не успели отыскать страстные коллекционеры, регулярно наведывающиеся в Константинополь.

Он вспомнил одно местечко, где во время прошлого посещения турецкой столицы нашел редкие вещи еще времен античности.

Многие из этих сокровищ ждали своего часа в тайниках и старинных гробницах до тех пор, пока их не находили какие-нибудь искатели древностей или обыкновенные воры.

— Здесь должно быть что-нибудь такое, что лорд Стрэтфорд оценит по достоинству, — пробормотал лорд Кастльфорд.

Он повернул коня к красивейшей столице в мире, и его взгляду открылось множество удивительных памятников.

Ипподром с четырьмя рядами павильонов и колонн; сверкающая громада Святой Софии, привлекающая верующих в любое время суток.

Неповторимую красоту городу придавало множество сверкающих минаретов и куполов — внесенные в летопись веков, воспетые в стихах, во все времена они вызывали зависть менее богатых народов.

Внизу лорд Кастльфорд увидел великолепный дворец Топкапы, или Сераль, который султан оставил годом ранее, переселившись во дворец Дол-мабахчи. Окружающие его темные кипарисы придавали строению жутковатый вид.

Многие столетия это место навевало мысли о любви, убийствах, красоте, честолюбивых стремлениях и пытках, об украшенных резьбой фонтанах, о жутких глухонемых рабах.

Вспоминались также и свергнутые султаны, которых бросали с его стен в безмолвные глубины Босфора.

Здесь смерть шла рука об руку с жизнью, красота с уродством, чудовищные преступления с нежностью юных девственниц, зло с невинным пением птиц.

Таков Сераль, когда-то бывший сердцем великого города.

Вскоре лорд Кастльфорд понял, что едет в сторону базара, где император Юстиниан когда-то держал целых две тысячи лошадей. Теперь же здесь располагались открытые ряды — там торговали разнообразными вышитыми тканями, золотыми изделиями, оружием, продовольствием, овощами и фруктами, которыми так славился Босфор.

В узких, извилистых проходах базара сами люди создавали разноцветный калейдоскоп. Здесь можно было увидеть армян в рваных одеждах, подпоясанных цветными кусками материи; турчанок в длинных одеяниях с закрытыми чадрой лицами; нищих слепцов, протягивающих костлявые руки за бакшишем; упитанных купцов под зонтиками от солнца, которые держали над ними слуги — смуглые персы в высоких бараньих шапках.

Ослы и костлявые лошади с трудом передвигались, почти скрытые горой тюков. Все это и есть тот Восток, который знал и любил лорд Кастльфорд.

Его взгляд фиксировал все пестрое многообразие деталей: старого турка с подносом восточных сладостей на голове, дервишей в белых тюрбанах и длинных темных кафтанах, турецких офицеров в красных фесках, чинно гарцующих на породистых скакунах.

Лорд Кастльфорд двинулся дальше, стараясь не обращать внимания на торговцев, которые пытались соблазнить его тюками восточной шерсти, болгарским вышитым атласом, шелковыми персидскими коврами, тонкими восточными шелками всевозможных оттенков.

Он уже начал думать о том, что, наверное, заблудился и забыл, где находится лавка, которую ищет. Внезапно где-то впереди он услышал шум.

Отдельные резкие выкрики смешались в оглушающей какофонии воплей, визга и улюлюканья.

Торговцы, окружившие лорда Кастльфорда, с тревогой посмотрели в ту сторону, откуда доносился шум, и даже самые сонные внезапно насторожились.

Несколько человек бежали по узкой улице, у некоторых в руках были палки. Очевидно, они кого-то или что-то тащили, но рассмотреть это было невозможно.

Лорд Кастльфорд торопливо повернул лошадь к ближайшей стене, а уличные торговцы постарались затащить как можно больше своих товаров в крошечные, похожие на пещеры лавки.

Но ящики с овощами уже были перевернуты, фрукты покатились по земле, а к крикам бежавших людей присоединились протесты и брань тех, чьи товары пострадали.

Конь лорда Кастльфорда прядал ушами и беспокойно пританцовывал на месте. Однако он был слишком хорошо тренирован, чтобы испугаться шума или даже палок приближающихся людей.

Дипломат направил коня туда, где улица казалась немного шире. И тут он увидел совсем рядом девушку европейского вида в белом платье.

Она стояла, прижавшись спиной к стене лавки. Чтобы не оказаться на пути разгневанной толпы, девушка поднялась на узкую ступеньку. Перед ней стоял турок — очевидно, ее слуга.

Лорду Кастльфорду было хорошо известно, что ни одна женщина не пойдет за покупками без слуги. Но даже в обществе слуг лишь немногие женщины осмеливались отправляться на базар.

Она была очень скромно одета, и, хотя ее юбки были пышными, на ней не было модного кринолина. Но он заметил, что у девушки изящная, стройная фигура и, очевидно, она очень молода.

Когда толпа приблизилась к ним, с воплями и гиканьем, лорд Кастльфорд, несмотря на оглушающий шум, смог разобрать слова:

— Убейте его! Уничтожьте его! Пытайте его! Осведомитель! Шпион! Он должен умереть! Смерть ему!

И в этот момент лорд Кастльфорд разглядел в центре толпы мужчину, которого тащили за руки и за ноги, за одежду и за волосы. Лицо его было окровавлено, глаза полузакрыты.

Очевидно, он был скорее мертв, чем жив, и лорд Кастльфорд догадался, что это и есть русский шпион — или по крайней мере так считала толпа. Война всегда порождает охоту на ведьм и легко воспламеняет толпу.

Прибыв в Константинополь, дипломат узнал, что город охвачен «лихорадкой шпиономании» и что турки готовы счесть русским любого иностранца, который не мог объяснить свою национальность.

Пойманного толпой человека били палками, пинали ногами и плевали на него. При этом нападавшие невнятно, но в то же время очень свирепо ругались.

Поравнявшись с лордом Кастльфордом, бунтовщики немного замедлили свое продвижение, потому что здесь улица начинала сужаться.

Сидя на коне, лорд Кастльфорд увидел, что навлекший гнев толпы человек, несмотря на все свои раны, выглядел явно образованным и, очевидно, принадлежал к более высокому классу, чем его преследователи.

— Мы… не можем… что-нибудь… сделать?

На мгновение лорд Кастльфорд не смог понять, кто произнес эти слова. Затем он увидел, что девушка, которая стояла, прислонившись к стене рядом с ним, повернулась к нему, чтобы он ее услышал.

Она говорила по-английски, хотя и с заметным иностранным акцентом.

— К сожалению, здесь ничего не сделаешь, — почти резко ответил он. — Если учесть, что мы тоже иностранцы, вступить в конфликт с разъяренной толпой — смерти подобно.

— Но он, может быть, не сделал ничего… плохого.

— Они считают, что он шпион — притом русский!

— Я так и подумала, — сказала девушка, — но они могут ошибаться.

— Может, так оно и есть, — ответил лорд Кастльфорд, — но нам не следует вмешиваться. Честно говоря, рисковать просто недопустимо.

В это время толпа, продолжая яростно кричать и улюлюкать, двигалась дальше. Люди пробежали рядом с конем лорда Кастльфорда, и тот занервничал.

Казалось, избитый мужчина уже потерял сознание, но толпа по-прежнему продолжала его тащить за собой.

К ним были готовы присоединиться и поглазеть несколько торговцев или сыновей лавочников.

— Нам нужно как можно скорее убраться отсюда! — заявил лорд Кастльфорд.

Он прекрасно знал, что буйство толпы — вещь заразительная и распространяется мгновенно; одна драка обычно ведет к другой. Находиться на базаре будет небезопасно, пока волнения не утихнут.

Лорд Кастльфорд взглянул на стоящую рядом с ним девушку.

— Вы согласны сесть впереди меня в седло? — обратился он к ней. — Думаю, так будет безопаснее, чем идти пешком.

С этими словами он взглянул вперед на дорогу и увидел, что к бунтующей толпе бежало множество людей. Наверняка девушка тоже это заметила, потому что быстро произнесла:

— Это было бы очень любезно с вашей стороны.

Она повернулась к своему слуге, который по-прежнему стоял, загораживая ее. Лорд Кастльфорд увидел, что это пожилой турок, кроткого, благообразного вида.

— Возвращайся домой, Хамид, — сказала девушка. — Этот господин позаботится обо мне. Мне не следует дальше идти пешком.

— Верно, госпожа.

Лорд Кастльфорд наклонился к ней; девушка подняла руки, и он поднял ее в седло перед собой.

Она оказалась такой легкой, словно сама взлетела по воздуху. Он посадил ее боком, чтобы можно было поддерживать ее левой рукой, а правой держать поводья.

Лорд Кастльфорд не торопясь вел коня, стараясь держаться поближе к стенам и то и дело останавливаясь, чтобы пропускать вперед толпы людей.

К счастью, все так торопились присоединиться к толпе бунтовщиков, что никто не обращал внимания на лорда Кастльфорда и его юную спутницу.

Через некоторое время он свернул налево в узкий переулок, и, проехав мимо мечети и нескольких неприметных домов, они оказались на открытом пространстве.

— Думаю, мы сейчас очень правильно поступили, что сделали крюк, — сказал лорд Кастльфорд. — Если вы скажете мне, где ваш дом, мы подъедем к городу с другой стороны — так будет, несомненно, безопаснее, и дорога там куда лучше, чем та, по которой мы только что ехали.

Он представлял, куда толпа тащила своего пленника, и рисковать не собирался. Услышав про казнь, по закону или без такового, толпы будут стекаться со всех концов города. И хотя лорду Кастльфорду и его спутнице пока что удалось ускользнуть незамеченными, увидев избиение одного иностранца, толпа наверняка начнет жаждать крови других.

— Этот бедняга! — тихо проговорила девушка. — Страшно представить… как он страдает!

— Полагаю, сейчас он уже ничего не чувствует, — ответил лорд Кастльфорд.

Теперь, когда они были в безопасности, он впервые посмотрел на свою спутницу и заметил, что она очень миловидна. Он решил, что она не похожа на других женщин, с которыми ему приходилось сталкиваться ранее. Интересно, кто она? Несомненно, она не англичанка, хотя и отлично говорит по-английски. У нее большие карие глаза и красивые темные волосы.

Но кожа очень светлая и напоминает лепестки магнолии. Глядя на нее, он увидел, что у нее лицо в форме сердечка и маленький острый подбородок, миниатюрный прямой носик и идеальной формы мягкие губы.

Внезапно ему пришло в голову, что эта девушка слишком красива, чтобы ходить по Константинополю в сопровождении одного пожилого слуги-турка.

Из любопытства он сказал:

— Думаю, нам следует представиться. Я англичанин, и моя фамилия Кастльфорд — лорд Кастльфорд. Я сейчас проживаю в британском посольстве.

— А я француженка, месье, я невероятно благодарна вам, что вы пришли мне на помощь.

Она произнесла эти слова на французском — правильном, классическом французском, и все же лорд Кастльфорд подумал, что на самом деле ни внешностью, ни речью она не напоминает француженку.

Затем он сказал себе, что, возможно, здесь — вдали от ее родины — эту девушку труднее принять за француженку, чем если бы он встретился с ней во Франции.

— А ваше имя? — поинтересовался он.

— Ямина.

Лорд Кастльфорд удивленно поднял брови.

— Не слишком похоже на французское имя.

— Я всю жизнь прожила в этих краях.

Это вполне объясняет то, что она не похожа на француженку, подумал лорд Кастльфорд.

Также он понял, что она не желает сообщать ему свою фамилию. И хотя ему хотелось, чтобы она удовлетворила его любопытство, в то же самое время он мысленно похвалил ее за благоразумие.

В конце концов, они встретились случайно, и хорошо воспитанные молодые женщины не должны поспешно знакомиться с первым встречным.

— Вы скажете мне, где живете? — спросил он.

Девушка объяснила, и лорд Кастльфорд не смог скрыть удивления.

Ее дом находился неподалеку от внешней стены города. Он знал, что в этом районе не много домов, в которых могли бы жить европейцы.

Лорда Кастльфорда определенно заинтересовала эта девушка, элегантно сидящая рядом с ним.

Он неторопливо направлял своего коня по поросшей травой земле.

— Вам нравится Константинополь? — спросил он, чтобы поддержать разговор.

— Иногда я его просто ненавижу! — ответила девушка. — Как, например, несколько минут назад, когда толпа вела себя так жестоко, совсем по-звериному!

Ее голос слегка дрожал, и лорд Кастльфорд понял, что она переживает за шпиона, которого мучили турки, и даже если сейчас он уже мертв, они наверняка продолжают издеваться над его бездыханным телом,

— Турки могут быть очень жестокими, — сказал он. — И в то же время они хорошие воины и, насколько мне известно, англичане и французы высоко ценят их боевые качества в Крыму.

— Это бессмысленная, никому не нужная война! — ответила Ямина.

— Я с вами согласен, но — Бог свидетель! — наши послы сделали все возможное, чтобы ее предотвратить.

— Не очень-то успешно! — ответила Ямина, и в ее голосе слышались нотки сарказма.

— Русские были просто невозможны! — воскликнул лорд Кастльфорд. — В конце концов, это они атаковали Синоп на южном побережье и разгромили турецкую эскадру.

— Возможно, у них был на то повод, — решила Ямина.

— Повод? — резко произнес лорд Кастльфорд. — Конфликт в Синопе больше напоминал бойню, нежели обычное сражение. Примерно то же самое, что вы только что видели на базаре, только в меньшем масштабе.

Ямина ничего не ответила, и через мгновение он продолжил:

— Храбрость турецких войск вызвала симпатию и восхищение в Европе. Неудивительно, что в прошлом году Великобритания и Франция объявили войну России.

— Любая война несправедлива и жестока! — порывисто воскликнула Ямина.

Лорд Кастльфорд улыбнулся:

— Это женская точка зрения. Иногда война означает справедливость — именно ее мы и ищем, поддерживая турок.

— Надеюсь, что люди с обеих сторон, которых убивают на войне, оценят то, что вы для них делаете, — с усмешкой заметила Ямина.

Теперь уже не было никаких сомнений в том, что она ехидничает.

— Непохоже, чтобы вы всей душой поддерживали своих и моих соотечественников в этой войне, которая, напоминаю вам, началась со спора о защите святых мест в Иерусалиме.

— Этот вопрос был улажен два года назад, — резко произнесла Ямина.

Лорд Кастльфорд удивился ее осведомленности.

На его губах появилась легкая улыбка, и он сказал:

— Согласен, этот вопрос уладили британский, русский и французский послы. Но затем, как вам, несомненно, известно, русский посол, Меньшиков, потребовал для России условий, с которыми турки не могли согласиться. — Ледяным тоном лорд Кастльфорд продолжил: — Он был очень агрессивен, и, как мне кажется, намеревался поставить Турцию в унизительное положение.



— Вы и впрямь считаете, что… мы сможем победить в этой войне? — тихо спросила Ямина, и лорд Кастльфорд заметил небольшую паузу перед словом «мы».

— Непременно сможем! — ответил он. — Наши войска сильно пострадали в Крыму зимой, но теперь наконец мы становимся более организованными. И я не думаю, что пройдет много времени, прежде чем царь попросит о примирении.

Ямина больше ничего не сказала, и они поехали дальше.

Солнце согревало их лица, а запах цветов смешивался с легким солоноватым бризом, который дул с моря.

Девушка была легкой как перышко и грациозно держалась в седле, опираясь на руку лорда Кастльфорда.

— Вы часто ездите верхом? — спросил он, следуя за ходом собственных мыслей.

— Раньше довольно часто, — ответила Ямина. — Но сейчас — нет. Как приятно проехаться верхом на таком славном скакуне!

— Конь принадлежит послу, — объяснил лорд Кастльфорд, — а уж он знает толк в лошадях, как и во всем остальном.

— Вы восхищаетесь им?

— А кто же им не восхищается, когда он имеет даже большее влияние, чем сам султан? В прошлом довольно часто говорили, что сэр Стрэтфорд Каннинг— истинный повелитель Турции, и теперь, когда он вернулся, это по-прежнему так.

В голосе лорда Кастльфорда слышалось воодушевление, которого не было раньше.

Ямина взглянула на него.

Несмотря на свою внешнюю привлекательность, ее спутник выглядел сдержанным и суровым, и вдобавок — эта типично английская надменность… У большинства людей она считала эти качества малоприятными.

На мгновение теплота в его голосе поразила девушку — даже невзирая на то что она сочла его слишком себялюбивым, чтобы восхищаться другими.

Он не принадлежал к тому типу мужчин, которых она считала привлекательными. И в то же время она знала, что должна быть благодарна ему за спасение из очень трудной, если не сказать опасной, ситуации.

Они довольно долго добирались до того района, где жила Ямина. Но она прекрасно понимала, что лорд Кастльфорд поступил мудро, избегая улиц, на которых их могли бы подстерегать неприятности.

Сейчас они спускались между темными кипарисами и кустами с белыми и желтыми цветами.

— В следующий раз вы должны быть более осторожны, — сказал лорд Кастльфорд таким тоном, словно обращался к ребенку. — Очень опрометчиво отправляться за покупками, взяв с собой лишь одного пожилого слугу.

— Я не часто хожу на базар, — ответила Ямина. — Просто мой отец сейчас очень болен, и мне были нужны кое-какие травы. Я хотела посоветоваться с травником.

— Не лучше ли было бы вызвать врача? — спросил лорд Кастльфорд.

— В этих краях есть лекарства из трав почти от каждой болезни, — сказала девушка. — Многие рецепты передавались веками от отца к сыну. Они нигде не записаны, их нет в книгах, и все же они очень действенны.

— Но разве не рискованно принимать их, не посоветовавшись с врачом? — настаивал лорд Кастльфорд.

— Не более рискованно, чем слепо принимать назначенные врачом лекарства, — возразила Ямина.

Она умолкла, а затем, словно не смогла удержаться от насмешки, добавила:

— Судя по тому, что мы слышали о больницах в Скутари, тамошние врачи почти ничем не могут помочь раненым.

— В этом вы правы, — согласился ее собеседник. — Но, уверяю вас, несправедливо винить в этом лорда Стрэтфорда, как это делает британская пресса.

— Значит, британцы возмущены! — воскликнула Ямина. — Очень рада это слышать!

— Вполне готов признать, что административная волокита просто ужасна, — резко произнес лорд Кастльфорд. — В то же время нашего посла держали в неведении исключительно из зависти.

На мгновение он умолк, а потом уже более спокойным тоном добавил:

— Но супруга посла, леди Стрэтфорд, несомненно, пыталась исправить ситуацию, и теперь делается все возможное, чтобы помочь мисс Флоренс Найтингейл.

Ямина ничего не ответила, и через мгновение он удивленно спросил:

— Вы не слышали о мисс Найтингейл?

— Думаю, о ней все слышали, — ответила девушка. — В турецких газетах печатается много историй о ее героизме, хотя вообще-то здешнее население считает, что женщина должна носить паранджу. Их ужасает одна только мысль о женщинах — сестрах милосердия!

— А вас? — поинтересовался лорд Кастльфорд. — Вы не желаете присоединиться к мисс Найтингейл, чтобы не только облегчать страдания наших раненых солдат, но также раз и навсегда заявить, что женщинам есть место даже на войне.

В его голосе слышались язвительные нотки, словно он хотел ответить колкостью на колкость.

— Если уж на то пошло, на данный момент я тоже являюсь кем-то вроде сестры милосердия, — через мгновение ответила Ямина. — Мой отец тяжело болен.

— Мне очень жаль, — сказал лорд Кастльфорд.

— И поскольку я знаю, как я ему необходима, — продолжала Ямина, — я считаю, что женщины должны быть сестрами милосердия независимо от того, находится страна в состоянии войны или в состоянии мира,

— Здесь я должен с вами не согласиться, — возразил лорд Кастльфорд. — В прошлом нам всегда удавалось вести войны, не втягивая в это женщин. И, честно говоря, я абсолютно уверен, что на войне они скорее мешают, чем помогают.

Ямина улыбнулась, и эта улыбка, казалось, озарила ее милое личико.

— Именно это я и ожидала услышать от вас, милорд, — произнесла она, и в ее голосе слышалось удовлетворение.

— Вы хотите сказать, что я старомоден и полон предрассудков? — поинтересовался лорд Кастльфорд.

— Что ж, вы сами это сказали, — вежливо произнесла девушка, и у лорда Кастльфорда возникло чувство, словно они объявили друг другу войну.

Это не могло не позабавить его.

Девушка была такой изящной и милой, и он подумал, что есть в ней что-то загадочное и что-то, несомненно, восточное.

Может быть, загадкой были ее темные глаза. А может, тончайший аромат, состав которого было сложно определить — возможно, жасмин или тубероза, или же их смесь.

Он знал лишь одно — это был неведомый ему доселе аромат, обладавший странной притягательностью, которую он не мог объяснить даже самому себе. Также он ощущал, что ее тело очень гибкое, а не такое, как у большинства женщин, которые ходят, словно линейку проглотив.

— Не остановится ли ваша светлость здесь? — внезапно спросила Ямина.

Лорд Кастльфорд остановил своего коня и увидел впереди проём в городской стене. Он подумал, что дальше, должно быть, длинная лестница, построенная давным-давно, может быть, даже римлянами.

Мрамор потрескался и местами раскрошился, но все же здесь еще можно было ходить.

— Если я пойду здесь, — объяснила Ямина, заметив направление его взгляда, — то доберусь до своего дома намного быстрее, чем по дороге.

С этими словами она соскользнула с седла и посмотрела ему прямо в глаза.

— Я вам очень благодарна, — тихо произнесла она.

Лорд Кастльфорд тоже спешился и теперь, держа лошадь под уздцы, протянул Ямине руку со словами:

— Я рад, что смог оказать вам помощь. Может, я зайду к вам завтра, чтобы удостовериться, что с вами все в порядке?

Ямина покачала головой:

— Боюсь, что мой отец слишком болен для приема гостей.

— Тогда, может быть, мне оставить визитную карточку и осведомиться о его здоровье? — настаивал лорд Кастльфорд.

Девушка улыбнулась, и лорд Кастльфорд понял, что ее позабавила его настойчивость. Впрочем, было похоже, что она не намерена поддаваться на его уговоры.

— Я могу лишь повторить то, что уже сказала, милорд, — ответила она. — До свидания! Было очень приятно с вами побеседовать.

С этими словами она отвернулась, проигнорировав его протянутую руку.

Девушка начала спускаться по ступенькам, а он стоял, беспомощно глядя ей вслед. Она двигалась так грациозно, что лорд Кастльфорд не мог оторвать от нее взгляда, пока она окончательно не скрылась из виду.

Она не оглянулась, не помахала рукой, а просто ушла прочь из его жизни. И он с досадой осознал, что ему известно о ней не больше, чем в самом начале их встречи.

Ее имя — Ямина, но как ее фамилия?

Она была образованна — истинная леди, но зачем ей вся эта скрытность?

По дороге в посольство лорд Кастльфорд подумал, что она, несомненно, хорошо осведомлена о текущих событиях.

Его удивило, что она так много знает о войне, и он не мог не согласиться с ней, что этого вооруженного конфликта следовало избежать. И все же с дипломатической точки зрения было трудно понять, как именно.

Русские вели себя агрессивно, не желая принимать условия мира, которые лорд Стрэтфорд изо всех сил убеждал их принять.

Что же касается скандала в госпитале Скутари и отсутствия необходимых медицинских принадлежностей, то это была вина самих медиков. Они намеренно не посвящали британского посла в свои дела. Но обратиться в министерство иностранных дел за помощью, которая должна была быть предоставлена военным министерством, являлось в их глазах большим преступлением, чем позволить пациентам умирать.

Когда это стало известно послу и он понял, что происходит в госпитале, то сделал все возможное, чтобы обеспечить раненых медикаментами. Все больше домов превращалось в госпитали, включая один из султанских дворцов. Кроме того, турки были вынуждены предоставить пароход, чтобы каждый день перевозить провизию через Босфор.

Наконец, лорд Стрэтфорд даже потребовал жилые помещения для больных и раненых русских — благородный жест, с которым не все были согласны. Именно его настойчивость изменила всю ситуацию с госпиталями, хотя лорд Стрэтфорд прекрасно понимал, что пройдет много времени, прежде чем народ забудет бессмысленные смерти, лишения и ужасы первых месяцев войны.

Но он никак не ожидал встретить француженку с такой внешностью, как у Ямины, которая яростно спорила с ним на эту тему и заставила защищать позицию британского посла.

Он привык, что англичане в Константинополе, как и турки, заискивали перед лордом Стрэтфордом, считая его чуть ли не посланным с небес ангелом с огненным мечом в руке для охраны ворот Востока и поддержания порядка в остальных странах Европы. Вместо этого ему пришлось выслушивать плохо замаскированные колкости француженки.

Их посол работал не столь действенно, и французы все время жаловались, что ими пренебрегают или не предоставляют полную информацию относительно проведения военных действий.

В этом не было ничего удивительного. Накануне вечером лорд Стрэтфорд говорил лорду Кастльфорду:

— Великобритании и Франции трудно скакать в одной упряжке, поскольку Франция считает себя лидером в этом тандеме!

— Севастополь, несомненно, скоро падет? — поинтересовался лорд Кастльфорд. — И тогда, наверное, Франция будет довольна.

Лорд Стрэтфорд криво улыбнулся:

— Успех в битве — это то, что нужно Наполеону III, чтобы нимб славы скрыл дешевый блеск его короны.

Он вздохнул, а затем продолжил:

— Французы хотят сами воевать и делают все возможное, чтобы помешать турецким войскам одержать победу, прежде чем сами объявят себя победителями.

— Какая грязь! — с отвращением воскликнул лорд Кастльфорд.

— Разве на войне может быть иначе? — спросил лорд Стрэтфорд, в его голосе звучала горечь.

Зайдя в британское посольство, лорд Кастльфорд узнал, что посол сейчас один, и вошел к нему. Тот находился в роскошной комнате с окнами, выходящими на цветущий сад с фонтанами.

— Хорошо прокатились, Вернон? — осведомился посол, увидев своего гостя.

Лорд Стрэтфорд, в свои шестьдесят восемь лет, был одним из самых привлекательных мужчин, которых когда-либо знал лорд Кастльфорд. Его волосы уже поседели, но проницательный взгляд серых глаз, казалось, проникал прямо в душу собеседнику. У него был вид человека, умудренного жизнью.

Это была мудрость, благодаря которой он получил титул Великий Эльчи и благодаря которой он был знаменит на весь Левант.

Но живущие в Оттоманской империи христиане употребляли еще более высокий титул — они называли его Султан Султанов.

Благодаря влиятельности и полномочиям лорда Стрэтфорда в британском посольстве защиты искали представители всех национальностей и религий. Все они обращались за помощью к всесильному британскому послу.

У лорда Стрэтфорда был очень суровый вид, но вовсе не по причине высокомерия.

На самом деле посол был скромным, простосердечным и учтивым джентльменом. Он очень интересовался науками и искусством.

Он любил писать стихи и часто читал их своим атташе после того, как они всю ночь переписывали тайные донесения и у них от усталости закрывались глаза.

Лорд Стрэтфорд обладал хорошим чувством юмора, но официально, как представитель ее величества королевы, он считал, что ему положено собственной персоной олицетворять достоинство и престиж своей державы.

Тем не менее характер у него был взрывной, и его вспышки гнева часто пугали окружающих. Турки дрожали, если узнавали, что к ним с инспекцией прибыл лорд Стрэтфорд. Но самая обаятельная черта его характера заключалась в том, что, будучи не прав, он всегда извинялся за свои слова, произнесенные в порыве гнева.

Его слуги работали у него годами, а извинения часто превращали обиженных им людей в самых близких друзей.

Тем, кого посол называл «учениками», он преподавал искусство дипломатии. Они относились к нему не только с уважением, но и с любовью. Одним из них и был лорд Кастльфорд.

Он знал, как усердно работал посол, как близко к сердцу принимал все заботы турецкой нации и как поддерживал и направлял слабохарактерного Абдула Меджида, помогая ему сохранить власть.

Зачастую жизнь султанов была непродолжительной, и большинство из них умирали после нескольких лет правления — да и то правили они разве что своим гаремом.

Абдул Меджид не только избежал этой участи, но и благодаря исключительно лорду Стрэтфорду завоевал уважение на всем Востоке.

— Есть какие-нибудь новости с фронта? — поинтересовался лорд Кастльфорд.

— Ничего особо утешительного, — ответил лорд Стрэтфорд.

— В городе беспорядки, — сообщил лорд Кастльфорд. — Толпа схватила человека, которого заподозрила в шпионаже. Его протащили через весь базар и явно намеревались принародно казнить. Хотя, думаю, к тому времени, как они добрались до площади, он был уже мертв.

Лорд Стрэтфорд вздохнул:

— Я так и знал, что начнется нечто подобное.

— Охота на шпионов?

— Такие вещи всегда случаются во время войны, и пока Севастополь продолжает держать оборону, жители Константинополя предпочитают воевать по-своему.

— Это понятно, — ответил лорд Кастльфорд. — И в то же время здесь полно опасностей?

— Я осознаю это, — резко произнес лорд Стрэтфорд. — В Константинополе живут люди многих национальностей. Если некоторые из них русские — то они наверняка прожили здесь много лет и вряд ли станут шпионить или причинять какой-нибудь вред другим горожанам. Но толпа никогда не станет внимать голосу рассудка.

— Это верно, — согласился лорд Кастльфорд, думая о человеке, которого избивала и оплевывала толпа. Интересно, совершил ли он что-нибудь дурное, за исключением того, что по рождению был русским?

— На прошлой неделе было два восстания, — сообщил лорд Стрэтфорд. — Полагаю, власти поговаривают о систематических официальных обысках каждого дома. Уж лучше, чтобы расследования проводились властями, чем толпа брала закон в свои руки.

— Вы абсолютно правы, — согласился лорд Кастльфорд. Он подумал о том, что Ямину, может быть, тоже преследуют ужасающие воспоминания об увиденном. Он знал, что ему будет трудно забыть окровавленное лицо, закрытые от боли глаза и чуть не разорванное на куски тело, которое по городским улицам тащила разъяренная толпа.

Подобные зрелища — не для женских глаз, подумал лорд Кастльфорд. Нужно было более настоятельно внушить ей, что лучше пока не ходить на базар и оставаться дома до тех пор, пока беспорядки не утихнут.

Он понимал, что девушке было очень важно достать лекарства для своего отца. Это была задача вовсе не из простых. Купить обычные лекарства нелегко, к тому же они невероятно дороги.

Она покупала травы, в целительную силу которых верили сельские жители. Это было нетипично для Турции, но вполне характерно для других азиатских и европейских стран.

Но кто знает, может быть, они и в самом деле помогали? Сам лорд Кастльфорд в этом сомневался и недоверчиво пожимал плечами, когда речь заходила о народных снадобьях.


В этот самый момент Ямина варила травы, которые обнаружила на кухне, придя домой.

Ее слуге удалось вернуться домой намного раньше, и он принес травы с собой.

— Что именно сказал травник, Хамид? — осведомилась Ямина.

Она неплохо говорила по-турецки, но все же недостаточно хорошо, чтобы распознавать диалекты, которые иногда представляли собой смесь турецкого с греческим или с другими языками. Часто их было трудно понять тем, для кого турецкий не являлся родным языком.



Хамид объяснил, и она начала тщательно чистить корешки, прежде чем разрезать их на мелкие кусочки.

— Тот господин благополучно довез вас до дома, госпожа? — поинтересовался Хамид.

— Как видишь, вполне благополучно! — улыбнулась Ямина.

— Элегантный мужчина! — заметил Хамид. — Прямо как сам Великий Эльчи!

— Я никогда не видела Великого Эльчи! — ответила Ямина.

— Великий человек, наделен большой властью! Даже султан его слушается.

— Я об этом слышала, — сухо произнесла Ямина.

Она подумала, что это так типично для англичан — завоевать себе такую власть, чтобы никто и шага сделать не мог без их согласия.

Она представила себе, что лорд Кастльфорд такой же властный человек, и сказала себе, что никогда не станет иметь никаких дел с мужчинами, которые привыкли подчинять всех своей воле и используют свою власть для достижения собственных целей.

— Они словно не люди, — сказала себе Ямина.

Положив травы в кастрюлю с кипящей водой, она сказала Хамиду:

— Пойду наверх, посмотрю, как там отец. Ты говоришь, он спал, когда ты вернулся?

— Очень спокойно спал, госпожа. Я не стал его будить. Сон лучше всяких лекарств.

— Это верно, — согласилась Ямина, — а в последнее время, как ты знаешь, господин спал очень плохо. Если травы не собьют лихорадку, Хамид, я даже не знаю, что тогда делать.

— Я попытаюсь найти доктора, госпожа.

— Нет, нет! — запротестовала Ямина. — Это очень опасно. Все эти месяцы мы справлялись самостоятельно. Будет безумием сейчас посылать за доктором.

С этими словами она направилась к двери, а затем поняла, что Хамид чем-то обеспокоен — словно он хотел что-то сказать, но не мог подобрать нужные слова. Она знала старого слугу настолько хорошо, что могла понимать его без слов.

— В чем дело, Хамид? — быстро спросила Ямина.

— Плохие новости, госпожа!

— Плохие новости? — переспросила девушка.

— Сегодня в городе я узнал, что будут обыски в домах — во всех домах.

— Зачем? — спросила Ямина, хотя и знала ответ.

— Будут искать русских, госпожа!

Ямина глубоко вздохнула.

У нее перед глазами вновь предстал несчастный шпион, которого избивали и тащили по дороге, с окровавленным лицом и закрытыми в предсмертной агонии глазами.

— Что нам делать, госпожа? — еле слышно спросил Хамид.

— Не знаю, — ответила Ямина. — Что мы можем делать, когда господин так болен, что его вообще нельзя трогать?

Она посмотрела на своего слугу. Ее испуганные глаза казались почти черными на бледном лице.

— Мы должны довериться Аллаху, — почти машинально произнес Хамид.

— Аллаху? — воскликнула Ямина. — Сдается мне, что и Аллах, и мой бог оставили нас.

Глава 2

Испытывая стыд за собственное малодушие, Ямина взяла кувшин с соком лайма, который сделала сегодня утром, и поставила его на поднос вместе со стаканом, чтобы отнести все это отцу.

От лихорадки он всю ночь испытывал жажду, и Ямина знала, что, когда он проснется, она должна принести ему что-нибудь освежающее.

Ямина чувствовала, что Хамид сейчас смотрит на нее, и тихо сказала:

— Ты знаешь, как мы благодарны тебе, Хамид. Если бы не ты, нас уже давно убили бы или посадили в тюрьму.

Старый слуга ничего не ответил, и через мгновение она продолжила:

— Нам знакомы дела и похуже чем это. Когда я вернусь от твоего господина, мы с тобой должны придумать, что можем сделать… и куда можем… пойти.

Голос ее дрожал. Ей было страшно, и, как бы она ни старалась подавить в себе этот страх, он словно червь грыз ее душу.

Страх зародился в ней еще давно, но сегодняшнее зрелище усилило его: умирающий человек, которого тащат по базару, кровь на его лице, злобная брань и безжалостные удары его преследователей. Не было ни малейшего сомнения в том, что до сих пор они спасались исключительно благодаря Хамиду.

Если бы он не увез их, прежде чем маленький городок и гарнизон Балаклавы сдался, было бы просто страшно подумать, что могло с ними случиться.

Теперь, почти семь месяцев спустя, Ямине казалось невероятным, что ее семья пренебрегла опасностью и сразу после начала Крымской войны не возвратилась в Санкт-Петербург.

В Крыму у них был летний дом, и им почему-то казалось, что там они будут в безопасности даже тогда, когда поползли слухи о высадке войск в сорока милях к северу от Севастополя.

Но их крымский дом всегда казался убежищем, местом, где всегда царило спокойствие.

Трудно привыкнуть к какому-либо другому пейзажу, когда солнце сияет, а сады цветут так красиво. Да и ее отец чувствовал себя немного лучше, чем предыдущей зимой.

Процветание и популярность Крыма начались двадцать пять лет тому назад, когда в состав России вошли территории северного Причерноморья. Все это было благодаря графу Михаилу Воронцову, который, после своего назначения губернатором Новороссии и Бессарабии, обосновался в Одессе.

Впервые он продемонстрировал свои блестящие административные способности, когда пустошь превратил в райский сад.

В Одессе граф поощрял развитие торговли, построил порт, больницы, училища, оперный театр и много улиц. Он собрал вокруг себя умных, образованных людей, которым поручил управление этим краем.

Постепенно граф Воронцов заново заселил пустынные степи, по Черному морю стали ходить пароходы, из Англии стали привозить скот. Он также пригласил из Франции виноделов, чтобы осуществлять надзор над новыми крымскими виноградниками.

Граф Воронцов был столь популярен, а его достижения получили такую высокую оценку при царском дворе, что множество русских аристократов поспешили приобрести земельные участки на Черноморском побережье и начали строить там свои особняки.

Отец Ямины выбрал живописное местечко возле гавани в Балаклаве. Здесь, в теплом субтропическом климате, они разбили клумбы в английском стиле и большой ботанический сад, где пышно расцвели редчайшие растения. Как и в садах Воронцова, там произрастали стройные кипарисы.

Эти деревья имели интересную историю: первые два были посажены императрицей Екатериной и Потемкиным во время их путешествия в ее южные владения. После этих двух деревьев кипарисовые рощи и аллеи стали характерной чертой крымского пейзажа.

В Алупке, на высоте ста пятидесяти футов над Черным морем, с помощью англичанина Эдварда Блора граф выстроил себе роскошный дворец. Критики поговаривали, что этот архитектурный шедевр напоминал твердыню Черного Дугласа или дворец Великого Могола.

Для строительства был использован особый зеленоватый камень, который добывали на Урале. Транспортировка этого камня обошлась в немалую сумму. Остальным приходилось довольствоваться мрамором, но все же Ямина любила свой дом, и ей не нужен был никакой другой.

Она помнила, как плакала в детстве, когда лето кончалось и их семье приходилось возвращаться в Санкт-Петербург с его строгой, холодной красотой.

Когда таял снег. Ямина начинала считать дни до путешествия на юг, в их собственные райские кущи на берегу Черного моря.

Поскольку ее отец был серьезно болен, а с транспортом дела обстояли плохо, девушка не осознала всю опасность ситуации даже тогда, когда генерал Паскевич в середине мая с невероятным рвением вел осаду турецкой крепости Силистра.

Прибыв в Константинополь, Ямина узнала, что гарнизон непременно сдался бы, если его защищали бы только оттоманские военачальники, но два молодых английских офицера, Батлер и Несмит, пробрались в осажденный город и так воодушевили защитников, что царской армии пришлось отступить.

Это не заставило ее проникнуться добрыми чувствами к англичанам, когда Франция и Турция в своей попытке, как они выражались, «вырвать у медведя зуб», внезапно напали на Крым.

— Нам следовало уехать, — впоследствии сказала себе Ямина, — причем задолго до этого.

Уехать было бы легко. В карете можно было бы добраться до ближайшей железнодорожной станции. Несмотря на то что из-за болезни отца дорога наверняка была бы нелегкой, он, несомненно, пережил бы ее, как уже переживал многое другое.

Но сейчас он был слишком болен, и Ямина, как и все остальные, знала, что война вряд ли закончится скоро.

Тридцатого августа 1854 года четыреста из пятисот судов, на которых находились три армии, отплыли из болгарского порта Варна в сторону Севастополя.

Даже когда шестьдесят четыре тысячи солдат высадились в Крыму, жизнь в крепости продолжала идти своим чередом. Почтовые кареты по-прежнему грохотали на улицах города. Русские наблюдали за захватчиками, в полной уверенности, что враг потерпит поражение.

Двадцатого сентября все великосветское общество Севастополя чинно расселось в креслах на Телеграфном холме, расставленных в несколько ярусов, словно для наблюдения за скачками.

Вооружившись биноклями, прихватив корзинки с едой и зонтики от солнца, они ожидали поражения британских войск под командованием лорда Реглана, которые вместе с французами и турками пытались форсировать реку Альму.

Сражение было кровопролитным, обе стороны несли огромные потери до тех пор, пока русские не стали «отступать сломя голову».

На следующий день маленький городок и гарнизон Балаклавы оказался окруженным с суши огромным количеством подразделений союзников, а с моря — военными кораблями.

На холмах над Балаклавой союзники начали расставлять палатки и шатры своего огромного лагеря, куда через порт должны были доставить пятидесятитысячную армию англичан и турок.

С каждой стороны гавани, кормой к берегу, были пришвартованы корабли, оставив между двумя рядами настолько узкую полоску воды, что даже если бы там смогло проплыть судно, оно было бы не в состоянии развернуться.

Слишком поздно командование обнаружило, что глубина моря чересчур велика и суда не могут бросить якорь даже недалеко от берега. А когда ветер дул с моря, существовала опасность, что их выбросит на скалы.

Но в тот сентябрьский день море было спокойно, а Балаклава казалась очень приятным местом.

Никто — и меньше всего сами жители Крыма — не подозревал, что осада Севастополя будет продолжаться еще долго после того, как в конце октября выпадет первый снег, и еще весь следующий год.

Первым осознал опасность Хамид, когда начали появляться наступающие войска союзников. С двумя другими верными слугами он положил отца Ямины на носилки и вынес из дома как раз перед тем, как их дом захватили, чтобы устроить там штаб-квартиру британского командующего.

Они пустились в путь. Ямина всю дорогу не отходила от лежащего на носилках отца. Тайком пробираясь через сады, они добрались до рыбацкой хижины, где и решили спрятать больного.

Хамид оставил их там, а сам отправился разузнать, есть ли какая-нибудь возможность бежать отсюда. Ямина в отчаянии думала о том, что их вот-вот обнаружат и возьмут в плен; это было лишь вопросом времени.

Впоследствии было трудно вспомнить, в какой последовательности разворачивались события. Все случилось так быстро, что времени на размышления просто не оставалось. Нужно было действовать.

Неизвестно, как ему это удалось, но Хамид смог посадить их на военный корабль, везущий обратно в Константинополь раненых солдат британской армии.

В суматохе и темноте флотское командование не поняло, что вместе с ранеными англичанами, французами и турками на корабль также попало двое русских.

К счастью, Ямина отлично говорила как по-английски, так и по-французски, а Хамид был турком.

Как и многие другие турки, он когда-то уехал из Константинополя в поисках работы у состоятельных русских на противоположном берегу Черного моря.

Ямина знала Хамида с раннего детства. За эти годы он стал верным слугой их семьи.

Когда они возвращались в Санкт-Петербург, Хамид оставался присматривать за домом. Он держал все в идеальном порядке и готовил дом к приезду хозяев на лето.

Вот и сейчас именно Хамид переправил их в безопасное место, договорился, чтобы Ямина попала на корабль вместе с отцом, и благодаря своему красноречию убедил капитана корабля не высаживать их в госпитале Скутари с другими ранеными, а отправить в Константинополь.

На это потребовалось немало денег, но, к счастью, их вновь выручил Хамид. Он обеспечил Ямину и ее отца суммой, которой должно было хватить на несколько месяцев.

Доставив беглецов в Константинополь, Хамид нашел для них небольшой домик.

Поначалу Ямина пришла в ужас от убогости и тесноты их нового жилища. Подобно многим другим турецким домам в бедном районе, оно скорее напоминало массивную белую коробку с плоской крышей.

Но вскоре она поняла, как мудро поступил Хамид, не выбрав ничего претенциозного, ничего такого, о чем люди стали бы задавать вопросы.

Им следовало бояться любопытства соседей и шпиономании, первые признаки которой начали появляться еще той первой зимой.

Со временем Ямина приспособилась к жизни, которая так отличалась от всего того, что она знала раньше. Иногда прошлое казалось девушке плодом ее собственного воображения.

Ее отец был очень тяжело болен. Зимой к его недомоганиям добавился бронхит и он не мог спать по ночам.

На верхнем этаже дома было лишь две крошечные спальни, разделенные очень тонкой перегородкой. А так как отец не спал, подолгу кашляя в темноте, не спала и Ямина.

Она также боялась выходить на улицу, боясь встретить людей, которые могли задать ей ненужные вопросы. Ямина также опасалась представителей власти, которые потребовали бы объяснений: кто они такие и откуда приехали.

Именно Хамиду пришлось покупать провизию для дома и одежду для Ямины — она убежала из Крыма лишь в том, что было на ней, не захватив с собой никаких вещей.

В любом случае дорогие элегантные платья, которые она носила в теплые летние месяцы в Балаклаве, нисколько не защищали от зимних холодов в Константинополе. Кроме того, они могли выдать ее происхождение, в то время как Ямина хотела казаться неприметной и не бросаться в глаза окружающим.

Хамид приобрел для нее дешевые вещи, не модные, но теплые. И все же на Ямине они смотрелись великолепно, как и все, что она носила.

Ее отцу становилось все хуже и хуже, но они не осмеливались обратиться к врачу.

Ямина изо всех сил старалась ухаживать за больным. Она сожалела о том, что изучала не медицину, а различные гуманитарные дисциплины.

— Я уверена, что хозяину станет лучше, когда потеплеет, — в тысячный раз говорила она Хамиду.

Когда через узкие окна начало пробиваться весеннее солнце, девушке показалось, что на щеках отца появился еле заметный румянец.

Даже сейчас он был красив. Ямина подумала о том, что он всегда был одним из самых привлекательных мужчин при царском дворе в Санкт-Петербурге, где не было недостатка в красавцах.

Его волосы и борода поседели, глаза запали, а скулы заострились. Когда он спал, Ямине временами казалось, что его лицо похоже на мраморное изваяние.

Словно надгробная скульптура, неожиданно подумала девушка и, словно ребенок, расплакалась. Ей было невыносимо горько думать об этом. Ямина знала, что потерять отца — значит лишиться всего, что осталось у нее в этой жизни.

Думая о нем, Ямина вышла из кухни, которая занимала всю нижнюю часть дома. По узкой шаткой лестнице она поднялась на второй этаж.

Мебели в доме было мало. За исключением ковров на полу, которые купил на базаре Хамид, здесь не было больше никаких предметов роскоши.

Ямина очень тихо открыла дверь отцовской спальни.

Отец лежал на низком диване с горой подушек, на которые можно было бы опереться, когда он привставал по ночам, чтобы отдышаться. Из окна ему был виден город до самого Босфора, а на другой стороне залива — зеленые холмы и горы.

Войдя в комнату, Ямина подумала, что он все еще спит. Еле слышно ступая по коврам, она подошла к нему и поставила кувшин с соком лайма возле его кровати.

«Не буду его будить, — решила она. — Хамид прав… сон лучше любого лекарства, которое я могу ему принести. Возможно, от хорошего сна пройдет лихорадка».

Бесшумно поставив кувшин и стаканы на столик. Ямина остановилась и посмотрела на отца — на его прямой, аристократический нос, высокий лоб с зачесанными назад седыми волосами и руки, спокойно лежащие поверх одеяла.

Внезапно девушка испугалась.

Медленно, словно через силу, она дотронулась до его руки. Ее пальцы ощутили холод, и она поняла, что случилось именно то, чего она так страшилась.

Вскрикнув, Ямина опустилась на колени.

На мгновение она была даже не в состоянии плакать, осознавая лишь эту внезапную остановку жизни, словно всему настал конец.

Долгое время она смотрела на его лицо. Затем поняла, что душа уже покинула его тело, и с горечью воскликнула:

— Папа! Папа! Как я без тебя справлюсь? О дорогой мой папа, мне будет так тебя не хватать!

Она словно в пустоте слышала свой собственный голос. Затем, будто кто-то сказал ей, что она должна молиться не за себя, а за своего отца. Ямина начала читать молитвы за упокой души усопших. Девушка не слышала их после похорон своей матери, и все же они остались в ее голове, и она могла повторить их слово в слово.

Только когда молитвы были прочитаны и с губ девушки сорвалось последнее «аминь», из ее глаз хлынули горькие слезы. Она наклонилась и уткнулась головой в одеяло, которым был накрыт ее отец.


Прошло немало времени, прежде чем Ямина спустилась вниз.

Там ждал ее Хамид.

— Хамид, хозяин умер! — сообщила она. Голос ее звучал спокойно, а в глазах больше не было слез.

— Да перенесет его душу в рай всемогущий Аллах, госпожа.

— Теперь ему больше ничто не грозит, Хамид. Наверное, это более важно, чем что-либо другое, — сказала Ямина.

— Я знаю, госпожа. Когда я вернулся, то подумал, что хозяин, может быть, уже покинул нас, но я не был уверен.

— А что, если это… случилось бы… с ним! — прошептала Ямина, вспомнив шпиона на базаре.

Затем, дрожа только от одной этой мысли, она торопливо добавила:

— Мы должны рассуждать здраво, Хамид. Если меня обнаружат, я не хочу, чтобы тебя обвинили в укрывательстве русской.

— Я не оставлю вас, госпожа.

— Я должна уехать из Константинополя, — сказала Ямина. — Вот только куда?

— Я уже думал, что это может случиться, госпожа, — ответил Хамид. — У меня есть одна идея, но, пожалуйста, не сердитесь на меня.

— Я никогда не стану на тебя сердиться, Хамид, — заверила его девушка. — После всего того, что ты сделал для меня и отца, я вечно в долгу перед тобой.

— Я подумывал, — сказал слуга, — что вам следует отправиться к Михри и остаться у нее до тех пор, пока не закончится война.

— К Михри? — изумленно воскликнула Ямина. — Но ведь Михри сейчас в султанском гареме!

— Я знаю, госпожа, но сейчас она обрела власть: она стала икбал.

На лице Ямины появилось удивление.

Она знала, что словом икбал зовут фавориток султана. Впрочем, здесь нет совершенно ничего удивительного: Михри была настоящей красавицей.

Двумя годами ранее черкешенку Михри похитили из их поместья в Балаклаве. Женщины этой народности славились своей красотой на всем Ближнем Востоке.

Ямина тогда очень рассердилась. Это же просто немыслимо — чтобы такое произошло с кем-то из их дома. Тем не менее другие их слуги не разделяли этого негодования, так же как и многие жители Крыма.

Для девушек считалось за честь оказаться в Серале. Да и в любом случае, если уж ее похитили, то ничего не поделаешь, как ни протестуй.

Семья Михри работала в доме Ямины в Балаклаве с тех пор, как был построен дом.

Ее родители-черкесы попросили, чтобы их взяли на работу. Они оказались такими отличными слугами, честными и трудолюбивыми, что Ямина всегда считала их членами своей семьи.

Красоту черкешенок восхваляли на всем Востоке, а строгая иерархия в константинопольском гареме основывалась на законе, согласно которому султан не имел права вступать в плотскую связь с турчанкой.

Поэтому женщин всегда доставляли из других стран: из Грузии, Сирии, Румынии. Иногда даже попадались из западноевропейских государств.

Таким образом, последующие султаны всегда были сыновьями матерей-рабынь и, по сути, лишь наполовину турками. Агенты турецкого имперского правительства прочесывали всю Юго-Восточную Европу и весь Левант в поисках красивых девушек и особенно ценили красавиц черкешенок.

Впоследствии Ямина подумала, что, возможно, слухи о красоте Михри, ходившие в их краях, достигли ушей константинопольских султанских агентов.

«Рейды» по южному побережью России были вполне обычным делом, и, что бы ни говорили родственники и власти, сами девушки зачастую оставались более чем довольны. С ними, как правило, обращались хорошо. И как только они оказывались в Серале, у каждой из них появлялась блестящая возможность привлечь благосклонное внимание султана. Самым главным достижением — при условии, если девушка достаточно красива или умна — была возможность стать одной из его четырех кадии, или жен, узаконенных Кораном.

Каждая женщина мечтала обрести власть и оказывать влияние на султана. Не секрет, что султанами Оттоманской империи управляли женщины, которых они любили.

После того как Михри похитили. Ямина часто думала о ней. Ей хотелось знать, как сейчас поживает ее бывшая служанка. А кроме того. Ямина скучала по славной черкешенке, потому что здесь не было ее ровесниц, с которыми можно было бы поговорить.

— Как же я смогу встретиться с Михри? — спросила она Хамида.

— Не сердитесь, госпожа, но Михри знает, что вы здесь.

— Да? Но как же это может быть?

— Помните Сахина? — поинтересовался Хамид.

Ямина на мгновение задумалась.

— Ну конечно. Его тоже похитили агенты султана. Помню, моего отца это очень рассердило. Но я тогда была совсем маленькая — лет десяти.

— Сахин стал белым евнухом! — сообщил Хамид.

— Евнухом? — с ужасом воскликнула Ямина.

Отец рассказывал ей, что практика использования евнухов в гареме была принята до середины пятнадцатого столетия.

— Деспотизм и полигамия, — объяснил он, — вызвали необходимость в евнухах.

Позже она узнала, что доставка несчастных юношей для охраны султанских гаремов была невероятно доходным делом.

Мало кто выживал после операции на детородных органах; их оставляли выздоравливать или умирать, по пояс закопанными в горячий песок.

Белые евнухи, подобно белым рабыням с Кавказа или из Греции, ценились дороже всего.

— Сахин тоже человек могущественный, — сказал Хамид. — Но не такой, как Михри. Белые евнухи больше не обладают такой властью, как черные.

— Ты видел Сахина?

— Видел, госпожа. Я доверяю ему и потому сказал, где мы находимся, а он передал Михри.

Ямина опустилась в кресло, продолжая смотреть на Хамида.

— Михри предлагает вам отправиться к ней. Она вас спрячет, и вы будете в безопасности, пока не наступит мир.

Хамид умолк. Он увидел, что глаза девушки широко раскрылись от удивления.

Ей с трудом верилось в то, что она услышала. Затем с беспомощным жестом Хамид добавил:

— Больше нет никого, к кому вы могли бы пойти, госпожа. Да и денег осталось уже совсем мало.

Ямина вздохнула.

Когда они бежали из Константинополя, ей казалось, что принесенных Хамидом денег хватит на несколько лет. Но за время войны продукты сильно подорожали. Немало стоили и другие вещи, которые она была вынуждена покупать для своего отца.

Он всегда пил только самое лучшее вино. А иногда, когда ему было не слишком тяжело дышать, отец просил сигару. Но все это казалось крайне незначительным, когда Ямина вспоминала, сколько денег они раньше тратили в своем роскошном доме, где прислуги насчитывалось примерно сто человек и еще сто работали в садах.

Когда они бежали из Балаклавы, у них были только русские рубли, обменять которые оказалось не так-то просто.

Хамиду это удалось — он притворился, что украл эти деньги на поле боя или получил, торгуя с людьми, не имеющими отношения к врагам Османской империи.

Конечно же, обменный курс был далеко не самым выгодным, и Ямина часто задумывалась, сколько же пройдет времени, прежде чем врагом, которого им придется больше всего бояться, станет голод.

Теперь ей придется столкнуться с суровой действительностью. Без денег им с Хамидом невозможно будет перебраться в какую-нибудь другую страну.

Невозможно будет вернуться в Россию.

Несколько раз она думала о том, что после смерти отца попробует отправиться на родину и добраться до Санкт-Петербурга. Но теперь Ямина поняла, что это ей не удастся без значительной суммы денег. Деньги потребуются, чтобы подкупить моряков — иначе никто не станет переправлять ее через Черное море.

Но все же, переступить порог гарема!

Ее передернуло от одной только мысли.

— Вы будете там в безопасности, госпожа, — сказал Хамид, словно прочитав ее мысли. — Сахин говорит, что через некоторое время они как-нибудь помогут вам бежать. Теперь это не так сложно, как в те времена, когда султан жил в Серале. Сейчас он переселился во дверец Долмабахчи, на берегу Босфора. Возможно, когда-нибудь ночью будет лодка. Михри умна и обладает большой властью.

— Но… гарем! — пробормотала Ямина.

— Сахин сказал, что Михри скажет, что вы ее сестра.

Ямина поднялась из кресла и подошла к открытому окну.

Солнце по-прежнему ярко освещало плоские крыши беленных известью домов, но день уже клонился к закату. Вскоре наступит ночь — мягкая, бархатная ночь восточного Средиземноморья, и звезды, подобно алмазам, ярко засверкают на темном небе.

Зажгутся огни и на Босфоре, на пароходах, что везли по Черному морю солдат сражаться против русских войск у осажденного Севастополя.

Словно предугадывая дальнейший ход событий, Ямина подумала о том, что рано или поздно эти солдаты прорвут оборону, и Севастополь падет, а ее соотечественники окажутся в унизительном положении побежденных.

И тогда наконец воцарится мир; но пока она в опасности, в смертельной опасности. Когда начнутся обыски в домах, ее, несомненно, обнаружат. У нее нет никаких документов, подтверждающих ее личность. К тому же Ямина была уверена, что с французами не сработает уловка, на которую попался лорд Кастльфорд; они не признают ее своей соотечественницей.

Англичане или турки, может, и примут ее за француженку, но только не сами французы.

И все же на нее волной ужаса нахлынуло все, что она слышала о султанском гареме — о его тайнах и преступлениях.

«С тех пор как я оказалась в Константинополе, — думала Ямина, — я всегда замечала Сераль, вот уже два года как пустой, темным силуэтом выделяющийся на фоне неба».

Хотя когда-то он был городом в миниатюре, где проживало несколько тысяч человек, от резчиков по дереву до музыкантов, от астрологов до аптекарей; карликов, шутов и смотрителей клеток с попугаями. Теперь, населенный лишь призраками, этот дворец пугал своей жутковатой пустотой.

Как же она могла не думать о зловещих слухах, что ходили по Сералю, о бостанджи — садовниках-лодочниках, которые зашивали каждую неверную или разочаровавшую султана наложницу в мешок и топили в Босфоре?

Они умирали в присутствии черных евнухов, которые надзирали за ними как в жизни, так и в смерти.

Христианский мир считал константинопольских султанов чудовищами, погрязшими в грехе. Будучи умной и хорошо образованной девушкой. Ямина знала, что нынешний султан находится под влиянием британского посла и проводит много различных реформ, но его личная жизнь окружена тайной.

Отец часто объяснял ей, что страсть турок к разного рода тайнам порой доходит до абсурда. Их дома, их женщины, их правитель — все это хранилось в секрете не только oт чужаков, но и друг от друга.

— Вполне типично, — говорил он, — когда султан, отправляясь за границу, едет через Константинополь, его окружают стражники со знаменами, расшитыми жемчугом зонтиками и даже в шлемах с развевающимися страусовыми перьями, чтобы оградить своего повелителя от любопытных глаз.

— А почему турки такие скрытные? — с интересом спрашивала Ямина.

— Это заложено в их натуре, — объяснял отец. — Вот почему ходит столько легенд о жестокости и убийствах, совершенных в Серале. Некоторые из них, может быть, и соответствуют истине, но я склонен верить, что все остальное — вымысел.

— А мы когда-нибудь узнаем, как было на самом деле? — поинтересовалась Ямина.

— Вряд ли, — сказал отец. — Похоже, что британский посол недавно убедил султана значительно изменить свой дворцовый протокол. В прошлом иностранные гости, которых он принимал, вначале должны были подвергнуться ритуальному омовению.

— Надо же! — воскликнула Ямина.

— Как ты знаешь, мусульмане — фанатичные поборники чистоты, — улыбнулся отец. — Вымытых перед вступлением в священные покои посетителей облачали в роскошные одежды и поднимали на носилках к трону султана. С каждой стороны их поддерживали царские сановники.

— Зачем? — удивилась Ямина.

Отец рассмеялся.

— Видимо, считалось, что они должны оцепенеть от благоговейного почтения.

— Что же происходило дальше? — полюбопытствовала Ямина.

— Те, кто посещал султана, рассказывали мне, что им удавалось лицезреть лишь один унизанный кольцами палец, протянутый сквозь щелочки в занавесях трона.

— Каких занавесях? — спросила девушка.

— Я покажу тебе картинку, — сказал отец. — Это нечто вроде гигантской кровати на четырех столбиках с серебряной рамой, украшенной причудливыми узорами из драгоценных камней, изумрудов и рубинов размером с куриное яйцо. Парчовые занавеси жесткие и плотные — они расшиты жемчугом и золотыми нитями.

После рассказанных отцом историй Ямину очень заинтересовал Сераль и заточенные в нем женщины.

Она узнала, что их число превышало три сотни, но точное количество обитательниц султанского гарема не известно никому.

И теперь, хотя это казалось невероятным, Хамид предлагал ей отправиться в место, о котором кто-то однажды сказал: «Наслаждение — это религия, а султан — это бог».

— Я не могу… не могу! — прошептала Ямина.

И все же, разве у нее есть выбор? Ждать, пока турецкие власти или, что еще ужаснее, разъяренная толпа вытащит ее из укрытия? Убежать за пределы города, чтобы умереть голодной смертью? Сдаться на милость англичан?

Она знала — хотя вряд ли призналась бы в этом самой себе, — что к ней отнесутся учтиво и, наверное, даже благородно, если она отправится к послу и расскажет, в какой ситуации оказалась. Но разве он сможет сделать что-то для нее и не станет передавать турецким властям?

И тогда ее посадят в тюрьму, если не казнят за шпионаж.

«У меня и впрямь нет выбора», — сказала себе Ямина.

И все же она вновь задрожала при мысли о том, что ей придется отправиться к Михри и оказаться в самой ужасной и самой скандально известной тюрьме в мире.

В гареме «посланника Аллаха на земле, последователя Пророка, повелителя повелителей».

Она поняла, что Хамид ждет ее ответа, и вновь испытала благодарность и привязанность к человеку, который подвергал свою жизнь риску и оставался верен им, несмотря на то что страна Ямины и ее отца вела войну с его страной.

— Зачем ты все это для нас делаешь, Хамид? — спросила Ямина, следуя ходу своих мыслей.

— Вы сделали ваш дом моим домом, — ответил Хамид. — Господин и вы, госпожа, — это мой народ.

Он произнес эти слова с такой искренностью, что Ямина почувствовала, как на ее глаза навернулись слезы.

— Что нам делать с господином, Хамид? — беспомощно спросила девушка. — Его нужно похоронить, но где? Как найти священника, при этом не выдав себя?

— Думаю, госпожа, — ответил Хамид, — что, когда вы уйдете, мы подожжем дом!

Ямина в ужасе вскрикнула, но затем поняла, что это будет вполне разумным поступком.

Кроме своего естественного желания похоронить отца в освященной земле, она должна была подумать и о Хамиде.

Если бы выяснилось, что он укрывал русских, и прислуживал им, его жизнь мгновенно оказалась бы под угрозой. Кроме того, наверное, что-то восточное в крови Ямины одобрило предложение устроить погребальный костер!

Возможно, сам отец одобрил бы эту идею, подумала девушка. Он часто жаловался, что смерть безрадостна, а похороны мрачны.

Однажды, много лет назад, он сказал дочери:

— Мне ненавистна сама мысль о том, что человека кладут в яму в земле. И когда я увидел, как гроб моего отца ставили в семейный склеп, то подумал, что это не менее неприятно. Но разве есть какие-нибудь другие возможности?

Это была случайная мысль, но теперь она вернулась, и Ямина знала, что у нее есть ответ.

Они с Хамидом подожгут дом, и языки пламени взовьются до небес. От тела ее отца останется лишь пепел, и оно избежит ямы в земле или мрачного склепа.

— Ты прав, Хамид, — произнесла она вслух. — Именно это мы и должны сделать.

— Если госпожа позволит, я сейчас пойду договариваться с Сахином. Не открывайте дверь, пока я не вернусь.

— Иди, и да пребудет с тобой Аллах, — ответила Ямина принятым на Востоке благословением, и на мгновение серьезное лицо Хамида озарилось счастливой улыбкой.

— В один прекрасный день, госпожа, мы вернемся домой.

— Непременно! Но, что бы ни случилось со мной, Хамид, — сказала Ямина, — ты должен вернуться, а когда мои родственники приедут из Санкт-Петербурга, мой дядя и его сыновья… мои кузены, чтобы узнать, что случилось, расскажи им обо всем, что ты сделал для господина и для меня.

Хамид низко поклонился, что вполне типично для жителей Востока, когда они растроганы. Затем, больше ничего не говоря, он вышел из дома и закрыл за собой дверь.

Оставшись одна. Ямина закрыла лицо руками.

Ей было трудно поверить в реальность разговора, который только что состоялся с Хамидом.

Неужели она действительно согласилась искать убежища в султанском дворце, прятаться в его гареме?

И все же она знала, что если где-нибудь и будет в безопасности, то это именно у Михри.

Красавица черкешенка была на год старше Ямины, и, когда ее похитили агенты султана, находилась на пике своей привлекательности.

Только после того, как все обитатели поместья три дня искали ее, они узнали правду и поняли, куда она исчезла.

И хотя Ямина горько плакала о потере дорогой ей служанки, она прекрасно понимала, что остальные женщины в доме улыбались. Обсуждая этот случай, они говорили, что Михри подобает быть там, где ее красота будет оценена по достоинству.

Отец объяснил Ямине, что для Михри, как и для многих других девушек это уникальная возможность.

— Как же она вытерпит это? — пылко спрашивала Ямина. — Быть одной из трехсот, молиться и надеяться, что она привлечет внимание султана, зная при этом, что шансы не так уж и велики. Но даже если ей удастся завоевать его расположение, остальные будут завидовать и ненавидеть Михри за то, что султан предпочел именно ее.

— Думаю, женщины таковы во всем мире, — улыбнулся отец. — Все они хотят привлечь внимание мужчин и надеются удачно выйти замуж. Уверен, что для Михри стать икбал, любимицей султана, — вершина, всех ее жизненных стремлений.

— Михри умна, — сердито возразила Ямина. — Я научила ее читать и писать. Она может немного говорить по-английски и вполне неплохо по-французски. Думаю, теперь она выучит и турецкий язык.

— Это поможет ей общаться со множеством людей в гареме, — ответил отец. — А сам султан знает английский и французский, так что у Михри будет преимущество по сравнению со многими ее соперницами.

— Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь смог сравниться красотой с нашей Михри, — пылко произнесла Ямина.

Теперь она знала, что была права.

Если Михри стала икбал — фавориткой султана, — есть возможность, что рано или поздно она станет и кадин — его женой. Чего еще может желать восточная женщина?

Наверняка, будучи икбал, Михри получила достаточную власть, а это значит, что она сможет обеспечить безопасность Ямины не только в гареме, но и от самого султана.

Ямина подумала, что ее не будут беспокоить другие мужчины. Она знала, что в глазах турок не выдержит никакой конкуренции с черкешенкой. Светлые волосы и белая кожа Михри были очень привлекательны для восточного правителя.

— Я буду там в полной безопасности, — заверила сама себя Ямина.

Затем, словно больше не в силах думать обо всем этом, она поднялась наверх и вновь опустилась на колени рядом с телом отца, чтобы помолиться.


Хамид вернулся очень поздно.

Ямина ждала его внизу. Она приготовила ужин для них обоих, просто потому, что ей нужно было чем-то заняться. Сидеть и терпеливо ждать было невозможно.

Когда он вошел. Ямина вскочила на ноги и с тревогой взглянула на него. Она с ужасом думала, что же он скажет ей.

Как обычно, он вежливо поклонился, а потом произнес:

— Все в порядке, госпожа.

— Ты сообщил Михри, что господин… умер?

— Я видел Сахина. Пока я ждал, он разговаривал с ней. Завтра она пришлет за вами паланкин. Сахин доставит вас во дворец и позаботится о том, чтобы никто не заговорил с вами, пока вы не окажетесь у Михри.

На мгновение воцарилась тишина, затем Ямина спросила:

— Мне больше… ничего… не остается делать, да, Хамид?

— Ничего, госпожа, и я знаю, что это самый лучший вариант. В городе поднялось еще больше бунтов, казнили еще нескольких шпионов.

По интонации Хамида девушка поняла, что его это тоже приводило в ужас.

— Ты точно уверен, — через мгновение спросила она, — что, когда война закончится, я смогу выбраться отсюда?

— Михри все это уладит, а Сахин пообещал мне, что они как-нибудь вызволят вас из гарема.

«Если у них ничего не выйдет, — подумала про себя Ямина, — лучше уж умереть. Смерть — не самое страшное, что может случиться с человеком. Чем до конца своих дней жить как птица в золотой клетке, лучше уж я присоединюсь к своему отцу, где бы он сейчас ни был».

Долгие часы, проведенные рядом с усопшим отцом, принесли девушке странное спокойствие.

Вначале Ямине хотелось лишь плакать от этой потери. Затем она начала ощущать, словно он находился рядом с ней, утешая ее и уверяя, что все произошедшее с телом — не важно, а главное — это дух, душа.

За годы после смерти матери Ямина очень привязалась к отцу. Это был умный, образованный человек с разносторонними интересами. Но больше всего его увлекала история; он любил рыться в прошлом и рассказывать дочери о цивилизациях, которые существовали в древние времена.

Однажды, когда они беседовали о Чингисхане и Александре Македонском, Ямина со вздохом сказала:

— Кажется, они зря старались! Все, чего они достигли, ради чего сражались — теперь потеряно и забыто! Все умерло вместе с ними, так в чем же смысл их усилий?

Отец улыбнулся ей.

— Ничего не потеряно, дитя мое, — ответил он. — Каждая капля человеческих подвигов возвращается к Великой Силе, из которой она происходит. Сама жизнь побуждает нас к действию.

— К дальнейшим стараниям? — спросила Ямина. — К еще большим достижениям?

— Именно! — подтвердил отец.

— И, значит, мы тогда тоже пропали?

— Не пропали, а просто переродились, потому что в этом и заключается весь смысл эволюции. Жизнь идет своим чередом. Великие личности развиваются, но затем они, в свою очередь, уступают дорогу другим.

На мгновение он умолк, а затем продолжил:

— Я верю в то, что все наши поступки и мысли — это часть целого, и ничего не пропадает зря.

Ямина пыталась все это понять, но в то время она была совсем еще ребенком. Впоследствии она часто задумывалась о том, как меняются времена года, как семена и листья с деревьев возвращаются в почву, чтобы из нее появились другие деревья и другие листья.

«Может, и у нас все точно так же, — думала Ямина, — и тогда смерти нет, а есть лишь возрождение».

Она была уверена, что именно это и хотел донести до нее отец.

Но сейчас Ямине было трудно думать о чем-либо другом, кроме самой насущной проблемы и решения, которое она должна была принять. Если она не сможет выбраться из гарема, остается лишь одно — умереть.

— Что же мне делать, Хамид? — спросила она, внезапно ощутив приступ страха.

— Вы всегда были храбры, госпожа, — ответил слуга, — как и господин. Вы оба отличаетесь огромным мужеством.

Это верный ответ, подумала Ямина.

Сейчас ей было нужно именно мужество. Мужество совершить этот рискованный поступок, последствия которого она не могла предугадать. И все же у Ямины было чувство, что она не одинока.

Она получит поддержку и помощь, если не от отца, то от человека, который спас их от врагов в Балаклаве и в целости и сохранности доставил в Константинополь.

Он помог им всем прожить здесь шесть месяцев, даже несмотря на то что они были лишены не только привычной роскоши, но порой даже самого необходимого.

«Я ведь не была несчастна эти шесть месяцев», — подумала Ямина и поняла, что это правда.

Было какое-то необъяснимое счастье в товариществе, которое объединяло ее, отца и Хамида.

Казалось, их защищал кто-то более сильный, чем они, и заботился о них. Ямина не могла объяснить, что это такое, но все же это было так.

Они никому не мешали, никому не причиняли вреда, и в их сердцах не было вражды. Они лишь желали мира и потому мысленно нашли мир в этом маленьком неустроенном турецком домике в столице враждебного государства.

У них здесь не было друзей, никого, к кому можно было бы обратиться за советом в трудную минуту. Но несмотря ни на что, им удалось дожить до сегодняшнего дня.

«Теперь мне предстоит смотреть в будущее в одиночку», — сказала себе Ямина. Она знала, что именно поэтому эта ситуация пугала больше, чем что-либо другое, пережитое ею ранее.

В гареме она окажется без поддержки отца или верного слуги Хамида, на которых всегда раньше полагалась.

Это все равно что пуститься в опасное путешествие, не зная конечной цели… не зная ничего, кроме того, что она остается одна.

Глава 3

Ямина по лестнице спустилась на кухню, где ее ожидал Хамид.

На ней была одежда, которую носили все турецкие женщины. Длинные широкие рукава ее энтари торчали из-под газовых рукавов ее сорочки.

На ногах у нее были шаровары, или широкие брюки, завязанные у щиколоток. Волосы Ямины были расплетены, а на голове красовалась традиционная тальпок — маленькая круглая шапочка, надетая немного набекрень.

— Я выгляжу должным образом? — спросила она Хамида.

Слуга внимательно осмотрел Ямину, а затем серьезно ответил:

— Вполне, госпожа!

Одеваясь, Ямина поняла, что Михри прислала ей простую, дешевую одежду, какую могла носить девушка из небогатой черкесской семьи. Она была уверена, что в гареме для нее приготовлены совсем другие вещи.

Со странным чувством надевала она эту одежду. Ансамбль дополнили вышитые турецкие туфельки с загнутыми мысами.

Лицо следовало закрыть чадрой, а поверх всего накинуть черную паранджу, которую носили на улице все турчанки.

Однако о том, чтобы пешком добираться до дворца Долмабахчи, не было и речи. За Яминой прислали паланкин с двумя чернокожими глухонемыми носильщиками. Девушка знала: это для того, чтобы соблюсти предосторожность, ведь они никогда не скажут, откуда ее доставили.

Хамид должен был сопровождать паланкин с Яминой до самых ворот дворца, чтобы там передать ее Сахину. А уж тот отведет девушку к Михри.

Вот и все, что ей было известно, но этого слишком мало. Ямине казалось, словно она запустила в ход колеса какого-то гигантского механизма, и теперь этот механизм должен отправить ее в неизвестность.

Стоя на кухне в своем турецком облачении, Ямина подумала о том, какой странной стала ее жизнь. В это же самое время в прошлом году она не ожидала никаких других событий, кроме поездки из Санкт-Петербурга в Крым и обратно.

Она подумала о светской жизни, о балах, приемах и собраниях, которые проводились в столице России; об умиротворяющей красоте садов их летней усадьбы на берегу Черного моря.

Теперь же, всего за несколько месяцев, она оказалась вовлеченной в Крымскую войну, бежала в столицу вражеского государства и вот сейчас отправляется в гарем внушающего страх Посланника пророка Магомета.

Это казалось просто невероятным, но все же происходило на самом деле.

— Вы готовы, госпожа? — спросил Хамид.

По его взгляду Ямина поняла, что он тоже ощущает беспокойство и переживает за ее будущее.

— Я должна попрощаться с господином, — ответила Ямина.

Она вновь поднялась наверх, оставив чадру и паранджу на кухонном столе. Накануне она задернула шторы в комнате отца и зажгла четыре свечи в четырех углах кровати.

Отец напоминал каменное надгробное изваяние. Его руки были скрещены на груди, а на одеяле лежал букетик ландышей, который Хамид купил на базаре.

Ощутив запах ландышей. Ямина вспомнила, как они с отцом гуляли по саду, где воздух был напоен благоуханными ароматами цветов.

Теперь же, ушедший от жизни и вдали от родины, отец все равно выглядел величественно.

Он принял все произошедшие с ними перемены со свойственным ему философским спокойствием.

Он никогда не жаловался, не корил судьбу за то, что несправедливо оказался вовлеченным в войну, которая лично к нему не имела никакого отношения.

Он, как мог, пытался передать своей дочери веру в добро, в высокие идеалы.

— В тяжелые времена к нам на помощь приходит наш разум, — однажды сказал ей отец. — Именно разум дает нам мужество и силу преодолеть страх. А это более важно, чем что-либо другое.

Отец никогда ничего не боялся, подумала Ямина. Опустившись на колени у его смертного одра, она задумалась, боится ли он сейчас за нее. Сам он никогда не прятался от жизненных неурядиц, мужественно принимая все, что преподносила ему судьба.

— Помоги мне, отец, быть такой, как ты, — взмолилась Ямина. — Дай мне силу, если мне суждено умереть, встретить смерть без страха, с гордо поднятой головой.

Эта молитва исходила из ее сердца. Ямина знала, что именно этого ожидал бы от нее отец в любых обстоятельствах, какими бы трудными они ни были.

Затем, продолжая молиться, она мысленным взором увидела окровавленное лицо человека, которого тащили через весь базар. Интересно, кричал ли он или сопротивлялся, когда его вытащили из укрытия?

Возможно, он был из породы мучеников — тех, что шли на смерть с улыбкой на лице, бросая вызов своим палачам.

«Смогу ли я быть такой?» — спрашивала себя Ямина, но ее мысли уклонялись от ответа на этот вопрос.

— Помоги мне, отец! Помоги! — молилась она.

Девушка вновь прочитала молитву об усопших, которую когда-то произносила над гробом матери.

Но сейчас не будет ни службы, ни священника.

Ее отец не сможет получить последние церковные обряды, и все же она чувствовала, что это не важно для Великого Будущего, где — она была уверена — он сейчас находился, в безопасности и свободный от всякой боли.

Ямина произнесла последние слова заупокойной молитвы:

«Упокойся с миром. Аминь»

Затем она поднялась на ноги, перекрестилась и в последний раз взглянула на отца, которого так любила и который любил ее.

В последние годы они стали очень близки, а здесь, укрываясь в крошечном турецком домике, они стали ближе друг к другу, чем когда-либо.

Иногда им даже не было нужды разговаривать; каждый знал, о чем думает другой.

Часто, рассуждая на интересующие их темы, они даже забывали, где находились, словно мысленно уносясь в прошлое — в Византийскую империю, в Древний Китай или Египет времен фараонов,

«Кто теперь будет говорить со мной обо всем этом?» — печально подумала Ямина.

Затем она поняла, что время идет. В последний раз посмотрев на отца полными слез глазами. Ямина вышла из комнаты и спустилась вниз.

Хамид держал в руках чадру. Он молча закрыл ею лицо Ямины, а затем накинул ей на плечи черную паранджу.

— Вы немного подождете, госпожа? — спросил он.

Ямина кивнула, не в силах произнести ни слова.

Хамид поднялся наверх. Ямина слышала его шаги; она знала, что он разливает купленный на базаре керосин на полу вокруг кровати.

Затем он спустился в кухню и облил керосином пол, мебель и стены.

Наконец он молча открыл дверь, и Ямина вышла.

Па улице ее уже ожидал присланный из гарема паланкин. Он был похож на носилки, на которых в курортном городе Брайтоне, в Англии, носили старушек.

Глухонемые отвели взгляд, когда Хамид помогал Ямине забраться в паланкин. Затем красные шторы плотно задвинулись, и никто из прохожих не смог бы разглядеть, кого несут в паланкине.

Глухонемые уже собирались взяться за длинные шесты паланкина, но Хамид жестом попросил их подождать и вернулся в дом. Подглядывая в щелку между шторами. Ямина поняла, что он собирается сделать, и затаила дыхание.

Через несколько секунд она увидела в окнах первого этажа золотисто-алое пламя, которое разжег Хамид. Через секунду он вышел из дома, закрыв за собой дверь. Старый слуга подошел к паланкину и подал глухонемым знак поднимать его и отправляться вниз по холму.

В этот момент весь разлитый Хамидом керосин загорелся, и языки пламени вырвались через окна и дверь.

Прежде чем по команде Хамида пуститься в дорогу, глухонемые удивленно обернулись в сторону горящего дома.

Оглянувшись, Ямина увидела пламя в окнах второго этажа; оно уже перебиралось на крышу.

Выше и выше, сильнее и сильнее, огонь разгорелся до такой степени, что его рев стал слышен на расстоянии, и он, казалось, освещал весь квартал.

Люди выбегали из домов, чтобы посмотреть, что происходит.

К этому времени они уже почти скрылись из виду, и Ямина задернула шторы, более не желая смотреть на пожар.

И все же, почти непроизвольно, словно почувствовав, что теперь паланкин несут по дороге к городу, она наклонилась к шторе, чтобы бросить взгляд на свое последнее пристанище.

Кипарисы загораживали ей вид, но все же сквозь их темные ветви было видно красное зарево.

Ямина подумала, что это был величественный погребальный костер, который наверняка понравился бы отцу.

«Ты умер в сиянии славы, папа» — хотела сказать ему Ямина, и ей почти показалось, что он услышал ее слова и улыбнулся в ответ.

Затем, прежде чем задернуть шторы и откинуться на спинку сиденья в полутьме паланкина, она взглянула на дорогу и увидела, что в их сторону едет мужчина на коне.

Ямина мгновенно узнала лорда Кастльфорда.

С тех пор как она приехала в Константинополь, девушке еще ни разу не приходилось видеть никого похожего на него.

Не только его элегантная одежда для верховой езды напомнила ей о мужчинах, которых она знала в Санкт-Петербурге, но также и его надменный вид. Только англичанин может выглядеть таким отчужденным, таким равнодушным к тому, что происходит вокруг него.

И все же ей пришлось признать, что верхом на породистом коне этот мужчина выглядел очень элегантно.

Когда паланкин поднесли ближе. Ямина задумалась, что же он делает именно на этой улице в бедняцком районе города. Затем она решила, что знает ответ на этот вопрос.

Неужели он ищет ее? Неужели до сих пор столь настойчив в своем намерении нанести ей визит, который она так ловко предотвратила вчера?

Может быть, лорд Кастльфорд решил, что встретит ее здесь. А может, это она просто выдумала, и к этому времени он уже забыл девушку, которой помог выбраться из неприятной ситуации.

Они подошли еще ближе, и Ямине внезапно захотелось окликнуть его.

«Предположим, — подумала она, — я попрошу его о помощи? Расскажу, в какой сложной ситуации оказалась, что я на самом деле русская, но, конечно же, не шпионка?»

Поможет ли он? Есть ли на это хоть какой-то шанс?

И Ямина поняла, что эта идея просто абсурдна.

Что сможет сделать лорд Кастльфорд, остановившийся в британском посольстве? Конечно, немедленно передаст ее турецким властям!

Будучи дипломатом и гостем Великого Эльчи, он, конечно же, станет вести себя согласно всем правилам. Иначе и быть не может.

Теперь уже Ямина слышала топот копыт его коня. Они поравнялись друг с другом. Может, он узнает Хамида?

Девушка затаила дыхание.

Затем она поняла: крайне маловероятно, что такой надменный и равнодушный человек, как лорд Кастльфорд, станет присматриваться к простому турку, шагающему рядом с паланкином.

Хамид ничем не отличался от тысяч других турок, которые были точно так же одеты и казались — особенно для иностранцев — все на одно лицо.

Они разошлись каждый в свою сторону.

Топот копыт затихал вдали, и Ямина вновь задернула шторы.

Он не мог помочь ей. Никто не мог! Чему быть, того не миновать! В этом и заключался восточный фатализм, и Ямина должна была принять его.


Впоследствии Ямина могла лишь с трудом вспомнить свое первое впечатление от величественных, из белого мрамора, ворот дворца Долмабахчи.

Ей еще предстояло узнать, что он являет собой смесь турецкого и европейского архитектурных стилей, что отвечало требованиям султана к современному и удобному строению.

Большое, массивное здание занимало огромный участок земли. С одной стороны струил свои воды Босфор, с другой зеленели парки и холмы. По сравнению с древним Сералем, темным и мрачным, этот дворец казался поистине сказочным сооружением.

К центральному корпусу были пристроены два огромных крыла. Внизу, перед широкой белой лестницей, ведущей от главного входа во дворец, поджидала королевская ладья, готовая по волнам перевезти султана в любую часть его владений.

Впоследствии Ямина поняла, что вряд ли можно придумать более красивое или более удобное средство передвижения для султана.

Через стрельчатое окно Ямина полюбовалась этим легким как перышко, белоснежным, с розовыми и золотыми краями судном.

Лодку приводили в движение двенадцать гребцов в белых шелковых одеждах и алых фесках; они гребли позолоченными веслами. На носу располагался шатер из темно-красного бархата на золотых колоннах. Под ним стоял обтянутый шелком диван, на котором мог отдыхать правитель.

У штурвала стоял араб в золотисто-алой накидке, корму сторожил золотой орел с распростертыми крыльями.

Но все это было лишь малой частью красоты, роскоши и величия дворца Долмабахчи.

Когда Ямину пронесли через огромные главные ворота и она поняла, что Хамид не сможет дальше сопровождать ее, девушку на мгновение охватила паника. Она подумала, что нужно выпрыгнуть из паланкина и побежать обратно на улицы города, прежде чем ворота закроются за ней.

Ямина услышала бормотание голосов, но ей было слишком страшно даже выглядывать сквозь щелку в шторах; она боялась того, что могла там увидеть.

Затем она услышала, как Хамид тихо произнес:

— Да пребудет с вами Аллах, госпожа! Мы еще встретимся!

Его слова звучали пророчески, и Ямине очень хотелось ему верить.

Но как они смогут встретиться вновь? При каких обстоятельствах? — задумывалась Ямина. Славный Хамид, такой добрый и заботливый, он спас ее отца от англичан, а их обоих — от турецкого плена.

Вчера вечером она сказала ему:

— Возможно, когда наступит мир, если мне не удастся убежать из гарема, мои родственники смогут выкупить меня оттуда.

Но даже тогда она понимала, что это напрасная надежда.

Сколько денег могут предложить ее родственники султану, чтобы эта сумма заинтересовала его? И кто вообще когда-нибудь слышал о том, чтобы хоть одна живая душа вернулась из-за запертых дверей гарема?

Но было уже слишком поздно делиться своими страхами с Хамидом, и Ямина была рада, что сможет оставить ему достаточно денег, чтобы прожить на них, пока он не найдет работу.

— Не волнуйтесь, госпожа, — умолял ее Хамид. — Сейчас, пока идет война, есть сотни различных возможностей хоть завтра получить работу. Пока молодые сражаются, старики должны занять их места.

Ямина знала, что это действительно так. По всему Константинополю были развешаны таблички с объявлениями, предлагающие разнообразные рабочие места. А у Хамида золотые руки.

— Кроме того, у меня здесь есть родня, — добавил Хамид. — Мы несколько лет не виделись, но родственные связи все равно остались. Пока не найду работу, могу пожить у них.

С Хамидом все будет в порядке, подумала Ямина. Теперь ей нужно побеспокоиться лишь о самой себе.

Ее доставили к боковой двери дворца, где опустили на землю паланкин и отдернули шторы.

И тут она увидела Сахина! Последний раз она видела его, когда была еще ребенком, и теперь с

трудом узнала его.

У него по-прежнему были привлекательные черты лица и русые волосы, но, подобно всем евнухам, он располнел, и Ямине было трудно узнать в нем стройного, подтянутого юношу, которого похитили из их поместья девять лет назад,

Сахин поклонился ей, а затем жестом пригласил следовать за ним по узкому коридору, а затем вверх по лестнице. Глядя сквозь свою чадру. Ямина решила, что обстановка здесь вполне заурядная. Затем они подошли к какой-то двери. Девушка поняла, что это наверняка и есть дверь гарема.

Замки и петли представляли собой изысканные образцы кузнечного ремесла. Выкованные из бронзы, они были отделаны золотом и серебром. А ключ, который черный евнух, увидев Ямину, снял с пояса, был золотой, украшенный драгоценными камнями.

Когда ключ повернулся в замке, Сахин исчез. Белым евнухам не дозволялось входить в святая святых, в сам султанский гарем.

Чувствуя, что сердце бешено стучит в ее груди, а губы пересохли от страха, Ямина ждала. Затем к ней направился человек, который, как ей было известно, и есть главный черный евнух, Кизляр Ага.

Вспомнив все, что она читала о султанском дворце, Ямина подумала, что это самый важный человек в новом мире, в который она сейчас входила.

Кизляр Ага обладал безграничной властью. Лишь он один имел право непосредственно обращаться к султану. Он одновременно являлся надзирателем дома, церемониймейстером и доверенным лицом султана. Он единолично контролировал гарем. В его руках была сосредоточена власть над жизнью и смертью.

Он имел право использовать как евнухов, так и девушек из гарема в качестве своих рабов, а в его личном распоряжении было три сотни лошадей.

Кизляр Ага был таким огромным, что, казалось, он скорее переваливался с боку на бок, а не ходил. Он носил красную накидку, а шапка его напоминала огромную сахарную голову, надетую на затылок.

Евнух не произнес ни слова, лишь окинул Ямину бесстыдным взглядом и, повернувшись, провел ее через несколько больших комнат. Там Ямина увидела диванные подушки из роскошных шелков, обтянутые бархатом табуреты и занавеси, расшитые золотыми нитями и драгоценными камнями. Мягкие турецкие ковры являли собой шедевры искусства восточного ковроткачества.

Но у Ямины было мало времени на созерцание обстановки, прежде чем ее провели в комнату, где сидела всего одна женщина. Негромко вскрикнув от облегчения, Ямина увидела, что это Михри приветственно протягивает к ней руки.

Ямина подбежала к черкешенке, и, когда они обнялись, дверь за ними закрылась. Она поняла, что черный евнух оставил их одних.

— Михри! Михри! — воскликнула Ямина. — Как я рада тебя видеть!

— А я вас, — ответила Михри.

Она бросила взгляд на дверь, затем наклонилась и поцеловала руку Ямины.

— Простите меня, — тихо произнесла она. — Но я обняла вас, потому что здесь все поверили, что вы моя сестра. Это был единственный способ, чтобы вам позволили прийти сюда ко мне.

— Я очень рада быть твоей сестрой, — заверила ее Ямина.

— Значит, вы поймете, что я должна называть вас по имени, — сказала Михри. — Будет странно, если я стану обращаться к вам в почтительной форме, как раньше.

— Тебе нельзя рисковать, — быстро произнесла Ямина. — Что они с тобой сделают, если узнают, что ты их обманула?

Михри загадочно улыбнулась, и Ямина подумала, что ее бывшая служанка стала еще красивее, чем два года назад.

Вместо пуговиц ее энтари застегивалось на огромные бриллиантовые застежки, а широкий тяжелый пояс представлял собой настоящую мозаику из драгоценных камней.

На застежке пояса красовались бриллианты невероятных размеров и такой же величины овальные жемчужины.

Ее босые ноги были подкрашены хной. На голове девушка носила расшитую жемчугом шапочку-тальпок.

К ее волосам был приколот огромный плюмаж с бриллиантами, свисающий с броши, которая представляла собой букет из рубиновых роз с жемчужными бутонами, изумрудными листьями и алмазными стеблями.

Длинные светлые волосы свободно струились по плечам девушки; в них сверкали бриллианты, прикрепленные к тонким золотым цепочкам.

У Михри были алые губы; глаза подведены углем, а брови, как два черных крыла, выделялись на фоне безупречной белизны ее лица.

Она выглядела так прелестно, что Ямина смотрела на нее, не отводя взгляда. Михри усадила ее на бархатный диван возле стены из резного мрамора, узор на котором был настолько тонким, что напоминал кружево. Михри улыбнулась.

— Вы ищете маленькую служанку, которая когда-то чинила вашу одежду, — проговорила она. — Теперь все изменилось.

— Я слышала, ты теперь влиятельная особа, — сказала Ямина.

— Я — икбал, — ответила Михри, — и султан любит меня. Скоро, думаю, уже очень скоро я стану кадин.

— Он хорошо к тебе относится? — поинтересовалась Ямина.

— Он мой господин и мой повелитель, и я преклоняюсь перед ним, — сказала Михри.

По ее интонации Ямина поняла, что черкешенка не преувеличивает. Затем, подобно женщинам во всем мире, она не могла не похвастаться.

— Посмотрите на мои драгоценности! — воскликнула Михри. — Мои браслеты, мои кольца, бриллиантовое ожерелье! Нет ничего такого, в чем бы он мог отказать мне!

— Я так рада, Михри! — ответила Ямина. — Но тебе не стоит рисковать его благосклонностью ради меня.

— Я никогда не забывала вашу доброту, — сказала Михри, — и доброту вашей матери, самой красивой женщины из всех, которых я видела!

С этими словами она прижала палец к губам и обернулась через плечо.

— Даже у стен есть уши, — прошептала она. — Я не должна забывать, что нужно говорить «наша мать», «наша жизнь». Мое прошлое должно быть вашим прошлым, иначе они заподозрят неладное!

— Я буду очень осторожна! — пообещала Ямина.

Михри взглянула на нее, и ее глаза засияли.

— Пойдемте, — сказала она. — Мы должны одеть вас, как подобает сестре икбал, и вы должны выглядеть красиво.

Она умолкла, а затем добавила:

— Но не слишком красиво! Если вы понравитесь султану, тогда я вас возненавижу!

— Думаю, это крайне маловероятно, ведь у него есть ты.

В следующие дни ей предстояло узнать о царящей в гареме ревности.

Первое, что удивило Ямину, было, то, что люди, считающие гарем обителью необузданной распущенности, никогда не подозревали о царящей там строгости.

Там существовала своя иерархия с собственным протоколом и этикетом. Поскольку многие из здешних обитательниц никогда даже не видели султана, они были вынуждены придумывать себе разные способы времяпрепровождения.

С любопытством оглядывая гарем. Ямина поняла, насколько неестественна здесь жизнь.

Все женщины жили ради одной цели: чтобы их заметил султан. Если это им не удавалось, они были вынуждены утешать себя обильными трапезами, приготовлением восточных сладостей, игрой на музыкальных инструментах, вышиванием или странными, противоестественными любовными связями друг с другом.

Поскольку султан сосредоточил все свое внимание на Михри, Ямина не могла увидеть, что происходит, когда он наносил государственный визит в свой гарем.

Но Михри и другие девушки с готовностью поведали ей об этом.

Прежде всего каждая новенькая должна была пройти школу — Ямина про себя назвала ее «академией любви», — где обучали искусству обольщения.

Они должны были научиться приближаться к Посланнику Аллаха на Земле со смирением, медленно подползать к изножию царственной постели.

Это был их шанс, главный момент в их жизни, которого они ждали и о котором молились.

Но в глубине подсознания они наверняка всегда помнили о многочисленных неудачах и о султанах вроде Ибрагима, который требовал двадцать четыре девственницы каждые двадцать четыре часа.

А еще был султан Селим III, кроткий молодой принц, которого настолько приводил в ужас обычай удушать каждого родившегося в Серале младенца, не являющегося ребенком правящего султана, что он решил вообще никогда не становиться отцом!

Но несмотря на все эти страхи, история Оттоманской империи была ярким подтверждением тому, что в гареме огромная власть принадлежала женщинам.

Жестокие, хитрые, безжалостные и амбициозные кадин порабощали своих повелителей и правили не только Сералем, но и всей страной.

Изучив все, что им следовало знать, новенькие должны были предстать перед чем-то вроде экзаменационной комиссии, обычно возглавляемой матерью султана, известной как Султан Валидех.

Ничего не было пущено на самотек, и как практично заявила Михри:

— Это позволяет Повелителю Повелителей избежать многих разочарований!

Когда объявлялось, что девушка в совершенстве постигла самое древнее в мире искусство, она пополняла ряды гаремных красавиц, каковых насчитывалось по меньшей мере две или три сотни. Все они — чувственные, ревнивые и скучающие, все владеющие теорией, которую так редко могли применить на практике, ждущие своего единственного шанса.

Такой шанс мог выпасть, когда султан являлся к ним с визитом. Его прибытие объявляли евнухи, звоня в огромный золотой колокол.

Сразу же начинались лихорадочные поиски самых причудливых и живописных одежд. Девушки красили лица, подводили губы алым, а глаза — черным, чтобы выглядеть загадочно и привлекательно.

Главный казначей гарема и Султан Валидех встречали султана у входа в гарем и сопровождали его вместе с главным евнухом на прием, который проводился в покоях либо матери султана, либо его правящей фаворитки.

— Это очень интересно! — объяснила Михри. — Первым идет евнух в роскошных одеждах и декламирует: «Узрите нашего правителя! Властителя истинно верующих, наместника Аллаха на Земле, Последователя Пророка, Повелителя Повелителей, избранного из избранных, нашего великого султана! Давайте вознесем хвалу ему, славному владыке Османского дома!»

— А что дальше? — спросила Ямина.

— Султан шествует через ряды женщин, — ответила Михри. — Все застыли в предписанных позах; голова закинута назад, руки скрещены на груди.

— А кто там присутствует? — поинтересовалась Ямина.

— Все! — сказала черкешенка. — Бывшие фаворитки, дочери, или султанас, кадин — жены, родившие султану детей, икбал, которых султан уже удостоил своим вниманием, и гуздех.

— А это кто такие? — осведомилась Ямина.

— Те, кого султан уже заметил, но еще не пригласил на свое ложе.

И она продолжала рассказывать, как на такой церемонии всем предлагают серебряные подносы с кофе и восточными сладостями, как женщины толпятся вокруг султана, изо всех сил пытаясь привлечь его внимание.

— И он выбрал тебя! — улыбнулась Ямина.

— Да, он выбрал меня! — с гордостью согласилась Михри.

— Как? — поинтересовалась Ямина.

— Он спросил Султан Валидех, как меня зовут. Затем мне было приказано приблизиться к помосту и поцеловать диванную подушку господина.

— А после того как он послал за тобой?

— Мы были очень счастливы, счастливее, чем мне вообще когда-либо казалось возможным! А если, как я предполагаю, у меня будет ребенок, он пообещал сделать меня кадин, своей женой.

Она удовлетворенно вздохнула, а затем добавила:

— И тогда у меня будут более просторные комнаты, еще больше рабов, драгоценностей и денег!

Ямину так и тянуло спросить, имеет ли все это большую важность, чем сам султан, но у нее хватило мудрости не задавать этот вопрос.

Она узнала, что Абдул Меджид не унаследовал сильный характер своего отца. Отсутствие решительности затмевало его хорошие качества — добрый нрав и чувство долга.

Он был невысоким, худым и бледным. Ямина слышала, что султан часто пребывал в печальном настроении, но, когда он улыбался, его лицо словно начинало светиться.

Он правил страной уже шестнадцать лет — феноменально долгий срок в истории Оттоманской империи. Обычно султаны умирали после нескольких лет правления — от яда или кинжала, но чаще всего задушенные тетивой от лука.

Ямина поняла, что Михри хотела произвести на нее впечатление своим богатством и своей удачей.

Они вышли на резной балкон, и Михри показала ей центральный зал дворца, окруженный куполом с массивными золотыми колоннами.

Окна были обрамлены гирляндами и фестонами в стиле эпохи Возрождения; стены расписаны фресками, которые казались банальными по сравнению с оформлением древнего, величественного Сераля.

По всему дворцу в изобилии имелось цветное стекло, огромные светящиеся подставки для ламп красного, зеленого и синего цвета, вазы, инкрустированные кофейные столики.

Очевидно, султан питал слабость к зеркалам невероятных размеров и канделябрам из цветного стекла, ярко расписанным потолкам и громоздким креслам европейского типа.

Однако некоторые мозаики были весьма изысканными, а резной, с замысловатыми узорами, мрамор отличался неописуемой красотой.

Больше всего Ямину поразила невероятная роскошь, которая казалась просто возмутительной, когда она вспоминала бедность простых турок, виденных ею на базаре и на окраинах города.

Она удивилась таким совершенно ненужным вещам, как серебряные совки для мусора или пуговицы из настоящих бриллиантов, пришитые к современным, модным кожаным ботинкам — их привозили из Парижа, чтобы удовлетворить страсть гарема к западному шику.

Были здесь также зонтики с золотыми спицами, усеянными сапфирами; кофейные чашки, вырезанные из цельного изумруда, и жесткие от золотой вышивки полотенца для рук.

На диванах лежали тканные золотом покрывала, отороченные собольим мехом. Шторы завязывались нитями жемчуга.

Ни одна фаворитка никогда не появлялась перед султаном два раза в одной и той же одежде, и, какими бы непозволительными ни были расходы любимых наложниц султана, счета за их пышные украшения никогда не оспаривались.

Ямину заинтересовала роскошь туалетов с мраморными стенами и фонтанчиками.

Ей рассказали, что у султана была ванна из яшмы с золотыми и серебряными трубами; стены благоухали розовым маслом, мускусом и ароматическими смолами, а в курильницах беспрестанно дымились дорогие благовония.

Но вскоре ее интерес ко всем этим диковинным вещам начал угасать, и Ямине стало казаться, словно стены надвигаются на нее и вот-вот ее сдавят, и она не сможет больше дышать.

— Как же я смогу убежать отсюда? — спросила она Михри, когда им удалось поговорить один на один, что случалось крайне редко.

Михри пожала плечами.

— Не знаю, — ответила она. — Сахин говорит мне, что вас могли арестовать как шпионку.

— Верно. Ходили слухи, что начнутся обыски в каждом доме, — сказала Ямина, — и я боялась не только за себя, но и за Хамида.

Она не стала рассказывать Михри о той кошмарной сцене, свидетельницей которой стала на базаре. Она чувствовала, что просто не сможет говорить об этом.

Но вскоре Ямина поймала себя на том, что каждое мгновение думает о побеге из гарема и понимает, что на это все меньше и меньше надежды.

Она не могла избавиться от ощущения, что за ней наблюдают из каждого темного угла.

Глухонемые рабы вызывали у нее невыразимый ужас. Было в них что-то жуткое, когда они сновали по коридорам в огромного размера туфлях.

Были там и карлики, которые скакали перед султаном, развлекая его, в то время как все обитатели гарема смотрели на них с резных балконов. Но Ямина не находила в этом ничего веселого.

Зато всегда-кто-то исподтишка крался по дворцу.

Все бесшумно ступали босыми ногами или в расшитых драгоценными камнями туфлях, и, когда Ямина была одна, эти приглушенные шаги заставляли ее вздрагивать от страха.

Она чувствовала, что даже у Михри иногда сдают нервы. В этом полном интриг дворце на каждом шагу подстерегали невообразимые, скрытые опасности.

Кто мог быть уверен в том, что в приготовленный из сахара и фиалок шербет не подмешали яда? Что, когда вы шагаете по узкому коридору, вам в спину не вонзят усыпанный самоцветами кинжал?

Глоток кофе мог стать глотком смерти, а тончайший платок соперницы мог содержать смертоносный яд.

Один мужчина и так много женщин. Одна фаворитка и так много ревнивых, завистливых глаз; так много сердец, испепеляемых ненавистью.

Однажды вечером, когда Михри в сотый раз показывала Ямине свои драгоценности — сверкающие на солнце бриллианты, рубины и изумруды, — она тихо, произнесла:

— Нам нужно продумать план вашего побега.

Ямина тут же насторожилась.

— Зачем?

— Потому, — ответила Михри, — что вам небезопасно оставаться здесь дальше.

— Но почему? Почему? — удивилась Ямина.

На мгновение она подумала, не оскорбила ли чем-нибудь султана.

Она ни разу не видела его, но уже успела узнать, что ему достаточно лишь произнести роковую фразу: «Пусть она умрет», — и приговор обитательнице гарема вынесен.

Одна из старших и озлобленных обитательниц гарема, которой так и не удалось привлечь внимание султана, смакуя подробности, рассказала Ямине, что предыдущий правитель от скуки приказал умертвить весь свой гарем.

— Он хотел видеть вокруг себя новые лица!

Эта женщина была родом из Персии. С самого начала она пыталась запугать Ямину, вынуждая ее всегда быть начеку.

— Как их убили? — поинтересовалась Ямина, зная, что именно это от нее и ожидалось.

— Обычным способом, — ответила персиянка. — Им к ногам привязали груз, затем их зашили в мешки и бросили в Босфор.

На ее лице появилась неприятная улыбка, а затем она продолжила:

— Говорят, однажды их увидел ныряльщик — они стояли на дне, покачиваясь в волнах. Мертвые, они все равно двигались!

Ямина почувствовала, что ее начинает бить дрожь — не только от самой истории, но и от манеры, в которой она была рассказана.

Она поняла, что женщины, которым было больше нечем заняться, культивировали в себе ненависть к тем, кому повезло больше.

Теперь она задумалась, а вдруг кто-нибудь из чистого злорадства сообщил султану, что она не та, за кого себя выдает. Ямина вопросительно уставилась на Михри, когда та сообщила:

— Может, я и ошибаюсь, но у меня есть предчувствие, что его высочество Кизляр Ага заинтересовался вами.

— Черный евнух? — воскликнула Ямина. — Что ты имеешь в виду? Почему он мной заинтересовался? Он что-то заподозрил?

— Гораздо хуже! — ответила Михри.

Она подвинулась еще ближе к Ямине и прошептала:

— Он может попросить вас для своего собственного гарема!

— Я ничего не понимаю!

— Здесь дело в тщеславии евнухов, — объяснила Михри. — Они не мужчины, но ведут себя так, словно таковыми являются. Имея своих собственных женщин-рабынь, как и их господин, они ощущают власть и могущество. У Кизляр Аги большой гарем. Ходят слухи, что он постоянно стегает их хлыстом из кожи гиппопотама и наказывает своих рабов за малейшие провинности, а иногда и вообще просто так, без всякого повода.

— Не могу в это поверить! — воскликнула Ямина.

— Это правда! — сказала Михри. — И, я думаю, он хочет обладать вами, вовсе не из-за вашей красоты, а потому, что он считает вас моей сестрой!

— Я… я… все равно не понимаю! — заикаясь, произнесла Ямина.

— По его мнению, я добилась слишком большой власти над его повелителем, — ответила Михри. — Черные евнухи всегда боятся, что у женщин будет больше власти, чем у них самих. Поэтому, чтобы следить за мной, он замышляет взять вас в свой гарем!

Сама эта мысль показалась Ямине такой жуткой, что ей хотелось закричать. И все же она знала, что должна сохранять самообладание и не показывать свой страх ни Михри, ни кому-либо другому.

— Я придумаю, что можно будет сделать, — сказала Михри. — Он еще не скоро попросит забрать вас, но здесь лучше быть в полной готовности заранее. Быть застигнутым врасплох здесь смерти подобно!

— Понимаю! — воскликнула Ямина.

Несмотря на свое намерение сохранить самообладание, она нервно оглянулась через плечо, словно ожидая увидеть у себя за спиной черного евнуха.

То, что она услышала сейчас, заставило ее почувствовать настоящий ужас — ей уже приходилось слышать еще до того, как она оказалась в гареме, что черные евнухи являли собой воплощение всего самого ужасного и грязного.

Оказавшись во дворце Долмабахчи, она знала, что некоторые, поняв, что никогда не смогут привлечь внимание султана, ухитрились установить своеобразные взаимоотношения с евнухами. Но в большинстве своем женщины были слишком напуганы, и больше всего они боялись Кизляр Агу.

— Они страшно жестокие, — рассказывала Ямине персиянка, которая была поумнее остальных женщин. — Полные злобы и зависти, они хлещут женщин своими хлыстами из кожи гиппопотама.

Некоторым женщинам доставляло удовольствие издеваться над евнухами, которых между собой иронически называли «Хранителями розы» или «Стражами наслаждений».

Если евнух слышал, что они так отзывались о нем, месть его была моментальной и очень болезненной.

Женщинам никогда не ставили клеймо на лицо — этого не должен был заметить султан. Но на других частях тела у них часто были шрамы и рубцы, и после такого обращения они обычно приучались к послушанию и в будущем вели себя исключительно подобострастно.

— Почему ты считаешь, что у него появилась такая мысль? — спросила Ямина.

— Он уже начал говорить султану, что было ошибкой взять мою сестру в гарем. Внимание икбал должно быть сосредоточено исключительно на господине.

Михри раздраженно вздохнула.

— Я хорошо знаю его методы! Однажды мне пришлось наблюдать, как он разрушил добрые отношения между двумя женщинами, исключительно ради того, чтобы сделать их несчастными! Мне говорили, что он может быть очень жесток к тем, кому разрешили оставить их детей. Иногда он разлучал мать с ребенком, просто чтобы показать свою власть!

— Что мы можем сделать? — еле слышно спросила Ямина.

— Я что-нибудь придумаю, — сказала Михри.

Но ее слова прозвучали не слишком убедительно, и Ямина в отчаянии подумала: «В самом худшем случае… всегда есть… Босфор!»

Глава 4

Лорд Кастльфорд вошел в кабинет, где за письменным столом, заваленном бумагами, сидел посол.

Великий Эльчи поднял взгляд и, увидев посетителя, одарил лорда Кастльфорда самой обаятельной в дипломатическом мире улыбкой.

— Оно пришло! — взволнованно произнес лорд Кастльфорд.

— Письмо? От лорда Пальмерстона?

— Да. В своем письме он просит меня отправиться в Афины, но недвусмысленно сообщает, что это лишь временное назначение.

— Он пообещал, что направит вас в Париж, — сказал лорд Стрэтфорд, — но, возможно, вам придется подождать год или два. Но даже несмотря на это, вы будете самым молодым послом в Европе.

Британское посольство в Париже было Меккой для всех начинающих дипломатов, и тот факт, что на эту должность рассматривали кандидатуру лорда Кастльфорда, был почти уникальным в анналах дипломатической истории.

Но он отлично зарекомендовал себя на всех постах, на которые назначался до нынешнего времени, а также в роли выполняющего иностранные миссии дипломата, и лорд Стрэтфорд был уверен, что его ученик не останется не замеченным министерством иностранных дел.

Во время своего последнего визита в Англию посол проинформировал лорда Пальмерстона о многочисленных мятежах, которые предотвратил молодой дипломат.

Великий Эльчи не мог не чувствовать невероятного удовлетворения от той мысли, что его ученик, следуя его собственным методам решения зарубежных проблем, во многом походил на него самого в молодости.

Лорд Кастльфорд положил, письмо от премьер-министра на стол послу. Тот внимательно прочел его, а затем сказал:

— Знайте, в Греции будет непросто.

— Вы всегда говорили мне, что Греция — это «непослушный ребенок» всей Европы, — ответил лорд Кастльфорд, — но поскольку вы были причастны к созданию Греческого королевства, то вы и несете ответственность!

— Прошлогодние проделки этого ребенка я никак не могу похвалить, — сказал лорд Стрэтфорд. — И уж конечно, не поведение греческого короля.

— По всей видимости, его величество разочаровал вас, — заметил лорд Кастльфорд.

— Мы можем лишь осудить Грецию за то, что она поддерживает Россию в войне против объединенных сил, — ответил посол.

— Этого и следовало ожидать, — пробормотал себе под нос лорд Кастльфорд. — Греки и русские исповедуют одну и туже религию. И конечно же, Греция триста лет, до 1829 года, находилась под жестоким турецким игом. А у королевы, хоть она и дочь великого герцога Ольденбургского, в жилах течет и русская кровь.

— Это не извиняет короля Оттона за то, что он выбрал момент, когда мы ведем войну, чтобы попросить поддержки в попытке расширить греческую территорию.

Голос лорда Стрэтфорда стал резким, когда он продолжил:

— До нынешнего момента между Грецией и Турцией не было крупных нарушений перемирия в течение двадцати пяти лет, если не считать некоторых приграничных инцидентов в 1847 году.

— И в прошлом году, когда они вторглись в Эпир и были разгромлены турками в Пете, — задумчиво произнес лорд Кастльфорд, — они потерпели поражение в Фессалии.

— Тем не менее мы поступили правильно, высадив британские и французские силы в Пирее и вынудив Грецию объявить о своем нейтралитете, — сказал лорд Стрэтфорд, — и мы будем держать там войска, чтобы границы Греции оставались неизменными.

— Полагаю, народ с радостью поддержал агрессивные настроения своего короля, — ответил лорд Кастльфорд с легким сарказмом в голосе.

— Они поддерживают его лишь тогда, когда он пытается совершить новые территориальные захваты. В своей стране его считают тираном, и народ переполнен негодованием, которое рано или поздно выльется в революцию, — пророчески произнес посол.

— Очевидно, именно это я и должен буду стараться предотвратить, — заметил лорд Кастльфорд, — по крайней мере, пока не закончится война.

— Война! — вздохнул лорд Стрэтфорд.

— Как там идут дела? — поинтересовался лорд Кастльфорд. — У вас есть какие-нибудь конкретные новости об осаде Севастополя?

— Я уверен — и буду невероятно удивлен, если окажусь не прав, — ответил посол, — что Севастополь падет в конце лета или в начале осени. Ну а пока солдаты по-прежнему погибают в сражениях, и, хотя условия в госпиталях теперь лучше, чем раньше, мы все также теряем большое количество людей; они умирают от дизентерии и плохого медицинского обслуживания.

— Я уверен, что мисс Найтингейл не согласится с вами в этом вопросе, — улыбнулся лорд Кастльфорд.

— Мисс Найтингейл творит чудеса! — ответил лорд Стрэтфорд. — Но ей трудно за несколько месяцев преодолеть предрассудки и зависть врачей, которые зачастую намеренно пытаются мешать ей работать.

— Не могу понять, почему вы считаете, что Севастополь вообще падет? — спросил лорд Кастльфорд, следуя ходу своих мыслей. — Несмотря на непрекращающийся обстрел артиллерией, я склоняюсь к тому, что русские правы, говоря о неприступности этого города.

— В конце концов он все равно падет, — без дальнейших объяснений уверенно заявил лорд Стрэтфорд. — Похоже, как обычно, Наполеон III вмешивается и мешает турецким войскам, которые могут великолепно сражаться в одиночку.

Лорд Кастльфорд слегка улыбнулся, услышав теплую нотку в голосе посла.

Его пристрастность и любовь к туркам были известны всем. Посол единолично произвел реформу в Оттоманской империи. Исключительно благодаря его стараниям этой реформой восхищалась вся Европа.

Но теперь Великий Эльчи забыл своих турецких друзей в своем желании помочь лорду Кастльфорду. Он, несомненно, займет один из самых ответственных дипломатических постов, на которые кто-либо когда-либо назначался.

— Королю Отгону недостает необходимых для настоящего правителя умственных качеств и черт характера, — медленно произнес он. — Однажды я ему сказал: «Греческий трон скорее напоминает театральную декорацию».

— Он не обиделся на вас за эти слова? — поинтересовался лорд Кастльфорд.

— Вряд ли, — ответил посол. — Да и в любом случае он не мог позволить себе ссориться со мной. Сами греки устроили мне бурную встречу, а король, как бы он ни симпатизировал России, боится обидеть Англию.

— Я всегда слышал, что его величество — очень привлекательный мужчина, — сказал лорд Кастльфорд.

— Несомненно, если дело касается прекрасного пола, — согласился лорд Стрэтфорд. — Когда он стал королем Эллинского государства, у него была неотразимая внешность и обаяние истинного баварца. Но он обладал также и их склонностью приударять за дамами и любил, когда дамы дарили его благосклонностью.

— Я слышал, что у него было немало любовных интрижек, — сказал лорд Кастльфорд, — в том числе и со скандально известной леди Элленборо.

Лорд Стрэтфорд рассмеялся.

— Чем меньше говорить об этом, тем лучше! Леди Элленборо произвела настоящий фурор в Афинах после того, как не только вступила в любовную связь с королем, но также и, выйдя замуж за адъютанта его величества, увлеклась одним албанским генералом, который попал в Афины из своего горного логова и вскоре стал притчей во языцех при королевском дворе!

— Я также считал — хотя, может быть, это и неправда, — сказал лорд Кастльфорд, — что сама королева Амелия питала слабость к генералу Хаджи-Петросу.

— Думаю, что это правда, — ответил лорд Стрэтфорд, — но она не шла ни в какое сравнение с Джейн Элленборо — мужчины считали эту светловолосую, голубоглазую красавицу просто неотразимой.

Он взглянул на лорда Кастльфорда и подумал, что на его лице появилось несколько циничное выражение.

— Есть такие женщины, — сказал он, — но, наверное, в Англии они встречаются не так часто, как в других частях света. Джейн Элленборо, которую я знал еще совсем молодой, была порывистой, импульсивной, неисправимо романтичной и невероятно ветреной особой. И все же мужчины, которые менее опытны и циничны, чем вы Вернон, по уши влюблялись в нее.

— Вы пугаете меня! — сказал лорд Кастльфорд. — Я рад, что теперь леди Элленборо слишком стара и можно не опасаться ее чар. Да и вообще, она принадлежит к тому типу женщин, который меня совсем не привлекает.

Лорд Стрэтфорд откинулся в своем кресле. Его глаза весело сверкнули, когда он произнес:

— Вы очень самоуверенны, Вернон. Странно, что за все время ваших путешествий по всему миру я ни разу не слышал, чтобы скандал или даже сплетни коснулись вашего имени.

— Как вам известно, милорд, я обручен со своей карьерой, — ответил лорд Кастльфорд. — И хотя некоторых женщин я нахожу вполне забавными и привлекательными, я никогда не позволю ни одной из них помешать моим стремлениям или расстроить планы на будущее.

— Вы никогда не были влюблены? — удивился лорд Стрэтфорд.

— Никогда, если вы подразумеваете это сентиментальное состояние, когда мужчина больше не может сохранять ясность мыслей, когда он считает, что в мире не существует больше ничего, кроме чувств, которые на самом деле мимолётны.

На мгновение воцарилась тишина. Затем посол сказал:

— Это черта вашего характера, Вернон, которую я никогда ранее не замечал. У меня есть ощущение, что вам чего-то не хватает — чего-то такого, что важно для вашего развития как мужчины.

— Вы так говорите, словно у меня в этом отношении не все в порядке. Уверяю вас, мне очень приятно проводить время с прекрасным полом, и должен признать, иногда я не мог устоять перед чарами отдельных его представительниц.

Он весело улыбнулся лорду Стрэтфорду и сказал:

— Но я должен разочаровать вас, милорд, и сообщить, что еще ни одной женщине не удавалось сбить меня с избранного пути! Честно говоря, нет такой дамы, ради которой я мог бы пожертвовать своей карьерой.

— Возможно, в один прекрасный день… — осторожно начал лорд Стрэтфорд.

Лорд Кастльфорд перебил его:

— Я знаю, что вы собираетесь сказать, но решительно отвечаю «нет»! Некоторые мужчины самодостаточны, и я принадлежу к их числу. Женщина — это лишь игрушка.

Он умолк, а затем с вызовом продолжил:

— По-моему, султан абсолютно прав. Его игрушки заперты в шкафу, откуда достать их может только он, если ему вздумается поиграть. А когда он занят другими, более важными делами, то ему вообще нет нужды думать о них.

— Типично восточная манера, — заметил лорд Стрэтфорд.

— И вполне разумная, — ответил лорд Кастльфорд. — Только подумайте, насколько легче была бы наша задача, если бы леди Элленборо не закрутила роман с королем и не опозорила страну, сбежав с албанским генералом.

Он умолк, а затем продолжил:

— Разве вам не кажется, что с Парижем было бы легче поддерживать дипломатические отношения, если бы Наполеон III не был помешан на своих любовницах? Их бесчисленное множество, и каждая мешает ему выполнять государственные обязанности, делая его при этом уязвимым для общественного мнения.

На мгновение он взглянул на посла и спросил:

— Вы со мной не согласны?

— Я просто думаю, — ответил лорд Стрэтфорд, — что в глубине души вы либо истинный пуританин, либо ханжа.

— Ни тот и ни другой! — ответил лорд Кастльфорд. — Просто я очень практичный человек, который видит свой долг перед страной как прямую, ясную дорогу. Я не желаю задерживаться среди

цветов, что растут на обочине. Если я изредка останавливаюсь, чтобы сорвать какой-нибудь из них, я знаю, что он быстро завянет и не станет мешать моему продвижению вперед.

Он улыбнулся, увидев выражение лица посла, и продолжил:

— Женщины — это цветы жизни. Как только сорвешь такой цветок, потом ожидаешь, что он начнет вянуть и со временем совсем засохнет.

— Это просто невероятно! — воскликнул лорд Стрэтфорд. — Могу сказать честно. Вернон, вы меня просто шокируете. Я не ожидал увидеть в вас, моем самом любимом и талантливом ученике, такого циничного человека со столь упадническими взглядами.

— Клянусь вам, они вовсе не упаднические, — ответил лорд Кастльфорд. — Возможно, я и вправду немного циничен. Однозначно практичен. И абсолютно несентиментален.

— Афинянки очень красивы, — мягко произнес лорд Стрэтфорд.

— Я с удовольствием посмотрю на них! — ответил лорд Кастльфорд.

— А в Париже вы узнаете, что этот город полон соблазнительных красоток, которые всеми силами стараются привлечь к себе внимание.

— Здесь я с вами согласен, — сказал лорд Кастльфорд, — но в Париже нет притворства. Привлекательные женщины, о которых вы с такой теплотой отзываетесь, имеют свою цену. Вопрос лишь в том, какую из них вы можете себе позволить. Вы платите деньги за чувственные наслаждения, зная, что потом не будет никаких упреков, обвинений н, хуже того, слез!

На лице лорда Стрэтфорда появилось удивленное выражение. Он понял, почему лорд Кастльфорд, мужчина с такой приятной внешностью, так язвительно отзывался о женщинах.

Очевидно, ему до смерти надоели преследующие его женщины, которые были для него лишь кратковременным, мимолетным увлечением, но желающие сделать эти отношения более серьезными и постоянными.

Лорд Стрэтфорд помнил, что в молодости, когда он был таким же красавцем, как лорд Кастльфорд, с ним происходило то же самое.

Даже сейчас, подумал он, иногда какая-нибудь женщина, бывало, смотрела на него таким взглядом, который невозможно истолковать превратно, и было сложно выкрутиться из щекотливой ситуации, особенно когда рядом не было eгo супруги.

В то же время он не мог не думать о том, что лорд Кастльфорд слишком самоуверен. Ему пойдет на пользу в кого-нибудь влюбиться и испытать сердечный жар, приступы отчаяния и агонию нерешительности, через которые прошло большинство мужчин в разные периоды своей жизни.

Но он был слишком опытным дипломатом и потому промолчал. Он просто сменил тему, заведя разговор о Греции, что представляло невероятный интерес для лорда Кастльфорда.


На следующий день, когда лорд Кастльфорд вернулся с верховой прогулки — это было его самым любимым времяпрепровождением, — его ожидала новость от лорда Стрэтфорда.

— Я узнал, что «Индия» отплывает отсюда послезавтра, — сказал он. — Она повезет солдат, которые получили серьезные ранения и не могут вернуться на фронт, но способны перенести дорогу домой.

— Этот корабль доставит меня в Афины? — поинтересовался лорд Кастльфорд.

— Именно об этом я и договорился, — ответил лорд Стрэтфорд. — Должен сказать, вам очень повезло, что на «Индии» нашлось место.

— Я слышал об этом судне.

— Лишь в начале этого года, — продолжал посол, — правительство осознало, что было глупо отправлять нашу кавалерию и артиллерию на парусных судах. Вследствие этого много лошадей оказывалось негодно для использования на войне. А армейское командование серьезно предупредило правительство о том, какие трудности пришлось перенести кавалерийским полкам.

— Им следовало бы понять это с самого начала, — сказал лорд Кастльфорд, — и принимать меры быстрее.

— Разве правительство когда-нибудь действует быстро? — с горечью спросил лорд Стрэтфорд. — Разве что когда они ожидают чудес от таких людей, как я! Я до сих пор с улыбкой вспоминаю, как герцог Ньюкаслский попросил меня достать тридцать тысяч пар резиновых сапог. Он, наверное, думал, что я за ночь куплю их на базаре!

Лорд Кастльфорд рассмеялся.

— Его светлость и вправду так подумал?

— А как же, — ответил лорд Стрэтфорд. — И был очень удивлен, что для меня это оказалось непростым заданием!

— Глупость армии приводит меня в ужас!

— Согласен, но подобные вещи нам не следует высказывать публично, — ответил лорд Стрэтфорд.

— Конечно же, не следует! — согласился лорд Кастльфорд. — Но вы рассказывали мне о корабле.

— Да, конечно. В начале этого года правительство приобрело два парохода, которые оказались слишком дорогими. «Индия», водоизмещением 34–38 тонн — самое большое и быстроходное судно.

— Кажется, это винтовой пароход.

— Верно, — согласился лорд Стрэтфорд, — и она совершила путешествие из Англии сюда за одиннадцать суток и девятнадцать часов, в то время как у «Тринадцати светлых драгунов» ушло почти восемь недель, чтобы одолеть это же расстояние под парусом.

— Значит, я поплыву в Грецию с комфортом, — улыбнулся лорд Кастльфорд.

— Я договорился, чтобы в вашем распоряжении была самая лучшая на борту каюта. Поскольку на корабле очень много народу, вряд ли вам дадут «люкс», но я уверен, что моя записка капитану обеспечит вам максимальный комфорт.

— Спасибо, — ответил лорд Кастльфорд. — Приятно осознавать, что я не приеду в Афины крайне утомленным после тяжелого и долгого путешествия на парусном судне.

— До отъезда, — перебил его лорд Стрэтфорд, — полагаю, для вас будет чрезвычайно важно встретиться с султаном.

Через некоторое время он добавил:

— Я собирался договориться об аудиенции пока вы здесь, но не понимал, насколько это срочно. Как вы знаете, очень важно, чтобы вы поддерживали мир между этими двумя государствами. Тот факт, что в прошлом году турки изгнали всех греков из Смирны и Константинополя, мягко говоря, не облегчил взаимоотношения.

— В этом были виноваты греки. Они затевали настоящие побоища! — сказал лорд Кастльфорд.

— Греки никогда не считают, что они в чем-то виноваты, — ответил посол, — и хотя их король — баварец, это одна из черт, которую он перенял у этой страны — своей «приемной дочери».

— От ваших слов я начинаю нервничать! — произнес лорд Кастльфорд таким тоном, что было ясно: он говорит не всерьез.

— Вы справитесь с этим заданием так же хорошо, как справлялись и со всеми прочими, — заверил его лорд Стрэтфорд. — Справитесь, при вашем уме, твердом характере и дипломатичности, ведь вы уже вызвали расположение к вам министерства иностранных дел.

— Надеюсь, вы правы!

Судя по тону лорда Кастльфорда, было понятно, что он невероятно самоуверен.

Лорд Стрэтфорд вздохнул, словно был отчасти разочарован чем-то таким, чего не мог выразить словами. Затем он взялся за перо.

— Я напишу и запрошу султана об аудиенции с вами, — сказал он. — Я знаю, что он захочет с вами встретиться. И личное знакомство с ним, я уверен, поможет вам в ваших взаимоотношениях с королем Отгоном.


Ямине было трудно спать в гареме. Она лежала без сна, обдумывая слова Михри о намерениях черного евнуха.

Ей с трудом верилось, что это правда, и все же она знала, что Михри не станет необоснованно ее запугивать.

Теперь, глядя по сторонам, она не могла не заметить, что Кизляр Ага часто поглядывал на нее, когда заходил в гарем.

Она пыталась держаться в тени, вести себя как можно более ненавязчиво, но все же чувствовала, что спрятаться невозможно. Что бы она ни делала, как бы себя ни вела, Ямина чувствовала, что за ней наблюдают.

Девушка знала, что Михри отчаянно пытается выяснить, что же все-таки замышляется, чтобы они не оказались застигнутыми врасплох.

Когда гаремлик — управляющая гаремом — приказала Ямине посетить первый урок искусства любви. Ямина не могла понять, было ли это приказание чем-то особым или же вполне обычным.

Здесь все приняли ее как сестру Михри, и поэтому в глазах гарема она не была обычной невольницей, которую привезли сюда, чтобы ублажать султана.

Но каждая новенькая должна была пройти курс обучения, проводимый старшими и опытными женщинами под руководством Султан Валидех.

Было бы невозможно обращаться с Яминой так, как со всеми остальными, и не вынуждать ее следовать принятым здесь правилами

Поэтому она сообщила Михри о том, что ей было приказано, и черкешенка в ужасе всплеснула руками.

— Нет! Нет! Этого не должно произойти! — воскликнула она.

— Но почему? — не поняла Ямина.

— Потому что вы придете в ужас!

— В ужас? — удивленно переспросила Ямина.

— Восточные представления о любви сильно отличаются от русских или черкесских.

Ямина взглянула на нее широко раскрытыми глазами. Михри продолжила:

— Поначалу я не могла поверить собственным ушам, но затем сказала себе, что, если хочу добиться хоть какой-то власти и положения в гареме, если собираюсь подняться от простой наложницы до кадин, тогда я должна изучать все, что изучают другие, и стараться быть лучше всех!

— Понимаю, — ответила Ямина.

— Мне отсюда никуда не деться, — сказала черкешенка. — Я здесь живу, это — моя жизнь. И теперь я благодарна, очень благодарна, что слушала все, чему меня обучали. Я понимаю, что это было важно с точки зрения турок.

Она умолкла, а затем порывисто добавила:

— Но вы, госпожа, совсем другая!

Ямина вздрогнула и прижала палец к губам.

— Осторожно! — прошептала она. — Я же твоя сестра!

— Вы — человек, которого я уважала и почитала с тех пор, как стала жить в вашем доме в Балаклаве, — сказала Михри. — Когда-нибудь, — продолжала она, — вы выйдете замуж за человека вашей крови. И тогда для вас будет неправильным, очень неправильным знать все уловки и соблазны, которые восточные мужчины вполне естественно ожидают от своих женщин.

— Настолько ли это важно? — спросила Ямина.

— Я знаю, что любая черкешенка сочтет это неправильным и, может быть, даже неприятным, — сказала Михри, — Так же, как и любая русская.

— Но я должна делать то, что мне говорят, — возразила Ямина.

— Возможно, в конечном итоге у вас не будет другого выхода, — ответила Михри. — Но пока

мы можем тянуть время. Когда вам нужно будет идти на урок, вы заболеете. Если вы считаете, что не сможете притвориться больной, чтобы обмануть гаремлик, тогда я могу дать вам немного опиума. От него вы почувствуете настоящую сонливость.

— Нет, нет, я уверена, что смогу притвориться, — заверила ее Ямина. — Но в конце концов они обязательно сообразят, что я хитрю.

— Мы не можем загадывать что-либо на далекое будущее, — сказала Михри. — Сегодня вечером, когда я буду с султаном, я выясню, кому он назначил аудиенцию. У меня есть одна идея, как помочь вам бежать, но пока она еще слишком неясная.

— Расскажи мне, — попросила Ямина, но Михри покачала головой.

— Это плохая примета — говорить о чем-то, что еще не произошло.

Ямина улыбнулась. Все обитательницы гарема были невероятно суеверными.

Больше всего женщинам нравилось, когда им предсказывали судьбу. Иногда черные евнухи ухитрялись доставлять в гарем гадалок, ожидая получить за это плату в виде драгоценных камней или чего-нибудь подобного.

Даже блеск бриллиантов меркнул по сравнению с предсказаниями гадалок, которые читали по линиям руки или раскладывали карты.

Если обитательнице гарема сообщали, что рано или поздно она привлечет внимание султана и станет кадин, она несколько недель ходила, светясь от счастья. Лишь со временем угасала надежда на то, что предсказание сбудется.

Женщины любили рассказывать истории о сбывшихся пророчествах.

Красавице Эми Дюбак де Ривери одна старая колдунья на Мартинике предсказала, что корабль, на котором она поплывет во Францию, будет захвачен корсарами, а саму ее захватят в плен и увезут в Сераль.

— Там, — продолжала старуха, — ты родишь сына, который будет царствовать во славе, но ступени к его трону обагрятся кровью его предшественника.

Ее предсказание в точности сбылось.

Поскольку Эми была необычайно красива, алжирские корсары оставили ее для своего правителя Баба Магомета Бен Османа. Тот же, как только увидел ее, сразу понял, что она станет достойным подарком самому султану.

В гареме с восторгом рассказывали, как Эми прибыла в Константинополь и упала в обморок, когда главный евнух встречал ее у Ворот Блаженства.

Поначалу она боролась со всеми в гареме, пытаясь противостоять ожидавшей ее судьбе.

Затем, поговорив с Кизляр Агой, который в то время был вполне разумным и гуманным человеком, она своим расчетливым французским умом поняла, что ее может ожидать блестящее будущее.

Она послушно прошла «академию любви» и в совершенстве овладела всеми искусствами обольщения, которых только мог потребовать царственный повелитель с его непомерными аппетитами. Все хотели рассказать Ямине, чем закончилась эта история.

Когда Эми Дюбак де Ривери привели к султану, она поняла, что он вовсе не «ужасный турок», а высокообразованный сладострастник.

Для него Эми казалась неземным существом. Светловолосая красавица с незаурядным умом вызывала у него искреннее восхищение.

Вскоре пророчество старой ведьмы начало сбываться.

Эми стали именовать Накш — Красавицей, и она заняла место главной фаворитки султана.

Когда у нее родился сын Махмуд, Эми стала главной фигурой в наследовании оттоманского трона. Когда умер старый султан, его племянник стал султаном Салимом III. В своем правлении он полагался на советы Эми.

Он питал страсть ко всему французскому, а власть Эми была практически неограниченной.

Но интриги и насилие в Серале скоро заявили о себе.

Султан Салим погиб, сражаясь вместе с Махмудом, сыном Эми, против тех, кто замышлял свергнуть его.

Но после его смерти султаном стал Махмуд, н Эми вновь оказалась у власти.

Много лет она отстаивала его интересы, направляла его политику и в конечном итоге стала одной из самых могущественных женщин за всю истории Оттоманской империи.

Будучи Султан Валидех, она обладала безграничной властью, и часто говорили, что Наполеону Бонапарту не удалось завоевать расположение Султана именно потому, что его ненавидела Эми.

Эми была двоюродной сестрой его бывшей жены, императрицы Жозефины, с которой она дружила, когда они жили на Мартинике.

На протяжении тридцати трех лет прелестная француженка жила в славе и почете.

В 1817 году, когда она была при смерти, в монастырь Св. Антуана в Пера позвали священника. Там он совершил последние таинства над неизвестной женщиной, и, когда она умерла, он отпустил все ее грехи.

Единственный свидетель этой сцены, бородатый мужчина, в слезах бросился на пол возле ее смертного одра.

Это был последователь Пророка, Повелитель Повелителей, султан Махмуд. Он жалобно взывал к Аллаху, скорбя о потере любимой матери.

Подобные истории помогали скоротать долгие часы в гареме, точно так же как гадание на картах или рассматривание хрустального шара приносили надежду на то, что судьба смилостивится и внимание султана переключится с Михри на других женщин.

Но Ямина поймала себя на том, что следит за черным евнухом, прислушивается к шепоту рабов и думает, не замышляет ли кто-то что-нибудь против нее, против Михри и против самого султана!

Страх всегда присутствовал здесь, как шипение змеи в траве, иногда такой неуловимый, что Ямине казалось, будто это плод ее воображения; иногда же — вполне ощутимый и леденящий душу, что было просто невозможно не дрожать.

— Что же мне делать? — вновь и вновь спрашивала Ямина.

По ночам она пыталась молиться, но почему-то Бог, который сопровождал ее всю жизнь, словно потерялся рядом с могуществом Аллаха, которому каждый правоверный мусульманин возносил молитву два раза вдень.

Жизнь шла своим чередом — неторопливая, подчиняющаяся определенному распорядку жизнь гарема, где каждый занимал предписанное ему место. Чтец Корана, главная нянька, надзиратель за банями и даже медники, садовники, плотники, штукатуры, резчики по дереву и телохранители, которые заходили в гарем, но строго соблюдали при этом все здешние правила.

По настоянию Михри Ямине удалось пропустить уроки искусства любви. Вначале она притворилась больной, на следующий день сказала, что ее вызвала к себе Михри — хотя, как предупредила ее черкешенка, этим предлогом можно было воспользоваться только один раз.

На третий день, как раз когда Ямина пыталась придумать, что же сказать гаремлик, ее позвали в комнату Михри.

Ямина сразу увидела, что икбал выглядит взволнованно и в то же время необычайно красиво.

Ее одежда была более роскошной, чем обычно, а этих бриллиантовых ожерелий и браслетов Ямина еще не видела.

— В чем дело? — спросила она, когда дверь закрылась и они остались одни.

Михри прижала палец к губам. Затем, взяв Ямину за руку, она повела ее к окну. В отличие от других комнат дворца здесь их разговор невозможно было подслушать.

Михри обняла Ямину и прошептала ей на ухо:

— У меня есть план вашего побега, но у нас очень мало времени!

— Что за план? — спросила Ямина, ощутив, что при мысли о побеге ее сердце бешено застучало в груди.

— Вначале вы должны переодеться, — сообщила Михри.

— Но зачем? — удивилась Ямина.

— Предоставьте все это мне, — еле дыша, произнесла черкешенка.

Она отошла от Ямины и громко хлопнула в ладоши.

Когда на ее зов прибежали рабыни, девушка гневно закричала:

— Вот, значит, как вы выполняете мои распоряжения? Вы дали моей сестре это тряпье? Она надевала эти вещи два — нет, три раза! Этим вы оскорбляете меня — икбал, любимицу великого падишаха!

Рабыни оцепенели от ужаса.

— Нет, нет, госпожа! Мы не хотели сделать ничего плохого! Ваша сестра сама выбрала для себя одеяния. Мы здесь ни при чем!

— Еще как при чем! — не унималась Михри. — Мне стыдно, так стыдно, что вы унижаете мою сестру своей неумелостью и никчемностью! Она должна сию же секунду переодеться! Принесите сюда сундук, который стоит в коридоре. В нем новая одежда, которую я заказала для себя, но теперь решила отдать своей сестре.

Смертельно перепуганные гневом своей госпожи, рабыни немедленно побежали исполнять приказ. Вернувшись, они принесли богато украшенный сундук, расписанный в восточном стиле, с золотыми замками и петлями.

Трясущимися пальцами они расстегнули энтари Ямины, которое показалось ей невероятно красивым, когда она впервые надела его. Но теперь из сундука рабыни достали куда более роскошную одежду — пожалуй, эти вещи могли сравниться лишь с теми, что носила сама Михри.

Полдюжины рук облачили Ямину в газовую сорочку, такую тонкую, что ее можно было бы продеть через золотое кольцо. Сорочка была с глубоким, до талии, декольте, оставлявшим грудь открытой.

Просторные шаровары стягивались у щиколоток расшитыми драгоценными камнями завязками, а алое шелковое энтари, также усыпанное самоцветами, застегивалось на жемчужные пуговицы. Рукава доставали чуть ли не до пола, а пояс был украшен жемчугом и аметистами.

В темные волосы Ямины рабыни вплели золотые цепочки с бриллиантами, надели на ее пальцы кольца, а на запястья — браслеты.

— Ну вот, теперь совсем другое дело! — сказала Михри, с сердитым видом наблюдавшая за работой женщин. — Можете идти, — продолжала она, — но только попробуйте позволить моей сестре вновь появиться в таком виде, и я прикажу выпороть вас так, что вы будете молить о пощаде!

Рабыни, дрожа от страха, молнией вылетели из комнаты.

Когда они исчезли из поля зрения, Михри на мгновение замерла, чтобы удостовериться, что никто не подслушивает под дверью. Затем она прошептала Ямине:

— Полезайте в сундук!

Ямина удивленно посмотрела на нее.

— Что… ты имеешь в виду? — спросила она.

— То, что сказала! Для вас это единственный способ бежать отсюда! Вчера вечером султан сказал мне, что сегодня утром он принимает гостей. Но вначале он хочет побыть со мной и потому встретится с ними позже, и отправит одного из них — я не расслышала его имени — на королевской ладье к кораблю, который пришвартован на Босфоре.

— И ты хочешь сказать… что я… отправлюсь с ним… в сундуке? — спросила Ямина.

— Другого выхода нет, — ответила Михри. — Но корабль английский!

Ямина взглянула на нее широко раскрытыми глазами.

Слово «английский» прозвучало для нее зловеще. И в то же время она знала, что в данный момент уж лучше стать пленницей англичан, чем отправиться в гарем черного евнуха.

После того как Михри сообщила ей о его намерениях, Ямина не тратила времени попусту. Другие женщины с готовностью рассказали ей о том, что происходит во владениях черного евнуха.

О криках, что слышались в ночной тьме, о женщинах, которые исчезали после того, как становилось известно, что Кизляр Ага разгневался на них, о побоях, пытках и истязаниях — настолько неприятных, что Ямина пыталась пропускать подробности мимо ушей.

Все услышанное лишь усилило ее страхи, и Ямина еще больше прониклась ужасом. В отчаянии Ямина решила, что, если черный евнух попросит султана отдать ее ему в качестве подарка, она покончит с собой.

Это будет вовсе не сложно сделать; в гареме всегда можно было найти множество способов свести счеты с жизнью. Но что-то молодое и неунывающее в ее душе восставало против мыслей о смерти.

Она хотела жить!

Раньше ей всегда казалось, что впереди ее ожидает бесконечное будущее, много-много лет жизни, и потому нет нужды спешить жить в настоящем; но теперь Ямина начала считать каждую минуту, словно она была последней.

В окна светило солнце, и Ямина тосковала по свободе, которую, как ей казалось, она уже больше никогда не сможет обрести.

Она вспомнила, как скакала по своему поместью в Балаклаве на одном из породистых скакунов, подаренных ей отцом. Она даже вспоминала о том, как ехала на коне в последний раз — с лордом Кастльфордом.

Он заботливо поддерживал ее своей сильной рукой. И хотя Ямина никогда не видела его раньше, она знала, что с ним была в безопасности.

Дело было даже не в том, что он увез ее от ужасов и опасностей базара. В его самоуверенности — хотя она и возмущала Ямину — было нечто такое, что вызывало у девушки чувство защищенности.

Интересно, подумала Ямина, что бы он сделал, если бы она позвала его, когда ее несли во дворец от пылающего дома. Ямина представляла его изумление, если бы она отдернула занавеси и приказала глухонемым рабам поставить свою ношу на землю.

Они бы не услышали ее, но Хамид подал бы им знак, чтобы они повиновались.

Она представила, как вышла бы из паланкина и направилась к сидящему на коне лорду Кастльфорду.

Она взглянула бы на него — такого импозантного и внушительного! Пусть он и англичанин, но все же она могла доверять ему, потому что он был истинным джентльменом.

«Спасите меня! Спасите меня!»

Она слышала, как произнесла эти слова — и все-таки не произнесла их тогда.

Ямина позволила доставить себя в гарем, но никогда не ожидала ничего столь ужасного, подобного тому, что могло произойти сейчас.

Она понимала, зачем понадобилась черному евнуху; понимала, почему он завидует Михри.

В то же время ей рассказывали, что среди рабынь у него имелись свои фаворитки. Это были женщины, которых он ласкал, которые каким-то непостижимым образом привлекали его, несмотря на то что он не был мужчиной в полном смысле этого слова.

Ямина задрожала от невыразимого отвращения; она знала, что для нее нет ничего ужаснее, чем остаться в гареме и чувствовать нависшую над ней опасность.

Но все же она была в нерешительности.

— Ты точно уверена, что тебе за это ничего не будет? Что тебя не накажут за мое исчезновение? — спросила она у Михри.

— Я уже об этом подумала, — ответила черкешенка. — Чуть позже сегодня вечером ваши туфли найдут у воды. Сахин сообщит, что он видел в саду какую-то фигуру, но когда дошел до моря, было уже слишком поздно.

— Сахин помогает тебе осуществлять твой план? — задала вопрос Ямина, хотя в этом не было никакой необходимости.

Она знала, что двое черкесов, оба из ее дома в Балаклаве, станут вместе содействовать ее побегу.

Просто невероятно, подумала Ямина, что они не забыли, как были счастливы в ее поместье, и что готовы подвергнуть риску свои жизни ради ее спасения.

Она обняла Михри и расцеловала ее в обе щеки.

— У меня просто нет слов, чтобы отблагодарить тебя, — сказала Ямина. — Могу лишь сказать, что, если мне удастся спастись, я всегда буду помнить о тебе. Я люблю тебя!

Она увидела, как на прекрасные голубые глаза Михри навернулись слезы. Затем черкешенка склонила голову и поцеловала обе руки Ямины.

— Да хранит вас Бог, госпожа, — произнесла она.

Затем, словно осознав, что времени осталось совсем мало, она чуть ли не силой затолкнула Ямину в расписной сундук.

На дне лежал отороченный мягким соболиным мехом кафтан. Когда Ямина свернулась калачиком внутри сундука, Михри начала забрасывать ее одеждой. Когда она оказалась с головой накрыта тончайшими шелками, атласом и кисеей, икбал с грохотом опустила крышку сундука и хлопнула в ладоши.

Когда вбежали рабыни, Михри подошла к двери туалетной комнаты и заговорила, словно обращаясь к находящейся там Ямине:

— Тебе нужно еще больше украшений.

Затем она сказала рабыням:

— Отнесите сундук назад Сахину. Я распорядилась, чтобы он принес с базара новую одежду. Даже эти вещи недостойны моей сестры! И если это не будет сделано немедленно, я пожалуюсь султану, и он накажет вас за то, что вы скверно выполняете свои обязанности!

Рабыни поспешно защелкнули замки сундука, и Ямина, сидя внутри, услышала чьи-то приближающиеся шаги и поняла, что они позвали глухонемых.

Именно они являлись в гареме носильщиками. Когда глухонемые подняли сундук, Ямина задумалась, не удивились ли они тому, что их ноша столь тяжела.

Затем она вспомнила, что они не могут ни говорить, ни слышать. Тем не менее у них было нечто вроде собственного языка жестов, посредством которого они могли общаться друг с другом.

Но, очевидно, они ничего не заподозрили, и Ямина поняла, что ее пронесли через комнату и через дверь. Она слышала, как Михри нарочито громко и сердито ругалась на рабынь, чтобы отвлечь их внимание.

Внутри сундука было темно, но Ямина вскоре обнаружила, что с каждой стороны были проделаны небольшие отверстия, чтобы пропускать не только воздух, но и свет.

Боясь шевельнуться, она все-таки прильнула к отверстию и увидела, что они направляются по узким коридорам и черным лестницам в боковой части дворца.

Когда они добрались до первого этажа Ямина увидела, что к носильщикам присоединился кто-то еще.

Через пару секунд Ямина поняла, что это Сахин, и сердце ее радостно забилось.

Она подумала, что глухонемые выйдут наружу, но вместо этого Сахин повел их прямо через дворец по узким коридорам. Прошло немало времени, прежде чем Ямина увидела яркий свет и поняла, что сейчас они вышли в сад.

Через отверстия пробивались теплые солнечные лучи, и вдруг что-то ярко блеснуло, чуть не ослепив Ямину. Она поняла, что это Босфор.

Она услышала голоса; сундук забрали из рук глухонемых, и, увидев мерцание позолоченных колонн. Ямине стало ясно, что она находится на королевской ладье.

Внезапно сундук с грохотом поставили вниз, и у Ямины от страха перехватило дыхание. Теперь она почувствовала, как лодка качается на волнах, и услышала бормотание гребцов, которые, подняв свои позолоченные весла, ждали сигнала к отплытию.

Чувствуя, что у нее онемело все тело. Ямина осторожно подвинулась, чтобы устроиться поудобнее. Шелковые одеяния, которыми завалила ее Михри, казались тяжелыми, но, боясь, что кто-нибудь откроет сундук. Ямина осмелилась лишь немного отодвинуть их в сторону.

Вряд ли кто-то собирался его открывать, но все же рисковать сейчас было бы просто безумием.

Ямина прекрасно понимала, что, если ее обнаружат и отправят обратно в гарем, не только она понесет суровое наказание, но пострадает и Михри — возможно, даже навсегда потеряет расположение султана. Сахин также мог поплатиться жизнью за содействие в побеге из гарема.

«Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы меня не обнаружили!» — взмолилась Ямина.

Может быть, у нее просто разыгралось воображение, но Ямина уже чувствовала — поскольку она уже выбралась из дворца, где все неустанно молились Аллаху, — что ее молитвы стали более пылкими. Теперь она вполне могла надеяться на то, что Бог наконец слышит ее.

— Помоги мне! Пожалуйста, помоги мне! — еле слышно прошептала она и в этот момент услышала английскую речь.

Поначалу она не могла разобрать слова; лишь по интонации Ямина поняла, что эти люди говорили по-английски.

Затем внезапно она вполне отчетливо услышала:

— Я желаю тебе счастливого пути, милый мальчик. По прибытии напиши мне подробное письмо обо всем, что увидишь. Ты знаешь, как мне будет интересно.

— Вам известно, что мне понадобится ваша помощь, — произнес другой голос, и Ямина затаила дыхание. Этот холодный, немного равнодушный тон нельзя было спутать ни с каким другим.

Она с трудом верила своим ушам, однако когда он заговорил вновь, Ямина точно знала, что это лорд Кастльфорд.

— Благодарю вас, милорд, не только за гостеприимство, но и за все, что вы сделали для меня.

— Береги себя.

Поскольку ответа не последовало, лорд Кастльфорд наверняка поднялся на ладью.

Ямина слышала, как он шагал по белой деревянной палубе. Затем она услышала голос Сахина.

— На борту вас ожидает подарок, ваше превосходительство! — полным уважения тоном произнес он.

— Подарок? — удивился лорд Кастльфорд.

— От самой любимой, самой почитаемой икбал, ваше превосходительство! Она желает вашей милости счастливого путешествия, но просит, чтобы вы держали ее подарок в своей каюте и не отправляли в трюм. Он очень ценный, ваше превосходительство, и обращаться с ним нужно чрезвычайно бережно.

— Вы передадите мою благодарность дарительнице такого подношения? — спросил лорд Кастльфорд. — И скажите достопочтенной госпоже, что ее желания будут исполнены.

— Ваше превосходительство очень любезны! Вот вам ключ.

Ямина представила, как Сахин низко кланяется, когда лодка отплыла от белых мраморных ступеней, а облаченные в белые одеяния и красные фески гребцы налегли на весла.

Она слышала, как волны тихо бились о корму, и как капитан отдавал приказы, и как лодка плыла все быстрее и быстрее. Ямина знала, что лорд Кастльфорд сядет на шелковый диван под купол из алого бархата, где обычно отдыхал сам султан.

Она подумала, что это не совсем типично для султана — предоставить свою лодку тому, кто не являлся королем или правителем, и поняла: он хотел оказать честь Великому Эльчи, обращаясь с его гостем по-царски.

Теперь она почувствовала, как морской ветер дует в отверстия сундука, и глубоко вдохнула свежий воздух. Сидя в сундуке, Ямина ощущала огромное напряжение и потому даже боялась дышать.

Здесь могли запросто поднять тревогу, заподозрив, что в расписном сундуке на английский корабль переправляется контрабандный товар.

Ямина точно знала, как будет выглядеть корабль, к которому они подплывали. Она часто видела, как такие корабли плыли по Босфору, везя английских солдат на войну с ее соотечественниками.

Новые корабли сочетали в себе как паруса, так и паровой двигатель, и у них было три мачты и короткая дымовая труба посередине. Конечно же, они были вовсе не так красивы, как старые парусники с высокими мачтами и причудливым такелажем.

Отец однажды взял с собой Ямину, когда его пригласили на один из черноморских пароходов.

Она узнала, что время парусов закончилось и человеческий ум принес в девятнадцатый век новые изобретения, от которых мир стал казаться еще более тесным, более близким, чем раньше.

Лодка двигалась по воде настолько быстро, насколько позволяли силы двадцати гребцов. Затем Ямина внезапно услышала резкую команду, и, хотя ей было ничего не видно, она поняла, что лодка приближается к пароходу.

Вновь раздались команды, и теперь уже она слышала, как где-то поблизости работают огромные корабельные машины. Через мгновение она услышала, как вначале подняли, а затем опустили весла, и догадалась, что с борта корабля спустили веревки, за которые должны уцепиться гребцы, чтобы остановить лодку.

Лорд Кастльфорд должен был подняться на корабль по веревочной лестнице. Она услышала его голос, спокойный и властный, когда лорд Кастльфорд обратился к капитану лодки.

— Спасибо, что доставили меня сюда.

Он произнес эти слова по-турецки, а капитан ответил:

— Для меня это было честью, ваше превосходительство. Позвольте пожелать вам счастливого плавания.

— Благодарю вас, — ответил лорд Кастльфорд.

Ямина была уверена, что он поставил ногу на нижнюю перекладину веревочной лестницы, и с ужасом подумала, что он наверняка забыл о своем подарке и она не попадет на корабль.

Затаив дыхание, девушка молилась, чтобы англичанин вспомнил про сундук. Затем она услышала, как он распорядился:

— Этот сундук поднимайте как можно осторожнее. В нем может находиться что-то хрупкое.

— Слушаюсь, ваше превосходительство!

Ямина ощутила, как сундук поднимают с палубы. Наверняка к нему были привязаны веревки, потому что сейчас сундук тащили вверх на корабль. Она почувствовала, как он несколько раз ударился о борт качающегося на волнах судна.

Затем сундук с грохотом опустили на палубу.

— Добро пожаловать на корабль, милорд! — услышала Ямина английскую речь.

Затем, прежде чем лорд Кастльфорд успел что-либо ответить, этот человек продолжал:

— Камердинер уже отнес к вам в каюту ваш остальной багаж, милорд. Вы желаете взять этот сундук с собой или отправить в трюм?

Возникла пауза — словно лорд Кастльфорд раздумывал, что ответить. Затем он произнес:

— Пусть его доставят в мою каюту.

— Хорошо, милорд. А теперь пройдите вот сюда — вас ожидает капитан.

Ямина осознала, что все это время сидела в сундуке затаив дыхание. И вот сейчас из ее груди вырвался вздох облегчения.

Теперь уже не важно, даже если кто-то услышал ее. Уже ничего не имеет значения! Она ускользнула из гарема!

Ей больше не нужно бояться черного евнуха!

От облегчения она чуть не потеряла сознание и еле слышно прошептала:

— Благодарю тебя… Боже! Благодарю!

Глава 5

— Надеюсь, вам здесь будет удобно, милорд!

Лорд Кастльфорд окинул взглядом предназначенную для него одноместную каюту.

Капитан, не переставая извиняться, объяснил, что было невозможно выделить для его светлости двухместную, потому что корабль был и так переполнен, и в каждой каюте размещалось по три-четыре человека.

Вместо этого ему выделили каюту, которая когда-то была гостиной одного из самых дорогих «люксов», когда «Индия» выполняла роль обычного пассажирского судна.

По размерам она не уступала двум-трём каютам, вместе взятым. В одном углу стояла огромная кровать на четырёх медных столбиках — подобным образом было меблировано все новейшее судно пароходной компании, самое быстроходное из всех. Поверх кровати на четырех стойках была натянута противомоскитная сетка. Все это сооружение напоминало галион, на котором вот-вот поднимут паруса.

Пол был застелен толстым ковром. Возле столика, привинченного к полу, стояли два мягких кресла. Кроме этого, имелось еще несколько предметов мебели.

Большие бортовые иллюминаторы были завешены шторами, но самой большой роскошью была ванная, в которую можно было войти прямо из каюты.

Лорд Кастльфорд улыбнулся.

— Думаю, меня это устраивает, — заявил он. — В конце концов, мне придется остаться на одну или две ночи.

— Я рад, что вы остались довольны, милорд! — отозвался Дженкинс.

Он посмотрел на лорда Кастльфорда, который в этот момент изучал убранство каюты, и на его худощавом лице появилось выражение легкого беспокойства.

Если его хозяин в чем-то испытывал неудобство, то Дженкинс всегда воспринимал это как личное оскорбление.

Он служил у лорда Кастльфорда вот уже восемь лет и всегда оказывал ему неоценимую помощь в поездках. Его светлость часто говорил, что половина его успеха на Востоке вызвана исключительно стараниями Дженкинса и его заботами о нем.

— Я договорился, милорд, — продолжал камердинер, — чтобы вы принимали пищу здесь, и уже переговорил с поваром, который благодарен мне за то, что я поручил ему готовить лично для вас.

Немного помолчав, Дженкинс добавил:

— Конечно же, я захватил с собой достаточное количество еды из посольства. Повар его превосходительства был сама любезность!

— Я уверен, что вы все основательно продумали, Дженкинс; — чуть скучающим тоном произнес лорд Кастльфорд. Он по достоинству оценил старания камердинера, но ему казалось скучным выслушивать долгие разъяснения о том, каким образом все было сделано.

— Вам сейчас что-нибудь нужно, милорд?

— Нет, благодарю вас, ничего, — ответил лорд Кастльфорд. — Прежде чем покинуть посольство, я успел перекусить в обществе его превосходительства. Это было довольно рано, но поскольку я отправился на верховую прогулку в семь часов утра, то к этому времени вполне проголодался и с удовольствием съел все, что мне было предложено.

— Прекрасно, милорд!

— Пожалуйста, принесите мне чай в четыре часа. А пока я немного поработаю с документами. Вижу, вам удалось достать для меня письменный стол.

— Да, милорд. Я распорядился, чтобы его подняли из трюма и доставили сюда. В трюме, к счастью, оказалось достаточно мебели.

— Спасибо вам, Дженкинс.

— Мне также удалось найти на этой палубе особое место для багажа вашей милости. Только вот не знаю, что вы прикажете мне делать с сундуком, который вы захватили с собой на корабль.

Лорд Кастльфорд огляделся по сторонам и увидел, что сундук поставили возле одной из стен, поэтому он и не заметил его, когда вошел в каюту.

— Может быть, отнести его к остальному багажу? — предложил Дженкинс.

— Нет, сначала я посмотрю, что в нем, — на мгновение задумавшись, ответил его хозяин. — Евнух, который дал мне ключ, сказал, что у сундука очень ценное содержимое.

Он нащупал в кармане золотой ключ, который вручил ему Сахин.

— Откройте сундук, Дженкинс. Я потом посмотрю, что в нем такое.

— Слушаюсь, милорд.

Отвернувшись, лорд Кастльфорд увидел лежащую на столе газету. Он взял ее, развернул и, обнаружив кое-что интересное, сел в кресло и принялся читать.

Пока он был у капитана, корабль уже отчалил и теперь двигался по водам Босфора. Он оставил позади крыши и шпили жилых домов, купола мечетей и дворцов города и выплывал в Мраморное море.

У лорда Кастльфорда это не вызывало особого интереса. Он уже видел это и раньше и поэтому сосредоточил свое внимание на газете. Хотя она была старой, лорд Кастльфорд узнал из нее кое-какие европейские новости, которые еще не успели дойти до британского посольства.

Дженкинс вышел из каюты, закрыв за собой дверь. Теперь был слышен звук лишь корабельных двигателей и крики чаек за бортом.

Внезапно лорд Кастльфорд насторожился, что-то привлекло его внимание. Он пока еще не понимал, что это было, не мог объяснить, почему его взгляд вдруг упал на стоявший у противоположной стены каюты сундук.

Дженкинс перед уходом отомкнул два замка и откинул крышку. Лорд Кастльфорд, сидевший в кресле, увидел, как зашевелился алый шелк и блеснуло что-то похожее на драгоценные камни. Он было решил, что ему подарили какое-то неведомое животное или птицу, но затем шелк поднялся, и через мгновение из-под него появилось женское лицо.

Лорд Кастльфорд изумленно посмотрел на сундук, думая о том, что это скорее всего плод его воображения.

Медленно, поскольку от неудобной позы у нее затекло все тело. Ямина выпрямилась и встала на ноги.

Она была в том же розовом одеянии, которое прекрасно гармонировало с ее нежно-белой кожей. Драгоценные камни на ее поясе сверкали в лучах проникавшего через иллюминаторы солнца.

Ямина медленно сняла чадру, и в ее волосах ярко сверкнули бриллианты.

Лорд Кастльфорд на мгновение словно оцепенел. Затем вскочил с кресла и воскликнул:

— Что вы здесь, черт побери, делаете?!

Он произнес эти слова так громко и с таким недовольством, что его голос эхом отлетел от стен каюты.

К своему собственному удивлению, он заговорил по-английски.

— Извините, для меня это был единственный способ убежать! — ответила ему Ямина на том же языке.

Лорд Кастльфорд приблизился к ней. Ямина по-прежнему стояла в сундуке. Блестящие шелковые и атласные ткани, которыми накрыла ее Михри, беспорядочной кучей лежали у ее ног.

— Я вас знаю! Я уже видел вас раньше! — сказал лорд Кастльфорд. — Вы — Ямина, девушка, которую я спас на базаре!

— Я польщена, ваша светлость, что вы запомнили меня!

— Но вы появились из султанского дворца!

Затем, словно впервые осознав, как она одета, лорд Кастльфорд оглядел ее с головы до ног, заметил чадру, которая по-прежнему покрывала ее плечи, и открытую до уровня талии сорочку из газовой ткани.

— Мне пришлось прятаться… во дворце, — тихо произнесла Ямина.

Она поняла, что лорд Кастльфорд не только удивился ее неожиданному появлению, но также и очень рассердился.

Его брови были гневно нахмурены, а в голосе звучали интонации, которых она не слышала во время их первой встречи.

— Чем раньше вы вернетесь туда, тем лучше! — резко бросил он. — Вы должны прекрасно понимать, что не можете оставаться на этом корабле вместе со мной в моей каюте!

— Я понимаю… это будет… очень сложно, — ответила Ямина. — Но у меня действительно… просто не было… другого выхода.

— Что вы делали во дворце? — требовательно осведомился он. — Да еще в таком виде?

— Я вам уже объяснила — я там пряталась!

— От чего и от кого? Когда я в прошлый раз видел вас, было непохоже, чтобы вы от кого-то прятались.

На мгновение в каюте повисла тишина. Слегка подняв голову и глядя ему в глаза. Ямина ответила:

— Я — русская!

— Боже праведный!

Лорд Кастльфорд повернулся, прошел через всю каюту и остановился возле стола, который Дженкинс поставил рядом с иллюминатором, с таким видом, будто собрался за него ухватиться.

Ямина замерла на месте. Она просто стояла, гладя на него, и через мгновение лорд Кастльфорд произнес:

— Русская! И теперь вы сообщаете мне, что сбежали от султана! Чего же, черт возьми, вы от меня хотите?! Чего ждете?!

Он замолчал, и поскольку Ямина в ответ не проронила ни слова, через некоторое время продолжил:

— Мне думается, что если я попрошу капитана, то он остановит корабль, и мы сможем высадить вас на турецкую землю!

— В таком случае, — последовал ответ, — я нисколько не сомневаюсь, что толпа сделает со мной то же самое, что и с тем моим соотечественником, которого мы видели на базаре. Меня постигнет такая же участь!

Немного помолчав, дипломат обернулся и сказал:

— А разве у нас есть выбор? Как, ради всех святых, я объясню ваше присутствие на борту этого корабля? Особенно если принять во внимание то, что здесь полно солдат, раненных в боях с вашими соотечественниками?

Ямина ничего не ответила, и через мгновение он добавил еще более сердито:

— Вы вовлекаете меня в крайне неприятную ситуацию: укрывательство подданной вражеского государства и, более того, женщины из султанского гарема, побег которой может иметь далеко идущие последствия!

— Вот поэтому будет лучше, — едва ли не шепотом произнесла Ямина, — если никто не узнает, что я здесь.

— Разве такое возможно? — парировал ее собеседник.

— Я слышала, что ваш камердинер говорил, будто вы собираетесь принимать пишу в каюте. Наверное, будет разумнее всего — если, конечно, вы полностью доверяете ему — посвятить его в тайну. Но больше никто на борту корабля не должен знать о моем присутствии здесь. Когда мы прибудем в Афины, меня можно будет отправить на берег вместе с вашим остальным багажом. Тогда меня уже больше никто никогда не увидит.

Лорд Кастльфорд промолчал,

— Боюсь, что мне также придется попросить у вас немного денег, — продолжала девушка. — Пока я не смогу продать часть моих драгоценностей, но, обещаю вам, я возмещу вам все ваши расходы на меня до последнего пенни.

В ее голосе прозвучала еле заметная ирония, и лорд Кастльфорд раздраженно ответил:

— Надо же, как вы все ловко продумали! Но, уверяю вас, я не желаю принимать участие в ваших бездумных, коварных замыслах! Как вы вообще себе это представляете — я, британский подданный, государственный деятель, прибуду в Афины и привезу с собой экзотическую гурию, которая на самом деле является подданной враждебной мне страны!

— Я готова признать, что если кто-нибудь узнает об этом, то объяснить будет сложно, — ответила Ямина. — Но я предлагаю сделать так, чтобы об этом не узнал никто.

— Вы действительно намереваетесь и далее оставаться в моей каюте? — недоверчиво спросил лорд Кастльфорд.

— А почему бы и нет? — вопросом на вопрос ответила Ямина. — Если вы боитесь, то можете запереть меня в сундук!

В ее голосе прозвучала такая язвительность, что лорд Кастльфорд разозлился еще сильнее.

— Все это крайне нелепо, абсурдно и неразумно! — решительно заявил он. — Кто поверит в мою невиновность, если в дипломатических кругах поползут слухи о том, что по дороге в Афины меня сопровождала женщина, прятавшаяся-в дорожном сундуке?

— Вот поэтому-то мы с вами и должны быть чрезвычайно осторожны, — согласилась Ямина.

— Мы?! Мы?! — воскликнул он. — Что же такого я сделал, чтобы оказаться в такой плачевной ситуации? А что скажет султан, когда узнает о вашем исчезновении?

Немного помолчав, он озабоченно добавил:

— Вас, конечно же, скоро хватятся, и будет нетрудно догадаться, каким образом вы убежали.

— Сахин, белый евнух, который дал вам ключ от сундука, и Михри, фаворитка султана — они оба черкесы и одно время служили в доме моего отца в Балаклаве. Они помогли мне, зная, что, если меня обнаружат в Константинополе, толпа просто разорвет меня на куски!

— Наверняка были и какие-то другие способы защитить вас! — резко заметил лорд Кастльфорд.

— Мы не могли придумать ничего другого, — ответила Ямина.

— Но вы говорили мне, что ухаживаете за своим больным отцом, — обвиняющим тоном произнес лорд Кастльфорд.

— Так оно и было, — ответила Ямина. — Но мой отец умер, а поскольку в городе начались обыски, мой слуга-турок, который прятал нас после побега из России, отвел меня к Михри.

— Звучит весьма убедительно, — усмехнулся лорд Кастльфорд. — Вы хотите, чтобы я поверил, что для вас это единственный предлог сопровождать меня в этом путешествии.

Ямина наконец выбралась из сундука и шагнула на пол.

— Вы на самом деле считаете, что у меня были какие-то другие мотивы, милорд? Уверяю вас, пока я не услышала ваш голос на пирсе, прежде чем вы сели в лодку, я понятия не имела о том, что у султана была встреча именно с вами.

— Какое странное совпадение! — воскликнул лорд Кастльфорд с издевкой в голосе.

— Если вы действительно верите, что я стала бы по собственной инициативе сопровождать врага моей страны на британском корабле, то вы явно не в своем уме!

Теперь не было ни малейшего сомнения в том, что Ямина не менее рассержена, чем он. Они с вызовом сверлили друг друга взглядами. В их глазах сверкало негодование. Лорд Кастльфорд недовольно поджал губы и надменно выпятил нижнюю челюсть.

— Я отправлю вас обратно! — недовольно произнес он.

— Вы не поступите так! Это вызовет скандал! — парировала Ямина. — Кроме того, если вы все же сумеете избавиться от меня, я в свое оправдание заявлю, что вы упросили меня бежать с вами!

— Именно это я и ожидал от вас услышать! Разве можно доверять женщине, да еще русской?!

Ямина опустилась в одно из кресел.

— Подобные заявления ни к чему не приведут, — спокойно произнесла она.

— Я сейчас думаю, может стоит пойти к капитану и рассказать ему правду? — ответил лорд Кастльфорд. — Он станет держать вас на корабле в качестве пленницы. Я уверен, что на борту найдется еще одна свободная каюта. А когда мы прибудем в Афины, он сможет посадить вас на пароход, который отвезет вас обратно в Константинополь.

— Почему бы тогда просто не сбросить меня в воду? — с вызовом спросила Ямина. — Или, еще лучше, не отдать меня на потеху солдатам? Большинство из них не видели женщину уже несколько месяцев. Я уверена, что они окажут мне более чем радушный прием!

— Это послужит вам уроком, если я именно так и поступлю! — парировал лорд Кастльфорд.

— Согласна, — обезоруживающе покорно произнесла девушка. — Я прекрасно понимаю, как это раздражает и беспокоит вашу милость. И хотя вы неприятны мне не меньше, чем я вам, уверяю вас: альтернатива этому поступку была настолько ужасна, что я уже приготовилась умереть, не желая принять ее.

— И что же это было? — полюбопытствовал ее собеседник.

— Кизляр Ага, черный евнух, намеревался взять меня в свой гарем.

Ямина заметила, что выражение лица лорда Кастльфорда мгновенно изменилось, и поняла, что ее слова привели его в шок.

— Не думайте, будто я поверю в то, что султан согласился бы на это!

— Я не была женщиной султана, — объяснила Ямина. — Его фаворитка Михри, ради которой он забыл всех остальных наложниц, укрыла меня в гареме, выдав за свою сестру. Я никогда не видела султана, а он ни разу не видел меня. Но поскольку черный евнух мечтает обрести власть над Михри, любимицей его повелителя, он собрался сделать меня одной из своих рабынь.

Лорд Кастльфорд прошел через всю каюту к противоположной стене.

— Это ваши проблемы! — сказал он. — Даже не думайте, что я стану принимать участие в чем-то столь сомнительном и провокационном с точки зрения моей профессиональной карьеры.

— Я вас понимаю, — ответила Ямина. — Вот поэтому я и предлагаю, чтобы никто не знал о моем присутствии в вашей каюте.

— Что же мне делать, как не согласиться на ваше предложение? — ответил лорд Кастльфорд.

— Ничего, — спокойно ответила Ямина.

— Если об этом вдруг станет известно, просто страшно представить себе, сколько поползет сплетен и слухов и какой возникнет скандал!

— А вот поэтому никто ничего и не должен знать! Это будет не слишком сложно.

— Сложно? Ну конечно же, это будет сложно! — возразил лорд Кастльфорд. — И, помимо всего прочего, в моей каюте вовсе не нужны женщины. Я надеялся побыть в одиночестве и спокойно поработать.

— Обещаю, что ни в коем случае не стану вам мешать!

Ямина огляделась по сторонам и через мгновение произнесла:

— Я предлагаю опустить противомоскитную сетку над кроватью. Тогда я смогу прятаться там, если вдруг кто-то неожиданно зайдет к вам.

— Это крайне маловероятно!

— Ваш слуга, — продолжила Ямина, — может постелить вам вполне удобную постель на полу.

— Благодарю покорно! — последовал язвительный ответ. — Вижу, вы все же решили позаботиться о моем комфорте!

Ямина улыбнулась. Ситуация, похоже, забавляла ее.

— Уверяю вас, большинство восточных кроватей, которые на самом деле представляют собой матрац на полу, намного удобнее, чем перины, столь привычные для европейцев. Но, если вам так хочется, вы можете спать на кровати, а я буду спать на полу.

— Вы рассуждаете так, словно мы с вами вместе устраиваемся в новом доме, — недовольно проворчал лорд Кастльфорд.

— Именно это нам и необходимо сделать на время нашего совместного пребывания на корабле, — ответила Ямина. — Когда мы окажемся в Афинах, меня спустят на берег вместе с вашим багажом. Как только мы благополучно доберемся до вашей резиденции, я моментально исчезну.

— До моей резиденции! — простонал лорд Кастльфорд. — Вы можете себе представить, как я буду выглядеть, я — будущий британский министр, прибыв в Афины с русской барышней в турецком наряде! И, уж если на то пошло, я считаю это одеяние крайне неприличным!

— В сундуке есть и другая одежда, но я сильно сомневаюсь, что там окажется платье с кринолином или модным корсажем, платье, которое застегивается на все пуговицы до самой шеи.

Подойдя к одному из иллюминаторов, будущий министр посмотрел на солнечные блики, игравшие на морских волнах. Он был настолько раздосадован словами девушки, что с его губ сорвался нечленораздельный звук ярости.

— Я на самом деле… очень сожалею! Я не хотела никому доставлять неприятностей!..

В голосе Ямины прозвучали умоляющие нотки, и мгновение спустя лорд Кастльфорд произнес:

— Я должен извиниться перед вами за грубость. Просто вы совершенно сбили меня с толку.

— Это вполне понятно, если принять во внимание, что на карту поставлена ваша карьера, — отозвалась девушка. — Но я обещаю, если вы мне поможете, то никто никогда не узнает о том, что я была здесь.

— Надеюсь, что все будет именно так, — произнес лорд Кастльфорд и посмотрел на нее.

Хотя он все еще был рассержен, ему пришлось признать, что стоявшая перед ним девушка была очень мила. Глаза на ее бледном лице казались огромными, а сверкающие бриллиантами темные волосы волнами ниспадали на плечи и почти достигали талии. У нее были алые, сочные губы, а ресницы слегка подкрашены, как у всех обитательниц гарема. Но это вовсе не казалось вызывающим, а лишь немного не гармонировало с идеальными чертами ее красивого лица и невинным, чистым взглядом.

— Вы очень молоды, — неожиданно произнес он.

— В следующем месяце мне исполняется девятнадцать.

— Вам, наверное, пришлось пережить немало неприятностей после того, как вы покинули свою родную страну.

Он умолк и спустя некоторое время спросил:

— Почему вы уехали из России?

— Мы с отцом находились в нашем загородном доме в Балаклаве, когда на нашу землю вторглись вражеские войска.

— Вам удалось бежать?

— Наш слуга-турок, которого вы видели со мной на базаре, помог нам сесть на военный корабль, везущий раненых в Скутари.

— Значит, вы прятались где-то неподалеку от того места, где я оставил вас в тот день.

— Это — бедняцкая часть города, там мало домов. Мы находились там в безопасности, пока власти не решили устроить обыск в домах.

— Я понимаю, в каком затруднительном положении вы оказались.

Лорд Кастльфорд прошел через всю каюту и сел в кресло напротив Ямины. Глядя ей в глаза, он произнес:

— Я проезжал верхом в той части города на следующий день после нашей встречи. Я думал, что, может быть, увижу вас снова.

— Я вас видела.

— Из вашего дома?

— Нет, меня пронесли мимо вас в паланкине, меня несли во дворец Долмабахчи.

Он удивленно посмотрел на нее, и Ямина поняла, что он не помнил паланкин, который несли глухонемые рабы.

— Там горел какой-то дом, — сказал он. — Я боялся, что это как-то связано с вами.

Она поняла: лорд Кастльфорд подумал, что пожар могли устроить те, кто охотился на шпионов. Их взгляды встретились, и Ямина спросила:

— Вы догадались о моей национальности?

— Не сразу, — признался он. — Но затем у меня возникли сомнения. Вы так разволновались, когда увидели, как толпа издевалась над тем человеком. Но я не мог сопоставить ваше имя с вашей внешностью или вашим акцентом.

Он умолк, но затем, улыбнувшись, произнес:

— Русским обычно хорошо даются иностранные языки.

— Я думала, — через мгновение ответила Ямина, — когда меня проносили мимо вас, что, может быть, следует позвать вас и попросить о помощи. Интересно, как бы вы поступили в таком случае?

— Честно говоря, не знаю! Я даже рад, что вы тогда не позвали меня. Но теперь я вынужден помочь вам. Я просто не могу ответить вам отказом.

— Я нисколько не сомневаюсь в том, что вам не слишком приятно оказаться в столь неловком, щекотливом положении.

— Я направляюсь в Афины, где вскоре займу пост британского министра. Сейчас не самое подходящее время для подобных житейских проблем. Такая проблема — если решить ее неосмотрительно и некорректно — может испортить всю мою карьеру.

— Я ни в коем случае не хочу доставить вам какие-либо неприятности.

— Никакие ваши слова или поступки не помогут, если вас обнаружат, — сказал лорд Кастльфорд. — Я не настолько глуп, чтобы не понимать, что очень многие мужчины могли бы позавидовать мне, но никто ни на мгновение не поверит, что я не приглашал вас к себе в каюту!

— Я понимаю это не хуже вас, — заверила его Ямина. — И именно поэтому мы должны быть чрезвычайно предусмотрительны. Наверное, будет лучше, если вы не станете говорить обо мне даже вашему камердинеру.

— Я доверяю Дженкинсу, как самому себе, — ответил лорд Кастльфорд. — Я всегда ему доверял. Ему обязательно нужно знать о вас, причем не только потому, что он будет приносить сюда пищу, но и потому, что ему придется готовить постель, на которой, как вы решили, я теперь буду спать.

Его речь снова приняла язвительную интонацию, и Ямина немного растерянно сказала:

— Я просто пытаюсь… смотреть на вещи практично. Наверное… было бы лучше… если бы я… утонула в водах Босфора. Тогда… не было бы никаких проблем со мной… ни для вас… ни для меня.

— Не говорите глупостей! — резко оборвал ее лорд Кастльфорд. — Война не будет длиться вечно. Когда наступит мир, вы сможете вернуться домой.

— Да, я вернусь в Россию, — согласилась Ямина. — Как знать, может быть, от нашего дома в Балаклаве хоть что-то осталось. Правда, я сама не особенно в это верю.

Ямина не сказала ему, как пугает ее будущее, будущее без отца и матери. У нее не осталось даже дома, куда она могла бы вернуться.

Она никогда не испытывала особой привязанности к родственникам. Подумав о том, что ей придется жить у своего дяди и двоюродных братьев, Ямина решила, что переедет к ним только в самом крайнем случае.

Как бы то ни было, будущее представлялось ей довольно смутным. Сильнее всего Ямину в эти минуты терзало безграничное одиночество.

Жизнь больше уже никогда не будет прежней без отца, без ее дружбы с ним, которая так много значила для них обоих в последние годы.

Наверняка все эти мысли были написаны у нее на лице, потому что в следующее мгновение лорд Кастльфорд сказал:

— Всегда трудно принимать решение, прежде чем в этом возникает необходимость. Давайте сейчас подумаем о том, как нам выпутаться из этой неприятной ситуации. Мы должны проявить достаточное благоразумие, чтобы не допустить никаких ошибок и чтобы нас, не дай Бог, не обнаружили вдвоем!

— Мой отец любил говорить, что нет ни одной проблемы, которую не мог бы решить человеческий разум, — ответила Ямина.

— Я с ним согласен, — ответил лорд Кастльфорд. — Вот поэтому мы обязаны все как следует обдумать. Нам нельзя рисковать, и, самое главное, нас не должны застать врасплох.

С этими словами он подошел к двери каюты и запер ее на засов.

— У стюардов есть дубликаты ключей, — пояснил он. — Они могут запросто войти в каюту в любой момент. Нам не следует забывать о том, что дверь всегда должна быть закрыта изнутри.

— Да, конечно, — согласилась с ним Ямина.

Она поднялась с кресла и подошла к иллюминатору, но посмотрела не на море, а куда-то вверх, словно заподозрив, что кто-то может увидеть их с верхней палубы.

— Думаю, что здесь мы находимся в безопасности, вдали от любопытных глаз, — улыбнулся лорд Кастльфорд.

— Очень на это надеюсь, — ответила Ямина. — Но матросы лазают по мачтам и могут случайно заглянуть в иллюминатор.

— Вряд ли, — возразил он. — Но все же мы должны разговаривать потише, иначе мне придется объяснять всем, что я разговариваю сам с собой!

— А это явный признак безумия!

— Признаюсь вам, я почувствовал, что начинаю сходить с ума. Я решил, что фаворитка султана подарила мне какое-то экзотическое животное или птицу.

— Мне остается лишь уповать на то, что моим спасителям удастся избежать неприятностей, — откликнулась Ямина.

— Вы говорили, что ваша сообщница — фаворитка султана.

— Да. Она черкешенка и отличается удивительной красотой, — объяснила Ямина. — Она была моей горничной в нашем доме в Балаклаве, а потом ее похитили люди султана.

Заметив, что лорд Кастльфорд заинтересовался, она продолжила свой рассказ:

— Белый евнух, тот самый, что говорил с вами и передал вам ключ, тоже служил в доме моего отца. Его тоже похитили, правда, это было девять лет тому назад. С тех пор он сильно изменился.

— Это вовсе не удивительно, — сказал лорд Кастльфорд. — Я просто в ужасе от подобной жестокости.

Ямина вздрогнула.

— Даже сейчас мне с трудом верится, что я спаслась. Гораздо лучше оказаться в плену у англичан, чем оставаться в гареме. С каждой проведенной там минутой мне становилось просто жутко.

— Думаю, что вы войдете в историю как одна из немногих женщин, которым удалось спастись бегством из султанского гарема, — заметил лорд Кастльфорд.

— Я находилась там на особом положении, — объяснила Ямина. — Хотя я и жила в гареме, но не являлась собственностью султана.

— Надеюсь, что поэтому вас не станут слишком усердно искать. Иначе рано или поздно кто-нибудь догадается, почему мне подарили такой роскошный сундук.

— Я уже думала об этом, — ответила Ямина. — Мне невыносимо думать о том, что Михри или Сахин подвергнутся наказанию из-за меня!

В ее голосе прозвучал неподдельный ужас.

— Забудьте об этом! — остановил ее лорд Кастльфорд. — Что толку казнить себя понапрасну! Что сделано, то сделано. Теперь наша главная задача состоит в том, чтобы никто не догадался о вашем присутствии на борту «Индии».

— Я это прекрасно понимаю!

— Мне все еще не верится в то, что я, сам того не желая, оказался в столь затруднительном положении. Не могу не думать о том, как бы повел себя в подобной ситуации его превосходительство посол.

— Я считаю, что он достойно повел бы себя, — произнесла Ямина. — Мой отец часто упоминал имя лорда Стрэтфорда и одобрял реформы, которые он старался провести в Оттоманской империи. Это имя, которое пользуется большим уважением на Востоке.

— Он удивительный, замечательный человек! — согласился ее собеседник. — В то же время он никогда не был замечен ни в каких скандалах, несмотря на то что он очень привлекательный мужчина.

— А вы? — спросила Ямина. — Вы оказывались когда-нибудь в затруднительных ситуациях по причине вашей внешности?

В ее голосе прозвучало откровенное ехидство, и лорд Кастльфорд резко ответил:

— Никогда! Я слишком ценю свою профессиональную карьеру, чтобы рисковать ею и своей репутацией.

Ямина улыбнулась.

— Вы заявляете это с такой уверенностью, — сказала она. — Наверное, из-за того, что вы столь праведны и совестливы, ваша жизнь и была такой скучной.

— Я сильно сомневаюсь, что обо мне можно сказать нечто подобное, случись кому-то заняться написанием моей биографии.

— Я не думала о вашей биографии, я думала о вас. Сколько приключений, милорд, заставляли ваше сердце биться чаще и вызывали у вас волнение — и вы даже переставали бояться последствий, угрожавших вашему доброму имени?

— Чувствую, что вы говорите не о ратных подвигах, а о любви, — сказал лорд Кастльфорд. — Так что позвольте сказать вам, что любовь не играет особенной роли в моей жизни. Я слишком занят более важными делами.

— Более важными? — удивилась Ямина.

— Намного более важными! — подтвердил лорд Кастльфорд. — Женщине, видимо, трудно это понять, но мужчина, если природа наделила его умом, самых главных целей в жизни достигает скорее мысленно, нежели физически.

— Это типично британская точка зрения, — ответила Ямина. — Большинство русских прислушиваются к зову своего сердца, и именно сердце указывает им путь к звездам. Чтобы чувствовать полноту жизни, человек должен испытывать вдохновение.

— Достижения британцев, особенно с начала столетия, красноречиво свидетельствуют сами за себя, — ответил лорд Кастльфорд. — И, позвольте мне сообщить вам, эти достижения принадлежат женщинам, которые использовали свой ум, не давая при этом волю эмоциям.

Ямина рассмеялась.

— Подобные доводы, конечно же, неопровержимы, милорд! И в то же время мы говорим о вас, а не о Британской империи. Я все же чувствую, что, несмотря на все ваши достижения… надеюсь, вы когда-нибудь расскажете мне о них… вы очень многого лишаете себя.

Лорд Кастльфорд вспомнил, что посол говорил ему примерно то же самое, и поскольку это вызвало у негр раздражение, он резко произнес:

— Уверяю вас, моя жизнь абсолютно меня устраивает. У меня нет ни малейшего желания эмоционально переживать опасные и трудные ситуации, подобные той, в которой я сейчас оказался!

— Будь я мужчиной, все было бы намного проще, верно? — спросила Ямина.

— Намного проще! — подтвердил он. — Я смог бы передать вас капитану корабля и устраниться от всех проблем.

— Возможно, он проявил бы большую гуманность, чем вы, — поддразнила его Ямина.

— Несомненно, он бы счел вас очень соблазнительной в этом маскарадном костюме. А ваша внешность также порадовала бы и других мужчин, которые, по вашим словам, несколько месяцев обходились без женщин!

Он хотел, чтобы его слова прозвучали язвительно, и ему это удалось. Но, увидев, как покраснела Ямина, лорд Кастльфорд испытал стыд от своего высказывания.

Он достал часы из жилетного кармана.

— Уже почти четыре часа, — сказал он. — Мой камердинер сейчас принесет чай. Пожалуй, нам следует придумать историю, которую мы расскажем ему.

Ямина отвернулась, а затем произнесла:

— Вы можете посчитать меня трусихой, но я предпочла бы, чтобы вы не говорили ему, что я русская. Почему бы вам не рассказать ему, что меня похитили и увезли в султанский гарем, а мои друзья, которые живут во дворце, помогли мне бежать оттуда?

Лорд Кастльфорд промолчал, и через мгновение Ямина добавила:

— Дело не в том, что я стыжусь своей национальности. Не думайте так! Я горжусь тем, что я русская!.. Но в то же время, когда корабль полон раненых солдат, трудно будет непредвзято относиться к человеку из враждебного государства!

— Должен признаться, что вы, пожалуй, правы, — согласился лорд Кастльфорд. — Я расскажу Дженкинсу предложенную вами историю, но пока я буду говорить с ним, вы лучше спрячьтесь.

— Я спрячусь в ванной, — согласилась Ямина. — Я не буду выходить до тех пор, пока вы меня не позовете.

С этими словами она подошла к сундуку и вытащила оттуда несколько одеяний, которыми накрыла ее Михра.

Она нашла среди них кафтан из парчи, в которой сверкали серебристые нити.

Взяв его, Ямина удалилась в ванную и закрыла за собой дверь. Как раз в этот момент лорд Кастльфорд услышал, как в замке поворачивается ключ, и отодвинул засов.

Вошел Дженкинс с подносом в руках, на котором стоял чайник, фарфоровая чашка и тарелочка с печеньем. Именно таким печеньем лорда Кастльфорда совсем недавно угощали в посольстве.

Когда камердинер поставил поднос на стол, его хозяин обратился к нему:

— Закройте дверь, Дженкинс. Я хочу вам кое-что сказать.

Когда тот подчинился, он, с трудом подбирая слова, произнес:

— У меня есть для вас сюрприз, Дженкинс.

— Неужели, милорд?

— Именно! В сундуке, который я привез из султанского дворца, не оказалось ожидаемого подарка. Там пряталась молодая девушка, для нее это было единственной возможностью бежать из гарема.

— Девушка, милорд?

Даже Дженкинс, обычно флегматичный, на этот раз очень удивился.

— Ее насильно увезли в гарем люди султана, — объяснил лорд Кастльфорд. — У нее просто не было другого выхода. Как вы понимаете, для меня это чрезвычайно щекотливая ситуация!

— Да, действительно, милорд. Что же ваша милость собирается делать?

— Я ничего не могу поделать, Дженкинс, кроме как отвезти эту юную даму в Афины, а затем каким-то образом переправить в нашу резиденцию.

Лорд Кастльфорд умолк, а затем медленно и внушительно произнес:

— Вы, Дженкинс, лучше, чем кто-либо другой, можете понять, какие у меня будут неприятности, если об этом узнают посторонние.

— Конечно, милорд.

— Случись это, будет бесполезно утверждать, что я к этому был совершенно непричастен. Никто не поверит, что я вовсе не содействовал бегству одной из женщин султана.

— Я вас понимаю, милорд.

— И поэтому, Дженкинс, вам придется помочь мне сохранить все это в тайне до прибытия в Афины.

— Хорошо, милорд.

— К счастью, я завтракаю, обедаю и ужинаю здесь, а вы прислуживаете мне, — продолжил лорд Кастльфорд. — Так что в каюту, я надеюсь, не будут заходить посторонние.

— Верно, милорд.

— Надеюсь, я могу рассчитывать на ваше благоразумие и содействие, — проговорил лорд Кастльфорд.

— Вы можете мне полностью доверять, милорд, — ответил Дженкинс.

— Если кто-нибудь будет излишне настойчиво просить вас пропустить его в мою каюту, — сказал лорд Кастльфорд, — мисс Ямина спрячется в сундук. Или в ванную, как, например, она сделала сейчас.

Дженкинс машинально поднял с пола шелковую косынку, выпавшую из сундука. Сложив косынку, камердинер снова положил ее в сундук.

— Это будет нетрудно, милорд, — через мгновение сказал он.

— Возникает вопрос относительно дополнительного, количества пищи.

Услышав это, Дженкинс хитро улыбнулся.

— Они просто подумают, что у вашей милости отменный аппетит! Что касается лишних чашек и тарелок, то не беспокойтесь и предоставьте это мне, милорд!

— Я уверен, что вы отлично со всем справитесь, — сказал лорд Кастльфорд.

Хотя Дженкинс, как правило, не проявлял ненужного любопытства, на этот раз он вопросительно посмотрел на кровать, и хозяин перехватил его взгляд.

— Опустите противомоскитную сетку, — распорядился он. — Мисс Ямина будет спать на кровати. А для меня принесите еще несколько подушек. Я буду спать на полу, как это принято на Востоке.

Лорд Кастльфорд подумал о том, что это предложение сделала Ямина, и ему пришлось едва ли не рабски следовать ее совету.

— Я позабочусь об этом, милорд, — заверил его Дженкинс. — Если ваша милость позволит, то я сейчас пойду и принесу еще одну чашку.

— Это не покажется странным окружающим? — поинтересовался его хозяин.

— Вовсе нет, милорд! Я скажу, что разбил ее. А когда никого не будет поблизости, я принесу еще несколько тарелок и столовых приборов. Так что на корабельной кухне мне не станут задавать никаких вопросов.

— Благодарю вас, Дженкинс, я всегда знал, что на вас можно положиться.

— Всегда рад быть полезным вашей милости.

Дженкинс с любопытством посмотрел на дверь ванной, затем вышел из каюты.

Лорд Кастльфорд ждал камердинера недолго — через несколько минут тот вернулся с чашкой, которую тут же поставил на поднос.

— Вам нужно что-нибудь еще, милорд? — спросил он.

— Нет, благодарю вас, вы свободны.

Когда камердинер снова вышел из каюты, он закрыл дверь на засов.

Это как будто послужило сигналом Ямине, и она в следующее мгновение вышла из ванной. Лорд Кастльфорд понял, что она слышала его разговор с камердинером.

Причудливый и довольно откровенный турецкий наряд Ямина сменила на синий кафтан, который удивительно шел ей. Воротничок и рукава были украшены жемчугом и бирюзой, полы кафтана также расшиты тонкими жемчужными нитями. Она не успела вынуть бриллианты из рассыпанных по плечам волос. Когда она подошла к лорду Кастльфорду, тому показалось, будто Ямина только что сошла с мозаичного изображения, сложенного руками персидских мастеров.

— Мне думается, что вы со всем прекрасно справились, — сказала она.

— Конечно. Я польщен вашим одобрением! — язвительно заметил ее собеседник.

Ямина улыбнулась и ответила:

— Вы все еще сердитесь на меня?

— Естественно! — ответил он. — Вообще-то сердиться — занятие утомительное, а дипломат всегда должен проявлять сдержанность.

— Вы были отнюдь не сдержанным, увидев, как я вылезаю из сундука.

— Вас это удивило?

— Не совсем, — ответила девушка. — Меня скорее даже порадовало, что я смутила ваше традиционное британское спокойствие и пробила броню отстраненного безразличия, которым славится ваша нация,

— Так вот, значит, как русские думают о нас?

— Конечно! — ответила Ямина. — Ничто не может заставить англичанина выйти из себя, потерять хладнокровие. Хотя, конечно же, исключением являются женщины! Только они способны стать причиной вашего беспокойства!

— Можете поздравить себя, что столь преуспели в этом!

— Именно этих слов я от вас и ожидала! Мне теперь стало гораздо спокойнее от того, что я теперь знаю, что вы за человек.

— Возможно, иногда стоит посмотреть на себя самого глазами врага, — ответил лорд Кастльфорд. — Хотя, должен признаться, гостеприимство, оказанное мне во время моего последнего путешествия в Россию, дало мне совсем другое представление о самом себе. Причем отличное от вашего.

— Русские — очень гостеприимный народ. Мы всегда очень учтивы с иностранцами, — заметила Ямина. — Теперь, когда мы находимся в состоянии войны с вами, вы сможете наконец узнать о себе всю правду.

— Вы на самом деле хотите, чтобы я сказал правду? — спросил лорд Кастльфорд.

— Нет, если это означает, что вы будете говорить еще более неприятные вещи, чем те, которые уже сказали, — ответила Ямина. — Мне будет трудно забыть, что вы назвали меня «экзотической гурией»!

Лорд Кастльфорд улыбнулся,

— Должен ли я сказать вам, что в данный момент вы нисколько не похожи на таковую гурию? — спросил он. — В подобном случае могу я рассчитывать на прощение?

— А я не слишком неприлично выгляжу?

— Мне действительно следует извиниться перед вами? — вопросом на вопрос ответил он.

— Не утруждайтесь, — успокоила его Ямина. — Важно не то, что говорят люди, а то, что они делают. Поэтому я невероятно благодарна вам за то, что вы не выдали меня капитану.

— Это был бы спорный вопрос: чьей пленницей вы могли бы стать — армии или флота.

— Но вместо этого, будучи вашей пленницей, я нахожусь в безопасности от всего, кроме ваших личных оскорблений!

Лорд Кастльфорд откинул назад голову и искренне рассмеялся.

— Я вижу, что язычок у вас острый, и вы в карман за словом не лезете, — сказал он. — Смею ли я предложить вам если не трубку мира, то хотя бы чашку чаю?

— Не откажусь, если вы только пообещаете не относиться ко мне предвзято, — сказала Ямина. — Признаюсь вам, мне действительно очень хочется есть и пить.

— Вы голодны? Не обедали?

— Боюсь, что я пропустила обед, а турецкий завтрак редко бывает плотным.

— Позвольте, я закажу для вас что-нибудь более сытное, чем это печенье?

Ямина отрицательно покачала головой:

— Я дождусь ужина. Надеюсь, что на корабле ужинают не слишком поздно.

— Я закажу обед пораньше, — предложил лорд Кастльфорд. — Кстати, мой камердинер сам замечательно готовит.

— Это мне стало ясно из вашего разговора с ним, когда вы только поднялись на корабль, — ответила Ямина. — Несомненно, вы путешествуете с комфортом, милорд!

— Я всегда считал, что незачем испытывать неудобства, когда имеется возможность их избежать, — заявил лорд Кастльфорд.

— Значит, вы вполне самостоятельный, волевой человек. Ваш камердинер умеет готовить и отлично прислуживает вам, так что вы вполне можете обходиться без жены, верно?

— Именно это я и сказал себе, — ответил лорд Кастльфорд. — У нас есть пословица: «Быстрее путешествует тот, кто путешествует в одиночку»,

— И вам очень хочется достичь своей цели? Какова же она? Возглавлять посольство в Париже?

Лорд Кастльфорд удивился ее проницательности, и Ямина, поняв это, улыбнулась.

— В Санкт-Петербурге мой отец водил знакомства со многими дипломатами из европейских государств, — сказала она. — Они всегда говорили так, будто Париж был для них чем-то вроде сказочного Эльдорадо, к которому они всегда так стремились.

— Несомненно, это — самый желанный пост, на который может назначить меня министерство иностранных дел, — ответил лорд Кастльфорд.

— Значит, Париж может стать вашим следующим назначением после Афин?

На мгновение он замешкался, словно не желая делиться с ней своими планами и намерениями, затем неохотно ответил:

— Я на это надеюсь.

— Стало быть, вы в этом почти полностью уверены! — настаивала Ямина. — Конечно, если вы до этого ничем не запятнаете свою репутацию, которой все же может серьезно повредить гурия, прячущаяся в вашем багаже!

— Я уже извинился за свои слова! — снова напомнил ей лорд Кастльфорд.

— А мне все еще немного обидно.

— Слова никогда не обижают, если они не соответствуют действительности.

— Вовсе нет, — возразила Ямина. — Именно это всегда так несправедливо в мире. Как раз неправда или, скорее, полуправда намного обиднее, чем откровенная ложь.

Девушка замолчала, а затем снова продолжила:

— Например, сколько бы вы ни знали о данных обстоятельствах, сколько бы я вам ни объясняла, вы все равно будете считать меня наложницей султана, женщиной из гарема, которая только и ждет того, чтобы ее турецкий повелитель обратил на нее внимание.

Лорд Кастльфорд улыбнулся:

— Когда вы только что прошлись по каюте, я подумал, что вы как будто сошли с персидской мозаики пятнадцатого века или же с персидской росписи по слоновой кости — столь бесценных и изысканных, что сам персидский шах ревниво охраняет их!

— Я польщена!

— Как вы вообще умудрились оказаться в такой ситуации, что остались одна во всем мире — без семьи, без родителей, без мужа, без тех, кто заботился бы о вас?

— Это было неизбежно, — ответила Ямина. — Поэтому в данный момент я благодарна вам за то, что вы, вольно или невольно, сейчас заботитесь обо мне!

Она слегка вздрогнула — отчасти взаправду, отчасти притворно — и добавила:

— Я нахожусь на вражеской территории, пью чай с врагом моей родной страны. И все-таки это даже и вполовину не так страшно, как в султанском гареме, когда я с ужасом каждую минуту ожидала появления черного евнуха!

Глава 6

Вздрогнув, Ямина проснулась, а затем с чувством облегчения вспомнила, что она больше уже не находится в гареме.

Она сейчас находится на борту «Индии», которая увозит ее прочь от всего того ужаса, который она совсем недавно пережила в Турции. Увозит в неведомое будущее, которое, кстати сказать, может оказаться даже еще страшнее настоящего.

Тем не менее в этом странном состоянии между сном и явью она сказала себе, что в данный момент ей ничто не угрожает.

Затем она поняла, что в каюте присутствует еще кто-то. На полу, на куче подушек, из которых Дженкинс соорудил ему постель, лежал лорд Кастльфорд.

Ямина была уверена, что ему вполне удобно, и, хотя он смотрел на это импровизированное ложе с некоторым пренебрежением, она не сомневалась, что ее спутник просто хотел к чему-то придраться, но на самом деле не испытывает особого неудобства.

Теперь, слыша шум корабельных двигателей и ощущая мягкое колыхание волн. Ямина подумала о том, как это странно — она спит в одной каюте с незнакомцем, который ненавидит ее так же, как и она его, и их разделяет лишь закрывающая ее кровать противомоскитная сетка.

Затем она спросила себя, происходит ли это во сне или на самом деле. Когда лорд Кастльфорд вышел из ванной, переодевшись к ужину, Ямина подумала, что, пожалуй, вряд ли найдется хотя бы один мужчина, который выглядел бы более элегантно.

Дженкинс накрыл стол, и поскольку море было спокойно, поставил посередине стола канделябр с тремя свечами.

Сначала в дополнительном освещении не было необходимости, но затем, когда ужин был окончен и оставалось подать на стол кофе, Дженкинс зажег свечи и задернул шторы на иллюминаторах, чтобы в каюту не падали лучи заходящего солнца.

Просто невероятно, подумала Ямина, что она весьма любезно поговорила с человеком, который совсем недавно гневно ругал ее и который был ее врагом не только из-за своей национальности, но и потому, что она невольно вторглась в его жизнь.

И все же она понимала, что лорд Кастльфорд совершает невероятные усилия, стараясь не обращать внимания на то неловкое положение, в котором они оказались. Он рассказывал ей о своих путешествиях, о своем последнем посещении Персии — что показалось ей чрезвычайно интересным — и о некоторых опасных ситуациях, в которых ему пришлось побывать за годы его дипломатической службы.

Ямина не сводила глаз с лица собеседника, когда он рассказывал ей о своих приключениях. Любой мужчина был бы польщен ее вниманием и непременно оценил бы то, как красиво она сейчас выглядит.

— Боюсь, что по крайней мере сегодня вечером, — сказала Ямина, когда они сели ужинать, — я не смогу переодеться во что-нибудь подходящее.

— Вы выглядите очень хорошо! — заверил ее лорд Кастльфорд.

Он словно почувствовал, что проявил излишнюю учтивость, и поспешно добавил:

— Уверен, что вы сами это прекрасно знаете.

Ямина бросила на него взгляд из-под своих длинных черных ресниц, глаза ее весело блеснули.

— Жалко портить такую замечательную речь, — заметила она, — причем чрезвычайно пространную для англичанина!

Ее сотрапезник улыбнулся.

— Насколько я понимаю, вы вознамерились выставить меня и моих соотечественников несносными людьми! — сказал он. — Как знать, может быть, в один прекрасный день мы очень удивим вас, причем тогда, когда вы этого совершенно не будете ожидать!

— Пока вы переодевались, я задумалась о том, каковы же вы в тот момент, когда остаетесь наедине с собой, — сказала Ямина. — У меня создалось впечатление, что вы всегда боитесь, как бы ваши слова окружающие не истолковали превратно или их кто-нибудь подслушал. Поэтому вы выбираете слова так же осторожно, как другие люди выбирают вина.

— Видимо, именно так и должен всегда поступать дипломат, — ответил лорд Кастльфорд.

— Вы, конечно же, считаете, что это некие обязательные ограничения, накладываемые на вас профессией? — поинтересовалась Ямина. — Вам никогда не хотелось вести себя свободно, раскованно, говорить то, что в данный момент приходит в голову, быть абсолютно естественным и совершенно недипломатичным?

— Меня учили сдерживать себя, — ответил лорд Кастльфорд. Затем, встретившись взглядом с Яминой, он снова рассмеялся. — Честно вам признаюсь — когда вы вылезли из сундука, то застали меня врасплох. Но все равно мне почему-то кажется, что если вы честны перед собой, то предпочтете, чтобы я сдерживал как свой язык, так и свой гнев.

— Я скажу вам, что думаю по этому поводу, тогда, когда мы с вами лучше узнаем друг друга, — ответила девушка.

Она подумала, что к концу ужина они с этим английским дипломатом на самом деле узнали друг друга немного ближе.

Раньше ей никогда не доводилось ужинать в обществе мужчины, разве что только с родным отцом.

Когда они с лордом Кастльфордом сели за стол, стоящий посередине каюты, Ямине показалось, будто они находятся вдвоем на необитаемом острове, а вокруг них плещут волны бурного моря.

Сейчас они оторваны от всего мира — два человека, которых случайно вместе свела судьба. И, как следствие, им не оставалось ничего иного, как изучать друг друга, словно каждый из них был островком неизведанной земли.

«У нас нет ни карт, ни компасов — ничего, кроме наших собственных инстинктов, которые говорят нам, что истинно, а что ложно», — сказала себе Ямина.

Сама того не замечая, она улыбнулась, и лорд Кастльфорд, заметив это, спросил:

— Признайтесь мне, что вас так забавляет?

— Меня забавляем мы — вы и я! — призналась Ямина. — Тот факт, что мы здесь вдвоем, не зная друг о друге ровным счетом ничего, но при этом наши отношения построены на предвзятости, поскольку наши государства находятся в состоянии войны.

— Теперь вижу, к чему вы клоните! — ответил он. — И поэтому война несправедлива, бессмысленна и примитивна!

Он посмотрел на Ямину и добавил:

— Когда я был в Санкт-Петербурге четыре года назад, меня принимал царь и многие ваши выдающиеся соотечественники. Мне было приятно думать, что многие из них стали моими добрыми друзьями. И все же, поскольку русский посол повел себя намеренно агрессивно и вынудил турок обороняться, я потерял доверие людей, дружбой с которыми дорожил всю жизнь.

— Если так подумать, то вся эта ситуация становится просто абсурдной, — согласилась девушка. — Но я уверена, что, когда война закончится, вы сможете снова приехать в Россию и восстановить пошатнувшиеся взаимоотношения.

— Трудно сказать, удастся ли это, — задумчиво произнес дипломат.

— Уверена, что удастся, — заверила его Ямина. — Возможно, на это уйдет какое-то время, но подобные вещи всегда случаются, когда человек оказывается вовлеченным в международные события.

— Нет, это случается, когда правительства используют силу вместо дипломатии.

— Значит, вы считаете себя сторонником мира?

— Несомненно! — последовал ответ.

Ямина приветственно подняла свой бокал.

— Тогда я поднимаю тост за ваше будущее! Потому что все женщины стремятся к миру и ненавидят войну!

Они продолжали беседовать, сидя за столом до тех пор, пока Дженкинс не пришел забрать чашки и тарелки. Он поставил на стол бокалы и графин с портвейном.

Они продолжали разговоры до тех пор, пока у Ямины не стали слипаться глаза и она не почувствовала, что с трудом сдерживает зевоту. Ей ужасно захотелось спать.

— Вы устали, — сказал, заметив ее состояние, лорд Кастльфорд. — Сегодня у вас был очень трудный день, вы пережили массу самых противоречивых эмоций. Самой главной, наверное, был страх.

Его слова заставили Ямину вспомнить о том, как ей было страшно в те минуты, когда ее выносили из гарема, о том ужасе, который она испытала, думая, что ее могут в любую секунду обнаружить. Она вспомнила, как боялась того, что английский дипломат мог забыть о своем подарке и ей не удастся оказаться на борту «Индии».

В данный момент, хотя ее прежние страхи куда-то улетучились, она все еще не могла прийти в себя.

— Ложитесь спать! — предложил ей лорд Кастльфорд.

Ямине показалось, что его голос прозвучал непривычно нежно.

— Я выйду на палубу, — добавил он, — и буду отсутствовать по меньшей мере час.

Ямина поднялась на ноги. Лорд Кастльфорд тоже встал.

Какое-то время они стояли, глядя друг на друга, и ей показалось, что даже несмотря на то что они молчали, их общение все же продолжалось.

— Спокойной ночи, Ямина!

Дипломат повернулся и вышел из каюты, осторожно прикрыв за собой дверь.

Девушка разделась и забралась в постель. Она думала, что ей будет трудно уснуть до его возвращения. Но когда лорд Кастльфорд вошел в каюту, она уже спала.

Однако, услышав, как корабль остановился и бросил якорь, Ямина проснулась. На мгновение ей стало страшно. Что же могло случиться? Чем вызвана неожиданная остановка? Самые разные мысли вихрем пронеслись в ее голове. Ямина резко села в постели.

Лорд Кастльфорд, видимо, услышал, что она проснулась, потому что он тоже зашевелился и сказал:

— Не волнуйтесь. Ямина, капитан сказал мне, что у нас запланирована остановка в Монте-Санто. Русский священник из знаменитого Афонского монастыря был ранен во время богослужения, которое он проводил для ваших солдат в Крыму! Его собираются высадить здесь — в Монте-Санто.

— Монте-Санто! — воскликнула Ямина. — Как жаль, что сейчас поздний вечер. Мне бы так хотелось посмотреть на это место днем! Говорят, что сама Дева Мария какое-то время находилась здесь. После этого в течение многих столетий ни одной женщине не дозволялось подниматься на Святую Гору.

— Возможно, это всего лишь легенда, в которую верят монахи, — сказал лорд Кастльфорд. — Но на самом деле пять лет назад лорд Стрэтфорд и его супруга посещали Монте-Санто и леди Стрэтфорд принимали в одном из тамошних монастырей.

— И вновь это было вмешательство женщины, произошедшее там, где оно меньше всего ожидалось, — весело заметила Ямина.

Лорд Кастльфорд, надев длинный халат, который Дженкинс оставил для него на кресле, подошел к иллюминатору и раздвинул шторы.

В следующее мгновение каюту залил лунный свет, и Ямина увидела силуэт своего спутника на фоне иллюминатора.

— Подойдите и посмотрите, — предложил он. — Тогда вы не будете сожалеть о том, что не видели Монте-Санто днем.

— Ой, мне так хочется это увидеть! — воскликнула Ямина.

Лорд Кастльфорд услышал, как Ямина зашевелилась за противомоскитной сеткой.

— Вы закроете глаза? — раздался ее голос.

— Зачем? — удивился он.

— Затем, — ответила девушка, — что очень трудно одеться, сидя на кровати. Будет гораздо легче, если я встану.

Через мгновение он спросил:

— Вы хотите сказать, что спите обнаженной?

— Вас это поражает? — спросила Ямина. — Если уж на то пошло, это просто потому, что моя подруга Михри собрала для меня дорогие, затейливые одеяния, расшитые жемчугом и драгоценными камнями. Я пыталась, когда легла спать в самой тонкой рубашке, но почувствовала себя принцессой из сказки, которой мешала горошина под двенадцатью перинами. Но только в моем случае это была не горошина, а множество жемчужин, лежать на которых очень больно!

— Я вовсе не жалуюсь, — сказал лорд Кастльфорд. — Я просто поинтересовался.

— Вы закрыли глаза?

— Я ничего не вижу, — последовал ответ.

Он услышал шорох — видимо Ямина поднялась с кровати. Затем машинально, даже не задумываясь, открыл глаза.

В лунном свете он увидел нечто столь совершенное и невероятно прекрасное, что ему показалось, словно он смотрит на древнегреческую богиню, сошедшую на землю, чтобы обольстить простого смертного.

Ямина продевала руки в рукава рубашки, которую держала высоко над головой. Она скользнула вниз, облегая ее тело.

Откинув назад темные волосы, Ямина прошла через всю каюту и приблизилась к лорду Кастльфорду.

В этот миг он понял, что на ней надета рубашка из газовой ткани, расшитая жемчугами, и крошечными бриллиантами. Когда на них падал лунный свет, то казалось, будто Ямина украшена маленькими яркими звездами.

Она подошла к иллюминатору, выглянула наружу и радостно вскрикнула. Впереди возвышалась огромная гора, на склонах которой росли гигантские каштаны, дубы и сосны.

Ямина также увидела белые стены православных монастырей, построенных еще в Средние века. Все это освещалось серебристым светом луны, придавая пейзажу неописуемую красоту.

— Как красиво! Красивее, чем я могла себе даже представить! — воскликнула Ямина, не в силах оторвать взгляда от острова. Море фосфоресцировало, волны бились о скалистые берега. Вершина Монте-Санто была словно окутана светящимся нимбом.

— Я никогда не забуду этого! — произнесла девушка и заметила, что лорд Кастльфорд смотрит не на остров, а на нее.

Ямина вопрошающе посмотрела на него и словно оцепенела под его взглядом.

Какое-то мгновение они стояли, глядя друг на друга. Лорд Кастльфорд не сводил глаз с ее ниспадающих на плечи темных волос, роскошного свободного одеяния, не скрывавшего округлостей ее груди, ее изящной шеи, как будто высеченной из белого мрамора.

И он, и она стояли неподвижно, словно статуи. Ямина чуть приоткрыла рот, ей стало трудно дышать.

Внезапно тишину нарушил голос лорда Кастльфорда, резкий, как удар хлыста.

— Ради Бога, не смотрите на меня так!

С этими словами он протянул к ней руки и порывисто обнял Ямину. Ей показалось, будто ее сжали в тисках.

Затем он прижался к ее губам своими губами — твердыми и почти жестокими в своей настойчивости.

Какое-то мгновение Ямина не чувствовала ничего, кроме боли. Она подсознательно понимала, что должна сопротивляться, но была не в силах даже слегка пошевелиться.

Затем на нее нахлынуло какое-то странное чувство, которого она никогда не испытывала раньше. Оно охватило все ее существо, и ей стало ясно, что его поцелуй вовсе не жестокий, а требовательный, устоять перед которым просто невозможно.

Она почувствовала, что полностью подчинилась его воле; испытала нечто такое, в чем сознание не принимало участия, а лишь приказывало ей сдаться, уступить ему.

Он обнял ее еще крепче. Его губы стали мягкими, даже нежными, в то же время оставаясь такими же властными и требовательными.

За ужином Ямина думала о том, что они напоминают двух людей, оставшихся вдвоем на необитаемом острове. Теперь же они стали единственными людьми во всей Вселенной, где не существовало больше ничего, кроме них самих. Она подумала, что, наверное, подобные ощущения испытывают боги — обитатели Олимпа и что это именно и есть неземное блаженство.

Ямина не могла даже пошевелиться. Ей было трудно дышать, но все ее тело отвечало на его властный, восхитительный поцелуй. Она чувствовала биение его сердца, а их тела были так тесно прижаты друг к другу, что ей казалось, будто они слились воедино.

Затем, издав звук, который был не то восклицанием, не то стоном, лорд Кастльфорд порывисто оттолкнул ее от себя.

— Возвращайтесь в постель, пока я еще способен оторваться от вас! — охрипшим голосом приказал он.

Ямина едва не упала на пол, а лорд Кастльфорд вышел из каюты и громко захлопнул за собой дверь.

Ямина стояла, окутанная серебристым лунным светом, и ей казалось, словно в каюту, пробив потолок, упало пушечное ядро и все вокруг перевернулось с ног на голову.

На мгновение она даже не могла думать, ощущая лишь невыразимое блаженство, которым наполнилось ее тело, когда лорд Кастльфорд держал ее в своих объятиях.

Ямина не могла объяснить это чувство даже самой себе. Она просто ощущала как колотится сердце у нее в груди, как болят губы от его настойчивого поцелуя, как все ее тело трепещет от неизведанных доселе ощущений.

Она повернулась к иллюминатору и прижалась щекой к прохладному стеклу, зачарованно любуясь красотой Святой Горы.

Пейзаж вызывал чувство умиротворенного спокойствия, но это не помогло успокоить ту неистовую бурю, что бушевала в душе Ямины.

Лорд Кастльфорд разбудил в ней новые, непонятные эмоции, и теперь ее тело словно горело странным огнем.

Этот огонь казался частью лунного света, такой нежный и человечный, словно он подчеркивал окружающую красоту.

Ямина понимала, что он может вернуться и рассердиться, увидев, что она не повиновалась. Поэтому она задернула занавеску над иллюминатором, ослепительная красота луны исчезла. Затем, пройдя через каюту, девушка скользнула под противомоскитную сетку.

Она сбросила расшитую рубашку, натянула на себя простыни и закрыла глаза.

Ямина знала, что заснуть будет невозможно. Она чувствовала, что дрожит от макушки до пяток, и во всем ее теле разгорается огонь, который разбудил в ней лорд Кастльфорд.

Она не могла определить свое отношение к нему. Он перестал быть тем мужчиной, с которым она разговаривала за ужином или который ругался на нее за то, что косвенно оказался причастен к ее побегу.

Теперь он был едва ли не богом, который вошел в ее жизнь и стал частью ее самой.

Именно об этом она мечтала, тосковала об этом, сама того не осознавая. Ямина знала, что это чувство где-то поджидает ее, нужно лишь его отыскать.

Она не понимала этого раньше, но теперь это было начертано огненными буквами в ее сердце. Это была любовь!


Лорд Кастльфорд вернулся в свою каюту только на рассвете.

Он ступал очень тихо, и Ямина знала: он думает, что она спит. Не раздеваясь, лорд Кастльфорд лег на импровизированную кровать из подушек. Прошло немало времени, и Ямине показалось, что он уснул, однако она не могла сказать наверняка.

Все еще переполненная новыми эмоциями, Ямина думала о нем и наконец уснула. Через какое-то время она проснулась и услышала шум в ванной — там находился лорд Кастльфорд.

Он принимал ванну, и Ямина решила, что сейчас раннее утро и корабль плывет дальше.

Лорд Кастльфорд оделся без помощи своего камердинера, тихо прошел по каюте и вышел на палубу. Было еще темно. Ямина вновь осталась одна.

Она долго лежала, думая о случившемся, затем встала и направилась в ванную, чтобы переодеться.

Ей было нечего надеть, кроме энтари, в котором она вылезла из сундука и которое лорд Кастльфорд счел неприличной одеждой.

Единственное, во что она могла бы переодеться, — это бирюзовый бархатный кафтан, слишком теплый, отороченный мехом, на котором она сидела в сундуке. Было также несколько тончайших одеяний, вроде того, которое было на ней накануне вечером, расшитых бриллиантами и жемчугами.

Но поскольку у нее не было нательного белья, Ямина решила, что днем эти наряды будут выглядеть еще более неприлично, чем энтари. Поэтому она надела энтари и поискала в сундуке что-нибудь такое, чем можно было бы сколоть ворот газовой сорочки.

Именно глубокий, до талии, вырез сорочки шокировал лорда Кастльфорда.

К счастью, на маленькой круглой шапочке, которую она носила на голове, была брошь с жемчугом и топазами, гармонировавшая с застежкой на ее поясе.

Ямина сняла брошь с шапочки и заколола ворот сорочки. А чтобы придать себе еще более благопристойный вид, она собрала волосы на затылке. Соорудить прическу, не имея шпилек, было очень непросто, но Ямина нашла ленты, и в результате прическа получилась более скромной и подобающей истинной леди, чем распущенные по плечам волосы.

Она уже оделась, когда Дженкинс вошел в каюту и принес завтрак.

— Его милость приносит извинения, мисс, — сказал он, — и просит передать вам, что он приглашен на завтрак к капитану.

С этими словами камердинер застелил стол чистой скатертью и поставил поднос с кофе и закрытой тарелкой.

Ямина чувствовала, что она не сможет и маленького кусочка проглотить. У нее словно сдавило горло, когда она подумала о лорде Кастльфорде и о том, что произошло накануне вечером.

Но поскольку здесь был Дженкинс, она понимала, что будет очень невежливо даже не притронуться к еде, ведь он так старался. Ямина откусила маленький кусочек намазанного медом тоста.

— Вам не помешает, мисс, если я сейчас буду наводить порядок в каюте? — спросил камердинер.

— Конечно же, не помешает, — заверила его Ямина.

Дженкинс поднял подушки, на которых вчера спал лорд Кастльфорд, и Ямина увидела, что там был еще и матрас, который каким-то непостижимым образом удалось достать камердинеру.

Застелив кровать, Дженкинс спрятал под нее матрас; а лишние подушки закрыл противомоскитной сеткой.

— Это на тот случай, если кто-нибудь зайдет к его милости с визитом, мисс, — объяснил Дженкинс. — Лучше не вызывать никаких подозрений.

— Естественно! — согласилась Ямина.

— Я могу для вас еще что-нибудь сделать, мисс? — осведомился камердинер немного позже, после того как привел в порядок ванную.

— Нет, спасибо, — ответила она.

Ямина знала, что ожидает возвращения лорда Кастльфорда, но не была уверена, тревожится ли она, боится или с нетерпением ждет.

Ей было трудно определить свои чувства к нему, и все же через несколько часов, когда он вернулся, она точно знала, что произойдет.

Ямина стояла возле иллюминатора в надежде увидеть многочисленные острова Эгейского моря. Затем она услышала, как открылась дверь.

На мгновение Ямина словно окаменела.

Она знала, кто пришел, и услышала, как он закрыл дверь и запер засов. Затем Ямина медленно обернулась.

Лицо лорда Кастльфорда было освещено солнцем, а от его взгляда сердце в груди Ямины чуть не остановилось.

Он медленно прошел через каюту. Ямина ждала; ей показалось, что ее ожидание растянулось на целую вечность.

Лорд Кастльфорд подошел к ней. Некоторое время он стоял молча, затем произнес:

— Это правда! А я думал, мне это просто приснилось!

— Что правда? — спросила Ямина, глядя ему в глаза.

— Что ты прекраснее, чем я вообще мог себе представить!

Воцарилось молчание. Затем он тихо проговорил:

— Вчера вечером я подумал, что ты — богиня, но теперь я вижу, что все-таки ты человек.

Он вздохнул и добавил:

— Ямина, что случилось? Возможно ли, чтобы я испытывал такие чувства?

— Какие… чувства? — запинаясь, спросила Ямина.

Он не прикоснулся к ней, и все же, когда его взгляд задержался на ее губах, Ямине показалось, словно она ощутила вкус его поцелуя.

Через мгновение он ответил:

— Когда я был в Индии, однажды вечером, стоя на веранде бунгало в горах, я услышал песню.

Ямина не сводила глаз с лица лорда Кастльфорда, когда он продолжал:

— Я попросил одного из своих друзей перевести слова. Они оказались следующими:

Любить или нет — мы не более свободны в этом выборе, чем капля воды, которая не может подняться и покинуть море.

Он умолк. Затем Ямина спросила:

— То, что вы… чувствуете… это… любовь?

— Я не знаю, — признался лорд Кастльфорд. — Если это так, значит, я никогда раньше не был влюблен. Дальше в песне были следующие строки:

Я навсегда останусь рабом огня, который разжег во мне твой сладкий поцелуй.

С этими словами он медленно протянул руку и привлек Ямину к себе.

В этом движении не было той бурной настойчивости, с которой лорд Кастльфорд вчера заключил ее в свои объятия. Теперь же казалось, что он наслаждается каждым мгновением.

Затем, когда Ямина уткнулась головой в его плечо, лорд Кастльфорд потянулся к ее губам.

И вновь этот поцелуй был совсем не таким, как вечером, а нежным и ласковым, словно лорд Кастльфорд пытался завоевать ее доверие.

Лишь почувствовав, как внезапно в Ямине разгорается страсть, его губы вновь стали властными и требовательными.

Он целовал ее до тех пор, пока мир вокруг них не начал стремительно кружиться, и Ямина перестала замечать что-либо, кроме своего возлюбленного. Наконец он отпустил ее и немного дрожащим голосом произнес:

— Разве это вообще возможно? Как это могло случиться со мной? Я не знаю. Я впервые увидел тебя лишь несколько дней назад, а теперь в моей жизни не существует ничего, кроме тебя.

— И я… чувствую то же самое, — прошептала Ямина. — Но вы… правы… это невозможно! Мы не можем что-либо значить друг для друга!

— Что ты хочешь этим сказать? — резко спросил лорд Кастльфорд.

Затем он вновь поцеловал ее, почти сердито, требовательно и властно — как вчера вечером.

Все природные инстинкты Ямины проснулись.

Они крепко обнимали друг друга до тех пор, пока им не стало трудно выносить силу переполнявших их чувств. Ямина подняла руку и приложила ее к губам лорда Кастльфорда.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — пожалуйста… не вынуждайте меня испытывать такие чувства.

— Какие? — поинтересовался он.

Он понял, что Ямина хочет высвободиться из его объятий, и неохотно отпустил ее.

Она повернулась и подошла к иллюминатору; ей было трудно дышать. Ямине казалось, что солнце не только ослепило ее, но и пропитало все ее существо.

— Невозможно поверить что это… произошло… но все же это так! — произнесла она. — Но нам нужно… быть благоразумными.

— Благоразумными? — переспросил лорд Кастльфорд. — Что, по-твоему, мы должны делать?

— Мы ничего… не сможем… сделать, — ответила девушка. — Завтра мы прибудем в Афины… а потом… мы больше никогда… не увидим друг друга.

— Ты и вправду веришь, что это возможно? — спросил он.

— Это не только возможно, — сказала Ямина, — так должно быть… но нам не следует… сделать все еще хуже. Нам и так будет трудно сказать друг другу «до свидания».

— Трудно? — повторил он. Его голос прозвучал так, словно исходил из самых глубин его души.

Когда лорд Кастльфорд попытался снова обнять Ямину, она отстранилась и отошла в дальний угол каюты.

— Ты боишься меня? — спросил лорд Кастльфорд.

— Нет, не боюсь, — ответила Ямина, — но нет… это не совсем так… я боюсь и вас, и себя… нас обоих! Мы словно… вдруг попали в водоворот и теперь не знаем, как оттуда выбраться.

Лорд Кастльфорд приложил ладонь ко лбу.

— Еще вчера мне казалось, что я тебя ненавижу! — воскликнул он. — Но теперь мне кажется, что тогда я просто испугался, а не разозлился.

Ямина ничего не ответила, и через мгновение он продолжил:

— Твое лицо стояло у меня перед глазами с тех пор, как мы встретились на базаре. Я не переставал думать о тебе, вспоминая запах твоих духов. Казалось, этот запах навсегда остался на моем сюртуке. Мне очень хотелось увидеться с тобой снова.

— Значит, вы искали меня, — мягко произнесла Ямина.

— Я говорил себе, что просто оказал помощь девушке, которая попала в беду, — признался лорд Кастльфорд. — Но теперь я понимаю, что испытывал непреодолимое желание взглянуть на тебя, удостовериться в том, что ты действительно так прекрасна, какой запомнилась мне.

Он глубоко вздохнул, а затем добавил:

— Мне казалось, словно я чувствую в своих руках твое нежное тело, хотя вчера вечером оно оказалось еще нежнее и еще ближе ко мне.

Ямина беспомощно всплеснула руками.

— Как это… могло случиться? — спросила она. — Как мы можем… испытывать такие чувства? Ведь мы… враги.

— Ты и вправду веришь в это? — спросил лорд Кастльфорд.

Впервые за все это время на его лице появилась легкая улыбка, а по его интонации было понятно, что слова Ямины позабавили его.

— Если бы все враги вели себя как мы, дорогая моя, ни одна война не затянулась бы надолго.

— Это было подобно яркой вспышке, — торопливо произнесла Ямина. — Мы оба ощущали напряжение… оба были на грани. Мы должны постараться… забыть о том, что произошло. Но вам не следует… вновь прикасаться ко мне.

— Ты и вправду считаешь, что я когда-нибудь смогу это забыть? — спросил лорд Кастльфорд.

С этими словами он пересек каюту и подошел к ней.

Ямина не сводила с него глаз. Затем, когда между ними осталось расстояние в один шаг, лорд Кастльфорд нежно произнес:

— И ты на самом деле думаешь, что мы сможем оставаться здесь вдвоем? И чтобы я не прикасался к тебе?

Она ничего не ответила, лишь взглянула на него. Но лорд Кастльфорд знал, что она дрожит.

— Дорогая моя! — с невероятной нежностью в голосе произнес он. — Я влюблен! Я и не догадывался, что любовь именно такова, но теперь я не могу думать ни о чем, кроме тебя. Ты так нужна мне!

Он раскрыл объятия. Какое-то мгновение Ямина пыталась сопротивляться неудержимому желанию броситься в его объятия. Но эмоции одержали верх, и она, подойдя к лорду Кастльфорду, уткнулась лицом в его плечо.

Он обнял Ямину, поцеловал ее волосы, затем одной рукой потянулся к ленте, которой она так старательно завязала волосы.

Лорд Кастльфорд развязал волосы Ямины, и они роскошными волнами заструились по ее плечам.

Дотронувшись до ее волос, он ощутил их шелковистость. Затем взял Ямину за подбородок и приблизил ее лицо к своему, глядя ей в глаза.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Я еще никогда не произносил этих слов, но теперь мне хочется повторять их снова и снова. Я люблю тебя! Но ты еще не сказала о своих чувствах ко мне.

— И я тоже люблю вас! — прошептала Ямина. — Но это безнадежно… безумно… невозможно! А для вас вообще очень опасно!

— Опасно или нет — это мне решать!

— Вы должны быть благоразумны!

— Это благоразумно? — почти свирепо спросил лорд Кастльфорд.

Он поцеловал ее лоб, глаза, щеки, а затем жадно потянулся к ее губам.

Его поцелуй был неторопливым, но все же властным и требовательным.

Казалось, лорд Кастльфорд хотел, чтобы она отдала ему не только свое сердце, но и душу. Он словно желал полностью подчинить ее себе, чтобы она растворилась в нем, в его мыслях и чувствах.

Это была любовь… это была жизнь… неземной восторг, подобный ослепительному сиянию.


Прошло немало времени, прежде чем они наконец разомкнули свои объятия. Ямина, ощутив странную слабость в коленях, опустилась в кресло.

Глаза ее радостно блестели, а лицо просто светилось от счастья. Лорду Кастльфорду еще не доводилось видеть женщину, которая бы выглядела такой счастливой.

Затем, словно заставив себя вернуться с небес на землю. Ямина произнесла:

— Вы первым скажете, что мы не должны быть… рабами наших эмоций… что нам нужно… задуматься о том… что мы делаем.

Она вздохнула и добавила:

— Завтра мы прибудем в Афины. Мне придется… покинуть вас… Если я… буду влюблена в вас… больше, чем сейчас… я просто не переживу этого.

— Тогда зачем же об этом думать? — спросил лорд Кастльфорд.

— Потому что это неизбежно.

— Давай оставим все проблемы на завтра, — предложил он. — Сегодня в нашем распоряжении есть день и вечер, а завтра я постараюсь найти какое-нибудь решение.

— Правда? — спросила Ямина.

— Пока у меня нет никаких вариантов, но я непременно что-нибудь придумаю, — ответил лорд Кастльфорд. — Ну а сейчас я хочу думать только о тебе.

Он улыбнулся и добавил:

— Мне всегда казалось, что Амур никогда не сможет поразить меня своей стрелой. Еще два дня назад я говорил лорду Стрэтфорду, что никогда не окажусь в том сентиментальном состоянии, когда невозможно сохранять ясность ума, когда кажется, что не существует больше ничего, кроме чувств, которые на самом деле мимолетны.

— Значит, вы считаете, что наши чувства мимолетны? — спросила Ямина.

— Ты знаешь не хуже меня, что в наших чувствах нет ничего сентиментального или мимолетного. Это нечто такое, что ожидало нас от сотворения мира.

— Вы и вправду… в это верите?

— Я слишком долго жил на Востоке и потому стал верить в кисмет, или судьбу, — отозвался лорд Кастльфорд. — А ты, любимая, и есть моя судьба!

Его губы немного дрогнули, когда он добавил:

— Лорд Стрэтфорд и многие другие люди очень удивятся, узнав, что любовь наконец настигла и меня!

— Вы были настолько уверены в себе… считая, что можете всегда оставаться… хладнокровным и безразличным? — спросила Ямина.

— Я не знал, что мне предстоит встреча с тобой, — ответил лорд Кастльфорд.

Он посмотрел на нее и произнес.

— Если бы я посмотрел в хрустальный шар и увидел нас с тобой в данный момент — наверное, каждый инстинкт приказал бы мне как можно быстрее убегать в противоположном направлении.

Он увидел, как внезапно в глазах Ямины появилась боль, и поспешно добавил:

— Ты же знаешь, что это не так! Разве ты считаешь, что я добровольно отказался бы от того, что чувствую сейчас или вчера вечером?

— Что вы делали после того, как оставили меня одну в каюте? — поинтересовалась Ямина,

— Я шагал взад-вперед по палубе, — сказал лорд Кастльфорд, — уверяя себя в том, что это была лишь страсть, простое физическое влечение — ведь ты так красива.

— А… потом? — спросила Ямина, когда он умолк,

— Потом я понял, что это совсем другое чувство, — ответил лорд Кастльфорд. — Я знал, что ты предназначена быть моей, однажды и навсегда. Что никакие слова, никакие доводы не должны разлучить нас. Что нас связывает не только физическое притяжение, но и духовное.

— Вы действительно… так считаете? — задала вопрос Ямина.

— Конечно! — воскликнул лорд Кастльфорд. — И поэтому, моя дорогая, теперь я понимаю, что не смогу жить без тебя.

Ямина поднялась с кресла и вновь подошла к иллюминатору.

— Какой смысл говорить об этом? — сказала она. — Что мы знаем друг о друге? Как вы сами сказали, может быть, это просто физическое влечение, которое, подобно яркому пламени, внезапно разгорается между мужчиной и женщиной, но и столь же быстро гаснет.

— Значит, таково твое отношение ко мне?

Он не пошевелился, и все же Ямина чувствовала, что он стоит совсем близко от нее.

— Возможно… у женщин все обстоит… иначе, — запинаясь, произнесла она.

— Я спрашиваю тебя не о женщинах вообще, — сказал лорд Кастльфорд, — а о тебе в частности! Скажи мне, ты считаешь, что это чувство угаснет, как только мы расстанемся?

Ямина ничего не ответила, и потому лорд Кастльфорд продолжил:

— Именно таковы были мои чувства к другим женщинам. Я страстно желал их, но, как только достигал своей цели, тут же терял к ним интерес. Иногда наша, так сказать, связь, продолжалась, иногда же мы расставались сразу же, как только оказывались удовлетворены.

Его голос звучал немного язвительно. Ямина ничего не ответила.

— Значит, ты хочешь сказать, что чувствуешь ко мне лишь мимолетное влечение?

— Н-нет! — через мгновение ответила Ямина. — Это было бы святотатством — опошлить столь прекрасное, столь возвышенное чувство! Мне казалось, словно вы вознесли меня на вершину Олимпа. В тот момент мы были не людьми, а бессмертными богами! Это было… неземное… блаженство!

Лорд Кастльфорд поднялся из своего кресла и подошел к Ямине.

— Возлюбленная моя! — нежно произнес он. — И я чувствовал то же самое. Именно такой и должна быть любовь. Не спокойное, сентиментальное, слюнявое чувство, но нечто великое, бурное, как море, величественное, как гроза, всепоглощающее, как солнечный жар! Вот что, дорогая Ямина, я чувствую по отношению к тебе!

Она повернулась к нему. Обняв Ямину, лорд Кастльфорд понял, что она дрожит от восторга, который вызвали в ней его слова.

Он посмотрел ей в глаза.

— Я люблю тебя! — нежно произнес он. — И поэтому, моя милая, я знаю, что не могу жить без тебя. Мы должны быть вместе!

— Это… невозможно! — сказала Ямина. — Вам следует знать, что это… невозможно!

Он ничего не ответил, просто склонил голову и потянулся к ее губам. Они прильнули друг к другу, словно дети, которые чем-то напуганы и могут успокоиться лишь обнявшись.

Ямина обвила руками шею лорда Кастльфорда, а он все крепче и крепче прижимал ее к себе. Она словно стала неотъемлемой частью его существа, и разделить их было невозможно.

Затем за дверью раздался какой-то звук, и они поняли, что это Дженкинс несет им обед.

Они медленно разомкнули объятия.

Ямине показалось, словно их разрубили надвое мечом, и боль была невыносима.

«Как я могу… расстаться с ним? — спрашивала она себя. — О Боже… как я могу… покинуть его… и остаться в одиночестве?»

Глава 7

Дженкинс превзошел самого себя в своих стараниях приготовить им великолепный обед, а лорд Кастльфорд принес бутылку золотистого вина, которое на вкус оказалось легким и приятным.

Но Ямине было трудно думать о чем-либо, кроме сидящего напротив нее мужчины, зная, что, когда их глаза встречались. Земля словно прекращала вращаться вокруг своей оси.

Она сама удивлялась, что когда-то считала его отстраненным и безразличным.

Теперь она знала, что его переполняют эмоции, а в его голосе появилась новая глубина и теплота, которых не было раньше.

Ямина никогда не думала, что вообще можно испытывать такие чувства; теперь ей казалось, что только сейчас она начала жить.

Она мечтала о любви: в России любовь была неотъемлемой частью жизни; музыка, литература, философия и сами люди так или иначе испытывали на себе влияние любви.

Поскольку самой Ямине еще ни разу не довелось испытать это чувство, для нее любовь была подобно красивой картине, которая, однако, не вызывала никакого отклика в ее душе.

Теперь же все изменилось, теперь любовь заполнила все ее существо, и это оказалось совершенно иным, отличным оттого, чего она ожидала или представляла.

Она знала, что готова в буквальном смысле отдать свою жизнь за лорда Кастльфорда, если бы это было необходимо. Но проблема заключалась в том, что ей придется не умереть, а жить без него.

Обед подошел к концу, и Дженкинс, убрав со стола, оставил их наедине.

Ямина поднялась из-за стола и подошла к иллюминатору, чтобы открыть его.

Море было таким спокойным, что не было нужды держать иллюминатор закрытым, и теплые солнечные лучи залили каюту своим золотистым светом.

Воздух был напоен запахом цветов, а море меняло свои оттенки от изумрудно-зеленого до лазурно-голубого вокруг далеких островов.

Все это было необычайно красиво, и Ямина подумала, что мир вокруг нее изменился, стал светлее и ярче.

Ей казалось, словно в чистом божественном свете холмы в отдалении выглядели невероятно хрупкими, а в воздухе ощущалось какое-то неземное трепетание.

Ямина подумала, что, если они подплывут достаточно близко к одному из островов, которые навевают на мысли о греческой мифологии, она увидит олимпийских богинь — одну играющей на лире, другую — на флейте, а третью — на пастушьей дудочке.

Она почти слышала эту дивную музыку и все же знала, что музыка звучит у нее в душе, потому что она влюблена и потому что с ней лорд Кастльфорд.

Несколько минут он сидел, глядя на нее; солнечный свет обрамлял голову Ямины золотым нимбом, а безоблачное синее небо оттеняло ее утонченный профиль. Наконец он тихо произнес:

— Подойди ко мне. Ямина. Я хочу поговорить с тобой.

— Гораздо безопаснее, когда я стою не слишком близко к вам, — сказала она.

Нежно улыбнувшись, он ответил:

— Если этим ты хочешь сказать, что можешь убежать от меня, тогда ты сильно заблуждаешься!

— Я пытаюсь думать, — произнесла Ямина, — а это невозможно, когда я нахожусь рядом с вами.

— Тебе не нужно думать, — заверил ее лорд Кастльфорд. — Я уже все решил! Так что подойди сюда, как я попросил.

Ямина медленно повернулась и увидела, что он протягивает к ней руки. Не в силах противостоять своим чувствам, она бросилась в его объятия.

Лорд Кастльфорд рассмеялся от счастья и обнял Ямину. Ощутив, что она вся затрепетала, он произнес:

— Такая милая, такая неотразимая, такая желанная!

В его голосе слышалась неподдельная страсть. Ямина опустила глаза; ее черные ресницы гармонировали с молочной белизной кожи.

Он не поцеловал ее, лишь взглянул ей в лицо, крепко прижимая к себе.

— Ты готова услышать о моих планах, любимая? — спросил он.

— Вы же знаете, что я буду слушать все, что вы скажете мне, — ответила Ямина. — Но в то же время я не обещаю соглашаться с вашими планами, если окажется, что они каким-либо образом повредят вам.

— Это зависит от того, что ты понимаешь под словом «повредят»! — сказал лорд Кастльфорд. — Единственное, что может действительно навредить мне, — это если я потеряю тебя!

Она ничего не ответила, но лорд Кастльфорд понял, что она напряглась, и очень тихо произнес:

— Вот поэтому, моя дорогая, мы поженимся, как только я подам в отставку.

Ямина взглянула на него широко раскрытыми глазами.

— Нет! — воскликнула она. — Нет!

Она высвободилась из его объятий, отступила прочь и оперлась на спинку кресла, словно могла вот-вот упасть.

— Вы думаете, я позволю вам уйти в отставку? — спросила она. — Думаете, позволю жертвовать своей карьерой ради меня?

— Именно это я и собираюсь сделать, — ответил лорд Кастльфорд. В его голосе слышались властные нотки. — И мне не нужно твоего разрешения. Я хочу лишь знать, окажешь ли ты мне честь стать моей женой?

— Послушайте… пожалуйста, послушайте меня, — отчаянно взмолилась Ямина. — Как вы вообще можете думать о том, чтобы сделать шаг, который уничтожит все, ради чего вы работали, все, чему вы обучались все эти годы?

— Раньше я считал, что моя карьера — это самое главное в моей жизни, — сказал лорд Кастльфорд, — но ты показала мне, что я ошибался. До нынешнего момента я не знал, что такое счастье, Ямина. Ты считаешь, что я смогу добровольно отказаться от этого счастья?

— Жизнь вовсе не такая, — возразила Ямина. — Для меня любовь — это все. Вы — мой целый мир. Но для мужчины все совсем по-другому.

— Большинство мужчин считает, что счастье — в их работе, — ответил лорд Кастльфорд. — Так казалось и мне до встречи с тобой. Теперь я знаю, что работа, и успех, и слава, которую можно достигнуть, — лишь бледные тени счастья, что приносит с собой любовь.

— Но, предположим, вы отказались от всего ради меня, — сказала Ямина. — А потом, если бы вы поняли, что этого недостаточно, что осталось бы? Несчастье, горечь и неизбежное разочарование.

— Может, это и так для большинства людей, — ответил лорд Кастльфорд, — но мы с тобой не такие, Ямина. Мы оба знаем, что наши чувства друг к другу — не мимолетное увлечение, которое, как ты сама сказала, подобно искре, что быстро разгорается в пламя и быстро гаснет, оставляя лишь пепел. Наши же чувства — настоящие.

— Как вы можете быть так уверены?

— А ты — нет?

— Вы же знаете, что я уверена! Но мне нечего терять! У меня за спиной нет долгих лет тяжелой работы, нет амбиций, которые есть у вас, и вы не станете этого отрицать.

— Я признаю, что в прошлом амбиции определяли мою жизнь, — согласился лорд Кастльфорд. — Я обрадовался, получив письмо лорда Пальмерстона с направлением в Грецию, потому что это было еще одним шагом вверх по карьерной лестнице. Но теперь меня не интересует ни Греция, ни Париж, ни Лондон. Мне нужна лишь ты одна!

— Вы думаете, что вам будет этого достаточно? Как может одна женщина стать для вас всем на свете, заставить забыть все вокруг, даже если ваше тело будет удовлетворено?

Лорд Кастльфорд улыбнулся:

— Ты очень красноречива, моя дорогая, но уверяю тебя, я не одержимый страстью юноша, который сгоряча принимает решения. Я уже все обдумал. Я взвесил последствия своих действий и знаю, что мой поступок будет правильным. Единственное, что имеет для меня значение, — это стать твоим мужем.

Ямина ничего не ответила, но продолжала смотреть ему в лицо. Внезапно ее глаза наполнились слезами.

— Любимая! — сказал он и, подойдя к ней, заключил в объятия.

Она уткнулась лицом в его плечо, и лорд Кастльфорд ощутил, что она задрожала.

Затем она, запинаясь, произнесла:

— Я… не знала… что мужчины вообще могут быть… такими… замечательными! Такими… нежными… любящими… и заботливыми!

— Ты никогда не знала мужчину, который любил бы тебя так, как я, — сказал лорд Кастльфорд. — И никогда не узнаешь никого другого!

Он еще крепче обнял ее.

— Я буду очень ревнивым мужем!

— Я еще не говорила, что выйду за вас замуж, — напомнила Ямина. — Если уж на то пошло, мы так мало знаем друг о друге. Может, вы будете разочарованы, когда узнаете меня лучше!

— Я знаю все, что для меня важно, — возразил лорд Кастльфорд. — Возможно, если бы кто-нибудь слушал наш разговор, то счел бы странным, что я не знаю твою фамилию. Это не столь значительно, но, может, мне следовало бы взять это на заметку.

Он произнес эти словах улыбкой, но Ямина стояла, не шелохнувшись, по-прежнему прижимаясь к его плечу.

— Все русские фамилии похожи одна на другую, — сказала она. — Что действительно важно для меня — это то, что я русская, и женитьба на мне — девушке из враждебного государства — станет крахом вашей карьеры.

— В мире много других вещей, кроме карьеры, — ответил лорд Кастльфорд. — В Англии у меня есть поместье. Когда война закончится, мы сможем отправиться туда. Думаю, ты будешь очень счастлива в этом доме. А пока мы все равно будем вместе. Мы поедем в любую нейтральную страну и сможем лучше узнать друг друга. Мне хочется так много узнать о тебе, моя красавица!

— Мне с трудом верится, что вы говорите мне такие вещи, — прошептала Ямина. — Все это так замечательно, это часть солнечного света, часть музыки волн, но… Я должна убедить вас в том, что вы… совершаете… ужасную ошибку!

Она высвободилась из его объятий и произнесла:

— Позвольте мне уехать на то время, пока не закончится война. Мы сможем писать друг другу письма, и затем, если наша любовь выдержит испытание временем… тогда настанет момент подумать о браке.

Лорд Кастльфорд рассмеялся веселым, беззаботным смехом.

— Дорогая моя! Ты и вправду думаешь, что я позволю тебе скрыться после всего того, что произошло вчера? — спросил он. — Только подумай, что тебе пришлось пережить. Что, если бы тебя обнаружила разъяренная толпа турок и сочла тебя шпионкой? Что, если тебе не удалось бы бежать из султанского гарема? Нет! Нужно, чтобы о тебе кто-то заботился — именно это я и собираюсь делать.

— Я не выйду за вас замуж, — сказала Ямина. — Я стану вашей любовницей. Я буду прислуживать вам. Буду делать для вас все, что вы попросите, но ни в коем случае не лишу дипломатический мир такого выдающегося деятеля.

— Незаменимых людей нет, — ответил лорд Кастльфорд. — Но только не для любящей женщины. Ты нашла бы кого-нибудь, кто заменил бы меня? Ответь на этот вопрос!

Ямина сцепила руки.

— Вы прекрасно знаете, что, встретив вас, я никогда не смогу полюбить никого другого. Вы были правы, когда сказали, что наша любовь особенная. Она божественна и, быть может, существовала тысячи лет, прежде чем мы встретились снова. Но, поскольку она… такая особенная, если мы немного подождем, это не будет иметь значения.

— Мы не будем ждать! — твердо заявил лорд Кастльфорд. — Эльчи полагает, что Севастополь падет через два или три месяца, а это значит, что к Рождеству наступит мир. Но для меня это не главное. Ты нужна мне, Ямина, именно сейчас, и я никуда тебя не отпущу! И, дорогая моя, ты нужна мне не как любовница, а как законная жена!

— Что же я могу вам сказать? Как убедить вас в том, что вы совершаете ошибку? — в отчаянии спросила Ямина.

Лорд Кастльфорд обнял ее и развернул лицом к себе.

— Это единственный довод, который я готов выслушать! — сказал он и поцеловал ее.

Ямине показалось, словно в его поцелуе было нечто божественное, словно он посвятил себя ей.

Затем она вся затрепетала от прикосновения его губ и, прижимаясь к нему, больше не хотела спорить или протестовать.

Она любила его, и эта любовь унесла их в небеса, туда, где не было ни проблем, ни трудностей, а только неземное, божественное сияние.

Прошло немало времени — им показалось, словно целое столетие, — прежде чем лорд Кастльфорд поднял голову и взглянул на раскрасневшееся, счастливое лицо Ямины.

Его глаза радостно сияли, светясь какой-то нежностью, которую Ямина не видела раньше.

— А теперь скажи мне, что есть на свете что-нибудь важнее нас и нашей любви, — мягко произнес он.

— Конечно, нет, — согласилась Ямина, — ты для меня — земля, небо и море! Ты — весь мой мир… мне не нужно ничего, кроме тебя! — Впервые с момента их встречи она обратилась к нему на ты.

Он радостно вздохнул, а затем поцеловал снова, медленно и нежно. Она ощутила словно отдала ему всю свою душу…


Вечером она вновь спорила с ним, но уже не так серьезно.

Ее возлюбленный держался со спокойной уверенностью. У него был вид человека, который принял важное решение, и ничто не сможет сбить его с избранного пути.

Лорд Кастльфорд просто повторил, что когда они прибудут в Афины, он, как и ожидается от него, в первую очередь нанесет визит королю. Затем немедленно напишет в Лондон, сообщив о своей отставке лорду Пальмерстону, и объяснит, что подождет в Афинах до тех пор, пока ему на замену не отправят другого министра.

— Я многим обязан министерству иностранных дел, — сказал он Ямине, — но это не должно отвлекать нас от приготовлений к бракосочетанию, которое произойдет как можно скорее.

— У нас с тобой разное… вероисповедание, — еле слышно произнесла Ямина.

Лорд Кастльфорд пожал плечами:

— Мы оба христиане, но для меня не имело бы значения, даже если бы ты была мусульманкой или женщиной из племени готтентотов. Самое главное — чтобы нас связали брачными узами и ты не смогла бы убежать от меня.

— Ты считаешь, что я когда-нибудь захочу покинуть тебя? — тихо проговорила она.

— Да я скорее убью тебя, чем отдам другому мужчине!

Ямина усмехнулась:

— Даже, если в мире есть другие мужчины, я не способна увидеть их! Мои глаза могут видеть только тебя, и ты сам знаешь, что нет никого красивее и привлекательнее тебя!

— Ты мне льстишь? — поддразнил ее лорд Кастльфорд. — Я еще никогда не слышал от тебя подобного, Ямина!

— Просто не было подходящего случая. Ты посчитал, сколько часов мы знакомы друг с другом?

— Впервые я увидел тебя в Эдемском саду, — сказал лорд Кастльфорд. — Затем встретил тебя снова, когда путешествовал вокруг света вместе с караваном Марко Поло. Возможно, мы были и среди чингисхановых орд, а может, жили на Крите в золотую эпоху царя Миноса.

Ямина всплеснула руками.

— Жаль, что папа не слышит тебя, — произнесла она. — Эти цивилизации значили для него гораздо больше, чем современность. Когда-то я читала ему вслух историю этих государств.

Лорд Кастльфорд улыбнулся:

— Значит, у нас с тобой есть что-то общее, моя дорогая.

Когда стемнело и наступило время ложиться спать. Ямина взглянула на лорда Кастльфорда. Он увидел в ее глазах немой вопрос.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Я преклоняюсь перед твоей чистотой и буду хранить тебя, как святыню, в своем сердце.

Он поцеловал обе ее ладони, а затем произнес:

— Я хочу тебя! Боже, как я хочу тебя! Мое тело страстно желает тебя, но ты станешь моей только тогда, когда на твоем пальце заблестит обручальное кольцо, когда станешь моей супругой, когда ни один человек, ни один закон, ни один священник не смогут разлучить нас.

Ямина обняла его за шею и притянула его голову к своему лицу.

— Я готова… сделать для тебя… все, что ты пожелаешь… — прошептала она.

— Именно поэтому, дорогая моя, я должен тебя защищать от меня, — сказал лорд Кастльфорд. — И до конца твоей жизни буду защищать тебя от всего, что может расстроить тебя или причинить вред. Не только от опасностей, но также и от несчастья и, больше всего, от сожалений.

Он поцеловал Ямину, и она снова затрепетала, сжигаемая огнем любви, который каждый раз разжигали в ней его поцелуи. Затем он выпустил ее из объятий, поцеловал в лоб и полным нежности голосом произнес:

— Отправляйся спать, моя милая. Завтра у нас будет много дел.

Он вышел из каюты, оставив Ямину в одиночестве.

Его долго не было, затем Ямина услышала, как он вернулся.

Она не спала, но ничего не сказала ему. Лорд Кастльфорд разделся и лег на подушки, которые разложил для него Дженкинс. Ямина слышала, как он ворочался с боку на бок, и знала, что он тоже не может уснуть, но они не разговаривали друг с другом. Они словно выбрали определенный курс поведения и придерживались его, соблюдая суровую дисциплину.

Лорд Кастльфорд встал рано утром и вышел на палубу. Он увидел, что корабль уже заходит в порт Пирей.

Он вернулся в каюту, когда судно уже плыло вдоль причала. Ямина была готова вновь спрятаться в расписной сундук.

Он посмотрел на нее, одетую в алое энтари со сверкающим поясом из драгоценных камней.

— Если тебя увидят на улицах Афин, то начнется восстание! — с улыбкой произнес лорд Кастльфорд. — Накинь чадру, моя дорогая. Каждому мужчине хочется держать любимую женщину в парандже, чтобы только он мог видеть ее красоту!

Ямина рассмеялась и подняла лицо к нему.

Лорд Кастльфорд крепко обнял и нежно поцеловал девушку. Затем они услышали, как моторы корабля начали останавливаться. С причала послышались крики матросов, которые стали пришвартовывать «Индию». Ямина шагнула в сундук, лорд Кастльфорд закрыл крышку и повернул ключ в золотом замке.

В это мгновение в каюту вошел Дженкинс.

— Вы уже собрали мой остальной багаж? — спросил лорд Кастльфорд.

— Да, милорд!

— Тогда выходите на берег, как только судно окажется в доке. Отнесите мой багаж в резиденцию британского посла, а сундук побыстрее отправьте в мою спальню и выпустите мисс Ямину.

— Так и сделаю, милорд.

— Я приду туда как можно скорее, — продолжал лорд Кастльфорд. — В резиденции, несомненно, устроят прием в честь моего прибытия, а также мне нужно будет попрощаться с капитаном.

— Понимаю, милорд. Я уже договорился со стюардами, чтобы они помогли мне вынести ваш багаж на берег.

— Проследите, чтобы они обращались с ним как можно аккуратнее!

— Хорошо, милорд.

Ямина услышала, как лорд Кастльфорд вышел из каюты. Вскоре двое стюардов подняли сундук, и ее понесли по палубе, а затем вниз по трапу на причал.

Лорд Кастльфорд оказался прав, что по прибытии в Афины его будут встречать.

Все старшие чиновники посольства поднялись на корабль, чтобы поприветствовать лорда Кастльфорда.

Репутация молодого дипломата опережала его самого, и он знал, что все рады его назначению на пост полномочного министра в такой трудной стране, как Греция.

Они хотели многое рассказать ему. Затем его задержал капитан, пригласив вместе с представителями посольства в свою каюту. Там был накрыт стол, и лорду Кастльфорду удалось сойти на берег лишь после многочисленных тостов.

Потом ему пришлось долго выслушивать пожелания по поводу нового назначения от чиновников, ответственных за размещение раненых солдат. Лишь в послеобеденное время лорд Кастльфорд смог отправиться в резиденцию по живописным афинским улочкам.

Король Оттон сделал Афины столицей Греции отчасти как дань уважения классическим интересам своего отца, баварского короля Людвига I.

Под турецким гнетом Афины стали похожи на захудалую рыбацкую деревушку, которая за короткое время превратилась в хаотичное скопление хижин и дворцов.

Огромное число людей было вынуждено жить прямо на улицах, поскольку домов катастрофически не хватало. Лорд Кастльфорд подумал, что этот город обладает каким-то особым живописным очарованием, скорее восточным, нежели западным.

Шумные улицы пестрели экзотическими одеяниями.

Богатые румынские бояре ехали верхом на породистых лошадях и смотрелись как-то неуместно на фоне монахов, снующих вверх-вниз по лестницам темных суровых церквей.

Были здесь и албанцы, для которых столица представляла массу возможностей для развлечения. Они носили богато вышитые золотом алые одежды, на поясе у них висели пистолеты, а упряжь лошадей сверкала золотом и серебром.

Весь город являл собой причудливое сочетание греческой, славянской, турецкой, левантийской и баварской — сказывалось влияние короля — культур, а также и классической античной.

Лорд Кастльфорд знал, что ему бы очень понравилось здесь, если бы он не решил, что ему больше нет до этого дела и он совсем скоро покинет Грецию.

Британская резиденция представляла собой внушительного вида здание и резко отличалась от других посольств и консульств, которые, за неимением ничего лучшего, были вынуждены располагаться на узких грязных улочках или даже снимать комнаты в гостиницах.

Лорду Кастльфорду было приятно увидеть развевающийся на ветру британский флаг, аккуратные клумбы в саду, слуг в строгих ливреях и ощутить под ногами черно-белый мраморный пол. Все же нужно было соблюсти кое-какие формальности, познакомиться с секретарями, клерками и старшими слугами. И хотя лорду Кастльфорду хотелось, чтобы все эти церемонии как можно скорее закончились, он был слишком хорошо воспитан, чтобы выказывать свое нетерпение. Он держался любезно и благодарил всех за оказанное ему внимание.

Торопливо поднимаясь по лестнице на второй этаж, в свои апартаменты с окнами, выходящими

в сад, лорд Кастльфорд подумал, словно прошла целая вечность с тех пор, как он в последний раз видел Ямину.

Дженкинс ждал его на лестничной площадке. Увидев своего хозяина, он открыл дверь и вошел в гостиную.

Расписного сундука нигде не было видно. Лорд Кастльфорд обвел комнату удивленным взглядом, а затем камердинер тихо произнес:

— Мисс Ямина исчезла, милорд!

— Что значит — исчезла? — резко спросил лорд Кастльфорд.

— Я распорядился, чтобы расписной сундук отнесли наверх в первую очередь, как только мы прибудем в резиденцию, — ответил Дженкинс. — Я сказал слугам обращаться с ним как можно аккуратнее, милорд.

— Да, да! — нетерпеливо воскликнул лорд Кастльфорд, — Что же случилось?

— Я приказал, чтобы сюда доставили остальной багаж, милорд, а затем пошел открыть сундук и выпустить мисс Ямину, как вы и сказали.

— С ней было все в порядке? — осведомился лорд Кастльфорд.

— В полном порядке! Она поблагодарила меня за то, что я приложил столько усилий, чтобы переправить ее с корабля.

— Так что же произошло?

— Я вышел из спальни, милорд, и занялся размещением вашего багажа в гардеробной — это одна из комнат ваших апартаментов. Это заняло некоторое время. Поскольку я подумал, что мисс Ямина желает побыть в одиночестве, то начал распаковывать одежду, которая, как я решил, может понадобиться вашей милости. Иначе она помялась бы в сундуках.

— Понятно, — нетерпеливо произнес лорд Кастльфорд.

Его всегда раздражали долгие и нудные повествования своего камердинера.

— Вскоре, милорд, я пошел узнать, не требуется ли чего-нибудь мисс Ямине, но ее уже там не было.

— Ее уже там не было? — резко переспросил лорд Кастльфорд.

— Она исчезла, милорд!

— Как же она могла исчезнуть? Наверняка ее кто-нибудь видел.

Дженкинс на секунду замешкался.

— Я заметил, милорд, — через мгновение произнес он, — что перед тем, как мы покинули корабль, с постели, на которой спала мисс Ямина, исчезла простыня. Я подумал, что девушка, наверное, положила ее в сундук, чтобы было удобнее сидеть в нем. Но когда мы прибыли сюда, простыни здесь не оказалось. Вероятно, мисс Ямина надела ее, чтобы незаметно уйти из посольства.

— Надела? — удивленно воскликнул лорд Кастльфорд.

Но он уже понял, в чем дело.

Белая простыня и паранджа, которую носили все женщины на Востоке, выглядели абсолютно одинаково.

На улицах, на турецком базаре столицы, можно было увидеть множество женщин в парандже — накидке, которая закрывала их с ног до головы, оставляя открытыми лишь глаза.

Он понял, что в суматохе, поднятой из-за его прибытия в резиденцию. Ямина могла без труда спуститься по задней лестнице, выйти через боковую дверь и исчезнуть.

Лорд Кастльфорд почувствовал, словно она нанесла ему удар в самое сердце.

Ему не верилось, что Ямина покинет его — после всего того, что они сказали друг другу, после планов на будущее, которые они обсуждали. И теперь она исчезла из его жизни столь же загадочно, как и появилась в ней.

Она негативно отнеслась к идее лорда Кастльфорда пожертвовать своей карьерой ради нее. И хотя он ощущал, что они никогда не расстанутся окончательно, но все же подумал, что она, возможно, решила осуществить свой план.

А заключался он в следующем: уехать и подождать, пока не закончится война и они не перестанут быть представителями враждующих государств.

«Не может быть, чтобы она и вправду решила так поступить! Не могла она так сделать!» — сказал себе лорд Кастльфорд, и все же ему было страшно.

Теперь он бранил себя за то, что не вынудил Ямину побольше рассказать о себе. Все это казалось просто невероятным, но он до сих пор не знал ее фамилии.

Как сказала Ямина, это не представляет никакой важности и все русские фамилии похожи одна на другую.

«Моя дорогая! Моя бесценная! — мысленно взывал он к ней. — Как ты могла так поступить со мной? Как могла причинить мне такие невыносимые страдания?»

Лишь благодаря строгому самоконтролю лорд Кастльфорд сохранял невозмутимый вид, хотя в душе он был готов разрыдаться.

Он знал, что Дженкинс с опаской смотрит на него, боясь, что лорд Кастльфорд станет обвинять его в исчезновении Ямины, и машинально произнес:

— В этом нет вашей вины, Дженкинс. Постарайтесь разузнать конечно же, очень осторожно, — вдруг кто-нибудь видел, как мисс Ямина покинула резиденцию, и знает, куда она отправилась.

— Хорошо, милорд, — ответил Дженкинс, облегченно вздохнув.

Лорд Кастльфорд подошел, к окну и невидящими глазами уставился на окружающие греческую столицу холмы и горы.

Освещенный солнцем пейзаж был очень красив, но лорд Кастльфорд видел лишь темные глаза и нежные губы Ямины, трепещущие от его поцелуя.

«Я найду ее, — сказал он себе, — даже если на это уйдет вся моя жизнь!»

Он стоял, погруженный в собственный мысли, когда словно откуда-то издалека донесся голос его камердинера:

— Простите, милорд, но вам уже лора переодеваться для визита во дворец!

Лорд Кастльфорд глубоко вздохнул, и чувство долга взяло верх. На какое-то время его горькие, сумбурные мысли уступили место многолетней дисциплине.

Механически, с трудом осознавая, что он делает, лорд Кастльфорд позволил Дженкинсу облачить его в дипломатический мундир, в котором нужно было предстать перед греческим королем.

Раньше он испытывал гордость при виде своих черных бриджей, шелковых чулок и расшитого золотыми нитями сюртука.

Теперь же лорд Кастльфорд был словно игрушкой в руках Дженкинса, и когда он наконец оказался одет, то даже не удосужился взглянуть на себя в зеркало.

Лорд Кастльфорд спустился вниз по широкой лестнице. В холле он взял свою шляпу-треуголку и перчатки.

На улице его уже поджидал закрытый экипаж. Когда лорд Кастльфорд забрался в него, часовые отдали ему честь.

Запряженные в карету лошади повезли его по узкой дороге, а затем выехали на запруженную народом улицу.

Лорд Кастльфорд наклонился вперед.

Он подумал, вдруг ему удастся среди толпы заметить Ямину. Но он знал, что не сможет узнать ее. На улице было так много женщин в парандже.

Экипаж подъехал к дворцу.

Солдаты живописно выглядели в своих фустанелла — плотных белых юбках в складку, узорчатых жилетах с золотой вышивкой, шапочках с кистями, лихо надетых набекрень, и широких поясах, с которых свисали кинжалы.

Огромное квадратное здание король Оттон начал строить, когда только пришел к власти, но затем строительство ему наскучило, и оно было завершено его отцом, королем Людвигом.

В просторных гостиных с высокими потолками сверкали хрустальные люстры. Резная и позолоченная мебель в стиле барокко и роскошные фарфоровые сервизы — все это являло собой старые баварские традиции.

Лорда Кастльфорда уже ожидали. Роскошно одетый мажордом провел его через холл к шикарным расписным дверям, которые тут же открыли два лакея.

Адъютант с влажными темными глазами, которые сводили с ума впечатлительных дамочек, поприветствовал лорда Кастльфорда и сопроводил его к еще одной двери, которую поспешили открыть дворецкие.

Лорд Кастльфорд увидел в дальнем конце зала короля Оттона и королеву Амелию.

Он шагнул вперед и поклонился. Адъютант объявил:

— Ваше величество, к вам его превосходительство лорд Кастльфорд, полномочный министр, представитель Великобритании!

Король Оттон располнел с тех пор как пришел к власти, но все же не утратил баварскую привлекательность, которая заставляла столь многих женщин безрассудно бросаться в его объятия.

— Добро пожаловать в Грецию! — произнес он по-английски.

Лорд Кастльфорд, как и подобает в такой ситуации, склонил голову и произнес формальное:

— Вы очень любезны, сир.

Королева протянула ему руку.

На ней годы сказались более очевидно, чем на ее муже, но тем не менее, заметил лорд Кастльфорд, она, несомненно, осталась очень миловидной женщиной.

— Мы ждали вашего прибытия, милорд, — произнесла она. — Прошло немало времени с тех пор, как мы вас видели в последний раз.

— Верно, мадам! — согласился лорд Кастльфорд,

— У нас тут гостит одна особа, — сообщила королева, — которая с нетерпением ждет встречи с вами.

С этими словами королева бросила взгляд на дверь, что располагалась позади нее. И тут же — словно это было условным знаком — в зал вошла девушка.

Лорд Кастльфорд без особого интереса взглянул на нее, а в следующее мгновение как будто оцепенел.

К нему приближалась Ямина — она была вовсе не похожа на ту Ямину, которую он в последний раз видел залезающей в расписной сундук в каюте «Индии».

Теперь на ней было задрапированное розовым шифоном платье с широким кринолином и украшенное маленькими букетиками лилий.

Корсаж платья, не скрывавший очертания ее грациозной фигуры и тонкую талию, был застегнут. Волосы девушки, завитые в модные колечки, изящно обрамляли ее лицо.

Ямина выглядела просто великолепно, и все же, когда она встретилась взглядом с лордом Кастльфордом, ему показалось, что он заметил в ее глазах тревогу — словно она боялась, что он будет сердиться на нее.

— Позвольте представить вам, милорд, — сказала королева, — ее светлейшее высочество, княгиню Ямину Юрьевскую. Думаю, вам довелось встречаться с ее отцом, великим князем Иваном, во время вашего пребывания в России.

Лорд Кастльфорд был не в состоянии ни пошевелиться, ни заговорить. Он мог лишь смотреть на Ямину, не сводя с нее глаз. Она как будто поняла его чувства и повернулась к королю с умоляющим выражением.

Тот улыбнулся и обратился к лорду Кастльфорду:

— Ямина, которую я знаю еще с тех пор, как она была ребенком, обратилась ко мне со сложной проблемой, милорд. Она говорит, что хочет немедленно сочетаться с вами браком! Также она сообщила, что в данных обстоятельствах вам придется подать в отставку с поста британского министра.

— Именно это я и намереваюсь сделать, сир, — ответил лорд Кастльфорд.

— Думаю, это будет огромной потерей для Греции, если вы покинете нас в столь сложный для истории нашего государства момент.

— Благодарю вас за добрые слова, сир, — сказал лорд Кастльфорд, — но ваше величество прекрасно понимает, что, поскольку мы ведем войну с Россией, британскому министру невозможно жениться на русской подданной.

— Именно этой проблемой меня и озадачила наша очаровательная Ямина, — ответил король Отгон. — Но, поскольку я считаю себя необычайно находчивым человеком, то у меня есть некое решение!

Лорд Кастльфорд не проронил ни слова.

Но по выражению его лица Ямина поняла, что лорд Кастльфорд даже не надеется, что какое-либо решение короля будет приемлемо для британского министерства иностранных дел.

— Не думаю, что вам это известно, — продолжал король, — но великий князь Иван был женат на княжне Афине Пелопоннесской.

На лице лорда Кастльфорда появилось удивленное выражение.

— В свое время царь не слишком одобрительно отнесся к этому браку. Покидая Грецию, княжна Афина отписала свои владения племяннику, единственному оставшемуся в живых представителю этого древнего греческого рода.

Ямина не сводила глаз с лица своего возлюбленного, а тот внимательно слушал рассказ короля.

— Как выяснилось, князь был убит два года назад во время революции, — продолжал его величество. — А поскольку он сражался против короны, его земли были конфискованы.

Он повернулся к Ямине и улыбнулся ей.

— Теперь же, когда Ямина обратилась ко мне за помощью и защитой, я намереваюсь передать ей владения, принадлежащие ее деду на Пелопоннесе. Но к этому дару прилагается одно условие.

— Условие, сир? — переспросил лорд Кастльфорд. Он понял, что король ждет от него каких-то слов.

— Да, условие, — подтвердил король Отгон. — И заключается оно в следующем: Ямина должна принять греческое подданство. Она больше не будет ее светлейшим высочеством, а будет княжной Яминой Пелопоннесской.

Король увидел, как радостно засияли глаза лорда Кастльфорда, и с улыбкой добавил:

— Не думаю, чтобы лорд Пальмерстон или еще кто-нибудь из министерства иностранных дел в Лондоне стал возражать против женитьбы своего министра на гречанке, ведь это упрочит нейтралитет Греции.

Ямина тихо воскликнула от радости. Она словно больше не могла сдерживать свои эмоции и взяла лорда Кастльфорда за руку.

Он крепко, почти до боли, сжал ее пальцы. Затем, с трудом сдерживаясь, обратился к королю:

— Как я могу отблагодарить ваше величество?

— Тем, что останетесь на ужин и расскажете мне о ваших приключениях в Персии и Константинополе, — ответил король. — Думаю, мне следует узнать о том, что творится за пределами моей неспокойной страны.

— Я буду счастлив принять ваше приглашение, сир, — сказал лорд Кастльфорд.

Он поклонился, а Ямина подбежала к королю.

— Спасибо! Спасибо! — воскликнула она. — У меня просто нет слов, ваше величество, чтобы передать, какую неоценимую помощь вы нам оказали!

Король Оттон погладил ее по щеке и произнес:

— Ты почти так же красива, как твоя мать, дитя мое.

Затем, когда девушка сделала реверанс, король и королева вышли из зала через дверь, откуда появилась Ямина; за ними последовал адъютант.

Лорд Кастльфорд подождал, пока за ними закроется дверь, а затем подошел к Ямине и заключил ее в объятия.

— Моя дорогая, бесценная, несравненная! — воскликнул он. — Как у тебя это получилось и почему ты мне ничего не сказала?

— Я не была уверена, что король примет меня, — ответила Ямина. — Прошло двадцать лет с тех пор, как мама убежала, чтобы обвенчаться с папой. Я подумала, вдруг король Оттон до сих пор сердится на то, что она не вернулась в Грецию.

— Он был очень любезен, — механически произнес лорд Кастльфорд, не сводя глаз с лица Ямины.

— Думаю, секрет заключается в том, что он когда-то питал нежные чувства к моей маме, — улыбнулась Ямина. — Она была настоящей красавицей.

— Ты тоже настоящая красавица, моя дорогая, — ответил лорд Кастльфорд. — Я даже не могу выразить словами, как ты красива. Как скоро мы сможем пожениться?

— Как только я стану греческой подданной, — сказала Ямина. — А это будет уже завтра!

— Скорее бы наступило завтра!

— Я буду помогать тебе во всех делах, которые ожидают тебя здесь, — мягко произнесла Ямина, — если, конечно… ты мне позволишь.

— Все, что мне нужно, — это чтобы ты всегда была со мной и никогда меня не покинула, ~ сказал лорд Кастльфорд. — Теперь я не уверен, доволен ли тем, что нет необходимости отказываться от своей карьеры. Я был бы вполне счастлив, если бы мне не нужно было делать ничего, кроме как заниматься с тобой любовью!

— Я всегда боялась бы, что может наступить такой день, когда ты придешь к выводу, что зря пожертвовал карьерой, — произнесла Ямина.

Лорд Кастльфорд заключил ее в объятия и нежно произнес:

— Я люблю тебя! На то, чтобы рассказать тебе о силе моей любви, ушла бы целая вечность. Как ты сама сказала, в целом мире нет ничего, кроме нашей любви!

Он взглянул в ее полные счастья глаза и с улыбкой сказал:

— Так, значит, девушка-рабыня на самом деле оказалась принцессой! Прямо как в сказке!

— Нет… она навсегда… останется рабыней, — прошептала Ямина, — твоей рабыней, отныне и навеки!

— Мы с тобой оба рабы любви, — сказал лорд Кастльфорд, — той любви, моя дорогая, которая существовала с незапамятных времен и будет существовать до скончания веков!

С этими словами он потянулся к ее губам, и от его поцелуя Ямина вновь ощутила разгорающееся во всем теле пламя.

Она знала, что такое же пламя любви сжигает и лорда Кастльфорда, и поняла, как страстно он желает ее.

Это была настоящая любовь — бурная, страстная, всепоглощающая и непобедимая, как он сам сказал, подобная солнечному жару. От такой любви просто невозможно скрыться.

А они были рабами ее величества любви — отныне и навсегда!


на главную | моя полка | | Рабы любви |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 2
Средний рейтинг 3.0 из 5



Оцените эту книгу