Пролог

Полет длился шесть часов. Шесть часов размышлений о том, чем все может закончиться.

В своей жизни я совершил множество перелетов – наверное, больше, чем смогу сосчитать, – но, помимо этого, лишь один из них вверг меня в состояние равнозначной тревоги. Тот полет завершился тем, что я добровольно выпрыгнул из совершенно исправного самолета, зная, что меня ожидает одно из двух. Либо я испытаю самые острые, самые волнующие ощущения в жизни – либо разобьюсь в лепешку о землю.

Сегодня я чувствовал почти то же самое.

Каждая минута была экзаменом на выдержку. Во время регистрации на рейс мое сердце гулко заколотилось. Пока я искал свое место, у меня вспотели ладони. На взлете я едва не задохнулся – ибо с этого момента стало нельзя повернуть назад. Стюардесса выдала мне пакетик крендельков (поскольку орешки были теперь запрещены) и крошечный стаканчик спрайта со льдом, тогда как на самом деле мне нужен был валиум, но я сомневался, что в ее маленькой расшатанной тележке он есть.

Все решения, которые я когда-либо принимал, привели меня сюда, на борт этого самолета.

Все, чего я хотел в жизни, находилось на другом конце этого невероятно пугающего путешествия через всю страну. Что, если оно закончится плохо?

Наконец мы начали снижаться, и я не мог ничего поделать ни со своими трясущимися руками, ни с трепетом, который, точно какой-то паразит, разрастался в моей груди. Страх был настолько всеобъемлющим, что меня, наверное, парализовало бы, если бы не одна простая вещь: за страхом находилось нечто сильнее. Нечто чистое. Нечто, понуждающее меня двигаться вперед.

Это была надежда.

Глава 1

Восемнадцать месяцев назад

10 апреля

От Джареда Коулу

Коул, несколько недель назад мы были в Вегасе и столкнулись там с приятелем Зака. Он сказал, что будет не против с тобой пересечься, поскольку тоже живет в Финиксе. Он симпатичный и довольно приятный – если только ты не тот, кто встречается с его бывшим. Думаю, вы с ним поладите. Его зовут Джонатан Кечтер.

Джаред

Глава 2

11 апреля

От Коула Джареду

Привет, сладость! Было приятно получить от тебя весточку, пусть даже такую чудовищно короткую, как этот емейл. Милый, тому, что случается в Вегасе, вовсе необязательно там оставаться. Разве от тебя убудет, если ты поделишься со мной парой пикантных деталей?

Значит, ты полагаешь, мне стоит пересечься с этим Джонатаном. Насчет симпатичности поверю тебе на слово. В конце концов, ты изумительно разбираешься в мужчинах, хотя этот большой злобный коп, с которым ты сейчас, не совсем в моем вкусе. Если я «не тот, кто встречается с его бывшим»? Ты меня дичайше заинтриговал. Подозреваю, за этим таинственным заявлением кроется неплохая история.

Жаль, что ты никогда не любил посплетничать (серьезно, сладость, поработай над собой в этом плане). Я пробуду в Нью-Йорке еще несколько дней, но когда вернусь домой, то, быть может, и позвоню ему. Бог знает, почему, но в Финиксе в последнее время ужасная засуха – и, лапа, я говорю не о погоде!

***

Полет из Лос-Анджелеса в Финикс длился около часа. И на этот час у меня появился совершенно законный повод отключить свой сотовый телефон.

Что можно сказать о моей работе, если самой приятной ее частью были перелеты на самолете?

Всю прошлую неделю я провел в Лос-Анджелесе, помогая нашему новому клиенту-отелю переводить бухгалтерию на программное обеспечение, которое поставляла наша компания. На следующей неделе мне предстояло заниматься тем же самым, но с другим клиентом и в Вегасе.

Помимо Лос-Анджелеса, Вегаса и Финикса, я метался еще между шестью клиентами, и все они имели склонность звонить мне в любое время суток.

Как и мой босс.

Звонки начинались в шесть утра, а заканчивались обычно не раньше десяти вечера.

Хотя мой простенький сотовый вряд ли представлял реальную угрозу для современного авиационного оборудования, я был счастлив подчиниться правилам и на время полета выключить телефон. Но как только мы приземлились в Финиксе, моя передышка закончилась. Шагая к выдаче багажа, я включил телефон, и он мгновенно оповестил меня о четырех голосовых сообщениях. Четыре сообщения за один час?

Я подавил всплеск раздражения. Еще год-два, и можно будет претендовать на повышение. Такова была моя цель, и я старался о ней не забывать.

Как бы то ни было, четыре новых сообщения явно указывали на то, что моя рабочая неделя, пусть пятница и близилась к вечеру, закончится еще не скоро.

Не успел я прослушать первое сообщение до конца, как телефон зазвонил. Черт. Началось.

– Джонатан.

– Джонатан! Где, черт возьми, тебя носит? – Это был Маркус Барри, мой босс.

– Я в аэропорту. Что-то случилось?

– Та женщина из «Клифтон Инн» битый час пытается до тебя дозвониться. – Я вышел из «Клифтон Инн» всего четыре часа назад. Что срочного могло произойти за столь короткое время?

– Я был в самолете, – ответил я, стараясь не дать ему услышать свое расстройство.

Он испустил вздох.

– В общем, она выносит нам мозг. Ей нужны ответы немедленно.

– Я перезвоню ей прямо сейчас.

– Хорошо, – сказал он и, даже не попрощавшись, повесил трубку.

Я дошел до багажной карусели и, убедившись, что моей сумки на конвейере еще нет, набрал Сару, главного бухгалтера «Клифтон Инн». Звонок сразу перешел на автоответчик. Я оставил ей сообщение о том, что я в Финиксе, и попросил перезвонить. Не успел я отключиться, как телефон опять зажужжал.

Голосовых сообщений стало пять. Замечательно.

Увидев, как из желоба вывалилась моя сумка, я начал проталкиваться сквозь толпу, чтобы забрать ее, когда она до меня доползет, и в момент, когда я уже потянулся к ней, у меня зазвонил телефон.

– Джонатан.

Последовало полсекунды молчания, затем незнакомый голос сказал:

– Весь из себя такой официальный, да, дорогой? Вот уж не ожидал. Это Коул. – Голос был легким, а тон насмешливым. Говорил определенно мужчина, но с очень женственным тембром голоса.

– Прошу прощения, – сказал я. – Кто… черт! – Отвечая, я пропустил свою сумку и теперь был вынужден ждать, пока она сделает на конвейере еще один круг.

– Что-то не так?

– Нет. – Телефон зажужжал. Шесть голосовых сообщений. Хорошо хоть, что на этот раз мне удалось удержать ругательство при себе. – Прошу прощения, – повторил я, стараясь спрятать досаду. – Кто это?

– Знакомый Джареда. Он дал мне твой номер, дорогой.

Дорогой? Серьезно?

– Меня зовут Джонатан.

– Да. Ты уже говорил, – сказал он, явно забавляясь.

Кое-как у меня получилось не вздохнуть вслух.

– Я лишь имел в виду…

– Я знаю, что ты имел в виду, – прервал меня он. В его голосе завибрировало веселье, что лишь усилило мои подозрения о его чрезмерной женственности. – Джаред дал мне понять, что ты будешь ждать моего звонка.

– Все верно. В смысле, я жду. Ждал. – Я замолчал и сделал глубокий вдох. Меня слегка разозлило то, с какой легкостью он выбил меня из колеи. Я заставил себя сосчитать до пяти. До десяти было бы лучше, но люди, как мне было известно по опыту, редко давали мне такую возможность. – Да, Джаред упоминал, что в Финиксе у него живет друг, – продолжил я, немного поуспокоившись, – правда, он не сообщил мне твоего имени. – И, если честно, тот короткий разговор, больше месяца тому назад случившийся в шумном казино в Вегасе, давно вылетел у меня из головы.

– Значит, ничего, что я позвонил?

– Конечно. Просто ты застал меня врасплох, вот и все.

– Ты в аэропорту.

Это был не вопрос, и я удивился:

– Откуда ты знаешь?

– Услышал. Конкретно этот тип хаоса мне прекрасно знаком.

– О, – ответил я, потому что сейчас ничего умнее придумать не мог. Ко мне опять ползла моя сумка, и я твердо настроился на сей раз не пропустить ее.

– Дорогой, я невовремя? Ты улетаешь?

– Прилетаю, – сказал я. – Только что возвратился в Финикс.

– Значит, как нельзя вовремя. Ты вечером занят?

– Сегодня? – удивленно спросил я, и сумка вновь проехала мимо. – Да чтоб тебя!

– Не желаешь составить мне компанию за ужином? – спросил он, проигнорировав мою вспышку.

– Я… ну… мне нужно разобрать вещи и…

Я медлил с ответом, пытаясь решить, осталась ли у меня энергия для словесной эквилибристики, которая требовалась на свиданиях вслепую. И заранее ощутил усталость. С другой стороны, перспектива того, что могло произойти после ужина, была, несомненно, заманчивой. В Лос-Анджелесе у меня не было времени на какой-либо интим, кроме как со своей рукой. Фактически, из-за нехватки времени наш с ней роман тянулся уже около месяца. И тем не менее. Не было никаких гарантий, что планы моего собеседника совпадали с моими, а спрашивать напрямую мне показалось грубым.

Словно прочитав мои мысли, он произнес:

– Дорогой, это вопрос, на который нужно ответить «да» или «нет», и это всего лишь ужин. Давай все прочее оставим открытым для обсуждений?

Телефон опять зажужжал. Семь.

Господи, ну что мне терять? И я сказал:

– Звучит здорово.

***

Площадь Финикса составляет более пятисот квадратных миль, и это не включая пригороды. В то время, как другие города росли ввысь, мы росли вширь. К счастью, мы с Коулом оба жили на севере. Он назвал ресторан, и я согласился встретиться в шесть.

Я не вполне понимал, чего ждать. Он был другом Джареда, а Джаред и его партнер Мэтт были сильными и мужественными парнями. Они оба любили смотреть футбол, пить пиво, ходить в походы – напрашивался вывод, что Коул окажется сделан из того же теста, однако тембр его голоса заставил меня усомниться в этом. Плюс ресторан. Я не бывал здесь раньше, но знал, что это одно из самых дорогих заведений в Скоттсдейле.

Заехать домой, чтобы переодеться после работы, я не успел и потому прибыл в ресторан чуть раньше времени – и все в том же костюме, что носил с шести часов сегодняшнего утра. Меня спасло то, что в середине апреля температура в Финиксе держалась на двадцати градусах, а не приближалась к сорока. Спасибо небесам за их мелкие милости.

Ресторан оказался маленьким, тихим заведением без единого свободного места. Мне сказали, что столик для нас освободится не раньше, чем минут через сорок пять.

Я решил подождать Коула в баре. Уже собрался заказать себе выпить, как вдруг зазвонил телефон. В первый момент я почему-то решил, что это Коул – звонит сообщить, что опаздывает или не придет, – но ошибся. Звонил мой отец. Он тоже жил в Финиксе. Особенно близки мы с ним не были, но после того, как девять лет назад умерла моя мать, старались не терять связи.

– Привет, пап.

– Джон! Где ты сейчас на карте? – В разъездах я проводил столько же времени, сколько в Финиксе, и ему казалось забавным начинать все наши разговоры с этой шутки.

– Только-только вернулся в Финикс.

– Отлично! Как насчет ужина?

– Не могу, пап. У меня… – Я замялся, подбирая формулировку. Мой отец знал, что я гей, но до сих пор испытывал по этому поводу некоторую неловкость. – У меня свидание.

– Свидание? – переспросил он так, словно этот термин был совершенно ему незнаком.

– Да, свидание. Ну, ты знаешь. Ужин, напитки, беседа о том о сем, – секс, если повезет, но этого я ему не сказал, – с другим человеком.

– О, – только и ответил он, и мне показалось, что отец борется с желанием уточнить, уж не с женщиной ли я встречаюсь. Он до сих пор время от времени задавал мне такие вопросы, словно я мог внезапно удивить его, объявив, что передумал насчет своих предпочтений. Я решил не давать ему шанс.

– Слушай, пап, хорошо, что ты позвонил. На следующей неделе я опять уезжаю. У меня есть билеты на мюзикл, и я подумал, может, ты хочешь сходить? – У меня был сезонный абонемент в театр, но в последнее время воспользоваться им удавалось довольно редко.

– Не знаю, Джон, – проговорил отец нерешительно. Он не разделял мою любовь к театру. Он предпочитал бейсбол. Что, по сути, резюмировало наши с ним отношения. – А что за мюзикл?

– «Вестсайдская история».

– Джон, спасибо, но…

– Тебе может понравиться.

– Да я уже знаю, что там в конце. Капулетти и ромуланцы…

– Капулетти были в «Ромео и Джульетте»…

– История старая, музыка новая.

– …и уверяю тебя, никаких ромуланцев там тоже нет.

– Тем хуже. Они, наверное, смогли бы слегка оживить сюжет.

Сделав усилие, я подавил вздох. В принципе, я и не рассчитывал, что он заинтересуется, но было жалко билетов. Чтобы они не пропали, можно, наверное, отдать их моей соседке Джулии.

Телефон зажужжал, оповещая о новом входящем звонке.

– Пап, мне нужно идти.

– Хорошо, Джон. Удачи на свидании.

Я знал, чего ему стоило пожелать мне такую вещь, и потому сказал:

– Спасибо, пап. – После чего отключился и ответил на второй звонок.

Это опять был мой босс.

– Джонатан, ты разобрался с «Клифтон Инн»?

– Не до конца. У них полный бардак в документации. Они используют две разные системы, чтобы…

– Думаю, тебе придется слетать туда в понедельник.

– Но в понедельник мне надо быть в Вегасе, – сказал я, хотя подозревал, что он и сам в курсе. – «Франклин Сьютс». Помните?

Он вздохнул.

– Придется сократить поездку. Сейчас твой главный приоритет – «Клифтон».

Сделать глубокий вдох. Сосчитать до пяти.

– Полагаю, я мог бы выехать из Вегаса в среду, сразу в Лос-Анджелес. Если допустить, что во «Франклине» бухгалтерию держат в порядке…

– Давай я узнаю, что там, и перезвоню.

Я отключился и взглянул на часы. Было ровно шесть. Коул пока не опаздывал, однако он вполне мог прийти, пока я разговаривал по телефону. Я огляделся, но не обнаружил никого, кто кого-нибудь бы высматривал, и задумался, как же мне его вычислить, когда он придет.

Можно было не волноваться.

Стереотипов о типажах геев существует столько, что все и не перечислишь. Медведи, твинки, байкеры в коже, феечки – список можно продолжать бесконечно. Большинство моих знакомых не подпадали ни под одну из этих категорий, но когда в ресторан вошел Коул, то первое слово, которое пришло мне на ум, было таким: пламенный. Ростом он был примерно шесть футов, на два-три дюйма ниже меня (около 180 см – прим. пер.). С худощавым телом и несколько женственными чертами лица. У него были светло-каштановые волосы и хорошая стрижка с длинной челкой, которая так и норовила упасть ему на глаза. Одет он был определенно дорого, но слегка эксцентрично – в тесные черные брюки, кажется, из замши и облегающий нежно-лиловый свитер. На шее у него был повязан легкий шарф.

Меня никогда не привлекали женоподобные мужчины, но не мог же я встать и уйти. Кроме того, для одной ночи ему было совсем необязательно быть в моем вкусе.

Он подошел к хостесс, которая за стойкой встречала гостей, и она, по-видимому, узнала его, потому что сразу заулыбалась – мне показалось, искренне. Он склонил голову, так что волосы упали ему на глаза. Кокетливо улыбнулся и чуть ли не помахал ей ресницами. Я не расслышал, о чем он ее спросил, но она рассмеялась и указала на меня.

Легкой, слегка развинченной походкой он направился ко мне.

– Думаю, ты ожидаешь меня.

– Я тоже так думаю. – Я протянул ему руку, и он пожал ее. Ладонь у него была изящной и невероятно мягкой, но рукопожатие вопреки моим ожиданиям оказалось твердым, а не безвольным и слабым. – Джонатан Кечтер.

Он снова склонил голову набок – на этот раз вправо, отчего челка съехала с его глаз – и улыбнулся мне так, словно нашел меня чрезвычайно забавным.

– Коул Фентон, – ответил он с некоторым сарказмом, потом качнул головой в сторону хостесс, которая с меню в руках ждала рядом. – Что ж. Идем тогда. Наш столик готов.

– Мне сказали, нужно подождать, – удивленно проговорил я.

На ходу оглянувшись через плечо, он улыбнулся.

– Дорогой, мне никогда ждать не нужно.

Нас посадили, и Коул вернул меню хостесс, даже не заглянув внутрь. Он откинулся на стуле, склонил голову набок, откинув волосы с глаз, и направил взгляд на меня. Его кожа была почти карамельного оттенка – слишком смуглой, чтобы считаться белой, но слишком светлой, чтобы назвать ее как-то еще. В неярком свете у меня не получилось как следует рассмотреть цвет его глаз – кажется, они были карими, – но я видел, каким было выражение его лица. Озорным и отчасти насмешливым, словно он все на свете не воспринимал всерьез, и это необъяснимым образом раздражало.

– Значит, ты бывший Зака.

Это был не вопрос, и я постарался отреагировать не слишком удивленно. Прошло десять лет, как мы с Заком расстались, но все эти годы я часто вспоминал о нем. Я так и не смог разлюбить его. Наша случайная встреча в Лас-Вегасе заставила меня вспомнить все хорошее, что нас связывало… и все, что разъединяло.

– Это Джаред тебе рассказал?

– Не прямо, дорогой. Но догадаться было не сложно.

Я подавил раздражение – и на него, и на Джареда.

– Меня зовут Джонатан.

– Я в курсе. Ты говоришь мне об этом в четвертый раз.

Я коротко обдумал, есть ли смысл просить его перестать называть меня «дорогой». У меня было предчувствие, что он только посмеется в ответ.

– А ты друг Мэтта и Джареда? С Заком и Анжело тоже знаком? – спросил я.

– Уверен, Мэтт возразил бы, чтобы меня причислили к таковым. Единственный, кого я из них знаю по-настоящему, это Джаред. Мы дружим без малого двенадцать лет, с самого колледжа. С остальными я встречался лишь раз или два.

Тут подошел официант.

– Добрый вечер, мистер Фентон. Приятно видеть вас снова. Полагаю, вам нет необходимости заглядывать в винную карту?

– И я был счастлив сюда вернуться, Генри. Ты, разумеется, прав. Карта мне не нужна. Хотя я пока не вполне уверен, что именно мы будем пить. – Он взглянул на меня. – Дорогой, ты определился с заказом?

Я проглотил порыв в очередной раз напомнить ему свое имя и сказал:

– Думаю взять баранью отбивную на косточке.

Он улыбнулся.

– Великолепно. – Потом официанту: – Я возьму то же самое. И бутылку «Темпранильо Ресерва», пожалуйста.

– Конечно.

Испанское красное. Любимое вино Зака. Кто бы мог подумать, что Коул выберет именно его. В ресторанах нечасто подавали испанские вина. Зак всегда горевал по этому поводу, когда мы куда-нибудь выбирались.

– Я сказал что-то не то? – внезапно спросил Коул, прервав мои мысли, и я встряхнулся, осознав, что сижу, рассеянно глядя на скатерть.

– Нет. Просто вино, которое ты выбрал… напомнило мне о Заке.

– Дорогой, тогда не стоило брать баранину.

Я понятия не имел, что на это ответить.

Принесли вино. Пока официант разливал его по бокалам, у меня зазвонил телефон. В тишине помещения звонок прозвучал до невозможности громко, и все сидящие вокруг нас люди обернулись и посмотрели на меня. Я почувствовал, что краснею. Вытащив телефон, я убавил звук. Поднял глаза на Коула и обнаружил на его лице выражение сдержанного веселья.

– Извини, – сказал я. – Мне правда надо…

– Не стесняйся, – произнес он, и я взял трубку.

– Джонатан.

– Джонатан, это Сара!

– Сара, можно я перезвоню позже?

– Джон, я вношу данные о расходах на продукцию спа, которую мы продаем, но когда пробую ввести налог штата…

– Это делается в самом конце. – Я точно помнил, что говорил ей об этом, но то была распространенная ошибка.

Она испустила вздох отчаяния.

– Я никогда не научусь!

– Сара, научишься. Сейчас вечер пятницы. Иди домой, отдохни, а утром продолжишь. На свежую голову работается лучше.

– Наверное, ты прав, – сказала она, но я знал, что она не последует моему совету.

– Сара, я сейчас немного занят. Давай я перезвоню тебе первым делом с утра?

Она снова вздохнула.

– Да. Хорошо. Доброй ночи.

Я отключился и сказал Коулу:

– Извини. Мне очень жаль, честное слово.

Он улыбнулся.

– Долг зовет?

– Постоянно. Ты же знаешь, как это бывает.

Его улыбка стала шире.

– Не совсем.

– Чем ты занимаешься в жизни?

У него была идеальная стрижка. Если он склонял голову вправо, то челка уходила вбок, позволяя ему установить зрительный контакт. Но если он смотрел вниз или, как сейчас, склонял голову влево, то волосы падали ему на глаза, и считывать их выражение становилось сложно.

– Какой предсказуемый вопрос, дорогой. А чем занимаешься ты?

– Я работаю старшим менеджером по связям с клиентами в компании «Гестлайн Инкорпорейтед».

Его рот дернулся в улыбке.

– Настоящий титул. И чем именно занимается компания «Гестлайн Инкорпорейтед»?

– Мы разрабатываем программное обеспечение для курортов и больших отелей. Бронирование, услуги спа, оплата номеров, начисление зарплаты служащим – мы помещаем все это в одно место, чтобы…

– Дорогой, у меня нет отеля. Мне можешь ничего не продавать. Ты за этим был в Вегасе, когда наткнулся на Джареда?

– Да. У нас там трое клиентов.

– И что же входит в обязанности старшего менеджера по связям с клиентами?

В его тоне определенно звучала насмешка, и я с трудом удержался от того, чтобы не разозлиться. Мне стоило немалых усилий подняться на такую должность за столь небольшой срок.

– Я помогаю новым клиентам переводить бухгалтерскую документацию на программное обеспечение «Гестлайн».

– Ясно, – проговорил он. – И давно ты на них работаешь?

– Восемь лет.

– Восемь лет. Скажи, дорогой, – и он снова наклонил голову так, что я смог увидеть его глаза, – ты счастлив быть старшим менеджером по связям с клиентами?

– Ну, в конечном итоге мне бы хотелось поменьше ездить. Через год или два я смогу попросить о повышении и начну чаще работать в офисе, а еще через несколько лет…

– Ты стремишься к какой-то определенной должности или собираешься просто карабкаться все выше и выше, пока не упрешься в потолок?

Вопрос показался мне странным. Конечно моей целью всегда было повышение.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, существует ли точка, в которой ты станешь доволен тем, что имеешь, и сможешь сесть и расслабиться?

Я понятия не имел, как ответить ему, но в итоге это оказалось неважным, потому что у меня зазвонил телефон. Опять. И опять все сидящие за соседними столиками посмотрели в мою сторону. Я как можно скорее взял трубку.

– Джонатан.

– Джонатан! – Это снова был Маркус Барри. – Я договорился с Лайлом, чтобы он взял «Франклин Сьютс» на себя. В воскресенье вечером ты вылетаешь в Лос-Анджелес.

– Конечно.

– Надо все утрясти, пока они не довели нас до белой горячки.

Я не мог с ним не согласиться.

– Извини, – сказал я Коулу, отключившись. – Новый клиент, вот и… – Он небрежно помахал на меня пальцами, хотя было очевидно, что во второй раз оно показалось ему уже не таким забавным. – Вряд ли он позвонит снова, – добавил я, когда принесли нашу еду. Переключив телефон на виброзвонок, я положил его рядом с собой на стол. Какое-то время мы молча ели. Вино и впрямь сочеталось с бараниной идеально. Наконец, прерывая молчание, я спросил: – Так чем, все-таки, ты занимаешься?

Подняв взгляд от тарелки, он склонил голову так, что челка снова закрыла его глаза. Я не мог понять, раздосадовал его мой вопрос или развеселил.

– Это настолько важно?

– Нет, – сказал я, хотя его нежелание отвечать показалось мне странным. – Просто интересно.

– Интересно, потому что ты думаешь, что меня или твое представление обо мне каким-то образом определяет моя профессия?

– Ну… – А что, разве нет? – Ну да.

– Допустим, я скажу, что я аферист. Что тогда?

– Я… хм… – запнулся я и замолк. Неужели он говорит серьезно? И Джаред дал мой номер какому-то жулику? Я понятия не имел, какой должна быть моя реакция. – Тогда я отвечу, что у тебя не получится меня развести, – в конце концов выдавил я. Плюс это будет означать завершение нашего с ним разговора. – Так это правда? – спросил я.

– Конечно нет, – усмехнулся он, и я испытал облегчение. – Но сама мысль мигом все объяснила, не так ли? – Не зная, что сказать, я растерялся. Он словно играл со мной в какую-то странную угадайку.

Глядя на меня, он рассмеялся, и я постарался умерить свою досаду.

– Все еще умираешь от любопытства, да? – спросил он, отбросив волосы с глаз.

Еще бы. Его нежелание отвечать только подогревало мой интерес.

– Да. Это простой вопрос. Чем ты занимаешься в жизни?

Он помолчал, будто раздумывая над ответом, сделал глоток вина, а потом сказал:

– Путешествую.

– Путешествуешь? – повторил я, ломая голову над тем, что, черт побери, это может значить. – Не понимаю.

– Ты что, слышишь это слово впервые? – спросил он, и по его глазам я понял, что все происходящее до крайности его забавляет. С момента, как мы представились, меня не покидало ощущение, что он мысленно посмеивается надо мной, что постепенно начинало выводить меня из себя.

– Конечно, нет, – произнес я, – но мне непонятно, как на этом можно сделать карьеру.

– Дорогой, я не говорил о карьере.

– Но ты сказал, что…

– Еще я люблю готовить.

– То есть, ты повар?

– Можно сказать и так. Но я не зарабатываю кулинарией себе на жизнь, если ты об этом.

– Естественно я об этом! – Я сам не ожидал, что мой возглас получится настолько сердитым. Несколько человек, сидящих за соседними столиками, оглянулись, и я опять почувствовал, что краснею. Закрыв глаза, я заставил себя сосчитать до пяти.

– Дорогой, я чем-то тебя расстроил?

– Нет! – сказал я уже спокойнее, хотя по-прежнему был раздражен.

– Так скор на оправдания из-за мелочей, – легким тоном проговорил он. Я, наконец, открыл глаза и увидел, что он по-прежнему смотрит на меня и улыбается, хоть и с менее насмешливым, чем раньше, выражением на лице. – Сколько вы с Заком были вместе?

Неожиданная смена темы, когда я еще не отошел от предыдущей, застала меня врасплох. Но его взгляд, направленный на меня, стал из снисходительного открытым и честным, и потому я ответил:

– Три года.

– Давно это было?

– Все закончилось десять лет назад. А почему ты спрашиваешь?

Он виновато улыбнулся.

– Поддерживаю беседу, и только. Но выбор темы ужасен, да? Наверное, на самом деле мне хотелось узнать, встречаешься ты с кем-нибудь или нет.

– Очевидно, нет, поскольку я здесь с тобой.

– Так уж и очевидно? Должен признаться, я встречал немало мужчин, которые считали допустимым определять свой статус довольно туманно.

Тут он был прав.

– Нет, я ни с кем не встречаюсь. Ни в каком смысле. – Периодически я ходил в клубы, чтобы кого-нибудь подцепить, или в сауну, но постоянных отношений у меня не было много месяцев. – А ты?

– У меня много друзей, но без каких бы то ни было обязательств.

Я не сдержал смешка.

– Похоже, ты и сам из тех, кто предпочитает туманные определения.

Он чуть улыбнулся в ответ.

– Скажем так, я ни с кем не ужинал уже очень давно.

В этот момент нас прервали.

– Джонатан! – воскликнул знакомый голос.

Я поднял голову и увидел, что рядом стоит, сияя, моя соседка Джулия. Она была старше меня на несколько лет. Ее муж Билл продавал недвижимость, у них было трое детей, и Джулия большую часть своего времени занималась тем, что развозила их по городу.

– Привет, Джулия.

Она повернулась к Коулу и окинула его выразительным взглядом. Только я собрался их познакомить, как у меня опять зазвонил телефон. Хорошо хоть, звук у него был выключен, так что единственными людьми, заметившими звонок, были Коул и Джулия.

Как оказалось, необходимости представлять Коула не было. Он сам поднялся из-за стола и поздоровался с ней. На секунду мне даже показалось, что он вот-вот поцелует ей руку. Поскольку мне пришлось помогать Саре с очередным сбоем в программе, я не слышал, о чем они говорят, но наблюдал за ними. Манеры Коула были безукоризненными, однако в них проскальзывало кокетство, и Джулия явно наслаждалась беседой.

Когда подошел ее муж, я как раз заканчивал разговор.

– Похоже, наш столик освободился, – сказала она. – Приятно было познакомиться, Коул. А с тобой, Джонатан, – она бросила на меня многозначительный взгляд, – я поговорю позже.

Джулия ушла, а Коул сел и с лукавой улыбкой уставился на меня.

– Что? – спросил я и, не выдержав, тоже улыбнулся.

– Есть ощущение, что позже у меня будут гореть уши.

Я вынужденно рассмеялся.

– Есть ощущение, что ты прав.

– Откуда ты ее знаешь?

– Мы соседи. Когда я уезжаю, она приглядывает за моей квартирой. Кормит мою рыбку, забирает почту. Пару лет назад я встречался с ее братом Томом, пока он не перебрался в Калифорнию.

– Вы близко общаетесь?

– Не знаю. Наверное. Можем при случае выпить вместе бутылку вина. Или две. – Судя по выражению лица, он развеселился еще больше, и я снова спросил: – Что?

– Да ничего, дорогой…

– Я Джонатан.

– …просто подумал, что это жуть какое клише, нет? Гею дружить с женщиной.

– А дружить с одними геями разве не клише?

Он улыбнулся мне, и улыбка была искренней. Всего лишь во второй раз за весь вечер у меня не возникло ощущения, что он надо мной насмехается.

– Твоя правда.

На столе рядом со мной снова зазвонил телефон.

– Черт!

– Дорогой, у тебя всегда так? – спросил он – на сей раз с ощутимым раздражением в голосе.

– Нет. Просто… – Бз-з, бз-з, бз-з. – Извини. Мне правда нужно ответить. – Он отвернулся, однако взмахнул рукой в жесте, который, похоже, указывал, что мне можно взять трубку. – Джонатан.

– Джонатан! – Снова Маркус. – Она скоро меня доконает. Воскресенье отменяется. Я хочу, чтобы ты сел в самолет сегодня.

– Сегодня? Маркус, я не пробыл дома и четырех часов.

– Я знаю. Но если она будет работать в выходные, то, значит, и ты тоже. И, чтобы принести максимум пользы, тебе лучше быть к ней поближе.

Перед ответом я сосчитал до пяти.

– Я могу вылететь утром в шесть. Так будет нормально? – Боже, умоляю, дайте мне сегодня поспать в своей собственной постели!

Он вздохнул.

– Что делать.

– Спасибо, сэр. – Вешая трубку, я уже приносил Коулу извинения. – Мне правда очень жаль… – начал было я, но, когда поднял голову, увидел, что он достает из кармана бумажник. – Ты что, уходишь? – спросил я удивленно. Он не ответил. Только вытащил из бумажника четыре сотенные купюры и подсунул их под стоящий между нами подсвечник. – Тебе вовсе не нужно… – Я собирался сказать, что не нужно платить за меня – и тем более оставлять такие гигантские чаевые, – но он меня перебил.

– Послушай, дорогой, ты совершенно очарователен. Правда. Но дело в том, что мне нравится быть в центре внимания самому. Особенно на свидании.

– Тебе необязательно уходить…

– Но. Я был бы не прочь как-нибудь попробовать снова. – Он протянул мне визитку. На черном поле не было ничего, кроме имени и номера телефона. Он позволил челке упасть на глаза и помахал мне ресницами.

– Звони. Желательно в день, когда сможешь оставить свой телефон дома.

Он ушел, а я остался в одиночестве доедать ужин.

Мой телефон до конца вечера больше не зазвонил. Он проснулся только на следующий день в 5:13 утра, когда я уже был в аэропорту.

Глава 3

17 апреля

От Коула Джареду

Ох, сладость. Как же я зол на тебя! Следуя твоему совету, я позвонил Джонатану, и он явно был ни сном ни духом, кто я такой. Если уж ты меня с кем-то сводишь, то будь добр, первым делом сообщай бедному дурачку мое имя, хорошо, солнце? Но мне-таки придется простить тебя, ведь я знаю, что твой большой плохой бойфренд ни за что не разрешит тебе должным образом загладить свою вину. А жаль…

Мы с Джонатаном встретились за ужином, и, милый, это была катастрофа. Я совершенно уверен, что оказался не в его вкусе. И хотя он невероятно мил, но у него нет чувства юмора, он зажат и тотально помешан на своей карьере. К твоему сведению, сладость, когда устраиваешь свидание вслепую, эти моменты не лишне упоминать. Боюсь, я повел себя не лучшим образом, и в Финиксе, скажем так, по-прежнему депрессивно сухо. Я оставил ему свой номер, однако подозреваю, что скорее в аду похолодает, чем он позвонит. Хорошо, есть деньги, потому что дело идет к тому, что мне, похоже, придется лететь в Париж, просто чтобы потрахаться.

***

В следующий выходной отец повел меня на игру «Даймондбэкс». Я не был фанатом бейсбола, но он настаивал, чтобы несколько раз в год мы вместе выбирались на стадион. Там мы покупали чересчур дорогие хот-доги и дрянное пиво, которое, тем не менее, продавалось по восемь долларов за стакан. Отец рассказывал о статистике и тонкостях игры, а я притворялся, что мне интересно, хотя мы оба знали, что это не так. Я, в свою очередь, половину времени отвечал на звонки по работе, а он притворялся, что не сердится, хотя мы оба знали, что это именно так. Нелепое соглашение, однако оно помогало сохранить мир.

В начале второго иннинга, когда я только что закончил разговор с боссом, отец вдруг спросил:

– Как прошло твое свидание?

Моя голова все еще была занята мыслями о телефонном звонке – Маркус проинформировал меня, что в понедельник я снова улетаю в Лос-Анджелес, – и потому вместо ответа я глупо спросил:

– Мое что?

Отец наградил меня своим отцовским взглядом – как раньше, когда я приносил из школы плохие отметки.

– Ну, ты знаешь, – с сарказмом ответил он. – Свидание. Ужин, напитки, беседа о том о сем. С другим человеком.

Я почувствовал, что краснею. Я терпеть не мог, когда давал ему шанс бросить мне в лицо мои же слова.

– Все прошло плохо.

– Почему?

Мне не хотелось рассказывать ему о том, что случилось. Он часто ругал меня за то, что я позволяю работе управлять своей жизнью. Я бы соврал, но увы, мне никогда не удавалось своевременно сочинить правдоподобную отговорку, к тому же по моему лицу он все равно заметил бы, что я вру, поэтому я собрался с духом и сознался, пусть и не глядя ему в глаза, а отвернувшись к полю:

– В тот вечер я часто отвлекался на телефонные звонки. Ему это не понравилось. И он ушел.

Я приготовился выслушать лекцию, но отец молчал. Подняв голову, я увидел, что он смотрит на меня с печальным выражением на лице.

– Мне жаль, Джон.

– Неважно, – проговорил я с напускной небрежностью, потому что до сих пор чувствовал себя немного задетым из-за того, что он просто взял и ушел. – Все равно он был не в моем вкусе.

– Ты встречаешься с кем-то еще?

– В данный момент нет. – И уже депрессивно долго.

Он замолк на минуту, и когда я взглянул на него, то буквально увидел витающих вокруг него призраков. Не настоящих, конечно. Не как в кино.

Они существовали только у него в голове. Но я научился распознавать моменты, когда его начинало преследовать прошлое.

Когда-то у меня была сестра. Я не помнил ее – в сознании остались только размытые образы, сформировавшиеся, очевидно, по фотографиям. Когда она умерла, ей было шесть, а мне около двух. Она утонула, плавая в бассейне у нас дома, когда мы с мамой прилегли вздремнуть, а отец разговаривал по телефону с поставщиком кондиционеров. После этого бассейн засыпали, а ее имя, если и упоминалось в нашем доме, то не иначе, как шепотом. С тех пор прошло тридцать лет, но отца до сих пор тенью преследовало чувство вины, не всегда очевидное, но иногда, как сейчас, проскальзывающее у него в глазах.

И еще была моя мать. Я знал, что он до сих пор постоянно о ней тоскует. Она умерла девять лет назад от рака поджелудочной железы. Несколько лет, предшествующих ее смерти, мы с отцом почти не общались. Он никак не мог принять мою ориентацию, а я был молод и не осознавал, что семья не всегда будет со мной рядом. Мамина смерть была тяжелым ударом для нас обоих. Мы поняли, что, пусть мы и не близки, но, кроме друг друга, у нас никого не осталось. И тогда я уехал из Колорадо и возвратился в Финикс.

Я все ждал, когда он заговорит. Он явно хотел что-то сказать, но никак не мог подобрать слова.

– Джон, – начал он нерешительно, – у нас на работе есть одна девушка…

– Нет.

– Я понимаю, что ты чувствуешь…

– Тогда зачем поднимать эту тему?

– Оно ведь не навредит, Джон. Ты сейчас ни с кем не встречаешься. Почему бы не познакомиться с ней и не посмотреть, куда оно приведет?

– Нет.

– Просто… – Его голос сошел на нет. Плечи поникли, а лицо стало печальным. Мне даже показалось, что он сражается со слезами. – Семьи должны расти, Джон, – сказал он тихо. – А не уменьшаться.

В этом и заключалась сокровенная суть вопроса. Дело было не в том, одобрял ли он, что я гей, или нет. Просто отец желал большего. Он тосковал по семье, которую у него отняли, и мечтал о внуках, которых у него никогда не будет. И за это я не мог его осуждать.

– Я знаю, пап, – ответил я мягко и отвернулся к полю, чтобы он смог, не стесняясь меня, вытереть глаза.

Мы замолчали и не разговаривали до самого пятого иннинга, и хотя досидели на игре до конца, я понятия не имел, кто там в итоге выиграл.

***

Я проходил с визиткой Коула две недели. Мне потребовалось некоторое время, чтобы признаться самому себе в том, что меня тянет снова его увидеть. Он был надменным, несносным, жеманным и абсолютно не в моем вкусе. С другой стороны он был умным, веселым, симпатичным и безусловно интригующим. В конце концов я сошелся с собой на том, что по крайней мере задолжал ему извинение.

Когда я позвонил, он ответил мне по-французски.

– Allô?

– Привет, Коул. Это Джонатан.

– Привет-привет, лапа. Какой приятный сюрприз. Как поживаешь?

Полсекунды я обдумывал, не напомнить ли ему свое имя, но потом решил, что не буду. У меня было предчувствие, что в конечном итоге мне придется смириться с этими прозвищами.

– Я бы хотел извиниться…

– Даже не думай переживать, прелесть. Справедливости ради скажу, что мы с тобой оба были хороши. Так что, забудь. Проехали.

– Я хотел спросить, не хочешь ли ты сделать еще попытку.

– С удовольствием. На сей раз, надеюсь, нас будет лишь двое?

– Я не могу не взять с собой телефон. Но сейчас ни один из моих клиентов не переживает кризис, так что все будет не настолько плохо, как в прошлый раз.

– Что ж, удовлетворимся хотя бы этим, – сказал он со смешком. – Сегодня вечером?

– Нет. Вообще в данный момент я в Лос-Анджелесе.

– Ну, это несколько осложняет дело, не так ли? Когда ты вернешься?

– Во вторник.

– Умеешь ты выбрать время, прелесть. В среду я улетаю в Париж.

– Серьезно? Едешь в отпуск?

– Нет, – отрезал он в бесцеремонной манере, которая пробудила во мне любопытство. – Тогда, значит, договариваемся на вторник?

– Конечно.

– Во сколько прилетает твой рейс?

– В четыре, но сразу после мне будет нужно заехать в офис и встретиться со своим боссом. Я буду дома примерно в шесть.

– Идеально, прелесть. До скорого.

– Погоди… что? – Но я опоздал. На линии уже была тишина. Я хотел было перезвонить ему, но решил, что добьюсь только того, что выставлю себя дураком.

***

Рейс отложили на час, и мне пришлось поторопиться, чтобы успеть на встречу с Маркусом Барри.

Маркусу было за сорок. Я бы не назвал его своим другом, но он был порядочным человеком и работать с ним было легко. Он относился к тому типу людей, которые рискуют умереть от сердечного приступа еще до того, как им исполнится шестьдесят – слишком много работал, много курил, много пил и существовал на одном фаст-фуде. Еще он был невероятно успешным. Зарабатывал более пятисот тысяч долларов в год и ездил на «порше». Я надеялся повторить его путь – за исключением трансжиров и надвигающегося инсульта.

– Маркус, прошу прощения за опоздание, – сказал я, влетая к нему в кабинет и закрывая за собой дверь.

– Где ты был?

– Мой рейс задержали…

– Я не мог до тебя дозвониться.

– Да? – Я достал телефон и взглянул на мертвый экран. – Черт. Извините, сэр. Так торопился, что забыл включить, когда вышел из самолета.

– Неважно, – сказал он. – Пусть останется выключен, чтобы нас не прерывали.

– Мне отчитаться по Калифорнии?

Он отмахнулся от меня.

– Нет, Джон. Ты знаешь свою работу. – Ничего ближе к похвале мне от Маркуса не светило. – Есть одна вещь, которую я хочу с тобой обсудить.

Я сел напротив него на стул.

– Я слушаю.

– Монти вчера созывал встречу. – Маркус был одним из очень немногих людей в нашей компании, которые могли называть Монтгомери Брюингтона, нашего СЕО, по имени. – Говорил о реструктуризации.

– В каком смысле?

– Он хочет, чтобы в каждом штате у нас появился свой представитель, чтобы снизить расходы на командировки.

– Полагаю, это разумная мысль. Но как оно отразится на мне?

– Имей в виду, Джон, пока это всего лишь предположение. Еще ничего точно не решено. Но если что, – он пожал плечами, – будет несколько вариантов развития событий.

– Например?

– Есть семь основных зон, которые, по его словам, нужно покрыть: Аризона, Лос-Анджелес, Сан-Диего, Сан-Франциско, Вегас, Колорадо и Юта. Проблема в том, что сейчас ими занимаются не семь человек, а десять.

– Вы хотите сказать, что трое из нас потеряют работу? – спросил я, сражаясь с паникой, которая внезапно начала разрастаться в моей груди.

– Никто не потеряет работу, Джон.

– Тогда что?

– Троих из вас, возможно, понизят.

– Что?

– Не переживай раньше времени. Хорошая новость в том, что ты в списке пятый и потому вряд ли станешь одним из этих троих.

И это он называл хорошими новостями. Я сосчитал до пяти, чтобы немного расслабиться.

– Из чего следует, что мне с большой долей вероятности предстоит переехать?

– Да. Отсюда вопрос: что ты думаешь по этому поводу?

Я коротко обдумал его слова. Хотя привязанности к Аризоне у меня не было, я не особенно хотел переезжать, но лишь потому, что знал, как это муторно. Плюс в Финиксе жил мой отец. Мне, конечно, будет не хватать его, если я перееду, однако это не являлось поводом для отказа.

– Вы же знаете, Маркус. Я сделаю все, что от меня потребуется.

Он улыбнулся и встал, давая понять, что встреча закончена.

– Молоток. А теперь поезжай домой и отдохни. Увидимся утром.

***

Я вышел из офиса с головой, забитой мыслями о переезде в другой штат и о возможном повышении, которое могло за этим последовать. В некоторой прострации я доехал до дома и заподозрил неладное, лишь увидев припаркованный на тротуаре «сааб».

Когда я зашел домой, то обнаружил у себя на диване Джулию с бокалом вина.

– Как прошла поездка? – спросила она.

– Без происшествий, – ответил я, бросив багаж у порога. – Что ты здесь делаешь?

– Твой бойфренд попросил впустить его…

– Мой кто?

– …я сперва не собиралась, но он каким-то образом уболтал меня и…

– О чем ты?

– …и это так мило, устроить тебе сюрприз в виде ужина…

Не дослушав ее, я промаршировал через гостиную и распахнул дверь на кухню. У плиты стоял Коул.

– Что, черт возьми, ты здесь делаешь? – рявкнул я.

Он даже не оглянулся.

– Готовлю ужин, дорогой. Разве не очевидно?

– То есть, ты решил, что можно вот так запросто вломиться ко мне в дом?

– Не надо драматизировать, – сказал он, поворачиваясь ко мне лицом. – Я не вламывался. – Как и в прошлый раз, он был одет в темные облегающие брюки и невесомый свитер, бледно-зеленый оттенок которого подчеркивал цвет его глаз. Теперь мне было видно, что они не карие, а золотисто-зеленые.

Он был босиком, и я поймал себя на том, что мой взгляд сам собой опустился к его изящным ступням.

– Послушай, мне жаль, если я расстроил тебя. Честно. – В его тоне было больше искренности, чем обычно. – Но я по себе знаю, каково это, много ездить и постоянно питаться в ресторанах. Я подумал, ты обрадуешься домашней еде. Вот и все, лапа. Я звонил тебе, но попал на автоответчик. – Ну конечно. Я так и не включил телефон после того, как пять часов назад зашел на борт самолета в Лос-Анджелесе. – Согласен, с моей стороны было дико некрасиво подставлять бедную Джулию, но если бы я начал готовить только после твоего прихода, мы бы сели за стол не раньше восьми. И потому я решил рискнуть.

И моя злость начала угасать. С его стороны это и впрямь был очень предусмотрительный жест. Я и не помнил, когда в последний раз ради меня так старались. После Лос-Анджелеса, где все десять дней я завтракал, обедал и ужинал, где придется, ужин в тишине дома была бесконечно соблазнительнее, чем идея провести вечер в каком-нибудь переполненном ресторане. Да и аромат – чтобы он там ни готовил – был таким, что слюнки текли. Путь к сердцу мужчины, по-видимому, и правда лежал через желудок, потому что внезапно мне захотелось его расцеловать.

– Спасибо, – негромко произнес я. Он быстро отвернулся, но я успел заметить, что на щеках у него проступил румянец. – Что готовишь?

Он коротко взглянул на меня через плечо.

– Соте из омара.

– Пахнет изумительно.

С кокетливой улыбкой он повернулся ко мне.

– Ну еще бы, куколка. Я превосходный повар.

– Тебе нужна помощь?

– С готовкой? Нет. Но ты можешь накрыть на стол. Скажи Джулии, что хватит на всех – на случай, если она захочет остаться.

Джулия! Я совсем забыл о ней. После моего выступления можно было не сомневаться, что теперь она думает, будто я на нее злюсь. Вернувшись в гостиную, я увидел, что она беспокойно расхаживает по комнате.

– Джонатан, прости! – воскликнула она, едва я вошел. – Мне не следовало…

– Все нормально, Джулия. Правда.

Но она явно мне не поверила.

– Обещаю никогда так больше не делать.

– Все нормально. Он застал меня врасплох, но и только. Я рад, что ты впустила его.

– Ладно. Раз ты уверен…

– Уверен. Он говорит, еды хватит на всех, если ты захочешь к нам присоединиться.

Она усмехнулась.

– И испортить ваше свидание? Ни за что.

– Это всего лишь ужин, – произнес я, когда Джулия встала.

– Знаешь, Джон, – сказала она, открывая дверь, – мне кажется, он то, что надо.

– Это всего лишь ужин, – повторил я. Но она уже ушла.

***

Он не только приготовил ужин, но и принес бутылку белого вина.

– Обычно я пью красное, – сказал я, пока он разливал вино по бокалам.

Он склонил голову, набросив на глаза челку. Дома было больше света, чем в ресторане, и я заметил в цвете его волос красноватый коричный оттенок. И поймал себя на желании узнать, может он и пахнет тоже корицей.

– Лапа, ты же не из тех заблудших душ, которые считают, что мерло подходит ко всему на свете? – спросил он сварливо.

– Ну, – запнулся я, покраснев, – обычно я покупаю кьянти.

Он понимающе мне улыбнулся.

– Поверь. Вионье – это намного лучше.

Не знаю, как насчет вина, но его заявление о том, что он великолепный повар, оказалось не пустым хвастовством. Ужин был потрясающим.

– Где ты научился так хорошо готовить? – спросил я, когда мы закончили.

Во время разговора у него была привычка порой опускать голову и прятать направленный на меня взгляд за своими длинными ресницами и каскадом волос.

– У меня масса свободного времени.

– Правда? – Я поколебался немного, не желая раскачивать лодку, но любопытство взяло верх, и я спросил: – Чем ты занимаешься?

Он закатил глаза.

– Прелесть, ты опять? Еще не надоело спрашивать?

– Надоест, как только ты мне ответишь.

Он неловко поерзал, перекладывая столовые приборы.

– По правде говоря, я, по сути, не занимаюсь ничем.

– Ты же должен где-то работать.

– С чего ты взял?

– У тебя явно имеются деньги…

– Да.

– …значит, каким-то образом ты их зарабатываешь.

– Нет.

Я подождал продолжения, однако через несколько секунд стало ясно, что вдаваться в подробности он не намерен.

– Уж не хочешь ли ты сказать, – произнес я медленно и с нарочитым скептицизмом, – что просто богат?

Он склонил голову набок, отбросив челку, и посмотрел на меня в упор с каким-то застенчивым и одновременно серьезным выражением на лице.

– Вообще-то хочу.

Я сам не знал, какого ответа ждал от него, но совершенно точно не такого.

– О, – глупо вымолвил я, потому что не представлял, что еще можно сказать.

– Лапа, я предпочитаю не сообщать об этом сходу. Мне довольно рано довелось выяснить, что многие хотят быть со мной только ради того, чтобы я оплачивал их счета.

Да уж. Можно себе представить.

– Ты что, выиграл в лотерею?

– Нет, – сказал он. – Унаследовал. Боюсь, все до ужаса банально. Мой отец располагал неприлично большой суммой денег, частично семейных, частично заработанных самостоятельно. За его плечами было несколько бездетных браков, и когда ему стукнуло пятьдесят пять, он, очевидно, задумался над тем, что не бессмертен, и решил обзавестись наследником. И выбрал себе жену. Ей было двадцать два, она была молодой и красивой, но не настолько яркой, чтобы его затмевать.

– Статусная жена? – спросил я, и он улыбнулся.

– Совершенно верно. Он, разумеется, заставил ее подписать брачный контракт и, как только наследник появился на свет, ушел от нее, назначив щедрое содержание. Она сейчас живет на Манхэттене.

– Этим наследником был ты?

– Именно так, прелесть. – Коул встал, и я, решив, что он уходит из-за стола, отодвинул стул и тоже поднялся. Но он, глядя на меня, остался стоять, где стоял, и я сел обратно. – Когда мне было пятнадцать, мой отец умер. Все его деньги легли на трастовый фонд. Чтобы получить их, мне пришлось выполнить ряд условий.

– Например?

Он начал идти вдоль стола мне навстречу.

– Например закончить престижный университет не меньше, чем на четверки. И согласиться продолжать поддерживать свою любящую мать. – По его тону я понял, что она какая угодно, только не любящая.

– Сколько же всего у тебя денег? – спросил я, когда он остановился у моего стула. Я знал, что невежливо задавать такие вопросы, но у меня было ощущение, что возражать он не станет.

– Точно не знаю. Ими занимается Честер. Но он все грозится выйти на пенсию, и я понятия не имею, что тогда буду делать.

– Ты не знаешь, сколько в точности у тебя денег?

– Не совсем. Я знаю, что их с избытком хватит на тот образ жизни, к которому я привык, и еще останется для наследника, которым я определенно никогда не обзаведусь.

Он сел верхом ко мне на колени, так что мы оказались лицом к лицу. Потом расстегнул мою рубашку и провел кончиками своих тонких пальцев по волосам на моей груди. Внезапно я напрочь потерял интерес к беседе. У него были красивые, чувственные губы, и я не мог отвести от них взгляд.

– Скажи, прелесть. Ты намерен обсуждать мой трастовый фонд всю ночь? – Он отбросил волосы с глаз и одарил меня порочной, сладострастной улыбкой, отдача от которой отправилась прямиком ко мне в пах. – Или ты готов перейти к десерту?

Я быстро выяснил, что ему не нравится целоваться в губы. Я, впрочем, не возражал. На его теле было достаточно мест, где поцелуи были ему приятны, поэтому на них я и сосредоточился. Оставляя за собой дорожку снятых вещей, мы перешли из гостиной в спальню. Я нашел презерватив и протянул ему.

– Как ты предпочитаешь? – спросил его я. – Я универсал.

Он отодвинул презерватив обратно.

– Я никогда не бываю сверху, прелесть. Жуть какое клише для парня вроде меня, да?

Я улыбнулся ему.

– Я не против.

У него было красивое и стройное тело. Он был всего на пару дюймов ниже меня, но подо мной ощущался маленьким и хрупким. Скоро, впрочем, я убедился, что это иллюзия. Он оказался очень пылким любовником.

На его теле совсем не было растительности, только подмышками. Даже пах у него был гладко выбрит. Его волосы были мягкими и шелковистыми и ничуть не пахли корицей. Они пахли клубникой. А сзади на шее у него было маленькое родимое пятно – прямо по центру, там, где кожа была на оттенок темней остального тела. Своей треугольной формой оно напоминало мне бабочку. Я поймал себя на том, что мои губы тянутся к ней снова и снова.

Когда все закончилось, он не остался лежать в моих объятьях и не пристроился рядом, а перебрался на вторую половину кровати и, не прикасаясь ко мне, расслабленно там раскинулся.

– Прелесть, ты ведь не отправишь меня посреди ночи домой?

– Нет. Оставайся.

– Я знал, что ты мне понравишься. – Если он и сказал что-то еще, то я не расслышал. Я уже засыпал.

***

Он еще спал, когда утром я ушел на свою обычную ежедневную пробежку, однако, вернувшись домой, я обнаружил его на кухне. Полностью одетый, но по-прежнему босиком, он жарил яичницу с беконом.

Не глядя на меня, он указал на горку грязной посуды в раковине.

– Я не убираю за собой, дорогой, но, если хочешь, могу попросить кого-нибудь, чтобы к тебе пришли и навели порядок.

– Ты серьезно?

– Конечно. Я плачу Розе вдвое за уборку того бардака, который устраиваю в домах у других людей.

– И часто это случается?

Он улыбнулся, но так и не посмотрел на меня, удерживая взгляд на беконе и яйцах, шипящих на плите.

– Не настолько часто, как ты, вероятно, думаешь.

– Я успею сходить до завтрака в душ?

– Если быстро.

К тому времени, как я собрался на работу, завтрак был уже на столе.

– Ты всегда готовишь на следующее утро? – спросил я.

– Смотря для кого.

– Для Джареда тоже готовил? – Я, понятно, не знал наверняка, были они с Джаредом когда-либо любовниками или нет, но мне было любопытно.

Он улыбнулся.

– Нашлось бы из чего – готовил бы. Он, по-моему, функционирует на одних крекерах с пивом.

Закончив, я поднял голову и увидел, что он за мной наблюдает.

– Не хочу показаться грубым, – виновато заговорил я, – но мне сегодня правда нужно работать. И скоро пора уходить.

– Я и не думал, что ты надел костюм ради меня, дорогой. Смотри, я могу уйти и оставить бардак на кухне тебе, либо могу подождать Розу и попросить ее закрыть потом дверь. На твой выбор.

– Я не хочу, чтобы ты решил, будто я тебя выгоняю, и обиделся на меня.

– Я понимаю.

– Ты сегодня улетаешь в Париж?

– В два часа.

– Сколько тебя не будет?

Он пожал плечами.

– Сложно сказать, дорогой. Наверное, пока меня не потянет домой.

– И часто ты туда ездишь?

– Несколько раз в год.

– В отпуск?

– У меня там квартира.

– Что, правда? – вымолвил я, не в силах скрыть смешанную с благоговением зависть, а он, явно забавляясь, склонил голову набок.

– Правда. Еще есть квартира в Вейле, а также дом в Хэмптонсе – ну, скорее домик по местным стандартам – и еще один дом в Капохо (горнолыжный курорт в Колорадо; пригород Нью-Йорка; один из самых дорогих районов на Гавайях – прим. пер.).

– Вау.

Он улыбнулся.

– И не говори. Ну что, дорогой, вызывать Розу или как?

– Я буду чувствовать себя нелепо, если ты заплатишь кому-то за уборку у меня дома.

– И почему же, интересно знать?

– Ну, детский сад какой-то.

Он пожал плечами.

– Как знаешь. – С минуту он молчал, глядя в тарелку, а когда поднял голову, выражение его лица было закрытым и сдержанным. – Скажи. Ты предпочтешь, чтобы все ограничилось одним разом, или будешь не против обсудить другой вариант?

– Какой именно?

– Мой образ жизни не вполне сочетается с постоянными отношениями. С другой стороны, меня никогда не привлекала идея спать со случайными незнакомцами. Я предпочитаю нечто посередине.

– Как с Джаредом?

Мой вопрос позабавил его, и тем не менее он ответил:

– Именно. Это весело, просто и совершенно необременительно.

– И это и есть то, что ты предлагаешь?

– Если ты за, – ответил он, игриво мне улыбнувшись. Он на самом деле был невероятно симпатичным, пусть и не совсем в моем вкусе. И с ним было очень хорошо в спальне. Я не хочу сказать, что обычно бывало плохо. Но с ним я ощущал себя легко и естественно. Так с какой стати мне надо было быть против?

– Звучит идеально, – сказал я.

– Хорошо. Тогда я позвоню тебе, когда вернусь в Финикс.

Глава 4

3 мая

От Коула Джареду

Дорогой, ты слышал, что глобальное потепление на самом деле – всего-навсего миф? Иначе я никак не могу объяснить тот факт, что в аду не так давно выдался необычайно холодный день. И, знаешь, слава богу! Засуха наконец-таки спала. Я сейчас снова в Париже, но теперь, по крайней мере, мне есть, чего ждать, когда я надумаю возвращаться домой. И все благодаря тебе, сладость. Так бы и расцеловал тебя, если б твой большой плохой бойфренд мне разрешил.

***

Я не был удивлен, когда в тот же день ко мне заглянула Джулия.

– Ну, – озорно спросила она, когда я впустил ее, – как прошел ужин?

– Неплохо. Он потрясающий повар. Ты зря не осталась.

– Ну конечно, – сказала она, усаживаясь на диван.

– Как Тони? – спросил я. На самом деле меня мало интересовали дела ее брата, и Джулия это знала. То была жалкая попытка сменить тему, и она на нее не повелась.

– Коул – то, что надо! – сказала она.

– Джулия, нет. Ничего такого. Мы не встречаемся. Ужин, секс – вот наш максимум.

– Так, давай поглядим. – Проигнорировав мое замечание, она начала загибать пальцы. – Отлично готовит. Чуткий. Очень хорошенький.

– Совсем не в моем вкусе.

– И при деньгах.

– Откуда ты знаешь?

– Угадала, – ответила она, и я закатил глаза. – Это же хет-трик. Плюс один.

– И что?

– И то. Ты будешь идиотом, если проморгаешь его.

***

Коул уехал, но на протяжении следующих нескольких недель я был так занят, что в любом случае не нашел бы времени с ним увидеться. Мне и в своей постели-то удалось переночевать всего пару раз. Все остальное время я находился в Вегасе, переводя на наше программное обеспечение одно из крупных тамошних казино. В Вегасе у меня была квартира – чуть более личная, чем гостиничный номер, однако считаться домом она не могла.

Прошел почти месяц, прежде чем я снова его услышал. Когда он позвонил, было семь утра, и я уже выходил за дверь, чтобы погрузиться в очередной долгий рабочий день.

– Привет, пончик. Как поживаешь?

Я не удержался от улыбки.

– Пончик?       

Он оставил мой вопрос без внимания.

– Мне бы хотелось с тобой увидеться. Ты на неделе свободен?

Я вздохнул.

– Увы. Я застрял в Вегасе.

– Работаешь? Разве сегодня не выходной?

– В гостиничном бизнесе нет выходных.

– Умеешь ты убить радость. И долго ты там пробудешь?

– По меньшей мере еще несколько дней. А что, ты вернулся в Финикс?

– Вообще-то да. Но без тебя здесь будет невыносимо скучно.

– Здесь тоже довольно скучно.

Он помолчал немного, потом сказал:

– Знаешь, я бы мог это изменить.

– Ты можешь сделать процесс переноса бухгалтерских данных более интересным?

– Господь с тобой. Крайне сомневаюсь, что такое вообще возможно. Но я бы мог по крайней мере скрасить твои вечера.

– Ты говоришь о том, о чем я подумал?

– Я понятия не имею, о чем ты подумал, пончик. Смею заметить, я не в состоянии читать твои мысли даже когда мы находимся в одной комнате, не говоря уже о расстоянии в две сотни миль.

– Ты предлагаешь приехать в Вегас?

– Да, если не помешаю.

– Но днем я буду работать.

– Я думал, этот момент мы уже выяснили. Уверяю тебя, до тех пор, пока ты не освободишься, я вполне способен развлекать себя сам.

Я поймал себя на том, что опять улыбаюсь. Перспектива задержаться в Вегасе еще на несколько дней вдруг перестала казаться бесконечно тоскливой.

– Что ж, я бы не отказался от компании.

– Отлично, – сказал он, и я расслышал в его тоне улыбку. – Я буду у тебя к ужину.

Он позвонил мне после того, как его самолет приземлился, и я продиктовал ему адрес своей квартиры и код от входной двери. Уйти из казино у меня получилось только после шести. Когда я пришел домой, он уже ждал меня. Босиком, в узких темных брюках и свободной белой рубашке, которая подчеркивала смуглый оттенок его кожи, он расставлял на столе тарелки с едой.

– Готовить времени не было, поэтому я заказал суши.

Было огромным облегчением узнать, что мне не придется снова сражаться с толпами в ресторане.

– Кажется, я тебя люблю, – вырвалось у меня.

Он подмигнул мне.

– Как не любить.

Закончив расставлять на столе еду, он взглянул на меня. И замер на месте. Медленно прошелся взглядом по моему телу, и его улыбка из небрежной стала распутной.

– Что? – спросил я.

По-прежнему улыбаясь, он покачал головой.

– В мужчинах, которые носят костюм, есть что-то эдакое, не согласен?

– Не привязывайся к нему слишком сильно. Первым же делом я собираюсь его снять.

Его глаза сузились, и он подмигнул мне сквозь завесу челки.

– Снял с языка.

Мы сели есть только после восьми. В постели все было просто отлично, но как только мы из нее выбирались, он сразу восстанавливал между нами дистанцию.

Он без конца флиртовал со мной, но не было ни случайных ласк, ни спонтанных поцелуев. Только легкое дружеское общение, иногда неловкое, но ничуть не интимное.

После ужина мы перешли на диван. Я сел с лэптопом в одном конце и стал доделывать работу, поглядывая в новости по телевизору, а он закутался в плед и, свернувшись в клубок, устроился с книжкой в руках напротив. Мне не было видно, что он читал, но, без сомнений, что-то на французском. К тому времени, как я выключил телевизор, он дремал. Я разбудил его, и он последовал за мной в спальню, но, как и в прошлый раз, ложиться рядом не стал. Словно мы и не были любовниками, он растянулся на своей половине кровати и, не сказав ни слова, снова заснул.

Утром, когда я проснулся, он еще спал. Дома я почти каждое утро выходил на пробежку, но бегать в Вегасе, посреди всего этого декаданса, отчего-то казалось абсурдным, и потому я отправился на беговую дорожку в расположенный в нашем здании фитнес-центр. Вернувшись, я принял душ и, выходя из ванной – мокрый, в полотенце, обернутом вокруг талии, – увидел, что Коул еще в кровати, но уже не спит.

– Когда тебе надо выходить? – спросил он, садясь на краю постели.

– Через сорок минут.

Взявшись за края полотенца, он притянул меня к себе. Раскрыл его и уронил на пол, чего оказалось более, чем достаточно, чтобы полностью завоевать мое внимание. Его губы коснулись моего живота.

– Хватит времени либо на минет, либо на завтрак, но, боюсь, не на все сразу.

Кончик его языка медленно прошелся по моему члену, и меня бросило в дрожь.

– Кому нужен завтрак? – удалось-таки вымолвить мне, пусть хрипло и сдавленно.

Он улыбнулся мне снизу вверх.

– Отличный выбор, дорогой.

Глава 5

8 июня

От Коула Джареду

Никогда не угадаешь, где я сейчас нахожусь, сладость. В Вегасе с Джонатаном.

Как все обернулось, а? Я бы с радостью поделился с тобой пикантными подробностями, но что происходит в Вегасе, там же и остается. Так что воспользуйся воображением.

***

Меня не удивило, когда вернувшись в тот вечер домой, я обнаружил его на кухне. Стол был уже накрыт.

– Надеюсь, ты не чувствуешь себя обязанным готовить, – сказал я ему, когда он водрузил на стол большую миску étouffée с креветками.

– Солнце, я никогда не чувствую себя обязанным делать что бы то ни было. Ты как-нибудь тоже попробуй.

Я и представить себе не мог, каково это быть настолько свободным.

– Чем занимался сегодня? – спросил я.

– Читал. Дремал. Выходил прогуляться.

– Был в казино?

– Да, но исключительно ради шоппинга. Терпеть не могу азартные игры.

– Тогда зачем приезжать в Вегас?

– Не знаю, солнце, – сказал он, лукаво мне улыбнувшись. – Наверное, ради всех удовольствий сразу. – В ответ я рассмеялся, а он спросил: – Ты часто сюда приезжаешь?

– Настолько, что купил здесь квартиру.

Он позволил своим волосам цвета корицы упасть вперед, чтобы я не мог видеть его глаза.

– И как ты обычно находишь себе компанию, когда бываешь здесь?

– Иду в клуб или в сауну. – Он театрально содрогнулся, снова вынудив меня рассмеяться. – Тебя это настолько пугает?

– Сознаюсь, пару раз и я бывал в таких заведениях, но меня не особенно впечатлил выбор.

– А что делаешь ты, когда путешествуешь?

Он откинул волосы с лица и сказал с улыбкой:

– У меня есть друзья.

– В смысле, друзья вроде меня?

– Конечно.

– По девушке в каждом порту? – спросил я, улыбаясь.

– Уверяю тебя, солнце, девушек среди них нет.

– Кто у тебя в Париже?

– Арман и Жори. С Арманом бесконечно веселее, но он постоянно то сходится с кем-то, то расходится.

– И в первом случае становится недоступен?

– Именно, солнце. Его романы никогда не затягиваются надолго, но рушатся точно не из-за меня.

– А Жори?

– Жори – самый красивый мужчина из всех, что я знаю. – Тут он умолк и заговорщицки подмигнул мне. – Исключая присутствующих, разумеется.

– Разумеется, – сказал я, смеясь. Моя внешность была достаточно средней, и у меня не было заблуждений относительно того, что на свете есть более привлекательные люди, чем я.

– Увы, но Жори наглухо заперт в чулане, – продолжал он. – Уже два года как развелся с женой, но по-прежнему отказывается выходить со мной на люди. И это дико утомительно.

– Гавайи?

– В Хило есть клуб, но у меня на подобную бестолковую активность не хватает энергии. Плюс там одни студенты, и, скажем так, солнце, с каждым годом эти мальчики становятся все моложе.

– Да уж.

– Но там есть один бармен по имени Руди. Он не Адонис, конечно, однако веселый и хорош в постели.

– Вейл?

Он закатил глаза.

– В Вейле теперь и близко не так увлекательно, как было до того, как Джаред начал встречаться со своим большим злобным копом.

– Хэмптонс?

– Там есть разные варианты, но в основном я предпочитаю проводить время со своим садовником Раулем.

– Со своим садовником?

– Ну, он не только мой садовник. Он работает еще у нескольких семей по соседству.

– Жуть какое клише, нет?

Он усмехнулся.

– Возможно. Но, милый, если ты увидишь Рауля, то сам все поймешь.

Я рассмеялся.

– Ладно. А что насчет Финикса?

– Есть пара человек, с которыми я временами встречаюсь. Но откровенно говоря, в последние пару лет в Финиксе стало смертельно скучно. Ты появился как нельзя вовремя.

– Рад, что смог оказаться полезен.

– Я тоже, солнце, – сказал он с совершенно бесстрастным лицом. – Как только поужинаем, я посмотрю, что у меня получится сделать, чтобы продемонстрировать тебе свою благодарность.

***

Следующие два вечера прошли одинаково. Он встречал меня ужином – как всегда изумительно вкусным, – после чего я уже по привычке мыл посуду. Мне казалось, это самое меньшее, что я могу сделать. Но на четвертый день, когда я пришел домой, на столе не было ужина, а по квартире не витали невероятно соблазнительные ароматы. Коул вышел из спальни, одетый в одни узкие темные брюки.

– Прелесть, прости, что ничего сегодня не приготовил. Потерял счет времени.

– Не извиняйся, – сказал я, стараясь скрыть разочарование. – Я бы предложил приготовить что-нибудь для тебя, но мой репертуар крайне ограничен.

Он улыбнулся.

– Чем именно?

Я знал, он спрашивает только затем, чтобы надо мной посмеяться.

– Тако, бутербродами, замороженной пиццей и спагетти. При условии, что где-то есть банка томатного соуса. – Я усмехнулся. – Ну как? Привлекло что-нибудь?

Он рассмеялся. Смех у него, как и голос, немного напоминал женский, но был негромким и сдержанным.

– Ни вот на столько.

Он приблизился ко мне, и выражение его глаз изменилось. Насмешка исчезла, и вместо нее появилось что-то другое – то, что я научился очень быстро распознавать.

– Хочешь, сходим куда-нибудь? – спросил я, хотя жар в его взгляде навевал совсем другие идеи. Мой пульс подскочил, а голос стал хрипловатым.

– Вообще-то хочу. – Он стоял теперь прямо напротив, но с опущенной головой, так что я видел только его макушку. Волосы у него были немного влажными, и я улавливал запах его шампуня. – Около казино «Винн» есть один ресторан, насколько я знаю, очень неплохой. Я забронировал для нас столик.

– Звучит здорово, – сказал я.

– Но сначала, – он провел ладонями по моим плечам, и мой пиджак упал на пол, – дай-ка я помогу тебе снять этот костюм.

***

В конце концов мы снова оделись и вышли в сторону казино. Я жил относительно недалеко, и мы решили пройтись пешком. Если не считать провального первого свидания, то все наши встречи – что в Финиксе, что в Лас-Вегасе – проходили только наедине, и мое первое впечатление о нем успело подзабыться. Но теперь я его вспомнил.

Он был демонстративно жеманным. Иначе не скажешь. И оно проявлялось во всем. В том, как он ходил: слишком легкой, слишком верткой походкой. В том, как он стоял, выпятив бедро. В тембре его голоса. В жестах. В наклоне головы, когда он смотрел на меня сквозь завесу волос. Почему-то, когда мы были наедине, оно не казалось настолько заметным. Настолько нарочитым. Настолько вызывающим. Да, он непрерывно флиртовал со мной. Махал мне ресницами, называл «прелесть» или «дорогой», но наедине его манерность не оказывала на меня столь оглушительного эффекта, как сейчас, когда мы оказались на людях. У меня было ощущение, что человек, с которым я проводил время и делил постель, внезапно исчез, и на его месте появился совершеннейший незнакомец, в каждом жесте которого сквозила чрезмерность. Даже здесь – в Вегасе – люди сворачивали головы, оглядываясь на него. И я обнаружил, что стесняюсь его. И возненавидел себя за это, отчего окончательно лишился душевного равновесия и покоя.

– Солнце, все хорошо? – спросил он, пока мы ждали, когда нас проводят к столику.

– Конечно. – Я заставил себя улыбнуться.

– Угу-м. – Он пристально посмотрел на меня, и я ощутил, как по моим щекам расползается краска.

– Все прекрасно, – сказал я.

– Ты не обязан мне лгать, – сказал он с печальной улыбкой. – Я знаю, что смущаю тебя.

– Нет! Ничего подобного! – воскликнул я и немедленно испугался, что кинулся возражать чересчур рьяно.

Он все улыбался.

– Солнце, для меня тут нет ничего нового. Одних это нервирует, других задевает. Третьим кажется занятным. – Он пожал плечами. – Можешь ничего не скрывать.

– Все не так, – заговорил я, сам желая, чтобы мои слова стали правдой. – Честное слово…

– Не переживай, – произнес он, отворачиваясь. – Ты либо привыкнешь, либо решишь, что я не настолько хорош в постели.

Я не знал, что мне делать: то ли и дальше все отрицать, то ли попробовать извиниться, то ли просто оставить эту тему в покое. Я стоял и проклинал себя – сначала за то, что повел себя, как мудак, потом за то, что не потрудился этого скрыть. Раньше мне было безразлично, когда меня видели с мужчиной. Так почему сейчас все стало иначе?

Как только мы сели, я взял себя в руки. Да, мы были на людях. Однако за маленьким столиком создавалось ощущение, будто мы снова остались наедине. Игривые взгляды, речь нараспев, насмешливая вибрация в его голосе никуда не делись, но к ним я привык, а все прочее, казалось, ушло. И я ощутил, что снова расслабился.

– Мне правда очень жаль, – сказал я, хоть и не смог заставить себя посмотреть при этом ему в глаза.

– Не надо передо мной извиняться, солнце, – произнес он. – Но и от меня извинений не жди.

Было ли ему какое-то время неловко после моих слов, или мне показалось – не знаю. Нам, конечно, пришлось заказать ужин до того, как выбрать вино. Мое полушутливое предложение не заморачиваться и взять бутылку кьянти было встречено с насмешливым пренебрежением, особенно после того, как я заказал лосося.

– Как тебе еда? – спросил он к середине ужина.

– Очень вкусно. – Я подмигнул ему. – Но ты готовишь намного лучше.

Он быстро опустил взгляд в тарелку – затем, как я заподозрил, чтобы скрыть румянец, проступивший у него на щеках.

– Ты так мил, – проговорил он. Он по-прежнему прятал глаза, но что-то подсказывало мне, что он улыбается. – Кто-то в прошлом очень хорошо натренировал тебя.

Я рассмеялся, но совсем коротко.

– Да, – признал я, думая о Заке. – А потом он меня отпустил.

Когда официант принес счет, случился один из тех нелепых моментов, которые, как я считал раньше, бывают только в кино: мы одновременно взялись за маленькую папку из искусственной кожи, и оба отказались ее отпускать.

– Ты же знаешь, что ее все равно заберу я, – сказал он.

– Знаю, – сказал я, – но хочу, чтобы ты этого не делал.

– Правда? – спросил он, веселясь. – Ресторан выбирал я. Логично, что и платить тоже мне.

– Ты платил в прошлый раз. – И опять оставил непомерные чаевые, но об этом я промолчал. – Сейчас моя очередь.

– Прелесть, не хочу хвастаться, но мы оба знаем, что у меня возмутительно много денег…

– Дело не в этом, – прервал его я, чувствуя, как мои щеки снова краснеют.

– Правда? – снова спросил он, но на сей раз без смеха, а с искренним удивлением.

Конечно, у него было больше денег, чем у меня. Намного больше – и это еще мягко сказано. Но ведь и я не был нищим. Я очень прилично зарабатывал, а тратил совсем немного. И привык считать себя частью верхней прослойки среднего класса. Он, с другой стороны, в буквальном смысле располагал миллионами. Хотя ресторан был дорогим, я знал, что стоимость нашего ужина для него – капля в море. И все же моя гордость бунтовала против того, чтобы за все платил он.

– Я знаю, что тебе это кажется глупым, – сказал я ему, – но ты прилетел сюда только затем, чтобы составить мне компанию, и ты каждый вечер готовишь. Я перед тобой в долгу.

Он по-прежнему смотрел на меня с любопытством и некоторым недоумением.

– Для тебя это важно, – сказал он. Это был не вопрос, но я видел, что он, не понимая причины, пытается ее разгадать.

– Да, – сказал я.

Он сидел, глядя на меня, и чего-то ждал – то ли, чтобы я передумал, то ли, чтобы предоставил ему какое-то объяснение, не знаю. А потом медленно разжал пальцы и отпустил папку.

Когда мы вышли из ресторана, было уже совсем поздно. Почти всю обратную дорогу он молчал. Дома мы так же молча разделись и легли в кровать, каждый на свою половину. Он, похоже, был не в настроении что-либо инициировать, а я не хотел навязываться. Он свернулся калачиком на своей стороне. Я лежал на спине на своей. Я уже засыпал, когда неожиданно почувствовал на себе вес его тонкого тела. Открыв глаза, я понял, что он смотрит на меня, но с каким выражением в темноте было не разглядеть.

– Знаешь, – тихо проговорил он, – я сейчас пытался вспомнить, когда мне в последний раз что-нибудь покупали. И не смог.

Я был удивлен.

– Вообще ничего?

Он покачал головой.

– Даже ужин ни разу.

Я упорствовал с оплатой ужина только из гордости. И до его признания и не предполагал, что для него это будет хоть что-нибудь значить.

– Даже на Рождество? – спросил я.

Он снова покачал головой.

– Нет.

Я впервые понял, насколько одинокой, судя по всему, была его жизнь. Его отец умер. С матерью он, видимо, не общался. Ни братьев, ни сестер у него не было. У него не было никого, кроме горстки случайных любовников, разбросанных по миру между Гавайями и Парижем.

Первым моим побуждением было обнять его – извиниться, попытаться каким-то образом все исправить, – но я догадывался, что он никогда мне этого не позволит. И тогда я просто погрузился пальцами в его мягкие, шелковистые волосы и сказал:

– Не за что.

Глава 6

28 июня

От Коула Джареду

Приветик, сладость. Я так и знал, что мое последнее письмо тебя заинтригует.

Что ж, на то и был расчет. Но, откровенно говоря, мне просто захотелось тебя подразнить. Ничего особенного не было. Джонатан был в Вегасе по работе, а я просто заскочил к нему – или на него, если тебе, лапа, нужен сексуальный подтекст.

***

Он провел со мной в Вегасе еще две ночи, после чего уехал. Через несколько дней, вернувшись, я позвонил ему.

– Алло? – ответил он таким голосом, словно я его разбудил.

– Это Джонатан. Хотел сказать, что я в Финиксе.

– Фантастика, дорогой. А я – нет.

– А где ты?

– В Токио.

– В Токио? – ошарашенно переспросил я. – Бога ради, что ты делаешь в Токио?

– Сплю, – отрезал он и повесил трубку.

Я немного переживал, не всерьез ли он разозлился, но двумя неделями позже, придя с работы, обнаружил его за приготовлением ужина у себя на кухне.

В последующие несколько месяцев между нами установились легкие, хоть и совершенно непредсказуемые отношения. Мы оба так часто куда-нибудь уезжали, что выкраивать время друг для друга было непросто, а строить планы заранее он не любил. Еще я успел выяснить, что лучше не звонить ему ради того, чтобы сообщить о своем возвращении в город. Предложение встретиться чаще всего заканчивалось разочарованием. Он мог сочинить какую-нибудь отговорку. Он мог сказать «нет», а потом внезапно появиться у меня дома. Он никогда не делал ничего, что не было бы его личной идеей. И тогда я стал просто ждать. И рано или поздно он обязательно мне звонил.

Наше общение вне постели стало менее неуклюжим. Я дал ему ключи от своего дома – не потому, что у нас все стало серьезно, а ради удобства. Он терпеть не мог дожидаться меня, чтобы начать готовить, а постоянно рассчитывать на Джулию было смешно. Нередко, когда мы оба были в Финиксе, он звонил только затем, чтобы сообщить, как он занят. Но потом я приходил домой и меня встречал божественный запах и он, стоящий босиком у меня на кухне. В итоге я забросил попытки предугадать его действия, но всегда был рад его видеть.

Я так и не привык до конца к нашей связи. Для меня – в отличие от него – подобные отношения были в новинку. Раньше у меня случались как длительные романы, так и встречи на одну ночь, но с таким странным вариантом чего-то посередине я столкнулся впервые. Исходя из своего предыдущего опыта, я считал, что отношения должны либо развиваться – если ты долго встречаешься с человеком, значит, стремишься к чему-то серьезному, – либо заканчиваться. Но Коул предельно ясно дал мне понять, что излишнее сближение не представляет для него интереса. Да, мы занимались сексом. И часто. Однако все мои попытки прикоснуться к нему за пределами спальни или поцеловать он пресекал – игриво, но твердо. То были странные отношения – нас нельзя было назвать ни любовниками, ни друзьями, – и я не всегда понимал, как с ними справляться.

…Было пятнадцатое сентября. Моя четырехдневная командировка в Лос-Анджелес подходила к концу. В десять вечера я приземлился в Финиксе и, добравшись до дома, позвонил Коулу.

– Надеюсь, это что-то срочное, – сказал он сонно и даже не поздоровавшись.

– Это я.

– Солнце, я в курсе. У меня есть определитель номера. Я так понимаю, ты уже дома?

– Да. А что? Ты скучал по мне?

– Нисколько, – ответил он.

– Хорошо. Я тоже по тебе не скучал.

– Спасибо, что разбудил, чтобы сообщить эту новость, – сказал он. Связь прервалась, и я невольно рассмеялся, поскольку уже привык к его темпераменту и знал, что обижаться не стоит.

Я не удивился, когда на следующее утро, по пути в офис, мой телефон зазвонил. Увидев на экране имя Коула, я улыбнулся.

– Да?

– Привет, прелесть. Я решил простить тебя за то, что вчера ты меня разбудил.

– Я так и знал.

– Что у тебя с выходными? – Так он спрашивал, буду ли я свободен, или мне без перерыва будут звонить клиенты.

– Пока все тихо, – ответил я. – Я весь твой, если ты меня хочешь.

Он помолчал немного, а когда снова заговорил, я расслышал в его тоне улыбку.

– Пожалуй, хочу. Почему бы тебе не провести выходные со мной?

– Где?

– У меня дома.

Он еще ни разу не приглашал меня в гости, и мне было любопытно увидеть, как он живет.

– Где ты живешь?

– В Парадайз-Вэлли. – Ну конечно. Можно было и догадаться. Парадайз-Вэлли был самым престижным районом Финикса. – Я знаю, на неделе для тебя это неудобно, – сказал он, – но на своей собственной кухне готовить намного проще.

– Отлично, – ответил я. – У тебя есть бассейн?

– Конечно, есть. И еще джакузи. Но в любом случае, прелесть, – его тон стал игривым, – купальные трусы с собой не бери.

После работы я заскочил домой собрать сумку на выходные, и, когда доехал-таки до него, было почти семь. Он жил в закрытом квартале, пусть и в одном из самых маленьких тамошних особняков. Его дом был построен в испанском стиле: белые стены, красная крыша, все на одном уровне.

– Привет, прелесть, – сказал он, отворив дверь. – Снимай ботинки. – И, не дожидаясь меня, развернулся и скрылся в глубине дома.

Я знал, что он занят готовкой, и потому, закинув сумку в гостиную, воспользовался возможностью, чтобы осмотреться. Все комнаты были просторными, с высокими потолками. На светло-кремовых стенах висело несколько картин, но в целом дом казался каким-то полуголым. Спален было всего две: его собственная и гостевая, которая чем-то напоминала склеп. Гостиная была обставлена невероятно формально и явно почти не использовалась, а вот еще одна большая комната оказалась более обжитой – с большим уютным диваном и несколькими наброшенными на него пушистыми покрывалами. Я вспомнил Вегас, как он сидел с книжкой, закутавшись в плед, и представил, как точно так же он коротал вечера у себя дома.

Самым благоустроенным помещением в доме ожидаемо оказалась кухня – огромная, со столешницами из черного мрамора, двумя раковинами, гигантским холодильником и плитой, которой позавидовал бы не один ресторан. Я хоть и не был экспертом, но подозревал, что в ее обустройство вложена огромная сумма.

Босой, он стоял у плиты и, конечно, что-то помешивал. Его волосы отросли немного длиннее, чем он обычно носил, и теперь наполовину закрывали пятно в форме бабочки у него на шее. Я поймал себя на том, что отчаянно хочу прикоснуться к нему и приложиться к этому местечку губами, но знал, что это будет нарушением протокола.

– Красивый дом, – сказал я.

– Спасибо, – ответил он, не глядя на меня. – Из всех моих домов это единственный, который купил я сам.

– Остальные купил твой отец?

– Или его мать. Или моя мать. Или одна из ее предшественниц.

– Что заставило тебя выбрать Финикс?

– Так вышло, что я люблю жару.

– Ты что, ненормальный? – изумился я.

Он пожал плечами.

– Почему-то, поджариваясь в пустыне, я ощущаю себя одновременно бунтарем и обычным человеком. – Я не совсем понимал, как оно было связано с обливанием потом на сорокаградусной жаре, но вполне мог представить, чем его – избалованного, но брошенного сына миллионеров – привлекало ощущение бунтарства и вместе с тем обычности. – Выпьешь чего-нибудь? – спросил он, отворачиваясь к плите. – Не стесняйся.

Я открыл огромный, забитый до отказа холодильник.

– Я бы, наверное, выпил вина, – сказал я, обозревая полки.

– Прелесть, сегодня мы не пьем красное. Так что в холодильнике его нет.

Но я уже приметил бутылку, в которой по моему предположению было вино, и достал ее. При ближайшем рассмотрении оказалось, что вместо пробки у нее – завинчивающаяся крышечка.

– А это тогда что? – Я повернул бутылку и, как только прочел надпись на этикетке, громко прыснул от смеха. – Фруктовое пино-гри «Арбор Мист»?

Подняв голову, я увидел, что глядит на меня с беспредельным ужасом на лице и пылающими щеками.

– Я забыл, что оно там.

– И ты это пьешь? – удивленно спросил его я.

– Нет.

– Тогда что оно делает у тебя в холодильнике?

– Должно быть, Роза оставила.

– Твоя экономка? Ей лет шестнадцать, что ли?

– Нет. А что?

– А то, что такие напитки пьют только подростки.

– Нет только, – воинственно заявил он.

– Значит, оно все же твое? – Я чуть не расхохотался от того, каким пристыженным стало его лицо.

Он покраснел еще сильнее – я бы не поверил, что такое возможно, если бы не увидел своими глазами.

– Ну…

– Да-да? – Тут уже я не смог спрятать улыбку.

– Я…

– Я жду, – с сарказмом подстегнул его я.

– Прекрасно! – Он схватил со стола прихватку и швырнул ею в меня. – Оно мое. И я его пью. Доволен? – Он отвернулся к плите, но я успел увидеть, что он улыбается. – Теперь ты знаешь мою маленькую грязную тайну. У меня пристрастие к дешевым фруктовым винам.

– Ты ругал меня, за то, что я пью кьянти с рыбой…

– Естественно, дорогой. Жуткий выбор.

– …а у самого в заначке припрятано «Арбор Мист». Скажи, Коул, а с чем именно сочетается это твое фруктовое пино-гри?

На мгновение он замолк, а потом с явным весельем ответил:

– Полагаю, особенно ни с чем. Но, прелесть, за их ежевичное мерло и умереть не жалко. Вот оно подходит решительно ко всему.

Я рассмеялся и уступил желанию сократить разделяющую нас дистанцию. Подошел к нему, со спины обнял за талию и поцеловал в затылок. Он заметно напрягся, но отстраняться не стал.

– Мне нравится, что ты пьешь пятидолларовое вино, – проговорил я.

– Только, ради всего святого, никому не рассказывай. Мне, знаешь ли, нужно поддерживать свою репутацию.

– О, неужели? – спросил я, смеясь.

– Ну, не совсем. – Он игриво оттолкнул меня. – Но по крайней мере не лишай меня роскоши заниматься самообманом, ладно?

– Постараюсь, – пообещал я. Открыв бутылку, я понюхал ее содержимое. Пахло растворимым соком. – Это его мы будем пить сегодня за ужином?

– Ни в коем случае. Вообще я купил тебе хорошее кьянти. – Он выставил на меня лопаточку. – Только ни слова о бобах, иначе гарантирую, что ты будешь спать на крыльце. (отсылка к триллеру «Молчание ягнят», где в одной из сцен Ганнибал Лектор говорит: «Однажды меня попытался опросить агент по переписи населения. Я съел его печень с бобами и хорошим кьянти» – прим. пер.)

– Я не против, – сказал я ему, – если ты ляжешь там вместе со мной.

Он повернулся ко мне спиной, но не раньше, чем я увидел, что ему приятно.

Глава 7

16 сентября

От Коула Джареду

Должен сказать, сладость, твои назойливые расспросы начинают меня утомлять. Я ничего не рассказываю, потому что рассказывать особенно нечего. Да, ты прав. Мы и впрямь стали проводить много времени вместе, но твое предположение о том, что наша связь переросла в нечто серьезное, как нельзя более далеко от реальности.

Это обычное соглашение – и ничего больше, – очень похожее на то, чем столько лет наслаждались мы с тобой. Я привык к его смехотворной зажатости, а Джонатан, смею допустить, привык к моей… к тому, какой я есть. Через месяц-другой я уезжаю в Париж и не исключено, что, вернувшись, застану его в интимной компании с каким-нибудь большим и сердитым копом. Стоп. И почему эта история кажется мне настолько знакомой?

Будь здоров, сладость, и передавай своему большому сердитому копу привет. Скажешь потом, повалил ли у него в этот момент из ушей пар.

***

Ночи на воскресенье и понедельник он провел со мной у меня дома. Утром во вторник он лежал в постели и, наблюдая за тем, как я одеваюсь, без остановки болтал. О том, что ему надо подстричься, о том, что можно попробовать приготовить на ужин, о том, что со времен колледжа он не бывал в Масатлане (курорт в Мексике – прим. пер), чему я не придал значения, но вечером, когда я вернулся с работы, он позвонил мне с пляжа и сказал, что пробудет в Мексике по меньшей мере неделю. Можно было только дивиться тому, с какой легкостью он перемещался в ту сторону, куда нес его ветер. Все время, пока его не было, я не слышал от него ни слова, но через две пятницы, придя домой, застал его у себя на кухне.

На следующее утро я встал и, как обычно, сходил на пробежку, после чего принял душ. Когда я вышел из ванной, он еще спал – отвернувшись в сторону и накрывшись до пояса покрывалом, так что мне были видны только волосы цвета корицы, обнаженная спина и узкие плечи. Его карамельная кожа казалась смуглее обычного на контрасте с чистыми белыми простынями.

Удивительно. Шло время, но мое влечение к нему только росло.

С другими партнерами свежесть ощущений быстро терялась. Но с ним – нет. Ни в малейшей степени. Я сбросил полотенце и, голым забравшись в кровать, лег за его спиной. Прижался к нему. Как всегда, его волосы пахли клубникой. Поцеловав его в шею, я спустился ладонью к его мягкому животу.

– М-м-м… – пробормотал он. – Если еще нет шести, я никогда тебя не прощу.

– Уже почти семь.

Он потянулся, откинувшись на меня.

– М-м-м… – пробормотал он снова, но уже не сонно, а скорее возбужденно. – Ну, в таком случае…

Отбросив покрывало, я вжался в него своей растущей эрекцией, а он застонал и, позволив перевернуть себя на живот, раскинул ноги, чтобы я мог между ними вклиниться. Мне нравилось чувствовать его, когда он лежал вот так, распростертый плашмя подо мной.

Его тело казалось изящным и тонким, но я по опыту знал, что, когда дело доходило до секса, Коула меньше всего можно было назвать хрупким или несмелым. Поцеловав его в шею, я пощекотал кончиком языка пятнышко в виде бабочки, которое постоянно так и манило меня к себе.

– Мне так нравится, как пахнут твои волосы, – шепнул я ему, и он прерывисто рассмеялся.

Я скользнул ладонью к его эрекции. Он выгнулся, прижимаясь ко мне бедрами. Я всего-то и собирался, что немного его подразнить, но теперь, из-за давления в паху, внезапно захотел большего – и как можно скорей. Обернув ладонью его член, я начал ласкать его.

– Еще, – прошептал он.

– Скажи мне, чего ты хочешь, – произнес я, двигая рукой плавно и медленно.

– Того же, что и всегда. – Он опять толкнулся в меня бедрами, и от предвкушения я на миг перестал дышать. – Быстрее.

Было приятно узнать, что не я один сгораю от нетерпения. Я потянулся через кровать к тумбочке, где лежали презервативы и смазка, и тут…

Раздался звонок в дверь.

– Да вы издеваетесь, – проговорил Коул со столь очевидным разочарованием, что я рассмеялся. – Кто может трезвонить к тебе в такую рань?

– Не знаю, – признался я. – Разве что Джулия.

– Какая жалость, – простонал он. – А она-то мне нравилась.

Я хотел было не открывать, но он резко сбросил меня с себя, отчего я свалился с кровати и неуклюже приземлился на пол. Он даже не оглянулся.

– Компенсируешь мне после завтрака, – сказал он, удаляясь в ванную.

И все из-за какого-то звонка.

Быстро одевшись, я поспешил к двери, надеясь, что Джулия не заметит предательскую выпуклость у меня в штанах, не вполне прикрытую краем рубашки. Но на пороге стояла не Джулия. Там стоял мой отец.

Одно хорошо: при виде него моя эрекция мигом пропала.

– Папа! – в смятении воскликнул я. – Что ты здесь делаешь?

Он приподнял бумажный пакет из местной кондитерской.

– Был неподалеку и решил заглянуть на завтрак.

– О, – глупо вымолвил я, потому что не знал, что еще на это ответить, и прикинул, есть ли шанс выпроводить его до того, как Коул выйдет из спальни, или убедить Коула посидеть там до ухода отца. Не то чтобы отец не знал, что я гей, но ему всегда становилось неловко в те редкие случаи, когда он сталкивался с этим фактом лицом к лицу.

– Я что, тебя разбудил? – спросил он. – Ты обычно рано встаешь.

– Нет, я не спал.

– Хорошо. – Мы постояли с минуту в неловком молчании, глядя друг на друга, пока он, наконец, не сказал: – Джон, так ты разрешишь мне войти?

Черт! Что у меня с мозгами? Как перемкнуло.

– Конечно, – сказал я и отошел в сторону.

Он подозрительно оглядел меня, заходя, и направился к столу в гостиной.

– У тебя есть кофе?

– Как раз собирался сделать.

– Джон, что-то не так? – спросил он. – Я невовремя?

Пока я мялся, не зная, признаваться или нет, что в постели у меня голый мужчина, из спальни появился Коул, тем самым избавив меня от мук выбора. На нем были брюки, хоть и незастегнутые, и он как раз натягивал через голову рубашку. У отца отвисла челюсть, и я почувствовал, как мои щеки становятся пунцового цвета.

– О, черт, – сказал я.

– О, боже, – сказал мой отец.

– О, приветик! – сказал Коул, надвигаясь на него с самой что ни на есть благодушной улыбкой, пока отец стоял, как истукан, и онемело смотрел на него с разинутым ртом. – Я Коул. – Остановившись напротив отца, он протянул ему руку.

– Коул, это Джордж, мой отец.

– Привет, Джордж, – сказал Коул. – Приятно познакомиться.

Он по-прежнему стоял с протянутой рукой, а отец глазел на его ладонь, словно понятия не имел, что с ней делать. Я увидел, как из глаз Коула уходит выражение его обычного насмешливого веселья, постепенно сменяясь чем-то другим, более настороженным. Он медленно опустил руку. Положил ее на бедро, а второе выпятил вперед. Потом откинул с лица челку. Я прямо-таки видел, как он жест за жестом надевает на себя манерность, точно какой-то костюм.

– Солнце, – обратился он ко мне, хотя смотрел по-прежнему на отца, – ты бы хоть намекнул, что еще в чулане.

– Уже давно нет, – сказал я. Схватив первое, что попалось под руку – этим предметом оказалась сложенная утренняя газета, – я через стол запустил ею в отца. – Папа!

Газета попала ему по затылку, и он подскочил на полметра. Но свою задачу она выполнила.

– Прошу прощения, – выпалил он и запоздало протянул руку. – Джордж Кечтер.

Коул смерил его подозрительным взглядом, но на рукопожатие все же ответил.

– Приятно познакомиться, Джордж, – повторил он. С явным отвращением покосился на пакет с пончиками на столе, после чего повернулся ко мне. – Я собирался приготовить завтрак, однако, думаю, сейчас мне лучше уйти.

– Коул, извини… – заговорил было я, но он улыбнулся.

– Никаких проблем, солнце. Дай мне минуту.

Мы с отцом, не глядя друг на друга, сели по разные стороны стола. Отец упорно изучал столешницу, я же смотрел на Коула – как он уходит в спальню, потом выходит, обувается и забирает свои ключи. Думать я мог только о том, как бы мне хотелось, чтобы отец подождал минут десять-пятнадцать, прежде чем позвонить в дверь. Учитывая степень нашего с Коулом нетерпения, я был более чем уверен, что этого времени нам бы хватило.

У двери Коул приостановился и, выставив большой палец и мизинец, показал мне жестом: «позвони». Или, скорее – зная его – «я позвоню». Я кивнул, и он ушел.

Как только за ним захлопнулась дверь, отец наконец-таки поднял глаза на меня. Его щеки были красными от смущения.

– Что он здесь делал?

Волей-неволей я усмехнулся.

– Пап, тебе правда необходимы детали?

Покраснев еще сильнее, он отвернулся.

– Нет!

– Прости, если из-за нас тебе стало неловко.

– Я не ожидал, что ты не один.

– А я не ожидал, что ты без предупреждения появишься у меня на пороге – в выходной да еще в семь утра.

Минуту он молчал, теребя пакет с пончиками. Зная, что он хочет что-то сказать, я ждал. Наконец он вздохнул.

– Он ведь не совсем в твоем вкусе, да, Джон?

– Что ты имеешь в виду? – вызывающе спросил я.

Конечно, я прекрасно знал, что он имеет в виду, но не собирался облегчать ему задачу.

– Ну, – заговорил отец оборонительным тоном, – он немного… – И замолчал.

– Ну? – подстегнул его я. – Немного какой?

– Немного… слащавый.

Внутренне я весь ощетинился, но ничего не сказал.

– Он твой бойфренд?

Я поразмыслил над ответом.

– Не совсем.

– Значит, это была связь на одну ночь? – спросил он, и в его тоне нельзя было не различить отвращения.

– Пап, что оскорбит тебя меньше? – спросил я, пытаясь удержать в узде свое раздражение. – Узнать, что я подцепил его на один раз, или узнать, что у меня с ним роман?

Он опять уставился в стол, и я разглядел на его лице стыд. Однако стыдно ему было не из-за меня, а из-за себя. Он очень старался понять и принять мою гомосексуальность. Иногда у него получалось.

– Не знаю, – сознался он и снова посмотрел на меня. – Может, просто скажешь мне правду?

– Правда, – ответил я, – где-то посередине.

Он вздохнул.

– Полагаю, так оно всегда и бывает. – Сказать ему, кажется, было больше нечего, поэтому я ушел на кухню и поставил вариться кофе, после чего вернулся к нему с салфетками. Он достал пончик и подвинул пакет ко мне. – Ты еще с кем-то встречаешься? – спросил он, снова избегая встречаться со мной глазами.

– Нет. В данный момент только с ним.

– Джон, я знаю, что ты уже взрослый…

– Приятно, что ты заметил.

– …и что все это не мое дело…

– В самую точку.

– …я лишь надеюсь, что ты будешь осторожен.

Таких слов я не ожидал. Они быстро остудили мой гнев, и я не сразу сообразил, что ответить.

– Не волнуйся, пап, – в конце концов произнес я, и он улыбнулся.

– Ладно, – сказал он с видимым облегчением. – Так как насчет кофе?

***

В следующую пятницу, когда я был в офисе, меня вызвал Маркус. Когда я вошел к нему в кабинет, он доедал жирный гамбургер с картошкой-фри.

– Маркус, вы хотели меня видеть?

– Да! Заходи, Джон. Закрой дверь. – Я сел напротив него и подождал, пока он выбросит остатки своего ланча в корзину. В воздухе остался висеть запах фаст-фуда. – Джон, – наконец сказал он. – Я хотел поговорить с тобой о реструктуризации.

– О реструктуризации? – как дурак повторил я. Конечно я помнил майский разговор о том, что наш СЕО замыслил что-то такое, но после пяти месяцев тишины сделал вывод, что ничего не будет. И теперь, когда оно всплыло вновь, я вдруг понял, что эта идея меня пугает.

– Монти хочет начать. Не прямо сейчас, потому что сперва нужно утрясти кое-какие другие вещи, но я хотел, чтобы ты знал: через несколько месяцев эта история точно будет запущена.

– То есть, мне придется переехать?

– Возможно. Я пока не знаю, как мы будем решать, кому какую территорию поручить, но я хотел встретиться с каждым из вас и узнать, есть ли у вас предпочтения.

– Не напомните еще раз варианты?

– Аризона. Сан-Диего, Лос-Анджелес, Сан-Франциско. Вегас, Колорадо и Юта.

– Ну, очевидно, что в первую очередь я бы выбрал Аризону. – Как, впрочем, и мои коллеги.

– А что насчет остального?

Что насчет остального… Меня устраивал любой город в Калифорнии. Я хорошо ориентировался в Вегасе, но не был уверен, что хотел бы там жить. Мысль о Юте меня пугала. А Колорадо… Колорадо было совсем другим делом.

Колорадо было местом, куда я уехал учиться в колледж. Колорадо было местом, где я познакомился с Заком и три года любил его. Колорадо было местом, где я оставил его, чтобы весь следующий год ждать, когда он ко мне вернется. И, наконец, Колорадо было местом, где он жил по сей день – со своим новым партнером, которого любил больше, чем когда-либо любил меня.

Я знал, что это глупо, но сама мысль о том, чтобы вернуться, была непереносима. Да, это был большой штат. Если я туда перееду, то без сомнения буду жить в Денвере. Зак и Анжело жили сейчас в горах, и шансы случайно с ними столкнуться были ничтожны. С другой стороны, с теми же мизерными шансами я встретил их в Вегасе.

Факт оставался фактом: логично то было или не очень, но возвращение в Колорадо казалось мне шагом в ошибочном направлении. В моем сознании это место было неразрывно связано с Заком и с жизнью, которую мне никогда не получить назад. Почему-то в другом штате было проще смириться с тем, что он забыл меня. Но там, зная, что он живет всего в часе езды, я вряд буду в состоянии удержаться от мыслей о нем. Или от попытки с ним встретиться. Зак тогда прямо сказал, что больше и знать меня не желает, поэтому все кончится тем, что Анжело надерет мне задницу, Мэтт добавит от себя сверху, а Джаред просто улыбнется и спросит о Коуле.

Коул…

Что ж. Был еще и Коул. Я, впрочем, знал, что являюсь для него не более, чем удобным интимным знакомым, и потому не мог позволить нашей связи стать фактором, влияющим на мое решение. И еще, конечно, был мой отец.

– Джон? – Голос Маркуса резко выдернул меня из размышлений. – Что скажешь?

– Только не Колорадо, – сказал я. – Что угодно, только не Колорадо.

Он кивнул.

– Как я уже говорил, я пока не знаю, как мы решим, но постараюсь учесть твою просьбу.

– Спасибо.

– Как только у меня появится новая информация, я дам тебе знать. Но такие дела быстро не делаются, так что, Джон, пока работаем в обычном режиме.

Глава 8

10 сентября

От Коула Джареду

Сегодня я готовлю чоппино, к которому лучше всего идет темпранильо, однако мне, увы, придется купить барберу, потому что всякий раз, когда я беру испанское красное, Джонатан начинает хандрить. Не то чтобы я ревновал к Заку… Просто хотелось бы, чтобы воспоминание о нем присоединялось к нам за ужином не настолько часто. Терпеть не могу соперничать с ностальгией.

***

После работы я вернулся домой – в квартиру, где пахло морепродуктами, а на кухне босиком кулинарничал Коул.

– Ты завтра вечером занят? – спросил его я.

Он лукаво на меня покосился.

– Не знаю, солнце. Смотря, что предложишь.

– У меня есть билеты на «Злую». – Впервые за много месяцев вышло так, что я оставался в день шоу в городе, и я с нетерпением ждал, когда наконец увижу его.

– Парочка геев собралась в театр? – поддразнил меня он. – Ну-ну.

– Знаешь, никогда не понимал, почему это считается стереотипом, – ответил я, открывая вино, которое стояло на стойке. – Я хожу в театр при любой возможности и могу сказать точно, что подавляющее большинство мужчин там – натуралы. Уж поверь, – добавил я, улыбаясь ему, – я смотрел!

– Не сомневаюсь, – рассмеялся он. – Пойду с удовольствием.

– Хорошо. Сколько времени осталось до ужина?

– Достаточно, чтобы ты успел принять душ, если тебя интересует именно это.

Когда через десять минут я вышел из ванной, он сидел на кровати и, усмехаясь, смотрел на меня сквозь челку – тем своим взглядом, сообщающим, что по какой-то причине он надо мной смеется.

– Скажи, милый, – произнес он. – Ты ни о чем не забыл?

– Вроде нет. А что?

– Тебе звонили, пока ты был в душе. – Я подобрал с тумбочки сотовый, а он сказал: – Не на этот. На твой домашний. Надеюсь, с моей стороны не было ужасно неподобающе ответить вместо тебя.

– Все нормально. Кто это был?

– Твой отец.

– Отец? – И тут до меня дошло, почему он надо мной смеется. Сегодня я должен был ужинать со своим отцом. – Черт! Его день рождения! – Проверив часы, я понял, что уже опоздал на десять минут. Еще двадцать – если поспешить – уйдет на то, чтобы добраться до ресторана, но еще я знал, что Коул готовит ужин… – Коул, я…

– Расслабься, – сказал он своим насмешливым тоном. – Мы сошлись на том, что ты, наверное, перепутал дни, и…

– Он злился?

– Не думаю, но смею заметить, что я не знаю твоего отца…

– Надо перезвонить ему.

– Прелесть, если ты чуть-чуть подождешь, то сможешь поговорить с ним лично. Он будет здесь через пять минут.

– Что?

Он развеселился еще больше.

– Я все пытаюсь сказать тебе, прелесть, но ты никак не можешь помолчать и послушать. Он уже был в этом конце города и явно хотел тебя видеть, а у нас столько чоппино…

– Ты пригласил его к нам?

– Я вроде так и сказал, нет?

Я попытался представить произошедшую между ними беседу: как Коул болтает без остановки, называя отца «дорогой», а папа всеми силами старается сохранить спокойствие.

– И он согласился?

– Конечно. – У меня было подозрение, что отец просто не смог достаточно быстро сочинить оправдание для отказа. – Ты же не против?

– Просто не уверен, что это хорошая идея, вот и все. Он относится к моей ориентации без особенного восторга и… – В этот момент в дверь позвонили. Я точно предпочел бы открыть ее сам, но осознал, что до сих пор стою нагишом, в одном полотенце. Коул снова мне улыбнулся.

– Не волнуйся, солнце. Я открою.

Торопливо одеваясь, я всю дорогу уговаривал себя, что ужин пройдет хорошо и причин предполагать, что разразится катастрофа, нет.

Когда я вышел из спальни, оказалось, что Коул успел проводить отца до столовой, а также накрыть на стол, и теперь трещал со скоростью пулемета, в то время как мой отец… Мой отец взирал на него со смесью шока и ужаса, что было бы даже комично, если б не подтверждало мои наихудшие подозрения. Ужин обещал быть совсем не смешным.

– Джордж, бога ради, прости, что умыкнул твоего сына, – говорил ему Коул. – Знай я, что у тебя день рождения, никогда бы так не поступил. Но знаешь, оно и к лучшему. Рестораны, они такие шумные, такие обезличенные. Дома обстановка куда интимней, согласен? У нас сегодня чоппино, но, кажется, об этом я тебе уже говорил. После него в доме целую неделю пахнет рыбой, но оно такое вкусное, что я все равно его приготовил. Очень надеюсь, милый, что у тебя нет аллергии на моллюсков, иначе весь вечер пойдет насмарку, потому что я понятия не имею, что делать, если у тебя случится анафилактический шок. Положа руку на сердце, с тем, что я вынес из курса СЛР в старших классах, никого не спасти – во-о-бще! Но даже если б я слушал внимательно, чего я не делал, то наверняка уже давно бы все позабыл. Так. Давай-ка я налью тебе немного вина.

От его напора даже у меня голова пошла кругом, отец же выглядел так, словно Коул говорил на каком-то неведомом языке. Сам Коул, похоже, ничего не замечал. Он ушел на кухню, потом вернулся с тремя бокалами и открытой бутылкой вина – и в процессе ни на секунду не прекращал монолога.

– Начать с того, что сосредоточиться на тех занятиях не представлялось возможным, хотя я пытался, Джордж. Честное слово. Но нас заставляли стоять на коленях над совершенно жуткими манекенами, плюс напротив меня был Томми Нельсон, который занимался борьбой, поэтому тело у него было умереть не встать, и каждый раз, когда он наклонялся, чтобы вдуть…

– Коул! – в ужасе рявкнул я, и он молниеносно ко мне развернулся.

– Что, солнце? Ты не хочешь, чтобы я рассказывал о Томми Нельсоне? – Взглянув на отца, он подмигнул ему, и щеки у того слегка покраснели. – Вот уж не знал, что Джонни у нас ревнивец.

Было так странно услышать из его уст свое имя. Я не припоминал, чтобы он хоть раз называл меня по имени раньше, и не удивился, что он выбрал самую ненавистную мне его форму.

– Ему не нравится, когда его называют Джонни, – внезапно обрел дар речи отец, и Коул ему улыбнулся.

– Я в курсе, дорогой. Иначе зачем, по-твоему, я бы так делал? – Он подвинул отцу бокал и начал наливать вино. Оно было красным.

– Он не любит красное, – сказал я. – Может, откроем рислинг?

– Ох, милый. Ты же знаешь, рислинг не подходит к чоппино. – Он картинно содрогнулся. – Совсем-совсем. Мы бы могли пить темпранильо, но тебя одолевает такая задумчивость, когда я покупаю испанское красное. – Я слегка рассердился. Разве я виноват, что испанские вина напоминали о Заке? – Поэтому я взял барберу. Оно будет хорошо сочетаться с…

– Но…

– Джон, все нормально. – Отец попытался улыбнуться, но улыбка получилась похожей скорей на гримасу.

Коул ушел на кухню, а мы с отцом сели за стол и молчали до тех пор, пока он не вернулся с едой. Может, поначалу отец и смотрел на Коула, как на какое-то дополнительное развлечение, но как только он попробовал приготовленный им суп, я понял, что отец впечатлен.

– Ты сам это приготовил? – спросил он.

Коул взмахнул ресницами – пару раз, но все же взмахнул. Неужели он на самом деле флиртовал с ним?

– Впечатляет, не правда ли?

– Я еще не встречал мужчины, который умел бы готовить, – брякнул к моему вящему ужасу мой отец.

– Папа! – рявкнул я.

Отец оглянулся на меня – сначала непонимающе, а потом на щеках у него расползлась краснота. Он повернулся обратно к Коулу.

– Я не имел в виду…

– Милый, не извиняйся, – сказал Коул. – Слушай, если тебе так будет проще, в следующий раз я могу надеть платье. Хочешь?

– Коул! – сказал я, но он не обратил на меня внимания.

– Обычно я так не одеваюсь, Джордж, но, если отбросить ложную скромность, то у меня отпадные ноги.

Боже. Все шло еще хуже, чем я предполагал. Коул нечасто бывал в таком ударе, и чем дальше, тем больше во мне нарастало ощущение неловкости и дискомфорта. Для меня было очевидно, что отец испытывает сильное искушение посмеяться над ним, и я боялся, что в какой-то момент он не сдержится, тогда как мне бы хотелось, чтобы отец воспринимал Коула всерьез. Я хотел, чтобы они уважали друг друга.

– Хватит! – рявкнул я, и они оба на меня оглянулись. Отец – с нервозным и виноватым видом, а Коул – с озадаченным и слегка раздраженным. – Давайте просто поедим, а? – попросил их я, хоть и знал, что моя просьба прозвучит по-детски.

– Как пожелаешь, солнце, – явно забавляясь, сказал Коул, и остаток ужина прошел в неловком молчании. Но передышка длилась недолго. Когда все было съедено, я отнес грязные тарелки на кухню, и пустой стол сразу стал казаться слишком большим.

Несмотря на мое утверждение, что отец ненавидит красное, первая бутылка вина быстро закончилась, и Коул принес вторую.

– Это был фантастически вкусно, – сказал ему отец, наполняя бокал, и Коул просиял улыбкой. – А что на десерт?

Он отчасти шутил, но меня взбесило это автоматическое предположение, что Коул приготовил еще и десерт.

– Отец!

– Боюсь, десерта не будет, – вздохнул Коул. – Я готовлю, но не пеку.

– А что, есть разница?

– Дорогой, как между днем и ночью. Готовка это искусство – можно заменять одно на другое, импровизировать, экспериментировать, – тогда как выпечка это наука. Все должно быть строго по правилам, иначе ничего не получится. Но правила это невыносимо скучно. – Я подумал, что это заявление как нельзя лучше описывает характер самого Коула, и в этот момент он обратился ко мне. – Кому и стоит начать печь, так это тебе, прелесть, – сказал он с капелькой яда в голосе, которую отец вряд ли расслышал, но я – более чем.

– Мне? – спросил я, гадая, чем я его разозлил.

– Да. Для зажатых бухгалтеров это идеальное хобби.

Сделав над собой усилие, я проглотил обиду.

– А чем занимаешься ты? – спросил отец Коула, и я кое-как подавил стон.

Лицо Коула приобрело то самое насмешливое выражение, которое порой казалось мне очаровательным, но сегодня вечером только раздражало.

– Ну прямо как Джонни. Один в один. Какие будут предположения?

– Ты повар?

Коул улыбнулся.

– Да. Я повар.

– Коул!

– Ну, тогда это все объясняет, – сказал отец, и я подумал, не имеет ли он в виду, что мужчина может захотеть научиться готовить только затем, чтобы зарабатывать этим на жизнь.

– Папа, не слушай его. Никакой он не повар.

– Как так? – спросил мой отец, сконфузившись, а Коул закатил глаза.

– Господи боже, солнце. Я люблю и умею готовить. Разве это не делает меня поваром?

– Но ты намекаешь…

– Ни на что я не намекаю, кроме того, что умею готовить…

– Ладно, забудьте, что я спросил, – сказал отец, но я не слушал его.

– Я не понимаю, почему ты не можешь взять и ответить честно.

– Где я соврал? Я сказал, что умею готовить. Если ты считаешь, что вопрос «чем ты занимаешься?» может относиться только к карьере…

– Так считают все, Коул! Абсолютно все!

– Неважно, – сказал отец уже громче. – Я просто хотел…

– Джордж, – внезапно молвил Коул, поворачиваясь к нему, – видишь ли, дело в том, что я безработный.

Наступила тишина. Мне очень хотелось пнуть Коула под столом, но он, увы, сидел не напротив, а рядом.

– О, – в крайнем смущении проговорил отец. – Сочувствую.

– Не сто́ит! – с улыбкой пропел Коул, отчего отец смешался еще сильнее.

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом?

Но я был пока не готов сменить тему. Я не хотел, чтобы отец думал, будто Коул какой-то никчемный бездельник, или что он живет за мой счет.

– Он просто богат, – выпалил я.

Они оба снова на меня оглянулись. На сей раз на лице Коула так явно проступила досада, что это заметил, похоже, даже отец – судя по тому, что он вдруг спросил, словно решив прийти мне на помощь:

– Коул, а ты сам откуда? Из Финикса?

На долю секунды Коул задержал на мне испепеляющий взгляд, но к моменту, когда он повернулся к моему отцу, на его лице уже не было злости, и он опять улыбался.

– Нет. Хотя, признаться, довольно сложно сказать, откуда конкретно я родом. Несколько месяцев в году мы проводили в доме моего отца в округе Ориндж…

– У тебя есть дом еще и в Ориндже? – удивленно спросил я.

Искоса он стрельнул в меня взглядом.

– Уже нет. – Потом продолжил беседу с отцом: – Когда я был очень юн, моя семья приличное количество времени проводила в Нью-Йорке, потому что наш тамошний дом нравился моей матери больше всего. Но к моим семи или восьми годам они с отцом разошлись, и, поскольку отцу в Нью-Йорке не нравилось, мы перебрались в Париж, где проводили обычно месяцев шесть в году. У отца в тех местах жила многочисленная родня – и живет, наверное, до сих пор, хотя после его смерти я от них ничего не слышал.

– Мне очень жаль… – заговорил было отец, но Коул взмахом руки прервал его.

– Ерунда, милый. Это было почти двадцать лет назад.

– Так вот почему ты так много путешествуешь, – произнес я, осененный внезапной догадкой, а он пожал плечами.

– Я скорее вынужден путешествовать, нежели мне нравится это делать. Я пытался осесть на одном месте, солнце, но у меня ни разу не получалось. Очень скоро я становлюсь беспокойным, капризным и до крайности невыносимым.

– Ты, наверное, был совсем молод, когда потерял отца, – сказал мой отец.

– Папа, – вмешался я, – вряд ли ему приятно обсуждать эту тему.

Однако Коул проигнорировал мое замечание и ответил:

– Мне было пятнадцать. До восемнадцати моей опекуншей формально считалась моя мать, хотя за три года я ее и в глаза не видел. Вообще, все предсказуемо, как кино недели. Пока я не уехал учиться в колледж, за мной приглядывали две домработницы. – Он улыбнулся в явной попытке поднять себе настроение. – Знаешь, солнце, моя мать тоже одинока и, уверен, отлично сохранилась – с учетом того, сколько денег она тратит на пластику. Может, я когда-нибудь попробую вас свести.

Вид у моего отца стал немного встревоженный.

– Коул, – сказал я. – Нет.

Он закатил глаза.

– Милый, угомонись. Это была шутка.

Моя мать умерла, а он отпускает шуточки на тему, не устроить ли моему отцу свидание вслепую?

– Неуместная.

– Джон, – сказал отец. – Все нормально.

– Видишь? – обратился ко мне Коул. – Все нормально.

– Нет, не нормально, – сказал я. – Он не хочет ни с кем встречаться!

– Солнце, ну откуда ты знаешь? Ты его спрашивал? Джордж, ты с кем-нибудь встречаешься?

– Коул!

– Что, солнце? Это обычный вопрос.

– Моя мать умерла!

– Господи боже, прелесть, я в курсе! Но это же не вчера произошло, верно? Мне что, надо было сделать вывод, что он теперь до конца жизни собирается блюсти целомудрие?

– Мальчики… – встрял отец, но Коул прервал его.

– Джордж, прости, если я тебя оскорбил. И в мыслях не было. Честное слово.

– Ты не…

– Дело не в этом! – сказал я.

– Джон, – проговорил отец, – по правде говоря, я думаю, не попробовать ли какую-нибудь службу знакомств…

– О господи! – вскричал я. – Мы можем сменить тему? Пожалуйста!

Коул метнул на меня ядовитый взгляд, и мой отец, тяжело вздохнув, снова пришел мне на помощь:

– Так как вы вдвоем познакомились?

Секунду мы с Коулом сверлили друг друга взглядом. В его зеленовато-карих глазах сверкал вызов – он явно был мной недоволен. Наконец я повернулся к отцу.

– Нас свел один общий знакомый.

– Да, – с сарказмом подтвердил Коул. – Ума не приложу, каким местом Джаред при этом думал.

– Знаешь, тебя никто не заставляет здесь оставаться, – раздраженно огрызнулся я.

Он улыбнулся мне.

– Верно подмечено, лапа. – Потом повернулся к отцу. – Был рад повидаться, Джордж. Надеюсь, ты остался доволен своим днем рождения. Я знаю, ужасно неприлично вот так убегать, но уверен, вы с Джонни все равно хотели пообщаться наедине. – И он, даже не взглянув на меня, поднялся из-за стола.

– Ты что, уходишь? – изумился я, потому что вовсе не хотел выгонять его.

– Именно так.

Отцу, судя по виду, опять стало крайне неудобно. Стараясь подавить гнев, я проследовал за Коулом в гостиную, где он обулся и подхватил свои ключи.

– Поверить не могу, что ты вот так уходишь посреди ужина, – прошипел я, надеясь, что отец нас не слышит. – Это невежливо.

– Невежливо вел себя только ты, – сказал он, поворачиваясь ко мне лицом. – Ты настолько увлекся, обращаясь с нами, будто с детьми, что не заметил, когда это перестало быть нужно!

– И что, черт возьми, это должно значить?

– Ничего! – сказал он и захлопнул за собой дверь.

А я остался стоять в гостиной, пытаясь успокоить себя перед тем, как возвращаться к отцу. Я сосчитал до пяти. А может, до двадцати пяти.

Как только перед глазами у меня перестали плыть красные пятна, я вернулся в столовую, но отца там не было. Я обнаружил его на кухне. Он стоял у плиты и кусочком хлеба вычищал горшочек из-под чоппино.

– Пусть этот парень и пирожок, – сказал отец, – но готовить он точно умеет!

***

Весь следующий день от Коула не было ничего слышно. Я был бы счастлив, если бы тишина продлилась еще несколько дней, поскольку еще не перестал на него злиться, но вечером мы собирались идти в театр.

В четыре я сломался и позвонил ему, чтобы убедиться, что наши планы остались в силе.

В нормальной ситуации мы бы сперва зашли в ресторан, но сегодня мы оба были склонны пропустить этот шаг. Коул согласился встретиться со мной у меня дома и оттуда вместе выехать в театр.

Мне не терпелось увидеть шоу. Любовь к театру мне привила мать – отец театр не любил, поэтому с моих десяти лет она стала вместо него брать на спектакли меня. Я любил музыку, любил интересные сюжеты, но более всего театр привлекал меня тем, что напоминал мне о матери. Я относился к театру с тем благоговением, которое большинство людей приберегало для церкви, и, несмотря на подпорченное из-за Коула настроение, был счастлив наконец-то воспользоваться своим абонементом.

К сожалению, едва Коул вошел, я понял, что сегодня вечером будет буря. Он был одет как обычно – в узкие темные брюки с легким свитером и шарфом. Еще на нем был пиджак, но не от костюма, а какой-то модный пиджак белого цвета – моднее, чем все мои вещи, вместе взятые, – и я готов был поспорить на свое месячное жалование, что он купил его не где-нибудь, а в Париже. Я плохо разбирался в моде, но этот его пиджак определенно выглядел так, словно еще вчера был на модном показе. Покрой у него был строгий, как у военного френча, и вместе с тем вызывающе показушный.

– Ты что, пойдешь в этом? – не сдержавшись, спросил я.

– Нет, солнце, – ответил он. – У меня там внизу «Армани». Я планировал переодеться в машине. Как Супермен.

Может, я и заслуживал такого ответа, но извиняться не собирался.

– Я думал, ты наденешь костюм, – сказал я.

– Никогда. Даже на свои похороны.

– Прекрасно.

В машине мы не перебросились и парой слов и, как только вошли в театр, Коул сразу направился в бар, а я, догоняя его, сразу вспомнил тот вечер в Вегасе, когда мы выбрались в ресторан.

Дома, когда мы были только вдвоем, его жеманность почти совсем исчезала, но на людях моментально возвращалась вновь, и, хотя за несколько месяцев, я к ней привык, сегодня Коул превзошел самого себя. Его походка была слишком вертлявой, жесты – слишком размашистыми, голос – слишком манерным. Обычно я не испытывал желания скрывать свою ориентацию, но и чрезмерно ее афишировать тоже не хотел. Быть с Коулом было все равно, что носить неоновую табличку с мигающей надписью: «Смотрите, я гей!» Из-за него я начал стесняться самого себя, более того, впервые за много лет, поймал себя на том, что стараюсь как можно меньше походить на гея.

В баре мы встали в очередь. В кои-то веки он не трещал без умолку, а молчал. Поначалу я был просто счастлив, что мне не приходится его слушать, и даже немного расслабился, вспомнив, что скоро буду наслаждаться шоу, но потом взглянул на барную стойку, и злость во мне вспыхнула с удвоенной силой. Там стоял бармен – молодой, симпатичный и такой же лазурно-голубой, как Коул. Обслуживая клиентов, он то и дело посматривал на Коула, и каждый раз они улыбались друг дружке.

– Ты специально встал именно в эту очередь? – резко спросил я.

– Даже если и так, то что? – огрызнулся он. Смерил меня с головы до ног взглядом и повернулся ко мне спиной. – Твое снисхождение малость подзапоздало, дорогой.

Я собирался ответить, но подошла наша очередь, и бармен – на бейджике было написано, что его зовут Трей – наклонился к Коулу на несколько дюймов поближе.

– Что желаете, сэр? – спросил он с интонацией, которая просто сочилась намеками, и Коул бесстыдно ему ухмыльнулся.

– Милый, вон то пино-нуар давно стоит открытым?

– Та бутылка? Со вчерашнего вечера. Но для вас, если хотите, я могу открыть новую.

Коул посмотрел на него настолько кокетливым взглядом, что исходящие от него флюиды почувствовали, наверное, даже люди, которые стояли за нами.

– Я был бы очень тебе благодарен. Один бокал, пожалуйста, и еще бокал кьянти.

– Мне открыть свежую бутылку и его тоже?

– Нет, милый. – Коул искоса взглянул на меня. – Не утруждайся.

– Не желаете сделать заказ для антракта? Оплатить можно сейчас, и тогда напитки будут ждать вас в конце бара.

– Звучит роскошно.

Сначала Трей налил вино мне и, когда Коул передал мне бокал, с неприкрытым любопытством оглядел меня, я же изо всех сил старался не испепелять его взглядом, в чем, увы, нисколько не преуспел. Затем он открыл бутылку для Коула и, повозившись немного – я не рассмотрел, чем он там занимался, – поставил бокал на стойку на коктейльной салфетке. И той секунды, пока Коул не спрятал салфетку в карман, мне хватило, чтобы увидеть написанный на ней телефонный номер.

– Спасибо, милый, – сказал Коул и, подмигнув бармену, вручил ему две двадцатки. – Сдачу можешь оставить.

– Я просто не верю своим глазам, – прошипел я, когда мы отошли от барной стойки.

– Господи боже, солнце, в чем твоя проблема? Я что, сам попросил у него номер? Нет. А даже если б и так, то в любом случае это было бы не совсем твое дело, нет?

– Дело не в номере! Дело в том… – Я умолк, потому что, по правде говоря, не знал, что сказать. Да, мне не понравилось, что бармен подсунул ему свой номер, как и полученные им взамен огромные чаевые.

Но больше всего меня взбесило его открытое пренебрежение в отношении меня. С другой стороны, он был не виноват, что почти все его сегодняшние действия меня раздражали, и нападать на него за это было несправедливо. Я заставил себя остановиться и сосчитать до пяти. Потом сделал глоток вина, и мы демонстративно игнорировали друг друга до тех пор, пока не пришло время искать наши места.

Антракт прошел в той же атмосфере, и хотя, когда мы забирали заказанное заранее вино, Трей был занят смешиванием коктейля, я заметил, что они с Коулом обменялись взглядами.

– Ну так что, – сказал Коул в очевидной попытке снизить градус напряжения между нами, – ты уже видел этот мюзикл?

– Нет. Но он очень популярен.

– Костюмы просто изумительны, не правда ли?

– Наверное. – Я, если честно, не обратил внимания на костюмы, и меня ни с того ни с сего разозлило, что он оказался внимательней. Это словно подчеркнуло мою уверенность в том, что между нами нет ничего общего. – Что еще скажешь? – спросил я, не сумев сделать свой тон хотя бы чуть-чуть дружелюбным.

Он настороженно оглядел меня, потом, паясничая, ответил:

– Скажу, что у вас с Эльфабой о-о-очень много общего.

– Я не зеленого цвета.

– Конечно нет, солнце. Речь скорее о поведении. Зажатом и без намека на чувство юмора.

– Предлагаешь всем быть взбалмошными, как Галинда? – спросил я и по тому, как сузились его глаза, понял, что намек попал в цель. Отвернувшись, он осушил свой бокал с вином и ушел в зрительский зал без меня.

Мне было плевать, что он злится. Мне было плевать, если я обидел его. Я стоял и проклинал себя за все, начиная со своего согласия поужинать с ним много месяцев назад и заканчивая сегодняшним походом в театр. Допив вино, я вернулся в зал и молча сел на свое место с ним рядом.

Когда представление закончилось, я мечтал только об одном: убраться отсюда.

Коул испортил то, что обычно приносило мне радость, и мне хотелось поскорей от него избавиться. Фойе оказалось забито людьми, которые толпились у киосков с рекламной продукцией, покупали себе выпить или, как мы, просто пробирались к выходу.

Мы были почти у двери, когда я услышал знакомый голос:

– Джонатан! – Я развернулся в толпе и узрел перед собой Маркуса. – Приятно видеть, что ты проводишь время не только на работе! – оживленно сказал он. – Идем, я тебя угощу.

Черт. Отказать Маркусу было для меня невозможно. Но с другой стороны…

– Идем, – сказал он, почувствовав мою нерешительность. – Моя жена где-то там, – он махнул рукой в направлении туалетов, – болтает с сестрой, так что я пробуду здесь еще не меньше часа.

– Сэр…

– Мы с радостью к вам присоединимся, – внезапно сказал Коул из-за моего правого локтя, и когда Маркус удивленно уставился на него, в животе у меня все сжалось от страха. – Я Коул. – Он протянул Маркусу руку. – А вы?

– Маркус Барри, – натянуто ответил он, пожимая его ладонь.

– Мой босс, – сказал я Коулу, надеясь, что он услышит мою мысленную мольбу не ставить меня в неловкое положение.

– Маркус! Ну конечно. Так приятно наконец познакомиться с тем, о ком столько наслышан.

Медленно краснея, Маркус крутил головой, глядя то на меня, то на Коула.

– Прошу прощения, – сказал он, явно подрастерявшись. – Вы друг Джонатана?

О господи. Мне отчаянно захотелось провалиться сквозь землю. Не то чтобы я скрывал на работе свою гомосексуальность, просто так вышло, что эта тема никогда не всплывала. Я не ходил на корпоративные вечеринки и не выбирался выпить с ребятами пива. Я выполнял свою работу, но ни с кем не сближался. Такова была моя личная, добровольная версия «Не спрашивай – не говори».

Некоторые из моих коллег, кажется, что-то подозревали, но спросить напрямую никто до сих пор не осмелился.

Коул вопросительно на меня оглянулся, а я стоял, как идиот, и пытался придумать ответ. Назвать его просто своим знакомым было оскорбительно, а своим партнером – откровенной неправдой.

Сказать же, что он мой любовник, значило смутить Маркуса. Без вариантов.

В конце концов, так и не дождавшись от меня помощи, Коул повернулся обратно к Маркусу.

– Я его спутник – вот что, похоже, не в состоянии сказать Джонни.

– О. – Маркус покраснел пуще прежнего и, запинаясь, проговорил: – То есть вы… хм-м… пара?

Коул улыбнулся ему, слегка трепеща ресницами, и я испугался, что неизбежный сердечный приступ хватит Маркуса гораздо раньше положенного.

– Полагаю, нас можно назвать друзьями с привилегиями, – сказал Коул.

– О, – повторил Маркус, покрываясь испариной, и я заметил, что он начал прочесывать лихорадочным взглядом толпу – вероятно, высматривая жену, чтобы та пришла и спасла его.

– Коул! – встревоженно шикнул я.

– Что, солнце? Ты против такого определения? А как бы ты сам классифицировал нашу дружбу?

– Маркус, спасибо за предложение, но нам правда нужно идти…

– Конечно, – с заметным облегчением сказал Маркус.

Схватив Коула за руку, я потащил его к двери. Как только мы вышли наружу, он зло оттолкнул меня.

– Отпусти меня! Я не ребенок!

– Какого дьявола ты назвал нас друзьями с привилегиями? – рявкнул я.

– Я ждал, что ты сам ответишь, но ты просто стоял с разинутым ртом! Я подумал, что он заслуживает хоть какого-то ответа.

– И ты не мог выразиться не в лоб?

– Мне надо было соврать? Ты сам пригласил меня выйти на люди, хотя у тебя явно с этим проблемы! Может, составишь мне список того, что можно говорить, а что нельзя, когда мы сталкиваемся со знакомыми? Может, проинформируешь меня, как именно я обязан классифицировать наши отношения на случай, если нас опять спросят? А то, не дай бог, снова вгоню тебя в краску.

С этими словами он зашагал к машине, а я, кипя от злости, потащился за ним следом. В ледяном молчании мы выехали ко мне домой. Я был зол на него как черт. И еле сдерживался, чтобы не наброситься на него, но знал, что сделаю только хуже. Лучше всего нам было доехать до моего дома, где он припарковал машину, и разбежаться по меньшей мере на несколько дней – пока я не смогу смотреть на него без распирающего меня изнутри бешенства.

Когда мы доехали, то он, вопреки моим ожиданиям, не пошел к машине, а последовал за мной к дому, и я предположил, что он, вероятно, забыл свои ключи на столике возле двери. Я открыл дверь, мы вошли, однако он не забрал ключи и не ушел. Оставаться, впрочем, он тоже не собирался – потому что не разулся, как только переступил порог.

– Ну, – сказал он, промаршировав через комнату и вызывающе развернувшись ко мне с рукой на бедре, – давай, выкладывай.

– Выкладывать что? – процедил я сквозь зубы.

– То, из-за чего ты на меня взъелся. Ты весь вечер был абсолютно невыносим, а сейчас у тебя практически пена идет изо рта. Так что заканчивай вариться в своем собственном соку, и давай просто со всем этим покончим. Так в чем твоя проблема?

Я хотел сказать, что никаких проблем нет. Я хотел попросить его уйти, пока я не сказал что-то жестокое. Но его поведение только разозлило меня еще сильнее. Вся его жеманность полезла наружу – да так, что был акцентирован каждый ее аспект: то, как вибрировал его голос, то, как он стоял, положив ладонь на бедро, то, как он отбрасывал с лица волосы, и то, как он, будучи на пару дюймов меня ниже, умудрялся смотреть на меня сверху вниз.

– Ты правда не понимаешь? – спросил я.

Он отвернулся от меня, театрально взмахнув челкой.

– У меня есть кое-какие предположения, но лучше работать с холодными фактами, не согласен, солнце?

– Прекрасно! – Я из последних сил сдерживался, чтобы не закричать. – Хочешь знать, что меня беспокоит? Ты! Вот что. Просто уму непостижимо, что ты выделывал в театре! И с кем! С моим боссом! А вчера и с моим отцом!

– В том, что случилось вчера, виноват был не я, а ты…

– Что?

– …и если ты стыдишься своей ориентации, то это не мои проблемы.

– Я не стыжусь того, что я гей! Я стыжусь тебя! Черт, неужели тебе обязательно всегда так кривляться?

Он застыл. На мгновение он стал совершенно неподвижен. А потом очень медленно повернулся ко мне лицом.

– Повтори, что ты сейчас сказал.

В глазах у него загорелось злое предостережение, но я проигнорировал его.

– Ты меня слышал.

– Естественно, слышал, – ответил он ледяным тоном. – Но, так уж и быть, решил дать тебе шанс забрать свои слова назад. Довольно дипломатичный шаг с моей стороны, не находишь?

– Я не собираюсь ничего забирать назад!

– Ты точно уверен, дорогой? – Отвернувшись от меня, он отточенным движением вскинул голову.

Он давал мне возможность замять ссору до того, как я зайду слишком далеко, но меня было уже не остановить. Дрожа от бешенства, я мог думать только о том, как он выступил перед моим отцом, и о смятении на лице Маркуса.

– Я не хочу забирать свои слова назад, Коул! Я хочу, чтобы ты мне ответил! Почему тебе непременно нужно вести себя, как… как… – Я запнулся, не испытывая большого желания произносить ни одно из слов, всплывших у меня в голове. Но было уже слишком поздно. Он развернулся и пригвоздил меня к месту пронзительным взглядом.

– Как кто? – спросил он, наступая на меня. – Ну? Каким термином ты собирался швырнуть мне в лицо, лапа? Думаешь, я не слышал их все? Педик, шлюха, феечка, гомосек…

Именно эти термины и пришли мне на ум, но вслух они прозвучали еще омерзительней, чем у меня в голове. Мне стоило бы устыдиться, однако из-за того, что он так легко разгадал меня, я взбесился еще сильнее.

– Господи боже, Коул, я не собирался говорить ничего такого!

– Не разыгрывай дурачка, дорогой. Это было написано у тебя на лице. – Подбоченившись, он выставил одно бедро вперед и вздернул подбородок, назло мне превращая свою жеманность в настоящее шоу.

– Дорогой, – он помахал мне ресницами, – тебя так сильно это оскорбляет? В спальне, насколько мне помнится, ты никогда против этого не возражал.

– Проклятье, Коул, речь не о спальне! Речь о том, как ты ведешь себя на людях! Почему тебе надо изображать из себя все идиотские стереотипы, придуманные о нас в Голливуде?

– А почему тебе надо вести себя, как надменный, зажатый хер?

– О, то есть, ты предлагаешь начать обзываться, вместо того, чтобы рационально все обсудить?

– О, прошу прощения. Мы правда что-то рационально тут обсуждаем? Ну прости. Я не знал. Я думал, ты занимаешься тем, что нападаешь на меня за то, что я не являюсь точной копией всех тех натуралов, которых ты когда-либо мечтал выебать!

Вылетев из его уст, это слово казалось еще непотребней, чем было.

Я понял, что до сих пор ни разу не слышал, чтобы он ругался.

– Коул, прекрати! Я не нападал на тебя!

– Что ж, дорогой, значит, мне показалось.

– Меня зовут не «дорогой». Меня зовут Джонатан. Если тебе сложно запомнить такое длинное имя, можешь называть меня Джон.

– В данный момент я бы предпочел назвать тебя совсем по-другому.

– Бога ради, это был мой босс. Мне с ним работать! Мне нужно, чтобы он меня уважал! Неужели так трудно было вести себя чуть потише?

Его глаза вспыхнули, и он, к моему изумлению, в мгновение ока прервал свое шоу. Как будто упал занавес. Внезапно вся манерность с него слетела – он стоял передо мной и излучал только ярость.

– Думаешь, ты первый мужчина, который меня стыдится, Джонни-бой? Думаешь ты первый попросил меня «быть потише»? Так вот, ты не первый! Меня просили измениться мужчины много лучше тебя, и я отвечу тебе то же, что отвечал им: иди к дьяволу!

Он развернулся и пошел к двери, по пути подхватив со стола ключи.

– Черт, Коул! Стой!

Но он не остановился. Он хлопнул дверью так сильно, что в окнах задребезжали стекла. Догонять его я не стал.

Глава 9

12 октября

От Коула Джареду

Господи боже, сладость, даже если ты больше не сведешь меня ни с кем никогда, это все равно будет чересчур скоро! Вот честно, понятия не имею, о чем ты думал.

***

Сначала я думал, что он позвонит. Он не позвонил. Потом думал, что он, как всегда, будет ждать меня дома, когда я вернусь с работы. И снова ошибся.

И тогда я понял, что первый шаг предстоит сделать мне.

Меня раздирали сомнения. В глубине души я был еще зол. Я не считал, что сделал что-то плохое. Зная, как мастерски он умеет повышать и понижать степень своего жеманства, точно громкость на телевизоре, я не понимал, почему он отказывался идти мне навстречу в самые важные для меня моменты. Но еще я знал, что не хочу обрывать наши отношения и тем более расставаться врагами. Во мне жила уверенность, что если бы у нас получилось поговорить спокойно, не срываясь на крик, то мы смогли бы достичь какого-то взаимопонимания.

В конце концов через три дня я сдался и позвонил ему. Он взял трубку на четвертом гудке, когда звонок вот-вот должен был уйти на автоответчик.

– Что? – вместо приветствия огрызнулся он, и все мои надежды на то, что он остыл и больше не сердится, вылетели в трубу.

– Это я.

– Знаю.

Начало беседы получилось неважным. Я заставил себя сосчитать до пяти, потом сказал:

– Мне очень жаль.

– О чем конкретно ты сожалеешь, дорогой?

– О том… – Я замялся, пытаясь понять, что же мне полагалось сказать. – О том, что разозлил тебя

На том конце провода повисла ледяная тишина, после чего он спросил:

– Ты сожалеешь искренне, или все дело в том, что в твоей постели внезапно стало ужасно пусто?

– Господи, Коул, – сказал я, усмиряя гнев. – Неужели обязательно все усложнять? Я пытаюсь извиниться…

– Послушай, лапа, – перебил он меня, – дело такое: на рассвете я улетаю на Гавайи, поэтому…

– Что?

– … поэтому времени ждать, пока ты вынешь голову из задницы, у меня нет.

– Ты уезжаешь?

– Я вроде так и сказал, нет?

– Мы поссорились всего один раз, и ты сбегаешь на Гавайи?

– Представь себе, да. И позволь заметить, ты бы сам от себя сбежал, если бы мог. – Раздался почти неслышный щелчок, и он отключился.

Разговор привел меня в бешенство. Я даже не мог решить, на кого сержусь больше. На него – за высокомерие, – или на себя – за то, что мне втемяшилось в голову перед ним извиниться. Вечер я спустил на то, чтобы вдрызг напиться, о чем жалел весь следующий рабочий день. К пяти часам тошнота и головная боль прошли, но я по-прежнему чувствовал себя так, словно по мне проехался товарняк. В итоге я ушел из офиса на несколько минут раньше и поехал домой. Мой план был таков: замороженная пицца с таблеткой алкозельцера, затем душ – и спать.

И только выйдя из душа я заметил мигающий на автоответчике огонек. У всех, кого я знал, был номер моего сотового. О домашнем телефоне я часто и не вспоминал. Я нажал на кнопку, и по комнате поплыл голос Коула – как всегда легкий, женственный и насмешливый. Но на сей раз в нем была еще нотка горечи. Не было никаких сомнений: он позвонил на домашний, пока я был на работе, намеренно – чтобы избежать личного разговора.

– Если коротко: я не хочу, чтобы наши отношения заканчивались. Особенно на такой ноте. Каким бы зажатым хером ты ни был, ты все равно остаешься моим самым любимым человеком во всем Финиксе. Но тебе необходимо уяснить три вещи, и, поверь мне на слово, что все они на сто процентов не подлежат обсуждению. Первое. Я не стану меняться. Второе. Я не стану во время наших встреч постоянно прятаться у тебя в спальне, чтобы не смущать тебя. И третье. Я поднимаю эту тему в первый и в последний раз. – Он сделал паузу, и я задумался, уж не остановился ли он для того, чтобы сосчитать до пяти. – Я вернусь ровно через две недели, Джонни-бой. Теперь твой ход.

***

Несколько следующих дней я провел, уговаривая себя в том, что он мне не нужен. Как будто я любил его. Как будто у нас были какие-то настоящие отношения. Нет. Мы были просто-напросто приятелями по траху. Лучше всего было просто забыть его и жить дальше.

Проблема заключалась в том, что убедить себя до конца я не смог. Я бы не назвал это любовью, но факт оставался фактом: я привык к нему. Было невозможно отрицать, что он стал мне небезразличен. Более того, я скучал по нему. В те редкие моменты, когда я был с собой честен, я понимал, что мне хочется рвать наши отношения не больше, чем ему. Но несмотря на все это, я по-прежнему чувствовал, что он был обязан принять в расчет и мои чувства тоже.

На следующей неделе я обедал с отцом. Я пытался держаться так, словно все было нормально, однако мои жалкие попытки не увенчались успехом. Я знал, что сижу угрюмым, что отвечаю вспыльчиво, но ровным счетом ничего не мог с этим поделать. Под конец обеда отец не выдержал:

– Джон, что случилось?

– Ничего! – огрызнулся я.

– Ну-ну, – улыбнулся он, а я ощутил прилив раздражения, поскольку это значило, что мое плохое настроение кажется ему смешным, да и только. – Все из-за того сладкого пирожка, да?

Я мигом ощетинился, а потом еще больше обозлился, ведь отец оказался прав. Во всем была виновата «слащавость» Коула, как мой отец прозвал его жеманность.

– Да, – сознался я. – Все из-за Коула.

Несколько секунд он с осторожным любопытством изучал меня.

– Вы поссорились?

– Вроде того.

– И расстались?

Я вздохнул.

– Не знаю, пап. Начать с того, что я не уверен, можно ли сказать, что мы вообще были вместе.

– Все из-за того, что случилось за ужином?

Я колебался, не желая обсуждать эту тему. Однако я знал своего отца. Если не заговорить, то он начнет строить предположения и давать непрошенные советы.

– Отчасти. На следующий день мы пошли в театр, и все обернулось не совсем так, как я планировал.

– Ну-ну, – снова сказал он, продолжая забавляться.

– Что? – агрессивно спросил я.

– Что именно ты сказал ему?

– Я сказал, что он слишком кривляется. И попросил его быть потише.

– А он посоветовал тебе поцеловать его лилейно-белую задницу?

Мне пришлось спрятать улыбку. Частично из-за того, что он угадал, но еще потому, что первым моим порывом было сказать, что на самом деле задница у Коула не лилейно-белая. О чем отец – тут я не сомневался – предпочел бы не знать.

– Не совсем такими словами, но да. Общий смысл был таков.

– Ну-ну, – повторил он опять этим своим раздражающе-шутливым тоном.

– Что?

Он покачал головой.

– Да ничего особенного. Просто подумалось кое о чем. Вот и все.

Он многозначительно умолк. В конце концов я сдался и спросил:

– И о чем же?

– Ты помнишь свадьбу Дэвида? – Я закрыл глаза, потому что знал, к чему он ведет, но остановить его был не в силах. – Помнишь, что произошло на приеме?

Естественно, я все помнил. Мой кузен Дэвид женился всего через несколько месяцев после того, как я открылся семье, и на прием по случаю свадьбы я пришел не один, а с Заком – таким образом впервые заявившись на семейное торжество с мужчиной.

– Да, – наконец сказал я. – Помню.

– Вы с Заком страшно нервничали, да? Ну, тогда я этого не понимал, потому что все силы тратил на отвращение и на попытки это самое отвращение подавить. Зато теперь понимаю. Вы оба так осторожничали, так старались не сидеть слишком близко, не дотрагиваться друг до друга, но дело в том, что, взглянув на вас, все становилось ясно, как день. Вы улыбались как дурачки и глаз друг от дружки не отводили.

Он был прав. Я совершенно отчетливо помнил, как мы с Заком старались не привлекать к себе внимания, хотя знали, что при первой возможности сорвем друг с друга одежду. После приема мы даже не дотерпели до дома. Я покраснел, вспоминая ласки наощупь и тот восхитительный приступ страсти, овладевший нами в его машине, как только мы дошли до парковки.

– И вот вы сидели, – продолжал отец, – и старались не прикасаться друг к другу. А я стоял и старался не думать о ваших прикосновениях. И в конце, основательно поднабравшись, я отвел вас в сторонку…

– Да.

– …и попросил прекратить выпячивать свою голубизну.

– Я помню.

– А свой ответ мне ты помнишь?

– Я сказал, что тебе лучше привыкнуть к тому, что вместо сына у тебя гребаный педик.

Он кивнул.

– Именно. А потом ты сказал, что, если б я любил тебя по-настоящему, то не просил бы тебя измениться, а научился принимать таким, какой ты есть.

– Пап, к чему ты клонишь? – спросил я, пусть и зная ответ.

– К тому, что ты был совершенно прав. – Он взял меню и поднял его, закрыв от меня лицо. Но я все же расслышал его. – Давай признаем, Джон: такое случается не очень-то часто, а?

***

Я знал, что Коул вернулся в Финикс, однако мне понадобилось три дня и полбутылки вина, чтобы собраться с духом и позвонить ему.

– Алло?

– Это Джонатан.

Последовала пауза, а потом:

– Я знаю.

– Коул, прости меня. Мне очень жаль. Правда.

– Простить за что?

– За то, что стеснялся тебя. За то, что устроил сцену. За все, что наговорил тебе, и за то, о чем думал, но не сказал.

– Ты на верном пути, дорогой. Продолжай.

– Прости за то, что потребовал от тебя измениться. И за то, что вел себя как зажатый хер.

– Это все?

– Я что-то пропустил?

– Полагаю, ключевые моменты охвачены.

– Я скучал по тебе.

– Великолепно. Ты делаешь феноменальные успехи.

– Я не хочу, чтобы все закончилось.

Я ждал, что он выдаст очередную ехидную реплику, однако он тихо сказал:

– Я тоже этого не хочу, Джонни. – И я понял, что обращение ко мне по имени, пусть и сказанное насмешливым тоном, было своего рода предложением мира.

– Можно с тобой увидеться?

– Сегодня? Даже не знаю, дорогой. Я страшно занят.

– Тогда когда?

– Я проверю свое расписание и дам тебе знать.

– Серьезно?

– Ты мне не веришь?

– Я думаю, что ты, кажется, просто пытаешься наказать меня.

– Не глупи, дорогой. Естественно я пытаюсь наказать тебя. Ну все, пока!

– Коул? – воскликнул я, но в трубке уже была тишина. – Да чтоб тебя! – проорал я и зашвырнул телефон через всю комнату. Он с грохотом впечатался в стену, выстрелив во все стороны пластмассой и батарейками и оставив на гипсокартоне заметную вмятину. Хорошо хоть то был домашний, а не сотовый телефон.

Какого черта меня дернуло позвонить ему?

Я выпил еще вина. Пощелкал пультом, переключая по телевизору всякую чушь. Потом пошел на кухню и обшарил шкафчики на предмет чего-нибудь съедобного. За время пребывания Коула у меня дома припасов на кухне прибавилось, но то были в основном разнообразные специи и масла. Наконец в дальнем углу холодильника я нашел упаковку готового ужина. Поставил его в микроволновку, но не успел включить ее, как раздался звонок в дверь.

Пиная по пути обломки телефона, я подошел к двери. И замер с ладонью на ручке, чтобы успокоиться. Сосчитал до пяти. Потом еще раз. И только потом открыл дверь.

Это был Коул. Я еще не видел, чтобы он выглядел таким неуверенным в себе. С алыми от смущения щеками он взглянул на меня сквозь челку.

– Я решил, что закончил тебя наказывать, – сказал он. И в следующее мгновение оказался на мне.

Он задыхался, его руки рвали мою одежду. Он даже позволил поцеловать себя, что случалось нечасто. Его вкус был фруктовым и сладким, губы – мягкими, теплыми, а запах волос настолько знакомым, что все былые обиды забылось в один момент.

Мне не терпелось скорее раздеть его.

Я потянул его к дивану, где он толкнул меня, заставляя сесть. Опустившись передо мной на колени, он начал расстегивать ширинку моих брюк. Он действовал в своей обычной манере, сразу приступив к делу, а я – впервые за все время нашего знакомства – вдруг поймал себя на том, что не хочу торопиться. Я хотел привлечь его к себе на колени и подольше поцеловать. Я хотел надышаться запахом его нелепого шампуня. Но он со всей быстротой, на которую был способен, стянул с меня брюки, и, не успел я возразить, как оказался у него во рту.

Быть может, то был не лучший минет в его исполнении, зато энтузиазма ему было не занимать. Одной рукой он держал меня за основание члена, а пальцами второй больно, но невыразимо эротично впивался в мое бедро. Его волосы были шелковисто-мягкими под моими ладонями, рот – невероятно жарким, а звуки, которые он издавал, сводили меня с ума. Он двигался очень быстро, постанывая, почти всхлипывая, и я подозревал, что он возбужден настолько, что мне, вероятно, вообще не придется его касаться.

Прошло три недели с тех пор, как меня касались чьи-либо руки, помимо моих собственных, поэтому излишне говорить, что его рот был бесконечно лучше. Мне много не требовалось, а мои стоны только добавили в его действия пыла. Не успел я кончить, как он вскочил и начал сражаться с пуговицами на брюках. Я знал, что он продержится еще меньше меня. Оттолкнув его руки с дороги, я выпустил на волю его эрекцию. Прихватил губами самый кончик, собираясь немного его подразнить, но он взял меня за затылок и втолкнулся в меня до самого горла.

Всего один толчок, и он уже вскрикивал, находясь во власти оргазма.

Обычно он моментально отстранялся. Отпускал экспромтом какой-нибудь комментарий, тем самым отгораживаясь от меня, потом уходил в ванную, а когда возвращался, то из любовников мы становились просто знакомыми. Но сегодня все было иначе. Едва закончив, он толкнул меня на диван. Не успел я понять, что происходит, как он уже сидел верхом у меня на коленях, а его руки крепко обвивали мою шею.

Я не думал, что соскучился по интимным нежностям после секса, но в тот же момент осознал, насколько это приятно. Насколько правильно. Я обнял его и прижал к себе. И прошептал, вдыхая запах его волос:

– Что с тобой?

– Три дня, – сказал он дрожащим шепотом. – Ты заставил меня ждать три дня. Почему?

– Не знаю, – признался я честно. – Наверное, мне было страшно.

– Я так боялся, что ты никогда больше не позвонишь.

Чувствуя, как он дрожит в моих объятьях, я обнял его теснее. Прижался губами к его виску.

– Я тоже этого боялся.

– Я не могу изменить себя.

– Знаю, – сказал я ему. – И не понимаю, почему я когда-то считал иначе.

***

На следующий день я должен был обедать с отцом. Из вежливости я пригласил и Коула, однако он отказался, и я испытал некоторое облегчение, поскольку не был уверен, что готов опять, да еще так скоро, раскачивать лодку.

– Ну что? – произнес с лукавой усмешкой отец, когда я сел напротив него в нашем обычном ресторане. – Насколько я понимаю, вы помирились?

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

– Ты улыбаешься – вот откуда.

– О. – Почувствовав себя нелепо из-за своего неумения скрывать эмоции, я спрятался за меню.

– Похоже, ваши с ним отношения все-таки перешли на более серьезные рельсы?

Я выглянул из-за меню. Отец не смотрел на меня, вертел в руках вилку. Я отложил меню в сторону.

– Возможно. – Он вздохнул, и я уточнил: – А что, тебя это беспокоит?

– Конечно нет, – сказал он, хотя по голосу было ясно, что он кривит душой. – Это не мое дело.

– Ты прав, – ответил я ровно. – Тебя это касается в последнюю очередь.

Мы помолчали какое-то время, притворяясь, что изучаем меню. Наконец он отложил свое.

– Я не понимаю, Джон. Ты знаешь, я никогда не мог понять до конца твою тягу к мужчинам, и теперь, когда ты нашел такого…

– Не смей этого говорить!

Он умолк, а потом, видимо, еще раз обдумав свои слова, сказал:

– Его не вполне можно назвать мужественным.

– И поскольку он не отвечает твоим представлениям о настоящем мужчине, я с тем же успехом могу быть с женщиной, так получается, да? – спросил я, изо всех сил стараясь говорить вполголоса, а не кричать на весь ресторан, хотя от злости готов был его ударить.

К счастью для него или для нас обоих появилась официантка и приняла наш заказ. Когда мы снова остались наедине, отец, сдаваясь, поднял руки.

– Забудь, Джон. Давай сменим тему.

– Отличная идея.

– Расскажи, как дела на работе.

– А что? – строптиво спросил я, поскольку еще немного сердился.

– Есть новости о вашей реструктуризации? Куда тебя отправят или когда это случится?

– Нет. – Если честно, я прилагал большие усилия, чтобы вообще не думать об этом. – Я по-прежнему ничего не знаю.

– Судя по скорости, с которой они движутся, тебя попросят переехать не раньше пенсии.

– Вряд ли мне так повезет.

Глава 10

8 ноября

От Коула Джареду

Ладно! Признаю: мы помирились! Теперь ты счастлив? Джонатан осознал свои ошибки и на коленях умолял меня о прощении. И даже если все было не совсем так, то тебя это никоим образом не касается, верно? А теперь, бога ради, прекрати злорадствовать. Я всегда считал чувство такта одним из главных твоих достоинств, так что незачем портить о себе впечатление.

Ну вот, поздравляю. Теперь я думаю о прочих твоих достоинствах. Не стану расписывать, о каких, на случай, если твой большой плохой бойфренд заглядывает тебе за плечо. Не хватало еще, чтобы по моей милости его хватила кондрашка.

***

Следующие несколько дней мы провели в блаженном подобии медового месяца, что было немного нелепо, но и весело тоже. Хотя была одна вещь, из-за которой я переживал.

Приближалось двенадцатое ноября – день моего рождения. У меня был запланирован ужин с отцом, но я так боялся задеть чувства Коула, не пригласив его, и вместе с тем боялся его приглашать, что дотянул до девятого или десятого, прежде чем поднять эту тему.

– Если хочешь, идем с нами, – виновато сказал я, но он только улыбнулся.

– Не хочу, чтобы ты волновался в свой день рождения.

Правильно или нет, но я испытал облегчение. Вряд ли его новая встреча с отцом завершилась бы так же плохо, как предыдущая, но было приятно знать, что проверять это мне не придется. Он провел со мной ночь с одиннадцатого на двенадцатое, а утром приготовил мне завтрак. К сожалению я опаздывал, поэтому знал, что времени хватит только на то, чтобы быстро перекусить.

– Почему ты так долго? – спросил он, когда я наконец появился из спальни в костюме.

– У меня заканчиваются рубашки, – ответил я, усаживаясь за стол. – Терпеть не могу ходить по магазинам. – Я ненавидел шоппинг до такой степени, что, находя приглянувшуюся мне вещь, покупал не одну ее, а сразу штук десять, чтобы как можно дольше потом не выходить в магазин. Проблема заключалась в том, что изнашивались они тоже одновременно. – Ты точно не против, чтобы я поужинал с отцом? – спросил я раз в четвертый, наверное, за последних два дня.

– Точно.

– Мы увидимся вечером?

– Не знаю, солнце. Я могу быть занят.

– Хорошо, – ответил я, улыбаясь. Я знал, что он будет ждать меня, когда я вернусь.

День в офисе сложился долгим и нудным, и забежать домой перед встречей с отцом я не успел. По традиции вместо подарка отец угощал меня ужином, поэтому я удивился, когда он принес в ресторан коробку – зеленую жестяную коробку в цветочек и безо всякой обертки, которая почему-то показалась мне смутно знакомой.

Без предисловий он поставил коробку на стол.

– Это мне? – спросил я.

– Это твоему другу.

– Моему другу? – удивленно повторил я.

– Она принадлежала твоей матери. Стояла все эти годы на кухне. – Он пожал плечами. – Я не знал, что с ней делать. Выбрасывать не поднималась рука, но я не умею готовить, и ты тоже. – Тут я понял, почему коробка кажется мне знакомой. Все мое детство она простояла на кухонной стойке в доме моих родителей. В этой коробке моя мама хранила свои рецепты. – Я подумал, вдруг оно пригодится твоему пирожку.

– Его зовут Коул, – сказал я строго, на что он снова пожал плечами, словно это было несущественно. Однако желание подарить Коулу нечто, принадлежавшее моей матери, означало, что отец уважает мое решение быть с ним – по крайней мере, в какой-то степени. – Ты хочешь, чтобы я отдал коробку ему?

– Я вроде так и сказал, нет? – Вопрос прозвучал так похоже на Коула, что я чуть не рассмеялся.

– Боюсь, мамина сырная запеканка не совсем в его стиле, – проговорил я и немедленно пожалел о своих словах. В тот же миг отца опять окружили его призраки, и он уставился перед собой в стол.

– Джон, – произнес он тихо. – Я не могу вечно цепляться за эти вещи. Из всех, кого я знаю, он – единственный человек, кому это может пригодиться.

У меня было подозрение, что Коул поднимет подарок на смех, но отцу знать об этом было не обязательно.

– Хорошо, пап, – сказал я. – Я ему передам.

В итоге мы хорошо посидели. Отцу хотелось сводить меня на какой-нибудь спорт, поэтому он весь ужин приставал ко мне то с «Санс», то с «Кардиналс» и, когда я в конце концов выбрал «Кардиналс», спросил, покупать ли ему три билета. Мне было сложно представить Коула на футболе, и потому я сказал нет.

Домой я вернулся около восьми и – как я и ожидал – застал Коула читающим на диване.

– Как прошел ужин? – спросил он, отложив книгу.

– Хорошо.

– Что отец подарил тебе? – Он потянулся к коробке в моих руках.

– Это не для меня, – сказал я, – а для тебя. Отец просил передать тебе.

– Мне? – переспросил он, и его глаза широко распахнулись от изумления.

– Я понимаю, что это глупо, – добавил я, когда он открыл коробку, – но он почему-то захотел, чтобы она была у тебя.

Вытащив одну из карточек, он уставился на нее. И застыл без движения.

– Чье это было раньше?

– Мамино.

– Правда? – Он повернулся ко мне, и его глаза вспыхнули прекрасным и одновременно каким-то мучительным светом. Я рассмотрел в его взгляде что-то похожее на надежду. Мне даже показалось, что он близок к слезам. Его реакция поразила меня. Он не только не счел отцовский подарок глупым, но и был, похоже, глубоко тронут. Почему эта маленькая коробка произвела на него такое сильное впечатление?

– Сомневаюсь, что тебя хоть что-то оттуда заинтересует, – скептически произнес я.

Он поставил коробку на стол и подошел ко мне. Взял мое лицо в ладони и чуть-чуть привстал на носках, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Иногда ты такая бестолочь, – промолвил он. Но легким тоном. И поцеловал меня в щеку. – Спасибо тебе.

– Это от отца, – сказал я, по-прежнему не понимая, почему это возымело такое значение.

– Я обязательно поблагодарю и его тоже, – сказал он, отпуская меня.

Он проследовал за мной в спальню – мне не терпелось избавиться от костюма, – где на кровати я с удивлением обнаружил два больших магазинных пакета.

– Что это? – спросил я, вешая в шкаф пиджак.

– Ты сказал, тебе не хватает рубашек.

– Да, но не к тому, чтобы ты отправился их покупать!

– Ты ненавидишь шоппинг. Я нет. У меня есть время. У тебя нет. По-моему, решение лежало на поверхности. Солнце, в этом нет ничего такого.

Я заглянул в пакеты. Там лежала по меньшей мере дюжина рубашек, и только три из них были того цвета, что я обычно носил, – то есть, белого. Еще я увидел пять галстуков смелых расцветок, которые лежали далеко за пределами моей зоны комфорта.

– Не уверен, что смогу их носить.

– Ох, прелесть, ты можешь хоть раз расслабиться? Попробовать что-то новое? Немного пожить?

Дюжина рубашек, пять галстуков… и все из очень дорогого магазина.

– Это слишком много для подарка на день рождения.

– Это не на день рождения, а просто так. – Он достал из кармана чек. – Вот. Я знал, что ты устроишь бучу, поэтому можешь возместить мне расходы.

Сумма на чеке была солидной, но не запредельной с учетом того, сколько всего он купил. Плюс я был избавлен от необходимости таскаться по магазинам лично.

– Спасибо, – сказал я. – И за рубашки, и за то, что не стал спорить со мной насчет денег.

– Не за что, солнце. – Он взял с комода еще один конверт и вручил его мне. – Вот твой настоящий подарок. Но не вздумай даже заикаться о том, чтобы вернуть деньги и за него тоже.

– Не буду, – пообещал я, надеясь только, что он не зашел чересчур далеко.

Открыв конверт, я достал оттуда открытку. И подарочный сертификат.

– Скайдайвинг? – оторопело спросил я.

– Да, – ответил он, улыбаясь. – Подумал, что тебе может понравиться.

Одна только мысль о прыжке с парашютом была настолько пугающей, что мой желудок совершил кувырок.

– Ты шутишь?

– Нисколько, – сказал он, посмеиваясь.

– И ты сделаешь это вместе со мной?

Он театрально содрогнулся.

– Прелесть, я тебя умоляю! Чтобы я добровольно выпрыгнул из совершенно исправного самолета? – Качая головой, он начал расстегивать пуговицы моей рубашки. – Иногда мне кажется, что ты совершенно меня не знаешь, – поддразнил меня он.

Я мог бы сказать ему то же самое.

– Почему ты думаешь, что я захочу выпрыгнуть из совершенно исправного самолета?

Он замер, словно задумавшись. И когда поднял взгляд на меня, его глаза больше не смеялись.

– Солнце, ты все время такой серьезный. Ты самый приземленный человек из всех, что я знаю. – Он пожал плечами. – Я подумал, вдруг ты мечтаешь научиться летать.

Глава 11

4 декабря

От Коула Джареду

До конца праздников я буду в Париже. И нечего удивляться. Знаю, ты воображаешь, будто теперь я живу одним Джонатаном, но уверяю тебя, это не так. Даже забавно, в какого романтика ты превратился после того, как в твоей жизни появился один большой вредный коп. Впрочем, я нахожу это очаровательным.

Я привык встречать Рождество в Париже, но, признаться, в этом году здесь смертельно скучно. Компания старых друзей мне приелась, а искать кого-то нового я не в настроении. Полагаю, отчасти тому виной моя дорогая матушка, поскольку предполагалось, что на праздниках я с ней встречусь, однако в последнюю минуту она предсказуемо придумала отговорку. Ничего другого я от нее и не ждал, хотя, должен сказать, это задело меня сильнее, чем хотелось бы. Одно хорошо: теперь можно не чувствовать себя виноватым за то, что я вложил не слишком много души, когда выбирал для нее подарок.

Кстати о подарках. Я не имею ни малейшего представления о том, что дарить Джонатану. К тому же мне бог знает почему запрещено тратить на него много денег. С этим мужчиной не жизнь, а одна борьба.

***

Заявление Коула о том, что после Дня благодарения он на все праздники улетает, стало для меня полной неожиданностью.

Когда мы только начинали встречаться, он проводил дома и в путешествиях равное количество времени, и при моих собственных частых разъездах мы виделись крайне нерегулярно. Теперь я вдруг понял, что в последние несколько месяцев он почти никуда не уезжал. Когда я был в Финиксе, мы почти каждую ночь проводили вместе.

Я не ожидал, насколько сильно буду скучать по нему, но, так или иначе, первые три недели декабря я провел в командировках – сначала в Вегасе, потом в Лос-Анджелесе. В Финикс я вернулся только двадцать второго, и на работе меня обрадовали новостями, что по меньшей мере месяц поездок у меня не предвидится. И я испустил мысленный вздох облегчения.

Сочельник я, как обычно, провел с отцом. Мы обменялись подарками и вышли поужинать, после чего сходили на полуночную мессу. Я относился к тем людям, которые переступают церковный порог не чаще одного раза в год, и то делал это лишь потому, что в канун Рождества отца никак нельзя было оставлять в одиночестве. В Рождество призраки моей матери и сестры преследовали его сильнее всего, и с каждым годом оно становилось все хуже. Я понимал, что ему одиноко, но не представлял, как помочь. После того, как он попрощался со мной глухим от сдерживаемых слез голосом, я уехал домой и в подавленном настроении лег спать.

В шесть часов рождественского утра у меня зазвонил телефон. Вытаскивая себя из кровати, я мысленно проклинал звонившего, кем бы он ни был – пока не взглянул на экран. Я увидел там имя Коула и обнаружил, что улыбаюсь.

– Да?

– Прелесть, я в курсе, что у вас страшно рано, но здесь уже четыре часа дня, и я устал ждать.

Невероятно, сколько радости мне доставило просто услышать его голос.

– Думаю, я прощу тебя.

– Я ничуть по тебе не скучаю.

– Я по тебе тоже. Пожалуйста, скажи, что ты прилетаешь домой.

– Еще десять дней. Хорошо провел Сочельник?

– Нормально, – солгал я, потому что не хотел говорить ему, как на самом деле все было уныло. – А ты?

– Сходил на базар на Елисейских Полях. Потратил кучу времени, выбирая тебе идеальный подарок, и позорно ушел ни с чем.

– Ничего мне не покупай, – взмолился я. – Просто вернись домой и приготовь мне ужин.

– Ах вот как? – спросил он шутливо. – По мне, значит, ты не скучаешь, а по моим ужинам – да?

– Я почти каждый день питаюсь замороженной пиццей.

– Прелесть, я не знаю, как ты раньше выживал без меня, – сказал он, и я рассмеялся.

– Я тоже.

Мы проговорили около часа, и в конце для меня стало неожиданностью то, насколько тяжело мне далось попрощаться с ним и повесить трубку. Я обвинил во всем Рождество и свое полное одиночество. И практически в это поверил.

***

Я не получал от него вестей до первого четверга января. Было больше десяти вечера. Я собирался ложиться спать.

– Привет, прелесть. Я только что прилетел.

– Давно пора, – сказал я, улыбаясь.

– Скучал по мне?

– Нисколько, – ответил я. – Ни самой маленькой чуточки. И совершенно точно не каждый день.

– Ну, раз никто ни по кому не соскучился, то, полагаю, нет смысла приглашать тебя провести со мной выходные.

– Я буду у тебя к ужину.

– Это самое раннее?

Осознание того, что он хочет увидеться со мной так же сильно, как я с ним, вызвало у меня улыбку.

– Попробую улизнуть на пару часов пораньше.

– Только если ты хочешь сам, – сказал он, но по голосу чувствовалось, что ему приятно.

Совсем рано уйти мне не удалось, однако около пяти я уже был у его дома. Постучав, я не стал дожидаться ответа и зашел внутрь. Оставил сумку у порога, а приготовленный для него подарок забрал с собой. Я не видел его почти полтора месяца. И теперь на удивление сильно нервничал. Предположив, что он занят ужином, я заглянул на кухню, однако там никого не было. Более того, ничего не было ни в духовке, ни на плите, а в воздухе не витали соблазнительные ароматы.

Я обнаружил его в гостиной. Он спал в уголке дивана, закутавшись в покрывало. С тех пор, как мы виделись в последний раз, он успел подстричься, и я подумал о бабочке у него на шее и о том, что доступ к ней стал теперь полностью открыт. Мне не терпелось скорее коснуться ее губами. Бесшумно я подошел к нему. Он разрешал мне интимные нежности только во время секса, но я надеялся, что сегодня он слишком устал, чтобы оттолкнуть меня.

Близко склонившись к его волосам, я вдохнул его сладкий запах. Отвернул покрывало, обнажая шею, и едва приложился губами к коже…

Как в тот же миг получил макушкой по носу, когда он от неожиданности дернулся, просыпаясь, и отпихнул меня прочь.

– Ай! – вскрикнул я, хватаясь за нос.

– Господи боже, Джонни! У меня чуть разрыв сердца не случился!

На глазах у меня выступили слезы, и все же мне было приятно, что он назвал меня хоть какой-то формой моего имени – пусть и от шока.

– Я не хотел испугать тебя, – проговорил я из-под руки, – но ты не представляешь, как я рад, что ты дома.

– Несмотря на то, что ты совсем по мне не соскучился? – поддел меня он.

– Да.

Он протянул мне салфетку из пачки, которая лежала на столике рядом.

– Я сделал тебе больно?

– Немного, – признался я, вытирая глаза. – Что ж, буду знать теперь, как к тебе подкрадываться.

– Вот-вот. Поделом тебе, – сказал он.

Я нащупал за спиной подарок и вручил ему. Это была бутылка вина, обернутая серебристой фольгой.

– Счастливого Рождества.

– Но я ничего для тебя не приготовил, – произнес он, начиная ее разворачивать.

– Ну и что.

Когда он увидел этикетку, его щеки стали ярко-алыми, но он улыбнулся. Это была бутылка ежевичного мерло.

– Ты еще долго будешь припоминать мне это, да?

– Даже не сомневайся, – поддразнил его я. – Надеюсь, оно подойдет к ужину.

Внезапно улыбка слетела с его лица.

– Ужин! Который сейчас час?

– Почти пять, – ответил я, пытаясь притянуть его поближе и еще раз поцеловать в шею.

– Мне надо заняться ужином! – Он попробовал было вывернуться, но мне удалось зажать его руки между нашими телами, и опираться ему стало не на что.

– Нет, не надо.

– И зачем я только заснул. – Он продолжал извиваться в моих руках – пусть и не так активно, как раньше, но мне пришлось немного с ним побороться, чтобы поцеловать его в шею. – Просто я так устал. Обычно я трачу день или два на то, чтобы привыкнуть ко времени, но мне так сильно хотелось тебя увидеть… – Подобные признания были абсолютно не в его характере, и от неожиданности я на миг перестал с ним сражаться.

– Правда? – спросил я. Он не ответил. Оттолкнул меня и к моему разочарованию встал. – Куда ты?

– Прелесть, ты меня вообще слушаешь? Мне надо начинать готовить…

– Нет, не надо. – Поднявшись, я взял его за руку. – Просто посиди со мной еще немного.

– Нет времени…

Я попытался притянуть его к себе, но он не дался.

– Несколько минут погоды не сделают. – Он состроил скептическое лицо, и я, не выдержав, закатил глаза. – Иди сюда, – сказал я полудразнящим-полурасстроенным тоном, все пытаясь привлечь его ближе.

– Если не начать готовить прямо сейчас, то мы сядем за стол возмутительно поздно.

– Мне все равно, – сказал я, и он, оставив попытки вырваться, удивленно на меня оглянулся.

– Ты не хочешь, чтобы я готовил? – В его голосе прозвучала обида.

– Очень хочу, – заверил его я. – Но кое-что другое хочу намного сильнее.

Обиженное выражение на его лице сменилась дразнящей усмешкой.

– И ты не в состоянии ждать?

– Нет, – ответил я, чувствуя, что он уступает. – И ты, кстати, задолжал мне подарок на Рождество.

– Хм-м-м… – протянул он, подходя ко мне. – Мне нравится твоя нетерпеливость, лапа. – Его пальцы легли на пуговицы моих джинсов, но расстегивать их не стали. – Как тебе хочется? – спросил он, игриво поглядывая на меня из-под челки.

Я убрал его руки со своего паха.

– Я просто хочу поцеловать тебя. – Его реакция была далека от той, на которую я надеялся. С некоторым смятением на лице он отступил назад, но я успел обнять его и притянуть к себе. – Всего один поцелуй. И я отпущу тебя заниматься ужином.

И он, стоя в моих объятьях, пусть неохотно, но все же расслабился.

– Как пожелаешь, прелесть.

Я взял в руки его лицо. Мои ладони легли на его скулы, а пальцы погрузились в шелковистые волосы. Запрокинул ему голову и нашел его рот, невесомо касаясь его закрытыми губами, поскольку давно выяснил, что он не любит, когда я проникаю языком ему в рот. Он не сопротивлялся, но и особенного энтузиазма тоже не проявлял. Его губы едва приоткрылись.

Меня это не смутило. Я умел быть терпеливым.

Не то чтобы мы никогда раньше не целовались, однако обычно это происходило во время секса, и даже тогда я чувствовал, что он скорее терпит, чем получает удовольствие. Он никогда не позволял целовать себя, как сейчас, когда поцелуй сам по себе являлся чувственным актом, и для меня это стало невероятно возбуждающим опытом, не похожим на все, что было у нас раньше. Я хотел только целовать, только трогать его – и ничего больше. Дело было не в отсутствии желания заняться сексом – разумеется, оно было. Оно вибрировало в каждой клетке моего тела. И все же, несмотря на почти шесть недель разлуки, мысль о сексе почему-то ушла на второй план. По-настоящему мне сейчас хотелось просто почувствовать его и еще больше – сделать ему приятно. Нечто похожее у меня бывало с моими предыдущими любовниками, но недолго и очень редко.

Наконец я ощутил, что он немного расслабился. Продолжая касаться его медленно, нежно, я приоткрыл рот и легко провел по его губе языком. У него перехватило дыхание. Он напрягся, но несильно и лишь на миг, а после прильнул ко мне, и я ощутил у себя на талии его руки. Он разомкнул губы еще пошире, и тогда я, целуя его, начал ласкать языком его верхнюю губу. Новое ощущение заставило его коротко всхлипнуть. А мне, когда я услышал свой ответный стон, пришлось сдержать себя, чтобы не заступить дальше.

Я остановился только затем, чтобы снять наши рубашки и бросить их на пол. Я хотел ощутить телом его гладкую кожу, но он воспринял перерыв как сигнал к действию и начал расстегивать мои джинсы. Тратить время на предварительные ласки было не в его правилах. Он всегда четко знал, что ему хочется, и всегда без промедлений переходил к делу. Однако я был еще не готов отпустить этот момент.

Я поймал его тонкие запястья, и он поднял на меня удивленный взгляд.

– Не сейчас, – прошептал я.

Я снова начал легко ласкать его губы. Лизнул кончиком языка верхнюю, и он содрогнулся, а потом, не обращая внимания, что я держу его за запястья, вновь потянулся к моему паху. Его упрямство расстраивало меня. Я не хотел спешить. Я хотел вволю им насладиться, и меня раздражало это нежелание хотя бы раз пойти мне навстречу. Когда его пальцы опять начали возиться с моими пуговицами, я на секунду позволил злости выплеснуться наружу. С силой убрав его руки, я резким движением завел их ему за спину и крепко сжал – грубее, чем собирался, но его реакция была моментальной и безошибочной. Его глаза закрылись, из горла выплеснулся тихий всхлип, и он обмяк в моих объятьях, словно у него отказали колени. От удивления я чуть-чуть отстранился, чтобы видеть его лицо. Стиснул его запястья туже и крепко прижал к себе. И он с тихим стоном, отправившимся прямиком ко мне в пах, практически растаял в ловушке моих объятий.

Мне никогда не приходило в голову применить против него силу, и внезапно я увидел море открывшихся передо мной возможностей. То был идеальный способ целовать и трогать его, сколько мне хочется, и вместе с тем доставлять ему удовольствие. Дух захватывало от того, насколько простым и непередаваемо эротичным оказалось это решение.

Я потянул его на пол, и он покорно мне подчинился. Уложив его на спину, я расстегнул его брюки. Я по-прежнему не стремился переходить к сексу, но мне хотелось иметь возможность чувствовать и эту часть его тела тоже. Он молча наблюдал за мной. В его глазах была страсть – и что-то еще. Что-то, чуть-чуть напоминающее страх, но с большой долей предвкушения. Я снял с него брюки, но сам раздеваться не стал.

Любуясь им, я ненадолго замер. Меня всегда привлекали более крупные, более мужественные мужчины, но с ним я перестал понимать, почему. Его тело казалось мне совершенным. Он был таким худым. Повстречайся мы лет десять назад, я бы, наверное, смог пересчитать его ребра. Сейчас нам обоим было уже за тридцать, но в местах, где прочим мужчинам возраст добавил лишний объем, он стал лишь немного мягче. Его живот остался по-прежнему плоским, талия – тонкой, а ноги стройными. Его пах был выбрит идеально чисто, и кожа там была мягкой и гладкой. Мне казался прекрасным даже его член – стройный и с ярко выраженным загибом к животу, когда он стоял, как сейчас.

Я провел ладонями вверх по его ногам, затем по бедрам, не задевая эрекцию, и услышал, как его дыхание участилось. Медленно я лег на него сверху. Его глаза были широко открыты, он смотрел на меня с опаской, и в то же время в его взгляде безошибочно считывалось влечение. А его губы…

Боже, как я любил его губы. Идеально вылепленные, мягкие, чувственные. Раньше я и не подозревал, насколько притягательным может быть чей-то рот. Я наклонился, чтобы еще раз поцеловать его. Желая как следует распробовать его рот, я начал с самого уголка, затем, поглаживая языком и мягко посасывая его верхнюю губу, двинулся к центру. Он опять застонал, а его руки потянулись к моему паху.

– Нет, – выдохнул я.

Поймав его за запястья, я завел ему руки за голову. Он отреагировал еще более бурно, чем раньше. Застонал и выгнулся подо мной, втираясь в меня эрекцией. Он не пытался высвободиться, но, похоже, хотел добиться максимально возможного контакта с моим телом. Он опять всхлипнул, а я продолжал удерживать его своим весом до тех пор, пока он не перестал сопротивляться и не расслабился на полу. Сжимая его запястья, я вернулся к его губам и, закончив с верхней, принялся дразнить нижнюю. Она была мягкой и полной, естественно выпяченной, как от обиды, и когда я всосал ее в рот, нежно покусывая, он снова всхлипнул и попробовал вырваться – на сей раз по-настоящему, – но я был сильнее. Было легко удерживать его пригвожденным к полу.

Переместив оба его запястья в одну руку, я освободил вторую и провел ею по его плечам. Подразнил большим пальцем сосок, и он застонал, но не сделал попытки вырваться. Моя рука соскользнула ниже, прошлась по бедрам и проникла под его тело. Накрыв одну мягкую ягодицу ладонью, я теснее притиснул его к себе. Оторвался от его губ и увидел, что они покраснели и немного припухли. И от этого зрелища возбудился еще сильнее.

Я покрыл поцелуями его веки, потом скулы, потом нашел языком и обвел по краю мягкую раковину его уха. С тихим всхлипом он вновь дернулся подо мной – но совсем слабо. Вряд ли он всерьез испытывал желание вырваться. Скорее он просто хотел убедиться, что я по-прежнему удерживаю его в плену, обновить ощущение, что он пойман. Когда он, тяжело дыша, расслабился, я прихватил губами мочку его уха, а после поцеловал в подбородок.

Я переместил руку на его бедро и, хотя телом прижимал его к полу, почувствовал, как он толкается, ищет мою ладонь, изнывая от желания настоящего контакта. Вернувшись к его губам, я стал нежно посасывать их, пока кончики моих пальцев подбирались все ближе и ближе к его эрекции, щекоча мягкую обнаженную кожу там, где должен был быть островок волос.

Он всхлипывал, стонал, задыхался. Я легко задел основание его члена, а затем, дразня его, пробежался пальцами по всей длине. Его реакция была такой, что я чуть не кончил. Он выгнулся подо мной, его запястья напряглись в моей хватке. Я убрал пальцы от его паха, и он, прерывисто дыша, снова обмяк.

– О боже, – выдохнул он. – Если ты сделаешь так еще раз, то все закончится.

– О? – тихо спросил я. – Так мне сделать еще раз или остановиться?

Он издал тихий звук, похожий на смешок.

– Еще раз! – прошипел он, и я улыбнулся.

Вернувшись к его совершенным губам, я мягко потянул за нижнюю, а потом поцеловал его – впервые по-настоящему, – и на сей раз он наконец-таки откликнулся. Разомкнул губы и, когда наши языки соприкоснулись, горловым стоном застонал мне в рот. Но я не стал заходить слишком далеко. Не желая, чтобы он пожалел о том, что уступил мне, я целовал его одними губами, пока не почувствовал, как кончиком языка он нерешительно толкнулся мне в рот. Когда я впустил его, он застонал и попытался освободить запястья – уже решительнее, так что мне понадобилась сила обеих рук, чтобы удержать его, отчего он, ахнув, выгнул подо мной спину.

– Пожалуйста, – всхлипнул он. Я не ответил. Все мои силы были направлены на то, чтобы удержать мое собственное возбуждение под контролем. Я подождал, пока он расслабится и прекратит сопротивляться, чтобы можно было снова взять его только одной рукой, затем высвободил из брюк свою эрекцию. Подался ему навстречу, так что оба наших ствола стали тереться друг о друга. Он снова издал короткий возглас и дернулся, но, впрочем, несильно.

Я целовал его, наслаждаясь его вкусом, пока он искал мой язык своим и, повторяя за мной, поглаживал мои губы. Я обернул оба наших члена ладонью. Когда мой кулак сжался, он застонал, и я начал ласкать нас – медленно, но далеко не нежно, хотя целовать его продолжал максимально мягко.

– О боже, – простонал он мне в губы, и по его тону мне стало ясно, что он скоро кончит.

Стоило мне зажать обе наши головки в кулаке и начать их тереть друг о друга, как он надрывно вскрикнул от облегчения, выгнулся, и я почувствовал, как он пульсирует, изливаясь в мою ладонь. Его хриплые крики, тонкое тело, сражающееся со мной, мой кулак, скользкий от его семени – всего этого неожиданно стало слишком много, и я наконец перестал сдерживаться. Я спрятал лицо в его волосах и, вдохнув запах клубники, позволил оргазму омыть мое тело, пока он дрожал подо мной. В какой-то момент я, наверное, отпустил его, потому что смутно почувствовал, как одной рукой он обхватил мою шею, а второй, скользнув между нашими телами, накрыл мою руку, пока я ласкал себя. Когда все закончилось, я обнял его. И на какое-то неопределенное время – на секунду или, быть может, на год – мы замерли на полу, с дрожью прижимаясь друг другу.

Зарывшись лицом в его волосы, я прижался губами к его виску.

– Вот видишь, – прошептал я. – Поцелуи – это совсем не страшно. – Он громко рассмеялся, и его смех был для меня самым прекрасным звуком на свете.

– Подумать только, сколько времени я потратил, бегая по Парижу в поисках подарка для тебя.

– В следующий раз будешь знать, что делать.

Когда наше дыхание улеглось, я сел. Нашел рядом свою рубашку и вытер сначала себя, а потом его. Он молча наблюдал за моими действиями. Поднявшись, я протянул ему руку и помог встать, а он подобрал с пола свою рубашку и брюки и, не глядя на меня, стал одеваться. Он был так тих, что я заволновался, не обидел ли его чем-нибудь, но когда он оделся, то подошел ко мне и заглянул мне в глаза. Его губы по-прежнему были покрасневшими и припухшими, и я никак не мог отвести от них взгляд.

– Знаешь, раньше мне не особенно нравилось целоваться, – проговорил он тихо. – Но раньше никто не целовал меня так, как ты.

– Я рад, что ты пересмотрел свое мнение, – сказал я, обводя большим пальцем его рот, – потому что таких красивых губ, как у тебя, я больше не видел. Кажется, я в них влюбляюсь. – Закрыв глаза, он улыбнулся. На его скулах проступил румянец, и в кои-то веки он не стал скрывать его от меня. – Хочешь, я отведу тебя поужинать? – спросил я.

Его глаза открылись, и он кивнул.

– Да, – сказал он. – Я буду готовить завтра.

– Хорошо.

– Но сначала… – Приподнявшись на цыпочках, он обнял меня за шею. – Поцелуй меня еще раз.

И я с радостью ему подчинился.

***

Мы поужинали в итальянском ресторане неподалеку от его дома. Было вкусно, но Коул готовил намного лучше. Я всякий раз сообщал ему об этом, а он всякий раз смеялся. Но я не обманывал. Еще мы больше не спорили о том, кто будет платить по чеку. Теперь он всегда уступал это мне. Я знал, он не понимает меня и находит мое упорство забавным, но поскольку он всегда сам покупал продукты, когда готовил дома, я считал себя обязанным расплачиваться хотя бы в тех редких случаях, когда мы выбирались поужинать в ресторан.

Той ночью мы легли в постель, как обычно: он на свою половину, я на свою. В комнате было темно. С ним, не более, чем тенью на расстоянии, кровать казалась невозможно большой. Мне нестерпимо хотелось дотронуться до него, но, прислушавшись к его дыханию, я понял, что он не спит. Я уже проваливался в сон, когда он внезапно сказал:

– Я все вспоминаю о колледже.

То было странное заявление, и я пожалел, что в комнате не хватает света, чтобы увидеть его лицо. Я ждал продолжения, но заговорил он только после того, как я спросил:

– Что?

– Ты понимаешь, что мы были там в одно и то же время? Практически через дорогу друг от друга. Ты с Заком в CU. Мы с Джаредом в CSU (CU – Университет Колорадо, CSU – Государственный университет Колорадо – прим. пер.). – Он замолчал. Я не знал, что ответить. Я никогда раньше не задумывался об этом. – Расскажи мне о Заке.

– Что именно?

– Каким он был?

– Он был… таким непринужденно-веселым. Беспечным. Ни к чему не относился всерьез. Как и ты, он любил готовить, хотя получалось у него далеко не так здорово. – То была не лесть, а чистая правда. – Но наслаждался процессом он не меньше тебя.

– И что случилось?

Мне пришлось ненадолго задуматься какими словами объяснить, что же пошло не так. Все годы после нашего расставания прошлое вспоминалось мне в самых радужных тонах. Я не мешал себе верить, что нам было замечательно вместе. Что наш разрыв был следствием трагического недопонимания. Хотя после нашего столкновения в Вегасе, я стал с собой немного честнее.

– Понимаешь, я всегда думал, что Зака нужно всего лишь чуть-чуть подтолкнуть. Он будто плыл по течению с закрытыми глазами. Казалось, если направить его на верный путь, то ему будет от этого только лучше. – Теперь я, конечно, видел, насколько это было неправильно – любить его и одновременно пытаться вылепить из него кого-то другого. – Я все давил и давил на него. Настаивал, чтобы он не проживал свою жизнь зря. Я считал, что помогаю ему, тогда как на самом деле его отталкивал. – Ответом мне было молчание, и тогда я спросил: – Ну, а ты?

– Что я?

– Ты говорил, что твой образ жизни не сочетается с серьезными отношениями.

– Приятно слышать, что иногда ты уделяешь моим словам внимание.

– Но ты пробовал? Хотя бы раз?

– А смысл? – спросил он. – Меня устраивает все, как есть. – Я знал, что он пытается увести разговор в сторону, но не собирался идти у него на поводу.

– Ну, а с Джаредом?

– Нет. Ничего подобного между нами никогда не было. Мы дружили, и только. При случае спали друг с другом. И оба знали, что дальше этого дело не продвинется.

По непонятной причине мне было грустно об этом услышать, и я сказал:

– Жаль.

– Солнце, о чем ты? У нас с Джаредом были самые идеальные отношения, какие только можно себе представить. Абсолютно никаких сложностей. Никаких недоразумений или разочарований. Я бы ничего не стал в них менять, и, уверен, он сказал бы тебе то же самое.

– Значит, ничего серьезного у тебя ни с кем не было?

Он не ответил, и я опять пожалел, что из-за темноты нельзя увидеть выражение его лица. С другой стороны, если бы в спальне было светло, он бы никогда не завел разговора на такую тему. Темнота давала ему прикрытие. Дотянувшись до него через кровать, я коснулся его предплечья в надежде, что он позволит мне хотя бы такую крошечную интимность. Увы. Он отодвинулся и лег на бок, а мне оставалось лишь постараться подавить разочарование.

– Спокойной ночи, солнце, – сказал он.

И на этом разговор был закончен.

***

Утром я встал рано и сходил на пробежку. Когда я вернулся, он выходил из душа – с мокрыми волосами и обернутым вокруг талии полотенцем.

– Я сейчас приготовлю завтрак, – сказал он.

– Только если ты хочешь сам. – Я до сих пор ощущал потребность напоминать ему об этом, хотя знал, что вопреки своим желаниям он не пошевелит и пальцем. Если он знал, что я чего-то жду от него, то из чистого упрямства мог отказаться. – Если хочешь, можно выйти позавтракать в город. Или я могу сбегать за пончиками.

Последнее предложение было шуткой. Будучи единственным человеком из всех моих знакомых, кто не любил эту сладкую, пропитанную маслом выпечку, он конечно же закатил глаза.

– Ни в коем случае.

Собираясь в душ, я сбросил одежду, но не успел сделать в сторону ванной и шага, как он окликнул меня.

– Подожди!

– Что? – Я обернулся. Он сидел на кровати – по-прежнему в одном полотенце. И поднимающийся под ним бугор красноречиво сообщал о том, зачем он остановил меня. Как и распутная усмешка у него на лице.

– Не спеши, солнце, – сказал он. – Почему бы тебе ненадолго не подойти ко мне?

– Я только что пробежал четыре мили, – предупредил я, но все же встал напротив него, сидящего на кровати. – Ты точно не хочешь, чтобы сначала я принял душ?

Он поцеловал меня в живот, и его мягкие пальцы сомкнулись вокруг моего твердеющего члена.

– Точно, – ответил он, глядя на меня снизу вверх с жаром во взгляде, от которого у меня слабели колени.

Я толкнул его на постель. Раскрыл полотенце, обнажая его эрекцию, чтобы тоже иметь возможность ласкать его, и поцеловал его в шею.

Его волосы были еще влажными после душа.

– Но ты такой чистый, – промолвил я, начиная о него тереться. – Не боишься испачкаться?

Он рассмеялся и обхватил мои бедра ногами.

– Говоря по правде, мне даже не терпится. – Он оттолкнул мою руку от своей эрекции, и я почувствовал, как его член скользит с моим рядом. Обернув нас обоих своей тонкой ладонью, он начал ласкать нас. – Поцелуй меня снова, – попросил он тихо, обвивая второй рукой мою шею.

Меня не нужно было упрашивать. Я нежно прикусил его нижнюю губу, и в ответ он застонал. Мне нравились его стоны – поначалу тихие, они становились все громче, все настойчивее к концу и всегда меня возбуждали. Слушать его прерывистые вскрики было одним из моих любимейших занятий во время секса. Его мягкая рука по-прежнему двигалась между нами, и пока я раздумывал, чего мне хочется сильнее – остановить его, чтобы взять смазку и презерватив, или позволить ему закончить все таким способом, – зазвонил телефон.

– Черт! – выругался я, и его рука остановилась.

– Ты ведь не собираешься отвечать, правда?

– Придется. – Я попытался высвободиться, но не смог. По-прежнему крепко сжимая мои бедра ногами, он, по-видимому, не был склонен меня отпускать. – Это или клиент, или мой босс.

– Окей, солнце. – Он порочно мне ухмыльнулся. Но не отпустил меня. Пытаясь встать, я добился только того, что немного протащил его по кровати, а он, по-прежнему ухмыляясь, завел руки назад и, ухватившись за спинку, вынудил меня остановиться.

Телефон зазвонил снова.

– Ты должен отпустить меня, – сказал я, хотя невозможно было не улыбнуться тому, как насмешливо смотрели на меня его глаза.

– Дорогой, ты обязан научить себя расслабляться. Ну что ужасного случится, если включится автоответчик? Перезвонишь через пару минут…

– Это займет дольше «пары минут», и ты это знаешь, – пошутил я, и он рассмеялся. Тем не менее его ноги разжались, и я наконец-то смог встать. Забрав телефон, я ушел в гостиную, чтобы не отвлекаться, глядя, как он лежит и ждет меня, обнаженный, в постели.

– Джонатан.

– Джонатан, это Маркус.

Внутри у меня все сжалось от дурного предчувствия. Маркус никогда не звонил с хорошими новостями. Однако я сделал над собой усилие и легким тоном поздоровался с ним.

– Доброе утро, Маркус.

– Сегодня ночью у Нгуена скончалась теща.

– Печально слышать, – сказал я, хотя едва знал его. Пускай это было эгоистично, но я не понимал, какое отношение смерть матери жены Нгуена имеет ко мне.

– В понедельник он должен был уезжать в Сан-Диего, но теперь им с женой придется лететь в Майами. Нужно, чтобы ты прикрыл его.

Черт. Я закрыл глаза. Сосчитал до пяти. Начал считать еще раз.

– Джон? – прервал меня Маркус. – Ты там?

– Да, сэр. Дело в том, что перед Рождеством вы обещали, что до конца месяца у меня не будет командировок, и я очень рассчитывал на это время, чтобы…

– Джонатан, мне жаль, если для тебя это неудобно, но я действительно хочу, чтобы ты взял его дела на себя. Все подробности я сброшу тебе на почту. Вылет в понедельник.

– Меня некому заменить?

– Я хочу, чтобы это был ты.

Я испустил вздох, уже не заботясь о том, что он меня слышит.

– На сколько? – спросил я.

– Максимум на две недели. Возможно, меньше.

Две недели. Я не видел Коула со Дня благодарения. Полтора месяца врозь, еще одна ночь вместе – и я снова уеду. Но что я мог сделать?

– Хорошо, сэр. Я со всем разберусь.

– Спасибо, Джонатан. Хороших выходных.

С тяжелым сердцем я положил трубку. Я не хотел никуда ехать. Сильнее, чем когда бы то ни было, мне хотелось остаться дома. С Коулом. Теперь, когда я знал, что завтра нам вновь предстоит расстаться, моя радость от выходных потускнела.

– Ну? – спросил он насмешливо, когда я вернулся в спальню. – Надеюсь, оно того стоило.

– Определенно нет. У одного из моих коллег умерла родственница, – ответил я, ложась рядом с ним на спину. – Мне придется на неделю прикрыть его.

– И что это значит, солнце?

– Это значит, что в понедельник я уезжаю в Сан-Диего.

– Прелесть, я же только-только вернулся!

– Я знаю, – проговорил я. – Прости. – Он должен был слышать, насколько искренне я сожалею.

Он помолчал немного, а потом вдруг сел. Устроился верхом у меня на бедрах и сверху вниз заглянул мне в лицо.

– Почему именно ты, солнце? Неужели всех ваших старших менеджеров по связям с клиентами, – упоминая мою должность, он всегда использовал насмешливый тон, – вот так по щелчку отправляют из города?

– И да, и нет. Время от времени такое бывает со всеми, хотя со мной, наверное, чаще всех.

– И почему же?

– Потому что большинство остальных ребят женаты, и у них есть семьи.

– То есть, твое личное время менее ценно единственно из-за твоего образа жизни?

– Ну… – Я даже не знал, что ответить, поскольку никогда не рассматривал ситуацию под таким углом.

– И эта поездка… солнце, он ведь даже не твой клиент, верно?

– Верно.

– Что будет, если ты откажешься?

– Ты просишь меня отказаться?

– Разумеется, нет. Просто интересно. Тебя уволят?

– Нет.

– Тебе каким-то образом выгодно соглашаться? Тебе больше заплатят?

– Я на окладе. Возможно, это примут в расчет при начислении бонусов, но в остальном – нет.

Глядя на меня, он покачал головой.

– Уверен, что никогда не пойму тебя. – Тонкими пальцами он провел по волосам на моей груди и дальше – по тонкой тропке, которая, заворачиваясь вокруг пупка, уходила вниз. – Знаешь, я не думаю, что должен делить тебя с твоими клиентами, – произнес он.

Тут я схватил его в охапку и, перевернув, опрокинул на спину, а сам опустился сверху и заглянул в его смеющиеся глаза.

– Я тоже не думаю, что должен тобой делиться. – Вот только я имел в виду не работу. А прочих его любовников.

Он улыбнулся мне.

– Только когда меня не бывает в городе. В Финиксе я целиком твой.

– Правда? – удивленно спросил я.

– Правда. А теперь… – Обхватив мои бедра ногами, он призывно толкнулся ко мне. – На чем мы остановились?

Глава 12

18 января

От Коула Джареду

Сладость, можешь не напоминать мне, что лыжный сезон уже наполовину прошел. Я в курсе! Как и о том, что в этом году я ни разу не заглядывал в Колорадо. Я бы с радостью пообещал тебе скоро приехать, но боюсь соврать. Да и есть ли смысл приезжать, если самый горячий холостяк Коды теперь не доступен? Впредь будешь знать, как вступать в моногамные отношения со всякими злыми копами! В общем, мы с Джонатаном толком не виделись уже несколько недель. Со дня на день он должен вернуться, и я страшно рад. Знаю, ты обязательно попытаешься разглядеть в этих словах нечто большее, но поверь, сладость, все не так, как ты думаешь.

***

Я проторчал в Сан-Диего без малого две недели и все это время постоянно ловил себя на мыслях о Коуле. Было сюрпризом узнать, что в Финиксе, кроме меня, он больше ни с кем не встречается. Я с самого начала полагал, что, находясь дома, он видится и с другими мужчинами. Не только со мной. Разумеется, я не знал, сколько их и насколько регулярны их встречи, и желания это выяснить у меня ни разу не возникало. Во-первых, это было не мое дело, а во-вторых, я боялся узнать, каким будет ответ. Я и не осознавал, насколько сильно обеспокоен этим вопросом, пока не обнаружил, что ошибался.

Еще я часто вспоминал, что чувствовал, когда удерживал и целовал его. И всегда возбуждался от этих воспоминаний, что в деловой командировке было не очень-то кстати. Много раз я порывался позвонить ему и попросить прилететь в Сан-Диего, но в итоге так и не набрался смелости. Идея принадлежала не ему, и я был уверен, что он откажется.

В пятницу днем я вернулся в Финикс и, как только сошел с трапа самолета, сразу набрал Коула.

– Привет, прелесть, – сказал он, подняв трубку. – Ты наконец-таки дома?

– Да. А что? Ты скучал по мне?

– Нисколько.

– Значит ты не будешь возражать, если сперва я заеду в офис.

– Прелесть, тебя не было двенадцать дней! Оно точно не может подождать до завтра?

– Увы. Но я ненадолго. К пяти буду дома.

– Ну, – сказал он, – все равно я сегодня вечером жутко занят. Позвоню тебе завтра. Может быть.

– Хорошо, – согласился я, улыбаясь. Меня было не обмануть.

Заходя в кабинет Маркуса, я все еще усмехался, как идиот, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы отложить мысли о Коуле и сосредоточиться на работе.

– Заходи, Джон, – сказал Маркус. – Закрой дверь.

– Да, сэр.

– Джон, очень скоро у нас начинается вся эта хренотень с реструктуризацией, – заговорил он, когда я сел. – Старшим менеджерам по связям с клиентами позволено выбрать локацию по старшинству. Йенсен, Макдональд, Нгуен и Симмонс шли впереди, так что теперь твоя очередь.

После нашей последней встречи я редко задумывался о реструктуризации, и сейчас все мои тогдашние опасения не только вернулись, но и усилились. Мысль о переезде мне активно не нравилась. В основном из-за Коула – вынужденно признался самому себе я.

– Какие у меня варианты?

– Юта, Вегас или Колорадо.

– Черт! – вырвалось у меня. К счастью Маркус не был чувствителен к сквернословию. Обхватив голову руками, я закрыл глаза и сосчитал до пяти. Потом еще раз. А потом взвесил доступные мне варианты.

Как и следовало ожидать, Аризона и три калифорнийские локации ушли первыми. Наилучшим вариантом из трех оставшихся был Колорадо – если б я мог уговорить себя, что это не станет шагом назад. Что касается Юты, то там было, конечно, красиво, однако для тех, кто не скрывал свою гомосексуальность, этот штат не годился.

Возможно с моей стороны это было предубеждением. Возможно в Юте меня ждал теплый прием. Но рисковать мне не хотелось.

А значит оставался Город греха (неофициальное название Лас-Вегаса – прим. пер.).

– Джон, ты не обязан принимать решение прямо сейчас. Впереди выходные. Подумай, а в понедельник дай мне ответ, – сказал Маркус. На меня снизошло облегчение, хотя я сомневался, что два дополнительных дня на раздумья хоть сколько-нибудь облегчат мне муки выбора.

В каком-то оцепенении я выехал домой. Всю дорогу я пытался убедить себя, что для тревожного трепета внутри нет оснований. Быть может, в Вегасе мне будет не так уж и плохо. За последние несколько лет я провел там немало времени и хорошо изучил город – по крайней мере, значительную его часть. Я знал, где поесть, хотя в местных ресторанах было слишком дорого, а Коул готовил намного лучше. Я знал, где находятся местные магазины, хотя ненавидел шоппинг. И я знал, куда пойти, если мне захочется секса. Хотя в данный момент не испытывал ни малейшего желания вновь попасть в любое из тех мест.

Я не знал, что сказать Коулу. И, что еще важнее, не представлял, какой будет его реакция. Он мог расстроиться. Или предложить навещать меня – поскольку легко мог себе это позволить, – а мне в таком случае грозило стать его очередным «другом» на расстоянии. С другой стороны он с равной вероятностью мог отпустить меня и, недолго думая, найти мне замену. У меня не было уверенности в том, сумею ли я с этим справиться, если все закончится именно так.

Добравшись до дома, я – несмотря на последние слова Коула по телефону – нисколько не удивился, когда увидел на своей улице его машину. Он оказался, конечно, на кухне, был как всегда босиком и нарезал овощи. Во время разлуки я думал о нем, не переставая, и все же радость от встречи была подпорчена перспективой в ближайшем будущем уехать из Финикса.

– Вижу, ты оказался не так уж и занят, – сказал я, обнимая его со спины. Он напрягся, но уворачиваться не стал.

– Решил, что смогу тебя втиснуть.

Моя ладонь спустилась от его живота к паху, а губы коснулись бабочки у него на шее.

– Во всех смыслах этого слова, надеюсь? – спросил я, и он рассмеялся.

– Возможно. – Тут он, действуя по привычке, наконец оттолкнул меня. – После ужина.

Я оставил его готовить, а сам ушел разбирать вещи и принимать душ. Увидев в ванной клубничный шампунь, я улыбнулся. Открыл его и понюхал, потому что этот запах дарил мне ощущение счастья. Но потом я вспомнил разговор с Маркусом, и мое сердце упало.

Когда я вышел из ванной, меня встретил восхитительный аромат. Кажется, это было étouffée, одно из любимых блюд Коула, а значит пить нам предстояло риоху. Последовав за ароматом на кухню, я обнаружил там открытую бутылку вина и понял, что угадал. Устояв перед соблазном еще раз поцеловать его, я налил себе выпить и вместе с бокалом вернулся в спальню, чтобы закончить разбирать вещи.

Уже допивая вино, я вдруг заметил, что пью испанское красное – любимое вино Зака – и машинально приготовился к боли. К сожалениям. К неизбежному приступу меланхолии.

…Но на сей раз ничего не почувствовал.

К полной своей неожиданности я обнаружил, что чувство утраты, которое на протяжении десяти лет охватывало меня при мысли о Заке, наконец-то ушло, оставив после себя только легкий, щемящий шлейф. Столько лет я с тоской оглядывался назад, а сейчас мне стало все равно. Я точно прозрел.

Ощущение свободы было настолько ошеломляющим, что меня слегка повело.

Я почувствовал, что мне по-настоящему хорошо. Хорошо от того, что в моей жизни есть Коул. Я ощутил, что так правильно.

А потом, точно удар исподтишка, пришло понимание того, что скоро все кончится. Что в самом ближайшем будущем я перееду в другой штат. Что тогда будет?

– Господи боже, – донесся из-за соседней комнаты голос Коула, – ты идешь, или мне ужинать в одиночестве?

Я невольно улыбнулся. Никогда он не мог просто взять и сказать, что ужин готов. Нет, ему непременно надо было выразиться так, словно я был обязан сам о том догадаться.

– Я немного занят, – решил я его подразнить.

– Ну и ладно, солнце. Мне больше достанется.

Конечно же я ничем не был занят и сразу присоединился к нему за столом. Ужин получился, как всегда, потрясающе вкусным, и я вспомнил о том, как он впервые кормил меня étouffée в Вегасе. Воспоминание согрело меня. Но заодно принесло на хвосте мысль о том, куда я скоро уеду.

Один. Без него.

– Ты собираешься сказать, что случилось, – заговорил он, выдергивая меня из размышлений, – или весь вечер так и будешь сидеть и кипеть под крышкой?

И пусть он отчитал меня, будто ребенка, его слова заставили меня улыбнуться.

– Я настолько прозрачен? – спросил я.

– Как стекло.

Я ненадолго задумался над тем, как подать ему свою новость, но вариантов было немного. Точнее, он был один: сказать прямо.

– В нашей компании началась реструктуризация, и начальство попросило меня переехать.

Коул ничего не сказал. По сути, он вообще никак не отреагировал, только стал совсем неподвижен.

– Давно ты об этом знаешь? – в конце концов спросил он.

– О том, что существует такая вероятность – несколько месяцев. Но точно все выяснилось только сегодня.

Минуту Коул молчал, словно размышляя над моими словами, а потом его странная неподвижность внезапно исчезла, и он снова превратился в самого себя.

– Куда переезжаешь?

– Мне нужно выбрать между Колорадо, Ютой и Вегасом.

– Полагаю, ты выберешь Колорадо.

– Нет.

– Почему? – удивился он. – Ты жил там. По-моему, это очевидный выбор.

– Да, но… – Я не знал, что ответить. Говорить о Заке мне не хотелось. – Колорадо осталось в прошлом, и возвращаться туда я не хочу.

И по его глазам я увидел, что он меня понял. Более того – ему стало приятно, что он сразу же попытался скрыть, быстро опустив взгляд в тарелку.

Но я успел это увидеть.

– Значит, остаются Вегас и Юта, – проговорил он. – И что в итоге: Сион или Город греха? (в Библии Сион называется «городом Божьим» и в переносном смысле обозначает Иерусалим, то же название носит национальный парк в штате Юта /читается как Зайон/ – прим. пер.)

– Наверное, Вегас.

– Хороший выбор, солнце. – Он так и сидел, опустив голову и скрывая за волосами выражение своего лица. Я вдруг понял, что, если раньше он делал так постоянно, то в последнее время – почти нет. – Все удовольствия сразу куда предпочтительней вечной жизни, ведь так?

До конца вечера эта тема больше не обсуждалась. Коул, не замолкая, непринужденно болтал, и у меня возникло ощущение, что он делает это намеренно – чтобы не дать мне вернуться к предыдущему разговору. Ближе к ночи он, как это часто бывало, заснул рядом со мной на диване. Когда я осторожно разбудил его, он последовал за мной в спальню и занял свою половину кровати – что было бы нормально, успей мы позаниматься сексом, но не проявить ко мне интереса в первую ночь после возвращения было на него не похоже. Проявлять инициативу я не стал. Лег на свою половину и выключил свет.

Какое-то время мы лежали в темноте и молчали. По его дыханию было ясно, что он не спит.

– Ты хочешь уезжать? – наконец спросил он.

– Нет.

– Но уедешь. – Это был не вопрос.

– А что еще мне остается?

Он молчал. Мне хотелось увидеть его лицо, чтобы получить какое-то представление, о чем он думает, но я знал: он специально выждал время и завел этот разговор в темноте. Чтобы скрыть от меня… что бы там ни было.

– Не знаю, солнце, – в конце концов проговорил он. – Ты мне скажи: что еще тебе остается?

– Ничего.

– Если ты откажешься, то потеряешь работу?

– Нет.

– Нет? Тебя не уволят? Тогда в чем проблема? Зачем уезжать, если не хочется?

– Иначе меня понизят.

Последовала пауза. А потом он резко выпрямился, сел мне на бедра и навис надо мной, хотя в темноте ни он, ни я не могли разглядеть лиц друг друга.

– Ты станешь меньше получать? В этом все дело? Придется потуже затянуть пояс?

– Нет! – Я терпеть не мог, когда Коул заводил речь о деньгах. Он был до смешного богат, и его представление о том, сколько денег зарабатывают нормальные люди, было несколько искаженным. Иногда казалось, что в его воображении все, кто не был миллионером, находились в шаге от живущих на улице нищих. – Деньги у меня есть, – раздраженно ответил я. – И дело совсем не в них.

– Ну, а в чем, солнце? Объясни так, чтобы я понял. Зачем делать что-то против своей воли только потому, что тебя попросили? Почему не выбрать вариант, при котором ты будешь счастлив?

– Я не для того девять лет надрывал свою задницу, чтобы согласиться на понижение!

Глядя мне в лицо, он замер. А потом внезапно скатился с меня. Переместился обратно на свою половину кровати, накрылся одеялом и, насколько можно было судить в темноте, повернулся ко мне спиной.

– То есть, все? – раздраженно спросил я. – Тебе больше нечего мне сказать?

Он вздохнул.

– Солнце, ты принимаешь тени на стене за реальность. Я понятия не имею, как сделать так, чтобы ты повернулся и увидел свет.

– И что, черт возьми, это значит?

– Ничего. Спокойной ночи.

В ту ночь я почти не спал. Мне хотелось разбудить его, заставить поговорить со мной. Заняться с ним любовью. Обнять. Но, как обычно уважая возведенные им стены, тревожить его сон я не стал. Утро прошло в напряженно-неловкой, формальной обстановке. Остро чувствовуя всю неправильность происходящего, я загрустил. Мы словно стали чужими. Словно и не было тех восьми месяцев, что мы встречались.

После завтрака он принял душ, потом, пока я сидел на кровати и наблюдал за ним, начал бриться и одеваться. Все это время он молчал, иногда настороженно на меня поглядывая, но в конце концов с драматическим вздохом повернулся ко мне лицом.

– Господи боже, солнце, хватит кукситься. Выкладывай уже, что ты там хочешь сказать.

Его бесцеремонность вызвала у меня улыбку.

– Коул, мне нужно знать… – Я затих, не зная, как задать вопрос, что жил в моем сердце.

Не зная, ответит ли он, или хочу ли я услышать его ответ.

– Что именно, солнце?

Я не мог смотреть на него, страшась увидеть в его глазах насмешку. Опустил глаза в пол и сказал:

– Мне нужно знать, что будет с нами, если я перееду.

Сначала он ничего не ответил. Мы оба замерли. Я был не в силах поднять глаза. Сидел и в полной тишине, которая, казалось, растянулась на целую вечность, смотрел на его босые ноги. Когда я уже готовился попросить его забыть о своем вопросе, он вдруг подошел ко мне, и я почувствовал, как на макушку мне легко опустилась его ладонь, а пальцы начали перебирать мои волосы. С его стороны это было настолько необычным жестом, что в горле у меня вырос ком.

– Я не знаю, солнце, – сказал он. – Наверняка мне ясно одно: я живу здесь. И до Вегаса, и до Юты легко добраться. Но мой дом – в Финиксе.

Я взглянул на него, надеясь увидеть в его глазах нечто, что могло бы помочь, но его стены остались незыблемы.

– Ты хочешь, чтобы я остался?

– Пожалуйста, не пытайся переложить это на меня. Уезжать или оставаться – ты должен сам решить, чего хочешь.

– Ты мне не помогаешь. Скажи, чего хочешь ты.

– Я хочу, чтобы ты выбрал то, что ощущается правильным. – Он убрал с моих волос руку и отошел в сторону – прочь от меня, как поступал всегда. – Я не могу помочь тебе, Джонни. Ты должен определиться сам.

***

Днем мне предстояло обедать с отцом. Я пригласил с собой Коула, но он отказался, и в ресторан я пришел один. Отец сразу пустился в разговоры о баскетболе и о том, чтобы через неделю-две сходить со мной на игру, потом поведал о своем парикмахере, у которого он стригся последние десять лет и который вышел на пенсию, и наконец завел речь об отпуске – на работе настаивали, чтобы отец куда-нибудь съездил, но куда, он не знал. Я же все это время думал о Вегасе.

Мне потребовалось некоторое время на то, чтобы набраться храбрости и сказать слова, которые до сих пор я еще ни разу не произносил. По крайней мере, с шестнадцати лет – точно.

– Папа, – в конце концов прервал я его монолог о том, стоит ему или нет записываться в тренажерный зал. – Мне нужен твой совет.

Минуту отец рассматривал меня с совершенно ошарашенным видом.

– Серьезно? – в итоге спросил он. – На нас что, надвигается апокалипсис?

Я выдавил улыбку.

– Насколько я знаю – нет.

– Слава богу. А то я надеюсь перед смертью еще хотя бы раз позаниматься сексом.

Какого черта? Отец никогда – ни единого раза – не заикался при мне о своей интимной жизни. Я почувствовал, что краснею, и, пока он не успел развить тему, ринулся в бой:

– Помнишь, я говорил, что в нашей компании намечается реструктуризация? Несколько месяцев они раскачивались, но теперь процесс запущен, и мне предстоит решить, что делать.

– Какой у тебя выбор?

– Переехать в Юту или Вегас. – Колорадо я не стал даже упоминать. – Или остаться и согласиться на понижение.

– Юта или Вегас? Невелик выбор.

– Я знаю.

– Джон, все очень просто. Ты хочешь переезжать?

– Нет.

– Тогда не переезжай.

Свести всю мою жизнь к одному-единственному вопросу? Все было далеко не так просто.

– Пап, я много и тяжело работал, – принялся объяснять я. – Девять лет. В одной и той же компании. Я пробился наверх с самого низа. Ты серьезно считаешь, что мне следует дать им себя понизить?

– Никакие «они» тут не при чем, Джон. Это твое решение.

Он умолк, ожидая ответа, а я не знал, что сказать. Я чувствовал себя измученным и разбитым. Мне хотелось перенестись домой, забраться под одеяло и спать, пока все не закончится.

– Джон, – наконец заговорил он, – мне кажется, что в твоем случае все сводится в выбору между счастьем и честолюбием. Ты можешь разрешить управлять собой честолюбию. Бросить свою жизнь в Финиксе и погнаться за очередным повышением. А можешь забыть обо всем и делать то, что приносит тебе счастье. – Он повел плечами. – Лично мне хочется, чтобы ты остался. Но речь тут не обо мне.

Я не мог даже смотреть на него. Уставился в стол и сказал:

– Не думаю, что хочу уезжать из Финикса.

– А что думает Коул?

Я закрыл глаза в попытке вытеснить из головы и из сердца хаос.

– Не знаю. Он не говорит.

Мгновение тишины, а потом отец негромко сказал:

– Это хорошо.

– И чем, интересно, это хорошо, папа? – раздраженно отозвался я. – Если он никак мне не помог.

– Тем, что он не стал использовать твои чувства к нему – или свои к тебе, – чтобы навязать свое мнение. Он дал тебе возможность принять решение самому. – Отец пожал плечами. – По-моему, это замечательно.

– Я не хочу уезжать от него, – вымолвил я, и с моих плеч упал груз, о котором я если и подозревал, то смутно. Было таким облегчением произнести это вслух – и наконец признать, что главным фактором моих мук являлся именно Коул.

– Все настолько серьезно?

– Нет, – сказал я. – Пока что. Но я чувствую, что, кажется, стою на верном пути. Чего со мной не было уже очень давно. И я хочу узнать, куда этот путь ведет. – Отец отвернулся и уставился на какую-то точку за моим левым плечом. – Неужели это настолько плохо?

Вздохнув, он снова встретился со мной взглядом.

– Нет, – ответил он мягко. – Не плохо. Если бы ты оставался только ради него, я, может, и сказал бы, что ты поступаешь глупо. Но, Джон, здесь твой дом, и я… – Чтобы продолжить, ему пришлось опустить голову. – Джон, ты – все, что у меня осталось, и я не хочу, чтобы ты уезжал. Но я знаю, что в таких делах нельзя принимать в расчет постороннее мнение. Если оставаться, то ради себя. И если уезжать – тоже. Не отбрасывай свою жизнь просто потому, что кто-то от тебя это требует.

– Я не знаю, что выбрать.

– Прекращай так напряженно об этом думать. Ты пытаешься сделать выбор, основываясь на логике, но некоторые вещи логикой не измеришь. Я понимаю, это противоречит твоей рассудочности, – он пожал плечами, – но вот тебе мой совет: перестань думать. Выбери то, что ощущается правильным.

– Коул сказал в точности то же самое.

Качнув головой, отец улыбнулся.

– Кажется, этот твой пирожок начинает мне нравиться.

***

Когда я пришел домой, то Коула там не оказалось, хотя я был абсолютно уверен, что остаток выходных мы по традиции проведем вместе.

Я позвонил ему и, когда он ответил, расслышал в его голосе осторожность.

– Привет, солнце.

– Ты вернешься к ужину? – спросил я.

– Вряд ли.

– Значит, увидимся завтра?

– Нет.

– Коул, ты злишься? Прости, если я…

– Прелесть, я не злюсь.

– Тогда в чем дело?

– Маркус ждет от тебя решения в понедельник?

– Да, – сказал я, не вполне понимая, куда он клонит.

– Если хочешь, то в понедельник вечером я буду ждать тебя дома.

– Почему мне нельзя увидеть тебя сегодня?

– Потому что я не могу помочь тебе, солнце. Знаю, ты хочешь. Но я не могу. Нужно, чтобы ты сам решил, что для тебя правильно.

– Но Коул… – начал было я, чувствуя себя брошенным, но он перебил меня.

– Каким бы ни было твое решение, – сказал он тихо, – мы что-нибудь придумаем.

Я вздохнул. Мне по-прежнему хотелось, чтобы он сказал что-то еще, но после этого обещания на душе у меня стало легче. Мы что-нибудь придумаем.

– Хорошо, – сказал я.

– Тебя будет ждать бокал вина и твое любимое болоньезе. – Я улыбнулся. Паста в его исполнении и впрямь была одним из любимейших моих блюд. – И еще, солнце. У нас с тобой страшно давно не было десерта, – добавил он, и к моей радости в его голос вернулись привычные насмешливые нотки. – Предупреждаю, в понедельник ты от него не отвертишься.

Я рассмеялся.

– От десерта? Да ни за что.

***

Остаток субботы и половину воскресенья я бесцельно слонялся по дому.

Пока около четырех не позвонил Джулии.

– Составь мне компанию? А я куплю пиво и пиццу, – сказал я, когда она подняла трубку.

– Предложение, от которого невозможно отказаться, – ответила она, смеясь. – Через час буду.

С пивом и пиццей мы сели друг напротив друга в гостиной. Сначала она рассказала мне новости о своем муже и детях – старший ходил в театральную студию, младший играл в футбол, а средний в основном бил баклуши. Затем заговорила о своем брате Тони, который не умел хранить кому бы то ни было верность, но всегда удивлялся, почему мужчины его бросают.

Далее она поспрашивала меня о делах на работе, о Коуле и о том, что интересного мы в последнее время смотрели. И наконец спросила:

– Тебя что-то гложет?

– С чего ты взяла? – Она даже не озаботилась ответом. Допила свое пиво и открыла еще бутылку. И тогда я изложил ей свою дилемму. – А Коул с отцом повторяют одно: поступай так, как тебе покажется правильным, – подытожил я. – Но я понятия не имею, что делать.

Довольно долго она сидела и молча меня рассматривала. Я даже заерзал под ее испытующим взглядом.

– Вот, что я тебе скажу, Джон, – сказала она в итоге. – Мы разговариваем с тобой три часа. И всегда – всегда – при имени Коула ты улыбаешься. – Словно в подтверждение ее слов, я улыбнулся. – А при слове «Вегас», – тут я ощутил, как улыбка сползает с моего лица, – ты мрачнеешь. – Она пожала плечами. – Все просто. – Поставила пиво и встала.

– Ты уходишь?

– Мне пора домой, Джон. Но спасибо за ужин.

– Не за что.

– Дай мне потом знать, что ты выбрал.

Она ушла, а я остался сидеть и размышлять над ее словами. Все было до нелепого просто, и, хотя основывать на этом свое решение казалось глупостью, Джулия была совершенно права. При мысли о переезде в Вегас внутри меня все завязывалось узлом.

Я откинулся на спинку дивана. Закрыл глаза. И впервые за все время задумался об альтернативе. Запретив себе воспринимать понижение как позор, я начал думать о самой работе.

Став младшим менеджером по связям с клиентами, я буду работать из офиса в Финиксе. Мне придется много отвечать на звонки, но в основном в пределах рабочего дня. Да, моя зарплата уменьшится. Но незначительно. Зато станет меньше командировок.

Тут я остановился.

Не просто меньше. Их вообще почти не будет.

И узел в моей груди начал развязываться.

Я почти всегда буду дома. Я смогу пользоваться своими билетами в театр вместо того, чтобы отдавать их Джулии. Я смогу чаще встречаться с отцом, что сделает счастливей и меня, и, что еще важнее, его. Завязать с командировками значило вернуться к нормальной жизни. И перестать половину времени просиживать на чемоданах.

Быть может, я даже снова заведу кошку.

А Коул…

Я почувствовал, что улыбаюсь.

Да. А Коул каждый вечер будет ждать меня дома.

Я вспомнил, что чувствовал в пятницу, когда разбирал вещи. Насколько приятно и хорошо было вновь очутиться дома – с Коулом, который хлопотал на кухне. Я вспомнил свои ощущения настолько отчетливо, что в какой-то момент просто понял: так правильно.

Джулия, мой отец, Коул – именно об этом они мне и говорили. Все действительно было очень просто.

В понедельник я в прекрасном настроении выехал на работу, где озвучил свой выбор Маркусу. Он хоть и удивился, но заверил меня, что никаких проблем с этим не будет.

Перемены должны были вступить в силу еще через несколько недель, и до тех пор мне предстояло по-прежнему много ездить. Но теперь я видел в конце тоннеля спасительный свет.

После работы я вернулся домой и сказал о своем решении Коулу. И, хотя он постарался быстро отвернуться и спрятать свою реакцию, я успел увидеть на его лице облегчение.

Мне было плевать на ужин. Я выключил плиту. Взял его за руку и отвел в спальню…

И ощутил, что все правильно.

Глава 13

24 января

От Коула Джареду

В итоге Джонатан все-таки остается. Ты не представляешь, каким облегчением было услышать от него эту новость. И сам факт, что я испытал облегчение, испугал меня.

***

Я не ожидал всего через неделю узнать от Коула о том, что он уезжает. Когда я пришел с работы, мы мило поужинали, потом я помыл посуду и, пока он, устроившись на диване, читал, успел чуть-чуть поработать. Потом мы пошли в спальню и занялись любовью. И только после того, как я выключил свет, и мы, как обычно, легли каждый на свою половину кровати, он сказал:

– Завтра я улетаю в Нью-Йорк.

– Что? – Я опешил. – Зачем?

– Просто пришло время, солнце. Вот и все.

– Сколько тебя не будет?

– Не знаю. Неделю, наверное. Или две.

Я едва совладал с порывом ядовито осведомиться, собирается ли он встречаться в Нью-Йорке с Раулем.

– Со Дня благодарения мы провели вместе всего несколько ночей, – сказал я, стараясь, чтобы голос не звучал так, будто я ною. – Тебе обязательно уезжать прямо сейчас?

– Обязательно, солнце. – В его ответе была какая-то странная интонация, и я в который раз пожалел, что из-за темноты не вижу его лица. Он всегда дожидался ночи, чтобы поднимать неудобные темы.

– У тебя все в порядке? – спросил я.

– Конечно, – сказал он, но я ему не поверил.

***

Утром я встал и ушел на пробежку, а когда вернулся, его уже не было. Вот так. Он даже не попрощался. Я старался не испытывать боль. Старался не злиться. Я изо всех сил старался не представлять его в компании Рауля. И если в первом и во втором случаях я практически преуспел, то в третьем потерпел позорную неудачу. Снова и снова я повторял себе, что был идиотом.

Ведь понятие «верность» в наших отношениях никогда не присутствовало.

Я с первого дня знал о прочих его любовниках. Так почему мне вдруг стало настолько не все равно?

Мы встречались около девяти месяцев. В первые два-три у меня время от времени случались связи и с другими мужчинами. В этом не было ничего такого. Коул часто уезжал и никогда не сообщал мне, когда вернется. Но в какой-то момент лета у меня пропало желание искать новые встречи. Не то чтобы я принял пафосное решение хранить ему верность. Вовсе нет. Просто с ним меня все устраивало. Мне было хорошо, наши отношения были волнующими и удовлетворяли меня куда больше случайного секса на стороне. Рано или поздно он всегда ко мне возвращался, а я был согласен его ждать. Вот и все.

Но теперь я напомнил себе, что у меня, в конце концов, есть и другие варианты. Я мог пойти в клуб. Или в сауну. Никаких причин думать, что при желании мне нельзя спать с кем-то еще, не было. Я точно знал, что поможет мне отвлечься от Коула. Подцепить какого-нибудь безымянного незнакомца и оттрахать с ним друг друга до потери пульса. Раз за разом, передергивая в ду́ше, я твердил себе: «Сегодня ты пойдешь и займешься сексом с кем-то, кто не будет им».

Но так этого и не сделал.

Звонить ему я отказывался. Не хотел показывать свою слабость. Он тоже не звонил, поскольку не имел привычки связываться со мной во время своих поездок. И все-таки при каждом телефонном звонке я ничего не мог с собой сделать и надеялся, что это он.

Спустя неделю после его отъезда Маркус поставил меня в известность, что в понедельник я улетаю в Вегас – по его оценке на семь-десять дней. Смешно, но я вновь оказался перед дилеммой. Вежливость подталкивала меня сказать Коулу, где я. С другой стороны он настолько очевидно пытался установить между нами дистанцию, что сообщить ему о своем местонахождении значило выставить себя жалким.

На второй день пребывания в Вегасе я сломался и отправил ему сообщение.

Там было написано: «В Вегасе». И ничего больше.

Неделя растянулась на целую вечность. Я начал понимать, насколько сильно я ненавижу Вегас. Своих клиентов. Свою работу. Мало того, я начал с нетерпением ждать, когда меня, наконец, понизят, и я смогу осесть дома. В пятницу мы с клиентом проработали до восьми вечера и договорились с раннего утра субботы снова засесть за дела.

Как только я очутился у себя в квартире, то сразу почувствовал нечто странное. Не знаю, почему. Что-то изменилось. Стало… правильным. Прямо за порогом я остановился и обвел гостиную взглядом. И разрозненные детали сложились в единое целое. Бокал вина на журнальном столике. Забытая на диване книга с названием на французском. Ботинки у двери. Я попытался уверить себя, что испытал прилив счастья при виде этих вещей лишь потому, что они обещали скрасить мне последние дни в Вегасе. Что ничего большего за этим нет.

Когда я зашел в спальню, он снимал рубашку.

И как бы мне того ни хотелось, я не мог отрицать, что при виде него мой пульс пропустил удар.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я, и он подскочил на месте.

– Господи боже, солнце, прекращай так ко мне подкрадываться! – Он отвернулся. Я знал, зачем. Чтобы я не увидел, как он краснеет. – Вообще я собираюсь принять душ.

– Я думал, что ты в Нью-Йорке.

– Я и был там, – ответил он, по-прежнему на меня не глядя, – и да, я в курсе, что должен был позвонить. Ужасно неприлично с моей стороны вот так к тебе вламываться.

Я шагнул к нему и крепко обнял со спины его сразу напрягшееся тело. И, зарывшись лицом в его мягкие волосы, вдохнул столь любимый мной аромат.

– Тебе плевать на приличия, – проговорил я, – и ты знаешь, что я не против. А если бы я и был против, то ты все равно поступил бы по-своему, просто чтобы досадить мне. – Он так и не расслабился в моих объятьях, но и не делал попыток высвободиться. Я поцеловал его в макушку. – Ты надолго?

– Не знаю. Наверное, на все время, пока ты здесь. Я… – Он осекся. Нерешительно замолчал, что было совсем не в его характере. – Я хотел увидеть тебя, – наконец договорил он, и эти слова прозвучали так, словно он сам не ожидал их услышать.

– Слава богу, – выдохнул я, – потому что я совсем по тебе не скучал.

– Я зашел пару часов назад. Думал застать тебя дома, но… Я волновался, вдруг ты ушел в один из тех клубов или… – Он умолк, и слова повисли в воздухе, словно вырвались у него случайно.

Я хотел было сказать, что кроме него мне никто не нужен, но испугался показаться смешным.

– На работе не все гладко, – произнес я. – Пришлось задержаться, и завтра к семи мне снова надо быть у клиента.

Он повернулся в кольце моих рук и снизу вверх кокетливо взглянул на меня. Его щеки по-прежнему горели алым.

– В Нью-Йорке было совсем не весело.

Я наклонился и прихватил губами его нижнюю губу.

– А как же Рауль? – спросил я, усиленно пытаясь говорить небрежно.

Он обвил руками мою шею.

– Как я уже сказал, солнце, – прошептал он мне в губы, – было совсем не весело.

Я поцеловал его, и он не противился. На его губах был вкус чего-то сладкого и фруктового – наверное, того самого пятидолларового вина, и, как только я об этом подумал, мне захотелось расцеловать его всего еще сильнее.

Почувствовав на ремне его руки, я мягко отвел их в сторону. Взял его лицо в ладони и еще раз поцеловал, стараясь не увлекаться, чтобы он сам решил, насколько глубоким должен быть поцелуй. Он ответил мне, но почти сразу его руки вновь принялись возиться с моим ремнем. Тогда я взял его за запястья и свел их у него за спиной. Он поднял голову. В его широко распахнутых глазах была настороженность.

– Тебе правда настолько не терпится, или ты пытаешься вынудить меня снова применить силу? – спросил я.

Он дернулся в моих руках, его дыхание стало дрожащим.

– Да.

Пряча улыбку, я сжал его запястья потуже и, наклонившись, легко поцеловал.

– Что «да»? – шепотом спросил я перед тем, как нежно куснуть его нижнюю губу. Он со стоном обмяк на мне. Я переложил оба его тонких запястья в одну руку. Второй расстегнул его брюки. Проник внутрь и через гладкую ткань плавок начал ласкать его набухающую эрекцию. – Ну? – шепнул я ему в губы. – Первое или второе?

Он издал какой-то рваный звук. Почти смешок.

– Все вместе.

Я резко опрокинул его на постель и одним быстрым движением стянул с шеи галстук. Сел на него сверху, удерживая на месте своим весом, и подвел одну его руку к изголовью кровати.

– Галстук? – спросил он с иронией, но прерывистым, хриплым голосом. – Жуть какое клише, солнце, нет?

– Может и клише, – сказал я и, затянув на его запястье узел, пропустил конец галстука между столбиками изголовья, – но очень эффективное. – Поймав вторую его руку, я обвязал галстуком и ее тоже. Полоска ткани между запястьями оставляла некоторую свободу движений, но мешала ему торопить меня.

Я встал и как можно быстрее избавился от костюма.

Он наблюдал за мной. Молча, с опаской во взгляде. Но бугор в его брюках красноречиво свидетельствовал о том, что он возбужден не меньше меня. Я снял с него брюки. Смотреть на него, видеть, что он связан, и знать, что я могу сделать с ним абсолютно все, что захочу – в пределах разумного, естественно, – невероятно заводило меня. Что самое смешное, я ничуть не хотел каким-либо образом доминировать. Мне просто хотелось подольше целовать, подольше ласкать его. Мне стало интересно, много ли пар связывают друг друга по той же причине – чтобы вдоволь насладиться прелюдией.

Опустившись на него, я заглянул в его широко распахнутые глаза.

– Так. – Мой голос стал низким от возбуждения. – Вот ты и связан. Что же мне теперь с тобой сделать?

Он обхватил мои бедра ногами, притягивая меня к себе.

– Возьми меня, – прошептал он, и я рассмеялся.

– Ты слишком нетерпелив, – поддел его я. – Уже забыл, что именно из-за этого и очутился в таком положении?

– Пожалуйста. – Он начал о меня тереться.

– Не сейчас.

Я поцеловал его в шею, потом за ухом. Приласкал бедро. Мне нравилось то, как его плоть ложилась в мою ладонь. Отпустив руку гулять по его телу, я услышал, как у него перехватило дыхание. Лаская языком кромку его уха, я медленно, стараясь, чтобы прикосновение оставалось легким, коснулся его соска – всего на секунду, но он застонал и задвигался подо мной, – после чего мои пальцы снова соскользнули на его бедро и проникли под ягодицу. То была еще одна часть его тела, которая идеально ложилась в мою ладонь. Я крепко прижал его к себе и услышал, как он откликнулся тихим всхлипом.

– По-прежнему никаких пожеланий? – спросил я.

Открыв глаза, он посмотрел на меня, и то, что я увидел в его взгляде, заставило меня замереть. Ему было… страшно?

– Все хорошо? – сразу посерьезнев, спросил я.

– Да, – сказал он, но голос его дрогнул.

– Хочешь, чтобы я развязал тебя?

Он чуть заметно покачал головой.

– Нет.

– Давай развяжу. – Я потянулся было к узлу, но он не пустил меня, стиснув ногами.

– Нет, – повторил он шепотом. – Я хочу, чтобы ты поцеловал меня.

Я колебался, все пытаясь понять, отчего в его глазах появился страх.

– Пожалуйста, – произнес он. – Как в прошлый раз.

Не знаю, правильно это было или нет, но я не нашел в себе сил спорить. Я любил целовать его. После того дня на полу его гостиной я никак не мог им насытиться. Выполняя его просьбу, я стал неспешно дразнить его губы, то посасывая их, то нежно целуя – и, как и раньше, очень долго не переходя к большему, пока мы втирались друг в друга.

Мои действия, без сомнения, возымели эффект. К тому времени, как я закончил трудиться над его ртом, его губы припухли и покраснели, а сам он, выгибаясь подо мной, издавал такие звуки, от которых можно было сойти с ума. Одно лишь это – слышать его прерывистые вскрики, пока мы целовались – подвело меня вплотную к разрядке.

Я начал спускаться вниз, думая довести его до оргазма ртом, но он крепче сжал вокруг меня ноги.

– Нет, – сказал он. – Не так.

– Хорошо. – Склонившись над ним, я коснулся губами его шеи. – Скажи, что ты сейчас хочешь. Чтобы я взял тебя? – прошептал я ему на ухо.

– Все равно, – ответил он, – лишь бы ты оставался здесь. – И я знал, что под «здесь» он подразумевает позу, которая позволяла бы мне продолжать целовать его.

Я не хотел переходить к анальному сексу. Не потому, что такой секс мне с ним не нравился. Нравился. Очень. Но с Коулом секс практически всегда был просто сексом, без какой-либо интимности. Мне же хотелось, чтобы сегодня было иначе. Дотянувшись до тумбочки, я нашел смазку. И тут, к сожалению, столкнулся с некоторой проблемой. Я не хотел прерывать с ним контакта. Мне казалось, что тогда я чего-то лишусь.

Я хотел, чтобы все оставалось ровно так, как сейчас. Чтобы он и дальше позволял мне ласкать себя и исследовать свое тело, а не подталкивал сразу к сексу. Стараясь не отрываться от его губ, я одной рукой открыл тюбик, до нелепого обрадовавшись тому, что крышечку можно было откинуть, а не отвинчивать, и, немного помучившись, умудрился-таки выдавить себе на пальцы немного смазки, хотя большая ее часть, кажется, попала Коулу на бедро.

– Бога ради, что ты там делаешь? – выдохнул он с таким раздражением, что я рассмеялся.

– Подожди чуть-чуть. – Я вернулся к его губам, начал пощипывать их, целуя, и его стоны стали громче, ноги сжались, захватывая мои бедра в ловушку, пока он все сильнее терся о мое тело. – Отпусти меня, – попросил я тихо, и он со свистом выпустил сквозь зубы воздух.

– Нет.

Я снова поцеловал его.

– Да.

Он застонал – в этом коротком звуке было столько смешанного с возбуждением недовольства, что я, не выдержав, опять рассмеялся. Но в конце концов все-таки отпустил меня.

– Хорошо, – прошептал я. Пока я неподвижно нависал над ним, его ноги, только что обвивавшие меня, согнулись в коленях и широко разошлись в стороны. Опустив одну его ногу на кровать, я, движимый чистым эгоизмом, переместился так, что она оказалась зажата между моими бедрами. Такое положение позволяло мне, не прерывая поцелуя, тереться о него своей болезненно набухшей эрекцией. Затем я подвел свои скользкие от смазки пальцы к его входу и мягко нажал.

Он застонал, и его глаза сами собой закрылись. Покрывая поцелуями его шею, я дразнил его, рисуя пальцем по кромке входа маленькие круги. А потом очень-очень медленно вошел в него.

– О боже мой, – на выдохе простонал он. Выгнулся подо мной, и я протолкнул палец чуть дальше. Он начал задыхаться, он дергался в своих путах, толкаясь навстречу моей руке, а я вернулся к его красным, припухшим губам, хотя он был уже не в том состоянии, чтобы отвечать на мои поцелуи.

– Вот так, – сказал я ему тихо. Я вталкивался все глубже, то выходил, то снова проникал внутрь, одновременно массируя бедром его напряженный член. – Я хочу, чтобы ты кончил вот так.

– О боже, солнце, прошу тебя, только быстрее, – задыхаясь, взмолился он.

Так настойчиво, что я чуть было не взлетел на вершину. Я перестал быть неторопливым. Перестал быть нежным. Я крепко обнял его второй рукой. Прикусил кожу на шее. Вторгся пальцами до упора, нашел нужную точку и, с силой в него втираясь, надавил на нее.

Он вскрикнул – так громко, что, наверное, стало слышно соседям. Мне было все равно. Его тело стиснуло мои пальцы, и когда он вскрикнул во второй раз, я мощно кончил, прижимая его к себе, пока нас омывали волны оргазма.

Нас трясло, мы оба тяжело дышали. Обычно он моментально от меня отстранялся, и я был рад впервые получить возможность просто обнимать его, притрагиваться к нему и вдыхать его запах. Я был так счастлив, что он приехал. Еще содрогаясь после оргазма, я мог думать только о том, как мне хорошо оттого, что он рядом. Когда я начал целовать его шею, он прерывисто, почти со смехом сказал:

– Мои запястья.

Я тоже рассмеялся, потому что совсем забыл, что он связан. Дотянулся до изголовья, но успел распустить только один узел: едва оказавшись на свободе, он оттолкнул меня, и я с трудом подавил разочарование. Таким уж он был – сразу после секса возводил вокруг себя стены. Быстро переместившись к краю постели, он сел, уткнулся локтями в колени и, закрываясь от меня, спрятал лицо в ладонях. И, когда я к нему приблизился, неожиданно позволил себя обнять. Он весь дрожал, его дыхание до сих пор оставалось тяжелым.

– Все нормально? – спросил я, целуя его в висок.

– Да, – дрожащим голосом отозвался он. Коротко рассмеялся, но смех вышел нервным. – Я в таком беспорядке.

– Я принесу полотенце. – Я сходил в ванную. Наскоро вытерся сам, потом передал полотенце ему.

– Спасибо, – тихо проговорил он. Но глаз на меня так и не поднял.

Мне так сильно хотелось снова к нему притронуться. Я присел на кровать с ним рядом и взял за ту руку, на которой остался повязан мой галстук. Распустив узел, я увидел под ним покрасневшую кожу и начал легонько ее массировать.

– Было слишком туго, да? – спросил я.

– Нет, – прошептал он.

Я склонился над его запястьем и, словно поцелуем можно было унять боль, коснулся его губами. У него перехватило дыхание. Но не от возбуждения. Когда я поднял голову, он быстро от меня отвернулся и прикрыл свободной рукой лицо.

– Что-то не так? – Внезапно меня охватила тревога. Я думал, что его необычно тихое, потрясенное поведение было всего лишь реакцией на пережитой оргазм, но теперь вдруг засомневался. Мысль о том, что я нечаянно причинил ему боль или завел дальше, чем он хотел, привела меня в ужас.

– Нам нельзя этого делать, – еле слышно произнес он.

Такого я совсем не ожидал.

– Что ты имеешь в виду?

По-прежнему от меня прячась, он покачал головой.

– Ты разве не видишь? – спросил он срывающимся голосом. – Ты не видишь, насколько это опасно?

– То, что я связал тебя? Я больше не буду, если…

– Я не об этом.

Сбитый с толку, встревоженный, я положил ладонь ему на плечо, но он сразу же ее сбросил.

– Тогда что ты… – И тут, в наихудший момент их всех возможных, у меня зазвонил телефон. – Черт!

– Все нормально, – промолвил он. – Ты здесь по работе.

– С тобой точно все хорошо? Я не сделал тебе больно? – Звонок. – Коул, прости. Я чем-то расстроил тебя и… – Еще звонок.

Он выпрямился и вытер глаза, но лицом ко мне так и не повернулся.

– Ты ничем меня не расстроил, – сказал он, хотя было очевидно, что он лжет. – Солнце, не переживай, правда. – Динь-динь. – Делай то, что должен. Я в порядке.

Его пальцы нашли мои и стиснули их всего на долю секунды, после чего он встал, ушел в ванную и закрыл за собой дверь.

Снимая трубку, я надеялся обернуться быстро. Увы, но разговор затянулся на полчаса, и все это время меня мучило беспокойство. Я слушал, как в ванной шумит вода, потом услышал, что он вышел, и тогда, хотя все еще висел на линии, пришел в спальню. Мягко взял его за руку и повернул к себе. Мне нужно было поддерживать разговор с клиентом, но я чувствовал, что должен заглянуть Коулу в глаза, чтобы понять, все ли у нас в порядке. В них была еле заметная грусть, которую он сгладил успокаивающей улыбкой. Я обнял его за талию, и он позволил мне привлечь себя ближе, и я, зарывшись носом в его влажные волосы, сделал глубокий вдох. Мне так хотелось что-нибудь сказать ему, но клиент все не умолкал.

Он разрешил обнимать себя не больше минуты, а потом оттолкнул меня – игриво, но твердо, – и, когда я неохотно отпустил его, забрался в кровать и до подбородка натянул одеяло. К моменту, когда мне удалось-таки отделаться от звонка, он уже спал на своей половине кровати.

Когда мы только начинали встречаться, я даже радовался тому, что в наше соглашение не входят посткоитальные нежности.

Но в последнее время я все чаще и чаще ловил себя на желании преодолеть эту пропасть. Пересечь пустое пространство свежих, наглаженных простыней. Я так и не решился на этот шаг. Я был уверен, что, как и во всех остальных случаях, он оттолкнет меня, и сегодня сильнее, чем когда бы то ни было, жалел, что, засыпая, не могу его обнимать.

Утром я встал и, пока он спал, спустился в фитнес-зал на пробежку. Вернувшись, я понял, что он на кухне, и, прежде чем выйти к нему, по-быстрому принял душ и оделся.

– Я знаю, что ты спешишь, – сказал он, – поэтому не стал делать завтрак.

– Ничего. – Я всмотрелся в его лицо в попытке найти вчерашнему хоть какое-то объяснение. Потом подошел к нему ближе. – Коул, о том, что случилось…

– Прелесть, все хорошо. Честно, – сказал он, и его голос прозвучал совершенно искренне. Заглянув ему в глаза, я не увидел там ничего, кроме обычного насмешливого выражения.

– Коул, я больше не буду так делать, – сказал я. – Обещаю… – Тут он внезапно шагнул вперед и приложил к моим губам палец.

– Не надо. Таких обещаний я от тебя не хочу.

– Ты уверен?

Он улыбнулся.

– Уверяю тебя, я получил безмерное удовольствие.

Я испустил вздох облегчения.

– Хорошо.

– Иди, – сказал он. Поколебался секунду, потом привстал на цыпочки и поцеловал меня. – Увидимся вечером.

Это был первый раз, когда он поцеловал меня на прощание.

Глава 14

20 февраля

От Коула Джареду

Знаю, ты страшно сердишься на меня, и я тебя не виню. Я перестал писать и отказывался отвечать на твои вопросы. Правда в том, что я не мог решить, как же на них ответить. Я не хотел лгать тебе, сладость.

Мы слишком давно знакомы, и ты заслуживаешь того, чтобы я был с тобой честен. Но я не хотел говорить тебе правду, поскольку в таком случае был бы вынужден сказать ее и себе. А к этому шагу я был не готов.

Готов ли я сейчас? Не думаю, но тянуть больше нельзя. Я допиваю бутылку вина и, как бы там ни было, должен признать: оно помогает. Как и сотни миль между нами. Я бы не смог сказать тебе все эти вещи в лицо. Если бы мне пришлось смотреть в эту минуту тебе в глаза, я бы улыбнулся и сказал, что ты ошибаешься.

Я бы сказал тебе, что мы с Джонатаном просто любовники. Что он всего лишь зажатый бухгалтер, который хорош в постели – и все. Что он значит для меня не больше, чем любой другой из тех мужчин, с которыми я делил постель, когда испытывал такую потребность.

Но на самом деле… На самом деле, сладость, где-то по пути что-то пошло не так. Я стал все чаще ловить себя на желании с ним увидеться. Мне стало нравиться быть с ним не только в постели. Я потерял бдительность.

И в какой-то момент случилось так, что я позволил себе влюбиться.

Нельзя было допускать, чтобы все зашло так далеко. Я на собственном горьком опыте убедился, что мой образ жизни и длительные отношения несовместимы. Я не могу осесть на одном месте, сладость. Не могу и все, как бы сильно мне того ни хотелось. Минута, когда я сдамся и снова уеду, станет началом конца. Я это знаю.

Что до самого Джонатана, то у него ко мне ничего нет. Он считает меня занимательным и, возможно, забавным, но не более. Откровенно говоря, я даже рад. Потому что одно дело лгать себе. И совсем другое – ему.

Через несколько недель я уеду. Давно пора. Я улечу в Париж и останусь там до тех пор, пока не перестану умирать от желания его увидеть. Он заведет себе нового любовника, и все во вселенной снова встанет на свои места. А пока… пока я разрешу себе побыть с ним еще немного, потому что правда в том, сладость, что мне уже очень давно никто не дарил столько счастья, как он. Но я знаю, долго так быть не может. Скоро я отпущу его. Он не любит меня и, надеюсь, никогда не полюбит.

***

Что-то изменилось между нами после той ночи, хотя я затруднялся сказать, что. В постели все ощущалось иначе. Мы перешли на новый уровень доверия и желания, чего я не испытывал очень давно. Наверное, со времен Зака. Я старался не задумываться, что бы это могло значить, в основном из-за уверенности в том, что Коул мои ощущения не разделял. Вне спальни он по-прежнему чаще не подпускал меня, когда я пробовал коснуться его или поцеловать. Он по-прежнему возводил между нами стены – с той разницей, что теперь вместо насмешек и беззаботной веселости излучал грусть. И по причине того, что он продолжал прятаться за этими стенами, где я не мог до него дотянуться, меня с болезненной силой влекло к нему. Я отчаянно желал большего. Но как добиться этого, не представлял.

Через несколько недель реструктуризация наконец-то вступила в силу. Когда в пятницу вечером я прилетел домой после недельной командировки в Лос-Анджелес, то от эйфории у меня голова пошла кругом, совсем как у ребенка в последний день перед летними каникулами в школе. Начиная со следующего понедельника, я стану младшим менеджером по связям с клиентами (когда я думал об этом, то в голове у меня неизменно звучал насмешливый голос Коула). Все мои переживания по поводу понижения испарились. Было таким облегчением раз и навсегда осесть дома.

Прямо из аэропорта я позвонил Коулу.

– Привет, солнце. Ты вернулся?

– Наконец-то. Скучал по мне?

– Ничуть.

– Я по тебе тоже. Я приеду?

Он помолчал немного, потом сказал:

– Съездишь впустую, солнце. Я уже у тебя дома.

– Хорошо, – сказал я, улыбаясь. – Через двадцать минут буду.

Оказавшись дома, я в кои-то веки не обнаружил его на кухне. Он читал, сидя на диване, и меня охватил до смешного сильный порыв лечь рядом и положить голову ему на колени. Пока я раздумывал, следовать этому порыву или нет, Коул встал.

– Я не успел ничего приготовить, – сказал он, – поэтому заказал еду в ресторане. Скоро должны доставить.

– Отлично. Как ты узнал, что я прилетаю именно сегодня?

– Я звонил тебе, но включился автоответчик, и я понял, что ты в самолете.

– Впечатляет.

Он подмигнул мне.

– Ну еще бы, солнце.

Я дотянулся до его руки и попытался было привлечь к себе, но он не поддался. Я потянул сильнее. Он снова не уступил.

– Иди же сюда, – потерял я терпение

– Зачем?

– Затем, что мне хочется показать, как сильно я по тебе не соскучился.

И тогда он смягчился. Улыбнулся мне и позволил себя обнять. Немного напряженно, но меня устраивало и так. Я зарылся носом в его волосы, чтобы надышаться запахом его нелепого клубничного шампуня – запахом, который с некоторых пор одновременно и заводил меня, и успокаивал. Глупо, но этот запах стал так неразрывно связан в моем сознании с ним и с домом, что, уезжая, я всегда по нему скучал.

Я запрокинул его голову, открывая взгляду его лицо и прекрасный, чувственный рот. Он так и не расслабился до конца, но разрешил себя поцеловать. Его губы были мягкими и сладкими, дыхание – трепетным, и мне, как всегда, захотелось полностью в нем забыться. Я крепче притиснул его к себе, и он вдруг обвил мою шею руками. Вздохнул, его губы раздвинулись, а потом… потом он по-настоящему ответил на мой поцелуй. Подобное по-прежнему случалось очень редко, и я целиком отдался ощущениям: его тела, фруктовой сладости рта, рук, цепляющихся за мои плечи, мягкости настойчивых губ. Я отбросил все мысли и упивался им.

Пока не раздался звонок в дверь. Я впервые в жизни пожелал, чтобы доставка работала медленнее.

– Должно быть, это наша еда, – отстранившись от меня, сказал Коул.

В его голосе прозвучало нечто странное, но не успел я выяснить, что, как он уже занес пакеты с китайской едой, и мы пересели за стол. Весь ужин он вел себя необычно тихо. Не поднимал головы, пряча глаза, а я все ждал, когда он заговорит, рассмеется или понасмешничает надо мной из-за чего-нибудь, но он молчал. Он выглядел… грустным.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Нет.

– Точно? Тебя будто что-то тревожит.

С минуту он молчал, а после неожиданно ответил на мой вопрос своим, на первый взгляд совершенно не связанным с ним, вопросом.

– Перед выходными второго апреля… у тебя не получится в пятницу взять отгул?

– Постараюсь. А зачем?

– Я думаю ненадолго уехать.

– Ты приглашаешь меня с собой?

– Я вроде так и сказал, нет?

Очень окольным образом, но я знал, что с ним лучше не спорить.

– Я с удоволь…

Он жестом остановил меня.

– Не спеши соглашаться, прелесть. Сначала мне надо предупредить тебя, что со мной будет совсем не весело. Я буду капризным, угрюмым, раздражительным и чудовищно неуравновешенным. Ты должен пообещать, что не станешь обижаться, каким бы скверным ни было мое поведение.

– Ты скажешь, почему будешь капризным, угрюмым, раздражительным и неуравновешенным?

Он улыбнулся мне – уголками губ.

– Возможно. Со временем.

– И тем не менее ты хочешь, чтобы я поехал?

Он вновь уставился в стол, а пряди волос заблокировали от меня выражение его лица.

– Очень.

– Хорошо, – сказал я, – но за себя я буду платить сам.

Этим я вынудил его поднять голову и закатить глаза.

– Прелесть, серьезно. Это совершенно лишнее и только еще больше усложнит мороку с бронированием.

– Тогда я никуда не поеду.

– Солнце, не будь ты таким занудой. Ты ведь сказал, что хочешь поехать.

– Только в том случае, если ты прекратишь упираться насчет денег. Ты же знаешь, насколько я не люблю, когда ты так делаешь.

Он по-прежнему не понимал – и вряд ли когда-нибудь смог бы понять, – почему моя гордость не разрешает ему оплачивать каждый наш чек.

С минуту он обдумывал мои слова.

– Ладно, – наконец сказал он. – Билеты я куплю сам, потому что хочу, чтобы это был сюрприз. Ты можешь платить за еду, если для тебя это настолько важно…

– Важно.

– …а расходы на гостиницу поделим пополам. Так тебя устроит?

– Устроит.

– Слава богу, – с преувеличенным облегчением выдохнул он. – Господи, иногда я не понимаю, во имя чего я тебя терплю.

***

Теперь, когда я больше не мотался по всей стране, мое – и наше – расписание стало стабильным. С понедельника по четверг он ждал меня дома, а выходные мы всегда проводили у него. Вскоре я сделал открытие, что и он перестал куда-либо уезжать. Я не заметил, в какой момент это прекратилось. И не понимал, из-за чего – из-за меня? – но по опыту знал, что лучше не спрашивать. Он бы в любом случае ответил, что я тут совсем не причем.

Тем временем приближалась дата нашего загадочного путешествия. Меня раздирало любопытство, но он упорно отказывался говорить, куда мы поедем. Сказал только, что мне понадобится один костюм, и что погода будет умеренной. Наконец наступила пятница, и я заехал за ним по дороге в аэропорт.

Когда он сказал, что будет угрюмым и раздражительным, я не поверил – просто потому, что редко видел его в каком-либо ином, помимо его обычного манерного и насмешливого, расположении духа. Однако шли недели, и он становился все менее похож на себя. И сегодня все стало совсем плохо. По дороге в аэропорт он молчал. И только у стойки регистрации вручил наконец-таки мне билет.

– Нью-Йорк? – удивленно прочел я. – Мы едем к тебе в Хэмптонс?

– Не в этот раз, солнце.

Никаких подробностей я не узнал, поскольку он явно не был к ним расположен, да и женщина за стойкой попросила наши билеты и документы.

Первым она зарегистрировала Коула и, возвращая ему билет, сказала:

– Приятного путешествия, мистер Дэвенпорт.

Я с удивлением оглянулся на него. Он стоял, опустив голову, в своей уже привычной для меня манере скрывая покрасневшие щеки.

– Дэвенпорт?

– Что «Дэвенпорт»?

– Почему она так сказала?

– Потому что меня так зовут!

– Но я думал…

– Господи боже, – оборвал меня он, – не разводи шумиху!

Тут и я заметил, что женщина за стойкой с подозрением к нам прислушивается, и решил отложить эту тему. По крайней мере, пока. Сдав багаж, мы встали в очередь на досмотр, которая оказалась на удивление короткой. Я все ждал какого-то объяснения. Он же, отказываясь смотреть в мою сторону, упорно молчал.

Когда мы сели в зоне ожидания у нашего выхода, я не выдержал.

– Коул, ты правда не собираешься говорить, почему тебя назвали мистером Дэвенпортом?

Он откинул челку и наградил меня красноречивым взглядом, сообщающим, что я не просто идиот, но в придачу идиот доставучий.

– Я уже говорил. Потому что так написано на моих правах.

– Я думал, твоя фамилия – Фентон.

Он отвернулся, снова заслонив волосами выражение своего лица.

– Так и есть.

– Ты нарочно секретничаешь?

– А ты нарочно тупишь?

– Ладно, – сказал я, еле удерживаясь от смеха. – Не хочешь – не говори.

Мы посидели в молчании минуту. Или две. Наконец он картинно вздохнул и настороженно на меня покосился.

– Мое полное имя – Коул Николас Фентон Дэвенпорт Третий.

От неожиданности я громко расхохотался, но, завидев на его лице крайнее смущение, сразу умолк.

– О-о… хм… Вау.

– Ужасно вычурно, правда?

– О да.

– Теперь ты понимаешь, почему я предпочитаю представляться короче. Иначе я начинаю чувствовать себя претенциозным.

– Да и выглядеть тоже.

Он закатил глаза.

– Не усугубляй, солнце.

Тут на посадку пригласили пассажиров первого класса, и если я по привычке проигнорировал объявление, то Коул встал. Я поднял на него удивленный взгляд.

– Ты идешь? – спросил он.

– Мы что, летим первым классом?

– Господи боже, ну разумеется! – сказал он, и мне пришлось спешно подхватывать свою сумку и догонять его.

– Никогда не летал первым классом, – признался я, когда мы нашли наши места. – И никогда не летал на диване.

Сев на место возле окна, он сразу закутался в плед, прислонился к стене и, весь съежившись, устремил взгляд на взлетную полосу. Я был почти уверен, что невозможность снять обувь сводила его с ума.

– Все хорошо? – спросил его я.

– Нормально, – ответил он тихо. – Я предупреждал, что буду неуравновешенным.

– Ничего, – сказал я. – Просто я не знаю, стоит ли пробовать развеселить тебя или оставить в покое.

– Я тоже не знаю, солнце. Но я рад, то ты здесь.

Меня тронуло это простое признание – настолько искреннее, настолько на него не похожее. Мне захотелось переместиться из самолета, где мимо нас проходила бесконечная цепочка людей, туда, где я мог бы обнять его и вернуть на его лицо улыбку. За неимением лучшего я положил руку ему на колено. А он накрыл ее своей и сплелся со мной пальцами.

– Я тоже рад, – сказал я.

Перелет из Финикса в Нью-Йорк длился почти шесть часов. Первую половину он в основном молчал. Я читал журнал и не трогал его. Спустя три часа в воздухе он внезапно спросил:

– Как звали твою маму?

Я удивленно обернулся к нему. Он так и смотрел в окно.

– А что?

Он молчал, но, когда я уже начал думать, что не дождусь ответа, вздохнул и искоса взглянул на меня.

– Я читал карточки.

На полсекунды мне показалось, что он имеет в виду какое-то гадание, но потом я вспомнил коробку с рецептами. Я не думал о ней с того самого дня, как отдал ее ему.

– Да? – мягко подтолкнул я его к продолжению.

Он выглядел таким неуверенным в себе. Что было для него нетипично. Опустив голову, он перевел взгляд на свои колени, и упавшая завеса волос снова спрятала от меня его глаза.

– У меня такое чувство, словно я ее знаю, – сказал он негромко. – Понимаю, звучит глупо, но тем не менее. Я знаю, как она выглядела – по фотографиям у тебя дома. И я столько всего узнал о ней из ее рецептов.

– Например?

– Например, что она любила чеснок. Что ее любимым десертом был тыквенный пирог и что ей нравился лимонный крем, а вот что бы то ни было с кокосом она не жаловала. Я узнал, что она убирала отовсюду зеленый перец…

– Из-за меня. Я не ел его, – пробормотал я, а он продолжал, словно не замечая:

– …а свою запеканку с тунцом она украшала по верху чипсами со сметаной и луком. Я узнал, что она добавляла в суп-гуляш творог и что она никогда не пекла пирогов с корочкой. Я узнал, что чаще всего прочего она готовила бефстроганов…

– Очень вкусно.

– …и что у нее была аллергия на моллюсков. Я узнал, что она не любила зеленый чили, но обожала кориандр, а ее самым любимым на свете супом был фасолевый с ветчиной.

– И все это ты выяснил из ее коробки с рецептами?

Он отвернулся от меня, пряча румянец.

– Я понял, какими рецептами она пользовалась чаще всего по тому, насколько потертыми были карточки. И еще она делала на них пометки. – Меня поразило то, что он не только сохранил мамину коробку, но и заглянул в нее. Более того, тщательно изучил ее карточки и с их помощью воссоздал ее образ. Из мелочей, которых я сам раньше не замечал. Когда он снова заговорил, его голос был не громче шепота. – У меня такое чувство, словно я знаю ее лучше, чем свою родную мать. Единственное, чего я не знаю, – на секунду ему пришлось сделать паузу, – это ее имени.

Я нашел его руку, и он, пусть и не глядя на меня, крепко сжал мои пальцы.

– Ее звали Кэрол. Кэрол Элизабет Кечтер.

– Кэрол, – тихо повторил он. А потом с улыбкой повернулся ко мне. – Спасибо.

***

В Нью-Йорке мы взяли такси, и Коул сказал таксисту название отеля.

– Мы разве остановимся не в «Уолдорфе»? – в шутку спросил я. (Уолдорф-Астория – знаменитый отель в Нью-Йорке – прим. пер.)

Он даже не взглянул на меня.

– Можем и там, если хочешь.

– Коул? – Я подождал, пока он на меня посмотрит. – Я пошутил. Все нормально.

– Я выбрал отель на Бродвее. Так нам будет бесконечно проще попасть в театр.

– На Бродвее? – переспросил я, не в силах ничего поделать со своим голосом, который взбудораженно зазвенел, как у ребенка. – Мы пойдем на мюзикл?

– Солнце, я вроде так и сказал, нет? – спросил он, но улыбнулся при этом, пусть и совсем чуть-чуть. – Зачем еще я бы привез тебя в этот богом забытый город?

Я только и смог, что рассмеяться от радости. Дотянулся до него через салон и, положив ладонь ему на шею, потянул к себе. Он не воспротивился, как обычно, но и не пошел мне навстречу. Он продолжал неотрывно смотреть перед собой, и в итоге я чмокнул его в висок.

– Спасибо тебе, – произнес я.

– Не за что, – ответил он. Сдержанно, но было заметно, что моя реакция немного подняла ему настроение.

Добравшись до отеля, мы заселились в номер. За прошедшие годы я перевидал множество гостиничных номеров, но в таком оказался впервые. Он был огромным, с панорамными окнами, обращенными на огни Бродвея, и широкой, мягкой кроватью, которая так и манила к себе после долгого дня в дороге.

– Не верю, что ты привез меня в Нью-Йорк только ради театра, – сказал я Коулу, и он улыбнулся.

– Я надеялся чем-то тебя порадовать. Если не своей страшно унылой компанией, то хотя бы этим.

Я поколебался немного, не желая его расстраивать, но в конце концов решился спросить.

– Ты скажешь, зачем мы сюда приехали?

Он отвернулся к окну.

– Затем, – произнес он – и так тихо, что мне пришлось напрячься, чтобы расслышать, – что завтра у меня день рождения.

И внезапно все объяснилось – его комментарий о том, что он будет в дурном настроении, и его желание тем не менее поехать сюда со мной. Он располагал всеми деньгами в мире, но ему было не с кем провести свой собственный день рождения.

Не с кем, кроме меня. Я подошел к нему. Он так и стоял ко мне спиной, и я завернул его в свои объятья.

– С днем рождения, – шепнул я ему на ухо.

Он ответил мне – но не словами, а впервые за все время по-настоящему расслабившись в кольце моих рук. С задумчивым вздохом он откинулся на меня. Так естественно. Так идеально. Так правильно. А я, уткнувшись лицом в его шелковистые волосы, вдохнул свой любимый запах.

– Как ты хочешь поужинать в свой день рождения? Куда-нибудь выйти, или мне заказать еду в номер?

– Все равно, солнце. Сначала я схожу в душ. – Он повернул голову, чтобы взглянуть на меня. – Хочешь со мной?

Мы никогда не принимали душ вместе. То была одна из повседневных интимностей, которых он избегал, и потому это неожиданное приглашение застало меня врасплох. На мгновение я испытал искушение согласиться, но сделать кое-что другое было сейчас важнее.

– Иди первым, – сказал ему я.

Как только в ванной зашумела вода, я позвонил в лобби. Консьерж рассмеялась, но пообещала обо всем позаботиться. Затем я набрал обслуживание номеров.

Теперь оставалось одно: ждать. Я снова представил его в душе. Не зная, хватит ли нам времени, в конце концов сдался и решил рискнуть, но когда зашел в ванную, он уже выключил воду.

Его душ, очевидно, был обжигающе горячим, поскольку вся ванная оказалась заполнена паром. И там до крайности возбуждающе благоухало клубникой и мылом.

– Ты опоздал, – шутливо сказал он, выбираясь из ванны. Его кожа поблескивала капельками воды. Светло-каштановые волосы, намокнув, казались почти черными.

– Я передумал.

Когда он потянулся за полотенцем, я преградил ему путь. Я знал, это поступаю жестоко. Весь мокрый, он уже начал покрываться мурашками. Но мне пока не хотелось, чтобы он вытирался.

– Солнце, есть ли причина, по которой ты заставляешь меня стоять здесь и мерзнуть? – спросил он.

– Да.

Я взял его за руку, потянул к себе, и он подошел. Близко к нему приникнув, я нежно поцеловал местечко у него на шее прямо под ухом, и он содрогнулся. Капли воды на его коже, если то была не игра моего воображения, были сладкими на вкус, точно клубника. Я сцеловывал, слизывал их, следуя за струйками воды по его шее к ключицам, затем по ключице дошел до маленького озерца воды в ямке у горла, приласкал его там языком, и он со вздохом прислонился к стойке у себя за спиной.

Я опускался все ниже, догоняя капельки, стекающие по его груди. Я следовал за ними от его живота к паху, пока не встал на колени. И там, обеими руками стиснув его ягодицы, взял стройный кончик его члена в рот.

– О боже… – простонал он, когда я закружил языком по головке. Он обхватил меня за затылок. Запутался пальцами в моих волосах и насадил на свой член до упора, задержал меня так на мгновение, а затем начал двигаться. Я позволил ему вести. Позволил его руке направлять меня вверх и вниз. Он вновь застонал – тихим вздохом. Мне безумно нравились звуки, которые он издавал, когда возбуждался.

В мою собственную эрекцию, причиняя боль, впивался шов джинсов, и когда я потянулся вниз, чтобы расстегнуть их, он одним быстрым движением вынырнул у меня изо рта. С силой потянул меня за волосы, поднимая на ноги, и настойчиво поцеловал, после чего начал расстегивать мне ширинку. Я обнял его за талию, прижимая влажное тело к себе, а второй рукой захватил его плоть в кулак. Он тяжело дышал и постанывал. Его тонкие пальцы проникли ко мне в штаны и…

Мы оба замерли.

– Господи, до чего же невовремя, – выдохнул он, и я рассмеялся. Невовремя? Это было еще мягко сказано. – Кто бы это мог быть?

– Это… – высвободившись, я начал застегивать поверх своей эрекции джинсы, – это, очевидно, это наш ужин.

Я открыл дверь – в намокшей одежде, с возмутительной выпуклостью в штанах, но парень из обслуживания номеров либо ничего не заметил, либо давно ко всему привык. В руках он держал то, о чем я просил консьержа. Я дал ему щедрые чаевые, и, когда он ушел, из ванной, в полотенце на бедрах, появился Коул.

– Что ты заказал? – спросил он.

– Гамбургеры.

Он улыбнулся.

– И вино?

Я достал из ведерка со льдом бутылку и передал ему. С пунцовыми щеками он улыбнулся. Это была бутылка пятидолларового ежевичного мерло – самая дорогая на свете, если учесть, что мне пришлось прилично заплатить, чтобы кто-то сбегал ее купить.

– Оно же красное, – насмешливо сказал он. – Ради всего святого, зачем ставить его на лед?

– Должно быть, они решили, что люди, которые пьют такое вино, ни черта не разбираются в правилах и не заметят разницы.

– Наверное. – Он шагнул ко мне и одной рукой обнял меня за талию. – Спасибо.

– Погоди благодарить меня, – сказал я, целуя его. – Когда мы поужинаем, я закончу дарить тебе свой настоящий подарок.

Мы поужинали и выпили его дешевое вино, а затем завершили то, что начали в душе. И, когда все закончилось, он, как всегда, перебрался на свою половину кровати. Лег, не прикасаясь ко мне, и выключил свет.

Я уже уплывал в сон, как вдруг почувствовал невесомое прикосновение к своему запястью. Ничего подобного он никогда раньше не делал, и мои губы сами собой растянулись в улыбке. Я открыл глаза. В комнате было темно, а он по-прежнему оставался не более чем далекой неподвижной тенью. Его легкие пальцы, остановившись, легли на тыльную сторону моей ладони. Я перевернул ее, чтобы взять его за руку, но стоило мне шевельнуться, как он быстро ее отдернул.

Неужели он не хотел, чтобы я знал? Неужели он ждал, когда я засну? У меня заболело сердце от того, с каким упорством он продолжал отгораживаться от меня, хотя никто из нас этого не хотел. Сколько раз он вот так украдкой тянулся ко мне сквозь темноту, пока я спал?

Медленно я скользнул ладонью к нему и нащупал его тонкие пальцы. Попытался привлечь к себе. Он не поддался.

Может быть, я ошибся. Может быть, то прикосновение было случайным. Или он был еще не готов решиться на что-то большее. Я сделал еще одну попытку. Безрезультатно.

Я боролся с разочарованием. Я знал, не стоило даже пытаться. Конечно, как он мог уступить мне, ведь инициатива исходила не от него. Я уже собирался отпустить его руку, как вдруг сопротивление прекратилось, и я нерешительно замер, не зная, попробовать еще раз или нет. В конце концов я снова потянул его на себя. Едва ощутимо. И он с тихим вздохом скользнул ко мне. Через пространство чистых наглаженных простыней – в мои объятья.

Его лицо уткнулось мне в шею, а рука легла мне на талию. Наши ноги переплелись. Я старался не замечать легкость в груди и свой участившийся пульс. Я сказал себе, что мое горло не сжалось. Он молчал, и я тоже. Я обнял его, зарылся лицом в его волосы и крепко прижал к себе.

***

К тому времени, как я проснулся, он успел перебраться на свою сторону. Поцеловав его в макушку, я встал и ушел в душ. По аризонскому времени было еще рано, в Нью-Йорке же наступило позднее утро, и я решил пропустить сегодняшнюю пробежку.

Когда я вышел из ванной, Коул уже проснулся. В одних плавках он стоял у окна и смотрел вниз, на оживленные улицы.

– Ты говорил, твоя мать живет на Манхэттене? – спросил я, тоже натягивая плавки.

– Да, – не поворачиваясь ко мне, ответил он ровно.

Я подождал продолжения и, не дождавшись, подошел к нему и встал рядом, а он настороженно взглянул на меня краешком глаза.

– Мы собираемся с ней встречаться, пока мы здесь?

Он не ответил. Так и остался стоять, упорно глядя в окно. Шторы были открыты, но занавески – нет, и он, отыскав место, где они смыкались, скомкал ткань своими тонкими пальцами. Прислонившись лбом к чистым стеклам окна, он зашел за занавески, и они окутали его, еще одним барьером отделив от меня.

– Ты позвонишь ей?

Тишина. Мягкий солнечный свет, струясь сквозь окно, рисовал сияющие узоры на его карамельного цвета коже.

– Коул? – мягко спросил его я.

Он раздраженно вздохнул, хотя я не сомневался, что это раздражение было фальшивым.

– Уже, дорогой.

– И?

– Увы, она оказалась ужасно занята. У нее нет времени с нами встретиться.

Занята? Настолько, что не может увидеться со своим единственным сыном в день его рождения?

– Она вышла замуж во второй раз?

– Нет.

– И она не работает?

– Естественно нет.

– Тогда… – проговорил я, зная, что лучше не допытываться, но не в состоянии заставить себя заткнуться, – …тогда чем именно она занята?

Какое-то время он молчал, потом все же ответил.

– Дорогой, если б я знал.

– У нее нет времени даже на ланч?

– Выходит, что нет.

С болью услышав в его голосе тихое смирение, я пожалел, что завел разговор так далеко.

– Мне очень жаль, – проговорил я тихо.

Он отпустил занавески, и они, качнувшись, снова закрыли окно.

– Пожалуйста, не надо меня жалеть.

– Почему?

Он пожал плечами.

– Все это жуть какое клише, разве нет? Бедный маленький богатый мальчик. (отсылка к классическому фильму с Мэри Пикфорд «Бедная маленькая богатая девочка» – прим. пер.) – Он отошел от окна, но ко мне так и не повернулся. Я видел только профиль и пряди волос, отгораживающие от меня его глаза. Когда он снова заговорил, его голос неуловимо изменился, стал тише обычного. – Я весь состою из одних клише.

И внезапно я понял, что изменилось. Его жеманность ушла, переливчатый рисунок речи стал почти неразличим.

То было его потаенное «я», которое до сих пор мне доводилось увидеть лишь мельком. Раньше его словно окружало силовое поле, за которым он мог быть самоуверенным и ироничным, но теперь, когда оно пало, я увидел, насколько на самом деле он был ранимым и хрупким. Я знал: он не собирался показывать мне такого себя. Если бы он понял сейчас, что его стены рухнули, что я могу по-настоящему до него дотянуться, то немедленно возвел бы их снова – оттолкнул бы меня ударом бедра, помахал сквозь челку ресницами, кокетливо подмигнул и вновь стал бы называть меня «дорогой».

Больше всего на свете мне хотелось схватить его в охапку, прижать к себе и сделать все, чтобы ему стало хорошо, но я не знал, как приблизиться к нему так, чтобы он не оттолкнул меня прочь. Мне было страшно даже заговорить. Медленно я протянул к нему руку. Я был уверен: стоит мне к нему прикоснуться – и он обратится в пыль.

Одним пальцем я дотронулся до его обнаженного плеча. Он ничем не показал, что почувствовал прикосновение, но когда я медленно спустился по его руке вниз, его глаза закрылись, а из горла вырвался вздох. И тогда я подошел ближе.

Я двигался осторожно, бесшумно, я отчаянно хотел каким-то образом установить контакт с этой скрытой частью его натуры – завладеть им и сделать его своим. Я положил ладонь ему на поясницу, и он повернулся ко мне лицом.

И в этот момент я все понял по его глазам. Он сражался со слезами. Он отчаянно жаждал чего-то, о чем не мог попросить. Ему было стыдно за то, что он показал свою уязвимость, но он слишком устал, чтобы продолжать притворяться.

Стараясь говорить как можно тише, чтобы не спугнуть его, я промолвил:

– Коул, ничто в тебе не клише.

Он закрыл глаза. Его дыхание стало неровным. Я накрыл его щеку ладонью и притянул к себе. Когда его глаза открылись, они были мокры от слез и полны неуверенности.

Он посмотрел мне в глаза. И шепотом произнес всего одно слово.

– Джонатан.

Одно мое имя – и ничего больше. Но в этом единственном слове было все. Никогда еще он не называл меня так, ни разу. Его жест разжег во мне нежность. Тронул как ничто и никогда прежде. Заставил с внезапной, мучительной ясностью осознать, насколько превратно я воспринимал свое желание сделать его своим. Поздно. Я сам принадлежал ему, во всех смыслах этого слова, о чем до сих пор и не подозревал. Догадывался ли он об этом? Было ли ему не все равно?

Я крепко прижал его к себе и поцеловал. Я целовал его множество раз, но так, как сейчас – с трясущимися руками, с сердцем, застрявшим в горле, с ощущением, что он мне необходим, – ни разу. Я хотел познать его всего целиком. Я хотел каким-то образом тронуть его так, как только что тронул меня он.

Его губы были мягкими, теплыми, жадными. Он обнял меня за шею и поцеловал с отчаянием, которого прежде мне еще не показывал. Я полудовел-полудонес его до кровати и опрокинул на простыни. На нас оставалось белье, смазка упала куда-то на пол, но мне было все равно. Я не хотел прерываться. Я не хотел рисковать тем, что мы оба испытывали в этот момент. Я хотел одного: ласкать его, чувствовать его кожу, осыпать поцелуями его мокрые щеки и слышать его дрожащее дыхание у своего лица.

Я толкнулся к нему, и он, крепко удерживая меня, обвил мои бедра ногами. Мы ритмично покачивались, целуясь и обнимаясь, создавая лишь мягкое трение, и к тому времени, как оно довело нас до кульминации, мое лицо тоже было мокрым от слез. Я уткнулся ему в шею, а он стал баюкать меня, тихо нашептывая мне на ухо какие-то успокаивающие слова.

Я не знал, в какой момент мы поменялись ролями. Как и то, была ли разница, кто кого сейчас утешал.

Мне было ясно одно: все изменилось. Мы переступили некий порог, пересекли границу, которую и не думали нарушать. Но я не знал, сможем ли мы – захочет ли он – вернуться назад.

Глава 15

3 апреля

От Коула Джареду

Что я наделал?

***

После интенсивности того, что случилось, весь мир, казалось, должен был каким-то образом сойти с орбиты. Но этого, конечно, не произошло. Несколько минут мы лежали, обнимая друг друга, но вскоре нас снова обступила реальность. Реальность, где на нас, в частности, было мокрое белье, которое стремительно начинало высыхать.

– Было бы правильнее заняться этим до того, как я помылся, – пробормотал я, а он со смехом столкнул меня с себя.

Я вытерся и оделся. В лобби отеля была кофейня, и я спустился вниз за бубликами и латте, что заняло немного больше времени, чем я ожидал. Когда я вернулся, оказалось, что он успел принять душ и одеться, и теперь сидел на кровати, набирая что-то на телефоне. Я знал, что периодически он проверял с телефона почту. Мне было любопытно, с кем он переписывается, но я никогда об этом не спрашивал. Вряд ли он бы ответил.

Сколько бы стен ни рухнуло между нами, сейчас они вновь встали на место. В его глаза вернулась настороженность. Таким уж он был, и я знал, что так будет, но не собирался так легко позволять ему от себя отдалиться. Оставив покупки на столе, я подошел к нему. Опрокинул на кровать и накрыл своим телом.

– Чем бы ты хотел сегодня заняться? – спросил я, начиная целовать его шею.

Открывая мне доступ, от запрокинул голову, но и только. Обнимать меня в ответ он не стал.

– Всем, чем пожелаешь, солнце.

Я легко коснулся губами его уха и тихо проговорил:

– Сегодня же твой день рождения.

– Что есть, то есть.

Мое внимание переключилось на его рот. Я до сих пор не вполне понимал свою одержимость его губами. Да, они были мягкими и красиво очерченными. И все же я не мог сформулировать, почему они настолько меня привлекают. Я мягко поцеловал его нижнюю губу, дразня ее языком. Его глаза закрылись, и мне на спину опустилась его ладонь. Он наконец-таки снова расслабился.

– Мы займемся тем, чего хочешь ты, – сказал я ему.

Он слегка раздвинул губы в улыбке и, открыв глаза, взглянул на меня.

– Ты будешь смеяться.

– Не буду.

– Будешь.

– Нет. Честное слово.

– Ладно, – сказал он, обвивая мою шею руками. – Я хочу пройтись по магазинам.

Он оказался прав. Не успев остановить себя, я расхохотался.

– Ты серьезно?

– Я же говорил, что ты будешь смеяться, – сказал он, но с улыбкой, и я был рад, что он не обиделся.

– Я сделаю все, о чем ты попросишь, – промолвил я, ничуть не покривив душой.

Весь день я просто следовал на ним по пятам. Я уже бывал в Нью-Йорке, но всего один раз и давно, и потому плохо знал город. Он же, напротив, отлично в нем ориентировался. Он выбрал отель неподалеку от театра, куда мы собирались вечером, и всего в нескольких кварталах от главного торгового района на Пятой авеню. Мы решили доехать до самой дальней его точки на такси и пешком вернуться назад. Ходить вместе с Коулом по магазинам оказалось не настолько мучительно, как я ожидал. В основном он рассматривал витрины – за исключением галерей. Мы заглядывали абсолютно во все галереи, что попадались нам на пути.

Он явно не мог определиться, как теперь вести себя со мной рядом. Временами все казалось нормальным. Он вел почти непрерывный монолог, пока мы гуляли, рассказывая о каких-то своих знакомых, о последних поездках в Нью-Йорк, о моделях одежды в витринах магазинов – в общем, обо всем, что приходило в голову. При желании он мог быть невероятно остроумным и умел меня рассмешить. Медленно, но верно его бдительность ослабевала. Сам того не замечая, он все больше флиртовал со мной, все чаще ко мне притрагивался. Не будь мы на людной улице, я бы мог, наверное, даже поцеловать его и не получить отпор. Но потом, спохватившись, он в мгновение ока вновь окружал себя стенами и отдалялся. Говорить он не прекращал, но не позволял себе ни зрительного, ни физического контакта. Больше всего меня сбивало с толку то, что его самого дистанция между нами вгоняла в грусть. Я никак не мог понять, зачем вообще он продолжал ее устанавливать.

После обеда мы набрели на очередную галерею – частную фотовыставку, в основном состоящую из огромных, размером в половину стены, пейзажных принтов. Если прочие галереи мы осматривали относительно быстро, то в этой Коул почему-то решил задержаться.

Галерея представляла собой одно просторное помещение, перегороженное белыми стенами, которые создавали подобие лабиринта. Стояла мертвая тишина, отчего я невольно ощутил необходимость понизить голос до шепота. Чтобы Коул меня слышал, я встал вплотную к его спине, и он, поскольку в этот момент был в расслабленном настроении, не воспротивился.

– Хочешь купить что-нибудь? – спросил его я.

Он покачал головой.

– Нет. Но они все красивые, правда? Мне нравится вон та, подводная. Очень безмятежная, не находишь?

Я сразу понял, которую фотографию он имеет в виду. Она была снята на мелководье, в кристально-прозрачной воде. Нижнюю часть снимка занимал песок и морские звезды, а вверху мерцала бликами поверхность воды.

– Безмятежная? Я бы так не сказал.

– О? – Он поднял на меня смешливый взгляд. – А как бы ты сказал?

– Клаустрофобная. Глядя на нее, так и тянет задержать дыхание. – В ответ он рассмеялся. Его мягкий смех казался громким в тишине галереи, что, в отличие от меня, его самого ни капельки не смущало. – Мне больше нравятся вон те, со снегом. Особенно фото с осиной.

Он содрогнулся.

– Если что-то и покупать, то для спальни в Хэмптонсе. А я не могу повесить у себя в спальне снег. Мне будет холодно.

– Это самое нелепое, что я когда-либо слышал, – сказал я со смехом и невольно представил его в спальне, где никогда не бывал. Он тоже мне улыбнулся – возникло ощущение, что он догадался, куда забрели мои мысли – и прислонился к моей груди. Так близко, что я смог уловить запах его волос. Я положил ладонь ему на талию и мазнул по его уху губами. – Будет очень предсказуемо, если я предложу согреть тебя?

Он снова рассмеялся.

– Да, но все равно предложи, потому что я испытываю сильное искушение согласиться.

Я притянул его ближе.

– Мы ведь закончили с шоппингом? – прошептал я. – А то мне очень хочется увести тебя обратно в отель и…

– Прошу прощения. – Голос был громким и заставил нас обоих вздрогнуть от неожиданности. Машинально отстранившись от Коула, я оглянулся. За нашими спинами стоял мужчина лет пятидесяти – в строгом костюме и с выражением явного осуждения на лице. – Джентльмены, я могу вам чем-то помочь?

Я ощутил, что краснею. Я не был любителем публичного проявления чувств, и мне стало неловко из-за того, что гормоны взяли надо мной верх. Я даже собрался извиниться, но потом взглянул на Коула и увидел, что он не только не выглядит виноватым, но и до крайности раздражен. Отбросив волосы с глаз, он склонил голову набок в манере, которая позволяла ему на кого угодно смотреть свысока.

– Уверяю тебя, лапа, твоя помощь нам не нужна.

Мужчина – на бейджике было написано, что его зовут Фрэнк – заметно ощетинился.

– Вы находитесь в галерее…

– Лапа, я в курсе, – прервал его Коул, и я заподозрил, что он намеренно снова использовал это обращение – Фрэнку назло. – Я не слепой.

С этими словами он положил ладонь на бедро и выставил его вперед, ну а Фрэнк… тому не оставалось ничего другого, кроме как стараться сохранить самообладание.

– Мы с партнером пытаемся решить, какая фотография лучше подойдет к нашей спальне. – Он оглянулся на меня, а я постарался скрыть изумление от того, что он внезапно назвал меня своим партнером. – Верно, пончик? – Он подмигнул мне. – Что скажешь? Снег или вода?

– Даже не знаю, – выдавил я, с трудом удерживаясь от смеха – настолько преувеличенно манерным стало его поведение. – На твое усмотрение. Пончик. – И этим доставил ему безмерное удовольствие.

– Быть может, – отрывисто проговорил Фрэнк, – вам сперва захочется взглянуть на прайс-лист?

– Блестящая идея, лапа, – сказал Коул. – Почему бы тебе не сбегать за ним? Мы подождем.

Фрэнк явно предполагал, что упоминание прайс-листа отправит нас восвояси, и предложение «сбегать за ним» не вызвало у него энтузиазма. Однако ему хватило профессионализма на то, чтобы выполнить свою работу – хоть он и не удосужился спрятать свое предвзятое отношение к нам.

– Конечно, – с натянутой улыбкой ответил он и ушел.

Как только Фрэнк скрылся из виду, и мы остались наедине, с Коула слетела половина его манерности.

– Напыщенный осел, – пробормотал он. – Ну вот. Теперь мне точно придется что-то купить. – Он повернулся ко мне. – Может, сойдемся на надводном пейзаже?

– Это твой дом и твои деньги, – сказал я. – Купи то, что больше нравится.

Но на самом деле меня мало заботили фотографии. Я думал о нем.

Я вспомнил, как много месяцев назад повел его в театр, и как мы потом поссорились из-за его жеманности. Я вспомнил, как думал, что он сам управляет ею, и как не понимал, что именно заставляет его понижать или повышать степень ее проявления.

В то время я считал его поведение странным – как и то, что вне дома оно становилось только хуже. В конце концов, полагал я, на людях уместно вести себя сдержанней.

Почему мне ни разу не приходило в голову, что его манерность в первую очередь была ничем иным, как защитным механизмом? Чем неуютнее он себя чувствовал, тем больше прятался за нею, как за доспехами. Эксцентричные жесты и поведение – все это было нужно лишь для того, чтобы увеличить дистанцию между ним и тем, что ему угрожало. Вот почему дома он становился другим. Потому что там ему было комфортно. Но в ситуациях, когда он нуждался в защите, его манерность возрастала во сто крат. Как сейчас, с Фрэнком. Как раньше, во время ужина с моим отцом или после похода в театр, когда я своим осуждением сделал все еще хуже.

Подошел Фрэнк. Коул забрал у него прайс-лист и начал его просматривать. Когда я заглянул ему за плечо, то при виде нулей мне пришлось придержать челюсть.

– Лапа, один вопрос, – сказал Коул Фрэнку, закончив изучать цены. – Скажи, ты работаешь за проценты?

Фрэнк помялся немного, но все же ответил:

– У нас фиксированный оклад, но да, за каждую продажу я получаю бонус.

– А кто-нибудь еще сегодня работает?

Щеки Фрэнка начали краснеть, и вид у него впервые стал немного встревоженный. До сих пор ему, видимо, не приходило в голову, что его отношение к нам может обернуться против него самого.

– Еще здесь есть Элисон.

– Не приведешь ее ко мне?

– Боюсь, в данный момент она занята, – сказал Фрэнк, но было видно, что он врет.

И тут Коул выкинул нечто совершенно для меня неожиданное.

– Элисон? – пронзительно заорал он. – Сахарная, ты там?

– Сэр! – рявкнул Фрэнк. – Прошу вас, потише. Вы в галерее!

– Лапа, я в курсе. Но ты же отказался привести ее, когда тебя попросили вежливо.

Раздался суетливый стук каблуков, и из-за стены, спотыкаясь, выскочила девушка лет двадцати с растерянным и красным, как мак, лицом.

– Да?

Одарив ее лучшей своей улыбкой, Коул протянул ей ладонь.

– Элисон, дорогая, страшно рад с тобой познакомиться. – Пожав девушке руку, он взял ее под локоть и повел туда, где висела подводная фотография. – Я бы хотел приобрести вон то фото.

Элисон оглянулась на Фрэнка с таким видом, словно побаивалась его. Работать с ним в паре было, очевидно, не очень-то весело.

– Разве Фрэнк не помог вам?

– Увы, дорогая, – с напускным трагизмом посетовал Коул. Они завернули за угол, и оттуда донеслось: – От Фрэнка не было абсолютно никакого прока!

Фрэнк побагровел. На его виске задергалась жилка. А мне, пока я шел за Коулом с Элисон, пришлось закусить изнутри щеку, чтобы не расхохотаться. Вот так Коул купил для своей спальни в Хэмптонс картину, которая была ему совсем не нужна. Он договорился о доставке, сказав, что Маргарет знает, куда ее повесить.

– Поверить не могу, что ты проделал все это лишь затем, чтобы досадить бедолаге Фрэнку, – сказал я, когда мы вышли из галереи, и он рассмеялся.

– Солнце, какой смысл иметь деньги, если не давать себе развлекаться с их помощью?

Медленным шагом мы добрели до отеля. Близился вечер, и потому мы вышли поужинать, а потом переоделись и направились в театр. Мюзикл назывался La Cage aux Folles. (театральная адаптация «Клетки для чудаков», сатирического романа Жана Пуаре о паре гомосексуалистов – прим. пер.)

– Я долго думал, что выбрать, – подмигнул мне Коул, – и это шоу показалось мне необычайно уместным. – Я не видел его, хотя знал сюжет, и даже не мог выговорить название, что для Коула с его беглым французским было идеальным поводом лишний раз надо мной посмеяться. Я, впрочем, не возражал.

После театра мы вернулись в номер. Он сразу растянулся на животе на кровати и, пока я снимал костюм, изучал гостиничное меню.

– Это будет жуть какое клише – заказать клубнику с шампанским, – да? – спросил он.

Я забрался на него сверху, чтобы поцеловать бабочку у него на шее.

– Отличная идея, по-моему.

И мы пили шампанское, и кормили друг друга клубникой, и, лаская друг друга, медленно раздевались. Когда вся наша одежда оказалась на полу, я уложил его в постель и поцеловал в шею. Этим утром он вопреки своему обыкновению не побрился. Чтобы у него появилась заметная щетина, требовалось, наверное, не меньше нескольких дней, сейчас же по контуру его челюсти лежала только еле заметная тень цвета корицы.

– С днем рождения, – произнес я.

– Спасибо, что поехал со мной, – сказал он тихо.

– Спасибо, что пригласил.

– Ненавижу проводить день рождения в одиночестве.

– Понимаю, – сказал я.

Одной рукой он обнимал мою талию, а второй задумчиво перебирал волосы у меня на груди. Внезапно, глядя на него, я поймал себя на мысли о том, что он самый красивый мужчина из всех, что я видел. У его светло-карих глаз был оттенок корицы, похожий на цвет волос. Но и оттенок зелени тоже. Тонкие черты его лица, контрастируя с легкой тенью небритости, каким-то образом казались еще прекраснее. И еще были эти губы… которые всегда притягивали мой взгляд.

Как получилось, что я так сильно в него влюбился? И, что самое главное, в какой момент это произошло? Потому что и дальше отрицать, что я люблю его – люблю до беспамятства, – было невозможно. И как только я наконец признался в этом самому себе, меня заполонили чувства. Я забыл, что значит любить. Как это пугающе, волнующе, пьяняще – все разом. Ничего подобного я не испытывал со времен…

Со времен Зака.

Инстинктивно я запретил себе додумывать эту мысль до конца. Не потому, что мне было больно вспоминать его, нет. Просто я не хотел пятнать то, что чувствовал сейчас, в настоящем, к Коулу, воспоминаниями о прошлом. Мы с Заком были молоды. Безрассудны. В чем-то даже жестоки. Но сейчас… То, что я испытывал сейчас, было новым. Чистым и хрупким. Сокровенным.

Как второй шанс.

И я точно знал, что ни за что не упущу этот шанс. Мне захотелось прямо сейчас признаться Коулу в своих чувствах. Мне захотелось, чтобы он узнал, как сильно я люблю его, и что отныне ему больше никогда не придется проводить день рождения в одиночестве.

– Коул… – Я не успел закончить. Он прижал свои мягкие пальцы к моим губам, и в глубине его широко распахнутых глаз промелькнул страх.

– Ш-ш… – произнес он. – Не надо, Джонни. Не говори.

– Но…

Он покачал головой. А потом поцеловал меня и прижал, крепко обнимая, к себе. Его губы были мягкими и теплыми, а рот – сладким после клубники. Он обхватил мои бедра ногами и в этот момент стал для меня целым миром. Я хотел излить в него, все что я чувствовал.

Мы не спешили. Утренняя торопливость ушла, сменившись нежностью. Я целовал его, чувствовуя под собой его стройное тело, его мягкую кожу, стараясь дотянуться губами и руками куда только мог. Он тоже ласкал меня, невесомо и нежно, но когда я вошел в него, его пальцы больно впились в мои плечи.

А потом все исчезло. Остались только мы в объятьях друг друга, наше смешавшееся дыхание, нарастающее наслаждение наших слившихся воедино тел и превыше всего – осознание того, что я люблю его больше, чем мне когда-либо представлялось возможным.

Потом он не сказал мне ни слова. Он позволил обнимать себя дольше обычного, но когда я уже засыпал, сделал попытку перебраться на свою половину.

– Пожалуйста, – сонно пробормотал я, сжимая его покрепче, чтобы он не сбежал. – Не уходи. Останься со мной. – Он мешкал – всего секунду – но потом вздохнул, и не от раздражения или расстройства. То был вздох удовлетворения. Он снова расслабился в моих руках, а я прижался к его спине. И вторую ночь подряд заснул, окруженный ароматом клубники.

Глава 16

5 апреля

От Коула Джареду

Я трус и дурак. Даже не знаю, что хуже.

***

После дня рождения та тяжелая меланхолия, что одолевала его две недели перед поездкой, пошла на спад. И все же он был не вполне счастлив. По крайней мере не все время. Для меня же, напротив, настал счастливейший в моей жизни период. Я любил его. Любил со всем, что в нем было. Рядом с ним я ежеминутно переживал восторг. Он был ярким и взбалмошным, красивым и упрямым, и я не уставал поражаться, насколько полной стала моя жизнь, когда в ней появился он.

И еще больше я был счастлив от того, что он, кажется, смирился с тем, что наши отношения изменились. Он перестал пытаться возвести между нами стены.

Он чаще разрешал притрагиваться к себе. Разрешал целовать себя. Чаще смеялся. Почти всегда он казался таким же счастливым, каким ощущал себя я. Но бывали моменты, когда смеющийся свет в его глазах внезапно тускнел – словно тучи набегали на солнце.

– Что-то не так? – однажды спросил его я, когда это случилось. Мы лежали в постели. Наше дыхание еще не успокоилось после любви, и когда я взглянул на него с мыслью о том, что люблю его больше, чем возможно описать словами, в его глаза снова пробралась грусть.

Я видел, что отвечать ему не хотелось, и уже приготовился, что сейчас он вообще откажется признавать, что с ним что-то не так. Но в конце концов он сказал:

– Скоро мне будет нужно уехать.

– Хорошо. – Я притянул его к себе и поцеловал. Конечно мне не хотелось, чтобы он уезжал, но такова была его натура. Долго сидеть на одном месте он не мог. – Обещаю ни чуточки не скучать, – добавил я. Он вздохнул, но ничего на это не ответил.

Спустя несколько дней позвонил мой отец и пригласил нас с Коулом на ужин. Я до сих пор побаивался снова сводить их за одним столом, однако отец проявил настойчивость.

– Джон, сколько можно делить свою жизнь на две части и держать нас порознь? Если ты настроен насчет него серьезно, в чем я уверен, то нам с пирожком лучше бы начать привыкать друг к другу.

– Хорошо, – сдался я, потому что отец, как всегда, был прав. – В субботу?

– Отлично.

– Но не в ресторане. Он захочет готовить сам.

– Еще лучше.

– И… пап?

– Да?

– Не называй его пирожком.

Когда я сказал Коулу о предложении отца, его взгляд омрачился, но всего на секунду. Тучи разошлись так же быстро, как появились, и он улыбнулся.

– Если ты этого хочешь, солнце.

В субботу днем мы отправились закупать все, что было нужно для ужина.

– Я так нервничаю, – признался я, когда мы вышли из машины и зашагали к магазину. – В прошлый раз все прошло не очень хорошо.

– Сегодня все будет иначе, – заверил меня он.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что теперь ты доверяешь мне, – сказал он так, словно в этом и заключалась вся разница. Разве раньше я не доверял ему? Я не вполне понял, о чем он, но настолько привык к этому чувству с ним рядом, что решил не допытываться.

– Что ты приготовишь? – спросил я его, когда мы зашли в магазин. – Можно снова сделать чоппино. В прошлый раз отцу так понравилось, что он в буквальном смысле вылизал тарелку, когда ты ушел. – Тут я, конечно, вспомнил причину, по которой Коул ушел так рано тем вечером, и нашу ужасную ссору на следующий день. – Прости, – сказал я. – Я был таким…

– Ты давным-давно прощен, солнце, – прервал меня он. – Но мне нравится это внезапное раскаяние. И нет, я сделаю не чоппино.

– А что?

– Это будет сюрприз, – сказал он тоном, который сообщал, что ничего больше мне из него не вытянуть, даже если я стану умолять на коленях. – Купим хлеб здесь или в лавке дальше по улице?

– Давай здесь. И еще нужно купить пирог или что-нибудь на десерт, – сказал я. – Он любит сладкое.

– Можно подать на десерт клубнику. – Коул взял один из маленьких пластиковых контейнеров с ягодами. – Смотри, какая спелая. А как пахнет…

Он поднес контейнер к моему лицу. Клубника так стойко ассоциировалась в моем сознании с ним, что, стоило мне вдохнуть ее аромат, как я немедленно вспомнил, каково это было – ощущать под собой его стройное тело, быть внутри него, зарывшись носом в его волосы цвета корицы.

И внезапно у меня в брюках стало тесно.

Что за черт? Прямо посреди магазина? Я отвернулся к полкам с продуктами, чтобы скрыть свой конфуз от тех, кто мог смотреть в мою сторону. Закрыл глаза и попытался подумать о бейсболе. О стрижке лужаек. О чем угодно, лишь бы вытеснить мысли о том, как он пах, какие звуки он издавал, когда…

– Господи боже, солнце, – сказал он, прерывая полет моих чересчур эротических мыслей. – У тебя что, есть какой-то странный фруктовый фетиш, о котором я ничего не знаю?

Я покосился на него. Он смотрел на меня, и в глазах у него – ну конечно! – плескался смех.

– Да. Это ты, – прошептал я смущенно.

– Я?

– Твои волосы. – Он по-прежнему выглядел несколько озадаченно, и мне пришлось объяснить: – Она пахнет, как твои волосы!

Я увидел в его глазах понимание. А еще то, насколько ему стало приятно.

– Клубника, – сказал он. – Хм. Любопытно. Что-нибудь еще?

Чувствуя, как у меня начинают пылать щеки, я вновь подумал о его волосах – только теперь об их цвете, а не о запахе. И о его коже.

– Корица, – вполголоса признался я. – И карамель.

Тут он окончательно развеселился.

– Не хватает только взбитых сливок.

И… мое воображение получило новый толчок.

Что совершенно ничем не облегчило стянувшую мой пах напряженность.

– Ты не помогаешь, – прошипел я, а он усмехнулся.

– И не пытался, солнце. – Он шагнул ко мне и шепнул, приподнявшись на цыпочках: – Какая жалость, что ты застрял здесь. Если успеем вернуться домой вовремя, то я, возможно, разрешу тебе полакомиться десертом до ужина.

– По-прежнему не помогаешь.

– Наверное, сейчас не лучший момент признаваться, как часто в последнее время я размышляю о твоих галстуках, да?

– О боже, – простонал я. Он рассмеялся, и я отпихнул его, отчего его смех стал еще громче. Я отобрал у него корзинку, думая о том, что если разместить ее перед собой стратегически правильно, она поможет скрыть выпирающий перед моих штанов. – Давай-ка ускоримся, а?

– Как пожелаешь, солнце, – забавляясь, ответил он. Развернулся и направился вглубь магазина, а я пошел за ним следом, надеясь блужданием между полок отвлечься от мыслей о сексе. Лишь бы нам не встретились по пути стойки с клубникой. Или корица. Или карамель. Или взбитые сливки.

Да, это точно могло сработать.

…Если бы он не шел впереди меня, демонстрируя бабочку сзади на шее и изгиб поясницы, переходящий в округлости ягодиц. Я сводил себя с ума, а он все это время надо мной потешался.

Наконец мы купили все, что по его мнению было необходимо, плюс клубнику – за ней нам пришлось вернуться в овощной отдел, что усугубило мои страдания – и понесли пакеты к машине, оставленной на парковке.

– Ты вел себя очень жестоко, – упрекнул его я, пока мы размещали покупки на заднем сиденье, а он только расхохотался. Мы сели в машину, но, прежде чем я успел завести ее, он отобрал у меня ключи. – Что ты делаешь? – спросил я.

Его губы приблизились к моему лицу. Изящная рука легла на пуговицы джинсов.

– Прошу прощения за свою жестокость, – прошептал он, и я ощутил, как мое ухо обводит его язык.

Я проходил возбужденным почти все время, что мы провели в магазине, и одного этого прикосновения хватило, чтобы моя эрекция поднялась окончательно. Но черт, мы ведь были на парковке. Прямо около магазина.

– Не здесь же, – хриплым шепотом пробормотал я, и мое ухо овеял его мягкий смех. Он уже расстегнул мои брюки, а его ладонь пробралась внутрь и ласкала меня, что после пытки в магазине было невероятно приятно. У меня перехватило дыхание. Но меня по-прежнему беспокоило то, что нас могут увидеть. Сдвинув край плавок вниз, он выпустил на волю мою эрекцию, и его мягкие пальцы прошлись по всей ее длине до самого верха, где проступили скользкие капли.

– Прелесть, – промолвил он тихо, – ты все время такой зажатый. Позволь себе хотя бы раз расслабиться. – И, не успел я ответить, как он наклонился к моим коленям и глубоко втянул меня в свой теплый рот.

Весь мир закружился. Разрываясь между наслаждением и страхом быть пойманным, я обвел взглядом парковку. Поблизости никого не было, а люди, которых вдалеке видел я сам, в нашу сторону не смотрели. Но что, если из магазина выйдут те, кто припарковался около нас? Едва я задал себе этот вопрос, как Коул сотворил языком нечто такое, что мне стало на всех и вся наплевать. Я больше не мог и помыслить о том, чтобы остановить его.

Я вцепился в руль так, что побелели костяшки. Закрыл глаза и представил себе аромат клубники. И взбитые сливки на его смуглой коже. И ощущение его хрупкого тела под собой. Я перестал бороться с желанием и отдался ему целиком и полностью, упиваясь тем удовольствием, которое он мне дарил.

– Иисусе, – простонал я, и он ускорил темп, двигаясь вверх-вниз по моему стволу.

Судя по его стонам, он был возбужден не меньше меня, что придавало происходящему еще большую интенсивность. Ничто не заводило меня так, как эти тихие звуки. Мне хотелось как-то дотянуться и до него, но гибкостью, которая требовалась для этого в тесном пространстве салона, я к сожалению не обладал. Одной рукой он обнимал мою талию, до боли впиваясь пальцами в мышцы. Второй удерживал на месте мое белье. Я заменил его руку своей, чтобы его пальцам нашлось лучшее применение, и он немедленно расстегнул свои брюки и просунул туда ладонь. Он не ласкал себя, просто терся о свою руку, пока занимался мной, и его стоны становились все громче.

Я уже был на грани, и хотя в глубине души из-за страха быть пойманным хотел, чтобы все завершилось быстрее, куда больше мне хотелось бесконечно долго ощущать на своей плоти тепло его влажного рта. Мне хотелось бесконечно долго слушать сквозь свое собственное ускоряющееся дыхание его частые стоны. Но бесконечно сдерживаться я, конечно, не мог. Почувствовав приближение кульминации, я крепче уцепился свободной рукой за руль, чтобы устоять перед соблазном толкнуть его голову до упора вниз. Его мягкие губы вновь обхватили мою головку… и все. Я бурно излился ему в рот, чувствуя, как в спину впиваются его пальцы, и зная по гортанным звукам, окружившим мой член, что он кончил вместе со мной.

Тяжело дыша, я открыл глаза. Мимо моей машины, подозрительно глядя на меня, шла какая-то женщина – дама лет шестидесяти в муу-муу (просторное платье-балахон – прим. пер.), шлепках и с бигуди в волосах. Чтобы Коул не выпрямился прямо в этот момент, я придавил его затылок ладонью, а второй рукой помахал женщине, улыбаясь при этом как идиот. Она залилась краской и, быстро отвернувшись, поспешила к своей машине в соседнем ряду.

И внезапно на меня напал неожиданный приступ смеха. Мне было неописуемо хорошо. Не только из-за минета – хотя частично и из-за него тоже, – но прежде всего из-за переполнявшего меня ощущения свободы. Свободы быть с ним, доверять ему и смеяться с ним вместе, причем ощущения от последнего были почти такими же яркими, как от секса. Он оказался прав. Мне и впрямь было необходимо научиться время от времени расслабляться.

Я отпустил его голову, и он сел. И шепнул мне на ухо:

– Лучше?

– О боже, – выдохнул я, наконец-таки отсмеявшись. – О да!

– Тебе стоит расслабляться почаще, – поддразнил меня он.

– Знаешь, ты, наверное, прав.

Еще раз поцеловав меня в щеку, он отодвинулся и стал копаться в отделении бардачка.

– Надеюсь, где-то тут у тебя есть салфетки. Иначе к тому времени, как мы доберемся до дома, я прилипну к штанам. Причем так, что их нельзя будет снять.

– Это было бы весьма прискорбно, – улыбаясь, сказал ему я.

Он тоже улыбнулся и подмигнул мне.

– Рад, что ты так считаешь, солнце.

***

Отец прибыл раньше, чем мы договаривались. Я даже не успел накрыть на стол.

– Ужин еще не готов, – сказал ему Коул, когда они сели за стол, – но Джонни может налить нам немного вина, да, солнце?

Отец слегка занервничал – очевидно, из-за того, что Коул столь явно отправил меня из комнаты, чтобы они остались наедине. Тем не менее я выполнил его просьбу. Ушел на кухню, откупорил вино и с тремя бокалами вернулся обратно.

– …так что в следующем году мне придется взять отпуск, – говорил мой отец, когда я появился из кухни.

– Пап, ты серьезно? – удивился я. – Ты же никогда не берешь отпуск.

– Потому-то мой лимит ОНВ (оплачиваемое нерабочее время – прим. пер.) оказался превышен. Мне сказали, что я обязан хоть сколько-нибудь, но отдохнуть.

– Чем планируешь заняться?

Он пожал плечами.

– Пока не придумал. Хотелось бы куда-нибудь съездить, но это так дорого, и я не знаю, куда…

– Ох, милый, – встрял Коул. Я пнул его под столом за то, что он назвал отца «милым», а он сузил на меня глаза, но не остановился. – Тебе всего лишь нужно познакомиться с правильными людьми, и теперь… – он шутливо похлопал ресницами – …теперь ты с ними знаком! Не знаю, говорил Джонни или нет, но у меня есть дома по всему свету. Можешь воспользоваться любым. Куда бы тебе хотелось поехать?

– Ну, – натянуто проговорил отец, – даже не знаю…

– Может, в Париж?

– В Париж?

– Ну да, милый. Кто не любит Париж? – Подсунув под себя одну босую ступню, он подался вперед, словно собирался поведать отцу какой-то секрет. – Я всегда провожу в Париже половину лета и, естественно, Рождество. У меня там совершенно очаровательная квартира. Серьезно, там комфортнее, чем в любом отеле, плюс она бесплатная, что еще лучше, да? Только назови мне даты и…

– Коул, – сказал я, но он не обратил на меня внимания.

– …я позвоню Алену и сообщу, что ты приезжаешь. Квартира маленькая, однако если не устраивать там суаре, подойдет тебе на все сто. Еще. Мадам из соседней квартиры держит бишона фризе (декоративная порода собак – прим. пер.), который оглушительно тявкает, когда идешь мимо ее двери, но ты не пугайся. Ни его, ни журналов в ванной. Просто затолкай их под раковину…

– Коул, – снова попытался вмешаться я и снова безрезультатно.

– …но ни в коем случае не открывай, иначе тебя ожидает шок. Кухня там, разумеется, полностью укомплектована – можно не ходить в рестораны, что, несомненно, сэкономит тебе тьму-тьмущую денег. Я дам тебе телефон Алена, чтобы ты смог позвонить ему и заказать все, что нужно. Он обо всем позаботится… Хотя, стоп! Ты говоришь по-французски?

Отец – хоть и выглядел так, словно с трудом успевал усваивать этот монолог – ответил:

– Нет.

– Тогда лучше не звони Алену, дорогой, потому что его английский чудовищен. Как по мне, это сплошное притворство, поскольку он недолюбливает американцев. Ему только дай – и весь холодильник окажется заполнен консервами. В общем, скажешь мне, что из еды ты любишь, а я прослежу, чтобы он…

– Коул!

На сей раз я наконец-то дождался ответа.

– Господи боже, Джонни! – Он резко развернулся ко мне. – Ну что за пожар?

Завладев его вниманием, я понял, что в сущности не знаю, что и сказать.

– Тебе нельзя соблазнять моего отца своей квартирой в Париже.

– И почему же?

Отец фыркнул, пытаясь сдержать смех, и в конце концов замаскировал его кашлем.

– Потому что, – я запнулся, – это неприлично.

Коул притворился удивленным – я изучил его достаточно хорошо, чтобы знать, когда он фальшивит – и с ангельски-невинным выражением на лице повернулся обратно к отцу.

– Увы, дорогой, Париж отпадает. Прости. Джонни, по-видимому, считает, что с моей стороны было бы жутко претенциозно даже заикнуться об этом. Скажи, как ты относишься к Хэмптонсу? У меня и там имеется дом. Скоро лето, а летом там даже лучше, чем в Париже. Там есть бассейн – его вот-вот наполнят, – прелестная лужайка, много цветов. А мой садовник…

– Коул! – снова воскликнул я. Он никак не отреагировал, только, не прекращая говорить, поймал меня своими тонкими пальцами за запястье и сжал его, бросив на меня уголком глаза стремительный взгляд. Я понял, что таким образом меня просят, черт побери, заткнуться.

– ...ты, впрочем, вряд ли сочтешь его столь же занимательным, каким нахожу его я, однако в соседнем доме живет одна миловидная вдовушка. Кажется, ее зовут Марта, но лучше перепроверь. Она боится меня до чертиков – что дико смешно. Иногда так и подмывает нарядиться драг-квин, чтобы посмотреть, как она с воплем уносится в дом. Ты же, напротив, наверняка ей понравишься. Готовит она, если верить Маргарет, так себе, зато умеет печь сказочные лимонные пироги с безе. – Отец нерешительно заулыбался. Ошеломление начало потихоньку отпускать его, но было заметно, что он по-прежнему не понимает, насколько серьезно стоит воспринимать Коула. – Ты играешь в гольф?

– Да нет.

– Слава богу. А то я понятия не имею, где там ближайшее поле. Рыбачишь?

– А что? – спросил отец, уже в открытую улыбаясь. – А ты?

– Боже упаси, – сказал Коул. – Дорогой, взгляни на меня. Разве я кажусь тебе похожим на рыбака? Только представь, как я насаживаю на крючок наживку. – Он картинно содрогнулся и…

И мой отец расхохотался. Уже безо всякой нервозности, а громким, искренним смехом от всей души. Я оглянулся на Коула, волнуясь, как бы он не обиделся, но Коул тоже смеялся.

И тут я понял, каким я был идиотом.

Во время первого нашего ужина я переживал, что отец поднимет Коула на смех, а тот обидится, или что Коул каким-то образом опозорится перед отцом. Весь вечер, будучи не в силах понять причину чрезмерно эксцентричного поведения Коула, я занимался тем, что пытался оградить их от насмешек друг друга. Теперь же я видел, что моя помощь Коулу не нужна. У него был свой способ общения с моим отцом, и он плевать хотел на насмешки, даже если б они и были. Своими неуклюжими попытками влезть между ними я ничего не добился, только сделал хуже.

– …придется немного проехаться, но, милый, они подают лучший крем-суп из омаров, какой я только пробовал в жизни…

В эту минуту я ощутил к нему столь сильную любовь, что мне стало удивительно: неужели ни он, ни отец не замечают, как она изливается из меня во все стороны? Коул все говорил и говорил, и я склонился к нему, чтобы поцеловать. Он никак не пошел мне навстречу – даже не прекратил говорить, и поцелуй пришелся куда-то в его левый висок. Отец покраснел немного, но не отвернулся, только рассмеялся в ответ на что-то смешное, о чем рассказывал Коул.

– Он катается на лыжах, – сообщил я Коулу на ухо, и на сей раз его удивление было непритворным.

– Господи боже, Джонни, и ты молчал? Знаешь, ты бы сэкономил мне уйму времени, если б сказал сразу. Джордж, дорогой, извини конечно, но он воспитан просто ужасно. А теперь слушай. В Вейле у меня есть кондо…

Я встал и ушел на кухню, чтобы принести тарелки, а их оставил продолжать разговор – или, если быть точным, оставил Коула продолжать забалтывать моего отца. Через несколько минут Коул последовал за мной, и я поймал его, как только он оказался рядом.

– Прости меня за тот раз.

– Ты прощен.

– Я так переживал, что один из вас обидит другого…

– Меня не так-то просто обидеть. Солнце, люди, которые не умеют смеяться, не умеют и расслабляться. Он может сколько угодно считать меня дурачком – если при этом он не против, что мы с тобой вместе. – Он резко замолчал, и на его лицо опять набежала грусть.

– Ты потрясающий.

Он коротко улыбнулся.

– Да уж, солнце. Досадно только, что ты выяснил это только сейчас.

– Мне кажется, я лю…

В его глазах вспыхнула паника, и он снова прикосновением пальцев к губам остановил меня.

– Не надо. Не говори, – качая головой, прошептал он. А потом поцеловал меня. Одна его рука крепко обвилась вокруг моей талии, а вторая, обхватив мою шею, с силой притянула меня к нему. Он никогда еще не целовал меня так агрессивно, так глубоко и страстно, и это было невероятно возбуждающе, искушало отправиться прямиком в спальню… Если бы в гостях у нас не присутствовал мой отец. Который умудрился выбрать этот самый момент, чтобы зайти на кухню.

– Слушай, Джон, а ты… О, черт! – Он пулей выскочил за дверь, а Коул со смехом отпустил меня.

– Джордж, все нормально! – крикнул он, поворачиваясь к плите. – Можешь заходить. Обещаю до твоего ухода не срывать с Джонни одежду.

Когда еда оказалась на столе, я с удивлением обнаружил, что это бефстроганов с яичной лапшой – блюдо, которое он никогда еще не готовил. Отец, положив себе порцию, странно притих.

Коул сперва ничего не заметил. Он стоял рядом с отцовским стулом, открывая новую бутылку вина, пока я пробовал то, что он приготовил. То, что оказалось поразительно знакомым на вкус. И внезапно до меня дошло, почему.

– Это же по маминому рецепту, – произнес я, и Коул улыбнулся.

– Да, – подтвердил он, явно довольный тем, что я догадался.

Было невозможно поверить в то, что один кусочек этого простого блюда оказался способен так ярко оживить воспоминания о моей матери и о бесчисленных вечерах в нашей семье, когда мы все вместе собирались за ужином за столом. Она – или скорее, ее дух – словно очутилась здесь, с нами.

– Совсем как у нее, – сказал я. – Пап, ты…

Взглянув на него, я осекся на полуслове. Он смотрел в тарелку, и по его щекам текли слезы.

– Папа… – снова заговорил я, и в тот же момент на отца посмотрел Коул.

– О Джордж, – в смятении выпалил он. – Прости, прости, пожалуйста!

То, что он заставил отца расплакаться, привело его в ужас.

– Это была ужасная идея! Не знаю, о чем только я думал! Мне следовало догадаться… Нельзя устраивать такие сюрпризы. Давайте куда-нибудь выйдем, – говорил он, пытаясь забрать у отца тарелку. – Хотя бы в то новое заведение вниз по улице…

Он не успел закончить. Потому что отец встал и повернулся к нему лицом.

– Джордж, – повторил Коул. – Прости меня.

Отец дотянулся до него и схватил за рубашку.

Я тоже поднялся на ноги, испугавшись, что отец действительно может его ударить, и зная, что я не успею обойти стол, чтобы вмешаться.

Но потом… потом отец притянул Коула к себе и смял его в крепких объятьях.

– Спасибо, – услышал я его хриплый шепот.

Если б отец не плакал, вся сцена выглядела бы ужасно комичной. Коул совершенно одеревенел в хватке отца, а выражение его лица граничило с абсолютным ужасом и умоляло меня о помощи. Одна его рука оказалась пришпилена к телу. Второй же, оставшейся на свободе, он неистово махал в моем направлении, словно я мог отмотать инцидент назад и проиграть его заново, только без неловких объятий в конце. Мне стоило немалых усилий не рассмеяться над тем, в какой бедственном положении он оказался.

Наконец отец отпустил его. Отошел и, словно ничего необычного не случилось, сел обратно за стол.

– Изначально, – сказал он, промакивая глаза салфеткой, – это был рецепт моей матери. Но Кэрол что-то в нем изменила.

Коула по-прежнему немного трясло, но он сумел заставить себя ответить:

– Она добавляла туда вишню.

Отец поднял на него удивленный взгляд.

– И все?

Коул кивнул.

Тряхнув головой, отец рассмеялся.

– Моя мать никогда бы ей этого не простила. – Какие бы эмоции не обуревали его минуту назад, он вернулся в свое обычное состояние и с энтузиазмом запустил вилку в бефстроганов.

Коул с немым вопросом в глазах перевел взгляд на меня.

– Вкусно вышло, – сказал ему я, и его попустило, но только чуть-чуть.

– Я хотел сделать вам сюрприз. Я не подумал…

– Все нормально, – сказал ему я.

– Ладно, – дрожащим голосом проговорил он. – Я… я принесу нам масло. – И с этими словами он скрылся на кухне.

Никакое масло нам было не нужно. Я знал: он лишь хотел на пару минут остаться наедине с собой, чтобы взять себя в руки.

– Он не нарочно, – сказал я отцу. – Просто он столько времени изучал ту коробку. Ты не поверишь, сколько всего он узнал о маме по ее рецептам.

– По-моему, это здорово, Джон, – ответил он. – И она бы со мной согласилась. Знаешь, мне кажется, он бы понравился ей.

– Ты правда так думаешь?

– Даже уверен, – сказал отец. И широко ухмыльнулся. – Твоя мать страсть как любила пирожки.

Глава 17

9 мая

От Коула Джареду

Я боюсь, что поступаю неправильно. Наверное, даже жестоко. Я живу во лжи и ненавижу себя за это. Я не мешаю Джонатану верить в то, что наша связь может длиться вечно, хотя точно знаю, что этому не бывать. Но я не собирался вводить его в заблуждение. Просто в Нью-Йорке все было так хорошо, что дома оказалось слишком легко уступить искушению позволить этому «хорошо» продолжаться.

Никогда еще я не сидел на одном месте так долго, и вздорный ребенок внутри меня начинает проявлять беспокойство. Он снова требует, чтобы я уехал – куда-нибудь, куда угодно, – и я знаю по опыту, что вопреки всему не смогу ему отказать. Он всегда держал меня под контролем. Это лишь вопрос времени, когда я в очередной раз пойду у него на поводу.

Я точно знаю, что мой отъезд станет началом конца. Я чувствую это всеми фибрами своего существа. Как и то, что Джонатан не может не подозревать, что что-то не так. Я бы мог объясниться с ним, но зачем, если итог будет одинаков. Он не поймет. Не поверит мне. Мы потратим наши последние дни на ссоры. Он будет клясться, что мы что-нибудь да придумаем. Он пообещает достать с неба луну. Уверен, он даже попытается пойти мне навстречу. Неважно. Все закончится как обычно. Рано или поздно он устанет от моей неугомонности и оставит меня.

И потому я решил молчать. Я решил не лишать нас обоих счастья – пока оно еще возможно. Неужели я поступаю неправильно? Неужели неправильно оставаться до тех пор, пока тот ужасный голос у меня в голове не станет настолько громким, что я не смогу его заглушать? Неужели неправильно позволять ему любить меня?

Не отвечай.

Правда в том, что я не мог поступить иначе. Я слишком сильно его люблю.

***

В среду утром, придя на работу, я нашел на столе записку о том, что Маркус хочет видеть меня и как можно скорее. Теперь, когда я перестал ездить в командировки, у нас не было причин встречаться так часто, как раньше, однако ничего необычного в его просьбе не было, и я, не придав ей большого значения, поднялся к нему в кабинет. Как только я открыл дверь и увидел его лицо, то понял: что-то неладно. Его обычная энергичная веселость сменилась серьезностью, отчего я сразу занервничал.

– Спасибо, что так быстро пришел, Джон. Закрой за собой дверь.

В этой просьбе тоже не было ничего странного, и я призвал себя не волноваться. Закрыл дверь и сел на свое обычное место напротив его стола.

– Что-то случилось? – спросил я.

Он все смотрел не на меня, а на какую-то точку под потолком, и я заставил себя сосчитать до пяти. Потом еще раз. Наконец он сделал глубокий вдох и посмотрел мне в лицо.

– Джон, мы тебя отпускаем.

Стены вокруг зашатались. Мой мир рухнул, и мне пришлось напомнить себе, как дышать. Я словно оказался на одном из тех ярмарочных аттракционов, где под ногами у вас проваливается пол. У меня зашумело в ушах. Появилось тошнотворное чувство головокружения.

– Что?

– Джон, компания борется за выживание. Нам едва-едва удается выходить в плюс. Вывод старших менеджеров из штата отчасти помог, но этого недостаточно.

– Вы говорили мне, что никто не потеряет работу! Вы говорили…

– Я помню свои слова, Джон, – сказал он, – и тогда они были правдой. У меня не было причин подозревать, что все обернется иначе.

– Что произошло?

– Монти пытается сократить расходы. Совет принял решение буквально только что, в понедельник.

– Но почему именно меня?

– Не только тебя. Весь отдел младших менеджеров. Всех десятерых человек.

Он вздохнул и, глядя в стол, потер шею.

– Лично я голосовал против сокращения. Но поскольку это мой департамент, то мне и выпало стать тем самым козлом, которому сегодня придется сказать десяти людям о том, что у них больше нет работы.

Я спрятал лицо в ладонях. Я понимал, правда понимал, что вины Маркуса во всем этом нет. Он никогда не желал мне зла. Но справиться с нарастающей внутри меня яростью я не мог.

– Ты, как старший, Джон, узнал первым. Мы готовы предложить тебе выходное пособие в размере оклада за один месяц…

– Всего за один? Я проработал здесь девять лет!

– Джон, – сказал он твердо, и в его голосе зазвучали резкие нотки. – Прости. Ты должен понимать, что все это исходит не от меня.

Сделав глубокий вдох, я заставил себя ответить:

– Понятно.

Он снова вздохнул.

– Выходное пособие плюс компенсацию за неиспользованные отпуска. – Хоть так. Этого добра у меня было много.

Я встал.

– Насколько я понимаю, сокращение вступает в силу немедленно.

Потирая лоб, Маркус снова опустил глаза в стол.

– Да. Все твои документы уже подписаны, так что загляни сперва в отдел кадров. – Когда я открыл дверь, он снова заговорил. – Джон, у меня впереди еще девять твоих коллег. – Я понял, что так он просит меня помалкивать. Мало кому хотелось бы узнать о своем увольнении из сплетен.

– Да, сэр, – сказал я.

Он вышел из-за стола.

– Мне жаль, Джон, – произнес он, пожимая мне руку. – На самом деле.

– Мне тоже. – Это было все, что я мог сказать.

Я очистил свое рабочее место. Пока я собирался, стараясь сохранить непроницаемое лицо, мои коллеги один за другим возвращались от Маркуса. К тому времени, как сбором вещей занялись пятеро из нас, остальные конечно же догадались, к чему идет дело. Кто-то пришел в уныние. Кто-то разозлился. Один, кажется, даже испытал облегчение. Ну, а я… Я чувствовал, что меня предали.

Около двух я вернулся домой, где никого не было. Я сам не знал, рад я или расстроен тем, что мне не нужно рассказывать Коулу о том, что случилось, прямо сейчас. Я бросил пиджак с галстуком на пол. Скинул ботинки. Лег на диван и уставился в никуда.

Как такое могло произойти? Эта мысль крутилась у меня в голове снова и снова. Как?

Девять лет я угробил на эту компанию. И за все это время ни разу не сказал «нет». Я не ходил в отпуск. Я был образцовым работником. И чем же мне отплатили? Минимальным выходным пособием, рукопожатием и извинением?

Может, зря я тогда согласился на понижение? Да, пришлось бы переехать, зато сейчас я не был бы безработным. Но потом я подумал о последних нескольких месяцах с Коулом и понял, что сделал правильный выбор. Я бы не променял время с ним ни на что другое.

Что возвращало меня к первоначальному вопросу. Я поступил правильно. Так как со мной могло такое произойти? Я прогонял эту мысль в голове снова, снова и снова, но, попеременно впадая то в ярость, то в абсолютное отчаяние, ответа не находил.

Не знаю, сколько времени я так пролежал. Наверное, долго, потому что в какой-то момент я почувствовал, что хочу есть. Чуть ли не умираю от голода. Взгляд на часы сообщил мне, что было почти четыре. Я не знал, что делать. То ли позвонить Коулу, то ли просто напиться в хлам.

Я все еще мучился с выбором, когда он пришел.

Я не видел его, поскольку так и остался лежать на диване, а дверь находилась у меня за спиной. Но я услышал щелчок замка, а потом шаги и шорох бумажных пакетов – он был, видимо, только что из магазина.

– Привет, солнце, – сказал он. – Почему ты вернулся так рано? Ты не заболел? – Я не ответил. Наконец он появился в поле зрения – с выражением тревоги на лице и коричневым бумажным пакетом подмышкой.

Признание далось мне проще, чем я ожидал.

– Я потерял работу.

– О нет! – Бросив пакет с продуктами на журнальный столик, он присел на краешек дивана рядом со мной. – Что случилось?

Я не мог даже взглянуть на него. Видеть сочувствие в его глазах было больно, и я продолжал упорно смотреть в потолок.

– Сокращение. Уволен весь мой отдел.

– Джонни, мне жаль. Очень-очень. – Он взял мою руку в ладони. – Не знаю, что еще сказать, чтобы это не прозвучало банально.

– Ничего.

– Солнце, скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал.

– Просто… – Я сам не знал, чего хочу, пока у меня не вырвалось: – Оставь меня одного. Ненадолго.

Наступила гробовая тишина, а потом он сказал:

– Хорошо. Я пойду домой. – Он встал, но я поймал его за руку и, когда он обернулся, наконец-то смог заставить себя посмотреть ему в глаза.

– Нет. Не на столько долго. Просто дай мне пару минут.

– Хорошо. – С озабоченным видом он снова сел, продолжая держать меня за руку. – Я собирался приготовить ужин…

– Было бы здорово.

– Цыпленка с луком-шалот…

– У нас есть вино?

– Зинфандель. (сорт черного винограда, используемый для производства красных вин – прим. пер.)

– Нам понадобится две бутылки.

– Хорошо. – Он наклонился и поцеловал меня. Его губы были мягкими, немного нерешительными и такими сладкими, что в горле у меня образовался ком. Он отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза. – Все, что только захочешь, Джонни.

Ужин был фантастическим, но я, кажется, даже не поблагодарил его. Я позволил себе вдрызг напиться и вырубился, пока он убирал со стола, а наутро, проснувшись с похмельем, весь день с отвратительным настроением провалялся в постели.

Все это время он не отходил от меня ни на шаг. Был безгранично терпелив со мной и вел себя необычно тихо. И я ни разу не заметил в его глазах грусть.

Глава 18

18 мая

От Коула Джареду

Я обрел в его горе надежду. Значит ли это, что я ужасный человек? Я ведь знаю, что он раздавлен, и тем не менее не могу думать ни о чем ином, кроме того, что теперь мы можем остаться вместе. Решение так очевидно. Если только он скажет «да».

***

Пару недель меня не отпускала депрессия. Я срывался на всех подряд. Перестал бегать и бриться. Я был таким угрюмым и злым, что любой нормальный человек предпочел бы держаться от меня подальше. И тем не менее Коул, проявляя чудеса терпения, все это время был рядом. Кормил меня, молча сносил все мои выходки, занимался со мной любовью, когда мы ложились спать.

Через две недели, сумев-таки принять то, что хандра никуда меня не приведет, я заставил себя собраться. Написал резюме – впервые после почти десятилетнего перерыва – и приступил к поискам работы. Но моя подавленность и враждебное отношение к миру никуда не делись. Я проиграл треть своей жизни. Я поставил все на работу и в итоге оказался в дерьме. Так что мое поведение было далеко не блестящим.

Найти работу оказалось практически невозможно. Сокращения прошли во многих компаниях, и рынок был переполнен мужчинами и женщинами всех возрастов, которые хватались за любые немногочисленные позиции, что еще оставались доступны. Я сходил на несколько собеседований, однако везде оказывался или недостаточно, или слишком квалифицированным. Весь процесс был невероятно удручающим, и мне было тяжело смириться с тем, что я совершенно никак не могу на него повлиять.

Вдобавок ко всему наши с Коулом отношения швыряло из крайности в крайность, и я понятия не имел, что с этим делать. Я был безумно влюблен в него. Порой у меня возникало ощущение, что он чувствует то же самое. Почти все время мы проводили вместе. Бывало, ссорились, но обиды быстро забывались, а секс вышел на новый уровень интенсивности. И все же, несмотря на нередкие периоды полной идиллии, я все чаще и чаще замечал в его глазах сумрак. Все чаще и чаще он, как раньше, отталкивал меня, когда я делал попытку его обнять. Казался опечаленным и неспокойным. Несколько раз я пытался выяснить, что с ним такое, но он только вымученно улыбался и отвечал:

– Тебе показалось, солнце. – И единственное, что мне оставалось делать, это надеяться, что он не лжет.

Вернувшись в один из дней с очередного собеседования, которое завершилось не слишком многообещающе, я застал его у себя на диване. Поначалу я решил, что он, как обычно, читает. Но от хлопка двери он вздрогнул и оглянулся – непроизвольно, всего на мгновение, – после чего спрятал лицо в руках. И за это мгновение я успел увидеть, что он пытался скрыть – свои покрасневшие глаза и слезы.

– Привет, прелесть. – Он встал и, не поворачиваясь ко мне лицом, вытер щеки. – Как прошло собеседование?

– Ужасно. – Но сейчас меня волновало не это. – Что случилось?

– Ничего! Просто задремал. Устал, наверное. Сейчас я займусь ужином. Ты голоден? Я хотел сделать…

– Коул, – прервал его я, потому что знал, что он лжет. Я знал, что болтать со скоростью пулемета о всякой бессмысленной ерунде было его излюбленным способом уклоняться от разговора. – Скажи, что случилось.

– Ничего, солнце. Правда.

– Я тебе не верю.

– Мне было нехорошо, но теперь стало лучше. Просто дай мне минуту… – Не договорив, он попытался сбежать от меня на кухню, но я пошел следом.

– Зачем ты лжешь? – Он застыл около холодильника и опустил голову. – Ты зол на меня? Я чем-то тебя расстроил?

– Нет, – качнув головой, ответил он – кажется, искренне.

– Тогда в чем дело?

Он прикрыл глаза ладонью. Я видел, что он снова сражается со слезами.

– Мне нужно немного времени, – проговорил он дрожащим голосом. – Чтобы взять себя в руки. Я не могу говорить с тобой таким.

Больше всего на свете мне хотелось привлечь его к своей груди, но, стоило мне попытаться дотронуться до него, как он отстранился. Было больно вновь оказаться за кольцом его стен. Я желал, чтобы они стали материальны, чтобы сокрушить их голыми руками.

– Джонни, пожалуйста, – взмолился он шепотом. – Мы поговорим после ужина. Обещаю. Но сейчас не трогай меня.

– Хорошо, – сдался я, хоть и с неохотой. Меня ранило то, что он снова начал меня отталкивать, но ничего другого, кроме как отнестись к его желаниям с уважением, мне, увы, не оставалось. Я переоделся и, недолго поколебавшись, решил присоединиться к нему на кухне. По вечерам я теперь старался помогать ему с ужином, хотя, ничего не понимая в готовке, в основном мешался у него под ногами и пил вино, но все равно это было весело – и сегодня тоже. Поначалу он держался со мной настороженно. Но, как только понял, что давить я не собираюсь, расслабился и, когда я обнял его со спины, со вздохом прислонился ко мне, пока я целовал его шею.

Меня разбирало некоторое любопытство насчет того, о чем он хотел поговорить, но в целом я не видел повода для тревоги. Большую часть времени он, казалось, был со мной вполне счастлив, и потому я не беспокоился. Мы поели. Сразу после ужина он, что было неудивительно, заводить разговор не стал. Пока он читал в гостиной, я перемыл посуду. Когда я вышел из кухни, он увел меня в спальню, и мы занялись сексом, который смело можно было классифицировать как сногсшибательный. Когда все закончилось, он перебрался на свою половину кровати. И потом, лежа в темноте, наконец-то заговорил.

– Поедем в Париж вместе.

Я даже засмеялся: такого я точно не ожидал.

– Ты серьезно?

Он не засмеялся вместе со мной.

– Да.

– Зачем?

– Просто так. Почему нет?

Тут я осознал, что его просьба каким-то образом связана с тем, из-за чего он сегодня плакал у меня на диване. В чем бы ни заключалась причина, она имела для него огромное значение. Перестав смеяться, я обдумал его слова. Париж?

– Когда-нибудь – с удовольствием, Коул, но…

– Солнце, я имею в виду не когда-нибудь. А сейчас.

– Я… – Мне все не верилось, что он говорит серьезно. – Я не могу.

Он замолчал, а я, как часто бывало во время наших ночных разговоров, пожалел, что не вижу его лицо.

– Почему? – наконец спросил он.

– Я должен найти работу. Мое пособие скоро закончится. Потом мне выплатят еще что-то за неиспользованные отпуска, но…

– Солнце, как только ты найдешь работу, то застрянешь здесь намертво. Когда потом тебе дадут отпуск? Если ехать, то ехать сейчас.

Тут он был прав. Чтобы получить неделю отпуска мне предстояло проработать, наверное, целый год. Возможно, согласиться на короткое путешествие перед поисками работы и не было таким уж безответственным шагом.

– Если только на несколько дней…

– Нет, Джонни. – Он перекатился ко мне и лег на меня сверху. Мы оказались лицом к лицу, но темнота скрывала от меня то, что было в его глазах. – Я говорю не о нескольких днях. И не о короткой поездке, чтобы потом сразу вернуться в Финикс. – Он помолчал, словно набираясь храбрости, чтобы продолжить. – Я прошу тебя поехать со мной в Париж на неопределенный срок.

– Коул, я не настолько богат. Я могу поехать на две недели. Максимум. Но…

– Джонни. – Ему потребовалась пауза, чтобы произнести следующие слова, и когда я услышал их, то понял, почему он колебался. – Тебе не нужны деньги.

Моей первой эмоцией – как всегда при разговоре о деньгах – было раздражение. Сразу за ней пришел гнев, и, как я ни пытался отбить его прочь, мой голос, когда я ответил, прозвучал чересчур резко:

– Ты хочешь, чтобы я позволил тебе содержать себя?

Еще мгновение тишины, а потом:

– Да.

– Нет.

– Солнце, тут нечего стыдиться. Через четыре-шесть месяцев мы вернемся…

– Шесть месяцев?

– …и ты устроишься на работу. Мы могли бы…

– Нет! – сказал я уже громче, и он, осекшись на полуслове, отпрянул от меня, словно я ударил его по лицу. – Нет, – повторил я – на сей раз более мягко. – Коул, я не могу. Давай поедем, но не больше, чем на пару недель…

– А потом ты снова начнешь работать, и ничего большего у нас никогда не будет, – сказал он, отчаянно стараясь сохранить голос нормальным, но я слышал, что он снова находится на грани слез. Я не понимал его. Я никак не мог взять в толк, почему это так много для него значит.

– Коул… – Что еще я мог сказать? – Я просто не могу так. Прости.

Он молчал. А потом в темноте я увидел, что он кивнул.

– Понимаю, – произнес он с тихой покорностью.

– Правда? – Я так не хотел огорчать его.

– Нет, – сказал он. – Но я знал, что ты ответишь именно так.

Он скатился с меня, но вопреки моим ожиданиям не вернулся на свою половину кровати, а свернулся калачиком рядом, положив голову мне на плечо, и я его обнял.

– Коул, – заговорил я, желая рассказать, как сильно люблю его, но он, как это часто бывало, предугадал мои действия, и его мягкие пальцы заставили меня замолчать.

– Ш-ш, Джонни. Не надо. – Он убрал руку, обнял меня и, поерзав, придвинулся ко мне поближе. – Спокойной ночи.

В последующие две недели он больше не заговаривал о Париже. А я, если в его глазах появлялась грусть, изо всех сил старался не обращать на нее внимания.

Глава 19

19 июня

От Коула Джареду

Знаешь, теперь я понимаю наркоманов. Раньше мне было не понять, как можно заниматься саморазрушением, зная, что тем самым ты причиняешь вред не только себе, но и ранишь близких тебе людей. Мне казалось, что бросить невероятно просто. Всего-то и надо, что отказаться от следующей дозы. Просто остановиться. И все. Но, как со мной часто бывает, случилось так, что самонадеянность затмила от меня суть.

Теперь, впрочем, я ее вижу.

Каждое утро я говорю себе, что этот день будет последним. Каждую ночь, засыпая в его постели, я обещаю себе завтра же забронировать билет в Париж, на Гавайи или в Нью-Йорк. Неважно куда, лишь бы уехать из Финикса – и от него – до того, как все зайдет еще на шаг дальше.

Но потом он вновь притрагивается ко мне, и моя решимость исчезает как дым на ветру.

Ничего хорошего из этого не получится. Вот в чем суть, сладость. Ты знаешь, что я уже проходил этот путь и что в конце него, кроме душевной боли, ничего нет. У моей истории не может быть счастливого конца как у вас с Мэттом. Оставшись здесь, с ним, я скоро стану озлобленным и беспокойным.

Это уже происходит, и я не могу остановить себя. Я становлюсь все более нервным и раздражительным. Очень скоро он больше не сможет терпеть меня и в итоге бросит. Но если я сделаю то, что должен – то, на что толкает меня моя натура, – конец будет таким же. Так или иначе я останусь один. Разве не мудрее, сладость, покончить с этим прямо сейчас? Разве не лучше смириться с тем, что моему счастью суждено быть уничтоженным?

Завтра я уеду. Завтра я перестану откладывать неизбежное.

Завтра я перестану лгать себе и ему.

Завтра.

Ты спросишь, почему не сегодня? Сегодня уже слишком поздно. Он скоро придет домой, на плите стоит ужин, а в холодильнике охлаждается бутылка вина.

Он улыбнется мне, когда зайдет, а я притворюсь, будто то хрупкое и опасное чувство, возникшее между нами, может жить вечно.

Еще один раз, сладость. Самый последний. Это все, о чем я прошу.

Вот почему я теперь могу понять наркоманов.

***

Он разбудил меня посреди ночи, мягкими пальцами поймав меня за руку. Ничего подобного он раньше не делал. Я даже не сразу понял, что произошло.

– Коул?

В кромешной темноте спальни мне едва удалось разглядеть очертания его тела. Его лицо было не более, чем тенью.

– Что такое? – Не ответив, он быстро переместился ко мне. Он никогда не стеснялся требовать секса, и я знал, что если бы он разбудил меня только за этим, то уже перешел бы к делу. Здесь было что-то другое. Что-то нехорошее и пугающее. Он был слишком тихим, слишком напряженным в моих руках. – Что? – прошептал я.

Он весь дрожал. Он обнял меня и прошептал, мягкими губами касаясь моих губ:

– Еще один раз, солнце.

Все было нежно и медленно, и за все время он не произнес ни единого слова. Его дыхание было дрожащим, ноги крепко сжимали мои бедра, тонкие руки понуждали к движению. И когда в конце я поцеловал его, то почувствовал на губах слезы.

Я замер, гадая, не показалось ли. Коснулся его щеки, ощутил под кончиками пальцев влагу, и у него перехватило дыхание.

– Пожалуйста, скажи, что с тобой.

Но он не ответил. Только покачал головой. Спрятал лицо у меня на груди и перестал сражаться. Что бы ни мучило его, он сдался, его трясло от безмолвных слез, и я не представлял, что делать. Я обнимал его, пока он не заснул, прижавшись мокрой щекой к моему плечу. Его дыхание пришло в норму, а я еще долго лежал без сна в темноте, чувствуя, как от дурного предчувствия болезненно сжимается сердце. Я сказал себе, что ничего страшного не случилось. Я сказал себе, что все будет хорошо.

Около пяти я заснул. Когда же спустя два часа я открыл глаза, Коула рядом не было. Он ушел.

***

Сначала я подумал, что он отправился в магазин. Вдруг у нас закончился бекон или яйца. А может, решил сегодня не заниматься завтраком и вышел в кофейню купить латте. Я сходил на пробежку, ожидая потом обнаружить его на кухне. Однако, когда я вернулся, его там не оказалось. Меня это удивило, но по-прежнему не встревожило. И только стоя в душе, я вспомнил о том, что произошло ночью. Каким тихим он был.

Его слезы на своих губах. Его шепот.

– Еще один раз, солнце.

И мгновенно я понял, что случилось что-то плохое.

Беспокойство, охватившее меня ночью, когда он засыпал у меня на плече, переросло в полноценный страх. Я позвонил ему домой. Он не ответил. Позвонил на сотовый, и звонок сразу ушел на автоответчик. Как можно быстрее я оделся и поехал к нему домой.

Когда он открыл мне дверь, его глаза были слегка покрасневшими и печальными.

– Хочешь вина? – сразу отвернувшись, спросил он с фальшивой небрежностью. Словно все было нормально. Словно почва не уходила у меня из-под ног.

– Сейчас и девяти нет.

– Я знаю, который сейчас час, солнце. Могу смешать его с апельсиновым соком, если так тебе станет проще.

– Я пытался дозвониться до тебя, но не смог. – Он молчал, упорно глядя куда-то в сторону. Ростки страха в моей груди превратились в полномасштабную панику. – Что-то не так? – спросил я.

– Нет, – ответил он, но каким-то странным, неестественным, слишком тихим голосом, и за этим «нет» не последовало ничего, только напряженная тишина. Он по-прежнему не смотрел на меня.

– Коул, я не знаю, что происходит, но, черт, ты очень меня пугаешь. Пожалуйста, скажи мне, в чем дело.

Ему потребовалась секунда, чтобы ответить. Одна секунда, глубокий судорожный вдох, а потом:

– Все очень просто, дорогой. Я уезжаю.

И паника, которую я переживал, взорвалась. Сжала грудь, угрожая задушить меня, заставила сердце бешено заколотиться, и мне пришлось ухватиться за спинку дивана, просто чтобы мир перестал кружиться, пока я стоял в состоянии шока и онемело смотрел на него.

– Ты бросаешь меня? – кое-как удалось вымолвить мне.

– Я уезжаю из Финикса.

Дыши.

Я заставил себя дышать. Заставил себя сосчитать до пяти. Заставил себя думать. Он просто уезжает из Финикса, а не бросает меня. Это еще не значит, что между нами все кончено.

– Сколько тебя не будет?

– Пока не знаю, дорогой.

– Куда ты поедешь?

– Сначала в Хэмптонс. Потом, возможно, в Париж.

За долю секунды – за удар сердца – моя паника уступила место чему-то более страшному. Чему-то уродливому.

– К Раулю? Ты едешь к нему?

– Нет, – прошептал он, и в его голосе были слышны слезы.

– Я оказался недостаточно хорош для тебя? – бросил я резко и сразу увидел, какую боль причинил ему мой вопрос. Его плечи задрожали под тяжестью моего негодования.

– Дело не в этом, – прошептал он, и моя сиюминутная злость растаяла, не оставив после себя ничего, кроме боли, непонимания и непоколебимой уверенности в том, что я не могу потерять его.

Я закрыл глаза, с трудом удерживаясь от слез, что обжигали мне веки. Попытался проглотить застрявший в горле ком. Неужели все это происходило на самом деле? Ему было больно так же сильно, как мне, но почему, по какой причине?

– Коул? – сказал я, открывая глаза, и он наконец повернулся ко мне лицом. Оно было мокрым, и по его глазам я понял, что не ошибся. Он вот-вот был готов сорваться. – Коул, – повторил я, уже умоляя, – поговори со мной.

– Я должен уехать, – срывающимся голосом проговорил он.

Я подошел к нему. Взял его лицо в ладони и попытался заглянуть ему в глаза, но он зажмурился, и тогда я начал сцеловавать с его щек слезы.

– Так уезжай, – сказал я. – Но пообещай однажды вернуться. Пожалуйста, скажи, что ничего не кончено.

– Оно должно закончиться, – произнес он.

– Почему?

У него вырвался глубокий судорожный вдох, и когда он открыл глаза, они были полны слез.

– Джонатан. – Он заговорил своим настоящим голосом – негромким, безо всякой ритмичной певучести, какой он обычно пользовался. Нет, его голос не стал ниже. Он по-прежнему немного напоминал женский. И все-таки он стал другим – более мягким, пропитанным страхом. И это слово, мое имя, ранило меня сильнее, чем все слова до сих пор, потому что оно означало, что он говорит серьезно. – Скажи, ты поверишь мне, если я пообещаю ни с кем не встречаться, пока буду в отъезде? Меня может не быть и два месяца, и четыре, и шесть. Ты знаешь, как я жил в прошлом. Если я скажу, что, кроме тебя, у меня не будет других любовников, ты поверишь мне на слово?

Я хотел сказать «да». Я хотел сказать, что не стану в нем сомневаться. Но как? Если он собирался отправиться на полгода на другой конец страны или света. Как мне поверить в то, что все эти ночи он проведет один?

– Ну, а ты? – продолжил он вымученным шепотом. – Пройдет четыре месяца, я вернусь домой, но будешь ли ты ждать меня? Или к тому времени станешь делить постель с другим?

– Не знаю, – признался я, и его слезы побежали быстрее.

– Зато я знаю. – Он оттолкнул мои руки и отвернулся, вытирая глаза. – Либо ты начнешь подозревать меня в неверности, и это разъест наши отношения изнутри, либо устанешь ждать и найдешь себе кого-то другого. В любом случае однажды случится так, что я вернусь домой, и тебя там не будет.

– Ты не можешь знать этого наверняка.

– Могу, Джон. Я по себе знаю, что финал всегда одинаков.

– Ты говорил, что никогда не пытался.

– Я солгал, Джон. И пройти через это еще раз выше моих сил.

Я взял его за руку и повернул к себе.

– Коул, я не хочу, чтобы все заканчивалось. Пожалуйста, не делай этого. Я лю…

– Не говори! – прошептал он, и его пальцы прижались к моим губам. В его глазах была паника. – Пожалуйста, не говори этого, – с мольбой в голосе повторил он. – Не надо.

– Коул…

– Мы не должны были заходить так далеко.

– Коул, я не хочу, чтобы ты уезжал. Я не хочу, чтобы все закончилось. Прошу тебя, не надо. Я не верю, что у нас нет других вариантов.

Его слезы закапали чаще, но он не делал попыток ни вытереть их, ни скрыть от меня.

– Один вариант есть, – произнес он. – Хочешь его услышать?

– Конечно.

– Он тебе не понравится.

– Посмотрим.

Он не верил мне. Я это видел. Однако он все-таки сделал глубокий вдох и сказал:

– Поедем со мной.

– Куда?

Он поколебался секунду, потом сказал:

– Куда угодно.

Мне пришлось задуматься над его словами, и как только я осознал их смысл, в груди у меня шевельнулся гнев. Отпустив его, я отступил назад и по его взгляду понял, что именно такой реакции он от меня и ожидал.

– Ты имеешь в виду, забыть о работе и просто путешествовать вместе с тобой?

– Да, – сказал он.

– Коул, у нас уже был такой разговор. Я не стану ездить за тобой, как мальчик на содержании, и жить за счет твоей благотворительности.

– Это не благотворительность, Джон.

– Однако все подумают именно так. – Мой голос становился все громче.

– Неважно, кто и что станет думать…

– Как я смогу смотреть людям в лицо, Коул?

– Будь я натуралом, общество только поощряло бы меня содержать свою жену. Как это…

– Жену? – рявкнул я, срываясь на крик. Он вздрогнул, но я не остановился. – Ты этого от меня хочешь?

– Ты неправильно понял. Я лишь хотел сказать…

– Может, еще прикажешь ждать тебя по вечерам с ужином на столе? Или это останется твоей обязанностью? В таком случае не должен ли называться женой ты? – Он вздрогнул, и я понял, что больно ранил его. Но я был слишком зол, чтобы отказываться от своих слов.

Он приблизился ко мне.

– Джон, моей жизни позавидует большинство людей. Я волен ездить куда угодно. Делать все, что угодно. У меня больше денег, чем я когда-либо смогу потратить. – Дрожащей ладонью он коснулся моей щеки. – Мое единственное желание – разделить все это с тобой. Если только ты скажешь «да».

Я любил его. Боже, я так сильно любил его, что можно было только удивляться, как у меня не разрывается грудь под давлением этой любви. Но я и помыслить не мог о том, чтобы согласиться на его предложение. Я не мог представить, что ничего своего у меня не будет, что я абсолютно во всем стану зависеть от него одного.

– Я не смогу так жить. – Я постарался смягчить голос, но с тем же успехом мог ударить его. У него перехватило дыхание. Он закрыл глаза и отвернулся, но не раньше, чем я заметил, что именно он пытается скрыть. Это был стыд. – Коул… – Я потянулся к нему, но он отпрянул и, выставив ладонь, остановил меня.

– Ты как-то спрашивал, почему я такой. Вот поэтому, Джон. Потому что именно этого люди и ждут от меня – жеманства и эксцентричности. Они потешаются надо мной, но еще в некоторой степени уважают за то, что мне плевать на их мнение. Но если выйти из этой роли, то у меня ничего не останется. Я трус и дурак, Джон. И я слаб. А показывать свою слабость это единственное, что мужчине-гею делать запрещено.

– Я не понимаю… – Но он опять остановил меня.

– Я бы хотел, чтобы ты ушел. – В его голосе был надлом. Он был почти настоящим, мягким и тихим, но рвался от слез. Но еще я расслышал в нем былую ритмичность, нотку насмешки, насильно возвращаемую назад. Он подошел к столу. Поднял бокал вина и опрокинул в себя то, что там оставалось.

– Коул, мы можем об этом поговорить? Пожалуйста.

– Говорить больше не о чем. – Момент, и когда он повернулся ко мне лицом, его манерность вернулась на место.

Его стены сомкнулись наглухо. Он прислонился к краю стола и склонил голову набок, так что его челка слетела вправо, открывая глаза. На щеках у него еще поблескивали слезы, но глаза были сухими.

– В пять часов у меня самолет. Где дверь, дорогой, ты, думаю, знаешь.

Глава 20

22 июня

От Коула Джареду

Все кончено. В конце концов я это сделал. Я чувствую, что принял правильное решение. Жаль только, что это так больно.

Мне его не хватает.

***

Неопределенное количество дней спустя меня разбудил звонок в дверь. Я не имел ни малейшего представления о том, какое сегодня число, день недели или время. Если верить часам, было около четырех. Накинув на голову одеяло, я попытался поскорее заснуть, пока в голове не закрутились мысли о том, что именно довело меня до этого состояния.

Звонок прозвучал вновь. Отвечать не хотелось, но увы. Сон слетел, и на меня снова обрушилась реальность. Коул ушел. Вот почему я лежал в кровати с дырой в груди вместо сердца и стремился провалиться обратно в забытье сна.

Кем бы ни был тот, кто стоял сейчас на крыльце и вытаскивал меня из моей добровольной комы, я точно знал, что это не он. Но никого, кроме него, я не хотел видеть.

В дверь опять позвонили, и я, проклиная настойчивость неизвестного гостя, со стоном выбрался из постели. Нашел пару треников, потом подобрал с пола футболку. По пути к двери я мельком взглянул на себя в зеркало. Зрелище было жалким, и исправить это было нельзя. Я дня три не брился. И еще дольше не бегал. Расчесывая пальцами волосы, я попытался вспомнить, когда в последний раз принимал душ. Вчера?

Раздался новый звонок.

– Иду! – рявкнул я и, сдавшись, оставил свои волосы в покое. Все равно для того, чтобы замаскировать мое разобранное состояние, требовалось больше, чем причесаться. Я добрался до двери и распахнул ее.

На крыльце стояла Джулия. В одной руке она держала контейнер с какой-то едой, а в другой – упаковку пива.

– Бога ради, Джон, – сказала она, протолкнувшись мимо меня в дом, – иди умойся, а я пока разогрею тебе поесть.

– Джулия, я правда не в настроении…

– Не в настроении для чего бы то ни было, кроме как прятаться дома и в одиночестве упиваться своим несчастьем?

– Именно.

– Печально. Что ж, продолжай в том же духе, только сначала приведи себя в человеческий вид.

Энергии спорить у меня не было. Я принял душ и влез в чистую рубашку и джинсы. Подумал, не побриться ли, но тут Джулия крикнула, что все готово, и тогда я выполз из спальни и сел за стол.

– Когда ты в последний раз ел? – спросила она, поставив передо мной глубокую тарелку с чем-то неидентифицируемым.

– Не знаю, – признался я. – Вчера, наверное.

Она взъерошила мои волосы – как ребенку.

– Ешь. А я пока запущу стирку.

– Ты не обязана этого делать.

– Я знаю. Заткнись и ешь, Джон.

Я уставился в тарелку, стараясь не вспоминать, как для меня готовил он. Не думать ни о соте из омара, ни о чоппино, ни о том, какое к ним подходило вино. Я поднял взгляд на пустое место на противоположной стороне стола и, почувствовав, что вот-вот снова заплачу, запретил себе думать о том, где он сейчас и чем занят. Я заставил себя начать есть.

В тарелке оказался вполне съедобный рис с курицей и чем-то еще. После третьей вилки я понял, что дико проголодался, и, вычистив тарелку, пошел за добавкой. Джулия была на кухне и мыла посуду.

– Ты правда не обязана со мной нянчиться, – проговорил я, пока она накладывала мне вторую порцию.

– Не волнуйся, я не возьму это себе в привычку, – сказала она. – Я здесь только затем, чтобы поставить тебя на ноги.

Когда Джулия вышла из кухни, я как раз заканчивал доедать вторую тарелку.

– Идем. – Мне вручили пиво, и я поплелся за ней в гостиную. Там она, поставив упаковку с пивом на журнальный столик, взяла банку и себе тоже. – Теперь рассказывай, что случилось, – сказала она, устроившись в кресле напротив дивана, где сидел я.

Необходимость проговорить эти слова вслух тисками сдавила мне горло, и я смог ответить не раньше, чем трижды сосчитал до пяти.

– Он ушел от меня.

– Что ты сделал? – спросила она.

– С чего ты взяла, что виноват был именно я?

– С того, что ушел он, а не ты.

Тут она попала в самую точку. Я открыл банку и за раз высосал половину. Пиво оказалось совсем слабеньким, и я подумал, что мне и целой упаковки не хватит, чтобы забыться.

Хотя бы еще на одну ночь.

– Ну? – сказала она, и я вздохнул.

– Я правда не знаю. Мы не ссорились. Все было хорошо. Даже лучше. Все было так… так…

Чтобы снова не удариться в слезы, я замолчал и, пока восстанавливал самоконтроль, успел допить свое пиво.

– Ему понадобилось уехать, – наконец сказал я, открывая вторую банку.

– Но он же вернется? – озадаченно спросила она.

– Нет. Во всяком случае не ко мне.

– Не понимаю.

– Я тоже.

– Чушь, Джон. Давай выкладывай.

Я допил и второе пиво, начиная жалеть, что так плотно наелся. На пустой желудок оно смогло бы хоть чуть-чуть затуманить мои мозги.

– У него слишком беспокойная натура, чтобы сидеть на одном месте. Он уверен, что все закончится, если он отправится путешествовать, а я останусь здесь. Что мне надоест его ждать, или же я начну в нем сомневаться.

– И поэтому он ушел? – недоверчиво спросила она.

– Да. – Я открыл третью банку, пообещав себе, что она будет последней. – Очевидно он решил, что лучше закончить все сразу, чем сидеть и ждать, когда оно начнет разваливаться само.

– И других вариантов не было?

Я чуть было не засмеялся.

– Я задал ему в точности такой же вопрос.

– А он?

– А он ответил, что мой единственный вариант – поехать с ним.

– Ну и какого черта ты не поехал? – с явным негодованием сказала она.

– Джулия, мне не угнаться за его образом жизни.

– На что он ответил…

– Что готов содержать меня.

– Джон, так в чем конкретно проблема?

– В том, что это абсурд! – огрызнулся я. – По-твоему, раз он богат, мне надо было проглотить свою гордость и таскаться за ним, будто какая-то приблудная собачонка?

– Дай-ка я проговорю это вслух. Он любит тебя так сильно, что предложил поддерживать тебя, лишь бы вы были вместе, так?

– Вроде того. Но…

– Но ты из гордости не согласился.

– Как бы я смог потом по утрам смотреть на себя в зеркало?

– Неужели это настолько позорно, – проговорила она неожиданно ядовитым тоном, – принимать поддержку человека, который тебя любит?

– Когда ты способен обеспечивать себя сам? Да, позорно. И унизительно.

– Прекрасно!

Она со стуком поставила банку на столик. Встала и начала озираться, высматривая на полу свою обувь.

– Почему ты сердишься?

– Не знала, Джон, что ты такого низкого обо мне мнения! – не глядя на меня, сказала она. Ее сандалии нашлись под где-то креслом, и она наклонилась за ними.

– Что? Я думал, мы разговаривали обо мне!

– Меня, Джон, содержит мой муж. Значит ли это, что я опозорена? Ты считаешь, я должна чувствовать себя униженной, да?

О черт. И почему мне не пришло в голову, что она может принять мои слова на свой счет? У меня возникло ощущение, будто я балансирую над пропастью на краю гигантской скалы, пытаясь найти, к чему прислониться, чтобы не упасть. Проблема была в том, что Джулия не собиралась давать мне на эти поиски время.

– Джулия, это совсем другое дело.

Она развернулась ко мне лицом. Одну сандалию она успела надеть, а вторую держала в руке.

– Почему?

– Потому что ты женщина.

И по ее лицу мне немедленно стало ясно, что я выбрал неверный ответ.

– Прости, что? – Ее голос взвился вверх. – А ну повтори, что ты сейчас сказал.

– В смысле, нет, ты не женщина! То есть, женщина, конечно, но не такая, как все! – Она вытаращила глаза, и в них загорелась такая ярость, что впору было удивиться, как ее взгляд не испепелил меня. – Погоди, я имел в виду совершенно другое!

Она наставила на меня сандалию.

– Ну и говнюк же ты.

– Джулия, я просто хотел сказал, что это разные вещи! Не потому что ты женщина, а потому что ты… ты… – Я осекся с чувством, что вот-вот сорвусь в пропасть.

– Кто? – прошипела Джулия. Я хотел сказать «домохозяйка», но не знал, политкорректно ли употреблять это слово. Пока я ломал голову, подбирая ему замену, она ледяным тоном осведомилась: – Свиноматка, Джон? Не этот ли термин ты ищешь?

– Что? Нет! Я вовсе не собирался…

– Чушь! – С сандалией в кулаке она пошла в наступление. – Думаешь, ты лучше меня? Да, Джон? Так ты считаешь?

– Нет!

– Да пошел ты! – заорала она и подошвой сандалии больно шлепнула меня по руке.

– Ай! Джулия, какого, блин, черта? Ничего подобного я не говорил!

– Думаешь, твоя дурацкая гордость важнее любви? Тогда будь несчастным. Ты это заслужил. – Она наконец надела и вторую сандалию – я мысленно выдохнул, потому что теперь она не могла меня ею ударить – и подхватила со стола оставшееся в упаковке пиво, а потом забрала полупустую банку у меня из рук. – Ты идиот, – сказала она. И с этими словами ушла.

Где-то минуту я стоял и пытался осмыслить, что за черт сейчас произошло. Потом сдался и вернулся в кровать.

***

Я не дал себе рухнуть обратно в ту яму, из которой меня вытащила Джулия. На следующее утро я встал и впервые за неделю отправился на пробежку, после чего помылся, побрился и вышел на улицу, где купил кофе и две порции пончиков.

Стоя перед ее дверью, я слегка нервничал, побаиваясь, как бы меня снова не отлупили сандалией. Но когда Джулия мне открыла, вид у нее был виноватый.

– Рада, что ты снова воссоединился с миром живых, – сказала она.

– Благодаря тебе. – Она пожала плечами. – Как насчет пончиков? – спросил я, и она чуть-чуть улыбнулась.

– Не откажусь.

– Джулия, – сказал я, когда мы сели. – Извини.

– И ты меня.

– Я не хотел тебя оскорбить.

– Я знаю.

– Под «разными вещами» я подразумевал то, что ты тоже работаешь. Пусть за эту работу тебе и не платят, но я знаю, что она не из легких.

Она снова пожала плечами.

– Я не напрашивалась на сочувствие, Джон. У меня хорошая жизнь. Не пойми меня неправильно – да, бывает, мне кажется, будто я жонглирую с одной рукой, привязанной за спиной, но я отдаю себе отчет, насколько мне повезло иметь роскошь оставаться дома.

– Джулия, клянусь, я не собирался произносить то слово.

– Ты – нет, – сказала она. – А вот Тони… – Тони. Ее братец-гей, который жил в Калифорнии. – Пару дней назад мы разговаривали, и он использовал это слово. Я была так шокирована, что сразу повесила трубку. Я пыталась уговорить себя, что на самом деле он не имел в виду ничего плохого, но чем больше про это думала, тем сильнее распалялась. А потом, когда еще и ты завел речь о том, что не работать позорно…

– Джулия, мне жаль. Я не хотел.

– Знаю.

– Вы с Тони после этого разговаривали?

– Нет. – Она повела плечом, и ее голос зазвучал стесненно. – Знаешь, это ужасно несправедливо. Я ведь главный его защитник. Остальная родня с ним даже не разговаривает. Сколько раз я вступалась за него, и что получила в итоге? Обидную кличку. – Не глядя на меня, она покачала головой. – Я не понимаю. Мы все разные и измениться не можем, однако он почему-то считает, что я заслуживаю его презрения просто потому, что я не такая, как он.

– Мне жаль, – снова промолвил я, не зная, что еще можно сказать.

– Вот если бы я обозвала его за то, что он гей, он бы никогда не простил меня.

– Джулия, – опасливо заговорил я, тщательно подбирая слова. – Не хочу снова показаться тебе говнюком, но мне кажется, что в нашем обществе быть женщиной-натуралкой и близко не так сложно, как мужчиной-гомосексуалистом.

Она посмотрела на меня как на болвана.

– Я этого и не утверждала, Джон.

Это была правда.

– Однако это не дает ему права вести себя как узколобый засранец.

Я не особенно понимал, что на это ответить, потому что боялся опять ляпнуть что-то не то, и в итоге повторил в третий раз:

– Мне жаль.

Она улыбнулась.

– Мне тоже.

– Я прощен?

– Да, – сказала она, доставая из пакета пончик. – Но ты все равно идиот.

Тремя днями позже я встретился за ужином со своим отцом, которого после отъезда Коула избегал. Я знал, что он обязательно начнет задавать вопросы, и не представлял, смогу ли вынести такой разговор.

– Я думал, Коул тоже придет, – сказал он, когда я сел.

Отвечать было больно, но я был готов произнести эти слова.

– Он ушел от меня.

Какое-то время отец молчал. Просто сидел и смотрел на меня.

– Жаль, – в конце концов произнес он.

– Ты ведь считал его слащавым пирожком. Я же знаю.

Он пожал плечами.

– Ну и что. Это не значит, что он мне не нравился.

– Потому что он приготовил мамин бефстроганов? Или из-за его кондо в Вейле?

– Нет, Джон, – ответил он мягко. – Потому что с ним ты был счастлив.

Мне пришлось опустить глаза в стол. Я не хотел, чтобы отец видел, как я плачу.

– Да, – прошептал я. – Очень.

Глава 21

2 августа

От Коула Джареду

Сладость, я понимаю, что ты наверняка жутко мной недоволен. Ты отправляешь мне письмо за письмом, а я все молчу. Знаю, это страшно невежливо, но надеюсь, что ты не станешь держать на меня зла, поскольку ты единственный, с кем я могу быть откровенным. Отчасти из-за того, что мы очень давно знакомы, но главным образом потому, что мне не нужно смотреть тебе в лицо, признаваясь, насколько мне без него плохо.

Последние несколько недель я провел в Нью-Йорке. Каждый день я твержу себе, что скоро уеду в Париж, но до сих пор так и не смог заставить себя это сделать.

Если между нами окажется океан, то происходящее станет окончательно невыносимым.

Он пытается дозвониться до меня, но я не беру трубку. Я настроился избегать его до тех пор, пока… пока что? Я не знаю. Пока не смогу думать о нем без боли в груди, наверное. Но боль не проходит.

Случилось нечто, из-за чего мне, похоже, придется увидеться с ним раньше, чем я рассчитывал. Мне становится плохо от одной только мысли об этом. Я боюсь, что он будет сильным, а я, как всегда, окажусь слаб. Я ненавижу себя за это.

Дело в том, сладость, что это нечто может стать нашим выходом. Я ничего не подстраивал. Оно случилось само, и это счастливое совпадение может спасти нас. Если только и он это поймет.

***

Я нашел работу. Место начального уровня в крупной бухгалтерской фирме с зарплатой вдвое ниже, чем раньше. Там меня окружали одни трудоголики – все минимум лет на десять младше меня. Я наблюдал за тем, как они, расталкивая друг друга локтями, дерутся за симпатии боссов, как работают сверхурочно, хотя за переработку им никто не платил. Они были точно такими, каким в свое время был я, и вели себя так же абсурдно.

У меня была перспективная должность, но я быстро сделал открытие, что напрочь утратил интерес к продвижению вверх. На нижних ступеньках карьерной лестницы от меня много не требовалось, и я с радостью уступил дорогу молодым. Мне больше не нужно было ездить в командировки. Я продал квартиру в Вегасе и был счастлив наконец-таки сбыть ее с рук. Мой сотовый больше не трезвонил без перерыва. Впервые за много лет я стал работать ровно сорок часов в неделю и каждый вечер возвращался домой. В пять часов, на выходе из офиса, я выбрасывал работу из головы и не вспоминал о ней до восьми утра следующего дня. Все это дарило неописуемое ощущение свободы.

Через три недели, в субботу, у меня зазвонил телефон.

Это было неожиданно. После того, как я потерял работу, а Коул ушел, мне практически никто не звонил. Но настоящий шок я испытал, когда взглянул на экран и увидел, кто это.

Я даже не сразу смог поднять трубку. Мое сердце подпрыгнуло к горлу, ладони вспотели. Голова закружилась под наплывом мыслей о том, почему он может звонить. Чтобы вернуться? Я заклинал небеса, чтобы это действительно оказалось так, хотя знал, что не стоит тешить себя пустыми надеждами.

– Да? – в конце концов ответил я.

Секунду он молчал, потом произнес:

– Это я. – Его голос был странным, словно он хотел, но не мог использовать свой обычный насмешливый тон.

– Я знаю.

Сражаясь со слезами, я замолчал. Мне столько всего хотелось сказать ему. Я соскучился. Я люблю тебя. Ты дома? Пожалуйста, вернись. Я не знал, откуда начать.

– Я так рад, что ты позвонил, – в итоге вымолвил я, и мой голос дрогнул. Молчание. Я подумал, что он отключился, но, проверив экран, увидел, что звонок все еще был активным. – Коул? – И тогда у него перехватило дыхание. Он или плакал, или всеми силами старался сдержаться.

– Я не понимаю, – сказал он сдавленным шепотом, – почему это должно быть так тяжело.

И после этих слов мое сражение со слезами оказалось проиграно.

– Мне тоже тяжело, Коул. Боже, я так по тебе скучаю.

Он сделал неровный вздох, и я, несмотря на разделявшее нас расстояние, почувствовал, как он жест за жестом окружает себя броней. Насмешливый взгляд, выпяченное бедро, пряди волос, упавшие на глаза. Когда он заговорил, я не удивился, услышав, что в его речь пробралась прежняя модуляция.

– Прелесть, скажи, получится у тебя уделить мне пару минут?

Мое сердце пропустило удар.

– Конечно. Ты вернулся?

Пожалуйста, пусть он ответит «да».

– Совсем ненадолго.

– Хочешь зайти? – Пожалуйста, можно мне еще раз обнять его.

– Это не очень хорошая идея.

– Коул, я не могу… – Я не могу без тебя. Вот, что я собирался сказать, но он перебил меня.

– У тебя есть время встретиться? В два часа, в кофейне около твоего дома?

– Конечно, – сказал я растерянно. Почему именно там?

– Спасибо. Тогда до скорого.

В кофейню, где, кроме персонала, никого не оказалось, я пришел первым. Я сделал за нас обоих заказ, и в момент, когда мне передавали чашки, зашел Коул. Снова увидеть его было все равно, что получить пощечину. Два горячих напитка в руках – только они удержали меня от того, чтобы не кинуться к нему и не стиснуть в объятьях. И еще его явное желание сохранить между нами дистанцию. Он не поднимал головы. Упавшая на лицо челка скрывала от меня выражение его глаз.

– Чай? – Я протянул ему чашку, и он почти улыбнулся.

Почти.

– Спасибо.

Мы сели за столик, но ни один из нас и не притронулся к купленным мной напиткам. Я неотрывно смотрел на него, словно мог впитать в себя его образ. Словно это каким-то чудом могло облегчить, а не усилить боль. Я пытался уловить, что он чувствует. Понять, разбито ли его сердце, как разбито мое. Он не смотрел на меня, упорно удерживая взгляд на столе.

– Коул, – наконец произнес я. – Мне тебя не хватает. – Я потянулся было через стол к его пальцам, но он их отдернул.

– Не надо, – сказал он, и мое сердце сжалось. Он сделал глубокий вдох. – Это не личный визит, прелесть. А исключительно деловой.

До меня едва ли дошел смысл его слов. Мне было больно, что он вновь отталкивал меня, хотя мы столько не виделись, и думать о чем-то еще я просто не мог.

– Я не понимаю.

Новый глубокий вдох. По-прежнему на меня не глядя, он сцепил руки в замок. Наверное, чтобы скрыть сотрясающую его дрожь, но я все равно расслышал ее в его голосе.

– Я хочу предложить тебе работу.

– Работу? – глупо переспросил я.

– У меня есть бухгалтер. Честер. – Он умолк и впервые посмотрел на меня. Не в глаза, а мельком, сквозь завесу волос, но я успел уловить в его взгляде искорку юмора вместе с отчаянным желанием казаться небрежным. – Вообще его зовут Уоррен Честерфилд, а имени Честер он на дух не переносит.

– Потому ты и зовешь его так.

Будто не услышав меня, он продолжил:

– Прелесть, ты знаешь, что у меня есть деньги, и, наверное, не сильно удивишься, если я скажу, что не уделяю им никакого внимания. У меня есть много счетов. Сколько точно, если честно, не знаю. У меня есть стокброкер. Или стокброкеры. Я регулярно жертвую деньги различным благотворительным организациям. У меня, как тебе известно, есть несколько домов, и в каждом из них – по меньшей мере один человек обслуги. Вся эта недвижимость, кроме той, что в Финиксе, периодически сдается в аренду, что, полагаю, приносит мне какой-то небольшой доход. И, разумеется, мне приходится содержать свою мать. – Он ненадолго прервался. Я молчал, зная, что он еще не закончил. – Всем этим занимался Честер с тех пор… в общем, еще с тех пор, как деньги даже не перешли ко мне. Я живу своей жизнью, трачу, сколько мне нужно, делаю, что хочу, а Честер ставит меня в известность, если возникают какие-то затруднения.

Он снова умолк, и тогда я спросил:

– Какое отношение это имеет ко мне?

– Три недели назад Честер сообщил о своем решении выйти на пенсию. С тех пор он безжалостно достает меня просьбами выбрать ему замену. – Он замолчал, а когда заговорил снова, его голос был совсем тих. – Я позвонил тебе как только собрался с духом.

– Ты что, предлагаешь мне работу?

– Я вроде только что все объяснил, прелесть, нет?

– Как это отразится на нас? – спросил я.

После долгой паузы он, по-прежнему не глядя на меня, тихо ответил:

– Никак. – Меня словно пнули в живот. – Это просто работа. И ничего больше.

– Но почему именно я? Когда ты волен выбирать из миллиона бухгалтеров…

И тогда он впервые за все время отбросил с лица челку и встретил мой взгляд.

– Потому что я доверяю тебе, Джон. – Услышав из его уст свое имя, я чуть было не сорвался. Мои глаза закрылись, и мне пришлось сконцентрировался, чтобы просто дышать. – На такой должности меня легко обокрасть, а ты этого делать не станешь. Вот и все.

Объяснение казалось логичным, но мне было все равно. Мое сердце заново разбивалось вдребезги. Я хотел быть с ним – и ничего больше.

– Коул. – Я потянулся к нему, и на этот раз он позволил взять себя за руку. – Я сделаю все, что ты хочешь. Только вернись.

Он закрыл глаза. А потом очень медленно забрал у меня свою вздрагивающую ладонь.

– Прошу тебя, Джон, не надо, – судорожным шепотом произнес он. – Не заставляй меня плакать здесь.

Тут я понял, почему он настоял на встрече в публичном месте: чтобы иметь возможность сохранять между нами дистанцию. Чтобы его стены оставались на месте. Сражаясь со своими собственными слезами, я уставился в стол.

– Я понимаю, – проговорил он, и его голос был искаженным от усилий сохранить эмоции под контролем, – тебе, наверное, странно думать обо мне, как о своем работодателе. Но не волнуйся. Мы с Честером контактировали максимум пару раз в год. Ты будешь сам себе начальник. Правда. Я не стану стоять у тебя над душой. – Я был настолько занят мыслями о том, как сильно мне его не хватает, что еще не успел заглянуть так далеко. Но теперь, когда он поднял этот вопрос, осознал, что об этом стоило бы задуматься. Было облегчением узнать, что подобных неловких встреч будет немного, потому что сейчас я испытывал почти невыносимую боль. – Ты согласен?

Я даже не успел толком подумать.

– Я много лет не вел личную бухгалтерию. Мне придется освежить свои знания.

– Это означает «да»?

– Сколько? – спросил я.

Спрашивать его о зарплате было гадко, но работа оставалась работой. На нынешнем месте я получал совсем мало, а мои сбережения с пугающей скоростью подходили к концу. Он достал из кармана листок бумаги и через стол пододвинул его ко мне. Написанное там число удивило меня настолько, что я поднял голову. Мне никогда не платили такие суммы, даже после девяти лет на старой работе.

– Это чересчур много, – сказал я.

Он слабо мне улыбнулся.

– Это на тридцать процентов меньше того, что я платил Честеру. Видишь, солнце? – Ласковое прозвище заставило меня вздрогнуть. – Ты уже экономишь мне деньги. Я попрошу Честера позвонить тебе, и он наверняка захочет хотя бы раз с тобой встретиться. Он заносчивый гомофоб и засранец, но очень ответственный.

– Я буду ждать его звонка.

– Спасибо.

Он встал и повернулся к выходу, а я, не думая, поймал его за руку.

– Коул, пожалуйста, не уходи.

– Я должен, – сказал он, но не двинулся с места.

Стремительно теряя самоконтроль, я удерживал взгляд на его тонких пальцах в ловушке своих ладоней.

– Коул. – Мой голос дрожал. – Я не могу так. Я лю…

Но его пальцы остановили меня, прежде чем я смог закончить.

– Ш-ш, – промолвил он.

Одна его рука все еще была зажата в моей, но вторая, которая только что заставила меня замолчать, медленно погладила мою щеку, и я закрыл глаза. Его пальцы коснулись моих волос. Я потянул его к себе – и он послушался. Подошел, и позволил себя обнять, и держал меня, пока мое лицо прижималось к его животу. Я утратил последние остатки самоконтроля. Я дал себе волю и заплакал, и мне было безразлично, где мы или кто на нас может смотреть.

– Пожалуйста, не уходи. Не бросай меня снова. Я не могу, я так сильно по тебе скучаю.

Какое-то не поддающееся измерению время – быть может, всего лишь секунду или час, неважно сколько, все равно его было мало – он держал меня, прижимая к себе.

– Я тоже скучаю по тебе, Джон, – наконец прошептал он, – но это ничего не меняет.

И он отпустил меня, чтобы уйти – из кофейни и из моей жизни. Во второй раз. К тому времени, когда я собрался с силами и поднял голову, его уже не было.

Глава 22

6 августа

От Коула Джареду

Он знает, где я. Он знает, как найти меня. Но не делает этого. Я люблю его, Джаред. Не передать, как. Он меня, по его словам, тоже. И все же он дал мне уйти.

***

С радостью уволившись, я целиком отдался своей новой роли личного бухгалтера Коула. Перед чем мне, правда, пришлось несколько раз встретиться с Честером. Коул не солгал. Старик и впрямь был заносчивым засранцем и гомофобом, однако оказался ответственным и безукоризненно честным, за что его нельзя было не уважать.

Мне потребовалось некоторое время на то, чтобы вспомнить, как вести личную бухгалтерию, и разобраться со всеми его многочисленными счетами. Активно пользовался он, впрочем, только одним. На этой карте было достаточно средств для спонтанных покупок или путешествий, но не настолько, чтобы в случае ее утраты или кражи произошла катастрофа. Еще был счет его матери – она тратила все свое ежемесячное содержание до последнего цента – и счета, открытые на людей, которые присматривали за его домами, из чего я заключил, что они занимались не только уборкой, а были, скорее, управляющими. Он щедро платил им, хотя вряд ли осознавал насколько. С помощью этих счетов они оплачивали все необходимые расходы на содержание его недвижимости. Одной из моих задач было следить за тем, чтобы эти деньги использовались строго по назначению.

Я выяснил еще одну вещь. Денег у него было действительно очень много. И еще он оказался прав в том смысле, что при желании его можно было невероятно легко обворовать. Излишне говорить, что такая мысль даже не приходила мне в голову.

Пролетали недели. Бывали дни, когда я остро, мучительно тосковал по нему. Я вспоминал, как мы ужинали, как он подшучивал надо мной, как по утрам я просыпался с ним рядом, и мне всего этого до безумия не хватало. Но иногда мне удавалось думать о нем с улыбкой, и тогда боль в сердце становилась почти терпимой.

Еще я скучал по сексу. Причем одно необязательно имело отношение ко второму. Меня не раз одолевала мысль о том, не сходить ли в сауну, но в итоге я так никуда и не выбрался. Подспудно я чувствовал, что любая связь с новым партнером – даже анонимная, через отверстие в стенке – станет последней каплей. Окончательным поражением. А я был еще не готов признать, что потерял его навсегда.

Я обнаружил, что могу следовать за его жизнью через его счета. Он расплачивался исключительно картой, и хотя деньги списывались со счета не сразу, а через пару дней, я мог составить картину его занятий. Я всегда знал, в каком он городе. Я знал, что он потратил восемь тысяч долларов в той самой галерее в Нью-Йорке, и представлял, какую из фотографий он мог купить. Я знал, что в Париже он заходил в свой любимый ресторан, и гадал, были ли он там один.

Я понимал, что это не самое здоровое увлечение, но оно помогало мне. Создавало иллюзию, что мы связаны.

У меня не было никакого четкого графика. Своим временем я распоряжался сам. Я упивался подаренной им свободой, какой не знал со времен колледжа. Я раздал всю свою деловую одежду, хотя купленные им галстуки сохранил, и начал, как нормальный человек, носить джинсы. Я перестал каждый день бриться. Порой, когда дом напоминал мне гробницу, я забирал лэптоп и уходил работать в кофейню.

Я по-прежнему почти ежедневно бегал, но не в пять утра, чтобы успеть до аризонской жары, а в девять-десять вечера после захода солнца.

И наконец – спустя почти год – я воспользовался подаренным им сертификатом. Скайдайвинг оказался самым страшным и самым захватывающим опытом во всей моей жизни. Меня даже не удивило, когда я понял, что Коул был совершенно прав. Я действительно мечтал научиться летать.

Как-то раз, через полтора месяца после начала работы, я решил, что мне нужно выйти из дома. Устроившись с лэптопом в ближайшем кафе, где был бесплатный вай-фай, я заказал кобб-салат и бокал вина. То был еще один небольшой, но отличительный момент моей новой жизни: теперь я мог позволить себе обедать с вином. Меня не ждали ни клиенты, которых требовалось впечатлить, ни офис, ни чье бы то ни было неодобрение. Заказывая совиньон-блан, я улыбнулся, потому что представил, каким стало бы его лицо, если б я выбрал кьянти.

Пока мне несли салат, я вышел в интернет и проверил его счета. Оказалось, что два дня назад он купил билет из Парижа в Нью-Йорк. Было несложно проверить на странице авиакомпании номер рейса и выяснить, что он прилетает завтра во второй половине дня. Я невольно подумал о том, станет ли он проводить ночи с Раулем. При этой мысли в груди вспыхнула боль, и я отмел ее прочь.

– Но ведь все уже забронировано! – Мое внимание привлек женский возглас из-за соседнего столика, где обедала молодая пара: мужчина в костюме и с портфелем у ножки стула и женщина, которая сражалась со слезами. Она говорила яростным шепотом, явно стараясь не привлекать внимания, но голос ее не слушался. – Мы столько месяцев планировали эту поездку!

– Чего ты от меня хочешь? – спросил ее он. – Если я откажусь, мой заказ отдадут Коннору.

– И пусть!

– Клэр, ты ведешь себя неразумно. Я столько времени ждал этого шанса. Мы вместе ждали его…

– Ничего, кроме нашей годовщины, я не ждала!

– Может, в следующем году…

– В прошлом году ты говорил то же самое!

– Клэр, тебе никто не мешает поехать.

– Одной?

– Ну да, почему нет? Повеселись. Позови с собой Кэрри… – Его перебил телефонный звонок. Клэр откинулась на спинку стула и, вытерев со щек сердитые слезы, сложила руки на груди.

А ее идиот-муж взял-таки трубку.

– Майк.

Это напомнило мне о нашем первом свидании, когда Коул ушел, а я был настолько увлечен своими крысиными гонками, что, как настоящий засранец, даже не смог прерваться на ужин. Однако он, несмотря на все, дал мне свой номер и предложил позвонить.

Что, если бы он не дал мне второй шанс?

Что, если бы я им не воспользовался?

Майк все разговаривал по телефону.

– Конечно, сэр. Никаких проблем, честное слово.

Клэр схватила сумочку и выбежала из кафе.

Майк не стал догонять ее.

И внезапно я с мучительной ясностью осознал, каким на самом деле был идиотом. Мне говорили об этом и Джулия, и отец. Почему мне понадобилось столько времени, чтобы понять это самому, я не знал.

Больше десяти лет назад я собрал чемодан и ушел из квартиры в Колорадо, оставив там свою кошку – не потому, что не хотел брать ее с собой. Просто я был уверен, что ухожу не навсегда. Я не сомневался, что Зак будет упрашивать меня вернуться. Тоскуя без него, я все ждал и ждал, когда же он позвонит.

Но не дождался.

Мое тогдашнее бездействие дорого обошлось мне. Я потерял свою единственную любовь. Но что я вынес из того урока? Ничего. Абсолютно. С годами я нисколько не поумнел. Я снова сидел, сложа руки, и ждал. Я ждал, когда Коул поймет, что любит меня так же сильно, как люблю его я. Что нам суждено быть вместе.

Я ждал, когда же он позвонит.

Но что, если этого никогда не случится?

Я не хотел признавать, что все кончено. Но если ждать, когда он изменится или признает, что был не прав, то ожидание может затянуться на всю жизнь.

Прямо из кафе я забронировал билет на самолет, после чего отправился прямиком к Джулии.

– Можешь присмотреть за моим домом?

– Конечно. – Я много месяцев никуда не ездил, но у нее остался мой ключ. – Сколько тебя не будет?

– Пока не знаю. Я позвоню.

– Куда ты едешь?

– За ним.

Она улыбнулась мне.

– Давно, черт побери, пора.

***

Полет из Финикса в Нью-Йорк длился шесть часов. Шесть часов размышлений о том, чем все может закончиться.

Каждая минута была экзаменом на выдержку. Во время регистрации на рейс мое сердце гулко заколотилось. Пока я искал свое место, у меня вспотели ладони. На взлете я едва не задохнулся – ибо с этого момента стало нельзя повернуть назад. Стюардесса выдала мне пакетик крендельков (поскольку орешки были теперь запрещены) и крошечный стаканчик спрайта со льдом, тогда как на самом деле мне нужен был валиум, но я сомневался, что в ее маленькой расшатанной тележке он есть.

Все решения, которые я когда-либо принимал, привели меня сюда, на борт этого самолета.

Все, чего я хотел в жизни, находилось на другом конце этого невероятно пугающего путешествия через всю страну. Что, если оно закончится плохо?

Что, если я больше ему не нужен?

В аэропорту я арендовал машину и выехал в Хэмптонс. Странно, но после изматывающе-нервного перелета было разочарованием обнаружить его дом пустым.

Коул говорил, что его дом по стандартам Хэмптонса считался небольшим. Он и вправду был не таким вычурным, как соседние особняки, но явно стоил не один миллион и представлял собой красивое строение в стиле ранчо с большими, открытыми комнатами и невероятной кухней. В гостиной я неожиданно обнаружил подводную фотографию, купленную им во время нашей поездки в Нью-Йорк. Потом заглянул в спальню и, то, что увидел там, заставило меня улыбнуться. Несмотря на жаркое лето, кровать была застелена толстым одеялом. А на стене висела другая фотография из той галереи – снежные заносы и одинокая осина с облетевшей листвой.

На заднем дворе оказался бассейн, окруженный небольшим, прекрасно ухоженным газоном и пышными цветочными клумбами.

А еще там оказался садовник.

Коул не обманывал, когда говорил, что, увидев его, я все пойму.

Садовнику было лет двадцать с небольшим. Он был загорелым и черноволосым. С сильным, мускулистым, совершенно фантастическим телом античного божества. Одетый в экстремально короткие джинсовые шорты и холщовые теннисные туфли, он стоял на коленях перед одной из клумб и выдергивал сорняки.

При виде него я остановился, как вкопанный, а он поднял голову и, улыбаясь, сказал:

– Привет.

Я тоже попытался улыбнуться, но у меня ничего не вышло.

– Ты, очевидно, Рауль.

– А ты, очевидно, бойфренд, – ответил он весело.

– С чего ты это решил?

Его улыбка была открытой и дружелюбной. Пожав плечами, он вернулся к цветам.

– Скажем так, я уже очень давно не занимаюсь ничем иным, кроме стрижки газона.

И внезапно я обнаружил, что могу-таки ему улыбнуться.

Я был на кухне, занимаясь сооружением подобия ужина, когда хлопнула дверь, и я понял, что это Коул. Слушая, как он шелестит чем-то в гостиной, я стоял и никак не мог набраться храбрости, чтобы выйти и сделать то, ради чего прилетел в Нью-Йорк. Отступать было поздно. Я надеялся, что он избавит меня от мук и сам заглянет на кухню, но он не зашел. Стало тихо. И тогда я бесшумно вышел в гостиную.

Он стоял спиной ко мне – уже без обуви, босиком – и просматривал письма, которые Маргарет оставила для него на комоде около двери. Я знал, что должен что-то сказать, но голос меня не слушался. Мы не виделись всего полтора месяца, но по ощущению прошла целая вечность, и мне почему-то казалось, что он должен был измениться. Однако все в нем осталось прежним. Одежда, прическа. Очертания стройного тела. Я надеялся, как ненормальный, что и его запах тоже не изменился.

Я не знал, что сказать, но умирал от желания к нему прикоснуться. Я сделал несколько медленных, нерешительных шагов в его направлении, и на четвертом пол еле слышно скрипнул.

– Маргарет, это ты? – спросил он. А потом повернулся и налетел прямиком на меня.

Он отскочил назад и врезался в комод с такой силой, что тот чудом не опрокинулся.

– Господи боже, Джон! Так и умереть недолго!

– Я не хотел испугать тебя. – Когда от неожиданности у него нечаянно вырвалось мое имя, я не смог скрыть улыбки, а он залился краской и быстро от меня отвернулся.

– Бога ради, как ты узнал, где я?

– У меня есть доступ к твоим счетам. Произошло списание, когда ты купил билет.

– И что, дверь внезапно оказалась открытой, или ты воспользовался своими талантами взломщика? – В его голос проникли привычные ритмичные нотки, и я понял, что он начал возвращать свои стены на место.

– Было нетрудно уговорить Маргарет впустить меня. Я ведь подписываю ее зарплатные чеки.

Он помолчал немного. Потом заговорил – уже тише.

– Зачем ты приехал?

Я шагнул к нему. Он не шевельнулся и, когда мои руки опустились ему на плечи, ощутимо напрягся. На мгновение я нерешительно замер. Я не хотел давить на него или торопить, но больше не мог ни терпеть, ни ждать и потому подошел совсем близко, так близко, чтобы зарыться лицом в его волосы и вдохнуть их аромат. Нелепая глупость, но стоило мне услышать запах клубники, как у меня чуть не брызнули слезы. Я почти не мог говорить.

– Затем, чтобы сказать, что больше не дам тебе сбежать от меня.

– Думаешь, я делал именно это?

– Да. И мне не хватило ума остановить тебя. Но больше я такой ошибки не совершу. Мы созданы друг для друга, и ты сам знаешь, что я прав.

– Дорогой, это кошмарная идея, – с дрожью в голосе проговорил он. – Правда. У нас ничего не получится.

– Не кошмарная, и ты это знаешь. Ты просто упрямишься.

– Солнце, ты устанешь от меня и…

– Хватит! – воскликнул я, и он к моему удивлению действительно замолчал. – Ты командовал с самого первого дня нашей встречи, и я всегда уступал тебе, но сейчас не позволю уничтожить то, что у нас есть, лишь потому, что тебе стало страшно. – Почувствовав, что он задрожал, я привлек его в свои объятья. – Я…

– Не говори этого!

– …люблю тебя. Я хочу, чтобы мы были вместе. Для меня невыносимо быть врозь. Невыносимо не иметь возможности к тебе прикоснуться, невыносимо терзаться вопросом, где ты, и, что мучает меня больше всего, не знать, когда наконец ты вернешься домой.

– Мне тоже не нравится быть врозь, – срывающимся шепотом проговорил он, – но дорогой, я не смогу постоянно жить в Финиксе.

– Я знаю.

– Что ты сделаешь, если мне придется уехать?

– Последую за тобой.

Он затих на мгновение, а когда снова заговорил, в его голосе появилась надежда.

– Куда угодно?

– Всюду.

У него перехватило дыхание. Он попробовал было высвободиться, но я стиснул его сильнее, и тогда он, снова замерев, отвернулся, отчаянно пытаясь не удариться передо мной в слезы.

– Отпусти меня, – прошептал он, но я только обнял его еще крепче.

– Хватит бороться, Коул. Хватит бороться со мной.

– Ненавижу, когда ты видишь меня таким, – прерывисто проговорил он.

Я приложился губами к родимому пятну у него на шее и ощутил, как его прошил трепет.

– Коул, тебе не нужно прятаться от меня или притворяться. Я видел все твои стороны. И ту, что ты предъявляешь миру, и ту, которая есть под ней. Я знаю, ты думаешь, что обязан скрывать ее, и от этого люблю тебя только сильнее.

Он ослаб в моих руках. Я чувствовал его дрожь. Я чувствовал, как рушатся между нами стены, когда он наконец отпустил себя и позволил своим слезам пролиться.

– Я совершенно невыносим, – сказал он шутливо, но только наполовину. – Я жутко требовательный, вспыльчивый и люблю, чтобы все было по-моему.

У меня вырвался смешок.

– Ты всерьез считаешь, будто я ничего этого до сих пор не знаю?

– Тогда как вообще ты можешь любить меня?

Прижимая его к себе, я все целовал его шею.

– Разве я могу тебя не любить? – Я так давно не притрагивался к нему. Мне хотелось всю ночь стоять, обнимая его, как сейчас. И одновременно хотелось утащить его в спальню, а там раздеть, разложить на кровати и любить его – тоже всю ночь. – Коул, – прошептал я, – я не могу без тебя жить.

– Такое клише, дорогой, нет?

– И пусть, зато это правда. Ты нужен мне.

– Зачем?

– Чтобы смеяться надо мной, когда я буду вести себя слишком серьезно. Чтобы напоминать мне о том, что в жизни есть вещи гораздо важнее амбиций.

– Уверен, ты в состоянии справиться с этим и без меня, солнце, – возразил он, и я был рад услышать это ласковое обращение, поскольку оно означало, что он готов сдаться.

– Кто еще проследит за тем, чтобы я не запивал рыбу кьянти? – спросил я, и он рассмеялся. – Я люблю тебя. И ты больше не заставишь меня молчать.

Чтобы ответить, ему понадобилось несколько секунд и один долгий, судорожный вдох.

– Я не хочу, чтобы ты молчал, – тихо сказал он.

В моем горле образовался ком. Я с силой стиснул его. Приник губами к бабочке у него на шее и повторил:

– Я люблю тебя.

И тогда он наконец-то совершенно расслабился. С мягким вздохом капитуляции он откинулся на меня, и я понял, что одержал победу.

– Джонатан, – промолвил он тихо, – я тоже тебя люблю.

Все мои тревоги и страхи, волнение перед встречей, счастье, снизошедшее на меня, когда я наконец-то услышал от него эти слова, облегчение от того, что я вернул его и мы снова вместе – всех этих эмоций оказалось чересчур много, и внезапно вышло так, что со слезами боролся теперь уже я, а он, должно быть, почувствовал мое состояние, потому что обернулся и привлек меня вплотную к себе.

– Я нисколько по тебе не скучал, – хриплым шепотом вымолвил я.

– Я по тебе тоже, – ответил он мягко. – Ни самой маленькой чуточки. И совершенно точно не каждый день. – Он обнимал меня так же крепко, как обнимал его я. Его кожа была теплой и мягкой, а волосы, как всегда, пахли клубникой. И я почувствовал, что все стало правильно.

– Пожалуйста, давай больше не разлучаться, – взмолился я, и на этих словах мой голос сорвался.

– Я никогда этого и не хотел, солнце.

– Тогда почему…

– Я не мог остаться. А ты был слишком горд, чтобы поехать со мной.

– Но…

Мне пришлось притормозить и немного подумать. И чем дольше я думал, тем больше успокаивался. Он был прав. Он звал меня с собой дважды. Но я был слишком горд, чтобы принять поддержку со стороны. С постоянной работой в офисе я оказался бы привязан к Финиксу. Я бы не смог быть с ним – если бы не свобода, которую я обрел, работая на него. Я чуть-чуть отстранился, чтобы заглянуть ему в лицо.

– Но ты дал мне работу…

– Честер так удачно решил выйти на пенсию, и у меня появилась надежда, что это поможет тебе передумать.

– Почему ты не сказал прямо?

– У меня было чувство, что ты должен дойти до этого сам. – Он пожал плечами. – Глупо, наверное, но я боялся, что ты станешь думать, будто я собираюсь манипулировать тобой через работу, а я очень хотел, чтобы ты согласился. Я знал, что могу доверять тебе вне зависимости от того, придешь ты за мной или нет. – Он обвил мою шею руками и мазнул губами по моим губам. – Солнце, я прождал тебя целую вечность, – сказал он. – И чуть было не сдался. Бога ради, где тебя так долго носило?

Невольно я рассмеялся.

– Либо я идиот, либо тебе следует поработать над своими коммуникационными навыками.

Он улыбнулся.

– Давай допустим, что верно и первое, и второе.

– Я сегодня познакомился с Раулем.

– И?

– Наверное, мне придется его уволить.

Он рассмеялся, и слышать его смех было невыразимо приятно. Все словно вернулось на свои места. Стало по-старому идеально. Я начал целовать его шею, а он запрокинул голову, открывая мне полный доступ к своей мягкой коже.

– Я приготовил для тебя ужин, – между поцелуями сказал я.

– О боже. – Он шутливо застонал. – Замороженную пиццу?

– Нет, но и не соте из омара. Всего лишь обычные горячие бутерброды.

– А что с вином?

– Я купил персиковое шардоне.

– Кошмарный выбор, дорогой. Ежевичное мерло несоизмеримо лучше.

– Увы. Оно оказалось распродано. – Мои ладони пустились блуждать по его телу, задирая рубашку, чтобы ощутить гладкую кожу его спины. Я подтолкнул его назад, и он, усевшись на комод за своей спиной, обхватил мои бедра ногами. – Знаю, ты, наверное, голоден и сначала тебя стоило бы покормить, но мне страшно не терпится снять с тебя всю эту одежду.

– Не знаю, что и ответить, – сказал он. – Я голоден, конечно, но судя по запаху, твои горячие бутерброды сгорели. Подозреваю, теперь они безнадежно испорчены.

Не прекращая целовать его, я расстегнул его брюки. Протолкнул ладонь внутрь и начал ласкать бугор в его плавках.

– Всегда можно разогреть пиццу.

У него на миг сбилось дыхание, а затем он шепнул:

– Может, пропустим ужин и сразу приступим к десерту?

– Клубника?

– Замечательный выбор, солнце.

– Я даже смотреть на нее не мог, пока тебя не было.

– Но она по-прежнему оказывает на тебя тот же эффект? – спросил он с порочной усмешкой.

– О, еще какой.

Он рассмеялся и за шею привлек меня ближе.

– Я невероятно рад это слышать.

Глава 23

30 сентября

От Коула Джареду

Господи боже, сладость, умоляю, прекращай раздуваться от самодовольства! Иначе как бы тебе не лопнуть. Передай своему большому злобному копу мои сожаления по поводу того, что его милый и ласковый партнер по моей вине превратился в злорадствующего всезнайку. Как будто он и без того мало меня ненавидит.

Ну хорошо, хорошо. Признаю! Ты прав. Мы с Джонатаном снова вместе, и все теперь в шоколаде (с клубникой). Скажу тебе больше: еще никогда в жизни я не был так счастлив. Но никаких «спасибо» не жди. Ты и так совершенно невыносим!

Сейчас мы в Финиксе, поскольку Джордж отмечал день рождения, а я искренне верю, что никто не должен проводить этот день в одиночестве. Я решил подарить ему сезонный абонемент на «Даймондбэкс». Хотел взять закрытую ложу, но Джонатан заупрямился. Сказал, что это уже перебор, и что открытые места будут лучше. Закрытые, открытые – уж не знаю, в чем между ними разница. В общем, я предположил, что Джорджу захочется сидеть поближе к парням на поле (пусть он и не способен по-настоящему оценить их), и потому купил ему открытую ложу у третьей базы. Джордж был так счастлив, что практически разрыдался. Ну, а Джонатан… Сладость, ты не поверишь! Он просто слетел с катушек! Но откуда я знал, что ложи в принципе запрещены? Надо было выражаться яснее, ты не согласен? Клянусь, этот мужчина настолько несносен, что впору задаться вопросом, как я умудряюсь его терпеть.

На самом деле беспокоиться не о чем. Я извинюсь, и Джонатан простит меня. И вообще. Почему бы мне не тратить деньги на Джорджа, если мне того хочется? Ведь теперь у меня есть семья. Маленькая семья из трех человек, поскольку у нас с Джонатаном на двоих есть только один настоящий родитель, но тем не менее. Я в полном восторге от Джорджа. Он, кажется, тоже ко мне расположен.

И сезонный абонемент тут не при чем.

Сладость, мне пора бежать, но я умираю от желания сказать тебе одну вещь. Я никогда не произносил ее вслух даже наедине с собой, потому что раньше она казалась мне невозможной.

Раньше. Но не теперь.

В свое время я, конечно, расскажу и Джонатану. Надо только набраться храбрости. Я знаю, он поймет меня. Но сначала я хочу написать эти слова здесь, тебе. Я хочу почувствовать, как они обретают форму. Я хочу узнать, что будет, если выпустить их на волю, в жизнь, и поверить в то, что однажды, в один прекрасный день, воплотится в жизнь и моя мечта. Дело в том, Джаред…

Что я всегда мечтал стать отцом.