Книга: Мысли вслух



Мысли вслух

Евгений Максимович Примаков

Мысли вслух

Попытка осмыслить пережитое страной в XX веке и мнение о ее способности вписаться в реалии XXI столетия

Предисловие

Наступил такой период в моей жизни, когда все сильнее чувствую потребность высказаться по важным вопросам пережитого страной в XX веке и ее способности вписаться в реалии XXI столетия. Вопросы эти далеко не простые: была ли случайной революция 1917 года; какие коррективы внесло историческое развитие в известные постулаты марксизма-ленинизма; на каких путях произошла и происходит эволюция мирового социализма; какое место в истории человечества заняла конвергенция двух общественно-политических систем; почему распался Советский Союз; есть ли будущее у СНГ; можно ли считать, что модернизация российской экономики не обязательно должна сопровождаться демократизацией общественной жизни; превалирует ли национальное над общечеловеческим в нашей стране; каково соотношение между внешними и внутренними угрозами и вызовами для современной России; в чем причина сложной ситуации на Северном Кавказе и каковы пути стабилизации обстановки в этом регионе?

Не претендую на исключительность своего мнения и не считаю, что список рассматриваемых вопросов не нуждается в дополнении. Но если приводимые в книге оценки и выводы помогут читателю задуматься над прошлым, настоящим и будущим России, то буду считать, что высказанное мной принесло какую-то пользу.

Считаю своим долгом поблагодарить моих помощников Дмитрия Вячеславовича Шиманского и Елену Вячеславовну Попову за их неоценимую техническую помощь. Большое спасибо всем коллегам, которые взяли на себя труд ознакомиться с рукописью. Их советы, безусловно, помогли автору.

Историю не перепишешь

В нашей политической литературе все чаще называют события октября 1917 года «переворотом». Этот термин используют не только политики правооппозиционного толка, но и ученые-политологи.[1] Между тем определение «революция» или «переворот» имеет большое значение для понимания исторического пути России.

На отношении к историческим событиям всегда лежит отпечаток идеологии господствующих сил, и если оценки пересматриваются, то опять-таки под влиянием уже новой идеологическо-политической обстановки. Трактовка октябрьских событий 1917 года — не исключение. Низведение этих событий до верхушечного переворота — основа, на которой развертывается ныне отрицание семидесятилетнего прогресса в период Советского Союза. Более того, это стремление показать, будто быстрое экономическое развитие России было прервано октябрем 17-го, а не Первой мировой войной.

В нынешних условиях не много людей, апологетически рассматривающих все стороны жизни в СССР, готовых закрыть глаза на внутреннюю борьбу за власть, породившую преступления в отношении миллионов, на политику, приведшую к страданиям целого слоя населения — крестьянства. Однако является ли все это следствием верхушечного переворота или тех извращений, которые были привнесены в назревшую для России революцию?

Революция отличается от переворота тем, что она ставит и решает коренные вопросы: изменение формы собственности, слом прежних систем управления и права. Революция невозможна без революционной ситуации, которая заключается в том, что низы не хотят жить по-старому, а верхи уже не могут управлять по-старому. Именно такая ситуация сложилась в России перед Февральской революцией 1917 года. Поражения на фронтах войны, широко разветвленная коррупция и продажность царских чиновников, распутинщина, охватившая верхние эшелоны власти, нежелание и неумение провести демократические преобразования — таков неполный перечень того, чем характеризовалось положение в России при самодержавии Николая II. К этому следует добавить и расстрелы рабочих, протестующих против усиливавшейся эксплуатации.

Вспоминаю, как спросил высокочтимого мною патриарха Алексия II: можно ли было зачислять в святые такую фигуру, как Николай II? Святейший с пониманием отнесся к вопросу и сказал, что Николай был причислен Русской православной церковью к лику святых не за свою деятельность, а как мученик по своей кончине.

Однако продолжала ли существовать революционная ситуация после того, когда в феврале к власти пришло Временное правительство? Многие историки отрицают этот, безусловно, важнейший показатель, подчеркивая, что Временное правительство пользовалось широкой поддержкой. Действительно, оно сменило во власти порочное самодержавие, и Россия впервые стала республикой. Уже до октября 1917 года было ликвидировано жандармское управление, полиция преобразована в народную милицию; освобождены все политические заключенные, создана особая комиссия для расследования преступлений бывших должностных лиц; провозглашена свобода слова, собраний, стачек; предоставлены политические права женщинам; отменены сословные, вероисповедальные и национальные ограничения; упразднены посты генерал-губернаторов в Закавказье и Туркестане при передаче власти комитетам, составленным из местных кадров, провозглашены автономия Финляндии и Декларация о независимости Польши. Конечно, список впечатляющий. Симпатии к Временному правительству были подогреты и тем, что в него сначала вошли кадеты (Конституционно-демократическая партия), а с 5 мая — эсеры (Партия социалистов-революционеров) и меньшевики из Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). Все эти партии, кто меньше, кто больше, имели довольно разветвленную базу. Например, партия эсеров до раскола осенью 1917 года, когда из нее вышли левые эсеры, имела в своих рядах более 500 тысяч человек, организации социал-революционеров существовали в 63 из 78 губерний, на фронтах и флотах.[2]

Однако буквально через считаные месяцы поддержка Временного правительства на глазах начала таять. Самыми вескими причинами оттока симпатий широких масс стало нежелание Временного правительства покончить с войной. Способствовала резкому обострению обстановки неспособность новых управленцев решить вопрос о земле, который имел наряду с вопросом о мире первостепенное значение для более чем четырех пятых российского населения — крестьянства.

Показателем все более сгущающейся революционной обстановки в России были четыре кризиса Временного правительства. В некоторых публикациях причина этих кризисов сводится к внутренним склокам, бездарности министров, вождизму позера Керенского, который претендовал на мессианскую роль провидца, оракула. При этом как бы в стороне остается главная причина тех потрясений, которые переживало Временное правительство, — возрастающая революционность народных масс. Поистине «низы», которые не могли жить по-старому при царском самодержавии, сохранили и, не побоюсь сказать, приумножили свою нетерпимость к существующим порядкам уже после Февральской революции. Что касается установившейся в феврале власти, то и она не могла воспрепятствовать развивающейся революционной ситуации.

Первый кризис государственного управления в апреле произошел в результате демонстрации солдат и рабочих Петрограда, взбудораженных и бурно возмущенных нотой министра иностранных дел П.Н. Милюкова Англии и Франции о намерении Временного правительства следовать обязательствам участвовать в войне, принятым при царе. Демонстрации начались стихийно. Милюков, а также военный и морской министр А.И. Гучков вынужденно покинули свои посты. Апрельский кризис привел к отставке первого Временного правительства, возглавляемого князем Г.Е. Львовым, которое просуществовало только два месяца.

Еще меньший срок находилось у власти коалиционное Временное правительство опять во главе с Львовым, созданное 5 мая. В него вошли эсеры и меньшевики. В июне оно еле устояло во время второго политического кризиса. Он начался с забастовки рабочих на 29 петроградских заводах, выступивших против антидемократических мер Временного правительства, конфисковавшего помещение, где находился рабочий клуб и учреждение профсоюзов. Через десять дней в Петрограде прошла 500-тысячная демонстрация с лозунгами «Хлеба, мира, свободы!», «Долой десять министров-капиталистов!», «Вся власть Советам!» (антиэсеровских и антименьшевистских лозунгов тогда не было). Под такими же лозунгами состоялись народные шествия в Москве, Минске, Харькове, Твери, Нижнем Новгороде, других городах. Июльский кризис продемонстрировал накапливаемый революционный потенциал народных масс — революционные события уже не ограничивались Петроградом, они распространились далеко за его пределами.

Третий кризис обычно связывают с выходом 2 июля кадетов из правительства в знак протеста против малопопулярной меры — делегация Временного правительства, возглавляемая министром иностранных дел М.И. Терещенко и министром почт и телеграфов И.Е. Церетели, признала автономию, провозглашенную украинской Центральной радой, и включение в эту автономию ряда юго-западных территорий России. Но истинной причиной третьего кризиса стали события 3–4 июля. В Петрограде вспыхнули антиправительственные выступления солдат и рабочих, подогретых поражением начатого наступления на фронте. На следующий день состоялась новая 500-тысячная демонстрация. На углу Невского проспекта и Садовой ее участники были расстреляны вызванными в Петроград войсками. 5 июля в Петрограде было введено военное положение. Премьер-министр Львов подал в отставку.

Главой правительства впервые стал А.Ф. Керенский. Он сформировал третье по счету правительство (из 15 министров почти половина эсеры и меньшевики). Усилилась тенденция перехода к военной диктатуре. Задачей установления диктаторского режима была расправа с Советами рабочих и солдатских депутатов. Сеть таких Советов, а также Советов крестьянских депутатов образовалась по всей России. Советы и сельские сходы все больше брали на себя функции самоуправления. В этой сети росло влияние большевиков.

Характерно, что, по слухам в Петрограде, Львов в неофициальной обстановке так охарактеризовал свою отставку и приход на пост премьер-министра Керенского: «Я вынужден был уйти. Для спасения положения надо разогнать Советы и стрелять в народ. Я не могу этого сделать, а Керенский может».[3]

18 июля Верховным главнокомандующим российской армии был назначен генерал Л.Г. Корнилов. С этим назначением Керенский связывал возможность установить в стране свой диктаторский режим. Генерал Корнилов думал иначе. Он хотел сам стать диктатором. 25 августа после многочисленных переговоров с Керенским генерал Корнилов двинул войска на Петроград и… потребовал отставки Временного правительства. Опасаясь потерять свои позиции и в случае успеха Корнилова, и при становящемся все более возможным его поражении, Керенский назвал действия генерала военным мятежом. В знак протеста, выражая солидарность с Корниловым, подали в очередную отставку министры-кадеты.

Поход на Петроград захлебнулся. Казаки дошли лишь до Пулковских высот. Командующий операцией генерал А.М. Крымов застрелился. Разразился четвертый кризис, который продлился до 25 сентября, когда было сформировано опять коалиционное правительство, — эсеры и меньшевики продолжали держаться за свое участие в нем, считая, что при союзе с буржуазией им удастся провести реформы.

Поражение корниловщины могло стать отправным моментом, переломом в революционном процессе. В.И. Ленин от имени большевистской партии предложил эсерам и меньшевикам сохранить единство революционно-демократических сил, проявлявшееся в условиях наступления армии на Петроград, взять власть в свои руки. Но эсеры и меньшевики не откликнулись на этот призыв, опасаясь роста влияния большевиков.

Справедливую оценку обстановки дал известный историк П.В. Волобуев, полемизируя с западными коллегами о степени вероятности реформистской альтернативы. «В условиях российской действительности 1917 года она была не велика (неизмеримо меньше откровенно контрреволюционной), — пишет Волобуев. — Никому не возбраняется вздыхать по несостоявшимся буржуазным альтернативам Октября. Но реалии таковы: перевес сил был на стороне революционного народа, и он решил вопрос о выборе пути в свою пользу, избрав социализм».[4]

Продолжавшая существовать революционная ситуация в стране после Февральской революции должна, я думаю, быть фактом для объективных историков. Воспользовались ли такой ситуацией большевики? Бесспорно, воспользовались. Совершенная под их руководством Октябрьская революция означала конец власти буржуазии, переход от частной собственности на банки, заводы, инфраструктуру к собственности государства. Радикальные перемены распространились на всю территорию бывшей Российской империи. Под революционными знаменами сражались сотни тысяч людей, которые победили в Гражданской войне. Можно ли все это считать верхушечным переворотом? Однозначно нет.

Небольшое отступление. В советский период тоже случалось не вполне корректное «размежевание» между революцией и переворотом. На этот раз не революция низводилась до переворота, а, наоборот, переворот возводился в категорию революции. Ввод советских войск в Афганистан в 1979 году мотивировался в том числе тем, что возникла необходимость помочь афганской революции, которой угрожают внешние силы. Уже после ввода войск меня в качестве директора Института востоковедения Академии наук пригласили на коллегию МИДа, которую вел министр иностранных дел СССР А.А. Громыко. Обсуждался вопрос о положении в Афганистане. Министр защитил меня от критики ряда дипломатов, несогласных со сказанным мною, что в Афганистане не было и нет никакой революционной ситуации. Показателем этого служил хотя бы тот факт, что крестьяне не восприняли провозглашенную аграрную реформу и в массовом порядке отказывались принимать передаваемую им землю со словами: «Земля принадлежит Аллаху». Таким образом, сохранялось феодальное землевладение. Изменение характера власти в Афганистане путем совершенного переворота, а не революции подтвердили последовавшие события.

Некоторые противники объективного характера Октябрьской революции договариваются до того, что она была организована группой людей, прибывших из Германии в запломбированном вагоне. С учетом победы Октябрьской революции такие «сенсационные» объяснения, по сути, являются оскорблением российского народа, которому, дескать, успешно и надолго навязали режим, запланированный извне с целью выбить страну из антигерманской военной коалиции. Ленин и группа лиц из его окружения, которых Февральская революция застала за рубежом, использовали все возможности для возвращения в Россию. Кое-кто в Германии, возможно, рассчитывал, что руководство большевиками революционным процессом усилит антивоенное движение в России. Но разве это затмевает тот несомненный факт, что на Финляндском вокзале в Петрограде возвратившихся на родину встречали тысячи восторженных людей? Не премину привести слова из выступления Ленина на IV конференции профессиональных союзов и фабрично-заводских комитетов Москвы в 1918 году — они звучат очень актуально: «Конечно, есть люди, которые думают, что революция может родиться в чужой стране по заказу, по соглашению. Эти люди либо безумцы, либо провокаторы». Революции «вырастают тогда, когда десятки миллионов людей приходят к выводу, что жить так дальше нельзя».[5]

Констатация, что в октябре 1917 года в нашей стране свершилась настоящая революция, вполне совместима с признанием бескровного захвата власти (за исключением Москвы). Такая констатация не призвана также увести в сторону внимание от разыгравшейся позже кровавой Гражданской войны. Хочу лишь подчеркнуть, что Октябрьская революция вторглась в историю России не случайно.

Но естественно, нельзя отрицать негативные моменты, которые сопутствовали революционным переменам в жизни России. Гражданские войны — это всегда долго не заживающие раны всего общества. Хорошо, что мы отошли от утверждавшегося в советский период стереотипа — всех поголовно белых показывать как нелюдей, врагов отчизны и народа, начисто лишенных патриотических чувств. Однако восстановление справедливости не должно приводить к противоположному — возвеличиванию всего белого генералитета не только при замалчивании подвига красных командиров, но и акценте на «красном терроре», без упоминания кровавых злодеяний с противоположной стороны. Это отнюдь не способствует объективным оценкам действительно трагических событий, связанных с Октябрьской революцией.

Несомненно и другое — крайне негативное восприятие Октябрьской революции значительной частью русской интеллигенции. Эпиграфом к написанной Н.А. Бердяевым в 1918 году статье «Духи русской революции»[6] этот выдающийся мыслитель взял слова из стихотворения Пушкина:



Сбились мы. Что делать нам?

В поле бес нас водит, видно,

Да кружит по сторонам.

Именно так мыслила та значительная часть русской интеллигенции, которая не приняла революцию и во многом оказалась заложницей разворачивавшихся кровавых событий.

Многие считали революцию бунтом, порожденным национальными особенностями русской души. В упомянутой статье Бердяев писал: «При поверхностном взгляде кажется, что в России произошел небывалый по своему радикализму переворот. Но более углубленное и проникновенное познание должно открыть в России революционный образ старой России, духов, давно уже обнаруженных в творчестве наших великих писателей, бесов, давно уже владеющих русскими людьми». Не соглашаясь с ассоциацией революции в России с национальными особенностями русских людей, тем не менее следует, как мне представляется, признать, что на Октябрьскую революцию и на события Гражданской войны наложились черты, присущие именно России. Такая характеристика — конечно, не основная — игнорировалась в советский период, когда справедливо упор делали на социальное содержание революции, но, по существу, сводили российскую специфику лишь к революционной ситуации, сложившейся в России.

И.В. Сталин подчеркивал отличие социалистической революции от буржуазной, так как первая начинается с захвата власти, а вторая заканчивается этим актом. Если руководствоваться таким выводом, то следует признать, что революционный процесс, рожденный Октябрем, вскоре был искажен практикой сталинского руководства. Превращение Советского Союза в мощную индустриальную державу, выигравшую войну с фашистскими захватчиками и ставшую после Второй мировой войны одной из двух супердержав в мире, произошло через череду трагических явлений. Сегодня много говорят — и совершенно справедливо — о преступлениях, связанных с репрессиями. Их жертвами стали миллионы людей, и этого нельзя ни списать, ни тем более оправдать.

Хотел бы подчеркнуть, что огромный исторический вред России нанес и последовавший вскоре после смерти Ленина отказ от новой экономической политики — НЭПа.

Весной 1921 года был провозглашен переход к НЭПу — реформистскому этапу развития. «По сравнению с прежним, революционным, это — подход реформистский (революция есть такое преобразование, которое ломает старое в самом основном и коренном, а не переделывает его осторожно, медленно, постепенно, стараясь ломать как можно меньше)», — писал Ленин.[7] По его словам, переход к реформистскому этапу вводился «надолго и всерьез». Под этим понималось — нужно это обязательно отметить — соединение с социализмом рыночной экономики. Очевидно, такой переход не был конъюнктурной мерой, а намечал стратегический путь социального обновления общества в России. Этот путь — от революции к реформам — не был пройден в Советском Союзе, что в конечном итоге способствовало крушению социализма в СССР.

К сожалению, тяжелая болезнь В.И. Ленина и его кончина в 1924 году не позволяют полностью, с высокой степенью достоверности проследить эволюцию его взглядов — от безоговорочного признания диктатуры пролетариата с ее насильственной функцией в виде единственно возможной власти в России после Октябрьской революции[8] до вывода о том, что «на место этого (революционного, по определению Ленина. — Е. П.) подхода, плана, метода, системы действий ставим… совершенно иной, типа реформистского: не ломать старого общественно-экономического уклада, торговли, мелкого хозяйства, мелкого предпринимательства, капитализма…». Ленин призывал к оживлению всего этого, подвергая лишь в меру их оживления государственному регулированию.[9] Такая эволюция взглядов не свидетельствует об отказе Ленина от диктатуры пролетариата — этого не было. Но, по сути, провозглашалось притупление, ослабление насильственной функции власти, сосуществование социализма с капитализмом в России.

Конечно, В.И. Ленин был практиком-революционером. И он остро почувствовал, что политика продразверстки круто разворачивала крестьянство против Октябрьской революции. Кронштадтский мятеж, серия крестьянских восстаний свидетельствовали об этом. Он не мог также не видеть, что надежды на быструю революцию в европейских странах оказались иллюзией — в результате Россия оставалась в плотном капиталистическом окружении.

Однако сдвиг в сторону реформы, как представляется, не ограничивался сиюминутной потребностью. Он не мог не иметь и имел теоретическое значение, упор на которое делал один из руководящих деятелей партии большевиков Н.И. Бухарин. Преодолев свои леваческие взгляды времен военного коммунизма, он стал после смерти В.И. Ленина активным защитником НЭПа. Выступая с докладом на собрании актива Московской организации РКП(б) 17 апреля 1925 года, Бухарин сказал: «Смысл новой экономической политики, которую Ленин еще в брошюре “О продналоге” назвал правильной экономической политикой (в противоположность военному коммунизму, который там же, в этой брошюре, охарактеризовал как “печальную необходимость”, навязанную нам развернутым фронтом гражданской войны), — в том, что целый ряд хозяйственных факторов, которые раньше не могли оплодотворять друг друга, потому что они были заперты на ключ военного коммунизма, оказались теперь в состоянии оплодотворять друг друга и тем самым способствовать хозяйственному росту».[10]

Бухарин категорически возражал против утверждений о кратковременности НЭПа. Он писал, что страна будет «многие десятки лет медленно врастать в социализм».[11] Более того, Бухарин считал, что отход от НЭПа не будет способствовать укреплению союза пролетариата с крестьянством, чреват опасностью гиперцентрализации управления экономикой в СССР и превращением значительного слоя администраторов в новый класс эксплуататоров «без частной собственности».

И.В. Сталин смотрел на НЭП абсолютно с других позиций. Не высказывая публично критику в адрес новой экономической политики, он сводил ее значение к небольшому по времени этапу, «когда советская власть допустила оживление капитализма при всемерном развитии социализма… Задача состояла в том, чтобы в ходе этого соревнования укрепить позиции социализма, добиться ликвидации капиталистических элементов (выделено мной. — Е. П.) и завершить победу социалистической системы как основной системы народного хозяйства».[12]

Эти слова были произнесены в докладе о новой конституции в 1936 году, то есть уже тогда, когда произошел отказ от возможности оживить экономику страны, используя рыночные отношения.

15 марта 1938 года Н.И. Бухарин был расстрелян.

Закончу эту главу словами писателя Ю.М. Полякова — главного редактора «Литературной газеты», который сказал: «Мы пытаемся смотреть на “Аврору” с яхты Абрамовича».[13] Думаю, что эти слова могут быть применимы в отношении тех, кто низводит сыгравшую огромную историческую роль Октябрьскую революцию к перевороту, устроенному кучкой большевиков.

И еще. Приходит на ум высказывание Мао Цзэдуна: «Чтобы выпрямить, нужно перегнуть». Перегнули. Может быть, уже достаточно?

Марксизм-ленинизм: столкновения с жизнью

Можно, очевидно, многое в истории советского периода объяснить пагубностью совершенных отходов от диалектики марксизма-ленинизма. Однако следует сказать, что и ряд постулатов марксизма-ленинизма сами по себе не выдержали столкновения с реальностью, с жизнью.

Распад Советского Союза и прекращение существования КПСС способствовали росту критики марксизма-ленинизма и в нашей стране, и за рубежом. Некоторые из критиков в прошлом были активными партийцами. Но критика критике — рознь. В данном случае ее диапазон простирался от вульгарных обвинений со стороны людей, мало разбирающихся в марксистской науке, до стремления не воспринимать эту науку в качестве застывшей в своем развитии и породившей истины, которые действуют вне времени и пространства. Одни, рубя сплеча, отрицали марксизм, порывали с ним. Другие оставались и остаются марксистами, веря в его научную ценность, особенно как методологию познания тех или иных социальных, экономических и политических процессов в мире.

Я принадлежу к этим «другим». Мне в жизни повезло. После окончания аспирантуры экономического факультета МГУ, где под руководством прекрасных специалистов получил марксистское образование, знакомясь с первоисточниками, продолжил изучать марксизм-ленинизм в Институте мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР. Это был один из центров, где в оценках развития мирового капитализма и социализма в нашей стране господствовал реализм. Именно реалистическое отношение к изучаемым процессам и явлениям привело к выводу о необходимости не рассматривать марксизм как догму. Выдающийся ученый-философ Т.И. Ойзерман назвал это «самокритикой, ибо оно возникло в лоне самого марксизма».[14]

Марксизм как наука серьезно повлиял на развитие человечества. К. Марксу и Ф. Энгельсу принадлежит огромная заслуга — экономическое объяснение основных явлений и процессов общественной жизни, исторической динамики. Под непосредственным влиянием марксизма возникло организованное рабочее движение. В свою очередь, воздействие массового революционного движения стало одним из факторов, обусловивших эволюцию капитализма. Но это не означает, что следует относиться к марксизму как к религии и делать на марксистской основе выводы, опровергаемые действительностью. А так, собственно, и случалось в прошлом. Например, исходя из «незыблемого» постулата о близкой гибели капитализма, был сделан вывод, что капитализм развивается на постоянно сужающейся основе. Профессор (в будущем академик) Алексей Матвеевич Румянцев — убежденный марксист и очень порядочный человек — был автором положения о том, что появление мирового рынка социализма еще более (после краха колониальной системы) сузило поле развития мирового капитализма.

Румянцев впоследствии отказался от этой идеи. Он рассказал мне и о том, что с ней было связано. Оказывается, в 1951 году, во время дискуссии о проблемах социализма в СССР, И.В. Сталин слушал выступления, находясь в наушниках в своем кремлевском кабинете. Ему настолько понравилась высказанная Румянцевым идея, что Алексей Матвеевич, в то время директор Института экономики в Харькове, был назначен заведующим отделом ЦК ВКП(б). Первоначальный отказ Румянцева занять должность заместителя заведующего отделом науки не остановил вождя, хотя сделавший это предложение Г.М. Маленков и ознакомил Сталина с письмом Румянцева, сомневавшегося в способности «провинциального ученого занимать столь высокий пост». Сталин отреагировал в присущей ему манере: «Не хочет идти заместителем, разделите отдел науки и назначьте его одним из заведующих». Это и произошло в июле 1952 года.

Вспоминаю и о другом курьезном случае. После ввода советских войск в Афганистан ЦК КПСС принял решение направить группы, сформированные из консультантов аппарата Центрального комитета, ученых, журналистов, в Западную Европу для откровенного разговора с компартиями. Одна из таких групп была командирована в Италию — к тому времени на Итальянскую коммунистическую партию уже был навешен ярлык «еврокоммунизма», что отождествлялось с таким ругательством, как «ревизионизм». Наша группа состояла из Александра Евгеньевича Бовина[15] и меня. Встреча с активом компартии Италии произошла во Флоренции в большом, заполненном до отказа зале мест на пятьсот. Говоря о причинах ввода войск в Афганистан, мы делали упор на то, что, как казалось, выглядело убедительным: огромная общая граница, образующийся вакуум власти в стране, который мог быть в условиях холодной войны заполнен Соединенными Штатами. Последовали вопросы. Один из них был обращен к Бовину: можно ли считать, что все декларированное Марксом и Энгельсом сто с лишним лет назад раскрывает смысл нашего времени — ведь мир претерпел такое бурное развитие за этот период? Александр Евгеньевич отреагировал моментально. Со свойственным ему остроумием и артистизмом встал и сказал: «Сто лет назад Маркс и Энгельс провозгласили: “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”» Это был выигрышный ход, которому зааплодировали, но уже тогда не только у итальянских коммунистов вызывала сомнение закономерность постановки вопроса о незыблемости выводов марксизма для всех стран и на все времена.

Открыто говорить и писать об этом стали у нас в годы перестройки. Так, в 1989 году в журнале «Знамя» была опубликована моя статья «Перестройка — взгляд изнутри и извне», в которой говорилось, что начавшееся в нашей стране социальное преобразование (к сожалению, так и не восторжествовавшее) «…разрушает догматические представления о том, что производственные отношения при капитализме выступают как тормоз развития производства, — сами эти отношения изменяются в рамках капитализма, приспосабливаясь к научно-технической революции… Не выдерживает столкновения с действительностью и другая догма… о том, что развитию капитализма обязательно сопутствует обнищание трудящихся».[16]

Действительно, историческое развитие внесло ряд корректив в постулаты марксизма-ленинизма. Одна из главных проблем — неизбежность всемирной революции. Основоположники марксизма, как известно, выводили такую неизбежность из утверждения об абсолютном обнищании рабочего класса при капитализме. Не только относительном, но и абсолютном, постоянно усиливающемся, прогрессирующем обнищании. Если это так, то в развитых капиталистических странах неизбежно предстоит пролетарская революция. Злейшим врагом марксизма был объявлен один из лидеров германской социал-демократии Эдуард Бернштейн, именно потому, что он уже в конце XIX века отрицал закон постоянного обнищания рабочего класса. Отступничество от марксизма, ренегатство — эта характеристика «бернштейнианства» принадлежала и Ленину, и Плеханову. Аналогичные оценки были сделаны в отношении II Интернационала, возглавляемого Карлом Каутским.

Сегодня нет необходимости приводить статистические показатели, свидетельствующие, что в развитых капиталистических странах — Соединенных Штатах, Канаде, Западной Европе — достигнут высокий уровень жизни населения. Из этой общей картины не выпадают и рабочие: изменился характер рабочей силы — уменьшается число «синих воротничков», увеличивается образовательный ценз рабочего, растет заработная плата, наблюдается прогресс в здравоохранении, образовании, в области социальной защиты. Конечно, это общая тенденция. Происходят и спады, и отступления, да и уровень социального развития неодинаков во всех капиталистических странах. Но так или иначе следует признать, что в общем и целом пик уровня жизни, достигнутый в свое время при социализме, значительно ниже того, который имеет место в капиталистических странах с развитой экономикой.

Отвергая возможность критики марксизма, мы в свое время хотели найти хоть какой-нибудь выход из тупика, созданного законом об абсолютном обнищании рабочего класса. В частности, было придумано «объяснение» правильности этого закона, так как при развитии мирового научно-технического прогресса потребности трудящихся в капиталистическом обществе растут быстрее, чем их удовлетворение. Однако такая «защита» постулата об абсолютном обнищании рабочего класса при капитализме несостоятельна — она фактически свидетельствует об относительном, а не абсолютном обнищании.

Но было бы неправильно сводить отказ от вывода Маркса лишь к позиции последователей Бернштейна, который, кстати, был другом и душеприказчиком Энгельса. Как это ни звучит на первый взгляд парадоксально, Ленин, несмотря на неоднократно высказываемую в своих произведениях прямую поддержку выводу о прогрессирующем обнищании рабочего класса, практически отошел от признания такой закономерности в развитии капитализма (помимо всего прочего, находясь в Швейцарии, он воочию убедился, что рабочие день ото дня отнюдь не беднеют). Показательно в этом плане, что формулу неизбежности социалистической революции в развитых капиталистических странах Ленин заменил на теорию победы социалистической революции «в слабейшем звене империалистической цепи», в России — в крестьянской стране, да к тому же без помощи и поддержки пролетариата извне, так как мировая революция не состоялась.

Выше уже говорилось, что провал военного коммунизма в России привел Ленина к идее объединения революционности с реформаторством. Но такая эволюция взглядов самим Лениным не акцентировалась. Так произошло и с фактическим отходом от признания абсолютного обнищания рабочего класса при капитализме.

Но не во всем действительность заставила Ленина вносить коррективы в первоначальные представления о марксистских постулатах. Один из незыблемых для него принципов марксизма — утверждение о том, что для строительства социализма неизбежна государственная власть в виде диктатуры пролетариата. В.И. Ленин, уделивший большое место в своих трудах диктатуре пролетариата, подчеркивал ее насильственную миссию: не только ликвидировать эксплуататорские классы, но и воспрепятствовать попыткам реставрации власти буржуазии. Ленин писал, что диктатура пролетариата нужна «в целях окончательного создания и упрочения социализма».[17] Этими задачами была обусловлена длительность существования государства диктатуры пролетариата.



После смерти Ленина победа социализма в Советском Союзе определялась двумя понятиями — полная и окончательная. На VIII чрезвычайном съезде Советов СССР, который принял Конституцию СССР 1936 года, констатировалась полная победа социализма в нашей стране, так как социалистическая система победила во всех сферах народного хозяйства[18] и ликвидированы все эксплуататорские классы.

Конституция 1936 года получила название «Конституция победившего социализма». Однако прекращение диктатуры пролетариата даже не ставилось в повестку дня, так как оно могло произойти, по Ленину, лишь при отсутствии опасности насильственного восстановления капитализма, а такая опасность просматривалась. Более того, И.В. Сталин, в свою очередь, сделал вывод не только о необходимости сохранения диктатуры пролетариата чуть ли не навечно — ведь социализм одержал победу в отдельно взятой стране, находящейся в капиталистическом окружении, — но и утверждал, что классовая борьба в СССР нарастает по мере развития социалистических отношений, и отсюда возникает необходимость усиления диктатуры пролетариата. Этот теоретический вывод дорого обошелся советскому народу — вслед за принятием «Конституции победившего социализма» начались неслыханные репрессии, жертвами которых стали сотни тысяч, если не миллионы людей.

Лишь после XX съезда КПСС в новой Программе партии был сделан вывод о переходе от диктатуры пролетариата к общенародному социалистическому государству. Однако при этом отсутствовал критический анализ теории диктатуры пролетариата как системы насилия, универсальной для стран, выбравших социалистический путь развития, пока не разрушится мировой капитализм. Без такого анализа очень трудно было полемизировать с представителями тех компартий капиталистических стран, которые к тому времени, стремясь расширить поддержку в обществе, отказывались от теории, провозглашавшей необходимость применения насилия при строительстве социализма.

Характерно, что Энгельс отошел от первоначальных утверждений о неизбежности насильственного строительства нового общества во всех случаях и при всех обстоятельствах. По словам Энгельса, возможно мирное «врастание современного общества в социализм» «в таких странах, где народное представительство сосредоточивает в своих руках всю власть, где конституционным путем можно сделать все что угодно, если имеешь за собой большинство народа: в демократических республиках, как Франция и Америка, в таких монархиях, как Англия».[19] Идею о возможности такого мирного «врастания» в высокоразвитых капиталистических странах не опровергал и «поздний» Маркс. Можно констатировать, таким образом, что произошло изменение взглядов основоположников марксизма по важнейшему вопросу о возможности эволюционных социалистических преобразований в развитых капиталистических странах, но, естественно, как они считали, достигаемых в результате классовой борьбы.

Вместе с тем Маркс, Энгельс и Ленин ни на йоту не изменяли своих позиций по вопросу о том, что капиталистическая система стала роковой для прогресса производительных сил и поэтому изжила себя. Как писал Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге», «…приближающийся крах этого способа производства можно, так сказать, осязать руками».[20] Жизнь внесла коррективы в такое утверждение. Крах капитализма не состоялся, так как он видоизменился по сравнению с тем периодом, который наблюдали Маркс и Энгельс.

Не произошло краха капитализма как способа производства и в империалистическую эпоху. В.И. Ленин исследовал перерастание капитализма в монополистическую стадию и определил ее как высшую, за которой непосредственно следует социалистическая революция. По оценке Ленина, опирающегося на большой исследовательский материал, господствующее положение на империалистической стадии приобретают монополии, играющие решающую роль в хозяйственной жизни; промышленный капитал сливается с банковским, и порождается новая категория — финансовый капитал; экспорт капитала, в отличие от экспорта товаров, приобретает особое значение; начался экономический раздел мира международными монополистическими союзами; крупнейшие капиталистические державы делят его территориально.

Выводы, изложенные в работе «Империализм как высшая стадия капитализма», вполне справедливо приобрели название «ленинская теория империализма». Выявленные черты монополистического капитализма развились в первой половине XX века. Но они тоже не привели капитализм к предсказанному логическому концу. Капитализм сохранил и сохраняет эволюционный потенциал, поэтому правильный вывод о монополистической стадии не идентичен тому, что это — стадия умирающего капитализма.

В.И. Ленин, несомненно, учитывал, что монополии при капитализме, переросшем в империалистическую стадию, не могут охватить всё — сохраняются и немонополизированные предприятия. Однако главное, по Ленину, все-таки в том, что монополии, захватывающие рынки, однозначно противостоят свободной конкуренции, и в результате происходят задержка технического прогресса, застой, загнивание.

Такие процессы происходили в ленинское время. Они просматриваются и в наши дни, но только в виде тенденций. В современном капитализме осуществляются действенные государственные шаги, направленные против стремления крупных компаний и их объединений — трестов, картелей, концернов — монополизировать рынки товаров и услуг. Реализацию такого стремления резко ограничивает государственное регулирование через антитрестовские законы и административные меры. Концентрация капитала в тех или иных формах не прекращается, но она сопровождается действиями со стороны государства против злоупотреблений, которые становятся возможными при происходящей концентрации. Нужно признать, что антимонопольная политика в развитых капиталистических странах все больше служит интересам их населения, особенно той его части, которая создает устойчивость системы, — среднего класса. И отнюдь не случайно, что в таких странах больше половины ВВП ныне создается малыми предприятиями.

При сохраняющейся конкуренции тяготеют к технико-технологическому прогрессу и крупные предприятия. Мы порой задумываемся, почему сегодняшняя Россия отстает от развитых капиталистических стран в финансировании инноваций. По государственной линии у нас вкладываются в научно-технические разработки и их внедрение суммы, сопоставимые с аналогичными вложениями в развитых странах Запада, но по суммарному финансированию научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок (НИОКР) мы далеко позади, так как главный, основной источник такого финансирования в США, Японии, Канаде, странах ЕС, Южной Корее — частные предпринимательские структуры. Толкает к такому феномену конкуренция, стремление обеспечить прибыль.

Отсутствие конкуренции или ее крайне слабая развитость в нашей экономике не создает стимула для предпринимателей стремиться к инновациям. Траты на НИОКР наших крупных компаний ничтожны: в 2009 году они составили 800 млн долларов. Одна только General Motors вложила в научные разработки и внедрение в 2009 году 8 млрд (в год кризиса!), что в 10 раз больше вложений в НИОКР всего российского крупного бизнеса. По оценкам Минэкономразвития, в России в 2008 году разрабатывали и внедряли технологические инновации 9,6 процента предприятий, тогда как в Германии — 73 процента, Бельгии — 58 процентов, Эстонии — 47 процентов, Чехии — 41 процент. «Бюджетное финансирование исследований растет, — заключает в одном из своих отчетов министерство, — а сами компании (российские. — Е. П.) тратят на них все меньшую долю своих средств».[21]

Изменения происходят и в глобальном контексте, в котором развивается современный капитализм. По темпам экономического роста за последние несколько десятков лет развивающиеся страны превосходят развитый капиталистический мир. Их доля в мировом ВВП увеличивается, и не только за счет перемещения ряда производств в развивающиеся страны, отличающиеся значительно более низкой стоимостью и ценой рабочей силы. Поднимает голову и собственный капитализм, сращивающийся с той или иной формой власти. Молодые теснят традиционных участников глобального рыночного процесса. Появился довольно интенсивный поток не только товаров, но и капитала из развивающихся стран в развитые.

Такая закономерность не охватывает весь развивающийся мир — ряд стран, особенно расположенных на Африканском континенте, продолжают погружаться на дно мировой экономики. Однако общая картина для большинства бывших колониальных и зависимых стран такова, что определяющим для их развития стали внутренние факторы.

К причинам очевидных изменений, происшедших и происходящих в современном капитализме, относится борьба трудящихся, которая приводит капиталистическое общество к серьезному смягчению социальных условий существования. Следует сказать и о том, что само развитие производства в этих странах и принципы распределения зависят от роста покупательной способности широких масс. Во всяком случае, современный капитализм развивается не на «суженной основе» и в глобальном, и во внутристрановом плане.

Но к этому выводу пришли не сразу. Закончу эту главу случаем из практики 70-х годов. В то время ИМЭМО занимался серьезными исследованиями, которые создавали основу прогнозных оценок развития мировой экономики. Различные сценарии такого развития публиковались в нашем журнале «Мировая экономика и международные отношения». Один из читателей журнала — отставной генерал НКВД — написал в ЦК КПСС гневное письмо, в котором обличал институт в ревизионизме, так как в прогнозах фигурирует аж до 2000 года еще «не отправленный на свалку истории капиталистический мир». Думаете, в отделе науки ЦК отнеслись к такому обвинению как к абсурдному? Не тут-то было. Пришлось писать объяснение, подкрепленное уверениями, что мы не отходим от марксизма-ленинизма.

Конвергенция — миф или реальность?

Я хорошо помню дискуссии, которые велись в ИМЭМО по этому вопросу в период перестроечной гласности. Официальная линия советского руководства в тот период выражалась категорично: о конвергенции двух общественно-политических систем — социалистической и капиталистической — не может быть и речи. Эта линия, по сути, опиралась на вывод И.В. Сталина, что производственные отношения во всех формациях, кроме социалистической, выкристаллизовывались в недрах предшествующей формации. А социалистические производственные отношения появляются на свет только после свершения революции, уничтожающей полностью и дотла капиталистические базис и надстройку. Историческая роль капитализма низводилась при этом лишь к созданию материальных предпосылок пролетарской революции.

Полностью отрицалось также влияние капиталистического окружения на социалистические страны. Утверждалось, что социализм оказывает всестороннее воздействие на основные процессы и явления в мире. Но обратное воздействие капиталистической на социалистическую систему категорично отрицалось. Идея сближения двух общественно-политических систем предавалась анафеме. Между тем полное отрицание конвергенции не только тормозило развитие теории, но и негативно сказывалось на хозяйственной практике в СССР.

Отказ от многих догм происходил не сразу. Время перестройки было отмечено острой идеологической борьбой.

В книге «Годы в большой политике» я писал по этому поводу: «Сколько сил ушло на то, чтобы доказать очевидное для нас, но не во всем совпадавшее с работами классиков марксизма-ленинизма положение о существовании универсальных законов в отношении производительных сил вне зависимости от характера производственных отношений. Иными словами, что существует ряд одинаковых закономерностей, свойственных производительным силам как таковым, независимо от того, где развивается производство — в социалистическом или капиталистическом обществе. А ведь противники этого очевидного положения практически захлопывали дверь для использования у нас опыта западных стран».[22]

Но такое использование было необходимо. В советский период нас обуревала гигантомания. Мы строили огромные заводы чуть ли не единственных производителей той или иной продукции в СССР, считая, что выигрываем в отношении малых форм производства на росте производительности труда, в то время как на Западе давно уже поняли преимущества малых и средних предприятий, рассредоточенных по всей стране. Мы делали упор на отраслевое управление, в то время как в США, например, около 95 процентов корпораций — многоотраслевые, а это высшая форма организации производства, над которой уже не стоят ни министерства, ни ведомства. Подобная картина в Японии, Западной Европе. Или образование всех условий для того, чтобы быстрее амортизировать передовое и дорогостоящее оборудование. Или создание «венчурных» предприятий, призванных решить определенную задачу на острие научно-технического прогресса. Список особенностей организации производства в развитых капиталистических странах можно было бы продолжить.

Такие проблемы становились содержанием записок, направляемых руководству страны. Снабжал ими ИМЭМО рабочие группы при Брежневе, а во время Горбачева прорывался с записками на самый верх. Но часто это происходило поистине в карикатурных формах. Уже в годы перестройки Николай Иванович Рыжков, тогдашний председатель Совета министров, понимая важность производственно-организационного преобразования подшипниковой промышленности для развития отечественного машиностроения, собрал у себя совещание производственников и ученых. Мы в ИМЭМО серьезно подготовились к этой встрече, изучив опыт Швеции, ФРГ. Были на совещании в Кремле во всеоружии, предложив схему создания четырех научно-производственных объединений и подробно показав их структуру. На вопрос, как распределится между ними качественное производство подшипников, ответили, к удивлению многих присутствующих, что все четыре объединения будут выпускать однотипную продукцию — так мы обеспечим конкуренцию. Тогда взял слово министр автомобильного транспорта и, обращаясь к председателю Совмина, сказал: «Я обещаю прорыв в подшипниковой области, мне для этого нужен еще один заместитель министра, вот его “объективка”».

Будучи умным человеком, Николай Иванович прервал заседание, сказав министру: «Вы явно не готовы к обсуждению». Но в Кремль по этому вопросу нас больше не звали…

Помню, как еще во времена Брежнева академик Н.Н. Иноземцев пригласил меня к себе домой поужинать. Он был явно взволнован. Сказал, что впервые предложили ему, тогда кандидату в члены ЦК КПСС, выступить на пленуме Центрального комитета. «Не будьте “белой вороной”, напишите текст», — посоветовал я. «Не могу, буду выступать без бумажки».

Я оказался прав — уже одно это вызвало неудовольствие многих присутствовавших в зале. Еще больше покоробило содержание выступления. Иноземцев возразил против монополии на внешнюю торговлю даже не государства, а, как он справедливо сказал, Министерства внешней торговли СССР. Кроме того, Иноземцев говорил о необходимости целенаправленной работы для обеспечения наилучших результатов на прорывных направлениях научно-технического прогресса. И все бы ничего, но академик Иноземцев привел в пример капиталистическую Японию, которая сконцентрировала средства через Министерство промышленности и торговли, чтобы помочь частному бизнесу вырваться вперед в производстве компьютеров. После успешного освоения этих средств и выхода на показатели нового поколения компьютерной техники компании снова «разбежались» по своим «квартирам» и продолжили конкуренцию за рынки.

Николай Николаевич был очень удручен, когда ему передали реплику одного из руководителей, сказавшего в своем кругу: «Вы разве не видите, он нас пытается поучать!» А бессменный помощник нескольких генеральных секретарей, безусловно очень остроумный, едкий человек, А.М. Александров-Агентов сказал Иноземцеву: «Николай Николаевич, после вашего выступления стало ясно, что мы стоим перед дилеммой: либо нужно выводить из ЦК интеллигентов, либо делать ЦК интеллигентным».

Кстати, когда я в единственном числе уже на XIX партконференции выступил против антиалкогольной кампании, которая осуществлялась чисто административными мерами и привела прямо-таки к плачевным результатам в экономике, нанесла вред здоровью людей (начала развиваться, пожалуй, впервые в таких масштабах в России наркомания, токсикомания, исчез сахар — гнали самогон, вырубили виноградники и т. д. и т. п.), тот же остроумный А.М. Александров-Агентов, который в то время еще оставался помощником теперь уже у М.С. Горбачева, отвел меня в сторону и спросил:

— Любите Гашека?

— Конечно, его герой Швейк — один из самых моих любимых.

— Так вот, — продолжал Александров, — помните, как в кабаках висели портреты Фердинанда, обсиженные мухами? Теперь и ваши портреты в таком же виде будут висеть во всех советских пивных.

После того как перестал существовать Советский Союз и изменились политические и экономические режимы в странах Восточной Европы, дискуссии по проблемам конвергенции между двумя общественно-политическими системами стали принадлежностью истории. По сути, конвергенция уже сыграла свою роль: социалистическая экономика превратилась в рыночную, а государственное регулирование, планирование на уровне крупных монополий прочно вошли в практику современного капитализма. Изменения произошли в результате главным образом внутреннего развития мирового социализма и мирового капитализма. Но свою роль сыграло и обоюдное влияние, испытываемое двумя общественно-политическими системами в процессе их соревнования.

Реальный социализм — так в советский период определялся строй в СССР и тех других странах, которые входили в мировой социалистический рынок, — этого соревнования не выдержал. Однако мировой социализм не канул в Лету. Он сохраняется в виде распространенных по всему миру социалистических идей, основными носителями которых ныне выступают социал-демократические и социалистические партии, взявшие на вооружение идеологию либерализма, и ряд компартий, в том числе Коммунистическая партия Китая, по существу, во многом тяготеющие к конвергенции марксизма и либерализма.

Марксизм образовал почву, на которой взросло социалистическое движение в XIX веке, да и в XX веке.

Нельзя, как представляется, отрицать и то, что идеи социализма распространялись также немарксистскими авторами. Разница — в интерпретации этих идей. Марксисты-ленинцы накрепко связывали их с победой над капиталистическим способом производства, над «лжедемократией» капиталистического общества, с социальной революцией трудящихся. Немарксистские социалисты в настоящее время, за исключением единиц, тоже видят серьезные противоречия, явно отрицательные черты в капитализме, но делают ставку на эволюционные изменения, а в тех странах, где образуют правительства, прилагают немалые усилия для таких изменений. Примером могут служить социалистические партии в странах Скандинавии, где достигнут высокий уровень социальной защиты.

Идеология либерализма имеет за своими плечами столетия. За это время мало изменилась политическая доктрина либерализма: провозглашались свобода личности, в том числе право владеть собственностью, демократические преобразования, включая разделение ветвей власти, контроль над ней со стороны общества. Что касается экономической доктрины либерализма, то в XX веке она была далека от стабильности. Ее основной постулат — рынок единственный регулятор экономики, и основное требование — минимизировать государственное в ней участие — оказалось несостоятельным. Во время Великой депрессии 1929–1932 годов родился «новый курс» Ф.Д. Рузвельта, основывающийся на роли государства как регуляторе рыночных отношений.

Поворот в экономической доктрине либерализма был связан с именем Дж. Кейнса — автора одной из самых значительных экономических теорий XX века. Кейнсианство, отстаивающее необходимость государственного вмешательства с целью ликвидации неравновесий и рыночных перекосов при капитализме, стало вплоть до 70 — 80-х годов лидирующей школой экономической науки на Западе.

Смена вех произошла на гребне критики кейнсианства. Особенно отличились в этом плане лондонская школа экономики и чикагская школа, которая выдвинула таких лидеров, как М. Фридмен, Ф. Найт и др., провозгласивших необходимость сокращения государственных расходов, в том числе социальных, всемерное поощрение собственников, частного предпринимательства, усиление роли рынка. Представители этих школ выступили против государственных действий, направленных на ограничение экспансии монополий, прогрессивных ставок подоходного налогообложения, государственного контроля над ценами. Фридмен и его сторонники развили концепцию, согласно которой деньги играют главную роль в развитии капиталистической экономики. Эта концепция получила название монетаризм. Ее сторонники считают, что причина инфляции — в избыточном росте денежной массы, что происходит в результате дефицитного кейнсианского метода финансирования с целью регулирования экономики.

В капиталистическом мире во второй половине XX века кейнсианство оказалось вытеснено школами неолиберализма, монетаризма, неоклассики.

Характерно, что тупиковая ситуация развития этих школ обозначилась в связи с новым мировым кризисом 2008 года. Антикризисные меры, предпринимаемые в США, странах ЕС, во многом базировались на идеях кейнсианства — усилении регулирующей роли государства, потеря которой явно стала одной из причин глубины разразившегося мирового финансового, а затем и мирового экономического кризиса.

Широко известно, что те, кто оказался у руля экономической политики России в начале 90-х годов прошлого века, величали себя либералами. К ним значительно больше подходит название псевдолибералы или неолибералы. Главное направление их деятельности заключалось в ликвидации всего, что было связано с социалистическим общественным устройством. Ради этого они готовы были принести в жертву и интересы большинства населения России, и демократию там, где она мешала такой разрушительной деятельности. На словах выступая против роли государства в экономике, утверждая, что все должен решать рынок, на деле они использовали государственные механизмы для обогащения горстки олигархов, получивших в свои руки несметные природные богатства страны.

Мне кажется, мягко говоря, несправедливо восхвалять тех, кто стоял у экономического штурвала при «переходе» от Советского Союза к Российской Федерации. Сочетающий в своем творчестве черты видного историка и превосходного публициста, Рой Медведев подробно описывает в ряде работ практику приватизации, осуществленной в России в 1993–1994 годах. Приведу выдержку из одной его книги: «Многие апологеты либерализма писали о необходимости “сбросить с плеч государства” ответственность за управление неэффективными предприятиями. Но главной целью приватизации было скорейшее образование класса или слоя частных собственников, которые могли бы стать прочной опорой создаваемого в стране нового режима. Подобного рода приватизация ни по целям, ни по масштабам, ни по срокам ее проведения не имела прецедентов в экономической истории. В течение 3–4 лет предполагалось акционировать, продать или просто распределить между гражданами страны большую часть государственных предприятий, которые были созданы в России не только за 74 года ее советской эпохи, но и за весь период ее индустриального развития еще с 70-х годов XIX столетия. Одновременно должен получить завершение начатый в конце 1991 года переход к капиталистической рыночной экономике. Ни эффективность управления, ни модернизация, ни бюджет не являлись в первые годы “реформ” целью приватизации».[23]

Сегодня мы пытаемся догнать страны, ушедшие вперед в научно-технических достижениях. Общее отставание накапливалось в послевоенный период, и это стало одной из самых значительных слабостей СССР. Однако в ряде важнейших направлений технико-технологического развития такого отставания не наблюдалось. Хочу привести свидетельство одного из наиболее компетентных знатоков, лауреата Нобелевской премии, академика Ж.И. Алферова: «Мы по многим позициям не уступали, а где-то даже шли вперед… Я и сегодня убежден: если бы во главе страны в те годы (90-е. — Е. П.) были нормальные, думающие люди, многие из бывших союзных министерств — пусть не все, но многие, включая Министерство электронной промышленности, — могли бы стать мощными транснациональными корпорациями и сегодня успешно конкурировать на рынке с IBM и с Philips».[24]

Хочу еще раз подчеркнуть, что неолибералы не имеют ничего общего с либерализмом в его классическом понимании. Выше говорилось о сближении социалистического движения нынешнего времени с либерализмом кейнсианского толка, а не с неолиберализмом. Так появилась новая конвергентная модель общественного развития, объединяющая ценности социализма и либерализма. В центре этой модели — государство, которое своей деятельностью придает социальную ориентацию рыночной экономике.

Такой модели в принципе придерживается современный Китай. В беседе со мной один из ведущих китаистов академик М.Л. Титаренко изложил в сжатой форме идеологические принципы, используемые нынешним китайским руководством. В Уставе Коммунистической партии Китая, насчитывающей более 70 млн членов, перечислены в виде идеологической основы ее деятельности марксизм (без ленинизма. — Е. П.), идеи Мао Цзэдуна, теория Дэн Сяопина, важные идеи «тройного представительства»[25] и «концепция научно го развития». Вместо диктатуры пролетариата провозглашена «демократическая диктатура народа». КПК объявлена партией всего народа, всей нации. Китайская национальная буржуазия рассматривается как одна из равноправных частей общества и участник строительства «социализма с китайской спецификой». Представители эксплуататорских классов могут вступать в КПК. Капиталистический мир считается «объектом политики открытости», задача такой политики — привлечь капиталы, передовые технологии и опыт менеджмента для строительства «китайского социализма». Вместо мировой революции выдвинут тезис гармонизации международных отношений. В качестве программы-минимум объявлена задача построения к 2020 году среднезажиточного общества. Долгосрочная программа — к 2049 году достичь нынешнего среднего душевого дохода развитых стран, а к концу столетия — догнать развитые капиталистические страны по доходам на душу населения. Достижение всех этих этапных задач измеряется не в росте ВВП, а в росте ВВП на душу населения.

По словам академика Титаренко, «в Китае наблюдается внутреннее противоречивое сочетание элементов экономического либерализма и просвещенного авторитаризма, подчеркивается абсолютная роль КПК, трансформация идеологии которой определяется тремя императивами: комплексным всесторонним развитием страны; реформированием экономики и системы государственного управления в соответствии с требованиями времени и обеспечением социально-политической стабильности как важнейшего условия нормального процесса проведения политики реформ и открытости».

Очевидно, для Китая это — оптимальное сочетание, позволяющее преодолеть многовековую отсталость. Если ранее Коммунистическую партию Китая можно было отнести к крайне левому флангу мирового коммунистического движения, то теперь и она признает отсутствие перспективы победы мировой революции — и начинающейся с победы социализма в отдельно взятой стране, и перманентной, по Троцкому. Не только признает, но и делает из этого практические выводы.

Почему скончался СССР?

Этот вопрос звучит очень часто. Можно смело предположить, что большинство россиян, да и значительная часть жителей бывших республик Советского Союза, испытывают ностальгию по великому государству, которое прекратило свое существование.

Между 17 марта 1991 года, когда более 76 процентов принявших участие во всесоюзном референдуме высказались за сохранение Советского Союза, и объявлением 8 декабря в Беловежской Пуще о прекращении существования СССР прошло менее 9 месяцев. На референдуме состоялось всенародное голосование — в нем приняли участие почти 149 млн человек из 12 республик (всех, кроме Прибалтийских). В «голосовании» в Беловежской Пуще участвовали два президента — РСФСР Б.Н. Ельцин, Украины Л.К. Кравчук и председатель Верховного Совета Белоруссии С.С. Шушкевич, подбадривавшие себя, как говорят свидетели, большим количеством выпитого. Заговор в смеси с экспромтом породил государственный переворот.

Для понимания того, что произошло, интересен эпизод, рассказанный мне в 2009 году президентом Казахстана Н.А. Назарбаевым. По его словам, Ельцин перед отъездом на «встречу трех» сказал Назарбаеву, что едет туда, чтобы привезти Кравчука, который упрямится, для подписания договора об общем государстве. К тому времени договор был подготовлен. Судя по этому рассказу, либо идея подписания документа о ликвидации СССР возникла уже на месте (но в это мало верится), либо заговорщики побаивались утечки о задуманном, понимая, что существуют сильные сторонники сохранения Советского Союза в преобразованном виде, которые будут готовы им решительно противостоять. Не противостояли. На том этапе решающее слово принадлежало Верховному главнокомандующему Горбачеву, который мог дать команду Белорусскому военному округу окружить Беловежскую Пущу и даже не арестовывать, а отобрать у трех руководителей республик наспех подготовленные документы и «развезти их по домам». Судя по воспоминаниям тех, кто был в Беловежской Пуще, «подписанты» сами опасались такого поворота событий. Но после ГКЧП и особенно после унизительного общения с Ельциным по возвращении в Москву Горбачев, никогда не отличавшийся сильными волевыми качествами, был сломлен, подавлен.

В тот момент было немало тех, кто хотел бы снова ответить положительно на вопрос, заданный на всесоюзном референдуме: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?» Такая формулировка, принятая в результате обсуждения на Верховном Совете СССР, объединяла необходимость сохранения государства, в котором мы прожили 70 лет, с его серьезным реформированием. И все-таки через 13 дней после беловежского сговора на встрече в Алма-Ате главы 11 бывших республик СССР подписали Декларацию в поддержку Беловежских соглашений и заявили о создании Содружества Независимых Государств (СНГ) без каких-либо совместных органов — законодательных, исполнительных, судебных.

Почему это произошло так быстро и так безболезненно? Целый ряд историков и публицистов ссылаются на напугавшие очень и очень многих августовские события — попытку взять власть в стране в руки ГКЧП. Такое объяснение имеет основание. Настрой преобладающей части общества был очевиден: в гэкачепистах видели тех, кто мог вернуть страну к тоталитарным порядкам, справедливо полагали, что для сохранения СССР лидеры ГКЧП и не подумают выдвинуть конструктивные реформы.

Прыжок к власти руководителей КГБ, армии, военнопромышленного комплекса, несколько разбавленный другими представителями, безусловно, способствовал краху Советского Союза. Ссылаются на президента Киргизии А. Акаева, который сказал: «Какой может быть суверенитет, когда по команде заговорщиков из Москвы в гарнизоне под Бишкеком разогревают танковые моторы!»[26] Во время путча в украинский парламент был внесен Акт о независимости Украины, принятый 24 августа. Акт начинался со слов: «Исходя из смертельной опасности, которая нависла над Украиной в связи с государственным переворотом в СССР 19 августа 1991 года…»

Но путч, как представляется, сыграл, скорее, роль детонатора: заложило мину под Советский Союз предшествовавшее развитие.

Однако, раз пишу о ГКЧП, хочу опровергнуть тех, кто считает, будто заговорщики разыграли нечто вроде спектакля совместно с Горбачевым. Это определенно не соответствует тому, что произошло. Когда к нему в Форос прибыла группа некогда близких его соратников, потребовав присоединиться к ним и объявить чрезвычайное положение в стране, Горбачев отказался. Конечно, он мог настаивать на своем возвращении с ними в Москву, созвать Верховный Совет, но на этот рискованный шаг Горбачев не пошел. Может быть, верх взяла осторожность, потому что он опасался физической над собой расправы.

Поделюсь кое-какими личными впечатлениями, так как мне довелось участвовать в дальнейших событиях. Мы с В.В. Бакатиным были в абсолютном меньшинстве членов Совета безопасности СССР, которые выступили против гэкачепистов. 21 августа нам по звонил председатель Совмина РСФСР И.С. Силаев с предложением лететь в Форос к Горбачеву на российском самолете. Танки начали выводиться с улиц Москвы — было ясно, что путч выдохся. Чуть раньше российского самолета, на котором летели мы вместе с А.В. Руцким, Н.В. Федоровым,[27] офицерами-автоматчиками, в Форосе приземлилась группа руководителей ГКЧП, решивших, очевидно, просить прощения у Горбачева, — иначе трудно объяснить мотивы их полета. С аэродрома подъехали к даче Горбачева почти одновременно с пассажирами другого самолета. К этому моменту ГКЧП уже окончательно провалился. Президенту восстановили все виды связи, и он сразу же начал отдавать приказы по усилению охраны Кремля, другим мерам безопасности в Москве.

Горбачев обрадованно принял нас и категорически отказался встречаться с заговорщиками. Исключение было им сделано только для А.И. Лукьянова, беседа с которым проходила в моем присутствии, — хотел выйти, но Михаил Сергеевич меня удержал. Я до этого никогда не видел Горбачева таким разъяренным: «Почему не собрал незамедлительно Верховный Совет СССР? Как мог ты, человек, которому я доверял (с уст Горбачева сорвалось ругательство), примкнуть к путчистам? Разговор окончен. Выйди и жди своей участи». Там же в Форосе М.С. Горбачев дал команду арестовать В.А. Крючкова, который возвращался в Москву в нашем самолете, уже конвоируемый офицерами.

В момент нашей встречи с Горбачевым со второго этажа дачи медленно спускалась, держась за поручни лестницы, его супруга Раиса Максимовна. Дни насильственной изоляции отразились на ее лице — осунувшемся, с мешками под глазами.

Летели с Горбачевым в Москву и все два часа говорили. Не мог он играть. Да и я не из тех, кто легко поддается мистификации…

Августовский путч сыграл злую роль в истории нашей страны. До путча лишь Литва и Грузия провозгласили независимость. После событий ГКЧП к ним присоединились остальные республики — большинство сразу. Могли ли даже решительные меры остановить эту стихию? Провал путча воочию продемонстрировал, что у тех, кто, по сути дела, выступал за сохранение в неизменном виде Союза Советских Социалистических Республик, нет перспективы. Но оставалась ли возможность сохранения общего государства, в котором продолжали бы в ином качестве находиться 12 бывших советских республик (о Прибалтийских уже речь не шла — Верховный Совет СССР официально признал их выход из Советского Союза)?

Я уверен, что М.С. Горбачев при всех своих ошибках хотел через подписание союзного договора добиться этой цели. Но время было упущено для того, чтобы предложить республикам подписать не общеполитический, а договор о сохранении единого экономического пространства. Я понимаю, что при ретроспективном рассмотрении исторического процесса неуместна формула «если бы случилось что-то». Но если бы после референдума, высказавшегося за сохранение общего государства, не взяли бы курс на создание Союза Суверенных Государств, а приступили бы к поэтапному созданию «мягкой» федерации, вначале ограничившись лишь предложением подписать договор об общем экономическом пространстве, сепаратисты могли бы проиграть.

Такая идея, как говорится, витала в воздухе. В моем архиве сохранились записи совещания 16 апреля 1991 го да у М.С. Горбачева. Влиятельный в балтийских депутатских группах эстонский экономист М.Л. Бронштейн сказал, что в условиях резкого противостояния Центра и республик нужно разграничить во времени подписание экономического и политического договоров. Хорошо помню и наше «сидение» на Волынской даче, в нем принимали участие С.С. Ша талин, А.Н. Яковлев, В.А. Медведев, А.С. Черняев, Г.Х. Шахназаров, Е.Г. Ясин и др. Группа готовила доклад президента на Четвертом съезде народных депутатов. Мне был поручен раздел о власти, и я предложил М.С. Горбачеву свести на данном этапе дело к договору с республиками о едином экономическом пространстве. Многие из присутствовавших при этом разговоре придерживались такой идеи. Не отвергнув это предложение сразу, Горбачев на следующий день сказал: «Не пойдет».

«Почему?» — спросил я. «Тогда республики остановятся на экономическом договоре и не захотят подписывать союзный, который уже готов, и все заявили о своем с ним согласии», — сказал Горбачев. В расчет не были взяты ни реальная позиция республик, ни тот факт, что при сохранении единого экономического пространства неизбежно появление наднациональных структур: при общей валюте — единого Центрального банка, при общей таможенной политике и практике — единого таможенного органа и т. д.

Решить по частям проблему сохранения общего государства на пространстве СССР не удалось, и все больше начали сказываться заложенные под Советский Союз взрывоопасные заряды — экономические, политические, идеологические, внутренние и внешние, стратегического и конъюнктурного действия.

Существует стремление ряда авторов сводить причины краха СССР к неудачам перестроечного периода. Приводится, в частности, такой довод: до того как пришел к власти Горбачев, по размерам ВВП СССР уступал только США. Но при этом не упоминается, что наш ВВП, по официальным данным, был почти в 2 раза меньшим, чем в США. Более того, профессор В.М. Кудров — отличный экономист, с которым я проработал ряд лет в ИМЭМО, — утверждал, что даже по официальной статистике соотношение между СССР и США по национальному доходу, промышленному производству, капитальным вложениям оказалось в начале 80-х годов хуже, чем прежде. Более того, Кудров писал: «Во-первых, ЦСУ СССР сознательно завышало практически в два раза соотношение СССР и США по объемам произведенного национального дохода и промышленного производства. На деле в 70 — 80-е гг. прошлого века оно было равно соответственно 30 и 40 %… Вовторых, сознательно завышались — также практически в два раза — темпы экономического роста СССР… В-третьих, в публикациях ЦСУ СССР резко занижались данные о военных расходах и резко завышались — о реальных доходах населения, урожаях зерновых, потреблении мяса на душу населения и т. д.»[28]

Глубинные экономические причины краха Советского Союза проявились в структурном кризисе административно-командной системы. В советский период было достигнуто очень многое — СССР стал индустриальной державой, освоены богатейшие нефтяные месторождения в Западной Сибири (и сегодня вся добыча нефти России осуществляется с этих месторождений), совершен прорыв в космос, установлен ракетно-ядерный паритет с США. Все это было достигнуто при административно-командной экономической модели, которая сделала возможной концентрацию мобилизационных усилий и всего потенциала страны на этих важных прорывных участках. Большие достижения обозначились у советского высшего образования, возведено в закон получение среднего образования для всех детей, развивалась система профессиональнотехнической подготовки. Страна читала и училась. Но одновременно в упадок приходили целые отрасли, предназначенные для удовлетворения повседневных потребностей человека. Куда ни глянь, образовывались дефициты, пустели полки магазинов. И все это происходило уже тогда, когда, казалось бы, трудности должны были быть преодолены: позади остались годы разорения села ради такой важной цели, как индустриализация страны, бесправного положения колхозников, которые, не имея паспортов, не могли покинуть предписанное им место работы. Уже позади было и поистине героическое восстановление страны, пережившей страшные жертвы и разрушения во время Второй мировой войны. Народ все это вынес, пережил, уповая на то, что такой трудный путь ведет к счастливому будущему. А оно не наступало…

Согласно марксизму, производительные силы развиваются быстрее и эффективнее, если их характеру соответствуют производственные отношения. По идее, такие «социалистические» производственные отношения были установлены в Советском Союзе. Однако с этим марксистским положением пришла в явное противоречие нарастающая отсталость Советского Союза от развитых капиталистических стран в использовании в невоенной области высоких технико-технологических достижений, в росте производительности труда и, что сказывалось наиболее болезненно, в жизненном уровне населения.

Хотели ли реформировать экономическую модель, чтобы преодолеть динамику такого отставания? На таких мерах было сосредоточено внимание во время перестройки. В 1987 году был принят Закон СССР «О государственном предприятии (объединении)», который прокладывал путь к самостоятельности, самоокупаемости и самофинансированию субъектов хозяйственной деятельности в сфере государственной собственности.

Особое значение придавалось закону «О кооперации в СССР», принятому в 1988 году. Сыграл положительную роль тот факт, что один из лучших советских экономистов С.А. Ситарян был руководителем комиссии по подготовке этого закона и докладывал его на политбюро. «Открыто не говорилось, что нужна частная собственность, но высказывалась идея наряду с государственной собственностью начать развитие кооперативной собственности, что уже было серьезной попыткой размыть государственную собственность как единственную форму владения ресурсами в стране» — так описал Ситарян настроения у прогрессивной части советских экономистов.[29] Другая предлагаемая модификация во время перестройки заключалась в переходе от показателя валового продукта к показателю реализации продукции, к учету прибыли как движущей силы производства.

Исходя из неприемлемости догматического подхода к марксистскому учению и с учетом того, что в СССР в то время проявился целый ряд противников развития кооперации именно по «теоретическим» соображениям, я писал в статье, опубликованной в газете «Правда»: «В условиях административно-командной экономической модели эта роль (кооперации. — Е. П.) либо практически отрицалась, либо низводилась до сугубо второстепенной, подсобной. При этом даже делался теоретический вывод о необходимости постепенного свертывания кооперативной собственности, утверждения единообразия в виде собственности государственной, которая якобы в единственном числе определяет лицо социализма… Даже такая производственная кооперация, как колхоз, во многом утрачивала хозяйственную самостоятельность, лишалась кооперативного характера, трансформировалась в разновидность государственного предприятия».[30]

Напомню, что «Правда» была органом ЦК КПСС, и публикуемые в ней материалы отражали официальную линию. А она заключалась в тот период в использовании закона о кооперации для перестройки хозяйственного механизма СССР.

Многие рассчитывали на то, что вовлечение в реформирование экономики крупных ученых будет способствовать прорывному успеху, но их ждало разочарование. Были созданы группы под руководством академика Л.И. Абалкина и академика С.С. Шаталина, которые предложили ряд интересных идей реформирования экономики. Но принципы, декларированные в законах, и серьезные предложения, поступившие от групп Абалкина и Шаталина, не были претворены в жизнь. Их осуществление должно было вести к рыночной конкуренции, рыночным, наряду с государственным, механизмам регулирования, экономической свободе. Горбачев колебался, находясь под огнем обвинений справа — за «недостаточную реформистскую деятельность» и слева — «за сдачу социалистических позиций».

Между тем жизнь требовала быстрых решений, призванных ускорить экономический рост и создать условия для улучшения благосостояния населения через активизацию сельскохозяйственного производства, торговли, услуг. Эти задачи не были решены. Усилия по реформированию экономики зашли в тупик: если и были поколеблены директивные регуляторы промышленности, то это не сопровождалось радикальными изменениями, которые могли бы привести к государственно-частному партнерству в крупной и средней промышленности и особенно — к рыночной конкуренции.

Ухудшению экономического положения способствовали огромные вычеты из государственного бюджета, к чему привела бездарная антиалкогольная кампания, а также объективные причины — чернобыльская трагедия, страшное землетрясение в Армении и выпавшее на время перестройки резкое падение цен на нефть, а начиная с 70-х годов Советский Союз уже садился на «нефтяную иглу».

Нельзя замалчивать, что после смерти Сталина не только в перестроечный период, но и до этого предпринимались попытки найти выход из кризиса административно-командной экономической модели. Но каждый раз неудачные. Ушла в небытие реформа 1965 года, связанная с именем председателя Совета министров СССР А.Н. Косыгина. В 1968 году фактически отказались от выдвижения на первый план экономического стимулирования предприятий, заинтересованности работников в росте эффективности производства, определения прибыли в качестве важнейшего экономического критерия.

Косыгинская реформа появилась на свет в результате объективных обстоятельств — неудачи предыдущего реформирования экономики при Н.С. Хрущеве. Уже в последние годы пребывания у власти Никиты Сергеевича «наверху» начиналась борьба за отход от волюнтаристской экономической политики, вершиной которой стали создание совнархозов, огосударствление колхозов, раздел партийных органов на местах на те, которые руководят промышленностью, и те, которые руководят сельским хозяйством. 9 сентября 1962 года в «Правде» появилась статья профессора Харьковского государственного университета Е.Г. Либермана с характерным заголовком «План, прибыль, премия». На статью сразу же обратили внимание и у нас, и за границей. Более того, за рубежом Либермана называли истинным автором последовавшей в 1965 году косыгинской реформы, в иностранной литературе даже был пущен в ход термин «либерманизация» советской экономики.

Во время появления этой статьи я работал в редакции «Правды» и хорошо помню, какую большую работу над либермановской запиской в Центральный комитет КПСС, направленной из ЦК с указанием развернуть ее в статью, провели до опубликования. Можно смело утверждать, что эта статья появилась в «Правде» потому, что часть политбюро ЦК — высшего органа руководства страны — придерживалась взглядов о необходимости дополнить централизованное планирование использованием методов стимулирования предприятий и работников. Подтвердил это и сам Либерман, с которым я встретился через несколько лет в Каире, будучи там корреспондентом «Правды».[31]

С реформированием советской экономики нам явно не везло. К свертыванию реформ приводили главным образом субъективные моменты, связанные с внутренней политической борьбой за усиление личной власти тех, кто стоял у ее руля. Косыгинскую реформу в штыки встретила консервативная часть членов политбюро, и прежде всего Н.В. Подгорный и Н.А. Тихонов. Подлили масла в огонь и чехословацкие события.

Н.Н. Иноземцев, который в то время был близок к Л.И. Брежневу, рассказывал мне, как генеральный секретарь изменился, опасаясь влияния на нашу страну Пражской весны. До ввода советских танков в Прагу Брежнев говорил Иноземцеву: «Мы с тобой, Николай, фронтовики — нужно решительно снимать оковы с нашей экономики». Впоследствии беседы, по словам Николая Николаевича, принимали совершенно другой характер. Известна фраза Брежнева при назначении Тихонова вместо Косыгина председателем Совмина: «Теперь я спокоен за нашу экономику».

А для спокойствия было мало причин. После свертывания косыгинской реформы в СССР замедлился научно-технический прогресс, нарастало изнашивание — и физическое, и моральное — оборудования на предприятиях, желала лучшего трудовая и технологическая дисциплина, гасли темпы роста экономики.

Об этом мало известно, но на пороге принятия мер по экономической реформе стоял и Ю.В. Андропов. После избрания его генеральным секретарем ЦК КПСС Андропов пригласил к себе секретарей ЦК Н.И. Рыжкова, М.С. Горбачева и В.И. Долгих, поручив им подготовить предложения по реформированию хозяйственного механизма страны. К работе привлекли ученых-экономистов. Комплексные предложения рабочей группы включали в себя рекомендации по максимальному развитию хозяйственной самостоятельности предприятий, меры по развитию кооперативного сектора экономики не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности, по перенесению акцента в органах хозяйственного управления с производственной на экономическую деятельность. Итоговый документ Ю.В. Андропов одобрил, находясь уже в больнице, и высказал пожелание встретиться с рабочей группой. Но встреча не состоялась — Ю.В. Андропов скончался. «Я сейчас убежден, — писал С.А. Ситарян, — что если бы уже тогда начали реализовывать наши предложения по реформе экономики, то судьба страны могла бы сложиться по-иному. Но, увы, история не знает сослагательного наклонения».[32]

Естественно, каждая реформа при ее осуществлении выявляла и свои недостатки, так было и до, и во время перестройки. Но поступательного отхода от административно-командной модели путем целенаправленной нейтрализации этих недостатков и издержек не происходило.

Не хотел бы восприниматься как человек, не только не видящий достижения советского периода нашей истории (таких людей мало, в основном акцент делается на ту цену, которую пришлось платить за это нашему народу), но и отрицающий положительные стороны советской экономической модели, в первую очередь планирование, промышленную политику, способность государства контролировать экономические механизмы. Все это (без всяких попыток адаптировать к рыночным условиям) было преступно выброшено за борт неолибералами в первой половине 90-х годов.

Понимаю также пределы возможностей, заложенных в построение той или иной модели экономики СССР. Страна развивалась во враждебном окружении — это факт, и не думаю, что мы стали сами основной причиной такой враждебности, хотя кое-что добавили к ней и сами. В результате значительная часть мощностей производства, научного потенциала, бюджетных инвестиций использовалась для оснащения армии и флота. В итоге страдали в своем развитии те производства и услуги, которые призваны обеспечивать жизнедеятельность людей. Вместе с тем экономика страны была практически изолирована, развивалась на основе автаркии — торговля со странами Запада была минимальной, что резко сокращало получение через конкуренцию результатов технико-технологического прогресса. Лишь после Второй мировой войны экономика СССР полуоткрылась, но за счет внешнеэкономических связей с социалистическими и развивающимися странами.

Сказался и чисто человеческий фактор, особенно после того, как пал «железный занавес», люди стали больше ездить за рубеж, общаться с теми, кто приезжал к нам, возрастало недовольство от вечных дефицитов, в том числе на товары первой необходимости. Расширялась теневая экономика. Блестяще проиллюстрировал «дефицитную» тему выдающийся сатирик Аркадий Райкин, который в одной своей репризе показал «самого уважаемого человека в обществе» — директора магазина, знакомство, а тем более дружба с которым приобретала неимоверно высокую значимость.

Недовольство экономическим положением советских граждан было на руку сепаратистам — многие им верили, что ухудшающаяся ситуация объясняется тем, что Российская Федерация использует в своих интересах природные богатства национальных республик. Особенно эта тема была на слуху на Украине и в Грузии. После получения независимости союзными республиками жизнь показала, как далеки от истины такие оценки, — экономическое положение в России по всем основным показателям оказалось намного лучше, чем в новых суверенных государствах. ВВП в расчете на душу населения в России в 2008 году был в 3 раза выше, чем на Украине, в 6,6 — чем в Молдавии, в 11–16 раз — чем в Узбекистане, Киргизии и Таджикистане.

В 1990 году у меня взяло интервью грузинское телевидение, и после его показа многие мои тбилисские знакомые выражали искреннее недоумение и даже осуждали меня за слова: «Знаю, что у вас есть превосходные экономисты, пусть они спрогнозируют торговый и платежный баланс “суверенной” Грузии, подытожат ее потребности в основных видах энергоносителей, сырья, металлов, продовольствия, посмотрят, насколько эти потребности покрываются за счет внутренних ресурсов и сколько будет необходимо затратить на их приобретение по мировым ценам. А если к этому добавить средства на содержание вооруженных сил, чиновничьего аппарата, заграничных учреждений, наконец, необходимые затраты на образование, культуру, развитие социальной сферы?»

Пусть не упрекнут меня в том, что я был или в настоящее время выступаю против самостоятельности Грузии. Речь шла лишь о трезвой оценке плюсов ее существования в едином экономическом пространстве, на котором центральную роль могла играть Россия.

Несомненно, что одной из наиболее значимых причин распада Союза был кризис отношений по линии Центр — республики. На постоянной основе его создавало отсутствие федерализма в построении государства. В.И. Ленин не с самого начала, но в последние годы перед своей смертельной болезнью явно находился на стороне тех, кто противился созданию унитарного государства. Это видно по его письмам, в которых не просто содержались обвинения ряда руководящих работников Центра (причем, как правило, нерусских) в шовинистических настроениях в отношении «националов», но и был сделан явный акцент в пользу федерализма.

В дальнейшем победила линия на «показной», «витринный» федерализм, отражаемый в сменявших друг друга Конституциях. Однако, по сути, было создано абсолютно централизованное, унитарное государство. Союзные республики лишь провозглашались суверенными, самоуправляемыми. На самом деле все или почти все в главном предписывалось Москвой.

Нельзя отрицать того, что создавались условия для развития национальных литературы, искусства, кинематографа, театра, образования, здравоохранения. Самым положительным образом сказывалось необходимое для этого тесное общение интеллигенции различных республик. На местах развивалась наука, промышленность. Но всем руководили из Центра. Даже вопросы строительства тех или иных предприятий в республиках часто решались не на основе экономической целесообразности, а по политическим мотивам. Характерно в этом плане сооружение металлургического комбината в Рустави (Грузия), куда пришлось издалека поставлять и руду, и коксующийся уголь. Но зато комбинат должен был способствовать созданию и укреплению настоящего рабочего класса в преимущественно «мелкобуржуазной» республике.

Из Центра диктовалась для неукоснительного выполнения и кадровая политика. Если во главе республики стоял представитель, как сейчас говорят, «титульной национальности», то вторым секретарем ЦК республиканской компартии направляли «наместника» из Москвы. Из Центра подчас направлялись и первые секретари ЦК — Каганович, а затем Мельников на Украину, Брежнев в Молдавию, а затем в Казахстан и т. д. Лица «титульной национальности» обычно не занимали постов руководителей республиканских КГБ. Между тем понятно, что парторганы и КГБ были фактическими хозяевами в республиках. Да что и говорить, без Москвы не назначались не только председатели, но и члены республиканских правительств, руководители крупных предприятий, расположенных на территории республик. Практически согласовывались с Центром все мало-мальски важные назначения.

Такая практика продолжалась и во время перестройки. В конце 1986 года, например, на пост первого секретаря ЦК Компартии Казахстана был выдвинут Г.В. Колбин — секретарь Ульяновского обкома партии, не имевший никакого отношения к республике. Из воспоминаний Н.А. Назарбаева: «Обсуждать, собственно говоря, было нечего, — никто из нас его толком не знал. Все впали в какое-то загипнотизированное состояние. В такой завороженной обстановке и прошел Пленум ЦК Компартии, вся процедура которого заняла 18 минут. Все подняли руки, и первым секретарем ЦК стал Колбин. Вновь восторжествовал синдром бездумного послушания Центру, синдром казарменной психологии: “Мы — лишь солдаты партии”. Никто не задумывался о последствиях, а они не заставили себя ждать».[33] В ответ на назначение Колбина прошли массовые демонстрации и митинги местного населения. Против них были введены войска.

А как на деле осуществлялась «федеральная вертикаль» по парламентской линии? Каждая республика имела разнарядку из отдела оргпартработы ЦК КПСС на замещение работниками из Москвы целого ряда мест кандидатов от республик в депутаты Верховного Совета СССР (считай, депутатов, так как назначение кандидатов было идентично выборам в депутаты, которые происходили чисто формально). Когда, например, решили, что директор Института мировой экономики и международных отношений Академии наук должен стать депутатом Верховного Совета СССР, то меня выбрали от Киргизии. Вполне понятно, что альтернативных кандидатур не было.

Закономерно, что «в парад суверенитетов» начала втягиваться и Россия. Настроения в пользу самостоятельности, против растворения в Союзе подпитывались стремлением консолидироваться на своей территории под руководством своих собственных управленческих структур. В немалой степени сказывалось и недовольство тем, что Россия оставалась донором в то время, когда приходили к экономическому запустению, упадку огромные ее территории — Нечерноземье, Зауралье, Дальний Восток.

Помню обсуждение этих вопросов в политбюро.

В первую очередь звучала тревога по поводу того, что обособление России приведет к ослаблению, а возможно, и сломает тот «российский стержень», на котором держался Советский Союз. Это была реальная угроза. Но реальными были и те настроения, которые, подстегиваемые «суверенизацией» национальных республик, небывало быстро распространялись в РСФСР. Одним из центральных стал вопрос о создании компартии России. Все союзные республики, кроме РСФСР, хоть формально, имели свои компартии, входящие в КПСС. Россия была лишена этого, так как союзные партийные руководители всегда опасались — и не без основания — создания российского партийного центра, который, несомненно, мог бы выступать на равных или вообще отодвинуть ЦК КПСС на второй план.

В советское время одним из страшных партийных обвинений стало создание в РСФСР именно такого параллельного с ЦК КПСС центра. Такое обвинение было предъявлено фигурантам сфабрикованного в 1949–1950 годах «ленинградского дела» — партийным и советским руководителям Ленинграда. До этого подобное обвинение было связано с судебным процессом над Зиновьевым и Каменевым. В прошлом такие обвинения были лживыми, а на этот раз движение в пользу создания компартии Российской Федерации стало реальностью — оно на глазах ширилось и начало приобретать организационные формы. Что было делать в таких условиях? Противодействовать этому и бесполезно, и контрпродуктивно. На заседании политбюро значительная часть его членов, кандидатов и секретарей ЦК, в том числе и я (об этом позже писал избранный первым секретарем ЦК Компартии Российской Федерации И.К. Полозков), выступили за то, чтобы официально поддержать эту идею. Были и те, кто с этим не согласился, но линия на поддержку создания КП РФ победила. Политбюро ЦК не пошло против воли значительной части партийных масс, но объективно это усилило центробежные тенденции в Советском Союзе. Однако иного решения на тот период попросту не было.

В это время возник другой российский центр — во главе с Б.Н. Ельциным, который нацелился на приход к власти через суверенитет России сначала в рамках становящегося все более аморфным СССР, а потом уже без Советского Союза. Ельцин выиграл борьбу за Верховный Совет РСФСР, а затем стал первым президентом России. 12 июля 1990 года Первый съезд народных депутатов РСФСР принял Декларацию о государственном суверенитете РСФСР, в которой был утвержден приоритет законов Российской Федерации над законами Советского Союза.

С этого момента, с учетом истинного места России в экономике и политике СССР, можно было реально говорить о двоецентрии в стране. Могу привести такой пример. После возвращения из Фороса в ночь на 22 августа 1991 года прямо на аэродроме Горбачев назвал нескольких человек, в том числе и меня, сказав, что ждет нас в Кремле в девять утра. Срочно собравшись, мы были вовлечены в обсуждение тех лиц, которые должны были занять высшие посты в первую очередь в Министерстве обороны и Комитете государственной безопасности. Выбор пал на начальника Генерального штаба Вооруженных сил СССР М.А. Моисеева и заместителя председателя КГБ Л.В. Шебаршина. Ни тот ни другой не были связаны с ГКЧП и не принимали участия в конфронтации Горбачев — Ельцин. Шебаршин руководил разведкой и славился своими глубокими знаниями, опытом, умом. В общем, кандидатуры были подходящими, и Горбачев их утвердил. Но, как выяснилось, только на одни сутки, так как Ельцин, не имея, казалось бы, для этого никаких полномочий, назначил других. Горбачев согласился.

Личные отношения Горбачева и Ельцина, слегка сглаженные отдельными «доверительными контактами», оказывали все более негативное влияние. Неприязнь подогревалась влиятельными людьми из их окружения.

И все это развивалось на фоне сокращающейся роли партии как силы, сплачивающей Советский Союз в единое целое. Смею утверждать, что КПСС могла бы играть такую роль и после отмены 14 марта 1990 года 6-й статьи Конституции СССР, которая гласила: «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза». Однако непременным условием сохранения КПСС как механизма, обеспечивающего единство Советского Союза, была демократизация самой партии. Такая демократизация могла бы открыть путь к плюрализму мнений и к многопартийной системе.

КПСС при демократизации могла бы остаться основной силой на многопартийном поле, охватывающем пространство Союза. Для этого были серьезные основания. Во время перестройки требование демократизации КПСС фигурировало в партийных документах, в частности, в резолюции XIX партконференции. Но для осуществления этого не на словах, а на деле нужно было разжать тиски, в которых находилась основная масса членов партии, решительно ликвидировать существовавшую десятилетиями систему, опиравшуюся на всесилие партийного аппарата, трактовку партийной дисциплины как запрет на высказывание идей, не «освященных» в партийных документах или лидерами партии.

Главной силой, сдерживающей демократизацию партии, был партаппарат, который при Сталине на практике стоял выше, чем избранные парторганы. Прекрасный знаток партийной жизни Л.А. Оников, проработавший в ЦК партии более 30 лет, рассказывал, что избранных членов парторганов подчас не знакомили с секретными документами, в то время как они оказывались доступными аппаратчикам. Такое верховенство партаппарата складывалось не только в райкомах, горкомах, обкомах партии, но затрагивало и членов Центрального комитета. Когда, например, главный редактор «Правды» А.М. Румянцев направил в ЦК проект своей статьи, посвященной Дню печати (по уставу, как член ЦК, имел несомненное право на публикацию в органе Центрального комитета, каким была «Правда»), он получил в ответ фельдсвязью серьезную смысловую правку от помощника генерального секретаря ЦК. Румянцев снял статью, стоявшую уже на полосе, и написал по этому поводу гневное письмо в ЦК. Вскоре он был переведен из «Правды» в Академию наук.

Отдел оргпартработы ЦК уже во время перестройки пытался навязать мне, члену ЦК, список для выдвижения руководителей комитетов Верховного Совета СССР (я тогда был председателем Совета Союза Верховного Совета). Такова была практика.

Когда стали возможными опросы общественного мнения по внутрипартийным делам, Академия общественных наук при ЦК КПСС в мае 1989 года провела анкетирование трудящихся. Более трети опрошенных выразили сомнение в способности партии перестроиться. А 73 процента коммунистов (!) считали, что в партаппарате преобладают работники средних и низких качеств и способностей.[34] И они заправляли делами партии.

Аппаратчики всех уровней боялись, что демократизация партии лишит их не только возможности командовать, но и привилегий, которыми они пользовались. Поэтому они были против демократизации партии и вообще против реформирования общества. А Горбачев опасался тронуть сложившийся партийный механизм. Единственным «новаторством» стал новый принцип создания политбюро ЦК КПСС, осуществленный на XXVIII съезде. Основную часть членов политбюро составили руководители компартий союзных республик. Очевидно, децентрализация партийного руководства рассматривалась как дань времени, характерной чертой которого стала большая самостоятельность республик. Однако создание высшего органа партии по принципу занимаемой должности ослабляло ее роль объединителя страны.

В январе 1990 года создается «Демократическая платформа в КПСС», выступавшая за серьезные преобразования в партии. Но оказалось, что эта платформа не имела корней не только в партаппарате (что понятно), но и в партийных массах, которым было далеко до самоорганизации. Просуществовав чуть более полугода, «Демократическая платформа» вышла из КПСС, так и не добившись провозглашенных целей.

После потери конституционно гарантированной ведущей роли в обществе партия не смогла завоевать эту роль демократическим путем. КПСС оказалась неготовой согласиться с существованием в ней разномыслящих, но тоже стремящихся к перестройке сил, с политическим плюрализмом за пределами партии. Негативно сказалось и отсутствие новой идеологической основы деятельности, которую не могли заменить сентенции типа «социализма с демократическим лицом».

Ряды партии, особенно после ее последнего, XXVIII съезда, начали таять. Позднее Горбачев признал ошибкой то, что не была решительно проведена демократизация КПСС. Отказался он также от раздела партии, выделив из нее «перестроечную» часть — 2–3 млн человек.

Какую роль в распаде СССР играли внешние силы? Мне, как и многим другим, приходилось сталкиваться в жизни со стремлением США ослабить, расшатать Советский Союз. Аналогичные цели вынашивались и рядом других стран. Но навряд ли их мог бы устроить коллапс великой ядерной державы, угрожающей дестабилизацией или сохранением ядерного оружия на территории нескольких отделяющихся от Советского Союза республик. А ведь все это могло произойти при распаде СССР. Представляется, что опасение такой перспективы сдерживало многих недругов нашей страны.

Вместе с тем Запад не ударил палец о палец, чтобы помочь Советскому Союзу выйти из тяжелейшего экономического положения, которое во многом предопределило его развал. В июле 1991 года я в качестве «шерпы»[35] находился на заседании «Большой семерки» в Лондоне. Главы государств со своими «шерпами» были отделены от всех остальных членов делегации, и запись происходящего обсуждения пришлось вести мне и моим коллегам. Думаю, что обсуждение со стороны глав «семерки» было запрограммировано заранее. Доброжелательность несомненная. Восторги в связи с завершением работы над Договором по СНВ и поздравления в этой связи Горбачеву и Бушу. Сопереживания трудностям СССР. Не было недостатка в хвалебных эпитетах в отношении Горбачева. Но отсутствовал серьезный разговор о широкой экономической поддержке СССР, да такое обсуждение, очевидно, не предусматривалось со стороны США и их партнеров. А ведь какие надежды с этим связывались у многих…

Закончить эту главу о кончине СССР хочу словами замечательного русского писателя Александра Исаевича Солженицына, которого, естественно, трудно заподозрить в симпатиях к коммунизму и к советской тоталитарной практике: «Казалось всегда: развалятся Советы — какая радость будет! А вот до такого жуткого развала довели — что и радости нет. Так уж тоскливо на экран смотреть».

Содружество с нелегкой судьбой

Содружество Независимых Государств (СНГ) появилось на свет тоже в Беловежской Пуще. Соглашение о его создании было подписано в тот же день, когда был распущен Советский Союз, — 8 декабря 1991 года, и теми же лицами — руководителями Российской Федерации, Белоруссии и Украины. Целью создания СНГ было, с одной стороны, выработать цивилизованную форму развода, а с другой — притупить сопротивление тех, кто не хотел расторжения Договора 1922 года о создании СССР, — не просто, мол, ликвидировали Советский Союз, а нашли ему замену в виде СНГ. То, что СНГ было ширмой, за которой разделили на части Советскую державу, стало ясно хотя бы из Устава организации, согласно которому СНГ не обладает наднациональными полномочиями. К моменту создания СНГ в мире уже существовал ряд интеграционных объединений, одним из важных признаков которых было как раз не отрицание наднациональных структур — не все образовывались сразу, их поля расширялись по мере развития интеграции, но ни одно из интеграционных объединений не отрицало, да и не могло по логике вещей отрицать необходимость наднациональных надстроек.

Ширмой СНГ воспользовались все бывшие республики СССР, за исключением Латвии, Литвы и Эстонии, — 11 сразу, Грузия через два года. В августе 2005 года из постоянных членов СНГ в ассоциированные перешел Туркменистан.

После августовской войны 2008 года из СНГ вышла Грузия.

Содружество Независимых Государств было рождено в то время, когда интеграционные процессы уже стали одной из закономерностей нынешнего этапа глобализации, и какими бы мотивами ни руководствовались создатели СНГ, в конце концов, они не могли обойти стороной проблемы интеграции. Дело было не только, скорее даже не столько в зарубежных примерах. Страны, вошедшие в Содружество, подталкивали к интеграции в различных областях их собственные, внутренние, объективные интересы, углубленные тем, что СНГ складывалось не из различных государств, а из частей одного государства — СССР. Перечислю вопросы, которые поставили на встречах в верхах СНГ и по которым были приняты решения, уже в первые год-два существования Содружества: создание координирующих органов (советы глав государств и глав правительств), Верховного командования вооруженными силами СНГ, парламентского собрания Содружества с функцией обсуждения и принятия законов межреспубликанского характера, сохранение рублевой зоны, создание совместного экономического суда, общей системы противовоздушной обороны, договоренность о проведении общей валютно-денежной политики под руководством российского Центрального банка.

Но под соответствующими документами уже тогда недосчитывалось подписей ряда государств. Позже многие из принятых решений были дезавуированы или просто не реализованы. Интеграционные процессы пробуксовывали. Уже на ранней стадии ставился вопрос образования Центрального совета экономического сотрудничества — согласовать его не удалось. Одновременно стало ясно, что не выполняется соглашение, подписанное главами Армении, Белоруссии, Казахстана, Киргизии, Молдавии, России и Узбекистана, о сохранении рубля в качестве единой валюты и о принципах создания общего Центробанка. Более того, Устав СНГ не подписали главы Украины, Молдавии и Туркменистана, считая чрезмерными те полномочия, которые были отведены органам Содружества. С приходом к власти в Азербайджане Народного фронта эта страна вообще вышла из СНГ, восстановив свое участие в нем лишь с избранием президентом Азербайджана Гейдара Алиева.

В военной области не удалось согласовать план создания общих вооруженных сил, упразднен пост главнокомандующего вооруженными силами.

А дальше движение шло как бы по замкнутому кругу: с огромным трудом достигались договоренности — все-таки продолжала чувствоваться объективная заинтересованность в интеграции в рамках СНГ, — но они не реализовывались, затем опять подписывались документы по тем же самым вопросам и опять натыкались на глухую стену нереализации.

Хотел бы напомнить, что в сентябре 1993 года в Москве на встрече премьер-министров стран СНГ был принят документ о создании Экономического союза, предусматривающего формирование общего экономического пространства, свободное перемещение товаров, услуг, рабочей силы, согласование денежно-кредитной, налоговой, таможенной, внешнеэкономической политики. Под соглашением поставили свои подписи премьер-министры Армении, Азербайджана, Белоруссии, Казахстана, Киргизии, Молдавии, России, Таджикистана и Узбекистана. К соглашению о создании Экономического союза присоединилась Грузия, а ассоциированными членами союза стали Украина и Туркменистан — собственно, все бывшие советские республики, кроме Прибалтийских, приняли решение об объединении в Экономический союз. Однако практически никакого продвижения с целью претворения в жизнь этих договоренностей не наблюдалось.

Такая же участь постигла и соглашения, подписанные еще в 1995–1996 годах Россией, Белоруссией, Казахстаном и Киргизией, о создании Таможенного союза. Идеи, заложенные в этой договоренности, пришлось оживить через 15 лет в новом документе о создании Таможенного союза России, Белоруссии и Казахстана.

Нельзя закрывать глаза на то, что в СНГ сложились, по сути, две группы государств. Россия, Белоруссия, Казахстан, Киргизия выступали за расширение сотрудничества, за продвижение интеграции стран СНГ. К ним примыкал Таджикистан. В то же время Украина, Грузия, Молдавия, Туркменистан ратовали за весьма ограниченное, подчас чисто формальное сотрудничество. Так, Украина, Молдавия, Туркменистан, Узбекистан отказались присоединиться к соглашению о создании совместного экономического суда и совместной системы ПВО. Украина, Молдавия и Туркменистан не присоединились к Договору о коллективной безопасности, который вступил в силу с 1994 года. Когда прошел пятилетний срок договора, от продления отказались ранее подписавшие его Азербайджан, Грузия и Узбекистан.

В таких условиях в 2002 году было принято решение о преобразовании Договора о коллективной безопасности в полноценную международную структуру — Организацию Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), получившую статус наблюдателя в Генеральной Ассамблее ООН. В нее вошли первоначально только 6 государств — Россия, Белоруссия, Казахстан, Армения, Киргизия и Таджикистан. Оказавшись перед лицом дестабилизации обстановки в стране и обострения отношений с США, к ОДКБ присоединился и Узбекистан. ОДКБ, по формату напоминающая НАТО, так и не смогла создать коллективные силы оперативного реагирования. Шесть стран — участниц ОДКБ все-таки подписали документ, а Узбекистан отказался, нарушив консенсус, что по Уставу ОДКБ необходимо для принятия решения. В декабре 2010 года саммит Организации Договора о коллективной безопасности принял шестью голосами решение о наделении ОДКБ функциями защиты суверенитета и территориальной целостности стран — участниц Договора не только от внешних, но и от внутренних противников. Однако Узбекистан, представленный его президентом И. Каримовым, документ не подписал. Как подтвердил президент Белоруссии А. Лукашенко, ставший очередным председателем ОДКБ, «решения принимаются консенсусом». «Если один против, будем действовать на двусторонней основе», — уточнил Лукашенко, по сути признав кризис ОДКБ.

Размежевание в Содружестве привело к тому, что противники более решительных шагов в области интеграции в рамках СНГ, да что греха таить, недовольные лидерством России, решили даже организационно оформиться, создав союз ГУАМ, названный по начальным буквам вступивших в него государств. О создании этого союза договорились президенты Грузии, Украины, Азербайджана и Молдавии в Страсбурге в 1997 году в ходе саммита Совета Европы.

В начале 1999 года к ГУАМу присоединился Узбекистан. Характерно, что об этом было объявлено в ходе юбилейного саммита НАТО в Вашингтоне, в ходе которого главы государств — теперь уже ГУУАМ — приняли декларацию о стремлении сблизиться с европейскими и евроатлантическими структурами. После нескольких лет маневрирования Узбекистан в 2005 году вышел из организации, превратив ее из ГУУАМа снова в ГУАМ.

Характерно и другое — пик деятельности этой организации пришелся на этап, последовавший за «цветными революциями» в Грузии и на Украине. Направления этой активизации были зафиксированы в выступлениях ряда руководящих деятелей государств, входящих в объединение. Министр экономики Украины заявил, что дальнейшее развитие СНГ «проблематично». Министр обороны Грузии назвал СНГ «вчерашним днем», а в феврале 2006 года Грузия вышла из Совета министров обороны СНГ, мотивируя это стремлением войти в НАТО.

Каковы причины целой серии неудач в развитии интеграционного процесса в рамках СНГ? К таким причинам можно отнести не только различия в социально-экономических уровнях стран, вошедших в Содружество, — в других интеграционных объединениях это объективное препятствие преодолевается, — но и разное отношение лидеров стран СНГ к необходимости политических и экономических реформ, поднявший голову национализм после приобретения независимости этими странами. В немалой степени сказалось, очевидно, опасение, что участие в СНГ России — самой большой по населению, экономическому, научно-техническому и военному потенциалу — приведет к ее гегемонии, ущемлению интересов других участников Содружества. Нельзя считать в этой связи все действия России по развитию Содружества безупречными. В ряде случаев нам не хватает признания на деле необходимости равноправных отношений с партнерами по СНГ, даже когда мы считаем, что они далеко не во всем правы. Проявляется и другое: при выведении отношений со странами СНГ на уровень рентабельности — с таким стремлением трудно не согласиться — подчас на второй план отодвигаются интеграционные задачи. Бывало и так, что отдельные российские ведомства действовали самостийно, не исходя из общеполитической линии российского руководства.

Далеко не в последнюю очередь интеграционные процессы срывались, блокировались потому, что постсоветское пространство стало объектом экспансии из-за рубежа. Заинтересованность США в победе так называемых «цветных революций» сопровождалась нескрываемой активностью американских посольств в Киеве и Тбилиси. Госдепартамент США публично зафиксировал свое стремление распространить опыт «новых демократий» СНГ (к ним Госдеп отнес Грузию, Украину во время президентства Ющенко и Молдавию) на остальных членов Содружества.[36] На постсоветском пространстве активно проявили себя европейские страны и Турция. Не секрет, что Румыния при этом хотела присоединить к себе Молдавию, в Анкаре вынашивались планы создания под своим руководством союза тюркоязычных государств. И те и другие опирались при этом на националистические настроения в ряде стран СНГ.

К перечню причин неудач в развитии интеграционных процессов в Содружестве следует добавить, что в рамках СНГ не удалось разрешить ни одного межэтнического конфликта, оставленного в наследство с советских времен, — ни нагорно-карабахского, ни грузино-абхазского, ни приднестровского, ни киргизско-узбекского, — хотя Россией предпринимались недюжинные усилия для их урегулирования.

Некоторые из этнических конфликтов полыхнули огнем уже на территории образовавшегося Содружества, приобретая межгосударственный характер.

Пожалуй, России удалось изменить коренным образом ситуацию только во внутреннем конфликте в Таджикистане. Во время гражданской войны в этой стране президент Ельцин поручил мне, тогдашнему руководителю СВР, провести ряд конфиденциальных встреч в Афганистане и Иране. В Афганистане были сосредоточены боевики ДИВТа — религиозной организации, возглавившей борьбу против режима во главе с президентом Рахмоновым. И в Афганистане, и в Иране находились руководители этой организации. В Кабуле состоялась моя встреча с руководителем повстанцев Нури. В Тегеране — очень полезные беседы с министром иностранных дел Вилаяти, президентом Рафсанджани. В результате возникла договоренность о совместной линии восстановления стабильности в Таджикистане — выявилась обоюдная заинтересованность в этом двух государств. Все это создало условия для переговоров в Москве президента Рахмонова с лидерами оппозиции Нури и Тураджонзода о создании совместного правительства, в котором ДИВТу отошло 30 процентов министерских постов. С гражданской вой ной было покончено. В последние годы в официальных изданиях Таджикистана роль России в урегулировании внутриполитического конфликта практически не упоминается. Однако об этой роли знают участники событий — конечно, не только я, их было много.

Кое-что было сделано и на приднестровском направлении. Там удалось уговорить стороны конфликта — Кишинев и Тирасполь — подписать соглашение, но оно не выполнялось. Вторично пытался добиться успеха, уже договорившись со сторонами, заместитель председателя правительства Д.Н. Козак, однако подготовленное соглашение в последний момент перед подписанием было торпедировано Кишиневом, на который, видимо, оказали давление западные структуры. Неоднократно предпринимались попытки Москвы сблизить позиции Армении и Азербайджана по карабахской проблеме, но тщетно.

Отдельно остановлюсь на действиях России по пресечению кровопролития — этого добились — и урегулированию грузино-абхазских отношений. Еще в бытность мою министром иностранных дел, учитывая нежелание Сухуми подписывать соглашение с Тбилиси о территориальной целостности Грузии, мною была предложена формула: «Согласие двух сторон жить в общем государстве в границах Грузинской ССР на 1 января 1991 года». Во время многочасовых встреч уговорил на эту формулу президента Абхазии Ардзинбу, который в свое время был научным сотрудником в руководимом мною Институте востоковедения Академии наук СССР. Естественно, речь шла об общем, а не едином государстве, что открывало путь к его федерализации при гарантии широких прав Абхазии. Удалось даже уговорить Ардзинбу прилететь на моем самолете в Тбилиси — Россия гарантировала ему безопасность, которая была достигнута в результате телефонных разговоров с президентом Грузии Э.А. Шеварднадзе. Но к огромному сожалению, Грузия тогда отвергла идею подписания соглашения по этой формуле. Думаю, об этом многие сейчас сожалеют.

В условиях развития центробежных тенденций в СНГ страны, настроенные проводить интеграцию на постсоветском пространстве, взяли курс на действия в рамках не всего СНГ, а «пятерки». По инициативе Н.А. Назарбаева Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Россия и Таджикистан образовали в 2000 году Евразийское экономическое сообщество (ЕврАзЭс), определив в качестве его главных целей создание Зоны свободной торговли, Таможенного союза, Единого экономического пространства с введением единой валюты. По ряду показателей это была уже более продвинутая интеграционная группировка. 6 октября 2007 года Россия, Белоруссия и Казахстан подписали Договор о создании единой таможенной территории и формировании Таможенного союза. Для того чтобы договор не оставался на бумаге, был создан наднациональный орган — Комиссия Таможенного союза. В 2009 году три государства договорились о развитии Таможенного союза в Единое экономическое пространство, для подготовки документов которого было зафиксировано время — до 1 июля 2011 года. Как видим, конкретики прибавилось. Приведет ли это к реализации договоренностей трех, покажет время.

Какие выводы можно сделать из всех событий, изломов, поворотов в нелегкой судьбе СНГ?

Вывод первый. Последовательные интеграционные этапы в рамках всего Содружества в близлежащий период неосуществимы. При этом не следует делать ставку на разноскоростную интеграцию. Мы часто ссылаемся в этом плане на пример Европейского союза. Разноскоростная интеграция там проявляется в том, что отдельные страны не принимают некоторых общих решений. Например, Великобритания не вступила в Валютный союз и не подписала Шенгенское соглашение о единой визовой политике. Но отказ отдельных стран от углубления экономической интеграции или расширения интеграционного процесса на политическую и военную сферы отнюдь не проистекает из их намерения выйти из ЕС или сблизиться с каким-то другим союзом государств. Разноскоростная интеграция опирается в ЕС на принятую всеми участниками концепцию окончательного итога процесса — передачу на наднациональный уровень многих, если не основных государственных функций.

Положение в СНГ резко отличается от положения в ЕС. Движение к определенной заранее конкретной цели, по сути, в СНГ отсутствует. Очевидно, в сложившихся условиях она и не может быть воспринята большинством стран СНГ. Россия, превосходящая другие страны СНГ по своим экономическим возможностям, уже не является единственным источником их экономического развития, а для некоторых стран и экономического выживания. Проявляют активность стать таким источником Европейский союз, США, Китай, в меньшей степени Турция, что находит благоприятную почву в ряде стран Содружества.

Нельзя игнорировать и такое обстоятельство, что Россия не является для многих стран СНГ бесспорным примером в целом ряде областей. Доходы бедных и богатых в России различаются в 17 раз, а в Казахстане — в 5,3 раза, в Белоруссии — меньше чем в 5 раз, на Украине — почти в 9 раз. Россия уступает этим странам не только по уровню дифференциации доходов населения, но и по продолжительности жизни.[37] Психологически все это может оказывать и оказывает воздействие на настроения населения в этих странах. Я слышал аргументы некоторых экспертов, не согласных с этим выводом: почему же тогда такой поток иммигрантов в Россию? Дело в том, что основной, превалирующий поток гастарбайтеров, вообще иммигрантов в Россию наблюдается не из тех стран СНГ, доля которых превышает 2,5 процента в совокупном ВВП, а в основном из Таджикистана, Молдавии, Киргизии. Правда, многие приезжают в Россию в поисках работы и находят ее из Украины, но, по данным Всемирного банка, этот поток уравновешивает трудовая миграция из России, которая является главным поставщиком рабочей силы на Украину.[38]

Вывод второй. Неосуществимость последовательных интеграционных этапов не означает отказа от сотрудничества между Россией и странами ближнего зарубежья. Дело не только в заинтересованности России в сближении с бывшими республиками СССР — серьезное стремление к этому проявляется и в других странах СНГ, что находит выход в нынешних условиях главным образом в двустороннем сотрудничестве России со странами Содружества. Очевидно, форма двустороннего сотрудничества не должна противопоставляться, как это делают некоторые эксперты, курсу на сохранение интеграционной площадки в СНГ.

Вывод третий. Для сохранения этой площадки оптимальным представляется упор в экономической интеграции на три государства — Россию, Белоруссию и Казахстан, на территории которых сосредоточено почти 83 процента экономического потенциала бывшего СССР.

От успешного продвижения интеграционных процессов в рамках «тройки» зависит вовлечение в эти процессы, по крайней мере, нескольких других государств — членов СНГ. Если будет очевиден успех в создании такого объединения, то есть основания считать, что другие страны Содружества не будут пассивно созерцать плюсы Таможенного союза и Единого экономического пространства, а захотят получить те преимущества, которые сулит интеграция в пространстве СНГ. Возможность такой перспективы является одной из серьезных причин, по которым не следует отказываться даже от столь аморфной организации, как Содружество Независимых Государств.

Естественно, это не единственная причина. Несомненна заинтересованность стран СНГ в согласовании миграционной политики, развитии единых транспортных коммуникаций, сотрудничестве в культурно-гуманитарной области, в борьбе с преступностью. Однако всего этого ныне, как представляется, недостаточно для сохранения инвестиционного поля в СНГ.

Функцию сохранения СНГ может выполнить более низкая интеграционная ступень — Зона свободной торговли. В эту зону могут войти все страны СНГ без исключения. Заманчивая перспектива откроется и перед Грузией.

Зона свободной торговли ниже на интеграционной лестнице, чем Таможенный союз, так как он вводит наднациональные структуры и обусловливает единую таможенную политику в отношении всех стран, находящихся не только в Таможенном союзе, но и вне его. Для Зоны свободной торговли эти требования отсутствуют. За каждой страной сохраняется право на самостоятельное определение режима торговли в отношении третьих стран. Между странами — участницами зоны сохраняются таможенные границы и посты, контролирующие происхождение товаров.

Некоторые эксперты предлагают не дробить постсоветское пространство на различные группировки и двусторонние форматы, что игнорирует реальную историю развития Содружества Независимых Государств, когда «дробление» оказывалось и оказывается необходимым для сохранения интеграционного пространства.

Сегодняшняя интеграционная модель СНГ, очевидно, должна выглядеть таким образом: локомотивом интеграции являются три страны, изъявившие стремление в конкретные сроки создать Таможенный союз с его перерастанием в Единое экономическое пространство, плюс все остальные, объединенные в Зону свободной торговли, а также в систему сотрудничества в различных областях — борьбе с преступностью, гуманитарно-культурной сфере, транспортно-транзитной и т. д.

Органичной частью такой модели должны быть развивающиеся отношения на двусторонней основе. Их активизация — взаимовыгодный процесс. Причем в экономической области он опирается на пока еще неразрушенную базу — бывшие советские республики все еще сохраняют остаточные кооперационные связи с Россией и, во всяком случае, привычку к нашей технике и менеджменту. Развитие двусторонних связей России с другими членами Содружества может способствовать взаимодействию на производственном уровне, чего явно недостает на интеграционном пространстве СНГ.

Вывод четвертый. Успех интеграционных процессов в «треугольнике», что приобрело особое значение, может стать реальностью, если выровняются отношения по линии Россия — Белоруссия. Необходимо не на словах, а на деле вернуться к продвижению идеи союза двух государств. В спорах по конъюнктурным экономическим вопросам тонет идея Союза, и те, кто не видит этого или сознательно ведет к этому, берут на себя огромную ответственность перед историей. Естественно, что устойчивости самой идеи Союза не могут, мягко говоря, способствовать разнузданные, беспрецедентные для отношений между союзниками, да еще в буквальном смысле этого слова стратегическим, пропагандистские выпады против лидеров. Для успеха Союза нужно отказаться от крайностей: думать, будто Белоруссию можно включить в Россию в виде одной-двух губерний, или дать возможность одному из составляющих Союз государств диктовать другому, как решать вопросы, относящиеся к его прямой компетенции и непосредственно связанные с его интересами. Необходимо найти механизмы, способные не допустить такую практику.

Вывод пятый. Все большее влияние на ситуацию в азиатской части СНГ оказывает Китай. Созданная в 2001 году лидерами Китая, России, Казахстана, Таджикистана, Киргизии и Узбекистана Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) стала реальностью. Россия рассматривает ШОС как организацию, способствующую борьбе с терроризмом, экстремизмом, блокированию наркотрафика. Пекин отдает явное предпочтение экономической стороне деятельности ШОС, считая, что важной целью является превращение его в Зону свободной торговли, а экономическая стратегия станет главной линией в ШОСе. Отношения с Китаем занимают весьма высокое место в иерархии приоритетов российской внешней политики, и их развитию и углублению, в том числе в экономической области, должны в основном способствовать двусторонние связи. Укрепление ШОС как важной организации, призванной обеспечивать безопасность и стабильность в регионе, не может противопоставляться и тем более происходить за счет претворения в жизнь интеграционной модели в СНГ, включая создание Зоны свободной торговли на территории Содружества, укрепление ОДКБ и ЕврАзЭс. Усиление внимания России к этому диктуется также тем, что Содружество Независимых Государств соседствует с такой интеграционной структурой, как Европейский союз.

Россия: необходима замена экономической модели

Пожалуй, важнейшей задачей для России является пересмотр экономической модели, образовавшейся при переводе административно-командной системы на рыночные рельсы.

Глаза на эту модель многим открыл мировой экономический кризис 2008 года. Втянутая в кризис Россия представляла собой страну, 40 процентов ВВП которой создавалось за счет экспорта сырья, а внешний корпоративный долг достиг 500 млрд долларов — практически все «длинные» деньги, полученные бизнесом в виде кредитов, имели зарубежное происхождение. И не могло быть иначе, так как российская банковская система оказалась полностью неконкурентоспособной по сравнению с зарубежной ни по предоставлению долгосрочных кредитов, ни по процентным ставкам. 500 млрд долларов — эта сумма на тот период равнялась золотовалютным запасам нашей страны.

Минфин России гордился тем, что за счет полученных прибылей от экспорта нефти были покрыты государственные внешние долги на сумму в 90 млрд долларов. Это действительно само по себе было достижением. Но одновременно остальные доходы от экспорта нефти, превышавшие эти выплаты, складывались в Стабилизационный фонд. Вопреки мнению многих экономистов (в частности, экономических институтов Российской академии наук), их не использовали для того, чтобы покончить со сверхзависимостью от конъюнктуры мировых цен на сырье или с целью развития рыночной инфраструктуры. Раздел Стабилизационного фонда на Резервный фонд и Фонд народного благосостояния, на чем настоял президент В.В. Путин, к сожалению, кардинально не изменил этого положения — видимо, правительственные финансисты оказались способными убедить президента в том, что инвестиции огромных доходов от экспорта сырья внутри страны вызовут резкий всплеск инфляции. Между тем трудно было представить, что вложения, например, в строительство автомобильных дорог, в чем остро нуждается Россия, способны привести к инфляционному взлету. Кстати, практика опровергла безосновательные тревоги финансистов. В 2009–2010 годах правительством вкладывались большие средства в терпящие бедствия градообразующие предприятия, и это не породило взлета инфляции, которая в России не носит монетарного характера. В 2010–2011 годах в условиях дефицита бюджета увеличили вложения в ту же дорожную инфраструктуру, и это тоже не привело к предрекаемым катастрофическим инфляционным последствиям.

Инфляция в России, к сожалению, существует постоянно. И когда растет экономика, и когда она находится в кризисном состоянии, изменяется, и то не очень значительно, лишь инфляционный процент. Стремление не допустить галопирующей инфляции, безусловно, вызывает одобрение, особенно в условиях наблюдаемого и, можно сказать, осязаемого роста цен, который, по словам видного эксперта Николая Вардуля, «стал еще более социально агрессивным».[39] Одной из основных причин этого является засилье монополий, определяющих структуру нашей экономики и во многом неоправданный рост цен.

С «грузом», с которым Россия вступила в кризис, связаны масштабы (худшее положение в «двадцатке») и длительность выхода страны из кризисной полосы. Следует подчеркнуть, что «запас прочности» в России, накопленный за счет доходов от высоких мировых цен на нефть, оказался равен только полугоду. Наибольший спад производства произошел к концу 2008 года в отраслях обрабатывающей промышленности, особенно в машиностроении. Без Резервного фонда было бы еще хуже, но это факт, что накопленные средства от экспорта нефти не смогли избавить Россию от столь тяжелых последствий мирового экономического кризиса.

Одним из самых негативных результатов предкризисной экономической модели стала хроническая нехватка инвестиций. Их совокупный объем к ВВП составляет менее 20 процентов. По словам А.Л. Кудрина, «для бурного роста этого маловато». Но дело даже не в «бурном росте». Из-за нехватки инвестиций мы не только попали в непозволительную зависимость от притока иностранного капитала, но и от импорта потребительских товаров, машин и оборудования. В ежегодном объеме закупаемых российскими предпринимателями станков доля отечественных составляет не более 1 процента. И не случайно, что нового машинного оборудования у нас производится в 80 раз меньше, чем в Японии, в 30 раз меньше, чем в Китае.

«Без колоссальных инвестиций невозможно решить проблему модернизации структуры экономики, — справедливо утверждает академик А.Г. Аганбегян. — В экспорте страны удельный вес топлива, сырья и материалов с 90 % предстоит сократить хотя бы до 50 %, соответственно подняв долю готовой продукции с 10 до 50 %, а в ней повысить удельный вес технологических и инновационных продуктов и услуг с 2 % (70-е место в мире) до 15–20 %».[40] Думает ли о решении этой задачи Минфин, который гордится тем, что удается разместить доходы, полученные за счет высоких мировых цен на нефть, в надежные зарубежные ценные бумаги, дающие аж 3 процента прибыли?

Конкуренция за инвестиции, за технологии, за информацию — основа экономической борьбы в XXI веке. И мы эту борьбу пока проигрываем, хотя можно констатировать, что общая картина инвестиционного климата в России более или менее благоприятная. У нас низкий внешний долг и относительно неплохая финансовая ситуация. Наше законодательство, в том числе гражданское, в основном соответствует современным мировым образцам. У нас низкие подоходный налог, налоги на землю и имущество; квалифицированные и относительно недорогие инженерные и рабочие кадры; обилие природных ресурсов. Наконец, у нас законом гарантирована репатриация капиталов и прибыли.

Однако ряд нерешенных проблем девальвирует перечисленные выше достоинства. Пожалуй, главная из них — чудовищный уровень коррупции, которая проявляется повсеместно — и в практике государственных заказов и торгов, и в рисках необоснованных претензий со стороны проверяющих органов, и в фаворитизме государственных служащих, «опекающих» те компании, которые могут быть конкурентами потенциальных инвесторов, и т. д. Способствует такому размаху коррупции тот факт, что в России инвестор сталкивается с необходимостью получения десятков разрешений, особенно при инвестировании в новые объекты и в реконструкцию существующих производственных мощностей.

Не улучшает инвестиционный климат в России отсутствие достаточного количества налоговых льгот, особенно для инвесторов, вкладывающих средства в высокотехнологичные отрасли. В других странах — от Китая до малых европейских стран — налоговая и инфраструктурная поддержка инноваторов несопоставимо значительнее. Сказываются у нас и быстро растущие тарифы на электроэнергию, и дороговизна с подключением инвестиционных объектов к инженерным сетям и системам жизнеобеспечения, и высокие процентные ставки по кредитам в российских банках — в 5, а то и в 10 раз большие, чем для аналогичных инвестиций за рубежом. Этот список, к сожалению, может быть продолжен. Все это свидетельствует о том, что мы должны радикально улучшить инвестиционный климат России.

Не обойду и такой острой проблемы: победа в международной конкуренции за инвестиции и появление новых предприятий более важны, чем пирровы победы в судах над отдельными компаниями, обвиняемыми в невыплате налогов.

Законно, что противоречия вокруг вопроса о сохранении или отказе от докризисной модели российской экономики становятся все очевиднее. В Женеве в ноябре 2010 года состоялся неформальный разговор министра экономического развития Э.С. Набиуллиной с небольшой группой российских журналистов. В отличие от министра финансов она совершенно справедливо сказала, что главной проблемой для страны является не дефицит бюджета («бюджетные риски известны, но они управляемы»), а инвестиционный спрос. «Без стимулирующей роли налоговой системы, — добавила Набиуллина, — инвестиции по-прежнему будут вкладываться только в энергетические сектора и отрасли, связанные с потребительским спросом, то есть дающие быструю отдачу. А нам нужны еще и “умные инвестиции” в инновации. Иначе никакой модернизации в России никогда не будет».[41]

В результате антикризисной политики удалось не допустить социальных взрывов, серьезной социальной дестабилизации. Это — сверхважный итог. Но они не свидетельствуют о пригодности той экономической модели, которая была до кризиса и ныне существует в России. В апреле 2010 года Росстат впервые привел сводку о положении России в 1992–2008 годах. Фактически это итог 16 лет предкризисного развития страны через реформу экономики. Очевидно, следует вдуматься не только в успехи и завоевания, но и в негативные черты этого итога. Население России сократилось на 6 млн человек. При росте среднего уровня жизни населения усилилось его расслоение по доходам — отношение доходов 10 процентов самых богатых и самых бедных возросло в 2 раза и достигло 17 (по экспертным оценкам, этот коэффициент намного выше). Почти в 2 раза сократилось число дошкольных учреждений. На 70 процентов выросло число государственных чиновников. В самом начале 2011 года президент Д.А. Медведев подписал указ о 20-процентном снижении числа чиновников, что улучшит ситуацию, но намного ли? С 1992 по 2008 год на 40 процентов сократилось число организаций, выполняющих научные исследования. Число сотрудников в них уменьшилось на 50 процентов (в то же время в 3 раза возросло количество защищенных диссертаций). С 7,5 до 13,5 процента увеличились полностью изношенные основные фонды предприятий. Россия окончательно села на сырьевую иглу.

Главный вывод из этих показателей очевиден: нельзя возвращаться к предкризисной политике. К ней нельзя возвращаться и потому, что докризисная модель даже в условиях высоких цен на экспортируемое сырье хотя и приводит к высоким темпам роста ВВП и повышает жизненный уровень населения, не решает задач изменения структуры, технико-технологического обновления российской экономики. А такая задача в острой форме стоит перед нами сегодня.

Именно при выходе из кризиса осуществляется перевод экономик развитых и развивающихся стран на новый технологический уклад. Такую закономерность открыл в 20-х годах прошлого столетия выдающийся русский ученый-экономист Н.Д. Кондратьев — автор теории развития рыночного хозяйства через этапы «длинных волн» протяженностью в 40–50 лет. Каждая из таких волн на ниспадающем участке через кризисную стадию переходит к новой, восходящей волне. Многие эксперты считают, что при выходе из нынешней кризисной стадии развитые страны войдут в 6-й технологический уклад. Не знаю, разделяют ли теорию Кондратьева в США, Канаде, странах Западной Европы, Японии, Южной Корее, да и в Китае и Индии, но в этих странах во время нынешнего кризиса возросли вложения в образование, здравоохранение.

Показательно, что в сентябре 2010 года в США был принят закон о дополнительном выделении из бюджета 30 млрд долларов для кредитования малого бизнеса. Президент Б. Обама охарактеризовал этот закон как важный шаг в антикризисной программе, позволяющей создать дополнительно 500 тысяч рабочих мест. Весьма символично, что в рамках закона, имеющего антикризисную направленность, было продлено освобождение малых предприятий от налогов на их расходы, связанные с научно-исследовательскими и опытно-конструкторскими разработками. Снят налог и за новое оборудование, приобретаемое с сентября 2010 года по декабрь 2011 года.

В 2011 году президент Обама выдвинул инициативу в помощь тем малым и средним предприятиям, которые создают новые технологии. Реализовываться эта поддержка будет на основе частно-государственного партнерства. Деньги в основном дают крупные фирмы, которые одновременно возьмут шефство над «стартующими» компаниями, стремящимися к коммерциализации достижений ученых и изобретателей. Такие компании обеспечиваются дополнительными ресурсами и консультативной поддержкой. Государство со своей стороны полностью отменяет налог на прибыль для малых предприятий, при условии, что сэкономленные средства будут в течение пяти лет реинвестированы в развитие производства. Администрация США также намерена провести реформу патентного регулирования и упростить процедуры запуска изобретений в массовое производство.

И все это происходит в условиях, когда конкурентная борьба сама подталкивает американский бизнес к технико-технологическому совершенствованию. У нас другая ситуация. Траты на НИОКР наших компаний, в том числе крупных, ничтожны. В результате расходы на НИОКР в России составляют лишь 1 процент ВВП, а в США — 2,7 процента, в Японии, Швеции, Израиле — от 3,5 до 4,5 процента ВВП.

Следовательно, в качестве первоочередной задачи стоит стимулирование российских предпринимателей к переводу производства на инновационные рельсы. Прямая государственная поддержка в разных формах отечественных предприятий с упором на необходимость их инновационной деятельности осуществляется. Но главным образом государство должно создать условия для свободной конкуренции, подталкивающей предпринимателей к технико-технологическому обновлению производства. Среди безусловно радикальных мер большая роль принадлежит антимонопольным рычагам, но, как бы они ни были важны сами по себе, их недостаточно для создания рыночной конкурентной среды в России. Отсутствие конкуренции оказывает самым непосредственным образом негативное влияние на динамику производительности труда. Отсюда и неконкурентоспособность российских производителей, которая проявляется не только на мировом, но и на внутреннем рынке.

В последнее время в России усилилась справедливая критика государственных корпораций. Их создание было необходимо, например, в деградирующих отраслях — в самолетостроении и судостроении. Но в целом ряде случаев они были искусственно ограждены от рыночной конкуренции. Имущество передавалось им без торгов. Часть госкорпораций уходила от финансового контроля. Практика, показавшая явно недостаточную эффективность значительного числа государственных производственных структур, остро поставила вопрос о распространении на их деятельность законов и правил рынка. Без этого в России не может быть создана рыночная конкурентная среда.

Конкурентную среду невозможно создать и без радикального изменения существующей практики лоббирования чиновниками всех рангов интересов отдельных компаний, преимущественно крупных. На это у нас, к сожалению, обращается значительно меньше внимания, чем необходимо. А без разрыва связки чиновничества с бизнесом невозможна также серьезная борьба с коррупцией.

Остро стоит эта проблема в связи с решением о приватизации значительных долей государства в акциях крупных компаний и банков. Речь идет о 900 предприятиях. Общая сумма акций, подлежащих приватизации, составляет ни много ни мало 1,8 трлн рублей. В чьи руки попадут эти акции — этот вопрос приобретает и экономический, и политический характер. Фактическое — хотя бы не прямое, а косвенное — приобретение их людьми, находящимися на государственной службе, чревато усилением бюрократического начала, серьезным уроном для процесса демократизации.

Председатель совета директоров компании «Тройка диалог» Р.К. Варданян дал грустную, но вполне справедливую оценку происходящего: «При огромном количестве бюрократии у нас очень слабые общественные институты, они ослабли еще больше, и на первый план вышли персональные отношения. Причем это относится не только к бизнесу, но и ко всем сферам деятельности».[42]

30 марта 2011 года на Комиссии по модернизации выступил президент Медведев, который в числе других задач заострил необходимость вывести заместителей председателя правительства, министров из советов директоров государственных или с государственным участием компаний. Детализируя поручение президента, его помощник А.В. Дворкович сказал, что речь идет о членах правительства, которые отвечают за профильные отрасли, и о тех компаниях, которые работают в конкурентной среде. Идею полностью убрать чиновников из советов директоров акционерных компаний с государственным участием Д.А. Медведев впервые выдвинул во время предвыборной кампании в начале 2008 года. Еще раньше, в 2004 году, независимые директора в госкомпаниях предусматривались административной реформой. Между тем в 2010 году в государственных компаниях на одного независимого директора из числа предпринимателей или экспертов приходилось два чиновника. Как и в каких масштабах будет выполняться новое поручение президента, покажет время. Естественно, что замена министров в советах директоров государственных компаний на их заместителей, что не исключается нынешней инициативой, не намного изменит то положение, которое существует.

Бесспорная необходимость исправить ситуацию с госкорпорациями и с лоббированием госчиновниками интересов отдельных компаний ни в коей мере не должна привести к соскальзыванию на позиции не олибералов, проповедующих идею исключения государства из процесса экономического регулирования. Антикризисные меры, предпринимаемые ныне в ведущих странах с рыночной экономикой, еще раз демонстрируют ущербность такой позиции.

В России нужно стимулировать не только производство, но и потребление инновационной продукции. Причем не останавливаться в этом плане на полпути.

Известно, например, какое значение имеет для нас обновление бесконечно устаревших — и физически, и морально — основных производственных фондов. С этой целью правительство «обнулило» таможенные пошлины и сняло НДС с ввозимого высокотехнологичного оборудования, непроизводимого в нашей стране. Вместе с тем, по данным ТПП РФ, лишь 13 процентов импортируемого оборудования отвечает характеристикам сегодняшнего дня. Предпочтение предпринимателями при закупке отдается более дешевой, но уже морально устаревшей или устаревающей продукции. Так на новом витке закладывается наше отставание, что, естественно, не имеет ничего общего с задачами модернизации экономики.

Хотел бы привести слова председателя Комитета по экономической политике и предпринимательству Госдумы Е.А. Федорова, с которыми согласен: «Российскую промышленность ждет коренная (выделено мной. — Е. П.) трансформация и диверсификация. Ее результатом должно стать замещение индустриальных предприятий прошлого века средними, а иногда и мелкими, новыми предприятиями. С новыми владельцами, разумеется: российскую промышленность ждет полное обновление класса собственников… Это естественный процесс — переход от индустриального типа промышленности к постиндустриальному».[43] Хотелось лишь добавить, что такой переход усложняется тем, что нынешние постиндустриальные страны, к которым Россия стремится приблизиться, тоже не стоят на месте — они выходят из мирового кризиса, переходя на новый экономический уклад.

Объективно необходимый для России революционный скачок в развитии промышленности выдвигает на передний план целый ряд нерешенных проблем.

Одна из них — совершенствование научных структур с целью разработки новых технологий. Среди них особое место принадлежит Российской академии наук — основному центру фундаментальных исследований. Мировой опыт показывает, что фундаментальные исследования финансируются государством. В то же время научно-исследовательские организации обладают большим объемом прикладных разработок. Здесь — серьезный резерв инновационного развития России, который весьма слабо используется.

Приведу пример. Еще в первой половине 2005 года на основе шести научно-исследовательских институтов Сибирского отделения РАН была создана база данных прикладных конкурентоспособных разработок для коммерческого внедрения. Но отсутствие господдержки привело к тому, что этот коммерческий потенциал не разрастался, не совершенствовался. Одной из причин этого стал запрет Министерства финансов давать кредиты институтам Академии наук, так как они являются бюджетными организациями. В результате основными покупателями технологически передовой продукции стали зарубежные промышленные компании. К ним же зачастую переходили права на интеллектуальную собственность. Так, Институт ядерной физики им. Г.И. Будкера осуществляет поставки техники в Китай, Южную Корею, Японию, где ее используют для медицинских целей, производства облученных кабелей, термоусаживаемых изделий и т. д.

Директор Института им. Будкера, выдающийся физик, академик А.Н. Скринский, неоднократно ставил вопрос о необходимости обеспечения передовыми наукоемкими технологиями, разрабатываемыми институтом, отечественных компаний. В одном из своих обращений в правительство еще в мае 2006 года академик Скринский писал: «Основным направлением деятельности большинства академических институтов являются фундаментальные исследования, а внедрение разработок относится к не основной деятельности. В связи с этим возникла потребность в создании организации, которая при непосредственном участии самих разработчиков будет проводить научно-технические и правовые экспертизы, маркетинговые исследования, финансово-экономические расчеты и решать организационные вопросы при подготовке и реализации инвестиционных проектов, связанных с внедрением наукоемких технологий». Этот призыв полностью сохраняет свою актуальность и по сей день.

Мы справедливо ссылаемся на опыт Соединенных Штатов в создании сетей продвижения инноваций, но подчас подходим к этому опыту с формальных позиций. Когда мы приводим в пример создание при американских университетах венчурных малых компаний, что само по себе чрезвычайно важно и для нас, мы оставляем вне внимания такое наше признанное самими американскими учеными преимущество, как существование Академии наук с широкой сетью исследовательских институтов. Конечно, и Академия наук, и высшая школа в России нуждаются в усовершенствовании. Но, как мне представляется, нельзя переносить на вузы центр тяжести в научной работе. Истина — в необходимости максимально использовать возможности и академии, и высших учебных заведений для перехода России к новому технологическому укладу.

В этой связи несколько слов о построении российского аналога американской Силиконовой долины, созданной на Западе США. До ее создания главным местом производства образцов наукоемкой продукции была окружная дорога г. Бостона. С любой точки этой дороги можно достичь за полчаса автомобильной езды либо Массачусетского технологического института, либо Гарвардского университета. Силиконовая долина была создана в штате Калифорния, где сосредоточены ведущие университеты и научно-исследовательские организации США — до них час автомобильной езды. Этот район отличается также большой плотностью высокотехнологичных компаний, связанных с производством компьютеров, устройств мобильной связи, биотехнологией. А у нас аналог Силиконовой долины создается в Сколкове — не в Звенигороде, Дубне, Черноголовке, Новосибирске, Томске, Екатеринбурге, Казани и т. д., а именно в Сколкове. Президентом было поручено в наикратчайшие сроки «представить предложения по правовому режиму создания и функционирования территориально обособленного центра (выделено мной. — Е. П.) для развития исследований и разработок и коммерциализации их результатов, в том числе в части налогообложения, таможенно-тарифного регулирования и административных (включая миграционных) процедур».[44]

Судя по всему, расчет делается на привлечение в Сколково иностранных специалистов, особенно на привлечение на этот территориально обособленный объект наших ученых, уехавших за рубеж. Правильно ли это с любой точки зрения? Абсолютно не соответствует действительности предположение, что в результате «утечки мозгов» те, кто остался в России, уже, дескать, не представляют былой ценности. Еще более вредное предположение, что возвратить уехавших из России ученых — теоретиков и экспериментаторов — можно за счет создания для них, не для всех, на что практически отсутствуют средства, а только для них материальных условий, сопоставимых с их за граничным пребыванием. Причем проект «Сколково», главным образом строительство нового города, обойдется ни много ни мало в 3 млрд долларов в ближайшие три года. Эти средства могли бы, как представляется, с большим успехом быть вложены в уже существующие инновационные центры.

С 1992 года из России эмигрировало более 3 млн специалистов. Особую роль в организации столь массовой «утечки мозгов» играет политика ведущих западных государств и стран ЮВА, стимулирующая научную иммиграцию. Талантливых иностранных ученых не просто зовут — их ищут. Созданы специальные программы поиска. На постоянной основе работают 900 тысяч российских ученых и научных сотрудников в США, 150 тысяч — в Израиле, 100 тысяч — в Канаде, 80 тысяч — в Германии, 35 тысяч — в Великобритании, 25 тысяч — в Китае, около 3 тысяч — в Японии. Бывшие российские граждане являются основателями 6 процентов высокотехнологичных компаний в Нью-Йорке, 3 процентов — в Массачусетсе.[45] По-серьезному рассчитывать на их возвращение в Россию не приходится. Они уже вросли в зарубежную научно-коммерческую среду. Этот вывод охватывает иммигрантовученых и специалистов из всех стран.

Несостоятелен расчет и на то, что наши бывшие граждане будут заинтересованы оторваться от иностранной почвы и работать «на два дома». Если единицы и захотят поступить таким образом, то навряд ли это встретит должное понимание со стороны иностранных компаний-работодателей. Как представляется, акцент должен быть сделан на то, чтобы противостоять агрессивной политике «выманивания» наших молодых специалистов за рубеж. А успех зависит от того, создадим ли мы, как бы трудно это ни было сделать, соответствующие условия для их работы и жизни в России.

На первом заседании Консультативного научного совета «Сколково» 15 октября 2010 года было рассказано о градостроительной концепции иннограда и о том, кто и на каких условиях будет там жить. Характерна реакция немецкого профессора Д. Бимберга и его американского коллеги доктора Ф. Фроста. «Не футуристические проекты города для избранных, а устранение бюрократических и коррупционных барьеров в инновационной сфере, достойная оплата труда ученых — вот что, по их мнению, может привлечь уже состоявшихся исследователей. И предопределить выбор в пользу собственной страны у выпускников российских вузов». Так описывает «искреннее беспокойство» иностранных ученых корреспондент «Российской газеты».[46]

Думаю, что важным является комментарий одного из наших молодых ученых-физиков, уехавших на работу за рубеж, — Бориса Лукьянчука, ныне профессора сингапурского института, где он занимается лазерными технологиями, плазмоникой: «Я думаю, что те колоссальные деньги, которые вбухивают в то же “Сколково”, гораздо более эффективнее можно было бы использовать для поддержки тех коллективов, которые уже есть и продуктивно работают… Я не уверен, что, если вы предложите Intel (крупнейший производитель процессоров. — Е. П.) сделать лабораторию в “Сколкове” или где-нибудь еще, чтобы выпускать процессоры самого высокого класса, компания согласится. Есть ключевые вещи, к которым никогда не допустят».[47]

Другой аспект проекта «Сколково», который тоже порождает определенное беспокойство: будут ли иностранными участниками претворяться в жизнь прорывные идеи, родившиеся в иннограде, на российской территории, или они заинтересованы в том, чтобы «вывезти» идеи? «Российская газета» задала этот вопрос президенту Международного технологического симпозиума, управляющему партнеру совместного российско-американского инвестиционного венчурного фонда Александре Джонсон. Ответ был однозначен: «…сегодня не так важно, где именно зародилась идея… Если перспективнее рынок США, Китая или Сингапура, значит, надо идти туда». А это еще один пассаж из ее интервью: «Я посоветовала инвесторам обязательно встретиться со студентами, предпринимателями, пройтись по научным центрам, посмотреть на огромную базу данных “Роснано” и РВК (Российской венчурной компании. — Е. П.) и вытащить оттуда “жемчужины”».[48]

Не имею ничего общего с теми, кто бездумно отвергает острую необходимость для России в привлечении иностранных инвесторов, особенно с целью инновационного развития. Но неужели мы сами не можем обеспечить поиск «жемчужин»? В России, кроме всего прочего, насчитывается более 100 технопарков, свыше 110 центров трансфера технологий, около 120 бизнесинкубаторов, особые экономические зоны. Это дает нам право говорить о наличии базовых инфраструктурных элементов современных сетей продвижения инноваций к внутренним и зарубежным потребителям. Дело в том, что эта сеть остро нуждается в своем развитии, совершенствовании и наполнении новым содержанием. Но основа для этого уже существует.

Переход на путь инновационной экономики возможен в России, прежде всего, при опоре на средние и малые предприятия. Одновременно следует, как это ни звучит парадоксально, оказать многостороннюю поддержку военно-промышленному комплексу, превращая его в один из важных рычагов инновационного развития всей экономики. Исторически сложилось так, что в советский период ВПК вобрал в себя наибольшую часть научно-технического потенциала страны. Этот потенциал далеко не полностью растрачен в современной России. Поставив его на службу модернизации экономики, следовало бы сделать технико-технологические достижения ВПК доступными для гражданского производства, естественно не нанося ущерба секретности, необходимой при изготовлении вооружений. В США производством вооружений занимаются, как правило, компании, которые одновременно выпускают гражданскую продукцию, во всяком случае, продукцию двойного назначения. Это — один из важных путей инновационного развития и для нас.

Создание новых отечественных технологий, безусловно, важнейшая задача в переходе России к новому технологическому укладу. С учетом нынешних условий весьма важно опереться и на закупку иностранных патентов и лицензий. По оценке ТПП России, только 7 процентов наших предпринимателей интересуются этим. А такие закупки стали основным источником быстрой модернизации экономик Японии, Южной Кореи, да и Китая. Думаю, что этому аспекту проблемы инновационного роста России должно быть придано особое внимание.

Что может помешать успешному продвижению России к новой экономической модели? Помехой является инерционное мышление весьма влиятельных кругов, которые уповают на то, что основные импортеры нефти постепенно выходят из рецессии и цены на нефть удерживаются на достаточно высоком уровне. По их мнению, продолжение курса на преимущественную поддержку крупных сырьевых компаний воссоздаст благоприятную докризисную ситуацию, способствовавшую росту ВВП и благосостоянию населения в России.

Есть основания считать, что пока это мнение накладывает серьезный отпечаток на характер экономического развития России. Сырьевики, особенно нефтяные и газовые компании, имеют и сохраняют целый ряд больших преимуществ перед другими производственниками не только по размеру чистой прибыли — их рентабельность несравнимо выше, чем, например, у машиностроителей. Дело также в том, что значительно большую долю прибыли, чем у предпринимателей в обрабатывающих отраслях, нефтяные и газовые компании направляют не на развитие производства, а на выплату дивидендов и бонусов.

Несмотря на все это, руководство страны остро реагирует на сетования сырьевиков о том, что у них чуть ли нет средств на разведку, освоение месторождений. В 2008 году, когда временно резко упали мировые цены на нефть, было решено снизить НДПИ (налог на добычу полезных ископаемых) на 100 млрд рублей. Характерно, что за этот же год одна лишь компания ТНК-ВР выплатила акционерам около 83 млрд рублей дивидендов, а совокупный объем выплат за 2009 год превысил эту сумму почти в 2 раза.[49]

Преимущество сырьевиков несомненно и в возврате государством НДС. За экспорт нефти государство возмещает нефтяным компаниям весь уплаченный ими налог на добавленную стоимость. Справедливый вывод сделали сотрудники Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) — авторы прогноза на 2011 год: «Несмотря на поставленную цель экономической модернизации, в период кризиса произошло усиление зависимости экономики от сырьевого комплекса и отраслей “низших пределов”».[50]

Характерен и пример использования дополнительных доходов, получаемых из разницы «бюджетной» и реальной цены за нефть. Бюджет на 2011 год был сверстан из расчета цены экспортируемой нефти в 75 долларов за баррель. Однако в реальной жизни цена на нефть оказалась много выше, и это, естественно, создало и создает дополнительные доходы от экспорта нефти. Министерство финансов настаивает на докризисной позиции — исключением этих дополнительных доходов из затрат внутри России и откладывании их в фонды «на черный день». В кризисный период от такой практики отошли: примерно две трети нефтегазовых дополнительных доходов шли на покрытие бюджетного дефицита, треть — на наращивание расходов. Дефицит бюджета сохраняется и сегодня при выходе из кризиса, но Минфин считает способом его покрытия снижение социальных расходов и рост налогов. Есть основания полагать, что опять, как и в докризисный период, несмотря на возросшую необходимость увеличения инвестиций в здравоохранение, образование, науку, вложения с целью изменения структуры экономики, перевода ее на инновационные рельсы, Минфин хочет положить эти средства в кубышку. Между тем, по оценке экспертов, каждый дополнительный доллар за баррель нефти может дать бюджету 90 — 100 млрд долларов в год. Можно себе представить, о какой сумме идет речь, если цена на нефть достигает 100 долларов за баррель. Конечно, цена колеблется. Но, по имеющимся оценкам, она, во всяком случае до конца 2011 года, если и упадет — это под вопросом, — то не до 75 долларов за баррель, то есть до «бюджетной» цены.

Закладываемая линия, по сути, предполагает отнесение на будущее отказ от докризисной экономической политики, что приведет к превращению России в сырьевой придаток мировых держав, быстро развивающихся на основе научно-технического прогресса, — не только «традиционных», но и Китая. Последствия этого для России пагубны и в экономической, и в социальной, и в политической областях.

В противодействии силам, которые не настроены на решительное продвижение России к новой экономической модели, следовало бы избежать ряда крайних выводов. Среди них представления, будто ориентир на новую экономическую модель предполагает разворот спиной к «столь уже облагодетельствованным» сырьевым компаниям. Мы еще очень долго будем зависеть от выплачиваемых ими налогов и других взносов, пополняющих бюджет. Поэтому увеличение объемов добычи сырья, сопровождаемое ростом эффективности и добычи, и переработки, и доли сырья с добавленной стоимостью в экспорте, — такие направления должны найти достойное место в новой экономической модели. Без этого не обойтись.

Но и этого недостаточно. Россия резко отстала от очень многих стран в разработке и внедрении энергосберегающих технологий. Одна из главных причин неконкурентоспособности нашей экономики в том, что общие затраты на энергоносители в структуре себестоимости продукции в России почти в 2 раза превышают аналогичные показатели в Китае, в 7 раз — в США, в 12 раз — в странах ЕС. На производство одной тонны стали у нас тратится в 3 раза больше электроэнергии, чем в каждой из стран — Бельгии, Франции, Италии, на производство одной тонны минеральных удобрений — в 6 раз больше, чем в арабских странах. Конечно, большое значение имеет сбережение энергии за счет новых электролампочек, но оно мизерно по сравнению с потерями в промышленности.

Задача понижения энергозатрат — многоплановая, и от этого никуда не уйдешь. В настоящее время стоимость электроэнергии для внутреннего потребления в России ниже, чем в странах Европейского союза, в 1,7 раза, а цены на природный газ в 3 раза ниже, чем отпускная цена для промышленности стран ЕС. Однако ожидается, что в ближайшие годы российские производители потеряют эти преимущества. Износ основных фондов объектов электроэнергетики в России — более 40 процентов, что выше, чем в промышленности. Отражением этого является рост расходования топлива на производимую электроэнергию и увеличение потерь в сетях.

Несмотря на предпринимаемые меры, происходит, по сути, безудержный рост тарифов на электроэнергию. Если сохранится эта тенденция с тарифами, то они в России будут выше, чем в США и в странах ЕС.

В результате реформы РАО ЕЭС, завершенной в 2008 году, предполагалось увеличение вложений в электроэнергетику за счет стратегических инвесторов, приватизировавших активы РАО ЕЭС. Но жизнь продемонстрировала, что прогнозы, которые были основой реформы РАО ЕЭС, оказались нереалистичными. Между тепловыми генерирующими компаниями, образовавшимися в итоге реформы электроэнергетики, и государством возникли серьезные противоречия относительно уровня тарифов. Как известно, модернизация требует развития экономики в условиях подъема жизненного уровня населения. Чрезмерный рост тарифов на электроэнергию не способствует этому. Причем рост тарифов ощущает на себе главным образом население, а также мелкий и средний бизнес, и наибольший рост приходится на наиболее бедные регионы, что приводит к высокому уровню неплатежей. Рассчитывать на то, что потребители электроэнергии могут оплатить модернизацию отрасли, не приходится.

Возникает много вопросов. Как обуздать чрезмерный рост цен на электроэнергию? Кто, в конце концов, будет финансировать модернизацию нашей электроэнергетики? И вообще, способны ли российские генерирующие компании, сформированные дроблением прежней централизованной системы, обеспечить задачи модернизации отрасли и экономики в целом или предстоят мегаслияния с тем, чтобы привести дело к устойчивым энерготопливным компаниям как по мощности, так и по капитализации?

Вместе с тем неправильно представлять все проделанное в российской экономике до сегодняшнего дня в негативном плане, а такие мотивы уже начинают тиражироваться. Несмотря на имевшие место недостатки, российское руководство с конца 90-х годов прошлого века сделало в целом немало в противостоянии с псевдолибералами-монетаристами, которых вынес на гребень волны хаотичный переход России на рыночные рельсы в период с 1992 по 1998 год. Можно считать, что их деятельность в дальнейшем была ограниченна — просматривается линия на сдерживание тех, кто не прочь возвратиться к докризисной модели российской экономики. В описании антикризисных мер В.В. Путин впервые выдвинул идею необходимости для России новой экономической модели. Д.А. Медведев расширил понятие обновления в лозунге модернизации России.

Признаки политической нестабильности (является ли панацеей идеология «Единой России»)

Одним из реальных и больших достижений антикризисной политики в России является удовлетворительная социальная обстановка. Но социальная характеристика, как бы она ни была важна сама по себе, недостаточна для определения устойчивости стабильной обстановки в нашей стране. В нынешних условиях, и на это нельзя закрывать глаза, в России появились признаки политической нестабильности. С угрозой сепаратизма удалось справиться, во всяком случае, снизить ее опасность. Сегодня речь идет уже о другом — о серьезном недовольстве существующими порядками, существующими методами государственного управления. Проявлением этого было охватившее всю Россию недоумение и, я бы сказал, оцепенение в связи с ситуацией в станице Кущевская. «Откровением» стало существование в стране дыр государственной власти, которые заполняют срастающиеся с криминалитетом местные руководители властных структур. Причем, как выяснилось, это не краткосрочное и не одноразовое явление. Что вселяет дополнительную тревогу — не было бы массового убийства, ситуация, сложившаяся в Кущевской, продолжала бы существовать невесть сколько времени.

Как оказалось, нет местных возможностей ликвидировать такую аномалию. Случившееся в Кущевской самым острым образом ставит вопрос о необходимости найти механизм, который не позволил бы образовываться вакууму государственной власти на местах. Одной из главных составляющих такого механизма должна быть подконтрольность местных властей всех уровней не только Москве, но и местному населению.

Во всяком случае, одной из важных проблем для федеральных властей является, назовем это так, инвентаризация положения дел повсеместно в России с целью выявления ситуаций, подобных кущевской, и создание механизма, делающего невозможным повторение происшедшего. Мы правильно поступили — я говорю об этом не первый раз, — создавая вертикаль власти: от Центра до региональных и местных руководителей. Но эта конструкция не предусматривает беспрепятственной обратной связи — от населения через муниципалитеты, через региональных руководителей до федерального руководства. Средства массовой информации, которые призваны играть немалую роль в обеспечении такой связи, в целом пока в этом не преуспевают. Главное, чего нет и что необходимо незамедлительно вводить, — обязательную проверку и реакцию на критические выступления СМИ.

Наряду с кущевской ситуацией проявился еще один признак явного неблагополучия политической обстановки в стране. Я имею в виду пятитысячную демонстрацию на Манежной площади. Самый простой способ эти события представить как реакцию на действительно преступную акцию представителей правоохранительных органов, которые то ли за деньги, то ли из-за боязни выпустили арестованных, обвиняемых в убийстве русского парня — фаната, болельщика «Спартака». Может быть, в составе пяти тысяч демонстрантов были и те, кто негодовал по этому поводу. Но, судя по всему, не они составляли большинство, превратившееся в разнузданных погромщиков. Можно предположить, что за ними стояли силы, отнюдь не принадлежащие к движению футбольных болельщиков.

До поры до времени если мы и замечали, то не придавали должного значения националистическим и ксенофобским тенденциям. Очевидно, рассчитывали, что главное — решить социальные вопросы, а шовинизм и национализм сами уйдут со сцены. События показывают, что не только не уходят, а, наоборот, укрепляют свое влияние. Более того, как справедливо отметил В.В. Путин, раздувая противоречия на национальной почве, шовинисты могут в определенный момент выдвинуться как сила, которая потребует для себя функции наведения порядка, чтобы «спасти Россию». Такой сценарий далеко не гипотетический.

Понятно, что настоящим раздражителем зачастую является поведение приезжающих, главным образом с юга, в Москву. На их долю приходится значительная часть совершенных преступлений в столице. Подобная картина в других крупных городах России. Давайте скажем об этом прямо — нельзя игнорировать интересы большинства населения страны — русских. Такое игнорирование в экономической области стало одной из причин появления на карте суверенной России, что, в свою очередь, сыграло очень большую роль в ликвидации Советского Союза. Русский язык, русская культура, несомненно, выполняют объединительную функцию в нашей стране. Носителям этого языка и этой культуры по праву принадлежит особая роль в России. Однако настоящая забота о русских в России, что действительно необходимо, не должна ни в коей мере осуществляться за счет интересов других народов, населяющих нашу страну. Вспомним хотя бы, с каким удовольствием повсеместно в средствах массовой информации повторялись слова: «лица кавказской национальности». И никто из руководства открыто не выступил против этого оскорбительного для миллионов людей термина.

Я не сторонник того, чтобы мы копировали практику Соединенных Штатов, где в 70 — 80-х годах — многие это хорошо помнят — взрывного накала достигли отношения с темнокожим населением. Для перелома ситуации значение имели не только репрессии против экстремистов, но и целенаправленная работа в обществе. Например, в кинокартинах, телевизионных сериалах, которые, как мы знаем, оказывают серьезное влияние на настрой в обществе, темнокожие лица, как правило, не преступники, а полицейские, да и не простые полицейские, а начальники, не отрицательные, а положительные герои. У нас все наоборот.

Кстати о понятии большинства и меньшинства. Через выборы, работу парламента государство осуществляет волю большинства — это одна из непреложных черт демократии. Но большинство — и это тоже требование демократии — не должно определяться национальными или тем более религиозными особенностями. Большинство российского населения — русские, по своему происхождению православные христиане, хотя среди них есть достаточно большая прослойка атеистов и деистов, то есть верящих, что Всевышний создал Природу и Человека, но затем перестал вмешиваться в эволюционные процессы их развития. Должна ли государственная власть считаться с непреложными фактами? Безусловно. Но наряду с этим, а не во вторую очередь государственная политика должна защищать интересы меньшинств — представителей нерусских национальностей, в особенности мусульман, не только составляющих почти пятую часть населения нашей страны, но в своей преобладающей массе вполне обоснованно считающих, что российская земля — и их историческая родина, которую с незапамятных времен населяли их предки.

Примитивно рассматривать историю средневековой Руси как вереницу столкновений между русскими и степняками — татарами. Размежевание шло в жизни часто совсем по-иному.

В древних летописях хан, к которому ездили русские князья за ярлыком на княжение, назывался ими «царь». Династические браки не только укрепляли отношения со степняками, но и широко использовались русскими князьями в их междоусобной борьбе, в которой победа, как правило, принадлежала тому, кого поддерживало ханство.

В конце концов, объединившись, российские княжества сбросили с себя власть хана, защитили себя от набегов степняков, которые дорого стоили русским. Но нельзя лишь эту страницу истории — освобождение от монголо-татарского ига — считать исторической традицией нашей жизни.

Межнациональные и межэтнические отношения в России отягощает иммиграция. Причем это не кратковременное и не конъюнктурное явление. Перемещение потоков населения из одной страны в другую — одна из закономерностей развивающихся процессов глобализации. Согласно докладу Всемирного банка, посвященному перспективам миграции в мире, крупнейший канал миграции в 2010 году — поток из Мексики в США. Второе направление по масштабам миграции — из России в Украину, третье — из Украины в Россию. Этот процесс обмена гражданами между Россией и Украиной, по утверждению Всемирного банка, уже масштабнее, чем эмиграция из Бангладеша в Индию и из Турции в Германию. По оценкам Всемирного банка, в России проживает 12,2 млн мигрантов, что составляет 8,6 процента от ее населения.

Поток трудовой иммиграции в Россию не прекратится, так как трудно ожидать резкого улучшения экономического и социального положения в ряде бывших республик Советского Союза, особенно в Таджикистане, Узбекистане, Киргизии, Молдавии. По данным Всемирного банка, Россия сегодня после США — второй импортер рабочей силы. Положение усложняется в результате того, что русскоязычный поток в Россию практически иссяк — в нашу страну уже переселилось около 6 млн русскоязычного населения из стран СНГ, это в основном славянская часть. Ныне преобладающая часть трудовой миграции — представители так называемых «титульных наций». А по своему социальному составу трудовая миграция — это в основном чернорабочие, в гораздо меньшей степени — мелкие предприниматели, открывающие свое дело.

Наша специфика, которая, очевидно, не скоро будет преодолена, заключается в том, что в России практически отсутствует мобильность рабочей силы и широко распространены соображения престижа при отказе от низкооплачиваемой и особенно черной работы. Это относится главным образом к нашему населению больших и средних городов. Демографический спад и развал профтехобразования также привели к тому, что образовалось большое число свободных рабочих мест в области производства. Трудовая миграция в этом плане выполняет позитивные для нас функции.

Однако наряду с этим существует целый ряд негативных моментов. Назову основные из них:

— мизерный процент ассимилирующихся трудовых мигрантов;

— значительное число нелегальных трудовых мигрантов;

— «захват» ими целых сфер хозяйственной деятельности, чему в немалой степени способствует их крайне низкая зарплата, 10 — 12-часовой рабочий день без выходных, примитивные условия жизни; нужно прямо сказать, что дешевизна гастарбайтеров является серьезным препятствием на пути технико-технологического прогресса в российском производстве;

— возникновение интегрированных по национальному признаку групп, что приводит к росту преступности;

— межнациональные и межкультурные конфликты мигрантов с коренным населением, угроза религиозных конфликтов с учетом того, что значительная часть гастарбайтеров в Москве и других крупных городах европейской части России — мусульмане;

— отток средств из страны практически без обложения налогом — по некоторым данным, сумма таких средств свыше 200 млрд рублей в год.

И наконец, подпитка ксенофобских настроений в российском обществе — никуда от этого не уйдешь.

Необходима последовательная, взвешенная миграционная политика, направленная на решение следующих задач.

Первая. Дифференцированный подход к трудовым мигрантам. В США, например, четко разграничиваются трудовые мигранты по уровню: специалисты получают право на жительство с перспективой гражданства, сельхозрабочие — право на работу на один год с возможностью продления в случае безупречной характеристики работодателя и соответствующих правоохранительных служб.

Вторая. Создание условий, благоприятствующих ассимиляции мигрантов. С этой целью необходимо введение контроля над деятельностью работодателей, распространение на мигрантов российского трудового законодательства.

Третья. Создание условий, благоприятствующих контролируемой трудовой миграции в Восточную Сибирь и на Дальний Восток не только из Китая, но и из бывших республик СССР.

Четвертая. Обучение части трудовой миграции по специальностям, необходимым для нашей экономики. Хотелось бы отметить, что целый ряд мер предпринят с целью ввести в законное русло трудовую миграцию, но эти меры лишь частично решили жизненные для сегодняшней России проблемы.

Считаю особенно важным, чтобы идеология, господствующая в обществе, стала выше межнациональных и межэтнических отношений. К сожалению, такой идеологии в России нет. А в Советском Союзе, в этом полностью согласен с президентом Д.А. Медведевым и председателем правительства В.В. Путиным, именно идеологическая субстанция сложилась над межнациональными и межконфессиональными отношениями. Можно относиться по-разному к сущности идеологии в советский период, но не уйти от крайней необходимости идеологической работы как средства сплочения и развития общества.

В этой связи первостепенное значение приобретает идеологическая работа правящей партии — «Единой России».

За последнее время в России стали популярными слова «консерватизм», «консервативный». Любимый мною актер и кинорежиссер, которого знал еще в его ребячьем возрасте, Никита Сергеевич Михалков написал «Манифест просвещенного консерватизма». Мне понятно, что в консерватизме Михалков ищет спасение духовных, моральных ценностей нации, защиту от периодически случающихся в нашей стране сбросов на свалку того, что традиционно дорого россиянам. Очевидно осознавая негативные стороны понятия «консерватизм», он воспевает в своем манифесте не какой-нибудь, а именно «просвещенный консерватизм».

Партия власти, как именует себя «Единая Россия», объявила своей идеологией «российский консерватизм». Что понимается под этим? Если сохранение всего полезного, что было и в дореволюционное время, и в советский период, я придерживаюсь аналогичной точки зрения. Если речь идет о неприятии неподготовленных, не имеющих под собой материальной основы и непродуманных идей, за которые платит народ, я тоже их не приемлю. Однако традиционное представление о консерватизме, широко известном в мире как идеологическая ориентация и политическое движение, включает в себя и другие принципы. Один из них — отрицание необходимости роста и расширения социальных бюджетных затрат. Другой — отказ от радикального реформирования общества. Конечно, идеология консерватизма видоизменялась и со временем, и от страны к стране. Однако эти принципы в той или иной пропорции сохранились в виде критериев консерватизма.

Думаю, что крайне неубедительны попытки авторов и приверженцев понятия «российский консерватизм» обойти эти подводные камни. Председатель Высшего совета партии «Единая Россия» Б.В. Грызлов назвал российский консерватизм «открытым». Очевидно, имелось в виду, что к партии могут присоединиться все те, кто принимает ее идеологию. Вырисовывается иная картина: в идеологию «Единой России» со всех сторон — и слева, и справа — начали вливаться идеологические постулаты, сделавшие российский консерватизм, мягко говоря, всеядным и оторванным от жизни. Член руководства «Единой России», возглавляющий комиссию президиума Генсовета по агитационно-пропагандистской работе, например, считает, что идеология этой партии «ставит в центр не социально-экономический, а геополитический вопрос… Если в Европе несколько десятилетий существует устоявшаяся общественная система, в рамках которой главным является вопрос соотношения социальной справедливости и экономической эффективности и отсюда главный спор — это спор социал-демократов и либерал-консерваторов, то в России основной идеологический конфликт сегодня иного порядка. Это вопрос о месте России в современном мире». Разве не смахивает этот вывод на отвлечение идеологии российского консерватизма от жгучих внутренних проблем России? А сегодня в России проявляются в острой форме не надуманные, а реальные противоречия, и не только на национально-этнической почве, но и в экономической практике. Одно из них — между теми, кто исходит из необходимости выполнить социальные обязательства государства, увеличивать, расширять их, и теми, кто считает, что можно пренебречь этими обязательствами ради экономической активизации. Потерпят, мол. Это, кстати, слепок с того, что происходит ныне и в Европе, и в США.

Кто сомневается, что подковерно противостоят друг другу эти два направления, отражающие взгляды левого и правого центров, могут ознакомиться с опубликованной статьей, авторами которой являются первый заместитель председателя Центрального банка высокочтимый мною экономист А. Улюкаев и его советник М. Куликов. В статье выражается «кредо» авторов: призыв отказаться от индексации пенсий сверх уровня инфляции, от ответственности за социальные стандарты на всей территории страны, ввести жесткий ограничитель для социальных расходов государства в виде процента к ВВП или в абсолютной сумме в рублях.[51] Характерен комментарий члена правления Сбербанка А. Морозова: «Идеи Алексея Улюкаева — это глобальные тенденции и отражение общемировых подходов. Вопрос в том, как быстро в России они могут быть применимы».[52] Сейчас они неприменимы, так как председатель правительства не публично, но по существу противостоит неолибералам, сохраняющимся в правительстве и подпитываемым некоторыми новыми московскими научными центрами.

В настоящее время сдерживание российских неолибералов осуществляется и по линии противодействия их неуемному стремлению в наикратчайшие сроки погасить бюджетный дефицит, возникший в результате мирового кризиса, не только за счет резкого сокращения государственных расходов на социальные программы и инвестиции, но и увеличения налогов на бизнес. Об этом прямо заявил уже не в первый раз министр финансов 19 января 2010 года на конференции «Налогообложение — современный взгляд». Ему возразил ряд участников обсуждения, в том числе глава Сбербанка Г.О. Греф, который сказал: «Если основная цель — долгосрочный и устойчивый экономический рост, поднятие налоговых ставок в принципе невозможно».[53]

И дело не только в устойчивом экономическом росте и даже не в его качестве — способности обеспечить продвижение страны к технико-технологическому прогрессу при одновременном неуклонном повышении жизненного уровня населения. Плюс ко всему этому на фоне глобализации мира возрастает влияние уровня налогов на формирование привлекательной среды для иностранных инвестиций. Проблема уровня налогов интернационализируется, не замыкается в одной стране. Это может проявиться и в процессе создания единого экономического пространства стран СНГ, а в более близкой перспективе — при переходе к нему Таможенного союза. В Казахстане, например, основные виды налогов — НДС, налог на доходы физических лиц, налог на прибыль, социальный налог — гораздо ниже, чем в России. Не будет ли стремиться ряд российских предпринимателей при создании единого экономического пространства уходить под юрисдикцию соседнего или соседних государств?

Уход от реально существующих противоречий не спасает расшифровка «российского консерватизма» как «социал-консерватизм». К этому термину, видно, прибегают, чтобы затушевать тот факт, что консерватизм как таковой противостоит социализму и в значительно меньшей степени неолиберализму, взаимовлияние с которым в настоящее время вполне очевидно. Более того, «социальный консерватизм» возводится в ранг «идеологии модернизации», как будто можно осуществить модернизацию, не задевая традиционных ценностей и подходов.

Из некоторых выступлений руководителей «Единой России» явствует, что «российский консерватизм» противостоит радикализму, который, как представляется, не должен отрицаться в решении ряда проблем модернизации. Дело не в отказе от радикальных, качественных перемен там, где это необходимо, а в поисках таких методов их осуществления, которые не били бы по интересам большинства населения. При этом лидера «Единой России» никак нельзя отнести к противникам радикальных перемен, в первую очередь в экономике, в выстраивании федеральных отношений. К сожалению, это не находит отражения в идеологии партии власти.

Б.В. Грызлов справедливо считает, что должны «меняться, причем максимально быстрыми темпами, наука, внедрение новых технологий, повышение качества жизни».[54] В это же время есть и такие руководители, которые выступают за то, чтобы «сделать перемены постепенными», заявляют, что «антиподом российского консерватизма партия считает радикализм».[55]

Такая идеологическая каша навряд ли может стать необходимой России идеологией, которая призвана сыграть важную роль в преодолении имеющихся противоречий, разногласий в затянувшихся поисках путей развития страны. Очевидна непригодность идеологии «Единой России» в том виде, в котором ее преподносят некоторые, для модернизации страны, несомненно требующей ряда решительных и радикальных, но взвешенных и продуманных мер.

Под воздействием крайне негативных событий, сопровождавших революционный процесс в России, у нас создалось обобщенное отрицательное отношение к революционным переменам как к движущей силе развития человечества. История всех стран проходила и проходит через революционные сдвиги в производительных силах, производственных и иных общественных отношениях. Революционные изменения характеризуют наше познание Природы, Вселенной. Революция сочетается с эволюционным движением, которое и накапливает потенциал для революционного скачка.

Вообще следует отличать социальную революцию, изменяющую собственность и собственника на средства производства, от революционных радикальных сдвигов, то есть качественных изменений в обществе без универсального передела собственности. Методы осуществления революционных изменений в обществе могут быть разными, степень и формы насилия различаются от случая к случаю. Возможен при определенных условиях и мирный путь. Понимание всего этого актуально для России, которая не должна претворять свои воспоминания о кровавых страницах социалистической революции в отрицание необходимости радикальных перемен в первую очередь в экономике, судопроизводстве, в выстраивании федеральных отношений. Консерватизм в применении ко всему этому противопоказан. Он может и должен проявляться не в отказе от качественных перемен там, где это необходимо, а в поисках таких методов их осуществления, которые не били бы по интересам большинства населения.

Модернизация: набор антитезисов

Призывы к модернизации в России звучат буквально повседневно. Нужда в обновлении, развитии с учетом мировых достижений в экономике, в политике, в общественном и государственном устройстве, несомненно, актуальна. Общепризнано, что модернизация не может состояться без острой борьбы с коррупцией, что она не должна осуществляться ценой снижения уровня жизни населения. Эти антитезисы на слуху. Но что конкретно включается в понятие модернизации в российских условиях, какова последовательность мер в ее осуществлении — по этим вопросам пока нет устоявшегося мнения в стране. Не претендуя на определение стратегии и тактики модернизации в России, ограничусь изложением своих взглядов по поводу того, чего следует избежать или от чего нельзя абстрагироваться. Предлагаемый набор антитезисов возник не на пустом месте. Он базируется на многих дискуссионных высказываниях в печати, на конференциях, круглых столах, в беседах.

Первый антитезис. История многих стран учит тому, что перевод экономики на инновационные рельсы, а это сердцевина модернизации, невозможен без мощной конкурентоспособной промышленности. Мы часто говорим о необходимости перехода к постиндустриальному обществу. Эта задача не может быть решена в России без реиндустриализации, иными словами, без восстановления индустрии на сугубо современной основе. «Нельзя заниматься изобретениями на уровне XXI века, имея производственную базу середины XX», — отмечает В.Ю. Сурков.[56]

Второй антитезис. Нельзя ограничивать процесс модернизации одной экономикой, как бы это ни было важно само по себе. Понятие модернизации значительно шире: она должна развиваться не только в экономике, но и в политике, в социальной, правовой сферах, в культурной области. Одновременно или последовательно? На этот вопрос отвечают неодинаково. Я считаю, что упор следует сделать в настоящее время на модернизации в экономике. Но экономическая модернизация не может осуществляться изолированно, без демократизации общественной жизни и государственного управления.

В нашей стране процесс демократизации развивается зигзагообразно. В своем блоге Д.А. Медведев писал о необходимости создания в России политической системы «более гибкой, более динамичной, более открытой к обновлению и развитию». Характеризуя нынешнее состояние демократии в России, президент назвал ее «несовершенной», подчеркнув, что «мы в начале пути». И действительно, до сих пор не обрела полной независимости судебная система. Законодательная власть, как правило, беспрекословно выполняет волю руководства, даже в тех случаях, когда не очевидна правильность поступающих установок. На низком уровне находится политическая конкуренция. Слова, что Госдума «не место для дискуссий», мы дружно осудили, но от такого осуждения очень долгий путь до превращения наших законодательных органов всех уровней в места для серьезных политических дискуссий, которые способны оптимизировать законотворческий процесс. Если и достигнут ряд успехов в проведении федеральных, региональных и муниципальных выборов, то остается практика, когда «Единая Россия» в открытую оценивает того или иного местного руководителя по проценту «единороссов», прошедших в орган власти. А ведь местные руководители знают, что их судьба в руках правящей партии, которая предлагает кандидатов на посты губернаторов и мэров. Свобода слова, гарантированная Конституцией, распространяется на возможность публикации в СМИ материалов, критикующих руководство, но одновременно сохраняется «руководящий жезл», особенно в отношении телевизионных каналов — государственных и основных частных, имеющих наибольшую аудиторию, — позволяющий направлять их деятельность подчас в виде синхронных кампаний.

Не играют той роли, которую призваны играть в демократическом обществе, общественные институты. Примером может служить Общественная палата, роль которой в принятии решений, в том числе весьма важных для страны, ее населения, малозаметна. В целом ряде принципиальных случаев игнорируется общественное мнение. Последний пример этого — переименование милиции в полицию. Уверен, что при проведении социологического опроса большинство высказалось бы против. Кстати, полиция была переименована в милицию после Февральской революции в России. Новое название далеко не идеальное и потому, что люди помнят, а еще большее число знает о преступлениях «полицаев» на оккупированных территориях Советского Союза в годы Второй мировой войны. К тому же переименование потребует значительных затрат из бюджета.

Все перечисленное, а о многом в этом плане можно сказать гораздо больше, требует серьезных мер в области демократизации. Без таких мер прорыв в экономике затруднен, если вообще возможен. В этом не должно быть никаких сомнений.

Третий антитезис. Демократизация ни в коем случае не должна приводить к ослаблению государства. Для осуществления модернизационного рывка с целью обретения исторической перспективы России нужна сильная государственная власть плюс демократизация, которая направляет эту власть исключительно на служение интересам народа.

Сильное государство далеко не обязательно должно ассоциироваться с авторитарным или тоталитарным режимами. О соотношении модернизации и демократии говорят по-разному. Некоторые эксперты рассматривают эти два процесса даже в альтернативном плане. Ссылаются на то, что модернизация в ряде стран произошла или успешно происходит при авторитарных режимах. Действительно, это так. Но эти примеры не означают, что для модернизации необходим авторитарный режим. Нужны, безусловно, порядок, устойчивость, стабильность, безопасность. Ослабление силы закона противопоказано модернизации. Но если перед страной стоит выбор: обеспечить лучшие условия для ее проведения либо через авторитарное правление, либо через демократизацию общества, — следует выбрать демократию.

Этот вывод имеет особое значение для сегодняшней России. Иногда в пример нам ставят даже не Чили, не юго-восточных «тигров», а Китай, где успешная модернизация осуществляется в условиях «просвещенного авторитаризма» (очень мы полюбили этот эпитет — «просвещенный»). В Китае не могло быть иначе. Тоталитарное правление, апогеем которого стала так называемая «культурная революция», действительно переросло там в авторитарный режим. Это произошло не просто при сохранении ведущей роли Коммунистической партии, а в процессе изменения ее идеологии, что сказалось на путях развития страны — при сращивании марксизма с либерализмом. Такая динамика стала продвижением к демократизации. Отказ от авторитарного правления, «прыжок» в демократию мог бы в китайских условиях разрушить все необходимые государственные предпосылки для модернизации.

В России положение иное. В советский период у нас не произошла конвергенция марксизма с либерализмом, хотя отдельные шаги в этом направлении обозначились во время перестройки. КПСС потеряла ведущие позиции и перестала существовать. Двадцатилетний период развития нового государства — Российской Федерации при всех трудностях, сложностях, ошибках, нерешенных задачах был движением в сторону демократии — гласности, политического плюрализма. Установление авторитарного режима было бы не продвижением вперед, как у Китая, а откатом назад.

Четвертый антитезис. Правильный вывод, что без демократизации невозможна модернизация экономики, не должен интерпретироваться как заключение о необходимости сначала провести политическую модернизацию, воспользовавшись хорошей конъюнктурой цен на экспортируемое сырье, и только затем приступить к модернизации экономики.

Проблема очередности мер в модернизации приобретает даже острополитический характер: в виде условия для модернизации экономики некоторыми выдвигается призыв к слому сложившихся властных структур. Такие призывы содержат угрозу разделить российское общество, создать ситуацию, когда вообще будет не до модернизации. Прямо или косвенно способствовать этому могут только безответственные люди.

Начинаясь с экономики, модернизация распространяется на социальную сферу, затем на политическую. Это отнюдь не означает, что следует заморозить демократизацию общественной жизни до того момента, пока не будут достигнуты ощутимые результаты в области экономики. На этапе экономической модернизации, очевидно, необходимо сосредоточиться на защите человека и его собственности от произвола, установлении верховенства закона, обязательного для всех, и независимости правосудия.

Следует исходить и из того, что главная задача модернизации — обеспечение условий для подъема жизненного уровня и безопасности населения страны. «Существенный подъем уровня жизни становится следствием, а не является предпосылкой модернизации», — пишет В.Л. Иноземцев.[57] Я с ним согласен.

Пятый антитезис. Обеспечить решение уникальных по масштабу и сложности задач модернизации российской экономики невозможно, закрыв глаза на существующую проблему кадровых ресурсов. «Болевые точки» нашего кадрового организма хорошо известны — невысокое качество основной массы инженерных и управленческих кадров, острый дефицит работников низшего и среднего уровня производственных квалификаций и одновременно избыток специалистов, на которых отсутствует спрос со стороны бизнеса, государственных и муниципальных учреждений.

В деле развития кадрового потенциала российского общества, как представляется, особое значение в нынешний период приобретают три взаимосвязанные проблемы. Первая — создание непрерывного потока подготовки кадров для покрытия потребностей рынков труда в специалистах разных уровней. Речь идет о создании кадровых потоков, выпускаемых учреждениями начального, среднего и высшего профессионального образования. Необходимость связи между этими ступенями очевидна. Следовало бы продумать, как восстановить в рамках такой системы разрушенное в постсоветский период профтехобразование. Вторая проблема связана с подготовкой управленческих кадров. Еще в позапрошлом веке немецкий канцлер Бисмарк произнес мудрую фразу: «Если в стране не будет хорошей системы управления и хороших управленцев, ей не помогут никакие законы». Третья проблема — создание целостной системы по отбору и выращиванию одаренной молодежи. В том, что Россия по-прежнему богата на таланты, сомневаться не приходится — за последние годы на международных олимпиадах юные россияне завоевали десятки медалей лауреатов по математике, информатике, астрономии. Предстоит возродить подзабытые формы и методы работы по поиску одаренной молодежи, успешно применявшиеся в советское время, а также взять многое из современного зарубежного опыта.

В странах Запада обычной становится практика, когда за установление патроната над талантливым школьником борются несколько специализированных фондов, существующих при университетах, научных центрах, а также коммерческих фирмах. Сейчас такие фонды в Америке по инициативе президента Барака Обамы все в большей степени переориентируются на помощь одаренным детям из семей с низкими доходами. Разве такой подход не актуален для России?

Шестой антитезис. Модернизация в России немыслима без выработки стратегии пространственного развития — от этого зависит судьба страны с гигантской территорией, огромными различиями в ее заселенности и серьезнейшей неоднородностью промышленно-хозяйственного освоения. Диспропорции очевидны: за Уралом, то есть на четырех пятых российской территории, проживает всего 20 млн человек; доля 10 субъектов Российской Федерации в производстве ВВП страны значительно больше, чем у 73 остальных регионов.

Пространственное развитие России имеет, очевидно, разные измерения: демографическое, социально-экономическое, политическое. Но все эти измерения взаимосвязаны. Если говорить о демографической стороне пространственного развития, то для России главное здесь — увеличение населения Восточной Сибири и Дальнего Востока. Эта задача не может быть решена без выравнивания социально-экономических условий на этих территориях с европейской частью России. А для этого необходимо решение комплекса проблем: особое отношение к реализации на востоке страны экономических проектов, выходящих за рамки разработки природных ресурсов и включающих инновационные направления, развитие транспортной инфраструктуры, осуществление социальных мер, стимулирующих миграцию населения. Немалое значение имеет также дозированная и контролируемая иммиграция.

Одной из главных целей пространственного развития России является обеспечение территориальной целостности, стабильности и безопасности России.

Стратегия пространственного развития России должна дать ответы на такие немаловажные вопросы:

— каково оптимальное соотношение с учетом российской специфики между двумя направлениями региональной политики — выравнивающим и стимулирующим;

— как поощрить выравнивание не только и не столько методами перераспределения, но и экономической активностью регионов-доноров в дотационных регионах;

— каким требованиям должен отвечать бюджетный федерализм;

— при сохранении политической централизации как может и должна развиваться экономическая децентрализация России?

Седьмой антитезис. Модернизация, которая ставит своей целью выведение России на уровень производительных сил и высших достижений общественного развития, свойственных нынешнему технико-технологическому укладу, не означает необходимость «раствориться» нашей стране в западном мире, который в целом достиг этого уклада. Существует также близкая к ней, но несколько другая идея — выбора Европейского союза в качестве единственного союзника в деле модернизации, что противопоставляется всем иным направлениям, в частности Китаю. Считаю, что многовекторная политика намного плодотворнее для модернизации России.

Восьмой антитезис. Невозможно проводить модернизацию, отгородившись от остального мира и углубившись в чисто российские реалии. Отстаивание самобытности, особой роли России противоречит смыслу модернизации. В.Л. Иноземцев справедливо считает модернизацию антиподом любому виду «охранительства».[58]

На процесс модернизации в нашей стране должна, несомненно, воздействовать российская политическая культура. Но полагать, что она способна определять основные черты этого процесса, не приходится. У нас есть в этом плане опыт, хотя бы связанный с установлением «вертикали власти» в России. Требования ее построения появились не потому, что В.В. Путин получил вдохновение из истории России, от «собирателей земли Русской». Строительство «вертикали власти» стало необходимым в результате развития тенденции сепаратизма, своевластия ряда региональных руководителей, особенно после ельцинского «берите столько суверенитета, сколько сможете переварить».

Причем выстраивание вертикали власти — это не только укрепление центростремительной тенденции в Российском государстве, что можно отнести к историческим традициям, историческому наследию. Это создает условие для решения насущной проблемы — наделения более широкими экономическими правами субъектов нашего государства. Экономическая децентрализация при сохранении и укреплении вертикали власти диктуется жизненными потребностями развития производительных сил на столь огромном географическом пространстве, как Россия. Канули в Лету те времена, когда советский Дальний Восток, например, вел внешнюю торговлю, в том числе и приграничную, только через Москву. Но это ни в коей мере не должно ослаблять центр Федерации, его политические и экономические функции.

В связи со сказанным возникает более широкая постановка вопроса для России: о соотношении национального и общечеловеческого. Определенную точку зрения высказал в полемической статье, опубликованной в «Независимой газете», политолог Дмитрий Орлов: «…сила национальной культуры, сила идеологий, образов и смыслов, трансформируемых нацией, — вот что приходит на смену аморфным общечеловеческим ценностям».[59] Принижение общечеловеческих ценностей, даже их игнорирование — это мы уже проходили, когда утверждали, что над всем превалирует классовый подход. Неужели плодотворно ныне противопоставлять общечеловеческим уже не классовые, а национальные ценности?

При всей значимости национальных культур, в том числе политических, они не могут и не приходят на смену отнюдь не аморфным общечеловеческим ценностям и интересам. Историческое понятие «культура» состоит из двух частей — духовной и материальной. Политическая культура относится к духовной части, но на нее оказывает непосредственное влияние материальная культура — техника, предметы потребления, одежда, все то, что в совокупности во многом определяет образ жизни. Между тем достижения материальной культуры связаны в значительно большей степени не с ее национальными особенностями, а с достижениями техники, технологии, организации производства, которые развиваются не в национальных рамках. Национальные культуры, менталитет, национальные традиции нельзя рассматривать в статике, они меняются в связи с развитием общества.

Общечеловеческие критерии являются определяющими и для такого понятия, как демократия. Это состояние общества, при котором власть (государство) должна осуществлять и гарантировать равенство всех граждан, главенство Закона, наделение всех членов общества политическими и социальными правами и свободами, подчинение меньшинства большинству. Демократические принципы включают в себя выборность основных органов государства, должностных лиц и их подконтрольность и подотчетность избирателям — не на бумаге, на деле.

Привожу эти общие положения, так как ими должны характеризоваться различные типы демократии — парламентская, президентская, конституционная монархия. Должны, но не всегда и не в равной степени эти общие демократические принципы господствуют в жизни общества, в том числе, чего греха таить, и в нашей стране.

Девятый антитезис. Идеология необходимой России модернизации не должна быть «пристегнутой» к одному политическому течению — либерализму или консерватизму. Не лучше, когда модернизацию относят исключительно к деятельности одного или другого политического лидера, каким бы способным он ни был. Этот антитезис родился, сознаюсь, когда я прочел текст независимого экспертного доклада, презентация которого состоялась в Институте современного развития (ИНСОР). Доклад завершается следующим предложением (процитирую полностью):

«Управление процессом модернизации (в целом и отдельными модернизационными проектами) может быть обеспечено формированием параллельной вертикали власти, замыкающейся непосредственно на Президента России и состоящей из двух типов “модернизационных структур”:

– “чрезвычайных органов управления” для решения неотложных проблем (таких, как беспризорность, организованная преступность и т. д.);

— стратегических штабов по разработке перспективных программ развития страны (новая образовательная модель, концепция военного строительства, альтернативная урбанизация и т. д.).

Эти структуры должны действовать параллельно друг другу и, главное, параллельно регулярной бюрократии (выделено мной. — Е. П.). Функция последней сводится к поддержанию и обслуживанию уже существующих, сложившихся социальных систем. Что является жизненно важной, но по определению не модернизационной миссией.

Поэтому крайне важно, чтобы модернизационные структуры не мешали регулярной бюрократии, а регулярная бюрократия — модернизационным структурам. Координация деятельности тех и других и расстановка приоритетов в конфликтных случаях является прерогативой президентской власти».[60]

Такое разъединение власти пагубно для России и может перечеркнуть процесс модернизации, подчинив ее чисто политическим мотивам. Два года назад я писал о будущем «тандема»: «Устойчивость этой конструкции определяет время. Дело в том, что недостатком не одного, а практически всех сменявших друг друга российских руководств было образование политических элит, лично преданных главному руководителю. Элиты не были однородны, но всех объединяла эта преданность одной личности. Тяга российского чиновничества к служению не столько государству, сколько лично его главе живуча. В таких условиях не исключены поползновения тех, кто ныне окружает Медведева и Путина, — здесь аргументом не является прежняя ориентация — вбить клин между двумя руководителями, несмотря на их стремление быть вместе».[61]

Выводы доклада, презентованного в ИНСОРе, к сожалению, не единичны. Нельзя закрывать глаза, что в обществе, особенно в его элитных слоях, действительно распространяется представление, которое отразила политолог Елена Шестопал: «В силу особенностей конфигурации власти в сегодняшней России мы имеем не одну, а две повестки дня власти: модернизационную, связанную с именем Президента Дмитрия Медведева, и консервативную, которую предлагает «Единая Россия» во главе со своим лидером — Владимиром Путиным».[62] Было бы крайне нежелательно, чтобы такие черно-белые представления получили свое дальнейшее развитие. Многим, очевидно, импонирует объяснение В.В. Путина отношений, сложившихся в «тандеме»: «…эта единая команда, внутри которой, естественно, к одним и тем же проблемам возникали разные подходы, все-таки в спорах выходила на правильные решения».[63] Хотелось бы, чтобы так и было.

Мир, в котором находится Россия

Определение характера внешней среды для России — непростая проблема, но от этого в значительной степени зависит направление и внешней, и внутренней политики страны. Холодная война закончилась до появления Российской Федерации на карте мира в качестве самостоятельного государства. С окончанием холодной войны ушел в прошлое исторический этап идеологического противостояния двух самых сильных в военном отношении держав — Советского Союза и Соединенных Штатов. Наступил конец двухполярного мироустройства. Многие, в том числе и в нашей стране, считали, что происходит переход к однополярному миру. В пользу этого приводились, казалось бы, убедительные доводы: перестали существовать Советский Союз, Варшавский договор, Совет экономической взаимопомощи (СЭВ) — на мировой арене остались Соединенные Штаты, теперь уже самая сильная в мире страна не только в экономическом и научно-техническом, но и в военном плане. Сохранил и даже усилил свои возможности блок НАТО, объединяющий США и их союзников. Как не подумать в таких условиях об однополярном мироустройстве?

Вывод об однополярности мира после окончания холодной войны основывался еще на двух предположениях: во-первых, что США выиграли холодную войну, а СССР проиграл ее; во-вторых, что и после холодной войны, уже в новой обстановке, США сохранили не только количественные, но и качественные атрибуты сверхдержавы — сплочение под своей эгидой целого ряда государств, которые за обеспечение своей безопасности платили подчинением американским командам. Такие выводы крайне несостоятельны. По словам бывшего посла в Москве Джека Мэтлока: «В США распад Советского Союза восприняли как военную победу, что привело к появлению настроений триумфализма и ощущения всемогущества “единственной в мире сверхдержавы”… Рейган, например, никогда не говорил, что мы победили в холодной войне. Он писал в своих мемуарах, что это результат договоренности между партнерами… США не одержали победу в холодной войне, но американские руководители начали вести себя так, будто они победили».[64]

Мэтлок был не единственным в подобных оценках. Один из старейших и наиболее уважаемых политиков Дж. Кеннан назвал «глупостью и ребячеством» предвыборное выступление в 1992 году Буша-старшего, заявившего о победе США в холодной войне.

Нужно признать, однако, что подобно Мэтлоку и Кеннану думали не все, в том числе в Москве. И нисколько не случайно, что под шум разговоров о деидеологизации международных отношений российский МИД начал свою деятельность с проявления готовности ориентировать Россию на следование в качестве ведомой в фарватере, проложенном Соединенными Штатами. Выстраиваемая конфигурация выбивала Россию из мировой политики в качестве независимой силы, что было пагубно для нашей страны. Это происходило в то время, когда мировое сообщество уже признало Россию преемницей СССР, в том числе обладающей статусом постоянного члена Совета Безопасности ООН. Избегать конфронтации с США — конечно, этого требовали наши национальные интересы. Но безропотно присоединяться к «цивилизованному Западу», руководимому США, когда остальной мир российский министр иностранных дел называл «шантрапой», — такая перспектива лишала страну самостоятельности и была чревата ее втягиванием во все более проявлявшийся авантюрный курс Соединенных Штатов.

Президент Б.Н. Ельцин, который в деталях не разбирался в мировых делах, но, несомненно, обладал острой интуицией, предложил мне, тогдашнему руководителю Службы внешней разведки, возглавить МИД. Он, естественно, был знаком с моим резко отрицательным отношением к тенденции однополярного мироустройства — я регулярно, раз в неделю, встречался с президентом и докладывал ему обстановку в мире, опираясь на анализ источников разведки. Ответил он прямо и на мой вопрос: будет ли способствовать мое назначение министром иностранных дел его переизбранию на второй срок (шел 1996 год) — ведь на Западе смена министров иностранных дел России, да еще и мое назначение, вызовет отнюдь не положительную реакцию? «А может быть, это и к лучшему», — отреагировал Ельцин.

В Соединенных Штатах все больший вес приобретала политика, направленная на утверждение американской гегемонии в мире через однополярное мироустройство. Ее проявлениями стали и расширение НАТО вопреки обещаниям, данным американскими и другими западными руководителями советскому руководству перед окончанием холодной войны, и односторонний выход Соединенных Штатов из Договора по ПРО, существование которого сдерживало гонку вооружений, и предпринятые без санкции Совета Безопасности ООН бомбардировки Югославии, осуществленные НАТО по приказу Вашингтона, несмотря на то что далеко не все лидеры стран, входящих в этот союз, были, мягко говоря, в восторге от предпринимаемых действий.

Главными проводниками такой политики стали американские неоконы (неоконсерваторы), получившие решающее влияние при президентстве Бушамладшего. Их усилиями была создана доктрина унилатерализма, согласно которой в мире, сложившемся после холодной войны, США берут на себя миссию единолично определять государства, угрожающие безопасности мирового сообщества, и без соответствующего решения Совета Безопасности ООН применять против них вооруженную силу. Принятая Вашингтоном доктрина не предусматривала даже согласие союзников США на их действия — в НАТО существует принцип консенсуса, и доктрина обходила это препятствие.

Плацдармом для отработки доктрины унилатерализма стал Ирак, поэтому необходимо подробнее остановиться как на реальности выдвинутых Вашингтоном причин военной операции против Ирака, так и на результатах американской оккупации этой страны.

Предлогом для вооруженной интервенции США послужила фальсификация американских спецслужб, утверждавших, что Ирак производит ядерное оружие. Если его не обнаружила Спецкомиссия ООН, которая проводила длительные инспекции на месте, то его найдут американские военные контролеры, — эти слова звучали в Вашингтоне, когда президент Буш-младший решил ввести войска в Ирак. Через семь лет после ввода войск, во время пребывания в иракском городе Рамади, министр обороны США Роберт Гейтс признал: «Проблема для американцев с этой войной заключается в том, что те предпосылки и предположения, на основании которых мы приняли решение начать боевые действия, — то, что Саддам имеет оружие массового уничтожения, — были надуманными».

Если говорить точно, то не надуманными, а вымышленными. После оккупации не только не удалось найти следы ядерного оружия или его производства, но и обнаружить связи режима Саддама Хусейна с «Аль-Каидой» — об их существовании тоже заявляли представители администрации Буша-младшего, пытавшиеся создать общественное мнение, благоприятное вторжению в Ирак.

Уже в ходе военной интервенции был выдвинут еще один побудительный момент — необходимость привнести в Ирак демократию. Слов нет, режим Саддама Хусейна нуждался в демократических переменах. Но такие изменения не могут экспортироваться, тем более навязываться силой, а форма демократии должна учитывать национальные особенности Ирака — историю, традиции, религиозную обстановку, социально-экономическую ситуацию. Этим универсальным правилам пренебрегла под влиянием неоконов администрация Буша-младшего, сконцентрировавшаяся на доказательстве существования однополярного мира.

Результаты вторжения США в Ирак окончательно похоронили доктрину унилатерализма. Операция была начата в 2003 году, и через семь с лишним лет, 1 сентября 2010 года, было объявлено о ее окончании — боевые части были выведены из Ирака. 50 тысяч военных, оставшихся там, уйдут, по заверениям Вашингтона, в 2011 году. Чего добились США, потеряв за этот срок около 5 тысяч солдат и офицеров убитыми и 32 тысячи ранеными? Потери иракцев, в том числе в междоусобицах, начавшихся после американской оккупации, составляют, по различным источникам, от сотни тысяч до миллиона человек.

Я далек от идеализации режима Саддама Хусейна, и в частности от отрицания его антишиитской политики.[65] Кровавые столкновения с шиитами происходили и при Саддаме. Это были столкновения между шиитами и правительственными войсками, но не на религиозной почве. После ввода американских войск война между шиитами и суннитами в Ираке приобрела религиозный характер — взрывы, уносящие сотни верующих, происходили и в мечетях.

После американской оккупации усилилась угроза территориального развала Ирака. Будучи корреспондентом газеты «Правда», я с 1966 по 1970 год неоднократно посещал север Ирака, был по указанию Москвы привлечен к устройству мира между курдами и Багдадом. В тот период у меня возникли теплые, доверительные отношения с лидером курдов Мустафой Барзани. В 1969 году я познакомился с Саддамом Хусейном, тогда еще не президентом, которому были поручены «курдские дела». Во многом благодаря усилиям Советского Союза в 1970 году было подписано мирное соглашение, по которому курды получили автономию. Я спросил Барзани: удовлетворяет ли его автономия в Ираке, или он намерен добиваться создания независимого курдского государства? По словам Барзани, в случае реальной автономии его и «палкой не прогонишь из Ирака». «Если будет создан независимый Курдистан, — сказал Барзани, — против него незамедлительно объединятся Ирак, Иран, Турция и Сирия. На их территориях компактно проживают курды, которые будут стремиться присоединиться к курдскому государству». Аналогичный ответ я получил и от сына Барзани Масуда — нынешнего президента Курдской автономии, когда встретился с ним в 2008 году в Эрбиле. Но в настоящее время меньше уверенности в отсутствии сильных сепаратистских настроений у иракских курдов. После американской интервенции курды явно усилили свои позиции на севере и свое влияние в Багдаде. Как представляется, нарастает реальная перспектива арабо-курдских столкновений, особенно в ту пору, когда будет происходить определение границ Курдской автономии, — курды намерены включить в нее город Киркук и богатейший нефтью район Киркука.

Но и курдской проблемой не ограничивается перспектива развала Ирака на части. Шииты, поддерживаемые Ираном, претендуют на отделение населенного ими юга Ирака. После оккупации страны американцы хотели найти «модус вивенди» в федерализации Ирака, однако эта идея не нашла достаточного числа сторонников.

Поставив во главу угла ликвидацию всего того, что в этой стране было при баасистском режиме, США, по сути, способствовали исламизации государственного устройства Ирака. Объявив вне закона баасистскую партию, которая строилась не по религиозному принципу, Соединенные Штаты начали опираться на исламские религиозные политические объединения шиитов — «Иракский национальный альянс» (ИНА) во главе с шиитским лидером аль-Хакимом, «Государство закона» во главе с премьер-министром аль-Малики. С этими двумя объединениями,[66] так же как с «армией Махди», которую возглавляет радикальный шиитский лидер ас-Садр, тесно сотрудничает Тегеран, не скрывающий своей приверженности к религиозному методу государственного правления.

Еще одним результатом американской оккупации Ирака было превращение его в плацдарм деятельности «Аль-Каиды». Массированная переброска боевиков «Аль-Каиды» из Афганистана в Ирак придала этой террористической организации второе дыхание. В свое время много говорили и писали об успехах США, которым удалось с помощью денег и поставок вооружений склонить на свою сторону часть суннитских племен и сформировать суннитскую милицию «Сыновья Ирака» численностью до 100 тысяч человек. Созданные отряды были брошены против боевиков «Аль-Каиды» и нанесли по ним серьезные удары. Но положение далеко не стабилизировалось. В 2009 го ду на выборах в Ираке победили шиитские партии, и американские обещания создать серьезные позиции для суннитов в руководстве страной, а «Сыновей Ирака» включить в армию и полицию, в общем и целом оказались невыполненными. «Сыновья Ирака» прекратили существование, что открыло дорогу для «Аль-Каиды» в восстановлении своих позиций.

Один из главных результатов американской военной операции в Ираке заключается в том, что она нарушила баланс сил в регионе. После того как был ликвидирован режим Саддама Хусейна, региональной державой стал шиитский Иран. Заговорили даже о возможности создания «шиитского пояса», простирающегося от Ирака до Ливана. Еще до начала вторжения США в Ирак в США была издана книга, авторами которой были бывший президент Буш-старший и его помощник по вопросам национальной безопасности Брент Скоукрофт. Интригующим моментом этой книги было перечисление причин, по которым США во время операции «Буря в пустыне» не пошли на Багдад, а ограничились ударом по иракской армии, оккупировавшей Кувейт, что заставило Саддама Хусейна принять американский ультиматум и вывести свои войска из этой арабской страны. Тогда Буш-старший, Скоукрофт и министр обороны США генерал Пауэлл не ставили своей целью свержение иракского режима, хотя путь к Багдаду был практически открыт. Объясняя мотивы такой «сдержанности», ав торы книги пишут, что они опасались того, что Ирак погрузится в хаос, и главное — опасались выхода Ирана на передовые позиции в регионе. Буш-младший и окружившие его неоконы оказались менее предусмотрительными.

Так или иначе, но результаты американской военной операции в Ираке продемонстрировали полный провал попыток создать однополярный мир в современных условиях.

Нужно сказать, что подобные попытки предпринимались и в прошлом. Фашистская Германия пыталась создать мироустройство под своим началом. Я далек от того, чтобы ставить Советский Союз на одну доску с гитлеровской Германией, но особенно в 20 — 30-х годах в СССР была широко распространена идея мировой революции, то есть создания единого миропорядка. История XX века показала, что мир не может быть объединенным на идеологической основе. XXI век, в свою очередь, демонстрирует, что однополярное мироустройство не может быть навязано миру даже в том случае, когда одно из мировых государств, вырываясь из общего ряда, становится самой сильной державой в мире.

Бесперспективность однополярного мироустройства подтвердил развившийся в первой декаде XXI века мировой финансовый кризис, переросший в мировой экономический кризис. Важный урок, который следует извлечь из этого кризиса, — несостоятельность мировой финансовой системы, управляемой из одного центра. Доминирующее положение в ней доллара США очевидно. Но в условиях отсутствия или слабой развитости других резервных валют проявилась неустойчивость такой системы. Очевидно, будущее за созданием региональных финансовых центров. Судя по всему, по такому пути пойдут и КНР, и Россия. Это отнюдь не означает, что следует умалять роль доллара, но можно предвидеть, что привязанность к нему валют многих государств будет ослабевать.

Крах доктрины унилатерализма тесно связан с полной неудачей американской политики экспорта демократии. Стремление силой навязать другим странам американскую или «западную» модель демократии без учета исторических, традиционных, социально-экономических, религиозных особенностей стран-объектов такой политики напоминало троцкистский курс экспорта революции.

Троцкисты при этом абстрагировались от вопроса, существует ли революционная ситуация в тех странах, куда они намеревались экспортировать революцию.

Навряд ли полностью исчезли из отношений США с другими странами мотивы назидательной «защиты прав человека», но при администрации Б. Обамы они перестали доминировать. В немалой степени этому способствовал тот тупик, в котором оказалась американская политика в Афганистане. Как известно, после 11 сентября 2001 года Вашингтон объявил войну терроризму и возглавил военную коалицию, составив ее ядро, которая совершила интервенцию в Афганистане. Но многолетняя оккупация этой страны не принесла очевидных успехов в борьбе с международным терроризмом. В таких условиях акцент на расширение применения вооруженной силы в Афганистане с охватом территорий и Пакистана в конечном счете может иметь контрпродуктивный результат — усиление цивилизационных противоречий в глобальном плане. Пожалуй, развитие таких противоречий на цивилизационно-религиозной основе — один из наиболее опасных разворотов событий в XXI веке. Нужно предпринять все усилия, чтобы борьба между цивилизациями не вышла на передний план, когда исторически удалось отодвинуть угрозу глобальной войны.

Терроризм — не единственный реальный вызов человечеству в наш век. Не меньшую опасность представляет угроза распространения ядерного оружия и других средств массового поражения. Позиция всех участников ядерного клуба, в который входят и Россия, и Китай, так же как преобладающего большинства государств, заключается в том, чтобы не расширять состав стран, уже владеющих ядерным оружием. В настоящее время на пороге обладания им находится КНДР, а Иран создает техническую базу, возможность использования которой для создания ядерных боеголовок вполне очевидна. Понимая степень возникающей опасности, Россия и Китай руководствуются в своей деятельности поисками мирных средств с целью прервать процессы, происходящие в ядерной области в КНДР и Иране. Можно считать, что позиции наших двух стран играют основную роль в сдерживании тех кругов, которые, не заботясь о последствиях, горят желанием применить военную силу против Ирана и Северной Кореи.

Совместных усилий требует противодействие и другим угрозам и вызовам. Среди них резко обострившаяся климатическая ситуация в мире. События 2010 и 2011 годов дали немало примеров, насколько опасна для жизни и благополучия сотен тысяч, миллионов людей разбушевавшаяся природа. Необходимы коллективные работы в области прогноза климатических изменений на земном шаре.

Итак, поражение идей однополярного мироустройства в XXI веке стало реальностью. Ушла в прошлое и двухполярная система, существовавшая в годы холодной войны. К какому мироустройству движется мир сегодня? При всей разнице подходов к попыткам ответа на этот вопрос политики-реалисты исходят или, во всяком случае, должны исходить из понимания, что складывающееся мироустройство, с одной стороны, объективный процесс, а с другой — должно просматриваться через призму способности удовлетворить потребности мирового сообщества в укреплении стабильности и безопасности на международной арене. Я принадлежу к тем, кто без колебаний утверждал и утверждает, что уже в конце прошлого столетия после окончания холодной войны начала складываться многополярная мировая система. Ее становление было предопределено неравномерностью развития различных государств. В докризисный период, то есть до 2008 года, доля Китая в приросте мирового ВВП превосходила долю США в 6 раз. Быстрее американской экономики развивались экономики Индии, Европейского союза. В период мирового финансово-экономического кризиса такая тенденция не изменилась.

Важно подчеркнуть, что неравномерность развития затронула и такую важнейшую область, как техникотехнологическая. США пока сохраняют мировое лидерство в этой области, но к ним начал приближаться Китай. В 2008 году доля Китая в мировом экспорте высокотехнологичной продукции составляла 21 процент, в то время как доля США — 13 процентов, Германии — 9,3 процента, Японии — 7,1 процента. Если экстраполировать нынешние тенденции в мировом научно-техническом прогрессе, то, по мнению целого ряда экспертов, у Китайской Народной Республики реальные шансы уже к середине XXI века приблизиться к США. Центрами научно-технического прогресса остаются и объединенная Европа и Россия, особенно в области фундаментальных наук.

Однако ряд политиков и политологов, несмотря на объективные показатели крайней неравномерности экономического и технико-технологического развития государств, отказались признавать многополярность современного мироустройства. Все больше понимая ущербность позиции прямой защиты однополярной системы, акцент, также и некоторыми российскими политологами, делался на том, что многополярность якобы сама по себе отрицает возможность объединения усилий государств в укреплении мировой стабильности и безопасности. Один из наших политологов писал: «Очень точно выразилась по этому поводу Кондолиза Райс». И далее следовала цитата из статьи бывшего государственного секретаря США: «Некоторые с восхищением — и даже чувством ностальгии — говорят о многополярности так, как будто она хороша сама по себе и к ней следует стремиться ради нее самой. Реальность же состоит в том, что многополярность никогда не была объединяющей идеей. Она представляла собой необходимое зло и поддерживала состояние без войны, но никогда не способствовала победе мира. Многополярность — это теория соперничества, теория конкурирующих интересов и — хуже того — конкурирующих ценностей».[67]

Здесь все поставлено с ног на голову. Я не знаю ни одного политика или ученого-политолога, который испытывал бы ностальгию по поводу многополярности в прошлом — до Первой или Второй мировой войны. Но разве можно игнорировать неоспоримый факт, что нынешнее изменение контуров мироустройства, переход к многополярному миру осуществляется в условиях нового этапа глобализации. Это приводит к тому, что наряду с многоцентризмом развивается и взаимозависимость различных мировых полюсов. Темпы роста мировой торговли обгоняют темпы роста мирового ВВП. Транснациональный характер предпринимательских связей становится доминирующим.

Глобализация не приводит к развороту по спирали к прошлому. Многополярность XXI века резко отличается от многополярности, существовавшей в XX столетии. Она сама по себе не подталкивает к конфронтации между государствами, созданию враждебных друг другу военных союзов, значение которых имеет явную тенденцию к снижению. Им на смену уже приходят — это было абсолютно нехарактерно в прошлом — интеграционные объединения государств главным образом в области экономики или политических соглашений, направленных на стабилизацию обстановки в том или ином регионе.[68]

Переход к многополярной системе — это процесс, а не одноразовое изменение, имеющее законченный характер. Поэтому большое значение приобретают различные тенденции, подчас противоречивые, проявляющиеся по мере этого перехода. Некоторые из них имеют своим источником неравномерность развития государств, успехи или неудачи интеграционных объединений. Непосредственно сказывается и подвижное соотношение между, условно говоря, курсом на перезагрузку отношений и унаследованной у холодной войны инерционной линией поведения государств, укоренившейся во время периода откровенной конфронтации. Это соотношение двух тенденций проявляется и в политической, и в военной, и в экономической областях. Поэтому правильный вывод, что многополярное мировое устройство само по себе в условиях глобализации не ведет к конфликтным ситуациям, военным столкновениям, не исключает весьма сложной обстановки, в которой осуществляется процесс перехода к такой системе.

В виде антипода многополярному миру появилось понятие «бесполярный мир». Родоначальником такого представления о мироустройстве после двухполярной системы можно считать Ричарда Хааса — президента американского Совета по международным отношениям. Написал на эту тему книгу «Второй новый миропорядок» и Николай Злобин — директор российских и азиатских программ американского Института мировой безопасности (бывший Центр оборонной информации США). На определенном этапе теория «бесполярного мира» стала достаточно модной и была подхвачена некоторыми российскими политологами.

Что представляет собой идея «бесполярного мира»? Ричард Хаас, изложивший ее в статье, опубликованной в журнале «Форин афферс» (2008. № 3), противопоставил бесполярность, «где власть распределена по многочисленным, более или менее равным друг другу центрам», многополярности, «когда власть сконцентрирована в некоторых определенных точках». Злобин назвал бесполярным «мир, где большие страны утрачивают контроль за международной повесткой дня, где региональные проблемы и конфликты выходят на первый план, — Иран, Ирак, Северная Корея, Ближний Восток, Абхазия, Южная Осетия, Косово. И часто большие страны не совсем понимают, как реагировать в той или иной ситуации, какую политику проводить».[69]

«Бесполярники» исходят из того, что сегодня не только невозможен однополярный мир — это абсолютно правильно, — но на смену соперничеству и конкуренции различных неравно развивающихся полюсов пришла их беспомощность, когда «уже нет определенных центров силы и политического влияния».

Расширение круга центров силы и влияния в мире — это, конечно, верно подмеченная черта современного мироустройства. Но это отнюдь не идентично ликвидации механизмов контроля над «международной повесткой дня», доведению роли национальных государств чуть ли не до нулевой отметки, превращению в самостоятельных игроков на международной арене стран, создавших (кстати, при прямом участии тех же великих держав) конфликтные ситуации.

Такое рассмотрение обстановки в сегодняшнем мире выглядит весьма поверхностным. Конечно, «Большая восьмерка» уже не может претендовать на выработку международной повестки дня, но акцент в таких условиях справедливо делается на использовании с этой целью «двадцатки». Естественно, Совет Безопасности ООН не должен отражать по составу в первую очередь постоянных членов положение, сложившееся после Второй мировой войны, но речь идет не о его ликвидации, а о расширении числа участников СБ. Действительно, многие малые страны нагнетают обстановку в регионах, но можно ли из этого сделать вывод о бесполюсном мире? А как тогда расценивать тот, как представляется, неопровержимый факт, что нейтрализация этих опасных очагов региональной напряженности невозможна без прямого участия государств, которые в бесполярном мире, по мнению авторов этого понятия, уже не обладают ни силой, ни влиянием.

Сторонники идеи «бесполярного мира» считают, что он неизбежно приведет к хаосу, дестабилизации. Как противостоять этому? Ричард Хаас пишет весьма определенно: «США должны поработать над средствами провалов государственных проектов и ликвидации последствий таких провалов. Это потребует создания и обслуживания еще более мощных вооруженных сил, способных лучше противостоять тем угрозам, которые они встречают и в Афганистане, и в Ираке. Вдобавок к военным резервам необходимо создать их гражданский аналог для успешной аккумуляции талантливых кадров с целью работы над основами национального строительства. Оказывая слабым государствам экономическую и военную помощь, мы сможем обеспечить им успешное выполнение своих обязательств перед соседями и собственными гражданами».[70] Разве все это не программа восстановления тенденции однополярного мироустройства, конец которого вместе с другими провозгласил сам Хаас?

В спорах о нынешнем мироустройстве в пользу многополярности, как это ни выглядит на первый взгляд парадоксально, высказалась администрация Б. Обамы. В мае 2010 года была опубликована новая «Стратегия национальной безопасности США». Перед тем как передать этот документ для ознакомления в конгресс, с представителями прессы встретились госсекретарь США Хилари Клинтон и советник президента по вопросам национальной безопасности Джеймс Джонс. Характеризуя новую стратегию США, X. Клинтон заявила о готовности принять факт многополярности нынешнего мира: «Мы не можем допустить, чтобы США отсутствовали где-либо в этом большом мире. Но мы готовы работать со всеми странами и использовать принцип многополярного подхода (к решению международных проблем), и мы хотим изменить свой подход в сторону многополярного мира и мультипартнерских отношений». По ее признанию, в современном мире в одиночку США не могут решить ни одну глобальную проблему — в этом отразился разрыв с тенденцией построения однополярного мироустройства. По словам Клинтон, США намерены укреплять отношения не только с традиционными союзниками, но «с такими ключевыми странами, как Россия, Китай, Индия» — это прозвучало как ответ на теоретические изыскания «бесполярников», отрицающих роль великих держав в определении направлений развития ситуации на мировой арене. В подтверждение этого вывода можно привести слова Д. Джонса о том, что «стратегия США предполагает усиление роли “Большой двадцатки”». Изменение подходов США к проблемам мирового устройства и миропорядка, сближение их опубликованной стратегии с образовавшимися реальностями после холодной войны создают условия для взаимодействия центров многополярного мира против общих вызовов и угроз, в первую очередь международного терроризма, распространения ядерного оружия, природных катаклизмов. Это отнюдь не означает, что нивелированы геополитические, геоэкономические и иные противоречия между полюсами, но они не должны определять суть политики тех, кто по-прежнему несет ответственность за международную безопасность. Конфронтационность многополярности в прошлом, приведшая к Первой и Второй мировым войнам, становится достоянием истории. Именно становится, а не уже стала. Многое зависит, в частности, от того, удастся ли в тех же Соединенных Штатах взять реванш силам, убежденным в необходимости американского гегемонизма через однополярное мироустройство современного мира.

Каково место России в этом многомерном мире? Прежде всего, нужно сказать, что Россия унаследовала те природные преимущества, которые были у Советского Союза. И после распада СССР Россия остается самым большим по территории государством на Земле, расположенным на двух континентах — в Европе и Азии. В недрах России суммарно более трети мировых природных ископаемых. Кроме того, Россия унаследовала у СССР весь — подчеркиваю, весь — ракетноядерный потенциал и ныне является единственным в мире государством, сопоставимым с США по своим военно-стратегическим возможностям.

Все это так. Но эти преимущества не вечны. Для их воспроизводства необходимы недюжинные постоянные усилия. Говоря, например, о природных дарах России, следует, как это ни прискорбно, привести следующие факты: около 95 процентов российской территории расположены севернее Западной Европы и северной границы Соединенных Штатов. Именно в этих районах, где по определению товарно-рыночное производство нерентабельно, расположено от 60 до 95 процентов всех российских природных богатств — нефти, газа, редких металлов, леса. Постоянных усилий по модернизации требует и ракетно-ядерный потенциал России — на это уходят огромные финансовые средства.

Нужно признать, что экономика — самое слабое звено для России, выступающей в качестве мировой державы, но, несмотря на все еще нерешенные проблемы, есть основания считать, что экономический рывок России состоится. Характеризуя сегодняшнее экономическое положение России, можно с уверенностью сказать, что она преодолела самую острую фазу мирового экономического кризиса. В результате предпринятых антикризисных мер удалось предотвратить разрушение банковской системы, обозначилось обновление реального сектора экономики и, что очень важно, не допущено падение уровня жизни населения. Важно и другое: в России растет число лиц, стремящихся модернизировать экономику. Перспективу экономического развития России не перечеркивают еще не преодоленные препятствия.

Определяя место России в сегодняшнем мире, следует учитывать и искреннее стремление нашего государства играть одну из ведущих ролей в реальных делах по сохранению стабильности и безопасности на международной арене и все более вписываться в мировую экономическую систему. Для внешней политики страны погоду не делает та сравнительно небольшая группка российских граждан, которая ошибочно считает, что, пока не решены жгучие внутренние проблемы, нам не следует претендовать на роль великой державы. Люди, придерживающиеся таких взглядов, очевидно, не понимают — дело даже не в одних лишь традициях, а в том, что без России трудно, если вообще возможно противодействовать вызовам и угрозам человечеству в XXI веке. Не следует забывать, что Россия сама является объектом этих вызовов и угроз. Вместе с тем активное участие нашей страны в международных делах, несомненно, облегчает решение внутренних проблем.

Нетрудно заметить, что мировой экономический кризис не заставил Россию, как некоторые другие государства, искать выход из трудностей в протекционизме, изоляционизме. В частности, не изменилось стремление нашей страны к вхождению в ВТО, хотя это в целом положительно, но чревато рядом непростых последствий, которые российской делегации приходится устранять или смягчать во время переговоров.

Принципиально важно для России то, что президенту Обаме удалось настойчиво преодолеть сопротивление противников Договора по СНВ, подписанного им и президентом Медведевым, и довести дело до ратификации договора конгрессом США. Очень многие не верили в такую возможность, однако ратификация состоялась. По договору для двух стран в течение семи лет установлен потолок ядерных боеголовок — не более 1550, развернутых и неразвернутых носителей — до 800. Ратифицировала Договор СНВ-3 (такое он получил название) и Государственная дума. После этого решающее значение будет иметь отношение сторон к проблеме взаимосвязи между стратегическими наступательными вооружениями (о пределах которых договорились) и противоракетной обороной. В американском конгрессе, можно считать, преобладают те, кто полагает, что подписанный Договор СНВ не связывает США в осуществлении их линии на одностороннее развертывание глобальной ПРО с эшелоном в Восточной Европе вблизи российской территории. Россия, которая не в состоянии вести гонку с США в области ПРО и не намерена делать это, будет вынуждена в таком случае выходить из Договора СНВ-3 и наращивать наступательные ядерные силы. Мы недвусмысленно предупредили об этом Вашингтон. Надежда на то, что, несомненно, ослабленная Россия по сравнению с Советским Союзом не справится с этой задачей, безосновательна. В условиях возникновения реальной угрозы потери состояния обоюдного ядерного сдерживания военная элита, патриотические силы в обществе сумеют настоять на мобилизации необходимых финансовых, материальных, интеллектуальных ресурсов для того, чтобы не допустить опасного для России изменения в соотношении ракетно-ядерных сил. Конечно, это крайне нежелательно для России, так как придется часть этих средств, по-видимому значительную, использовать уже не на социальные нужды и не на гражданское строительство.

В этой связи вспоминаю свой разговор еще в 70-х годах прошлого столетия с американским коллегой Г. Сондерсом, с которым близко сошелся во время участия в так называемом Дартмутском движении.[71] За плечами у Сондерса была служба в Госдепартаменте США, и он мне рассказал об «игре», которая состоялась во время Карибского кризиса. Условием «игры» был разбор ситуации без применения ядерного оружия. Сондерс возглавлял команду «красных», которые приняли решение «не выводить ракеты с Кубы». Ответная реакция противоположной стороны, по словам Сондерса, была следующей: «нанесение локального ядерного удара по городу с небольшим населением». Сондерс от имени своей команды прекратил игру, заявив, что в таком случае «красные» либо ответят всеми имеющимися ядерными средствами, либо в Кремль придут военные. Иной реакции не предполагалось. Очень поучительные воспоминания…

Было бы хорошо, чтобы наши американские партнеры решали проблему ПВО, предвидя результаты тех или иных вариантов и в краткосрочном, и в долгосрочном плане, не упуская из виду, что сотрудничеством с Россией можно на деле воспрепятствовать опасной для всех гонке вооружений с ее, прямо скажем, тупиковым результатом. Если она приведет к глобальной ядерной войне, то это будет война, способная уничтожить все живое на земле. Сознательный расчет на подготовку такой войны? Думаю, он отсутствует. Но присутствует страх, который может сыграть зловещую роль. Присутствует и случайность, которая может обернуться трагедий. Словом, нужно стремиться к росту взаимного доверия.

Соотношение внешних и внутренних угроз

Представляется, что для нынешней России уже стали главными угрозы не внешние, а внутренние. Окончание холодной войны отодвинуло на задний план опасность глобального столкновения. Трудно представить себе, что на Россию обрушится вооруженная операция со стороны НАТО. После преподнесенного урока в августе 2008 года навряд ли повторится попытка кого бы то ни было решать силой проблемы с Россией, рассчитывая на поддержку — не на словах, а на деле — со стороны США или Североатлантического союза. Переговоры в ноябре 2010 года в Лиссабоне открывают возможность сблизить позиции России и НАТО по ряду важных проблем. Во всяком случае, прогнозы, что августовское столкновение с Грузией приведет к усилению напряженности в отношениях России с США и Европейским союзом, не оправдались.

Все это, естественно, не означает, что нам следует отказаться обеспечивать свою безопасность от возможных внешних угроз. Нужно принимать во внимание определенную неустойчивость начатой президентом Обамой перезагрузки отношений Соединенных Штатов с Россией. Промежуточные выборы в конгресс в США в ноябре 2010 года привели к усилению позиции противников Обамы, в том числе и по вопросам внешней политики. Будем надеяться, это не грозит возродить конфронтацию двух стран, но такому результату в полной мере способствует сопоставимость России с Соединенными Штатами в ракетноядерном вооружении. Далеко не разрешены разделяющие Россию и НАТО противоречия, хотя, можно считать, их несколько ослабили встречи во время сессии НАТО в Лиссабоне.

Из внутренних угроз совершенно справедливо руководство России выделяет коррупцию, проникшую во все поры нашей жизни. По данным Международной организации по борьбе с коррупцией, Россия прочно находится среди последних по «коррупционному рейтингу» — в декабре 2010 года была 154-й из 179 стран, годом ранее — 146-й, в 2008 году — 147-й.

В экономике коррупция тормозит столь необходимую стране здоровую конкуренцию, без которой не может состояться переход к цивилизованному рынку, в целом ряде случаев препятствует обновлению явно устаревших — и физически, и морально — основных фондов предприятий, внедрению высоких технологий, изобретений, открытий. Разветвленная коррупция становится препятствием привлечения в Россию иностранных инвестиций. Можно привести целый ряд примеров, когда крайне выгодные стране инвестиционные предложения зарубежных фирм не были реализованы, так как местные власти не получили столь распространенного «отката». Да что говорить, в Торгово-промышленную палату обращаются десятки предпринимателей, которые раскрывают картину в целом: по их словам, практически ни одной сделки по государственной линии на всех уровнях в России нельзя осуществить без «откатов» чиновникам.

Ржавчина коррупции разъедает государство, что наносит несомненный вред его организующей роли в обществе. В такой ситуации отсутствует доверие к государственным структурам со стороны большинства населения. Зло коррупции и в том, что она разлагает само общество, наносит серьезный удар по его нравственности. Опасность заключается в привыкании людей к коррупции, когда дача взятки, как правило, сопутствует контактам с чиновниками с целью решения любого вопроса. И это считается нормальным.

В общем и целом можно прийти к выводу, что без искоренения коррупции или хотя бы значительного снижения ее уровня в России не удастся провести модернизацию, а в списке стран, подверженных коррупционному воздействию, мы будем сохраняться на постыдных последних местах.

Что мешает борьбе с коррупцией? В первую очередь широко известные лазейки, которыми пользуются чиновники, чтобы обойти антикоррупционные меры. Например, ужесточаются требования точно отобразить в декларациях доходы, собственность на недвижимость государственных служащих всех рангов, их супруг и малолетних детей. Но при этом закрываются глаза на то, что чиновник может записать свое имущество на взрослых детей, родственников, доверенных лиц. Так и делается, в результате чего государственный служащий с умеренными доходами может фактически владеть и владеет шикарными особняками, автомашинами высокого класса и т. д. В.В. Путин выступил с инициативой контроля не только над доходами, но и над расходами чиновников. Эта мера, если она будет осуществлена, несомненно, окажется более действенной.

Судебные дела по коррупции доводятся лишь до определенного уровня — отсекаются те коррупционные связи, которые ведут выше. Подобные ограничения в судебном рассмотрении коррупционных дел выхолащивают борьбу с этим злом. При ограниченной борьбе с коррупцией невозможно ее искоренить.

Однако, даже учитывая распространенность коррупции в стране, не согласен с призывами начать тотальную войну со взяткодателями и берущими взятки. Это может создать такую волну противоречий, которая захлестнет страну, выведет ее из равновесия, не даст ей возможность развиваться. К тому же «взятка» «взятке» — рознь. Я помню, когда мы вместе с С.А. Ситаряном, будучи аспирантами экономического факультета МГУ, стали первыми, кого поселили в новом здании на Ленинских горах, — тогда еще на каждого аспиранта приходилась достаточно большая комната в 11 кв. метров. Узнав, что у коменданта есть коврики, мы попросили постелить их в наших комнатах и отблагодарили его двумя бутылками хорошей водки. Была ли это взятка? А если благодарный пациент преподносит вылечившему его врачу подарок, нужно ли его и врача привлекать к ответственности? Естественно, другая ситуация, если врач требует мзду за то, чтобы положить в больницу и лечить больного. Это, без всяких сомнений, вымогательство взятки.

Очень мне понравилось заключение заместителя министра экономического развития России А. Клепача, который сказал во время дискуссии в Академии народного хозяйства: «Надо сделать так, чтобы в России интеллектуальный труд, труд, связанный с предпринимательством, а не с властной или природной рентой, позволял иметь достойные доходы. Только когда ученый, учитель и врач в России смогут зарабатывать достойные деньги, мы получим инновационную экономику, а не только страну, которая экспортирует нефть, девушек и будущих лауреатов Нобелевской премии».[72]

В неменьшей степени, чем коррупционная угроза, над Россией нависает опасность технико-технологического отставания. Об этом много написано выше. Хочу лишь добавить: если не возьмемся за ум, если не нацелим в максимальной степени государственную политику на создание комплекса условий, способных воспрепятствовать такому отставанию, у России не будет будущего как у великого государства. Созданием «инновационных пятен» на карте России такую участь не предотвратить — нужны решительные и комплексные меры, раскрепощающие научно-технологический потенциал нации.

Уже было сказано и об угрозе разбалансирования межнациональных и межконфессиональных отношений в России. К этой теме непосредственно примыкает сложная ситуация на Северном Кавказе. До сего времени Центр шел двумя путями для урегулирования положения. Первый — условно говоря, «кадыровский эксперимент», когда Москва признает больше прав за северокавказскими лидерами, рассчитывая в том числе на то, что они сыграют ведущую роль в подавлении боевиков. События в Чечне демонстрируют много аргументов в пользу такого пути. Однако существуют и немалые издержки, среди которых вынужденное согласие с тем, что власть на местах не только может, но и перерастает во всевластие, не ограниченное законом. Второй путь — условно говоря, «хлопонинский эксперимент»: создание Северо-Кавказского федерального округа, применение комбинации из соціально-экономических мер и решительных силовых приемов против вооруженных нелегальных формирований с целью все большего втягивания Северного Кавказа в российские государственные структуры.

Думаю, что применимы оба этих пути с учетом их естественной корректировки по ходу дела. Но при этом, как представляется, необходимо не просто принимать во внимание, но исходить из ряда реальностей. Главная из них — объективный процесс роста влияния ислама. Волна исламизации — глобальный феномен.[73] Следует, очевидно, учитывать, что происходившее в течение двух столетий включение Кавказа в Российское государство осуществлялось в условиях не подъема, а упадка мирового ислама. Сегодня положение принципиально иное, и было бы ошибкой абстрагироваться от влияния взрывного подъема мирового ислама на положение на Северном Кавказе.

Но подъем исламизма на Северном Кавказе обладает рядом особенностей. Среди мусульман в странах Западной Европы, например, распространяются главным образом требования к «титульной нации» признать их права на исключительность — в одежде для женщин, в образе жизни, то есть без нарушения существующих конституций. А у нас, на Северном Кавказе, остроту приобрела вооруженная борьба «боевиков», ставящих своей целью исламизацию существующих государственных структур. Уход в лес многих молодых людей, думаю, преобладающего большинства, не вызван поголовно столь распространенной версией — местью за погибших близких родственников. Далеко не все они стали боевиками из-за того, что в условиях повальной безработицы им нечем заняться. Нельзя сбрасывать со счета, что под влияние экстремистских исламских проповедников многих из них подталкивает возрастающее нежелание мириться с охватившей местную властную структуру коррупцией, распространившимся вглубь и вширь беззаконием — все это на Северном Кавказе выражено гораздо в более контрастных тонах, чем на других территориях России.

Почему я сопоставил положение на российском Северном Кавказе с Западной Европой? И в России, и в Западной Европе мусульмане составляют меньшинство. И тут и там на них воздействует подъем исламизма в мире. Однако отличаются друг от друга и мотивы, и формы борьбы исламистов в этих двух регионах.

Экстремизм поднимает голову и в тех странах, где мусульманское население составляет большинство. Там он в основном направлен против светских или умеренных исламских режимов. Еще одна характеристика, которую, как представляется, нужно иметь в виду: нельзя считать, что государства с исламскими режимами являются союзниками экстремизма в исламском движении в целом и исламских экстремистов на Северном Кавказе в частности. У нас часто проявляется элементарное заблуждение: раз экстремисты на Северном Кавказе выступают под лозунгом ваххабизма, значит, их поддерживает Саудовская Аравия с ее ваххабитским режимом. Прежде всего, — уверен в этом — наши «ваххабиты» не знают, что между учением Абд аль-Ваххаба, с которым он выступил в XVIII веке, и идеями джихадистов (исламских экстремистов) существуют фундаментальные различия.[74] В 2008 году мне довелось беседовать с королем Саудовской Аравии Абдаллой. Он меня принимал не в первый раз, и поэтому беседа вышла за формальные рамки. Я спросил короля о его отношении к экстремистам-джихадистам. «Я решительный сторонник умеренного ислама», — ответил король Саудовской Аравии.

Привожу этот эпизод совсем не для того, чтобы показать отсутствие связей экстремистов на Северном Кавказе с радикальными, экстремистскими и террористическими организациями на Ближнем Востоке. Но такие существующие связи — переброска оружия, финансирование по различным каналам, проникновение извне матерых преступников-террористов, которые подчас занимают командные позиции в бандформированиях, — осуществляются не по государственной линии. Такая констатация важна, так как руководства Саудовской Аравии, Египта, Объединенных Арабских Эмиратов, Катара, Кувейта, Сирии, Иордании, то есть стран, население которых в своем преобладающем большинстве исповедует ислам суннитского толка (мусульмане Северного Кавказа тоже сунниты), можно и нужно рассматривать как потенциальных сторонников, способных теми или иными мерами помочь в борьбе с исламским джихадизмом на Северном Кавказе.

Для характеристики положения на Северном Кавказе, особенно в Дагестане, важно отметить, что опасность не только в том, что несколько сотен молодых людей начали вооруженную борьбу, совершают нападения на представителей власти, террористические акты против мирного населения. Главная опасность в том, что против них не настроена большая часть местного населения, а многие втайне им сочувствуют. Без перелома в таких настроениях тщетными будут попытки полностью подавить исламистов-экстремистов.

Нужно всем, кто добивается стабилизации обстановки на Северном Кавказе, а их преобладающее большинство в России, понять, что борьба предстоит долгая и далеко не ограничится отстрелом главарей бандформирований. При продолжении силового подавления боевиков необходимо сконцентрироваться и на других мерах. Одну из них мы уже правильно определили: социально-экономическое развитие отсталых в этом отношении республик Северо-Кавказского региона.

Даже этап строительства производственных объектов создает благоприятную обстановку, которую можно максимально использовать. Речь идет о приезде на Северный Кавказ высококвалифицированных специалистов из других регионов России, преимущественно русских (значительная часть русскоязычного населения покинула этот регион), их совместной работе с местной молодежью, которую следует специально привлекать на сооружение этих объектов, о широкой подготовке местных кадров для последующей работы на создаваемых предприятиях.

Наряду со строительством больших производственных объектов необходимо возрастающее внимание уделять поддержке «кавказского духа предприимчивости»: созданию малых предприятий, сельских сбытовых кооперативов, сервиса, связанного с туризмом, и т. д. Такая нацеленность государственной стратегии инвестиционного развития Северного Кавказа создает альтернативу, пусть ограниченную, трансферту средств из российского госбюджета, которые попадают зачастую, а может быть, как правило, в руки, точнее, в карманы региональных элит. Исламизация на Северном Кавказе — во многом реакция на существующую практику, при которой значительные бюджетные средства, поступающие из Центра, тратятся не на нужды населения, а оседают у лиц, часто связанных с теми или иными чиновниками в Москве. При этом и те и другие пользуются отсутствием или крайней слабостью гражданской инициативы у местного населения, погруженного в отстаивание частных интересов, как личных, так и «своих близких».

Необходимо провести публичную и очень серьезную борьбу с нарушителями закона среди местных властных структур. Нужно сделать так, чтобы в этой борьбе участвовало местное население, особенно молодежь. Конечно, это нелегкая задача, учитывая клановость и межнациональные трения в северокавказских районах. Однако такая постоянная борьба необходима.

Особое значение имеет политическая работа среди мусульманского населения Северного Кавказа. В советский период с этой целью использовалась атеистическая пропаганда, идеология правящей Коммунистической партии, в которую вовлекалась местная элита. Сегодня положение другое. Атеистическая пропаганда против ислама как религии полностью противопоказана, собственно, она противопоказана и в отношении других религий. Что касается ислама, то контрпродуктивно также вести линию на противодействие обычаям, в частности традиционной одежде мусульманок. Модернизация сама во многом внесет изменения в отдельные проявления быта местных жителей. Вместе с тем необходима политическая борьба против интерпретации ислама как идеологии воинствующего экстремизма. Здесь широкое поле деятельности для исламских проповедников.

Специфика нынешнего положения в том, что многие из действующих муфтиев и еще больше из тех, кто стремится ими стать, проходят соответствующую подготовку за рубежом. Нужно сделать все от нас зависящее, чтобы такая учеба проходила в зарубежных центрах, известных своей приверженностью к истинному исламу. Преимущество в этом плане перед Афганистаном и Пакистаном имеют страны Ближнего Востока, с которыми могут быть установлены специальные связи, обеспечивающие такую учебу. В этом не будет ничего особенного — ведь по существующим соглашениям в наши учебные заведения поступают молодые люди из ряда ближневосточных стран.

Процитирую главного редактора издательства «Ладомир» Юрия Михайлова, выпустившего книгу «Жизнь пророка Мухаммада»:

«Когда идут разговоры о том, какую политику проводить на Кавказе и как учитывать исламский фактор, мне кажется, подспудно звучит тезис “нейтрализация”. Это неправильно. Активизм убрать невозможно. И порождается он вовсе не банальным социальным и экономическим неблагополучием, нехваткой рабочих мест.

Все конфликты на Кавказе базируются в сфере понимания “правильного ислама”. Муфтиев убивают потому, что идет борьба в религиозной сфере. А у нас нет людей, вооруженных не автоматами, а знанием, для диалога… Столько было разговоров о Саиде Бурятском, полуграмотном деятеле со справкой из психиатрической больницы. Спецслужбы неделю рассказывали о своем триумфе, когда его убили. Но когда он писал в Интернете обращения к мусульманам, почемуто никто не озаботился столь же ярким ответом, чтобы осадить этого полуграмотного типа».[75] Согласен полностью.

На Северном Кавказе можно отметить низкий авторитет духовных управлений. В советский период они были активными проводниками официальной линии. Теперь не только отсутствует такая возможность, но, если того или иного духовного лидера подозревают в тесных связях с центральными структурами, он теряет свое влияние на население. При назначении или рекомендации к выборам местных руководителей следовало бы делать ставку на тех, кто готов не уклоняться от профессионального разговора с верующими мусульманами, может не просто найти общий язык с исламскими проповедниками, но и не намерен полностью перекладывать политическую деятельность на их плечи. Если не хватает профессионализма, его можно обрести, знакомясь с соответствующей литературой.

Не могу пройти мимо предложения рассматривать в качестве одной из мер стабилизации обстановки на Северном Кавказе поощрение миграции местного населения в другие регионы России. Конечно, в дозированных и организованных масштабах это может принести положительный результат. Но здесь палка о двух концах: масштабная миграция, безусловно, может обострить политическую обстановку в тех регионах, куда устремляются мигранты.

Борьба за Северный Кавказ оборачивается жертвами россиян от террористических актов, осуществляемых в Москве и других городах. Это тяжелейшая цена, но ее приходится платить до тех пор, пока не удастся радикально изменить обстановку в Северо-Кавказском регионе. Альтернативы не существует. Северный Кавказ был и останется частью Российской Федерации.

И все-таки отдельно о Ближнем Востоке

Не удержусь от того, чтобы подробнее высказаться о событиях на Ближнем Востоке, которым занимался многие годы. Сначала о перспективе ближневосточного урегулирования, которое имеет исключительное значение для оздоровления всей международной обстановки. На момент написания этой книги в палестино-израильских отношениях сложилась патовая ситуация. В виде главной причины этого следует признать политику израильского правительства, поставившего своей целью сохранить статус-кво и использовать такое положение для продолжения заселения Западного берега и Восточного Иерусалима. Ставка, очевидно, делается на то, что, если когда-нибудь и придется решать вопрос с палестинцами, Израиль будет иметь сильную позицию, которая позволит добиться наиболее выгодных для себя условий урегулирования.

Для «сохранения лица» правительство Нетаньяху выдвигает предложение возобновить переговоры с палестинцами без всяких условий. Одновременно, согласно информации, полученной журналом «Ньюсуик»,[76] Израиль сам выдвинул два условия перед Соединенными Штатами: во-первых, США должны взять на себя обязательства больше не требовать моратория на строительство израильских поселений, как бы ни складывалось положение на переговорах с палестинцами, и, во-вторых, США должны сделать заявление, что мораторий не распространяется на Восточный Иерусалим. Представляется, что условия, выдвигаемые Израилем, неприемлемы для США, стремящихся сохранять отношения и с арабским миром. Думается, что их предъявляет израильское правительство, понимая, что США с ними не согласятся.

Такая линия Израиля стала возможной в результате ряда обстоятельств. Главное из них — недолговечность изначальной политики президента Барака Обамы. Придя в Белый дом, он объявил о ближневосточном урегулировании как об одном из внешнеполитических приоритетов США и впервые начал действовать на основе равноудаленности от сторон, вовлеченных в конфликт: признал необходимость создания палестинского государства, потребовал прекращения поселенческой активности Израиля на Западном берегу и в Восточном Иерусалиме, делал многое для возобновления израильско-палестинских переговоров. Начала играть позитивную роль и миссия Дж. Митчела, представителя американского президента по вопросам израильско-палестинского урегулирования.

Однако такая линия не выдержала столкновения с быстро меняющейся внутриполитической обстановкой в США. Ноябрьские промежуточные выборы показали тщетность расчетов на то, что администрация Обамы вернется к своей первоначальной ближневосточной политике. Это, как представляется, может произойти только в том случае, если Обама победит на президентских выборах 2012 года — последний срок президентства даст ему определенную свободу рук. А если он ее не получит применительно к арабо-израильскому урегулированию на сугубо компромиссной основе? К тому же я бы не взял на себя смелость прогнозировать результаты президентских выборов в США в 2012 году.

Линия Израиля на сохранение статус-кво стала возможной и в результате того, что «квартет»[77] отошел на задний план, практически согласившись с монополизацией США посреднической миссии в ближневосточном урегулировании. Трое участников «квартета» — Россия, Европейский союз и ООН — заняли пассивную позицию как в попытках воздействовать на четвертого члена — США, так и в самостоятельной активности.

Положение дел не меняет согласия всех членов «квартета» на проведение конференции по вопросам урегулирования ближневосточного конфликта в Москве. Вспомним историю появления московской конференции в повестке дня урегулирования. Со стороны США это скорее было вызвано стремлением вовлечь Россию в число государств, способствовавших проведению многосторонней встречи, организованной американцами в Аннаполисе, что и произошло в 2007 году. По поручению президента В.В. Путина я перед этой встречей вылетел на Ближний Восток и провел беседы с главами Израиля, Палестинской автономии, Сирии, Египта, Лиги арабских государств. До всех была доведена позиция России о необходимости способствовать полномасштабной встрече в Аннаполисе, после которой как ее продолжение намечается московская конференция. Президент Сирии Б. Асад сказал, что направит делегацию в Аннаполис в связи именно с тем, что последует конференция в Москве. Хорошо восприняли позицию России и другие руководители. Однако вскоре интерес США и Израиля к созыву такой конференции в Москве пропал. В конце концов «остыла» в отношении идеи московской конференции и Россия, которая увидела, что ее нечем будет, по существу, начинить.

Ставке правительства Нетаньяху на сохранение статус-кво способствует раскол палестинского движения, что привело к резкому ослаблению позиции палестинских переговорщиков. На разжигание страстей в палестинском лагере, по-видимому, работает и израильская разведка. Во всяком случае, как сказал мне политический лидер ХАМАСа Машааль, Израиль нарочито не замечает те шаги со стороны его организации, которые могли бы восприниматься, с его точки зрения, как позитивные. На мой вопрос, почему ХАМАС не признает Израиль, ведь он существует, и этот факт справедливо признается всеми, в том числе и арабскими странами, — Лига арабских государств приняла саудовскую инициативу: мир с Израилем за освобождение им оккупированных в 1967 году территорий, — Машааль ответил, что с учетом сложившейся обстановки в случае одностороннего признания Израиля ХАМАС может потерять свой электорат. Но добавил, что, утверждая необходимость создания палестинского государства на оккупированных Израилем территориях, а не вместо него, мы фактически признаем право Израиля на существование. Однако никакой позитивной реакции не последовало.

В то же время проявляется ослабевающий интерес к израильско-палестинскому урегулированию арабского мира в целом, который все больше концентрируется на внутренних проблемах и новой расстановке сил на Ближнем Востоке в связи с превращением в региональную державу Ирана при полном отсутствии контрбаланса со стороны Ирака.

Взяв курс на сохранение статус-кво, правительство Нетаньяху, очевидно, делает ставку на расширение поддержки со стороны израильского общественного мнения. Обращает на себя внимание, что наряду с категорическим отказом прекратить новое строительство на оккупированных в 1967 году территориях Нетаньяху активизирует требование признания палестинцами еврейского характера Государства Израиль. Можно разглядеть в этом стремление успокоить тех в Израиле, а таких немало, кто считает, что без договоренностей с палестинцами Израиль может потерять национальный характер, де-факто превратиться в двунациональное государство. За требованием, по сути, вторичного признания Израиля еврейским государством, так как именно в таком качестве оно и было создано решением ООН в 1947 году, можно разглядеть политику дискриминации в той или иной форме арабской части населения этой страны. Не случайно в Международный день защиты прав человека 10 сентября 2010 года в Тель-Авиве состоялась многотысячная демонстрация протеста против экстремистских настроений в Израиле, создающих угрозу демократии.

Таким образом, есть основание считать, что в силу складывающихся обстоятельств израильско-палестинское урегулирование может быть отложено до лучших времен. Попробуем спрогнозировать, как в таком случае будет развиваться обстановка.

Первое. Произойдет перегруппировка на палестинской стороне. ХАМАС, который заявлял и заявляет о тщетности попыток обеспечить в данных условиях прогресс на переговорах с Израилем, безусловно, усилит свое влияние вплоть до того, что для умеренных лидеров палестинцев может возникнуть перспектива потери власти на Западном берегу. Во всяком случае, усилится тенденция сближения ФАТХа и ХАМАСа на антиизраильской основе.

В таких условиях возрастает вероятность провозглашения в одностороннем порядке палестинского государства. Хотя Израиль и, очевидно, США не признают его, но уже до официального провозглашения началось признание палестинского государства со стороны Бразилии, Аргентины, других стран. Возрастает напряженность: возобновление терактов и ракетных обстрелов Израиля, вооруженные действия Израиля на Западном берегу и в Газе, перерастание событий в новую интифаду. Причем все это будет сопровождаться накапливанием мирового общественного мнения не в пользу Израиля. О таком ли статус-кво печется правительство Израиля, в частности министр иностранных дел Либерман, заявивший, что мир с палестинцами может состояться только через несколько поколений?

Второе. Ухудшается возможность сирийско-израильского урегулирования. При продолжении политики расширения израильских поселений неизбежно будет сокращаться поле ее компромисса с Израилем. В израильской элите есть те, кто хочет, отложив урегулирование с палестинцами, сосредоточиться на урегулировании с Сирией. Бывший министр иностранных дел Израиля Шломо Бен-Ами, например, считает, что сирийское направление урегулирования «более актуально и реалистично, нежели зашедшие в тупик переговоры с палестинцами». Я уверен, что без вывода из тупика этих переговоров не удастся радикально продвинуться на сирийском направлении урегулирования. «Сирийской альтернативы» договоренностям с палестинцами у Израиля нет.

Третье. Известно, что после подписания египетско-израильского мирного договора в 1979 году отношения между двумя государствами оставались внешне холодными, хотя существовали посольства — израильское в Каире, египетское в Тель-Авиве, происходили визиты на высоком уровне, имел место торговый обмен, правда, на невысоком уровне — 0,5 млрд долларов в год. Но самое главное — постоянно происходили конфиденциальные консультации на двусторонней основе, в результате которых Египет противился проникновению оружия через Синай в Газу — оплот ХАМАСа.

На обстановку будет накладывать все больший отпечаток «египетский фактор». В то время когда писались эти строки, события в Египте — о них подробно говорится ниже — еще не улеглись. Многие в Израиле, и не только в Израиле, с удовлетворением восприняли заявление Высшего совета вооруженных сил, который взял власть в свои руки после ухода Мубарака, о том, что «Арабская Республика Египет будет соблюдать все региональные и международные обязательства и договоры». Но время покажет, насколько прочны эти заверения. Как сказал генерал-майор Амир Эшел, возглавляющий управление планирования в израильском Генштабе, «для Израиля будет труднее контролировать события и их последствия». Израиль главным образом обеспокоен тем, что перемена режима в Египте ослабит блокаду Газы, контролируемой ХАМАСом. По наблюдению корреспондентов газеты «Уолл-стрит джорнал», «…некоторые бывшие израильские военные и представители разведсообщества публично говорят, что Израиль должен быть готов к реоккупации Газы… Другие эксперты предупреждают, что такая операция втянет Израиль в годы сражений».[78] Неужели пресловутое статус-кво, иными словами, бездействие с израильской стороны в урегулировании с палестинцами перевешивает возможность такой перспективы?

Четвертое. В силу отсутствия арабо-израильского урегулирования неизбежна активизация, в том числе за счет умеренного ислама, экстремистского джихадизма. Экстремистские силы являются источником террористических операций, осуществляемых не только на Ближнем Востоке. Как это ни звучит парадоксально, но главным направлением борьбы с международным терроризмом сейчас становится не захлебывающаяся военная операция США в Афганистане, а справедливое решение проблемы палестинцев.

Таким образом, можно прийти к выводу, что последствия сохранения статус-кво в палестино-израильских отношениях объективно невыгодны всем — и самим палестинцам, и Израилю, и арабским странам, и мировому сообществу в целом. Какой же выход из создавшегося положения? Ждать, когда к власти в Израиле придут центристы, с которыми палестинцы могли бы договориться? Такое ожидание как раз и создает опасную ситуацию затягивающегося статус-кво.

Думаю, что в создавшихся условиях необходимо активизировать «квартет», лучше, конечно, на его базе расширить посредническую миссию за счет региональных лидеров, а также Китая, Индии и выработать уже не «дорожную карту», а компромиссное (подчеркиваю, компромиссное) палестино-израильское урегулирование:

— по вопросам границ палестинского государства возможен обмен небольшими территориями — в этом плане целесообразно использовать те наработки, которые обсуждались с палестинцами при премьер-министре Э. Ольмерте;

— определить судьбу Восточного Иерусалима тоже методом раздела — можно было бы взять за основу предложения, которые содержались по этому вопросу в плане Клинтона;

— отделить право на возвращение беженцев от реальной практики возвращения с учетом компенсации или направления основной массы желающих возвратиться в палестинское государство.

Естественно, необходимо предусмотреть меры безопасности для двух государств.

Одним из элементов урегулирования могло бы стать в дальнейшем создание конфедерации палестинского государства с Иорданией.

Коллективно составленный план мог бы быть рекомендован сторонам к принятию практически от всего мирового сообщества. Уверен, что это изменило бы обстановку в пользу урегулирования и в самом Израиле. Дело, конечно, нелегкое. Но безделье грозит поражением всем тем, кто хочет стабильности на Ближнем Востоке.

Однако, как показали события в начале 2011 года, эта стабильность уже зависит не только от урегулирования арабо-израильского конфликта. В январе вспыхнул Тунис, а через несколько дней — Египет. Стотысячные демонстрации в Тунисе прошли с требованием отставки президента Бен Али. Он бежал из страны. Были изгнаны из правительства министры, вызывавшие наибольший гнев демонстрантов. Новое правительство сделало заявления о намерении провести решительные реформы, подготовить выборы в парламент и главы государства. На этом, по-видимому, рано ставить точку.

В Египте события приняли более драматический характер. Огромная многодневная демонстрация с лозунгами против президента Хосни Мубарака, с требованием его отставки. Широкие протесты (так и было в Тунисе) против коррупции власть имущих, бедности, безработицы, охватившей значительные слои населения. А на этом фоне несметные богатства, накапливаемые высшим эшелоном чиновничества.

Оба президента — и Туниса, и Египта — были многолетними лидерами (Мубарак находился у власти 30 лет), известными своей борьбой против исламистов-экстремистов, против терроризма. В Египте главная исламская организация — «Братья-мусульмане», выигравшая на предпоследних выборах 20 процентов мест в парламенте, была запрещена, многие из ее членов заключены в тюрьму. Все это способствовало тому, что первым порывом оценить происходившее в Тунисе и Египте было окрасить протестующих в исламистские тона. Но, судя по различным телевизионным показам, у демонстрантов не было видно ни исламских лозунгов, ни зеленых флагов, не были слышны и исламистские призывы. Несколько египетских демонстрантов несли портреты Насера, хотя это не носило массового характера. Портреты Насера несли демонстранты и в Йемене, где раздались аналогичные с египетскими требования отставки президента. Но это не свидетельствовало о «насеровских корнях» нынешнего движения сопротивления авторитарным режимам, погрязшим в коррупции. Скорее проявлялась ностальгия по тому времени, когда массовую поддержку получил лозунг единства арабов.

Характерна прямо противоположная реакция на каирские события двух религиозных лидеров, которая, как мне представляется, диктовалась скорее не духовным, а политическим восприятием происходящего. Духовный руководитель Ирана аятолла Хомейни назвал эти события «исламской революцией», против Мубарака, сотрудничавшего (он применил другое слово) с США и Израилем, а главный муфтий Саудовской Аравии назвал антирежимные выступления в Египте «заговором врагов ислама и тех, кто их поддерживает».

Можно однозначно прийти к выводу, что массовые акции протеста, начавшиеся в Тунисе, охватившие Египет и распространившиеся на другие арабские страны, не были заранее организованы никакой политической силой, в том числе исламской.

Это отнюдь не означает бездеятельности ряда общественных организаций Египта, особенно молодежного «Движения 6 апреля».[79] После начала революционных событий в Тунисе это движение, насчитывающее, по некоторым источникам, 70 тысяч членов, объединенных главным образом социальными сетями «Фейсбук» и «Твиттер», прибегло к онлайн-активности, призывая включиться в антимубаракские демонстрации. Большую роль в событиях играла общественная организация «Кифайя» («Достаточно»).

На начальной стадии события не были порождены также и извне. В США, кстати, возникли требования осудить разведслужбы, которые заранее не информировали Белый дом о надвигавшемся взрыве в Египте. Во время египетских событий я находился в Вашингтоне на встрече, организованной Академиями двух стран для обсуждения темы урегулирования арабо-израильского конфликта. С американской стороны в ней участвовал ряд именитых дипломатов, занимавших высокие посты в Госдепартаменте и проработавших многие годы послами в арабских странах и Израиле. Были и действующие представители Госдепа. Довелось встретиться с рядом весьма осведомленных бывших коллег, в том числе с Мадлен Олбрайт. Сложилось однозначное впечатление, что столь массовые выступления против тех арабских режимов, которые считались надежными партнерами США, вызвали оцепенение в Вашингтоне.

В печати появились сообщения со ссылкой на сайт «Викиликс», опубликовавший телеграмму посла США в Каире Маргарет Скуби, которая сообщала в Вашингтон о своей встрече с «молодым человеком, предложившим “дорожную карту” весьма нереалистических целей “6 апреля”. Его целью является замена существующего режима на режим парламентской демократии до выборов сентября 2011 года». Судя по этой шифротелеграмме, направленной в 2008 году, у американского посольства были связи с оппозиционными организациями, но, как представляется, констатация таких связей недостаточна для объявления о том, что вспыхнувшие в Египте события дело рук США.

В общем и целом можно прийти к выводу, что многие, очевидно, свыклись с мыслью: революционный процесс заглох в арабских странах во второй половине XX столетия, закончившись этапом антиколониальных революций. По-видимому, недооценили (и я в том числе) также влияние модернизации на общество в арабском мире, особенно на молодое поколение. Общение по Интернету, мобильным телефонам дало возможность «сорганизоваться» для выхода на улицу тем, кто негодовал по поводу бедности, безработицы, ущемления демократии, коррупции. Такая стихия проявилась в Египте в самом начале событий.

Власти дрогнули. По каирскому телевидению передали запись выступления Мубарака. Оно было сделано мастерски. Президент сказал, что он не выставит свою кандидатуру на предстоящих выборах главы Египетского государства в сентябре 2011 года и обеспечит демократический переход к новому руководству. Он признал необходимость реформ, борьбы с коррупцией и в то же время подчеркнул, что хочет остаться со своей страной после отставки, а после смерти (Мубараку 82 года) быть похороненным в земле его предков. Было распущено правительство. Новым премьером назначен Ахмед Шафик — бывший командующий египетскими ВВС и министр гражданской авиации с 2002 года. Одновременно вице-президентом стал генерал Омар Сулейман — долгие годы Мубарак противился назначению на этот пост кого бы то ни было.

Есть основание считать, что Вашингтону импонировало назначение генерала Сулеймана, так как там надеялись, что он сохранит устойчивость положения даже при уходе Мубарака. Сулейману 74 года, он — многолетний руководитель службы общей разведки, выполнял самые сложные миссии, в том числе занимался, правда безуспешно, примирением двух враждующих палестинских групп — ХАМАСа с ФАТХом.

Генерал Сулейман прежде всего предложил переговоры с демонстрантами. И не только. Очевидно стараясь не допустить наихудшего варианта, при котором исламисты попытаются оседлать антирежимное движение, генерал Сулейман обратился и к «Братьям-мусульманам» с предложением вести переговоры, несмотря на то что эта организация находится в Египте под запретом.

Однако переговорам не могло содействовать одностороннее давление демонстрантов. Тогда в гущу требующих немедленной отставки Мубарака на площади Ат-Тахрир (площадь Освобождения) ворвались люди на верблюдах и лошадях. Начались столкновения. Против демонстрантов были брошены, судя по всему, люди из бедуинских племен. Телевизионные комментаторы передавали, что промубаракские силы (так их назвали сразу же после того, как они появились на сцене) состоят также из переодетых в гражданскую одежду полицейских. Так или иначе, но при отсутствии полицейских в форме — они еще на начальном этапе, не будучи в состоянии справиться с демонстрантами, покинули улицы Каира — и подчеркнутом неучастии в событиях армии — введенные в центр Каира танки оставались безмолвными, а танкисты не слезали с брони — события приняли видимость сражающихся друг с другом антимубаракских и промубаракских народных сил.

Кровавые столкновения с жертвами, в которых пострадали и журналисты, вызвали возмущение во многих странах мира. Телевизионщики, в том числе и египетские, были уведены в «безопасное место».

Были те, кто стремился показать, будто активная оппозиция режиму Мубарака ограничивается палаточным лагерем, который соорудили демонстранты на площади Ат-Тахрир. Некоторые даже считали, сколько людей поместится на этой площади, и сопоставляли их число с 80-миллионным населением Египта. Описывая оппозиционеров, делали упор на «совет мудрецов» — так назвала себя группа, состоящая из деятелей культуры, бизнесменов, бывших министров, которых далеко не однозначно можно было отнести к противникам режима. Между тем силу набирали профсоюзные организации, молодежные, женские союзы. Как писала каирская газета «Аль-Масри аль-Яум», «молодежное и женское крылья “Братьев-мусульман” отделились от головной организации и присоединились к левому “Движению 6 апреля”». 9 и 10 февраля остановилась экономика Египта — полностью или частично прекратили работу предприятия, закрылись банки.

В таких условиях после первоначального шока небывалую активность развил Вашингтон. Президент Обама, несколько раз говоривший до этого с президентом Мубараком по телефону, публично заявил о необходимости его безотлагательного ухода и «развития демократии» в Египте. Постоянная связь поддерживалась с вице-президентом Сулейманом, которого американское руководство предлагало преемником Мубарака до выборов. Особенно активно контактировали высокие чины Пентагона с египетскими военными. В Каир срочно отбыли в помощь послу США авторитетные американские дипломаты, те, кто имел и сохранил связи с египтянами, влияющими на политику. Очевидно, немалую роль в активности США сыграл и тот фактор, что среди демонстрантов начали появляться антиамериканские лозунги.

Судя по всему, Вашингтоном обуревало стремление найти решение, которое позволило бы совместить имидж поборника демократических перемен с сохранением у власти в Египте сил, пусть не излучающих демократию, но приемлемых для США. В Вашингтоне не забывают, что Египет самая большая по населению и самая влиятельная в арабском мире страна, по территории которой проложен Суэцкий канал — основной путь для супертанкеров, груженных нефтью для США. Весьма показательно заявление госсекретаря Х. Клинтон на первой глобальной конференции послов США. Она сказала, что, по ее мнению, американские дипломаты проглядели последние события в Египте, Тунисе и других арабских странах, так как слишком увлеклись отчетами, «не выходя за стены посольств». «Когда мы планировали эту встречу, — признала Х. Клинтон, — то надеялись, что начало февраля будет спокойным. Но последние события на всем Ближнем Востоке показали, как быстро земля может уйти из-под ног и насколько важно для нас сохранить лидирующие позиции в мире».

К этому времени на авансцену выступила военная верхушка Египта. 9 февраля по каирскому телевидению было показано заседание египетского Высшего совета вооруженных сил, на котором не присутствовал ни Мубарак, ни Сулейман. Советом было принято коммюнике № 1, в котором говорилось о необходимости принять справедливые требования египетского народа. Директор ЦРУ Леон Панетта заявил в США, что он ждет ухода Мубарака с поста президента позже в этот день. И не случайно, когда 10 февраля Мубарак появился на экранах телевизоров, ожидалось объявление о его отставке. Однако он ограничился лишь тем, что передал часть своих функций Сулейману и заявил, что хотел бы незамедлительно покинуть свой пост президента, но не может этого сделать, так как опасается развития хаоса в стране. Одновременно он подчеркнул, что его правительство не несет ответственности за столкновения на площади Ат-Тахрир, и обвинил во всем «Братьев-мусульман» — к мубаракской ненависти к этой организации, очевидно, присоединилось стремление расположить к себе Вашингтон, который настаивал на его отставке, дабы предотвратить разрастание широкого сопротивления его режиму. (Между тем египетский премьер-министр все-таки публично извинился за случившееся и обещал провести расследование.)

Утром 11 февраля появилось коммюнике № 2 Высшего совета вооруженных сил, в котором провозглашалась поддержка решения Мубарака. Очевидно, на тот момент верх все-таки взяла прорежимная линия.

Необходимо остановиться на роли армии в Египте. Она деполитизирована — не то что было при Насере. Но армия в Египте продолжает играть очень большую роль. После свержения короля Фарука четыре президента страны — Нагиб, Насер, Садат и Мубарак — были военными. Больше половины губернаторов в Египте тоже бывшие военные. Военными контролируется значительная часть экономики. Известная телекомпания «Аль-Джазира» констатирует: «Армия участвует в широком спектре бизнеса в Египте — владеет отелями, строительными фирмами, фабриками, что дает ей контроль над двузначным процентом египетской экономики. Это означает миллиарды долларов ежегодной выручки, что помогло некоторым из военной верхушки подняться на высшую ступень египетской финансовой элиты. В течение многих лет деловая активность армии включала строительство дорог и аэропортов, производство продуктов питания и предметов первой необходимости».[80]

Интересное, как мне кажется, воспоминание. После окончания Шестидневной войны в 1967 году, во время которой в качестве корреспондента газеты «Правда» я находился в Каире, мы с моим коллегой и товарищем Игорем Беляевым написали несколько статей, опубликованных в еженедельнике «За рубежом». Среди причин поражения Египта в них был назван «феномен военной буржуазии». В ЦК КПСС переполошились — ведь это не соответствовало идеологическому штампу, согласно которому Египет и некоторые другие были провозглашены странами социалистической ориентации. Над нами нависла нешуточная угроза после того, как в ЦК по этому вопросу обратился один из ответственных работников аппарата. Угрозу снял… Насер, заявивший в беседе с советским послом, что разделяет точку зрения авторов о военной буржуазии в Египте. Посол упомянул об этом в шифровке в Москву.

Можно считать, что армейскую верхушку в принципе устраивал режим Мубарака. Однако армия не была задействована против антимубаракских демонстраций. Вполне очевидно, что это посчиталось контрпродуктивным, и нельзя не признать, что в связи с разворачивающимися событиями неучастие в них армии, ее «нейтралитет» были позитивными на тот период. Однако начиналось или, скорее, просматривалось «братание» с антирежимными демонстрантами младших офицеров. Это стало еще одной причиной активизации египетской военной верхушки, ее наметившегося отхода от прямой поддержки Мубарака.

11 февраля по телевидению выступил Омар Сулейман, заявивший, что Мубарак снял с себя полномочия президента. После этого Сулейман исчез со сцены событий. Высший совет вооруженных сил создал комиссию по изменению конституции страны. Проведен референдум, на котором преобладающее большинство высказалось за внесение поправок в конституцию, главным образом ограничивающих срок президентства. Часть молодежи была недовольна, так как считала необходимым вообще принять новую конституцию. Объявлено, что «переходный период» завершится свободными выборами, после которых военные передадут власть гражданскому президенту.

Чем закончится революционный порыв в Египте, покажет время. Но одно уже ясно: Египет серьезно меняется, и это будет иметь последствия на всем Ближнем Востоке. Собственно, последствия уже проявились — революционные взрывы в Йемене, Бахрейне, Ливии, волны многочисленных демонстраций в Иордании, Сирии.

Конечно, во всех этих странах сказалось недовольство режимами. Но причины этого недовольства и характер оппозиционных сил были и остаются различными. Различаются и требования, да и масштабы сопротивления властям. По-разному сложилась ситуация и с точки зрения внешнего вмешательства.

В Бахрейне события во многом имели религиозную внутриисламскую окраску: шииты, составлявшие 70 процентов населения, вышли на улицы этого небольшого арабского островного государства с лозунгами против власти, осуществляемой суннитской верхушкой. Сохранение на бахрейнском престоле короля Хамада аль-Халифа и всевластия его окружения (одно лишь королевское семейство составляет 3 тысячи человек), по сути, стало возможным после ввода по дамбе, соединяющей остров с Саудовской Аравией, 1000 саудовских солдат и 500 полицейских из Объединенных Арабских Эмиратов (ОАЭ) под флагом Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива. В этот совет входят страны, находящиеся под суннитским руководством, — Бахрейн, Катар, Кувейт, ОАЭ, Оман и Саудовская Аравия.

Такое вмешательство извне не было единственным. Руководство Бахрейна обвинило Иран в провоцировании антирежимной оппозиции, и не думаю, что ввод в Бахрейн саудовских воинских подразделений произошел без согласования с американцами. На политику США в отношении серии антирежимных взрывов на Ближнем Востоке все большее влияние оказывает «иранский фактор». По словам европейского официального лица, который встречался с высшими американскими официальными лицами (так представила свой источник газета «Уолл-стрит джорнал»), «все, что делают США в ответ на события на Ближнем Востоке, просматривается через призму — навредит ли это или будет способствовать Ирану».[81] Вместе с тем Саудовская Аравия и Бахрейн — союзники США. Очевидно, в Вашингтоне пришли к выводу, что заявления в пользу демократических перемен на Ближнем Востоке не должны лишать США их союзников, как это уже произошло с тунисским Бен Али и с египетским Мубараком.

Особняком стоят события в Сирии. При всем стремлении западных, порой, к сожалению, и наших телевизионных программ раздуть масштабы антиправительственных демонстраций в Сирии — случаются и такие курьезы, когда диктор вещает об оппозиционном движении, а на экранах телевизоров в это время появляются массы людей, несущих портреты президента Б. Асада. Хочет ли народ Сирии, как и других арабских стран, демократических перемен, роста экономического благосостояния? Естественно, да. Но это не равноценно стремлению сбросить существующую власть, что, несомненно, соответствовало бы помыслам тех, кто заинтересован в управляемом Дамаске, особенно в том, чтобы ослабить, если не разорвать его связи с Тегераном. Газета «Вашингтон пост» 18 апреля 2011 года со ссылкой на сайт «Викиликс» писала о том, что «Госдепартамент США тайно финансировал сирийскую политическую оппозицию».

Б. Асад проявил несомненную гибкость: сформировал новое правительство, объявил о намерении провести в стране политические и экономические реформы — создать новые рабочие места, реформировать судебную систему, принять меры по борьбе с коррупцией. Особое значение имела отмена чрезвычайного положения, существовавшего в Сирии почти половину века.

Вместе с тем при подавлении антиправительственных выступлений была пролита кровь, что может привести к самым негативным для режима последствиям.

Кстати, руководители практически всех арабских стран, где произошли волнения, — и новые, пришедшие к власти, и старые, сохранившиеся у власти, — пошли навстречу требованиям демонстрантов. Король Саудовской Аравии сделал это в превентивном порядке, выделив для своих подданных 36 млрд долларов и повысив на 15 процентов зарплату служащим бюджетной сферы. Было обещано также затратить 400 млрд долларов до 2014 года на улучшение образования, здравоохранения и местных инфраструктур.

Беспокойство в Саудовской Аравии вызывает затянувшееся кровавое противостояние оппозиции с режимом президента Али Абдаллы-Салеха в соседнем Йемене. Восставшие потребовали немедленной его отставки — Салех упирался, несмотря на то что на сторону демонстрантов перешли наиболее влиятельные племена, а также многие офицеры и солдаты йеменской армии. Позиции Салеха ослабли и в результате того, что Вашингтон и Эр-Рияд, которые на первых порах оказывали ему скрытую поддержку, начали отступать от первоначальной линии, а поддержка Салеха не в последнюю очередь объяснялась тем, что он сотрудничал с США против местного филиала «Аль-Каиды» и противился усилению влияния Ирана на шиитскую часть населения страны. Однако его неспособность переломить ситуацию в свою пользу привела к расширению противостояния, практически к началу гражданской войны. В Йемене заметно ухудшилась обстановка — усилились межплеменные распри, сепаратистские настроения на юге страны, активизировалась «Аль-Каида». Согласно сообщению газеты «Нью-Йорк таймс», американцы вступили в секретные переговоры с Салехом с целью добиться его согласия отказаться от власти. Не в последнюю очередь на позиции Вашингтона сказалось опасение дестабилизирующего создействия йеменской ситуации на соседнюю Саудовскую Аравию.

Руководитель каирского бюро газеты «Нью-Йорк таймс» Д. Кирпатрик показал изнанку нынешних событий в тех арабских странах, которые он отнес к категории «племен с флагами». Побывав в Ливии, Кирпатрик писал: «Можно ли считать битву в этой стране столкновением жестокого диктатора с демократической оппозицией или это, главным образом, племенная гражданская война… Как только революции распространились на общества с племенным устройством, трудно различить, где кончается призыв к демократии и начинается стремление “моего племени овладеть тем, что принадлежит другому племени”».[82] Движение против ливийского лидера полковника Муамара Каддафи вспыхнуло в январе 2011 года в восточной части страны. Оно не распространилось на столицу — Триполи и охватило далеко не всю территорию Ливии. Это нельзя объяснить случайностью. Над головами восставших против Каддафи развевались флаги свергнутого в 1969 году короля Идриса, который хоть и объединил в свое время страну, но не слыл, как Каддафи, противником племен, населяющих богатую нефтью Киренаику. Более того, религиозное братство сенуситов, главой которого стал будущий король Ливии, базировалось на Киренаике, а Каддафи, свергнувший Идриса, опирался на свое и другие племена в Триполитании.

Каддафи, конечно, сложная, если не сказать больше, политическая фигура. Своей агрессивной непредсказуемостью и популизмом за 42 года властвования в Ливии он восстановил против себя и Запад, и руководителей многих арабских стран, особенно с монархическими режимами. Однако американские, итальянские и французские компании заключили многомиллионные контракты с ливийским руководством. После 2004 года были сняты санкции с Ливии, признавшей вину за «дело Локерби» (американский «Боинг-747» был взорван над шотландским местечком Локерби; погибли все, кто был на его борту). Но в момент восстания против Каддафи, а возможно и накануне, мятежники были безоговорочно поддержаны Францией, Великобританией, США и другими странами.

В течение многих недель ливийская тематика стала главной в мире для телевизионного показа. Тон телепередачам задавали американская Си-эн-эн и «АльДжазира», вещающая из Катара. Акцент был сделан на том, что Каддафи уничтожает мирное население. Зрительным рядом такие повсеместно распространяемые утверждения не сопровождались — показывали лишь толпы людей, палящих в небо из всех видов оружия, в знак своей победы над Каддафи. Между тем не только для победы, но вообще для сохранения оппозиционных сил, после того как воинские подразделения, преданные режиму, начали наступление на центр восставших — Бенгази, понадобилось военное вмешательство США и других стран НАТО. Застрельщиком на этот раз выступил президент Саркози — французские самолеты первыми обрушили бомбы и ракеты на ливийскую землю.

Эта операция выходит за рамки того мандата, который был получен по резолюции Совета Безопасности ООН. Резолюцию поддержало даже большинство арабских государств, стремившихся исключить возможность использования Муамаром Каддафи своей авиации для бомбардировок повстанцев. Но никто не давал международной коалиции права бомбить не только позиции противовоздушной обороны, но и наносить удары по солдатам Каддафи, по его армии, ставить задачу «выбомбить» режим, ликвидировать его главу. Это прямое вмешательство в гражданскую вой ну, в результате чего гибнут мирные люди, защита жизней которых была провозглашена в качестве цели военной операции коалиционных сил. Еще неизвестно, к чему такие действия приведут. Неспроста американцы отошли от активного участия в этой операции, а руководство ею передали НАТО. Бомбить Ливию до бесконечности нельзя, а наземная операция прямо запрещена вышеупомянутой резолюцией Совета Безопасности ООН, хотя этот документ далеко не идеален.

Нужно сказать, что резолюция, дающая международной коалиции право действовать в Ливии, была принята в те дни, когда войска Каддафи уже продвигались по востоку страны к городу Бенгази. Решение Совету Безопасности ООН надо было принимать быстро. Однако, на мой взгляд, можно было бы еще поработать над этим документом, добиваясь некоторых изменений.

Каддафи так или иначе у власти, очевидно, не останется. Но ни американцы, ни их союзники, ни кто-либо еще не заинтересован в том, чтобы погружать Ливию, как до этого Ирак, в хаос, выбраться из которого можно будет только через много лет.

Что касается повстанцев, то вряд ли они сумеют контролировать всю страну. Преждевременно признавать их правительством всей Ливии, как это уже сделали Франция, Катар и некоторые другие государства…

Ставить точку в развитии обстановки на Ближнем Востоке и в Северной Африке еще рано, но анализировать происходящие события нужно уже сегодня. Помимо радикальных сдвигов в этих регионах мир столкнулся с тем, что военное вмешательство извне с целью поддержать одну из сторон во внутренних конфликтах становится нормой. К тому же может освящаться аморфной резолюцией Совета Безопасности ООН…

Вместо послесловия

Название этой книги «Мысли вслух». Я действительно высказал свое мнение по целому ряду непростых вопросов. Отнюдь не исключаю, что не все согласятся с тем, что написал. Все бы могли согласиться, если бы история нашей страны была набором банальностей или если бы читателей подстригли под одну гребенку. Нет ни того ни другого. И в этом — счастье для всех.

Примечания

1

Характерен пример рецензии на книгу сербского ученого, профессора Саввы Живенова. Рецензент цитирует автора: «Февральская революция в плане заинтересованности историков осталась в тени Октябрьской революции». Можно, очевидно, согласиться с таким мнением С. Живенова. Но рецензия вышла в журнале Российского института стратегических исследований «Проблемы национальной стратегии» (2010. № 4 (5). С. 187) подзаголовком «Октябрьский переворот неправомерно заслонил Февральскую революцию 1917 года» (выделено мной. — Е. П.).

2

См.: Игнатов В.Г. История государственного управления России. М.: Феникс, 2002. С. 608.

3

Шикман А.П. Кто есть кто в российской истории: Биографический словарь-справочник. М.: Вагриус, 2003. С. 45.

4

Октябрь 1917: Величайшее событие века или социальная катастрофа? / Под ред. П.В. Волобуева. М.: Политиздат, 1991. С. 240.

5

Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 36. С. 457.

6

Из глубины: Сборник статей о русской революции. М.: Изд-во МГУ, 1990. С. 55.

7

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 222.

8

«Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 12. С. 320).

9

См. там же. Т. 44. С. 222.

10

Бухарин Н.И. О новой экономической политике и наших задачах. М.: Политиздат, 1988. С. 125.

11

Правда. 1923. 30 июня.

12

Сталин И.В. Доклад о проекте Конституции Союза ССР. М.: Госполитиздат, 1951. С. 15, 16.

13

Интервью Юрия Полякова газете «Московский комсомолец» 6 декабря 2010 г.

14

Ойзерман Т.И. Проблемы: Социально-политические и философские очерки. М.: Перспектива, 2006. С. 8.

15

Бовин А.Е. — публицист, политолог, дипломат, заведующий группой консультантов отдела социалистических стран ЦК КПСС, советник Ю.В. Андропова и Л.И. Брежнева. Во время поездки в Италию — политический обозреватель «Известий». За неделю до распада СССР назначен послом в Израиль.

16

Знамя. 1989. № 6. С. 185.

17

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 377.

18

Согласно официальной статистике, социалистический уклад в валовой продукции промышленности составлял 99,8 %, сельского хозяйства (включая личное подсобное хозяйство колхозников) — 98,5 %, в розничной торговле — 100 %.

19

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. М.: Госполитиздат, 1962. С. 236, 237.

20

Там же. Т. 20. С. 279.

21

Российская газета. 2010. 8 апреля.

22

Примаков Е.М. Годы в большой политике. М., 1999. С. 26.

23

Медведев Р. Политические портреты. М., 2008. С. 390.

24

Российская газета. 2010. 29 сентября.

25

В начале 2000-х гг. была принята концепция «тройного представительства», суть которой в том, что КПК представляет передовые производственные силы, передовую культуру и коренные интересы всего народа.

26

Баймухаметов С. Бумеранг, или «Загадочный» крах СССР // Журналист. 2004. № 12. Декабрь. С. 14.

27

В то время министр юстиции РСФСР.

28

Независимая газета. 2006. 21 апреля.

29

Ситарян С.А. Уроки будущего. М.: Изд. дом «Экономическая газета», 2010. С. 73.

30

Правда. 1988. 20 марта.

31

Профессор приехал в Каир по просьбе Г.А. Насера и провел с ним несколько часов один на один (общались по-английски), рассказывая о реформе экономики в СССР. Насер, вопреки распространенному мнению на Западе, был образованным, интеллигентным человеком, живо интересующимся экономическим опытом социалистических стран, отдельные черты которого хотел перенять для Египта.

32

Ситарян С.А. Уроки будущего. С. 74.

33

Назарбаев Н.А. Без правых и левых. М., 1991. С. 179.

34

См.: Бойков Ж.Ю., Тощенко Ж. Посмотрим правде в глаза // Правда. 1989. 16 октября.

35

Так называли помощников руководителей государств, входящих в «Большую семерку», а затем «Большую восьмерку». Каждому полагалось по одному «шерпе». Название взято от местных проводников-носильщиков, помогавших взбираться на Гималайские вершины.

36

См.: Strategic Plan: Fiscal Years 2007–2012. US Department of State; US Agency for International Development. P. 48.

37

Кроме Казахстана. Данные обнародовала Счетная палата РФ со ссылкой на Статкомитет СНГ и Росстат (см.: Независимая газета. 2010. 11 ноября).

38

См.: Доклад «Миграция и денежные переводы: статистика на 2011 год» // www.worldbank.org.

39

Профиль. 2011. 24 октября. С. 32.

40

Российская бизнес-газета. 2010. 14 декабря.

41

Российская газета. 2010. 25 ноября.

42

Ведомости. 2010. 30 сентября.

43

Коммерсантъ деньги. 2010. № 43. 1 ноября.

44

Перечень поручений Президента Российской Федерации по итогам заседания Комиссии при Президенте Российской Федерации по модернизации и технологическому развитию экономики России от 23 марта 2010 г.

45

Данные приведены из статьи Ольги Усковой, опубликованной в газете «Ведомости» 15 декабря 2010 г.

46

См.: Российская газета. 2010. 18 октября.

47

Электронное издание «Наука и технологии России — STRF. RU», 15 ноября 2010 г.

48

Российская газета. 2010. 11 октября.

49

www.quote.rbc.ru, 30 июня 2010 г.

50

Россия и мир: 2011. Экономика и внешняя политика. Ежегодный прогноз. М., 2010. С. 13.

51

См.: Вопросы экономики. 2010. № 9. С. 12.

52

РБК daily. 2010. № 178. 30 сентября.

53

Там же. 22 ноября.

54

Из выступления Б.В. Грызлова на X съезде партии «Единая Россия» 20 октября 2008 г. // www.edinoros.ru.

55

www.edinoros.ru.

56

Независимая газета. 2010. 8 декабря.

57

См.: Модернизация России: условия, предпосылки, шансы. Вып. 1. Центр исследований постиндустриального общества. М., 2009. С. 78.

58

Модернизация России: условия, предпосылки, шансы. Вып. 1. Центр исследований постиндустриального общества. С. 79.

59

Независимая газета. 2007. 13 июля.

60

Пономарев И., Ремизов М., Карев Р., Бакулев К. Независимый экспертный доклад «Модернизация России как построение нового государства». М., 2009. С. 32.

61

Примаков Е.М. Мир без России? К чему ведет политическая близорукость. М.: Российская газета, 2009. С. 100, 101.

62

Независимая газета. 2010. 15 декабря.

63

Российская газета. 2010. 30 декабря.

64

Интервью журналу US News and World Report 22 января 2010 г.

65

При Саддаме Хусейне у власти в Ираке находились в основном сунниты, в то время как 60 процентов населения Ирака составляют шииты — представители другого направления ислама. В общемировом плане соотношение иное — суннитов около 90 процентов среди мусульман.

66

Их основой стали две иракские шиитские партии — Высший исламский совет Ирака и Партия исламского призыва («Даава»).

67

Независимая газета. 2008. 16 сентября.

68

Вспоминаю, что, будучи министром иностранных дел, после поездки в Индию выдвинул идею «треугольника» — Россия, Китай и Индия. Идея заключалась не в создании формального союза, тем более военного, а в сближении углов этой «геометрической фигуры», существование которой было призвано сохранять стабильную обстановку в обширном регионе. Идея получила развитие, во всяком случае, она, очевидно, способствовала сближению Индии и Китая, отношения которых желали лучшего. Наряду с двусторонними отношениями стали практиковаться «треугольные» обсуждения, консультации, которые приносили несомненную пользу.

Сравнительно недавно появился расширенный вариант — БРИКС: к трем странам, образующим треугольник, добавилась латиноамериканская Бразилия, затем Южно-Африканская Республика. Критерием для такого образования могла послужить объединяющая все эти страны черта — достаточно быстрое увеличение ВВП. Это, конечно, имеет немалое значение для выработки совместных подходов к различным тенденциям, развивающимся на глобальном уровне, особенно в финансовой области. Определенное понимание такой «четырехугольной общности» внес сам автор термина БРИК Джим О’Нил, один из руководителей международного инвестиционного банка Goldman Sachs. В начале 2011 года он предложил расширить БРИК, объединив эту четверку стран не только с ЮАР, но и с Турцией, Южной Кореей, Индонезией и Мексикой в группу «рынков роста». Это предложение О’Нил сделал в связи с тем, что, по его мнению, следует отказаться от термина «развивающиеся страны», так как в такую категорию входят страны, демонстрирующие разный экономический рост.

69

www.inosmi.ru, 9 июня 2009 г.

70

Foreign Affairs. 2008. № 3. May — June.

71

«Дартмутские встречи» регулярно проводились между представительными советско-американскими группами. В отсутствие регулярных контактов по официальной линии такие встречи играли положительную роль в обсуждении злободневных вопросов безопасности и региональных конфликтов.

72

Время новостей. 2010. 15 декабря.

73

О причинах такого феномена говорится в моей книге «Мир без России? К чему ведет политическая близорукость» (М.: Центрполиграф, 2016).

74

В 2010 г. в России была издана переведенная на русский язык книга научного сотрудника Центра исламо-христианского диалога при Джорджтаунском университете (США) Натаны Де Лонг-Ба «Реформы Мухаммада Ибн Абд аль-Ваххаба и всемирный джихад». Тем, кто интересуется истинной сутью ваххабизма, рекомендую эту книгу.

75

Российская газета. 2011. 14 января.

76

Newsweek. 2010. 13 December. Р. 10.

77

Так называемый «квартет» был создан Советом Безопасности ООН в составе США, России, Европейского союза и Организации Объединенных Наций для посреднической миссии в палестино-израильском урегулировании.

78

The Wall Street Journal. 2011. 10 February. P. A-15.

79

«Движение 6 апреля» было создано весной 2008 г. с целью поддержки рабочих, планировавших начать забастовку на фабрике в Махалла-аль-Кубре. Движение впоследствии организовало серию интернет-форумов, на которых обсуждались такие проблемы, как застой египетской экономики, коррупция во властных структурах, требование свободы слова. Египетские власти неоднократно подвергали репрессиям руководителей «Движения», обвиняя их в подстрекательстве против режима.

80

www.aljazeera.net, 6 февраля 2011 г.

81

The Wall Street Journal. 2011. 23 March.

82

The New York Times. 2011. 21 March.


на главную | моя полка | | Мысли вслух |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 4
Средний рейтинг 4.3 из 5



Оцените эту книгу