Находка в саду

Ранним мартовским утром, когда Том Ярдли обходил сад, чтобы проверить, как поживают недавно посаженные розы, он обнаружил нечто удивительное.

Том служил садовником у доктора Марлина в Коммонвуд-Хаусе и, как он говорил, не мог долго спать. Он часто поднимался с первыми лучами солнца и шел в сад, который был смыслом его жизни.

Садовник не поверил своим глазам. Сначала он услышал крик, потом заглянул под куст азалии — тот самый, который доставил ему столько хлопот в прошлом году, — и что же он нашел?! Младенца, завернутого в шерстяную шаль.

Этим младенцем была я.

Доктор Марлин жил в Коммонвуд-Хаусе с тех самых пор, как приобрел практику у старого доктора Фримена. Он купил ее на деньги своей жены, по крайней мере, так говорили. А в таком маленьком местечке, как наше, люди всегда знают подробности из жизни своих соседей. Доктор и его супруга владели удобным домом — тоже, разумеется, приобретенным на деньги миссис Марлин. Она была и хозяйкой, и хозяином в доме.

К моменту моего появления в семье Марлинов уже было трое детей. Аделине исполнилось десять лет. Она была умственно отсталой. Из разговоров слуг я узнала, что роды протекали тяжело. Девочка была немного не в себе. Миссис Марлин, которая не могла смириться со случившимся, была крайне расстроена, и прошло некоторое время, прежде чем родился Генри. На тот момент, когда я появилась, ему исполнилось четыре года. Он был совершенно нормальным, как и Эстелла, которая была на два года младше брата.

В детской заправляла няня Гилрой. Ей помогала Сэлли, которая работала в Коммонвуд-Хаусе совсем недавно. В то время ей было тринадцать лет. В будущем Сэлли хотела стать няней. Мне очень повезло, что она оказалась в этом доме. Именно Сэлли рассказала мне (когда я достаточно подросла, чтобы понимать такие вещи) и о моем появлении в доме, и о том, к каким последствиям это привело.

— Тебя могли просто не найти, — говорила она, — ты могла остаться под кустом и умереть там, бедная крошка. Но, как я понимаю, ты дала знать о себе криком. Том Ярдли вошел в детскую, держа тебя так, словно ты могла его укусить. Няня еще спала. Она вышла из спальни в старом красном фланелевом халате, с папильотками на голове. Я тоже услышала крик, поэтому вышла. Том Ярдли сказал: «Смотрите, что я нашел… под кустом азалии… тем самым, который доставил мне в прошлом году столько хлопот». Няня Гилрой уставилась на него. Потом воскликнула: «Бог ты мой! Вот уж, что называется, доброе утро!» — «Я сразу же принес его к вам. Люблю деток, особенно когда они маленькие и беспомощные — до того, как начнут повсюду совать свой нос». — «Это цыганский ребенок. Вот морока! Приезжают сюда, устраивают неприятности, а потом исчезают, оставляя за собой беспорядок. Убирай потом за ними!»

Мне не понравилось, что меня назвали «беспорядком». Но сама история мне нравилась и я продолжала ее слушать. Наверное, цыганский табор расположился где-то в лесу, недалеко от Коммонвуд-Хауса. Лес был виден из окон с тыльной стороны дома. За домом располагались общинные земли, поэтому усадьбу и назвали Коммонвуд^[1].

Сэлли рассказывала, что няня Гилрой считала наиболее разумным отдать меня в сиротский приют или работный дом, куда отправляли детей, найденных под кустами. «Ну это обычное дело», — объясняла она.

— Миссис Марлин пришла в детскую взглянуть на тебя. Ты ей не очень понравилась. Она скривила губы, прикрыла глаза и сказала, что одеяло нужно немедленно сжечь в мусорной яме, а тебя искупать. Потом следует обратиться к властям, чтобы они забрали тебя.

Пришел доктор. Он некоторое время глядел на тебя, ничего не говоря. Затем осмотрел как врач и сказал: «Ребенок голоден. Дайте ей молока, няня, и искупайте».

Эта штука висела у тебя на шее.

— Я знаю, — сказала я. — Я всегда ее ношу. Это медальон. Он на цепочке, и на нем какие-то значки.

— Доктор посмотрел на медальон и произнес: «Это цыганские знаки… или что-то вроде этого. Должно быть, девочка из цыганского табора». Няня была довольна: именно это она и говорила. «Я так и знала, — сказала она. — Приезжают сюда, в наш лес. Это нужно запретить!» Доктор поднял руку, ну ты знаешь, как он обычно это делает… словно не хотел ее слушать. Но ты же знаешь няню, она всегда уверена в своей правоте. Она заявила, что чем быстрее ребенка отправят в приют, тем лучше. Для младенца это самое подходящее место. «Вы в этом убеждены, няня?» — спросил доктор. «Ну это обычный цыганский ребенок, сэр. Для таких и существуют приюты и дома для бедных». — «А вы уверены, что эта девочка цыганка?» — Его тон стал очень холодным, и няне следовало бы обратить на это внимание. Но она вечно так самоуверенна! «Я ни капли в этом не сомневаюсь!» — «Тогда вы более проницательны, чем я, — сказал хозяин. — Для меня происхождение младенца еще не ясно». Ты снова начала кричать изо всех сил, и я очень хотела, чтобы ты замолчала, потому что твое лицо покраснело и сморщилось — не самое приятное зрелище. И я подумала: «Они избавятся от тебя, глупенькая, если ты и дальше будешь так себя вести. И как тебе понравится в приюте?»

«Мне кажется, сэр…» — начала няня, но доктор оборвал ее. «Не утруждайте себя, — сказал он, что означало «закройте рот» в вежливой форме. — Мы с миссис Марлин сами решим, как следует поступить». Няне пришлось сделать так, как велел доктор. Она искупала тебя и надела на тебя какую-то одежду мисс Эстеллы, и тогда ты стала выглядеть, как и подобает младенцу. Мы знали, что ты некоторое время проведешь в Коммонвуд-Хаусе, потому что кто-нибудь мог разыскивать тебя. Правда, это было маловероятно: чьим бы ребенком ты ни оказалась, твоя мать оставила тебя под кустом азалии. Няня сказала: «Доктор человек мягкий, но последнее слово вовсе не за ним. Хозяйка сама решит, что делать. Он не понимает, что для ребенка лучше уехать сейчас, пока малышка не привыкла к господской жизни». Няня ошибалась. Она готова была поклясться, что хозяйка как можно скорее отошлет найденыша из дома. Но по какой-то причине ей пришлось уступить доктору.

Итак, я осталась в Коммонвуд-Хаусе и, что самое удивительное, жила в детской вместе с детьми Марлинов.

— Я возилась с тобой больше, чем кто-либо другой, — продолжала Сэлли. — Я привязалась к тебе, а ты — ко мне. Няня никак не могла забыть, каким образом ты попала в дом. Она говорила, что здесь тебе не место. Она не могла заставить себя относиться к тебе, как к остальным детям.

Я это прекрасно знала. Что же до миссис Марлин, она едва смотрела в мою сторону. А когда бросала на меня взгляд, тут же отводила глаза. Доктор держался отстраненно, и в те редкие моменты, когда я встречала его, он всегда рассеянно улыбался, гладил меня по голове и спрашивал: «Все в порядке?» Я нервно кивала, он кивал мне в ответ и быстро уходил, словно старался держаться от меня подальше.

Аделина всегда была добра ко мне. Она любила малышей и помогала мне, когда я была маленькой. Она держала меня за руку, когда я делала первые шаги, показывала книжки с картинками. И радовалась им так же, как и я.

Эстелла была то дружелюбна, то враждебна. Казалось, иногда она вспоминала нелюбовь няни ко мне и разделяла ее. А в другое время относилась ко мне, как к своей сестре.

Что до Генри, то он меня почти не замечал. Но поскольку у него, казалось, не было времени на девочек младше его, даже на собственную сестру, это меня совсем не обижало.

Прошло довольно много времени, прежде чем Марлины решили, что мне нужно дать какое-нибудь имя. До этого они называли меня либо «ребенок», либо, как няня, «этот цыганенок».

Сэлли рассказала мне, как это произошло. Она интересовалась значением имен.

— …с тех пор как я узнала, что мое имя означает «принцесса», понимаешь? Они хотели назвать тебя Розой. Том Ярдли все время рассказывал о том, как он пошел посмотреть на розы, которые только-только посадил, и нашел тебя под кустом азалии. Поэтому они решили, что Роза — подходящее для тебя имя. Мне оно не нравилось. Ты в моем представлении совсем не Роза. Роз много, а ты отличалась от остальных. Я подумала, что ты немного похожа на маленькую цыганочку. Однажды я слышала об одной цыганке, которую звали Кармен… нет, думаю, ее звали Кармел. И знаешь, когда я выяснила, что Кармел означает «сад», то решила, что это как раз то, что нужно. Никак иначе тебя назвать нельзя. Ведь тебя нашли в саду. «Кармел, — сказала я, — вот как ее зовут, и никак иначе». Никто не возражал, и все стали называть тебя Кармел. А Март… ну, Том Ярдли нашел тебя в марте. Так что можно считать, это я дала тебе имя.

— Спасибо, Сэлли, — сказала я. — Роз действительно много.

И вот я — Кармел Март, происхождение неизвестно, проживающая в Коммонвуд-Хаусе из милости доктора Марлина и вызывающая снисхождение со стороны миссис Марлин и няни Гилрой.

Наверное, поэтому неудивительно, что я выросла, как выражалась няня Гилрой, «бесцеремонной». В доме, где мне приходилось самой себя защищать, я вынуждена была постоянно доказывать, что не намерена терпеть такое отношение, словно я — никто. Я давала понять, что, хоть происхождение мое и неизвестно, я все равно ничем не хуже, чем они.

Тогда, в ранние годы моей жизни, моим мирком была детская, где няня Гилрой делала четкое разграничение между мной и остальными. Я была здесь чужой, и хотя мне приходилось признавать ее правоту, в то же самое время я хотела показать, что есть нечто особенное в том, что твое происхождение — загадка. Мое присутствие в доме объяснялось только тем, что доктору в голову пришла странная идея пригреть сироту. По какой-то непонятной причине миссис Марлин согласилась на это. Поэтому я и была дерзкой. Я говорила, что ничем не хуже них. И это делало меня напористой.

— Цыганская кровь, — комментировала няня. — Они всегда назойливы и бесцеремонны — ходят со своими прищепками и просят позолотить ручку, а взамен рассказывают сказки о большом наследстве, которое вы получите.

Я часто думала о цыганах и пыталась узнать о них все, что можно. Мне удалось выяснить, что они живут в кибитках и кочуют с места на место. Они казались мне загадочным и романтичным народом. И во мне росла уверенность, что я — одна из них.

Мисс Мэри Харли, дочь викария, приходила с нами заниматься. Высокая, угловатая, с непослушными тонкими волосами, вечно выскальзывавшими из-под шпилек, которые должны были их скреплять, она была нервной и стеснительной, и, как я теперь понимаю, не очень подходила на роль учительницы. Но она была неизменно добра, а поскольку я всегда остро реагировала на доброе ко мне отношение, то очень к ней привязалась.

Нас учила мисс Харли, потому что миссис Марлин говорила, что детям еще слишком рано ехать в школу и дочь викария ее вполне устраивает.

Мэри Харли приходила в Коммонвуд-Хаус с удовольствием. Я слышала, как няня Гилрой объясняла миссис Бартон, поварихе, что Мэри очень рада этому заработку. В семействе Харли денег не водилось, и это неудивительно, потому что у викария было три дочери, которых нужно выдать замуж, а ни у одной из них «не на что смотреть». Все говорили, что мистер Харли беден как церковная мышь. Так что эти деньги были как нельзя кстати.

Мисс Харли научила меня читать. Я обычно сидела с Аделиной, которую очень скоро превзошла. Мне очень нравились эти уроки.

Самым выдающимся событием в моем раннем детстве была первая встреча с дядей Тоби. Когда я в одиночестве гуляла в саду, ноги часто приводили меня к кусту азалии. Я представляла то мартовское утро, когда меня подбросили. Воображала расплывчатый силуэт человека, крадущегося по саду, чтобы никто не услышал. И себя, завернутую в шаль. Меня осторожно, с любовью положили под кустом, а перед этим нежно поцеловали, ведь она — это должна быть женщина, потому что именно женщины в моем представлении были связаны с младенцами, — очень страдала из-за того, что приходится со мной расставаться.

Кто она? Няня говорит, что цыганка. У нее, должно быть, крупные серьги и черные вьющиеся, струящиеся по плечам волосы.

Когда я стояла там, у куста, ко мне подошел незнакомец.

— Привет, — сказал он. — Ты кто?

Я резко повернулась. Мужчина показался мне огромным. Он и правда был очень высоким. У него были светлые волосы — как я выяснила позже, выгоревшие на солнце, — а кожа — золотисто-коричневая. А еще — самые синие глаза, которые я когда-либо видела. Он улыбался.

— Я Кармел, — проговорила я с достоинством, которое научилась на себя напускать.

— Это прекрасно, — сказал он, — я знаю, что ты особенная. А что ты здесь делаешь?

— Смотрю на куст азалии.

— Он очень красивый.

— Когда-то он доставил немало хлопот Тому Ярдли.

— Правда? Но он тебе нравится?

— Меня нашли под этим кустом.

— А, так это было здесь? Ты часто приходишь взглянуть на него?

Я кивнула.

— Не каждого ведь находят под кустом, правда?

Я пожала плечами и рассмеялась.

— Сколько тебе лет, Кармел?

Я показала четыре пальца. Он с серьезным видом пересчитал их.

— Четыре года? Вот это да! Какой замечательный возраст! И сколько же ты здесь живешь?

— Я появилась в марте. Поэтому меня и назвали Кармел Март.

— А я — дядя Тоби.

— Чей дядя?

— Генри, Эстеллы и Аделины. И твой, если ты согласна.

Я снова засмеялась. Я всегда смеялась без видимой причины, когда была счастлива. А в этом человеке было нечто такое, отчего я чувствовала себя счастливой.

— Так ты согласна?

Я кивнула.

— Вы тут не живете, — заметила я.

— Я приезжаю в гости. Прибыл вчера вечером.

— А вы останетесь?

— На некоторое время. Потом уеду.

— Куда?

— В море. Я живу в море.

— Это рыбы живут в море, — недоверчиво возразила я.

— И моряки.

— Дядя Тоби! Дядя Тоби! — К нам подбежала Эстелла и кинулась к моему собеседнику.

— Привет! — Он взял ее на руки, и они оба рассмеялись. Я почувствовала укол ревности.

Потом подошел Генри.

— Дядя Тоби!

Мужчина поставил Эстеллу, и они с Генри заговорили.

— Когда вы приехали? Вы надолго? Где вы были?

— Все расскажу, — ответил дядя. — Я приехал вчера вечером, после того как вы легли спать. Я узнал обо всем, что вы делали, пока меня здесь не было. И уже познакомился с Кармел.

Эстелла уничтожающе посмотрела на меня. Но дядя Тоби улыбнулся мне.

— Пойдемте в дом, — сказал он. — Мне столько нужно вам рассказать! И столько показать!

— Да, да! — рассмеялась Эстелла.

— Идемте, — сказал Генри.

Эстелла схватила дядю Тоби за руку и потянула его к дому. Я вдруг почувствовала себя очень одинокой и покинутой, но дядя Тоби повернулся ко мне и протянул руку.

— Идем, Кармел, — позвал он.

И я снова была счастлива.

Визиты дяди Тоби были самыми счастливыми эпизодами моего детства. Они случались нечасто и тем ценнее были. Дядя Тоби был братом миссис Марлин. Это не переставало удивлять меня. Трудно найти людей, которые были бы так не похожи друг на друга. В дяде Гоби совсем не было жесткости и строгости, присущих его сестре. Создавалось впечатление, что его ничто не тревожит в этом мире и что бы ни случилось, он преодолеет любые невзгоды. В его присутствии начинало казаться, что и тебе под силу справиться с любой трудностью. Возможно, в этом и был секрет его очарования. Когда приезжал дядя Тоби, все обитатели дома вели себя иначе. Даже няня Гилрой смягчалась. Он говорил ей то, что никак не мог думать всерьез. «Ложь ли это?» — размышляла я. Лгать, конечно, не очень хорошо. Но в моих глазах все, что делал дядя Тоби, было правильным.

— Няня, — говорил он, — каждый раз, когда я вас вижу, вы становитесь все краше.

— Бросьте, капитан Синклер! — возмущенно отвечала няня Гилрой, поджав губы. Думаю, на самом деле она ему верила.

Даже миссис Марлин менялась. Ее лицо становилось мягче, когда она смотрела на брата. Я по-прежнему удивлялась тому, что он ее брат. На доктора присутствие дяди Тоби тоже оказывало влияние: он больше смеялся. Что до Эстеллы и Генри, они не отходили от гостя ни на шаг. Он был добр и особенно нежен с Аделиной. Она сидела, смотрела на него и улыбалась — и становилась по-своему красивой.

Но что особенно очаровывало меня: дядя Тоби всегда подчеркивал, что я одна из его племянников. Мне казалось, я нравилась ему больше остальных. Но, возможно, мне просто хотелось в это верить.

— Идем, Кармел, — говорил он, сжимая мою ладонь в своей, — держись ближе к дяде Тоби. — Словно меня нужно было об этом просить!

— Это мой дядя Тоби, — напоминала Эстелла. — Он не твой!

— Он говорит, что будет моим дядей, если я захочу. А я хочу.

— У цыган нет таких дядей, как дядя Тоби.

Эти слова меня опечалили, потому что были правдой. Но я отказывалась смириться с этим фактом. Думаю, на самом деле Тоби специально подчеркивал, что хочет быть моим дядей.

Приезжая, дядя Тоби много времени проводил с детьми. Эстелла и Генри учились ездить верхом. И он сказал, что я тоже должна учиться. Он усаживал меня на пони, брал его за повод, специально привязанный к сбруе, и водил по полю, крут за кругом. Я была на вершине блаженства.

Дядя Тоби рассказывал нам о том, что делал в море. Он объехал весь мир и описывал места, о которых я никогда прежде не слышала: загадочный Восток, чудесный Египет, красочную Индию, Францию, Италию и Испанию.

Я, бывало, стояла у глобуса в классной комнате, вращала его и спрашивала у мисс Харли: «Где Индия? Где Египет?» Мне хотелось узнать больше о тех замечательных местах, которые посещал наш чудесный дядя Тоби.

Он привозил детям подарки, и — о чудо из чудес — мне тоже! И напрасно Эстелла говорила мне, что он — не мой дядя Тоби! Он мой… и даже больше, чем их!

Дядя Тоби привез мне в подарок шкатулку из сандалового дерева, на которой сидели три обезьянки. Он сказал мне, что они обозначают: «Я не вижу плохого, не говорю плохого, не слышу плохого!» Когда крышку шкатулки поднимали, играла мелодия «Боже, храни королеву». У меня никогда еще не было ничего столь прекрасного. Я не расставалась со шкатулкой, ставила ее у кровати, чтобы ночью можно было протянуть руку и проверить, на месте ли она. Первое, что я делала, когда просыпалась, — открывала крышку и слушала мелодию.

Коммонвуд был волшебным местом, пока там был дядя Тоби. Но когда он уезжал, дом опять становился скучным и обыкновенным. И все же в моей душе теплилась надежда, что дядя приедет снова.

Когда мы прощались, я прижималась к нему. Мне казалось, что ему это нравится.

— Вы скоро вернетесь? — спрашивала я, и его ответ всегда был один и тот же:

— Как только смогу.

— Но вы точно вернетесь? — пылко настаивала я, зная, что взрослые склонны давать обещания, которые не собираются исполнять.

И к моей несказанной радости, дядя Тоби отвечал:

— Теперь, когда я познакомился с мисс Кармел Март, меня ничто не сможет задержать.

Я стояла и слушала стук копыт и скрип колес коляски, которая увозила его прочь. Потом, когда мы возвращались в дом, Эстелла говорила:

— Он не твой дядя Тоби!

Но ничто не могло меня в этом убедить.

Однажды весной, после первого приезда дяди Тоби, Генри пришел в детскую и объявил:

— В лесу цыгане. Я видел кибитки, когда проходил мимо.

Мое сердце застучало быстрее. Уже много лет они не появлялись здесь — с самого моего рождения.

— Боже мой! — воскликнула няня Гилрой. — Нужно что-то делать. Ну почему они приезжают сюда и досаждают нормальным людям? — Говоря это, она смотрела на меня, словно я была виновата в том, что они приехали.

— Они имеют право, — сказала я. — Лес — для всех, кто захочет туда пойти.

— Будьте любезны, не дерзите мне, мисс, — сказала няня. — У вас могут быть причины, чтобы любить их. Но я — и тысячи таких, как я, — имеем другое мнение. Неправильно разрешать им приезжать сюда, и с этим нужно что-то делать. Если они придут в Коммонвуд-Хаус со своими прищепками и пучками ерики^[2], можешь с ними не церемониться, Сэлли. И от меня они услышат то же самое!

Сэлли благоразумно промолчала, а я постаралась придать лицу печальное выражение, что было довольно глупо, потому что это никогда не срабатывало.

Все только и говорили о цыганах. Люди относились к ним с подозрением. Цыгане приставали к местным жителям, пытались что-нибудь украсть, запугивали, как обычно, предрекая несчастья тем, кто не станет покупать их товары или не захочет гадать.

По вечерам они разводили костры в лесу, сидели вокруг и пели. Мы слышали их из сада. Мне казалось, что песни у них довольно мелодичные. Некоторые из местных девушек ходили к цыганам погадать — услышать предсказания о своей судьбе.

Няня просила Эстеллу быть очень осторожной.

— Они способны на всякие пакости. Они воруют детей, морят их голодом и заставляют ходить и торговать прищепками. Люди жалеют изголодавшихся детей.

— Это неправда, — сказала я Эстелле. — Цыгане не похищают детей!

— Нет, — согласилась она. — Они оставляют детей под кустами, чтобы другие о них заботились. Конечно, ты их защищаешь!

«Эстелла завидует мне, — говорила я себе. — Она на два года старше, а я умею читать так же, как она. И потом, дядя Тоби любит меня больше всех».

— Нам сказала строго мать: «Не ходите в лес гулять. С полными карманами нельзя играть с цыганами. Это ведь такой народ, что в два счета оберет!» — пропела она. — А почему? Потому что они могут украсть тебя, отнять туфельки и чулочки и заставить торговать прищепками.

Я повернулась к ней спиной и ушла, стараясь выглядеть важной и высокомерной. Но я забеспокоилась. Если бы дядя Тоби был здесь, я бы поговорила с ним о цыганах.

Мне тогда было лет шесть, но думаю, выглядела я несколько старше. Мы с Эстеллой были одного роста, и это придавало мне уверенности в себе. В конце концов, мне постоянно давали понять, что хотя меня и кормят, и одевают, и обучают в детской вместе с другими детьми, это делается только из милосердия. Поэтому мне все время приходилось доказывать, что я ничуть не хуже — а может, даже лучше, — чем все остальные.

Я любила Сэлли. Была привязана к Аделине и к мисс Харли. Я любила всех, кто проявлял ко мне доброту. И обожала дядю Тоби. Я отзывалась на любое доброе к себе отношение, потому что мне его очень не хватало.

Мне трудно было ускользнуть из дому, и я тотчас направилась к лагерю цыган. Там, притаившись где-нибудь в укромном месте, я могла наблюдать за кибитками, никем не замеченная.

Вокруг бегало несколько ребятишек — смуглых, босоногих. Они играли все вместе. Молодые женщины сидели на корточках и плели корзины из ивовых прутьев или вырезали что-то из дерева ножами. Они тихо напевали и разговаривали за работой.

Там была одна женщина, которая меня особенно заинтересовала — очень старая, с густыми черными волосами, кое-где тронутыми сединой. Она всегда сидела на ступеньках фургона и работала вместе с остальными. Старуха много говорила. Я стояла слишком далеко, чтобы понять, что именно она говорит, но слышала, как время от времени она пела. Она была довольно полной и часто смеялась. Мне очень захотелось узнать, что ее рассмешило.

Я иногда думала, что случилось бы со мной, если бы меня не оставили под кустом азалии. Была бы я одной из этих босоногих детей? Я содрогнулась при мысли об этом. Хоть я и не была особо желанным ребенком в Коммонвуд-Хаусе, я все же радовалась, что живу там. И была вдвойне признательна доктору: он настоял на том, чтобы меня оставили. Он почти не обращал на меня внимания, но, возможно, думал, что если отошлет меня в приют, то впоследствии дорога в рай будет для него закрыта. Хорошо, что он оставил меня в доме, какими бы ни были его мотивы.

День выдался жарким. Притаившись за деревьями, я наблюдала за цыганами. Дети что-то кричали друг другу, полная старуха, как обычно, сидела на ступеньках фургона. На коленях у нее стояла недоплетенная корзина. Женщина выглядела так, словно в любой момент уснет.

Я подумала, что из-за жары цыгане стали менее внимательными и я могу подобраться поближе. Я резко поднялась — и не заметила камня, торчавшего из земли, споткнулась об него и кубарем выкатилась на поляну.

Все случилось так быстро, что я не удержалась и закричала. Потом почувствовала резкую боль в ноге и увидела кровь на чулке.

Дети уставились на меня, и я попыталась вскочить. Но вскрикнула от боли и снова упала, потому что левая нога меня не слушалась.

Старуха спустилась со ступеней.

— Что случилось?! — воскликнула она. — О Господи! Что с тобой? Ты поранилась, да?

Я посмотрела вниз, на окровавленный чулок. Женщина опустилась на колени, а дети собрались вокруг меня и с интересом глазели.

— Здесь болит, голубушка?

Она потрогала мою щиколотку, и я кивнула. Старуха что-то проворчала и повернулась к детям.

— Идите к дяде Джейку. Скажите, чтобы пришел сюда… быстро.

Двое детей куда-то побежали.

— Ты немного порезалась, дорогуша. Не сильно. Но все-таки нам нужно остановить кровь. Джейк придет сюда через минуту. Он вон там… рубит дрова.

Несмотря на боль и на то, что я не могла ступить на ногу, я была очень взволнована. Мне всегда хотелось избежать скуки, а жизнь в отсутствие дяди Тоби была такой однообразной. И я радовалась любому повороту событий. Этот случай был особенно интригующим, потому что помог мне приблизиться к цыганам.

Дети вернулись в сопровождении высокого кудрявого мужчины с золотыми серьгами в ушах. У него было очень смуглое лицо. Он приветливо улыбался, обнажая белоснежные зубы.

— Джейк, — сказала старуха, — с этой маленькой мисс случилась неприятность. — Она беззвучно рассмеялась. Только вздрагивающие плечи выдавали, что она смеется. Мне показалось, что она правильно подобрала слова, и я улыбнулась.

— Лучше отнести ее в фургон, Джейк. Я наложу мазь на рану.

Цыган взял меня на руки и понес через поляну. Он поднялся по лесенке, на которой обычно сидела женщина, и мы очутились внутри фургона. С одной стороны была скамья, а с другой — нечто вроде дивана. Джейк положил меня на диван. Я огляделась по сторонам. Это была маленькая комната, очень неопрятная, на лавке стояли кружки и бутылки.

— Ну вот мы и пришли, — сказала женщина. — Я просто приложу кое-что к твоей ране. А потом мы подумаем, как отправить тебя домой. Откуда ты, голубушка?

— Я живу в Коммонвуд-Хаусе с доктором Марлином и его семьей.

— Подумать только! — воскликнула женщина. Ее плечи снова задрожали, словно от смеха. — Они, наверно, будут беспокоиться о тебе, дорогая. Так что нам нужно сообщить им.

— Они не будут беспокоиться обо мне… пока.

— А! Ну тогда все хорошо. Мы снимем чулок, ладно?

— Все в порядке? — спросил Джейк.

Женщина кивнула.

— Мы позовем тебя, когда ты нам понадобишься.

— Хорошо, — согласился мужчина, дружелюбно улыбнувшись мне.

— Итак, — проговорила женщина. Я сняла чулок и уныло уставилась на кровь, которая сочилась из раны. — Сначала промоем ее, — сказала старуха. — Вот так. — Она кивнула детям, которые зашли следом за нами в фургон. — Принесите мне миску с водой. — Дети кинулись выполнять ее поручение. Из расписного кувшина они до половины наполнили водой таз, стоявший на заставленной всякой всячиной лавке. Женщина взяла кусок ткани и начала промывать мою рану. Я с ужасом смотрела на пропитавшуюся кровью тряпку и покрасневшую воду в тазу.

— Не переживай, дорогая, — сказала женщина. — Все скоро заживет. Мы кое-что приложим к ране. Я сама это готовила. Цыгане знают в этом толк, можешь мне поверить.

— Я верю, — ответила я.

Она улыбнулась, сверкнув прекрасными зубами.

— Сначала будет немного больно. Но чем больнее сейчас, тем быстрее заживет рана, понимаешь?

Я кивнула.

— Готова?

Я вздрогнула.

— Все в порядке? Ты дочка доктора, да?

— Нет. Не совсем. Я просто там живу.

— Гостишь?

— Нет, я живу там. Я Кармел Март.

— Какое красивое имя, дорогая!

— Кармел означает «сад», именно там меня и нашли, а поскольку это было в марте, моя фамилия Март.

— В саду?!

— Все в округе знают об этом. Меня положили под кустом азалии. Тем самым, который когда-то доставил немало хлопот Тому Ярдли.

Женщина уставилась на меня в изумлении, кивая.

— И теперь ты живешь в этом доме, да?

— Да.

— Они хорошо к тебе относятся?

Я заколебалась.

— Сэлли, и мисс Харли, и Аделина… и, конечно, дядя Тоби, но…

— Но не доктор с женой?

— Я не знаю. Они меня почти не замечают, но няня Гилрой говорит, что мне там не место.

— Она не очень приятная женщина, верно?

— Она просто думает, что мне не следует там жить.

— Мне это не очень нравится, дорогая. А сейчас я перевяжу рану.

— Вы очень добры.

— Мы, цыгане, хорошие люди. Не верь тому, что говорят о нас.

— А я и не верю.

— Я вижу. Ты ведь не боишься меня, правда? Я покачала головой.

— Ты храбрая малышка, да? А теперь мы отправим тебя домой. Джейку придется отнести тебя, потому что идти ты не сможешь. Но сначала мы с тобой выпьем чего-нибудь вкусного и поболтаем, пока ты немного отдохнешь. С твоей щиколоткой все будет в порядке. Это просто растяжение. Будет немного побаливать, но скоро все пройдет. А пока тебе нельзя ходить. Это напиток из трав… он успокаивает после нервного потрясения… такого, которое было у тебя.

Отвар был довольно приятным на вкус. Цыганка внимательно смотрела на меня, пока я пила.

— Ну вот, — сказала она. — А теперь давай поговорим. Расскажи мне о докторе и его жене, и о няне, и обо всех остальных. Тебя хорошо кормят?

— О да.

— Это замечательно.

Она очень внимательно слушала меня, пока я рассказывала о Коммонвуд-Хаусе.

— Не нравится мне эта няня, — сказала цыганка.

— На самом деле она хорошая. Просто думает, что я недостойна воспитываться вместе с остальными детьми.

— А ты даешь ей понять, что она не права. Я в этом уверена.

Ее плечи затряслись от смеха, и я тоже рассмеялась.

— Ты боишься няни? — спросила старуха серьезно.

— Ну… да… немного… иногда.

Потом я рассказала ей о дяде Тоби, и ее глаза заискрились какой-то тайной радостью.

— И он подарил тебе шкатулку с обезьянками? Мне кажется, он приятный человек.

— О да! Очень приятный!

— Он нравится тебе, и он любит тебя?

— Думаю, он любит меня больше, чем остальных.

Она кивнула, и плечи ее снова задрожали от смеха.

— Ну это-то меня совсем не удивляет, голубушка, — сказала цыганка.

Это было замечательное приключение. Женщина мне очень понравилась. Она сказала, что ее зовут Роза… Роза Перрин. Потом я рассказала ей, что меня тоже хотели назвать Розой, и почему.

— Подумать только! — воскликнула она. — И мы бы с тобой были двумя цветущими розами!

Мне было немного жаль, что пора возвращаться в Коммонвуд-Хаус.

Все пришли в ужас, когда Джейк появился на пороге со мной на руках.

— Маленькая мисс упала, — объяснил он Дженет, служанке, которая открыла ему дверь.

Дженет не знала, что ей делать, и он вошел внутрь.

— Она не может идти, — сказал Джейк. — Лучше я отнесу ее в кровать.

Он прошел вслед за Дженет наверх, в детскую. Няня была потрясена.

— Это еще что такое?!

— Девочка упала в лесу, — ответил Джейк. — Она не может ступить на ногу. Я положу ее в кровать.

Сэлли была рядом. Она круглыми от любопытства глазами смотрела, как он опускает меня на постель. Дженет проводила Джейка вниз, а потом разразилась гроза.

— Что ты задумала? Зачем ты привела в дом цыгана? — требовательно вопрошала няня.

— Она не могла идти, — заметила Сэлли. — Ему пришлось нести ее.

— Я ничего подобного никогда не слышала! Что ты замышляешь?! Зачем ты пошла в лес? К цыганам?

— Они нашли меня, когда я упала, — ответила я. — Они были ко мне очень добры.

— Добры, еще чего! Они всегда шныряют, выискивая, что бы стащить у порядочных людей!

— Они ничего у меня не взяли. Цыгане угостили меня отваром из трав.

— И что дальше? Что дальше? Я прямо сейчас расскажу хозяйке, что случилось.

В конце концов пришел доктор. Няня стояла рядом, поджав губы, и укоризненно смотрела на меня. Доктор не сказал ей ни слова. У меня создалось впечатление, что он ее не любит. Но меня он одарил доброй улыбкой.

— Ну и что же ты делала?

— Я упала в лесу, — рассказала я ему — Меня нашли цыгане. Одна цыганка угостила меня напитком и наложила какую-то мазь на рану, а потом перевязала.

— Ну давай посмотрим. Болит?

— Сейчас нет. Но болело сильно.

Он пощупал мою щиколотку.

— Немного растянуты связки. Но ничего серьезного. Ты должна просто полежать несколько дней спокойно. — Доктор снял повязку и сказал: — Хм, тут все в порядке. Оставим повязку на некоторое время. Этого достаточно. — Он снова аккуратно перевязал мою рану и с нежностью улыбнулся мне. — Ничего серьезного, — успокоил он меня.

— Ей не следовало бродить по лесу, — вставила няня. — И приводить этих людей в дом!

Доктор довольно холодно посмотрел на нее, и это еще больше убедило меня в том, что няня ему очень не нравится.

— Кармел не могла вернуться самостоятельно. Цыгане были очень добры и позаботились о ней. Думаю, миссис Марлин захочет написать им записку и поблагодарить за их доброту.

Он повернулся ко мне, и на его лице снова появилась добрая улыбка.

— Они сказали, как их зовут?

— О да! — воскликнула я. — Одну из них — ту, которая угощала меня и перевязывала мне ногу, зовут Роза Перрин.

— Я запомню, — сказал доктор, кивнул и вышел.

— Боже мой! — пробормотала няня. — Писать письма цыганам! Дальше что?! Ну ладно! Хозяйка не настолько глупа, чтобы делать это! Ну ты и натворила! Упала в лесу, а потом привела в дом этих людей!

Сэлли стала расспрашивать о моем приключении, и думаю, Эстелле хотелось бы, чтобы это произошло с ней, а не со мной. Сэлли сказала, что со стороны цыган было очень благородно помочь мне.

Доктор каждый день заходил посмотреть на рану и проверить, как заживает щиколотка. Он всегда был добр и нежен со мной и холоден с няней. И по этим причинам он нравился мне все больше. Миссис Марлин не навещала меня. Мне было интересно узнать, написала ли она записку Розе Перрин.

Этот случай стал поворотным пунктом в моих отношениях с доктором. Он начал замечать меня и иногда спрашивал:

— Ну как твоя щиколотка? Не болит?

Я все больше привязывалась к нему. Мне казалось, что он тоже хорошо ко мне относится, что я — «в порядке», хотя меня и нашли под кустом азалии и принес в дом цыган.

Самым большим домом по соседству была усадьба Грандж. Она принадлежала сэру Гранту Кромптону, который владел целым поместьем. Сэр Грант и леди Кромптон были благодетелями нашей округи. Они нанимали немало местных жителей, сдавали фермы в аренду и на Рождество каждой семье бедняков посылали по гусю.

Все было в лучших традициях. Леди Кромптон председательствовала на праздниках, организовывала благотворительные базары и другие мероприятия, во время которых собирали деньги на благие цели. Кромптоны всегда появлялись в церкви, если жили в своем загородном поместье, и сидели на скамьях, которые уже два столетия отводились для их семьи. Слуги располагались позади хозяев. Сэр Грант щедро жертвовал на нужды церкви. В нашей округе он пользовался большим уважением.

В семье Кромптонов было двое детей — Лусиан и Камилла. Я часто видела их верхом, в сопровождении конюха. Они казались очень красивой, высокомерной парой и редко смотрели в нашу сторону, когда мы оказывались рядом, на соседних аллеях — они, на своих породистых лошадях, и мы, пешком. Эстелла вздыхала и мечтала жить в Грандже и ездить на белой лошади, и чтобы брат ехал рядом на такой же прекрасной лошадке. Кроме того, Лусиан был гораздо выше и гораздо привлекательней, чем Генри.

Конечно, это были «дети из Гранджа». Впрочем, доктора принимали в высшем обществе и однажды даже пригласили в Грандж. Правда, возникло подозрение, что им просто нужно было, чтобы число приглашенных было четным или в последний момент не смог приехать более важный гость.

Миссис Марлин это слегка раздражало. Я слышала, как она возмущалась из-за того, что Кромптоны слишком высокого мнения о себе. Но когда появилась возможность ближе познакомиться с соседями, она была в восторге.

Миссис Марлин занималась благотворительностью и однажды посетила Грандж, для того чтобы обсудить некоторые подробности. Там ее благосклонно приняла леди Кромптон. Во время беседы дамы выяснили, что обе озабочены образованием своих сыновей.

Леди Кромптон намеревалась нанять учителя для Лусиана, так как считала, что ему еще рано ехать в школу. А поскольку эта же проблема волновала и миссис Марлин, двум дамам было о чем поговорить. В результате леди Кромптон предложила, чтобы мальчики вместе занимались с учителем, который приедет в Грандж.

Миссис Марлин была в восторге от этой идеи.

Полагаю, она должна была оплатить половину расходов на учителя, потому что я слышала, как няня Гилрой говорила, что, несмотря на свою знатность, Кромптоны не из тех, кто «сорит деньгами». И конечно, мы все знали, что у миссис Марлин водились деньги и она с удовольствием заплатит за такую, как она считала, привилегию.

Итак, каждое утро, кроме воскресенья, Генри отправлялся в Грандж и возвращался во второй половине дня с книгами и домашним заданием на следующий день.

По мнению миссис Марлин, это было очень хорошим выходом из положения, потому что теперь семьи встречались чаще, чем прежде. Лусиан и Камилла приглашали на чай в Грандж Эстеллу, Генри и Аделину. Эстелла была в восторге, но теперь Коммонвуд казался ей невзрачным и скромным по сравнению с Гранджем.

Меня никогда не приглашали туда. Думаю, это дело рук няни Гилрой. И миссис Марлин, конечно, была с ней заодно. Но я не сомневалась, что доктор был бы против такого решения, если бы мог вмешаться.

А потом все изменилось.

К нам приехал дядя Тоби. Его корабль стал в док для какого-то незначительного ремонта. Как всегда, я была в восторге от его приезда. Он привез мне подарок из Гонконга: кулон из нефрита на тоненькой золотой цепочке. На кулоне были выгравированы китайские иероглифы, которые означали «удача».

У меня уже был медальон. Я часто смотрела на него, но никогда не надевала. Мне казалось, он будет напоминать всем о том, как я сюда попала, и о том, что я здесь чужая.

Но подарок дяди Тоби — совсем другое дело. Меня волновало и то, что на кулоне написано пожелание удачи, и то, что его подарил сам дядя Тоби. Няня Гилрой сказала бы, что ребенку моего возраста еще рано носить украшения, и велела бы снять его, поэтому я прятала кулон под одеждой. Но я не расставалась с ним ни на минуту, даже ночью. И первое, что я делала, проснувшись, — прикасалась к нему и шептала: «Удача!» В то же самое время я протягивала вторую руку к шкатулке и слушала «Боже, храни королеву».

Эстелла была сильно взволнована, потому что их с Генри пригласили в Грандж на чай. Если погода будет хорошей — тогда как раз стояла жара, — то чаепитие устроят на лужайке перед домом.

Няня велела Сэлли погладить голубое платье Эстеллы, с атласным кушаком и пышными рукавами. Эстелла должна быть такой же нарядной, как и Камилла.

— И даже красивее, — добавила няня.

Я наблюдала, как Сэлли старательно утюжит платье.

— Очень плохо, что они не пригласили тебя, — сказала она. — Тебе же наверняка тоже хочется пойти, правда? И ты бы выглядела ничуть не хуже, чем любой из них.

— И вовсе мне не хочется, — соврала я. — Я с удовольствием останусь здесь.

— И все-таки, — настаивала Сэлли, — они должны были пригласить тебя. Думаю, они сделали бы это, если бы не няня Гилрой. Могу побиться об заклад, что это няниных рук дело. И еще Ее.

Под Ней Сэлли имела в виду миссис Марлин, и я была уверена, что ее предположение верно.

Эстеллу надлежащим образом нарядили, и я вынуждена была признать, хоть и неохотно, что выглядела она просто восхитительно.

Я наблюдала из окна, как они отправляются в Грандж. Мне в голову пришла безумная идея. Меня не пригласили, но это не значит, что я не могу туда пойти.

Однажды я уже была на территории поместья Грандж. Любопытство оказалось сильнее меня. Это произошло в один из дней, когда дом казался мне особенно тихим. Если меня найдут, убеждала я себя, я могу сказать, что заблудилась. Там был проход через изгородь, которая окружала загон для лошадей, а за ним — заросли кустарника, окаймлявшие лужайку перед домом.

Это было очень красивое здание — выстроенное из серого камня, старинное, с башней с каждой стороны и с большими воротами, которые вели во внутренний двор. Из зарослей кустов я могла видеть всю компанию, и они даже не заподозрили бы о моем присутствии.

Если я не могу быть их гостьей, можно же мне хотя бы понаблюдать за ними? Поэтому, когда они отправились в Грандж, я выскользнула из дома, для пущей уверенности сжав в руке свой счастливый кулон. Мне казалось, что, пока он со мной, я в полной безопасности, как бы дерзко и безрассудно ни вела себя.

Никем не замеченная, я пробралась в заросли. Оттуда мне была видна вся лужайка. На ней стояли стулья и белый стол. К чаепитию на свежем воздухе все было готово.

Эстелла и Генри уже приехали. Сначала их проводили в дом. Я догадалась, что очень скоро они выйдут в сопровождении Лусиана и Камиллы и, возможно, того бледного молодого человека, который обучал их.

Я притаилась за кустами. Меня ни в коем случае не должны увидеть, и потом нужно будет выбрать удачный момент и выскользнуть оттуда. Затем придется проделать самый опасный участок пути — пробежать через загон к изгороди. Как только я проберусь через нее, я буду в безопасности.

Все будет хорошо, потому что со мной мой счастливый кулон. Я поднесла руку к груди — и меня пронзил страх. Кулона не было.

На мгновение я в ужасе замерла, не в силах шевельнуться. Ведь только что я прикасалась к нему. Он должен быть здесь. Это просто сон. Кошмар. Я встала, рискуя быть замеченной, и снова потрогала шею. Ни кулона. Ни цепочки. Что могло случиться? Надевая его, я тщательно застегнула замок. Я всегда проверяла замок. Я отряхнула платье. Посмотрела вниз. Кулона нигде не было.

Он где-то здесь, успокаивала я себя. Всего несколько минут назад он был на моей шее. Я опустилась на четвереньки и принялась искать. Должно быть, он упал. Я потеряла самое дорогое, что у меня было — подарок дяди Тоби, — и с ним всю свою удачу.

Я чувствовала себя несчастной. По щекам струились слезы. Я должна его отыскать! Я ползала вокруг… искала… искала. Нужно вернуться назад той же дорогой. Смогу ли я найти тропинку, по которой шла через загон? Отчаяние захлестнуло меня, я села, закрыла лицо руками и зарыдала.

Вдруг я почувствовала, что рядом со мной кто-то стоит.

— Что случилось? — спросил Лусиан Кромптон.

Я забыла, что не имею права здесь находиться. В голове была только одна мысль: исчезла самая дорогая для меня вещь.

— Я потеряла свой счастливый кулон.

— Что?! — воскликнул он. — А кто ты? Что ты здесь делаешь?

Я ответила на все вопросы по порядку:

— Кулон, который дядя Тоби привез мне из Гонконга. На нем написано «удача». Я Кармел. Меня не пригласили к вам в гости, поэтому я пришла посмотреть.

— Откуда ты?

— Из Коммонвуд-Хауса.

— Но все сегодня здесь.

— Да… но не я. Я хотела просто посмотреть.

— О, я понял. Ты — та девочка, которую…

Я кивнула.

— Меня нашли под кустом азалии, который когда-то доставил столько хлопот Тому Ярдли. Я Кармел, а это означает «сад». Там меня и нашли, понятно?

— И ты потеряла свой кулон?

— Он был на мне, когда я пролезала под изгородью.

— Под какой изгородью?

Я указала на изгородь за загоном.

— Так вот как ты сюда попала!

Я кивнула.

— И тогда он на тебе был? Ну значит, он должен быть где-то здесь, правильно? Он должен быть где-то здесь.

Мне стало немного легче. Лусиан говорил таким уверенным тоном!

— Давай поищем его. Откуда ты шла?

Я показала.

— Ну идем. Две пары глаз лучше, чем одна. Смотри внимательно. Будь осторожна. Мы же не хотим наступить на кулон, правда? Как он выглядит?

— Он зеленый, и на нем китайскими иероглифами написано «удача».

— Ясно. Его нетрудно будет найти.

Мы дошли до края зарослей.

— Здесь, — сказал Лусиан, — ты пересекла загон. Я вижу, где ты пролезла через изгородь. Там небольшой проем, да? Тут?

Я снова кивнула.

— Тогда мы проверим вот этот район. Смотри внимательно, мы пойдем через загон. Постарайся вспомнить точно, как ты шла.

Мы шагали по лугу, недалеко друг от друга. Около изгороди Лусиан опустился на колени и радостно вскрикнул:

— Это он?

Я чуть не заплакала от радости. Он встал и сказал:

— А, понятно! Смотри, застежка сломалась. Поэтому кулон и упал.

— Сломалась! — в смятении повторила я, сникнув.

Лусиан внимательно рассмотрел ее.

— А, вижу! Звено разогнулось. Все, что нужно — исправить его. С самой застежкой все в порядке. Но это следует отнести ювелиру. Старик Хиггс на Хай-стрит починит ее за пару минут.

Он вручил мне кулон, и я сжала его в ладони с радостью и слезами. Я не потеряла свой подарок, но мне нужно попасть к старому Хиггсу на Хай-стрит. Няня не разрешит мне этого. Придется уговаривать Эстеллу или Генри помочь мне. Или Сэлли.

Лусиан наблюдал за мной.

— Вот что мы сделаем, — произнес он, улыбнувшись, — после чая я отвезу цепочку к Хиггсу, и он сразу же починит ее.

— Правда?! — воскликнула я.

— А почему бы нет?

— После…

— Ну нам уже пора идти, знаешь ли. Пойдем.

— Но мне нельзя туда.

— Я тебя приглашаю. Когда-нибудь этот дом станет моим, и я могу приглашать, кого захочу.

— Но няня…

— Какая няня?

— Няня Гилрой. Она бы сказала, что тебе не следует приглашать меня. Понимаешь, меня нашли под кустом азалии. Няня сказала бы, что мне здесь не место…

— Если я говорю, что тебе здесь самое место, значит, так и есть, — произнес он таким высокомерным, важным тоном, что я рассмеялась.

Я прижимала к себе кулон. Удача вернулась ко мне. Мы вместе отправились в Грандж. Эстелла и Генри были потрясены. Лусиан рассказал им о кулоне, и Камилла захотела на него взглянуть и послушать о китайских иероглифах, которые означали «удача».

— Он просто очарователен! — воскликнула она. — Мне бы тоже такой хотелось!

Я сияла от удовольствия и была просто счастлива. Но Эстелла всполошилась.

— Вы знаете, Кармел… не совсем из нашей семьи.

— О да, — ответил Лусиан, — ее нашли под кустом. Она сказала мне. Но почему ее не взяли с собой?

— Ну… она подкидыш, — объяснила Эстелла.

— Как здорово! — восхитилась Камилла. — Это звучит так интригующе! Как в пьесе Шекспира или в романе…

— Ее положили под кустом азалии.

— Да-да, — подхватил Лусиан, — под тем самым, который когда-то доставил старому Тому Ярдли столько хлопот.

Они с Камиллой переглянулись и залились смехом. Эти двое мне очень понравились. Они были так дружелюбны. Я подумала, дело в том, что они богатые и важные и им не нужно доказывать людям, что они лучше, чем есть на самом деле. Камилла и Лусиан отнеслись ко мне так, словно я была просто еще одним гостем.

Посыпанный кокосовой стружкой торт был очень вкусным. Я съела два куска.

— Тебе понравился торт? — спросил Лусиан, когда я брала второй кусок.

— Он просто чудо!

— Это лучше, чем прятаться в кустах, да? — Они с Камиллой снова рассмеялись, и я сказала:

— Гораздо лучше.

Казалось, я понравилась им обоим. Как только мы закончили пить чай, Лусиан пошел в конюшню и сказал конюху, что он возьмет коляску и мы поедем в город. Лусиан, вероятно, был очень важной птицей, потому что все делали, что он велел, без всяких вопросов. Мы забрались в коляску. Это было очень весело. Лусиан правил лошадью, и я сидела рядом с ним.

Потом мы пошли в лавку мистера Хиггса, и сам мистер Хиггс вышел к нам и сказал:

— Добрый день, мистер Лусиан. Чем могу служить?

— У нас небольшая проблема, — сказал Лусиан. — Звено в этой цепочке. Думаю, его нужно починить.

Мистер Хиггс посмотрел на цепочку и кивнул.

— Джим сделает это. Работа займет пару минут. Нужно зажать колечко. Джим! Здесь мистер Лусиан. Просит отремонтировать цепочку. Посмотри, что тут.

Джим кивнул и вышел.

— Это кулон этой маленькой девочки? — спросил мистер Хиггс.

— Да, ее дядя привез его из Гонконга.

— Китайский, да. Они хорошие мастера, иногда делают такие замечательные вещи! Все ли здоровы в Грандже?

Лусиан заверил мистера Хиггса, что дома все в добром здравии, и я с восхищением слушала, как свободно и просто он беседует с ювелиром. Я с нетерпением ждала, когда мне вернут мой кулон.

И вот его принесли. Такой же, как прежде… Никто бы не догадался, что с цепочкой что-то было не так. Лусиан собирался заплатить, но мистер Хиггс сказал:

— О, это ерунда, мистер Лусиан. Просто зажали одно звено. Рад был услужить.

Лусиан застегнул цепочку на моей шее.

— Ну вот. Абсолютно надежно.

И именно с этого момента я его полюбила.

Няня Гилрой рассердилась, когда услышала о том, что я тоже была в гостях.

— Бесцеремонная, нахальная, — заметила она. — Разве я не предупреждала?

— Ее привел Лусиан, — сказала Эстелла. — Он увидел Кармел в зарослях, когда она потеряла свой кулон.

— Кулон! Откуда у ребенка ее возраста кулоны?!

— Ей подарил дядя Тоби.

Няня заулыбалась, как всегда, когда упоминали имя дяди Тоби, и прищелкнула языком. Было ясно, что не все так плохо, если к этому причастен дядя Тоби.

В следующий раз, когда Эстеллу и Генри пригласили на чай, я тоже была приглашена. Я начала привыкать ездить в Грандж. Мне нравилась Камилла. Она никогда не показывала, что считает меня хуже остальных. Что касается Лусиана, то после истории с кулоном между нами установилась особая дружеская связь.

Итак, дружба между Коммонвудом и Гранджем росла. Общий учитель для мальчиков был только началом. Миссис Марлин намеревалась возобновить связи с обществом, в котором она вращалась до того, как вышла замуж за человека ниже себя по социальному положению. Она делала все возможное, чтобы заслужить одобрение леди Кромптон — погрузившись в благотворительную работу, особенно в ту, которой занималась ее светлость. Постепенно миссис Марлин стала частой гостьей в Грандже.

Генри мог стать другом Лусиана, а Эстелла — подругой Камиллы. Как удачно, что пол и возраст детей совпадали в обеих семьях! Меня тоже не обходили вниманием. У Лусиана всегда находилась для меня особая улыбка. По крайней мере, я воображала, что она особая. Он часто поглядывал на мой кулон, который я носила поверх платья, когда поблизости не было няни Гилрой. Я знала, что Лусиан с улыбкой вспоминает нашу первую встречу. Жизнь становилась очень приятной.

Миссис Марлин всегда была умелой наездницей, и мы все брали уроки верховой езды. У Эстеллы и Генри были свои пони, и дядя Тоби купил пони и для меня, так что я могла присоединиться к ним. Какой замечательный у меня дядя! Я не сомневалась, что изменения в моей судьбе произошли только благодаря ему.

Я начала понимать, какой властью в доме обладает миссис Марлин. Няня Гилрой в ее присутствии выглядела смирной как овечка. Все в доме ощущали благоговейный ужас в присутствии хозяйки, даже доктор. Наверное, правильнее сказать, «особенно доктор».

Я слышала, как няня Гилрой говорила поварихе, миссис Бартон:

— Она просто наказание Господне. Ни на минуту не дает доктору забыть, кто оплачивает все счета. Она тут настоящая хозяйка.

— Он хороший человек, наш доктор, — отвечала миссис Бартон. — Пациенты очень его ценят. Миссис Гардинер сказала, что мучилась от страшной боли в ноге, пока не пошла к нему. Он очень приятный джентльмен… по-своему.

— По мне — он кроткий как ягненок. Сам за себя постоять не может. Ну деньги-то у нее, а деньги решают все.

— Да, деньги решают все, — согласилась миссис Бартон. — Бедный доктор. Не очень-то у него сладкая жизнь.

Миссис Марлин почти не замечала меня. Казалось, она просто не хочет знать, что я живу в ее доме. Я ничего не имела против такого положения. На самом деле я была даже рада этому. У меня были Сэлли и дядя Тоби, а теперь — Лусиан и Камилла; и Эстелла с Генри не такие уж плохие, а Аделина всегда любила меня.

К концу лета цыгане уехали из леса.

— Ну вот, только что были — и нет их, — сказала няня. — Скатертью дорога!

Я хотела защитить их и напомнить ей о том, как Роза Перрин наложила мне мазь на рану, а Джейк принес домой. Но, конечно, я ничего не сказала.

А потом пошли разговоры о том, что Генри пора отправляться в школу.

— Лусиан из Гранджа едет в школу, значит, и мистеру Генри нужно делать то же самое. Думаю, это будет какая-нибудь солидная школа. Ну они там, в Грандже, решают — и попомните мое слово, в какую школу отдадут Лусиана, туда поедет и наш Генри. Если я хорошо знаю нашу мадам.

— И кому же, как не вам, знать ее? — льстиво вставила миссис Бартон. Она старалась быть в хороших отношениях с няней, которая пользовалась большим авторитетом в доме — уступая во влиятельности только самой миссис Марлин.

Мне не хотелось, чтобы Лусиан уезжал. Они с Камиллой иногда приходили в Коммонвуд на чай. Это всегда было событием, но мне эти дни нравились гораздо меньше, чем наши поездки в Грандж. Миссис Марлин не присутствовала на чаепитии, но находилась где-то рядом. Она очень беспокоилась о том, чтобы все проходило на высшем уровне и чаепития в Коммонвуде были ничуть не хуже, чем в Грандже.

Думаю, она бы предпочла не видеть меня там, но поскольку Лусиан настаивал, чтобы я приезжала к ним в Грандж, она вряд ли могла удалить меня на время их визитов сюда.

Я все чаще обращала внимание на миссис Марлин. У нее был резкий, пронзительный голос и не терпящий возражений тон; и она вечно выражала недовольство из-за того, что было или не было сделано. Она так сильно отличалась от мягкого, кроткого доктора! Думаю, именно из-за нее он был таким покорным и безропотным. Наверное, на людей, подобных доктору, миссис Марлин должна была действовать именно так. Он казался мне человеком, который старается любой ценой избежать неприятностей.

Меня всегда удивляло, что наша жизнь может долго идти по накатанной колее, а потом какое-то событие в корне меняет все. И то, что случается впоследствии, является результатом именно этого поворотного события, без которого ничего подобного не случилось бы.

Именно так и произошло в Коммонвуд-Хаусе.

Миссис Марлин очень хотела принять участие в охоте. Она была такой же страстной охотницей, как и Кромптоны.

Генри, Эстелла, Аделина и я часто выходили посмотреть на начало охоты. Охотники выезжали из Гранджа, и миссис Марлин, которая была опытной наездницей, великолепно управляла своим жеребцом — так же уверенно, как она управляла своим мужем и всем домом. Она неизменно была в центре внимания, обменивалась любезностями с господами, которые собирались со всех окрестных поместий.

Мужчины в алых куртках выглядели восхитительно. Собаки лаяли. В воздухе витало возбуждение.

Доктор никогда не ездил на охоту. Среди всей этой публики он выглядел бы нелепо.

Мы наблюдали, как охотники отправляются в погоню за бедной маленькой лисой, смотрели им вслед, пока они не скрывались из виду, а потом мы возвращались домой.

В тот день было холодно. Я помню, мы бежали всю дорогу домой. Генри вздыхал, мечтая о том, чтобы присоединиться к охотникам. Эстелла еще не решила, хочется ей этого или нет. Она не очень уверенно держалась в седле, и сама мысль о быстрой езде приводила ее в трепет.

День тянулся, как обычно. Откуда нам было знать, что он станет очень важным днем для всех, живущих в Коммонвуд-Хаусе?

Все случилось из-за недавно рухнувшего дерева, вывернутого с корнем после дождя. Оно перегородило тропинку, по которой бежала преследуемая охотниками лиса.

Я была в саду вместе с Эстеллой, когда впервые услышала о случившемся. Все в доме стихло. Удивительно, как все менялось в отсутствие хозяйки! Мы увидели Фреда Картона, местного полицейского, который подъехал к воротам на велосипеде.

— Мистер Картон! — окликнула его Эстелла. — Что произошло?

— Доктор дома? — спросил он. — Мне нужно срочно поговорить с ним!

— Да, он дома, — ответила Эстелла.

Вышла наша горничная Дженет. Она удивилась, увидев мистера Картона.

— Мне нужно срочно поговорить с доктором, — коротко бросил он ей. Обычно мистер Картон был довольно любезен, любил пошутить.

Мы с Эстеллой переглянулись с все возрастающим волнением. Что-то случилось, и мистер Картон приехал об этом рассказать.

Мы последовали за ним в дом, и Дженет пошла наверх, чтобы позвать доктора. Он немедленно спустился и испуганно спросил:

— В чем дело? Что случилось?

Мы с Эстеллой топтались поблизости.

— Сэр, миссис Марлин упала с лошади. Вашу жену отвезли в больницу. Насколько я понимаю, вам сейчас следует отправиться туда.

— Я немедленно еду! — воскликнул доктор.

Гувернантка

Доктора не было довольно долго. По дому быстро разлетелась новость: на охоте с хозяйкой произошел несчастный случай. Должно быть, все очень серьезно, потому что ее не привезли домой на носилках, как мистера Картерета из Лэтч-Мэнор, когда он сломал ногу на охоте. Ее отправили в больницу, а это говорило само за себя.

Вполне естественно, что первым делом люди подумали о том, как это повлияет на их жизнь. Она умрет? Для слуг это могло означать потерю работы. Все знали, что деньги принадлежали миссис Марлин. В доме ее не любили. Слуги старались не попадаться ей на глаза. Однако никто уже не вспоминал о том, что миссис Марлин была сущим наказанием. На самом деле она быстро превращалась в святую, как, я давно заметила, всегда происходит с покойниками. Значит, все решили, что она умрет.

Наконец вернулся доктор. Он поговорил со слугами, потом послал за Эстеллой, Генри и мной. Когда мы собрались, он произнес:

— Должен вам сказать, что ваша мать сильно пострадала. Ее лошадь споткнулась о корень дерева как раз в тот момент, когда собиралась перепрыгнуть через забор. В результате животное пришлось добить. Ваша мать пробудет в больнице еще несколько дней. Есть опасения, что она не сможет ходить. Мы должны молиться, чтобы ей помогло лечение и она полностью выздоровела. А пока можно только ждать и надеяться на чудо.

Мы все были очень серьезны. Няня заперлась с миссис Бартон — они обсуждали случившееся. Мы с Эстеллой не знали, что сказать. Что касается меня, миссис Марлин никогда не играла никакой роли в моей жизни и для меня ее присутствие или отсутствие мало что меняло. Но я подозревала, что теперь в доме уже никогда не будет так, как прежде.

Я оказалась права!

Для миссис Марлин приготовили две комнаты: одна станет ее спальней, другая — гостиной. В обеих были французские окна, выходящие в сад. Привезли кресло-каталку, чтобы она могла свободно передвигаться из комнаты в комнату. Но для того чтобы выехать через французское окно в сад, миссис Марлин нужна была помощь. Теперь у нее были колокольчики, с помощью которых она могла вызвать слуг, если ей что-то понадобится, и повелительный трезвон этих колокольчиков разносился по всему дому.

Каждое утро появлялась Энни Логан, местная медсестра, чтобы помочь миссис Марлин помыться и одеться. Энни приезжала на своем велосипеде в девять часов. Она проводила с миссис Марлин час или около того, потом шла в кухню выпить чашку чаю с няней Гилрой и миссис Бартон. Они болтали, а спустя некоторое время Энни уезжала к несчастным, которым нужна была ее помощь.

Очевидно, миссис Марлин временами испытывала сильную боль. К ней из соседней деревни приезжал доктор Эверест. Мне это казалось очень странным, потому что у нас в доме был свой доктор. Я так и сказала.

— Глупая, — ответил Генри. — Врач не может лечить собственную жену.

— Почему? — удивилась я.

— Потому что считается, что он может ее прикончить.

— Прикончить? Что это значит?

— Убить ее, дурочка.

— Убить?!

— Мужья убивают своих жен.

Я подумала тогда, что это было разумным объяснением, потому что доктор Марлин вполне мог захотеть это сделать.

Миссис Марлин стала еще крикливее, чем прежде. Она постоянно гневалась на всех и вся. Ей ничем нельзя было угодить. Мы часто слышали, как она отчитывала бедного доктора. Был слышен ее пронзительный громкий голос и его робкие покорные ответы: «Да, любовь моя. Конечно, любимая».

«Любовь моя» казалось довольно неуместным обращением. Как может миссис Марлин быть чьей-то «любовью»?

Бедный доктор выглядел изможденным. Теперь я очень хорошо понимала, почему миссис Марлин должен был лечить именно доктор Эверест.

Все домашние страдали. Мне повезло больше всех, потому что я могла держаться подальше от нее.

Когда приехал дядя Тоби, стало немного спокойней. Даже миссис Марлин казалась веселее, потому что рада была видеть его. Он сидел с ней и что-то рассказывал, стараясь поднять ей настроение.

У нас с ним состоялся долгий разговор. Мы гуляли в саду.

— Как приятно выйти из дома, — сказал дядя Тоби. — Бедный доктор. Жизнь у него не сахар. Но мы должны пожалеть Грейс. Она всегда желала, чтобы все было так, как она хочет. Ей следовало выйти замуж за такого человека, как она сама, за кого-нибудь, кто мог бы ее сдерживать. Доктор просто создан для спокойной жизни. — Он поднял глаза к небу. — А он женился на Грейс! Вот уж не повезло! Думаю, он сам виноват. «Судьба зависит не от расположения звезд» и так далее. Ну а ты, малышка Кармел? Как это коснулось тебя?

— Она не обращает на меня внимания… и никогда не обращала… Поэтому мне повезло.

— А, значит, ты во всем находишь положительные стороны, да? Ты растешь. Сколько тебе? Восемь?

— В марте будет восемь, — ответила я.

— Не очень-то весело, правда? — Дядя Тоби похлопал меня по руке. — Как бы мне хотелось, чтобы все было иначе!

— Но когда вы приезжаете, все хорошо.

Он обнял меня и прижал к себе.

— Когда-нибудь, — продолжал дядя Тоби, — я возьму тебя с собой в море. Мы отправимся путешествовать вокруг света. Как тебе такое предложение?

Я в восторге захлопала в ладоши. Слова были излишни.

— Мы будем сидеть на палубе при луне, — сказал он, — и смотреть на Южный Крест.

— А что это такое? — спросила я.

— Это созвездие, которое видно на другом полушарии. В жаркие дни мы будем наблюдать за китами, увидим дельфинов, выпрыгивающих из океана, и летающих рыб, скользящих над водой…

— А русалок? — спросила я.

— Кто знает? Можем специально для тебя вызвать одну.

— Но они поют песни и завлекают моряков на скалы.

— Нас они не заманят. Мы поплывем дальше.

— Когда?

— Однажды… может быть.

— Я буду молиться об этом каждый вечер.

— Я так и делаю. Думаю, там, наверху, иногда внемлют нашим молитвам.

Впоследствии я много думала об этих словах и мечтала о том дне, когда дядя Тоби сдержит свое обещание и увезет меня отсюда.

Вскоре после этого разговора он уехал и в доме снова воцарилась напряженная атмосфера. Доктор Марлин выглядел потерянным и измученным. Няня Гилрой и миссис Бартон подолгу беседовали в кухне с медсестрой. Я подслушала некоторые их разговоры.

— Мадам ничем не угодишь, — жаловалась няня Гилрой.

— Ее мучают боли, — объяснила Энни Логан. — Не все время… но довольно часто. Когда ей становится очень плохо, она принимает сильнодействующие препараты. В них есть морфий. Это ей помогает. Если бы не лекарства, ей было бы еще хуже.

— Ей и раньше все было не так, — возразила миссис Бартон. — Она ко всему придиралась. Но теперь стало в десять раз хуже. Нашей хозяйке вообще невозможно угодить.

Шло время. Наступил мой восьмой день рождения. Считалось, что я появилась на свет первого марта, хотя точной даты не знал никто. Том Ярдли нашел меня шестнадцатого, и все решили, что мне несколько недель от роду и поэтому первое — подходящее число.

Дядя Тоби велел пошить мне на восьмой день рождения нарядное платье. Сэлли купила материю и отдала миссис Грэй, местной портнихе, вместе с одним из моих старых платьев, чтобы снять мерки. Это было самое красивое платье, которое когда-либо шила миссис Грэй! И я не должна была видеть его до первого марта. Сэлли подарила книжку детских стихов, которую я присмотрела в книжном магазине и очень хотела приобрести. Эстелла вручила мне синий пояс, который ей уже разонравился, а Аделина — плитку шоколада. Больше никто не вспомнил о моем дне рождения, но я не огорчалась: у меня было прекрасное платье.

А потом произошло еще одно событие, которое впоследствии сильно повлияло на жизнь в Коммонвуд-Хаусе. У миссис Харли, жены викария, случился удар, и мисс Харли не могла продолжать учить нас, потому что ей пришлось ухаживать за больной матерью. Нужно было нанимать гувернантку, и в Коммонвуд приехала мисс Китти Карсон.

Узнав, что у нас будет гувернантка, мы с Эстеллой поделились друг с другом своими мыслями. Мы были взволнованы и полны тревоги и постоянно обсуждали, какой она окажется — с момента, когда ее наняли, и до ее приезда в Коммонвуд-Хаус.

Какой она будет? Эстелла не сомневалась, что гувернантка стара и уродлива. У нее волосы на подбородке, как у старой миссис Крам из поселка, которую некоторые называли ведьмой.

— Гувернантка не может быть очень старой, — возразила я. — Тогда она не смогла бы учить нас.

— Она будет задавать нам трудные задачи и заставлять сидеть за столом до тех пор, пока мы их не решим.

— Она может быть хорошей.

— Гувернантки никогда не бывают хорошими. Няня говорит, они всегда ни то ни сё. Они не относятся ни к господам, ни к слугам. Они выше слуг и ниже хозяев. Гувернантки заносятся перед прислугой и угождают хозяевам. В любом случае, я буду ненавидеть ее. Я стану отвратительно себя вести, и она уедет.

— Может, сначала подождать, посмотреть, какая она?

— Я уже знаю, — сказала Эстелла. Она уже все для себя решила.

В день приезда гувернантки мы стояли у окна и смотрели на наемный экипаж, который привез ее со станции. Мы внимательно наблюдали, как она выходит из коляски и направляется к воротам, а потом — по дорожке вместе с возницей, Томом Феллоузом, который нес ее вещи.

Гувернантка была высокая и хрупкая. Я с облегчением отметила, что она вовсе не похожа на старую миссис Крам. На самом деле она выглядела довольно привлекательно — не красавица, но с добрым, приятным лицом. Я подумала, что с ней легко поладить. Вероятно, ей было около тридцати. По моим представлениям, такой и должна быть гувернантка.

Как только она вошла в дом, мы с Эстеллой пробрались на верхнюю площадку лестницы. Мы увидели, как гувернантку провели в комнату миссис Марлин. Дверь плотно закрылась, и мы не слышали, о чем шла речь. Потом зазвенел колокольчик и няня, которая крутилась поблизости, зашла в комнату хозяйки.

Она вышла в сопровождении гувернантки. Няня недовольно поджимала губы. Ей не нравилась идея пригласить в дом гувернантку. Наверное, она чувствовала, что та как-то угрожает ее авторитету. Я знала, что она уже приготовилась придираться к мисс Китти Карсон.

Мы быстро отпрянули от перил, когда няня Гилрой и гувернантка поднимались наверх, и спрятались в одной из комнат, оставив дверь приоткрытой, чтобы все слышать.

— Сюда, будьте любезны, — холодно произнесла няня.

А потом внезапно появился доктор Марлин. Я выглянула из-за двери и увидела, как он подошел к гувернантке.

Доктор любезно улыбнулся и сказал:

— Должно быть, вы — мисс Карсон?

— Да, — сказала гувернантка.

— Добро пожаловать в Коммонвуд-Хаус.

— Спасибо.

— Надеюсь, вам здесь понравится. Вы еще не видели девочек?

— Нет, — призналась она.

— Няня пришлет их к вам, — сказал он.

Подавив смех, мы с Эстеллой сидели тихо, когда они прошли мимо и направились в комнату на третьем этаже, которую отвели гувернантке. Потом мы вышли в коридор и осторожно поднялись по лестнице.

— Ах, вот они, — произнесла няня Гилрой.

— А Аделина? — спросил доктор.

— Она в своей комнате, — ответила няня. — Кармел, сбегай, приведи ее.

— Но сначала, мисс Карсон, — вставил доктор, — вот две ваши ученицы, Эстелла и Кармел.

У гувернантки была прелестная улыбка, которая делала ее красавицей.

— Привет, — просто сказала она. — Надеюсь, мы поладим. Я просто уверена в этом. — Ее глаза задержались на мне. Эстелла сердито смотрела на нее. Мне же мисс Карсон сразу понравилась, и я почувствовала, что тоже ей симпатична.

Я отправилась за Аделиной, сидевшей в своей комнате. Девочка выглядела потрясенной и испуганной. Я догадалась, что она слышала, как Эстелла выражала свое мнение о гувернантке.

— Идем, познакомишься с мисс Карсон. Думаю, она очень славная. И совсем не страшная. Я уверена, что тебе она понравится.

Аделина легко поддавалась любому влиянию. Ее лицо просветлело.

Мне очень понравилось, как мисс Карсон разговаривала с Аделиной. Очевидно, она слышала о ее умственном развитии. Гувернантка взяла девочку за руки и тепло улыбнулась ей.

— Я уверена, мы с тобой отлично поладим, Аделина.

Аделина радостно кивнула, и я заметила, что доктор остался доволен.

— Ну что ж, мы оставим вас распаковывать вещи, мисс Карсон, — торопливо бросила няня Гилрой, — а потом, как говорит доктор, девочки смогут показать вам классную комнату.

— Скажем, через полчаса? — сказала мисс Карсон.

— Да, они могут прийти к вам. Не хотите ли чашку чаю? Я велю миссис Бартон принести вам в комнату чай.

— Это будет весьма кстати, спасибо, — сказала мисс Карсон, и мы ушли.

— Думаю, она хорошая, — произнесла я.

— Есть такое выражение «волк в овечьей шкуре», — ответила Эстелла, прищурившись.

— Она не волк! — воскликнула Аделина. — Она мне нравится.

Эстелла изобразила на лице нетерпение.

— Это значит, что она может быть вовсе не такой, какой кажется, — мрачно изрекла она.

Эстелла не желала мириться с присутствием гувернантки. Она вообще не хотела никакой гувернантки. Она хотела, чтобы ее отправили в школу, где девочкам живется очень весело. Они спят в дортуарах, устраивают ночные пирушки — а здесь мы с какой-то глупой гувернанткой.

Но у меня было совсем другое мнение. Мисс Карсон значилась одним из первых пунктов в списке людей, которых я любила. Она была очень отзывчивой и проявляла особую доброту к тем, кто в ней нуждался. Мисс Карсон прекрасно знала, как вести себя с Аделиной. Она была с ней терпелива, и, вместо того чтобы бояться уроков, Аделина ждала их с нетерпением. Она очень привязалась к мисс Карсон, постоянно старалась оказаться там, где находилась гувернантка, а когда мы отправлялись на прогулку, настаивала на том, чтобы держать мисс Карсон за руку. Рядом с гувернанткой она была счастлива. С момента приезда мисс Карсон Аделина просто расцвела.

Я видела, что доктор знает об этом и несказанно рад этому обстоятельству. У него вошло в обыкновение слушать уроки, которые были гораздо интереснее, чем те, что давала нам мисс Харли.

Однажды, когда я была в саду, мисс Карсон тоже вышла туда, и мы сели с ней рядом и разговорились. Мисс Карсон всегда проявляла интерес к людям, и с ней легко было говорить. Я призналась ей, что никогда не чувствовала себя членом этой семьи — только тогда, когда сюда приезжал дядя Тоби. Причина была в том, что мне здесь не место. Я рассказала, как Том Ярдли нашел меня под кустом азалии.

— Понимаете, — сказала я, — моя мать не хотела меня, поэтому оставила здесь. Большинство мам любят своих младенцев.

— Я уверена, что твоя мама любила тебя, — возразила гувернантка. — Думаю, она оставила тебя именно потому, что любила и хотела, чтобы твоя жизнь была лучше, чем та, которую могла дать тебе она. В Коммонвуд-Хаусе тебя приютили, хорошо кормят, заботятся о тебе. И потом, в доме есть свой врач.

Меня очень удивила мысль о том, что моя мать могла оставить меня именно потому, что любила. Раньше ничего подобного мне в голову не приходило.

— Но я всегда чувствовала, что мне не очень рады, — возразила я. — Няня Гилрой считала, что Марлинам следовало отправить меня в приют или работный дом. Они бы и отправили, если бы не доктор. Миссис Марлин не хотела, чтобы я оставалась, а с ее мнением здесь все считаются.

— Доктор очень хороший, отзывчивый человек. Он хотел, чтобы ты осталась, — и это самое главное. Твоя мать пошла на огромную жертву, потому что желала тебе добра, и ты не должна чувствовать себя ущербной. Ты докажешь им всем, что, хоть тебя и нашли под кустом азалии, ты можешь учиться ничуть не хуже, чем другие.

— Обязательно докажу, — сказала я, чувствуя себя так, как когда дядя Тоби был здесь.

И, как и Аделина, я обожала нашу гувернантку.

Няня, конечно, невзлюбила мисс Карсон. Она с самого начала отнеслась к ней предвзято. Ей не нравилось, когда в доме живут гувернантки, которые вмешиваются в воспитание детей. И она не собиралась менять своего отношения. «Они важничают, они слишком высокого мнения о себе, они думают, что на целую ступень выше слуг!» Поэтому даже такой мягкий, покладистый человек, как мисс Карсон, не могла угодить няне Гилрой.

И конечно, миссис Бартон стала верным союзником няни. «Гувернантки зловредные и надоедливые. Им нужно приносить еду в комнату. Они не хотят есть с остальными слугами и, конечно, не могут сидеть за одним столом с хозяевами. Да и потом, что это за семья? Она в своей комнате, вечно требует то одно, то другое. Он сидит у себя в одиночестве… и даже не замечает, что ставят перед ним на обеденный стол». С точки зрения миссис Бартон, это было довольно странно, и присутствие в доме гувернантки не исправляло ситуацию.

И потом, в доме всегда чувствовалось подавляющее всех присутствие миссис Марлин. То и дело звенел колокольчик — и горничные сбивались с ног, выполняя бесконечные поручения.

— Брюзжит, ворчит, жалуется — и утром, и днем, и вечером.

— Она бы нашла недостатки у самого архангела Гавриила, — соглашалась няня.

Из-за закрытой двери мы слышали недовольный голос миссис Марлин, когда у нее был муж. Конечно, она ему жаловалась. И говорила, говорила без конца. Потом следовала короткая пауза. Мы понимали, что доктор пытается успокоить ее. Он отвечал ей мягким, нежным тоном.

— Бедняга, — говорила Сэлли, — он совершенно измучен! Она все ворчит, все придирается! Между нами говоря, без нее ему было бы гораздо лучше. Она на всю жизнь останется калекой… и если она будет продолжать в том же духе, то, по-моему, загонит его в гроб. Только не смей никому повторять то, что я тебе сказала!

Мне было очень жаль доктора. Он был таким кротким! Когда он выходил из спальни жены, то выглядел очень усталым. Он проводил как можно больше времени в своей комнате и, я уверена, с радостью отправлялся к себе в приемный покой — и находился там дольше, чем раньше. Вероятнее всего, именно потому, что ему не хотелось возвращаться домой, к миссис Марлин. Но как только он приходил, она тотчас требовала, чтобы он заглянул к ней, и начинались бесконечные жалобы.

Энни Логан приходила утром и вечером и всегда оставалась выпить чаю и поболтать. И тогда они долго шептались в кухне с няней и миссис Бартон. Иногда я пыталась подслушать. Они всегда говорили о «ней» и о «нем».

Я чувствовала — или, может, просто впоследствии придумала, что чувствовала, — в доме нарастает какая-то напряженность. Иногда, когда миссис Марлин принимала свои лекарства, так как боль становилась сильнее обычного, в доме воцарялась тишина, словно все ждали, что что-то случится.

Потом снова все менялось и мы слышали скрип кресла на колесах, переезжающего из комнаты в комнату. Иногда Том Ярдли или доктор катили его по саду. Мы все старались не выходить в сад, пока там было кресло-каталка миссис Марлин.

Мне было проще: хозяйка никогда не обращала на меня внимания. Но с Эстеллой, Генри и Аделиной все было иначе. Мать постоянно делала им замечания и выговоры. Особенно она придиралась к Аделине. Миссис Марлин не могла скрыть своего раздражения по отношению к бедной девочке. И никак не могла забыть, что родила неполноценного ребенка. Полагаю, она была из тех, кто стремится к совершенству во всем.

Бедная Аделина неизбежно рыдала — но только после встреч с матерью, ведь она не могла позволить себе слезы в ее присутствии. Я с жалостью представляла, как тяжело ей сдерживать обиду. Но мисс Карсон всегда оказывалась рядом с Аделиной, как только та выходила из наводящей на нее ужас комнаты матери. Гувернантка точно знала, как утешить бедняжку, и вскоре Аделина забывала о своей матери и вновь верила утверждениям гувернантки. Все будет хорошо, у нее есть мисс Карсон, которая говорит, что она, Аделина, достаточно умна.

Летом в лесу снова обосновались цыгане. Однажды утром я проснулась и узнала, что они приехали. Они часто приезжали поздно вечером.

Их присутствие всегда волновало меня — думаю, из-за того, что я была связана с ними кровными узами. Я никогда не забуду своей встречи с Розой Перрин и Джейком.

Вскоре цыган можно было увидеть по всей округе с корзинками прищепок и веточками высушенного вереска и лаванды.

— Купите букетик на удачу, — приговаривали они, переходя от одного дома к другому. Некоторые девушки отправлялись к Розе Перрин погадать. Она рассматривала их ладони и говорила, что уготовано им в будущем. Это стоило недорого. Но Сэлли сказала, что если хочешь действительно заглянуть в будущее, плати больше и заходи в фургон Розы. Там есть хрустальный шар. Это, по словам Сэлли, было уже «по-настоящему».

Я не смогла устоять перед соблазном понаблюдать за цыганами, спрятавшись за деревьями, как тогда, когда повредила щиколотку. И однажды, когда я притаилась там, глядя на босоногих детей и Розу Перрин на ступеньках фургона, я услышала сзади чьи-то шаги и, обернувшись, увидела Джейка.

— Добрый день, малышка, — сказал он мне, усмехнувшись. — Пришла посмотреть на цыган?

Я не знала, что ответить, поэтому просто сказала:

— Ну… да.

— Мы тебя заинтересовали, правда? Мы не такие, как люди, к которым ты привыкла?

— Не такие, — призналась я.

— Ну, разнообразие — это совсем неплохо, ты согласна?

— О да!

— А ты помнишь меня?

— Да-да, вы принесли меня домой.

— Как твоя щиколотка? В порядке?

— Да, спасибо.

— Ты очень понравилась Розе.

— Она была так добра ко мне, — ответила я. Мне было очень приятно.

— Значит, она тебе тоже понравилась, да? Тебя не пугает, что она цыганка?

— Она очень хорошая.

— Я тебе вот что скажу: ей будет приятно, если ты ее навестишь.

— Правда?

— Бьюсь об заклад!

— Но, может, она не вспомнит меня. Это ведь было так давно!

— Роза все помнит, поэтому она помнит и тебя. Идем, поздороваешься с ней. — Джейк направился к табору, и я последовала за ним. Дети прекратили игру и уставились на меня, а Роза Перрин радостно воскликнула:

— Боже мой! Да это же маленькая мисс Кармел! Иди сюда, дорогая! Подумать только!

Я поднялась по ступеням фургона следом за Джейком и зашла внутрь.

— Садись, дорогая, — сказала Роза. — Да, прошло уже немало времени с тех пор, как ты здесь была. Как твоя щиколотка? Все в порядке? Я так и знала. Расскажи мне все. Как теперь живется в твоем доме? Они по-прежнему хорошо к тебе относятся?

— О да. Теперь у нас есть гувернантка.

— Прекрасно. Она добра к тебе?

— Она очень милая, я ее очень люблю.

Роза кивала.

— А что с леди и джентльменом… доктором… доктором… Как же его?

— С ней случился несчастный случай, когда она скакала на лошади. И теперь миссис Марлин не может ходить. У нее есть кресло-каталка. И ее часто мучают боли.

— Бедняга! Но та маленькая медсестра приходит к ней, верно? Утром и вечером. Один из наших ребятишек упал на дороге. Она приехала на своем велосипеде и позаботилась о нем. Она помогла нам и потом еще приезжала. Мы с ней немного поболтали.

— Это Энни Логан. Да, она навещает миссис Марлин.

— Эта леди — та еще мегера, да?

— Ну… да, пожалуй.

— Но она тебе не докучает, верно?

— Она не обращает на меня внимания. И никогда не обращала. Думаю, ей не нравится, когда напоминают о том, что я живу в доме.

— Ну это не так уж плохо, правда? — Цыганка слегка подтолкнула меня локтем и засмеялась. Я рассмеялась вместе с ней.

— Во всяком случае, до тех пор пока с тобой хорошо обращаются.

Джейк вышел из фургона, оставив нас наедине. Роза задавала мне вопросы о доме и о его обитателях. Я незаметно для себя рассказала ей о комнатах миссис Марлин на первом этаже, о кресле-каталке, о постоянном звоне колокольчика, о том, как слуги ропщут и говорят, что хозяйке невозможно угодить.

А потом я услышала, как кто-то поет. Голос был красивый и чистый. Живой голос.

— У ворот три цыганки стояли и пели, голоса их печально и нежно звучали. Поздно вечером вы у камина сидели. В сердце таяли тихие звуки печали…

Я замолчала и прислушалась.

— Это Зингара, — сказала Роза. В этот момент дверь фургона открылась и вошла женщина. Такой красавицы я никогда прежде не видела. В ушах у нее позвякивали креольские серьги, а густые блестящие черные волосы были уложены в высокую прическу. Темные глаза сверкали. Роза посмотрела на нее с гордостью.

— Зингара! — воскликнула она.

— А кто же еще? — ответила женщина. Потом она улыбнулась мне и спросила: — А это?..

— Маленькая Кармел Март, которая живет в Коммонвуд-Хаусе.

— Я слышала о тебе, — сказала Зингара, глядя на меня так, словно рада была видеть. — И о том, как ты пришла навестить грязных оборванцев цыган.

Я не знала, что сказать, поэтому просто захихикала. Она подошла ко мне, положила руки на плечи и внимательно посмотрела на меня, так, словно я ей очень понравилась. Потом взяла за подбородок и повернула к себе лицом.

— Малышка Кармел Март, — медленно проговорила Зингара, — я хотела бы поговорить с тобой.

— Тогда садись рядом с ней, — сказала Роза. — И вот что. Я заварю вам травяного чаю, а потом вы сможете поболтать.

Она встала и направилась вглубь фургона, где была небольшая ниша. Я оказалась наедине с Зингарой. Она по-прежнему смотрела на меня и осторожно гладила пальцем по щеке.

— Расскажи мне, — попросила она, — к тебе хорошо относятся в том доме?

— Ну да… думаю, да. Доктор всегда улыбается мне, миссис Марлин не обращает на меня внимания, а мисс Карсон очень добра.

Она захотела узнать больше о мисс Карсон и слушала меня очень внимательно. Я подумала, что очень мило с ее стороны делать вид, будто ее это волнует, и повторила то, что недавно говорила Розе.

— Тебя обучают в этом доме, а это очень важно, — сказала Зингара. — Мне бы и самой не мешало быть более образованной. Хотя я и так неплохо справляюсь.

— Вы живете здесь, с цыганами? — спросила я.

— Нет, — покачала она головой. — Я лишь навещаю их. Я выросла с ними. Бегала, как большинство мальчишек и девчонок, которых ты здесь видела. Я все время пела и танцевала, просто не могла остановиться. И вот однажды один джентльмен, из тех, что пишут книги, решил написать о цыганах. Он приехал и остался в нашем таборе. Он услышал, как я пою, увидел, как танцую, и сказал, что с этим нужно что-то делать. И он сделал: меня послали в школу, где людей готовят к сцене, — и я занялась именно этим. Пою и танцую, путешествую по стране: Зингара, исполнительница цыганских песен и танцев.

— Но вы вернулись.

— Время от времени я возвращаюсь. Просто не могу расстаться с ними навсегда, понимаешь? Об этом поется в песне о грязных оборванцах цыганах. Невозможно забыть, где твои корни.

— Но вам нравится быть Зингарой, танцовщицей и певицей?

— Да, нравится. Однако иногда я возвращаюсь сюда.

Роза вернулась с тремя кружками в руках.

— Тебе это понравится, — сказала она мне. — Это мой собственный рецепт. Ну как вы тут поладили без меня? Неплохо, как я вижу.

— Именно, — ответила Зингара.

— Какая удача, что ты появилась именно тогда, когда к нам в гости пришла мисс Кармел, — сказала Роза, многозначительно подмигнув.

— Да, это огромная удача, — согласилась Зингара.

— Ну как тебе мой чай? — спросила Роза. — Такой же вкусный, как в доме у доктора?

— Он сильно отличается, — ответила я.

— Так мы ведь и сами сильно отличаемся, правда? — заметила Роза. — Мы же не можем все быть похожи друг на друга. Кармел рассказала тебе о гувернантке?

— Да, — ответила Зингара. — Кажется, это очень хорошая гувернантка.

Я решительно закивала.

— Наверное, когда-нибудь они отправят тебя в школу, — произнесла Зингара.

— Генри собирается пойти в одну школу с Лусианом Кромптоном, — сообщила я.

— Это хорошо, — похвалила Роза. — А ты поедешь учиться с сестрой этого молодого человека. И тогда станешь настоящей леди.

Мне очень нравилось сидеть в фургоне и разговаривать с ними. Зингара потрясла меня. Она была простой девчонкой-цыганкой, а потом ее увез человек, которому понравилось, как она поет и танцует. Теперь она выступала на сцене. Это была прекрасная история. Мне бы хотелось посмотреть, как Зингара танцует. Мы все говорили и говорили, и внезапно я поняла, что засиделась. Я подумала, что Эстелла и мисс Карсон будут волноваться, не случилось ли со мной чего-нибудь.

— Я должна идти, — сказала я. — Мне уже давно пора быть дома.

— Они будут переживать? — спросила Зингара.

— Да, начнут волноваться, — ответила я.

— И подумают, что тебя украли цыгане, — вставила Роза со смехом.

— Ничего подобного они не подумают, — запротестовала я.

— Как знать? — ответила Роза.

— Мы с тобой еще встретимся, — пообещала Зингара.

— Я бы этого очень хотела, — призналась я.

Она взяла меня за руки и крепко их сжала.

— Я очень рада, что встретилась с тобой. — Зингара одарила меня своей ослепительной улыбкой, и Роза смотрела на меня с любовью и нежностью. Я почувствовала себя совершенно счастливой, и мне очень не хотелось расставаться с ними.

Потом я поблагодарила Розу за чай и сказала им, как мне было с ними хорошо.

Зингара внезапно обняла меня и прижала к себе. Она поцеловала меня — и Роза стояла неподвижно, с улыбкой глядя на нас.

— Ей пора, — сказала она наконец. — Ее ждут.

— Да, — согласилась Зингара и пошла со мной к двери фургона.

— Не ходи с ней. Ей лучше идти одной.

Зингара кивнула. Я спустилась по ступенькам и оглянулась. Обе цыганки стояли в дверях и смотрели на меня. Я помахала рукой, потом поспешно пересекла поляну и скрылась за деревьями.

Я ушла не очень далеко, когда вдруг услышала звуки голосов. Я замерла и прислушалась. Это было похоже на голос доктора. Но этого не может быть! Что он делает в лесу в это время?

Я тихо пошла вперед. Мне не хотелось, чтобы меня увидели, потому что тогда пришлось бы рассказать о своем визите к цыганам. Я боялась, что обитатели Коммонвуд-Хауса будут недовольны и запретят мне ходить туда. Мне нужно было подумать. Зингара произвела на меня глубокое впечатление, как раньше Роза Перрин. Но на этот раз все было по-другому. Я хотела подумать о нашей встрече в одиночестве. Мне не нужны были насмешливые замечания Эстеллы. Она сказала бы, что цыгане были любезны со мной только потому, что надеялись, что я попрошу погадать мне — или что-то в этом роде.

Я постаралась как можно лучше запомнить каждое мгновение этой встречи, с того момента, как Джейк оказался рядом со мной и сказал, что Роза Перрин будет рада меня видеть, и до тех пор, когда настала пора уходить.

Поэтому меня никто не должен увидеть.

Но… да, это действительно был голос доктора, а потом — мисс Карсон. И тут я их увидела. Они сидели вдвоем на стволе поваленного дерева. Я хорошо знала это место, потому что сама часто сидела на этом стволе.

Я подошла к ним сзади — в противном случае они бы меня увидели — и постояла некоторое время, наблюдая за ними. Они оживленно беседовали. Я не слышала о чем, но время от времени кто-нибудь из них смеялся, значит, они говорили о чем-то забавном. Доктор вел себя необычно. Я никогда прежде не видела его таким. А мисс Карсон… Она выглядела очень веселой. Она казалась счастливой.

Это было довольно странно — они оба в тот момент казались совсем другими людьми.

Я поздравила себя с тем, что услышала их раньше, чем они меня заметили. Иначе пришлось бы все объяснять, а мне совсем не хотелось признаваться, что я ходила к цыганам — даже мисс Карсон.

Я развернулась и тихо пошла домой.

После этого я еще раз ходила к цыганам. Роза Перрин сидела на ступеньках фургона и плела корзину, как в тот раз, когда я впервые ее увидела.

Она сказала мне, что Зингара уже уехала: нужно выполнять условия контракта. Люди в театрах очень любят ходить на ее выступления, сказала Роза, и она часто поет и танцует в больших городах — даже в Лондоне.

Мы немного поболтали. Роза спросила, понравилась ли мне Зингара.

— Очень, — ответила я.

Старуха сжала мои руки и сказала:

— Ты ей тоже очень понравилась.

В Коммонвуд-Хаусе что-то неуловимо изменилось. Но не поведение миссис Марлин — она была такой же капризной, как и прежде. Миссис Бартон уверяла, что хозяйка стала еще хуже. Она не ждала, пока закроется дверь, и начинала распекать доктора Марлина — снова и снова мы слышали, как она напоминает ему, что дом куплен на ее деньги и доктор всем обязан ей. Казалось, ей всем хотелось причинить боль. А поскольку Аделину было легче всего обидеть, миссис Марлин выделяла девочку и особенно сильно придиралась к ней. Она посылала за старшей дочерью и засыпала ее вопросами, чтобы проверить успехи в учебе. Аделина впадала в панику, терялась и путалась. Миссис Марлин сокрушалась, что родила такое жалкое создание, и намекала, что причина в неадекватности доктора Марлина и что ее вины в неполноценности дочери нет.

Мисс Карсон ждала, когда дрожащая, расстроенная Аделина выйдет из комнаты матери. Она вела девочку наверх, в классную комнату, где обнимала ее и вытирала слезы, приговаривая что-нибудь утешительное. Гувернантка уверяла Аделину, что она замечательно справляется с уроками и не должна обращать внимания на тех, кто утверждает обратное. Никто не причинит девочке вреда, пока мисс Карсон здесь. Сначала им придется иметь дело с ней.

Я обычно шла за ними следом и тоже старалась утешить Аделину. Она слушала и улыбалась. Обвив шею мисс Карсон руками, девочка прижималась к гувернантке.

К счастью, настроение Аделины легко менялось, и вскоре гувернантке удавалось убедить ее, что все хорошо — до следующего наводящего ужас вызова к матери.

Когда миссис Марлин в очередной раз потребовала, чтобы Аделина явилась к ней, мисс Карсон пошла к хозяйке вместо девочки. Эстелла, Аделина и я крутились у двери, ожидая, что произойдет.

Мы слышали громкий голос миссис Марлин и тихие ответы мисс Карсон. Спустя некоторое время гувернантка вышла. Лицо ее горело, глаза сверкали. Она выглядела очень сердитой. Я тогда испугалась, что ее уволят — и мысль о том, что ей придется уехать, приводила меня в отчаяние. Мы с Аделиной любили нашу гувернантку, и даже Эстелла признавала, что она «совсем неплохая».

Мисс Карсон поднялась к себе в комнату и закрыла дверь. Переполняемая дурными предчувствиями, я не выдержала и пошла к ней.

Она сидела на кровати и смотрела прямо перед собой. Я кинулась к ней, и она крепко обняла меня.

— Вы нас не покинете?! — со страхом воскликнула я.

Она не ответила. Вид у нее был несчастный, и я испугалась, что ей велено уехать.

— Я могла бы быть счастлива… так счастлива в этом доме, — сказала гувернантка печально, словно самой себе.

— Не уезжайте, — умоляла я, — не покидайте нас! Аделина этого не перенесет… и я тоже. Мы любим вас.

— Мое милое дитя, — ответила она, — я тоже вас люблю. Люблю этот дом, люблю… — Ее губы задрожали, когда она продолжила: — Миссис Марлин сказала, что я должна уехать. Она очень злая. Она ни о ком не думает, кроме себя. Бедный доктор… Что я говорю?! Ничего… ничего нельзя сделать, кроме…

Мне в голову пришла мысль: если миссис Марлин дала ей расчет, сделать ничего нельзя. Миссис Марлин всегда добивается того, чего хочет.

Я подумала о том, как плохо будет без мисс Карсон. Нечего будет ждать, разве что приезда дяди Тоби — а он так редко приезжает! Наверное, будут еще цыгане и Зингара — но у нее контракт. Ей так трудно вырваться.

Доктор вернулся домой. Мы все ждали, что произойдет, когда он пойдет в комнату к жене. Он всегда направлялся к ней, вернувшись с работы.

Из комнаты доносились крики миссис Марлин. Она, несомненно, очень рассердилась. Наконец доктор вышел из ее комнаты. Его лицо было белым как мел. Он пошел прямо в комнату к мисс Карсон и долго пробыл там.

Я так и не узнала, что именно произошло, но мисс Карсон не уехала. Доктор каким-то образом настоял на своем, как когда-то, когда миссис Марлин хотела отослать меня в сиротский приют, а он решил оставить.

В доме чувствовалась какая-то неуверенность. Никто не мог сказать, что случится дальше. Слуги шептались за закрытыми дверями. Казалось, мисс Карсон получила отсрочку. В любом случае, она осталась.

После этого она не появлялась в комнате миссис Марлин. И Аделина тоже. Бедная девочка была избавлена от этих пугающих визитов и знала, что именно мисс Карсон спасла ее.

Аделина была очень дружелюбной, и больше всех на свете она обожала мисс Карсон. Лицо девочки светилось от радости, когда она видела гувернантку. Аделина наблюдала за ней с неизменной улыбкой. Я знала, что она чувствовала себя в безопасности только в присутствии мисс Карсон.

Меня все больше занимало поведение доктора. Я стала чаще его видеть. Он очень изменился — проявлял все больший интерес к нашим занятиям, хотя раньше — до тех пор пока не приехала мисс Карсон — совсем не интересовался ими. Он часто заходил в классную комнату и спрашивал, как у нас идут дела.

Его появление не вызывало никакого испуга или тревоги. Мисс Карсон гордилась успехами Аделины, потому что теперь девочка немного читала, чего не умела делать до ее приезда.

Аделина вспыхивала от удовольствия, когда мисс Карсон говорила, что она должна почитать для отца и показать ему, какой она стала умницей. Девочка, сосредоточенно хмурясь, открывала книгу и, водя пальцем по строчке, читала:

— Три маленьких утенка плескались у пруда. Им солнышко светило, и пела им вода. Да только этим лодырям не крякать и не петь — давным-давно пора уже за партами сидеть.

Мисс Карсон хлопала в ладоши, когда Аделина поднимала глаза, гордая своими достижениями, и искала восхищения на лицах слушателей. Доктор присоединялся к аплодисментам. Аделина была довольна собой — и совершенно счастлива.

Интересно, думал ли доктор, так же, как я, о том, как сильно разнятся мисс Карсон и миссис Марлин?

Потом он интересовался, как дела у Эстеллы и у меня, и гувернантка показывала наши работы.

— Хорошо, хорошо. Это просто отлично, — говорил он, глядя на мисс Карсон.

— Я подумала, неплохо бы начать заниматься с ними французским, — сказала она однажды.

— Замечательная идея!

— Я постараюсь…

— У вас, я уверен, отлично получится, — сказал доктор, ласково улыбнувшись нам всем, включая гувернантку.

Он, вне всякого сомнения, одобрял то, что она делала, и я часто думала, какой счастливой была бы жизнь в доме, если бы не миссис Марлин.

Генри вернулся из школы. Он очень подружился с Лусианом Кромптоном и часто ходил в Грандж. Камилла тоже училась в школе, и когда она приехала на каникулы, мы были приглашены к чаю. Она рассказывала нам истории о школе, от которых волосы ставали дыбом, и Эстелла ей очень завидовала. Но я бы не променяла мисс Карсон ни на какие волнующие, отчаянные приключения.

Прошел еще один год. Атмосфера в Коммонвуд-Хаусе, кажется, постепенно менялась. Я часто слышала, как доктор смеялся. Даже когда он выходил из комнаты миссис Марлин, где она яростно упрекала и бранила его, у него не было того угнетенного, печального выражения, какое я видела раньше. Я часто слышала, как он напевает себе под нос что-то из опер Гилберта и Салливана, которые многие пели в то время. Ничего подобного он никогда прежде не делал.

А потом миссис Марлин стало еще хуже, ее все чаще беспокоили боли. Мы испытали некоторое облегчение, потому что доктор Эверест назначил ей препараты, обладавшие седативным действием, после которых она впадала в дрему. На первом этаже воцарялась тишина, и колокольчик умолкал.

Мисс Карсон казалась счастливой. Ее лицо светилось, и она была просто красавицей. Конечно, не такой, как Зингара, но от нее исходил какой-то внутренний свет. Аделина была счастлива. Она ходила и напевала себе под нос:

— Звездочка, свети, свети. Что ты на моем пути? Знак, посланье, маячок или просто пустячок?

Каждый раз, когда я слышу эту песенку, я мысленно возвращаюсь в те дни и, конечно, понимаю, что то были только предвестники бури, которая должна была вот-вот разразиться и накрыть всех нас.

Но тогда мы были счастливы. Даже Эстелла не вздыхала по школе.

Я замечала, что слуги постоянно шепчутся, но тотчас замолкают, как только появляется кто-то из детей. Что-то странное происходило в доме. Я размышляла, что это могло быть. В Коммонвуд-Хаусе была мансарда, которая состояла из комнаток неправильной формы со скошенными потолками. Именно там спали слуги. Под мансардой, на четвертом этаже была комната для игр и наши спальни — моя, Аделины, Эстеллы, Генри и, конечно, няни и Сэлли. Комната мисс Карсон была на третьем этаже. На втором этаже располагалась хозяйская спальня, в которой раньше спали доктор и миссис Марлин, а теперь — один доктор.

Не знаю, почему я проснулась в ту ночь, но я проснулась. Может, из-за полной луны, которая светила через окно прямо на мою кровать. Я открыла глаза и уставилась на нее. Казалось, луна была совсем рядом.

А потом я внезапно что-то услышала. Будто кто-то закрыл дверь. Я сразу подумала об Аделине — ее комната была рядом с моей. Мисс Карсон говорила нам, что мы должны быть внимательны к Аделине и всегда относиться к ней так, будто она такая же, как мы — и никогда не давать понять, что она отличается от нас.

Я встала с кровати и открыла дверь. Все было тихо, Аделины нигде не было. Я увидела, что дверь в ее комнату закрыта. Поэтому убедила себя, что мне просто показалось, будто я что-то услышала. Может, это даже было во сне. А потом снизу до меня донесся звук. Перегнувшись через перила, я увидела мисс Карсон. Она украдкой шла по коридору, стараясь двигаться бесшумно. Она спустилась на второй этаж и подошла к хозяйской спальне. Потом тихо повернула ручку двери и вошла внутрь. Я была потрясена. Зачем ей нужно было видеть доктора в такое время? Может, что-то случилось с Аделиной? Но тогда гувернантка должна была выйти из ее комнаты. А, судя по всему, она шла не оттуда.

Я немного подождала. Ничего не произошло. Шли минуты, а дверь в спальню доктора оставалась закрытой. Я была еще маленькая и не понимала, что это может значить. Конечно, позже мне все стало ясно.

С мисс Карсон что-то происходило — что-то изменилось. Иногда она замирала, уставившись в пространство, словно видела что-то, чего не могли заметить остальные. Ее лицо становилось нежным и прекрасным — и немного удивленным. Потом кто-то из нас что-нибудь говорил и выводил ее из задумчивости. С нами она была добра, как всегда.

Более того, что-то странное происходило в доме. Няня Гилрой казалась довольной, словно ее что-то развеселило, но при этом она не одобряла того, что происходит. Однако я и раньше замечала, что ей доставляли удовольствие определенные события, особенно если они, по ее выражению, были «шокирующими». Например, когда жена булочника сбежала с коммивояжером, няня назвала это событие отвратительным, а сама сидела, ухмыляясь, и говорила, что жена булочника плохо кончит, но так ей и надо! Няня, казалось, злорадствовала по этому поводу. Мне она никогда особенно не нравилась, но теперь я ее невзлюбила еще больше.

Однажды мисс Карсон сказала, что ей придется отлучиться — нужно с кем-то повидаться, поэтому ее не будет несколько дней. Когда она уехала, Аделина запаниковала. Она боялась, что ее мать пошлет за ней, и, спускаясь на первый этаж, жалась ко мне и держалась за руку.

Через неделю мисс Карсон вернулась. Аделина еще больше льнула к ней.

— Не уезжайте, — повторяла она.

Мисс Карсон, казалось, готова была заплакать. Она крепко обняла Аделину и сказала:

— Я не собираюсь уезжать отсюда, дорогая. Я хочу остаться с тобой навсегда. Мне хотелось бы остаться здесь, с тобой, Кармел, Эстеллой и…

Это произошло в сентябре. Лусиан и Камилла, которые отдыхали на каникулах дома, должны были вскоре возвращаться в школу. Лусиан был по-прежнему добр ко мне, хотя и был намного старше. Он всегда уделял мне внимание, беседовал со мной. Эстеллу это бесило, отчего я вдвойне ценила его внимание. Ей нравился Лусиан, и она всегда старалась сделать так, чтобы он говорил только с ней.

Погода стояла жаркая и душная. Том Ярдли утверждал, что в воздухе пахнет грозой. Мы на самом деле слышали время от времени далекие раскаты. Оглядываясь назад, я думаю, это весьма символично, учитывая то, что потом произошло в Коммонвуд-Хаусе.

Миссис Марлин стало немного лучше, и последние несколько дней Том Ярдли вывозил ее кресло через французское окно куда-нибудь в тенистое место в саду, где она подолгу сидела — читала или дремала.

В тот день Лусиан и Камилла пришли в Коммонвуд-Хаус и мы все пили чай в гостиной на первом этаже. Поскольку миссис Марлин была в саду, мы не боялись шуметь.

Лусиан, как всегда, завладел беседой; он был старше Генри и казался нам взрослым, поэтому мы уважали его и, когда он говорил, слушали не прерывая.

Он читал книгу о добыче опалов в Австралии. Эта книга явно захватила его. Он рассказывал нам об этих камнях. Аделина тоже присутствовала при этом. Она всегда хотела принимать участие в происходящем, и Лусиан включал ее в нашу компанию.

— Они просто великолепны, — говорил он с энтузиазмом, который всегда демонстрировал, когда его что-то по-настоящему интересовало, и слушателю хотелось разделить эту увлеченность. — Представьте, как они ищут эти камни, как находят великолепные образцы. Цвет камней просто великолепен. Они сверкают красным, синим и зеленым. Но их называют черными опалами. Есть еще и молочные опалы. Их находят в других местах. У моей матери есть черный опал. Она редко его надевает и хранит вместе с другими драгоценностями в банке.

— Говорят, опалы приносят несчастье, — сказала Камилла, — поэтому наша мать и хранит его в банке. Она думает, что если он и принесет несчастье, то банку, а не ей.

Лусиан засмеялся.

— Вовсе нет! Она хранит его там, чтобы он был в безопасности. Он очень ценный.

— У моей матери тоже есть опал, — сказал Генри. — Он в кольце. Она иногда носит его.

— Может, именно из-за этого с ней и произошел несчастный случай, — сказала Камилла, пытаясь найти подтверждение своей теории о несчастьях, которые приносит опал.

— Ерунда, — тут же возразил Лусиан. — Как может камень приносить неудачу? Люди просто говорят, что он приносит несчастье, потому что он такой хрупкий. Вы же знаете, как рождаются все эти истории: люди преувеличивают, а потом появляются суеверия. Я бы хотел посмотреть на перстень вашей матери.

— Он принадлежит нашей семье уже много лет, — сказал Генри. — Он в ее шкатулке для драгоценностей.

— Она его редко носит, — вставила Эстелла. — Конечно, когда-нибудь он станет моим. Опал обрамлен маленькими алмазами.

Лусиан продолжал рассказывать нам, как добывают опалы, сортируют их, гранят и придают желаемую форму. Он заметил, что, как это ни странно, их находят только в определенных местах.

После чая Генри заявил, что ему нужно поехать в деревню — купить кое-что для своего велосипеда. И Лусиан решил составить ему компанию.

— Но вы вернетесь? — спросила Аделина.

— Думаю, да, — ответил Лусиан.

Мы провели Камиллу в нашу классную комнату и стали играть в загадки. В эту игру, по словам Камиллы, девочки играют в спальнях после того, как выключают свет.

Еще до отъезда мальчиков в деревню миссис Марлин вернулась в комнату. Но потом, поскольку погода была хорошей и ей стало лучше, она опять захотела посидеть в саду. Поэтому Том Ярдли снова вывез ее в сад, и в доме воцарилась тишина.

Лусиан и Генри не вернулись. Мы пошли провожать Камиллу в Грандж. Миссис Марлин по-прежнему была в саду.

Затем я поднялась к себе в спальню — и вскоре после этого начались неприятности.

Что-то произошло на первом этаже, и я спустилась, чтобы выяснить, что случилось.

Аделина была очень расстроена. Она сидела на полу в комнате матери. Рядом валялся перевернутый вверх дном ящик бюро. Вокруг было разбросано его содержимое. Очевидно, она хотела открыть бюро, выронила ящик, и теперь все валялось на ковре. Аделина не знала, что делать, и позвала на помощь, надеясь, что кто-то из нас, скорее всего мисс Карсон, придет и поможет ей выпутаться из этой ситуации до того, как миссис Марлин обнаружит, что она заходила в спальню и полезла в бюро.

К несчастью, ее крики услышала миссис Марлин. Том Ярдли оказался рядом, и он покатил ее кресло в дом. В спальне миссис Марлин увидела Аделину, которая сидела на полу. Содержимое ящика валялось вокруг. К этому времени появилась няня Гилрой. Хозяйка устроила душераздирающую сцену. Стоя в холле, я могла наблюдать за ней через открытую дверь. Миссис Марлин с отвращением смотрела на Аделину.

— Я только хотела показать Лусиану… — всхлипывала Аделина. — Просто показать… Я не хотела… Он просто выпал, когда я потянула…

— Прекрати этот нелепый плач, — велела миссис Марлин. — Ярдли, поднимите все и положите на место.

Том Ярдли повиновался.

— Подойди сюда, — резко приказала миссис Марлин съежившейся от страха Аделине. — Ты, глупая девчонка, когда же ты хоть немного поумнеешь?!

— Я просто хотела показать Лусиану кольцо с опалом. Я только хотела…

— Молчать! Как ты посмела зайти в мою спальню и открыть ящик?

— Я только хотела…

По лестнице спустилась мисс Карсон.

— Что случилось? — спросила она меня.

— Думаю, Аделина зашла и открыла ящик, а он упал на пол, — ответила я. — Лусиан говорил об опалах, и Аделина хотела показать ему кольцо своей матери.

— Бедняжка. Нельзя с ней так обращаться, будет только хуже.

— Ты будешь наказана, — сказала миссис Марлин. — Пойдешь в свою комнату и останешься там, в темноте.

Аделина закричала от ужаса. Тогда мисс Карсон зашла в комнату. Аделина вскрикнула от радости, кинулась к ней и повисла на гувернантке, обняв ее.

— Все в порядке, — сказала мисс Карсон девочке, — тебе никто не причинит зла.

Аделина по-прежнему всхлипывала и прижималась к мисс Карсон.

— Как вы смеете вмешиваться?! — воскликнула миссис Марлин. — Какая наглость! Нет, это уже слишком! Немедленно покиньте этот дом!

— Нет, нет!

— Я ушам своим не верю! — воскликнула миссис Марлин. — Тут что, все с ума посходили? Мисс Карсон, как вы посмели войти сюда?!

— Аделина не хотела сделать ничего плохого. И не сделала ничего плохого, — твердо проговорила гувернантка. — Пойдем, Аделина.

Девочка схватила мисс Карсон за руку, а миссис Марлин изумленно уставилась на них. Гувернантка направилась вместе с Аделиной к двери и вышла в коридор. Потом она вдруг слабо вскрикнула, пошатнулась — и наверняка упала бы, если бы няня Гилрой не подхватила ее. Мисс Карсон скользнула вниз, на ковер, закрыв глаза. Она была очень бледна.

— Она потеряла сознание, — сказала няня Гилрой с удовлетворенной ухмылкой. — Просто потеряла сознание.

— Что здесь происходит? — требовательно произнесла миссис Марлин из спальни.

— Гувернантка упала в обморок, мадам, — объяснила няня. — Я о ней позабочусь.

В холл выбежала миссис Бартон.

— Что стряслось?

— Гувернантка упала в обморок, — сказала няня как-то многозначительно, и мне эта ее многозначительность показалась знакомой. Словно она спрашивала миссис Бартон: «Ну, что я вам говорила?»

Следующие мгновения были похожи на ночной кошмар. Я услышала, как Аделина всхлипывает:

— Проснитесь! Проснитесь! Не дайте ей меня обижать!

А няня шептала миссис Бартон:

— Энни скоро будет здесь. Может, нужно, чтобы она осмотрела гувернантку?

Она подтолкнула миссис Бартон локтем в бок, и та ухмыльнулась, словно у них был какой-то общий секрет, какая-то шутка.

Потом, к моему облегчению и к радости Аделины, мисс Карсон открыла глаза.

— Что?.. Что?.. — пробормотала она.

— Вы упали в обморок, дорогая, — произнесла миссис Бартон.

Мисс Карсон огляделась по сторонам — изумленно и испуганно. Аделина стояла рядом с ней на коленях, прижимаясь к ее руке.

— Не падайте в обморок! — причитала она. — Оставайтесь здесь… со мной!

— Я помогу вам встать, дорогая, — сказала миссис Бартон. — Вам лучше пойти прилечь.

— Вот-вот, пойдите прилягте, — сказала няня. — Вы пережили нервное потрясение!

Мисс Карсон направилась в свою комнату. Няня и миссис Бартон пошли с ней, и мы с Аделиной последовали за ними.

Меня потрясла сцена, свидетелем которой я стала. Я вошла в комнату к мисс Карсон. Она лежала на кровати, уставившись в потолок. В ее глазах плескался страх.

— Полежите тут немного, — сказала миссис Бартон. — Вам нельзя расстраиваться.

Я заметила, что уголки губ няни поползли вверх в знакомой ухмылке. Потом ее взгляд упал на нас с Аделиной.

— А вы что здесь делаете? — спросила она. — Ну-ка, ступайте отсюда!

Я взяла Аделину за руку, и мы вышли.

— Мисс Карсон не заболела? — взволнованно спросила Аделина.

— С ней все будет в порядке, — успокоила я ее.

— Они не отошлют ее прочь?

— О нет-нет! — воскликнула я не очень уверенно и сжала ее руку. Мне нужно было успокоить Аделину. Невыносимо было видеть ее лицо, перекошенное от страха.

Няня Гилрой вышла следом за нами. Она схватила Аделину за руку и увела.

Я пошла в свою комнату. Я понимала, что происходит что-то ужасное. Мне казалось, что мисс Карсон получит приказ паковать вещи и убираться. Миссис Марлин никогда не позволит своим слугам говорить с ней так, как говорила мисс Карсон. Однажды она уже собиралась ее уволить. На сей раз этого не избежать. Как и Аделина, я была совершенно несчастна и не представляла, каким станет дом без нашей гувернантки.

Когда в половине седьмого пришла Энни Логан, чтобы обслужить миссис Марлин, няня Гилрой отвела ее наверх, в комнату мисс Карсон. Я открыла дверь и перегнулась через перила. Я видела их в коридоре.

— Будет лучше, если вы осмотрите ее, Энни. Она потеряла сознание. Я хочу сказать, девушки не теряют сознание просто так. Может, с ней что-то случилось?

Потом они вошли в комнату и закрыли за собой дверь. Я крутилась рядом, ожидая их. Когда они наконец вышли и спустились вниз, в кухню, чтобы выпить традиционную чашку чаю, мне снова пришлось ждать. Они сидели там некоторое время с миссис Бартон. Как мне хотелось услышать, о чем они говорят!

Потом дверь открылась и няня сказала:

— Думаю, это будет правильно. Обязательно нужно сообщить мадам. Нет, ну вы только подумайте! Я все время подозревала. И я знаю, что вы тоже.

Энни Логан с няней и миссис Бартон пошли в комнату к миссис Марлин. Я не могла слышать, что они ей сказали. Впервые миссис Марлин не кричала. Потом они вышли и Энни уехала на своем велосипеде, а няня и миссис Бартон снова вернулись в кухню, чтобы поболтать.

Когда пришел доктор, миссис Бартон сказала ему, что хозяйка хочет его видеть немедленно. Я знала, что они собираются обсуждать будущее мисс Карсон. Постепенно я совершенствовала навыки шпионажа, и мне удалось кое-что подслушать.

День был жарким, и французское окно, ведущее из комнаты миссис Марлин в сад, было открыто. Я подобралась как можно ближе и спряталась за кустом. Я не могла слышать каждое слово, но кое-что мне удалось уловить, особенно когда миссис Марлин повышала голос, как она всегда делала, когда раздражалась. А она очень разозлилась.

— Какая дерзость! Говорить мне, как я должна относиться к собственной дочери!

Потом доктор еле слышно пробормотал что-то, но я не могла разобрать, что именно.

— И ты будешь защищать эту потаскуху? Это уже последняя капля! Она немедленно уедет! Будет совершеннейшим позором оставить ее! Ты уволишь ее… или… предоставишь это мне? Пусть переночует, а потом — вон из дома!

Доктор, должно быть, вышел из комнаты, потому что воцарилась тишина. Я пробралась в дом и, повинуясь импульсу, пошла в комнату к мисс Карсон. Я постучалась, и когда она услышала мой голос, то разрешила мне войти.

Я переступила порог. Аделина лежала на кровати рядом с мисс Карсон и обнимала ее. Девочка плакала, и гувернантка успокаивала ее. Меня захлестнули эмоции, и я тоже кинулась к мисс Карсон. Мы втроем в обнимку лежали на кровати. Потом вошел доктор. Он побледнел и выглядел несчастным.

— О папа! — воскликнула Аделина. — Не позволяй мисс Карсон уехать!

— Мы должны сделать все возможное, чтобы она осталась, — ответил доктор.

— Да, да, да! — крикнула Аделина.

— А теперь, дети, — произнес он, — мне нужно сказать мисс Карсон нечто важное. Кармел, уведи, пожалуйста, Аделину.

Мы поднялись с кровати, и Аделина подбежала к отцу. Она взяла его за руку.

— Пожалуйста… ну, пожалуйста… пусть она останется!

— Милое мое дитя, — сказал он, наклонился и поцеловал ее. Ничего подобного я раньше не видела. — Я сделаю все, что в моей власти, — пообещал доктор. Потом он ласково улыбнулся мне и, взяв Аделину за руку, я увела ее из комнаты.

Это была странная ночь. Я почти не спала. Утром, когда я проснулась, меня охватило дурное предчувствие. Я знала, что этот день будет очень важным.

Конечно, это был день, когда Генри уезжал в школу. Он должен был уехать в десять утра, как всегда. Раньше в этот день все иное отходило на второй план. Так было и теперь.

Генри провел вечер с Лусианом в Грандже, и, казалось, ничего не знал о вчерашних событиях. Но с другой стороны, Генри никогда особенно не интересовался тем, что не касалось непосредственно его. А мисс Карсон играла очень незначительную роль в его жизни. Он не осознает — и не захочет понять, какой трагедией станет для нас ее отъезд.

Доктор отвез сына на станцию. Там Генри встретится с Лусианом, и они поедут в школу вдвоем. Попрощавшись с ними, доктор поедет в свой приемный кабинет и не вернется до второй половины дня. Это казалось странным после вчерашней драмы — жизнь вернулась в обычное русло. Но, конечно, все было не так, как всегда; эта тишина была предвестником шторма. Миссис Марлин будет настаивать, чтобы мисс Карсон уехала. Сможет ли доктор воспрепятствовать этому?

Мисс Карсон чувствовала себя не очень хорошо и не могла давать уроки. Эстелла была очень этому рада. Она знала, что вчера произошла ссора между гувернанткой и матерью, и дала мне понять, что ей известно что-то, о чем она не хочет мне говорить. Эстелла ушла повидаться с Камиллой, которая уезжала в школу только через несколько дней.

Я не пошла вместе с ней. Мне не хотелось уходить из дома, потому что я не знала, что может произойти в Коммонвуд-Хаусе.

Миссис Марлин оставалась в своей комнате и вела себя очень тихо.

Я слышала, как няня сказала миссис Бартон:

— Хозяйка расстроена. А кто бы не расстроился? Вот погодите, он вернется, тогда и начнется фейерверк!

Было что-то странное в этой тишине. Она наполнила весь дом. Но тишина закончится, когда доктор вернется домой, потому что наступит время «фейерверка».

Однако все произошло еще до того, как он вернулся. Том Ярдли вошел в комнату миссис Марлин узнать, не хочет ли она, чтобы он вывез ее кресло в сад. Казалось, нашему садовнику на роду написано делать важные открытия.

Французское окно было открыто, поэтому он постучал и окликнул хозяйку. Ответа не последовало, и Том заглянул в комнату. Миссис Марлин лежала на кровати. Том подумал, что она все еще спит, и уже собирался уйти, когда услышал какой-то булькающий звук, который показался ему очень странным. Он решил, что лучше рассказать об этом, поэтому пошел в кухню. Там была миссис Бартон, поэтому он рассказал ей.

Они вместе пошли в комнату хозяйки. Миссис Марлин не издавала ни звука; но им показалось, что она выглядит как-то странно, и миссис Бартон сказала, что будет нелишним послать за доктором Эверестом.

Том отправился за доктором, но тот поехал к пациенту, и прошел целый час, прежде чем он прибыл в Коммонвуд-Хаус. Когда он приехал, то увидел, что миссис Марлин умерла.

Морское путешествие

Мне трудно вспомнить точно, что случилось в тот день. Было много беготни. Все перешептывались. Дом погрузился в тяжелую гнетущую тишину.

Новость о том, что миссис Марлин умерла, стала для всех шоком. Доктору Эвересту пришлось послать за доктором Марлином, и тот пришел домой изумленный, не веря в то, что случилось.

Они долго сидели вместе, потом доктор Эверест уехал. Няня и миссис Бартон шептались в кухне. Когда пришла Энни Логан, она осталась с ними, и вся троица заперлась, чтобы никто не слышал, о чем они говорят.

Доктор и мисс Карсон были в гостиной. Оба были потрясены.

Мы с Эстеллой обсуждали случившееся. Ни одна из нас не могла притворяться, что скорбит о миссис Марлин. Я часто слышала, как к смерти применялся эпитет «счастливое избавление», и думала, что в данном случае эти слова подходят как нельзя лучше. Для нас это точно стало избавлением, и, поскольку миссис Марлин испытывала сильные боли, для нее тоже.

Няня зловеще произнесла:

— Нужно провести расследование. Тогда станет ясно, что к чему.

Дом неуловимо изменился. Повсюду залегли грозные тени. Я чувствовала, что с нами произойдет что-то невероятное, но говорила себе, что когда все утрясется, все будет хорошо, миссис Марлин с нами не будет и мы все заживем счастливо.

Но жизнь идет своим путем. Власти должны были провести расследование, и это зловещее слово, казалось, всплывало в каждом подслушанном разговоре.

Все окна были тщательно зашторены, дом погрузился в темноту. Двери комнат, принадлежавших миссис Марлин, были заперты на ключ, и никому не разрешалось туда входить.

Эстелла сказала, что когда люди умирают так внезапно, их разрезают, чтобы узнать причину смерти. Я догадалась, что няня Гилрой и миссис Бартон имели в виду, что, когда это будет сделано, выяснится что-то важное.

Дня через три после смерти миссис Марлин в Коммонвуд-Хаус прибыла посетительница. Это была высокая худая женщина, вид у нее был очень важный. Меня поразило ее сходство с миссис Марлин. Доктор встретил ее с некоторым удивлением. Из своего наблюдательного пункта я услышала, как она сказала ему:

— Я подумала, что мне следует приехать. Нужно что-то решать с детьми.

Женщина прошла с доктором в гостиную. Потом была долгая пауза — я ничего не могла услышать. Через некоторое время Эстеллу позвали в гостиную. Она пробыла там довольно долго и вышла с изумленным видом. Она побежала в свою комнату, и я пошла за ней следом.

— Кто это такая и что она хочет? — спросила я. — Я никогда прежде ее не видела.

— Это моя тетя Флоренс. Мы с Аделиной поживем пока у нее.

Я беспомощно уставилась на Эстеллу.

— Когда?

— Сейчас. Мне нужно сказать няне, чтобы она помогла кое-что собрать.

— Куда вы уезжаете?

— Я же тебе сказала: поживем пока у тети. Она приехала забрать нас.

— Это что-то вроде каникул?

Эстелла пожала плечами.

— Она говорит, нам лучше не оставаться здесь.

— Вы уедете прямо сейчас?

— Ну я же тебе уже сказала!

Эстелла всегда злилась, когда ее что-то беспокоило. Я видела, что ей не очень хочется ехать с тетей Флоренс, которая никогда раньше не приезжала в Коммонвуд-Хаус.

— Надолго? — спросила я.

— Думаю, до конца расследования. Она считает, что так будет лучше. Нам следует быть подальше отсюда.

— А как же я?

Эстелла пожала плечами.

— О тебе она ничего не сказала. Уезжаем только я и Аделина. С Генри все в порядке: он в школе.

Я чувствовала себя одинокой и покинутой — еще больше, чем прежде, до того как в мою жизнь вошел дядя Тоби.

Тетя Флоренс уехала, забрав с собой Эстеллу и Аделину. Я никогда не забуду лица Аделины, когда она садилась вместе с Эстеллой и тетей Флоренс в экипаж. Девочка выглядела так, словно была слишком потрясена и несчастна, чтобы плакать.

И я осталась одна.

Странно было оказаться без Эстеллы и Аделины. Но, по крайней мере, мисс Карсон не уехала с ними. Она, казалось, очень нервничала. Позже она объяснила мне, что тетя Флоренс — сестра миссис Марлин. Они много лет не виделись, потому что не ладили друг с другом. Это меня не удивило. Я не могла представить себе человека, который ладил бы с Грейс Марлин. А ее сестра, тетя Флоренс, казалось, очень на нее похожа.

Мисс Карсон рассказала:

— Семья миссис Марлин была недовольна тем, что она вышла замуж за доктора. Они полагали, что она вступает в брак с человеком, стоящим ниже ее на социальной лестнице — за простого деревенского врача. А могла бы выйти за пэра. Как жаль, что она этого не сделала, — с горечью, которая была ей несвойственна, добавила мисс Карсон.

Меня волновало, что будет со мной, когда расследование закончится. Я ощущала, что над домом навис злой рок. Мне довелось услышать, как няня Гилрой сказала миссис Бартон:

— Нас вызовут, я в этом не сомневаюсь. И я расскажу все, что знаю. В такие времена нельзя ничего скрывать. Они все равно все выяснят. Ничего не упустят.

— Ему не понравится, — возразила миссис Бартон, — что кто-то сует нос в его дела.

— Следовало думать об этом до того, как тебя поймают.

Я начала размышлять о том, что случится, когда будут проводить это ужасное расследование.

А потом появился дядя Тоби и я забыла обо всем на свете. Смеясь и плача, я кинулась в его раскрытые объятия.

— Они уехали… — сказала я. — Эстелла и Аделина.

— Я знаю. К моей сестре Флоренс. Бедняжки. Тебя покинули?

Я кивнула.

— Ну, не беда. Все равно, я ведь приехал забрать тебя на время к себе.

Я не могла поверить своим ушам.

— К себе? — переспросила я.

— На время. Пока все не утрясется. Разве мы не договаривались, что когда-нибудь поплывем вместе?

— Поплывем?! — воскликнула я.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

— По-моему, это хорошая идея.

Я не могла поверить, что все это происходит на самом деле. С того момента как умерла миссис Марлин, жизнь удивительным образом изменилась. Но это было самым потрясающим из всех событий. Уехать из этого мрачного дома и быть вместе с дядей Тоби! Плавать с ним на корабле! Это было чересчур для меня. Я не могла сразу уразуметь происходящего. Это был прекрасный сон, и я боялась, что в любой момент могу проснуться. Я просто растерянно смотрела на дядю Тоби, пока не осознала, что именно он сказал — и меня захлестнула волна радости и облегчения.

Должна признать, я была слишком взволнована, чтобы думать о бедной Аделине, которую разлучили с любимой мисс Карсон. Эстелла не будет слишком грустить. Ее даже обрадует перемена обстановки. В последнее время в Коммонвуд-Хаусе было не очень уютно. Но теперь передо мной открылась перспектива, прекраснее которой я не могла себе представить!

Дядя Тоби рассказал мне о своих планах.

— У нас всего неделя, а потом мы сядем на борт «Королевы морей», — сказал он. — Нужно многое успеть. Необходимо не только купить тебе новую одежду, но и уладить массу формальностей. Я позабочусь об этом, а вы с миссис Кью сможете позаботиться об остальном.

— А кто такая миссис Кью? — поинтересовалась я.

— Это моя экономка, Поли Квинтон. Да благословит ее Господь! Что бы мы делали без Поли? Дело в том, что я снимаю комнаты в ее доме. Очень удобно. Мы обычно стоим в Саутгемптоне, и это мое pied a terre^[3]. Ты знаешь, что это такое. Я слышал, ты изучаешь французский. Это небольшое уютное местечко, куда ты можешь прийти, когда появляется такая необходимость. Когда распрощаюсь с морем, я где-нибудь осяду. Но пока мой дом — это pied a terre у миссис Кью. Она просто молодец. Эта женщина тебе понравится. Она заботится, как она выражается, о морячках. Я там не один, нас целая компания. Приходим, уходим. Это устраивает и меня, и миссис Кью. У меня четыре комнаты на верхнем этаже дома, с видом на гавань. Недалеко от моего корабля. Ну понимаешь, корабль становится частью тебя. Корабли просто прекрасны. Они темпераментны… они живут своей жизнью. Иногда выкидывают забавные трюки — и у каждого свой характер. И еще они довольно капризны. Прямо как женщины. Ты знаешь, что в английском языке корабль — всегда «она»… а не «он»? Нет, в корабле нет ничего мужского. Поэтому мы их так и любим, понимаешь?

Я задумалась над его словами. Дядя Тоби всегда был разговорчивым, у него была изящная манера выражаться, и все, что происходило в последнее время в Коммонвуд-Хаусе, постепенно отошло на второй план. Я была на пороге нового удивительного мира и с нетерпением ожидала приключений в обществе дяди Тоби.

Как он и говорил, дом миссис Кью находился рядом с доками. Поли Квинтон приветствовала меня так, словно знала всю жизнь. Она была очень полная, с румяным лицом. Глаза ее исчезали за щеками, когда она смеялась, а это случалось очень часто. У нее была привычка сплетать руки на пышной груди, и когда она радовалась, то вся тряслась от смеха.

В доме было пять этажей, и все комнаты в нем, кроме подвальных помещений, снимали моряки. Вскоре я узнала, что у миссис Квинтон особое отношение к морякам. Ее не нужно было долго уговаривать рассказать о себе. Лишь бы был человек, который готов ее выслушать.

— Мой Чарли был морячком, — рассказывала она мне, широко распахнув глаза, которые сразу наполнились слезами. — Настоящий мужчина! Как мы жили! — Она покачала головой, вспоминая. — Он, бывало, приходил домой с твердым намерением получить от отпуска как можно больше. Да, он у меня был такой! Такие, как он, берут от жизни все, что она может им дать! Что это были за деньки! А потом все кончилось. Их корабль отправился в Южную Америку… — Миссис Квинтон замолчала на мгновение, лицо ее было печальным. Потом она снова повеселела. — Да, мы много хорошего пережили вместе, и он оставил мне средства для жизни. Чарли всегда говорил: «С тобой все будет хорошо, когда меня не станет, Поли. У тебя есть этот дом. Так что средства к существованию у тебя будут». Так оно и вышло. А я всегда прерывала его, когда он об этом заговаривал. Меня это расстраивало. Но он оказался прав. Я сдаю эти комнаты морякам, они напоминают мне моего Чарли. Твой дядя Тоби живет у меня уже много лет. Он настоящий джентльмен. Не скрою от тебя, дорогая, у меня к нему особое отношение. Тебе повезло, детка. Он берет тебя с собой. Да, это — нечто! Хотелось бы мне оказаться со своим Чарли, когда… Нет, так не годится, правда? Мне всегда казалось, что я смогла бы выходить его. Но в этом вся я. Чарли всегда говорил: «Ты думаешь, что все делаешь лучше, чем другие». Это правда. Поэтому я нашла бы способ вытащить его из моря. Итак, дорогая, завтра мы с тобой отправимся по магазинам. Скажу тебе откровенно: больше всего на свете я люблю тратить деньги. — Она засмеялась, и ее печаль развеялась.

Мы вместе ходили по магазинам. Мы купили вещи, которые, по словам дяди Тоби, понадобятся мне на корабле — крепкие башмаки с подметками, которые не будут скользить на влажной палубе, и летние платья для жаркого климата. Миссис Квинтон искренне наслаждалась покупками — и я тоже.

Дяди Тоби подолгу не было — он целыми днями был занят. Корабль стоял в порту, и на нем делали какой-то ремонт. Дядя Тоби водил меня на корабль. Это было захватывающе! У меня будет своя каюта под капитанским мостиком, рядом с каютой дяди Тоби!

— Ты будешь пассажиром, — сказал он мне, — на особом положении. Я должен заботиться о пассажирах. За грузом присматривать не нужно, поэтому я смогу больше времени уделять тебе.

Он показал мне столовую с длинными столами. Были там еще и курительный, и музыкальный салоны, и общие кают-компании, где люди могли развлекаться, проводить время за разными занятиями. И шезлонги на палубах, где можно сидеть и любоваться морем. Я почувствовала, что попала в новый фантастический мир.

А потом мы отправились в плавание. Свершилась моя давняя заветная мечта. Меня переполняла гордость за дядю Тоби. Он восхитительно выглядел в капитанской форме, и все слушались его. Он был хозяином «Королевы морей» и всех, кто на ней плыл.

Он немного изменился — казался всемогущим и готовым на все, чтобы обеспечить безопасность тех, кто от него зависел. Обычно дядя был очень занят, но выкраивал время, чтобы побыть со мной. Меня переполняли радость и гордость, потому что я видела, что он получал от нашего общения такое же удовольствие, как и я.

— Я буду некоторое время на мостике, — говорил дядя Тоби, — и не смогу побыть с тобой, но как только у меня появится возможность…

Я кивала, в восторге оттого, что он объясняет мне это — взрослые редко пускались в объяснения. Я часто думала, как мне повезло, что у меня есть дядя Тоби. Он ведь на самом деле мне вовсе не дядя. Я говорила себе: никогда не забуду, что он взял с собой в море именно меня — а не Генри, Эстеллу или Аделину. Скорее можно было предположить, что он возьмет Генри — для таких приключений обычно выбирали мальчиков. Я втайне подозревала, что Генри — и даже Эстелла и Аделина — нравились дяде Тоби не так сильно, как я. Это было просто чудо!

Иногда я вспоминала о прежней жизни, сама того не желая. Сцены из прошлого сами всплывали в памяти. Я думала, как они там поживают с тетей Флоренс? Может, уже приехали домой? Закончится расследование, и все вернется на круги своя: уроки, прогулки с мисс Карсон. Миссис Марлин уже похоронили, и она не сможет портить всем жизнь. Аделина будет рада. Она будет немного скучать по мне, но мисс Карсон сможет ее отвлечь.

Так что все у них наладится. А я? Иногда меня посещали мысли о том, что будет, когда это путешествие закончится. Наверное, я вернусь в Коммонвуд-Хаус и все пойдет, как прежде.

Но мне не хотелось думать об этом. Я старалась насладиться каждым мгновением своего замечательного приключения.

Жизнь на борту полностью захватила меня. Во время трапезы мы садились за длинный стол. Это было весело. Все относились ко мне дружелюбно — я ведь протеже капитана — и говорили, что мне повезло иметь такого дядю, который взял меня в дальнее морское путешествие. Иногда к нам присоединялся дядя Тоби. Все хотели с ним побеседовать. Пассажиры задавали вопросы о корабле, и он разговаривал с ними в своей легкой, шутливой манере, которая, казалось, всем очень нравилась.

Ночью я лежала на своей койке в каюте под мостиком и думала, что дядя Тоби там, наверху, смотрит на свои карты и на звезды, когда ведет корабль.

Я делила каюту с девочкой почти одного со мной возраста. Герти Форман ехала в Австралию со своей семьей — отцом, матерью и братом Джимми. Они хотели там поселиться.

В каюте было две койки — одна над другой, и я забиралась на верхнюю с помощью лесенки, которую можно было убрать, когда она не нужна. Было здорово лежать там, наверху — особенно когда корабль качало.

Мы с Герти вскоре подружились. Мы вместе исследовали корабль. Она тоже впервые отправилась в морское путешествие, и у нас было много общего. Мы нашли кают-компании и лучшие места на палубе. Правда, мы не сидели подолгу, а все время носились по кораблю. Иногда мы беседовали с матросами — смуглыми людьми, многие из которых плохо говорили по-английски. Но некоторые были англичанами, и они часто называли меня «малышка капитана».

Было замечательно иметь подружку. Когда дядя Тоби был занят, мы с Герти проводили массу времени вместе. А по ночам лежали в своих койках и разговаривали.

Я узнала, что Форманы жили на ферме в Уилтшире. Герти рассказывала мне о том, что они с братом должны были ежедневно исполнять свои обязанности… Например, приводить коров на дойку, собирать яйца домашних птиц, кормить свиней. На ферме всегда находилась работа. Родители Герти хотели купить собственность в Австралии, где земля была дешевле, чем дома.

Семья Форманов вынуждена была покинуть родину, потому что «они» — Герти не знала точно, кто именно, — планировали проложить дорогу прямо через их ферму, и тогда ее невозможно было бы продать. Форманы долго беспокоились по этому поводу, но когда узнали, что это неизбежно, решили купить землю в Австралии.

Я немного рассказала Герти о себе, стараясь не наговорить лишнего. Мне не хотелось, чтобы она узнала, что меня нашли под кустом азалии. Тогда бы она начала спрашивать, как великолепный капитан Синклер может быть дядей какому-то подкидышу. Я думала о том, что скажу, когда она начнет задавать мне щекотливые вопросы. Но Герти, как и многие, больше интересовалась собственными делами, чем чужими, и мне легко было отвлечь ее.

Несмотря на свои многочисленные обязанности, дядя Тоби всегда находил для меня время. Он брал меня с собой на капитанский мостик, показывал свои карты и инструменты. А потом мы сидели в его каюте и разговаривали. Мне нравилась жизнь на корабле, но моменты, проведенные с дядей Тоби, были просто восхитительными.

Он беседовал со мной, как со взрослой, — это было самое замечательное в наших отношениях. И когда я думала об оскорблениях и обидах, которые мне пришлось вынести от Эстеллы, Генри и няни Гилрой, казалось настоящим чудом, что всемогущий капитан Синклер может относиться ко мне так, словно я ему важна и интересна.

Он расспрашивал, нравится ли мне жизнь на борту.

— Здорово, правда? — сказал он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Чувствовать, как свежий морской бриз веет тебе в лицо… ощущать, как корабль поднимается и опускается на волнах… Море, которое постоянно меняется — то мягкое и нежное, то вдруг гневное и яростное. Ты еще не видела его ярости — и, надеюсь, никогда не увидишь.

Он рассказывал мне о тех местах, которые мы собирались посетить. Сейчас мы были в самом начале нашего путешествия, и нам предстояло пройти через Бискайский залив. Говорят, он довольно капризен и можно ожидать внезапных шквалов. Нужно следить за течениями и ветрами. Иногда ситуация оказывается благоприятной, иногда — наоборот. Потом нам предстояло пройти по Средиземному морю и зайти в порты Неаполя и Суэца.

— Мы пройдем по каналу. Тебе будет очень интересно, Кармел. Совсем недавно нам пришлось бы огибать Кейп-Код, но теперь у нас есть удобный искусственный канал. Тебе понравится Неаполь. По-моему, Италия — одна из самых красивых стран в мире. А Египет — самая загадочная. Ты увидишь мир, Кармел. Ты скучаешь по своим урокам? Наверно, это не очень правильно. Но такое путешествие… ты узнаешь намного больше, чем из школьных учебников… наверное. В любом случае, мы с тобой будем так считать. Это успокоит нашу совесть, что иногда очень неплохо.

Он часто рассказывал о путешественниках — о Христофоре Колумбе, о сэре Френсисе Дрейке. О том, какими они были смелыми, отправляясь на своих кораблях — совсем не похожих на «Королеву морей» — еще до того, как были составлены карты… не зная, с какими испытаниями им придется столкнуться.

— Представь себе шторма… отсутствие снаряжения. Какие люди! Разве это не вызывает гордости? Путешествия, открытия! Какие были времена! Какие приключения!

Я любила, когда дядя Тоби так говорил. И заражалась его энтузиазмом. В моих глазах он был таким же великим, как Христофор Колумб и сэр Френсис Дрейк.

Дядя Тоби упоминал о дальних странах, и я мысленно возвращалась в классную комнату в Коммонвуд-Хаусе, и передо мной возникала мисс Карсон, которая показывала эти страны на вращающемся глобусе.

В такие моменты меня угнетало чувство вины. Я так быстро забыла обо всем. У меня появлялось опасение, что там не все гладко. Я вспоминала взгляды украдкой и ухмылки, которые часто замечала у няни Гилрой, и несчастное, печальное лицо мисс Карсон.

Они все были огромной частью моей жизни, а теперь превратились в тени… в кукол, принадлежащих другому миру — миру кошмаров и секретов, от которого меня чудом спас дядя Тоби.

Бывало, я просыпалась и думала, что я в спальне в Коммонвуд-Хаусе и происходит что-то ужасное, чего я не понимаю. Меня переполняли дурные предчувствия — и в этот миг я замечала, что корабль покачивается на волнах под ранним утренним солнцем, и видела свет над переборкой. И понимала, что это был просто сон, что я в своей койке и подо мной спит Герти, в этом прекрасном мире, в который меня забрал дядя Тоби. Потом Герти спрашивала: «Ты проснулась?», и я радостно откликалась: «Да!»

— Чем будем сегодня заниматься?

Идеальное начало дня для девочки, которой нет еще и одиннадцати лет. Но скоро исполнится, ведь март уже не за горами.

Форманы приняли меня радушно, потому что мы с Герти стали лучшими подругами. Я пила с ними чай, сидела на палубе и казалась членом их семьи. Джимми нечасто бывал с нами. Мы с Герти были младше его, и он считал нас слишком маленькими, чтобы составлять нам компанию. В любом случае, мы были девчонками, а он не очень-то их жаловал. Он проводил много времени с матросами, расспрашивая о корабле.

Мистер и миссис Форман очень обрадовались, что Герти нашла себе подругу. Удивительно, как быстро в плавании люди становятся близкими друзьями. Думаю, потому что они проводят много времени вместе.

Мы пересекли залив без каких-либо осложнений и теперь шли по Средиземному морю. Дядя Тоби сказал мне, что компания собирается поехать на экскурсию в Помпеи и Геркуланум и было бы неплохо присоединиться к ним.

— К сожалению, я буду очень занят, но почему бы тебе не поехать с Форманами?

Мы с Герти уже обсуждали это.

— Мы должны поехать, — сказала она, добавив, что ее семья будет рада, если я составлю им компанию.

Форманы с радостью согласились — кроме Джимми, который хотел поехать не с ними, а с Тимоти Лизом, с которым делил каюту.

Это был замечательный день. В воображении я перенеслась в прошлое, когда случилось ужасное извержение. Надо мной возвышалась зловещая гора. Было нетрудно представить себе панику, возникшую, когда горячий пепел поднялся над жерлом вулкана и опустился на город, похоронив под собой его обитателей.

У нас был прекрасный проводник. И когда мы шли по разрушенным мостовым древнего города, я представляла, как все это происходило.

Когда мы вернулись на корабль, я была в восторге. Как только я увиделась с дядей Тоби, я рассказала ему о том, как чудесно прошел день.

Он слушал меня очень внимательно, а потом внезапно обнял и крепко прижал к себе.

— Да, нам не стоит беспокоиться из-за нескольких пропущенных уроков. Все в порядке — пока, во всяком случае.

Я вдруг стала очень серьезной. Мне не хотелось думать о будущем. Я жила в волшебном настоящем. И мечтала, чтобы оно длилось вечно.

— Думаю, Эстелла и Аделина уже вернулись от тети Флоренс и снова приступили к занятиям. Мне придется их догонять, когда я вернусь домой.

«Домой?» — спросила я себя. В Коммонвуд-Хаус. Я никогда не считала его своим домом, и теперь мне не хотелось даже думать о возвращении.

— О, ты догонишь, — легкомысленно утешил меня дядя Тоби. — Я всегда полагал, что путешествия по миру поучительны сами по себе.

Он резко перевел разговор на другую тему:

— Герти хорошая девочка, правда? Тебе повезло, что ты с ней подружилась. Не всегда так удачно складываются обстоятельства.

Потом он стал рассказывать мне какие-то забавные истории о людях, которые совершенно не подходили друг другу — и оказывались в одной каюте.

— В портах весело, правда? — продолжал дядя Тоби. — Следующий порт — Суэц. Мы остановимся там лишь ненадолго, никакой экскурсии не запланировано. Мы попадем туда только после восьми утра, а отходим в четыре тридцать. Не очень много времени для осмотра достопримечательностей. Это слишком далеко от пирамид, и ты не сможешь почувствовать очарование Египта. Я уверен, Форманы будут рады, если ты присоединишься к ним. Нам придется пользоваться посыльным судном, а это займет некоторое время. Там слишком мелко, чтобы мы смогли войти прямо в порт. Тебе понравится. Мы воспользуемся спасательными шлюпками, как в тех случаях, когда нам нужно покинуть корабль. Это хорошая тренировка, вот увидишь. Корабли поменьше могут без труда пройти в порт, но нам придется стать на якорь чуть дальше в заливе.

Мне нравилось, когда разъясняли подобные детали. Я была горда и счастлива: дядя Тоби считал, что я смогу все понять. И я сразу забыла недавний разговор о том, что пропускаю уроки, который напомнил мне, что нынешняя перемена в моей жизни — только временная. Я решила наслаждаться каждым моментом, чтобы можно было навсегда сохранить путешествие в памяти.

Форманы заверили меня, что будут рады, если я проведу с ними день в Суэце. Герти сказала мне, что Джимми едет с Тимоти Лизом. Мальчики решили, что уже слишком взрослые для того, чтобы ходить с родителями.

День был хлопотным. Но когда мы вышли в открытое море, у дяди Тоби появилось больше свободного времени. Я часто сидела на палубе вместе с ним. Однажды, когда мы разговаривали, к нам подошел судовой врач. Доктор Эммерсон был приятным молодым человеком лет двадцати пяти.

— Мы наслаждаемся тихим разговором тет-а-тет. Это случается не так часто, как мне хотелось бы. Но Кармел очень находчивая молодая леди, и она прекрасно справляется безо всякого вмешательства с моей стороны.

— Я в этом не сомневаюсь. Могу я на минуту присесть?

— Да, конечно. Вы готовы к отъезду?

— Нужно еще кое-что сделать, — ответил доктор.

Дядя Тоби повернулся ко мне и объяснил:

— Доктор Эммерсон покидает нас в Суэце, и к нам прибудет другой врач. Мы не можем плыть без врача, понимаешь? Поэтому доктор Келсо займет место доктора Эммерсона.

— Вы хорошо поладите с доктором Келсо.

— Доктор Эммерсон собирается провести некоторое время в больнице в Суэце, — объяснил дядя Тоби. — Он интересуется кожными заболеваниями и будет проводить тут исследования.

— Вы сможете сойти на берег, капитан? — спросил доктор.

— К сожалению, нет. Но Форманы — ну вы знаете, фермеры, которые едут в Австралию, — возьмут Кармел с собой.

— Это хорошо, — произнес доктор Эммерсон.

Мы заговорили о Суэце, который доктор Эммерсон, казалось, знал очень хорошо. Потом он сослался на то, что ему кое-что нужно сделать до отъезда, и оставил нас.

— Хороший парень Лоренс Эммерсон. Честолюбивый. Он многого добьется. Кажется, его семья хотела, чтобы он стал священником, но Лоренс точно знал, чего хочет. И сейчас он проходит курс в Суэце. Но я уверен, что специализироваться он будет в Лондоне. Пошли ему, Господь, удачу! Тогда его семья будет им гордиться. Знаешь, мои родные не хотели, чтобы я стал моряком. Но, как и Лоренс Эммерсон, я все решил сам. Когда мне было семнадцать лет, я убежал из дому и поступил в торговый флот. Мы обслуживали перевозки в Индию — переправляли солдат и гражданских служащих туда и обратно. Это была замечательная жизнь, и я никогда не жалел о своем решении. Если все складывалось хорошо — прекрасно. Если плохо — это ценный опыт, его тоже стоило приобрести. Это учит тебя больше так не делать.

Я хотела спросить его о семье, но вспомнила, что миссис Марлин была его сестрой, и побоялась затронуть больную тему.

— Со временем меня простили, — продолжил дядя Тоби, — и приняли в лоно семьи. Но я всегда был как бы посторонним. Я не соответствовал их требованиям, понимаешь? Не подходил им.

Мы оба рассмеялись, и больше он не упоминал о своих родных. Вместо этого дядя Тоби принялся рассказывать о своих приключениях на море. «Я стану такой же, как он, — подумала я. — Буду наслаждаться тем хорошим, что выпадает мне на долю, и не позволю другим вмешиваться в свою жизнь».

Через два дня мы должны были прибыть в порт Суэц. Мы с Герти постоянно говорили о том, что будем там делать. Мне нравилось забираться в свою койку и, свесив голову, болтать с Герти до тех пор, пока одна из нас не засыпала.

За день до прибытия в Суэц, утром, Герти сказала мне, что ночью ее отец заболел.

— Мама думает, что это одна из его обычных простуд, — объяснила Герти. — Он их очень тяжело переносит. У него слабая грудь.

В течение дня состояние мистера Формана ухудшилось, и доктор Эммерсон сказал, что ему следует денек полежать. Миссис Форман сказала, что должна остаться с ним, потому что его кашель ее очень беспокоит. Герти была безутешна.

— Ты же понимаешь, что это значит?! — восклицала она. — Мы останемся на борту!

Миссис Форман была очень расстроена. Она знала, с каким нетерпением мы ждали возможности сойти на берег, но никак не могла оставить супруга. Герти была так опечалена, что в конце концов ее мама сказала, что, если мальчики будут с нами, она разрешит нам поехать. Герти мрачно рассказывала мне о реакции молодых людей на это предложение. Джимми заявил, что они не хотят, чтобы с ними ехала куча малышей.

— Я сказала им, что нас не куча, а только двое, и мы не маленькие. Тогда мама рассердилась и потребовала, чтобы Джимми не был таким эгоистом и что папа расстроился бы, если бы узнал, что он отказался присмотреть за сестренкой и ее подружкой, иначе бедняжкам придется остаться на корабле. Тогда Джимми ответил: «Ладно, пусть едут, но мы этого не хотим».

— Может, тогда нам лучше остаться на борту? — предложила я.

— Остаться на борту?! Ну уж нет! Мы поедем с ними.

Было очень весело забираться в лодку, которая должна отвезти нас на берег. Сначала нужно было спуститься по мосткам, которые разбухли от воды и прогибались. Это было непростым делом, и с двух сторон как часовые стояли дюжие матросы. Они ожидали у покачивающейся платформы, чтобы помочь людям забраться в лодку.

Матросы посадили нас с Герти в лодку, которая раскачивалась на воде. В тот день море было довольно неспокойным. Мы вцепились друг в дружку, чтобы удержаться, и громко смеялись, а двое юношей, наши невольные спутники, укоризненно смотрели на нас.

Было уже позднее утро, когда мы сели в лодку, потому что на берег сходило много народу, а лодки вмещали только определенное количество пассажиров, и нам пришлось дожидаться своей очереди. Нас предупредили, что мы должны вернуться на борт не позже четырех, потому что корабль отчаливает в половине пятого, а последняя лодка отойдет от причала в Суэце в полчетвертого.

И вот мы на твердой земле. Я посмотрела в сторону моря, на «Королеву морей», и подумала, как величественно она выглядит. Джимми и Тимоти не терпелось отправиться в путь, и мы пошли за ними следом. Спустя некоторое время мы вышли к базару. Узкие улочки, мощенные булыжником, с двух сторон пестрели лавками и магазинчиками, похожими на пещеры, с прилавками у порога. Было очень шумно, потому что все вокруг взволнованно кричали. На мужчинах были длинные одежды и тюрбаны, которые выглядели весьма экзотично. Все сильно отличалось от того, что я видела когда-либо раньше. Мы прислушивались к разговорам людей у прилавков. Казалось, они торгуются. Но мы не понимали ни слова. Было похоже, что они отчаянно ссорятся, а иногда даже готовы ударить друг друга. Потом, вероятно, они договаривались о цене, потому что широко улыбались, и один раз я даже видела, как продавец и покупатель расцеловались.

Юноши задержались у одного из прилавков, на котором были разложены ожерелья, кольца и браслеты. Все из-за того, что их окликнули две смуглые девушки. У девушек были длинные черные волосы и смеющиеся темные глаза. В ушах висели большие серьги, а на шеях — ожерелья, похожие на те, что лежали на прилавках. Потом одна из девушек набросила ожерелье на шею Джимми. Он сильно смутился, и девушкам показалось, что это замечательная шутка.

— Красиво, красиво! — воскликнула одна из них. — Покупаете?

Молодые люди рассмеялись, и девушки захихикали в ответ. Другая девушка нацепила ожерелье на шею Тимоти. Было очевидно, что молодые люди не знают, что делать. Нас с Герти это порадовало — приятно было видеть, что они попали в неловкую ситуацию. Девушка, которая надела бусы на шею Джимми, стала медленно тянуть их к себе — а вместе с бусами и самого Джимми.

— Пойдем, — сказала она.

Потом и вторая притянула к себе Тимоти точно так же.

— Это уже глупо, — сказала Герти. — Идем посмотрим на кожаные изделия вон на том прилавке.

Мы двинулись в указанном направлении. Среди товаров были кожаные бумажники разных цветов из мягкой кожи, расшитой золотом.

— На следующей неделе день рождения отца, — сказала Герти. — Я могла бы купить ему один из них.

Она выбрала бумажник, и к ней тут же подскочил продавец.

— Нравится? Очень красивый.

— Сколько? — спросила Герти, как она считала, «взрослым» тоном.

— Сами скажите… Сколько дадите?

— Понятия не имею, — растерялась Герти. — Скажите, сколько вы за него просите.

Мужчина взял табличку и написал цифры.

— У меня столько нет, — произнесла Герти и повернулась ко мне: — Пойдем.

Она положила бумажник и попыталась отойти, но продавец схватил ее за руку.

— Сколько? Сколько? — Он вцепился в сумочку, которая была у нее в руках. — Сколько? Сколько? — продолжал повторять он.

Мы обе пожалели, что ввязались в это, и я была уверена, что бумажник потерял в глазах Герти всякую привлекательность.

Но продавец крепко держал ее за руку и никак не отпускал. Он с обожанием смотрел на бумажник, потом бросал на нас трагический взгляд, словно давая понять, что ему крайне необходимо продать его. Торговец заметил, что привлек наше внимание и вызвал сострадание, и продолжал:

— Я бедный человек. Очень бедный.

Он на мгновение отпустил Герти и выставил руки, словно качал младенца.

— Дети… — объяснил он. — Голодают…

Мы с Герти обменялись взглядами. Она пожала плечами и достала из кошелька все деньги. Мужчина улыбнулся, взял деньги и упаковал бумажник.

Наконец мы освободились. Но я не была уверена, купила ли Герти бумажник из сострадания или потому, что хотела выпутаться из неловкой ситуации.

Пока все это происходило, молодые люди исчезли. И девушки с ожерельями тоже.

— Ну не беда, — сказала Герти. — Нам самим будет лучше. Мы им не нужны — и они нам тоже.

Мы прошли по узкой улочке, разглядывая прилавки, с твердым намерением не ввязываться больше ни в какие торги. Там был целый лабиринт улочек, которые как две капли воды походили одна на другую. Нам пришлось бродить почти полчаса, прежде чем удалось выйти с базара. Мы думали, нам удастся найти место, откуда мы сможем добраться до причала, но все вокруг выглядело по-другому, совершенно незнакомым.

Герти посмотрела на часы, которые были приколоты булавкой к ее платью. Часы показывали половину третьего.

— Давай сядем на одну из этих повозок с осликами, и они отвезут нас к кораблю, — предложила она.

— А ты не думаешь, что наши провожатые ищут нас?

— Нет. Они были рады от нас избавиться. И потом, мы покажем им, что можем без них обойтись. Смотри, вот одна из повозок.

Мы окликнули возницу. Им оказался мальчик, которому было не больше четырнадцати лет. Он подошел к нам.

— Мы хотим вернуться на лодку, которая отвезет нас на корабль «Королева морей». Ты знаешь, где это?

— Знаю, знаю, — энергично закивал мальчик. — Едем!

Мы забрались в повозку — что-то вроде двуколки. Нам было очень жаль двух осликов, которым приходилось ее тащить. Они выглядели так трогательно — слабенькие и хрупкие. Но вскоре мы уже смеялись, прижимаясь друг к дружке, потому что поездка была не самая комфортная.

Прошло много времени. Мы то и дело выглядывали, надеясь увидеть море.

— Мы уже давно должны были приехать, — крикнула Герти вознице. — Почему моря не видно?

— Море здесь, ответил тот, небрежно махнув кнутом. Но мы ничего не видели.

Все, что случилось дальше, было похоже на кошмар. Спустя долгое время мне иногда снились эти события. Повозка остановилась, и мы выбрались из нее.

— Где мы?! — воскликнула Герти.

— Вот море, — прозвучал ответ. — Вот корабль.

— Но я их не вижу! — крикнули мы хором.

— Здесь. Платите.

— Но ты привез нас не туда! — возмущенно закричала Герти.

— Действительно, — подхватила я. — Это не то место!

Я начала нервничать. Мы и так задержались из-за бумажника. Было уже около трех часов, а последняя лодка уходит в полчетвертого. Герти думала о том же.

— Ты должен немедленно отвезти нас туда, — сказала она.

— Заплатите, — кивнул мальчишка.

— Но ты не довез нас до нужного места. Мы заплатим, когда привезешь.

— Платите. Платите.

— За что? — негодующе закричала Герти.

— Мы не просили привозить нас сюда, — добавила я. — Ты должен отвезти нас к лодке.

У нас было очень мало денег. Герти истратила все свои деньги, отдав их продавцу за бумажник. Так что оставалось только то, что лежало в моем кошельке. А там было совсем немного. Но нам нужно было попасть на лодку, которая отвезет нас на корабль. Я попыталась объяснить и открыла кошелек.

— Все это будет твоим, если отвезешь нас к лодке.

Мальчишка задумчиво посмотрел на деньги. Потом кивнул:

— Платите. Отвезу.

Он взял деньги и, по-прежнему кивая, повернулся, вскочил в повозку и уехал.

Мы с Герти в растерянности посмотрели друг на друга. Мы были далеко от корабля, без денег, потрясенные, и беспокойство возрастало с каждой минутой. Мы с ужасом осознали, в каком положении очутились. Одни, в чужой стране, вокруг незнакомые люди. Недавний опыт показывал, что нужно быть очень осторожными; с египтянами трудно общаться, потому что они не говорят на нашем языке. Мы были совершенно беспомощны, оцепенели от страха и не могли ясно соображать. К тому же мы были достаточно взрослые, чтобы предугадать, что с нами может случиться нечто ужасное, и недостаточно взрослые, чтобы знать, как справиться с ситуацией. Мне на ум пришла мысль, что спасти нас может только чудо.

— Только Господь может помочь нам, — сказала я.

— Что же нам делать? — спросила Герти шепотом.

— Мы можем только молиться Господу, — ответила я.

Наша вера крепнет именно в критических ситуациях, из которых, казалось бы, нет выхода, кроме как с Божьей помощью. Моя вера крепла из-за отчаяния. Я верила, потому что приходилось верить — альтернатива была столь ужасна, что о ней не хотелось думать. Полагаю, Герти тоже так считала.

Мы замерли, закрыли глаза и сложили ладони. «Пожалуйста, Господи, — шептали мы, — помоги нам попасть на корабль».

Что мы ожидали увидеть, открыв глаза? Пристань и корабль? Все было так же, как и прежде. Ничего не изменилось… кроме нас самих. В нас появилась вера. Мы как-нибудь найдем дорогу назад. Господь укажет нам путь. Герти взяла меня за руку.

— Давай пойдем туда. Я уверена, что мы проезжали мимо этого места.

Я заметила большое белое здание, которое стояло в стороне.

— Давай спросим, — предложила я. — Вот что! Там кто-нибудь обязательно говорит по-английски. Они нам помогут.

Герти кивнула, и мы поспешили к зданию.

А потом… свершилось чудо. Из здания вышел человек, который показался мне смутно знакомым. Я увидела, что это доктор Эммерсон. Я возликовала. Господь внял нашим молитвам!

— Доктор Эммерсон! — окликнула я его.

Он остановился, посмотрел на нас и поспешил навстречу.

— Кармел! Что вы здесь делаете? Корабль отходит в четыре!

— Доктор Эммерсон, — задыхаясь, выпалила я, — мы заблудились! Нас привез сюда какой-то человек и бросил. Он сказал, что здесь док.

Секунду-другую доктор Эммерсон озадаченно смотрел на нас. Потом отбросил колебания и поспешил увести нас от здания.

К нам приближалась повозка, запряженная осликом. Доктор окликнул возницу, сказал ему что-то. Он говорил на языке египтян. Они с возницей о чем-то возбужденно переговаривались. Потом мы забрались в повозку и быстро поехали. Мы бессвязно рассказали доктору, что произошло.

— He понимаю, как могли таких маленьких девочек отправить одних?!

— Мы были не одни, — возразила Герти.

— Мы потеряли мальчиков, — объяснила я.

Доктор выглядел изумленным.

— Остается только надеяться, что нам это удастся, — сказал он. — У нас мало времени.

— Последняя лодка отплывает… — начала я.

— Я знаю, — сказал доктор Эммерсон, глянув на часы. Он явно был очень обеспокоен.

Я молча благодарила Бога, а доктор Эммерсон торопил возницу. Я по жестам поняла, что египтянин и так гонит бедного ослика на предельной скорости. Мы очень обрадовались, увидев док, но потом нас охватило смятение. Последняя лодка отчалила несколько минут назад и сейчас плыла к «Королеве морей».

Мы выбрались из повозки. Доктор Эммерсон дал вознице денег, и мы замерли на причале, глядя на удаляющуюся лодку. Доктор Эммерсон казался встревоженным.

На воде покачивались еще несколько гребных лодок. Доктор окликнул лодочника и стал указывать на «Королеву морей» и на нас. Я догадалась, о чем идет речь. Они быстро договорились, и уже в следующее мгновение мы забирались в лодку.

Все происходило очень медленно. Мы видели, как шлюпка доплыла до корабля и пассажиры взошли на борт. Шлюпку втащили на борт, где она обычно и была закреплена. Корабль готовился к отплытию.

Несколько человек убирали сходни. Доктор Эммерсон закричал. Было непросто привлечь внимание матросов, но наконец ему это удалось.

— Две маленькие девочки! — кричал доктор. — Пассажирки. Племянница капитана!

Матросы услышали его. Мы почувствовали огромное облегчение. С нами все будет в порядке! Господь ответил на наши молитвы.

Нужно было немного подождать. Несколько человек вышли на палубу, перегнулись через поручни и посмотрели на нас.

Доктор Эммерсон явно испытывал облегчение. Теперь он был уверен, что доставит нас на борт. Наверное, он ломал голову, что бы ему пришлось делать, если бы на его руках оказались две девочки.

— Они не могут снова опустить сходни. Думаю, они сбросят нам веревочную лестницу.

— Веревочную лестницу?! — вскрикнула я и поглядела на Герти.

— Это будет забавно, — ответила она, но в ее голосе скорее слышалось опасение, чем убежденность.

И она была права в своих опасениях. Мы оказались в очень непростой ситуации, подпрыгивая на волнах в маленькой лодке, которая казалась крошечной рядом с «Королевой морей». Люди с палубы наблюдали, как сбрасывают лестницу.

— Вы должны быть очень осторожны, — сказал доктор Эммерсон. — Это непростое дело. Там, наверху, вас подхватят, а я помогу вам внизу… но будет небольшой промежуток, когда вам придется справиться самостоятельно. Понимаете?

— Да, — ответила я.

Он поймал конец сброшенной веревочной лестницы.

— Ты первая, Кармел, — сказал доктор. — Готова? Ступай осторожно. И ни в коем случае не отпускай веревку. Цепляйся за нее изо всех сил. И не смотри вниз, на воду. Гляди только вперед. Готова?

И я полезла. Он поддерживал меня до тех пор, пока мог дотянуться. Потом я вцепилась в веревку, как учил доктор. И осторожно, шаг за шагом, стала взбираться. Затем я почувствовала, как сверху меня подхватили чьи-то руки. Два сильных матроса втащили меня на борт.

Потом настал черед Герти…

Мы стояли бок о бок. Теперь мы в безопасности. Мы стали свидетелями чуда и теперь испытывали восторг и возбуждение. Я была уверена, что Герти чувствует то же, что и я. Мы смотрели вниз, на доктора Эммерсона. Он счастливо улыбался. И лицо его уже не было озабоченным.

— Спасибо, спасибо вам, доктор Эммерсон! — кричали мы.

— До свидания, — крикнул он в ответ. — И больше так не делайте!

Нас окружили люди, и среди них были Джимми и Тимоти.

— Идиотки! — сказал Джимми. — Что вы наделали? О чем вы думали?

Миссис Форман обнимала нас, смеясь и плача.

— Мы так беспокоились! — говорила она. — Но, слава Богу, с вами все в порядке.

— Да, — сказала я. — Давайте возблагодарим Господа!

На корабле был переполох. Дядя Тоби ничего не знал о случившемся до тех пор, пока мы не оказались на борту в целости и сохранности. На корабле существует закон: в момент отплытия капитана можно беспокоить только в случае крайней необходимости. А то, что мы не смогли вернуться на борт вовремя, не считалось катастрофой.

Дядя Тоби очень заволновался, когда узнал, что случилось, и я еще яснее поняла, с какими опасностями мы могли столкнуться.

Он велел мне прийти в его каюту через час после отплытия.

— Никогда, никогда не смей повторять такое! — сурово произнес он.

— Мы не собирались ничего такого делать, просто так получилось, — ответила я.

— Вы могли бы этого избежать. Просто не нужно было отставать от ребят.

— Мы не собирались от них отставать. Они просто исчезли!

— Ты больше никогда не сойдешь на берег без надежного провожатого.

Раньше дядя Тоби никогда не сердился на меня, и я не могла сдержать слез. Я так радовалась, что оказалась в безопасности! А теперь чувствовала себя очень несчастной, потому что навлекла на себя гнев дяди Тоби. Он тотчас смягчился и обнял меня.

— Просто ты так много значишь для меня! Когда я думаю о том, что могло случиться…

Мы стояли, прижавшись друг к другу, и молчали.

— Никогда… никогда… — начал он.

— Не буду, не буду, — пообещала я.

Спустя несколько мгновений он снова стал самим собой.

— Все хорошо, что хорошо кончается. Я не могу выразить, как благодарен доктору Эммерсону. Это просто чудо, что он оказался рядом.

— Да, — убежденно сказала я. — Это настоящее чудо.

— Он хороший парень. Я напишу ему, и вы с Герти тоже можете вложить записку.

— Ой, конечно, с удовольствием! Я так счастлива, что снова с вами и вы на меня не сердитесь!

— Я не буду сердиться, если ты больше не будешь делать глупостей.

— Не буду. Обещаю, впредь я буду очень осторожна.

В общем, все было хорошо. Я вернулась, и дядя Тоби строг со мной только потому, что очень любит меня.

Он послал за Джимми и Тимоти. Вероятно, он говорил с ними очень сурово, потому что они вышли из его каюты покрасневшие и мрачные. И несколько дней ходили очень подавленные.

Миссис Форман корила себя. Ей не следовало отпускать нас, сказала она. Но мы ее уверили, что ей не в чем себя упрекать, в любом случае она сильно беспокоилась о мистере Формане, который постепенно поправлялся и через несколько дней будет уже совсем здоров.

Это происшествие очень повлияло на дядю Тоби. Временами он становился тихим, рассеянным, словно мысли его были чем-то заняты.

Мы так же часто, как и прежде, проводили время вместе, и мне казалось, что ему хотелось быть со мной каждую свободную минуту. Больше всего ему нравилось сидеть в каком-нибудь тихом уголке на палубе и разговаривать.

Но иногда он вдруг замолкал — чего с ним раньше никогда не бывало, — затем начинал что-то говорить, но потом резко обрывал себя.

Эти изменения я заметила в нем после приключения в Суэце и думала, что все это как-то связано.

А потом я обо всем узнала.

Закончился ужин, и случилось так, что дядя Тоби смог выкроить час свободного времени. Был прекрасный вечер: спокойное море, полнолуние, на воде — лунная дорожка. Не было слышно ни звука — только волны плескались о борт корабля.

И вдруг дядя Тоби сказал:

— Ты уже не ребенок, Кармел. Я подумал, что тебе пора кое-что узнать.

— Что? — с нетерпением спросила я.

— Обо мне, — ответил он. — И о тебе.

Я напряженно ждала.

— Пожалуйста, расскажи мне, дядя Тоби. Я очень хочу знать.

— Ну, во-первых, я не твой дядя.

— Я знаю, знаю. Ты дядя Эстеллы, Генри и, конечно, Аделины.

— О да, это так. Наверное, мне нужно начать с самого начала.

— Да, пожалуйста.

— Я рассказывал тебе, что моя семья не хотела, чтобы я стал моряком? Я был не таким, как они. Ну ты знала мою сестру, жену доктора. Нельзя сказать, что я очень на нее похож, правда?

Я энергично покачала головой.

— На свою сестру Флоренс я тоже мало похож.

— Ту, к которой поехали Эстелла и Аделина?.. Нет, нет!

— Да, вот именно. Понимаешь, я совсем другой. Они стараются «соответствовать», — кроме Грейс, наверное. Она вышла за сельского врача. По меркам семьи, он совсем не подходил на роль ее мужа. Но он единственный, кто когда-либо выражал желание соединить свою жизнь с Грейс. Поэтому и выбирать было не из кого. Хоть и нехорошо так говорить. На самом деле я никогда не был особенно близок ни с кем из своих родных. Думаю, ты понимаешь, почему я стал моряком.

Я кивнула. Конечно, я могла понять любого, кто хотел быть подальше от миссис Марлин, не говоря об остальном семействе.

— Вы так отличаетесь от них! Вы совсем другой, — сказала я.

— Отрезанный ломоть, по их словам.

— Но потом с вами все-таки смирились.

— Давай я расскажу тебе, как это было. Когда я был младшим офицером, мой корабль стоял в австралийском порту. Точнее, в Сиднее. Это прекрасное место. Гавань просто великолепна, одна из лучших в мире. Даже капитан Кук сказал это, когда открыл ее. И он прав. Там и был наш порт. В Сиднее мы принимали на борт пассажиров и груз и плыли куда угодно… точно так же, как сейчас плавает «Королева морей»… Мы ходили в основном недалеко: Гонконг, Сингапур, Новая Гвинея, Новая Зеландия. Мне было двадцать лет, когда я встретил Элси. Я был юн и горяч — романтик, одним словом. Мы поженились.

— У вас есть жена?

— Ну, вроде того.

— Как жена может быть… вроде того?

— Вы всегда были очень сильны в логике, юная леди. И ты права. Либо у тебя есть жена, либо — нет. Я имел в виду, что наш брак не похож на большинство браков. Мы больше не живем вместе. Мы оба решили, что так будет лучше.

— Но она же ваша жена!

— Да, узы брака связывают крепко. Ты либо женат, либо нет. Так что мы женаты.

— А я ее увижу?

— Да. Ты встретишься с Элси, когда мы прибудем в Сидней. Мы с ней лучшие друзья. Просто очень редко видимся, может, поэтому и дружим.

— Но она вам не нравится?

— О нет, она мне очень нравится. Мы прекрасно с ней ладим. Она славная.

— Тогда почему…

— Есть вещи, которые ты поймешь позже. Человек — довольно сложное существо. Он редко делает то, что от него ожидаешь. Элси не может покинуть свою страну, а я — бродяга. У нее есть уютное маленькое гнездышко недалеко от гавани. Она там родилась. Родные просторы и все такое… Но я хочу поговорить о нас… о тебе и обо мне.

— Да? — взволнованно спросила я.

— Мы друг друга сразу приняли, правда? С первой минуты. Это было нечто особенное, не так ли?

— Да.

— Нас тянуло друг к другу. Кармел, я твой отец.

Повисла мертвая тишина. Меня захлестнула радость.

— Ты довольна? — спросил он спустя какое-то время.

— Это самое лучшее, что когда-нибудь случалось со мной.

Он взял мою руку и нежно поцеловал ее.

— Для меня тоже.

Я сидела как зачарованная. Если бы я загадывала самое сокровенное желание, оно было бы именно таким.

— Ты, наверное, думаешь, как это все получилось?

Я радостно кивнула.

— Когда я узнал, что ты чуть не осталась в Суэце, меня это сильно потрясло. Я могу быть только благодарен, что узнал об этом после того, как ты уже была в безопасности. Иначе я бы просто обезумел. Я бы бросил корабль и помчался тебя искать. А это означало бы конец моей карьеры.

— О, мне очень жаль… Очень жаль.

— Я знаю. В этом нет твоей вины. Эти глупые мальчишки должны были лучше присматривать за вами. Но мне пришла в голову мысль, что ты уже выросла и тебе пора знать правду. И тогда я решил все тебе рассказать, Кармел. Я ничего не знал. У меня и мысли об этом не было, пока мне не написал доктор. Я был в Новой Зеландии, когда получил письмо. Почта часто запаздывает, как ты понимаешь. Добрый старина Эдвард! У него золотое сердце. Понимаешь, он знал. И слава Богу!

— Они бы отослали меня в сиротский приют. Я бы никогда не узнала вас… и того, кто я такая. — Теперь такая перспектива казалась мне еще мрачнее, если учитывать, чего бы я лишилась.

— Грейс пришлось уступить и заботиться о тебе, когда она узнала, что ты — член семьи. Но я должен тебе сказать. Твоя мать — цыганка.

— Зингара! — воскликнула я.

Он потрясенно посмотрел на меня.

— Да, она стала Зингарой. Раньше ее звали Розалин Перрин. Ты знала?

— Я видела ее всего один раз. — Я рассказала ему, как познакомилась с Розой Перрин, как она перевязала мне ногу и как позже я встретила Зингару.

— Должно быть, она приезжала увидеть тебя. Как она тебе, понравилась?

— Она самая красивая женщина, которую я когда-либо встречала.

— Она совершенно ни на кого не похожа. — Он улыбнулся, припомнив что-то. — Я был в Коммонвуд-Хаусе месяца три. У меня тогда был долгий отпуск — корабль стал в док на капитальный ремонт и переоснастку. Именно тогда я встретил Розалин. Я очень увлекся ею.

— А она тобой?

— Это была глубокая, дикая страсть. Но недолгая.

— Она была недолгой?

— У нее не было шансов продлиться. Там был один человек, который приехал в их табор… Он собирал материал для книги о цыганах, об их жизни. Этот человек заинтересовался Розалин. И это неудивительно. Мы с ней обычно виделись ночью, в лесу. Я много путешествовал и встречал массу людей. Но таких, как Розалин, — никогда. Она готовилась выступать на сцене, просто бредила сценой. Я не мог оставаться там вечно. Мы оба знали, что это не может долго продолжаться, но смирились с этим. Я ничего не знал о твоем существовании до тех пор, пока Эдвард не написал мне. Розалин оставила тебя в Коммонвуд-Хаусе, потому что решила, что так будет лучше для тебя. Она очень мудрая женщина. Она прекрасно гадала на картах и все такое. Розалин считала, что у нее есть интуиция — и она решила, что так будет лучше для тебя. Твоя мать никогда бы не допустила, чтобы тебя отправили в сиротский приют. Она любила тебя. Ты наше с ней дитя, и твое место было не с ней и не с цыганами, а в Коммонвуд-Хаусе.

— А вы знали, что я там?

— Об этом я и собираюсь тебе рассказать. Эдвард — доктор Марлин — знал о нашей с Розалин связи. Он, конечно, осуждал нас. Бедняга. Он был намертво связан с Грейс, и она издевалась над ним, как могла. Он не одобрял той жизни, которую я вел. Жена в Сиднее, а я болтаюсь по миру, как бродяга. Да, он знал о Розалин. «Грейс никогда не должна догадаться об этом», — говорил он мне. Как будто я хотел рассказать об этом сестре!

На центральной улице в прежние времена была небольшая лавка, она называлась «Старинные диковины». Теперь ее уже нет. Не думаю, что хозяйка получала от нее большой доход. Но это было приятное местечко. Владелица — некая мисс Даулинг — симпатичная женщина, но никакой деловой хватки. У нее в витрине были всякие интересные вещицы. И вот однажды я заметил там медальон. На нем были какие-то незнакомые письмена, и я зашел на него посмотреть. Мисс Даулинг была в восторге, когда люди интересовались ее товаром, и тотчас сняла медальон с витрины и дала его мне. «Думаю, это цыганские письмена, — сказала она. — Так мне говорили. Эти рисунки что-то значат. Удачу или что-то вроде того. Обычно на медальонах пишут нечто подобное». Я решил подарить медальон Розалин, поэтому купил его. Она любила всякие безделушки, а цыганские мотивы на украшении должны были ей понравиться. Выходя из магазина, я увидел Эдварда. Он как раз заходил, так как его заинтересовала одна из старинных книг, которые были у мисс Даулинг. Мы нашли книгу и поболтали еще с мисс Даулинг. Она-то и упомянула о медальоне. Когда мы возвращались в Коммонвуд-Хаус, доктор спросил меня о нем, и я показал медальон, рассказал о рисунках, которые что-то означали и могли быть понятны для цыган. Его интересовали подобные вещи, и ему понравился медальон. Он с неохотой вернул его мне. Потом доктор стал читать мне лекции о моей связи с цыганкой. Цыгане — буйный и отчаянный народ, — предупреждал он меня. Я довольно легкомысленно ответил ему, что в жизни полно опасностей и если все время осторожничать, то можно не заметить ни счастья, ни радостей, которые тоже встречаются на пути. Мне нравится доктор, и я думаю, он тоже неплохо ко мне относится. Более того, мне было бы отчаянно жаль любого, кто женился на Грейс. Думаю, Эдвард знал о том, что я ему сочувствую, и был мне за это благодарен. Хотя он и твердил, что не одобряет моего отношения к жизни, но, по-моему, он мне немного завидовал. Я часто говорил о нем с Розалин. Ее очень интересовало все, что происходило в Коммонвуд-Хаусе. Она знала о неполноценности Аделины, но утверждала, что это — кара миссис Марлин за ее высокомерие и гордыню. Я заметил, что очень жаль, что бедная Аделина должна страдать за грехи матери… В общем, когда тебя нашли, у тебя на шее был медальон. И Эдвард тотчас понял, чей это ребенок — и сказал Грейс. Ребенок ее брата принадлежал к семье Синклер, и об этом не стоило забывать. Она согласилась, что тебя следует воспитывать в Коммонвуд-Хаусе. А Розалин, довольная тем, что ты в надежном месте, уехала и занялась карьерой. Доктор написал мне о том, что моя дочь воспитывается с его детьми. Можешь себе представить, как я был взволнован. Моя родная дочь! У нас с Элси не может быть детей. Наверное, это — одна из причин, почему у нас с ней начался разлад. В Элси силен материнский инстинкт. Ты все поймешь, когда встретишься с ней. Мне очень хотелось увидеть свою дочь. Но, к несчастью, я был очень далеко. Тебе было три или четыре месяца, когда я получил письмо Эдварда. Я хотел вернуться. Но я находился на другом краю света, и прошло целых четыре года, прежде чем мы встретились.

— Это было так замечательно, когда мы встретились! — Я всплеснула руками, вспоминая. — Когда вы приехали, все изменилось.

Он повернулся ко мне и нежно поцеловал.

— Так и должно было случиться, доченька.

Я была в восторге. Жизнь прекрасна! Наконец я нашла родного человека! И не было на свете никого, кого бы я больше хотела считать своим отцом. Неудивительно, что я поверила в чудеса!

Каждый день, казалось, был полон удовольствий. Я просыпалась — и испытывала восторг. Я боялась спать — вдруг мне приснится, что всего этого со мной не произошло. Когда я бодрствовала, я могла убедить себя, что это — действительно правда, и тогда была совершенно счастлива.

Мне хотелось всем и каждому кричать: «Я — дочь капитана!» Но я не могла этого сделать. Будет слишком сложно все объяснить. Я не могла сказать этого даже Герти. Нет, я должна оставаться Кармел Март, а он — дядей Тоби, до тех пор пока мы не прибудем в Сидней и я не встречусь с Элси.

Дядя Тоби — я все еще называла его так — и я сидели на палубе вместе, как только у него выдавалась свободная минутка, и мечтали о будущем.

Мы договорились, что он останется для всех моим дядей Тоби, до тех пор пока мы не прибудем в Сидней. Потом мы попрощаемся с людьми, с которыми вместе путешествовали. Вряд ли мы их снова когда-либо увидим. И тогда я смогу назвать его… Отец? Папа? Я так долго называла его дядя Тоби! Поэтому он предложил, чтобы я звала его просто Тоби. А почему бы нет? Мы опустим слово «дядя». Так мы и решили.

Конечно, мне придется вернуться в Коммонвуд-Хаус и получить образование. Тоби считал, что мне следует учиться в школе. Эстеллу наверняка отправят в школу. Все теперь будет иначе, отныне я буду считаться ее кузиной — а не цыганским подкидышем. Я скривилась, подумав о школе.

— Это необходимо, — сказал Тоби печально. — Без хорошего образования никак нельзя. Но у тебя не будет достойного образования, если ты станешь скитаться по морям со своим вновь обретенным отцом. Мы будем встречаться, когда только сможем, и иногда, если представится такая возможность, я буду брать тебя с собой в море. А пока у нас впереди еще половина путешествия, и давай сполна насладимся им. Я очень рад, что ты узнала правду! Я так давно хотел рассказать тебе обо всем, но думал, что ты слишком мала. А потом наконец настало время.

— Я тоже рада, что все узнала.

— Теперь мы начнем новую жизнь.

— И в Коммонвуде все будет иначе.

— Без Грейс, — добавил он.

— Надеюсь, мисс Карсон все еще там.

— Это будет совсем неплохо, знаешь ли. И мы сможем видеться с тобой.

— Если бы вы только не так часто уезжали!

— Жизнь далека от совершенства. Лучше смириться с этим и не пытаться изменить то, что изменить невозможно. Сейчас все не так плохо, правда?

— Просто прекрасно, — горячо поддержала я.

Дни летели слишком быстро. Мне хотелось задержать время. Скоро мы прибудем в Сидней. Я с нетерпением ждала возможности увидеть этот прекрасный город, о котором столько слышала. Но подумывала о том, что это — только первый этап моего путешествия, и когда мы покинем Сидней, то вернемся домой, в Англию. Правда, у нас было еще немного времени, но все когда-то подходит к концу и я вернусь к своей прежней жизни. Мне придется поехать в школу. Спокойные, безмятежные дни продлятся недолго. Мне было грустно.

Индийский океан всегда будет занимать особое место в моей душе. Эти тихие, нежные дни, когда я гуляла по палубе с отцом или сидела с ним и смотрела на чудесные ласковые волны, и прохладные вечера, когда мы беседовали о будущем и о прекрасном настоящем… Он показывал мне звезды, говорил о тайнах Вселенной, о чудесах на этом вращающемся шаре, который зовется нашей планетой.

— Мы так мало знаем. В любой момент может случиться все что угодно… И мы должны усвоить урок: следует наслаждаться каждым мгновением жизни.

Теперь я могу оценить прелесть тех дней и улыбнуться при воспоминании о наивной девочке, которая была так счастлива.

В любом случае, прекрасно испытывать счастье и не знать, что оно не может длиться вечно.

Мы обогнули северное побережье Австралии и шли на восток, к Квинсленду. Мы провели день в Брисбене, и, поскольку Тоби вынужден был оставаться в порту, я была с Форманами.

Они изменились. Прежде они так стремились добраться до Сиднея и начать новую жизнь, но теперь, когда Форманы почти приехали, я почувствовала, что у них возникли какие-то опасения. Раньше они были полны надежд; в Сиднее дешевая земля, говорили они, и если люди упорно работают, они обязательно добьются успеха. Все казалось таким простым, но… Должно быть, тоскливо покидать родную землю, даже тогда, когда «они» планируют проложить дорогу через твою собственность и разрушить твое благосостояние.

Герти казалась немного рассеянной, и эта экскурсия была совсем не похожа на нашу первую поездку на берег. Я вспоминала Неаполь с ностальгией. Но, разумеется, тогда я не знала, кто мой отец. Я была в хорошем настроении, конечно, но это не мешало мне сочувствовать Форманам.

Мы осмотрели город, который раскинулся по обе стороны реки Брисбен. Посетили бухту Моретон и склоны гор Тейлора, на которых были построены городские дома. Наш проводник рассказывал нам о том, что в начале столетия это место было колонией каторжников, но мы все слушали его невнимательно.

В тот вечер, лежа в своих койках, мы с Герти долго разговаривали. Мы совсем не устали — а если и устали, то все равно у нас не было желания спать.

— Здесь все будет по-другому, — говорила Герти. — Наверно, мне придется ходить в школу. Так скучно быть ребенком!

Я согласилась.

— Забавно, — продолжала Герти. — Все это время мы общались каждый день, а когда приедем в Сидней, то попрощаемся и, возможно, больше никогда друг друга не увидим.

— А может, еще увидим. Я могу приезжать в Сидней.

Герти немного помолчала.

— Прежде чем мы уедем, ты должна будешь дать мне свой адрес. Я не могу дать тебе свой, потому что у меня его пока нет. Я могу оставить только адрес места, где мы остановимся на время. Это что-то вроде пансиона, которым управляет подруга одной нашей знакомой. Она поселит нас там, пока мы не найдем подходящего участка для покупки.

— Я рада, что ты об этом подумала, — ответила я. — Мы будем писать друг другу. Это замечательно.

Мы помолчали, и нас немного утешала мысль, что мы не порвем связь с той частью нашей жизни, которую всегда будем вспоминать с удовольствием.

Через два дня мы должны были приплыть в Сидней. Тоби сказал, что корабль простоит в порту целую неделю и мы сможем поехать к Элси. Он мне объяснил, что часто так делал в подобной ситуации. Все пассажиры уедут, и прежде чем отправиться назад, мы должны будем погрузить других пассажиров. А потом в положенное время начнется наше путешествие обратно в Англию. Кораблю необходима эта стоянка, во время которой его тщательно осматривают и производят кое-какой ремонт.

— Тебе понравится Элси, — пообещал Тоби. — Она славная.

Я очень хотела увидеть Сидней. В своей красочной манере, Тоби многое поведал мне об этом городе. Моему отцу нравилось вспоминать о прошлом. Вечерами после ужина он сидел на палубе и рассказывал о том, как из Англии вышли корабли с каторжанами на борту.

— Представь мужчин и женщин, которых распихали по трюмам — совсем не похожим на уютную каюту, которую ты делила с Герти Форман на «Королеве морей», должен тебе сказать. Их выслали с родины, которую большинство из них никогда уже не увидят… в новую страну, и они даже не знали, в какую именно.

Я слушала и содрогалась. Я представляла людей, которых оторвали от родного дома… некоторые из них — почти дети… возможно, моего возраста… и они пытались вообразить, что с ними станет.

— Капитан Артур Филипс… Так звали человека, который доставил их сюда. Ты увидишь, его имя встречается то тут, то там в названиях улиц города. Сам же Сидней назван в честь одного из наших политиков. И его фамилию, Мак-Куари, ты тоже можешь встретить в городе. Он был губернатором Нового Южного Уэльса. Это был очень умный человек. И сделал много хорошего для колонии. Мак-Куари хотел, чтобы каторжане чувствовали себя не преступниками, изгнанными из родной страны, а колонистами, которые благоустраивают новые территории, чтобы на них жить. Именно он поощрял их исследовать новые земли. Это были времена, когда поселенцы нашли путь через Блу-Маунтин. До этого аборигены считали, что через эти горы невозможно переправиться, потому что там обитают злые духи, которые уничтожат любого, кто попытается пройти на другую сторону. Но колонисты сделали это… И что же там оказалось? Самые лучшие пастбища на земле!

— Расскажите мне еще о Блу-Маунтин, — попросила я.

— Они великолепны. Когда-нибудь мы туда поедем. Ты же не боишься духов, а?

Вот так Тоби рассказывал мне обо всем, и я загорелась желанием увидеть эти земли. Но в то же время моя радость смешивалась с печалью, потому что мне не хотелось расставаться с Герти.

Мы прибыли. Корабль стал каким-то незнакомым, чужим. Я попрощалась с Герти и ее семьей. Миссис Форман тепло обняла меня и сказала:

— Мы не потеряем друг друга, дорогая. Мы обязательно будем поддерживать связь.

Мистер Форман пожал мне руку, и Джимми довольно смущенно попрощался. Ему было немного стыдно после приключения в Суэце, когда Тоби так сурово отчитал его. Герти порывисто попрощалась со мной, и я поняла, что она глубоко переживает наше расставание. Все пассажиры покинули корабль.

Я ожидала, когда Тоби позовет меня в свою каюту, и тогда мы с ним покинем корабль — временно, конечно.

— Так иногда случается, — говорил он, — мы стоим в порту дольше, чем обычно, и я на день-два уезжаю к Элси. Это хоть какое-то разнообразие. Конечно, я все время езжу на корабль и обратно, но хорошо иногда пожить на твердой земле.

Итак, я ехала к Элси. До сих пор я нечасто о ней думала. Его жена! Они не могли поладить как супруги, но по-своему любили друг друга. Конечно, очень необычно, когда муж, который оставил жену, возвращается к ней время от времени и гостит в ее доме на правах старого друга. Но с другой стороны, Тоби — очень необычный человек.

Я обошла «Королеву морей», зашла в опустевшие общие каюты. Теперь, когда людей не было, они выглядели совсем иначе. Как сильно может измениться корабль! Я вышла на палубу и перегнулась через поручни, глядя на величественную панораму, открывшуюся передо мной. Я представила, что я — бедный каторжанин, которого выслали из родной страны.

Я подумала, как мне повезло. Меня могли отправить в приют. Но мой обожаемый отец никогда бы не позволил, чтобы со мной случилось что-нибудь плохое. И так будет всегда.

Дом Элси располагался на участке площадью около трех акров. Он был выстроен в старом колониальном стиле с платформой вокруг фасада и шестью ступенями, ведущими к крыльцу у центрального входа.

Мы как раз поднимались по ступеням, когда маленький смуглый человек выбежал из каких-то пристроек и закричал:

— Капитан! Капитан!

— Да это же Агло! Как поживаешь, Агло? Рад тебя видеть.

Человечек улыбаясь остановился перед Тоби. Они обменялись рукопожатием.

— Миссис ждет, мисс Мейбл старается. Все сверкает. Все ждут капитана.

— Я рад, — сказал Тоби. — Я бы очень расстроился, если бы они не навели лоск перед моим приездом.

Он повернулся ко мне, и тут дверь распахнулась и на крыльцо вышла женщина.

— Капитан! — воскликнула она, кидаясь к нему.

— Мейбл, Мейбл… рад тебя видеть. Это Кармел.

Он улыбался мне. Мейбл не успела заговорить, как из дома вышла еще одна женщина.

— О, наконец-то ты приехал, Тоби! — произнесла она. — Что тебя так задержало? Я видела, как твой корабль пришел рано утром.

— Долг, Элси. Что еще могло меня задержать?

Она расцеловала его в обе щеки.

— Это Кармел, — сказал Тоби.

Элси повернулась ко мне. Она была высокой. Рыжевато-каштановые, очень густые волосы были собраны в узел. Ярко-зеленые глаза блестели. А зубы казались особенно белыми на фоне загорелого лица. Чувствовалось, что она очень открытый человек. Я сразу поняла, что Элси из тех, кто всегда говорит то, что думает. И никаких уловок и уверток. Она мне сразу понравилась. Это был человек, которому можно доверять.

— Кармел, — повторила она. — Ну что ж. Я много о тебе слышала. И вот теперь ты здесь, в Сиднее. Как тебе путешествие?

Элси пожала мне руку и внимательно посмотрела в лицо. Я с опаской размышляла о том, что подумает женщина о дочери своего мужа и его любовницы, но потом решила, что Элси сама об этом скажет. Пока же не казалось, что она считает это чем-то странным.

— Жаль, что ты пробудешь всего неделю, — произнесла Элси. — За это время ты мало что успеешь увидеть. А тут есть на что посмотреть, уверяю тебя. Ну мы постараемся показать тебе как можно больше. Да что ж мы здесь стоим? Заходите, заходите. Полагаю, вы проголодались. Не думаю, что вас хорошо кормили на этой старой посудине.

Она бросила взгляд на Тоби, давая понять, что дразнит его. И он тут же откликнулся:

— О, нас кормили великолепно, правда, Кармел?

— О да, — ответила я. — Все было очень хорошо.

— Подожди, вот увидишь, что мы здесь для вас приготовили. Посмотришь, к концу недели тебе не захочется уезжать. Бьюсь об заклад!

Она взяла меня под руку и повела в дом. Я видела, что Тоби очень доволен приемом.

— Ты знаешь дорогу, Тоб, — сказала Элси. Странно было слышать такое обращение, но я должна была привыкнуть к тому, что Элси всегда сокращает имена. Она повернулась ко мне.

— Он всегда занимает одну и ту же комнату. Правда, это случается не так часто, как хотелось бы. Но мы должны довольствоваться тем, что выпадает на нашу долю, правда? Итак, дорогуша, идем, я покажу тебе, где ты будешь жить. Из твоего окна открывается прекрасный вид на гавань. Мы гордимся нашей гаванью. И хвастаемся, когда представляется такая возможность. Тоб, там у тебя в комнате почта. Письма из дома. Я их разобрала, но не начинай читать, нас уже ждет обед.

Тоби потянулся, посмотрел на небо, на дом и произнес:

— Как хорошо оказаться здесь!

— Я рада, что ты приехал, — ответила Элси. — Мы все рады, правда, Мейб?

— А то! — согласилась Мейбл.

— И Агло тоже.

Абориген улыбнулся.

— Агло хороший парень. Он не станет кочевать, когда приезжает капитан.

Агло покачал головой и усмехнулся.

Когда я позже спросила, что все это значит, Тоби объяснил мне, что аборигены хорошие работники, но не стоит забывать, что они не привыкли жить в домах, не привыкли, когда их держат взаперти, ограничивают их свободу. И время от времени у них появляется потребность «кочевать» — они бросают работу и уходят. Иногда они возвращаются, иногда — нет. Никогда не знаешь наверняка. Даже самым преданным может прийти в голову отправиться в дорогу.

— Ну заходите же, заходите! — повторила Элси.

Это, безусловно, был теплый прием. Я вспоминала, как миссис Марлин приветствовала леди Кромптон в тех редких случаях, когда та приезжала в Коммонвуд-Хаус. Как сильно это отличалось от приема Элси!

Моя комната оказалась большой и, как и говорила Элси, с прекрасным видом на гавань. Там стояли кровать, шкаф и умывальник, туалетный столик и несколько стульев. Пол был деревянный, на нем лежали коврики. В комнате имелось все необходимое, и мне сразу вспомнился Коммонвуд-Хаус. Там все было иначе.

Мне велели спуститься в столовую, как только я буду готова, и когда я открыла дверь, Тоби как раз выходил из своей комнаты.

— Все в порядке? — спросил он меня с волнением в голосе.

— Да, отлично.

— Я знал, что вы поладите с Элси. С ней все ладят.

— Кроме вас?

— О, это совсем другое. Мы прекрасно ладим, просто не смогли жить вместе. — Он взял меня за руку и слегка пожал ее. — Жаль, но так уж получилось, — добавил он. — Тебе здесь понравится. Тут много интересного. Элси с нетерпением ждала встречи с тобой. Идем, посмотришь на мою комнату.

Комната была такой же, как и моя — деревянный пол, коврики и необходимая мебель.

— Не очень-то похоже на Коммонвуд-Хаус, — заметил Тоби.

— Да… Я как раз об этом подумала.

— Атмосфера совсем другая. Никакой формальности. Все открыто и честно.

— Да, — согласилась я. — Я это ощущаю.

Он взъерошил мои волосы и поцеловал меня.

— Я же только что расчесалась! — воскликнула я.

— Ничего страшного. Элси не станет делать тебе замечаний.

Я осмотрелась.

— Тебя ждет куча писем, — сказала я.

— Да. Я пока не хочу погружаться в чтение. Они могут подождать. Думаю, ничего важного. Идем вниз, а то у нас будут неприятности.

Обед был очень хороший. С нами сидела Мейбл, которая была и экономкой, и подругой хозяйки. За столом прислуживала девушка лет пятнадцати. Ее звали Джейн. И снова я удивилась отсутствию формальностей в отношении к ней. И поскольку все это так сильно отличалось от Коммонвуд-Хауса, я снова и снова задумывалась, что там сейчас происходит. Теперь, когда миссис Марлин умерла, в доме все изменится. Там останется мисс Карсон, и Аделине нечего будет бояться.

Элси шутила с Тоби, но говорили они в основном обо мне. Она рассказала мне, что нам необходимо сделать, пока я здесь, в Сиднее. Мы можем покататься на лодке по гавани. Если только мне не надоело плавать! Но это будет небольшая весельная лодка. Хотя есть еще и паром. Езжу ли я верхом?

— Отличненько. Тебе понадобится лошадь, пока ты здесь. Мы просто пропадем без лошади. И еще мы будем устраивать пикники. Погода ведь хорошая. Лучше, чем дома.

Я заметила, что Элси часто говорит об Англии с ласковым презрением. Здесь, «на другом конце света», то есть в Австралии, все лучше. Позже я узнала, что она родилась в Австралии и никогда не бывала в Англии, и все-таки называла ее «домом».

Тоби рассказал, что здесь многие так говорят. Их корни в Англии, полагал он, потому что их родители или родители их родителей приехали оттуда в поисках лучшей жизни. Некоторым действительно удалось ее здесь найти. Но независимо от того, повезло им или нет, Старый Свет оставался «домом», даже для тех, кто никогда его не видел.

Мне было все интересно — это была новая фаза той удивительной жизни, с которой меня знакомил Тоби.

Ночью я крепко спала. А когда проснулась, встала с кровати, открыла стеклянную дверь и вышла на балкон с железными перилами. Вид открывался просто изумительный. Мне была видна вся гавань, берега, окаймленные зелеными зарослями, растущими над самой водой. Там были и высокие деревья, которые, как я потом узнала, были из семейства эвкалиптов, и желтые цветы — австралийская мимоза.

Мне очень понравилась Элси. Она была сердечной и дружелюбной, хотя и не могла ужиться в браке с Тоби. Но во всех остальных смыслах они замечательно ладили, и он приезжал к ней всегда, когда бывал в Сиднее.

Стоя тут, на балконе, и глядя на эту великолепную гавань, я снова думала о счастливом повороте моей судьбы, когда вдруг услышала чей-то насмешливый хохот. Словно какое-то дьявольское отродье смеялось над тем, с каким удовольствием я принимаю эту замечательную жизнь, которая чудесным образом стала моей. Я огляделась по сторонам. Вокруг никого не было.

Когда я увидела Тоби и Элси, я вздохнула с облегчением. Они наверняка тоже слышали этот смех и, похоже, вовсе не были удивлены; они были увлечены очень серьезным разговором. Это показалось мне странным, потому что сейчас они совсем не походили на легкомысленных шутников, которыми казались вчера вечером. Если бы я не была так бодра, я бы подумала, что мне это снится.

Вдруг они посмотрели вверх. Выражение их лиц изменилось. Они улыбались.

— Доброе утро, — крикнул мне Тоби.

— Как спалось? — вторила ему Элси.

— Доброе утро. Спасибо, хорошо.

— Отличненько, — сказала Элси.

Потом снова раздался издевательский смех. Элси прищелкнула языком.

— Эти кукабары снова за свое.

Как только она это сказала, мимо пролетела серо-коричневая птица около семнадцати дюймов длиной. Она уселась на ветку. Потом прилетела еще одна и села рядом с первой. Снова раздался смех — и я поняла, что он исходит от птиц.

— Они требуют свой завтрак, — объяснила Элси. — Я кормлю их, как и остальных птиц, поэтому они сюда и прилетают. Они издают довольно забавные звуки, но ты привыкнешь. Их называют зимородками-хохотунами, и понятно почему. Они как будто смеются над тобой. Может, они думают, что я просто глупая старуха, которая с ними возится. Но нам тоже пора за стол.

Я спустилась, и мы сели завтракать — бекон с яичницей, свежеиспеченный хлеб и кофе.

— Так завтракают дома, — сказала Элси. — Мы чтим старые традиции. И это правильно, да, Тоб?

Тоби согласился. Мы стали обсуждать, что будем сегодня делать. Тоби должен был поехать в доки, на корабль, и не знал, сколько там пробудет. Элси хотела показать мне дом и сад, рассказать, как они живут здесь, «на другом краю света».

Они снова были веселы. Тоби уехал, как и собирался, а я смотрела, как Элси кормит птиц. Это было замечательное зрелище: они все слетелись к ней — прекрасные, пестрые, разноцветные. Они напоминали волнистых попугайчиков, которых мы держим в клетках дома, в Англии. Здесь они летали свободно, довольно чирикали и свистели, кружили вокруг Элси. Это была мирная картина. Тут же я видела и кукабар, они тоже получили свою порцию корма. Потом я снова услышала их насмешливый хохот. Он меня больше не пугал.

Элси сказала, что мне понравятся австралийцы.

— Здесь, в Австралии, люди совсем другие, — сказала она. — Не такие, как там, откуда ты родом. Мы здесь не заносчивые, не надменные, «я лучше тебя». Мы все равны, хотя некоторые более равны, чем остальные. Так говорят, — добавила она, кивая. — Если слуги помнят, что я здесь главная, и делают то, что я велю, — тогда все в порядке.

— Но это же все равно… — начала я, но она усмехнулась.

— Ты поймешь, что я имею в виду, дорогая, — сказала она. — У нас тут есть две горничные, Аделаида и Джейн. И конечно, Мейбл. Это в доме. Мейб — просто сокровище — готовит, следит, чтобы все шло как следует. Джем, его жена и их сын Холл живут над конюшней, но все время приходят в дом. И еще есть Агло. Иногда он уходит, и мы никогда не знаем, вернется он или нет. Но все равно не думаю, что он когда-нибудь уйдет навсегда. И уж наверняка этого не произойдет, пока здесь Тоб. Агло очень любит Тоба. Большинство людей его любят. Есть в нем что-то особенное. Ну что, идем осматривать дом?

Мы пошли. Большой, деревянный, он был обставлен довольно просто. Там была прачечная, кладовые, чуланы и большая кухня с огромной печью, духовками и длинным деревянным столом.

Я познакомилась со всеми обитателями и поняла, что имела в виду Элси, когда говорила, что не признает никаких формальностей, которые необходимы дома, в Англии. Все говорили с ней свободно, на равных, пока выполняли свою работу.

— Кому нужны эти чепчики и переднички и «называйте меня мадам»? Мне достаточно, если меня будут звать миссис Синклер.

Элси сказала это с сожалением, и я подумала: хотела ли она быть женой Тоби во всех смыслах вместо его редких визитов, когда корабль прибывал в Сидней?

В первое же утро она рассказала мне, что ее дедушка был выслан в Сидней на поселение. Он не был преступником — просто слишком свободно и открыто выражал свои мысли. Он работал на фабрике и боролся за права рабочих.

— Как один из этих Толпудлских мучеников. Он никогда не забывал, что с ним сделали. Но мой дед не из тех, кто изводит себя постоянными жалобами на то, что невозможно исправить. Поэтому он отработал здесь семь лет, а потом приобрел земельный участок. Он упорно трудился и преуспел. Потом отправился добывать золото в районе Мельбурна. Мой отец последовал его примеру, и они сколотили состояние. И вот мы здесь, в стране, которая нам очень нравится, и никогда не заводим разговоров о том, чтобы вернуться.

Мне все это показалось интересным, хотелось услышать еще что-нибудь.

— Услышишь, дорогая, — пообещала Элси. — Я не из тех, кто держит рот на замке.

— Вы должны мне рассказать. Я же здесь ненадолго.

— О, у нас будет достаточно времени на разговоры, вот увидишь.

Так прошло утро, а днем вернулся Тоби. Я была в своей комнате, развешивала одежду, когда услышала топот его коня. Я подошла к окну. Элси, очевидно, тоже что-то услышала. Она вышла из дома и побежала Тоби навстречу. Они возвращались вместе. Лица у них были непривычно серьезными — как тогда, утром, когда меня напугал крик кукабар.

На мгновение Элси и Тоби остановились, взволнованно беседуя о чем-то. Я окликнула их. Они посмотрели вверх и улыбнулись мне. Странно, но их улыбки показались мне вымученными, и у меня появилось неприятное чувство, что не все так хорошо, как меня хотят уверить. Я инстинктивно ожидала услышать издевательский смех птиц, но после кормежки они улетели.

Я спустилась вниз, чтобы поприветствовать Тоби.

— Утро прошло хорошо, как я понимаю. Ты осматривала дом? — спросил он.

— Да, это было очень интересно.

— Тоб хочет поговорить с тобой, дорогая, — сказала Элси, умоляюще посмотрев на него. — Послушай, почему бы тебе не сделать это сейчас? Идите в гостиную… вдвоем.

Я была почти уверена, что Тоби не очень хочется, а она уговаривает его. Но он сказал:

— Хорошо. Пойдем, Кармел.

Мы направились в гостиную, а Элси вышла из дома, оставив нас одних.

Я внимательно смотрела на Тоби, и во мне крепла уверенность, что что-то не так.

— Я должен тебе кое-что сказать, Кармел, — начал он, немного поколебавшись.

Я вопросительно глядела на него. Это на него не похоже. Он всегда легко находил слова.

— Я так и подумала, что что-то не так, — сказала я. — Вы выглядите иначе.

— Это очень серьезное решение.

— О чем?

— Понимаешь, Кармел… Дома кое-что случилось.

— Дома?

— В Коммонвуд-Хаусе. С доктором.

— А что с ним?

— Он, вероятно, долго не протянет.

— Вы имеете в виду, он умирает? — тупо спросила я.

— У него серьезные проблемы… Эстелла и Аделина будут жить у Флоренс. И Генри тоже, конечно. Поэтому, понимаешь…

— Вы хотите сказать, они не вернутся в Коммонвуд-Хаус?

— Да, именно так.

— А доктор серьезно болен? Как они могут быть уверены, что он умрет? Может, он выздоровеет?

Тоби смотрел поверх моей головы. Я никогда не видела его таким.

— Понимаешь, — сказал он, — мы должны подумать о том, что будет с тобой.

— А мисс Карсон поедет к Эстелле и Аделине?

— Я не знаю насчет мисс Карсон. Но не думаю. Мне лишь известно, что Аделина и ее сестра останутся у Флоренс. Она присмотрит за ними.

— Вы хотите сказать, что там не найдется места для меня?

Он с облегчением вздохнул и посмотрел на меня.

— Понимаешь, проблема в том, — продолжил Тоби, — что у меня нет постоянного дома — только съемное жилье. И потом, я большую часть времени буду отсутствовать. Ты понимаешь, о чем я?

Мне стало не по себе. Потому что Тоби, очевидно, очень беспокоился. Он почувствовал мой страх и обнял меня.

— Тебе не о чем волноваться, пока я рядом с тобой, — сказал он.

— Я знаю. — Я прижалась к нему.

— Ты моя малышка, и я здесь, чтобы позаботиться о тебе. Поэтому тебе не о чем беспокоиться. Тебе не придется ехать к Флоренс.

— О, я знаю, она этого не захочет.

— Но нам нужно как следует все обдумать.

— Да. Элси знает, не так ли?

Он кивнул.

— Она помогает мне решать эту проблему. Элси убеждала меня, что тебя не следует оставлять в неведении, а нужно как можно скорее все рассказать.

— О чем рассказать?

— Я не могу взять тебя с собой в Англию, потому что тебя некуда там устроить. Тебе ведь только одиннадцать. Ты слишком мала, чтобы оставаться одной, когда я буду далеко в море. И потом… после этого путешествия меня не будет в Англии где-то около года. «Королева морей» чаще находится в этом полушарии. На самом деле наш корабль числится в Сиднее. У Элси появилась идея, и должен сказать, мне она кажется разумной — это лучшее, что мы можем сделать. Через неделю, когда я уеду, ты останешься здесь, у Элси. А приблизительно через четыре месяца я вернусь в Сидней.

Я посмотрела на него в полном смятении, и он быстро продолжил:

— Знаю, что твое путешествие еще не закончено. Я не ожидал, что такое случится. Я думал, что в Коммонвуде все утрясется к тому времени, когда мы вернемся, и все будет по-прежнему. И когда Эстелла поедет в школу, ты поедешь с ней. Самое важное для нас — быть вместе как можно чаще. Разве не этого мы хотели?

Я энергично кивнула.

— Я знаю, что это удар для тебя. Мы думали, как тебе об этом сказать. Элси твердила, что нельзя оставлять тебя в неведении. Теперь ты, по крайней мере, знаешь, что произошло. Она сказала, что ты достаточно умна, чтобы тебя обманывать. Таков наш план… Элси и мой. А теперь и твой. Ты можешь доверять Элси. Она очень хорошая. Она говорит, что ты должна остаться здесь. Ты можешь жить с ней. Тут недалеко очень неплохая школа-пансион, где ты можешь получить хорошее образование. Ты пойдешь туда, а на каникулах будешь с Элси. А когда мой корабль придет в порт, мы с тобой увидимся.

Тоби отстранился и вопросительно посмотрел на меня. Потом вдруг обнял и крепко прижал к себе.

— Это самое разумное решение, Кармел, дорогая моя девочка. Уверяю тебя, в данных обстоятельствах это единственный выход.

Я была слишком потрясена, чтобы осознать это. Я могла только жаться к нему, убеждаясь, что он все еще здесь, что он — мой отец и будет любить меня всегда. Но прекрасного путешествия домой не будет. Очень скоро Тоби уедет, и пройдет много времени, прежде чем мы снова увидимся. Эта чужая страна станет теперь моим домом.

Все это было слишком неожиданно и сильно смутило меня — настолько, что я не могла осознать случившееся. Я вдруг стала одной из тех, кого увезли из Англии, послали в новые земли — я недоумевала и не могла поверить, что это в самом деле происходит со мной. И все же мне было легче, чем первым поселенцам. У них никого не было. А у меня был Тоби. Он любит меня — хотя ему и приходится меня покидать. И рядом со мной оставалась Элси, я уже успела привязаться к ней.

Мои мысли возвращались к тому раннему утру, когда я внезапно услышала издевательский смех зимородков. Я тогда подумала, что этот смех был предупреждением. Наверное, в некотором роде так оно и было.

Жизнь казалась мне слишком прекрасной — а так не бывает.

Потом я подумала: «Но Тоби мой отец. Это ничто не изменит. Я могу подолгу не видеть его, но он вернется. Он действительно мой отец и всегда будет рядом».

Бродяга

Мы с Герти попрощались со школьными подругами и со школой. Через шесть лет этот период моей жизни подошел к концу. Впереди были долгие каникулы — но для нас это уже не были каникулы в конце семестра. Я собиралась провести немного времени на ферме Форманов в Йомалу, а потом Герти приедет погостить к нам, в дом Элси. Мы придерживались этой традиции уже несколько лет.

В следующем марте мне исполнится восемнадцать лет. Прошло очень много времени с тех пор, как Тоби сказал мне, что я не вернусь в Англию.

Тогда все произошло очень быстро. Мы отказались от долговременных планов, и через несколько дней для меня началась новая жизнь. Сначала я была ошеломлена, словно меня захватил какой-то смерч — и вот я очутилась в новом доме в другой стране. Но я никогда не забывала, как мне повезло, что у меня есть такие замечательные люди, как Тоби и Элси, и они заботятся обо мне.

Когда Тоби увез меня из Англии в фантастическое путешествие, я думала, что обрела счастье. Теперь, оглядываясь на ребенка, каким я была тогда, с высоты своих лет, я не могу сдержать улыбки. Счастье совсем не такое. Оно не может длиться вечно. Его нужно ждать, долго ждать — поэтому, когда оно приходит, ты так его ценишь.

Я бесконечно признательна Элси. Она стала моей мачехой, но скорее — старшей, умудренной опытом сестрой. В редкие моменты проявления чувств она рассказывала мне, что всегда хотела иметь ребенка. И я была для нее как родная дочь.

В феврале того года, когда мне должно было исполниться одиннадцать, Тоби уплыл на «Королеве морей», оставив меня с Элси, которую я знала всего неделю. Я навсегда запомнила, как поднялась на борт, чтобы попрощаться. Запомнила ощущение потерянности и пустоты оттого, что долго не увижу отца. Но Элси понимала мою печаль и помогла перенести горечь разлуки. Тоби старался казаться веселым, и в некоторой степени ему это удалось. Он неустанно уверял меня, что пройдет немного времени — и он вернется, и тогда мы с ним придумаем что-нибудь замечательное. Потом мы с Элси стояли на причале и смотрели, как удаляется его корабль. Тоби не было видно, потому что он должен был стоять на капитанском мостике. Мы видели, как «Королева морей» скользит по волнам, уплывая вдаль, и меня утешало то, что Элси плачет вместе со мной. Она обняла меня и сказала:

— Мы справимся, дорогая. И в следующий раз будем стоять и смотреть, как корабль возвращается в порт и Тоби стоит на капитанском мостике.

Потом мы вернулись домой, пили какао и говорили о Тоби.

Следующие недели у Элси прошли просто прекрасно. Она уделяла мне много внимания. Элси отлично понимала, что я чувствую, и старалась убедить меня, что с ней я в безопасности. Тоби будет ненадолго уезжать, но она займет его место.

Мы все время были вместе. У Элси были друзья в Сиднее, мы ездили к ним в гости, и они довольно часто приезжали к нам. Мейбл, которая готовила в доме у Элси и управляла ее хозяйством, стала моим хорошим другом. Я часто приходила к ней в кухню и смотрела, как она месит тесто или готовит пудинг. Она рассказывала мне о своем детстве в маленьком городке к западу от Сиднея, по дороге на Мельбурн. В ее семье было семеро детей, и она — самая старшая. Ей хотелось выбраться из захолустья, как она говорила, поэтому она уехала в город. Потом сменила несколько мест работы. Мейбл научилась хорошо готовить и наконец очутилась у Элси, «одной из лучших женщин на земле», и это место как раз по ней. И с тех пор живет здесь.

Тут жила и Аделаида, которая была всего на несколько лет старше Мейбл, и Джейн, и они выполняли всю работу по дому. Здесь не соблюдали условностей, никто не считал себя выше других, и все они, казалось, довольны жизнью.

Джем и Мэри жили над конюшней с сыном Холлом. Они помогали по дому, если возникала такая необходимость, и работали в саду. Там же жил и Агло. Он всегда улыбался мне при встрече. Казалось, все домочадцы были счастливы.

Это место постоянно напоминало мне о Коммонвуд-Хаусе именно потому, что сильно от него отличалось. Как странно, наверное, там сейчас стало! Доктор болен, а дети живут у тети Флоренс. А как же мисс Карсон? Я думала, что она поедет к тете Флоренс, чтобы быть с детьми. Но, может, доктор выздоровел и они все вернулись в Коммонвуд-Хаус?

Я пыталась поговорить об этом с Элси, но она, казалось, не проявляла никакого интереса. Это меня удивило, потому что она всегда хотела знать обо всем. Но я заметила, что когда бы я ни заговорила о чем-нибудь, связанном с Коммонвуд-Хаусом, она использовала первую же возможность, чтобы сменить тему.

В дом все время приходили разные люди. Некоторые не предупреждали о своем визите и являлись к нам на обед просто потому, что оказались поблизости. Некоторые приезжали издалека и оставались на день-другой.

Был и один особый друг. Его звали Джо Лестер. Это был очень крупный мужчина, довольно тихий и серьезный. Он относился ко мне дружелюбно и часто рассказывал, как и Тоби, о тех временах, когда Австралия была поселением для каторжников.

Джо владел фермой в нескольких милях от Сиднея. С ним жил племянник, который помогал ему управлять фермой. Мы с Элси часто навещали их.

Спустя две недели после отъезда Тоби Элси заговорила о школе.

— Все должны ходить в школу, — сказала она, — включая тебя, дорогая. У нас здесь нет таких школ, как в Англии, но я слышала об одном довольно хорошем пансионе. Он всего в нескольких милях отсюда, между Мельбурном и Сиднеем. И вот я подумала…

— Полагаю, меня собирались отправить в школу вместе с Эстеллой. Но вместо этого она уехала к тете Флоренс.

— Да, но ты быстро найдешь друзей тут, — проговорила Элси. — Люди здесь очень дружелюбны. Вот что мы сделаем: поедем и посмотрим. Если решим, что пансион хороший, ты сможешь там учиться. Тоби считает, что тебе все равно следует пойти в школу — так же, как в Англии. Здесь все так же, как дома. В середине зимы мы устраиваем рождественский обед. Тебе не придется идти в школу до сентября, потому что дома школьный год начинается именно тогда, значит, и тут он начнется в это же время. Так что спешить некуда.

Я была очень взволнована, когда пришло письмо от Герти. Форманы нашли подходящее место в Йомалу, всего в десяти милях к северу от Сиднея. Я написала им. Они очень удивились тому, что я все еще в Австралии. Они не ожидали, что я так скоро им отвечу, потому что думали, что письмо будет отослано в Англию. В результате, когда Герти с мамой приехали в Сидней, они заехали к нам в гости.

Я объяснила, что обстоятельства изменились и я остаюсь в Сиднее. Герти была в восторге, и ее мама сказала, что мы обязательно должны приехать к ним, когда они обустроятся на новом месте. Мы много смеялись, вспоминая наше путешествие. Я встретила Джимми — теперь его называли Джеймс. Он все еще немного стыдился своего поведения в Суэце.

То была очень счастливая встреча. Когда зашел разговор о том, что мне нужно учиться, Форманы тоже захотели отдать Герти в школу. Так что решено было, что мы пойдем туда вместе.

Потом настал день, когда Тоби вернулся в Сидней. Я никогда не забуду, как, стоя на берегу, ждала, когда его корабль причалит и мой отец сойдет по трапу. Тоби обнял меня и прижал к себе так крепко, словно никогда не отпустит.

Позже он рассказал, что доктор Марлин умер. Мой отец был очень расстроен. Я поняла, что ему тяжело об этом говорить, и не стала задавать вопросов, хотя и хотела.

Тоби сообщил мне, что Аделина и Эстелла по-прежнему живут у тети Флоренс и останутся у нее навсегда. Он не знал, что стало с мисс Карсон.

— Тебе лучше всего оставаться в Австралии, — сказал он, — потому что тут я могу быть уверен, что мы будем видеться чаще, чем в любом другом месте, и потом, ты так подружилась с Элси…

Все казалось гораздо лучше, когда об этом говорил Тоби. Какая удача, что Форманы живут недалеко от нас! Мы с Герти так подружились во время путешествия! Все устроится очень хорошо.

Я поехала с Тоби в небольшое путешествие из Сиднея в Новую Гвинею и обратно. Оно длилось всего три недели, но мы надеялись отправиться вместе еще куда-нибудь. За эти годы я плавала с ним еще один раз, потому что наши путешествия должны были совпадать с каникулами.

Школьная жизнь меня полностью захватила. Прошли годы, и теперь мы совсем взрослые. Мы были взволнованы. Годы учебы позади. Мы с Герти уже большие.

Возвращение домой всегда было для нас событием. У нас существовала особая церемония. Дилижанс привозил нас и еще нескольких наших соучениц, которые жили недалеко от Сиднея. Герти подвезли домой. Мы, как обычно, договорились, что скоро встретимся. Я, как всегда, собиралась погостить у Форманов, а Герти должна была приехать к нам, в Сидней. Элси ждала моего возвращения.

— Бог ты мой! — воскликнула она, расчувствовавшись. — Ты уже взрослая молодая леди!

На пороге стояли Мейбл, Аделаида и Джейн, а рядом — Агло.

Меня провели в дом, и Мейбл сообщила, что на ленч у нас сегодня винный пирог, мое любимое блюдо, и она не хочет, чтобы он остыл, пока мы будем болтать. После ленча у нас будет много времени, чтобы поговорить.

Во время еды я, как всегда, рассказала, что произошло в школе за последний семестр, а они — о том, как жилось дома.

Позже я поговорила с Элси наедине. Она сказала:

— Я подумала, что устрою прием — скажем, на Рождество — для тебя и, может, для Герти. Мы сделаем из гостиной бальный зал. Если вынести всю мебель, комната станет достаточно просторной. Я приглашу музыкантов. Это будет что-то вроде выхода в свет для вас с Герти — как та чепуха, которую они устраивают дома, в Англии, хотя и безо всех этих глупостей вроде перьев и поклонов королеве. Мы просто пригласим сюда несколько молодых людей. Джо не очень молод, но у него есть племянник, и сыновья Мак-Гиллов хорошие ребята. И потом, есть еще Барнимы и Калверы, и, конечно, Джеймс Форман. Думаю, я смогу насчитать довольно много молодых людей.

Я промолчала, и она продолжила:

— Ну ты же растешь. Тебе пора знакомиться с жизнью. Ты же хочешь блистать в обществе, как они говорят? Во всяком случае, так было бы, если бы ты была дома, в Англии.

Я вспоминала Эстеллу и Аделину. Теперь Эстелле уже девятнадцать. Аделина гораздо старше. Генри двадцать один. Что они теперь делают? Я редко о них вспоминала. Как странно: люди, которые были частью моей жизни, стали теперь призрачными фигурами, как во сне.

— Насколько я понимаю, тебе понадобится какое-нибудь нарядное платье. Красного, синего или твоего любимого сиреневого цвета… что-нибудь яркое. У нас будет масса времени, мы выберем материал и попросим старую Кадель сшить платье. Она всегда рада работе. Думаю, примерно через неделю ты захочешь поехать к Форманам. Когда вернешься, начнем подготовку к приему. Я пока составлю кое-какие планы.

Элси замолчала, опустив глаза. Потом посмотрела на меня и улыбнулась.

— Я припасла напоследок хорошую новость. Думаю, когда ты ее услышишь, то ни о чем другом уже не станешь думать. В декабре приедет Тоб. Фактически накануне Рождества.

Я уставилась на нее — и мы кинулись друг к другу в объятия.

— Ну разве не прекрасная новость?! Это будет особенное Рождество!

— Это отлично! — воскликнула я. — Просто замечательно!

Мы замолчали, с горящими глазами представив, что готовит нам будущее. Как добра ко мне Элси! И я снова вспомнила о Коммонвуд-Хаусе. Как сильно жизнь там отличалась от того, что было здесь. Тоби и Элси старались делать для меня все, что было в их силах. Меня переполняли эмоции.

Теперь я буду свободной. Если у меня появится возможность поехать в путешествие с отцом, школа этому уже не помешает. Это просто счастье!

Мы ни о чем другом не могли говорить — только о том, какая удача, что Тоби вернется именно в это время. Хотя, конечно, когда бы он ни приехал, это все равно было чудесно. Мы взволнованно обсуждали наши планы.

На следующий день я пошла в конюшню и проверила, как поживает мой конь, Старлайт. Он был очень рад меня видеть. Холл сказал, что конь скучал по мне, но знал, что я должна уезжать в школу, и не сердился на меня за то, что я на время его покинула.

Словно подтверждая слова конюха, Старлайт потерся головой о мое плечо.

— Он говорит тебе, что рад твоему возвращению. Думаю, он знает, что со школой покончено, — продолжал Холл, — и теперь ты приехала навсегда.

Мы с Элси сидели в нашем любимом уголке сада и болтали о всяких пустяках, хотя все наши мысли были только о возвращении Тоби. Я поведала о том, что Сара Минстер выиграла у меня во время скачек с препятствиями, о том, что я стала первой в классе по английскому языку и с трудом выдержала экзамен по математике. Элси рассказала, что однажды лошадь захромала, когда она была в восьми милях от дома, и пришлось провести ночь в доме у Дженнингсов.

— Насколько я понимаю, ты останешься здесь, Кармел, — вдруг сказала Элси. — Будешь жить с нами. Ты когда-нибудь думала о том, чтобы вернуться домой?

Снова вспыхнули воспоминания: доктор Марлин в классной комнате, Аделина плачет в спальне матери, мисс Карсон выходит из комнаты и падает в обморок.

— Герти часто твердит об этом. В Лондоне живет ее тетя Беатрис. И она говорит, что когда-нибудь поедет домой.

— Для некоторых из нас Англия навсегда остается домом, — заметила Элси. — Одни не могут забыть эту страну. Другие больше не хотят ее видеть.

— Думаю, это зависит от того, что с ними там произошло.

— Но здесь тебе было хорошо? — спросила Элси, посмотрев на меня немного растерянно.

— О да, я абсолютно счастлива. Вы были со мной… и Тоби… иногда.

Она кивнула.

— Может, ты выйдешь замуж и поселишься здесь.

— Замуж? За кого?

— Все в руках Божьих, как говорится. Тут есть молодые люди. Некоторые из них очень милы. Например, племянник Джо, Уильям. Он немного застенчивый, но, живя здесь, начал выползать из своего панциря. Джо говорит, что он очень помогает ему по хозяйству. И у него хватит денег, чтобы купить себе недвижимость, когда он еще немного поучится. Уильям тут, поблизости. Мы будем часто с ним встречаться. Он приезжает вместе с Джо.

— Но замуж ведь не выходят только потому, что человек живет поблизости!

— Ну это тоже учитывается. Как ты можешь встретиться и узнать человека получше, если он будет далеко от тебя? И еще, мне кажется, что ты нравишься Джеймсу Форману.

— Джеймсу Форману?! Вы забываете о неприятностях в Суэце, когда он бросил нас. Не думаю, что он когда-либо оправится от смущения.

— Он был мальчишкой. Ты же не собираешься всю жизнь таить на него обиду?

— Нет. Но думаю, он сам себе этого не простит. Он всегда испытывает неловкость и стыд в моем присутствии.

— Бедняга, — улыбнулась Элси. — Ему хотелось бы, чтобы ты видела в нем героя, который бросается на помощь и поднимает тебя на корабль по веревочной лестнице.

— Но это сделал доктор Эммерсон.

— Джеймс славный парень. Он мне нравится. Но самое главное, он к тебе неравнодушен.

После этого я стала чаще думать о Джеймсе Формане.

Мы все растянулись на траве. Наши лошади были привязаны поблизости. Мы подъехали к ручью, который назывался ручей Ванды, на границе Йомалу. Мы ездили к Дженсенам, ближайшим соседям Форманов.

По неписаному закону соседи помогали друг другу, когда возникала необходимость. Джек Дженсен повредил ногу, когда чинил изгородь. И как только об этой новости узнали в Йомалу, Джеймс тотчас отправился туда предложить свою помощь.

Мы с Герти составили ему компанию, на случай, если понадобится помощь по дому. У соседа была только одна дочь, Милдред, и жена. Слуг у них не было.

Джеймс починил ограду, и мы возвращались, пообедав у Дженсенов. Мы уже проехали часть пути, оставалось преодолеть несколько миль. И мы решили отдохнуть, поэтому и остановились тут. Джеймс достал из седельной сумки бутылку домашнего вина, приготовленного миссис Форман, разлил его по стаканчикам и раздал нам. Он всегда возил с собой вино, потому что часто в дороге хотелось освежиться, а мест, где можно было это сделать, было немного. В таких ситуациях отчетливо понимаешь, какая это огромная, малозаселенная страна.

Было приятно отдохнуть под теплым октябрьским солнцем, которое через несколько недель начнет нещадно палить. Мы лежали и лениво беседовали ни о чем.

Герти сказала, что она не знает, что делать теперь, когда она окончила школу.

— У тебя масса дел по дому, — заметил Джеймс. — Маме нужна твоя помощь.

— Если бы я смогла скопить немного денег, я бы хотела съездить к тете Беатрис.

— Вернуться домой?! — воскликнул Джеймс.

— Вот именно, — ответила Герти.

— Только на время, — сказала я.

Герти поколебалась.

— Она тоскует, — сказал Джеймс. — Я всегда знал. Это заметно по тому, как Герти говорит об Англии. А ты, Кармел? Где бы ты хотела жить?

— Это зависит от того, где будет мой отец.

Они, конечно, поняли, что я говорю о Тоби. Они уже знали, что он мой отец, а не дядя, как им сказали, когда мы плыли на «Королеве морей». Ни Джеймс, ни Герти особо не интересовались подробностями. В этом они сильно отличались от меня. Мне всегда хотелось знать детали.

— Джеймс просто влюблен в Австралию, правда, Джеймс? — сказала Герти.

— Теперь это наш дом, насколько я понимаю. Мы приехали сюда и начали все с начала.

— И ты хочешь всю жизнь провести здесь, занимаясь хозяйством? — спросила я.

— Нет, — горячо возразил Джеймс, — не хочу. Я уже решил, что буду делать. Я собираюсь искать… опалы… Мы как раз живем в нужном месте. Тут, в одном местечке под названием Лайтнинг Ридж, есть месторождение этих камней.

И снова в моей памяти вспыхнула картина: я в гостиной, мы пьем чай, и Лусиан Кромптон говорит об опалах.

— Тогда почему люди, которые ищут опалы, не находят их? — спросила Герти.

— Не говори глупостей, Герти. Их же нужно искать! Именно этим я и собираюсь заняться. Я уже решил.

— Ну по твоим словам выходит, что, если все найдут опалы, в Австралии будут жить одни миллионеры.

— Я собираюсь найти опалы, — сказал Джеймс.

— А ты, Кармел? — спросила Герти.

— Я хочу ходить в море с отцом.

— Женщин-матросов не бывает.

— Но есть женщины-стюарды, — возразила я.

— Нет, тебе это не понравится. Это будет infra dig^[4], особенно если учитывать, что твой отец — капитан. Ты просто отправишься с ним в путешествие. Это будет весело.

— Я уеду сразу после Рождества, — сказал Джеймс. — Отец говорит, что мне нужно выбросить это из головы. К нам на ферму как-то приходил человек, который об этом рассказывал. Это было, когда вы уехали в школу. Мы с ним почти всю ночь проговорили. Он рассказывал нам, как они находили старые овраги и работали на ручьях — когда они копались там, им приходилось быть очень осторожными, ползая по грязи, — и о том, что самые красивые черные опалы найдены именно в Австралии. Всем приходится жить в каких-то лачугах, прямо возле того места, где они работают. Конечно, по субботам они собираются одной большой компанией. Танцуют, поют старинные песни, какие пели на родине. Иногда зажаривают поросенка, и все приходят на угощение. Это замечательная жизнь. И потом, всегда есть надежда…

Говоря это, он смотрел на меня.

— Звучит заманчиво, — произнесла я.

— Тебе понравится, — сказал Джеймс. — Я знаю, что тебе понравится, Кармел. Самое замечательное — во всей этой свалке (так они называют мусор) найти один из восхитительных, сверкающих камней. Среди них есть даже знаменитые камни — прекрасные, как закат. Представляешь, каково найти такой камень?!

— Да, слушай его, — насмешливо произнесла Герти. — Он так поэтично рассказывает! Мой брат всегда становится весьма романтичным, когда говорит об опалах. Это тебе полуночный бродяга рассказывал, — сказала Герти. — Случайно не тот, который исчез с мамиными золотыми часами?

— Нет, — сердито возразил Джеймс. — Он не брал часы.

— Расскажи Кармел о вороватом бродяге. Он заморочил тебе голову своими сказками, а потом забрал все, что смог, и был таков.

— Это случилось лишь однажды, — сказал Джеймс, поворачиваясь ко мне. — Знаешь, здесь есть традиция: свэгмен^[5] бродит по бушу и ищет кров, пищу и постель. Если он хочет где-то переночевать, то должен появиться там не раньше того момента, когда солнце уже почти зашло за горизонт. Тогда считается дурным тоном не принять его — так же, как считается дурным тоном прийти раньше.

— А я и не знала, что в таких делах есть определенный этикет, — заметила я.

— Совершенно верно, есть. Поэтому их и называют полуночными бродягами, — сказала Герти.

— Так вот, один из них пришел к нам. Отца дома не было. Интересно, папа раскусил бы его?

— Никто бы его не раскусил, — негодующе возразил Джеймс. — Он выглядел как обычный бродяга.

— За исключением того, что пережил такие замечательные приключения на золотых приисках, что мог бы стать миллионером. Джеймс не знал, как его принять получше. Свэгмена накормили и уложили в кровать. А наутро, когда все еще спали, он ушел, прихватив баранью ногу, которую приготовили на обед к приезду отца, и мамины золотые часы.

— Я и представить себе такого не мог, — сказал Джеймс. — У бродяг обычно есть совесть и честь.

Герти пожала плечами и повернулась ко мне.

— Я бы хотела поехать домой, повидаться с тетей Беатрис.

Два дня спустя миссис Форман предложила Джеймсу поехать к Джеку Дженсену, чтобы убедиться, что он пошел на поправку, и спросить, не нужна ли ему какая-нибудь помощь.

Джеймс поинтересовался, не хочу ли я проехаться с ним. Я согласилась.

И мы отправились в путь. Джеку Дженсену стало лучше, и он сказал, что справится со всем сам. Нас накормили ленчем, и под вечер мы отправились назад. Это была приятная прогулка. Мне все больше нравился Джеймс. Он был очень внимателен ко мне и ясно давал понять, что ему приятно мое пребывание в его доме. Я поощряла его разговоры о планах на будущее, так как знала, что ему нравится обсуждать эту тему. Когда он превозносил красоту опалов, я в мыслях снова возвращалась в Коммонвуд-Хаус и опять слышала, как Лусиан рассказывает об этих камнях — потому что в тот день он говорил о них с таким же энтузиазмом, с каким сейчас рассказывал Джеймс.

Я с трудом заставила себя вернуться в настоящее. Джеймс сказал, что у него есть несколько книг об опалах. Я пыталась слушать, но не могла полностью избавиться от воспоминаний.

Потом Джеймс сказал, что нам нужно ехать быстрее. По дороге он пел песни, которые, по его словам, пели золотоискатели, когда по субботам собирались вместе. Большинство из них были рождественскими гимнами! Тот, в котором пелось о том, что звон колокольчика прогоняет старый год и приглашает в дом новый, я помнила с детства.

У Джеймса был приятный тенор, и когда он пел, мне казалось, что я слышала ностальгические нотки в его голосе.

— Я видел старый дом, в котором был рожден, и милой Англии долины и холмы. Лучиста и ясна светила мне луна, как в юности, звучал вечерний звон. Срывая все грехи, и злость, и зависть прочь, пришла в деревню праздничная ночь. Плыл колокольный звон — прощался старый год, а новый год стучался у ворот.

— Когда-нибудь, — продолжал Джеймс, — когда я найду самый дорогой опал в Австралии и сколочу состояние, я вернусь в Англию. Я найду прекрасный дом — старинный особняк, например, — где-нибудь за городом. Было бы здорово. Как ты думаешь, Кармел?

— Мне кажется, это звучит восхитительно, — согласилась я.

Я представила себя в таком доме, но не с Джеймсом, а с Тоби, когда он перестанет плавать по морям. Он будет сидеть со мной в сумерках и рассказывать о своих приключениях.

Джеймс отвлек меня от моих грез. Я услышала, как он сказал:

— Думаю, почти в каждом из нас заложено особое отношение к дому. Герти особенно страдает от ностальгии. Тоска по Англии никогда ее не отпускает. Моя сестра все время грустит по дому. Да, мне кажется, в конце концов так и будет — когда я сделаю все, что задумал, — произнес он совершенно серьезно, глядя прямо перед собой.

Некоторое время мы ехали молча. Когда солнце уже садилось, впереди показалось здание. Миссис Форман будет рада. Ей не нравилось, когда нас не было дома после захода солнца.

Мы проскакали галопом через луг. Когда мы подъехали ближе, Джеймс резко натянул поводья. Мистер Форман стоял на крыльце и разговаривал с каким-то человеком в свободной рубахе и очень изношенных брюках. Я заметила, что незнакомец держит в руках котелок, без которого не обходился ни один свэгмен.

— Нет! — вскричал Джеймс. — Этого не может быть!

Мистер Форман и незнакомец повернулись и посмотрели на нас.

— Так и есть! — воскликнул Джеймс, и его лицо исказилось от гнева. — Что тебе здесь надо? — требовательно спросил он.

Бродяга и мистер Форман удивленно уставились на него.

— Это тот самый! — крикнул Джеймс. — Вор! Ты принес часы, которые у нас украл?

— Джеймс!.. — начал мистер Форман.

— Говорю тебе, это — тот самый вор! Какая наглость! Приходить сюда после того, как…

Джеймс соскользнул с лошади и грозно двинулся к бродяге.

— Ты, может, и сбрил бороду, но я тебя все равно узнал!

Незнакомец по-прежнему озадаченно смотрел на Джеймса.

— Слушай, ты, — сказал Джеймс, — пошел прочь отсюда, и побыстрее!

— Джеймс, — сказал мистер Форман, — ты уверен?

— Говорю тебе. Он попытался изменить внешность, но я узнаю его в любом обличье. Он вернулся, чтобы клянчить еду и приют, а на рассвете уйдет, прихватив с собой все, что сможет.

— Послушайте, молодой человек, — пробормотал свэгмен, — я никогда прежде вас не видел. Понятия не имею, о чем вы говорите!

Джеймс продолжал грозно приближаться к нему, и мистер Форман попытался остановить сына. Тут к крыльцу подошел один из живших на ферме аборигенов.

— Ты узнаешь этого человека? — спросил его Джеймс.

— Потерял волосы, — был ответ.

— Это тот же человек, но без волос? — уточнил Джеймс.

Абориген кивнул.

— Этот человек вор, — сказал он. — Он украл часы миссис!

— Слушай, ты, грязный дикарь!.. — закричал на него незнакомец.

— Убирайся, — прошипел Джеймс, — пока я не применил силу! Или, может, сначала вернешь часы, которые ты украл?

Мужчина скривился.

— Выгоняете меня, да? Ну хорошо! Я всем расскажу! Убирайтесь туда, откуда приехали! Я прокляну вашу землю! — С этими словами он зашагал прочь.

Джеймс кинулся было за ним следом, но отец остановил его.

— Пусть уходит, — сказал мистер Форман. — Нет смысла затевать драку.

— Но у него же часы!

— Их уже не вернешь. А ты точно не ошибся?

— Никакой ошибки. У него особая манера поведения. И потом, абориген тоже узнал его. С такими наглецами только так и нужно поступать. Нельзя было позволить ему обмануть нас еще раз. Теперь он будет знать, как сюда являться!

— Мне просто неприятно, что мы выгнали полуночного бродягу, — признался мистер Форман. — Здесь это неписаный закон: бродяги уверены, что получат кров и еду.

— Но не воры, — возразил Джеймс. — Как можно пускать в дом человека, если он уже показал свое истинное лицо?!

— Ты прав, но мне бы так хотелось, чтобы этого не было!

— Забудь о нем, — сказал Джеймс.

— А ты что об этом думаешь, Кармел?

— Мне показалось, что Джеймс собьет его с ног.

— Я собирался это сделать, — признался Джеймс. — Идем, расседлаем коней. Не знаю, как ты, а я умираю от голода.

В тот вечер в доме было довольно мрачно. Встреча с бродягой была очень неприятной. Мистер Форман все не мог забыть, что в этих краях существует традиция принимать свэгменов как гостей.

Отправляясь спать, я чувствовала усталость после прогулки на свежем воздухе.

Было около трех часов, когда я проснулась от шума голосов. Комнату освещал какой-то красноватый свет. Я вскочила с кровати и подбежала к окну. Хозяйственные постройки были охвачены огнем. К счастью, они стояли далеко от дома. По двору метались люди, они что-то кричали друг другу. Я не могла разглядеть, что это были за люди, но мне показалось, что среди них были Джеймс и его отец.

Я торопливо оделась и кинулась вниз по лестнице. Все обитатели дома уже давно проснулись. Я увидела Герти. Она была бледна от страха.

— Горят пристройки! — закричала она, и мы выбежали во двор.

Несколько минут я стояла, парализованная ужасом. Сараи полыхали. К счастью, огонь еще не добрался до конюшен.

— Побежали! — сказала Герти, и мы поспешили к горящим сараям.

Только на рассвете удалось погасить пожар. Мы сидели в кухне, и миссис Форман заваривала всем чай. Мужчины говорили о том, какой ущерб нанес им пожар. Мистер и миссис Форман выглядели очень расстроенными. Я никогда не видела такого гнева, какой застыл на лице Джеймса. Было понятно, что за одну ночь уничтожены плоды многолетнего труда. Все были слишком ошеломлены, чтобы говорить. Миссис Форман, казалось, рада была заняться чаем, а мистер Форман молчал и озабоченно хмурился.

Как только рассвело, мистер Форман с Джеймсом пошли посмотреть, насколько велик ущерб. Но мы уже знали, что он будет огромным. И не удивились, когда мистер Форман вернулся в дом вместе с сыном и сказал:

— Мы разорены. Не знаю, что теперь делать.

— Мы сможем все восстановить, вот увидишь, — произнес Джеймс. — Придется потрудиться, но мы справимся.

Я почувствовала себя лишней. Не являясь членом семьи, я могла мешать им. Наверное, мне лучше уехать, потому что я ничем не могла помочь.

— Ты ничуть не мешаешь, — возразила Герти, — просто сейчас здесь не до веселья. Может, тебе лучше вернуться в Сидней и приехать, когда мы тут немного разберемся с проблемами?

Было решено, что я уеду, и Джеймс вызвался меня проводить. Когда мы остались наедине, он, казалось, был больше расположен говорить о несчастье, чем когда находился в кругу своей семьи.

— Ты, конечно, понимаешь, кто это сделал, — сказал он.

— Ты думаешь, это тот бродяга?..

— Добраться бы мне до него!

— Не нужно, Джеймс, — сказала я. — Он должен быть наказан по закону. Но ты не можешь быть абсолютно уверен в том, что это он.

— А кто же еще? Он знал, где поджечь так, чтобы огонь разгорелся прежде, чем мы его заметим. И он затаил зло. Свэгмен ведь был там, правда? Негодяй! Думаю, отец жалеет, что мы не позволили ему переночевать. И задает себе вопрос, что такое потеря часов по сравнению с пожаром.

— Но вы же не могли пустить его в дом!

— Не знаю. Представь себе, как я себя чувствую! В каком-то смысле это моя вина.

— Нет, Джеймс, — возразила я. — Ты сам понимаешь, что это глупость. Ты слишком беспокоишься. Думаю, ты по-прежнему винишь себя за то, что произошло тогда в Суэце.

— Это тоже было ужасно. Одному Богу известно, что с вами могло случиться.

— Ну мы же как-то выпутались. И ты выпутаешься из этой передряги.

— Да, мы справимся. Но это сильно повлияет на нашу жизнь. Придется все восстанавливать. Мы очень много потеряли. Думаю, понадобится год — а может, два, — чтобы все отстроить.

— О, какая же это низость!

— Попадись он мне только…

— Я рада, что он не попался тебе, Джеймс. Это просто неудача. Вы с этим справитесь — ты, Герти, родители. Вы не из тех, кто позволит беде сломать себя.

— Надеюсь. Ты же знаешь, я хотел поехать в Лайтнинг Ридж. Но теперь не могу, сама понимаешь.

Я кивнула.

— Я собирался уехать на Новый год.

— О Джеймс, мне так жаль! Я знаю, как много это для тебя значит.

— Я не хочу заниматься сельским хозяйством, Кармел. И никогда не хотел. Кажется, я просто не представляю, как буду стареть тут, в этом месте. Я думал, что сначала мы обоснуемся здесь… Отъезд из Англии… все это выглядело так романтично, когда ты молод. А потом, когда я услышал, чем здесь можно заняться… золото… опалы. Сначала я подумал о золоте, а потом заинтересовался опалами. Понимаешь, это стало моей мечтой. Я знал, что смогу осуществить ее. А теперь… теперь…

— Это лишь небольшая задержка, Джеймс. Через год-другой все придет в норму, и тогда ты сможешь попытать счастья.

— Ты умеешь утешить, Кармел.

— Я рада.

Какое-то время мы ехали молча. Когда вдали показалась гавань, Джеймс спросил:

— Кармел, ты скоро приедешь к нам опять?

— Да. Как только все утрясется. Не забудь, приближается Рождество. Не расстраивай Элси. Она так хочет устроить прием в честь меня и Герти.

Мы попрощались.

Элси пожелала услышать все подробности трагедии, происшедшей у Форманов.

— Джеймс был прав, — сказала она. — Конечно, им нельзя было пускать этого человека к себе. Какой ужас! Надеюсь, этот негодяй получит по заслугам. А заслуживает он страшной кары.

— Мистер Форман очень беспокоился, потому что он знает неписаный закон о полуночных бродягах. Герти думала, что выгнать свэгмена — к беде, каким бы противным он ни был.

Элси иронично рассмеялась.

— Что за чушь! Неписаный закон не распространяется на мошенников, уверяю тебя. Да люди здесь линчевали бы его за то, что он сделал! И Форманам нечего беспокоиться из-за того, что они прогнали его со своей земли. А вот то, что он им сделал — это действительно серьезная неприятность. Мне очень жаль Форманов. Так тяжело работать — и в одну ночь все потерять! Нужно будет помочь им как-нибудь. Мы пригласим Герти к себе, если ее отпустят. Не думаю, что ее помощь потребуется при строительстве новых сараев или чего-то вроде этого. Наверное, она будет даже рада приехать.

Элси видела, как я потрясена, и решила, что меня нужно как-то отвлечь, чтобы я не вспоминала о той ужасной ночи. Без сомнения, она подумала, что лучше всего сосредоточиться на подготовке к званому вечеру. Этот праздник всех обрадует. Тут никогда не видели ничего подобного.

Сделать предстояло много, сказала Элси. Она хотела, чтобы все было как следует. Еда… танцы… и все молодые люди, которых она сможет собрать.

И Тоби будет дома. До его возвращения праздник решили не проводить.

— Мы немного отвлечем Форманов от проблем. Бедный Джеймс! Мне его так жаль!

Я рассказала ей о планах Джеймса.

— Он хороший парень, — сказала Элси. — Мне нравится Джеймс.

— И он такой совестливый, — подхватила я. — До сих пор думает о событиях в Суэце. А теперь еще беспокоится и об этом. Он говорит, лучше бы этот бродяга у них переночевал — даже если он и ограбил их, — лишь бы не нанес такого ущерба хозяйству. Из-за этого Джеймс не может уехать в Лайтнинг Ридж.

— Вполне возможно, никакого состояния он там не заработает. На каждого, кто возвращается оттуда богачом, приходится тысяча тех, кто остался ни с чем. Поэтому, может, это даже к лучшему. Жизнь любит посмеяться над человеком. И беда часто оказывается благом: как говорится, нет худа без добра. А удача может обернуться катастрофой.

— Не думаю, что Форманы сейчас с легкостью поверят в это.

— Нет, я тоже так не думаю. Понимание таких вещей приходит позже. Если мы как-то можем помочь им, нужно обязательно это сделать. Ничто не должно нам помешать. Давай думать о чем-то хорошем. Мы должны составить план праздника, учитывая, что в это время приедет Тоб.

Я думала не столько о вечере, сколько о том, что Тоби будет с нами. Что бы ни произошло, учитывая этот факт, я просто не могла не быть счастливой.

Вероломное море

Мы с Элси видели, как его корабль заходит в гавань. Я думала, что ничто не сможет меня обрадовать больше. Мой отец был дома!

Мы пошли на набережную. Нам всегда приходилось ждать, чтобы увидеть Тоби, потому что в момент прибытия корабля он был занят всякими формальностями. Но как только появлялась возможность, он приходил к нам.

Наконец наступил момент, когда он появился — такой же, как всегда. Он искал меня взглядом, а я искала сто. Потом — крепкие объятия — чтобы убедиться, что мы вместе, за ними — смех и сдержанные эмоции, ведь они слишком драгоценны, чтобы демонстрировать их при всех.

Рука об руку мы уходили с корабля. Элси всегда наблюдала за нами, и глаза ее радостно блестели. Она терпеливо ждала своей доли внимания. Она никогда не выказывала ни малейшего раздражения из-за того, что играет второстепенную роль.

Думаю, по-своему она очень любила моего отца. Для меня их отношения всегда были загадкой — вечное подшучивание, поддразнивание. Но между ними, несомненно, существовала сильная взаимная привязанность.

Мы вернулись домой, где уже зарезали откормленного барашка. Элси говорила, что Мейб сойдет с ума, если мы не прибудем вовремя, чтобы отдать должное ее кулинарному таланту.

Это было прекрасное Рождество, потому что с нами был Тоби. Меня не переставало удивлять Рождество в Австралии — во времена моего детства, в Коммонвуд-Хаусе его праздновали совсем по-другому. Зимой в этой части света стояла невыносимая жара. И, несмотря на это, на праздничном столе были и запеченный гусь, и рождественский пудинг с пылающим виски — и все это под яркими лучами палящего солнца.

— Ты по-прежнему празднуешь Рождество, — сказал Тоби Элси, — как дома, в Англии, хотя никогда там не была.

— Но Рождество не будет Рождеством без всех этих атрибутов, — заметила она.

Рождество и День подарков мы провели тихо по сравнению с грандиозным праздником, который был запланирован на следующий день. И мне это понравилось. В гости приезжали только Джо с племянником Уильямом, потому что они были почти членами семьи. Тоби развлекал нас историями о своей жизни на море. Казалось, у него был неиссякаемый запас таких историй, и когда он их рассказывал в своей неповторимой манере, было очень интересно.

Тоби сообщил нам, что останется дома ненадолго. На Новый год он повезет груз копры с одного острова на другой. Это займет всего месяц. Затем он вернется в Сидней на пару дней, а потом отправится в круиз по островам. Он улыбнулся мне и сказал:

— Теперь, когда ты стала свободной молодой леди, мне пришло в голову, что ты могла бы поехать со мной в этот круиз.

Я уставилась на него. Разволновавшись, я вскочила на ноги. Тоби тоже встал, и мы обнялись.

— Я подумал, что тебе это может понравиться, и хотел объявить об этом за рождественским пудингом, но не утерпел.

— Какой же ты жестокий, столько скрывал это!

— Он иногда бывает жесток, как садист, — сказала Элси. — Давай, Джо, наполни бокалы. Мы выпьем за круиз по островам.

Потом наступил чудесный праздник — лучший из всех, которые я помню, потому что Тоби был с нами и я знала, что скоро поплыву с ним в открытое море.

В доме была суматоха. Все утро мы готовились к приему. Из гостиной вынесли почти всю мебель, чтобы гостям было где танцевать. Элси очень гордилась своим, как она выражалась, оркестром — он состоял из двух скрипачей и пианиста. Они сидели среди комнатных растений в дальнем углу зала. Стеклянная дверь вела на лужайку, где, вероятнее всего, и будут танцевать гости, потому что день выдался довольно жарким. Этот званый вечер, безусловно, был обречен на успех, потому что всем хотелось повеселиться.

Как я и предполагала, мы начали танцевать в комнате, но вскоре все гости оказались на лужайке перед домом.

В этот вечер я долго беседовала с Джеймсом. Мне было очень жаль его. Он тяжело работал на ферме отца, и я знала, как он расстроился, что его поездку на прииски опалов пришлось отложить. Мое собственное счастье заставляло меня особенно сильно сочувствовать Джеймсу.

Я затронула эту тему, потому что догадывалась, что это занимает все его мысли и ему хочется поговорить.

— Я намереваюсь когда-нибудь поехать туда, — сказал он. — Знаю, что большинство людей думают, что из этого ничего не выйдет. И знаю, что многие только разочаровались там. Но я не разочаруюсь, Кармел. Ты думаешь, я глупый?

— Нет, конечно. Я думаю, что, если ты действительно так хочешь поехать, нужно рискнуть.

— У меня есть теория: если ты стремишься достигнуть успеха в жизни, то обязательно его достигнешь.

— Это очень хорошая теория.

— Я знал, что ты согласишься со мной. Конечно, Герти считает, что это глупо. И родители тоже. Но я знаю…

— Ну тогда тебе нужно попытаться доказать им, что они ошибаются.

— Как приятно с тобой разговаривать, Кармел! А ты хотела бы отправиться на поиски опалов?

— Я?! Никогда об этом не думала.

— Там здорово.

— Представляю, как это волнует и захватывает.

— Так, может, поедем вместе?

— Что?!

— Не нужно так удивляться. Почему бы и нет? Что, если мы поженимся?

Я была ошеломлена.

— Ну мы уже не дети, — быстро продолжил Джеймс. — И мы здесь, рядом. Мы хорошо понимаем друг друга. Ты мне всегда нравилась. Только не напоминай о Суэце!

— А я и не собиралась.

— Никогда себе этого не прощу!

— Пожалуйста, не начинай снова. Мы ведь были тогда детьми.

— Но это было так ужасно! Слышала бы ты, какую лекцию прочел мне капитан! Я этого никогда не забуду.

— Но это ведь не означает, что ты предложил мне руку и сердце в виде компенсации? — рассмеялась я. — Думаю, ты слишком торопишь события, Джеймс. И все потому, что я понимаю твои чувства, и потому, что мы оба здесь, и тебе не из кого выбирать. Мы с тобой хорошо ладим, и большинство людей создают семьи. Однако все это еще не причина становиться супругами.

— Но ты мне очень нравишься, Кармел. И мы с тобой действительно находим общий язык.

— И ты думаешь, что это будет очень удобно. Ты слишком сильно расстроился из-за того, что случилось на ферме, и не можешь сейчас рассуждать здраво. Давай оставим пока этот разговор.

Джеймс немного повеселел.

— Ты всегда меня понимала, Кармел, — сказал он. — Может, ты и права. Меня это действительно сильно расстроило. Я ведь уже все спланировал. Через несколько недель я должен был отправиться в путь. А теперь придется ждать еще долгие месяцы.

— Они быстро пролетят, Джеймс.

— Значит, мы останемся хорошими друзьями?

— Конечно, — сказала я.

Мы сидели в сумерках и слушали звуки скрипок и пианино, доносившиеся из комнаты.

Это был прекрасный званый вечер, и когда он закончился, Элси светилась от гордости. Потом Тоби уехал, и я не могла думать ни о чем другом, кроме предстоящего круиза, хотя время от времени вспоминала наш с Джеймсом разговор.

Это было так неожиданно! Думаю, он сделал мне предложение под влиянием момента. Чтобы я поехала с ним искать опалы?! Вышла за него замуж?! Бедный Джеймс. Он так сильно расстроился из-за того, что не смог поехать. Я сочувствовала ему — больше, чем его родная сестра. Но едва ли на этом можно построить брак! Когда Джеймс оправится от потрясения и будет работать на опаловых месторождениях, он будет благодарен мне за то, что я не была столь же импульсивной, как он.

В любом случае, мы больше не возвращались к этой теме. Я догадалась, что он и сам начал понимать, что немного поторопился.

В положенный срок я с радостью взошла на борт «Королевы морей».

— Нужно было назвать этот корабль «Старая королева морей». Ты знаешь, ей уже тридцать пять лет! Многие на моем месте подумывали бы о том, чтобы сменить судно. Но в старушке еще столько жизни! Это самый замечательный корабль, на котором я когда-либо плавал, и я его очень люблю. Ты знаешь, временами я бываю довольно сентиментальным.

Я намеревалась увидеть как можно больше и в полной мере насладиться путешествием. Элси пошла провожать нас. Она стояла на пирсе и махала нам — точнее, мне, когда мы отплывали все дальше. Тоби во время отплытия и прибытия всегда находился на капитанском мостике, и его никто не мог видеть, кроме офицеров, которые вместе с ним служили на корабле.

И вот я снова в знакомой каюте и Тоби показывает мне карту и объясняет, каким курсом мы должны идти. Я совершенно счастлива.

Дни пролетали быстро. Каждое утро я просыпалась и с радостью осознавала, где нахожусь. Я нежилась в своей койке и раздумывала о грядущем дне.

Я особенно хорошо запомнила один вечер — и понимаю, что буду помнить его всю свою жизнь. Он был просто прекрасен. Жара спала, воздух был мягким и ласкающим. Я сидела на палубе вместе с Тоби и с удовольствием рассматривала Южный Крест.

— Придет время, и я оставлю службу на море, — внезапно сказал мой отец.

— Это будет чудесно, потому что ты больше не будешь покидать меня.

— Что мы будем делать? Поселимся вместе в маленьком домике? Ты будешь заботиться обо мне в старости?

— Конечно, буду.

— Боюсь, ты меня разбалуешь. Но мне это понравится, так что балуй меня на здоровье, Кармел.

— Я еще не знаю. Все, что я буду делать, я буду делать ради твоего блага.

— О Боже! Меня всегда пугает, когда люди делают что-то ради чужого блага. Обычно это чревато неприятностями. Кстати, я хочу шестерых внуков.

— Это довольно много.

— Да, я бываю жадным. Понимаешь, я уже не молод. Да и ты не маленькая девочка. Нужно думать о будущем. Когда-нибудь ты выйдешь замуж.

Я тут же вспомнила о разговоре с Джеймсом.

— Довольно странно, но недавно мне сделали одно предложение, — сказала я.

Тоби оживился.

— Ты хочешь сказать, кто-то просил твоей руки? Кто?

— Джеймс Форман.

— Ну, — произнес отец, снова откидываясь назад, — не могу сказать, что я удивлен. Элси говорила, что там что-то такое назревает.

— Правда? Для меня это было полной неожиданностью.

— Это потому, что ты еще не осознаешь силу своих чар.

— А мне кажется, он сказал это под влиянием момента. Это совпадало с его планами.

— Ну, Джеймс намерен отправиться на поиски опалов. Он поглощен этой идеей.

— Думаю, ему хотелось, чтобы с ним кто-нибудь поехал.

— Я могу это понять. Половина мужчин в Австралии мечтают сколотить состояние на приисках. Это быстрый способ разбогатеть, если повезет. Такое иногда случается. А как ты относишься к Джеймсу?

— Мне трудно серьезно размышлять о замужестве.

— Понимаю. Бедный Джеймс, его отвергнут. Этот званый вечер, который организовала Элси, заставил меня задуматься. Дома, в Англии, нужно было бы устроить «выход в свет». Нам нужно организовать нечто подобное.

— Но здесь некуда выходить, — возразила я. — Тут не бывает балов — только вечера у Элси.

— Ну посмотрим. Тебе нужно знакомиться с людьми. Я хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее, Кармел.

— Знаю, вы всегда делали для меня так много — ты и Элси.

— Мне приятно думать, что я не самый плохой отец.

— Я часто говорила тебе, что ты — самый лучший.

— Прежде всего я хочу, чтобы ты была счастлива.

— Мне бы хотелось всегда быть такой же счастливой, как сейчас.

Мы немного помолчали. Потом он произнес:

— Мы что-нибудь придумаем. Мы с тобой всегда должны быть вместе.

— Именно этого я и хочу, — сказала я ему.

И Тоби принялся строить планы, как он всегда это делал. Как только представится возможность, я буду плавать с ним. Теперь, когда я окончила школу, у меня была такая возможность. Когда он вернется из плаванья, мы будем вместе. Сидней — прекрасный город. Разве я с ним не согласна? Элси захочет, чтобы мы жили где-то поблизости, чтобы она могла присматривать за нами. Мы могли бы купить собственный дом.

Отец нахмурился, потом вдруг спросил:

— А что ты думаешь по поводу возвращения домой, в Англию? Я увез тебя оттуда так внезапно.

В моей памяти всплыли картины прошлого. Я снова увидела Коммонвуд-Хаус: Аделина, глядя в окно экипажа, ищет глазами мисс Карсон, Эстелла сидит с видом «мне совсем не страшно», но ей не удается скрыть свой испуг. Все это покрыто легкой дымкой, как часть смутного, далекого периода моей жизни. Теперь там все по-другому.

Тоби не стал ждать моего ответа.

— Нет, — продолжил он, — это не очень хорошая идея. Мы можем поселиться в Сиднее. Прямо в гавани, чтобы видеть, как в нее входят корабли. Это будет лучше всего.

— Звучит великолепно.

— А дом — ну это ведь было довольно давно, правда?

— Было бы странно вернуться в Коммонвуд-Хаус.

— О нет, только не в Коммонвуд! Теперь там все иначе. — Он нахмурился. — Нет, нет. Лучше в гавани. Или… если мы действительно поедем домой — дом всегда притягивает, — я представляю небольшой домик в Девоне. На берегу… Дом великого Дрейка. Где-нибудь рядом с Хоу. Или, может быть, в Корнуолле. Ну, выбор будет за нами… От юга до севера.

— Это прекрасный план.

— Кармел, мне очень жаль. Все могло быть совсем иначе. В начале, я имею в виду. Хороший дом… с родителями.

— Но у меня есть отец.

— Я думал о твоей матери. Она бы хотела, чтобы ты была с ней. Ну все случилось так, как случилось. Она решила, что для тебя так будет лучше.

— Так мне и мисс Карсон говорила.

— Мисс?.. А, ты имеешь в виду…

— Она сказала это вскоре после того, как приехала к нам. Интересно, что с ней произошло? Она такая хорошая!

— Откуда нам знать? — сказал Тоби. — Так или иначе, это было очень давно.

Он несколько секунд помолчал, хмуро глядя перед собой. Потом произнес:

— Я видел твою мать. Она хотела знать о тебе все.

— Ты видел ее в Англии?

— Да. Было бы хорошо, если бы вы с ней встретились. Может, однажды ты с ней увидишься. Почему бы нет?

— Я очень хорошо помню нашу встречу в фургоне Розы Перрин.

— Да. Розалин рассказывала мне об этом. Ты ее просто очаровала.

— Странно, наверное, в первый раз встретить свою дочь, когда она уже стала большой.

— В мире часто случаются странные вещи. Перед нами теперь целый мир, Кармел.

Я мечтательно кивнула.

Нет, я никогда не забуду этот великолепный вечер. Я часто думала, что опасно чувствовать себя настолько счастливой. Такое состояние просто не может длиться долго.

Это случилось через два дня. Мы шли мимо острова Мауи. Я проснулась рано и посмотрела в иллюминатор. Передо мной раскинулся прекрасный пустынный остров, с буйной ярко-зеленой растительностью, в окружении прозрачных вод. Пальмы покачивались под легким бризом, на берегу виднелись разбросанные хижины дикарей, и небольшие лодчонки, похожие на каноэ, приближались к кораблю.

Тоби сказал, что «Королева морей» слишком велика, чтобы подойти к острову, значит, он бросит якорь в полумиле от берега и можно будет добраться до Мауи на шлюпках. Сначала нужно перевезти груз, а потом и мы можем сойти на берег.

Когда я стояла на палубе и следила за разгрузкой, ко мне подошел Тоби.

— Мы с тобой поедем на берег вместе. Там состоится особая церемония. Мы с вождем племени потремся носами в знак приветствия, и я представлю тебя. Тебе понравится.

— Как интересно! — воскликнула я. — Я часто думала, как мне повезло, что мой отец — капитан корабля. Кто еще может столько путешествовать и столько увидеть!

Он поцеловал меня в кончик носа.

— Ты еще ничего не видела, — сказал Тоби. — А теперь я должен тебя покинуть. Просто мне нужно было тебя предупредить.

Я действительно была совершенно счастлива.

Нас с Тоби отвезли на Мауи вместе со старшим офицером и двумя его подчиненными. Когда шлюпка врезалась в песок, мы выбрались на берег и тотчас были окружены голыми ребятишками, которые пронзительно кричали. Они приветствовали нас на своем острове.

Двое грозных мужчин выступили вперед и повесили нам на шеи цветочные гирлянды. Тоби отдал мужчинам честь в знак признательности, и все дети в восторге захохотали.

Люди, которые поднесли нам цветы, пошли по обе стороны от нас. Они были по пояс обнажены, а ниже пояса их тела прикрывала одежда из звериных шкур и перьев, выкрашенных в красный и синий цвета. У островитян были торчащие во все стороны кудрявые волосы, увенчанные костяными украшениями. В руках туземцы несли копья. И если бы не цветы и не хихикающие дети, я чувствовала бы себя пленницей.

Тоби посмотрел на меня и подмигнул, успокаивая.

— Это обычный прием, — сказал он. — Я уже проходил все это. Они знают, что я их друг. Следующий шаг — представление великому вождю.

Мы взошли на небольшой холм. Дети по-прежнему следовали за нами, смеялись и что-то кричали друг другу.

Церемония приветствия проходила на небольшой поляне. Я сразу увидела вождя. Он сидел на неком подобии трона. Пышно украшенный шкурами животных, увитый цветами, трон действительно производил впечатление. Над ним была закреплена устрашающего вида маска с оскаленным ртом. Она была гораздо больше, чем лицо вождя, а он был очень крупным мужчиной. Его плечи прикрывал плащ из перьев — синих, зеленых, красных. По обе стороны от трона стояли очень высокие воины с копьями.

Тоби шагнул к вождю и поклонился. Тот наклонил голову, но не встал с трона.

Мой отец что-то сказал, и человек, который привел нас сюда, тоже заговорил. Вождь слушал. Потом он встал. Плащ из перьев скользнул вниз, обнажив торс, блестящий, как эбонит. Тоби шагнул ближе, вождь взял его за плечи и приблизил лицо вплотную к его лицу. Именно это мой отец назвал «потереться носами». Потом вождь что-то произнес. Тоби повернулся ко мне и протянул руку.

Я заглянула прямо в большие черные глаза вождя. Ему пришлось наклониться, чтобы оказаться на одном уровне со мной. Его руки сжали мои плечи, и, на мгновение заглянув в эти темные омуты, я почувствовала, что меня словно затянуло в другой мир — прочь от всего, что мне знакомо. Это было жуткое ощущение. Вождь потерся носом о мой нос и отпустил меня.

«Значит, они действительно трутся носами в знак приветствия», — сказала я себе — и все снова стало как обычно.

Потом мы сели рядом с вождем, и Тоби позвал офицеров. Они принесли коробки, которые привезли с корабля. Коробки открыли, демонстрируя подарки для вождя. Дети осторожно подобрались ближе и восторженно, взволнованно ахали. Там были разные безделушки, и все островитяне, включая вождя, смотрели на них с удивлением. Больше всего им понравилась губная гармошка. Тоби сыграл мелодию, и все слушатели пришли в восторг.

Эти дары были, конечно, знаками уважения и дружбы и предполагали ответные подарки. Последовала определенная церемония, и вождь надел на шею Тоби костяное ожерелье. Я догадалась, что получу такое же, потому что я — дочь капитана и воздать почести мне означает воздать почести ему.

Вождь собственноручно повесил мне на шею ожерелье, и снова темные глаза заглянули мне прямо в душу, словно желая прочесть мои мысли. Я надеялась, что ему это не удастся и он не станет тереться носом о мой нос. Однако он это сделал, а потом, не отпуская моих плеч, снова посмотрел мне в глаза.

Мы сели, и отцу представили нескольких воинов. Потом вышли другие воины, чтобы продемонстрировать национальные танцы. Танцоры весьма воинственно притопывали, испуская, как мне показалось, боевой клич. Я с облегчением подумала, что мы для них друзья, а не враги.

Все это продолжалось довольно долго. Жара была невыносимой. К тому времени как мы вернулись на корабль, солнце уже садилось.

Вечером мы сидели на палубе, глядя на остров. Мы слышали вдали звуки барабанов.

— Довольно утомительно, — сказал Тоби.

— Было ужасно жарко, и все так необычно.

— Эти острова довольно похожи. Церемонии немного разнятся, но не сильно. Мы, конечно, должны быть предельно осторожны, общаясь с островитянами, потому что могут возникнуть недоразумения. Мы для них такие же чужаки, как и они для нас. Губная гармошка привела их в восторг, правда?

Я рассмеялась, вспомнив об этом.

— Мне больше всего понравились дети, — сказала я. — Мы показались им такими смешными, что они и не пытались это скрыть.

— Ну, — сказал Тоби, улыбнувшись, — мы отплываем завтра в полночь. Будет прилив, и к тому времени мы закончим все наши дела.

— Это было замечательное путешествие. Мне так не хочется, чтобы оно заканчивалось!

— Будут другие путешествия. Кстати, завтра произойдет довольно важное событие. Мы будем иметь честь присутствовать на церемонии чаши кереви. Это такой национальный напиток. Он считается священным, и тот факт, что нам разрешили присутствовать при его приготовлении, свидетельствует о том, что нас признали друзьями. Островитяне готовят церемонию провозглашения дружбы.

— Думаю, когда на тебя могут в любое время напасть враги — что с ними случалось в прошлом — нужно быть уверенным в своих друзьях.

— Да, это так. Поэтому в танце туземцы демонстрируют воинскую доблесть. Островитяне приготовят чашу кереви с максимальной торжественностью, под неусыпным наблюдением вождя. Потом чаша, которая на самом деле является обыкновенной миской, будет пущена по кругу, и нам придется тоже причаститься из нее.

— Ты хочешь сказать, что мы будем пить из нее?

— Боюсь, что да. Не нужно так пугаться. Ты можешь притвориться, что пьешь, но не дай им заметить, что это не так. Я уверен, это будет смертельным оскорблением и повлечет за собой проклятия — кару их богов или что-то вроде того.

— Какую кару?

— Я не знаю, потому что никто не осмеливался навлечь ее на себя. Не нужно тревожиться. Это довольно просто. Только не показывай им, что ты не хочешь пить.

— Какие, наверное, странные традиции ты наблюдал в своих путешествиях!

— Да, я немало повидал.

Я улыбнулась и в который раз подумала: как мне повезло, что я могу быть рядом с ним.

Жара была невыносимой. Уже около часа я сидела по одну сторону от вождя, а Тоби — по другую. Мы смотрели на ритуальные танцы. Затем один человек склонился к земле и разжег огонь, потерев два камня. На огонь поставили горшок, в который положили много ингредиентов. Пока напиток помешивали, все выкрикивали какие-то мрачные заклинания. Наконец он был готов.

Его налили в небольшую миску, которую стали передавать по кругу. А горшок поставили перед вождем. Вдруг кто-то из толпы крикнул. Дети заплакали, в страхе подбежали к матерям и уткнулись в их колени. Я поймала взгляд Тоби, и он незаметно кивнул мне. Я подумала, что он хочет дать мне понять, что этот переполох — часть церемонии и они на самом деле вовсе не испуганы.

Вперед вышел какой-то человек. Он был такой же высокий, как вождь. На голове у него была маска — огромная и страшная. Он встал возле вождя, яростно жестикулируя, изгибаясь всем телом и скаля зубы. Человек переводил взгляд с вождя на Тоби, который тоже делал вид, что испуган и даже демонстративно отодвигался от разъяренного незнакомца.

Мне пришло в голову, что это может быть местный шаман, о которых я много слышала. Тоби как-то рассказывал, что у них есть власть над жизнью и смертью. И если такой шаман говорил человеку, что он умрет — тот действительно умирал.

«Я не понимаю этого, — говорил тогда Тоби, — но знаю, что так и происходит. Некоторые считают, что это самовнушение. «На земле и на небесах есть больше, чем ты можешь себе представить». В этом что-то есть».

Я долго помнила этот разговор. В этом странном незнакомце, безусловно, было что-то мистическое. Прыгая вокруг вождя, он что-то говорил ему. Толпа безмолвствовала, и я вдруг поняла, что они больше не играют. Мужчина продолжал извиваться, указывая на небо и издавая какие-то странные звуки. К моему ужасу, он повернулся к Тоби, а затем подошел к моему отцу вплотную, продолжая завывать, извиваться и указывать на небеса.

Потом туземец повернулся и стал перед чашей с напитком. Вдруг он взял ее и выпил. Он поднял чашу, потряс головой, и я видела, как жидкость заблестела на его подбородке. Вслед за этим туземец осторожно поставил чашу к ногам вождя и сел рядом с Тоби.

Началась церемония. Два человека поднесли чашу вождю, который воздел руки к небу, словно воздавая хвалу богам. Он наклонился и выпил. Затем передал чашу Тоби. Тот последовал его примеру. Вокруг раздались удовлетворенные вздохи, и чашу снова передали вождю. Он сделал еще один глоток и передал чашу мне.

Когда я брала чашу, я ее чуть не уронила, и немного жидкости пролилось мне на платье. Воцарилась тишина. Я торопливо поднесла чашу к лицу и приложила к губам. Я держала ее так высоко, что никто не заметил, сколько я выпила. Жидкость коснулась губ, и я притворилась, что делаю глоток. Чашу забрали, и церемония пошла своим чередом.

Только после того, как чаша опустела и ее поставили у ног вождя, начались ритуальные танцы и я смогла расслабиться.

Вдруг шаман — если это был именно шаман, — поднялся и начал кружиться перед вождем. Он продолжал смотреть в небо и танцевал вокруг Тоби, тряся головой. Потом начал что-то выкрикивать, странно содрогаясь. Тоби встал, покачал головой и поднял плечи. Я не могла понять, что он хочет этим сказать.

Вождь, казалось, уговаривал его, и все вокруг стали что-то бормотать и качать головами.

Я не понимала, что происходит. Мне вдруг пришло в голову, что они не хотят, чтобы мы возвращались на корабль, и я почувствовала, что офицерам тоже стало не по себе. Солнце садилось, и я знала, что Тоби хочет вернуться на корабль, чтобы приготовиться к ночному отплытию.

Мой отец встал, взял меня за руку, и мы в сопровождении офицеров направились к берегу. Вождь следовал за нами, все время качая головой, словно протестуя. Тоби крепко держал меня за руку.

Наконец мы добрались до лодки. Тоби помог мне забраться и запрыгнул в нее следом за мной. Офицеры последовали за нами.

Аборигены легко могли остановить нас, но они стояли, печально покачивая головами, и наблюдали, как мы уезжаем.

— Что это все значило? — спросила я Тоби, когда мы отплыли.

— Туземцы пытались помешать нам уехать, — ответил он.

— Они могли легко это сделать. Но островитяне не выглядели враждебно.

— Совсем наоборот. Они хотели, чтобы мы поняли, что они наши друзья. Все дело в этом старике-мудреце.

— Ты имеешь в виду того шамана?

— Ну да, он кто-то вроде этого. Он утверждал, что нам не следует ехать. Он что-то видел… какой-то знак небес. Мы должны остаться до следующего вечера. Они не понимают, как важно время. И во всем видят знамения.

— Это очень мило с их стороны так беспокоиться о нас.

— Островитяне наши друзья. Разве я не подарил им губную гармошку? Вероятно, они старались выказать нам особое гостеприимство… и демонстрировали, как они жалеют, что мы так скоро уезжаем. Так может, нам следовало остаться? А может, им что-то взбрело в голову. Может, дело в том, что ты чуть не уронила чашу?

— Я так испугалась!

— Неудивительно. Не думаю, что кто-нибудь ее ронял. Девочка моя, ты должна была понять, что держишь некий священный символ.

— Я понимала. Поэтому и нервничала.

— Ну ничего, это приключение уже позади. Больше никаких священных напитков.

— Все это было очень интересно, но в какой-то момент я испугалась, что туземцы не позволят нам уехать.

— Но теперь мы в полной безопасности, на «Королеве морей». Не правда ли, она красавица?

— Ты любишь этот старый корабль, да?

— Люблю. Но свою дочь я люблю больше.

В полночь мы отплыли.

На рассвете поднялся сильный ветер. Я пару раз просыпалась из-за того, что корабль сильно раскачивало, и лежала, прислушиваясь к тому, как скрипят деревянные блоки. Временами казалось, что «Королева морей» жалуется и протестует. К полудню буря немного стихла, но волны были сильными, и было слишком ветрено, чтобы выходить на палубу. С наступлением ночи ветер усилился, и я не видела Тоби. Я была достаточно опытной, чтобы знать, что когда погода плохая, он должен нести вахту лично, и никто не может его заменить.

Я легла спать довольно рано. Было сложно заснуть, и я лишь дремала. Корабль раскачивался на волнах. Тропические шторма могут быть свирепыми, и стало понятно, что на нас надвигается один из таких штормов. Я раздумывала, постарается ли Тоби отвести корабль в какую-то тихую гавань и удастся ли ее найти.

Меня разбудил звук колокола. Я знала, что это значит: у нас серьезные проблемы. Нас проинструктировали, что мы должны делать в таких ситуациях: нужно надеть теплую одежду, взять спасательный жилет и выйти на ближайшую палубу. Я замешкалась и подумала: только бы мне увидеть Тоби. Я должна его найти.

Но он скорее всего на капитанском мостике, а мне там не место. Однако мой отец захочет, чтобы я была рядом. Мне необходимо добраться туда.

Дрожа, я застегнула плащ и повязала на голову шарф. Было трудно стоять и удерживать равновесие.

Я открыла дверь каюты и с трудом вышла в коридор. Шум стоял оглушительный. Казалось, все рушится. Я, шатаясь, шла к трапу. Корабль изменился до неузнаваемости. То тут, то там валялась опрокинутая мебель. Я слышала, как кричат люди.

Тоби! Мне нужно найти Тоби! Я взобралась по ступеням и ощутила порывы неимоверно сильного ветра. Я оказалась рядом с палубой. Тут должна быть дверь — но ее не было. Потом я, пошатываясь, попыталась пройти по палубе, но не была готова к такой силе ветра. Меня протащило вперед, потом поволокло назад. Я упала и с трудом встала на ноги. Стоять прямо было невозможно. Я схватилась за поручни, прижалась к ним, наклонившись вперед. Где я? Все выглядело не так, как прежде. Я была потрясена и очень напугана. В голове вертелась только одна мысль: я обязана найти Тоби. Мы должны быть вместе.

Я попыталась успокоиться. Нужно идти в ту сторону, хотя все и кажется незнакомым. Необходимо найти дорогу к капитанскому мостику. Мой отец наверняка там. Ему нужно спасать корабль, а мне — быть рядом с ним.

Мне удалось пройти по палубе. Теперь вокруг меня были какие-то люди. Они спускали спасательные шлюпки, на которых не так давно мы ездили на остров. Корабль внезапно сильно накренился. Я упала… соскользнула куда-то вниз… и вдруг услышала крик. Кто-то подхватил меня.

— Тоби! — воскликнула я. — Тоби!

Я была в лодке. Было очень неудобно, болела нога. Я сидела по одну сторону от вождя, а Тоби — по другую. Тоби подмигнул мне и сказал: «Не подавай виду, что ты не пьешь». Лодку швыряло на огромных волнах вверх и вниз. Кто-то приложил что-то к моим губам. Я глотнула. Жидкость обожгла горло. «Коммонвуд теперь совсем не такой, как прежде», — услышала я голос отца. Потом снова сильная качка и — забытье.

Я находилась на корабле — чувствовала знакомое покачивание. Было тихо. Я вспомнила: был шторм. Но теперь все в порядке. Я лежала на койке, и надо мной кто-то склонился. Но я слишком устала и не могла посмотреть, кто это.

Прошло время, и я открыла глаза. Я точно знала, что нахожусь на корабле, но это была не «Королева морей». Нога по-прежнему болела. Я попыталась пошевелить ею, но не смогла. Нога была забинтована.

Ко мне подошла какая-то женщина в форме медсестры.

— Здравствуйте, — сказала она. — Значит, вы уже пришли в себя, да?

— Где я? — спросила я.

— На «Королеве острова».

— Но…

— Мы подобрали вас. Теперь с вами все в порядке. Нога, конечно, пострадала, но теперь вам уже гораздо лучше.

— Что… случилось?

— Вы сейчас отдыхайте, а потом мы обо всем поговорим.

— Но…

Она отошла от меня.

Как я здесь оказалась? Я была слишком утомлена, чтобы думать. Я находилась на «Королеве морей». Что она сказала? «Королева острова»? Нет… это слишком… а я так устала!

Я снова впала в забытье. Я была в саду в Коммонвуд-Хаусе. Миссис Марлин кричала на Аделину, а мисс Карсон утешала девочку. Потом я оказалась в лесу. Зингара сидела на ступенях фургона. «Я твоя мать», — сказала она. Я старалась очнуться, вернуться в реальность. Я на корабле, и это — не «Королева морей». Тогда где корабль Тоби? И где мой отец?

— Добрый день, — сказала медсестра. — Вам уже лучше?

Я кивнула.

— Вот и умница. Нога не сильно пострадала. Она со временем заживет. Вы пережили сильное потрясение.

— Что случилось? — спросила я.

— Был ужасный шторм. В этих водах такое случается. Мы вас подобрали и сейчас везем в Сидней. У вас есть там кто-нибудь?

— А корабль… «Королева морей»…

— Похоже, она доживала последние дни. Она уже долго плавала. Возможно, будет проведено расследование.

Я не могла уразуметь, о чем она говорит.

— Не волнуйтесь, — продолжала медсестра, — вы теперь в безопасности. Вы одна из немногих, кому посчастливилось спастись.

— Спастись? — Я с трудом находила слова, потому что, вероятно, боялась произнести их. — А что… произошло?

— Корабль утонул… и унес за собой много несчастных душ.

— А капитан?..

— Ну, дорогая, капитан всегда покидает корабль последним, верно?

Мне все объяснил корабельный врач. Он выяснил, что Тоби — мой отец, и был со мной очень добр.

— Понимаете, был очень сильный шторм, — сказал он, взяв меня за руки. — В этих водах такое периодически случается. Но ваш корабль не перенес его. Вместе с ним в пучине погибло много людей. Я собираюсь дать вам снотворное, чтобы вы заснули. Вам это необходимо.

Я потеряла отца. Счастье, мечты, мое будущее — все пропало. Старый корабль и безжалостное море отняли у меня Тоби.

Я потеряла того, кого любила больше всего на свете. Я была в полном отчаянии.

Эхо из прошлого

Когда мы прибыли в Сидней, меня встретила Элси. Несчастье еще больше сблизило нас. Мы почти не разговаривали по дороге домой. Она задала несколько вопросов о моем здоровье. На ноге были глубокие порезы и ссадины, но кость не была сломана. У меня был шок и сотрясение мозга.

Мейбл, Аделаида и Джейн ждали нас, но ощущение благополучия исчезло. Дом погрузился в траур.

Ни Элси, ни я не могли говорить о Тоби в первый вечер. Единственное, что служило нам утешением, — наше горе понимали и разделяли. Из нашей жизни ушло что-то очень важное, и мы никогда не сможем это вернуть.

Я пролежала всю ночь без сна, вспоминая прошлое. Тоби наполнил смыслом мою жизнь, и теперь, когда он погиб, у меня не осталось ничего.

Если бы только мы не оказались там в ту ночь! Многие люди в какой-то момент жизни говорят «если бы только». Если бы не это… если бы не то… Это довольно избитая фраза — ее произносят те, кто испытывает отчаяние. Я вспоминала церемонию на острове и то, как островитяне пытались задержать нас. Старый шаман знал, что Тоби грозит опасность. Вероятно, он действительно обладал какими-то сверхъестественными способностями, мог предвидеть будущее. К тому же он всю жизнь провел на этом острове, умел предсказывать погоду. И заметил признаки надвигающегося шторма. Он предупреждал нас и умолял отложить отъезд. Если бы только мы его послушались! Если бы только… если бы только…

И так до бесконечности.

Наконец рассвело. Впереди меня ждал безрадостный день, потому что Тоби больше нет, и всем нам было грустно оттого, что мы никогда его не увидим.

Прошло несколько дней, и мы вдруг смогли говорить о нем. Элси вспоминала случаи, связанные с ним, а я слушала и рассказывала свои истории. Потом однажды она сказала мне:

— Кармел, так не пойдет. Подумай, как бы он над нами смеялся, если бы был здесь. Мы познали радость общения с Тоби, он озарил нашу жизнь. Но когда что-то кончается и ты знаешь, что при всем желании не сможешь это вернуть, приходится с этим смириться. Мы должны встряхнуться.

— Ты права, — согласилась я. — Но как?

— Это мы и собираемся выяснить. У нас есть друзья, и это хорошие друзья.

Она была права. Форманы старались поддержать нас. Я часто виделась с Герти и Джеймсом. Рядом был и Джо Лестер. Все, кого мы знали, старались нам помочь. Нас постоянно приглашали на обед, к нам приходили гости.

— Я получила известие от тети Беатрис, — сказала как-то Герти. — Она очень хочет, чтобы я приехала к ней в гости.

— Ты имеешь в виду, твоя тетка из Англии?

Она кивнула.

— Мы с ней прекрасно ладили, когда я была маленькой. У нее нет детей, и я думаю, тете Беатрис нравилось считать меня своей дочерью. Мы регулярно переписываемся. Теперь, когда родители приводят ферму в порядок, мне кажется, они не будут против, если я ненадолго поеду к ней.

— Звучит заманчиво.

— Правда? Ты должна поехать со мной.

Я в изумлении уставилась на подругу.

— А почему бы и нет? Ты же не можешь хандрить всю оставшуюся жизнь.

— Хандрить?

— Ты на себя не похожа. Я знаю, как это все ужасно и как вы были привязаны друг к другу… но ты же не можешь скорбеть вечно.

— Поехать домой… — пробормотала я.

— Отец говорит, что, если уж я это задумала, нужно отправляться сейчас. Он оплатит мой проезд и будет выделять мне небольшую сумму, пока я буду в Англии. Тебе не придется об этом беспокоиться. Ты теперь свободная женщина.

Герти была права. Тоби оставил мне большую часть своего состояния, и это была кругленькая сумма. Он позаботился и об Элси. Мне внезапно пришло в голову, что если я захочу, то смогу путешествовать. Герти внимательно наблюдала за мной.

— Ну?

— Я не думала о том, чтобы вернуться домой.

— Так подумай об этом сейчас. Мама предположила, что ты захочешь поехать со мной. Она сказала, что это пойдет тебе на пользу. Выберись из темницы, в которую сама себя заточила. Тебе никогда не станет легче, если ты будешь сидеть и вспоминать. Что ты думаешь по поводу возвращения в Англию?

Герти по-прежнему была со мной совершенно откровенна, как в детстве, и никогда не скрывала правды, как бы грубо она ни звучала.

— Твоя проблема в том, что ты замкнулась в себе. С тобой случилось страшное несчастье, и ты не позволяешь себе — и окружающим — забыть об этом.

Она внезапно положила руку мне на плечо.

— Прости, — сказала Герти. — Я не должна была этого говорить.

— Нет, должна, — возразила я. — Это правда.

— Я слышала об одном приеме: изучаешь свои проблемы и учишься не тонуть в них, а жить с ними.

Я задумчиво молчала, и она продолжила:

— Поразмысли об этом.

Придя домой, я рассказала Элси о том, что предложила мне Герти. Я знала, что Элси не захочет, чтобы я ехала домой. Она выслушала меня и задумалась.

— К ее тетке… — произнесла она. — Ну мы довольно много слышали о ее тетке. Я так и думала, что когда-нибудь Герти к ней поедет. Похоже, она решилась… Возможно… будет хорошо, если ты составишь ей компанию.

— Ты правда так думаешь?

— Когда случается несчастье, лучше всего полностью сменить обстановку. Мне казалось, что ты готова скорбеть вечно. Это был такой сильный удар! Ужасная трагедия. Тоби был такой замечательный и так много для тебя значил! Мы никогда не забудем его. Но он ушел, и мы не можем позволить горю взять над нами верх. Я уверена, если бы он был с нами, он бы сказал то же самое. Тебе не обязательно решать все прямо сейчас. Однако следует это обдумать.

— Элси, — сказала я, — я не хочу тебя покидать.

— Не стоить так думать. Конечно, я счастлива, что ты живешь со мной. Ты ведь мне как дочь. Но у тебя своя жизнь, а здесь… трудно забыть. Тебе нужно встречаться с людьми — новыми людьми. И я должна тебе кое-что сказать — тогда ты поймешь, что я не буду одинока и тебе незачем оставаться и заботиться обо мне. Я собираюсь выйти замуж.

— Элси!

— Да. Мы с Джо долгое время были друзьями. Тоби говорил: «Тебе следовало бы выйти за Джо! Он был бы тебе лучшим мужем, чем я!» В каком-то смысле он был прав. Но это ничего не меняло. Теперь все позади и мы с Джо можем пожениться — он хотел этого уже очень давно. И я тоже этого хочу. Так что я не буду одна.

Я была потрясена. Но потом, обдумав все это, я решила, что удивляться нечему. Наверное, Герти была права, когда сказала, что я слишком поглощена своим горем. Джо был таким верным и преданным другом. Нет сомнений, он любит Элси. Я подумала, что Тоби порадовался бы этому, и улыбнулась, впервые за много месяцев.

Элси обняла меня и прижала к себе.

— Ты тоже должна покончить с депрессией, — сказала она.

После этого я всерьез задумалась о том, чтобы поехать в Англию.

Я выбралась из депрессии, которая так долго продолжалась, и Герти заразила меня своим энтузиазмом. Элси думала, что мы отправимся в путь на Новый год. Тогда мы приедем в Англию весной, а это очень подходящее время для возвращения.

Герти вела активную переписку с тетей Беатрис, которая жила вместе с мужем Гарольдом на Кенсингтонской площади. Герти помнила, как ездила туда в гости.

— Это довольно большой дом. Поженившись, тетя Беатрис и дядя Гарольд думали, что у них будет большая семья. Когда мы уезжали, они все еще на это надеялись. Их очень расстроил наш отъезд. Мы с Джеймсом часто гостили у них, и они с нетерпением ждали, когда в доме появятся дети.

— Как по-твоему, они не будут возражать против моего приезда?

— Конечно не будут. А если тебе не понравится, ты сможешь переехать. Тебе ведь не нужно беспокоиться о деньгах.

— Кажется, это очень удобно.

— Удобно! Да это великолепно! Тебе понравится тетя Би.

— Надеюсь, и я ей понравлюсь.

— Понравишься. Если перестанешь грустить. Ты никому не понравишься, если будешь и дальше хандрить. Тебе следует вспомнить, что в мире есть и другие люди.

Несомненно, Герти подходила мне в компаньонки.

Форманы немного расстроились из-за того, что их дочь уезжает. Я подумала, что она так сильно тоскует по Англии, что может не вернуться оттуда. Более того, Джеймс отправится на поиски опалов. Ферму отца привели в порядок, и он с легким сердцем может отправляться в путь.

Я часто виделась с Джеймсом. Узнав о моем отъезде, он расстроился.

— Но ты ведь вернешься, правда? — спросил он.

— Я не планирую там оставаться.

— Но ты можешь изменить свои планы.

— Маловероятно.

— Ты уверена, что не хочешь все это бросить и поехать со мной?

— Не думаю, что это будет правильно для нас обоих.

— Но предложение все еще в силе.

— Спасибо.

— Это будет весело — полная смена обстановки.

— Герти говорила то же самое.

— Если ты не вернешься, я могу приехать за тобой, когда у меня будет состояние, чтобы предложить его тебе.

— Но мне не нужны деньги.

— Я знаю. Все равно, будет неплохо их иметь. Только не забывай меня.

— Никогда. И спасибо тебе за чуткость.

— О да, я чуткий, я такой! Помни об этом.

— Хорошо.

Мы с Герти все время были вместе. Мы ходили по магазинам, строили планы и в положенный срок забронировали места на «Океанской звезде».

Элси волновалась о том, как я буду себя чувствовать, снова оказавшись в море. Она думала, что травма от пережитого может быть настолько сильной, что я не смогу заставить себя снова пережить морское путешествие.

У меня не было ни опасений, ни беспокойства. Я призналась Герти, что в море я буду чувствовать себя ближе к Тоби. На это она совершенно справедливо ответила:

— Какая сентиментальная чепуха! Никому больше такого не говори, а то подумают, что у тебя не все в порядке с головой. И потом, мне бы не хотелось, чтобы Тоби все время был с нами.

Это прозвучало довольно грубо, но было сказано для моего же блага. Я это понимала.

— У меня есть план «Океанской звезды», — сказала Герти, смягчаясь. — Поверь мне, это прекрасный корабль. Мы будем точно знать, где наша каюта.

Мы с Герти отплывали в конце января. Джо и Элси поженились сразу после Рождества. Это была скромная церемония. Джо поселился в доме Элси. Я была в восторге, потому что знала: именно этого он и хотел, и уже очень давно. Элси тоже была довольна.

Племянник Джо, Уильям, который так мечтал иметь собственное хозяйство, стал управлять фермой Джо. Джо по-прежнему интересовался ею и всегда готов был дать ему совет. Они с Элси время от времени приезжали к Уильяму, и эта ситуация вполне устраивала и Уильяма, и Джо, да и Элси тоже.

Форманы вместе с Элси и Джо пришли нас проводить. Это было довольно трогательное прощание, и мне показалось, что даже Герти готова расплакаться и сомневается, правильно ли она делает, отправляясь в это путешествие.

Джеймс долго держал меня за руки. Он напоминал, что я обязательно должна вернуться. «Пока не поздно. Иначе я приеду за тобой». Я кивнула, и мы расцеловались.

Мы с Герти взошли на борт и махали руками, пока корабль отходил от берега. Я стояла на палубе и не могла не вспомнить, как впервые приехала сюда на «Королеве морей» и как мы с Тоби были счастливы.

Догадываясь о моих мыслях, Герти потащила меня в каюту и со свойственной ей практичностью стала решать, кто на какой койке будет спать и какие полки в шкафу будут отведены для моих вещей.

Я подумала, что, хотя многое будет напоминать мне о прошлом, я не должна предаваться унынию и вспоминать о прежней жизни. Нужно идти вперед и все начать сначала.

Мне была знакома жизнь на корабле, но сам корабль был другим, и хотя правила в общем совпадали, кое в чем они немного отличались на каждом судне.

Капитан оказался очень приятным человеком. Он был знаком с Тоби и, узнав, кто я такая и что я была на «Королеве морей», когда она утонула, отнесся ко мне с особой теплотой.

Я вскоре поняла, что не зря ждала возвращения домой. Я чувствовала, что пережитая мною трагедия отодвигается на второй план и я начинаю приспосабливаться к жизни без Тоби. Я даже убедила себя, что он наблюдает за мной сверху и одобряет выбранную мною дорогу. Это помогло мне. Но неизбежно случались моменты, которые вызывали горькие воспоминания.

Было бы проще, если бы мы не ехали тем же маршрутом, как в наше первое путешествие, но я пыталась не думать о прошлом и Герти старалась мне в этом помочь. Я всегда ощущала, что она внимательно наблюдает за мной, и меня глубоко трогала ее забота. Ей очень хотелось, чтобы мне понравилась поездка.

Мне кажется, я хорошо справлялась. У нас были приятные попутчики, и погода стояла восхитительная. Мы с Герти обычно сходили на берег с компанией пассажиров. Мы весело рассказывали о своем приключении в Суэце, и меня поразило, как время превращает трагические происшествия в забавные приключения. Все со смехом представляли, как две маленькие девочки взбирались на борт корабля по веревочной лестнице.

Создавалось впечатление, что с нами всегда случались какие-то неожиданные события, как выразилась Герти. Когда мы собирались сесть в лодку, которая должна была отвезти нас на корабль, я увидела человека, который показался мне знакомым. Я внимательно посмотрела на него — и вдруг узнала.

— Доктор Эммерсон! — закричала я.

Герти стояла рядом со мной.

— И правда! — воскликнула она. — Действительно! Подумать только! И где?! Снова в этом месте!

Он был немного смущен. За прошедшее время одиннадцатилетние девочки изменились гораздо больше, чем двадцатипятилетний мужчина. Доктор Эммерсон стоял и смотрел на нас, немного озадаченный. Потом в его памяти забрезжило воспоминание.

— Так это же… Кармел… и Герти, — рассмеялся он.

— Да, это мы, — хором ответили мы.

— Те, что потерялись в Суэце! — продолжал он. — С каким трудом мне удалось доставить вас на борт!

— Да, по веревочной лестнице, — пробормотала Герти.

— И все же мы это сделали. Так вы путешествуете на этом корабле?

— Да, едем домой.

— Какое совпадение! Я тоже.

Мы болтали все время, пока плыли на лодке к кораблю. Доктор Эммерсон рассказал нам, что последние две недели провел в Суэце, общался там с врачами. У него практика на Харли-стрит, кроме того он состоит на службе в лондонской больнице.

— Когда мы в последний раз встречались с вами, я ехал в Суэц, чтобы стажироваться там в клинике. Я прошел обучение, вернулся домой и устроился на работу.

— А вы часто бываете в Суэце? — спросила я.

— Нет, теперь уже нет. Я просто приезжал сюда поговорить об одном новом проекте.

— Как удивительно, что, возвращаясь домой, мы с вами оказались на одном корабле!

— Иногда такое случается.

После этой встречи наше путешествие изменилось. Мы много времени проводили в обществе доктора Эммерсона. Казалось, он выделял меня. Сначала Герти была с нами, но потом… Одним из пассажиров, которые поднялись на борт в Суэце, был Бернард Регленд. Они с Герти с самого начала понравились друг другу. Бернард состоял на службе в одном из лондонских музеев и изучал средневековую архитектуру — этот предмет едва ли мог привлечь внимание Герти, но она вдруг заинтересовалась им.

Доктор Эммерсон слышал о кораблекрушении и понимал, что для меня значила потеря Тоби, поэтому я могла откровенно говорить с ним. Мне стало легче. Мы сидели на палубе и подолгу беседовали. Он рассказывал мне о своей жизни и карьере, о том, как работал в Суэце. Рассказывал о страданиях бедняков, свидетелем которых стал. Это немного отвлекло меня от личной трагедии. Доктор заставил меня увидеть, насколько права была Герти, когда говорила, что я слишком долго оплакиваю свою утрату.

Вспоминая это путешествие, я думаю, что тогда многое произошло. Его никак нельзя было назвать скучным.

Море было к нам благосклонно, даже в местах, печально известных своей непредсказуемостью. Плаванье оказалось очень спокойным. Мы познакомились с приятными людьми — с некоторыми из них договорились встретиться снова, хотя, вероятнее всего, этим планам не суждено было сбыться. На самом деле это было самое обычное путешествие, но оно стало важным не только для меня, но и для Герти.

Как только я ступила на берег в компании доктора Эммерсона, Герти и Бернарда Регленда, я поняла, что преодолела какой-то важный барьер. Я провела черту между прошлым и настоящим.

Нас встречали тетя Беатрис и дядя Гарольд. Герти кинулась тетке в объятия.

— Ты здесь, ты здесь! — восклицала тетя Беатрис. Она была пухлая, розовощекая и довольно крупная. Дядя Гарольд был худощавый и ниже супруги. Он стоял, наблюдая за этой сценой со смущенным, но довольным видом.

— Это Кармел, — представила меня Герти. — Вы о ней уже знаете. А это — мистер Бернард Регленд, — с гордостью продолжала она. Тетя Беатрис схватила молодого человека за руку и тепло пожала ее. Дядя Гарольд тоже обменялся с Бернардом рукопожатием.

— А это доктор Эммерсон.

— Рада с вами познакомиться, — сказала тетя Беатрис.

— Как приятно вернуться домой! — воскликнула Герти.

Дядя Гарольд и тетя Беатрис обменялись удовлетворенными взглядами, словно считали, что Герти никогда не следовало уезжать и она поступила мудро, вернувшись.

Очень скоро мы с Герти поехали к ее родственникам, а доктор Эммерсон и Бернард Регленд отправились каждый своей дорогой. Они пообещали снова встретиться с нами.

Мы ехали на Кенсингтонскую площадь. Герти с тетей Беатрис оживленно болтали всю дорогу, а дядя Гарольд и я слушали их, улыбаясь.

Первые недели в Лондоне были полны впечатлений, и время летело быстро. Я не часто думала о Тоби и замечала, что меня очень интересует то, что происходит вокруг.

Тетя Беатрис и дядя Гарольд были чрезвычайно гостеприимны. И дом у них был очень уютный. Я уверена, они могли бы стать любящими, заботливыми родителями. Они были очень привязаны к Герти и совершенно очевидно рады, что она живет теперь с ними. Ко мне они тоже были очень добры.

Их дом стоял на площади, в центре которой находился большой ухоженный парк для местных жителей. Ключ от ворот парка висел у задней двери, и я время от времени пользовалась возможностью гулять там. Было очень приятно сидеть среди деревьев, сквозь которые проглядывали высокие здания, стоявшие, как часовые, на страже тишины.

Дом, в котором мы жили, был довольно просторным. На верхнем этаже располагались комнаты, которые предназначались для детей, так и не появившихся у четы Хайсонов. Эти апартаменты отдали в наше с Герти распоряжение. Герти они были знакомы еще с тех времен, когда они с Джеймсом здесь гостили. Там находилась их игровая комната. В большом шкафу по-прежнему хранились игры — шашки, шахматы и детские настольные игры.

Было довольно печально думать о несбывшихся мечтах этих приятных людей. Но Хайсоны нисколько не ожесточились и не озлобились. И теперь, когда мы с Герти жили здесь, они, казалось, были совершенно счастливы.

— Они чудесная пара, — говорила мне Герти. — Для них стало настоящим ударом наше решение уехать в Австралию. Но теперь я здесь — и мне это очень нравится. Эти двое могут служить нам хорошим примером, верно? — многозначительно добавила она, и я рассмеялась, так как понимала, что главным образом она имеет в виду меня. Я тогда подумала, что действительно очень полезно иногда взглянуть на себя глазами другого человека.

Хайсоны любили устраивать праздники, и теперь, когда у них жила Герти, появился отличный повод для этого. В доме были просторные комнаты, которые весьма подходили для всевозможных развлечений. В течение первой же недели после нашего приезда доктор Эммерсон и Бернард Регленд получили приглашение на обед.

Мы провели очень приятный вечер вместе, и снова прозвучал рассказ о нашем спасении в Суэце, хотя я была совершенно уверена, что Герти уже сообщала об этом в письме.

Герти слушала, словно зачарованная, о разнице между готической и нормандской архитектурой и о том, что в четырнадцатом веке строителей не удовлетворяла простота стиля и они изобретали что-то более затейливое. Я была потрясена ее неподдельным интересом.

«Герти влюблена», — подумала я тогда.

Лоренс — к этому времени я мысленно называла доктора Эммерсона по имени — не говорил о своей профессии. Думаю, кожные заболевания не самая подходящая тема для обсуждения за обеденным столом.

Мне было очень интересно наблюдать за развитием отношений Герти и Бернарда Регленда, как и ее тете и дяде. Однажды, когда Герти не было дома, тетя Беатрис сказала мне:

— Как вы думаете, Кармел, Герти, кажется, очень подружилась с этим милым Бернардом?

Я согласилась.

— Ну и?..

— Они ведь еще очень мало знакомы.

— Жизнь на корабле отличается от обычной жизни, — проницательно заметила тетя Беатрис, хотя я уверена, что она никогда не была в плавании. — Это так романтично… Я вот думаю… — Она пожала плечами. Я догадалась, что она уже рисует в воображении свадьбу, которую лично организует… и молодоженов, которые поселятся в уютном домике где-нибудь неподалеку от нее. А потом — детскую… и она, тетя Беатрис, будет смотреть за детьми, выполняя обязанности матери.

Меня это немного озадачило, но мне тоже казалось, что Герти влюбилась. Я представила, какими насмешками она встретила бы раньше разговоры о преимуществах каменных построек, которые теперь находила увлекательными.

Лоренс тоже стал частым гостем у Хайсонов, и я гадала, раздумывает ли тетя Беатрис над нашими с ним отношениями так же, как над отношениями Герти и Бернарда. Конечно нет. Лоренс гораздо старше меня. Ему, должно быть, уже за тридцать, тогда как Бернарду где-то двадцать пять или чуть больше.

Иногда я приглашала Лоренса в парк, мы сидели на скамейке и говорили. В одну из таких встреч разговор коснулся кораблекрушения.

— Я часто об этом думаю, Кармел, — сказал Лоренс. — Это глубоко потрясло вас, не правда ли? Вы ведь были так привязаны к своему отцу.

Я согласилась.

— Может, вы предпочитаете не говорить об этом? — произнес он.

— Нет… я ничего не имею против.

— Вам нужно начать жизнь заново, Кармел.

— Об этом и Герти говорит. Она ко мне очень добра.

— Вы все еще скорбите, храня свое горе. Он бы этого не одобрил. Тоби по натуре был очень легким, жизнерадостным человеком. И ему наверняка хотелось бы, чтобы и вы были такой же.

— Когда горюешь, то портишь жизнь не только себе, но и другим, — так говорит Герти. Мне нужно постараться развеять свою скорбь.

— Вам стало гораздо лучше с тех пор, как вы приехали сюда.

— Да, я знаю.

— Все уже в прошлом, Кармел. Вы никак не можете это изменить. Вам нужно забыть.

— Знаю. Но как?

— Начав новую жизнь.

— Я пытаюсь.

— Если бы я мог вам помочь…

Я улыбнулась.

— Вы же знаете, у вас хорошо получается помогать. В тот раз у вас вышло просто великолепно.

— Неужели вы этого никогда не забудете? — спросил Лоренс, слегка нахмурившись.

— Но вы были нашим героем. Бедный Джеймс, он навсегда запомнил, какую роль сыграл во всем этом.

— О, бедный непутевый Джеймс, который бросил вас?

— Я рассказывала вам о его мечтах заработать состояние на опаловых приисках?

Мы заговорили об Австралии и о жизни там. Я снова с удивлением обнаружила, что на время забыла о своем несчастье.

Через месяц после приезда в Лондон Герти обручилась с Бернардом Реглендом.

— Это слишком быстро, — заметила я.

— Быстро! Что ты хочешь этим сказать? Все это время на корабле, и потом, встречи здесь, в Англии… Может, для тебя это и быстро. А для меня это очень романтично.

— Ты счастлива?

— Безумно счастлива.

— О Герти! Как это чудесно!

— Правда, замечательно! Есть что-то особенное в Суэце. Это просто судьбоносное место для нас!

— Ты хочешь сказать, для тебя?

— Как здорово, что мы плыли на том корабле. Ты только представь, если бы нас там не было, я бы не встретила Бернарда! — Мы рассмеялись, и она продолжила: — Ты должна быть моей подружкой на свадьбе. Хотя ты, наверно, слишком стара для этого. Думаю, это называется «замужняя подруга невесты». Но это слишком помпезно и не соответствует действительности. Ты у нас будешь незамужней подругой невесты. Мне нравится. Звучит впечатляюще.

— Герти, я не могу дождаться!

— Как это ни странно, но я тоже жду этого с нетерпением.

В тот вечер моя подруга зашла в мою комнату поговорить. Она рассказывала мне о прекрасных качествах Бернарда, и как его уважают по всей стране за его работы, и какая чудесная жизнь ее ждет.

— Я горжусь им, Кармел.

— Вижу, ты становишься совершенно невыносимой, — сказала я ей, и мы обе захихикали, как когда-то давным-давно на «Королеве морей».

Тетя Беатрис и дядя Гарольд были неимоверно взволнованы и постоянно говорили об этой помолвке. Где будут жить молодые? Желательно в районе Кенсингтона. Там, на площади Марброк, есть несколько очаровательных домиков. Это совсем недалеко. Я видела, что тетя Беатрис уже планирует устройство дома — особенно детских. Ее прежние мечты ожили и приблизились — хотя, может, и в несколько ином качестве. Там будет небольшой садик — детям необходим свежий воздух.

Бернард хотел отвезти Герти к своим родителям. Они жили в Кенте, и ее пригласили на уик-энд. Тетя Беатрис решила, что будет «пристойно», если я отправлюсь вместе с ними. Думаю, она хотела, чтобы я исполняла роль дуэньи. У нее были несколько старомодные взгляды, которые иногда проявлялись в ее суждениях. Мне казалось, что Герти эта идея покажется смешной, но, к моему удивлению, подруга согласилась.

— Мне будет спокойнее, если ты поедешь со мной, — сказала она. — Мне может понадобиться твой совет.

Я была потрясена, но влюбленная Герти была вовсе не такой самоуверенной, как прежде. Она немного нервничала: ей очень хотелось произвести хорошее впечатление на будущих родственников.

— Ты думаешь, что они идеальны, раз произвели на свет богоподобного Бернарда, — заметила я.

— Мне хочется понравиться им, — призналась моя подруга.

Мне было приятно осознавать, что мы поменялись ролями. Теперь я заботилась о Герти и давала ей советы.

Мы выехали из Лондона в пятницу, сев на Чаринг-Кросс на поезд до Кента — там находилась резиденция Реглендов. Бернард должен был встретить нас на вокзале. Мы долго обсуждали, что надеть. Герти три раза собирала и распаковывала чемодан. Я просила ее не нервничать. Конечно, она им понравится. Но даже если нет, какое это будет иметь значение? Ведь Бернарду она нравится! Иначе он не предложил бы ей выйти за него.

Наконец мы сели на поезд, который должен был отвезти нас в Мейдстон. Бернард сказал нам, что на станции наймет экипаж, который доставит нас прямо к дому. Его родители с нетерпением ждали возможности познакомиться с нами.

Откинувшись на спинку сиденья, я смотрела на Герти и Бернарда и думала: как, наверное, замечательно быть такими счастливыми, как они. Время от времени я поглядывала на пейзаж за окном.

И вдруг случилось это.

Поезд остановился на какой-то маленькой станции. Я глянула на название, написанное большими буквами, и тотчас на меня нахлынули воспоминания.

Изентри.

Это название было мне знакомо. Я отчетливо помнила, что бывала здесь раньше. Няня Гилрой сказала: «Едем, Эстелла. Ты все взяла? Смотри не забудь что-нибудь. Интересно, Том Ярдли уже подъехал на двуколке?» Это было редкое событие. Мы нечасто ездили на поезде. Мы собирались в Лондон — покупать ботинки, которые не могли найти в местном обувном магазине. Изентри — ближайшая станция от Коммонвуд-Хауса.

Когда поезд тронулся, я сидела в задумчивости. Я словно попала в прошлое. Коммонвуд-Хаус… Миссис Марлин, которая всем портила жизнь… Доктор, который пытался делать вид, что все в порядке… Мисс Карсон… А что стало с мисс Карсон?

— Проснись, — воскликнула Герти, — ты задремала! Мы уже почти приехали. — Она отвлекла меня от воспоминаний.

Уик-энд прошел очень хорошо. Регленды оказались совсем не страшными и так же готовы были полюбить свою будущую невестку, как и она их. При сложившихся обстоятельствах им ничто не мешало это сделать. Все члены семьи Бернарда хотели познакомиться с его невестой, поэтому в тот уик-энд было несколько встреч с родственниками.

Что касается меня, я все время возвращалась в свое прошлое. Воспоминания о Коммонвуд-Хаусе настойчиво преследовали меня, и мне очень хотелось снова увидеть этот дом. Мне было интересно, кто в нем сейчас живет. А что, если поехать туда?

Я увижу там совсем незнакомых мне людей. Семья Марлинов выехала оттуда, когда доктор умер, а девочки и Генри переехали к тете Флоренс. Она и моя тетя тоже, конечно. Я пожалела, что Тоби не рассказал мне больше. Я вдруг сообразила, что он был очень сдержан в разговорах о своей семье… которая, в конце концов, была и моей семьей.

Я представляла, как иду по тропинке к знакомой двери, стараюсь дотянуться до молоточка… Но теперь, когда я стала взрослой, мне не придется тянуться. Я пыталась вообразить, как это будет. «Надеюсь, вы не против. Я случайно проходила мимо… Много лет назад я жила в этом доме… И вот подумала…» А почему бы и нет? Люди иногда так поступают. Это не так уж необычно. Я раздумывала над этим все выходные, пока Герти добивалась расположения будущих родственников, и еще до конца уик-энда решила, что поеду в Изентри. Я могу нанять экипаж на станции, как мы делали с няней Гилрой. Едва ли мне следует ехать прямо в Коммонвуд-Хаус: тогда всем станет ясно, что я специально туда приехала. Нет, я поеду в городок. Там есть гостиница. Как она называлась? «Лошадиная голова»? Мы с Эстеллой хихикали над этим названием: «Это, наверное, гостиница для тех, у кого нет головы на плечах». Я отчетливо слышала голос Эстеллы.

В те выходные мне все время чудились голоса из прошлого.

Я смогу взять экипаж и выйти возле гостиницы. А потом прогуляюсь к Коммонвуд-Хаусу. Итак, я приняла решение.

Тете Беатрис и дяде Гарольду хотелось услышать все о нашей поездке.

— Мы должны пригласить Бернарда и его родителей на уик-энд, — сказала тетя. — Нам нужно взглянуть на дома. Оказывается, не так просто найти дом. Во-первых, необходимо правильно выбрать место…

А поскольку жених и невеста не хотели тянуть со свадьбой, следовало начинать поиски прямо сейчас.

Герти была слишком счастлива, чтобы заметить, что я несколько отвлеклась от ее проблем. Она постоянно говорила о себе и писала письма родителям.

— Им это не понравится, — повторяла она, — потому что это значит, что я буду здесь, а они — там. Бернард говорит, что мы иногда можем приезжать в Австралию. У него длительный отпуск, и он может накопить денег для поездки. И мама с папой смогут приехать к нам… если им удастся вырваться. Будет не так уж плохо. А что до тебя, Кармел, ты же не собираешься уезжать, правда? Тебе придется остаться до моей свадьбы.

— Но не могу же я навсегда поселиться у твоих дяди и тети!

— Они рады тебе. И потом, о чем ты беспокоишься? Ты можешь остановиться, где захочешь. Может, ты тоже выйдешь замуж.

— Ну ты как все! Попав в супружеские сети, хочешь, чтобы все там оказались!

— Не будь циничной, тебе это не идет. Тут и речи быть не может о сетях. Ты, вероятно, не представляешь, что это такое. Это самое лучшее, что может с тобой произойти.

— Надеюсь, ты и дальше будешь в это верить.

— А теперь давай поговорим серьезно. Тетя Би просто с ума сходит от нетерпения. Она хочет показать мне дом на Брайер-роуд и договорилась на следующий вторник. Пойдешь со мной?

— На самом деле я собиралась кое-кого навестить.

— Ты имеешь в виду кого-то, кого знала в прошлом?

— Да.

— В следующий вторник?

— Именно.

— Назначь встречу на какой-нибудь другой день, и я поеду с тобой.

— Думаю, мне нужно поехать одной. Для начала… Ты понимаешь?

— Конечно.

Я была рада. Герти полностью сосредоточилась на собственных переживаниях.

Я решила осуществить свой план в следующий вторник.

Я приехала в Изентри, и мне повезло: я сразу нашла экипаж и вскоре подъехала к «Лошадиной голове». Шагая по дороге к Коммонвуд-Хаусу, я обратила внимание на магазины, которые находились на главной улице. Галантерейная лавка мисс Пейтон была на прежнем месте, и почта, и лавка мясника, и булочная. Я быстро пошла вниз по холму. Минут через пятнадцать я увидела впереди лес. Сердце забилось быстрее. Я повторяла в уме, что сейчас скажу владельцам дома. Фразы звучали довольно фальшиво.

«Я просто проходила мимо и подумала, что вы не будете возражать. Это естественное любопытство. Понимаете, я жила здесь до одиннадцати лет, а потом переехала в Австралию. Недавно я вернулась оттуда».

На лугу никого не было. Знакомый пруд и все та же скамейка. И дом, скрытый за сильно разросшимся кустарником. Раньше живая изгородь выглядела более ухоженной. Подойдя ближе, я была потрясена запустением, царившим там. Калитка была на прежнем месте. Я открыла ее и направилась к дому. Потом остановилась, удивленно вскрикнув. Конечно, это был Коммонвуд-Хаус. Но как же он отличался от дома, который я помнила! Некоторые окна треснули, некоторые были разбиты. Кирпич кое-где отвалился. Похоже, рухнула и часть крыши.

Коммонвуд разрушался. Я в смятении уставилась на дом. Он выглядел мрачно и угрожающе.

Моим первым порывом было развернуться и убежать, но я не могла этого сделать. Мне нужно было выяснить, что произошло. Почему, когда доктор умер, они не продали дом? Почему практичная тетя Флоренс и ее муж — я представляла себе, что у нее есть муж, — позволили дорогостоящей собственности превратиться в руины?

Внезапно я почувствовала отвращение. Это так сильно отличалось от того, что я ожидала! Но меня по-прежнему влекло внутрь. Я шагнула к дому. Я была недалеко от входной двери. Все окна на первом этаже были разбиты, а замок на двери сломан. Я толкнула дверь. Она протестующе заскрипела, но распахнулась.

Я вошла в холл, откуда двери вели в гостиную и спальню миссис Марлин — со стеклянными дверями, через которые можно было попасть на лужайку.

Мое сердце бешено стучало. Я подумала, что это знак и мне не следует идти дальше. В этом месте чувствовалось что-то зловещее. Это совсем не тот Коммонвуд-Хаус, который я знала. Что произошло? Я должна выбраться отсюда и забыть о нем. Это дом из моего прошлого. Зачем воскрешать то, что кануло в Лету? Было совершенно очевидно, что здесь произошло: все, кто жил в этом доме, либо умерли, либо уехали, и по какой-то причине Коммонвуд-Хаус оставили на произвол судьбы.

«Возвращайся в город, — сказала я себе. — Пообедай в «Лошадиной голове», попроси, чтобы тебя доставили на станцию. А потом забудь о Коммонвуд-Хаусе. Прошлого уже не вернуть».

Но соблазн пойти дальше был просто непреодолимым. Всего один шажок в холл. Несколько мгновений, чтобы восстановить прежнюю атмосферу… почувствовать, что ты не похожа на других, что ты — подкидыш, который остался здесь только потому, что у доктора доброе сердце, понять, что ты — нежеланный ребенок, который еще не знает, что такое родительская любовь.

Я прошла по превратившемуся в лохмотья ковру. Когда-то он был коричневым с синим рисунком; теперь он был изорван, и синий цвет стал почти незаметен. По ковру пробежало какое-то насекомое, и я испугалась.

Я открыла дверь и заглянула в комнату. Перед мысленным взором вспыхнула картина, которую я когда-то видела. Аделина, на грани истерики от страха, миссис Марлин, орущая на девочку… И тут входит мисс Карсон. Я и не представляла, как глубоко врезалась эта сцена в мою память.

Дверь в сад была заперта. Через стекло было видно, каким неухоженным он стал. Я вспомнила, как подслушивала разговоры и пыталась собрать воедино обрывки информации, чтобы понять, что происходит в этом мрачном доме.

Я повернулась и посмотрела на лестницу, и, не успев подумать, что дом в таком состоянии, что это может быть небезопасно, начала подниматься наверх. Я очутилась на втором этаже, где находилась спальня доктора и миссис Марлин. Теперь она была пуста. Я глянула вверх. Как тихо! Как сильно это отличалось от того, что я помнила! Мне казалось, я услышала шепот. Няня Гилрой, миссис Бартон и медицинская сестра, закрывшись в кухне, пьют чай и делятся друг с другом какими-то секретами.

И вдруг я услышала звук. Мое сердце громко застучало. Из комнаты внизу доносился свистящий шепот. Послышались голоса — зловещие голоса в пустом доме.

Не думаю, что у меня слишком богатая фантазия, но с первого момента, когда я вошла в дом, мне показалось, что тут как-то жутко. Может быть, в заброшенных зданиях всегда так. Они словно перенимают характер людей, которые жили в них давным-давно; и если ты знал этих людей, и знал, что здесь происходило нечто загадочное, то совсем неудивительно, что ты даешь волю воображению.

Когда я услышала чьи-то легкие шаги, то больше не сомневалась, что я в доме не одна. И вот снова… послышался свистящий шепот. Я была в комнате, которая раньше служила спальней миссис Марлин. Я затаилась и ждала — не зная, чего именно жду. Думала ли я, что сейчас появится призрак миссис Марлин и спросит меня, что я здесь делаю? И какое право имею находиться здесь… и когда-либо имела? Да, я — дочь ее брата, и поэтому мне было позволено остаться. Но миссис Марлин считала, что люди не имеют права рожать детей вне брака и такие дети должны ответить за грехи родителей.

По лестнице кто-то поднимался. Не было никаких сомнений: я в этом доме не одна. Я стояла, съежившись, а шаги звучали все ближе. Входя, я толкнула дверь так, что теперь она была наполовину закрыта. Повисла тишина. Я услышала чье-то легкое дыхание, и дверь медленно отворилась.

Я замерла. Не уверена, что я ожидала увидеть, но вид маленького мальчика меня немного успокоил. Он был не один. За его спиной стоял второй, еще младше.

Мы уставились друг на друга. Думаю, увидев меня, дети были потрясены — так же, как и я.

— Вы привидение? — спросил старший мальчик испуганным голосом.

— Нет, — ответила я. — А вы?

Он пожал плечами, беззвучно смеясь, и второй мальчуган вышел из-за его спины и тоже уставился на меня.

— Что вы здесь делаете? — спросил он.

— А вы?

— Просто смотрим.

— И я тоже.

— Вы знаете, что тут водятся привидения?

— В этом доме?..

— И в саду тоже. Это настоящий дом с привидениями. Правда, Уилл?

Уилл кивнул.

— А вы живете где-то по соседству?

Мальчик указал куда-то в сторону луга.

— А почему это здание пустует и разваливается?

— Потому что это дом с привидениями.

— Как это?

— Ну тут живут привидения.

— А почему они здесь поселились?

— Ну поселились — и все тут.

Я прикинула, сколько мальчикам лет. Старший выглядел лет на восемь, второй — на год младше. Они были младенцами — или даже еще не родились, когда я отсюда уехала.

— А вы знали людей, которые здесь жили? — спросила я.

— Только привидений.

Я поняла, что едва ли узнаю от них что-нибудь.

— Нам нельзя сюда приходить, — заговорил младший мальчик.

— Это он меня уговорил, — вставил старший.

— Моя мама говорит, что дом может обвалиться и нас завалит вместе с привидениями.

— Тут опасно, — добавил его брат. — Так всегда говорят, когда хотят снести дом.

— И построить новый?

— А кто захочет в нем жить?

— Почему нет?

Мальчики уставились на меня в изумлении, и старший ответил:

— Потому что в нем обитают призраки, вот почему.

Я почувствовала, что должна объяснить им причину своего пребывания в доме, поэтому сказала:

— Я проходила мимо… и это здание меня заинтересовало.

— Нам нужно идти домой, уже пора обедать. А мама жутко сердится, если мы опаздываем. — Мальчик посмотрел на меня с огорченным видом. — Я думал, вы привидение, а не обыкновенный человек.

— Ты вовсе не расстроен, — сказал другой. — Ты рад. Ты же перепугался до полусмерти.

— И вовсе нет!

— А вот и да!

Они стали спускаться, и их голоса эхом разносились по дому. Я наблюдала через окно, как они побежали по лужайке. Потом медленно спустилась и вышла из дома.

Я стояла и смотрела на общинный луг. Вокруг не было ни души. Меня сильно расстроило увиденное. Я не могла избавиться от ощущения, что в этом месте есть что-то мрачное и зловещее. Я была рада выбраться из этого здания и не желала больше туда возвращаться. Мне хотелось немедленно уехать и забыть обо всем.

Больше никаких экспериментов. Грандж, вероятно, стоит на прежнем месте, но я не собиралась это выяснять. Я зашагала по дороге в город, намереваясь пообедать в «Лошадиной голове», а потом поехать на станцию и вернуться в Лондон.

Я уже собиралась переходить дорогу, чтобы войти в гостиницу, когда увидела всадника. Его конь был довольно резвый, и в тот момент, когда я хотела ступить на мостовую, конь легонько заржал и встал на дыбы. Мужчина, который тоже собирался перейти дорогу, остановился рядом со мной. Мы оба смотрели на коня и на всадника.

— Довольно искусный наездник, — заметил мужчина, обращаясь ко мне. Его голос показался мне смутно знакомым.

Я повернулась к нему — и тотчас же узнала. Это был Лусиан Кромптон.

— Лусиан! — воскликнула я.

Он уставился на меня, и я заметила по его глазам, что и он узнал меня.

— Бог мой! Это же Кармел! — Несколько мгновений мы стояли, глядя друг на друга. — Вот это сюрприз! — сказал он наконец. — Откуда ты свалилась после стольких лет?

— Я приехала всего на один день… из Лондона. Но на самом деле я живу в Австралии.

— Правда? И мы вот так случайно встретились. Какая удача!

Перед моим мысленным взором снова ожили картины. Это были приятные воспоминания. Я припомнила, как он нашел мой медальон, как починил его, как всегда был добр к подкидышу. Наше удовольствие от встречи было, несомненно, взаимным.

— Мы с тобой должны поговорить, — произнес Лусиан. — Какие у тебя планы? Ты сказала, что приехала всего на один день? — Он посмотрел на часы. — Я бы сейчас пообедал. А ты?

— Я собиралась немного перекусить, прежде чем отправиться на станцию.

— Давай пообедаем вместе? Мне хочется услышать о том, что ты делала все это время.

Всадник уже ускакал, и мы перешли дорогу. Лусиан направился к «Лошадиной голове». Его там хорошо знали, потому что сразу провели к столику для двоих. Теперь, сев напротив него, я заметила, что он изменился. Лусиан уже не был легкомысленным мальчиком, которого я знала. Когда он не улыбался, в его взгляде было заметно какое-то смутное беспокойство. Я прикинула, что ему, должно быть, около двадцати пяти или двадцати шести лет. Но выглядел он старше. Лусиан, безусловно, изменился, как и я. Словно проследив за ходом моих мыслей, он сказал:

— Ты не очень изменилась, Кармел. Просто стала выше. Я только в первый момент тебя не узнал.

— Скажи мне, чем ты занимался.

— Мой отец умер три года назад… совершенно неожиданно. У него был сердечный приступ. И это значит, что я унаследовал поместье.

— Думаю, оно доставляет тебе массу хлопот.

Лусиан кивнул.

— Мне очень жаль твоего отца, — сказала я. — Наверное, это было сильным потрясением для тебя. А как твоя мать?

— С ней все хорошо. Камилла вышла замуж и живет в одном из центральных графств. У нее родился сын. — Он помолчал, потом продолжил: — У меня есть дочь. Ей два года.

— А, значит, ты женат?

— Был, — сказал он.

— О, мне очень жаль.

— Моя жена умерла. Это случилось во время родов.

«Неудивительно, что он так изменился, — подумала я. — Сначала смерть отца… потом смерть жены».

— А ты… ты замужем?

— О нет. Я только недавно окончила школу.

— Расскажи мне о себе. Ты так внезапно уехала. Все тогда пошло прахом, да?

— Ты знал, что моим отцом был капитал Синклер?

— Ходили такие слухи.

— Я уехала с ним. Его корабль числился в австралийском порту, поэтому Тоби решил, что мне лучше всего остаться в Сиднее.

— Да, думаю, это правильно.

— Вот я и осталась там… а потом… он утонул. Утонул вместе со своим кораблем.

Лусиан об этом не знал, и я рассказала ему о случившемся — коротко, как смогла. Но мне не удалось скрыть своих эмоций.

— Ты была очень привязана к нему, я помню. Это, наверное, было для тебя страшным ударом. — Лусиан с нежностью улыбнулся, и меня это тронуло. — Такое случается. Приходится смириться с этим. Ничего другого не остается, верно?

Я вспомнила дни, когда он понимал, что я чувствую себя никому не нужной.

— Все произошло так внезапно, — сказала я. — Теперь это кажется нереальным. Я поехала с отцом в Австралию. Только по дороге туда он признался мне, что я его дочь. Осуществилась моя мечта.

— Ты была счастлива в Австралии?

— О да… очень счастлива.

— И ты прожила там все эти годы? А теперь приехала увидеть свой старый дом?

— Я очень испугалась, когда увидела Коммонвуд-Хаус. Это было такое приятное место! Я думала, они продали его.

— Они пытались, но никто не хотел его покупать.

— Почему?

— Это дом, в котором произошло убийство!

— Убийство? — переспросила я.

— Конечно, ты уехала до того, как все стало известно. Наверное, именно поэтому твой отец… Да, думаю, так он и решил. Об этом вряд ли писали австралийские газеты.

— Расскажи мне, что случилось.

— Ну, было судебное разбирательство и все открылось. Дом продать не удалось. Все знали, что в нем произошло. Люди ведь суеверны. Я не удивлен, что его не смогли продать. Кто захочет купить дом, который принадлежал человеку, повешенному за убийство жены?

Я застыла от изумления.

— Значит, ты не знала, что доктора Марлина признали виновным? — спросил Лусиан. — В этом деле была замешана и гувернантка, но ее не осудили. Она была беременна. Некоторые думали, что это помогло ей избежать наказания. Но против нее было недостаточно улик. Там был один человек… писатель или кто-то еще… организовавший кампанию по ее освобождению.

— Доктор Марлин… Мисс Карсон… — пробормотала я. — В это трудно поверить. Доктор Марлин никогда бы не смог никого убить… даже свою жену.

— Некоторые его поддерживали. Среди своих пациентов он пользовался репутацией заботливого и внимательного врача, и многие из них были о нем высокого мнения. — Лусиан бросил на меня странный взгляд, и на какое-то мгновение мне показалось, что ему хотелось, чтобы я поверила в виновность доктора. — У него был мотив, — продолжал он. — Его жена портила ему жизнь, и он хотел жениться на гувернантке, которая носила под сердцем его ребенка. Разве этого недостаточно?

— И все же я не верю в это. Мисс Карсон очень хороший человек. Мы все любили ее. Она сделала для Аделины больше, чем кто-либо другой. Такие люди не способны на убийство.

— Человека можно довести до чего угодно. Думаю, это и произошло с доктором Марлином. Вероятнее всего.

— Лучше бы я всего этого не знала. Я просто думала, что доктор умер и семья разъехалась. Все эти годы я понятия не имела о том, что случилось.

— Твой отец, скорее всего, решил, что будет лучше, если ты ничего не узнаешь.

— Ты, наверное, был здесь, когда все это случилось?

— Я был в школе. Генри уехал к своей тетке. Я не знал о случившемся до тех пор, пока все не кончилось. Потом доктор умер, дом опустел и все разъехались.

Мы немного помолчали. Затем Лусиан сказал:

— Думаю, твой отец поступил мудро, скрыв это от тебя. Если бы ты не вернулась сюда, ты бы никогда ни о чем не узнала. Я вижу, как сильно тебя это расстроило. Уверен, он понимал, как ты к этому отнесешься.

— Но ведь это действительно моя семья, — сказала я. — Миссис Марлин — сестра моего отца… моя тетка.

— Мне очень жаль тебя расстраивать. Этот разговор должен был стать счастливой болтовней старых друзей.

— Я рада снова видеть тебя, Лусиан.

— А я — тебя. Расскажи мне об Австралии.

За чашкой кофе с бисквитом, пропитанным хересом, мы делились новостями, но все мои мысли были о трагедии, случившейся в семье Марлинов. Уверена, что Лусиан тоже думал об этом.

Я рассказала ему об Элси, о том, как добра она была ко мне, о том, как после гибели Тоби она вышла замуж за старого друга, Джо Лестера, и как я была этому рада, потому что это давало мне возможность уехать со спокойной совестью.

— Значит, ты не планируешь возвращаться? — уточнил Лусиан.

— Ну не сейчас. Может, позже.

— А там есть что-то… кто-то, к кому ты хотела бы вернуться?

— Моя подруга Герти здесь. Мне кажется, мы с ней как сестры. Мы вместе ходили в школу. Я в очень хороших отношениях с ее братом, со всей ее семьей. Мы все вместе приехали в Австралию. Они иммигрировали туда.

Я рассказала Лусиану о жизни в Австралии, о том, как Форманы купили собственность недалеко от Сиднея, о визите бродяги и о последствиях этого визита. Лусиан очень заинтересовался и захотел узнать больше о Джеймсе.

— Он честолюбив. Планирует сколотить состояние на опалах… или, может быть, переключится на золото. Но думаю, опалы очаровали его. В Австралии есть одно место, которое называется Лайтнинг Ридж. Там были найдены уникальные камни. По словам Джеймса, там встречаются самые красивые черные опалы в мире.

Лусиан уставился на свою чашку.

— Удивительные камни эти опалы. Одно время я серьезно ими интересовался. У них такой замечательный цвет…

— Мне кажется, с ними связаны какие-то суеверия. Считается, что они приносят несчастье.

— Это из-за того, что опалы очень хрупкие, — сказал Лусиан.

— Глупо считать камни несчастливыми.

— Конечно! — горячо поддержал меня он.

В памяти вдруг всплыла сцена из прошлого. Это неудивительно: такие сцены часто возникали перед моим мысленным взором — особенно теперь, когда я была недалеко от места, где все это происходило. Я видела бедную Аделину, сидящую на полу в спальне матери, а вокруг нее — содержимое ящика, который она уронила. «Я хотела показать Лусиану кольцо с опалом…»

— В чем дело? — спросил Лусиан.

— О… я просто задумалась. Я никогда не забывала о том, что происходило в Коммонвуд-Хаусе. Эти воспоминания периодически оживают. Там произошел один случай… Ты рассказывал об опалах. Потом вы с Генри куда-то ушли, а Аделина… бедная Аделина… пошла в спальню матери, чтобы найти кольцо с опалом, которое у той было. Девочка хотела показать тебе это кольцо. Она случайно уронила ящик комода. Тогда-то и произошла эта безобразная сцена.

Лусиан сидел, откинувшись на спинку стула и опустив глаза.

— Бедная Аделина, — произнес он.

— Миссис Марлин очень рассердилась, а Аделина ужасно ее боялась. Мисс Карсон пыталась успокоить девочку, а потом сама упала в обморок. Насколько я понимаю, после этого им многое стало понятно. Но я была как во сне. Я кое-что знала, но не понимала, как это важно.

— Нет смысла снова и снова возвращаться к этому, — сказал Лусиан. — Все кончено. И ничего нельзя изменить.

— Знаю. И я не собиралась об этом говорить. Это все из-за опалов и поверья, будто они приносят несчастье… А вскоре после этого миссис Марлин умерла.

— Я тебе уже сказал: все указывало на то, что это сделал именно доктор. Это ужасно, но все уже в прошлом. Скажи мне лучше, что произошло с Джеймсом?

— Ну, когда я уезжала, он еще не отправился на поиски опалов. Но собирался это сделать. Он бы давно уехал, если бы не бродяга.

— Ты не хочешь выпить за успех Джеймса?

Я отказалась от предложения. Мы сидели и разговаривали, но я никак не могла забыть о трагедии в Коммонвуд-Хаусе. Было еще кое-что, что меня интересовало: брак Лусиана. Но я чувствовала, что он не хочет говорить на эту тему.

Я была немного озадачена. Иногда мне казалось, что он искренне рад меня видеть, но в следующее мгновение я догадывалась, что наша встреча его несколько смутила. Может быть, потому что мы заговорили о событиях в Коммонвуд-Хаусе?

Я рассказала о предстоящей свадьбе Герти.

— Очевидно, ты пробудешь здесь еще какое-то время, — сказал Лусиан. — Я иногда бываю в Лондоне. Может, мы встретимся снова? Дай мне свой адрес. Ты же там поживешь еще немного?

— Я пока не знаю, что буду делать. Родственники Герти очень гостеприимные люди, но я не могу поселиться у них навсегда. Думаю, они захотят, чтобы я оставалась у них до свадьбы. Посмотрим.

Я написала свой адрес. Лусиан положил листок в свой бумажник. Потом нанял экипаж и отвез меня на станцию. Он стоял и мечтательно смотрел мне вслед, держа шляпу в руках.

Откинувшись на спинку сиденья, я думала о том, каким странным выдался этот день. Заброшенный дом, шокирующее открытие… Мои мысли возвращались к Лусиану. Конечно, он пережил серьезную трагедию. Мне показалось, что у него есть какая-то тайна. И я гадала, так ли это.

Предостережение

— Дом на Брайер-роуд не устроил тетю Би, — сказала Герти. — Думаю, из-за того, что детская там оказалась слишком маленькой. Она рассчитана только на двоих детей, а тетя ожидает, что у нас их будет как минимум десяток. А как твоя поездка? Все прошло успешно?

Я замялась.

— Нет? — удивилась Герти. — Не стоит надеяться, что старые знакомые остались такими, какими ты их помнишь. Я знаю, когда расстаешься, всегда клянешься в вечной дружбе. Но, естественно, забываешь… и уже ничего не остается от былых чувств… Милая тетушка Би продолжает искать подходящий дом.

Я никак не могла выбросить из головы свою поездку. Может, было бы лучше не ездить? Я не была в этом уверена. Открытие, которое я сделала, было, конечно, очень удручающим, но мне бы не хотелось оставаться в неведении. К тому же встреча с Лусианом меня чрезвычайно взволновала.

В детстве я была к нему очень привязана; он был моим героем. Но тогда я всегда преувеличивала свою привязанность к людям, которые были ко мне добры. Все из-за того, что няня Гилрой — а иногда и Эстелла — давали мне понять, что я — пустое место. Я гадала, увижу ли Лусиана снова. Он взял мой адрес и, казалось, хотел еще раз встретиться со мной, но, расставаясь, люди часто забывают о таких обещаниях.

Мысленно возвращаясь к нашей последней встрече, я не могла отделаться от ощущения, что хотя Лусиан и рад был меня видеть, мой приезд расстроил его. Я догадалась, что дело в том, что произошло в Коммонвуд-Хаусе. Наша встреча напомнила ему события, о которых он хотел бы забыть.

Лоренса Эммерсона пригласили на обед. Мысли тети Беатрис были совершенно понятны. Очевидно, помолвка Герти привела ее в восторг, и ей хотелось, чтобы и я устроила свою судьбу. Доктор Эммерсон был хорошим другом и, как ей казалось, проявлял ко мне интерес. Может, он и был немного староват, но в остальном казался вполне подходящей кандидатурой — ну не может же всем так повезти, как Герти.

Я надеялась, что доктор Эммерсон не знал о планах тетушки Беатрис. У нас не было возможности обстоятельно поговорить на званом обеде, но спустя несколько дней он пригласил меня пообедать с ним в ресторане. Как только мы сели за столик, он спросил:

— Вас что-то расстроило?

Я, конечно, понимала, что он намекает на поездку в Изентри, и удивилась, что это так заметно отразилось на мне. Я рассказала ему обо всем.

Лоренс знал об убийстве, хотя и был далеко от Англии, когда это произошло.

— Жертвой была сестра капитана Синклера, — сказал он, — а я знал вашего отца несколько лет, часто плавал с ним на одном корабле. Естественно, я заинтересовался, потому что это дело касалось его семьи. Тот случай показался мне совершенно простым и очевидным.

— Я не могу поверить, что доктор Марлин совершил убийство.

— Конечно, вы его хорошо знали. Всегда трудно поверить, что человек, которого мы знаем, совершил такое. Судя по показаниям, не было ни малейших сомнений в том, что он это сделал.

— Нет… должно быть что-то… И мисс Карсон…

Лоренс пожал плечами.

— Это вас очень беспокоит… Но ведь все случилось так давно и…

— Мысль о том, что его повесили… Милый, добрый доктор Марлин… Меня это очень угнетает.

— Попытайтесь не думать об этом. Все в прошлом.

— Но я так хорошо знала этих людей. Я жила с ними… в одном доме.

— Думаю, ваш отец поступил очень мудро. Если бы вы знали обстоятельства, у вас не было бы и тени сомнения в вине доктора Марлина, как бы вам ни тяжело было это признать.

— Это сильно меня потрясло. Я была там, в том доме, в последние месяцы… и догадывалась, что что-то происходит, но не могла понять, что именно. Я просто двигалась на ощупь в темноте.

— Есть вещи, которые просто недоступны пониманию ребенка. Все в прошлом. Вы не должны расстраиваться по этому поводу.

— Но я никогда не забывала Коммонвуд-Хаус. Воспоминания о нем то и дело вспыхивали в моей памяти… И я всегда представляла там себя. Эти картины были яркими и тревожными.

— Обстановка действительно была неспокойной, и вы, невинный ребенок, оказались в гуще событий. На самом деле ситуация не такая уж необычная. Несчастливый брак… жена-инвалид, с которой все сложнее уживаться… привлекательная гувернантка. Это классическая завязка для последующего развития событий. Моя сестра называет такие ситуации базовыми, стандартными. Она интересуется криминалистикой. Она написала книгу о преступниках и о том, что заставляет обычных людей совершать преступления. Вы обязательно должны встретиться с моей сестрой. Я собирался пригласить вас как-нибудь на обед, а также вашу подругу Герти и Хайсонов. Я был их гостем и хотел бы сделать ответное приглашение.

— Уверена, они будут в восторге.

— Дороти только вчера спрашивала меня, когда вы придете. Она с нетерпением ждет возможности познакомиться с вами.

Результатом этого разговора стал обед у Лоренса в Челси. Он жил в обычном четырехэтажном доме недалеко от реки. Дороти радостно приветствовала меня.

— Я много слышала о вас от Лоренса, — сказала она.

— Включая эпизод со спасением в Суэце? — поинтересовалась я.

— О да, это очень захватывающая история.

Она была невысокой, довольно хрупкой на вид, но ее внешность оказалась обманчивой. Я заметила, что Дороти — очень энергичный человек. Она живо интересовалась всем происходящим, и совсем скоро я выяснила, что брат является центром ее интересов. Она была очень разговорчива. Дороти несколько лет ухаживала за матерью-инвалидом. Их семья состояла из трех человек — отец умер, когда ей было шестнадцать. Дороти была лет на восемь старше Лоренса.

Раньше они жили в деревне, а у Лоренса была небольшая квартирка в Лондоне, поскольку там его удерживала врачебная практика. Но когда мать умерла, они поселились в Лондоне и Дороти посвятила себя брату.

— Я деревенский житель, мне нравится за городом, — пожала она плечами, — но Лоренс должен находиться в Лондоне, поэтому мы живем здесь. У нас есть небольшой домик в графстве Суррей, я называю его коттеджем. Это не так уж далеко отсюда, поэтому Лоренсу очень удобно. Поездом добираться довольно быстро. Иногда мы проводим там выходные, приглашаем друзей. Так приятно отдохнуть от города, ведь Лоренс тяжело работает. Тут у меня есть Тесс. Она просто чудо. Она была с нами, еще когда мама была жива. А за городом нам помогает одна супружеская пара, у них домик в нашем поместье. Ну, поместье — громко сказано. Точнее сказать, в конце нашего сада. Так что все устроилось весьма благополучно.

— Кажется, вы все очень разумно спланировали, — заметила я.

— Это моя обязанность. Понимаете, Лоренс полностью посвятил себя медицине, которая отнимает все его время. Ему нужно отдыхать. И я слежу за тем, чтобы он мог делать это полноценно.

— Ему повезло.

Дороти задумчиво посмотрела на меня.

— Когда-нибудь он устроит свою судьбу. Думаю, он будет хорошим мужем.

— Ваш брат говорил мне, что вы интересуетесь криминалистикой.

— О да. Конечно, на любительском уровне.

— Он сказал, что вы написали книгу.

— О преступниках прошлого. Меня особенно интересуют люди, которые жили обычной жизнью и вдруг совершали убийство.

— Возможно, он упоминал о моей связи с семьей Марлинов?

— О да. Лоренс рассказывает мне практически обо всем. В свое время этот случай имел огромный резонанс. Но результат был понятен с самого начала.

— Лоренс сказал мне, что вы называете это стандартной ситуацией.

— Да. Эта ужасная женщина… Судя по всему, она была настоящей мегерой. Ни один человек о ней доброго слова не сказал… даже няня… которая была настроена против гувернантки. Скорее против нее, чем против доктора. Пока это дело было на слуху, оно всех очень интересовало. Но, как я говорила, известна масса подобных случаев.

— Что и делает эту ситуацию стандартной? — спросила я.

— Да. А потом я узнала, что друг Лоренса, капитан Синклер, был связан с семьей Марлинов. Они с Лоренсом часто плавали на одном корабле, думаю, это вызвало у меня дополнительный интерес к делу. Какой очаровательный был человек! Я встречалась с ним один раз. — Дороти накрыла мою руку ладонью. — Для вас это было огромным потрясением… Эта связь, конечно, еще больше подстегнула мой интерес. В противном случае, наверное, я бы не уделила судебному разбирательству столько внимания. Это было классическое убийство.

— Я выросла там и просто не могу поверить, что доктор Марлин был убийцей.

— Люди очень часто так думают, — улыбнулась она мне. — Но убийцы — не обязательно люди с дурными наклонностями. Что-то случается… и они просто больше не в состоянии это выносить. Если бы вы знали подробности, вы бы поняли… — Она заколебалась. — Я только сейчас вспомнила. Я собирала вырезки из газет, чтобы показать Лоренсу, когда он вернется из плавания. Как-нибудь я найду их для вас.

Дороти виновато посмотрела на Хайсонов, которые тоже были ее гостями. Я видела, что она укоряет себя за то, что не уделяет им должного внимания.

После обеда, когда мы пили кофе в гостиной, Лоренс сказал мне:

— Кажется, вы с Дороти нашли общий язык.

— Она мне очень понравилась.

— Я рад. Она так заботится обо мне.

— Да, она рассказала мне об этом. У вас очень хорошо все спланировано.

— Это все Дороти. Она великолепный организатор, умеет сделать жизнь приятной и удобной. Я вижу, вы ей тоже понравились. Она довольно откровенно демонстрирует симпатию и антипатию.

Дороти приблизилась к нам, и Лоренс подошел к Хайсонам и Герти. Я слышала, как они говорили об Австралии.

— Теперь, когда мы познакомились, — сказала мне Дороти, — вы должны обязательно снова прийти к нам. Будет славно, если вы сможете приехать к нам в деревню на выходные.

— С удовольствием.

— Ваши друзья не станут возражать?

— О нет-нет. На самом деле я иногда чувствую, что злоупотребляю их гостеприимством. Понимаете, я приехала потому, что я — подруга Герти. Мне иногда кажется, что пора уже подыскивать себе другое жилье.

— Но вы пока не планируете возвращаться в Австралию?

— Нет… пока не планирую. Но думаю, может, мне стоит задуматься о своем будущем. Я не совсем уверенно себя чувствую. Когда мой отец погиб…

— Мы с вами должны поговорить, — сказала Дороти, похлопав меня по руке. — Давайте встретимся в этот уик-энд. Тогда у нас будет достаточно времени. Вот что: я поищу эти вырезки… ну, о деле Марлина. Но вы поймете, что дело закрыли, едва началось расследование. Вы увидите, что я имею в виду.

— С нетерпением буду ждать.

— Хорошо. Я посоветуюсь с Лоренсом. — Она лукаво улыбнулась. — Думаю, он будет рад, если мы не станем откладывать это надолго.

На следующий день пришло приглашение. Герти развеселилась.

— Ты произвела впечатление. Лоренс просто прелесть. Все, что тебе нужно было сделать — покорить сестру Дороти. Этот орешек непросто раскусить, как говорится в пословице. Но ты с этим справилась… с первой попытки. Думаю, Лоренс получил ее благословение. Так что теперь — вперед, на всех парусах!

— О чем ты говоришь?

— Зачем спрашивать, если ты сама все прекрасно понимаешь? Лоренс уже не молод, и сестра Дороти пришла к заключению, что неплохо бы ему устроить свою личную жизнь, если, конечно, он найдет подходящую девушку — то есть такую, которую одобрит сама сестра Дороти. Кажется, ты ей понравилась. И думаю, нет никаких сомнений в том, что Лоренс разделяет ее мнение. Как он может противиться выбору сестры Дороти?

— Это просто смешно! — воскликнула я.

— Нужно написать Джеймсу. Ему необходимо срочно что-то предпринять: у него появился соперник.

— Пожалуйста, не вздумай делать ничего подобного!

Она рассмеялась.

— Да я же просто шучу! Но ты, похоже, начинаешь видеть свет… в конце тоннеля. Думаю, Лоренс для тебя слишком стар. И ты ведь не хочешь, чтобы сестра Дороти руководила тобой всю оставшуюся жизнь? Поэтому не торопи событий. Но с другой стороны, хорошо, что у тебя хоть кто-то есть!

— Лучше бы ты занималась собственными матримониальными планами.

— А разве не ты считала, что я слишком этим увлеклась? — широко распахнула глаза моя подруга. — Мне показалось, ты думала, что меня интересует только это. — Она заключила меня в объятия. — Я тебя просто дразню. Я рада, что у тебя есть твой Лоренс, хоть он и находится под контролем старшей сестры. Он славный и очень мне нравится. На самом деле я ничего не имела бы против такого брака. Это задержит тебя здесь. Я люблю тебя, и мне претит мысль, что ты уедешь на край света, даже если станешь моей снохой. Я бы предпочла, чтобы ты оставалась моей подругой здесь, чем женой моего брата там, на другом конце света.

— Не говори ерунды, — сказала я.

Герти снова обняла меня.

Ее слова заставили меня думать о Лоренсе. Кажется, я ему нравилась, и то, что Герти сказала о Дороти — правда. Было очень интересно. И потом, думаю, всем нравится чувствовать себя в центре внимания.

Я с предвкушением ожидала поездки в загородный домик к Эммерсонам.

Едва ли этот дом можно было назвать коттеджем. Это было двухэтажное здание с участком земли — не очень большое, но с просторными светлыми комнатами и восхитительным садом. Недалеко от дома, в глубине сада, стояло небольшое строение. Там жили Том и Мэри Бёрк, которые ухаживали за домом. По моим представлениям, он был построен в начале столетия, потому что в нем чувствовались некое григорианское очарование и элегантность.

Мне очень понравился дом, и было понятно, почему Дороти так к нему привязана. Как я и ожидала, она весьма разумно вела хозяйство. Мне снова подумалось, как повезло Лоренсу, что о нем заботится сестра: несмотря на то что временами она бывала слишком категоричной, Дороти все делала для его блага. Я была уверена, что Лоренс ценит ее по заслугам.

Дом стоял на окраине городка под названием Кранстон. Дороти поехала раньше, чтобы убедиться, что все готово к моему приезду. Мне выделили прелестную спальню с видом на сад. Я приготовилась насладиться приятным уик-эндом и радовалась, что мне удалось возобновить дружбу с Лоренсом Эммерсоном.

Брат и сестра с гордостью показали мне дом и сад. Мы провели чудесный вечер, сплетничая на свежем воздухе после ужина. На следующее утро Дороти повезла меня в деревню. Она представила мне своих знакомых в местных магазинчиках, где ее прекрасно знали. Все было очень мило, дружелюбно, по-домашнему.

Лоренс договорился о встрече с одним приятелем по соседству — еще до того, как было решено, что я приеду к ним в гости. Дороти шепнула мне на ухо, что мы сможем воспользоваться этим временем, чтобы взглянуть на вырезки из газет, о которых она мне говорила.

Мы нашли тенистое местечко в саду, подальше от ручья, который протекал по участку.

— Насекомые временами сильно досаждают, — заметила Дороти.

Она усадила меня в удобное кресло под дубом и дала газетные врезки.

— Чай подадут в четыре часа, дорогая, — сказала она. — Мы будем пить его прямо здесь, на лужайке. Тут достаточно тени. А пока я вас покину.

Она подклеила вырезки в специальный альбом, так что в них легко было разобраться. Пока я читала, все прошлые события ожили в памяти и я снова оказалась в Коммонвуд-Хаусе, снова ощутила атмосферу нарастающего напряжения и надвигающейся опасности. Только теперь я понимала это и осознавала, к чему это вело.

Среди вырезок был отчет о расследовании. Я вспомнила, как об этом шептались. Мне слышался голос няни Гилрой: «Я ничего не утаю. В такое время ничего нельзя скрывать!» Именно после этого расследования доктора Марлина и мисс Карсон арестовали. Три недели спустя начались судебные слушания. В альбоме были отчеты о вступительной речи мистера Лемсона, королевского адвоката, в которой он описал, что произошло — многое из этого было мне известно. В результате несчастного случая на охоте миссис Марлин осталась инвалидом и была обречена передвигаться в кресле-каталке. Мисс Китти Карсон приехала в дом, чтобы выполнять обязанности гувернантки трех девочек, живших там. Между доктором и гувернанткой завязались отношения. Миссис Марлин узнала об этом, когда выяснилось, что гувернантка беременна. Почти сразу же после того, как об этом стало известно, миссис Марлин умерла от передозировки болеутоляющих лекарств, которые были прописаны ей доктором Эверестом.

Все это казалось вполне заурядным убийством, как и говорила Дороти. Я прочитала показания свидетелей. Как я и предполагала, слова няни Гилрой сыграли роковую роль. Да, она знала, что между доктором и гувернанткой что-то происходит. И другие тоже знали: миссис Бартон и Энни Логан.

— Спасибо, они сами дадут показания.

Я представила, как няня Гилрой кивает, уверенная в собственной правоте и довольная, что греховное деяние открылось и виновные будут наказаны.

— Давайте вернемся к тому дню. Расскажите нам подробно, что произошло.

И няня Гилрой рассказала свою историю. Как разыгралась сцена, потому что миссис Марлин обнаружила Аделину в своей спальне, как миссис Марлин ругала девочку, как появилась мисс Карсон и сказала, что ей не следует быть столь суровой к ребенку. Миссис Марлин разгневалась и собиралась уволить гувернантку. Потом мисс Карсон потеряла сознание. Энни Логан осмотрела ее, и стало ясно, что именно с ней не так. Это, конечно, не было сюрпризом, ведь все знали, что происходит.

Потом вызвали Энни Логан.

Да, она осматривала мисс Карсон. Не было никаких сомнений в том, что гувернантка беременна.

Потом настал черед миссис Бартон, поварихи. Она подтвердила все, что говорила няня Гилрой, хотя и не так злобно.

Не оставалось сомнений, что доктор Марлин имел связь с мисс Карсон и все слуги знали об этом.

Был вызван Том Ярдли. Именно он обнаружил миссис Марлин мертвой.

Он стоял как пришибленный. Да, он знал, как обстояли дела. Он сам все видел или сделал заключение со слов няни Гилрой и миссис Бартон?

Том Ярдли выглядел удивленным. Я представила, как он почесывает голову, словно это поможет ему найти ответ на вопрос.

— Я знал миссис Марлин, — сказал он. — Она была та еще мегера и просто не давала доктору спокойно жить…

Его прервали и велели отвечать на вопрос.

Я видела, что няня Гилрой и другие очень помогли доктору Марлину попасть на виселицу. Но приходилось признать, что все, что они говорили, было правдой, даже если учитывать, что ее изобразили в самом неприглядном виде.

Вскрытие показало, что миссис Марлин умерла из-за передозировки медикаментов, которые прописал ей доктор Эверест.

Таким образом, все говорило о виновности доктора Марлина. Несмотря на то что показания няни Гилрой изобличали его как лицемерного соблазнителя, мисс Карсон выставляли блудницей, а миссис Марлин — несчастной обманутой супругой, ее слова не были ложью. Просто это ее точка зрения на события.

И потом, там были представлены письма.

Мисс Карсон уезжала на неделю. Она сказала, что навещала друзей, но было выяснено, что она остановилась в гостинице «Виноградная гроздь» в городе Мэнли, в двадцати милях от Коммонвуда, и провела там пять дней. Она посетила врача, который подтвердил беременность. В этот период она получила два письма от доктора Марлина, которые сохранила. Письма были найдены, когда ее арестовали и обыскали вещи. Если и требовалось какое-то подтверждение вины доктора, то его можно было найти в этих письмах. Они были зачитаны в суде.

«Моя дорогая Китти!

Как я жду твоего возвращения! Без тебя здесь так уныло. Не бойся, дорогая, я что-нибудь придумаю. Что бы ни случилось, мы будем вместе, и если действительно родится ребенок, это будет огромным счастьем.

Не нужно себя винить. Ты говоришь, что тебе не следовало сюда приезжать. Дорогая, это было бы самой ужасной бедой, потому что с твоим приездом я познал такое счастье, о котором и помыслить не мог. Я не намерен сдаваться. Мы сделаем все возможное.

Верь мне, моя дорогая.

Навеки твой

Эдвард».

Во втором письме были подобные строки: клятвы в вечной преданности, заверения в том, что она сделала его счастливым и ничто, ничто не должно стоять на их пути.

Я подумала о том, что чувствовали доктор и мисс Карсон, когда их письма зачитывали в суде, какие мучения испытывали, когда находились под следствием, в результате которого им могли вынести смертный приговор. Эти письма разоблачали их. Я была искренне тронута. Бедный доктор Марлин! Бедная, бедная мисс Карсон! Он умер постыдной смертью, а ей пришлось жить с этим позором.

Я посмотрела на часы. Была уже половина четвертого. Я сидела, думая об этом деле. В газетах я наткнулась на краткий отчет о том, что случилось дальше. Суд счел недостаточными доказательства вины Китти Карсон, а тот факт, что она ждала ребенка, как полагала пресса, исключал смертную казнь. «Что же с ней произошло?» — подумала я.

Ко мне присоединилась Дороти.

— Ну, — спросила она, — вы прочли отчеты?

— Да.

— Все довольно очевидно, не так ли?

— Да, любой бы так подумал.

— А вы разве нет?

— Казалось, должна бы. Но я знала доктора Марлина…

— Я понимаю, что вы чувствуете. Вы не можете заставить себя поверить, что он убийца. Джефферсон Крейг написал об этом. Он посвятил этому процессу захватывающе интересную книгу. Прочитав ее, я призналась ему в письме, какое сильное впечатление она на меня произвела. Он прислал мне ответ.

— А что случилось с мисс Карсон?

— Думаю, мистер Крейг позаботился о ней. Он поступал так с некоторыми людьми, которые его заинтересовали. Реабилитировал их — так, кажется, это называют. Я слышала, что он помог мисс Карсон.

— Мне очень интересно, что с ней стало.

— Вряд ли мы сможем это узнать. Но вы же видите, тут не было никаких сомнений.

— Да, думаю, большинство людей так считают.

Она рассмеялась и похлопала меня по руке.

— Вы не довольны приговором, да? Жаль, что эта женщина не умерла естественной смертью, тогда любовники поженились бы и жили счастливо до самой смерти. Они были бы обычной парой. Да, жаль, что обстоятельства сложились именно так. Хотя иногда бывает иначе. А! Вот и Лоренс. Думаю, он захочет выпить чаю.

Неподалеку располагались конюшни, где можно было взять лошадей напрокат, и позже мы с Лоренсом отправились на конную прогулку. Я очень преуспела в верховой езде, и он отметил мое мастерство наездницы.

— В Австралии все ездят верхом, — сказала я ему.

— Вы не думаете о возвращении туда?

— Не сейчас.

— Когда-нибудь в будущем?

— Кто знает? Сейчас все еще очень туманно.

— Я постоянно думаю, какая удача, что мы оказались на одном корабле. Если бы этого не случилось, мы бы с вами никогда не встретились вновь.

— Да, это так. Но так бывает в жизни, верно? Очень многое зависит от случая.

Он показал мне местные красоты — долину, благодаря которой это место было знаменито, и руины старинного замка. Мы привязали лошадей, взобрались на крепостной вал и стали любоваться окрестностями.

— Трудно найти более удачное место, — сказал Лоренс. — Это Дороти отыскала его. Она решила, что у нас должно быть какое-то загородное пристанище. Конечно, она была права.

Я подумала о том, что Дороти всегда права.

— Вы с ней прекрасно поладили, — продолжал он, улыбаясь. — Она обычно не очень легко сходится с людьми.

— Я рада, — ответила я.

— Я тоже, — заметил Лоренс со счастливой улыбкой. — Вы приедете к нам снова, правда?

— Если вы… и Дороти… меня пригласите, — произнесла я.

В воскресенье вечером Лоренс привез меня назад в Кенсингтон. Герти с волнением ждала меня.

— Ну как? Я уверена, что все в порядке!

— Да.

— Ты прошла все тесты Дороти?

— Не было никаких тестов. Думаю, я прошла их еще до поездки.

— Ну конечно. Слушай, а ты пользуешься успехом. Думаю, все эти годы ты была роковой женщиной, но скрывала это.

— Только потому, что меня пригласили на уик-энд?

— О нет. Ты слишком спешишь. Просто пока тебя не было, кое-что произошло.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебя искали и другие, — загадочно произнесла Герти.

— Другие?

— Ну, один человек. Разве недостаточно? Высокий, красивый. Такой сильный, волевой мужчина. Он оставил свою карточку. Между прочим, у него титул! О Кармел, да ты у нас темная лошадка!

— О чем ты говоришь?

— Представь, что случилось в субботу утром, когда ты уехала к очаровательному галантному Лоренсу и его сестре. Раздался звонок в прихожей. На пороге стоял весьма интригующий мужчина. Энни пришла в смятение, и ты бы видела тетушку Би! Представляешь, что она подумала? «Полагаю, мисс Кармел Синклер остановилась у вас?» — «Да», — ответила тетя Би, тотчас растаяв под действием его чар. «Я ее друг, — сказал джентльмен, — могу ли я ее видеть?» — «Дело в том, что ее сейчас нет, — ответила тетя Би. — Она уехала к друзьям на уикэнд». Тетя Би заметила, что он выглядел очень расстроенным. Он ее просто очаровал. Она сказала, что у него такая романтичная внешность, а когда увидела его карточку, то чуть сознание не потеряла. Ты должна мне сказать, кто такой этот сэр Лусиан Кромптон. Я вижу по лицу, что ты знаешь его, так что не отрицай знакомства с этим очаровательным незнакомцем!

— Я и не собиралась. Конечно, я его знаю. Я и забыла, что он получил титул после того, как умер его отец.

— Но ты никогда не упоминала о нем.

— А зачем? Я знала его очень давно, до того как уехала в Австралию. На самом деле я недавно его встретила.

— Это не тот, которого ты искала по дороге в Мейдстон?

— Не совсем, но я действительно встретила его там.

— И ты мне ничего не сказала! — возмущенно воскликнула Герти.

— Да нечего было рассказывать.

— Но ты уверяла меня, что поездка была неудачной. И спустя совсем короткое время появляется он. По-моему, поездка прошла весьма успешно!

— Ну, может, и так, — согласилась я.

— В конце концов он оставил для тебя записку. Он ее прямо тут и написал. Сейчас принесу.

Герти принесла записку, и я пошла в свою комнату, чтобы ее прочесть. Моя подруга рассмеялась и не стала следовать за мной.

«Дорогая Кармел!

Было очень приятно снова встретиться с тобой. Я сегодня в городе и подумал, может, мы могли бы вместе пообедать. Но твои друзья сказали, что ты уехала на выходные. Меня очень расстроило, что я не смог тебя увидеть.

Я приеду в среду. Тут есть один неплохой ресторанчик, в котором я время от времени обедаю. Это ресторан Погана на Талбрук-стрит, недалеко от Пиккадилли. Буду очень рад, если ты сможешь встретиться со мной там в час дня. Я буду у Логана в любом случае и надеюсь, что ты сможешь присоединиться ко мне.

Лусиан».

Я улыбалась, складывая записку. Меня охватило волнение. Как замечательно снова почувствовать вкус жизни!

Я сидела напротив Лусиана в ресторане Логана. И понимала, почему он произвел на тетю Беатрис такое впечатление. Может, он и не такой красавчик, как описывала Герти, но безусловно был довольно утонченным и сейчас больше походил на того мальчика, которого я знала в детстве, чем на мужчину, которого я встретила в Изентри. Было заметно, что он рад меня видеть.

— Я бы очень расстроился, если бы ты не пришла, — сказал Лусиан.

— Я рада возобновить старые знакомства.

— Нам многое нужно наверстать. Итак, что ты будешь есть?

Когда мы выбрали блюда и нам подали заказ, он снова сказал, какая это огромная удача, что мы встретились, переходя дорогу в Изентри.

— Это было точно так же, как с тем человеком, с которым я провела выходные. Он совершенно случайно возвращался из Египта на том же корабле, что и я. Я встретила его в свое первое путешествие, когда плыла со своим отцом. Жизнь полна совпадений.

— Утешает лишь то, что, если бы они не случались, мы бы никогда не узнали, чего были лишены. Расскажи мне, как прошли выходные.

Я рассказала ему.

— Это очень красивое и приятное место. У Лоренса Эммерсона очень энергичная сестра, которая обо всем заботится.

Лусиана заинтересовали Эммерсоны, и я снова поведала историю о спасении в Суэце.

— Это по-прежнему кажется мне удивительным, — закончила я. — Ты веришь в чудеса? Я имею в виду, в то, что вера может творить чудеса?

Он выглядел озадаченным, и я рассказала ему, как мы с Герти стояли посреди дороги и молились, и почти тотчас появился доктор Эммерсон и привез нас на корабль как раз вовремя, хотя нам и пришлось взбираться на борт по веревочной лестнице.

— Я слышал, — сказал Лусиан, — что вера может горы свернуть, и в сравнении с этим доблестный поступок доктора выглядит не таким уж подвигом.

— Для меня этот случай — настоящее чудо. Бывают моменты в жизни, которые невозможно забыть. И для меня это именно такой момент.

Он на мгновение стал очень серьезным. Потом сказал:

— Да, думаю, это так.

Мне вдруг показалось, что он собирается рассказать мне о каком-то важном событии из своей жизни. Но он не сказал ничего подобного.

— Полагаю, в твоих глазах доктор Эммерсон действительно выглядит героем. Святой Георгий, убивающий дракона. Галаад, Персифаль… что-то вроде этого.

— Мы с Герти всегда вспоминали о нем с благоговением.

— И сейчас тоже?

— Герти ни к кому не испытывает благоговения — даже к Бернарду, своему жениху.

— А ты?

— Я всегда буду благодарна доктору Эммерсону за то, что он тогда сделал.

— Расскажи мне еще о своей поездке в их загородный дом и о его умной сестре.

Я с воодушевлением описывала их, и Лусиан внимательно слушал.

— Ты должна приехать к нам в Грандж на выходные. Посмотрим, сможем ли мы соперничать с Эммерсонами.

Я вспомнила наши чаепития с Эстеллой и Аделиной. Идея поехать в Грандж привела меня в замешательство.

— Ты должна приехать. Мама хочет встретиться с тобой. Она тебя помнит. Я рассказал ей о нашей встрече в Изентри. И Камилле тоже будет интересно тебя увидеть. Может, я смогу и ее привезти на выходные. Как тебе эта идея?

— Это будет очень интересно.

— Обещаю, мы и близко не подойдем к Коммонвуд-Хаусу. На самом деле, когда едешь мимо, дома совсем не видно — так там все разрослось.

— Я имела в виду не это. Просто я подумала, захочет ли твоя семья… видеть меня.

Он озадаченно смотрел на меня.

— После того что произошло в Коммонвуд-Хаусе.

— То, что там произошло, не имеет к тебе никакого отношения. Но даже если бы имело, что с того?

— Доктор был моим дядей. Считается, что лучше избегать людей, которые связаны с такими неприятными событиями.

— Кармел, дорогая моя! Неужели мы, по-твоему, так думаем? Как бы то ни было, все уже давно прошло. Это случилось много лет назад.

— Как ты думаешь, меня узнают? Я имею в виду, местные жители.

— Вряд ли. Ты ведь была ребенком, когда это случилось. О, мы снова заговорили на эту неприятную тему! Послушай! Все в прошлом и давно забыто. Эта трагедия полностью завладела твоими мыслями. Все закончилось. Все уже в прошлом, — повторял он горячо. — Никто ничего не в силах изменить.

— Конечно, ты прав, Лусиан. Я с удовольствием приеду. Будет очень приятно снова увидеть Камиллу.

— Как насчет выходных через две недели?

— Да, это мне подойдет.

— Тогда я напишу тебе, чтобы еще раз все подтвердить.

Так мы и договорились. Я снова почувствовала приятное волнение. Я вспоминала, как потеряла кулон, а Лусиан починил его. У меня все еще хранился этот кулон. Приехав домой, я достала его из шкатулки и подержала в руках. И тотчас мысленно вернулась в тот день, когда впервые встретила Лусиана.

Я с улыбкой положила кулон в шкатулку, которая играла «Боже, храни королеву».

Грандж уже не казался таким внушительным и грозным, как во времена моего детства. Тем не менее он по-прежнему выглядел впечатляюще, со своими башнями из серого камня и зубчатыми воротами.

Лусиан, который встречал меня на станции на двуколке, запряженной пони, тепло приветствовал меня.

— Смешно, но я опасался, что тебе что-то помешает и ты не приедешь.

— О нет, я очень хотела приехать.

— Я рад тебя видеть. Камилла была в восторге, когда узнала, что ты нас навестишь.

Прием был очень радушным. Мы прошли в ворота. Я увидела лужайку, на которой мы когда-то пили чай. Там стояла Камилла. Она мало походила на ту девочку, которую я знала. Она пополнела, и совершенно очевидно, была довольна тем, как сложилась ее жизнь. Камилла схватила меня за руки.

— Я не могла поверить, когда Лусиан сказал, что нашел тебя! Как замечательно, что ты вернулась!

Меня провели в холл. Я хорошо помнила, как нервничала, когда приходила сюда на чай — пока не появлялся Лусиан и не убеждал меня, что я здесь желанная гостья. Как я обожала его тогда!

— Лучше сразу подняться к маме, — сказал Лусиан. — Она очень хотела тебя видеть.

Я не могла в это поверить. Леди Кромптон в былые времена не проявляла ко мне никакого интереса. Меня провели в комнату с множеством окон, сквозь которые лился солнечный свет, из-за чего ее называли солярием. Леди Кромптон сидела в кресле у окна. Меня отвели к ней. Лусиан шел с одной стороны от меня, Камилла — с другой. Леди Кромптон протянула мне руку, и я ее пожала.

— Как приятно видеть вас снова, дорогая моя, — проговорила она. — Я слышала о том, как вы встретились с Лусианом. И была очень заинтересована. Мой сын сказал, что вы приехали из Австралии. Вы должны все мне рассказать. Камилла, принеси стул, чтобы Кармел могла сесть поближе ко мне. Я теперь неважно слышу, и ревматизм донимает. Как вы поживаете? Вы выглядите просто превосходно.

Я заметила, что она постарела гораздо больше, чем можно было предположить. Леди Кромптон потеряла мужа, а потом пережила смерть невестки, жены Лусиана. Это, вероятно, подкосило ее.

— Давай я велю подать чай, мама, — предложила Камилла.

— Да, пожалуйста. — Леди Кромптон повернулась ко мне. — Вы надолго приехали из Австралии?

Мы поговорили об Австралии и о том, как подруга, с которой я путешествовала, познакомилась на корабле со своим женихом — и скоро у них будет свадьба. Потом подали чай.

— Тут многое изменилось, — сказала леди Кромптон. — Мне очень жаль, что ваш отец погиб. Лусиан рассказал мне об этом. Капитан Синклер был очаровательным человеком. Он однажды был у нас. Я хорошо его помню. Так печально! Камилла, наверное, говорила вам, что уехала от нас, и о своем очаровательном малыше Джереми?

— У нас не было на это времени, мама, — произнесла Камилла. — Лусиан сказал, что ты очень хотела встретиться с Кармел, и сразу привел ее к тебе.

Леди Кромптон с любовью говорила о своем внуке и очень жалела, что Камилла не привезла его с собой.

— Но я ведь приехала только на выходные, мама, — объяснила та. — А няня не любит, когда Джереми слишком много путешествует. Она говорит, что для него это слишком тяжело. Я приехала для того, чтобы повидаться с Кармел.

Я ожидала, что теперь леди Кромптон упомянет о своей внучке, но, к моему удивлению, о ней ничего не было сказано. Я подумала, что мне следует познакомиться с малышкой, пока я здесь.

После чая Камилла провела меня в мою комнату.

— Это на третьем этаже, — сказала она. — Там очень красивый вид из окна.

Она открыла дверь, и я увидела большую комнату, в которой стояла кровать с четырьмя столбиками и тяжелым пологом из того же материала, что и покрывало.

— Она просто восхитительна! — воскликнула я.

— Это пережиток прошлого, — заметила Камилла. — Боюсь, в Грандже все довольно старомодно.

— Ну это ведь старинный дом, со своими традициями, — сказала я. — Мне кажется, это прекрасно.

— Если только прошлое не сильно влияет на твою нынешнюю жизнь, — ответила Камилла. — Мой дом более современный. Он находится в одном из центральных графств. Джефф занимается производством фаянса… это болезненная тема для моей мамы. Она бы предпочла герцога, конечно. Но она обожает Джереми, и как только он появился, тотчас же смирилась с моим браком.

— Леди Кромптон, должно быть, радуется внукам. И вы оба подарили ей по внуку.

— О да. Мой Джереми просто лапочка.

— А девочка? — спросила я.

— Бриджит… конечно. Ей сейчас около двух лет.

— Должно быть, это было ужасно, когда…

— Ты имеешь в виду ее мать? Ну да, конечно. — Камилла глянула в окно. — Посмотри, раньше мы тут пили чай. Ты тоже здесь иногда бывала. Ты что-нибудь слышала об Эстелле и о Генри… и той, другой девочке… такой, простоватой?

— Аделине. Нет, я никогда о них не слышала с тех пор, как…

Она серьезно посмотрела на меня.

— Это было ужасно, — сказала Камилла. — Они просто исчезли… и ты вместе с ними. Ну да ладно, это все было так давно. Я оставлю тебя распаковывать вещи. Чем бы ты хотела заняться до ужина? Мы ужинаем в восемь. Думаю, Лусиан приготовил что-нибудь для тебя. Он так рад, что ты согласилась приехать!

Я провела в Грандже незабываемый уик-энд. Я была благодарна леди Кромптон за радушный прием. Камилла была очень дружелюбна, и, конечно, невозможно представить более внимательного хозяина, чем Лусиан.

Мы с ним много катались верхом, и я увидела гораздо больше, чем когда жила здесь.

В субботу мы пообедали в старомодном трактире, который Лусиан нашел неподалеку. Мы много смеялись, и я решила, что меланхоличность, которую я заметила в нем в нашу первую встречу в Изентри, мне просто привиделась. Он был тем Лусианом, которого я знала раньше. Он говорил о поместье Грандж, о людях, которые там работали. Я рассказывала ему истории о своей жизни в Австралии, об Элси и о Форманах.

Все было, как прежде, как в детстве.

Я еще не видела его дочь, хотя слышала очень много о сыне Камиллы, которого здесь не было. Я начала думать, что есть что-то странное в этой скрытности. Но затем я кое-что узнала.

Под вечер я вернулась в Грандж после приятной прогулки с Лусианом. Я смотрела в окно и заметила, как Камилла идет по лужайке. Она увидела меня и помахала рукой.

— Здесь так приятно, — сказала она. — Почему бы тебе не спуститься, если ты не занята ничем особенным?

Я сошла вниз, и мы сели на скамейку под деревом.

— Как ты провела день? — спросила Камилла.

— Очень хорошо. Мы ездили в «Блаф Кинг Хал». Ты знаешь, где это?

— О да. Это любимое место Лусиана. Я догадывалась, что он захочет тебе его показать.

— Камилла, — решилась я, — а что с малышкой Бриджит? Ее ведь, кажется, так зовут?

— Она наверху, в детской, с Джемаймой Крей.

— Это ее няня?

— Ну… да. Она за ней присматривает.

— Я ее еще не видела. И подумала…

— Ты хочешь ее увидеть?

— Хотела бы.

— Мы не подумали об этом. Понимаешь, Джемайма Крей… она немного похожа на солдафона.

— Правда?

— Это довольно трудно объяснить. Брак Лусиана… был не очень удачным. Думаю, было бы лучше, если бы здесь не было Джемаймы Крей.

— А кто эта Джемайма Крей?

— Она была камеристкой, а до этого — няней Лауры. Лаура — это жена Лусиана. У них был довольно скоропалительный брак. К тому времени я уже вышла замуж и не жила здесь. Это произошло года три назад. Я не очень хорошо ее знала. И почти тотчас она забеременела Бриджит. Мне кажется, Лаура часто болела. Я всегда считала, что Лусиан поторопился с женитьбой. А потом Лаура умерла. Кажется, Джемайма обвиняет в этом Лусиана. В любом случае, если ты хочешь повидать Бриджит, я отведу тебя наверх. Думаю, Джемайма часто уходит в это время. Там помощница няни… деревенская девушка. Она сейчас одна.

Такое отношение со стороны Камиллы заставило меня заподозрить, что это дело еще более загадочное, чем показалось сначала.

Мы поднялись на верхний этаж дома и вошли в детскую. Там стояли обычный шкаф, лошадка-качалка в одном углу, доска и подставка для книг — в другом. Молоденькая горничная сидела в кресле, а на полу, в окружении кубиков расположилась маленькая девочка.

— А, вот вы где, — сказала Камилла. — Я так и думала. Мисс Крей еще не вернулась?

— Нет, ее еще нет.

— Как поживает мисс Бриджит?

Малютка подняла голову, услышав свое имя.

— Я, — воскликнула она, улыбаясь, — я, я!

— Здравствуй, Бриджит, — произнесла Камилла. — Я привела к тебе гостью.

Она взяла девочку на руки, села и посадила ее к себе на колени.

— Ты уже большая, да, Бриджит? — спросила Камилла.

Бриджит кивнула.

— Во сколько возвращается мисс Крей? — поинтересовалась Камилла.

— Думаю, примерно через полчаса. Обычно она не приходит раньше этого времени.

Камилла заметно расслабилась. Она посмотрела на пол.

— Ты еще не закончила свою картинку, Бриджит, — заметила она.

На картинке, насколько я поняла, должна была получиться лошадь. Кубики с изображением головы и хвоста еще не были поставлены на место. Бриджит соскользнула с колен тетки и опустилась на пол. Она взяла один кубик, где был нарисован хвост, и попыталась поставить его туда, где должна быть голова лошади. Я опустилась рядом с ней на колени, взяла кубик с изображением головы и поставила его на место. Бриджит возликовала, когда увидела, что получилось. Она поставила кубик с изображением хвоста на нужное место и осмотрела картинку. Повернувшись ко мне, она заулыбалась, запрыгала и захлопала в ладоши. Я сделала то же самое, и она рассмеялась, пожимая плечами.

Затем девочка взяла меня за руку и повела к лошадке-качалке, показывая, что хочет на нее залезть. Я подняла ее и посадила в седло. Потом немного раскачала игрушку. Девочка восторженно рассмеялась.

— Еще, еще! — воскликнула она. Я качала лошадку, смотрела на тонкие шелковые волосики девочки и думала: «Это ребенок Лусиана. Она очаровательна. Почему он никогда о ней не говорит?»

Я стояла в углу и качала Бриджит на лошадке, как вдруг почувствовала, что что-то произошло. Обернувшись, я увидела вошедшую в комнату женщину. Она была худой, высокой, с маленькими, близко посаженными глазами. Женщина воззрилась на меня крайне недружелюбно. В ней было что-то отталкивающее, и дело тут не только в раздражении, направленном на меня.

Молоденькая горничная, казалось, съежилась от страха. Она выглядела так, словно ее застали за каким-то преступлением.

— Смотри, Майма! — закричала Бриджит. — Смотри! Еще! Еще!

Женщина подошла к лошадке.

— Это слишком опасно, дитятко, — сказала она. — Ты можешь так сильно раскачиваться, только когда Джемайма рядом.

— Все в порядке, — сказала я, задетая ее тоном. — Я слежу за ней.

— Это Джемайма Крей, — произнесла Камилла. — Она присматривает за Бриджит.

— Как поживаете? — спросила я холодно.

— Джемайма, — сказала Камилла, — мисс Синклер хотела познакомиться с Бриджит. Они, кажется, неплохо поладили.

— Я просто не хочу, чтобы малютка перевозбуждалась перед сном. Ей потом могут присниться кошмары.

— Не думаю, что это повредит девочке, — не сдержалась я. — Мне кажется, ей нравится кататься.

— Полагаю, нам пора идти, — сказала Камилла.

Когда мы спустились, я заметила:

— Какая странная женщина! Очень неприятная!

— Это и есть Джемайма Крей. Она всегда такая, когда речь идет о Бриджит.

— Мне кажется, она слишком много на себя берет. Какое положение она здесь занимает?

— Она няня в этом доме.

— А ведет себя так, словно она хозяйка дома.

— Ну в детской она действительно хозяйка.

— И как леди Кромптон допускает такое?

— Моя мать не имеет никого отношения к детской.

— Но Бриджит ее внучка!

Камилла помолчала несколько секунд, потом произнесла:

— Вся эта ситуация довольно странная. Мне так жаль! Я не понимаю Лусиана. Это так на него не похоже! Обычно он… хорошо со всем… справляется.

— Это действительно кажется очень странным, — согласилась я. — Бриджит очаровательная малышка, но она сидит взаперти с этой… неприятной женщиной.

— По отношению к Бриджит Джемайма ведет себя совсем по-другому. Она обожает девочку. И малышка любит Джемайму. — Она снова заколебалась, потом продолжила: — Это был очень неудачный брак. И Лусиан понимал это лучше, чем кто-либо другой… Это так на него повлияло! Ты же помнишь, раньше он был полон жизни. А потом… случилось все это. Так внезапно! Он женился на Лауре, и она тотчас забеременела. Она очень не хотела этого. Думаю, она панически боялась. Когда она сюда переехала, то привезла с собой Джемайму Крей. Джемайма из тех нянь, которые, когда их подопечные вырастают, становятся кем-то вроде камеристок или поверенных. Они превращаются в этаких ангелов-хранителей. Они ревнивы и ненавидят всякого, кто приближается к их обожаемым крошкам. Когда Лаура умерла, Джемайма перенесла всю свою любовь на Бриджит. Она всех нас ненавидит, но особенно — Лусиана. Она ведет себя так, словно думает, что он убил Лауру.

— Так почему же вы держите ее здесь?!

— Я сто раз говорила об этом матери. Но она твердит, что Джемайма пообещала Лауре, что будет заботиться о ребенке и станет для него тем же, кем была для его матери. Ну, сцена на смертном одре и все эти мелодраматические эффекты… Лаура была довольно истеричной особой. Из тех слабых, прилипчивых людей, которым все должны подчиняться, в противном случае они падают в обморок или умирают, а потом их призрак преследует виновного в смерти до конца его дней.

— Но Лусиан?..

— Больше всего на свете Лусиан хочет забыть, каким глупцом он оказался, когда женился на этой женщине. Думаю, Бриджит напоминает ему об этом. Поэтому Джемайма там, наверху, и мы их с девочкой очень редко видим.

— Как все это странно!

— Знаешь, на свете очень много странных людей. Но так разумнее всего. Джемайма заботится о девочке, как никто другой. Она — огнедышащий дракон, который испепелит любого, кто попытается обидеть малышку. Думаю, со временем все утрясется само собой.

В ту ночь я без сна лежала в своей кровати, окруженной четырьмя столбиками, и думала о браке Лусиана и Лауры. Камилла намекала, что Лаура была довольно жалким созданием в руках огнедышащей Джемаймы. Так почему он на ней женился? Невозможно представить Лусиана слабаком, втянутым в такую ситуацию против его воли.

Эта женщина, Джемайма, вызывала во мне тревогу. Как говорила Камилла? Она ведет себя так, словно считает, будто он погубил бедную Лауру. Кто? Лусиан?

Во всем этом было что-то таинственное. Может, я не так уж ошибалась, когда почувствовала, что Лусиана что-то гнетет? Он действительно изменился. Ну такой брак мог изменить любого. Мне очень хотелось знать, что он сам думал о своем браке и о ребенке. Это вызывало во мне нежность. В прошлом Лусиан был таким сильным, и в моем детском представлении он был непобедимым. Теперь же он казался ранимым. Я была права, когда решила, что случилось нечто такое, что заставило его измениться.

Мне было очень важно узнать его истинные чувства. Может, именно поэтому я постоянно думала о нем.

Шли недели. Я по-прежнему жила у Хайсонов. И постоянно чувствовала вину из-за того, что так долго задержалась у них. Но когда я сказала, что уеду, Герти была категорически против, точно так же, как тетя Беатрис и дядя Гарольд.

— Без вас все будет иначе, дорогая, — сказала тетя Беатрис.

— Ты нужна мне, — добавила Герти. — Нужно думать о доме, и потом, пора готовиться к свадьбе. Ты же не можешь переехать в какую-нибудь ужасную гостиницу!

Мне и самой не хотелось уезжать. Я чувствовала себя гораздо лучше, чем можно себе представить. Как бы ни велико было горе, со временем оно слабело. События настоящего вытесняли воспоминания о прошлом. А событий происходило довольно много. Моя жизнь становилась все более интересной. И даже Герти, как бы ни была она поглощена предстоящим бракосочетанием, находила время поговорить о моем будущем. Ее забавляли две жертвы стрел Амура… нет, три, если учитывать бедного старину Джеймса, который искал опалы в буше. И она постоянно твердила об этом.

Ей хотелось услышать все о моей поездке в Грандж. Я кое-что рассказала, не упоминая о существовании Бриджит и странной Джемаймы Крей. Это слишком возбудило бы воображение Герти. Я представляла, какую слезливую мелодраму она выдумает.

Ее чрезвычайно интересовал Лусиан, который в ее представлении был романтическим героем. Благородный доктор Лоренс Эммерсон тоже не был позабыт. Из него получится хороший, хотя и неинтересный муж, решила она, к тому же обо мне будет заботиться мисс Дороти; все станут делать для моего же блага, вне зависимости от того, хочу я этого или нет, но это наверняка будет «то, что нужно».

Была и еще одна альтернатива. Я могла вернуться в Австралию и выйти замуж за Джеймса. При этом у меня был выбор: либо стать опаловой миллионершей, либо провести остаток жизни в палатке на прииске опалов, что, по мнению Герти, более вероятно.

— Смотри, сколько вариантов! — восклицала она. — Только выбирай!

Я смеялась.

— Единственное, что у меня имеется — опаловые прииски. И меня не удивит, если окажется, что у Джеймса уже есть жена.

Герти вздохнула с видом умудренной опытом женщины, которая дает совет невинной девушке. Что бы ни случилось, я не хотела бы потерять Герти. Мы так долго дружили!

Я несколько раз ездила в загородный дом Эммерсонов. И все больше сближалась с Дороти. Она была очень живым собеседником, интересовалась многими предметами — но особенно музыкой и изобразительным искусством. Время от времени она брала билеты на концерты или художественные выставки, и если Лоренс был занят на работе, мы ходили с ней вдвоем.

Еще я ездила в Грандж. Я все время была занята.

Герти с тетей Беатрис наконец нашли подходящий дом, и приходилось обсуждать мебель и планы по подготовке к свадебной церемонии. Герти написала своим родителям. Она сообщила им, что они с Бернардом постараются приехать в Австралию года через два.

— Может, ты поедешь с нами, — сказала она мне.

После постоянных намеков в Кенсингтоне я не могла не думать о том, каковы намерения относительно меня у двух мужчин, которые были моими друзьями.

По разговорам Дороти я поняла: она уверена, что Лоренсу пора жениться, и если это так, я думала, что она считает меня наиболее достойной партией для ее брата. А если так думала она, то она заставит и Лоренса думать точно так же.

Возможно, это было несправедливо по отношению к Лоренсу. Он был полностью поглощен своей работой и в самом деле оставлял некоторые решения за Дороти. Но брак — это слишком важное решение, и Лоренсу придется принимать его самостоятельно. Его сестра могла выбирать еду, материю на костюм, но жена — совсем другое дело.

Он всегда с нежностью относился ко мне. Думаю, он все еще считал меня маленькой девочкой, потерявшейся в незнакомом городе. Ему нравилось мое общество, нравилось говорить со мной о своей работе и своих планах. Он полностью посвятил себя медицине. Жизнь с ним была бы предсказуемой, хотя, конечно, нельзя знать наперед, что может случиться с каждым из нас. Брак с Лоренсом Эммерсоном и menage a trios^[6] с моей хорошей подругой, его сестрой, мог быть самым удобным браком, на какой только можно надеяться.

Возможно, мне следовало бы принять такой вариант — если бы не Лусиан.

Я была почти уверена в его чувствах ко мне и считала, что когда-нибудь в подходящий момент, когда пройдет достаточно времени, чтобы обдумать этот вопрос, он сделает мне предложение. Я знала, что Лусиан очень привязан ко мне. Иногда его рука невольно задерживалась на моем плече, словно его охватывало страстное желание. Да, я ему нравилась. Но я не могла понять его так, как понимала Лоренса. Лусиан мог быть очень беззаботным и жизнерадостным. За те уик-энды, которые я провела в Грандже, я хорошо его узнала. Он остроумный, веселый — с ним очень интересно. Мне нравилось кататься вместе с ним верхом по поместью, видеть, какое почтение выказывают ему арендаторы. Я не могла представить, чтобы Лусиан зависел от своей сестры. Конечно, Камилла была не из тех, кто может доминировать. Кроме того, она была очень занята собственной жизнью.

В общем, я часто думала о Лоренсе, но Лусиан ни на секунду не покидал моих мыслей.

Я получила два письма из Австралии — одно от Элси, другое — от Джеймса. Элси писала:

«Моя дорогая Кармел!

Как ты там поживаешь? Ты себе представить не можешь, как тут все были взволнованы, когда узнали о помолвке Герти! Ее мать говорит, что, судя по письмам, она очень счастлива. Я зачитывала им твои письма. По всему выходит, что у Герти все складывается хорошо.

Бедные мистер и миссис Форман! Они, конечно, рады за Герти, но и опечалены. Это вполне естественно. Ваша поездка задумывалась как простые каникулы, а теперь, видно, Герти уехала навсегда. Правда, она обещает, что они с мужем приедут повидаться с родителями, и это их немного утешает. А теперь и Джеймс уехал на поиски — или как там это у них называется. Ну жизнь идет, и слава Богу, что Форманы пережили это страшное несчастье.

Представить только! Доктор Эммерсон оказался на том же судне, что и вы! Кажется, он приятный человек, и это очень хорошо, что вы с его сестрой нашли общий язык. Должна сказать, все это обернулось для вас с Герти довольно удачно. И тон у твоих писем гораздо лучше. Не стоит падать духом. Я знала, что смена обстановки — именно то, что тебе необходимо. Герти пишет, что ты прекрасно проводишь время.

Здесь все по-прежнему. Здорово, что рядом со мной Джо. Он очень хорошо вписался в общую картину. Сейчас он сидит в саду и ждет, когда я к нему присоединюсь. Гавань выглядит так же, как когда ты приехала сюда в первый раз. Я никогда не забуду тот день. Так ясно его представляю! Сегодня особенно расшумелись кукабары. Они тебе всегда нравились, не правда ли? Ты интересовалась, над чем они смеялись в первый день, когда ты их услышала.

Продолжай наслаждаться жизнью, дорогая моя. Тебе это необходимо. Мы скучаем по тебе, и когда ты вернешься, устроим грандиозный прием. Тебе решать. Но главное — чтобы ты была счастлива! Этого хотел Тоби, этого хочу и я.

Горячий привет от Джо и меня.

Элси».

Я сидела несколько минут, думая о ней и о том, как мне повезло, что Тоби отвез меня к Элси.

Потом я открыла письмо от Джеймса.

«Моя дорогая Кармел!

Как ты поживаешь? Здесь все здорово заволновались, когда узнали о свадьбе Герти. Жаль, что родителей не будет на этой свадьбе. Судя по ее словам, парень, за которого она собралась замуж — просто подарок небес. Надеюсь, так оно и есть.

Я отправился в путь, как и обещал. На ферме все привели в порядок. Отец знал, что я не успокоюсь, если не попытаю счастья. Так что он сказал, что я могу ехать.

И вот я здесь. Не могу тебе передать, как здесь интересно! Тебе бы понравилось. Тут что-то такое витает в воздухе… Все эти люди со своими семьями… Они ни о чем другом, кроме опалов, и не говорят. Но это случается в те редкие моменты, когда они не работают — а работают они почти все время.

Здесь бывает довольно жарко. Тут множество оврагов, заросших кустарником, и москиты — просто проклятие — так же как и мухи. Можешь себе представить! Здесь все ищут, но все — непрофессионалы. Это захватывающе, но может жестоко разочаровать. Иногда думаешь, что нашел что-то стоящее, а оказывается — ерунда, то есть мусор.

Это очень сложная, тяжелая работа. Мы живем в поселке из времянок — палаток, хижин. Трудно достать воду. Кое-кто говорит, что она дороже опалов. Можешь себе представить? В субботу вечером бывает весело. Мы танцуем, поем, рассказываем байки — истории из жизни — и, конечно, довольно сильно привираем, как ты понимаешь. В прошлую субботу мы зажарили поросенка и приготовили к нему лепешки. Жизнь здесь очень трудная, но оно того стоит. Особенно в те моменты, когда нападешь на что-то стоящее.

У меня были две довольно хорошие находки, а ведь я еще новичок, значит, все не так уж плохо.

Кстати, тебе будет интересно узнать. Ты помнишь того старого бродягу? Он снова появился здесь. Не работать, конечно. Это не для него. Просто порыскать вокруг, поискать, не удастся ли что-нибудь стащить. Его нашли мертвым возле лагеря. Похоже, он был убит в драке.

Мне было немного неловко. Понимаешь, некоторые слышали, что он сделал с фермой отца, и все косились на меня. Все выглядело вполне объяснимым. Они подумали, что я не простил ему то, как он поступил с моими родителями.

Это все очень загадочно. Как я понимаю, его заметили, когда он крал что-то, и просто прикончили. Тут, конечно, есть люди, которые не будут долго раздумывать в такой ситуации. В любом случае, он был мертв — и рядом с нашим поселком.

Задавали кучу вопросов, и, конечно, я понял, что подозревают именно меня. Но этого человека сильно невзлюбили в здешних краях. Они так и не нашли, кто это сделал, но расследование прекратили. При нем были какие-то опалы, но никто не заявил своего права собственности на них. Понятно, что этот негодяй украл камни. Ну что ж, он получил то, что заслужил. Расправа здесь короткая.

Вот такая здесь жизнь. Грубая, как может показаться. Но представь радость, когда находишь камень в какой-нибудь расселине. Удивительно, как смесь песка и воды — и некоторых других простых элементов — может выкристаллизоваться в такую красоту. Прости, я просто не могу остановиться, когда говорю об этом.

Теперь о главном. Кармел, я жду, когда ты вернешься. Я собираюсь найти ценный камень, и он послужит залогом нашего будущего — твоего и моего. У нас будет замечательная жизнь. Я искуплю свой грех, который совершил, когда оставил вас в этом чертовом Суэце, и навсегда избавлюсь от чувства вины. Как тебе такое заявление?

Я знаю, что мы с тобой просто созданы друг для друга. Мне только нужно найти этот камень — который поразит весь мир и сделает нас богатыми. Больше я не буду ждать ни минуты: упакую вещи и инструменты и отправлюсь домой на первом же корабле.

Пиши поскорее.

Любящий тебя будущий миллионер

Джеймс».

Письмо выпало у меня из рук. Я так явственно представила Джеймса. Милый Джеймс! Интересно, удастся ли ему осуществить свою мечту? А вдруг он приедет в Англию?.. У него была одна черта: если он принимал какое-то решение, то ни секунды не сомневался. Очевидно, сейчас он живет в очень тяжелых условиях.

Потом я подумала о бродяге, и о гневе Джеймса, когда он обнаружил, что этот человек вернулся на их ферму, и о том, как он прогонял чужака. И о том, что из этого получилось.

Допустим, бродяга пришел в их поселок и Джеймс его увидел. А потом бродягу нашли мертвым. У него была отвратительная репутация. Я знала, в какую ярость мог прийти Джеймс. Мог ли он убить мошенника? Завязать с ним драку? Все ли сказал мне Джеймс?

И по какой-то причине я вдруг подумала о Лусиане.

Я гостила в загородном доме у Эммерсонов. Мы с Дороти приехали вместе в пятницу вечером.

— Я с нетерпением жду этих выходных, — сказала она. — Иногда мне кажется, что это место нравится мне именно потому, что мы не всегда можем бывать здесь.

— Ну, наверно. Вы же не можете жить здесь постоянно.

— Нет, у Лоренса работа в Лондоне.

— Ну о нем там позаботятся. Думаю, вы могли бы больше времени проводить за городом.

— Я знаю, что о нем позаботятся, но предпочитаю быть там и лично в этом убедиться.

— И Лоренс, безусловно, ценит это. — Я с нежностью улыбнулась ей.

— Лоренс — лучший человек на земле, — сказала Дороти задумчиво. — Не мне вам об этом говорить.

Иногда меня занимал вопрос, что она будет чувствовать, если Лоренс женится? Это значительно изменит ее положение. С другой стороны, если Дороти посчитает, что это для его же блага, она отбросит всякие сомнения, я в этом уверена. Но я в самом деле полагала, что она готовила меня к роли его жены. В те выходные я чувствовала, что она чего-то ждет. Я даже подумала, не существует ли телепатической связи между братом и сестрой, или, может быть, они обсуждали тот вопрос — хотя это казалось мне маловероятным.

Мы решили, что после ленча отправимся на конную прогулку.

— Думаю, Лоренс хочет показать вам еще одну из своих любимых харчевен, — заметила Дороти.

Мы пригласили ее поехать с нами, но она сказала, что у нее нет времени. Она пообещала подобрать товары для церковного благотворительного базара, и ей нужно было передать эти вещи миссис Уонтедж и прикрепить вместе с ней ценники на товары, которые они уже выбрали.

Итак, мы с Лоренсом отправились на прогулку вдвоем. Мы поехали на наше любимое место — к развалинам замка. Там привязали лошадей и взобрались на вал. Лоренс не колебался ни минуты. И, как только мы уселись рядом, сразу перешел к делу.

— Кармел, я знаю, что на несколько лет старше вас, но думаю, вы привязались ко мне — и к Дороти, конечно. — Он сорвал какой-то стебелек и продолжил, разглядывая его: — Мы неплохо ладим, все трое, не так ли? Это чудесные выходные. Не думаю, что я когда-либо прежде был так счастлив. Я люблю вас. Знаю, что прошло не очень много времени с тех пор, как мы снова встретились, но мы с вами пережили тот случай в Суэце…

Я, конечно, не удивилась, но немного растерялась. Мне следовало как-то подготовиться. Я все еще колебалась, и он продолжил:

— Мы можем пожениться — как только вы будете готовы. У нас есть жилье в Лондоне — и этот дом тоже.

— Лоренс, — быстро вставила я, — не думаю, что хочу выходить замуж — во всяком случае пока. С тех пор как я вернулась домой, все происходит так быстро.

— Конечно, я понимаю. Вам нужно время. Ну нам незачем торопиться. Но я не хочу, чтобы вы вернулись в Австралию и забыли о нас.

— Уверяю вас, я не стану этого делать. Просто мне хотелось бы продолжить наши отношения, такие, как сейчас… на какое-то время.

— Хорошо, почему бы и нет? Это очень приятно. Но сама идея не кажется вам абсурдной? Мой возраст?..

— О Лоренс! — воскликнула я. — Это для меня ничего не значит. В конце концов, не такая уж большая у нас разница в возрасте. Просто я… не готова.

— Понимаю. Я чувствую себя так, словно уже давно вас знаю. Мы с вашим отцом были добрыми друзьями… задолго до того, как я вас встретил. Он много рассказывал мне о вас. Он очень гордился своей дочерью. Потом мы с вами встретились и вместе пережили наше маленькое приключение. Видите, для меня наше знакомство не кажется коротким.

— Вы с Дороти очень добры ко мне. Я не могу передать вам, как много вы для меня сделали. Я была очень расстроена, и там, на корабле, вы меня поддержали. И теперь, принимая меня в своем доме так часто и став моими близкими друзьями…

Он взял меня за руку и пожал ее.

— Вы постепенно оправляетесь после утраты. Я знаю, вы никогда не забудете свою потерю, но… боль от нее уже немного притупилась. Горе ощущается не так остро…

— Мне очень повезло с друзьями. Элси, Герти, Хайсоны… и вы с Дороти…

— Для нас с Дороти большая радость, что мы смогли вам помочь. Мы оба очень любим вас, Кармел.

— Спасибо вам, Лоренс, — сказала я. — Я тоже вас обоих люблю. Но понимаете… брак… это такой серьезный шаг. Мне нужно время, чтобы все обдумать. Я еще не уверена…

— Конечно-конечно. Давайте отложим этот разговор. Я спрошу вас снова тогда, когда у вас будет достаточно времени, чтобы разобраться, что вы на самом деле чувствуете. — Он взял меня за руку и помог подняться, а когда я встала, поцеловал в щеку.

— О Лоренс, — сказала я, — спасибо вам. Вы так добры ко мне. Я знаю, что могу быть очень счастлива с вами… и с Дороти… но…

— Конечно, я понимаю.

Он взял меня под руку, и мы вернулись к лошадям. Мы пообедали в старом трактире, хозяин которого с энтузиазмом рассказывал историю своего заведения, а потом вернулись домой. Дороти была дома. Она ожидала нас, и я уверена, знала, что ее брат сделал мне предложение. У меня создалось впечатление, что она ждала, когда мы обо всем ей сообщим, и была расстроена, когда объявления не последовало.

Подготовка к свадьбе Герти шла полным ходом. Герти и тетя Беатрис нашли подходящий дом и теперь обставляли его. Он находился на улице, обсаженной деревьями, в десяти минутах ходьбы от жилища Хайсонов. Там был маленький, но славный садик и непременная детская.

Меня часто приглашали выбрать какой-нибудь предмет мебели или высказать свое мнение, и должна признаться, я заразилась общим волнением.

Я много думала о предложении Лоренса. С улыбкой вспоминала обстоятельства, при которых он его сделал. Предложение было именно таким, как я себе и представляла, но его никак нельзя было назвать страстным. Это было очень типично для Лоренса.

Я серьезно обдумывала его слова. Я была уверена, что не хочу возвращаться в Австралию. Моя жизнь — не там, среди опаловых приисков Лайтнинг Риджа или в любом другом подобном месте. Я всегда чувствовала, что мой дом — Англия. Если бы Тоби был жив, для меня не имело бы значения, где жить. Наверное, в этом все дело. Я хотела быть там, где живут люди, которых я больше всего люблю. Если бы я действительно любила Джеймса, мне было бы все равно, где жить.

Пришло приглашение из Гранджа, и я почувствовала волнение, которое всегда испытывала при упоминании об этом месте.

Поведение Лусиана по-прежнему ставило меня в тупик, и хотя теперь он гораздо реже впадал в странное настроение, все же время от времени это случалось. Мне по-прежнему не давало покоя любопытство. У меня вошло в привычку каждый раз заходить к Бриджит. Она всегда, казалось, была рада меня видеть. Однако Джемайма Крей не разделяла энтузиазма девочки. А иногда я находила Бриджит в саду с Мэри, горничной. Тогда я проводила некоторое время с малышкой. Мэри вела себя как заговорщица, но меня это нимало не заботило. Ситуация казалась мне довольно странной. Почему я не могла встретиться с ребенком в обычных условиях? Сама Бриджит была вполне нормальной. Мэри всегда была настороже во время наших встреч в саду, и я знала, она опасалась, что на нас наткнется Джемайма Крей.

Итак, я собрала свои вещи и отправилась в путь.

Лусиан как всегда встретил меня на станции, и мы в прекрасном настроении поехали в поместье.

Теперь леди Кромптон встречала меня с еще большим радушием, чем в мой первый приезд сюда. Думаю, она была рада гостю, с которым можно отбросить ненужные церемонии. Она рассказывала о своем ревматизме, о том, что болезнь мешает ей заниматься тем, чем она занималась раньше. Ей нравилась эта тема, а я была хорошим слушателем. Еще она любила, когда я вспоминала об Австралии, о местах, которые посетила. Лусиан радовался тому, что его мать получает удовольствие от моего общества.

— Мама не с каждым так легко сходится, — сказал он мне с усмешкой.

Камилла приезжала пару раз. Мы с ней подружились. Она рассказывала мне, что в последние годы жизнь в Грандже сильно изменилась.

— Когда был жив отец, тут часто устраивали всякие увеселения, — говорила она. — Лусиан, кажется, не очень их любит. Вообще, все очень изменилось с тех пор, как он женился.

В субботу мы с Лусианом отправились на конную прогулку. Ему нужно было нанести несколько визитов арендаторам, и мне показалось, что он хотел, чтобы я при этом присутствовала. Я уже познакомилась с некоторыми работниками и арендаторами поместья, и они мне понравились. Не знаю, показалось мне или я действительно перехватила несколько многозначительных взглядов. Люди часто начинают шептаться, когда замечают, что мужчина и женщина предпочитают общество друг друга. Может, некоторые из этих людей полагали, что я стану следующей леди Кромптон — или, может, из-за Лоренса Эммерсона мне казалось, что каждый мужчина, который демонстрирует мне свое дружеское расположение, думает о том, чтобы жениться на мне. Многие полагают, что если молодой человек холост, то ему нужна жена. Это совсем не так, и когда у мужчины был неудачный опыт, у него, безусловно, возникают некоторые сомнения в том, стоит ли жениться снова.

Мне казалось, что именно это чувствует Лусиан. Должна признаться, его взгляды исподтишка приводили меня в замешательство.

Мы вернулись в Грандж. Лусиан спрыгнул с лошади и помог мне спуститься. Он посмотрел на меня сверху вниз и, улыбнувшись, взял за руки. Повисла пауза. Я не могла понять выражение его глаз, но они смотрели на меня с теплотой.

— Передать тебе не могу, как я рад, что ты приехала, Кармел.

— Я тоже, — ответила я.

Совсем рядом послышались чьи-то шаги, и, посмотрев через плечо Лусиана, я увидела Джемайму Крей. Возвращаясь домой, она шла мимо конюшни.

Перед самым ужином я поднялась в детскую, чтобы навестить Бриджит.

Когда я вошла в комнату, девочка подбежала ко мне и обняла мои колени — такая у нее была милая привычка. Потом она захотела, чтобы я села на пол рядом с ней и мы вместе сложили картинку из кубиков. Там были свиньи, быки, овцы и коровы — девочке очень нравились эти кубики. Она была просто очаровательна, и я снова удивилась, почему Лусиан не говорит о ней. Да, рядом с Бриджит всегда была загадочная Джемайма Крей, которую малышка, очевидно, очень любила. Впрочем, Джемайма тоже обожала свою подопечную.

Пока мы там сидели, появилась Джемайма. Я знала, что она найдет какую-то причину, чтобы разлучить нас с девочкой. Ей определенно не нравилась моя дружба с Бриджит.

— Добрый день, мисс Синклер, — произнесла няня весьма любезно, к моему удивлению, — Могу ли я перекинуться с вами парой слов?

— Конечно, — ответила я.

— Мэри, отведи мисс Бриджит в спальню. Она может выпить молоко там. Отнесешь ей молоко туда. Только не забудь, не слишком горячее.

Мэри взглянула на часы. Она, как и я, хорошо знала распорядок дня Бриджит и тоже заметила, что сейчас слишком рано для вечернего молока.

— Делай, как я тебе велела, — произнесла Джемайма непререкаемым тоном, и Мэри вскочила, чтобы выполнить распоряжение.

— Нет, нет! — запротестовала Бриджит.

— Ну-ну, моя хорошая, — произнесла Джемайма с нежностью. — Иди с Мэри. Мэри даст тебе молочка.

— Итак, мисс Синклер, — произнесла няня, как только мы остались одни, — я хочу кое-то вам сказать. Я говорю это только потому, что считаю несправедливым оставлять вас в неведении.

— Что такое?

— Знаете, не все вещи такие, какими кажутся, — сказала она.

— Да, я это знаю.

Она приблизилась ко мне с важным видом умудренной опытом женщины. Ее маленькие глаза были слишком близко посажены, и это делало ее похожей на ведьму.

— Думаю, вы славная, приличная молодая леди и вас нельзя вводить в заблуждение.

— Я бы меньше всего хотела, чтобы меня обманывали, — сказала я. — И была бы благодарна, если бы вы просветили меня.

Она кивнула.

— Здесь с нами должна быть одна леди — и была бы, если бы не то, что с ней сделали. И если кто-то намеревается занять ее место, он должен хорошенько подумать, прежде чем решиться на такой шаг.

Я почувствовала, как мои щеки вспыхнули.

— Не понимаю, о чем вы говорите, мисс Крей.

— Думаю, понимаете, — сурово произнесла она. — Все, что я пытаюсь сделать — это предупредить вас. Для вашего же блага. Она вышла замуж и переехала в этот дом, но не прошло и года, как она умерла — а до приезда она была веселым, жизнерадостным созданием.

— Вы говорите о?..

— О моей мисс Лауре, вот о ком!

— Насколько я знаю, она умерла, когда рожала Бриджит.

— Бедная малютка. Ей не следовало проходить через это испытание. Он знал это… и все-таки заставил ее. Им же нужен был ребенок… сын, как я полагаю. Продолжение рода и всякая подобная чепуха, Лаура знала, что это опасно. Я тоже знала… но это должно было случиться. Мне было так больно видеть ее состояние. Она ужасно боялась. «Джемайма, — сказала она, — ты останешься и будешь заботиться о моем ребенке, как заботилась обо мне». И я поклялась, что сделаю это. Все это было так ужасно, так жестоко…

— Очень печально, что она умерла, но такое действительно иногда случается, — заметила я.

— Многие сказали бы, что это было убийство, — произнесла Джемайма, и ее лицо стало суровым.

— Мисс Крей, — сказала я, — прекратите ваши грязные инсинуации. Все совсем не так. Вполне естественно, что люди, когда женятся, обзаводятся детьми.

— Он знал — так же, как и она… но считал, что это должно произойти. О да, он отлично знал об этом! А это то же самое, что и убийство. И ничто не заставит меня изменить свое мнение. Вот что он за человек. И люди должны об этом знать.

Она поднялась и произнесла будничным тоном:

— Ну что ж, мне нужно идти к Бриджит. Мэри нельзя доверять.

Джемайма отвернулась, но я окликнула ее:

— Вернитесь, мисс Крей. Я хочу с вами поговорить.

Она обернулась, стоя в дверях.

— Я уже все сказала. Мне известно, что произошло. Я все видела, я знаю, как это все случилось.

Ее лицо перекосилось от злобы и ненависти, и я понимала, что эти эмоции вызывал у нее Лусиан.

«Да она же сумасшедшая!» — подумала я. Я была сильно потрясена.

Я все время думала о Джемайме. Мне никак не удавалось отделаться от мыслей о том, что она сказала, и от воспоминаний о выражении ее лица, когда она говорила об убийстве.

Она предупреждала меня. Она видела меня с Лусианом у конюшни. «Убийство», — сказала она. Джемайма обвиняла Лусиана в убийстве, потому что его молодая жена умерла при родах. Она имела в виду, что мне не следует связываться с ним. Он знал, что Лаура не сможет выносить ребенка, но все равно настоял на своем. Такой человек способен на все… даже на убийство… лишь бы добиться своей цели.

«Эта женщина сумасшедшая», — снова подумала я. Да, когда она говорила о смерти Лауры, в ее глазах горел фанатичный огонь.

Почему она здесь осталась? Из-за клятвы, данной Лауре… жене Лусиана, которая понимала, что находится на пороге смерти. Все это кажется таким мелодраматичным! К тому же я не верила ни одному слову Джемаймы. Она очень эмоциональна. Она отдала всю свою любовь девушке, о которой заботилась, и когда та умерла, Джемайме нужно было кого-то обвинить в ее смерти. Она обвинила Лусиана. Я для нее человек посторонний, но она подумала, что Лусиан может сделать мне предложение, и предупредила меня, или притворялась, что предупреждает. А теперь она ревнует свою подопечную ко мне. Джемайма не хочет, чтобы я здесь жила. Думаю, в этом есть некоторая доля правды.

Она сказала «убийство». Это же чушь. Но именно так она назвала происшедшее — и это меня сильно расстроило.

Я решила при первой же возможности поговорить с Лусианом. Такая возможность появилась на следующее утро, когда он что-то показывал мне в саду.

— Лусиан, — сказала я, — ты никогда не говоришь о Бриджит. Она такая славная девочка. Я с ней познакомилась, и мы довольно хорошо с ней поладили.

— Я не умею общаться с детьми.

— Большую часть времени она проводит со своей няней.

— Большинство детей проводят время со своими нянями.

— Но у меня создалось впечатление, что ты… и леди Кромптон… забыли о существовании малышки.

— Правда? — спросил Лусиан. — Думаю, я был невнимателен к Бриджит. Просто люди не любят говорить о своих неудачах. Все случилось так быстро… Брак, я имею в виду. Это с самого начала было ошибкой. Родился ребенок, а Лаура умерла. Больше сказать нечего. Даже если бы этого не произошло, все равно было бы плохо.

— Если бы Бриджит была мальчиком… — начала я.

Его лицо потемнело.

— Думаю, это ничего бы не изменило… Все уже в прошлом. Я ошибался несколько раз в своей жизни, но это моя самая большая ошибка. Я хотел тебе об этом рассказать, но не мог себя заставить. Это очень неприятная тема.

— Лаура умерла очень молодой.

— Ей было восемнадцать. Все произошло так быстро… Ей не понравилось в Грандже. Она сказала, что дом очень старый, полон привидений и теней, и что призраки ее невзлюбили. Наш дом сильно отличался от того, к чему она привыкла. Ее отец сколотил состояние на угле. Лаура не могла понять традиции моей семьи. А потом появился ребенок. Она очень боялась его рожать, словно знала, что умрет. Она жила в страхе смерти, а эта женщина не отходила от нее ни на шаг.

— Ты имеешь в виду Джемайму Крей?

Он кивнул.

— Ей единственной удавалось успокоить Лауру. Это было ужасное время.

— Но малышка просто чудо. Я думала, что она стала утешением для тебя и для леди Кромптон.

— Но с ней всегда эта женщина.

— Да, она действительно довольно странная.

— Джемайма хорошо относится к ребенку, готова для малышки на все.

— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы заменить ее?

Лусиан пожал плечами.

— Конечно, мы хотели это сделать. Но Джемайма дала клятву… В таких обстоятельствах разумнее всего позволить ей остаться. Так что создается впечатление, что Джемайма Крей так же неприкосновенна, как частная собственность. Давай поговорим о чем-нибудь приятном. Ты должна обязательно снова приехать к нам.

— Но я еще не уехала.

— Не могу выразить, как я рад, когда ты приезжаешь. Мама говорит, что мы должны больше развлекаться. Она не очень хорошо себя чувствует, но раньше ей очень нравились развлечения. У нас тут в округе есть несколько интересных людей — традиционный набор деревенских чудаков. Я не могу тебе передать, как мы все ждем твоего приезда — мама и я.

— А ты приедешь в город на свадьбу?

— Конечно.

Я снова подумала о Джемайме Крей.

Замок Фолли

Герти хотела, чтобы тетя Беатрис и дядя Гарольд дали званый ужин.

— Будут Роуленды, Лоренс Эммерсон и его альтер эго Дороти, ты, я и романтичный Лусиан. Думаю, будет весело. Они так тебя принимали… и все эти уик-энды… А ты живешь у нас, и мы за тебя отвечаем. Скоро я буду связана брачными обязательствами, поэтому лучше сделать это сейчас.

Тетя Беатрис была в восторге, но в то же время немного тревожилась.

— А не слишком ли у нас скромно? С Эммерсонами-то все в порядке. Но как насчет сэра Лусиана?

Я заверила ее, что и тут бояться нечего.

Герти настаивала, что это будет именно званый ужин, а не обед. Обед и ужин — это не одно и то же. С Эммерсонами проблем не возникнет, их дом довольно близко. Но как быть с Лусианом? Он ведь живет за городом. Они же не могут оставить его у себя на ночь.

Я сказала, что он остановится в гостинице. Он всегда там останавливается, когда приезжает в Лондон. И в любом случае мы пригласим его на ужин.

Были разосланы и приняты приглашения. Лусиан сказал, что остановится в гостинице Уолдена в районе Мейфер, как делал раньше. У него есть кое-какие дела в Лондоне, и он постарается заняться ими в этот свой приезд. Так что все решилось к всеобщему удовлетворению.

Герти была в экстазе. К этому времени она закончила почти все свои хлопоты и была очень довольна жизнью. Совсем скоро она станет миссис Регленд. Дом уже почти готов, и будущее казалось ей розовым и безоблачным. Все, чего она хотела — видеть меня в таком же состоянии. Милая Герти! Она всегда была для меня замечательным другом!

Они с тетей Беатрис постоянно говорили о предстоящем ужине. Какие цветы купить? Достали лучший фарфор, который вынимался только в самых торжественных случаях. Мебель натерли тщательнее, чем обычно.

— Дороти может это заметить, — сказала я, — остальные — вряд ли.

Наконец настал знаменательный день.

Сначала нам подали аперитив в гостиной, и в положенное время мы собрались за обеденным столом.

За столом велась оживленная беседа. Лоренс рассказал несколько забавных случаев из жизни больницы, в которой он служил. Лусиан увлеченно говорил о поместье и о жизни в деревне, остальные присоединились к нашему разговору. Даже дядя Гарольд вставлял какие-то замечания. Тетя Беатрис внимательно следила за угощением — ей очень хотелось, чтобы все прошло как следует.

Ей не стоило ни о чем беспокоиться. Все шло по плану, и, думаю, гости были так увлечены разговором, что не заметили, даже если бы что-то было не так.

Мы встали из-за стола и перешли в гостиную, где нам подали кофе. Дороти заговорила о книге, которую читала.

— Невозможно представить, что Дороти интересуется такими печальными проблемами, не так ли? — сказал Лоренс. — Но ее всегда интересовали преступления. Она написала книгу по этой теме.

— Меня вдохновило дело Джеймсона, — сказала Дороти. — Вы его помните? Это произошло много лет назад. Мартин Джеймсон женился на женщинах ради их денег, а потом, когда ему удавалось завладеть их богатством, просто избавлялся от бедняжек. Самое интересное, что он был просто неотразим. Никто не мог поверить, что он способен на такие преступления, поэтому довольно долгое время ему удавалось выходить сухим из воды.

— Думаю, именно его очарование давало ему возможность совершать то, что он задумал, — заметил Лусиан.

— Но это не было позой. Этот человек действительно был добр. Выяснилось, что он многим помогал. Эти люди пришли свидетельствовать в его пользу. Куда бы он ни приезжал, его везде очень уважали. И все это время он выискивал женщин со средствами, женился на них, а затем убивал. До самой своей смерти он оставался мягким, очаровательным человеком.

— И все же ему, должно быть, присуща жестокость, — возразил Лоренс. — И потом, не забывайте, он делал это ради денег.

— Убийца заслуживает виселицы, — заметил Бернард.

— Думаю, Дороти пыталась понять этого человека, — объяснил Лоренс, — выяснить, какие у него были мысли, когда он, отмахнувшись от своей природной доброты, становился убийцей.

— Ну это довольно просто, — сказал дядя Гарольд. — Он хотел денег.

— Значит, его повесили, — произнесла Герти. — Любой, кто совершает убийство, заслуживает этого. — Она посмотрела на Бернарда. — Особенно мужья, которые убивают своих жен.

— Я слышу, — сказал Бернард.

— Не думаю, что ты считаешь меня состоятельной дамой, — ответила Герти.

— Нужно будет посмотреть, что там у тебя.

Дороти не позволила легкомысленному подшучиванию влюбленных помешать столь серьезному разговору.

— Мне было интересно исследовать такие случаи, — сказала она. — Это позволяет понять людей. А люди — захватывающий предмет для изучения. Вот еще один интересный случай, о котором я недавно прочла. Юная девушка была застрелена в местечке под названием Кренли Вудс. Это в Йоркшире. Убийство произошло несколько лет назад. Существует вероятность, что повесили не того человека.

Лусиан наклонился вперед и внимательно слушал.

— Я не припоминаю такого случая, — признался он.

— Его не предавали широкой огласке. Думаю, все посчитали, что человек, который через некоторое время сделал признание, сумасшедший.

— Расскажите нам, — попросил Лусиан.

— Я уверен, Дороти обязательно расскажет, — проговорил Лоренс. — Она села на своего любимого конька.

— Вкратце дело было так, — начала Дороти. — Марион Джексон была дочерью фермера. Она была помолвлена с Томом Эклзом, тоже фермером, который жил по соседству. Мелкий землевладелец, о котором все говорили, что он дамский угодник и сластолюбец, вернулся домой после долгих странствий за рубежом. Он очаровал многих местных девиц. Вероятно, Марион тоже пала жертвой его чар. История не так уж необычна. Волокита соблазнил Марион, и она забеременела. Она попыталась убедить всех, что отец ребенка Том Эклз. Кто-то подслушал разговор между Марион и Томом в лесу. Том выяснил, что ребенок не его, и заставил Марион сознаться, кто его настоящий отец. В тот же день девушку нашли в лесу с пулей в сердце.

— Это сделал ее жених-фермер, — сказала Герти. — Наверняка он пришел в ярость.

— Вполне понятно, — произнес Бернард.

— Так все и подумали, — продолжала Дороти. — Провели расследование. Выстрел был произведен из обыкновенного ружья. У Тома Эклза было такое ружье, а также у отца Марион и у многих жителей окрути.

— А как насчет того волокиты? — спросила тетя Беатрис.

— У него такое ружье тоже было. Несколько человек слышали выстрел. Однако раньше слышали, как в лесу во время ссоры с Марион Том сказал: «Я убью тебя!» В то время он находился в крайне возбужденном состоянии. Суд был недолгим. Все, казалось, были уверены, что ослепленный ревностью Том Эклз убил Марион Джексон. Его признали виновным и повесили. Это произошло лет двадцать назад. Вы можете сказать, что это заурядное преступление, такое случается довольно часто.

— Ни одно преступление не может быть заурядным, — возразил дядя Гарольд.

Дороти повернулась к нему.

— Вы правы. Поэтому мне так интересно исследовать эти случаи. Как я уже сказала, это произошло давным-давно. Было совершено преступление, и убийца был повешен. Приходило ли вам когда-нибудь в голову, что бывают случаи, когда человека вешают за преступление, которого он не совершал — хотя все указывает на его вину?

— Приходило, — тихо ответил Лусиан. Дороти одобрительно кивнула.

— Именно это меня и заинтересовало в данном случае. Пять лет назад… то есть спустя пятнадцать лет после смерти Тома Эклза один человек написал письмо в газету. Он был уже при смерти, и долгое время все думали, что он повредился умом. Возможно, именно он убил Марион Джексон, хотя никогда не знал ее — и даже ни разу не видел.

— Так как же тогда он мог ее убить?! — воскликнула Герти.

— Это довольно странно… но правдоподобно. Его имя — Дейвид Крейн. Он был в лесу в тот день, когда погибла Марион Джексон. Он увлекался охотой. У него есть дом в Девоне, и мистер Крейн путешествовал пешком по Йоркширу, брел куда глаза глядят. Иногда останавливался на постоялом дворе, иногда спал под открытым небом — если позволяла погода. Мистер Крейн убивал то кролика, то голубя, то зайца. В тот раз он целился в голубя. Он промахнулся — и не придал этому значения. Но когда понял, что это произошло именно в том месте, где была убита Марион Джексон, то задумался.

Несколько лет спустя Дейвид Крейн вернулся в тот самый лес. Нашел место, где было обнаружено тело Марион, и ему пришло в голову, что именно его выстрел мог убить девушку. Последними словами Тома Эклза были: «Клянусь Господом, я не убивал Марион». Дейвид Крейн не мог забыть их. Он снова вернулся в тот лес. Встретился с отцом Эклза и поговорил с ним об этом деле. Старик был уверен, что Том не совершал преступления. Он клялся, что в то время сына в лесу не было — но, к сожалению, ничего не смог доказать. Да, у Тома имелось такое же ружье, как и то, из которого произвели выстрел. Но такие ружья были и у сотен других людей. «Том ни разу не солгал!» — клялся старик. Тогда-то Дейвида Крейна и стала мучить совесть.

Мы все слушали очень внимательно. Дороти затронула свою любимую тему. Она знала, как привлечь внимание аудитории.

— А этот старик, — начал Лусиан, — что он сделал?

— Будучи при смерти, он написал письмо.

— Почему он так долго ждал?

— Он рассудил, что если бы выступил тогда, то не смог бы спасти Тома Эклза.

— Да, — твердо сказал Лусиан, — он действительно ничего не смог бы сделать.

— Как, должно быть, мучительно нести такое бремя на своей совести, — заметил Лоренс.

— Я могу понять его чувства, — вставил Лусиан. — О да, я его прекрасно понимаю.

— Представляете, — сказала Дороти, — обыкновенный человек спрашивает себя: убил ли я кого-нибудь?

— Должно быть, это годами мучило его, — сказал Лусиан. — Невиновного человека повесили за то, что он сделал.

— Вот именно, — продолжала Дороти. — Бедняга, он не знал, как ему поступить. Дейвид Крейн боялся обвинить самого себя и рассудил, что все равно уже не спасет Тома Эклза.

— Он был прав. Нет смысла ворошить прошлое, — сказал Лусиан.

— Разве что он мог вернуть Тому Эклзу доброе имя, — заметила Дороти.

— Он уже мертв, — возразил Лусиан.

— Но есть еще его близкие, — проговорил Лоренс, — например, старик отец. Не очень-то приятно иметь родственника убийцу — особенно повешенного. Люди всегда сплетничают об этом. Это позорное пятно на всей семье.

— Он ничего не предпринял до тех пор, пока не оказался на пороге смерти. Тогда мистер Крейн написал письмо в газету. Это, несомненно, очистило его совесть.

— В конце концов, — сказал Лоренс, — Дейвид Крейн не мог быть уверен, что именно он сделал тот роковой выстрел.

— В том-то и дело. Просто он мог быть виновным. Никто никогда не узнает правды.

— Я полагаю, такое случалось и раньше? — спросил Лусиан.

— Наверняка, — согласилась Дороти. — Однако я с такими случаями не встречалась.

— Но тогда это было убийство по неосторожности.

— Все это очень интригует, — сказал Лоренс. — Теперь вы понимаете, почему Дороти так этим заинтересовалась.

Обсуждение увлекло всех, и общее настроение изменилось. Я догадалась, что все думают о бедном молодом человеке, повешенном за преступление, которого он, вероятно, не совершал.

После того как гости ушли, мы сидели в гостиной с Герти и Хайсонами.

— Ну, тетя Би, — произнесла Герти, — думаю, вы можете поздравить себя: вы были прекрасной хозяйкой званого ужина.

— Я очень боялась этого сэра Лусиана, — со смехом ответила тетя Беатрис. — Но он оказался очень простым в общении.

— Вы правильно подобрали гостей, моя дорогая тетушка, — сказала Герти. — Дороти была просто великолепна. Она умеет заинтриговать.

— Боже мой, как сэр Лусиан заинтересовался этим убийством! — заметила тетя Беатрис. — Да и остальные тоже, должна признать.

Спустя неделю после званого ужина я неожиданно получила письмо от леди Кромптон.

«Дорогая Кармел!

На следующей неделе Лусиан уедет на несколько дней, и я буду очень рада, если вы приедете и побудете со мной. С вами всегда приятно поговорить, а когда Лусиан дома, он монополизирует все ваше внимание. Я подумала, что, если вы согласитесь, мы могли бы тихо, спокойно провести время вместе. Меня так радуют ваши визиты. Теперь, когда я ограничена в движении, я чувствую себя немного одинокой. Буду очень рада, если вы меня навестите.

Не смущайтесь, скажите прямо, если для вас это неудобно.

Изабель Кромптон».

Я была заинтригована этим предложением, поэтому тотчас же написала, что принимаю приглашение. Герти развеселила эта идея.

— Это можно толковать двояко, — предсказала она. — Либо ты получишь родительское благословение, либо тебе поведают какую-то страшную тайну, предупредив тебя держаться подальше от…

— Не говори ерунды! — ответила я. — Просто одинокая пожилая женщина хочет немного развлечься.

— Ну разве не весело? Жизнь очень занятная штука.

— Особенно для тех, у кого скоро свадьба!

— Или для тех, у кого целое трио воздыхателей.

На станции меня встретил один из конюхов и отвез в Грандж, где меня ждал теплый прием.

— Лусиан очень обрадовался, когда узнал, что вы приедете. И очень жалел, что его здесь не будет. Он рассказывал мне о восхитительном званом ужине, который давали ваши друзья, и я пожалела, что меня там не было.

— Да, было интересно. Очень мило со стороны Хайсонов дать ужин для моих друзей.

— Лусиан рассказывал о докторе и его яркой, энергичной сестре. Насколько я понимаю, это ваши добрые друзья?

— О да. Доктор был другом моего отца. А потом я встретила его на корабле, когда возвращалась в Англию.

— Да, Лусиан говорил мне об этом.

Позже, вечером, миссис Кромптон немного рассказала мне о браке Лусиана.

— Все получилось очень неудачно. Это так не похоже на Лусиана. Эта девушка… Она ему совсем не подходила. Конечно, она была очень хорошенькая. Думаю, он просто слишком увлекся. С молодыми людьми так иногда случается. С первого момента ее появления у нас в доме я поняла, что ничего хорошего из этого не выйдет. Мне бы очень хотелось, чтобы следующий брак моего сына был более осознанным. Нашей семье уже около трехсот лет. У таких семей, как наша, есть некие обязательства.

— Но если бы Бриджит была мальчиком… — начала я.

— Я рада, что это не так. С такой матерью…

— Но она, как мне кажется, очень смышленая, очаровательная девочка.

— Дети всегда очаровательны. Нет, я рада, что родилась девочка. Мне бы не хотелось, чтобы ребенок Лауры унаследовал наше имя. Знаете, я даже сомневалась, является ли Лусиан отцом этой девочки.

— А что заставило вас сомневаться в этом?

— Не знаю. Все произошло так поспешно, так неправильно. Мне даже кажется, что мой сын не испытывал к Лауре глубоких чувств. Думаю, его просто каким-то образом заставили. Это было ужасно. Я была очень расстроена.

— Вам тяжело говорить об этом, леди Кромптон?

— Нет, дитя мое. Я хочу, чтобы вы знали: Лусиан никогда не любил ее. Есть вещи, которых я не понимаю. Иногда Лусиан бывает таким скрытным. Раньше он таким не был. Он был очень открытым, откровенным мальчиком… если вы понимаете, что я имею в виду. Спокойным, безмятежным. Он преодолевал трудности без всяких усилий. А теперь мой сын изменился. Вдруг он стал… ну… угрюмым. Думаю, тут подойдет выражение «копающийся в себе»… задумчивый… словно его что-то беспокоит. Я так довольна, что он радуется вашему обществу, наслаждается им.

— Мне приятно это слышать. Я тоже получаю удовольствие от нашего с ним общения.

— А эти ваши друзья… доктор?..

— Лоренс Эммерсон?

— Тот, у которого умная сестра. Они заинтересовали Лусиана. Я не знаю, понравились они ему или нет. Доктор ведь холостяк, не так ли?

— Да.

— Привлекательный, видный… сестра над ним доминирует. Это правда?

— Ну, не то чтобы доминирует. Дороти и Лоренс очень привязаны друг к другу, и она заботится о нем. Она полностью посвятила себя брату. Дороти очень решительная, волевая женщина. Она не задумываясь говорит, что, по ее мнению, следует сделать. И в большинстве случаев понимаешь, что она права. Она весьма практична и к тому же прекрасный человек.

— И они, очевидно, ваши близкие друзья.

— Да, очень хорошие друзья.

— Такие же, как Лусиан и я?

— Да, думаю, да. Мне трудно сравнивать.

— Знаете, Лусиан хороший человек. Просто это был неудачный брак. А такие вещи сильно влияют на людей. Ничто не обрадует меня больше, чем возможность видеть своего сына счастливым. Он должен быть счастлив. У него есть талант ощущать счастье. Но этот неудачный брак висит над ним как дамоклов меч. Мне бы так хотелось, чтобы Лусиан мог порвать с прошлым! Это трудно, потому что здесь всегда… напоминание о нем.

— Вы имеете в виду Бриджит?

— Не столько Бриджит… сколько эту женщину в детской.

— Джемайму Крей?

Леди Кромптон кивнула.

— Пока она здесь, мы никогда не сможем забыть о прошлом. Она постоянно напоминает нам о нем.

— Я понимаю. Но ведь это ваш дом. Думаю, если вы велите ей уехать, Джемайме придется подчиниться.

— Я бы отослала ее прочь хоть сейчас. Но Лусиан и слышать об этом не хочет.

— Почему?

— Она обещала Лауре остаться и давит на нас, хотя об этом никто и не упоминает. Я сказала Лусиану: «Лаура умерла. Мы позаботимся о ребенке. Почему мы должны терпеть тут эту женщину?» Но Джемайма твердит, что это было желание Лауры, поэтому она находится здесь. Она мне совсем не нравится, но из-за этого обещания у смертного одра…

— Она очень привязана к малышке, и девочка тоже ее любит.

— Я в этом не сомневаюсь. И все равно… — Леди Кромптон накрыла мою руку ладонью. — Думаю, дорогая моя, что мы с вами можем кое-что сделать.

Я была потрясена, но она спокойно улыбнулась мне.

И тогда я поняла, что, если Лусиан сделает мне предложение, я получу полное одобрение со стороны леди Кромптон.

Следующее утро я провела в обществе леди Кромптон, но она больше не упоминала о браке Лусиана. Она показывала мне свои гобелены, которые расшивала, пока позволяло зрение.

Днем у нее усилились ревматические боли, и она, несколько раз извинившись, сказала, что хочет немного полежать. Найду ли я, чем себя занять? Я сказала, что легко придумаю себе занятие, и решила прогуляться.

Совершенно неожиданно ноги привели меня к Коммонвуд-Хаусу. Впервые в Грандже я оказалась предоставлена самой себе и не устояла перед соблазном снова взглянуть на дом.

Он был печальный, заброшенный и все же знакомый. При виде дома во мне всколыхнулись смешанные чувства.

Пройди мимо, советовала я самой себе. Зачем подходить ближе? Это тебя только расстроит. Но, приблизившись, внезапно свернула к воротам. «Взгляну всего одним глазком, — пообещала я себе, — а потом уйду прочь».

Я шла по дорожке к Коммонвуд-Хаусу и ощущала, что из треснутых окон за мной наблюдают. Кто-то из тех, кто когда-то жил в этом доме — миссис Марлин, мисс Карсон, бедный печальный доктор.

«Уходи отсюда, — уговаривала я себя, — что ты здесь делаешь?» Но продолжала шагать вперед.

Я подошла к двери, увидела сломанные петли — и не стала ее открывать. Вместо этого я обошла вокруг здания. Я заметила отсыревшие стены, слой пыли на окнах. Кому теперь принадлежит этот дом? Генри? Почему он оставил Коммонвуд-Хаус? Где он сейчас живет? Лусиан не знал этого. Они потеряли связь, когда Генри уехал к тете Флоренс вместе с сестрами.

Я пошла в сад, где Том Ярдли нашел меня под кустом азалии. Теперь азалия зачахла, ее задушили сорняки. Вот тут была дорожка, по которой Том катал инвалидное кресло. Оглянувшись, я посмотрела на французское окно комнаты, в которой умерла миссис Марлин.

Здесь было слишком уныло. Глупо было приходить. Чего я добивалась?

Я посмотрела в сторону леса и заметила струйки дыма, поднимавшегося в небо.

«Цыгане, — подумала я. — Должно быть, они сейчас в лесу».

Настроение мое улучшилось. Необходимо было выяснить, тот ли это табор, который приезжал прежде. Мне хотелось избавиться от отчаяния, которое навевал на меня дом. Захотелось увидеть детей, играющих у фургонов.

Живая изгородь отделяла сад от леса. Я вспомнила, что там было одно место, сквозь которое я пробиралась, когда была ребенком. Я нашла его. Как в детстве, пролезла через ограду и пошла между деревьев, пока не вышла к поляне.

Там стояли фургоны. Дети играли в траве, женщины сидели на корточках и кололи деревяшки, чтобы делать прищепки. Ничего не изменилось.

Неужели это тот же табор? Я вспомнила, что цыгане возвращались в одни и те же места. Если это так, я смогу увидеть Розу Перрин и Джейка. Это было бы очень интересно.

Подойдя поближе, я увидела фургон со ступеньками, на которых сидела женщина. Она была невероятно похожа на Розу Перрин. Но ведь все цыганки похожи друг на друга.

Дети наблюдали за мной. Я поняла это, потому что они внезапно замолчали. Женщины подняли головы от своей работы.

И тут раздался голос, который я так хорошо помнила:

— Да неужели это Кармел Март пришла нас навестить?!

Я побежала вперед. Женщина, сидевшая на ступеньках, действительно оказалась Розой Перрин. Она спустилась с лестницы. Мы стояли и с улыбкой смотрели друг на друга.

— Где ты была, Кармел? — спросила она.

— В Австралии.

Она заразительно рассмеялась. Я помнила этот смех с детства.

— Заходи. Заходи и расскажи мне обо всем.

Я поднялась вслед за ней по ступеням в фургон. Он был точно таким же, каким я его помнила. Роза усадила меня, ее глаза взволнованно блестели.

— Ты уехала, когда начались все эти неприятности. Я все слышала. Это было большой бедой. Коммонвуд — дом, где случилась трагедия.

Я рассказала ей о Тоби, который был моим отцом, и о том, как мы обосновались с ним в Австралии.

— Он не хотел, чтобы этот скандал коснулся тебя, — кивнула она. — Ты ведь была еще ребенком. Другие дети тоже уехали.

Я поведала обо всем, что со мной случилось, о том, как узнала, что моя мать — Зингара, и о том, как меня пригласили в гости в Грандж.

— А вы до сих пор приезжаете сюда? — спросила я.

Роза кивнула.

— Мы видели, что дом разрушается. И на что он теперь годен? Просто руины. Никто не будет там жить. Он рухнет… рассыпется в прах.

— Но почему? Почему?

— Потому что у домов тоже своя судьба. Что-то случается — и память об этом событии продолжает жить. Я чувствую это, когда прохожу мимо. Смотрю в ту сторону, и меня охватывает тоска.

— Тоска?

— Она в ветре… в воздухе. Это несчастливый дом.

— Это всего лишь кирпич да цемент, Роза.

— Мы, цыгане, чувствуем такие вещи. Так будет до тех пор…

— До каких пор?

— Пока он снова не станет счастливым.

— Его сровняют с землей. Потом там построят новый дом… новый Коммонвуд.

— И превратят его в счастливый дом?

— Этот дом никогда не был счастливым, Роза. Миссис Марлин не давала ему быть счастливым.

— Она уже умерла, — сказала Роза. — Да упокоит Господь ее душу! Она и при жизни несла несчастье, и когда умерла, тоже. Мне жаль доктора, а не ее.

— Я просто не могу думать о нем спокойно. Даже до того, как я узнала, что с ним произошло… Все эти годы, когда я жила так далеко, и теперь, и всегда, я буду помнить о нем.

— О, дитя мое! То, что произошло вчера, иногда может влиять на то, что случится сегодня. В нашей жизни часто бывают такие незабываемые «вчера». Но сегодня я счастлива, потому что мы встретились. Давай радоваться нашей встрече. Расскажи мне, как ты живешь.

Я в подробностях описала ей путешествия с Тоби, рассказала об Элси, которая стала мне приемной матерью, о том, что она фактически была женой моего отца, о том, как они были привязаны друг к другу, хотя и не могли жить в браке.

Роза с пониманием кивнула.

— Да, он был таким человеком. Я знала это от Зингары. Многие любили его. Это был мужчина, который многое давал и в ответ получал любовь. У тебя был замечательный отец, Кармел, и есть прекрасная мать. Я говорю так, хотя многие со мной не согласятся.

— А где Зингара теперь?

— Она уже не выступает. Ушла со сцены. Я скажу ей, что снова встречалась с тобой. Скажи мне, где ты живешь, и я дам ей знать. Тогда она сможет написать тебе. Она умная, умеет писать. Тот джентльмен, который приезжал сюда изучать нашу жизнь, научил ее. — Роза помолчала, с улыбкой глядя куда-то в пространство. — Он научил ее читать и писать. Ей это нравилось. Зингаре всегда хотелось знать больше, чем знают остальные. — Она снова помолчала. — Запиши, где ты живешь, и я отошлю ей твой адрес. Она поступит так, как посчитает нужным.

— Думаю, это хорошая идея. — Я достала карандаш из небольшой сумочки, которую носила с собой, и вырвала листок из записной книжки.

— Я теперь Кармел Синклер, а не Март, — сказала я. — Отец посчитал, что я должна носить его имя.

Я написала адрес Хайсонов и отдала старушке. Она кивнула и положила листок в карман.

Потом она приготовила мне ароматный чай, который и раньше заваривала в своем фургоне. Мы сидели, пили чай и разговаривали. Мне так много нужно было ей рассказать. И она задавала мне массу вопросов.

Потом я вдруг поняла, что отсутствую уже очень долго и леди Кромптон будет волноваться, не случилось ли со мной чего-нибудь.

На следующей неделе Герти вышла замуж. Дом наполнился напряженным волнением. Все было спланировано до мельчайших деталей. После церемонии устроили свадебный прием, а потом Герти и Бернард уехали во Флоренцию на три недели, в медовый месяц. По возвращении они должны были поселиться в своем новом доме, который уже ждал их.

Лусиан, Лоренс и Дороти присутствовали на свадьбе. Хайсоны пригласили много гостей. Там были родственники и друзья Бернарда. Тетя Беатрис беспокоилась, хватит ли места для всех.

Герти была в восторге, и Бернард тоже казался очень довольным.

За два дня до этого знаменательного события я получила письмо, написанное незнакомым почерком. Как только я взглянула на него, мое сердце бешено застучало. Я поняла, что это письмо от Зингары.

«Моя дорогая Кармел!

Я была безмерно рада, когда Роза прислала мне твой адрес. Все это время я думала о тебе. Из адреса ты узнаешь, что я живу в Йоркшире, в доме, который называется Замок Фолли. Конечно, это не настоящий замок. Но ты его увидишь, когда приедешь в гости — что случится, надеюсь, довольно скоро.

Тебе лучше всего остановиться у нас, потому что до Йоркшира не доберешься за один день. Черкни мне несколько строк, и пожалуйста, сообщи, когда приедешь.

Зингара.

(Теперь я миссис Блейкмор.)»

Я перечитала письмо еще раз и подумала: я немедленно напишу ответ. И, как только смогу, поеду к ней. Мне нужно подождать, пока пройдет свадьба, и сразу, наверное, не получится оставить тетю Беатрис. Она будет скучать по Герти, хоть та и уехала ненадолго. Но я напишу и назначу число… вероятно, через неделю. Тогда у меня будет время и на свадебные хлопоты, и на другие дела. Так я и поступила.

Зингара с воодушевлением ответила мне. Она с нетерпением ждала возможности меня увидеть. Я тоже не могла дождаться встречи.

Свадьба состоялась. Все прошло без заминок, которых так опасалась тетя Беатрис. Молодожены уехали во Флоренцию, и мы все очень скучали по Герти. Я, конечно, хорошо понимала, как сильно ее приезд изменил жизнь тети Беатрис. Но теперь увидела, что ее присутствие значило для тети еще больше, чем я полагала.

Тетя Беатрис призналась мне, что она эгоистичная пожилая женщина, потому что судьба послала ей Герти, отнимая тем самым дочь у родной матери, — и ее это все равно радует.

— Мы с Герти прекрасно ладили, когда она была маленькой, — сказала она. — Но теперь, когда она жила у нас… как моя собственная дочь… Это было для меня огромной радостью. Но я все время думаю о своей несчастной сестре.

— У нее еще есть Джеймс, — сказала я.

— Я никогда не думала, что они уедут в Австралию. Теперь я собираюсь заполнить дом молодоженов всем, что им может понадобиться, когда они вернутся. И вы должны мне помочь, Кармел.

— Я обязательно помогу. Но мне нужно съездить в Йоркшир. Я должна кое-кого повидать.

Я не сказала, что это моя мать, решив подождать, пока не пойму, какова реакция самой Зингары.

Лусиан был мне благодарен за то, что я составила компанию его матери.

— Она сказала, что ей нравится твое общество. Спасибо тебе.

— Мне тоже приятно ее общество. Она была ко мне очень добра.

Лусиан задумчиво посмотрел на меня.

— Мне так много нужно тебе сказать, — произнес он. — Мы должны встретиться… как-нибудь… в ближайшее время.

Я подумала: свадьба странным образом действует на людей. За его словами скрывался какой-то особый смысл. Может быть, из-за бесконечных намеков Герти мне казалось, что он действительно испытывает ко мне нежные чувства и хочет жениться на мне. Я не была уверена в своих чувствах, да и в его тоже. Меня что-то сдерживало. Когда я вспоминала, каким он был в детстве и как я его боготворила, мне хотелось, чтобы он снова стал таким же, как прежде. Но Лусиан изменился. Что-то произошло… И причиной, конечно, был его брак. Что там говорила Роза? Наше прошлое накладывает отпечаток на наше настоящее.

Лоренс был совершенно другим! Я осознавала, что точно знаю, что он думает и как отреагирует на ту или иную ситуацию. В Лоренсе не было ничего загадочного.

— Свадьбы всегда такие трогательные! — говорила мне Дороти. — Жених и невеста выглядят такими счастливыми! — Она задумчиво посмотрела на меня. Дороти не думала о том, чтобы самой выйти замуж. Но она хотела, чтобы Лоренс женился. И я чувствовала, что она надеется, что именно я осуществлю ее мечту.

Погожим осенним днем я приехала в Йоркшир.

Зингара встречала меня на станции. Она немного изменилась с тех пор, как мы виделись последний раз. Она стала спокойнее. У нее по-прежнему были великолепные волосы — черные блестящие косы, уложенные короной. В ушах сверкали тяжелые креольские серьги. Темные глаза были такими же прекрасными и яркими, как прежде. На ней были темно-синий плащ и ярко-красное платье. Она выделялась из толпы.

Зингара подошла ко мне с распростертыми объятиями. Мы были слишком взволнованы, чтобы говорить. Потом она пробормотала: «Кармел, дитя мое!» и прижала меня к себе так, словно не собиралась больше отпускать.

— Дорогая моя, — сказала она. — Я так рада, что ты приехала! — Она отстранилась и посмотрела на меня. — Ты выросла, — произнесла Зингара. — Теперь ты уже не та маленькая девочка. А я… я стала старухой.

— Какая ерунда, — рассмеялась я. — Никто не назовет вас старухой.

— Моя жизнь изменилась. Я больше не пою и не танцую. Но об этом позже. Нас ждет коляска. Я сама ею правлю. Я отвезу тебя к себе домой, в Замок Фолли.

— Тут так замечательно!

— Нам многое нужно рассказать друг другу. Но сначала я тебя подготовлю. Я теперь миссис Блейкмор, у меня есть муж. Он очень стар, и Замок Фолли принадлежит ему. Это не настоящий замок. Ему хотелось иметь замок, поэтому он и построил его… на руинах замка на своей земле. У нас есть зубчатые башни… кое-где разрушенные, развалины старинного зала для пиршеств. Скажу тебе, это прекраснейшие развалины, и они очень подходят Харриману, потому что ему всегда хотелось иметь замок, и теперь у него есть собственный.

— Судя по всему, он очень интересный человек.

— Так и есть. Он всегда очень хорошо ко мне относился, и когда настало время, я позволила ему увезти меня. Он тебе понравится, и ты наверняка понравишься ему.

— Откуда вы знаете?

— Потому что я очень этого хочу. А он всегда делает то, что я хочу. Мы поговорим об этом в какой-нибудь более подходящий момент. Так. Это твой багаж? Идем.

Я села рядом с ней, и мы отправились в путь.

— Мы живем недалеко от вересковой пустоши, — сказала Зингара. — Ты когда-нибудь видела Йоркширскую пустошь? Это самое красивое место в мире. Ветер здесь очень свеж, и когда он хлещет тебя по щекам, это так же волнующе, как когда зал рукоплещет и кричит: «Браво!» Во всяком случае, для меня. Правда, я цыганка. Мне приятно чувствовать, как ветер треплет мои волосы. Иногда я вынимаю шпильки и распускаю косы. Сейчас на мне, так сказать, парадный наряд, который я надела, чтобы встретить тебя. Вот посмотришь, когда я переоденусь.

Я с удовольствием рассмеялась. Я не думала, что моя встреча с Зингарой будет заурядным событием, и она уже обещала стать весьма необычной.

Мы ехали минут пятнадцать, прежде чем я увидела пустошь — дикие, открытые ветрам просторы с разбросанными то там, то сям валунами и маленькими ручейками, блестящими на их гладкой поверхности. Это зрелище волновало и приводило в трепет.

— Ну вот мы и в пустоши, — сказала Зингара. — Недалеко от нас есть пара домов — не очень много. Посмотри вон туда. Ты видишь это величественное здание? Когда подъедем поближе, ты поймешь, что это просто руины. Замок Фолли!

Теперь я могла хорошо рассмотреть останки башен и турелей. Строение действительно производило впечатление некогда великолепного, а теперь полуразрушенного замка.

— Ну, если ты не можешь получить замок в наследство, — рассмеялась Зингара, — построй собственный! А что в этом такого?

— Ничего.

— Дом стоит неподалеку от замка. На фоне этой громадины он кажется небольшим. Но он очень удобный. О нас заботится семейная пара. Кроме них тут только Харриман и я. Жизнь — странная штука. Я никогда не думала, что это может стать моей судьбой.

Наконец я увидела дом. Казалось, его построили в середине века, когда на смену григорианской элегантности пришел тяжеловесный стиль промышленной эпохи. Дом выглядел очень внушительно. Он был построен, чтобы противостоять превратностям погоды, которая, как я поняла, может быть довольно суровой в пустоши. В здании чувствовались сила и прочность.

— Этот дом известен как Замок Фолли. Кажется, что название не очень ему подходит, пока не оглядишься по сторонам и не поймешь, что к чему.

Коляска подъехала к дому, и когда мы остановились, из здания вышли мужчина и женщина.

— Это Том Аркрайт, а это — Дейзи. Здравствуй, Дейзи. Это мисс Кармел Синклер. Ты знаешь, что она погостит у нас некоторое время. А это — Том и Дейзи, Кармел. Они моя главная поддержка.

Том, довольно угрюмый, мрачный на вид, неохотно скривил рот в усмешке.

— Добрый день, мисс, как поживаете? — спросила Дейзи, маленькая энергичная женщина, судя по всему, сильная и чрезвычайно умелая. — Добро пожаловать в Йоркшир.

— Эти двое следят тут за всем, — сказала Зингара, лучезарно улыбаясь слугам. — Я просто не знаю, что бы я без них делала.

— Я подала для вас горячий кофе и булочки, миссис Би, — сказала Дейзи, — на случай, если юная леди захочет перекусить после своего путешествия.

— Это прекрасно. Идем, попробуешь булочки Дейзи. И выпьем кофе, пока он не остыл. Потом пойдем наверх и я познакомлю тебя с Харриманом. Дейзи печет самые вкусные булочки в Йоркшире.

— Да ладно вам, миссис Би, — сказала Дейзи.

Меня провели в комнату, где на столе стояли большой поднос с булочками, чашки, блюдца, тарелки и кофейник с молочником.

— Том отнесет твои вещи наверх, пока мы будем лакомиться булочками. Потом я покажу тебе твою комнату, а после ты сможешь встретиться с Харриманом.

Когда двери за нами закрылись, Зингара шепотом произнесла:

— Том и Дейзи прекрасные люди, но их нужно слушаться. Они довольно суровы. Они не терпят никакого сумасбродства. Если хочешь с ними поладить, тебе следует запомнить, что они ничем не хуже других. И, кстати, они ожидают, что ты будешь есть за двоих. Хорошая, обильная еда — их способ показать людям свое радушие. Дейзи прекрасная повариха, ей и Тому можно полностью доверять. А теперь ты обязана отдать должное ее булочкам.

Они оказались горячими, ароматными и вкусными.

— Это не такое уж сложное испытание, — с усмешкой заметила Зингара.

Кофе был горячим, но вкусным.

— Они думают, что я немного не в себе, — сказала моя мать с усмешкой. — Но относятся ко мне снисходительно.

Она стала рассказывать мне, как оказалась здесь.

— Это самое последнее место в мире, которое я могла представить своим пристанищем. Понимаешь, я старею. Вижу, ты собираешься возразить мне, но я действительно стара — для танцев. А я всегда была именно танцовщицей. Пение… это было как-то между прочим. Я не очень хорошо пою. Мне хотелось уйти со сцены на пике моей славы. Понимаешь?

— Да, конечно.

— Харриман всегда был моим верным другом. У меня было много друзей, но Харриману я доверяла больше всех. А когда ты уже не молод, тебе нужны именно доверие и надежность. Я знала его с детства. Он приезжал к нам в табор, чтобы изучать нашу жизнь. Именно тогда мы с ним и подружились.

— Роза рассказывала мне.

— Однажды вечером… на сцене… я почувствовала боль в ноге. Я поняла, что не могу вытянуть ногу. Конечно, мне удалось это скрыть. Тогда это еще не было очень серьезно… только первые признаки болезни. Я пошла к врачу. Он сказал, что я потянула мышцы. Если я не буду напрягать ногу, все будет хорошо. Нужно поберечься. Этого было достаточно. Я сказала Харриману: «Я не могу ждать, пока меня освистают!»

«Розалин, — ответил он, — ты должна выйти за меня замуж». Он всегда называл меня Розалин. Это мое настоящее имя. Зингара — псевдоним для сцены. Это было так неожиданно. Я как-то не думала об этом. Но Харриман быстро принимает решения. «Я хочу иметь замок, — сказал он. — А единственный способ его получить — построить самому. Розалин должна оставить сцену. Значит, она должна выйти за меня замуж».

— И вы вышли за него?

— В конце концов я поняла, что это правильно. Он был нужен мне. Я была подавлена. Так долго у меня в театре была бурная, волнующая, полная событий жизнь. Как можно со всем этим расстаться? Да, у меня есть некоторые средства. Но что я буду делать? Вернусь к цыганам? Меня всегда к ним тянуло. Всю свою жизнь я ни на минуту не забывала о них. Харриман сказал: «Нет, ты не будешь счастлива. Ты будешь вспоминать о прежней жизни на сцене так же, как до этого вспоминала о жизни с цыганами. Ты должна выйти за меня и поехать в мой замок в Йоркшире. Там ты сможешь бродить по пустоши, чувствовать прелести вольной цыганской жизни и в то же время наслаждаться комфортом, к которому привыкла».

— Вы так и поступили?

— Сама видишь. Так… ты съела две булочки. Ну, хоть что-то. Они не сильно расстроятся. Теперь я покажу тебе твою комнату. Ты можешь распаковать вещи, вымыть руки, а потом я представлю тебя Харриману.

Моя комната оказалась просторной, с большими окнами с видом на пустошь. Меня заворожила открывшаяся панорама. Я была очень взволнована. Моя мать совершенно очаровала меня. Теперь я ждала новых откровений.

Следующим сюрпризом оказалось знакомство с Харриманом. Он действительно был очень стар. Позже он сказал мне, что ему семьдесят лет. Это был высокий худой человек с резкими чертами лица, немного похожий на орла.

Он протянул мне руку и энергично пожал мою ладонь, внимательно всматриваясь мне в лицо.

— Я не могу подняться, — произнес он. — Теперь я превратился в старую развалину. Розалин подтвердит это.

— И вовсе ты не развалина, — возразила моя мать. — Просто у тебя больные колени.

Очевидно, Харриман Блейкмор был очень необычным человеком. Искусственные руины свидетельствовали об этом. И чем больше я наблюдала за обитателями этого дома, тем сильнее мне хотелось узнать еще больше.

Харриман и моя мать были самыми живыми и веселыми людьми, которых я когда-либо встречала. Они постоянно разговаривали друг с другом. Моя мать потрясла меня глубокими знаниями во многих областях. Я догадывалась, что это результат ее общения с Харриманом. Как-то он сказал мне, что ездил изучать жизнь цыган и нашел Розалин, которая сильно отличалась от всех остальных. Конечно, именно он обучил ее и сформировал ее характер, сделал мою мать такой, какая она теперь.

Харриман Блейкмор был довольно состоятельным человеком и принимал участие в нескольких деловых предприятиях, много путешествовал. Когда ему исполнилось пятьдесят лет, он отошел от дел и посвятил себя своим хобби. Одним их них, очевидно, было изучение цыган и написание трактата об их жизни. Другим было строительство Замка Фолли. Теперь его тело одряхлело, но голова по-прежнему оставалась ясной, а ум — пытливым. Он рассказывал мне, что прожил интересную жизнь и теперь так же доволен ею, как и всегда.

— Это была счастливая жизнь, моя дорогая Кармел. Счастливая и интересная. Разве не к этому мы все стремимся? Слава, состояние, сиюминутные блага… Какой толк от этих эфемерных вещей? Каждый человек хочет счастья. Многие допускают ошибку, добиваясь того, что приносит лишь мимолетное удовлетворение. У меня была замечательная жизнь, и теперь я постарел. У меня есть замок, который я вижу из окна. Мои искусственные руины, как они его называют. Думаю, этот замок суммирует все мои достижения, мои успехи. Видите, Кармел, я счастливый человек.

Правда, он не часто говорил о себе. Его очень интересовали другие. Мать рассказывала мне, что ему интересен каждый человек, которого он встречал. Он хотел знать о людях все. Харриман Блейкмор мог рассказывать подробности о жизни Дейзи и Тома Аркрайтов, которые он, к их удивлению, выуживал из них — ни Дейзи, ни Том не отличались разговорчивостью.

Ему хотелось послушать о моей жизни в Австралии, и я сама не заметила, как рассказала ему о Форманах, включая эпизод с бродягой и поездкой Джеймса на опаловые прииски.

Я была совершенно очарована всем, что видела в Замке Фолли — впервые после смерти Тоби я ни разу не вспомнила о нем.

Моя мать показала мне свой фургон. Харриман установил его специально для жены.

— Он говорит, что во мне настолько сильны цыганские черты характера, что я никогда не смогу утратить или изменить их. Я никогда не забуду, что родилась в фургоне и все детство провела в нем. Во мне течет цыганская кровь. А это значит, моя дорогая, что в тебе она тоже есть, ведь ты — часть меня. Иногда мне хочется побыть одной. Я прихожу сюда и сижу на ступеньках фургона, наедине с природой. Потом возвращаюсь в дом, где есть Харриман, мой учитель, наставник и покровитель. И тогда я понимаю, что он был прав. Я принадлежу разным мирам… и благодаря ему могу жить в обоих. Потому что Харриман знал, что иначе я не смогу быть счастлива.

— А вы счастливы? — спросила я. — Наверно, эта жизнь очень отличается от той, когда вы выступали в театре и были всеобщей любимицей.

— Я никогда не была настолько знаменитой, — рассмеялась моя мать. — У меня был довольно скромный успех. Но я срывала аплодисменты и в Лондоне, и в Париже, и в Мадриде. Это опьяняет. Однако Харриман всегда предупреждал меня: не стоит придавать слишком большое значение таким эфемерным вещам, как слава. Он напоминал мне, что любовь толпы непостоянна. Любимцы публики приходят и уходят. Быть поверженным идолом очень горько. Лучше вовсе не становиться идолом. Харриман научил меня, как относиться к подобному успеху.

— Должно быть, он был прекрасным учителем.

— Я благословляю тот день, когда он решил приехать в наш табор!

— Думаю, и он тоже.

— Но тебе это кажется странным, не так ли? Этот старик — и такая женщина, как я. Видишь ли, Харриман вовсе не стар. Он никогда не станет по-настоящему старым. У него яркий ум, и он всегда восхищает меня. Что же до меня, моя жизнь была полна приключений, и в сорок пять я, так сказать, удалилась от мирской суеты. Разве это не потрясающе? О Кармел! Нам столько нужно рассказать друг другу!

Каждый день был насыщен интересными событиями и разговорами. Мы с Розалин — я теперь в мыслях именно так ее и называла, потому что Зингара — это псевдоним танцовщицы, — очень сблизились, сроднились. Между нами наконец восстановились родственные отношения, и мы спешили наверстать годы, которые жили в разлуке.

Мы много гуляли. Розалин хотела, чтобы я почувствовала магию пустоши. Моя мать распускала волосы, и они развевались на ветру. Мы находили какой-нибудь валун, прислонялись к нему спиной, сидели и говорили. Она рассказывала мне о Тоби. Я с удивлением заметила, что могу участвовать в разговоре о нем без разрывающего душу горя, как раньше.

— Он был прекрасным человеком, — говорила мама. — Я любила его, и он по-своему любил меня. Он был из тех мужчин, которые могут любить многих в одно и то же время. Но самой большой любовью в его жизни оказалась любовь к дочери. Я была не такой уж юной, когда мы встретились — мне исполнилось двадцать три. То есть я была старше, чем ты сейчас. Я делала свои первые шаги на сцене. И хотя Харриман уже был в моей жизни, наши с ним отношения еще не были такими, какими они стали позже. Он интересовался мной, но у него было много других интересов. В то время он находился за границей. Всю жизнь время от времени я мечтала о цыганской жизни… Скитания с места на место… бесконечная дорога… свежий ветер… свобода. Я возвращалась. Роза всегда понимала меня. Она так гордилась тем, что я делала! Думаю, она считает, что мои успехи гораздо больше на самом деле. Она всегда радовалась, когда я приезжала.

— И именно тогда, когда вы гостили у Розы, вы с Тоби и повстречались.

Розалин кивнула.

— Я встретила его в лесу. Мы разговорились. Между нами сразу же вспыхнула взаимная симпатия. Я была легкомысленной — и он тоже. Мы были молоды. И оба с головой окунулись в отношения, построенные только на сиюминутном желании и страсти. Он не был моим первым мужчиной. До него у меня уже было несколько любовников. Но он был совсем другим. Мы встречались снова и снова. Для таких людей, как мы, это вполне естественно. Тоби не сразу узнал о твоем появлении. К тому времени ты была в безопасности в Коммонвуд-Хаусе. Он говорил, что женился бы на мне, если бы уже не был женат. Он часто рассказывал мне о жизни в Коммонвуде. Ему было очень жаль доктора. Сестра Тоби — просто мегера. Все женщины в его семье были такими… практичными, деятельными, но жить с ними было очень непросто. Мне нравилось слушать о Коммонвуд-Хаусе. И я понимала, что там тебе будет хорошо… в конце концов, ты была членом их семьи. Я часто видела доктора, когда он выходил из экипажа, навещая своих пациентов. Иногда я встречала его жену — очень сдержанную, очень благовоспитанную. Я видела и детей с няней. Они интересовали меня потому, что были связаны с Тоби. Однажды он подарил мне медальон. Это был цыганский медальон, и на нем было написано «На удачу» на нашем языке.

— Он до сих пор у меня.

— Я была уверена, что доктор узнает медальон, поэтому и повесила его тебе на шею. Тоби рассказывал мне, что, когда он купил этот медальон, доктор был рядом и даже предупреждал его о том, что нужно быть осторожным. Он знал, конечно, что между нами происходит, о наших с Тоби отношениях. Когда мне пришел срок рожать, я поехала к Розе. Мне хотелось, чтобы тебя воспитали так, как должны были воспитывать ребенка Тоби. Я знала, что в Коммонвуд-Хаусе тебе обеспечат достойную жизнь. Ну, а остальное тебе известно.

— Вы оставили меня под кустом азалии, а Том Ярдли нашел меня.

— Я стояла и наблюдала. Я видела, что тебя оставили в доме. И поняла, что поступила правильно. Я собиралась обо всем рассказать Тоби. Мне было интересно, что он почувствует, когда узнает, что у него есть ребенок. Как тебе известно, его сердце переполнили радость и гордость.

— А что чувствовали вы, когда оставляли меня?

— У меня просто сердце разрывалось на части. Ты мне веришь?

— Верю.

— Я хочу, чтобы ты знала, что я наблюдала за тобой… со стороны. Я не сомневалась, что там у тебя будет именно такой дом, какой тебе нужен. Если бы все пошло не так, как я ожидала, я бы тотчас забрала тебя. Но я хотела, чтобы у тебя было традиционное воспитание… такое, как ты получила в Коммонвуд-Хаусе. И потом, там ты была среди племянников Тоби. Ты была одной из них. Я решила, что так лучше всего. Я говорила себе: «Там она будет расти вместе с дочками доктора и станет настоящей леди!»

По ее щекам катились слезы. Розалин легко плакала и смеялась. Но я знала, что она действительно глубоко переживала.

— Я знала, что Тоби присматривает за тобой. Я видела его, когда он приезжал в Коммонвуд. Он был так счастлив! Он говорил, что ты очаровательное дитя. Тоби гордился своей дочерью и радовался, что именно я была твоей матерью. Он всегда умел говорить людям то, что они хотели услышать. Я настаивала: ты не должна знать, что твоя мать цыганка, а он твердил, что ты будешь гордиться мной.

Розалин всхлипнула от нахлынувших на нее эмоций. Я обняла ее и вытерла слезы со щек. Вскоре она уже улыбалась.

— И вот мы сидим с тобой и говорим о прошлом, которое невозможно изменить. Но мы вместе, и ты — самый важный человек в моей жизни. Мне столько всего нужно узнать о тебе!

Довольно скоро мы уже говорили о Джеймсе, о том, как он ищет опалы, и о его довольно беспечном предложении руки и сердца.

— Он хороший, практичный человек, — сказала мать. — Он будет нежно любить и лелеять свою жену, но не будет возбуждать ее желание. Это хорошо… по-своему.

Потом я рассказала ей о Лоренсе Эммерсоне, который много лет назад вызволил нас с Герти из беды, и о том, как он оказался пассажиром корабля, на котором мы возвращались в Англию.

— Это судьба! — воскликнула Розалин. — А когда судьба ведет нас за руку, мы должны повиноваться.

Иногда ее глаза загорались верой в свои сверхъестественные силы, и она, казалось, заглядывала в будущее.

— Значит, моя дорогая цыганка Розалин, — рассмеялась я, — это судьба, да?

— Расскажи мне о нем еще что-нибудь. Он мне очень нравится. А его сестра? Она тоже очень хорошая. Она будет следить за тем, чтобы слуги работали как следует, чтобы хозяйство было налажено, как в любом приличном доме. Но почему ты смеешься? Я не шучу. Это важно.

— Я улыбалась, потому что вы напустили на себя вид настоящей пророчицы. Скажите, вы учились у Розы предсказывать судьбу?

— Конечно. Это же неотъемлемая часть воспитания любой цыганской девочки.

— Но вы же сами не верите, что это правда?

— Может, правда, — произнесла она задумчиво, — а может, и нет. Необходимо узнать как можно больше о предмете гадания. Нужно все выяснить — и быстро. Временами будущее закрыто для тебя, но не всегда. И тогда ты думаешь: «Чего хочет эта женщина? И что она сделает?» И иногда угадываешь. Но бывают моменты… прекрасные моменты… когда между вами что-то такое проскальзывает… какая-то вспышка понимания. И появляется уверенность, что ты знаешь, что случится. Не могу сказать, как это происходит, и такое бывает довольно редко. Вероятно, именно это и называют телепатией. Но в этом что-то есть. Вокруг нас много чудесного и загадочного, о чем мы еще ничего не знаем. Тебе следует поговорить об этом с Харриманом. Он расскажет тебе о неизвестной Вселенной, частичкой которой является наша Земля. У него есть много теорий, и он поведает тебе, что в природе все возможно. Может быть, время от времени цыганам действительно открывается будущее. «В небесах и на земле есть гораздо больше, чем ты можешь себе представить». Но расскажи мне еще что-нибудь о Лоренсе. Он мне очень нравится.

— Наверное, мне следует привезти его сюда, чтобы вы могли с ним познакомиться.

— Это было бы замечательно. И его сестру тоже.

— Но они, вполне естественно, захотят приехать вместе.

— А ты думаешь, его сестра вправду хочет, чтобы ты вышла за ее брата?

— Я убеждена в этом.

— А она не будет ревновать брата к тебе?

— Я абсолютно уверена, что нет.

— Но ты не уверена… в нем… хотя было бы так разумно выйти за него. Он мог бы стать хорошим мужем… надежным во всех отношениях. Но в таком браке не будет… как бы это выразить? Очарования.

Я подумала о восторге Герти, о том, как ее волновали всякие мелочи просто потому, что она была счастлива.

Мать внимательно за мной наблюдала. Я рассказала ей о Герти.

— Я знаю, — сказала она, — это любовь. Она не будет продолжаться вечно, это просто невозможно. Но будет долгой, если оба будут лелеять свое чувство. Значит, у тебя два претендента на твою руку — Джеймс и Лоренс?

— Есть еще и Лусиан. Лусиан Кромптон из Гранджа.

— Грандж, что рядом с Коммонвудом?

— Да.

— И этот Лусиан тоже хочет жениться на тебе?

— Он этого не сказал. Просто Герти и ее тетя Беатрис не верят в дружбу между мужчиной и женщиной, они всегда подозревают, что тут присутствует какая-то романтическая подоплека.

— И они видят это в ваших с Лусианом отношениях?

— Они подозревают это в каждом.

— А ты? Ты чувствуешь романтический флер?

Я немного помолчала. Розалин внимательно следила за выражением моего лица.

— Лусиан очень хорошо ко мне относится. Я встретила его, когда вернулась в Англию. В детстве он был ко мне очень добр. Но он сильно изменился.

Я рассказала о том, как у меня появилось непреодолимое желание увидеть Коммонвуд, поведала о своей поездке в Изентри, о том, как я вошла в дом и меня испугали двое мальчишек, о том, как в городе я встретила Лусиана на перекрестке и мы вместе пообедали.

— Интересно, — произнесла Розалин. — И тут мы тоже не можем игнорировать знаки судьбы. Это она вас свела. Если бы не судьба, ты бы не встретилась с Розой и сейчас не сидела бы здесь, со мной. Видишь, это — действительно перст судьбы. Смотри, что она нам подарила! Расскажи мне еще о Лусиане.

С моей матерью было легко говорить. Она, казалось, замечала все оттенки моего настроения. Я рассказала ей, каким ребенком был Лусиан, как добр он был ко мне, как ввел меня в свой круг и стал моим героем.

— Ты тогда была влюблена в него… конечно, это была детская влюбленность, — заметила моя мать.

— Конечно, а как же иначе? Мальчик из Гранджа! В глазах миссис Марлин семейство из Гранджа было очень важным. Лусиан казался мне высоким, красивым, сильным и всемогущим. Даже Генри благоговел перед ним. И потом, Лусиан был так добр ко мне. Тоби подарил мне кулон. Я его потеряла, и Лусиан не только нашел его, но и починил застежку. Он настоял, чтобы я присоединилась к ним за чаем — а няня Гилрой считала, что я недостойна такой чести. После этого Лусиан всегда следил за тем, чтобы меня не обижали и не игнорировали. Неудивительно, что я его обожала.

— А потом ты не видела его до тех пор, пока вы не встретились, когда ты переходила дорогу и появилась та резвая лошадь? Несомненно, это — судьба! Меня очень волнует этот Лусиан… А теперь ты уже меньше очарована им?

Я промолчала, и она добавила:

— Да, думаю, ты все еще немного влюблена в него. Но ты говоришь, что он сильно изменился?

— Он был очень уверенным в себе. И казался неуязвимым.

— Да, настоящий герой. А сейчас?..

— Есть что-то такое… Понимаете, он был женат, и его жена умерла. У него остался ребенок. Жена скончалась при родах. За девочкой присматривает отвратительная старая нянька. Все это довольно мелодраматично. На своем смертном одре жена Лусиана заставила няньку поклясться, что та будет заботиться о ребенке, поэтому старуха и осталась, хотя и Лусиан, и его мать хотели бы от нее избавиться. Эта няня говорила со мной. Знаете, она обвиняет Лусиана в убийстве жены. Во всяком случае, она на это намекала.

Розалин встревожилась.

— Понимаю, — сказала она. — Неудивительно, что ты сомневаешься. А как ты думаешь, он действительно виновен в смерти жены?

— Нет… нет! Я не верю в это, так же, как не верю в то, что доктор Марлин виновен в убийстве.

— Ты имеешь в виду события в Коммонвуде? Дорогая моя, участницей каких печальных событий тебе пришлось стать… ну, если не участницей, то свидетельницей! Это все очень интересно. Тебе нравится Лусиан. Я вижу, что он человек особенный. Но с другой стороны, у тебя есть некоторые сомнения. А вот Лоренс всегда будет безупречен. Это интересно. Ты думаешь, не приложил ли твой австралийский друг, Джеймс, руку к смерти бродяги. Но ты не испытываешь к нему таких чувств, как к Лусиану.

— Наверное, Джеймс признался бы, если бы смерть бродяги была на его совести. А может, и нет. Он мог посчитать, что лучше помалкивать. Думаю, люди иногда совершают преступления, которые так и остаются нераскрытыми. Как вы думаете, та злобная старуха просто не хотела, чтобы я поселилась в Грандже? Может, она думала то же самое, что и Герти с тетей Беатрис… я имею в виду, что Лусиан собирается сделать мне предложение?

— А зачем ей все это нужно?

— Ну, вероятно, она боится, что мое появление будет угрожать ее положению. На новую жену может не произвести впечатления обещание, данное на смертном одре. И потом, эта малышка, Бриджит, привязана ко мне.

— И ты убеждаешь себя, что не веришь этой женщине. Она лжет, — говоришь ты. И ищешь мотивы, чтобы объяснить эту ложь. Ты говоришь о Лусиане совсем не так, как о Джеймсе или о Лоренсе. Это очень интересно. Я столько узнала… и узнаю еще больше!

Лусиан захватил ее воображение, и думаю, она убеждала меня — да и себя тоже, что он — мужчина, предназначенный мне судьбой.

Мы подолгу засиживались за ужином. Харриман был прекрасным рассказчиком. Но и слушать он тоже умел. Я, очевидно, очень интересовала его — и как дочь Розалин, и еще потому, что воспитывалась в доме, который фигурировал в деле об убийстве.

— Вы были там, — говорил он мне, — когда вся эта драма только разворачивалась.

— До недавнего времени я ничего не знала о развязке.

— Это удивительно!

— Тоби решил, что ей лучше не знать о том, что там произошло, — сказала Розалин. — Поэтому ее увезли до того, как состоялся суд. Кармел убеждена, что доктор Марлин не убивал.

— Я часто это повторяла, — добавила я. — Но мне отвечают, что любой человек в определенных обстоятельствах способен совершить преступление.

— Это так, конечно. Но вы уверены, что он не убийца?

— Да. Я знала его. Доктор Марлин был необыкновенно добрым и мягким человеком. Я знала, он очень несчастен. И у него был роман с мисс Карсон. Но я по-прежнему уверена, что он не убивал свою жену.

— Но там был и мотив, и показания свидетелей, — заметил Харриман.

— Случаются ошибки, — сказала Розалин. — Кармел абсолютно уверена в своей правоте.

— Вы же были совсем ребенком, Кармел, — сказал Харриман.

— Иногда дети видят лучше взрослых, — возразила Розалин.

— Я бы очень хотела знать наверняка, — сказала я им. — Но это невозможно.

— Все возможно, — настаивал Харриман.

— Кажется, все, кроме этого. Доктор Марлин умер. Он не может защитить свое доброе имя. Интересно, что стало с мисс Карсон?

— Да, было бы интересно узнать. Она исчезла, как всегда бывает в таких случаях.

— Бедная девушка! — сказала Розалин. — Представьте, что за муки ей пришлось вынести! Ее возлюбленного вешают за убийство, и ей самой угрожает такая же судьба. А ведь она ждала ребенка. Что у нее была за жизнь?

— Было бы интересно узнать, — согласился Харриман.

— Как вы думаете, она могла бы ответить, действительно он был виновен или нет? — спросила я.

— Вполне возможно, что могла бы.

— Как бы мне хотелось узнать, что с ней стало! — воскликнула я. — Мы все ее очень любили. Я не могу поверить, что мисс Карсон была замешана в убийстве, точно так же, как не могу поверить в виновность доктора. Эти двое никак не могли совершить преступление.

— Ну должна же она где-то быть, — сказала Розалин.

— Она могла уехать за границу, — предположил Харриман. — Думаю, ей хотелось уехать как можно дальше.

— Там был один человек, который заинтересовался ее делом, — сказала я. — Дороти Эммерсон рассказывала мне о нем. Это какой-то криминалист, который был уверен в невиновности мисс Карсон. Он боролся за ее освобождение.

— И кто это был?

— Я не помню его имени. Но Дороти называла его.

Харриман задумался.

— Вполне возможно, мисс Карсон было бы приятно получить от вас весточку.

Я уставилась на него.

— Судя по вашим словам, вы были привязаны друг к другу. Если бы вы нашли ее и написали, что вы убеждены в невиновности доктора, вы бы выяснили, хочет ли она вас видеть. А если она предпочтет не встречаться… ну что ж. Это не принесет никому вреда.

Я была взволнована. Мне вспомнилось милое, доброе лицо мисс Карсон. Вспомнилось, как она утешала Аделину. Соучастница в убийстве? Я никогда в это не поверю!

— Человек, ратовавший за ее освобождение… — продолжал Харриман. — Вероятно, он какая-нибудь важная птица. Вы сможете связаться с ним?

Розалин с волнением смотрела на нас.

— Мисс Дороти помнит, кто он такой. Разве она не писала ему? И, по-моему, он ответил ей.

— Да, так и есть.

— Тогда у нее может быть его адрес, разве не так?

— Да, — сказала я. — О, будет замечательно снова увидеть мисс Карсон!

В тот вечер мы очень долго сидели за ужином и разговаривали. Я решила, что пойду к Дороти и все ей объясню. Я была уверена, что она поможет мне, если сможет. Ведь вполне вероятно, что она сохранила письмо этого человека. И если это так, я напишу ему и спрошу, можно ли мне связаться с мисс Карсон. Он не мог забыть ее. Да, это вполне осуществимо! Меня очень взволновала эта идея. Оставшееся до моего отъезда время мы говорили об этом, и было решено, что, как только я вернусь домой, обращусь к Дороти.

Если бы не горячее желание продолжить свое расследование, я бы с большим сожалением уезжала из Замка Фолли. Розалин настояла, чтобы я пообещала ей приехать снова как можно скорее, и просила сообщать, как идет расследование. Я должна помнить, что в Замке Фолли меня всегда ждет горячий прием, сказала она. Мы слишком долго были в разлуке. И еще мы должны составить план. Не могу же я вечно жить у своих друзей, Хайсонов. Замок Фолли станет для меня домом. Я буду жить там столько, сколько захочу.

Встреча в парке

Миссис Хайсон была искренне рада моему возвращению. Она сильно скучала по Герти. Тетя Беатрис расспрашивала, как мне понравилась поездка в Йоркшир, но, к моему облегчению, не задавала лишних вопросов. Все ее мысли были о новобрачных.

На следующее утро я пришла к Эммерсонам. К моей радости, Дороти оказалась дома. Как я и предполагала, Лоренс уже ушел. Я была рада, потому что знала: он не станет разделять моего энтузиазма. Он убежден, что неразумно ворошить темное прошлое и лучше оставить все, как есть.

— Кармел! — воскликнула Дороти, когда я пришла. — Как приятно видеть вас! Когда вы вернулись?

— Вчера вечером.

Я сразу же пришла к ней, и ей, очевидно, это польстило.

— Вы разминулись с Лоренсом, — сказала она. — Он ушел около часа назад.

— Да, я догадалась, что его уже не будет.

— Он будет счастлив узнать, что вы вернулись. Вы должны прийти к нам на обед, и как можно скорее.

— Спасибо, Дороти. Мне нужно многое вам рассказать.

— Отлично. Я сгораю от желания услышать ваши новости.

— Во-первых, я не сказала вам, что еду навестить свою мать.

Она потрясенно уставилась на меня.

— Вы говорили… подругу.

— Ну она мне и подруга тоже. Понимаете, все это несколько необычно. Отец сказал мне, кто моя мать, а я с ней однажды виделась, когда была ребенком — но тогда я не знала, кем она мне приходится.

— Я слышала о вас кое-что. В конце концов, Лоренс был близким другом вашего отца, когда они плавали на одном корабле.

— Да, конечно. Моя мать выступала на сцене. Сейчас она замужем за очень интересным человеком. Они приглашают вас с Лоренсом в Йоркшир. Они вам наверняка понравятся.

У Дороти вспыхнули глаза. Больше всего на свете она любила знакомиться с интересными людьми.

— Я еще рассажу вам о них, но позже. Сначала я хочу поговорить с вами кое о чем, что меня очень волнует. Когда моя мать жила с цыганами, она приезжала с ними в лес рядом с Коммонвуд-Хаусом. Она видела живших там людей. И, естественно, интересовалась ими, потому что мой отец был связан с этой семьей. Мы говорили о трагедии… Харриман Блейкмор, муж моей матери, увлекается самыми разными предметами. Он высказывал собственные теории по многим вопросам, и слушать его было очень увлекательно. Мы вкратце обсуждали трагедию, случившуюся в семье Марлинов. Как вы знаете, я убеждена: допущена какая-то ошибка. Я никогда не поверю, что доктор Марлин убийца. В разговоре Харриман упомянул, что мисс Карсон, вероятно, знает больше, чем кто-либо другой, о том, что произошло на самом деле. Мы строили предположения о том, что стало с мисс Карсон. И пришли к выводу, что она, должно быть, живет где-нибудь под вымышленным именем. Я подумала, что она захочет связаться со мной. Мы с ней всегда были очень дружны.

— Да, продолжайте, — попросила Дороти.

— Мы решили, что будет неплохо, если я напишу ей и скажу, что очень хотела бы с ней встретиться. Если мисс Карсон не разделяет моего желания, она может просто проигнорировать мое письмо.

— А как вы найдете ее?

— Это-то меня и беспокоило. Но потом я подумала о вас.

Дороти взволнованно смотрела на меня.

— Был ведь какой-то человек, который ратовал за ее освобождение, — продолжила я.

— Да, Джефферсон Крейг, криминалист. С тех пор я ничего о нем не слышала. Кажется, интерес к нему постепенно угас.

— Но вы ему однажды писали, не так ли?

Она кивнула.

— А там, на письме, не было адреса? — спросила я.

— Не уверена. Я была так удивлена, получив ответ, что не обратила внимания на адрес.

— Значит, вы его не помните? — спросила я расстроенно.

Она покачала головой и рассмеялась.

— Но вы же не думаете, что я уничтожила письмо от Джефферсона Крейга, правда? Конечно, оно лежит в коробке с моими сокровищами. Сейчас я ее достану, и мы все выясним. Но не особенно надейтесь. Прошло столько лет. В то время, когда Крейг занимался этим делом, он был выдающимся специалистом. И этот случай принес ему еще большую известность. Но после этого он, кажется, исчез. Если там и есть адрес, мистер Крейг давно мог сменить место жительства.

— Дороти, пожалуйста, принесите письмо!

Она ушла и спустя несколько минут вернулась, помахивая листком. Потом вручила мне его.

«Уважаемая мисс Эммерсон!

Спасибо за письмо. Я очень рад, что вам понравилась моя книга. Вы были очень любезны, написав мне об этом.

Искренне ваш

Джефферсон Крейг».

Ниже был адрес: «Кэмпион и Джеймс», Транскомб Корт 105, Лондон, Е.С.4.

— Наверное, это адрес его издателей, — сказала Дороти. — Не нужно расстраиваться. Они, вероятно, свяжутся с ним и передадут письмо. Поэтому напишите Джефферсону Крейгу и вложите туда записку для мисс Карсон. Потом вложите ее в конверт с письмом, адресованным Издательскому дому, и попросите их передать ему. Все очень просто.

— О Дороти! Как вы мне помогли!

— Не слишком обольщайтесь. Это может ни к чему не привести. С другой стороны, это может сработать. И не благодарите меня. Я так же взволнована, как и вы. Мне всегда хотелось узнать, что случилось с Китти Карсон.

Я тотчас написала «Кэмпион и Джеймс». Мы с Дороти решили, что именно я должна написать.

«Уважаемые господа!

Я очень хочу связаться с мистером Крейгом и прошу вас, если это возможно, передать это письмо ему. Если передать письмо не представляется возможным, прошу вас вернуть его мне. Заранее глубоко признательна вам за содействие.

Искренне ваша

Кармел Синклер».

Внутри письма было еще одно, адресованное Джефферсону Крейгу. В нем я объяснила, что хотела бы связаться с мисс Карсон, и приложила к нему письмо, которое предназначалось уже самой мисс Карсон. В нем я написала:

«Дорогая мисс Карсон!

Вы, наверное, помните Кармел. Я никогда не забывала вас и вашу доброту ко всем нам. Возможно, вы также вспомните капитана Синклера. Он был моим отцом и забрал меня в Австралию, где я и проживала до недавнего времени. Только недавно я вернулась в Англию и узнала о том, что случилось после моего отъезда.

Я всегда с нежностью вспоминала о вас. Могу ли я с вами встретиться? Я была бы очень рада, но если вы не захотите меня видеть, я пойму.

С нетерпением жду вашего ответа.

Ваша бывшая ученица

Кармел Синклер.

(Я теперь уже не Март, так как взяла фамилию отца.)»

Дороти прочитала письма несколько раз. Убедившись, что добавить больше нечего, мы отправили их по почте.

А потом потекли долгие дни ожидания.

Прошла почти неделя, а ответа все не было. Этого следовало ожидать, убеждала я себя. Я представила себя на месте Китти. Допустим, я смогла бы перенести страдания, которые выпали на мою долю. Допустим, мне удалось бы кое-как приспособиться к новой жизни. Захотела бы я воскрешать прошлое с его болью и мучениями?

Передали ли «Кэмпион и Джеймс» мое письмо? Скорее всего, да. Иначе они отослали бы его назад. А передал ли Джефферсон Крейг письмо Китти Карсон?

Я получила записку от Лусиана. Он собирался приехать в Лондон на пару дней и предлагал пообедать вместе во вторник. Как насчет ресторана Логана? Мы бывали там раньше, я должна помнить это место.

Мы с Лусианом не виделись со времени моего возвращения из Замка Фолли. Я была уверена, что ему будет интересно услышать о том, что произошло. И мне хотелось узнать его мнение о моих попытках связаться с мисс Карсон. Я знала, что Лоренс их не одобряет. Он сразу подумал о том, что это расстроит мисс Карсон, напомнив ей о прошлом. Я пыталась убедить себя, что он ошибается и что мисс Карсон будет приятно, что я вспоминаю ее с любовью и признательностью.

Когда я вошла в ресторан, Лусиан встал из-за стола, чтобы поприветствовать меня. Он выглядел радостным и довольным, и взгляд его не был, как мне иногда казалось, затравленным. Он был очень похож на мальчишку, которого я помнила — тактично настаивавшего, чтобы ко мне относились как к равной.

— Как давно мы не виделись! — воскликнул Лусиан.

— Ты всегда так говоришь.

— Потому что мне всегда так кажется.

Он улыбнулся мне, и мы сели за столик.

— Итак, ты снова была в гостях?

— Это была очень интересная поездка. — Я рассказала ему о своей матери, о Харримане Блейкморе и о Замке Фолли.

— Какое у тебя необычное происхождение! — удивился Лусиан.

— Тебе понравится моя мать. Она очень интересный человек и ни на кого не похожа. И Харриман тоже по-своему уникален.

— Я надеюсь встретиться с ними.

— О, ты обязательно должен с ними встретиться. Они очень этого хотят. Так замечательно, что я ее нашла! — Я объяснила, как это произошло. — Это было тогда, когда я гостила у твоей матери. Я встретила Розу Перрин, и она помогла мне связаться с Розалин — то есть с Зингарой.

— Расскажи мне еще.

И я рассказала ему.

— Самое прекрасное то, что теперь у меня есть дом. Мне очень неловко, что я так долго живу у Хайсонов. Они ни разу не намекнул и, что им надоело мое присутствие. Наоборот, когда я заговариваю об отъезде, они возражают. Но дом моей матери станет моим домом. И, надеюсь, Харриман будет моим отчимом. Это так замечательно чувствовать себя в безопасности!

— Кармел, я уже некоторое время собираюсь с тобой серьезно поговорить.

— О чем?

— Когда ты вернулась, я очень обрадовался. Я почувствовал, что снова стал юным. Как жаль, что мы с тобой упустили столько лет! Мы должны были расти вместе.

Я рассмеялась.

— Но много лет назад я была всего лишь маленькой девочкой. Ты был гораздо старше меня. Ты снизошел до знакомства со мной, потому что я была бедным маленьким подкидышем, а у тебя очень доброе сердце. Вот и все. Я была младше Эстеллы и Камиллы.

— Да, наверное, так и есть. Но когда ты уехала, я действительно скучал по тебе.

— Так же, как по Генри и Эстелле?

— Нет, совсем иначе. В том-то и дело. Все теперь совсем иначе. В Грандже чего-то не хватает. Конечно, это моя вина. Дом должен быть таким же, как когда я был мальчишкой. Думаю, все потому, что я совершил в жизни самую страшную ошибку. И это все изменило. Дом погрузился в уныние и мрак. Я хочу все исправить, и мне понадобится твоя помощь.

Я не отрываясь смотрела на него.

— Постарайся выразиться яснее. Что ты имеешь в виду?

— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Я почувствовала, как душа моя ликует. Я не испытывала ничего подобного с той самой ночи, когда кто-то посадил меня в спасательную шлюпку, разлучая с Тоби. Я знала, что в глубине души какая-то часть меня хочет этого и я испытываю к Лусиану то, чего никогда не буду испытывать к Джеймсу или Лоренсу. Конечно, они мне оба очень нравились и я ценила их общество, но чувства к Лусиану были совсем другими. В его присутствии меня всегда охватывали странное волнение и возбуждение. С Джеймсом и Лоренсом я точно знала, чего ожидать, но в Лусиане было нечто такое, что интриговало и озадачивало меня. Я догадывалась, что он от меня что-то скрывает.

Именно из-за этого я колебалась, и он сразу это почувствовал.

— Тебе не нравится эта идея? — спросил Лусиан.

— Нет-нет! Дело вовсе не в том, что я не испытываю к тебе теплых чувств, Лусиан.

— Это звучит, как классический отказ. «Я к тебе очень хорошо отношусь, но…» Кармел, скажи мне прямо. Есть ведь какое-то «но», правда?

— Я скажу то, что намеревалась сказать. Я очень привязана к тебе, но…

— А! — воскликнул он. — Вот оно!

— Я просто не уверена. Столько всего произошло. Я действительно люблю тебя… очень. Ты был героем моего детства. Ты должен понять. Надеюсь, мы и дальше будем встречаться, как встречались раньше. Это было для меня счастливое время, но мы должны больше узнать друг друга. Понимаешь, наша дружба в детстве была уникальной. Но мы оба изменились. В жизни каждого из нас произошло столько событий! Очень важных событий. И это сильно на нас повлияло. Именно это я и хотела сказать. Ты мне очень дорог, но бывают моменты, когда мне кажется, что я не знаю тебя так, как должна знать человека, с которым собираюсь провести всю свою жизнь.

— Ты думаешь о моем первом браке?

— Мне кажется, мои сомнения связаны именно с ним.

— Я расскажу тебе, что произошло. Конечно, я понимаю твои чувства. Все, что случилось в моей семье: жена, которая умерла вскоре после свадьбы, ребенок, растущий под присмотром отвратительной няньки… Я все тебе расскажу. Я давно собирался это сделать. В действительности я уже несколько раз готов был завести этот разговор, но боюсь, что, как и большинство людей, пытался забыть о неприятном происшествии, обманывая себя, что все в прошлом и давно забыто. Все произошло очень быстро. У нас было такое сборище… собрались соученики по университету. Большая вечеринка на выходных. С нами было несколько девушек. Лаура была одной из них. До этого я видел ее всего пару раз. Она была очень юна и красива той простой, безыскусной красотой, которая так привлекает. Мы все выпили больше, чем следовало. Я думал, что должен быть, как все… утонченным и искушенным. Ну знаешь, каковы эти юнцы. Я не ищу для себя оправданий. Должно быть, я такой же, как все. Позже понимаешь, что в один ужасный момент может случиться нечто такое, что изменит всю твою последующую жизнь. Позволь мне не вдаваться в подробности этого безрассудства. Спустя некоторое время Лаура пришла ко мне в полном отчаянии. Она была беременна. Что ей теперь делать? Она сказала, что отец никогда не простит ее. Он устроил ей сезон в Лондоне в надежде, что она удачно выйдет замуж. У нее остается только один выход: покончить с собой.

Я в ужасе смотрела на него.

— Я тогда еще не знал, что она всегда так выражается. Я поверил ей. Лаура была такой юной и беспомощной. — Он внимательно посмотрел на меня. — Представь себе, каково это — быть виновным в чьей-то смерти. С этим придется жить до конца своих дней. Как бы ты чувствовала себя на моем месте?

— Это было бы просто невыносимо!

— Правда, мне приходило в голову, что я тут ни при чем. На самом деле я подозревал, что так оно и было. Но Лаура вела себя так уверенно и была полна решимости покончить с собой… Я не мог допустить, чтобы это осталось на моей совести так же, как и…

— И ты женился на ней.

Он кивнул.

— Это была весьма поспешная свадьба. Отец Лауры выразил свое согласие. Он сказал, что деньги у него есть и все, что нужно Лауре — это достойный титул. Ему бы хотелось устроить роскошную свадьбу, но в сложившихся обстоятельствах пришлось довольствоваться малым. Ну, остальное было неизбежно. Я выяснил, что ребенок никак не мог быть моим и что Лаура обманом заставила меня жениться на ней. Отец никогда не позволил бы ей выйти замуж за любовника, поэтому она решила свои проблемы за мой счет. Хорошо хоть родилась девочка. Я чувствовал бы себя еще хуже, если бы мой титул унаследовал чужой ребенок.

— Лусиан, мне тебя очень жаль. Ты, должно быть, так страдал.

— Ты можешь себе представить это, Кармел? Я был уничтожен, разочарован. Да еще Лаура привезла с собой Джемайму Крей, женщину, которая раньше была ее нянькой и, как это иногда происходит, осталась ее вечной компаньонкой, доверенным лицом. Джемайма знала о тайной связи Лауры с отцом ребенка. Как я выяснил позже, он был ее дальним родственником. Она надеялась, что отец смягчится, когда узнает, что у нее будет ребенок. Но этого не случилось. Он хотел избавиться от младенца. Отец Лауры тайно отдал бы его кому-нибудь на воспитание сразу после рождения. Но потом Лауре представился шанс… и я, как последний дурак, позволил обвести себя вокруг пальца. Ее отец сказал, что, если она выйдет за меня, он ее простит. Думаю, такое случается не в первый раз. Это даже забавно — как комедия, в которой мне выпало играть роль простака, которого ловко обвели вокруг пальца.

— И ты выяснил это все только после свадьбы?

— Да. Лаура хотела убедить меня, что ребенок может родиться раньше срока, но я узнал правду. Я расскажу тебе, как именно это произошло. Лаура безумно боялась рожать. Думаю, ее мучила совесть. Когда люди кого-нибудь обманывают, они часто испытывают ненависть к этому человеку, потому что он становится постоянным напоминанием об их собственной низости и коварстве. По крайней мере, именно так было с Лаурой. Она была очень неуравновешенным человеком. Страх перед родами стал навязчивым. Она была уверена, что умрет. Иногда она впадала в настоящую истерику. Именно в один из таких моментов она призналась, что ребенок вовсе не от меня и что меня попросту обманули. Она очень тонко все спланировала. И каким же я оказался глупцом! Хотя к тому моменту я уже начал догадываться кое о чем, я был просто в шоке. Я ее возненавидел и так ей об этом и сказал. Джемайма, конечно, была неподалеку — подслушивала у замочной скважины. Лаура кричала: «Я умру! Я знаю, что я умру!» А я ответил: «Это будет прекрасным решением проблемы». Джемайма возненавидела меня. Подозреваю, что она верит, что если бы я не женился на Лауре, отец в конце концов смирился бы и позволил дочери выйти замуж за родственника. Уверен, что Джемайма всем сердцем хотела этого. Она намекала, что я вынудил Лауру выносить ребенка, зная, что она еще не готова иметь детей, и все это было ради моей семьи. Это полная чушь, и она сама об этом знает. Она даже намекала, что я виновен в смерти Лауры.

— Ты должен немедленно избавиться от Джемаймы.

— Но она заботится о ребенке.

— Бриджит хорошая маленькая девочка. Ты не можешь позволить этой женщине воспитывать ее.

— Но малышка расстроится, если Джемайма уедет.

Я подумала, что она, конечно, может расстроиться, потому что никто в доме не обращает на нее внимания, кроме няни.

— Понимаешь, я рассказываю тебе все это, потому что тебе кажется, что я изменился. Но ведь это совсем неудивительно.

— Ты прав. Жизнь оставляет в душе рубцы и отметины. Мы все по-своему страдаем.

— Я представляю, как ты перенесла это кораблекрушение и потерю отца…

— Я никогда не смогу этого забыть.

— А я не смогу забыть о своей неудачной женитьбе, Кармел. С тех пор как ты вернулась, я все чаще думаю об этом. Жизнь, как мне кажется, начала меняться с тех пор, как мы с тобой обедали в «Лошадиной голове» после стольких лет разлуки. Я вдруг увидел, что могу выйти из тупика… с твоей помощью. Я подумал, что Лен Чери — отличный управляющий. Он может управлять поместьем без меня. Я найму кого-нибудь опытного ему в помощь и уеду оттуда. В Камберленде есть небольшое поместье, которое принадлежит нашей семье. Я могу расширить его и все начать заново. Я хочу оставить все, что произошло со мной, позади.

— А как же твоя мать? Что подумает она? И как же Бриджит?

— Мать поедет с нами.

— Она никогда не покинет Гранджа.

— Думаю, она все поймет.

— Это безумная идея, Лусиан. Ты никогда не уедешь из Гранджа. Вспомни о тех годах, которые твоя семья провела там. В вашем поместье наверняка и раньше случались беды и неприятности, но твои предки стойко переносили их. Твоя жена умерла. Я знаю, что ты был несчастлив, но уже ничего нельзя изменить. Она тебя обманула и сама была несчастна. Вы оба страдали. Если бы Лаура вышла за своего возлюбленного и потеряла наследство, она, может, все-таки была бы счастлива. Это было ее осознанным решением… а не твоим. Ты стал жертвой в ее игре. Но ты не можешь просто убежать: в таком случае ты перестанешь себя уважать. И потом, у тебя просто не получится. Тебе следует уделять внимание ребенку. У Бриджит нет матери. А где ее отец? Когда она вырастет, то станет задавать вопросы. Я знаю, каково это жить без родителей. Все свое детство я считала, что была нежеланным ребенком. Не допусти, чтобы такое случилось с Бриджит. Но я убеждена, что Джемайма Крей должна уехать.

— Я не сомневаюсь, что ты избавилась бы от ее присутствия, — проговорил Лусиан. Он заметно изменился. Он уже не был тем неуязвимым мальчиком, которого я знала в детстве. А именно я тогда его любила. — Теперь тебе все известно, Кармел, — сказал он. — Надеюсь, ты не станешь меня презирать.

— Никогда.

— И ты меня не отвергаешь?

— Конечно нет.

— Значит ли это, что у меня есть надежда?

— Это значит, что надежда есть у нас обоих.

Меня глубоко потрясло признание Лусиана. Он показался мне таким ранимым, таким беззащитным, когда сидел напротив меня и рассказывал свою печальную историю. Он, конечно, повел себя очень глупо. Но кто не ошибся бы в такой ситуации? Я ясно представляла себе, как все это происходило и как он презирал себя за то, что позволил себя обмануть. Из гордого, уверенного в себе юноши он превратился в разочарованного мужчину. Мой герой оказался колоссом на глиняных ногах, но это вызывало во мне еще большую нежность. Мне показалось, что слабого, нерешительного человека я люблю даже больше, чем непобедимого героя.

Мне хотелось чаще встречаться с ним. Я отвезу его в Замок Фолли. Он должен познакомиться с Розалин и Харриманом, и они должны узнать его поближе.

Я была уверена, что Розалин решила, будто Лусиан подходит мне в мужья. А я сама? Я действительно любила его. Я убедилась в этом, когда он откровенно признался мне, что произошло. Но я все еще чувствовала, что мне многое предстоит узнать — он скрывает больше, чем рассказал мне.

Лусиан говорил со мной так откровенно, так искренне. Да, он проявил слабость, но его слабость объяснялась сочувствием к Лауре и желанием сделать все как следует. Он не любил ее. И, как я поняла, с самого начала подозревал, что ребенок не от него, но когда она стала угрожать ему, что покончит с собой, он не смог вынести мысли, что будет повинен в ее смерти.

И теперь он совершенно запутался в жизни и просил меня помочь ему.

Были моменты, когда мне хотелось пойти к нему и сказать: «Да, Лусиан, давай поженимся. Давай сделаем Грандж счастливым домом, домом для Бриджит. И велим Джемайме уехать». Но потом я начинала колебаться. Мне еще не все известно. Почему у меня возникает странное чувство, что он не рассказал мне всей правды?

Подожди, говорила я себе. И через несколько дней после этой встречи мне пришло письмо.

Почерк был смутно знакомым — я словно снова очутилась в классной комнате в Коммонвуд-Хаусе. Я поняла, от кого это письмо. Я пошла с ним в свою комнату, чтобы никто не помешал мне читать. У меня дрожали руки, когда я открывала конверт.

«Дорогая Кармел!

Я была глубоко тронута, когда прочла твое письмо — так сильно, что некоторое время не могла написать ответ. Поэтому пишу с таким опозданием. Конечно, я помню тебя. Интересно, как ты меня нашла? Но, наверное, ты расскажешь мне об этом при встрече.

Сначала я не знала, смогу ли встретиться с тобой. Понимаешь, я очень старалась отстраниться от того, что произошло, а твое письмо живо напомнило мне о том, что я старалась забыть. Но я все же была тронута до глубины души. Я буду очень рада тебя видеть. Наверное, нам лучше встретиться в каком-нибудь тихом месте… только вдвоем. Думаю, где-нибудь на свежем воздухе, где нам не помешают.

Я вижу, что ты живешь где-то в Кенсингтоне. Там есть какие-то сады. Я живу в Кенте и без труда могу доехать до Лондона на поезде. Я буду там около десяти часов утра в следующую среду. Давай встретимся возле мемориала принца Альберта? Тогда мы сможем найти скамейку и поговорить. Если тебя это не устроит, можем выбрать другое время.

Напиши мне по этому адресу.

Спасибо за то, что помнила обо мне.

Китти.

Кстати, можешь обращаться ко мне «миссис Крейг»».

Я снова и снова перечитывала письмо. Потом написала ответ, сообщив, что буду в среду у мемориала Альберта.

Понятно, почему Китти не хотела, чтобы кто-нибудь знал о нашей встрече. Я хорошо понимала ее желание сохранить анонимность. Но я должна рассказать Дороти — просто обязана это сделать. Разве не она помогла мне найти Китти? Я знала, что могу полностью довериться сестре Лоренса.

— Как интересно! — воскликнула Дороти, когда я показала ей письмо. — Мне бы так хотелось пойти вместе с вами!

— Это невозможно, — сразу сказала я. — Если она увидит, что я не одна, она может просто развернуться и уйти.

Дороти это прекрасно понимала.

— Значит, она — миссис Крейг? — продолжала Дороти. — Значит, Джефферсон Крейг женился на ней? Святые небеса! Кто бы мог подумать!

Я попросила Дороти ничего не говорить Лоренсу и была рада, что она со мной согласилась. Я также была рада тому, что Герти еще не вернулась из своего медового месяца. Я знала: она бы сразу догадалась, что что-то произошло, и попыталась бы узнать, в чем дело.

Ровно в десять часов я была у мемориала Альберта. Добраться туда было несложно — я пришла пешком. Китти еще не приехала, но я не беспокоилась, потому что знала: ей непросто рассчитать, сколько времени займет путешествие. Прошло восемь минут, и я увидела, как она торопливо идет ко мне.

Я зашагала ей навстречу, и несколько секунд мы стояли и смотрели друг на друга. Потом Китти протянула руку, и я сжала ее ладонь двумя руками.

Она сильно изменилась. В золотистых волосах появилась седина, взгляд утратил безмятежность, которая раньше была главной чертой ее натуры. Даже если бы я не знала ее историю, я бы поняла, что эта женщина пережила какую-то трагедию.

— Кармел, — произнесла Китти хорошо знакомым голосом, — я так рада тебя видеть!

— А я рада видеть вас. Я так часто думала о вас, и мне всегда хотелось узнать, где вы и как живете.

У нее дрогнули губы, и в глазах появились слезы. Китти выглядела гораздо старше своих лет. По мы не должны были устраивать сцены при посторонних.

— Давай найдем где-нибудь местечко и сядем, — предложила она.

— Я знаю, где именно, — отозвалась я.

Мы пошли в парк.

— Я прошу прощения за то, что заставила тебя ждать. Просто, когда ты связан с поездами, очень трудно рассчитать время.

— Да, — согласилась я.

Мы помолчали, потому что болтать на какие-то незначительные темы казалось банальным, а мы знали, что нам нужно о многом поговорить.

Несколько дней назад я выбрала подходящее место. За цветочной клумбой был разбит небольшой газон, и возле него стояла одна скамейка.

Мы сели, и Китти сказала:

— Итак, Кармел?..

— О мисс Карсон… — начала я.

— Называй меня Китти. Я ведь уже не твоя гувернантка.

— Китти, расскажите мне, чем вы теперь занимаетесь.

— У меня тихая, спокойная жизнь.

— Вы миссис Крейг. У вас есть муж?

— Да.

— Вы можете говорить об этом?

— Для этого я и приехала.

Я решилась.

— Я хочу, чтобы вы знали: я только недавно выяснила, что произошло. Я уехала вместе с отцом.

— Знаю, капитан Синклер забрал тебя, когда остальные дети уезжали к тете.

— Мы отправились с ним в Австралию. Он погиб во время кораблекрушения. Это случилось не так давно. А потом я вернулась в Англию и именно здесь узнала…

— Значит, все эти годы ты ни о чем не подозревала?

— Нет. Я была потрясена, раздавлена, когда услышала о случившемся. Может, с моей стороны было дерзко разыскивать вас. Я узнала, что мистер Крейг вам помог. Это был просто выстрел наугад. Моя подруга, которая интересуется преступлениями, когда-то писала ему через его издателей, и я подумала, что они могут и мое письмо передать ему.

— Это все объясняет. О Кармел! Это было так…

— Не нужно! Вам наверняка невыносимо говорить об этом, даже теперь.

— Это глупо с моей стороны. Я пришла сюда поговорить… рассказать тебе. Кармел, я хочу, чтобы ты знала. Мне невыносима мысль, что ты можешь поверить… как поверило большинство людей. Я расскажу тебе… чтобы ты знала, что они сделали с Эдвардом… с доктором…

Я кивнула. Она не могла совладать с голосом и замолчала на некоторое время. Потом продолжила:

— Это все неправда. Какая низость! Что они с ним сделали! Он не виноват, Кармел! Я точно знаю!

Я взяла ее руку и крепко сжала.

— Так я и думала, — призналась я. — Поэтому и хотела услышать это от вас.

— Как можно было вообразить, что он способен на убийство? Он был самым мягким, самым добрым человеком на свете! — ее голос снова дрогнул. — Я должна сохранять спокойствие. Мы с тобой всегда были друзьями, верно? Я знаю, что он невиновен. Ты веришь мне?

— Да! — горячо воскликнула я. — Верю!

— Но у меня нет доказательств — только данное им слово.

— Этого вполне достаточно, — ответила я.

— Кармел, как я рада, что встретилась с тобой! Но что толку?! Все кончено. Однако я не успокоюсь, пока весь мир не узнает, что доктор Марлин невиновен. Все, что я могу сказать — я знаю это, потому что он сам мне об этом сказал. Вот и все. Когда он понял, что его арестуют, он произнес: «Китти, дорогая моя, они собираются обвинить меня в убийстве Грейс. Все указывает на то, что я виновен. И я не могу доказать, что не причастен к этому преступлению. Я не заходил в ее комнату, не прикасался к ее лекарствам. И я хочу, чтобы ты знала и верила, что я говорю правду. Все остальное неважно». А на следующий день нас арестовали… обоих.

Мы молчали. Я не находила, что ей сказать. Но моя вера в то, что доктор не убивал свою жену, только укрепилась.

Прошло некоторое время, прежде чем мы смогли снова заговорить.

— Я рада, что пришла, — сказала я. — Я всегда верила, что доктор невиновен, а теперь убедилась в этом.

— Он бы мне сказал, — произнесла Китти. — Он не стал бы меня обманывать.

После этого она немного успокоилась. Я смогла убедить ее в том, что считаю точно так же, как она.

— Меня судили вместе с ним, — рассказывала она. — Я смутно помню те дни, и слава Богу. Не многим людям приходится защищать в суде собственную жизнь. У Эдварда были враги. Там была эта зловредная старуха. Как она наслаждалась происходящим!

— Вы имеете в виду няню Гилрой? — уточнила я. — Я всегда ее недолюбливала.

— И миссис Бартон была полностью под ее влиянием. И местная медсестра. Они все знали, как трудно было жить с Грейс Марлин. И не отрицали этого. Это было еще одним свидетельством против Эдварда. Но, конечно, больше всего их убедили чувства, которые он питал ко мне. О Кармел! Ты только представь! Эти письма, которые он писал мне, зачитывали в суде… очень личные, уличающие его письма! Как глупо было с моей стороны сохранить их! После моего ареста мою комнату обыскали и нашли их. Эти письма служили мне утешением… Откуда мне было знать? Ты не должна осуждать нас.

— Осуждать вас? Как бы мне хотелось, чтобы можно было хоть что-то сделать, чтобы вам помочь!

— Прости меня, я стала слишком нервной. Я так злилась на эту мерзкую женщину… с ее инсинуациями. Она возненавидела меня с того самого момента, как я приехала в ваш дом. Подумать только! Она все знала… и гнусно хихикала! Я любила доктора, Кармел. Я хочу, чтобы ты поняла. Это было вовсе не так, как они пытались представить. Это была чистая, настоящая любовь… над которой нельзя насмехаться… как они это делали. Надеюсь, Кармел, ты встретишь в жизни такую же нежную и чистую любовь, какая была у нас с Эдвардом Марлином. Ради нее стоило жить… за нее можно было умереть. Но только не так, как умер он!

— Пожалуйста, не терзайтесь вы так! Может, лучше прекратим этот разговор?

— Но я должна рассказать… я хочу, чтобы ты знала. Мне становится легче, когда я говорю с тобой, потому что ты веришь в его невиновность так же, как и я.

— Верю. Я всегда знала, что доктор Марлин невиновен. И всегда хотела найти доказательства этого… и теперь я получила их… от вас.

— Доказательства? Но ведь это только слова!

— Мне этого достаточно. Если бы и для остального мира было так же!

— Я постараюсь успокоиться и говорить рассудительно, — сказала Китти. — Ты знаешь, что произошло в суде: Эдварда признали виновным и повесили. Они не могли прийти к единому мнению относительно меня. Я ждала ребенка, а беременных женщин не вешают. Разгорелись серьезные дебаты. В зале находился Джефферсон Крейг. Он много писал о преступлениях и о преступниках. Он с самого начала верил, что Эдвард невиновен. И был уверен, что в деле есть какая-то судебная ошибка. Джефферсон был убежден, что кто-то другой дал Грейс Марлин смертельную дозу лекарства. В доме многие ее ненавидели.

К тому же была вероятность, что она сама приняла лекарства — может, по ошибке. Состоялся еще один суд. Благодаря статьям Джефферсона, которые были опубликованы в нескольких газетах, многие стали испытывать ко мне сострадание. Думаю, во многом именно благодаря этому меня оправдали. Я вышла из суда свободной, однако чувствовала себя неуверенно. Но рядом со мной оказался Джефферсон. Он нашел для меня жилье. Одна женщина ухаживала за мной, и он время от времени навещал меня. Это была вовсе не романтическая влюбленность. Для него я была просто «интересным случаем». Джефферсон всю жизнь интересовался подобными судебными разбирательствами, и мое дело поразило его больше остальных. В то время ему было уже под семьдесят.

Я не знаю, как бы я без него выжила, ведь я находилась в глубокой депрессии. Меня мучили кошмары. Мне не хотелось жить. Джефферсон напоминал мне, что я ношу ребенка Эдварда. Он заставил меня поверить, что благодаря ребенку я не потеряла Эдварда навсегда. Позже он рассказывал мне, что боялся, что я покончу с собой. Джефферсон думал только о своих «судебных случаях». Он изучил мое дело с той целеустремленностью, с которой всегда подходил к своей работе. Но думаю, мой случай вызвал у него особый интерес. Он решил, что мне нужно чем-то заняться. Работа стала противоядием от скуки и апатии. Мне нужна была работа. Я поблагодарила Джефферсона за все, что он для меня сделал, и сказала, что никогда не смогу отплатить ему за его добро. Он ответил, что есть способ отблагодарить его. Я могу помогать миссис Гарфилд.

Миссис Гарфилд была его секретаршей. Она работала у него уже много лет и была почти такого же возраста, как и он. Она понимала Джефферсона, как никто, но работы становилось слишком много. Ей нужна была помощница. Я могла стать такой помощницей и тем самым помочь ему.

Он оказался прав, как всегда. Миссис Гарфилд объяснила мне, что я должна делать, и очень скоро мне все это безумно понравилось. Она так долго проработала с Крейгом, что стала немного похожа на него. Миссис Гарфилд была намерена сделать все возможное, чтобы помочь ему «в этом конкретном случае». Эти двое вытянули меня из небытия — а потом появилась моя малышка. Она просто чудо, Кармел. Я назвала ее Эдвина. Иногда мне кажется, что в ней есть что-то от Эдварда, и думаю, как бы он был счастлив, если бы ему удалось ее увидеть. О Кармел! Ведь все могло быть совсем по-другому!

Я сжала ее руку. Китти грустно улыбнулась.

— Что толку? Жизнь не всегда идет так, как планируешь. Мне во многом повезло. Джефферсон был ко мне очень добр. Он заставлял меня говорить. Он всегда хотел знать, о чем я думаю. Он узнал, что больше всего меня беспокоит будущее ребенка, то, что моя дочь будет Эдвиной Карсон. Я представляла себе, как люди говорят: «Карсон? Я где-то слышал это имя. А! То дело! Мужчину повесили, а ей удалось выйти сухой из воды…» Я всегда этого боялась. Может, мне следовало сменить имя? Я лежала по ночам без сна и все время думала об этом.

За месяц до рождения ребенка Джефферсон пришел ко мне и сказал: «Я знаю, что у тебя на уме. Ребенок не родится без отца, мы предотвратим это. Я собираюсь жениться на тебе, и ребенок родится в браке. А у кого возникнут вопросы к ребенку Джефферсона Крейга?» Это было очень благородно с его стороны. Он великий человек. Я повторяю это снова и снова: я стольким ему обязана! — Китти слишком разволновалась, чтобы продолжать.

— Джефферсон Крейг действительно прекрасный человек, — согласилась я. — Я очень рада, что он был рядом с вами, когда вы нуждались в помощи.

— В жизни часто так бывает, Кармел. Когда человеку скверно и одиноко, вдруг случается какое-то чудо. Итак, я стала Китти Крейг и вскоре родился мой ребенок. И с тех пор жизнь моя уже не так ужасна, чтобы хотеть с ней расстаться. Моя дочь меня просто очаровала — так же, как Джефферсона и миссис Гарфилд. Время бежит быстро. Мы следили, как Эдвина растет. Совсем недавно она была младенцем. Сейчас ей уже девять лет. Неужели все было так давно? Я продолжала работать с миссис Гарфилд. Меня все больше захватывала эта работа. Миссис Гарфилд прекрасный наставник. Два года назад она ушла на покой, Джефферсон стал работать меньше, чем раньше, и я могла справиться без нее. Так что твое письмо от издателей попало прямо ко мне.

— О Китти! Я так рада, что написала вам!

— Я тоже. И должна сказать тебе еще кое-что: Аделина живет со мной.

Я была потрясена.

— Да, — продолжала Китти. — Это произошло вскоре после рождения Эдвины. Мне пришло письмо через издателей Джефферсона — точно так же, как и твое. Оно было от какой-то миссис Даррелл. Это тетя Аделины.

— А! Я помню ее! Она приезжала забирать девочек из Коммонвуд-Хауса.

— Она смиренно просила разрешения прийти ко мне. Я была удивлена. Я видела ее только однажды, когда она приезжала за детьми. Тогда она показалась мне очень надменной. Поэтому меня и удивило, что она написала мне в такой заискивающей манере, умоляя о встрече. Джефферсон тоже был заинтригован, и миссис Даррелл пришла к нам. Она выразила восхищение тем, что мне удалось вынести это ужасное потрясение и что теперь я — миссис Крейг. Она сказала, что всегда верила в мою невиновность. А потом подошла к цели своего визита. Дело было в Аде-лине. Девочка сильно беспокоила ее и мистера Даррелла. Аделина долго болела. Но теперь ей уже лучше… физически. Она была одержима только одной идеей — быть со мной. Сначала она ни о чем другом не говорила. Они думали, что она вскоре забудет обо мне, но ей становилось только хуже. Аделина устроила несколько безобразных сцен. Миссис Даррелл рассказывала: «Мы пытались объяснить ей, но она не понимает, почему не может быть с вами. Мы обращались к докторам. Они сказали, что ее придется отправить в специальную клинику. Но это просто ужасно, и мы понимаем, что ей там будет только хуже. Единственный выход для нее — быть с вами. Вы могли бы попробовать? Мы будем вам платить. Конечно, если вы не готовы к такому риску, нам придется найти альтернативу. Но можете ли вы хотя бы попытаться? Доктора говорят, что с таким развитием у нее есть шанс обрести душевное равновесие». Я, конечно, обсудила это с Джефферсоном. Для него это был очередной «случай». Он приготовился изучать Аделину. Ему было интересно, как она отреагирует на мое появление. И мы отказались от оплаты.

— И Аделина переехала к вам?

— Да, семь лет назад. Это сработало. Она сейчас такая же, как раньше — любящая, нежная. Обожает Эдвину. Сначала я боялась оставлять ребенка с ней наедине и старалась никогда этого не делать. Но теперь все изменилось. Они стали лучшими друзьями. Мне так приятно слышать, как Аделина поет. Помнишь, как она пела, когда была счастлива?

— Я так рада, что она вернулась к вам. Я знаю, как она расстраивалась, когда вы уезжали — и потом, когда ее отослали к тете Флоренс. Аделина с самого начала полюбила вас. Я помню, как она испугалась, когда узнала, что у нас будет гувернантка. А потом вы стали самым главным человеком в ее жизни.

— Бедная Аделина! Они просто не знали, как вести себя с ней. Мать запугивала ее и обижала. А Аделина так пуглива и обидчива!

Немного помолчав, Китти продолжила:

— Джефферсон, конечно, очень интересуется Аделиной. Он так добр к ней! Он понимает ее. Теперь она счастлива.

— Судя по рассказам, Джефферсон очень хороший человек.

— Так оно и есть. Он относится к Эдвине, как к своей дочери. И она считает его своим отцом. Они очень любят друг друга. Так что, как видишь, Кармел, мне есть за что благодарить Бога. И прошу я его только об одном… Возможно, я никогда не получу этого и должна довольствоваться тем, что у меня есть…

— И что же это?

— Узнать, что же на самом деле случилось в тот день в Коммонвуд-Хаусе. Кто убил Грейс Марлин? Все, что я знаю — это сделал не Эдвард. Тогда кто? Я хочу выяснить это ради своего ребенка. Я знаю, у нее есть имя и она всю жизнь может оставаться дочерью Джефферсона. Но что, если кто-нибудь выяснит, кто ее настоящий отец? Они могут вспомнить меня. Джефферсон позаботился о том, чтобы о нашей свадьбе никто не узнал. Представляешь, какую шумиху подняли бы в прессе, если бы узнали! «Джефферсон Крейг женится на Китти Карсон, которую он спас от виселицы!» Это было бы невыносимо. И можешь не сомневаться, если бы кто-нибудь из газетчиков узнал об этом, то без колебаний использовал бы — это было бы сенсацией, и тираж газеты разошелся бы в один момент.

— Это было бы ужасно!

— Понимаешь, это по-прежнему висит надо мной, как дамоклов меч. Если бы можно было все выяснить! Но, по-видимому, все останется так, как есть. Кармел, теперь, когда мы нашли друг друга, ты будешь поддерживать со мной связь? Мне было так приятно поговорить с тобой! Ты должна приехать к нам в гости. У нас славный дом в Кенте. Раньше мы жили в Лондоне, но когда поженились, Джефферсон купил дом и мы переехали за город, потому что мой муж не хотел быть на виду. Видишь, сколько он для меня сделал?

— Вижу. И не могу уважать его еще больше, чем уже уважаю.

— Так ты приедешь?

— С удовольствием.

— Приезжай поскорей. Джефферсон захочет встретиться с тобой, а он очень нетерпелив. Он не любит ждать.

— Обещаю.

— Я хочу познакомить тебя с Эдвиной. А еще ты увидишься с Аделиной. Она будет очень рада.

— Вы когда-нибудь слышали об Эстелле и о Генри?

Китти покачала головой.

— Нет. Думаю, они решили, что прошлое нужно забыть. Аделина не вспоминает о них. Больше всего она была привязана к тебе.

— Думаю, вся ее любовь безраздельно принадлежала вам.

— Бедное дитя, жизнь обошлась с ней жестоко.

— До тех пор пока не появились вы. Тогда стало ясно, как сильно Аделина к вам привязана.

— Я уверена, что она будет очень рада тебя видеть. Так когда ты приедешь?

— Я могла бы приехать в конце следующей недели.

— Правда?

— Это не слишком скоро?

Она рассмеялась.

— Мы будем ждать с нетерпением. Я расскажу тебе, как нас найти.

Китти достала листок бумаги из сумочки и написала адрес.

— Я встречу тебя на станции, — сказала она. — В следующую пятницу, — добавила Китти, и мы договорились, на каком поезде я приеду.

Она улыбалась. Теперь она была похожа на ту мисс Карсон, которая много лет назад приехала в Коммонвуд-Хаус. Наша встреча обрадовала ее. Я тоже была счастлива, что рискнула окунуться в прошлое.

Признание

Днем ко мне зашла Дороти. Она очень хотела узнать, как прошла встреча. И была взволнована, когда услышала, что я приглашена в гости.

— Как все замечательно сработало! И Джефферсон Крейг женился на ней! Он всегда славился своей эксцентричностью. Я могу понять беспокойство Китти о будущем ребенка. Для прессы эта история — просто лакомый кусочек. Только представьте себе, что будет, если это станет известно! Тогда их тайный брак не имеет никакого смысла. И она не пролила свет на случившееся?

— Она только укрепила мою уверенность в том, что доктор не убивал свою жену.

— Ну она, по идее, и должна была в это верить, не так ли?

— Я в этом абсолютно убеждена.

— К сожалению, подобные заявления не имеют веса в суде. Вы будете гостить в доме Джефферсона Крейга! Может, когда-нибудь вы получите приглашение и для меня.

— Думаю, это вполне возможно.

— Каковы ваши дальнейшие планы?

— Я поеду к ним в конце будущей недели.

— Прекрасно. А пока… полная секретность.

Я внимательно посмотрела на нее.

— На этом этапе — думаю, да.

Дороти кивнула. Она согласилась со мной, что пока не нужно ничего рассказывать Лоренсу. Мы обе знали, что он сочтет неразумным воскрешать неприятную историю, происшедшую довольно давно. Дороти прекрасно понимала Лоренса. Разве не она заботилась о нем столько лет?

Я написала матери и рассказала ей, что произошло. Я подумала, что ей будет интересно, тем более что именно Харриман предложил мне поступить именно так. Я не рассказывала об этом Хайсонам, а Герти не приедет до субботы. Поэтому я не буду больше никого ставить в известность, пока не вернусь. Конечно, обо всем знала Дороти. Но она была в курсе этой истории — так же, как моя мать и Харриман.

Единственное, что я должна им сказать — Эдвард Марлин поклялся Китти, что он не убивал свою жену. Я знала, они ответят, что это вполне естественно. Но мы с Китти знали, что Эдвард не стал бы клясться в своей невиновности, если бы это было не так. Значит, совершенно ясно, что был кто-то еще, кто дал миссис Марлин смертельную дозу лекарств.

Я получила письмо от матери. Она пожелала мне удачи и написала, что с нетерпением ждет нашей следующей встречи и возможности узнать о результатах поездки.

Герти и Бернард вернулись в следующую субботу. Они были в полном восторге. Тетя Беатрис, дядя Гарольд и я поехали на станцию встречать их. Были и объятия, и поцелуи, и восторженные восклицания.

Мы подъехали к дому, где тетя Беатрис приготовила все для теплого приема молодоженов.

Бернард не перенес Герти через порог на руках, и она настояла, чтобы они вышли на крыльцо еще раз и сделали все, как положено. Молодой муж к всеобщему удовольствию исполнил свои обязанности, и мы пошли в гостиную, где дядя Гарольд открыл шампанское, и выпили за возвращение счастливых молодоженов.

Они действительно были счастливы. Герти взвизгнула от удовольствия, увидев забитую до отказа кладовую, и поинтересовалась, не хочет ли тетушка, чтобы она, Герти, стала такой же толстой, как сама тетя Беатрис.

Это было приятное возвращение домой, и прошло некоторое время, прежде чем моя подруга обратила внимание на меня.

Я рассказала ей о своей матери. Это очень заинтересовало Герти. Я сообщила, что нашла старых друзей, которых знала в прошлом, и поеду навестить их в следующие выходные.

— Да сколько же у тебя друзей из прошлого?! — воскликнула Герти. — Да уж, Кармел Синклер, ты — темная лошадка!

К счастью, она была слишком поглощена хлопотами по обустройству своего нового дома, чтобы уделять мне много внимания.

Я получила весточку от Лусиана. В середине недели он должен был приехать в Лондон и приглашал меня пообедать с ним у Логана.

Это поставило меня перед непростым выбором: я должна рассказать ему, что на выходных снова уезжаю. Я постоянно думала о Лусиане с тех пор, как он сделал мне предложение. Много раз мне хотелось ответить ему «да». Мне очень этого хотелось. Я подумала, что, если ему придется уехать, я буду очень несчастна. Я даже завидовала Герти, потому что в ее жизни все шло гладко. Я бы тоже чувствовала себя, как она, если бы была уверена в Лусиане. Но между нами стояла какая-то преграда, через которую я не могла пробиться. Я даже не знала, можно ли назвать это преградой. Просто существовало что-то, чего я не понимала, и мне необходимо было выяснить это прежде, чем мы поженимся.

Я уже не сомневалась, что Лоренс навсегда останется для меня только хорошим другом. Конечно, иногда и хорошие друзья женятся и живут счастливо. Например, моя мать и Харриман Блейкмор — и Китти Карсон и Джефферсон Крейг. Это брак по расчету, если его можно так назвать. Но по каким мотивам, с какой целью? Не ради финансовой выгоды. Харриман и Джефферсон очень хотели помочь, а Розалин и Китти остро нуждались в поддержке. Моя мать и Харриман… Китти и Джефферсон Крейг… Между ними не было никакого притворства.

Я собиралась сказать Лусиану то же, что и Герти — что хочу навестить подругу. Да, это так, но… тут было кое-что еще. Потом мне в голову пришла одна мысль: если я не до конца откровенна с Лусианом, то как могу ожидать, что он будет откровенен со мной? Тогда я решила рассказать ему, что виделась с Китти Карсон и собираюсь к ней в гости и что меня все больше интересуют события в Коммонвуд-Хаусе, после расследования которых состоялся знаменитый судебный процесс.

Мы встретились с Лусианом за знакомым столиком у Логана. Когда мы сделали заказ, Лусиан заметил:

— Что-то случилось. Расскажи мне.

Я не знала, с чего начать, поэтому сказала:

— Ты знаешь, меня всегда интересовало дело Марлина.

Выражение его лица изменилось. Он слегка нахмурился.

— Но это же было так давно! Все в прошлом. Что толку ворошить все это?

— Не знаю. Но я виделась с Китти Карсон.

— Что?!

— Позволь мне объяснить. Ты знаешь, что я ездила к матери. Я рассказывала тебе, что она вышла замуж за Харримана Блейкмора. Они хотели бы как-нибудь встретиться с тобой, и я собираюсь это устроить. Когда я была там, мы много говорили о деле Марлина. Понимаешь, мою мать интересовали люди, жившие в Коммонвуд-Хаусе — по вполне очевидным причинам. И мы стали вспоминать прошлое. Харриман предположил, что если этот человек, Джефферсон Крейг, провел целую кампанию в защиту Китти Карсон, он может знать о ее местонахождении.

— А зачем тебе этим заниматься?

— Я знала всех этих людей и уверена в невиновности доктора.

— Но если это так, кто же тогда убил миссис Марлин?

— В этом-то и загадка. Возможно, это было самоубийство, но я не могу в это поверить. Однако Харриман Блейкмор выдвинул эту версию. А Дороти Эммерсон когда-то писала Джефферсону Крейгу, и у нее остался его адрес. Поэтому я написала Китти на адрес Крейга, и она сразу же получила мое письмо, потому что она — его жена. В результате мы встретились в Кенсингтон-Гарденс, чтобы поговорить. Я нашла укромный уголок, где в десять утра не бывает людей.

Лусиан недоверчиво смотрел на меня, и я добавила:

— Вот и все. Теперь я еду к ним в гости.

— Не понимаю…

— Думаешь, мне не следовало этого делать?

— Наверное, когда такое случается, лучше держаться от всего этого подальше. Я думаю, тебе следует выбросить случившееся из головы.

— Есть вещи, которые невозможно забыть, как ни старайся.

— И что же рассказала тебе Китти?

— Рассказала, как она страдала. У нее есть дочь. Джефферсон Крейг женился на Китти, чтобы ребенок носил его имя. Он, кажется, просто замечательный человек. И Харриман тоже. Как повезло Китти и моей матери! Бедная Китти! Ей столько пришлось пережить!

Лусиан смотрел прямо перед собой.

— Да, они обе нашли себе хороших мужей.

— Китти и сама понимает, что ей очень повезло в этом отношении. Но она боится, что, хотя ее малышка и носит фамилию Крейг, кто-нибудь может узнать, что она дочь Эдварда Марлина. Китти говорит, что эта угроза всегда будет висеть над ней.

— Вряд ли, — заметил Лусиан.

— Да, она это знает, но вероятность все-таки есть. Лусиан, такое ведь возможно?

— Думаю, да.

— Итак, я еду к ней. Я встречусь с Джефферсоном Крейгом! Дороти Эммерсон просто потрясена. Она говорит, что он очень умный человек.

Лусиан помолчал. Я догадалась, что он думает, будто мой интерес к этому сомнительному делу нездоровый и довольно глупый. И в то же время он выглядел встревоженным, когда я говорила об угрозе, которая нависла, по словам Китти, над ее дочерью.

Он переменил тему, и мы заговорили о других вещах — о возвращении Герти, о моем следующем визите в Грандж, который состоится сразу по возвращении от Китти. Потом мама хотела, чтобы я приехала в Замок Фолли; она сказала, что ей будет очень приятно, если Лусиан составит мне компанию.

Но радость от нашей встречи как-то померкла, и я сильнее, чем обычно, чувствовала невидимую стену между нами.

В тот же вечер я очень удивилась, когда получила записку, которую мне принесли. Ее просто сунули в наш почтовый ящик. Я удивилась еще больше, когда узнала почерк Лусиана. Я с волнением открыла ее и прочла:

«Моя дорогая Кармел!

Мне необходимо увидеться с тобой завтра. Это очень важно. Мне нужно кое-что тебе сказать. Мы должны поговорить наедине, где нас никто не побеспокоит. Ты рассказывала, что встречалась с Китти Карсон в Кенсингтон-Гарденс и там почти никого не было в десять утра. Ты можешь встретиться со мной завтра в это время? Я буду ждать тебя у мемориала. Я приду в любом случае.

Дорогая, это очень важно.

Я люблю тебя.

Лусиан».

Я перечитывала записку. Он назвал меня своей дорогой, написал: «Я люблю тебя». Это меня обрадовало, но загадочная спешка немного тревожила.

Я почти не спала в ту ночь и в десять утра была у мемориала. Лусиан уже ждал меня.

— Лусиан! — воскликнула я. — Что случилось?

Он взял меня за руку.

— Давай сядем в том тихом уголке, о котором ты говорила.

Мы поспешили туда. Лицо Лусиана было напряженным и очень серьезным. Как только мы сели, он произнес:

— Это касается дела Марлина.

Я была потрясена.

— Я слушаю, — горячо подхватила я.

— Ты убеждена, что Эдвард Марлин не совершал того убийства. Я думаю, что знаю, кто это сделал.

— Лусиан! Кто?

Он смотрел прямо перед собой. Он колебался, словно ему трудно было говорить. Потом медленно произнес:

— Думаю… это сделал я.

— Ты? Что ты имеешь в виду?

— Боюсь, это я виноват в смерти Грейс Марлин.

— Это невозможно! Тебя там не было!

— Кармел, я думаю, что могу быть повинен в этом, — повторил он. — Я имею в виду, что она могла умереть из-за меня. Эта мысль уже давно меня преследует. Я пытаюсь не вспоминать об этом, но иногда просыпаюсь среди ночи с ужасным чувством вины, и думаю, что человека повесили, возможно, из-за меня. Я думаю о гувернантке… а теперь и о ее дочери… и о тени, которая будет омрачать их жизнь… возможно, по моей вине.

— Но какое ты мог иметь отношение ко всему этому? Ты почти не встречался с этой женщиной. Тебя там не было.

— Я был там, — возразил Лусиан. — Ты помнишь, что было в день ее смерти? Я никогда его не забуду.

— Помню, — сказала я. — Вы с Камиллой приходили на чай.

— Да. Мы были в гостиной на первом этаже, потому что миссис Марлин была в саду и мы не могли ей помешать, если бы стали шуметь. Мы говорили об опалах. Ты помнишь это?

Я кивнула.

— Камилла сказала, что у нашей матери есть прекрасный опал, а Эстелла, а может быть, Генри, ответил, что у их матери тоже есть кольцо с опалом. Он хотел показать его мне.

Мне отчетливо вспомнился тот теплый день. Том Ярдли катит коляску миссис Марлин по дорожке сада. А мы сидим в гостиной, смеемся, и нам не нужно беспокоиться, что мы слишком шумим — она ведь в саду, далеко от нас. Потом я расстроилась, потому что Лусиан с Генри куда-то уехали, оставив нас, девочек, одних.

— Генри хотел показать мне кольцо миссис Марлин, — продолжал Лусиан, — потому что он был уверен: оно ничуть не хуже, чем украшение моей матери. И мне очень хотелось на него взглянуть. «Идем в ее комнату, — сказал Генри. — Не бойся, она в саду. Я знаю, где она его хранит». Мы на цыпочках проскользнули в ее комнату. Миссис Марлин была в саду, в тени дуба. Генри нашел опал. «Смотри!» — воскликнул он. Именно в этот момент все и произошло. Когда я шел, чтобы взять украшение, я толкнул столик у ее кровати. Там стояли бутылочки с лекарствами. Они не были закрыты как следует, и пилюли рассыпались по полу. Я растерялся, а Генри сказал: «Ничего, мы сейчас их соберем. Ты только взгляни! Посмотри, как сверкает камень. Я знаю, что этот опал великолепен… один из лучших!» Я уже собирался провозгласить, что опалы моей матери гораздо лучше, когда услышал, как миссис Марлин что-то сказала Тому Ярдли и как заскрипели колеса ее кресла-каталки. Генри быстро положил опал на место, а я стал подбирать с пола рассыпавшиеся лекарства. В голове вертелась только одна мысль: нас не должны здесь застать. Я собрал все пилюли и положил их в пузырьки. Потом поставил пузырьки на место, на столик — и мы, хихикая, выбежали из комнаты — как раз вовремя. Кармел, я вспомнил об этом позже… намного позже. Однажды утром я проснулся очень рано. Меня вдруг осенило. А что, если я перепутал пилюли? Они были разные, я в этом уверен. Что, если миссис Марлин приняла не те лекарства?

— Я не могу в это поверить, Лусиан.

— Я пытался убедить себя, что такого не могло быть. Я все время пытаюсь себя в этом убедить. Но все же такая вероятность существует. Мне следовало сообщить об этом. Мне следовало сказать, как все было. Но я не мог спасти Эдварда Марлина — он был уже мертв. Я был далеко, в школе, когда шло судебное разбирательство, и ничего не знал до тех пор, пока все уже не закончилось. Только гораздо позже я понял, что случилось. Эта идея пришла мне в голову совершенно неожиданно: все могло произойти по моей вине. Эти пилюли были в разных пузырьках. Пожалуй, их можно было отличить по виду. Но в спешке я об этом не подумал. Единственной моей целью было положить пилюли на место до того, как меня найдут. Миссис Марлин, может, хотела принять небольшую дозу лекарств, а приняла смертельную.

— Лусиан, ты все выдумываешь. Откуда ты знаешь, что там были разные лекарства — только потому, что на столе стояли два пузырька?

— Я как-то видел вырезки из газет об этом деле. Там много говорилось о медицинских свидетельствах — и эти пилюли подробно описывались. Перечислялся состав лекарств. Один препарат следовало принимать при сильных болях — и не больше одной пилюли в день. И было более слабое обезболивающее средство, которое можно было принимать трижды в день. Думаю, оба хранились в ее комнате. Понимаешь, как все могло произойти? Они рассыпались. Их быстро подобрали и ссыпали в пузырек… кое-как. Я почти уверен, что они могли перемешаться.

— Возможно, ты и перепутал их в спешке. Но должна же между ними быть какая-то разница. Одни, вероятно, были больше, другие — меньше, или они отличались по цвету. Ты в спешке мог этого и не заметить. Но человек, который регулярно принимает их, наверняка заметил бы разницу.

— На суде не выдвигались предположения, что миссис Марлин приняла пилюли по ошибке. Никто не подумал, что лекарства были не в тех пузырьках. Никто, конечно, не знал, что пилюли рассыпались. Было сказано, что она приняла огромную дозу сильных болеутоляющих средств, которая оказалась смертельной. Мне пришло это в голову гораздо позже того, как бедного доктора отправили на виселицу. Я пытался убедить себя, что теперь уже слишком поздно и я не мог ничего сделать, чтобы спасти его. Но я не могу не думать о Китти Карсон и ее дочери, чья жизнь, как ты говорила, омрачена темными тучами внезапного разоблачения. Я не могу об этом забыть. Эта мысль уже давно преследует и терзает меня. Я рад, что рассказал тебе об этом, Кармел. Я должен сделать все… что следует сделать.

— Я рада, что ты мне рассказал. Мы обсудим это и решим, что можно сделать. Мы всегда должны быть откровенны друг с другом и делить все невзгоды.

Лусиан повернулся ко мне. Мы смотрели друг на друга несколько секунд, потом он обнял меня и поцеловал долгим страстным поцелуем. Лусиан словно просил у меня помощи. Я на секунду вспомнила о том, каким он был, когда мы впервые встретились: герой, который защищал меня. Теперь его очередь быть уязвимым — и мне больше всего на свете хотелось защитить его.

В это мгновение я поняла, что люблю его всем сердцем. Между нами наконец было полное взаимопонимание. Все преграды пали. Я дала это понять, когда сказала, что мы должны полностью доверять друг другу и делить все трудности и невзгоды.

— Что нам следует сделать? — спросила я.

— Ты поедешь к Китти Карсон, — ответил Лусиан. — И я должен поехать с тобой.

Я потрясенно смотрела на него.

— Да, — сказал он. — Я думал об этом вчера вечером. Там есть этот человек, Джефферсон Крейг. Он должен знать, как нам следует поступить. Я расскажу им, что произошло. Я уже решил. Только после этого я смогу жить спокойно. Дело получит огласку. Но я выдержу это. Ты согласна, Кармел?

— Думаю, ты не успокоишься, пока не пройдешь через все это. Но поехать со мной… Я не уверена. Нам нужно хорошенько все обдумать. Китти думает, что я приеду одна. Мне кажется, сначала я должна объяснить им все, а ты сможешь приехать на следующий день. Китти, вероятно, помнит тебя. Ты иногда встречался с ней, когда приходил к нам.

— Да, я помню ее. Она очень приятный человек.

— Я сообщу ей о том, что ты мне рассказал, а потом мы сможем вместе это обсудить.

— Думаю, это лучший вариант. О Кармел, как я рад, что во всем тебе сознался!

— Тебе следовало сделать это раньше.

— Теперь я это понимаю.

— Тебе нужно избавиться от чувства вины. Даже если все произошло именно так, как ты опасаешься, хотя я не могу в это поверить. Неосторожность и беспечность мальчишки еще не делает его убийцей.

— Нет. Но это могло стать причиной чьей-то смерти. А это очень печально. И невозможно избавиться от последствий. О, как бы я хотел, чтобы этого не произошло!

— Мы спросим совета у Джефферсона Крейга. Он скажет, что нам следует делать.

Лусиан внезапно улыбнулся.

— О Кармел, — сказал он, — мне так нравится, как ты произносишь слово «мы»!

Когда мы уходили из парка, настроение у нас было гораздо лучше. Чувство вины по-прежнему угнетало Лусиана, но теперь я разделила с ним его ношу и мы оба знали, что стали ближе друг другу.

Когда Китти встретила меня на станции, с ней была маленькая девочка. Я сразу поняла, что это Эдвина. Это была хорошенькая, очаровательная девчушка. Я заметила, с какой нежностью мать и дочь относятся друг к другу.

— Это моя дочь Эдвина, Кармел, — сказала Китти. — Эдвина, это — мисс Кармел Синклер, которая раньше была моей воспитанницей.

Эдвина улыбнулась и пожала мне руку. В ней чувствовалась мягкость, которая сразу напомнила мне доктора, и я поняла, почему Китти гордилась дочерью и тревожилась за нее.

Китти сама управляла двуколкой. Когда мы ехали по живописной дороге, я размышляла о том, когда же смогу обдумать дело, которое полностью завладело моими мыслями.

Мы говорили о том о сем и через некоторое время подъехали к дому. Это было симпатичное трехэтажное здание, выкрашенное белой краской, отчего оно выглядело чистеньким и свежим. Зеленые заросли вокруг дома делали его еще уютнее. К крыльцу вели ступени, а на втором этаже было два балкона — по одному с каждой стороны, и выглядело это просто очаровательно.

Когда коляска подъехала к крыльцу, на пороге появилась молодая женщина. Она подбежала поприветствовать нас. Я сразу же узнала ее, и меня захлестнули эмоции. Аделина!

Она остановилась и посмотрела на нас. Аделина мало изменилась за эти годы. Ее широко распахнутые глаза были по-прежнему по-детски наивными. Ей, должно быть, было около тридцати, но выглядела она лет на семнадцать. Она вприпрыжку подбежала к нам. Думаю, в душе Аделина оставалась ребенком. Она казалась счастливой и безмятежной.

Из конюшни вышел какой-то мужчина и забрал коляску. Он приподнял шляпу, приветствуя нас.

— Спасибо, Томас, — сказала Китти. — Аделина, вы ведь знакомы?

Аделина подбежала ко мне, остановилась и застенчиво улыбнулась. Я взяла ее за руки и поцеловала.

— Аделина, — сказала я, — я так рада видеть тебя!

— Это Кармел! — воскликнула она и засмеялась.

— Да, — подтвердила Китти. — Кармел погостит у нас. Замечательно, правда?

Аделина кивнула. Мы зашли в дом. Холл оказался просторным. Там стоял дубовый комод, а на нем — ваза с цветами. Я сразу догадалась, что это Китти составляла букет. В холл вышел мужчина, и я тотчас поняла, что это Джефферсон Крейг. Он немного сутулился и шел с некоторым трудом, но когда наши взгляды встретились, я заметила, что у него необыкновенно умные, ясные, живые карие глаза под седыми кустистыми бровями. Волосы его были густыми и почти белыми. Это был старый человек с необычайно сильной харизмой и обаянием сильной личности.

— Я рад, что вы приехали к нам. Китти только о вас и говорит с тех пор, как вернулась после вашей встречи. Поэтому я уже кое-что о вас знаю и с нетерпением жду возможности познакомиться получше.

— Спасибо. Я тоже кое-что о вас слышала.

— Я покажу гостье ее комнату, Джефферсон, — сказала Китти. — А потом, за обедом, мы поговорим.

— Отлично. Буду ждать.

— Ну мы скоро к тебе присоединимся.

Он кивнул и вернулся в комнату, которая, вероятно, служила ему кабинетом.

Аделина взяла меня под руку.

— Китти, — сказала она, — я первая хочу показать Кармел ее комнату.

— Хорошо, — согласилась Китти.

С детским восторгом Аделина прошептала:

— Твоя комната рядом с моей.

— Очень хорошо, — ответила я.

Она повела меня за собой. Китти с улыбкой смотрела нам вслед. С тех пор как Аделина переехала к Китти, ее жизнь круто изменилась. Она, несомненно, была счастлива. Я подумала, как сильно отличается ее нынешняя жизнь от того, что было в Коммонвуде, когда она рыдала от ужаса после встреч с собственной матерью.

Аделина повернулась к Китти и сказала:

— Я хочу сначала показать ей свою комнату.

— Хорошо, — ответила Китти. — Думаю, Кармел не будет возражать.

Я видела, что Аделина не повзрослела. Она так и осталась ребенком, как и много лет назад.

Она открыла дверь, переступила порог и посторонилась, чтобы я могла войти вслед за ней. Это была светлая комната, и я сразу заметила дверь, ведущую на балкон. В комнате стояли кровать, туалетный столик и зеркало. На полу — голубой ковер, а на стенах — рисунки. Все они изображали сцены счастливой семейной жизни. Это была типичная комната маленькой девочки. По тому, как Аделина за мной наблюдала, было понятно, что она ждет, когда я ахну от восторга.

— Здесь очень красиво, — сказала я. Эта комната сильно отличалась от комнаты в Коммонвуд-Хаусе с его высокими потолками и массивной мебелью. Тут было светло и много ярких красок. Должно быть, Аделина теперь счастлива.

Она подозвала меня к окну.

— Идем, — сказала она. Я последовала за ней на балкон. Оттуда открывался прекрасный вид на сад. Я посмотрела вниз, перегнувшись через перила. Под нами был выложенный камнем внутренний дворик с цветущими растениями в кадках.

Аделина взяла меня за руку и, сияя от гордости, показала, что балкон тянется до следующей комнаты, которую, как оказалось, приготовили для меня. Она подошла к двери этой комнаты и поманила меня за собой.

— Кармел, — сказала Аделина, — это твоя комната. Видишь, у нас с тобой общий балкон. И если ты оставишь балконную дверь открытой, как и я, мы сможем ходить друг к другу в гости через балкон.

— Это очень удобно, — произнесла я.

Мы зашли в комнату, приготовленную для меня. Она была точно такой же, как у Аделины, но на стене было всего две картины. Открылась дверь, и вошли Китти с Эдвиной.

— Мы оставим Кармел распаковывать вещи и мыть руки. А потом все будем обедать. — Она улыбнулась мне. — Все в порядке, Кармел? — Я заверила ее, что все хорошо, и она добавила: — Мы будем в саду, спускайся, когда будешь готова.

— Я приведу Кармел вниз, — вызвалась Аделина.

— Вижу, у тебя здесь будет свой ангел-хранитель, — заметила Китти.

— Я буду твоим ангелом-хранителем, Кармел! — воскликнула Аделина.

— Спасибо тебе, — ответила я.

Они все ушли. В небольшом алькове стояли таз и кувшин, и я умылась. Потом распаковала те немногие вещи, которые привезла с собой. Меня мучили дурные предчувствия — я пыталась представить, какая у Крейгов будет реакция, когда они услышат то, что я должна им рассказать. Я с нетерпением ждала возможности это сделать. Конечно, об этом нельзя говорить в присутствии Эдвины или Аделины.

Внезапно я почувствовала, что за мной наблюдают. Это было очень жуткое, неприятное ощущение. Я обернулась. У балконной двери стояла Аделина.

— Здравствуй, Кармел, — сказала она, словно мы до этого не виделись. — Я отведу тебя вниз.

— Но я еще не готова.

Она вошла в комнату и села на край кровати.

— Где ты была? — спросила она.

— В Австралии.

Она нахмурила брови и переспросила:

— В Австралии?

— Это на другом краю земного шара.

— Но почему?

— Почему она там или почему я там была?

— Ты, — ответила она.

— Ну, меня туда забрали много лет назад.

— Когда мы уехали?

— Да, приблизительно в это время.

— Это было ужасно. Мне там было плохо. — Ее лицо внезапно перекосилось от гнева. — А лотом я переехала к Китти. — За доли секунды гнев на ее лице сменился искренней радостью.

— Теперь все хорошо, — сказала я. — Я очень рада, что ты переехала к Китти, Аделина. Это, наверное, было замечательно.

Она кивнула.

— А зачем ты приехала сюда? — спросила она вдруг.

— Я встретила Китти, и она меня пригласила.

Аделина кивнула, словно успокоилась, получив ответ на вопрос, который вызывал у нее тревогу.

— Идем вниз? — предложила я. — Я уже готова.

Китти и Джефферсон Крейг были в саду. Эдвина была с ними. Мы сели и некоторое время беседовали о моем путешествии, о моих друзьях в Лондоне и в Австралии. Я начала нервничать. Думаю, Китти почувствовала это, потому что улыбнулась мне, словно давая понять, что позже у нас еще будет масса времени, чтобы поговорить.

Это был прекрасный обед. За столом прислуживала горничная, Энни. Я выяснила, что повариха-экономка уже много лет служит у Джефферсона Крейга. Так что они жили в мире и довольстве, но уединенно.

Только после обеда мне представилась возможность поговорить с Китти и Джефферсоном. Эдвина увела куда-то Аделину, и мы втроем сидели на скамейке под дубом и глядели на дом. Это был подходящий момент, и я не стала упускать эту возможность и рассказала о признании Лусиана.

Джефферсон очень заинтересовался.

— Бедный молодой человек! — воскликнул он. — Какая дилемма! И он так долго несет это тяжелое бремя вины! Я хорошо представляю, как это случилось. Он толкает стол, пилюли рассыпаются по полу. В комнату в любой момент могут ввезти кресло-каталку ужасной миссис Марлин, и она увидит его в своей спальне. Он впадает в панику. Единственная цель — побыстрее собрать пилюли и убежать. Ну я бы сказал, что возможно, но маловероятно, что он повинен в смерти этой женщины.

— Маловероятно! — воскликнула я. — О, если бы только он мог это понять!

— Давайте рассуждать вместе. Между пилюлями наверняка была какая-то разница. Они, вероятно, были разного цвета… или разного размера. Лусиан был в панике. Он не заметил никакого отличия. Его единственной целью было ссыпать их назад в пузырек и поскорее убежать. Миссис Марлин принимала эти лекарства регулярно. Она хорошо знала разницу между сильными болеутоляющими и обычными. Я не могу представить, чтобы она приняла одни пилюли за другие — разве что намеренно.

— Значит, вы думаете, что Лусиан никак не может быть повинен в ее смерти?! — воскликнула я.

— Конечно, вероятность существует, но с уверенностью я сказать не могу.

— Лусиан думает, что неправильно утаивать этот факт. Он опасается, что человека повесили из-за его неосторожности.

— Но Лусиан ничего не мог сделать, — вставила Китти. — Он уехал в школу, ведь так? И не знал, что происходит, пока все не было кончено.

— Нужно подумать о вас и об Эдвине, — напомнила я, и мы стали говорить о том, что произойдет, если выяснится, кто настоящий отец Эдвины.

— Я часто размышляю об этом, — сказала Китти. — Если бы Эдварду вернули доброе имя, это было бы просто счастье.

— Мы с Лусианом думали, вы знаете, что следует предпринять в таких случаях. По-моему, Лусиан не успокоится, пока не расскажет, что произошло.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Джефферсон. — И вы правы: нужно думать о Китти и об Эдвине. Если правда выплывет наружу, это дело снова привлечет всеобщее внимание. И оно будет сосредоточено на Китти, а это хуже всего для Эдвины. Если бы мы могли найти человека, который убил Грейс Марлин… если бы у нас было его признание… тогда, конечно, дело тоже получило бы огласку, но шумиха имела бы смысл. Мы добились бы пересмотра дела, и Эдварда реабилитировали бы. Китти оказалась бы вне подозрений, и ей не нужно было бы тревожиться за будущее Эдвины. Это было бы совсем другое дело. А так это просто неубедительное предположение.

Я сказала им, что Лусиан приедет к ним на следующий день.

— Мне следовало сначала спросить вашего разрешения, но у меня не было времени. Поверьте, он очень расстроен. Он думает, что Джефферсон может подсказать ему, как поступить.

— Я с удовольствием встречусь с Лусианом, — сказала Китти. — Я помню его. Он был очень славным мальчиком. И в то время ты была к нему очень привязана, Кармел.

— Он всегда был добр ко мне, а в те дни даже немного внимания было очень важно для меня.

— Да, я знаю. Мы с удовольствием встретимся с ним.

— Он приедет днем, на поезде, который отправляется в два часа. Вас это устроит?

— Конечно, — ответила Китти.

— Это очень любопытно, — сказал Джефферсон. — Мне будет интересно поговорить с ним. А пока я поразмышляю над этим. Пожалуй, мы сможем что-нибудь сделать. Сейчас мне кажется, что все это лишь предположение. И я думаю, не принесут ли его признания больше вреда, чем пользы. Однако мне всегда интересно обсудить такие проблемы. Завтра нам предстоит долгий разговор. Это всегда очень полезно. И интересно.

— Какую огромную роль во всем этом сыграли эти опалы, не правда ли? — продолжала Китти. — Ты помнишь, Кармел? Аделина искала их, когда выдвинула ящик. Он упал — и разыгралась ужасная сцена.

— Да, я очень живо помню эту сцену.

В кустах послышался какой-то шорох. Мы все повернули головы на звук.

— Какое-то животное, — сказал Джефферсон.

— Может, лиса? — предположила Китти. — Едва ли, — произнес он.

— Мы говорили об опалах, — продолжала Китти. — Некоторые утверждают, что они приносят несчастье. С тех пор мне не нравятся эти камни. Во всяком случае, они принесли несчастье Лусиану и бедной Аделине.

Внезапно кусты зашевелились — и мы увидели, как Аделина бежит по лужайке к дому.

— Должно быть, в кустах была не лиса, а Аделина, — сказала Китти, наблюдая за тем, как та входит в дом.

— Она очень странная, — продолжила Китти. — Временами совершеннейшее дитя, а потом вдруг поражает своими знаниями. У нее изумительная память. Иногда она делает какие-то замечания о прошлом, которые меня просто поражают. Конечно, ей довелось пережить сложные моменты, как и большинству из нас. И это оставило след в ее душе.

— Но она счастлива с вами.

— О да. В этом нет сомнений. Сначала, когда Аделина только приехала, она сильно беспокоилась. Все, что ей нужно — это понимание.

Потом мы снова заговорили о серьезной проблеме, которая стояла перед нами. Я с нетерпением ждала момента, когда Лусиан присоединится к нам.

Он приехал на следующий день. Китти и Джефферсон тепло приветствовали его и сказали, что очень рады его приезду. Джефферсон сразу сообщил, что я уже объяснила им суть проблемы и он с нетерпением ждет возможности обсудить ее.

— Да это же Лусиан! — восторженно воскликнула Аделина, когда увидела его. — Лусиан, я — Аделина. Ты меня помнишь?

Лусиан сказал, что он помнит ее и рад, что она его не забыла.

— Ты стал больше, — заметила она. — Гораздо больше.

— А ты почти не изменилась.

Она улыбнулась.

Вскоре Китти устроила так, что мы остались вчетвером. Мы сели под тем же дубом, что и вчера, и погрузились в обсуждения.

Джефферсон внимательно выслушал версию Лусиана. Закончив, Лусиан сказал, что он решил сделать официальное признание и хочет, чтобы Джефферсон подсказал ему, что конкретно предпринять.

Джефферсон махнул рукой и ответил, что он не уверен, что это будет разумно. Он выдвинул свои доводы и объяснил все так же, как вчера мне и Китти. Он сказал, что ничего хорошего не выйдет, если заявить, что Грейс Марлин погибла из-за того, что лекарства в пузырьках перемешались. Мы должны подумать о шумихе, которая поднимется, если будет выдвинута новая версия, а она не совсем убедительна.

Лусиан слушал очень внимательно. Пилюли могли отличаться, но он не помнил этого. Он хотел побыстрее собрать их и ссыпать в пузырьки.

— Чем больше я думаю об этой версии, тем меньше мне нравится идея придать ее огласке, — сказал Джефферсон.

— Тогда я всю свою жизнь так и не узнаю, виновен ли я в смерти миссис Марлин, — сказал Лусиан, — в преступлении, за которое ее муж попал на виселицу.

— Вы в любом случае не узнаете, — заметил Джефферсон, — потому что ваше признание не сможет изменить тот факт, что это только версия. На самом деле весьма маловероятно, что миссис Марлин умерла оттого, что лекарства в ее пузырьках были перепутаны. Не нужно себя винить. Вы же не хотели никому причинить вред.

Я внимательно наблюдала за Лусианом. Мне нужно было убедиться, что он перестанет себя мучить. Но я знала, что это бремя останется с ним навсегда… и будет преследовать нас всю нашу жизнь.

Он поблагодарил Китти и Джефферсона за живой интерес к его, как выразился Джефферсон, дилемме.

— Это и наша проблема тоже, — ответила Китти.

Она была права. Странно, но нас всех коснулась эта трагедия. Она повлияла на жизнь каждого. И, кажется, всю дальнейшую жизнь будет влиять на нас. Мы не могли избежать трагических последствий прошлого.

Китти сказала, что Лусиан должен остаться ночевать у них. Железнодорожное расписание ненадежно, а у них есть свободная комната, которую Энни быстро подготовит для него. Это совсем не доставит беспокойства. Им очень приятно его общество. К тому же нам еще о многом нужно поговорить, а беседы в таких случаях очень помогают. Именно в эти моменты приходят идеи, и их можно рассмотреть со всех сторон. Это, как сказал Джефферсон, единственный способ прийти к правильному решению.

Итак, Лусиан остался на ночь.

Вечером мы с ним отправились на прогулку. Это было предложение Китти. Она знала о наших чувствах друг к другу и догадалась, что нам захочется побыть наедине.

Мы с Лусианом прогулялись по деревне, потом вышли за деревню. Я взяла его под руку, и он прижал мою руку к себе.

— Как хорошо быть с тобой здесь, — сказал он. — Я не мог дождаться, когда приеду сюда. Какие интересные люди!

— Ты сегодня лучше выглядишь, — сказала я ему.

— Мне следовало рассказать тебе все это раньше.

— Вероятно, Крейги подняли тебе настроение. Тебе сейчас немного легче, не так ли? Ты теперь понял, что это, как сказал Джефферсон, всего лишь версия и ты ничего не мог сделать.

— Я не уверен.

— Но ты видишь, как они относятся к той шумихе, которая может подняться после твоего признания?

— Это могло бы реабилитировать имя доктора.

— Только в том случае, если бы это было полностью доказано. А как можно быть в этом уверенным? Джефферсон прав: это только напомнит о преступлении — и все. Большинство людей уже забыли о деле Марлина. О Лусиан, неужели ты не видишь? Нам придется оставить все как есть. Иначе это только всколыхнет воспоминания о давнем деле. Мало кто поверит, что смерть миссис Марлин наступила из-за того, что ты перепутал пилюли. Понимаешь? Мы ничего не можем изменить. Нам придется просто забыть об этом. В любом случае, это была просто случайность. Если бы ты мог сообщить об этом до того, как доктор Марлин умер, все было бы по-другому. Но прошлое невозможно вернуть. Его нужно забыть. И ты забудешь, Лусиан. Я постараюсь, чтобы это произошло.

— Так, значит, ты принимаешь мое предложение?

— С радостью.

— Но совсем недавно ты была не уверена.

— А теперь уверена.

— Ты так внезапно переменила решение?

— Я не понимаю себя. Я полюбила тебя с тех пор, как ты нашел мой кулон. Это вполне естественно. Ты изменил всю мою жизнь. А когда умер отец, я думала, что больше никогда не смогу быть счастлива. Но ты доказал мне, что это не так. Возможно, в этом все дело. Ты спрашиваешь меня, почему я так резко поменяла свое мнение. Думаю, это случилось, когда я увидела, какое тяжелое бремя вины ты взвалил на себя. Ты казался мне таким беззащитным — а не героем, каким я тебя все время представляла. Тебе нужна была помощь. О, думаю, есть сотня причин, почему люди понимают, что они влюблены.

— Кармел, я тоже теперь знаю, что могу быть счастлив. Думаю, мы забудем о прошлом. В любом случае, я могу убедить себя, что это была случайность и я ничего не в силах изменить. Просто замечательно, что ты решила связаться с Китти. Думаю, меня по-прежнему будет охватывать дурное настроение и чувство вины будет иногда отравлять мне жизнь, но теперь рядом ты, Кармел. Я стану напоминать себе об этом. Ты будешь рядом.

— Я буду рядом, — пообещала я. — Мы будем вместе.

— Значит, состоится наша свадьба… вскоре.

— А что скажет твоя мать?

— Она скажет: «Слава Богу!» Ей уже давно хотелось, чтобы я женился. Она из тех женщин, которые предпочитают сами выбирать жен для своих сыновей. И уже некоторое время намекает, что удостоила тебя этой сомнительной чести.

— Не смейся. Это действительно честь для меня, и я хочу этого больше всего на свете.

— Так когда же?

— Думаю, это следует обсудить с твоей матерью.

— Я поговорю с ней, как только вернусь. А на следующие выходные ты должна приехать к нам, чтобы мы могли составить план.

Я была счастлива. Я думала, что больше никогда не смогу испытать счастья и буду оплакивать Тоби всю свою жизнь, а Лусиан будет помнить, что из-за глупой случайности он, возможно, виновен в смерти двух человек. И это нельзя изменить. Но мы есть друг у друга. Он станет утешать меня, а я буду рядом с ним, когда его станут мучить страхи.

Мы должны быть счастливы. Мы вместе будем строить нашу жизнь. Мы знаем, чего хотим, и намерены делать все, что в наших силах, чтобы добиться этого.

Вернувшись с прогулки, мы услышали в доме какой-то шум. Аделина была сильно взволнована.

— Это опасно! — говорила она. — Кто-нибудь может упасть. Вы же знаете, что случилось с той дамой в Гарстон Тауэрз!

— Там все было иначе, — успокаивала ее Китти. — Там был парапет на крепостной стене замка. — Она повернулась ко мне. — Ничего страшного. Расшатался один из столбов в балконных перилах. Аделина только что заметила это. — Китти улыбнулась и приподняла брови, давая понять, что Аделина легко впадает в панику из-за таких вещей. — С минуты на минуту из конюшни придет Том. Он быстро все починит.

— Давайте я посмотрю, — предложил Лусиан.

— Не стоит беспокоиться, — ответила Китти.

— О, но я все же взгляну.

Мы поднялись в мою комнату. Оказалось, что речь шла именно о том балконе, который соединял наши с Аделиной комнаты.

— Где это? — спросил Лусиан. — А, вижу. — Он опустился на колени и осмотрел сломанный столб. Тот зашатался, как только Лусиан прикоснулся к нему.

— Обычно Том с легкостью чинит такие столбы, — сказала Китти.

— Это опасно! — воскликнула Аделина. — Кто-нибудь может упасть. Как та дама в Гарстон Тауэрз.

Я услышала, как Эдвина позвала Аделину, и та тотчас забыла о столбе и пошла к девочке.

— Аделина всегда тревожится из-за того, что производит на нее сильное впечатление. Случай в Гарстон Тауэрз поразил ее воображение. Она часто вспоминает о нем. Том вскоре починит эти перила, а пока лучше всего держаться от них подальше.

Пришел Том. Он осмотрел перила и согласился с Лусианом. Том сказал, что лучше всего поставить новый столб. Он позовет кузнеца Хили, и тот все сделает. Через несколько дней все будет в порядке. А пока Том собирался немного укрепить столб.

Вечером, переодеваясь к ужину, я снова почувствовала, что за мной наблюдают. Но на этот раз я не удивилась, увидев Аделину у балконной двери.

— Привет, — сказала она. — Тебе здесь нравится?

— Да, спасибо, Аделина.

— Тебя долго не было.

— Да, долго.

— А зачем ты теперь приехала? Ты хочешь что-то рассказать Китти?

— Нет, просто повидаться с ней. Мы ведь всегда были с ней дружны. Разве ты не помнишь?

— Да, я помню все. Ты знаешь о леди Гарстон?

— Только то, что услышала от тебя.

— Это случилось в Гарстоне. Гарстон — это замок… очень большой. Она часто ходила по крепостному валу. Ты знаешь, что такое крепостной вал?

— Да.

— Там было очень опасно, и они поставили ограждение. Раньше люди стояли там и лили на головы захватчиков расплавленную смолу.

— Боже мой! Наверное, это было очень давно!

— Однажды леди Гарстон поднялась туда. Она перегнулась через перила — и они сломались. Она упала вниз… и потом умерла.

— Бедная леди Гарстон!

— Она не знала, что перила сломаны.

— Но мы знаем, что наши перила сломаны, поэтому будем осторожны, — до тех пор пока их не починят.

— И все равно, мы можем погибнуть.

— О, давай не будем говорить о грустном. У тебя такое красивое платье!

Выражение ее лица изменилось.

— Его выбрала для меня Китти, — с удовольствием сказала Аделина.

— Оно тебе очень идет.

— Китти говорит, что я должна красиво одеваться.

Я улыбнулась ей.

— Ты ведь очень любишь Китти, правда?

— Я люблю Китти больше всех на свете… сильнее и крепче, чем любой другой человек. Я люблю Китти. — Она очень внимательно посмотрела на меня. — И никто не должен забрать ее у меня.

— Я уверена, что никто и не захочет. Ой, смотри, уже пора спускаться к ужину.

После ужина, когда мы с Лусианом остались с Китти и Джефферсоном, мы вернулись к предмету, который больше всего занимал всех нас. Джефферсон не изменил своего мнения. Он по-прежнему полагал, что история о перепутанных лекарствах должна оставаться между нами.

— Я хочу еще раз обдумать все это, — сказал он. — Вам же не нужно завтра уезжать? Вы сможете остаться еще на день? Лучше всего обсуждать проблему, даже если повторяешь все снова и снова. Это помогает сделать правильный вывод.

— Предложение очень соблазнительное.

— Иногда полезно идти на поводу у соблазнов, — сказала Китти. — Думаю, это как раз такой случай.

— Ну что ж, спасибо вам за гостеприимство и за интерес к моей проблеме.

— Это и наша проблема тоже, — ответила Китти.

Я лежала в кровати. Сон никак не шел ко мне. И это неудивительно. Я думала о Лусиане, о том, как сильно я его люблю, и о том, как приятно было познакомиться с Джефферсоном. Он мыслит очень позитивно и многое сделал, чтобы успокоить Лусиана.

Я услышала легкий шорох и открыла глаза. У балконной двери стояла Аделина.

— Кармел, — воскликнула она взволнованно, — иди сюда… быстро… пожалуйста, скорее!

— Что случилось? — спросила я, вскакивая с кровати.

— Пожалуйста… пожалуйста, иди сюда!

Я вышла вслед за ней на балкон. Она вдруг остановилась.

— Это здесь, — сказала она.

Она крепко схватила меня за руку и подвела к перилам. В ее глазах светилось безумие.

— Аделина! Осторожнее! — воскликнула я. — Вспомни о перилах!

Она крепко держала меня за руку. Лицо ее перекосилось. Она совсем не была похожа на ту Аделину, которую я знала с детства. Она прижала меня к перилам балкона, и я поняла, что она хочет сделать. Перила были сломаны, столб шатался. И Аделина пыталась сбросить меня вниз! Я почувствовала, как перила подались вперед. Потом услышала, как они с грохотом упали вниз на вымощенный камнем внутренний дворик.

«Сейчас! — подумала я. — Сейчас!» Я изо всех сил старалась освободиться. Но Аделина была очень сильной, и ее хватка ничуть не ослабела. Лицо оставалось злобным.

— За что? Почему?! — кричала я.

Она все еще крепко держала меня и вдруг начала плакать. Мы немного покачнулись. Я безуспешно попыталась освободиться. И вдруг Аделина потащила меня от края балкона. Она все еще крепко сжимала меня и горько плакала.

— Я не могу этого сделать, — прошептала она. — Я не могу убить Кармел! Только не ее…

Мне казалось, что это дурной сон. Этого не может быть! Но она действительно собиралась убить меня! Почему? Потому что мысль о сломанных перилах полностью завладела ею? Она хотела столкнуть меня вниз, и если бы ей это удалось… я бы погибла. Что было у нее на уме, в ее несчастном затуманенном сознании? Почему она на меня напала?

Она продолжала плакать.

— Аделина, — сказала я, — что все это значит? Что ты хотела сделать?

— Я не могу этого сделать, — сказала она. — Я не могу убить тебя, Кармел. Но я никому не позволю забрать у меня Китти.

Мне удалось отвести ее в свою комнату. Мы сели рядом на кровати, и я обняла ее.

— Аделина, — попросила я, — пожалуйста, расскажи мне, что тебя беспокоит. Думаю, все это можно как-то объяснить.

— Ты меня теперь ненавидишь! — воскликнула она. — Ты ведь все знаешь!

— Я не испытываю к тебе ненависти. И никогда не смогла бы возненавидеть тебя. Я люблю тебя. Мы всегда были хорошими друзьями, правда?

Она кивнула.

— Ты приехала, чтобы рассказать ей, — сказала она. — Ты все знаешь. Я слышала, как ты говорила. Я знаю, о чем ты говорила. Это о ней… о моей матери… о моей противной матери. Она собиралась отослать Китти. Она бы сделала так, чтобы я никогда больше не увиделась с Китти.

— Аделина, — сказала я, — может, ты мне все расскажешь?

— Они заберут меня у Китти, — твердила она.

— Никто тебя не заберет. Китти любит тебя. Ты всегда будешь с ней.

— Я не позволю им увезти меня от нее, не позволю!

— Нет, конечно. Но почему ты хотела убить меня?

— Ты собиралась все узнать. Ты привезла сюда Лусиана. Я слышала, как вы говорили об этом. Ты хотела рассказать Китти, доказать ей. Вы собирались сказать всем… журналистам… полицейским… всем.

— О чем рассказать, Аделина?

— Что это сделала я. Я убила ее. Ты приехала рассказать им об этом.

— Ты убила свою мать?!

— Она хотела отослать Китти. Она была жестокой. Ее никто не любил. Без нее было лучше. Она меня пугала. Она застала меня в своей комнате. Я только хотела показать Лусиану опал. А тут ящик выпал… А когда Китти пришла за мной, моя мать так разозлилась, что велела Китти убираться. Я пошла в ее комнату, когда она лежала в кровати. Она задыхалась, не могла дышать. Она сказала: «Лекарство… лекарство», — и больше ничего. Я положила много пилюль в стакан и дала ей. Она выпила. А потом умерла. Но они отвезли нас к тете Флоренс, а я не хотела там оставаться. А через некоторое время они отослали меня к Китти. Я подумала, что ты приехала, чтобы все испортить.

— О Аделина, моя бедная Аделина!

Она прижалась ко мне, все еще всхлипывая.

— Я вернулась к Китти, — продолжала она. — Тут было очень хорошо. Это лучшее место на свете. Я не могу уехать от Китти. А ты приехала, и я подслушала, что ты постоянно говорила с ними о… том, что ты знаешь и что собираешься им рассказать. А когда они узнают, они заберут меня у Китти. Я не могу уехать от Китти. Здесь мне спокойно. Это мой дом. Я не хотела причинить тебе вред… я должна была… но не смогла, потому что очень тебя люблю.

— Аделина, я не знала этого. Ты неправильно все поняла. Я приехала к Китти, и мы действительно говорили об этом. Ты должна успокоиться. Я позову Китти. Она знает, что нужно делать. Я вернусь через минуту.

Она вдруг затихла.

— Китти… — сказала Аделина. — Ей обо всем станет известно… Китти знает, что нужно сделать.

Я оставила ее и побежала в комнату Китти. Она спала, и я разбудила ее. Я сказала ей, что она должна немедленно пойти со мной. У Аделины случился приступ. Китти тотчас вскочила с кровати.

— Что случилось? — спросила она.

— Она говорит о прошлом. Пожалуйста, идемте скорее. Она меня пугает.

Мы побежали в мою спальню. Но Аделины там не было. Балконная дверь была открыта, но и в комнате Аделины не оказалось. Тогда я подошла к краю балкона, где были сломанные перила, и посмотрела вниз. Аделина лежала на каменных плитах внутреннего дворика.

Ее отвезли в больницу, и Китти не отходила от нее ни на минуту Аделина была счастлива. Доктор сказал, что она почти не чувствует боли. Ее позвоночник был сломан. Временами она приходила в сознание и говорила о прошлом.

Она снова и снова рассказывала нам — включая доктора и медсестер, — как она дала матери лекарства, которые ее убили, и почему решила, что это необходимо сделать. Аделина знала о лекарствах, потому что слышала, как медсестра рассказывала о них няне и миссис Бартон. Аделина многое слышала. Все думали, что она ничего не понимает, поэтому свободно говорили при ней.

Аделина знала, что мать собирается выгнать Китти, и именно поэтому убила миссис Марлин.

Потом ее отослали к тете Флоренс, и Аделина сделала так, чтобы они возненавидели ее и кинулись умолять Китти ее забрать. После этого все стало прекрасно, и долгие годы она была счастлива. Но теперь все узнали, что она убила свою мать, и заберут ее у Китти. Она не думает, что ее повесят, потому что говорят, что она глупая. Но лучше умереть, чем жить вдали от Китти. Это наилучший выход, и Китти будет с ней до самой ее смерти, которая, она чувствует, уже близко.

Аделина сказала мне, что собиралась столкнуть меня с балкона, потому что думала, будто я знаю, что она убила собственную мать. Но я всегда была ее другом, и она в конце концов не смогла этого сделать, поэтому попыталась покончить с собой. Леди Гарстон упала с крепостного вала, а она прыгнула с балкона.

Аделина прожила всего два дня. Она сделала признание — не только мне, но и в присутствии нескольких человек. Своим признанием она разогнала тучи, которые клубились над нами столько лет.

Как и предсказывал Джефферсон, поднялась шумиха. Признание Аделины и тот факт, что невинный человек был повешен за преступление, которого он не совершал, — все это вызвало всеобщий интерес. Несколько недель газеты муссировали эту историю. Китти с Джефферсоном и Эдвиной уехали на несколько месяцев за границу, чтобы избежать пристального внимания. Дело было закрыто. Смерть Аделины все расставила по своим местам.

Я с грустью вспоминала жизнь бедной Аделины. Она всегда радовалась, когда рядом с ней была Китти. В такие моменты она была счастлива. Думаю, ее не очень мучила совесть. Ее мать была отвратительным человеком, рассуждала Аделина, и причиняла неприятности многим людям. Она заслуживала смерти. А отец? Что Аделина думала о нем? Она плохо знала его, но он всегда был добр с ней. Она, вероятно, смогла забыть о нем, выбросить воспоминания из головы.

Мы с Лусианом поженились спустя три месяца после этих событий. Леди Кромптон настояла, чтобы свадьба была гораздо пышнее, чем нам с Лусианом того хотелось, но это не имело для нас большого значения. Мы были слишком счастливы, чтобы обращать на это внимание.

Эпилог

Прошло уже пять лет с тех пор, как умерла Аделина. Это были счастливые годы.

Наступил новый век. Думаю, для всей Англии началась новая эра. Королева умерла, и в холодный ветреный день весь двор погрузился в траур. Ее похоронили рядом с мужем, которого она так обожала, в ее «любимом мавзолее» в Виндзоре.

Я стояла у окна и смотрела на лужайку, где много лет назад мы с Камиллой, Лусианом, Эстеллой, Генри и Аделиной пили чай. Теперь это мой дом. Лусиан — мой муж, и все, что произошло в моей жизни, привело меня к счастью.

Леди Кромптон теперь уже довольно слаба, но жизнь ее стала светлее. У меня есть сын Джонатан — ему уже четыре года — и двухлетняя дочь Кэтрин, которые одинаково дороги мне. Бриджит тоже живет с нами. Джемаймы Крей здесь больше нет. Я вздохнула с облегчением, когда мы наконец от нее избавились. Я собралась с духом и прошла через это испытание. Я предложила Джемайме ежегодную ренту, настояв на том, что она получит ее только в том случае, если уедет без шума и прекратит свои нелепые, возмутительные инсинуации. И намекнула, что такие чудовищные выдумки можно расценивать как клевету и ей следует остерегаться. Я была рада, когда она решила тихо уехать.

Моя мать и Харриман — частые гости в Грандже, и детям очень нравится бывать в Замке Фолли. Герти по-прежнему счастлива в браке. В той детской, которую с такой надеждой готовила тетя Беатрис, резвятся уже двое маленьких Реглендов.

Меня порадовали две новости из Австралии. Обе они касались Джеймса Формана. Элси писала:

«Думаю, он был сильно расстроен, когда услышал о твоем замужестве. Джеймс никогда не распространяется о своих чувствах, но миссис Форман говорит, что он заинтересовался одной очень славной девушкой и родители надеются, что со временем из этого что-нибудь выйдет. У него случалось несколько неплохих находок, но пока особо похвастаться нечем. Но все же я думаю, такие находки утешают. Бедный Джеймс, он, как и прежде, намерен продолжать поиски.

О, произошло еще кое-что. Нашли человека, который убил старого бродягу. Это был один из старателей. Мы так и думали. Но, по-моему, Джеймс чувствовал, что его подозревают. Поэтому и вздохнул с облегчением, когда все выяснилось».

Я вспомнила об испытаниях, выпавших на долю Лусиана, и порадовалась за Джеймса. Спустя несколько месяцев после моей свадьбы я открыла маленькую коробочку и с удивлением и восторгом увидела там черный опал. Джеймс писал мне:

«Это, моя дорогая Кармел, запоздалый свадебный подарок, чтобы напомнить тебе о годах, которые ты провела в Австралии. Я по-прежнему ищу камни. Иногда случаются неплохие находки — словно в награду за упорство. Но я по-прежнему не хочу заниматься ничем другим. Время от времени Герти пишет мне о тебе. Я желаю тебе всего самого лучшего в жизни. Думаю, этот подарок тебе понравится. Несколько дней назад я читал об одном из древнеримских историков. Он очень хорошо написал об опалах. В те времена опал обозначал «магический глаз», или «пророк счастливой судьбы». Считалось, что он дарит своему владельцу способность предвидеть будущее. Но была одна оговорка: опалы можно использовать только для того, чтобы дарить людям счастье — тогда они приносили удачу владельцу. В те времена этот камень был известен как «опал удачи». Я сразу подумал: «Это как раз для Кармел!»»

Я достала камень из коробочки и, любуясь им, подумала, какую важную роль сыграли опалы в наших судьбах. Если бы Аделина не искала в ящике опалы своей матери в тот роковой день, она не совершила бы преступления и доктора Марлина и Китти Карсон не обвинили бы в убийстве. И все эти годы Лусиан не страдал бы от чувства вины.

Я вставила камень в оправу и теперь постоянно ношу это кольцо.

А теперь о Китти. Должна признаться: услышав, что у нее на уме, я была очень удивлена. Но теперь, когда все уже сделано, думаю, я понимаю ее чувства.

Джефферсон умер три года назад, оставив Китти и Эдвине приличное наследство. В газетах много писали о его жизни и работе, среди прочего вспомнили, что он был женат на Китти Карсон — и, конечно, снова заговорили о деле Марлина.

После его смерти Китти с Эдвиной часто приезжали к нам, и Китти регулярно приходила в Коммонвуд-Хаус.

Однажды она попросила меня пойти вместе с ней. Когда мы стояли на развалинах, она сказала:

— Кармел, я возвращаюсь.

Сначала я не поняла, что она имеет в виду.

— В своих мечтах, — продолжала она, — я давным-давно хотела жить здесь. Я любила этот дом. И думала о том, как все могло бы быть. Я хотела бы жить рядом с вами, Кармел. Эдвина любит всех вас, и я тоже. Думаю, она будет счастлива здесь как нигде. С каждым днем она становится все больше похожей на Эдварда. Я хочу поселиться здесь и собираюсь купить этот участок. Ты знаешь, Джефферсон оставил мне приличную сумму. И думаю, я смогу себе это позволить. Мы расчистим руины, и я построю тут новый дом… новый Коммонвуд.

Сначала я думала, что она шутит, и с удивлением убеждалась, что она совершенно серьезна.

Так Китти и поступила. Она переехала в новый Коммонвуд в первую неделю нового века, и как только я перешагнула порог, тотчас поняла, что это место как раз для нее.

У нее есть дочь и воспоминания об Эдварде, чье честное имя восстановлено.

Я смотрю на лужайку и вижу, что с неба падает снег. Дети бегут по траве. Джонатан поднимает ручонки к небу и, восторженно смеясь, ловит снежинки. Ему нравится снег.

Лусиан рядом с сыном. Кэтрин подбегает к нему, и Лусиан подхватывает ее на руки. Они все вместе заходят в дом.

Я смотрю на свой черный опал и думаю о том, что он принесет мне счастье. Это мое счастье.

Я счастлива. Теперь это мой мир. И он прекрасен.

1

Коммонвуд — общинный лес (англ.). (Здесь и далее примеч. перев., если не указано иное.)

2

Ерика — род полукустарников, кустарников или небольших деревьев семейства вересковых. (Примеч. ред.)

3

Pied a terre — пристанище (фр.).

4

Infra dig — ниже достоинства, унизительно (лат.).

5

Свэгмен — бродяга.

6

Menage a trios — ведение хозяйства втроем (фр.).