Владимир Беляев

ПО СЛЕДАМ ПРОПАВШИХ ГАРНИЗОНОВ

Книга из Венеции

Первый пассажирский самолёт, открывающий линию Москва — Львов, доставляет нас в только что освобождённый город. На ближних подходах ко Львову появляются в небе два «мессершмитта», и нам приходится «подползать» к аэродрому почти на уровне макушки Высокого Замка.

С разбитого, изуродованного аэродрома добираемся в город пешком. Улицы засыпаны битым оконным стеклом, повсюду свисают рассечённые осколками трамвайные провода, чернеют на перекрёстках вплавленные в асфальт, подбитые, обгорелые танки с немецкими крестами. И необычная для довоенного Львова пустота на улицах. А когда всходит полная луна, озаряя своим призрачным светом памятник Адаму Мицкевичу и заглядывая в глазницы разбитых окон, город совершенно затихает. Только изредка гулко стучат по тротуарам шаги комендантских патрулей, обходящих улицы, из которых всего три дня назад выбиты гитлеровцы.

На следующий день иду становиться на учёт в отделение Союза советских писателей. Помню, что до войны оно помещалось в бывшем особняке графа Бельского по улице Коперника. Память ещё сохранила оживление, которое царило тогда в этом небольшом здании с колоннами: украинские, польские, еврейские, русские, венгерские и чешские литераторы приобщались здесь к большому интернациональному опыту советской литературы, дискутировали, обсуждали взаимные переводы.

…В доме с колоннами удивительно тихо. Ни души. Ветер гонит по запылённым полам обрывки немецких и венгерских газет, на стенах — оспины от пуль, портрет пучеглазого Гитлера в большом зале.

На одном из подоконников лежит книжка.

Беру её в руки.

Знакомый портрет великого писателя Италии Карло Гольдони с пышными подвитыми волосами и название книжки — «Венеция нель канто де суои поэти» — вместе с выходными данными помогают при полном незнании итальянского языка сообразить, что я стал обладателем антологии поэтов Венеции, выпущенной в 1925 году в Милане издателем Фрателли Тревесом.

Какой мечтатель, любитель прекрасного читал, перечитывал и даже штудировал эту книгу в залитом кровью Львове в страшное время войны? Это оставалось тайной. Но то, что книга изучалась очень тщательно, притом знатоком итальянской поэзии, в этом не было никакого сомнения. Повсюду на полях книги были сделаны пометки и переписаны наново целые строфы. Прикосновения остро отточенного карандаша корректировали и изменили текст венецианских канцон ^[1].

Только значительно позже, с помощью уроженцев Италии, я узнал, в чём дело. Неизвестный владелец книги переводил на досуге целые строфы и стихотворения с венецианского диалекта на общепринятый язык Италии. Но в тот день, 2 августа 1944 года, оставаясь в полном неведении относительно пометок, сделанных в тексте книги, я отнёс мою находку домой и отправился разыскивать областной комитет партии. Так как нынешнее его здание на Советской улице было ещё заминировано, обком помещался в небольшом домике на тупиковой Рыбацкой улице. У его подъезда стояло несколько открытых военных «газиков». Когда я спросил у часового, как попасть на приём к секретарю обкома партии, часовой сказал:

— Да вон он, секретарь!

По лестнице быстро спускался вниз худощавый смуглый человек в генеральской форме. Когда он вышел на улицу, я представился и показал свои командировочные документы.

— Литератор? Очень хорошо! — бросил на ходу секретарь. — Я бы поговорил с вами подробнее, но не могу. В Перемышлянах появилась банда. Еду туда. Оформляйтесь на учёт и найдите представителя Чрезвычайной следственной комиссии. Им нужен человек, который помог бы литературно оформить материалы о гитлеровских злодеяниях. Скажите, что я вас послал. А потом поговорим основательно.

С этими словами секретарь обкома вскочил в открытую машину, шофёр нажал педали, и машина вырвалась на соседнюю улицу Кохановского. Вдогонку помчался второй «газик» с автоматчиками в запылённых гимнастёрках.

Для меня эта встреча завершилась первым партийным поручением, полученным на освобождённой львовской земле.

…И блокадная зима, пережитая в осаждённом Ленинграде, и жестокие бомбёжки Мурманска, и поведение гитлеровцев на арктическом театре войны, где я побывал в качестве корреспондента Советского информбюро, уже в достаточной степени помогли представить по личным, непосредственным впечатлениям, что такое фашизм в действии. Но то, что довелось увидеть в городах и сёлах западных областей Украины, превзошло всё виденное раньше. Сотни свидетельских показаний вели к множеству безымянных могил, в которых покоились мирные люди, убитые гитлеровцами. Серебристый пепел на склонах «долины смерти» за Яновским лагерем подтверждал слышанные ранее рассказы нескольких участников «бригады смерти», созданной гитлеровцами из последних узников Львовского гетто, о том, как они сжигали по приказу немцев останки расстрелянных во Львове.

И вот однажды мы услышали рассказ о том, что среди людей, расстрелянных гитлеровцами во Львове, были и итальянцы. Вначале рассказ показался неправдоподобным. С какой стати надо было гитлеровцам расстреливать своих тогдашних союзников, подданных одной из стран «оси»? Но постепенно рассказ первого свидетеля обрастал новыми подробностями, и наконец нам удалось разыскать человека, который не только сообщил много нового о трагедии итальянцев во Львове, но даже назвал по фамилиям известных ему уроженцев Италии, нашедших свою смерть в глубоком песчаном овраге на окраине Львова — в Лычакове.

После падения Муссолини

Молодая львовянка Нина Петрушковна в годы оккупации поступила работать в команду тыла итальянского гарнизона «Ретрово Италиано», которая дислоцировалась тогда во Львове. Львов был значительным транзитным пунктом на пути из Италии на Восточный фронт, через который перебрасывались военные соединения итальянцев с берегов Средиземного моря к Волге.

Летом 1943 года на площади за Львовским оперным театром стояла лагерем моторизованная дивизия итальянской армии и другие крупные соединения итальянцев. Вследствие высадки англо-американских войск на Сицилии, капитуляции маршала Бадольо и первых попыток вывести Италию из войны положение итальянцев, находившихся во Львове, резко изменилось.

— После того как пал режим Муссолини, — рассказала Нина Петрушковна, — гитлеровские власти предложили итальянским солдатам и офицерам, находящимся во Львове, присягнуть на верность гитлеровской Германии и продолжать войну против Советского Союза. Большинство итальянцев отказалось это сделать. Они категорически потребовали, чтобы их немедленно отправили на родину. Тогда всех, кто отказался от присяги, гитлеровцы забрали. Так было арестовано свыше двух тысяч итальянцев. Всех их гитлеровцы расстреляли. Среди казнённых было пять генералов и сорок пять офицеров итальянской армии, которых я знала лично…

Приблизительно в те самые осенние дни 1944 года, когда мы опрашивали многих свидетелей гитлеровских злодеяний, документировали их показания и заносили в сводный акт Чрезвычайной комиссии (куда были включены и приведённые выше, но значительно более полные показания Нины Петрушковны), в кооперативной артели ночных сторожей «Чувай» нам рассказали, что один человек знает точно место, где гитлеровцы закопали не сгоревшие в огне пуговицы о г военных мундиров убитых итальянцев.

Мы начали розыски этого ценного свидетеля, но оказалось, что незадолго до вступления во Львов Советской Армии он был арестован СД и вывезен в Германию. След его потерялся…

Сообщение Чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков на территории Львовской области было опубликовано на страницах «Известий», «Правды» и многих других советских газет 23 декабря 1944 года. Оно передавалось по советскому радио на многих языках. Это сообщение стало одним из важных материалов обвинения советской стороной гитлеровских заправил на известном процессе в Нюрнберге.

В сообщении не только было рассказано о том, как коварно расправились гитлеровцы со своими итальянскими союзниками во Львове, но также были приведены многие факты уничтожения французских военнопленных во львовской цитадели, в лагере города Рава-Русская и других лагерях смерти.

Нам, причастным к составлению этого акта, а также людям, которые старались своими статьями в печати информировать общественность о действиях гитлеровцев во Львове, казалось тогда и после вполне логичным, что правительства стран, чьи граждане уничтожены во Львове, обстоятельно изучат причины их гибели, сделают по этим фактам выводы о том, что принёс фашизм Италии и Франции, и расскажут своим народам о печальных и поучительных событиях.

Новые свидетели

Правда о гибели тысяч итальянцев, расстрелянных гитлеровскими пулями, невыгодна нынешним адвокатам фашизма, но благодаря усилиям прогрессивных представителей интеллигенции, деятелей культуры она стала достоянием мировой общественности. Со временем она прорвалась и на экраны мирового кино в совместном итальяно-советском фильме «Они шли на Восток», который поставил по сценарию С. С. Смирнова известный итальянский режиссёр Джузеппе Де Сантис.

Но тогда, до появления этого фильма, до этой правды надо было ещё докапываться…

И совместное советско-итальянское коммюнике, опубликованное 20 сентября 1959 года в печати, об обмене информацией относительно итальянцев, пропавших на советской земле в дни войны, и судьбах советских людей, погибших, возможно, в Италии, снова заставило нас обратиться к тому, что узнали мы о судьбе итальянцев во Львове осенью 1944 года.

Образ многих итальянских матерей, и поныне носящих траур по своим близким, стоит у меня перед глазами. Ради них мы и старались восстановить более полную картину гибели итальянского гарнизона во Львове.

Зная о том, что немало возможных очевидцев и свидетелей исчезновения итальянского гарнизона во Львове находится сейчас в Польше, я обратился к своим коллегам, польским журналистам и литераторам, с просьбой помочь мне разыскать этих свидетелей. И вскоре пошёл поток писем от наших польских друзей, от людей различных профессий и возрастов.

Писатель Мечислав Френкель, автор вышедшей в Польше интересной книги «То есть мордерство», повествующей о судьбе мирного населения Львова в годы гитлеровской оккупации, прислал мне из города Забже письмо, в котором сказано: «Знавал я во Львове одного итальянского солдата. Познакомились мы с ним в Стрийском парке. С чисто итальянской грацией носил он на голове какую-то шапочку, с которой в качестве украшения свисал шнурок с кисточкой на конце. Помню иронические улыбки, вызываемые этой шапочкой у проходивших мимо нас представителей «херренфолька» 1. Всем своим видом являл он резкий контраст вымуштрованным «товарищам по оружию» — гитлеровцам. Ходил распоясанным, летними вечерами кутался в широкий плащ, будто вечно зяб. Ненавидел гитлеровцев… Местом его постоя была итальянская комендатура в небольшом дворце Шептицких по Зелёной улице. Мы с ним сговаривались и несколько раз встречались неподалёку от этих казарм под итальянской трёхцветкой.

Однажды летом 1943 года, выйдя из дому в условленный час навстречу итальянцу, я дошёл до самого дворца и увидел: флага не было и в помине, курдонер с невыполотым палисадником напоминал дворик покинутой усадьбы, ограда лежала поваленной… «Сданы в утиль!» — шепнул мне какой-то прохожий, должно быть из живущих по соседству, и исчез. Вот всё, что я знаю о них. Мой знакомый был родом из Кремоны, страстно любил стихи Леопарди и ненавидел гитлеровцев и войну».

Инженер Владислав Солек из Вроцлава написал: «…прекрасно помню дом, находившийся на Зелёной, и бывший дворец графа Вельского по улице Коперника, 15, несколько отступающий вглубь от линии домов; перед фасадом его тянулась высокая каменная ограда с воротами кованого железа. Итальянцы, заключённые в этих домах, сперва ещё пользовались относительной свободой. Нередко наблюдал я сценки «натурального обмена»: итальянские солдаты отдавали вещевые мешки, сумки и прочее добро за продукты питания. Но ярче всего запечатлелась в моей памяти сцена, разыгравшаяся на Жовковской улице. Точной даты не помню, помню только, что происходило это в 1943 году и что стояла прекрасная погода. Идя по Жовковской улице мимо фабрики Бачевского, направляясь в сторону города, я заметил издали приближающуюся навстречу воинскую часть. Решил сперва, что это немцы. Трамвайное движение было приостановлено, надо было идти пешком. Когда я находился подле мельницы Тома, расстояние между мной и марширующей колонной было уже невелико, и я разглядел, что это не немцы, а итальянские солдаты и офицеры. Направлялись они в сторону Жовковской заставы. В первых рядах шли высшие офицеры с золотыми знаками различия па головных уборах и на плечах. В самом первом ряду я определённо различил двух офицеров в мундирах адмиралов военно-морского флота.

Итальянцы были очень печальны, глаза их выражали страдание. Однако держались они прямо и шли размеренным шагом, неся в руках чемоданчики или скатки. Колонну окружали вооружённые автоматами эсэсовцы. Тротуары по обеим сторонам улицы были почти пусты. Но из ворот домов выбегали женщины и мужчины, бросали итальянцам хлеб. Если итальянцу удавалось поймать хлеб на лету, гитлеровцы не били его. Но порой хлеб падал на мостовую, и подымать его бросалось по нескольку человек. Тогда гитлеровцы избивали этих несчастных и не только не позволяли им поднять хлеб, но приказывали оставлять на месте их собственные пожитки. Итальянцы, видимо, были очень голодны…

Не знаю, что происходило дальше, — в тех условиях наблюдать было трудно. Думаю, что гитлеровцы отвели итальянцев на железнодорожную платформу, которая находилась у моста на Знесенье, и там погрузили в вагоны…»

«Долина смерти»

Рассказ инженера Солека совпадает со многими устными свидетельствами львовян о том, что часть итальянского гарнизона эсэсовцы провели средь бела дня по тогдашней Жовковской улице (теперь улица Богдана Хмельницкого) в направлении к городу Рава-Русская, где находился лагерь смерти для советских, французских военнопленных и итальянских солдат. Каковы были условия жизни заключённых в этом лагере, можно прочесть в сообщении Чрезвычайной следственной комиссии. Что же касается двух итальянских адмиралов, которых, судя по его письму, видел Владислав Солек, то здесь он мог допустить ошибку и спутать пышную униформу сухопутных итальянских генералов или высших офицеров частей берсальеров с формой офицеров и адмиралов итальянского флота.

В 1943 году Сатурнину Струпчевскому, тогда проживавшему во Львове, было тринадцать лет, но он хорошо запомнил многие события времён оккупации. Струпчевский прислал из Варшавы письмо, в котором сказано: «Вблизи костёла Марии-Магдалины во Львове находился дворец графа Вельского, занятый значительной воинской частью итальянцев. Помню, как-то летом, было тогда очень жарко, гитлеровцы привезли туда большое количество итальянских солдат и офицеров, без оружия, вероятно уже интернированных. Они расположились и перед соседней тюрьмой, что на углу улиц Коперника и Льва Сапеги. Их почти не стерегли, люди давали им воду, хлеб и еду. Итальянцы говорили, что война кончилась и они едут домой. Через несколько дней разнеслась по городу весть, что все они расстреляны в этой тюрьме.

Несколько позже я был на Яновском кладбище, расположенном на большом холме. Метрах в пятистах левее находился Яновский концентрационный лагерь. А между лагерем и кладбищем были огромные ямы, оставшиеся, кажется, от кирпичного завода. Туда-то гитлеровцы привезли большую группу итальянцев и расстреляли их из пулемёта. Я видел это с высокого обрыва. По краю этого обрыва ходили охранники лагеря в чёрных мундирах. Но то были не немцы, а власовцы. Затем тела в тех ямах были облиты чем-то и подожжены, должно быть бензином, так как пламя было очень высоким, а дым — чёрным…»

По-видимому, гибель именно этой части итальянцев видел одновременно с Сатурнином Струпчевским и железнодорожник В. Сперчак: «Будучи осенью 1943 года во Львове, я повстречал однажды в полуденную пору против казарм на Городецкой большие группы итальянских солдат, конвоируемых гитлеровцами. В группах было по двести человек. В рядах шли не только военные: там находились и люди, принадлежавшие к духовенству, с крестами на груди. Я заинтересовался, куда ведут их, и пошёл за ними. Их повели в лагерь в конце Яновской улицы, неподалёку от железнодорожной колеи, ведущей к станции Подзамче. Если смотреть туда с железнодорожных путей, то лагерь этот выглядел так: за строениями лагеря два холма рядом, между ними глубокий овраг, на дне его — пылающий огонь. Над оврагом, у подножия холмов, была проложена деревянная кладка. На кладку гнали людей, стреляли сзади им в головы, и люди падали в огонь. Я бывший железнодорожник, начальник поезда. Мой поезд нередко останавливался перед промежуточным семафором, находящимся напротив того места, где совершались казни…»

Это свидетельство полностью совпадает со всем тем, что нам рассказывали многие очевидцы о Яновском лагере смерти после освобождения города. Когда количество жертв, уничтоженных между двумя холмами, было слишком велико, кровь просачивалась из оврага наружу и текла ручейками по железнодорожному полотну. Чтобы это страшное зрелище не было видно пассажирам проезжающих мимо поездов, гитлеровцы соорудили особую запруду, не выпускающую кровь со дна оврага…

Обследовав территорию Яновского лагеря осенью 1944 года, мы записали в акте Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков в городе Львове следующее: «На территории Яновского лагеря и в его окрестностях комиссией обнаружены более чем в 60 местах закопанный пепел и перемолотые кости.

В одном из оврагов, названном «долина смерти», обнаружено несколько ям, из которых извлечено большое количество частей человеческих скелетов: рёбра, черепа, стопы ног и много длинных женских волос, а также предметов личного обихода — расчёски, ложки, очки и другие».

Возможно, часть останков принадлежала сыновьям солнечной Италии, уничтоженным в «долине смерти»…

Путь на «Пясковню»…

А вот свидетельство бывшего преподавателя математики Северьяна Ясеницкого: «…посещая в годы гитлеровской оккупации одного своего знакомого, проживающего в районе Лычаковской улицы (теперь улица Ленина), я довольно часто проходил по её начальному отрезку. И там нередко мне доводилось видеть страшную картину. Проезжает немецкая машина, в ней сидят люди, повёрнутые спиной к направлению движения, а над ними, держа на изготовку автоматы или ружья с примкнутыми штыками, стоят гитлеровцы. Когда же по городу разнеслась весть, передаваемая друг другу шёпотом, о том, что Италия вышла из военного союза с Германией, сидящими в таких грузовиках оказались итальянцы. Ошибка исключается: я хорошо знал и различал немецкие и итальянские военные мундиры. Стоило подождать некоторое время на улице, и можно было увидеть эти же машины, возвращающиеся в город с наваленными в их кузовы итальянскими мундирами. И прохожие говорили: «Расстреляли да ещё прусской экономии ради мундиры поснимали, а расстрелянных в могилы голыми побросали». Знакомые, которым я рассказывал о виденном, уже знали о расстрелах итальянцев и говорили мне, что на «Пясковню» итальянцев отводят целыми воинскими частями под конвоем, а тех из них, что кажутся гитлеровцам наиболее опасными, возят на грузовиках, наставив на них дула автоматов.

Львовяне говорили, что итальянские солдаты и офицеры заявили гитлеровскому командованию: мы, мол, итальянские подданные и не можем продолжать воевать, не имея на то приказа своего правительства. За это гитлеровцы и расстреливали их…»

Всё совпадает

Никак не могу предположить, что польская гражданка Софья Литвинова могла быть знакома с инженером Владиславом Солеком. Но посмотрите, как совпадают с его свидетельством её слова: «Я жила во Львове по улице Святой Кинги, 26, квартира 4, и мне ближе всего было ходить за покупками на площадь близ водочной фабрики Бачевского. Не помню, в каком это было месяце, в конце августа или в сентябре

1943 года, но зато запомнился мне тот ужасный день, когда гитлеровцы пригнали с Жовковской улицы через ярмарочную площадь на железнодорожные пути близ моста множество итальянских пленных. Это были не люди, а тени, едва двигавшиеся под ударами плёток из колючей проволоки и пинками прусских сапог. Мы бросали им еду. Порой она падала в грязь, но, несмотря на это, они подымали съестное из-под ног и жадно подносили его ко рту. На железнодорожных путях подле моста стояли вагоны. Итальянцев загоняли туда, как скотину, предназначенную на убой. Многих из них убили на месте. Живые были вывезены за пределы Львова и там убиты. Об этом мне известно от матери моего мужа, работавшей тогда на станции Львов-Подзамче. Её нет уже в живых, а она могла бы сообщить многое…»

Кровь на камнях

Игнаций Бидзинский, наш польский друг, написал: «…итальянских солдат я увидел впервые, когда их вели с железнодорожной станции по Казимировской улице (теперь Чапаева. Имеется в виду главная железнодорожная станция Львова. — В. Б.), а во второй раз — когда их вели по Замарстыновской, вероятно на предместье Голоско. Много позже, снимая показания газовых счётчиков на Лычаковской улице, я из окна третьего этажа одного из домов имел возможность видеть, как немецкие грузовые автомобили перевозили тела убитых итальянских солдат в направлении Лычаковской заставы. Стоя за занавеской, я на протяжении тридцати минут насчитал шесть автомашин с кузовами, прикрытыми брезентом. На одной из машин от ветра брезент завернулся и позволял видеть сверху тела убитых итальянцев в мундирах и ботинках. Хозяйка квартиры, в которой я был, рассказала мне, что ещё с утра гитлеровцы расстреливают итальянцев в тюрьме, что на углу улиц Льва Сапеги и Коперника, а потом вывозят тела убитых на «Пясковню» за Лычаковом. Как бы подтверждая её рассказ, из автомашин, в которых везли тела убитых, текла кровь, на мостовой оставались небольшие пятна крови. Я хотел удостовериться сам, откуда везут тела убитых, и сел в трамвай, идущий на улицу Сапеги, где находилась тюрьма. Нервы мои, и без того натянутые, не выдержали, когда трамвай остановился на улице Словацкого и бандиты СС и СД стали проверять документы пассажиров. Я выскочил с передней площадки, показав им аусвайс ^[2]Второго газового завода и картотеку клиентов, и меня пропустили. Мне сейчас стыдно, но тогда у меня не хватило смелости дойти пешком до тюрьмы… На другой день я закончил проверку счётчиков по Лычаковской улице и разговаривал о трагедии итальянцев с некоторыми жителями этой улицы. Они утверждали, что тела убитых жгут на «Пясковне»…»

Пишет Анна Ковальчик: «…началось это, должно быть, с какого-то обмана, так как я видела, что итальянцы шли по улицам Львова с гитарами, улыбающиеся, напевающие. Если бы они знали, что идут на смерть, то, конечно, не веселились бы: они явно были обмануты гитлеровскими палачами. Это преступление гитлеровцы совершили поодаль Лычакова, в небольшом лесу. Едва фашисты завели их в Лычаковский (Лисеницкий. — В. Б.) лес и там приказали копать рвы в балке посредине левой стороны леса, как одному из пленников удалось бежать. Я как сегодня помню, как итальянец вбежал нагим к моей тёте, которая жила в том самом лесу, в домике с верандой. Был этот итальянец ещё молодой, небритый. Тётя дала ему одежду и велела спрятаться на чердаке. Но гитлеровцы начали поиски, а у него не выдержали нервы, в какой-то момент он вышел из своего укрытия и бросился бежать. Тогда его убили. Тело итальянца фашисты забрали в лес. Потом они никого не пускали на территорию леса. Не подпускали и к дому моей тёти (тётю из дома выгнали), потому что соорудили на кухне большой котёл и что-то там в течение некоторого времени варили. Все говорили, что мыло, но наверняка утверждать нельзя. Затем они убрались оттуда, тогда мы и увидели этот котёл. А на месте, где был выкопан ров, фашисты посадили деревца. Очевидно, затем, чтобы замести следы, потому что там, как поговаривали тогда, были убиты не только итальянцы, — палачи хозяйничали там более двух месяцев. Умей я чертить, я начертила бы территорию, на которой орудовали тогда фашисты…»

Томаш Яворек рассказывает: «Однажды я ехал по Яновской улице за мукой на мельницу. Когда возвращался по той же Яновской, то встретил группу пленных, которых гитлеровцы под сильной охраной вели посредине улицы. Я заинтересовался, что это за пленные, потому что они были одеты довольно разношерстно, и вдруг услышал итальянскую речь. Меня удивило: откуда во Львове пленные итальянцы?.. Шёл за ними. С Яновской улицы они свернули на Браеровскую, затем прошли мимо университета к цитадели, куда и вошли. Тогда я возвратился домой, всё думая, откуда у немцев пленники из Италии и как бы о них разузнать подробнее. Во время первой мировой войны я был на итальянском фронте и там имел приятеля родом из Вены. И вот в эту войну пришли ко мне трое немцев. Спрашивали обо мне. Вышла моя дочка и узнала одного из них — «львовского фольксдейче»1. Он сказал, что привёл сына моего венского приятеля. Действительно, с ним оказался сын моего старого коллеги с итальянского фронта. Он мне представился и сообщил, что отец велел ему разыскать меня. Сам он был во Львове комиссаром уголовной полиции. Он помнил меня ещё с детства. Бывая у них дома в Вене, я всегда ему что-либо приносил. Он проникся таким доверием ко мне, что верил каждому моему слову и очень помогал мне в разных делах. Вот я и поинтересовался относительно этих пленных: что делают здесь итальянцы? И попросил сына приятеля узнать, в чём здесь дело. Примерно через неделю он пришёл к нам и рассказал о них. Это были итальянские солдаты, которые отказались повиноваться гитлеровцам. Какова будет их дальнейшая судьба, он обещал узнать. Я ждал. Через несколько дней он снова пришёл ко мне и по секрету сообщил, что итальянцев вывезли за Львов и там расстреляли…»

Выстрелами в затылок

«Когда итальянская армия не пожелала воевать на стороне Германии, — подтверждает Адольф Кунц, — гестапо начало аресты солдат и офицеров итальянских частей. То ли комендатура, то ли штаб итальянских войск помещался во Львове на улице Коперника. Но немцы привозили итальянцев также и из других мест. Эти солдаты ехали уже как пленные, отдавая себе отчёт в том, что их везут на казнь.

Место расстрела этих людей находилось метрах в четырёхстах — пятистах от моего дома, так что всё было видно из окна. Место казни гитлеровцы устроили на окраине Львова, за Лычаковом, в Лисеницах, — там был песчаный карьер, окружённый лесом. В этом карьере уже нашли свою смерть много евреев, поляков и, наконец, итальянских подданных. За день до того, как должна была происходить казнь, туда приезжали офицеры гестапо и указывали место, где евреи должны были копать ямы. Таких ям, размером приблизительно двадцать квадратных метров, было несколько. А на следующий день рано поутру несколько больших грузовиков привозили людей на казнь. Как-то я вышел на улицу и увидел машины, набитые людьми, сидевшими в кузовах, низко опустив головы. Кузова грузовиков были накрыты брезентом. Тыльная часть оставалась открытой, там находились вооружённые гитлеровцы.

Летом 1943 года я увидел, как в нескольких автомашинах подвозили итальянских солдат. Они были одеты в мундиры пепельно-голубого цвета и либо лежали в машинах, либо сидели; руки их были заложены за шею. С пригорка, на котором я жил, открывался широкий вид, и я видел расстрелы людей, в том числе итальянских пленных.

Казнь происходила таким образом: десять — пятнадцать человек подходили к выкопанной яме уже без одежды, становились на колени, заложив руки за голову, и их убивали выстрелами в затылок. Когда тела сваливались в яму, подходила очередная группа обречённых. Место это было окружено эсэсовцами и полицией. Потом из моего дома стало хуже видно, потому что место казни перенесли дальше. Однажды я тайком пробрался в лес и, взобравшись на дерево, хотел сделать фотоснимок. Это мне не удалось, так как гестаповец заметил меня на дереве и стал стрелять. Я соскочил с дерева и убежал под выстрелами…»

Дым за Лычаковом

Когда гитлеровцы бежали с Украины, они, стремясь замести следы и скрыть свои чудовищные преступления, заставили заключённых концлагерей выкапывать трупы. Укладывали большими штабелями дрова, на них клали тела убитых, поливали нефтью и поджигали. В облаках густого чёрного дыма днём и ночью горели зловещие костры…

Все приведённые письменные утверждения о том, что гитлеровцы уничтожили значительную часть итальянского гарнизона на территории, расположенной слева от Лычаковской улицы, там, где находится «Пясковня», за которой начинается Лисеницкий лес, идущий к Чертовской скале, полностью совпадают с показанием, которое дал осенью 1944 года Чрезвычайной комиссии во Львове Августин Климентьевич Павлик: «Осенью 1943 года, как-то вечером, я проходил по Лисеницкому лесу. Неподалёку увидел большую грузовую машину и стоящего метрах в пятнадцати вооружённого гестаповца. Через две минуты из автомашины стали выходить люди, одетые в форму итальянских военнослужащих. Когда вышли человек десять, раздался ружейный залп. Я испугался и убежал по направлению к городу. По дороге встретил одного гражданина, который сообщил мне, что в лесу гестаповцы расстреливают итальянских военнопленных и проход там категорически запрещён…»

О запахе сжигаемых в «Пясковне» трупов, который доносился до центральных кварталов Львова, мне не раз рассказывали ещё задолго до получения письма Адольфа Кунца многие старожилы Львова, которым выпала тяжкая доля пережить в городе гитлеровскую оккупацию. «Технология» сжигания трупов и вся чудовищная методика заметания следов гитлеровских злодеяний достаточно подробно изложены в рассказе одного из чудом уцелевших участников так называемой «зондеркоманды-1005» Леона Величкера. Он написал об этом книжку, которая вышла в 1946 году в Лодзи на польском языке под названием «Бригада смерти».

В военном госпитале, который помещался в духовной семинарии при архиепископском дворце, вблизи старых Губернаторских валов, работал Шимон Наменачек. Наменачек свидетельствует: «В связи с облавами, во время которых на улицах города хватали людей для отправки в Германию, и в связи с полицейским часом мы, служащие военного госпиталя, получили белые нарукавные повязки с надписью «фельдлазарет». Работали мы порой до поздней ночи.

Однажды прибыл транспорт раненых с Восточного фронта, и мы поздно возвращались домой. Проходя через Бернардинскую площадь, от которой начинается Лычаковская улица, я увидел, что немецкие солдаты повезли на автомашинах на Лычаковскую итальянских солдат и офицеров. В тот день мы работали до 23 часов ночи, и нам выдали в госпитале разовые пропуска на право возвращения по домам. Используя на рукавную повязку и пропуск, я решил пойти в ту сторону, куда поехали машины с пленными. Они все проследовали к «Пясковне» за Лычаковом.

Миновав костёл святого Антония, я остановился и вскоре услышал со стороны песчаного карьера длинные автоматные очереди. Я спрятался за оградой костёла и вскоре увидел, что оттуда машины возвращаются пустыми. Ночью итальянцы были привезены и расстреляны, а на следующий день «Пясковню» окружили гитлеровцы и там стали сжигать тела убитых.

Днём я взял мешок и отправился к карьеру, якобы нарвать травы для кроликов, но тотчас же был задержан солдатом СС, стоявшим на часах у въезда в карьер. А по полю, на некотором расстоянии от выемки карьера, были также расставлены сторожевые посты, охранявшие подходы туда. Я почувствовал запах дыма, подымавшегося снизу, и смрад сжигаемых тел и волос.

Слухи об этих делах гитлеровцев ходили по Львову, но не хотелось верить им, а теперь воочию убедился, что всё это было действительностью. Могу показать место, где расстреляны итальянцы, а также место, где гитлеровцы казнили львовских профессоров.

Скажу ещё, что на Стрелецком плацу во Львове казнили заложников чуть ли не через каждые два дня.

Я в то время был распространителем подпольной газеты, которую всегда прятал между подшивкой и стелькой обуви. Сейчас я рабочий завода…»

Итальянское оружие

Людвиг Килиас, безусловно, не сговаривался с Ши-моном Наменачеком, но вот что он рассказывает: «…я сызмала жил на Верхнем Лычакове, знаю там каждый уголок. В 1941 году гитлеровцы начали свозить автомашинами людей разных национальностей в лес возле железнодорожной станции Лисеницы и массами их расстреливать.

Что касается итальянских солдат, то это были люди довольно обходительные, они больше занимались продажей всякой всячины, не исключая оружия, которое и я покупал у них для подполья. Мы обращали это оружие, в котором так нуждались, против гитлеровцев.

В 1943 году, после переворота в Италии, итальянские солдаты исчезли с улиц Львова. До нашего слуха дошла весть об их расстреле. В те дни — точной даты не помню, но знаю, что дело было летом, — возвращался я домой и видел, как по улицам Петра и Павла и Лычаковской проехали в направлении Малых Кривчиц (окраинное селение близ «Пясковни». — В. Б.) накрытые брезентом и конвоируемые гестаповцами автомашины. На каждой помещалось, видимо, не менее 50 итальянских солдат. Время от времени на мостовую падали записки. Быть может, найдётся кто-нибудь, кто подобрал тогда такую записку, хотя это было очень опасно сделать: по всей трассе движения автомашин ходило очень много немецких патрулей.

По словам моей жены, жившей на той окраине, гитлеровцы в последнее время расстреливали свои жертвы и в окрестностях посёлка Жлобы, метрах в 300 от Старой Резни. После этих казней я уже не встречал больше ни солдат, ни офицеров итальянской армии на улицах Львова…»

Находясь в постоянном общении с местным населением, итальянцы во Львове старались во всём подчеркнуть, что они не имеют отношения к гитлеровской карательной политике. Трамвайные составы во время оккупации были разделены следующим образом. На первом вагоне висела табличка: «Для немцев и союзников». Вторые вагоны были для местного населения. Однако итальянцы не пользовались привилегией для «избранных» и намеренно ездили в набитых людьми вагонах для местного населения. Леопольд Швальбнест рассказывает, что «итальянцы во Львове всячески проклинали гитлеровцев за то, что те бросили их на русский фронт».

Сотрудник радиолаборатории Львовского политехнического института Гречка рассказывает: однажды он ехал в трамвае и видел, как с вагоном поравнялся, мотоциклист-итальянец. Кто-то из немцев, ехавших в вагоне для «избранных», крикнул ему презрительно: «Макаронник!» Итальянец улыбнулся, поднял руку в кожаной перчатке и крикнул: «Паулюс капут!»

Бывший львовянин Владислав Вебер задержался на Академической площади Львова в тот слякотный осенний день, когда из цитадели вывозили уже последних обречённых итальянцев. «Их вели и везли автомашинами по направлению к Лычакову, — вспоминает Владислав Вебер. — Конвоировали их эсэсовцы. Итальянцы — рядовые и офицеры — имели вид оборванцев, некоторые шли в носках, а некоторые обернули ступни чем-то наподобие онуч. Исхудалые, почерневшие, они, пожалуй, понимали, что ждёт их в конце этого марша. Поговаривали, будто после расстрелов по оврагам между Лисеницкими холмами стекала кровь…»

В период гитлеровской оккупации итальянскую армию знал весь Львов. Офицеры и солдаты итальянского гарнизона относились к местному населению доброжелательно. Нередко участники Сопротивления, преследуемые гестапо, находили убежище у итальянцев, а потом, недели через две-три, бог весть какими судьбами приходила от беглеца открытка уже из-за границы: «Жив-здоров, нахожусь в безопасном месте…»

Надо сказать, что помощь, оказываемая итальянцами людям, переносящим бремя оккупации, выходила далеко за пределы Львовской области. Как известно, в годы оккупации Львовщина и соседние области бывшей Восточной Галиции были названы «дистрикт Галиция» и включены в состав «генерал-губернаторства». Внутренних границ между дистриктами не было, и потому во Львове часто появлялись, спасаясь от преследования гестапо и СД, участники Сопротивления из Варшавы, Кельце, Кракова и других городов Польши. В свою очередь, на улицах древнего украинского города, переименованного захватчиками в Лемберг, завывая сиренами, проносились гестаповские машины со знаками «W» из Варшавы и других польских городов. Вот тогда-то, когда иногородним антифашистам приходилось туго, они и прибегали к услугам итальянцев, чтобы вырваться за пределы Польши и западных областей Украины.

Ликвидация итальянского гарнизона во Львове почти совпала с окончательным уничтожением многочисленных гетто, разбросанных по городам и сёлам Западной Украины. Уничтожением евреев, ликвидацией не желающих воевать за интересы гитлеровской Германии солдат-итальянцев руководили губернатор дистрикта Галиция штандартенфюрер СС Отто Вехтер и подчинённый ему командующий СС и полицией дистрикта бригаденфюрер СС Фриц Катцман. В докладе Фрица Катцмана от 30 июня 1943 года, направленном под грифом «Государственное тайное дело» высшему руководителю СС и полиции в «генерал-губернаторстве» Кригеру, помимо сообщения об уничтожении еврейского населения есть и упоминание о поведении итальянцев: «…во время акции мы наталкивались на огромные трудности, потому что евреи старались любыми способами избежать выселения. Пытались они убегать и скрывались в различных местах — в каналах, в дымоходах и даже в клоачных ямах. Баррикадировались в подземных коридорах, в подвалах, переоборудованных в бункера, в междуэтажных перекрытиях, в хитро замаскированных убежищах на чердаках и в сараях, в мебели и т. д. Чем меньше становилось оставшихся в живых евреев, тем больше увеличивалось их сопротивление. Они использовали для обороны оружие самых различных видов, но главным образом оружие итальянского происхождения. Итальянское оружие евреи покупали… у итальянских солдат, расположенных в дистрикте…»

Дом на улице Яцка

И поныне стоит на улице Ушакова (ранее Яцка) ничем не примечательный угловой дом, стены которого можно разглядеть из окон троллейбуса, проезжающего по улице Шота Руставели. Дом этот также имеет прямое отношение к тайне исчезнувшего итальянского гарнизона. Завесу этой тайны приоткрыл нам Чеслав Суховирский.

В 1942 году гитлеровцы схватили Суховирского во время облавы в Бусске и отправили на каторжные работы в Германию. Но когда поезд задержался во Львове, шестнадцатилетний мальчик бежал из эшелона. Во Львове, по улице Шота Руставели, 24, жила тётка Чеслава. Она спрятала беглеца, а вскоре на эту же квартиру приехали из Бусска его родители. Во Львове было голодно, и Чеслав, чтобы как-нибудь поддержать семью, поступил учеником на почту. Разнося письма, он знакомился с итальянцами, которые размещались во дворце митрополита Шептицкого на Зелёной улице и в угловом доме на улице Яцка, совсем близко от квартиры Чеслава.

Надо что-то предпринять, чтобы не умереть с голоду. И мальчик начинает торговлю с итальянцами. На немецкие марки он покупает у них папиросы и вино, а в придачу получает солдатские сухари и макароны, которые съедает на ходу по пути на площадь Пруса. Там он сбывает из-под полы вино и папиросы.

— С того и жили кое-как. День да ночь — сутки прочь. Голод был страшный, и каждый изворачивался как мог, — печально улыбаясь, рассказывал Чеслав Суховирский. — Итальянцы с улицы Яцка не только не гнали от себя детей, но и подкармливали их чем могли и даже пускали в здание, где сами квартировали. Я хорошо помню, что жили у них два русских мальчугана. Одного из них спасла позже русская женщина Росокова, жившая по улице Батория (теперь Ватутина). А вот второй русский парнишка, имя его я позабыл, был вывезен вместе с итальянцами в концлагерь… Там, на улице Яцка, в угловом доме на пригорке, и вспыхнул бунт итальянцев. В тот день никто чужой не заходил к ним в казарму. Один из итальянцев был убит тогда эсэсовцем из автомата. В холле должны остаться следы пуль на стене, если их не забелили. В то время, когда гитлеровцы вывозили итальянцев ночью с улицы Яцка, я подошёл к их дому. Оттуда вышел офицер и позвал меня и ещё одного парнишку в дом, чтобы помочь солдату-сапожнику перебраться на Зелёную улицу. Тогда-то мы и увидели на стене в холле на первом этаже следы пуль и кровь на паркете. Видел я там ещё портреты Гитлера и Муссолини. Эти нарисованные на стене портреты были измазаны чернилами и чёрной краской. Мы спросили у позвавшего нас офицера, куда делись наши знакомые итальянские солдаты. Он ответил, что выехали, мол, в Италию. Но солдат-сапожник уже по дороге на Зелёную стал плакать, говоря, что всё это ложь, что все они в концентрационном лагере. Он дал мне написанную по-итальянски записку. Из текста её я мог разобрать: «Помогите, фашисты убивают!» Солдат рыдал как ребёнок, а офицер избил его потом за то, что он с нами разговаривал. Вскоре люди во Львове узнали, что действительно всех итальянцев расстреляли…

— Мартирология ^[3]итальянских солдат во Львове началась ещё до трагического лета 1943 года, — утверждает варшавский журналист Яцек Вильчур, в прошлом львовянин. — В ночь с 4 на 5 апреля 1942 года на Галицкую площадь, к дому 15, где помещалось управление криминальной полиции (крипо) и зихерхайтдинст (СД), привезли нескольких итальянцев. Гитлеровцы заставили несчастных раздеться и затолкали их в машину. Эта жандармская машина вместе с арестованными и их палачами доехала до еврейского кладбища на Яновской улице. Там, где эта улица соединяется с Пелиховской, солдатам было велено выйти. Под конвоем их привели в долину, которая граничит с Клепаровским леском. Там обречённые выкопали себе могилу, после чего им приказали стать спиной к поднявшим автоматы эсэсовцам. Несколько залпов оборвали жизнь тогдашних «союзников» Гитлера. На следующую ночь снова приехали туда немцы, раскопали могилы с расстрелянными и увезли их тела в неизвестном направлении…

Такова ещё одна подробность гибели итальянцев во Львове — прелюдия к полному уничтожению всего итальянского гарнизона в следующем году, уже после разгрома гитлеровцев под Сталинградом.

Голос Евы Марчак

Таким образом, беспощадно уничтожая уроженцев Италии на «Пясковне» за Лычаковом, в «долине смерти» за Яновским лагерем, расстреливая их во дворе тюрьмы вблизи особняка графа Бельского, моря их голодом во львовской цитадели и в лагере города Рава-Русская, гитлеровские палачи мстили итальянским солдатам и офицерам и за то, что они пытались помогать обречённым других национальностей.

Но только ли на львовской земле учинили гитлеровцы такую расправу над своим бывшим союзником из Италии?

Вот свидетельство Евы Марчак из Варшавы: «Я прочла призыв советского писателя о том, чтобы сообщили сведения о казни итальянцев. Нужно писать историю, чтобы её прочли потомки. Гитлеровское человекоубийство было целеустремлённым. Гитлеровцы истребляли ненужные им народы. История сообщает нам о всяческих инквизициях, о царских погромах, о сожжении Нероном христиан, о крестоносцах. Но гитлеровские преступления превосходят всё это. И вот довелось мне и другим повидать такую геенну огненную для итальянцев в 1943 году. Только не во Львове, а в Перемышле, в Пикуличах. Был там лагерь смерти. Привезли много итальянских офицеров, согнали их на это место, обнесли его колючей проволокой и приставили стражу из бандеровцев. Когда окрестные жители узнали, что в лагере умирают от голода уроженцы Италии, они стали перебрасывать им через ограду картофель и другую еду, хотя бросавшим грозила опасность со стороны охранников. Так продолжалось свыше двух недель. Потом до нашего слуха начала доноситься частая стрельба. В воздухе долго стоял смрадный дым. Я теперь живу в Варшаве, но не забуду этого до самой смерти. Правильно, что Вы описываете то, что мы, старые, видели и пережили. И у меня гитлеровцы убили сына на улице в Перемышле… Нам необходимо быть начеку. Ведь гитлеровцы лишь притаились, они живы!..»

Права Ева Марчак, как правы сотни тысяч других матерей, а в их числе и матери Италии, которые потеряли в прошлой войне самое дорогое, что у них было, их надежду и счастье — детей и кормильцев. Убийцы миллионов не только притаились, но и расползлись по миру, и они не хотят, чтобы преступления, подобные свершённым во Львове, стали известны мировому общественному мнению.

Страшное слово — Белзец…

Этот зловещий лагерь для уничтожения людей равен Треблинке, Освенциму, Майданеку. Осенним октябрьским днём 1944 года вместе с тогдашним областным прокурором Львовской области Иваном Корнетовым мы приехали туда, на польскую землю. Белзец оказался железнодорожным узлом, откуда шли поезда на Люблин, Варшаву, в Раву-Русскую и в Ярослав. Новый начальник станции Белзец, Игнаций Мазур, который в годы оккупации был дежурным службы движения, рассказал нам, что ещё осенью 1941 года в Белзец прибыла команда СС с первой группой захваченных ею людей. Метрах в четырёхстах от станции, там, где кончались запасные подъездные пути и начиналась гряда песчаных холмов, покрытых лесом, арестованные начали строить лагерь. Его обнесли высоким песчаным валом. Когда вал насыпали, поверх него сделали искусственный лес. Таким образом, густая стена деревьев не давала возможности постороннему глазу заглянуть внутрь лагеря. В одном только месте, где в лагерь заходили подъездные пути, вал прерывался; здесь стояли высокие ворота, тоже густо переплетённые еловыми ветвями. Когда поезд входил на территорию лагеря, ворота немедленно наглухо закрывались. Вблизи ворот были выстроены три барака. В них жили палачи-гестаповцы и охрана лагеря.

Весной 1942 года в Белзец стали приходить из разных направлений поезда. И достаточно было кому-либо из заключённых в вагонах людей увидеть сквозь решётку окна название станции «Белзец», как сразу стон и плач раздавались изо всех вагонов. Потом всем велели раздеваться и голыми загоняли в большой одноэтажный дом, напоминающий баню. Там всех несчастных уничтожали газом, и трупы закапывали в огромные песчаные ямы…

«Вечные огни Белзеца»

В начале зимы 1942 года, — рассказал Игнаций Мазур, — на территории лагеря вспыхнуло три огромных костра. Они не угасали всю зиму и горели до последнего дня оккупации. Их огонь был виден на расстоянии нескольких десятков километров. Мы называли их «вечными огнями Белзеца», или по-польски «зничи». Отныне к страшному смраду, который преследовал до этого жителей окрестных сёл, стал примешиваться запах горелого мяса…

Игнаций Мазур утверждал, что ни один из людей, попавших в Белзец, не вышел оттуда. У всякого привезённого в лагерь была одна страшная дорога — на костёр!

Но Мазур ошибся. Нам удалось разыскать в ту осень во Львове пожилого мыловара Рубина Редера, который чудом вырвался из лагеря. Он пообещал начальнику лагеря Белзец, судетскому немцу штабеншарфюреру ^[4]Францу Ирману раздобыть во Львове у знакомых нужную для перестройки кухни дефицитную белую жесть. Ирман согласился и под сильной охраной отправил Редера на машине во Львов. Четыре офицера и один солдат были слишком сильной охраной для шестидесятилетнего Редера. Должно быть, немцы вскоре сами убедились в этом и по приезде во Львов пошли обедать, оставив Редера в машине под охраной одного гестаповца. Того, очевидно, разморило от быстрой езды, выпитого шнапса и солнца. Он стал похрапывать.

Видя, что конвоирующий его солдат заснул, Рубин Редер потихоньку открыл дверь и, выйдя на улицу, смешался с толпой прохожих. Его скрывала двадцать месяцев оккупации знакомая львовянка. Этот единственный вырвавшийся «с того света» узник Белзеца охотно рассказал нам (а потом и опубликовал свои воспоминания в Польше) многие подробности белзецкого ада.

— В общей сложности я пробыл в лагере четыре месяца, — утверждал Редер. — За это время при мне было выкопано, набито трупами и засыпано тридцать огромных и глубоких могил. Немцы уничтожили и закопали за это время многие сотни тысяч человек. Со временем, когда Красная Армия перешла в наступление и стала приближаться к Белзецу, фашисты начали поспешно сжигать трупы убитых ими жертв. В Белзеце они уничтожали жителей не только Польши и Западной Украины. Сюда они привозили смертников из Бельгии, Голландии, Чехословакии, Франции.

Знали и молчали!

…Сейчас у нас есть все основания дополнить перечень стран, люди которых исчезали навсегда в «вечных огнях Белзеца», ещё одним государством — Италией.

Бывший представитель Италии в ООН синьор Луиджи Медда, отрицающий начисто все факты уничтожения итальянцев во Львове, — ревностный католик. Большинство расстрелянных гитлеровцами и задушенных немецкими газами сородичей Луиджи Медда были тоже людьми римско-католического вероисповедания. Их уничтожали во Львове, единственном в мире городе, где Ватикан имел три митрополии: римско-католическую, армяно-католическую и греко-католическую. Епископ Базяк, руководители армяно-католической церкви — Дионисий Каэтанович и ксёндз Ромашкан, митрополит граф Андрей Шептицкий и епискои Иосиф Слипый все годы оккупации находились в самом тесном контакте с Ватиканом и лично с папой римским Пием XII. Через свою разветвлённую иерархию, через целую армию ксендзов, священников, деканов, через множество существовавших тогда в Западной Украине католических монастырей и монашеских орденов видные представители Ватикана во Львове и в его окрестностях были отлично информированы обо всех подробностях кровавого режима оккупации. Такой вопиющий факт, как исчезновение в «Пясковне» за Лычаковом, в пламени костров Белзеца, за колючей проволокой Пикуличей нескольких тысяч католиков итальянского происхождения, конечно, не был тайной ни для Ватикана, ни для епископских курий во Львове.

Знали и молчали! И тогда, и сегодня — ни одного протеста, ни одного молебна в память об исчезнувших по воле Гитлера своих собратьях и единоверцах, ни одного слова по поводу этой трагедии!

И чему же, собственно говоря, удивляться?

Палачи скрываются в костёле

Во время скандального процесса Уго Монтана в Италии выяснилось, что римско-католический епископ Худал прятал в костёле Санта Мария дель Анита крупнейшего гестаповца и организатора диверсии СС «Италия» Эугена Дольмана. Под сводами того же самого костёла, пользуясь любезностью Худала, прятался и другой бандит такого же ранга, губернатор дистрикта Галиция бригаденфюрер СС Отто Вехтер. А сейчас многие гитлеровцы переправлены Ватиканом в Аргентину.

Тот самый Шептицкий, который так яростно протестовал против создания пионерских отрядов в советских школах Галиции и писал по этому поводу «меморандумы» органам Советской власти, словно воды в рот набрал, когда началась фашистская оккупация и гитлеровцы стали уничтожать сотни тысяч людей, в том числе католиков.

После смерти графа Андрея Шептицкого осенью 1944 года его место главы греко-католической церкви занял архиепископ Иосиф Слипый. Этот осанистый завсегдатай всех фашистских банкетов, которые устраивались во Львове во время гитлеровской оккупации, превосходно знал, что творилось тогда в городе. Когда акт Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию немецко-фашистских злодеяний был составлен, мы посетили в числе других священнослужителей и архиепископа Иосифа Слипого в его палатах на Святоюрской горе.

Надменный, с бриллиантовой панагией на груди, ом принял нас в своём кабинете и сразу же заявил, что не понимает ни одного слова по-русски. Опытный дипломат, уже с двадцатых годов самостоятельно изучавший советскую прессу в подлинниках, Иосиф Слипый и здесь хотел подчеркнуть свою экстерриториальность.

Я взял на себя роль переводчика, по-украински объяснил его эксцеленции цель визита и попросил его скрепить своей подписью акт, подтверждающий фашистские зверства. В ответ мы услышали:

— А я ничего не знаю о таких зверствах!

Ожидали мы всякого, но подобного откровенного цинизма не предполагали встретить.

— Но позвольте, владыка, — опешил я, — тысячи львовян, в том числе и верующие, рассказывают о массовых зверствах гестапо. Трупы уничтоженных сжигали на «Пясковне» за Лычаковом, и, когда ветер дул оттуда, запах сжигаемого мяса ощущали повсюду в городе.

Видите ли, молодой человек, — с достоинством поглаживая окладистую бороду, сказал Слипый — И даже летом имею обыкновение держать окна в кяпитуле закрытыми…

Не только Луиджи Медда попытался опровергнуть наше первое выступление на страницах «Литературной газеты» по этому поводу в июне 1959 года. Как выяснилось позже, правдивость изложенных в статье «Почему они не вернулись?» фактов решили подвергнуть сомнению и редакторы известного буржуазного журнала «Эпоха». Они даже послали в Польшу своих специальных корреспондентов, которые лично стали беседовать со многими свидетелями, чьи показания легли и в основу этого репортажа, а также разыскали очень важного свидетеля, Нину Петрушковну, исчезнувшую было из поля нашего зрения. И вот итог: в номере газеты «Трибуна люду» (Варшава) от 18 июня 1960 года было напечатано следующее сообщение об исчезнувшем гарнизоне.

«Прямые свидетели подтверждают. Рим. (Польское агентство прессы.) Вполне понятное волнение итальянского общественного мнения вызвала присланная из Варшавы обширная статья двух корреспондентов самого большого итальянского еженедельника «Эпоха», полностью подтверждающая, на основании показаний свидетелей, уничтожение гитлеровцами в 1943 году двух тысяч итальянских военнослужащих львовского гарнизона. Когда известие об этом преступлении было опубликовано на страницах московской «Литературной газеты», официальные круги Италии в общей форме опровергли эту информацию. В настоящее время корреспонденты «Эпохи» нашли в Польше свидетелей злодеяния и подробно излагают их показания. Свидетели С. Струпчевский, А. Ковальчик, А. Кунц, Н. Петрушковна и инженер В. Солек описывают уничтожение эсэсовцами двух тысяч итальянцев, тела которых впоследствии были сожжены, а пепел развеян в пригородном лесу. Для того чтобы получше замести следы своего преступления, гитлеровцы сажали также деревья на их могилах».

Что же оставалось делать некоторым синьорам, благосклонно относящимся к возрождению неофашизма, тем, кто хотел бы стереть в памяти народов следы итальянской крови, пролитой во Львове? Опровергать установленные факты? Пепел итальянцев, рассеянный на холмах Львова, вблизи Сана и в песчаных дюнах под соснами Белзеца, свидетельства этого страшного преступления вызывают ненависть ко всем тем, кто вверг Италию в бессмысленную войну.

1

Канцона — песня (итал.).

2

Аусвайс — личный документ (нем.).

3

Мартирология — история мученичества (польск.).

4

Штабеншарфюрер — унтер-офицер войск СС в фашистской Германии (нем.).