Книга: Вечный лох. Часть четвертая



Вечный лох 4

                                                          Вечный лох 4.

                                                        Часть четвертая.                                                         

                                                          Эльфы и люди.

                                                                 

                                                                    1                                                                                 

- Глупый Эльмрик эльфом стать надумал! 

Звонкий девичий голосок прогремел как гром, пронзил испугом  насквозь,  отбросив Эльмрика от дерева.

- Он от тоски совсем зачах под дубом!

Две подружки, самые болтливые во всей пади, Тиния и Мальхиора, грациозно порхали вокруг дубовой ветви, изображая танец эльфов; но величавые па знакомства Кьёрдура в их исполнении и в данной ситуации были явным издевательством. Эльмрик пришел в ужас: только не это! Сегодня к обеду вся падь будет знать и снова потешаться над ним! Но и сердиться на фей Эльмрик не мог. Ну разве можно на них сердиться; нет на всем белом свете никого более изящнее, грациознее и беззащитнее, чем маленькие фейхариды, эфирное порождение выдоха Единого Сущего! И разве найдется такой, кто посмеет оскорбить фей хотя бы словом? Между тем Тиния подлетела совсем близко к его лицу, ее крылышки ослепительно переливались в лучах восходящего солнца.

- Не мучай себя понапрасну, - сказала она с таким сочувствием, что Эльмрик вскинулся от ответного чувства благодарности, и будь Тиния одна, он заговорил бы с ней, хотя бы ради того только, что бы хоть как-то смягчить свою боль. Но их было две, а когда фей несколько, они увлекаются рифмами настолько, что разговаривать с ними становится просто невыносимо.

- Это ведь очень опасно, - подхватила сразу Мальхиора.

- Если гномы в эльфов влюбляются, - продолжила Тиния.

- То во мраке они потеряются,

- И не смогут вернуться назад,

- А там их встречает сам Альварад!.. - довершила Мальхиора, и обе озорно расхохотались.

- Ну вот, и вы тоже...- горько произнес Эльмрик и, опустив голову, медленно побрел вглубь оживающей чащи.

Самое обидное заключалось в том, что его прервали именно в тот момент, когда дерево наконец отозвалось. Эльмрик уже ощущал, как из-под шершавой коры, из самой глубины переплетенья корней медленно и тягуче начал возникать недоуменный вопрос: "Кто посмел потревожить?"

Ни о каком слиянии и речи быть не могло, слишком стар был этот дуб и слишком раздражителен. Даже эльфы лесные не могли найти с ним общий язык, так и дряхлел он в отдалении, весь увитый буйным плющом, душившим его, но он кажется, этого и не осознавал. Эльфы, поселяясь в деревьях, берут на себя заботу о них, но этот дуб был слишком угрюм и слишком горд, чтобы признать еще кого-нибудь, кроме самого себя. Главное, что дерево отозвалось. Значит, и цверги тоже могут общаться с деревьями, не только лесные эльфы, хотя разделить судьбу Альварада Эльмрику вовсе не хотелось. Он совершенно запутался в своих чувствах, и некому было прийти к нему на помощь, некому было подсказать. И обратиться тоже было не к кому. Старый Бальруд, его дед, узнав о таких попытках, пришел в страшную ярость. Никогда еще он так не кричал, никогда так не ругался, и выслушать робкие попытки объясниться, не пожелал! В итоге они разругались, Эльмрик перебрался в пустующую пещеру, совершенно не зная, что ему делать.

Уже под начинающими припекать лучами солнца поднялся он на гребень крутобокого холма, где по другую его сторону находилась пещера, хотя назвать этот приют жилищем гнома можно было только с большой натяжкой. Раньше здесь обитала волчья семья, но спугнутая эльфами, она перебралась за холмы, пещера пустовала. Эльмрик расширил вход, попытался придать ей жилой вид, но в целом она так и осталась волчьей норой.

Деда он заметил еще издали. Тот нахохленною птицею сидел на камне возле входа и  напоминал сейчас филина, у которого без спроса выдернули половину перьев из хвоста, а теперь требуют и вторую половину, да еще и упрекают в жадности. Даже на расстоянии Эльмрик ощутил исходящую от деда печаль и сам загрустил неизвестно почему. Ссора казалась совершенно глупой, но как пойти на примирение, не признавая своей неправоты, он не знал. И в глубине души он больше всего опасался продолжения того скандала. Но дед лишь мельком глянул на внука и снова принялся разглядывать Тьёрдову падь, словно видел ее впервые. Эльмрик также молча присел на соседний валун, делая вид, что всматривается в даль, а сам косился на деда.

Никто не хотел нарушать затянувшееся молчание первым, так и сидели они, вглядываясь в пространство, хотя от яркого света уже резало в глазах, и кожа начинала чесаться. Вот и солнце выглянуло из-за склона. Пора, пора было укрыться в уютной прохладе пещеры: не пристало порядочным цвергам сидеть на солнцепеке, подвергая свои жизни бессмысленной опасности! Эльмрик и хотел и не знал, как примириться с дедом, гордость не позволяла ему сделать первый шаг, заговорить первым. Наконец поняв, что дед никуда не уйдет, так и будет сидеть здесь, пока не обуглится, тяжело вздохнул.

 - Идем внутрь, - сказал он, вставая с камня.

  Грубые, неотесанные стены смыкались в низкий свод. Пещера была явно мала даже для гномов, любящих уют. Узкий ход сразу забирал влево, упираясь в то, что Эльмрик называл своей комнатой. Впрочем, одна из стен была даже немного выровнена и на ней обозначены контуры сцен ссоры и ухода юноши, но летопись бытия, так сказать семейный альбом, был только начат и вряд ли когда-нибудь будет здесь закончен. Эльмрик в сердцах взявшийся было выбивать барельеф, быстро понял, что эта пещера не пригодна для жилья.

Пара тарелок, чашка, кувшин с водой, да охапка соломы на полу, вот и вся утварь. Ему было стыдно показывать деду свою обстановку, но тот, казалось, ее и не заметил. Достав из торбы нехитрую снедь, Бальруд расстелил на постели захваченную из дома скатерть и разложив еду, жестом пригласил внука присаживаться. Пока они ели, Эльмрик присматривался к деду. Нет, не опечален был старик, как показалось ему вначале, а чем-то сильно озабочен. Неужели Тиния с подружкой успели поведать все? Но почему тогда старый гном молчит?

И только когда все было съедено, крошки стряхнуты с бороды, а скатерть убрана назад в торбу, дед заговорил: но совсем не о том, чего так опасался Эльмрик.

- Дурные вести дошли до нас... Сбывается пророчество. Только не инеистых великанов, как ожидали мы, а орков, говорят, видели на границе. Но не тех, что прячутся на дальних подступах, боясь даже знать подать о себе, а других. И идут они с востока в несметном количестве...

Эльмрик облегченно выдохнул. Ждал он снова горьких и обидных слов о себе, потому не сразу и понял, о чем говорит дед.

- Погоди, неужели пророчество так сбывается?

- Неведомо сие. Сказки всякие бают, будто объединились они с волками, сидят на спинах у них, врываются в жилища, отымают жизни забавы ради. Будто эти орки злее намного тех, прежних, и явились сюда через столько веков, чтобы отомстить за былые поражения.…        

 - И много этих, орков-волков? - спросил Эльмрик, усмехнувшись, - мне помнится, в прошлом году тоже все кричали, - вот, конец света пришел! А оказалось, пожар в долине зверье погнал на нас...

- То другое, хотя и это тоже просто недоразумением оказаться может. Еще говорят, будто сам Дарин возвернется из других миров, уничтожит нечисть. Но слухи эти сродни камнепаду в горах. Один камушек сдвинется с места, другие заденет, и пошла лавина. Чего только не понавыдумывают, не ведая истины.

- Плохо дедушка, что наша падь в стороне, никто не ходит мимо, не расскажет толком, что твориться вокруг.

- Оно-то так. Порой и самое надежное убежище в капкан превращается, а узнать надобно, сердцем чую, - беда грядет! Сбудется предсказание! Эх, жаль, стар я стал, даже до родни нашей Тьёхардов, что в Бадинской горе обитают, не дойду. А надо бы, надо проведать, давно не виделись да и узнать заодно, что за напасть там объявилась...

- Так может я схожу? - Эльмрик вскочил с постели, готовый хоть сейчас отправляться в путь. Дед пытливо посмотрел на внука.

- А дойдешь ли? Страшно мне тебя отпускать одного. Вдруг заблукаешь, иль болото не сможешь перейти?

 - Кто, я?!! Сын Ассгурда, внук Бальруда, из славного племени темных цвергов и заблукаю? Разве не дано нам видеть в темноте и находить направление? К тому же я отлично дорогу помню, сколько раз мы с тобой ходили...

Эльмрик в волнении забегал по пещере, чудом не разбивая голову о низкие своды.

- Идти надо до того холма, что с троллем сидячим схож, потом налево, пока в болото и линию поля, что переливается всеми цветами красок не упрешься. Там еще камень белый такой, где тропа начинается, а за болотом большая дорога, сама к Бадинской горе выведет...

- Хорошо, дорогу ты знаешь, только одному идти то трудно...

Эльмрик немного смутился: дед ведь не знал, что он уже собирался покинуть падь, да духу не хватило. Еле-еле он уговорил деда отпустить его, да и то, с условием, что вскоре вернется. 

                                                                      

 Решив на том, они легли отдохнуть, пока солнце еще стояло высоко.

Эльмрик долго не мог заснуть, задавал сотни вопросов, вертелся на хрустящем ложе, в котором недовольно попискивали мыши, и все никак не мог угомониться. О ссоре они не вспоминали, и оба были рады такому выходу из положения. Наконец Эльмрик тихо засопел, уткнувшись деду в бок, совсем как в детстве. Бальруд же заснуть не мог. Мысли невольно возвращались назад, к тому горькому моменту, когда принесли ему весть страшную о гибели сына и невестки.

О Воля Сущего! Нет, воистину, слишком обильную дань собирает Мать-Порода с гномов! Слишком часто приходят известия об обвалах в штольнях, о смерти цвергов, и всегда она бывает такой нелепой... И невыносимо тяжкой, когда это касается твоих детей!  Только себя винил он в смерти Ассгурда и Фрейны, что не было его тогда рядом, некому было предостеречь, прийти на помощь. Хоть и повзрослел сын, женился и внука родил, да ума то не набрался! Когда на признаки жилы натыкаешься, вдвойне осторожным быть надо. А он и семью взял в штольню. Зачем? Сколько раз ему говорил: полны коварства эти жилы, норовят они опять спрятаться, и с собой утащить того, кто наткнулся на них. Уж он то знал об этом, - сколько раз сам попадал, заглядывал смерти в глаза и только чудом оставался жив, унося отметины об этом на теле, а после смерти детей и в душе. И эта была самой больной и вечно кровоточащей. И ведь Эльмрик, совсем маленький, был с ними! Как уцелел, что пережил за то время, пока его не нашли, - неведомо никому. Но страх перед камнем засел накрепко в его душе, хотя внук об этом и не догадывается. Отсюда эти попытки породниться с деревом и взятая в голову любовь к эльфийке, - тоже отсюда, и излечить его можно будет, только отправив к родне, где уже подросла дочка Тьёхарда, - Криста. Так что орки явились вовремя, чтоб послужить весомой причиной для начала самостоятельной жизни. В том, что Рходин разгонит их, сомнений нет, разве могут животные победить короля Альвов? Такое и представить невозможно. А вот Эльмрик к тому времени успокоится, остепенится, и свадьба с Кристой будет самым лучшим решением. А дети родятся, - и страх пройдет, когда семью кормить понадобится. Так что пришла пора ему отправляться в путь. Хотя и тяжко расставаться с внуком, одному пока оставаться, да что поделаешь, - такова жизнь...

Было решено, что он отправится завтра вечером. Прибрав в мастерской, так как дед сегодня не хотел работать, да и печь была перетушена, Эльмрик начал томиться. Близилась полночь, эльфы уже собирались на танцы, и ему хотелось повидать Хельтруду в последний раз, прежде чем он отправится сначала к родне, а потом на войну. И хотя о битвах у него было очень смутное представление, Эльмрик не сомневался, что вернется оттуда, весь покрытый шрамами и славой, и вся падь будет чествовать своего героя! В разыгравшемся воображении ему рисовались сцены, в которых он спасает самого Рходина от неминуемой смерти, может даже ценой своей жизни. Так что причина повидать красавицу была весьма и весьма основательной. Она ведь не знает, какого героя не замечает и кого она потеряет! И как будет убиваться, потом, узнав о его подвигах: как погиб он сражаясь в одиночку, нет, бок о бок с королем альвов, как спас самого Рходина от смерти, прикрыв собой от подлого удара в спину!

Улучив минуту, юноша выскользнул из дома.

Какой чудесной была эта ночь! Вся долина дышала ночной прохладой, а сверчки упрямо стрекотали изо всех сил, стараясь заглушить рокот ручья в теснине скал. И порой, им это действительно удавалось. Слабое свечение разлома проходило вдоль гребня и затухало по другую сторону его, создавая удивительные переливы. А сверху за всем наблюдала полная луна, серебря кроны деревьев и пожелтевшую траву на полянах, - куда только могла дотянуться своими тонкими и зримо ощутимыми лучами. Казалось, что и она тоже застыла в ожидании, когда же эльфы возьмут в руки инструменты и волшебная музыка прольется над долиной, чаруя всех своими нежными и удивительными мелодиями.

Эльмрик украдкой, черными провалами теней, пробирался к поляне, где уже собирались эльфы и вели степенные разговоры в ожидании выхода Хольдура, управителя Тьёрдовой пади. Его трон, - кресло изумительной работы, вырезанное из цельного ствола дуба, пока пустовало. Спрятавшись в тени, гном пристально разглядывал собравшихся, пытаясь увидеть ее, - и не находил. Снующие эльфы все время закрывали стайку девушек, стоявших в противоположном от него углу поляны, до него доносились только их звонкие голоса и смех. Иногда Эльмрику казалось, что он слышит и ее голос, но разглядеть Хельтруду никак не удавалось, все время кто-то мешал. Он начал передвигаться в ту сторону, но вскоре был вынужден остановиться. Пройти, оставаясь незамеченным, было невозможно: неугомонная детвора носилась повсюду, забегая за деревья на его пути. Можно было конечно сделать большой крюк, огибая поляну, но для этого пришлось бы возвращаться, а это ему и в голову не пришло. Он стоял под дубом, ветви которого разлаписто нависали над поляной. Не долго думая, Эльмрик взобрался на дерево и пополз по ветке.

Гомон начал стихать, музыканты заиграли приветствие. Хольдур величаво прошествовал к трону в сопровождении своей свиты. Отвесив глубокий поклон публике, он чинно уселся в кресло, кивнул головой, и танцы начались. Эльфы разбились на пары, становясь в ряд для первого па. Но Эльмрик так и не видел Хельтруду, обзор теперь закрывали листья. Ругаясь про себя и не дыша, он пробирался все дальше и дальше по ветке. А потом произошло нечто ужасное: подлая ветка, способная выдержать и стаю медведей, со страшным хрустом обломилась. Он рухнул прямо на головы эльфов, ударившись о чье-то плечо.

Что тут началось! Какая поднялась суматоха! Стоявшие под ним шарахнулись в разные стороны, крича и ругаясь, другие наоборот, придвинулись ближе, желая понять, что случилось, музыканты перестали играть. Эльмрик и мог бы сбежать в этой неразберихе, но был сам настолько растерян, что упустил момент, а когда очнулся, было уже поздно. Чьи-то цепкие пальцы впились в ухо, чуть не оторвав его. Легко, как пушинку, его подняли в воздух и повергли к ногам Хольдура.

                                                                 

В дальнем углу пади, там, где вымачивают лен, а склоны так круты, что на них растет только колючий кустарник; там, где среди серых валунов сверху сочится тонкий ручеек, низвергаясь с зализанных камней миниатюрными водопадами, очнулся он уже под утро. Как сюда попал - не помнил. То и дело подставлял он голову под холодные струи, которые, увы, не могли потушить пожар, испепелявший его изнутри. Какой ужас! Какой позор! Такое пережить Эльмрик был не в силах. То, что его навеки изгнали из пади, не самое страшное, он и так собирался уйти. Но вот то, что Хельтруда присутствовала при его изгнании и видела этот позор, угнетало больше всего!

Лучше бы они его убили! Гневные слова Хольдура хлестали больнее, чем плети, вгоняя Эльмрика в землю, в которую он и так готов был провалиться! Жить после такого не хотелось... 

Здесь и нашла его Тиния. На удивление, фея была сегодня одна. Опустившись рядом, на заросший мхом валун, она вздохнула и печально понурилась. Эльмрик отвернул лицо, чтобы Тиния не видела его слез. Так и сидели они молча, словно два хрупких листочка, сорванных злым ветром и брошенных на холодную землю, на произвол судьбы. Наконец Тиния не выдержала. Шмыгая носиком, она достала платок, который для нее вполне бы мог сойти за шаль.



- Та, которую ты так неразумно любишь, шлет тебе в знак примирения с судьбой этот платочек...

И хотя платок и был эльфийским, Эльмрик понял, что он не от Хельтруды, что Тиния пытается таким образом его утешить.

- Никого я больше не люблю, - сказал он вставая и начал спускаться вниз, скользя на мокрых камнях.

- Да, славный ты им устроил переполох, - говорил дед, накрывая на стол.

- Давно я подумывал, чтоб этим выскочкам сотворить такого, чтобы сбить с них немного спеси, да ты опередил... А как он орал!.. Впервые за всю историю Тьёрдовой долины! ... Подумаешь, танцы им сорвали! Велика важность!

Он распалялся все больше.

- Эх, ослеп, что ли Рходин и на второй глаз, давая эльфам власть над нами? Почто так славный род цвергов, от самого короля Блаина корни ведущий, унизил? И перед кем, перед этими тупоголовыми бездельниками?!! Да что они могут, окромя своих выкрутасов?

- Ладно тебе, дедушка. Я сам виноват, полез какого-то тролля...

- А ты их не защищай, я им еще устрою, я им покажу, как распоряжаться, они у меня попляшут! Забыли эти олухи битву под Фьергардом, забыли, как всыпали им тогда! Смотри ты, изгнали они! Да я сам кого хошь изгоню, вот схожу, не поленюсь на троллев склон, наберу колючек побольше, да по всей поляне раскидаю, вот тогда они попляшут!

Эльмрик, представив себе такую картину, рассмеялся.

- Ну ладно, - сказал дед, внезапно успокаиваясь, - ты то как?

- Все хорошо, дедушка. Завтра вот уйду и... - Эльмрик осекся, - А как же ты? Перебирался бы и ты тоже, а? Может, вместе пойдем?

Бальруд тяжело опустился на лавку, пригорюнился, задумавшись о чем-то, и долго молчал.

- Иди за мной, - сказал он внезапно.

Подсвечивая себе факелом, старый гном водил пальцем по тщательно отполированной стене.

- Вот мы только перебрались сюда с Тьёрдни, как же мы молоды были тогда, чуть постарше чем ты... А это вот родился Ассгурд, твой отец, вот я нашел жилу, хотя и слабоватой она оказалась. А вот Ассгурд пошел в первый раз. Так, - это он говорить начал, ох и болтун же был, рот не закрывался...

И хотя Эльмрик знал все фрески наизусть, сегодня он слушал деда с каким-то новым чувством: и отрешенно, и осознавая себя частью истории, которую он будет продолжать, выбивая на камне свою летопись, будет передавать ее своим детям чтобы и они в свою очередь передали ее дальше, сохраняя таким образом память о своих предках.  

- Вот я похоронил Тьёрдни, ненадолго она сына нашего пережила, а вот ты, чуть в ручье не утонул, благо, что я рядом был, успел вытащить...

Бальруд снова замолчал, задумавшись.

- Нет, некуда мне идти, разве что схожу на могилу детей, родителей твоих. Куда мне идти, вся жизнь моя здесь, здесь и останусь...

Эльмрика окатило волной жалости и благодарности к деду, слезы подступили к горлу.

- Я вернусь дедушка, я обязательно вернусь! - сказал он, прижимая его к себе.

                                                               

- На-ка, примеряй, - Бальруд подал внуку сапоги, - негоже по горам босиком ходить... 

Эльмрик морщась, натянул их на ноги, прошелся по комнате, стуча каблуками.

- Не жмут?

- Да нет, только не привычно...

- Это ничего, обносятся. Ты посмотри, кожа какая, в таких и во дворце Рходина не стыдно будет показаться. Я вот думаю, зря наши прадеды не поверили тогда Дарину, не пошли вместе с ним. Не знали бы мы этой напасти, не ведали горя...

Вот и собрано все. На Эльмрике плотные, кожаные штаны широкого покроя заправленные в сапоги и куртка с капюшоном. Под курткой легкая эльфийская рубашка из тонкого льна. На широком поясе покоится в ножнах острый нож, за спиной котомка с вещами, необходимыми в дороге и провиантом, а в специальных петлях висит топорик. 

- Это спрячь подальше, - дед протянул внуку небольшой кошелек с тесемкой, чтобы можно было вешать его на шею, - здесь камушек один отшлифованный, несколько простых, будешь расплачиваться по мелочи, да песку золотого немного, в дороге все пригодиться.

Он привлек к себе внука, щекоча жесткой бородой, расцеловал его в обе щеки.

 - Все, что не делается, все по Воле Сущего...

Они вышли на порог и остановились, несколько смущаясь необходимостью что-то говорить на прощание. Да и что говорить, все уже сказано, осталось только разойтись, унося и оставляя горечь расставания. Тяжко у обоих было на душе. Думали ненадолго расстаться, да решение Хольдура все планы изменило. Хоть и рядом то Бадинская гора, но все ж уже не вместе.

 

Смеркалось, и только легкие облачка за горою были еще окрашены в нежные, теплые тона.

- Дальше я не пойду, нога что-то разболелась. А ты ступай, ночи короткие, как раз до грота дойдешь, там и переднюешь...

Они еще раз обнялись, и Эльмрик не оглядываясь, начал карабкаться верх по склону. На гребне он остановился и долго всматривался вниз, пытаясь увидеть деда, но густые заросли скрывали площадку перед домом. Взгляд переместился на долину: она постепенно оживала, перекликаясь разными голосами. Отсюда была видна часть большой поляны: вечерние сумерки уже наложили мягкие лапы теней на долину, но было видно, как по поляне передвигаются эльфы. Все было как всегда, но все же что-то изменилось. Эльмрик долго вглядывался, пытаясь понять, что именно,  и никак не мог догадаться, что изменился он сам, а не долина. Просто кончилось детство.

До него долетели звуки настраиваемой скрипки, но сейчас они вызвали в душе только чувство досады. Резко повернувшись, Эльмрик уже не останавливаясь, быстро зашагал прочь.

                                                         

                                                           2                                                      

Новую повозку бык тянул медленно и натужно, а скрип, который она издавала, распугивал всех зверей в округе. К тому же, одно колесо было чуть меньше другого; вроде и незначительная разница при изготовлении, но теперь повозка ощутимо кренилась набок. И все же она была гордостью людей, идущих рядом. Ведь столько труда, столько сил было положено на нее! Столько пролито пота, что пропитал он насквозь рубленные из стволов колеса и каждую жердочку, и все ее части, укрепляя дерево не только земно, но и небесно: ведь известно, что РА любит только старательных и упорных!

И пусть она еще не очень похожа на повозки пришлых, груба и неуклюжа, но зато сделана своими руками! И недаром ее сейчас украсили черепом их предка, большого медведя, ведь эта повозка стала для них символом новой жизни и веры, что род их не сгинет, не растворится в крови пришлых племен. Хоть и родственны они и говорят на одном языке, но все же другие, потому что жили в другой стороне, с другими племенами общались и сходились. Оттого и потемнели их кудри. Речи нет, многому можно у них поучиться: как зерна растить, как повозки делать, как одежды не только из шкур выделывать, но и из растений плести. Да многому! Но вот беда, - их племя теряться стало, исчезать среди новых. Духов стали величать по иному, а это всегда бедствиями грозит, нельзя Великих Духов так оскорблять! Вот и наслали они болезни, помечая пятнами лица, забирая себе детей.

 Камлал тогда Имрир, жрец молодой, но уже известный своей мудростью, а затем собрал вождей и жрецов и предложил идти навстречу холодам, ибо так повелел ему РА. Да и зубры уходить стали все дальше, все труднее становилось их добывать. Рода Волка и Сокола, Лисицы и Рыси, Ласки и Медведя присоединились к роду Быка и отправились они снова в неведомое, уступив пришлым свои земли в обмен на повозки. Когда меняли, спорили, а уходили мирно и провожать их вышел весь стан. И все довольны были. Пришлые племена радовались тому, что теперь споров не будет за землю: где стада пасти, а где зерна сажать. А старые рода гнал страх перед исчезновением, и радовались они самому уходу. Но как сподручно идти стало с повозками! Ведь раньше, перебираясь на новые пастбища, всю поклажу несли на себе, потому брали только самое необходимое. Не то, что сейчас!

     

 - Придерживай, придерживай! - крикнул Лучемир, видя, как накренилась повозка на крутом склоне, и сам бросился на помощь.

 - Веди быка вниз, - сказал он старшему сыну, Владемиру, упершись плечом в борт. Все вместе они спустили повозку на более пологое место.

 - Надо нам впредь искать пути доступные, негоже теперь идти вслед за стадом, - сказал Лучемир, глядя на повозки Имрира, тянущиеся следом. Род Быка, узрев такие трудности, сразу свернул в низину.

 Новое вторгалось в их сложенную жизнь, постоянно выдвигая свои условия и приходилось перестраиваться и учиться заново. Хотя порой так хотелось уйти подальше от всего этого, жить, как жили деды и прадеды простой, незатейливой жизнью, да уже нельзя было пропитаться одной только охотой, бродить вслед за стадами по необъятной земле, данной им РА, и радоваться его милостям. Суров РА к своим детям: много давая, требует еще большее. Пришлым дал он зерна, и теперь забыли те про голод и дети их растут крепкими.

Лучемир шел, держась рукой за край повозки и смотрел на младшенькую, метавшуюся на косматой шкуре в горячем бреду.  

-  Как она? - спросил он у своей Отрадны.

- Скоро Духи заберут ее к себе, - ответила жена, размазывая слезы по изнеможенному лицу. И не в силах больше сносить такое горе уронила горшок с водой на землю и завыла в полный голос. Вечером, когда РА окидывал напоследок дремотным глазом свои земли, вырыли они могилу у подножья холма и похоронили дочь как и полагается, положив припасы, какие понадобятся ей в дороге к Духам, да игрушку ее любимую, чтобы утешала в пути. А утром отправились дальше.

Имрир молча и отстранено шел в стороне от всех. Он уже устал поражаться тому, насколько глухи и слепы его соплеменники. Как малые дети радуются подачкам пришлых, не понимая, что скоро не будет их рода, а потомки начнут поклоняться другим Духам, по-другому себя называть. Все-таки, как много способов у племен уйти в небытие, раствориться среди других, но есть только один путь сохранить себя. И он должен найти его! Молился, молился Имрир, но ответ получил невнятный и одно понял только: надо покинуть эти места. Но страх, сжимающий его сердце, и так подсказывал это. Мало просто уйти, требовал РА что-то менять в их устоявшейся жизни, но что именно? Его род должен стать сильнее, могучее чем другие, но как добиться этого? Первая стычка с пришлыми сразу показала, кто сильнее не только количеством, но и умением, которого в их родах не было. И если бы не родственны они были, перебили бы их пришлые. Но они же и сами первые перемирие предложили, предлагая поделиться всем, что знают. Да и наши дожидаться не стали, смотрели, подражали. Все племена живут так. Увидев у других что-то новое, тут же перенимают: ведь это милость РА, всем данная, потому что любит ОН своих детей и так заботится о них. Кто и когда додумался камень сверлить, вместо того, чтобы приматывать его к палке? Никто уже не помнит. Но теперь у них топорики прочные, в битвах проверенные, а кто не додумался до этого, ушел к своим предкам. Или вот: лепила детвора из глины зверюшек всяких забавы ради, кто-то бросил лепнину в огонь, тоже забавляясь, а что из этого вышло? Давно у всех уже горшки, в которых воду носить и хранить можно. Но надо не только подражать кому-то, да ждать, когда у других что-то новое появится. Надо самим искать. Смутные картины грядущего тревожили сны Имрира, но были столь быстротечны и туманны, что трудно было понять, чего именно хочет РА. Пришла пора меняться им самим, но как объяснить это родам? Ведь все они думают, что это только переход на новое место, а там заживут они как и прежде, каждый род своей жизнью. Но мало этого, мало! Надо жить по-другому, объединить всех в одно целое, вот тогда у них будет та сила, о которой сейчас приходиться только мечтать.

 - А вот рыбы у нас побогаче будет, - Лучемир с усмешкой смотрел на поднятую вершу, в которой трепыхались несколько рыбок, - С таким уловом стыдно назад возвращаться.

Он окинул взглядом тихие воды речушки, вековые деревья по обеим ее сторонам и окаменел разом, скорее почувствовав, чем увидев движение на другом берегу.

 - Ну ладно, оставь верши, позже проверишь, а сейчас выходи на берег, - сказал он сыну, а сам косился на оружие, оставленное на берегу.

- А как же…- Владемир удивленно поднял голову, но уловив напряженный взгляд отца и сам почувствовал спиной недобрый взгляд. Но подражая отцу сделал вид, что ничего не замечает. Отпустил плетенную из ивовых прутьев снасть и она с плеском исчезла под водой. Наклонился, поправил вершу и только потом неспешно побрел к берегу.

   - А может здесь и рыбы то нет? Когда РА клониться будет, проверю еще раз.

Владемир вышел на песчаную отмель и поднял лук с топором. Только колчан в стороне лежал, там, где бросил он его, не подумав, когда в воду заходил.

- Сейчас я веток нарубаю, сделаю запруду.

 Он скрылся в кустах и пригнувшись, сразу метнулся в сторону.

- Возьми стрелы, может подстрелишь что-нибудь к обеду, - сказал Лучемир, подымая кожаный колчан и бросил его вслед сыну. Всего на мгновение он отвернулся, но тут же с другого берега пустили стрелу, и попала она в ногу, чуть выше колена. Лучемир прыгнул в кусты и успел откатиться, прежде чем злые стрелы прошелестели среди листьев.

- Там, за деревьями! - Владемир выстрелил, чтобы попугать невидимых врагов.   

- Ты видишь их? - спросил Лучемир, обламывая древко.

- Прячутся, - презрительно ответил Владемир.

- Надо уходить, если их много, своих предупредить не успеем.

- Что же мы как олени побежим? Эй, выходите, не бойтесь, мы вас не тронем!

Но только сейчас заметив, что отец ранен, Владемир пришел в ярость.

- Выходите и сразитесь как мужчины!

Противники не отзывались. Владемир начал выкрикивать оскорбления, но Лучемир оборвал его. Медленно пятясь, они отходили от берега, внимательно осматриваясь по сторонам. На их берегу врагов не было, и они побежали в становище. 

Когда подоили коров, Отрадна поспешила к мужу, надеясь, что парное молоко поможет одолеть хворь. Метался Лучемир в бреду, выкрикивая бессвязно, словно Духи в сумеречном мире уже выпытывали у него дорогу, стремясь попасть на землю и бедствия ужасные наслать на людей. Имрир сидел у головы больного и бил в бубен, напевая гортанно. Она приподняла тряпицу. Края раны потемнели, - стрела была обмазана ядом, а травы, которые она приложила, не помогали. Тогда, всхлипывая на ходу, Отрадна поспешила к старой ведунье.

Владемир молча сидел у костра, в горькой думке, и только сжимал кулаки и скрипел зубами порой так страшно, что притихший Ярмилко, младший брат, снова начинал размазывать слезы по грязному лицу. А Владемир себя винил, глупость свою, что покидал оружие так беззаботно! Ведь говорил ему отец, говорил! Когда Имрир вышел из шатра, по лицу его Владемир понял все. Может ведунья, прошмыгнувшая сейчас в шатер и сможет помочь, но Имрир знает больше. Он избран, РА любит его и открывает ему свои тайны. Но сам Имрир был поглощен новым озарением, подсказкой, данной ему РА. Теперь надо было донести ее до соплеменников, убедить их в правильности намеченного.

- Собирайте всех на совет, - только и сказал он.

- Напасть, сейчас, когда РА прилег вздремнуть? Что же мы, как тати в потемках красться будем, али мы не правы? Зачем нам прятаться от РА? - говорили одни.

- Проводим Лучемира, коли Духи Предков к себе его заберут, а потом и думать будем, как отомстить, - шумели другие. Все предложение Имрира осуждали, всем оно безумным казалось. И сейчас понадобилось все его умение убеждать; впрочем, что и мог делать Имрир, чем и славен был среди всех жрецов.

 - Что страшней всего?

Пока его соплеменники недоуменно переглядывались, да бормотали невнятно, Имрир продолжил:

 - Потеряться среди прочих, другим Духам начать поклоняться. Забыть о славных делах предков и предать их! - Имрир сделал паузу и показал рукой на звездное небо.

- Смотрят они сейчас на нас, и плачут. Плачут по нам, своим детям, потому что мы не хотим слушать их! Слушайте все, прислушайтесь! Что слышите вы?

- Ветер шумит? - неуверенно спросил кто-то.

- Это у тебя в животе шумит, Берегай. Шепчут духи предков, что погибнем мы все, что отдадим свои стада, свои шатры, жен своих пришлым. Что дети наши говорить будут по-другому и не вспомнят больше своих предков, не будут им на алтарях жертвы подносить и зачахнут они. Вы этого хотите?! Ответьте мне!

И не давая притихшим соплеменникам опомниться, продолжил:

 - Великий Бересил, о подвигах которого вы рассказываете своим детям, нынче говорил со мной. Он открыл мне наше будущее и оно полно величия! Потомки наши будут первыми во всем, а другие племена будут слушаться их и повиноваться. Все стада на всех землях будут принадлежать нам, а сытые духи предков будут возлежать в благоухающих садах на небе и радоваться! И всех нас ожидают самые почетные места в этом саду! Повел он меня, показал, что ждет наше племя: я видел дома, огромные как горы! Они сверкают подобно реке, отражающей лик Светоносного РА! Видел я много такого, что нельзя сказать словами и все это будет принадлежать нашим потомкам, если вы сделаете то, что сказал мне Бересил, а теперь я говорю вам!      



- Сразу и сказал бы, что это Бересил открыл тебе, мы бы не спорили…

- Это не все. Сам РА благословляет нас, и нарекать Он будет нас отныне РАТЬЮ, силой своей на земле. Так неужели мы воспротивимся его воле?

- Нет!

- Мы исполним Его волю?!

- Да!

- Мы сильны и могучи?!

- Да!  

- Мы непобедимы?!!

- Да-а!!!

Владемир прятался за кустами и слушал речь Имрира с упоением. Он жаждал мести, и слова жреца были сладостны ему вдвойне. Одно только огорчало: не прошел он еще обряд посвящения, не возьмут его в поход. Но настойчивым РА дает! Бросился он к своему шатру. Отцу было совсем плохо, метался Лучемир в бреду, никого не узнавая. Владемир опустился на колени.

- Прости меня тятя и благослови на бой, в котором я кровью врагов смою свою вину.

Он взял оружие отца и собрался выходить, но столкнулся с матерью, чуть не выбив из рук ее горшок.

- Ты куда собрался? Не пущу, даже и не помышляй! А как убьют тебя, что мне делать одной, кто поможет, кто Ярмилушку на ноги поставит? Не пущу!

Отрадна стала на выходе, раскинула руки, но Владемир отодвинул ее в сторону.

- Я уже взрослый. Я ратник!

Прогнав назойливого братишку, Владемир стороной поспешил за уходящими воинами.    

 Они ворвались в чужое стойбище на рассвете. Дозорные дремали возле костров, а псы подняли шум слишком поздно. Подобно злым духам ночи пронеслись воины РА по вражескому стану, убивая полуголых противников, не давая им опомниться, не давая им даже выйти из землянок. Владемир не прятался больше. Ворвавшись в одно жилище, он убил всех, кто был там и бросился в другую землянку. Огромный чужак напал на него, маша дубиной, но Владемир успел отпрыгнуть в сторону и, понимая, что не успевает поднять оружие, вонзил копье в стопу. Пока тот вопил, не сколько от боли, а скорее негодуя, Владемир раскроил ему топором череп.

 - Это вам за отца, это за стрелы ваши поганые! - плюнул он на мертвого врага. Скоро все было кончено. Они убили всех, даже младенцев в своих люльках, и воскурили сегодня РА обильное преподношение, как и в давние времена, как делал это когда-то Бересил! Собрались ратники возле чужого святилища, ставшего алтарем, и смотрели удивленно на погром, устроенный ими. Теперь, когда азарт боя начал спадать, некоторые сами поражались безумию, охватившему их. Другие наоборот, восторгались и с упоением рассказывали о своих подвигах. Но все они были связаны отныне пролитой кровью, и своей и чужой, и это объединяло их в нечто новое, чему название было только дано. Имрир, чувствуя настроение, говорил долго и вдохновенно, а ратники внимали ему, восхищенные его словами, восхищенные своим предназначением.             

 Немало и раньше было битв. Немало славных побед одерживало их племя. Кочуя вслед за стадами, приходится часто сталкиваться с другими охотниками и силой доказывать свое право на добычу. Но когда лохматых великанов было много и пищи хватало всем, племена старались не доводить до бойни возникающие конфликты. Пока не пришла великая сушь, о которой и до сих пор бают старшие, хотя это было так давно, что уже никто не знает даже, как выглядели сами великаны. Сгинули они, и для всех охотников настало страшное, голодное время. Время битв. Время, когда злые духи нашли дорогу на землю и явились, дабы сеять смерть. Это было и время героев, и самым славным среди них был Бересил. Он объединил рода и изгнал злых духов назад, в их зловонную обитель. Племя стало охотиться на стада быков и поклоняться им, как давно когда-то поклонялись великанам, почитая быков теперь как своих братьев. Но стало хватать пищи, и снова их племя перестало воевать. Да только РА не нравится, когда его дети благодушными становятся. Обрушил он на них новую напасть: идут и идут пришлые племена, вытесняют их с земель священных и снова надо объединять рода, пока еще не поздно. Имрир многое понял в эту ночь. Нельзя ждать, надо бить первыми! И он сделал для себя вывод: внезапность, - половина успеха. И еще Имрир обратил внимание на Владемира, Лучемирова сына, безрассудной яростью и отвагой своей добившегося уважения старших. Поначалу хотели его прогнать, но уперся Владемир как бык, и в битве был в первых рядах.    

И тогда Имрир понял, что для выполнения его задумки более всего подходят молодые. Они не будут сомневаться, не будут задавать вопросы: они примут на веру любые его начинания, а сменив впоследствии ушедших к предкам и стареющих вождей, будут во всем поддерживать его. Именно это было нужно ему больше всего: ведь он брел вслепую, на ощупь, во тьме отыскивая путь к величию племени. И присматриваясь к Владемиру, Имрир все больше находил в нем задатки будущего вождя, способного продолжить его дело. Всем он подходил, если бы не одно обстоятельство. Хотя и прозвали его быком за упорность, силу и непреклонность, Владемир то быком не был! А род медведя корни свои вел из колена Адамова, их общего предка, и стать вождем всего племени он не мог. Все рода имели свое происхождение. Быки из главы вышли, а потому главенствовали всегда. Самое большее, стать вождем своего рода мог Владемир, и менять этот древний закон Имрир не хотел. Племянник Имрира Яромир, сверстник Владемира, почти ни в чем не уступал ему. Почти. Хотя он не участвовал в бою, и не приобрел такой славы как Владемир, его надо было подготовить и вывести в вожди. А потом и сын Праземир подрастет и займет достойное место.

 После ночного боя Имрир провел обряд посвящения в воины, и Владемир с Яромиром с честью прошли испытание.                                           

                                                         

                                             

Первый успех опьяняет. Первые шаги определяют и последующие. Пробивая себе дорогу копьями и топорами, ратники шли по чужой земле, считая, что таково их новое предназначение. Они ведь прежде не отделяли себя от окружающего мира, были наравне со всеми животными и другими племенами и забирали жизнь, только когда это было необходимо. И сама смерть была для них продолжением жизни: такой же, как и рождение, воспроизведение потомства, она была естественной потребностью. Но теперь они отошли от старых представлений о мире и о своем местоположении в нем. Всемогущий РА, если ты даруешь другим право вытеснять нас с нашей земли и ставить под угрозу исчезновения, если тебе нравится это делать, то и мы, твои дети, идем по стопам твоим! Мы поняли, чего ты хочешь! Мы избраны Тобой для очищения этого мира, так же, как  и стервятники созданы Тобой для очищения костей от плоти и мы выполним Твою волю!

С этим и пошли они дальше, забирая не только земли, вещи, но в первую очередь сами жизни, ведь РА поставил их теперь выше всех остальных и только им даровал право распоряжаться всем! Они возвели культ воина, - яростного, беспощадного и неустрашимого и поклонялись теперь только ему, новому облику РА! Больше не было никаких угрызений, а если порой сомнения и посещали, ратники гнали их от себя, как злых духов.

Пока местные племена ургов, живущие по всеобщим традициям, только пытались понять причину их неукротимой ярости и непримиримости, они успели занять половину их территории. Но земли эти не понравились воинам РА, хотя и были обильны дичью. Зерна прорастали здесь плохо, а зимы были морозны и беспощадны. Добрались они до моря седого и остановились, не зная, куда идти дальше. Началось смутное роптание. Имрир понимал, что если осядут они сейчас на земле, займутся делами мирскими, то снова их рать распадется на рода и снова возникнет угроза исчезновения. Ему нужен был новый враг. И тогда повел он их вслед за РА, на новые земли.    

      

 Много воды уже утекло с тех пор, как покинули они родные места. Яромир, как и хотел этого Имрир, стал во главе всего племени, а Владемир вождем своего рода. У обоих росли уже дети, и все бы было хорошо, но Владемир все больше разочаровываться начинал в Имрире. Юношеский восторг и восхищение давно ушли, уступив место сомнениям. Разве может РА желать смерти всем, кто встречается на их пути? Как и многие другие сильные духом и телом люди, Владемир не был злым и охочим до бессмысленных драк человеком. Нужны были весомые причины, чтобы привести его в ярость, но таких причин становилось все меньше, когда приходить начинало недоумение по поводу излишней жестокости, внушаемой Имриром.

На этих землях племена также растеряны были поначалу, но потом объединяться стали против них, и не были сражения так легки, как это было в землях ургов. А затем и того хуже: теснить их стали своли все дальше нападениями внезапными и быстрыми. Били они исподтишка, но в бои не вступали. И тогда собрал Имрир всех вождей своли якобы на перемирие, дары щедрые преподнес, а затем, во время пира, перебили их всех. И ведь гордился этим Имрир, называя военной хитростью, а Владемир считал это подлостью. И то, что сомневаться он стал, не утаилось от Имрира, да и Владемир недовольство свое не скрывал, на советах возражать стал Имриру.

Своли не простили коварства и не были испуганы, как рассчитывал на то Имрир. Все злее они нападали, и приходилось отступать с их земель все дальше. И кто знает, перебили бы их всех, либо рода разошлись бы, забыв о своей клятве, но прослышал Имрир о непонятных духах, прячущихся в деревьях, о карликах, живущих под землей, о богатствах их и умении. И снова сумел он убедить свою рать выступить против нового врага, обещая, что это последний их поход будет, а затем вернутся они к мирной жизни. С тем и пришли они на земли альфов.    

                                                        3                                                

Тягучее утро медленно выползало из сырых лощин хмурым туманом. Незваное, мягко стелилось оно над деревьями выделяя их хрупкие кроны, но прятало шершавые стволы в клубах испарений. И из этой пелены доносились невнятные крики, вой, бренчание и лязг. Иногда Эльмрику казалось, что он различает среди сосен толстые ноги, и тогда он с ужасом рассматривал кроны, ожидая там увидеть головы великанов, ведь именно такими рисовало их его воображение. Его колотила дрожь: от холода, как ему казалось. И чего он не мог понять в предстоящей битве, - как с ними сражаться? Ведь великаны, если они столь огромны, просто подавят альвов и пойдут дальше. А что тогда говорить о гномах? Впрочем, их и немного было. Предпочли цверги отсиживаться у себя по штольням, говоря, что некогда им такими пустяками заниматься. Что Рходин и сам справится, на то он и король. А те немногие, что пошли за ним, никак сговориться меж собой не могли, ибо не хотели признавать ничью власть. Так и шли кучками, каждая сама по себе. От эльфов только Лодур со своею сотней был и все считали все это простым развлечением. С таким настроением и отправились в путь, и шли со смехом: ведь орки так тупы, хотя и злобливы! Они так ничтожны и до того примитивны, что не могут даже разговаривать меж собой, что это просто животные, а потому и надо их загнать обратно в пещеры! Но Эльмрик не был в этом так уверен, как его новые друзья. Смутная тревога грызла его сердце, хотя он и старался не поддавать вида.

Многое изменилось в нем с тех пор, как он встретил их на болоте, весельчака Гримли и верзилу Палина, слишком высокого для гнома. Гримли шутя, говорил, что мать Палина переспала с альвом, оттого он такой длинный. Многое изменилось в нем, когда пошел с ними на поиски приключений, забыв об обещании, данное деду, не зайдя даже к родне. Утешал себя Эльмрик мыслью, что после битвы обязательно зайдет к ним, и будет ему что рассказать о славных подвигах. Многое он и узнал за это время. Узнал, что лучи солнца вовсе не убивают цвергов, как считал раньше. Убивают, но очень медленно и мучительно, если не принять мер предосторожности, а вовсе не обугливают в головешки. Он научился обмазывать лицо и руки грязью и передвигаться днем. Вот только глаза болели и слезились, в первое время.

Многое и повидал он за это время. Даже самого Рходина, только издали. Многого и наслушался. Но понял, что никто ничего не знает. Беженцы: альвы эльфы и гномы такое рассказывали, что слушать их было просто глупо. Одни говорили, что эти орки ростом с дерево, все шерстью покрытые и смрад от них стоит невыносимый. Другие утверждали, что ростом они ниже альвов, но растут у них клыки и когти, что это такая порода новых животных. Что движутся они подобно стае саранчи, сами не зная куда, уничтожая по пути все живое. Говорили, что объединились они с волками, что и другие животные у них в услужении. Говорили даже, что одного доставили во дворец Рходина, но он быстро сдох и сказать ничего не успел. Но как он мог сказать, если разговаривать не умел? Многого не понимал Эльмрик, да и не он один. Всякое говорили, только слушать кого? Но все в одном сходились: разгромить орков будет легко, как и в стародавние времена. Что это не битва будет, а охота. Все так и говорили: пойдем, поохотимся.

Встретить орков решил Рходин на Зангурском лугу, на подходе к лесу, но не успело туда войско добраться, звери проворней оказались. Встретились они на большой поляне.  

- Ты видишь их? - спросил он шепотом Палина, лежащего рядом под кустом, но тот не отзывался. Эльмрик повернулся к нему и обомлел: Палин был занят тем, что обдирал ягоды боярышника. Неужели ему не страшно? Впрочем, чего бояться, убеждал он сам себя. Побьем этих тварей, да разойдемся по домам. Зато будет, что рассказать потом. Но его колотила дрожь и томило само ожидание. Быстрее бы уже что ли! А рассвет как назло тянулся мучительно долго. Звери остановили свое продвижение, вероятно почуяв их. Из тумана теперь доносились странные звуки, но что они могли означать, Эльмрик не знал.

- Что они делают, Гримли?

- Не знаю. Да пусть делают, что хотят, все равно дальше поляны не пройдут. Эльфы их стрелами положат, а мы топорами добьем. Славная охота получится! Интересно, шкуры у них мягкие или нет, сгодятся на выделку, как думаешь? Я не прочь буду покрасоваться перед Лингри, да перед отцом ее. Может тогда он сговорчивей будет… 

        

Первыми шли волки. Шли медленно, принюхиваясь, останавливались часто и назад оглядывались, словно ожидали чего, а из тумана слышались гортанные вопли, подгонявшие их. Когда волки достигли середины поляны, эльфы пустили стрелы. И залаяли злобно, да завыли звери жалобно, пронзенные стрелами. И падали они на землю и корчились в муках, но лишь немногие обратно поползли, а из леса им дикий рев вторил!

Туман уже почти рассеялся. В сумраке леса стали видны темные фигуры, и было их столь много, что оторопь брала. Слишком, слишком много их было!

Издали орки действительно похожи были на зверей, но их темные, косматые шкуры сливались с сумраком леса, не позволяя разглядеть толком. Мелькали среди деревьев силуэты, но выходить на поляну орки не хотели. Дальнозоркие эльфы узрели, что половина зверей назад повернула.

- Уходят, уходят они, - поползло по цепочке.

Но оставшиеся орки повели себя более чем странно. Выйдя на опушку, они выстроились в цепь, что-то крича или рыча, и только одно явственно долетало до Эльмрика, - «Ра, Ра, Ра», - но что означали эти вопли, он не понимал. Звери толкались на одном месте, и продвигаться дальше явно не собирались.

- Чего они ждут? – спросил Палин, но Эльмрик не мог ответить ему, только помотал головой недоуменно.

- Да боятся они, просто боятся, оттого и не идут, - сказал презрительно Гримли. - Как бы не разбежались, потом лови их по одиночке. Чего Рходин ждет, интересно? Пора уже наступать.

Животные тем временем стали вытворять нечто вообще непонятное: выбегая вперед, они поворачивались спинами и показывали зады, а остальные одобрительно шумели при этом. Наконец один из лучников Лодура не выдержал и пустил стрелу прямо в белое пятно. Зверь взвыл, упав на четвереньки, но остальные принялись кричать и хохотать.

- Зверье, - сказал Палин, - надо их не только в пещеры загнать, но и уничтожить на корню. Добить окончательно, чтобы никто больше не знал про орков и не слышал ничего больше про них! 

Тяжело понять было их поведение. Вопили и бесновались пришельцы, кидали камни, но ни на шаг не приближались к эльфам. Теперь всей гурьбой они показывали свои зады, но зачем это делают, догадаться было невозможно.

Протрубил рожок, атаку означая.

- Давно пора, - пробурчал Гримли, вставая, - пришло время кости размять. Кто первый положит зверя, тому по кружке эля остальные ставят. Идет?

 - Идет, - хором подтвердили ему Эльмрик с Палином.

Эльфы начали пускать стрелу за стрелой и все они цели свои находили. В стане зверей началось смятение, отошли они в лес, за стволы прятаться стали. И выли гнусно и хохотали злобно, словно смерть для них забавой была!

Альвы и эльфы шли цепочкой. Когда достигли середины поляны, возле ног Эльмрика стрела воткнулась. Изумился поначалу гном: кто из эльфов так промазать смог, но, подняв стрелу, поразился еще больше. Не эльфийская это стрела была, слишком коротка, груба и наконечник был костяной!

- Смотрите, - показал он стрелу Гримли и Палину, - все-таки не звери они, животные луков не мастерят…     

- Уже все равно, - обронил Гримли, топором размахивая, - так даже интересней…

Но вот альв, шедший справа, на колени пал, стрелу эльфийскую из живота пытаясь достать.

 - Неужели свои по нам стреляют? 

Вновь протрубил рожок, и шеренга шаг ускорила, стремясь сократить расстояние. От рядов противника донесся жуткий свист: один из пришельцев крутил у себя над головой нечто такое, что звук мерзкий издавало, и вдруг звери вперед бросились все с тем же ревом, - «Ра-а-а-а»!

Только вблизи Эльмрик рассмотреть смог, кто же пришел в их земли. Понял, наконец, что пришельцы в шкуры волчьи укутаны, оттого их за зверей и принимают. Бежал прямо на него великан, вопя, и дубиной огромной размахивая. Эльмрик смотрел остолбенело ему в глаза, пылающие огнем, смотрел на заросшую шерстью морду, на ауру его омерзительную и не мог пошевельнуться! Не мог сдвинуться с места, словно зверь околдовал его одним только взглядом! И занес уже орк дубину для удара и принял бы смерть Эльмрик, да Гримли толкнул его в плечо, с ног сбивая, и дубина со свистом прошла по пустому месту. Гримли ударил топориком, по коленям метя, но и великан проворным оказался: перепрыгнул он через гнома, да запнулся об куст и упал на колено, дубину обронив. Гримли снова ударил топором, по самое древко вогнав лезвие между лопаток. Хрюкнул пришелец, прежде чем пасть мертвым, а дальше уже и некогда смотреть было. Едва Эльмрик на ноги встал, как волк прыгнул на него, Скорее отмахиваясь, чем удар нанести желая, ударил он по пасти и увидел белый срез раны, прежде чем она кровью брызнула. Взвыл волк, зубами сталь хватая, и свалил его снова на землю. Рычал и рвался зверь добраться до его горла, да Эльмрик топорище удачно в пасть воткнул, двумя руками удерживая топор. А затем ярость силы придала! Сам не заметил, как сверху оказался и бил, бил по этой пасти, пока волк не затих. Оглянулся и успел увидеть, как орк, ногой наступив на Гримли, воткнул копье ему в грудь и теперь пытается назад выдернуть, но гном вцепился в древко руками, хрипя окровавленным ртом что-то. И закричал он дико, прыгнув на орка! Забыв про оружие, схватил его за ногу, желая повалить на землю и оттащить от Гримли! Орк звук издал изумленный и насмешливый, отпустил копье и достал из за пояса топорик каменный. Ударил по голове плашмя, но сильно, сознания лишая.

На этом для Эльмрика битва закончилась. И не видел он, как сзади орки налетели, те, которые ушли, как они считали. Окружили они альвов, убивая одного за другим, и вскоре только горстка осталась, хотя и сражались альвы безумно и яростно, когда поняли, наконец, какой страшный враг стоит на пороге их дома! И Рходин бился столь мужественно, что никто уже из орков стать против него не смел. И вышел тогда могучий орк, вертя в руках меч альвийский, в бою поднятый. Но не было у него навыка, и когда Рходин выбил оружие у него из рук, схватился чужак за топор каменный. Да король дожидаться не стал, разрубил орка почти пополам. Но пока меч свой доставал, налетел сзади волк, огромный как вепрь, и грыз альва беспощадно, пока не оттащили его. Не видел всего этого Эльмрик, да может оно и к лучшему.

Немало легенд еще будет сложено об этой битве, немало сказано будет о подвиге альвов, но только Рходин в плен попал, и лишь немногим уцелеть удалось, спасаясь не только от жгучих злых стрел чудовищ, от топоров, дубинок да копий, но и от волков прирученных. Нападали они подло сзади, вцеплялись в одежду, рвали плоть, держа и дожидаясь, пока хозяева их не проломят альву голову, не проткнут его насквозь!

И трусливы были звери, бежали от драки, поджав хвосты, но только отвернуться стоило, снова нападали, и была эта битва одной лишь подлостью и не было в ней героизма прошлых лет! Но еще ужасней были сами дикари, страшнее, чем любые легенды и предсказания. Превосходили они свирепостью всех зверей и ненасытны были до крови, упивались смертью, словно водою из родника в жаркий день, да никак напиться не могли! Сладка была им эта кровь! И презирали они жизнь, отторгая ее от себя и сами умирали хохоча. Но самое страшное, - настолько были они проворны, настолько быстры, что времени не хватало понять, что они затевают, осмыслить их поведение, предугадать их действия. И приходилось только обороняться, а это уже поражением было!

Забыли альвы, забыли как сражаться. Покинула их агрессия, примитивная ярость и то, что достижением своим они считали, и стало причиной их поражения! Впрочем, знали они об этом, все заранее предсказано было. И тем, кто выжил, горевать теперь только приходилось, и сетовать на несправедливость Сущего, который столь безжалостно их судьбой распорядился. Но всему свое время, и оно, отпущенное альвам, закончилось. Начиналась история новых существ и те, подсознательно чувствуя это, врывались на новые земли яростно и беспощадно, ни сколько не сомневаясь в своей правоте и избранности. Не понимая, что избранность эта кратка во времени, что придет срок, и они сами будут также оттеснены и выкинуты! А сейчас упивались орки своим могуществом, своей силой, своей молодостью, считая, что их бог отдал им НА РАЗГРАБЛЕНИЕ весь мир! Наивная вера и плата за нее жестока будет!  

Очнулся Эльмрик оттого, что его тормошили. Голова болела ужасно,

но когда он дотронуться хотел до раны, понял, что руки его связаны. Орк, подхватив его за путы, потащил куда-то, а волк бежал следом, принюхиваясь к запаху крови, и рычал зло. Эльмрик понял, что его сейчас отдадут на растерзание зверям, на потеху оркам. И тихо стал он петь тогда смертную оду, готовя себя к переходу. Пел он, когда орк привязав ремень длинный к путам, перекинул через ветвь и подвесил его, как мешок. Пел Эльмрик, видя как неподалеку подвешивают других пленников, и песня эта приносила облегчение, смиряла с неизбежным.

  - Рано хоронишь себя, гном!

Присмотревшись, Эльмрик с изумлением узнал в висящем на соседнем дереве Лодура. Но поразился еще больше, когда понял, что рядом с Лодуром висит сам Рходин! Висел король весь в крови, молча, то ли мертвый уже, то ли без сознания. И приходилось только поражаться злой иронии Судьбы, воплотившей его глупые мечты в жестокую явь. Так висели они всю ночь и никто не трогал их, не считая волков, решивших, что висят они для забавы. Но орки разогнали волков и всю ночь караулили пленников. Под утро Эльмрик забылся и проснулся от сердитого спора.

- А ты считаешь, что так лучше? Что умереть от рук орков достойно, но не в бою даже, …                                                                                                                                                                                                                                                                                                                   

- А ты предлагаешь идти к ним в услужение?

Взгляд Рходина был страшен, несмотря на раны; несмотря на то, что висел он на ветке.

- Мало мне одного позора, так ты еще больший предлагаешь? Подумай, прежде чем говорить со мною, Лодур! Подумай, что королю Альвов ты советуешь!

- Я то подумал, но подумай и ты!

Речь Лодура была невнятной, из порванной губы сочилась кровь.

- Никто не ожидал, что орки силы такие накопят, что знаний наберутся, как войны вести! Мы то других встретить вышли, тех, с кем далекие предки наши воевали. Ведь те дикарями были, даже как огонь добывать не знали, жгли костры у себя в пещерах непрерывно, да блох друг на друге ловили! И победа тогда легкой была! А теперь столь сильны орки стали, что надобно не только силой, но и хитростью действовать. Дать им то, что хотят, и они передерутся меж собой.

- Я один виноват, - снова перебил его Рходин. - Если бы прислушался к пророчеству, вместо того, чтобы слушать вас, клянусь, иначе встретил бы их! Но до чего обидно осознавать, что должны альвы уступить место ничтожным оркам только потому, что пришло наше время! И приходится жалеть, что не прислушались все тогда к голосу разума и не ушли с Дарином. А теперь вот опять приходится слушать тебя, Лодур! Хитроумие твое известно всем, но боюсь, что на этот раз перехитришь ты самого себя. Но как бы не сложились наши судьбы, мы выше этих животных, ибо мы способны понять себя, свое предназначение, способны понять и их поведение, а им этого не дано. Хоть это утешает! 

- Но глупо же вот так умирать! Тем более, что легко перехитрить их можно, главное от пут освободиться!

- Нудно мне слушать твои речи.

Рходин уронил голову на грудь.

   - Все в воле Единого Сущего, что суждено, то и сбудется. Но уподобляться тебе, да еще и других заставлять хитрить? Не к лицу мне это, Лодур. И довольно, не будем больше говорить на эту тему.

- Ты король, и что же ты сделал для спасения своего народа?

- Все что мог сделать, так это послать Рональфа, мудреца старого, отыскать храм забытый, добыть сведения об исходе. Если исход близок, Рональф уведет всех, кто жив еще будет. Это все, что я могу тебе сказать…

Рходин поднял голову к небу, пересохшие губы его были потресканы.

- Хоть бы дождь пошел!

Но на небе не было ни одного облачка, нарождающийся день обещал быть ясным и солнечным. Он обвел тоскливым взглядом стойбище орков.

- Прими смерть как и полагается, Лодур, бери пример хотя бы с этого гнома.

- Можешь смиряться с судьбой, если тебе угодно верить глупым пророчествам, но я использую все свои силы и способности, чтобы освободиться!

- Поступай, как знаешь. Но не думаю, что сумеешь перехитрить ты волю Сущего.

                                                              

                                                             

 Стойбище просыпалось. Орки вылезали из шатров и вонь, исходящая от них была невыносимой. Эльмрик смотрел, как ведут они себя, и все больше негодовал и поражался. Как такое возможно? Почему именно орки должны унаследовать их земли, неужели у Сущего не нашлось никого более достойного? Чувство обиды было невыносимым. Но Эльмрик не мог предвидеть, что в истории этих существ, именующих себя людьми, еще не раз будут возникать такие же ситуации. Что будут и они тоже взирать на варваров, разрушающих их жизнь с такой же болью, с таким же недоумением и будут вопрошать уже своих богов: за что? Почему именно этим дается то, что у нас отнимается? А если бы и знал, что, - изменилось что-нибудь? Более того, скажи ему сейчас, что если ему дано будет перейти на следующую ступень и стать светлым, то он возьмет на себя заботу о тех, чьих предков сейчас ненавидит, что почувствовал бы гном? Что над издеваются, изощренно и целенаправленно?! Тяжка истина и сложен путь к пониманию, прощению и поддержке того, кто ненавистен в данный момент. А может и его сейчас поддерживает тот, кто был вытеснен далекими предками Эльмрика? Кто знает?

И когда к пленникам подошла кучка орков, видимо главных среди них, Эльмрик отвернулся, не желая никого видеть. Но вынужден был слушать, потому, что не мог заткнуть себе уши.

- Снимите их.

Рходина и Лодура спустили вниз и освободили от пут. 

- Скажи им, - обратился Имрир к пленному своли, - что битва окончена. Если они признают свое поражение и дань отдадут, мы отпустим их.

- Они спрашивают, что такое дань?

Имрир приподнял клинок.

- Как изготавливать оружие сие, как одежду делать, вот что более всего нас интересует. Отдадите секреты свои и можете идти. Но поселимся мы теперь на землях ваших и вам придется смириться с этим. 

- Отдать технологии и земли за освобождение двух пленников? Слишком много вы хотите. А потом, будет ли у нас уверенность, что вы действительно оставите нас в покое? - начал было торговаться Лодур, но Рходин вмешался в разговор, хотя и не хотел этого делать поначалу. Но, видя настойчивость орков и понимая, что они добьются своего, так или иначе, решил таки Рходин, король Альвов, пойти на соглашение, пока Лодур, больше о себе беспокоясь, не согласился бы на меньшее.  

- Если вы освободите всех пленников, больше не будете нападать на мой народ, а потом дадите нам всем уйти в другой мир, только тогда вы получите секрет изготовления стали и одежды.

        

 Одного только не знал и никогда не смог бы понять Рходин, впрочем, как и другие альвы, забывшие о сознательной лжи. Оттого и не любили они Лодура, впрочем, насмехавшегося над окружающими больше из забавы, желания потешиться, чем воспользоваться наивностью соплеменников в корыстных целях. А что знать они могли об орках? Разве могли они представить, что вся цивилизация орков уже основана и будет строиться на лжи? Что назвав себя так громко: «человек разумный» на самом деле они должны были бы назвать себя «человек лживый», если бы были честны хотя бы в этом. Что выведут они целую науку, а для обозначения этого понятия будут использовать множество слов: ложь, обман, вранье, уловка, хитрость, дезинформация, неправда, частичная правда, святая ложь, утаивание фактов, сокрытие и т.д., и каждое слово заключает в себе тонкие нюансы разновидности лжи. Что все это станет основой их мировоззрения, их культуры, их сущности, ибо будет способствовать их выживанию. А доподлинная информация цениться будет настолько, что создадут люди много разных инструментов для ее выпытывания, изобретут столько способов развязывать языки! Что будут создавать даже специальные приборы только для этого. Если бы знали это альвы, предпочли бы все умереть, прежде чем хотя бы словом обмолвится с орками. Ведь не было уже у альвов понятия такого, - правда. Понятие - истина, к постижению которой они стремились, было, но ото лжи они давно отреклись. И Рходин, давая обещание, нисколько не сомневался, что так оно все и будет.

Имрир обдумывал предложение. Пока оно устраивало его, но он был уверен, что альфы знают и многое другое, и ничего нельзя упускать. Но требовать сейчас большего, чего не знаешь даже, будет неразумно. А найти предлог, чтобы отказаться от своих слов и обвинить противников во всех грехах, не так уж и сложно.

- Мы отпустим сейчас всех, кроме вас и это будет подтверждением наших добрых намерений. А когда будем знать, что знаете вы, можете уходить.

Эльмрика спустили на землю. Растирая онемевшие руки, он смотрел на Рходина и не знал, что ему делать теперь. Читал он в единственном глазу короля невыносимую тоску и печаль, и у самого в душе было так же мерзко.

- Как зовут тебя, гном?

- Эльмриком, о король.

- Я не в праве приказывать, ибо я уже не король, а такой же пленник, как и ты. Могу только попросить тебя: если тебе ведомы дедовские приемы, сможешь ли ты показать им? Но убедись вначале, что все альвы и цверги отпущены на свободу.

- Я знаю и сделаю это, о король…    

   - Но вот саму сталь давать им не надо, - добавил Лодур, - хватит им и бронзы. Говори, что секрет изготовления стали утерян, а бронзовое оружие ни в чем ему не уступает и даже лучше, красивее. Я сам постараюсь их убедить в этом. Скажи, что горы наши исчерпали запасы руды, так будет вернее. Пусть сами ищут, а если доведется биться с ними еще, то не так обидно будет умирать.

Эльмрик удивлено смотрел на Лодура.

- Ну что ты смотришь? Сколько можно быть такими наивными? Вот уже погибаем, а ума никак не наберемся! - зло процедил Лодур.   

Эльмрик взглянул на своего короля и тот, пересиливая себя, кивнул головой.

Орки поверили, может потому, что понятия не имели, о чем идет речь. Эльмрик плавил медь и олово в сооруженной на скорую руку печи, чувствуя себя неуютно на поверхности, а не в пещере. Обучал он орка молодого и хотя ощущал себя предателем, делал все старательно, как всегда, не нарушая процесса. Орка звали Родликом. Он  был дотошным, интересовался всем и ничего не пропускал, просил повторять несколько раз, если что не понимал. Оба они испытывали взаимную неприязнь, но не позволяли чувствам взять верх над собой. Эльмрик хотел быстрее все закончить и уйти, а для Родлика было сейчас важнее всего узнать секрет и овладеть мастерством альфов. Месть за отца своего, Яромира, он отложил на будущее и знал, кого убьет первым, ибо этот уродливый карлик был ему ненавистен вдвойне. Но Имрир убедил его тратить весь пыл на обучение и сам присутствовал на уроках, сам послушно выполнял приказы чужеродца. Никто больше не смел подходить к ним, таков был приказ Имрира, хотя все были недовольны. Но отвлек Имрир внимание родов изготовлением одежды, женщин всех родов заставил внимать наставлениям Лодура, а вслед за женщинами и все потянулись в поля. Пока они там лен собирали, вымачивали да трепали, успел он суть кузнецкого дела ухватить. Поэтому, когда вождем всей рати предложил он выбрать сына своего, Праземира, никто особо не возражал, ибо в его руках была уже вся власть, а тайное знание делало его всемогущим. Только Владемира опасался Имрир, слишком прям был тот, всегда говорил, что думал, и отношения своего не скрывал. А Владемир был уже настолько враждебно настроен против него, что открыто возмущался новыми законами РА. Но более всего возмущала его ложь Имрира, который обещал столь много ему, и тут же и забывал о своих обещаниях. Но сдерживал Владемир еще негодование своего рода, усмирял Ярмилу роптавшего громче всех, по-прежнему надеясь, что Имрир сам поймет и исправит свою несправедливость.    

И когда Имрир отправил его сопровождать уходящих альфов, подчинился Владемир такому странному и ненужному приказу, пошел, но сердцем предчувствовал беду.                                            

                                                                 

                                                                                 4                                            

Эльмрик устало опустился на топчан. Трудился он с утра и до ночи, но не приносило это ему радости как в кузне деда, наоборот, опустошала работа душу и не мог он дождаться конца. Спал тяжело, а во сне преследовали его кошмары. И когда среди ночи накинули на него шкуру вонючую и потащили куда-то, принял он это за продолжение кошмара. Слышал он крики, звон оружия, чей то предсмертный хрип, но уже ничему не удивлялся. А когда орки запихнули его в узкую клетку и закидали шкурами, понял, насколько прав был Лодур, говоря, что передерутся они меж собой.

- Клянусь Велесом, коли б не брат ты мне был, я бы сам убил тебя за глупость твою!

Владемир шагал широко, яростно взирая на семенящего рядом Ярмилу. Оберег Рода болтался на его груди в такт шагам и казалось, что он тоже укоризненно качает головой.

 - Ты пойми, Владемирушка, - оправдывался Ярмила, - ведь погубить хотят, ведь нарочно шлют всегда туда, где самое пекло! Тебя отослали, а сами договорились с альфами, а с нами ведь не поделятся, я сердцем это чую! Презирают они нас, да ежели бы не боялись…

 - Без тебя знаю! Но как ты мог додуматься пленных альфов отбивать? Воистину Велес тебя разума лишил! Понимаешь хоть, к чему все это приведет? Но некогда мне с тобой сейчас разговаривать, после поговорим…. 

Вожди и жрецы уже собрались в Священном круге. Стояли подле своих тотемов и взирали на Владемира сурово и непонимающе. Выдохнул тяжело Владемир, прежде чем в средину круга выйти.

 - Клянусь чреслами РА, нет воина более храброго, более сильного, но, увы, и столь же безрассудного! - заговорил Имрир, но Праземир, разом всю тактичность отца сокрушил словами необдуманными:

 - Как посмел ты приказ мой нарушить, да еще и напасть на моих ратников?

И Владемир, хотя и часть вины за свой род признавал, рванулся навстречу, как рвался навстречу врагам всегда, по достоинству оправдывая кличку свою!

- Что мне твои приказы?  Что мой род имеет с того, что ТЫ договорился с врагами? Они секреты тебе свои открыли, а что достанется нам?

- Да кто ты такой, чтобы указывать мне, да еще и идти супротив? Здесь мне решать, это я десница РА, мой род из главы Адамовой, а ты кто?

 - Да, мы колено Адамово, но как смеешь ты оскорблять меня, юнец? РА повел нас на новые земли, а здесь мы все равны! Все должны делить поровну, как и договаривались!

И вскинулся яростно Праземир, прожигая взглядом строптивого Быка.

- Ты не колено, ты - грязь на пяте Адамовой!

Зашумели сразу вожди и жрецы, закричали, перебивая друг друга. Похватались за топоры, за палицы, да клинки, добытые в бою, из шкур достали. И быть бы бойне, но верховный жрец взмахнул руками, к спокойствию призывая.

- РА нам знак подает! - провозгласил он, подняв руки к небу, - в гневе Он за распри наши! Из земель священных мы уже изгнаны, так неужто и здесь не угомонимся? Да и напрасно ты Праземир Владемира самого обвиняешь, скорее братца его надобно спрашивать и его наказывать!

- Кого и как в своем роду наказывать, мне решать! Слишком много вы брать на себя стали! Так скоро и с женой спать разрешение понадобится у вас спрашивать!

- Мы царского рода, сам РА так распределил, - вкрадчиво сказал Имрир.

   - Смеешь ли ты против Его воли идти?                                                                                               Но нестерпима обида, в самое сердце Владемира поразившая!

   - Почто несправедливость РА не замечает? Покуда жив был Яромир, все по чести было, и право на власть он храбростью своей доказал! И пал он как воин, в честном поединке, достоинства не уронив. Но неладно стало, когда мальца на его место возвели! И не надо на РА кивать! Не справедлив ОН, выходит! Почто одним благоволит, а от других отворачивается? Терпению нашему конец пришел! Коли РА отвернулся от своих детей, то и мы служить ему отказываемся, как и юнцам, у которых сопли еще не высохли! Велес всегда защищал нас, надеюсь, и сейчас защитит от нападок напрасных. Спора нет, горяч Ярмила, молод, да глуп потому, но ведь прав по своему! Вы за гнев РА не прячьтесь, и дела свои темные с Его волей не путайте! Видно пришло время расстаться нам, если ты, Имрир, считаешь мой род ниже своры псов своих!

И притихли вожди, дерзостью такой озадаченные.

- Одумайся, Владемир, кому перечить ты вздумал? - почернел лицом Имрир, осаждая рукой взбешенного Праземира: - РА взирает на нас, словам твоим внемлет, не простит тебе Он дерзости твоей!

- Он не простит, или ты? Почто сына на трон возвел, слишком млад он, чтоб мужами распоряжаться!

- Это я млад?! - крикнул тонким и дрожащим от обиды голосом Праземир, сорвавшись с места, - умоешься ты кровью своей за оскорбление! Взять его!

Владемир, не раздумывая, нанес удар булавой, да такой страшный, что размозжил голову Праземира, как тыкву перезревшую. Упало тело обратно на камень, забрызгав его кровью, и всех, кто рядом стоял. Снова вожди за оружие схватились, да Ярмила с дружиной влетел в круг, окружили кольцом ощетинившихся копий, защищая Владемира, а в стане такое началось! И неизвестно, чем бы все это закончилось, да Имрир, явно себя превозмогая, остановил воинов.

- Не место и не время, - крикнул он: - Суд справедливый вершить будем!    

Только на третий день взвился к небу погребальный костер, душу Праземира к РА вознося, потому что пропал Имрир, ушел за скалы молиться. Но когда вернулся, горбился так, словно непомерно было бремя, легшее на его плечи.

Никого не видя, отрешенно взирал он на пламя, размышляя о том, что открылось ему в молитвах. И столь суровы видно были слова РА, что взгляд его пугал страшнее любых бед. Суровы были и лица воинов, но не было в них уже былого единства. Стояли кучками, переговариваясь меж собою вполголоса, косились настороженно на Имрира, да на других. Смерть Праземира довершила разлад, окончательно расколовший их рать на части. И когда собрались вожди после погребения на совет, читалось в глазах их, что теперь каждый сам по себе.                                                                                                                                                       Суров был и Владемир, играл желваками, и такая непреклонность была видна в его взоре, что всем понятно было, - быть новой бойне! И вся его дружина, к слову сказать, самая многочисленная, неподалеку собралась. Все решения вождей ждали, вот теперь действительно все в руках у Имрира было. Потребуй он казни, такая бы кровь пролилась! Но когда вышел вперед верховный жрец, все поразились происшедшей в нем перемене. Перед ними стоял старик. И никто не догадывался, чего стоило ему принятое решение, а оно опять таки на безопасности и сохранении племени основано было.

- Молил я РА покарать убийцу и вот что открыл мне РА Справедливый!

Взор Имрира был устремлен поверх голов и затуманен, а голос страшен.

- За непочтение твое и за убийство это, изгоняется твой род из нашей рати! Уходите и живите сами по себе! Но ты Владемир, помни: проклят ты, и душа твоя не будет знать покоя! Прокляты и дети твои, и ляжет кара на весь твой род и отныне не будет у него спокойной и мирной жизни, не будет труд приносить радости, и вкушать плодов от трудов своих ему не будет дано! Имя вашему роду отныне: Пасынки РА!

Он помолчал немного.

- И будут потомки твои проклинать свою судьбу, но не будут ведать причин и исправить не смогут никогда! Но как не отвергали бы они власть РА, всегда будут они Его Ратью, и будут принимать на себя все удары  и скорбными будут их дни! Но искупить содеянное тобою, смогут только в последний час, когда придет время решающей битвы. Так сказал РА! Отпустите его.

- Казни требуем! - зашумели его сторонники, но рассмеялся верховный жрец все тем же утробным голосом, от которого у многих мороз прошел по коже.

- Помиловать хотите смертью? Не будет этого! Пусть идет, куда хочет!

Насупленный Владемир стоял пред Имриром, вспоминая все его козни. И понял, осознал наконец, что никогда не было лада меж ними, и не будет, даже если падет он сейчас на колени и признает свою вину. Полного послушания и повиновения, вот чего добивается верховный жрец Имрир, но достигнув этого, будет только презирать и использовать его, как какой-то предмет, уважая только себя, да членов своего рода. А это претило сердцу Владемира более всего! И покраснев разом, сверкнул он люто глазами:

- Нет правды в словах твоих, за смерть сына ты насылаешь кару! Молился и я, и жертву принес обильную, чтобы правду узнать! Если и есть грех на мне, то искуплю я его перед РА, потомки мои искупят, но тебе нет веры отныне! Смешал ты личные обиды, СВОЕ ГОРЕ на весь род мой возложил! Что ж, пусть будет так! Его ратью, говоришь, мы будем? Его воля! Но не пасынками, кулаком РА мы будем, и будем пресекать все обиды, которые вы чинить будете заносчивостью своей! Пусть будет так! Справедливости я требовал от вас, требовать буду и впредь, и даже от самого РА буду требовать того же! И не отступимся в этом, ни я, ни весь род мой до последнего колена! Да будет так! 

Резко повернувшись, он пошел к своему стойбищу. Долгая стояла тишина, прежде чем Имрир вновь заговорил.

- Закон требует вождя избрать из числа самых достойных. Кто первый имя назовет?

Но вожди племен говорили меж собой, словно не слышали его. Наконец в круг вышел жрец Манаон.

- Владемир конечно виноват и кровью Праземира запятнан. Но непонятны нам слова РА, тобою реченные. Проклятие это в гневе рождено, но и Бык ведь требовал законного. Почто секреты только вы храните, когда поделитесь ими?

- Что я слышу, Манаон? Разве пришло время расставания? Неужели дети РА уже расходятся своими дорогами? Когда очистим эти земли от нечисти, все отдам, никто обделен не будет! 

- Слишком тесны дороги наши стали, путаемся мы друг у друга под ногами, оттого и ругаемся все чаще. Являлся и мне РА во сне: говорил, что пора нам расходиться. Что разводит Он детей своих, дабы не сорились мы и не убивали друг друга понапрасну. Исполняя Его волю, уходим мы вслед за Ним, на земли, которые Он согревает милостью своей, где нет морозов, и туманы гнилые не пожирают тела. Там построим мы храмы в Его честь, и молиться будем, дабы обрести милость Его. Такова воля моего рода... Потому и спрашиваю о секретах. Пора открыть их тебе всем нам без утайки.

И снова почернел лицом Имрир, долго молчал, прежде чем ответить.

- Кто еще отделиться хочет?

Трудно только первому против выступить, но когда возникла уже размоина, вся вода устремляется туда. Вышел в круг и Бонимир из рода волков, хромая так сильно, что поддерживал его под руку младший сын.

- Неладно мы жили последние дни. И сына твоего избрали в вожди не потому, что умен он был, силен и отважен. Избрали нехотя, глас разума подавляя, тебе подчиняясь, только тебя, да память об Яромире уважая. Вот и расплачиваемся за это, вот к чему это привело... Мой род больше всех пострадал в этой битве, из воинов уже почти никого не осталось. Скоро баб наших брюхатить некому будет. Я считаю, что нам нужна передышка. К тому же, столь многому можно поучиться у народа этого, что уничтожать его неверным будет. Волки всегда отвагу ценили, и доказали альфы мужеством своим, что достойны они жизни. Волки предлагают перемирие заключить.

Род Рыси согласен с ним был, да и другие тоже.

- С тем же и я пришел на совет, - перестроился Имрир, - да сперва вас выслушал. Сходимся мы во мнении, так и быть посему!

Он обвел глазами собравшихся.

- Как одежды тонкие вязать вы уже знаете. Как мечи добывать из камня, поведаю без утайки, а вы, можете идти куда вам хочется. Но отныне расходятся пути наши, и кто знает, не врагами ли встретимся вновь? Забудут потомки наше единство, забудут, что все мы из единого рода вышли. Будут воевать меж собой, потому что вы сейчас неверное решение приняли. Но коли так, да исполнится Воля РА на все! Отпускаю я Ходина, сдержу свое слово. Будем жить с альфами в мире, учиться тому, что они могут, ибо они - первые!

Эльмрик не мог понять, что происходит. Те, кто похитил его, собираться стали поспешно. Кидали они пожитки свои в повозки с такими злыми, угрюмыми лицами, что подумал гном, пришел его час слиться с Единым Сущим. Но его посадили ночью в клетку тесную и узкую, на повозку водруженную, накидали сверху шкур и этой же ночью повезли куда-то. Только забилась в его сердце надежда: клеть из старых веток была сделана, но одна была свежей. Видно заменили недавно старую, поломанную, веткой только срубленного ясеня. К ней то он и обратился, тесно лбом прижимаясь к сырой древесине. И не успело древо иссохнуть, душу свою истратить, услышало мольбу его!

 Ничто не придает силы так, как отчаяние. Сумел Эльмрик соединиться с деревом, стать частью его! Стал мысленно прогибаться и согнулась ветка, проход давая гному. И что шкурами клетка была прикрыта, сыграло на руку, удалось ему незамеченным выбраться. Возница даже не оглянулся, и волков рядом не оказалось. Дождавшись, когда обрыв рядом с тропой оказался, прыгнул Эльмрик под откос.

 Только тогда заметил побег тот, кто сзади шел. Закричал, внимание привлекая, и волки лютые следом кинулись, но успел Эльмрик опередить их. Бежал он к глубокой расщелине, на дне которой бился гневный ручей, да волки уже догоняли, и времени спуск искать, не было. И на раздумье тоже. Прыгнул, не глядя. Успел еще Эльмрик заметить, что и волк последовал за ним, не успев остановиться, а затем ударился об воду, о дно, да так, что зубы клацнули! И тут же течение подхватило его и потащило по каменистому желобу, ударяя об валуны и переворачивая как щепку. Долго его так швыряло и выкинуло, наконец, полуживого на отмель намного ниже по течению. Все тело было одним большим синяком, любое движение причиняло сильную боль. Но надо было вставать, уходить, пока не поздно. Хорошо хоть, мог он видеть в темноте, заметил неподалеку темную фигуру, скулившую жалобно, попытался встать и охнул, наступив на ушибленную ногу. Пополз, хрипя и рыча от боли туда. Когда добрался, увидел, что это волк, что за ним прыгнул. Лапы у него были переломаны, и Эльмрик уже собирался отползать, но зарычал волк зло, и ярость ударила гному в голову! Схватив камень, принялся бить он волка по голове, по ощеренной пасти, вкладывая в каждый удар всю свою ненависть, которую пришлось познать: за Гримли, за Рходина, за все зло, которое принесли на их земли чужаки! И рычал он сам как хищный зверь и никак не мог остановиться, пока усталость не разжала пальцы. А затем провалился в забытье.

Очнулся оттого, что кто-то теребил его за одежду. Подумал что волк, схватил камень прежде, чем глаза открыл. Завопил яростно, камнем маша, и увидел старого альва. Смотрел тот с изумлением на маленького цверга, никак не ожидая от него такой ненависти.

- Спокойно, спокойно, я только узнать хотел, жив ли гном, столь отважно сражавшийся с издыхающим зверем?

Уловив в его голосе насмешку, Эльмрик насупился, сразу вспомнив о снисходительном отношении альвов к цвергам, доходившим порой до презрения.

- Разве ты не знаешь, что случилось, что война идет, и пали многие уже и сам король ранен в сражении и в плену находится? Иль ты, как и эльфы, считаешь себя выше глупых ссор?

- Ого, удивительно в столь малом видеть столь много отваги! 

Это альвы! С тех пор как покинул Дарин земли предков со всеми, кто ему поверил, возноситься стали те, кто остался. Альвы сами по себе, гордясь своим величием. Эльфы лесные отделились своими кланами, живя той жизнью, которую считали самой разумной, все более отдаляясь от других. Да и цверги раздробились: не было больше величия подземных городов и славных царств. Жили родами, все больше уединяясь, все больше дробясь, не желая признавать над собой ничьей власти, даже своих соплеменников. Жили, гордясь былым величием, но пришла беда, и убивают их уже враги беспощадно, да сильны амбиции, держат верх над здравым смыслом!

- Разве ты не знаешь, чем битва кончилась, которую все охотой считали? Я был там, знаю, что говорю. В плену был, бежал, за мной волки гонятся, уходить надо!

- Да, занятно...

Занятно тебе? Эльмрик в эту минуту возненавидел старика. Ему занятно! Занятно смотреть, как погибают и альвы и цверги, как рушится весь мир?

Хотел сказать нечто язвительное и злое, да слов подходящих не нашел и скрипя зубами от боли начал подыматься, но тут же охнул, схватившись за ногу. Неужели сломал? Пока Эльмрик ощупывал ее, альв наблюдал за ним, как казалось гному, свысока и насмешливо.

- Если отважный цверг позволит мне осмотреть рану, может сумею помочь...

Хоть и сильно негодование, да положение безвыходное. Молча Эльмрик отстранился, давая старику склониться над собой. Терпел, пока тот щупал и ворочал ногу, хотя кричать хотелось от боли.

- Перелома нет, это хорошо, отлежишься, все пройдет. Мое убежище здесь, неподалеку. Я могу отнести, если маленький цверг не будет возражать.  

- Эльмриком зовут меня.

- Мое имя Рональф.

Альв легко поднял его на руки, и осторожно ступая, понес вниз по ручью.

      

Расщелина вывела их к озеру. Слева отвесной стеной нависали угрюмые скалы, справа гряда полого опускалась под пелену густого тумана, из которого проступала зеленая масса деревьев. И хотя чужаки были неподалеку, здесь было тихо и уютно. Вода в озере была чистой и прозрачной, и новое утро отражалось в нем так безмятежно, словно не было крови, и зло не расползалось по их землям.

Альв нес его туда, где за поворотом глухо шумела вода и клочья пены расплывались по озеру, тихо тая. Вот Рональф зашел в воду и направился прямо к  небольшому водопаду. Изумленный Эльмрик никак не мог понять, куда его несут.

- Куда мы идем, - не вытерпев, спросил он у старика, - или ты, как и цверги, в горе обитаешь? Тогда почему идешь по воде? Неужели другого входа нет?

- Идем мы туда, где уже столько тысячелетий после исхода не было альвов, а цвергов и подавно. По воде идем, чтобы волков со следа сбить... А что здесь, узнаешь скоро, хотя мне этого древние не простили бы.

С этими словами он вступил прямо в тугие струи. Ледяная вода окатила их, выбив дыхание. За стеной воды оказалось пустое пространство. Зиял темной пастью узкий вход в потаенное убежище старого альва и только ступеньки указывали на рукотворность пещеры. Пока Эльмрик стряхивал с лица воду, альв осторожно поставил его на ступени.

- Это древнее хранилище наших предков. Здесь таится столь много, что и представить себе невозможно.

- Неужели клад? - встрепенулся гном. Перед его мысленным взором предстали целые горы золота и драгоценных каменьев, дожидающихся своего счастливчика, да так явственно, что забыл он о своем побитом теле.

 - Можно и так сказать, хотя вряд ли ты сумеешь здесь карманы набить. 

Рональф разжег светильник, тускло осветивший мокрые стены. Они пошли по узкому коридору и шум водопада постепенно стихал, уступая звону многочисленных капель, которые вторили их шагам.

- Здесь хранится столь ценное, что дороже всего злата мира…

Эльмрик недоумевал, что такого может здесь храниться, потому ковылял вслед за альвом поспешно, не обращая внимания уже на боль.

             

- Вот оно, самое главное наше богатство! - Рональф с гордостью указал на скользкие стены. Эльмрик не разглядел сперва, подумал было, что за стеной кроется еще один зал, а уж он то и будет набит золотом. Подошел поближе и только тогда заметил, что стены испещрены древними рунами.

- Что, вот это? - недоверчиво переспросил он, полагая, что альв просто насмехается над ним.

- Да, да, представь себе! Здесь хранится то, что было, что будет! Ведь это… Какая жалость, что вода размыла многое!

Рональф с нежностью провел пальцами по стене.

- Впрочем, что это я? Тебе может и не понятен быть мой восторг, если тебя не интересует наша история.

- Да я и так знаю историю.

- Нет, нет, никто оказывается, не знает! Вот здесь, смотри…

Рональф, подсвечивая себе светильником, уткнулся носом в стену.

- Вот знак беды и солнце в нем. Чтобы понятней было, скажу просто: однажды солнце разъярилось и вместо того, чтобы согревать нас, начало убивать, сжигая все живое. Вот: реки кипели и альвы сгорали под его лучами, медленно и мучительно. И это было как конец света и всё, всё, чего достигли, было утеряно, а выжившие альвы были отброшены назад! Теперь ты понимаешь, откуда у вас возникло и до сих пор живет такое представление о солнце? Или вот: разделились альвы, одни ушли под землю, другие прятаться стали в деревьях, дабы сохранить себя от обезумевших лучей. Часть таится стала в развалинах бывших городов, а часть вернулась, заметь, вернулась, в воды! Разве не об ундинах здесь идет речь? Ты понимаешь, что раньше мы были одним народом, но что-то случилось с солнцем, и разделились мы на альвов, эльфов и цвергов? И было это так давно, что предки наши забыли о самой катастрофе, но когда вернулось прежнее солнце, жить разделено, как жили уже, продолжали! Так что не говори никому, что знаешь историю!

- А почему мы не одинаковы тогда? Почему цверги маленькие, а эльфы длинны и худы? 

- Да, да, это хороший вопрос! Вот почему хотел бы я взглянуть на друга твоего Верзилу, о котором ты мне поведал. Может он будет подтверждением моих мыслей, что в нем ожила древняя память о прошлом. Ведь обитать в недрах гор высоким не только неудобно, но и опасно. И видно, Мать-Природа позаботилась об цвергах, изменила их, выбрав самый  лучший вариант для проживания под землей. А эльфов наоборот, сделала такими, каковы они сейчас, дабы им проще было входить в деревья. Вероятно только альвы остались почти прежними, а вот за ундинов ничего не могу сказать, ведь мы знаем только, что обитают они где-то в глубинах морей. Теперь ты понимаешь, насколько это важно?

- Важно кому? Тем, кто убит, кто в плену находится сейчас? Если Сущему плевать стало на нас, то к чему вся эта история? Оркам будет безразлична она.

- Нет, не говори так! Никогда Сущий не бросает свои создания, как дитя надоевшую игрушку. Разве не дал он предкам нашим возможность исхода, разве Дарин не увел альвов в другие миры?

- Мне от этого легче почему-то не становится.

- Но ведь Рходин… Ах, да! Вот же старый я дурак, самого главного то и не сказал! Король послал меня, дабы я нашел здесь время очередного соприкосновения миров. Мы можем уйти, если я найду здесь сведения, понимаешь? 

- И ты нашел?

- Ну, не совсем еще. Ведь здесь столько всего, к тому же часть стен обрушена, а одному тяжело искать. Будешь теперь помогать мне. Считай, что это тебе сам Рходин приказывает.

- В последний раз, когда я его видел, он сказал, что не может больше требовать, может только просить…

- Хорошо, прошу тебя, помоги мне.

        

Эльмрик остался с Рональфом. Когда старый альв отвлекался от главной задачи, а делал он это постоянно, гном снова и снова возвращал его к поиску сведений об исходе. За это время его побитое тело зажило, и только хромота осталась. И они нашли таки эти сведения, но время исхода было так близко, что могли они опоздать! С этим и пришли они однажды к Рходину, которого пожирал странный недуг. Но благодаря силе и воле своей, держался король Альвов и вида не подавал. Разослал Рходин вестников во все края, призывая всех покинуть этот мир. Одного только не успел сделать Эльмрик: сходить к деду своему, увести его, ибо был еще слаб и пока доковылял бы, исход бы уже состоялся. Просил он гонца зайти в Тьердову падь и обещал тот непременно, но больше его Эльмрик уже не видел. Может, сгинул где по дороге, может орки напали да убили, всякое могло случиться. Оставалась только надежда, что встретятся они в точке исхода.   

                                                      

                                       Последний исход.     

Снежная жижа чавкала под ногами, стекая грязными комками по обуви, но никто не обращал на это внимания. Взгляды эльфов, альвов и цвергов были устремлены вперед, туда, где голова колоны входила в саму точку. Тяжелым был уход из родных мест, и сердца их кровоточили, но уже никто не оглядывался назад. Да и к чему оглядываться, орки заняли все. Не было больше их домов, а земли предков осквернены и отобраны у них.

Сама точка была обозначена тремя валунами и стоящими по кругу альвами, среди которых был Рходин, Рональф и Имрир, единственный из людей, допущенных на исход. Их лица освещало трепетное, серебристое мерцание, шаром лежащее в середине круга, и в нем один за другим исчезали уходящие навсегда альвы. И горечь ухода смешивалась в их душах с робкой надеждой на обретаемое право жизни в другом мире, и слезы катились по лицам, но никто не роптал. Молча уходили альвы в неведомое и только один возглас слышался над кругом: «Быстрее, быстрее», если кто-либо замешкивался. Всего несколько часов было отпущено им, а колона тянулась по дороге за холмы, и казалось, никогда не кончится. Смотрели с благодарностью альвы на Рходина, но лишь немногие замечали, какой ценой ему дается это стояние. Яд волка растекался по крови, пожирая его тело; больше всего ему хотелось сейчас опустится на землю, лечь прямо в эту жижу и забыться хоть ненадолго, но именно этого и нельзя было делать.          

- Надо ускорить шаг, - с беспокойством произнес Рональф.

Альвы передали команду по цепочке, и колона побежала, ныряя в светящееся марево без всяких раздумий. Никто уже не обращал внимания на возникших на вершинах холмов людей. А те взирали на происходящее с изумлением и ужасом, не в силах осмыслить, постичь это своим примитивным разумом, и многие из них готовы были падать на колени и молиться чуду!

Позднее поставят они камни, обозначая круги во всех точках исхода, и будут для них эти камни отождествляться с эльфами. Много раз будут пытаться люди открыть точки соприкосновения, ради любопытства, и не только; но даже и знание точной даты не откроет им врата, пока они и сами не забудут, по какой причине их возвели.

       

Эльмрик стоял подле Рональфа и на душе у него было так пакостно, что самому хотелось выть подобно раненому волку. Сердце его разрывалось на части. Деда не было. Значит, он не сдержит обещание, данное при прощании, и понимал, что даже уйдя в другой мир, никогда уже не обретет покоя. Была еще надежда, что Бальруд находится где-то в конце колоны, но надежда эта таяла с каждым мгновением. И глядя на беженцев, он все сильнее осознавал, что обязан вернуться в Тьердову падь, чего бы ему это не стоило. Но, приняв такое решение и чувствуя свою обреченность, он тем не менее ощутил сейчас и уверенность в своей правоте. И по-другому смотрел уже Эльмрик на уходящих. Уже отделил он себя от беженцев, понимая, что их дороги и судьбы сейчас расходятся раз и навсегда. Впрочем, не только у него. Не всем удалось пройти в другой мир. Эльфы и цверги, отягощенные своими проблемами, те, кто не сумел настроить себя нужным образом, окружили место исхода. Одни молча пытались сосредоточиться и повторяли попытки, другие осуждающе глядели на Рходина, словно он был виноват во всем. А некоторые поворачивали назад, проклиная  и себя и альвов, и шли по обочинам, угрюмо опустив головы. Но явного возмущения не было: все понимали, что проход в другой мир зависит только от них самих.

Времени оставалось совсем мало, тусклое солнце уже прятаться стало за валун,  когда показался конец колоны.

- Ступай и ты, - снова повторил Рональф, положив руку на плечо Эльмрику и легонько подталкивая его. И Эльмрик снова отрицательно покачал головой, не желая ничего говорить, боясь, что выдаст голосом свои переживания.

- Неужели думаешь, что не пройдешь?

- Я не пойду, - наконец выдавил из себя Эльмрик.      

Рональф изумленно уставился на гнома, но сказать ничего не успел, Рходин потерял сознание и начал оседать не землю. Стоявшие рядом альвы подхватили короля и понесли в круг. Рональф дернулся было вслед им, но снова обернулся. Порывисто схватил Эльмрика за плечи, привлек его к себе.

- Прощай, мой маленький друг! Жаль, что принял ты такое решение! Но помни, что прочитали мы с тобой, и передай это своим детям, всем, чтобы знали наши потомки, что происходило на самом деле! А я сделаю это там, за вратами. И пусть тебя хранит Единый Сущий!

Не оборачиваясь больше, он поспешил за своим королем и исчез в блекнущем мерцании.

Вскоре оно угасло.

       

Эльмрик устало шел назад, безразлично глядя вдаль. Он не знал, что ожидало его впереди, да и не надеялся, ибо надеяться было не на что. Он просто возвращался назад.

Исход альфов произвел на Имрира большое впечатление и он использовал его для поднятия пошатнувшегося авторитета. Раскол сильно сократил их ряды, и вместо заслуженного покоя ему снова приходилось прилагать все свои силы, чтобы сохранить свой род, не разбавить его чужой кровью. Будучи уже дряхлым старцем он снова и снова мысленно возвращался в прошлое, оценивал критически все события и не находил иного пути, кроме того, который избрал в молодости. Так и не захотел он признать, что способен был заботиться и продвигать только свой род, отвергая другие, ибо не было у него сил и души думать за все рода. Однажды, чувствуя, что его час пробил, Имрир доковылял до порога своего дома и крикнул в хмурое небо, адресуя свои слова Владемиру, и всем тем, кто предал его:

- Я был прав, Я! 

С тем и отошел.

Род сокола уходил к теплу. Обосновавшись поначалу на берегу одной реки, они воздвигли алтари, радуясь жирной, черной земле, так щедро дарующей им зерна. Но холода гнались за ними по пятам, словно простить не могли им нападение на альфов. И тогда вычеркнули они из своей памяти все, что было, дабы очиститься от скверны, и пошли дальше, и путь их был долог…  

А Владемир уводил свой род назад, туда, где березовые чащи шумят так хмельно, так чарующе. Уводил, веря, что сохранить свой род можно не только агрессией и бесконечными нападениями и нападками, но и простым, мирным трудом. И ничего из того, что узнали они, не было потеряно и не было утрачено. Научился его род ладить терема, научился железо ковать, землю пахать, но самое главное: научился его род быть сильным и никто не мог его сломить и согнать со своей земли. А защищать ее приходилось так часто, что выработал в крови его род мужество и стойкость, недоступные пониманию врагов. И завидуя в душе такой силе и жизнестойкости, искали они, как принизить непокорное племя. И нашли. Одного не мог предвидеть Владемир, по прозвищу Бык: что однажды придет править его родом тот, кто будет презирать этот уже народ, считая его низшим, не захочет его понять и будет его бояться. И положит начало вековым унижениям, а его последователи позднее «поковыряются» в самой истории, перепишут ее, изъяв из фундамента несколько камней, да так умно, что не развалив все, тем не менее, сделают ее шаткой, укороченной. Да, вот она, история, но без корней. Появились русичи поздно, из неоткуда: то ли беглые, то ли вообще безродные. А если родство и признается, то славянам отводится роль братца, который силен, да умом не вышел.  

Кто и когда посчитал, что русский народ не способен мыслить, решать и определять свою судьбу самостоятельно? Кто и когда взял «опеку» о нем, кто внушил этому народу, что больше не надо думать, что все уже обдуманно и продуманно наперед, а главное, есть кому думать? Кто начал так заботится о нем, что занят был только изданием указов, в основном запрещающих, а умнейший народ, вместо того, чтобы развиваться как и другие арии, вынужден стал тратить всю свою энергию и способности на обхождение этих указов? И ведь всегда находил, а «цари-батюшки» сыпали и сыпали новые указы, да карали вольнодумцев, и тем, кто не мог перенести весь этот абсурд не оставалось ничего другого, как бежать. На Дон, на Волгу, в Сибирь, отвоевывать себе новые земли и опять отдавать их все тем же «царям-батюшкам», отдавая их всей России, исполняя свой долг перед ней, а не перед правителями. Каково же это имя, кто был первым в унижении целого народа? Да разве это важно сейчас? Для чего, чтобы забить еще один осиновый кол в свою историю? Их и так уже столько, что не видно самой истории, и вместо славных имен тех людей, кто смог бы вывести народ из скотского состояния, видны только те, кто вгонял его туда. Вопрос теперь в том, как это исправить и вернуть народу былое достоинство, чтобы больше не глотал он отраву и не бубнил себе под нос, что все правящие стремятся только набить свои карманы, а на боль и мучения простых тружеников им наплевать. Чтобы этого и на самом деле не было. Чтобы люди наконец поверили, что они действительно ЛЮДИ…

                                                      Занавес.

Вот и закончилось последнее действие, и плотный занавес упал на сцену, отсекая Эльмрика и весь мир эльфов от настоящего, превращая их в мифы и легенды. Но жизнь гораздо сложнее всех видений, а тем паче нашего мнения о ней. Если бы это было так, - люди пришли, а эльфы сразу исчезли! Да, основная часть ушла, но много и осталось. И было долгое и мучительное для оставшихся эльфов и цвергов вытеснение. Им приходилось отступать все дальше и дальше, но уйти в другие миры, как сделали это альвы, они уже не могли. Древо и камень, ставшее их домом, стало и их ловушкой. И кто знает, может это они и являются героями наших сказок о леших и прочих, а последние представители их народа и сейчас обитают в глубинах лесов и недр, еще не затронутых нашей цивилизацией?  Но перенимали люди у альвов их сказания, их легенды, делали их частью своего мировоззрения, своей религии. Перевирая до неузнаваемости, внося в них себя; отводя себе если не главное, то важное место в этих преданиях. Да разве и могло быть иначе? Но одного люди так и не смогли постичь в альвах:  их душевную гармонию, позволявшую не насиловать природу, а сливаться с ней. Это было то, чего людям с их ложью, с делением мира на добро и зло по отношению к самим себе, было просто недосягаемо! И чувствуя свою ущербность по сравнению с альвами, люди хоть и выжили их, но не могли не восхищаться, оттого и сохранили память об этих существах. Об их прошлом величии!

 Все течет, все меняется. Но самое интересное, что умение сливаться с природой это не наука, не мистерия и не магия. Об этом не существует учебников, нет заклинаний и не хранятся тайные сведения в забытых храмах. Это постижение чего-то в самих себе, и никто не придет, не скажет, не покажет, не научит. Ведь вживаться в дерево означает не только представлять себя его частью. Это и понимание, что все окружающее является единым организмом, только у каждого предмета свой биоритм. Это и умение управлять биоритмами. Продвинулись альвы в этом до такой степени, что смогли уйти из этого мира навсегда, но их знание недоступно нам. И кто знает, может там, в других измерениях, признаком разумности является не умение создавать механические приспособления, а умение передвигаться по измерениям? Может оттого и не хотят вступать с нами в контакт те, кто так тревожит наше воображение? И наши войны для них это показатель не сколько нашей взаимной ненависти, сколько дисгармонии наших душ, которая не позволяет нам достичь разумности? Кто знает?

 А Земля, - это просто родильный дом. Зная свой относительно короткий срок в космических масштабах, спешит она воспроизвести как можно больше жизни. Она создает и отторгает и снова создает. И если человеку будет дано выйти в другие измерения, то, возможно, встретившись с разнообразием разумных существ, он к своему изумлению узнает, что все мы земляки и выпускники одной школы, только разного времени.

Если ему дано будет...    

Александр чувствовал, что находится где-то рядом с ответом на вопрос, который мучает его. Путешествуя с Эльмриком, он получил подсказку, но какую? Выход в другие измерения кроется в голове человека, в его подсознании. Теперь Александр в этом был уверен. Создание механизмов необходимо на определенном этапе и не только для того чтобы выжить, но и освободить себя от рутинной и тяжелой работы. Весь вопрос, для чего? Для легкой и беззаботной жизни? Ничто другое не меняет так человека в худшую сторону, как беззаботное существование. В этом и заключен самый главный парадокс человека: пока он преодолевает, он мыслит, он ищет пути. Но стоит ему только остановиться, считая, что достиг всего, чего хотел, он начинает деградировать в своем мышлении. И чем больше он начнет перекладывать свое бремя на механизмы, чем разумнее будет создавать машины, тем глупее будет становиться сам. И тогда он действительно станет рабом машин, и когда-нибудь они возьмут над ним верх, ибо будут считать его своим придатком, механизмом для обслуживания и только. Война с терминаторами, которая сейчас видится нам фантастическим предположением, вполне может стать реальностью.

Парадокс еще в том, что страх за свою хрупкость, быстротечность бытия, толкает нас на создание "неуязвимых, неистребимых, непобедимых и т. д."

Мы не просто создаем механизмы, мы закладываем в них свои страхи, свои эмоции, отдаем им часть своей души и далеко не самую лучшую. И это может стать частью их программы. Представьте себе такое продолжение "Терминатора". Уничтожив человечество, машины осваивают космос, летят от планеты к планете, уничтожая все живое, считая, что выполняют свою миссию, ибо таят в себе страхи тех, кто давно ушел в небытие! Машины, которые разложат мир и свое существование с математической точностью, определят свою сущность с точностью до единичного знака. И быть может, в глубинах своих механизмов тоже будут стремиться избавиться от комплекса, которые назовут комплексом человека.

Чем озабочено человечество, отчего в его благополучной, казалось бы, жизни скрывается такая неудовлетворенность? Все есть и создается все большее, но почему его психика не выдерживает, и все чаще происходят срывы? Почему нас интересует сущность личности Лектора Ганнибала больше, чем реальные проблемы? Или мы настолько усложнили условия бытия, что примитивные желания доступнее и ближе нашему сердцу и мы не в состоянии справиться с настоящим? Но Бог с ними, с американцами, а мы?

И Александру вдруг с пронзительной ясностью открылась простая истина: его народ на духовном уровне недалеко ушел от своих предков, словно кто-то свыше сознательно законсервировал нас для своих целей. Как будто мы и до сих пор, не зная этого, поклоняемся древнему богу, имя которого либо забыто, либо хранится в глубочайшей тайне. Поэтому в отношении к Христу столько трепета и невысказанной тоски от понимания, что и хотелось бы отдавать свои души ему и только ему, но проклятье, а может древняя клятва принуждает нас поклоняться другому. Тому, - который принимает плату от нас страданиями, только страданиями и больше ничем иным! И в этом и заключается главный парадокс нашего бытия: только в боли, в чудовищной бытовой несправедливости не затухает наше пламя, не забывается обет, данный древнему богу. И гложет сердце невыносимая тоска, и томит душу маетность без истинного дела, и так хочется забыться! Хоть на секунду! Оттого и закручиваются гайки до упора: гулять, - так гулять, пить, - так пить, а гори оно все синим пламенем, все равно пропадать! Не потому ли и живем мы так странно, что самих нас удивляет, поражает и является поводом для нареканий и насмешек?

 Но все, что мы ни строим, все, что ни делаем, - все это временно, не это является нашей истиной целью, оттого и не вкладываем мы в это свои души, не заглядываем вперед, потому и не живем как другие народы. Одни возводят во главу закон, строго соблюдают его и так этим гордятся. Другие свято выполняют все предписанные ритуалы, веря, что только так добьются признания и прощения Господа; третьи постигают гармонию, желая в Нем раствориться; и только мы прозябаем в ежедневных муках в поисках правды и справедливости, ибо мы запрограммированы на большую, Окончательную Справедливость. Ту, ради которой мы и живем. И забыть об этом, о Своей Истине, не позволяет наша чудовищная, сиюминутная бытовая несправедливость. Но вынужденный смиряться с нею в повседневной жизни, русский человек неизбежно выпрямляется как пружина, когда приходит настоящая, большая беда. Так было, надеюсь, так и будет!

Если бы мы жили по-другому, сумели создать нормальное, не коррумпированное общество, если бы искали счастья, а не справедливости!  Но справедливость в мирной суете для каждого из нас сиюминутна и быстротечна, оттого и кипят наши страсти так страшно и так безысходно! Потому, что не счастья, не гармонии, не теплоты, не утешения жаждем мы, а воздаяния, кары! Кары тем, кто по нашему мнению ее заслуживает! Что для нас законы? Вчера были одни, сегодня другие, завтра, может быть, будут третьи. И каждый правящий может подминать их под себя, подстраивать законы под себя, а не наоборот, это уже проверено временем! Что нам посты и прочие ритуалы? Так, игра, дань. Если нельзя, но сильно хочется... Что мы выбираем? Поиски истины тоже нам не подходят, ибо приводят к пониманию и прощению, но мы-то хотим не этого! Нам нужно возмездие! Воздаяние!

И в глазах других народов мы таковым и являемся. Приходят великие полководцы в мир и жаждут покорить его, но неизбежно утыкаются в нас... И не могут сломить нас по простой причине: то, что для них ад, то, чего они боятся больше всего, для нас обыденная жизнь. Так что в одном не прав Солженицын: шарашкины конторы находились не в первом круге.

Первый круг - это уже наша повседневная жизнь и никто толком не знает, сколько кругов на самом деле. И возникает ощущение, что количество их бесконечно и падение в них столь же бесконечно, и кажется иногда, что ненавистлив наш тайный бог и может только карать, а мы во всем подражаем ему!

- Весьма и весьма убогое представление…

- Так почему бы вам не появиться и не рассказать всю правду о себе и о нас?

- Ты предлагаешь нам рассказать, что вы были созданы искусственно, причем в сжатые сроки? Что все, чем вы живете, чему радуетесь, чем так восхищаетесь, всего лишь побочные явления, а главная суть настолько проста и будет столь обидна для вас, что вы выступите в чудовищном гневе против нас самих, не в силах снести такую обиду!

- То есть вы слепили нас в спешке? Это из-за нее нас так удивляют многочисленные дежа-вю и несоответствия? Но почему вы не сказали этого в самом начале, почему не подготовили нас заранее, зачем все эти тайны, интриги?

- Разве мы не говорили, разве не готовили? Да оглянись же ты назад, вся ваша история кричит об этом! Только вы сами упорно не хотите принять Истину. Вы бежите в свои иллюзии, вы прячетесь от нее как тараканы. А когда находятся люди, осознающие, и берущие на себя все Ее бремя, вы шарахаетесь от них как от прокаженных и убиваете их! Нет, всему свое время, и время сказать правду еще не пришло. Да и не можем мы прийти в чистом виде, это отнимает столько сил и затрачивается столько энергии! Уж лучше вы к нам, как вы это говорите. Ведь это естественный ход развития всего живого и наделенного разумом.

- Если эта истина столь обременительна, что мы стараемся избежать ее всеми способами, тогда зачем она вообще?

- А как по другому? Ты хочешь, чтобы мы заботились о благополучии каждого из вас, только потому, что вы есть? Чтобы вы даже не обременялись выбором, эдакие везунчики, которым все дается и ничего с них не спрашивается? И вы ведь этого так желаете, что даже провозглашаете в виде тоста! Но подумай сам, в кого вы превратитесь тогда? И главное, на что годится стадо откормленных свиней?  

-  На убой? А разве это не так получается? И кому нужна эта игра в самосознание, в свободу выбора, если уже изначально у нас ее нет? Точнее выбор есть, но только в том, на чьей стороне воевать, и все!   

- Эта война неизбежна, хотите вы этого, или нет. Взгляни внимательней на ваши реалии, на повседневные интересы: разве ты не видишь, как вас ежедневно, ежеминутно настраивают на грядущую битву? Как ваших детей еще с пеленок приучают к мысли о ней, так сказать, готовят кадры, обучают навыкам войны в многочисленных играх? Да вы живете этой предстоящей войной, все ваше творчество кричит о ней! И она настолько близка, что вы уже не можете смеяться, создавать простое, веселое и жизненное! А то, что идет бесконечными сериалами с экранов ваших телевизоров вам и самим видится надуманным и искусственным. Но если иногда и возникают полу прозрения в виде «Матрицы», то все равно всей правды о себе вы не узнаете, ибо вы не захотите ее принять.

- Но почему вы сами не хотите воевать?

- На это есть множество причин, но самая главная, - соприкосновение двух энергий вызовет такой чудовищный взрыв, что он уничтожит Вселенную.

- И поэтому вы воюете чужими руками?

- Ты вправе осуждать нас, но это ничего не изменит.

И снова наступила тишина. Загадочный собеседник удалился, оставив Александра со своими размышлениями. А точнее, с эмоциями, которые, сколь бы праведными не были бы, - разумными стать не могут.

- Зачем я здесь, что вы хотите от меня?

И сомнения снова тяжким грузом поползли в душу. А вслед за ними явился и их хозяин.

- Теперь ты понял, кто ты есть на самом деле?

Но как бы не хотелось бы Александру слушать Мессира и беседовать с ним, ничего другого не оставалось.

- Кто?

- Ты раб, шудра, а точнее наг, пролетарий по вашему, и все твои рассуждения, все твои вопли и взывания, ничто другое, как нежелание находиться на этом уровне. И твое отличие лишь в том, что все, кто не желает ими быть, прилагают все усилия, используют все способы, чтобы выйти из этой касты. А ты призываешь к устранению каст и отходу от такого мировоззрения, для того только, чтобы выйти из нее. И даже гордишься этим, думая, что нашел самый оригинальный способ подъема на следующую ступень. Этот способ мог бы стать даже забавным, если бы не был так откровенно наивным и глупым. Представь себе мультяшного кота Леопольда, идущего в конце 1942 года по руинам Сталинграда со своей коронной фразой: «Ребята, давайте жить дружно». Куда и к кому ты суешься со своими претензиями? В лучшем случае тебе деликатно скажут, что это просто неинтересно. Так?  

- Как не обидно признавать, но это действительно так. Мне нечего предложить взамен всему прогрессу, которому мы обязаны ариям с их налаженной и проверенной тысячелетиями системой каст. Мне даже нечего сказать в ответ. Только в душе кипит боль от понимания, что высшим кастам необходимы мы, и именно такие, как есть! Чтобы им было кого тыкать носом, чтобы были те, кто выполнял бы самую грязную работу без всяких пререканий и кого можно было бы за это презирать, ведь только тогда верхние по настоящему чувствуют, что они действительно верхние.

И что толку, что к ним пришел наг, понявший, что он наг и желающий изменить себя? Обратившийся к ним: я понял, что быть нагом нехорошо, что мне надо меняться, подскажите, как это сделать?

Научись восхищаться нами, как делаем это мы; научись гордиться, в твоем случае, знакомству с нами, как гордимся собою мы. Но главное, знай свое место, ибо ты никогда не сможешь стать одним из нас, даже если будешь читать то, что читаем мы, смотреть то, что смотрим мы: ведь извлечь из этого то, что извлекаем мы, ты не способен. Так ответят они, если захотят ответить. А когда пытаешься заглянуть им в души, они ставят многочисленные преграды, полагая, что никто не имеет права смотреть туда. Но самое главное: Они диктуют правила твоего поведения. И ты следуешь им, веря, что они искренни, но затем начинаешь замечать, что сами они вовсе не придерживаются своих же правил! Что они считают себя выше, и называют это гибкостью взглядов. В этом и заключена их сила: они заставляют весь мир играть по своим правилам. Они полагают, что Бог Им, и только Им даровал право разрабатывать эти правила и менять их в свою пользу, как только это становится выгодным. А верность принципам на них самих не распространяется. Но если ты откажешься от их правил, они объявят тебя монстром и призовут всех уничтожить тебя, и морально и физически…

- Вот достойный ответ. Зачем тебе эти истины, которые заставляют только страдать? Ведь можно быть выше всяких глупых истин и уж точно выше тех, кто сейчас презирает тебя! Будь со мной и ты увидишь, как унижено клянчат у меня те, кто так высокомерен с тобою.

- Боюсь, что не доставит мне это никакого удовольствия. Они мне не интересны во всех своих ипостасях. Ну понаслаждаюсь я первое время их истинным положением, а потом? Всю вечность ковыряться в чужих душах как в отходах, уподобляясь бомжу? Для чего? Чтобы наслаждаться сознанием, что теперь я выше их? Это скучно Мессир!

   - Твоя наивность и упрямость превышает все допустимые нормы, даже ослиные. Ты таранишь ими все преграды на своем пути, но не рассчитывай,

что они послужит тебе и щитом. Они тебя не спасут.

Не спасут от чего? Почему они оба не договаривают и удаляются так поспешно, стоит только подойти к главному? Один доказывает мне, что все в этом мире дерьмо, и другого пути, кроме как подняться над другими, нет. Другой вечно попрекает и заставляет думать, думать и снова попрекает за эти раздумья. И где он, неужели так и будет вечно прятаться?

   - Я здесь. Я не прячусь и слушаю тебя. Позволь спросить, что ты на самом деле хочешь? Чего добиваешься, к чему стремишься? Для чего ты бежишь из одной иллюзии в другую и к тому же делаешь весьма странные и противоречивые выводы из них? Ты хотел увидеть, как уходят цивилизации, но что на самом деле ты захотел увидеть?

- Постой, как это захотел? Я что, видел опять свои иллюзии?

- Вот именно. Поэтому я снова спрашиваю: что ты хочешь на самом деле?

- О, если бы можно было на словах передать всю мою гамму чувств! Как передать мне свою боль? Ты же ведаешь ее!

- В этом вся соль. Взялся за это, ищи. Ищи слова, но пиши сердцем, а не умом.

- Как просто сказать, но как тяжело это делать! Я пытаюсь, пытаюсь изо всех сил, но получается если не пафостно, то убого. Я хочу понять, почему на Руси так пренебрежительно относятся к человеку и неужели это будет длится вечно? Неужели народ, электорат, стадо, и дальше будет считать себя быдлом, и поступать как быдло, а пастухов будет вполне устраивать такое положение? Неужели ничего нельзя изменить?

- Изменить что именно? В твоем сумбуре чувств невозможно разобраться: ты  отвергаешь, и тут же это начинаешь восхвалять. Зачем ты погрузился в историю, что надеешься там найти?

- Корень этого пренебрежительного отношения.

- Почему ты считаешь, что он один? А если это целый комплекс различных обстоятельств? Ты способен проследить их все?

- Нет, конечно, но почему мне нельзя пытаться это делать? Хотя бы обратить на это внимание тех, кто способен скрупулезно и последовательно разбираться. Взглянуть на историю и под этим углом зрения! Даже для того только, чтобы опровергнуть мои бредовые видения! Но они уже будут размышлять об этом, так может и задумаются, наконец, о своем отношении к народу? Или мне и этого нельзя, мне уже что-то изначально запрещено? Или ты тоже будешь доказывать мне, что я наг, а потому не имею права размышлять, ибо все плоды моих раздумий будут заранее убоги?

- Да, впустив в душу, ты уже не знаешь… Так к чему ты пришел?

- Я начинаю догадываться, что это отношение не возникло на пустом месте. Что славяне, осев на границе ареала обитания ариев, оказались на «перекрестке» и стали буфером между Востоком и Западом. Но став преградой на пути всех орд и войск, идущих со всех сторон, в тоже время, славяне оказались в стороне от культурных достижений цивилизаций. Точнее, им просто не хватало времени развиваться в этом направлении. Они жили от битвы к битве, и самое главное для них было выжить, отстоять свою землю. И за это они уже презирались теми, кто считал себя полноценными ариями. Теми, кто обязан был славянам своим благополучием, возможностью спокойно и обдуманно строить свое общество и развиваться. Волей и неволей смешиваясь с восточными народами, принимая в себя их культуру, русы сохранили в себе не чистоту крови, а именно это пренебрежительное отношение. Именно его и культивировали, коль не могли сохранить нечто более важное, что ценится всеми ариями.  

Понятие «чистота расы» живет в каждом племени. Это внутренний закон на уровне подсознания. Этот закон не дал славянам раствориться среди других, а жизненная сила и арийская сообразительность позволила им главенствовать над всеми в своем ареале. Но будь славяне столь же непримиримыми, как их западные собратья, вероятно их просто раздавили бы конфликты с неарийскими соседями. Но они не только выстояли, но и других подчинили своим законам, ибо никогда не проповедовали расизм. Они сумели найти свою точку мировоззрения, впитав в себя жизненные позиции других народов еще в юном возрасте. И это самый главный ключевой момент к отношениям между Западом и Востоком. Когда англичане столкнулись с племенами бедуинов, они были неприятно поражены, пока не поняли, что у тех другая логика, другая мораль. И будучи уже сложившейся, взрослой нацией, принялись их ломать, пытаясь их логику мышления подстроить под свою. Возник конфликт уже «взрослом» уровне, когда менять свои взгляды и позиции никто не захотел.

А Россия прошла это, но именно поэтому в России как в котле все события кипят и бурлят, не давая времени отследить их, проанализировать и сделать выводы. Отсюда и возникает ощущение мимолетности. Но последствия соприкосновения имеют и положительные стороны. Религии в России нашли способ мирно сосуществовать, не претендуя на превосходство, а Европа, ставя свое превосходство во главу, теперь только входит в конфликт с Азией и чем он обернется, неизвестно. Причем, идет столкновение технического развития с одной стороны и религии с другой, что уже не совместимо.

Надо еще подумать: стоит ли завидовать и подражать во всем Западу? Ведь эта логика: «Мы правы, даже если не правы, а потому всегда правы, ибо это мы» уже приводит к неразрешимости конфликтов, пока еще мелких, очаговых. И как их решить, не знает никто, в том числе и Россия, выработавшая иммунитет, но не знающая, как его применить к другим, которые нас и слушать к тому же не хотят.

- Ну а тебе то что до мировой политики? Ты взялся примирить обе стороны? Или ты полагаешь, что сделал открытие?

- Для себя, только для себя я сделал это открытие, я просто перевел на доступный мне язык все то, о чем рассуждают на экране телевизора.

- А верно ли оно?

- Не знаю. Но знаю, что Бог один, только обращаемся мы к нему на разных языках. Знаю, что это не столь важно для Бога, знаю, что ему важнее, чтобы мы все в первую очередь соблюдали его заповеди. И ведь народы понимают это, но обязательно находится и тот, кто хочет поставить свою религию над всеми, и толкает народы к убийствам во имя Бога, что уже абсурд! И в этом у нас тоже выбор: либо мы научимся жить и уважать друг друга, либо уйдем в небытие, что весьма несложно при наличии современного оружия. Ведь Бог ничто не создавал просто так, а тем более такое соседство. Если мы сумеем найти общий язык со своими соседями по планете, сумеем дополнить друг друга, то сумеем и подняться как одна цивилизация. И я как лох, как наг, как один из стада, осмеливаюсь подать свой голос в защиту этой цивилизации. Глупо ли это, смешно ли, наивно, но с этим я и предстану пред Богом, и пусть меня Он судит сам.      

- Пытаешься спрятаться за высокими фразами?

- Не знаю, честное слово не знаю, знаю только, что лохами уже нельзя быть. И не только в том смысле, чтобы позволять «разводить» себя. Пришло время менять самих себя, иначе мы выстроим в итоге опять крепостное право и Гулаги, называя теперь это демократией. Не помню дословно, как там у братьев Стругацких: каждый гражданин обязан иметь все конституционные свободы и двух рабов в придачу? Только в России рабов гораздо больше, и нас, как поставили на колени в давние времена, так до сих пор и держат! А при социализме еще и заставили дружно декларировать: «Рабы не мы, мы не рабы!». Мы, это чернокопатели, мы, это браконьеры и черные лесоповальщики. Мы убиваем свою природу и раздаем свои богатства за копейки, ибо у нас нет другого выхода! Потому, что мы хотим жить, просто жить, а в России это уже уголовно наказуемо! А наши дети смотрят на роскошь больших городов и стремятся к ней, ибо другого идеала у них нет! И когда мы продолжаем грабить свою природу, когда продолжаем воровать у собственных детей их право на первозданность этой природы;  и когда приезжают большие начальники из города-государства и говорят: «Ая-яй, нельзя!», а местные обещают навести порядок, то есть пересажать всех, - то все мы продолжаем жить и идти все тем же путем! Вот это и надо переломать: нам, - свою лень и нежелание думать наперед! Нам, - отречься от вечных рабских лозунгов: «Моя хата с краю», «На наш век хватит»! Им, - от рабского труда и презрительного отношения к нам! Им пора поднять свой народ с коленей! Нам всем пора избавляться от рабства! Иначе и все то хорошее, что происходит сейчас, развалится, как карточный домик, как дом, построенный на песке. Нам нужен стержень, настоящий и искренний! Суть людей в частности и обществ в целом всегда основана на стержне, но стержень создаем мы сами. Одной веры в Россию, как в Святыню, мало, иначе недолго и провозгласить, что Россия превыше всего! С вытекающими отсюда последствиями. В первую очередь нам нужен духовный стержень. Но ходить в церкви и креститься не означает, что мы уже стали истинно верующими. Нам надо твердо знать, ПОЧЕМУ мы верим в Бога. Только тогда и изменится наконец наше отношение друг к другу и мы прекратим злорадствовать тайком, видя как окружающие попадают в неприятности и самодовольно хихикать и потирать руки при этом. 

- А что если твой глас вопиющего в пустыне всего лишь вопль человека, который не понимает и не принимает перемен, происшедших в вашем обществе? Который просто не хочет смириться с тем, что перемены не спрашивают его мнения, и тем более разрешения? Человек, который не вписался в новую жизнь и теперь всех спрашивает: что ему делать? Только кто тебе ответит?

- Неужели некому ответить? А что тогда ты стараешься мне втолковать? Или ты играешься со мной как и Мессир?

- Ни в коем случае. Я ведь тоже постигающий, разве ты забыл? Я тоже ищу ответ. 

- И ты его тоже не знаешь?

- Знаю только, что все уже записано в скрижалях, а как именно сбудутся события, не знаю.

- Значит все изначально предопределенно, а я все пытаюсь что-то постигнуть, полагая, что это важно, что это хоть что-то изменит!

              

Разочарование Александра было велико, но есть умозаключения, которые никогда не произносятся вслух, ибо это ненужно. Только женщины способны сделать это легко и просто, отзываясь и давая характеристику даже своим лучшим подругам. Александр, так ожидавший услышать от своего собеседника Высшую Мудрость, которая объяснит ВСЕ, начал уставать от загадок и недосказанности. И он стал отделять себя, не осознавая этого.

- Какие странные выводы ты делаешь из нашей беседы. И это огорчает меня. Почему вы люди хотите, чтобы было ВСЕ и СРАЗУ? Чтобы вам преподносили на блюдечке все готовым? Это логика избалованных людей из райского сада, и сколько бы бедствий от такого мышления не рушилось бы на вас, вы по прежнему ждете, что вам принесут достаток и благополучие и подадут с поклоном. А ты требуешь, чтобы тебе преподнесли Истину все на той же тарелочке с голубой каемочкой. И когда я говорю, что надо искать ее самому, ты забираешься в какие-то дебри и взываешь оттуда обиженно, и требуешь ответа, который подтвердил бы твое мнение, иначе ты будешь считать, что над тобой издеваются. Хорошо! Ты хочешь понять, почему, будучи изначально едиными, вышедшими из одного корня, ваши народы так теперь разнятся? На это есть множество причин и логика поведения и тех и других вполне объяснима. Но говорить о ней сейчас в полной мере невозможно, ибо это бремя непосильно для человеческого сознания. И если ты что-то нафантазировал, то это уже не главное. Скоро наступит последний момент истины. И то, что ты сейчас только чувствуешь, станет явным, и ты поймешь, что у каждого народа, как и у каждого человека, свой путь, свое предназначение. Каково предназначение твоего народа, ты сможешь понять, взглянув внимательней на историю. Постарайся заглянуть в души тем, кто сражался везде, всегда, во все века. Удивительно только ваше собственное отношение к подвигу: если это не «Варяг», не битва под Москвой, не Сталинград, то это уже вроде и не подвиг, а так, будни. Оттого и не признавались блокадники, и не только Ленинграда, и понадобилось столько лет, чтобы восстановить справедливость. Если бы не фильм, что бы вы знали о девятой роте? А сколько их, полков и рот, взводов, а просто отдельных людей, чьи подвиги не только на войне так и остаются в забвении? Но Русский, а точнее Российский народ, это воины - освободители, ибо еще далекие предки принесли клятву сражаться за дело Господне всегда и везде, до самого конца, НЕ ЖАЛЕЯ СЕБЯ. Не ища в этом себе благ, ибо это превратило бы вас в обыкновенных наемников, в убийц ради благосклонности Бога. Вы были избраны Им именно для этого, как самые достойные, оттого вас так и не любят те, кто не имеет вашей стойкости. И то, что эта клятва забылась и стерлась в памяти, ничего не меняет, суть ее остается в ваших душах и словами определяется как ДОЛГ. Каковым бы не было бытие и отношение к нему, на какой бы кастовой ступени не находились люди, они чувствуют и понимают это святое и священное для них слово - НАДО. А на каком языке Ему молиться, действительно не столь важно, если только эта вера не требует крови других народов, не провозглашает превосходство одних над другими. Но если войны невозможно будет избежать, если вы будете сражаться за свое право на существование, то главное, чтобы вы сумели найти в себе силы снова стать лицом к лицу с любым противником, каким бы мощным и страшным он бы не оказался. И кто на чьей стороне, выясниться сразу. Грядет время решающей битвы, и будет происходить она не только где-то там: далеко или не очень, но и в каждом человеке. Точнее будет две войны. Первая на Земле, когда люди будут воевать друг с другом, полагая еще, что воюют за свои идеалы, веру, общественные строи и не понимая, что это демоны столкнули людей лбами, с простой целью уничтожить их и ослабить их волю. Но в каждом зле есть и свое благо. Ведь тогда обнажится истинная сущность людей: а ничто другое не делает это так остро, сметая всю шелуху, которой обрастает человек в мирной жизни, как это делает война. И тогда откроется после обильного и страшного отсева до конца Русская Душа и Русский Характер. И все, доселе приниженное и вечно оскорблявшееся выпрямится наконец в полный рост, и вся боль вырвется не злобой, но ненавистью к демонам, которым люди были вынуждены подчиняться до этих пор! И четко определит человек для себя рубеж, за который не отступит никогда! В этом и будет он черпать силы для Последней Битвы. 

Поэтому так страшен им Русский Характер, поэтому являлся их эмиссар на вашу землю, загонял в концлагеря, пытаясь сломить этот Характер в первую очередь. И не смог. Ведь убить, - это значит отпустить на волю. Именно поэтому убивал он только тех, кто сломался, кто признавал свою "вину".

Пытался ли кто-нибудь прогнозировать, что стало бы с этим характером, не будь Второй Мировой Войны? Удалось бы растоптать его? Война, будучи Злом сама по себе, послужила Благом для этого Характера и спасением. Ведь она не только укрепляла мужество, стойкость и решимость, сплачивала людей, она создала условия для  проявления именно этих черт. Тех черт характера, которые Сталин стремился уничтожить в первую очередь и к которым вынужден был обратиться сам.

Тебе нравится такой ответ? Одно но. Ты возмущаешься, что вас сделали одинаково мыслящими, но сам и продолжаешь всех грести под одну гребенку. Все как один! Да не было такого никогда! Одни идут во имя долга, другие потому, что у них нет выбора, а третьих ведут под дулами автоматов и ставят заград отряды за спиной. И твой взгляд, - один из миллиардов и то, что верно для тебя, не есть истина для других. Особенно, когда человек говорит об истине, но подразумевает опять таки, все ту же справедливость. Если ты действительно хочешь узнать, ПОЧЕМУ ПРОИСХОДИТ ТАК: научись видеть со стороны. И увидишь, что нет  блага без зла, нет зла без блага. И когда-нибудь сможешь не отделять одно от другого, а видеть это как единое целое, и предвидеть последствия любого шага, зная, что, затрагивая одно, затрагиваешь и другое.

- Ваши игры обернулись и обернутся для нас еще такой болью, такими страданиями!

- Ты снова противопоставляешь себя. Неужели ты еще не понял, что твои мучения никогда не прекратятся, пока ты разделяешь и пытаешься дать оценку обеим сторонам?

- Возможно. Но каждая из сторон полагает, что является справедливостью уже сама по себе, потому только, что она существует. И в тоже время вы ищете, моделируете миры, стремитесь что-то понять. И я понял тоже кое-что.

- И что же?

- Равновесия, вот чего вам не хватает. Двое, - это всегда качели, и весы судьбы качаются как маятник, и вся наша история отражает эти качания. То стабильность, процветание, прогресс, то снова войны: чудовищные, безумные и бессмысленные. И вы, создавая цивилизации с упорной настойчивостью, помимо всего прочего, преследуете и еще одну цель: создать равного себе, чтобы уравновесить этот маятник. Любая конфронтация, как благотворно не влияла бы она на развитие прогресса, неизбежно приводит к своему логическому финалу, - разрушению созданного. Вы, моделируя миры, пытаетесь понять, кто и как создал ВАС. Но двоих, - Творца и того, кто ему противодействует, для этого мало. Сколько было на этой планете, в этом измерении, цивилизаций до нашей? Шесть, десять, или еще больше? Но участь их не завидна, впрочем, как и наша! Но пока вы противостоите друг другу, чума разъедает все ваши творения, она разъедает вас самих. 

- И ты уже претендуешь на место этого третьего? В вашей истории хватало безумцев, жаждущих дать совет Богу, как правильно вести свои дела.  

- Я пытаюсь понять. Но, постигая себя, я осознаю, что являюсь песчинкой, частичкой огромного организма, но только не механизма. Частичкой, которая, осознавая свои размеры, местоположение и роль, ей предназначенную, приложит все свои силы, чтобы выполнить свою миссию: честно, добросовестно и до конца. Хотя этого ничтожно мало…

Понимая, о чем они говорят, Александр тем не менее уже отталкивал слова собеседника, скорее из упрямства, и собеседник начинал терять спокойствие. Но если беседа становится нравоучительным монологом, то говорящий теряет способность высказываться ясно, находить убедительные и веские доводы. И только в споре рождается и высказывается обоснованная логика слов, идущих из самого сердца.

- Этого не только мало! Ты упорно не хочешь понять, о чем я тебе говорю! Научись видеть в целом, не разделяя: посмотри на все происходящее с вашей цивилизацией с такой точки зрения. Вспомни фильм «Неукротимые мстители» и аптекаря, изготавливающего бомбу в виде бильярдного шара. Так и с вами! Все предыдущие цивилизации были «мало», но вы оказались «много». В эльфах не было столь неукротимой ярости и стремления к победе, они по своей природе были созерцателями. А в вас оказалось столько агрессии, что и мы теперь в недоумении: а что дальше? Что будет, если вам удастся откинуть демонов? Вы как триумфаторы пойдете по всем измерениям, неся свою войну всему разумному только потому, что другого ничего не умеете? И будете при этом еще и требовать похвалы от Бога: смотри, Господи, сколько мы убили сегодня во славу Тебе!

- А что вы сделаете, когда мы станем ненужными?

- Ах, ты уже победил всех демонов?!

- Нет, просто интересуюсь дальнейшей судьбой. Мне почему-то показалось, что вам проще будет избавиться от нас.

   - Запомни, Ничто и Никого Господь не создает просто из прихоти, и никого не бросает, даже, если считает неправильным его поведение! Вспомни мои слова: «после обильного и страшного отсева». Это сказано не ради красного словца! Только тому, кто пройдет все испытания и останется чист душой, откроются врата в Царствие Его! Ты вынуждаешь говорить о том, что преждевременно, но и уходить от ответа я не могу. Да, нам и самим многое непонятно, но мы выполняем Его Волю! Запомни это, может тогда наши сомнения станут тебе более доступными. Что, не будучи сторонниками насилия, мы вынуждены были создать оружие, - вас, но это ведь так противоречит нашему мировоззрению! Именно это противоречие и терзает теперь ваши умы, ведь вы, как дети, не понимаете смысла, но улавливаете настроение. Если бы нам не было так необходимо оружие! О, тогда бы мы создали вас совсем другими, и не терзались бы сейчас муками совести. Теперь ты понимаешь причину вашей двойственности? Почему у вас чубы трещат? То, что ты считаешь нашей игрой на ваших костях, это мучительная для нас необходимость защищать самих себя и все, что мы создаем, и вас в том числе! И вступая в сражение с демонами, вы будете защищать себя в первую очередь, а не нас, как тебе это видится. Ведь мы единое целое! Придет время, и вы все это поймете, ибо тогда уже не будет больше тайн, а Истина откроется нам всем в своей Величии и Простоте. Но чтобы прийти к Ней, надо пройти через все. Как ты узнаешь, что такое радость, не испытав боли? Как ты познаешь благодеяние, не познав греха? Как сможешь отличать их, не вкусив от обоих плодов? Тебе кажется, что тебя заставляют верить во что-то нелепое, нелогичное? Но Вера превыше и обширнее всякой логики. Это логика является составной частью веры, а не наоборот. Вера, это энергия, дающая человеку крылья и силу, а логика всего лишь доски, которыми человек мостит себе дорогу по болоту невежества и сомнений.

    Ты спрашиваешь, почему так разнятся ваши народы, вышедшие из одного корня? Можно ли полагаться только на одно средство, если речь идет о самой жизни? Да, они настраивают себя на победу, себя убеждают в первую очередь. И кстати, не надо особо напрягаться, чтобы внушить что-то ариям, они и сами рады любому внушению. А вы поставлены перед необходимостью, как перед фактом, каким бы злым и безжалостным он бы не был. Они, - это первый, а вы второй рубеж. Это два подхода к решению одной проблемы. Это и есть логика поведения: одни себя «заводят» и являются агрессорами, другие ждут и терпят, пока несправедливость не становится невыносимой. Но и те, и другие, черпают силу в Вере. Это как два отдела в одной лаборатории вивисектора доктора Моро, как ты считаешь. Хотя их гораздо больше и скоро вам предстоит все узнать.

- Фашизм тоже был основан на вере.

- А коммунизм на чем был основан? Твой взгляд, это взгляд человека изнутри одной из сторон. Они - это плохо, а мы, - это хорошо, даже если и плохо. Они верили, что превыше всех, вы верили, что вы выше, ибо строите новое. А в итоге что: Гулаги и Освенцимы? Только не думай, что это все было заранее спланировано нами: вы сейчас ставите нас в тупик своей непредсказуемостью больше, чем мы вас своей загадочностью. А ссылаться на волю Господа, топя народы в крови, это ваше изобретение.

- Мне это показалось, что сейчас не только я разделяю и противопоставляю?

- А как мне ответить еще, чтобы это было доступно тебе? Мы сейчас идем вдоль спирали истории, рассматривая одну ее грань. Если бы ты был способен видеть и воспринимать хотя бы несколько граней, разговор был бы другим. Слова имеют один, ну два смысла, и приходится так много говорить, выстраивая цепочки фраз, которые неизменно уводят в сторону от главного. Охватить разом все, что хочется передать, в разговоре невозможно, поэтому нам так тяжело понимать друг друга. Поэтому тебе легче беседовать с Ним, ведь он изъясняется проще, а главное, доступнее. Поэтому вы так исковеркали свою историю. Вот например, изгнание из рая, что это, злая воля? Для чего было необходимо создавать вкушающих только блаженство и к чему бы это привело? С каждым веком создавать для вас все более изощренные блаженства, ибо они быстро приедаются? А что потом, начать вам же и поклоняться, раз взялись однажды оберегать вас от всяческих неурядиц, не говоря уже о бедах? А как вы узнаете цену самому блаженству? Скорбь и боль от несправедливости, это дорога к нему. А смерть, это не наказание, это переход. Сложи правильно свое мнение и ты поймешь многое; и то, что тебе кажется вопиющей несправедливостью, окажется естественным ходом событий!   

     

Собеседник тяжело вздохнул. И Александру вдруг на мгновение удалось заглянуть ему в душу и он осознал; перед ним не идеальное существо, знающее все, а такой же, как и он сам! Что собеседник, как и он, мучается сомнениями, ищет свой путь, и если и ведает судьбу Александра, то своей не знает. И тоже идет…

- Только не надо сейчас раскладывать по полочкам: есть ОН, есть мы и есть вы. Иначе ты выстроишь и здесь систему каст. Нет никого, кто выше. Обширнее? - Да. Глубже? - Да! Многомернее, - ведь в космосе нет понятия верха и низа. Поэтому ОН везде, а не вверху. Но давай оставим высокие материи и поговорим о тебе. В стремлении постичь, ты упустил одно немаловажное обстоятельство: тебе не хватает элементарных знаний. Из «уроков» за будкой ты сделал правильный вывод, но нужно ведь идти и дальше.

- Неужели этого недостаточно?

- Так ты считаешь, что, сделав один раз благой, не поступок даже, а просто вывод, - будешь находиться на особом положении? Вот теперь ты понял, почему вынужден будешь вернуться назад?

- Честно говоря, нет! Я знаю, что глуп настолько, что не понимаю даже, что означает «вернуться назад». Но неужели это самое страшное преступление с вашей точки зрения?

- Дело не только в этом. Гордыня, - больший порок. Ты потерял малое и полагаешь, что потерял смысл жизни, и пытаешься отыскать его в другом месте. Но ты проецируешь свои проблемы на весь мир, а он вовсе не таков, каким тебе кажется сейчас. Он разносторонен и многообразен, а ты сводишь его в примитивные рассуждения, из всего простора бытия делаешь узкоколейку. Это и есть первая глупость. Вторая и более значимая, - ты при этом пытаешься поучать. Взобрался на песчинку и уже готов с неё вещать истины. Прописные. Всем давно известные. Помнишь мальчика из рассказа Джерома К. Джерома? «Бабушка, бабушка, погляди, я надел штаны Джима!» Этот мальчуган - ты. Чем ты так гордишься?  Если ты даже и нашел свой путь, то тебе его только предстоит пройти. А рассуждать о нем, и идти, это разные вещи…

- Значит, чтобы я не делал, все будет нелепо. Постичь истину, в силу своей глупости, мне не дано. Стать обыкновенным человеком тоже... Так что же мне суждено?

- Скорей всего снова сбежать в свои иллюзии. Ведь ты меня не слышишь, и мы с тобой как в той пословице про Фому и Ярему. Ты полагаешь себя уже сложившейся величиной, чье мнение должны уважать обе стороны, как ты считаешь. Но нет двух сторон, есть два подхода, два разных подхода. Остальное, - иллюзии, ваши иллюзии о нас. И есть те, кого ты зовешь демонами. И они не вторгаются, не нападают из космоса, они вползают в ваши души. Тихо, украдкой, незаметно для вас самих. И сражаться с ними вы будете в своих душах, они и будут полями сражений. Возвращайся и начни все с начала и помни, что глупость не порок, но предпосылка к пороку. Но ты меня и сейчас не слышишь, поэтому продолжаешь противопоставлять себя…

Он ушел и кажется навсегда, оставив Александра наедине со своей глупостью. Но чувство протеста и обиды было столь велико, что Александр так и не понял, о чем говорит его собеседник!

Как можно стать выше того, что касается всей твоей жизни? С великим равнодушием, именуемым высшей мудростью, взирать на все преступления, на все зло, которое творится в этом мире? Возможно, наблюдая сверху и можно так относиться, но я то здесь, внутри этого мира! И боль, которая раздирает меня на части, не философская, не творчество мысли, не поэтическое допущение, а самая настоящая и реальная!

И только теперь я кажется, понял, что означает вернуться назад! Снова родиться, снова проходить школу жизни, как и все остальные, кто не сделал еще свой выбор! Снова начинать с чистого листа, не помня прошлого, не помня всю свою цепочку перерождений. Боже, как это тоскливо! Всех радует возможность БЫТЬ, но у меня вызывает тоску по тому, чего не дано никому: ни людям, ни богам. Тоску по свободе, которой лишены все, а самое страшное: там, в этой свободе, полной и абсолютной, нет ничего, кроме хаоса! Это только еще одни стеклянные стены, за которые нет доступа. И при всем богатстве выбора, - выбора нет ни у кого! И чем выше ступень, тем все более суживается степень свободы осознанной необходимостью. Можно бунтовать как Мессир, можно проникнуться осознанием и нести Благое, можно пытаться уравновешивать и то и другое, но за эти стены выйти нельзя!

 И поэтому все самое интересное происходит здесь, у людей: и радость ребенка сделавшего первый шаг, намного глубже и обширнее, чем радость управлять и манипулировать людьми...    

…Сознание больше не кортуфлируется...Объект утратил значение... Необходимо его утилизировать...

- Я и забыл уже про вас. Давайте, господа хирурги, утилизируйте и покончим на этом!!!

...Объект выполнил свою функцию. Помог в третьей степени. Модуляция восполнена на три сотых процента...

...Мы не можем отпустить его...

...Утилизация будет равна наказанию...

Еще одному стереть сознание?

Да!

- Поздравляю, в ваших диалогах все-таки появляются интонации, значит, пробуждаются чувства. Может, еще не все потеряно.

Мрак наползал со всех сторон. Но не тот, к которому он уже привык, этот был как стена и сдавливал его все сильнее, вытесняя навсегда. Это были не только боль, страх, ужас, от него уходило все: его сознание истончалось, и не на что было упереться, не за что было уцепится. Чувство падения выворачивало наизнанку и в этом мраке пропадало все, что он знал, пропадал он сам...

Но прежде чем раствориться, услышал он оклик:

 - Погоди, великий упрямец! Перед тем как уйдешь, скажи: тебе не стыдно за свой детский лепет, за свои бредовые фантазии, тебе не стыдно выставлять свою глупость на показ?

- А как еще я преодолею свою тупость? Другого способа перестать быть лохом у меня нет. Ведь я муравей, и смогу подняться, только штурмуя песчинку за песчинкой, как вы изволили выразиться. Так пусть смеются, пусть потешаются, перешагивая через меня, - как-нибудь переживу и это...

                                         Эпилог.

Цвета... Зрение фокусировалось. Это…это... зеленое... Это листья...

Отрывая непослушные ноги, он подошел. Твердое... Шершавое...

Кружится... зеленое кружится...

Он медленно осел на землю.

- Что с вами, вам плохо?

- Маш, да пьяный он, ну его к черту!

Дом... Большой... Люди... Где я?

- Глянь, какой он белый, может сердце прихватило?

- Ну что ты выдумываешь, ты погляди на глаза! Это наркоман, точно тебе говорю! Обкололся ирод, али нанюхался чего... Пойдем, щас поезд придет! Пропустишь, кому потом пирожки свои продавать будешь? Этому? У него поди и денег нет, небось все пронаркоманил. А дома ведь наверное детишки ждут, тьфу, будьте вы прокляты!

- Да погодь ты, Нюш! Чи я пьяных не видала? Плохо человеку, видишь?

- Ну ты старая совсем с ума съехала. Я пошла...

Пестрая... Пошла...

- Может тебе валерьянки сынок накапать? У меня есть, я всегда с собой ношу.

- Ва-ле-рьянка... Я не знаю...

- Что болит то у тебя?

- Я не знаю...

- Погоди, теть Маша! Этот что ли наркоман?

- Это кто тебе, Нюрка сказала?

    - Сейчас разберемся. Ты беги, теть Маш, поезд уже подходит, кстати, пирожки сегодня с чем?

- А то ты не знаешь с чем! Тебе  как всегда?

- Так точно. Занеси потом в дежурку, я с этим разберусь и приду.

- Пирожки... Кушать...

- Гляди-ка, бормочет что-то... Ваши документы, гражданин!

- До-ку-менты...

- Предъявите ваши документы! Не понимает, что ли? Встать! Давай, подымайся!

Милиционер сноровисто похлопал по карманам, прощупал одежду.

- Нет ничего... Ну, чем накололся? Или кокаину нанюхался? Ну-ка дыхни! Да нет, перегаром не несет. Как ваша фамилия, гражданин? Вы откуда?

- Я … не знаю...

- Что, так обкурился, что фамилию свою забыл? Ну, пойдем, будем разбираться!

Белые стены наплывали на него. Лица... Стены... Голоса...

- Станция... Это станция... 

- Ты гляди, какой догадливый! Заходи, садись.

- Алексеич, кого поймал?

- А вот сейчас и выясним, а ты Нинка, лучше займись своими делами, а то поезд не по той колее пустишь.

- Ишь, начальник какой выискался! Не пущу, не боись...

- Нинка, ты опять пререкаешься? Арестую!

- Так я же с великим удовольствием, только куда сажать то будешь, кутузки нет!

- Сказал бы, куда я тебя посажу, да детишки здесь. Все, иди, не мешай работать!

Он сидел в незнакомой комнате. Стены порой наплывали на него, грозя раздавить, и снова отступали. Предметы пугали своей узнаваемостью, но вспомнить их не было сил, и тогда жутко начинала болеть голова. Но он и этого не мог понять. Ему было просто плохо.  

Пришла женщина, предлагавшая лекарства. Он улыбнулся ей в надежде, что она знает его и поможет разогнать этот туман в голове, но улыбка вышла растерянной и жалкой.

- Ну что Николай, выяснил?

- Тут вот какое дело, теть Маш, похоже, он действительно ничего не помнит. Я конечно не исключаю версию, что он искусно притворяется, но зачем? На зека не похож, смотри какое лицо, видно, что чифира не пробовал. Тело чистое, ни одной наколки. Я отпечатки снял, отправил в отдел, запрос сделал. Так знаешь, что мне ответили?  Раз в ориентировках его нет, то это не по нашей части. Лукашкин сегодня дежурный, сказал, чтобы я отпустил его на все четыре стороны. Так я  настоял, чтобы он с ФСБ связался, но там темнила еще те. Ответили, что подключатся, если возникнет необходимость, а пока мы им должны заниматься. Вот такие пироги у нас, не то, что у тебя. И вести его в райцентр, в психушку далеко, а у меня свечи заливает. Застряну на  дороге еще где-нибудь с ним. Что делать, ума не приложу...

- Что-то ты Николай не по-людски относишься: то он наркоман, то в психушку его определить хочешь. А вдруг человек в беде? 

  - Да что же мне теперь, к себе домой его вести, пока он не вспомнит? Так меня Лариса вместе с ним из дому выгонит...

- Ты вот что, отпусти его со мной, пусть у меня пока побудет. Может сам вспомнит, а может, вы что-нибудь выясните.

- Да нет, теть Маш, я так не могу. А вдруг он психопат?

- Ну посмотри ты на него, разве похож он на сумасшедшего?  Я же сердцем чую, в беде человек. Надо помочь ему, Коленька. Может где-то так и моему Василию помогли, хотя и нехристи они. 

Николай задумался. Уже столько лет прошло, и если бы жив был Васек, то подал бы весть о себе. Но сказать матери, что сын ее мертв, он не мог.

- Ладно, под мою ответственность. Но ты, теть Маш, все же будь повнимательней, мало ли что... А я вечером зайду и забор поправлю, да и переночую у тебя, на всякий случай.

И добавил виновато:

- Вот как оно получилось: забирали нас вместе, только я в Германию попал служить, а он в Афган...

С асфальтированной, главной дороги они свернули в боковую, и к обуви сразу стала прилипать грязь.

- Это после дождя, - поясняла ему как маленькому женщина, - на солнышке протряхнет сразу, завтра уже сухо будет. А ты где живешь, в городе, аль в деревне?

Он морщил лоб, вспоминая, но вспомнить не мог.

- Ну ничего, ничего, вспомнишь еще. Я молочком тебя отпою, откормлю, а то совсем худой. Точно городской, там все такие, без витаминов растут. Все химия эта. Ничего, потерпи, скоро уже придем. А мы вот что сделаем, мы на передачу напишем, «Ищу тебя», авось кто и признает... Фото пошлем. А то ишь ты, придумал, в психушку! Ты на него не обижайся, у него забот много. Да и Лариска...

Придерживаясь рукой за посеревший от времени частокол, он шел вслед за говорившей без умолку женщиной и вдруг остановился, пораженный...

       

В этом бушующем мире мужчины до такой степени намахались друг перед другом оружием, стараясь напугать всех, кто мерещится им врагами, что в конце концов  вынуждены будут применить его. Из принципа, а не по необходимости! И только женщины смогут остановить это безумие, ибо они более благоразумны, им ведомы доброта и сострадание и они возьмут власть в свои руки, чтобы продолжить жизнь, а не уничтожить ее!

- И снова ты видишь только одну сторону...

- Но это уже временное понятие. Спася мир, они конечно снова поставят мужчин в самое унизительное положение, отведя им роль глупых, одомашненных, тягловых животных, как это уже было когда-то. И все повторится: и снова мужчины будут отвоевывать право отцовства и может, опять загонят женщин в гаремы…

- Ты что встал, неужели вспомнил что-то?

-...Нет... я ... что-то думал....

     - Ну ничего, вернется память, ты не переживай. А вот и мой дом, мы уже пришли...                                                                    

                                                      

                                                                   Ю. Туйчиев.1992-2008г.


на главную | моя полка | | Вечный лох. Часть четвертая |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 2
Средний рейтинг 2.5 из 5



Оцените эту книгу