Книга: Кругом жулье



Кругом жулье

РИЧАРД С.ПРАТЕР

ЯИЧНИЦА ИЗ ГАНГСТЕРОВ

роман

Я чувствовал себя неуютно, как ответчик по делу об изнасиловании. Это было не физическое ощущение беспокойства, а скорее сама мысль о том, что, если эта штука выстрелит, она пробуравит во мне сквозную дыру, и я даже не успею почувствовать боль от ожога. — Я надеялся, что у парня, приставившего к моей спине дуло автоматического пистолета 45-го калибра, более крепкие нервы, чем у меня.

Кроме этой мысли меня мучила еще и боль в голове. И я был взбешен.

Мы находились в большой и пустой комнате. Пустой в отношении обстановки, но не людей. Дверь была у меня за спиной, а прямо напротив стоял коричневый сосновый стол и за ним — вращающееся кресло, в котором сейчас никто не сидел. Перед столом — два стула с прямыми спинками, выкрашенные в такой же невзрачный коричневый цвет, как и стол, а слева от него — низкая желтая кушетка, казавшаяся неуместной рядом с этой скучной деревянной конторской мебелью.

Так же неуместно выглядела девушка. Она сидела на кушетке, поджав под себя ноги, и наблюдала за происходящим с выражением какого-то извращенного удовольствия в зеленых глазах. Она явно наслаждалась.

Я тоже наблюдал, однако не испытывал ни малейшего наслаждения. Я чувствовал, что по виску у меня ползет струйка крови. Именно крови: ибо, судя по способности соображать, я знал, что это не может быть мозг. Это либо кровь, либо опилки.

— Приятная компания, — сказал я.

Он обернулся с непринужденной грацией и вытер костяшки пальцев шелковым носовым платком; высокий, худой человек со странным гулким именем — Флеминг Драгун. Он слегка сутулился, как будто его руки были слишком тяжелы для его узких плеч и оттягивали их вниз; однако даже при этом он был величественно высок, вымахав на три или четыре дюйма сверх шести футов. Его глаза взглянули на меня из глубоких орбит, сверкая словно два раскаленных уголька.

За его спиной, на одном из коричневых стульев, скорчился маленький человечек; из его окровавленных губ вырывались стоны. Человечек, который вывел Драгуна из себя. Человечек без имени, а сейчас, практически, и без лица.

Драгун ничего не сказал мне. Он смотрел мимо меня на двух бандитов у меня за спиной: один был коренастый, краснолицый — тот, что тыкал мне в спину пистолетом; другой поменьше ростом, без пистолета, но с такой же красной физиономией.

— Проклятое дурачье, — проворчал Драгун. — Какого черта вы его сюда притащили?

Тот, что держал пистолет, сказал:

— Он шпионил у вас под дверью, босс. Подслушивал. Мы решили, что нечего ему тут подслушивать, а вы велели вас не беспокоить.

— Ага, я велел меня не беспокоить, поэтому вы тащите его сюда. — Он гневно посмотрел на обоих и зарычал: — Убирайтесь вон! — Ткнув длинным костлявым пальцем в сторону человечка, скорчившегося на стуле, он добавил: — И Зэркла забирайте.

— Но, босс…

— Прекратите. Хватит.

Пистолет перестал давить мне в спину. Коренастый подошел к человечку с окровавленным лицом и рывком стащил его со стула. Зэркл стоял, покачиваясь, уронив голову на грудь; он едва держался на ногах. Второй зашел с другой стороны, и оба они почти вынесли Зэркла из комнаты, так что ноги его волочились по полу.

Драгун взглянул на меня.

— О'кей, Шелл. Зачем вы шпионили у моего дома?

— Я не шпионил. Я расследую одно дело и шел к вам поговорить с вами. Вдруг слышу — кто-то кричит благим матом, будто его убивают. Я и остановился посмотреть, что будет дальше. Тут ваши телохранители меня схватили.

— Мне жаль, что они обошлись с вами так грубо. Мальчики просто чуть-чуть переусердствовали, я думаю.

— Как же! Поддались порыву. Но не беспокойтесь насчет мальчиков. Я сам позабочусь об этих двух типах.

— Только учтите, Шелл, никаких грубых методов. Я серьезно. Я пристально посмотрел на него.

— Никаких грубых методов? А как, черт возьми, вы назовете это кровавое месиво у меня в волосах? — В этот момент я случайно взглянул на девушку. Она не шевельнулась. — Простите, мисс, — сказал я. — Совсем забыл, что вы здесь.

— Ничего. — Она улыбнулась очень странной улыбкой. Ее губы медленно раскрылись, обнажив два ряда мелких, ровных, белых зубов, сжатых так, будто она ими что-то закусила. Странная, своеобразная, но не лишенная привлекательности улыбка. Может быть, в ней было что-то злое, что-то дикое.

— Сара, — сказал Драгун, — моя сестра. — Он повернулся к ней. — Это Шелдон Скотт, Сара. Бесполезный частный сыщик. Никогда не имей дела с частными сыщиками.

Она искоса посмотрела на брата своими зелеными глазами, оттененными длинными черными ресницами, потом снова повернулась ко мне и улыбнулась мне той же странной улыбкой.

— А вы. тоже считаете, что я не должна иметь дела с частными сыщиками, мистер Скотт? — Ее голос напоминал хрипловатое, мелодичное мурлыканье, как у удовлетворенного тигра.

— Называйте меня Шеллом.

— Хорошо, Шелл. — Она произнесла это таким тоном, будто сказала «хорошо, отец», но ее зеленые глаза смеялись вместе со мной. Или надо мной. Она распрямила ноги и опустила их на пол свободным и мягким движением.

Я посмотрел на ее ноги. У меня пристрастие к ногам. Особенно к таким, как у нее. Они невольно приковывали взгляд, и я только старался не показаться похотливым. Все остальное в ней было столь же привлекательно. Она выглядела миниатюрной: не более пяти футов и двух дюймов весом. Зеленые глаза с длинными ресницами, прикрытые полуопущенными веками, вздернутый носик, маленький алый рот с пухлыми губами, и эти мелкие, ровные, белые зубы… Коротко остриженные волосы пушисто лежали на ее маленькой головке и казались черными, как морская пучина.

— Вы не ответили на мой вопрос, — сказала она.

— Какой вопрос?

— Стоит мне или не стоит связываться с частными сыщиками?

— О, — сказал я, — это зависит от того, действительно ли они, как говорит ваш брат, бесполезны, или нет.

— Держу пари, что вы полезны, — сказала она. — Сильно они вас изувечили?

— Эти два длинноруких парня? — Она кивнула, и я сказал: — Они уж постарались, как могли.

— Дайте я посмотрю.

— Пустяки. Не думайте об этом.

— Дайте я посмотрю. — Она притянула один из стульев, стоявших у стола. Я сел на него верхом, опустив голову на спинку. Сара подошла и, взглянув на мою голову, вышла из комнаты. Драгун обошел стол и сел во вращающееся кресло, оказавшись со мной лицом к лицу.

Я спросил:

— Почему шум? По какому поводу? Он облокотился на стол и нахмурился.

— Да я тут устроил маленький экзамен этому ничтожеству. Уж очень он обнаглел — стал красть у меня заработанную в поте лица капусту*.

— Ну уж и в поте лица. — Я засмеялся. — Судя по вашим ставкам на скачках, я бы не сказал, что вы добываете деньги в поте лица.

— О'кей. Во всяком случае, меня обошли, и в результате я получил меньше, чем мог. На двадцать тысяч долларов.

— Обидно, — согласился я. — Как же он ухитрился?

— Эти ренегаты заранее сговаривались, а потом, когда лошадь выигрывала, они выписывали фиктивные платежные листки, как будто поставили на эту лошадь и теперь им причитается выигрыш. Даже при котировке пятнадцать к одному они получали таким образом неплохой улов.

— Они?

— Ну, он.

— Конечно.

Драгун устремил на меня черные, как уголь, глаза.

— А почему, собственно, вас это интересует? Признайтесь, Скотт. Вы все еще не сказали мне, чего вы добиваетесь, хотя каждый раз, как мы встречаемся, вы чего-то добиваетесь. Что у вас на уме сегодня, например?

— Просто любопытство. Я пришел выяснить кое-что насчет одного из ваших мальчиков. Джо Брукс: рост пять футов десять дюймов; вес сто шестьдесят футов; волосы светлые, цвета соломы; глаза голубые; справа на подбородке небольшой шрам. Он работал на вас на скачках. Фактически организовывал ставки. Собирал и иногда выплачивал деньги. — Я усмехнулся, взглянув на него. — Совпадение.

— Так что насчет него? — проворчал Драгун.

— Два дня назад Джо попал под машину. Вам это, конечно, известно. Один мой клиент хочет знать об этом подробнее.

— Какие могут быть подробности? На него наехала машина. Бац! И он мертв. Очень просто.

— Может быть. В вашем изложении. Мой клиент хочет знать немного больше. Вроде того, что это не было несчастным случаем. Вроде того, может быть, что кому-то было удобно устроить несчастный случай именно для Джо. Желательно — фатальный. Может быть, Джо знал больше, чем нужно?

— Напрасно вы этим интересуетесь, Шелл. — Он провел длинными, костлявыми пальцами по черным волосам, спутанным, как вареный шпинат. — Знаете, — сказал он, — очень многим из парней не понравилось бы, что вы ходите и треплете языком, вот как сейчас. Я-то парень покладистый, так что не обращаю внимания. Что касается Джо, то он просто попал под машину и погиб. Кроме этого я ничего не знаю.

Пока он говорил, Сара раздобыла таз с водой и чистую тряпочку. Она вошла в комнату, неся то и другое с непринужденной грацией. Маленькая, темноволосая, с движениями котенка, она была похожа на детеныша пантеры. Смочив тряпку, она принялась тыкать ею мне в голову — не осторожно прикладывая ее к ране, а именно тыкать.

— Ради всех святых, женщина, — взмолился я, — полегче.

— Надо же промыть ее.

— Оставьте хоть немного волос.

— Люблю блондинов, — сказала она. — У вас были бы ужасно красивые светлые волосы, если бы вы их отрастили. Они слишком короткие. Торчат кверху, как шерсть на шее злой собаки.

— Спасибо. Мне нравятся короткие. — Она ткнула тряпкой еще раз-другой. Меня передернуло. — Леди, — сказал я, — вы пытаетесь добраться до мозга?

— Сидите смирно. А что у вас с носом?

— В него что-то попало, а наутро я обнаружил, что сломана переносица. Не было времени ее исправить.

Она еще немного потыкала меня в мозг. Я повернулся к Драгуну.

— Никаких идей насчет того, кому была нужна смерть Джо Брукса? Ничего, что могло бы послужить мне отправной точкой? Я начинаю почти на голом месте. Я пришел к вам первому, потому что он довольно долго работал для вас.

Он повторил подчеркнуто:

— Я ничего не знаю. Сара сказала:

— Мне нравился Джо. Но вы мне нравитесь больше.

— Очень приятно.

— Нет, правда. Мне особенно нравятся большие, несгибаемые люди. К тому же вы по-своему привлекательны.

Она кончила играть моей головой и оперлась на стол напротив меня. На ней было черное шелковое платье, которое обтягивало ее фигуру со всеми ее изгибами. Их было, как я заметил, довольно много, и они распределялись удивительно пропорционально.

— Ну вот, — сказала она. — Никто никогда не догадается, что вы были ранены.

— Кроме меня.

Ее глаза широко раскрылись, и она воскликнула:

— Как интересно! В вас все время что-то попадало, да? Что случилось с вашим ухом? С левым? Похоже, что у него срезали верхний кончик.

Она, видно, считала, что это удивительно.

— Мисс Драгун, — сказал я устало, — я служил на флоте и наскочил на мину, которая взорвалась и швырнула мне что-то в нос. Это насчет сломанного носа. После того как я открыл свое агентство, один бандит, ныне покойный, выстрелил в меня, промахнулся и оторвал кончик уха, которым вы так восхищаетесь. Это насчет уха. Мои волосы светлые потому, что они такими выросли; короткие — потому что мне так нравится. Все?

Однако заставить эту крошку замолчать было нелегко. Она скосила на меня зеленые глаза и мягко спросила:

— Вы убили его, да?

— Кого?

— Человека, что в вас стрелял.

— Ну да. Целился ему в ухо, но промахнулся.

Она опиралась на стол и смотрела на меня. Это было очень странно. На меня смотрели масса женщин. У меня волевое лицо: серые глаза под жесткими, почти белыми бровями, которые сначала идут прямо, но у концов, передумав, вдруг резко загибаются вниз, как пара бумерангов; а кожа покрыта загаром, напоминающим по цвету крепкий бурбон с водой. Множеству женщин все это нравилось, и они показывали мне это своими взглядами, но никогда они не смотрели на меня так, как сейчас смотрела она. Ее глаза впились в мои, как будто она хотела проникнуть вглубь моего существа, но в них таилось что-то еще. Что-то наполовину скрытое, но живое, как пульс, который явственно бился у нее под кожей в ямке у горла. Она подняла правую руку и прижала ее к горлу. На ее руке темнело пятнышко — след моей крови.

Я оторвал от нее взгляд и посмотрел на Драгуна.

— Насчет Джо, — сказал я. — Он давно работал на вас? С кем он водился?

— Послушайте, Шелл, — сказал он, — я знаком с вами уже года два. Я часто вас вижу — то здесь, то там. Я не хочу неприятностей ни между нами, ни со стороны закона. По крайней мере, в моих делах. Но единственная причина, почему я говорю с вами о Джо, в том, что я ни черта не знаю.

Он откинулся на спинку кресла, и оно скрипнуло, как дешевый мел на школьной доске.

— Вот вам вся картина, — сказал он. — Джо занесло сюда каким-то ветром месяцев пять или шесть назад. Он принюхивался и присматривался, и обнаруживает, что я букмекер. Поэтому он приходит ко мне. Он симпатичный парень и работал в этом деле где-то на Востоке. Я не знаю за ним ничего худого, так что нанимаю его. С кем он водится, какая у него биография — этого я не знаю. Да и не хочу знать. Работает он о'кей, и я доволен.

— Пока не выясняется, что вы потеряли несколько тысяч долларов в результате какой-то махинации?

— Бросьте свои догадки.

— Да нет, я просто так спросил, — сказал я небрежно. — Вы бы не стали выбрасывать парня только из-за того, что не досчитались нескольких тысяч. Или как, Драгун?

Он даже бровью не повел.

— Нет. Не стал бы. Я могу себе позволить потерю нескольких тысяч. У меня ведь не один источник, откуда черпать. Дело не столько в деньгах, сколько в принципе.

— Да, я слышал — насчет принципов вы зверь.

— Черт, вы же знаете, что я имею в виду. Уступите этой шпане полдюйма, и они живо сядут вам на голову.

— Не столь ясно, как мне хотелось бы, но все же идею я уловил. — Он снова наклонился ко мне через стол и, прищурившись, посмотрел на меня из глубоких орбит.

— Но, Скотт, — сказал он медленно, — будьте осторожнее со своими вопросами. Некоторые вопросы могут повредить вашему здоровью.

Я усмехнулся в ответ. Сара оттолкнулась от стола мягким, гибким движением и приблизилась ко мне вплотную. Я поднял на нее глаза.

— Я не поблагодарил вас за ваше усердие. Спасибо.

— О, пустяки. Мне просто захотелось поворошить ваши волосы, хоть они и короткие.

Она оперлась на мое плечо и стала почесывать ногтями мою шею. В позвоночнике у меня заиграли молекулы. Я спросил:

— Нервничаете?

— Ничуть.

— Ну, так заставляете меня нервничать.

Она слегка улыбнулась, скосив на меня зеленые глаза. Я извлек пачку сигарет и предложил ей одну, но она отрицательно покачала головой. Я закурил, глубоко затянулся и сказал Драгуну:

— Полагаю, это все, на что я могу рассчитывать? Он кивнул:

— Это все, чем я мог вам помочь.

— О'кей. Когда-нибудь зайду еще.

Я еще раз глубоко затянулся, и тут на Сару что-то нашло: она меня ущипнула. Она действительно вонзила в меня свои ногти. Она вцепилась мне в шею, как какой-нибудь рак клешнями.

Дым вырвался у меня из глотки вместе с воплем, и я вскочил со стула, дрожа от гнева.

Она повернула ко мне лицо, сжав перед собой руки, приоткрыв рот и выставив подбородок. Потом стиснула зубы в улыбке.

Не знаю, действительно ли я хотел отшлепать эту кошечку, или это вышло неожиданно, но только я шагнул к ней, схватил ее за руку и, снова опустившись на стул, рванул ее к себе. Она упала, лицом вниз, ко мне на колени, явно застигнутая врасплох.

Придерживая ее левой рукой, я поднял правую в воздух — и с чувством величайшего удовлетворения надавал ей шлепков.

Я никогда раньше не видел, чтобы Драгун смеялся, но когда я взглянул на него, рот его был широко раскрыт и из него вырывалось что-то вроде радостного храпа, в то время как рука весело отбивала на столе такт.

В первый момент, когда Сара вцепилась в меня наманикюренными коготками, меня бросило в жар, но теперь мне стало вдруг жарко как-то по-другому, и после пятого шлепка я признался себе, что мне уже не хотелось наказывать эту девчонку. Так что же, черт возьми, я делаю? Пора остановиться.

Я столкнул Сару с колен, и, поднявшись, она повернулась ко мне. Она молчала. Ее челюсть чуть заметно двигалась — она скрежетала зубами. Судя по ее лицу, она не была ни обижена, ни рассержена, ни смущена.

Уголки ее маленького рта слегка вздернулись. Ее трясло, как будто у нее была пляска святого Вита. Ее ладонь была горячей и влажной.

Драгун все еще смеялся, когда я вышел и захлопнул за собой дверь. Никто не знал, что Флеминг Драгун держит тотализатор — «лошадиный салон», — никто, кроме полицейского отряда по борьбе с игорными притонами в Лос-Анджелесе, тех, кто играл на скачках, и еще нескольких человек. Даже при этом «лошадиный салон» Драгуна был неплохо замаскирован. Допустим, вы получили надежные сведения о какой-либо лошадке, которая будет участвовать в пятом забеге в Бельмонте; у вас в кармане — лишние два доллара, а в перспективе — свободный вечер. Если вы в Лос-Анджелесе, вы идете в южном направлении по Грэнд-стрит до угла Одиннадцатой, пересекаете ее и оказываетесь перед Эйс Джоук Шоп — магазином новинок. Это угловое здание, протянувшееся футов на шестьдесят по Грэнд-стрит, немного великовато для такой лавки. Но в ней вы можете купить спички, которые взрываются и издают страшный звук — пффффт, — когда вы на них садитесь; и около девятисот других приспособлений, которыми вы можете оживить или расстроить вечеринку, сообразно вашему чувству юмора. Однако эти приспособления вас не интересуют. Вы хотите поставить на подсказанную вам лошадку. Поэтому вы идете вдоль длинного прилавка до его середины, где оставлен проход. Вы киваете Генри — сморщенному человечку, который продает новинки, и он кивает вам в ответ, потому что знает вас, — иначе вы бы не прошли мимо пфффффт-подушек за прилавок. Здесь вы поворачиваете направо, идя как бы назад, но уже за прилавком, в конце его, слева от вас, за массивным книжным шкафом, находится дверь. Вы открываете ее и входите.



Вам уже знакомы подобные помещения. Справа, за деревянной стойкой, — парни, которые забирают ваши деньги и выдают вам билеты; репродуктор, сообщающий о ходе скачек, о результатах и т. п. На стенах — прямо и слева — объявления, извлечения из справочников о лошадях. Сведения о том, какая лошадь побежит по какому треку, и как они бежали до этого забега, и еще тонна другой информации в сокращенных кодовых обозначениях, которые совершенно непонятны неискушенному человеку и лишь немного понятнее «жучку». Поэтому вы бросаете последний взгляд на код, под которым значится ваша лошадь, — имя этого коня Великолепный, и до сих пор он бегал так, будто у него сломана косточка; и это как раз очень хорошо, ибо, когда он победит, вы получите предельную сумму: пятнадцать к одному, а это случится именно сегодня, потому что ваши сведения, можно сказать, прямо из стойла. Поэтому вы становитесь дерзким и беспечным, как школьник на втором свидании с одной и той же девочкой, и ставите по четыре доллара на нос. Парень дает вам ваш листок, где вписаны ваши инициалы, кличка лошади, на которую вы ставите, и сумма ставки; а из репродуктора пронзительный голос возвещает, что лошади на старте — побежали — бегут; и потом все кончается. И если предсказание, которое вы получили, исходило прямо из лошадиных уст, значит, лошадь лгала сквозь свои желтые зубы, и вы начинаете думать, что это предсказание, возможно, вышло из какой-то другой части ее анатомии. Во всяком случае, вы недоумеваете, что же, черт возьми, приключилось с Великолепным.

Если хотите узнать у босса, что случилось с Великолепным, или застрелить этого негодяя, или плюнуть ему в глаза, вы проходите в дверь в левой стене этого азартного ада и оказываетесь в узком холле. Справа от вас комната, которая служит чем-то вроде кладовой; слева — кабинет Флеминга Драгуна. Только не стойте под дверью и не подслушивайте, потому что поблизости слоняются два отвратительных парня.

Усекли? Знаете теперь, как Туда пройти? О'кей. Но послушайтесь моего совета: не ходите. По крайней мере, не ставьте на Великолепного…

Я вышел из кабинета Драгуна в узкий холл. Голая лампочка на потолке отбрасывала на стены желтый свет.

Мои краснолицые приятели стояли, прислонясь к двери кладовой. Я подошел к ним. Коренастый был поближе. Он выпрямился и взглянул на меня с кривой, презрительной усмешкой.

Он сказал:

— Как голова, шпик?

Я влепил ему в живот кулаком. У него перехватило дыхание, и он издал какой-то звук — как будто хотел крикнуть «помогите», но не смог закончить, и этот звук повис в воздухе, как тот звук, который вырывается у человека после двойной порции дешевого бурбона. Он согнулся, задыхаясь. Я размахнулся от бедра левой рукой и врезал ему в подбородок, с удовлетворением ощутив, как удар отдался у меня в запястье и плече. Он шлепнулся, как мокрая тряпка, и растянулся на полу неподвижной грудой.

Это произошло в одну секунду, но маленький успел сунуть руку под пиджак. Перешагнув через его товарища, я схватил его за руку и сильно крутанул. Он издал писк, похожий на звук детского воздушного шара, когда из него выпускают воздух, и упал на колени, откинувшись назад и повторяя: «ааа-ааа».

Я сунул руку ему под пиджак, вытащил пистолет и швырнул его на другой конец холла; потом ударил его по одной и по другой щеке. Голова его дернулась вправо и влево, и глаза стали как будто стеклянные. Я оставил коренастого там, где он рухнул на пол, а маленького — стоящим на коленях, и вышел.

Я взглянул на часы. Было без пяти семь, и всех, кто играл на скачках, уже и след простыл. Даже тех, кто старается извлечь все, что можно, до самого конца. В магазине новинок, до закрытия которого оставалось еще пять минут, пара старшеклассников хихикала над «художественными» слайдами, в то время как продавец Генри стоял за прилавком со скучающим видом. Я кивнул ему и присоединился к редким пешеходам на Грэнд-стрит. У газетчика на углу я купил «Сентинел» и прошел полквартала по Одиннадцатой, туда, где оставил свой кадиллак.

«Сентинел» все еще продолжал свою кампанию против лихачества автоводителей и дорожных инцидентов. Слева в рамке газета возвещала: ДВА СМЕРТЕЛЬНЫХ СЛУЧАЯ ЗА ПОСЛЕДНИЕ 24 ЧАСА, а внизу,

в статье на два столбца, осуждалось безрассудство небрежной езды и особенно подчеркивалось возрастающее число фатальных наездов на пешеходов: в результате Лос-Анджелес становится мишенью для нападок со стороны Национального Совета безопасности движения. Я прочитал статью с начала и до конца, — ведь Джо Брукс, историю которого я расследовал, был явной жертвой такого фатального наезда, — просмотрел помещенные в номере комиксы и включил мотор.

Мне сказали, что Джо жил последнее время вместе со своей сестрой, Робин Брукс, и я поехал прямо туда.

Это был, небольшой оштукатуренный дом, сине-зеленый, отделанный белым, в 300-м квартале Норт Уинзор-стрит. Чистенький, прохладный и маленький, как большинство домов в этой части города. Перед ним зеленел ухоженный газон; выложенная плитами дорожка вела к парадному.

Я позвонил в звонок и критически посмотрел на свои коричневые кожаные туфли. Отправляясь к даме, я всегда следил, чтобы мои туфли были начищены до блеска, даже если эта дама — старая ведьма. Сейчас они просто сияли. Пока я восхищался их блеском, дверь распахнулась, и я медленно поднял глаза.

Я увидел пару коричневых босоножек, из которых выглядывали пальцы с покрытыми красным лаком ногтями; жесткие шнурки, обвивающие аккуратные лодыжки; лодыжки, грациозно переходящие в привлекательные икры; черные, по колено, штаны (наподобие тех, что носят «клэмдигге-ры»*), обтягивающие высокие бедра; полоску белого тела между штанами и блузкой бежевого цвета, не заправленной, как обычно, внутрь, а туго затянутой вокруг тонкой талии; потом высокую грудь, выступающую из выреза блузки, как часто показывают в кино; белая шея; и-ба!

Она вовсе не была старой ведьмой.

Может быть, мне следовало начать с ее лица, но в таком случае я, вероятно, потерял бы огромную долю удовольствия, которое я испытал при виде этой особы. У нее были темные брови, и одна из них вопросительно поднялась, а глаза были темно-карие, большие и мудрые. У нее был маленький, прямой нос и полные, ярко-красные губы, слегка изогнувшиеся в улыбке. Волосы были того ржаво-рыжего цвета, какой вы изредка видите ранним утром в небе над тихоокеанскими островами; и они были густые и пышные. Вся эта масса волос обрамляла умное, красивое лицо и падала ей на плечи.

— Пришли взглянуть? — голос звучал приятно, мягко. Я смотрел на нее во все глаза.

— Простите. Вы — мисс Брукс?

— Да.

— Я пришел не просто взглянуть. Я бы хотел поговорить с вами. О вашем брате.

Улыбка исчезла с ее лица, и оно приняло серьезное выражение.

— Конечно. Входите, пожалуйста.

Я проскочил мимо нее и вошел в дом.

Комната выглядела уютно и была приятно обставлена. Слева возвышался большой камин, облицованный плитками, сейчас пустой и отгороженный на летние месяцы ширмой. Дальше стоял современный светло-зеленый диван из двух секций под углом, который в точности входил в образованный стенами угол. Между его двумя половинками поместился черный столик в современном китайском стиле, а на нем — четыре книги в глянцевых обложках, между двумя тяжелыми бронзовыми книгодержателями, сделанными каждый в форме балийской танцовщицы, которая отнюдь не отличалась скромностью. Справа от двери, у стены, отделявшей комнату от улицы, стоял один из хорошо укомплектованных домашних баров из бамбука и красной кожи, отделанный бороздчатой фанерой на углах и изгибах. Красный, желтый и зеленый цвета ярко сочетались в нем, и казалось, стоит бросить в него монетку, и из него вырвется дикая, громкая мелодия. У противоположной стены был комбинированный телевизор-проигрыватель с пластинками на расположенных внизу полках. Против него стояли два глубоких кресла. Почти посреди комнаты, напротив камина, — длинная, низкая зеленая тахта.

На тахте сидел слегка взъерошенный тип, на толстой шее его свободно болтался галстук. Ему было под сорок — еще чуть-чуть, и стало бы все сорок. Это был крупный человек, примерно моих габаритов, то есть чуть ниже шести футов и двух дюймов и немного больше двухсот футов. На нем был хорошо сшитый серый костюм. В правой руке он держал наполовину опустошенный стакан. Он смотрел на меня злобно и с раздражением, явственно выражавшимся на его чувственном лице, и я ответил ему таким же взглядом — просто для того, чтобы он не задавался.

Я обратился к девушке в игривой блузке.

— Я — Шелл Скотт, — сказал я. — Частный следователь.

— Трепач. — Голос с тахты. — Частная ищейка! Я взглянул на него через плечо.

— Вас кто-нибудь спрашивал? — осведомился я непринужденным тоном.

— Эдди! — резко сказала девушка. Затем повернулась ко мне. — Здравствуйте, мистер Скотт. Это — Эдди Кэш. Эдди, это мистер Скотт.

Он что-то проворчал. Я проворчал что-то в ответ. Это напоминало кормление зверей в зоологическом саду.

Робин Брукс усадила меня на одну половинку дивана в углу, а сама села на другую. Вид у нее был несколько озадаченный.

— Вы сказали, что вы — частный следователь?

— Так точно. — Я предъявил свое удостоверение.

— Я не совсем понимаю. То есть почему частному сыщику понадобилось говорить со мной о Джо.

— Простите, — сказал я. — Я бы ни за что не побеспокоил вас так скоро после смерти вашего брата, но у меня есть клиент, который хочет, чтобы я собрал все возможные сведения. Всего несколько вопросов, если не возражаете, мисс Брукс.

Я вопросительно посмотрел на нее, и она медленно кивнула в ответ.

— Пожалуйста. Я сказал:

— Постараюсь как можно короче. Первое: когда вы узнали о смерти брата, у вас не возникло подозрения, что эта смерть — не результат несчастного случая?

— Не несчастный случай? — ее темные глаза широко раскрылись. — Нет, почему же… конечно, нет. Почему бы кто-нибудь… — ее голос оборвался. Нахмурившись, она сказала: — Полиция явилась сюда в тот же вечер. Они задали мне этот же вопрос, но я подумала, что они обычно об этом спрашивают. — Она наклонилась вперед и взглянула на меня. — Вы думаете, что кто-нибудь… — она заколебалась и затем закончила: — Кто-нибудь мог убить Джо, ну, намеренно?

На ее блузке, ловко стянутой на талии, было четыре пуговицы, но она была застегнута только на одну нижнюю. С трудом заставив себя смотреть ей в глаза, я ответил:

— Такая возможность всегда есть, мисс Брукс, пусть даже самая минимальная. Сказать по правде, я не захожу так далеко. Я просто проверяю, задаю вопросы. Пока что это еще ничего не значит.

— Но почему? — Она промолчала.'— Кто вас нанял? Ведь кто-то же, наверное, вас нанял?

— Простите, но я не могу назвать имя моего клиента. Он просил меня оставить его в стороне.

Эдди Кэш покинул тахту, подошел и уставился на меня. Думаю, ему надоело, что его игнорируют. Поскольку он не сводил с меня глаз, я наклонил голову набок и посмотрел на него, потом наклонил голову на другую сторону и посмотрел на него еще немного. Его лицо стало заливаться краской.

— Что-нибудь особенное? — спросил я. Робин встала и положила руку ему на плечо.

— Эдди, может быть, пойдешь? Встретимся попозже. — Она ловко препроводила его к двери. — Позвони мне завтра. И можешь поставить за меня пятерку на Голубого Мальчика, хорошо?

Он сказал, что хорошо, он поставит, еще раз злобно посмотрел на меня через плечо и вышел. Она вернулась и снова села на свою половинку дивана.

— Иногда он ведет себя, как ребенок, — сказала она. Потом взмахнула на меня ресницами, и я почувствовал, как они затрепетали где-то внутри. — Он немного ревнует, — сказала она.

— Я его не осуждаю. Она улыбнулась.

— Спасибо.

— Насчет этого Голубого Мальчика, — сказал я. — Вы ставите на лошадей?

— Иногда. Это все Эдди. Время от времени я позволяю ему поставить за меня какую-нибудь малость.

— Что он вообще делает? Я имею в виду источник его заработка.

— Эдди?

— У-гу.

— Мне казалось, вы хотели говорить о Джо.

— Я и хочу. Но Эдди меня заинтересовал. Прелестный малый.

— О, у него есть собственное предприятие. Джонсон-Кэш Кампани. Они производят оборудование для отопления и вентиляции. Я не очень в этом разбираюсь, но Эдди получает приличные деньги.

— Его собственное предприятие? Судя по названию, это скорее товарищество.

— Так и есть. То есть так было. Сейчас Эдди единственный владелец.

— Сейчас?

— Четыре или пять месяцев назад его компаньон погиб от несчастного случая. Уличная катастрофа или что-то вроде. Как Эдди мне объяснил, оба компаньона застраховали свое дело сообща, так что если бы один умер, то оставшийся в живых получил бы значительную сумму. Насколько я понимаю, фирмы часто выплачивают в таких случаях страховую премию.

— Так, так.

— Что вы хотите сказать этим «так, так»? — спросила она достаточно любезным тоном.

— Несчастный случай на улице. Как с вашим братом?

— Н-ну… нет, не совсем так. — Она слегка нахмурилась и искоса посмотрела на меня. — Странные вопросы вы задаете, очень странные. — Она провела руками по своим укороченным брюкам, как бы оглаживая их, и похлопала себя по голым коленкам, не спуская с меня глаз.

— Хотите выпить? Я приготовлю, — сказала она. — Великолепно. С удовольствием.

Она подошла к разноцветному бару и принялась за дело.

— Бурбону?

— Прекрасно. С водой.

Она вернулась, везя перед собой низкий столик, отделанный хромом и стеклом и снабженный роликами снизу и всем, что надо для подобного угощения, — сверху. Столик был низкий, и чтобы везти его, ей пришлось все время наклоняться. Я не мог не видеть. Закрыв на мгновенье глаза, я сказал себе:

— Нет, не смотри, Скотт. Не смотри, Скотт. Помни: ты пришел расследовать, не более.

Я открыл глаза. Она протягивала мне прохладный напиток, и через стакан я увидел ее красные губы, изогнувшиеся в улыбке. Я взял от нее стакан.

— Спасибо, — сказал я. — А теперь расскажите про Джо. Какой он был человек? С кем общался? Кто были его друзья — мужчины, женщины, возлюбленные? Неприятности, какие он мог иметь. Не попал ли он в беду, не было ли у него врагов? — Я умолк и посмотрел на нее. — Надеюсь, я вас не очень расстраиваю своими вопросами?

Она покачала головой, и ее рыжие с оттенком ржавчины волосы всколыхнулись у нее на плечах.

— Нет, ничего. Я не очень убита, признаюсь. Мы не виделись с Джо много лет — до самого его возвращения. Постараюсь рассказать вам все, что знаю. Вас, наверно, интересует то, что с ним было с тех пор, как он вернулся?

— С тех пор, как он вернулся? — Мы говорили о нем так, будто он жив.

— Он пробыл несколько лет на Востоке. Вернулся месяцев шесть назад. В январе прошлого года, пожалуй.

— Хорошо. Отсюда и начните.

Я отпил глоток бурбона. Это был хороший бурбон и легко проскочил внутрь, как и положено хорошему бурбону. Я посмотрел на часы. Семь тридцать; видно, предстоит одна из жарких, душных ночей. Я отпил еще немного бурбона и откинулся на диванные подушки.

Робин сказала:

— Ну вот. Джо, когда приехал, конечно, сразу разыскал меня. Я устроила его у себя, и он начал искать работу. И поступил к некоему мистеру Драгуну в его магазин новинок.

Я усмехнулся.

— Я знаю Флеминга. И его магазин новинок тоже. Знаю я, какие там новинки!

Она улыбнулась — губами и глазами.

— Ну ладно, мистер Скотт. Он поступил на работу к букмекеру. Это вас устраивает?

— Больше.

— Мне это не очень нравилось, но Джо искал работу, а тут представилась возможность: один из помощников мистера Драгуна заболел.

— Это мне понятно.

Она вопросительно взглянула на меня — видимо, мой тон ее озадачил, — потом продолжала:

— Ему там нравилось, и он работал там до этого несчастья.

— С кем он дружил?

— Ни с кем особенно. Он был в хороших отношениях с некоторыми из тех, кто тоже работал в магазине, — она улыбнулась, — новинок. Потом он, конечно, был знаком с Эдди и кое с кем из игроков, которых он обслуживал.

— А Эдди был как-нибудь связан с Драгуном?

— Да, особенно во время скачек на Северном ипподроме. Он увлекался игрой на скачках. Там я и встретила Эдди.

— О'кей. Вы не знаете, не было ли у Джо каких-нибудь неприятностей?

— Не было. Решительно никаких, мистер Скотт.

— Называйте меня Шеллом.

— Шелл. Это имя мне нравится; оно вам подходит. А на моей этикетке — Робин Виктория Эллен Брукс.

— Так длинно?

— Так длинно. Можете сократить и оставить только Робин.

— О'кей, Робин, у вас есть какая-нибудь фотография Джо? А то я знаю его только по описанию.

— Конечно, есть. Погодите минутку. Можете налить себе еще, если хотите.

Я захотел. Пока она искала фотографию — в спальне, еще где-то в глубине дома, я налил в стакан бурбона, подлил воды и бросил туда кубик льда. Она вернулась с пачкой фотографий, включила верхний свет и подала фотографии мне.

Четыре были сняты в ночном клубе и подписаны: «Робин — с любовью. Джо» и «Робин — с днем рождения. Желаю счастья. Джо». На одной он был снят перед домом; а последняя представляла собой тонированный портрет, восемь на десять, сделанный в ателье и подписанный красными чернилами красивым плавным почерком: «Робин — со всей любовью — Джо». Я вернул ей фотографии, кроме этой последней, — мне хотелось рассмотреть его получше. Он был, видимо, небольшого роста, недурен собой, блондин вроде меня; жидкие усики над верхней губой выглядели так, будто он забыл побриться; волосы он носил длинные, зачесывая их назад и за уши; на подбородке виднелся небольшой шрам. «Да, недурен, — подумал я, — только немного слабохарактерный. Лет двадцати четырех или пяти, — скажем, на год или два младше Робин». Я отдал ей портрет.



— Бренные останки Джо Брукса, — сказала она. В ее тоне мне послышалась печаль.

Чтобы немного рассеять ее, я сказал:

— Джо — а дальше? Еще какие-нибудь имена, кроме Джо? — Я взглянул на нее, посмеиваясь, от выпитого бурбона по телу разлилось тепло.

— Просто Джо.

— Просто Джо?

— Ну, Джозеф. Джозеф Брукс. И все.

— Должно быть, все имена истратили на вас, а?

Она кивнула в ответ, вертя в руках свой стакан. Он был пуст. Мой — тоже. Ужасно!

— А как насчет подруг?

— Ни одной. Во всяком случае, я ни об одной не слыхала от него. Иногда он выходил пройтись с приятелями. Пожалуй, это и все. Изредка —

партия в покер или холостяцкая пирушка. Никаких женщин. — Она смотрела на портрет. — Он был довольно красивый. Просто не любил валять дурака. Большую часть времени сидел дома и читал отчеты о скачках и справочники о лошадях.

— Вы уверены? — спросил я. Подобный образ жизни всегда вызывал во мне какое-то раздражение. Возможно, потому что он был мне чужд. Решительно и определенно.

— Да, судя по тому, что я знаю, — сказала она.

— А вы? Я имею в виду тот вечер, когда он погиб. Где были вы? Полиция сюда приходила?

— Да. Я весь вечер сидела дома. Смотрела телевизор. Полиция явилась часов в одиннадцать или немного позже. Через час или два после ухода Джо. Я не знала, куда он пошел. Он только сказал, что хочет ненадолго встретиться с приятелем — Гарри Зэрклом. И вдруг приходят полицейские и говорят мне, что его сбила машина. Они задали мне почти те же вопросы, что и вы, только, боюсь, я тогда не придала им должного значения; я как-то растерялась.

При упоминании Гарри Зэркла в моей памяти тотчас возникла картина — маленький человек с окровавленным лицом в кабинете Драгуна.

— Зэркла? — переспросил я. — Вы сказали, Джо пошел повидаться с этим парнем — Зэрклом?

— Да, так он сказал.

— Это его друг?

— Да. Кажется, он довольно часто встречался с ним на работе. Думаю, один из тех, кто ставит на лошадей. Я его ни разу не видела.

Я мысленно взял все это на заметку: пригодится.

— Еще что-нибудь? — спросил я.

— Нет, пожалуй. Полиция задала мне несколько вопросов, а потом мне пришлось поехать с ними для опознания тела. Это было ужасно. — Она содрогнулась и поднесла к губам стакан. Ее как будто удивило, что он пустой.

Она вздохнула и покачала головой.

— Не будем поддаваться мрачным настроениям. — Она улыбнулась. — Выпьем?

— О'кей. Один напоследок. — Мне не хотелось превращаться в свинью. Уж слишком крепкий этот бурбон. Впрочем, разве бывает слабый бурбон? Но, судя по моему самочувствию, этот был просто убойный.

Между нами был столик для коктейля, и она склонилась над ним и стала наливать и смешивать. Я уже говорил, что из четырех пуговиц на ее блузке три были расстегнуты. Она наклонилась довольно низко. На этот раз я не закрыл глаза. Я ведь уже закончил свою работу — во всяком случае, на сегодня.

На ней не было бюстгальтера, я не просто предполагал — я был в этом совершенно уверен. Никакого бюстгальтера, только его начинка. Но какая начинка!

В восхищении я не мог отвести от нее взгляда, и в этот момент она подняла глаза и поймала меня с поличным. Она не отпрянула, не вскрикнула, не попыталась ничего скрыть. Она просто улыбнулась. Немного ехидно, как мне показалось. Как я надеялся.

— Новейший стиль, — сказала она.

— Как это?

— Стиль. Сейчас это крик моды.

— Крик. Гм… — Я ждал этого много лет. Я раза два глотнул, бросил еще один взгляд и сказал весьма глупо: — Мило. Наверно, прохладно.

— Да, — сказала она. — Летом очень приятно.

— Летом очень приятно. У-гу.

Она приготовила коктейль и села выпрямившись. Все стало на свое место, в том числе и мои глаза.

Все было не так, как я себе наметил. Я хотел выпить один стакан и вежливо попросить второй. Но вместо этого мы сидели, прихлебывая из наших стаканов, и вели светскую беседу. Я узнал, что ее родители оба умерли. Мать — при ее рождении, отец — как раз когда она пошла в школу в Голливуде. «Нет, я никогда не думала о том, чтобы стать киноактрисой, ха, ха. Глупый мальчик. Нет, право же, я серьезно. Глупый, глупый, глупый». Она выполняла разную работу: билетерша в кинотеатре, кассир, какое-то время официантка; сейчас иногда модельерша. Я рассказал ей, что небольшой шрам над левой бровью — след от раны, полученной, когда на меня напали тринадцать хулиганов, — ну, и отделал же я их, пообрывал им руки и ноги и избил до смерти. «Ага, тринадцать. Ага, до смерти». К тому времени, когда я поубивал всех этих хулиганов, пробило восемь часов.

Я встал, почти не шатаясь.

— Спасибо за информацию, Робин. Мне надо еще зайти в два места. У меня была шляпа?

— У вас не было шляпы. — Она проводила меня до двери, открыла ее и остановилась, прислонившись к стене. — Если что нужно, приходите еще, — сказала она.

Я сжал зубы, кивнул, окинул ее взглядом и вышел.

Солнце уже давно зашло, но на Бульваре Беверли было светло от фар льющихся непрерывным потоком автомобилей. Канун субботы — люди покидали город: школьники старших классов устремлялись в занятых напрокат смокингах к огням ресторанов, захватив с собой накопленные за три месяца сбережения; кинозвезды в наброшенных на плечи норках, в темных очках спешили к резервированному столику в каком-нибудь фешенебельном клубе на Сансет-Стрип. Где-то в Лос-Анджелесе, в темном переулке, или, может быть, в номере дешевой гостиницы, грабили, раздевали парня.

Рабочие, служащие и чиновники наводняли город. И все эти люди обливались потом, как пьяницы в паровой бане. Ч-черт, ну и жарища! Кому-нибудь следовало шить нижнее белье из промокашки. Они бы сколотили себе целое состояние.

Я забрался в кадиллак, включил вентилятор и ввинтился в плотный поток машин на Беверли, держа курс к центру и полицейскому управлению. Никаких развлечений для меня, во всяком случае, сегодня. Может быть, после завершения моего дела. Когда я его закончу, я получу большие деньги. Мой клиент, плативший за мои первоклассные услуги, вполне мог себе это позволить.

Вот как это началось. Я кормил дюжину рыбок гуппи, которые жили у меня в десятигаллонном аквариуме, в моей конторе в Хэмилтон Билдинг на Бродвее. Вдруг зазвонил телефон. Во мне шевельнулась надежда.

Человек на другом конце провода и был тот щедрый богач: Виктор Пил; и звонил он из сверхшикарного «ночного местечка» на бульваре Уилшир. Он хочет предложить мне работу, сказал он; не пожелаю ли я, если смогу, приехать к нему? Я смог и пожелал. И поехал.

«Ночное местечко» Пила называлось, с полным основанием, «Сералем», что в словаре Уэбстера определяется, как гарем, или, в более широком смысле, как место предосудительных удовольствий. Мне случалось бывать там и раньше, однако не по делу. Не по такого рода делу.

Вы входите и, после хотя бы частичной видимости на Сансет-Стрип, попадаете во тьму, которая в первую минуту кажется вам абсолютно черной. Но когда ваши глаза привыкают к сумраку, оказывается, что здесь прохладно и приятно.

Одна из причин этой приятности — девушка слева от вас, которая принимает у вас шляпу. Вы даете ей какую-то мелочь и восхищаетесь тем, во что одета эта молодая леди. И самой леди тоже. Ее наряд повторяется на всех девушках в Серале, но вы ничуть не в претензии из-за этого повторения: сверкающие поддельные бриллианты, которыми усеян рискованно-минимальный лифчик, — он выглядит прозрачным, но только выглядит; и подобие длинных шаровар, напоминающих те, что носят юные турчанки в приключенческих фильмах, и сшитых из легкой материи, которая выглядит прозрачной, — и не только выглядит. Полюбовавшись костюмом хорошенькой гардеробщицы, которая тем временем смотрела на вас, улыбаясь, как одна из любимых жен султана, вы делаете поворот кругом, низвергаетесь по трем ступенькам и попадаете в ночной клуб как таковой. (Некоторые говорят: «как таковой-рас-таковой».)

В четверть седьмого вечера он представлял собой пустой зал; справа — длинный бар из дерева, отделанного металлом; вдоль него двадцать высоких круглых стульев, а слева — какое-то количество покрытых белыми скатертями пустых столиков, сгруппированных вокруг танцевальной площадки, ограниченной с другой стороны эстрадой для оркестра.

Я обошел эстраду справа и очутился перед задрапированной бархатом аркой. Возле нее стоял огромный парень с великолепным красным носом, скрестив мощные руки на округлой, как бочка, груди. Цветок гардении на отвороте его темного смокинга был слишком мал, чтобы скрыть то, что выпирало под тканью из-под его левой подмышки. Я остановился перед ним и залюбовался великолепием его носа.

— Я — Шелл Скотт, — сказал я. — Пил хочет меня видеть.

— Зачем он хочет вас видеть? — У него был раскатистый, гулкий голос, как у гавани Сан-Педро в туманную ночь.

— Вот уж не знаю. Хочет, и все. Давайте спросим у него самого. Он немного подумал, как человек, передвигающий в мозгу рояль, потом сказал:

— О'кей, пройдем. Вы первый.

Он проследовал за мной под арку, по узкому холлу, мимо двух артистических уборных, двери которых, к сожалению, были закрыты, потом налево вдоль другого холла, к двери с надписью: «Посторонним вход запрещен».

Он постучал, и через минуту дверь открылась, и перед нами явился тип с голубыми глазами, холодными, как кубики льда, низкими бачками и густыми, темными усами.

— Да?

— Вы мне звонили, — сказал я. — Шелл Скотт.

— Конечно. Я — Виктор Пил. — Он сказал это таким тоном, будто произнес «Авраам Линкольн».

Он кивнул Красноносому, стоявшему за мной, и я вошел в комнату. Он закрыл дверь, и комната погрузилась в тишину. Звуконепроницаема. Потом, кивнув на кресло, сказал:

— Что вы пьете, мистер Скотт?

— Почти все.

Я сказал ему, какой напиток предпочитаю, и он занялся делом возле бара у левой стены; я же сел в кресло перед большим письменным столом красного дерева и стал наблюдать. Пил выглядел массивным, примерно пяти футов и десяти дюймов ростом и около ста девяноста футов весом. Лет сорока пяти, с густыми темно-каштановыми волосами, тронутыми на висках сединой. На нем был добротный и хорошо сшитый коричневый костюм. Лицо тяжелое, квадратное, с желваками, похожими на комочки жира, на щеках. Не сделав ни одного лишнего движения, он быстро приготовил напитки, подал мне мой в высоком стакане и сел против меня.

— Вы бы хотели, — сказал он, — заработать пять тысяч долларов? — Его речь звучала мягко, четко, как будто он читал по книге.

— Допустим, — сказал я. — Но это зависит…

— От чего?

— От того, что я должен для этого сделать. Он усмехнулся. Я заметил, что у него немного кривые зубы.

— Я этого ожидал, — сказал он. — Ничего нелегального. Возможно, мистер Скотт, для вас это даже рутина. Если бы мое дело было нелегально, я бы обратился к другому человеку. Хотя время мое и ограничено, я навел о вас самые подробные справки, мистер Скотт. Я человек дотошный. — Он потер подбородок толстыми пальцами. Ему явно не мешало бы побриться. Он продолжал: — Я хочу, чтобы вы расследовали обстоятельства смерти некоего Джо Брукса. В среду вечером он погиб, по всей видимости, от несчастного случая. По-видимому, его сбила машина. И скрылась. Его тело нашли на Солано-авеню около одиннадцати вечера. Говорю «по-видимому», ибо имею основания подозревать, что его убили намеренно. Я хочу, чтобы вы установили факты, и если мистер Брукс был действительно убит, — в чем я совершенно уверен, — выяснили бы, кто его убийца.

— Позвольте, я уточню, — сказал я. — Это выглядит так: Джо Брукс попадает под машину и погибает. Вы считаете, что это — преднамеренное убийство, и хотите, чтобы я выяснил, кто убил и почему. Верно?

— Абсолютно.

— Подозрительно что-то.

Он хмуро взглянул на меня острыми голубыми глазами. Когда он хмурился, его прямые, густые брови опускались на четыре дюйма.

— Мистер Скотт, — сказал он, тщательно выбирая слова, — меня ничуть не интересует, действительно ли это дело, как вы говорите, «подозрительно» или нет. Я объяснил вам, чего я хочу, и полагаю, что со временем вы не найдете в моей просьбе ничего необычного. Если вы не желаете браться за это дело, так и скажите. Разумеется, все останется между нами.

— Само собой.

— Так возьметесь?

С минуту я обдумывал сказанное, одновременно разглядывая кабинет: бежевые стены, чуть более темный потолок, скрытое освещение, три тяжелых кожаных кресла, письменный стол, кресло-вертушка, венецианские шторы, бар. Мило. И дорого.

— О'кей, — сказал я. — И все-таки я считаю, что оно чревато сложностями.

— Прекрасно. — Он снова показал мне свои кривые зубы и вытащил из внутреннего кармана длинный бумажник из страусовой кожи.

Порывшись в массе бумажек, он вытянул тонкую пачку зеленых, щелчком запустил ее в мою сторону по гладкой, темной поверхности стола. Я взял ее и пересчитал купюры. Сотни, десяток сотен. Десять стодолларовых купюр. Я вложил эту хорошенькую пачку в свой бумажник.

— Одна тысяча сейчас, четыре тысячи по окончании дела, — сказал он.

— Мне подходит.

Он откинулся в кресле и стал поглаживать густые усы большими тупыми пальцами.

— А теперь, — сказал он, — я имею кое-какие сведения, которые могут вам помочь. Этот Брукс работает, точнее работал, — у владельца тотализатора по имени Флеминг Драгун.

— Я его знаю.

— И знаете, где его найти? Я кивнул и отпил немного бурбона.

— Отлично, — сказал он. — Мистер Брукс, как я понимаю, жил у своей сестры, некой Робин Брукс. Он жил там уже несколько месяцев. — Он дал мне листок бумаги с ее адресом. — Насколько мне известно, у него не было никаких особых неприятностей. Если были, я, естественно, хотел бы об этом знать. Фактически, мистер Скотт, мне нужно знать все, что связано или было связано с этим делом, — все до последней мелочи. Вы должны это четко усвоить. — Он яростно посмотрел на меня.

— Берегите ваши сосуды, — сказал я. — Это и так понятно. Он поморгал.

— Это все, что я знаю. Я бы хотел, чтобы вы приступили к делу немедленно.

— Сегодня же вечером, — сказал я. — С места в карьер. Я допил бурбон, встал и поставил пустой стакан на бар.

— Как только что-нибудь узнаю, сразу к вам, — сказал я. — Докладывать буду вам лично. Никаких письменных отчетов. Я сам себе секретарь. Возможно, я не появлюсь несколько дней, даже недель, — смотря по тому, как будут развиваться события. Когда смогу, буду держать с вами связь по почте. Когда все будет кончено, напишу вам отчет, если хотите. В трех экземплярах.

Он сжал полные губы, потом сказал:

— Это будет весьма желательно.

— Немного бы больше, — сказал я.

— Чего немного больше?

— Намеков. Информации. Ваша позиция, например. Какая связь между вами и тем, что какого-то парня на темной дороге сбила машина? Мне бы хотелось яснее понять всю эту ситуацию.

Он сцепил руки на столе и стал похлопывать одним большим пальцем по другому.

— У меня свои причины для выяснения этого случая, мистер Скотт. Это личные частные причины; вы же частный сыщик. Этого достаточно.

— Этого не достаточно. Но я покупаю вашего кота в мешке. На первое время. Однако, — зарычал я на него, — я оставляю за собой право вернуть ваш задаток, — я похлопал себя по карману, — и выпустить из ада всех чертей, если почувствую, что от вашего дела дурно пахнет.

С минуту он молчал, потом кивнул.

— Что ж, это справедливо, — сказал он. Глаза его будто покрылись льдом; похоже, он мог быть круче, чем Красный Нос, стороживший его в холле.

Я взглянул на часы. Шесть тридцать.

— Принимаюсь за работу, — сказал я. — Возможно, у Драгуна еще не все разошлись. Можно начать с него.

— Ну ладно, мистер Скотт. Теперь все в ваших руках. Еще одно: даю вам полную свободу действий, но при условии, что вы полностью оставите меня в стороне.

— О'кей. Вас не существует.

Я не заметил, чтобы он нажал какую-нибудь кнопку или подал какой-либо другой сигнал, но дверь в кабинет открылась и Красный Нос просунул в нее свой прекрасный клюв.

— Все в порядке, босс? Пил кивнул.

— Чарли, мистер Скотт уходит. Я подошел к Чарли.

— Знаю, — сказал я, — я иду первый. Дойдя до бархатной арки, я сказал:

— Чарли, вы бы лучше достали более крупную гардению. Он опять начал двигать рояли, и на этом я его покинул.

У гардероба я остановился и протянул экзотической блондинке мой номерок. Она отцепила от эластичного пояса своих багдадских шаровар мой носовой платок и вручила его мне.

Откинув голову, она посмотрела на меня несколько свысока.

— Странно оставлять такую вещь в гардеробе, — сказала она улыбнувшись.

Я усмехнулся ей в ответ.

— Странное место вы нашли для ее хранения.

— Мне было лень.

— Клянусь, я не ношу шляпы, а это давало мне повод снова посмотреть на вас.

Она провела по нижней губке розовым языком.

— Вам не нужно поводов, мистер. — Она еще немного поулыбалась мне, я глубоко вздохнул и вышел.

Вот так все это и началось.

Сэмсон посмотрел на меня поверх заваленного бумагами стола и приветствовал меня широкой, хмурой, дружеской улыбкой. Такой уж он — Сэмсон.

Большой и чрезвычайно круто сваренный, снаружи, с отливающей металлом сединой в волосах и с крупной, чисто выбритой челюстью. Капитан сыскной полиции Фил Сэмсон, восемнадцать лет в сыскном отделе, тринадцать — в отделе по расследованию убийств. Хороший, честный полицейский. Мне он очень нравился.

Я придвинул стул, оседлал его и закурил сигарету. У стола сидел еще один парень, он уже разговаривал с Сэмсоном, когда я пришел. Молодой, симпатичный юнец лет двадцати пяти или около того, аккуратно скроенный, не очень высокий, одетый в темно-синий костюм в крапинку.

— Вы заняты, — сказал я. — Может, зайти попозже, Сэм?

— Да мы почти кончили. Но не слишком меня задерживайте, — проворчал он любезно. — Я уже созрел для действия. — Он повернулся к молодому человеку. — Келли, познакомьтесь — это Шелл Скотт. Шелл, это Томми Келли, репортер «Экземинера».

Мы поздоровались, а Сэм сунул в рот черную сигару. Из-за сигары он спросил:

— Что на этот раз, Шелл?

— Некий Джо Брукс. Сбит машиной, которая успела скрыться. В среду вечером. Расследую по заказу клиента. Что-нибудь знаете об этом — подозрительное?

Сэмсон усмехнулся.

— Вам бы объединиться с Келли. Мы как раз об этом говорили сейчас. Вы знаете, какой шум подняли на этот счет газеты.

Келли подхватил его слова.

— Вот-вот, — сказал он высоким, почти страстным голосом, — «Сен-тинел» просто не сходит с этого конька. Как бы я хотел, чтобы мне поручили эту тему. — Он по-мальчишески засмеялся и погрузился в молчание.

— Мы уже пару месяцев проверяем такие случаи, — медленно сказал Сэмсон. — Даже давнишние. Многие весьма подозрительны. — Его челюсть ходила, как вылитая из чугуна, он злобно жевал свою сигару. — Ничто я так ненавижу, как эту практику — сбить и удрать. Какая-нибудь морда налижется до чертиков, сядет за руль, собьет какого-нибудь парня, а потом удирает, бросив его на дороге мертвым или при смерти, или изувеченным.

— А как насчет того, что это преднамеренное убийство?

— Кое-что действительно вызвало подозрения. Вроде того, что вызывают нас на место происшествия, — все как будто натурально, только у парня такой вид, будто его били. А вот еще другой случай: единственная отметина на теле, которая действительно могла причинить смерть, скорее от гаечного ключа, чем от бампера автомобиля. Или: предполагается, что парень сидит дома и обедает, а на самом деле он мчится по темной дороге, за десять миль от дома. Вот такие дела.

Я последний раз затянулся и раздавил окурок.

— И о чем это говорит?

— О том, что такие происшествия — больше чем несчастный случай. И пахнут преступлением. Та же старая песня, только на новый лад. Вы же знаете, Шелл, как это происходит. В большом городе всегда есть масса больших людей. Большой человек хочет разделаться с кем-то, кто ему угрожает, или просто убрать кого-то с дороги. А большие люди свою работу никогда не делают сами. Они кого-нибудь нанимают — так же, как мы нанимаем кого-нибудь, чтобы вымыть машину или подстричь газон. Просто деловая сделка, только и всего.

Сэмсон замолчал и закурил свою сигару. Я ждал этого: я знал, что рано или поздно он до нее доберется. Обычно это случалось позже. Он затянулся всласть и сказал сквозь облако вонючего дыма:

— Похоже, что убийца — будь то одиночка, или организация, или банда, называйте, как хотите, — делает это за плату. Они выслеживают парня, оглушают его ударом по голове и сбивают, связывают, и все такое, — потом врезаются в него на машине или просто переезжают его; и дело сделано. Может, они одурманивают свою жертву — мы подбирали трупы курильщиков марихуаны, опиума, пьяниц, всего понемножку.

Я сказал:

— Может, вы понемногу подбираетесь к тому, главному? К самому вдохновителю или к членам такой организации? А, Сэм?

Он потряс головой.

— Гм. Их слишком много. И слишком от многих подозрительно пахнет. Похоже, что за всем этим стоит какой-то негодяй или кучка негодяев. Опять же, кто знает, сколько из них еще ничем себя не выдали? Чисто сработано, и поди докажи, что это не просто несчастный случай. Что здесь — действительно передний бампер, а вот здесь — обрезок свинцовой трубы. — Он опять начал грызть сигару, перекладывая ее в своем широком рту. — Кстати, — сказал он, — Келли тоже работает над этим, а это тоже о чем-то говорит.

Келли встрепенулся и энергично закивал.

— Да, да, — сказал он, — с подлинным верно! Я работаю в «Экземи-нере» около года и приобрел несколько друзей из темных людишек — кажется, вы их так называете. — Он смущенно усмехнулся. — Эти друзья — они не выходят открыто и не говорят прямо, что за всем этим стоит какая-то банда, но они уже успели обронить массу намеков и замечаний, пока я старался что-нибудь разнюхать. — Он снова усмехнулся. — Господи, ну и история. Если бы мне удалось раскрыть что-нибудь подобное, мне бы дали вести газету. Наверняка бы дали.

— А как насчет этого Джо Брукса? — спросил я у Сэмсона. — Я ведь как раз расследую его случай.

— Кстати, вот вам еще одно странное происшествие. Его нашли на Солано-авеню, у Елисейского парка, около одиннадцати вечера уже окоченевшего, как замороженная макрель. Его весьма-таки отделали, и спереди и сзади, и лицо тоже в ссадинах, будто его толкали и волокли по дороге какую-то часть пути.

— Вы видели труп? — спросил я.

— Нет. Но мне подробно докладывали. Когда его вскрыли, он был так пропитан алкоголем, будто пьянствовал целую неделю.

— Может быть, — сказал я, — он был на холостяцкой вечеринке и переходил дорогу под носом у грузовика? — Сэмсон посмотрел на меня с отвращением, и я добавил:

— Слабо, да?

— Слабо. Нет, кто-то над парнем потрудился. Во-первых, на нем не было следов столкновения с машиной, а во-вторых, у него проломлена голова. Макушка. Пока что для публики мы выдали этот случай за обычное дорожное происшествие.

— Фигурирует, конечно, пресловутый тупой инструмент?

— Ага. В третьих, какой черт понес его на Солано? И как он туда попал? Если он был на каком-нибудь вечере или на пирушке, то где же вся остальная компания? Не знаю; мы проверяем все, что кажется подозрительным. Послали все материалы куда надо и запросили ФБР в Вашингтоне, не значится ли он у них в списках. Здесь у нас о нем ничего не известно.

— Как вы его обнаружили? Кто-нибудь позвонил?

— Вот именно. Среди недели на Солано практически нет никакого движения, особенно в такой поздний час. Темно, пустынно, — вот один молодой человек и выехал туда на свидание. Увидел Брукса на обочине. Он остановился, но увидел, в какой позе тот лежит, не вышел из машины, развернулся — и прямо к телефону. Наши прибыли на место почти тут же, — не более чем через час с небольшим после убийства.

Я спросил:

— Вы говорили с его сестрой и с людьми, где он работал?

— Разумеется, говорили. Ничего особенного; во всяком случае, пока. Сестра сказала, что он, по его словам, пошел навестить одного шпаненка по имени Гарри Зэркл. С какой целью — она не знает. Это — последнее, что она могла о нем сказать. Мы допросили Зэркла, и он подтвердил, что Брукс действительно должен был с ним встретиться, однако так до него и не дошел.

— Так говорит Зэркл?

— Так говорит Зэркл.

Я вспомнил про Келли.

— А вы все молчите, — сказал я.

— Да, я слушаю. Меня интересует эта история. Видите ли, я уже год как работаю в «Экземинере», а это первое настоящее дело, которое мне подвернулось, вот я им и занялся, — пока что по собственной инициативе. — Он улыбнулся: — Как и капитан Сэмсон.

Сэмсон сказал:

— Келли просто прицепился к нам! Ведь пока мы не скажем, ничего не выйдет наружу. А если он с нами, глядишь — что-нибудь от нас да узнает. — Он вынул изо рта сигару и отправил ее в стеклянную пепельницу; фактически, он отгрыз от нее кончик. — Случай с Бруксом далеко не единственный. Таких жертв множество, мы еще точно не знаем, сколько. У нас тут целый список, у Келли есть копия. Наезды неизвестных машин, прямые убийства, пограничные — сомнительные — случаи. Работаем над всеми. Над многими знак вопроса, теми, что все еще числятся как несчастные случаи или еще не выяснены. Некоторые довольно давнишние, но,

возможно, мы сумеем что-нибудь из них извлечь, установить между ними какую-либо связь. — Он повернулся к Келли. — Дайте-ка Шеллу взглянуть на ваш список, сынок.

Келли сунул руку в карман и вынул из него копию списка на тонкой папиросной бумаге — перечень имен. Длинные, короткие, американские, мексиканские, польские: Хесус Атенсиа, Элиас Джонсон, Холдак Кры-жинский, Уильям Мартин, Хоувард Хансен — всего около двадцати; последним стояло имя Джозефа Брукса. Я просмотрел список и вернул его Келли.

— Адская работа — выяснить всю массу обстоятельств.

— И, может, раскрыть при этом массу убийств, — проворчал Сэм-сон. — Ведь здесь только подозрительные происшествия. А сколько еще таких, которые поначалу не вызывали подозрений!

Келли взглянул на часы.

— Ну, я побежал, — сказал он. — Спасибо, капитан, вы уделили мне столько времени. — Он повернулся ко мне. — Ужасно рад был познакомиться с вами, мистер Скотт. — Он улыбнулся и протянул мне руку. Я пожал ее, и он ушел.

Я посмотрел через стол на Сэмсона.

— Каков этот Гарри Зэркл? Вы сказали, что допросили его?

— Да я вам все уже рассказал. Мы поговорили с ним и выяснили, что в тот вечер, в среду, Брукс хотел с ним встретиться. Зэркл сидит дома и ждет, но тот так и не появился.

— А как вы узнали, что Зэркл сидел дома и ждал Джо?

— Он живет в пансионате на Альварадо. Десять человек видели его там в тот вечер. Он даже играл в карты большую часть времени.

— Возможно, мне придется с ним поговорить. Какой у него адрес?

Сэмсон назвал номер дома на Альварадо, и я записал его. В мозгу у меня играли две-три идейки, пытаясь во что-то сложиться, но пока это им не удавалось. Я спросил:

— Думете, Брукс — еще одно звено в общей цепи, а?

— Похоже, что так. — Сэмсон искоса взглянул на меня и медленно произнес: — Есть еще кое-что подозрительное.

— Что именно?

— Почему вы занимаетесь делом, которое считается несчастным случаем? Почему, собственно говоря, этим должен интересоваться частный сыщик? Как получилось, что этот ваш клиент, кто бы он ни был, поручил вам заниматься каким-то там шпаненком, которого нашли на дороге?

— Я знаю не больше, чем вы, Сэм. Все, что я знаю, — это желание данного субъекта, чтобы я над этим работал. Притом за солидную сумму денег.

— Субъекта? Вот как. А вы не хотели бы сказать мне, кто этот субъект?

— Гм, Это как раз одно из условий: субъект останется в стороне. И, может, я нарочно сказал «субъект», чтобы направить вас по ложному следу. Может, это была девушка.

Долгую секунду Сэмсон смотрел на меня.

— О'кей, Шелл, вы же знаете, я не стану на вас давить. Но послушайте меня внимательно. Знаю, вы считаете, что можете за себя постоять, и до сих пор так оно и было. Но может случиться, что в этом деле замешаны какие-то здорово крутые и грубые мальчики. Будьте осторожны.

Я встал и посмотрел на него усмехаясь.

— Не беспокойтесь, Сэм, — это укорачивает жизнь. Я запасусь лишним пистолетом или чем-нибудь в таком роде.

— Как же! Насколько я вас знаю, вы, поди, потеряли и тот, что у вас был.

Я отогнул полу пиджака и показал ему рукоятку короткоствольного кольта 38-го калибра, который уютно прятался в чехле у меня под мышкой.

— Приходится носить его с собой, — сказал я, — а то девочки не верят, что я частный сыщик.

Он вытащил новую сигару и запустил в нее зубы.

— Ступайте же, дурень. Поднимайте на ноги всех чертей. Мне надо работать.

Моя машина находилась на стоянке на Сан-Педро-стрит, за зданием полиции. Я вышел и повернул направо б сторону Первой улицы. Было девять часов, и жара немного спала. С севера потянуло слабым ветерком. Внезапно передо мной очутился человек.

— Мистер Скотт?

— Да?

— Это я — Келли. Я решил дождаться вас и поговорить с вами, если вы, конечно, не возражаете. — Он поймал шаг и пошел рядом.

— Ну конечно, Келли. Выкладывайте, что у Вас на уме?

— Ну, вот это дело, которое вы расследуете. Я тоже, можно сказать, работаю над тем же, как сказал капитан Сэмсон. Я подумал, может быть, мы бы объединились, хотя бы в какой-то его части. — Он смущенно засмеялся.

— Я не против.

— У меня масса идей, — сказал он страстно, — масса. Мы подошли к моей машине. Я спросил:

— Вам куда?

— Да, пожалуй, домой. Я просто ждал, чтобы немного поговорить с вами.

— Садитесь. Я вас подвезу. Он вскочил в машину, я сел за руль и включил мотор. Келли объяснил,

что живет в отеле Холлоувей на Нортон-стрит, неподалеку от бульвара Уилшир, поэтому я развернулся в сторону Уилшир и свернул направо.

Мы уже миновали Уилшир, и впереди, справа, я уже видел огни Сераля. На фронтоне сияла неоновая реклама, освещая небо словно дурная радуга. Предполагалось, что на ней изображена одна из наиболее сладострастных красоток Султана. Каждый раз, когда свет вспыхивал и угасал, ее бедра вызывающе колыхались из стороны в сторону. Не слишком тонкий штрих в картине, однако он заставлял туристов думать, уж не обитают ли в этих стенах подобные же, но только живые, красотки? Я вдруг почувствовал, что голоден.

— Вы ели? — спросил я.

— Нет. Еще нет. Боялся упустить капитана Сэмсона.

— Впереди — Сераль. Зайдем? Я угощу вас обедом.

— Ну, — он заколебался, — конечно, это было бы славно. Я только позвоню жене.

— Вы женаты?

— Конечно. Лучшая жена в мире. Уже два года. Вы должны с ней познакомиться.

— Конечно, — сказал я.

— А вы женаты? — спросил он.

— Нет.

— Ха, сколько же вам лет, мистер Скотт?

— Тридцать.

— И вы не женились? — в его голосе звучала деликатная недоверчивость. Теперь красотка колыхалась почти прямо над нами, так что я подрулил и оставил машину на попечение швейцара.

Экзотическая блондинка стояла за стойкой гардероба со скучающим выражением на лице. Она устремила на меня повеселевшие глаза и улыбнулась. Я отобрал у Келли шляпу.

— Сдам ее за вас на вешалку, — сказал я. Он кивнул и стал с интересом оглядываться.

— Бывали здесь когда-нибудь? — спросил я. Он покачал головой.

— Нет.

Я сказал: «Видите, сколько вы уже потеряли?» Он засмеялся и сказал:

— Несомненно, — и спросил:

— Не холодно ли девочкам?

Я подошел к блондинке. У нее были высокие скулы и приятный изгиб рта.

— Я одолжил ее специально ради вас, — сказал я, протягивая ей шляпу Келли. — Любопытно, куда вы ее повесите?

Она откинула голову движением, которое мне уже начинало нравиться, и свысока посмотрела на меня. Она ничего не сказала, только поджала губки и взяла у меня из рук шляпу.

Она была сложена как будто по моему эскизу: высокая, полная грудь; тонкая, гибкая талия; приятная выпуклость бедер; и длинные-предлинные, потрясающие ноги. Она взяла шляпу, повернулась на пятках и, слегка покачиваясь, пошла в глубь гардероба. Я следил за ее походкой. Это было все равно что следить за представлением варьете.

Она вернулась и подала мне номерок.

— Где вы пропадали? — спросила она сухо. — Я думала, вы сразу вернетесь.

— Дела! — сказал я также сухо. — Должен был провернуть несколько свиданий.

— Вы ведь Шелл Скотт? Частный сыщик?

— Частный следователь, мадам. Откуда вы знаете? И как вас зовут?

— Максина. А я про вас спрашивала. У Мими. Она рассказала мне про вас все. — Последнее прозвучало, как мне показалось, чуть-чуть лукаво.

— Мими?

— Мими. — Она кивнула куда-то за мое левое плечо. Я оглянулся и увидел маленькую, смуглую, хорошенькую девушку, склонившуюся над подносом с сигаретами. Мими. Я любезно ей улыбнулся. Она холодно смотрела на меня. Я сдался.

Я сказал Максине:

— О!

Она улыбнулась. Не ехидной, а просто милой улыбкой.

— Мими сказала, что у вас на завтрак сырой бифштекс.

— Она так сказала?

— У-гу.

— Ну, — сказал я, — не всегда. Иногда я ем гормоны. — Она улыбнулась и подняла одну бровь.

— Что я хочу знать, мистер Скотт, — как она узнала, что у вас на завтрак?

Я хищно посмотрел на нее и подошел к Келли. Он все еще осматривался.

— Пошли, — сказал я, — захватим столик.

Ночной клуб, как таковой, выглядел сейчас совсем иначе, нежели в шесть часов дня. Почти все столики под белыми скатертями, сгруппированные вокруг танцплощадки, были заняты смеющимися, пьющими, болтающими людьми. В приятный гул разговоров вплетались смех и позвякивание льда в высоких стаканах — это было совсем не то, что царившая здесь днем тишина. Оркестр из восьми человек исполнял «Тело и Душа», в то время как на крошечном пространстве пола, именуемом танцплощадкой, медленно кружились пары с мечтательными глазами и другие пары не с мечтательными, а просто пьяными глазами. С полдюжины гладких, хорошо упитанных дев в сверкающих непрозрачных лифчиках и прозрачных турецких шароварах скользили вокруг столиков, словно гурии из «Тысячи и одной ночи».

Марсель — щеголеватый, тонкоусый метрдотель — приблизился к нам, улыбаясь и потирая руки.

— Столик? Ах да, конечно. Восхитительный столик. Скоро начнется варьете; ваш столик будет почти среди исполнителей. — В конце концов он усадил нас за столик почти на краю танцплощадки. Я бы лично не назвал его восхитительным, но по крайней мере он был не за колонной. Мы устроились, и я предложил:

— Может, выпьем перед обедом, Келли?

— Хорошо. Уф, чуть не забыл. Надо позвонить жене.

— О'кей. Пока вы звоните, я закажу напитки. Вам что?

— Мартини, пожалуй. Я мигом.

Он вернулся, как раз когда нам подали напитки, и мы, прихлебывая, стали изучать меню. Я заказал грудинку, а Келли предпочел филей. После трех мартини подоспел обед, и Келли сказал:

— Жене здесь бы понравилось.

— Ну и пригласили бы ее, — сказал я.

— Нельзя. Не с кем оставить малыша. Ему только исполнился год. — Лицо его озарилось. — Взгляните, — сказал он, нырнув в боковой карман.

Я знал, что последует, и приготовился выдержать пытку. К счастью, она была недолгой. Я посмотрел на фотографии юного Келли, пробормотал что-то вроде того, что, несомненно, никто еще не производил на свет более прекрасного экземпляра, после чего карточки очутились снова в бумажнике, а бумажник — в кармане Келли.

Он покивал в ответ с серьезным видом.

— Да, сэр. Прекрасный малыш. И умный притом. Меня спасла грудинка.

Вы ели жареную грудинку? Для меня она наикратчайший и наиприятнейший путь к гастрономическому удовольствию. Если б вы только видели ту, что мне подали. Я почти с ненавистью смотрел, как она уменьшается в моей тарелке. Пока мы атаковали грудинку и филей, разговор замер и возобновился, лишь когда мы оба, не сговариваясь, почти одновременно вздохнув от удовольствия, откинулись на спинки кресел.

— Ну и наелся же я, — сказал Келли. — Великолепная еда.

Я заказал еще по порции «для запития», и мы выпили. Я заказал еще. Мы выпили еще. Жизнь стала приятной и приняла розовый оттенок. Я чувствовал себя удивительно свободно и уютно.

Келли искусно прикончил мартини и вытащил из стакана маслину. Он пристально осмотрел ее со всех сторон, слегка прищурившись, и когда осмотр завершился, он, вероятно, очень много узнал об этой маслине. Потом он сунул ее в рот и облокотился на стол.

— Скотт, — сказал он.

— Ага?

— У меня план. — Он произнес это тоном заговорщика.

— О'кей. Что за план?

— Грандиозный, — сказал он. — По-настоящему грандиозно. Сенсация.

— Что за план?

— Я нанимаю организацию, которая выполнит мое задание. Убьет кого-нибудь. Сенсация!

Я выпрямился и чуть не выплеснул свой бурбон с водой,

— Вы спятили?

— Не спятил.

— Вы пьяны. Забудьте то, что вы сказали.

— Не пьян. Это как раз один из пунктов, который я хотел с вами обсудить.

— Тогда повторите, — сказал я. — Повторите медленно и вразумительно. Объясните. И перестаньте пить. Повторите то, что вы сказали.

— О'кей, Объясню. Первое. Вы говорили с капитаном Сэмсоном, вы знаете обстановку. Люди все время попадают под машины, машины удирают, никаких ключей к раскрытию… Второе. Кто-то делает это за деньги, за плату, по заказу. Третье. Я их нанимаю, выведываю все про их организацию, разоблачаю их, небывалая сенсация, мне поручают вести газету. Очень просто все.

Я недоверчиво смотрел на него.

— Келли, вы просто свихнулись. Один вопрос: предположим, что это не бред сивой кобылы, — а это, конечно, бред, — чем вы будете им платить? Что у вас вместо денег — мраморные шарики? Нет, это не сработает. Вы давно уже растеряли свои шарики.

— У меня есть деньги. В крайнем случае, заплачу потом. Или вообще не заплачу. Откуда вы знаете, сколько они запросят? Может, сущие пустяки. Зачем беспокоиться заранее? — Он посмотрел на меня исподлобья налитыми кровью глазами. — Скажите, — произнес он хрипло, — что вы имеете в виду — «растерял свои шарики?

— Из всех сумасшедших авантюр, — я гневно смотрел на него, — эта побила все рекорды, эта превосходит все. И еще одно, — добавил я, может быть, с некоторым раздражением, — на всякий случай, если вы не знали, — это противозаконно, вербовать бандитов для того, чтобы убивать людей. Противозаконно, понимаете?

— Успокойтесь, — сказал он. — Фактически никто не будет убит. Я просто притворюсь, что хочу кого-то убрать. Как только мы договоримся, я вызываю полицию. Из всех отделов. Для защиты. Всех бросают в тюрьму,

Я уставился на него, как будто он был музейным экспонатом.

— Великолепно! Вы весело говорите: „Послушайте, организация, этот бедный обалдуй причинил мне кое-какие неприятности. Сбейте его с копыт“. — Я покачал головой. — Кстати, кто этот несчастный обалдуй?

— Вы.

Так прямо и сказал. Никаких „гм-гм“. Никаких оговорок. Просто — „Вы“. Он перевернул пустой стакан и тихо икнул. Я вздохнул.

— Келли, — сказал я, — вы меня уморите.

Это показалось ему очень смешным. Наконец он успокоился и посмотрел на меня мутными глазами. Челюсть его слегка отвисла, губы полураскрылись. Он произнес:

— Мне как-то нехорошо.

— Не удивляюсь. Вы перепили. Я тоже немного не того. Успокойтесь и выпейте кофе. — Я подозвал официанта и заказал два кофе — черного.

— Келли, — сказал я, — вам нужно либо хорошенько выспаться, либо пройти тщательный психоанализ. Я бы выбрал сон. Выпейте кофе и бегите домой. Позвоните мне завтра.

— Само собой, — сказал он. Веки его опустились.

Свет в Серале вдруг потускнел, и я подумал: „Может быть, у меня тоже опускаются веки?“ Потом свет сосредоточился на крошечном пространстве для танцев. Варьете! Марсель ведь сказал, что скоро начнется варьете. Вероятно, в его представлении это и было „скоро“. Бойкий конферансье бросил в микрофон несколько слов и оттащил его в сторону, чтобы дать место группе апашей. Апаши в гареме! Они были хороши, даже если им и не подобало быть в таком месте.

Промелькнуло еще несколько номеров, и я уже начал удивляться, когда же будет стриптиз. Потом на краю площадки появилась, в светлом круге, высокая, гибкая брюнетка. У нее была походка исполнительницы стриптиза. Я ожидал, что, пока она там стоит, конферансье уберет микрофон. У нее был такой вид, что вот-вот она начнет танцевать. Но микрофон оставался на месте, и будь я проклят, если она не переступила через шнур и не начала петь в микрофон. Она и пела, как исполнительница стриптиза.

У нее была необычайно здоровая грудь. Серебристое платье с высоким воротничком обтягивало ее соблазнительные формы, и она слегка покачивалась во время пения. Смотреть на нее, во всяком случае, было приятно.

Кончив, она поклонилась, но не слишком низко, и улыбнулась, когда раздались аплодисменты и вспыхнул свет. Нас разделяло всего футов десять, и когда она проходила мимо меня, я приветствовал ее широченной белозубой улыбкой. Она взглянула на меня, сквозь меня, мимо меня и вновь на меня. Я продолжал улыбаться и неистово аплодировать. Она обошла эстраду и приблизилась к задрапированной арке, под которую я раньше прошел. И там я увидел моего старого приятеля — Красноносого, который разговаривал с облаченным в смокинг Виктором Пилом. Мощная певица остановилась и с минуту поговорила с ними, оглянулась через плечо на меня и еще немного поговорила. Потом прошла под аркой и скрылась.

Келли встал.

— Мне пора, — хрипло произнес он. — Поймайте такси.

— Я отвезу вас, — сказал я.

— Нет, нет. Нет, нет, нет, — забормотал он. — Лучше такси. — Он встряхнулся. — Брр. Жена просто убьет меня.

— Если останетесь живы, позвоните мне завтра, — сказал я. Он кивнул и направился к выходу. Вдруг я что-то вспомнил.

— Эй, — крикнул я, — постойте.

Он остановился, повернулся, нацелился и устремился обратно к столику.

— Номерок в гардероб, возьмите вашу шляпу. — Я дал ему номерок. — Скажите блондинке, что Шелл посылает ей страстный привет.

— Шляпу. Шелл посылает привет. — Он ушел.

Я проглотил свой кофе и поднял глаза. У столика, сбоку, стоял Виктор Пил и смотрел на меня сверху вниз своими ледяными глазами. И, что гораздо важнее, рядом с ним стояла та бэби с мощными легкими и улыбалась. Не ему — мне. Я поднялся.

— Хелло, Пил. — Я показал на столик. — Представляю вам счет издержек. Вкуснейшие вещи!

— Никакой оплаты издержек. — Он приподнял полную губу над кривыми зубами. Я догадался, что он улыбается.

Никакой оплаты издержек; крутой парень.

Он обернулся к Полногрудке и сказал милостиво:

— Глория, это мистер Скотт, Шелдон Скотт. Мистер Скотт, познакомьтесь — мисс Глория Уэйн.

Я сказал:

— Здравствуйте. — Она взяла мою руку и как будто помесила ее немного в своей руке. Это было забавно. Она сказала:

— Здравствуйте, мистер Скотт, — и убрала руку.

— Присоединяйтесь? — Я предложил Глории кресло, предоставив Пилу устраиваться в одиночку. Подошел официант, смахнул что-то со скатерти, не задев ни одной крошки, убрал остатки кофе и принял заказ по части напитков. Почти сразу же мы с девушкой перешли на почву „Глория — Шелл“.

Пил прервал нашу беседу, обещавшую стать очень интересной. Он сказал:

— Не хотите ли обсудить что-нибудь со мной, мистер Скотт?

Я оторвал взгляд от Глории и перевел его на гораздо менее приятные темные усы Пила.

— Пока нет. Я кое-что прозондировал, но пока еще не установил ничего определенного. Хотя, думаю, что-то наклевывается. Как только обнаружу что-нибудь серьезное, сразу вам доложу.

Подали напитки, и Пил отхлебнул от своего коктейля с шампанским. Он сказал:

— Вы все еще считаете, что моя просьба — как вы тогда выразились — чревата? Подозрительна?

— Все еще считаю, но, по крайней мере, что-то начинает проясняться. Кажется, вы правы.

Он сказал, будто устанавливая объективный факт:

— Я редко ошибаюсь.

Красноносый, приблизившись, тронул Пила за плечо.

— Парень требует, чтобы оплатили чек на большую сумму, босс, — сказал он хрипло. Его голос звучал так, будто он подержал его под дождем. Пил извинился и встал.

Красноносый дохнул мне в лицо:

— Ну, как насчет гардении?

Я взглянул на его лацкан. Ни гардении. Ни бугра подмышкой. Ничего.

— Ого! — сказал я. — Вы действительно принимаете вещи всерьез. Он счастливо усмехнулся, потом повернулся и пошел вслед за Пилом в глубь помещения. Его правое бедро выпирало, словно он посидел на осином гнезде.

Я снова повернулся к Глории.

— Может быть, Пил не вернется, — сказал я.

— Наверно, нет. Я спросила его, кто этот клыкастый человек, и оказалось, он с ним знаком. Вот я и попросила его познакомить меня с этим человеком.

— Весьма польщен. Только, право же, у меня нет клыков.

— Знаю. Я веду себя вызывающе?

— Развязная девчонка!

На ней все еще было серебристое платье. Оно обтягивало ее, словно кожа. Она оперлась правым локтем на стол и опустила подбородок на руку. Она склонилась над столиком. Очень низко склонилась. „Интересно, — подумал я, — они естественные или из пластика, или еще из чего-нибудь такого? Если естественные, то застрахованные ли они?“ Я подумал, следует ли мне еще пить.

— Как насчет выпить? — спросила она. Вот и ответ на мой вопрос. Мы заказали еще, пили и смотрели друг на друга. Мы сидели так довольно долго, и она сказала:

— Можете отвезти меня домой.

Мне очень не хотелось говорить этого, но я все-таки сказал.

— Не могу. От меня просто разит, а к тому времени, как вы кончите, мне уже будут чудиться летающие гуппи. Кроме того, мы оба на работе.

— Я — уже, — сказала она. — Что уже?

— Уже. Кончила.

— Л варьете? Разве вы не…

— Конечно, но все уже кончено. Каждый вечер здесь только две программы и всякий раз другие. Только самое лучшее. — Как бы извиняясь, она добавила:

— Не то, чтобы я была лучше всех. Я засмеялся:

— Вы — самое лучшее.

— Так что можете отвезти меня домой.

— У меня работа.

— Эх вы! Мужчина… Хотите, чтобы я шла пешком?

Я посмотрел на нее. Обдумал ситуацию. Посмотрел на нее еще раз. Она сказала:

— Слабо?

Я сдался. Я допил то, что оставалось в моем стакане.

— О'кей. Пошли, дочка.

— Хорошо, папа.

Я хищно посмотрел на нее, и мы стали пробираться к выходу. Проходя мимо гардероба, я заметил, что Максина, подбоченясь одной рукой, смотрит на меня весьма прохладным взглядом. Я подмигнул ей за спиной у Глории. Поравнявшись с ней, я тихо сказал:

— Шелл посылает страстный привет. Она вспыхнула:

— Вздор!

Снаружи стало еще прохладнее, и после гомона и смеха в „Серале“ мне показалось, что вокруг тихо, как в могиле. Пока служащий ресторана выводил из-за угла мой кадиллак, Глория стояла, вцепившись в мою руку, как будто это был рулон тысячедолларовых бумажек. Я забрался за руль, и она устроилась рядом, прижимаясь ко мне все теснее.

— Послушай, детка, мне же вести машину. По крайней мере, я должен свободно двигаться.

Она захихикала.

— Это недалеко, — сказала она.

— Что недалеко?

— Мммм? — Ее дыхание щекотало мне ухо.

— Что недалеко?

— Мой дом. На Парквью-стрит. Я покажу.

Примерно через пятнадцать минут, на протяжении которых она показывала мне дорогу, дышала мне в ухо и нежно и мягко прижималась ко мне, мы свернули с бульвара Уилшир на Парквью и остановились перед крошечным домиком — не хватало только роз, чтобы он стал точь-в-точь как коттедж новобрачных. Глория сунула мне в руку ключ от входной двери.

— Входи.

— Послушайте, мне же работать…

— Ох, да входи же. Все равно уже слишком поздно, какая сейчас работа! Или ты думал поехать домой и лечь спать?

— Думал и об этом.

— Ну, так перестань об этом думать. — Она лукаво улыбнулась: — Думай лучше обо мне. Поспишь утром, если захочешь. Мне нужна компания, а ты — компания.

— Ну…

— Входи же; я приготовлю тебе чего-нибудь выпить. Черт возьми, я бы не отказался выпить.

Ее домик был очаровательный. Входная дверь открывалась в маленькую жилую комнатку с небольшой кухонькой налево в глубине. Рядом с кухней была дверь — вероятно, в туалет. Справа — еще одна комната, в которую вела не дверь, а плотная темно-синяя портьера или занавеска из тяжелой материи, укрепленная на кольцах, нанизанных на металлический стержень. Портьера была задернута не до конца, и внутри я видел большой туалетный столик с огромным зеркалом и спинку кровати. Спальня. На туалете стояли две фотографии; на одной был незнакомый мне человек, на другой — некто, весьма похожий на Виктора Пила. Фактически, это и был Виктор Пил.

— Уютно, — сказал я.

— Как раз по моим габаритам, — сказала она. — Люблю свой домик. Ты посиди, а я приготовлю все, что нужно.

Я сказал:

— Я вижу, у тебя в спальне двое мужчин. — Она испуганно вздрогнула, и я добавил: — На туалетном столике. В рамках.

— Ах, эти! — Она засмеялась. — Ты меня напугал.

— Один из них Пил?

— Да. Босс. Он был удивительно добр ко мне. — Она нахмурилась: — Я не очень хорошо пела, да?

Оставив вопрос без ответа, я осматривался. По одну сторону от портьеры, закрывавшей вход в спальню, помещались большой цветной телевизор, радиоприемник и проигрыватель; по другую — мягкое серое кресло. Еще два таких же кресла стояли подальше, в углу комнаты. Половину противоположной стены занимало окно, задернутое с обеих сторон синими занавесками. Перед окном стоял шезлонг. Тут я и расположился.

Глория убежала в кухню, и я слышал, как она звенит стаканами и кубиками льда. Потом она просунула голову в дверь и спросила:

— Ты чего хочешь — шотландского, бурбона или джина? Я встал и подошел к двери.

— Бурбона, если можно. С водой. Только не очень разбавляй.

Я следил, как она хлопочет, отмеривая и наливая на глазок составные жидкости; ученого бармена из нее не вышло бы. Она смешала напитки и наклонилась над стаканами, и ее платье, натянувшись на груди, восхитительно обрисовало ее выпуклости. И я опять подумал, настоящие ли они, или были доставлены из магазина „Все для дам“, под торговым названием „Совершенно секретно“.

— Ну вот. — Она подвела меня снова к шезлонгу, подсела ко мне по крайней мере в шести дюймах от меня и подала стакан. Это был хороший,

крепкий бурбон. Она пригубила свой, потом отхлебнула, потом глотнула — и поставила на колени пустой стакан.

— Ого, — сказал я.

— Да я не очень люблю его, — призналась она. — Я пью просто ради орошего самочувствия. — Она покачивала головой вперед и назад, как маятник. — И хорошо себя чувствую.

— Вижу, что хорошо.

— Прости, я сейчас. — Она встала и, плавно обойдя шезлонг, удалилась.

Я медленно отпил половину, потом услышал металлический скользящий звук и повернул голову в ту сторону. Глории не было видно, но темно-синяя портьера, отделявшая спальню, была задернута и слегка колыхалась. Я допил вторую половину. На этот раз быстро. Я слышал, как она двигается, напевая обрывки какой-то мелодии. Прошло пять минут. Портьера отодвинулась, и там стояла Глория, освещенная льющимся из спальни мягким и теплым светом.

Она переоделась. Она была совсем другая! На ней было дымчато-серое неглиже, которое стоило бы маленькому паучку неделю неустанной работы. Она улыбнулась и пошла ко мне, ступая, как девушка, исполняющая брачный танец древних таитян.

Я не остановил ее. Я люблю танцы.

Она подошла к окну с ехидной улыбкой на губах, ехидно покачивая бедрами, и, дернув за шнур с кистью на конце, задвинула занавески. Потом повернулась и прислонилась к стене.

— Нравится?

— Больше, чем нравится. Необыкновенно. — Язык болтался у меня во рту, как будто он был сам по себе.

Она засмеялась глубоким гортанным смехом.

— У тебя пусто, — сказала она. — Я сделаю тебе еще один бурбон с водой.

Она придвинулась ко мне вплотную и взяла у меня из рук пустой стакан.

Они были настоящие. По-настоящему настоящие. Она наклонилась, положила ладони мне на виски и откинула мою голову назад, смеясь глазами и ртом. А потом ее губы жарко прильнули к моим губам. Они были мягкие, как бархатные занавески. Мягче. Сначала. Потом — настойчивые, требовательные.

Я подумал, получу ли я обещанную вторую порцию бурбона? И решил, что не получу. Я был прав. Я отпер дверь своей квартиры, вошел и включил маленькую настольную лампу справа от двери. У меня в первой комнате аквариум с тропическими рыбками, а рыбы — как люди. Они не любят, когда им в глаза внезапно ударяет свет.

У меня было такое чувство, будто я не спал целую неделю. Я прошел в миниатюрную кухоньку и заглянул в холодильник, нашел бутылку и соорудил хороший „ночной колпак“. Было 3.30 утра.

Я занимаю квартиру, состоящую из комнаты, кухоньки, спальни и ванной, в доме гостиничного типа — „Спартан Апартмент Отель“ — на Норт Россмор в Голливуде. Это всего в двухстах ярдах по прямой от Уилширского Сельского Клуба.

Все вполне комфортабельно. В комнате — одно глубокое кожаное кресло — для меня; два шоколадно-коричневых жестких кресла; слишком большой шоколадный диван; три подушки для сидения на полу, которые никогда не остаются на своих местах; желто-золотистый, от стены до стены, ковер с таким густым и жестким ворсом, что, ступая по нему босиком, вы чувствуете, будто идете по пружинному матрацу; большой, низкий, покрытый черным лаком кофейный столик, на котором лежат текущие номера журналов „Плейбой“, „Аквариум“ и „Кавалер“, искусно разложенные так, чтобы закрыть круглые следы давно сгинувших стаканов; и фальшивый камин под большим — в один квадратный ярд — полотном с обнаженной фигурой, написанной маслом в ярких и резких тонах.

Нравится? Ну и черт с вами; я лично нахожу, что она прекрасна. Спальня: кровать, подушка для сидения на полу, два кресла, туалетный столик.

Ванная: комбинированная ванна с душем; фарфоровый унитаз; аптечный шкафчик с зеркалом, никаких картин с обнаженными телами.

Кухонька: газовая плита, холодильник, угол, оборудованный для еды, бутылка бурбона. А также продукты. Я захватил свой „ночной колпак“ в спальню и начал выбираться из своей одежды. Повесил серый габардиновый костюм рядом с другими в стенной шкаф, положил галстук в сетку, сунул распялки в модные коричневые туфли, а сорочку, трусы и носки бросил в мешок для стирки.

Став под душ, я подставил грудь под струю воды, раздумывая тем временем о людях, с которыми мне довелось столкнуться в этот долгий, но интересный вечер.

Это был замечательный вечер. Я намылился, обмылся, выключил душ и растер тело жестким полотенцем. В постели, под чистой простыней, заведя оба будильника на 8 часов утра, вдыхая прохладный воздух, вливающийся в комнату сквозь открытые окна, я думал о Глории, о Максине, о Робин и Джо, пока не заснул.

Я поймал последнюю ноту первого будильника, с наслаждением повернулся на другой бок и начал снова углубляться в прекрасную страну Никогда-Никогда, где черноглазые гурии в прозрачных лифчиках и целлофановых юбках ехидно плясали вокруг моего трона. Девушка с тридцатишестидюймовым бюстом и массой темно-рыжих волос щекотала меня по щекам ресницами длиной в один фут. Я скользнул взглядом по белой переносице и заглянул ей в глаза, и они вдруг превратились в два тлеющих уголька. Ресницы стали расти, удлиняться, соединились в две железные спицы и начали вонзаться мне в шею. Второй будильник — тот, что побольше, — неистово зазвонил и прогнал кошмарные сновидения. Я приподнялся, чертыхнулся и взглянул на часы, Восемь. Утро. Самое мерзкое и несчастное время суток.

С отвращением я провел языком по небу, облизнул губы, поморгал и выкатился из постели. Толчок от соприкосновения ног с полом так резко ударил в голову, что у меня едва не раскололся череп: внутри, видно, была сплошная боль.

С усилием я кое-как вытащил из шкафа халат и поплелся в ванную, чувствуя себя старым и обессиленным. Я подставил лицо под струю воды, почистил зубы и провел гребешком по волосам. На волосы это не произвело никакого впечатления. В кухне я поставил на огонь кастрюлю с водой, заварил кофе и снял с полки коробку с маисовыми хлопьями. Вот именно — с маисовыми хлопьями. Простой, добрый маис. Завтрак. Даже без похмелья мысль о сытном завтраке вызывает у меня ощущение какого-то насилия над собой.

Я всыпал в кипящую воду горсть хлопьев и стал следить за тем, как они варятся. Они тошнотворно пузырились и булькали. И в желудке у меня тоже тошнотворно пузырилось и булькало.

Я отнес хлопья в ванную и вылил все в фарфоровый унитаз. Быстро и просто; с завтраком было покончено. Все-таки я заставил себя съесть кусочек тоста и выпить две чашки кофе и окончательно проснулся.

Я надел серо-голубой габардиновый костюм. Потом, не спеша, включил свет у аквариумов, накормил рыбок живыми дафниями, расправил плечи и вышел.

Чувствовалось, что сегодня день будет жаркий; солнце еще не добралось до зенита, а уже припекало и жгло, упорное и бесцеремонное, как энергичный пешеход на Главной Улице. Ветра не было. Смог щипал глаза, и сквозь него туманно виднелся американский флаг, вяло и неподвижно свисавший над входом в Уилширский Сельский Клуб. Я сел в кадиллак и направился в сторону Норт Уинзор.

Пожалуй, в блузке и коротких брюках она мне нравилась больше, но и в плотно облегающем желтом свитере, белой плиссированной юбке, нейлоновых чулках и коричневых с белым туфлях на каблучках-„гвоздиках“ она была живым ответом на вопрос, произошел ли человек от обезьяны.

— С добрым утром, мистер Скотт, — сказала она мягко и приветливо. — Вы так рано и полны энергии.

— Я вспомнил кое-что, упущенное вчера. Решил заглянуть к вам и поговорить еще раз.

Может быть, ей это было и неприятно, но она открыла дверь и пригласила меня войти. Я вошел и — гм, гм — на том же низком зеленом диване сидел докучливый мистер Кэш. В это утро на нем был новый коричневый твидовый костюм, но на лице его было то же угрюмое выражение.

Я бодро сказал:

— Доброе утро.

Он медленно поднялся и встал, широко расставив ноги. Он злобно смотрел на меня.

— Вы шпион, — сказал он противным голосом, — почему вы не копаетесь в своих бумажках? Вообще, вы когда-нибудь сидите дома?

Мне уже настолько осточертели злобные взгляды и рычание этого надутого типа, что я сказал, не подумав:

— А вы когда-нибудь уходите домой?

Он скрипнул зубами, ноздри его раздулись, и он очутился лицом к лицу со мной. Он схватил меня спереди за сорочку и толкнул меня к двери.

— Вон! — гаркнул он. — Вон отсюда, шпион!

Ничто так быстро не приводит меня в бешенство, как самонадеянность какого-нибудь парня, воображающего, что он может толкать меня куда ему вздумается. Однако я удержал руки по швам и медленно произнес:

— Ну, погоди же, приятель.

Больше я не успел сказать;,он приблизился еще на полшага, уперся своей ручищей мне в грудь и толкнул меня. Я отступил на правую ногу, размахнулся и правым кулаком врезал ему в челюсть. Он как будто сложился пополам, только в обратную сторону, и шлепнулся на собственные ягодицы.

Я сказал:

— Забыл предупредить вас, Кэш. Придержите свои лапы.

Он был крепок. Он посидел одно мгновение, потряс головой, потом начал подниматься с пола.

— Прекратите! Сию минуту прекратите! — Это крикнула Робин, став между нами и топнув четырехдюймовым каблучком. — Вы, животные, — сказала она. — Вести себя не умеете? — Обернувшись к Кэшу, она резко добавила: — Эдди, ты не имел права! В моем доме! Мне стыдно за тебя. Лучше уходи, и возвращайся, когда настроишься на более дружелюбный лад.

Он, наконец, встал, смахнул сзади с брюк пыль, пощупал челюсть и подошел ко мне.

— О'кей, приятель, — сказал он угрюмо. — Только ошибаетесь: мы еще встретимся.

Он вышел и так хлопнул дверью, будто собирался купить новую. Как-то получалось, что, когда я приходил, он должен был уходить. Может быть, именно поэтому мой приход не доставлял ему удовольствия. Может быть,

я бы тоже негодовал на вторжение, если бы я был на его месте и имел эти маленькие тет-а-тет с Робин. Я повернулся к Робин.

— Простите за эту сцену, — сказал я. — Он вывел меня из себя, и я не подумал, каково это для вас.

— Ничего, — сказала она. Ее ярко-красные губы изогнулись в улыбке, как мне показалось — искренней. — У него не было основания так себя вести. В сущности, я вас ничуть не виню; он получил то, что заслужил. Он пришел за несколько минут до вас, и ваше появление, видимо, его разозлило.

— Я его не очень осуждаю.

— Спасибо, сэр. Он хотел, чтобы мы поехали в Санта-Анита. Да мне не очень-то хотелось. — Она села на диван. — Простите, — сказала она, — я даже не предложила вам сесть. — Она похлопала рядом с собой по подушке: — Садитесь.

Мне не нужно было второго приглашения.

— Зачем вы хотели меня видеть сегодня утром?

— Я бы мог сказать, что заглянул по пути — ради вашей компании.

— Могли бы, но я бы вам не поверила, мистер Скотт. — Она слегка прикусила губку и посмотрела на меня. — Или, скорее, Шелл, — сказала она тихо. — Вчера мы, кажется, отказались от формального „мистер Скотт“ и „мисс Брукс“.

Я широко улыбнулся ей.

— Верно. Мне бы хотелось узнать еще немного о вашем брате. Улыбка исчезла.

— Что именно?

— Что он, например, делал, когда жил на Востоке?

— Ну, он жил там долго. Имел какую-то работу. На ипподроме.

— Где именно он жил?

— В Нью-Йорке, — сказала она.

— Хороший город, — сказал я. — В Нью-Йорке есть все, что вам нужно. Бывали там когда-нибудь?

— Нет. Хотя и очень хотела бы.

— Да, я понимаю. Все говорят, хорошо бы поехать, но я не хотел бы там жить. Не знаю, но думаю, мне бы там не понравилось. Джо, вероятно, работал на ипподромах Арлингтон-парк и Фейр Граундз?

— Да. Он так и говорил.

— Он вам писал когда-нибудь?

— Вначале. Но последний год-два не писал. Я откинулся на подушки и взял сигареты.

— Покурим?

— Спасибо, у меня есть. — Из ящичка на столике у дивана она достала сигарету с пробковым фильтром, закурила и дала мне прикурить от маленькой хромированной зажигалки. Я глубоко затянулся.

— Робин, — сказал я, — ведь Джо не был вашим братом?

Она посмотрела на меня твердым взглядом.

— Я чувствовала, что вы к этому подбираетесь, — сказала она спокойно. — Как вы узнали, Шелл?

— Право, не знаю. Не сразу. Но у меня сложилась почти твердая уверенность в том, что вы не брат и сестра. — Я посмотрел на нее с удивлением. — Неужели вы думали, что при таких подозрительных обстоятельствах эта ложь сойдет за правду? Вам не пришло в голову, что полицейские будут знать всю правду о нем — вероятно, уже сегодня? Может быть, даже сейчас уже знают?

Она прислонила голову к спинке дивана и сказала:

— Не знаю. Не знаю. Я просто об этом не думала. Я не знала, что сказать. Наверно, я немного испугалась. Полиция засыпала меня вопросами. Пришлось опознавать его тело. Кто угодно запутается, — она подняла голову и посмотрела на меня. — Как вы узнали?

— Во-первых, вам следовало дать ему больше имен. Не то, чтобы это много значило, но как-то нелогично, чтобы родители, назвавшие девочку Робин Виктория Эллен Брукс, окрестили мальчика просто Джозеф. Да еще и библейским именем. Конечно, это мелочь, но такие мелочи застревают у вас в мозгу, как навязчивые идеи. Потом — фотографии.

— Что такого в фотографиях?

— Хотя бы то, что между вами нет никакого сходства. У вас красивые волосы, Робин. Мне они нравятся. Но у них поразительный рыжий оттенок. А Джо совершенный блондин, почти как я. Конечно, вы могли бы покрасить волосы или помыть их хной.

— Никогда! — возмущенно воскликнула она. — Могу доказать, что они естественные.

— Неважно, — сказал я. — Покрасили вы их или нет, это всего лишь маленькая деталь, повод для минутного размышления. Затем — подписи на фотографиях: „Робин — с любовью — Джо“. Обычно братья так не пишут сестрам. Не то чувство. Да и сами фотографии. По крайней мере, четыре, что я видел, сняты в вечерних кафе или ресторанах, брат и сестра едва ли будут проводить часть ночи в таких местах. Скорее влюбленные. И еще одна забавная деталь.

Она затянулась своей сигаретой с пробковым кончиком и выпустила дым через нос.

— Какая еще деталь, мистер Частный Сыщик?

— То, что Арлингтон-парк — в Чикаго, а Фейр Граундз — в Новом Орлеане,

Она глубоко вздохнула.

— Значит, вы все время меня ловили. Ну, да не важно. Я бы сама в конце концов все рассказала — вам или полиции. Особенно теперь, когда было время подумать. Вы, наверно, считаете, что я — ужасная?

— Почему же?

Она повернулась ко мне, и ее темные глаза вспыхнули.

— Потому что я жила с ним, вот почему. Потому что он не был мне братом и хотел жениться позже, не сразу, а я не хотела, чтобы все знали, что я живу с человеком, с которым не обвенчана, и потому что… — Голос ее дрогнул, и она крепко закусила нижнюю губу.

— Не волнуйтесь так, — сказал я. — Меня совершенно не интересует ваша личная жизнь. Просто немного странно, что вы пытаетесь обмануть всех, в том числе и полицию, после того как он был убит.

— Поставьте себя на мое место, Шелл. Вдруг появляется полицейский — как гром среди ясного неба — и спрашивает, не я ли мисс Брукс; а когда я говорю ему, да, это я, он хочет знать, живет ли здесь мой брат, Джозеф Брукс. И я невольно говорю, да. И тогда он говорит, что случилось несчастье, и они узнали имя и адрес Джо из документов в его бумажнике, и я должна поехать опознать его, потому что он погиб. — Ее голос звучал все звонче и взволнованнее, и произнеся последнее слово, она уронила голову на колени и простонала: — Погиб, погиб, погиб. — Ее длинные, с рыжим отливом, волосы разметались и прикрыли ее колени.

— Ну, ну, полно, — глупо повторял я. — Может быть, дать вам чего-нибудь выпить или…

Она подняла голову и уставилась на меня влажными темными глазами.

— Да, — сказала она с силой, — да, я выпью.

Она встала и подошла к желто-красно-зеленому бамбуковому бару. Обернувшись, она спросила:

— А вы? Составите мне компанию?

— Спасибо. Не думаю. Для меня еще слишком рано.

— Для меня тоже. И я ненавижу пить одна. Выпейте чего-нибудь тоже, Шелл. Поддержите компанию.

Я сказал:

— Ну ладно. Хотя это против моих правил, но о'кей. Назовем это завтраком. — Я подумал о своем почти пустом желудке. Может быть, один маленький глоток ему не повредит.

Она вернулась с двумя стаканами, наполненными до краев темно-янтарным напитком. Я спросил:

— Вы хоть немного разбавили его? Или он прямо из бутылки? Она улыбнулась.

— Слабак. Наверно, вы хотите задать мне еще массу вопросов.

— Не массу. Вы объяснили почти все причины, почему вы сказали, что Джо — ваш брат. Я вас не знаю. И уж, конечно, не осуждаю. То есть если только не вы его убили.

Она не ответила. Она резко повернула голову, чтобы посмотреть на меня, потом сжала губы и резко втянула носом воздух. Наконец она холодно сказала:

— Больше вы от меня ни глотка не получите, мистер Скотт.

— Мистер Скотт?

— Мистер Скотт.

Она отхлебнула из своего стакана и содрогнулась. — Действительно крепковат, да?

Я кивнул. — Вы действительно считаете, что Джо убит? То есть что его убили намеренно?

Я снова кивнул.

— Похоже, что да. Полиция тоже так считает.

— Почему?

— По нескольким причинам. Хотя бы потому, что в нем обнаружили такое количество ликера, при котором он не то чтобы не держался на ногах, а просто потерял бы сознание. Он никак не мог сам очутиться на Солано. Странно, правда?

— Действительно странно, — согласилась она нахмурившись.

Я выпил уже половину стакана, и теперь у меня в желудке становилось жарко, как в ватнике. Я спросил:

— Кто он был?

— Кто был кто?

— Джо. Его настоящее имя?

— О, конечно, — сказала она, — этого вы не могли узнать. Его имя было на самом деле Мэддерн. Джои Мэддерн. Может, он был и не бог весть какой, но для меня он был лучше всех. Впрочем, вы все равно о нем бы узнали: его разыскивали в Иллинойсе по делу о подделке чеков.

— Ничего себе дружок.

Она опустила глаза, потом вскинула их и посмотрела на меня.

— Перестаньте, Шелл, слышите? Я сказал:

— Простите. — Я действительно пожалел о своих словах. Ведь она не подала мне никакого повода обращаться с ней жестко.

— Поэтому он и предпочел называться „Джо Брукс“, — добавила она. — Джо Брукс никому не был нужен. — Она осушила свой стакан. — Только мне одной.

Я догнал ее, допив последний глоток своего почти не разбавленного бурбона. Все-таки завтрак.

— Кое-что еще, — сказал я.

— Одну минуту. — Она взяла оба пустых стакана, пошла к бару и снова наполнила их до краев.

— Что вы задумали, женщина? — спросил я ее. — Напоить меня хотите?

— Нет, дурачок. Не знаю; я как будто понемногу тупею. Немею. Даже несмотря на то что сейчас только девять утра. Но какая разница, когда вы тупеете?

— Вы меня спрашиваете? Она игнорировала это.

— А что это „кое-что еще“?

— В некотором роде личное. Я бы хотел немного больше услышать об этом типе — Кэше. Что вы о нем знаете?

— Как я уже говорила вам, Шелл, он ставит на лошадей, а Джо — или Джои — принимал его ставки; он ведь работал у Драгуна и был как бы его агентом, посредником между ним и игроками. Так они и познакомились. Иногда Эдди приходил повидаться с ним. Говорили о лошадях, немного выпивали. Может быть, Джои принимал несколько ставок на стороне. Хотя не думаю. Правда, он говорил, что хотел бы держать свой тотализатор, как Драгун.

— Это мне понятно, — сказал я. — На этом можно хорошо заработать, если действовать умело. Этот Эдди, он ведь опытный игрок, а?

— Он утверждает, что теперь у него есть система. — Она улыбнулась. — Думаю, у всех есть система. Кстати, не думайте, что он совершенный мужлан. Он просто иногда — ну, раздражительный.

— Система не так работает.

— Не так. Очевидно, она подсказывает ложный выбор. Не тех лошадей. Но он говорит, что обычно они очень близки к победе.

— Вот-вот. Это наихудший вариант системы. Вы ставите на лошадей, которые близки к победе, и воображаете, что уж в следующий раз они конечно же придут первыми. — Я усмехнулся. — Знаю по собственному опыту. Но я, к счастью, быстро излечился. А теперь другое: как давно вы оба знали Эдди?

— Месяца четыре, пять. Джо встретил Эдди вскоре после того, как стал работать у Драгуна. Это было в начале февраля. Как раз после того, как Джои и я — ну, — она отхлебнула из стакана, — после того, как мы встретились.

— О'кей. Еще одно: у Джо были какие-нибудь родственники?

— Где-то в Иллинойсе живет его мать. В Пеории, кажется. Я ее никогда не видела. Изредка Джои ей писал. Последний раз — недели две назад. Ему нравилось поддерживать с ней связь, и иногда он посылал ей денег. Отец умер, когда он был ребенком.

— Интересно, знает ли она про Джои.

— В самом деле, я ни разу об этом не подумала. Наверно, не знает.

— Когда полиция кончит разбираться с ним, они, вероятно, с ней свяжутся, — сказал я.

— Шелл.

— Что?

— Кажется, вы честный и справедливый. Мне бы хотелось рассказать вам кое-что. О себе. Может быть, вы бы получше поняли некоторые вещи.

Я пил мелкими глотками и смотрел на нее. И то и другое было приятно. Я чувствовал себя свободно и уютно. Интересно, что же действительно происходит за этим фасадом — этими большими карими глазами? Я предоставил ей возможность говорить.

— В детстве я никогда не имела ничего в достаточной мере, — может быть, вы поймете, что это значит. Во всяком случае, к тому времени, когда я кончила школу, — вскоре после этого, — моих родителей уже не было в живых, и мне пришлось работать, чтобы не умереть с голоду. Я перепробовала массу всякой работы, неважно какой, но последняя была в кафе на Спринг-стрит — я была там официанткой. Приходили толстые, жирные типы; они считали, что за грошовые чаевые имеют привилегию наступить мне на ногу под столом или ущипнуть там, где не положено. Однажды туда зашел Джои, и мы как-то разговорились. Может быть, вы и не нашли бы в нем ничего особенного, но он был хороший человек. Правда. По крайней мере, ко мне он был добр. Он покупал мне разные вещи, водил меня в приятные места, нам было очень весело вдвоем, мы посещали клубы, — вы видели фотографии, которые мы там снимали; в некоторых местах я раньше никогда не бывала. Говорили мы и о том, чтобы пожениться, но, видно, он еще недостаточно насладился своей свободой или, может быть, не хотел еще прочно осесть на месте. Короче говоря, так появился Джо Брукс. — На минуту она умолкла, сосредоточенно занялась своим напитком, потом спросила: — Ну что, очень я плохая?

— Только не в моих глазах, Робин. Забудьте об этом.

— Спасибо вам. Обычно я не рассказываю людям свою биографию. Я посмотрел на свой пустой стакан, слегка удивившись. Пока она говорила, я умудрился высосать весь бурбон, так что на дне остались только кубики льда. После того, как я выпиваю какое-то определенное количество, откуда-то вдруг появляется медленная, теплая волна, поднимаясь по шее и заливая мне лицо. Я уже чувствовал ее зарождение, и это ощущение было приятно.

Робин взяла у меня из руки стакан и сказала:

— Давайте не будем столь мрачными.

— Давайте не будем.

Она опять пошла к бару. Я следил за ней, смотря, как грациозно колышется белая плиссированная юбка над ее изящными, обтянутыми нейлоном икрами. Она начала смешивать новую порцию.

— Полегче, — сказал я. — Потихоньку да полегоньку. Крошечные атомы бурбона, кажется, встретились в моем желудке с родственниками, которых я поглотил вчера вечером. А тут еще готовится подкрепление. Она кивнула:

— Потихоньку да полегоньку. — И протянула мне стакан, содержимое которого было уже не таким теплым, как в первый раз. Она закурила.

— Это сумасшествие, — сказал я. — Мне ведь работать.

— Вы и работаете.

Я попытался это осмыслить.

— Работаю, да. Прекрасная работа.

Она улыбнулась полными красными губами, восхитительно приоткрывшими ровные, белые зубы. Я отпил большой глоток. Я почувствовал, как он скользит у меня в горле, словно шарик горячего воска, и шлепнулся в общую массу воска у меня в желудке. Мой желудок приятно булькал.

Робин стояла на шаг от меня; она приблизилась на шаг. Это не оставило между нами ничего, кроме нас самих. Она вглядывалась в меня; ее дыхание, вылетая из полураскрытых губ, трепетало у моего горла.

— Что случилось с кончиком вашего уха? Левого уха?

— Его откусила девочка. — Я не хотел ее рассмешить; я просто хотел посмотреть, как изменится выражение ее лица.

Оно не изменилось. Она просто затянулась сигаретой и выпустила дым мне в лицо.

— Шелл, Шелл, — сказала она, — вы острите. Что случилось с вашим носом?

— Его откусила девочка.

Она тихо засмеялась и тряхнула головой; масса рыжих с оттенком ржавчины волос разлетелась вокруг ее лица. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала и вместо этого засмеялась. Она снова затянулась. Так могло продолжаться весь день. Я отступил к дивану и сел, избежав второй порции дыма. Она подошла и тоже села. Близко. Ко мне на колени.

Я опустил стакан и в конце концов поставил его на ковер.

— Не оставляйте его там, — сказала она задорно.

— Почему?

— Вы можете попасть в него ногой и перевернуть его.

— На кой черт мне попадать в него и переворачивать его? — Дурачок.

Я взглянул на нее. Она дышала мне в лицо, и я видел ее розовый язык, Глаза ее были совсем близко, мое лицо отражалось в них, всего в каких-нибудь двух дюймах от меня.

— Шелл, — сказала она тихо и мягко.

Всего один дюйм. „Шелл, Шелл, Шелл“, — дыхание, шепот.

А потом она упала на меня, и я видел только сузившиеся глаза, и пряди густых рыжих волос, и теплые, влажные губы, и ее руки обвились вокруг моей шеи, и ногти нежно и мягко чертили какой-то узор у меня на щеках.

Может быть, я был пьян. Как вы думаете?

Впрочем, кому интересно, что вы думаете?

Я завязывал галстук, когда Робин лениво сказала:

— Шелл, знаешь что?

— Что?

- Ты как греческий бог. Греческий бог со сломанным носом.

— Бог — нет. Со сломанным носом — да.

— Я серьезно. — Я повернулся и посмотрел на нее; она глубоко вздохнула и медленно потянулась. Интересно.

— Который час? — спросила она. Я посмотрел на часы.

— Почти полдень. Пора бы мне быть в городе. Я не был у себя в конторе со вчерашнего дня. Так дело совсем развалится.

— Ну и пусть. Кому оно нужно? — Ее глаза горячо смотрели на меня.

— Должен зарабатывать на жизнь, Робин. На что же я стал бы покупать бурбон?

— Должно быть, так. Приходи ко мне опять, Шелл. Я весело усмехнулся.

— Приду, приду, ведьма.

— Что-оо?

— Ведьма. Та, что на помеле. Призрак.

Она перевернулась и сказала сонным голосом:

— Уходи, уходи прочь.

Я ушел. Солнце стояло почти над головой и было краснее и горячее, чем белки моих глаз. Я сел в кадиллак, дал полный газ, свернул влево на бульвар Беверли и остановился у первого кафе справа. Я долго и энергично жевал полудюймовый антрекот с разрезом посередине, который, вероятно, проделал кинжал матадора, проглотил несколько поджаренных картошек и запил тремя чашками черного кофе. Я решил, что, если буду осторожен, я протяну до вечера. Пот сочился из всех пор и капал на одежду.

Моя контора — на втором этаже Хэмилтон Билдинг, на Бродвее, между улицами Третьей и Четвертой, в центре Лос-Анджелеса. Я поднялся в лифте на второй этаж, дошел до своей двери, остановился, улыбнулся и сказал:

— Добрый день. Клиентка?

Она сидела на деревянной скамье слева от меня, держа на коленях большую, старомодную черную сумку, собранную сверху на шнурке. Она была, вероятно, пяти футов ростом (плюс-минус один дюйм), стоя на каблуках, и весила, может быть, сто футов. И, думаю, вы бы назвали ее красивой.

По крайней мере, я подумал, что она красивая, даже если ей шестьдесят лет. На ней было простое, бесформенное черное платье, не доходившее трех-четырех дюймов до ее черных туфель, зашнурованных чуть повыше щиколотки. Седые волосы казались почти белыми. Глаза туманились за очками в золотой оправе, которые были, вероятно, изготовлены примерно во время первой мировой войны.

Она поднялась со скамьи, близоруко всмотрелась в меня и поправила очки морщинистой правой рукой.

— Вы — мистер Скотт? Мистер Шелдон Скотт? — У нее был тихий голосок, крошечный, как и она сама.

— Да, мэм, — сказал я, — входите, пожалуйста.

Я отпер дверь и прошел за ней внутрь. Она огляделась, как будто немного растерявшись, и я придвинул для нее к столу лучшее из моих кресел. Она села. Я сел за стол и принял профессиональный вид.

— Чем могу служить, мэм?

Она нервно открыла и снова закрыла старомодную сумку и сказала своим крошечным голоском:

— Право, не знаю. Я миссис Мэддерн.

Я помигал секунд десять, ожидая, что она скажет дальше, как вдруг меня осенило.

— Кто?

— Миссис Мэддерн.

Я проснулся. Ее глаза не слезились, она не была близорукой, она просто много плакала. Маленькая, старая леди, плачущая о сыне, которого она не видела месяцы, может быть, годы. Внезапно я почувствовал себя ужасно.

Я сказал мягко:

— Счастлив познакомиться с вами, миссис Мэддерн. Джо был вашим сыном?

— Да. Был. — Ее глаза снова увлажнились, и я быстро продолжал: — Если я могу чем-нибудь помочь, буду очень рад. Но я не понимаю — как вы сюда попали? То есть, я хочу сказать, именно ко мне?

— Мне посоветовал некий мистер Драгун. Я приехала навестить Джозефа, я даже не знала, что он погиб. Мне сказал мистер Драгун. — Она изо всех сил старалась говорить ровным, спокойным голосом. — Он сказал, что Джозефа сбила или переехала машина и он погиб. Потом, когда я стала его расспрашивать, он сказал, чтобы я повидалась с вами, что вы — как он выразился — „мозг здешних мест“ и считаете, что гибель Джозефа не случайна. Он не очень симпатичный, он мне не понравился.

Я живо представил себе тактичную манеру Драгуна, когда он давал миссис Мэддерн свои объяснения. Я сказал:

— Мне тоже он не нравится, миссис Мэддерн. Что же вы хотели, чтобы я сделал?

— Ну, то, что он сказал. Я хочу знать все, что случилось с Джозефом. Если кто-то погубил его, я хочу, чтобы вы его нашли. Я могу заплатить вам, у меня есть деньги. — Она сняла очки и прижала пальцы к зажмуренным глазам. Из груди ее вырвалось рыдание.

Я встал и вышел из-за стола. Я мягко положил руку на ее худенькое, узкое плечо. Я не знал, что сказать. Я сказал:

— Конечно, миссис Мэддерн, конечно.

Она подняла на меня глаза; лицо ее осунулось.

— Я здесь жду с десяти часов. Джозеф был хороший мальчик. Хоть он и попадал иногда в беду, он был хороший мальчик. — Она порылась в черной сумке, выудила из нее крошечный носовой платочек и вытерла глаза. — Простите, — сказала она. — Я не хотела так… сорваться.

Я сказал ей, что все в порядке. Я невольно подумал, что, независимо от того, каков был Джои в действительности, для нее он оставался все тем же малышом в коротких штанишках, с исцарапанными коленками и с пятнами грязи на лице. Я снова сел за стол. Я сказал:

— Мне не совсем понятно, миссис Мэддерн, почему вы приехали в Лос-Анджелес и почему пошли к Драгуну. Если бы вы объяснили мне, это могло бы помочь.

Она кивнула, теперь она держала себя в руках.

— Джозеф писал мне время от времени, нерегулярно. Думаю, он был очень занят. Иногда посылал мне деньги, — когда мог; в этом отношении он был хороший сын. — Она скорбно улыбнулась и продолжала: — Последнее письмо, что я от него получила, пришло недели две назад, и мне показалось, что его что-то тревожит, что он был неспокоен, когда писал его. Он писал, что ему повезло и что он скопил порядочную сумму здесь, в Лос-Анджелесе, и положил ее в сейф городского банка. Он прислал мне один из ключей и карточку, чтобы я расписалась — чтобы в банке знали мою подпись, и тогда я могла бы взять из сейфа эти деньги. Я расписалась и отослала карточку обратно в банк. Джозеф писал, что, если с ним что-нибудь случится, я могу без труда взять эти деньги. — Она посмотрела на меня. — Ведь правда, хороший мальчик?

Я улыбнулся и кивнул.

— Не знаю, зачем я пересказываю вам это письмо, когда могу просто дать его вам прочесть. — Она извлекла из сумки конверт с письмом и протянула его мне.

Фактически она уже пересказала мне все, что было в этом письме, кроме заключительных выражений любви и вопросов о том, как ее здоровье, дела и т. п. Как бы между прочим, он писал: „Если со мной что-нибудь случится, мама, ты можешь спокойно и без особых формальностей взять эти деньги из банковского сейфа“.

Миссис Мэддерн сказала:

— То, что Джозеф так написал, меня очень обеспокоило. Он даже не болел никогда — так, обычная простуда да свинка, когда он был совсем малышом. Поэтому я и решила приехать, посмотреть, как он тут. Уже почти год как он уехал из дому. Он дал мне адрес на Грэнд-стрит, сказал, чтобы я писал туда, а там уж ему передадут мои письма. — Она заколебалась, потом медленно продолжала: — Видите ли, мистер Скотт, это было первое письмо после долгого перерыва. У него была — ну, маленькая неприятность…

— Я знаю, — прервал я. — Неважно, продолжайте.

— Ну вот, из-за этих неприятностей я не знала, что с ним и где он, пока не получила от него письмо. Как только я приехала сегодня утром, я сразу пошла на Грэнд-стрит. Это, оказывается, магазин. И когда я спросила про Джозефа, продавец ушел куда-то внутрь, и вышел этот мистер Драгун и все мне рассказал. Он сказал, что Джозеф у него работал.

— Верно, — сказал я. — А теперь об этих деньгах. Вы были в банке?

— Нет еще. Я поехала туда, где Джозеф работал, потом сняла номер в гостинице, и прямо сюда.

— В полицию не ходили?

— Нет. Но, наверно, надо. Мистер Драгун сказал, что я могу поговорить с вами, так что я поехала прямо к вам. Я очень расстроилась, все как-то перемешалось. Я должна поговорить с полицией?

— Думаю, что едва ли необходимо, миссис Мэддерн. По крайней мере, сейчас. Лучше отдохните, прежде чем ехать в полицию. Вероятно, вы захотите также увидеть Джозефа, распорядиться о похоронах и все такое.

Она кивнула. Потом спросила:

— Мистер Скотт, почему вас интересует Джозеф? Почему мистер Драгун сказал, что вы можете рассказать мне о нем?

— Обычное расследование, миссис Мэддерн. У меня есть клиент, который поручил мне расследовать этот несчастный случай. Последнее время такие случаи слишком участились. Я как раз начал работать над этим делом.

Она спросила неуверенно:

— Я могу нанять вас?

— Нет. У меня уже есть клиент. Но, конечно, я сообщу вам все, что смогу. А сейчас, если хотите, я отвезу вас в банк, и вы сможете взять из сейфа деньги.

Она сказала, что это было бы чудесно, и спасибо вам большое, мистер Скотт.

Я заметил чудом оставшееся свободным местечко для машины на стоянке близ Гражданского Национального банка и захватил его. И мы пошли в банк.

Там миссис Мэддерн предъявила свои документы, и мы без всякой проволочки очутились в большом подвале, где находятся сейфы. Джо оформил пользование сейфом совместно с миссис Мэддерн, так что даже после его смерти она могла полностью распорядиться этими деньгами. Клерк повернул в замке общий ключ и предупредительно оставил нас одних.

Миссис Мэддерн сказала:

— Вам не трудно достать его, мистер Скотт?

Я взял у нее ключ, открыл ее секцию, вынул оттуда ящичек с деньгами и передал его ей. Мы вошли в одну из кабинок, и она подняла крышку, заглянула внутрь и сказала:

— Батюшки мои! — Глаза ее широко раскрылись. Она протянула мне ящичек. — Никогда не видела столько денег, — сказала она.

Я тоже посмотрел и сам чуть не сказал „Батюшки мои“. Это был солидный кочан капусты. Я видел и больше, но не часто и давно. Мы пересчитали деньги, и оказалось, что общая сумма составляет восемнадцать тысяч двести долларов. Для Джои это было целое состояние — ему дейтвительно повезло.

Я смотрел на всю эту прелестную зеленую массу, и в голове у меня завертелись колесики. Я дал миссис Мэддерн насмотреться на них, а потом сказал:

— Можете с таким же успехом переложить их в свою сумку. Больше нам здесь нечего делать.

— Правда? — сказала она. — Я действительно должна взять эти деньги?

— Конечно, — ответил я. — Это все вам. От Джозефа.

Она нежно улыбнулась и похлопала меня по руке. Без всякой на то причины я вдруг почувствовал себя как бойскаут, на которого навешивают почетные значки. Она засунула деньги в сумку — это был внушительный сверток, — и мы покинули банк. Я усадил миссис Мэддерн в кадиллак, и мы включились в поток послеполуденного движения.

— Если хотите, — сказал я, — я отвезу вас в гостиницу. Если, конечно, у вас нет других срочных дел.

— Это было бы чудесно, мистер Скотт. Я остановилась в Шиффер-Отеле.

Я доставил ее в номер и сказал:

— Было бы неплохо запрятать всю эту капусту в гостиничный сейф.

— Капусту?

— Деньги. Там они будут сохраннее.

— Спасибо, мистер Скотт, я так и сделаю. Вы были очень добры.

— Как только смогу, я вернусь еще раз повидаться с вами. Вы никуда не уйдете?

— Я буду здесь. Куда мне идти.

Я простился с ней и оставил ее на пороге комнаты № 324. Маленькую, красивую и печальную, сжимавшую в руках черную сумку, в которой лежали восемнадцать тысяч двести долларов.

Но я готов был держать пари на тысячу долларов в моем бумажнике против двухдолларовой выигрышной ставки на Великолепного, что миссис Мэддерн в эту минуту думала совсем не о деньгах.

На обратном пути в контору я заехал в рыбный магазин Грили и купил креветку. Одну креветку за десять центов. Инфляция! Раньше я покупал их за никель. Маленький лысеющий продавец посмотрел на меня с любопытством и сказал:

— Банкет, а? — В ответ я таинственно усмехнулся, взял крошечный бумажный пакетик и вышел. Он проводил меня пристальным взглядом.

Приехав в контору, я обвязал креветку ниткой, опустил этот деликатес в аквариум и сказал гуппи:

— Банкет, друзья. — Они словно с цепи сорвались. Между прочим, у меня в конторе имеются: солидный письменный стол красного дерева, который все еще так отлично выглядит, что я почти не решаюсь закидывать на него свои ноги в модных туфлях; телефон, два шкафчика с документами, рыбки гуппи, которые то замирают, то стремительно прыгают и выделывают курбеты в своем аквариуме на книжном шкафу.

Я пробрался на другую сторону письменного стола, схватил телефонную трубку и набрал Ричмонд 8-1212. Певучий женский голос ответил:

— Лос-Анджелес, Экземинер. Что вам угодно?

— Это Шелдон Скотт, — сказал я. — Мне бы хотелось поговорить с Томми Келли.

— Одну минуту. Подождите, пожалуйста.

Несколько секунд я вслушивался в звуки и шорохи происходящей в редакции жизни, потом тот же певучий голос сказал:

— Простите, мистер Скотт. Мистер Келли был с утра, но ушел около двенадцати. Сегодня уже не вернется. Может быть, вы бы хотели поговорить с кем-нибудь другим?

— Нет, спасибо, больше ни с кем. — Я опустил трубку с чувством смутного беспокойства. Может быть, он дома, лежит в постели с ледяным компрессом на голове. Я вытащил из стола телефонную книгу и нашел номер телефона Холлоувей-Отеля на Нортон-стрит. Взяв его на заметку, я положил книгу обратно, и в этот момент зазвонил телефон. Я схватил трубку.

— Агентство Шелдона Скотта, — сказал я.

— Шелл, это Сэм сон.

— Да, Сэм? У вас такой голос, будто что-то случилось.

— Этот Джо Брукс. Он не Джо Брукс. Его настоящее имя Мэддерн. Джои Мэддерн.

Интересно, сколько человек еще поведают мне, что Джо на самом деле Джои? Я сказал:

— Да, Сэм, знаю. Как раз собирался заехать к вам, только немного попозже.

Его взорвало:

— То есть как это вы знаете? Я только что получил специальное донесение авиапочтой из Вашингтона — сегодня утром.

— Успокойтесь, Сэм. Я все объясню, как только приеду в управление. Но сначала мне нужно сделать пару дел. Встретимся через — ну, скажем, через час-полтора. О'кей?

— О'кей.

— Как тот репортер — Келли? Он вам звонил сегодня?

— Нет. А что с Келли?

— Точно не знаю, — сказал я. — Может быть, ничего. Ну, пока. Потом я набрал номер отеля, и меня соединили с его апартаментами.

Подошла его жена.

— Миссис Келли, — сказал я, — это Шелл Скотт. Я бы хотел поговорить с вашим мужем, если он дома.

— А, мистер Скотт. — Ее голос немного похолодел. — Томми нет дома; вероятно, вы найдете его в редакции „Экземинера“. Или в паровой бане. Кстати, что вы с ним сделали вчера вечером?

— Я искренне сожалею, миссис Келли. Видите ли, я затащил его пообедать и…

— Да, я знаю, — прервала она меня. — Сразу поняла по запаху, которым от него разило.

Я позволил себе деликатный смешок, прислушался, но ответного смешка не услышал. Я сказал:

— Ну ладно, благодарю вас. Я свяжусь с вашим мужем позднее.

Она сказала:

— Мистер Скотт, я не так уж сильно сержусь, как может показаться. Но я не хотела бы, чтобы эпизоды, подобные вчерашнему, вошли в привычку.

Я заверил ее, что этого не случится, любезно попрощался и повесил трубку, думая с тревогой, куда же запропастился Келли. Проверив свой тридцативосьмикалиберный кольт, я сунул его обратно в чехол и ушел, оставив гуппи в самый драматический момент, когда они усердно терзали подвешенную на нитке креветку.

На Уэстерн-авеню, недалеко от бульвара Пико, возвышается квадратное белое цементное здание, отстоящее от дороги футов на пятьдесят. Рядом с ним — большой ресторан, и некоторые из посетителей ставят на площадке перед белым зданием свои машины. Однако если бы вам случилось проверить, то вы бы нашли, что во многих случаях машин гораздо больше, чем посетителей ресторана.

У входа в белое здание нет никакой вывески, но каждый день, кроме воскресенья, от полудня до вечера, туда входят и оттуда выходят люди. У тех, что выходят, обычно либо самодовольный, либо подавленный и мрачный вид. Если фавориты все время выигрывали и игроки систематически на них ставили, они довольны собой. Если победа за фаворитами, а игрок, выходящий из здания, любит заключать рискованные пари, то лицо его выражает уныние, и он уходит еще до конца последнего заезда. Словом, одно из тех мест.

Я вошел в белое здание, пробрался, не останавливаясь, сквозь плотную, как обычно по субботам, толпу и очутился в комнате, где шла игра в покер. За стойкой с безалкогольными напитками стоял коренастый, сильно бородатый малый с лицом Квазимодо.

Я подошел к нему и сказал:

— Я бы хотел поговорить с Куки Мартини.

Он смерил меня маленькими, близко поставленными глазками и проворчал:

— Кто хочет его видеть?

— Скажите ему, что Шелл Скотт.

— Босс не принимает много народу в рабочие часы. С какой стати он примет вас?

— Он мой друг. Думаю, меня он примет.

Он кивком подозвал рыжеволосого парня и сказал ему:

— Доложи Куки, тут один тип хочет его видеть. Я облокотился на стойку и посмотрел на него.

— Ага, — сказал я, — только не тип, приятель. Мистер Шелдон Скотт хочет его видеть.

Он поглядел на меня пристальнее.

— Ну, ну, — пробормотал он и обернулся к рыжеволосому. — Скажи Куки, что его хочет видеть один настырный парень, джентельмен по имени Шелдон Скотт. — Он чрезмерно акцентировал слово „джентельмен“.

Я сказал:

— Благодарю, — и купил два стакана кока-колы. Он принял от меня один и сказал:

— Уж больно вы обидчивый. Давно знакомы с Куки?

— С тех времен, когда я думал, что могу одолеть тупиц, — сказал я. — Теперь думаю иначе.

Он усмехнулся и одним глотком отпил полстакана.

— Делец из вас бы не вышел.

Облокотившись на стойку с кока-колой, я посмотрел левее, на крытый зеленым сукном карточный стол. За столом, с бесстрастными лицами, сидели шесть человек. Тот, что сидел спиной к стойке, перемешал свои карты и поднес их к глазам, слегка откинувшись, чтобы никто не подглядел, что там у него за карты. Я подглядел. Он расправил карты веером, медленно, каждую по отдельности, — как будто, если бы он увидел их все сразу, он бы тут же упал мертвым: червовый туз, девятка червей, тройка червей, семерка червей. На миг поколебавшись, он открыл последнюю карту. Бубновый валет. Пропал. Он снова сложил карты в руке, почесал щеку и посмотрел на кучу денег — может быть, долларов триста — в центре стола. Из лежавшей перед ним кучки он вынул две бумажки по двадцать и одну десятку и бросил их на середину стола. Двое, сидевших слева от него, бросили свои карты на стол. Кто-то сказал:

— Дамы, — показал две дамы и присоединил свои карты к сброшенным. Выигравший сгреб деньги. У него было триста пятьдесят долларов и начало язвы желудка. Никто не промолвил ни слова, и игра возобновилась.

Рыжий вернулся и ткнул пальцем куда-то через плечо.

— Входите. Куки вас примет. — Он усмехнулся, показав все тридцать два. зуба, и добавил: — Тип. — Я усмехнулся в ответ и покинул их.

Куки поднял из-за письменного стола свои пять футов семь дюймов и протянул мне тощую руку.

— Давно не виделись, Скотти. Тащите сюда стул.

Он был худой, в мешковатом сером костюме, который знавал лучшие дни и, быть может, лучшие годы, и у него были печальные глаза, красный нос и скорбный вид, как у преподавателя колледжа, старающегося улизнуть от „Анонимных алкоголиков“. И ничто не проходило мимо его больших ушей. В прошлом мы обменивались кое-какими услугами, и все сведения, какие я от него получал, всегда оказывались достоверными. Я пожал ему руку и сказал:

— Судя по виду, бизнес процветает, а, Куки? Как дела? Он покачал головой.

— Ужасно. Паршиво. Так все неудачно, что я боюсь носить штаны на молнии. — Он махнул рукой. Вид у него был несчастный. Я знал, однако, что он может выписать чек на сто тысяч и при этом даже не почувствовать недостачи.

Я поставил на стол свой стакан с кока-колой, сел и засмеялся.

— Должно быть, вы дошли до последнего миллиона.

— Ужасно. — Он вздохнул. — Ужасно. Чем я заслужил эту честь,

Скотти?

— Маленький шпионаж. Я подумал, может быть, вы дадите мне какой-нибудь намек, который мне поможет.

— Все, что смогу, Скотти. В любой момент.

— Во-первых, — я загнул один палец, — Джои Мэддерн. — На его лице ничего не отразилось, и я загнул второй палец. — Эдди Кэш. — Он кивнул, и я сказал: — Джо Брукс. — Он снова кивнул. — Начните с Брукса, — сказал я.

Он печально взглянул на меня.

— Очень немного. Работал на Дрэга, принимал и оплачивал ставки. Скажем, три месяца, шесть месяцев. Я не знал его лично. Два или три дня назад — крышка.

— Крышка? Лишился работы, что ли?

— Да нет. Лишился жизни. Кажется, его сбил автомобиль. Я не уверен — для меня он ничего не значил. Стал бы я беспокоиться!

— Да, заключение именно такое: сбит машиной, которая успела уйти, — сказал я. — У вас нет хоть намека на то, что здесь дело нечисто?

Он покачал головой. Я прикончил кока-колу и сказал:

— Ходят слухи, Куки. Слухи, что, если один парень хочет обработать другого парня и хочет, чтобы все было сделано точно и чисто, но не желает сделать это сам, он может заплатить, и работа будет сделана. Чисто и просто, а сам он ни при чем. Что вы скажете?

Он стал еще печальнее, хотя это и было трудно. Он встал, подошел к двери, открыл ее, выглянул наружу; потом закрыл дверь, вернулся к столу и сел.

— Послушайте, Скотти, — сказал он. — Это большая и сильная лига. Связываться с ней опасно. Кое-что я вам скажу. Например, вы хотите, чтобы была выполнена одна работа, — и она выполняется, но кем, где и как, я не знаю. Может, я и мог бы это выяснить, а может, и нет. Но я не хочу знать. Везде одно и то же — в Чикаго и в Нью-Йорке, в любом большом городе. И здесь то же самое. Поразнюхав, что кому надо, вы намекаете, что хотите и можете сделать бизнес. И вам поручают. Действительно, такие дела делались. Но кроме этого, я решительно ничего не знаю.

— Все это достоверно?

— Достоверно, Скотти. Я всегда выдаю вам достоверные сведения, разве не так?

— Хорошо. А как насчет Кэша? Знаете что-нибудь о нем?

Он скорбно усмехнулся, как гробовщик, узнавший о крушении поезда.

— Один из лучших клиентов Дрэга, — сказал он. — Жаль, что не мой. Знает лошадей так, как я — мисс Вселенную. Иногда срывает выигрыш, но большей частью проигрывает. Выбирает лошадей по своей „системе“ — вроде человека, что принимает лекарство задним числом. Драгун уже отказался принимать его чеки, по которым ему все равно платить нечем. Иногда он даже ко мне приходит и хочет, чтобы я принимал его чеки. Да только я уже наслышан, так что мы говорим ему — приходите через год. Потом он снова катит к Дрэгу и опять начинает ставить не на тех лошадей. — Он покачал головой. — Мне бы двадцать таких, как он, да с деньгами, и я бы через год ушел в отставку.

— И как давно он приходил к вам?

Он выставил нижнюю губу и задумался.

— Четыре месяца назад, может, пять. Черт возьми, Скотти, вы же знаете, мы такие вещи не фиксируем.

Я усмехнулся:

— Это же я, не кто-нибудь. Он нахмурился.

— Ну ладно, — сказал он. — Он не делал новых ставок, только хотел, чтобы я взял его чек на тысячу долларов за Пейпербоя на скачках в Санта-Анита. — Он отпер средний ящик стола, вынул из него отрывной блокнот и перелистал страницы. — В субботу 26 февраля он был здесь. Счастье для него, что никто не взял его чека. Рейл-Третий выиграл тогда, а Пейпербой начисто выбыл. — Он посмотрел на меня. — И для меня тоже счастье. Я бы, вероятно, надолго застрял с его чеками.

— Еще бы, — сказал я. — Ну ладно, Куки. У меня свидание в центре. Спасибо за сведения.

— Пустяки, — сказал он. Я сказал ему:

— Заходите, если что нужно. — Он грустно помигал в ответ, и я вышел. — Пока, типы, — сказал я Квазимодо и Рыжему. Они проводили меня улыбками.

Когда я вошел, Сэмсон вынул изо рта изжеванную сигару и выставил свою чугунную челюсть.

— О'кей, — прорычал он, — о каких сведениях вы говорили?

Даже никаких шуток насчет бракоразводных дел. Должно быть, здорово он волновался, если упустил возможность подкусить меня. Я бегло объяснил ему, как я узнал, что Джо на самом деле Джои Мэддерн, и он сказал:

— Этот Мэддерн попал в затруднительное положение. Предъявил пару фальшивых чеков и смылся. Воздаяние было бы не бог весть какое, но он все-таки предпочел Иллинойской тюрьме солнце Калифорнии. Вполне естественно.

Я сказал:

— У меня возникли кое-какие идеи, Сэм. Как бы мне взглянуть на тот список, который вы показывали мне вчера вечером?

— Пожалуйста, — сказал он, — у меня в столе есть копия. — Он вынул ее и протянул мне. Я просмотрел список.

— Вчера вечером я пробежал по этим именам. Вот, например, Элиас Джонсон. Это не покойный ли Джонсон из фирмы Джонсон-Кэш?

Сэмсон не сводил с меня темных глаз.

— Он самый. Куда вы клоните?

— Есть один-два момента. Этот Кэш — неприятный тип, который, видимо, не любит частных сыщиков. Во всяком случае, данного сыщика.

Сэм вынул изо рта сигару, потом снова сунул ее в рот и закурил.

— Ну, хорошо. Как вы вышли на Кэша?

— Посмотрите-ка на ваш список. Вот Элиас Джонсон, компаньон Кэша. Сбит машиной, машина скрылась. Затем Джо Брукс. Или Джои Мэддерн. Та же история. Оба сбиты машиной, и оба — насмерть, и один из них — компаньон Эдди, а другой — парень, у которого Эдди покупал билеты, ставя на лошадей. Также я знаю, что Эдди и Джо были в весьма дружеских отношениях.

— Ну и что, Шелл? Странно? Конечно. Даже подозрительно. Но когда погиб Джонсон, мы все проверили. На вид за этим как будто ничего не скрывалось. Согласен, если бы это произошло неделю-две назад, когда эти случаи стали привлекать общее внимание, мы бы вникли в дело поглубже. Не забудьте, однако, что мы к нему вернулись. И прежде чем привлечь этого типа к суду и вынести приговор, вы бы лучше подумали, как найти неоспоримые улики, иначе его как возьмут, так и отпустят на все четыре стороны. Ведь когда этот Мэддерн угодил под машину, мы среди других проверили и Эдди, и он оказался чист, как стеклышко.

— Что вы имеете в виду?

— Джо погиб в среду вечером, около одиннадцати. А Кэш от шести часов вечера до часу ночи играл в покер. Почти в самом начале он проиграл три тысячи, потом еще одну, но к концу он почти отыгрался и в час ночи вышел из игры. И все это время он не отходил от стола. То есть фактически до четверга, когда игра закончилась.

— Кто были остальные игроки? Он пошарил среди бумаг на столе, нашел одну и прочитал список имен. Одно было мне знакомо. Я спросил:

— Последний, кого вы упомянули, — Луи Моррис?

— Да. Он тоже ничего не выиграл. Фактически из семи игроков не выиграл ни один. Все они либо теряли по мелочам, либо проигрывались в пух и прах.

Я засмеялся.

— Этот Моррис — я его знаю. Мелкая сошка, но шустрый. Немного букмекер — в очень скромных масштабах, владелец нескольких игральных аппаратов и вожак кучки пригородных бандитов. Раза два я его выручил. — Я посмотрел на часы: два часа. Я сказал: — Келли вам не звонил?

— Нет, Келли мне не звонил. А он должен был мне позвонить? Вы уже второй раз спрашиваете. В чем дело?

Я кратко изложил содержание пьяной болтовни Келли накануне вечером. Сэмсон энергично почесал седой затылок и посмотрел на меня.

— Что вы об этом думаете? — спросил он.

— Думаю, что он был пьян. То есть я просто знаю, что он был пьян. Но вместе с тем, у него, должно быть, что-то было на уме, иначе он бы не дождался меня на улице. Немного подозрительно. Надеюсь, он ничего такого не выкинет. — С минуту я помолчал, размышляя. — Не лишен же он полностью здравого смысла.

— Шелл, Шелл, — сказал Сэмсон ободряюще, — конечно, не лишен. Однако у меня не было чувства уверенности. Что, если этот сумасброд все-таки выскочит с каким-нибудь идиотским планом вроде того, что он излагал вчера вечером? Я подавил эту мысль и спросил:

— Где находится контора Джонсон-Кэша?

— От Седьмой и Фигера еще полквартала.

— А как насчет капиталов Кэша? В каком банке он держит свои деньги?

— Откуда же я знаю, в каком.

Фирма Джонсон-Кэш — на углу Седьмой и Фигера. Через два квартала по Седьмой находится банк Анджелюс. Ну, что ж, начнем оттуда. Я встал.

— О'кей, Сэм, — сказал я. — Спасибо. Прислушивайтесь, не позвонит ли Келли.

Он только выставил свою массивную челюсть и потряс мне в ответ головой.

Я зашел в аптеку, где была телефонная кабина, нашел номер телефона Анджелюс и позвонил. Ответил женский голос.

— Добрый день, — сказал я. — Могу я узнать, есть ли среди ваших вкладчиков Джонсон-Кэш Кампани?

— Сию минуту. Подождите, пожалуйста, — сказала она, и я услышал, как она положила трубку. Я скрестил пальцы и стал ждать.

Когда дело касается сведений о вкладчиках, банки ведут себя крайне уклончиво. Какой-нибудь мистер Джонс небрежно замечает, что остаток на его счету в Первом Национальном банке составляет одиннадцать тысяч долларов, в то время как в действительности он уже перебрал семь долларов и тринадцать центов. С другой стороны, есть множество субъектов вроде Куки Мартини, у которых на счету целые акры зеленых бумажек, но которые вечно жалуются, что едва могут позволить себе купить новые шнурки для туфель. Существуют, вероятно, сотни разных причин, но все они в конечном итоге сводятся к тому, что банковские служащие (и они, несомненно, правы) весьма косо смотрят на любую попытку вмешаться в финансовые дела их вкладчиков. Чтобы получить нужную мне информацию, я бы, вероятно, был вынужден явиться в банк с судебным постановлением или с револьвером, но попытаться все-таки следовало.

Другой голос, на этот раз мужской, сказал мне в ухо:

— У телефона мистер Блэнд. Что вам угодно?

— Я спрашивал, не является ли Джонсон-Кэш Кампани вашим вкладчиком.

— Н-ну… — он явно колебался, — вопрос не из ряда вон выходящий, но все же не могли бы вы объяснить, почему вам понадобились подобные сведения?

— Что я говорил вам? Весьма уклончиво. Конечно, — сказал я, тоже себе на уме. — Видите ли, я бы хотел внести довольно солидную сумму на счет Эдди, — то есть мистера Кэша. По причинам личного свойства я бы хотел сделать вклад на его имя, — назовите это совестью, если угодно. — Я тихо засмеялся в трубку. — Во всяком случае, мистер Блэнд, я не уверен, могу ли я сделать такой вклад. Поэтому, собственно, я и позвонил. И потом, я не знал точно, этот ли банк мне нужен.

Его тон неуловимо изменился — в нем появились нотки, которые обычно резервируются для потенциальных вкладчиков.

— Понимаю, сэр. Да, фирма мистера Кэша наш вкладчик. И конечно же вы можете сделать вклад на любой счет, если таково ваше желание. Это делается очень часто. Если бы вы могли приехать еще сегодня, мистер?..

— Нет, нет, — сказал я быстро. — Уже третий час, я не успею приехать из Голливуда. Я загляну к вам завтра. Большое спасибо, мистер Блэнд. — Я повесил трубку.

Ну, по крайней мере, я теперь знаю, где Кэш держит деньги. Я поспешил туда.

После жаркого солнца в банке с его кондиционным устройством царила приятная прохлада. Я осмотрелся, избегая всякого, кто выглядел так, как может выглядеть заместитель директора, и остановил свой выбор на худощавом субъекте, который стоял неподалеку от окошка первого кассира, заложив руки за спину. У него были тесно посаженные глазки, наполовину меньше подбородка, чем ему было бы нужно, и тонкие, бескровные губы. На вид ему можно было бы дать лет тридцать пять — тридцать шесть. Пожалуй, его хватило бы на то, чтобы заполнить ссудный бланк на несуществующего вкладчика. Я решил, что этот мальчик мне подойдет. Я взял со стола пару бланков для взноса на текущий счет, заполнил один, вынул из бумажника одну из стодолларовых купюр и, зажав ее в руке, подошел к первому окошку.

— Послушайте, дружище, — сказал я. — Могли бы вы оказать мне одну маленькую услугу?

Он поднял голову, и его близко посаженные глазки устремились мне в лицо.

— Какую услугу?

— Мне нужны сведения об одном из ваших вкладчиков. Его приходы и расходы за последние несколько месяцев. Даю вам одну минуту.

Он посмотрел на меня озадаченно и сказал:

— Извините, но это абсолютно против правил. Лицам, не имеющим особых полномочий, никакие сведения о вкладчиках не выдаются.

Я переменил тактику: выудил из кармана мой кожаный футлярчик, раскрыл его, показал на миг свое удостоверение и снова сунул футлярчик в карман. Быстрота и натиск.

— Я расследую убийство. Это может оказаться важным. Он поднял брови.

— Частный следователь, если не ошибаюсь.

Его тесно посаженные глазки, как видно, обладали немалой зоркостью. Я кивнул. Он покачал головой.

— Очень сожалею. Мы вполне готовы сотрудничать с представителями закона, но не можем информировать всех без разбора. Если бы вы смогли вернуться сюда и принести нам судебное предписание или можете более подробно объяснить, в чем дело, мы, несомненно, постараемся вам помочь. Чей счет вас интересует?

Я игнорировал его вопрос и слегка поиграл заполненным бланком, стараясь, чтобы ему на глаза попала цифра 100.

— Я мог бы внести эту сумму на ваш счет. Или, может быть, вы сделаете это сами?

Он искоса взглянул на сумму предполагаемого взноса, и его глаза расширились, как будто в руке у меня был не банковский ордер, а пистолет. Ага, сказал я себе мысленно, этот язык ему понятен.

Однако он сказал нечто совсем другое. Он посмотрел на меня теми же широко раскрытыми глазами, и его усеченный подбородок слегка отвис.

— Взятка! — прошипел он. — Да с чего вы взяли!

И все-таки у него был вид мошенника. О'кей, значит, я ошибся.

Тут появился солидный тип лет сорока и сказал ему:

— Спасибо, что подменили меня, мистер Блэнд. Что-нибудь не так? Я двинулся прочь. Блэнд окликнул меня:

— Постойте минуту, вы! — Но я уже переступил через порог. Я сел в свой кэд, дал газ и лихо свернул на Хоуп-стрит.

Ну, и чего же я достиг? Четыре раза я атаковал этого малого — один раз по телефону и трижды в банке — и все еще не добрался до самого главного. Может быть, я пошел по ложному пути, но если бы это сработало, как бы все стало просто.

За огромной кружкой холодного пива в „Сирокко“ на Альварадо я попробовал сложить два и два. Получалось все, что угодно, но только не четыре.

Через улицу наискосок, вторым от угла Одиннадцатой, был большой дом, который выглядел, как пансионат, — единственный на протяжении нескольких кварталов. По словам Сэмсона, в таком пансионате на Альварадо жил Гарри Зэркл, так что, если он еще жив и дома, именно здесь я должен его найти. Вопрос лишь в том, что я сделаю, когда — или если — я его найду? Едва ли он встречает посетителей, пытающихся совать нос в его дела, тем более теперь. Возможно, он и рассказал бы мне о маленькой денежной сделке, которая поставила его в столь враждебные отношения с Флемингом Драгуном, однако до этой возможности было так же далеко, как до ближайшей звезды. Драгун вынудил его сознаться простым способом — выбив из него правду, а то, что сработало однажды, должно сработать и во второй раз; но я не мог представить себе, как это я пойду по стопам Драгуна. Если я просто поднимусь туда и спрошу Зэркла, мне быстро дадут от ворот поворот. Даже если я доберусь до него и потом вежливо, как пай-мальчик, спрошу его, как было дело, Зэркл, вероятно, рассмеется мне в лицо.

Потратив минуту на размышления, я проглотил свое пиво, перешел через улицу к большому дому напротив, поднялся, громко топая по деревянным ступеням, и позвонил. Из кармана пиджака я вытащил огрызок карандаша и заткнул его себе за ухо.

Мне открыла старая карга лет пятидесяти, с плоским лицом и заплывшей фигурой, в которой все изгибы и выпуклости давно слились в одну линию.

— Свободных комнат нет, — сказала она, взглянув на меня. — Все занято.

— Нет, нет, мадам, — сказал я улыбаясь. — Я просто хочу повидаться с одним из ваших жильцов.

Мадам. Это ей понравилось. По той или иной причине.

— Ах, конечно, — сказала она. — Кого вам?

— Некоего мистера Зэркла, мадам, Гарри Зэркла.

— О, Гарри? Да? — Ее глаза сузились и поползли по моему лицу, как пауки. — Он съехал. Жил здесь, да, но съехал. А куда, не знаю.

Она хотела было захлопнуть дверь перед моим носом, но я сделал удивленную мину и, вынув из-за уха карандаш, почесал им верхнюю губу.

— Очень странно, — сказал я. — В высшей степени странно. Любопытство ее одержало верх.

— Что тут странного?

— Ну как же, только сегодня утром он дал мне этот адрес. — Я взглянул на выцветшие номера над дверью. — Да, 1031 1/2, Альварадо. Крайне досадно. Ну, вот что: если вы его увидите, пожалуйста, передайте ему, что заходил мистер Роберте из агентства Д. Е. Лоутон. Буду вам очень признателен. Если ему нужны деньги, полагаю, он позвонит нам и сообщит свой новый адрес.

Я повернулся и начал спускаться по деревянным ступеням, затаив дыхание и стараясь сделать вид, будто у меня еще пять-шесть таких посещений.

Она сделала именно то, на что я надеялся, как будто все было заранее прорепетировано.

— Эй, мистер. Погодите секунду. Зачем вам нужно его видеть? Остановившись, я оглянулся.

— Дело в том, что мистер Зэркл у нас застрахован. Небольшая сумма, но все-таки. Я так понял его, что с ним произошел несчастный случай; но, конечно, если он в состоянии переезжать с квартиры на квартиру, то, вероятно, это что-то не очень серьезное, не так ли?

Она выползла на крыльцо, обвисая со всех сторон.

— О, ему действительно здорово досталось, — сказала она, покачав головой. — Все лицо разбито в лепешку. Куда ему переезжать, он даже двинуться не может.

— Но, мадам, мне показалось, будто вы сказали, что он уехал.

Она улыбнулась — пленительной улыбкой, как она, вероятно, воображала, — и на ее плоском лице появились глубокие морщинки.

— Ну, вы знаете, как это бывает, мистер, — сказала она. — Гарри не хотел никого видеть, вот я и подумала, — ну, вы знаете, как это бывает.

Я заверил ее в том, что знаю, и последовал за ее массивной фигурой в дом. Мы поднялись по лестнице в холл, и там она остановилась и постучала в дверь одной из комнат. Тихим голосом она позвала:

— Гарри.

Изнутри послышался скрип пружин, и мужской голос сонно отозвался:

— А?

Я быстро сказал:

— Большое спасибо, мадам. Я очень ценю вашу помощь, но это — как бы сказать — сугубо частное дело. Я еще увижу вас, когда буду уходить.

Она еще раз чарующе улыбнулась и, переваливаясь, пошла через холл к лестничной площадке. Ступеньки застонали под ее тяжелой поступью.

Я вынул из заветного чехла мой тридцативосьмикалиберный и приставил его дулом к двери. Левой рукой я постучал еще раз. За дверью мужской голос спросил:

— Хэтти? Это вы, Хэтти? — И дверь на один дюйм приоткрылась.

Я быстро вставил в щель нос револьвера, на расстоянии дюйма от опухших глаз Зэркла.

— Потихоньку да полегоньку, — сказал я. — Не шуми, приятель.

Я протолкнулся в комнату и плотно прикрыл за собой дверь. Зэркл попятился к кровати, и я подошел к нему и дохнул пивным ароматом ему в лицо.

— Спокойно, друг, — сказал я. — Одевайтесь.

На нем были полосатые трусы, из которых с одного конца торчали его тощие ноги, а с другого — худощавый торс. Хэтти была права: лицо его было сильно разбито. Вокруг глаз багровели уродливые круги, нижняя губа была рассечена. На левой скуле вздулся яркий синяк, и вся левая щека и уголок рта распухли и превратились в неровную рыхлую массу. Его действительно здорово обработали.

Он бессильно опустился на край кровати и, с трудом шевеля распухшими губами, проговорил:

— Одеваться? Зачем? В чем дело? — Он был явно испуган. Я ненавидел свою роль, но другого выхода не было.

— Дрэг хочет тебя видеть, — прорычал я. — Хочет поговорить с тобой еще немного.

Он тоненько заскулил:

— Я уже говорил с ним. Ничего не утаил. Честно!

— Он думает, что ты обманул его насчет себя и Джо. Ведь ты обманул его, Зэркл? Может, с тобой стукнулся кто-то другой, а ты назвал Джо, потому что Джо не может сказать „нет“?

— Честно, мистер, я сказал ему правду. — Слова вырвались из него, — он конечно же не хотел новой встречи с Драгуном. Глядя на его лицо, я его не осуждал. Он продолжал: — Джо и я, мы были только вдвоем, как я ему говорил. Мы провернули это дело десять или двенадцать раз, когда были приличные ставки. Я подходил к окошечку, и Джо выплачивал мне деньги. Потом мы встречались, и я делился с ним. Вот и все. Клянусь, это все, что мы делали. Больше никто — только мы двое. Я же сказал Дрэгу — зачем повторять одно и то же? — Он нервно потирал руки; на лбу блестели капельки пота.

— Ничего не знаю. Дрэг велел привезти тебя к нему.

— Пожалуйста, мистер, — заскулил он, — не везите меня к нему. Он убьет меня. — Голос его срывался. — На этот раз наверняка убьет.

Я спросил:

— И ты не можешь сказать ему, как погиб Джо? Ведь в тот вечер, когда он попал под машину, вы договорились встретиться.

Он отрицательно покачал головой.

— Я ничего не знаю о смерти Джо. Зачем он теперь хочет это знать? Почему не спросил меня, когда я у него был? Джо сказал, что, может, придет, а может, нет. Он не пришел, и я решил, что он просто передумал. — Его лицо искривилось; казалось, он вот-вот заплачет. — Меня допрашивала полиция. Они без конца меня спрашивали, и я сказал, что был дома. Я и в самом деле был дома. Я ничего не знаю про Джо. Ничего, ничего. — Он застонал: — Я сказал ему про Джо и про себя все, все. Оставьте меня в покое!

Я смотрел на него: он был таким маленьким и жалким, сжавшись в комок на кровати среди скомканных простыней.

— О'кей, Зэркл, — сказал я. — Успокойтесь. Никуда я вас не повезу. Драгун вовсе не посылал меня за вами. Я сам пришел.

Он поднял голову и недоверчиво уставился на меня. Я продолжал:

— Я хотел узнать у вас правду и боялся, что вы не скажете, если я просто спрошу вас, как было дело. Это был гнусный розыгрыш. Простите меня, но я должен был узнать правду. — Я спрятал револьвер в чехол.

Чувство облегчения выразилось на его лице, и он прошептал:

— Вы — не от Дрэга? Он в самом деле не хочет меня видеть? Я покачал головой.

— Мне жаль, что я не мог иначе. Меня зовут Скотт. Шелл Скотт. Я частный сыщик. Если я когда-нибудь смогу вам быть полезным, найдите меня, и мы будем квиты. Мой адрес есть в книге.

Лицо его по-прежнему выражало облегчение, но по мере того, как до него доходил смысл моих слов, глаза его разгорались гневом; и вдруг он зарычал:

— Шпион! Грязная вонючая ищейка! Негодяй! Подлый сукин сын!

Его лицо дергалось и кривилось, когда он выкрикивал эти слова, нижняя губа снова треснула, и струйка крови окрасила рот. Он почти вопил, выкрикивая грязные ругательства; я его не прерывал. У меня было такое чувство, будто он заслужил на это право.

Уходя, я кивнул хозяйке, сидевшей на крыльце.

— Думаю, я сделал все, что мне было нужно, — сказал я. — Большое спасибо, мадам.

Она, моргая, смотрела на меня.

— Все в порядке?

— Конечно, — сказал я, — все в порядке, Хэтти.

Было невыносимо жарко, градусов девяносто девять в тени. Я оставил верх кадиллака открытым, и теперь подушки припекали, как раскаленная сковорода. Глаза у меня горели, голова болела, спина ныла — фактически каждая частица моей анатомии требовала ремонта. Проглотив чашку кофе в маленьком открытом ресторанчике, я поехал обратно к центру города.

В лавке новинок Генри показывал „художественные“ слайды очередной паре туристов. Я прошел в дверь позади книжного шкафа и сразу окунулся в атмосферу кипучей деятельности.

Рядом со мной, прислонясь к стене, тучный, лысый человек изучал листок с какими-то заметками. Я спросил его:

— Какой забег сейчас в Голливуде? Он поднял глаза.

— Пятый. Через пару минут. Поставили? Я отрицательно качнул головой.

— Только что приехал. Как идут дела?

— Ужасно. Я очень рассчитывал на этого Фенси-Дэна. А он? Выползает из ворот; бежит, вихляя по всему треку; широко разбегается на поворотах — и проигрывает. А я остаюсь с носом. Представляете себе?

Я сочувственно пощелкал языком.

— Может быть, на следующей лошадке отыграетесь.

— Может быть. — В тоне его звучало сомнение. — Разве что на этой Джуди-Дрим. Но после последнего провала я, право, не знаю. А что, — сказал он, оживившись, — если еще раз попробовать Фэнси-Дэна? Цену они снизят, а он в конце концов должен же выиграть. Во всяком случае, надо подумать, на какую лошадь лучше поставить.

— Разумеется, — сказал я. Я подошел к висевшей на стене программе, посмотрел ту часть, что касалась пятого забега в Голливуд-парке, и выбрал Посланника. Это был трехгодовалый жеребец, соперничающий с более зрелыми лошадьми, что уже само по себе делало ставку сомнительной, но он был в хорошей форме. А кроме того, мне понравилась его кличка — Посланник.

В забеге будут участвовать десять лошадей и на все десять будут щедро ставить. Я уже давно понял, что можно выиграть в одном забеге и даже во многих забегах, но что единственный способ не проигрывать постоянно заключается в том, чтобы систематически вести записи, — или вообще оставить лошадей в покое.

Итак, я подошел к окошку и поставил десятку на Посланника.

Поскольку была суббота, деньги принимали двое. Я дал свою десятку лопоухому субъекту, сидевшему справа, и сказал ему:

— Номер семь в пятом забеге в Голливуд-парке. Делаю ставку.

— Ваши инициалы? Я сказал:

— Ш. С, — и он записал их сверху на квадратном белом листе бумаги, а против них написал „7-5-ГП“. Под этой таинственной записью он вывел „10-0-0“. Он бросил десятку в щель металлического ящика-кассы и выдал мне копию листка.

Между этими двумя кассирами на высоком табурете сидел человек мощного сложения, с деревянным лицом, около шести футов ростом и пяти футов в плечах. Вам, наверно, знаком этот тип — парень с железными мускулами и соответствующим мозгом. Я спросил парня, взявшего у меня деньги:

— В чем дело, мальчики? Драгун приставил к вам охранника? Он впервые посмотрел на меня и сказал ровным голосом:

— Все в порядке, приятель. Мне нравится его общество. Между прочим, следующие за вами тоже хотят сделать ставку.

Я вышел из очереди. Очевидно, Драгун принял меры против возможности повторения махинации Брукса-Зэркла. Но теперь я представил себе, как они осуществляли свою маленькую авантюру. Довольно остроумно, надо сказать.

Я огляделся. В одном из кресел, в углу, привольно откинувшись, сидел мой закадычный друг Эдди Кэш. Я направился к нему и сел в соседнее кресло.

— Джуди-Дрим, — сказал я. — По последним сведениям.

Он поднял глаза, и его чувственные губы тронула улыбка, но как только он увидел, кому она предназначалась, он тотчас стер ее с лица.

— Вы! — произнес он так, будто это было бранное слово.

— Я, — сказал я любезно. — Так что учтите — Джуди-Дрим. Прямо из лошадиных уст.

Он приподнялся, злобно глядя на меня, но снова сел.

— Послушайте, сыщик, — прошипел он, — вы мне не нравитесь. Ваше присутствие меня раздражает. Уходите и не попадайтесь мне на глаза.

Я улыбнулся ему и закурил.

— Что вы имеете против частных сыщиков, Эдди? Он не сводил с меня злобного взгляда.

— Против частных сыщиков — ничего. Но ваше общество, Скотт, мне противно.

— Взаимно. — Я глубоко затянулся и спросил как бы невзначай: — Между прочим, Эдди, что же, в конце концов, случилось с Элиасом? Вашим компаньоном? Он что — так просто упал и умер?

Его рука сжала край кресла, потом расслабилась. Он холодно взглянул на меня и не ответил. Потом вдруг его прорвало:

— Именно этого я желаю вам, Скотт, — так просто упасть и умереть. — Он с ненавистью смотрел на меня из-под тяжелых темных бровей. — Если б я мог, я бы это вам устроил.

В этот момент радио вдруг ожило, и я поудобнее уселся в кресле. Сообщение с ипподрома. Диктор кратко изложил ситуацию, закончив знакомой фразой, от которой пульс начинает учащенно биться: „Вот они — пошли!“

Я наклонился вперед, почти непроизвольно отмечая внезапную тишину, застывшие на полпути движения, повисшие в воздухе жесты и напряженное, настороженное выражение на многих лицах. „После старта ведет Дэн-ди Фокс, Посланник идет вторым, Ханэйз-Прайд — третьей, Малыш Джо — четвертым, за ним — Изи Гест и Холидэй“. Затем положение изменилось: „Ханэйз-Прайд на корпус впереди всех, по внутренней Дорожке идет Дэнди Фокс, обогнав других на голову, малыш Джо — Третий, Изи Гест — четвертый, по внешней дорожке его быстро нагоняет Джуди-Дрим“.

О Посланнике больше ни разу не упоминалось. Они подошли к финишу, и первой была Джуди-Дрим, вырвавшись вперед на три корпуса. Я взглянул на расстроенное лицо Кэша — просто не мог удержаться — и чуть не задохнулся, подавив готовое вырваться насмешливое восклицание. Пять или шесть разочарованных игроков сердито оглянулись на меня, но если бы взгляды могли убивать, то прищуренные глаза Эдди не просто убили бы меня, но еще и четвертовали. Потом, опомнившись, я посмотрел на листок бумаги, который держал в руке: „Какого черта? Я-то над чем же я-то смеюсь?“

Медленно встав с кресла, я сказал Эдди:

— Некоторые вещи просто знаешь, и все. — Я оставил его в недоумении по поводу смысла этих слов и прошел к двери, ведущей в контору Драгуна.

В холле, прислонясь к стене, стоял тот коренастый, краснолицый тип, с которым мне пришлось познакомиться накануне вечером. Я сказал:

— Мне нужно видеть Драгуна.

Он ничего не ответил, не зашипел, не выстрелил в меня, а просто постучал в дверь конторы. Она открылась, и он, пригласив меня жестом пройти вперед, двинулся вслед за мной. Драгун, окинув меня взглядом, сказал:

— Хэлло, — и вернулся к письменному столу. На этот раз никто не сидел на желтой кушетке, так что я расположился на ней, перекинув ногу через край.

— Что у вас на уме, Шелл? — спросил Драгун.

Я посмотрел на краснолицего, стоявшего у двери, потом на Драгуна.

— Ничего, просто маленький разговор. Только уберите этого малого. Как-то неприятно думать, что он может оказаться у меня за спиной.

Драгун кивнул, и тот ушел, неслышно закрыв за собой дверь. Драгун уперся руками на стол:

— Как идет расследование?

— Неплохо. То тут подберу крупицу, то там.

— Что же вы надеетесь подобрать здесь?

— Не знаю. Здесь я подобрал Гарри Зэркла. Если это имеет какое-нибудь значение.

— Никакого. По крайней мере, в связи с Джо. То, что у меня было с Джо, не имеет к вам никакого отношения.

— В данный момент все, что касается Джо, имеет ко мне отношение. А насчет Зэркла — просто возмутительно, как отделали малыша.

Он по-волчьи усмехнулся:

— Отделали что надо. Переживет. Я сказал:

— Вы действительно хотели узнать только то, каким образом он и Джо проворачивали свою денежную аферу на скачках?

— А что же еще? Может, вам не нравятся мои методы, Шелл, но они эффективны. А в моем деле нельзя, чтобы помощники слишком вольно обращались с кассой. Начнут говорить, что меня легко облапо-щить, и куда это меня приведет? А теперь будут говорить про Зэркла, и никто уже ничего себе не позволит. Просто, но совершенно меняет положение. Понимаете?

— У-гу. Понимаю. А что вам даст, если начнут говорить про Джо? Он перегнулся ко мне через стол, и уголки его губ опустились.

— Послушайте, Шелл, — сказал он твердо, — иногда вы позволяете себе слишком вольные шутки. Ну что хорошего, если у меня будет против вас зуб? Во-первых, никто не станет говорить про Джо, во всяком случае — в связи со мной; а во-вторых, если бы вы и послушали какой-нибудь разговор, то распространять его было бы страшно вредно для вашего здоровья. — Он сделал паузу, откинувшись на спинку своего скрипучего вертящегося кресла. — Вы уже и так восстановили против себя двух из моих мальчиков.

— Придется им стать в очередь, — сказал я.

— Не исключено. Не стоило вам злить этих мальчиков, Шелл.

— О'кей. Итак, теперь мы квиты: я бы тоже не хотел, чтобы обо мне пошли разговоры. В моем деле, знаете ли, этого тоже нельзя.

Он усмехнулся, но промолчал.

— Ах, да, — сказал я небрежным тоном, — еще одно. Сегодня утром у меня была посетительница. Некая миссис Мэддерн. Она сказала, что ко мне ее направили вы.

— Совершенно верно. Не хотел, чтобы она тут плакала. Это плохо для дела. А вы — вы бойскаут. Во всяком случае, мне показалось, что этим я окажу вам услугу. Зная, как вы интересуетесь Джо…

— Интересуюсь, да. Но Джо Бруксом, а не Джои Мэддерном. Она ведь искала Джозефа Мэддерна, Драгун. А не Джо Брукса. Как же вы вдруг так сразу узнали, кого она имела в виду? Того парня, что работал у вас, звали Джо Брукс, а не Мэддерн.

Он взял со стола сигарету, закурил и выпустил дым в воздух. Потом он сказал:

— Разве я вам раньше не рассказывал?

— Раньше вы мне не рассказывали.

— Наверно, не придал значения. Конечно, я знал, что он Мэддерн. Вероятно, я один из тех немногих, кто это знал. Вчера, когда вы зашли, я просто об этом не подумал. Да если б и подумал, не счел бы это важным. Так вот, когда он впервые здесь появился, он сказал мне, кто он, — Джои Мэддерн, но лучше, говорит, чтобы его знали как Джо. Есть масса парней,

которые хотят быть просто Джо, или Биллом, или еще кем-нибудь таким. Думаю, за ним где-то что-нибудь числилось, но на кой черт мне знать о его грешках? Пока он для меня о'кей, мне до них нет никакого дела. Позже он раздобыл себе этот привесок — Брукс, а я обнаружил, что он в бегах. Так, из-за пустяков. Мне это не вредило; и если он решил завести себе девочку и навесить на себя ее фамилию, мне это ничего не стоило.

— Это стоило вам, как оказалось, двенадцать тысяч. Забавно, что вы приняли к себе такого парня.

Он помотал головой и откинул выбившуюся черную прядь.

— Не забавно. Он просто не сразу раскрылся. Я получил хороший урок. Я ошибся, только и всего. Иногда человек ошибается, Шелл. Никогда не ошибаться — это невозможно.

Я кивнул.

— Возможно, Драгун. Еще как возможно. — Мне пришла в голову одна мысль: — И вот еще что, Драгун. Просто ради любопытства, — как вы обнаружили, что мальчики действуют через вашу голову?

Он усмехнулся:

— Мелочь, пустяк. Это было не очень трудно, да мне еще и повезло. Дело в том, что я проверяю все листки, — знаете, те, по которым происходит выплата. Мы сохраняем копии всех документов, но платежные листки держим отдельно. После проверки я их обычно сжигаю. Так вот, когда Джо погиб, я, естественно, тщательно проверил все бумаги за последнюю неделю или полторы — просто чтобы все было в порядке. На каждом листке пишутся инициалы того, кто ставит; и вот я замечаю, что некто Г. 3. выигрывает по весьма высоким ставкам. Может, я бы не обратил на это особого внимания, если бы не сочетание Г. 3.: оно сразу напомнило мне этого шпаненка, Гарри Зэркла, а судя по тому, что я о нем знаю, он не очень удачный парень. Я проверяю дальше — на три недели назад — все, что еще не успел сжечь, и вижу, что этот тип Г. 3. сделал несколько очень приличных ставок, и все с хорошим, жирным результатом. Мне стало любопытно, да только проверять уже было нечего. Тогда я взялся за те листки, по которым не было выплаты.

Он помолчал посмеиваясь.

— Вот тут-то они и дали маху. С виду все шито-крыто, все сходится одно с другим. Но вот что интересно: этот Г. 3. ни разу не поставил на лошадь, которая проиграла. То ли они об этом просто не подумали, то ли надеялись, что проверки не будет. Во всяком случае, я еще не встречал никого, кто бы делал крупные ставки, одну за другой, и ни разу не проигрывал. Тогда, чтобы окончательно удостовериться, что ставки были фиктивные, я и вызвал сюда Зэркла для маленькой беседы; и он был так любезен, что рассказал мне все, как было.

— В самом деле, очень любезно с его стороны, — сказал я. — Конечно, вы допросили его с пристрастием. О'кей, Драгун. Спасибо за интересный разговор. Как-нибудь еще увидимся.

— Само собой, Скотт, — сказал он. — Не суйте нос куда не надо.

— Постараюсь. Между прочим, я сегодня сделал ставку. На Посланника. И ничего не получил — можете проверить, для верности.

Он усмехнулся.

Оптимисты все еще пытались, не затрачивая труда, сколотить себе состояние. Я оглянулся и увидел, что Кэш сунул бумажник в карман и рассматривает листок бумаги в правой руке. Потом он сел в кресло, видимо собираясь оставаться здесь до конца. Я вышел.

В лавке новинок я остановился и сказал Генри:

— Каждый раз, когда я сюда вхожу, кто-нибудь непременно глазеет на слайды. Художественные слайды. Что там за художества?

Он посмотрел на меня, глупо ухмыляясь, и повел за прилавок. Из коробки, стоявшей на прилавке, он вынул и вручил мне маленький фильмоскоп и полдюжины слайдов. Мне все стало ясно.

На первом была атлетически сложенная и чувственная дева, кокетливо прикрывающаяся чем-то вроде прозрачной сетки, из которой делают сачки для ловли бабочек; и все равно она выглядела голой, как семь нудистов. Остальные пять были примерно в том же духе. Я укоризненно пощелкал языком.

Он закудахтал:

— Это еще что! Вы еще, считайте, ничего не видели, Шелл. — Он воровато оглянулся и сунул руку под прилавок. Он был прав: я еще ничего не видел. Я посмотрел в фильмоскоп, перешел поближе к свету и еще раз посмотрел и вернул Генри весь комплект. Я покачал головой. — Генри, — сказал я скорбно, — вы плохо кончите.

Он закудахтал еще громче, как будто снес целый омлет.

Я влез в кадиллак и вытер потный лоб носовым платком. Некоторое время я сидел, погруженный в размышления. Я думал о том, когда же, черт возьми, я начну связывать воедино разрозненные нити. Я также думал о том, за те ли ниточки я, в конце концов, тяну и приведут ли они меня действительно к цели.

Я думал об Эдди. Я начал с его счета в банке, но сейчас я увидел еще один путь. Похоже, что на какое-то время Эдди стал клиентом Драгуна, и если он тут продержится, может быть, это окажется мне на руку.

Я выскочил из машины и вернулся в лавку новинок. Отозвав Генри в сторону, я спросил:

— Вы знаете Эдди Кэша?

— Конечно, — сказал он. — Как не знать. Он уже давно здесь околачивается.

— О'кей, — сказал я. — Хотите получить двадцать долларов? Его глаза заблестели. Он хотел получить двадцать долларов.

Попросив у него телефонную книгу, я выписал на листок бумаги номер телефона Джонсон-Кэш Кампани и подал его Генри.

— Генри, — сказал я, — если Эдди Кэш уйдет отсюда еще до закрытия, позвоните по этому телефону и попросите мистера Беннета. Если же кто-нибудь позвонит вам сюда и попросит вызвать Кэша, скажите, что он уехал. Вот и все, а в итоге двадцать долларов. И ничего не говорите Кэшу. Поняли? Это очень важно.

— Понял, — сказал он. — Немного подозрительно.

— Об этом не беспокойтесь. — Я дал ему еще денег. — Мне нужны очки. Желательно в роговой оправе. Не от ветра, не темные — обыкновенные простые линзы. Есть у вас такие?

Он минутку подумал, подошел к одной из полок, снял коробку, вынул что-то из нее и вернулся ко мне.

— Лучшее, что могу предложить, — сказал он. — Они, правда, имеют стеклоочистители — видите? Очень смешно, когда идет дождь. И даже когда нет дождя.

Я рассмотрел их. В общем, это было бы то, что нужно: круглая роговая оправа, очень простая, и только в середине торчал кверху, примерно на четверть дьойма, маленький рычажок: стоило пошевелить его, и крошечные стеклоочистители начинали двигаться по линзам из стороны в сторону, по принципу автомобильного „дворника“. Я дал Генри еще один доллар и получил разрешение позвонить по его телефону.

Один из моих друзей, по имени Смит, заканчивал курс бухгалтерского дела в колледже Вудбери. Когда-то я уступил ему последнюю — пятую — часть своих запасов бурбона и считал, что он у меня в долгу. После того как я объяснился по меньшей мере с девятью работниками колледжа, которые пытались внушить мне, что во время занятий никого из учащихся к телефону не вызывают, так как это нарушает установленные правила, его все-таки позвали. Я потратил пять или шесть минут, чтобы получить от него нужную мне информацию, и должен был повторить сказанное им три раза для уточнения некоторых деталей, но в конце концов я решил, что этого мне достаточно. Он сказал мне также, что бурбон уже вышел. Это замечание я полностью игнорировал.

Джонсон-Кэш Кампани помещалась примерно посередине между Седьмой и Восьмой, на Филерта. Я постоял перед широкими стеклянными дверьми и полюбовался своим отражением. По пути я заехал домой, захватил портфель, набитый газетами, и сменил голубой габардиновый костюм на солидный черный, который я надевал последний раз, идя на похороны, с унылым черным галстуком и черными туфлями, и надел свою единственную шляпу, темную, потрепанную, с приподнятым сбоку полем, с которого я когда-то сорвал желто-красное перо. Шляпа закрывала изувеченный кончик моего левого уха и торчащие ежиком светлые волосы. Вот нос свой я уже никак не мог замаскировать.

Даже в роговых очках я все равно оставался Шеллом Скоттом, частным следователем. Я не мог бы обмануть никого из тех, кто меня знал. Но по крайней мере никто не сможет сказать, что видел крупного блондина в хорошо сшитом голубом костюме с ярким галстуком. В моем облике появился даже какой-то налет учености.

Я толкнул широкие двери и вошел. Прямо против входа, за столом с пишущей машинкой, сидела, заткнув за ухо карандаш, самоуверенная секретарша. За ее спиной, по обе стороны большой комнаты, стояло еще по шесть столов, а в задней стене было три двери с застекленной половиной, на которых золочеными буквами были выведены какие-то надписи. Я не мог различить, что именно было написано, но вообразил, что на одной, наверно, написано „Мистер Эдвард Кэш, президент“ или что-нибудь в этом роде. Две большие двери справа от меня вели во внутренние помещения, в которых, по моему предположению, разместились склады.

Зажав под мышкой портфель, я направился к самоуверенной секретарше. Шляпы я не снял. Я откашлялся и поправил очки.

— Могу я видеть мистера Кэша? — спросил я. Она подняла глаза и машинально улыбнулась.

— Мистера Кэша сейчас нет, сэр, — сказала она. — Не могу ли я чем-нибудь помочь?

— Ах, как досадно. Я был уверен, что застану мистера Кэша. Впрочем, думаю, это не имеет большого значения. С вашей помощью я могу начать работать и без него. — Я благосклонно ей улыбнулся.

Но ее лице появилась было ответная улыбка, но тут же она недоуменно наморщила лоб.

— А? — произнесла она неучтиво, потом, спохватившись: — Извините? Я не совсем понимаю. Какую работу?

— Ревизию баланса и отчетности, — сказал я. — Я — мистер Беннет. Видя, что она продолжает хмуриться, я сказал (как будто это что-то объясняло):

— Бухгалтер-ревизор, мистер Беннет.

— Но я не знаю ни о какой ревизии. — Девушка была смущена и озадачена.

Я сказал, как бы потеряв терпение:

— Может быть, барышня, вы направите меня к кому-нибудь, кто замещает мистера Кэша в его отсутствие? — Я взглянул на свои часы: — Право же, я не могу ждать;

Она сжала губы; быстро встала и глубоко втянула воздух, будто собираясь надуть по меньшей мере два воздушных шара. Я вовремя подавил усмешку — она бы совершенно не вязалась с моим персонажем.

— Идите за мной, — резко сказала она.

Я с удовольствием за нею последовал. Она провела меня по центральному проходу между столами в кабинет слева и представила меня мистеру Мэтьюзу, низенькому человеку с брюшком и беспорядочно растущими усами, повернулась на каблучках и удалилась.

Мистер Мэтьюз поднялся из-за стола и протянул мне руку. Я пожал ее и сказал:

— Мистер Мэтьюз, эта молодая леди не поняла, что предстоит ревизия отчетности, поэтому, естественно, я попросил ее провести меня к заместителю мистера Кэша. Я потерял уже много времени, а я надеялся закончить, самое позднее, ко вторнику. Вам это, конечно, понятно?

Ему не было понятно. После двух или трех минут, в течение которых он ничего не понимал, я изобразил на лице скорбь и сказал несколько холодно:

— Мистер Мэтьюз, если вы сейчас позвоните мистеру Кэшу, он, я уверен, объяснит вам, почему вас не уведомили о предстоящей ревизии.

Я сел в кресло у стола, обнимая свой набитый газетами портфель. Он явно колебался, и я добавил, переведя дух и скрестив пальцы:

— Уже почти пять часов. Сегодня я, собственно, надеялся лишь начать проверку счетов дебиторов, с тем чтобы выяснить ваш резерв для компенсации безнадежных долгов. Очевидно, мистер Кэш чувствует, что имеющейся резерв неадекватен. — Я добавил таким тоном, будто прекрасно знал, о чем говорю: — Вы, конечно, понимаете, что чем больше сумма безнадежного долга по отношению к доходу, тем меньше сумма подоходного налога, которую нам придется платить. Что касается счета прибылей и убытков, а также ведомости баланса за последний период, то они понадобятся мне не раньше, чем в понедельник утром.

На какой-то кошмарный момент я забыл — и никак не мог вспомнить, — что правильно: счет прибылей и убытков и ведомость баланса или ведомость прибылей и убытков и счет баланса. Если бы Мэтьюз потребовал каких-нибудь уточнений, положение могло бы стать критическим: я мог повторить сказанное мной, как пластинка, но не смог бы добавить ни слова. Смит больше ничего мне не рассказал. Не получит больше ни капли бурбона!

Мэтьюз произнес:

— Гмммм.

Это прозвучало многозначительно. Я нервно посмотрел на часы. Я не играл: я на самом деле нервничал.

— При такой проволочке ничего не выйдет. Ну что же, мистер Кэш все равно оплатит мне это время.

Мэтьюз нахмурился:

— Разумеется, мистер Беннет. Правда, это не совсем по правилам, но в конце концов, ничегск такого… Если вы не возражаете, я постараюсь дозвониться до мистера Кэша.

Я сказал:

— Конечно, конечно. Это будет лучше всего, мистер Мэтьюз, — и стал выбивать дробь на своем портфеле. С моего места мне видно было, как, он набирает номер телефона. Первый раз никто не ответил. После минутного колебания он набрал номер, похожий, как мне показалось,

на тот, что был в лавке Генри. Я надеялся, что Генри сейчас дежурит у телефона, как мы с ним договорились. У меня даже вспотели ладони, пока я ждал, чтобы он ответил, а потом вслушивался в короткий односторонний разговор.

Мэтьюз положил трубку и повернулся ко мне.

— Не могу поймать его, — сказал он. — Я позвонил — мм — туда, где происходит деловое совещание, на котором он должен был присутствовать, и мне сказали, что он уже уехал. Так что он, наверно, скоро будет здесь.

— Отлично, — сказал я. — Так я, может быть, приступлю к делу, а мистер Кэш все подробно объяснит, как только приедет. Кстати, он сказал мне, что всего удобнее работать в его кабинете. — Я вопросительно посмотрел на него поверх роговой оправы моих очков, и мне пришла в голову идиотская мысль — как было бы смешно, если бы крошечные стеклоочистители вдруг заработали, клик-клик, перед изумленным взором мистера Мэтьюза.

Он вздохнул, кивнул и провел меня в соседний с ним кабинет. Это было роскошное помещение: толстый серый ковер; комфортабельные кресла — во всяком случае, с виду; на стене, в рамке — репродукция великолепной картины, изображавшей военный корабль; и огромный, светлого дерева, стол, с мягким вертящимся креслом. Именно мягким. Я опустился в него, и мой взгляд упал на стоящую на столе фотографию в рамке. С нее на меня смотрели умные, темные глаза Робин Брукс, как будто спрашивая: „Шелл, Шелл, что же ты делаешь?“ Я взял портрет и показал его Мэтьюзу.

— Его жена?

— Нет, просто — мм — друг, как я понимаю. Я поставил фотографию обратно на стол.

— Прелестная девушка, не правда ли? Прелестная. Ну что ж, если вы велите кому-нибудь показать мне счета дебиторов, я просмотрю их как можно быстрее.

Пока он отправился за документами, я еще раз быстро оглядел кабинет Кэша. Все выглядело о'кей, кроме стенного сейфа. Если то, что мне нужно, там, я могу хоть удавиться, но Мэтьюз сейфа не откроет. Впрочем, он, может быть, и не знает нужной комбинации. Он вернулся в сопровождении молодого клерка лет девятнадцати, который нес две, не очень внушительные на вид, папки. Я надеялся, что это счета дебиторов, — если они действительно хранятся в папках.

Я сказал юнцу:

— Будьте добры, положите их сюда, на стол. Благодарю вас. — Я повернулся к Мэтьюзу. — Вы мне очень помогли. Простите за беспокойство, но я уверен, что мистер Кэш все объяснит. — Я помолчал, словно размышляя. — Разве он ничего не говорил вам сегодня утром?

Он покачал головой.

— Мистер Кэш сегодня утром вообще не появлялся. Иногда он сюда не заезжает. — Он засмеялся, но как-то невесело: — Видимо, он считает, что мы прекрасно справляемся с делами и без него.

— Уверен, что справляетесь, — сказал я без особого сарказма. — Однако в этом, вероятно, и кроется объяснение, почему вы не знали о моем приходе. Мистер Кэш говорил со мной только вчера вечером. Вышло так, что до среды я свободен, вот я и согласился провести эту специальную ревизию. Может быть, — добавил я легким тоном, — он решил застать вас врасплох?

Он открыл было рот, но передумал. Потом сказал:

— Да. Должно быть, так. Да.

На мгновенье я с замиранием сердца подумал, что он собирается остаться и следить, как бухгалтер-ревизор будет проводить ревизию документов, но он вдруг повернулся и вышел, закрыв за собой дверь. Это меня несколько озадачило.

Как выяснилось, я напрасно беспокоился насчет сейфа. Я нашел то, что мне было нужно, там, где оно логически и должно было быть, — в среднем ящике большого письменного стола. Правда, пришлось сломать замок, чтобы попасть в этот ящик, но оно того стоило. И никто, к счастью, не вошел в кабинет. Это показалось сущим пустяком после всех усилий, которые я затратил, чтобы достичь этой стадии моего предприятия.

Это была обычная большая черная книжечка, с тисненной на верхней обложке позолоченной надписью „Банк Анджелюс, Лос-Анджелес, Калифорния“. Я никогда не подозревал, что чтение корешков в чековой книжке может быть столь интересно. Почитав двадцать минут, я пожалел, что на самом деле не ревизор. Впрочем, информация, которую я извлек из этого, была довольно скудной. В январе и феврале этого года фирма, по-видимому, имела дело с новой фирмой Мидлтон Маньюфэкчеринг Кампани в Риверсайде. Все эти чеки выписывал Кэш, и ни один чек не был выписан до января или после февраля. В этот период Эдди выписал множество чеков, чтобы покрыть обычные расходы фирмы, в дополнение к нескольким крупным суммам, которые сняты со счета Джонсон-Кэш Кампани в пользу Мидлтон Маньюфэкчеринг Кампани: 1000000, 1500000, 1700000 и максимальная сумма в 10000000 долларов, выписанная 26 февраля. 51 сличил корешки чековой книжки с другими бумагами, которые нашел в столе, чтобы удостовериться, что подписи на чеках были сделаны рукой Кэша. Так оно и было.

„Ревизия“ была закончена, — вероятно, самая быстрая из всех ревизий, ей подверглись даже счета дебиторов (что бы этот термин ни означал).

Я обтер чековую книжку, положил ее обратно в ящик стола, снял, вытер и снова надел очки и вышел из кабинета.

Самоуверенная секретарша сидела за своим столом и, видимо, скучала. Так мне показалось. Мне стало ее жаль. Искренне жаль. Я наклонился над столом и сказал:

— Простите, я был с вами резок.

Она, моргая, смотрела на меня. Я поднял руку и подтолкнул рычажок на переносице очков. И, словно по волшебству, заработали миниатюрные стеклоочистители — туда, сюда, туда, сюда, — как зачарованные. Мне показалось, что она вот-вот закричит. Она втянула голову в плечи, взглянула на меня из-под тонко очерченных бровей и бросилась в направлении мистера Мэтьюза.

Я присел к столу и одним пальцем напечатал на чистом листе, вложенном в машинку, слова: „Для вас, милочка“, — водрузил на машинку очки и тоже бросился — в направлении к кадиллаку.

Эдди хватит удар. Это было о'кей с моей стороны. Пусть попотеет. Я получил то, что мне нужно, и к тому же, когда я уходил, секретарше уже не было скучно. Такова моя политика — никогда не давать им скучать. Кто знает, что еще будет?

Было уже пять тридцать, самое время встретиться с Луи Моррисоном. Если он все еще живет на Харвардском бульваре и если он не изменил своих привычек с тех пор, как я видел его последний раз, то он сейчас как раз вылезает из постели.

Я оказался прав и в том, и в другом. Сонно моргая, он выглянул из-за двери.

— Шелл, — пробормотал он. — Что случилось? Вы что, совсем не спали?

— Спал, конечно, но уже встал. Полсуток назад.

— Ужасно, — сказал он. — Ужасно. Ну входите. Раз уж вы здесь. — Он открыл дверь и я вошел. От него пахло, как от забродившего сусла.

Я спросил:

— Какого дьявола вы пили вчера вечером?

Он потряс всклокоченной головой; на белом лбу запрыгали тугие, вьющиеся локоны. — Если б я знал! Просто умираю. — Он причмокнул губами. — Больше никогда! Клянусь. Никогда в жизни. Пошли в спальню Что привело вас в этот морг?

— Мне нужны кое-какие сведения, Луи, и притом достоверные. В связи с делом, которое я расследую. Насколько я представляю себе, вы не станете меня обманывать.

— Верно, Шелл. Вы единственный из всех сыщиков, частных и всяких других, кто пошел мне навстречу. Если бы не вы, у меня были бы крупные неприятности из-за тех бандитов. Так что спрашивайте — и я отвечу.

— Партия в покер в прошлую среду; ставки. Я слышал, вы были одним из участников.

— Еще как был! До сих пор не распутаюсь. Семьсот долларов как не бывало. Что еще, кроме этого, представляет для вас интерес? — Он застонал, повалился обратно на кровать и сунул под голову две подушки. Он был красивый парень примерно моих лет, пяти футов и десяти или одиннадцати дюймов ростом, бледный и явно страдающий от превосходного похмелья. Я вполне ему сочувствовал.

Я спросил:

— Кто еще играл?

— Дайте вспомнить… Мори Гэтц, Пит Сандерс, Вини, Лонни Крофтс — недолго. Он быстро проигрался. Потом там был Эдди Кэш и Хайми Блинз. — Он отсчитывал по пальцам. — Вот и все.

— Кто-нибудь из них уходил?

— Нет, все оставались до самого конца. До часу ночи или до половины второго. — Он зевнул и с любопытством уставился на меня. — А в чем дело? Почему такой интерес? Или покер теперь вне закона?

Я спросил:

— Вы уверены, что никто не ушел раньше? Это может иметь значение.

— Абсолютно уверен. Я бы плюнул им в глаза, если бы они ушли с моими семьюстами долларами.

— Кэш тоже был до конца, а?

— Конечно. Да мы все там были, семь человек. Однако что там заварилось? Полицейские устроили мне такую же встряску насчет Кэша.

— Ну, строго между нами, Луи, одного парня вроде бы убили. Я проверяю некоторые алиби. Может, за этим ничего и нет.

— Меня к этому не припутали?

— Нет, с вами, Луи, все в порядке. Ведь вы никого не сбивали машиной, а?

— Был грех. Трех, четырех — сейчас уже точно не припомню.

— Я имею в виду — вечером в среду. — Я заставил себя усмехнуться: — О'кей. Я на вас не донесу. И, Луи, забудьте, что я у вас был сегодня.

— Уже забыл. — Он засмеялся и во весь рот зевнул.

Я поблагодарил его и посоветовал по ночам спать — как делают все порядочные люди.

Очутившись на улице, я прислонился к дверям парадного и красноречиво, долго и от всего сердца выражал свои чувства.

Первое, что я сделал, вернувшись домой, — это скинул с себя вонючий черный костюм. В темно-бордовом халате я чувствовал себя намного лучше, даже приличнее. Вторым делом было позвонить в редакцию „Экземинера“: „Нет, Келли больше не приходил. Нет, они не знают, где он“.

Я позвонил в отель и еще раз попросил миссис Келли.

— Это опять Скотт, миссис Келли. Я говорил с вами сегодня утром. Ваш муж уже дома?

— Хелло, мистер Скотт. Нет, он обычно приходит не раньше семи. Иногда даже позже. — Она помедлила и медленно произнесла: — Как вчера вечером, например. Случилось что-нибудь важное?

— Вероятно, нет. Я рассчитывал, что он сегодня мне позвонит. Но меня долго не было дома, и он мог меня не застать. Я подумал, может быть, он что-нибудь поручил вам передать мне.

— Нет. Он действительно звонил мне сегодня часа в три, чтобы предупредить меня, что может опоздать к обеду. Но больше ничего не сказал. Если он позвонит еще раз, я передам ему, мистер Скотт, что вы пытались с ним связаться.

— Спасибо, миссис Келли. Просто скажите ему, что я звонил.

Я положил трубку и секунд шестьдесят внимательно изучал ее во всех деталях, потом пожал плечами и раскрыл телефонную книгу. Я нашел „Драгун Флеминг“, на Грамерси Плейс, и прямо под ним — „Драгун Сара“, на бульваре Норт Плимут. Ей я и позвонил.

После десяти (я специально посчитал) звонков она ответила мягким, мурлыкающим голосом:

— Да?

— Сара?

— Да. Кто это?

— Это Шелл Скотт. Она дохнула в телефон:

— Уфф, помню. Красивый блондин. Я насмешливо фыркнул:

— Ага, это я. Точная характеристика.

— Ну, давай, только поскорее, — сказала она, однако без всякого нетерпения, — что вам нужно? Я вся мокрая — прямо из душа.

— О, простите. Я буду краток.

— Ничего, Шелл. Я просто пошутила. Во всяком случае, я стою на полотенце.

— Послушайте, — сказал я, — я хочу вас видеть. Она засмеялась.

— Скверный мальчик, — сказала она. — А вы скверный.

— Я вовсе не имел в виду сейчас, — зарычал я. — Я имел в виду позже. Сегодня вечером.

— Я разочарована, — сказала она, поддразнивая меня. — Насколько позже?

— Скажем, через час. Мне нужно с вами поговорить.

— Хорошо. Приходите в половине восьмого. Мы можем поговорить за обедом,

— Я ничего не сказал про обед, мисс Драгун.

— Знаю. Вы угостите меня обедом. Это будет платой за разговор со мной.

— Думаете, он того стоит?

— Подождите — и увидите. И называйте меня Сарой. Когда меня называют мисс Драгун, я как-то не могу говорить свободно.

— О'кей, Сара. Семь тридцать.

— Пока, Шелл.

Я опустил трубку. Моя ладонь оставила на ней влажное пятно. Я не мог понять, почему. Так я сказал сам себе.

Я принял душ и оделся в свой любимый серо-голубой костюм, чувствуя, как мне в нем легко и свободно после того чопорного одеяния, в котором я был днем. Сейчас я чувствовал себя намного лучше. Я пошел в кухню и пропустил стаканчик, после чего мне стало еще лучше.

Сравнение с черной пантерой снова возникло в моем воображении, едва она открыла дверь. На ней было длинное — до щиколоток — платье из черного шелковистого джерси, которое обхватывало ее, как лучшее произведение пластического хирурга облекает тело. Оно было простое, без всяких украшений, и только золотой пояс вокруг ее тонкой талии создавал яркий красочный эффект. Низкий квадратный вырез был наряден и пикантен без всякой нарочитости. Из золотых босоножек на высоких каблуках виднелись покрытые лаком ноготки, а ее черные волосы, приподнятые на затылке, доходили до уровня чуть выше моего подбородка. Все остальные краски в ее облике сосредоточились в ее лице: странные, осененные длинными ресницами зеленые глаза и маленький, немного строптивый, алый рот, и пара длинных зеленых сережек в белых мочках ее ушей.

Я окинул взглядом ее платье.

— Боюсь, я не совсем так одет, как нужно для формального обеда. Ее губы раскрылись, обнажив мелкие, ровные, слегка стиснутые зубы.

— Это не имеет никакого значения, особенно там, куда мы едем. Если мне будет позволено выбрать место по моему вкусу. Можно, Шелл?

— Конечно. Назовите его — и мы туда поедем. — Я вошел вслед за ней в квартиру и сел в золотистое кресло слева от двери.

На странно мерцающем черном столе в левой части комнаты в высоких хрустальных бокалах, стоявших на чеканном серебряном подносе, был приготовлен напиток — зеленоватая, прозрачная жидкость.

Она взяла поднос и поднесла его мне. Я взял один из бокалов, и она сказала:

— Хорошо, что вы вовремя. У меня уже все было готово.

Она взяла второй бокал, поставила поднос обратно на стол и повернулась ко мне, держа бокал в правой руке над головой.

— Я надела это платье только потому, что мне кажется, оно мне идет. Хорошо я выгляжу?

— Очень хорошо, Сара. Не только хорошо, но даже опасно.

— Правда? — Ей это понравилось. Она стиснула зубы, улыбнувшись, и искоса посмотрела на меня сквозь завесу ресниц — явно позируя, — похожая на сирену из Эдгара По или на стихи Бодлера. Должен сознаться, — она меня немного отталкивала, но в то же время, каким-то странным, почти гипнотическим образом, пленяла.

— Попробуйте напиток, — сказала она.

Я отпил глоток. Теплая, странная, как будто с дымком, жидкость, напоминающая лакрицу и амброзию, проникла в горло: „вкусно“.

— Откуда это у вас, Сара?

— Это не анисовая настойка; это настоящий абсент, Шелл.

— Я и то удивлялся. Здесь его не найдешь. Это наркотик, теперь он запрещен законом. — Глядя на нее, я добавил: — Насколько я понимаю, это действует возбуждающе — в определенном смысле.

— Но это вкусно, ведь правда? Один мой друг контрабандой привез одну бутылку из Испании. Специально для меня. Она у меня уже почти два года.

Я поднял брови, и она мягко сказала:

— Я угощаю только избранных, Шелл, и то в особых случаях. Я молча смотрел на нее, чувствуя себя польщенным.

Потом я оглядел комнату, по-настоящему заметив ее впервые. Она поразила меня, как крепкий пунш, и я понял, что никогда ее не забуду, — даже если никогда больше сюда не приду.

— Мне нравится ваша комната, Сара. Она необычна, но мне нравится.

— Я надеялась, что вам понравится. Но нравится она другим или нет, — она полностью моя. Я не вычитала ее из книжки.

Пожалуй, это была самая лучшая характеристика. Сказать, что комната выдержана в современном духе, было бы неточно; в ней не было ничего и провинциального; она не была в стиле Людовика XV или в каком-либо другом подобном же стиле. Она была именно комнатой Сары.

Я сидел в глубоком золотистом кресле слева от двери. Кресло было немного отодвинуто от стены и имело резкий наклон по направлению к правой части комнаты. Стол, как я заметил, имел форму параллелограмма. Толстый ковер, черный, как волосы Сары, простерся от стены к стене. И кроме этого в комнате была еще одна вещь — я не оговорился, именно одна, — огромный диван: угловатый, причудливый, — такого я никогда нигде не видел. Он помещался почти в центре комнаты, между правой стеной и левой, спинкой ко мне и к двери. Длинные подлокотники, напоминающие прямоугольные треугольники, простирались, подобно черным крыльям, параллельно дальней стене. Диван был черного цвета, подстать ковру, а на нем — две молочно-белых толстых подушки. Перед диваном, на черном ковре, полузарыв блестящие когти в густой ворс, распростерлась шкура белого медведя.

У правой стены ничего не было: ни мебели, ни светильника, — ничего. Да это было и ненужно. Наклонные, устремляющиеся по диагонали линии кресла, стола и медвежьей шкуры создавали впечатление движения, требующего пространства, пустоты в правой части комнаты. Комната была залита мягким светом, исходящим из раскрытых под потолком ламп.

Комната представляла собой как бы серию потрясений, которые выливались в одно — самое странное, самое сильное ощущение шока; все линии в комнате направляли взгляд именно к этой вещи: к картине.

Она помещалась на стене прямо против дивана и над медвежьей шкурой. Она была огромная — около восьми футов высотой и шести футов шириной, занимая пространство от низкого потолка почти до пола. Она была написана маслом, густыми, тяжелыми мазками и пятнами, и все же по-настоящему ее нельзя было назвать картиной. Казалось, это фрагмент, вырванный из кошмарного сновидения; крик, схваченный и запечатленный в красках.

Она полностью господствовала в комнате, наполняла ее, делала все остальное незначительным. Сначала мне показалось, будто она почти вся выполнена в красных тонах, среди которых кричащие всплески и полосы малинового цвета выглядели, как зияющие раны; но затем я различил зеленые спирали, интенсивные желтые блики и пятна глухого черного цвета. Почти по всему верху тянулась черная полоса. Во всем этом было что-то безумное, смысл был непонятен. Но во всем чувствовался некий ритм, некая жизнь.

Такой была эта комната. Я не мог бы жить в ней, но она меня завораживала. Это была несомненно комната Сары.

Сара сказала:

— Уделите же немного внимания и мне. Я усмехнулся, глядя на нее:

— Я любовался комнатой. Она очень странная; я никогда не видел ничего похожего на нее.

— А что вы думаете об этом полотне? Нравится?

— Не знаю. Откуда вы его взяли?

— Я не взяла его. Это мое; это я написала. Я взглянул на нее с новым интересом:

— Не знал, что вы художница.

— Я не художница. Но тем не менее это мое произведение. Мне хотелось его написать. Понимаете, это ведь не картина, по-настоящему. Она не модернистская, она — никакая. — Она подошла ко мне и взяла меня за руку. — Ну, что же? По-вашему, это тоже действует возбуждающе?

Я встал, она подвела меня к дивану и усадила на него. Диван был удивительно удобный. Только сейчас я заметил, что правая задняя лапа медведя прижата нижней частью дивана, — как будто медведь попал в капкан. Сара подошла к картине и, потянув за тонкий шнур, висевший сбоку, включила небольшой настенный светильник у верхнего правого угла картины. Потом она села на диван рядом со мной.

Сидя перед этим полотном, я испытывал странное, жуткое, почти неодолимое чувство. Я пил маленькими глотками абсент, вдыхая его аромат, и созерцал сочетания красок.

— Как, по-вашему, я ее назвала? — спросила она. Я покачал головой, не отводя глаз от картины.

— В сущности, у нее нет названия. Автопортрет, может быть.

— Почему?

— Потому что, как мне кажется, стоило мне начать ее, и она стала складываться сама собой. Она как будто растет. Всякий раз, когда со мной что-нибудь случается или когда у меня возникает желание над ней поработать, я что-нибудь в нее добавляю. Она еще не закончена; да и никогда не будет кончена. — Она посмотрела на меня как будто сквозь какую-то дымку, как бы издалека. — Знаете, я начала ее, когда мне было восемнадцать. Вот уже почти пять лет, как я валяю дурака. — Она оглянулась на картину и сказала: — В общем, что-то в ней жуткое, правда? Такая картина и не должна никак называться.

Глаза ее снова заблестели, и она сказала:

— Однако не слишком ли мы серьезны? Может быть, я добавлю еще мазок-другой, когда вы привезете меня домой сегодня вечером. Что-нибудь символическое.

— И на что это будет похоже?

Она засмеялась и искоса посмотрела на меня:

— Откуда же я знаю? Вы еще не привезли меня домой. И никогда не привезете, если мы сейчас не поедем.

Я прикончил свой абсент и отдал ей бокал. Внутри у меня было тепло от напитка.

Место, выбранное ею, находилось на Ла Бри, и когда я поставил кадиллак на стоянку, было уже почти половина девятого. Это было маленькое здание совсем близко от шоссе, рядом с Бэнгор-стрйт, с неоновой вывеской на фасаде — „Местечко“. Сара сжала мою руку, и мы вошли.

Это было уютное, интимное местечко, и ни одной знакомой души. Похоже было, что это прибежище для алкоголиков, нимфоманов и вообще всяких маньяков.

Сара, казалось, знает здесь решительно всех. Мужчины в смокингах, молодые люди в спортивных рубашках, девушки в формальных вечерних платьях и молодые женщины в носочках — все приветствовали ее, и она называла большинство уменьшительными именами. В глубине ансамбль из пяти инструментов исполнял тихую музыку.

Мы нашли столик для двоих, к счастью, оставшийся незанятым, в одном из наиболее спокойных уголков, и я сказал:

— Кажется, вы здесь как дома.

— Да. Это мое любимое место. — Она улыбнулась: — Здесь встречаешь много интересных людей.

Я оглянулся.

— Охотно верю.

За соседним столиком сидели двое — высокий блондин и низенький брюнет. Последний, прикрыв ладонью руку блондина, слегка похлопывал по ней и что-то горячо говорил в ухо своего собеседника. Тот слушал, явно скучая. Черноволосый наклонился и нежно поцеловал блондина в щеку.

Я обернулся к Саре. Она все видела и в то же время следила за мной с затаенной улыбкой, но на лбу ее появились хмурые морщинки. Я сказал:

— Некоторым парням во всем везет. Она откинула голову и засмеялась.

— Спасибо, Шелл, — сказала она с улыбкой. — Я боялась, что вы полезете на стенку.

— Не полезу.

Она насмешливо сморщила нос, протянула руку и похлопала меня по руке.

Я сказал:

— А теперь поцелуйте меня в щеку.

Она ничего не ответила, только искоса взглянула на меня зелеными глазами, не отнимая своей руки. Губы ее были сомкнуты, но слегка, чуть заметно, вздрагивали. Я живо представил себе ее стиснутые зубы в той странной улыбке, которая поразила меня, когда я был у Драгуна.

Я сказал:

— Вы престранное существо, Сара. Она посмотрела на скатерть.

— Возможно.

— Вчера вечером, например. Почему вы вонзили мне в шею ваши длинные, красивые ногти?

На лице ее появилась странная улыбка, и она сказала:

— Мне просто захотелось, — совершенно спокойно, как будто речь зашла о заурядном факте.

— Вы всегда делаете то, что вам хочется? Она чуть-чуть усмехнулась:

— Почти всегда.

Я не заметил, как подошел официант. Он рявкнул мне в ухо:

— Что вам будет угодно, детки? Я посмотрел на Сару.

— Что вам будет угодно, детка?

— Выбор невелик — бифштекс или креветки. Выбирайте на свой вкус. Ничего другого здесь не подают.

— Ничего другого? Она кивнула.

— Тогда бифштекс.

— Два бифштекса. Мне полусырой.

Когда нам подали красные, полусырые бифштексы, я сказал:

— О том, что было вчера, Сара. Перед тем, как меня втолкнули в кабинет, вы там все время были, да?

Она пожевала кусочек бифштекса и кивнула.

— Это не было в некотором роде… ну, отвратительно?

— Не совсем то слово. Я была там, когда это началось, и оставалась, пока все не кончилось. Конечно, мне это не понравилось, но и в ужас я не пришла; и уйти не хотела. Вам это понятно?

— Может быть. Я не уверен.

— Послушайте, Шелл. Я не ангел; я плохая. Меня называли безнравственной и порочной, и, может быть, не зря. Но я не стараюсь никого обманывать. — Она засмеялась, как ребенок, застигнутый над банкой с вареньем: —А иногда со мной страшно весело и забавно. — Она понизила голос и прошептала сквозь зубы: — Весело и забавно.

— Послушайте, вы, сирена, — сказал я. — Я привез вас сюда, чтобы поиграть с вами в викторину. Понятно?

Она надула губки.

— Знаю я вашу викторину. Мне почти жаль. Ну ладно. Спрашивайте, Шелл. А я доем бифштекс, пока он не остыл. — Я наблюдал за ней в то время, как она трудилась над бифштексом; потом она подняла на меня глаза и сказала: — Я вас поймаю, мистер Шелл Скотт. Честно предупреждаю.

Мы подкусывали друг друга, затрагивая любые темы, кроме погоды, и когда с бифштексом было покончено и их сменили напитки, я сказал:

— Значит, вам известно, какую шутку Зэркл и Брукс сыграли с вашим братом?

Она кивнула.

— Не думаю, чтобы Зэркл что-нибудь утаил. Я все слышала. Я спросил:

— Сара, вы что-нибудь знаете о несчастном случае с Джо?

— У-ух. Просто смешно. Если бы я знала! Мне нравился Джо. Во всяком случае, это был милый маленький воришка.

— Вы хорошо его знали?

— Он работал у Дрэга четыре или пять месяцев. Я не могла с ним не познакомиться. Раза два он приходил и ко мне. — Она стиснула зубы, улыбнувшись своей странной улыбкой. — Может быть, я его обворожила? А? Как стараюсь обворожить вас.

— Конечно, — сказал я. — Вы меня совсем загипнотизировали. Драгун спрашивал Зэркла о гибели Джо?

Она наклонилась над столом, глядя на меня веселыми глазами.

— Хотите, я расскажу что-то про Джо? Однажды он меня лягнул. В ногу. Высоко, выше колена.

— За что? Вы его поцарапали?

— Ага. В самое бедро лягнул. Хотите покажу, куда именно? — Она встала и хотела поднять подол платья.

— Караул! — тихо завопил я. — Женщина, сядьте. Хотите устроить скандал?

Она засмеялась и села.

— Я вовсе не собиралась. Просто хотела посмотреть, что вы сделаете. — Она понизила голос и с шутливой таинственностью сказала: — Потом покажу. Хорошо, Шелл? Потом? — Она искренно забавлялась.

— Конечно, — сказал я. — Потом. Вы меня напугали. А теперь отвечайте на вопросы ведущего без всякого стриптиза и без дураков. Драгун спрашивал Зэркла что-нибудь о гибели Джо; о том, как он попал под машину?

— Нет. А вы — косный и нудный формалист.

— О'кей. Значит, я косный и нудный формалист. А также частный сыщик. Почему вы смеетесь? — Она ответила, что просто так, и я продолжал: — Не забудьте, я подкупил вас бифштексом. Я жду ответов на свои вопросы. У меня работа, так что я соединяю приятное с полезным, дело — с удовольствием.

Она высоко подняла черные брови.

— Не обманывайте себя: это — удовольствие. — Она стала серьезной. — Ведь это удовольствие, правда, Шелл? Ведь вам приятно сидеть здесь со мной, не так ли?

Я сердито посмотрел на нее.

— О'кей, маленькая кокетка. Я просто наслаждаюсь! А теперь прекратите ваши попытки соблазнить меня.

— Я больше не буду. — Она посмеивалась.

— Еще один вопрос, детка. Когда я спросил вас про Джо, вы сказали, что это просто смешно. Что вы имели в виду?

— Что это смешно! Во-первых, Джо никогда не пил настолько, чтобы быть по горло наполненным алкоголем, — каким его нашли. А во-вторых, что он мог делать один, на шоссе, у Елисейского парка? Особенно если он был настолько пьян? Это просто смешно, вот и все.

— Отличные выводы, мисс Драгун. Совпадают с моими.

— Не называйте меня мисс Драгун. Зачем так формально?

— Ну хорошо, Сара. Очень точные выводы, но откуда вы знаете, что Джо был, как вы выразились, по горло наполнен алкоголем? Отвечайте мне.

Она холодно взглянула на меня.

— Ловите меня? Это же было в газетах, дурачок. Во всех газетах.

— Простите. Я действительно дурак.

— Нет, вы не дурак. Вы милый. Милый Шелл.

Она переходила от холодности к задушевности в мгновение ока. Это приводило меня в некоторое замешательство. Я сказал ей об этом:

— Вы меня смущаете.

— Чудесно. Это уже лучше! Вы еще не сказали мне, как вам нравятся мои волосы.

— Мне нравятся ваши волосы.

— Вы не можете сказать более определенно? — отрезала она. Снова лед.

— Конечно, — сказал я непринужденным тоном. — Мне нравятся ваши волосы. Мне они определенно нравятся.

Она крепко сжала алые губы.

— Иногда я готова убить вас, Шелл Скотт. — Она откинулась на спинку кресла. — Вопросов больше нет?

— Пожалуй, нет. Хотите, чтобы я отвез вас домой?

— Да. Но прежде вы должны мне один танец. А потом поедем. Вы даже не пригласили меня танцевать.

Я почти совсем забыл, что играет ансамбль. Я встал и перешел на ее сторону столика.

— Позвольте пригласить вас на танец, мисс Драгун. То есть Сара.

— Благодарю вас, — улыбнулась она. — С удовольствием.

Ансамбль из пяти инструментов был хорош. Три ударных, один язычковый и один медный духовой. Они играли в том подчеркнутом, пульсирующем ритме, который апеллирует к вашим ногам. Мне нравилось, как Сара танцует. Придя в мои объятия, она тесно прижалась ко мне и положила левую руку мне на плечо, перебирая пальцами мои волосы на затылке.

— Вы слишком высокий, — сказала она. — Нагнитесь немного.

— Осторожно с вашими длинными ногтями.

Она немного отстранилась от меня и посмотрела мне в лицо. Она открыла было рот, потом полузакрыла его и тихо, почти шепотом сказала:

— Я буду осторожна. Боитесь?

— Напуган до смерти. Никогда не знаю, когда вы можете обернуться второй Лиззи Борден.

Она сняла правую руку с моего плеча и помахала ею у меня перед глазами. Ее красные ногти были длинные, с загнутыми концами.

— Которая заслуживает казни? Я сказал:

— Заткнитесь, — и сосредоточился на танце. Ансамбль заиграл „Лауру“, и притом очень хорошо. Мягко и медленно пригасли огни, и певица, которую я до того не заметил, почти шепотом произносила слова. Это было прекрасно.

Музыка замолкла, и Сара остановилась, все еще прижимаясь ко мне, легонько чертя пальцем круги на моей шее. Я сказал:

— Растерялись? Музыка-то кончилась.

— Я — растерялась? Кому нужна музыка? Я могу напеть мелодию. Я снял с моих плеч ее руки, прижал их к ее бокам и сказал:

— Пора домой, малютка. Она вздохнула:

— О'кей, старичок.

— Не называйте меня старичком.

— Ну ладно. Папочка. Я подумал:

— Пожалуй, это немного лучше.

— Во всяком случае, — сказала она, — я не малютка. Я оглядел ее с ног до головы.

— Верно замечено. А теперь пошли отсюда. Сара остановила меня за дверью, сказав:

— Одну минуту, Шелл. Я включу свет.

Она прошла в комнату, неслышно ступая по мягкому ковру, и включила не верхний свет, а бра у верхнего угла „Автопортрета“.

Она сказала:

— Заприте входную дверь и идите сюда.

Свет падал прямо на картину и на бурую медвежью шкуру под ней. Рассеянный свет терялся в углах комнаты и почти всецело поглощался чернотой дивана и ковра. Я сел на одну из молочно-белых подушек. Эти подушки, белая шкура и картина на стене казались единственными реальными предметами во всей комнате, но даже они как будто утратили свою материальность и, казалось, плавали на поверхности черноты.

Сара присела, а потом легла навзничь на медвежьей шкуре у моих ног. Черное платье резко выделялось на белом фоне, подчеркивая изгибы ее миниатюрной фигуры.

„Опять позирует. Снова — аффектированная, искусственная, странная и причудливо прекрасная женщина. Но поза или не поза, однако она эффектна“. Она выглядела необыкновенно и бесконечно соблазнительно. Если бы не ее округлые формы, ее можно было бы принять за ребенка или за женщину прошлого тысячелетия. Вне возраста и вне времени — так же, как грех всегда вне возраста и вне времени.

Она повернулась на бок, оперлась на правый локоть и глядя, мне в лицо, тихо произнесла:

— Шелл.

Я не ответил.

— Вот сюда он лягнул меня, ударил меня ногой, Шелл.

Левой рукой она подняла подол платья. В слабом свете я увидел на ее бедре темное пятно. „Значит, это правда; она не придумала это нарочно, чтобы поиграть со мной или подразнить меня“. Она разжала пальцы, и гладкая, мягкая материя скользнула вниз по ее бедру, легко и мягко, подобно ласке возлюбленного, и закрыла бледную, светлую, как слоновая кость, кожу.

Она действовала на меня, проникая мне в душу, какой-то темной, гипнотической силой ее особенного, свойственного только ей обаяния. Оно так же, несомненно, выражало ее личность, как ее комната и это почти безумное, мрачное полотно, зловеще парившее над нами, выражали ее личность и были от нее неотделимы.

Все еще лежа у моих ног, она протянула левую руку и сжала мою. Ее рука была горячей и влажной. И дрожала — так же, как уже дрожала однажды, при нашей первой встрече.

Она притянула меня к себе.

— Шелл, — прошептала она сквозь зубы, — я хочу поцеловать вас, Шелл.

Она поцеловала меня маленькими, влажными губами. Легкий, долгий поцелуй. Кончик ее языка скользнул по моей нижней губе: ее зеленые глаза расширились и казались почти черными, и в них крошечными огненными точками искрился отраженный свет. Она еще раз поцеловала меня и сказала:

— Поцелуй же меня, Шелл. Сделай мне больно. Она укусила меня в губу.

Я не знал, нравится мне все это или нет. Но я подложил под нее руки, притянул ее рывком к себе и крепко поцеловал ее в губы.

Я резко включил свет в первой комнате своей квартиры, и гуппи испуганно заметались в аквариуме. Гнусное предательство: я совсем забыл о рыбках. Я сказал:

— Простите, друзья, — прошел в спальню и разделся. Было девять минут второго.

Я включил душ, вывернув кран до отказа и прыгнул под горячую, испускающую пар струю.

Взвыв во всю силу легких, я выскочил из нее, как будто меня вышвырнула какая-то сила.

Я вернулся в спальню, роняя на ковер стекавшие с меня капли, остановился перед зеркалом и, повернувшись, посмотрел через плечо на свою спину. От лопаток до пояса краснели четыре свежих, кровавых, глубоких борозды.

Я смотрел на них и бормотал сквозь стиснутые зубы:

— Ах ты, сучка. Ах… ты… сучка!

Звонок звонил, не умолкая, и от этого звона я начал приходить в себя и попытался зарыться головой в подушку. Звон не прекращался, и я выбрался из состояния сна, как человек выполз бы из бочки с патокой; и вдруг звон оборвался, и я схватился за телефон, стоявший у кровати. В ухе ровно и длинно загудело. Я положил трубку на рычаг.

Я сел и, отбросив простыню, вытер рукой вспотевшую грудь. Жара была невыносима, хуже, чем в адском пекле летом. Солнце проникало в комнату, и лучи его как будто впитывались в черный коврик перед кроватью. Я почувствовал адскую боль в спине и вдруг вспомнил все, что было.

Несколько секунд я сидел в постели, вспоминая с бессмысленной улыбкой на лице. Я вытянул ногу и посмотрел на свой большой палец; он был на месте. Меня будто встряхнуло.

Я спустил ноги на пол, схватил телефонную трубку и набрал Улрих 3-12-12. Женский голос четко произнес мне в ухо: „При сигнале… время будет… пять… одна минута… и сорок секунд“.

Я подошел к туалетному столику, сгреб свои ручные часы и проверил их и оба будильника. Голос был прав: стрелка перешла за пять часов. Я проспал почти шестнадцать часов и все-таки чувствовал себя, как официант в притоне курильщиков опиума.

Я набросил на себя халат, пошел в кухню и поставил варить кофе. Я поставил на огонь кастрюльку с маисовыми хлопьями. В ней сразу забулькало — плоп, плоп, плоп, — как в котле ведьмы.

Телефон снова зазвонил, и я поднял трубку:

— Да, да?

— Мистер Скотт? Это вы, мистер Скотт? Говорит Келли. Где вы пропадали? Я никак не мог дозвониться.

— Где я пропадал? Я был в постели. А где, черт возьми, были вы? Я уже подумал, живы ли вы.

— Я это сделал, — сказал он возбужденно. — Я это сделал, и оно сработало.

— Что вы сделали? Что сработало?

— То, о чем мы с вами говорили. Помните, тогда, за обедом? Помните? Неужели не помните? — Казалось, он немного испуган.

Я окончательно проснулся. Я весь похолодел.

— Малыш, — сказал я. — Келли. Дружище. Келли. Вы не могли этого сделать. Вы были пьяны, вы не могли серьезно говорить о таких идиотских вещах, о которых вы болтали за обедом в „Серале“.

— Да нет уж, я говорил серьезно, мистер Скотт. От начала и до конца. Действительно я был немного пьян. Может, я не все в точности помню, но я думал, что все решено. А в чем дело?

— Ни в чем, — простонал я. — Ни в чем; во всем! Вы действительно выполнили то, о чем говорили?

— Ну да, конечно! Я должен поговорить с вами. Я звоню вам уже полдня.

— Так это серьезно?

— Ужасающе. Вы не поверите. Просто колоссально.

— О'кей, о'кей, — сказал я. — Поверю. Сейчас оденусь и приеду. Вы сейчас где?

— В аптеке Хансена на Голливудском бульваре.

— Можете рассказать хоть немного сейчас?

— Не по телефону. Скажу лишь, что капитан Сэмсон напал на след. Только это больше, чем он думал. Вы лучше приезжайте сюда.

— Дайте мне пятнадцать минут. Вы подняли меня с постели.

— С постели! — произнес он с отвращением. — Ну ладно, я подожду. Я положил трубку, пошел в ванную, принял мгновенный холодный душ и растерся толстым турецким полотенцем. Кроме спины: тут пришлось быть крайне осторожным.

Келли. Томми Келли, несгибаемый и бесстрашный репортер. Проклятый сумасшедший дурак. Если он не уймется, нас всех перебьют. До меня постепенно доходило значение случившегося. Этот идиот вышел на связь с бандитами и указал им на объект. Объект!

Леденящая, липкая мысль прокралась по хребту в мозг. Если я правильно помню пьяные рассуждения Келли, этим объектом должен быть я.

Что он воображает, в самом деле, — что это уборка отбросов? Он заигрывает с матерыми убийцами, как будто они — покупатели на благотворительном базаре. Он сказал, это „колоссально“. Я еще не выслушал его истории, а он уже заявляет, что это колоссально.

Я поспешно оделся и взял свой кольт 38-го калибра. Многие предпочитают более крупные пистолеты, но мой кольт выбрасывает пилюлю, которая при умелом обращении с этим оружием достаточно велика, чтобы поразить любую цель, вплоть до слона.

Я почуял какой-то запах, вышел в кухню и обнаружил, что моя похлебка из маисовых хлопьев перестала булькать, переселилась на плиту и дымится. Я подставил кастрюлю под струю из водопровода, дал ей с минуту пошипеть, выбросил ее в помойное ведро и приготовился уйти.

На пути к выходу я остановился возле аквариумов и сказал: „До свидания, рыбы“. Они меня не слышали. Но в меньшем аквариуме гуппи собрались кучкой, тыча носами в стекло, ожидая пищи. Я пожалел, что выбросил маисовые хлопья, но схватив пакетик очередной порции сушеных креветок и крабов, высыпал ее в оба аквариума. Они с жадностью набросились на еду, в то время как у меня в животе бурчало и булькало.

Включив у аквариумов свет, я вышел. Было пять-двадцать пять пополудни, и, возможно, события уже начали развиваться.

Я оставил машину за углом и дошел до аптеки Хансена. Келли ждал меня. Когда я подошел, первое, что он сказал, было:

— Хелло, мистер Скотт. Я забыл предупредить вас — вы захватили пистолет?

— Захватил. Думаете, он мне понадобится? Он немного смутился и сказал:

— Н-ну, не знаю. Понимаете… — и умолк. Я сказал:

— Понимаю, — заказал тосты и кофе и сел за столик против Келли. Я спросил:

— Что случилось?

Он так явно нервничал и выглядел таким виноватым, что я даже не стал его бранить. Он поиграл карандашом, который держал в руке, открыл и закрыл рот, глубоко перевел дух и быстро заговорил:

— Ну, вы знаете, о чем я собирался с ними говорить. Я встретился с ними, и мы договорились, и… вы сказали, что я могу назвать ваше имя, — он нервно глотнул и поспешил закончить, — и я его назвал. Я испугался до смерти. О, как мне было страшно. Все это казалось так здорово, вроде приключения, но когда я действительно туда попал, когда это в самом деле началось, я чуть не напустил в штаны. — Он посмотрел на меня с таким выражением, как будто ждал, что я вот-вот съем его живьем.

— Послушайте, Келли, — сказал я как можно спокойнее, — я не понял и половины из того, что вы говорите. Успокойтесь, начните с начала и расскажите все по порядку.

Он облизнул пересохшие губы.

— Ну, — сказал он, — Я говорил вам, что у меня есть кое-какие друзья сомнительного характера. Наутро в субботу я чувствовал себя ужасно. — Он криво усмехнулся: — Видимо, в пятницу вечером мы здорово выпили.

— Ага, — сказал я. — Так что же случилось в субботу? Он продолжал:

— Ну, утром я отправился в редакцию — надо было закончить кое-какие дела. Потом я немного закусил и объехал несколько баров, немного выпил, — но сделал вид, что выпил гораздо больше. Каждый раз, когда я встречал кого-нибудь из этих типов, я его угощал, и мы беседовали. Я давал им понять, что есть один парень, который мне просто поперек горла, а потом спрашивал, не знают ли они каких-нибудь способов разрешить подобные проблемы за деньги. Все это звучало так таинственно. Ничего лишнего, конечно, я не говорил, но вел себя так, будто позарез хочу узнать, нет ли какой-нибудь организации или хоть одного человека, кто бы нанимался убирать неугодных…

— Хитро задумано, — сказал я. Он неуверенно ухмыльнулся:

— Конечно. Но послушайте, что было дальше. На это ушел почти весь день. Я говорил с полдюжиной парней, а сколько было выпито виски, — и не сосчитаешь. Пришлось и мне немного перехватить. Где-то в седьмом часу я поехал домой и пообедал. Жена, конечно, почуяла, что от меня пахнет виски, и стала допытываться, какого черта я пью. — Он взглянул на меня. — Заподозрила, что я опять был с вами. Смешно, правда?

— До упаду. — Нам подали тосты и кофе, и я принялся за них. — Однако я умираю от любопытства. Рассказывайте, не тяните. О деталях поговорим потом.

— О'кей. После обеда — это было около семи — я опять поехал по барам. Конечно, я еще не ожидал особенных событий — слишком скоро, — но все-таки начало было положено. Я поехал в „Голубую Луну“ — знаете? На Шестой, с улицы несколько ступенек вниз. Слышу, кто-то входит вслед за мной, но кто он — не вижу. Сначала я даже не обратил внимания. Я просто вошел туда посидеть и подумать. Видно, до него дошло, о чем я говорил, и он пошел за мной. Во всяком случае, он зашел в соседнюю кабинку, где я не мог его видеть, и заговорил со мной. Так неожиданно это было. Он сказал, что я болтал о каком-то парне, которого нужно убрать с дороги и что я должен поостеречься, прежде чем валять дурака и трепать повсюду языком.

Ну, вот. — Келли перевел дух и продолжал: — Я решил, что, может, это как раз тот, кого я ищу, и сказал, что вовсе не валяю дурака и вообще какое ему дело? В общем, рискнул закинуть удочку.

— Понятно, — сказал я. — Валяйте дальше.

— В результате он сказал, что, если я хочу действительно поговорить о деле, я должен быть на Першинг-сквер, на северной стороне, против памятника Бетховену, — он произносил „бии“, Биитховену, — и ехать туда немедленно. Он сказал, что в баре сейчас находится человек, который проследит, действительно ли я поеду туда. Там я должен ждать перед памятником, и очень скоро по Пятой улице выйдет машина и мигнет один раз — включит и сразу выключит фары. Я должен подбежать и вскочить в нее на заднее сиденье.

Келли сделал паузу и облизнул губы.

— Все это было так странно; даже как-то страшно. Вот. Я поехал на Першинг-сквер и стал ждать. Было довольно темно, и я стал нервничать, и вдруг вылетает машина, я вскакиваю в нее, и бам! Лицо мне закрывает какая-то тряпка. Наверно, в ней был хлороформ. Во всяком случае, я потерял сознание, — не совсем, но все стало как будто в тумане. Мне завязали глаза, и мы куда-то поехали. Куда, сколько времени ехали, я не знаю. Меня чертовски мутило. Наконец машина остановилась, и мы куда-то вошли, и кто-то открыл дверь и втолкнул меня куда-то, и дверь за мной закрылась.

Я спросил:

— У вас было хоть какое-нибудь представление о том, где вы находитесь?

— Гмм… Это могло быть где угодно. Да и вообще я все еще был как в тумане. Ну, я стащил с глаз повязку и увидел, что я в комнате и совсем один. Я попробовал дверь, но она была заперта, так что выйти я не мог. В комнате стоял стол и пара стульев, так что я сел и стал ждать, что будет дальше. Свет был очень тусклый, я почти ничего не видел. Мне показалось, что прошло очень много времени, и вот когда мне по-настоящему стало страшно, — именно когда я сидел и ждал. Наконец, заговорил человек, как будто в микрофон, — в комнате ведь никого не было, так что они, вероятно, провели радио, чтобы можно было говорить из другого помещения.

— Короче, Келли, — сказал я. — Чем все это кончилось? Он посмотрел на меня с болезненной улыбкой.

— Ну вот, этот человек, вернее, этот голос, сказал, что, если я хочу, чтобы о ком-то позаботились, то есть убили, они могут это устроить за определенную цену. Он спросил, как меня зовут, и мне пришлось ответить; и я сказал, что да, хочу убрать одного человека с моей дороги; и он спросил, как ваше имя.

Я сказал:

— Так он спросил, как мое имя? Мое имя?

— Да. То есть он спросил, о ком я говорю, и я назвал ваше имя. — Он опять болезненно усмехнулся: — Помните, мы говорили об этом тогда, во время обеда. — Он был бледен и испуган. Боялся, что я на это скажу. — Может быть, я не должен был этого делать, а, мистер Скотт? Но я уже влип и не знал, что делать; я просто растерялся. Вы — ммм — вы очень на меня сердитесь, мистер Скотт?

— Успокойтесь, Келли. Думаю, все будет в порядке. Должно быть в порядке. Кстати, вы могли бы называть меня просто — Шелл. Каждый,

кто знает меня настолько близко, чтобы организовать мое убийство, имеет право по крайней мере называть меня по имени. Между прочим, вы объяснили тому типу, почему вы хотите меня убрать?

— Не пришлось; он не спрашивал. Все, что его интересовало, это имя человека, о котором я хотел — гм — позаботиться.

— Как насчет вознаграждения? Или меня укокошат бесплатно?

— Ах, это. Я должен заплатить ему пять тысяч долларов. Объехать сегодня вечером бары, имея при себе деньги. Кто-то вступит со мной в контакт. Никаких более тачных указаний.

— Имеете представление, кто этот „голос“? Вы когда-нибудь видели или слышали кого-нибудь, кто навел бы вас на мысль об этом таинственном человеке?

Он медленно покачал головой, смотря на меня широко открытыми глазами.

— Нет. Никакого намека. Боюсь, что у меня в голове все спуталось.

— О'кей, — сказал я. — Каков ваш следующий ход? Он молча смотрел на меня. Он с усилием глотнул.

— Ну, так вот что, — сказал я. — Отправляйтесь прямым ходом в полицейское управление и расскажите Сэмсону — а если его нет, то лейтенанту Ролинзу — все, что вы мне рассказали, и все, что вы вспомните еще. Мы имеем все шансы кончить жизнь в канаве, если ваши кровожадные друзья хоть на миг заподозрят, что ваша затея — блеф. А они вполне на это способны. Что-нибудь еще произошло, пока вы там были?

— Что-то ужасно… странное. Перед самым моим уходом. Кстати, я ушел так же, как и пришел. Вдруг погас свет, и вошел какой-то человек и поступил со мной так же, как на Першинг-сквер. Они выпустили меня где-то за городом, на темной дороге, и я только к утру добрался до города — подвезла чья-то машина. Я чувствовал себя, как дохлая собака. Я прокрался в дом и лег спать в постель. У нас двуспальная кровать, так что я не очень потревожил жену. Она только спросила сквозь сон, я ли это, и я сказал да и чтобы она спала. Проснулся уже сегодня днем и позвонил вам.

— Так что же произошло, что показалось вам странным?

— Ну, все как будто было готово к моему уходу, и человек по радио предупредил, что свет погаснет и чтобы я не беспокоился, — это для того лишь, чтобы я мог уйти; я должен понять, что они вынуждены соблюдать осторожность. Видно, они боялись, что я кого-нибудь узнаю. Я уже приготовился к тому, что выключат свет, и ждал, и вдруг тот же голос снова заговорил и задал мне тот же вопрос, который задавал в самом начале. Я подумал, что это очень странно, как вдруг услышал свой собственный голос и свой ответ. И потом я прослушал весь наш разговор — все, что говорил он, все, что отвечал я, мое имя, ваше имя, словом — все от начала до конца. Я сидел и слушал. А потом этот же тип сказал, что теперь мне должно быть понятно, как будет глупо, если мне в голову придут какие-нибудь нелепые идеи. Кажется, он сказал — опасные идеи. Ну, а потом погас свет, а дальше вы все знаете.

— Да, они чертовски острожны, — сказал я. — Но это вполне понятно. — Я посмотрел на Келли. — Больше ничего не припомните? Вы никого не узнали, ничьего голоса или фигуры, — ничего. Так?

— Так.

— Значит, никакой сенсации? Он скорбно покачал головой.

— Никакой. Только куча неприятностей для всех. Я чертовски сожалею.

— Может быть, все не так плохо, как кажется. По крайней мере, какой-то сдвиг. И мы хотя бы узнали, что действительно за всеми этими убийствами в Лос-Анджелесе скрывается какая-то организация. Вы не уловили никакого намека на то, как они собираются провернуть это дело?

— Никакого намека. Ни малейшего. С минуту я сидел и думал:

— Если весь разговор записан — ваше имя и ваши намерения, представляете, какой это прекрасный материал для шантажа?

Он снова покачал головой.

— Ужасно, правда?

— Не знаю. Может быть, вы действительно во что-то влипли, Келли. Лучше поезжайте скорее в полицию. У меня еще кое-какие дела, я не могу сейчас связать себе руки. Они ожидают, что вы привезете им деньги не раньше вечера, так что до завтрашнего утра, вероятно, ничего не случится. Но представляете, что произойдет, если вы не появитесь, чтобы расплатиться. Вы можете быстро попасть в центр?

— Да, у меня машина.

— О'кей, мчитесь прямо туда, расскажите в полиции все, что с вами произошло, и пусть они приставят к вам кого-нибудь для охраны. Если вы застанете там Сэма и его не хватит удар от того, что вы ему расскажете, он, наверно, приставит к вам целый полк. Скажите ему, что я приеду позже. Мне нужно кое-что сверить с моим клиентом и еще кое-что сделать. Знаете, Келли, мне кажется, вы дали мне пару ниточек, которые могут привести меня к чему-то. Так что, возможно, ваши труды не напрасны.

— Я очень на это надеюсь, — сказал он горестно. — Мне как-то не по себе.

— Не расстраивайтесь, — сказал я. — И будьте осторожны. Поезжайте прямо в полицейское управление. Эти мальчики — большие специалисты; безжалостные, хладнокровные убийцы. Наихудший вид убийц. Так что следите за каждым своим шагом.

Он кивнул мне на прощанье и вышел. Я прикончил тост, допил последний глоток уже остывшего кофе, оставил на столе деньги за выпитое и съеденное и уехал. Я считал, что должен ввести Пила в курс событий. В конце концов, он же мне платит.

Я остановился у гардероба, стараясь привыкнуть к полутьме „Сераля“. Я сказал Максине:

— Привет, голубоглазая. Она сказала:

— Привет, волк.

— Ну, ну, — сказал я. — Нельзя ли полюбезнее. Откуда у вас волчий лексикон?

— А разве все не выглядело так вчера вечером? Когда вы уходили с этой… этой расфуфыренной женщиной.

— Деловое свидание, вот и все. Скажите, вам передали мое устное послание?

Она откинула назад голову и с возмущением посмотрела на меня.

— Я же сказала — вздор, — ответила она. — Деловое свидание!

Я усмехнулся и сошел на три ступеньки вниз, в клуб, и дальше — к бархатной портьере, закрывавшей арку. Чарльз приветствовал меня загадочным „Хай, дюдиктив“.

Я сказал:

— Мне бы повидать Пила.

— Конечно. Проходите вперед.

Я прошел в узкий холл. Дверь в первую артистическую уборную была открыта, и я невольно посмотрел в ту сторону. Глория Уэйн вскрикнула:

— Скотти, не смотри на меня, — и, схватив шелковый халат, набросила на свои восхитительные плечики.

„Черт возьми, ведь она нарочно оставила дверь открытой. Конечно“, — я остановился.

— Хэлло, Глория, — сказал я усмехаясь. — Приятно вас видеть.

— Противный, — сказала она, надув губки. — Почему не пришел ко мне вчера вечером? Или ты не понял, что я тебя приглашаю?

— Понял. Это было очень мило с твоей стороны. Но мне надо было поработать. Я же частный следователь, помнишь?

— И как же подвигается расследование, Скотти? Нашел ключ к тайне?

— Так себе. Подбираю ключ здесь, ключ там.

— Что-нибудь интересное?

— Ага. Ты, например. Кстати, этот халат на два размера меньше, чем нужно.

— Ты меня напугал. Я схватила первое, что было под рукой. Когда я тебя увижу?

— Не знаю. Может случиться, что буду очень занят.

— Без дураков?

— Без дураков. Возможно, забот будет полон рот. Она усмехнулась:

— Держу пари, что будет, Скотти. Непременно будет. Я засмеялся и пошел дальше.

Пил открыл дверь и сказал:

— Я уж начал беспокоиться, почему вы не являетесь с докладом, мистер Скотт. Садитесь. — Он указал на кресло у стола. Я уселся поудобнее и закурил сигарету.

— Я был занят, — сказал я. — Но все идет своим чередом.

Пил поглаживал темные усы толстым пальцем и не сводил с меня ледяных голубых глаз.

— Вам уже известно, кто убил мистера Брукса?

— Нет, я еще не знаю, кто убил его, но у меня есть идеи. Я обследовал довольно большую территорию, и все, что у меня есть, — это идеи. — Я ввел его в курс дела, доложив обо всем, что мне удалось раскопать, исключая лишь маленькую проделку Келли. Он слушал, уставившись на меня из-под своих прямых, тяжелых бровей.

Когда я кончил, он сказал:

— Очень хорошо. За такое короткое время, мистер Скотт, вы сделали немало. Надеюсь, так будет и дальше.

— Думаю, что да, — сказал я. — Откровенно говоря, дело должно пойти быстрее, ведь основа уже заложена. Возможно, завтра я сообщу вам уже что-то определенное. — Я встал. — У меня есть некоторые идеи, над которыми надо поработать, так что я лучше пойду. Я просто хотел ввести вас в курс дела.

— Отлично. Ценю, мистер Скотт. Не хотите ли выпить перед уходом?

— Спасибо, нет. Я выпью за обедом. Мой желудок уже начинает ворчать. Дверь открылась, как по сигналу, и в нее просунулся красный клюв.

Я проследовал перед Чарльзом через холл и остановился возле арки.

— А вы здорово входите и выходите без всякого предупреждения. Он указал на стену под бархатной портьерой.

— Зуммер, — сказал он. — Когда я нужен, босс меня вызывает.

— Теперь я — персона грата, — сказал я ему. — Могу приходить и уходить, когда хочу.

Он покачал головой.

— Приказ босса. Он хочет, чтобы так было, и не мне ему перечить. — Его крупное лицо расплылось в здоровой улыбке. — Надо же мне что-нибудь делать? Это моя работа.

Я сказал, что он, конечно, прав, и вышел. В меню опять значилась жареная грудинка, но на этот раз я выбрал толстый бифштекс.

Пока я его пожирал, к столу подсела Глория и выпила стаканчик. Она занимала меня непринужденной болтовней, стараясь выпытать что-нибудь о моем деле, и выглядела очаровательно в золотистом платье с низким вырезом на груди, открывавшим несколько квадратных дюймов того, на чем держалась ее слава. Я убедил ее, что не смогу отвезти ее сегодня домой, и она, надув губки, оставила меня в покое.

Когда я проходил мимо гардероба к выходу, Максина сказала:

— Просто не верится.

— Во что не верится? Снова мои друзья вмешались? — Вы — и без дамы. Я засмеялся:

— Действительно промашка! Но я решил, что если не ивовая блондинка, то мне не нужно никого.

— Это я — ивовая блондинка?

— Конечно. Разве вы не гибкая, как ива?

Она сомкнула руки на затылке и грациозно покачалась из стороны в сторону. Она действительно была гибкая, как ветка ивы. Я сказал, что если Саломея и превосходила ее в чем-то, то лишь в том, что на ней было больше покрывал, и ушел прежде, чем она успела высказаться. Правда, меня это не очень заботило.

Оставив свой кадиллак недалеко от входа в „Сераль“, я направился к аптеке на углу. Было семь часов, и на Уилширском бульваре уже сияли огни, разгоняя мрак. Я вошел в аптеку, нашел телефонную кабинку и позвонил Сэмсону.

Он ответил, и я сказал:

— Сэм, это Шелл. Келли рассказал вам, что было вчера вечером? Когда он ответил, его голос звучал странно, напряженно. Что-то случилось.

— Нет, — сказал он. — Едва ли расскажет. Вы его видели?

— Ага. Что…

— Как давно? — прервал он меня.

— Часа два назад, может быть — меньше. А что случилось? Келли говорил с вами?

— Нет, Шелл. Келли убит.

До меня дошло не сразу. В первый момент я подумал, что Сэмсон меня дурачит, потом я все понял. Они его прикончили. Маленькое предприятие Келли накануне вечером, его „колоссальный“ успех привели мальчика к гибели. И ответственность за это наполовину лежит на мне. Я почувствовал, что меня вот-вот вырвет.

Из телефонной трубки неслись звуки:

— Шелл? Шелл?

— Да, Сэм, — сказал я медленно. — Удар ниже пояса. Я послал его к вам часа полтора назад. Боялся, что с ним что-нибудь случится. Проклятье! Я думал, что, если он свяжется с вами, он будет в безопасности. Как это случилось? Когда?

— Мне сообщили несколько минут назад. Я позвонил вам в контору, но вас не было. Мы получили срочный вызов и сразу же выслали машину. Видимо, его избили до смерти и выбросили из машины на всем ходу. Почти так же, как и в большинстве других случаев. Только на этот раз они не очень старались это замаскировать.

— Конечно. Иначе и не могло быть, Сэм. Этим они предупреждают нас, чтобы мы отступились.

— Что вы хотите сказать?

— Вчера вечером малыш добрался до этой шайки убийц и выдал им свою сфабрикованную историю. Очевидно, они ему не поверили и решили с ним покончить. Вероятно, они здорово его обработали, прежде чем убить. И воспользовались своим излюбленным приемом — выдать убийство за несчастный случай. Это связывает наглых подонков со всеми автомобильными происшествиями, которые у нас на заметке.

— Вы хотите сказать, что Келли действительно осуществил свое сумасшедшее намерение, о котором вы мне говорили?

— Ну да. Это был дурацкий план с самого начала. Если бы я отнесся к малышу более серьезно, когда эта идея Пришла ему в голову, может быть, ничего бы не случилось. — Я бегло передал Сэмсону то, что услышал утром от Келли.

Он сказал:

— Из всех дурацких…

— Бросьте, Сэм. Дело сделано. — Мой оцепеневший мозг понемногу зашевелился. — Сэм, — сказал я, — я расстался с Келли где-то около шести часов. Еще не стемнело. Все, что он должен был сделать, это ехать прямо в полицейское управление; у него не было никаких причин разъезжать по городу. Должно быть, они перехватили его где-то на полпути. Должно быть, они его выследили. Должно быть, они следили за ним все время.

Он подумал об этом одновременно со мной:

— Шелл, если они следили за ним, они наверняка видели, что он говорил с вами. Черт побери, они ведь уверены в том, что он все вам рассказал!

Тошнота понемногу отпустила меня, и во мне закипело бешенство. Я чувствовал, как гнев сжимает мне горло, и заметил, что скрежещу зубами так, что больно челюстям.

— Шелл, — сказал Сэм, — их следующая жертва — вы. Я пришлю вам кого-нибудь.

— Неважно. Чтобы отпугнуть их от меня, понадобилась бы целая армия полицейских. Мне нужно кое-что сделать. — Я подумал о другом: — Как насчет миссис Келли? Она знает?

— Едва ли, Шелл. Мы сами узнали об этом только что, откуда же ей знать раньше нас.

— Я сообщу ей, — сказал я. — Я чувствую, что это моя обязанность. — Пообещав Сэму встретиться с ним позже, я повесил трубку.

Я вынул из чехла свой кольт и переложил его в правый карман пиджака. Пока я выходил из кабинки, шел от аптеки к машине и садился в нее, я держал руку на револьвере. Сев в кадиллак, я положил его На сиденье, справа от себя, и тронулся с места. Я надеялся, что те же парни, которые прикончили Келли, последуют за мной. Эти мальчики жаждали убийства, и именно сейчас я был готов, способен и полон желания встретиться с ними, — и может быть, я даже испытывал в этом какую-то потребность.

Я ехал быстро, чувствуя, как подступает к горлу тошнота, полный горечи, пылая гневом. Я не думал о том, что происходило на дороге позади меня; гораздо больше меня беспокоило то, что ждало меня впереди. „Как, черт возьми, сказать о его гибели его жене? И что именно я ей скажу?“

Я поставил машину на Нортон-стрит, в темном пространстве между двумя фонарями, оставил револьвер на сиденье и вошел в Отель-Холлоувей.

Дежурный клерк указал мне номер комнаты, и я поднялся по лестнице. Я постучал. Мне открыла миниатюрная, хорошенькая женщина. Она вопросительно устремила на меня спокойный, серьезный взгляд.

— Миссис Келли?

— Да. В чем дело?

— Я Шелл Скотт. Могу я зайти на минуту?

— Что за вопрос, мистер Скотт. Входите, пожалуйста.

Я вошел и сел на предложенный мне стул. Она села на кушетку, сбоку и в нескольких футах от меня. Я взглянул на нее и опустил глаза; честно говоря, я не знал, что сказать. Не можете же вы так прямо выпалить в лицо женщине, что ее муж убит, что он мертв.

Она сказала сама:

— Что-то случилось? Что-то случилось, да? — В ее тоне уже чувствовалась паника.

— Да, — сказал я. — Я сожалею. Несчастный случай.

С минуту она сидела совсем тихо, смотря на меня в упор, потом ее губы дрогнули и мышцы на шее напряглись.

— С Томми, да? — произнесла она сдавленным голосом. — С Томми, да? Да? — Она говорила хриплым шепотом, сквозь зубы.

Я молча кивнул, как будто у меня отнялся язык.

— Насколько серьезно… — начала она и вдруг замолкла и посмотрела на меня. Она посмотрела на меня, а я глотал судорожно и облизывал пересохшие губы. Казалось, понимание медленно проступает в ее взгляде, и вдруг, по какой-то способности интуитивного постижения, свойственного иногда женщинам, она уже все знала.

Она сказала вдруг:

— Он умер. Томми умер. Томми умер… — Она повторяла это снова и снова, и с ее лица уходило всякое выражение, глаза перестали видеть. Потом мышцы на шее расслабились и голова повисла, как будто она потеряла над нею всякий контроль. Я встал и подошел к кушетке, думая, что она лишится чувств, но она подняла голову и, сжав руки, уставилась в стену невидящими глазами, из которых по застывшему, как маска, лицу катились слезы. Я сел рядом с ней, бормоча беспомощные слова сочувствия, которых она не слышала.

Она сидела так, не двигаясь, долгие минуты. Потом она содрогнулась, вздохнула и сказала ровным, монотонным голосом:

— Я справлюсь, мистер Скотт. Спасибо, что посидели со мной. Думаю, мне лучше остаться одной с маленьким Томми, с нашим беби.

Я сказал ей, где меня найти, если понадобится моя помощь, и вышел.

Они схватили меня в холле.

Они не стали ждать, пока я выйду на улицу, где я смог бы броситься бежать, — если бы захотел бежать, — они действовали точно и наверняка. Профессионально, эффективно. Как только за мной закрылась дверь, я обнаружил первого из бандитов: он прислонился к стене слева от меня, держа руки глубоко в карманах куртки. Почти в этот же момент второй парень, которого я мог видеть лишь уголком глаза, уткнул мне в ребра дуло пистолета.

Скрипучим голосом он сказал:

— Держи язык за зубами, Скотт, — и ловко обшарил меня левой рукой. Он сказал с удивлением: — На нем ничего нет. Представляешь? Красавчик чист, как стеклышко.

Парень у стены дернул головой в сторону лестницы и выпрямился, все так же держа руки в карманах. Он был массивный, с дряблым, вызывающим почти омерзение, огромным телом человека с недоразвитым мозгом, а глаза его выглядели крошечными красными щелочками на бледном, как тесто, лице. Мне невольно вспомнилась шевелящаяся груда червей, которую я однажды видел и наверху которой извивался один более крупный и жирный, как король над всеми остальными.

Я отвернулся от него и посмотрел на второго бандита. Ни того, ни другого я никогда прежде не встречал. Этот второй, справа от меня, был невысок ростом — его лысая голова доходила мне до носа, — но имел длинный и крупный торс гораздо более высокого человека. Все дело было в его ногах — хилых и кривых, — которые делали его низкорослым, приземистым и уродливым на вид. Глаза его были широко расставлены, а крупный нос торчал крючком над толстыми красными губами.

— Ты! — сказал я. — Убийца, сукин сын.

Глаза его сузились, и он замахнулся, собираясь ударить меня рукояткой пистолета по лицу.

— Джаг! — Это слово вырвалось из глотки первого бандита с удивительной быстротой и прозвучало властно и авторитетно.

Лицо коротконогого сморщилось, он опустил руку с пистолетом и целеустремленно, сосредоточенно плюнул мне в лицо. Плевок угодил мне в подбородок и отскочил на мою рубашку.

Я вытер рукой подбородок и сказал:

— Ты, убийца, сукин сын!

Он посмотрел мне прямо в глаза, и лицо его немного разгладилось. Он сказал своим скрипучим голосом:

— Ох, братец. Ох, братец, — и улыбнулся так, будто правая половина его рта парализована. Он ткнул меня пистолетом в бок с такой силой, что я невольно зарычал. — Шевелись, — сказал он.

Я повернулся и пошел через холл. Толстый пропустил нас вперед и последовал за нами на расстоянии двух-трех ярдов. Бандит по имени Джаг сунул пистолет в карман и сказал:

— Спокойно, братец. Главное, спокойно.

Все произошло быстро и без шума. Никто нас не слышал, никто не видел. Мы спустились с лестницы, и коротконогий пробормотал:

— Попрощайтесь с дежурным у стола.

Я кивнул дежурному клерку, сказав „добрый вечер“, мы вышли из отеля и повернули налево. Ярдов за десять впереди я увидел поблескивающий кузов моего автомобиля, а немного дальше — длинную черную машину. Эта черная машина, вероятно, принадлежала бандитам.

Внутри у меня все кипело. Гнев заливал мой мозг, как красная волна. При том, что я чувствовал, я мог бы, казалось, взять их обоих, даже если бы они выпустили в меня шесть пуль, но мне нужен был мой кольт, который я оставил в машине. Я не знал, намерены ли бандиты бросить кадиллак здесь или увести его с собой.

Мы поравнялись с кадиллаком, и я быстро шагнул к нему, потом остановился и зашагал было дальше, как будто передумав.

Джаг схватил меня за руку и ввинтил пистолет мне в спину.

— Куда, красавчик? Что это ты стараешься сотворить? Толстый подошел к нам сзади и спросил:

— Что за игра, Скотт? Хотите оставить здесь свою машину?

Они шепотом посовещались у меня за спиной. Я не расслышал ни слова, но коротконогий потянул меня к кадиллаку и сказал:

— Влезай, братец. Держи руки вверх и садись за руль.

Я забрался в машину, держа обе руки перед собой, уселся на свой кольт и подвинулся к рулевому колесу. Кольт подвинулся вместе со мной.

— Обе руки на баранку, братец. Двадцать миль в час. Поезжайте обратно на Уилширский бульвар. Поедете быстрее — получите весь заряд. — Он вынул из кармана свой длинноствольный пистолет и прицелился мне в живот.

Я включил газ и пополз по Нортон-стрит к Уилширскому бульвару. Коротконогий рявкнул:

— Сворачивайте вправо! Теперь прямо, в сторону Беверли Хиллз. — Я свернул направо; черная машина — это был большой линкольн — висела у нас на хвосте.

Я сказал:

— Собираетесь отвезти меня на Першинг-сквер, куда вы послали Кел-ли? К тому памятнику Моцарта?

— Нет, вы поедете в другое место, братец. А вы не очень-то образованный! То не Моцарт, а Бетховен. — Он произнес это как „биит“ — Биитховен.

Я знал, что спрашиваю его напрасно, но все-таки спросил:

— Который из вас, мальчики, обработал Томми Келли?

— Вот чудак, — сказал он. — Задаете больше вопросов, чем он. А ну, заткнитесь.

Я медленно добрался до Ла-Чиенка, по ней — до Сансен-Стрип и миновал Мокамбо и Чиро, следуя по широким извивам петляющей дороги, где игру ведут деньги и в людей иногда стреляют.

Когда мы почти достигли городской черты, Джаг слегка помахал пистолетом.

— Сворачивай с Сансет. И прямо вперед, до Догени Роуд.

Мы добрались до неосвещенного отрезка пустынной темной дороги, и я знал, что если не сделаю чего-то немедленно, то упущу свой единственный шанс. Медленно ведя машину, я опустил левую руку на колено.

Джаг посмотрел на меня.

— Обе руки на руль, братец. Обе руки.

Я снова положил левую руку на баранку. „Придется пойти на риск. И быстро“. Спидометр устойчиво показывал двадцать. Я взглянул в зеркало и увидел сразу за нами фары черной машины.

Я глубоко втянул воздух и изо всех сил нажал на тормоза, привстав с сиденья. И во время этого же внезапного движения я оторвал левую руку от рулевого колеса, стараясь нащупать револьвер. Я коснулся рукоятки кольта в ту же секунду, когда колеса взвизгнули и автомобиль тряхнуло от внезапного действия тормозов. Пистолет Джага выплюнул пламя почти мне в лицо, и тяжелая пуля пронеслась над самой моей головой, пробив стекло. Он сидел как-то боком, против меня, и неожиданная остановка бросила его лицом на приборную доску.

Я зажал револьвер в левом кулаке и замахнулся на коротконогого — я хотел ударить его в лицо. Его пистолет был снова направлен мне в зубы, и я смотрел в черное отверстие ствола. Прежде чем кто-нибудь из нас успел выстрелить, черный линкольн налетел на нас сзади. Дуло пистолета заплясало перед моим лицом, и из него снова вырвалось пламя.

Я едва успел почувствовать, как пуля обожгла мне кожу на шее, и крошечные горячие крупинки пороха впились мне в лицо, как мои пальцы уже опустили курок. Я всадил ему в грудь три пули, одну за другой, на расстоянии одного фута, и коротконогий сник, упал и умер, изогнувшись в странной позе, все еще прижимаясь головой к приборной доске.

Дверца в машине позади меня хлопнула, и я повернул голову и посмотрел через плечо. В глазах у меня поплыл легкий туман после ярких вспышек выстрелов, но сквозь этот туман я различил белое пятно — это было лицо толстого, и я выстрелил, целясь фута на два ниже белого пятна. Я понял, что промахнулся, но толстый вывалился из машины на дорогу и оказался за линией огня.

Я перелез через труп коротконогого и вынырнул из машины. Упав на четвереньки, я сжал в правой руке револьвер, отпрянул в сторону улицы и лег на живот. Я вытянул вперед правую руку, нацелился под раму кадиллака и обшарил взглядом пространство под машиной.

Жгучая, красная стрела огня метнулась ко мне с того места, где толстый упал на землю, и я почувствовал, как пуля порвала ткань на левом рукаве и задела плечо. Я скрипнул зубами, направил револьвер в сторону вспышки и выстрелил. Я услышал характерный звук, возникающий в момент, когда пуля вонзается в плоть. Я выстелил еще раз. Пуля прошила его жирное тело, и до меня донесся короткий крик, перешедший в стон.

Я поднялся на ноги, пригнулся и двинулся под прикрытием кузова машины. Пошарив в карманах, я вытащил наполовину использованный коробок спичек. Левое плечо адски болело, но кость была невредима, рука двигалась, как ей положено. Я чиркнул спичкой, зажег от нее весь коробок и бросил его на дорогу. Прячась за машиной, с револьвером наготове, я увидел при ярком, мгновенном свете пламени простертое на земле тело бандита. Он слегка шевелился, но пистолет выпал из его. ослабевших пальцев и лежал за несколько дюймов от его вытянутой правой руки.

Я приблизился, отбросил ногой пистолет и сгреб бандита за воротник. Перевернув его на спину, я склонился над ним. Глаза его были открыты, но изо рта текла кровь, темной струйкой сбегая по подбородку. Мои пули пробили плечевые мышцы и, вероятно, попали в легкие или перерезали артерию, прокладывая себе путь сквозь громаду его тела.

Я резко сказал ему:

— Говори же, подонок! Где та комната с микрофоном, куда вы привозите свои жертвы? Куда вы вчера отвезли Келли? Кто ваш босс?

Он не отвечал, но глаза его, моргая, смотрели на меня. Я втиснул дуло револьвера ему в рот и прошипел:

— Убить вас мало. Вы еще можете спастись, если все расскажете, но, ей богу, если нет, я раскидаю ваши мозги по всей улице!

Я выдернул револьвер из его рта вместе с частицей зуба, и он выплюнул кровь на свою куртку. Голосом человека, который полощет горло, он произнес:

— Третья… Уитмер.

— Кто босс? — закричал я. — Говори прямо или ты умрешь. Кто ваш хозяин?

Он смотрел на меня неподвижным, пустым взглядом, бессмысленно, как идиот. Челюсть его отвисла, и на подбородке слабо поблескивала кровь. Его тело тяжело оттягивало мою левую руку, в которой я напряженно сжимал ворот его куртки. Того, что заставляло его двигаться, думать, говорить, уже не было в этом теле. Он был мертв. Оба они были мертвы. И все, что мне досталось, была жгучая рана в плече, жгучая ярость в сердце и бессвязное „Третья… Уитмер“. Что означали эти два слова? Что-то или ничего?

С минуту я не двигался, потом поднялся на ноги и спрятал свой кольт в чехол. Я вытащил коротконогого из моей машины и задрапировал его на заднем сиденье линкольна. Труп второго бандита я положил тут же, на полу, рядом с Джигом, который тогда, в отеле, плюнул мне в лицо. Потом я сел в кадиллак, развернулся и поехал обратно в город. „Третья и Уитмер. Стоит туда заглянуть“.

Я домчался до Сансет, свернул влево и понесся по Фривей, прямо к центральной части Лос-Анджелеса и к моей конторе в Хэмилтон Бил-динг.

Дома я осмотрел свое плечо. Рана была незначительная, так что я перевязал ее и переоделся, сменив разодранный пулями пиджак на старый твидовый, который висел на спинке стула у стены. Я перезарядил револьвер и покормил рыбок. Пошарив в письменном столе, я нашел связку ключей и маленький электрический фонарик и спрятал все это в карман. Потом я позвонил в полицию в отдел происшествий, сообщил о двух трупах в черном линкольне на Догени Роуд и отправился выполнять свой план, — даже если для этого пришлось бы прибегнуть к нелегальным действиям.

На четырех углах перекрестка двух улиц — Третьей и Уитмер — помещались: аптека; маленький освещенный неоновыми лампами бар; станция обслуживания; длинное, низкое здание, вытянувшееся по Третьей улице. В окнах было темно, и я подумал, что сюда-то мне и нужно. Я остановил машину на Уитмер и пошел к парадному входу темного здания. На стекле мелкими буквами было написано: „Дж. Э. Моффет — Недвижимое имущество“. Я вынул свою связку ключей и принялся трудиться над дверью, надеясь, что мистер Моффет — если таковой существует — мирно почивает дома в своей постели.

Четвертый ключ подошел, и я вступил в дом и закрыл за собой дверь. Я очутился в небольшом кабинете — один письменный стол, одно кресло и венецианские шторы на окнах. Удостоверившись, что шторы плотно закрывают окна, я включил свой фонарик.

Стол был грязен, как подсознание цензора, и пуст, как глаза мертвеца. Видно, в сфере недвижимого имущества царил застой. В глубине комнаты была дверь, которая открывалась в холл, откуда можно было попасть еще в три комнаты. Я быстро оглядел каждую, стоя на пороге. И это было все, что находилось в здании.

Я поочередно обошел все комнаты. Ничего. Ни мебели, ни проводов, никакого микрофона или магнитофона — ничего. Если меня направили по ложному следу, теперь уже ничего не исправишь: тот, кто меня информировал, мертв, и ничего не заставит его заговорить.

Я снова прошелся по комнатам и вдруг в средней комнате, на высоте одного-двух дюймов от пола, в углу, заметил два круглых отверстия, пробуравленных в стене. На краю одного отверстия я обнаружил крошечный кусочек резины, похожей на материал, из которого делают изоляционную ленту для электропроводов. Над отверстиями, футов на семь выше, в стену был ввинчен маленький металлический крючок. Несомненно, это была та комната, в которой Келли сделал свое роковое заявление.

Однако логово было явно покинуто, и притом поспешно. Очевидно, бандиты почуяли, что становится жарко, — а такие опытные парни, как эта шайка, не стали бы медлить, если бы возникла опасность, — что кто-то напал на их след. По крайней мере, я узнал, что существует нечто вроде организации, и догадывался, что те двое, что остались в линкольне, отнюдь не являются ее мозгом. Но кто? И как до него добраться?

Я вернулся в кабинет, сел за стол и в темноте стал сосредоточенно думать. Я мысленно вернулся на два дня назад, к тому вечеру, когда Виктор Пил пригласил меня в свой ночной клуб; перебрал в уме все, что произошло в кабинете Драгуна; все разговоры с Робин, Сарой, Сэмсоном, Зэрклом; все до того момента, когда двое бандитов схватили меня, едва я вышел от миссис Келли.

Это было странно. С минуту я размышлял на эту тему: „Бандиты ждали, пока я выйду от миссис Келли. Они явно знали, что я там, и специально ждали моего ухода, чтобы схватить меня. Возможно, за мной следили: я не обратил внимания на то, что происходило позади, когда ехал в Холлоувей Отель; и все-таки мне чудилось в этом что-то подозрительное. Если толстый и Джаг были теми, кто разделался с Кедли, они могли выследить и меня, — ведь Сэмсон сказал мне по телефону, что сообщение об убийстве Келли пришло за несколько минут до моего звонка. Однако не смахивает ли это на цирковой трюк — прикончить Келли и тут же очутиться в том месте, где нахожусь я, и схватить меня? Единственный человек, кто знал, что я еду к жене Келли, это… Сэмсон. Но это просто чушь, бред. Разве что он, может быть, нечаянно обронил словечко в чьем-то присутствии“.

Я обдумывал все это еще десять минут, потом встал и отправился туда, где оставил кадиллак. Я имел теперь полную голову идей, горсть ответов и знал, куда мне нужно ехать.

Выйдя из машины, я прошел в клуб. Я ничего не сказал Максине и игнорировал возглас Глории — „Скотти!“. Красноносый Чарли, как всегда, стоял у задрапированной бархатом арки, скрестив на груди руки.

Я остановился — и вернулся обратно в гардероб, крикнув по пути Глории:

— Потерпи, детка. Встретимся попозже. — Она улыбнулась и кивнула в ответ.

У гардероба я остановился, вынул полный коробок спичек и сказал:

— Максина, окажите мне услугу.

Она было улыбнулась, но, взглянув на мое лицо, сказала:

— Конечно. Какую? — Ни колебания, ни расспросов.

— Чарли. Этот верзила. Мне нужно убрать его от той арки на одну-две минуты.

Она поджала губки, подумала с минуту:

— Пожалуй, смогу. Сейчас?

— Как только я подойду туда и заговорю с ним. У вас не будет неприятностей?

Она покачала головой, и я направился к Чарли. Он сказал:

— Хай, дюдиктив.

— Привет, Чарли. Это опять я. Кажется, я обеспечиваю вам работу. Он усмехнулся и начал что-то говорить, но посмотрел через мое плечо.

За моей спиной стояла Максина.

— Хелло, Шелл, — сказала она. — Потом обратилась к Чарли: — Там какой-то пьяный волк пристал ко мне, Чарли. Пристал и не отстает. Не поможешь мне выставить его из гардероба?

Чарли ухмыльнулся и повернулся ко мне.

— Одну минуту, дюдиктив. Я сейчас. Я сказал:

— Валяйте. Я пока пропущу стаканчик.

Он направился к выходу, играя мускулами, а я проскользнул под аркой. Никто, кажется, не обратил на меня внимания. Я вынул из кармана платок и заткнул им зуммер на стене, потом прошел через холл и попробовал дверь в кабинет Пила. Она была заперта, и я деликатно постучал.

Виктор Пил открыл дверь и бесстрастно уставился на меня ледяным взглядом. Я вошел и закрыл за собой дверь.

— Сюрприз, — сказал я.

Он ничего не ответил, просто повернулся и сел за свой письменный стол. Я подошел к нему и вынул свой бумажник. Вытащив десять стодолларовых бумажек, я швырнул их ему в лицо.

— Выхожу из игры, — сказал я. Он искоса посмотрел на меня.

— Боюсь, я вас не понял, мистер Скотт, — сказал он спокойно. — Какая странная мысль пришла вам в голову и подсказала это решение?

Я перегнулся через стол и зарычал на него:

— Та мысль, что вы, гнусный выродок, вы убили прекрасного человека, почти мальчика, — по имени Келли.

Он сидел за огромным, дорогим столом красного дерева и смотрел на меня. С виду спокойный, невозмутимый, но челюсти его были крепко сжаты, и желваки на щеках превратились в твердые мускулы. Ему по-прежнему не мешало бы побриться.

— Вы с ума сошли, — сказал он медленно. — Вас, право же, следовало бы запереть, мистер Скотт. — Одна рука его (которую я не видел) лежала на коленях, другая — на столе. Его пальцы беззвучно барабанили по столу, и покрывавшие руку темные волоски чуть заметно вздрагивали.

Я сел в кресло по другую сторону стола и сказал:

— Не остроумно, Пил. Совсем не остроумно. Все складывается в систему, и вы — единственный, кто в нее входит. Я не сразу понял, но все-таки понял. Началось с неясного, как будто праздного недоумения, — почему вы наняли меня расследовать случай с Джо. Потом появилась Глория. Я потом объясню, что в этом странного.

Пил наклонился вперед, навалившись грудью на стол. Его губы раздвинулись, обнажив крепкие, кривые зубы.

— Надеюсь, вы понимаете, что это идиотская чушь, Скотт. Вы ставите себя в дурацкое положение. — Голос его все еще звучал спокойно и ровно. — Я был здесь, в „Серале“, с четырех часов, даже раньше. Я не мог никого убить. Боюсь, что придется попросить вас отсюда.

— Я не уйду. По крайней мере, сейчас. А когда я уйду, вы уйдете со мной. И кто сказал, что Келли не мог быть убит в три часа? Неважно; вы чертовски хорошо знаете, что вам и не надо было уходить из клуба. Вы поручили убийство Келли вашим мальчикам — тем же самым, которые должны были убить меня, да не смогли. Тем же мальчикам, которые совершают для вас убийства, все эти так называемые несчастные случаи на дорогах, когда кто-нибудь нанимает вас, чтобы убрать неугодного ему человека.

Теперь его глаза, больше чем когда-либо, стали похожи на кусочки льда. Он уставился на меня из-под прямых, густых бровей, потом взглянул на дверь за моей спиной и нахмурился.

Я сказал:

— Чарльз не придет. Его задержали. Мы с вами одни, Пил, — вы и я. Мы одни, убийца.

Он злобно посмотрел на меня и сказал:

— Нет, вы все-таки безумны, Скотт. Продолжайте. Мне даже интересно, что вы еще скажете.

Он все еще надеялся убедить меня в своей невиновности. Мне это было на руку.

— Перестаньте блефовать, — сказал я. — Я знаю всю эту игру: эти убийства, этих хулиганов, которых вы вооружили пистолетами, эти магнитофонные записи. Я знаю даже ваше фальшивое агентство Моф-фета по продаже недвижимости — этот камуфляж, который вы только что убрали.

Он покачал головой.

— Из каких темных глубин вашего мозга возникли эти нелепые идеи?

— О'кей, — сказал я. — То, что вы меня наняли, показалось мне странным, но настоящее подозрение возникло, когда появилась ваша роскошная подружка, Глория. Вот тогда, Пил, я задумался всерьез. Я спросил себя, почему она, едва увидев меня, вдруг решила, что я Казакова, а потом прямо-таки воспылала страстью — после двух стаканчиков. Не такой уж я обаятельный, хотя, может, мне и хотелось бы в это поверить. Я вспомнил, что вы фактически избрали меня на эту роль. Смешно! И вот я получаю от вас тысячу долларов, а остальные четыре, как вы уверяете, я зарабатываю, выполняя ваше поручение. Только ведь это все не так.

Гораздо правдоподобнее, что я наткнулся на что-то, что могло бы стать для вас опасным, но вы не знали, что именно и сколько из этого мне известно и что я сделаю с этим дальше. Вот вы и решили повесить мне на шею кого-то, кому я мог бы проболтаться. Кого-то, кто сумел бы вызвать меня на откровенность, а потом передать вам то, что я скажу, чтобы вы успели расправиться со мной прежде, чем это выплывет наружу. Кого-то вроде Глории. Вы рассчитывали, что таким образом что-нибудь узнаете. Но я не поддался. Впрочем, она сделала все, что могла. Она старалась. Я просто не из болтунов.

Я передохнул и закурил сигарету. Он пристально наблюдал за мной.

— Вот как это бывает, — сказал я. — Нужен всего лишь маленький намек, и вы начинаете думать; что-то, что не складывается; что-то, что человек обычно бы не сделал. Тогда вы начинаете спрашивать себя, почему? И обдумываете это со всех сторон, и наконец у вас возникает идея. И может статься, она складывается со всем остальным. И вы добавляете то и другое — и это все тоже складывается. И довольно скоро вы у цели. Кстати, о любовных делах: насколько нежна должна была, по вашему плану, быть со мной Глория? Я заметил у нее в спальне некий портрет. Распутница она, ваша Глория. Просто распутница.

Это его взорвало. Мышцы на его лице напряглись, и толстая вена, которой я раньше у него не видел, вспухла на лбу и застыла там, как миниатюрная змея. Рот его безобразно искривился, и он медленно поднял скрытую до этого под столом правую руку.

Я не шевельнулся. Было еще кое-что, о чем я хотел узнать, и я рассчитывал узнать об этом от Пила. Он не потратил и секунды, чтобы поднять правую руку, но она показалась мне длиннее: действительно в его кулаке был зажат маленький автоматический пистолет 32-го калибра, и этот пистолет смотрел мне в лицо.

Прицелившись, он произнес сквозь, зубы:

— Я всегда держу его под крышкой стола, Скотт. Я мог нажать на курок в любой момент с тех пор, как вы здесь сидите, и вы бы отправились на тот свет. Но я хотел послушать, что вы скажете. Так что поговорите еще немного. — Его палец, лежавший на курке, напрягся. — Говорите!

Я не ждал повторения. Я выпалил:

— Джо держал под прицелом Эдди Кэша. Шантажировал его.

Его палец немного расслабился, и я вздохнул свободнее. Я продолжал:

— Вы это обнаружили, только вы не уверены, что шантажист — Джо, и вам необходимо было это выяснить. Вам надо было узнать не только кто это, но также насколько шантажист осведомлен о делах Эдди, чтобы надеяться на успех. Пока что вы знали только то, что Эдди шантажируют, а это, с вашей точки зрения, самое хорошее, что могло случиться; этого вы меньше всего хотели.

Ведь это вы стоите за всеми этими так называемыми несчастными случаями — „сбит машиной, машина скрылась“. Вы — король рэкета убийств.

И вы записываете на ленту каждого, кто нанимает вас для этих дел. Сначала я думал, что самое выгодное дело — это шантаж, но пораскинув умом, убедился, что это не так. У вас прибыльный рэкет; убийство ценится выше всего. А после того, как дело сделано, не нужно даже и шантажировать нанимателя. Вы получили ваш куш. Конечно, можно было бы выжать еще немного из того, кто вас нанимал, но зачем выставлять рожки? Чем больше вы контактируете с теми, на кого работаете, тем больше шансов, что какой-нибудь тип преподнесет вам бесплатную порцию газа. В Калифорнии за вымогательство вам дадут, может быть, от одного до десяти лет; но за убийство вы получите газ в желудок.

Я остановился и посмотрел на Пила. Казалось, он ничуть не встревожен.

— Этот газ, — сказал я, — это цианид. В Квентине есть маленькая, странной формы комната. Она выкрашена в зеленый цвет, и вокруг везде стекло, так что свидетели могут наблюдать, как вы умираете. Маленькая таблетка цианида попадает по специальному скату в определенное количество серной кислоты, и вскоре вы перестаете двигаться. Через несколько минут доктор прикладывается к длинной трубке, которая просунута снаружи в эту зеленую комнату, приставляет ее конец к вашему сердцу и слушает — полное молчание. Ни одного удара сердца, ничего. Вы мертвы, Пил.

Его лицо как будто чуть-чуть позеленело. Я продолжал:

— Все очень просто. С вашей точки зрения, гораздо лучше, чем шантаж, держать запись на ленте в качестве дубинки над головой заказчика, по крайней мере пока вы не ушли из рэкета. Единственные люди, которые знают, что готовится в вашей кухне, никогда не проболтаются, — боятся себя запятнать. Ведь они автоматически становятся соучастниками, а это все равно что быть главарем, и у них тоже могут расстроиться желудки. А клиенты, — вы делаете все, чтобы ваши клиенты знали, что они записаны на магнитофонной ленте. И еще одно: вы приняли все меры к тому, чтобы никто не мог разглядеть ни вас, ни ваших мальчиков и даже чтобы клиент не знал, куда его везут для переговоров. Результат: им нечего разболтать, даже если бы они и захотели. — Я глотнул раз-другой и добавил как только мог непринужденно: — Остановите меня, если я не прав.

Он откинулся на спинку кресла и потер левой рукой седеющий висок. Правая рука — та, в которой он сжимал пистолет, — даже не дрогнула.

Он сказал:

— А вы, Скотт, умнее, чем я думал. Вот, право же, невезение. Вы доставили мне кое-какие сведения, но попутно разузнали кое-что еще. Гораздо больше, чем нужно. — Он злобно посмотрел на меня, потом спросил: — Каким образом Джо Бруксу удалось шантажировать Кэша? Чем он ему угрожал? Для меня это, естественно, имеет огромное значение. — Он пошевелил передо мной пистолетом.

Следя за движением его руки, я ответил:

— Должно быть, у него, как и у меня, возникли насчет Кэша некоторые подозрения. Кэш зашел слишком далеко, обкрадывал своего компаньона. Играл в кости и проигрывал, — а потом еще все эти ставки на лошадей, которые он делал через Джо, как агент Драгуна. И вдруг он перестает ставить, носится по городу — нет денег. И тут его компаньона сбивает неизвестная машина: одно из ваших предприятий, Пил! Вероятно, Эдди заплатил вам за эту услугу десять тысяч, после того как реализовал чек на эту сумму, — тоже из фондов фирмы; но к этому времени это уже не имело значения.

А потом — бац! Эдди снова при деньгах и снова ставит на лошадей. И снова через посредство Джо. Все складывается. Должно быть, компаньон Эдди обнаружил его махинации и пригрозил ему, и вот — с компаньоном покончено. Я почти сразу это понял, когда выяснил его финансовые обстоятельства, и Джо понял это тоже. Успокойтесь, никто из вашего вонючего кружка не проболтался: Джо сообразил все это сам.

И вот он пускается на трюк. — Я раздавил окурок о дно пепельницы, стоявшей на столе Пила. — Джо думал, что теперь Эдди у него в руках, но не был уверен в правильности своей догадки. Во всяком случае, он пускает в ход шантаж. Может быть, он звонит Эдди по телефону, может быть, пишет ему письмо; это неважно. Важно то, что Эдди посылает ему деньги. Джо так и не уверен до конца, действительно ли Эдди убрал своего компаньона, но, черт побери, шантаж подействовал, так что какая разница, виновен Эдди или нет?

А теперь самая хохма — Эдди заплатил, потому что думал, что его шантажируете вы. Не вы, Виктор Пил, собственной персоной, а мальчики с магнитофонной лентой, с записью, которая служит доказательством того, что он нанял убийц, чтобы убрать Джонсона. Ну, разве не смех?

— Крайне забавно, — сказал Пил. Не сводя с меня глаз, он тихо засмеялся, как будто услышал остроумную шутку: — Я действительно подумал, не проболтался ли кто-нибудь из наших насчет Кэша. Мы были очень осторожны. Всякая протечка чрезвычайно вредит делу. — Он опять тихо засмеялся. Мне не понравился этот смех.

— А знаете, вы правы, — продолжал он. — Вымогательство в любой форме действительно было бы величайшей глупостью, пока мы занимаемся — эээ — другим делом. Однако эти магнитофонные записи могут пригодиться позже. Что-то вроде личного фонда на черный день, страховка ввиду будущей старости, если бы я решил уйти — эээ — ну, скажем, от активной практики. — Он посмотрел на меня с самодовольной усмешкой.

Я сказал:

— Послушайте, Пил, одного я все-таки не понимаю. Все это имеет смысл только при одном условии — вы должны были знать, что Эдди шантажируют. И если у вас было хоть малейшее подозрение, что шантажирует его Джо, тогда мне понятна ваша тревога в связи с его гибелью: ведь способ, каким его уничтожили, совпадает с вашим методом убийства. А вы не могли быть спокойны, зная, что кто-то вас имитирует. Вот вы и наняли частного сыщика, чтобы узнать, кто убил Джо, — чтобы потом убрать этого убийцу. Естественно, я исхожу из того, что Джо убили не вы, иначе вы бы не поручили мне расследовать убийство. Но как вы узнали, что Эдди стал жертвой шантажа? Он посмотрел на меня.

— Право же, Скотт, я не вижу причины что-либо вам рассказывать. Или вообще что-либо подтверждать.

— Фактически вы уже все подтвердили. — Я указал на пистолет в его руке. — Кроме того, вы приняли все, о чем я говорил. Большего мне не нужно. Я спросил просто из любопытства.

Он засмеялся:

— А впрочем, почему и не сказать? Теперь уже все равно. Кэш пытался ставить на лошадей и в то же время иметь достаточно денег, чтобы откупаться от шантажиста. Но это не удалось: он слишком интересовался лошадьми. Субъект, который шантажировал Эдди, снова надавил на него. На свою беду Эдди не мог собрать нужную сумму за короткое время. Тогда он обратился к нам — по тому же каналу, что и в первый раз, — и вежливо спросил, не можем ли мы подождать неделю-другую, пока он достанет деньги. Естественно, мы очень удивились. В свою очередь, Кэш был тоже удивлен, когда мы сказали ему, что не понимаем, о чем он говорит.

„Так вот оно что. Эдди сам рассказал им про шантаж. То, что меня озадачивало, оказалось совсем простым делом. А я-то держался изо всех сил, опираясь на свой гнев и внутреннюю боль, чтобы выяснить этот пустяк. Ну что ж, теперь я получил ответ на свой вопрос“.

Я сказал:

— Так значит, вы узнали, что шантаж исходит от Джо, и сковырнули его. — Я сказал это просто так. На самом деле я сам этому не верил.

На мгновенье он как будто испугался, но тут же раздался его смех. Он смеялся совершенно искренно:

— Конечно. А потом я нанимаю вас и плачу вам пять тысяч долларов за то, что вы расследуете дело и обличите меня! За какого идиота вы меня принимаете, Скотт? Нет, я убил бы его только в том случае, если бы его шантаж имел отношение к моей организации. Но этого не было. Мне нужно было лишь выяснить совершенно точно источник шантажа и основание для него. Теперь я удостоверился, что он ничем не грозил ни мне, ни моей маленькой группе.

Он помолчал, а потом выдал мне. Спокойно. Без всякой мелодрамы; обычным деловым тоном:

— Как видите, мне незачем лгать. Ведь вы сознаете, что я вынужден вас убить.

„Вот так, совсем просто. Я ожидал этого с того момента, когда понял, что именно Пил натравил на меня своих бандитов. Бандитов“. Это напомнило мне о происшедшем.

Игнорируя — или стараясь игнорировать — его последнее замечание, я сказал:

— Ваши мальчики… Те, кому вы велели обо мне позаботиться…

— Представляю себе, — сказал он. — Если они не выполнили моего поручения, а они его явно не выполнили, то они мне, вероятно, больше не нужны.

— Живыми — нет.

— Я так и подумал, когда вы сейчас вошли.

— А что бы вы сделали? Приставили бы их ко мне в качестве хвоста на все время моего расследования?

— Совсем нет. Как только они покончили с мистером Келли, они, естественно, позвонили мне. Чарльз сообщил мне, что вы еще закусываете в клубе, так что я просто велел следовать за вами, как только вы уедете из „Сераля“. Они поехали за вами в отель, где вы посетили миссис Келли, и информировали меня об этом по телефону.

— И тогда вы отдали приказ схватить меня, да? Он пожал плечами.

— Это была ошибка, Пил. В результате они сейчас, вероятно, оба в морге.

Он снова показал мне свои кривые зубы.

— Нет, я не считаю это ошибкой. Фактически это даже к лучшему. Моя маленькая организация состояла как раз из нас троих: они двое и я. А теперь единственные, кто в курсе дела, это вы и я. Не очень выгодно для вас, как вы считаете, Скотт?

— А Чарльз? Кажется, он один из ваших посыльных.

— Именно посыльный, и ничего больше. Просто глупый лакей.

— А вы считаете всех, кроме себя, дураками, не так ли, Пил? — сказал я с отвращением в голосе. — Вы убиваете с единственной целью — извлечь из этого побольше денег.

Он опять засмеялся:

— Я просто достаточно умен, чтобы понять, как легко совершить убийство и остаться безнаказанным. А в такой компактной организации, как моя, — вернее, какой была моя, — поправился он, — по существу, нет никакой опасности, лишь бы метод был достаточно умно продуман.

Он принял серьезный вид. — Вам, Скотт, мой метод, убив, ну, скажем, удалять избранных субъектов, может быть, покажется несколько сложным, несколько хитроумным. Но в действительности это просто остроумно найденный метод. Вполне стоящий затраченного труда. Если вы пользуетесь пистолетом, то остаются патроны, всегда есть риск, что обнаружат, откуда оружие. Если же вы замордуете человека до смерти и бросите его тело где-нибудь на дороге, это, конечно, убийство. Но при этом всегда остается место для сомнения. Полиция может подозревать, но во многих случаях не может быть уверенной. Знаете, Скотт, вы бы изумились огромному числу незамеченных случаев, тому, как много их сходит просто за несчастные случаи со смертельным исходом.

— Конечно, — сказал я. — Наверняка бы изумился. Пил продолжал:

— Затруднение с мистером Бруксом, не скрою, доставило мне некоторое беспокойство. Особенно метод. Возможно, этот метод был в данном случае подсказан шумной кампанией против наездов на дорогах, которую подняли газеты; как вы думаете? — Он громко захохотал: — Тупые дураки. — Потом он успокоился и сказал: — Фактически после этой шумихи в газетах мой метод себя изжил. Кроме того, если оба моих помощника действительно, как вы говорите, попали в морг, это упрощает мой уход от дел.

— Еще одно, — сказал я. — Магнитофонные записи.

— А что насчет них?

— Я бы хотел знать, что с ними. Где они? У кого?

Он громко рассмеялся мне в лицо, потом снова принял серьезный вид.

— Эти записи должны интересовать вас меньше всего. Они здесь, в этой комнате, в сейфе. Так что же вы собираетесь с ними делать? Отнять их у меня? — Он тихо посмеялся. Все это, видно, доставляло ему неподдельное удовольствие.

— Я уже сказал вам, — ответил я. — Мне просто любопытно. Пил уставился на меня из-под прямых, густых бровей.

— Кто же фактически убил мистера Брукса, Скотт?

Этот вопрос меня тоже мучил. Я не ожидал его. „Кто, черт возьми, убил Джо? Эдди? Нет, у него надежное алиби. Робин?“ Здесь я колебался; возможно. Она так и не смогла удовлетворительно объяснить, как она провела тот вечер, когда было совершено убийство. Она только твердила, что была все время дома — а это невозможно было доказать. А потом это изменение имен: оно меня несколько смущало. „Драгун? Он мог бы убить Джо, если бы очень разозлился на него за манипуляции с кассой. Но малыш Зэркл тоже участвовал в этих махинациях и все еще жив и здоров. Если Драгун убил Джо, почему же он пощадил Зэркла? Сара? Это как-то не складывалось. Но есть и другие намеки и подходы, которыми я мог бы поиграть, если бы…“

— Встаньте. — Пил опирался на стол, губы его раздвинулись, обнажая его кривые зубы. — Я узнал все, что мне было нужно. А насчет Брукса — в конце концов, это неважно. Пора мне уходить от дел. Я ведь довольно богатый человек.

— Богатый — да, может быть. Но человек — не очень.

— Никаких счастливых случайностей для вас не будет, Скотт. — Он будто выплюнул в меня эти слова. — Никаких фантазий. Только пуля в рот. Прямо в зубы.

Казалось, с него понемногу сходит лоск. В нем появилось что-то звериное. Внешний облик стал более соответствовать внутреннему. Я обвел губы пересохшим языком и глотнул.

— Вот так, Скотт. — Он усмехнулся: — Пора бы вам испугаться. Он держал пистолет твердой рукой, целя мне в лицо.

— Мне почти противно это сделать, — сказал он. Он больше не усмехался: напротив, лицо его напряглось, глаза сверкали.

Я следил за дулом пистолета. Ноги стали словно чужими, и мне было страшно.

Странное это чувство, которое охватывает вас при мысли, что вы сейчас умрете. Может быть, вы уже прошли через это раньше, но оно все равно возникает заново. Вдруг до вас доходит: этот тип действует всерьез, он не дурачит вас. И во рту как будто разбухает ком ваты, и что-то происходит у вас в желудке, и ноги слабеют и как будто уже не ваши.

Мой голос прозвучал словно пробившись через гальку:

— Как насчет сигареты перед тем, как… — Я не кончил. Не счел нужным. Он даст мне выкурить последнюю сигарету. Ему нравится играть со мной. Такие типы, как Пил, которые убивают за деньги, делают это не только ради денег. Должно быть, в них живет что-то извращенное, темное, злое — что-то, что позволяет им испытывать удовольствие, играя жизнью других людей. Пил развлекался. Забавная игра. Кошки-мышки. Марионетка на ниточке.

Стоя за огромным столом, разделявшим нас, он выглядел вполне нормально, две руки — в одной из них пистолет, лицо чуть-чуть напряжено и кривится. Но каким-то уголком мозга он дико хохотал и испытывал чисто спортивный интерес. Он, конечно, даст мне выкурить последнюю сигарету.

Прошло долгое мгновение, прежде чем он ответил, но наконец он сказал, растягивая слова:

— Конечно. Почему бы и нет? Курите и не спешите, Скотт. Получайте удовольствие.

Я глубоко вздохнул. Потом сунул руку в карман за сигаретами и спичками.

— Двигайтесь медленнее, — сказал он. — Совсем медленно, мистер Скотт.

У меня не было выбора; я должен хоть немного вывести его из равновесия, иначе мне никогда не вырваться. Поэтому я не стал двигаться медленно, я вынул пачку сигарет, но быстро.

Он слегка дернулся. Уголки его рта задрожали, и мой желудок сделал мгновенное сальто. Я вобрал в рот дым и бросил ему пачку сигарет.

— Угощайтесь, — храбро пискнул я.

Пачка угодила ему в плечо и шлепнулась на пол. Два-три табачных зернышка прилипли к пиджаку. Он машинально поднял левую руку и стряхнул их. Правая все же направляла в меня пистолет, но дуло наклонилось и теперь целило мне в живот. Я заметил, как его указательный палец, лежавший на курке, почти неуловимо напрягся.

— Простите, — сказал я. — В чем дело? Нервничаете? Он злобно недоумевал, еще не понимая, что происходит. Он старался решить, не пора ли спустить курок. Чуть-чуть вышел из равновесия. Только чуть-чуть, но достаточно. Может быть.

Я отогнул обложку неначатой книжечки спичек, которую купил утром. Оторвав одну, я зажег ее и поднял горящую спичку и всю книжечку на уррвень лица. Я смотрел на Пила, но уголком глаза видел, как пламя лижет ряд еще не тронутых спичек.

И вдруг они все разом вспыхнули, и я швырнул их ему в лицо, целясь в глаза. Я бросился на него. Откинув голову, он издал испуганный крик, будто тявкнул, и выстрелил; пуля задела мою руку и вошла в стену позади меня. Я сжал левую руку в кулак и выбил у него пистолет. Боль пронзила мое перевязанное плечо, но затем пистолет отлетел и грохнулся об стену.

Я жаждал наложить на него руки. Сдавленные гнев и ненависть вырвались наружу, и я хотел обхватить пальцами его горло. Я хотел увидеть, как глаза его выступят из орбит, почувствовать, как под моими пальцами перекрутятся жилы и сосуды его шеи.

Я оттолкнул стол и уперся левой рукой в ковер, и вдруг, словно из ниоткуда, возник его кулак и врезался мне в челюсть. Это на минуту остановило меня. В этот момент он мог бы одержать верх. Я был слишком нетерпелив; я не рассчитал возможность ответного удара, и он ошеломил меня. Однако Пил упустил этот момент.

Сквозь красный туман я увидел, как он извернулся и нырнул на пол, за пистолетом. Он нащупал его. Наложил на него руку и начал поворачиваться. Он поднимался с пола, повернув, ко мне голову. У меня не было времени деликатничать. Я быстро шагнул к нему и размахнулся правой ногой. Носок моей туфли попал ему в губы, и я услышал хруст ломающихся зубов. Он отшатнулся, ударился об стену и медленно сполз по ней на пол. Мой удар должен был бы оторвать ему голову. Он должен был бы убить его. Но он даже не потерял сознания. Его дыхание со свистом вырывалось из разбитого рота, сквозь сломанные зубы, но он все еще двигался. Правда, он сидел у стены, привалившись к ней, как мертвец, и пистолет выпал из его руки. Но он тупо повернул голову, и его взгляд остановился на пистолете. Он потянулся, чтобы его взять. Провались я, если он его не взял. Как актер в замедленной съемке, — а я стоял и следил за ним. Он потянулся за ним, нащупал его рукой,

поднял его с пола. Я нагнулся и, выхватив у него пистолет, швырнул его на другой конец комнаты, схватил его за лацканы и поднял на ноги. В короткий миг я подумал о Келли, о десяти или, может быть, пятидесяти, сто других, убитых им людей. Об удовольствии, которое он испытывал, собираясь убить меня.

И я ему выдал. Удар зародился в упругих мышцах моих икр, поднялся, прошел через плечо в крепко сжатый кулак и обрушился со всей силой двухсот шести футов ему на подбородок. Его голова закинулась назад, ниже, еще ниже, как будто не могла остановиться. Руки вскинулись в воздух, и он, перевернувшись, упал лицом вниз и замер в неподвижности.

Я стоял над ним, тяжело дыша, открыв рот. Напряжение покинуло меня, и туман в глазах рассеялся, и я почувствовал, что моя рука расслабилась и повисла вдоль тела, как будто кто-то разжал мне кулак и разогнул руку. Я поднес ее к лицу и посмотрел на ладонь: на ней отпечатались четыре крошечных полумесяца — следы впившихся в нее ногтей, когда я сжал кулак. Я повернулся и упал в кресло, в котором раньше сидел за столом Пил.

Я сидел так несколько минут, стараясь вернуться в нормальное состояние и не двигаясь. Пил тоже не двигался. Наконец я поднял трубку и позвонил в отдел по расследованию убийств. К телефону подошел Сэмсон.

— Сэм, — сказал я. — Рад, что застал тебя. Это Шелл.

— В чем дело? У вас странный голос.

— Со мной все в порядке. Я в „Серале“. Приезжайте.

— В „Сераль“? Ночной клуб?

— Он самый. На Сансет.

— Какого черта… Я прервал его:

— Там будет красноносый тип по имени Чарльз. Он покажет вам, как пройти в кабинет. И захватите с собой врача.

— Врача? Вы что — вы ранены, Шелл?

— Нет, со мной ничего. Врач для Пила. Виктора Пила, владельца „Сераля“ и моего бывшего клиента.

— Бывшего? Что происходит?

— Объясню, когда приедете. И учтите, что вам придется открыть сейф, так что вызовите мастера из отдела грабежей.

— Вы в уме? Мы не имеем права вскрывать сейфы.

— Этот сейф вы можете. Пил не будет возражать. Послушайте, Сэм. Я вам все объясню. Только приезжайте и вызовите своих мальчиков и врача. Все законно, поверьте.

Я водворил трубку на место и почувствовал, что меня тошнит. Я встал — меня тошнит. Я подошел к двери, открыл ее, вернулся и снова сел в кресло. То же самое. Я опустил голову на стол и стал глотать. Не знаю, почему я сдерживался, а не покончил с этим сразу.

Через несколько минут я поднял голову: в кабинет входил Сэм в сопровождении маленького человека с черным чемоданчиком и седыми волосами.

Я почувствовал, что, чего доброго, и у меня появилось несколько седых волосков.

Я сказал Сэму:

— Хелло, — потом указал на Пила, лежащего на полу. Он ни разу не пошевелился. Я надеялся, что он еще жив.

— Лучше осмотрите его, док, — сказал я. — У него немного разбит рот.

Док подошел к Пилу и раскрыл свой черный чемоданчик. Сэмсон спросил:

— Что здесь, черт возьми, произошло?

— Мастер по сейфам приедет?

— Да. Один из сотрудников полиции. Он фактически уже здесь. Вероятно, он рекомендует эксперта из городской фирмы по сейфам.

— О'кей. Лишь бы побыстрее. Сэмсон нахмурился:

— Так что же все-таки произошло? Я ткнул пальцем в сторону Пила.

— Мой клиент. Во всяком случае, был им еще час назад. Он — ваш человек, Сэм: он то, что осталось от синдиката убийц, артистов так называемых несчастных случаев типа „сбит машиной — машина скрылась“. Он был боссом и остался в единственном числе. Он же тот мерзавец, который организовал убийство Келли.

Сэмсон даже рот раскрыл.

— Шутите?

Я устало покачал головой.

— Честно, Сэм. Их было всего трое. Вот этот Пил и двое бандитов. Эти двое были фактически исполнителями, мальчиками, которые делали грязную работу. Пил был мозгом организации, а эти двое сейчас в черном лимузине на Догени Роуд. Во всяком случае, были там недавно. Оба мертвы. Я уже сообщил о них в полицию. — Я закурил сигарету. — Вы могли бы допросить Чарльза. Это он вас впустил?

— Большой носатый парень? — Сэмсон кивнул. — Им сейчас занимается один из наших.

— Думаю, он чист, — сказал я. — Пил говорит, он просто здесь работает, так что это все, что он делает. Надеюсь, что это так и есть. Почему-то Чарльз мне нравится.

Док захлопнул свой черный чемоданчик и подошел к нам.

— Вы бы лучше отправили этого человека в больницу. Пока что я наложил повязки.

Сэмсон спросил:

— А он не отдаст тут у нас концы? Док покачал головой.

— Нет. Но он нуждается в уходе. У него сотрясение мозга, но он оправится, если за ним будет надлежащий уход. Не помешало бы вставить ему зубы.

Сэмсон позвонил и вызвал машину скорой помощи. Только он опустил трубку, как в комнату вошел человек в гражданской одежде.

— Мастер по сейфам, — представил его Сэмсон. — Что он должен делать?

Я изложил все, что произошло. Передал Сэму все, что рассказал мне Келли, и описал то, что произошло за последние полчаса между Пилом и мною.

— Таким образом, — заключил я, — когда вы откроете этот сейф, перед вами раскроется столько гнусных убийств, сколько еще никогда не бывало в нашем округе, да и в любом другом тоже. Есть все основания предполагать, что магнитофонные записи хранятся именно в этом сейфе. Пил считал, что я не доживу до того, чтобы рассказать об этом кому бы то ни было. И он чуть не оказался прав. Возможно, все, над чем вы ломали голову, найдет объяснение в материалах, которые Пил собрал в этом сейфе.

Сэмсон сказал:

— Черт меня возьми, — покачал головой и сунул в рот черную сигару.

— Можете для начала арестовать Эдди Кэша, Сэм, — сказал я. — Я бы с удовольствием сделал это сам. Кэшу уже почти год не хватало денег, и думаю, вы найдете, просматривая его бумаги, что он начал выписывать чеки фиктивной фирме или фирмам, которые существуют только в его преступном сознании. Он сам выписывал чеки якобы в уплату за товары, которые на самом деле никогда не доставлялись, и сам же получал по ним деньги от имени несуществующей фирмы — Мидлтон Маньюфэкчеринг Кампани.

В этих же бумагах вы найдете, что Эдди нанял Пила и его молодчиков, чтобы разделаться со своим компаньоном Элиасом Джонсоном, когда Джонсон насел на него. С этого и начался тот замкнутый круг, в кртором я все кручусь. Эдди не знал, кто убийцы, которых он нанял, чтобы убрать Джонсона, но он знал, что его разговор с ними записан на магнитофонную ленту и что она находится у них. Вероятно, они бы не представили ее в суд, но от этого ему не было легче. Вот почему он так остро реагировал на маленький шантаж, которому подверг его Джо Брукс, — он же Джои Мэддерн. Держу пари, что, когда Эдди обнаружил, что парни, которых он нанимал, ничего не знают о шантаже, он просто обалдел. Потом он начинает думать. Если это не синдикат, то кто же? И вот, если он узнал, что вместо шайки профессиональных убийц это была всего лишь мелкая шпана вроде Джо…

Я умолк, по-дурацки открыв рот. Подозрение не обрушилось на меня, как удар в зубы. Оно коварно вползло в мозг и заплясало в клетках серого вещества. Сначала медленно, как танцуют минуэт, потом быстрее, вскидывая пятки и наскакивая на вещи. Одни оно опрокинуло, другие объединило, и вот уже мой мозг в целом прыгал, как безумный. Я медленно встал и направился к двери.

Сэмсон сказал:

— Какого черта? Куда вы? Остановившись, я обернулся.

— Вы говорили, что не видели тела Джо?

— Говорил. А что?

— Кто-нибудь из здесь присутствующих видел?

Он перекинул сигару в другой угол рта и покачал головой.

— Какого черта…

Я повернулся и открыл дверь.

— Куда вы? — завопил Сэмсон.

Я, не останавливаясь, вышел в холл, словно в бреду, мысленно колотя себя по голове тупым инструментом.

Я вышел в зал клуба, и меня чертовски удивило, что вокруг люди смеются и пьют, всячески развлекаясь. Казалось, я был за тысячу миль от „Сераля“ с его весельем и музыкой. Я вышел на улицу туда, где стоял мой кадиллак. Я завел мотор и поехал к центру. На Темпл-стрит я вышел из машины напротив здания суда, пересек улицу и спустился в подвал.

В морге было холодно.

Эмиль — служитель, с которым я познакомился в результате нескольких предыдущих посещений морга, молча поднялся со стула и направился ко мне.

Я начал снимать с себя галстук.

— Рад видеть вас, Эмиль. — Я снял галстук, повесил пиджак на спинку его стула и стал расстегивать рубашку. — У меня к вам вопрос. А потом я бы хотел взглянуть на одного из покойников. — В Лос-Анджелес-ском окружном морге трупы называются покойниками.

Я поднял на спине рубашку, повернулся и попросил Эмиля взглянуть на мою спину:

— Эмиль, вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное? На одном из покойников?

Он уставился на мою спину и покачал головой.

— Ну и ну! Вы что, сражались с дикой кошкой? — Он нахмурил брови и добавил: — Да, да. У одного из покойников такая же спина.

— Он еще тут?

— Ага. Хотите взглянуть?

— Конечно, хочу.

Эмиль повернулся и пошел вперед. Я последовал за ним между столами к одному из последних. Эмиль откинул простыню.

— Кажется, этот, — сказал он.

Я посмотрел на неподвижное, спокойное мертвое лицо с маленькими усиками и светлыми волосами, закрывавшими уши. На большом пальце правой ноги была прямоугольная бирка: „Джозеф Луи Мэддерн“. Наконец-то я встретился с маленьким Джои.

Я сказал:

— Я бы хотел взглянуть на его спину, Эмиль. Можно?

Он кивнул и осторожно повернул тело Джо на бок. Я посмотрел. Вот они — шрамы, прорытые в плоти, подобные тем бороздам, которые я увидел вчера вечером, посмотрев на собственную спину в зеркале у себя в квартире. Подобные шрамам у меня на спине.

Я всматривался в них с минуту, потом сказал:

— Спасибо, Эмиль. Все сходится.

Он вопросительно посмотрел на меня.

— А в чем дело?

— Убийство, — сказал я. — Чертовски занятное убийство. Спасибо за помощь.

Я застегнул рубашку, сунул галстук в карман пиджака и снова надел пиджак. Я вышел, тяжело поднялся по ступеням и перешел через улицу к своей машине.

Я сказал тихо:

— Ну и сучка. Проклятая сучка.

Я опустил стекло и подставил лицо ветру. В этот вечер он был прохладнее и приятно холодил кожу, но он не мог проникнуть внутрь и развеять давивший меня тяжелый ком. Конец дела. Представление окончено, а я даже не чувствую себя счастливым. Одиннадцать часов вечера, воскресенье. Мне очень не хотелось делать то, что мне предстояло, но рано или поздно это все равно пришлось бы сделать.

Я вынул из чехла револьвер и освободил его от всех патронов. Их я вложил в тот же карман, где был галстук, снова спрятал револьвер в чехол и стал слушать мурлыканье мотора.

Она еще не легла. Она выглядела как никогда красивой, улыбаясь мне. Я прошел в комнату и сел на диван. Она подошла, села рядом и посмотрела мне в лицо, явно озадаченная.

— Что с вами, Шелл? — спросила она тихо. — У вас странный вид. Что случилось?

Я посмотрел на нее и, чувствуя, как поднимается во мне ощущение дурноты, сказал:

— Все кончено. Все время ходил кругами, а сегодня сподобился. Все сложилось, и все сходится, и странно, что я так долго не замечал. Я знаю, что Джо убили вы, и знаю, почему, и теперь я должен позвонить в полицию и вызвать их, чтобы они приехали и взяли вас.

Она ничего не сказала. Просто посмотрела на меня.

— Мне очень жаль, — сказал я. — Действительно жаль. Мне чертовски жаль, Робин.

Она не возмутилась, не закатила истерики, ничего такого. Она устремила наг меня умные, красивые темные глаза и сказала:

— Вы шутите, да, Шелл? Это не всерьез?

— Я не шучу. Мне очень жаль, но это всерьез. Вы — человек конченый. Разве что вам вдруг повезет.

Ее глаза сузились, и она тряхнула массой огненно-рыжих волос, которые снова напомнили мне небо над тихоокеанскими островами.

— Я не убивала его, Шелл, — сказала она. — Нет, нет. Верьте мне.

— У-гу, Робин. Это сделали вы. Я думал на Эдди Кэша, но я проверил его, и он оказался чист. Тоже и Драгун. Остаетесь только вы.

Она как-то сникла и тесно прижалась ко мне.

— Забудьте об этом, Шелл. Пожалуйста, забудьте. — Я чувствовал на своей щеке ее теплое дыхание. Она уткнулась губами мне в шею и прошептала: — Вы ничего не знаете. Вы ничего не могли узнать.

Это было так странно. Мы сидели друг подле друга на диване, она прижалась лицом к моей шее, ее волосы щекотали мне лицо. И мы говорили об этом. Просто, спокойно и сдержанно, как будто за чашкой чаю, или как будто мы через минуту засмеемся и выпьем по стаканчику. Но внутри у меня был холод, и я знал, что то, что происходит, далеко не игра.

Она тоже это знала.

— Робин, — сказал я, — вы говорили, что Джо не бегал за девушками, за другими женщинами. Вы сами говорили мне, что любите его, хотите выйти за него замуж. Вы жили с ним. Он входил в вашу жизнь. Поэтому, когда вы узнали, что он спутался с другой женщиной, вы убили его. Скажите, что вы покончили с ним потому, что любили его, ревновали, мстили ему, наконец. Но все равно это было убийство, и его совершили вы, Робин.

Казалось, вся кровь отхлынула от ее лица, она положила руки мне на плечи и притянула меня к себе.

— Перестаньте! Перестаньте! — сказала она свистящим шепотом. Потом мягко и нежно: — Шелл, Шелл, поцелуйте меня. Пожалуйста, поцелуйте меня.

Я повернул голову и посмотрел на нее. Она подняла левую руку и притянула мою голову к своей. Губы ее были холодные, сухие, неподвижные.

Прекратить все это было бы нетрудно. Она действовала с очевидной целью и неуклюже. Но я не останавливал ее. Я хотел посмотреть, до чего она может дойти. Ее правая рука проползла мне под пиджак. В то время как ее губы крепко прижалась к моим, я почувствовал, как ее рука осторожно добралась до чехла с револьвером.

Оторвавшись от меня, она вдруг вскочила с дивана, сжимая в руке мой револьвер. Лицо ее исказилось, губы полураскрылись, обнажив зубы. Она стояла передо мной, держа в правой руке револьвер и твердо упираясь в ковер ногами.

Она не медлила, не ждала, не колебалась ни секунды. Плавным движением подняв револьвер, она прицелилась мне в грудь. Скорее выдохнув, чем прошептав сквозь зубы:

— Шелл, — она оттянула курок.

Послышался острый щелчок, и она снова, и еще раз снова, оттянула и спустила курок, целясь мне в сердце. Я не двигался. Сидя на диване, я следил за сменой чувств, отражавшихся на ее лице, — недоумения, безнадежности, отчаяния, — когда она поняла, что произошло. И я увидел, что она уже больше не красивая.

Ее лицо помертвело, губы раскрылись, вокруг рта появились складки. Револьвер выпал из ее ослабевших пальцев, и она медленно опустилась на ковер и зарыдала.

Казалось, прошло много времени, и вот она заговорила, — прерывисто, с тоской в голосе.

— Теперь уже все равно. Но я жила, как в аду. Я любила его, — она снова зарыдала, и ее обмякшее тело передернула дрожь. — Я обвинила его в измене, в том, что он обманывал меня с другой женщиной, и он засмеялся. Он смеялся надо мной. Сказал, что устал, он устал от меня, что он уходит. Мы бросились друг на друга. Мы оба много выпили.

Она медленно приподнялась и села, тупо уставившись на меня; тушь черными пятнами расползлась по ее щекам и под глазами.

— Я возненавидела его, как никого на свете, — сказала она пустым, безжизненным голосом. — Пока мы ссорились, я все время подливала ему, и он пил стакан за стаканом, как воду. Он совсем опьянел, и тогда я подошла к нему сзади и ударила его книгодержателем. И стала бить его — еще и еще. Должно быть, я с ума сошла. Он упал на диван, и тогда я обезумела от ужаса. Я не знала, что делать. Я попробовала влить ему в рот еще немного ликера, пролила его на одежду и застегнула на нем рубашку, каким-то образом вытащила его из дому, и в машину. Я поехала, не зная куда, не зная, что мне делать. Потом я вспомнила, что в газетах было что-то насчет массы несчастных случаев, и подумала, что, может быть, это будет выглядеть как еще один несчастный случай. Когда я въехала на одну из улиц вокруг Елисейского парка, я открыла дверцу и вытолкнула его на дорогу. Я даже не знала, на какой улице, — было темно; вот и все. И я поехала на большой скорости, и в какой-то момент мне показалось, что я теряю управление.

Она покачала головой, созерцая ковер.

— Может, это было бы и лучше, — сказала она. — Я поехала домой, поставила машину и стала ждать полицию. Чуть с ума не сошла от ожидания.

Я встал, подошел к ней и помог подняться. Я усадил ее на диван. Я сказал:

— Могли бы уж рассказать мне и все остальное, Робин. Как насчет того, о чем вы умолчали? Эдди. История с шантажом.

— Вы и об этом знаете?

— Большей частью, да. Я знаю, что Джо вымогал у Кэша деньги. По крайней мере, я думаю, что это был Джо, — может, это были вы? Но вы знали об этом.

— Знала, — сказала она безжизненным тоном. — Но это был Джо. Эдди все проигрывал и проигрывал, и Драгун не хотел больше принимать его ставки. Потом погиб компаньон Эдди, и у него вдруг появилась масса денег. У Джо возникла идея, он позвонил Эдди и сказал, будто знает, что Эдди убил своего компаньона. Он не назвал себя, но его затея сработала. Джо даже удивился, что это оказалось так легко, но когда он получил деньги, он перестал этим интересоваться. Только велел мне следить, не заподозрит ли его Эдди, — он знал, что мы с Эдди вроде как друзья. Джо хотел, чтобы я выдала его за своего брата. Эдди не понравилось бы, если бы он узнал, что мы — не брат и сестра.

— Вряд ли, — сказал я. — Вот, значит, как это было. Скажите, Робин, вы лично не думали шантажировать Эдди, независимо от Джо?

Она резко повернула голову и гневно взглянула на меня обведенными тушью, заплаканными глазами, но промолчала. Я спросил:

— Больше ничего не хотите мне рассказать?

Она не ответила, но, наклонившись вперед, обхватила руками колени и прижалась к ним лицом. Я подошел к телефону, набрал номер „Сераля“ и попросил Сэмсона. Он был еще там. Пока я ждал, когда он подойдет, я в последний раз посмотрел на Робин. Она изменилась: стала старше, некрасивее, невыразительнее. Вероятно, я и сам выглядел сейчас некрасивым.

Паршивая у меня работенка.

Робин увели. Спокойно, не сопротивляясь, она вышла в сопровождении рослых мальчиков в синих мундирах. С ними исчезли со стола бронзовые подставки для книг — их отправят в лабораторию для обследования. Сэмсон и я сидели в первой комнате, которую только что покинула Робин.

Сэмсон погрыз неизбежную черную сигару и сказал:

— Думаю, это точка над 1, Шелл. Как вы узнали, что в гибели Джо повинна Робин?

— Ну, было пять важных пунктов, между которыми я увидел связь, и несколько более мелких по краям, которые ничего не значили. Важные пункты — это Виктор Пил, который нанял меня, но не объяснил, зачем ему это нужно; Робин, страстная сестра; Флеминг Драгун, у которого работал Джо; подозрительная сестра Флеминга, Сара; и Эдди Кэш. Эдди Кэш так нравился мне в роли убийцы, что я боялся потерять его. Казалось, у него действительно есть повод, но я сам проверил его алиби — железно! Значит — минус Эдди. Почему отпал Виктор Пил, вам известно. Значит, уже два отпали. Это мог быть Драгун,

потому что Джо запускал руку в его кассу, — этот малыш был нечист на руку. Однако тут было одно маленькое „но“: Драгун не был до конца уверен, что Джо пользуется его доходами, Пока он не выбил истину из маленького человечка по имени Гарри Зэркл. Зэркл и Джо мошенничали сообща, и Драгуну пришлось иметь дело с Зэрклом, поскольку Джо уже не было в живых. Если бы убийцей был Дрэг, он должен был бы знать об их махинациях еще до гибели Джо. Кроме того, Джо получил бы гораздо более тяжкие увечья: я видел Флеминга в деле и знаю, на что способны он и его подручные. Стало быть, Драгун тоже отпал. Остались две красотки — Сара и Робин. Сара могла бы иметь мотив для убийства: Джо набивался ей в друзья и кончил тем, что лягнул ее. — Я усмехнулся: — Я знаю, потому что видел синяк, и он был достаточно свежий — прошло всего несколько дней.

Сэмсон задвигал своей массивной челюстью:

— Вы видели синяк? На каком месте?

— Неважно. — Я усмехнулся. — Но можете мне поверить, Сара не стала бы убивать человека только за то, что он ее немного поцарапал. Не тот она тип. Скорее, ей это даже могло понравиться. Так что я решил внимательно присмотреться к Робин.

Робин говорила, что Джо не водился ни с какими девушками. Черта с два, еще как водился. И даже если вначале она об этом не знала, то позже, конечно, обнаружила. Она знала, что он проводил ночи с одной красоткой, и не сказала нам об этом только из-за нечистой совести. Она сообразила (и вероятно, была права), что любой, кто узнал бы, что она сожительствует с Джо, — который вовсе ей не брат, — и что она обнаружила его измену, сразу бы увидел повод к убийству — самый древний и убедительный повод с тех пор, как Каин ухлопал Авеля. Другим ее мотивом могло быть желание самой воспользоваться деньгами, которые Джо получил в результате шантажа. И наконец, — что показалось мне подозрительным, — стоило мне появиться, как Робин тут же старалась избавиться от Эдди. По той или иной причине она выставляла его, как только я приходил к ней с моими вопросами. Это могло ровно ничего не значить, но могло и означать, что она хотела обезопасить себя на случай, если я окажусь достаточно проницательным и начну задавать компрометирующие ее вопросы. Меньше всего ей хотелось, чтобы Кэш присутствовал при том, как я стану выпускать котов из мешка.

Сэмсон извлек огромную спичку и поджег свою сигару.

— Я могу представить себе ее желание присвоить деньги, — сказал он между затяжками, — но кто сказал, что Джо водился с другими женщинами? И кто сказал, что Робин знала об его изменах?

— Я говорю. Вспомните, она же спала с ним. И не спрашивайте, откуда я знаю, что она знала. Поверьте мне на слово. — Я посмотрел на него усмехаясь: — Он изменил ей. Я узнал это по некоторым царапинам. Но что она знала, это точно.

— Синяки. Царапины. Черт знает что. — Когда от Сэмсона что-нибудь ускользало, он начинал чертыхаться.

Я сказал:

— Дело об убийствах всецело ваше, Сэм. Раскрывайте его до конца. Все, кроме истории Джои-Робин-Мэддерн. У меня на то свои причины. Нет, нет, я не имею в виду ничего противозаконного. Пусть вездесущая рука закона вершит свое дело. Но просто смягчите, сгладьте этот угол, Сэм, хорошо?

Он кивнул своей крупной, седой головой.

— Сделаю все, что смогу, Шелл. Газеты и без того получат массу материала.

— Еще бы, — сказал я тихо, думая о юном, нетерпеливом человечке. — Каким сенсационным успехом это было бы для Келли.

Комната 324. Я тихо постучал, и через пару минут внутри вспыхнул свет, и она открыла дверь и посмотрела на меня сквозь старомодные, в золотой оправе очки. На ней не было уже высоких туфель со шнурками, и в мягких домашних туфлях без каблуков и простом ситцевом халате она казалась ростом с мышку. И все равно я опять подумал, что она красивая.

— О, мистер Скотт! — воскликнула она. — Что-нибудь случилось?

— Простите, если я разбудил вас, миссис Мэддерн. Я как-то не думал, что уже так поздно. Можно на минутку?

— Конечно, мистер Скотт.

Я вошел и остановился посреди комнаты. У меня и так выдался тяжелый вечер, но самое тяжелое еще предстояло — рассказать миссис Мэддерн, что именно случилось с ее сыном и какой корыстный тип он был на самом деле. Я ненавидел себя за то, что я» должен рассказать ей про ее Джозефа. Он уже не будет для нее босоногим малышом в коротких штанишках. Все же одно обстоятельство было в пользу Джо: он был достаточно умен, чтобы понять, что попал в общество грубых и жестоких людей, которые, если бы захотели, могли бы окончательно превратить его в черствого, бессердечного человека: и все-таки он имел совесть оставить матери, в случае какой-нибудь беды, накопленные им деньги. Даже если их источником было шантажирование убийцы и обкрадывание букмекера. Странно, как все это, в конце концов, сработало.

— Присядьте, мистер Скотт, — сказала она своим мягким, тихим голосом. — Что-нибудь о Джозефе?

— Да. — Я открыл было рот, чтобы сказать ей, что ее сын вор и шантажист и ничтожный мелкий мошенник. Она выжидающе смотрела на меня сквозь свои очки. Я вдруг почувствовал, что не могу.

— В чем дело? — спросила она.

— Да, в общем, ничего нового. — Я уже знал, что скажу ей. — Просто я закончил расследование. Теперь я уже могу сказать вам, в чем оно заключалось. Я работал в Лос-Анджелесском округе по поручению Национального Совета по безопасности Движения — выяснял причины дорожных происшествий в городе. Ваш сын, миссис Мэддерн, стал жертвой одного из этих происшествий. Сбит машиной, которая успела уйти. Мне очень жаль, но мы не смогли найти ни водителя, ни этой машины. Вы знаете, как трудно в таких случаях найти следы. Вот, собственно, и все.

— Понимаю, — сказала она.

— Насчет письма, которое он вам прислал, — продолжал я. — Его в сущности ничто не беспокоило, он просто заботился о вас. Он лечился у врача, — я сам говорил с этим врачом, — у Джо был легкий кардионевроз. Ничего серьезного, но иногда это заставляло его задуматься.

— Кардионевроз?

— Не совсем хорошо с сердцем. Кажется, вы говорили, что в детстве от болел свинкой. Это часто ослабляет сердечную деятельность. И потом, он ведь вообще был не, очень крепким физически.

Она медленно покачала головой, и глаза ее слегка увлажнились.

— Джозеф никогда не был очень сильным, — сказала она. Я встал, и она вдруг сказала:

— О, насчет денег.

— Они ваши. Джозеф хотел, чтобы они остались вам.

— Нет, я не об этом. Могу я вам что-нибудь заплатить за вашу помощь?

— Нет. — Я улыбнулся ей: — Обо мне уже позаботились. Мне искренне жаль, что вам пришлось пережить такое горе, миссис Мэддерн. Что вы теперь собираетесь делать?

Она сняла очки, вытерла глаза и снова надела очки.

— Думаю вернуться домой. Там я всех знаю, там — все мои друзья. Я договорюсь, чтобы Джозефа похоронили там же, дома. Завтра я, наверно, уеду.

Я направился к двери.

— Ну, тогда спокойной ночи, миссис Мэддерн. И до свиданья.

В дверях она остановилась — маленькая, красивая — и подняла на меня глаза.

— До свиданья, мистер Скотт. Вы милый, добрый человек. Я ушел, чувствуя себя чертовски благородным малым. У себя в конторе я уже не чувствовал себя благородным. Я сидел, откинувшись в кресле, за своим письменным столом, скинув пиджак, положив ноги на стол. Да, вот это было настоящее дело. Оно началось с попытки узнать, как и почему погиб маленький, незаметный человек по имени Джо. Но к тому времени, когда истина вышла на свет, обнаружилось столько скрытых секретов, выявилось столько постыдных действий и раскрылось столько извращенных желаний, что любой частный сыщик мог бы задуматься, не следовало ли ему заниматься бухгалтерией или, быть может, рыть канавы. Это было все равно что царапать маленький прыщик и следить, как он разрастается в огромный нарыв — уродливый, с ядовитыми гнойными щупальцами, наливающимися жаром под кожей.

Ах, женщины! Конечно, не все они одинаковы. Сара, например, — она, по крайней мере, не такая, как все. Одно я мог сказать в пользу Сары: со мной она была абсолютно честна, и если я ей нравился или она вела себя по отношению ко мне дружелюбно и мило, это было не потому, что я частный сыщик, расследующий дело, а просто потому, что я — Шелл Скотт. Я не мог бы сказать того же о Робин или Глории.

Я откинулся на спинку кресла, испытывая отвращение к людям вообще и к женщинам в частности. А потом я вдруг вспомнил Максину. Ах, Максина. А-а-ах, Максина! Светловолосая, синеглазая, гибкая, как ветка ивы, высокомерно смотрящая на вас сверху вниз Максина.

Я взглянул на часы. Час ночи. Я снял ноги со стола и усмехнулся. А что? Может быть, Максина не такая, как другие.

РИЧАРД С.ПРАТЕР

НЕ СОПРОТИВЛЯЙСЯ, УБИЙЦА!

роман

Стив Беннет нахмурился, не понимая, что тревожит Марго. Он покачал головой, вытянул длинные ноги и отодвинулся на подушки сиденья. Ночной воздух врывался в открытое окно и шевелил его длинные волнистые волосы, когда он вытягивал шею, чтобы посмотреть на девушку, сидящую за рулем.

— Марго, — сказал он негромко, — напряжена, как пружина. Расслабься. — Природа наградила девушку той броской яркой красотой, какой отличаются солистки с шикарных шоу. Она повернулась и посмотрела на Беннета своими широко расставленными черными глазами, потом сосредоточила внимание на дороге, где яркие огни машин прорезали ночную тьму.

— Я расслабилась, дорогой, — ответила она красивым грудным голосом. Это был хорошо поставленный голос профессионалки. — Не придумывай того, чего нет.

Стив посмотрел на ее длинные пальцы, твердо держащие руль, на побелевшие косточки. Он продолжал хмуриться. Снова потянувшись, он подавил зевоту.

— О'кей, Марго. Я еще не вполне проснулся. Ни за что не прощу тебе того, что ты не сварила кофе. — Он протер рукой черную щетину, начинающую пробиваться на подбородке. — Следовало хотя бы побриться.

— Я же сказала, что у нас не было времени. Уже светает. — В ее голосе чувствовалось напряжение.

Он выглянул из окна. В полумиле с правой стороны на фоне светлеющего неба стали проступать силуэты самых высоких зданий Метро-Сити. Через несколько минут покажется солнце.

Он попросил:

— Расскажи мнепоподробнее об этом ревнивом Ромео.

— Ах, это, — б еспечно ответила она, — рассказывать нечего.

— Что значит «ах, это»? — спросил он. — Какого черта ты тогда боишься?

Теперь ее голос звучал решительно и резко:

— Я никогда и ничего не боялась. Так что будь любезен, заткнись!

Он сжал челюсти, но несколько секунд просидел тихо. Потом миролюбиво спросил:

— Что теперь, Марго?

Она на мгновение отвела глаза от дороги и посмотрела на него, ее глаза были широко раскрыты. Потом она расслабилась.

— Извини, — сказала она, — я думала… Мне не следовало так набрасываться на тебя.

— О чем же ты думала?

— О нас с тобой, Стив. О том, как нам будет хорошо вместе. Кажется, что прошло два миллиона лет, двое совсем других людей.

Он хотел ответить, потом сновгупосмотрел на ее руки, вцепившиеся в руль. И вместо этого спросил довольно равнодушно:

— Что тебя мучает, Марго? Ты до того нервничаешь, что мне становится тебя жалко.

— Не глупи, Стив.

— Я не глуплю. Ты ведешь себя так, как будто чего-то страшно боишься. Она вкрадчиво засмеялась.

— Ну чего, скажи, мне бояться? Откуда у тебя такая мнительность?

— Нет, это точно! Возможно, этот тип, уж не знаю, кто он такой… Или же…

Она повернулась, глаза у нее сверкали, красные губы были плотно сжаты.

— Перестань, парень! Я сказала, что ты стал излишне мнительным. Прогони свои дурацкие мысли.

Беннет вздохнул.

— О'кей, о'кей, не кипятись.

Они молча проехали еще один квартал, затем Марго затормозила и припарковала машину параллельно тротуару между двумя уличными фонарями.

— Конец пути? — спросил он.

— Думаю, не стоит мне подвозить тебя дальше. Нас кое-кто может увидеть.

Нахмурившись, он спросил:

— Ну, увидят. Мне не нравится это хождение вокруг да около, Марго. Мы увидимся сегодня вечером?

— Если ты пожелаешь.

— Пожелаю. Около восьми?

— В любое время. В восемь, олл-райт.

Стив обнял ее левой рукой за плечи и притянул к себе. Она приподняла лицо, полные губы у нее приоткрылись. Он восхищенно произнес:

— Ты поразительная, Марго. Я… мне так долго тебя не хватало.

Каким-то задыхающимся голосом она прошептала: «Стив», обвила руками его шею и поцеловала в губы. На мгновение она теснее прижала его к себе, но тут же отпустила.

— Тебе лучше уйти. Уже становится светло.

Он посмотрел поверх ее плеча на мерцающее небо, потом снова повернулся к ней лицом. Положив руки ей на плечи, он медленно проговорил:

— Марго, я знаю, что тебя что-то тревожит. Может быть, я смогу помочь?

Она яростно сбросила его руки и закричала:

— Прекрати! Сколько раз тебе повторять, что все это плод твоей фантазии! Уходи!

Не добавив больше ни слова, Стив Беннет открыл дверцу машины и вылез из нее. Все его движения бьли удивительно грациозными и в то же время говорили о его физической силе. Закрыв дверцу, он пробормотал:

— До встречи! — и зашагал по тротуару к Метро-Сити.

Не успел он сделать и нескольких шагов, как девушка выглянула из окошечка и окликнула его:

— Стив!

Остановившись, он повернулся к ней.

— Да?

Она довольно долго смотрела на него, потом покачала головой.

— Ничего. Позвони мне вечером.

Он кивнул и пошел дальше, на лице у него застыло хмурое выражение. В свои двадцать восемь лет он так и не научился разбираться в женщинах. Смешно воображать, что сейчас он разберется в Марго. Да знает ли она сама, что творится у нее в голове?

Пожав плечами, он свернул к освещенному кафе на углу. На пороге он задержался под неоновой надписью «Хижина Дэна Хэмбера», затем толчком распахнул дверь и вошел внутрь. Слева находилась длинная, блестящая стойка, по правой стороне — полдесятка столиков, все пустые. В кафе находился всего один посетитель, сидевший у дальнего конца стойки.

Стив уселся на высокий табурет возле стойки и принялся изучать меню. Сразу же к нему подошел невысокий, худой человек.

Он протер и без того чистую стойку и произнес с подкупающей улыбкой:

— Много будете кушать, да? Я заинтересован в бизнесе.

Стив подмигнул.

— Вы, должно быть, Дэн?

— Правильно. Мое местечко Но накладные расходы кошмарные. Что скажете о бифштексе? Почти даром, всего пара долларов.

Стив рассмеялся.

— О'кей, но пусть он будет хорош. А сейчас кофе, пожалуйста, черный.

Стив с удовольствием пил маленькими глоточками горячий напиток, когда почувствовал легкое прикосновение к своему плечу. Он повернулся и увидел плутовато улыбающееся девичье лицо. Она надула пухленькие губки и проворковала:

— Хэлло, вы, большой жук! Никак не пойму, вы только что поднялись или же собираетесь ложиться баиньки?

У Стива невольно покраснело лицо. Он поднялся и промямлила

— Ух… Я просто завтракаю. Хэлло, Крис.

Она посмотрела на него, покачала головой, но потом изумленно воскликнула:

— Что же случилось с вашим лицом?

— С МОИМ ЛИЦОМ?

На минуту он был озадачен, потомвспомнил и покраснел еще сильнее. Он вспомнил, что этой ночью Марго в порыве страсти прижималась к нему всем телом и произносила какие-то неистовые слова, потом ее когти вцепились ему сначала в плечи, а потом в щеки, оставив на них четыре красных глубоких следа.

Он глотнул, а чтобы прикрыть свое смущение, вытащил носовой платок и принялся прижимать его к теперь уже подсохшим царапинам.

— Ага, краснеете!

Крис все еще смеялась, но уголки ее губ немного дрожали и опустились вниз.

Потом он заметил, что она больше не смотрит на его лицо, а на носовой платок в его руках. Он тоже взглянул на него, увидел пятна ярко-красной помады Марго, которую он стер со своих губ, а уж под нею более темные пятна от царапин на лице. Подтекст был ясен. Он торопливо сунул платок в карман и смущенно проговорил:

— Похоже, я немного запутался. Садитесь рядышком, я угощу вас завтраком.

— Хотите возместить тот обед, который я не получила вчера?

Он заморгал, потом, увидев, что она забралась на табурет, снова сел. Ее туфельки на низких каблуках едва касались пола. После быстрого совещания с ней он все же не обратил внимания на ее просьбу «чего-то легкого» и попросил Дэна приготовить второй бифштекс. Тот сиял. Стив спросил, пытаясь завязать разговор:

— Как получилось, что вы здесь в такой час, Крис?

— Я иду в газету пораньше, а это единственное место поблизости, которое открыто в этот час по утрам. Все остальные кафе и ресторанчики откроются часа через два. Я живу здесь неподалеку, за углом, на Блейн-стрит. Вы же знаете!

Она глянула на него уголком глаза. Он умудрился усмехнуться:

— Да, правильно, знаю. Я… послушайте, Крис…

— Ох, помолчите, — сжалилась она. — Все в порядке. Я понимаю. Мне не нужно ничего объяснять.

Он спросил:

— Как Коттон провел последний вечер?

— Разве вы не знаете?

— Чего я не знаю?

— Просто, разве вы не знаете? Я хочу сказать, разве вы не виделись с ним больше после того, как ушли из клуба вчера вечером? Я… ушла сразу же после вас.

Стив снова смутился. Он просто не мог сознаться Крис, что провел ночь с другой женщиной, даже хотя она об этом уже догадалась. Он поднялся.

— Прошу извинить меня, всего одну минуточку. Я позвоню ему.

Он прошел в телефонную кабину в конце зала и позвонил в Толлер-отель, где они с Коттоном остановились накануне вечером, когда приехали в Метро-Сити. «Коттон» было прозвище партнера Стива по бизнесу Джима Клея. Клей был высокий, угловатый и очень некрасивый малый, но его уродливое лицо озарялось пленительной улыбкой. Он, все сильнее хмурясь, слушал, как громко звучат телефонные звонки. Он положил на место трубку и недоуменно уставился на телефон, на лбу у него появились морщинки. Опустив вторую монетку, он снова набрал номер отеля.

Когда дежурный взял трубку, он сказал:

— Это Стив Беннет. Я звонил в 311-й, но никто не отвечает. Мистер Клей, как полагаю, должен быть в отеле, но, возможно, он ушел рано из своего номера. Не видели ли вы его сегодня утром?

— Нет, сэр. Нет, после того как я принял дежурство.

— А когда вы начинаете свою работу?

— В 4 часа утра. Я дежурю с 4 до 12 дня. Стив пожевал нижнюю губу, потом спросил:

— А нет ли для меня какой-нибудь записки? Комната 313.

— Нет, сэр. Вообще ничего. Ключи от обеих комнат на месте.

— Не могли бы вы проверить, приходил ли мистер Клей в отель вечером? Попробуйте узнать что-нибудь. Я буду вам очень признателен.

— Конечно, мистер Беннет. Хотите, чтобы я перезвонил?

— Нет, я сам вам позвоню. И заранее спасибо.

Стив положил трубку и вернулся к стойке. Крис подняла к нему улыбающееся лицо, но, увидев хмурый взгляд Стива, сразу спросила:

— Что случилось? Он покачал головой.

— Возможно, ничего. Коттона нет в его комнате… Не могу понять, что это значит. Когда вы с ним вчера расстались, Крис?

— Через несколько минут после того, как вы ушли с этой…

— После этого вы его не видели?

— Нет.

— Странно. Я думал, что он сразу же поедет назад в отель.

Он сел на место, увидев, что Дэн спешит к ним с двумя блюдами, на которых лежали толстенные румяные бифштексы, зеленый горошек и жареный картофель.

— Вот, пожалуйста, — сказал он. — Лучшие бифштексы в городе. Крис заметила:

— Единственные в городе в такой час. — Она взглянула на Стива: — Вы всегда объедаетесь по утрам?

— Обычно, — усмехнулся он.

— Не знаю… — протянула она, с изумлением поглядывая на огромную порцию.

— Ешьте. Надо, чтобы на ваши косточки наросло немного мяса. Она подняла брови и обиженно сказала:

— Благодарю, мистер Беннет, Я вполне удовлетворена количеством мяса, уже имеющегося на моих костях.

Он подмигнул ей:

— Ну и правильно. С вашего разрешения, я пойду еще раз позвоню. Он стоял, глядя вниз на Крис, когда они услышали слабый вой сирены.

То усиливающийся, то ослабевающий, но становящийся постепенно все более громким. Через пару секунд можно было сказать, что полицейская машина находится всего лишь в нескольких кварталах от них, ее вой вскоре должен был достигнуть пика. Крис посмотрела на Стива.

— У меня всегда появляется гусиная кожа, — сказала она, — невольно начинаешь думать о собаках-ищейках и людях, удирающих от них через болота.

Он кивнул.

— Похоже, что они направляются сюда.

Звук сирены был теперь невыносимо громким. Черно-белая полицейская машина остановилась перед распахнутой дверью кафе.

— Они уже тут. — Стив схватил Крис за руку и стянул с табурета. — Давайте-ка посмотрим, что там стряслось.

Они вместе побежали к дверям. Из машины вылез высокий, тучный офицер в форме и пошел по дорожке. Шофер тоже оставил свой пост, и они вместе двинулись к кафе, а Стив и Крис вышли на крыльцо.

Офицер сделал два шага навстречу Стиву и схватил его за руку.

— Спокойно. Вы никуда не уйдете. Стив удивленно посмотрел на него.

— Кто, черт возьми, решил, что я куда-то ухожу?

Он дернул свою руку, но хватка офицера была жесткой. Стив медленно произнес:

— Уважаемый блюститель закона, извольте убрать свою руку. Что тут происходит?

Второй коп подошел поближе и теперь внимательно смотрел на Стива бледно-голубыми глазами из-под почти невидимых бровей. Его бесцветные губы сложились в насмешливую усмешку. Он был такого же высокого роста, как и первый, но зато необыкновенно худым. Его нос в красных прожилках и мешки под глазами говорили, что он запойный пьяница. Облизнув губы, он противно гоготнул.

— Что здесь происходит, он желает знать? Это вас интересует, да? Он закивал вверх и вниз головой.

Стив стиснул зубы, он весь кипел от злости, но внезапно у него появилось чувство страха.

— Совершенно верно, — ответил он, заставив свой голос звучать спокойно и ровно. Он повернулся к человеку, державшему его за руку: — Будьте любезны, отпустите меня. Я не собираюсь никуда уходить.

Снова заговорил тощий:

— Он говорит, что не собирается никуда идти. Ну что же, я думаю, что он прав. — Он повернулся к толстому: — А ты не считаешь, что он прав, Джо?

Тот нахмурился и даже не взглянул на тощего. Он обратился к Стиву:

— Ведь вы Беннет? Стив Беннет?

— Правильно. Ну и что?

— Вам лучше поехать с нами, мистер Беннет.

— Поехать с вами? Вы хотите сказать, что примчались сюда с включенной сиреной ради меня?

Толстый кивнул.

— Лучше поедем без всякого шума.

— Ехать без шума? — возмутился он. — Будьте любезны объяснить…

— Будьте любезны объяснить, — вмешался тощий. Он был полупьяным, поэтому просьба Стива в его исполнении прозвучала нелепо.

У Стива голова стала плохо соображать. Он повернулся и взглянул на тощего, его так и подмывало сбить издевку с его бесцветных губ ударом наотмашь и удивился тому, какими беззащитными выглядят глаза этого человека под редкими светлыми волосами, торчащими на месте бровей.

Он снова повернулся к полицейскому, которого звали Джо. Его физиономия была приятнее, хотя сейчас на ней было суровое, неприветливое выражение. Но все равно она казалась более разумной и трезвой, чем клоунская рожа тощего.

— Попросите этого комедианта успокоиться, — сказал он. — Он действует мне на нервы. Я с радостью объясню вам все, что вас интересует, но я хочу знать, почему я должен делать это.

— Он хочет… — завел свою песню тощий, но Джо остановил его. На его лице появилось недовольное выражение, он проворчал:

— Прекрати, Мэтт. — Затем вкрадчиво бросил: — Где вы провели эту ночь, мистер Беннет?

Стив почувствовал, что его злость улетучивается, уступая место пока еще неосознанному страху. Он с сожалением подумал о том, что на стойке стынет его бифштекс и что он не успел второй раз позвонить в отель. Он бросил взгляд назад, на кафе. Дэн застыл, прижавшись носом к стеклу, глядя на них. Стив подумал, что было странно, что они до сих пор торчат на углу, как приятели, которые задержались ради приветливой беседы.

— Где я провел сегодняшнюю ночь? — переспросил он. — Для чего вам это надо знать? Какая разница, где я был?

Джо спокойно сказал:

— Отвечайте на мои вопросы, мистер Беннет.

— Я был… — голос Стива стал едва различимым, потому что он вспомнил, что рядом находится Крис. Она смотрела на него с полуоткрытым ртом, в ее глазах было изумление. Джо, заметив его колебание, сказал:

— Мы проверяли в отеле. Нам известно, что вас там не было. Мы хотим точно знать, где вы провели ночь.

— Хотя вас это совершенно не касается, но я был с другом, — сказал он, потом, вскинув голову, рявкнул: — Перестаньте меня держать!

Мэтт натренированным жестом быстро провел руками по всем местам, где у человека может находиться оружие, пока Джо крепко держал Стива за обе руки, отступил назад и заявил:

— Он чистенький. Стив стиснул зубы.

— Вы психи, наверное, принимаете меня за кого-то другого? Мэтт с издевательской вежливостью спросил:

— Вы не возражаете, если я взгляну на ваш бумажник? Вы определенно не возражаете?

— Мой бумажник? Зачем?

— Из интереса. Из чистого интереса. Будьте добры.

Джо опустил ле. вую руку Стива, тот вытащил бумажник из брючного кармана и сунул его Мэтту.

— Ничего не потеряйте, — сказал он мрачно. — Я хочу получить его обратно. Со всеми деньгами.

Мэтт открыл бумажник и заглянул внутрь, затем вытащил тонкую пачку банковских билетов. Он посмотрел на них и тихонько присвистнул:

— Сотенные, — сказал он. — Только подумать!

Он развернул их веером и быстро пересчитал, затем посмотрел на второго флика.

— Одиннадцать, — сказал он. — Прекрасно. Это очень, очень хорошо. Вытащив какую-то бумажку из своего кармана, он сверился с нею,

посмотрел на Джо и утвердительно кивнул головой.

— Все в точности.

Он положил деньги назад в бумажник Стива и сунул его в свой карман.

— Я вам ясно сказал, чтобы вы вернули его, — возмутился Стив. — И что это за засекреченные разговоры?

Мэтт злобно ощерился.

— Одиннадцать стодолларовых бумажек. Одиннадцать. Больше тысячи долларов. — Потом прибавил насмешливо: — Нашли их, не так ли? Нашли на улице? Деньги, я имею в виду.

— Нет.

— Вы их не находили? Мэтт неестественно удивился.

— Я их выиграл.

— Он их выиграл, он говорит. А где бы вы могли их выиграть? Насмешливый тон и шутовские манеры полицейского заставили Стива утратить самоконтроль.

— Не можете же вы быть в самом деле таким дураком, как кажетесь? Где, черт возьми, я мог их выиграть? В «Кокату». Теперь скажите мне, что вы никогда не слышали о нем, не знаете, что там играют на деньги?

Мэтт не ответил. Он несколько секунд смотрел на Стива, затем сказал: — Что случилось с вашим лицом? Вы упали, да?

— Точно, упал.

— Неудачно, верно? А не могли ли вас поцарапать во время драки, а? Мэтт продолжал усмехаться.

Стив почувствовал пальчики Крис на своей руке.

— Что случилось? Не могу ли я помочь?

— Не знаю, Крис. Честное слово, не знаю.

Копы подхватили его под руки и повели к полицейской машине. Джо сказал:

— Поехали, мистер Беннет. Нет никакого смысла дальше оставаться здесь.

В голосе его чувствовалась усталость.

Совершенно ошеломленный Стив подошел к машине, сел на заднее сиденье, рядом с ним оказался толстяк Джо. Мэтт, захлопнув дверцу, уселся за руль.

Ничего не понимая, Стив спросил:

— В чем же все-таки дело? Это что, шутка?

Мэтт повернул голову и закричал пронзительным злым голосом:

— Так оно и есть. Шутка. Милая шуточка в отношении тебя, убийца!

Убийца! У Стива отвисла челюсть, он с шумом втянул в себя воздух. С минуту он сидел неподвижно. Кто-то определенно помешался. Потом он взорвался:

— Какого дьявола вы, уважаемые, пытаетесь мне пришить? Я никого не убивал…

Потом он сумел справиться со своим гневом и спокойно спросил:

— Почему вы не хотите мне просто объяснить в чем дело? И как вы не можете уразуметь, что я действительно не знаю, о чем вы толкуете?

Вместо ответа Мэтт рванул машину с места. Стив мельком увидел Крис, которая по-прежнему стояла на углу, глядя ему вслед. Она даже помахала ему рукой, потом ее рука бессильно упала вниз. Стив откинулся на подушки сиденья, в горле у него, как ему показалось, бешено колотится сердце. Такое с ним не могло случиться.

Он никого не убивал. Что это за история? Куда они его везут? Он заставил себя расслабиться и осмотрел внутренность машины. Она выглядела точно так, как любая другая машина, но потом он заметил, что на задних дверцах отсутствуют ручки, а стекла окон подняты до самого верха. На минуту он почувствовал себя в западне, но тут же решил, что должен преодолеть необоснованную панику. Он повернулся к Джо, сидевшему рядом с ним.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Райли. Сержант Джо Райли.

— Сержант Райли, пожалуйста, объясните мне, что, черт возьми, происходит?

— Да, объясню, однако сначала давайте поговорим… Прищуренные глаза Райли были прикованы к лицу Стива. Они как бы ощупывали его, его черные волосы, зоркие глаза, царапины на его щеках, задержались на твердом подбородке. Он продолжал:

— Когда вы приехали в Метро-Сити?

Стив решил, что он больше выяснит, если ответит на все вопросы Райли.

— Вчера вечером. Около семи тридцати.

— Приехали один?

— Нет.

— С кем?

— С Джеймсом Клеем. «Коттон» Клей иначе. Возможно, вы слышали о нем?

Райли кивнул.

— Он мой партнер. А также мой лучший друг.

— Партнер в чем?

— Спортивные товары. Нам принадлежат «Спортивные товары Лагуны» в Лагуна Бич. Фактически там заправляю я. Коттон проводит большую часть времени на общественно-политическом поприще. Он член Совета в городе, в Палате коммерции, сейчас выдвинут кандидатом в Конгресс от нашего округа.

— Какова стоимость вашего предприятия?

— Примерно двадцать тысяч долларов. Возможно, чуть больше. Здания, товары, совместный счет.

Райли вытянул губы и тут же втянул их.

— Эти здания, товары и так далее. Если с вами что-то случится, что тогда? Кому это достанется?

— Коттону. Не совсем так, конечно. Все гораздо сложнее: страхование партнерства, покрытие дополнительных расходов.

Стив вымученно улыбнулся.

- Но что может со мной случиться?

— Это распространяется на обоих партнеров? Правильно?

— Естественно. Помолчав, Стив нахмурился:

— Куда, черт возьми, вы клоните, Райли? Что-нибудь случилось с Коттоном?

Сержант проигнорировал вопрос Стива и вместо ответа сам спросил:

— Как получилось, что вы с мистером Клеем вчера приехали сюда? Стив понимал, что сам ничего не добьется, пока не ответит на его вопросы. Полицейская методика, подумал он. Нагони на человека страх, заставь его разоткровенничаться, авось проболтается. Он сказал:

— Я просто приехал с ним. Мы проводим вместе много времени. Вы, возможно, знаете, что он часто выступает с речами на митингах, по радио, на телевидении. Все это неподготовленные выступления. Как часть его кампании. О коррупции в Калифорнии, о политическом влиянии, взятках в суде и так далее. Он получает отовсюду много информации, у него были сведения, что он раздобудет что-то новое в этом плане здесь.

— Здесь? И это привело его сюда?

— Совершенно верно. А что?

— Просто любопытно, — спокойно произнес сержант. — Эти сведения… О ком шла речь? Кого вы намеревались посетить?

— Вот этого я не знаю. Кто-то должен был встретить нас в «Кокату». Я… я рано оттуда ушел.

— Да-да. Об этом, мистер Беннет. Как я уже говорил раньше, вы не воспользовались своим номером в отеле. Так где вы провели всю ночь?

Райли вытащил из кармана смятую пачку сигарет, сунул себе сигарету в рот и предложил закурить Стиву. Он взял сигарету и наклонился к огню, также предложенному сержантом. Он с удовольствием втянул в себя табачный дым и посмотрел в окно. Солнце уже встало. По всей вероятности, было шесть утра. Мэтт спешил, возможно, для того, чтобы Райли мог побольше из него вытянуть.

Стив сказал:

— Вы правы в отношении отеля. Я там не был. Фактически я был с… с моим старым другом, женщиной.

Он устало усмехнулся.

— Я бы не хотел называть ее имени. У нее может быть масса неприятностей. Но, если необходимо, я смогу доказать, где я пробыл всю ночь, если вы это имеете в виду.

Голос Стива зазвучал глуше:

— Вы это имеете в виду, сержант?

Тот посмотрел прямо в лицо Стиву, его глаза оставались чуть прищуренными.

— Да, мистер Беннет, именно это я имею в виду.

И тут он заметил, что Райли утратил свою почти дружескую манеру и стал выглядеть суровым, деловым копом. Конечно, в этом не было ничего удивительного. Эти люди уже десять минут стараются его в чем-то уличить. Но в чем? Каким образом случившееся, а что-то, наверняка, произошло, могло касаться его? Произошла какая-то нелепая ошибка.

— Послушайте, — заговорил Стив, — это же глупости. Нельзя же так просто хватать человека на улице и начать его в чем-то обвинять. Кто…

— Помолчите, Беннет! — голос Райли был все еще спокойным, вкрадчивым, но в нем были новые твердые нотки.

— Помолчать? Черта с два! Мне нужны объяснения. Только потому, что на вас полицейские мундиры, а на бедрах пистолеты, вы…

— Я сказал замолчите! — Райли впервые повысил голос, его лицо запылало. В нем была несомненная угроза.

Стив понимал, что ему следует помолчать, но ему не нравилось, когда ему приписывали какие-то проступки, в которых он не был виноват. Он сжал челюсти с такой силой, что ему стало больно, потом произнес сквозь зубы:

— К черту, я не стану молчать, Райли. Мне нечего прятать и нечего стыдиться. Поэтому не затыкайте мне рот. Нет оснований для того, чтобы я молчал!

Белый от ярости, он умолк, и в этот момент Мэтт притормозил у обочины и выключил двигатель, затем повернулся и подмигнул Стиву.

— Ведите себя паинькой, — сказал он, вылез из машины, обошел ее кругом и отпер дверцу с той стороны, где сидел Райли.

Тот кивнул головой. Стив нагнулся и вылез из машины. Райли вылез за ним. Стив оглянулся. Как он считал, они едут в управление полиции, но поблизости не было ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало подобное учреждение.

Они остановились на Сикамор Авеню на окраине делового района города, где-то посреди квартала, и Стив заметил бакалейную лавку и магазин готового платья. Слева также виднелись магазины, но никаких учреждений.

Стив воскликнул:

— Какая-то фантастика! Произошла какая-то чудовищная ошибка… Эй, парни, вы копы или нет? — Потом он заметил надпись перед квадратным белым зданием на лужайке, перед которым они стояли. На черном фоне белыми буквами было написано: «Похоронное бюро Полсена».

Он остановился и уставился на надпись. Райли и Мэтт стояли по обе стороны от него, потом, не сговариваясь, схватили его за руки и грубо потащили к ступенькам входа. Стив беспомощно качал головой, тщетно пытаясь разобраться в этой путанице. Он припомнил, что с той минуты, как оба этих полицейских подошли к нему, ни один из них ни разу не пригрозил ему, но всегда хотя бы один все время находился рядом, наблюдая за ним. Только сейчас он подумал о том, что надо было бы попытаться вырваться и сбежать, но тут же отбросил эту мысль. Это было бы по меньшей мере глупо, потому что у него нет причин чего-то бояться, тем более что он до сих пор не понимал, что привело в действие эту идиотскую карусель. Что означали все эти намеки, полуобвинения и плохо скрытый сарказм?

Он внезапно дернулся и вырвался из удерживающих его рук.

— Одну минуточку! — закричал он. — В чем дело? Чего ради вы меня сюда тащите?

Ни один из них ничего не ответил, они лишь крепче схватили его за руки и потащили дальше к ступенькам. Он перестал сопротивляться и поднялся на крыльцо.

— О'кей, играйте свою игру. Но мне не нравятся ваши манеры. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы расквитаться с вами за это.

Можно было подумать, что они его не слышат. Мэтт левой рукой распахнул дверь. Они не стучали и не звонили, очевидно, все было заранее подготовлено. Они подождали, пока Мэтт закрывал дверь, и Стив смог осмотреться. Они стояли у подножия узкой лестницы, которая вела на второй этаж. Комната была маленькая, в ней стоял деревянный стол и скамья. На столе находился огромный букет гладиолусов в простой белой вазе. Слева от них была запертая дверь, а справа — арка, ведущая в другое тускло освещенное помещение. Потребовалось несколько секунд, чтобы глаза Стива привыкли к полумраку. Приторный запах увядающих цветов ударил ему в нос, когда они втроем прошли под арку направо, потом повернули налево и добрались до дальнего конца длинной комнаты. Их шагов не было слышно на толстом ковре, устилающем пол. Комната была узкая, но очень длинйая, очевидно, протянувшаяся по всей длине здания. У задней стены стоял низкий стол на четырех толстых ножках-тумбах с колесиками. На столе что-то лежало, прикрытое белым материалом, спускавшимся с обеих сторон почти до пола. Копы остановились. Мэтт отпустил левую руку Стива и заговорил впервые после того, как они покинули машину.

— Вот он, убийца, — произнес он чуть ли не по слогам. — Расскажи нам об этом.

Глаза Стива были устремлены на низкий стол и что-то, прикрытое простыней, но краешком глаза он видел, что глаза Мэтта буквально впились в него. Комната, этот стол, полицейские, все это казалось нереальным. Стиву казалось, что, как это бывает в кино, все сейчас завертится, закрутится и растает, уступив место другой картине. Как во сне он услышал глухой голос: «Давай посмотрим, убийца». Они вновь пошли. Стив уже понял, что под простыней находится тело. Самым же страшным было то, что он чувствовал, что знает, кто там лежит. Они остановились у стола. Райли прошел к другому концу и сорвал простыню. Мэтт стоял рядом со Стивом, вцепившись двумя руками в левую руку. Стив отвернул голову,

боясь посмотреть на тело, лежащее на столе, на лицо, но все же в полумраке можно было разобрать, что это — именно лицо. Не более. Мэтт прошипел:

— Смотри, убийца, смотри!

Стив собрался с силами, готовясь к шоку, который, как он боялся, его ожидает, когда он посмотрит на тело. Мэтт, тихо выругавшись, захватил левой рукой обе руки Стива у него за спиной, а правой уперся ему в шею и стал пригибать голову Стива все ниже и ниже к трупу.

Глаза Стива расширились, когда он посмотрел на мертвое лицо, находившееся в каком-то дюйме от его собственного, но расстояние было таким близким, что оно воспринималось уже как скопление каких-то выпуклостей и впадин, которые вместе не создавали единой картины.

Почти не чувствуя боли в грубо заломленных руках, Стив буквально безвольно подчинился второй руке Мэтта, державшей его за воротник пиджака и тянущей медленно вверх и прочь от нереальной серо-белой вещи перед ним. По мере того как лицо Стива отодвигалось от нее, бесформенная масса перестала колебаться и начала приобретать конкретные очертания. Это лицо Стив через мгновение узнает…

Подготовка к убийству началась спокойно и планомерно за два дня до понедельника, когда еще не чувствовалось и намеков на приближающуюся трагедию. Пока Стив Беннет объяснял преимущества ружья-чокбор покупателю в своем магазине спортивных товаров в Лагуна Бич, Оскар Гросс в Метро-Сити взвешивал многочисленные аспекты убийства. В своем офисе над клубом «Кокату» Оскар Гросс аккуратно подтянул вверх брюки на коленях, чтобы сохранить идеально заглаженные складки, и грациозно опустился во вращающееся кресло за треугольным письменным столом. Усевшись, его тело застыло в такой неподвижности, как будто до этого он вообще никогда не двигался.

Он был красивым убийцей. Он был красив в несколько женственной манере. Про актеров с подобной наружностью обычно говорят, что у них «смазливая внешность», но в отдельности ни к чему нельзя было придраться. Он был довольно высокого роста, с хорошей фигурой и не просто мужественной, но с «могучей» осанкой, как уверяли многочисленные его поклонницы, имея в виду не только внешние данные. Его улыбка, состоящая из ровных белых зубов и полных ярких губ, была чарующей и опасной, лицо же производило впечатление открытого, честного и очень ласкового.

Оскар Гросс был живым подтверждением того, что убийцы не обязательно походят на убийц. Он стал убийцей вскоре после того, как отметил свое двадцатилетие, в пьяной ссоре зарезав своего приятеля. Свидетелей не было, эта история прошла для него безнаказанно. Его даже никто не заподозрил. В возрасте 30 лет он спланировал и сам лично хладнокровно и бесстрастно осуществил расправу с шантажистом, который вздумал легкомысленно угрожать его приятному образу жизни. К тому времени он уже завязал многочисленные контакты по всему штату Калифорния и был не только состоятельным человеком, но к тому же и весьма влиятельным. Официально он не был политиком, но участвовал во многих кампаниях и неизменно поддерживал кандидатуры победителей. Во втором убийстве его заподозрили, но к суду не привлекли, а 30 тысяч, которые ему пришлось кое-кому заплатить, он посчитал просто платой за безоблачное благополучие. Мысленно отнес он их к статье «деловые расходы» и незамедлительно постарался позабыть об этом досадном инциденте. Теперь ему было 44 года, и в его гладких каштановых волосах стала пробиваться седина. Он достал сигарету из золотой шкатулки ручной работы у себя на столе и прикурил ее от изящной золотой зажигалки. Ему нравилось золото. Повернув голову, он заговорил с небольшим человечком, неприметно сидевшим справа от его письменного стола.

— Ты знаешь, что делать, сопляк, — сказал Гросс. — Вот и займись. Маленькому человечку на вид было лет 50, у него была блестящая лысая голова и нелепо свернутый в сторону нос. Он поднялся, кивнул и неслышно вышел из офиса. Он не произнес ни звука и аккуратно закрыл за собой дверь.

Оскар Гросс откинулся на спинку своего вращающегося кресла, переплел пальцы с наманикюренными ногтями на плоском животе и замер.

— Ну что же, — не без гордости подумал он, — первый шаг сделан. А часом позже, примерно в 16 часов дня, человек со свернутым носом вошел в магазин спортивных товаров в Лагуна Бич и приблизился к прилавку.

Стив Беннет вписал очередную цифру в журнал, лежащий перед ним, и приветливо сказал:

— Сейчас займусь вами. — Захлопнул журнал, сунул его под прилавок и подошел к маленькому человечку: — Да, сэр. Чем могу быть полезен?

— Я хотел бы купить оружие, — заметил тот, — что-то посолиднёе. Марка меня не интересует, но я хотел бы иметь что-нибудь крупное.

— Револьвер или пистолет?

— Ну… револьвер, наверное.

— Какого именно образца?

— Я же сказал: безразлично. Только чтобы был хороший. Я не разбираюсь в оружии. То, что вы считаете о'кей.

Стив кивнул и пошел вдоль полок за прилавком, пригласив жестом покупателя следовать за ним. Отодвинув в сторону панель в конце прилавка, он продемонстрировал несколько револьверов и пистолетов-автоматов, которые хорошо были видны через стекло. Выбрав револьвер 44-го калибра системы «Смит и Вессон» с десятидюймовым дулом вороненой стали, он положил его на стекло.

— Вот хороший револьвер, — сказал он, — возможно, тяжеловатый. Но вы действительно хотите иметь такой большой?

— Выглядит хорошо.

Человек взял в руки револьвер и взвесил его на ладони.

— И правда тяжеловат. — В его небольшой руке он выглядел неуместно.

Стив спросил:

— Для чего он вам понадобился?

— Ох, у меня небольшое ранчо с домашней птицей и парой коров неподалеку от Санта Анны. Жена стала волноваться по ночам. Я обещал ей купить оружие, чтобы иметь его под рукой.

Он подмигнул:

— Возможно, никогда его не использую, но чем револьвер будет солиднее, тем она лучше будет себя чувствовать, как я думаю. — Он положил револьвер обратно на прилавок.

— Это подойдет. Сколько стоит?

— 64 доллара плюс налог. Что-нибудь еще?

— Ну, патроны. Коробку, наверное. Сколько их в коробке?

— Пятьдесят. Это еще 4.23. — Стив писал на листке. — Однако сегодня вы не сможете взять револьвер.

— Почему? Я сразу же за него заплачу. Стив улыбнулся.

— Есть закон — надзор за опасным оружием. Назовите это периодом «остывания». Вы не можете получить револьвер в магазине ранее, чем через день после того, как вы его выберете и закажете. Это делается для того, чтобы сильно возбужденный, взбешенный человек не мог забежать в магазин и сразу хватать оружие, а потом спешить расквитаться с обидчиком. Так во всех магазинах.

— Проклятие! — воскликнул человечек. — Но раз такое правило, то ничего не поделаешь. Когда я могу его получить?

— Завтра. Вас это устраивает?

— Пожалуй. Хорошо, я заплачу за него сейчас, чтобы все было готово, когда я за ним приду.

— Как угодно, — согласился Стив. — А теперь мне нужны кое-какие сведения о вас. Мы регистрируем такие покупки. — Тот представил водительские права и парочку других документов, удостоверяющих, что он является Филиппом Кноулером. Он фермер, сказал он, ему 43 года, гражданин США. Стив заполнил полностью анкету, пометил кривой нос покупателя в «особых отметках» при описании его внешности, затем дал ему подписать формуляр. Сам расписался в качестве свидетеля и сказал:

— Итак, мистер Кноулер, жду вас завтра. Человечек кивнул и вышел.

Стив во всем этом не усмотрел ничего необычного и тут же позабыл о случившемся.

В половине четвертого на следующий день Стив заворачивал пакет для одного из своих постоянных покупателей.

— Шесть долларов пока, — сказал он. — Не могу ли я вам еще что-нибудь продать, Пит?

— Вроде бы нет, — протянул тот, — однако вам не мешало бы заглянуть ко мне и постричься. — Он скептически посмотрел на волосы Стива. — Становятся неровными, да и концы посечены… Послушайте, Стив, вы знаете парня по имени Боб Хилл? Он приходил побриться и расспрашивал о вас.

Стив покачал головой.

— Сразу не скажу. Не помню никакого Хилла. А что?

— Я подумал, что он заходил с вами повидаться. Сказал, что вы вместе ходили в школу. Он задавал о вас столько вопросов, чем вы сейчас занимаетесь, как давно находитесь здесь и так далее, что я решил, что он вас непременно разыщет. Даже интересовался, женаты ли вы. Мне его любопытство так надоело, что я посоветовал ему пойти и поговорить с вами лично.

— Нет, он не приходил.

Пит наклонился на прилавок и поскреб свой подбородок.

— Сколько же вам исполняется, Стив?

— Через пару недель стукнет 29.

— Вы самый настоящий убежденный холостяк. — Вы, часом, не вздыхаете все еще по Мэгги Витни, а?

Стиву удалось выдавить улыбку.

— Нет, Пит, я ни о ком не вздыхаю, мне нравится холостяцкая жизнь.

Зазвонил телефон. С чувством облегчения Стив потянулся к трубке. Пит помахал рукой на прощанье и вышел. Звонил Коттон.

— Привет, Стив, бродяга! — весело заговорил он с легкой фамильярностью многолетней дружбы. — Подумал, что мне необходимо оторвать тебя от стула, а то к нему уже прилип твой зад.

— Исключается, он у меня стерся от непосильных трудов много лет назад. У меня невероятно ленивый партнер.

Коттон фыркнул и сказал:

— Приезжай-ка сюда, когда закроешь магазин. Не забудь почистить ботинки;

— Ладно, буду около шести, мне надо немного почиститься самому. Куда мы направляемся?

— Скажу об этом, когда ты будешь здесь.

— Очаровательный маневр в таинственной компании?

— Вроде. Ничего загадочного, однако. Просто нужно взглянуть на этого типа. Не ранее девяти часов, так что у нас будет время пожевать и выпить по паре коктейлей.

— О'кей, Коттон. Около шести.

Стив положил трубку, слегка посмеиваясь. За чуть шутливой манерой Коттона, он твердо знал, скрывалась преданная дружба и привязанность, которые редко встречаются у мужчин. Стив поднял глаза и заметил, что в магазин входит новый покупатель.

Это был маленький лысый человечек со свернутым набок носом.

— Это снова я, — сказал он, — пришел за револьвером.

— Да, да. Вы были вчера.

— Совершенно верно. Я мистер Кноулер. Предполагается, что к сегодняшнему дню я успел поостыть,

— Да, помню, «Смит и Вессон». Одну минуточку.

Стив нырнул под прилавок, достал револьвер и патроны и надежно завернул их в аккуратный пакет, пока маленький человечек ожидал, затем на свет появился журнал регистрации проданного оружия. Он проверил, записал ли он туда все, что требуется по правилам.

— Что это такое? — заинтересовался покупатель, указывая на белый, зеленый и желтый листочки.

— Я просто смотрел, имею ли я требуемую информацию. Мы обязаны вести строгий учет продажи огнестрельного оружия. Фиксируется номер серии, имя покупателя и так далее. Таков закон.

— Это уже будете делать вы сами? Я могу идти?

— Совершенно верно. С вами все. Заходите еще, сэр. Кивнув, человечек удалился.

В самом начале шестого Стив бросил два конверта, в которых находились копии регистрации покупки мистером Кноулером револьвера «Смит и Вессон» 44-го калибра, в почтовый ящик, находящийся на углу Форест и Парк-Авеню. Эти конверты были адресованы в калифорнийское бюро криминальной идентификации и расследования в Сакраменто и шефу полиции в Лагуна Бич.

А в это время маленький человечек передал револьвер Оскару Гроссу в его офисе над клубом «Кокату» в Метро-Сити, то есть в 50 милях от магазина Стива.

Гросс сказал:

— Вы запомнили номер серии? — У него был вкрадчивый глуховатый голос, который, казалось, исходил из середины живота.

Тот кивнул.

— Как вы и говорили. Быстрая работа. Задание для новичка.

— Хорошо. Трудности были?

— Никаких. Показал ему полученные от вас документы. Филипп Кноулер. Он все это записал. Думаю, что к этому времени успел все отослать, куда полагается. Я посмотрел на его листки, прежде чем уйти. Назвался фермером.

— Прекрасно.

Гросс с грациозной медлительностью отпер ящик в своем столе, спрятал туда револьвер и патроны, запер ящик и поднялся. Вытащив из нагрудного кармана своего прекрасно сшитого твидового костюма туго набитый бумажник, он извлек 5 двадцатидолларовых бумажек и протянул человечку.

— Вот ваша сотня, — сказал он. — Пойдемте со мной. Нам надо позаботиться еще об одной мелочи.

Убрав деньги, маленький человечек отправился следом за Гроссом вниз по лестнице. Когда они вышли на Мейн-стрит, Гросс кивнул служителю в форме, торчащему на углу здания близ автостоянки клуба. Тот вытянулся по стойке «смирно», пробормотав: «Да, сэр. Да, сэр!» Он исчез из виду, а через секунду вывел черный «кадиллак». Он остановил машину у входа в клуб, не выключая мотора, а сам выскочил, чтобы торопливо обежать вокруг машины и открыть дверцу перед Гроссом.

Гросс сказал маленькому человечку:

— Поведете вы, — а сам развалился в машине. Служитель захлопнул дверцу.

После того как они ехали минут десять, Гросс сказал:

— Поверни сюда. — Он ткнул пальцем в узкую неасфальтированную дорогу с левой стороны.

Маленький человечек слегка нахмурился и хотел было заговорить, но передумал, послушно завернул большую машину на довольно неудобную дорогу. Густые облака пыли поднялись из-под колес и еще долго клубились за машиной. Они оказались в мире бурной растительности: то тут, то там возвышались эвкалипты и гигантский перец. Гросс оглянулся, затем вытащил маленький серебряный ключик из брючного кармана и отпер отделение для перчаток. Оттуда он достал пару дешевых перчаток и с рассеянным видом неторопливо натянул себе на руки. Он тщательно натянул трикотаж на каждый палец. Водитель, нервничая, облизал губы и после короткого колебания спросил:

— Зачем… зачем мы едем сюда, мистер Гросс?

Тот повернул голову. Голова у него была опущена на грудь, образовавшийся подбородок был морщинистый, что почему-то поразило водителя.

— Мы должны встретиться с одним человеком, сопляк. Следи внимательно за дорогой. — Гросс снова сунул руку в ящик для перчаток и на этот раз извлек оттуда маленький пистолет 22-го калибра. Его он держал на коленях, глядя по сторонам. Около небольшой эвкалиптовой рощи он велел водителю остановиться. Тот прижал машину в краю дороги и выключил мотор. Теперь он откровенно нервничал. Он сказал:

— Тут же ничего нет, мистер Гросс. Я не вижу ни домов, ни людей.

— Нет. Домов здесь нет. Пошли, выходи из машины. У нас мало времени.

— Не мог бы я… подождать здесь?

— Нет, не можешь. Мне потребуется твоя помощь.

Гросс благодушно улыбнулся, сверкая белыми зубами. Практически вытолкнув его из машины, он вылез следом за ним.

— Вот туда! — сказал он, указывая на рощу. — Это там, — и он снова усмехнулся.

Человечек с минуту постоял неподвижно, рот у него был полуоткрыт, потом повернулся и зашагал к деревьям. Гросс шел следом. У опушки и он остановился.

— Я не понимаю, — заговорил он растерянно, — не понимаю, что мы тут делаем? Я возвращаюсь к машине. — Он действительно повернулся и двинулся было назад, но Гросс уперся левой рукой в его грудь и легонько толкнул. Пистолет находился в правой руке Гросса.

— Нет, — сказал он. — Похоже, что вы нервничаете. Причин для этого нет.

Его глубокий голос убеждал и убаюкивал:

— Не взвинчивайте себя без всякой причины. Расслабьтесь. Говорю вам, мне необходима ваша помощь.

Человечек посмотрел сначала на улыбающееся лицо Гросса, потом на пистолет в его руке, неохотно повернул и пошел дальше, лавируя между деревьями.

Гросс крикнул:

— Достаточно, сопляк.

Тот остановился спиной к Гроссу, потом повернулся лицом. Он взглянул на маленький пистолет, теперь направленный ему в живот.

— Не надо, — сказал он. — Не надо, не надо!

Было похоже, что ничего другого он не смог произнести. Он снова и снова повторял эти слова, голос у него становился все выше, пока не перешел на визг.

Гросс равнодушно приподнял пистолет чуть выше и нажал на спуск. Пуля попала жертве в грудь, он широко раскрыл рот. Одна рука была вытянута вперед, как будто он хотел загородиться от удара или пули. Губы скривились, теперь он прижал руку с небольшим отверстием к груди, она стала окрашиваться красным. Его рука скользнула вниз по груди, оставив на рубашке красный след, колени подогнулись, и он упал на землю. Гросс наклонился над ним и, тщательно прицелившись, выстрелил ему еще раз в основание черепа.

Уже у себя в. офисе, усевшись за новомодный треугольный стол, Гросс с довольным видом откинулся в кресле, ритмично втягивая и вытягивая губы. Было ровно 6 часов. Он избавился от пистолета, которым убил этого доверчивого сопляка, и подумал, что дело теперь уже полностью завершилось. Все шло по плану. Оскар Гросс был вполне доволен собой. Он даже вернул свою сотню назад.

В 6 часов Стив Беннет, приняв душ, побритый и одетый в новый легкий тропический костюм, поднимался по лестнице в квартиру Коттона на Коуст Бульваре. Он позвонил, и тот тут же впустил его.

— Привет, бездельник! Так ты навел на себя блеск?

— Даже почистил ботинки, — сказал со смехом Стив, опускаясь на стул, — Что на повестке? — Коттон плюхнулся, как усталая ворона, на кровать: это была комбинация спальни и рабочего кабинета. Он был ростом более шести футов, но отличался невероятной худобой. Манеры у него были порывистые, нетерпеливые, у него была привычка резко вскидывать голову, чтобы отбросить в сторону неуправляемую прядь светло-русых волос, которая то и дело падала ему на черные блестящие глаза. Ему было 33 года, то есть он был на 5 лет старше Стива, но 22 года из них они были неразлучными друзьями. Даже при разнице в годах, более заметной, когда они были мальчишками, возникшая так давно дружба крепла с каждым годом. Они вместе ходили на двойные свидания, вместе разговаривали, плавали и бегали вместе по горячему песку Лагуны. Стив наслаждался жизнью такой, как она есть, напористый же и скрупулезно честный Коттон стремился изменить мир к лучшему. Непосильность задачи обескураживала его. Если не все, то кое-что он все-таки надеялся исправить.

Коттон сказал:

— Сегодня отправимся в Метро-Сити, бродяга. Надо взглянуть на одного человека.

— Досье проводимой кампании. Правильно?

— Правильно. Более, чем это. Ты ведь знаешь, Стив.

Он действительно понимал, что имеет в виду Коттон. Тот был выдвинут в Конгресс от 20-го округа, пока все его противники оставались позади, решительные бои наступят в ноябре между Оуни Шероном от оппозиционной партии и Коттоном. Пока его шансы выглядели предпочтительнее.

Программа Коттона была простой, но внушительной: он обещал честное, разумное правление вместо нынешнего режима, известного своими беззакониями, взяточничеством и коррупцией. Он мог часами беседовать со Стивом, скрупулезно вскрывая перед ним пороки того или иного политикана, а когда Стив не поддерживал его и поднимал на смех, он яростно кричал:

— Скажешь, я не прав? Скажешь, этого нет? Ты болван! Скажи мне, во что ты-то веришь?

А Стив примирительно говорил:

— Не сомневайся, я буду голосовать за тебя! И Коттон успокаивался.

Но он не ограничивался одними разговорами, а упорно и методично собирал соответствующий материал, подтверждающий его смелые обвинения, на таких могущественных и влиятельных людей, как Карлтон Эткин, калифорнийский сенатор, Оскар Гросс, богатый владелец клуба «Кокату» и услужливый рыцарь всех сильных мира сего. Этот список был довольно обширный. Коттон заявлял, что все это паразиты, которых, как минимум, следует упрятать за решетку. До сих пор его еще не привлекали к ответственности за дискриминацию, но Стив уверял, что этот день недалек.

Он закурил сигарету и протянул пачку Коттону:

— Кто это сегодня? И куда мы направляемся в Метро-Сити?

— В «Кокату». И это «кто» понимаешь? Он весело рассмеялся.

— Да, и это «кто». Я говорю загадками? Я имею в виду босса «Кокату». Оскар Гросс — протухший негодяй, от него разит на милю.

Стив нахмурился.

— Ты хочешь сказать, что намерен повидаться с Гроссом после всей той грязи, которой ты его облил?

— Нет, не повидаться с ним. Неофициальный визит. Я с большим удовольствием раздобуду еще немного грязи в отношении этого типа… Он вовсе не закулисный политикан, Стив. У него кровь на руках. Мне удалось кое-что раскопать, но нужны подтверждения. Возможно, я раздобуду их сегодня.

Стив перебросил длинные ноги через подлокотник.

— Ты и твоя информация! — сказал он ворчливо.

— Где, черт возьми, по твоему мнению, я добываю информацию? По большей части у маленьких людишек, именно у таких, с которыми мы встретимся сегодня. Парни, которые все знают и стремятся выложить. Или наоборот, у них есть информация, которую можно продать. Или же затаили злобу и жаждут отомстить. Причин может быть сколько угодно.

— О'кей. Остынь. Кто сегодня расколется? Но Коттон быстро покачал — головой.

— Кто-то новенький. Я его не знаю, он не назвал своего имени, но я узнаю его по голосу. Такого высокого, резкого голоса я никогда раньше не слышал. Можно было подумать, что он играл на банджо со своими голосовыми связками. — Он вскочил с кровати, высокий и худой.

— Поехали. Я встречусь с этим парнем в баре «Кокату», он-то меня сразу узнает. А мы там пообедаем. — «Кокату» был самый большой и шикарный ночной клуб в городе, где проживает 60 тысяч человек. Он расположен в центре города, сверкающий храм на Мейн-стрит, посвященный многим второстепенным грехам и, возможно, кое-каким крупным.

Ты проходишь под полосатым тентом по узкой дороге, окаймленной зеленым кустарником, и входишь в здание через массивные двойные двери. Над твоей головой, когда ты подошел совсем близко и проходишь двери, начинает прыгать десятифунтовый какаду (вот почему так называется этот клуб), его движения обеспечены последовательно включающейся комбинацией неоновых трубок.

Когда ты впервые видишь этот танец, тебе кажется, что птица просто спазматически дергается, но после нескольких порций коктейля он становится многозначительным. Ты начинаешь думать, почему этой эмблеме разрешают оставаться над клубом, такой огромной, кричащей и непристойной: самый настоящий красный фонарь над шикарным борделем. Потом тебе приходит в голову, что в нем не было ничего плохого, когда ты впервые взглянул на него. Возможно, он выглядит иначе снаружи?

Так или иначе, но это была правильная реклама для клуба «Кокату» Оскара Гросса. Огромный красный фонарь. Возьмите хотя бы представление среди публики. Если вы ели или разговаривали, пока длилось шоу, то все казалось обычным: еще один конферансье, еще десяток девушек, не обремененных обилием одежды, привычно задирающих ноги, еще одна псевдонародная комедия. Не хватает изюминки, жаловались многие посетители. Но если вы внимательно присмотритесь к тому, что происходит, и прислушаетесь к тому, что говорится, трезво оцените легкомысленные костюмы пухленьких хористок, вы уловите скрытый подтекст в услышанных вами шуточках и заметите то, чего раньше не видели.

Шоу по своей сути было таким же красным неоновым какаду. Стив вел свой купленный год назад «крейслер» и припарковал его на стоянке клуба. Они вышли. Стив сразу же посмотрел на сверкающую эмблему над входом. «Какая-то птица», — буркнул он, и они пошли под полосатым тентом к дверям.

— Всего лишь семь, — сказал Коттон. — Что ты скажешь, если мы поторчим в баре?

Стив кивнул, они уселись на высоченные табуреты и получили свои бокалы из рук весьма надменного, но весьма любезного и расторопного бармена. Бар примыкал к главному обеденному залу и танцплощадке клуба, он был отделен от них тонкой перегородкой, открытой с двух концов, так, чтобы музыка была слышна в баре. Трое барменов, облаченных в белые куртки, стояли за длинной стойкой, загибающейся с обоих концов к стенке. На стене висело огромное зеркало по всей длине стойки, в котором отражались человек пятнадцать посетителей, сидевших на табуретах.

Стив отпил из бокала и спросил:

— Так ты действительно не знаешь, с кем ты должен сегодня встретиться?

— Нет. Позвонил он сегодня днем. Сказал, что я не пожалею времени, затраченного на поездку. Он нас узнает.

— Может быть, мне не стоило с тобой ехать. А вдруг я его отпугну? Коттон нетерпеливо дернул головой и сбросил с лица густую прядь.

— К черту, мы и раньше всегда действовали вместе. Кроме того, я спросил у парня, следует ли мне приехать одному. Он сказал, что ему безразлично, поэтому я и предупредил его о том, что привезу с собой тебя.

— Почему он сам не поехал в Лагуну?

— Не знаю. Возможно, просто не мог. Я не спрашивал. Я не люблю слишком сильно нажимать на этих людей. Это свободный рынок.

Несколько минут они сидели тихонько и разговаривали. Наконец Коттон допил свой бокал и попросил принести две кружки пива. Неожиданно он повернулся к Стиву:

— Стив, старый бродяга! Я только что заметил премиленькую особу, которая сидит в полном одиночестве в конце бара.

— Ну и?

— Я ее знаю. К сожалению, у нее есть голова на плечах. Превосходный репортер из «Крейер» в Метро-Сити. Сейчас я сведу вас вместе и буду наблюдать за развитием романа.

Он замолчал, затем серьезно спросил:

— Или для тебя до сих пор все женщины всего лишь слабая замена несравненной Мэгги Витни?

Стив непроизвольно заморгал, вспоминая. На какое-то мгновение он снова стал молоденьким мальчиком, а Мэгги — совсем юной девушкой. И они были вместе. Они всюду бегали вместе: в школе, друг у друга в домах, гуляя, играя, бегая по пляжу. Вместе взрослея. И постепенно они выросли вместе и между ними возникло застенчивое, трепетное первое чувство. Стив припомнил, как они с Мэгги купались голышом на пустынных пляжах, не усматривая в этом ничего особенного. В те дни, подумал Стив, она была совсем как мальчишка. Мэгги была почти такого же роста, как и он, угловатый, неуклюжий подросток. Она умела бегать, лазать по деревьям и плавать не хуже его, во всяком случае, гораздо лучше многих мальчишек ее возраста. Но в ее лице уже начала проявляться красота и следы девичьего высокомерия в улыбке. Они никогда не осознавали свою наготу иначе, как поразительную свободу подставлять свои тела прохладному ветру и морским волнам, удовольствие выскакивать из-под набегающей волны и устало валиться на песок, впитавший в себя столько солнца и воздуха. Потом пришло то лето.

То лето, когда их беспечная, детская дружба привела к удивительному пониманию друг друга. Он до сих пор помнит тот странный момент, когда они посмотрели друг на друга уже не детскими глазами. Они отправились на маленький, спрятавшийся между скал пляж за Южной Лагуной. Это было их любимое место, белый песок в форме месяца, до которого можно было добраться по крутой тропинке, петлявшей по коричневому утесу. Последнюю зиму они часто бывали вместе, но это было их первое посещение пляжа с прошлой осени.

День был теплый, погожий. Небо казалось более бледным отражением спокойного моря. Не было ни облаков, ни ветра. На пляже стояла удивительная тишина, нарушаемая лишь шуршанием волн, набегающих на песок. Они сразу же разделись, предвидя, каково будет окунуться в холодную воду, смеясь и болтая, как это всегда было прежде.

Но на этот раз все было иначе. Они вбежали в высокую волну, плавали и смеялись. Мэгги первой выскочила из воды и побежала по песку к утесу. Стив медленно пошел следом. Она повернулась и посмотрела на него, когда он приблизился. Он остановился в нескольких, футах от нее. Вода стекала с ее мокрых волос, ручейками стекая с лица на шею, поблескивая на коже. Он посмотрел на молодое тело Мэгги, розовое под солнцем, ее талию, которую он мог бы обхватить двумя руками, задорно торчащие вверх соски ее развивающейся груди. А она точно так же рассматривала его.

В каком-то смятении он подумал, что как будто он не видел ее раньше. Она была той же самой девчонкой и в то же время не той. Яркое солнце падало на ее влажную кожу. И он подумал о Мэгги так, как никогда еще не думал, страшно смутился и в то же время почувствовал непонятное возбуждение. Впервые в ее присутствии он почувствовал себя не в своей тарелке. Взглянув на нее, он подумал о ее наготе и своей собственной. Они так долго стояли, потом он подошел к ней и обвил ее руками. Глаза у нее были широко раскрыты, когда он поцеловал ее. Они и раньше целовались, торопливо, по-детски, но это был их первый настоящий поцелуй, который они будут помнить как первый. Руки Мэгги обняли шею Стива, и он заметил, что она стояла на порядочном расстоянии от него. Тогда он прижал ее плотно к себе. Она отодвинула от него свои губы.

— Стив… не надо. Давай опять пойдем в воду.

Но он крепко держал ее, они грохнулись на песок. Ее тело оставалось холодным после купания, но спина уже нагрелась солнцем. Он почувствовал поразительную шелковистость ее ног и бедер. Сердце у него так стучало, что ему казалось, что он сейчас начнет трястись. Ему не хотелось, чтобы она знала это, поэтому-то это казалось неприличным. Она смотрела на него с пересохшими полураскрытыми губами, настолько сухими, что он мог видеть на них крошечные морщинки. Он дотронулся до ее юной груди.

— Стив, я боюсь… я боюсь.

— Не бойся, Мэгги. Все хорошо, все хорошо, Мэгги.

Он тоже боялся. Во рту у него пересохло, голос дрожал, ему казалось, что он стал необычайно высоким и писклявым. Он слыша'л, как на песок набегали волны и с шуршанием соскальзывали назад. Эти звуки смешивались с биением его сердца, а кровь так бурлила, как будто море проходило через него.

— Ох, Стив, я люблю тебя. Правда, люблю.

— И я люблю тебя, Мэгги. И всегда буду любить.

Стив вздохнул, припоминая, как быстро она превратилась из веселого сорванца-мальчишки в совершенно иное создание, в женщину, которую он продолжал любить со всей силой первой любви. Она была первой, и хотя позднее были другие женщины с мягкими телами, влажными и голодными губами, Мэгги Витни для него навсегда осталась первой.

— Так что же?

Голос Коттона оторвал его от прошлого.

Он заморгал и посмотрел на своего приятеля, потом налил пива в стакан слишком быстро, так что пена поднялась шапкой и вытекала через край.

Он сказал:

— Все в прошлом. Я уже теперь большой. Это было более 7 лет назад. Бармен промокнул пену белой губкой и быстро протер мягким полотенцем поверхность стойки.

— Ну, где этот образец ума? — спросил он.

Коттон подмигнул и соскользнул со своего табурета.

— Иду туда, бродяга! — Стив смотрел, как Коттон прошел в конец бара. Он заговорил с женщиной, сидевшей за последним столиком, прижавшись спиной к стене. Он не мог ясно разглядеть ее, но услышал ее смех в ответ на какие-то слова Коттона. Смех был приятный, совершенно естественный, веселый. Стив попытался себе представить, как она выглядит, но не смог. Люди редко бывают такими, какими вы их себе воображаете.

Они подошли к нему, Стив приподнялся и сказал:

— Как поживаете, мисс Даутон? Коттон предупредил меня, что вы большая умница, но не предупредил в отношении всего остального.

Это, несомненно, был комплимент, хотя и довольно неуклюжий.

— Зачем вы меня смущаете? — сказала она. — Зовите меня Кристиной, но все мои поклонники называют меня Крис.

Стив сказал:

— В таком случае я буду называть вас Кр… — и неловко остановился на половине фразы. — Я хочу сказать… — пробормотал он и снова замолчал.

Она весело рассмеялась:

— Не надо смущаться. В действительности у меня нет поклонников. Так что зовите меня Крис, мистер Беннет.

— Стив. Вмешался Коттон:

— Послушай, мой ясноглазый друг, я взял на себя смелость пригласить Крис пообедать с нами. Она настаивает на омарах.

— Вообще-то я больше люблю бифштекс, но угощаете вы. Омары стоят 6 долларов.

Стив, пытаясь исправить свою недавнюю оплошность, промямлил что-то про омары, поражаясь, что случилось с его языком.

Он посмотрел на Крис. Она была удивительно миниатюрной, но на нее было приятно смотреть. Все было на месте, если можно так выразиться. Она была в костюме из черной тафты. Жакет был застегнут на единственную пуговицу между ее высоких грудей, внизу, затем края были направлены к бедрам, образуя на спине подобие рыбьего хвоста. Наверное, она заставляла многих мужчин заикаться, оправдывал себя Стив.

Она все еще подтрунивала над ним, но не обидно, а весело.

— Ох, пойдемте скорее отсюда, — сказала она. — Нельзя же обедать в баре.

Они не без труда отыскали уютный столик и заказали обед. Крис весело болтала, пока они расправлялись с супом и салатом из зелени. Потом она повернулась к Стиву.

— Как вы считаете, женщины должны пить в одиночестве в баре? Он растерялся.

— Почему, нет… Я хочу сказать, да. Определенно. Мужчины же пьют.

— Ох, и тут полное равенство?

— Если подумать… Нет, пожалуй. Я как-то об этом не подумал.

— Ну так подумайте! — потребовала она. Он хмуро посмотрел на нее.

— Мне нужно к вам привыкнуть, Крис. — Неожиданно он решил: — У нас с Коттоном в 9 часов небольшое дельце. А что, если мы организуем ужин и продолжим далее мое образование? Я угощу вас самым толстым бифштексом, который сумею найти.

Она надула губы и притворилась, будто обдумывает это предложение.

— Вы не волк?

— Самый настоящий ягненок.

— Олл-райт. Договоренность была достигнута.

Обед проходил весело, украшенный болтовней Крис и неожиданными изменениями тем беседы. Смакуя салат из омаров, он узнал адрес Крис, который она собственноручно записала в его блокнот, который он вытащил из внутреннего кармана пиджака. Там было полно заметок типа «Заказать Джонсону лыжи» или «Позвонить в понедельник Филсону», но он долго отыскивал страничку на букву «К», пока она выстукивала какой-то мотивчик на краешке стола. «Самый настоящий ягненок, да?» Но они знали, что он валяет дурака. За кофе и сигаретами разговор неожиданно замолк. Стив посмотрел на Коттона и замер с чашкой в руке, пораженный выражением крайнего изумления и гадливости на его физиономии. Он смотрел поверх плеча Стива на кого-то или на что-то позади него. И в то же время приторно-сладкий полузабытый запах ударил ему в нос.

Он оглянулся, стараясь вспомнить, откуда ему известны эти духи. И тогда он увидел ее. Она была высокой, полногрудой и широкобедрой, на ней было серое платье в обтяжку с глубоким декольте и сильно обнаженной спиной. Черные волосы, разделенные прямым пробором, плотно прилегали к голове, а сзади падали на плечи двумя блестящими крыльями, как у хищной птицы.

Он узнал ее сразу же, хотя она сильно изменилась. Стив не мог забыть это чувственное лицо и надменную улыбку. Он неожиданно встал, толкнул при этом стул, который с легким стуком упал на пол. Глядя на нее, он изумленно произнес:

— Мэгги!

Несколько человек повернули головы и бросили мимолетный взгляд, потом равнодушно занялись своими делами. Мэгги Витни провела кончиком языка по своим капризно изогнутым ярко-красным губам. Она шагнула навстречу Стиву, протянув вперед обе руки, и схватила его обе загорелые ручищи своими беленькими.

— Стив, дорогой! — прошептала она как-то особенно интимно. — Как хорошо! До чего же хорошо снова тебя видеть.

Она стиснула его пальцы.

У него одеревенело лицо, но он ухитрился справиться с церемонией знакомства, а через минуту Мэгги уже сидела за их столиком, вцепившись на правах собственности в правую руку Стива. У него пересохло в горле, дышать было трудно, голова ничего не соображала, так он был потрясен этой встречей.

Он автоматически пробормотал:

— Вот это сюрприз, Мэгги. Я не имел понятия… Я считал, что ты в Сан-Франциско или где-то на севере…

— Я была, дорогой.

Произнеся «дорогой», она сжала его пальцы, и он почувствовал головокружение. Она же продолжала:

— Я пела в ночной коробке в Сан-Франциско. Потрясающий город, такой живой, такой настоящий!

Она повернулась к Крис, как будто только сейчас заметила, что за столом есть еще одна женщина.

— Вы не находите, что у него есть свое лицо? — спросила она. Крис, холодно произнесла:

- Город-опустошитель, дорогая. Вполне с вами согласна. Улыбка Мэгги почти полностью угасла, но она тут же снова повернулась к Стиву, ее яркие губы обрамляли безукоризненно белые зубы.

— Я больше не Мэгги, Стив. Я Марго. Марго Витни. В конце концов, мое полное имя Маргарет, а Марго гораздо больше подходит для певицы. Я буду здесь петь, начиная со следующего понедельника. Ты должен придти и послушать меня. Я бы этого хотела.

— С удовольствием, — ответил Стив.

Он все еще был растерян, напрасно стараясь увязать эту блестящую, смело одетую особу, Марго, с Мэгги Витни, которую ему не удавалось вытеснить из своей души. Уголком глаза он видел, что Крис спокойно за ними наблюдает. Он повернулся к ней.

— Вы, должно быть, догадались. Мы старые друзья. Я знаю Мэгги-Марго очень давно.

— Это я поняла.

Марго полностью овладела разговором на протяжении довольно долгого времени. Под конец она сказала:

— Пойдемте-ка наверх, там гораздо приятнее.

— А что там? — спросил Стив.

— Ох, дорогой, неужели ты не знаешь? Я приехала сюда только вчера, но уже все выяснила.

Крис тихонечко кашлянула и вытерла губы салфеткой. Марго, не смущаясь, продолжала:

— Я осмотрела здесь все, сверху донизу. Это может стоить тебе немного денег, но ведь ты можешь что-то и выиграть. Она широко раскрыла глаза.

— Даже так? — сказал Стив.

— Именно так.

Стив взглянул на Коттона. Тот кивнул.

— Звучит заманчиво. Может быть интересно.

Он подмигнул Стиву.

Они подошли к лифту, удобно расположенному в конце холла. Марго нажала на черную кнопку на панели, и они медленно поднялись этажом выше, вышли в еще один холл, прошли налево, где имелась закрытая дверь. Прямо через холл перед ними была арка, занавешенная бархатной драпировкой, и Марго провела их в помещение, пол и стены которого были обиты плюшем, убранное еще роскошнее, чем столовый зал внизу, приблизительно такого же размера. Стив прикинул, что здесь находится не менее 50 человек. Часы показывали без нескольких минут 8. Два стола с рулетками посредине зала, столики для игры в кости, покер, еще в какие-то игры — полный набор средств для выкачивания денег у любителей азартных игр. Вдоль стены от лифта тянулась линия игральных автоматов, напоминающая Стиву Лас-Вегас. Стену напротив занимал маленький бар слева и кушетки с мягкими креслами справа. Очевидно, для уставших и приунывших игроков. Марго повисла на руке Стива, Крис почти автоматически потянулась к Коттону. Она выглядела до смешного маленькой рядом с ним. Коттон тихонечко присвистнул.

— Как вам это нравится? Я знал, что где-то имеется подобное тепленькое местечко, но я не представлял, что все поставлено на такую широкую ногу. — Он повернулся и подмигнул Стиву. — Теперь ты видишь, как строго соблюдаются законы в Метро-Сити!

— Да, настоящий монетный двор… Ну, ты доволен?

— Да, конечно… Черт побери, я был доволен. Похоже, нас могут облагодетельствовать. Оказать нам честь.

— Оказать честь? Каким образом?

— Здешний босс. Номер один по моему списку, ты знаешь, что я имею в виду. Не могу уточнять в смешанной компании. Похоже, нам окажет честь своим личным присутствием мистер Оскар Гросс.

Стив проследил за взглядом Коттона и увидел очень высокого широкоплечего человека, который шел через комнату определенно к ним, кое-кто кивнул головой и даже заговаривал. Он не ответил никому и шел точно по прямой, видно, был уверен, что никто не осмелится загородить ему дорогу. Он выглядел самоуверенным и элегантным в хорошо сшитом костюме, на красивой физиономии — сердечная улыбка. Он остановился перед ними.

— Ну-ну, — загудел он, — это настоящий сюрприз. И огромное удовольствие, мистер Клей. Я все думал, когда вы ко мне заглянете. — Он протянул хорошо ухоженную руку.

Коттон пожал ее и сказал:

— Это получилось случайно. Мисс Витни, — он кивнул в сторону Мэгги, — была так добра, что…

— Прекрасно, прекрасно. Как поживаете, моя дорогая? — Он улыбнулся Марго и сказал: — Марго собирается здесь петь. Внизу, разумеется, в клубе.

Коттон представил Крис и Стива, затем кивнул Гроссу:

— Симпатичное у вас местечко тут. Наверное, приносит неплохой доход?

— Да, да, безусловно. Только вы ошибаетесь, мистер Клей. Это не мое местечко.

Он обезоруживающе улыбнулся:

— Я иногда здесь отдыхаю, расслабляюсь, как теперь принято выражаться, но это моя единственная связь с клубом.

Коттон разразился громким смехом. Наблюдая за ним и прислушиваясь, Стив ясно чувствовал напряжение и электрозаряды между этими людьми, хотя внешне их беседа выглядела совершенно обычной. В Гроссе было слишком много самоуверенности и угодливости, по мнению Стива, ему был не по душе его насмешливо-покровительственный тон.

Стив сказал:

— Я практически новичок в подобного рода делах, мистер Гросс… Может быть, я выиграю здесь целое состояние?

— Возможно. Везение часто помогает новичкам сорвать банк. Вмешался Коттон:

— А вообще-то возможно выиграть здесь? Гросс засмеялся.

— Конечно… Просто надо не слишком увлекаться, когда тебе начинает везти. — Он щелкнул своими длинными пальцами. — Ну что же, оставляю вас попытать счастья в дьявольских забавах. Желаю вам удачи.

Он повернулся к Коттону:

— Знаете, мистер Клей, недавно вы наговорили по моему адресу довольно неприятных вещей. Это не слишком приятно.

Коттон посмотрел ему в лицо.

— Правда часто бывает неприятной. Возможно, я скажу еще кое-что.

— Такова политика, — добродушно бросил Гросс. — Я не обижаюсь. Пока вы здесь, все, что вы пьете, за счет клуба.

Он кивнул, обошел их и двинулся к задрапированному бархатному выходу.

Коттон сказал:

— Благодарю. Вы, видимо, пользуетесь протекцией здешнего босса, Гросс.

Тот не остановился, только повернул голову и бросил через плечо:

— Вы правы, мистер Клей, пользуюсь.

— Бр-р-р, — сказала Крис, когда он скрылся за драпировкой. — Несомненно красивый мужчина, но до чего неприятный! Просто мороз по коже продирает.

— Не у вас одной, — заметил Коттон. — Извините нас на минуточку, хорошо?

Он кивнул Стиву и вышел из зала через арку. Стив отправился следом. В холле Коттон указал ему на дверь, которую он заметил в конце холла. Через нее только что прошел Гросс, закрыв за собой дверь. Стиву удалось даже мельком увидеть внутренность комнат за дверью, часть большого коричневого стола и стул.

Коттон сказал:

— Просто я хотел тебе показать. Этот сукин сын уверяет, что не имеет никакого отношения к клубу, просто живет здесь, только и всего… Здесь две комнаты, офис и спальня. Здесь живет и работает. Возможно, сегодня вечером я выясню достаточно для того, чтобы его повесили. — Помолчав, он продолжил уже серьезно: — Мне также известно, что у него в офисе нет сейфа. Только большой крепкий письменный стол. Я могу поспорить, что в нем хранятся кучи досье. Сомневаюсь, чтобы у него, как у меня, большая часть информации хранилась в голове. Нет, у него все записано. Возможно, ничего особенно инкриминирующего, возможно, даже зашифровано, но этот тип запустил свои кровавые лапы в такое количество пирогов, что ему необходима своя бухгалтерия. И мне думается, все это хранится здесь. Я отдал бы год жизни, чтобы остаться одному там на часок.

— Неудачная сделка, Коттон. Опомнись. Тот снова усмехнулся.

— Возможно, я слегка преувеличил. Лучше вернуться. Девушки заскучают.

Они снова вернулись в казино. Марго сразу же вцепилась в руку Стива.

— Пошли, давай разбогатеем! — Она махнула рукой Коттону и Крис. — Испытайте свое счастье. А я покажу Стиву все остальные помещения. Уютно, не так ли?

Потом она отправилась под руку с ним от одного стола к другому. Они потратили несколько долларов на игровые автоматы и потеряли двадцать за столом с игрой в кости. Стиву все казалось интересным, отрывки услышанных разговоров, стучание шарика в рулетке.

Атмосфера напряженного ожидания заражала, заставляя учащенно биться пульс. Они выпили по бокалу коктейля и наблюдали за меняющимися выражениями на физиономиях игроков. Марго стала больше походить на прежнюю девчонку, в его душе усиливалось чувство неописуемого восторга, от которого было трудно дышать. Он пытался проигнорировать свои чувства к ней, но твердо знал лишь одно: ему хотелось схватить ее за плечи и потрясти за то, что они заставила его так долго и так безнадежно ждать ее.

А теперь она снова была рядом с ним. Белизна ее шеи и смело обнаженная грудь заставляли его заикаться. Нет, детская любовь давно сменилась неприкрытым вожделением. Они выпили еще по бокалу уже другого коктейля и взяли с собой по третьему к столу с рулеткой. За какие-то минуты, играя невнимательно и небрежно, Стив выиграл пару сотен. Он подмигнул Марго:

— Видимо, мне надо было давно заняться этим делом.

— Конечно, дорогой. Ты многое потерял. Он посмотрел ей в глаза и сказал:

— Да, Марго. Я очень многое потерял.

Она сразу же сделала вид, что целует его, красноречиво глядя на его губы.

Он почувствовал, что ему стало жарко от этого многообещающего взгляда. Он быстро проговорил:

— Давай уйдем отсюда, Марго. Я должен с тобой поговорить, побыть наедине…

Она рассмеялась волнующим гортанным смехом.

— Не сейчас, Стив. Было бы непростительно уходить, когда ты начал выигрывать. — Она снова потянула его к рулетке.

Пожав плечами, он поставил фишки совершенно бессистемно по всему столу. Через несколько минут он их пересчитал. У него восемь красных и пятнадцать белых, в общей сложности 550 долларов. Собрав все это, он сказал:

— Слушай, Марго, с меня достаточно. Давай поменяем их на деньги и потратим. — Она посмотрела на фишки.

— Сколько тут?

— 550.

— Олл-райт, Стив, но ты глупишь. Тебе же везет! — Она сощурила глаза. — У меня предчувствие. Красный. Красный, как кровь. Как мои губы. Поставь все на это… на мои губы. Потом, выиграешь ты или проиграешь, мы все равно уходим, дорогой.

Он колебался всего мгновение, губы Марго насмешливо изогнулись.

— Боишься? Боишься риска, Стив?

Он стиснул челюсти, расслабляясь, и поставил все фишки на красный. Крупье пустил в ход колесо. Стиву было совершенно безразлично, выиграет ли зеленый, красный или черный. Он наблюдал за Марго, на лбу у него собрались морщинки. Шарик щелкнул и провалился в одну из 38 щелей.

Нудный голос крупье возвестил:

— Номер 7, красный.

Марго вцепилась в руку Стива.

— Я говорила тебе, что у меня предчувствие. Теперь ты чувствуешь себя лучше?

— Конечно. Я чувствую себя прекрасно.

Марго собрала все фишки, потом кивнула головой Стиву:

— Пошли, счастливчик! Сегодня счастливая для тебя ночь.

Она рассмеялась ему в лицо.

Марго высыпала фишки перед одним из трех кассиров и отступила в сторону, чтобы он сам получил выигрыш. Краснолицый кассир с отвислой нижней губой поднял голову от журнала, в который он заносил какие-то цифры. Отложив в сторону ручку, он равнодушно посмотрел на Стива.

— Поскорее уезжаете, да? — спросил он.

Стив хотел ответить, затем удивленно свел брови. Голос у кассира был необычайно высоким и визгливым. Стив вспомнил, что Коттону звонил человек, который, как он выразился, «играл на банджо на своих голосовых связках». Такое описание прекрасно характеризовало пронзительный фальцет кассира. Он хотел было упомянуть о телефонном разговоре, но передумал. Вместо этого он спокойно пояснил:

— Немного выиграл. Не слишком много для этого места, по всей вероятности.

Кассир пересчитал фишки и заменил их совершенно новенькими стодолларовыми бумажками, у которых был такой вид, как будто они только что из банка.

— 11 сотен, — сказал он. — Совсем неплохо. — Он улыбнулся, его нижняя губа выглядела гротескно. — Даже для этого места.

Стив взял деньги и протянул шесть из них Марго.

— Возьми, ты заслуживаешь, по меньшей мере, половину. Но она решительно покачала головой.

— Нет, Стив, это твои деньги. Мне доставило огромное удовольствие наблюдать.

— Как ты не понимаешь, я получил бы вдвое меньше, если бы ты не настояла.

Он повернулся к кассиру и спросил:

— Что вы думаете о девушке, которая отказывается от денег? Может быть, вам удастся ее переубедить?

Кассир покачал головой.

— Не впутывайте меня в эту историю.

Стив повернулся к Марго, все еще протягивая ей деньги.

— Пошли. И бери свою долю споров. Она снова потрясла головой.

— Нет. Я… я не хочу твоих денег, Стив. Они мне… — помолчав, она подняла заученным движением платье, соскользнувшее с плеча. — Если я их возьму, я буду… странно себя чувствовать в отношении всего…

Он сунул деньги в бумажник из взял ее под руку, потащив к лифту, затем остановился и сказал:

— Я не могу так уйти, Марго. Я должен предупредить их, что ухожу. Марго насупилась и вновь стала походить на прежнюю капризную девчонку.

— Мне-то казалось, что ты очень спешишь.

— Так оно и есть, Марго. Но я не могу просто взять и уйти. Подожди здесь, я сейчас вернусь.

Она остановила его:

— Нет. Я подожду тебя на стоянке. Так будет лучше. Когда ты придешь, я объясню. Я буду ждать тебя в «бьюике» светло-голубого цвета.

Она вошла в лифт. Стив осмотрелся. Он быстро заметил желтоватые волосы Коттона, возвышающиеся над толпой, у одного из столов игры в кости, протолкался туда и схватил его за локоть. Лицо у него расплылось в улыбке.

— Где, черт побери, ты был? Это подходящее местечко для кандидата в Конгресс, ха? Мы даже выиграли 50 долларов. По всей видимости, со столами тут порядок,

— Тип с голосом «банджо», — сказал он. Коттон вопросительно приподнял брови. Стив кивнул в сторону касс. — Вон там, краснолицый кассир.

— Ты уверен?

— Считаю, что да.

Коттон нахмурился.

— Довольно необычная ситуация. Ну что же, проверю. Спасибо. Тут Стив заметил Крис, почти скрытую столом.

— Эй, — сказала она, — как наша договоренность? Он страшно смутился.

— Ух, я хотел вам сказать… — слова с трудом давались ему: — Я надумал уходить. То есть мы собрались немного прокатиться.

Коттон посмотрел на Стива и без улыбки спросил:

— Крючок все еще крепко держит?

— Может быть, — ответил Стив. — Я сам толком еще не знаю. Он снова посмотрел на Крис:

— В отношении ужина… Она улыбнулась.

— Не морочьте себе голову, Стив. Как-нибудь в другой раз, возможно. Она торопливо отвернулась.

— Конечно. Непременно, Крис. Затем он повернулся к Коттону:

— Сейчас около девяти. Ты хочешь, чтобы я задержался и мы вместе поговорили с этим типом?

— Зачем? Мне не нужен телохранитель. Он снова усмехнулся.

— От тебя в таком состоянии все равно толку мало. А теперь проваливай!

Марго ждала Стива в новеньком «бьюике» с белыми покрышками. Он сел в машину.

— Ты, должно быть, хорошо обеспечена, — заметил он. — Лучше… лучше, чем в прошлом.

Она рванула машину с места, выжимая из двигателя максимум, свернув на аллею, пересекающую квартал по диагонали от тыльной стороны клуба.

— Нужно ли нам говорить о прошлом? Все это было так давно, Стив?

— Знаю. Знаю, наверное, лучше-тебя, как давно все это было…

— Ничего ты не знаешь, Стив. Сколько я сожалела об утраченном, сколько плакала…

Она рассмеялась.

— Но я была девушкой, хорошо знающей, чего хочу. Раньше я была слишком бедна, вечно думала о деньгах. Теперь нет. Певица с банковским счетом, с превосходным гардеробом, новой машиной. Пела в нескольких лучших оркестрах страны. И вот приехала. Практически я достигла всего.

— Полагаю, это лучше, чем быть женой совладельца магазина спортивных товаров, — сказал он, стараясь, чтобы в его голосе не было слишком много горечи. Они свернули на полутемную улицу, и ответила она неожиданно серьезно.

— Не знаю. Может, да, а может, нет. — Потом быстро добавила: — Не надо переживать, Стив. Я действительно не знаю. Сейчас более, чем, тогда, когда уехала из Лагуна Бич в поисках тучного пастбища. А это было так давно, и мы оба изменились с тех пор.

Минуты две они ехали медленно в полном молчании, потом она рассмеялась.

— Мы с тобой слишком серьезны. Давай сегодня повеселимся.

— Правильно. — Он осмотрелся. — Или здесь экономят на уличном освещении, или же мы едем по каким-то закоулкам?

— Закоулки. Специально. Та же причина, по которой я захотела, чтобы мы с тобой встретились на стоянке, Стив. Сейчас я объясню, больше мы к этому не станем возвращаться. Я не хочу, чтобы нас видели вместе, Стив. Я, можно сказать, обручена. Не знаю, встретимся ли мы когда-нибудь еще раз. Когда я увидела тебя сегодня, я почувствовала, что нам необходимо поговорить, побыть немного вместе. Но без посторонних. Никто не должен об этом знать. — Стив открыл было рот, но она положила на него холодные пальчики. — Мне необходимо было сказать тебе об этом. А теперь все забудем.

Он ничего не сказал. Остальную часть пути он сидел, думая о прошлом…

Марго оставила его у порога маленького домика на окраине городка, пересекла в темноте комнату, включила свет настольной лампы возле кушетки и сказала:

— Проходи. Этот дом на какое-то время мой. До следующей остановки в другом месте. Быстренько смешай нам коктейли, мистер Беннет.

Она повернулась и посмотрела на него, руки у нее были опущены по швам, потом повернулась и прошла на кухню к холодильнику. Стив занялся напитками, которые отнес в переднюю комнату. Он уселся в низкое зеленое кресло, Марго устроилась на кушетке, подогнув под себя длинные ноги. Он пожаловался:

— Мне приходится заново знакомиться с тобой, Марго. Мы оба повзрослели на семь с лишним лет.

— Мало того, стали на семь лет умнее.

— Возможно. Но, как мне кажется,' по отношению к тебе я остался таким же глупцом, как и тогда.

— Я мало изменилась?

— Дело не в этом. Наоборот, ты сильно изменилась. Стала совсем другой. Конечно, что-то от прежней Мэгги осталось, но я-то помню десятилетнюю девчонку. — Он отпил несколько глотков из бокала и продолжал, не глядя на нее:

— Девчонка исчезла. Ты стала женщиной… и более красивой, чем даже в юности.

— Стив… — Марго медленно поднялась с кушетки и перешла через комнату к нему с нарочитой медлительностью. Лампа, освещающая ее сзади, четко обрисовала ее роскошные формы, широкие бедра плавно покачивались. Она уселась на ручку его кресла и стала одной рукой перебирать его волосы.

— Стив. Хорошо видеть тебя снова, находиться с тобой наедине. Нас только двое… Я бывала в нескольких местах и столько всего перевидела, что многое стала забывать. — Она посмотрела ему в глаза, тон ее голоса говорил гораздо больше, чем ласковые пальцы.

— Забавно, что мы вот так натолкнулись друг на друга, — пробормотал он. — Не правда ли? — Он попытался заставить свой голос звучать небрежно, но у него плохо получалось. Он был слишком увлечен ею. Его глаза двигались с округлых линий ее бедер на грудь и ноги, когда она сидела на ручке кресла. Он чувствовал, как все сильнее стучит его сердце, как в нем усиливается желание.

Она провела рукой по его лицу, по губам, затем стала играть с пуговицей на его рубашке. Она расстегнула ее и просунула руку под рубашку, слегка царапая ногтями его грудь. Потом наклонилась вперед с полуоткрытыми губами, блестящими при свете лампы, и поцеловала его. Это был страстный поцелуй женщины, которая не была новичком в этом деле. Стив задрожал, обнял ее обеими руками и прижал к себе. От нее пахло настоящей женщиной, на губах и языке чувствовался вкус ее губной помады. Прижавшись щекой к ее лицу, он прошептал:

— Марго, Марго, будь ты проклята…

— Стив…

Несмотря на то что в нем росло физическое влечение к этой обольстительной самке, в его мозгу усиливались сомнения и беспокойство. Где-то в его подсознании все четче вырисовывались подозрения, взывая к его сознательности. Он старался не обращать на них внимания, окончательно обезумевший от ее требовательных губ и ее манящего тела. Но эти мысли не оставляли его даже тогда, когда она снова прижалась губами к его губам, а по всему телу прошла дрожь необузданного желания. Потом она выскользнула из его рук и вкрадчиво произнесла:

— Я буду через минуту, дорогой. И скрылась в комнате справа.

Какую-то секунду он сидел тихо, стараясь справиться с нарушенным дыханием. Ему казалось, что сейчас надо было бы выскочить наружу, глотнуть ночного воздуха и охладить кровь и смятение мыслей в голове. Когда ее не стало рядом, его внутреннее беспокойство усилилось.

«Странно, что они должны были встретиться, — подумал он, — после стольких лет разлуки. И вроде бы как они никогда не разлучались, только Марго стала более зрелой и желанной». Он поморщился и тряхнул головой. Сомнения не исчезали. Прошло немногим более часа после их неожиданной встречи, и вот он уже наедине с ней, в ее домике, выпивает вместе. Целуется… и, очевидно, будет продолжение. Продолжая хмуриться, он поднялся и прошел к двери, за которой скрылась Марго. Дверь была немного приоткрыта, он отвел ее немного дальше и остановился на пороге.

— Марго! — позвал он.

Сейчас она была одета именно так, чтобы возбудить страсть у мужчин. Неглиже было искусно сконструировано, иначе не выразишься: вроде бы оно прикрывало голое тело, но при каждом движении оно демонстрировало все прелести скрытой под ним красоты.

Она как раз клала телефонную трубку на рычаг, когда он открыл дверь.

Его мысли как-то сразу прояснились, и, наконец, он оформил мысленно все свои сомнения в определенной формуле. ВСЕ СЛИШКОМ УДАЧНО. СЛИШКОМ ЛЕГКО. СЛИШКОМ ОТРАБОТАНО. Случайная встреча, прогулка по клубу, торопливая поездка по каким-то закоулкам, бокалы со спиртным, шепотом произнесенные слова и требовательные поцелуи. Классическая сцена обольщения. А теперь решающий довод: переливающееся серебристое неглиже на соблазнительном теле Марго. Все разыграно, как по нотам. Или ему лезут в голову невесть какие мысли, он только растравляет себя, противясь тому желанию, которое не умирало в нем с прожитыми годами? Возможно, он просто боялся, что сегодняшняя встреча с Марго убьет в нем ту ребяческую мечту, которую он так берег, когда его мечта обрастет плотью и горячей кровью?

Он посмотрел на телефон.

— Кому ты звонила?

— Моррисону. У нас не осталось почти ничего спиртного. Я подумала, что позднее нам может понадобиться.

— Ах, так?

— Они обещали при первой возможности прислать посыльного.

— Прекрасно.

Конечно. Он почти прикончил бутылку с бурбоном, когда смешал коктейли. Заказать еще пару бутылок было вполне разумно. Не то, чтобы он хотел пить. Глядя на Марго, он чувствовал себя пьяным от ее вида.

Она медленно подошла к нему и дотронулась до него. Он мысленно обругал себя за свои недавние сомнения, туманные страхи. Даже трезвая логика была слабым оружием против красоты желанной женщины. Марго прижалась к нему всем телом, закрыв глаза и откинув назад голову. — Целуй же меня, Стив, — сказала она хрипловато. Он обвил ее обеими руками за талию, тонкий шелк пеньюара лишь подчеркивал, какая у нее гладкая кожа. Сердце у него громко стучало, он впился губами в ее рот. Ее тело сразу же пришло в движение, как будто оно управлялось какими-то внутренними чисто животными инстинктами, не имеющими ничего общего с разумом. Он поднял ее на руки и отнес на кровать, чувствуя какие-то непонятные толчки во всем теле. Он погасил свет лишь после того, как она полностью разделась. Она поразила его своим неистовством, безумством желания, движений, ласки. И снова В голове Стива мелькнула невольно мысль о том, что все это заучено, отрепетировано. Он чувствовал влажный жар ее губ у себя на плечах, ее зубы на коже, а ногти впивались в спину, причиняя боль… Потом руки поднялись к плечам, к лицу. Тело у нее выгнулось, выпрямилось, неожиданно каким-то молниеносным движением она вонзила когти ему в щеку и с силой провела ими сверху донизу, оставляя глубокие бороздки. Какое-то мгновение он никак не реагировал, шок и боль были слишком велики, затем быстро отодвинулся от нее и прижал руку к щеке, почувствовав на нем теплую клейкость. Он вскочил с постели, подбежал к одежде и нашел носовой платок.

— Господи, Марго, какого черта тебе понадобилось это делать? Что… — Он прижал платок к лицу, второй рукой включил настольную лампу. Сердито посмотрев на нее, снова спросил:

— Черт побери, в чем дело? Она вкрадчиво заговорила:

— Мне очень жаль, Стив. Господи, поверь мне, это получилось случайно. Прости меня, Стив, это больше не повторится. Пожалуйста. — Он покачал головой, потом сел на край кровати и увидел красное пятно на подушке, в которую она уперлась рукой, и поморщился. Он повернул подушку пятном вниз, потом посмотрел на носовой платок, потом снова прижал к пораженной щеке. Он сидел и молча смотрел на нее.

Ее глаза были прищурены. Она придвинулась к нему поближе и заговорила еще более проникновенно:

— Я же сказала, что очень сожалею, дорогой. Не представляю, что заставило меня так поступить. Просто с тобой мне было так… так… Понимаешь, это получилось непроизвольно. Не сердись. Пожалуйста, Стив. — Она придвинулась к нему поближе, стала дотрагиваться до него нежно, легко.

— Пожалуйста, Стив, — снова прошептала она. — О, Стив, обними меня. Сейчас.

В конце концов она притянула его к себе. Позднее он спросил ее:

— Почему ты так притихла, Марго?

— Думаю. Вспоминаю, какими мы были наивными детьми. Лагуна Бич, ты и я, порой мне кажется какой-то выдумкой. Он улыбнулся ей.

— Это не было выдумкой)

Он провел воображаемую линию между ее грудями вниз до живота и нащупал шрам. Провел пальцем по его темной поверхности.

— Этого тогда у тебя не было. Ты была без изъянов. Непорочная Мэгги с невырезанным аппендицитом.

— Глупый, — сказала она, лениво потягиваясь. — Мы становимся старше, Стив. Этот шрам появился всего год назад.

Он приподнял ее лицо и повернул к себе.

— Ты прекрасно знаешь, что ты красавица, черт возьми! Хотя в данный момент немного измученная и бледная.

— Чему удивляться, если вся моя помада на тебе?

— На тебе она, несомненно, выглядит лучше.

— Так и должно быть. Раздобыть ее не так-то просто. Мне приходится посылать за ней в Сан-Франциско. Особенная помада для особенной женщины? Это был вопрос.

— Ты особенная женщина, Марго.

— Мэгги.

У нее было какое-то странное, почти испуганное выражение лица, потом оно исчезло, но стало более твердым и чувственным. Она закрыла глаза, медленно открыла их, вытянула губы: эта женщина была ненасытной в постели.

Стив склонился к ней, чтобы поцеловать. Перед тем, как заснуть, он сквозь надвигающуюся дремоту подумал, как могло случиться, что посыльный с бутылками заказанного спиртного так и не пришел.

Стив проснулся утром, на мгновение утеряв ориентацию, что часто бывает в незнакомом помещении. С минуту он лежал на кровати, пытаясь что-то сообразить, потом вспомнил чьи-то осторожные шаги и сразу же сообразил, где он находится. Голова у него была тяжелой, он почти не спал. Вскоре он услышал, как в ванной течет вода, затем какой-то ритмичный то ли шелест, то ли шуршание, и он подумал, что Марго с таким рвением чистит себе зубы. Какого черта? Неужели она вздумала вставать в такой час? Когда сонливость исчезла, он припомнил всю предыдущую ночь. Его приезд с Коттоном, встречу с Марго, поездку сюда. Он подумал о Марго.' Красивая, безумно сексуальная. С изменчивым настроением. Высокая, с прекрасной кожей и полным отсутствием стыдливости. Надменная и самоуверенная. Пожалуй, немного излишне отравленная практицизмом и скепсисом. Полная противоположность маленькой Кристине. Он сам удивился тому, что в постели у Марго начал думать о ней, а не о Марго…

На окраине городка в своей квартире в Вермонте на Блейн-стрит Кристина Даутон думала о Стиве. Чувствуя свежесть после душа, она вытиралась голубым полотенцем. Удивительно симпатичный парень, думала она о нем. Пожалуй, излишне застенчивый, но так хорошо смеется. Возможно, не может похвастать исключительным интеллектом, но не глуп. И как им было интересно и весело, пока не появилась эта сука. Марго с ее «дорогим» и грудью, которая только что не вываливалась из платья… Сука, подумала Крис, натуральная сука, иначе не скажешь. Конечно, Стив Беннет был всего лишь один знакомый, она вовсе не намерена на серьезный роман с кем бы то ни было. Ведь ей всего 22 года, еще много времени для этого. Но она невольно хмурилась, вспоминая, какое почувствовала раздражение, когда заметила, как Стив глазеет на эту размалеванную куклу, и неожиданную боль, когда он пробормотал, что уходит.

Она пожала плечами и стала одеваться в нарядный костюм из цветастого материала, чтобы отправиться на работу. Кое-что ей хотелось выяснить, чтобы выдать полноценный материал на неделю. Кроме того, ей не спалось.

Она заперла дверь своей квартиры, вышла на Блейн-стрит и повернула к кафе Дэна. Самое подходящее время для чашки кофе с булочками, а потом уже можно засесть в редакции. Она шла бы гораздо быстрее, если бы могла предвидеть, что менее чем через пять минут Стив Беннет собственной персоной будет угощать ее бифштексом…

Стив заставил себя перестать думать о Крис и спустил ноги с кровати. Он быстро оделся, мысли у него были немного туманными из-за недостатка сна. Надев пиджак, он обнаружил, что где-то потерял среднюю пуговицу и раздраженно выругался. В спальне горел свет, зато на улице было еще темно. Из ванной вышла Марго. Она была не только полностью одета, но успела напудриться и накрасить губы яростно красной помадой.

— Доброе утро, моя красавица, — сонным голосом произнес он. — Какого черта ты вскочила? Еще совсем темно, можно спать и спать.

Она ответила каким-то напряженным голосом:

— Тебе нужно уходить отсюда… Прямо сейчас. Стив потряс головой, чтобы прогнать остатки сна.

— Что за спешка? Расслабься, Марго. Отдохни. На то и утро для человека.

— Заткнись!

Он заморгал, пораженный ее злым тоном, и шагнул к ней. Нахмурясь, он спросил:

— Что я такого сказал? В чем дело?

Она улыбнулась, но это была вымученная улыбка, неискренняя, которая пыталась быть приятной,

— Ничего. Извини, Стив. Просто я устала и поэтому ворчливая. По утрам я всегда такая раздражительная.

Он усмехнулся.

— Хорошо, что я это выяснил. — Он потянулся, чтобы поцеловать её, но она отклонилась.

— Нет! Для этого слишком рано!

— Никогда не бывает слишком рано, — возразил он. — Пошли, — сказала она.

— Пошли? Куда?

— Я же сказала тебе, что ты должен уйти отсюда. Я отвезу тебя.

— Сейчас? Ты имеешь в виду, прямо сейчас? — Он потрогал рукой щетину, выросшую на подбородке.

— Дай мне прийти в себя. У тебя не найдется какой-нибудь бритвы? — Нет. Побреешься позднее. Пошли!

Она двинулась к двери.

— Будь я неладен! Ты, как я вижу, не шутишь? Она повернулась.

— Разумеется, не шучу. Я вчера тебе все объяснила. До того, как мы приехали сюда.

— Который сейчас час?

— Начало шестого. Не стой, как истукан. Скоро рассветет. На его лице мелькнуло раздраженное выражение.

— Ага, скоро рассветет, — проворчал он. — Обожди минутку. Я тут где-то потерял проклятую пуговицу. Вечером она была на месте. Наверное, она на полу.

Он заглянул даже под кровать.

— Уж 15-то секунд ты можешь уделить мне, Марго?

— Что в ней особенного? Она же не золотая! — насмешливо произнесла она. — Забудь о таком пустяке.

Он выпрямился и посмотрел на нее, лицо его приобрело злое выражение. Что за чертовка!

Хороша невеста, которая так ловко наставляет рога своему жениху! Она заметила его негодующие взгляды, ее манеры моментально подобрели.

— Я уже тебе сказала, что по утрам бываю сварливой. Стив, не надо на меня сердиться и упрямиться. — Она облизала губы, но так как он все еще с негодованием смотрел на нее, она быстро прошла к туалетному столику, порылась в ящике и вытащила оттуда картонку с коричневыми пуговицами, потом вдела темную нитку в иголку, подошла к нему и торопливо пришила пуговицу к пиджаку.

Улыбнувшись ему, она просюсюкала:

— Ну, теперь все в порядке, упрямец? Смотри, какая я прекрасная хозяйка.

Кое-что в ее словах и поступках уже несколько раз ставило его в тупик. Он чувствовал какую-то настороженность в ее поведении, но его ощущения не приняли конкретной формы. Пожав плечами, он отбросил в который раз свои сомнения.

— Пошли, — сказала она, — хватит копаться. Он осмотрелся, проверяя, что ничего не забыл. Вообще-то забыть было нечего. Вся одежда была на нем, бумажник в кармане.

— Хорошо, — сказал он, — пошли.

Они не разговаривали во время поездки, Стив пригладил свои волосы, подумав с обидой, что она даже не дала ему возможности умыться и причесаться. Вытащив из кармана расческу, он попытался привести себя в порядок. Не удержавшись, он пробормотал:

— Ты настоящая чертовка, Мэгги. Та ничего не ответила.

Стив думал о странностях Марго и с недоумением следил за тем, как она ведет машину, изо всей силы вцепившись в руль длинными пальцами с ярко-красными ногтями. Уже в который раз у него в уме мелькнула мысль о том, что ему следовало бы бежать от нее без оглядки.

Лицо Стива медленно отодвигалось от призрачного, бескровного лица внизу на столе, постепенно его черты стали приобретать конкретные формы. Бело-серое лицо, широко раскрытые глаза, искривленные омертвевшие губы. Когда первый шок вызвал у Стива чувство головокружения и подступающей тошноты, он беспомощно подумал, что ему странно видеть Кот-тона не усмехающимся или смеющимся. Это была самая первая мысль, оттеснившая все другие. Ему доводилось встречаться с умершими только на войне, смерть в таком виде была ему в новинку. Полуприготовленный грубыми намеками полицейских, что здесь он увидит Коттона, Стив почему-то считал, что тот будет мирно спать и станет прекрасен в своем вечном сне. Но он был устрашающим.

Он и при жизни был уродлив, но его лицо никогда не было неподвижным: ресницы моргали, ноздри раздувались, губы улыбались, под кожей чувствовалось биение горячей крови. А это не был его друг. Нет, это был совсем не Коттон.

Стив повернулся, посмотрел поочередно на копов и произнес медленно, негромко, без всяких эмоций:

— Вы грязные негодяи!

Потом повернулся и пошел прочь.

Мэтт быстро преградил ему дорогу. Стив посмотрел на него и так же спокойно сказал:

— Отойдите прочь! Мэтт загримасничал:

— Выкладывай, убийца. Нам будет интересно. Ты нам все расскажешь, мальчик. Все подробности. Почему ты его убил? — Он перешел на пронзительный крик: — Почему ты его убил? Где пистолет?.. Убийца, убийца, убийца!

До Стива стало медленно доходить, что его подозревают в убийстве друга. Он смотрел, как кривляется перед ним Мэтт, как у него белеют от злости глаза. Пожалуй, самым неприятным было то, что изо рта этого человека омерзительно пахло.

— Оставьте меня в покое! — сказал он. Мэтт приблизился к нему.

— Оставить его в покое, говорит он. Ну что нам делать, Джо? Оставить его в покое? Или, возможно, немного над ним поработать? Совсем немного.

— От вас разит перегаром, — сказал с гримасой отвращения Стив. Мэтт в ярости размахнулся и ударил Стива сбоку под челюсть. Не ожидавший ничего подобного, Стив пошатнулся и заметил, что в руках у Джо поблескивает пистолет. Он посмотрел на Мэтта.

— Прекрати, — сказал он.

— Райли, — проговорил Стив, — я не убивал его. Не убивал. Господи, я даже не знал…

Мэтт захохотал.

— Послушайте-ка его, — протянул он издевательским тоном, — он ничего не знал. Зато мы знаем, что убил его ты. Мы даже нашли деньги.

— Какие деньги?

— Он спрашивает, какие деньги? Его деньги, мальчик. Деньги покойного.

— Я никогда бы не поднял на него руку. Ни за что на свете. Он… Да у меня и не было никаких денег.

— Ты точно убил его, — голос Мэтта зазвучал успокоительно. — Кроме того, у тебя было еще много других причин сделать это… Так что хватит отпираться. Давай, выкладывай. Ты сразу же почувствуешь облегчение.

Стив хмуро посмотрел на него.

— Вы не в своем уме, не так ли? Я хочу знать, вы помешанный? Видимо, слишком много пьете?

На этот раз Мэтт ударил его кулаком и сбил с ног. Стив поднялся медленно и с недоумением посмотрел на них. Он не чувствовал ни боли, ни злости. В тот момент это отошло на задний план.

— Поехали, — сказал Райли.

Поездка в полицейской машине в управление совершенно не отложилась в памяти Стива. Ему задавали вопросы, но он на них не отвечал. Он тихо сидел в углу, до него только сейчас стало доходить, что Коттон мертв и что он сам имеет к этому какое-то отношение. И только сейчас он испугался за себя.

Потом он стоял перед стойкой, у него забрали часы, перстень и все из карманов. Мэтт протянул человеку за стойкой бумажник Стива со всеми деньгами. Потом его провели в полупустое помещение, там же были Мэтт, Райли и еще какой-то человек. Они все забросали его вопросами. Стив сказал им правду, что никого не убивал и ничего не знает об этом. В голове у него совсем прояснилось, шок проходил, уступая место негодованию. Он сидел, пока они с ним разговаривали. Какое-то время они держались грубо и резко, затем «подобрели», только что не умоляли. Мэтт поднялся и вышел на минутку, потом вернулся и сел на стул, глядя на Стива. Он наклонился вперед и заговорил почти дружески:

— Посмотри, вот деньги. Мы взяли их из твоей комнаты, где ты их спрятал. Но спрятал не очень удачно.

Мэтт протянул толстую пачку денег. Стив равнодушно посмотрел на них, отметил про себя и зеленую и красную окраску, обратил внимание на то, что края бумажек имеют какую-то коричневую окантовку, как это бывает у некоторых книг.

— О чем вы толкуете? — спокойно сказал он. — Вижу, деньги. Но раньше я их никогда не видел.

— Послушайте! Конечно, видели. Видели, когда забирали с трупа. Вы спрятали их у себя в комнате. Куда вы потом пошли?

— Вы глубоко ошибаетесь!

Стив присмотрелся к деньгам в руках полицейского и почувствовал дурноту, сообразив, что коричневая окантовка — не что иное, как кровь Коттона.

— Я был все время с одной женщиной, — сказал он, — всю ночь. Она вам подтвердит.

Он посмотрел на них. Джо Райли пожал своими могучими плечами и наклонился вперед.

— Беннет, почему вы не хотите все выложить нам начистоту? Это облегчит вашу участь. Россказни о женщине — самое старое алиби в мире. В этом году оно совсем не котируется.

— Но это правда! — возмутился Стив. — Бога ради, вы что, все посходили с ума? И это не могут быть деньги Коттона. У него не было таких денег. У него с собой было лишь несколько долларов.

— Деньги, которые были у вас в бумажнике, когда вас взяли, вы сказали, что выиграли их. Возможно, вы так сказали потому, что это было первое, что пришло вам в голову. Послушайте, вам было известно, что Клей выиграл эти деньги вечером, и это подсказало вам такой ответ. Там почти 5 тысяч. Так ведь?

— Не так. Он не выигрывал никаких денег. Может быть, несколько долларов, не больше.

Стив стиснул зубы и беспомощно покачал головой:

— Что случилось с вами? Откуда у вас такие сумасшедшие мысли? Вы сами это выдумали?

Райли оттолкнул Мэтта и сам сел на стул, глядя на Стива. Его глаза выражали некоторую озадаченность. Он сказал:

— Послушайте, Беннет. Мы относились к вам весьма снисходительно. Вы знаете, что я имею в виду? Ничего плохого мы вам не сделали.

Стив медленно кивнул. Он полагал, что Райли был также настроен против него, но почему-то этот большой коп казался ему честнее и доброжелательнее.

— О`кей, — продолжал он, — вы были в клубе вчера вечером. С Клеем, с Коттоном, как вы его называете.

Стив снова кивнул.

— До какого-то времени между восьмью и девятью вечера. Тогда я ушел. Я думаю, около половины девятого.

— Во всяком случае, вы там были. Вы видели Коттона с этими деньгами. С большими деньгами, которые он выиграл.

— Нет, он не выиграл.

Райли сжал челюсти, потом расслабился.

— Не глупите, Беннет. Мы не настолько легковерны. Мы проверили. Он выиграл эти деньги, тут нет сомнения. Мы проверили в клубе, потом обратились к кассиру, который выплатил ему эту сумму. Мы разговаривали с людьми, находившимися в клубе, которые ВИДЕЛИ, как он выиграл. Тут нет никакого сомнения. Так что не говорите глупостей, вы просто сами себе затягиваете петлю на шее.

Стив попробовал упорядочить свои окончательно запутанные мысли. Он ничего не мог понять. Все перемешалось, но он не имел возможности доказать свою непричастность к этой дикой истории. В этом-то он был уверен. Единственно по-настоящему важной вещью было то, что Коттон умер. Он глубоко вздохнул.

— Я сказал вам правду. От первого слова до последнего. Почему вы не ищете человека, который его убил?

Они улыбнулись и переглянулись, как будто им понравилась эта шутка. Начались новые вопросы, но Стив решительно замолчал и закрыл глаза. Он ничего не отвечал. Наконец они сдались, отвели его в камеру и заперли дверь.

Райли постоял возле него еще некоторое время, когда другие ушли, а когда тоже хотел уйти, Стив глухим голосом сказал:

— Вам на самом-то деле все равно, не так ли? Вам, Райли, и всем остальным? Вам наплевать, виноват я или нет, важно лишь то, что схватили человека, на которого можно свалить вину. Потрясающая система.

Тот с минуту внимательно смотрел на него, затем сказал:

— Я не могу вас понять, Беннет. Вы представили нам никудышное алиби, старейшее в мире, часть похищенных денег обнаружена в вашем бумажнике, остальные у вас в комнате, у вас был мотив. Несомненно, вы убийца. А теперь вы еще возмущаетесь!

— Идите к черту! Вы получили своего простака!

Лицо Райли побагровело, но он сумел справиться с гневом.

— Сам не знаю, почему трачу на вас столько времени. Я хочу вам кое-что сказать. Всего несколько слов. Вы стараетесь доказать, что копам все равно, кого хватать, лишь бы дело считалось закрытым. Это неправда,

вы говорите ерунду. Никто не застрахован от ошибок, ни политики, ни бизнесмены. Никто. Он устало вздохнул.

— Мы живем в плохом мире. Иногда мне хотелось бы прыгнуть на летающую тарелку и улететь на Марс или откуда они к нам прилетают. Но учтите, Беннет, вы не были бы здесь, если бы я не был совершенно уверен, что вам полагается быть здесь. А теперь сами идите к черту!

Райли повернулся и оставил Стива одного в камере.

Днем он начал стучать по решетке камеры. Подошел охранник и заорал:

— Прекратите, мистер! Хотите принять ванну?

— Я хочу видеть сержанта Райли, хочу поговорить с ним.

— О чем?

— Это я скажу ему сам.

— Очень сожалею.

Охранник повернулся, чтобы уйти. Стив прижался к решетке и в отчаянии сказал:

— Это очень важно. Я думаю, он захочет со мной поговорить.

— Конечно, мистер, конечно.

— Это об убийстве. Я не стану ни с кем разговаривать, кроме Райли. Охранник посмотрел на него.

— Я об этом подумаю, — и скрылся за поворотом коридора.

Стив вернулся в камеру. Это была голая комната приблизительно 8 квадратных метров с двумя металлическими койками, прикрепленными к левой стене, одна над другой, как в поезде. В дальнем конце камеры был туалет, слева от него, как раз напротив двери, маленькое окно, зарешеченное металлическими прутьями. Стив обратил внимание на то, что в комнате ни один тяжелый предмет не передвигался. Он пожал плечами и растянулся на единственном сером одеяле, наброшенном на матрац на нижней койке. Приблизительно через час вошел Райли.

— Ну, Беннет, вы решили все рассказать?

— Я подумал о некоторых вещах. У меня было время. Тот почесал себе щеку.

— Я решил, что вы придете к такому решению.

— Это вовсе не то, о чем вы думаете, а нечто иное. Я вовсе не собираюсь заявлять, будто убил его. Потому что я его не убивал. Не могу же я признаться в том, чего не делал.

— Будьте вы прокляты! — Лицо Райли потемнело от гнева. — Зачем вы тогда меня вызывали?

Стив прислонился к двери и быстро заговорил:

— Одну минутку, Райли. Сам не знаю почему, но вы мне кажетесь другим, нежели ваш напарник Мэтт. Если бы имелся хотя бы маленький шанс того, что я не убивал Коттона, хотели бы вы его знать?

— Конечно. Только такого шанса нет. Ни единого.

Несомненная уверенность Райли пугала, но Стив не сдавался.

— Послушайте, сегодня утром, когда вы допрашивали меня в комнате, или уже после того, как привели меня сюда, вы что-то сказали, что я забрал часть денег, а остальное спрятал в комнате. Растолкуйте мне, в чем тут дело."

Тот покачал головой и процедил сквозь зубы:

— К черту! Вы либо самый глупый человек, которого я когда-либо видел, либо… — Он не договорил и кивнул головой охраннику. Оставив ему свое оружие, он вошел в камеру к Стиву. Он присел на койку. — Не знаю, для чего я трачу на вас столько времени. Ладно, сейчас я выложу вам все, после этого, возможно, вы перестанете упрямиться и сами дополните то, чего я пока не знаю. — Клей выиграл почти 6 тысяч в клубе.

Райли слегка улыбнулся и устало добавил:

— Возможно, в городе нет азартных игр, но, так или иначе, он выиграл в клубе. Кассир выплатил их ему. Я сам с ним разговаривал. Он запомнил Клея потому, что тот был таким "длинным и уродливым человеком с забавными желтоватыми волосами". Все деньги ему были выплачены стодолларовыми банкнотами, их номера шли один за другим, как поступили из банка. Когда мы нашли деньги после того, как поступил звонок о трупе, мы записали номера. Однако не хватало 11 сотен. — Райли пожал плечами И посмотрел на Стива. — И вы знаете почему. Потому что эти одиннадцать купюр вы взяли из общей пачки и сунули себе в бумажник, прежде чем спрятать остальные. И все номера совпадают, образуя непрерывную последовательность.

Стив растерянно произнес:

— Но это невозможно. Те деньги, что были у меня, я сам выиграл в рулетку. Я могу это доказать. Послушайте, нужно только спросить у кассира. Это такой круглолицый тип с отвислой нижней губой. Он вспомнит. И еще кое-что в отношении него. Я говорил вам, когда меня задержали, что Коттон приехал сюда, чтобы встретиться с одним человеком в клубе. Он сказал, что Не знает его, но по телефону у него был странный скрипучий голос, фистула, как его называют. Точно таким голосом говорит этот кассир.

— Коттон сказал, что это был кассир?

— Нет. Но после того как я поговорил с кассиром, я сказал об этом Коттону. Возможно, он получал деньги у того же кассира уже после того, как я уехал. Он с ним наверняка говорил. Так или иначе, но этрт кассир меня наверняка запомнил, потому что мы с ним немного поговорили о везении.

Райли покачал головой. Стив торопливо продолжал:

— При этом со мной была девушка. Она может все подтвердить. Только сможете ли вы… сделать так, чтобы ее имя не фигурировало в расследовании?

— Конечно, — сказал Райли таким тоном, будто разговаривал с ребенком. — Конечно, Беннет.

— Она — Марго Витни. Я… я провел ночь с ней. Я думал, что она сама явится к вам, но она, видимо, не знает, что произошло. Она вам скажет, что мы вместе уехали из клуба и были вместе всю ночь… Когда убили Коттона?

— От двенадцати до часу ночи. Выстрел в грудь. Возможно, вы можете назвать более точное время.

— Она все вам скажет. И в отношении денег тоже. Она видела, как я их получал. И кассир меня наверняка помнит.

— Марго Витни? — спросил Райли. — Да, правильно.

— Она собирается петь в "Кокату"?

— Да.

— Высокая, с вызывающей наружностью? Черные волосы?

— Да-да, это она. Она вам скажет. Но не упоминайте ее имени в связи с этой историей. Я не хотел бы, чтобы у нее были неприятности.

— Все понятно, — сказал Райли, но он не поднимался. Стив напористо сказал:

— Отправляйтесь повидаться с ней. Мне хочется как можно скорее выбраться отсюда.

Райли немного помолчал, потом сурово спросил:

— Что вы пытаетесь выиграть, Беннет, поднимая такую шумиху?

— Послушайте, — застонал Стив, качая головой, — почему, черт возьми, вы не займетесь сразу проверкой? Спросите кассира и Марго Витни. Это же так просто!

— Просто, да. Позвольте вам кое-что сообщить, Беннет. Сегодня утром вы меня просто озадачили. Я знаю, что вы убили Клея, но уж очень странно вы себя вели.

— Я НЕ УБИВАЛ! — сердито сказал Стив, но Райли жестом велел ему замолчать и продолжал:

— Повторяю: вы вели себя, как ненормальный. Я кое-что поразмыслил. Просто ради интереса. У Коттона в кармане был спичечный коробок из клуба, когда мы приехали к нему в начале второго ночи, и я сразу же отправился туда. И для страховки все там проверил еще раз. Ни один кассир не помнит, как выплачивал вам деньги.

— Это был человек с очень красной физиономией, у него большая отвислая нижняя губа. Если бы вы спросили у него…

В голосе Райли слышалось раздражение:

— Разрешите мне закончить. Я не видел ни одного кассира с такой наружностью. Но зато видел этого Гросса, который сказал, что Клей ушел из клуба с одним из кассиров. Я попробовал отыскать его, но пока не нашел. Даже побывал у него дома, но там его тоже нет. — Райли помолчал и покосился на Стива. — Вы не смогли бы помочь разыскать его, Беннет?

— Я? Куда, черт возьми, вы клоните?

Тот пожал плечами.

— Этот кассир может быть как раз тем, о котором вы беспокоитесь. А может, и нет. Это не столь важно.

— Это очень важно. Вы должны с ним поговорить.

— Гросс также сказал мне, что вы уехали из клуба с дамочкой Витни, поэтому я отправился поговорить с ней. Она сказала, что вы были в ее доме…

— Так вы видели ее? Что за чертовщина? Тогда что я делаю в тюрьме?

— Она сказала, что вы там были, — продолжал совершенно бесстрастно Райли, — зашли, выпили один бокал и уехали оттуда приблизительно в половине десятого вечера.

В течение нескольких секунд до Стива не доходил смысл сказанного. Он недоуменно посмотрел на Райли, потом выдохнул:

— В половине десятого? Но она не могла так сказать… я был там всю ночь. Как вы не понимаете? Мы… мы занимались любовью. Я с ней спал! Вы, должно быть, разговаривали не с той женщиной.

Райли протянул:

— Маргарет Витни, 1605, Вэлли-стрит, маленький белый домик, приехала из Фриско два дня тому назад, чтобы работать в "Кокату", высокая, черноволосая, формы… Вам нужно еще?

— Нет, не надо.

Стив несколько минут молчал, мысли у него путались. Потом он произнес тусклым голосом:

— Она лжет. Лжет, чтобы кого-то прикрыть. Или саму себя по каким-то собственным соображениям. Но она определенно лжет.

— Конечно. Они все лгут.

— Я поехал из клуба к ней домой. Это было около девяти. И я не выходил из ее дома до половины шестого утра. Клянусь богом, это правда! Вы можете принимать ее или не принимать.

— Не принимать, так я считаю.

Стив подумал еще кое о чем и схватился за соломинку:

— Марго, должно быть, не знает, что я в тюрьме. Вы ей этого не сказали? И из-за чего я здесь?

— Снова ошибаетесь, Беннет. Вы во всем ошибаетесь. Я сообщил ей, что мы арестовали вас по обвинению в убийстве.

Стиву стало нехорошо. Он сказал скорее себе, чем Райли:

— Не знаю, как она может так говорить. Я этого не понимаю. Просто не понимаю.

— Все очень просто, — сказал Райли. — Вы зашли к ней, выпили стаканчик и тут же ушли. А она сказала нам правду. Почему бы она стала лгать? Она рассказала мне про ваш детский роман, который вы все еще помните, а она давно забыла.

Когда Стив ничего не сказал на это, Райли поднялся и пошел к двери. Он подал знак охраннику. Когда тот открыл дверь, он повернулся к Стиву.

— Вы, несомненно, чокнутый, — сказал он. — Настоящий псих! Дверь камеры за ним захлопнулась. Только тут он впервые осознал,

насколько серьезно его положение. Вопрос не ограничивался несколькими часами пребывания в камере предварительного заключения, после чего его бы освободили, принеся соответствующие извинения, выяснив все обстоятельства.

Он вскочил и подбежал к двери, вцепился в железные прутья и стал их трясти. Он неистово кричал вслед удаляющемуся Райли, в его голосе слышался страх:

— Выпустите меня отсюда, Райли. Я хочу адвоката. Вы Меня слышите? Я ХОЧУ АДВОКАТА! Я имею право позвонить по телефону. Дайте мне позвонить ему. Я знаю свои права! Выпустите меня под залог!

Райли повернулся, но не стал возвращаться назад и негромко заговорил:

— Конечно, вы можете иметь адвоката. Вы можете ему позвонить. Что касается залога, то тут дело обстоит сложнее. Вы знаете, в чем вас обвиняют? В преднамеренном убийстве. Нет, Беннет, никто не выпустит вас ни под какой залог… Так что успокойтесь. — На этом он ушел.

Часом позднее, окончательно измучившись от разных дум и переживаний, он подумал, что голова у него просто распухла. Он обошел свою камеру, но не нашел в ней ничего такого, чего не увидел до этого. Из забранного решеткой окна ему были видны макушки деревьев на окраине города.

Метро-Сити не относился к числу крупных городов, но он быстро разросся, и тюрьма теперь оказалась в городской черте. Новое, более современное здание так и не было построено, да и численность полиции так и не возросла, учитывая рост населения. Из небольшого отделения с камерами короткий коридор вел прямо к дверям административного отдела, миновав который можно оказаться на свободе, которая сейчас казалась ему особенно желанной и недоступной.

Вдруг дверь внезапно открылась, пропуская сторожа. С ним был кто-то еще. Крис!

Они вдвоем подошли к дверям камеры, надзиратель сказал:

— Приведите себя в порядок, Беннет. У вас посетитель. Она заговорила холодным официальным тоном:

— Я здесь как представитель газеты, мистер Беннет. — Затем она остановилась и хмуро посмотрела на надзирателя:

— Вам необходимо дышать мне в затылок? — Потом улыбнулась и подмигнула ему: — Не то, чтобы я возражала, но это интервью должно быть без свидетелей… и у меня нет ничего с собой запрещенного. Честно. Хотите меня обыскать?

Страж усмехнулся и облизал губы, обшарил глазами ее миниатюрное, соблазнительное тело, затем отошел на несколько шагов по коридору и прислонился к стене, все еще улыбаясь про себя.

Она продолжала:

— Я в отношении убийства, мистер Беннет. Если вы не возражаете, я хотела услышать вашу сторону истории.

Голос у нее звучал по-деловому энергично.

Как только Стив увидел, что Крис входит в коридор, он почувствовал прилив радости и надежды, ощутил, что он не одинок. Но тут холодный официальный тон Крис сразу же отрубил все его надежды. На мгновение у него все поплыло перед глазами, и он с тоской подумал, что же, в конце концов, будет с ним. Потом приободрился: во всяком случае, эта история попадет в газеты, его друзья в Лагуна Бич сразу же примут меры. Его опасения в том, что его оставят в тюрьме, рассеялись. И тут он услышал, чтр она говорит ему почти шепотом:

— Не надо смотреть так мрачно, Стив. Нужно, чтобы надзиратель не знал, что я на вашей стороне. Я-то твердо знаю, что вы не убивали.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Откуда? Вам удалось выяснить что-то, что может помочь? Она покачала головой.

— Нет, я ПРОСТО ЗНАЮ, что вы этого не делали. Интуиция, по-видимому, — улыбнулась она.

— Спасибо, Крис. Для меня это очень важно. Я не убивал его. Клянусь.

— Что же было на самом деле, Стив?

— Уйдя из клуба, я…

Господи, как бы ему теперь хотелось, чтобы он не уезжал с Марго. И не только потому, что та отказалась подтвердить, что он провел с ней ночь, но просто потому, что он ПРОВЕЛ с ней эту ночь. Вспоминая ее, он только сейчас понял, что она только потому отдаленно напоминала ему Мэгги из его юности, что его собственное воображение наделяло ее уже несуществующими чертами.

Крис сказала:

— Как я понимаю, вы провели ночь с этой отвратительной… сукой. Я имею все основания называть ее так. Впрочем, суки собачьей породы на меня за это не обидятся.

Он повесил голову.

— Да, я был с ней.

— Всю ночь?

— Да. Примерно до пяти утра. Возможно, чуть позже.

— Разве полиция до сих пор этого не знает?

— Марго это отрицает. Заявила, что я ушел от нее в половине десятого. Крис нахмурилась.

— Стив, утром я беседовала с сержантом Райли. Потом в газетах появилось сообщение, так что официальная сторона мне известна. Там много говорится о деньгах, которые они у вас нашли. Что это за деньги?

— Я выиграл их в клубе вчера вечером. Одиннадцать сотен.

— Но номера серий?..

— Не знаю, Крис. Послушайте, теперь я уже начинаю думать, что, возможно, это не те деньги, которые я фактически выиграл… Марго могла подменить купюры.

Он покачал головой.

— Это звучит нелепо. Что за бессмыслица? И я почти уверен, что заметил бы нечто в этом роде, это не могло пройти бесследно.

— Дела выглядят неважно, да, Стив?

— Хуже не бывает. Но кассир-то должен знать, что он заплатил мне эти 11 сотен. Райли его не видел. Сомневаюсь, чтобы он старался его отыскать.

— Отыскать? Он исчез?

— Нет, ничего подобного. Он просто… Господи, надеюсь, что он не исчез.

Он постарался успокоиться.

— Мне кажется, что Райли и остальным все безразлично. Но если бы мне удалось убедить их поговорить с ним… или бы сам с ним поговорил…

Он устало усмехнулся:

— Шансов на это практически никаких. Крис покачала головой.

Он надумал еще кое-что:

— Когда мы уходили вчера вечером, Крис, где был Коттон? Выиграл ли он какие-нибудь деньги за столами? Большие деньги?

— К сожалению, Стив, я не Знаю. Я ушла оттуда через пару минут после вашего ухода.

— Одно несомненно: кто-то все знает.

Надзиратель отошел от стены и направился к ним. Она быстро сказала:

— Я сделаю все от меня зависящее. Постараюсь, чтобы репортаж выглядел неплохо. Держите выше голову.

Он подмигнул ей:

— Я так и делаю. Во всяком случае, теперь.

Крис повернулась, чтобы присоединиться к охраннику, и Стив обратил внимание, что тот снова облизнулся. Он немного вздремнул днем, теперь, посмотрев из окошка своей камеры, он определил, что наступила ночь. Он не мог сказать с уверенностью который час, но ему казалось, что прошел час, максимум два после захода солнца. В коридоре горела единственная тусклая лампочка, свет от которой практически не доходил до камеры Стива. Он сидел в полной темноте и снова думал о своем положении. Скверно со всех точек зрения.

Вполне возможно, что его продержат здесь до самого суда. И его смогут осудить, как бы громко он ни протестовал. Люди одинаково кричат о своей невиновности и в том случае, когда они совершили преступление. Ему необходимо выбраться отсюда любым способом, тем более что Райли категорически заявляет, что его не выпустят под залог. Значит, надо что-то придумать. Все будет лучше, чем покорно сидеть и ждать. Он закрыл глаза и постарался расслабиться, чтобы лучше работала голова. Позднее в конце коридора открылась дверь, вошел охранник и прошел по всему коридору, поочередно заглядывая в каждую камеру.

Стив встал и спросил у него:

— Который час?

— Ночное время.

Он стиснул кулаки и подошел к двери.

— Послушай, я хочу адвоката. Я не виновен, вы обязаны дать мне адвоката.

— Конечно. Только сейчас слишком поздно. Утром вы сможете их получить хоть с десяток.

— Вы мне лжете, — сказал Стив. — Вы плетете вокруг меня интригу. Вы все настроены против меня.

Тот осветил фонариком лицо Стива.

— Что с вами, мистер?

Теперь Стив смог его рассмотреть. Это был молодой парень лет двадцати с небольшим. Он слегка хмурился.

— Со мной ничего, — ответил Стив. — Вы новенький? Они послали вас шпионить за мной? Верно? ЭТО ВЕРНО?

Тот выключил свет, но тут же снова его включил, направив на лицо Стива.

— Что за чертовщину вы несете?

— Я хочу свою маму.

— Что?

— Мне нужна моя мама.

— Ваша мама?

— И отец. И моя жена.

— Вы сошли с ума? У вас нет никакой жены. Вы… свихнулись? Стив стал трясти решетку, голос у него поднялся до визга.

— Выпустите меня отсюда! Выпустите! — Потом он понизил голос и заявил: — Я намерен добраться до тебя, парень. Будь начеку. Я доберусь до тебя. Я-то знаю, что ты один из них. Ты шпионишь за мной.

— Господи! Послушай. Успокойся и помолчи. Ложись лучше спать. Ты хочешь, чтобы я тебя связал?

— Я хочу священника. Я требую прислать ко мне священника.

— Слушай, ты, ублюдок! — Голос его звучал хрипло. — Слушай, ты немедленно заткнешься и- ляжешь спать! Иначе я тебя…

Он повернулся и неожиданно ушел.

Стив наблюдал, как он идет. В полиции у него опустошили карманы, но оставили в своей одежде. Сейчас он снял пиджак и бросил его на койку. Ему требовалось освободить полностью руки. С койки он стянул одеяло. С помощью зубов и рук ему удалось оторвать от одеяла три полоски приблизительно по четыре фута длиной. Он связал их вместе, потом перебросил импровизированную веревку через вертикальные перекладины в окне. Один конец он обмотал вокруг своей шеи и затянул этот конец и второй к телу.

Затем он тщательно опробовал столь необычную петлю, повиснув всем телом на ней. Она держалась на шее, не скользя и не нажимая на горло. Почти сразу же он почувствовал давление в голове, кровь прилила к лицу и глазам. Проделывая все это, ему пришлось согнуть ноги в коленях. Он сделал это аккуратно, так что ему было нетрудно выпрямить их снова. Но даже так у него из глаз потекли слезы. Он знал, что удушение, лишив мозг необходимого снабжения кровью, могло почти моментально вызвать потерю сознания. Поэтому он особенно внимательно отнесся к тому, где поместить ноги: ему совсем не хотелось случайно повеситься. Знал он также и то, да и полиции это было известно, что для того чтобы повеситься, человек вовсе не должен свободно болтаться на веревке. Ручка двери или спинка кровати годилась не хуже крючка в потолке. Прижавшись к стене, он ждал.

Ждать ему пришлось с полчаса. У него стали побаливать руки и ноги, когда он услышал, как осторожно приоткрылась и закрылась дверь в конце коридора. На секунду мелькнул свет, но тут же исчез, когда дверь закрыли. Стив немедленно скользнул вниз по стене, веревка сжалась у него на шее. Он постарался перенести максимум веса на согнутые ноги, но так, чтобы не было заметно обмана. Полумрак в камере должен был помочь. Правая рука Стива безжизненно свисала вдоль тела, готовая быстро сжаться в кулак и ударить. Он удерживал дыхание и чувствовал, что лицо у него багровеет и вздувается. Коп прямиком пошел к камере Стива и посветил фонариком на койку.

— Эй, — окликнул он негромко, — вы чувствуете себя лучше?

Это был тот же молодой охранник. Сначала он не увидел Стива, потом, обратив внимание на пустую койку и пробурчав сквозь зубы "Какого черта!", обвел лучом фонарика все помещение. Когда его луч упал на обмякшее тело Стива, он шумно втянул в себя воздух и ахнул.

— Эй! — повторил он. — Эй?

Он растерялся, не зная, как поступить.

Сердце Стива бешено колотилось, голова кружилась, красные пятна заплясали перед глазами.

Страж колебался еще мгновение, потом достал ключи и открыл замок камеры. Стив видел, как он все же достал пистолет и вытянул его перед собой. Стив молил бога, чтобы у него хватило сил до того, как охранник подойдет к нему. А тот двигался с невероятной медлительностью, в одной руке у него был фонарик, в другой — пистолет, но наконец он оказался рядом и потянулся рукой с фонариком к лицу Стива. Его сильно мутило, но он знал, что это его единственный шанс, сжав правую руку в кулак, одновременно напряг мускулы ног и вскочил. Он направил свой кулак в челюсть стража, сосредоточив в нем всю свою силу и ловкость. Он понимал, что, если не нанесет ему мощного удара с первого раза, второго уже не нанести.

Удар попал в цель. Он услышал, как на пол упали пистолет и фонарик. Чтобы снять с себя петлю, потребовалась доля секунды. Он прыгнул на парня, который опустился на колени. Он не стал выяснять, потерял ли он сознание или только немного оглушен. Он схватил его за шею, чтобы не дать ему закричать, потом сильно стукнул его головой об пол.

Испугавшись, не перестарался ли он, Стив опустился возле него на колени и пощупал его пульс. Пульс был нормальным, дыхание тоже прослушивалось. Сделав пару глубоких вдохов, чтобы нормализовать собственное дыхание, Стив выпрямился. Теперь он был поразительно спокоен, но ведь это было всего лишь начало. На секунду он заколебался, не отказаться ли от столь авантюрного плана. Ведь если даже ему удастся вырваться на свободу и временно скрыться от полиции, как ему удастся доказать, что он невинный человек, а не опасный убийца, скрывающийся от закона, которого полиция посчитает возможным подстрелить без предупреждения?

И все же это была единственная возможность бороться за справедливость. Он выбрался из камеры в коридор. Когда он дошел до его конца и остановился перед дверью, ведущей в офис, у него снова громко заколотилось сердце. Только тут он сообразил, что его пиджак и ключи от камеры остались на койке. Если дверь окажется запертой… Нажав на ручку, он повернул ее и тихонько потянул назад. Она приоткрылась, тонкая полоска света упала ему на лицо. Он посмотрел сквозь нее в офис. Прежде всего он увидел дверь в противоположном конце помещения. Она была широко распахнута, свет, падавший на темную землю и зеленые кусты, показывал, куда нужно бежать.

В офисе никого не было, но левая часть помещения была отгорожена, поэтому он не знал, что там находится. Медленно, сдерживая дыхание, он открыл дверь настолько, чтобы смог в нее проскользнуть. Он все время ожидал, что кто-то закричит или прыгнет на него. Недавнее спокойствие исчезло, теперь он дрожал от желания как можно дальше оказаться от тюрьмы, полиции и решеток. Это желание даже перебороло страх.

Он нагнулся вперед и заглянул туда. В десяти футах от него сидел коп в форме, повернувшись к нему спиной. Он облокотился на левый локоть, а правой лениво вертел основание небольшого микрофона, в который он что-то вроде диктовал. Стиву это показалось набором непонятных слрв. Кажется, речь шла о похищенной машине. Потом раздался другой голос, повторивший номер лицензии. Судьба подарила ему возможность проскочить мимо того, который пока разговаривал с одной из патрульных машин, — подумал Стив. Убедившись, что в комнате больше никого не было, он неслышно пошел к двери. Шаг за шагом он приближался к заветной цели, не спуская глаз с полицейского, чтобы заметить изменение в его позе или признак тревоги. Но тот продолжал разговаривать. Внезапно он поскользнулся на кожуре от яблока.

Коп неспешно обернулся, посмотрел равнодушно на Стива, открыл было рот, явно србираясь заговорить, не выпуская из рук микрофона. Потом челюсть у него отвисла, он положил микрофон на стол. Глаза у него широко раскрылись, он стал выбираться из кресла. Стив не стал ждать продолжения. Он, не таясь, побежал к двери и выскочил наружу. Позади коп кричал "стой!", громко топая по тротуару. Стив бежал изо всех сил, стараясь выбирать темные места не слишком освещенной улицы. Сзади снова послышалось "стой!", противно просвистела пуля совсем близко от его головы, но он уже видел слева аллею, узкую и темную, которая вела на самую окраину. Когда он уже бежал по аллее, коп выстрелил ему вдогонку еще раз, но пуля на этот раз прошла где-то в стороне.

У него неизвестно откуда прибавилось сил, хотя сердце колотилось, горло болело, но он все бежал, бежал и бежал, зная, что ему удалось вырваться.

Стив проснулся в четвертый или пятый раз, чувствуя себя окончательно промокшим и продрогшим. Туман густой пеленой навис над землей, казалось, что даже кости его впитывают в себя сырость. Он бежал прочь из освещенных улиц в предместье до тех пор, пока его легкие и боль в ногах не заставили остановиться. Он нашел какое-то углубление у подножия холма и постарался отдохнуть, мускулы его ног окончательно вышли из повиновения. Время от времени до него доносился отвратительный вой полицейской сирены, но он не обращал на нее внимания. Теперь он сел, толком не отдохнув и чувствуя необычайную слабость, но, во всяком случае, он мог подумать. Этот холм не годился в качестве укрытия в дневное время, ему нужно найти что-то более надежное. И тогда он подумал о Крис.

Если только ему удастся добраться до нее, она его спрячет, даст ему возможность доказать свою невиновность, а на первых порах — помыться, поесть и отдохнуть. Пока он не представлял, что будет делать дальше. Но как добраться до нее?

Он вспомнил, каким путем Марго везла его тогда в город утром. В то самое утро, когда он увидел мертвым Коттона. Сейчас он удивился, подумав, что это случилось всего лишь сутки назад, фактически даже меньше. Внезапно он почувствовал себя старым, бесконечно усталым и разочарованным.

Когда она высадила его тогда на улице, он прошел в маленькое кафе с каким-то забавным названием "Гамбургская шляпа для Дэна"

или нечто подобное. Улицы были темные, даже дорога, по которой ехала Марго, была не освещена. А Крис живет где-то неподалеку. Она сказала, что ее дом за углом на — как ее? — на Блейн-стрит. У него был ее адрес, только на него он тогда даже не посмотрел. И все же ему необходимо добраться до Крис. Она покормит его, и он приведет себя в порядок, чтобы выглядеть снова нормальным человеком. Он встал и медленно пошел обратно к городу.

Через час он достиг скудно освещенного района жилых домов, несколько раз ошибался, сворачивая не на ту улицу, но в конце концов нашел ту, по которой везла его Марго. Один раз какой-то человек обратился к нему с вопросом, но он продолжал шагать, не обращая на него внимания, потом мимо него медленно проехала полицейская машина.

Стив что-то засвистел и свернул к дверям ближайшего дома, как будто возвращался домой. Он притворился, что ищет в кармане ключ, а патрульная машина тем временем проехала дальше по улице. И вот, наконец, он увидел в конце квартала неоновую рекламу над заведением Дэна. Выходит, он уже почти добрался, еще пара кварталов.

Потом он стоял перед дверью квартиры номер 7 в доме на Блейн-стрит 4212, где жила Крис. Ему удалось вспомнить его. Он потихоньку постучал, подождал и постучал еще раз. Внутри раздались шаги, голос Крис спросил:

— Кто это?

— Крис? Впустите меня.

— Кто это?

— Стив. Стив Беннет.

Довольно долго никакой реакции, потом дверь открылась. На пороге стояла Крис в каком-то легком халатике, кое-как наброшенном на ночную рубашку, со спутанными после сна волосами и смотрела на него.

— Вы меня не впустите? — наконец спросил он.

— Ой, что вы! Входите же! Переступив через порог, он спросил:

— Вы одни?

— Да. Что с вами случилось? У вас ужасный вид.

— Думаю, что так. Я выбрался из тюрьмы, убежал…

— Знаю. Об этом я все знаю. Но где вы были? Куда пошли?

— Толком не знаю. Бежал, пока меня держали ноги, потом попытался поспать.

Она кивком головы указала на кушетку.

— Садитесь. У вас измученный вид.

Он с наслаждением опустился на мягкие подушки и смущенно произнес:

— Мне очень не хотелось врываться к вам, Крис, но, откровенно, я не знаю, куда бы я мог еще пойти. Наверное, меня ищет каждый коп в этом городе.

— Приблизительно.

"Она держалась довольно странно, — подумал он. — Немного иначе, если бы она его боялась. Но это же глупо?" Она продолжала:

— Передали новости по радио, я поехала в редакцию и узнала все, что им известно. Потом вернулась назад и попыталась заснуть. — Помолчав, она спросила: — Стив, что вы намереваетесь делать?

Он наклонился вперед.

— Я не уверен, как мне удастся это сделать, но я довольно хорошо представляю, что мне нужно сделать. Мне нужно хорошенько все обдумать, но после того, как я убежал за городскую черту, у меня было время поразмыслить…

Впервые на ее лице появилось участливое выражение.

— Извините, — сказала она, — вы, наверное, очень устали и голодны. Я как-то сразу не сообразила. Полежите здесь, а я что-нибудь приготовлю.

Он начал возражать, но она уже громыхала на кухне сковородкой и кастрюлями.

Прикончив яичницу из жареной булки и трех яиц, он с довольным видом отодвинулся от стола. Он пил кофе маленькими глоточками и улыбался ей через стол.

— Спасибо. Похоже, что теперь я смогу добежать до самой Флориды.

Она нахмурилась.

— Даже так? Планируете бежать?

— Нет, конечно…

— Стив…

Она посмотрела на чистую скатерть, потом подняла на него глаза.

— Все это вранье, не правда ли? Вы ведь не… Вы не сделали ничего плохого?

Теперь настала его очередь нахмуриться.

— Да, Крис. Клянусь, я ничего плохого не сделал. Я думал — ну, мне казалось, что вы и не думали, что я убил Коттона.

Он секунду помолчал, потом спросил:

— Вы мне верите, Крис?

Она колебалась какое-то мгновение, потом улыбнулась ему:

— Я верю вам, Стив. Не обижайтесь на меня за мою глупость… Просто так много всего…

Она не закончила фразу.

Услышав ее ответ, он почувствовал огромное облегчение, но все же он почувствовал и ее холодность и отчужденность. Он поморщился, подумав, что с его стороны было нелепо ожидать, что она встретит его с распростертыми объятиями. Конечно, такая встреча была бы очень приятной, но…

— Верьте мне, я не сделал ничего плохого, если не считать побега из тюрьмы.

Неожиданно он выпрямился.

— Великий Боже, как себя чувствует тот коп, которого мне пришлось стукнуть? Вы не знаете?

— С ним все в порядке. Они отвезли его на рентген, но у него ничего серьезного. Отделался простой шишкой на затылке. Он, — она поколебалась, прежде чем сказать: — Он клянется, что вы окончательно помешались.

Он громко засмеялся. Он почувствовал огромное облегчение, так как молодой коп совершенно не пострадал. Он серьезно посмотрел на молодую девушку.

— Это все, Крис. Клянусь вам. Все остальное — настоящее безумие. Он допил кофе и закурил сигарету из пачки, которую она положила возле него. Он сделал несколько глубоких затяжек, наслаждаясь вкусом табака. Потом он уперся локтями в стол и наклонился вперед.

— Вот так обстоят дела, — сказал он. — Сначала, когда я увидел Коттона, я просто не мог этому поверить. После этого события слишком быстро сменяли одно другое. Я был уверен, что смогу доказать, где находился в то время, когда он был убит. Марго сказала мне, что она обручена. Или чего-то боится, но так или иначе никто не должен видеть нас вместе. Но я буквально окаменел, когда она стала отрицать, что я провел эту ночь с нею. Мне не верится, что она способна допустить, чтобы человека отправили в газовую камеру, только чтобы избавить себя от неприятностей.

— От нее можно ожидать чего угодно.

— Возможно. Но я должен увидеть ее и заставить сказать правду. Другое дело — это те 11 сотенных билетов, которые были у меня. Это пустяки, но, с другой стороны, один из самых сильных пунктов против меня. Все, что мне нужно сделать, это разыскать кассира, который обменял мне фишки, Как только он меня увидит, он сразу все вспомнит. Но если он станет лгать, — голос Стива зазвучал грозно, — я выколочу из него правду. Полиция после этого хотя бы убедится в том, что часть моего рассказа является правдой. — Он усмехнулся.

— Как видите, Крис, у меня целая программа действий. Я вовсе не сетую и не жалею себя. И не успокоюсь, пока не добьюсь истины.

Она как-то странно смотрела на него.

— Что случилось? — спросил он.

— Разве вы не знаете?

— Чего не знаю?

— Нет, конечно, вы не можете знать… — Она судорожно глотнула: — Кассир мертв.

Он вскочил на ноги.

— Кассир ЧТО?

— Он мертв. Его убили.

Стив хотел заговорить, потом заставил себя немного остыть и сел на стул. Он хотел подумать, но она продолжала говорить.

— Его застрелили из того же пистолета, что и Коттона… Они нашли его в нескольких ярдах от тела кассира. Как если бы кто-то его туда забросил.

Стив медленно произнес:

— Возможно, оно и к лучшему, — сказал он возбужденно. — Возможно, мне удастся доказать, что я не мог иметь этот пистолет. Раз я был в тюрьме…

Она медленно покачала головой:

— Нет, Стив. Это произошло той же ночью, вскоре после убийства Коттона. До того, как вас задержала полиция.

— Но это же абсурдно! — сердито воскликнул он. — Не может же полиция воображать…

— Стив…

Она придвинула свой стул вплотную к его и взяла его за руку. Немного помолчав, она медленно произнесла:

— Именно так они и думают. Но этого мало. С точки зрения полиции, они ЗНАЮТ, что ты убил кассира. И Коттона… Они оба убиты из одного пистолета. И они выяснили, что это твой пистолет, Стив.

От изумления он на несколько мгновений потерял дар речи. Крис мягко продолжала:

— Он, кассир, был сильно избит. Казалось, он боролся с тем, кто его убил. В правой руке у него была зажата пуговица. Полиция установила, что она от твоего пиджака. Наверное, твой пиджак все еще у них. Под ногтями у него кусочки человеческой кожи. Он кого-то поцарапал в пылу борьбы.

Стив медленно поднес руку к своему исцарапанному лицу, затем поднялся и прошел в переднюю комнату. Усевшись там, он закрыл лицо обеими руками.

Крис подошла к нему и села рядом.

— Не падай духом, Стив. Не отступай. Я понимаю, что дело скверно, но всегда можно что-то сделать.

Он посмотрел на нее и вымученно подмигнул.

— Я вовсе не оплакиваю себя, если вы это имеете в виду. Я просто вне себя от негодования, чертовски зол на себя. На минуту я поддался отчаянию, но всего лишь на минуту, потому что я этого не ожидал. И с самого начала это было самым скверным. Я не ожидал следующего трюка. Вот правильное слово — трюк.

Он помолчал, потом произнес насмешливо:

— ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОЖА под его ногтями. Не хочешь ли с кем-нибудь поспорить, что это — МОЯ кожа, а?

— Стив!

Она снова выглядела немного испуганной. Он торопливо заговорил:

— Не пойми меня неправильно, я не лгал тебе. Вчера утром в кафе Дэна ты… ты правильно догадалась, как я получил эти царапины…

Он не заметил, как перешел с ней на "ты", это казалось естественным. Он поднялся, прошел на кухню за сигаретами, закурил и вернулся назад. Начав ходить по комнате, он деловито продолжил:

— Нет, теперь все ясно. Против меня сфабриковали ложное обвинение, тут нет никакого сомнения. Все подстроено. Экспертом… Я подумывал об этом раньше, мне казалось, что это слишком глупо.

Она наблюдала за ним, ничего не говоря.

— Ох, братцы, как все прекрасно! Он неожиданно перестал ходить.

— Если бы я смиренно сидел в тюрьме, у меня не было бы ни единого, ни малейшего шанса вообще остаться в живых. Или если бы меня снова туда засадили. Единственное, что не было предусмотрено в заговоре против меня: что мне удастся бежать. По плану я должен был находиться в камере, а полиции преподнесли бы аккуратно подобранные несомненные улики и доказательства моей вины.

Он вздохнул.

— Но, поскольку я на воле, у меня имеются кое-какие шансы. Крис одобрительно кивнула.

— Я рада, что ты так реагируешь, Стив. И я тебе помогу. Если, конечно, смогу что-то сделать.

— Возможно, и сможешь. Сам я не смогу раздобыть информацию. — Он повернулся к ней. — Как они вышли на это оружие?

— По номеру. В бумагах, вернее сказать, в газетах этого нет, но я узнала у одного парня, который служит в полиции. Он был на связи, когда ты убежал. И он вроде бы в тебя стрелял.

— Стрелял. Я его хорошо запомнил. Она усмехнулась:

— Он с радостью рассказывает мне все, что меня интересует. Кажется, он ко мне неравнодушен.

— У него губа не дура!

— Ну, мистер Беннет, это первый комплимент, который я услышала от вас.

— Думаю, ты права, Крис. Иногда я бываю не слишком находчивым… — Он тут же снова посерьезнел: — Итак, оружие?

Она продолжала:

— Проверив номер, они выяснили, что он из вашего магазина в Лагуна Бич. Ты вроде бы оформил документы на продажу. Своего рода прикрытие того факта, что это был твой револьвер, во всяком случае, они так думают.

— Револьвер не числится проданным мною, так? Что за бессмыслица?

— Согласно бумагам он был продан некоему Филиппу Кноулеру, который не существует на свете, да и адреса такого тоже нет в действительности. Полиция решила, что ты все это придумал на тот случай, если оружие окажется у них.

Стив стиснул зубы, потом медленно произнес:

— Точно. Все огнестрельное оружие выпускается на заводе с серийными номерами. Этот номер фигурирует в паспорте и фиксируется при продаже. Видно, что кому-то пришлось проделать огромную подготовительную работу, чтобы у полиции было побольше улик. Интересно знать, почему?

Он снова принялся ходить.

— Крис, мне нужно отсюда уходить. Я вообще не должен был сюда приходить. Мне не хочется втягивать тебя в эту скверную историю.

— Ну и глупо. Я уже втянута. Кроме того, меня это вполне устраивает. В конце концов, я репортер.

— Правильно, но тут идет грубая игра, и, мне думается, она ожесточится еще больше. Но нет, я должен отсюда бежать.

— Стив, рассуждай разумно.

— Это я и делаю, Крис. Я должен что-то сделать, что-то выяснить, что даст мне возможность доказать свою невиновность. Время работает против меня. Все выглядит гораздо хуже после того, как я сбежал, но если бы я оставался в тюрьме, я был бы конченым человеком. Полиция бы быстренько подвела меня под суд, чтобы меня никто не смог бы спасти.

Он помолчал, задумавшись:

— Ты не знаешь, когда я убежал?

— Около девяти, — она взглянула на часы, — вечера вчерашнего дня. Сейчас около часа. — Четыре часа у него ушло на блуждание по полям и на короткий сон, потом он искал дом Кристины.

Он сказал:

— У меня осталось 4–5 часов до рассвета. У тебя нет пистолета?

— Нет. Что ты…

— А ты не могла бы его где-нибудь раздобыть?

— Я даже не знаю никого, у кого есть оружие. Стив, тебе не нужен пистолет. У тебя и так уже много неприятностей.

— Верно, неприятностей у меня выше головы, но я не смогу избавиться от них, не поговорив кое с кем. Мне не хочется, чтобы меня застрелили, как Коттона, и "выдали" мертвым полиции. Нет, мне необходимо где-то раздобыть оружие.

Нахмурившись, он сказал:

— Придется возвратиться в Лагуна Бич.

— Стив, они там будут тебя непременно ждать.

— Знаю, однако я смогу пробраться в магазин. Там оружия сколько угодно.

— Возможно, за ним наблюдают.

— Очень может быть. Там есть небольшая дверь сбоку за складским помещением. Сомневаюсь, чтобы за ней следили, а я смогу до нее добраться с берега. Кроме того, Крис, я поеду туда не только для того, чтобы раздобыть оружие. Я хочу попытаться пробраться в квартиру Коттона.

— Зачем?

— Он отправился сюда с надеждой раздобыть дополнительную информацию, изобличающую Оскара Гросса. У него уже кое-что имелось на него, все сведения хранились в доме вместе с другими материалами. Он мне не говорил, что это в точности, но если мне удастся сегодня туда проникнуть, возможно, я сумею узнать. А это мне здорово поможет.

Крис покачала головой:

— Ты совершенно ни о чем не думаешь, Стив. Наверняка, как только стало известно об убийстве Коттона, полиция Лагуна Бич обыскала его квартиру. Даже сейчас там может быть засада.

Он кивнул.

— Возможно, ты права. Но мне все равно нужно туда отправиться. За оружием хотя бы. У тебя нет отмычки? И потом, мне нужен какой-то острый нож.

Крис нахмурилась;

— Не знаю. Давай посмотрим. — Она помедлила, задумавшись. — Если я не ошибаюсь, в ящике с серебром есть старая отмычка. Одну минуточку.

Она ушла на кухню и вскоре принесла оттуда отмычку для домашнего пользования и разделочный нож.

— Стив, — сказала она, — Лагуна Бич находится в 50 милях отсюда. Как ты туда доберешься? Если бы у меня была машина…

— Хорошо, что у тебя ее нет. Ты и без того сильно рискуешь. Он поднялся.

— Спасибо, Крис. Большое спасибо. Я вернусь. Она подошла и встала перед ним.

— Ну, раз ты должен идти, то отправляйся… — Она попыталась казаться равнодушной, но в голосе звучало беспокойство.

— Поцелуй меня на счастье.

Она обняла его шею руками, притянула голову вниз и сама нежно поцеловала в губы, потом отошла назад, давая ему дорогу.

— Будь осторожен, Стив. Он остановился.

— Не волнуйся, Крис, я буду предельно осторожен. Подойдя к двери, он выглянул наружу и вышел.

На улице он посмотрел по сторонам, ничего Подозрительного не заметил и пошел по Блейн-стрит, проверяя ручки всех припаркованных машин. Наконец он увидел темно-зеленый "шевроле", дверцы которого не были заперты. Он проскользнул внутрь, поколдовал ножом и через несколько минут смог запустить двигатель. Машина медленно отъехала, а он с удивление подумал о том, до чего же просто угнать незапертую машину. На углу он свернул влево и включил фары.

Достигнув Лагуна Бич совершенно без всяких осложнений, он поставил машину на углу и пошел пешком до морского побережья. Он остановился, приглядываясь к окнам магазина и к часам на стене. Они показывали два часа. Все улицы были пустынны, но вскоре из многочисленных кафе и ночных клубов появятся последние любители спиртного. Стив не хотел ни с кем встречаться, его знали слишком многие жители этого городка.

К счастью, густой туман, наползавший с воды, был ему на руку. Отвернувшись от окна, он случайно увидел валявшуюся на дорожке местную газету и узнал свой портрет на первой странице, ну и сразу же поднял ее. Крупными буквами было напечатано: "Джеймс Клей, кандидат в Конгресс, убит!" А внизу более мелкими буквами сообщалось, что Стив Беннет был задержан полицией Метро-Сити.

Он посмотрел всю статью при тусклом свете уличного фонаря. В ней было сказано то, что подтверждало предположение Крис о том, что полиция обыщет квартиру Клея сразу же после того, как узнает о его насильственной смерти. Здесь даже было сказано больше: полиция опоздала, до их приезда квартира была перерыта снизу доверху. Точнее сказать, часть квартиры, и это, по мнению полиции, доказывало, что вор нашел то, что искал, после чего скрылся. Власти намеревались допросить Стива Беннета о последних событиях. Стив про себя выругался.

Можно было предположить, что не только квартира Коттона охранялась, но трудно было предположить, что в ней осталась хотя бы одна бумажка, которая могла оказаться ему полезной. Потом в самом конце статьи он наткнулся на такую фразу: "…Беннет, который лишь вчера предлагал в отделе объявлений нашей газеты на продажу свой магазин в доме 233 по Саут Коуст Бульвару…" НА ПРОДАЖУ!

Он перечитал этот кусок еще раз. Он настолько был поражен, что отыскал страницу с объявлениями о купле-продаже недвижимости. В правом нижнем углу страницы 6 он отыскал соответствующее объявление. Оно гласило, что владелец намерен быстро найти покупателя, потому что он собирается присоединиться к соответствующему предприятию в Сакраменто.

Он вырвал это объявление, сунул его в карман и быстро зашагал в редакцию газеты "Ньюс Лагуна Бич". Он подошел к зданию сбоку, чтобы его не было видно, и остановился у окна. Воспользовавшись ножом, он выбил оконное стекло, которое посыпалось внутрь.

Он обождал пару минут, ожидая сигнала тревоги, но, поскольку все было спокойно, просунул руку в отверстие, открыл окно, освободив защелку. В одно мгновение он оказался внутри и постарался представить себе расположение шкафов и столов, поскольку довольно часто бывал в этом заведении. Он пробрался к задней части комнаты, где помещались шкафы с архивами и текущими документами.

К счастью, у него был с собой коробок спичек, который он взял у Крис. Выдвинув верхний ящик последнего шкафчика, он зажег спичку и обследовал его содержимое. Интересующая его папка с заявлениями на объявления была здесь. Он был уверен, что Коттон не подавал такого заявления, поэтому решил, что эта просьба была оформлена письмом. Оно действительно находилось здесь, одно из самых последних. Оно было напечатано на машинке. Датировано пятью днями до этого.

При свете очередной спички он посмотрел на подпись. Неплохая подделка его собственной четкой подписи. Далеко не идеальная, это было ясно даже не специалисту. Он смотрел на нее, качая головой, пока спичка не догорела до самого конца. Сложив письмо, он сунул его к себе во внутренний карман.

Обтерев носовым платком все места, где он мог оставить отпечатки пальцев, он снова вылез из окна и прошел по Форест-авеню к океану. Туман скрывал его лицо, каблуки стучали по пустому тротуару. Он все время внимательно присматривался, не появятся ли какие-нибудь ранние пешеходы, ну и патрульные машины местной полиции. В полиции у него было много друзей, но он не сомневался, что любой из них в данном случае арестует его. Попав в тюрьму, он уже не сможет кричать о своей невиновности, поскольку теперь он был в самом деле виновен в угоне чужой машины и во вторжении в редакцию газеты.

— Великолепно, — подумал он, — положение ухудшается, а не улучшается.

Он замедлил шаги, приблизившись к бульвару и ярко освещенному перекрестку. Его магазин находился в полуквартале справа на противоположной стороне улицы, фасад выходил на Соуст Бульвар, задняя часть — на побережье. Он перешел на другую сторону улицы, намереваясь повернуть направо, но остановился. В нескольких футах от магазина спортивных товаров около обочины стояла полицейская машина.

Тогда он сразу же пошел прочь через станцию обслуживания Шелла к углу, затем по круто спускающейся лестнице до Эль Пасо, выходящей на бульвар. Он добрался по ней до отеля "Лагуна", свернул вправо, прошел по приморской дороге с каменным парапетом, перепрыгнул через него на песок пряжа. С грохотом накатывались на берег высокие волны, хотя из-за густого тумана он их не видел.

Он ожидал, что за его магазином наблюдают, но когда убедился, что это так, он все равно был потрясен. Он пробирался совершенно бесшумно по песку вдоль парапета, затем пригнулся, прислушиваясь и вглядываясь в здание пристройки, но ничего и никого не заметил. Подождав еще несколько минут, он подтянулся на руках, выбрался на тротуар и огляделся. Нет, все же безопаснее идти по деревянному настилу, тянувшемуся вдоль всего пляжа.

Так он и сделал. Добравшись до прохода между магазином и соседним домом, он заколебался, вглядываясь в темноту, думая о том, что именно здесь было бы удобно устроить полицейскую засаду. Полицию Лагуны, несомненно, предупредят о его побеге, но, возможно, они посчитают, что он не такой дурак, чтобы попытаться забраться в магазин. Если так, то стоящая перед зданием полицейская машина была скорее предупреждением, чем ловушкой, сказал он себе.

Но сколько себя ни уговаривай, губы и гортань у него пересохли, сердце громко стучало, его удары отдавались в голове почти так же гулко, как и морские волны. Все его чувства казались ненормально обостренными. Кончики его пальцев стали сверхчувствительными.

Он углубился в проход. Два контейнера перед дверью загораживали дорогу. До них вроде бы никто не дотрагивался. Охраны тоже не было видно. С величайшей предосторожностью он передвинул их вперед, освободив дверь, которую он открыл с помощью отмычки. Пролезая сквозь полуоткрытую дверь, он подумал о том, какие нежные у нее были губы, когда она поцеловала его "на счастье".

Согнувшись, он пробрался через свободное пространство к прилавку с оружием, отодвинул в сторону дверцу и пошарил среди коробок с оружием. Он взял в руки один пистолет, взвесил его на ладони и пощупал пальцами: это был 38-й калибр. Продвинувшись на несколько футов за прилавком, он нашел коробку с патронами этого калибра и выпрямился. Он держал пистолет в одной руке, коробку с патронами в другой, когда неожиданно ему в лицо ударил яркий свет. Именно "ударил", так это воспринял он.

Какое-то мгновение он ошеломленно смотрел на этот луч от фонарика, исходящий из-за стеклянного окна-витрины. Потом он повернулся, перепрыгнул через прилавок и бросился к боковой двери, через которую вошел в помещение. Он услышал испуганный вопль из передней части магазина: "Билл! Беннет внутри!" Послышался звук бегущих ног, когда Стив успел уже нырнуть в темный проход и повернуть к пляжу. Ноги казались ему невероятно тяжелыми и неуклюжими. Резкий, властный голос прокричал: — Стойте, Беннет!

Затем раздался громкий лай полицейского пистолета. Пуля, как ему показалось, угодила в контейнер. Он непроизвольно втянул голову в плечи, вторая пуля ударила в стену, отскочила от нее и с визгом улетела к океану. Он пересек деревянный настил и прыгнул на песок, когда коп снова выстрелил. При таком тумане это было бесполезно. Приподнявшись на колени, он немного отполз в сторону, потом вскочил и изо всех сил побежал навстречу океану.

Когда он почувствовал, что у него под ногами мокрый песок, он остановился и огляделся. Постройки находились в каких-то 30 футах от него, их очертания угадывались благодаря мерцающим вдали городским огням, но они казались неясными, призрачными, едва различимыми более темными массами в густом тумане. Он заметил два круга от фонариков в руках копов, которые разошлись на несколько футов друг от друга, но не рискнули и посчитали излишним углубляться в глубь пляжа. Потом один из копов что-то крикнул другому, фонарики сблизились и погасли. Темнота вокруг него стала как бы плотнее и гуще. Что они задумали? По всей вероятности, они выключили свои фонарики для тогр, чтобы он не мог их видеть и не смог бы убить! Они на самом деле верили, что он опасный убийца, готовый стрелять в любого, кто встанет на его пути. Внезапно ему тоже стало страшно, теперь он не мог определить, где они находятся. В этот момент они могли бесшумно приближаться к этому месту, где он стоял, и убить его без предупреждения. Он простоял неподвижно несколько минут, сдерживая дыхание и стараясь что-то разглядеть в темноте и тумане. Оглянувшись через плечо на небо, он заметил едва различимое аморфное свечение в том месте, где находилась луна.

Стараясь справиться с растущим в нем чувством страха, он попытался угадать, в каком направлении ему следует двигаться, чтобы не нарваться на копов. Потом раздался отвратительный вой сирены, сначала где-то далеко, а потом все ближе и ближе. Он повернулся и пошел к белеющей массе бурунов, которые накатывались на берег, обдавая его пеной и брызгами. Бурлящая вода достигала ему до колен и даже бедер, один раз неожиданно шагнул куда-то в глубину и едва не закричал от неожиданности, почувствовав под ногами пустоту. Он упал на колени, набежавшая огромная волна подхватила его, чтобы унести с собой, но сначала выбросила на пляж. Он вцепился в песок руками, чтобы опереться о что-то твердое.

Наконец ему удалось это сделать, он поднял голову над водой, хватая широко раскрытым ртом воздух. Волны отступили, тихонечко шипя, и он с изумлением сообразил, что по-прежнему сжимает в руках пистолет и коробку с патронами. Сжимает с такой силой, что заболели мускулы рук. Он повернулся лицом к берегу, выбрался на более сухое место и двинулся в левую сторону, быстро шагая по самой кромке воды. Впереди показалась темная масса земли, он сообразил, что достиг того места, где ресторан "Виктор Гюго" нависает над водой. Сунув револьвер за пояс брюк под пиджаком, он сунул патроны в карманы и остановился, обдумывая, как быть дальше. Первая мысль была о Гарри Виллсе. Он был его близким другом, но его дом находился в сотне ярдов на противоположной стороне от его магазина. Чтобы попасть к Гарри, придется снова проходить мимо магазина. Значит, снова придется бежать вдоль края воды. Не исключено, что теперь на пляже уже не двое полицейских, которые пытаются его найти. Но другого выхода не было. Одна надежда была на плотный туман. Он двинулся. Все тело, в особенности ноги, страшно болело не только от усталости, но и от соленой воды, разъевшей ссадины и потертости. Каждый шаг давался с трудом, он заставлял себя передвигать ноги. Изводила и темнота: видел он максимум на расстоянии двух футов в этом густом тумане.

Когда позади осталась примерно половина пути, ему в голову пришла новая мысль. Шел он совершенно бесшумно, все это было прекрасно. Но как он не подумал о том, что любой человек с фонариком сразу же увидит цепочку глубоких ям, которые оставляли позади его ноги во влажном песке?

Тихонечко ругнувшись, он снова вошел в воду, стараясь не забираться слишком глубоко, чтобы не поскользнуться еще раз и не быть смытым набегавшими волнами. Он вышел из воды и пошел по пляжу только тогда, когда оказался вблизи дома, который он узнал по его огромным окнам и каменной кладке. Повернув направо, он подошел к двери и торопливо позвонил в звонок. Виллс открыл через несколько минут. Стив сказал:

— Это Беннет, Гарри. Я…

— Господи! Входи же, чертяка, скорее в дом!

Стив вошел. Гарри моментально закрыл и запер дверь но засов, потом повернулся и спросил:

— Каким образом, черт возьми, ты оказался здесь, Стив? Боже, ну и вид у тебя.

Гарри Виллсу было лет 45. Он когда-то был фабрикантом, но отошел от дел и теперь проводил большую часть времени на рыбалке, частенько вместе со Стивом, когда тот не работал. Теперь он сел на кушетку, покачал головой и сказал:

— У тебя большие неприятности, да?

— Хуже не придумаешь… А сейчас я чудом не утонул в довершение ко всему прочему.

— Черт возьми, как ты оказался здесь?

— Ты… ты знаешь, что случилось?

— Из газет. И я слышал по радио о твоем побеге.

— Сейчас за мной охотится полиция. Вероятно, они где-то на пляже. Как мне кажется, они заполонили все вокруг.

На физиономии Гарри появилось озабоченное выражение, он жестом предложил Стиву сесть в мягкое кресло.

— Садись и рассказывай.

Стив нерешительно посмотрел на свою мокрую одежду.

— Садись, бога ради. Это же моя собственная мебель, мне за ее состояние не надо отчитываться… Садись!

Стив упал в кресло и кратко описал Гарри все, что произошло. Закончил он таким образом:

— Все это сфабриковано, причем продуманно, без спешки. И с каждым часом кольцо вокруг меня сжимается. К тебе я не шел, а буквально бежал до изнеможения… Дело обстоит так: мне необходимо и дальше бежать, пока я не смогу каким-то образом снять с себя это чудовищное обвинение.

— Ты уже что-нибудь раздобыл?

— Практически ничего. Вплоть до настоящего времени все козыри в руках противной стороны.

Гарри пробурчал:

— Если хочешь знать, я ни на секунду не сомневался, что ты не убивал Коттона. Все, кто хорошо знают вас обоих, думают так же.

— Спасибо. Постарайся внушить это полиции. Они могут явиться сюда с минуты на минуту. А если они меня сцапают, тот негодяй, который убил Коттона, будет вне опасности.

Гарри спросил:

— Так они видели тебя в магазине?

— Да.

— Что ты там делал?

Стив поколебался, потом вытащил пистолет из-за пояса.

— Раздобывал вот это. Гарри нахмурился.

— Это было глупо. Тебя запросто могли пристрелить. Стив устало усмехнулся.

— Это не для полиции… Понимаешь, я начал кое в чем разбираться, проясняется, что скрывается за всей этой историей. Пистолет поможет мне во время визитов, которые я намерен нанести.

— Мне это не нравится.

— Мне самому не слишком нравится, Гарри, но дела обстоят именно таким образом.

Гарри посидел тихо несколько минут, нервно поглаживая свою эспаньолку, затем сказал:

— Да, ты не можешь здесь оставаться. И быстро добавил:

— Не то, что я имею что-то против этого, Стив. Оставайся, если хочешь, но, судя по тому, что ты сказал, копы явятся сюда рано или поздно.

— Знаю. Спасибо.

— У тебя есть какие-нибудь планы?

— Ничего определенного. Сейчас мне нужно возвратиться в Метро-Сити, если только удастся.

Гарри поднялся.

— В таком виде ты никуда не можешь отправиться. Когда ты брился в последний раз?

Стив быстро провел рукой по щекам и подбородку, где выросла густая черная щетина.

— Я как-то об этом совершенно не подумал. Не до того было… Гарри поскреб щетину на собственном небритом лице.

— Мне казалось, что я образец неопрятности, но ты выглядишь настоящим бичом. Подожди минуточку.

Гарри вышел и через минуту появился с синими джинсами, клетчатой рубашкой, кожаным пиджаком, спортивными туфлями и видавшей виды фетровой шляпой.

— Надень-ка на себя все это. Конечно, это никого не обманет, но на тебя хоть не станут оборачиваться. И тебе нужно побриться.

Стив посмотрел на одежду.

— Теперь мне только не хватает мотоцикла. Тогда бы мне даже бриться не потребовалось.

Он принялся стаскивать мокрую одежду.

Гарри вытащил связку ключей из кармана и бросил на стол.

— В гараже полно всякого хлама, — бросил он равнодушно. — Приходится оставлять машину снаружи. Через минуту я вернусь.

Он снова исчез.

Стив уже надевал туфли, когда Гарри появился с фонариком в руках и с метлой. Он был без обуви, штанины были у него закатаны.

— Что ты еще придумал? — спросил он.

— Если ты оставил следы близко от этого места, копы на них могут наткнуться, а вот после того, как я размету их, они не будут знать, что ты заходил сюда. И мне пришла в голову еще одна мысль. Дай-ка мне свою одежду, я брошу ее в том месте, где, как ты говорил, ты упал в воду. Вдруг они решат, что ты утонул?

Стив улыбался,

— Они будут недалеки от истины. Но тебе не надо вмешиваться в эту скверную историю, и без того у тебя может быть куча неприятностей.

— Черта с два! Кроме того, если они узнают, что ты был здесь, они не станут меня беспокоить. Я оставлю метлу внизу у воды перед домом, пойду дальше до того места, где ты надумал утонуть, и брошу одежду. Вернувшись, я уничтожу не только твои следы, но и свои. Очень просто.

— Возможно. А если тебя схватят?

— Я убираюсь на пляже. Это моя работа. И я пошел наводить порядок.

— В такое время?

— Я немного чокнутый. Стив усмехнулся.

— Недалеко от истины. Ну и фонарик для чего?

— Я не воспользуюсь им без надобности. Чем ближе я подойду к тому месту, где ты плюхнулся в воду, тем убедительнее будет выглядеть одежда.

— Ну, а если тебя кто-то засечет?

— Скорее всего, такого не случится. Но если меня засекут, я швырну одежду в воду. И буду должен тебе новый пиджак.

— Ты хочешь сказать, что я буду тебе должен. И гораздо больше, нежели новый пиджак. — Стив покачал головой: — Я не могу отпустить тебя, Гарри. Копы могут принять тебя за меня, если увидят, и пристрелить без предупреждения.

- Ерунда! Они не станут стрелять, пока не выяснят, кто я такой. Он подхватил одежду Стива и весело улыбнулся.

— Тебе нужно немного поправиться, чтобы эти джинсы выглядели на тебе олл-райт.

— Просто я слишком много вздыхаю. Послушай, оставь ты эту затею с метлой. Я сейчас ухожу.

— Успокойся, со мной ничего не случится.

Стив весь сжался, услышав вдали звук полицейской сирены, то ослабевающий, то усиливающийся. Он вспомнил замечание Крис о том, что сирены всегда заставляют ее думать о собаках-ищейках и людях, убегающих от них по болотам.

Гарри повернулся уже у самой двери.

— Было бы не лишним тебе соскрести эту щетину. Я оставил бритву в ванной.

После этого он ушел.

Гарри Виллс бросил метлу около края воды, затем побрел дальше. Через некоторое время он наклонился к морскому песку, идя по следам, оставленным прибоем, вглядываясь в них, чтобы найти путь Стива. Потом он достал фонарик и осветил все вокруг. Вроде б то самое место. Он засунул одежду в сухой песок и направился к воде.

Громкий голос резко сказал:

— Остановитесь!

Гарри замер на месте. Человек рядом с ним сказал:

— Не двигаться. Это полиция.

— Черт побери, в чем дело? — возмутился Гарри.

Свет ударил ему в лицо, потом тут же погас. Глухой голос сказал:

— Это не Беннет. Не знаю, кто это. Прозвучал более молодой голос:

— Я знаю его. Это мистер Вилле. Что вы здесь делаете, мистер Вилле?

— Кто спрашивает?

Молодой голос ответил не без важности:

— Полиция.

— Я услышал несколько выстрелов, — сказал Гарри, — и вышел посмотреть, что тут творится.

Гарри мог лишь смутно видеть фигуры двух людей рядом с ним. Глухой голос спросил:

— Так вы просто вышли, чтобы разрешить загадку, да? — Гарри проворчал:

— Я вышел посмотреть. Это что, против правил?

— Возможно. Послушайте, — глухой голос стал доброжелательней, — мы не хотим вас ни в чем упрекать, мистер Вилле, но где-то поблизости скрывается убийца, так что мы должны быть осторожны.

— Убийца? Какой убийца?

— Стив Беннет. Владелец магазина в этом городе.

— Ох, а я считал, что он в тюрьме.

— Был, — сказал коп, — но сбежал. Что за тюрьма в Метро-Сити, хотел бы я знать!.. Уже убил двоих человек.

— Эй, — вмешался молодой коп, — а что это такое? Он обшарил фонариком весь песок.

— Сверток с одеждой.

— Я сам на него наступил, — тут же вмешался Гарри. — Может быть, вы заметили, как я включал фонарик?

— Вы наступили на одежду, да? — повторил тот же глухой голос. Они о чем-то поговорили шепотом, потом старший сказал:

— Может быть, вы скажете нам, где вы живете?

— Немного дальше, вдоль пляжа. Заговорил второй коп:

— Я знаю его дом. Небольшой коттедж на Эль Паско. Недалеко отсюда.

— Какая разница, где я живу? — спросил Гарри злым голосом. На это коп не стал отвечать, вместо этого спросил сам:

— Как получилось, что вы босиком? И почему закатаны брюки?

— Почему, как вы думаете? Я не хочу, чтобы они намокли. Все-то вам не нравится. Вроде бы ничего плохого в этом нет?

— Возможно, но немногие разгуливают по пляжу при таком тумане. Лично я ни с кем не знаком, у кого были бы такие странные привычки.

— Выходит, я немного эксцентричен.

— Лично мне ваше поведение кажется подозрительным. Давайте заглянем в ваш дом.

— Сейчас?

— Прямо сейчас.

— Чего ради?

Голос копа зазвучал резче:

— Не имеет значения. Давайте просто заглянем туда.

Гарри хотел было протестовать, потом повернулся, пробурчав:

— Пошли, коли вам больше нечего делать! — и прошагал в сопровождении копов к дому.

Стив Беннет обмакнул бритву в теплую воду и начал брить правую сторону лица. Он все еще был немного голоден, поэтому залез в холодильник, обнаружил там котлеты и проглотил пару, после этого налил горячей воды и приступил к бритью. С щетиной на подбородке он справился быстро, дальше пошло медленнее, когда он принялся соскабливать густые бакенбарды. Закончив с одной половиной, он растянул губы и срезал щетину над верхней губой. Опустив бритву в воду, он замер, в его глазах появилось тревожное выражение. К этому времени Гарри должен был уже возвратиться. Если только, если только он не нарвался не неприятности. Он положил бритву на край умывальника и достал свой револьвер. Выключив в ванной свет, так что задняя сторона дома погрузилась полностью в темноту, он прошел к задней двери, выглянул наружу, но первое мгновение вообще ничего не мог различить, его глаза не сразу приспособились к темноте.

Потом он заметил, что в нескольких ярдах мигнул огонек и сразу же погас. Гарри? Но что он делает на берегу? ОН сказал, что намерен возвратиться по воде, даже оставил свою обувь. Возможно, он недооценил расстояние в плотном тумане? Огонек снова блеснул, погас и почти немедленно снова вспыхнул. Но две вспышки разделяло расстояние в 3–4 ярда. Он не стал ждать дальше. Повернувшись, он помчался в освещенную гостиную, по дороге засунув пистолет за пояс брюк, и схватил шляпу и ключи от машины со стола. Он вышел через переднюю дверь и осторожно захлопнул ее, услышав, как щелкнул французский замок. Неторопливой походкой он прошел по подъездной дороге до Эль Паско и потянул за ручку машины Гарри — новенького "крайслера". Дверь была заперта.

В спешке он принялся перебирать ключи, но на это ушло немного времени, и он сел за руль. Мотор заработал сразу же, машина медленно проехала до конца улочки и свернула влево до светофора на Коуст Бульваре. Он стиснул зубы, думая с горечью обо всем том, что ему предстояло сделать. В первую очередь опередить полицию. Интересно знать, долго ли ему еще будет везти? Если бы он не выглянул… Он аккуратно остановился на перекрестке, нажал было газ, но тут же резко затормозил, когда радиофицированная патрульная машина проползла медленно мимо вверх на холм по Коуст Бульвару. Стив понимал, что с его стороны глупо так нервничать: он ехал в неизвестной им машине, они едва ли стали бы приглядываться к тому, кто находится внутри. И тем не менее он вздохнул с облегчением, когда машина скрылась из виду. Он пересек бульвар, на следующем углу повернул налево и через минуту проехал мимо полицейского управления Лагуна Бич, чтобы устремиться к югу по петляющему Бродвею. Практически можно было не опасаться, что полицию заинтересует машина, в которой ехал Стив, по крайней мере сейчас, к тому же это был не только самый короткий, но и самый темный путь из города. На извивающейся дороге туман немного рассеялся, и он нажал на акселератор, не обращая внимания на то, что его сильно заносит на поворотах, упорно придерживаясь самого края шоссе. Стрелка спидометра поползла за 50, когда туман еще больше поредел. Если он хотел добраться до Метро-Сити, ему следовало поспешить. В скором времени, а возможно, уже и сейчас, полиция Лагуна Бич узнает, что исчезла машина Гарри, ну а сделать соответствующий вывод будет не сложно. Стив был совершенно уверен, что Гарри наткнулся на копов на пляже, которые, как минимум, отнеслись к нему с недоверием.

Он стал припоминать, не оставил ли он в доме Гарри чего-нибудь, что послужит свидетельством того, что он там побывал. Он провел, нервничая, по своему подбородку и выругался вслух. Бритва. Гарри сам нуждался в бритье, это бросалось в глаза, а Стив оставил бритву на краю умывальника, в который была налита вода с плавающими в ней волосами. Даже слепой человек должен понять, что у Гарри Виллса был гость. Разумеется, он станет все отрицать, и его замучают десятками вопросов.

Даже не посмотрев на спидометр, не отрывая глаз от дороги, он гнал машину вперед, чувствуя, как она увеличивала скорость с каждым его прикосновением к акселератору. Туман утратил свою плотность, кое-где еще держался серыми островками, которые неожиданно неясно вырисовывались под светом фар, а потом обволакивали машину. Десятки раз он вынужден был нажимать на тормоз, затем, как только дорога становилась достаточно хорошей, увеличивал скорость. Его перспективы выглядели достаточно мрачно. Его обвинили в убийстве лучшего друга, а также человека, имени которого он не знал. У него не было алиби ни на одно преступление. Хуже того, полиция была уверена, что он пытался создать себе ложное алиби, которое разбила Марго. МАРГО. Эта сука! Ее-то он непременно навестит, если доберется туда. Кроме того, те тысячи долларов, которые, как считалось, Коттон выиграл в клубе, были найдены в комнате Стива, а билеты той же серии были в бумажнике Стива, когда его задержала полиция. "Кокату", — мрачно подумал Стив. "Кокату" и мерзко улыбающийся Оскар Гросс. Вот второй человек, которого хотел видеть Стив. Гросс был одним из тех влиятельных негодяев, которых Коттон намеревался вывести на чистую воду. Да и вообще с "Кокату" было связано слишком много вещей: игорный зал, Марго, мертвый кассир. Стив подумал о другом "вещественном доказательстве", которое убеждало полицию в том, что он убийца: партнерство во владении магазином, объявление от его имени о продаже этого магазина, как будто он собирался быстро отсюда уехать, избитый кассир, который по ходу драки исцарапал физиономию нападавшего, и свежие царапины на лице Стива. То, что Коттон и кассир убиты из одного и того же пистолета, который если и не принадлежал Стиву, то, во всяком случае, вышел из его магазина, пуговица от пиджака Стива в руке мертвого кассира.

Он вцепился в руль, на огромной скорости делая крутой поворот, машину опасно занесло. Выпутаться из этой заварухи было почти невозможно, Он бежал из тюрьмы, скрывался от закона, он влез в помещение редакции газеты и угнал машину. А теперь, возможно, полиции известно, что он вооружен. Положение ухудшалось еще и тем, что к этому времени они уже сообщили, на какой машине он едет, да и его небритая физиономия, точнее сказать, наполовину выбритая, в сочетании с немыслимой одеждой вопили о том, что он бездельник-бич, который никак не может быть владельцем новенького "крайслера". Стив безнадежно покачал головой. Есть ли у него хотя бы один шанс на то, что он сумеет разорвать паутину лжи, сплетенную вокруг него. Докажет он свою невиновность и снова заживет нормальной жизнью? В голове мелькнула мысль, что он может повернуть машину по прибрежному шоссе и гнать вперед на максимальной скорости… Через пару часов он уже будет, в Тихуане, а потом самолетом в глубь Мексики. Его всегда привлекали экзотические названия вроде Гвадалахары, Акапулько, Гуаякиля… Живя в Лагуне, он постоянно мечтал о чудесах Мексики, разрушающихся храмах Ацтеков, Плавающих Селах…

Но, нахмурился он, ему вовсе не улыбалось жить там до конца своих дней. Кроме всего прочего он должен рассчитаться с убийцей Коттона.

Объехав Санта Анну с востока, он свернул на дорогу позади Метро-Сити, направляясь к тому району, где он прятался после побега из тюрьмы. Он понимал, что, хотя его до сих пор никто не остановил, он не может долго оставаться в машине. Ехать на ней в город было немыслимо.

Ему оставалось проехать милю-две, и он решил не искушать судьбу. Он свернул в такое место в стороне от дороги, где можно было спрятать машину. Когда ее найдут, он будет уже далеко. Он оставил ключи в зажигании, вылез из машины и зашагал к городу по дороге без огней.

Стив постоял перед дверью квартиры Крис, прислушиваясь. Она не спала. Ему было слышно, как она ходит внутри. Он тихонько постучал. Она сразу же подбежала к двери, открыла ее, не задавая никаких вопросов, а увидев его, почти разрыдалась.

— Стив… я так волновалась.

Схватив его за руку, она потащила его в комнату. На какое-то мгновение она прижалась к нему, лицо уткнулось в грудь.

— Я так боялась, что ты погиб…

Затем, смутившись, она отступила назад и принялась запирать дверь.

Он сказал:

— Жив-живехонек, Крис. Счастливо отделался. Ты же меня поцеловала на счастье, помнишь?

— Помню, — тихо шепнула она. Потом ее глаза широко раскрылись. — Господи! Что с твоим лицом? И эта одежда…

Он подмигнул.

— Одеждой меня снабдил друг. Я у него начал бриться, но… меня прервали.

Лицо у нее было серьезным, она усадила его на диван, а сама устроилась рядом.

— Какие неприятности?

— Небольшие. Но все о'кей, я же добрался сюда.

— Как? Раздобыл машину?

— Одну угнал, а вернулся на машине друга. Спрятал недалеко от города, потом шел пешком. Приходится вести кочевой образ жизни. Хотя бы частично. — Невольно поморщился, вспомнив утомительный путь от квартиры Крис, нарастающее напряжение, его постоянное желание оглянуться назад или скрыться от нескольких прохожих, которых он видел на темных улицах, слабое сияние поднимающегося солнца как раз в тот момент, когда он подошел к кафе Дэна.

Крис спросила:

— Получил ли ты то, за чем ездил?

Он вытащил револьвер из-за пояса и взвесил его на ладони. Прежде чем вылезти из машины, он протер его самым тщательным образом, и теперь он поблескивал при электрическом освещении.

Крис слегка отшатнулась от оружия, облокотившись о подлокотник дивана.

— Стив, спрячь его. Я не хочу его видеть… Она положила ладонь на его руку и спросила:

— Не лучше ли позабыть об оружии? От него только лишние неприятности. Пока ты еще никого не убил, но если ты начнешь всюду бегать с этой штуковиной, дело может этим кончиться.

— Ты совершенно права. Если придется, я могу убить.

Заметив отчужденное выражение на ее лице, он продолжал менее агрессивно:

— Я имею в виду, только если меня вынудят. Понимаешь, если другого выхода не будет, а я узнаю, кто убил Коттона. Узнаю точно.

Она с минуту смотрела на него, потом спросила:

— Совершенно точно? Как я понимаю, ты догадываешься, кто это сделал?

Он кивнул.

— Почти уверен. Сегодня вечером я попытаюсь увидеть Марго. Она разрушила мое алиби, для этого ей пришлось солгать. Я хочу разобраться почему. И потом хочу потолковать с этим высокомерным немцем, который заправляет всеми делами в "Кокату".

— С Гроссом?

— Да, с ним.

— Он меня чем-то страшит. У тебя есть против него какие-то улики, Стив?

— Не совсем. Но я непременно встречусь с ним. И с Марго. Крис поджала под себя стройные ноги и расправила юбку, потом откинулась на спинку дивана и сказала:

— Стив, я не хочу, чтобы тебя покалечили. Или убили. Ты должен быть очень осторожным.

— Не беспокойся.

— Меня тревожит этот пистолет.

— Черь возьми, Крис, я не могу к ним явиться и попросить: "Расскажите, пожалуйста, правду" и надеяться, что они это сделают. Их такими просьбами не проймешь. Я должен быть вооружен.

Она покачала головой.

— Ты не должен к ним идти. Во всяком случае, сейчас.

— Ты ошибаешься, дорога каждая минута. Понимаешь, поскольку угроза попасть в тюрьму для меня остается реальной, я должен использовать имеющийся у меня шанс поговорить с этими людьми, чтобы было чем оперировать в полиции.

— Если ты снова угодишь в тюрьму, то тебе не помогут никакие слрва.

— Почему? Если это нужные слова, то они могут принести большую пользу. А нужными являются именно те сведения, которые я должен раздобыть.

Она потянулась и пожала его руку.

— Ты же знаешь, Стив, что я на твоей стороне и готова пойти на все, лишь бы тебе помочь.

— Спасибо.

— Ты на самом деле намереваешься сегодня увидеться с ними9

— Да.

Крис вскинула подбородок.

— В таком случае я пойду вместе с тобой!

Он рассмеялся, но сразу же замолчал, увидев обиженное выражение ее лица.

— Неужели это так глупо? — спросила она сердито.

— Нет, конечно, — поспешил он ее успокоить, — просто ты выглядишь такой хорошенькой и в то же время свирепой. Как будто собираешься кого-то съесть живьем. Но все это пройдет, Крис. Ты же моя оперативная база, основной плацдарм для наступательных действий. Фигурально выражаясь, я спокоен, что есть человек, который знает все подробности, которого я могу позвать в случае необходимости на помощь и которому спокойно передам полученную информацию.

— Ну, — она нахмурилась, смягчившись, — олл-райт. Но мне все равно не нравится твое решение отправиться в эту западню… Стив, ты ведь умираешь от усталости. Почему бы тебе не лечь на мою кровать?

Он широко улыбнулся, а она торопливо добавила:

— Я собираюсь работать.

— Если это необходимо.

— Необходимо. Если я не явлюсь вовремя, они переполошатся, что со мной что-то случилось, и пошлют кого-нибудь узнать, в чем дело. И потом надо же знать, что сообщают в газетах!

— Правильно. Почитай, не убил ли я еще кого-нибудь. Мне это нужно знать.

— Ты голоден?

— Нет, просто устал.

— Тогда ложись. Если позднее захочешь есть, в холодильнике полно всего.

— Уже?

— Да, я лучше пойду.

Стив провел рукой по лицу и спросил:

— У тебя, случайно, нет бритвы?

— Нет, но я постараюсь приобрести ее по дороге домой. Стив нахмурился, потом с сомнением спросил:

— Поскольку тебе придется заняться покупками, может быть, ты также купишь мне фонарик, пару отверток и изоленту? Ну и всякие отмычки, какие только есть в продаже. Это тебя не слишком обременит?

— Не слишком… Но я не понимаю…

Не дожидаясь объяснения, она пошла к выходу, бросив на ходу:

— Хорошо, я все принесу.

— Подожди, Крис.

Он поднялся и задержал ее уже на пороге, взял за руки и сказал с улыбкой:

— На счастье!

Он нежно поцеловал ее в губы, на мгновение она обвила его шею руками, потом пробормотала:

— Мне нужно бежать. Отдыхай спокойно. И исчезла.

Стив проснулся уже поздно вечером. Он услышал, как кто-то ходит по гостиной и на кухне. Очевидно, Крис. Понимая, как безумно он устал, решила его не тревожить. Он лежал очень тихо, дожидаясь, когда окончательно уйдут остатки сна, и уже обдумывая то, что ему предстоит сделать.

Мысленно он восстановил события последних дней, еще до смерти Кот-тона и до этого момента. И когда через полчаса он вылез из постели, он был уверен в двух вещах: первое, что Марго намеренно помогала кому-то сфабриковать против него улики, дабы обвинить его в убийстве. Хотя, находясь со Стивом в постели, сама не могла совершить это убийство. И второе, что Оскар Гросс был второй половиной компании, подстроившей против него это дело. А вот он, весьма вероятно, и нажал на курок пистолета, убившего Коттона.

Он несколько раз кивнул головой, не замечая темноты. Вообще-то он был убежден, что именно Гросс является убийцей Коттона, но проблема заключалась в том, что в этом нужно убедить полицию. Ему необходимы были вполне конкретные доказательства, нечто более весомое, чем его умозаключения. В противном случае он вернется туда, откуда с трудом вырвался. Возможно, сегодня ему удастся раздобыть необходимые сведения от Марго или Гросса. Или же в клубе Гросса он сможет что-то разнюхать. "Во всяком случае, — подумал он, — теперь я уверен, что мне нужен Гросс. И он имел оружие".

Быстро одевшись, он вышел в гостиную. Услышав его шаги, Крис вышла из кухни.

— Привет, — весело проговорила она. — Ты выглядишь значительно лучше.

Она прошла к столику возле дивана и показала разложенные на нем покупки: две отвертки, связку ключей, белую изоленту и фонарик. Рядом находилась небольшая квадратная коробка, которую она взяла в руки и протянула Стиву.

— Я все учла, — сказала она со смехом, — теперь ты должен мне два бифштекса.

— Спасибо, Крис. Эти два бифштекса я с удовольствием сам приготовлю тебе. И… я без тебя скучал.

— Можно подумать!

— Ну, после того как проснулся… — Он махнул коробкой. — Что это такое?

— Это для того, чтобы ты выглядел лучше. Бритва и лезвия. Набор. А теперь иди и опробуй новинку.

Она широко ему улыбнулась:

— Я хочу видеть тебя красивым.

Через несколько минут он вышел из ванной, лицо его было гладким.

— Ну, как?

— Прекрасно, мистер Беннет.

Он подошел и сел рядом с ней на диван, затем попробовал обнять ее за плечи. Она отвела его руку, но глаза у нее мерцали.

— На счастье? — спросил он.

Она усмехнулась.

— Нет, сэр, это только тогда, когда один из нас куда-то уходит. Улыбка стала плутоватой.

— Ты можешь стать слишком счастливым.

Они молча сидели несколько минут, занятые своими мыслями, потом Крис сказала, что он должен также умирать от голода, как и она, и вышла на кухню.

За кофе он спросил ее:

— Ты узнала что-нибудь новое?

— Ничего. Кое-что написано про то, что случилось с тобой вчера вечером, вернее, сегодня утром.

Она прошла в переднюю и принесла дневной выпуск "Крайера".

Стив просмотрел сообщение о себе, помещенное, как всегда, на первой странице под броскими заголовками. Все было гораздо хуже, чем он ожидал. Репортер по давно укоренившейся традиции говорил о "подозрении в убийстве" и о "предполагаемом убийце", но в то же время дал ясно понять, что это всего лишь условности. На самом деле речь шла о маниакальном убийце. Один раз он обозвал Стива "злобным дебилом", дважды — "убийцей-призраком".

Он посмотрел на Крис.

— Убийца-призрак. Отвратительно, не правда ли? Потом он в замешательстве помолчал.

- Это ведь не ты писала, нет?

— Нет, конечно. Я тоже терпеть не могу подобные выражения, но публике они нравятся. Щекочет нервы. "Убийца-призрак" или "кровавый садист" привлекает куда больше читателей, нежели "исчезнувший подозреваемый" или "неуравновешенный тип".

Он усмехнулся.

— Наверное, так оно и есть. Но мне все равно тошно от этого словоблудия.

Они продолжали лениво перебрасываться словами, поскольку в них обоих нарастало напряжение. Наконец она посмотрела на него и спросила сдавленным голосом:

— Ты действительно собираешься…

Он кивнул и взглянул на часы. Стрелки приближались к часу ночи.

— Да. Через несколько минут я попытаю свое счастье. К этому времени улицы уже заметно пустеют. "Кокату" еще будет открыт не менее часа, а если я проникну туда, то мне нужно будет дождаться, чтобы там никого не осталось.

— Почему. "Кокату", Стив? Гросс?

— Отчасти. Коттон интересовался им. Он успел собрать на него какой-то компрометирующий материал, но считал, что этого мало. Так он сам мне говорил. Я не знаю, к сожалению, что успел выяснить Коттон. Возможно, дело касалось клуба или прошлого Гросса, если бы я сумел узнать, что это такое, это бы мне помогло. Однако на это не приходится рассчитывать. Гросс чертовски осторожен. Поэтому я начну с Марго.

Помолчав, Он спросил:

— Хочешь мне помочь?

— Конечно.

— Я хочу знать наверняка, дома ли она, прежде чем пускаться в этот опасный путь… Позвони ей, ты ведь репортер, в этом нет ничего удивительного. Посмотрим, ответит ли она. О'кей?

Она кивнула головой и сразу же подошла к телефону, набрала номер, ясно слышала звонок, но ей никто не ответил. Положив трубку, она повторила вызов минут через 15, но снова безрезультатно.

Стив покачал головой.

— Значит, "Кокату" и Гросс. — Он встал, сходил в спальню за револьвером, потом вернулся за всем тем, что лежало на столике у дивана, и распихал это по карманам.

Крис подошла к нему вплотную и посмотрела в лицо.

— Не надо, Стив, не ходи туда. Оставайся здесь.

— Я должен. Не могу же я оставаться тут до конца жизни.

— Тогда оставь револьвер.

— Нет.

— Пожалуйста, Стив. Это меня пугает. Ты можешь кого-то и вправду убить…

— Крис, мне очень жаль, но оружие мне необходимо. Так у меня больше шансов выяснить то, что нужно мне, и меньше самому быть убитым, раз я могу за себя постоять.

Она вздохнула.

— Ты, видимо, прав.

Он засунул револьвер за ремень, сверху надел кожаную куртку и застегнул молнию.

— Ну, пока. Отсюда есть запасной выход? Она кивнула.

— До конца холла и налево. Ступеньки вниз. Оттуда ты можешь пройти по аллее.

— О'кей. Увидимся… позднее, Крис. Возможно, я успею вернуться к завтраку.

Она покачала головой.

— Меня здесь не будет, Стив. Я не смогу ждать. Ты поезжай, а я отправлюсь в управление полиции и посмотрю, как обстоят дела…

Она вымученно улыбнулась.

— Так что, если тебя понесут на носилках, я сразу об этом узнаю. Ясно?

Они оба немного помолчали, потом он сказал:

— Ну, я пошел. То есть я сейчас выхожу. Он подошел к ней и улыбнулся.

— Ну, на счастье?

На этот раз она не колебалась и не отклонялась. Ее руки обвили его, она слегка прижалась к нему, целуя его. Тело у нее было мягкое, груди и бедра пружинили, губы у нее раскрылись, двигались под его губами. Он внезапно почувствовал, как кровь забурлила во всем теле, когда он притянул ее к себе. Потом она оторвала от него свои губы и посмотрела ему в лицо.

— Стив, не ходи! Я не переживу, если с тобой что-то случится.

— Не надо, Крис. Я не могу иначе…

— Тебя убьют, весь город тебя ищет. Я не пущу тебя, Стив. Обещай никуда не ходить.

Он молча посмотрел на нее и покачал головой. Она еще посмотрела на него, потом снова потянулась губами. Ее поцелуй не был "отработанным страстным" поцелуем, как у Марго. Он был легким, нежным, искренним, но он зажег в нем такое горячее желание, какого он давно не испытывал. Долгую минуту она полностью отдалась его губам и рукам, потом уперлась ладонями в его грудь и оторвалась от него.

С минуту она молчала, кусая губы, затем вздохнула и улыбнулась ему.

— Не рискуй напрасно, Стив!

— Обещаю.

Он быстро повернулся и вышел из квартиры.

Он стоял в темноте неосвещенного подъезда через улицу от клуба и ждал. Было два пятнадцать ночи, последняя пара вышла из большой двойной двери клуба 5 минут назад. Десятифутовый какаду все еще ярко горел, но единственным другим пятном света было завешенное шторой окно на третьем этаже. Стив смотрел на это окно, зная, что там должен находиться Гросс, либо в своем кабинете, либо в спальне.

Он ждал, раздумывая, стоит ли попытаться пробраться туда, пока он был там, неожиданно представ перед ним, или дождаться, пока он заснет. Он бы предпочел провести немного времени в одиночестве в клубе Гросса, в его кабинете, хотя он толком не знал, что сможет там обнаружить. Внезапно наверху погас свет, а через две минуты потемнел, и неоновый какаду над входом, фронтон здания погрузились в тень. Почти в ту же секунду из здания вышел какой-то мужчина и закрыл за собой двойную дверь, потом прошел под полосатым тентом к черному "кадиллаку", стоявшему у обочины.

В темноте он не мог точно понять, кто это такой, но это был высокий человек. Фигурой он напоминал Гросса, а таких высоких и широкоплечих мужчин было немного, так что Стив не сомневался, что это был он. Когда он увидел его, он сам поразился, какая жгучая ненависть его охватила. Его рука снова потянулась к оружию, он впервые в жизни почувствовал непреодолимое желание убить человека. Он даже вытащил до половины пистолет, но потом засунул его обратно.

Убийство Гросса не помогло бы сейчас Коттону и ему самому. Он пошел сюда вовсе не для того, чтобы убить этого типа. Не говоря уже о том, что, раз Гросс уехал из клуба, он получил превосходную возможность посмотреть его кабинет. Черный "кадиллак" отъехал. Стив наблюдал, как он исчез в конце улицы, потом двинулся к двери в клуб. Она была заперта, как и предполагал он, и ни один ключ не подошел к замку, поэтому он обошел здание вокруг. Он знал, что комната отдыха для мужчин находилась там, а окно с матовыми стеклами в этом помещении находилось на заднем дворе. Он без особого труда отыскал это окно, оно как нельзя лучше подходило для его целей. Он мог добраться до него с земли, его размеры позволяли сквозь него пролезть любому взрослому человеку.

Он достал изоленту из кармана, наклеил ее крест-накрест на стекло, затем легонько ударил по нему своим фонариком. Стекло треснуло с тихим звоном, а через минуту он вытаскивал осколки стекла наружу и сложил их на земле. Всего один кусочек свалился внутрь, потом он освободил края рамы от мелких осколков и протиснулся внутрь. Он стоял в комнате отдыха клуба, удивляясь тому, как быстро колотится его сердце, и чувствуя страшную сухость во рту. Он осторожно прошел в столовый зал, включая фонарик лишь на короткое время, нашел лифт, на котором он один раз уже поднимался в зал азартных игр.

Он прошел в него, нажал на черную кнопку, и кабина поползла вверх. Он все больше и больше нервничал, хотя и уговаривал себя успокоиться. В клубе явно никого не было. Значит, это действительно был Гросс. Не было оснований так бояться. Возможно, последние слова Крис настроили его на такой минорный лад.

Он подумал о том, что она уже, вероятно, сидит в полицейском управлении в ожидании известий, разговаривает со своим воздыхателем, и подмигнул сам себе. Она была прелестна. Если только он выйдет целым и невредимым из этой аферы, он не только угостит ее бифштексом, а сделает для нее все, что она попросит.

Лифт остановился, дверь скользнула вбок, и он шагнул в темноту. Сейчас даже думы о Крис ему не помогали. Он не просто нервничал, он откровенно боялся, хотя и внушал себе, что сейчас-то нечего волноваться, вот когда он встретится с Гроссом, тогда действительно станет жарко. Однако* эти соображения не помогали.

Включив фонарик, он пошел по длинному холлу к той двери, в которую вошел Гросс вечером, когда он был здесь с Марго. Он достал связку ключей из кармана, чтобы открыть дверь. Нажав на ручку, он, к своему изумлению, понял, что дверь не была заперта, он тихонечко ее распахнул, замер на пороге, для храбрости зажав в руке рукоятку револьвера. Спокойствие постепенно вернулось. В конце концов он видел, как Гросс уехал, клуб был заперт. Зачем ему было запирать на ключ свой личный кабинет, когда в клубе никого не было? И все же у него был в правой руке пистолет, в левой — зажженный фонарь.

Войдя в темное помещение, он медленно закрыл дверь ногой. Единственным звуком был негромкий щелчок французского замка. Он обвел лучом все помещение, шкафы справа, диван, большой письменный стол странной треугольной формы с вращающимся креслом позади него, два стула близ запертой двери слева.

"— Это кабинет, — подумал Стив. — Значит спальня вон за той дверью с левой стороны".

Коттон говорил, что Гросс занимает две комнаты в клубе. Стив интересовался как раз кабинетом. Он подошел к письменному столу и рассмотрел его. На нем ничего не было, кроме телефонного аппарата и большой бутылки за телефоном в самом углу.

Он дотронулся до бутылки. Она до сих пор была холодная, запотевшая. Очевидно, Гросс пил пиво до того, как куда-то отправился. Он вытащил из кармана отвертки и осветил фонариком ящик стола. Посередине был один ящик и два на каждой стороне. Он попытался с помощью отвертки добраться до среднего ящика, но просунуть ее в щель было невозможно. Нахмурившись, он поцарапал край стола и выругался. Стал. Проклятый стол был сделан из стали, а для камуфляжа покрашен под дерево.

— Черт бы побрал мою недогадливость! — проклинал он себя. Без ключей он с таким же успехом мог попытаться открыть их зубочисткой! Максимум, что он мог сделать, это поцарапать гладкую поверхность стола.

Он попытался обдумать свой следующий шаг, когда в комнате внезапно вспыхнул свет, на мгновение ослепив его. Он ахнул, быстро повернулся, бросил и отвертки и фонарь на стол, чтобы выхватить из-за пояса пистолет. Он направил его на фигуру, стоящую в дверях спальни Гросса. Но тут он разобрал, что это была Марго, с совершенно ошеломленным видом уставившаяся на него.

— Стив! — закричала она истеричным голосом. — Что… как ты?.. Он подскочил к ней, выставив вперед пистолет, и хрипло произнес:

— Лучше не дыши! Я чудом не всадил тебе пулю в живот!

Она смертельно побледнела, и на минуту ему показалось, что она грохнется в обморок. Уголки ее губ опустились, толстый слой грима выглядел нелепо,

Стив не знал, дело ли в ее испуге или в явном шоке при его виде, в его собственной ненависти к этой особе или же мыслях о том, что она с ним сделала, но она казалась ему уродиной. Зато он твердо знал одно: она достаточно долго лгала ему, обманывала, подводила и под конец предала. Теперь пришла пора рассчитаться за все.

С трудом подавляемая ярость и разочарование бурлили в его голове, на какое-то мгновение он увидел застывшее лицо мертвого Коттона. Он дважды ударил Марго по лицу, так что ее голова качнулась, и хрипло сказал:

— Черт побери, ты действительно должна быть удивлена, Марго. Ты рассчитывала, что к этому времени я буду уже мертв, не так ли? Или, во всяком случае, в тюрьме за те убийства, которые являются делом рук твоего любовника!

Она шарахнулась назад к стене, глядя на него полными ужаса газами и кусая губы. Потом, видимо, она справилась с первым шоком, к ней отчасти вернулась ее привычная уверенность.

— Стив, — произнесла она недоумевающим тоном, — я ничего не понимаю. Как ты меня ударил, Стив? О чем ты говоришь, дорогой?

Он схватил ее за руку, потащил к дивану и заставил сесть.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! — сказал он.

Тут он заметил, что на ней надет роскошный стеганый халат, под которым ничего не было. Халат случайно или намеренно упал к ее ногам, она не спешила его поднять и прикрыть свою наготу.

— Эффектный ход, Марго!

Она не ответила ему, только облизала свои красные губы, посмотрела на него, затем отвернулась. Стив усмехнулся, пистолет он держал в футе от нее.

— Для кого ты разделась, Марго? Для меня? Нет, это исключается, не так ли, бэби? Ты подготовилась к встрече с этим ревнивым Ромео, о котором ты мне говорила, подозрительным женихом, нынешним любовником. Ты знаешь, кого я имею в виду? Этого сукиного сына Оскара Гросса, убийцу Коттона. Кстати, его он осуществил с твоей помощью, Марго. Верно?

— Пожалуйста, Стив, что за чушь ты несешь…

Она еще не полностью пришла в себя, он почти чувствовал, что она собирается с мыслями, подыскивает нужные слова и придумывает убедительную ложь. Он яростно сверкнул глазами, ярость душила его:

— Слушай внимательно, Марго. Я пришел сюда, чтобы получить ответы на некоторые вопросы. Ты располагаешь всем, чтобы избавить меня от подтасовки фактов бесстыдного тайного сговора. Так что поспеши с ответами. Меня интересует, почему вы с Гроссом сфабриковали против меня ложные обвинения? Чего вы этим добивались? Какими сведениями располагал Коттон о Гроссе, заставившими его убить? Почему ты так стараешься запихнуть меня в газовую камеру? Чего ради было…

Но она прервала его, быстро заговорив умоляющим голосом:

— Нет, Стив, нет! Ты глубоко ошибаешься! Стив, дорогой! Конечно, я понимаю, что мне не следовало говорить в полиции, что тебя не было со мной ночью, но я была уверена, что они задержат тебя ненадолго, потому что знала, что ты никого не убивал. Они не имели оснований для твоего ареста.

Она облизала губы, грудь ее вздымалась от учащенного дыхания.

— Но я не могла допустить, чтобы Оскар узнал про… что мы с тобой занимались любовью. Я должна была подумать о себе. Он бы меня убил. Я вынуждена была скрыть.

— Понятно. Вплоть до того момента, когда бы я вдохнул пары газа в камере. После этого ты бы перестала бояться.

Она энергично затрясла головой,

— Нет, Стив! Ты прекрасно знаешь, что я бы пришла к тебе на защиту, если бы тебе грозила опасность. Даже если бы от этого пострадала моя честь. И сама жизнь.

Стив рассмеялся бы, если бы не был все еще так разъярен.

— Честь? — произнес он вкрадчиво. — Ты ее потеряла где-то за прошедшие семь лет. Когда ты была Мэгги, я берег у тебя ее, наши отношения так и остались чистыми. Теперь же от твоей чести ничего не осталось. Ты просто дорогая потаскуха, Марго. Самая настоящая шлюха.

Она с шумом втянула в себя воздух, ее губы изогнулись, она готова была обрушиться на него с самыми отборными ругательствами, но вовремя спохватилась, прогнала выражение ненависти со своего лица и медленно поднялась.

— Стив, — заговорила она проникновенно, — твое воображение тебя подводит… Я понимаю, сколько ты пережил, как тебе было несладко. Теперь я очень сожалею, но я не понимала, насколько это серьезно. Я помогу тебе, Стив. Обязательно. Помогу любым способом.

Она стояла перед ним, широко раскинув руки, ладони были подняты кверху, как будто она обращалась к небу. Халат распахнулся, обнажив все ее соблазнительное тело, трепещущее, обещающее наслаждения. Тихий голос звучал ласково, успокоительно:

— Дорогой, ты же должен знать, что я помогу тебе. Ты ведь мне веришь, да?

Ее умоляющий голос и видимая искренность казались достаточно убедительными, а ее соблазнительное тело невольно притягивало к себе глаза. Положив руки ему на грудь, она проворковала:

— Я была такой дурой, Стив. Теперь я сама не знаю, что делать. Дорогой, ты должен знать. Я… я по-прежнему тебя люблю. — Голос ее понизился почти до шепота, стал более напряженным и манящим, она слегка качнула бедрами и приблизилась к нему вплотную, одной рукой взяла его за плечо, прижалась потом нижней половиной тела к его ногам, откинув верхнюю так, чтобы ее груди предстали во всей красе.

Он сказал:

— Ты не знаешь, кто убил Коттона, Марго?

— Нет.

— И ты ничего не знаешь о том, что я… что против меня были сфабрикованы ложные обвинения?

— Нет, нет, дорогой!

Она стала тереться о него настойчиво и бесстыдно, облизывая языком губы, так что они заблестели при свете, на лице застыла призывная улыбка.

— И ты действительно… все еще любишь меня?

— Ох, безумно, Стив. Я хочу тебя сейчас, Стив. Я хочу, чтобы ты любил меня.

Голос у нее изменился, стал гортанным:

— Разве ты этого не чувствуешь, Стив?

Он заговорил чуть насмешливо:

— Мне стало ясно, что ты из сексуально-озабоченных дамочек, которые только и думают о самцах. Все твои старания напрасны, дорогая, так что не трать напрасно энергию и прекрати вранье.

Голос его звучал так же вкрадчиво и настойчиво, как ее, на секунду она даже засмеялась, очевидно, не поверив ему. Потом смысл сказанного достиг ее, лицо запылало от гнева, длинные пальцы изогнулись как лапы с когтями у хищников, нацеленные ему на глаза.

Он перехватил одной рукой эти когти, закрыл ладонью второй руки ее лицо и толкнул изо всех сил к дивану. Колени у нее подогнулись, когда она свалилась на него, ударившись затылком о стену.

С минуту она лежала на диване, скрючившись, потом села прямо, плотно запахнув на себе халат. Покачав головой, она посмотрела на него и принялась ругаться со знанием дела, виртуозно, профессионально, употребляя такие эпитеты, которые даже он слышал впервые. Наконец он прикрикнул:

— Заткнись, Марго!

Неистовство в его голосе испугало ее, она резко замолчала, Стив же деловито заговорил:

— Не выводи меня из себя. У тебя довольно привлекательное лицо. Когда-то я был настолько глуп, что не тронул и волоска на твоей голове. А вот сейчас, когда ты так наглядно продемонстрировала мне свою подлинную сущность, я готов был заткнуть тебе глотку вот этим. — Он помахал пистолетом в правой руке и спокойно предупредил: — Не выводи меня из себя… Скажи, ты кончила врать?

— Я не вру!

— Позволь мне освежить твою память, Марго. В тот вечер, когда был убит Коттон, ты снова появилась в моей жизни впервые более чем за семь лет. Совпадение? Нет, бэби, часть плана, по которому меня должны были сделать козлом отпущения.

— Ты не…

— Помолчи! Затем кто-то предложил нам пойти в игорный зал. Ты, Марго. Это тоже немаловажно. Коттон и я по. вашему плану должны были выиграть какие-то деньги. Ты утащила меня прочь и устроила так, чтобы я выиграл несколько сот долларов за столами с рулеткой, где процветает мошенничество и обман. Ты собрала мои фишки и отнесла их кассиру, который заранее был проинструктирован заплатить мне из определенной серии подобранных по порядку новых денег, той самой, из которой позднее дали Коттону. Я не оговорился: именно "дали". На самом деле он "выиграл" не более, чем я. Это было весьма откровенное надувательство, хотя мы оба не заподозрили обмана.

- Стив, пожалуйста…

Он продолжал, не обращая на нее внимания:

— Но настоящее веселье еще не началось, не так ли, Марго? Тебе нужно было убрать меня на ночь с глаз долой, устроить так, чтобы у меня не было алиби на убийство Коттона. В твоем доме мы практически без особых разговоров прыгнули в постель. Это было и плохо, Марго, доставило мне удовольствие, но я слишком дорого за него заплатил. Как я понимаю, ты позвонила Гроссу, что обо мне ты позаботишься, не вдаваясь в подробности, в чем выразится твоя "забота", ну а он может начинать стрельбу. Это был так называемый звонок с просьбой доставить еще виски, которое так никто и не принес. В постели ты исцарапала мое лицо. Эти царапины позднее фигурировали как следы борьбы с несчастным кассиром, который согласился помочь вам в обмане. А я-то приписал все это страсти. Что за мужчина Беннет, до какого неистовства довел Марго. А утром от моего пиджака оторвалась пуговица, позднее зажатая в руке того же мертвого кассира. Странно получилось, я сказал об исчезновении пуговицы, ты даже не взглянула в мою сторону, но точно знала, о какой пуговице я говорю, откуда оторвалась, какого цвета и вида. Решительно все тебе было известно. Удивляться не приходится. Эта пуговица была тобой оторвана тоже по плану. Было бы лучше, если бы я не заметил ее исчезновения, но раз уж так получилось, ты тут же успокоила меня. Тебе не хотелось, чтобы я заподозрил какой-то обман.

Теперь она оторопело смотрела не него, не осмеливаясь больше прерывать.

Он продолжал:

— Рано утром ты выдворила меня из дома, не дав даже толком проснуться, и отвезла меня к единственному открытому кафе, затем, очевидно, проследила за тем, как я туда вошел. Еще один забавный момент сразу же после того, как я вошел туда, появились копы. О том, где я нахожусь, знало всего трое: ты и двое других, которые даже не приближались к телефону и все время оставались у меня на глазах. Значит, полицию вызвала ты, Марго.

Затем, чтобы придать всему этому окончательную убедительность, ты заявила в полиции, что я пробыл в твоем доме полчаса и уехал. Да, вы меня крепко связали. По рукам и ногам. И надежно. Меня засадили в тюрьму, чтобы я не смог доказать, что обвинение против меня сфабриковано от начала до конца. Планом не предусматривалось то, что я сбегу из тюрьмы и надаю тебе заслуженных пощечин.

Он замолчал на несколько секунд, глядя на нее, наблюдая за тем, как на ее лице все сильнее отражается страх и отвращение. Она прижала одну руку к щеке, не отрывая глаз от страшного дула пистолета в его руке. А он не без злорадства наблюдал за тем, как ее лицо обмякает, бледнеет и даже стареет.

Она боялась.

— Выкладывай, Марго. Быстренько ответь на мои вопросы, а потом мы сообщим все это копам. В таком случае ты завтра еще будешь человеком. Иначе…

Ему не требовалось заканчивать, было видно, что она полужива от страха.

— Пожалуйста, пожалуйста, Стив, не причиняй мне вреда. Не надо… убери револьвер!

Она замолчала.

— Я жду, Марго.

Она обежала глазами помещение, потом снова уставилась на него:

— Убери револьвер, прошу тебя. Зачем ты его направил на меня? Я расскажу тебе все, отвечу на твои вопросы, но сначала убери оружие. Я не могу говорить, когда у меня перед глазами эта штука.

Он вздохнул с облегчением. Сейчас он все узнает.

Ему показалось странным, что она так настойчиво требует, чтобы он убрал свое оружие. Более того, он почувствовал фальшь в ее поведении: она несомненно преувеличивала испытываемый ею страх.

Его сомнения не ускользнули от нее. Неожиданно она откинулась на спинку дивана и совершенно успокоилась, провела рукой по своим черным волосам и отчетливо произнесла:

— Хорошенько подумав, я решила, что ты можешь идти к черту!

И улыбнулась так, как будто только что услышала от него не слишком остроумный анекдот.

Стив сразу же понял значение ее улыбки и слов, но также и то, что уже слишком поздно.

Он попытался обернуться, все еще держа Марго под прицелом, когда голос остановил его: спокойный, уверенный голос человека, сознающего свою власть.

— Нет, Беннет. Нет, если вам нравится жизнь. Очень осторожно бросьте на пол свою хлопушку, сопляк!

Стив какое-то время стоял совершенно неподвижно. Он был настолько зол на себя, что у него чуть не выступили слезы на глазах. Воистину сопляк! Он сжал челюсти, на шее у него напряглись мышцы.

Он сразу же узнал голос. Оскар Гросс вернулся после своей поездки. Возможно, он уже некоторое время находился у него за спиной, воспользовавшись тем, что все внимание Стива было сосредоточено на Марго.

Может повернуться и выстрелить в него? Но если у того оружие…Если есть. Гросс мог и блефовать. Он крепче зажал револьвер в руке и повернул назад голову.

Гросс стоял, широко расставив ноги, заполнив своей фигурой открытую дверь, через которую вошел Стив. В его ручище был автоматический пистолет 45-го калибра. Одна бровь у него была высоко приподнята, довольная улыбка сияла на смазливой физиономии. Пистолет был направлен в голову Стива.

Он попытался отклониться, позабыв даже о пистолете Гросса, он все же угодил ему в щеку. Удар оказался настолько сильным, что он пошатнулся и упал на колени. Он отчаянно затряс головой, чувствуя, как по шее потекла кровь.

Он услышал, как Гросс говорит Марго:

— Я увидел свет в кабинете с улицы, когда вернулся. Удивился, почему ты здесь, ласточка, и поспешил на выручку.

Голова Стива немного прояснилась. Он услышал, как она ответила:

— Я знала, что ты появишься, Оскар, и тянула время. Но он во многом разобрался.

Стив поднялся. Марго смотрела на Гросса, но тот держал его под прицелом. Он дотащился до дивана и сел на него, его мозг снова заработал.

Гросс не отводил глаз от Стива, сам еще разговаривая с Марго, как будто они были одни в комнате.

— Да, ласточка, я слышал достаточно… Похоже на то, что этот уйдет следом за другим. Кстати, он сам все для нас подготовил, не нужно ни о чем заботиться. Разбил внизу стекло, чтобы забраться в дом, явился с оружием.

Он хохотнул:

— А я ведь только что устроил в полиции скандал, как обещал. Сказал им, чтобы они поймали этого безумца до того, как он перестреляет весь город.

Он посмотрел на письменный стол, потом на Стива и захохотал еще громче:

— К тому же еще отвертки и фонарик. Превосходно. Таким образам, мы просто убьем грабителя.

Это было сказано так равнодушно, что Стив моментально вздрогнул, но сказал:

— Точно так, как ты убил Джима Клея, не так ли, Гросс? Тот продолжал улыбаться.

— Убил Джима Клея? Почти конгрессмена, достопочтенного гражданина нашего штата? Что вы такое говорите? Глупейшая вещь, которую я когда-либо слышал.

Он повернулся к Марго:

— Милочка, ты согласна, что ничего более глупого ты никогда не слышала?

— Ох, конечно.

Они оба громко захохотали. Гросс обратился к Стиву:

— Это убедило тебя, слюнтяй?

Стив ничего не ответил. Гросс сочувственно пощелкал языком.

— Ты, очевидно, обзавелся множеством пистолетов. В газетах сказано, что полиция обнаружила еще один пистолет из твоего магазина. Ты с собой притащил их кучу? — Стив молчал. Гросс нахмурился. — Давай посмотрим.

Он заставил Стива подняться и встать лицом к стене, в то время как он быстро обшарил тело.

— Нету, — сказал он, отступая в сторону. — Видимо, запас иссяк. Стив повернулся и взглянул на Гросса, возвышающегося над ним, и сказал ровным голосом:

— Сейчас ты потешаешься, Гросс, но ты свое получишь. Сполна. Тот снова захохотал.

— Ты станешь меня преследовать после смерти, а? Я не боюсь приведений.

— Я, Коттон и кассир. Возможно, еще кто-то. Гросс не сразу ответил:

— Полагаю, что ты это вычислил или разгадал, иначе бы ты не притащился сюда.

— Вот именно, вычислил.

— Не имеет значения. Через минуту ты не сможешь больше никому этого сообщить.

Он помолчал:

— Сам посмотри, как все ладно складывается. Ты забрался в дом, у нас произошла борьба, мне удалось тебя застрелить… Вот как все произошло.

Он нахмурился.

— Но если я изобью тебя потом, после того, как ты умрешь, у тебя не будет подходящих синяков. У трупов они не образуются. Тут нельзя оплошать. Поэтому…

Он внезапно шагнул вперед и изо всей силы ударил Стива в живот. Он согнулся вдвое, но все же напряг мускулы, чтобы не упасть. Так он стоял несколько минут, не в силах разогнуться. Гросс тихонько посмеивался.

Когда Стив почувствовал, что к нему возвратилось дыхание, он выпрямился и устремился вперед, выбросив правый кулак, чтобы ударить того в челюсть.

Тот этого ждал, он прижал пистолет к груди Стива, а левым кулаком ударил его по щеке. Стив упал, раскинув руки, на спину, в глазах у него потемнело, однако он не потерял сознания. К горлу подступила тошнота.

Вскоре он услышал голоса, но не смог разобрать слов. Лишь через пару минут откуда-то издалека донеслись слова Гросса:

— Тебе лучше пойти одеться, милочка. Когда сюда явятся копы, мы скажем, что ты готовила свой номер для шоу, а тут ворвался Беннет. И поспеши. Я хочу поскорее с этим закончить.

Стив лежал на спине, не двигаясь. Полное сознание вернулось к нему медленно. Практически можно считать себя трупом, подумал он, и, похоже, он ничего не сможет предпринять в этом отношении. Гросс был сильнее и опытнее его в драке. К тому же у него был пистолет…

Он затряс головой, потом ухитрился сесть, опираясь рукой о диван. Ему было больно дышать, желудок как бы онемел, лицо больше не болело. Силы постепенно возвращались. Конечно, толку от этого было мало… Затем ему удалось подняться и встать лицом к Гроссу.

Марго вернулась из ванной, но Гросс сказал:

— Тебе лучше задержаться там еще на пару минут, милая. Ты же не захочешь присутствовать при этом.

Марго взглянула на Стива и сжала губы:

— Неужели мы должны сами… Тот прервал ее:

— А ты что думаешь? Ты же прекрасно знала, на что мы идем, бэби. На этом все закончится. Так сказать, последний штрих… Сейчас уйди отсюда, или тебе интересно посмотреть?

Она немного поколебалась, потом слегка вздрогнула, повернулась и ушла в спальню.

Гросс посмотрел на пистолет, перевел взгляд на револьвер Стива, сравнивая их, затем все же остановил выбор на своем 45-м и прицелился в грудь Стива. В ту долю секунды, которую осталось жить Стиву, он с необыкновенной ясностью увидел всю комнату, покрытый краской стальной письменный стол с набором инструментов на нем, до половины выпитую бутылку на его краю, телефон, по которому они вызовут полицию.

Но это было где-то на краю сознания, когда он видел, как медленно поднимается направленный на него пистолет. Его мозг, казалось, заработал гораздо яснее и логичнее, чем когда-либо. Стив хотел заговорить. Он должен был заговорить, броситься к Гроссу, нарушить его планы, но вместо этого, как завороженный, следил за тем, как слегка вздрагивает ствол пистолета, потом замер. Он видел легкое напряжение мускул лица Гросса, когда тот собрался нажать на курок, а губы его стали тоньше на большом чувственном рте.

Неожиданно Стив произнес, почти не разделяя слов:

— Убей-меня-и-сам-умрешь! Гросс заколебался, на лбу появилась морщинка. Она тут же исчезла,

пистолет снова замер в руке, но он не выстрелил. Стив убежденно продолжал:

— Это не пустая угроза. Если вы меня сейчас убьете, Гросс, вы и сами погибнете. Выстрел в меня равносилен вашему самоубийству.

Гросс вздохнул и насмешливо сказал:

— Ты хочешь прожить еще пять секунд? Не так ли, Беннет? Стив едва держался на ногах, колени у него подгибались, голос был почти неузнаваем, когда он заговорил:

— Это, в известной мере, верно… Пять секунд сейчас кажутся целой жизнью. Но я говорю совершенно серьезно. Вам придется тогда сразу же бежать, Гросс. Вы мертвы, если не успеете сбежать.

Ему необходимо было говорить, произносить любые слова, лишь бы помешать тому нажать на курок. Но он понимал, что ему надо систематизировать мысли, которые у него появились после того, как он проснулся в спальне Крис, и те, которые только что мелькали у него в голове, и преподнести их Гроссу в таком виде, чтобы они убедили того. В противном случае он проживет немногим более тех пяти секунд.

Он продолжал, стараясь, чтобы его голос звучал нормально:

— Большой разницы не будет, если вы убьете меня, Гросс, за исключением меня, разумеется. Вы — конченный человек. Вы совершили слишком много ошибок.

Гросс не улыбался. Он внимательно смотрел на него, брови у него сошлись на переносице.

— Если это пустая болтовня, сопляк, то ты пожалеешь об этом. Ты сам будешь молить пристрелить тебя, так тебе будет тяжко!

Стив покачал головой.

— О том, что ты убил Коттона и этого гнусавого кассира, я знал еще до того, как явился сюда. И это не догадка. Я это знал. И очень скоро копы пойдут по твоему следу, и ты не сможешь от них отделаться. Ты наделал слишком много ошибок, Гросс!

— Никаких ошибок я не допускаю, сопляк! Стив умудрился засмеяться:

— Десятки! Некоторые из них, возможно, тебе удастся устранить, если я тебе о них скажу. Другие ликвидировать нельзя. Единственное, чего я так и не знаю, Гросс, какими данными о тебе располагал Кот-тон, что ты решился его убить. Но я догадываюсь. И потом он говорил мне, что у тебя руки в крови.

Гросс несколько секунд смотрел на него, покусывая губы, потом сказал:

— Я сам нашел все бумаги в его квартире. Этого я не мог поручить никому другому. Вообще-то это не повлияет на твою судьбу, Беннет, но когда-то в прошлом я отправил на тот свет одного парня и вынужден был кое с кем расплатиться за это, чтобы дело замяли. Клей узнал, куда ушла часть моих денег. Кровь на моих руках, ха?

Он захохотал:

— Кроме того, Клей задавал слишком много вопросов и подобрался совсем близко к некоторым… "профессиональным тайнам". Он мог меня погубить. Так же, как ты сейчас. Он сидел у меня в печенках. И было похоже, что в ноябре он бы побил моего человека на выборах, после чего вообще бы не было от него житья… Черт побери, я вынужден был его убить! Теперь, сопляк, ты знаешь все!

Стив решил идти дальше в том же направлении, видя, что Гросс продолжает все еще хмуриться.

— Это ты был сопляком, Гросс, и даже не отдаешь себе в этом отчета. Физиономия Гросса вспыхнула от гнева, но Стив продолжал, как ни в чем не бывало:

— Ох, ты был достаточно предусмотрителен. Ты поручил одному из твоих парней покрутиться в Лагуне, порасспросил моего парикмахера и моих друзей. Ты выяснил, что я ближайший друг Коттона, его партнер, провожу с ним свое время… что когда-то я был без ума от Мэгги Витни и до сих пор не могу забыть.

Ты все это обмозговал, добился ее согласия на участие в преступлении, поручил еще кому-то приобрести в моем магазине револьвер. Ты выбрал меня в качестве козла отпущения, потому что с точки зрения полиции у меня были веские основания убить Коттона. Я оказался центральной фигурой в твоем плане. Чтобы не усомнились в моей вине, ты постарался представить меня настоящим психом, убийцей-маньяком и подбросил полиции как можно больше "неоспоримых доказательств" моей вины. Нельзя было допустить, чтобы меня исключили из списка подозреваемых. Тогда бы весь, твой план рухнул. И ты перестарался, тебе изменило чувство меры. Сейчас это понимаю я, но в скором времени поймет и полиция.

Гросс нахмурился еще сильнее, а потом усмехнулся.

— Все ясно. Ты сел и написал душераздирающее письмо окружному прокурору на тему: "Я невиновен, честное слово!"

— Не говори глупостей! Никому ничего я не писал. Все доказательства, нужные мне, уже в руках полиции. Они имелись у меня, когда полиция меня задержала, только в то время я о них не подумал.

Гросс рассердился.

— Хватит ходить вокруг до около, говори толком, чего я не учел. Да поживее, Беннет. Если заупрямишься, я сумею тебя уговорить с помощью этой игрушки… Сначала пуля в ногу, потом в руку… — Он красноречиво покачал пистолетом.

— Эта штука почти полностью оторвет ногу, Беннет. Так что ты выложишь все по доброй воле или не совсем по доброй, это целиком зависит от тебя, но в любом случае я узнаю все, что требуется.

Стив не сомневался, что с его стороны это были не пустые угрозы: он, не задумываясь, поступит именно так, как говорит. И он заговорил:

— Самое первое. Тебе пришлось кому-то из твоих молодчиков поручить приобрести револьвер в моем магазине. Я описал его внешность, весьма примечательную, к слову сказать, во всех документах о покупке, так что даже если…

Гросс прервал его, хохотнув:

— Вычеркни этот пункт. Он покоится где-то в зарослях сикамора неподалеку от Соленого озера. Царствие ему небесное. Скоро то же самое я скажу и про тебя… И это все, что у тебя есть?

Стив усмехнулся, понимая, что стал чувствовать себя значительно лучше, его голос зазвучал увереннее:

— Далеко не все. Не забывай, Гросс, что, пока копы считают меня виновным, ты в безопасности. Но все, что требуется для таких деятелей, как сержант Райли и окружной прокурор, это небольшая зацепка, чтобы они начали копаться. Как только выяснится, что я невиновен, подозрение сразу падет на тебя, потому что ты единственный человек, который имеет возможность так полно подтасовать факты и состряпать ложное обвинение: револьвер, твой кассир с сиплым голосом, который позвонил Коттону, притворившись информатором, соучастие Марго. Черт возьми, ты же с ней спишь! Только ты мог. подстроить наш с Коттоном выигрыш на твоих столах, где ведется нечестная игра, и выдать его нам заранее намеченными деньгами.

Стив помолчал, потом медленно произнес:

— Была еще одна крупная ошибка, Гросс, именно в этой части плана. Ты позволил Коттону выиграть в присутствии свидетелей. Вроде бы тут придраться не к чему. Он выиграл. Деньги находились у него в бумажнике, когда ты убил его выстрелом в грудь. Но когда ты вытащил эти деньги из бумажника, края банкнот испачкались в крови. Я сам это видел, даже подумал, что это напоминает то, как в некоторых книгах окрашивают края страниц, прежде чем сообразил, что это кровь. Мне ты тоже позволил выиграть. Если бы я не выиграл, я бы страшно поразился, откуда у меня в бумажнике оказалось одиннадцать сотен. Да, вроде бы все предусмотрел, только мои эти деньги были совершенно чистенькие, новенькие, хрустящие. Только что из банка. На них не было ни единственного пятнышка крови. А считается, что я забрал их из денег Коттона уже после того, как застрелил его. Выходит, что я получил свои деньги до того, как Коттон был убит.

Он помолчал, потом добавил:

— Именно так я и сказал копам. Гросс нахмурился. Стив спросил:

— Разве это не ошибка, Гросс? И все эти деньги находятся в полиции в настоящее время, тут уже ничего не изменишь. Ну и, разумеется, ты был вынужден убить кассира после того, как он сыграл свою роль. Ему кое-что было известно, он являлся слабым местом в твоей схеме. Поэтому ты разделался с ним и свалил это убийство тоже на меня. Насколько крепко твое алиби в этом отношении, а? Самое досадное, что имеется много других слабых мест. Ты хочешь, чтобы я продолжал?

Гросс ничего не ответил.

— К примеру, упомяну еще об одной мелочи. Когда ты сам или один из твоих парней отправили письмо в газету "Ньюс Лагуна", ты должен был подделать мою подпись. Я похитил это письмо, сейчас оно в руках полиции Лагуны, или уже здесь, в Метро-Сити. Если его проверят, подделка сразу же будет установлена.

В комнату вернулась Марго и посмотрела на них.

— В чем дело? — спросила она недовольным голосом.

— Ничего, — ответил Гросс, — просто разрешил этому сопляку немного поговорить. Он же отсюда никуда не уйдет!

— Она была твоей величайшей ошибкой. Теперь она связала тебя по рукам и ногам.

Наблюдая за Марго, Стив заметил, что та немного побледнела.

— Бога ради, почему ты его не застрелил? — спросила она. — Мне показалось, что ты хочешь с этим поскорее закончить?

— Кровожадная женщина, — сказал Стив. — Жаждет крови. И не только крови. Она вообще любительница… острых ощущений.

Он продолжал следить за ней. Возможно, она не шутила, упомянув о ее "ревнивом" Ромео. Она шагнула к Стиву, пальцы ее снова сомкнулись, но Гросс неожиданно сказал:

— Оставь его в покое. Что ты имел в виду, Беннет? На что намекал?

— Ничего… — Стив видел, как она расслабилась, даже слегка вздохнула, пальцы у нее распрямились. Теперь он уже не сомневался.

— Но она не очень-то умна… Прежде всего потому, что она, вроде тебя, не знает меры. Она со мной пробежала по всему клубу, "спрятала меня с глаз долой" у себя дома, продержала меня там всю ночь. Даже поцарапала мое лицо и оторвала пуговицу с пиджака, как предусматривалось планом. Пуговица была нужна тебе, не так ли, Гросс? Выбросила в окно или как?

Гросс кивнул с важным видом:

— Подсунула под дверь. Стив подмигнул.

— Но когда я заметил, что пуговица потеряна, Марго весьма любезно пришила другую. Мой пиджак вместе с этой пуговицей находится в полиции.

— Ну и что же? Стив пожал плечами.

— Я не эксперт по раскрытию преступлений, но кажется вероятным, что, поскольку она взяла пуговицу с картонки, на которой было несколько таких же, и пришила ниткой со своей катушки, какой-нибудь находчивый криминалист сумеет доказать, что это из ее квартиры.

— Возможно, но слабо. У них не будет оснований для такой проверки. Ты же, сопляк, им ничего не скажешь. Больше никому!

— Как сказать… Самой крупной ее ошибкой было то, что она спала со мной. Она, безусловно, горячая сука.

Гросс ошеломленно смотрел на него, потом на Марго, потом снова на Стива. Лицо у него побагровело от гнева. Самодовольная улыбка полностью исчезла. Ощерясь, он шагнул к нему, Стив напряг мускулы, готовый выхватить или выбить пистолет, если тот приблизится.

Но тот загромыхал:

— Спала с тобой?

Стив подумал, что нужно побольше ущемить гордость и ревность Гросса, уверенный теперь, что она солгала ему про подробности той ночи. Но прежде чем он успел ответить, она подскочила вплотную к Гроссу и положила пальцы на его руку. Она не стала все отрицать, а просто сказала:

— Осторожно, милый… Ты слишком умен, чтобы тебя так дешево купили!

Если бы она завопила, принялась неистово возражать, Гросс мог бы задуматься. Но ее спокойная уверенность и лесть сразу же успокоили его. Она продолжала:

— Дорогой, он просто хочет, чтобы ты приблизился к нему. Посмотри на него, он уже готовится к прыжку.

Теперь уже Стив успокоился и насмешливо спросил:

— Что заставляет тебя быть уверенным, что она не взяла меня к себе в постель, Гросс?

Он беспечно ответил:

— Она подсыпала тебе снотворное, сопляк! Думаю, ты до сих пор этого не знал. Ты спал, как младенец, она мне сказала.

— Ага, она тебе сказала… Ну и где же я спал, как младенец? И потом, что это значит?

Марго быстро вмешалась:

— Я рассказала ему, как ты заснул на кушетке. Все, как оно и было. Стив искренне расхохотался.

— И ты ей веришь, Гросс?

— Конечно, я верю своей маленькой куколке. — Он посмотрел на нее. — Не так ли, детка? Марго слишком умна, чтобы обманывать меня. Верно?

— Ты это и сам знаешь, милый. Ты должен знать.

В ее голосе звучали те же страстные нотки, с которыми несколько минут назад она "признавалась" ему, что все еще любит его. Гросс самодовольно хохотнул:

— Вызывай вашу непогрешимую полицию, Марго. Скажи, чтобы выезжали забрать этого сопляка. Скажи им, что, к несчастью, мы были вынуждены застрелить его.

Стив наблюдал за тем, как Марго, покачивая бедрами, прошла к телефону. Она сняла трубку и набрала номер.

— Ты, как я вижу, совершенно потерял голову, Гросс, — сказал он со вздохом. — Эта стерва наставляет тебе рога, а ты пляшешь под ее дудку и ничего не хочешь видеть. Или же делаешь вид, что ничего не видишь.

— Хватит, Беннет. Все, что ты тут мне говоришь, ерунда. Ты сейчас умрешь. Каким образом ты сможешь кого-то предупредить? Или ты не понимаешь, что мне ничего не стоит заткнуть рты всем тем, кто способен мне навредить?

— Марго тоже?

Стив вздохнул, снова чувствуя в мускулах силу, его только иногда подводил голос. Понимал он и то, что ему нужно любой ценой выбить Гросса из равновесия.

Он сказал:

— Она снова продаст тебя, когда ей это потребуется. Вот ты говоришь, что доверяешь ей. На секунду подумай вот о чем: ведь я тоже ей доверял.

— Это совсем другое дело, Беннет. Ты — не я.

— А ночью она уверяла, что лучше меня никого нет.

Марго уже разговаривала с полицией, попросила их поскорее приехать к "Кокату" и забрать Стива Беннета.

Он понимал, что Гросс разделается с ним до появления полиции. Все старания его, побег, пережитые трудные моменты и надежды, все это пропадет напрасно.

Марго положила трубку.

— Угодила им как нельзя лучше, — заявила она издевательским тоном. — Немедленно высылают машину.

Она помолчала.

— Лучше было бы, чтобы они нашли труп.

— О'кей. Пройди в ванную.

— Нет, на этот раз я буду наблюдать. Стив засмеялся.

— Она хочет быть уверена, что ты не узнаешь, сколько раз я ее…

Гросс промолчал.

— Я пробыл у нее всю ночь. Это было здорово. Черт возьми, чем я, по-твоему, занимался? Ковырялся в носу?

— Ты спал, сопляк.

— Правильно. С Марго, Гросс. Я не видел ее больше семи лет, тебе об этом известно. Но я могу описать небольшой шрам после операции в прошлом году…

Она прервала его:

— Послушай, милый. — Она распахнула халат, обнажив тело. — Не дай ему обмануть себя. Он видел этот шрам сегодня, когда схватил меня за плечи, требуя признания.

Гросс слегка нахмурился. Он сомневался. Стив возмутился.

— Ну до чего же ты лживая дрянь! Вот почему мужья-рогоносцы последними узнают про измену своих жен. Сегодня? Гросс, что я сегодня узнал, что ей нравится покусывать тебе уши? Что она называет тебя "папочкой", когда любит тебя? Правильно? Гросс, если угодно, я могу описать каждое ее слово, каждый изгиб ее тела. Могу описать все ее ласки, прикосновение губ, рук, решительно все. Гросс, она хороша, спору нет, роскошная женщина. У нее большая практика. И слушай, сосунок, она исцарапала меня для тебя, но вовсе не в гостиной на кушетке. Это случилось, когда мы голыми лежали в постели, и я решил, что так она выражает свое удовлетворение… — Гросс уже колебался, глядя то на Марго, то на Стива, рука крепко сжимала пистолет. Стив продолжал, не останавливаясь:

— Когда она меня исцарапала, я выскочил из постели и достал носовой платок из кармана. Брюки лежали на стуле в спальне, как ты понимаешь. И если только она не сожгла наволочку вместе с подушкой, на одной из них есть кровь от моего лица. Так что же ты воображаешь, Гросс? Она царапает меня в гостиной, а я бегу в спальню, хватаю подушку и прижимаю к лицу, чтобы унять кровотечение? Или же я с самого начала был в кровати?

Марго пронзительно завопила:

— Не позволяй ему обвести тебя вокруг пальца, Оскар! Он наговорит тебе, чего угодно…

— Помолчи! — рявкнул Гросс, мрачно глядя на нее.

Стив навострил уши, прислушиваясь, не раздастся ли полицейская сирена. Он знал, что, как только услышит ее Гросс, он сразу же будет стрелять. Тот просто не может допустить, чтобы он заговорил с полицией. Но сирены не было слышно, хотя полиция должна б уже появиться.

Он продолжал наступать:

— Ты убедился, Гросс? Она не только предала нас обоих. Копы схватят тебя еще до того, как кончится ночь. Я бы сразу посоветовал тебе бежать. Тебя доконает кровь Коттона и моя. Кровь из царапин на моем платке, который тоже в полиции. Кроме того, носовой платок испачкан в помаде Марго, которую она заказывает в Сан-Франциско. Понимаешь, кровь из царапин, которые, предположительно, нанес мне убитый кассир, когда мы с ним боролись, перекрыта специальной помадой Марго, которую я стер с губ. Ты понимаешь, Гросс? Поймут и копы. Если меня изувечил кассир, значит, я вернулся и целовался с Марго. Едва ли в городе найдется другая женщина, которая пользуется такой же редкой помадой.

Смазливая физиономия Гросса исказилась в страшной гримасе.

— Это тебе даром не пройдет, Беннет! Ни тебе, ни ей!

— Проснись, Гросс, — заговорил Стив громче, боясь услышать вой сирены, который означал бы, что для него все кончено. — Не обманывайся. Ты понимаешь, что я не ограничился одними поцелуями. Копы тоже поймут это и будут над тобой смеяться. Тебе бы следовало сообразить, что эта особа погубит тебя, когда найдет себе кого-то повыгоднее. Ты теперь в ее руках, она будет тебя шантажировать. Отпечатки моих пальцев найдут где угодно в ее спальне. Возможно, даже на пуговице, которую она пришила мне. Я не знаю, остаются ли они на коже, но все тело Марго было покрыто ими. — Его физиономия побагровела от ярости. Стив, повернувшись, двинулся к Марго, которая по-прежнему стояла за столом. На втором конце, ближе к Стиву, стояла пивная бутылка. Марго смотрела нижнего, потом отвернулась, не желая показывать свою растерянность.

Он остановился у стола. Он надеялся, что она не заметит, чем были заняты его руки: правой рукой он схватил бутылку за горлышко. Он успел зажать ее, когда Гросс произнес:

— Я тебя немедленно убью, сукин сын!

Повернувшись, Стив швырнул тяжелую бутылку в искаженную злобой физиономию Гросса.

Грохот большого пистолета показался Стиву пушечным, но сам он не был ранен. Он видел, как пиво выплеснулось в глаза Гроссу, бутылка же угодила ему ниже плеча, на долю секунды раньше, чем тот успел выстрелить. Стив прыгнул вперед и обрушился на него, пистолет снова загрохотал, пуля просвистела рядом с ним.

Повернувшись, он ударил Гросса по огромной руке. Пистолет упал на пол и скользнул через всю комнату. Стив прыгнул за ним, понимая, что голыми руками ему не справиться с более сильным противником.

Но тому удалось ударить Стива по голове. Удар был не слишком сильным, однако ему не удалось удержаться на ногах. Гросс сам устремился к оружию, уже нагнулся над ним, когда Стив, изловчившись, ударил его по шее ногой. Тяжелое тело Гросса навалилось сверху на него, руки потянулись к его шее.

Они яростно боролись, как два диких зверя, пустив в ход пальцы, кулаки, колени, ноги, даже зубы, катаясь по полу. Для обоих эта была схватка не на жизнь, а на смерть, в которой все методы были хороши и недозволенных приемов не существовало.

По ходу борьбы был такой момент, когда Стиву удалось вырваться из рук Гросса и ударить того по голове. Он откинулся назад, и Стив потрясенно подумал, что сирены до сих пор не слышно. Он дышал широко открытым ртом, мышцы ослабели, силы кончились. Но и Гросс тоже начал выдыхаться. Однако они снова сцепились, упираясь друг другу в плечи.

Гросс сказал хриплым голосом, с шумом втягивая воздух:

— Твоя песенка спета… Беннет. Похоже… ты сейчас отдашь… концы, сопляк!

Стив чувствовал, что его лицо должно быть бледным. Он боролся с усталостью, с болью в нижней части живота, куда его несколько раз зверски ударил Гросс, с красным туманом, застилающим глаза. Гросс снова собрался наброситься на него. Стив инстинктивно отступил к стене и нащупал лежавшую возле нее пивную бутылку. Он стукнул ею по стене, и в руке у него оказалось горлышко с острыми краями.

— Я убью тебя, Гросс! — заорал он, как одержимый.

Рот Гросса был широко раскрыт, он как будто не слышал вопля Стива. Он бросился на Стива, выставив вперед тяжелый кулак, а Стив метнул свое оружие в лицо противнику. Он почувствовал, как острое стекло проникло в плоть до самой кости. Горлышко оставалось зажатым в его руке даже тогда, когда кулак Гросса угодил ему в грудь и отбросил в сторону. Но сам Гросс отшатнулся назад и заорал от страшной боли.

Половина его лица была разворочена, кровь заливала шею и грудь, изо рта вырывались непонятные клокочущие звуки. Он поднял руку к лицу, взревел от боли и ярости и прыгнул. Стив уперся своей рукой ему в лицо и заставил голову откинуться назад, открыв мускулистую шею. Затем, собрав последние силы, Стив выбросил вперед кулак и вонзил окрашенные кровью остатки бутылки в горло Гросса. Тот схватился за горло, затем отдернул руку и уставился на липкие пальцы, потом отступил от Стива.

Лицо у него изображало недоумение, ярость, боль, возмущение. В целом оно было неузнаваемым и таким жутким, что на него было страшно смотреть. Он. издал звук, показывающий, что хочет говорить,

потом медленно повернулся к Марго. Стив проследил за его взглядом. Он совсем позабыл про нее. Вообще-то он забыл обо всем, кроме необходимости бороться, убить при необходимости, остаться в живых. Но теперь он видел, что она смотрит не на Гросса, а на него. В руке у нее был револьвер Стива, палец лежал на спусковом крючке. Ему показалось, что он слышит шум шагов в холле, и подумал, что это не может быть полиция, потому что не было слышно сирены. Как только Марго подняла револьвер, он предпринял слабую попытку оторваться от стены, но раздался громкий выстрел, и он почувствовал, как пуля впилась ему в плечо. По инерции он проскочил вперед, удар повернул его лицом к Марго, и он увидел ее, а вся комната стала кружиться вокруг него. Револьвер по-прежнему был нацелен на него. Он увидел вспышку пламени, но на этот раз пуля попала ему в живот. Одновременно он услышал крики, вопли и топот тяжелых ног.

Потом он лежал на спине, уставившись в потолок, а какие-то чудовищные фигуры как бы плавали вокруг него в водянистой атмосфере, которая то светлела, то снова темнела. Он не испытывал безумной боли в животе, и плечо у него горело. Ничего не понимая, он думал, что же произошло, что он все еще жив и находится в той же комнате с Гроссом и Марго. Теперь он вспомнил: Гросс грозил ему пистолетом 45-го калибра, но стреляла в него Марго. Возле него опустилась на колени новая фигура. Стив повернул голову и взглянул на человека. Он видел его раньше. Коп. Он где-то его видел. Человек заговорил:

— Не волнуйтесь, Бен нет. Доктор уже выехал. Все будет олл-райт. Он хохотнул:

— Доживете до суда.

— Господи, — подумал Стив, — этот олух ничего не знает. — Теперь он его точно вспомнил: коп у телефона, который стрелял по нему, когда он бежал из тюрьмы.

Он с трудом выдавил вопрос:

— Что задержало вас так долго?

Он хотел объяснить, что он бы погиб, если бы они приехали вовремя, но на это не хватило сил.

Коп ответил изменившимся от гнева голосом:

— Эта проклятая дикая кошка… Сумасшедшая журналистка Крис Да-утон. Она совершенно взбесилась, когда пришел вызов по поводу вас. Разбила мой микрофон… Она в камере, и если хотите знать мое мнение, ее оттуда вообще нельзя выпускать.

Стива удивило, почему был так силен гнев копа, когда тот сам внес ясность в этот вопрос:

— Не мог вызвать патрульные машины, потому что она испортила мой микрофон. Будь она неладна, трахнула меня им по голове!

Стив слегка усмехнулся, вообразив себе эту сцену.

— Крис, — подумал он. — Крис…

Затем комната потемнела, и он уже ничего не видел.

Стив Беннет нахмурился и неодобрительно посмотрел на пустую миску в его руке. Он откинулся назад и поднял глаза на Крис, стоящую рядом с ним.

— Суп, — произнес он меланхолично, — бульончик. Когда же мне дадут настоящую пищу?

Они были одни в палате. Девушка с улыбкой посмотрела на него.

— Ну, если бы у вас была прострелена голова, мистер Беннет, возможно, вам бы разрешили есть все, без выбора. Если, конечно, вы вообще могли бы есть. Так что вам не следует жаловаться.

— По всей вероятности, так.

Он потряс головой, глядя на нее.

— Честное слово, до чего же приятно смотреть на тебя, Крис. Ты ведь мой первый посетитель. Райли я не считаю.

— Знаю. Я сюда и раньше приходила.

Стив облизал губы, припоминая подробности той ночи в "Кокату". Он знал, что Гросс умер, умер там, еще до того, как Стива опустили вниз в карету скорой помощи. Но Марго была там и наблюдала, как он умирает, и пока она не оправилась от шока и страха, полиция вытянула из нее всю историю: она свалила всю вину на Гросса, всячески выгораживая себя. Стив один раз видел сержанта Райли, это было на второй день его пребывания в больнице, и рассказал ему обо всем.

Стив посмотрел на нее.

— Полагаю, тебе известно, что это ты спасла меня от смерти? Я имею в виду историю с микрофоном?

Она хихикнула:

— Ох, он осатанел. Они даже подержали меня некоторое время в камере, грозили осудить на большой срок. Им с Райли пришлось взять личную машину. Так что, Стив, он полностью излечился от своего увлечения мной, этот бедняга.

Стив засмеялся, потом застонал и положил руку на повязку на животе.

Крис наклонилась к нему и взяла его руку своими маленькими пальчиками.

— Ох, извини меня, очень сожалею.

— Не надо сожалеть. Смех мне необходим. — Он стиснул ее пальцы. — Ты так рано сюда пришла, чуть ли не с рассветом. Должно быть, караулила у входа, да?

— Совершенно верно. Она вскинула голову.

— Я и вчера сюда приходила, но мне не разрешили к тебе пройти. Но я все равно никуда не уходила, хотела увидеть твою сестру.

Брови у нее сошлись над переносицей:

— Слишком многие пациенты влюбляются в своих сестер и сиделок.

Стив просиял:

— Ну и как тебе понравилась моя сестра?

— Она слишком толстая.

— Но все же милашка, да?

— Я этого не заметила, но все же договорилась, чтобы тебе заменили сестру.

— Что ты сделала?

— Раздобыла тебе другую медсестру. Стив сердито посмотрел не нее.

— Какую-нибудь старую уродину, разумеется?

— Ничего подобного!

Она была совершенно серьезна:

— Очень привлекательная, молодая, сильная.

— Без обмана?

— Да.

— Хорошо. Хочешь знать? Ты замечательный человек. С самого начала была замечательным другом. Скажи, ты стала бы возражать, если бы я влюбился в одну из сестер?

— Возможно.

— Крис?

— Да?

— Подойди ко мне.

— Куда?

— Сюда, глупенькая. Наклонись.

Она наклонилась, глаза ее мерцали. Он взял ее за голову и стал подтягивать ее к себе. Кто-то кашлянул. Он посмотрел в том направлении. В ногах кровати стоял какой-то человек.

— Вы разве не видите, что я занята?

— Сматывайтесь, — заворчал Стив.

Он протянул руку и нажал на кнопку звонка у своей кровати. Потом в изнеможении упал на подушки.

— Сестра, — завопил он, — сестра! Крис еле удержалась от смеха.

— Глупый, — сказала она, — я и есть твоя сестра.

Он посмотрел на нее и разразился смехом, но тут же застонал. Она наклонилась к нему. Стив обнял ее за плечи и подтянул к себе.

— Крис, — спросил он, — на счастье?

Он почувствовал ее дыхание на своих губах. Она улыбалась. Перед тем, как поцеловать его, она вкрадчиво произнесла:

— Угу. Что касается меня.

Ричард С. Пратер

Кругом одни лжецы

Глава 1

Проснулся я в полной темноте, с тупой пульсирующей болью в затылке и будто разрывающимся от каждого вздоха боком, лежал тихо и смирно, пытаясь сообразить, где я. Слабый, слегка тошнотворный запах эфира и дезинфекции воскресил в моей памяти сиделку в белой униформе и слишком бодренького доктора. И я вспомнил: больница "Мэннинг-мемориал" в Сиклиффе, палата номер 48. А пациент я, Шелл Скотт, частный сыщик, немного покалеченный. Меня колотило от ярости, когда я засыпал, ярость не покинула меня и сейчас, только стала огромнее и мощнее. С минуту я воспроизводил в памяти отвратительный оскал зубов головореза, которого я видел последним до того, как он и его подручные сделали меня. И спрашивал себя, ну, не убить ли малыша Джима Норриса, спустившего их на меня? Потом я протянул руку к лампе на прикроватном столике, зажег ее и нажал кнопку вызова сиделки.

Вместо нее явился доктор — улыбчивый, черноволосый садист по фамилии Грили. Мы уже встречались — Грили и я — вскоре после того, как я очнулся здесь, а он ошупывал меня. Ощупывал и ощупывал до опупения. Во мне чуть меньше шести футов и двух дюймов роста и чуть больше двухсот фунтов веса, и этот тип не смог найти во мне ни одного фунта, ни одного дюйма, оставшегося неповрежденным, что, похоже, доставило ему откровенное удовольствие.

Доктор вошел в дверь с широкой улыбкой, видимо в предвкушении очередного ощупывания.

— Так, так! Как мы себя чувствуем, мистер Скотт?

— Не имею ни малейшего понятия, как вы, а я — ужасно.

Он засмеялся так, как имеют обыкновение смеяться врачи:

— Хе-хе-хе! Вам повезло более, чем я полагал. Легкое сотрясение мозга и трещина в одном ребре, — он хохотнул опять, — не считая — хе-хе-хе! — кровоподтеков.

— Ну-ну, не лопните от смеха, — предостерег я. — Где моя одежда?

Он поджал губы:

— Она вам не понадобится еще дня три-четыре, мистер Скотт. Вы нуждаетесь в покое.

— Гораздо больше я нуждаюсь кое в чем другом, и я ухожу.

Он нахмурился:

— Я так до сих пор и не понял, что за несчастный случай с вами приключился?

— Я же сказал вам, что не было никакого несчастного случая. Меня отдубасили гангстеры, и колотили разными предметами, в том числе и автомобилем.

— У нас в Сиклиффе нет гангстеров.

— Ого, знали бы вы, сколько их здесь! Кстати, вскоре некоторых из них доставят в вашу больницу, и ваш больничный бизнес будет сильно процветать. Да! Долго ли я пробыл у вас? У меня какое-то смазанное представление о времени.

— Вас нашли в бессознательном состоянии в вашей машине у входа в больницу поздно вечером в понедельник, а сейчас вечер среды. — Он взглянул на свои часы. — Семь вечера. Ваша машина запаркована на больничной автостоянке.

Два дня. Многое могло случиться, пока я прохлаждался тут. Может, даже имело место еще одно убийство?

— Мне хотелось бы получить свою одежду, доктор.

Он потер свой подбородок:

— Я не могу заставить вас остаться, мистер Скотт, но считаю своим профессиональным долгом предупредить, что вы поступаете весьма неразумно. Конечно, я наложил вам бандаж на грудь, однако одного удара достаточно, чтобы ребро сломалось и проткнуло ваше легкое. Вы догадываетесь о последствиях? К тому же, если еще разок вас стукнут по черепу, — по тому же самому месту, где было сотрясение, — это может убить вас. А мы ведь не хотим смерти, а?

— Нет, мы точно не хотим смерти. Моя одежда, доктор?

Он пожал плечами:

— Ну что ж, хе-хе-хе! Это будут ваши похороны.

Через несколько минут на мне уже был мой серый габардиновый костюм, на моих ногах — мокасины, а мою голову украшала свежая белая повязка почти одинакового цвета с моими светлыми волосами. Однако я не мог пока позволить себе уйти.

— Доктор Грили, — сказал я, — мне вернули почти все — одежду, ключи от машины, бумажник и прочее, но не пушку.

— Что такое?

— Служебный кольт 38-го калибра в кобуре.

— Ах да! Я и забыл! Оружие мы сможем забрать на выходе в сейфе.

Так мы и поступили. Когда я заплатил по счету, молоденькая медсестра принесла коробку с моим револьвером и кобурой. Я напялил подмышечную кобуру и проверил пушку — пять патронов в своих ячейках и пустой патронник под курком. Я не успел воспользоваться моим тридцать восьмым в схватке с громилами, но, как я догадывался, мне с ними еще предстоит встретиться. Кроме шуток, я был уверен, что этого не избежать.

Я вышел из парадного подъезда больницы, остановился наверху широкой бетонной лестницы и некоторое время оглядывал улицу Каштанов. Уличные фонари уже горели, и я заметил мужчину, прислонившегося к фонарному столбу в середине квартала. Он не читал газеты или еще чего, просто стоял, прислонившись к столбу. Прямо передо мной, в конце асфальтовой дорожки, ведущей к тротуару, стоял голубой "крайслер". В нем кто-то сидел, но нельзя было разглядеть кто — мужчина или женщина.

Вероятно, кто-то ожидал кого-то, посещавшего больного. Вероятно. Однако я чуть вытянул револьвер из кобуры, закурил сигарету и постоял еще около двери больницы, оглядываясь и размышляя. Я думал об очень насыщенном дне, проведенном в этом приморском городке, о встреченных мною крутых парнях и здешних женщинах, о нежном лице Бетти и податливом теле Лилит. Я предавался размышлениям об Эмметте Дэйне и Клайде Бароне, о том, как все начиналось…

Глава 2

В утренней корреспонденции оказалась открытка от Эмметта Дэйна, и, естественно, я схватил ее, не обращая внимания на остальное. Когда принесли почту, я сидел в своем детективном агентстве, расположенном в Гамильтон-Билдинг, в центре Лос-Анджелеса, — трезвый, бодрый, с ясной головой, но без единого клиента. Прочитав открытку, я не был еще уверен, что клиент наклюнулся, а что я поеду в Сиклифф, точно знал и предвкушал радость поездки на этот восхитительный курорт и, конечно, предстоящей встречи с Эмметтом Дэйном.

Дэйн уникален среди моих знакомых — этакий чудачок в мире средних людей. Человек лет пятидесяти — шестидесяти с колоссальным неуемным любопытством, более энергичный, чем я в свои тридцать, с безграничным вкусом к жизни и наслаждающийся ею острее, чем любой юнец. Он был моим первым клиентом в моем первом расследовании убийства. Одного парня убили и ограбили на Сиклифф-Драйв, недалеко от дома Дэйна. Вместе с другими допросили и его, как ни абсурдна была сама мысль о том, что Дэйн мог кого-нибудь убить и ограбить. Тем не менее он нанял меня, чтобы прояснить дело, и мне повезло. С помощью местных копов я нашел убийцу — головореза по имени Уильям Йорти с богатым уголовным прошлым. Он получил пожизненное заключение — пусть скажет спасибо, что не газовую камеру.

* * *

В том деле не было ничего особенно, разве что благодаря ему я встретил Дэйна, хорошо узнал его и полюбил. В Сиклиффе Дэйн торговал недвижимостью и стоил больше полумиллиона, чего никак не скажешь, глядя на него. Почти все время он расхаживает в джинсах и тенниске с короткими рукавами, если только не прохлаждается в плавках на пляже.

Парень, насколько я знаю, не написал ни одного письма за всю свою жизнь, но едва ли проходила неделя, чтобы я не получил от него открытку. Иногда всего лишь пару слов: "Привет! Ты еще не окочурился?" — если я не написал ему ни строчки на протяжении месяца.

Я перечитал открытку:

"Есть пиво в холодильнике, кукурузное на льду и блондинка для разогреву. Приезжай пропустить стаканчик. Ландшафт заполнили мазурики. Еще безобразнее, чем ты. Красный Крест нуждается в крови, и мы развернули кампанию, так что захвати свою пукалку".

Сунув открытку в карман пиджака и смахнув остальную, еще не распечатанную корреспонденцию в ящик письменного стола, я достал, как Дэйн называл мой кольт, "пукалку" и напялил сбрую с кобурой. Открытка Дэйна подействовала на меня, как свежий бриз с моря, и я жаждал вырваться на свободу. Снаружи, этажом ниже, на Бродвее звенели трамваи, гудели автомобили, миллион человечков безумно сновал туда-сюда, спеша на деловые свидания, глотая завтраки на скорую руку и делая еще миллион не важных вещей. Я уже чувствовал, как напряжение оставляет меня при одной мысли о Сиклиффе, раскинувшемся по дуге природной бухты с синевой, простирающейся до горизонта, и о Дэйне, который в данный момент скорее всего сидит на своей солнечной веранде и пьет холодное пиво.

Я встал и направился к двери. Зазвонил телефон, и я машинально повернулся, но сдержал себя.

— К черту тебя, механическое чудище! — бросил я и вышел, захлопнув за собой дверь.

В конце коридора прелестная маленькая милашка по имени Хейзел колдовала на телефонном коммутаторе. Она помахала мне рукой и крикнула:

— Шелл, тебе звонят!

Я откликнулся:

— Тут не осталось сыщиков, моя сладкая. Все уехали на пляж пить пиво и загорать.

— Но звонят как раз с пляжа, из Сиклиффа.

— Из Сиклиффа? Я возьму трубку у тебя.

Сказав "хэлло", я услышал мужской голос:

— Шелл? Эмметт. Ты можешь приехать немедленно?

— Разумеется, Эм. Я уже еду. Ты едва застал меня.

— Будешь здесь к двум часам?

Я взглянул на часы:

— Конечно. В чем дело? По твоей открытке не скажешь об особой спешке.

— Ее и не было, когда я тебе писал. Однако теперь поджимает, как мне кажется. Шелл, помнишь, о чем мы говорили в твой последний приезд сюда? О мазуриках, вкладывающих большие баксы в легальный бизнес? Ну так вот, они уже вломились сюда. Случилось еще кое-что. Ты помнишь Эда Уиста?

— Вроде видел его у тебя. На обеде?

— Ага. Пару дней назад он утонул. Несчастный случай. Поэтому я тебе и звоню. Приедешь, я все объясню. Захвати свою "хлопушку".

— Она при мне, и я уже практически у тебя.

Попрощавшись, я попросил Хэйзел ждать с нетерпением моего возвращения и слинял.

Откинув верх в своем "кадиллаке", я мчался к побережью, размышляя над сказанным Дэйном. Он не был легковозбудимым психом и спокойно относился ко многим вещам, однако в нашем телефонном разговоре не было и намека на обычную шутливость. Судя по его тону, действительно происходило нечто весьма неприятное.

В последний раз мы виделись с ним шесть месяцев назад, а упомянутый им разговор касался синдиката — неслабо сколоченной организации убийц и других преступников, существование которой столь усиленно отрицается… самим синдикатом. Дэйн — тертый калач и не спорил со мной, как другие, свято верящие в то, что в США не может существовать подобная преступная сеть. Однако он не представлял себе истинного масштаба проникновения гангстеров в политические и профсоюзные круги, в общественную и частную жизнь, в легальный бизнес.

Незадолго до двух часов пополудни я съехал с шоссе 101 и через несколько минут уже увидел внизу Сиклифф — белый и чистенький на берегу бухты. Дэйн жил в большом белом доме на Сиклифф-Драйв — широкой дороге, огибавшей природную дугу бухты. Большинство домов стояло задом к улице и выходило фасадами на океан, но вилла Дэйна была повернута окнами гостиной к улице, а его спальня и кабинет выходили на узкую полоску песка, на которую опирались столбики открытой веранды. Ему нравилось спать под шум прибоя.

Припарковав машину на подъездной дорожке, я пошел вдоль дома, наслаждаясь прохладой морского бриза. Как я и предполагал, Дэйн сидел на веранде с банкой пива в руке.

При моем появлении его коричневое от загара лицо оживилось, и он воскликнул:

— Прячьте жен — высадилась морская пехота!

— Бывшая морская пехота. Как ты, Эм?

Он перегнулся через перила веранды и протянул мне руку. Крупный мужчина мощного телосложения с седыми волосами и глубокими морщинами на ястребином лице.

— Рад видеть тебя, Шелл. Что будешь пить: пиво или бурбон?

— Ты упомянул блондинку? — Я перепрыгнул через перила — хотелось показать, что я не менее проворен, чем он, и уселся на плетеный стул.

— А, простая приманка. Я довел ее до помрачения мозгов и отправил в психушку.

Он достал банку пива из ведра со льдом, открыл ее и протянул мне со словами:

— Шелл, послушай меня минутку серьезно — я расскажу, что происходит, на мой взгляд. — Он посмотрел на часы. — У нас есть еще полчаса.

— До чего?

— Скоро придет непонятный посетитель. — Его лицо стало очень жестким. — Помнишь, ты говорил в последний приезд о том, как действуют мазурики, когда внедряются… во что бы то ни было?

Дэйн имел в виду, что гангстеры, ищущие законное место для помещения незаконно добытых денег, прибегают к единственно знакомым им гангстерским методам: угрозам, вымогательству, избиениям и даже убийству, когда считают его необходимым. Я кивнул, и Дэйн продолжил:

— По-моему, именно это здесь и происходит. Они так ловко все проделывают, что даже сейчас я не совсем уверен. Некая группа под названием "Сико" — сокращенние от "Сиклиффская компания развития" — закупила массу участков. Поначалу парни действовали по-тихому: все законно, ничего подозрительного. Первыми купили участки на побережье, объявленные к продаже. Потом стали навещать других владельцев, предлагая им даже больше, чем стоили их участки. Скупили массу земли. Да, черт побери, почему бы и нет? Это были обычные повседневные сделки.

— Пока все о'кей.

— И мне до недавнего времени все казалось нормальным, если не принимать во внимание, как много баксов вложила "Сико". Переговоры от ее имени вели люди вполне приличные, даже дружелюбные. Я видел двоих из них — каждый выглядит как местный врач, банкир или бизнесмен. В конце концов они завладели всем, чем могли, таким образом. Настал момент, когда остались только небольшие участки, чьи владельцы не желают продавать ни за какую цену, а крупная собственность принадлежит только трем землевладельцам.

— Ты один из них?

— Да. Другие двое — Клайд Барон и Лилит Мэннинг. Позже ты с ними познакомишься. Практически только мы трое и противостоим этой "Сико". Ну и ты. Представители "Сико" говорили с Бароном и со мной, но ничего не добились. Мисс Мэннинг в тот момент не было в городе. После появился новый парень, побеседовал с Бароном и проторчал несколько часов у меня. Самый убедительный тон. Весьма привлекательный и представительный мужчина по фамилии Циммерман. Если бы я хоть чуть-чуть был склонен к продаже, он бы меня точно уговорил. Он даже предложил мне на сто тысяч больше, чем стоит моя земля.

— Ну и почему ты не продал?

Дэйн пожал плечами и сделал глоток пива.

— Здесь я вполне доволен и счастлив. У меня хорошая земля, и она приносит мне неплохой доход. Продай я ее, и налоги сожрут большую часть выручки. К тому же, когда я окочурюсь, хотел бы оставить свои владения Элеоноре и Дженни. Главное, при нашей последней встрече я отказал этому парню наотрез. Молодой красавец как-то сразу ощерился и показался мне чуть ли не образиной. Напоследок он пригрозил: "Ладно, Дэйн. Вы сами напросились". И произнес он это так, что у меня мурашки по спине забегали.

— Как, говоришь, его зовут?

— Циммерман. Сразу после того "Сико" изменила свои методы. Несколько дней назад меня посетил здоровенный и очень крутой парень, предложивший мне цену за всю мою недвижимость. За всю! У меня земли примерно на шестьсот тысяч, а он предложил мне всего четверть миллиона. Я рассмеялся ему в лицо, и он рассвирепел. Сказал, мол, нечего смеяться, скоро мне будет не до смеха, если я не поумнею. Так он и выразился, приплел еще Циммермана, мол, сам он не такой добренький.

— Так в чем его крутость?

— Не в телесных побоях. Говорил круто. Ну уж и я ему не уступил. Велел убираться. Пообещал иначе зашвырнуть его в океан. — Эм ухмыльнулся. — Вряд ли мне удалось бы, громила однако. Вот это-то меня жутко и рассердило. Я решил разузнать, что вообще происходит, и после разговора с Циммерманом и вторым парнем я навел кое-какие справки. — Он наклонился вперед, положив локти на колени. Линии его серьезного угловатого лица стали еще резче. — Шелл, до того момента я не имел и малейшего понятия о происходящем, не знал и о десятой доле всех продаж, как, спорим, и никто в городе. Но теперь все яснее ясного.

Он встал и вошел в дом. Вернулся с картой размером примерно в квадратный ярд и разложил ее на столе между нами.

— Посмотри-ка, что у меня получилось.

Это была карта Сиклиффа. Множество квадратов и прямоугольников, в основном на побережье, а также и дальше от берега, и в стороне от делового центра, было заштриховано красным карандашом.

— Красные пятна обозначают недвижимость, скупленную "Сико" за последние два месяца, — объяснил Дэйн. — Столько времени она здесь орудует. Мне очень помогла репортер из местной газеты "Стар" — девушка по имени Бетти. Наши мнения совпадают. Она провела свое расследование: просмотрела сделки купли-продажи и тому подобное. — Он помолчал, потягивая пиво. — Она могла бы быть полезной и тебе, Шелл. Чертовски умная газетчица. Повидай ее по возможности сегодня же и не шарахайся от нее. Может, чуток с приветом, но прекрасная девушка. Она мне, как дочь.

Из разговора я понял, что с ней стоит познакомиться, раз он так высоко ее ценит. Дэйн был женат, но развелся несколько лет назад. Его жена Элеонора забрала дочку Дженни, которой сейчас, должно быть, около двадцати. Дэйн редко упоминает их и все же наверняка часто думает о них и скучает.

Несколько секунд он молчал, глядя на океан, потом снова указал на карту:

— Так вот, я уже тебе говорил, они сменили методы, начали прибегать к силе. Один из участков принадлежал Тому Феллоузу. Он из тех, кто не собирался продавать. Вдруг я встречаю его на улице с рукой на перевязи. Он таки продал и не пожелал сказать мне ни черта, кроме того, что пришло время продавать. Еще один мой приятель — Хэйли Прентис — продал, когда пара амбалов заглянула к нему и завела беседу о его жене и детях. У него их двое — мальчик и девочка. И у моего приятеля создалось впечатление, что с ними может что-то нехорошее случиться, если он не продаст. И он продал. — Нахмурившись, Дэйн сделал паузу. — Ну, как тебе все это?

— Похоже на силовое давление, Эм. Вне всяких сомнений. Но если парни прибегают к силе, как они надеются выйти сухими из воды? Это же очевидно.

— В том-то и дело, — возразил он, — что не так уж очевидно. Пока, во всяком случае. Разве что для тебя и меня. Видишь сам — начали-то они втихомолку, пока не раскатали губенки. Грубого обращения не было до последнего времени. Я случайно навел справки и посмотрел, какая складывается картина. Думаю, люди, продавшие свои участки, скорее всего и не подозревают об остальных продажах, а знают только о своей индивидуальной сделке. Однако существует определенная схема. Мне кажется, Шелл, эта банда пытается скупить полгорода. Можно подумать, что здесь не песок, а уран. Если, конечно, они не спятили.

Дэйн выудил из кармана красный карандаш и заштриховал еще один прямоугольник на карте:

— В своем большинстве проданные участки были пустынными, а на этом стоит дом, и он оценивается тысяч в восемьдесят. "Сико" добивалась его, но хозяин ни в какую не пожелал продавать. Принадлежал он Эду Уисту, Шелл. Теперь — его вдове. Вернее, принадлежал еще несколько часов назад. Разговаривавший со мной амбал посетил Мэри Уист сегодня утром и купил все чохом за пятьдесят штук.

— Сегодня утром? Я так понял, Уист только что утонул?

— Верно. Пару дней тому. Теперь ты имеешь полное представление об этой шайке. Я говорил с Мэри Уист по телефону за полчаса до звонка тебе. — Помолчав минуту, он продолжал: — Шелл, ходят слухи, что Эд утонул, ловя рыбу на Серых скалах. Говорят, его смыла волна со скалы, а одежда и сапоги не дали выплыть. Только вот мы с Эдом часто ловили там рыбу, но всегда закидывали удочки с песка. Он не поднялся бы на те камни и за миллион долларов, всегда предупреждал, что там можно утонуть.

— Не делаешь ли ты поспешных выводов, Эм? Не представляю себе, чтобы кто-то убил человека из-за паршивого куска пляжа с бунгало.

— Некоторые выводы можно делать только поспешно. — Дэйн пожал плечами. — Может, Эд был моим слишком близким другом, и у меня от горя нет четкости в мыслях. Однако займись этим, Шелл. Пощупай чертову банду из "Сико".

— О'кей. Кто в ней завязан? Кто там босс?

— Никто точно не знает. У них корпорация, а закон требует назвать только трех директоров. О двух я ничего не слышал, а третий — Джим Норрис. Вот тебе и босс. Он не только один из организаторов "Сико", но владелец "Хижины Бродяги". Слыхал про такую?

— Угу.

Коктейль-бар "У Бродяги" был моим любимым местом выпивки в городе, но я не встречал там Норриса. Но имя его мне и тогда было знакомо: его считали большой шишкой в определенных кругах.

— Кто-то скупает массу земли, что само по себе уже не смешно. И мне кажется, я догадываюсь, что стоит за всей операцией. А дело-то большое, на миллионы тянет. — Дэйн показал на карте. — Почти вся недвижимость сосредоточена на побережье. Часть расположена в центре Сиклиффа, но в основном вне делового района. Небольшая полоска на берегу — городской пляж — собственность Сиклиффа. Остальное — в частной собственности, примерно половина принадлежит теперь "Сико", а большая часть второй половины — Барону, мисс Мэннинг и мне. Нас можно назвать крупными землевладельцами. И для того, кто намеревается заграбастать все побережье, мы, естественно, главные мишени. — Дэйн помолчал. — Когда все началось, Лилит находилась на Восточном побережье. После визита того громилы я связался с Бароном и объяснил ему, что, на мой взгляд, происходит. Позже он дозвонился Лилит, она срочно прилетела из Нью-Йорка, мы встретились и обговорили все. Как раз вовремя, ибо вскоре Лилит навестил Циммерман и лез из кожи вон, пытаясь очаровать ее. Хорошо, что мы уже предупредили ее, и она отказалась продавать. Затем на сцене появился тот крутой парень, посетивший и Барона, и мисс Мэннинг. По их словам, он вел себя отвратительно, как и со мной. Кстати, после тебя я позвонил Барону и договорился о нашей встрече у мисс Мэннинг сегодня вечером. Мы отправимся к ней после визита крутого парня. — Он взглянул на часы. — Осталось несколько минут. Я тоже сверил часы: два двадцать семь.

— Два дня назад он приходил ко мне еще раз. Сказал, что дает мне время до половины третьего сегодня и что мне следует быть готовым к заключению сделки: больше они ждать не намерены. — Он умолк, глядя вдоль дома. — Похоже, его машина.

Я подошел к краю веранды и посмотрел в сторону улицы. Большой черный "паккард" съехал на обочину. В нем сидели двое или трое мужчин.

Я вернулся к Дэйну и подтвердил:

— Явились.

Хлопнула дверца машины, и на подъездной дорожке послышались шаги.

Дэйн нахмурился, дернул большим пальцем в сторону двери и велел:

— О'кей, Шелл. Подожди в доме. Из окна спальни тебе будет видно все, а он тебя не увидит за занавесями. Я поговорю с ним, сколько выдержу. Послушай, потом скажешь, что ты обо всем этом думаешь.

Я кивнул и скрылся за дверью. Справа от меня, у широкого окна, стояла кровать. Что-то шевельнулось слева и испугало меня, но я тут же сообразил, что это мое собственное отражение в зеркале над туалетным столиком. Я подошел к окну, у которого только что сидел вместе с Дэйном, и увидел громилу, поднимавшегося на веранду.

Он учтиво произнес:

— Добрый день, мистер Дэйн. Неплохо вы здесь устроились. Не найдется ли холодного пивка?

Голос у него был приятный, но сам он вовсе не казался таковым. Примерно пяти футов десяти дюймов, широкий, как оставшийся на улице "паккард". Его красное от солнечного ожога лицо походило на сырой бифштекс с глазами и зубами. Если кто-то и желал прибегнуть к силе, чтобы убедить землевладельцев продать свои участки, он выбрал подходящего представителя. Этот был не мужик, а сплошная гора мышц.

Дэйн ответил:

— С полдюжины банок еще осталось, — но даже не пошевелился, чтобы протянуть ему банку.

Поколебавшись, громила нагнулся и взял банку. Я было подумал, что он просто продавит крышку банки большим пальцем, но он открыл обычным способом, глотнул пива и спросил:

— Ну так как, мистер Дэйн? Предложение все еще в силе. Ни цента меньше. Вы подумали, как я вас просил?

— Я подумал. Что-то не припомню вашего имени?

— Смит. Бен Смит.

— Ах да, как это я забыл? Прямо и не знаю, мистер Смит. Пожалуй, я все же не буду продавать. Моя собственность стоит гораздо больше четверти миллиона.

— Вы не врубились. — Смит подтянул стул и сел напротив Дэйна. — Мы осмотрели всю вашу собственность и оценили ее в четверть миллиона. Так что не имеет значения, во сколько оцениваете ее вы. Здоровье человека не подсчитаешь в долларах. Вы ведь предпочитаете здоровье баксам, не так ли, мистер Дэйн?

— Я не продам вам, сукины дети, и за десять миллионов!

Дэйн дошел до предела. Под кожей щек у Смита взбугрились желваки, а уголки его рта опустились, когда он выплюнул:

— Послушай, дед, захлопни пасть. Ты продашь. Все твои друзья продают, разве нет? — Он оскалился. — Тебе, дедуля, не следовало бы так со мной разговаривать. Мы ведь соседи. Сегодня утром я купил участок в двухстах футах отсюда. — И он ткнул большим пальцем в пространство за своей спиной.

Он говорил о доме Эда Уиста, и Дэйн не выдержал. Он с воплем вскочил со стула и замахнулся сжатым кулаком, целясь в подбородок Смита. Последний даже не встал, только коротко взмахнул своей мясистой рукой и шлепнул тыльной стороной ладони Дэйна по щеке. Того развернуло, и он рухнул. Но, едва коснувшись пола веранды, стал с ревом подниматься.

Амбал встал. Его рука скользнула под пиджак и выхватила "пушку". Подняв ее над головой, он приготовился обрушить ее на череп Дэйна. Все это заняло не больше двух секунд, и я не успел бы выбраться вовремя на веранду, даже прыгнув в окно. Рванув свой тридцать восьмой из кобуры, я потратил долю секунды на прицеливание и прострелил правое плечо гориллы.

Он стоял спиной к перилам веранды, и, хотя у пули 38-го калибра не так уж велика кинетическая энергия, ее оказалось более чем достаточно. Он потерял равновесие, ноги уперлись в перила, его перевернуло в воздухе, и он грохнулся вниз, а голова издала отвратительный звук при соприкосновении с бетонной дорожкой.

Глава 3

Я прыгнул к двери и выбрался на веранду, едва успев остановить Дэйна, вознамерившегося прыгнуть с веранды на потерявшего сознание и распростертого внизу парня. Силой удерживая его, я прокричал:

— Эй, Эм, охолони! На время он уже вышел из строя.

— Сукин сын! — Дэйн повторил ругательство раз восемь, словно забыл все остальные слова.

По дорожке загрохотали быстрые шаги — кто-то бежал к нам от фасада дома.

— А вот и его подручные! — воскликнул я. — Охолони, Эм!

Я прислонился к стене, нацелив револьвер на то место, где должен был появиться бегущий… или бегущие. Из-за угла выскочил парень, забуксовал и остановился как вкопанный, увидев неподвижное тело Смита. Высокий костлявый парень с лысиной на макушке и с "пушкой" в правой руке. Вслед за ним появился второй парень, поменьше ростом, тоже размахивающий "пушкой". Оба, несомненно, слышали выстрел и, может, подумали, что разразилась война. Она таки разразилась.

Наставив кольт на длинного типа, я позвал:

— Эй!

Он крутанулся на месте, поднимая правую руку, но увидел ствол, нацеленный прямо на его нос, и уставился на оружие так, будто оно было самой очаровательной игрушкой в мире. Мне не пришлось ничего говорить. Его пальцы разжались, и пистолет 45-го калибра звякнул о бетон. Второй парень стоял ко мне левым боком, неестественно вывернув голову. Увидев мой кольт, он часто-часто заморгал, продолжая тем не менее сжимать свой автоматический пистолет. Он словно продумывал про себя свое следующее движение.

Я учтиво произнес:

— Пожалуй, я подстрелю тебя.

Он явно прекратил мысленные дебаты, и его "пушка" присоединилась к той, что уронил костлявый.

— Эй! — выкрикнул костлявый. — Он кокнул Реннера.

— Не думаю, — возразил я. — Не пришил ни одного из вас, пока. А теперь, парни, поднимите своего приятеля и пройдите сюда, в угол веранды. Тихо и культурненько!

Они схватили Смита, или Реннера, и, кряхтя, поднялись с ним на веранду. Дэйн спустился с крыльца, собрал их "пушки" и, вернувшись, сказал:

— Позвоню-ка я Бетти. Ей не помешает узнать о случившемся.

— Заодно вызови и копов.

Он вошел в дом. Пристально глядя на костлявого, я бросил:

— Петь будешь ты, раз уж Реннер в отключке. На кого вы пашете и, вообще, какого черта?

Костлявый встряхнул головой:

— Мы просто подвезли сюда Реннера. Не знаю, чего он хотел, а ты его подстрелил.

— Угу. Я задал ему вопрос, а он стал идиотика из себя корчить. — Я снова прицелился в его нос своим тридцать восьмым, и он опять посмотрел как зачарованный, но не произнес ни слова. Молчал и парень поменьше. И на все мои вопросы оба отвечали безучастными взглядами.

Дэйн вернулся на веранду, и в этот момент Реннер застонал и пошевелился. Минут через пять я услышал, как перед фасадом дома завизжали шины, а в отдалении взвыла сирена. Двухместный коричневый "форд" приткнулся к моему "кадиллаку", и из него кто-то выбрался. По бетонной дорожке простучали каблучки, из-за угла рысью выбежала девушка и поднялась на веранду.

Некоторые девицы могут взбежать рысью вверх на четыре ступеньки так, что у них ничего не вздрогнет, но эта милашка была явно не из таких. Ростом в пять футов три или четыре дюйма, в строгом сером костюме, затруднявшем точную оценку форм и достоинств ее фигуры, она все равно "звучала на очень привлекательной волне". И что бы там ни скрывалось под ее костюмом, лицо ее заслуживало самого пристального внимания. Лицо необычное, поразительно загорелое, гладкое, мягко обрамленное темными волосами со здоровым блеском и играющими в них солнечными бликами. Из-за очков в черной оправе смотрели светло-карие, почти бежевые глаза. Высокие скулы, одна бровь выгнута выше другой, слегка выпяченные полные губы придавали чертам лица пикантный и чуть проказливый вид.

— Что тут происходит? — спросила она.

— Су… парень нокаутировал меня, а Шелл аккуратно продырявил его. Это надо было видеть, Бетти, — его перебросило через перила, — сказал Дэйн.

Бетти взглянула на меня, жестко сжав губы, молча и вовсе не улыбаясь. Я-то ожидал, что она наградит меня широкой улыбкой, и сам уже ухмылялся до ушей.

Дэйн кратко ввел ее в курс дела, и она делала быстрые пометки в маленьком блокнотике. Сирена приблизилась и смолкла только перед домом. В следующее мгновение к нам присоединились двое полицейских — оба в форме, один — тяжеловатый сержант за тридцать, другой — стройный, тонколицый патрульный лет двадцати пяти.

Они поднялись на веранду, и сержант спросил:

— В чем, черт побери, дело? Дэйн, звонил ты?

Он был широк в кости, но жира в нем было явно больше, чем мышц. Лицо обвисло, темные круги под глазами. Говорил он так, словно привык задавать вопросы из-под слепящей лампы. Второй, хоть и моложе и стройнее, тоже выглядел усталым и невыспавшимся. Он лениво оперся о перила, небрежно держа в руке служебный револьвер. Если бы у меня был выбор, я бы вызвал любую другую пару копов.

Дэйн кивнул, и я рассказал сержанту о происшедшем. Они назвались: детектив-сержант Карвер и полицейский Блэйк. Более молодой Блэйк надел наручники на двух непострадавших парней, пока Карвер осматривал плечо Реннера. Я сообщил сержанту все и даже подноготную происходящего в городе.

— Вы говорите, что этот парень чуть не оглушил Дэйна?

— Определенно. Я сообщил вам, все, что знаю. Вне всяких сомнений, была попытка оказать силовое давление, чтобы вынудить Дэйна продать его участок.

Он пожал плечами:

— Ограничьтесь, пожалуйста, только тем, что случилось, приятель. Остальное я вычислю сам. — Он склонился над Реннером, который уже сидел, зажимая левой рукой рану на правом плече, и спросил: — Ну, приятель, что за дела?

Реннер свирепо вытаращился на копа, потом перевел взгляд на меня, как будто собирался плюнуть, но не проронил ни слова. Карвер повторил свой вопрос и, не получив ответа, отвесил Реннеру отменную оплеуху сначала по одной щеке, затем по другой. Проделал он это внезапно, жестко и одновременно как-то небрежно. И равнодушно бросил:

— Я задал тебе вопрос, дружок.

Реннер тупо пялился. Карвер сказал:

— Поговорим в участке.

Он грубо развернул Реннера, выкрутил руки за спину и защелкнул наручники на кистях. Из раны на плече у громилы еще сильнее заструилась кровь.

Я раскрыл было рот, но Бетти опередила меня:

— Вы хотите упоминание в репортаже, Карвер? Я начну: сержант Карвер с типичной жестокостью…

Он встал, уставился на нее:

— Какого черта вы тут делаете? — и обратился к Дэйну: — Вы позвонили ей раньше, чем нам?

— После вас, — ответил Дэйн. — Вы имеете что-нибудь против?

Карвер пожал плечами. Полицейские собрали безнадзорное оружие и запихали трех головорезов в патрульную машину. Вдруг Карвер вернулся, подошел ко мне, раскрыл небольшой блокнот в черной обложке, занес над ним огрызок карандаша и спросил:

— Так ты сыщик, а?

— Верно. — И я показал ему свое удостоверение.

— Что ты тут делаешь?

Я нахмурился:

— Какое это имеет значение?

Он усмехнулся:

— Откуда мне знать, пока я не спросил? Не артачься, приятель.

Вмешался Дэйн:

— Я пригласил его в гости, Карвер. Он оказался здесь, когда заявились эти парни. Весьма кстати.

Карвер опять обратился ко мне:

— О'кей, парень хотел оглоушить Дэйна. Тебе пришлось стрелять? Иначе остановить его ты никак не мог?

Тип начал доставать меня, и я постарался ответить не менее противным тоном:

— Иначе не мог. Просто не было времени.

— Посмотрим на твою "пушку".

Достав кольт из кобуры, я протянул его ему. Он откинул барабан, осмотрел его и вернул мне со словами:

— Будь поосторожнее с этой штукой, приятель. С такой не до шуточек. В Сиклиффе не любят тех, кто стреляет в людей.

— Вот как? Значит, я должен был позволить той обезьяне раскроить Дэйну череп?

— Ты знаешь, что я имею в виду, приятель.

— Не уверен. А зовут меня Скотт.

Он ухмыльнулся и обратился к Дэйну:

— Вы собираетесь подать жалобу?

— Я-то подам непременно, — вмешался я. — Кстати, меня не удивит, если по крайней мере один из них сидел. Может, они все трое уголовники? И у них у всех было оружие, так что…

— Уголовное преступление. Уж не собираешься ли ты подсказывать мне мои обязанности?

— О, ради Бога, сержант! — Я умолк. Еще немного, и я врежу ему, будь он хоть трижды коп. Пока же я добавил: — Вы желаете, чтобы я подписал жалобу сию минуту?

— В любое время. Но сегодня хоть один из вас должен явиться в управление.

Похоже, он получил всю необходимую информацию, поэтому спустился с веранды и завернул за угол, бросив через плечо:

— Полегче там со служебным револьвером. Я уже говорил, нам в Сиклиффе не нравятся крутые парни.

Я с изумлением воззрился на Дэйна и на девушку, прислонившуюся к двери:

— Что его так гложет?

— Он вообще такой, — отозвался Дэйн. — Знаешь, ведет себя так, словно весь мир ополчился против него. Второй не чище, просто молчаливее. Тут их называют братьями. Не потому что родственники — просто они постоянно вдвоем.

— Мистер Скотт, — заговорила Бетти, — теперь, когда полицейские ушли, скажите: вам действительно нужно было стрелять в того человека? — Она пристально глядела на меня из-за очков с каким-то странным выражением на весьма привлекательном лице.

— Ну, — запнулся я, — сколько раз я должен…

Дэйн прервал меня:

— Расслабьтесь, вы оба. Если бы Шелл промедлил, Бетти, мне бы раскроили череп.

Девушка улыбнулась ему — она и вправду становилась очаровательной, когда переставала строить из себя деловую женщину. А мне сказала:

— Извините, мистер Скотт. Просто я не нахожу ничего забавного в игре с оружием.

— Ошибочное употребление термина, золотце! Это вовсе не было игрой. И я сам не нахожу ничего хорошего в ней. — Я улыбнулся Бетти. — Так будем друзьями, а?

Улыбка исчезла с ее лица, но она не спускала с меня глаз.

— Да, разумеется. Я… — Она замолчала.

Была в ее облике какая-то напряженность, словно она нервничала или смущалась. Однако, сообразил я, не каждый день молодая девушка видит истекающих кровью парней на верандах, усыпанных "пушками".

— Пора возвращаться в редакцию. — Она бросила быстрый взгляд на Дэйна, стремительно спустилась по ступенькам и завернула за угол.

Я услышал, как отъезжает машина.

— Я собирался сообщить тебе побольше о Бетти. — Дэйн нахмурился. — Но не успел. Она была помолвлена с солдатом, погибшим в Корее. Это случилось полтора года назад, а она так и не может прийти в себя. С тех пор она практически не общается с мужчинами. У нее развилось нечто вроде фобии к оружию, к любому проявлению насилия. Не здорово, но ее не переубедишь. Слов не хватит. Она должна справиться с этим сама. Однако чертовски неприятно.

Помолчав с минуту, он спросил:

— Ну, что ты думаешь теперь о моих сумасбродных догадках?

— Не такие уж они и сумасбродные.

Он посмотрел на часы:

— Хочу познакомить тебя с Бароном и мисс Мэннинг. Мы уже опаздываем.

Раньше я слышал о Лилит Мэннинг, вернее о Мэннингах. Что-то вроде местных Рокфеллеров или Морганов, верхушка общественной пирамиды в Сиклиффе. Старшие Мэннинги, ныне покойные, были возмутительно богаты и оставили большую часть своей собственности городу: больницу "Мэннинг-мемориал", упомянутый Дэйном городской пляж, культурный центр, даже музей.

Кроме собственности, завещанной Сиклиффу, много земли и недвижимости было оставлено фонду Лилит Мэннинг, созданному ее родителями незадолго до смерти. В этой благотворительной организации Дэйн, как я знал, был членом совета директоров.

— Лилит странновата, Шелл, — начал, рассказывать Дэйн па дороге. — Она училась в частных школах на Востоке, и Сиклифф почему-то никогда ей не нравился. Обретается она в основном в Нью-Йорке или за границей. Но сейчас она здесь. Я познакомился с ней несколько дней назад — вместе с Бароном завтракали у нее, обсуждая нынешний бардак. Нужно было такому приключиться, когда она наконец появилась в городе.

— Ты говорил, что им обоим, как и тебе, предложили продать собственность. Что же их удержит от этого? Сам говорил, что девице Мэннинг не нравится Сиклифф.

— Во-первых, им предложили только половину настоящей цены. Меня самого это беспокоит, Шелл. Барон-то меня не очень тревожит. Здесь его дом, у него положение: он активист общественных организаций, член коллегии адвокатов и вместе со мной входит в совет директоров фонда Лилит Мэннинг. К тому же он прекрасный человек, с твердым характером, и, как и я, жаждет не пустить сюда банду. Мисс Мэннинг уверяет, по крайней мере пока, что и не подумает ничего продавать чертовой "Сико". Однако трудно сказать, как она поступит, если ей предложат большую сумму. На женщину легче надавить. — Он помолчал, потом медленно проговорил: — Знаешь, если они уступят "Сико", я останусь едва ли не единственным крупным владельцем недвижимости. В руках мазуриков окажется почти все. Как это тебе, Шелл? Целый город в руках гангстеров?

— Таков, пожалуй, их следующий логичный шаг, Эм.

Он посерьезнел еще больше:

— Если такое происходит в Сиклиффе, это же может случиться где угодно. Где угодно!

Загородное поместье Мэннингов находилось в трех-четырех милях от города и в полумиле от океана. Большая вилла одиноко торчала на склоне холма, чуть в стороне от Винсент-стрит, словно белое чудовище или, скорее, шрам на зеленом, усыпанном редкими деревьями откосе. Мы въехали на подъездную аллею, образующую как бы дугу перед особняком на просторном, но слегка заросшем газоне. Да и сам особняк явно нуждался в покраске и обновлении.

— Однако усадьба хиреет, — заметил я.

— Так здесь же никто не живет. Всего несколько дней, как вернулась Лилит. Смотритель бывает примерно раз в неделю, но и он не очень-то за домом присматривает. А вот и Барон.

Я припарковался на ответвлении подъездной аллеи, у боковой стены особняка. От его тыльной стены к нам направлялся высокий мужчина. Он махнул рукой и, приблизившись к машине, сказал:

— Привет, Эмметт. Мы уже заждались.

Я выбрался из-за руля и обошел машину, пока Дэйн объяснял:

— Случилась небольшая задержка. Сейчас все расскажу. Клайд, это Шелл Скотт.

Барон повернулся и протянул мне руку:

— Как поживаете, мистер Скотт? Рад, что вы с нами.

Лет сорока пяти, с тщательно причесанными, чуть поседевшими волосами, красивый мужчина с правильными, слегка мясистыми чертами лица и голубыми глазами. Широкоплечий, но немного полноватый.

— Лилит в доме? — спросил Дэйн.

— За домом, у бассейна, приготовила стол с сандвичами. — Он ухмыльнулся. — Не очень-то они аппетитны. Лилит не научилась готовить, и даже сандвичи у нее не получаются. Зато есть пиво.

По дороге, когда мы шли к тыльной стороне особняка, Барон сказал мне:

— У бассейна мы можем расслабиться. Несмотря на все свое богатство, Лилит ведет себя отнюдь не формально.

И тут я узрел Лилит.

— Эм, черт, почему ты меня не предупредил?

Глава 4

Не знаю уж почему, но у меня сложился некий образ мисс Мэннинг, а мое предвзятое мнение о ней сыграло со мной злую шутку. Я знал, что она жутко богата, воспитана в частных школах, не любит Сиклифф и, значит, "слишком хороша" для городка. Словом, я представлял ее эдакой солидной сорокалетней дамой с тяжелым клинообразным лицом-колуном.

И я оказался не прав. Ей предстояло прожить еще лет пятнадцать до возраста, который я ей положил, а лицо ее отнюдь не походило на страшный колун. В первую очередь, мне бросилось в глаза, как ее обтягивает купальник и как обольстительно он выпячивает кое-что. Высокая блондинка, примерно пяти футов восьми дюймов ростом, с чудесно скомпонованными плотью и костями так, что чудилось, будто костей нет вовсе — тела лучше быть не может!

Она выбралась из бассейна и расслабленно ожидала нас, положив руки на бедра.

Когда мы приблизились, она произнесла:

— Привет, Эмметт! — Потом перевела свои ясные голубые глаза на меня: — Вы, должно быть, Шелл Скотт?

— Привет! Ага. Как поживаете? — залепетал я.

— Я знала, что Эмметт пригласил сыщика, — проговорила она приятным грудным голосом, — но, боюсь, была предубеждена против вас. Почему-то я представляла себе эдакого маленького человечка, который посыпает все вокруг порошком, ищет отпечатки пальцев, крадется тенью за людьми, надвинув шляпу на брови. Знаете ли, иными словами уцененный Шерлок Холмс. — Она улыбнулась. — Уж точно не думала, что вы такой большой.

— Если откровенно, мисс Мэннинг, я тоже не ожидал… э… ну… в общем, вы превзошли мои ожидания.

— Не желаете ли сандвич? — спросила она.

— Лилит, — встрял Барон, — у тебя паршивые сандвичи.

— Я с удовольствием съем сандвич, — ответил я.

Она рассмеялась, да и Барон хохотнул и сказал:

— Помните, я вас предупредил.

Мы все последовали за ней к маленькому столику рядом с бассейном и перекусили. Сандвичи были ужасны, но я мужественно съел целых четыре.

Пока мы их поглощали и запивали пивом, Дэйн рассказал о случившемся в его доме.

— Буду искренен, — вмешался Барон. — Меня они пугают. Не нравится мне общаться с людьми, которые размахивают "пушками". — Он повернулся ко мне. — Естественно, я не имею в виду вас, мистер Скотт. Очень рад, что вы на нашей стороне. Я говорю о тех, других. Разговаривавший со мной парень вел себя весьма воинственно, я и представить себе такого не мог. — Он сделал паузу. — Какая-то фантастика! Не понимаю, как у нас может происходить подобное?

— Как я и говорил Шеллу, Клайд, — заговорил Дэйн, — в городе пока не понимают, что происходит. До сих пор речь шла о серии изолированных сделок. Едва ли кто слышал о "Сиклиффской компании развития", кроме тех, кому были сделаны предложения о продаже участков. Но и они не знают о других сделках и что за ними стоит.

— Боюсь, и я не понимаю, что там за всем этим? — признался Барон.

Дэйн привез свою карту и разложил ее так, чтобы Барон и Лилит увидели общую картину.

— Я отметил усадьбы, проданные в последнее время, — те, о которых я знаю. Почти все они расположены на берегу, поблизости от делового центра, а некоторые в самом центре. Береговые участки по обе стороны города оценены сегодня около двух миллионов долларов, а может, больше. Более половины из них принадлежит вам, Лилит, и мне. Помните, пару лет назад некоторые из нас, владельцев, попытались приспособить участки для коммерческих целей? И как нам грубо отказали?

Я заметил, что Барон чуть не выронил вставленные челюсти — так он был напуган, а Лилит открыла рот от изумления.

— В чем дело-то? — спросил я.

Дэйн посмотрел на меня и вновь заговорил:

— У меня не было времени объяснить тебе, Шелл. Как прекрасно понимают Барон и Лилит, если прибрежные участки превратить в доходные кварталы, их цена сразу же подскочит вдвое, а то и впятеро.

— Ты хочешь сказать, что они будут стоить уже не два, а, к примеру, восемь миллионов? — спросил я.

— Вполне возможно. Теперь ты сам видишь, почему банда "Сико" жаждет заполучить здесь землю.

— Ага, причина — в нескольких миллионах, — подтвердил я.

Барон подключился к разговору:

— Идея коммерциализации вполне правдоподобна, Эмметт, должен признать. — Он криво усмехнулся. — Если превратить побережье в доходные кварталы, землевладельцы получат колоссальные сверхприбыли. Тем более нам следует удержать наши владения.

— Разумеется, — согласился Дэйн. — Однако не это главное. Мы не можем позволить гангстерам отобрать силой наши владения. Даже если мы лично извлечем из этого выгоду, ее ненадолго хватит. Вы прекрасно знаете, что у нас не будет ни малейшего шанса переиграть преступный синдикат. Если только мы позволим им окопаться, укрепиться. Мы должны — если удастся — остановить их сейчас, пока они еще слабы.

Барон кивнул, и Дэйн продолжил:

— У тебя, Клайд, больше возможностей проверить идею коммерциализации. Ты хорошо знаешь мэра и шефа полиции и пользуешься большим, чем я, влиянием. Вместе с Лилит ты можешь развернуть широкое расследование.

— Верно, — откликнулся Барон. — Сегодня же постараюсь разузнать все, что можно. — Он взглянул на Лилит. — Вы знаете, где зарыты некоторые из тел, Лилит. Поможете мне откопать их?

— С радостью.

Однако, судя по ее виду, ее не очень-то привлекала мысль о том, что ей придется прилагать усилия. В самом деле, что там для нее какой-то миллион долларов? Она взглянула на меня с легкой усмешкой:

— А вы, мистер Скотт, почему так мрачно молчите? Что скажете?

— Все это не совсем по моей линии. Я ведь думаю как сыщик. — Я взглянул на Барона. — Что за копы в вашем городе? Каков ваш мэр? Любая банда, пытающаяся проникнуть в город, захватить его, нуждается в местной поддержке, в чьей-то протекции.

Барон задумчиво потер подбородок:

— Тут я мало чем помогу. Я хорошо знаю шефа полиции Турмонда и могу поручиться за него. Может, он и не идеальный полицейский, но, во всяком случае, он абсолютно честен. Если бы он знал о жульничестве и коррупции, то искоренил бы их. Однако я плохо знаю других офицеров.

— Ну что ж, я разнюхаю в округе, что смогу, — сказал я. — И повидаю этого Джима Норриса. Вы что-нибудь знаете о нем?

Лилит отрицательно покачала головой, а Барон заметил:

— Только то, что он связан с отвратительными типами, возможно преступниками. Слышал, что некоторые его партнеры по коктейль-бару "У Бродяги" с уголовным прошлым.

Мы беседовали еще минут пятнадцать, то взвинчивая себя, то настраивая на энтузиазм и надежды. Действительно, исходя из того, что мы знали, мы прикидывали, что нам будет нетрудно положить конец происходящим неприятностям. Жульничество было столь очевидно, что казалось вполне возможным упрятать всех мазуриков за решетку. Что ж, и я могу ошибаться.

Наконец мы все встали и направились в сторону моего "кадиллака". Мы с Лилит шли сзади, она положила руку на мое плечо и, когда Барон и Дэйн приблизились к машине, просто сказала:

— Сожалею, что мы встретились при таких неблагоприятных обстоятельствах, мистер Скотт, но очень рада нашему знакомству. Надеюсь, в следующую нашу встречу происходящее будет менее гнетущим.

— И я надеюсь, что мы еще пообщаемся.

— Странная фраза. Я имею в виду это "пообщаемся". Мы говорим столько вещей, которые не подразумевают буквально ничего, не правда ли? "Заскочу"… "С глаз долой"… "Пообщаемся".

— Ага. Ну, мне надо бежать. Ух, я заско… пообща…

Черт! Я вернусь.

Она рассмеялась:

— Ну а я поплаваю еще. Как бы там ни было, я рада, что вы будете помогать нам. Вы выглядите весьма внушительно.

Я усмехнулся:

— Для чего?

Она скорчила гримасу:

— Для чего угодно, я полагаю. До свидания, мистер Скотт.

— До свидания, мисс Мэннинг.

— Лилит.

— Пока, Лилит.

Она повернулась и пошла. Я пристально следил, как она достигла бортика бассейна и то ли нырнула, то ли просто наклонилась вперед и отдалась земному притяжению. Со щелчком я захлопнул слюнявую от вожделения пасть и подошел к "кадиллаку".

Глава 5

Когда я подвез Дэйна к его дому, он спросил:

— Когда ты думаешь вернуться?

Было уже три тридцать.

— В шесть, может, в семь, — ответил я. — Побываю у копов, побеседую с парнями, которых ты упомянул, включая Норриса. Осмотрюсь в городе.

— Думаю, ты заметишь изменения в Сиклиффе, Шелл. Пообедаем у меня, а?

— Конечно, Эм. Пока.

— Обожди минуточку. — Он зашел в дом, быстро вернулся с конвертом и бросил его в открытое окно машины. — Мы еще не говорили о баксах, Шелл. Этого тебе пока хватит.

— Ради Бога, Эм! Не волнуйся ты…

— Вали отсюда! Нужны мне эти деньги? Купи себе пива. — С этим он и ушел.

По дороге в город я открыл конверт — в нем лежал чек на пять тысяч долларов. В самый раз — на пиво!

Полицейский участок размещался в приземистом бетонном здании на углу Десятой и улицы Вязов. Шеф полиции Уоллес Турмонд сидел в своем кабинете, куря сигарету и читая газету.

Когда он пригласил меня присесть, что-то в нем мне показалось отдаленно знакомым. Среднего роста, грузный, с бледным лицом, с дымчато-серыми глазами под редкими бровями и остатками каштановых волос на черепе, придающими его облику странную истощенность. На вид добродушный, немного чванливый, словом, мелкотравчатый коп. Я назвался и предъявил свою лицензию, а он откинулся на спинку вращающегося кресла.

— Скотт? Не был ли ты здесь по тому кошмарному делу Дэйна в… когда это было? В сорок восьмом?

— В сорок седьмом. — Теперь я его вспомнил. Тогда он был молодым лейтенантом Турмондом, и я встречался с ним, когда работал на Дэйна. — Привет! Я тебя сразу и не признал.

Он ухмыльнулся и потянулся через стол пожать мою руку.

— Немного располнел. — Он похлопал себя по животу. — Что привело тебя сюда, Скотт?

— Да вот, справку хотел получить. А у тебя хорошая память, шеф.

— Спасибо. Такая уж у меня работа. Ты опять пашешь на Дэйна?

Я вспомнил Барона и Лилит и сказал:

— Отчасти. Ну, я подпишу жалобу на тех парней, что сидят тут у вас. Кстати, могу я с ними перекинуться парой слов?

— Да ведь их нет, Скотт. Мы их зарегистрировали и вынуждены были отпустить под залог. Пришел адвокат и…

— Что?

Он прищурился и спокойно повторил:

— Адвокат появился почти одновременно с ними. Сам знаешь, мы не могли их задерживать дольше.

— Вот как? Черт, они не пробыли тут и часа и…

На сей раз он прервал меня:

— Минутку, Скотт. Сам хотел поговорить с тобой об этой заварухе. Сержант Карвер сообщил мне, что случилось. У меня есть объяснение Реннера, но нет твоего. Напиши-ка его сейчас.

Я чуть было не пустил струю огня через нос, но заставил себя успокоиться и рассказать ему все, как было. Постарался ничего не упустить: и про "Сиклиффскую компанию развития", и про коммерциализацию участков, и про то, как Реннер едва не раскроил голову Дэйну, словом, про все.

Когда я закончил, шеф полиции Турмонд закрыл свои бледные глазки, потом медленно открыл их.

— Смотри, что получается, — наконец проговорил он. — Мне Реннер рассказал, что Дэйн первым напал на него, когда он спокойно беседовал с ним, и ему пришлось прибегнуть к самозащите. И тут вдруг кто-то стрельнул в него. Он не видел — ни кто, ни откуда. Просто его продырявили, и все. Сейчас сержант Карвер сообщил мне, что ты рассказал о случившемся.

Мне совсем не понравился его тон, и я встал. А он продолжал, все так же растягивая слова:

— И твоя версия совпадает с рассказанной Карвером. Однако она противоречит другой. Садись. Но есть закон, и у человека есть право. Садись, я сказал.

Я был так близок к тому, чтобы не плюхнуться от злости ему на голову, что мне потребовалось несколько секунд, чтобы побороть свое побуждение и опуститься наконец на стул.

— И что дальше? — поинтересовался я.

Он нахмурился:

— Не знаю. Пока ты не представил мне никаких доказательств. Все здесь притянуто за уши. Насколько я знаю, "Сико" принадлежит местным бизнесменам. И пока они не нарушили ни одного закона.

— Есть хоть одна жалоба от продавших землю?

— Ни одной. Однако история занимательная. Добудь мне какое-нибудь доказательство существования сговора, и мы заполним всю здешнюю тюрьму. А так я ничего не могу поделать. И ты это прекрасно знаешь.

— Вы не проверили их на счет уголовного прошлого?

— Здесь на них ничего нет. От ФБР мы тоже ничего не слышали.

— Может, еще услышите. Один вопрос: не было ли чего-нибудь подозрительного в смерти Эда Уиста? Это точно был несчастный случай?

— Ты серьезно?

— Угу. Вскрытие делали?

— Вскрытие?! Чего ради? За каким чертом кому-то могло понадобиться убивать старину Уиста? Что это ты надумал, Скотт? — Шеф полиции был явно сбит с толку.

— Его вдова продала сегодня свой дом "Сиклиффской компании развития", той самой, которая пока не нарушила ни одного закона. Это навело меня на мысль.

Он сидел и пялился на меня, вероятно размышляя про свои дела.

Я спросил:

— У вас есть рапорты о появлении в городе известных уголовников? Нет ли наплыва иногородних гангстеров?

Он хохотнул:

— В Сиклиффе? Не переноси сюда Лос-Анджелес, Скотт. У нас чудесный, чистый и спокойный город. Никаких проблем. Разве что несколько залетных пройдох в летнее время.

Я встал и сказал:

— Достаточно, пожалуй. Полагаю, ты понимаешь, что отпущенные тобой три головореза не питают теплых чувств ко мне. Ставлю шесть против одного, что они сделают мне дырку между глаз при малейшей возможности.

Он покачал головой:

— Вы, частные сыщики, похожи друг на друга. Драматизируете все, делаете из мухи слона.

Я наклонился над его столом:

— Что, ты думаешь, они делают со своими "пушками", которые всегда у них под рукой? Ковыряют ими вместо зубочисток в зубах?

Помолчав немного, он попрощался:

— Рад видеть тебя снова, Скотт.

— Ага. — Я повернулся и пошел к двери, но внезапно вспомнил кое-что. Скорее всего, напрасная трата времени, однако я все же спросил: — Еще одно. Как я слышал, Джим Норрис большая шишка в "Сико". Это так, по вашим сведениям?

— Может быть. Кажется, его имя упоминалось.

— У него были проблемы с законом?

— Только не у нас! И нигде, насколько мне известно.

— Привет, приятель! Ты наконец явился, — услышал я за своей спиной и по второму слову понял, кто это.

Повернувшись, я воскликнул:

— О, сержант Карвер! Бесподобный слуга закона! Если Реннер прострелит мне голову, ты ведь допросишь его, а?

Карвер нахмурился, его мясистые щеки чуть обвисли, а обведенные темными кругами глаза слегка закосили.

— Уж не напоминаешь ли ты мне опять о моих обязанностях, приятель?

— Нет. Но я скажу тебе одну вещь: назови меня еще раз приятелем, и я посмотрю, насколько крутые копы произрастают в этом городе.

Он пророкотал:

— Изыди, Скотт! — и прошмыгнул мимо меня к шефу полиции.

Я колебался только секунду и потом поспешил вон из участка. Задержись я на пару секунд, чего доброго, я атаковал бы всю полиции Сиклиффа. Мне неожиданно пришло в голову, что вряд ли я дождусь помощи от столпа честности по имени Турмонд.

Около часа я провел в центре города и убедился, что он здорово изменился. Он уже не походил на то место, где я проводил отпуск всего шесть месяцев назад. Тогда он был чистым, тихим и мирным. Все были дружелюбны, улыбчивы и беззаботны. Любили пошутить. Еще и сейчас можно было видеть те же лица, те же улыбки, здания, улицы, все детали были те же. Однако Сиклифф казался мне уже иным.

Бары заполняли рыгающие мужчины и бесстыдно почесывающиеся женщины, на перекрестках ошивались крутые юнцы, провожающие девушек вульгарными звуками и скабрезными шуточками. Были и мужики постарше, которые никак никуда не вписывались, но особенно много было парней с жесткими и скучающими физиономиями.

За полчаса я без труда сделал ставки в двух табачных лавочках и нашел массу игорных автоматов. Я даже узнал нескольких мазуриков из Лос-Анджелеса: толкача наркоты, обаятельного мошенника, обжуливающего доверчивых, и похитителя драгоценностей по имени Сэмми. При таком обилии мазуриков мне не хотелось таскать с собой чек на пять штук. Поэтому я нацарапал на конверте адрес своего банка в Лос-Анджелесе и отправил чек по почте.

В баре "Горгона", куда я заскочил выпить пива и оглядеться, мне попался на глаза некий Джеймс по прозвищу Пити, Петерсон, "медвежатник", с которым я несколько раз сталкивался в Лос-Анджелесе. В жизни его интересовали только две вещи: женщины и деньги. Лучше и то и другое вместе. Он вполне мог располагать нужными мне сведениями. Он знал мое имя и род занятий, и у нас с ним никогда не было проблем. Поэтому я надеялся, что он не откажется побеседовать со мной. Я купил ему выпивку и сказал:

— Пити, далековато ты забрался от дома.

Он пожал плечами, взял стакан и произнес без всякого выражения на безобразном лице:

— Мой дом там, где я бросаю свою шляпу.

— Кругом полно лос-анджелесских ребят. Я уже видел Блица Француза и Сэмми Мороженщика. Тут большой аттракцион, а?

— Неплохое местечко для каникул, как я слышал.

— Так ты на каникулах?

— Ага. В Лос-Анджелесе стало горячо, а тут, я слышал, морской бриз. — Он покосился на меня. — Прошел шумок, что ты в городе. Тебе чего?

— Знаешь что-нибудь о Джиме Норрисе?

— Ничего интересного для тебя.

— Даже за баксы?

Он вздохнул:

— Лишняя монета мне не помешала бы. Но я ни фига не знаю. Только его имя.

— Важная птица?

— Так я слышал.

— Самая важная?

Он пожал плечами:

— Вряд ли.

Больше ничего ценного он не сообщил мне, кроме того, что Норрис болтается в этом баре или "У Бродяги". По его словам, Сиклифф давал отличное укрытие. В Лос-Анджелесе же для Пити стало "горячо" из-за вскрытого им сейфа. Он поблагодарил меня за выпивку, и я слинял.

Еще полчаса я потратил на поиски и беседы с двумя упомянутыми Дэйном парнями: Томом Феллоузом и Хэйлом Прентисом. Феллоуз оказался маленьким, испуганным человечком лет сорока пяти, в очках без оправы, со сломанной рукой на черной перевязи. Мне он сказал только, что продал дом и что руку сломал в случайном падении. Прентис был более разговорчив. Свою виллу он оценивал в двадцать пять тысяч, но быстро согласился на двадцать, когда три мордоворота — судя по его описанию, те же самые, что навестили Дэйна, — намекнули, что может кое-что приключиться "нехорошее с семьей".

Прентис с женой и двумя детьми собирался покинуть город. Ни Прентис, ни Феллоуз не обращались в полицию и, несмотря на мои увещевания в том духе, что одно-два заявления имели бы большое значение, были вовсе не намерены жаловаться на что-либо. Без четверти пять я очутился у двухэтажного здания газеты "Стар" и в надежде застать Бетти зашел внутрь.

Небольшая газетенка с собственной типографией на втором этаже.

В редакционном зале на первом этаже стояло полдюжины письменных столов. Три двери в дальней стене вели в личные кабинеты. Бетти я застал в последний момент.

Она стояла за своим столом, держа очки в одной руке и потирая пальцами другой глаз, так что не сразу увидела меня. Ее плотный серый жакет висел на высокой вешалке, стоявшей позади нее.

— Привет! — сказал я, и она взглянула на меня снизу вверх.

Когда я встретил Бетти у Дэйна, она показалась мне весьма привлекательной своей необычной и мягкой красотой. А сейчас меня поразило, насколько лучше смотрелось ее лицо без очков. Не говоря о груди, лишенной камуфляжа серого жакета! Но меня больше интересовало, не изменилось ли ее отношение ко мне — веселого пока в нем было мало.

Какое-то мгновение она таращилась на меня своими светло-карими глазами со слабой улыбкой на темном от загара лице.

— О, здравствуйте, мистер Скотт! — Она тут же водрузила на нос очки, накинула на себя серый жакет и плюхнулась на стул.

— Дэйн говорил, что вы могли бы просветить меня относительно здешних дел. Не подскажете ли, где найти миссис Уист? Я не смог ее разыскать.

— Миссис Уист помогает людям из Красного Креста в развернутой ими кампании по донорству. Думаю, ей это даст возможность отвлечься. Она, наверное, на Главной улице, там, где городская трибуна. Эмметт позвонил мне, сказал, что вы наверняка заглянете. Я навела кое-какие справки в связи с его версией коммерциализации. Вы ведь в курсе?

Кивнув, я взгромоздился на угол ее письменного стола:

— Как раз хотел расспросить вас об этом. Предположим, мафия проникла в город, захватывает землю и планирует разбить ее на доходные участки ради получения сверхприбылей. Она не сделала бы и шага, не будучи уверена в том, что ее планы встретят одобрение. Так кого им надо было законтачить, подкупить, на кого надавать? Кого подмять под себя?

Она ответила без запинки:

— Им полагается подать заявление о коммерциализации в городскую плановую комиссию, которая должна рассмотреть его, дать свое заключение и направить на рассмотрение городского совета. Совет передает его на заключение главному архитектору, но это не обязательно. Главный в плановой комиссии — председатель, в городском совете — мэр. Так что сами можете сообразить: нужно подкупить или взять под контроль председателя плановой комиссии и некоторых ее членов, а также мэра или, по крайней мере, несколько советников. Вполне осуществимая задача.

— И она, похоже, была осуществлена. Благодарю. Теперь передо мной открывается простор для поиска. — Я соскользнул со стола. — Так миссис Уист на трибуне Красного Креста? Я вообще-то видел их помост. В своей открытке Эмметт упомянул кампанию кровопускания, но я думал, он шутит. Что-то новенькое?

— Своеобразная проба. Некоторые граждане посчитали это плохим вкусом. Ну, знаете, публичные призывы сдавать кровь, громкоговорители, речи и все такое прочее. И все же решили опробовать здесь, в Сиклиффе.

— И никто не знает точного определения плохого вкуса, а?

Она улыбнулась:

— Пожалуй.

Улыбка красила ее, и я попытался сказать ей об этом:

— Бетти, вы замечательно красивы, когда улыбаетесь. Я вижу вашу первую настоящую улыбку… — улыбка на ее лице тут же погасла, — вернее, видел, — уточнил я.

— Пожалуйста, не надо! — как-то беспощадно воззвала она, вставая.

— Рабочий день кончился? — спросил я.

— Да.

— Подвезти вас?

— Мне недалеко. — Она подняла на меня глаза, прикусив губу.

— Послушайте, Бетти, вы так смотрите на меня, словно я Джек Потрошитель. Я вовсе не собираюсь укусить вас. — Я широко улыбнулся ей. — Во всяком случае, без разрешения. Я не знаю миссис Уист. Вы помогли бы мне, если бы…

— Ладно! — выпалила она. — Поехали.

Я придержал перед ней дверцу "кадиллака", и она села со словами:

— А вы, оказывается, джентльмен?

— Не делайте поспешных выводов. Я поступаю так по привычке и из боязни общественного порицания. Будь я посмелее, заставил бы вас влезть в машину прямо через окно.

Я испугался, что опять что-то сморозил и что ее лицо снова станет каким-то странно застылым, но она лишь тряхнула головой и произнесла возмущенным тоном:

— Ну и ну!

Мы быстро проскочили четыре квартала до Главной улицы, где между Четвертой и Пятой улицами Красный Крест воздвиг деревянный помост длиной в двадцать квадратных футов, возвышавшийся футов на шесть над мостовой и занявший почти весь тротуар. Его каркас был обтянут со всех сторон материей. На двух углах были установлены громкоговорители, молчавшие в тот момент.

Пока я парковался рядом с помостом, Бетти пояснила:

— Кампания начинается послезавтра, в среду, и продлится четыре дня до субботы включительно. Красный Крест никогда не проводил ничего подобного, но мне идея понравилась, и я даже опубликовала несколько заметок о ней в "Стар". Если здесь получится, весьма возможно, что подобные кампании будут организованы и в больших городах.

Мы вылезли из машины и подошли к помосту. Бетти подсказала:

— Миссис Уист должна быть позади помоста, где они заканчивают приготовления.

В полой части помоста, с тыльной стороны, фанерой была выгорожена комнатка. Мы вошли туда и увидели одного мужчину и трех женщин, расставлявших какие-то бутылочки и приборы на полочках, прибитых к одной из стенок. Бетти показала мне миссис Уист, сидевшую за столом. Хрупкая седовласая леди укладывала в стопки отпечатанные типографским способом формуляры.

Бетти представила меня ей как детектива, работающего на Эмметта Дэйна, и я сказал:

— Хотелось бы поговорить с вами о вашем муже. Если вы возражаете, я не буду настаивать.

Она вздохнула:

— Я не возражаю, мистер Скотт.

— Эмметт сообщил мне, что вы продали свое поместье "Сиклиффской компании развития".

— Да. Мне оно уже ни к чему после… А те мужчины заявились тут как тут и с деньгами. Все… ну, свершилось прежде, чем я успела опомниться.

— Представитель "Сико" навещал вас и мистера Уиста и раньше, не так ли?

— Да, мистер Скотт, дважды. Они разговаривали с Эдом, и он отказал им. Его это сильно расстроило. Они ему угрожали. Однако мистер Дэйн, наверно, говорил вам?

— Не думаете ли вы, что было нечто странное в…

— В смерти Эда? Пожалуй… Он мог, конечно, утонуть, но только не у Серых скал. Все так думают.

— Вы, видимо, не говорили с полицейскими?

— Говорила. Я высказала сомнение, что это был несчастный случай. И еще, что "Сиклиффская компания развития" пыталась силой заставить нас продать дом. Они обещали разобраться.

Я был озадачен, ибо предполагал, что она не обращалась к копам. Ведь шеф полиции заверил меня, что не было никаких жалоб на "Сико".

— Вы разговаривали с шефом Турмондом? — спросил я.

— Нет. С одним сержантом. Его зовут Карвер.

Некоторое время мы молчали. Миссис Уист мало что смогла добавить — только то, что опознала тело мужа. Его лицо было в порезах и кровоподтеках. Утонувшего могло протащить по камням. "Но и кулаками обработать", — подумалось мне. Я поблагодарил миссис Уист. Бетти перемолвилась с ней несколькими словами, и мы уехали. В машине Бетти спросила:

— Вы думаете, его убили?

— Не знаю. Не верится, что кто-то убил его из-за куска земли. Может, я многого еще не знаю? Кстати, Эм считает типа по имени Джим Норрис "мозговым центром" банды "Сико". А вы как думаете?

— Он, определенно, замешан. Я уверена. Однако не могу себе представить его "мозгом банды".

— Он ведь управляющий клубом и коктейль-баром "У Бродяги", нет? Не круглый же он идиот, раз справляется?

— По-моему, он лишь номинальный управляющий. Он один из владельцев клуба, но кажется слишком тупым и неотесанным, чтобы действительно управлять им, вести дела, встречать гостей и тому подобное. Просто ему нравится, так сказать, титул "управляющий", любит он чувствовать себя важной персоной.

Она объяснила, как проехать к ее дому, и я повернул на Восьмую улицу.

— Вы довольно глубоко копнули дела банды "Сико". Почему она вас так заинтересовала? — спросил я.

— Ну я, естественно, на стороне Эмметта. Он замечательный человек. И никому не хочется, чтобы город заполнили уголовники. А к этому все идет. Появился простор для настоящего журналистского расследования, если, конечно, мне удастся опубликовать его результаты. Я уже написала две статьи на эту тему, но издатель, мистер Джозефсон, "зарезал" обе. Жутко боится обидеть какого-нибудь. — Она не на шутку рассердилась.

— Может, Норриса? — подсказал я.

— Очень может быть.

Я прижался к тротуару у многоквартирного здания. Не успела машина остановиться, как она распахнула дверцу и стала поспешно сползать с сиденья.

— Куда вы так торопитесь? — спросил я.

— Как куда? Домой. А вы что подумали? — И она захлопнула дверцу снаружи.

— По тому, как вы выпрыгнули, я решил, что вы собираетесь пробежать кросс вокруг здания, — шутливо заметил я, чтобы поддержать беседу, но ее лицо опять стало напряженным.

— Ну, говорить-то вроде больше не о чем.

— Откуда вы знаете? Мы могли бы что-нибудь придумать. Может, попробуем?

— Нет-нет. Нет.

— Одного "нет" вполне хватило бы, Бетти, — улыбнулся я ей. — Поскольку даже мне, убогому умом, понятно, что вы не собираетесь пригласить меня на разнузданную вакханалию, придется попрощаться. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, мистер Скотт!

— Почему бы вам не называть меня Шелл?

Она промолчала.

— О'кей. Увидимся в церкви. Не обращайте внимания на вопли в полночь — это дикий необузданный Шелл Скотт будет выть на луну.

— Вот как? — Наконец на ее лице мелькнул проблеск улыбки. — Войте, завывайте сколько угодно. Меня и пушкой не разбудишь. Спокойной ночи, Шелл!

Она таки сказала "Шелл". Кое-чего я уже добился. Кто знает, что может случиться лет через восемь — десять? Я заполз обратно за руль и стартовал в южную сторону от города. Опустились сумерки, и дольше откладывать было уже не к чему. Пришло время нанести визит Джиму Норрису.

Глава 6

Я остановился на подъездной дорожке у входа в "Хижину Бродяги" и уступил место за рулем дежурному парню, который отвел мой "кадиллак" на автостоянку. Я не раз уже бывал здесь, ибо "Хижина" — одно из самых приятных мест на всем побережье. Расположена она на Сиклифф-Драйв в четверти мили от города со стороны океана. Небольшой отель повернут фасадом на море. Из большинства индивидуальных бунгало тоже открывается вид на океан, и цена за удовольствие двадцать долларов в день. Картину дополняют теннисный корт, открытый бассейн, ресторан и бар "У Бродяги". Я вошел в бар.

Облаченный в смокинг официант приветствовал меня легким наклоном головы.

— Добрый вечер, — поздоровался я. — Хотелось бы повидать мистера Норриса.

— Будьте любезны, ваше имя?

— Шелл Скотт.

Этого парня не было тут во время моего последнего посещения "Хижины", и он вряд ли видел меня раньше. И все же вполне вероятно, что кто-то мог упомянуть мое имя. Он машинально нагнулся, чтобы записать его в книгу регистрации, но вдруг голова его дернулась вверх, и он более внимательно посмотрел на меня, спохватился, торопливо нацарапал что-то и сказал:

— Я посмотрю, на месте ли мистер Норрис.

Через пару минут он вернулся с сообщением:

— Извините, сэр, но мистера Норриса пока нет.

— Когда он будет?

— Не могу сказать.

— Ну что ж, я подожду в баре.

Он слегка нахмурился:

— Вы зарезервировали столик, мистер Скотт?

— С каких это пор нужно заказывать табурет у стойки?

— У нас произошли некоторые изменения, сэр.

Я молча прошел мимо него, и он меня не остановил. Справа от меня находился ресторанный зал, арка слева вела в тускло освещенный бар. Я повернул налево и занял табурет в конце дугообразной стойки. Мягкая музыка лилась из скрытых динамиков, слышались приглушенные голоса. Человек двадцать — тридцать сидели за стойкой и столиками, большинство у окон, выходящих на океан, наблюдало, как красный шар заходящего солнца опускался за горизонт. Я увидел Уэса — бармена, не раз наливавшего мне в прошлом бурбон. Когда я сделал заказ, он узнал меня и ухмыльнулся:

— Хо, Скотт, старый бродяга, где ты пропадал?

— В Лос-Анджелесе, как всегда.

— Приехал отдохнуть?

— Не-а, по делу. Принюхиваюсь, как обычно. Я слышал, Сиклифф пошел к чертям, и решил заняться чертями.

Поблизости никто не обращал на меня внимания. Однако прямо напротив, у другого конца стойки-подковы, какой-то парень поднес к губам кружку с пивом, замер было на полпути, потом сделал глоток и поставил кружку на стойку.

— Город изменился, а? — продолжал я разговор с Уэлсом. — Что тут происходит?

Он бросил беглый взгляд на любителя пива и снова посмотрел на меня, явно нервничая, но все же ответил:

— Да ничего. Все, как прежде.

— Ну-ну, Уэс! Я не был здесь шесть месяцев, и за это время тут появилось много отвратных рож. Можно подумать, что банда Аль Капоне нагрянула сюда позагорать.

Он как-то неохотно усмехнулся и прошел в дальний конец бара. Парень напротив соскользнул с табурета, возник возле меня и присел слева.

— Тебя зовут Скотт? — спросил он.

— Угу. А тебя?

— Что ты тут делаешь?

— Да вот жажда обуяла.

— Не хами. Я же тебя вежливо спросил. Это ты продырявил Реннера?

— Надо же, как быстро распространяются новости!

— Только плохие новости, мистер.

— А чего же в них плохого?

— Ты плохой, мистер. Так что ты тут делаешь?

Я повернулся и поманил пальцем Уэса:

— Нельзя ли повторить?

Он подошел и вопросительно посмотрел на меня и моего соседа:

— Конечно. Бурбон с водой и пиво?

— Только бурбон, Уэс.

Парень сполз с табурета и удалился, а я спросил Уэса:

— Что за любопытствующий тип?

— Джо Фрай.

— Работает у вас?

— Не-а. Живет здесь. Постоянно ошивается в баре.

— Дружок Норриса?

— Похоже. Часто вижу их вместе.

Я едва успел сделать глоток бурбона, когда Фрай вернулся и похлопал меня по руке:

— Пошли.

— Куда?

— Ты же хотел повидать Норриса, нет?

Я последовал за ним в ресторанный зал. В этот ранний час только несколько столиков было занято. Заполнится он часа через три. За столиком у двери двое мужчин ковырялись с омаром.

Один — худой, с плешью на макушке, да и второй знакомый — оба побывали на веранде Дэйна. Здесь были все, кроме Реннера.

Фрай прошел мимо них и направился к столику у стены. За ним устроились трое. Парень, сидевший спиной к стене, вытаращился на меня. Ближний ко мне стул был свободен. Костлявый и его дружок взглянули на меня и радостно заухмылялись. Я прошел мимо, не остановившись и не оскалившись радостно в ответ.

Когда я подошел к столику, сидевший за ним мужчина спросил:

— Вы меня искали?

— Если вы Джим Норрис.

— Это я. Садитесь.

Я отодвинул стул и сел. Встречаться с человеком на его собственной территории — все равно что играть его краплеными картами. Норрис сидел спиной к стене, а я — к костлявому и его дружку. Слева и справа от меня расположились еще два подручных Норриса.

Когда сидел, Норрис не казался высоким, только коренастым. Прекрасно сшитый синий габардиновый пиджак плотно обтягивал его широкие плечи, между лацканами торчал большой узел розового галстука. Шишковатые скулы, острый тонкий нос и заостренный подбородок придавали резкость и угловатость его лицу. Голубые глаза, розоватые воспаленные веки с сыпью мелких, похожих на перхоть зернышек. Словно он перенапрягал зрение, но отнюдь не чтением. Я строил догадки, и первое мое впечатление подсказывало, что чтение Норриса ограничивалось бюллетенем скачек.

— О'кей, о'кей, — произнес он. — Вы меня нашли, так говорите.

— Вы чертовски торопитесь для человека, которого как бы даже и нет здесь.

— Я здесь, но это не значит, что я обязан принимать каждого проходимца, желающего видеть меня. Не люблю, когда мне мешают спокойно перекусить.

— Как я понимаю, вы и есть "Сиклиффская компания развития"?

— Я? Черт, отнюдь! Просто у меня есть в ней доля, как и у этих джентльменов. — Он показал на сидевших рядом мужчин.

Парень слева походил на лошадь, захудалую, оголодавшую лошадь с луковицеобразным носом, толстыми выпяченными губами и косматыми черными, похожими на гриву волосами на шее. Справа сидел крупный, темноволосый, усмехающийся парень, зверская физиономия которого наводила на мысль, что, убивая очередную жертву, он делал еще одну зарубку на своих зубах. Оба мордоворота пялились на меня.

Норрис продолжал:

— О'кей. Так что?

— А то, что многим людям не нравятся ваши методы.

— Неприятно. Однако ничего противозаконного. Люди хотят продать свою собственность, мы рады купить ее. Все законно. Обычное дело.

— Ага. — Оглядев зал, я снова посмотрел на Норриса. — Предположим, я прихожу сюда, приношу сто штук, выкладываю их перед вами, прошу вас подписать кое-какие бумаги и покупаю бар и ресторан. Все законно и замечательно?

— Так оно и есть.

— Я еще не кончил. Предположим дальше, вам не хочется продавать, и я ломаю вам руку, нокаутирую вас, вбиваю вам зубы в глотку. И долго забавляюсь побоями, пока вы не догадываетесь наконец, что желаете продать бар и ресторан. Вы и это назовете законным?

Его лицо покраснело, и он медленно проговорил:

— Послушайте, Скотт. Пора прояснить вам кое-что. Ваше присутствие здесь… — он долго искал в обширной пустоте своего черепа подходящее слово, наконец нашел его и улыбнулся, — несносно. Если у вас есть хоть чуть-чуть мозгов, вы выйдете в эту дверь и уберетесь из Сиклиффа. Если нет, всякое может приключиться с вами.

— Вроде того, что приключилось с Уистом?

Стиснув зубы, он свирепо пялился на меня несколько секунд. Потом произнес:

— Вовсе нет. Уист погиб в результате несчастного случая. Если вы вдруг умрете, а у меня такое предчувствие, — не будет случайности. Ну, вы все сказали, что хотели?

— Не совсем. Я приехал сюда предупредить вас, что ничего не выйдет. Мне наплевать, скупаете ли вы побережье для коммерциализации или для строительства замков на песке. — Когда я произнес "коммерциализация", его глаза сначала расширились, затем сузились. — Вы могли взять за горло трех-четырех человек, но не весь город. Даже если кое-что здесь, у вас в кармане. Даже если вы купили копов.

— Никаких копов, — ровно проговорил он. — Но у меня есть… друзья. — Он многозначительно посмотрел на лыбящуюся лошадиную морду, а потом бросил взгляд через мое плечо на типов, пожирающих омара.

Однако я еще не успокоился:

— Пока никто не врубился в вашу задумку, вы кое-чего добились. Но теперь уже слишком много людей в курсе, и скоро еще больше узнает. Так что подумайте. И последнее: в дом Дэйна и вам, и всем вашим подручным вход воспрещен.

— Разумеется. Вы подстрелите их всех, как Реннера. Даже в ушах у вас пулеметы. Раз уж зашел откровенный разговор, Скотт, я тоже буду откровенен. Ты, должно быть, тупее, чем кажешься. Сколько у тебя людей? Армия? А у меня? Оглянись!

Я оглядел ресторанный зал. Заняты были все те же столики. Костлявый с дружком за одним, двое мужчин за другим, четверо разодетых парней за третьим, и все, не считая нашего стола. И только одни мужчины.

— Ага, — подтвердил Норрис, — ни одного клиента в баре. Только… э… друзья.

— Это лишь доказывает, что у тебя масса отвратительных дружков. Но не можешь же ты надеяться, что и дальше будешь держать людей за горло. Только не теперь, когда новость становится общим достоянием. Ну разве что ты совсем спятил.

— Проводите его, парни.

— Ага, босс, — откликнулись два мордоворота в унисон и встали, а Норрис спросил:

— Или ты уйдешь мирно?

— Я уйду мирно.

Он рассмеялся. Явно наслаждался, полагая, что прижал меня к стенке. На самом деле мне просто не было смысла оставаться здесь: чего бы я добился, если бы мне проломили череп? Только того, что мне проломили бы череп. Я поднялся.

Норрис остановил меня:

— Еще одно, Скотт. Я имел в виду то, что сказал, ты должен уехать. Уедешь этой ночью, и с тобой все будет о'кей. Продолжай везде совать свой нос, и ты получишь свое, мало не покажется. Понял? — Он встал, обошел вокруг столика и остановился рядом со мной. Меня удивило, какой он маленький. Он и за столиком не казался высоким, но сейчас я увидел, что в нем не более пяти футов и трех-четырех дюймов. Положив свою руку на мое предплечье, он вежливо добавил: — Я неплохо отношусь к тебе, Скотт. Честно. Живи и давай жить другим — вот мой девиз. Ты больше не будешь доставлять мне неприятности, и мы отлично поладим.

Мне бы держать язык за зубами, а я, удостоверившись, что Норрис послал Реннера раскроить череп Дэйну, уже не мог сдержаться — мой рот открылся словно сам по себе:

— Чепуха! Ты знаешь, что нам не поладить, Норрис. Мне не нравятся типы, избивающие пожилых мужчин и берущие за горло пожилых леди. Так что убери свою лапу. — Я огляделся. — И держи в узде своих горилл.

Норрис прореагировал с удивительной сдержанностью — отступил на шаг и тихо произнес:

— О'кей, Скотт, пусть будет так.

Я повернулся, и два амбала пошагали вместе со мной, но Норрис прорычал:

— Оставьте его в покое, олухи!

Я вышел из ресторанного зала и остановился рядом со щеголем в смокинге. Он спросил:

— "Кадиллак"?

— Ага, черный кабриолет.

Пока он брал трубку настенного телефона и говорил по нему, я заглянул в ресторан — все мужчины оставались за своими столиками. Да я и не думал, что они последуют за мной.

Официант дотронулся до моего плеча и смущенно сказал:

— Извините. Телефон на автостоянке не в порядке.

Боюсь, вам придется пройти самому за машиной.

— О'кей. Спасибо.

Я двинулся наружу и направился по подъездной дорожке к автостоянке, расположенной в сотне футов с другой стороны от ярко освещенного теннисного корта, на котором какая-то пара перекидывалась мячом с сумасшедшей энергией.

Автостоянка была освещена, как футбольное поле, и я без труда отыскал свой "кадиллак" среди дюжины запаркованных машин. Я оглянулся через плечо, но никого поблизости не заметил, если не считать машины, перегоняемой от бара к автостоянке.

Охранник в униформе, стоявший, облокотившись о стойку, посочувствовал:

— Извините насчет телефона, сэр. Через полчаса его уже починят.

— Ничего страшного. Вам бы завести сигнализацию флажками.

Неожиданная мысль поразила меня: как странно, что в таком шикарном клубе не оказалось посыльных, чтобы подгонять машины. Ощущение тревоги пронзило меня, нервы были на пределе, и все же я не врубился до конца, просто осознал некую странность ситуации. Я снова бросил взгляд через плечо. Та машина как раз поворачивала на полосу, по которой я шел, ее фары были потушены.

Пока я соображал, что к чему, повсюду погас свет. Все лампы сразу. Везде: в отеле, в баре, над теннисным кортом и здесь, на автостоянке.

Я услышал, как взревел двигатель машины, когда ее водитель газанул с явным намерением сбить меня. Во внезапно наступившей темноте не было видно ни зги, но, услышав приближение машины, я отпрыгнул в сторону в отчаянной попытке убраться с ее дороги. Крыло задело мою ногу, развернуло меня в воздухе, и я растянулся во всю длину на асфальте под пронзительный визг тормозов остановившейся машины.

Боль обожгла мою ногу и левое плечо, когда я грохнулся и покатился. По асфальту зашлепали шаги, пока я пытался подтянуть под себя ноги и преодолеть головокружение. Я был распростерт лицом вниз, и, когда я попытался приподняться, моя левая рука подломилась. Рядом послышался шорох, на миг вспыхнул свет, и что-то врезалось в мою голову. Мой череп будто взорвался болью, однако сознание я не потерял и слышал, как ко мне подбегали другие. Чья-то рука схватила меня за пиджак и рывком перевернула. При бледном свете луны и звезд я разглядел амбала, сидевшего с Норрисом, и сделал движение к нему, пытаясь заехать ему в пасть правым кулаком, но прозевал взмах его руки в кромешной темноте и сразу провалился в глубокую густую черноту, за которой наступило ничто, забвение…

Глава 7

Стоя на верхней ступеньке входа в больницу "Мэннинг-мемориал", я докурил сигарету и отшвырнул окурок. Синий "крайслер" все еще торчал у обочины, а тот парень, которого я сразу приметил, продолжал подпирать фонарный столб. Я вытянул кольт из кобуры и сунул в карман пиджака, сжимая его в кулаке, пока спускался по ступенькам. Не успел я сойти на тротуар, как распахнулась дверца "крайслера" с моей стороны и из него выбрался мужчина.

— Скотт, — позвал он, — погодите минутку.

Примерно моего возраста и телосложения, разве что чуть стройнее и гораздо смазливее меня. Дьявольски красивый парень, вовсе не похожий на встреченных мной до сих пор подонков. Верно, многие подонки не выглядят таковыми. Я остановился и проронил:

— Мне разговоры ни к чему, мистер.

— Это не займет много времени. К тому же в ваших интересах…

"Что-то всех чертовски интересует мое благополучие", — подумал я и заглянул в машину за его спиной: она была пуста.

Он прислонился к закрытой двери.

— О'кей, давайте, что там у вас, но не подходите ко мне близко, — велел я.

Оглядев меня, он бросил:

— Да выньте вы, ради Бога, руку из кармана и перестаньте изображать из себя героя вестерна. — Расплывшись в улыбке, он развел в стороны руки и повернулся кругом — на нем была рубашка с короткими рукавами и брюки. — Никакого оружия. Никогда им не пользовался.

— Как вы узнали, что я выйду? Не собирались же вы ждать здесь всю ночь?

— Норрис волновался за вас, Скотт. Хотел знать, все ли у вас в порядке? Попросил доктора Грили известить его, когда вы поправитесь и выпишитесь. Грили, естественно, с радостью известил вашего лучшего друга.

— Естественно. О'кей, говорите. Да кто вы, черт возьми?

— Меня зовут Циммерман. Я работаю у Норриса.

Циммерман. Я вспомнил, что рассказывал мне Дэйн о вкрадчивом и обаятельном сукином сыне, который умел быть убедительным и легко уговаривал старожилов продавать свои земли.

— Норрис попросил меня объяснить вам некоторые вещи, Скотт. Так же легко, как вас отделали, могли и убить. Вы живы лишь потому, что ваша смерть дурно пахла бы здесь. Не только для местных копов, но и для лос-анджелесских. — Он сделал паузу. — Я сам из Лос-Анджелеса и знаю, что вы дружны с тамошними копами. Поэтому могли бы возникнуть проблемы. Их не должны перевесить неприятности, которые вы попытаетесь доставить нам. Не делайте этого. И все! Видите, как просто?

— Еще бы. Всего-то и нужно лишь согласиться с диктатом мафии, и все будет отлично. Для вас. Норрис должен понять, что не сможет продолжать в том же духе, как и раньше. Я пытался втолковать ему это.

— И чего добились? — Он усмехнулся. — Знаю, что вы ему сказали, и тут вы ошибаетесь. Даже один из тысячи жителей этого города не имеет ни малейшего представления о происходящем. Разумеется, здесь проводится небольшая операция. Может, вы слышали о ней, может, и нет, но сделать-то вы ничего не сможете. После случившегося должно же вам достать благоразумия, чтобы уехать. Не настолько же вы глупы…

Я и не подозревал, что так сильно сжимаю зубы, пока не почувствовал, как дрожат лицевые мускулы. Я протянул левую руку, взял Циммермана за рубашку, прихватив даже его кожу, и рывком притянул к себе. Он откинул голову назад, но даже не шевельнул руками, когда я прорычал:

— Вот что я тебе скажу, дружок. Иногда я не очень сообразителен. В некоторых случаях я просто туп. Норрис прибег к совершенно негодному способу заставить меня слинять из города и при этом выбил последние остатки здравого смысла из моей черепушки. Возможно, по-иному он и сумел бы убедить меня, только не мордобоем. Это не доставило мне удовольствия. — Я оттолкнул его к машине и отпустил. — Возвращайся к своему боссу и передай ему — пусть поостережется!

Пару секунд я ожидал, что Циммерман бросится на меня. Лицо его изменилось не очень, только губы истончились, а зрачки глаз расширились и вперились в мое лицо. Но даже такая незначительная перемена выражения сделала его совсем другим человеком.

Однако сильнейшее впечатление на меня произвело то, что вытворяла его правая рука: она поднялась от бедра, зависла в дюйме от живота, со слегка оттопыренным и касающимся рубашки большим пальцем и четырьмя пальцами, свободно опущенными вниз. Странный жест для человека, никогда в жизни не пользовавшегося оружием. И хоть я не отрывал глаз от его лица, успел заметить, как кисть медленно сложилась в кулак, потом упала к бедру и разжалась.

Судорожно вздохнув, он усилием воли заставил себя успокоиться и ровным голосом проговорил:

— Скотт, незачем напрашиваться. Будьте же умницей. Вообразите, что я приехал сюда не разговаривать. Представьте, я приехал пришить вас. — Он ухмыльнулся, нацелил в меня указательный палец, дернул большим "бах-бах!". — И я уезжаю. А вы, Скотт, никогда прежде даже не видели меня.

Я промолчал, а он продолжал:

— Я — продавец из обувного магазина. Да-да, парень, с которым вы встретитесь в следующий раз, точно будет продавцом из обувного магазина. Или нет? Как его вам узнать? Зато мы все вас знаем в лицо. Нас может быть полдюжины или полсотни. И как вы узнаете нас?

— Может, и не узнаю. Однако с этого момента я буду настороже, буду внимательно приглядываться к каждому. Не волнуйтесь, я не забуду вашего лица, дружок! И я запомнил, как выглядит Норрис.

— О да, естественно! И вы будете держаться подальше от него. Вам уже никогда не удастся подойти к "Хижине" ближе, чем на сто ярдов.

Кто-то приближался к нам по тротуару. Я бросил беглый взгляд направо, увидел парня в нескольких футах от нас, шагнул к багажнику машины, чтобы видеть одновременно обоих. Никто уже не подпирал фонарный столб. Парень кивнул, и Циммерман бросил:

— Привет, Слим. Что нового?

Тот остановился, поболтал с минуту о погоде и пошел дальше.

Циммерман открыл дверцу и сказал:

— Его, Скотт, вы тоже не видели никогда прежде? — Он сел в машину и продолжал: — Так что линяйте. Сейчас. Сегодня же ночью. У вас нет ни малейшего шанса.

Он завел двигатель и уехал.

Я стоял на тротуаре и смотрел ему вслед, потом оглянулся. Никого не было видно. Пройдя полквартала к автостоянке больницы, я нашел свой "кадиллак". Первым делом я открыл багажник и проверил, все ли на месте. Там у меня тысячи на три всяких штуковин, которыми я пользуюсь иногда на работе: инфракрасные и электронные приборы, мини-фотокамера, патроны 38-го калибра… Похоже, подонки не заглядывали в багажник — ничего не было тронуто.

Я сел за руль и проехал два квартала до заправочной станции. Пока заливали бак, я позвонил Эмметту Дэйну.

Он удивился, узнав, что я смылся из больницы, и спросил:

— С тобой все в порядке, Шелл?

— Относительно. Местами побаливает, но я в состоянии двигаться. Есть что-нибудь новенькое, Эм? Какие трудности?

— Ничего серьезного. Вместо Реннера приезжал другой тип. Спросил, не передумал ли я? Я пригрозил ему, сказав, что он нарушает границы частных владений, и велел убираться к черту! Тогда он и сообщил мне, что ты в больнице.

Он поинтересовался, что со мной случилось, и я посвятил его в подробности.

— Я тебе сочувствую, Шелл. Если хочешь бросить все, о'кей, я не стану тебя осуждать.

— Что ты собираешься делать, Эм?

Помолчав с минуту, он сказал:

— Ну, вчера я приобрел пушку. Тренировался, стрелял по чайкам. Не попал, только распугал их.

Этого и следовало ожидать от него, вот я и получил ответ на мой вопрос.

— Хорошо бы тебе ограничиться только чайками, Эм. Кстати, что с Бароном и Лилит? Какие-нибудь проблемы?

— Не знаю, Шелл. — В его голосе прозвучала тревога. — Оба здорово обеспокоены. После случившегося с тобой, после гибели Уиста и той передряги с Реннером они в панике.

— Ты говорил с копами?

— Да. Лилит сообщила мне, что вместе с Бароном была в участке и разговаривала с шефом полиции. Барону вроде удалось заставить его шевелиться. Он проверяет тех парней и все сделки по продаже участков. Черт побери! Он заверяет нас, будто у него нет на них ничего, чтобы упрятать их за решетку.

— Я подкину ему кое-что, например, жалобу на Норриса. Она, возможно, хоть будет стоить ему уплаты залога. Послушай, Эм, я приеду позже, а сейчас я хотел бы повидать Барона и Лилит. Где мне найти Барона?

— Вероятно, он все еще в своем офисе на Главной улице. Обычно сидит там до восьми.

Попрощавшись с Дэйном, я нашел в телефонной книге номер офиса Барона, расположенного в "Алмазном доме", и позвонил. Он ответил сразу, и после обмена любезностями я попросил его о встрече. Он предложил мне приехать немедленно.

Семиэтажный "Алмазный дом" находился на Главной улице, в двух кварталах от помоста Красного Креста, вокруг которого сейчас творилось столпотворение. Я вспомнил, что сегодня началась донорская кампания Красного Креста, и понадеялся, что крови горожане сдадут достаточно. Может, и я им помогу? Я знал многих головорезов, которым, с моей точки зрения, следовало бы пустить кровь.

В "Алмазном доме" я поднялся на лифте на седьмой этаж и подошел к двери с номером 712, которая открывала доступ посетителям в офис Барона, состоящий из трех приемных и кабинетов с окнами на Главную улицу. Он поднялся из-за письменного стола с неуверенной улыбкой на несколько мясистом, но красивом лице.

— Мистер Скотт, что же на самом деле произошло с вами?

— Парни Норриса отменно отделали меня. Нехитрый способ заставить убраться из города. Однако неубедительный.

Он поморщился и прикрыл глаза.

— Полагаю, все устроил Норрис. — Он долго смотрел на меня обеспокоенными карими глазами. — Может быть, вам все-таки стоит уехать, мистер Скотт? Вероятно, так будет лучше для…

— Эй! Погодите! Всего несколько минут назад мне велел убираться из города один подонок. Теперь вы. Я-то думал, что мы с вами на одной стороне, Барон.

Он облизнул губы:

— Конечно, но… дела идут не лучше, а хуже после вашего приезда. Скажу вам честно. Все случившееся лишает меня присутствия духа. Я просто боюсь.

— Я тоже, Барон. Но меня больше пугает то, что люди вроде вас, Феллоуза, Прентиса и других признают себя побежденными уже в первом раунде.

Он выглядел несчастным.

— Я не признаю себя побежденным. Однако вы же сами понимаете, что произошло с вами. Себе я такого не желаю. Жизнью я дорожу больше, чем деньгами. И мы, похоже, ничего не можем поделать. Даже полиция не в состоянии что-либо предпринять.

— И это мне кажется весьма странным. Должно быть достаточно…

Он прервал меня:

— Не так уж и странно, мистер Скотт. Не забывайте, я ведь адвокат. Шеф полиции Турмонд иногда выглядит простаком, однако он старается. Но пока что он располагает только заявлениями миссис Уист, вашим, Дэйна, Лилит и моим. Шеф полиции сообщил мне, что у миссис Уист лишь смутное подозрение. Не больше уверенности у Лилит и у меня. Ничего конкретного. Полагаю, то же самое можно сказать и о Эмметте. Я имею в виду улики, фактические доказательства.

— А что скажете о Прентисе и Феллоузе?

— Эмметт говорил мне о них. Но мистер Прентис покинул город. Мистер Феллоуз уверяет, что против него не применяли насилия. Других же доказательств… Я-то надеялся, что вы обнаружите что-нибудь.

— Можно считать, что обнаружил окольными путями.

— Да уж! Пока те люди действовали довольно ловко.

— Я встречал мало людей более неумных, чем Норрис. На меня он не производит впечатления человека, достаточно умного, чтобы стоять за всей этой операцией.

— Возможно. Должно быть, он связан с более интеллигентными людьми.

— Одного такого я встретил сегодня вечером, но и он не намного лучше остальных. Все они подонки, жаждущие сделать баксы любым путем. Ладно, Барон, вы-то что собираетесь делать? Просто, по вашему хотению, они не исчезнут. Вы, Лилит, Дэйн и я вместе плюс некоторые другие — только вместе, не в одиночку — могли бы остановить очень быстро ублюдков. Черт, вас здесь знают, уважают, вы пользуетесь влиянием! Плюс имя семьи Мэннингов. Да вы вдвоем могли бы заручиться поддержкой всего города. — Я встал, походил по кабинету пару минут, потом сел опять. Я и не думал произносить речей. — Но это ведь так просто. Всего-то и нужно немного сплоченности, немного давления, пары статей в "Стар", и никаких проблем.

Он кивнул:

— Пожалуй, вы правы, Скотт. Конечно, вы правы.

— Кстати, что с Лилит? Какое настроение у нее?

— Не знаю. Сегодня я ее не видел. Но вчера она была здорово расстроена. Подумывала уехать из города и забыть про весь этот бардак. Вообще-то ее никогда не влекло в Сиклифф.

"Все верно, — подумалось мне. — Она может послать все к черту и свалить". Стоит только мафии заняться коммерциализацией прибрежной полосы, и земля Лилит резко подскочит в цене. Любопытно, не просчитывала ли она такой вариант? Она-то только выиграла бы. Да и Барон, не прокручивал ли и он столь привлекательную идею? Он вроде говорил о ней в нашу первую встречу.

— Я повидаюсь с ней, — сказал я.

— Сегодня ночью?

Я бросил взгляд на часы: не было еще и девяти.

— Ага. Надеюсь, она еще не легла.

Он задумался, поджав губы, пришел, видимо, к какому-то решению и ухмыльнулся:

— Выдайте ей ту же речь, что и мне. — Он пододвинул к себе телефон и стал набирать номер. — У вас завидная, даже заразительная энергия, мистер Скотт. — Через мгновение он говорил в трубку: — Лилит? Клайд. Я тут беседую с мистером Скоттом… Да, он вышел уже из больницы, сейчас у меня в офисе. Он почти убедил меня, что мы ведем себя, как страусы. — Барон обнажил в улыбке свои крупные ровные зубы. — Полагаю, нам надо встретиться, Лилит, предпринять какие-то конкретные шаги. Может быть, как подсказывает мистер Скотт, опубликовать серию статей в "Стар", ну что-то в этом духе. Вы можете приехать? — Некоторое время он слушал. — У вас? Ладно. Минутку. — Он протянул трубку мне. — Она желает побеседовать с вами.

Я схватил трубку и прокричал:

— Привет!

— Хэлло, мистер Скотт. Я была жутко расстроена, узнав, как вам досталось. Я… думала, что вы собирались… — она рассмеялась, — пообщаться со мной.

— А… да. Но меня неожиданно задержали. К сожалению.

— Вы приедете сюда?

— Обязательно, если не возражаете.

— Разумеется, не возражаю. Томлюсь желанием видеть вас. Может быть, мы закончим наш последний разговор.

— Ну, я-то хотел обсудить…

— Ерунда! — насмешливо бросила она. — Меня не интересует, что вы там собираетесь обсуждать. Просто приезжайте ко мне. Уж мы придумаем, о чем поговорить. Вы знаете, где меня найти?

— Конечно. На улице Винсент.

— Да нет же. Вы найдете меня в бассейне. Приезжайте и запрыгивайте прямо в бассейн.

Я изумленно заморгал ресницами, соображая, о чем, черт возьми, она собиралась говорить со мной?

— Чудесно! — откликнулся я. — Уже еду.

— Пока. Поторопитесь.

Положив трубку, я поднялся со словами:

— Ну, я помчался. Погляжу, как чувствует себя Лилит… что она думает обо всем этом.

На лице Барона появилась застенчивая улыбка и тут же угасла, он поджал губы и задумчиво проговорил:

— Лучшим из того, что вы предложили, мне кажутся статьи в "Стар". По крайней мере, горожане узнают, что происходит. Нам нужно, конечно, избежать обвинений в клевете. Если в заметки не войдет все, что мы хотим, остальное можно было бы опубликовать в виде платных объявлений.

— Прекрасная идея!

Вот какого разговора я ожидал раньше от Барона. Сейчас же мне было назначено свидание, на которое я не мог опаздывать. Но прошло еще пять минут, пока не иссяк поток предложений Барона, разгорячившегося, готового вдруг стать даже пожирателем огня.

В конце концов он исчерпал свое красноречие и заключил:

— В самом деле, я чувствую себя гораздо увереннее благодаря вам, мистер Скотт. Действительно, я поддался слабости, меня обуяла нерешительность. Но теперь я готов на все.

И я! Пожелав ему спокойной ночи, я пустился в путь, мучаясь одним вопросом: удастся ли мне разгорячить Лилит, как Барона?

Глава 8

Особняк был погружен в темноту, когда я припарковался на подъездной дорожке и потрусил вокруг него. Мне показалось, что в воздухе над бассейном мелькнуло что-то белое. Потом я услышал всплеск. Значит, в воздухе мелькнула Лилит, и я сразу вспомнил множество заманчивых движений, которые одновременно производило ее тело в купальнике и за которыми было невозможно уследить. Яркий лунный свет посеребрил поверхность воды, покрывшуюся рябью в том месте, куда нырнула Лилит, оттолкнувшись от трамплина в дальнем конце бассейна.

У бортика бассейна стояли качели под балдахином. Я устроился на их сиденье, когда голова Лилит вынырнула из воды и она быстро поплыла обратно к трамплину. Я открыл было рот, чтобы позвать ее, когда она выбиралась из воды, но сдержался и, прищурившись, напряг зрение. Она находилась ярдах в десяти от меня и, омытая лунным светом, смотрелась упоительно. Хм, интересно… Я встряхнул головой. Должен же быть на ней хоть какой-то купальник. Не может же она быть в чем мама родила. Да нет же! Я прищурился еще сильнее…

Она забралась на трамплин, сделала шаг, подпрыгнула и сделала превосходную ласточку. Я сунул руки под себя, чуть сдвинулся в сторону и нащупал что-то на сиденье. Я поднял руку: белая блузка. Я ощупал сиденье дальше и нашел юбку, нейлоновые чулки, туфли, комбинацию… У меня пересохло в горле.

Я посмотрел на бассейн, чувствуя, что неплохо было бы окатиться холодной водой. В этот момент в шести футах от меня у кромки воды появилась голова Лилит.

— Привет! — воскликнула она. — А вы скрытный. Тихий как мышка, но я вас видела. — Она рассмеялась. — Ласточка предназначалась для вас. Понравилась она вам?

— Привет. Еще как! Превосходная форма. Привет, Лилит.

— Ныряйте сюда.

— Не могу. Я весь заклеен. Всякие повязки и все такое прочее, знаете ли. Сломанное ребро. Не могу. Я бы… утонул.

— О, Шелл. — Она была разочарована. — Какая жалость! — Она оперлась руками на бетонный бортик бассейна и пошлепала по нему ладошкой. — По крайней мере, сядьте сюда, и поговорим. Вы ведь хотели поговорить, правда?

Я подошел и осторожно сел в футе от нее.

— Так-то лучше, — сказала она. — Так о чем вы хотели побеседовать?

По правде говоря, мне расхотелось вести беседу, но я все же начал:

— О том же, о чем и с Бароном. О том, что надо предпринять какие-то действия против парней, пытающихся захапать всю землю вокруг. Барон сообщил мне, что вы подумываете уехать из города.

— Подумывала. Не очень серьезно. — Ее ладони лежали на бетонном бортике между нами, а сама она отклонилась назад, держа плечи над водой. — Вы считаете, мне следует остаться?

— Вам решать, Лилит. Согласен с Бароном, парни очень неприятны, даже жестоки.

— Но вы хотите, чтобы я осталась?

— Вы бы нам очень помогли. Если откровенно, ваше имя весит больше, чем имена Дэйна и Барона.

— Ладно, я и не думала всерьез об отъезде. Мне даже начинает нравиться Сиклифф.

Мы побеседовали еще немного о наших планах, о статьях в "Стар" и тому подобном. Однако все происходило как бы в тумане, поскольку время от времени Лилит отклонялась назад, подтягивалась ближе ко мне, словно поглощенная разговором, не сознавая, какое впечатление производили на меня ее телодвижения, но я-то реагировал на каждое из них и временами просто глох.

Она высунулась из воды уже почти наполовину, я же был на грани того, чтобы соскользнуть в бассейн и, пуская пузыри, погрузиться на дно. Наконец она сказала что-то, чего я не услышал вовсе. Потом откуда-то издалека до меня донесся ее голос:

— Ше-е-елл? Вы слушаете? Шелл?

Я прокашлялся:

— А, да. Послушайте, Лилит, это, пожалуй, все. Просто хотелось знать, остаетесь ли вы с нами, готовы ли действовать завтра.

— Никакого действия сегодня ночью?

— Ну, уже довольно поздно, все разошлись по домам. Да и мне пора в путь. Нужно еще кое-что сделать.

— Но, Шелл, не можете же вы быть таким бестолковым. Давайте забудем пока о проблемах. Поговорим о нас с вами. — Она выдержала долгую паузу. — Или вообще помолчим. Вам не хочется поцеловать меня?

Она наклонилась ко мне, опираясь локтями на бетонный бортик бассейна, наполовину погруженная в воду, а я согнулся над ней так, что мое ребро с трещиной вот-вот могло сломаться, двинься я хоть на дюйм еще. Я почти полностью забыл о боли, а сейчас ощущение было такое, словно бок мне заливали расплавленным свинцом. Я мучительно изогнулся всем телом и очень сомневался, что смогу хотя бы шевельнуться. Повиснув в воздухе, я думал с величайшей печалью, что проклятое ребро доставляет мне больше неприятностей, чем доставило Адаму его ребро, и что, если Лилит и не ожидает большое разочарование, оно точно ожидает меня.

Однако Лилит не имела ни малейшего понятия о том, что творится в моей голове, ибо она поднялась мне навстречу, сев на бетонный бортик, обвив мою шею сначала одной рукой, потом другой. Ее губы без труда нашли мои, поскольку я и не собирался доставлять ей хлопоты. Секунд за пятнадцать она промочила меня насквозь. Ее рот походил на электровибратор, а моя голова вибрировала, как сумасшедший тамтам, и моему ребру точно пришел конец.

Она покусывала мою губу какое-то время, затем отстранилась и часто-часто заморгала. Похоже, я обманул ее надежды.

Через несколько секунд она вяло спросила:

— Сколько ребер у тебя сломано?

Как ни стыдно мне было, я признался:

— Одно.

Пристально взглянув на меня, она встала и, бросив меня сидящим на мокром бетоне, прошла к качелям под балдахином и взяла большое оранжевое полотенце. Завернувшись в него, она возвратилась и присела рядом со мной.

— Как быстро ты залечиваешь раны? — спросила она.

— Не так быстро, как хотелось бы. — Со стоном я поднялся на ноги.

— Сядь. Поговори со мной.

— Угу, детка. Если я опущусь опять, то потерплю аварию. Пора возвращаться домой. Еще нужно сделать дюжину вещей.

— Забудь об остальных одиннадцати.

Я рассмеялся без намека на юмор:

— Если бы я мог. Пока.

Она проводила меня до "кадиллака" и, прежде чем я влез за руль, встала передо мной и сказала:

— Ладно, поцелуй меня на ночь в подтверждение наших добрых отношений.

— Если я… — не договорив, я поцеловал ее.

Она отступила назад и подобрала с земли полотенце. А я сел в машину и уехал. Если и до этого у меня были причины не любить Джима Норриса, то сейчас я его просто ненавидел.

Я ехал в город, к дому Дэйна, медленно пробираясь сквозь туман, наплывавший с моря. Подъезжая к Сиклифф-Драйв, я уже не мог обойтись без "дворников". В доме Дэйна горел свет, шторы плотно прикрывали окно спальни. Завернув на подъездную дорожку, я увидел темный седан у дверей. Мои фары осветили его, и что-то в нем мне показалось странным, но в первые секунды я не сообразил, что именно. Пока я парковался и вылезал из "кадиллака", меня не оставляла мысль: кто бы мог навещать Эмметта в такой поздний час? Мгновение я стоял почти в полной темноте, слушая, как тихо мурлычет мотор седана перед дверями. За его рулем сидел мужчина. И тут я понял, что показалось мне странным в этой машине: ее двери со стороны дома были распахнуты.

Холодок пробежал по моей спине, каждый нерв был напряжен, в мозгу звенело: "Тревога!" — пока я бежал к дому, запустив руку под пиджак.

Сжимая кольт в правой руке, я перепрыгнул несколько ступенек, проскочил крыльцо и врезался в полуоткрытую дверь. Ворвавшись в дом и пытаясь восстановить равновесие, я заметил рядом с собой какое-то смазанное движение, но среагировал не сразу — я увидел Дэйна.

Он был распростерт на полу спальни головой ко мне. На месте макушки кровавая масса, отвратительное мокрое пятно, гармонировавшее с жуткой краснотой на ковре.

Оторвав от него взгляд, я резко крутанулся влево, в сторону смазанного движения, которое я скорее почувствовал, чем различил в долю секунды до того, как заметил тело Дэйна. Там уже никого не оказалось. Какое-то движение отразилось в большом зеркале, и тут я увидел фигуру мужчины, взмахивающего рукой с пистолетом. За мгновение до того, как удар обрушился на мою голову, я узнал его. Я качнулся вперед, безуспешно пытаясь ухватиться рукой за гладкую поверхность стены, однако ноги подломились подо мной, и я рухнул на руки и колени. Кольт выскользнул из моих пальцев, а я еще пытался откачнуться в сторону, чтобы избежать следующего удара, но не мог даже пошевельнуться. Второго удара не последовало. Я услышал топот бегущих ног по деревянному крыльцу, потом их шлепанье по бетонной дорожке.

Я напрягся, пытаясь подняться, но каждая мышца, казалось, была парализована. Револьвер лежал в футе от моей руки, а у меня не было сил даже дотянуться до него.

В следующую секунд паралича как не бывало. Я схватил кольт и вскочил на ноги. Испытывая тошноту, содрогаясь и покачиваясь, миновал тело Дэйна и достиг входной двери в тот момент, когда взревел мотор и с громким стуком захлопнулись дверцы. Увидев рванувшую с места машину, я прыгнул на траву, поднял револьвер и поспешно нажал на спусковой крючок три-четыре раза. Машина газанула и растворилась в тумане. Я бросился к "кадиллаку", завел двигатель и нажал на газ.

Слева от меня мелькнули красным задние габаритные огни, завернули налево и исчезли. Я резко дернул руль, пробуксовывая, повернул за угол, едва не врезавшись в бордюрный камень, пока шины моего "кадиллака" скользили в тумане по мокрому от росы асфальту. Однако красное рдение задних габаритных огней еще различалось примерно в квартале от меня.

Моя спина ощущала усиливавшееся давление спинки сиденья по мере того, как мощный мотор все больше разгонял мой "кадиллак". Габаритные огни впереди метнулись вправо, но мой скоростной автомобиль уже начал нагонять их, и, когда я скользнул за угол и выровнял руль, они были ближе, чем в квартале от меня.

Я снова выхватил револьвер и теперь вел машину, не выпуская его из рук. Завыла сирена, я бросил мимолетный взгляд в зеркало заднего обзора и опять перевел его на дорогу передо мной. Сзади, совсем близко, вспыхнули фары, замигал яркий проблесковый "маячок", заливший светом салон моего "кадиллака". Я продолжал жать на акселератор. Хвостовые огни впереди меня мотнулись вправо и исчезли. Я врезал по тормозам, чуть отпустил педаль, когда машина заскользила, вновь вдавил ее в пол и стал поворачивать руль. Яркий свет проблескового "маячка" идущей сзади патрульной машины вновь залил кабину и на миг ослепил меня.

Я почувствовал, как "кадиллак" заскользил боком по мостовой, и уменьшил давление на тормоз, потом напряг зрение, вглядываясь в серое пятно впереди себя. Сирена уже визжала практически в моих ушах. Я выпрямил бег "кадиллака", и в это мгновение, мигая проблесковым "маячком", черная полицейская машина поравнялась со мной и начала прижимать меня к обочине. Мне пришлось остановиться, чтобы не врезаться в нее.

Высунувшись в окно, я завопил уже подходившему ко мне мужчине в форме:

— Парни в той машине только что убили человека! Бога ради, скорее за ними!

Луч фонарика упал на мое лицо, и ленивый голос произнес:

— Куда, к черту, вы так спешите? Хотите убиться в этом тумане?

Я заставил себя говорить спокойно, без ярости в голосе:

— Я гнался за машиной с двумя, может, с тремя парнями. Они только что застрелили Эмметта Дэйна.

В полицейской машине захлопнулась дверца, послышались шаги.

— А сейчас они уже в полумиле от нас, но если вы сделаете оповещение по вашей рации, их еще можно будет перехватить. Скоро они бросят машину.

— Что за бред? Ты не пьян, приятель?

Голос мне показался знакомым, и я выбросил руку в открытое окно, схватил руку с фонариком за запястье и осветил его лицо. Он даже не пытался остановить меня. Луч упал на тяжелую, грубую физиономию, отвислые щеки и мешки под глазами. Карвер!

— Я мог бы и догадаться, — пробормотал я.

Подошел второй коп, и я узнал "братца" Блэйка. Он обратился к сержанту Карверу:

— Ну, что за дела?

— Опять этот тип, Скотт, — устало, с нескрываемым омерзением отозвался Карвер. — Представляешь?

— Что ты думаешь? — спросил Блэйк.

— Черт, не знаю.

Я никак не мог сообразить, о чем это они толкуют. Карвер снова направил луч фонарика мне в лицо и прорычал:

— Скотт! Дай мне повод, и я вмажу тебе по зубам этим фонарем. Ты сказал правду?

У меня руки чесались врезать ему, но я спокойно ответил:

— Правду. Какого черта…

Он прервал меня, бросив Блэйку:

— Позвони, доложи. — Потом снова повернулся ко мне: — Что за тачка, Скотт? Засек ее номер?

Я зажмурился, пытаясь вспомнить. Свет моих фар осветил задний бампер той машины и ее номер. Я четко видел цифры и знал, что они отпечатались в моей памяти, но сейчас я не мог их вспомнить. Может, позже и удастся.

— Темный четырехдверный седан, может, "шевроле". Модель, пожалуй, пятидесятых годов. Номер калифорнийский, но цифр не помню.

Блэйк потрусил к патрульной машине, схватил телефонную трубку и начал докладывать. Тут я вспомнил кое-что еще — я же узнал парня в доме Дэйна. Тот самый привлекательный чистенький типчик, который встретил меня у больницы и который "никогда не носит оружия". Как мог, я описал его Карверу:

— Он назвался Циммерманом. Вряд ли, однако, это его настоящая фамилия.

— Тот самый Циммерман, что часами уговаривал Дэйна продать свою собственность "Сико", а сегодня ночью сообщил мне, что работает на Джима Норриса.

Вернувшийся Блэйк проронил:

— Сделано. Розыск объявлен. Но мало данных.

Карвер приказал:

— Выйди из машины, Скотт!

Я вылез, все еще сжимая в руке револьвер так, словно пальцы приросли к нему. Карвер протянул руку и забрал его.

— Минутку, сержант. Я бы оставил кольт себе.

— А я бы нет.

Я заметил револьвер в правой руке Блэйка и спросил:

— Какого черта?

— Спокуха! — бросил Карвер, скользнул за руль "кадиллака" и прижал его к обочине, потом вылез, запер дверцу, бросил ключи и кольт в карман и вернулся к нам.

— Поехали.

— Минутку. Как так получилось, парни, что вы меня перехватили? Как вы здесь очутились?

Света было достаточно, чтобы я заметил, как поджались губы Карвера. Он проворчал:

— Хоть тебя это и не касается, приятель, объясняю: мы получили вызов. Кто-то слышал выстрел на Сиклифф-Драйв. Мы подъезжали к дому Дэйна, когда ты рванул оттуда так, словно тебе смазали пятки скипидаром. Есть еще вопросы?

— Один. Почему к дому Дэйна? На Сиклифф-Драйв живет масса народу.

— Во-первых, звонили из восемнадцатого квартала. Во-вторых, вчера Дэйн купил "пушку". — Он помолчал. — Любители оружия обычно рано или поздно подстреливают кого-нибудь. Или оказываются подстреленными. Теперь скажи мне, Скотт, ты уверен, что была другая машина?

— Ах ты, тупой, проклятый…

Его рука шлепнулась о мою грудь, захватила мой пиджак. Я застонал от боли, пронзившей мне бок, и потянулся к его руке, однако он вдруг отпустил меня со словами:

— Извини. Совсем забыл, что ты весь избит. Но больше не распускай язык, Скотт. А теперь полезай в машину.

Блэйк сел вместе со мной на заднее сиденье. Карвер за рулем вздохнул и процедил:

— Ну что ж, поедем, взглянем на него.

Только тут до меня наконец дошло и наполнило все мое существо болью: Эмметт — мертв. Это было все равно что потерять руку. Я бы предпочел потерять руку.

Глава 9

Его тело лежало на ковре рядом с большим глубоким креслом, с одной рукой, подвернутой под него, и другой — вытянутой в сторону. Карвер заставил меня повторить каждое мое движение, и я показал ему, как я вошел, где упал, как выскочил из двери. Когда мы вернулись в спальню, Блэйк поднимался на ноги рядом с телом Дэйна.

Остановившись, я посмотрел вниз, на Эмметта, на то, что от него осталось. Меня переполняла ярость, но это была бессильная ярость, заглушённая, подавленная охватившей меня дурнотой. И я уже совершенно не сомневался, что не уеду отсюда, пока не найду безжалостных убийц Дэйна.

Карвер притронулся к моей руке. Он держал мой кольт с откинутым барабаном.

— Только одна пуля, — констатировал он. — Как так получилось?

— О, я забыл. Когда они рванули отсюда, я выстрелил три-четыре раза. Может, попал в машину. Насчет сидевших в ней не знаю.

Он вернул барабан на место и снова сунул кольт в свой карман. Взглянув на Дэйна, он спросил Блэйка:

— Из какого оружия его застрелили?

Блэйк пожал плечами:

— А Бог его знает.

Я не слышал никакой сирены, но перед домом остановилась машина, и появились новые полицейские, двое из них в штатском. Карвер проворчал:

— О'кей, Скотт, поехали в участок.

Вспышка фотографа сверкнула за нашими спинами, когда мы выходили.

Шеф полиции Турмонд опять читал газету, когда мы вошли, — он должен был быть здорово информирован о текущих событиях. Мы с Блэйком сели, пока Карвер, стоя рядом с письменным столом шефа, коротко докладывал о случившемся.

Шеф полиции посмотрел на меня — его глаза под редкими бровями походили на затуманенные омуты на фоне молочно-белого лица — и бросил:

— Ну?

— Примерно так оно и было. И что бы вы там ни говорили во время нашей последней встречи, в городе действуют профессиональные гангстеры.

— Вот как?

— Убийство было совершено весьма профессионально. Один или два головореза в доме — я, кажется, слышал, как бежали двое, — и один за рулем машины с работающим двигателем и открытыми дверцами. Вероятно, в краденой машине и с крадеными номерами. Если повезет, вы еще сможете застукать их.

Я продолжал говорить и вдруг понял, что все бесполезно. К этому моменту убийцы наверняка уже бросили машину и отвалили на другой, заранее приготовленной. Я закрыл глаза, пытаясь вспомнить то мгновение, когда мои фары осветили задний бампер темного седана. Я не мог тогда себе объяснить, почему седан стоит у дома Дэйна, и машинально взглянул на номер. Но до сих пор я все время мотался и не мог спокойно подумать. Наконец я вспомнил: 1Р61245.

Я назвал номер Турмонду, тот кивнул Блэйку, который поспешно покинул кабинет. Турмонд спросил Карвера:

— Так оно и было?

Карвер пожал своими тяжелыми плечами:

— Пока вроде все совпадает. Но у нас нет ничего, кроме рассказа Скотта. Я уже сказал, мы подъехали, как раз когда он рванул оттуда.

— За "шевроле", — уточнил я.

Карвер пристально посмотрел на меня и ровно произнес:

— Скотт, мы видели только твою машину, выскочившую, как чертик из ада. Я не утверждаю, что не было "шевроле". Я сообщаю только, что больше мы никого не видели. Вполне возможно, что ты говоришь правду, приятель, но пока у нас нет никакого подтверждения.

Я начал было горячиться, потом постарался расслабиться и поразмышлял спокойно. Даже мне с трудом удавалось разглядеть задние габаритные огни "шевроле" в тумане, вероятно, Блэйк и Карвер не могли видеть их за моей машиной, к тому же все их внимание сосредоточилось на мне. В самом деле, он был прав. Кроме моего рассказа, им не от чего было оттолкнуться.

Я сообщил Турмонду все: как вышел из больницы, разговаривал с Циммерманом, звонил Дэйну, посетил Барона и Лилит Мэннинг.

— От нее я поехал прямо к Дэйну. Тогда и увидел машину перед его домом. Остальное вы уже знаете. Кстати, Циммерман говорил мне, что работает на Джима Норриса. Циммерман — тот ублюдок, который убил Дэйна, по крайней мере, один из них. Именно шутник Норрис отправил меня в больницу. И пора уже воздать им должное.

Помолчав немного, шеф полиции спросил:

— У тебя есть хоть какое-нибудь доказательство?

— Треснувшее ребро, шишки на голове и мое честное слово. Тебе мало? На основании того, что я тебе сообщил, вы могли бы заполнить вашу тюрьму до отказа.

— Ага, — отозвался шеф полиции. — Беда в том, что ты единственный, кто говорит это. Разумеется, мы пригласим Норриса сюда еще раз.

— Еще раз? Уж не хочешь ли ты сказать, что не поленился побеседовать с ним.

Бледное лицо Турмонда вспыхнуло от гнева.

— Мне уже надоел твой треп, Скотт. Да, мы говорили с ним. Здесь, четыре часа. Мне лично не нравится Норрис, но у нас нет никаких доказательств того, что он совершил какое-либо преступление. Почти все, чем мы располагаем, мы услышали из твоего громкоголосого рта.

— Разве Клайд Барон и мисс Мэннинг не подтвердили мои показания?

Он кивнул:

— Они оба были у меня. Высказали кое-какие подозрения, главным образом то, что подсказал им ты.

Наш разговор продолжился. Еще целый час просидел я с шефом Турмондом, с Карвером и Блэйком. За это время было напечатано мое заявление, и я подписал его. Полицейские были посланы за Норрисом и за некоторыми из его подручных, описанных мною. Циммермана тоже объявили в розыск, но я сомневался, что его найдут. Сообщений о "шевроле" так и не поступало.

В конце концов шеф сказал мне:

— Ладно, Скотт, мы тебя отпускаем. Где ты остановился?

Я даже и не подумал об этом.

— Не знаю. Собирался остановиться у Дэйна. А сейчас не знаю.

— Мы должны знать, где ты будешь, Скотт. Ты можешь нам понадобиться.

— Пусть будет у Дэйна.

За этот час Карвер выходил из кабинета и, вернувшись, положил мой кольт на стол шефа. Поэтому я спросил:

— Как насчет моей "хлопушки"?

Он пожевал губу, потом подтолкнул пальцем кольт в мою сторону, а я схватил его, откинул и осмотрел барабан. В нем были только четыре пустые гильзы. Обычно я оставляю под бойком пустой патронник. Сейчас были пусты два патронника. Я посмотрел на Карвера.

— Пробный выстрел, — небрежно бросил он. — Не думаешь же ты, что мы это упустим?

Я пожал плечами, сунул незаряженный кольт в кобуру и вышел из кабинета. Карвер проводил меня до главного входа на Третью улицу.

В дверях он вручил мне ключи от моей машины, и я спросил:

— У вас не найдется безнадзорных патронов 38-го калибра? Пустая пушка не пушка.

— Не найдется. Я бы предпочел, чтобы ты остался без них. Шеф сказал, что ты должен побыть пока в городе, но не думаю, что он очень уж расстроится, если ты вернешься в Лос-Анджелес. Если хочешь знать мое мнение, тебе лучше убраться к черту из нашего города.

— Мне твое мнение без пользы, Карвер. И вообще не считаю нужным прислушиваться к тому, что говорят местные копы.

Его окруженные мешками глаза превратились в щелочки, а на щеках набухли желваки. Он схватил меня за пиджак и прорычал:

— Мне чертовски надоел твой поганый язык.

— Ну-ка отпусти, Карвер. — Я поднял свой правый кулак.

Он усмехнулся, не разжимая губ:

— Знаешь, что произойдет, если ты попытаешься ударить меня?

— Ага, ты потеряешь несколько зубов. Так что отпусти.

Глядя вправо от себя, он выпустил из руки мой пиджак. Проследив за его взглядом, я увидел поблизости Блэйка, прислонившегося к стене.

— О'кей, убирайся! — бросил Карвер. — Меня уже тошнит от тебя. Убирайся как можно дальше отсюда. Доставишь мне еще одну неприятность, и ты пожалеешь, что родился на свет, Скотт.

Я промолчал. Он присоединился к Блэйку, и я ушел.

Я поймал такси, доехал до своего "кадиллака" и попросил водителя подождать, пока я открою багажник. Мне не хотелось оставаться одному на пустынной улице, и мне нужен был свет. Порывшись в барахле, которым забит мой багажник, я наконец нашел коробку патронов 38-го калибра, зарядил револьвер и сунул несколько патронов в карман пиджака. Заперев багажник, я расплатился с таксистом и забрался за руль "кадиллака".

Я подгадал на двух светофорах так, что проскочил их, когда уже зажигался красный свет, потом простоял пару минут у знака "Стоп". Убедившись в том, что никто не висит у меня на "хвосте", я поспешил обратно на то место, где Карвер остановил мою машину. Туда, где я потерял "шевроле". Я проехал в том же направлении несколько кварталов, развернулся и рванул обратно, заглядывая во все боковые улицы.

Если только я не спятил, "шевроле" наверняка был брошен где-то тут. Нужно было убедиться в этом. Через пятнадцать минут я и убедился, найдя "шевроле" на улице Каштанов, меньше чем в полумиле от того места, где меня остановили Карвер и Блэйк. Сзади него стояла патрульная машина, вокруг собрались любопытные. Оставив "кадиллак" за углом, я вернулся пешком. Тот самый "шевроле", четырехдверный седан модели пятидесятых, номер 1Р61245, с пулевым отверстием в правом заднем крыле. Паршиво же я целился. Полицейские из патруля не были склонны выдавать какую-либо информацию, но я ухитрился взглянуть на регистрационную карточку. Она была выписана на имя Мануэля Мендосы из города Санта-Анна.

Не было смысла дольше торчать там, пытаясь найти подтверждение того, что я уже знал: именно здесь стояла наготове другая машина, на которой убийцы и смылись два часа назад. Я вернулся к своему "кадиллаку", отъехал подальше от города и остановился у телефонной кабины на заправочной станции. Позвонил я приятелю из дорожно-патрульной службы Лос-Анджелеса, попросив его проверить регистрацию номера "шевроле", повесил трубку и подождал ответного звонка. Номера были выданы некоему Артуру Сиберну, проживающему на Прибрежном бульваре в Лагуна-Бич. Что и требовалось доказать.

Проехав дальше на север по прибрежному шоссе до ближайшего мотеля, я снял бунгало, загнал "кадиллак" в примыкающий гараж и бросился на койку. Однако долго еще не мог заснуть, обуреваемый мрачными мыслями. Я собирался вернуться в Сиклифф, но только средь бела дня. Пока я лишь прикоснулся к краю всей этой заварухи и не хотел, чтобы меня убили выстрелом в спину, пока я добираюсь до ее сердцевины. В Сиклифф я въехал в одиннадцать утра и чувствовал себя в относительной безопасности на заполненных народом улицах, однако не настолько, чтобы полностью расслабиться и утратить бдительность. На Главной улице у красного светофора я машинально оглядывался вокруг — на случай, если увижу знакомую физиономию, и заметил газетный киоск на углу. В глаза бросился большой черный заголовок местной "Стар", но его смысл дошел до меня не сразу. Через мгновение я все же врубился. Светофор переключился, и сзади меня засигналила машина, но я в изумлении смотрел на кричащий заголовок: "САМОУБИЙСТВО ЭММЕТТА ДЭЙНА".

Я крикнул продавцу, чтобы он принес мне газету, расплатился под вой и визг клаксонов позади меня, завернул за угол, припарковался и залпом "проглотил" заметку. Подписанная "Э.С. Лэйн", она занимала самое видное место — две колонки в правой части первой полосы. Я быстро пробежал ее глазами. Заметка не подтверждала в целом вынесенного в заголовок факта, а лишь указывала: "Хотя и не отвергается возможность грязной игры, предварительное расследование свидетельствует о том, что вчера ночью Дэйн совершил самоубийство в своем доме на Сиклифф-Драйв. Активный общественный деятель города, Дэйн…".

Просмотрев остальную часть заметки, я включил передачу и поехал в редакцию "Стар". Скомкав газету в руке, я ворвался в помещение и увидел Бетти сидящей за письменным столом. На нем я и расправил газету под ее носом.

— Кто, черт побери, накатал подобную глупость?

Она подняла на меня глаза:

— О, Шелл! — Лицо ее было искажено усталостью. — Это написала я. Э.С. Лэйн — Элизабет Лэйн.

— Неужели вы не знаете, что Дэйн никогда бы не покончил с собой?

Она прикусила губу:

— Знаю. Мне самой моя заметка не доставила удовольствия. Информацию я получила в полиции. Мне известно только, что он мертв, а как он умер… Я… в его доме не была.

— А я был.

Ее светло-карие глаза за очками в черной оправе распахнулись чуть шире, она встала и провела меня в один из кабинетов в конце большого общего зала. Закрыв за нами дверь, она спросила:

— Что вы имеете в виду?

— Вы получили сведения у копов?

— Да. Я повидала их с утра, как только услышала новость.

— Вы хотите сказать, что они ничего не говорили обо мне? Я нашел его тело, приехав к нему домой сразу после убийства.

Насупившись, она покачала головой:

— Полицейские не упоминали вашего имени. Шелл, что же случилось? Вы точно знаете, что его убили?

— Предумышленное убийство. — Я начал с самого начала и рассказал всю историю, включая и мое сидение с копами.

Когда я подходил к концу рассказа, Бетти сняла очки и мягко постукивала дужками по своей щеке, потом проговорила:

— Это… это странно.

— Еще как странно! Вы впервые слышите все это? Она кивнула:

— Да. Я беседовала с шефом полиции Турмондом. Он мало что сообщил мне, но заверил, что сможет сообщить мне кое-что дополнительное позже и что пока расследование продолжается.

— Насколько я знаю копов в этом городе, они продолжат расследование до двухтысячного года. Любой бойскаут быстрее получил бы результаты. Хотел бы я знать, зачем они выдали всю эту чепуху.

— У них, должно быть, была какая-то причина.

— Ага. Постараюсь разузнать ее. — С минуту я размышлял. — Бетти, мне кажется, Эмметт составил несколько лет назад завещание. Вы не знаете, кто унаследует его собственность?

Она нахмурилась:

— Забавно, я как-то не подумала про завещание. Полагаю, его бывшая жена и дочь. Сейчас они живут в штате Иллинойс. Точно я не знаю, но проверю. — Она помолчала. — Феррис Гордон — его… был его адвокатом. Он должен знать.

— Хорошо. Турмонд обещал вам сообщить что-то еще. Он не намекнул, что именно?

— Нет. Сказал только, что будет держать "Стар" в курсе всех новостей.

Я повернулся и пошел к двери.

— Шелл! — позвала она.

Моя рука уже лежала на ручке двери, когда она подошла и спросила:

— С вами все в порядке? Я же не видела вас с того момента, когда вы подвезли меня домой. Я заезжала в больницу, но меня не пустили к вам.

Я улыбнулся:

— Спасибо, что пытались навестить меня. А я даже забыл поздороваться. Привет!

— Привет! — улыбнулась она. — Я вас так понимаю.

— Пожалуй, я был более… расслаблен, когда разговаривал с вами в последний раз.

— И безумнее. Знаете, вы меня так разволновали, что я позволила вам подвезти меня, забыв, что рядом с редакцией стоит моя машина.

Да и я забыл про машину, в которой она приезжала к Дэйну в тот первый день:

— Тот коричневый "форд"?

— Угу. Ну не глупо ли? Он остался там на всю ночь. — Она снова улыбнулась, но ее лицо тут же посерьезнело, когда она спросила: — Вам здорово досталось?

— Скорее я пострадал морально, чем физически, но теперь я чувствую себя вполне сносно. — Действительно, физически я чувствовал себя не так уж и плохо. Правда, меня почти не отпускала тупая головная боль. Но после выхода из больницы я еще ни разу не чувствовал себя лучше. — Я гораздо в лучшем состоянии, чем будет Норрис, когда я доберусь до него.

— Норрис? Я только слышала, что вас сбила машина.

— Ага, машина и несколько подручных Джима Норриса.

Я коротко рассказал ей о случившемся, и она пришла в ярость:

— Знаете, как я поступлю, Шелл? Я опишу все это, все, что вы мне рассказали, и опубликую, даже если мне самой придется набирать в типографии эту историю.

— Кто-то должен напечатать это. Может, я сообщу вам что-то новенькое, когда вернусь.

— Вы пойдете к шефу полиции?

— Да. Хочу поговорить с ним и парой тупиц, которых зовут Карвер и Блэйк.

Я попрощался и поехал в участок. Когда я вломился туда, мне и в голову не могло прийти, какую глупость я совершаю.

Уголком глаза я заметил Блэйка, беседовавшего с дежурным сержантом, но продолжал целеустремленно шагать к кабинету шефа. Дверь была приоткрыта, и я ввалился внутрь без стука. Турмонд сидел за письменным столом, а в одном из кресел перед ним удобно расположился сержант Карвер. Это меня устраивало — я хотел поговорить с ними обоими.

Мне показалось, что мое появление сильно удивило шефа полиции, но я стремительно подошел к столу и расправил на нем смятую газету со словами:

— Турмонд, ты не слышал ни одного моего слова прошлой ночью? Что за дурацкие игры?

За моей спиной щелкнул дверной замок, и, бросив взгляд через плечо, я увидел Блэйка, прислонившегося спиной к двери. Он смотрел не на меня, а на Карвера со странным выражением худого лица.

Шеф спокойно произнес:

— Присаживайся, Скотт. Ты, кажется, чем-то расстроен?

— Еще как, черт побери! Что за идиотская история? Ты хоть разговаривал с Норрисом? Как дела с этим Циммерманом? Машина…

Он прервал меня:

— Садись. Не все сразу, Скотт.

Я сел, но гнев мой был столь сильным, что я едва удержался, чтобы не выпрыгнуть из кресла.

— Ладно, пусть будет не все сразу. Почему в газете не сказано, что Дэйна убили?

— Послушай, Скотт, мы знаем, что это не было самоубийством, по крайней мере из того, что ты нам рассказал. Но таким образом убийцы — если таковые были — посчитают себя в безопасности. Дай же нам возможность раскопать что-то определенное на них.

— Что, черт побери, ты имеешь в виду под этим "если таковые были"?

В воздухе кабинета шефа витало что-то странное: то ли некая напряженность, то ли подавленное возбуждение, которое я ощущал почти кожей. Шеф полиции посмотрел на Блэйка, потом на Карвера, и наконец взгляд его серых глаз застыл на моем лице.

— Если откровенно, у нас нет ничего. Никакого доказательства, кроме, конечно, твоего показания.

— А номер машины? — прорычал я. — Той украденной машины? Я же говорил вам, что было профессиональное убийство. Что вам нужно еще? Машина украдена из Санта-Анны, а номера — в Лагуне. За рулем убийц ждал сообщник. На маршруте отвала стояла другая машина. Да Боже ж ты мой! Налицо все составные части заказного убийства, кроме "ударной" машины!

Я смолк так неожиданно, что даже почувствовал, как свирепо они уставились на меня. Вот теперь я попался! Попался и пропал! Практически в каждом хорошо спланированном заказном убийстве за отвальной машиной следует другая, "ударная", с одним-единственным назначением: блокировать или задерживать преследование, остановить любую полицейскую или частную машину, которая может пуститься в погоню, и дать таким образом убийцам возможность улизнуть. И все это время вплоть до этого момента я считал, что такой важный элемент отсутствовал, а убийцы использовали "ударную" машину века, "ударную" машину, которая призвана покончить со всеми "ударными" машинами. Это была, естественно, полицейская патрульная машина. А в ней сидели сержант Карвер и патрульный Блэйк.

В единый миг в моей голове промелькнула дюжина взаимосвязанных мыслей, главная же из них заключалась в том, что я слишком широко раскрыл свою пасть и выкопал ею собственную могилу.

Сердечный шеф полиции был уже совсем не сердечным. Сейчас он даже не казался мягким и вялым, а выглядел холодным, крутым и опасным.

Глава 10

Я медленно выдохнул. Теперь многое стало ясно. Карвер. Блэйк и, несомненно, сам шеф полиции Турмонд повязаны с Норрисом и его головорезами. Продажностью копов объяснялось, почему даже немногие имевшиеся жалобы на "Сико" были положены под сукно и почему Норрис мог действовать так нагло. И я вляпался по уши, если только не сумею убедить их, что я, глупенький, так и не врубился в их делишки.

Истекла лишь одна секунда, максимум две. Шеф полиции Турмонд наклонился ко мне и спросил:

— В чем дело, Скотт?

Я выдавил из себя жалкую улыбку и зачастил скороговоркой:

— Мне только что пришло в голову, шеф, я же не упомянул Мендосу и Сиберна. Может, тебя заинтересует, как я узнал о них?

Его лицо немного разгладилось, когда он проговорил:

— Да, так как же?

— Ну, ты же помнишь, как я предположил вчера, что убийцы, скорее всего, использовали краденую машину и краденые номера. Но ты воспринял это так, как будто не поверил мне. — Я не мог так сразу остыть, если собирался убедить полицейских парней, что все еще обманываюсь на их счет. Поэтому я взглянул на сидевшего слева от меня Карвера и сказал: — Я засомневался, что наш добрый сержант сможет во всем разобраться, при его-то пустой башке, тогда я отправился сам на поиски отвальной машины.

Карвер приподнялся со своего кресла и воскликнул:

— Эй! Я не позволю…

Но шеф полиции велел ему заткнуться, а мне продолжать.

— Я засек машину на улице Каштанов и посмотрел номера и регистрационную карточку. В дорожно-патрульной службе я узнал, кому были выданы номера, и все стало ясно.

— Почему ты не сообщил об этом, Скотт?

— Когда я осматривал "шевроле", рядом стояла патрульная машина, и я решил, что вам уже все известно или вот-вот будет известно. — Я сделал паузу. — Это доказывает, вне всякого сомнения, что убийство Дэйна было спланировано заранее, задолго до его совершения. А ты так и не дал мне никакого объяснения, откуда возникла "утка" о самоубийстве?

— Я уже объяснил, — парировал шеф полиции. — В самом деле пока нет никакого доказательства того, что не ты убил Дэйна. Такой ловкий парень, как ты, Скотт, тоже мог украсть машину и номера и оставить ее заранее на улице Каштанов на случай, если что-нибудь пойдет не так. Тогда ты мог бы клясться, что гнался за "шевроле" и полудюжиной парней в нем, а полиция вскоре нашла бы "шевроле", и это подтвердило бы, что ты ничего не выдумал.

— Вот это мысль! Глупее я…

Шеф спокойно продолжал:

— Я не утверждаю, что так оно и было, но так могло быть.

— О'кей. Его убил я. Признаюсь. Использовал базуку с гранатой из сухого льда. Мой мотив… ну, его-то как раз у меня не было.

В разговор встрял Карвер:

— Не смешно. Не сомневаюсь, мы обнаружим мотив — стоит только поискать. И не думай, что я шучу. — Он оскалился. — У нас достаточно оснований для твоего задержания, Скотт. — Он многозначительно взглянул на Турмонда, и я последовал его примеру.

Им и не нужны были никакие основания, чтобы задержать меня, а только пустая темная камера, которую можно было бы надежно запереть. Сейчас все зависело от шефа. Если ему покажется разумным упечь меня, в моей камере точно не будет телефона, по которому я мог бы позвать на помощь морскую пехоту.

Я поднялся, не ведая еще, отпустят ли они меня или нет. И мне совсем не нравилось выражение лица Турмонда.

— Сядь! — приказал он. — Карвер прав — нам хватает оснований, чтобы засадить тебя. Теперь, когда Дэйн мертв, у тебя уже нет клиента, однако ты продолжаешь доставлять нам неприятности.

Это прозвучало так, словно шеф полиции пытался сообразить, доставлю ли я ему больше неприятностей в кутузке или на свободе? Я постарался внести свою лепту в двойную игру, не веря ни одному своему слову, но продолжая играть под дурачка:

— Это не серьезно. Арестуйте меня, и через час я буду освобожден под залог и тут же подам на вас в суд за незаконный арест. К тому же у меня есть клиент. Даже два: Лилит Мэннинг и Клайд Барон. Так я думаю. — Я бы назвал своим клиентом даже Бога-отца, если бы мне это помогло.

Однако мои слова сбили шефа с панталыку, и я удивился, почему я не упомянул раньше Лилит и Барона. Какими бы продажными ни были шеф полиции и два его прихвостня, казалось мне, они чертовски поостерегутся вызвать неудовольствие двух таких влиятельных лиц, как Барон и Лилит, если только они не поняли, что я врубился в их игру.

— Вот как? — удивился он. — С каких пор? И что значит это твое "так я думаю"?

— Ну, я работаю на них, хотя и не видел их последнее время. Слишком много всего случилось.

Шеф полиции хотел было что-то сказать, но воздержался, бросив взгляд на Карвера и Блэйка. Поджав губы и насупившись, через минуту он проговорил:

— Посмотрим, Скотт, — подтянул за провод к себе по столу телефон и набрал номер.

Через мгновение он уже говорил елейным голосом, полным уважения:

— Клайд? Здесь Уоллес Турмонд. У нас в участке этот Шелл Скотт. Уверяет, что работает на вас. Что скажете? — Послушав несколько секунд, он произнес: — Ну, мы… допрашивали его в связи со смертью Эмметта Дэйна… Что? Ну, думаем, мы могли бы его задержать… Понятно. Ладно, Клайд. Спасибо. — Положив трубку, он забарабанил пальцами по столу, пристально глядя на меня, потом сказал: — Мистер Барон сейчас приедет.

— Естественно. — Я едва смог проглотить ком в горле.

Барону понадобилось пятнадцать минут, чтобы добраться до участка. Тем временем я поинтересовался у шефа, узнали ли они хоть что-нибудь от Норриса и нашли ли парня, называвшегося Циммерманом. Естественно, ответ был отрицательным, они даже не могли найти Норриса, которого, по словам Турмонда, не видели в городе уже несколько дней. Другого я и не ждал, просто старался поддержать беседу. Наконец приехал Барон и ввалился в кабинет шефа. Он тряхнул руку Турмонда и заговорил быстро и громко. Когда шеф полиции спросил его, был ли он моим клиентом, Барон искоса посмотрел на меня и через пару секунд подтвердил: "Верно". Когда же мы с Бароном собрались уходить, Турмонд даже не пытался меня остановить. Мы вышли из кабинета, и я затворил за нами дверь, неровно дыша.

В дверях главного входа в участок Барон остановил меня словами:

— Боюсь, я чего-то не понял, мистер Скотт. Почему они вас не отпускали?

Поблизости никого не было, но я не собирался ничего говорить, пока не уберусь подальше от полицейского участка, поэтому коротко бросил:

— Они считают, что у них есть основания. Я все расскажу, но сначала уедем отсюда.

Он кивнул, однако не сдвинулся с места:

— Что вы думаете о самоубийстве Дэйна? Почему они допрашивали вас?

— Я обнаружил его тело. Не было никакого самоубийства. Норрис послал своих головорезов, и они убили его.

Он состроил гримасу:

— Я этого и боялся. Вы уверены?

— Еще как!

Он покачал головой и насупился:

— Если они убили Дэйна, как они поступят со мной? И с Лилит? Вы ее видели?

— После вчерашней ночи нет.

— Она пыталась связаться с вами. Звонила мне сегодня утром, хотела узнать, где вас найти. Но я этого не знал.

Интересно, чего она хотела, не того же ли, что и вчера? Или ее опять навестили подручные Норриса? Я спросил Барона:

— Она была встревожена?

— Да. Сказала, что это очень важно. Полагаю, вам следует повидать ее.

— Ладно, поеду узнаю, что ее гложет. Может, позже… — Я замолчал.

Мы все еще стояли в дверях, и сзади себя я услышал скрип кожаного ботинка. Повернувшись, я увидел шефа Турмонда в нескольких футах от нас, направлявшегося в сторону дежурного. Он был достаточно близко, чтобы услышать мои последние слова, но по нему не было видно, что он вообще обратил на нас внимание. Я взял Барона под руку и повел его на тротуар. Его машина была припаркована под знаком "Стоянка запрещена". Он сел за руль, а я облокотился на дверцу и спросил:

— У вас были новые проблемы с парнями из "Сико"?

Он покачал головой:

— Нет. Однако, если откровенно, я не собираюсь больше подставлять свою шею. Я продам все, что у меня есть, даже одежду с себя, но не рискну кончить так, как Эмметт.

— Ну, в ближайшее время в городе может разразиться буря. Ваш "честный" шеф полиции и его подчиненные Карвер, Блэйк, а может быть, и другие оказались такими же прожженными бестиями, как и Норрис.

У него отвалилась нижняя челюсть, и он взглянул на меня так, словно я стал "голубым":

— С ума сошли!

— Как бы не так! — И я рассказал ему, что случилось прошлой ночью, когда я гнался за убийцами от дома Дэйна, и как мне помешала "ударная" машина.

Он нахмурился еще больше:

— Но это не означает, что они столкнулись с Норрисом.

— По-моему, означает. Может, это и не улика, но я постараюсь найти доказательства, если удастся. — "Если я выживу", — подумал я. — Поразмышляйте над этим. Я навещу Лилит. Благодарю за помощь, за то, что вызволили меня.

— Я просто обязан был сделать это для вас в ответ на вашу поддержку, мистер Скотт. Хотя дела-то не пошли лучше, а?

Холодно взглянув на меня, он попросил связаться с ним после того, как я повидаю Лилит.

Я прошел несколько шагов до своего "кадиллака", завел мотор и отъехал, присматриваясь, не сел ли кто мне на "хвост". В миле от города мое зеркало заднего обзора показывало пустое шоссе за моей спиной, так что, похоже, за мной никто не следил. В следующий миг я увидел справа белое пятно особняка Мэннингов. Свернув с улицы Винсент на подъездную дорожку, я заметил Лилит на веранде. Она встала, когда я припарковался.

Впервые я видел ее одетой, то есть не в одном купальнике. И хотя она все еще выглядела обворожительной, ей, похоже, не следовало бы одеваться вообще. Я поднялся на веранду, а она протянула мне обе руки, сжала ими мои и сказала:

— Привет, Шелл! Я пытался разыскать вас.

— Привет! Я видел Барона, и он сообщил мне, что вы хотите поговорить со мной. В чем дело?

— Даже не знаю. Куча вещей, пожалуй. — Она притянула меня к себе, обвила руками мою шею, поцеловала в губы и отступила на шаг.

— Эй! — воскликнул я, забыв о галантности. — Надеюсь, это не единственная причина вашего желания видеть меня.

Она улыбнулась:

— О? Я уже не кажусь достойной поцелуя, как вчера? — Она снова села на диванчик.

Разумеется, она не могла смотреться так очаровательно, как прошлой ночью, но и сейчас в ней не было ничего отталкивающегося. На ней были светло-зеленая нейлоновая блузка и темно-зеленая юбка, которые превосходно обрисовывали ее роскошную фигуру.

— Вы выглядите замечательно, Лилит. Однако буду откровенен до грубости. Мне нет дела до того, как вы красивы. Слишком много случилось сегодня или еще случится, чтобы я рассиживался здесь, восхищаясь вами, как бы это ни было мне приятно. Если вам больше нечего сообщить, я побежал. Я думал…

— Отнюдь. Я хочу сказать вам нечто важное, — прервала она меня. — Прочитав сегодняшнюю "Стар", я приняла решение. Я имею в виду Эмметта Дэйна. Не думаю, чтобы он покончил с собой.

— Он и не покончил. — Мне пришлось повторить то, что я уже рассказывал Барону.

Выслушав меня, она кивнула:

— Меня это нисколько не удивляет, Шелл. Однако мне уже нет до этого дела. Я уезжаю.

Я ее не осуждал, на ее месте я, вероятно, слинял бы давным-давно.

— Жаль, — обронил я. — Сиклифф больше не для вас, а?

— Никогда. Шелл, ты будешь хоть немного скучать по мне?

— Еще как. Куда ты отправишься?

— Не знаю. Может, на Гавайи или опять в Европу. У меня полно денег, больше, чем мне когда-либо понадобится. Я могу отправиться, куда хочу, и делать, что хочу. Я — одинокая. Ничем не связана. Но я люблю компанию.

— Пожалуй, все любят компанию.

— Шелл, почему бы тебе не поехать со мной? Нам было бы здорово вместе. — Она улыбнулась. — Я бы сняла дом с бассейном.

Я задержался с ответом, потом все же выдавил из себя:

— Весьма привлекательное предложение, Лилит. Но по многим причинам оно не может быть мною принято. Во-первых, я не могу покинуть Сиклифф. По крайней мере, пока.

— Почему, Шелл? Мы можем просто уехать, и все. Прямо сейчас, сию минуту. Запрыгнуть в автомобиль и погнать… куда захочется.

Я покачал головой:

— У меня слишком много… ну, слишком много долгов.

— Забудь Шелл. Что это даст в конечном счете? Мы можем хорошо повеселиться. И повеселимся, если ты захочешь.

— Ничего не получится, милая.

Ее поведение резко переменилось. Лицо слегка покраснело, а губы искривились, когда они воскликнула:

— Пошел ты к черту! Тебе следовало бы гарцевать на белом коне, звеня доспехами. За кого ты себя выдаешь? За крестоносца? — Она продолжала в том же духе еще какое-то время и неожиданно в заключение сказала: — Мне очень жаль.

— Мне тоже.

— На самом деле я вовсе ничего такого не имела в виду. Просто ощущение отвергнутой женщины не очень-то приятно. — Помолчав несколько секунд, она похлопала подушку дивана рядом с собой. — Сядь, поцелуй меня. — Она улыбнулась. — Это-то, по крайней мере, ты можешь сделать.

Я сел. И поцеловал ее. По правде говоря, я сделал больше, чем "по крайней мере". Наконец я огляделся.

— Нас никто не видит, — сипло прошептала она.

Ее руки обвили мою шею и притянули меня к ней, ее раскрытые и чуть выпяченные влажные губы были красноречивее всяких слов. И все же я отстранился от нее. Ничего хорошего мне это не сулило. Вернее, мне было очень приятно, но, как бы ни улучшились мои отношения с Лилит, они не могли улучшить моего положения в Сиклиффе. А оно было просто отчаянным, и, останься я здесь еще хоть ненадолго, оно станет еще ужаснее. Поэтому я поднялся.

— Да что с тобой? — спросила она, потом улыбнулась. — Все еще болит ребро?

— Не оно меня беспокоит. Просто мне нужно ехать.

— Я тебя не отпущу, — заверила она.

Две пуговки на ее блузке были расстегнуты, дышала она медленно, но ритмично — и какой ритм она задавала! Я бессмысленно пролепетал:

— Увидимся в Гонолулу. Я заскочу и даже отдам тебе свою последнюю рубашку, однако сейчас я должен идти. Я просто обязан.

Повернувшись, я стал спускаться с веранды, но она схватила меня за руку и воскликнула:

— Да в самом деле, что с тобой? Будь же благоразумным!

— Даже не собираюсь быть благоразумным. Это как раз неблагоразумие. Город кишит гангстерами и продажными копами, и большинство из них жаждет моей крови, а я ничего не предпринимаю для того, чтобы обезопасить себя и — Понимаешь ли? — закончить начатое дело.

— Я уже думаю, что ты никогда не заканчиваешь ничего из начатого тобой.

— Ну нет, я всегда… Послушай, не глупи.

Говоря это, я удалялся от нее, пока не очутился на покрытой гравием дорожке под верандой. Лилит возвышалась надо мной с совершенно несчастным видом, положив руки на бедра.

— До свидания! — попрощался я.

— Иди к черту!

Послав ей воздушный поцелуй, я забрался в "кадиллак" и завел двигатель, пока слабость не овладела мной. На первой передаче я приблизился к выезду на улицу, притормозил, бросив взгляд налево и направо, начал выкатываться на мостовую, но тут же врезал по тормозам, заметив в двух кварталах черный автомобиль, несущийся как сумасшедший на скорости по крайней мере семьдесят миль в час.

Он показался со стороны города и развил такую скорость, что я не рискнул выехать на улицу, хоть он и находился еще в квартале от меня. Я оставил передачу включенной и выжал сцепление. Мне показалось, будто тот водитель подумал, что я выезжаю на улицу, ибо я услышал пронзительный визг шин, когда он резко затормозил, и автомобиль завилял по дороге, но потом все же сумел выровняться. Однако вместо того, чтобы снова газануть, автомобиль продолжал терять скорость, которая упала миль до тридцати, когда нас разделяло ярдов десять.

В последнее мгновение сигнал тревоги прозвучал в моем мозгу. Тут я увидел мужчину, пялившегося на меня в открытое окно со стороны сиденья для пассажира, и отблеск солнечного света от "пушки" в его руке, вытянутой в мою сторону. Я подпрыгнул на месте, отпустив все сразу: мои руки бросили руль, ступня соскользнула с педали сцепления, а сам я нырнул вбок, к правой дверце, и, когда мои пальцы схватили дверную ручку, я услышал, как прогремел пистолет один и второй раз. В этот самый миг машина прыгнула вперед, когда шестерни вошли в зацепление, и это в сочетании с моим внезапным прыжком спасло меня. Я услышал, как пули вонзились в заднюю часть кузова моего "кадиллака", но успел распахнуть дверцу и выскочить в нее.

"Кадиллак" выпрыгнул на улицу до того, как его двигатель заглох, и вынудил черный автомобиль вильнуть к дальнему краю мостовой. Я перекатился по асфальту и почувствовал, как затрещали мои колени, когда я подтягивал их под себя, в то время как пальцы моей правой руки обхватили рукоятку кольта.

Я бросил свою "хлопушку" в сторону черного автомобиля, колеса которого в этот момент пробуксовывали по грязи обочины. Он завилял, пистолет грохнул еще раз, и я услышал, как пуля ударилась рядом со мной и срикошетила. Я торопливо выстрелил в направлении черного автомобиля, прицелился в парня, выглядывавшего в открытое окно. Его пистолет грохнул опять, и я нажал на спусковой крючок, чуть перевел ствол кольта и нажал вновь.

Черный автомобиль вильнул еще раз и остановился на земляной обочине, а я вскочил на ноги и кинулся к моему "кадиллаку", когда проревел второй пистолет. Пуля не задела меня, но где-то поблизости послышался звон разбитого стекла. Укрывшись за "кадиллаком", я согнулся и переместился к его капоту, судорожно роясь в кармане пиджака в поисках засунутых туда прошлой ночью запасных патронов. Достав целую горсть, я оперся правой рукой с кольтом на капот и выглянул из-за него.

Всего в тридцати — сорока футах от себя, рядом с черным автомобилем, я увидел мощную фигуру мужчины с пистолетом в руке. Какое-то мгновение он смотрел не на меня, а на дом за моей спиной. Потом его голова резко дернулась в мою сторону, ствол его пистолета повернулся и выплюнул огонь. Я поспешно выпустил в мужчину оставшиеся в моем кольте пули, промазал, а он грохнулся на землю. Нырнув опять под прикрытие "кадиллака", я потратил несколько секунд на перезарядку кольта. Когда я снова выглянул поверх капота, грузный, чем-то знакомый мне мужчина несся, согнувшись, от черного автомобиля, ища укрытие среди торчавших поблизости деревьев.

Я послал пулю ему вдогонку, когда он уже оказался в тени деревьев, и, должно быть, промазал, ибо услышал, как он продолжает бежать. Держа револьвер наготове, я бросился к черному автомобилю, чувствуя, как колотится сердце и вот-вот разорвется в груди, страшно пересохло в горле. Однако выстрелов больше не раздалось. Я добежал до черного автомобиля и, не увидев в нем никого, ухватился за ручку и распахнул дверцу.

Я чуть не выстрелил, заметив движение, но вовремя удержался, когда тело мужчины повалилось в мою сторону. Оно было прижато к дверце и сейчас покачнулось и выпало на землю, перевернувшись на спину и прикрыв грудь одной рукой, словно он был еще жив.

Он лишился большей части подбородка, и в его горле зияла рваная рана, кровь из которой еще сочилась на белую рубашку. Несмотря на исчезновение части его худого лица, я без труда узнал Блэйка. Теперь понятно, почему грузная фигура второго показалась мне знакомой — это был его дружок Карвер.

Итак, мне не удалось ввести их в заблуждение: в кабинете шефа они просто сделали вид, что я обвел их вокруг пальца. Они и отпустили меня, чтобы убрать подальше от города, и Турмонд прекрасно слышал все, что я говорил Барону.

Я все еще был на взводе, в состоянии шока, и туго соображал. Бросив взгляд внутрь салона черного автомобиля, я увидел кровь на сиденье и трубку радиотелефона, болтавшуюся на конце провода. И я не сразу врубился, не мог понять, почему два копа-убийцы связались с участком в тот самый момент, когда пытались пришить меня.

Однако я все понял, когда услышал сирены. Пронзительный вой был пока еще далеко, но патрули явно направлялись сюда. И только я один знал, что Блэйк и Карвер первыми открыли огонь и пытались хладнокровно убить меня. Одного моего слова будет недостаточно, чтобы доказать, что я стрелял в порядке самообороны. А главное — теперь я стал дичью, на которую разрешено охотиться любому полицейскому, да что там — любому мужчине с "пушкой".

Я только что застрелил копа.

Глава 11

И хотя приближающиеся сирены все громче завывали в моих ушах, несколько секунд я мог думать только об одном: я стал самым гнусным из преступников — убийцей копа. И у меня не оставалось ни малейшего сомнения насчет моих последующих действий. Я должен был рвать когти.

Я повернулся и кинулся к своему "кадиллаку". Выравнивая его на дороге, я до отказа вжал педаль газа в пол. Не знаю почему я бросил взгляд на большой белый особняк — я же совсем забыл про Лилит. Внезапно я сообразил, что именно на нее уставился Карвер, когда я увидел его рядом с черным автомобилем. Лилит все еще стояла на веранде, прижав обе руки к горлу. Какое-то мгновение я продолжал ехать, потом врезал по тормозам, стремительно подал назад, рванул по подъездной дорожке и, пойдя юзом, остановился рядом. Не мог же я бросить ее здесь. Она наблюдала за случившимся и была единственным свидетелем в мире, видевшим, как я застрелил копа в порядке самообороны. И я понимал, что, если хоть один из охотившихся за мной бандитов доберется до нее, она не проживет и пяти секунд. Теперь она была завязана так же прочно, как и я. И Карвер, несомненно, видел ее.

Гравий из-под колес моего "кадиллака" ударил ее по ногам, но она даже не пошевельнулась. Выражение шока и ужаса застыло на ее побелевшем лице. Сзади нее, в нескольких ярдах справа, я увидел разбитое стекло — в него, очевидно, попала пуля, выпущенная в меня… или она была выпущена в Лилит.

— Залезай! — завопил я. — Мы должны убраться отсюда!

Она, кажется, пришла в себя, когда выкрикнула:

— Сирены? Полиция? Они будут тут через минуту.

— Да Боже ж ты мой! Стрелявшие в меня типы — полицейские! Быстро залезай!

Она с сомнением покачала головой. Сирены выли все громче — они были всего в полумиле от нас.

— Залезай!

— Я боюсь.

Мне понадобилась пара секунд, чтобы сообразить: Лилит наверняка думала, что, сядь она в мою машину, копы могут попасть и в нее, начни они только стрелять. А стрелять они будут непременно. "Уже секунд через двадцать", — прикинул я.

— Тогда беги! Беги к чертовой матери! Карвер знает, что ты все видела, и он убьет тебя, детка!

— Конюшня! — воскликнула она. — Кони. Они не смогут догнать меня, если я ускачу. — Она выглядела так, словно вот-вот грохнется в обморок. Встряхнув головой, она проговорила: — Шелл, я видела, как они пытались убить тебя. Теперь я останусь в городе, раз уж я нужна тебе.

Я не собирался спорить:

— Где… где ты будешь?

Она сильно прикусила нижнюю губу, потом произнесла скороговоркой:

— Крэйг… Дороти Крэйг. Она поможет мне. Я буду у нее.

Она побежала за дом, а я врубил передачу, и мой "кадиллак" прыгнул вперед. Сирены визжали прямо у меня в ушах. Они были уже не дальше одного квартала отсюда. Если бы я повернул направо и попытался смыться в этом направлении, они настигли бы меня за несколько секунд. У меня оставался только один шанс: свернуть налево, навстречу им, проскочить мимо и улизнуть прежде, чем они успеют развернуться и погнаться за мной.

Деревья закрывали улицу слева от меня, где должны были мчаться полицейские машины, но я вынужден был рискнуть и молился про себя, чтобы они не врезались в меня, когда я буду выезжать на улицу. В конце подъездной дорожки я включил вторую передачу, резко крутанул руль влево, почувствовал, как колеса пошли юзом, и тут же увидел слева несущуюся на меня с ревом машину. Я дернул рулевое колесо, чтобы увести мой "кадиллак" от столкновения, и вжал ногой педаль газа в пол.

Полицейская машина накренилась, когда ее водитель инстинктивно свернул в сторону. Мой "кадиллак" вздрогнул от удара заднего крыла вильнувшей полицейской машины, передавшегося через руль моим напряженным рукам. "Кадиллак" тоже вильнул, но удержался на дороге, и я выровнял его, не отпуская педаль акселератора.

В квартале впереди другая черная патрульная машина неслась в мою сторону. Они не могли не заметить, что произошло, и ее передний бампер резко опустился, когда водитель врезал по тормозам. Расстояние между нами стремительно таяло, их машина развернулась влево и встала поперек дороги.

Я задержал дыхание и еще сильнее сжал руль, пялясь на полицейскую машину, пока она прошла юзом чуть дальше и полностью блокировала мою половину дороги, оставив, однако, свободное пространство сзади себя. Достаточно. Может быть, достаточно. Я потянул руль влево, пытаясь проскочить мимо заднего бампера полицейской машины и не выехать на мягкую земляную обочину, а их машина проскочила справа, словно смазанное пятно. В тот же момент я услышал пистолетный выстрел, и осколки стекла впились в мое лицо.

Левые колеса все же выскочили на обочину, и "кадиллак" резко вильнул. Я боролся с рулевым колесом, чуть отпустив педаль газа, пока не почувствовал, что колеса вновь вцепились в твердый асфальт, и опять вжал акселератор в пол. Стрелка спидометра качнулась к восьмидесяти, задержалась, потом доползла до восьмидесяти пяти, до девяноста. При такой высокой скорости по неровному асфальту отражение в зеркале заднего обзора было слишком смазанным и искаженным, чтобы я мог что-нибудь разглядеть, но я сообразил, что обе полицейские машины оказались уже в доброй миле позади меня.

Я стремительно приближался к двухполосному шоссе, которое с этой стороны Сиклиффа вело внутрь суши, где было множество холмов, густо поросших кустарником. Он него отходило с полдюжины дорог, и я собирался свернуть на одну из них, хотя и сам еще не знал, на какую. У перекрестка я сбросил скорость, чтобы вписаться в поворот, и оглянулся назад. Мельком я заметил одну машину далеко позади, потом сосредоточил все свое внимание на дороге. Если мне повезет, я улизну от них. Всего лишь временная отсрочка! Полицейские радиостанции уже работали вовсю, объявляя охоту на Шелла Скотта. Опасного преступника Скотта, вооруженного, "приближаться с осторожностью", что в моем случае означало: "Стрелять на поражение без лишних вопросов". Я живо вообразил, как копы склоняются над телом Блэйка и дают клятву уничтожить меня.

Первый поворот с шоссе находился в полумиле от оставшегося сзади перекрестка, второй — еще через полмили. Я продолжал ехать по прямой до второго поворота и бросил беглый взгляд назад, снижая скорость и поворачивая. Шоссе позади меня все еще было пустынным. Копам придется проверить по крайней мере две дороги. При удаче они могут свернуть не на ту дорогу.

Через тридцать минут и примерно в сорока милях от Сиклиффа, я катил на скорости двадцать миль в час по узкой дороге, высматривая, куда бы свернуть. В поле зрения не было ни одной машины, и солнце уже наполовину опустилось к горизонту на западе. По обеим сторонам дороги попадались деревья и заросли кустарника, и наконец я нашел устраивающее меня место. В пятидесяти ярдах справа виднелась небольшая рощица, достаточно густая, чтобы укрыть там мою машину. Я свернул с дороги, и "кадиллак" запрыгал по ямам и ухабам пересеченной местности. Я же только старался не заехать в глубокую яму. Мне это удалось, и я укрылся в тени деревьев и выключил двигатель. Закурив, я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Да, я вляпался, здорово вляпался. Сейчас эфир, должно быть, уже заполнен объявлением Скотта во всеобщий розыск, и телетайпы по всему Западному побережью отстукивали мои имя.

И мне некуда было бежать. Чем дольше я буду скрываться, тем быстрее повсюду будет распространяться приказ о моем розыске, пока обо мне не узнают все и каждый полицейский в стране. И побеги я дальше, все становилось бы еще хуже и страшнее. Бегство в любом случае не помогло бы мне. Я должен остаться здесь и доказать каким-то образом, что убийство копа было совершено в порядке самозащиты. Правда, как это доказать, я не имел ни малейшего понятия.

Мои дела уже были неважными, когда против меня имели зуб только Норрис и его банда. Потом оказалось, что на их стороне были Карвер, Блэйк и шеф полиции — и все жаждали моей крови. Теперь же все копы не только в Сиклиффе, но и по всему штату будут высматривать меня. Все честные полицейские — 999 из каждой тысячи славных, смелых и добропорядочных полицейских будут искать меня, даже не подозревая, что окажутся на стороне мазуриков, громил и убийц.

Да, попал я, еще как попал!

Было совсем темно, когда я проснулся. Я сел, потянулся, включил лампочку на приборной доске и взглянул на часы: девять тридцать.

В желудке было ощущение вакуума, и я припомнил, что с самого утра у меня во рту не было и маковой росинки. Прежде чем задремать, я вернулся пешком к дороге и замел все следы шин на земле. Будь у меня запасы пиши, я мог бы отсидеться тут довольно долго: не могли же копы обследовать каждую группку деревьев в Южной Калифорнии. Однако даже это вряд ли помогло бы мне выбраться из той ямы, в которой я оказался и которая, вероятно, становилась все глубже.

Выкурив последнюю сигарету, я включил радио и послушал последние новости, передававшиеся в десять часов. Я оказался главной новостью. Вещали немного, но впечатляюще: "Известный лос-анджелесский частный сыщик Шелдон Скотт разыскивается в связи с убийством полицейского из Сиклиффа. Полисмен Франклин Блэйк был убит Скоттом во время перестрелки, имевшей место сегодня после полудня в Сиклиффе. Скотт скрылся на кабриолете "кадиллак". Далее следовало более подробное описание Скотта и его "кадиллака".

Я выключил радио. Ничего не сообщалось о Карвере и, естественно, о причине перестрелки. Не была упомянута и Лилит Мэннинг. Надеюсь, ей удалось скрыться. Без ее свидетельского показания я — если только доживу до момента, когда смогу использовать чье-то свидетельское показание, — покойник.

Посидев еще несколько минут, я вылез из машины, слил немного воды из радиатора, смешал ее с землей и замазал этой грязью номера. На шоссе не было видно света фар, поэтому я спокойно доехал до него, повернул налево и двинулся обратно по тому же маршруту, по которому примчался сюда. В четырех милях от моего убежища я нашел маленькую заправочную станцию с одной-единственной колонкой, рядом было что-то вроде сельской лавочки и домик владельца автозаправки, который я запомнил по дороге сюда еще вчера. К тому же там была телефонная кабина. Когда я подъехал, еще горел свет. Но прежде чем остановиться у колонки, я достал из бардачка помятую шляпу, расправил ее и напялил на голову.

Через мгновение появился пожилой мужчина, и я попросил его залить полный бак и проверить аккумулятор, колеса и все остальное.

Он кивнул в знак согласия, а я скользнул по сиденью к правой дверце, вылез из машины и подошел к дряхлого вида телефонной кабине. Соединившись с телефонной станцией Сиклиффа, я назвал номер Дороти Крэйг. Прозвучала дюжина гудков, и на линии раздался голос телефонистки:

— Ваш абонент не отвечает.

Я проглотил ком в горле и вежливо обратился с просьбой:

— Мисс, я был бы вам весьма благодарен, если бы вы дали мне адрес мисс Крэйг. Я подъезжаю к вашему городу, и мне очень важно повидать ее. Боюсь, у нее могут возникнуть кое-какие неприятности.

Через мгновение она сообщила мне адрес: Каруэлл-стрит, номер 4872. Я знал примерно, где это, — главное, что на окраине города. Это поможет мне, если Лилит удалось добраться туда, если она была еще жива и если Дороти Крэйг действительно была ее хорошей подругой.

— Мисс, — попросил я опять, — если у вас есть номер Элизабет Лэйн, не соедините ли меня с ней?

Она набрала номер, на другом конце сняли трубку, я сунул две двадцатипятицентовые монеты в отверстие автомата и узнал голос Бетти, произнесший:

— Хэлло?

— Привет, Бетти! — Я замолчал.

Если полиция узнала, что я довольно близко познакомился с Бетти, ее телефон мог прослушиваться. Хоть это и казалось невероятным, я все же опасался, что кто-то мог засечь нас. Поэтому я постарался не называть себя.

— Извините, что не исполнил обещания и не выл на луну под вашим окном, но я…

Задохнувшись, она воскликнула:

— Шелл! О, Шелл…

Вот и все! Если, конечно, телефон прослушивался. Разумеется, я мог быть одним из тысячи других "Шеллов".

Я попытался исправить положение:

— Ага, это Шелли Уинтерс.

— Шелл, у вас все в порядке? Где…

— Послушай, детка. Будет очень мило, если твой телефон прослушивается. Выберись побыстрей из дома, найди телефон-автомат и позвони мне. — Я назвал номер автомата, из которого звонил.

Она сразу все поняла и положила трубку.

В ожидании ее звонка, я высунулся из кабины и крикнул автозаправщику:

— У вас есть тут что-нибудь из еды?

Здесь было слишком темно, чтобы он мог разглядеть меня. Он обернулся и спокойно ответил:

— Уже поздно, и гриль не работает, но у меня есть готовые сандвичи.

Я попросил его кинуть на переднее сиденье дюжину сандвичей и несколько бутылочек кока-колы, и тут зазвонил телефон — это была Бетти.

— Шелл, так у вас все в порядке? Вы действительно…

— Вы хотите знать, подстрелил ли я Блэйка? Да, но после того, как он несколько раз выстрелил в меня. Блэйк, сержант Карвер и шеф полиции Турмонд связаны с Норрисом и его бандой. Самые крупные жулики в городе. Я выдал себя, и шеф послал эту парочку убрать меня. Именно убить, я не оговорился. Они сделали попытку, однако неудачную. Я же не промазал. Вот и вся история, но кто мне поверит?

Помолчав несколько мгновений, она мягко проговорила:

— Я поверю, Шелл. Что вы собираетесь делать?

— Хотел бы сам знать, детка. Я позвонил в надежде, что у вас есть что-нибудь новое, что помогло бы мне.

— Сожалею, ничего нового с тех пор, как мы с вами виделись. — Она помолчала. — Я просто надеялась, что у вас все в порядке. Как все случилось?

Я рассказал ей происшедшее в деталях, в том числе и то, что я уже знал, но не мог пока доказать.

— Вот и все. Однако вы не сможете ничего опубликовать, ибо, если вы это сделаете, они сразу поймут, откуда у вас такие сведения, и с вами будет кончено.

Помолчав немного, она сказала:

— Да, все это кажется фантастичным и в то же время многое объясняет.

— Ага. Даже то, почему у тысячи копов руки чешутся добраться до меня. Послушайте, у меня не было времени договориться как следует с Лилит Мэннинг, я вам уже сказал, она собиралась укрыться у этой Дороти Крэйг. Если только ей удалось добраться туда. Судя по всему, она намерена пока там остаться на случай, если мне понадобятся ее свидетельские показания. Я не знаю, где она сейчас. Я позвонил Крэйг, у нее никто не отвечает. Вы слышали раньше о ней?

— Я с ней встречалась, но плохо знаю ее. Довольно привлекательная брюнетка, без всяких средств. Из женщин легкого поведения. Я справлюсь о ней. Вы думаете, что-то могло случиться с мисс Мэннинг?

— Не знаю. Однако что-то может случиться, если Карвер или Турмонд доберутся до нее. Так что, справляясь о Лилит, не наведите их случайно на ее след. Не связывайтесь с ней напрямую. Эти парни ведут грязную игру.

— Кроме желания помочь вам, Шелл, я еще надеюсь написать сенсационную статью, если все получится.

— Или получите дырку в голове, если не получится. Дорогая вы моя, вы единственный, кроме Лилит, человек в городе, которому я доверяю, а я не могу связаться с Лилит.

— Так вы бы не позвонили мне, если бы нашли мисс Мэннинг?

— Я не это имел в виду. Позже я собираюсь появиться в городе — но не сегодня ночью — и должен знать, на кого можно положиться. А если мне не удастся еще раз созвониться с вами, по крайней мере вы теперь знаете всю подноготную.

Она попыталась было что-то сказать, сдержалась, потом все же проговорила:

— Когда появитесь в городе, приезжайте ко мне. Вам же нужно… где-то прятаться. Не можете же вы разгуливать по улицам.

— Ни за что, дорогая. Мне это грозит смертью. Может, уже сейчас кто-то сидит в засаде у вашего дома?

— Тогда встретимся где-нибудь еще.

Мы спорили по этому поводу минуты две, пока наконец я не согласился встретиться с ней в ресторане "У Лэнни". Мы поговорили еще пару минут, и она спросила, не могла ли она мне помочь еще чем-нибудь. Полушутливо я сказал, чем именно.

Она рассмеялась и пообещала:

— Я достану для вас бритву и краску для волос. Да и все остальное, кроме лампы Аладдина и танка.

— Ладно, забудьте. Да и обо всем остальном, если хотите.

— Но вы не собираетесь приехать сейчас?

— Нет. Завтра вечером. Скажем, около девяти. В городе для меня будет, вероятно, почти так же жарко, как и сейчас, однако зоркие глаза копов уже чуть устанут. Как бы там ни было, мне придется вернуться. И если мне это вообще удастся, увидимся "У Лэнни" около девяти.

— Шелл…

— Да?

— Я… Нет, ничего. Просто… будьте осторожны.

— Обязательно. — Я повесил трубку, попробовал набрать еще раз номер Крэйн, снова неудачно, расплатился с владельцем заправочной, заставил себя не нервничая дождаться сдачи и уехал к своим зарослям и ко сну.

* * *

Я мягко притормозил, матерясь про себя, развернулся и поехал назад. Чуть не наскочил на передвижной полицейский пост. Я выключил фары, как только заметил свет впереди, и вряд ли они видели, как я разворачивался. Было уже восемь часов вечера, а я все еще находился в пяти милях от Сиклиффа.

За прошлую ночь и на протяжении всего дня не случилось ничего, если не считать, что меня уже тошнило от отвратных сандвичей. Но я здорово отоспался, так что чувствовал себя вполне бодро. Однако, если бы я наткнулся на один из полицейских постов, произошло бы черт-те что. Отъехав с полмили, я остановился и попытался припомнить округу. Еще будучи школьником я объездил здесь все, да и в последние годы не раз бывал тут и поэтому надеялся отыскать хоть одну дорогу, не заблокированную копами.

Мне вспомнился проселок, который подходил почти к самому Сиклиффу. Я нашел его и беспрепятственно проник в город, но на знакомых улицах оказался только в десять вечера. Бетти же я обещал быть в девять. Если сумею пробраться.

На Перечной улице, в пяти кварталах от ресторана "У Лэнни", я сорвал регистрационную карточку с руля моего "кадиллака" и сунул ее под сиденье, потом завернул на хорошо освещенную автостоянку на углу, теперь меня звали Билл Браун, а не "дерьмо", получил у служащего квитанцию и сказал ему, что оставляю машину на час, но могу отсутствовать и день и два. Потом я убрался с яркого света походкой человека с фурункулами на ногах и был весь мокрый от пота, когда дошел до ресторана "У Лэнни".

Остановившись у окна, я внимательно осмотрел тускло освещенный интерьер ресторана. На полудюжине столиков горели свечи, и по крайней мере одна парочка увлеченно поглощала обед. По правой стене располагалось четыре ниши. Однако я не мог разглядеть, заняты ли они или нет.

Мне совсем не улыбалось входить туда одному. Если Бетти все еще ожидала меня, все могло и обойтись. А если произошло непредвиденное и подручные Карвера или Норриса устроили здесь засаду, мне не дожить даже до того момента, когда принесут суп. Моя шляпа была надвинута на глаза, а правая рука крепко сжимала рукоятку кольта в кармане пиджака. Глубоко вздохнув, я вошел.

Глава 12

Мгновение я постоял в дверях, но ничего страшного не произошло. Никто не выстрелил в меня и не стукнул по голове. Я прошел мимо столиков в зале и вдоль ряда ниш, высматривая Бетти. Ее не было.

Я остановился у последней ниши и обернулся. Дверь открылась, кто-то вошел и направился в мою сторону. Бетти! Приблизившись, она присмотрелась к моему лицу, подошла вплотную, вдруг обняла меня и прижалась ко мне всем телом. Потом, смутившись, опустила руки и отступила на шаг.

— Где вы пропадали? — спросила она с придыханием. — Я уже устала волноваться. — Взяв меня за руку, она потянула меня в нишу и села напротив. — Я не выдержала, не могла больше спокойно сидеть и выходила уже несколько раз. Когда вы пришли, у меня даже не было уверенности, что это вы.

Я ухмыльнулся:

— Это точно я, Бетти. Вы просто замечательная. Спасибо. Какие-нибудь неприятности?

— У меня нет. А как у вас? Почему вы запоздали? Я уж подумала, что вас схватили.

— Меня просто задержали. Вы хоть понимаете, что здорово подставляетесь из-за меня?

— Не больше вас. Мне много нужно рассказать вам, Шелл. — Она прикрыла рот рукой, оглянулась и тихо проговорила: — Как мне теперь называть вас?

— Называйте просто дурачком.

— Да будьте же вы серьезным!

— Вы думаете, я шучу? Послушайте, я сгораю от любопытства и уже сыт по горло тошнотворными сандвичами. Давайте закажем побольше чего-нибудь, а за едой вы мне все расскажете.

Мы заказали бифштексы с кровью. Пока их готовили, она присмотрелась ко мне и тихо промолвила:

— Вы кажетесь… э… вы действительно выглядите затравленным человеком.

— Такой я и есть. — Я понял, что она имела в виду.

До сих пор я как-то не задумывался, но мне и в самом деле не мешало бы побриться. А поскольку я спал в одежде, вид у меня еще тот, наверное.

Она ощупала рукой соседнее сиденье и подняла большой бумажный пакет:

— Я достала все, что вы просили.

— Спасибо, милая. Ладно. Какую новую ложь придумали про меня копы?

Она поколебалась, затем протянула мне газету со словами:

— Вот сегодняшняя "Стар". Я постаралась не сгущать краски, но пришлось, чтобы меня не уволили и чтобы Турмонд и остальные не догадались, что все сообщили мне вы. — Нахмурившись, она добавила: — Первый вариант все равно оказался в мусорной корзине, а вторая статья, которую я написала вчера о "Сико", тоже была забракована.

— Опять Джозефсон?

— Угу. Интересно, почему его так занимает все, что бы я ни написала о "Сико", о Норрисе или даже о вас? Гарри — это наш редактор — по секрету сказал мне, что такие материалы он обязан показывать Джозефсону.

— Он ведь издатель "Стар"? — Она кивнула, и я предположил: — Пожалуй, стоит присмотреться к нему поближе.

Я пробежал заголовки в "Стар", потом принялся за заметку о себе, озаглавленную: "Частный детектив разыскивается в связи с убийством полисмена". Бегло прочитав ее, я наткнулся на строчку: "Детектив Карвер заявил, что вместе с Блэйком они намеревались арестовать Скотта по подозрению в убийстве видного местного владельца недвижимостью Эмметта Дэйна и ожидали подозреваемого на улице Винсент".

Когда до меня дошел смысл этой фразы, я взглянул на Бетти:

— Что? В убийстве Дэйна?

Она кивнула:

— Так утверждает шеф полиции. Эти сведения получены непосредственно у него.

Я выругался и спросил:

— Как, черт возьми, они осмелились выдать такое после той идиотской шуточки с его самоубийством?

— Там все сказано. Шеф полиции утверждает, что вас подозревали уже тогда и что "намек на самоубийство" — так он это называл — был сделан специально в печати, чтобы не встревожить вас, пока они продолжали расследование.

Вытаращив от изумления глаза, я медленно проговорил:

— Но у меня нет мотива. Не придумали же они мотив, почему я убил Дэйна?

— Дочитайте до конца.

Я так и сделал. Читая, я припомнил, как Карвер заверял, что им не составит труда найти мотив, если в нем будет нужда. Может, он тогда уже пытался откопать его? Все связывалось с тем, первым расследованием, которое я проводил для Дэйна, когда я снял с него — так мне казалось — подозрение в убийстве и помог засадить истинного убийцу в тюрьму Сан-Квентин. Тот парень, Уильям Йорти, сознался в убийстве, но потом отказался в суде от своего признания и получил лишь пожизненное заключение. За это-то и ухватились копы. По их версии, изложенной в основном в форме намеков и инсинуаций, а не голых фактов, мы с Дэйном засадили Йорти ради обеления Дэйна. Подбрасывалась мысль, что Дэйн-то и был виновен. И вот знание Дэйном моей роли в подтасовке фактов, а может быть, даже в подкупе присяжных — а по этому вопросу было начато дополнительное расследование — вполне могло быть одним из мотивов для убийства мною Дэйна. Однако шеф полиции утверждал, что располагает и другими уликами.

Тут нам подали наши бифштексы. Я, правда, почти совсем потерял аппетит, но воспоминание об отвратных сандвичах помогло мне восстановить его. И, как только я закончил читать статью, мы принялись за бифштексы.

Я молча размышлял о прочитанном, когда Бетти вдруг заговорила:

— Я сегодня вкалывала вовсю, проверяя разные сведения. И мне пришла в голову одна мысль. Может быть, и не блестящая, но все же…

— Давайте ее сюда!

— Относительно фонда Лилит Мэннинг. Я просмотрела копию завещания матери мисс Мэннинг. Она завещала много собственной недвижимости городу.

— Знаю. Парк, городской пляж…

— Угу. Она оставила недвижимость городу, но при одном условии, что она будет использована только в соответствии с ее завещанием. В противном случае право на эту собственность должно перейти от города к фонду Лилит Мэннинг.

— Каковы ее условия?

— Не давать никаких концессий на пляже, то есть не допускать появления на нем сосисочных, баров, аттракционов и прочего. По ее завещанию — это просто приятный, спокойный общественный пляж, предназначенный только для купания. Однако несколько месяцев назад дирекция парка дала разрешение открыть два киоска для продажи сандвичей и безалкогольных напитков. Один уже построен, и там вовсю торгуют.

— Вроде ничего особенного. Но этого может оказаться достаточно для передачи права собственности фонду, не так ли?

— То-то и оно, что достаточно. Адвокат, с которым я беседовала, считает это вполне законным. Он совсем забыл об указанном условии завещательницы. Уже несколько лет ничего не говорилось и не писалось о наследстве Мэннингов, а завещание она составила за год до своей смерти. Вполне вероятно, что почти все забыли о его условиях.

Я встряхнул головой — слишком о многом приходилось думать одновременно. Взглянув еще раз на "Стар", я сказал:

— Сейчас меня больше всего беспокоит моя история. Шеф полиции и его подручные крепко меня прихватили. За исключением, разве что, одного — мотива убийства, он неубедителен.

— Есть еще кое-что. — Прикусив губу, она продолжала: — Я наконец разузнала о содержании завещания Эмметта, по крайней мере о его части. Довольно важная, по-моему, часть. Шеф Турмонд тоже знает про нее.

— Так, значит, есть завещание? Оно должно помочь.

— Оно не поможет.

— Он наверняка оставил все бывшей жене и дочери.

Она покачала головой:

— Нет. Только небольшая часть наследства предназначена им. Дом же с участком в южном районе города, оцениваемый примерно в двадцать пять тысяч долларов, завещан… — Она замолчала и взглянула на меня, покусывая губы.

У меня отвисла челюсть, и я едва вымолвил:

— Погодите минуту. Уж не хотите ли вы сказать…

— Именно. Вам. Полагаю, шеф полиции Турмонд как раз это имел в виду, говоря о наличии дополнительной улики, свидетельствующей о вашем преступлении. — После короткой паузы она добавила: — Вся остальная собственность, включая все земли на побережье, оставлены Дороти Крэйг.

Я вытаращился на нее:

— Что? Это еще что за чепуха?

— Я разговаривала с шефом Турмондом, с адвокатом Дэйна и с мисс Крэйг. Сама я не видела завещания, но все они в один голос подтверждают содержание завещания.

Целую минуту я размышлял, потом высказался:

— Завещание, конечно, подделано. Ставлю сто против одного, что Дэйн даже никогда не слышал о девице Крэйг. Сам этот факт означает, что она замешана в происках Норриса. — Я замолчал и чуть не выпрыгнул из ниши. — О Боже! Как там Лилит? Если эта Крэйг вась-вась с Норрисом, значит, и с подручными Карвера. Вы упоминали при ней Лилит?

Она кивнула:

— Я спросила, знакома ли она с Лилит Мэннинг? Она была поражена моим вопросом, но признала, что знакома. Однако заверила меня, что не видела ее целую вечность.

У меня бешено забилось сердце. Если Лилит добралась до дома Дороти Крэйг в надежде обрести там убежище, она могла уже упокоиться, лежа мертвая лицом в грязи в каком-нибудь укромном местечке. Я выбрался из ниши и направился в дальний конец ресторана, где находилась телефонная кабина, нашел в телефонном справочнике номер Дороти Крэйг и набрал его. Через секунду мне ответил женский голос.

— Мисс Крэйг? — спросил я.

Ответа не последовало, хотя я слышал дыхание в трубке.

— Ее… ее нет, — наконец проговорил голос. — Кто ее спрашивает?

"Какого черта!" — удивился я, потом беззвучно выругал себя. Если мне ответила Лилит и с ней пока все было в порядке, она конечно же не назвала бы себя первому встречному, позвонившему по телефону. Я решился и сказал:

— Здесь Шелл Скотт.

Она шумно выдохнула:

— О, Шелл! Это Лилит. Ты меня напугал.

— Послушай, Дороти Крэйг дома?

— Сейчас ее нет, но она скоро вернется.

— Как долго ты там находишься? Я звонил прошлой ночью, и мне никто не ответил.

— Около часа. Я проспала всю ночь на пляже. Потом мне пришлось подождать, пока стемнеет, чтобы прийти сюда. Это было ужасно!

— Крэйг ушла сразу после твоего прихода? Час назад?

— Да. Ты где, Шелл? У тебя все в порядке?

— Ага. Лилит, убирайся оттуда к черту! Может, я и спятил, но мне кажется, что девица Крэйг весьма дружна с Норрисом и Карвером. Ты же знаешь, что они ищут тебя, и она может как раз в данный момент подсказывать им, где тебя найти. Думаю, я не ошибаюсь, и ты погибнешь, если не улизнешь оттуда немедленно. Она сказала, куда отправилась?

— Просто… пошла в магазин.

— Час назад?

— Что мне делать? Куда идти? Шелл, ты где? Я приеду к тебе!

— В ресторане "У Лэнни" на Девятой улице. Ты знаешь, где это? — Она подтвердила, что знает, и я поторопил ее: — О'кей, лети сюда. Будь осторожна и поторопись.

Она пообещала, что так и поступит, и мы одновременно положили трубки. Я вернулся в нишу и сообщил Бетти:

— Я звонил Лилит. Она приедет сюда. Если ей повезет. — Я чувствовал себя на таком взводе, что едва мог усидеть на месте. Безопасность Лилит заботила меня не меньше, чем ее саму. — Дамочка Крэйг ушла, как только Лилит появилась у нее. Чего доброго, в ближайшие пять минут… — Судорогой мне свело горло.

Я пытался глотать свой бифштекс, но столько всего произошло, что я едва распробовал его вкус. Бетти прикончила свой раньше меня, извинилась, выскользнула из ниши и отправилась попудрить носик. Я оттолкнул от себя тарелку.

Я беспокоился о Лилит, о Бетти, да и о себе самом. Каждую секунду я бросал взгляд на часы. Лилит должна уже была бы быть здесь, если только с ней не случилось беды. Хоть бы она успела выбраться оттуда! И тут открылась входная дверь, и вошла она.

Выпрыгнув из ниши, я встретил ее в середине зала.

— О, Шелл! — воскликнула она дрожащим голосом.

Ледяными руками она дотронулась до моих. Казалось, она едва держится на ногах.

— Не волнуйся, Лилит. Расслабься. Тебе удалось ускользнуть от них, слава Богу. Сейчас мы…

— Выйдем отсюда, Шелл. Мне показалось, что за мной следили. Не знаю. Давай выйдем, я хочу, чтобы ты убедился.

С исказившимся от ужаса лицом она тянула меня за руки.

— Выйдем? Зачем… — Я смолк, уставившись на ее лиио.

Зрачки у нее расширились, — она явно увидела кого-хо за моей спиной. Отпустив мои руки, она отступила к двери. Я оглянулся — в нескольких шагах от меня стояла Бетти со странным выражением лица.

Она поравнялась со мной в тот момент, когда я смотрел, как Лилит выскальзывает в дверь, и спросил:

— Что происходит с Лилит?

— С кем?

— С Лилит. Лилит Мэннинг. Вы только что видели ее.

— Не валяйте дурака! Это не Лилит, а Дороти Крэйг.

Глава 13

Ничего не понимая, я уставился на Бетти:

— Кто? Нет, вы ошибаетесь. Она…

Бетти поспешила прервать меня, произнеся напряженным голосом:

— Говорю вам, это Дороти Крэйг. Сегодня я разговаривала с ней о завещании. Теперь она уже не брюнетка, но все равно она совершенно не похожа на мисс Мэннинг. В прошлом я брала у мисс Мэннинг два-три интервью.

Я все еще пребывал в шоке, не в состоянии понять, что говорила Бетти.

— Она просила меня выйти. Зачем… — Я замолчал, наконец врубившись. — Чтобы кому-то из ее дружков было легче сделать дырку в моей голове. Вероятно, одному из подручных Норриса. — Я выхватил кольт и одновременно подтолкнул Бетти в сторону туалетов, прикрикнув: — Бегите!

Бетти впереди, я за ней, мы кинулись в глубину зала. По дороге она схватила пакет с нашего столика, затем заскочила в дверь туалетной комнаты. Я последовал за ней и чуть не упал, вдруг сообразив, что самое существенное в том, что я только что узнал: мне нужен был вовсе не Норрис. В конце концов не он стоял за всеми моими неприятностями, не он загнал нас с Бетти в угол. Теперь не оставалось никаких сомнений: приказ об убийстве Дэйна, как и о моем убийстве, отдал Клайд Барон.

Однако времени на размышления не оставалось. В дверях туалетной комнаты я бросил беглый взгляд через плечо и увидел две крупные фигуры, появившиеся у входа в ресторан. Затолкав Бетти внутрь, я захлопнул за нами дверь.

— В окно! — крикнул я, показывая пальцем. — Мало вероятно, что там нас поджидают. Быстрей!

Она отперла окно с матовым стеклом и подняла раму. Металлической сетки, славу Богу, не было. Выбросив пакет, она высунула в окно голову и плечи. Я оставался у двери, понимая, что, если этим парням был нужен я, они знали, где меня искать. Да и Бетти может стать их мишенью.

— Помогите мне, — попросила Бетти.

Я взглянул на нее — моему взору зрелище представилось очаровательнейшее. Наполовину высунувшись из окна и пытаясь задрать колено на подоконник, она вовсе не казалась, как всегда, чопорной и пристойной. Увы, не время было ловить кайф от пикантного вида Бетти. Шагнув к ней, я протянул левую руку к ее щиколотке, а в правой держал на мушке револьвера дверь, которая тут же с шумом распахнулась.

В руках у появившегося в дверном проеме парня с лошадиным лицом была "пушка". Я видел его с Норрисом, но так и не удосужился тогда поздороваться с ним. И теперь у меня уже не будет шанса сделать это, ибо, узрев меня, он вскинул свою "пушку", а я не задумываясь нажал раз, и второй, и третий на спусковой крючок кольта. Он был так близко, что я слышал жуткое чмоканье пуль 38-го калибра, прошивавших его тело, несмотря на оглушительный в ограниченном пространстве маленькой туалетной комнаты рев выстрелов. Он тяжело сполз по притолоке с двумя пулями в теле и дыркой во лбу.

Я заметил какое-то слабое движение за ним, когда кто-то отскочил в сторону от дверного проема, и услышал пронзительный женский вопль в зале ресторана. Потом закричал мужчина. Бетти все еще дрыгалась в окне, однако я быстро прекратил ее страдания, повернувшись к ней и уперев обе руки — с револьвером в правой — в ее зад и сильно толкнув. Она вскрикнула и исчезла за окном. Я буквально нырнул за ней, опершись левой рукой на раму и приземлившись на четвереньки на утрамбованную землю. Бетти уже поднималась на ноги.

— Бегите! — крикнул я.

Я собирался последовать за ней, но не сразу. Лилит — вернее Дороти Крэйг — не ожидала встретить здесь Бетти и надеялась выманить меня наружу и подставить под пули своих дружков. Так что, скорее всего, с ней были только два парня, один из которых был еще жив-здоров и готов преследовать нас. И мне хотелось быть уверенным, что ему не удастся настигнуть нас.

Поэтому я остался у окна. Прошло так мало времени, что я еще успел заметить, как лошадиная морда растянулся на полу. И тут в дверь влетел второй — Циммерман!

Тот самый умелец, к которому обращался Барон, когда ему требовалось кого-то убрать, скажем, того же Эмметта Дэйна или меня. Отчасти я был даже рад видеть его красивое лицо, ибо боялся, что уже никогда не встречу этого обаятельного парня. И я был рад видеть "пушку" в его руке — это облегчало мне то, что я собирался сделать.

Прыгнув в туалетную комнату, Циммерман стремительно двинулся ко мне. Я просунул в окно правую руку с кольтом, уже со взведенным курком, и прицелился. Он увидел мой револьвер, поднял глаза на мое лицо, вскидывая свой пистолет. И это было последнее, что он увидел в своей жизни.

Я бросился бежать, а в моих ушах все еще звенело от последнего выстрела.

Окно выходило в проулок, и я добежал по нему до улицы. Схватив стоявшую там Бетти за руку, я потянул ее на другую сторону улицы. Вместе мы пробежали еще по одному проулку, выскочили на следующую улицу, повернули налево и промчались несколько футов до припаркованной машины.

— Минутку, — сказал я.

Стоило мне только повернуть ручку, и дверца машины распахнулась. Я забрался за руль и пригласил ее:

— Залезайте.

Она уселась рядом со мной.

— Что вы собираетесь делать?

— Угнать машину, если удастся.

Мои руки быстро нашли провода зажигания, оборвали и соединили их. Через несколько секунд я завел мотор, проехал с милю и остановился напротив унылого обветшалого мотеля. На его фасаде мерцала неоновая вывеска: "Мотель "Пласо". Свободные бунгало".

В отдалении завывали сирены. Я достал сигареты, предложил одну Бетти, дал ей прикурить и прикурил сам.

— Ну, мы попали, золотце. Позже я объясню вам все подробнее. Главное же в том, что бывшая брюнетка Дороти Крэйг подставила меня убийцам. Я знаю слишком много. А теперь и вы. Во всяком случае, она видела вас со мной, а сейчас она уже в курсе, что приключилось с ее дружками. Короче говоря, вам недолго осталось жить.

Какое-то время я, размышлял над тем, как они все организовали и почему решили, что им удастся провернуть это дельце, выдав Дороти Крэйг за Лилит Мэннинг? Однако при ближайшем рассмотрении механика оказалась до смешного простой. Необходимы были только два условия: первое — чтобы Эмметт Дэйн никогда не встречался с Лилит Мэннинг (а он сообщил мне, что познакомился с ней за несколько дней до моего приезда в Сиклифф), и второе — чтобы Лилит Мэннинг не было в городе. Вероятно, думал я, она находилась в Европе, на Гавайях или на Восточном берегу. Во всяком случае, достаточно далеко отсюда, чтобы не быть в курсе происходящего.

Поначалу мошенничество преследовало только одну цель: обвести вокруг пальца Дэйна. Когда Барон представил Дороти как Лилит, у Дэйна не было причин подозревать его во лжи — не больше, чем у меня. С моим появлением мошенничество осложнилось, но все бы обошлось, если бы Барону, копам или Норрису с его подручными удалось уговорить меня покинуть город. И они не жалели сил для этого. Теперь-то я знал почему.

Подумал я и о другом: мы так ни разу и не зашли в особняк Лилит Мэннинг. В трех случаях, когда я бывал там, мы встречались снаружи: первые два раза у бассейна и последний — на веранде. А я-то считал, что копы дали маху, когда пытались пристрелить меня на глазах Лилит Мэннинг. Их вовсе не заботила свидетельница — она была замешана в убийстве не меньше их самих. Одного нельзя отнять у Дороти Крэйг: перед самым покушением она, по крайней мере, попыталась уговорить меня "отвалить" вместе с ней, видимо, ей стало тошно от одной мысли о предстоящем убийстве в ее присутствии. Однако это была всего лишь преходящая слабость, ибо милая страстная Дороти должна была знать в тот момент, когда ее губы обжигали мои, что ее дружки-копы уже мчались с намерением убить меня. Сейчас стало понятно, почему она отказалась уехать в моем "кадиллаке". И я понял кое-что относительно смерти Блэйка: теперь на моей стороне не было ни одного свидетеля.

Когда Турмонд позвонил из участка Барону, последнему пришлось думать очень быстро. Ему, естественно, надо было меня убрать, так как накануне ночью я узнал Циммермана в доме Дэйна, и, все прикинув, он решил, что гораздо удобнее укокошить меня в пустынной усадьбе Мэннингов, чем в полицейском участке или поблизости от него. И еще, ему необходима была полная уверенность, что я отправлюсь повидать Лилит именно тогда, когда он сообщит мне, что она жаждет меня видеть. Он наверняка позвонил Дороти еще до того, как поехал в полицейский участок, и велел ей немедленно отправиться в особняк Мэннингов, встретить меня и задержать там каким угодно способом. Когда же я поехал туда, Барон просто вернулся в участок и сообщил подкупленным копам, куда я направляюсь. И все было бы тип-топ.

В это время Бетти прервала мои размышления:

— Я настолько запуталась, что не знаю, что и думать! Почему вы приняли ее за Лилит?

— Я не сомневался, что это она. Я ведь никогда не видел ни настоящую Лилит, ни Дороти Крэйг. Барон представил мне Дороти как Лилит. Когда в среду вечером я вышел из больницы, то первым делом отправился к Барону. Он знал, что от него я поеду к Лилит, и немедленно позаботился о том, чтобы она была на месте. Он при мне позвонил ей, а потом продержал меня в офисе еще минут пять. Разумеется, я думал, что он звонит в поместье Мэннингов, а он звонил Дороти в ее городскую квартиру. Забавно, если бы я поехал в особняк Мэннингов, не дав Барону возможности предупредить о моем приезде, я бы там никого не застал. Теперь-то я понимаю…

Я замолчал в шоке. Спазмой свело желудок, и тошнота подступила к горлу. В ту ночь Дороти, должно быть, едва успела добраться до поместья Мэннингов до моего появления, сбросила с себя одежду — ее я обнаружил на качелях под балдахином — и бросилась в бассейн. И пока она пыталась заманить меня в койку и запудрить мне мозги мыслями о ней, Барон спокойно отдал приказ своим шавкам убить Дэйна. К тому времени его планам грозил срыв: я досрочно выписался из больницы, чего он не ожидал, и он сразу же узнал, что я не собираюсь покидать город. Я сам сказал ему это. Пока я прохлаждался с Дороти, он успел организовать убийство Дэйна. Если бы я уехал от нее хоть на пять минут раньше, возможно, остановил бы убийц и Дэйн мог бы остаться в живых.

Гнев все сильнее овладевал мной, буквально душил меня, даже донимавшая меня тошнота утихла. Эмоции выплескивались через край, и теперь появился точный адрес ненависти, вернее, конкретный человек — Клайд Барон. Моя уверенность росла. Барон заправлял всем, организовал подкуп, избиения, убийства. Я припомнил свои прежние размышления, увязал с рассказанным Бетти, и убежденность крепла — в каждом случае за каждой мерзостью стоял Барон!

Я постарался отделаться от мыслей об уже случившемся, о том, чего я не мог изменить или поправить, и заставил себя думать только о данном моменте, о том, что еще можно было сделать.

Бетти я спросил:

— Вы имеете хоть какое-то представление о том, как все серьезно? Не только для меня, но и для вас?

— Полагаю, что да.

— Вам непременно следует это знать. Вам здорово повезет, если удастся выбраться из города живой.

— Но я не собираюсь покидать город.

— Послушайте, не спорьте со мной, как в прошлую ночь!

— Об отъезде не может быть и речи. Я приняла решение.

"Ну что за Бетти! — думал я. — Она менее благоразумна и уж гораздо смелее, чем я". И я сказал:

— Ладно, поговорим позже. А сейчас нам нужно исчезнуть с улицы. Все выезды из города будут перекрыты подвижными полицейскими группами. Была только одна свободная дорога, но после моей недавней перестрелки с копами, они, должно быть, уже сообразили, как я попал в город, и блокировали ее. Может, одна вы еще сумеете выбраться, но вместе со мной вам это точно не удастся.

— Я не…

— Выслушайте меня! К настоящему моменту шеф полиции или Карвер наверняка уже объявили вас в розыск. Если вы еще не сообразили, как все серьезно, знайте: в ресторане я убил двух парней.

Она сделала судорожное глотательное движение:

— Вы уверены, что они…

— Еще как уверен! — Я посмотрел на состоящий из отдельных бунгало мотель. Такие часто попадаются на побережье. — Перейдите через улицу и снимите бунгало. Если заметите какого-нибудь знакомого, кого-то, кто мог бы узнать вас, немедленно возвращайтесь в город. Если все спокойно, возьмите бунгало на имя Мэри Оуэн — для себя и брата. Нет, это может навести дежурного клерка на непристойные мысли. Запишите его на себя и мужа.

Бетти наградила меня долгим, странно напряженным взглядом. Губы ее приоткрылись, и она провела языком по нижней губе, сглотнула и мягко проговорила:

— Хорошо, Шелл.

— Кстати, я не собираюсь оставаться здесь всю ночь. — Я попытался улыбнуться. — Но нам надо многое обсудить. Скажем, завещание Дэйна. Я приеду чуть позже.

— Разве мы не можем пойти в мотель вдвоем?

— Не хотелось бы, чтобы нас видели вместе. Надо еще отделаться от машины. Если ее найдут здесь, копы будут тут как тут уже через час.

Достав револьвер, я откинул барабан — осталось только два боевых патрона. В кармане я нашел еще один, вставил его на место стреляной гильзы и привычно сунул мой кольт обратно в кобуру. Три патрона — это на сотню меньше, чем мне хотелось бы, но должно хватить и их. Не скоро еще мне удастся залезть в багажник моего "кадиллака".

Бетти продолжала сидеть, глядя на меня.

— Ну, поехали! — сказал я.

— Вам обязательно грубить мне?

— Извините, золотце! Просто я на жутком взводе. И я вспомнил массу неприятных вещей, случившихся за последнее время.

— Понятно. — Она помолчала, потом мягко улыбнулась. — Полагаю, вы всех называете "золотце", а?

— Только не мужчин, — ухмыльнулся я.

— Мне это нравится. Всегда называйте меня так… — Она пристально посмотрела на меня, и лицо ее было по-прежнему странно напряженным. Неожиданно она попросила: — Шелл, пожалуйста, будьте осторожны и обязательно возвращайтесь. Я… — Внезапно ее руки обвили мою шею, и ее губы — мягкие и дрожащие — нашли мои. Она судорожно сжала мою шею и поцеловала меня с почти первобытной страстью. Потом отстранилась, глядя мне прямо в глаза и прерывисто дыша полуоткрытым ртом.

Выскочив из машины и захлопнув за собой дверцу, она перебежала через улицу. Я проследил, как она зашла в мотель и через несколько минут появилась вновь в сопровождении полной женщины. Они прошли вдоль ряда бунгало, остановились у четвертого справа. Бетти зашла туда, а полная женщина вернулась к себе в конторку. Я завел машину и уехал.

Глава 14

Я постучал и услышал тихий голос Бетти:

— Да?

— Это — я, Шелл.

Она открыла дверь, и я проскользнул вовнутрь. С собой я принес пакет из машины и, уронив его на пол, снова запер дверь. Бетти смотрела на меня как-то неуверенно, и я постарался изобразить беззаботность:

— Миссис Мэри Оуэн? Позвольте представиться — ваш муж.

Она улыбнулась, ее мягкие теплые губы округлились, а нижняя чуть выпятилась вперед.

— Я никак не могла понять, куда вы подевались в тот далекий уже день. Вам придется уйти. С тех пор я несколько раз побывала замужем.

— Многомуженка! Я-то воевал и вернулся требовать восстановления своих прав. — Я нахмурился. — Послушай-ка, женушка, я не забыл про полагающиеся ветерану преимущества.

Она тряхнула головой:

— Как вы можете разговаривать так несерьезно, когда… происходит все это?

— У вас у самой неплохо получается. Нельзя же оставаться серьезным всю дорогу. Мы просто не выдержим темпа. Но, пожалуй, вы правы. Присядем?

Она села на краешек кровати, а я подтащил поближе к ней стул и сел на него верхом, опершись на спинку.

— Слушайте внимательно. — Несколько минут я рассказывал ей то, чего она еще не знала, и то, до чего я додумался сам. В заключение я сказал: — За всем этим стоит жажда денег, больших денег, миллионов долларов. И власти, связанной с деньгами. Судя по всему, задумал все Барон. Скупить всю землю и недвижимость на побережье, а по возможности и другие землевладения и разбить их на коммерческие участки. При той власти и влиянии, которыми уже располагают Барон и его дружки, полагаю, им будет нетрудно провернуть это дельце. Однако появилась упомянутая вами зацепка с фондом Лилит Мэннинг. Афера кажется даже более крупной, чем я себе представлял.

Пока я говорил, Бетти постепенно расслаблялась и сейчас уже лежала на постели, подсунув пару подушек под голову, и выглядела не менее, а даже более завлекательно, чем когда она застряла в окошке туалета. Вздохнув, я произнес:

— Теперь появились законные основания для передачи права собственности на городской пляж фонду. Не так ли?

— Верно. И тот, кто контролирует фонд, — а в нем семь директоров — возьмет под контроль и землю.

— Несомненно, Барон прекрасно владеет ситуацией. Ведь он один из директоров фонда. Другим был Дэйн. Сейчас его место освободилось, и могу поспорить, что его займет один из приятелей Барона. — Помолчав, я продолжал: — Вы знаете еще что-нибудь о завещании Эмметта? Где оно находится? У кого? Вы его видели?

— Не видела, но думаю, оно находится в офисе адвоката Ферриса Гордона. Когда я пришла туда, у него была Дороти Крэйг, и я разговаривала с ними обоими. Они сообщили мне только то, что я уже вам рассказала. Полагаю, они как раз обсуждали завещание Эмметта. На моих глазах Гордон собрал со стола какие-то бумаги и спрятал их в сейф. Действовал он как-то таинственно.

— Очень может быть. Что за сейф?

— Один из обычных больших зеленых сейфов, стоит в углу кабинета. А что?

— Где его офис?

— Брэден-Билдинг, комната 420. На улице Платанов, в квартале от Главной улицы. Зачем вам это?

— Может, попытаюсь забраться туда. Вся собственность на побережье отходит Крэйг? — Она кивнула, и я продолжил: — Завещание, несомненно, подделано. Значит, адвокат Дэйна замешан в афере. Дэйн не собирался продавать свою землю "Сико", хотел бороться с ней и даже призвал меня на помощь. И выход был найден: убрать его и унаследовать его собственность. — Задумавшись на мгновение, я снова заговорил, но не столько с Бетти, сколько рассуждая вслух с самим собой. — Поначалу я думал, что "Сиклиффская компания развития" в стремлении захватить земли оказывала давление на трех самых крупных землевладельцев: Дэйна, Барона и Лилит Мэннинг. Однако оказалось, что всю аферу задумал сам Барон, вложив в дело свои огромные "Баронские Имения". Следующим важным шагом стали обман и убийство Дэйна и фабрикация поддельного завещания, для чего была использована Дороти. Остается только настоящая Лилит Мэннинг, которая не любит Сиклифф и в любом случае продала бы, вероятно, свою недвижимость Барону. Тем временем все прекрасненько вытанцовывалось. Барон имел возможность предложить ей хорошую цену, ибо вместе со своими сообщниками он уже владел бы всем остальным в городе. Если бы им удалось каким-либо образом наложить лапу хотя бы на часть собственности фонда, они бы завладели буквально всем чертовым городом. — Я повернулся к Бетти: — Так что сказала красотка Крэйг во время вашего интервью?

— Ее смутили мои вопросы, но она все же рассказала про частые встречи с Дэйном, про его влюбленность и даже намерение жениться. — У меня отвисла челюсть, однако Бетти жестом руки велела мне помолчать и договорила: — Это сказала она.

— Угу. Полагаю, раз они сумели сфальсифицировать завещание, они могут подделать и свидетельство о браке или что там еще необходимо.

— Я могу сообщить вам некоторые любопытные детали о Дороти Крэйг. Немного, но все же. Когда несколько лет назад она появилась в Сиклиффе, с ней был связан один скандал. Ходили слухи о ее более чем дружеских отношениях с Джозефсоном…

— С тем самым? — прервал я ее.

— С ним, с издателем "Стар". Он женат, и у него, хотите — верьте, хотите — нет, семь детишек младше четырнадцати лет. Поговаривали, что у Джозефсона и Дороти были частые свидания, но тайные. Скандал, правда, был не очень громкий. Позже Дороти видели с другими довольно известными в городе мужчинами. — Бетти сделала красноречивую паузу. — Самое интересное — последний, с кем она, предположительно, поддерживала интимные отношения, был Клайд Барон.

— В самом деле любопытно. Просто превосходно! Ясно, что из этого получилось. Пламенная красотка Дороти Крэйг, до того интимно "дружившая" с издателем Джозефсоном, наверняка собрала на него достаточно компромата, чтобы заставить его прыгать в огненное кольцо. И теперь мы знаем, что она не менее Барона заинтересована в том, чтобы правда об их рэкете не попала в газеты. Это объясняет, почему Джозефсон так озабочен и "рубит" под корень все ваши статьи. Любопытно, что Дэйн не знал ее, особенно если — как вы говорите — весь город знал. Когда у нее была связь с Джозефсоном?

— Если не ошибаюсь, где-то в сорок девятом.

— В сорок девятом? Тогда понятно. В тот год Дэйн совершил кругосветное путешествие.

Она кивнула:

— Припоминаю. С тех пор она вела себя скромнее, и все же я постоянно встречала ее в городе.

Я задумался на минуту, потом сказал:

— Знаете ли, ведь, кроме Барона и его мазуриков, вы и я единственные из живых, знающие, что Дороти Крэйг выдавала себя перед Дэйном за Лилит Мэннинг. И мы — единственные их противники, знающие, что они задумали. Убрав нас с дороги, они спокойно провернут свое дело. — Я встал и, расхаживая по комнате, продолжил: — К тому же у нас нет возможности объявиться и выложить все мэру или кому-нибудь еще. У нас нет сведений, кого еще Барон закупил на корню, да никто и не поверит нам.

Помолчав с минуту, я заговорил снова:

— Все сводится к тому, что одно мое слово не перевесит утверждений Барона, Крэйг, копов, Норриса и, Бог знает, кого еще. Если им удастся укокошить меня, то не о чем будет беспокоиться. И они прекрасно понимают это. Без всяких проблем она завершат свою аферу, как только я буду мертв. А мое слово в данный момент не стоит и цента.

— Угу. Воображаю, как трудно вам будет убедить кого-либо, особенно сейчас.

Я сел со словами:

— Раз уж вы упомянули это, почему вы-то верите мне?

На ее лице опять появилась мягкая улыбка.

— Честно говоря, не знаю, Шелл. Просто верю.

Я усмехнулся в ответ:

— Спасибо. Рад, что вы на моей стороне, золотце.

Помолчав немного, она взглянула на меня и спросила:

— Что вы собираетесь делать?

— У нас так мало боеприпасов, которые можно было бы использовать против этих парней, что нам понадобится все, что мы сможем раскопать. Поэтому я начну, скорее всего, с завещания Эма. Поеду взгляну на него.

Она немало удивилась:

— Вы хотите сказать, что украдете его?

— Угу. Если оно пропадет, хлопот не оберешься. Хотя и это не остановит Барона и остальных. Если, конечно, завещание хранится в сейфе адвоката, я его возьму.

— Чего вы добьетесь, посмотрев его?

— Ну, если оно там и я доберусь до него, с собой у меня будет фотокамера и вспышка, и я сделаю фотокопии с него. Потом попрошу сравнить подпись под завещанием Дэйна с подлинной подписью Дэйна. Этим займется эксперт-графолог, и я доведу информацию до сведения суда, которому будет поручено официальное утверждение завещания. Барон, вероятно, приготовил лжесвидетелей, которые должны подтвердить подлинность завещания. Кстати, когда завещание будет передано на утверждение суда?

— Завещание было представлено сегодня. Они здорово торопятся, и им, может быть, удастся получить официальное утверждение в ближайшие десять дней.

— Если только мы не остановим их как-нибудь.

— Но как вы проникните в офис Гордона? Да и в сейф, если доберетесь туда живым?

— В первый же день приезда в город я встретил знакомого "медвежатника". Его зовут Джеймс Питерсон. Он может помочь мне — за деньги, конечно. В "кадиллаке" у меня есть мини-камера и вспышка, словом, все, что нужно. Мне только понадобится помощь восьми небесных ангелов-хранителей.

И я вовсе не шутил. Предположим даже, что я найду Пити, а мне вовсе не улыбалась перспектива открыто проехать по городу и ярко освещенной автостоянке, где была запаркована моя машина. Я даже не знал, обнаружили ли ее копы.

Бумажный пакет так и валялся у двери, куда я его бросил. Я поднял его и перенес на кровать.

— Так что вы припасли мне, золотце? Фальшивую бороду и шубу из енота?

— Пакет получился большой, потому что я купила вам кое-что из одежды: джинсы, в которых здесь ходят все, — я подумала, что в них вы будете менее заметны, хотя ничто, конечно, не сделает вас незаметным. Но по крайней мере вы будете красиво смотреться, когда вас подстрелят.

Я ухмыльнулся:

— Бетти, такой вы мне нравитесь больше. Почаще бы за нами гонялись бандиты. Вы кажетесь более свободной, более раскованной… более забавной. Мы, идущие на смерть, приветствуем вас!

На какое-то мгновение она снова напряглась, и на ее лице вновь появилось то странно замороженное выражение. Однако оно тут же исчезло, и она как-то загадочно улыбнулась:

— Шелл, вы знаете, что впервые за долгие годы я оказалась наедине с мужчиной? И вы первый мужчина, которого… — она помолчала мгновение, лицо ее вспыхнуло, — я поцеловала за последние два года. — Она чуть прикусила нижнюю губу, не спуская с меня глаз. — И самое забавное — я действительно чувствую себя раскованной. — Она сглотнула, и вдруг улыбка угасла на ее лице. — Может быть, оттого, что меня подкарауливает смерть, мне хочется жить?

Некоторое время я не мог ничего придумать в ответ, и она тоже молчала. Наконец я сказал:

— Ну что ж, посмотрим, как будет выглядеть хорошо одетый труп.

В пакете я нашел джинсы и куртку, а также дурацкое кепи с синим козырьком, темно-синюю футболку с короткими рукавами, черную краску для волос, безопасную бритву и лезвия.

— Бетти, это превосходно! — Я собрал все в кучу. — Когда я вернусь, вы меня не узнаете. — И я направился к двери в ванную комнату.

— Надеюсь, вы не будете выглядеть так, что мне не захотелось бы с вами познакомиться. Это будет просто ужасно!

Захлопнув дверь ванной комнаты, я взглянул на себя в зеркало. В самом деле, я выглядел отвратительно. Глаза покраснели, лицо осунулось. Лицо у меня и так-то не подарок, а сейчас оно еще и покрылось многодневной щетиной. Зато борода у меня не совсем обычная. Растет она быстро — не белая, как мои волосы, но и не черная, а этакая пятнистая, как шкура полинявшего леопарда. Вздрогнув от своего вида, я принялся бриться, но вовремя спохватился и оставил усы.

Через полчаса, после поспешной окраски волос и душа, уже в джинсах и жокейском кепи, я вернулся в спальню.

— О, Шелл! — воскликнула Бетти. — Вы смотритесь обворожительно! Что случилось с вашей губой?

— С губой? О, я покрасил немного свои усы. Заодно с волосами. Ну а губа окрасилась случайно. Так как я выгляжу?

— Ну… довольно зловеще.

— Черт! Я-то надеялся, что сексуально.

Она покачала головой и сжала губы, однако все же не удержалась от улыбки, а потом и вовсе громко расхохоталась, запрокинув голову и закрыв глаза. Я пошел обратно в ванную к зеркалу и взглянул на себя еще раз. Не так уж я был смешон!

Возвратившись снова в спальню, я подошел к телефону, стоявшему на столике у кровати, и раскрыл телефонный справочник, слушая, как смех Бетти перешел в какое-то бульканье. Найдя телефон бара "У Бродяги", я набрал номер.

— Кому вы звоните? — поинтересовалась Бетти.

— В бар Норриса "У Бродяги". Просто ныряю вслепую. — Я замолчал. — Может, не так уж и вслепую. Сделайте мне одолжение, а?

— Конечно. Какое именно?

— Возьмите трубку, попросите позвать Пити. Если попросят уточнить, какого Пити, назовите Джеймса Питерсона.

Она кивнула, и я протянул ей трубку. В микрофон она сказала:

— Нельзя ли позвать Пити? — Потом прикрыла ладонью микрофон и сообщила: — Его ищут. Что дальше?

— Напомните Пити, что познакомились с ним в Лос-Анджелесе… э… в баре "Санрайс". Обычно он болтался там. Вы случайно узнали, что он здесь, в городе, и захотели встретиться с ним. Скажите, чтобы он дождался вас в клубе.

— И он мне поверит?

— Еще как! Если женщина обещает ему свидание, он подождет.

Она послушала телефон, бросила:

— Спасибо! — Положила трубку. — Его там нет.

Я нашел номер телефона бара "У Мегеры", и она набрала его.

— Текст тот же, — сказал я. — Если и тут его не окажется, тогда не знаю, где его искать. Если с ним поговорю я, он может улизнуть и даже проболтаться кому-нибудь. Так что попробуем уловку с вами еще раз.

На этот раз его подозвали к телефону, и Бетти поймала его на крючок. Она была восхитительна — в ее голосе послышались нежный шепот и хрипотца, которых раньше я в нем не замечал. Заключила она разговор так:

— Хорошо, Пити! Очень жаль, что ты меня не помнишь. Но могу поспорить, что сразу вспомнишь, как только увидишь. — Она коротко рассмеялась. Я нахмурился: что, черт возьми, он там говорит? Я-то знал Пити. Тем временем она ворковала: — Что? О, я буду в красном платье с глубоким декольте… Что?.. О! Ты этого не сделаешь!.. Сделаешь? Пока, Пити. Жди меня. — И она положила трубку.

Лукаво глядя на меня, выгнув дугой одну бровь, с весьма проказливым выражением на лице, она проговорила:

— Пожалуй, мне следует встретиться с ним.

— Ну уж нет. С ним встречусь я. Бог мы мой…

— Чего это вы так разволновались?

— Как? И вовсе я не разволновался! Я… не знаю.

Она светло улыбнулась. Это была очень женственная улыбка — лукавая, ироничная улыбка женщины в полном расцвете красоты, прекрасно сознающей свою неотразимость. Вероятно, никогда еще она не разговаривала ни с одним мужчиной так, как только что разговаривала с Пити. Она явно наслаждалась беседой. Как если бы события последних дней и особенно последней ночи размыли воздвигнутую ею где-то внутри себя плотину сдержанности.

— Шелл, вы собираетесь уже уходить?

— Практически сию минуту.

Она пожала плечами:

— Тогда я сосну, пожалуй.

— Пожалуй.

Я принес свою одежду из ванной комнаты, а она зашла туда и заперла за собой дверь. Слушая шум душа, я вывернул карманы своего костюма и переложил все в джинсы. Надевая на руку часы, я заметил, что они показывают полночь. Нужно было сказать еще пару вещей Бетти, и я уселся на стул и подождал ее. Чтобы скрасить ожидание, я рассматривал почтовую открытку, найденную в кармане пиджака, куда я положил ее еще в Лос-Анджелесе. Я все еще разглядывал подпись Эмметта, вспоминая проведенные вместе веселые денечки, когда послышался голос Бетти:

— Шелл!

— Да?

— Я выхожу.

— Ну и выходите.

— Я из душа, и на мне ничего нет.

— Ну и что? Выходите.

— Закройте глаза. Не смотрите.

— Один глаз закрыт. — Я подождал — ничего. — О'кей. Оба глаза закрыты. Наглухо. Ну, почти.

Они таки закрыты, и я по-честному не открываю их. Слышу — как распахивается дверь, как ее босые ноги шлепают по ковру, легкий шепоток, когда она проходит мимо, шелест простыней, когда она откидывает покрывала. Скрипят пружины, и я уже знаю, что следующий шорох производит Бетти, скользящая по постели под одеяла и касающаяся своей кожей холодных простыней. И я думаю: "Пора отойти от сыскного дела. Нет смысла попадать в подобные ситуации. Они могут убивать не менее эффективно, чем дырка в голове".

— Ладно, можете открыть глаза.

И я открываю. Бетти лежит в постели, подсунув подушки под голову и закинув руки, покрытые темными волосиками. Плед натянут до подбородка. Она мило улыбается и возвещает:

— Я просто ожила!

— Прекрасно. А я чувствую себя уже полумертвым. Послушайте, Бетти, или как вы там назвались Питерсону? Кучи Уильямс? Послушайте, Кучи, хочу поставить вас в известность о моих предполагаемых действиях. На всякий случай.

Ее лицо посерьезнело.

— Понятно.

— О'кей. Отсюда я отправлюсь на автостоянку на углу Двенадцатой и Перечной улиц, где я оставил мой "кадиллак". Возьму из багажа фотоаппарат и прихвачу с собой Пити. Мы вломимся в офис Гордона и вскроем сейф. Если завещание там, я сниму фотокопии. Вы сидите здесь смирно и не высовывайтесь. Я не вернусь, пока не закончу дело. Я позвоню.

— Но одни фотокопии мало что дадут, не так ли?

— Для начала сойдет. Золотце, эти злыдни приперли нас к стенке, годится любая мелочь. Крупные улики я надеюсь добыть у самого Барона. Он, вероятно, единственный, кто знает все про операции с куплей-продажей в Сиклиффе. Может, нам удастся вырвать у него признание?

Она нахмурилась:

. — Не понимаю…

— У меня есть парочка идей. Вы ведь у меня сообразительная, Кучи, так что слушайте внимательно и скажите, что вы насчет этого думаете.

Когда я снова назвал ее Кучи, она хихикнула, что вызвало естественное волнообразное движение пледа.

Мне потребовались две-три минуты, чтобы подробно объяснить ей свой план, а она то и дело глубоко вздыхала. Плед, плотно подоткнутый до самого ее подбородка, потихонечку спадал. И я падал духом. Наконец, заключил:

— Такие вот дела. Лучшего я придумать не могу, если прикинуть, в какой мы глубокой яме.

Задумавшись, Бетти наморщила лицо. Размышляя над сказанным мною, она перекатилась на бок и приподнялась на локте. Плед начал сползать, и она машинально поправила его другой рукой, но, очевидно, так была занята своими мыслями, что не заметила, как ухватила угол простыни. Бетти все еще была полностью укрыта, но одно дело быть под простыней и пледом и совсем другое — под одной простыней!

— Будь я проклята! — воскликнула она. — А получится?

Бетти придерживала простыню у горла, которая четко обрисовывала каждый изгиб ее тела. Я прочистил горло и брякнул:

— Должно. Если только я ухитрюсь залезть в мой собственный "кадиллак", отыскать этого парня Пити, не попасться на глаза копам, не нарваться на бандитов, добраться до Барона и заставить его говорить.

Помолчав, она спросила:

— Вам не понадобится помощь с Бароном? Теперь нахмурился я:

— Пожалуй. Но я справлюсь и сам.

— Минутку, Шелл. — Она казалась слегка раздраженной. — Вы знаете не хуже меня, что — говоря вашими же словами — я в такой же глубокой яме, как и вы. Мне нельзя даже показываться в редакции, пока все не кончится. И я не менее вас заинтересована в том, чтобы упечь Барона и его компанию за решетку. Поэтому я помогу вам. Так что не обращайтесь со мной, как с ребенком. Вы прекрасно знаете, что я давно не ребенок.

— Ага… э… догадываюсь. Может, вы и правы. Позже я вам позвоню. Оставим тревоги на потом, когда придет пора тревог.

Все время, пока мы разговаривали, я крутил в руках открытку Дэйна. Бетти обратила на нее внимание и спросила:

— Что это?

Я протянул ее Бетти:

— Последняя открытка от Эма. Написана в типичной для него манере. С нее-то все и началось.

Она прочитала открытку:

— О Боже!

В голову мне пришла неожиданная мысль и я сказал.

— Чуть не забыл одну важную вещь. Копы уже знают, что мы вдвоем убежали из "Лэнни". Если случайно я окажусь один на один с Карвером, скажем, под замком, если останусь еще в живых, он… наверняка попытается узнать у меня, где находитесь вы. — Я судорожно проглотил ком в горле. — Не думаю, что проговорюсь, но вдруг. Так что если я не свяжусь с вами до утра, смывайтесь к черту! Понятно?

Она сердито насупилась:

— Но если я скроюсь отсюда, а у вас все будет в порядке, как я вас найду? Где мне искать вас?

— Если все будет о'кей, я вернусь сюда до восхода солнца. Если же нет, мы могли бы встретиться… например, у помоста Красного Креста. Не очень-то мы можем шляться по городу, но я буду появляться там, если смогу, раз в четыре часа, начиная с восьми утра. В восемь, в двенадцать, в четыре и так далее. О'кей?

Она согласно кивнула.

Я усмехнулся:

— Итак, трибуна Красного Креста — наш опорный пункт. Кто знает, может, мне даже придется прятаться в ожидании вас под этой чертовой штуковиной. Как бы то ни было, вы смоетесь отсюда на восходе солнца. Договорились?

Она облизала губы:

— Да.

— Ну, так пока, золотце! Нужно повидать старину Пити до закрытия баров.

Я повернулся к двери.

— Шелл, — так тихо прошептала она, что я едва расслышал ее.

Я обернулся, и она попросила:

— Шелл, поцелуйте меня на прощанье. Один разок. Но поцелуйте хорошенько.

Она все еще опиралась на локоть, небрежно придерживая левой рукой простыню на груди. Она склонила голову и уже не улыбалась.

Подходя к ней, я увидел, как она облизнула губы. Мягко опустившись на краешек постели, я просунул руки под ее плед. Обе ее руки обвились вокруг моей шеи, когда я нагнулся к ней и заглянул в ее глаза за мгновение до того, как закрыл свои и наши губы встретились.

Дрожь пробежала по ее телу, и руки Бетти сжали меня еще крепче. Мои пальцы ощущали теплоту и мягкость кожи на ее плечах.

Я поцеловал ее, как она и просила, поцеловал ее от души. Однако мне следовало знать, что одним поцелуем я не удовлетворюсь. Как, впрочем, и она.

Я поднялся, потушил свет и вернулся к постели. Бары, припомнил я, открыты до двух часов ночи.

Глава 15

Я едва успел в бар "У Мегеры".

Достать фотокамеру из моего "кадиллака" оказалось проще, чем я предполагал: я небрежно подошел к нему, отпер багажник, все взял, закрыл его и быстренько смылся. Совершенно очевидно, что копы еще не обнаружили мою машину — иначе мне было бы не добраться до "Мегеры".

Шел уже третий час ночи. Так оно оказалось даже лучше: бар опустел, если не считать старину Пити и одну молодую парочку, которая вскоре ушла. Но не Пити. Он вроде и не собирался уходить.

Стоя на тротуаре, я видел через зеркальное окно, как упрямый старина Пити с грустью оглядывает окружающую его пустоту.

Наконец Пити решительно поднялся и направился к двери. Когда он вышел, я окликнул его:

— Пити! Эй, Пити!

Он резко обернулся:

— Какого черта ты тут делаешь?

— Я попросил Кучи позвонить тебе. Мне необходимо с тобой потолковать.

— А где она?

— Она не придет, Пити. Извини, старина. Я хотел встретиться с тобой, но не мог позвонить тебе сам и даже боялся называть свое имя. У меня земля горит под ногами в этом городе.

С полминуты он просто таращился на меня, потом обронил:

— Ну и сукин же ты сын!

Пару минут он клял всех моих предков, пока мне не удалось успокоить его и довести до него свою задумку и он не пришел наконец в норму и не спросил:

— Так что за дельце? — Он прищурился. — Что, черт возьми, ты сделал со своей отвратительной физиономией? И почему ты так вырядился?

Я выпалил без задержки:

— Мне пришлось замаскироваться.

— Ага, конечно. — Он развел руками и громко захохотал.

— Вот, в чем штука, Пити, старина. Не знаю, согласишься ты или нет? Всей наличности у меня четыре сотни и двадцатка. Четыре сотни твои за вскрытие "консервной банки". Вся наличность, которая окажется в ней, тоже твоя.

— Четыре сотни, а? Негусто. Думаешь, в "консервной банке" будут баксы?

— Без понятия.

Он нахмурился:

— Где это? Ты все разнюхал?

— Нет. Не знаю даже, что там за ящик. Только где он находится, и все.

Выражение его лица красноречиво говорило, что так дела не делаются. Однако через пару минут он бросил:

— Ладно, рискнем. Если бы я не был на мели, не стал бы даже слушать тебя.

— Скажи мне одну вещь: ты заодно с Норрисом?

— Ни на кого я не пашу. Я тебе уже говорил, что прохлаждаюсь в отпуске. Я и близко не подойду к Норрису, если…

— Да нет. Сейф в адвокатском офисе. И тебе следует знать, к нему проявляет интерес еще кое-кто. Если нас прихватят, то утром нас соберут с асфальта. Буду с тобой откровенен, Пити. Если в ящике баксов не окажется, я подкину тебе еще пару сотен. Если, конечно, мы его вскроем.

Он чуть поразмышлял и проронил:

— О'кей. Гони четыре сотни. Но я ничего не гарантирую.

Я отдал ему деньги, и он спросил:

— Где коробка?

— В четырех-пяти кварталах отсюда.

— Встретимся здесь через полчаса. Схожу за инструментом. — И он ушел.

Через полчаса Пити подъехал на новом "форде". Я сел, он доехал до улицы Платанов и припарковался прямо перед Брэден-Билдинг, объяснив, что не желает жизнерадостно тащить по улице тонну оборудования. Ему потребовалось ровно пятнадцать секунд, чтобы открыть входную дверь, и я помог ему поднять часть его инструмента на четвертый этаж и донести до комнаты 420 — офиса адвоката Ферриса Гордона. Пити практически одним дуновением отпер дверь, и мы вошли внутрь. В едином лице он действовал за целую шайку.

Старина Пити начал обход помещения, а я воспользовался своим карманным фонариком, чтобы осмотреться. Слева стояло несколько стульев, посередине — письменный стол со вращающимся креслом за ним. В левом углу стоял большой зеленый сейф, в паре футов у левой стены было два окна, выходящих в переулок, соединенный с Главной улицей. Большие окна были прикрыты спущенными жалюзи. Я подошел к окну, выглянул наружу. В нескольких футах слева от меня вверх и вниз по стене лепилась пожарная лестница, ее площадка была расположена прямо напротив двери в конце коридора, проходившего за стеной офиса адвоката. Я опустил жалюзи и подошел к старине Пити.

Он закончил осмотр сейфа с помощью своего фонаря и заключил:

— Черт, просто конфетка. Зубами можно прогрызть. Мы его вспорем.

— У него есть какая-нибудь сигнальная система?

— Ага, игрушечная. Я уже сунул "жучок". — И Пити взялся за дрель.

Она почти не производила шума, и через несколько минут он попросил:

— Дай-ка мне "консервный нож". — Я поднес ему секцию тяжелой изогнутой ваги с заостренным концом, и он заверил меня: — Все равно что открыть банку с бобами.

Я развесил уши и понадеялся, что минут через десять мы уберемся оттуда, однако на работу ушло больше часа. Присоединив кусок трубы к "консервному ножу", он отодрал стальной лист, потом забарабанил большим молотком по зубилу, отбивая куски огнеупорного кирпича и глины и производя при этом, как мне казалось, адский шум. В конце концов он встал, смахнул пот со лба и возвестил:

— Готово.

Настала моя очередь. Встав на колени перед развороченным сейфом, я посветил фонариком внутрь. В сейфе оказалась масса юридических документов, которые я переворошил, не находя ничего интересного для себя. Потом, уже во вскрытом стариной Пити металлическом ящике, я обнаружил завещание Эмметта Дэйна. Во всяком случае, завещание с подписью: "Эмметт Дэйн".

Четыре плотных хрустких листа с текстом, отпечатанным на машинке через два интервала. На последнем листе, подписанном "Эмметт Дэйн", стояли также подписи двух свидетелей, удостоверивших завещание. Ни одна из фамилий не была мне знакома. Сзади к завещанию скрепкой было прикреплено что-то еще. Я снял скрепку и посмотрел на то, что оказалось в моих руках. Полдюжины других юридических на вид бумаг, очевидно, принадлежавших Дэйну, с его подписью. Но было кое-что еще: пять глянцевых фотографий четыре на пять дюймов. Пять фотографий Дэйна с… Дороти Крэйг.

На каждой из них Эм и Дороти сидели вдвоем на трех — за столиком и на двух — в отгороженных нишах ресторана. На трех перед ними стояли бокалы с напитками, на двух виднелись остатки обеда. На снимках с бокалами Дороти была в черном платье с глубоким вырезом, на остальных — в штапельном с прямоугольным воротничком. И на каждой фотографии Дороти исхитрилась принять позу, свидетельствующую об их интимной близости: склонившись к Дэйну на одной, улыбаясь ему в лицо на другой, положив свою руку на его плечо на третьей…

В целом впечатление создавалось такое, что пожилой мужчина наслаждался редкими минутами общения с молодой и желанной женщиной. Вероятно, именно такого эффекта и добивались Барон и Дороти, когда делались снимки. Разумеется, на них Эмметт Дэйн просто обсуждал творящийся в Сиклиффе бардак с Лилит Мэннинг, как он думал. Любой же посторонний посчитал бы, что Дэйн обедал и выпивал со своей "невестой" Дороти Крэйг, которой он завещал позднее целое состояние.

Постепенно до меня дошло, что они спланировали все задолго до того, как Дороти голой резвилась ради меня в бассейне; заранее задумали убийство Дэйна, готовя всю эту бутафорию. По крайней мере, решил я, не мой приезд в Сиклифф привел к его смерти. Разве что Барон несколько ускорил из-за меня осуществление их планов, однако Дэйна они убили бы в любом случае. Людей убивают и за полтинник, и даже меньше, тут же речь шла о миллионе или более того.

До сих пор в офисе адвоката почти не было света, а сейчас мне пришлось пользоваться лампой-вспышкой. Мне это совсем не нравилось, но ничего не поделаешь. Пока я переснимал листы завещания Дэйна и полдюжины других документов, старина Пити рылся в сейфе. Слышалось его бормотанье:

— Похоже, ты будешь мне должен пару сотен, Шелл.

Я продолжал заниматься своим делом. Помимо четырех листов завещания был еще один лист — приписка к завещанию, в соответствии с которой определенная недвижимость переходила к Шелдону Скотту. Она явно была сфабрикована в спешке — после того как Барон решил окончательно убрать меня. Так и появился мой дополнительный мотив для убийства Дэйна.

— Эй! У меня странное ощущение, — напомнил о себе Пити.

Я бросил взгляд на него:

— В чем дело?

Он быстро провел лучом фонарика по жалюзи:

— Эти штуковины закрыты. Но наверху есть щели. И твои чертовы вспышки, должно быть, заметны снаружи.

Я выматерился. Мы таки не обнаружили щели при осмотре офиса. Я успокоил его, заверив:

— Я почти закончил.

— Поспеши-ка. Мне это совсем не нравится.

— Ты можешь сваливать. Нашел что-нибудь?

— Паршивые бумажки. Около сотни баксов. Я делаю ноги.

Он вышел из офиса и затворил за собой дверь. Сделав последний снимок, я собрал все бумаги и засунул обратно в сейф. Только я подобрал использованные лампочки для вспышки, уложил их вместе с фотокамерой в сумочку и повесил ее себе на шею, как в коридоре послышалось торопливое шлепанье ног.

Пока я засовывал вспышку в карман, бегущий проскочил мимо двери. Потом в коридоре раздались еще шаги и громкий вскрик. Сразу же за ним последовал взрывной треск нескольких выстрелов, не меньше дюжины. Я прыгнул к окну и откинул жалюзи. До меня донесся пронзительный вопль агонии, несколько выстрелов, потом все стихло.

Снова зашлепали ноги, прозвучали крики мужчин. Повозившись со шпингалетами окна, я поднял раму, наклонился и протянул левую руку, пытаясь достать поручень пожарной лестницы. Но до него оставалось еще около ярда, и я вспотел от натуги, прислушиваясь к шуму за дверью офиса. Я бросил взгляд на улицу и ощутил пустоту, отделяющую меня от асфальта, затем поставил правую ступню на подоконник и оперся обеими ногами, ухватившись для равновесия правой рукой за раму.

Я прыгнул влево, вытянув перед собой руки и вытаращив глаза на стремительно приближающиеся перила площадки пожарной лестницы. Разделявшие нас три фута показались мне целой милей. Заставляя себя забыть об окружающей меня пустоте, я летел, протянув вперед руки со скрюченными пальцами, которые в следующее мгновение вцепились в холодный металл. Ухватившись за перила, я подтянулся и приземлился на площадку.

Четырьмя этажами ниже луч фонарика пробежал по тротуару и нацелился вверх, в мою сторону. Я разглядел фигуры мужчин на тротуаре, когда луч фонарика вернулся вниз. Сзади себя я услышал, как распахнулась дверь офиса и туда ввалились несколько человек, и поспешно полез по пожарной лестнице вверх, к крыше. Поднявшись на один пролет, я бросил взгляд вниз и увидел свет, проникающий сквозь жалюзи на окнах офиса Гордона.

Я карабкался вверх по металлическим ступенькам с максимальной скоростью, на которую был только способен, сердце бешено колотилось, ладони взмокли от пота. Несомненно, копы! Выстрелы явно произведены из полицейских револьверов, а тот пронзительный, предсмертный вопль издал конечно же старина Пити. И я знал, что он уже мертв. Кто-то, видимо, заметил яркое сверкание моей вспышки и позвонил в полицию. Карвер наверняка проявляет особый интерес к офису Гордона и без сомнения явится сюда.

Шестой пролет, седьмой. Осталось лишь несколько футов до крыши. И тут меня накрыл луч света, выхвативший мою фигуру из темноты так внезапно, что я даже пошатнулся. Треснул выстрел, пуля с визгом срикошетила о металл рядом со мной и злобно пропела в воздухе. Я стремительно проскочил последние ступеньки и достиг верха, когда прозвучало еще несколько выстрелов и пули прозвенели, попав в пожарную лестницу. Что-то дернуло меня за куртку, когда я уже перекатывался через бетонную стенку, ограничивающую крышу. Железные ступеньки пожарной лестницы загудели под тяжелыми шагами.

Я выхватил из кармана маленький фонарик, включил его и, пользуясь его светом, побежал через крышу к выходящей в переулок тыльной стене здания. Там должна быть пожарная лестница, просто должна быть! Я достиг края — эта сторона дома была пуста!

За узким проулком находилось другое здание, которое было на несколько футов ниже того, на крыше которого я оказался и стену которого прочерчивала металлическая паутина пожарной лестницы. Ее верхняя площадка находилась в десяти футах ниже, но слишком далеко — мне было не допрыгнуть до нее через проулок.

Сзади меня, с другой стороны крыши, на пожарной лестнице уже звенели верхние ступеньки. Я выхватил кольт, повернулся и выстрелил в бетонную стену. Пуля громко шмякнулась в бетон, и звон на лестнице стих. После моего выстрела на некоторое время установилась полная тишина.

Я не двигался. В горле у меня пересохло, кровь отчаянно стучала в висках. Я аккуратно положил включенный фонарик на бетонную стену напротив огражденной площадки пожарной лестницы на противоположной стороне проулка, направив его луч туда, где должны были вынырнуть копы. Я побежал по крыше в том направлении, где они прятались за стеной. На бегу я еще раз выстрелил в стену, чтобы не дать им высунуться из-за нее, и, остановившись, разрядил последний патрон из моего кольта. Повернулся и побежал обратно на свет своего фонарика, лежащего на бетонной площадке, разогнался изо всех сил, стараясь не думать ни о чем, и не спускал глаз со световой точки.

Я должен был прыгнуть. Так, по крайней мере, я получал хоть какой-то шанс. Оставаясь же на крыше, я его терял. Я бежал прямо на свет фонарика, взвился по пожарной лестнице вверх над бетонной стенкой и вложил всю силу своего тела в толчок правой ногой в шести дюймах от фонарика, стараясь взлететь как можно выше над густой темнотой под собой, над твердым покрытием переулка семью этажами ниже.

Глыба соседнего здания внезапно выросла прямо перед моими глазами, и, когда я начал падать вниз, здание скользнуло вверх и ближе ко мне каким-то жутким, ужасающе смазанным движением, словно бросилось мне навстречу и как бы взлетело надо мной. Мои руки были выставлены вперед, перекрыв мне почти все поле зрения, однако я увидел какое-то сумасшедшее завихрение. В следующее мгновение я врезался в стену здания.

Удар сотряс все мое тело, кости мои затрещали, воздух с шумом вырвался из моих легких, и густая тьма стала обволакивать мой мозг. Однако сознания я не потерял и чувствовал, как боль разрывает мою плоть, как грубая кирпичная кладка обдирает мне кожу. Последовал еще один удар — моя голова стукнулась обо что-то твердое, и на сей раз все ощущения исчезли.

Без сознания я пробыл, видимо, лишь несколько секунд, и, когда ощущение боли вернулось ко мне, я сообразил, что лежу на боку, на твердых металлических ребрах площадки пожарной лестницы. Мое лицо горело, и теплая кровь выступила в тех местах, где была содрана кожа. Мускулы левого плеча, казалось, были порваны, грудь разрывала боль, прожигая ребра. Но, по крайней мере, была боль, было ощущение боли.

Подтянув под себя ноги, я встал и шагнул к двери передо мной. Она была заперта; верхняя половина была из матового стекла. Я снял куртку, обмотал ее вокруг кулака и разбил стекло, потом, кинув куртку на торчащие в раме осколки, нырнул внутрь. Полежав секунду, я поднялся и побежал.

Мчался я как в тумане, без единой мысли в голове, и мне почудилось, что я бегу долгие мили коридоров, спускаясь по бесконечным лестницам. Я продирался сквозь кромешную тьму с пустыми руками. Прошли, казалось, часы, прежде чем я сообразил, что потерял револьвер и что на мне уже не было куртки. Фотокамера в чехле все еще болталась у меня на шее. Я чувствовал, как кровь сочится из моего лба и затекает в глаз, и смахивал ее на бегу. Где-то далеко слышался вой сирен.

Достигнув первого этажа, я остановился, судорожно втягивая воздух в легкие. Сердце дико колотилось, голова кружилась. Я бесшумно прошел по коридору и остановился в нескольких футах от распахнутой двери, в которую просачивался свет с улицы, пытаясь сообразить, почему она не закрыта и не заперта. Где-то в глубине здания слышались какие-то движения и тихие голоса.

Подойдя вплотную к двери, я прижался к притолоке и оглядел улицу. Несколько машин были припаркованы у тротуара, но я не увидел никого ни в них, ни рядом с ними. Поблизости не было ничего похожего на полицейскую машину. Я шагнул на тротуар, повернул налево и спокойно пошел вперед.

Холодный воздух через несколько шагов настолько освежил меня, что я даже сообразил, где нахожусь — на улице Каштанов, и что я иду в сторону Главной улицы. Я собрался было вернуться обратно, бросил взгляд через плечо и увидел машину, поворачивающую на улицу почти в квартале от меня. Поэтому я продолжал двигаться прямо, несколько ускорив шаг. Фары машины сзади осветили меня, когда я уже дошел до угла и повернул направо. В полуквартале от меня, на Главной улице, на шесть футов над тротуаром возвышался помост Красного Креста. Под ним, скрытые тканью, были только крестовины и опоры из досок, а также… пустота. Если мне удастся добраться до помоста и заползти под него, то я смогу хотя бы перевести дух. Я побежал к нему, и сумка с фотокамерой зашлепала по моему боку. На бегу я стянул с шеи ее ремешок и зажал сумку в руке.

Оглянувшись, я увидел свет фар машины, поворачивающей на ту же улицу. Я заставил себя перейти на нормальный шаг и смотреть прямо перед собой. Вовсе не обязательно, чтобы это была патрульная машина, просто кто-то мог возвращаться домой. Я слышал сирены довольно близко, но не позади себя, однако тут луч прожектора упал на меня.

Я бросился бежать. Я знал, что случится, если меня схватят, и продолжал бежать, понимая уже, что мне не смыться. До помоста оставалось ярдов десять, и я рванул в его сторону и едва поравнялся с ним, когда сзади меня взвизгнули шины и заурчала сирена. На мгновение я выскочил из луча прожектора и, прежде чем он настиг меня снова, взмахнул рукой и швырнул сумку с фотокамерой в обтянутую тканью боковину помоста. Ткань порвалась, и сумка исчезла в отверстии, когда машина уже почти наезжала на меня. Шины пошли юзом, когда она затормозила, прожектор ослепил меня, и раздался выстрел.

За первым тут же последовал второй, и я услышал, как пуля прошила доску помоста. Следующая пуля или еще одна будет уже моей, если, конечно, я буду бежать и дальше. Да если и остановлюсь — какая разница? Выбора у меня уже не оставалось.

Я остановился и повернулся, поднимая руки над головой и невидящими глазами уставившись прямо на заливающий меня свет. Я невольно задержал дыхание. Интересно, когда прогремит следующий выстрел?

Глава 16

Я инстинктивно отступал назад, пока мои плечи и спина не уперлись в помост, и прищурился от яркого света полицейского прожектора. В лучах фар я разглядел мужчину, поднимающего руку с пистолетом в мою сторону. Мне не удалось различить черты его лица, однако широкоплечая и грузная фигура показалась мне знакомой.

И тут я заметил вторую машину, подъехавшую по Главной улице с противоположной стороны и остановившуюся на этой стороне улицы буквально в паре ярдов от первой. Коп с пистолетом оказался в перекрестии фар обеих машин, и, несмотря на слепящий свет, я углядел, как он опустил пистолет и повернулся ко второй машине.

Ко мне направились трое, впереди — сержант Карвер. Хлопнула дверца машины, и к ним присоединился четвертый. У троих подошедших ко мне копов в руках было оружие.

Карвер остановился передо мной, двое других чуть сзади него. Я ожидал, что он обругает меня, злобно выматерит, но он сдержался и мягко произнес:

— Привет, приятель.

На его лице я увидел напряженную усмешку, а его правая рука крепко сжимала рукоятку револьвера, и указательный палец лежал на спусковом крючке. Дуло смотрело мне в живот, и я машинально втянул в себя диафрагму.

Не спуская с меня глаз, Карвер бросил своим коллегам:

— Я сам займусь типом и доставлю в участок.

Я посмотрел на двух других копов — их лица были холодны, выражали отвращение и гнев. Глядя на них, я произнес как можно спокойнее:

— Он не довезет меня до участка, убьет по дороге выстрелом в спину. Вдвоем с Блэйком он уже пытался хладнокровно убить меня — и все потому, что я узнал об их продажности, о преступной связи обоих с Клайдом Бароном и…

Карвер воскликнул:

— Грязный убийца и лжец!

Потом резко взмахнул правой рукой. Я попытался увернуться, но ствол его револьвера зацепил меня за ухо и щеку, а удар свалил с ног. Я все еще стоял на коленях, опираясь локтями и пытаясь встать, когда его огромный ботинок врезался в мое плечо и прямо-таки вмазал меня в доски помоста.

Два других копа ледяными взглядами взирали на меня, когда я поднял голову. Как бы ни душила меня ненависть к Карверу, я не мог винить их. Они считали меня убийцей — и не просто, а убийцей полицейского! Могло быть и хуже. Возможно, они повязаны с Карвером. Если да, мне наступил конец; если нет, меня, может, и доставят в камеру живым.

Один из них проронил:

— Охолони, Карвер. Отвезем его в участок. Мы же на Главной улице, так что перестань.

Я с трудом поднялся, согнув руки в локтях. Если Кар-вер попытается ударить меня еще раз, я постараюсь хотя бы разбить ему губы. Однако он не стал меня бить, обыскал лишь на предмет оружия и наконец прорычал:

— О'кей, приятель.

Рядом, взвыв напоследок сиреной и перейдя на мягкое ворчание, остановилась третья полицейская машина. Карвер завел мои руки за спину, защелкнул наручники на кистях, и копы затолкали меня в его машину. Когда я примащивался на заднем сиденье, мимо нас, мигая проблесковым "маячком", проскочила "скорая помощь" и свернула за угол к Брэден-Билдинг. "За беднягой Пити", — подумал я.

При мысли о старине Пити, мне вспомнилась Бетти. Слава Богу, солнце взойдет уже меньше чем через час. Она обещала смыться из мотеля на восходе.

Карвер вел машину, а его напарник сидел сзади со мной. Мы ехали по Главной, и вторая патрульная машина последовала за нами. Никто ничего не говорил.

В полицейском участке, зарегистрировав меня у дежурного, сержант Карвер отвел меня в "голубую комнату", предназначенную для допросов, — небольшое, ярко освещенное помещение с одним тяжелым стулом, стоящим почти посредине, и двумя деревянными стульями с прямыми спинками у двери. Окон не было. В подобных помещениях никогда не бывает окон. Карвер и второй полисмен тихо перекинулись несколькими словами, затем Карвер усадил меня на тяжелый стул, отпер наручники, чтобы просунуть мои руки в отверстия в спинке стула, и снова защелкнул их.

Второй полисмен, стоя в стороне, держал меня на мушке, пока Карвер устраивал меня по своему усмотрению, похохатывая то и дело, явно наслаждаясь своим занятием. Потом его напарник вышел.

Карвер начал материть меня, грязно, с большим знанием лексикона. Помянув добрым словом Блэйка и как он переживает его смерть, он подробно нарисовал, что вызываю в нем я и как он собирается поквитаться со мной, и все — на ядреном мате. Мне бы не слушать его, не поддаваться на его выпады, но я не мог совладать с душившей меня яростью.

В конце концов он зло бросил:

— Знаешь, куда ты попал, Скотт? Это "Кони-Айленд", приятель. — И снова хохотнул.

— Догадываюсь. Чего еще ожидать от тебя, Карвер? Даже если я и не сталкивался еще с такими погаными копами, как ты.

Уже не имело значения, веду ли я себя вежливо или нет. Что бы я ни сказал, обращение со мной не улучшилось и не ухудшилось бы, они все равно пропустили бы меня через все "аттракционы" их "Кони-Айленда".

Открылась дверь, и в комнату вернулся вышедший минуту назад сержант, с ним явился шеф полиции Турмонд. Он подтянул стул с прямой спинкой и уселся в ярде от меня с весьма серьезным видом на мрачном бескровном лице; туманно-серые глаза его смотрели враждебно. Не осталось и намека на притворное дружелюбие в его ледяном презрительном тоне, когда он проговорил:

— Полагаю, тебя удивляет, чего это мы притащили тебя сюда, а?

— Немного. Я вам без пользы. Разве что Карвер давно не резвился.

Турмонд поджал губы:

— Ошибаешься. Нам известно, что ты убил Дэйна, просто пока еще не сознался. Так что тебе придется подписать подготовленное нами признание. Так ты избавишь себя от больших неприятностей, а Карвера от лишней работы.

— Разумеется, Турмонд. Еще застрелил Линкольна.

Однако он гнул свое:

— Потом ты расскажешь нам, чем ты занимался последние два дня, с кем встречался, с кем разговаривал, где сейчас девица Лэйн. Начать можешь с главного: что ты делал в офисе Гордона? Питерсон… э… уже ничего не скажет. Так что выкладывай ты. Это заметно облегчит твое положение в суде.

— Неужели ты думаешь, я поверю, что доживу до суда?

— Послушай, Скотт! Ты можешь облегчить свою участь или, наоборот, попытаться оказать сопротивление. В любом случае результат будет одинаков. Так почему бы тебе не быть благоразумным?

Я промолчал. В самом деле они вполне могли обойтись без моего "добровольного признания" и даже без тех сведений, которые потребовал у меня шеф полиции. И без всего этого они отделаются от меня пулей — будь то здесь, в "голубой комнате", или где-либо еще. Мое признание и прочая информация лишь добавят убедительности подстроенному ими ложному обвинению и оправдают мою смерть. А я отнюдь не собирался помочь им в этом.

— Ну, — в предвкушении проговорил Карвер, — похоже, придется применить "кишку".

"Кишкой" он называл толстую резиновую трубу в полтора фута длиной. Сделав шаг ко мне, он резко взмахнул рукой, и от его движения конец "кишки" вначале отогнулся назад, затем, щелкнув как хлыст, выпрямился и хлестнул меня по щеке. Может, удар прозвучал как глухой шлепок в комнате, но в моей голове — будто выстрелила пушка.

Боль пронзила мое лицо и взорвалась где-то в мозгу, голова от удара дернулась в сторону. Карвер не замедлил врезать мне "кишкой" по другой половине лица. Я заметил его жест и попытался увернуться, но резина шмякнула меня по лбу и оцарапала нос. Я почувствовал, как из моей ноздри на губы потекла густая и теплая струйка крови, когда я отдернул голову назад. Жгучая боль поднялась от шеи к уху и опалила череп, а мои мускулы, как бы завязанные узлом, затормозили мои движения.

— Охолони, — бросил Турмонд. — Сотри кровь и будь внимательнее.

Карвер достал грязный носовой платок из заднего кармана брюк и промокнул им кровь на моем носу и губах. Видите ли, их не устроило бы, если бы меня нашли в окровавленной рубашке, которая свидетельствовала бы о зверском избиении в полиции.

Мне трудно было сфокусировать глаза, а в голове моей гремело, боль накатывала и откатывала, словно волны прибоя. Я расслышал, как Карвер сказал:

— Скотт? Эй, Скотт! Знаешь, я могу поработать над тобой целый час, и никто даже не трехнется об этом по твоему виду. Удивительно, а? Даже не оставлю никакой отметины. Великое изобретение! Ну как? Ты готов нам помочь?

Я почувствовал вкус крови на губах, когда я высказал ему свои пожелания освященным временем языком солдат, моряков и бывших морских пехотинцев. Уронив "кишку" на цементный пол, он сделал шаг ко мне со сжатыми кулаками и замахнулся правой рукой. Я почувствовал первый удар, очень даже почувствовал, но второй был уже похож на прикосновение к моему лицу тряпичного мячика, а если был и третий, его я не почувствовал вовсе.

Когда сознание вернулось ко мне, первыми я ощутил кисти рук. Наручники прямо-таки вгрызлись в них, я сидел, наклонившись вперед, опустив голову и прижавшись подбородком к груди.

Невозможно было вычислить, как долго я был без сознания. К счастью, мне хватило сообразительности не шевелиться, не открывать глаза и стараться дышать медленно и ровно. До меня донеслось какое-то бормотание, потом заговорил Карвер, очевидно отвечая шефу.

— А, оставь ты эти глупости. Хочешь, чтобы я обработал его подушкой? Забыл, что он сделал с Блэйком?

— Я не желаю, чтобы на теле обнаружили следы, когда мы его привезем. Во всяком случае, не больше, чем уже есть. Черт, ты рассек ему щеку.

— Ну и что? Скажем, что сопротивлялся. И вообще, пора с ним кончать. Ты все еще хочешь, чтобы он подписал эту чертову бумагу?

— Мне она нужна. Так что помолчи и предоставь это мне.

Одно только мне было неясно: где они намеревались меня прикончить? Это "когда мы его привезем" наводило на мысль, что они собираются разделаться со мной вне полицейского участка. Убийство в камере вызвало бы ненужные разговоры.

Третий голос произнес:

— Может, он притворяется и все слушает?

— Ну и что? — удивился Карвер. — Кому он расскажет? — Потом его ботинки проскрипели по цементному полу. — Сейчас проверим.

Я постарался расслабиться. "Кишка" негромко просвистела в воздухе и хлестнула меня по щеке. Я прикусил внутреннюю сторону нижней губы, чтобы не вскрикнуть, и безвольно уронил подбородок обратно на грудь.

Его ботинки проскрипели обратно, когда он удалялся от меня со словами:

— Черт бы его побрал! Не скоро еще он придет в себя. Шеф, Мак, пойдем попьем кофейку.

Вот так! Перерыв на кофепитие. Я слышал, как открылась и закрылась дверь, но меня ведь так просто не проведешь, и я не шевелился еще пять минут. Когда я открыл глаза, они нагло ухмылялись мне в лицо. Ну, братец, и умник же ты!

Карвер нашел это очень смешным и хохотал пару минут. Шеф шепнул что-то типу по имени Мак, и тот вышел. Вернулся он с несколькими листами бумаги с отпечатанным на машинке текстом. Шеф полиции Турмонд протянул их мне и спросил:

— Ты готов подписать?

Заговорив, я почувствовал корочку засохшей крови на губе:

— Что-то не врублюсь никак. Почему бы вам не подделать мою подпись, как вы подделали подпись Эмметта Дэйна? К чему вам все эти трудности?

— Тебе и незачем врубаться. Просто подпиши, и все. Ты готов?

— Ага, как никогда.

Шеф не был уверен, означало ли это "да" или "нет". Я, видно, настолько повредился головкой, что надеялся дать им прикурить, как только мои руки окажутся свободными от наручников.

Мак зашел за мою спину и снял наручники. Я подумал: "Сейчас!" И мысленно усмехнулся: "Ну, парень, смешной же ты!" Говорят: пока живешь, надеешься. Во мне оставалось гораздо больше жизни, чем надежды. Да и жизни почти не осталось, если по-честному. В руках Карвера не было ничего кроме проклятой "кишки", но, бросив беглый взгляд через плечо, я увидел револьвер в руке Мака. Когда я вытащил руки из отверстий в спинке стула и пошевелил ими, разгоняя кровь, шеф полиции протянул мне бумаги, прикрепленные скрепкой к картонке, и авторучку. Теперь я был вооружен и смогу обрызгать их чернилами.

Взяв признание левой рукой, я взглянул на шефа:

— Мне кажется, здесь есть небольшие ошибки. Написано, что признание сделано добровольно, без всякого принуждения. К тому же говорится, что я убил…

Я и не заметил, как Карвер шагнул ко мне, увидел только взмах "кишки" и поднырнул под нее — она просвистела над моей головой. По инерции Карвер согнулся прямо передо мной, и его мясистое лицо оказалось достаточно близок, чтобы я мог достать его. Ненависть и боль вспыхнули во мне одновременно, и я замахнулся правой рукой, уронив ручку на пол.

Напряженно вытянув пальцы, я резко бросил руку от груди в сторону и вверх, метя ладонью в его лицо, но он быстро отпрянул, и моя ладонь угодила по его плечу. Я ринулся было за ним, намереваясь врезать ему как следует. Однако дальше намерения дело не пошло — я не смог подняться над стулом даже на дюйм. Не знаю, что случилось. Я вдруг почувствовал, как что-то твердое обрушилось на мой затылок, и все померкло перед моими глазами. Потом послышался звук лопнувшей шины, и, когда все перестало крутиться вокруг, я заключил, что Карвер снова вмазал мне своей любимой "кишкой".

— Сукин сын, — пробормотал я.

Он рассмеялся, а я заметил, что обронил "признание". Шеф полиции подобрал его и протянул мне, и я подписался: "Клайд Барон". Шеф врезал мне, Карвер "погладил" меня своей "кишкой", и даже Мак внес свою лепту. Я отключился. Позже, как мне показалось, прошло немало времени, они снова стали задавать мне вопросы, и я был счастлив ответить на них. Мои кисти опять были заведены за спинку стула и скованы наручниками. На большинство вопросов я отвечал честно, но несколько раз слукавил. Со временем они рассекут туфту, но меня уже ничто не колышет.

Наконец Турмонд спросил:

— А куда делась девица Лэйн?

Говорить было немного больно, ибо у меня была рассечена губа. Парни в конце концов решили, что не будет иметь никакого значения, если у меня на теле останутся следы избиения.

— Ну, мы свалили из ресторана "У Лэнни" и укрылись в мотеле "Каньон" на Уэстерли-Драйв. Она осталась там, но сейчас вы ее уже не найдете. Я предупредил ее, что с ней случится, если она попадет в ваши лапы. Так что вам ее не отыскать.

— Мы найдем ее.

Я взглянул на шефа:

— Ничего не получится, Турмонд. Не так уж много в округе продажных копов вроде вас.

— Заткни пасть, Скотт, если не хочешь ее потерять.

— Неужели все копы Сиклиффа погрязли в дерьме, как вы трое?

— Только мы трое, Скотт. Тебе мало? — поинтересовался Карвер.

А шеф сказал:

— Скотт, послушай, где твоя фотокамера?

— Какая фотокамера?

— Не строй из себя идиота! — Турмонд сжал губы и повернулся к Карверу: — Еще одна его подлянка, и я оставлю тебя с ним наедине на полчаса, о'кей?

Карверу это понравилось, а Турмонд пояснил мне:

— Пока ты был в отключке, сюда позвонил парень из "Стар" и спросил, с чем мы тебя прихватили и была ли у тебя фотокамера. Какого черта он спрашивал бы о ней?

Хотел бы сам знать ответ на этот вопрос. Только Бетти знала, что я собираюсь воспользоваться "лейкой". По словам Турмонда, звонил мужчина, однако шеф мог сказать, так, чтобы запутать меня.

— Ты меня озадачил, — ответил я — Верно, у меня была фотокамера, но я думал, что никто не знал о ней.

— Зачем она тебе понадобилась? И что ты делал в офисе Гордона?

— Я прихватил "лейку", чтобы сфотографировать фальшивое завещание, которое сфабриковали вы с Бароном, а также снять копии с фотокарточек этой дамочки Крэйг.

— Так где фотокамера?

— Когда Карвер пытался подстрелить все в округе, кроме меня, я бросил ее под помост Красного Креста, там, на Главной, где вы меня сцапали.

Шеф кивнул Маку, и он вышел. Когда Турмонд снова склонился ко мне, мой взгляд упал на его наручные часы: почти час дня. Я смутно сознавал, что прошло довольно много времени, но даже не предполагал, что было уже за полдень. Если они собираются вывезти меня отсюда, чтобы они ни предприняли, им придется действовать средь бела дня. Если только не подождут до ночи. Я надеялся, что подождут.

Через двадцать минут, за которые я ответил на дюжину вопросов, шеф замолчал, и я рискнул задать свой вопрос:

— Ты здорово повеселился и, раз уж ты в таком добром расположении духа, не скажешь ли мне одну вещь? Судя по всему, операцией купли-продажи здесь заправляет Барон. Однако сам ли он все придумал или кто-то ему подсказал?

Карвер присел передо мной на корточки, бросил взгляд на шефа, ухмыльнулся и спросил меня:

— Понимаешь, что это будет означать, если я тебе скажу, а?

Разумеется, я понимал. Он имел в виду: что бы он ни рассказал мне, я бы никогда уже не смог ничего никому повторить, да вы и сами знаете, так говорят о покойниках. Карвер наслаждался моментом, ловил кайф, наблюдая за моим лицом, выискивая в моих глазах хоть намек на ужас при мысли о неминуемой смерти.

Я ответил:

— Ага, понимаю. Ничего неожиданного, Карвер. Итак?

— Конечно, приятель. — Он довольно лыбился. — Барон — голова всему. Он один это задумал с самого начала. — Ухмылка Карвера стала еще шире. — Ну что ж, приятель, ты слышал, что я сказал. Полагаю, ты понимаешь, что вырыл себе могилу, а?

— Ага. Ты только что пришел к такому решению. Одно меня ставит в тупик. Эд Уист. Ну что вам дало его убийство?

Карвер нахмурился:

— Уист? Черт! Я и забыл о старике. Его не собирались убивать, приятель. Просто Циммерман немного перестарался, пытаясь убедить его и думая, что он сильный. А Уист оказался слабаком — вот и все. — Карвер выпрямился и с усмешкой посмотрел сверху вниз на меня. — Забавно, что могут сделать с человеком несколько хорошеньких затрещин. — Ты-то не только кажешься сильным, а?

Я не отвечал, и он продолжал рассказывать мне, как легко угробить человека, если стукнуть его чуть сильнее, чем нужно. Тут открылась дверь, и вошел Мак.

Он взглянул на Турмонда и покачал головой:

— Под помостом пусто.

Турмонд повернулся ко мне с покрасневшим от ярости лицом.

— Ты меня чертовски утомил, Скотт…

— Минутку! Я сказал, что зашвырнул камеру под помост, и я действительно сделал это. Может, кто-то подобрал ее. Помостом пользуется Красный Крест, и там всегда полным-полно народу.

Мак подтвердил:

— Был обеденный перерыв. Там собралось человек двести. Но все были перед помостом. Зачем кто-нибудь полез бы под него? Этот парень лжет.

Уж не упала ли фотокамера туда, где ее могли увидеть? Стоп, я хорошо помнил, как она прорвала ткань, пролетев до середины помоста.

— Я сказал правду, Турмонд. Когда я бросил фотокамеру, она прорвала ткань, которой задрапирован помост.

Мак снова подтвердил:

— Ага, ткань и вправду порвана на самом видном месте. Кто-то мог и заглянуть в дырку.

Следующий час или два показались мне, как ни странно, почти приятными. Большую часть времени я оставался один — они, очевидно, проверяли сказанное мною о фотокамере и о Бетти. Мне оставалось только надеяться, что она в безопасности. Было у меня время и прикинуть собственные шансы — они представлялись мне ничтожно малыми. После долгого избиения я был не в лучшей форме, но и безнадежным мое положение нельзя было бы назвать.

Главным образом меня метелил Карвер, пользуясь своей проклятой "кишкой", которая оставила на мне великое множество болезненных точек и кровоподтеков. Мне было больно дышать, однако у меня не было сломано ни одной кости. Я еще был в состоянии стоять и двигаться, даже бежать, если понадобится. Небыстро и не очень далеко, но и лежачим больным я не был. Впрочем, если я доставлю им массу хлопот, они с легкостью сломают мне руку или ногу или даже проломят череп. И тогда уж точно я не смогу и бежать. Поэтому я решил сотрудничать с ними. В определенных пределах.

В конце концов все трое вернулись в "голубую комнату" допросов. На сей раз говорил Карвер, а не Турмонд:

— Лэйн не оказалось в мотеле "Каньон". И "лейки" нигде нет. И ты меня уже достал, Скотт. Так что будь паинькой, или мы тебя прикончим прямо здесь… — он ухмыльнулся, — на "Кони-Айленде".

Я вычислил, что Карвер, и без того крайне нетерпеливый, был на пределе. Моя дедукция подкреплялась тем, что в правой руке он уже держал не "кишку", а короткую дубинку, обтянутую кожей.

— Ты меня убедил, — сказал я.

— Начнем с твоего признания, Скотт.

— Давай, я его подпишу.

Он не смог скрыть удивления. И даже некоторого разочарования. Взяв листки с отпечатанным текстом у Мака, он подошел ко мне.

— Послушай, Карвер, между нами, мы же все знаем, что я не убивал Дэйна, так что нечего темнить. Неужели вы надеетесь с помощью моего признания навесить на меня ложное обвинение? Дэйна застрелили не из моей пушки и…

Он прервал меня:

— Ошибаешься, приятель. У нас даже есть пули, извлеченные из тела Дэйна, они выпущены из твоего кольта. Мог бы и сам догадаться. И у тебя целый букет мотивов для его убийства. А главное — мы задержали тебя, когда ты смывался с места преступления, помнишь?

Я помнил. А им не составило никакого труда выстрелить из моего револьвера в коробку с ватой или даже в тело Дэйна, и позже они представят результаты баллистической экспертизы, которые подтвердят, что Дэйн был убит из моего кольта. Сцапали они меня за то, что я застрелил Блэйка, а если навесят еще и убийство Дэйна, им не о чем будет беспокоиться.

— Вы нашли мой кольт?

— Ага, на пожарной лестнице. Жаль, что ты не сверзился с нее — избавил бы нас от лишних хлопот. А мы бы занялись вплотную твоей красоткой.

— Далась она вам! Чем она-то может вам навредить?

— Конечно, она не так опасна, как ты… был, но все же придется ею заняться. И мы ее найдем.

Освободив мои кисти, он протянул мне признание и ручку. Я поставил подпись на последней странице, подписал: "Шелдон Скотт", без всяких выкрутасов и без колебаний. Понятное дело, копам нужно было подписанное мною признание, и все же оно ничего им не давало, пока я жив. Пока они меня не кокнули, мое лжепризнание могло дать противоположный результат, так что моя подпись не имела значения. С другой стороны, мертвому мне наплевать на все. Поэтому я не задумываясь поставил свою красивую подпись с завитушками и отдал бумаги и ручку Карверу.

— Встань! — приказал он.

Я поднялся, и Карвер снова защелкнул наручники на моих кистях, но, к моей великой радости не заводя мне руки назад. Так мне легче было двигать ими, я даже мог бы нанести удар, и мне подумалось: "Да он просто ошибся!" И на всякий случай я начал болтать, чтобы отвлечь его внимание.

— Вот почти и все, а, Карвер? Вы практически добились своего. Особенно, если вы наложили лапу на собственность фонда. Вам уже удалось это, парни?

Он наморщил лоб и сморгнул:

— Как, черт возьми, ты это просек?

— Нечто сказанное Бароном навело меня на мысль, — солгал я без запинки. — Потом это вписывается в вашу затею в целом.

Тряхнув головой, он похвастался:

— Ну, мы заимели большинство голосов. Во всяком случае, заимеем через несколько дней.

— Угу, когда кто-то займет место Дэйна. Тот пляж практически в ваших руках, а?

Он ухмыльнулся:

— Не совсем так, приятель, не так, как с нашими непосредственными приобретениями, однако юридически мы будем контролировать фонд. Со временем город сможет получить пляж обратно. Когда мы сорвем хороший куш на этой сделке.

Отступив на шаг, он поднял мои руки вперед и вверх, но недалеко и невысоко — цепочку от наручников он пропустил под брючный ремень.

— Не-а, уж мы не промахнемся. И никаких проблем. Пошли, Скотт.

— Куда это?

Он снова ухмыльнулся:

— Можешь считать, что мы перевозим тебя в столицу округа. Уж очень тут все настроены против тебя, приятель. Мы просто вынуждены перевезти тебя.

— Ну конечно же, чтобы ревущая толпа не ворвалась сюда и не линчевала меня.

Мы вышли из "голубой комнаты" — шеф и Мак впереди, Карвер сзади меня. Главный вход в полицейский участок находился справа, но мы повернули налево и прошли до конца коридора к двери, выходящей на боковую улицу — улицу Вязов.

Мак вышел первым, приблизился к стоящему у тротуара черному полицейскому седану, открыл обе дверцы и отступил в сторону, как и полагается персональному шоферу. Пересекая тротуар, я подумал было, не рвануть ли мне когти? Однако выбросил эту мысль из головы еще до того, как Карвер тихо проговорил за моей спиной:

— Давай, Скотт, пробегись-ка немного по улице, чтобы все выглядело естественно. Неплохо иметь свидетелей.

Я проглотил ком в горле. Это было бы замечательно. Простодушные свидетели показали бы, что Смертельный Стрелок Карвер уложил меня при попытке к бегству. По тротуарам двигались мужчины и женщины. Поблизости стояло с полдюжины машин. Что-то привлекло мое внимание к коричневой двухместной машине, припаркованной на противоположной стороне улицы, но, когда я попытался разглядеть, что именно, мы оказались уже у полицейского седана, и Карвер затолкал меня на заднее сиденье. Мак забрался следом, и Карвер захлопнул дверцу.

Я бросил еще один взгляд на коричневую машину — из окна дверцы со стороны водителя свисал некий предмет, который не назовешь стандартной принадлежностью "форда". Это был кожаный футляр фотоаппарата, ремешок которого держала белая рука. Лица водителя не было видно, но одно не вызывало сомнений: футляр явно был от моей "лейки". И у меня не осталось сомнений: коричневый "форд" принадлежал Бетти и ее рука держала ремешок футляра. На моих глазах футляр был втянут внутрь машины. Я заставил себя смотреть вперед, на лобовое стекло полицейской машины, и не поворачиваться к "форду". Карвер скользнул на переднее сиденье справа, а шеф Турмонд обошел машину спереди и забрался за руль.

Карвер обернулся ко мне, и я опасался, что он посмотрит за мою спину и увидит "форд" на другой стороне улицы, может, даже узнает его. И я постарался отвлечь его, чтобы его взгляд подольше задержался на моем лице, поэтому брякнул первое, что пришло мне в голову:

— Карвер, ты знаешь, что я просек всю вашу затею, иначе бы мне не пришлось отправляться сейчас "в последний путь". Но напоследок мне хотелось бы узнать одну вещь: кто убил Дэйна? Я знаю, что Барон отдал приказ, а кто спустил курок?

Он хохотнул:

— Жмурик, Скотт. Он мертв.

— Циммерман?

— Он самый. Чуть позже ты с ним свидишься. — Он нагло ухмыльнулся мне в лицо. — Жаль, нет твоей подружки, она бы составила тебе компанию.

У меня ком застрял в горле, и все же я выдавил из себя:

— Она, вероятно, уже в Сан-Франциско.

На противоположной стороне улицы заскрежетал стартер "форда", потом мотор завелся. Шеф Турмонд завел свою полицейскую машину и отъехал от тротуара. Через три квартала он повернул налево. Все это время я заставлял себя смотреть прямо перед собой, но на повороте я бросил быстрый взгляд на оставшуюся позади улицу. Коричневый "форд" держался в полуквартале от нас.

Сомнений не осталось. За нами следовала Бетти. Меня охватила паника, сердце затрепыхалось в груди. Она же ничего не могла поделать. Разве что подставиться под пули. Какого черта она здесь? Почему не смылась, пока у нее был шанс?

Я подтянул свои скованные руки к животу, положил их на пояс и нащупал указательным пальцем металлическую пряжку. Мак сидел справа от меня, прислонившись к дверце и направив свой ствол в мою грудь.

На затылке у меня шевельнулись волосы. Я-то предполагал, что меня отвезут в пустынное место, выведут из машины, всадят одну-две пули в мою черепушку. А сейчас, глядя на "пушку" в руке Мака и на его физиономию, я поразился, почему мне в голову пришла такая идиотская мысль.

"Ведь им вовсе не обязательно было ждать, пока я вылезу из машины!"

Глава 17

Внезапно заговорил шеф Турмонд:

— Подходящее местечко, а?

Мы находились в паре миль от Сиклиффа, на двухрядном шоссе, по обочинам которого росли деревья и высокая трава. Прелестный сельский пейзаж! Из тени деревьев веяло прохладой.

Карвер, сидевший полуобернувшись на переднем сиденье, посмотрел в заднее стекло и подтвердил:

— Вполне. И шоссе почти пустынное. Только одна машина плетется. Пропусти-ка ее вперед.

Как бы отреагировав на его слова, я обернулся назад. Мак, справа от меня, тоже бросил беглый взгляд в заднее стекло, но тут же уставился обратно на меня. Коричневый "форд" все еще довольно далеко держался позади нас, но, пока я глазел, он начал медленно нагонять нас.

Во рту и в горле у меня пересохло. Надеясь отвлечь внимание копов от "форда" на себя, я заговорил снова:

— Карвер, дело, похоже, идет к концу. Так удовлетвори напоследок мое любопытство. Прав я был с самого начала или нет? В чем состоит участие Норриса? Силовое давление?

Карвера рассмешил мой глупый вопрос, поэтому он важно поджал губы и сказал:

— Все верно, тебе конец, приятель. Да, здорово ты все просек. Тебе просто повезло вычислить, что босс — Барон. Но тебе этого мало. Так тебя разбирает любопытство по поводу Норриса, а? Ну что ж, приятель, так и должно быть, понятно? Норрис пашет на Барона. Если бы кто-нибудь догадался про операции с недвижимостью, он, естественно, посчитал бы виновными Норриса и его профессионалов — как людей мафии. Разумеется, Норрис вложил много баксов в дело, потому и прибыль получит большую. А вот Барон… Это стоит ему немного дороже, зато он чист, как клык собаки. Ловко, а?

— Ага. Ловко.

Я просто умирал от желания взглянуть на дорогу позади нас, но заставил себя смотреть в лицо Карвера. "Что, черт побери, задумала Бетти? Если она просто будет тащиться сзади, парни все поймут".

Я повернулся к Маку и процедил:

— Тебе обязательно все время целиться в меня?

Он чуть не сломался — так ему это показалось смешным, а я воспользовался предлогом, чтобы повернуть голову чуть дальше и бросить беглый взгляд через заднее стекло. "Форд" был уже ярдах в тридцати и мчался на гораздо большей скорости, чем мы. Мой пульс участился, и я снова прижал одну ладонь к своему ремню, нащупывая пряжку и надеясь, что палец Мака не слишком сильно нажимает на спусковой крючок. Бетти даже и не пыталась выехать из ряда, чтобы обогнать нас. Я вдруг понял, что она намеревается сделать — она собирается протаранить нас.

Я продолжал говорить с Карвером, стараясь одновременно отсчитывать последние секунды и угадать момент удара.

— Карвер, мне известно, что Дороти Крэйг вступила в интимную связь с издателем "Стар", а позже и с Бароном. И Джозефсон не пропускает в печать ничего, что могло бы помешать операции Барона. В этом и заключается роль мисс Крэйг?

Мысленно я отсчитал пять секунд, прижал ступни к нижней части сиденья, напряг мышцы ног и запустил палец под пряжку.

Карвер пояснил:

— У нее было несколько писем старого козла — отличный материален. Теперь они у Барона.

Я заметил, что шеф смотрит в зеркало заднего обзора. Он что-то крикнул, и его руки сильнее сжались на руле. Я рванул пряжку на ремне и почувствовал, как она расстегнулась. Мои руки дернулись вверх передо мной. Мак завопил: "Эй!" — и сунул свою "пушку" практически мне в лицо.

Я отдернул голову в сторону, уставившись в дуло револьвера Мака, но успел заметить, как оскалился его рот, обнажая крепко сжатые зубы, когда он начал нажимать на спусковой крючок. Уголком глаза я увидел смутное коричневое пятно "форда", вплотную надвинувшегося на нас, и тут он врезался в нашу машину.

"Пушка" Мака громыхнула почти мне в лицо, жар выстрела опалил мою кожу, жгучие крупинки пороха впились в мою щеку. Однако удар "форда" вжал всех нас в спинки сидений, и пуля Мака просвистела мимо моей головы и разбила стекло бокового окна.

Седан повело боком по дороге. Мы все потеряли равновесие, но остальные в большей степени, чем я, ибо я был готов к толчку. И прежде, чем Мак выпрямился и снова прицелился в меня, я размахнулся обеими скованными наручниками руками и изо всех сил врезал ему тяжелыми стальными кольцами по лбу. Он отключился, и револьвер выпал из его рук на пол.

На переднем сиденье кто-то вскрикнул, но я даже не взглянул туда, а соскользнул с сиденья, упал коленями на пол и стал шарить обеими руками в поисках упавшей "пушки". Моя правая ладонь охватила ее рукоятку, и указательный палец сам лег на спусковой крючок.

Я не ждал ни секунды. Мне было плевать, держал ли Карвер свою "пушку" в руке. Даже не взглянув вверх, я поднял зажатый в кулаке револьвер к спинке сиденья передо мной и начал нажимать на спусковой крючок. Я выстрелил три раза сквозь спинку, позволяя отдаче поднимать ствол все выше с каждым выстрелом, и, только спустив курок в четвертый раз, увидел лицо Карвера и "пушку" в его руке.

Ее ствол был нацелен прямо мне в голову, но еще до моего четвертого выстрела Карвер ослаб настолько, что его палец уже не смог нажать на спусковой крючок. Его грудь окрасилась красным, и пальцы уже разжимались на рукоятке револьвера. И тут моя четвертая пуля угодила ему точно в пробор, он повалился назад и рухнул на пол между сиденьем и приборной доской.

Голова шефа полиции была повернута ко мне, его рука уже поднималась от бедра, где он носил свою "пушку", седан почти остановился, но его тормоза еще визжали.

Я сунул револьвер под нос шефа и пригрозил:

— Только подними свою "хлопушку", и я снесу тебе череп.

Из его горла вырвался писк, рука поднялась пустой.

— Ухватись за руль и следи за дорогой, — велел я. — Припаркуй машину.

Едва я успел произнести последние слова, как раздался жуткий грохот, и седан прыгнул вперед футов на пять. Меня отбросило на заднее сиденье, но я все еще сжимал в обеих руках револьвер, и мой правый указательный палец лежал на спусковом крючке.

Турмонд сумел остановить машину на обочине шоссе, пока "форд" не стукнул нас снова. Я наклонился вперед, приставил дуло револьвера к уху шефа и приказал:

— Смотри прямо перед собой! Поверни вверх зеркало заднего обзора!

Он повиновался. Я велел ему повернуть зеркало для того, чтобы он не видел, как я огрею его по затылку. Он не видел и свалился поверх Карвера. Я вылез из машины и огляделся. Никого. Потом недалеко от себя я увидел "форд", стоящий поперек проезжей части. Бетти была хладнокровна, как полк морской пехоты, но спятила она не совсем. Я замахал обеими руками над головой и закричал. Потом еще раз. Мне только казалось, что я кричал, но ни звука не вырвалось из моего горла. Со мной все было в порядке, все о'кей. Просто застрял ком в горле. Наконец я проглотил его, глотнул немного воздуха, и завопил опять, и опять ухитрился лишь выдавить из себя еле слышный звук. "Форд" повернул, подъехал ко мне, и из его окна выглянула Бетти с белым как мел лицом.

Дрожащим голосом она попыталась заговорить:

— Ты… с тобой…

— Порядок, — заверил ее я и, когда она вылезла из машины, засыпал ее вопросами: — Что это ты надумала? Откуда ты взялась? Как ты узнала…

Она остановила меня:

— Ой, что же они сделали с твоим лицом? Как ты себя чувствуешь?

— Да так, отвалтузили немного, зато не подстрелили. Если бы не ты, я бы сейчас протекал во многих местах. Ну и страха я натерпелся. — Только-только начинала сказываться реакция: мои руки дрожали, как листики дерева. — Как ты оказалась у выхода из участка?

Она разразилась скороговоркой:

— Я провела там уйму времени, ждала, и ждала, и ждала. Я знала, что ты должен быть там, но не имела понятия, жив ли ты, и не могла зайти и спросить их. Когда вы все выходили, я вывесила в окно твой футляр в надежде, что ты увидишь его и догадаешься, что это я. И я поехала следом за вашей машиной, еще не представляя себе, что предпринять. Выезжая из города, я решила: если они остановятся, чтобы… сделать что-нибудь с тобой, я начну гудеть и вопить, чтобы они знали, что есть свидетель, и, может быть, испугались бы. Я сама была в таком ужасе, что ни в чем не была уверена. Потом, в последний момент, меня осенило, что надо протаранить вашу машину. Я надеялась, что ты сможешь этим воспользоваться.

— Подожди минутку. Забудь, что… — Я смолк, ибо она стала белой как простыня. — С тобой все в порядке, золотце?

Она кивнула, пролепетала:

— Да. Я… — И упала в обморок.

Я неудачно попытался подхватить ее, но все же ухитрился смягчить падение на асфальт. Оставив ее лежать, я обошел полицейскую машину с другой стороны, открыл дверцу и пошарил по чужим карманам, пока не нашел ключ от наручников. Через минуту мне удалось освободиться от них, и я сковал ими руки шефа полиции Турмонда и Мака. Потом поднял Бетти на руки и посадил в "форд".

Ее ресницы затрепетали, с минуту ее лицо выражало ужас, затем она вздохнула, обвила мою шею руками и притянула к себе. И пару минут мы наслаждались нашими объятиями. Наконец я сказал ей, что она спасла меня от неминуемой смерти и что, если хочет, может получить мою левую руку — да что там! — все мои руки и ноги и все, что ни пожелает, а она попросила:

— Поцелуй меня.

И я поцеловал ее, а она пожаловалась:

— От твоих усов щекотно.

И я пощекотал ее еще немножко. Наконец я высвободился из ее объятий и напомнил:

— Золотце, дело еще не закончено. Но сначала скажи, как ты нашла фотокамеру? И как ты вообще узнала, где я нахожусь?

— Ну, когда ты не вернулся утром, я поняла: что-то не так. Слушая радио, я узнала, что случилось. Примерно в половине седьмого я покинула мотель, нашла свою машину и поехала на Главную улицу. По радио сообщили только, что тебя схватили у помоста Красного Креста, а ты назвал его нашей базой и назначил встречу именно там, в случае, если что-то пойдет не так. Я подумала, что ты мог пробыть у помоста какое-то время до того, как тебя задержали, и осмотрела там все, вдруг ты оставил или бросил там что-нибудь? Я и фотокамеру искала, однако не очень-то тщательно, ибо предполагала, что полиция прихватила тебя вместе с ней. Я даже твою кровь искала.

— В меня не попали.

— Я видела пулевые отверстия. Позднее я ушла оттуда и позвонила в газету. Поговорила с одним репортером по имени Мартин. Он рассказал мне все, что знал, и даже больше, чем передавали по радио. Меня интересовало, вычислила ли полиция, что ты проник в офис адвоката, и обнаружили ли они у тебя "лейку"? Мартин навел справки и узнал, какие личные вещи изъяли у тебя. Фотокамеру не упомянули. А я специально просила Мартина узнать это, и он сообщил, что полицейского удивил его вопрос. Так я поняла, что ты отделался от нее. Я не знала, где, но логика подсказывала — помост Красного Креста. Я вернулась туда и обыскала все вокруг, в том числе и ту маленькую заднюю комнату. И заметила дыру в материи, обтягивающей помост. Я заползла под него и нашла твою "лейку".

— Золотце, — проговорил я, ошеломленный, — не хочешь ли заняться частным сыском? Наше бюро мы назовем "Бетти и помощник".

Она улыбнулась:

— Никакой особой дедукции не потребовалось. Как мне кажется, я просто действовала по-умному. Я знала, зачем тебе нужны те снимки, поэтому я снова позвонила Мартину, а потом проехала мимо "Стар" и бросила кассету с пленкой в припаркованную там его машину. Затем я отправилась к полицейскому участку и стала ждать, не вывезут ли тебя оттуда. Ты говорил, что они могут это сделать. Мартин же занялся всем остальным, то есть проявил пленку и отвез снимки на графологическую экспертизу.

Я переварил информацию и воскликнул:

— Черт побери! Когда мы можем справиться у эксперта?

— Я уже звонила ему. Да! Я завернула кассету в открытку Эмметта, которую ты оставил мне прошлой ночью. Поскольку на ней стоит подлинная подпись Эмметта, я передала ее Мартину. — Она на миг нахмурилась. — Я говорила по телефону с мистером Бриджесом — экспертом-графологом. Он мог дать, по его словам, только предварительный ответ, а именно: он почти уверен, что единственная поддельная подпись стоит на почтовой открытке.

Глава 18

Ее слова ошеломили меня. Это был настоящий удар под дых. Я даже засомневался, уж не оставил ли Эмметт свою собственность Дороти Крэйг, уж не подлинное ли в самом деле завещание?

Было непонятно, как я мог так ошибиться? Если иметь в виду все случившееся.

— Бетти, эксперт ведь не сказал, что подпись на открытке подделана? Просто она отличается от той, что на завещании, верно?

— Ну, по телефону он сказал, что трудно быть совершенно уверенным, когда имеешь дело с фотографиями.

Сравнив подписи на фотокопиях завещания, на полудюжине других документов и на открытке, он пришел к заключению, что все подписи одинаковые, кроме подписи на открытке. Последняя отличается лишь немного, добавил он, но именно она — явная подделка.

— Как раз наоборот! Подделаны все подписи, кроме той, что на открытке Эма. Вот как обстоят дела. Они затеяли все давным-давно, и все документы, найденные мною в сейфе, — фальшивки. Все до единой. При сличении в суде подпись на завещании оказалась бы идентичной подписям Дэйна на других бумагах. Естественно, они же подделаны одним и тем же лицом. Круто задумано!

"И все еще туго завязано", — подумал я.

Остается непреложным сам факт, что я застрелил двух полисменов и оглушил самого шефа полиции. Правда, Блэйка и Карвера я убил за какие-то мгновения до того, как они с радостью безжалостно укокошили бы меня. Интересно, удастся ли мне убедить жюри присяжных?

— Что нам делать теперь, Шелл? — спросила Бетти.

— Хотел бы я сам знать. Пожалуй, нам остается только одно — то, что мы обсуждали вчера. Я попытаюсь пробраться к Барону и побеседовать с ним. У меня тут два живых копа, но что стоит мое свидетельство против их показаний? Нам нужно что-то поубедительней. Гораздо убедительней!

— Позволь мне помочь тебе, Шелл. — Она посерьезнела. — Как ты думаешь связаться с Бароном?

— Он, скорее всего, в своем офисе. Я просто зайду к нему.

Она сердито насупилась.

"Она права — прозвучало это глуповато", — подумал я.

— Весь город наводнен полицейскими, — возразила она. — И все они знают тебя в лицо, сам понимаешь.

— Понимаю. Даже хорошо, что город кишит копами. Может, никто и не заметит еще одного. Не подглядывай!

Оставив ее в "форде", я зашел с другой стороны полицейской машины и занялся делом. Когда я закончил, тело Карвера лежало на полу между сиденьями, на него я навалил шефа полиции и Мака — связанных, в наручниках и с кляпами во рту. На Маке остались одни трусы, я же вырядился копом.

Форма Мака была мне тесновата, но тяжесть его "пушки" на моем бедре приятно согревала меня. Поправив фуражку, я подошел к "форду".

— Как я выгляжу?

— Не очень-то ты похож на полисмена. Однако может сойти.

— Еще как! Должно! Один коп похож на другого. Люди обычно смотрят на форму, а не на лицо. Так я надеюсь.

— Я тоже надеюсь, Шелл. Ну, теперь мы готовы?

— Вполне. Поехали.

Бетти оставила свой "форд" на обочине дороги и села рядом со мной на переднее сиденье полицейской машины, и мы помчались обратно в город. Наши три копа спокойно лежали сзади, прикрытые моей одеждой и чехлами с сидений "форда". Рация была на полицейской волне, но ничего интересного для нас не передавалось. Я подробно остановился на том, что мы собирались проделать, и, уже въезжая в пригород, спросил:

— Ты все поняла?

— Естественно. Мне досталась легкая роль.

— Вовсе не легкая, детка. И у тебя должно все получиться, иначе нам конец. В полиции могут найтись и другие продажные шкуры вроде Турмонда и Карвера. Неизвестно. К тому же мне кажется, Норрис и его подручные уже ищут тебя. А увидев, ни один из них не пройдет мимо, по-джентльменски поприветствовав тебя снятием шляпы. — Я спрятал в бардачке лишние "пушки". Сейчас я открыл его, достал полицейский револьвер и положил его ей на колени. — Тебе он не помешает, золотце! И если придется прибегнуть к стрельбе, целься в голову. Это в кино лелеют миф, будто стоит подстрелить человека, и он падает замертво. В Сиклиффе так не получается!

Она попыталась улыбнуться, но явно была не в том настроении. Как и я. Подъехав к автостоянке на Перечной улице, я припарковался у тротуара.

— Если что, бибикни разок, — бросил я, распрямил плечи и пошел на стоянку.

Я помнил ночного дежурного. Если и он запомнил меня, его немало удивит моя форма. Поэтому я двинулся прямо к нему и резко произнес:

— Эй, приятель!

Он взглянул на меня и, насколько я мог понять, увидел всего лишь копа. Я продолжал без запинки:

— Я ищу черный "кадиллак" с откидным верхом, который видели здесь.

Он постарался быть полезным:

— Конечно, командир. Думаю, я знаю, о чем вы говорите. Тут только один такой. Он что, краденый?

Его любопытство я пресек свирепым взглядом:

— Где он?

Он куда-то побежал и быстро вернулся с моими ключами, вручил их мне и наблюдал, как я открываю багажник. Увидев мое барахло, он не удержался от восклицания:

— Это что же такое?

Еще раз я наградил его злым взглядом, и он заткнулся и молчал все время, пока я рылся в хламе в поисках нужных мне вещей. Наконец я нашел две коробочки и служащий опять не стерпел:

— Та самая машина?

— Ага, она. — Я немигающе уставился на него. — Спасибо. Это все.

Он отошел, абсолютно убежденный, что я самый настоящий коп. Я взял две коробочки, закрыл багажник и вернулся к полицейской машине, ощущая нервное подергивание между лопатками.

Сев за руль, я поехал в сторону Главной улицы, все еще ощущая неприятное подергивание между лопатками. На Главной мы проехали мимо другой черной патрульной машины, попавшейся нам навстречу, и ничего не случилось, квартал между Четвертой и Пятой улицами был все еще блокирован в связи с кампанией Красного Креста, и у его помоста толпилась масса народу. Я объехал этот квартал, снова вырулил на пересечение Главной и Пятой улиц, повернул направо и припарковался.

— Готова? — спросил я Бетти, когда она выходила из машины.

— Д-д-да. — В руке она держала одну из моих коробочек за ременную петлю.

— Не испорть все. Сделай именно так, как я тебе объяснил. Начнем точно в пять пятнадцать. Поосторожнее с этой штуковиной.

— Я боюсь. Не очень, но боюсь. Не беспокойся, я сделаю все, как надо. Просто… Я боюсь немного.

— Не больше, чем я. Мы отлично справимся, золотце!

— Да, разумеется. — Она повернулась и пересекла Пятую улицу.

Я завел двигатель, проехал два с половиной квартала и остановился на полосе, ограниченной красной линией, запрещающей стоянку напротив входа в "Алмазный дом". Оставалось подняться на седьмой этаж и зайти в дверь с номером 712. Барон просто обязан быть в своем офисе! Он даже мог в этот момент видеть в окно припаркованную полицейскую машину. Было уже начало шестого, и из здания начали выходить первые служащие. Самое подходящее время, пока вокруг крутится множество людей.

Я вылез из машины, захлопнул дверцу и с пересохшим от волнения горлом пересек широкий тротуар к парадному подъезду "Алмазного дома".

Сквозь густую толпу служащих я пробрался к лифтам. Почувствовав боль в челюстях, я сообразил, что сжимаю зубы с неимоверной силой. Когда передо мной раскрылись дверцы лифта и пассажиры вышли, лифтерша взглянула на меня, потом на коробку, зажатую под моим локтем, и сказала усталым голосом:

— Наверх.

Я шагнул в лифт, стараясь расслабиться, и бросил:

— Седьмой.

За мной вошел еще один мужчина и попросил:

— Четвертый. — Потом прислонился к стенке.

Я его никогда прежде не видел, да и он не обратил на меня никакого внимания. На четвертом этаже он вышел, а мы поднялись на седьмой. В холле я огляделся и подождал, пока лифт не начнет спускаться, и только тогда подошел к двери с номером 712.

Мгновение я колебался — приоткрыть дверь по-тихому, надеясь, что движение останется незамеченным, или распахнуть ее внаглую? Потом резко повернул ручку и толкнул дверь. В кабинете никого не оказалось. Дверь стукнулась о стену, но негромко. Я сделал шаг внутрь и быстро огляделся — пусто. Дверь в стене слева от меня закрыта.

Я расстроился и разозлился. Вся моя игра была рассчитана на присутствие Барона. Так много зависело от этого, так много было поставлено на карту, что мне хотелось надеяться, что он выскочил на минуточку, скажем, в туалет или попить кофейку. И я даже не подумал, что он мог находиться в одном из двух соседних кабинетов — ведь офис был трехкомнатный. Подойдя к его письменному столу, я углядел большую мусорную корзинку рядом. Быстро проверив циферблаты на ящичке под мышкой, я сунул его в корзинку и прикрыл находившимися в ней скомканными листами бумаг.

Я все еще склонялся над мусорной корзинкой, когда услышал шаги в коридоре. Нервно подпрыгнув от неожиданности, я выхватил "пушку", кинулся к стене у двери и стал ждать, прислушиваясь к приближающимся шагам. Я прицелился в дверь, надеясь, что сейчас войдет Барон. Шаги проследовали мимо, замолкли. Наступила абсолютная тишина, не слышно было ни звука. Когда же я что-то услышал, было поздно, и это было совсем не то, чего я ожидал, за моей спиной, где находилась одна из внутренних дверей, раздался голос Барона.

— О'кей, повернитесь. Медленно, — произнес он.

Я дернул головой назад, начал поворачивать револьвер, потом замедлил движение, как он и велел. Револьвер в руке Барона был невелик, вероятно, 32-го калибра, но не так уж и мал. И направлен он был мне прямо в грудь.

Барон стоял посреди кабинета, и, моментально вспомнив все, что он натворил, я жаждал прыгнуть на него, достать наконец его руками, врезать ему по физиономии. Однако сделай я лишь шаг к нему, он бы выстрелил без промедления. Впрочем, и мертвый он мне был ни к чему.

Он тихо сказал:

— Бросьте свой револьвер и подтолкните его ногой ко мне.

Долгую секунду я колебался, затем уронил "пушку" и пустил ее ботинком по ковру. Вовсе не так я планировал нашу встречу. Барону полагалось бы корчиться у меня на мушке.

Нагнувшись, он подхватил мой револьвер и сунул его в карман своего пиджака, не спуская глаз с моего лица. Его большие ровные зубы сверкнули в какой-то неуверенной улыбке:

— Я чего-то не понимаю, мистер Скотт. Поднимите руки.

Я вытянул руки над головой, вычисляя: было уже почти пять пятнадцать. И проронил:

— Вас удивляет, полагаю, что меня еще не убили?

— Главным образом меня удивляет, что вы пришли сюда. Зачем вы здесь, мистер Скотт?

— Вы могли бы догадаться и сами. Вы так ловко подстроили ложное обвинение против меня, что не оставили мне ни единого шанса выпутаться. Я пришел, чтобы… скажем, отплатить вам той же монетой.

Он нахмурился:

— Понятно. Вы явились убить меня.

Когда я промолчал, он продолжил:

— Как можно предположить, вы уже знаете все.

— Все существенные моменты. Полагаю, достаточно, чтобы остановить вас. Если бы только вы не вынудили меня к бегству.

Барон отвел курок своего маленького револьвера:

— Вы же понимаете, что не проживете достаточно долго, чтобы успеть все рассказать кому-нибудь.

— Вы не можете убить меня здесь. Как вы это себе представляете, Барон? Если вы выведете меня из здания, я постараюсь убежать.

Он холодно спросил:

— Почему это я не могу убить вас здесь, мистер Скотт? Вы в полицейской форме, вы явились сюда, чтобы убить меня, вы вломились в мой кабинет. — Он замолчал и нахмурился. — Я никогда еще никого не убивал. Хотите — верьте, хотите — нет.

— Вы убили Эмметта Дэйна.

Когда он снова открыл рот и забормотал, казалось, что говорит он сам с собой, а не со мной, словно все еще стараясь убедить самого себя в своей непричастности к убийству.

— Нет, неправда. Я никогда никого не убивал. Дэйна убил Циммерман. Он и Джиббонс…

— Вздор, Барон! Не обязательно нажимать на спусковой крючок, чтобы убить человека. Тем более, если можешь нанять профессиональных головорезов вроде Циммермана. Или Норриса. Пусть спусковые крючки нажимали они, но вы-то виновны даже больше, чем они.

Внезапно он сделал шаг ко мне, и его зрачки расширились.

— Я думал, что вы в тюрьме. Или… — он бросил беглый взгляд на свои часы, держа меня все время на мушке, — мертвы. Непонятно…

— Вы многого не понимаете, Барон. Многого не знаете, даже того, что случилось с подкупленными вами шефом полиции и его подручными.

Мне показалось, что его палеи начал давить на спусковой крючок, и я поспешно выпалил:

— Мертвый, я уже вам ничего не расскажу. А сами вы в этом не разберетесь. Ваша операция разваливается на глазах, Барон.

Он сделал судорожное глотательное движение. Заметив, как напряглись мышцы на его челюстях под слоем жира, я продолжил:

— Это восходит в определенной степени к тому дню, когда я познакомился с вами и с Дороти Крэйг в поместье Мэннингов. Тогда я еще не догадывался, что вы выдавали Дэйну и мне Дороти за Лилит Мэннинг.

Он насупился и прикусил губу, а я тараторил еще целую минуту, стараясь по-быстрому осветить все основные моменты его операции в Сиклиффе, включая силовое давление, мошенничество, убийство, обман Крэйг — Мэннинг, план коммерциализации земельных участков, трюк с фондом, убийство Дэйна и фальсификация его завещания. Короче говоря, все, вплоть до последнего мгновения, когда шеф полиции Турмонд начал останавливать патрульную машину час тому назад. В заключение я сказал:

— Они намеревались убить меня, Барон, как раньше пытались сделать это Карвер и Блэйк. Тогда бы, я полагаю, вам дышалось легче. Но даже убрав меня с пути, слишком многое пришлось бы вам прикрывать, слишком уж много людей вы подкупили или шантажировали. Не стоит все это какого-то паршивого миллиона, Барон. И ничего у вас не получится, как бы вы ни старались.

— Обязательно получится, — тихо и очень серьезно проговорил он, как если бы опять говорил скорее самому себе, чем мне. — И речь не об одном миллионе, а о миллионах, даже о миллиардах. Речь о городе… о целом городе, мистер Скотт.

— Вы никогда…

— Хватит, — прервал он меня.

Он достаточно уже говорил со мной и дал высказаться мне, однако едва ли слышал меня и понимал до конца свои собственные высказывания, ибо явно пытался собраться с мужеством, чтобы нажать на спусковой крючок своего револьвера. Похоже, он решился, словно получил откуда-то заряд необходимой ему отваги. Его лицо побледнело и покрылось капельками пота, а челюсти крепко сжались.

Я напрягал слух; часть моего мозга бодрствовала в ожидании чего-то извне, с улицы, семью этажами ниже. Наконец я услышал отдаленный вой сирены. Он не обязательно означал то, на что я надеялся, однако шанс все же был. И нужно было вынудить его говорить, заставить нервничать по крайней мере еще минуту-две.

— Барон! — резко произнес я. — Погодите минутку! Турмонд и два его приятеля находятся внизу, лежат связанные в их патрульной машине, на которой я приехал сюда. Когда другие городские копы — честные полицейские — узнают, в чем замешан Турмонд, они разорвут его в клочья. Он выболтает все, и они в конце концов доберутся до вас. Вы сами говорили, что еще никого никогда не убивали, не убивали своими руками. У вас еще есть шанс. Вы…

Он прервал меня каким-то напряженным голосом, вытаращив глаза:

— У меня нет выбора.

По выражению его лица и конвульсивному движению его правой руки я понял, что сейчас он выстрелит. Его губы сомкнулись и обтянули зубы, а его револьвер чуть приблизился ко мне. Я отпрыгнул в сторону, пытаясь увернуться от дула, но недостаточно быстро.

Треснул выстрел, и одновременно я почувствовал, как пуля шмякнулась в мой живот, пронзила и ожгла мою плоть. Я пошатнулся, рухнул на колени и судорожно повернулся всем телом к Барону, который сделал шаг ко мне и прицелился в мою голову.

Следующее мгновение словно бы растянулось во времени, и в моем мозгу замелькали события и впечатления. Искаженное лицо Барона с вытаращенными глазами, усилившееся завывание сирены внизу, отсутствие боли в моем боку, если не считать легкого жжения, страшное отверстие ствола револьвера в руке Барона. И в тот миг я понял: попытайся я напасть на него, он выстрелит еще и еще раз, пока не убьет меня.

— Барон! — крикнул я. — Погодите! Ваш выстрел слышала тысяча человек.

Что-то в моем голосе и словах остановило его на какой-то миг. Он не нажал на спусковой крючок, и я торопливо заговорил:

— Именно так. Каждое слово, сказанное нами за последние пять минут, слышала половина населения города. Так что остановитесь, Барон!

Напряженное выражение сошло с его лица; в глазах появился проблеск недоумения. Я подтянул под себя ноги, зажимая рукой бок и чувствуя, как теплая кровь сочится сквозь пальцы. Но боли, настоящей боли пока еще не было, она придет позднее. Я попробовал еще раз:

— Я принес сюда маленький коротковолновый передатчик — он в вашей мусорной корзинке. Взгляните.

Его лицо оставалось безучастным, когда он сказал:

— Вы лжете. Вы не могли этого сделать. Меня не было всего несколько секунд. Вы лжете.

— Посмотрите сами.

Он не шевельнулся.

Сирена внизу застонала и стихла.

— Слышите сирену, Барон? Это за вами. Могу поспорить, что эти копы — не ваши друзья. У вас их не осталось. Вся ваша банда разбегается. Норрис и его громилы, все ваши дружки уже знают, что ваша операция накрылась. И они уже драпают куда глаза глядят.

Он шагнул к мусорной корзинке, поворошил бумаги в ней, и еще до того, как его взгляд упал на маленький передатчик, когда его рука только коснулась его, он переменился в лице. Оно как-то вдруг обвисло и побелело.

— Вы не могли этого сделать. Я слышал, как вы вошли. У вас просто не было времени.

Наконец он увидел плоский ящичек с решеточкой наверху.

— Вот так, Барон, ничего хитрого. Я только сунул его туда. Никаких проводов или антенн. Несколько транзисторов и проводков, батарейка и микрофон. Другой, почти такой же аппарат, но только приемник, находится в паре кварталов отсюда, на помосте Красного Креста, приятель! И каждое слово, сказанное вами и мной, все, что происходит здесь, передается по двум громкоговорителям, установленным на помосте Красного Креста. Наверное, тысяча человек слышала ваши слова и выстрел. Теперь уже полгорода знает все. Не только я один, Барон, а Сиклифф. Весь город!

Я молил Бога, чтобы так оно и было. Надеялся, что Бетти сумела подсоединить приемник к громкоговорителям и они разнесли все происходившее в кабинете Барона по Главной улице и по всей округе. Однако, если что-то не сработало, Барон еще мог выкрутиться.

Он аккуратно положил — передатчик на письменный стол и бросил взгляд на широкое окно, расположенное на фасаде здания, продолжая все время держать меня на мушке.

Он выглянул в окно на улицу с высоты семи этажей, потом пробежал глазами по Главной улице в сторону помоста Красного Креста, находившегося в двух с лишним кварталах отсюда. На меня он смотрел лишь секунду-две, но стоило мне сделать шаг в его сторону, как его глаза снова уставились на меня, а револьвер нацелился мне в грудь.

Я замер, напрягая мышцы ног. Но успел разглядеть лицо Барона и понял, что увиденное им из окна потрясло и испугало его. Кожа на его лице приобрела болезненно-серый оттенок, рот приоткрылся, губы отвисли. Ствол револьвера опустился и смотрел в пол между нами, и он проронил так тихо, что я еле расслышал его:

— О Боже!

И тут я услышал, как по коридору зашлепали бегущие ноги.

— А вот и копы за вами, Барон, — сказал я.

Однако он, казалось, не слышал меня.

Пожалуй, мне следовало бы сообразить, чем был занят его мозг. Вероятно, я мог бы остановить его, но не остановил. К тому же он не делал резких движений. Он невидяще посмотрел на меня, словно пробуравив меня своими глазами. Снова выглянул в окно, опустил глаза на улицу, находящуюся далеко внизу, и опять перевел взгляд на меня, но не задержал его на мне, потом повернулся и — казалось, очень медленно — просунулся головой и плечами в зияющее окно.

Я вскрикнул и прыгнул к нему, едва не свалившись от зверской боли в боку. Дверь за моей спиной с грохотом распахнулась в тот момент, когда я пытался ухватить ступню Барона, но лишь задел ее пальцами, и он исчез в пустоте. Наклонившись вперед и опершись одной рукой на подоконник, я увидел, как он медленно падает, переворачиваясь в воздухе. Он не кричал, ни звука не сорвалось с его губ. Его фигура постепенно уменьшалась по мере приближения к тротуару, раздался легкий шлепок — и все.

Прежде я никогда не видел падения человека с такой высоты и надеюсь, что больше никогда не увижу. Пожалуй, все выглядело бы менее ужасно, если бы он кричал. Странная мысль пришла мне в голову через пару секунд после того, как Барон превратился в подобие желе на асфальте. Меня вдруг заинтересовало, не выставил ли Барон руки вперед, чтобы смягчить удар, в тот жуткий последний миг перед тем, как он врезался в тротуар. Не знаю. Однако думаю, что да.

Глава 19

Чья-то рука легла на мое плечо, но еще секунду я продолжал смотреть вниз, на тротуар, думая о том, каким был Барон всего несколько минут назад и чем он стал сейчас. Я видел сотни людей, ползающих как жуки по улице. В двух с половиной кварталах Главная улица вокруг помоста Красного Креста была заполнена человеческими фигурками; машины были запаркованы в два ряда с обеих сторон квартала; и все больше людей двигалось ускоряющимся потоком сюда, к "Алмазному дому".

За несколько ужасающих секунд Барон, должно быть, увидел, как его чудовищный замысел рассыпается в прах, понял, что происходит в городе под ним, и сообразил, что ждет его в ближайшем будущем. И он прыгнул. Я повернулся, прижимая руку к кровоточащему боку. Слабость и головокружение затуманили на секунду мое зрение. Передо мной стоял мужчина в синем габардиновом костюме, уставив на мое лицо глаза с тяжелыми веками. За его спиной стояли другие, полисмены в форме. Один из них остановился в дверях лицом к коридору и отгонял любопытных.

Стоявший рядом мужчина представился:

— Я — лейтенант Кэйси. Пройдемте, Скотт. — Его голос отнюдь не был дружелюбным, но, увидев мою руку на боку и сочащуюся из-под пальцев кровь, он спросил: — Тяжелое ранение, Скотт?

— Полагаю, от него я не умру. Если государство не убьет меня, я еще поживу.

Он шагнул мимо меня и выглянул в окно, потом повернулся с искаженным от отвращения лицом и снова посмотрел на мой кровоточащий бок:

— Все же надо сделать перевязку. На всякий случай.

— Вы слышали что-нибудь из сказанного здесь, лейтенант?

— Кое-что. Некоторые слышали все. Однако пока это ничего не значит.

— Будет значить.

— Хорошо бы. — Он вздохнул. — Надеюсь, вы его не подтолкнули?

— Он прыгнул сам. Вы же были уже в дверях, когда я пытался схватить его, вы должны были видеть, как я старался удержать его. И вы знаете, почему он прыгнул. К тому же он все еще сжимал в руке свой револьвер. А моя пушка лежала в его кармане. Теперь вы найдете их внизу. Едва ли я мог вытолкать его, Кэйси, если иметь это в виду.

Он вздохнул еще раз.

— Присядьте, Скотт. — Он кивнул на кресло за письменным столом Барона. — Через минуту принесут носилки.

Я осторожно сел, снова почувствовав сильное головокружение, и сказал:

— Лейтенант, что с Норрисом и компанией? Если они сбегут…

— В одном можно быть уверенным. Вы уже не сбежите. Вас мы упрячем надолго, Скотт. Может, вы пробудете под замком пожизненно. Если останетесь в живых.

— Может. Вы имеете в виду Блэйка?

Он пожевал нижнюю губу, его полуприкрытые тяжелыми веками глаза буравили меня.

— Мы заглянули в патрульную машину внизу. Один из двоих тоже мертв.

— Знаю. Но вы же сами понимаете, Карвер не был настоящим копом. Не больше, чем Блэйк. Просто платный убийца, старавшийся отработать полученные баксы. И он получил, что заработал. Кэйси, он был копом не больше, чем я. Просто носил полицейскую форму.

Лейтенант свирепо выматерился, замолчал, взглянув на плоский ящичек на столе Барона, и спросил:

— Эта штуковина все еще включена?

— Наверное.

Он быстро шагнул к столу и щелкнул тумблером с "Вкл." на "Выкл.". Ему, несомненно, уже приходилось иметь дело с подобными передатчиками. Некоторое время Кэйси пялился на него, потряс головой, сложил руки на груди, оперся на стол и уставился на меня. Через минуту пришли парни с носилками и еще через минуту вынесли их. Со мной на них.

Коридор был заполнен людьми. Среди них стояла Бетти в сопровождении двух крепких полисменов. Сказав им что-то, она подошла к носилкам.

— Шелл! — воскликнула она дрожащим голосом. — Тебе здорово досталось?

— Не-а, я просто устал. Парни вот любезно предложили донести меня до машины. — Я улыбнулся ей. — Детка, ты прекраснее всех на свете. Не знаю, как тебе удалось, но я никогда и не сомневался в тебе.

Лифт еще только поднимался, и нам пришлось подождать несколько секунд. Она успела объяснить:

— Все получилось просто превосходно. Меня пытались остановить, когда я забралась на помост. Однако полились слова, как если бы включили настоящее радио. Барон как раз говорил, что ты не проживешь достаточно долго, чтобы рассказать все кому-нибудь. Поначалу все приняли это за какой-то розыгрыш, но потом люди поняли, что это серьезно. Шелл, ты правда чувствуешь себя хорошо?

— Ага. Он прострелил мне башку пару раз, но мозг не задел. Меня просто слегка укачало.

Лифт остановился, его дверцы разошлись, и Бетти сказала с мягкой улыбкой:

— Вижу, что ты выживешь.

— Еще бы. Через неделю я буду на ногах, вольный как птица. — Я вдруг подумал о камере, в которую меня наверняка упекут по выходе из больницы, и добавил: — Во всяком случае, я буду на ногах.

Парни занесли меня в лифт, и, прежде чем двери задвинулись, Бетти успела бросить:

— Я буду перестукиваться с тобой из женского отделения тюрьмы.

Мы спускались вниз. Я зажмурился, стараясь представить себе, что меня ждет впереди, как мне удастся выкарабкаться. Все же был шанс, что, заговори некоторые люди, я окажусь не за решеткой, а снаружи. Мне оставалось только ждать. И надеяться, что у меня все получится.

Было шестнадцатое сентября, названное позднее газетами самым жарким шестнадцатым сентября за последние сорок четыре года. Полагаю, если бы статистики проявили больше страсти в своем увлечении цифрами, то откопали бы сенсационные данные о том, что это были самые жаркие два часа пополудни шестнадцатого сентября за несколько столетий, ибо там, где я сидел, все вокруг было заполнено тепловыми волнами.

В основном, естественно, благодаря Бетти, так как сидел я на теплом песке ярдах в пятнадцати от сверкающей белой пеной линии прибоя и менее чем в двух ярдах от того места, где лицом ко мне лежала на животе Бетти. Усов у меня уже не было, мои волосы были коротко подстрижены и восстановили свой почти белый цвет, и я уже три недели находился на свободе.

После выписки из больницы меня задержали до предварительного слушания и предъявили обвинение. Я не признал себя виновным, и меня продержали до суда. Жюри присяжных вынесло вердикт, шансы на который я расценивал как пятьдесят на пятьдесят: "Невиновен". По крайней мере половина присяжных слышала, должно быть, "вещание" с помоста Красного Креста или узнала во всех подробностях из большой статьи Бетти в "Стар", в течение недели владевшей умами во всей округе, как мне стало известно. Тогда же Красному Кресту население сдало много крови.

Как бы то ни было, жюри присяжных — большинство из которых, должно быть, ненавидело меня еще несколько недель назад — совещалось только два часа. После объявления в зале заседаний: "Невиновен", после того, как репортеры кинулись к телефонам, а судья сурово пожурил меня, я оказался на свободе. Меня даже не обвинили в предумышленном убийстве, поскольку Норрис, Дороти Крэйг и дюжина их сообщников "запела" так, что такое обвинение ничем не было бы подкреплено. И теперь с меня сняли даже обвинение в непреднамеренном убийстве.

Норрис и некоторые из его громил томились в тюрьме, как и Дороти Крэйг, и адвокат Феррис Гордон, а также несколько прежде уважаемых членов городского совета и плановой комиссии, и главный архитектор города, которого "подмазал" Барон, чтобы протолкнуть свой проект коммерциализации земельных участков. Большинство из них не признавало себя виновными и ожидало суда. Мне не удалось набить морду Норрису, но я внес свою свидетельскую лепту на слушании его дела в суде. Да оно в конечном счете было и лучше. И разумеется, завещание Дэйна было признано фальшивкой, и вся его собственность отойдет к его бывшей жене и дочери, как он того и желал.

Сиклифф постепенно возвращался к нормальной жизни.

— Что-то ты уж очень молчалив, дорогой, — заволновалась Бетти.

— Просто возвращаюсь мысленно к недавним событиям. Это глупо! Обещаю, я всегда буду смотреть только вперед. Скажем, в ближайшие полчаса.

Она улыбнулась, чуть выпятив нижнюю губу:

— Пусть это будет час, и я присоединюсь к тебе.

Подкатившись ко мне, она подняла свое лицо тем движением, которое я уже хорошо знал. Я наклонился и поцеловал ее, мои руки обняли ее, когда она притянула меня к себе. Солнце, казалось, стало еще горячее в следующую минуту или две. Потом Бетти отстранилась и медленно проговорила:

— Окунемся еще разок, Шелл. Смоем песок и охладимся немного, а потом посмотрим.

Я поцеловал ее в нос и сказал:

— Интересная мысль.

— Сам понимаешь. Должен понимать.

Она конечно же была права. В последнее время Бетти переполняли интересные идеи. Мы вскочили и побежали к белым гребешкам, разбивавшимся и вскипавшим на песке, моя рука обвивала талию Бетти. Прежде чем она вырвалась и, смеясь, бросилась в воду, я огляделся еще раз.

Мы находились на пустынной полоске пляжа в нескольких милях от Сиклиффа. И мы уже бывали тут. И вероятно, будем бывать здесь не раз. Стоя в водовороте волн лицом ко мне, Бетти крикнула что-то и послала мне воздушный поцелуй. Я помчался к ней.

Свободному и без боли, как здорово было чувствовать себя полным жизни. Особенно здесь, на пляже, на солнце.

Вдвоем с Бетти.

РИЧАРД С.ПРАТЕР

РОК НА ДВОИХ

роман

В тот день откопали Джонни Троя. Звезду рока. Сначала похоронили, потом откопали. Толпа не менее тысячи человек ворвалась на кладбище. Рыли еще мягкую землю лопатками, руками, скрюченными пальцами. Потом подняли гроб из могилы и покатили его, как бревно, по земле.

Вытащили труп из гроба и попытались разорвать на куски. Колотили и пинали, ломали кости, вырвали глаза, а потом отправились голосовать.

Все это проделали с Джонни во вторник после первого понедельника ноября 1968 года. Совершенно верно, в 1968 году, в день президентских выборов, которые должны были обеспечить нам резкий скачок из десятилетней неразберихи и беспорядка в Надежные Семидесятые. К этому времени Джонни покоился в могиле уже три дня, но этого было недостаточно для народа. Джонни был кумиром. Его любили "любовью, которая больше любви".

Естественно, теперь ненавидели ненависть, которая больше ненависти.

Ад не знает ярости страшнее, чем ярость взвинченной, доведенной до безумия толпы, — а толпа была доведена до безумия. Джонни Трои стал символом обмана. Народ этого не знал, вплоть до того дня, когда его выбросили из могилы и буквально растерзали. Возможно, никогда бы про это не узнали, если бы кто-то не сказал.

Кто же им сказал?

— Я.

Я сказал.

Я — Шелл Скотт.

Я — частный детектив. Мой офис и дом находятся соответственно в Лос-Анджелесе и Голливуде, в предсердии и желудочке страны Ротозеев и Глупцов, но даже при этом только ветреная фортуна могла избрать меня орудием безудержного идиотизма в городе Ангелов. И неслыханного обращения с Джонни Троем. Но от фортуны можно ждать чего угодно!

Полагаю, что безумие охватило город на три дня. За эти три дня я нарвался — или вырвался — из лап босса мафии и его многочисленных подручных; от главы самого модного агентства в стране; от самых странных типов, которых я когда либо встречал: художников, писателей, скульпторов и поэтов и тому подобных; от парочки хорошеньких девушек: от самого знаменитого в стране говоруна, который столкнулся с Зигмундом Фрейдом в самаритическом сражении во имя оболванивания простых смертных и положил его на обе лопатки. Я даже встретился с обоими кандидатами на пост президента Соединенных Штатов. Один из них пожал мне руку, второй обозвал ублюдком. Да, так грубо.

Были и другие. Но главное — покойный Джонни Трои. Разумеется, он не был покойным, когда я встретился с ним. Он был даже излишне живой и, возможно, самый красивый мужчина, которого я встречал в своей жизни. Здоровенный верзила. Мой рост равняется шести футам и двум дюймам при весе 206 фунтов, достаточно солидный малый, верно? Но Трои при таком же весе разве что на пяток фунтов потяжелее, был выше меня на целых два дюйма. Он был сложен как молодой Атлас. Ему было 28 лет; он нравился всем женщинам, начиная с тринадцатилетних. Старушки питали к нему материнские чувства: те, что помоложе, мечтали быть задушенными в его объятиях; ну а самые юные согласны были, на худой конец, называть его своим братом.

Я не преувеличиваю. Он был величайшей фигурой, появившейся на горизонте идолопоклонства примерно со времен Рудольфа Валентине Представляете, этакая комбинация Дугласа Фербенкса, Энрико Карузо* Махатма Ганди и Джонни Эплсида. Он был певцом.

Этим, конечно, объясняется не все. Но для начала возьмите его голос, которому невозможно было не поверить. Все эпитеты употреблялись в превосходной степени. Критики не критиковали. Молодежь до двенадцати лет при виде его замирала в восторге, дамы среднего возраста провожали взглядами, бабушки нежно улыбались, на их физиономиях появлялось умиротворенное выражение.

Мужчины восхищались тоже. Получалось, что он вроде затрагивал в женской душе одни струны, а у мужчин — другие, и нравился мужчинам не меньше, чем представительницам прекрасного пола. У меня самого не менее двадцати пластинок Джонни Троя, среди них есть несколько редких. И я мог часами слушать золотые ноты, сладостное печальное пение, богатые низкие тона и великолепную дикцию Джонни Троя.

Несомненно, он был самым популярным исполнителем поп-песен: любовь и весна, луна и разлука. Но в его репертуаре имелось и несколько негритянских религиозных гимнов, спиричуэлов, которые, казалось, затрагивали что-то хорошее, глубоко запрятанное в душах людей. На одной пластинке Джонни записал только религиозные гимны: она разошлась тиражом 2 миллиона 300 тысяч, если верить статистике.

Я еще не все сказал про Джонни Троя, в свое время добавлю еще кое-что. Но для меня эти три невероятных дня начались с визита ко мне маленькой девушки Сильвии Байт, сестры Чарли Байта. Чарли был компаньоном Джонни Троя, даже больше: ближайшим другом, приятелем, "сиамским близнецом по духу и разуму", как его называли, верным Пятницей Джонни. И Чарли Байт умер.

Он умер в четверг.

Его сестра явилась ко мне в субботу. Должно быть, с этого начались трюки чертовой судьбы.

Утром по субботам я либо еду к себе в офис на окраине города, либо не еду. Это зависит, обычно, от моего желания.

В эту субботу работать не хотелось, и я остался. Проснулся без будильника, что для меня не только не характерно, но и вообще беспрецедентно; соскочил с кровати лишь для того, чтобы почувствовать, с каким бы удовольствием еще повалялся часок-другой. "Ах, Лидия", — подумал я. Лидия была томатным соком, которым я накануне полакомился. Голова зверски трещала: разумеется, мы с ней изрядно выпили… Фактически у меня болела не только голова, я не вполне отдохнул. Но зато чувствовал себя на высоте.

Душ, бритье, кофе, небольшая уборка. Покормить тропических рыбок в аквариуме. Потом подмигнул портрету безнравственной, но чертовски эффектной Амелии на стене, которая, казалось, отвлекала меня от мыслей о завтраке. И вдруг — бог! Такой звук издает звонок на входной двери в мою квартиру номер 212 в Спартанском многоквартирном отеле Голливуда.

Я пошел отворять.

— Мистер Скотт?

Она походила на фарфоровую куколку…

Сначала я принял ее за подростка, девочку лет девяти-десяти, но потом получше вгляделся в ее миловидную мордашку и миниатюрную, но отнюдь не плоскую фигурку, притягивающую взгляд своими плавными линиями. Ей было лет двадцать, максимум двадцать один, но ростом она была не больше пяти футов, возможно, даже на пару дюймов пониже.

— Да, мадам. Шелл Скотт. Входите… Она вошла как-то неуверенно.

— Я звонила вам в офис. Надеюсь, вы не…

— Все в порядке. Очевидно, вам известно, что я детектив?

— Да, вот почему… Поэтому я здесь.

Мы уселись на шоколадно-коричневом диване и внимательно посмотрели друг на друга. Похоже, я ее немного напугал. Начать с того, что я раз в восемь превосхожу ее размерами. Затем — почти белые волосы, длиной примерно в дюйм, дыбом стоящие на голове. Они необычайно упругие. Вероятно, если бы я их отпустил подлиннее, я бы походил на дирижера симфонического оркестра при исполнении современной музыки. И такие же светлые брови, к счастью, менее пружинистые, над серыми глазами, на, как мне хотелось бы думать, не совсем устрашающей физиономии. Правда, пару раз мне ломали нос, однако хирургу позднее удавалось восстанавливать его в первозданном виде. Л один умирающий бандюга отстрелил мне мочку левого уха, прежде чем окончательно испустить дух. С моим лицом случались вещи, которые противопоказаны даже бамперам машин. И тем не менее у меня чудом уцелели хорошие белые зубы, квадратная челюсть, да и загар у меня красивый… Во всяком случае, у меня определенно здоровый вид, а это немало, согласитесь! Но хватит о себе.

У нее были неправдоподобно голубые, почти фиалковые глаза с поразительно длинными ресницами и гладкие черные волосы, откинутые с высокого лба. Кожа белая, почти светящаяся. Кто-то написал, если я не ошибаюсь, про Шелли, что у него кожа с подсветкой изнутри. Если это так, то у Шелли цвет лица был точно таким же, как у этой девушки. У нее были тонкие черты лица, маленький ротик с розовыми губами и голос, напоминающий перезвон китайских колокольчиков.

Она разгладила широкую юбку своего яркого платья с красно-сине-желтым рисунком, провела рукой по черным волосам и заговорила:

— Меня зовут Сильвия Байт. Мой брат — Чарли Байт, друг Джонни Троя. Лишь несколько месяцев назад мы вновь повстречались с ним после многолетней разлуки. Мы родились в Спрингфилде, штат Калифорния. Нет, конечно, штат Иллинойс; там я прожила до одиннадцатилетнего возраста. Чарли на шесть лет старше меня. Затем наша семья распалась. После развода мать уехала вместе со мной. Чарли остался в Иллинойсе с отцом. Мать вышла замуж вторично, мы перебрались в Южную Америку, а полгода назад вновь возвратились в Штаты, в Калифорнию.

Мы с Чарли время от времени обменивались письмами, так что мне было известно, что он в Калифорнии. В июле месяце я его разыскала. Мне казалось глупым жить так близко и не видеться с ним. Мы ведь брат и сестра.

Она впервые слегка улыбнулась, чуточку расслабившись.

— Угу. Значит, вы с ним встретились в июле? Впервые, как я понимаю, за десять лет?

Она снова улыбнулась.

— Совершенно верно, мне двадцать один год. Сначала мы держались почти как чужие, но постепенно все стало на свои места. Он преуспел в жизни, у него была прелестная квартира в Роял Кресте…

Голос у нее задрожал.

Чарли Байт свалился с балкона своей квартиры в прошлый четверг. Во всяком случае, я считал, что это было так. Пролетев восемь этажей, он упал на тротуар.

Сильвия продолжала:

— Он любил приходить к нам с мамой обедать. Так бывало раза два-три в месяц. Но в последний раз он страшно нервничал. Был какой-то взвинченный. Что-то его беспокоило.

— Он не сказал, что именно?

— Нет. Я спросила, но он ответил, что должен сам во всем разобраться, принять какое-то важное решение, но я не знаю, какое именно. Но то, что он был чем-то угнетен и находился в сильном напряжении, бросалось в глаза; поэтому я не удивилась, когда он сказал, что хочет обследоваться.

— Вы имеете в виду — лечь на обследование?

— Да. Он начал посещать доктора Мордехая Питерса две или три недели назад.

Это интересно. Я спросил:

— Если он находился в состоянии депрессии, вы, возможно, предполагаете, что его смерть не объясняется несчастным случаем?

— Если вы говорите о самоубийстве, нет. Я об этом долго думала. Как раз перед тем как это случилось, он явно успокоился, напряжение ослабло. Я разговаривала с ним по телефону примерно за час до его гибели, он был в прекрасном настроении, смеялся, шутил. Я даже не удержалась и сказала ему, что это меня радует, и он ответил, что принял очень важное решение. Теперь он будет свободен, так он выразился. Он снова чувствует себя счастливым, ему давно нужно было это сделать. Он добавил, что у него такое чувство, будто гора свалилась с плеч. Он просто не мог покончить с собой сразу же после такого хорошего разговора со мной!

Я не стал с ней спорить, но это ровным счетом ничего не доказывало. Частенько люди, находящиеся в состоянии депрессии, испытывают огромное облегчение, решившись наложить на себя руки. А слова о свободе означают смерть.

— Полиция посчитала его гибель результатом несчастного случая. Вы с этим не согласны, не так ли? Иначе вы бы здесь не были. Верно?

— Ну, дело в том… Я не знаю, говорил ли он серьезно или нет. Он тогда сильно смеялся…

— Смеялся?

— Ну да. Он собрался в тот вечер приехать к нам и пообещал мне все рассказать… Она помолчала.

— И вот тут-то сказал очень странную вещь. Он сказал, что все мне расскажет, если только прежде его не убьют.

Я заморгал:

— Он так прямо и сказал, что считает возможным, что его убьют?

— Ну да, он так сказал, а потом сразу же засмеялся.

Такой смех мне не понравился. Парни, которые говорят о том, что их кто-то преследует, а потом начинают по этому поводу веселиться, как правило, находятся в маленьких комнатушках с забранными решеткой окнами и крепкими запорами на дверях. Они не отвечают за свою болтовню и…

— Заметив, что я заволновалась, он стал уверять меня, что это просто шутка, — продолжала она. — "Величайшая шутка в мире", как он выразился. В действительности никто не сумеет его убить. У него имеется иммунитет. Я не знаю, что он имел в виду, но он так выразился. Иммунитет…

Теперь понятно. Мысль о возможности быть убитым веселила Чарли. Пули проходили сквозь него, не причиняя вреда. Он мог безболезненно слетать вниз с балкона. Он мог есть стекло. Он…

— Я понимаю, что все это звучит безумно, — говорила Сильвия, — но Чарли не был сумасшедшим, мистер Скотт. Он был таким же разумным и уравновешенным, как вы.

— Ну, по некоторым людям…

— Так он никогда до этого со мной не говорил. Кроме, того, перед тем как повесить трубку. Чарли сказал мне, чтобы я не беспокоилась, что я все пойму, когда он вечером мне объяснит. Весь мир поймет. Таким образом, он имел в виду что-то важное.

Да-а. Если весь мир будет смеяться, то это, наверное, что-то важное. Умилительна вера сестры в своего старшего брата. Совсем как материнская любовь: послушайте, все помешались и говорят напраслину на моего мальчика.

Я сказал:

— Мисс Байт, я не уверен, что полностью с вами согласен…

Я не стал уточнять. Бессмысленно говорить ей, что тут налицо характерная картина шизофрении. Вместо этого я произнес:

— Чего же вы от меня хотите?

— Выяснить, кто убил его. Я заплачу пятьдесят долларов.

Она выпалила это без остановки. Сначала я решил, что она такая же чокнутая, как ее братец, но потом сообразил, в чем тут дело, и это меня даже подкупило.

Ее ручки были сжаты в кулачки, а румянец смущения окрасил щеки. Она продолжала торопливо, как будто опасаясь, что ей не хватит смелости договорить до конца:

— Я хочу сказать, попытайтесь выяснить. Я понимаю, что пятьдесят долларов наверняка недостаточно, я буду должна вам остальное. Я имею в виду деньги. Если вы это берете — попытайтесь сделать. У меня будут деньги, только позднее, а это можно посчитать первым взносом. Авансом. Понимаю, что все это звучит не слишком убедительно, чтобы не сказать — глупо. Только Чарли не был ненормальным… И я его очень любила. Я боялась, что не сумею вам все толком объяснить, но нужно попытаться…

Неожиданно она расплакалась. Старалась улыбаться и плакала. Звенящие слова сменились подавленными рыданиями, слезы брызнули из глаз. Она рыдала так, как будто чувствовала приближение смертного часа, ее фарфоровое личико исказилось от боли, губки были сжаты, а слезы проделали две дорожки по щекам.

— Эй, это не дело! Послушайте, не надо, все о'кей.

Я вытащил из кармана носовой платок и сунул ей, потом вскочил с дивана и пошел к стене, но тут же в смятении возвратился назад, повторяя свое "эй". Плачущие женщины меня приводят в ужас.

Она спряталась за моим платком, потом открыла лицо.

— Ну, — заговорил я, — не знаю, что я сумею выяснить, но попытаюсь. Однако не удивляйтесь, если мне не удастся обнаружить ничего жуткого. Откровенно говоря, я сомневаюсь, чтобы произошло убийство.

— Но вы попытаетесь узнать?

— Да, хотя мне не верится… Послушайте, не начинайте сызнова. Женщины готовы плакать по любому поводу…

— Я уже в порядке.

— Послушайте, расскажите мне, что сможете, про Чарли. Он ладил с Джонни Троем?

"Пусть себе говорит о чем угодно, — подумал я, — лишь бы перестала плакать".

— Несомненно. Понимаете, почти все время они проводили вместе.

— Угу. Вам известно, как они познакомились? Что у них было общего, прежде всего? — Чарли сказал мне, что практически он и "открыл" Джонни, первым распознал, что у него истинный талант. Чарли сам мечтал стать певцом, понимаете. Когда он был помоложе, лет двадцати, он пел в нескольких клубах. Он провалился.

— Я этого не знал, — сказал я заинтересованно. Этим можно объяснить, почему он привязался к Трою. Впрочем, я мог и ошибаться.

— Из него настоящего певца не получилось, но в музыке он хорошо разбирался. Он сочинил три самых популярных шлягера Джонни. Вы об этом знаете?

— Нет. Этого я тоже не знал.

— Во всяком случае, шесть лет назад Чарли услыхал, как Джонни пел в одном из ночных клубов в Сан-Франциско, и подписал с ним контракт, я точно не скажу, на что именно. Потом он повез показать его мистеру Себастьяну, а остальное, полагаю, всем известно.

Себастьян, которого она упомянула, был Юлиусом Себастьяном, основателем и президентом агентства талантов, носящего его имя. Человек, ворочающий несколькими миллионами, вложенными в разного рода талантливых людей. Агентство Себастьяна было крупнейшим, объединяющим самых знаменитых клиентов, и номером первым в этом списке стоял Джонни Трои.

Четыре года назад Юлиус Себастьян объявил, что он знакомит публику с новой звездой, Джонни Троем, назвав так его до премьеры.

И, как обычно, Себастьян оказался прав. Затем появилось "Чудо любви", "Песнь любви", за которыми вышла пластинка "Давайте любить" и десятки других, а Джонни Трои стал членом двенадцати корпораций и занялся большим бизнесом. Не только альбомы пластинок, но фотографии с личной подписью, личные встречи, два кинофильма с его участием, рубашка "Джонни Трои", пиджаки, мыло для бритья и костюмы для гольфа — все это множило его славу.

Как всегда бывает в подобных случаях, вокруг Троя толпилась свора прихлебателей, гордо именовавших себя "почитателями таланта". Они приходили и уходили, большинство из них тоже были клиентами Себастьяна, "посторонних" — считанные единицы: но постоянной фигурой среди них был Чарли Байт. Он находился рядом с Джонни с самого начала и не покинул его до конца. Он был "преданным стариком", верным другом, причем "верный" было совершенно заслуженным эпитетом. Он был членом всех двенадцати корпораций Джонни Троя; почти всегда вместе с Джонки они жили в соседних апартаментах.

Это заставило меня немножко призадуматься. Внешне все было удивительно мило и очаровательно, но я сомневался. Сильвия сказала, что ее брат пытался стать профессиональным певцом, но у него ничего не получилось. И вот уже четыре с лишним года он является тенью обожаемого, всеми превозносимого, бесподобного Джонни Троя. Но отраженная слава — не слава: некоторые могут какое-то время мириться с таким положением вещей, далеко прячут зависть, ревность, горечь, бремя которых с каждым днем становится все невыносимее… Но, возможно, я ошибался.

Мы с Сильвией поговорили еще несколько минут, но ничего существенного это нам не дало. Во всяком случае, она больше не плакала, что уже было хорошо. Наконец она поднялась, и я вновь пообещал сделать все, что в моих силах. Сказал, что сразу же стану наводить справки, а завтра утром ей позвоню; она жила с матерью и отчимом в Санта-Эйне, но временно остановилась в Голливуде, в отеле "Халлер".

— Я вам очень благодарна, мистер Скотт, — сказала она, — в самом деле.

— За что?

Я ей даже подмигнул:

— Это же моя работа, понятно? Она улыбнулась:

— Если это будет дорого стоить…

— Перестаньте об этом беспокоиться. Во всяком случае, хотя бы сейчас. Посмотрим, что мне удастся сегодня выяснить.

Я почти не сомневался, что узнаю, что Чарли Вайт вообразил себя орлом или другой птицей, полетел со своего балкона на восьмом этаже, размахивая руками вместо крыльев. Но когда она уже стояла у двери, она протянула мне скомканные пятьдесят долларов. Я их взял. Теперь, независимо от истинных мыслей, я не успокоюсь до тех пор, пока не выясню решительно всего о гибели Чарли Байта.

Как я считал, за день я успею со всем управиться. Ничего трудного. Одно из тех неинтересных заданий, которые не требуют ничего, кроме, терпеливой проверки.

Я был не против поработать, пусть даже это дело и не будет таким уж захватывающим. На протяжении двух недель ничего особенно интересного не случилось, и потому я был увлечен, как и все остальные, исходом выборов, до которых оставалось всего три дня. Я уже объелся предвыборной кампанией, обвинениями и контробвинениями, так что мне было полезно хотя бы временно отвлечься и заняться чем-то другим. Если удастся. Кампания достигла такого уровня, когда на каждом шагу тебя подкарауливают имена кандидатов: Хамбл… Эмерсон… Эмерсон… Хамбл… В результате человек был готов отдать свой голос и той и другой стороне, только чтобы они заткнулись и дали возможность отдохнуть от их настойчивых воплей. Но, к сожалению, ты мог выбрать лишь одного, обидев таким образом другого. Более того, в воздухе чувствовалось электричество, напряжение и беспокойное недовольство, передававшееся от одного к другому. Кампания была на редкость жаркой и упорной, на этот раз люди были возбуждены до неистовства, болезненно отстаивали свое мнение. Возможно, все дело было в том, что кандидаты на пост президента являлись представителями двух прртивоборствующих философий.

Хорейша М. Хамбл был речистым, красивым, искренним сторонником федерального решения почти всех проблем, а его противник был не менее искренний, хотя не такой красивый и речистый Дэвид Эмерсон, который, похоже, не мог согласиться ни с чем, что Хамбл заявлял после достижения совершеннолетия.

Это было настоящее сражение, охватившее средства массовой информации. Неофициально, конечно, считалось, что Хамбл одержит победу без особого труда, но не исключалась возможность того, что именно избиратели Калифорнии в последнюю минуту спутают все карты. В результате оба кандидата наметили ряд митингов в самые последние дни перед выборами в Лос-Анджелесе вечером в воскресенье и днем в понедельник, накануне дня выборов.

Круг разногласий кандидатов очень широк. Практически в их платформах не было ничего общего. Но проблемой, которая стала символизировать их неодинаковый подход к решению любого вопроса, как ни странно, была фторизация водопроводной воды. Хамбл стоял за обязательную фториза-цию. Эмерсон отвергал всю концепцию.

В итоге обе группировки осыпали друг друга оскорблениями, обвиняли во всех смертных грехах и лишь накаляли предвыборную обстановку.

Я пришел к печальному выводу, что мир утратил чувство реальности. Хотя, возможно, и ошибался: все дело в горсточке людей, которые поднимают немыслимый шум по пустякам.

Так или иначе, такова была напряженная обстановка, в которой я пустился в плавание с целью задать кое-кому несколько самых простых вопросов о Чарли Байте. Я заставил себя полностью позабыть об избирательной кампании, заняться своими прямыми обязанностями — и таким образом спасся от массового психоза.

После того как я ознакомился с информацией в полицейском и газетном архивах, я возвратился к себе и к своему телефону.

Что касается полиции, по их мнению, это был несомненно несчастный случай: Чарли Вайт перегнулся через перила балкона, упал вниз и разбился. Они не предполагали, что он сделал это намеренно, во всяком случае, ничего не было сказано о диком смехе: версия убийства официально не рассматривалась.

Я договорился о встрече с доктором Мордехаем Питерсом, знаменитым специалистом по психиатрическим заболеваниям, который, если верить Сильвии, взялся врачевать дурь Чарли. Я добился этого свидания, настаивая на том, что оно имеет колоссальное значение, что это вопрос жизни и смерти, что в конечном счете было правдой. Себя я назвал просто мистером Скоттом, не упомянув о том, что я детектив.

Потом я Позвонил в агентство Юлиуса Себастьяна и нарвался на болтуна, который, как мне удалось не слишком быстро понять, был секретарем секретаря. Переговоры были долгими и упорными, но все же мне было обещано интервью — после того как я сообщил свое полное имя, род занятий, наиболее примечательные факты из своей карьеры, описание внешности, которому он не поверил, и объяснил, что мой визит связан со смертью Чарли Байта.

Добраться до Джонни Троя мне не удалось ни по телефону, ни иными путями. В самом начале второго я отправился в агентство Себастьяна.

Это было знатное место. Себастьян относился к самым известным и влиятельным людям в Соединенных Штатах. Некоторые из самых крупных величин в области искусства и эстрады были его клиентами; сам он — тоже изрядная птица. Куча друзей в шоу-бизнесе, политике, среди издателей, педагогов, людей высшего света, на Холл-стрит, практически повсюду.

Агентство Себастьяна было уникальным — не просто литературным, актерским или художественным, но универсальным. Организовано в 1955 году; тогда набралось с десяток клиентов, но половина из них — величины в соответствующих областях: два прозаика, драматург, политический обозреватель и журналист, написавший несколько серьезных бестселлеров, актриса, получившая премию Академии, и художник, занимавший верхнюю строчку в списке представителей "необъективного" искусства.

Сегодня, через 13 лет, агентство представляло десятки писателей, поэтов, художников, ораторов, скульпторов, танцоров и так далее.

Клиент Себастьяна как бы получал гарантию успеха в недалеком будущем… Как только договор с Себастьяном был подписан, барабаны начинали бить, имя склонялось и спрягалось повсюду, попадало в радио и телепередачи, в печать, публика его "признавала" до того, как с ним знакомилась. Классическим примером такой "себастьянизации" была карьера Джонни Троя.

Агентство Себастьяна размещалось в шестиэтажном здании на Сансет-бульваре в Голливуде. Весь пятый этаж занимало агентство, а также "Троянские предприятия", которые занимались фотографиями Троя, письмами почитателей и тому подобными делами.

Я вывернул с Сансет на Огден Драйв, припарковал свой "кадиллак" и вернулся пешком на бульвар.

Справа, через Огден, находилось не слишком новое кирпичное здание Себастьяна. Себастьян там начинал; тогда его называли Белым Зданием, теперь он им владел и там обретался, хотя к этому времени, возможно, приобрел здоровенный ломоть бульвара Сансет.

До недавнего времени здесь же стояло старое десятиэтажное здание Государственного банка, но сейчас его сносили вместе со всем кварталом старинных построек. Тут же орудовал большой автокран.

Я засмотрелся. С конца стальной стрелы в несколько футов длиной на толстенном тросе свисала огромная чугунная груша, которую в народе называют "болиголовом" или же "череподробилкой". Вот груша качнулась и обрушилась на остатки кирпичной стены, после чего их стало заметно меньше. Парень в кабине работал лихо, и хотя его было плохо видно, показалось, что я его знаю.

Если действительно это Джек Джексон, то сейчас он мой добрый приятель. Правда, так было не всегда.

Но часы показывали 1.28, а эти секретари, как правило, такие же холодные, как морозильная камера в мясном магазине. Поэтому я прибавил шагу и прошел по Сансет до здания Себастьяна.

Большая часть первого этажа была занята местным штабом "Хамбл на пост президента". Я обогнул его, вошел в центральный вход и поднялся на пятый этаж. Выйдя из лифта, я посмотрел вдоль длинного коридора, устланного ковром, окаймленного рядами одинаковых дверей с матовыми стеклами; двери поминутно открывались и закрывались. Где-то вдали звонили телефоны.

Я подавил в себе изумление и шагнул к ближайшей двери с надписью "Агентство Юлиуса Себастьяна", под которой имелась вторая: "Офис президента".

Я даже не стал стучать, легонько подергал ручку и вошел.

Это был маленький кабинетик, в котором единолично властвовала потрясающая брюнетка за письменным столом розового дерева.

Стол был достаточно низким, чтобы продемонстрировать в полном объеме ее тонкую талию, умопомрачительный бюст, красивое высокомерное ультрамодное лицо. Если мужчина вынужден был ждать приема, он не станет возражать посидеть в этой приемной. Но брюнетка сразу же препроводила меня в настоящую приемную.

Там было двое секретарей и девушка у коммутатора. У одной, из секретарш был весьма квалифицированный вид, вторая — смазливая куколка.

Я шагнул к куколке, вторая тут же спросила:

— Мистер Скотт?

— Да.

— Мистер Себастьян вас ожидает.

Она взглянула на свои часы и удовлетворительно кивнула головой:

— Вы можете войти.

Было ровно час тридцать. Я прошел к двери, на которую она указала пальцем, отворил ее и оказался в присутствии великого человека.

Просторная комната. Ковер и стены красно-зеленые, цвета новеньких денег, потолок — посветлее, зелени пастельной. На левой стене выделялись яркие цветные пятна, картины и эскизы — творения клиентов Себастьяна; плюс — огромное количество фотографий. На первой стене висела огромная цветная фотография Джонни Троя, на которой он выглядел сексуальным, как сатир; четырнадцать его золотых дисков протянулись в линеечку вправо и влево от портрета. Осталось место еще для шести-семи штук, и я решил, что в скором времени он их получит.

Под портретом стоял огромный черный диван; два таких же кресла виднелись у противоположной стены, а третье было придвинуто к колоссальному письменному столу, за которым восседал Юлиус Себастьян.

Я сотни раз видел его по телевидению и на снимках в газетах и журналах, но лично — впервые. Он произвел на меня большое впечатление. В нем чувствовалось тепло, жизнелюбие, внутренняя сила, которую не могли передать ни пленка, ни телекамера. Когда я вошел, он поднялся из-за стола с обаятельной улыбкой.

— Мистер Скотт? Я бы вас все равно узнал.

Как вам это нравится? И это говорил человек, челюсть которого известна повсюду от Аляски до Мексики!

— Хэллоу, мистер Себастьян! С вашей стороны было очень любезно согласиться меня принять.

Мы обменялись рукопожатиями. Себастьяну было лет пятьдесят; приблизительно моего роста, но очень худощавый; на нем великолепно сшитый темно-серый пиджак с искоркой и более светлые брюки; голубая рубашка с аккуратно завязанным галстуком. Длинные волосы с проседью на висках, зачесанные за уши. Глаза черные, как грех; дьявольски красив. Пожалуй, его портило слегка сардоническое выражение, как будто он смотрел на весь окружающий мир — и на меня в том числе — пренебрежительно. Однако в его голосе и манерах это не ощущалось.

— Проходите и садитесь, мистер Скотт, — сказал он. Я заметил, что он слегка шепелявит, с каким-то присвистом произносит звук "с", и это получается у него даже мило.

Он возвратился на свое место за столом, а я устроился в черном кресле.

— Секретарь предупредил, что вас интересует Чарли Вайт, — продолжал он. — Вы представляете его наследников?

Наследников? Об этом я даже не подумал.

— Он был… он оставил значительное состояние?

— Миллион или два, как мне кажется.

Мне понравилось, как это было сказано. Человек с размахом. "Миллион или два". Господи, разница между двумя миллионами и одним равняется целому миллиону!

Вслух я произнес:

— Вообще-то я не занимаюсь его состоянием: во всяком случае, пока. Меня интересует лишь факт смерти мистера Байта. Естественно, вы знали его хорошо, и если имелись основания предположить, что он погиб не в результате несчастного случая…

— Несчастного случая? Что же еще это могло быть?

Он махнул грациозно узкой рукой с длинными пальцами, как будто отбрасывая прочь такой вопрос. Я обратил внимание, что кожа у него на лице и руках была удивительно гладкой и чистой, ухоженной, без всяких морщин, как будто ее сшил дорогой портной.

— Любая смерть бывает вызвана одной из четырех причин, — ответил я, — естественные причины, несчастный случай, самоубийство и убийство. Я должен рассмотреть три последних возможности.

— Понятно. Полагаю, вы представляете родственника?

Ясно, что я не слишком-то бойко добираюсь до сути дела. У Себастьяна явная тенденция говорить много, ничего не сказав. Во всяком случае, пока было так.

— Я представляю клиента, — ответил я, — по имени…

На этом я закончил. Не знаю уж почему, но я неожиданно решил не называть ему имени. Усмехнувшись, я добавил:

— Клиент.

— Я не намерен что-либо выяснять, мистер Скотт. Личность вашего клиента, естественно, не представляет для меня интереса.

Это было сказано вежливо, с белозубой улыбкой, но в его глазах я заметил какой-то недобрый блеск, после этого он заговорил еще более спокойно.

— Я переговорил с полицией, — сказал я, — они считают, что смерть мистера Байта была несчастным случаем, поскольку нет доказательств противного. Однако мне известно, что он был на обследовании у доктора Мордехая Питерса.

— Что? Вы…

Он остановился. В конце концов его невозмутимость не была такой непробиваемой. Мои слова его подстегнули, он даже не сумел справиться с удивлением.

— Каким образом вы это узнали???

— Узнал, как видите…

— Вы уверены? Обследование? Фантастика! С чего бы ему обследоваться?

— Можете меня не спрашивать. Я надеялся, что вы сумеете мне объяснить.

Он покачал головой.

— Только не я. Я не имею понятия.

Он замолчал, медленно пригладил волосы красивой рукой.

— Ага. Вы допускаете, что, возможно, он покончил с собой? Я прав?

— Пока я ничего не допускаю, мистер Себастьян. Вы часто с ним виделись, так ведь?

— Почти каждый день. Думаю, я угадываю ваш следующий вопрос, мистер Скотт. Нет, он не производил впечатления ни безумного, ни психически неуравновешенного человека. Я уверен, что его смерть произошла в результате несчастного случая.

— Что вы скажете про убийство?

— Убий…

Он заморгал, закрыл глаза и открыл их. Люди частенько реагируют таким образом, а то еще драматичнее: вздымают к небу руки и кричат: "Убийство? Убийство! Ох и ах!" — как будто они никогда не слыхали, что людей убивают. Полагаю, я больше привык к этому слову и к этому печальному факту, чем большинство людей.

Наконец Себастьян сказал:

— Но это же фантастика! Кто бы…

Телефон на его столе зазвонил. Он сказал: "Извините!" — взял трубку и заговорил. Впрочем, он больше слушал.1 В то время как он договаривался о какой-то миллионной сделке или о чем-то еще, я стал внимательно осматривать его офис.

За спиной Себастьяна находилась пара высоких окон, от пола до потолка, разделенных двухметровым проемом стены. Во всяком случае, это была когда-то стена. Теперь же это место занимал знаменитый брус "Жизнь и Смерть", творение Роберта Делтона. Это был продолговатый деревянный кусок размером в два квадратных фута и двенадцать футов высотой, на лицевой стороне которого Делтон изобразил "гениальное творение", за которое Юлиус Себастьян уплатил 52 тысячи долларов незадолго до того, как Делтон стал его клиентом.

Рисунок — или как его назвать? — вмонтирован в стену заподлицо, и теперь не скажешь, что когда-то это был здоровенный самостоятельный брус. В остальном же — самый обычный скверный рисунок в современном духе. Именно брус-то и был его отличительной особенностью. Какого черта замуровывать его в стену? Не спрашивайте меня. Люди, связанные с Себастьяном, видимо, занимались подобными вещами. А ведь для этого пришлось не только раздолбить всю проклятую стену, чтобы затолкать в нее это продолговатое чудовище, но после проделанной операции "Жизнь и Смерть" больше не выглядела на пятьдесят две тысячи долларов.

Если хотите знать правду, я никогда не считал эту деревяшку произведением искусства. Я полагаю, что нет ничего плохого в том, чтобы называть подобные штуковины шедеврами, или творениями гения, если восхваление уродливых скульптур, непонятной мазни и прочих изобретений ловких "художников" не умаляет достоинство подлинных произведений искусства, естественной красоты.

"Жизнь и Смерть" в теперешнем ее состоянии представляла собой прямоугольник в двадцать четыре квадратных фута площадью, в левой половине которого тянулась снизу доверху (или же наоборот) черная линия с красным пятном в верхнем правом углу. Вот и все. Я такой тугодум, что не смог сообразить, что было Жизнью, а что Смертью, но мне хватало здравого смысла, чтобы считать пятьдесят две тысячи неплохой жизнью.

Себастьян продолжал говорить по телефону, поэтому я поднялся и стал рассматривать фотографии на стене. Их было около двух десятков. Все — "знаменитости", лауреаты премий в области театра, кино, телевидения, литературы и искусства, имена которых ежедневно мелькали на страницах газет и журналов.

Себастьян положил трубку, а я возвратился на свое место. Опускаясь в кресло, я мог видеть из окна развалины на противоположной стороне улицы. Вот поднимается груша, с размаха ударяет в стену, вниз обрушивается кусок бывшего банка. Отсюда это выглядело забавно и внушительно. Разрушать здания, сжигать деньги… Очевидно, атмосфера этого агентства начала действовать на меня.

— Очень сожалею, что так долго заставил вас ждать, мистер Скотт. Я не мог отложить решение данного вопроса.

— Все в порядке… Вообще-то мне безразлично, какова официальная версия гибели мистера Байта, потому что я должен изучить все варианты; это моя работа.

— Конечно.

Он энергично закивал.

— Мне это понятно. Однако возможность того, что его убили, мне представляется фантастической. У Чарли не было настоящих врагов, во всяком случае, я таковых не знаю. Он был исключительно милым и приятным человеком.

Он долго обсасывал тему того, что не может вообразить человека, имевшего мотив убить Чарли. Когда мне это надоело, я спросил:

— Мистер Вайт участвовал в совместном бизнесе с Джонни Троем?

— Они с Джонни владели большей частью акций Троянских предприятий, которые, в основном, входят в корпорацию. Мое агентство владеет остальными акциями. Он вкладывал также деньги в недвижимую собственность, жилые дома, но я не все знаю.

— Понятно. Еще один момент. Мне хотелось бы повидаться с мистером Троем, но у меня пока ничего не получается. Может быть, вы сумеете мне подсказать, как с ним связаться?

— Боюсь, что это невозможно, мистер Скотт. Вы должны знать, что мистер Трои чрезвычайно чувствительный человек. А смерть Чарли явилась для него страшным ударом.

Этому я мог поверить. Описывая Троя "чрезвычайно чувствительным", Себастьян выразился весьма деликатно. Всей стране было известно, что Джонни Трои — настоящий неврастеник. Как большинство клиентов Себастьяна, у него были странности. С виду — здоровяк, он отличался болезненной застенчивостью и робостью, так что без Чарли Байта буквально не мог и шагу ступить. Он даже не пел без Чарли. Он никогда не ходил в студию звукозаписи без него. Возможно, и в туалет не решался ходить один. Они жили в соседних апартаментах в Роял Кресте. Вместе купались и обменивались носками.

Джонни Трои был самым лучшим певцом из всей лавины. В наше время пели все, у кого был голос и у кого его вообще не было. В девяти случаях из десяти вновь "испеченный" певец с помощью всяких ухищрений, вроде современных микрофонов, эхокамер, электронных усилителей и регуляторов частоты, которые "обрабатывали" звуки на ходу, напевал одну мелодию десять — двадцать раз, затем выбирали наиболее удачные куски ленты и сооружали первый оригинал звукозаписи, с которого прессовали пластинки.

Разумеется, никто из этих "синтетических" певцов не мог бы выступить непосредственно в телевизионном шоу. Техника была отработана давно: за сценой играли его пластинку, а "певец" лишь шевелил губами, беззвучно "синхронизируя" собственное пение. Зачастую получаются накладки, когда синхронизатор то ли запаздывает, то ли опережает запись. Мы все это наблюдали неоднократно.

Так вот, никакая техника и никакие ухищрения не могли превратить ни одного из этих "кумиров одного дня" в Джонни Троя. Голос у него был не только красивый, теплый, но, самое главное, натуральный. И люди это сразу же понимали. Конечно, Джонни тоже пользовался микрофоном, но для него это была лишь золотая рамка, обрамляющая картину. Его искусство от этого не умалялось. Ведь если высокий мужчина одевает ковбойские сапоги, все понимают, что он не коротышка, нуждающийся в каблуках!

Но даже у Ахиллеса имелась его пята. И даже великий Джонни Трои, когда он выступал перед публикой или непосредственно по телевидению, пел на синхрон. Не то чтобы его мог подвести голос. Наоборот, сам Джонни мог себя подвести, и публика еще больше ценила его за это.

Несколько лет назад, гласит история, еще до того, как Себастьян вывел его на широкую арену, Трои начал петь перед большим скоплением народа в ночном клубе и в полном смысле "провалился". Он открыл рот, чтобы запеть, но у него получился только какой-то хрип. Врачи называют это истеричным напряжением, спазмой мускулов. Прошел целый месяц, прежде чем он смог снова петь. Так почему же так случилось?

В тот вечер Чарли не сидел перед ним, как всегда. Джонни решился выступить в отсутствие друга, который бы своей мимикой, жестами, негромкими восклицаниями подбадривал его, внушал ему уверенность в себе.

Не подумайте, что кто-то из них отличался гомосексуальными наклонностями.

Джонни Трои оставлял за собой широкую полосу в женском населении Голливуда, да и Чарли Вайт не отставал от него. И это не пустые слухи. Я разговаривал с несколькими из "погубленных" ими дамочек, которые буквально не могли дождаться, когда их снова "погубят". Нет, связь между Джонни и Чарли была уникальной, хотя, возможно, и несколько болезненной.

Факт невроза или психоза Троя широко известен. Наоборот, о нем говорилось намеренно много, то ли из честности, то ли весьма прозорливого понимания характера современных американцев. Каковы бы ни были соображения, но такая бьющая в глаза откровенность себя окупала.

Болезненная робость Джонни сделала его еще дороже почитателям, ибо они в известном смысле чувствовали свое превосходство, а, как известно, гораздо легче преклоняться перед кумиром, у которого хотя бы одна нога глиняная.

Так или иначе Трои просто не мог петь, если поблизости не было его друга… Немного позднее мне пришла в голову мысль, с небольшим запозданием, правда, — сможет ли петь Джонни Трои теперь, когда Чарли Вайт умер?.. Что, если у него пропал голос окончательно? Что, если на этот раз ему не оправиться от потрясения?

Такое предположение не могло быть по вкусу Себастьяну. Золотой голос Троя означал золотые альбомы с пластинками, прибыли для самого Джонни, для агентства, для Троянских предприятий; миллионы долларов пропадали в замкнутом горле Джонни.

Судя по выражению лица Себастьяна, он думал о том же самом. Он только что заявил, что смерть Чарли явилась "страшным ударом" для Джонни, теперь, глубоко вздохнув, он продолжал:

— Последние два дня Джонни замкнулся, ушел в себя. С тех пор, как это случилось. Не знаю, вполне ли вы понимаете…

— Думаю, что да. Я слышал, что он, как бы сказать, чувствует себя не в своей тарелке, если рядом нет Байта.

— Да…

Себастьян снова пригладил волосы.

— Это не секрет. Мы это обнаружили, когда Джонни первый раз должен был выступать с сольным концертом перед зрителями за несколько месяцев до выхода его первого альбома с пластинками. Зная его застенчивую натуру, мы попробовали начать с небольшого городка, постепенно увеличивая число присутствующих. Он всегда смертельно боялся сцены, но как-то справлялся со всеми страхами и доводил выступление до конца. Так было до того злополучного вечера, когда Чарли не было в зале…

Снова раздался телефонный звонок.

Он нахмурился, пожал плечами и схватил трубку. Это заставило меня почувствовать себя виновным. Возможно, его время было на вес золота, — скажем, пара тысяч за час. Но к тому времени, как я закурил и сделал пару затяжек, Себастьян закончил и положил трубку.

Я заговорил:

— Ну что же, если вы не можете помочь мне связаться с мистером Троем, я думаю, это все. И без того я отнял у вас достаточно времени.

Он переплел длинные тонкие пальцы.

— В конце концов, мистер Скотт, это решать самому Джонни, не мне. Пожалуй, я смог бы устроить вашу встречу. Уверен, мне он не сможет отказать.

Он снова помолчал и продолжил:

— Возможно, ему полезно немного поговорить об этом. Нужно же ему смириться со случившимся… Кто знает, мистер Скотт, не облегчит ли ваш визит мою задачу, то есть, если вы попытаетесь заставить его, нет, не заставить, а как-то встряхнуть его, извлечь из раковины, в которую он ушел, так сказать.

— Я не силен в искусстве уговоров.

— Будет достаточно, если вы сможете настоять на том, чтобы он ответил на ваши вопросы. Заставьте его задуматься о возможности самоубийства, даже убийства. Я-то не сомневаюсь, что смерть Чарли была случайной, так что ваши вопросы лишь подтвердят данный факт. Но для Джонни это будет полезно. И, косвенно, для меня. Вы понимаете?

— Полагаю…

Раздался зуммер из маленького ящичка на столе Себастьяна, на его физиономии появилось раздраженное выражение. Он надавил на клавишу, женский голос произнес:

— Мистер Себастьян…

— Тельма, — рявкнул он, — я…

Освободив клавишу, он поднялся и молча прошел к двери. Когда он открыл ее, мне было слышно, как он говорил:

— Я же предупреждал: не беспокоить пока… Дверь закрылась.

Очевидно, Тельма сообщила ему что-то важное, потому что он не сразу вернулся. Я поднялся, вновь посмотрел на фотографии, затем остановился перед назойливо бросившимся мне в глаза громадным, как его назвать — "шедевром". Ну и ну. Действительно, всего лишь черная линия и красная клякса на здоровенном куске дерева. Художнику потребовалось максимум три минуты, чтобы все это нарисовать. Но, конечно, возможно, он месяцами думал, как их расположить…

Повернувшись, я заметил под крышкой стола Себастьяна, приблизительно на высоте колена, маленькую белую кнопочку. Я видывал подобные приспособления и раньше, поэтому кнопочка меня заинтересовала. Один мой знакомый с помощью такой кнопки вызывал вооруженную охрану, когда это требовалось. У второго парня такая кнопка открывала стальную дверь. Оба типа были аферистами. Мне стало интересно, для чего понадобилась белая кнопочка такому респектабельному джентльмену, как Себастьян. Поэтому я подошел и легонько нажал на нее. Я надеялся, что от этого письменный стол не взорвется и все три образцово-показательные секретарши не взлетят на воздух.

Знаете, что случилось? Стоило мне дотронуться до кнопочки, как на столе Себастьяна раздался телефонный звонок, а я чуть не выскочил из окна от неожиданности.

Конечно, я моментально вернулся на свое место и принял самую непринужденную позу, когда он торопливо вошел в кабинет. Он поспешно сел за стол и потянулся к телефону; вид у него при этом был весьма озадаченный. Телефон больше не звонил.

Себастьян снял трубку, послушал, нахмурился, потом взглянул на меня.

"Ох-ох, — подумал я, — видимо, Себастьяну зачастую приходится "принимать великие решения" прямо на ходу, когда кто-то сидит против него в ожидании. Какой умный способ отделаться от назойливого посетителя. Очень ловко!"

— Как странно, — сказал Себастьян, — на линии никого нет.

— Да? Возможно, это был тот человек, который вам звонил прошлый раз?

Мне, конечно, не следовало нажимать на эту треклятую кнопку. В черных глазах Себастьяна снова появился мимолетный огонек.

— Возможно, — сказал он. — Ну что же, мистер Скотт, договориться о встрече с мистером Троем?

— Да, я был бы вам очень признателен.

— Олл-райт. Поезжайте туда и позвоните из вестибюля, прежде чем подняться наверх. Вы ведь знаете, куда ехать?

Я кивнул.

— Приблизительно через час.

На три часа у меня была назначена встреча с доктором Питерсом. На разговор уйдет, как минимум, полчаса. Потом надо возвратиться в город. Я сказал:

— Сейчас у меня есть еще кое-какие дела. В четыре часа будет о'кей?

— Вполне, мистер Скотт.

После этого он просто сел на свое место и посмотрел на меня. Теперь мне не оставалось ничего иного, как подняться, поблагодарить и откланяться.

Выходя из здания, я начал раздумывать. Если Себастьяну так важно, чтобы его не беспокоили, что он даже набросился на Тельму за звонки, то почему он не попросил не подсоединять его кабинет через коммутатор? Не означает ли это, что два важных телефонных разговора, которые он вел в моем присутствии, были ответом на нажим коленом беленькой кнопки?

А коли так, на какое "важное решение" я напоролся?

На другой стороне улицы, напротив Государственного банка, возвышался колоссальных размеров стенд, левую половину которого занимал портрет Хорейши М. Хамбла, улыбающегося с профессиональным обаянием; правая же половина была выкрашена черной красной, на которой бросался в глаза написанный желтым призыв: "Президент Хамбл может для вас сделать гораздо больше!"

Он еще не стал президентом, но, по-видимому, эксперты посчитали, что такой призыв заставит колеблющихся доселе людей думать о Хорейше как о президенте. Сторонников у него было много: красив, остроумен, сексуален, очарователен и красноречив. Это не моя характеристика, я слышал ее от многих людей, считающих, что этих качеств достаточно для избрания на высокий пост.

У Хамбла был голос, который мог бы заставить ангелов спуститься с неба. И в этом он мне напоминал Джонни Троя; едва ли можно отрицать, что он в политике то же, что Джонни Трои в музыкальном мире… Лично я считал их обоих фигурантами шоу-бизнеса.

Наверное, вы уже поняли, что я на стороне Эмерсона.

Дэвид Эмерсон — не красавец, а всего лишь человек с приятной наружностью. Голос у него самый обычный, с легким налетом уроженца Запада. Меня больше интересовало то, что он говорил, а не как он это говорил. Человек грубоватый, порой резкий, твердо стоящий на земле, привыкший обращаться к Конституции США, а не к модным мыслителям вроде "сжигателя денег" профессора Картрайта.

Эмерсон не обещал ничего невыполнимого, тогда как Хорейша М. Хамбл, вроде бы более современный и прогрессивный, мне казался самым обычным краснобаем, спекулирующим громкими фразами и сулящим своим избирателям то, что просто невыполнимо. Но он настолько красиво и убедительно все это преподносил, что я почти не сомневался, что через три дня этот краснобай станет президентом, после чего придут к власти его сторонники, которых туда не следовало допускать на пушечный выстрел…

Глядя на ослепительную улыбку Хорейши, я почувствовал, что у меня сдают нервы, и поспешно отвернулся. В этот момент крановщик вылез из кабины, снял с головы фуражку, и солнце осветило его рыжие волосы. Это действительно Джексон.

После фотографий в офисе Себастьяна и физиономии Хамбла мне ничто не могло доставить большего удовольствия, чем перекинуться несколькими словами с трудягой Джеком Джексоном, от которого пахло потом, а не французскими духами.

— Здорово, Джексон!

Он увидел меня и поспешил навстречу, краснорожий крепыш с огненно-рыжей шевелюрой и ручищами, как окорока. Мы обменялись рукопожатиями, и он сказал:

— Шелл, белоголовый проходимец, тебя что сюда привело? Я предупреждал, что он сквернослов?

— Не желание повидаться с тобой, Джексон.

— Ну, не хочешь, не говори. Послушай, мой парень построил уже шесть домов в Хайте! Целых шесть, можешь поверить? Зарабатывает побольше меня, представляешь?

Я был рад это слышать. Несколько лет назад с моей помощью его сына упрятали в окружную тюрьму на шесть месяцев за угон автомобилей, и в то время Джек не питал ко мне добрых чувств. Но наука пошла парню на пользу, он образумился и по собственной инициативе пошел в строительную организацию. Теперь он хорошо и честно зарабатывает.

— Он зарабатывает больше, потому что работает прилежнее, — поддразнил я, — он строит, а ты разрушаешь. Да к тому же через каждые десять минут делаешь перерыв.

— Язык без костей! Я пошабашил впервые с самого утра. Кофейный перерыв. Кроме того, если я начну работать слишком быстро, начнутся неприятности с вывозкой мусора.

Он отстегнул плоскую фляжку с пояса, отвинтил крышку и хлебнул прямо из горлышка, сощурился, крякнул и облизал губы.

— По-прежнему употребляешь сорокаградусный кофеек?

— Человек должен поддерживать свои силы.

— А ты не боишься, что ты как-нибудь "перекофеинишься" и стукнешь этим ядром себя по голове?

— Ни боже мой. После двух таких фляжек я могу спокойно сбросить муху со стакана на стене, не повредив ни одного кирпичика. Ну, а кофеек, как ты сказал, мне нужен только для того, чтобы не спятить на работе. Бах — рушится стена, бах — вниз летит колонна, бах —

И так все дальше и дальше. Возможно, тебе это кажется интересным и восхитительным…

— Да нет, не совсем!

— Мне моя работа действует на нервы, если хочешь знать. Иной раз у меня появляется чувство, как будто я какое-то дикое чудовище, которое должно разрушить эту улицу.

Обведя рукой круг, я спросил:

— Что здесь происходит? Миллионеры строят новые банки и отели?

— Обновление города, они так его назвали.

Ясно, очередной проект перестройки, оплаченный из федеральных фондов. По-моему, куда понятнее сказать "из моего кармана". Джек продолжал:

— Три квартала полностью будут снесены, вот этот и те два. Он показал, какие именно.

— Ты хочешь сказать, что здание Себастьяна — тоже?

— Да-а. За него примемся на будущей неделе. Работы выше головы: это старье не так-то легко разрушить.

— Могу представить. И твои чувства — тоже… А у тебя не возникали сомнения?

Возможно, возникали, из-за этого он и пил. Но чтобы жить, надо работать.

Я снова посмотрел через улицу на смазливую физиономию Хорейши Хамбла. Вот у него нет сомнений. Он за всяческие модернизации и модификации и в городе, и в сельской местности.

— Ладно, Джек. У меня на три назначена встреча. Продолжай крушить.

— Мне и правда пора приниматься за дело, но все же минут десять я сосну… Хлебнешь моего зелья?

Он снова взбалтывал фляжку.

Я протянул руку и поднес фляжку к губам.

— Спасибо, выпью глоточек…

Чтобы добраться до клиники Мордехая Питерса, надо ехать по Бенедикт-каньон шоссе к горам Санта-Моника, затем свернуть на Хилл-Роуд. Через полмили — частная подъемная дорога, которая ведет к очаровательному владению, откуда открывается потрясающий вид на соседние Бевер-ли-Хилл и Голливуд, а в погожий день даже на Тихий океан.

Я проезжал мимо раза четыре, но внутри так и не бывал. С доктором Питерсом я тоже не знаком.

По дороге я припоминал все, что слышал об этом типе.

Он разработал теорию нового лечения психических заболеваний, которую неофициально называли "Питеризацией мозгов". Еще совсем недавно царствовавший психоанализ Фрейда с его "комплексом Эдипа", заполнявший пьесы, сценарии, радио и телепередачи, был полностью забыт. Мистер Мордехай Питере стал новым героем, чуть ли не гением космического значения. Он писал книги, предисловия к книгам, рецензии на книги и на рецензии… и загребал по сотне долларов в час.

Вот этого-то знаменитого человека мне предстояло увидеть. Свернув с Хилл-Роуд, я поднялся по асфальтированной дороге на высокое плато, которое, естественно, уже успели окрестить "Высотами Питеризации", на котором раскинулась в антисептической белизне клиника.

Ровно три. Увидев "место стоянки машин", я припарковался, поднялся по широким ступенькам и вошел в офис.

Во внешнем офисе была кушетка, несколько стульев с изогнутыми спинками и стол с десятком непривлекательных журналов. За письменным столом сидела костлявая особа и что-то печатала на белых карточках. Не иначе как интимные мысли пациентов. Я ее сразу отнес к категории старых дев (ей было уже за тридцать), потерявшей надежду расстаться официально или, на худой конец, неофициально со своей девственностью.

Я подошел к ней и заявил:

— Я — мистер Скотт.

Она кивнула головой и пробормотала:

— Вы можете присесть. И продолжала печатать.

На столе секретарши раздался зуммер. Она перестала печатать, посмотрела на меня и сказала:

— Можете войти, мистер Скотт… — и добавила еще несколько слов, которые я не расслышал. Вскочив с удивительно неудобного стула, я был уже у двери и нажимал на ручку, когда раздался истерический вопль секретарши:

— Не сейчас! Я же сказала: через минуту. Слишком поздно.

Я замер, превратившись если не в соляной столб, то во что-то наподобие. Все слова вылетели у меня из головы. Представляете: через всю комнату мелкими шажками шла абсолютно голая молоденькая красотка. Я вас не обманываю. Совершенно без ничего.

Единственным минусом было то, что она шла не ко мне, а от меня.

Автоматически я охнул. Наверное, этот звук произвел на нее такое же впечатление, как боевой клич диких индейцев на мирных поселенцев прошлых столетий. Девушка замерла на месте точно так же, как и я, повернулась и посмотрела на меня. Через секунду испуганное выражение исчезло с ее лица, она оказалась тоже немногословной, ограничившись одним лишь "у-у-у-х".

У нее были волосы цвета шерри: коричневатого янтаря с огоньком внутри, они спускались кудрявой волной, закрывая половину ее лица, так что был виден один прекрасный зеленый глаз. Высокая, с потрясающей грудью, плоским животом и крутыми бедрами; ноги — стройные и длинные, как у танцовщицы. С такой я бы потанцевал…

Произнеся "о-о-о", она повернулась и без особой спешки прошла к той самой двери, к которой и направлялась прежде, отворила ее довольно широко, так что я успел заметить кусочек стола, какие-то ширмы и кресло. Войдя в комнату, девушка снова обернулась и закрыла дверь. Не захлопнула, а медленно прикрыла. Мне показалось, что она заулыбалась, но, возможно, я ошибаюсь.

Вот так состоялось мое появление у известного доктора Мордехая Питерса.

Но не она была доктором Питерсом. Он все время сидел в огромном мягком кресле, но надо быть круглым идиотом, чтобы в подобной обстановке обратить на него внимание.

Невысокий, с симпатичным розовощеким лицом, редеющими русыми волосами и довольно бесцветными широко расставленными глазами, скрытыми за большими очками в роговой оправе. На вид — около шестидесяти. Вокруг шеи у него был красный шелковый шарф, концы которого были засунуты за вязаный розовый джемпер, костюм дополняли желтые брюки и высокие лакированные сапоги для верховой езды. Наряд попугая. Килограммов десять — двенадцать веса — лишние. Чем-то он смахивал на голливудского Санта-Клауса, побритого, но готового к рождественскому представлению.

В одной руке у него была бумага, во второй — карандаш. Он постучал карандашом по листочку и скомандовал:

— Раздевайтесь.

— Не хочу.

— Ох, послушайте. Разве моя секретарша не объяснила вам процедуру?

— Нет.

— Таково требование. Это необходимо.

— Для чего?

— Для психоанализа.

— Что вы собираетесь анализировать?

— Ох, прекратите это глупое препирательство! — он повысил голос.

— Я вовсе не псих, не волнуйтесь… Что за прелестное создание только что вышло отсюда?

— Мисс Планк? Какое вы имеете отношение к мисс Планк? В каком смысле она вас интересует?

— К чему это все?

Он издал какой-то странный звук носом.

— Снимите одежду и ложитесь на кушетку, и мы начнем.

— Нет. Понимаете… Видите ли…

— Очевидно, вы ничего не понимаете. Моя секретарша должна была вам объяснить. Это часть моей методики. Все мои пациенты должны полностью раздеться и лечь на кушетку.

— Зачем?

— Это поможет вам вместе с одеждой сбросить состояние подавленности.

— Мне — нет. Наоборот.

— Мне придется прекратить нашу встречу, мистер Чанг, если вы не желаете мне помочь. Вы не хотите исправиться?

— Я не болен, черт побери. И я не мистер Чанг.

— Вы не больны?

— Я абсолютно здоров.

— Невозможно. Все люди больны. Невоз… Он помолчал.

— Что вы имеете в виду, говоря, что вы не мистер Чанг?

— Кто он такой?

— Вы…

— Ничего подобного.

— А где же мистер Чанг?

— Откуда мне знать?

— Хм-м-м…

— Я приехал сюда вовсе не для анализов или психоанализа, как вы называете, мне такого не требуется. Я Шелл Скотт, частный детектив, я приехал сюда, чтобы поговорить с вами о смерти Чарли Байта.

— Вы — Шелл Скотт! — сказал он.

Я взглянул на часы. Да, я приехал в точно назначенное время. Поэтому я спросил:

— Кто же еще?

Он внимательно осмотрел мои белые волосы, брови, уши, даже ноги; вообще-то все — самое обыкновенное.

— Кто еще? — повторил он растерянно и тут же добавил: — Раз вы пришли сюда не ради психоанализа… хм. Извините меня.

Он прошел по ковру в помещение, где находилась потрясающая голая девушка, и закрыл за собой дверь. Что за жизнь! Но через минуту он снова возвратился, сел на прежнее место и жестом пригласил меня сесть.

Я сел. Потом он пробормотал:

— Извините, я ожидал вас в три часа.

— Я решил, что, поскольку нельзя опаздывать, постараюсь быть точным.

По-моему, он меня не понял. — Вы хотели поговорить со мной о мистере Байте?

— Да, он был одним из ваших пациентов, не так ли?

— Очень недолго. Практически мы даже не начали. Психоанализ, понимаете, требует нескольких лет.

— Это звучит, как старый фрейдовский…

— Нет! Ничего подобного! Мой метод совершенно другой, чем у Зигмунда Фрейда… Он противоположный — вот в чем секрет!

— В отношении Чарли…

— Понимаете, — продолжал он, не сбиваясь со своего курса, — на протяжении многих лет я был ортодоксом фрейдистского анализа. Вы об этом знали?

— Слышал краем уха, но…

— Лечил годами больных людей. Убедился, что их заболевания усиливались…

— О Чарли…

— Если фрейдистская методика давала отрицательный результат, значит, надо применять противоположную методику. Правильно? Делать обратное тому, что делалось прежде. Факт?

— Да, — ответил я, чтобы не молчать.

— Мне пришлось переделать каждое правило, закон, термин, срок и методику фрейдистского психоанализа. И мне это удалось!

— Так родилась "Питеризация мозгов"? Он поморщился.

— Молодой человек, должен вам сказать, что это выражение мне не нравится. Его не я придумал. А газетчики. Правильное наименование моего научного открытия — Дйерфизм.

Он выжидательно посмотрел на меня.

— Фрейд — Дйерф, ясно?

— Ого. Как дерепанмодаз.

— Что? Что?

— Это "задом наперед", сказанное задом наперед.

— Угу. В Дйерфизме нет таких смехотворных концепций, как "ид" или "эго", зато имеется "ди" и "огэ". И так далее. Понятно?

После этого последовала целая лекция, из которой явствовало, что все термины прежнего психоанализа следует читать наоборот. Не выдержав, я сказал:

— Доктор, до сегодняшнего дня я воображал, что фрейдистская философия, кроме того, что делает людей слабее, вместо того чтобы делать независимыми, — самая идиотская вещь на свете: но теперь, когда вы мне объяснили сущность Дйерфизма, — я повысил голос и благосклонно заулыбался, — я совершенно уверен, что в Дйерфизме столько же смысла.

— Да, да, — закричал он, — теперь излечение человечества от всех психических заболеваний в наших руках!

Страшно возбужденный, переполненный восхищением и любовью к собственной особе, Питере поднялся с кресла и взбрыкнул.

Но тут открылась дверь и на пороге появилась очаровательная девушка, мисс Планк, как ее назвал доктор. Она была полностью одета: белый вязаный костюм с красной отделкой, белые лодочки на высоченных каблуках, в которых ее ножки выглядели еще лучше. Потрясающая, ей-богу!

Это было мое мнение. Но доктор Питере рассматривал ее в трансе. Глаза у него полезли на лоб, рот раскрылся, он в полном смысле упал на спинку кресла.

Неожиданно до меня дошло: этот блудливый козел не получал полного удовольствия от своих клиентов, если они одеты.

Стоит ли удивляться, что он заставляет их раздеваться?

Кто мог все это придумать? Доктор Мордехай — маньяк.

Прелестная мисс Планк с минуту постояла в комнате — должно быть, сводила с ума Питерса, если судить по тому, какой эффект она произвела на меня, — потом приблизилась к нам.

Она подарила мне широкую ульбку, затем сказала доктору:

— Благодарю вас, доктор. Я приеду, если… когда мне потребуется следующая встреча, олл-райт?

— Олл-райт, — ответил он ей, точно воспроизведя ее интонацию. Видно было, что он все еще странно возбужден.

Потом она повернулась, чуть сощурилась и снова произнесла "у-у-у-у".

Ребята, это неспроста. Означает нечто. Но что? Не успокоюсь, пока не выясню. Лекарство от сонливости. Что она мне сказала?

Мисс Планк покинула кабинет. Я повернулся к доктору и в сотый раз произнес:

— Доктор… в отношении Чарли?

— Э-э? Ах. Хм, да. Что вы хотели узнать?

— Что с ним было?

— Запущенный суицидальный комплекс, осложненный травматическим…

— Извините, доктор. Я человек простой и люблю выясняться простым языком. Договорились? Меня не столько интересует диагноз, сколько его самочувствие. На что Чарли жаловался?

— Просто на депрессию, странные сны, которые можно назвать даже кошмарами; иногда ему казалось, что теряет голову… Обычные вещи.

— Разве это обычно?

— Сущие пустяки. Слыхали бы вы…

— Вы не заметили признаков того, что он замышляет самоубийство? Мой вопрос его потряс. Он надул губы, опустил голову и посмотрел на меня поверх очков.

— Не совсем. Но я бы сказал, что такая возможность не исключается. Фактически, я даже уверен, что это возможно. Разумеется, я не могу вдаваться в подробности того, что он мне сказал. Профессиональная этика, вы знаете.

— Знаю, знаю…

— Попросту говоря, у него укоренившийся суицидный комплекс, усугубленный инвективным каннибализмом и приближающийся к неизлечимому психоневрозу. Вы меня понимаете, да? Если бы он обратился ко мне несколько лет или даже месяцев назад, я бы его полностью излечил. Не сомневаюсь. Но едва хватило времени объяснить, что болезненные симптомы у него обусловлены подавленной бессознательной страстью к отцу…

— Да, благодарю вас, доктор. Вы мне очень помогли…

Я поднялся:

— Для меня достаточно. Еще раз спасибо. Визит я оплачу. Секретарше.

И вышел.

Что вы думаете? Тощая секретарша, не моргнув глазом, содрала с меня сто долларов. Спрашивается, за что?

На все это ушло много времени. Мисс Планк успела уехать. Спустившись на Хилл-Роуд, я машинально свернул налево, думая о том, что Мордехай, возможно, прав. Но если так, то почему же Чарли не поместили в больницу? Почему прославленный Мордехай промолчал? Или дело еще не зашло так далеко?

Стало прохладно; я закрыл окно в своем "кэде" и прибавил скорости, чтобы поскорее вернуться домой. Рядом на сиденье лежал плащ — с утра собирался дождь, но сейчас небо полностью прояснилось.

Впереди, на правой обочине, в том месте, где боковая дорога пересекает Бенедикт Каньон, был припаркован черный "седан". Один человек — за рулем, второй — возле поднятого капота. "Неполадки с двигателем", — подумал я.

В этом месте Бенедикт Каньон окаймлен развесистыми деревьями и низким коричневым кустарником. Когда я подъезжал к перекрестку, почудилось легкое движение слева, за деревьями. Но, переведя взгляд, я ничего там не увидел.

Однако этого достаточно, чтобы заставить меня насторожиться. К тому же человек, копавшийся в моторе, со стуком опустил капот и прошел к водителю, а не к противоположной стороне автомашины, что естественнее. И я провел рукой по пиджаку, поверх кольта 38-го калибра, который сопровождает меня во всех поездках.

После многих лет знакомства с привычками людей к насилию, кулаку или оружию это была вполне нормальная реакция. Кроме того, в нашем городе наберется пара десятков головорезов, готовых плясать от восторга на моей могиле; не хочется доставлять им такую радость.

Предчувствия не обманули. "Седан" рванулся к перекрестку и загородил дорогу, а верзила, стоявший рядом, побежал ко мне навстречу. Объехать "седан" слева я не мог, успел только сбавить скорость.

Из-за кустарника возник третий; не приближался, но что-то металлическое поблескивало в его руках. Не было времени присматриваться. Я затормозил и шлепнулся на сиденье; пальцы нажимали на дверную ручку, а машина продолжала двигаться, виляя из стороны в сторону.

Дверца отворилась, машина еще двигалась, когда я попытался незаметно выбраться наружу. И в этот миг резанула автоматная очередь. Так вот что держал мерзавец, вышедший из-за деревьев! Тяжелые пули впивались в мой "кэд", со звоном полетели осколки разбитого стекла.

Но я уже вывалился на асфальт и перекувыркнулся, сжимая в руке курносый "кольт".

Черный "седан" по-прежнему перегораживал дорогу; водитель из него выскочил. Верзила побежал ко мне. Автомат моментально умолк.

Вывалившись из машины, я нечаянно зацепил свой плащ, теперь он был возле моих колен. Раз так, надо попробовать его использовать. "Кэд" остановился как раз между мной и автоматчиком. Схватив плащ, я свернул его комком и изо всей силы швырнул за машины. И тотчас выстрелил, но промахнулся.

Верзила — иначе его не назовешь — был ближе всех ко мне; в руке — пистолет. Но на бегу не прицелиться. Я поднялся и еще раз выстрелил в верзилу. Правая рука у него дернулась, а пистолет описал дугу в воздухе и упал на асфальт. Вроде бы, Я позволил верзиле бежать на меня, сам же перенес внимание и "кольт" влево: автоматная очередь хлестнула мой бедный плащ.

Присев на корточки, я разглядел сквозь разбитые стекла своего "кадиллака" третьего, с автоматом, который все еще целился в меня.

Я дважды спустил курок. Готов. Справа от меня забухали по асфальту сапоги. Я быстро повернулся и перебросил "кольт" с правой руки в левую. Я не стрелял, у меня остался последний патрон, а водитель черного "седана" тоже приближался, правда, без особой спешки. По сравнению с двумя первыми, этот выглядел маленьким и невзрачным.

Верзила был в ярде от меня, бежит с пустыми руками. Значит, выбил пистолет. Я вложился во встречный удар. Мой кулак обрушился на его подбородок так, что у меня взорвались косточки на руке.

Удар не остановил его. Он прооежал- по йнерции~еще пару шагов, увлекая меня за собой. Я свалился на спину и сильно стукнулся затылком об асфальт; верзила же перекатился через меня и распластался на дороге. Я поднялся, шатаясь, и, как сквозь туман, увидел приближающегося ко мне маленького человека. Пистолет был все еще в моей руке; человечек остановился и выстрелил. Вспышка пламени и удивительно громкий звук, пуля с противным свистом пролетела рядом.

Человек повернулся и бросился бежать. Я прицелился в его узкую спину, но, петляя как заяц, он побежал к своей машине, и я промазал.

Верзила попытался подняться с асфальта, его рука потянулась к моему пиджаку. Я повернулся, поднял уже пустой "кольт" и влепил ему по лбу. Верзила тихонечко вздохнул и упал плашмя.

Хлопнули дверцы машины, заработал мотор, взвизгнули покрышки об асфальт; маленький человечек ретировался. Я заметил, что пистолет верзилы лежит в нескольких ярдах, и пошел было к нему, затем остановился.

Кроме шума удаляющегося "седана", все было тихо. Наверное, так бывает в могиле, куда я каким-то чудом все же не попал.

Через дорогу лежал на животе автоматчик, ноги увязли в грязи на обочине, одной щекой он прижался к асфальту. Не шевелился, а вот верзила опять подавал признаки жизни. Это меня не устраивало; я подобрал его собственный пистолет и стукнул еще раз им.

После этого перешел через дорогу взглянуть на автоматчика. Два красных пятна на белой рубашке слились в одну кособокую восьмерку. Одна из пуль угодила в сердце, вторая — рядом. Я знал его; знал и верзилу.

Прежде чем попытаться найти объяснение происшедшему, я воспользовался телефоном под приборной доской своего "кадиллака", чтобы вызвать полицию.

Потом сел у края дороги и задумался. Еще до приезда полиции из дивизиона Вэлли я проверил и временно, и окончательно потерявших сознание молодчиков — и не нашел у них другого оружия или чего-нибудь важного.

Я знал их обоих. Автоматчик — подонок по имени Снэг, — у него изо рта торчал безобразный клык, придавая физиономии издевательское выражение.

Второй тоже считал пистолет и кулак незаменимыми в решении жизненных вопросов. Его звали Бубби. Бубби — скотина, тупой зверь, лишенный зачатков разума. А значит, Бубби не мог быть организатором нападения на дороге. Снэг тоже — типичный подручный и только.

Мне было известно, что Бубби числился условно осужденным, а Снэг только что вышел из Сен-Квентина, отсидев девять месяцев по обвинению в мошенничестве. Освобожден досрочно. Подонкам полагалось еще долго сидеть за крепкой решеткой, а они благодаря краснобаям-защитникам оказались на свободе и пытались сейчас меня убить. Еще как старались.

Кто-то тщательно продумал операцию. Поскольку Снэг или Бубби отпадали, возможно, третий? Тот, который так поспешно удрал! Едва ли. Планирующие обычно поручают грязную работу другим, а сами стоят подальше от линии огня. И кажется, что третьего- я знаю тоже. Рассмотреть как следует возможности не было; поэтому я был не полностью уверен, но предполагал: это — некий Антонио Ангвинацио, более известный, как Тони Ангвиш. Если так, мы с ним сталкивались и раньше. Еще важнее то, что я знал, на кого он работал. Жаль пачкать слово "работал". Тони — киллер, специалист по убийствам, по убийствам простым и замысловатым, искусно устроенным "самоубийствам", несчастным случаям с фатальным исходом…

Человек, на которого он работал, — некий Джо Райс; разумеется, при рождении ему было дано другое имя. Он просто изменил его на американский манер. Джо Райс. Местный босс "Коза Ностра".

"Мафия. Черт подери!" — подумал я. Мы с Райсом незнакомы. Но, разумеется, за годы работы в Лос-Анджелесе я дважды участвовал в делах, которые заканчивались тюремным заключением мелкой рыбешки, нанятой Джо Райсом. Но Раиса не привлекли к судебной ответственности, поскольку мало знать правду, надо еще иметь юридические доказательства. И я, и полиция знали, что оба раза руководителем был Джо Райс.

Более того. Чтобы осудить такого человека, как Райс, мало располагать непоколебимыми доказательствами. Если останется хоть одна щелочка, многоопытный адвокат превратит ее в удобную лазейку; на худой конец, слушание дела будет отложено, за это время кое-кто из свидетелей получит дырку в черепе, а обвиняемый, выпущенный под залог, внезапно скроется. Да мало ли что произойдет!

Первое из упомянутых мною дел было об организованном шантаже десятка высокопоставленных лиц в Голливуде, второе — о контрабанде наркотиков. Как я уже сказал, пострадали только пешки. Райс остался в стороне.

Но все это было давно. Что я такое натворил, чтобы Райс взялся за меня сейчас?

Единственное дело, над которым я в данное время работал, было простым, по крайней мере внешне: смерть Чарли Байта. Я не мог представить, каким образом оно затрагивало босса мафии. Да и мои последние дела тоже не касались Джо Раиса.

Ну что же, возможно, когда я потолкую с Джонни Троем, он сможет немного рассеять темноту. Сейчас мне надо выполнить все формальности и постараться остаться в живых, пока полиция будет этим заниматься.

Наконец я услышал сирену. Около четырех часов полиция все закончила. Собрали тела, патроны и оружие, привели в чувство Бубби. От этого, естественно, не было никакого толку. Он не сказал ничего определенного.

О чем бы его ни спрашивали, он повторял одно и то же: "Я делал только то, что мне велел Снэг. Тони? Он не знает никакого Тони. Тони Ангвиш? Он даже не слышал такого имени. Нет, он вовсе не собирался застрелить Скотта, только ударить. Он не выносит парней с такими светлыми волосами".

Допрос продолжался в таком духе. После этого Снэга отправили в морг, Бубби в отдельную камеру, а я помчался на окраину Лос-Анджелеса и поднялся на четвертый этаж здания полиции.

Центральное управление отдела по расследованию убийств помещалось на четвертом этаже в комнате 314. В дежурке я выпил пару чашек кофе, пока разговаривал с Сэмом.

Сэмом я зову одного из самых толковых офицеров, который работает по ограблению, наркотикам, мошенничеству, шулерам, убийствам. Он дорос из простых копов до капитана Центрального полицейского дивизиона Л. А. Сэмом называл я его один, для остальных он был Фил Сэмсон.

Сэм — большой, солидный, видавший виды, опытный работник, без крика и шума преданный своему делу. Человек честный и справедливый, он никогда не был груб с подчиненными и с подонками, попавшими к нему в руки, но и не давал им спуску, считая, что за все надо платить сполна. У него на этот счет была совершенно точная формула: "Мошенник должен сидеть в тюрьме. Если человек не хочет сидеть в тюрьме, то не должен быть мошенником".

Сэм жевал большую незажженную сигару. Не закуривает при мне — я не выношу их дыма. Сейчас Фил Сэмсон провел рукой по своим сереб-ристо-черым волосам, передвинул сигару из одного угла рта в другой и сказал:

— Мы ничего не вытянем из Максима, Шелл. Он из тех людей, которые могут переносить лишения неделями, даже не спросят, где находится туалет.

Максим, Роберт Максим, Бубби.

— Даже если он и будет говорить, это ничего не даст, — сказал я, — да меня, откровенно говоря, интересует только Тони.

Сэм закусил свою сигару.

— Если ты действительно видел его, вряд ли от него можно ждать откровенного признания. К тому же ты не уверен, Шелл.

— Это самое скверное. Но три из пяти, что это был Тони.

— Мы послали словесный портрет на Ангвинаци. Возможно, что-то прояснится.

До сих пор не было никаких данных о наличии связей между Бубби, Снэгом и Джо Райсом. Ничего нового не появилось и в отношении смерти

Чарли Байта.

Допив кофе, я поехал на свидание с Джонни Троем.

Я опаздывал больше чем на час. Возможно, он откажется меня впустить.

Роял Крест стоял на Голливудском бульваре, к западу от Ле Врие, роскошный восьмиэтажный апартамент-отель, в спокойном жилом квартале, где масса деревьев, зеленые большие лужайки, в то же время рядом центр Голливуда.

В вестибюле, просторном и прохладном, живописно располагались пышные современные диваны и кресла. Связь с квартирами — по внутреннему телефону. Позволение войти последовало немедленно. Скоростной лифт молниеносно доставил меня под самую крышу; я нашел дверь и постучал.

Впустил меня определенно не Джонни Трои. Сначала я подумал, что это девушка, но не в моем вкусе, потом сообразил, что это все же парень. Отворив дверь, он торопливо махнул рукой и, не проронив ни слова, возвратился в тускло освещенную комнату. На нем была свободная белая рубашка, узкие черные эластиковые брюки и темные домашние шлепанцы. Когда я прошел за ним в комнату, он эффектно рухнул на мягкую подушку возле парня в тельняшке, синих джинсах и высоких коричневых сапогах, которые я называю "мокроступами". Парень остро нуждался в бритье.

Тихо звучала одна из пластинок Джонни Троя — такой у меня еще не было. Что-то о том, что он любил любовью, которая больше любви. Текст показался пошловатым.

Комната величиной с вестибюль маленького отеля в фешенебельном квартале. На подушках в самых непринужденных позах расположились пятеро. Справа от входа — прекрасный низкий диван, обитый золототканым материалом. На нем устроилось еще трое, а возле дивана, опираясь на шероховатую черную поверхность камина, в котором пылали дрова, возвышался Джонни Трои.

Публика, несомненно, колоритная, но в присутствии Джонни Троя все казались бесцветными тенями. Не-то чтобы он был по-особому одет. Синий пиджак, рубашка и галстук немного посветлее, кремовые брюки. Но в Джонни — особый шарм. Он невольно притягивал к себе общее внимание. Есть же такие люди, вроде ничего особенного, но все глаза обращаются к ним, будто подчиняясь магниту.

Джонни Трои обладал таким магнетизмом и вообще был привлекательным малым. Очень высокий, стройный, красивый, как греческий бог. Светлые золотистые волосы пенились вокруг головы подобием нимба. Разговаривая, он подчеркивал значение сказанного грациозным движением рук.

Как только я вошел, он повернулся, взглянул на меня, поднялся и пошел навстречу. Протянув руку, он улыбнулся и спросил:

— Мистер Скотт?

Я кивнул; мы обменялись рукопожатиями.

— Юлиус позвонил и предупредил о вашем визите. Я ожидал вас чуть раньше, вот почему не встретил у дверей.

— Прошу простить за опоздание, мистер Трои. У меня произошла небольшая неприятность по дороге.

— Все в порядке. Надеюсь, вы не возражаете против этой банды?

Он махнул рукой, указывая на присутствующих, нахмурился и добавил:

— Многие из них не признают никаких условностей. Не позволяйте выбить себя из седла.

Он подмигнул мне. Я усмехнулся в ответ.

— Этого не случится.

— Прекрасно. Мы все друзья. Большинство — клиенты Себастьяна. Полагаю, вы многих знаете, хотя бы заочно.

Я действительно увидел несколько знакомых физиономий. На золотом диване сидел Гарри Вароу, местный телевизионный обозреватель и, отчасти, писатель. Броская примета — белая прядь в каштановых волосах. Глаза — надменные, холодные, но он ухитрялся разглядеть ими самый "горячий" материал, мимо которого проскакивали другие. Белая прядка придавала ему очень решительный вид, что соответствовало истине. Его репортажи — злободневны и весьма остры.

Рядом с ним полулежал худощавый, томный, весь такой салонно-поэтический Рональд Дангер, автор самого шумного бестселлера сезона. О романе с дурацким названием "Ляг и умри" столько говорили, что даже я его прочитал от начала до конца, несмотря на то что с первой страницы меня затошнило:

"Преследуемый в какофонии молчавших сумерек своим неослабевающим желанием Рори, я познал шок нереальности, когда впервые увидел Лайбиду". Далее выявляется, что Лайбиде — 76 лет, именно она была "первой девушкой" семнадцатилетнего героя. Полагаю, что достоинства таких произведений вам ясны.

Парень, впустивший меня в дом, — поэт, хотя не припоминалось ни его имя, ни тем паче стихи, а тип, в мокроступах — скульптор. Я видел фотографию его последнего творения, состоящего из половины автомобильной оси, тряпичной куклы и разбитого, унитаза. Вроде бы он получил за сей шедевр какую-то премию, но какую- Бог весть.

Заговорил Джонни Трои.

— Мне нужно еще выпить, мистер Скотт, после этого я предоставлю себя полностью в ваше распоряжение. Составите мне компанию? Водка? Скотч? Бурбон? Есть еще…

— Бурбон с водой. Благодарю вас.

Трои потащил меня через комнату и взял чистые стаканы с низенького стола, стоявшего у потрескивающей топки, потом мы прошли к бару в углу комнаты. Бормотание голосов на секунду замолкло, все глаза проводили меня. Дело вовсе не в моем потрясающем магнетизме. Взгляды — холодные, почти враждебные. Удивляться не приходилось: я не был "своим" и не стремился им стать.

Наполнив стаканы, Трои сказал, почти извиняясь:

— Обычно здесь не бывает столько народу, мистер Скотт. Но после…

Он запнулся, потом продолжил еще тише:

— …после того, как Чарли умер, мне тяжело дается одиночество. Тут так… пусто. Уверен — вы понимаете…

И, не ожидая моего ответа, бросил другим тоном:

— Вы хотели расспросить меня о Чарли, это так?

— Совершенно верно. Надеюсь, вы не возражаете? Он как-то натянуто улыбнулся:

— Откровенно говоря, возражаю. Предпочитаю не говорить и даже не думать об этом. Но как сказал Юлиус, это случилось. Не могу же я притворяться, что этого не было.

Он сделал пару глотков из бокала. Водка с апельсиновым соком. Не первый бокал. И не второй.

— Ну так что же в первую очередь? — Я бы хотел взглянуть на апартаменты, в которых жил Чарли, если вы не против. И балкон, с которого он упал.

— Пойдемте со мной, — кивнул Джонни. Мы вышли из комнаты в холл, где была еще одна дверь, которую он отомкнул. Апартаменты Чарли — точно такие же, как у Троя, но только "наизнанку", с обратной планировкой. Если гостиная Троя выходила окнами на бульвар, а огни города сверкали слева, у Чарли же огни Голливуда светились справа.

В спальне — несколько фотографий в красивых рамках: штук пять девушек, весьма хорошеньких и соблазнительных, и портрет самого Чарли. Еще один снимок: рядом с Джонни перед зданием ночного клуба, рука Троя покоится у него на плече. Чарли был ростом всего в 5 футов 6 дюймов: на этой фотографии высоченный Джонни Трои буквально превратил его в карлика.

Чарли далеко не красавец: круглая мясистая физиономия и грустные глаза клоуна; но, если судить по имеющимся здесь портретам девушек, они находили его интересным.

Я невольно задумался, каково такому все время находиться с рослым красавцем, энергичным, исключительно популярным и насмешливым Тро-ем, и снова, как недавно — во время-разговора с Сильвией Вайт, — решил, что Чарли не мог не переживать из-за этого.

Мы прошли в пустую тихую гостиную, из которой раздвижная дверь вела на балкон.

Солнце садилось за горизонт, пурпурные тени скользили по невысоким холмам. Стало холодно, небо посерело.

— Это случилось здесь, — тихо сказал Джонни. — Они нашли его внизу.

Мы стояли, склонившись над кованой чугунной балюстрадой. Я посмотрел вниз. До тротуара целых восемь этажей…

Балюстрада почти по грудь. А мой рост — 6 футов 2 дюйма. Конечно, человек на 8 дюймов ниже при большом желании сможет перевалиться через такое ограждение — если постарается.

— Вы хотите увидеть здесь что-нибудь еще, мистер Скотт?

— Нет, но у меня есть несколько вопросов.

— Давайте вернемся ко мне.

Он повернулся и выскочил в гостиную.

— Лучше остаться здесь, мистер Трои. Я предпочел бы поговорить с вами наедине.

Он остановился и бросил взгляд через плечо: — Нет. Здесь меня мурашки пробирают. Мы возвращаемся. И он решительно двинулся к двери.

— Послушайте, многое надо сказать без посторонних свидетелей, которые сразу же развесят уши. Если вы не возражаете…

— Я решительно возражаю!

Ну что тут поделаешь? Я пошел следом. Он был какой-то взвинченный, напряженный. Когда мы появились в гостиной Троя, все с откровенным любопытством посмотрели на нас. Один худосочный, нескладный парень, которого я не узнал, ткнул пальцем в мою сторону и что-то сказал своему соседу, после чего они громко захохотали.

Я так боялся опоздать сюда, что даже не переоделся и не привел себя в порядок. Верзила, уцепившийся за полу моего пиджака, вырвал изрядный кусок, еще одна дыра зияла на брюках; пиджак и брюки были измазаны, когда я вывалился из машины на грязный асфальт.

Трои смешал себе новый бокал и вопросительно посмотрел на меня. Я покачал головой. Тогда он прошел к дивану и, посмотрев на автора "Ляг и умри", распорядился:

— Отползи, Ронни. Дай мистеру Скотту сесть. Ронни послушно плюхнулся на ковер.

Мы с Троем уселись рядышком, справа от меня оказался Гарри Вароу. Я не люблю всерьез интервьюировать в подобном окружении, но лучше так, чем вообще никак. Я задал Трою практически те же самые вопросы, которые задавал Юлиусу Себастьяну: казался ли Чарли последнее время сильно подавленным, не находит ли мистер Трои признаков того, что здесь произошел не несчастный случай. Как я и предвидел, все гости моментально придвинулись к нам и образовали плотное кольцо. Трои откинул назад голову и засмеялся.

— Чарли не спрыгнул вниз через балюстраду, если вы это имеете в виду. Нет, нет, он не покончил с собой. Черт возьми, у него все шарики были на месте!

— Как я понял, он консультировался с доктором Питерсом. Значит,

его что-то тревожило.

Трои кивнул головой, ни капельки не удивившись:

— Да, знаю, но ничто в его поведении не указывало на серьезное расстройство или хотя бы тревогу. Большинство из нас, — он обвел рукой комнату, — хотя бы на протяжении нескольких месяцев лечились, просто чтобы снизить внутреннее напряжение.

Мне показалось, что он цитирует чьи-то чужие слова. Или же рекламную брошюру доктора Питерса. Я спросил:

— Вы тоже?

— Нет, нет! — он замахал руками. — Только не я. Но большинство здесь присутствующих: Ронни, Поль, Дейв…

Рональд Дангер прервал его:

— Если желаете знать, это было необычайным переживанием. Без динамического ослабления моей сексуальной концентрации, семантического дедраматизирования, вызванного моим дуерфи…

Поток совершенно бессмысленных слов не прекращался, а закончил он на высокой ноте:

— …без этого я не смог бы написать "Ляг и умри".

Я подумал, что для человечества потеря была бы невелика, но не стал говорить это вслух.

Не обращая внимания на Рональда, ненамеренно, а просто потому, что мне надо было довести до конца разговор с Троем, я отвернулся от прославленного автора. Однако это его заело. Он даже попытался что-то сказать, но я здесь ради Троя, а не Дангера.

По сведениям полиции, когда мистер Вайт свалился с балкона, в квартире больше никого не было. Существует ли возможность того, что кто-то все же был там?

— Не знаю, — спокойно ответил Трои, — сомневаюсь, но вообще-то Не исключено. Я был здесь, у себя, когда это случилось, и не выходил в холл. Узнал, когда позвонили и сказали…

— Не слишком ли, а? Это произнес Гарри Вароу.

Я повернулся и взглянул на него. Он улыбался, но глаза его смотрели холодно, напряженно.

— Слишком? — переспросил я.

— Излишне жестоко. Вы только что не прямо, но говорите, что малыша Чарли убили.

— Одно из ваших знаменитых каверзных заключений, мистер Вароу, — сказал я. — Я расследую смерть Мистера Байта. Официальная версия — гибель произошла в результате несчастного случая, но возможность самоубийства, и даже убийства, пока не исключается.

— Убийство, — произнес он мелодраматическим тоном, прикладывая руку ко лбу, — мистер Скотт вышел на след жестоких злодеев.

— Прекратите, мистер Вароу! — сказал я, чувствуя, что скоро сорвусь. Все время до меня долетали ядовитые замечания, которые хотя и произносились шепотом, но с таким расчетом, чтобы я их непременно услышал. "Абсолютный скот, не так ли?" — было не самым худшим. Кто-то еще добавил: "Типичный детектив, у него наверняка есть и пистолет". Пистолет у меня и вправду есть, к тому же я успел его перезарядить. Пока что у меня не прорезалась мания убийства поэтов, до сих пор ни одного не застрелил. Но кто знает, что будет дальше?

Я как мог старался игнорировать этих бездельников, но все же приближался к точке кипения. Так что, когда Вароу продолжал в том же духе "… друзья и убийцы с окровавленными руками, но среди нас имеется преданный…" — я очень близко наклонился к нему, только что не коснувшись своим носом его носа, и прошипел:

— Прекратите… паясничать. Он прекратил.

Однако маленький Ронни Дангер нашел момент подходящим, чтобы вмешаться. Он дотронулся пальцем до дыры у меня на колене и сладким голосом спросил:

— Что это, Скотт? Дополнительный лючок в ваших штанах?

Подобными шуточками изобиловала его книга. Она вызвала шумное веселье среди собравшихся. Приободрившись, он продолжал:

— И моль проела огромные дыры у вас в пиджаке!

— Уберите свою цыплячью лапку с моего колена, приятель! — сказал я как можно любезнее.

Он отдернулся, но не угомонился:

— Что же случилось с вашим одеянием?

Я видел, что он в полнейшем восторге от собственного остроумия. Голос у меня звучал ровно, даже приятно, хотя далось это с трудом.

— Мне пришлось немного подраться: "одеяние" пострадало. А моль, пробившая дыры в пиджаке, сама была в медных пиджачках… Ваша любознательность удовлетворена? Мы можем позабыть об этом инциденте?

Дангер нахмурился:

— Медные пиджачки? Вы говорите не о пулях? Он пригляделся к дыркам.

— Пуля?

— Пуля.

На этом я повернулся к Трою.

Мой ответ немного осадил Дангера, но разве такой допустит, чтобы последнее слово осталось не за ним?

— Пуля, — пропел он. — В него стреляли пулей. Мои друзья, среди нас — герой!

Раздались аплодисменты; я почувствовал, что Рональду придется плохо.

Знай он меня получше, заткнулся бы.

А Ронни продолжал выпендриваться перед восхищенными дружками.

— Спич! Спич! — радостно закричал он. — Кто хочет прославить героя? Слыша их хохот, никто бы не поверил, что мы обсуждаем смерть Чарли

Байта. И это решило вопрос.

Я наклонился и сжал плечо Дангера двумя пальцами. Мне-то показалось, что сжал я совсем немножко, но он завопил, как испуганный кролик.

— Приятель, сейчас не время и не место устраивать балаган.

— А вы Не распускайте рук! — заныл он.

В этот момент я случайно взглянул на Гарри Вароу. Он весь превратился в слух, боясь пропустить хотя бы одно словечко, и блаженно улыбался. Даже глаза у него потеплели. Паршивая улыбка, но я был слишком разгорячен, чтобы задумываться над этим.

Рональд Дангер, поощряемый невнятным бормотанием за спиной, продолжал распространяться насчет силы, физической и умственной. "Насилием никогда ничего не решалось, — заявил он. — В наши дни многие этого не понимают!"

Встав в позу оратора, он заговорил с видом трибуна:

— Слова — моя сила и моя жизнь. Книги — мои друзья. И те, кто любит книги. Поэтому, мистер Герой, мы не можем сражаться. Уверен: вы не читаете книг!

— Почему же. Я читал одну книгу.

— В самом деле! Художественную?

— Да, весьма забавную.

— Что: юмористическую?

— Да, юмористическую.

- О, Господи! Расскажите нам о ней.

— Она называлась "Ляг и умри".

Он побледнел, губы у него сжались, он даже качнулся. Но потом фыркнул:

— Я отлично знаю, что вы ее не читали.

— Представьте — читал.

Он улыбнулся, увидев выход:

— Прекрасно. Тогда скажите, что вы о ней думаете. Поделитесь своим мнением о ее остроумии, о ее нюансах и символике.

— Вас действительно интересует мое мнение?

— Да.

— Откровенное мнение?

— Конечно.

— Олл-райт. Это была одна из тех книг, на которые с самого начала противно смотреть. Я с большим трудом заставил себя взять ее в руки. Первая же фраза нагнала на меня тоску. Я сразу утратил к ней интерес, но мне хотелось знать, за что ее так хвалят критики. Что касается фабулы, она на самом низком уровне, где-то в самом начале достигает хилого оргазма и сразу же иссякает. Ваши герои наделены теплом севера и шармом смерти от удушения. Книга совершенно лишена остроумия, нюансов и узнаваемого символизма, но зато перенасыщена скукой. Что касается…

— Какой же вы скот! — закричал глубоко уязвленный автор.

— Вы сами попросили меня высказать свое мнение. Могу только добавить, что теперь, узнав подлинную цену критики, я до конца своих дней не стану читать ни одной книги с подобной репутацией.

— Которые не продлятся слишком долго, мы надеемся!

— Все авторы на один манер. Честное мнение их не устраивает. Но я убежден, что даже вы сами в душе со мной согласны.

В комнате стало очень тихо, настолько, что стало слышно, как звучит та же пластинка: "…и ничего иного — лишь любить и быть любимой мною…"

Я повернулся к Джонни Трою и сказал:

— Большое спасибо за то, что вы уделили мне столько времени, мистер Трои.

— Пустяки.

Он проводил меня до двери. Уже на пороге я еще раз повторил: — Еще раз спасибо. Не стану кривить душой, я не испытываю большого сожаления, что отстегал мистера Дангера, но вообще-то я не люблю приходить в дом к человеку и облаивать его гостей.

Трои усмехнулся:

— Вы облаяли Ронни заслуженно. Возможно, это пойдет, ему на пользу. Все говорили ему столько раз, что он написал шедевр, что он сам этому поверил.

— Вы не считаете его роман шедевром? Он рассмеялся.

— От него разит, как от макрели, гниющей под лунным светом. Это не мои слова, я их где-то вычитал.

Он замолчал.

— Мы достаточно унылое сборище, да?

— Я вас не включаю, мистер Трои. И это вполне искренне. Но что касается ваших друзей, я не в диком восторге.

— Черт подери, это разве друзья? Он пожевал губу:

— И я не лучше их всех. Без Чарли… я не смогу продолжать. Это факт.

Эти слова меня неприятно поразили. Безнадежность… Даже не отчаяние, а полная покорность судьбе. Я возмутился.

— Послушайте, я знаю, как вам трудно петь в отсутствие Чарли. Такое часто случается. Но имеются различные приемы терапии, возможно, даже гипноз…

— Все не так просто; может быть, я вам позднее все объясню, Но не сейчас. Чарли был другом. Настоящим другом, не то что эти… — он кивнул головой. — Во всяком случае, вплоть до нескольких последних месяцев…

Последняя фраза меня поразила.

— Что вы имеете в виду? Что изменилось несколько месяцев назад?

— Достаточно. Интервью окончено, Скотт. Во всяком случае, на сегодня.

Он снова покусал губу.

— Знаете, мне кажется, мы бы с вами поладили, если бы…

Он не закончил.

— Мне тоже кажется, что вы — настоящий парень! — сказал я от чистого сердца. И почему только Трои терпит этих слизняков? Он протянул мне руки; его правая была перевязана, и я пожал левую.

— Назад к веселью, — сказал Трои, усмехаясь. — Они готовы разорвать вас на мелкие кусочки..

— Не сомневаюсь. И некому промолвить словечко в мою защиту.

— А я? Я обязательно его промолвлю. Я подумал, что так оно и будет.

Я вышел из апартаментов и пошел к лифту. Вслед летел дивный голос с заезженной пластинки: "… но любили любовью, которая больше любви, я и моя Аннабел Ли".

Наконец-то, вымылся, переоделся и плюхнулся в кресло; есть о чем поразмышлять; например — о компании в доме Джонни Троя. Но мысли перескочили на тех трех гадов. Тех самых, которые пытались меня убить.

Если покушение не связано с делом Чарли Байта, то сиди хоть, до самого утра — ничего не надумаешь. Но если такая связь существовала… Тогда возникала куча других вопросов. Кто, почему, мотив, наводка, ну и тому подобное. Например, откуда эти гады узнали, что я поеду по Бенедикт Каньон Драйв?

Возможно, конечно, что они следили за мной от самого Голливуда или же от Беверли-Хилла. Я не особо остерегался — не ожидал неприятностей, рарследуя такое простое дело. Странные телефонные звонки Себастьяна. Да-а, он мог вычислить, что я собираюсь навестить доктора Питерса… Правда, я точно не сказал, куда я поеду, только упомянул о том, что мне надо еще кое-то сделать.

Но сам Мордехай Питере… Я стал припоминать подробности нашей встречи. Его реакцию, когда он наконец сообразил, что я — Шелл Скотт. Его странную реакцию, когда эта очаровашка вышла из соседнего помещения, куда он до этого заходил.

Неожиданно я захотел увидеть — как ее зовут? Да, Планк. Мисс Планк. Я поищу ее по телефонному справочнику. Не должно быть особенно сложно. Едва ли здесь наберется более трех-четырех десятков людей с фамилией Планк.

Верьте — не верьте, имелась всего-навсего одна Полли Планк. Я запомнил адрес, но звонить не стал. Мне хотелось ее увидеть. Жила она в "Багдаде" на бульваре Беверли. Это был один из тех новоиспеченных отелей с отдельными маленькими коттеджиками, расположенными вокруг плавательного бассейна и по Всей территории, засаженной пальмами и банановыми деревьями. Отель смахивал на Багдад, как овощной суп на Тихий океан. Но коттеджики были просторными, очень симпатичными, недавно покрашенными в голубой и белый цвет.

Мисс Планк занимала номер шесть. Я нашел его где-то в седьмом часу. До сих пор все шло отлично. Приободренный таким везением, я постучал.

Шаги. Человек не босой, а в туфлях на высоких каблуках. Это ясно слышно. Дверь открылась. В проеме двери стояла — да, та самая мисс Планк!

— Хэллоу, мисс Планк, — поздоровался я.

— Ну, хэллоу. Я вас помню. По приемной у доктора.

— Я же был там, потому что…

Я не закончил фразу. А вдруг ей нравятся больные люди? Интересно, сама-то она от чего страдала? У доктора мне показалось, что болезни от нее так же далеки, как душа от планеты. По-моему, в тот момент я страдал сильнее ее.

— Мне хотелось бы спросить вас кое о чем…

— Да. А что за вопрос?

— Олл-райт, если я войду в дом? Возможно, вопросов будет изрядно.

— Разумеется. Спрашивайте сколько угодно.

Загадочное существо. Но внешность — потрясающая. На ней действительно были туфли на высоченных каблуках, голубой свитер из чего-то пушистого и мягкого и синие брюки из эластика. После поэта из троевской своры все эластиковое мне казалось отвратительным. Но мисс Планк моментально излечила меня. То что надо!

Она повернулась, демонстрируя, как облегает эластик, и вошла в коттедж; я вошел следом. Заперев дверь, Полли сказала: — Присаживайтесь. Хотите чего-нибудь выпить? Кто вы такой? Господи, как я рада, что вы зашли. А вы?

— Ну… — протянул я, не зная, как ответить. Но она, не дожидаясь ответа, продефилировала через гостиную на кухню.

— Проходите сюда, — позвала она, — здесь питье. И я тоже выпью.

Я вошел.

— Ну не забавно ли? — говорила она. — Я только что сотворила себе "мартини". Сейчас организую второй бокал. Или вы предпочитаете что-то из этого?

Она указала на две бутылки, в одной был превосходный скотч, во второй дешевый бурбон.

— Мартини, — сказал я, — если не жалко.

— Пейте сколько угодно. Вот, наливайте сами. Мы выпьем, а потом принимайтесь расспрашивать.

— О чем?

— Не знаю. Вы же хотели задать какой-то вопрос?

— Уже все забыл.

Она стояла, прислонившись к раковине, и если вы воображаете, что кухни не могут действовать возбуждающе, посмотрели бы вы на кухню мисс Планк! В комнате доктора Питерса я бросил всего два мимолетных взгляда на лицо девушки, а теперь понял, что природа ее ничем не обделила.

Волосы цвета шерри падали горячей волной, подчеркивая неповторимость открытой левой половины лица с потрясающим зеленым глазом, таким одновременно манящим и отталкивающим, таинственным под густыми ресницами. Нет, у нее было действительно очаровательное лицо, прямой носик, дугообразные ровные брови над этими удивительными зелеными глазами. И губы — пухлые, полураскрытые, влажные, чуть двигающиеся, как опасные лепестки актинии.

Внезапно я одернул себя. Зачем я сюда явился? Чтобы работать. Почему же теперь стою и млею возле мисс Планк, размышляя о ее губах и прочих прелестях? Дело прежде всего!

— Мисс Планк, — сказал я, — что в отношении Мордехая Питерса.

— Не знаю. Что вас интересует?

— Послушайте, нам надо… немного помолчать.

Мы вернулись в переднюю комнату, очень милую. Привлекательная мебель, привлекательные занавеси, привлекательная кушетка. Мы уселись на кушетку. Я хлебнул мартини, потом произнес:

— Мисс Планк…

— Зовите меня Полли. Меня мучает любопытство…

— Да? Что вас интересует?

— Кто вы такой?

— Меня зовут Шелл Скотт. Вот…

Я сунул ей в руки удостоверение. Не знаю, чего я хотел добитьсяь но произвел впечатление.

— Я сразу поняла, что вы кто-то…

— Вот и хорошо. Теперь припомните, где мы встретились. Я вошел в приемную доктора Питерса, а вы… ах…

— Да, я ушла в соседнюю комнату, чтобы одеться. На мне ничего не было. Но, полагаю, вы это заметили?

— Не сомневайтесь.

Мы некоторое время помолчали, погруженные каждый в свои мысли. Похоже, мисс Планк не отличается острым умом и наблюдательностью. Поэтому информацию необходимо извлекать осторожно, чтобы не нарушить ее умственного баланса.

Сделав очередной глоток мартини, я заговорил:

— Мисс, я хочу сказать, Полли…

— Да, я буду звать тебя Шеллом. Договорились?

— Прекрасно. Когда…

— Вы все выпили. Я пойду наполню наши бокалы. Нет, лучше сделайте это вы.

— Через минуту. Послушайте, когда вы одевались в соседней комнате, туда заходил доктор Питере. Пробыл он там совсем недолго. Так вот…

Черт побери, а не задаю ли я неделикатный вопрос? Но я набрал побольше воздуху и твердо произнес:

— Что он там делал?

— Звонил по телефону.

— Ага… Прямо в вашем присутствии?

— Я же была за ширмой. Там большая ширма, за которой можно укрыться. Я там раздевалась.

— Не повторяйте этого!..

Я тут же припомнил: видел ширму и стул, когда открывалась дверь.

— Вы хотите сказать, Полли, что он мог не знать, что вы там? Или позабыл об этом?

— Запросто. Он вел себя именно так. Даже не посмотрел, есть ли кто-нибудь за ширмой. Могу поспорить, что вы бы это сделали.

— Точно… А этот телефонный разговор. О чем он был?

— Не знаю, Шелл. Он просто позвонил кому-то и сказал… какое же имя он назвал?.. Да, что кто-то здесь расспрашивает о Чарли Байте. Да, Шелл Скотт.

— То есть я.

— Вы правы. Верно. Он говорил о вас. Она широко раскрыла глаза:

— Это важно, да? Потому что в это время вы разговаривали с ним…

— Даже очень важно. Он не упоминал никаких имен? Других имен, я имею в виду? Например, имя человека, которому он звонил?

— Он только сообщил, что вы находитесь у него и спрашиваете о Чарли Байте, после этого повесил трубку и вышел.

— Угу. Именно это я и считал возможным. — Иначе появление этих бандитов на Бенедикт Драйв было необъяснимым. Так кому же уважаемый доктор позвонил? Если бандиты были парнями Джо Раиса — он мог звонить Раису. Это меня здорово озадачило.

— Не возражаете, если я воспользуюсь вашим телефоном?

— Валяйте.

Я нашел в записной книжке номер телефона Питерса и позвонил. После нескольких минут ожидания я положил трубку и сказал:

— Его нет на месте.

— Кого?

— Доктора Питерса.

— Конечно. Он меня предупредил, что появится у себя в офисе по окончании выборов. В понедельник у него тоже не будет приема.

— А не говорил, где он будет?

Она покачала головой. Я тоже не мог догадаться, где искать доктора, но про себя решил, что непременно разыщу.

— Пейте же, — сказала Полли.

— Хватит. Я должен попытаться его отыскать — хотя и не представляю, куда его черт занес.

— Сегодня вечером вам его не отыскать, верно? Во всяком случае, сию минуту.

— Фактически, видимо, до завтрашнего утра. Мне думается, теперь он уже чувствует, что я его разыскиваю, так что наверняка спрятался в надежном месте.

— Кото вы хотите разыскать?

— Доктора, Мордехая Питерса.

— Вы больны?

— Болен? Я здоров как бык… как сам доктор.

— А я вот не знаю, больна я или нет. Но к доктору Питерсу больше не пойду. От него нет никакого толку. Единственное, что он делает, это велит мне раздеваться…

— Перестаньте…

— А потом несет всякую чушь.

— Да, я слушал его. Но в наши дни его болтовня высоко котируется.

— Возможно, у меня ничего и нет. Сама не знаю. Все дело в том, что я такая страстная.

— Старик Питере давно уже никуда не годится. Что вы про себя сказали?

— Я слишком страстная.

— Я так и подумал.

— Я постоянно… ну понимаете, чем бы я ни занималась, я все время думаю об этом. Я имею в виду… Шелл, налейте еще один бокал мартини.

— Хорошо. Всего один. Продолжайте Я налил нам обоим. Мы чокнулись, и Полли сказала:

— Вот почему я к нему пошла. Я слишком пылкая. Сексуальная.

— Понятно. Это я подозревал.

— Но Питере мне ни чуточку не помог… Возможно, мне и не нужно помогать, а? Возможно, это олл-райт?

— Я не вижу в этом ничего плохого. Фактически, если это считается болезнью, я сам тоже нездоров. Но болезнь такого рода как раз и является здоровьем. Лично я в этом глубоко убежден.

— Я слишком много об этом думаю. И люблю целоваться.

— Вы абсолютно здоровая девушка, даю вам слово.

— Рада, что вы так считаете, Шелл. Но все равно, я какая-то ненормальная. Взять хотя бы, как я сегодня увидела вас. Когда я стояла совершенно раздетая и… и заметила, как вы посмотрели на меня… Я не могу описать, что я почувствовала. О-о!

Так вот оно что! Я все понял.

— Шелл, поцелуйте меня. Поцелуйте меня! Я поцеловал.

Наверное, она и вправду все время думала об этом. Говорят о горячих поцелуях, о страстных поцелуях, о безумных поцелуях. Я не знаю, как определить поцелуй Полли. Как будто у нее четыре губы. Одним словом, ее поцелуй послал особый импульс по моей нервной системе. По-моему, ученым следует заняться серьезным изучением такого рода энергии: ее можно использовать вместо ракетного топлива или еще где-нибудь.

— Шелл?

— Полли?

— Я была сейчас на грани…

— Чего?

— Сама не знаю.

— А я чуть не сделал крупное научное открытие. Давай повторим все сначала.

— Мне кажется, я слишком разнервничалась. Ты заставляешь меня нервничать, Шелл.

— Я? Почему?

— Ты такой большой, сильный и мужественный.

— Ты так считаешь, да?

— Немного необузданный, но в то же время очень милый. И возбуждающий.

— Возбуждающий?

— И потом эти сумасшедшие белые волосы и стальные голубые глаза…

— Серые. Они у меня серые.

— Серые? А мне они кажутся голубыми… Возможно, я плохо разбираюсь в цветах. Когда я была маленькой девочкой…

— О'кей, голубые. Дальше?

— Внешне ты кажешься грубым и резким, а на самом деле ты милый. И очень волнующий.

— Волнующий?

— Угу.

Молчание. Я смотрел на нее, она — на меня. Кажется, так продолжалось долго.

— Эй, — прошептал я, — я знаю одну игру.

— Расскажи мне. Ох, расскажи… Разумеется, я рассказал.

Когда я возвращался домой, на улице продавали экстренный выпуск газет. Огромные черные заголовки кричали о том, что Джонни Трои умер.

Я прочитал сообщение, сидя в машине. Подзаголовок гласил: "Обладатель золотого голоса покончил с собой".

Прежде чем приняться за чтение, я зажег сигарету и несколько раз затянулся. Какого дьявола? Покончил с собой? Он вел себя немного странно. В его манерах чувствовалось какое-то напряжение, он излишне много пил, нервничал; когда я уходил, он говорил со мной тоже необычно. Но в целом — нет, совсем не так ведет себя человек, задумавший самоубийство.

Чем дальше в лес, тем больше дров. Я расследовал самую обычную смерть от несчастного случая, едва допуская, что полиция проглядела самоубийство или, еще маловероятнее, убийство, а теперь близкий друг умершего совершил вроде бы самоубийство… совсем неожиданное… слишком смахивающее на…

Я прочитал остальную часть истории, напечатанную на первой странице.

Троя нашел в его апартаментах Юлиус Себастьян. Он звонил Трою, чтобы узнать, как прошла встреча со мной, но не смог дозвониться. Зная, что певец должен быть у себя, и немного освободившись, Себастьян поехал к нему. Дверь была заперта: достучаться не удалось. Его впустил управляющий. Трои находился в своей спальне. На столике рядом — снимок, где они вместе с Чарли Байтом, а в середине Джонни — пуля.

Он лежал на спине на кровати, одна нога свесилась на ковер. Оружие "смит и вессон" 32-го калибра зарегистрирован на имя Чарли Байта. Револьвер валялся в нескольких футах от Джонни, на полу. Коронер заявил, что Трои умер за полчаса до того, как его нашли. Никакой записки не оказалось.

Такова была суть случившегося, всякие второстепенные мелочи я не стану пересказывать. Себастьян чуть ли не в шоковом состоянии сделал заявление. В нем впервые публично признавал, что Трои был не в себе после гибели своего друга. В статье также названы имена людей, бывших вместе с Троем незадолго до его смерти, в том числе и мое. Конечно.

Самоубийства вообще подозрительны, а это, с учетом всего случившегося со мной сегодня, невольно заставляло думать об убийстве. Насколько я мог судить, мотива не было. Наоборот, решительно все люди, связанные с Троем, имели весьма веские причины желать, чтобы это мультимил-лионодолларовое "имущество" оставалось живым и невредимым как можно дольше. И, что было еще важнее, случившееся действительно выглядело, как самоубийство.

Дополнительные подробности — вторая, поверхностная рана, револьвер в паре ярдов от тела — не усиливали подозрения, а как раз наоборот, заставили поверить, что Трои и правда покончил с собой. Человек, стреляющий себе в сердце, вовсе не обязательно мгновенно умирает. Известны случаи, когда люди пробегали несколько кварталов, прежде чем упасть замертво. А некоторые и совсем не умерли.

Револьвер на полу? Либо от боли, либо конвульсивно человек может выбросить оружие вообще из комнаты или отшвырнуть куда дальше, чем на пару ярдов.

Далее, человек, решившийся покончить с собой, все равно не может перебороть в себе внутреннюю потребность остаться в живых. Было похоже, что первый раз Трои, нажав на курок, в последний момент отвел или отдернул в сторону револьвер; отсюда — поверхностная рана. Убил он себя уже вторым выстрелом.

Самоубийцы обычно делают еще одну вещь: обнажают место, куда они стреляют или наносят удар ножом. Газета об этом не упомянула; надеюсь, в полицейском управлении меня просветят.

Именно туда я и направился. И уже по дороге сердце болезненно сжалось при мыли, что великолепный голос Джонни Троя потерян навсегда…

Сам Джонни произвел на меня большое впечатление, даже большее, чем я сразу почувствовал…

До комнаты 314 я добрался после полуночи. Капитан Сэмсон все еще был на месте. Как всегда в особо важных случаях.

В кабинете творилось что-то невообразимое: звонили телефоны, толклось и орало целое стадо репортеров, операторов с телевидения, фотографов; не меньшая толпа осела внизу, в вестибюле.

Лейтенант Ролинс держал оборону за конторкой; он ухитрился еще писать и даже, подняв глаза, разглядеть меня.

— Здорово, Шелл. Вы ищите Сэма?

Я кивнул, он ткнул пальцем в ближайшую дверь. Я постучал и вошел. Сэм был один, разговаривал по телефону, в зубах торчала ровно половина сигары.

Он кивком головы указал на стул: я сел и стал терпеливо ждать. У Сэмсона усталый вид, но розовые щеки гладко выбриты; небритым я его ни разу не видел. Не знаю, когда и как он это проделывает — может быть, носит в кармане электробритву и бреется в кабинете, не глядя в зеркало?

Положив на место трубку, он взглянул на меня.

— Ну?

— Я только что прочитал газету.

— Да-а. Твое имя там фигурирует. Слушай, какого черта ты с ним сделал?

— Что я сделал? Ничего.

— Мне уже звонили три раза о том, что ты его извел, затравил и замучал. Согласен, ты изрядный нахал юга, но неужели ты…

— Прекрати, Сэм. Я не причинил ему никаких неприятностей. А вот звонки… Расскажи-ка о них подробнее.

— Звонили гости, бывшие у Троя одновременно с тобой. Они все разошлись сразу же после твоего ухода. Трои заявил, что хочет побыть один. И они заявили…

— Это меня не интересует. Был ли среди этих раздраженным граждан пискун по имени Рональд Дангер?

— Точно, один звонок был от него.

— Этот выпендряла, мелкий…

Я сказал скверное слово. Очень скверное. Сэм посмотрел на меня и сердито произнес:

— Возможно, тебе не нравится этот человек Шелл, но он чертовски известный автор.

— Автор? Если бы его использовали для удобрения, он убил бы целый акр цветов.

— Очень может быть, но многие курицы слушают его. Ты меня понимаешь? И не умничай. Двое других заявили: один — что ты был нетерпеливым, второй сказал — грубым. Это были Гарри Вароу и поэт, или кто-то в этом роде, — Винстон Уорфилд.

— Этот недоумок?

Но мне уже не хотелось спорить, тем более что Сэм взялся \а телефон. Я понимал, что, если банда, валандавшаяся у Троя, ощетинится всерьез, мне придется плохо. Все они были клиентами и ставленниками Себастьяна, а Агентство Талантов Юлиуса Себастьяна держало в руках всю прессу в городе.

Сэм швырнул трубку на рычаг и ворчливо спросил у меня:

— Чего ты хочешь? У меня куча дел.

— В самоубийстве Троя нет ничего странного? Он покачал головой:

— Нет. Во всяком случае, пока нет. Порох на пальцах правой руки, контактная рана — ты знаешь.

— Стрелял через одежду?

— Нет. Оголил грудь. Первый раз промахнулся… Я думал, ты читал репортаж.

— Да, но про обнаженную грудь там не сказано. Думаешь, этим все решается? Мне известно, что Трои — не левша; при мне он порезал себе правую руку — раздавил бокал.

— Перестань, Шелл. Раз парень решил покончить с собой, станет ли он думать о порезанной руке? Кроме того, он был пьян, выпил столько, что двоим здоровенным молодцам хватило бы на целую неделю.

— Достаточно, чтобы отдать концы?

— Если бы он продолжал пить, мог упиться.

— Меня интересует, не могли его застрелить уже после того, как он умер?

Сэм посмотрел мне в глаза:

— Теоретически такое возможно, но этого не случилось. Хватит тебе. И самоубийство — достаточно скверная штука. Умоляю, не пытайся превратить это в убийство.

Я понимал, что жалоба на мою "грубость" глубоко задела Сэма. Он был настоящим другом, преданным и отзывчивым. То., что задевало меня, задевало и его. И, разумеется, наоборот, — вот почему он рычал на меня сильнее, чем обычно.

Я. поднялся, но мне нужно было сказать ему одну вещь. Или, вернее, попросить, а я не был уверен, как он это воспримет.

— Сэм, ты помнишь, когда я был здесь раньше по поводу нападения на меня. Мы говорили о Джо Раисе. Не было ли связи Чарли Байта или Джонни Троя с ним или с кем-то вроде него?

Лицо Сэма затуманилось, челюсть выдвинулась вперед, поэтому я торопливо продолжал:

— Особенно с Райсом, но вообще с любым другим "мальчиком" из мафиози, синдиката, хулиганами, мошенниками? Я думал…

— Олл-райт, я проверю. И ничего не обнаружу. Но я это сделаю, чтобы ты спал спокойно. А теперь катись отсюда.

Он вытянул из кармана длинную кухонную спичку — будь я неладен, если знаю, где он их берет, — и зажег сигару. Рандеву закончено. Но я не отступал.

— И сделай мне еще одно одолжение. Совсем небольшое, чтобы я действительно мог спать по ночам. Проверь отпечатки пальцев у Джонни Троя и Чарли Байта. Если у нас ничего нет, попытайся в Сакраменто или в архиве ФБР. О'кей?

Он не взорвался, однако выпустил в мою сторону струю дыма. Наконец он медленно сказал:

— Есть ли у тебя хоть что-то, на что я мог бы опереться, Шелл? Я покачал головой:

— Ничего солидного. Но очень странно. Сестра Байта нанимает меня проверить его смерть, я говорил тебе об этом. Этот Мордехай Питере заверяет меня, что Чарли жаловался на то, что иногда он боится потерять голову в полном смысле слова и все такое прочее. Но в этом нельзя быть полностью уверенным. — Я подробно рассказал Сэму о телефонном звонке доктора Питерса неизвестному лицу по поводу меня и продолжал: — Сразу же после этого гангстеры напали на меня в Бенедикт Каньоне. Устроили засаду, перегородили дорогу машиной. Я тебе все это подробно описывал.

И я продолжаю думать, что тип, который почел за благо поскорее смыться — оперативник Джо Раиса. Еще один момент: меня наняли только сегодня утром; Трои стреляется уже вечером. — Я пожал плечами.

— Конечно, пока у меня нет никаких достоверных данных, Сэм. Но ты ведь меня хорошо знаешь. У меня предчувствие, что это взаимосвязано.

Он вздохнул.

— Что же, возможно. Твои предчувствия оправдывались и раньше… — Он посмотрел на меня. — О'кей, я это сделаю. Но держи рот на замке. Я не хочу, чтобы ты нарушил общественный порядок. Больше мне ничего не нужно.

— Благодарю, капитан.

Я подошел к двери и уже там сказал:

— Ты неважно выглядешь, Сэм. Отправляйся-ка ты домой и ложись спать.

Он усмехнулся.

— Непременно. В следующую среду.

Я вышел, выпил чашку кофе с Ролинсом, немножко с ним посудачил, затем поехал домой.

Дом у меня — номер 212 в Спартанском Апартамент-Отеле, на третьем этаже. Из окна гостиной я могу смотреть через улицу на зеленую часть Вилширского Каунти-клуба. Это почти то же самое, что быть его членом. Я даже могу видеть людей, но они меня не видят, благодарение богу. Кроме гостиной в номере кухонька, ванная и спальня.

В гостиной пол застлан золотисто-желтым ковром от стены до стены, много места занимает массивный шоколадно-коричневый диван, пара кожаных кресел и несколько кожаных пуфиков.

Слева от входной двери — аквариум с пестрыми экзотическими рыбками: второй, поменьше — только для гуппий.

Я накормил рыб, понаблюдал за ними; мысли текли медленно. Пора было ложиться спать, и я пошел в спальню, пожелав спокойной ночи Амелии. Она висит на стене над фальшивым камином, потрясающей красоты женщина, написанная маслом, но не отличающаяся мягким характером.

Наверное, современные художники заявят, что такая манера письма устарела. Во всяком случае, свора Джонни Троя была бы единодушна в оценке. Черт знает что, все старые ценности отвергались только потому, что были старыми. Настоящее, проверенное временем, осмеивается…

"Несомненно, — думал я, — некоторые люди видят вещи иначе, чем остальные, у них "особое видение". Им ясна сущность вещей. Пусть так. Но в любом ракурсе, на любой нормальный взгляд "Жизнь и Смерть" — всего на-всего черная линия и красная клякса. Ось автомобиля и половина унитаза, какими бы глазами на них не смотреть, остаются осью автомобиля и половиной унитаза! Разве что сильно постараться; может, кому-то и надо превозносить до небес шедевр Рональда Дангера; я же предпочитаю Амелию".

Меня разбудил телефонный звонок. Оба будильника еще не сработали. Кого черти мучают в такую рань? Воскресенье называется!

Не стану врать, будто я всегда просыпаюсь с предвкушением наступающего нового дня. Без пары чашек черного кофе трудно приободриться. Ранняя побудка — не для меня. Так что я ответил на звонок отнюдь не ликующим голосом.

Звонил репортер из "Геральд Стандарт". Эта газета мне нравится, они довольно объективно печатают статьи представителей обоих политических направлений, но вообще-то поддерживают Дэвида Эмерсона.

Репортеру, конечно, не терпелось выяснить подробности моего вчерашнего визита к Джонни Трою. Я рассказал ему все, как было, не сомневаясь, что моя информация не будет ни искажена, ни "дополнена" отсебятиной. Этого репортера я хорошо знал: честный и способный малый. Но лучше бы мне дали выспаться.

Чуть позже еще четыре аналогичных звонка. Чтоб они провалились! Вообще-то удивляться не приходилось, ведь в настоящий момент самоубийство Джонни Троя — сенсация, похлеще приближающихся выборов.

Был я единственным "посторонним", который разговаривал с Троем в субботу, так что все, о чем мы с ним беседовали, вызывало повышенный интерес. Мое имя упоминалось решительно во всех отчетах о его гибели, но, в основном, они были заполнены подробностями из жизни Джонни, начиная с его знакомства с Юлиусом Себастьяном. Кстати, о жизни певца до той знаменательной даты не известно почти ничего.

Позвонил в отдел убийств; Сэмсона на месте не оказалось. Я пообещал перезвонить и предпринял дерзкую попытку приготовить завтрак.

С этим у меня напряженка. Яичница — потолок моих достижений. Даже маисовую кашу мне не удается толком сварить. Получается какая-то несъедобная клейкая масса. И на этот раз было то же самое. Я со вздохом посмотрел на плоды своего кулинарного искусства, опустошил кастрюлю в помойное ведро и сунул в мойку. На этом завтрак закончился. К счастью, по утрам я никогда не испытываю чувства голода.

После этого я снова позвонил Сэмсону — и поймал.

— Как насчет моей просьбы? Что-нибудь есть в архивах?

— Здесь — ничего, Шелл. Но ФБР отреагировало.

— Выкладывай.

— Чарли Вайт чист как стеклышко. Но Френсис Бойл провел шесть месяцев, с февраля по июль включительно, в 61-м году в тюрьме по статье 487. Автомобили. В Сан-Франциско.

Я хорошо знал уголовный кодекс и сообразил, что кто-то украл машину.

— Я не совсем понял. Кто такой Френсис Бойл?

— Джонни Трои. Это его настоящее имя.

Ну что я за недотепа! В Голливуде не найдешь ни одного человека, который выступал был под собственным именем. Вообще-то в этом нет ничего плохого, но некоторые девушки используют не только фальшивые имена, но и фальшивые волосы, ресницы, зубы, бюсты. По-моему, сейчас они разрабатывают еще кое-что, так что в скором времени мужчины будут получать больше удовольствия в магазине скобяных товаров. Я задумчиво произнес:

— Шесть месяцев, да? Теперь мне ясно, почему он и его союзники, вроде Себастьяна, не хотели, чтобы копались в его прошлом. Да и потом "поет Френсис Бойл" звучит простовато…

Внезапно я нахмурился:

— Больше ничего? Не пришил ни одной старушки или…

— Нет, похоже на то, что эти полгода пошли ему на пользу. Сообщать это в прессу не имеет смысла. Теперь он мертв, после того за ним нет никаких грехов.

"Совсем как сын Джека Джексона", — подумал я. Иногда цель достигается одним звонким шлепком. Конечно, бывает и так, что после трех-четырех мелких нарушений, оставшихся практически безнаказанными, парень теряет чувство страха и решает ограбить банк или убить богатую старушку.

— Большое спасибо, Сэм. Есть еще что-нибудь? Что нового? Новостей не было. Тони Ангвиш исчез. Бубби не говорил даже "бу".

А Сэм, к счастью, не получал новых жалоб на недопустимо грубое обращение Шелла Скотта с покойным Джонни Троем.

Я положил трубку, привел себя в порядок, накормил рыбок и вышел из дома, думая о том, что зачастую неудачное начало дня не означает, что весь день пропал.

Сильвия Вайт мне тепло улыбнулась и сказала:

— Ох, теперь я олл-райт. Тогда я была в страшном напряжении, но сегодня я не стану плакать.

Я позвонил ей, информируя о событиях вчерашнего дня, и предупредил, что заеду к ней в отель "Халлер" на Вирширском бульваре. Мы сидели уже минут десять в ее комнате, разговаривали о ее брате, об этом деле, о смерти Джонни Троя. Она казалась менее напряженной, чем вчера утром, — наверное, потому, что мы уже немножко познакомились.

— Это так страшно, не правда ли? — говорила она. — Сначала Чарли, а теперь вот Джонни.

— Вы знали Троя?

— Я встречалась с ним всего лишь раз. С месяц назад, когда он приезжал в Роял Крест повидать Чарли. Такой красавец, у меня даже мурашки побежали по телу.

Я подумал, что ее саму можно назвать мурашкой. Рост у нее был всего 4 фута 11 дюймов, как она доложила. Вместе с тем она была очаровательной куколкой, именно так я ее назвал, когда увидел впервые. Ее фиалковые глаза поблескивали, тоненький голосок звенел. Черные волосы на затылке были закручены в пучок, или как это называется у девушек? Он делал ее на полдюйма выше.

Я спросил:

— Вы не припомнили что-нибудь еще из слов Чарли о Мордехае Питер се?

— Я все вам рассказала, Шелл. Я была у него последний раз в воскресенье. Неделю назад. Больше я уже не видела его в живых.

Она помолчала.

— Я вам говорила, что целый месяц он ужасно нервничал, был страшно напряженным, а тут расслабился. Я сказала ему об этом, он рассмеялся и сказал, что доктор, "старик Мордехай", помог ему. Вот тут-то он и упомянул о том, что ходил к нему на консультацию, но не стал вдаваться в подробности. В то воскресенье он был в странном настроении. И он без конца гонял одну и ту же пластинку. Я до сих пор слышу ее. Первая, записанная Джонни еще до того, как о нем кто-то узнал. "Аннабел Ли".

Это был приятный легкий разговор, от солнца комната нагрелась, но мне вдруг показалось, что солнце нырнуло за тучу. Холодок пробежал у меня по спине. "Аннабел Ли", "…мы любили любовью, которая больше любви…" Та самая пластинка, которую вчера вечером снова и снова проигрывал Джонни Трои.

— Чарли повторял ее много раз?

— Да. Это была его любимая пластинка из всего большого репертуара Джонни, так он сказал. Старая, поцарапанная, куда хуже всех новых. Чарли считал, что голос Джонни тогда звучал лучше, естественнее и натуральнее, без всех этих электронных устройств, которые теперь используют, чтобы форсировать звук.

Я понял, что Чарли имел в виду. Певец, очевидно, чувствовал это яснее, а он ведь тоже был певцом. Джонни все эти ухищрения не требовались, но он, естественно, не хотел быть белой вороной среди прочего безголосого воронья и делал то же самое, что остальные.

Пожалуй, самым важным выводом в результате моей встречи с Сильвией было то, что я наконец-то уверовал в самоубийство Джонни. Допустим, что Чарли действительно спрыгнул с балкона. После того, как десятки раз прослушал "Аннабел Ли", свою любимую пластинку Джонни. А после этого сам Трои, тоскуя по другу, на протяжении двух недель слушал "Аннабел Ли" снова и снова, думая о Чарли, о проведенных вместе днях… И после этого — пуля в сердце. Такое возможно.

На секунду мне пришла в голову мысль о старой пластинке "Мрачное воскресенье", которая в конце концов была запрещена, потому что слишком многие кончали с собой, прослушав ее. Но то была действительно какая-то пугающая песня, призывающая "со всем покончить" и "неслышно уйти из жизни".

— Мне бы хотелось послушать эту пластинку, — сказал я, — что с ней случилось после того, как Чарли…

— Я запаковала все его вещи и временно спрятала их. Его пластинки находятся… в одной из коробок. Я хорошо помню, как положила эту пластинку с несколькими альбомами. Достать?

— Мне хотелось бы ее послушать, но я знаю, где находится вторая. Сейчас мне надо кое-чем заняться, Сильвия, так что я позвоню вам позднее.

Она проводила меня до двери.

— Бай-бай, Шелл.

Я помахал ей рукой:

— Увидимся позднее, Сильвия.

От себя я позвонил капитану Сэмсону и договорился, что я осмотрю апартаменты Троя. В гостиной я первым делом подошел к проигрывателю, на котором вчера стояла "Аннабел Ли". Сейчас ее там не было. Значит, она должна быть где-то поблизости.

Только ее не было нигде. Я потратил много времени на поиски, говорил с обслуживающим персоналом отеля, звонил в полицию. "Аннабел Ли" исчезла.

Полицейский офицер, приехавший в апартаменты по вызову, заявил, что никакой пластинки в проигрывателе не было, когда он приехал. Мне это показалось странным и настораживающим…

Допустим, что она все еще находилась в проигрывателе, но он был отключен, когда Трои умер. Если это предположить, выходило, что ее кто-то оттуда убрал и унес с собой до появления полиции. То есть кто-то мог находиться в помещении во время смерти Троя или сразу же после.

Я снова позвонил Сильвии Вайт, сказал, что я передумал, и буду ей очень признателен, если она найдет "Аннабел Ли" в вещах брата. Она ответила, что на это потребуется какое-то время, но я могу на нее рассчитывать.

Потом я поехал в "Дипломат-отель". По воскресеньям там удается застукать Джо Раиса. Поместье Раиса в Беверли-Хилл оценивалось в 200 тысяч долларов. Кроме того, он арендовал коттедж у плавательного бассейна в "Дипломат-отеле" на все уик-энды. Отель и церковь Раиса были на Вилширском бульваре на расстоянии четырех кварталов друг от друга. Таким образом, сходив с женой в воскресенье в церковь и бросив на блюдо стодолларовую бумажку, он уползал в свой коттедж или барахтался, как безволосый тюлень, в бассейне. Сразу же после церковной службы его жена отправлялась домой, предоставляя Джо полную возможность развлекаться по своему вкусу.

И коттедж, и имение, и щедрые пожертвования на "бедных" и "нуждающихся" — видимая и небольшая часть доходов, полученных от рэкета, торговли наркотиками, содержания игорных домов, платных убийств и тому подобного. Судили Раиса лишь однажды; ни единого дня в тюрьме.

Я нашел его возле пруда. Райс развалился в шезлонге под пляжн ым зонтом. У его ног на траве устроилась довольно привлекательная блондинка. Он выглядел, как Будда, печален.

Нет, просто большой, грузный, порочный толстяк с таким взглядом, который заставил бы отнести его к разряду грешников даже в том случае, если бы он в ангельском обличьи распевал псалмы, призывающие ко всеобщей любви.

А блондинка… Наверное, тоже грешница, раз ошивается при Раисе, но внешне это не было заметно. Спина, во всяком случае, безупречна. Девица из "Дипломата"? Они плохих не держат. "Дипломат" мне нравился, но я просто не выносил Джо Раиса.

Взаимно. Увидев меня, он выдвинул вперед челюсть, раздумывая, что лучше: поддеть меня рогами или по-бульдожьи вцепиться в горло.

Я остановился возле пляжного зонта, подтянул стул и сел. Обычно я веду себя вежливо, жду приглашения. Однако не с типами, которые пытаются меня убить. И, разумеется, не с руководителями мафии.

— Хеллоу, Джо, — сказал я. — Возражаете, если я к вам присоединюсь?

— Да.

— Но я хотел спросить вас о некоторых парнях.

— Спрашивайте. Вы уже здесь.

Глаза у него мутные, налитые кровью. Мне они чем-то напоминали горящее топливное масло.

— Что за парни?

— Снэг и Бубби, а также…

— Никогда не слышал про таких.

— Тони Ангвиш?

— Тони Ангвиш.

— Что скажете про Фрэнсиса Бойля?

— Никогда о нем не слышал.

Он немного выпрямился. Складки на его груди и животе заколыхались. Ногой он пнул блондинку под зад:

— Иди поиграй с деньгами, бэби.

— Дорогуша, у меня нет никаких денег.

— Ты бессовестная лгунья. Я дал тебе сотню. Иди…

Он остановился, немного подумал, глядя на то место, куда он ее пнул, затем потянулся за чековой книжкой и авторучкой, лежащими на столе. Закрыв от меня существенные подробности, он что-то написал на чеке, вырвал его и протянул блондинке. — Иди поиграй вот с этим.

Она взглянула на чек, глаза у нее округлились:

— Но, дорогуша…

— Ты хочешь это наличными? Или тебе хочется получить пинок по заду еще раз? Отправляйся, купи себе панталоны из норки. Проваливай.

Она послушно поднялась. Я спросил Раиса:

— Что в отношении Чарли Байта?

— Никогда о нем не слыхал.

— Джо Раиса? Бенджамина Рокфеллера? Или Джона Д. Франклина.

— Никогда не слыхал… Ах, заткнитесь!

Блондинка пошла прочь, так покачивая бедрами, что у меня на секунду остановилось сердце, а потом бешено заколотилось.

От нашего столика она прямиком двинулась к другому, тоже под пляжным зонтом, где сидел мужчина в черном костюме. Он был рослым, с жесткими черными усами и огромной лысиной, которую не могли скрыть несколько жалких волосиков.

Я заметил: — Она оставила вас ради другого дэнди. Сколько же вы ей дали?

— Доллар. Как всегда.

— Джо, ваш шарм равняется вашей красоте. Их превышает только ваша щедрость.

Он обдумывал мое изречение, почти улыбнулся, подумал снова. Меня всегда возмущает довольно широко распространенное мнение о выдающемся уме, которым должны обладать преступники, в особенности мафиози. Возможно, найдется один на тысячу, но остальные чувствуют себя творцами, если без посторонней помощи зашнуруют себе ботинки. Они любуются плодами своего труда и горделиво восклицают: "Ну, что скажете?"

Возможно, я преувеличиваю, но самую малость! Особого ума не требуется, чтобы нажать на курок, обвести вокруг пальца простака или избить напуганного человека.

Именно в этот момент я присмотрелся к лысому в пропотевшем пиджаке — и узнал.

Билл Бончак, но его чаще называли Билли Бонсом, и он, очевидно, носил пиджак для того, чтобы скрыть пару пистолетов и окровавленный нож. Внешне отличался страшной неопрятностью. Билли Бонса арестовывали за нападение со смертельным исходом: одно обвинение было в вымогательстве, два — в изнасиловании. Остальные были сняты за отсутствием доказательств. Он работал на Джо Раиса.

— Еще одно имя.

— Да.

— Билли Боне.

Он повернул голову и посмотрел на Билли Бонса.

— Никогда не слыхал о таком… Помолчал и снова, немного подумав:

— Нет, я слышал о нем. Вы имеете в виду мистера Бончака? Он живет здесь, в отеле.

— У вас под рукой. Стоит его поманить или окликнуть…

— Поманить?

— Вместо сигнала. Я хочу сказать, он на вас работает.

— Черта с два! Он не работает. Никто не работает.

— Что-то не верится.

— Скотт, я хочу вас удивить. Вместо того, чтобы утопить вас в пруду, я отвечу вам на все вопросы. Мне нечего скрывать. Заканчивайте и сматывайтесь.

— О'кей.

Я ему не верил, но попробовать стоило. И, к моему великому изумлению, он был гораздо общительнее, чем я ожидал. Конечно, я надеялся, что мне удастся что-то вытянуть из него. Именно поэтому я сюда и явился. И он не обманул моих надежд.

Мы еще немного поиграли в "я никогда о нем не слыхал". Затем я сказал:

— Спасибо за помощь. Я прекрасно знаю, что Тони Ангвиш работает на вас.

— Работал. Но не работает. Я поразился:

— Вы признаете, что он на вас работал?

— Да. Сейчас — нет.

— С каких пор?

— Вот уже пару месяцев. Он обычно выполнял мои поручения.

— Да. Пойди убей этого парня, убей того парня, купи какого-нибудь яда, — сказал я. — Рад слышать, что он больше на вас не работает и не работал в то время, когда Снэг и Бубби пытались меня убить.

— Пытались убить вас, ха? Жаль, не смогли. Последнее прозвучало не зло, всего лишь искренне.

— Не уверен, что вы знаете, — продолжал я, — но Снэг умер, а Бубби в тюрьме, старается всех уверить, что у него не все дома.

— Он не раскроет свою проклятую…

Райе спохватился чуточку поздно. Но как ни странно, не нырнул под стол за лупарой и не стал поливать меня пулями. Он просто усмехнулся и пробормотал:

— Я подумал о другом человеке.

— Да, раз мы уже заговорили о чеках… — Я посмотрел на столик Бончака. Билли ушел, но блондинка осталась и тянула что-то розовое из бокала.

— Я слышал, вы внесли большую сумму в поддержку компании за избрание Хорейши Хамбла. Не прямо, конечно, но через Себастьяна. Себастьяна-то вы знаете, не так ли?

Он арендовал аудиторию Шрайна для торжественного обеда в четь Себастьяна, об этом сообщалось во всех газетах. Поэтому меня не удивил его ответ:

— Конечно, я знаю Юлиуса. Прекрасный малый.

— Валяйте дальше. Ну и каков же был размер вашего вклада в кампанию? Как обычно, доллар?

Он немного подумал, прежде чем ответить, посмотрел на блондинку, потом перевел свои масляные глазки на меня.

— Пара сотен тысяч. Что из этого?

Меня так поразила его откровенность, что я на секунду потерял дар речи. Затевая этот разговор, я намеревался выложить ему все то, что мне было известно о его деятельности, и проверить его реакцию.

А Райс продолжал:

— Почему нельзя материально поддержать партию, которую ты выбираешь? Разве не все так поступают?

— К сожалению, далеко не все. Но что вы сами от этого получите? Конечно, я представлял, чего он добивается. Не представляло секрета то, что, если из государственного департамента уйдут все старые офицеры службы безопасности, появится возможность выдать паспорта и визы на въезд лицам, которым их не следовало бы выдавать; блокировать решения о принудительной высылке из страны нежелательных лиц. Короче — саботировать борьбу с мафией. Все это сулило колоссальные деньги.

— Я просто патриот, — сказал Райс.

— Да?

Тут мне пришла в голову еще одна мысль.

Все преступные элементы станут голосовать, в конечном счете, за Хамбла; ходили упорные слухи, что некто Милас Каппер, шестерка при крупных мафиози, передал Хамблу не то чек, не то наличные. Предполагалось, что эти деньги пойдут тоже на усиление фондов кампании.

— Вы руководитесь всего лишь соображениями патриотизма? — повторил я. — Я слышал, что мафиози из других городов подбросили Хамблу полмиллиона. Они тоже патриоты?

Я усмехнулся, а на физиономии Раиса появилось гневное выражение. Даже трудно поверить, что столь розовощекое пухлое лицо может стать таким суровым и холодным. В черных глазках вспыхнули огоньки.

Потом он сказал:

— В Америке не существует никакой мафии. Это миф. Давно уже доказано, что это измышления газетчиков.

— О'кей, я остаюсь при своем мнении, но спорить с вами не стану… Вы продолжаете получать героин из Пакистана?

На этот раз, окажись лупара под рукой, он бы непременно пустил дробовик в ход. Райс в гневе — весьма неприятное зрелище. Я понял совершенно отчетливо, что Джо Райс готов решительно на любое преступление, сколь угодно зверское или извращенное, если только ему предоставится возможность. Вне всякого сомнения, он постарается меня убить.

Он уже попытался; теперь все будет иначе. Не так примитивно.

Поэтому последующее меня поразило: Райе подавил гнев.

Он почти миролюбиво сказал:

— Скотт, вы сильно рискуете. Очень рискуете… Вы прекрасно знаете, что меня никогда в этом не уличали. Я этим не занимаюсь.

— Некоторые из ваших парней угодили в Сен-Квентин.

— Только не мои парни!

— О'кей, забудем об этом. Нам обоим известно, что вы — друг Себастьяна, как минимум его знакомый. Так что, пожалуйста, не пытайтесь меня уверить, что вы никогда не слышали о Джонни Трое или Чарли Байте.

— Черт возьми, разумеется, я слышал о них. Кто их не знает?

— Как в отношении Фрэнсиса Бойла?

Он покачал головой:

— Кто такой Фрэнсис Бойл?

Я внимательно следил за ним. Ничего.

— Один парень, — сказал я. — У меня, понимаете, мелькнула мысль, что вы, возможно, — всего лишь, возможно, — шантажировли Джонни Троя. Или Чарли Байта.

— Вы действительно страшно рискуете.

Он с шумом выпустил воздух через ноздри:

— Я никого не шантажировал и не шантажирую. Еще вопросы будут? Мы поговорили еще несколько минут, но я больше не услышал ничего стоящего. Наконец он сказал:

— Все, Скотт. Вы не можете пожаловаться, что я не старался вам помочь.

И в самом деле. Но почему? Такая откровенность ставила меня в тупик. Пока я еще не разобрался, что мне дал наш разговор, но он, несомненно, что-то дал.

Райе поднялся и зашагал к своему коттеджу. Часы показывали без двадцати четыре. Я тоже отправился восвояси. По пути прошел мимо блондинки, которая в одиночестве тянула через соломинку остатки розового пойла.

Я любезно спросил:

— Что вы собираетесь купить на все эти деньги? Она подняла ко мне каменное лицо:

— Панталоны из норки.

Я поехал прямиком в "Спартанский" и поднялся к себе — принять душ: не терпелось смыть с себя Джо Раиса.

Обмотавшись полотенцем, я возвратился в гостиную, плюхнулся на диван и протянул руку к телефону.

Позвонил Сильвии Байт — и сразу же узнал ее звенящий голосок.

— Привет, — сказал я, — Шелл Скот… — Вы нашли пластинку?

— Да, Шелл. Она вам нужна сейчас?

— Я бы хотел проверить. Как она полностью называется и все прочее.

— Одну минуточку.

Она бросила трубку, но сразу же возвратилась:

— На 45 оборотов: "Аннабел Ли". Вокал Джонни Трои с квинтетом Эрика Маннинга.

— Квинтет Эрика Маннинга, ха! Никогда о таком не слыхал.

— Я тоже. Вторая сторона такая же, только здесь "Возвращение домой".

— "Возвращение домой" и "Аннабел Ли". А Чарли слушал только "Аннабел Ли", верно? Не обе стороны?

— Нет, только "Аннабел".

— Кто выпустил?

— "Империал".

— Возможно, это пустяки, Сильвия, но я все равно хочу проверить все до конца. Как вы смотрите на то, чтобы я заехал к вам за ней?

— Если хотите, я сама могу ее привезти. Все равно мне нечего делать… Действительно, чем ей занять себя? Похороны Чарли назначены на завтра.

Я сказал:

— Что, если вы привезете пластинку, а потом мы вместе пойдем пообедать? О'кей?

— Замечательно. Принимаю с удовольствием ваше приглашение. Я умираю от голода.

То же самое сказать можно и обо мне. Я остался без завтрака, а потом не было времени забежать перекусить.

— Вот и хорошо. Я поневоле постился, так что вам придется увидеть картину обжорства, которая навсегда останется у вас в памяти. Не удивляйтесь, ладно?.. Это не от невоспитанности, а от здоровых инстинктов.

— Правда? А я вот очень мало ем…

— Сегодня вечером вы будете есть, как волк. Только постарайтесь поторопиться, хорошо?

— Мне еще надо принять душ и переодеться… Через час?

— О'кей, не копайтесь!

— В пять часов? Она засмеялась.

— Годится, Сильвия. Думаю, дотяну.

Я повесил трубку, улыбаясь. Она прелесть. Не совсем в моем вкусе, конечно, но, возможно, еще подрастет?

Я побрился и оделся; на часах — лишь половина пятого. Я сунулся к холодильнику, но потом решил подавить свой здоровый животный инстинкт. Скоро придет Сильвия! Захлопнул дверцу, послонялся по кухне и вернулся в гостиную.

Усевшись на диван, я снова занялся телефоном. Квинтет Эрика Маннинга? О'кей. Выясним все про пластинку. Два местных разговора ничего не дали; третий — обещание поискать. Тогда я дозвонился до владельца компании по распространению пластинок.

Он сказал, что "Империал" — это маленькая чикагская компания грамзаписи, появившаяся лет двадцать назад и все еще существующая. Покопавшись в своих архивах, он нашел, что получил 150 пластинок "Аннабел Ли" и "Возвращение домой" несколько лет назад, продал из них 30, остальные отправил назад.

Я позвонил в Чикаго — и удалось связаться с одним из руководителей "Империала", Гордоном. Повезло — компания в этот день не работала, а Гордон случайно оказался на месте. Я объяснил, что мне требовалось: он попросил подождать у телефона. В ожидании я лениво осмотрел свои владения; рыбок, Амелию, потом закурил. Затягиваясь, я внезапно почувствовал: что-то не в порядке. Что именно, я не знал. Может, что-то услышал? Я прислушался. Ничего. Только машины проносятся по Северному Росс-мору перед "Спартанцем".

В трубке раздался голос Гордона:

— Да, кое-какая информация имеется, мистер Скотт. "Аннабел Ли — Возвращение домой", вокал Джонни Трои, квинтет Эрика Маннинга. Мы сделали в марте 1961 года 10 тысяч дисков и отправили 350 в Калифорнию. Приблизительно половина была возвращена. И тут случилось нечто странное. Мы продали весь остаток, около 600 штук, прошу прощения, шести тысяч, пять лет назад одной компании. В… дайте сообразить…

Пока мы разговаривали, я осмотрел комнату и улыбнулся Амелии. Она висела немного косо. Конечно, у нее вообще имеется тенденция кривиться, но сейчас это бросилось в глаза.

Гордон продолжал:

— Это было в октябре 1962 года. Весь запас — в Троянские заведения.

— Кому?

— Троянским предприятиям.

То есть компаниям Джонни Троя, Чарли Байта и Юлиуса Себастьяна. Что ж, это имело смысл. Приобрести старые пластинки, если Себастьян готовился нанести свой знаменитый лоск на Троя, затем представить его публике под звуки фанфар и бой барабанов. Его "Чудо любви" произвело фурор. Думаю, что я бы поступил точно так же, особенно, если предыдущий диск — не экстракласса. Пластинки "Империал" не произвели на меня большого впечатления.

Амелия продолжала меня изводить.

Гордон рассказал мне все, что ему было известно, и мы повесили трубки.

Разумеется, я первым делом подошел к Амелии, потянулся к рамке — и замер. Медленно чертыхнулся. Медленно вернулся назад, ступая по ковру… посвистывая, я пошел в спальню, снял ботинки, взял фонарик и пошел назад, к Амелии. Прижав лицо к стене и присвечивая фонариком, я нашел его. Малюсенький кубик размером в полдюйма. Компактный радиопередатчик-микрофон.

Я вернулся в спальню и обулся. Нет смысла искать другие микрофоны. Возможно, их и не было. Кроме того, радиус его действия не мог превышать нескольких кварталов. Так что, если мне немного повезет, я устрою этому любителю подслушивать чужие разговоры весьма неприятный сюрприз.

Я пустил воду в раковину на кухне, стал что-то напевать, чтобы создать больше шума. Он не будет стоять прямо напротив через Россмор, там — территория Вилширского клуба, открытое пространство. И я знал большинство людей из отелей поблизости. Соседние апартаменты — отель справа был заполнен. Но имелась еще пара небольших заведений.

Я проверил пистолет, совсем было вышел из гостиной, но вспомнил про Сильвию. Без пяти минут пять. Я торопливо нацарапал записку, попросил ее войти внутрь и подождать меня, прикрепил ее к двери куском лейкопластыря и оставил дверь незапертой.

Я почувствовал растущее во мне приятное возбуждение. Этот микрофон появился у меня в квартире где-то на этой неделе: я периодически проверяю. Более того, я не сомневался, что он оказался за портретом прелестной Амелии не позднее вчерашнего дня. После Того как я стал расследовать "несчастный случай" с Чарли Байтом.

Я остановился у стола администратора и спросил у Джимми:

— Кто-нибудь поселился за пару последних дней? Одинокий мужчина, возможно — двое?

Он покачал головой.

— Никого на протяжении целого месяца, у нас нет свободных мест.

А что?

— Просто ищу одного парня.

Я вышел. Приблизительно за 20 минут я нашел то, что искал. Маленький отелишко менее чем в квартале от "Спартанца". К несчастью, поиски отняли у меня больше времени, чем следовало. Дежуривший внизу малый был таким же "сообразительным", как Джимми. Длинный, тощий, с усохшей головкой и определенно с мозгами набекрень. Я дал бы ему лет девятнадцать, и он еще слабо разбирался в жизненных трудностях.

После того как я в третий раз повторил свой вопрос, он протянул:

— Да… только человек, который у нас поселился, был всего час назад. С женой. Женатая пара.

— Когда это было? Он вытащил карточку:

— В четыре часа. Или за несколько минут до этого.

— Откуда вы знаете, что они женаты?

— Он так сказал. Я не просил их это подтвердить. Да-а.

И он рассмеялся, очевидно, решив, что изрек что-то очень остроумное.

— Как выглядел этот человек?

Он не сразу сумел собраться с мыслями, но все же сообщил: большой, лысый, черные усы, черный костюм. Билл Бончак, Билли Боне!

Я догадался, что Райе каким-то образом послал его. Совершенно определенно мое свидание с доктором Питерсом, а теперь с Джо Райсом их обеспокоило, и они решили так или иначе отправить меня на тот свет.

Придурок за конторкой бубнил:

— …а девушка была…

Тут он принялся прищелкивать языком, вращать глазами и вести себя так, как будто с ним случится припадок.

— Такая страшная? — спросил я сердито.

— Нет, фартовая.

Он вновь закатил глаза, изображая, какое впечатление произвела девица. Красавица меня не интересовала. Я пришел разделаться с Билли Бонсом.

— В каком они номере?

Он взял карточку, начал ее разглядывать и бормотать что-то непонятное.

— Вроде бы 3… не разобрать.

— Вы что, цифры не знаете?

— У меня плохой почерк. Тут записано не то тройка, не то пятерка. Я схватил карточку, и сам посмотрел:

— Это 3, дураку ясно.

— Раз вы так говорите… Он забрал карточку:

— Да, думаю, что вы правы. Точно, они отправились в номер 3. Он махнул рукой:

— Вон туда, налево, почти до конца хода. Пятый самый последний, третий рядом, ближе сюда, с этой стороны холла.

Я пошел. Вот и номер 3. Я был невероятно возбужден. Или ужасно голоден, или что-то подцепил от недоумка-дежурного.

Подумай хорошенько, сказал я себе. Забудь о своем проклятом желудке. Внутри может быть Билли Боне, а с ним — да… потрясающая девица. Кто же еще? "Персик" Раиса в панталонах из норки.

"О'кей", — сказал я себе.

Я прислушался. Ничего. Это меня почему-то обрадовало. Но он, разумеется, начеку, и пистолет у него под рукой. Не один, а несколько, и все заряжены. Стоит только постучаться и — та-тат-та-та. Нет, надо высадить дверь.

Я встал в позицию, размахнулся и — бах! Господи, до чего же больно. А дверь не поддалась. И как это в кинофильмах полицейские без всяких усилий высаживают двери куда более солидные, чем эта? Теперь Билли будет ждать меня сразу с двумя пистолетами в руках. Все равно, я ударил еще раз, у меня что-то хрустнуло в колене, но все же я влетел в комнату, держа в руке оружие.

Никакого мужчины не видно, только торопится к двери девушка, блондинка. На ней надеты совершенно прозрачные мини-трусики и туфли на высоких каблуках. Она и правда была "фартовой", как выразился дежурный.

— Где Билли Боне? — спросил я грозно.

— Кто?

— Билл Бончак, черт побери! Вы знаете…

— Кто-о?

Черт с ней. Я осмотрел комнату, сделать это было просто, потому что при ней был только туалет с простым умывальником. Я быстро заглянул туда. Даже такой негодяй, как Бончак, имеет право на уединение в таком месте. Но там его тоже не было.

Я снова повернулся к девице. У нее были широко расставленные серые глаза, оранжевая помада слегка размазалась по чувственному рту, потрясающая фигура, но вовсе не ее я ожидал увидеть.

— Убирайтесь из моей комнаты! — заявила она.

— Послушайте, вы заняли этот номер примерно час назад с Биллом Бончаком, верно?

Теперь она уже завернулась в норковую шубку.

— У вас в голове вата вместо мозгов! — яростно завопила она. О, господи. Значит 5, а не 3!

Но разве могут в одной гостинице быть две подобные девицы? Могут, я встречал их десятками.

Этот проклятый идиот дежурный. Три, ха? Я вышиб не ту дверь.

— Прошу извинить меня! — сказал я. Я побежал дальше, к номеру 5.

Вот теперь мы позабавимся, решил я. Разумеется, к этому времени он уже настороже.

На этот раз с дверями у меня получилось с первого раза. Чуть прихрамывая, я влетел в номер, держа пистолет наготове.

Я их накрыл. Это был престарелый чудак и весьма немолодая леди, на плечах у которой была вязаная шаль ее собственного изготовления, как я решил. А на лице потрясенное выражение. Она раскрыла рот, ее верхняя челюсть с легким клацаньем упала на нижнюю, потом она совершенно по-идиотски улыбнулась.

— Ох, — сказал я, — прошу вас, не пугайтесь.

Старый чудак несколько раз судорожно глотнул, потом, заикаясь, несколько раз произнес нечто нераздельное.

— Извините, я по ошибке попал не в тот номер.

Теперь я уже понимал, что меня обвели вокруг пальца. Выскочив от этой почтенной пары, я заглянул в номер 3. Пусто, конечно. Ну как я мог так опростоволоситься?

Мысли выстроились в цепочку у меня в голове. Не имеет значения, как Бончак вышел из комнаты номер 3, когда я туда ворвался. У меня ушло примерно 25 минут, чтобы оказаться у его двери, хотя, казалось бы, я не терял времени даром. Когда я увидел там блондинку, именно она меня и подвела. Ведь я-то ожидал встретить там "персик" Раиса с такими злыми глазами.

Когда я бежал мимо конторки, недоумок-дежурный завопил:

— Эй, та блондинка только что выскочила отсюда. Она звонила по моему телефону…

Остального я не слышал. Разумеется, она звонила Бончаку, предупредить его, что Шелл Скотт его разыскивает, бегает повсюду с пистолетом. И куда она могла ему звонить?

Я бежал к "Спартанцу", поднимаясь наверх, перепрыгивал через две ступеньки, потом неслышно прокрался по коридору к дверям моих апартаментов. Дверь была полуоткрыта. Я вытащил кольт. Если Бончак там, он меня поджидает.

Осторожно открыв дверь пошире, я неслышно проник внутрь, сжимая свой 38-й в правой руке, готовый схватить его левой, если правую ранят.

Дверь плавно распахнулась на петлях и остановилась у стены. Бончака в комнате не было. Зато была маленькая Сильвия. Вся в крови.

У меня подкосились ноги, мне показалось, что они стали совершенно мягкими.

Я подскочил к Сильвии и встал возле нее на колени. Она была жива, ее маленький ротик распух, губы окровавлены, нижняя отвисла вниз; был виден выбитый зуб, по левой щеке тянулся рубец, а шея была свернута под устрашающим углом.

Она приоткрыла глаза, заморгала. Потом зашевелила губами:

— Шелл…

— Ах, Сильвия, дорогая. Не разговаривай, не старайся… Ее рука отыскала мою, ухватилась за палец.

— Он…

— Ш-ш-ш… Я сейчас вызову скорую помощь.

— Нет, нет.

Она сжала мой палец очень слабо, но я все же это почувствовал.

— Должна сказать вам, мужчина…

— Знаю. Лысый, черные усы.

— Да. Вошел. Ударил меня пистолетом. Он искал вас. Потом…

Она закрыла глаза. Я подумал, что она умерла. У меня сжалось сердце.

Ее глаза открылись, и она продолжала:

— Забрал пластинку. Не знаю почему, но забрал. Потом стал ждать вас. Я знаю, знаю, что он собирался вас убить.

— Олл-райт, маленькая. Успокойтесь. Лежите тихо.

— Шелл, он…

Она помолчала и чуть слышно прошептала:

— Он изнасиловал меня.

Я был возле телефона. Прошло всего лишь несколько секунд, а мне казалось — часы.

Наконец ответил офицер в голливудском дивизионе. Я сказал:

— Срочно. Присылайте "скорую помощь" и полицию сюда. Спартанский Апартамент-отель. Бога ради, поскорее.

— Спартанский… Шелл, это вы?

— Да.

— Голос на ваш не похож.

— Заткнитесь, черт возьми, и вышлите скорую. Быстрее, девушку изувечили. Похоже — умирает.

Я бросил трубку на рычаг и вернулся к Сильвии.

Спешить больше не надо. Она боролась со смертью ровно столько, чтобы все сказать мне. Ни минутой больше.

Я встал, подошел к окну и высунулся наружу. Мне было видно, как люди шли по Северной Россмор. Я так закусил себе губу, что почувствовал вкус крови.

У меня хорошее зрение. Вот кто-то бежит. Блеснули светлые волосы. Блондинка. Я потряс головой, но смотрел, как она перебегала улицу по диагонали, меховое манто прикрывало ее плечи. Спешит к машине, припаркованной почти на расстоянии квартала отсюда-.

Туда же побежал и влез в машину лысый грязный сукин сын — Билл Бончак. Я выхватил пистолет и стал стрелять ему в спину, пока не кончились патроны.

В машину я точно попал, было видно, как полетели в разные стороны осколки стекла. А в него — неизвестно. Потом машина рванулась вперед, завернула в ближайшую улицу и замерла у обочины. Блондинка прыгнула в нее. С улицы на меня глазела пожилая пара; какой-то мальчишка от изумления открыл рот.

Я сунул "кольт" в кобуру, повернулся, подошел к Сильвии, поправил юбку, выпрямил ей руки, ноги. Ее голова все еще вывернута под этим странным углом. Сильвия была такая маленькая, хрупкая, ее шею легко сломать…

Я оставил ее, выбежал из отеля к своему "кэду" и помчался по Россмору за Бончаком. По дороге я повстречался с санитарной машиной, ехавшей' с включенной сиреной.

Я не догнал его. Вообще-то я не ожидал, что мне это удастся, даже если бы я не затратил несколько минут на Сильвию. Бончак очень спешил.

Смеркалось. Я не стал звонить в полицию по поводу Бончака — надо сначала попытаться самому схватить его. Никого другого мне так не хотелось поймать! Несомненно, его послал ко мне Джо Райс.

Когда я немного поостыл, я продумал все с самого начала.

Возможно, Джо Райе не отличался особым умом, но на этот раз ему хватило сообразительности обставить меня. Он послал свою девицу к Бон-чаку с запиской. Записка была написана на чеке. Мерзавец написал ее у меня под носом.

Я припомнил также еще одну подробность. Ту вещь, которая вывела его из равновесия и заставила прибегнуть к трюку с запиской.

Это случилось, когда я впервые произнес "Фрэнсис Бойл".

Вот тогда он выпрямился, написал записку и послал ее к Бончаку с блондинкой. Бончак тут же исчез; до четырех часов успел установить микрофон у меня в квартире и "поселиться" в маленьком отеле поблизости. Не я, а Райс удерживал меня в "Дипломате" интересным разговором.

Возможно, наш снисходительный суд не посчитал бы все это доказательствами, но не я. Нет, ни Райс, ни Бончак не заслуживали снисхождения. Если бы удалось догнать Бончака, я бы убил его, не моргнув глазом. Я мог бы убить и Джо Раиса, но его я тоже не нашел. Не нашел и блондинку. Я их искал, можете не сомневаться. Искал повсюду. Спрятались, сволочи.

Шел уже десятый час, когда я остановился перед большим белым домом в Беверли-Хилл. Тут жил мой давнишний друг Стив Феррис, актер, а теперь и режиссер. Ему было за пятьдесят, мы знали друг друга более десяти лет. Я звонил ему; у него завалялась пластинка с "Аннабел Ли",

и он предложил мне приехать, пока будет рыться в своем шкафчике для пластинок.

Я без промедления поехал в Беверли-Хилл. Если Билли Боне посчитал важным украсть пластинку, она приобрела для меня особую важность.

Бончак, разумеется, слышал мой телефонный разговор с Сильвией о пластинке. Но не полез бы ко мне в квартиру по собственной инициативе. Кто-то, скорей всего Джо Райс, приказал.

Я подошел к входной двери и позвонил. Стив сразу же открыл. На его худощавом загорелом лице было странное выражение.

— Входи, Шелл, — пригласил он.

— Добрый вечер, Стив. Ну как, повезло с пластинкой?

— Пока нет…

Закрыв дверь, он спросил:

— Что за чертовщина происходит? Что это за история с убитой девушкой в твоей квартире?

Я заморгал глазами:

— Где ты об этом услышал?

— Радио. Программа новостей. Вообще я не слышал все сообщение, но успел захватить часть об убитой девушке и твой адрес в "Спартанце". И…

Он замолчал.

— Заканчивай.

— И что ты бежал с места преступления, так было сказано.

— Я вовсе не сбежал, а бросился вдогонку за негодяем, который ее убил.

— Значит, это действительно случилось?

— Да. Это первое сообщение, видимо, не было подробным. Стив нахмурился.

— Ты предстаешь не в очень красивом свете, Шелл. Но меня это не слишком беспокоило. Я сказал:

— Я лучше позвоню Сэму, пока они не забросили невод. Вплоть до этого времени я как-то не думал об этой стороне дела. Черт подери, ведь я сам звонил в полицию и вызвал "скорую помощь".

Он кивнул, а я продолжал:

— Давай-ка проверим насчет пластинки, о'кей?

— Я сейчас как раз просматриваю. Совершенно точно, что когда-то она у меня была.

Я воспользовался телефоном, дозвонился до отдела убийств, но не до Сэма. Мне сказали, что он чертовски занят. Я не стал допытываться, с кем именно. Себя я тоже не назвал. Положил трубку, решив позвонить через пару минут. И как раз в этот момент Стив крикнул:

— Эй, вот она.

Я схватил пластинку. Точно такая же? Наклейка "Империал". "Анна-бел-Ли".

— Будь добр, поставь ее, Стив. Он поставил и тут же сказал:

— В десять часов последние известия. Возможно, что-то скажут про тебя. Включить?

— Да, конечно. Предупреди, когда начнется. Сначала я хочу прослушать вот это.

Я внимательно прослушал пластинку. Голос Джонни Троя. Последующие диски заметно лучше, профессиональнее. Ясно — Джонни был тогда гораздо моложе, не хватало опыта, электронной лакировки, ловко сглаживающей все шероховатости. Обратная сторона была такой же.

В чем же дело? Мне казалось, что все прояснится, как только я доберусь до пластинки.

Но почему Бончаку понадобилась пластинка Сильвии? Или она в чем-то отличалась от этой? Возможно, ему требовалась именно она. Я рассматривал сам диск, когда Стив закричал:

— Начинается передача известий, Шелл.

Я положил на стол пластинку и устроился в кресле около приемника. Сначала шли местные и международные политические новости. Как водится, лягнули Советский Союз. Кто-то должен отправиться в поездку по странам Ближнего Востока, кандидатура еще не определена.

"Хм, — подумал я, — все старье".

Но потом характер известий резко изменился. И моя жизнь — тоже.

Диктор объявил:

— Через минуту — Гарри Вароу с программой "В последнюю минуту". История о местном частном детективе Шелдоне Скотте, об убийстве и изнасиловании. — Он помолчал. — Слушайте все.

Меня только интересовало, как будет преподнесено это дело. За себя я не волновался. Правда, я не дождался приезда полиции, но я звонил. По правилам, меня должны были сразу допросить в качестве основного свидетеля, потом бы я написал заявление.

И все же мне не понравилось, что сообщение об этом деле поручено Гарри Вароу.

Все началось нормально. Человек, назвавшийся Шелдоном Скоттом, позвонил в голливудский дивизионный полицейский участок в 5.36 и попросил, чтобы немедленно была послана машина "скорой помощи" и наряд полиции в Спартанский Апартамент-отель.

По мере того, как Вароу говорил, телевизионная камера показывала на экране сначала здание отеля, затем вестибюль и, наконец, мои собственные апартаменты. Голос Вароу комментировал все, что демонстрировалось, через каждые две фразы упоминая мое имя.

Полиция прибыла, проверила апартаменты мистера Скотта и обнаружила труп (соответствующие кадры).

Фотографии прелестной Сильвии. Затем Чарли Байта, брата убитой. Коронер установил, что Сильвия была изнасилована и убита — ей сломали шею.

Все это произносилось без излишних эмоций, спокойно и весьма убедительно; у Вароу в распоряжении всего десять минут. Не было только сказано, кто же совершил такое зверское преступление. Конечно, и идиоту становилось ясно, что Шелл Скотт может иметь какое-то отношение к случившемуся, но меня ни в чем не обвинили. Даже упомянули о том, что в прошлом я часто содействовал полиции. Что помогало мне, а не полиции.

После этого началось самое главное.

"Вчера днем, — говорил Вароу, — я сидел рядом с мистером Шелдоном Скоттом в гостиной Джонни Троя в Роял-Крест-отеле. И должен сознаться, что я не стал протестовать, когда мистер Скотт принялся бередить старые раны — нет, свежие раны, ибо Чарли Вайт умер всего два дня назад, даже еще не похоронен, — почти насильно заставлял Джонни Троя говорить о своем погибшем друге. Не проявляя ни малейшего сочувствия к переживаниям Троя, он напрямик говорил о самоубийстве и даже, смешно сказать, об убийстве.

Я следил за тем, как мистер Скотт безжалостно допрашивал Джонни до тех пор, пока давление не стало невыносимым для этого тонко чувствующего художника, хотя Трои не протестовал и не возмущался, только раздавил в руке хрустальный бокал, порезав себе ладонь до самой кости.

Я наблюдал за тем, как мистер Скотт бесцеремонно оскорбил одного из наиболее блестящих звезд нашего литературного горизонта, молодого Рональда Дангера, автора "Ляг и умри".

Но достаточно. Я упомянул об этом лишь потому, что Джонни Трои теперь мертв и все эти три истории как будто увязываются в единое целое. То, что мистер Шелтон допрашивал Джонни Троя так скоро после гибели Чарли Байта, изнасилование и убийство несколько часов назад Сильвии Вайт, сестры покойного, конечно, только совпадение. Но совпадение, которое требует объяснения. Я уверен, что мистер Скотт будет найден и сможет пролить свет на это ужасное дело. Если мистер Скотт слышит меня, я умоляю его явиться в полицию и объяснить загадку смерти Сильвии Вайт".

Неожиданно я переполошился и даже испугался.

Я знал, что случится дальше.

Я не обманулся в своих ожиданиях. Юлиус Себастьян. "Да, сожалею, но, именно я устроил встречу мистера Скотта с Джонни. Иначе бы он к нему не попал… Он находился во власти идеи, что Чарли Байта убили. Сбросили с балкона его комнаты. И… мне действительно неприятно об этом говорить".

Вароу — крупным планом, с микрофоном:

— Мистер Себастьян, разве вы не считаете своим долгом сообщить нам все, что вы можете? В конце концов, мы никого не обвиняем. Но мы должны ознакомиться со всеми фактами.

— Да, видимо. Но мне не нравится…

— Конечно, мистер Себастьян. Это можно понять. Но вы сказали, что мистер Скотт был убежден, что Чарльза Байта убили…

— Да, похоже, что у него была идея фикс, что Джонни Трои убил Чарли. Вы понимаете, в припадке гнева…

Снова Вароу кивает головой: — Понимаю.

Юлиус Себастьян трясет головой, приглаживает ребром правой ладони серебристые виски.

— Оглядываясь назад, я почти не сомневаюсь, что у него была, как психиатры это называют, навязчивая идея? Но, конечно, мистер Скотт внешне был обаятелен. Приятный, остроумный.

Я поражался, слушая Себастьяна. Так спокойно и уверенно лгать!

"Но как, — подумал я, — мне доказать, что он лгал? Мы были одни в его кабинете. Я не сомневаюсь, кому поверят, если я обвиню его во лжи, несмотря на то что люди, знающие меня, уверены, что я никогда не стал бы прибегать ко лжи для собственной выгоды".

"Люди, знающие меня", не включают всех тех, кто сейчас смотрит эту передачу.

В каком-то тумане я наблюдал остальное. На меня Вароу потратил семь минут; все остальное очень ловко уложил в три.

Сразу после Себастьяна с его "настойчивой идеей" на экране показался доктор Мордехай Питере.

Не психиатр, а психоаналитик. Минуты две-три объясняли, в чем разница.

— Да, мистер Шелл Скотт, так он мне представился, вчера навестил меня в моем кабинете. Мое профессиональное мнение таково (тут последовало длительное отступление о том, что он специально меня не обследовал, однако в силу долгого наблюдения за аналогичными субъектами уверен в правильности своего вывода), что он представляет типичный случай.

Поколебавшись, он продолжал так:

— Он был исключительно взволнован. Его основной проблемой, очевидно, было суицидо с подавленным каннибализмом, эскалирующим к травматическому взрыву, который проявляется внешне в приверженности к насилию. Я не сомневаюсь, что дальнейшие наблюдения обнаружили бы доказательства прогрессирующего эго, как с "ди", так и "согередусом".

Доктор обнаруживал эту тарабарщину у всех и у каждого. Его пациенты не подозревали, что у них погребены в подсознании такие страшные отклонения от нормы, а вот Мордехай мог все обнаружить! Закончил он свое выступление элегантно:

— Как специалист, я нашел его весьма интересным субъектом. Исключительно вспыльчивым и горячим. Почти устрашающе опасным для окружающих. И я подумал…

Розовощекое лицо доктора расплылось, в благодушной улыбке:

— Если мне разрешат высказать свое личное мнение… Лицо Гарри Вароу.

— Конечно, доктор!

— Это одно из заболеваний или, скорее, нарушений человечества, которые дуерфизм… может ликвидировать. Даже такой запущенный случай, как у мистера Скотта, вполне поддается излечению, если бы он обратился к нам. Он бы избавился от своей враждебности, вспышек гнева, параноидных реакций и переполнился бы чувствами любви, понимания и миролюбия. Он бы потерял свою жуткую индивидуальность…

Дальше я не слушал. Доктор умел использовать любую возможность саморекламы.

Наконец Вароу произнес:

— Благодарю вас, доктор. Перед вами выступал доктор Мордехай Питере, знаменитейший Дуерфспсихоаналитик в мире.

Я подумал, что он отпелся, но нет. Еще не конец. Последовала серия десятисекундных интервью.

Полицейский офицер, чувствующий себя не в своей тарелке. Я знал его хорошо, и он знал меня…

— Когда раздался звонок.

— Да, я отвечал на него.

— Он сказал, что он Шелл Скотт.

— Нет, я — голос звучал не совсем, как у Скотта. Я упомянул об этом человеку, говорившему по телефону. И я знаю…

Его отключили, рот у него продолжал говорить, и я уверен, что он сказал о том, что он убежден в моей непричастности к данной истории. Он был одним из тех, кто знал меня. Конечно, ему заткнули рот, такое заявление не устраивало Вароу.

Выкопали и пожилую даму, видевшую, как я стрелял из окна по машине Бончака, и того мальчишку, который сумел только с восхищением повторить:

— Да, сэр, бах-бах-бах. Я не знаю, сколько раз. И в завершение всего — моя фотография.

Я, со своими белыми волосами, перебитым носом и оторванной мочкой уха выглядел как дракула, выползший на окровавленный берег; на снимке все казалось каким-то зловещим и неестественным. Где они только выкопали такой снимок? Или же тут была пущена в ход специальная подсветка? Искусная ретушь? Во всяком случае, я этой фотографии никогда прежде не видел.

Камера вернулась снова к трупу невинной жертвы новоявленного дракулы, после этого нам опять показали свежее, красивое лицо Вароу.

— Разрешите мне напомнить вам еще раз, что пока нет никаких данных, никаких реальных оснований связывать мистера Шелдона Скотта с этим отвратительным преступлением.

Черта с два не было. Вся эта передача была построена таким образом, чтобы зрители не могли сомневаться в моей виновности.

— Но поскольку мертвая девушка была найдена изнасилованной в его комнате и видели, как он стрелял из пистолета в прохожих и, видимо,

инкогнито позвонил в полицию, прежде чем поспешно удрать с места преступления в своем "кадиллаке"…

Вот ведь мерзавец! И это не позабыл, чтобы представить меня проклятым капиталистом! Теперь у меня будут настоящие неприятности.

— Полиция разыскивает его. Основной диктор сказал:

— Благодарю вас, Гарри Вароу.

После этого нам показали смазливую девицу, сидящую в ванне, заполненной мыльной пеной. Реклама нового туалетного мыла. Я поднялся.

— Стив, ты еще здесь?

Вид у него был скверный. Наверное, не лучше, чем у меня.

— Стив, — сказал я, — я этого не делал. Передачу подготовили умные негодяи… Мне придется самому во всем разобраться. Но я не делал того, что они мне тут приписали.

— Очень рад, — его голос звучал глухо.

— Я, разумеется, должен уехать. Тебя линчуют, если меня найдут в твоем доме. Но я хочу попросить тебя об одной услуге.

— Конечно, конечно, — ответил он слишком торопливо.

— Сначала разреши мне воспользоваться твоим телефоном. Потом я постараюсь уехать куда-нибудь подальше, они считают, что я это уже сделал. Не могу ли я воспользоваться твоей машиной? Черт возьми, ты можешь заявить, что я ее украл. Мне безразлично.

— Конечно, конечно…

Я позвонил Сэмсону. Назвал ему себя.

— Боже праведный! Где ты?

— Сэм, не упоминай моего имени. Ты слышал десятичасовые известия?

— Нет, но я…

— Слушай, в моем распоряжении всего минута. Вот что случилось…

Черт, ты намерен проследить этот звонок?

— Шелл, ты должен приехать. Немедленно. Я встану за тебя…

— Приеду, когда сам изобличу убийцу. Только так, Сэм. Даю честное слово, я сделаю все, что в моих силах, чтобы разобраться.

— Расскажи мне с самого начала…

Я повесил трубку, хорошо зная моего лучшего друга. Честный, преданный коп, он не станет лгать ни мне, ни в мою защиту. Он обязан разыскать меня и бросить за решетку, и он приложит все силы для этого. А потом будет самозабвенно сражаться вплоть до Верховного суда, помогая доказать мою невиновность.

— Живее ключи, Стив, — сказал я.

— Полиция выехала?

— У Сэма не было времени проследить звонок, но я поехал. Послушай, если ты беспокоишься…

— Нет, Шелл. Наконец-то он улыбнулся.

— Я знаю, что ты не взорвал Сити-Холл и не натворил ничего постыдного. Но, братец, это подавляет. Черт возьми, из-за чего они все на тебя так ополчились?

Этот вопрос мучил и меня. Да, почему? Обрушились на меня далеко не все, но казалось, что им нет числа. Выступали трое, однако они постарались, чтобы их мысли и мнения прочно вошли в сознание миллионов, именно миллионов слушателей. И среди слушателей находились те, кто намотал себе на ус все те "факты", которые преподнесла троица.

Самое же непонятное то, что убедительно и складно врали все трое, Юлиус Себастьян, Мордехай Питере и Гарри Вароу. Это впечатляло.

Но я вовсе не собирался тихонько лечь на постель, скрестить руки и умереть.

Нет, я буду бороться!

Я добрался до святилища, до своего временного убежища.

Оно называлось "Браун-Мотель". Это было старенькое, очень чистенькое заведение на Адам-Бульваре. По всей вероятности, его первого владельца звали мистером Брауном.

Догадайтесь, о чем я тогда думал? После всех переживаний, когда ночь еще не кончилась?

Я думал: "Ох, до чего же я голоден. Да и ночь еще не кончилась".

Когда вас мучает голод, все остальное отступает на задний план. Конечно, мне известно, что люди постились. Другие объявляли голодовки, не ели по десять, двадцать, пятьдесят дней, и это почему-то не убивало. Но это было невесело!

Меня удручало еще и то, что пустота в желудке затрудняла поток мыслей в голове. Конечно, я надеялся, что голова не подведет, хотя бы на то время, пока я не выберусь из этой заварухи.

Положение казалось незавидным. По дороге сюда я воспользовался двумя платными телефонами: оба раза звонил Сэму. Когда я положил трубку во второй раз, я успел рассказать ему всю историю, правдивую историю. Сэм во всем разобрался и поверил мне, в особенности потому, что знал и о случившемся раньше, на шоссе Бенедикт-Каньон, и все последующее. Но настаивал на том, чтобы я добровольно явился. А я твердо стоял на своем: "Нет". После этого произошел примерно такой разговор:

— Сэм, я прекрасно понимаю, что ты должен выполнить свою работу. И ты схватишь меня, если сумеешь. Но без моей помощи. Моя забота — не попасть тебе в руки. Если хочешь мне помочь, приглядывай за Вароу, Себастьяном, Питерсом и за их бражкой. Почему они стараются меня убрать? Я не знаю. Ты знаешь?

— Ты не должен на меня обижаться.

— Я все понимаю. Но явиться к тебе я не могу. Нет, Сэм, мой хороший, если только я не сумею внести ясность в происходящее, эти люди меня засудят.

Помолчав, я добавил:

— Вот и получается, Сэм, что ты против меня. Он согласился:

— Да-а-а…

— Я не стану желать тебе удачи. Помни все имена, в особенности — Бончака.

После этого я отыскал мотель. Я остановил свой выбор на нем потому, что при каждом коттедже имелся индивидуальный гараж со скользящей дверью. А я хотел не только сам спрятаться, но спрятать также машину Ферриса. Очень может быть, что к этому времени ее уже разыскивали.

Попасть внутрь было совсем нетрудно. Полусонный клерк; у меня шляпа натянута по самые глаза; регистрационную карту я заполнил какими-то каракулями левой рукой. Уплатил за три дня вперед — и меня провели в мою кабину. Нет, попасть в такое заведение совсем нетрудно. Куда сложнее бывает из него выбраться.

Прежде чем оставить свой "кадиллак" у Ферриса, я забрал из него все, что посчитал нужным, и перенес в его машину, а потом — в кабину мотеля. Беспорядочный набор. Коробка патронов для "кольта". Коробка грима. Пушистая фальшивая борода, которую я однажды надевал на какой-то новогодний вечер, и выглядел очень нелепо. Шляпа, чтобы прикрыть волосы. Еще какие-то пустяки. Сущая ерунда.

В кабине имелся телевизор. Приняв душ, я лег и стал смотреть. Кажется, все "последние известия" посвящены трем вопросам: выборам во вторник, непонятно связанным между собой смертям Чарли Байта, Джонни Троя и Сильвии Байт и мне, угрозе для страны.

Потом я выключил телевизор и лежал, раздумывая. Я был в недоумении, мозг не находил ответа. Утверждают, что подсознание работает безотказно, только надо суметь его подключить. В этом и загвоздка: я не знал, как это сделать.

Наконец я повернулся носом к стене и заснул. Полагаю, это был сон, страшный, таинственный, даже какой-то пророческий. Это были, одновременно сон, мечта и размышление, полузабытье, перемешанное с полубодрствованием, что далеко не одно и то же. Что-то мелькало, стиралось, наплывало, подобно абстрактному рисунку. Самым забавным было то, что говорили стихами, даже пели.

Временами казалось, что я просыпаюсь, но тут же понимал, что продолжаю спать.

Сон. Они поймали меня, приговорили вымазать в дегте, затем вывалять в перьях, бросить в огонь, после чего повесить в газовой камере.

Все закрутилось, завертелось, и вот я уже в огромном зале судебных заседаний. Меня приговорили, но у меня есть шанс облегчить свою участь. Они предоставили мне право защищать себя, чтобы потом определить характер смерти. Свидетельские показания сначала давали нормально, потом в ртихотворной форме. Но мне эти стихи не казались складными. Через некоторое время свидетели вообще запели.

Я стоял перед судьей, облаченным в черную мантию и белый парик. Это был Юлиус Себастьян. Старшина присяжных — Джо Райс, а среди двенадцати присяжных я узнал девятерых здравствующих и умерших гангстеров: Билли Бончака, Тони Ангвиша, Бубби, Снэга и других, которых я собственноручно застрелил в прошлые годы. Все они были вооружены автоматами и длинными ножами.

Судебным репортером был Гарри Вароу. Слева от меня восседал суровый окружной прокурор Хорейша М. Хамбл.

А справа Дэвид Эмерсон — защитник. Заседание началось с песнопений, восхваляющих Дуерфизм. Слово взял Мордехай Питере, он поклялся говорить правду и только правду, поднял руку и пронзительно запел:

Он ужасный злодей, Он растлил всех детей. Его не исправить, К праотцам отправить!

Две последние строчки подхватили другие, заглушая слова протеста защитника и его призыв судить по совести. Толпа все более зверела, слышались какие-то вопли, улюлюканье, визг, рычание, лай.

Наконец, мне предоставили возможность высказаться. Я заранее продумал свою речь, намереваясь вывести на чистую воду своих недругов, однако, когда пришел великий момент, смог лишь шевелить губами, а в зале звучал голос Себастьяна:

Я ужасный злодей, Я растлил всех детей. Меня не исправить, К праотцам отправить!

После этого все двенадцать присяжных прицелились в меня, возвещая:

— Он виновен. Смерть ему, смерть!

Я проснулся в холодном поту, бормоча в полузабытье:

— Я этого не сделал! Не сделал! Я не виноват!

Но наконец я сообразил, что проснулся, на самом деле проснулся. Рубашка и наволочка на подушке промокли от пота, я чувствовал себя измученным и разбитым.

И подумал: "До чего же мне хочется есть!" Эта мысль меня обрадовала. Все встало на свои места. Я поднялся, принял душ, оделся и почувствовал себя нормальным человеком. Болела голова, я не отдохнул, напряжение не спало, но я не сошел с ума.

И готов был встретить во всеоружии наступающий день, хотя он и не сулил мне ничего хорошего. Этот сон не забывался, преследовал меня. К рассвету в нем начал просматриваться смысл.

Возможно, в том сне заложены ответы на все вопросы, только надо их понять. Тогда я буду знать, как действовать дальше, как выбраться из беды. А положение сложилось — хуже не бывает.

Почти все утро у меня был включен телевизор. Я торопливо выскакивал из домика, покупал сэндвичи и газеты. Они вопили в один голос.

Мое исчезновение было истолковано как доказательство вины. Газеты кричали о том, что я перестрелял множество людей, а кого именно — не уточнялось. Вытащили наружу крутые ситуации, включая несколько любовных историй. Подчеркивали хрупкость и беззащитность Сильвии, и тут же акцентировали мою склонность к решительным действиям (это чтобы не назвать меня просто насильником). Нет смысла все это пересказывать, сами можете догадаться. Правда, до сих пор еще никто не осмелился прямо обвинить меня.

Об этом были написаны столбцы за столбцами во всех газетах, передачи по телевидению и по радио и, несомненно, несметное количество самых разнообразных слухов. Вся эта вакханалия началась вчера с упоминания моего имени в репортажах касательно смерти Джонни Троя; теперь же я почти вытеснил Троя со страниц газет.

Шелл Скотт разве что не смог затмить собой предстоящие выборы. А сегодня был уже понедельник, первый понедельник ноября. Завтра, во вторник, народ пойдет голосовать за нового президента. За Эмерсона или Хамбла.

За уверенность в своих силах или за дуерфизм. Я решил, что вопрос сводится к этому. За последние два дня мне стало ясно, что основная философия дуерфизма — это это, что человек невиновен в своих неудачах и ошибках, отвечает за них кто-то другой. Преступники вовсе не мерзавцы, а всего лишь больные люди; надо покопаться в их прошлом, непременно что-то отыщется. Нужно относиться терпимо решительно ко всему, включая зло.

Хамбл называл это "делать добро для народа", отбирая принадлежащее другим людям. Он болтал о благосостоянии, хотя, по сути, дело сводилось к тому, чтобы воровать у тех, кто не разделял его взглядов. Он без конца призывал к состраданию, жалости и человеколюбию в отношении тех типов, которые этого не заслуживали. У него голова была забита бредовыми идеями, о которых он умел захватывающе говорить, но, разумеется, сам не относился к ним серьезно.

И такой человек баллотировался на пост президента Соединенных Штатов. Весьма возможно, он будет избран. Хамбл или Эмерсон. Завтра мы будем знать. В полдень я снова включил телевизор. В скором времени я намеревался покинуть свое убежище, понимая, что меня все равно разыщет либо полиция, либо какой-нибудь бандит. В "кольте" у меня было шесть патронов, так что, если дело дойдет до этого, я смогу проделать шесть дыр. Стрелять в копов, разумеется, я не стану, сдамся без сопротивления. Копов я люблю, только сейчас предпочел бы не видеть их поблизости.

По телевизору передавали последние речи сначала Хамбла, потом Эмерсона. Слушать Хамбла мне совершенно не хотелось, но надо хоть немного отвлечься.

Хамбл начал свою речь традиционно:

— Мои дорогие друзья…

Я слушал его вполуха, расхаживая по комнатушке.

Время от времени я улавливал отдельные фразы. Все то же самое: "Ваше правительство сделает для вас то-то и то-то". Хамбл в состоянии добиться повышения пенсий, ассигнований на образование, на здравоохранение… и т. д., и т. п. За счет чего и каким образом — об этом не говорилось. Сейчас важно привлечь на свою сторону как можно больше избирателей, а потом… Да мало ли предвыборных обещаний забывалось?

Наверное, вы уже поняли, что я собирался голосовать за Эмерсона.

Хамбл говорил: теплый бархатистый голос струился как музыка, как дивная песня: колыбельная песня, которой он убаюкивал своих сограждан. Он убеждал, почти гипнотизировал. Хорейша М. Хамбл в политике — то же, что Джонни Трои в шоу-бизнесе. Блестящая личность, полная магнетизма, наделенная волшебным голосом.

Ни логики, ни здравого смысла, но зато Хамбл умел "заговаривать" слушателей куда успешнее любого умного человека. Вроде Эмерсона. Тот выступал очень умно, очень конкретно, но без всякого блеска.

В данный момент Хамбл говорил:

— Это будет новая эпоха, мои дорогие друзья, блистательная эпоха без недугов и нужды, когда будет осуществляться любое желание каждого человека. Голосуя за меня, вы голосуете за безопасность, за свое собственное благополучие и за благополучие ваших любимых и ваших малышей.

Внезапно я насторожился. Все эти фразы я уже слышал, когда разговаривал с Юлиусом Себастьяном. А фразу "сущая правда, простая правда" Хамбл произнес точно с таким же пришептыванием, как Себастьян или же Мордехай Питере.

Я замер, напрягся. Неожиданно до меня дошло. Я разобрался решительно во всем. И все это действительно было в моем вещем сне. Себастьян был там судьей и жюри, хотя бандиты сидели на соответствующих местах и делали вид, что высказывают собственное мнение.

Я не видел там Джонни Троя. Но зато там имелся "судебный репортер" Гарри Вароу, выдающий фарс за настоящий суд. А когда я стал протестовать, доказывая свою невиновность, у меня изо рта зазвучал голос Себастьяна,

Еще и еще, и еще — все сводилось к одной простой догадке. Когда Джонни Трои, самый популярный эстрадный певец Америки, восхищал мир своими песнями, Фрэнсис Бойл находился рядом и молча улыбался. Пел Чарли Байт.

Я был уверен в своей правоте, даже не собрав доказательств. Впрочем, сперва я не подумал о доказательствах. Первая мысль была такой: а почему нет? Разве не такова официальная философия страны? Если не можешь заработать — укради. Конечно, так прямолинейно это не преподносилось, но от Вашингтона, округ Колумбия, до Голливуда все действовали по единому правилу.

Не согласны? Существовали книги, написанные призраками, и речи, соединенные ими же; соблазнительные рисунки на обложках книг, не имеющие ничего общего с их содержанием; тысячи фальшивых реклам, союзов и клубов, сулящих золотые горы доверчивым простакам. Существовали "звезды" вроде Рональда Дангера, "скульптуры" из автохлама и унитазов, бездарные художники, безголосые певцы, имя и славу которых искусственно создавали соответствующие критики, а, в конечном счете, дуерфы.

И это только на поверхности; если же копнуть глубже…И вот теперь — Джонни Трои. Синхрон придуман давно. Мы прошли долгий путь с того дня, когда кинозвезда сама пела или говорила, одновременно танцуя. Следующий шаг — кинозвезды сами озвучивали свои роли. Потом вместо звезды говорил и пел кто-то другой. Затем уже вообще одни артисты играли, другие говорили, третьи пели.

Хороший звукооператор может из отдельных слов смонтировать целую речь. Певцам искусно подправляют голос, изменяют тембр и так далее.

Возьмите настоящего певца, человека с голосом, как у Чарли Байта. Он записал первую пластинку под именем Джонни Троя, потому что "Джонни Трои" звучит лучше, чем "Чарли Байт", ну и намного лучше, чем Фрэнсис Бойл. Хватайте его. Запишите. Боже, какой голос! Подождите, пока мы обработаем ленту, а потом…

Но у него такое невзрачное лицо. Где секс, черт побери? Где шарм, элегантность, уверенность в себе? Да и росточком он не вышел, всего 5 футов и 6 дюймов. Можете ли вы поверить, что он очарует избалованных американских женщин? Певец должен их взволновать, подогреть их гормоны. Но этому? Чарли Байту?

Итак: отыщите Адониса, парня с настоящим огоньком, горячей кровью и магнетизмом. Он красив и лицом, и фигурой. Но он не умеет петь? Что за беда? Боже мой, неужели так трудно догадаться, что нужно сделать? Мне пришла в голову превосходная идея. Мы все устроим…Потом громкая реклама, хвалебные комментарии, предваряющие выступления по радио и телевидению, обработка прессы. Одним словом, се-бастьянизация на высшем уровне.

Если первая пластинка "Аннабел Ли" записана Чарли Байтом, многое объясняется. Прежде всего, распространенная Себастьяном абсолютно беспочвенная сказка об "истерическом параличе" горла Троя. Ясно, почему Трой-Бойл и Чарли были всегда вместе, даже в студии звукозаписи. Да, Трои не может петь, если рядом нет Чарли.

Верно, он действительно не мог петь. Этим объясняется решительно все. Перечислять нет необходимости. "Аннабел Ли" была записана Джонни Троем в марте 1961 года. Но "Джонни Трои", или Фрэнсис Бойл, с февраля 61-го года по июль включительно отбывал наказание в тюрьме Сан-Франциско. Угон машины. Статья 487 уголовного кодекса. Весь март он пробыл за решеткой.

Совершенно очевидно, что красавец Френсис Бойл не мог записать эту пластинку. Только настоящий Джонни Трои. Сердце бешено колотилось, лицо вспотело. Многие второстепенные факты укладывались в единую систему. Чарли Байт родился и вырос в Спрингфилде, штат Иллинойс; компания "Империал" — в Чикаго, в том же штате. Но не это главное.

Ага, вот оно…"Джонни Трои" — крупнейшая афера в мире шоу-бизнеса. Совершенно очевидно, что Себастьян не только должен знать — он сам автор и организатор обмана.

Можно ли удивляться, что меня следовало уничтожить, дискредитировать, обезвредить любыми возможными средствами, убить, если удастся? А я-то еще удивлялся, чем это я вызвал такую бурю, почему так возненавидели меня.

Если выплывет афера с Джонни Троем, Юлиусу Себастьяну не отмыться. Более того, сразу возник бы вполне естественный вопрос: другие знаменитости Себастьяна? Величины действительные или мнимые?

Все клиенты Себастьяна шли одинаковым путем, их подняла на щит и создала им имя одна и та же клика. Полдюжины ловких критиков обрабатывали общественное мнение, а менее именитые искусствоведы, чтобы не показаться людьми консервативными, умолкали или присоединялись к общему хору.

Несомненно, лишь небольшая группа самых близких к Себастьяну людей знала правду о Джонни Трое. Другие шагали в ногу с Себастьяном по самым различным причинам. Но широкая публика верила в Джонни, любила его. Возможно, они не знали многого о "творчестве" Дангера, Де-лтона и прочих, но считали, что сведущие критики не стали бы расточать столько хвалебных слов бездарям. Но если я выдам секрет?

Ох, братцы! Нет, конечно, этого постараются не допустить. Большинство введены в заблуждение и будут искренне верить в мои чудовищные наклонности, пока не откроется истина; но три сукина сына лгали совершенно сознательно: Юлиус Себастьян, Гарри Вароу и Мордехай Питере. Они организовали травлю. И если выяснится подоплека — никто не простит им обмана с Джонни Троем.

Рухнет вся империя Себастьяна. Я шагал по комнате, лихорадочно думая. Наконец остановился, плюхнулся в кресло и включил телевизор.

Хамбл все еще говорил. Теперь он призывал ко всеобщему братству. Фразы были округлыми, лишенными всякой конкретности, но доступными для любого ребенка. Если не задумываться над тем, как Хамбл намеревается осуществить все, что обещает, им можно было восхищаться. Демагог чистой воды.

Внезапно мне в голову пришла страшная мысль. Похоже, что Хамбл станет следующим президентом Соединенных Штатов, если только Калифорния шагнет под его знамена. Как будет ликовать Юлиус Себастьян! Никто, не считая, разумеется, самого Хорейши М. Хам-бла, не вложил столько труда и средств в его победу на выборах. Хамбл получил себастьяновскую обработку.

Совсем как Джонни Трои. Вот я и подумал: "Когда Хорейша М. Хамбл открывает рот, чей голос мы слышим?"

Нет, я не испугался и не растерялся. По всей вероятности, нечто подобное и прежде приходило мне в голову, только не было четко оформлено. Слушая речи Хамбла, я возмущался тем, что они переполнены стандартными штампами.

Фразы сами по себе ничего не значили, но хорошо звучали, а это было важно. Такие речи сочиняют практически без помарок. Преподнесенные красивым, хорошо поставленным голосом Хамбла, они приобретали значение.

Фрэнсис Бойл, неотразимый красавец, был прекрасным фасадом для голоса Чарли Байта. Хорейша М. Хамбл, неотразимый красавец с бархатным голосом, станет тоже прекрасным фасадом для кого-то другого.

Кто стоял за Троем, я знал. А за Хамблом, мог только гадать. Голосуя за Хамбла, одураченные люди будут голосовать за невидимку.

Я твердо знал, что хочу сделать: сообщить всему одураченному миру, что происходит. Однако мир не пожелает меня слушать. И с каждой проходящей минутой мое положение ухудшалось.

Хамбл заканчивал выступление; последняя фраза прозвучала так:

— Помните, дорогие соотечественники, завтра у избирательных урн: Хамбл может для вас сделать больше.

Он самоуверенно улыбнулся, не сомневаясь в своей неотразимости.

Затем последовала торговая реклама. Сначала речь шла о модернизированном холодильнике с какими-то дополнительными камерами, потом показали ту же девушку в ванне, заполненной мыльной пеной.

Речь Эмерсона должны были передавать по другому каналу, я потянулся к телевизору. Наверное, что-то меня предупредило, что это нужно сделать именно в это мгновение. Замешкайся я немного — и было бы поздно.

Я не слышал, как отворилась дверь. Я вообще ничего не слышал, разве что приглушенный звук выстрела. Но так как я резко наклонился вперед, чтобы дотянуться до ручки телевизора, пуля лишь слегка царапнула щеку и врезалась в стену.

На остальное ушла секунда. Я вообще ни о чем не подумал, реагируя автоматически: пригнулся и отпрыгнул вбок, рука выхватила "кольт".

Я не успел приземлиться, как он выстрелил вторично. Выстрела я не услышал, но почувствовал, как пуля задела ребро. Его я увидел в проеме двери и выстрелил на лету.

Он застыл, прислонившись спиной к двери. Пистолет с глушителем — в левой. А правую он прижимал к груди.

Тони Ангвиш!

Он издал приглушенный крик или кашель и согнулся. Зубы у него были стиснуты, губы раздвинуты, от страшной боли глаза почти закрылись.

Я поднялся, прыгнул и вышиб пистолет у него из рук. При этом он покачнулся и тяжело упал на колени.

Повернув ко мне голову, он сказал, не разжимая зубов:

— Ублюдок! Ублюдок! Ты убил меня. Это…

Его слова закончились стоном. Теперь сквозь пальцы у него сочилась кровь.

Я сунул свой "кольт" обратно в кобуру.

— Сейчас вызову скорую помощь. Ты, конечно, этого не заслуживаешь, сукин сын! Но я вызову. Только не воображай, что я останусь и буду с тобой нянчиться.

— Больно…

Он согнулся еще больше, обеими руками зажимая грудь. Смотрел не на меня, а куда-то мимо.

— Врачи уже не помогут. Я знаю…

Голос у него звучал достаточно сильно. Он просто не договорил половину фразы. Глаза у него блестели, казались какими-то особенно ясными, как у человека с высокой температурой. Я уже и раньше замечал такое — и задумывался, что же творится в душе человека, который знает наверняка, что умирает.

Лихорадочный блеск исчез. Глаза стали холодными. Его затрясло, голова немного повисла.

Потом он произнес спокойно, как будто у нас шел дружеский разговор:

— Джо послал нас вшестером. Двадцать пять тысяч долларов тому, кто доберется до тебя. Никогда не видел его в такой ярости. Тебя все ищут,

все копы в городе, добровольцы-сопляки тоже. Двадцать пять тысяч, подумать только, еще ни разу не был близок к такой сумме… ох! Лицо у него исказилось от сильной боли.

— О Господи!

— Я сейчас вызову…

— Прекрати!

Мне показалось, что он пытается улыбнуться, но уголки его рта не поднимались кверху.

— Мне и жить-то осталось всего минуту… Хочу тебе сказать… Вот уж не предполагал… Мне повезло, я тебя нашел… Проклятие, как больно… Ну, хоть не обидно, ты не размазня…

Я положил руку ему на плечо.

— Джо? Джо Райс?

— Точно. Джо Райс. Мы упустили тебя в Бенедикт Каньоне, но тогда это было не так важно. А теперь важно. Ты не поверишь, насколько важно.

Я посмотрел на дверь. Наверное, я оставил ее открытой, когда мотался за газетами. Очевидно, никто не обратил внимания на выстрел. Во всяком случае, признаков тревоги пока не заметно. Но если Тони удалось добраться сюда, значит, скоро прибудут и другие.

— Как ты меня разыскал? — спросил я его.

— Был уверен, что ты залег на пару дней. Мы вшестером поделили телефонную книгу на равные части. Я взял себе первую.

Он обнаружил меня так же, как я накануне — Билли Бончака. Полиция тоже найдет. И очень скоро. В этом нет сомнения. Хорошо уже то, что пятеро остальных головорезов не станут искать меня в этом месте, если только…

— Ты говорил кому-нибудь, что разыскал меня? — спросил я.

— Ну нет. Я хотел один получить всю сумму.

— Где сейчас Райс?

— Не знаю. Могу сказать, где он будет в четыре часа. Большое совещание, все шито-крыто. Наверху у Себастьяна, в его офисе. Джо сказал позвонить ему туда, если…

Внезапно голос у него ослабел, теперь он почти шептал:

— Любой из нас, кто выследит тебя или пришьет. Он сказал, что ему необходимо это сразу же знать. Очень важно знать, от этого многое зависит.

Мне становилось все яснее, почему это так важно.

— В агентстве Себастьяна, да? Кто там будет?

— Я знаю только про Джо. Но совещание важное. Будут и другие. Вопрос о выборах, но и о тебе тоже. Они все там с ума посходили. Ты даже не представляешь, в какое пекло ты угодил.

Я еще слышал его.

— Тони, что ты мне скажешь про Чарли Байта и Джонни Троя? Он с большим трудом приподнял голову, чтобы посмотреть на меня.

— Про Байта не знаю. Но Троя я прикончил. Джо предупредил, что он будет один, ну и мне надо им заняться. Сделать так, чтобы походило на самоубийство. Трои и без того был здорово пьян, а я влил в его горло еще неразбавленной водки. Он даже не заметил, когда я его застрелил. Классно получилось, верно? Я свое дело знаю…

— Тони, что это за совещание? Зачем Себастьяну показываться вместе с Райсом накануне выборов?

— Их никто не увидит. Можно пройти открыто до другого конца квартала и вернуться через другие офисы. Троянские предприятия. Заседание продлится с час, потом они разойдутся незаметно, по одному. Они должны решить, что делать. Ты им все карты спутал, так я понимаю. Самое подходящее место для встречи. Такое, чтобы тебя никто не увидел, Джо говорит.

Паузы между фразами становились все продолжительнее. Голова у него совсем поникла, подбородок почти упирался в грудь. После долгого молчания он заговорил снова:

— Два варианта. Если тебя убьют и если нет. Джо говорит, от этого многое зависит. Говорит, тебе известно об одном парне по имени Бойл. Что это значит, не знаю.

— Я знаю. Его убили, потому что он больше не мог петь. Кроме как полицейским и газетчикам…

Я немного подумал:

— Это ты забрал пластинку Троя?

— Такую маленькую, с проигрывателя? Я. После того, как сделал дело. Джо сказал, что она ему нужна.

Он помолчал.

— Скотт. Скотт, как ты думаешь…

Он замолчал. Я почувствовал, как его тело вздрогнуло у меня под пальцами.

— Господи Иисусе, — пробормотал он. Я подождал, пока спазм прошел.

— Что в отношении Чарли Байта, Тони? Ты не слышал, его убили? Тони! Он не падал только потому, что я поддерживал. Теперь — отпустил. Он упал, стукнувшись лицом о ковер.

Молчание и падение еще не означают, что человек умер. Но Тони Ангвиш был мертв. Я поднялся, подошел к двери и убедился, что на этот раз она заперта. Потом немного походил взад-вперед по тесной комнатушке, стараясь решить, что же делать. Нужно рассказать, чтобы история распространилась по всему городу. Прежде, чем меня убьют. Если же убьют, а это могло случиться в любую минуту, — афера с Троем останется тайной. Позвонить в газету или на телевидение? Но даже если удастся, кто станет меня слушать? И не исключено, что я попаду на типа вроде Гарри Вароу или какого-то другого дуерфа, который тут же вызовет полицию. И меня бросят в камеру до того, как я успею открыть рот.

И тем не менее я обязан рассказать — не только ради спасения собственной жизни. Люди должны знать про Себастьяна… про Троя и… Думаю, избиратели должны услышать обо всем этом до голосования.

Я включил телевизор. Говорил Эмерсон. У него было хорошее, умное лицо, не слишком красивое, но сразу было видно, что это незаурядный человек. И говорил он без особого ораторского искусства, не чаровал голосом, не уговаривал, а рассуждал. О тех же проблемах, которые звучали в речи Хорейши Хамбла: пенсии, здравоохранение, образование и т. п. Он ничего не обещал от своего имени, но объяснял, чего мы сумеем добиться совместными усилиями. "Мы должны надеяться во всем на самих себя, помогать и уважать друг друга, Не уповая на помощь государства, которая расслабляет и того, кто дает, и того, кто получает". После этого он замолчал на такое продолжительное время, что я испугался, не случился ли у него паралич гортани. Но нет, ничего подобного:

он думал. Я так давно не видел, чтобы человек, занимающий большой пост, думал публично, что позабыл, как это выглядит. Эмерсон посмотрел прямо в камеру:

— Возможно, мой язык слишком груб для ушей, привыкших к обтекаемым фразам любителей изящно выражаться. Если так, смиритесь с этим. У меня нет желания быть президентом нации, где у мужчин нет чувства самоуважения, у женщин гордости, а у детей надежды.

Голос у него потеплел:

— Но я верю в вас, американцы. Верю в присущую вам мудрость, способность принимать самостоятельные решения, а не ждать, когда за вас подумает правительство.

Я выключил телевизор.

В данный момент я думал даже не о том, что именно говорил Эмерсон, а какая разница была между его выступлением и выступлением Хамбла. По сути дела они были взаимно исключающими.

Дело было не только в том, кто из двух ораторов проявил больше здравого смысла или выступал правдивее. Можно было подумать, что они говорили на разных языках. Вообще-то, так оно и было, если судить по выбору слов, эпитетов, сравнений. Но я имею в виду другую разницу. Истина остается истиной, независимо от того, как она изложена или каков ее источник… Мне нравится девушка и в норковом пальто, и в голубом бикини: ее тело не меняется от того, что она надела.

Когда выступал Хамбл, произносимые им слова были полны энергии, веса, сока, жизни. Они обладали субстанцией. Казалось, стоит только протянуть руку и пощупать их. Но вы не могли ухватить фразы Хамбла; слрва в ваших пальцах с треском лопались. Как красный мыльный пузырь.

Люди типа Хамбла могут привлечь на свою сторону избирателей, но веры в себя не завоюют. Независимо от того, насколько бархатист голос и лучезарна улыбка, их слова холодны. Слова очаруют слух, но не сердце и разум.

И все же какое-то недолгое ослепление, естественная тяга человека ко всему красивому завораживает людей, и они голосуют за разных Хамблов. Отдают им в руки власть деформировать их мозги, ослаблять дух…

У меня по коже пробежали мурашки. Я уже знал, что собираюсь сделать. И почему. Более того, знал, что не отступлю. И теперь я знал, как действовать. Не стану притворяться, будто я ни капельки не боялся. Боялся, да еще как!

Очень привлекательный аэропорт. Фактически вовсе не аэропорт, а всего лишь частная взлетная полоса в нескольких милях от Лос-Анджелеса на ферме некоего Виктора Вейнада.

Я не был с ним знаком: отыскал его имя на желтых страницах в разделе, озаглавленном "воздушный транспорт". Небольшое объявление, в котором было сказано: "пилот-виртуоз" плюс еще несколько строчек о том, чтр его услугами можно воспользоваться для доставки товаров на сельские ярмарки, обработки полей химикатами, телевизионных съемок, увеселительных прогулок и так далее. А заканчивалось все это одним словом, напечатанным крупными буквами: ДЕШЕВО.

Я решил, что человек, который берется за столько различных операций, к тому же дорого не запрашивает, не будет слишком придирчив. Я не подумал, что словом "дешево" заменено "паршивый".

Но в моем положении я был счастлив, что сумел хоть что-то отыскать. Я надеялся, что и дальше мне будет везти. Я оставил Тони Ангвиша а "Браун-мотеле", забрал из комнаты свои пожитки и нашел машину Тони, припаркованную у обочины за полквартала от мотеля.

Это был тот самый черный "седан", который я видел тогда в Бенедикт Каньоне. На голову я водрузил шляпу, с помощью туши из косметического набора затемнил себе брови; теперь они у меня стали красновато-коричневыми. Не потому, что мне пришелся по душе такой цвет, но потому, что именно этого оттенка у меня была борода.

Впрочем, какая это была борода? Кусок пакли, шутовская наклейка, лохматая и очень длинная, предназначенная для веселых вечеринок, а не для маскировки. В итоге я выглядел все тем же Шеллом Скоттом с насур-мленными бровями и дурацкой бородой.

Но я спокойно ехал в потоке других машин, меня не задерживали, в меня не стреляли, я не вызвал ни сумятицы, ни паники. Сделав по пути единственную остановку, я поехал прямиком сюда. Часы показывали 4 часа 20 минут. Та единственная остановка заняла у меня почти три часа.

Я по телефону попросил Вейнада быть готовым к четырем часам, но предупредил, что могу немного опоздать. Он явно не был готов, и мне это не понравилось. Не понравился и он сам.

Ферма выглядела, как свалка мусора. Это было ровное голое поле коричневой земли с одноэтажным оштукатуренным домом, выстроенным в двадцатые годы, и с небольшим гаражом рядом. Взлетная полоса представляла собой просто более гладкий участок на той же земле, протянувшийся от дома и гаража на несколько сот ярдов.

Виктора Вейнада не было видно, когда я проехал мимо столба с надписью "Авиация Вейнада", но когда я остановился и вытащил свой тяжеленный раздутый мешок из грубой парусины из багажника машины, он вышел, запинаясь и спотыкаясь, из дома.

У меня начались серьезные опасения. До этого я не испытывал никаких дурных предчувствий, но они сразу же появились, как только я увидел "пилота-виртуоза". Он совсем не походил на Виктора, то есть Победителя. Скорее на неудачника. С виду ему было лет 80, не меньше, да и наружность у него была еще более странной, чем у меня. На нем были надеты джинсовые штаны с заплатами на коленях, заправленные в высокие сапоги на шнурках, красная охотничья рубаха, поверх которой был повязан выцветший шейный платок. На носу защитные очки, которые надевают мотоциклисты. Он тащил пару объемистых пакетов.

— Хэй, здорово! — прохрипел он. — Вы Скотт?

— Да, это я. А вы мистер Вейнад?

— Да, сэр. Готов отправиться. Вот, наденьте-ка это. — Он протянул мне один из пакетов, который походил на парашют.

— Постойте, — крикнул я, — что это?

— Старый шют, — ответил он высоким дрожащим голосом, — лучше наденьте его сразу же.

— Парашют? Но мы еще и с земли не поднялись. Где самолет?

— В ангаре.

Он ткнул пальцем.

— Там? В этом маленьком гараже?

— Это не гараж. Ангар. Пошли.

— О'кей, но вообще-то я… я ожидал… Вы сказали… "старый шют"?

— Пошли.

Мы прошли к гаражу, он открыл дверь, вошел внутрь и вытолкнул оттуда аэроплан.

Да, да, вы не ослышались, все правильно. Ему было самое меньшее восемьдесят лет, а он приподнял аэроплан за хвост и сильно пихнул его вперед.

Я чуть не оторвал вытяжной трос от своего "шюта".

— Что это… что это такое? — закричал я в недоумении.

— Такие теперь не часто удается увидеть, верно? — проскрипел он с гордостью.

— Да, конечно, но… что это, "Спэд"?

Он хихикнул, но ничего не ответил. Возможно, просто не знал, или, скорее, это чудовище было собрано из остатков нескольких аэропланов.

— Очень удобен на сельских ярмарках, — объяснил он, — доставляет гуляк домой.

— Угу.

— У меня был второй, поновее, но я его разбил.

— Вы разбили второй? А что случилось с этим?

— Ничего… Пока.

Предполагалось, что полет будет самой простой операцией. Небольшой эпизодик блестящего плана. Во всяком случае, не такого уж безнадежно глупого. Я был воодушевлен речью Дэвида Эмерсона. Мне казалось, что нет предела человеческим возможностям. Оказалось, что имеются.

Я произнес вслух:

— Вот предел.

Вейнад не слушал меня. Или же не понял. Или не хотел об этом думать. Оглядывая своего доисторического красавца, он горделиво спросил:

— Ну и как вы его находите?

— Он ни за что не оторвется от земли. Вейнад рассмеялся.

— Ну, пошли…

— Что значит "пошли"?

— Вы взяли парашют? Олл-райт, но лучше, если вы защелкнете вон ту пряжку заранее.

— Здесь? Вот эту?

— Да. Защелкните ее… Вот так. Будет скверно, если вы дернете за вытяжной корт, а парашют не раскроется.

У меня потемнело в глазах.

— Что случилось? — спросил Вейнад. — Вы больны?

— Да.

— Вы плохо себя чувствуете?

— Да. Но это не имеет значения. Я должен это выполнить. Теперь уже нельзя отступать.

— О'кей, подождите, пока я не заберусь в кабину. А вы сможете раскрутить пропеллер?

— Раскрутить пропеллер? — Да.

Он поднялся на место пилота с резвостью восьмидесятилетнего инвалида, а я окинул придирчивым взглядом нашу птичку. У нее было два крыла, одно над другим, хвостовая часть, два колеса и пропеллер. В фюзеляже — два отверстия. Кабины. Вейнад уже сидел в передней, что-то мудря с ручками управления.

— Контакт! — завопил он.

— Ох, что там еще?

Он сверху махнул мне на пропеллер.

— Контакт!

Я запустил пропеллер со второй попытки, потом отступил в сторону. Самолетик "заговорил": "Хикети-хок-хокет… ппишоу, хикети-хок…" Я стоял, анализируя ситуацию. "Ппишоу" меня не устраивало. Но Вейнад заорал, чтобы я садился.

— Живо! Живо!

Я сбросил свой тяжелый мешок, набитый до отказа, в заднюю кабину и забился сам, в полном смысле слова посинев от паники. Теперь я знал, почему у него заплаты на коленях: он очень много молился…

Мы уже двигались, переваливаясь с боку на бок по колдобинам "взлетной полосы". Клан-кланк.

Потом это кланканье прекратилось, слышался только стон ветра "ю-ии-ии" и "хикетипшоу… хок". Мы находились в воздухе.

Половина пятого. Вейнад дал мне мотоциклетные защитные очки; я сразу же их надел. Через пару минут все вроде бы стабилизировалось. /Стук и грохот, но мы летим. Высоко. Я снова начал думать, что на свете нет ничего невозможного.

Если моя затея не удастся, то вдобавок ко всем тем преступлениям, в которых меня подозревали, мне добавят еще пару десятков. Возможно, наказанием будет немедленная казнь.

Я открыл молнии на своем мешке и бросил последний взгляд на плоды своего труда. Это должно быть правдой.

В "Браун-мотеле" в один миг все стало ясно, как погожий день без смога. Мне помогли слова Эмерсона.

Я должен убедить большинство в своей правоте. Задача ясна: единственное, что для этого требуется, это сказать правду. Поэтому я сел и все записал.

Как меня поняли, о разговоре с Себастьяном, Мордехаем Питерсом, Джонни Троем. Даты пребывания Фрэнсиса Бойля в тюрьме и дату создания пластинки "Аннабел Ли". Признание Тони Ангвиша. Заявление Джо Раиса, что он пожертвовал 200 тысяч долларов для проведения кампании за Хамбла. Я обвинил Юлиуса Себастьяна, Мордехая Питерса и Гарри Вароу в том, что они сделали лживые заявления в телевизионной передаче. Я включил только те факты, которые были мне хорошо известны. Материала набралось достаточно.

Оставалось позаботиться, чтобы материал дошел до людей. История требовала слова. И я придумал способ сказать полиции, газетам и общественности одновременно.

Мне напечатали девять тысяч листовок.

Длительная остановка, о которой я упоминал, была в типографии, с которой я имел дело на протяжении ряда лет. Владелец меня хорошо знал: конечно, понадобился чек на солидную сумму, зато все было сделано быстро и со знанием дела. Листовки — в половину газетного листа, — для меня напечатали 9 тысяч и "для внутреннего пользования" — еще несколько сотен. Я не сомневался, что он использует их так, как надо. Потом я нанял самолет.

Ну и собирался приступить к завершающему шагу. Я вытащил один из листков. Крупными буквами черным сверху было напечатано:

СЕКС — УБИЙСТВО — ИЗНАСИЛОВАНИЕ — МАФИЯ ЧИТАЙТЕ ВСЕ О ПОЛИТИКЕ! Возможно, я включил все же один собственный вывод, но только в качестве подтекста.

Для того, чтобы не сомневаться, что листовки будут читать и передавать из рук в руки, я подписался под текстом такими же крупными буквами:

ШЕЛЛ СКОТТ.

Вейнаду я просто сказал, чтобы он летел в сторону Лос-Анджелеса, и теперь я уже мог видеть высокую башню Сансси-Вайн, здание Федерального банка Лос-Анджелеса, дальше к центру, на углу Сансет и Вайна. Мы пролетели немножечко левее, между углом Голливудского шоссе и Вайна. Сердце Голливуда. Подходящее место для начала.

Я взял две пригоршни листовок и перебросил их через борт. Ветер вырвал из рук листовки: они потянулись длинной вереницей к Голливуду. Пусть себе летят.

Ветер на мгновение прижал несколько листовок к борту. И тут же их сдуло, и, разъединившись, листовки запорхали белыми крупными мотыльками над городом.

Итак, пути к отступлению отрезаны.

Мне удалось это сделать.

Виктор Вейнад повернул голову назад и заорал, перекрывая шум и свист ветра:

— Черт возьми, что. вы делаете?

— Я уронил маленькие кусочки бумаги, — ответил я.

— Маленькие?

— О'кей, я уронил большие кусочки бумаги. Он кивнул, внимательно глядя на меня.

— Следите, куда мы летим! — крикнул я.

Он пожал плечами, повернулся, и мы полетели дальше, "хикети-хок", к Лос-Анджелесу. Под нами был Голливудский Фривей, забитый транспортом, спешившим в оба конца. Я швырнул две пригоршни листков. У меня их было много. Когда мы приблизились к Сити-Холлу, административному центру, управлению полиции, я удвоил порции. Оглянувшись назад, я увидел, что на Фривей образовалась черт знает какая пробка. Движение остановилось. Не из-за моих ли мотыльков? Похоже, что так.

Покружившись над полицейским управлением, мы описали дугу над городом. Я не жалел листовки. Фил Сэмсон скоро будет читать речь в мою защиту. Я отыскал Гамильтон Билдинг на Бродвее, между Третьей и Четвертой улицами, где находился мой офис, и попросил Вейнада лететь пониже. Сентиментальный жест.

Мы повернули назад, к нашей "взлетной полосе". К этому времени я уже добрался до дна своего объемистого мешка и собрал последнюю горсть, когда мы снова летели над Голливудом. Впереди виднелись зеленые контуры огромной площадки для гольфа, серые полоски проходов, изумрудные лужайки, темно-зеленые кустарники и бежевые скамейки. Малюсенькие люди внизу занимались суровой борьбой с невидимыми с неба мячами, думая только об очках и общем счете. Скорее из озорства выделил и для них пару десятков своих листовок. Возможно, они долетят до сельского клуба. Ну и в добрый путь.

Под нами — миллионы людей; многие из них не получили мое послание. На некоторых оно произвело впечатление; другие пожали плечами. "Ну и что же?", но задумались; третьи возненавидели меня еще больше. Глупо надеяться, что все сразу поверят. Потребуется время, чтобы принять правду. Большинство пока считают меня убийцей, выродком, чудовищем. Ненависть, ненависть, ненависть…

Хорошо, что я нахожусь вне пределов досягаемости. А затем… Двигатель издал какой-то грозный звук. Я с самого начала ждал катастрофы — и перепугался. Вместо почти убаюкивающего "хикети-хок-хокет" он стал выстукивать "хик-хик-хок", затем завыл "ппшоу-о-оу", а закончил одним "ппппп".

Вейнад повернул голову назад и сказал:

— Я этого опасался.

Его самоуверенный залихватский вид куда-то исчез. Потом раздался треск.

— Что это? — завопил я.

— Сейчас он упадет. Надо выпрыгивать…

— Выпрыгивать, да? — спросил я, ничего не соображая, потом повторил тоном выше: — Выброситься на парашюте?

— Да.

— Куда?

— Туда, куда же еще?

— Куда?

Он ткнул пальцем.

Позднее, возможно, я бы воспринял его жест трагически, но не в этот момент.

— Вы с ума сошли?

Но он уже выскочил из своего отверстия и полетел вниз. Я высунулся наружу и завопил:

— Ненормальный! Что за бредовая идея… Но он уже был далеко внизу.

Но нет, я не стану паниковать.

Я давно решил, что если мне суждено умереть, то в постели. Даже в своей собственной. Но никак не на площадке для гольфа.

Нет, мои дорогие! Я отстегнул ремень безопасности, разогнул ноги и, не колеблясь, выпрыгнул из самолета, дергая на ходу кольцо вытяжного троса парашюта.

Ничего не произошло. Проклятый Вейнад. Я дернул посильнее еще раз и еще. И тут "старый шют" раскрылся с каким-то треском. Впрочем, возможно, это треснула моя спина, но все же позвоночник выдержал. Парашют раскрылся; я находился в сотне ярдов от земли.

Раздался невероятный грохот, треск, скрежет и звук взрыва, когда древний аэроплан врезался в землю и взорвался. Вспыхнуло пламя и охватило фюзеляж.

Меня несло в сторону игроков в гольф. Один их них лежал на траве, вытянувшись, как неживой. Другой бежал как сумасшедший через песчаную дорожку, схватившись обеими руками за голову. Третий затыкал пальцами уши. Четвертого не видно. Полагаю, он был настоящим спринтером.

Земля! Освободившись от строп, я увидел гольфистов. Они таращили на меня глаза. Потом один подпрыгнул на месте, как в комедиях Мака Сеннетта, и побежал ко мне. Двое других пустились следом за ним, размахивая короткими клюшками. Мне говорили, что некоторые гольфисты заключают пари на огромные суммы.

Потом я услышал крики и вопли с другой стороны: справа ко мне бежало с десяток невероятно возбужденных людей, некоторые из них размахивали листовками. Впереди на двух электрокарах для гольфа подпрыгивали наиболее ретивые и шумные предводители этой группы.

Конечно, такие кары проезжали за час не более шестнадцати миль, но и это немало. Ярдах в двухстах за ними на холме возвышалось здание из красного кирпича — местный клуб; возле него задвигалось еще несколько электрокаров.

Откуда мне было знать, как настроены эти парни? Кто может поручиться, что это не скопление убежденных дуерфистов, которые разорвут меня на мелкие кусочки во имя своих убеждений… или потому, что я испортил им площадку и нарушил игру?

Я тоже подпрыгнул на месте, повернулся и побежал, не разбирая дороги, лишь бы подальше от этой очумелой толпы. Несомненно, я замахнулся на мировой рекорд в беге по пересеченной местности.

Куда, все-таки, бежать? Мне представилась строчка в газетном сообщении: "Разъяренные игроки догнали его у шестого прохода и забили клюшками до смерти".

Эта мысль приделала крылья к моим ногам. Нет, в гольфкарах у них нет ни единого шанса догнать меня. Да нет, они не догнали бы меня ни на лошадях, ни на горных козах, ни на страусах.

И не догнали. Когда такси подъехало к тротуару в четырех милях от Эллендейл Кантри Гольф Клуба, я нырнул на заднее сиденье, отвернул лицо и принялся прилаживать бороду.

Да, на мне все еще была борода и шляпа. Во время полета я сунул их в карманы брюк. В тот момент я не предполагал, что они мне так быстро понадобятся, но в этом мире ничего наперед не знаешь.

Шофер не обращал на меня ни малейшего внимания. Он прилип к радио, которое распространяло дикие рассказы о Шелле Скотте. Это было ужасно. Я не сделал и половины этих вещей.

Большую часть я уже слышал раньше. Сбежав с территории клуба, я слушал радио, телепередачи и даже вопли людей, заполнявших воздух аналогичными вымыслами. Я нырял в кусты, прятался под каким-то строением, проехал немного на другом такси, прежде чем сесть в это. До сих пор я двигался… И знал куда…

У меня появилась новая идея. Возможно, последняя на некоторое время. Я на это надеялся. Я был сыт собственными идеями. Но сообщенные мной новости дошли до всех местных граждан и до многих иностранцев.

"Вторжение с воздуха" началось в 4.40. Первым подвергся "нападению" Голливуд. Затем столпотворение случилось на шоссе Фривей, что-то дикое в Лос-Анджелесе, смятение в Политическом Управлении. Конгрессмены, сенаторы и губернатор сделали заявления, суть которых сводилась к следующему: "Сохраняйте спокойствие".

Одни называли меня коммунистом, другие — антикоммунистом, но чаще всего маньяком. Параноиком, человеконенавистником, ожесточенным против всего штата Калифорния. Моя декларация явно указывала, что я представляю собой несомненную опасность, как моральную, так и физическую, для Юлиуса Себастьяна; и через 10 минут после тревоги вокруг всего квартала, где стоит здание Себастьяна, был установлен полицейский кордон.

Защита от нападения будет также обеспечена Гарри Вароу и Мор-дехаю Питерсу, когда их разыщут. Пока их нигде не могли найти, возможно, Скотт с ними уже покончил. Ничего не говорилось о боссе мафии Джо Раисе. Труп Тони Ангвиша был найден в указанном мной месте. Тесты полицейских экспертов по баллистике уже доказали, что смертоносная пуля соответствовала пулям из моего "кольта", зарегистрированного в полиции.

Надо сознаться, что я всего не предвидел, фактически я не заглядывал слишком далеко вперед. В конце-то концов. я считал, что делаю доброе дело.

Так или иначе, но еще одна моя идея осталась нереализованной. Она была потрясающей…Первое. Чему бы ни было посвящено "тайное совещание", о котором мне сообщил Тони Ангвиш (об этом я ничего не написал в своей декларации), Юлиус Себастьян, Джо Райе и другие должны будут там присутствовать.

Второе. Совещание должно было начаться в 4 часа дня и продолжаться как минимум час, возможно — больше. Третье. В течение десяти минут после того, как я сбросил свои первые "бумажные бомбы", то есть уже в 4 часа 40 минут, был установлен полицейский кордон вокруг квартала. А это означало, что с 4 часов 50 минут никто не мог войти в здание Себастьяна или выйти оттуда, не назвав себя полицейским. Вывод: надо прорваться туда. Я попросил таксиста отвезти меня до угла Сансет-бульвара и Джи-несс-авеню, то есть ровно за квартал до агентства Себастьяна.

Может быть, "кордон" состоит из двух человек, мимо которых удастся проскользнуть? Я не сомневался, что одно это заставит пуститься за мной вдогонку сотню копов.

И тогда не я один выясню, что это за встреча соучастников в кабинете достопочтенного мистера Себастьяна, и информация станет достоянием-широких кругов общественности.

Идея замечательная. Единственный недостаток: она была неосуществимой. Часы показали уже четверть восьмого: стемнело, что помогало. Не очень-то, но я был благодарен и за малое.

На этот раз "кордон" на самом деле был "кордоном". Находясь на расстоянии целого квартала, я разглядел четырех полицейских в форме, а среди них, наверное, было еще несколько в гражданской одежде. Полицейская радиофицированная машина проехала мимо такси, когда мы притормозили у тротуара.

Я вылез из такси, положив на сиденье лишний доллар сверх платы, — не слишком много, но достаточно, чтобы он не вспоминал меня с подозрением.

Такси уехало, а я стоял на противоположной стороне улицы в квартале, где несколько недель назад стояло здание Государственного банка. Теперь этот квартал превратился в сплошные руины… как моя жизнь. Повсюду лежали кучи щебня.

Я перешел улицу и углубился в это царство разрухи. Кто мог ждать того, что вскоре случилось? Я пробирался вперед, перебегая от одного укрытия к другому, лавируя между кучами обломков и свалкой строительных отходов. Когда я преодолел три четверти территории квартала, подлежащего перестройке по плану обновления города, я увидел косую стальную стрелу, поднимающуюся к небу. Это был установленный самоходный кран Джека Джексона: решетчатая стрела чем-то походила на пожарную лестницу.

Я пробирался вперед и внезапно… — что это? Движение? Да, совершенно верно, кто-то шевелился в кабине самоходного крана. Вниз спускается человек.

Черт возьми, да это Джексон!

Я подошел сзади к. нему и негромко сказал:

— Эй, Джексон!

Он быстро повернулся.

— Праваливай!

— Ш-ш-ш… Что ты так орешь? Тебя слышно в Глегдейде.

— Проваливай!

— Замолчи. Джексон, это же я!

— Вы!

— Джексон, мы же друзья, да?

За последующие тридцать секунд я произнес самую красноречивую и торопливую речь в своей жизни, левой рукой придерживая Джексона сзади за шею, а правая, сжатая в кулак, была занесена над его головой. Он немного остыл, в особенности после того, как понял, что моя борода просто для маскировки и совсем не заразная. Я объяснил ему, что меня бессовестно оболгали, что процентов девяносто из того, что говорили про меня, было выдумано, и так далее. Он снова был уже почти на моей стороне, но в этот момент я заметил, что к нам направляется полицейский офицер.

— Джексон, — сказал я, — если ты ему скажешь, я погиб. Лучше придумай что-то другое. Например, что ты заснул, ну и тебе приснился какой-то кошмар.

— Мне так и показалось.

Я плюхнулся на землю, а Джексон поплелся навстречу офицеру. Очевидно, моя торопливая беседа его убедила, потому что полицейский не пошел дальше и не сцапал меня.

Джексон вернулся назад и сел на землю подле меня.

— Сказал ему, что мне привиделся жуткий сон, как ты посоветовал, когда я задремал у себя в кабине. Он знает, что я тут давно работаю.

Он вытащил фляжку из-за своего ремня, ловко отвинтил крышку.

— Шелл?

Это он меня угощал.

Вроде бы предложение совершенно логичное. Возможно, это приведет в порядок мои нервы. Я отхлебнул из фляги, потом торопливо объяснил кое-что из того, что творится, и осведомился, как это получилось, что он еще здесь.

— Пошабашил примерно полчаса назад, — объяснил он, — босс торопит, чтобы взяться за следующий квартал. Я тут замешкался из-за переполоха вокруг здания Себастьяна. И решил посмотреть.

— Я здесь тоже из-за Себастьяна. Джо, мне необходимо попасть в его офис, но мимо полицейских не проскользнуть. Однако, Джексон, если ты мне поможешь, возможно, у меня и получится.

— Чтобы я тебе помог?

Он, судя по тону, не умирал от желания помочь, но и не отказывался заранее. Возможно, уже крепко насосался из фляги, но все же здорово проголодался, вот и не радовался неизбежной задержке. Он снова взболтал фляжку; я его не остановил. Лишний глоток сделает его более покладистым.

— Шелл?

Он протягивал фляжку.

Я глотнул чуть больше, чем намеревался: бросило в жар, на лбу выступили капельки пота, уши горели. Но все сомнения моментально испарились.

— Э-е-ух… Полагаю, мне этого достаточно. Он спросил:

— Чем я могу тебе помочь?

— Ах, да. Вообще-то все очень просто. Я хочу подняться в офис Себастьяна, верно? Верно. Но идти по лестнице я не могу. Не могу взобраться по стене. Не могу долететь по воздуху. Но если ты наклонишь стрелу своего крана так, чтобы она коснулась четвертого этажа здания Себастьяна, я сумею влезть по ней и проникнуть в его офис через окно. Правильно? Так что…

— Неправильно. Видишь, где стоит мой кран?

Я видел. Он был припаркован на этой стороне улицы, здание Себастьяна находилось как раз напротив.

— Да вижу. Ну и что?

— Эта стрела слишком длинная… для того, что ты надумал. 122 фута. Очень длинная, вот что я тебе скажу, Чтобы получилось, как ты хочешь, платформу надо поставить вон там. Тогда я смог бы опустить стрелу вниз вдоль фасада. И тогда забирайся себе в любое окно. Понятно? Вот что я имею в виду. А с этого места конец стрелы будет очень далеко.

— Ясно.

Джексон подошел к решению проблемы ответственно, минут пять он раздумывал над ней, затем вновь приложился к фляжке и молча протянул ее мне. Я сделал небольшой глоток. После этого Джексон спросил:

— Ты ведь не хочешь, чтобы я включил мотор и стал перебазировать кран на другое место?

— Боже упаси! Сюда немедленно нагрянут копы.

— Сразу же. Значит, не передвигать кран. И надо работать быстро. Так?

— Правильно. Чертовски быстро. Нужно опередить копов.

Между нами установилось полнейшее взаимопонимание. Наши головы работали с умилительной точностью и логикой, присущей закадычным друзьям-приятелям.

Джексон сказал:

— Я знаю, как это сделать, не сдвигая кран с места. Ни на один дюйм.

Он помолчал, восхищенный собственной находчивостью, потом продолжал:

— Мы заведем мотор и повернем кабину крана к улице. Немножечко опустим стрелу. Все это в таком темпе, что сначала никто ничего не заметит. Конечно, потом-то разберутся.

— Да, конечно.

— Потом я немножечко отведу грушу и влеплю между этими окнами в офисе Себастьяна. Они очухаются только после того, как все будет кончено!

— Угу, представляю. Но мне-то от этого какая польза? Разве только… Джексон, на меня произвела огромное впечатление твоя изобретательность. В твоем предложении, несомненно, имеется рациональное зерно. Однако необходимо, чтобы у тебя была твердая рука и верный глаз. Сумеешь ли ты сделать так, чтобы этот чертов шар оказался достаточно близко от окон?

— Спрашиваешь! Я же специалист!

— Точно. Ты можешь сбросить шаром муху со стены — или что-то в этом роде. Ты сумеешь подвести шар вместе со мной так, чтобы я смог соскочить в окно? Которое? Нам лучше заранее это решить.

— Верно. Я буду целиться в простенок, вон, тот, видишь? Между двумя окнами. Договорились?

— Конечно.

Я вспомнил, что по ту сторону стены в двухфутовом проеме между окнами кабинета помещается "Жизнь и Смерть" Роберта Делтона.

— Отлично, — сказал я.

— Может случиться, что я самую малость отступлю от середины в ту или иную сторону. Но шар пойдет медленно, и ты сумеешь решить, в которое окно прыгать.

— Времени на раздумье у меня будет не слишком много, не так ли?

— Ясно, что немного.

— Нужно будет быстро решать.

— Очень быстро.

Он согласно кивнул головой.

— А что будет, если я ошибусь и спрыгну очень рано?

— Про тебя я не знаю, но шар откачнется назад.

— Правильно… Слушай, Джексон, а если ты промажешь?

— Сомнительно, — сказал он ворчливо, — весьма сомнительно. Не думай об этом, Шелл, старина. Допустим, такое случается, ты же это заметишь, когда будешь там. Зачем заранее накликать беду?

— Олл-райт, Джексон, — сказал я и замолчал. В голове гудело. Что, черт побери, он наливает в свою флягу?

— Поехали!

Я забрался на шар. Джексон заработал рычагами и начал меня поднимать. Чем выше я поднимался, тем яснее становились мысли. Конечно же, вся идея бредовая. Нужно отказаться, пока не поздно.

— Джексон, — сказал я, — мне… Конечно, он не услышал.

Стрела повернулась. Теперь я висел над улицей, вцепившись в трос. Ноги соскальзывали с круглой верхушки стальной груши. Груша раскачивалась. Это было похуже морской качки.

Стена здания Себастьяна надвигалась.

— Стоп! — заорал я.

Мне казалось, что здание несется ко мне. Все шесть этажей Себастьяна выбрали меня из всего человеческого рода и намереваются стереть в порошок. Точнее, превратить в кровавое месиво.

Но здание отступило. Джексон не рассчитал? Шар не достиг стены. Вот движение замедлилось, мгновенная остановка, шар пошел назад. Я спасен! Нет, дорогие, хватит безумия. Если только эта штука спустится, ничто не загонит меня снова на шар! Я не буду играть в гольф и бильярд, больше никаких шаров!

Ох, какое облегчение! Шар пролетел мимо кабины, я увидел, что Джексон снова колдует с рычагами. На физиономии — явно маниакальное выражение. Отвернувшись от меня, этот сукин сын вновь повернул красный рычаг.

Помешался.

— Джексон, стоп! — завопил я. — Операция отменяется! Шар двинулся вперед.

— Нет, Джексон, нет! Я пере…

На этот раз шар не двигался, а мчался. Я, несомненно, врежусь в стену. И как это я сразу не подумал, что Джексон никогда не останавливал свой шар возле стены, он привык крушить, превращать в груды кирпича и щебня. Мускульная память, условный рефлекс. То, что он пьян, ничего не изменит.

Стена приближалась. Теперь уже недолго…Вот и наступает конец. Возможно, они поместят тут памятную надпись "на этом месте разбился Шелл Скотт". Дощечка просуществует неделю — до того дня, пока перестройка не доберется до здания Себастьяна. И тогда я стану всего лишь воспоминанием. Пятном на разбитых кирпичах.

Но такова жизнь. Бесполезно плакать о пролитой крови. Ветер свистел мимо моей головы. И стало необычайно светло. Первый ход в сторону здания Себастьяна сразу же привлек внимание. Слишком большое внимание. Меня освещали лучами карманных фонариков, фарами машин, сигнальным огнем — точно так же, как в военное время зенитчики выискивали в небе вражеские самолеты.

Но выстрелов не было — никто не знал, что все это значит. И, конечно, не узнали меня, поскольку моя шутовская борода развевалась, закрывая физиономию.

Стена — прямо передо мной. На этот раз Джексон все рассчитал совершенно точно. Шар был направлен по центру проема между двух окон. В самый последний момент я смог увидеть через окна собравшихся в офисе людей.

Прыгать — поздно. Единственное, что я мог сделать, это подтянуться на тросе. Шар ударил о стену. Стук, грохот. Я посчитал себя убитым. Это — смерть.

Жизнью такое быть не могло. Я почувствовал, что на меня что-то напирает, стараясь выдавить внутренности, как пасту из тюбика; что-то подалось. Я решил, что это я не выдержал, моя голова, кости, мышцы и так далее. Все тело разваливалось на клочки.

Теперь-то я знаю, что такое адская боль. Но если я умер, то не должен чувствовать боли? Значит, я все же жив? Да, я не умер. На меня сыпались обломки кирпичей, что-то обрушилось на голову, потом я неожиданно уже летел по воздуху, заполненному пылью, щебенкой и кусками покореженного металла. Стальной шар прошил стену дома как раз в том месте, где была вмонтирована "Жизнь и Смерть" Делтона.

Я увидел лица, письменный стол в каком-то тумане, все было неясное, расплывающееся. Падая, я налетел на двух парней, которые только что повернули ко мне испуганные лица, и мы втроем повалились на пол.

Шоковое состояние. Все — как в замедленном темпе. Я не потерял сознания, но у меня была разбита голова, сначала я даже плохо видел.

Все же мне удалось подняться с пола; на это потребовалось много времени, однако я сумел встать. Все болело, перед глазами плыли красные круги; но свой "кольт" я сжимал в руке.

Конечно, я действовал слишком медленно. Что касается остальных, то они остолбенели от изумления. И ни у кого в руках я не видел оружия, хотя у одного-то человека оно, наверное, имелось.

Отступая назад на непослушных ногах, я прежде всего заметил рожу Билла Бончака. Щеточка черных усиков, блестящая лысая голова и все тот же черный костюм. Несомненно тот, в котором он был одет накануне. Когда я видел его.

Когда он увидел Сильвию. В помещении было еще несколько человек. Джо Райс, толстый, с брюшком, масляными глазами, его лошадиная физиономия с выдающейся вперед челюстью выглядела бледной маской смерти. Милас Каппер, темная лошадка, о подпольной деятельности которого никто ничего не знал, но которого уважал даже Джо Райс. Он сидел рядом с Себастьяном, а по другую сторону Себастьяна уютно устроился в кресле розовощекий недомерок Мордехай Питере, его бесцветные широко расставленные глаза уставились на меня из-за больших стекол его роговых очков. Слева от меня в углу стоял Гарри Вароу, его физиономия была такой же белой, как знаменитая прядь в волосах.

Кроме них, в офисе было еще три-четыре человека дельцов разного калибра, один из них был боссом крупного синдиката, а рядом с Вароу — ну как вы думаете, кто именно?

Хорейша М. Хамбл. Это меня не поразило. Возможно, я просто утратил способность чему-либо удивляться. Или же все дело было в том, что он был здесь на месте, среди своих. По логике вещей он должен был находиться здесь. С кем же ему еще быть в этот момент, как не с Себастьяном, Каппером, Вароу, Питерсом и Райсом?

И Билли Бончаком, разумеется! Из всех собравшихся здесь людей один только Бончак попытался выхватить оружие. Очень может быть, что у остальных его даже не было. Большинство других убивали словами, семантическим оружием, наточенным до необходимой остроты.

Конечно, могут найтись такие, которые станут уверять, что в в том, что накануне дня своих выборов Хорейша М. Хамбл находился в такой сомнительной компании, нет ничего особенного.

А по-моему, найти его здесь равноценно обнаружению рецидивиста в машине, на которой собирались скрыться воры, грабящие банк. Вина по связям. Соучастие. Конечно, формально он не совершил никакого преступления. Возможно, воры находились еще внутри банка, ограбление еще не было осуществлено, однако…

То, что я застал Хамбла да и всех остальных здесь, делало мои мытарства не напрасными. Все приобрело смысл.

Я произнес как только мог ясно и отчетливо, чтобы не сомневаться, что все услышат:

— Как честный гражданин я задерживаю Вильяма Бончака за тяжкое преступление, убийство Сильвии Вайт.

Я успел это сказать. Мне было слышно, как поднимается лифт, по лестнице грохочут ноги бегущих, а кто-то уже колотится в запертую дверь. Разумеется, в офисе полиции не было. Себастьян никогда бы этого не разрешил. Нельзя было удивляться и тому, что эти люди не пытались пробраться через полицейский кордон.

Бончак, находившийся слева от меня, держал руку под полой пиджака. Не на пистолете, но поблизости. Именно так обстояло дело, когда я впервые увидел его. С тех пор он не шевельнулся. Ну что же, я предоставляю ему возможность что-то предпринять. Каждый человек имеет на это право.

Я повернулся спиной к Бончаку. Не выдержит. Видеть спину противника — непреодолимое искушение для такого сукиного сына, как Бончак. Я показывал ему свою спину ровно столько, сколько мог, сколько осмеливался.

Кроме меня, никто еще не произнес ни единого слова. Чем-то ударили в дверь, и она затрещала. Следующий удар решит задачу. Мне слышен был вой сирен. Многочисленных сирен.

Я дал ему не более секунды. У него пистолет, дослать пулю в патронник дело плевое. Я услышал "клик-клик", повернулся и успел всадить ему в брюхо четыре пули до того, как он пустил в ход свое оружие. У меня в запасе осталась всего одна пуля. Какая разница? Она мне не понадобится. Я больше стрелять не стану.

Дверь высадили, и прежде чем Билли Бонс свалился на пол, копы окружили меня.

Действовали они довольно резко, но не более, чем следовало. "Кольт" у меня отобрали, руки скрутили за спиной, надели наручники. Я увидел знакомое лицо: лейтенант Ролинс.

Я слизал кровь со своих губ:

— Ролинс!

Он с неподдельным изумлением таращил глаза на Хамбла и на всех остальных и не сразу повернул голову ко мне.

— Ролинс, — сказал я, — спросите его про Сильвию Вайт, пока он еще жив.

Он повернулся к Бончаку, но я уже не видел, что было дальше. Двое дюжих офицеров эскортировали меня к выходу. Но, выходя, я прошел почти рядом с Хорейшей М. Хамблом,

Его красивое лицо перекосилось, покрылось потом, на щеках появились пятна.

— Ублюдок! — прошипел он злобно. — Самый настоящий ублюдок. Из-за вас я могу проиграть на выборах.

— Впредь будете осторожны, — заявил я довольно громко. — Давно известно, что друзей надо выбирать осторожно. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты. Или вы об этом забыли?

Ночь в тюрьме была невероятно долгой. И долгим был день. День выборов. Днем капитан Сэмсон, разумеется, чисто выбритый и жующий свою неизменную черную сигару, принес мне "Геральд Стандарт". Через всю первую страницу тянулось одно слово: "ВЫБОРЫ".

Но ниже была полностью напечатана речь Дэвида Эмерсона. Фотокопия, чуть меньшего размера, но все же читаемая, моего обращения "Читайте все о политике". И достаточно крупный снимок, сделанный в офисе Себастьяна сразу же после того, как меня увели. Все знакомые лица, важные персоны, известные всей стране. Хорейша М. Хамбл, Себастьян, Вароу, Питере, Каппер и даже нога Билли Бончака.

Снаружи разразилось черт знает что, как я предполагал, но до меня доходили лишь сообщения из вторых рук. Однако было ясно, что скандал был не просто местным или национальным, он перерос в международный. Сенсационные репортажи, от вполне спокойных до истерических, от достоверных до клеветнических, были напечатаны во всех газетах Америки, Европы, Азии и Австралии.

Первый луч надежды для меня мелькнул во второй половине дня во вторник, когда ко мне в камеру пришли Сэмсон и Ролинс. Сэмсон сообщил, что теперь полиция располагает бесспорными доказательствами того, что пластинку "Аннабел Ли" записал действительно Чарли Вайт и, разумеется, все последующие пластинки и альбомы Джонни Троя. Они раскопали несколько человек, которые помогали при записи на пластинку,

являясь свидетелями того, как Байт и Бойл, одни в комнате с микрофоном, подготавливали все ленты. Полиция обнаружила и того единственного человека, который по необходимости присутствовал при всех сеансах и был посвящен в обман.

— Эта информация была сообщена прессе, — сказал Сэм, — должно помочь.

— Да, должна быть дополнительная информация. Надеюсь, что скоро.

— Люди страшно возбуждены. Произошли беспорядки, когда хоронили Фрэнсиса Бойла.

Он рассказал мне о донесениях, которые только что стади поступать, о том, что произошло что-то вроде открытого бунта, мятежа.

Как будто возмущенные обманом почитатели "Джонни Троя" выбросили тело Фрэнсиса Бойла из гроба.

Потом заговорил Ролинс.

— Пока я завяз с Бончаком, Шелл. У него был усталый вид.

— Крепкий орешек. Он не расколется… разве что перед самой смертью. Но мы возьмемся за его окружение, уже нашли кое-кого из "красоток", с которыми он обтяпывал свои дела.

Он подмигнул.

— Мы все знали, что ты не виноват, Шелл, но мы должны все сделать так, чтобы, как говорится, ни к чему нельзя было придраться.

— Я все понимаю. Я и сам не был уверен, что это не я, после того как наслушался Вароу и некоторых других голубчиков.

Офицеры рассмеялись.

Итак, положение улучшилось.

Но мне требовалась большая помощь. История разрасталась как снежный ком и пока не начала таять. А сейчас граждане приступили к голосованию. Конечно, фотография, помещенная в газетах, где запечатлено "тайное совещание" в офисе Себастьяна, стала известна по всей стране, по всему миру. Несомненно, она произвела впечатление.

Достаточно ли сильное?

Обо мне, естественно, писали всякие небылицы. Одна газета утверждала, что я стою во главе какого-то дьявольского заговора. Дуерфы утверждали то же самое, но я от них ничего иного и не ожидал.

Но правду узнавало все больше людей. Себастьян был настолько дискредитирован, что я бы на его месте провалился от стыда сквозь землю. Вместе с ним погорели многие его клиенты, лопнули как воздушные шары, проткнутые иголкой. Пришло время переоценки ценностей, гении были так же быстро развенчаны, как и взлетели на себастьяновский Олимп.

Насколько пали в цене акции Хамбла, я еще не знал. Да и никто бы этого не мог сказать наверняка, все выяснится уже после того, как станут известны результаты голосования.

Если только Хорейшу М. Хамбла выберут президентом Соединенных Штатов, моя песенка спета.

Я громко застонал. Что, если он уже избран? От одного лишь предположения у меня начался не то бред, не то сон наяву, ночной кошмар в состоянии бодрствования. В какой-то розовой дымке я видел, что произойдет, как если бы это уже случилось.

Юлиус Себастьян, Мидас Каппер и пустоголовый поэт в узких штанах оказались в государственном департаменте.

Рональд Дангер был нашим представителем в Объединенных Нациях. Мордехая Питерса назначили новым шефом департамента здравоохранения, образования и благосостояния. Гарри Вароу возглавлял Информационное Агентство Соединенных Штатов и "Голос Америки".

Джо Райс заменил бывшего начальника ФБР.Полицейские силы были разоружены, их оружие передали мафии, которая якобы будет ограждать нас от мафии.

Верховный Суд признал Шелла Скотта опасным для страны: параноик-экстремист с ультра-правыми взглядами, настроенный против администрации. Поэтому его и его друзей вымазали в смоле, изваляли в перьях и без промедления отправили на тот свет.

Розовая дымка пропала, но я продолжал громко стонать. Единственное, что я мог сделать, это сидеть в своей камере, думать, потеть и дрожать от страха.

Поэтому я сидел. Думал. Потел. И дрожал. Был уже поздний вечер, когда Сэмсон и Ролинс пришли снова. Сэм улыбался. Он положил свою мясистую лапу мне на плечо и сказал:

— Ну, Себастьян раскололся. Раскололся, как только услышал… Короче говоря, важно то, что он сознался, что убил Чарли Байта.

— Не может быть!

— Сознался. Вайт намеревался рассказать секрет, он был сыт по горло тем, что все лавры доставались Бойлу, того боготворили, окружили вниманием, им восхищались, гордились, хотя в действительности голос-то был Чарли. Ты же понимаешь.

— Все понимаю.

— Покончив с Байтом, Себастьян поручил Раису заняться всем остальным, что потребуется по ходу дела.

— Например, мною?

— Совершенно верно… Вайт не знал, что этот чокнутый доктор и Себастьян были из одной своры, между ними не могло быть тайн. Вайт был сам не свой, зависть и запоздалое возмущение не давали ему покоя. Сначала он решил, что заболел каким-то психическим расстройством, ну и отправился к Питерсу вполне серьезно за квалифицированной помощью, но его затошнило от пустой болтовни…

— Вполне понятно. Я имел "счастье" познакомиться с бредовыми идеями этого Великого Дуерфа.

— Самое же важное, что он решительно все выложил Питерсу, "Это его голос, он должен получить то, что ему причитается по праву", ну и так далее. Питере, естественно, передал это Себастьяну, ну а тот навестил Чарли.

Чарли послал его ко всем чертям. Считал, что Себастьян не позволит себе убить его, потому что он был голосом Джонни Троя. Пригрозил, что выступит с разоблачением по радио и телевидению. Расчеты не оправдались. Себастьян сбросил его с балкона.

— У меня было предчувствие, что дело обстояло именно так. У Себастьяна в руках были птицы покрупнее Джонни Троя и куда более грандиозные планы. Но у меня не было никаких доказательств.

Ну что ж, теперь доказательства получены. К сожалению, мы ничего не можем сделать с Питерсом. Он не совершил никакого преступления…

— Так уж и не совершил?

— Нам не за что привлечь его к ответственности. Конечно, то, что он сообщил Себастьяну о намерениях Джонни, было разглашением профессиональной тайны, нарушением врачебной этики, но за это в тюрьму не посадишь.

— Ничего, если у меня все утрясется, я не забуду о докторе.

— Еще один момент. Мы нашли чек, о котором ты упоминал, в кармане брюк Бончака. На чеке Райе написал ему, чтобы он установил в твоей комнате подслушивающее устройство.

— Я сразу понял, что на нем надет все тот же черный костюм.

— Записка была без подписи, но на чеке напечатано имя и адрес Раиса. Сэмсон вытащил кухонную спичку и зажег свою сигару… Как можно мириться с таким зловонием? Я возмутился;

— Слушай, имей совесть, Ладно, у себя в кабинете ты можешь открыть окно, а я уйти. Но ты же прекрасно знаешь, что отсюда я не выйду.

Он лукаво сощурился:

— Забыл сказать: тебя отпустили.

— Отпустили?

— Конечно, у нас к тебе еще много вопросов, так что приходи завтра. Разрушен кусок стены в здании Себастьяна, но поскольку на следующей неделе его все равно будут сносить, это обвинение отпадает. И ты погубил творение Роберта Делтона "Жизнь и Смерть".

Я громко свистнул:

— Иск на 45 тысяч долларов? Замечательно.

— Никто таких денег Делтону не платил. Просто Себастьян раззвонил всюду об этом, чтобы создать Делтону имя.

— Почему-то это меня не удивляет. Друзья мои, жить мне долго! Сэм посмотрел на Ролинса, а Ролинс на Сэма, и они одновременно кивнули головами.

Потом Сэмсон сказал:

— Себастьян прятал за этим уродством стенной сейф. Ты пробил при своем "вторжении" тайник. В нем материалы на Хамбла, Раиса, Каппера, Питерса и так далее. Себастьян их всех держал в руках. Кое-что зашифровано, но мы уже работаем над этим. А тебе не стоит ругать Делтона, его "шедевр" спас тебе жизнь. Когда для него сделали амбразуру в стене, естественно, убрали часть кирпичной кладки и металлический каркас.

— Теперь я понимаю, почему Делтон назвал свое творение "Жизнью и Смертью", — рассмеялся я.

— Кстати, какой бес в тебя вселился?.. Ладно, ладно, не буду. Меня это не касается.

Я сказал со вздохом:

— Должны быть и другие претензии. По всей вероятности, мне придется уплатить за поломки на площадке для гольфа. Игроки по моей милости спутали свое пари… Да и этот старый разбойник угробил свой аэроплан.

— Приходи в управление завтра утром. Я же сказал: тебя отпустили.

— У человека, отдавшего такое распоряжение, должны быть большие полномочия.

— На то он и президент…

— Прези… Ты имеешь в виду ста…

— Я имею в виду вновь избранного президента. У меня голос невольно дрогнул, когда я спросил:

— Ха… Хамбла? Сэмсон подмигнул.

— Эмерсона.

После этого, конечно, я почувствовал облегчение.

Я снова на свободе. Как здорово! Даже смог показался мне удивительно ароматным.

Меня увезли — для безопасности — в полицейской машине.

Мы поехали прямиком в штаб партии Эмерсона. Там царила радость и стихийный праздник.

Минут пять я поговорил с новым президентом. Мы обменялись рукопожатием, он поблагодарил меня за помощь, на что я ответил, что я выполнял задание клиентки. Он сказал, что это прекрасно. Упомянул, что, когда устроится "на новом месте", возможно, пожелает снова потолковать со мной. В Вашингтоне. Я сказал: "В любое время, когда потребуется, я буду там". Похоже, он остался доволен моей работой, хотя, возможно, это и не совсем ортодоксально. Но, черт возьми, любой парень, у которого в жилах течет горячая кровь, а не водица, сделал бы то же самое.

Меня особенно радовало, что Дэвид Эмерсон доволен, ибо ввиду сложившихся обстоятельств я сам не смог отдать за него свой голос.

Потом все кончилось, но всяких воплей, обвинений, сплетен было, да и не могло не быть, очень много. Я же был свободен, по-настоящему свободен.

Конечно, будут ночи, когда оживут фрагменты ночного кошмара. Будут дни, когда я буду слышать звенящий, как китайские колокольчики, девичий голосок. Я буду с печалью вспоминать Джонни Троя. Его и Чарли Байта. Если бы не Себастьян, все могло бы повернуться иначе.

И это не кончилось в другом отношении. Дуерфизм не исчез. Он только слегка пошатнулся. Потребуется очень много усилий, чтобы разобрались, какое это надувательство. Безумие, "психоз толпы", кажется, будет вечным порождением человеческого мозга.

Если верить газетным сообщениям, радио и телевизионным передачам, реакция еще в самом разгаре. Множество людей, черт возьми, перешли на мою сторону. Но некоторые весьма влиятельные люди меня люто ненавидели, и ничто не мешало им трезвонить об этом на все лады. Они били меня всеми доступными средствами. Обсуждали мои действия, которые, возможно, на самом деле немножко походили на то, что мне удалось "умыкнуть" множество избирателей у их героя, Хамбла.

Они называли это "подрывной деятельностью", "обманом заблуждающихся людей", "нечистоплотной игрой" и так далее. Ну, что вы на это скажете? Я только посмеивался. Эти знаменитые дуерфы обладали редкостным даром валить все с больной головы на здоровую, причем так аккуратно и незаметно, что даже если ты ожидал этого, то ничего не замечал до самого последнего момента.

К черту логику. Важно умение оказать эмоциональное воздействие, это знает каждый гипнотизер. Поэтому я не ожидал для себя спокойного плавания. Но я никогда не был любителем спокойного плавания, лишь бы судно не пошло ко дну.

Жизнь продолжается даже среди сражения и бурь. Сегодняшний вечер мой, и надо думать, как его провести. Поесть. Этим я займусь. Буду есть, есть и есть. Но что за удовольствие есть в одиночестве, когда мир наполнен очаровательными голодными женщинами?

Оказавшись в своей квартире, я накормил рыбок, поздоровался с Амелией, сбрил с физиономии почти трехдневную щетину, переоделся в самую шикарную свою тройку и перебрал в уме свои возможности.

Имелась некая Лидия… Кармен… Наташа… Лулу… И ПоЛли Планк. Да, Полли Планк, ух! Затем Эвелин, Кирай, Мойра. А еще…

Человек никогда не может знать заранее, что у него получится, пока не попробует.

Я схватил телефон, набрал номер. Раздался спокойный, страстный голос:

— Хэлло-у?

— Привет, — сказал я, — это Шелл…


на главную | моя полка | | Кругом жулье |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 1
Средний рейтинг 5.0 из 5



Оцените эту книгу