Глава первая

I

В четверг, двадцать пятого октября 1810 года, когда в садах и парках Англии уже летели по ветру первые осенние листья, старый король впал в безумие.

Последствия этого события сказались не только на стране, но и на всём мире. Оно повлияло на жизни множества людей, в том числе и четырех жителей Корнуолла — коммерсанта, военного, политика и врача.

Разумеется, это произошло не впервые — двадцать два года назад король уже терял рассудок достаточно надолго, что привело к застою в государственных и законодательных делах. В 1801-ом и 1804-ом также случались краткие периоды помрачения, весьма встревожившие как королевских медиков, так и министров. Последние приступы несколько отличались от предыдущих, кроме того, король стал старше, почти ослеп, а его любимая дочь умирала...

Первый симптом — он начал говорить без остановки, весь день и большую часть ночи. Одна фраза из пяти оказывалась связной, остальные — кучей случайно собранных вместе нелепостей, как лоскуты в воздушном змее, качающемся под порывами ветра. Король обращался к своим сыновьям. Тех, кто, как Октавиус, скончались, он считал живыми, а живых, которых было довольно много — мёртвыми. Он громко смеялся и забирался под кушетку, откуда его доставали с величайшим трудом.

Виги с трудом скрывали удовлетворение. Если принц Уэльский, сторонник их партии, станет регентом, он прежде всего выгонит бездарных тори, уже много лет цепляющихся за кабинет министров. Долгое пребывание в оппозиции подходило к концу.

Наполеон также испытывал удовлетворение и не особенно старался это скрыть. Виги были партией мира — даже те из них, кто втайне не восхищался Наполеоном, считали, что вести против него войну по меньшей мере бессмысленно. Они признавали его непобедимым и пошли бы на сделку — разумеется, на его условиях.

II

Почти за месяц до болезни короля по каменистой лощине в окрестностях Пампилосы скакали три всадника. Вторым ехал человек средних лет, высокий, приятной наружности, хотя и слишком худой, в костюме для верховой езды и плаще — добротных, но изрядно поношенных, не выдающих, откуда он родом. Двое других выглядели моложе — невысокие, жилистые, в обтрёпанных мундирах португальской армии. С тех пор как ранним утром они выехали из Порто, пыльная дорога становилась всё хуже, пока не сделалась такой заросшей, что только один из двух военных еще различал её среди поросли дубов, кактусов, каменных глыб и поваленных деревьев. Он и возглавлял отряд.

Когда уже начало смеркаться, старший из троих спросил по-английски у того, что сзади:

— Далеко ещё?

Военные перекинулись несколькими словами.

— Гарсия говорит, монастырь Буссако примерно в трёх лигах отсюда, сеньор.

— А мы найдём его в темноте?

— Гарсия никогда там не был, но там наверняка горят фонари.

— Если только монастырь не покинут, как все остальные.

— По приказу вашего генерала, сеньор.

Всадники продолжили путь, маленькие крепкие лошади спотыкались и скользили на каменистом спуске. По дороге попадались брошенные крестьянские дома, сгоревшие поля, мёртвый скот, опрокинутые повозки — следы разорения и поспешного бегства. Встречались и трупы, облепленные мухами, чаще всего тела стариков, не переживших побега. Но, очевидно, эта сельская местность не полностью опустела. То здесь, то там шевелилась листва, среди оливковых деревьев появлялись и исчезали люди, несколько раз слышались выстрелы, и по крайней мере один раз пули пролетели в опасной близости. Крестьяне спасались бегством от захватчиков, но многие мужчины остались, чтобы из последних сил оказывать сопротивление.

Это подтверждалось и присутствием людей из «Орденансы», то есть ополченцев. В шерстяных шапках, коротких коричневых плащах и вытертых штанах, вооружённые чем попало — от мясницких ножей до старых мушкетов, разъезжающие на диких низкорослых лошаденках, ополченцы неожиданно появлялись в облаке дорожной пыли или виднелись на горизонте, отрывисто трубя в короткие рога в форме полумесяца. Несмотря на португальский эскорт, англичанину дважды пришлось предъявлять документы, и он не представлял, какая судьба ждала здесь любого, отставшего от армии захватчиков. Впрочем, действия этой армии вызывали неистовую жажду возмездия.

Стояла теплая и безлунная сентябрьская ночь. По усыпанному звёздами небу плыли лёгкие облака.

Всадники приблизились к руслу пересохшей реки под скалой. Солдат, указывавший дорогу, спешился и стал озираться, как охотничья собака, потерявшая след. Англичанин терпеливо ждал. Даже если они заблудились, можно неплохо выспаться, завернувшись в плащи, у них ещё оставались провизия и вода, а ночлег среди чахлых каштанов вреда не принесет.

Из зарослей алоэ выступила смутная фигура неразличимого возраста и пола, опасливо приблизилась и шёпотом заговорила с португальцами. После короткой беседы солдат обернулся к англичанину:

— Мы ближе к монастырю, чем думали, сеньор, но придётся идти в обход. Французская армия прямо перед нами.

Последовала пауза.

— С какой стороны перед нами?

— На западе, сеньор. Огромное войско. Целый день преследовали англичан. Этот человек советует пол-лиги придерживаться русла реки, а потом ехать между холмами к хребту Буссако. В долине стоит французская артиллерия.

Порывшись в сумке, англичанин нашёл монетку, чтобы дать тощему созданию, спасшему их от столкновения с врагом. Поскольку свою свободу он ценил достаточно высоко, монета оказалась не мелкой, и оборванец, довольно поклонившись, растворился в темноте.

В хаосе этого разрушенного мира, подумал бывший хозяин монеты, пачка табака, пожалуй, имеет куда большую ценность.

Следуя полученному совету, всадники с величайшей осторожностью ехали среди огромных валунов, продвигались почти наугад, опасаясь выдать себя в случае, если предупреждение окажется неточным. Идущий впереди то и дело останавливал лошадь и прислушивался, не приблизились ли они к лагерю противника. Чтобы достичь нужного поворота, им понадобился целый час. Путники подумывали устроить привал на ночь, но чем дальше удастся отойти от французов, тем безопаснее. Они отбросили мысль добраться до монастыря в Буссако — скорее всего, французы его уже захватили.

С наступлением вечера с моря, до которого оставалось лишь несколько миль, налетел холодный ветер, и всадники плотнее запахнулись в плащи. Они взбирались вверх, сначала между холмами, потом стали подниматься на крутой скалистый хребет. Добравшись до вершины, заросшей можжевельником и высокими кустами вереска, военный, выбиравший путь, снова остановился. Потом и остальные услышали очень странный звук, похожий на вой или женские рыдания, что-то вроде пастушьей флейты, созывающего овец, но всё же нечто иное.

Лошади сбились в кучу. Военные заспорили, и тот, что говорил по-английски, сказал:

— Нужно взять еще севернее, сеньор. Это французы.

— Нет, — ответил англичанин, — не думаю, что это французы.

— Тогда кто же?

— Давайте выясним.

— Нет-нет! Нас схватят! Просто пристрелят!

— Тогда ждите здесь, — предложил англичанин, — или же следуйте за мной, только медленно и в пятидесяти шагах. Тогда, если я ошибся, вы сумеете спастись. Французы не станут преследовать вас ночью.

— А вы, сеньор?

— Мне пришла в голову мысль, что это может быть за шум.

Англичанин двинулся дальше по зарослям вереска, направляясь к скале, закрывающей звезды, и потому ясно видимой в темноте. Спутники последовали за ним, держась в отдалении. Они проехали с четверть мили, пока их не окликнули. Англичанин остановил лошадь и вгляделся в одинокую фигуру, наставившую на него ружье. Потом разглядел еще троих, наполовину скрытых за кустами и тоже целящихся в него.

— Друг, — резко произнес англичанин. — Мое имя Полдарк. Из Порту с депешами. И португальский эскорт.

Спустя мгновение первое ружье опустилось, и коренастый человек в надвинутой на глаза шляпе медленно приблизился.

— Предъявите документы.

Англичанин спешился и сунул руку в карман, достал бумажник и передал его. Другие солдаты склонились над бумагами с затемненным фонарем в руках.

— Похоже, все в порядке, сэр. Кого желаете увидеть?

— А кто ваш командир?

— Генерал Коул — командир дивизии, а полковник МакНил — командир батальона.

— Вы пехотинцы?

— Второй батальон. Седьмой фузилерный полк. Сержант Льюис.

— Проводите меня к полковнику.

Португальцы-провожатые тоже спешились, сверкнув в темноте белыми зубами в ответ на приветствие союзников. Держа лошадей под уздцы, они провели их вдоль гребня и вскоре оказались среди отдыхающих солдат, которые переговаривались между собой, но ничего не готовили — горела лишь пара костров, да и те можно было разглядеть лишь вблизи.

— Мои спутники сильно встревожились, услышав эти звуки, — произнес Полдарк, — что там играли ваши волынщики?

Сержант Льюис фыркнул.

— Старую шотландскую похоронную песню. Сейчас солдат такая грустная мелодия успокаивает. Завтра утром мы все заглянем смерти в лицо.

Они подошли к купе высоких кедров, чьи огромные стволы служили опорами для штабной палатки. Внутри горел фонарь и стояли столы. Льюис исчез и вернулся с высоким мужчиной. Тот шагнул ближе и резко остановился, уставившись на гостя.

— Полдарк, Полдарк! Это же капитан Полдарк! Я и не думал, что тут есть еще один с такой фамилией!

Они оба рассмеялись.

— Значит и МакНил тот же самый, чтоб меня повесили!

— Чего так и не случилось, — отозвался МакНил, — к радости вашей хорошенькой жены. Хотя кое-кто считал, что вы это заслужили!

После секундного колебания мужчины обменялись рукопожатием. Дружбы особой между ними не водилось, потому что двадцать лет назад они оказались по разные стороны закона. Тем не менее, они уважали друг друга и пришли к взаимопониманию, да и немного друг другу симпатизировали.

Но всё это давно осталось в прошлом. Теперь они делились новостями в оживлённой беседе. Капитан Полдарк прибыл в Порту не с депешами, как сказал ранее, а со специальной миссией, наблюдателем от правительства. В Порту ему сообщили, что Веллингтон со своей армией три недели назад отступил, так что Полдарку благоразумнее добраться с тем же кораблём до Лиссабона. Однако к тому времени, как это выяснилось, шлюп, на котором Полдарк прибыл, уже ушёл в море, и, вопреки советам, Полдарк решил ехать по суше.

Он не стал распространяться о том, что это за миссия, а полковник МакНил не задавал вопросов. После вежливого обмена корнуольскими новостями о Бодруганах, Тревонансах, Тигах и Тренеглосах они прогулялись на сотню ярдов к краю обрыва, откуда открывался вид на всю равнину Мондего. Похоже, там обитала огромная стая светлячков — повсюду в темноте мерцали огоньки.

— Французы, — коротко пояснил МакНил.

— Армия Массены?

— Да. Веллингтон решил сегодня дальше не идти, мы разбили здесь лагерь и теперь любуемся на эту армию, роящийся внизу сонм. По всей равнине и в предгорьях весь день поднимались клубы пыли. Беда, конечно, не столько в том, что их вдвое больше. Из наших сорока тысяч половина — португальцы, не нюхавшие пороха. Ну что ж, завтра поглядим... Разве при Азенкуре не сражались пятеро против одного?..

— Ну да. Хотя здесь наш противник — это не надменные рыцари в лентах, а армия революционной Франции, созданная гением.

— Да, это сражение будет тяжелее. Тем лучше. Когда вы уезжаете?

— Раз здесь такое происходит — точно не завтра.

МакНил смотрел на собеседника. Росс Полдарк был одет как гражданский, наверное, чтобы безопаснее проехать через воюющую страну. С другой стороны, зачем ему, члену парламента, давно живущему под покровом респектабельности, снова становиться военным? Он уже в годах, с седыми висками, не растолстел, но морщин прибавилось, а худоба явно происходит от беспокойного характера.

— Хотите остаться?

— Разумеется. У меня есть винтовка. Лишнее оружие не помешает.

— А помните, что сказал Генрих V? «Чем меньше нас, тем больше будет славы» ^[1]. Но думаю, мы можем выделить и вам кусочек.

МакНил рассмеялся и подкрутил седеющие усы — грубый хохот звучал приглушённо по сравнению с тем, что помнил Росс.

— Мы притаились, чтобы обмануть Массену, как будто нас меньше, чем на самом деле?

— Да. Думаю, ему неизвестно, что к нам уже подошли Первая и Пятая дивизии. Приятно будет удивить его. Всегда хорошо иметь про запас надёжное войско.

Ночной бриз принёс с моря холодный туман, и Полдарк плотнее запахнулся в плащ.

— Кстати, МакНил, когда мы виделись в Корнуолле, вы были капитаном Шотландского полка гвардейских драгун. Этот переход в пехотный полк...

— У меня нет ни денег, ни связей, — пожал плечами МакНил. — Останься я в своём старом полку — самое большее дослужился бы до майора. Здесь же, в жестокой войне на полуострове, я уже сделал большой шаг вперёд, хотя пока получил только звание полковника без самого полка. Но при естественных военных потерях вполне можно надеяться на скорое подтверждение моего звания.

Они молча стояли, глядя вниз, на россыпь огоньков, пока среди каменистых холмов и высоких деревьев расползался лёгкий туман.

МакНилу казалось, что потери, конечно же, не включат его самого. Росс Полдарк так же легко и естественно принимал все опасности грядущей битвы, не обещающей ему никакого повышения, разве что геройскую смерть.

— Возможно, я вас не совсем верно расслышал, полковник, — заговорил Росс, — вы сказали... я слышал, как вы сказали, что и не думали, будто есть еще один с такой фамилией?

— Верно.

— Но почему? Здесь есть кто-то ещё? Может, я неправильно вас понял?

— Вы не ошиблись. В Монмутширском полку есть ещё Полдарк, я как-то видел это имя в списках. Я было собрался его найти, но, сами понимаете, у нас не так много свободного времени!

Росс осторожно вытянул ногу, которая теперь частенько побаливала.

— Он здесь, в этой армии?

— Должен быть. 43-й полк входит в дивизию Кроуферда. Он где-то слева от нас.

— Далеко?

— Полмили. Хотите с ним повидаться? Родственник?

— Думаю, да.

— После ужина я пришлю человека вас отвести. Вы ведь сначала поужинаете с нами?

— С удовольствием.

Ill

Поужинали холодными закусками, и ничто, кроме пения цикад и лёгкого шума ветра, не нарушало тишину ночи. В темноте ещё пару раз взвыли трубы волынок, горестные звуки как будто скорбели о тех, кого убьют завтра, в них слышались печаль и призыв к бою. Внизу по равнине раскатывалась барабанная дробь — французы не скрывали свою силу, мощь войска, покорившего все армии Европы. Осознание их превосходства должно проникнуть в умы и сердца солдат противника, лишить их мужества еще до рассвета.

Англичане понимали — завтра их ждёт битва, ведь Веллингтон сказал, что дальше не отступит, а он не бросает слов на ветер. Но французы понятия не имели, что армия, стоящая лагерем на крутом склоне над ними, не поступит разумно и не уберётся прочь ещё до утра, оставив разве что арьергард, чтобы задержать их наступление. В последние годы такое случалось нередко. Британская победа при Талавере в прошлом году стала скорее исключением из правил.

Ужин закончился почти в полночь, и когда проводник повёл Росса через лагерь, большая часть солдат уже спала — по крайней мере, они лежали, завернувшись в плащи. Все были полностью одеты — они знали, какой день предстоит, никто не старался устроиться поудобнее. Некоторые, собравшись группами, тихо разговаривали — лёжа, опираясь на локоть или сидя на корточках. МакНил упомянул Азенкур, и Росс теперь вспоминал пьесу из театра Друри-Лейн, в которой король обходил свой лагерь в ночь перед битвой. Кстати, этот шотландский офицер смог бы процитировать пару строк. В той пьесе участвовал корнуолец, вспомнил Росс. Нет-нет, это короля приняли за человека по имени Леруа... И Шекспир считал это корнуольским именем?

Расстояние оказалось больше полумили, и под конец пути Росс начал прихрамывать. В последнее время он больше ездил верхом, чем ходил. Потом они расспрашивали, искали, всматривались в темноту, им указывали куда-то, тыкая пальцами. Проводник Росса, как маленький шотландский хорёк, шнырял от одной группы к другой. Наконец, кто-то поднялся.

— Да, я Полдарк. Кто меня спрашивает?

— Кровный родственник, — сказал Росс. — Кто же ещё?

Послышалось изумлённое ругательство, и худощавый человек, который лежал, прислонившись спиной к дереву и положив на колени ножны, вскочил на ноги. Он закатил глаза к мерцающим в небе звёздам.

— Господи Боже, это же дядя Росс!

— Джеффри Чарльз! Никогда бы не подумал, что встречу тебя здесь! Какая удача! А я был уверен, что во всей британской армии не найдётся другого с таким именем!

— Богом клянусь! — Сияющий от радости Джеффри Чарльз горячо обнял родственника, крепко сжав ему руку. — Не могу поверить! Я как раз думал о доме, и вдруг откуда ни возьмись, как джинн из бутылки, появляется тот, о ком я столько вспоминал, кого больше всех люблю, ну, может, только с одним исключением! Господи помилуй! Не может быть!

Росс рассказал, как попал в армейский лагерь.

— Может, тебе стоит немедленно отправиться к Веллингтону вместо того, чтобы тратить время на такие пустяки, как общение с племянником? Повидайся со Старым Дуэро ^[2], а когда закончите, я буду счастлив поболтать!

Росс медлил, не желая открывать подлинную причину своего присутствия, но чувствуя неловкость перед племянником, попытался отделаться общими фразами.

— Знаешь, Джеффри Чарльз, — сказал он, меня послали сюда скорее для наблюдения, чем для обмена информацией, а у генерала Веллингтона этой ночью, полагаю, немало поводов для размышлений. То, что мне надлежит ему сообщить, не повлияет на исход утреннего сражения, я с таким же успехом могу сказать это позже.

— Ты остаёшься?

— Разумеется. Такое нельзя пропустить. Тебе в роту не нужен меткий стрелок?

— Мне в роту... mon Dieu! C'est ne pas y croire ^[3]...

— Вижу, теперь ты в звании капитана. И поскольку я уже довольно давно штатский, то поступаю в твоё распоряжение, если ты, конечно, меня примешь.

Джеффри Чарльз усмехнулся.

— Ты себя недооцениваешь, дядя. Мне известно, что за последние десять лет ты побывал во многих передрягах! Не говоря уж о схватках с болтунами в Вестминстере! Но если желаешь поучаствовать рядом со мной в какой-нибудь небольшой переделке, которая тут может случиться, чтобы убедить французов не подниматься по этому склону... что ж, я буду тебе рад!

— Значит, решено.

— Ты видел внизу лагерь французов?

— Полковник МакНил предоставил мне такую возможность.

— Значит, ты понимаешь — есть шанс, что тебе не удастся доставить Веллингтону послание?

— Совесть позволяет мне пойти на этот риск.

Росс не сомневался, что генерал его примет, у него имелось рекомендательное письмо. Но у Веллингтона были надёжные личные связи с министром иностранных дел, которым в настоящее время являлся его брат, и он вполне мог заподозрить, что этот полувоенный гражданский внезапно нагрянул к нему в штаб по поручению других членов кабинета министров, менее лояльных. Это было недалеко от истины, однако самому Россу так не казалось.

Они так и сидели на мягкой сосновой хвое под деревом. Денщик принёс горячее пойло, выдаваемое за кофе, и они оживлённо беседовали, как старые друзья.

Два Полдарка не виделись четыре года — Джеффри Чарльз приезжал домой после Ла-Коруньи, но Росс тогда находился за границей. Теперь его поразила произошедшая с племянником перемена. Когда они виделись в последний раз, Джеффри Чарльз был юным кадетом, азартным любителем веселья и приключений. Он пил и проигрывал в карты свое небольшое содержание, вечно попадал в истории, всегда в долгах. Сейчас, утратив детскую пухлость, он стал худым, с резкими чертами лица, окреп и загорел. Он казался по-своему красивым — такую грубоватую красоту можно приобрести разве что в армии или охотясь на лис — бывалый вояка, повидавший на войне, пожалуй, больше Росса. Джеффри Чарльз не так сильно, как прежде, походил на отца, возможно их-за тонких тёмных усиков, изменивших линию губ, и уж точно — из-за шрама на подбородке.

— Ну и дела, клянусь своей селезенкой, как сказала бы Пруди! Никогда бы не подумал, дядя, что после нашей последней встречи ты еще будешь так хорошо ко мне относиться! Ты богат? Сомневаюсь. Не в характере Полдарков наживать состояния, хотя удача и бывает к нам благосклонна. Однако ты меня выручил без единого слова. А сумма была немалая! Вытащил меня из долговой ямы! Если бы не ты, не видать мне Испании и Португалии, вышвырнули бы из армии и на годы отправили прозябать в Ньюгейт ^[4]!

— Сомневаюсь, — ответил Росс. — Возможно, ты бы лишился продвижения по службе, но даже англичане во время войны не могут позволить себе бросать молодых офицеров в тюрьму из-за пары гиней.

— Что ж, в крайнем случае я, разумеется, мог бы, проглотив свою гордость, попросить отчима Джорджа меня выручить. Но твои щедрость и великодушие позволили мне рассчитаться с ростовщиками без подобного унижения.

— Похоже, капитан Полдарк, теперь ты исправился.

— И почему же ты так считаешь, капитан Полдарк?

— Повышение в чине. Серьёзный вид. Четыре года тяжёлой войны.

Джеффри Чарльз вытянул ноги.

— Что касается первого, то это несложно. Здесь, в Испании, не нужно ждать до седых волос, чтобы получить повышение — достаточно освободиться вакансии. Что касается второго — серьезного вида, как ты его называешь, то это в основном из-за того, что я обдумываю письмо тёте Демельзе, если её муж схлопочет пулю под моим командованием. А что касается третьего, то, как ты и сам знаешь, дядя, четыре года в армии никак не способствуют исправлению. Наоборот, склоняют к неподобающему поведению — женщинам, выпивке, картам.

— Да уж. Не буду распространяться об этом твоим родственникам.

— Но я не в долгах, капитан, — Джеффри Чарльз рассмеялся, — как это ни странно. В прошлом месяце, перед этим чертовым отступлением, в полку проводили ослиные гонки, делались немалые ставки. Я погонял своего осла как одержимый, трясся на нем, как не знаю кто, и пришел голова к голове с молодым Паркинсоном из 95-го полка! Так что впервые за последние двадцать с чем-то месяцев я выплатил все долги и у меня еще завалялась в кармане парочка гиней! Просто невероятное везение — если бы я не выиграл, то даже не знал бы, как расплатиться.

— Вижу, кто-то раскроил тебе лицо, — Росс вытянул ноющую ногу.

— Ах да, шрам не такой симпатичный, как твой. Бог мой, да я просто не могу тебя вообразить без этой милой отметины, она так тебе идет. Я потерял кусок челюсти в стычке на реке Коа в июле — жаркая выдалась драчка у моста — но могло быть и хуже. Хирург отдал мне потом кусок челюсти в качестве талисмана на счастье.

Глава вторая

I

Ночь тянулась медленно, и они урывками дремали, продолжая иногда обмениваться случайными фразами, остротами и воспоминаниями. Ближе к рассвету они стали серьезней и заговорили о себе, о Корнуолле, о Полдарках.

Джеффри Чарльз тяжело воспринял смерть матери. Росс помнил, как однажды в Лондоне молодой человек явился к нему, побледневший и серьезный, и сказал, что эта потеря изменила его планы на будущее. Он больше не собирался поступать в Оксфорд, и его не интересовала жизнь обедневшего сквайра на юго-западной окраине Англии. Он больше не собирался жить под опекой ненавистного отчима, на что и раньше соглашался только ради матери, которую глубоко любил. Но без нее все изменилось. Джеффри Чарльз хотел найти собственное место в жизни и не желал просить одолжений у сэра Джорджа Уорлеггана.

Он мечтал как можно скорее покинуть Харроу и поступить кадетом в Королевский военный колледж в Марлоу. Росс пытался его переубедить. Из собственного опыта службы в армии он прекрасно знал, как тяжело там молодому человеку, не имеющему капитала или влияния. К тому же Джеффри Чарльз привык жить на широкую ногу, и Росс считал, что армейская жизнь окажется слишком тяжелой для племянника. И хотя три года в Харроу закалили молодого человека, он был слишком изнежен и избалован матерью в юности, и это до сих пор сказывалось.

Но ничто не могло поколебать решения Джеффри. Россу казалось, что в первую очередь Джеффри Чарльз желал уехать подальше от Корнуолла и связанных с ним воспоминаний. Ему хотелось отогнать их подальше, а неприязнь к приемному отцу стала лишь поводом. И Джеффри Чарльз настоял на своем. Россу пришлось вести долгую переписку с Джорджем — дело непростое, но им все же удалось избежать личной встречи. Джордж проявил некоторую щедрость, предложив пасынку двести фунтов в год, пока тому не исполнится двадцать один, а после этого увеличить сумму до пятисот фунтов. Джеффри Чарльз собирался отказаться, но Росс заставил его принять (пусть и с неохотой) это предложение.

— Я думаю не только о себе, — сказал Росс, — хотя чем больше ты получишь от него, тем меньше тебе потребуется от меня. Но Джордж кое-что должен твоей матери и твоему отцу, так что чуть-чуть разорив его, ты восстановишь элементарную справедливость.

— Чтобы облегчить его совесть?

— Понятия не имею, насколько будет облегчена или cмущена его совесть. Как я уже сказал, приняв эти деньги, ты восстановишь справедливость. Если это облегчит его совесть, буду рад за неё. Но в большей степени это равноправное соглашение между всеми нами. Оно наверняка бы порадовало твою мать.

— Если ты так считаешь, дядя Росс, думаю, лучше будет согласиться.

Так что в этот горький — горький во всех смыслах — февраль 1800 года Джеффри Чарльз как нельзя вовремя воспрянул духом. Он воспринял новую жизнь с надеждой, даже в год хрупкого Амьенского мира, хотя ежегодное содержание от Джорджа, увеличившееся к 1805 году, не избавило его от долгов, так что Росс дважды выкупал векселя, спасая племянника от долговой тюрьмы — последний раз на сумму в тысячу фунтов. Однако это не ухудшило их отношений.

Джеффри Чарльз зевнул и вытащил часы, пытаясь рассмотреть время в тусклом свете звезд.

— Около четырех, я думаю. Через несколько минут должен вернуться Дженкинс с кружкой чего-нибудь горячего. Мы должны позавтракать до рассвета. Подозреваю, французы атакуют с первыми лучами солнца. Перед этим я хочу представить тебя нескольким друзьям.

— Я не очень-то выгляжу в штатском.

— Я часто рассказывал о тебе моим лучшим друзьям, Андерсону и Дэвису. Знаешь, ты стал тут кем-то вроде героя.

— Какая глупость.

— Ну, судя по письмам из Англии, твое имя всегда на слуху.

— Письмам от кого?

— Неважно. Кстати, ты мало что рассказывал о Корнуолле.

— А ты и не спрашивал.

— Это не из-за отсутствия интереса, просто когда вокруг постоянно проносится смерть, приступ ностальгии — не лучшая вещь.

— Лучше расскажи о Веллингтоне.

— А что ты хочешь узнать кроме того, что уже знаешь? Он бесчувственный человек, но великолепный лидер, и, как по мне, замечательный солдат.

— Не вся Англия так считает.

— И не все солдаты. Даже здесь достаточно вигов, даже не надеющихся победить Наполеона, и после каждого отступления они кивают с таким видом, будто заявляют: «Мы же говорили!»

— Англичане, — заметил Росс, — устали от затянувшейся войны. На севере неспокойно, в центральной Англии тоже не все благополучно. Правительство не меньше думает о том, как не допустить революции на родине, чем о разгроме Франции.

— Англичане, — возразил Джеффри Чарльз, — все чаще заставляют меня исходить желчью. После возвращения из Ла-Коруньи на нас смотрели, как на предателей, словно мы подвели страну или сбежали. Говорили о Джоне Муре с таким презрением, будто он был растяпой и слабаком! А если бы он не погиб, его бы отдали под трибунал!

— Многие теперь об этом спорят, — ответил Росс. Поражение всегда непопулярно, а чтобы разобраться во всех обстоятельствах, нужно время.

— Твои соратники просиживают толстые задницы в парламенте. Пинтами лакают портвейн, перемещаются на портшезах с одного изысканного вечера на другой и отдают невыполнимый приказ нашему лучшему генералу. А когда тот погибает, пытаясь его исполнить, вскакивают с места — наконец-то у них есть силы подняться — и громогласно обвиняют его в некомпетентности, при этом восхищаясь превосходным военным мастерством французов!

— Говорят, Сульт ^[5] хочет поставить ему памятник в Ла-Корунье.

— Разумеется, один военный командир отдает дань уважения другому! Этим актом любезности они намекают, что Англия не может установить собственный памятник, раз уж он умер разгромленным, а не победителем, как Нельсон.

Росс промолчал. Сын его старого друга и кузена Фрэнсиса, распутника и неудачника, которого он все равно искренне любил, и женщины, которую он тоже любил, вырос. И со времени их последней встречи племянник изменился и душой, и телом. Росс всегда относился к Джеффри Чарльзу теплее, чем просто к родственнику. И эта привязанность только усилилась и окрепла за эту встречу: манерой разговора тот напоминал Фрэнсиса, но суждения племянника куда больше походили на его собственные.

— А Веллингтон, — вернулся к разговору он, — тоже настроен против Мура?

Молодой капитан Полдарк с раздражением потер шрам на подбородке.

— Старый Дуэро — великий человек, и войска пойдут за ним куда угодно. Но Мура мы любили.

Прибыл денщик с еще одной кружкой дымящегося кофе.

— Что ж, пока мы в настроении, расскажи о Корнуолле. Говоришь, моя обожаемая тетушка в добром здравии?

— В целом да. Иногда к вечеру у нее затуманивается зрение, но это проходит, если она пару часов полежит.

— Что она делает с большой неохотой.

— Чего она никогда не делает по собственной воле. Что до детей, то Джереми теперь всего на дюйм ниже меня, но похоже, уже больше не вырастет. Когда ты видел его в последний раз?

— После Ла-Коруньи я не приезжал в Корнуолл. Я так кипел злостью из-за того, что на наше отступление и на генерала Мура будут смотреть подобным образом, а потому отказался от мысли поехать домой и оправдываться за то, что, в сущности, не нуждается в оправданиях... Выходит, я видел его четыре года назад на похоронах дедушки. Наверное, Джереми было около пятнадцати. Он был одного роста со мной, только еще худее.

— Это по-прежнему так.

— А какие у него склонности и планы на жизнь?

— Кажется, у него нет никакого желания участвовать в военных действиях, — сухо ответил Росс.

— Я его не виню. У него есть мать, отец, сестры и замечательный дом. Надеюсь, ты на него не слишком давишь.

— Если война будет продолжаться, нам всем придется принять в ней участие.

— Всеобщая воинская повинность, как у французов? Надеюсь, до этого дело не дойдет. Но уж лучше так, чем сдаться Наполеону после стольких лет!

Росс обхватил кружку ладонями, чтобы их согреть, пар приятно овевал лицо. В зарослях что-то зашуршало, и Джеффри Чарльз на мгновение задержал взгляд на кустах:

— Вокруг полно ядовитых тварей, — сказал он. — Змеи, скорпионы... Если мы станем вести с Наполеоном переговоры, получится как в прошлый раз — очередное перемирие даст ему возможность собраться с силами, и мы уступим ему колонии. Мне известно, что этой кампанией недовольны, но она очень важна. Разве не так? Тебе следовало бы знать. Правительство так слабо, что просто теряешь к нему доверие. Вот бы Питт вернулся!

— Думаю, это правительство продержится, пока жив старый король.

— Ещё одна беда. Ему за семьдесят, и говорят, недавно он заболел.

Вдалеке, со стороны французского лагеря, послышался похожий на шипение гремучей змеи рокот барабанов.

— А что насчет Клоуэнс? — спросил Джеффри Чарльз, забеспокоившись, что времени остаётся всё меньше. — И ваша младшенькая, крошка Изабелла-Роуз?

— Не такая уж и крошка. Обе повзрослели. Клоуэнс почти семнадцать, она наконец-то похорошела. Белле восемь, она худенькая и милая. Совсем не похожа на Клоуэнс, та в её возрасте была непоседой, как мальчишка. Да такой и осталась.

— Должно быть, вся в мать.

— Это точно, — ответил Росс.

— А Дрейк и Морвенна?

— У них всё хорошо. Хотя я их уже целый год не видел. Они всё ещё в Лоо, управляют моей корабельной верфью.

— Отослать их — хорошая идея, я тебе за это очень признателен. С Тренвитом связано слишком много воспоминаний. Боже мой, подумать только, а я когда-то хотел поселиться в Тренвите, стать сельским сквайром и нанять Дрейка управляющим!

— Что ж, первое ты ещё вполне можешь сделать, если война когда-нибудь закончится.

— Надо утихомирить этого корсиканца, дядя. Страшно подумать, что ему только сорок. Вечная проблема — гений, не важно, злой или добрый, проявляется рано. У них есть ещё дети?

— У кого, у Дрейка с Морвенной? Нет, только одна дочь.

В темноте, минуя спящих солдат, торопливо пробирался посыльный. Он прошёл совсем рядом и нырнул в стоящую в пятидесяти ярдах палатку.

— Наверное, депеша для Кроуферда, — предположил Джеффри Чарльз. — Полагаю, теперь нам придётся прервать отдых. Барабанная дробь в долине становится громче.

— У меня не слишком много патронов, — сказал Росс. — Но я могу драться хоть дубиной. Не рассчитывал много стрелять, а сейчас, похоже, придётся.

— Я велю Дженкинсу выдать тебе пули. У нас таких нет, но 95-й полк поблизости. Благодарение Богу, нам хватает запасных кремней и тому подобного. И ядер для орудий хватает. — Джеффри Чарльз сел и помял сапог в том месте, где нога начала затекать. — И уж коли мы заговорили про пули, возможно, мне следует осведомиться о здоровье того, кто, безусловно, заслуживает ее получить, хотя так бережёт себя, что никогда не отправился бы воевать... Разумеется, я про моего отчима Джорджа.

Росс замялся.

— За последнее время я его встречал всего пару раз в Палате, но мы сторонимся друг друга, да оно и к лучшему. В Корнуолле мы тоже нечасто видимся. Но надеюсь, с нашим конфликтом покончено.

— Я не видел его с 1806-го, когда умер дед. Помнится, в тот день я и Джереми в последний раз видел. Сырой туманный день, как раз подходящий для поминок. Джордж тогда выглядел измученным и постаревшим — раньше времени, пожалуй.

— Он тяжело переживал смерть твоей матери, Джеффри.

— Да, не сомневаюсь.

— Как и все мы. Ты же знаешь, как я... я её очень любил.

— Да, это я всегда знал.

— Мы редко виделись с тех пор, как она стала миссис Уорлегган, но её уход стал для меня огромной утратой. Она умерла такой молодой, мне её очень не хватает. Как и тебе, насколько я знаю. Но Джордж меня удивил. После всего, что случилось в прошлом, я всегда относился к нему с неприязнью, но его горе и скорбь после смерти твоей матери оказались для меня неожиданностью. Возможно, с тех пор я больше никогда не стану плохо о нем думать.

— Что ж... По крайней мере, он не женился снова.

— Должен сказать, — ответил Росс, — что после смерти миссис Чайновет Тренвит впал в запустение. Как ты знаешь, после смерти твоей матери Джордж переселился в поместье родителей, в Кардью, но держал в Тренвите небольшой штат прислуги для твоих деда и бабки. Он посещал их не чаще раза в месяц, только чтобы убедиться, всё ли в порядке. Наверное, и после смерти твоей бабушки ничего не изменилось. Но когда не стало мистера Чайновета, Джордж фактически закрыл дом. Новую мебель, которую он покупал в девяностые, перевезли в Кардью, прислугу уволили, большая часть парка заросла. В коттедже живут братья Харри, они вроде по мере сил присматривают за домом и поместьем. Может, и жена Гарри Харри что-то делает по дому, но это всё.

— А Джордж никогда там не бывает?

— Думаю, он бы не был Джорджем, если бы никогда не приезжал. Говорят, он там появляется время от времени — убедиться, что Харри не совсем уж бездельничают, но вряд ли чаще, чем раз в три месяца.

Джеффри Чарльз помедлил с ответом. Звёзды в небе появлялись и снова исчезали за летящими лёгкими облаками.

— Полагаю, по закону этот дом теперь мой.

— Да... Вернее, будет, когда ты вернёшься и заявишь на него права. Разумеется, я виноват, что не следил за состоянием дома пристальнее, но в прошлом моё внимание к поместью частенько приводило к серьёзным проблемам между мной и Джорджем. Когда там жили люди, которые меня волновали — твоя двоюродная бабушка Агата или твоя мать, ты или Дрейк — я чувствовал себя обязанным вмешиваться. Но когда речь только о доме...

— Понимаю.

— Заборы, которые поставил Джордж, по большей части не существуют — либо развалились от старости, либо деревенские растащили на дрова. Но в целом, думаю, мало кто покушался на твое имущество. Местные жители побаиваются забияк Харри, а возможно, понимают, что со временем в доме снова поселятся Полдарки, и поэтому стараются не причинять вреда. Но дом в плохом состоянии. Не так давно Клоуэнс проверяла.

— Клоуэнс? Зачем ей это понадобилось?

— Это в её характере. Я в то время был дома и отругал девчонку за такой риск — её могли схватить за нарушение прав собственности. Но, думаю, я мог бы и не тратить слова понапрасну. Разумеется, она огорчилась тем, что я расстроен, и поняла причину. Но у неё есть склонность к спонтанным поступкам, она повинуется больше чутью, чем разуму...

— Как мать?

— Да, но не совсем так. У всех поступков Демельзы — а она, конечно, всегда была упрямой, и сейчас такая же! — обязательно есть веская и серьёзная причина, хотя в прежние времена я далеко не всегда с этими причинами или суждениями мог согласиться. Клоуэнс в этом отношении гораздо более своенравна, чем Демельза, её поступки часто кажутся случайными порывами. У неё не было никакого повода отправляться в Тренвит, просто пришло в голову посмотреть на дом — она и поехала.

— Хорошо, что её хотя бы не поймали.

— К сожалению, — сказал Росс, — именно так Клоуэнс и оправдывалась: «Но папа, никто меня не видел». «А могли увидеть, — сказал я, — и тогда случились бы неприятности, тебя могли обидеть». «Но ведь обошлось же, папа, разве нет?» И как спорить с такой девчонкой?

В темноте Джеффри Чарльз улыбнулся.

— Я очень ценю твое беспокойство, дядя. Если когда-нибудь вернусь с войны или мне предоставят достаточно долгий отпуск, я избавлюсь от этих двух Харри, и Клоуэнс сможет бродить по Тренвиту сколько пожелает... Она сказала, дом в плохом состоянии?

— Нельзя забросить дом на четыре года, особенно в корнуольском климате, чтобы он не пришёл в запустение. Разумеется...

— Что ты хотел сказать?

— Кроме того, после смерти твоей матери на дом тратили совсем мало. При жизни деда и бабки Джордж хоть с минимальными расходами, но поддерживал дом. Поэтому в каком-то смысле имением пренебрегали десять лет, а не четыре.

— Значит, пора мне вернуться домой.

— Пора. Но сейчас ты должен находиться здесь. Если мы с нашими небольшими ресурсами сумеем объединиться с испанцами и португальцами и устоим, это отнимет у Наполеона много сил. Даже его резервы не безграничны. Это важное испытание на прочность и выносливость. Можешь представить, что Клоуэнс даже не помнит время, когда мы не воевали с Францией? За исключением одного недолгого перемирия. Неудивительно, что все так устали от войны.

— Устали, но не пали духом.

Похоже, туман в долине сгущался. Если он не рассеется до рассвета, это может сильно помочь атакующей стороне.

— Послушай, Джеффри Чарльз, наша неожиданная встреча ясно показала, что моё пренебрежение твоими делами...

— О, пустяки.

— Вовсе нет. Я очень виноват. Почти тридцать лет назад со мной приключилось нечто подобное. Мне тогда было двадцать три, я вернулся с войны в Америке. Моя мать скончалась лет за двенадцать до того, а отец — незадолго до моего возвращения. Он болел, а из прислуги у него оставались только Пэйнтеры. Можешь представить, как скверно они за ним ухаживали. Твой дед, Чарльз Полдарк, тоже не слишком хорошо ладил с братом и редко заезжал его навестить... Я не желаю тебе по возвращении домой оказаться среди подобного хаоса и разорения, как это случилось со мной.

— Постой, — сказал Джеффри Чарльз, — вон Дженкинс. Надо поручить ему снабдить тебя боеприпасами. Позволь взглянуть на твою винтовку. — Молодой человек внимательно осмотрел оружие. — Хорошее оружие, капитан. Уверен, ты приобрел его не в Порту.

— Нет, капитан, не в Порту.

— Что это за винтовка?

— Нарезной карабин с ударно-кремнёвым замком Генриха Нока. Как видишь, шомпол установлен под прикладом, чтобы удобнее было его вытаскивать и перезаряжать.

Джеффри Чарльз нахмурился, глядя в туман.

— Некоторые стрелковые подразделения получили винтовки Бейкера. Мы — пока нет. У нас старые ружья сухопутного образца. Нам хватает.

Некоторое время оба молчали.

— На войне в Америке тридцать лет назад был такой человек по имени Фергюсон, капитан Фергюсон. В семидесятых годах он изобрел казнозарядную винтовку. Из нее можно делать по шесть выстрелов в минуту при любой погоде. Огромный успех... Но он погиб вскоре после моего приезда. Я пользовался такой винтовкой. Великолепное оружие. Но после его гибели никто не стал этим заниматься. Никто не заинтересовался.

— От армии только такого и можно ожидать, — согласился Джеффри Чарльз. Он унёс винтовку Росса и вскоре вернулся с ней обратно.

— Обо всем позаботились. Завтрак через десять минут. Потом я познакомлю тебя с друзьями.

— Кстати...

— Что такое?

— Насчёт твоего отчима. Ты сказал, он не женился во второй раз.

— Да. А разве не так?

— Так. Но вскоре после отъезда я получил письмо от Демельзы. Она писала, что в графстве ходят слухи, будто Джордж проявляет интерес к одной даме.

— Mon dieu! Кто же она?

— К сожалению, имя я забыл. Я с ней незнаком. Харриет... как-то там. Леди Харриет как-то там.

— Вот как, — многозначительно протянул Джеффри Чарльз, — это можно понять, — он шаркнул носком сапога по земле. — Полагаю, мне не следует на него обижаться. Мама сама его выбрала. И хотя их совместную жизнь безоблачной не назовёшь — всякое бывало, думаю, она по-своему его любила. Так что, если теперь, в его-то годы — сколько ему, пятьдесят один? — он снова женится, я могу сказать лишь одно: надеюсь, его второй брак станет таким же счастливым.

— Как прежде не будет никогда, — сказал Росс.

Спустя несколько минут их позвали завтракать — по ломтику солонины каждому, немного крошащихся сухарей (возможно, с долгоносиками, хоть их и не разглядеть), по чарке рома. Росс познакомился с друзьями Джеффри Чарльза. Они казались беззаботными, шутили, негромко смеялись, в них чувствовался азарт и готовность к предстоящей схватке. Росса почтительно приветствовали, а когда узнали о его нежелании оставаться только наблюдателем, уважение к нему заметно возросло.

Во время скудного завтрака через лагерь проскакал сурового вида всадник на белом коне в сопровождении офицеров. Его повсюду приветствовали, вытягиваясь по струнке, и всадник отвечал сухо и сдержанно. Герцог Веллингтон производил финальный осмотр боевых позиций. Его войска, рассеянные по девяти милям склона, который предстояло оборонять, казались немногочисленными, однако в них царила уверенность в победе, какую мог вселить только выдающийся полководец.

Спустя десять минут Веллингтон скрылся из вида, а рокот барабанов и горнов со стороны французского лагеря стал ещё более зловещим. Как только через ползущий туман пробились первые лучи утреннего света, сорок пять батальонов самых опытных и закалённых в боях воинов Европы, подкреплённые двадцатью двумя тысячами солдат резерва, огромной чёрной массой двинулись вверх по склону, к позициям британцев.

Глава третья

I

Второе сватовство Джорджа Уорлеггана сильно отличалось от первого. Когда-то хладнокровный молодой человек, для которого материальные блага, власть денег и деловая хватка были всем на свете, возжаждал получить свою прекрасную первую жену, в то время ещё невесту Фрэнсиса Полдарка. Однако Джордж понимал, что она во всех отношениях для него недоступна, и не только из-за её замужества, но и потому, что в её глазах он оставался пустым местом. Многие годы он пытался произвести на неё впечатление, и в материальном отношении вполне преуспел. Потом, менее чем через год после смерти Фрэнсиса, Джордж ухватился за неожиданную возможность попытать удачу — и не веря своим ушам, услышал от нее согласие.

Конечно, всё складывалось не так уж просто, как он и ожидал. Тренвит обеднел задолго до смерти Фрэнсиса, а после его кончины дела сильно ухудшились. Оставшись одна, Элизабет пыталась вести хозяйство — без денег, почти без помощи и с четырьмя иждивенцами, включая собственных родителей. Джордж не надеялся, что она вступает с ним в брак по любви — её чувства всегда принадлежали Россу, кузену Фрэнсиса, как бы она этому ни сопротивлялась. Но всё же она стала женой Джорджа, а не кого-то другого, миссис Джордж Уорлегган душой и телом родила сына, подарив Джорджу, ещё глубже привязавшемуся к ней, новое ощущение полноты жизни.

Это потом старая карга Агата отравила его счастье предположением, что родившийся восьмимесячным Валентин — не его ребёнок.

И Джордж, хладнокровный, поглощённый лишь коммерцией и приобретающий всё больше собственности и влияния, внезапно обнаружил, что страдает гораздо сильнее, чем мог себе представить.

Хотя брак, в который одна из сторон вступила ради приобретения прекрасной и благородной собственности, а другая — чтобы получить деньги, покровительство и спокойную жизнь, не должен был выйти за негласно подразумеваемые границы, он преодолел их и стал успешным. В характере Элизабет всегда присутствовала деловая хватка и желание преуспеть в материальном плане, что вполне соответствовало коммерческим и политическим амбициям мужа, а он, тронутый нежданной поддержкой, с каждым годом все сильнее привязывался к жене.

Вина за их частые ссоры, по мнению Джорджа, полностью лежала на нем. Причиной всегда становилась его неутихающая ревность к Россу и подозрения по поводу отцовства Валентина. И именно когда все прояснилось, когда стало казаться, что вся злость и взаимные обвинения позади, именно когда из-за преждевременного рождения второго ребенка его подозрения насчет Элизабет и Валентина наконец развеялись, именно когда будущее расцвело новыми красками, она умерла. Это стало жестоким ударом. Ударом, от которого он так и не оправился. Рыцарское звание, полученное как раз накануне утраты, оказалось не вершиной его стремлений и предметом гордости, а сардонической, злой шуткой, венцом, рассыпавшимся в прах, стоило к нему прикоснуться.

Так что в первые годы после утраты он стал крайне угрюмым. Джордж жил преимущественно в Кардью с родителями, а после смерти отца остался с матерью, посещая Труро и своего дядю Кэрри, ежедневно контролируя дела и попутно приобретая еще большее богатство. Но его душа оставалась безучастной. Еще меньше он участвовал в парламентской деятельности. Джордж всегда гордился возможностью войти в зал под руку с Элизабет, но не был готов в одиночестве участвовать в бесконечной веренице званых вечеров и обедов, которые планировал посещать с женой. Он лишился прежних амбиций. В отличие от своего соперника и врага Росса Полдарка, Джордж никогда не связывал собственную деятельность в парламенте с желанием сделать что-то для других, только с собственной выгодой. Так зачем теперь этим заниматься?

Несколько раз он задумывался, не уступить ли место, ему хватало и двух членов парламента от его же округа Сент-Майкл, которыми он мог манипулировать, но когда самые тяжелые годы остались позади, Уорлегган порадовался, что этого не сделал. Собственное место принесло ему различные коммерческие преимущества, а присутствие в Лондоне позволяло оставаться в курсе происходящих событий, и ничто не смогло бы этого заменить.

И отец, и мать настаивали на повторной женитьбе. Элизабет, несмотря на хорошие манеры, так и не пришлась им по душе. Они всегда держались с ней подчеркнуто любезно, но считали недостатком ее слишком хорошее воспитание, к которому не прилагались связи в обществе. Разумеется, ужасно, что она ушла так стремительно, но подобное случается с женщинами во все времена. Женщина, вынашивающая ребенка, и в лучшие времена подвергается риску. Ими полнилось каждое кладбище, и на каждом званом вечере или балу тот или иной молодой энергичный вдовец поглядывал на юных, соблазнительных незамужних девушек, размышляя, какая принесет ему больше преимуществ или удовольствия в качестве второй жены.

Что уж говорить о Джордже! Богатый, почитаемый в графстве, а если и не почитаемый, то хотя бы уважаемый, а если и не уважаемый, то хотя бы держащий в страхе, торговец, банкир, хозяин медеплавильных предприятий, а теперь еще и рыцарь! И ему всего чуть за сорок! Один из лучших трофеев в стране! Он может выбирать из множества! Возможно, некоторые дворянские семьи еще не смотрели на него в таком свете, но чем сильнее росло его влияние, тем меньше их оставалось. Год скорби — максимум того, что диктуют приличия.

Но жить из года в год, стареть, понемногу увеличивая собственное влияние и все больше становясь похожим на дядю Кэрри, которого интересуют лишь счета и бухгалтерские книги... Это слишком. Николас, начинавший с нуля и заложивший тот фундамент, на котором Джордж построил свою империю, свидетель всех его планов и начинаний, его пути к успеху, умер через полгода после Питта. Лежа в постели с сердцебиением в сто шестьдесят ударов в минуту, он размышлял о том, почему не чувствует удовлетворения. В минуты перед смертью его волновала мысль о сыне, так и не сумевшем оправиться от привычного для семейной жизни несчастного случая.

После смерти Николаса Мэри Уорлегган продолжила торопить Джорджа с новым браком, но со временем стала вспоминать об этом все реже. Какая старая вдова захочет, чтобы единственный сын покинул дом, или будет жаловаться на его присутствие? В конце концов, у Джорджа двое детей, и хотя Валентин рос достаточно эксцентричным ребенком, он наверняка выправится с возрастом, и она много времени проводила со своими внуками. Валентин проводил большую часть каникул дома, а Урсула, отрада ее глаз, все время жила в Кардью.

Кэрри положение дел тоже устраивало. Они с Элизабет крайне не любили друг друга — каждый считал, что другой оказывает на Джорджа плохое влияние. Но после ее смерти они с племянником сблизились. В первые годы вдовства Джорджа дядя несколько раз предостерегал его от необдуманных инвестиций: хватка у Джорджа оставалась все такой же крепкой, но тяжелая утрата временно лишила его коммерческого чутья.

Однако всё это осталось в прошлом. Со временем Джордж снова ощутил вкус к лондонской жизни и масштабным сделкам, начатым ещё в 1799 году. Он близко сошёлся с лордом Гренвилем, бывшим премьер-министром, а теперь лидером вигов, и время от времени посещал его дом в Корнуолле. В бесконечных манипуляциях партий с местами в парламенте, последовавших после смерти Питта, а впоследствии и Фокса, Джордж постепенно оказался в оппозиции. Несмотря на то, что именно Питту он был обязан дворянским званием, он никогда не принадлежал к числу поклонников покойного, объединившихся вокруг Джорджа Каннинга. Уорлегган был убеждён, что слабость и нерешительность правительства тори непременно и очень скоро приведёт его к падению, следовательно, в интересах Джорджа завести дружбу с новыми людьми.

Конечно, у некоторых из них — типов вроде Уитбреда, Шеридана и Уилберфорса — имелись безумные идеи относительно реформирования законодательства и свобод. Но Джордж лишь молча слушал, когда они бессмысленно сотрясали воздух, он был уверен, что получив власть, реформаторам придется забыть о высоких идеалах под давлением кабинета министров. Возможно, когда-нибудь придёт время, и ему предложат какой-нибудь скромный пост в правительстве.

Но Джордж по-прежнему не помышлял о новом браке. Его сексуальная энергия, похоже, навсегда сублимировалась в дела коммерции и политики. Конечно, за прошедшие годы он не испытывал недостатка в шансах воспользоваться благосклонностью той или иной соблазнительной дамочки из тех, что имели на него виды, надеясь заполучить в мужья — или ещё один трофейный скальп на пояс, пока муж в отлучке. Однако Джордж неизменно осторожничал. Возможность попробовать товар, не покупая, всегда чревата необходимостью расплаты, а относительно второго типа дам — ему не нравилось, что та начнет хвастаться подругам, затащив его в постель, или даже цинично насмехаться над его способностями и опытом.

Однажды, в годовщину женитьбы на Элизабет, Джордж в приступе тоски отправился в Тренвит. Хотя они венчались в другой части графства, он счёл уместным провести несколько часов в старом доме — там, где они впервые встретились, где он долго ухаживал за ней, где Элизабет обычно проводила лето уже будучи замужем, где она умерла — хотя в этом доме всегда враждебно к нему относились. В фамильном доме Полдарков его всегда считали незваным гостем.

Утром двадцатого июля 1810 года он отправился в путь с одним только грумом и приехал к церкви ещё до полудня. Стоял яркий солнечный день, но из-за резких порывов ветра в тени ощущался холод. Среди могил тоже было прохладно и сыро, сквозь заросли прошлогодних сорняков высоко поднималась свежая трава. На могиле Элизабет вырос огромный куст ежевики с толстыми, как у дерева, ветвями. Джордж пнул его ногой, но сломать не смог.

Светлой памяти Элизабет Уорлегган, покинувшей этот мир 9 декабря 1799 года, любимой жены сэра Джорджа Уорлеггана из Кардью. Скончалась в возрасте 35 лет, дав жизнь единственной дочери.

Джордж не принёс цветов, он никогда этого не делал, цветы казались ему излишне эмоциональным, показным жестом, оскорбляющим его достоинство. Помнить можно и без подобных условностей. Кроме того, цветы — пустая трата денег. Никто их не увидит, они завянут и пожухнут, не успеешь оглянуться.

Он позаботился, чтобы Элизабет похоронили подальше от Полдарков, особенно от мерзкой ведьмы Агаты, испоганившей им жизнь. Джордж молча постоял пять минут, глядя на высокий, уже тронутый временем гранитный крест.

Буквы уже начали расплываться и скоро совсем сотрутся. Непорядок. Их следует почистить и выгравировать поглубже. Весь погост в неподобающем состоянии. Можно подумать, Полдарки жалеют на него денег, хотя, конечно, их собственный участок не так запущен, как остальные. Преподобный Кларенс Оджерс стал теперь дряхлым стариком и почти выжил из ума, так что жене или сыну приходилось по воскресеньям во время службы стоять рядом, подсказывая, что делать.

Грум Нанкивелл ждал с лошадьми у входа на кладбище. Джордж взгромоздился в седло, дернул уздечку и без единого слова поехал в сторону Тренвита.

Дорога заросла почти так же, как церковный погост, и Джордж решил отчитать братьев Харри. Конечно, вдвоём трудно поддерживать в приличном состоянии такое обширное поместье, но он подозревал, что большую часть времени братья просто в стельку напиваются. Он давно уволил бы обоих, если бы не знал, как их ненавидят и боятся в округе.

Разумеется, они уже ждали его возле дома — оба брата и единственная миссис Харри, которую, по слухам, они делили между собой. За год это был единственный визит с проверкой, поэтому они приложили немало усилий, чтобы всё выглядело чистым и опрятным. Около часа Джордж вместе с ними осматривал дом, время от времени резко отвечая на оправдания и извинения, но больше молчал, предаваясь воспоминаниям, воскрешая в памяти сцены прошлого. Джордж пообедал один в летней гостиной. Обед оказался вполне сносным, подавала его Лайза Харри. От неё несло камфорными шариками и мышами, а весь дом провонял тленом.

Но не всё ли равно? Дом не его, он принадлежит тощему, высокомерному и наглому Джеффри Чарльзу Полдарку, который теперь сражается в армии этого нелепого сипайского генерала-неудачника где-то в Португалии. Разумеется, если Джеффри Чарльз схватит пулю прежде, чем англичане решат прекратить бессмысленные потери и снова в панике отступят, как сэр Джон Мур, — тогда дом перейдёт к Джорджу. Но даже если это случится — какая разница, в каком состоянии дом сейчас? Уорлегган больше не намеревался в нём жить. И уж точно не продаст этот дом никому из Полдарков.

Покончив с едой, Джордж отпустил братьев Харри и принялся обходить дом, комнату за комнатой. Почти каждая вызывала у него особые воспоминания — о былой любви или (по крайней мере, одна) о ненависти. Потом он вернулся в огромный зал и сел перед камином, предусмотрительно разожжённым миссис Харри. Солнечный свет ещё не прогрел стены старого, построенного при Тюдорах, особняка. Джордж сомневался, стоит ли оставаться на ночь. Обычно он ночевал здесь, а утром возвращался в Лондон. Но его спальня наверху, рядом со спальней Элизабет, выглядела уж очень непривлекательно, даже несмотря на пару грелок в кровати, которые вроде бы должны защитить от сырости. В позапрошлом году, вспомнил Джордж, он подхватил здесь простуду.

Он посмотрел на часы. Пора возвращаться в Труро, а то и в Кардью — до заката еще много времени. Но Джорджу не хотелось шевелиться, чтобы не спугнуть плывущие перед глазами обрывки воспоминаний. Он закурил трубку — это случалось редко, он был не слишком заядлым курильщиком — поворошил огонь в камине, и тот вспыхнул и зашипел, прямо как тётушка Агата. В камин положили дрова из старой ели, в поместье и не осталось ничего другого, не считая высоких вязов да нескольких сосен — мало какие деревья выдержат такой ветер. Надо же было построить дом в таком забытом Богом месте. Должно быть, в те давние дни, подумал Джордж, Джеффри де Тренвит нажил на металле хорошие деньги. Как Годольфины, Бассеты, Пендарвсы. Все они строились рядом с шахтами, принесшими им богатство.

Более тридцати пяти лет назад именно в этой комнате Джордж впервые встретил тётушку Агату — Фрэнсис пригласил его переночевать у них после школы. Уже тогда она была очень стара. Трудно поверить, что она пережила всех и успела отравить первые годы его брака. Много лет спустя она сидела в кресле напротив — вон в том самом, — когда он вошёл сообщить своему отцу, что Элизабет раньше срока родила сына. Это произошло четырнадцатого февраля, и младенца назвали Валентином.

Тётушка Агата зашипела на них, злобно, как змея — её возмущало их присутствие в фамильном доме, она ненавидела его счастье. Даже в том, что Джордж стал отцом прекрасного мальчика, она с изобретательностью, присущей её злобному характеру, постаралась найти слабое место и отравить их радость ядом, внести раздор и предсказать беду.

— Родился во время затмения, — сказала она, ведь в ту ночь было лунное затмение. — Родился во время затмения, и ничего хорошего из него не выйдет, из этого твоего сына. Затмение приносит несчастье. Я знала двоих таких, и оба плохо кончили!

Она сидела в этом самом кресле напротив. Как странно — человеческая оболочка разрушается и приходит в упадок, а бездушная вещь на четырёх ногах, сделанная краснодеревщиком ещё во времена Якова II, всё живёт, нетронутая временем. Солнцу осталось светить через огромное окно еще час, но в полумраке зала из-за мерцающего и шипящего, как кошка, огня возникали странные иллюзии. Пламя угасало, и тётушка Агата как будто снова сидела в кресле. Старая мерзкая развалина с редкими седыми волосенками, убранными под плохо сидящий парик, с маленькими слезящимися глазками, слюнявым запавшим ртом, гнилыми зубами, проницательным взглядом и рукой возле уха. Может, она и сейчас здесь. В эти минуты проклятая старуха виделась Джорджу реальнее, чем Элизабет. Но Агаты нет, умерла в девяносто восемь, он хотя бы помешал ей обмануть всех окружающих относительно даты своего рождения.

В зале послышались шаги, и Джордж вздрогнул от неожиданности. Но все же не пошевельнулся, не поддался...

Оглянувшись, он увидел высокую белокурую девушку в светлом платье, перетянутом на талии алым поясом. В руках она держала букетик наперстянок. Девушка удивилась при виде Джорджа не меньше его самого.

В тишине зашипел огонь, выплюнул в воздух горячие щепки, и угольки посыпались на пол, но не привлекли их внимания.

— Кто вы? Что вам здесь нужно? — резко спросил Джордж. В последнее время ему не часто случалось говорить таким тоном — люди и без того спешили исполнить его приказания, но это неожиданное появление, это вторжение...

— Простите, — сказала девушка. — Я увидела, что дверь открыта, и подумала — её, должно быть, распахнул ветер.

— А вам-то что за дело?

В этой девушке была странная безмятежность, спокойствие, совсем не похожее на чрезмерную самоуверенность — кажется, она не видела в произошедшем ничего предосудительного или неправильного.

— О, я иногда прихожу сюда, — ответила она. — Сейчас возле живых изгородей цветут наперстянки, такие красивые. Раньше я никогда не видела, чтобы дверь была открыта.

Джордж поднялся.

— А вам известно, что вы нарушаете права владения?

Она сделала несколько шагов и положила букет на огромный обеденный стол, стряхнула с платья приставшие лепестки и цветочную пыльцу.

— Вы сэр Джордж Уорлегган?

По её речи Джордж понял, что она не из деревни, и ужасное подозрение закралось ему в голову.

— Как ваше имя?

— Имя? — улыбнулась она. — Клоуэнс Полдарк.

II

Вернувшись в Нампару, Клоуэнс не застала никого дома. Она вошла через незапертую переднюю дверь, чуть слышно просвистела три нотки, ре, си, ля, поднялась на половину лестничного пролета и просвистела снова. Не дождавшись ответа, она прошла через кухню, отнесла букет наперстянок на задний двор и наполнила ведёрко из водокачки, где двадцать шесть лет назад её мать, голодную оборванку из Иллагана, обливали водой, прежде чем впустить в дом. Клоуэнс сунула цветы в воду, чтобы не завяли до возвращения матери и она успела расставить их в доме, а потом отправилась на поиски.

Стоял прекрасный вечер, прохладный ветерок не беспокоил Клоуэнс, она была слишком молода. Весна выдалась поздняя и сухая, на Длинном поле за домом косили сено. Посреди поля Клоуэнс увидела группу людей и узнала тёмные волосы и серебристо-серое платье матери. Во время короткой передышки Демельза вместе с Джейн Гимлетт отнесла в поле глиняный кувшин и кружки. Работники, отложив инструменты, столпились вокруг миссис Полдарк, а она наполняла кружки элем. Всего их собралось восемь — Мозес Вайгас, Дик Тревейл (незаконнорожденный сын Нэнси Тревейл от Джека Кобблдика), Кэл Тревейл (законный сын Нэнси), Мэтью Мартин, Эрн Лобб, Малыш Смолл, Сефус Биллинг и Нат Триггс. Когда подошла Клоуэнс, все смеялись над какой-то шуткой Демельзы. Они весело улыбались и кивали хозяйской дочке, а та улыбнулась в ответ.

— Кружечку эля, мисс Клоуэнс? — спросила Джейн Гимлетт. — У меня есть запасная, если желаете.

Конечно, Клоуэнс желала, и некоторое время все вместе болтали. Потом один за другим работники неохотно стали расходиться, забирая косы. Последним ушёл Мэтью Мартин — он всегда задерживался, если поблизости оказывалась Клоуэнс. Мать с дочерью направились к дому. Клоуэнс несла кружки, а позади них на приличном расстоянии шла Джейн с кувшином.

— Вижу, ты опять без обуви, — сказала Демельза.

— Да, мама. Лето же.

— Все ступни будут в занозах.

— Ничего, они выйдут, как всегда.

Это было их небольшое яблоко раздора. Для Демельзы, у которой до четырнадцати лет совсем не было обуви, ходить босиком означало некоторую потерю социального статуса. Клоуэнс, родившаяся в семье джентльмена, любила наслаждаться свободой, сбросив обувь, даже в шестнадцать.

— А где все?

— Джереми ушёл с Полом и Беном.

— Ещё не вернулся?

— Наверное, рыба не клюёт. А если посмотришь влево — увидишь миссис Кемп с Беллой и Софи, они возвращаются с пляжа.

— Точно. А папа?

— Он вот-вот вернётся.

— Встреча акционеров банка?

— Да.

Дальше они шли молча, а у ворот остановились подождать миссис Кемп с её подопечными. Ветер трепал им волосы и раздувал юбки.

Удивительно, что у брюнетов, Росса и его жены, выросла такая яркая блондинка — Клоуэнс. Она родилась светлой и, взрослея, нисколько не потемнела. Ребёнком Клоуэнс всегда была пухленькой, но за последнюю пару лет, покинув школу для молодых леди миссис Граттон, она вытянулась, похорошела и стала тоньше, только лицо ещё оставалось круглым. Рот решительный и чётко очерченный, серые глаза смотрели чистосердечно, открыто и искренне, что в то время считалось не вполне подобающим для юной леди. Клоуэнс быстро загоралась, заинтересовавшись чем-то, но так же быстро остывала.

Она дважды сбегала из пансиона — не потому, что он ей совсем не нравился, просто дома было интереснее. Она принимала все события своей жизни такими, как есть, без страха и сомнений. Демельза говорила Россу, что лицо дочери напоминает ей только что распустившуюся маргаритку, и горячо надеялась, что её никогда не ранит холодный дождь.

Что же касается самой Демельзы, она совсем недавно отметила сороковой день рождения и старалась — до сих пор довольно успешно — гнать прочь мысли об отдыхе у камина. Для «плебейки», как называл её преподобный Осборн Уитворт, она выглядела моложе своих лет, гораздо лучше многих высокородных ровесниц. Правда, на лице появилось несколько морщинок, которых не было пятнадцать лет назад, но в основном — от улыбки, не особенно заметных на её лице, обычно доброжелательном и приветливом. На висках Демельзы проступила седина, однако втайне от Росса, утверждающего, что ненавидит крашеные волосы, она покупала маленькую бутылочку какого-то зелья у мистера Ирби в Сент-Агнесс и аккуратно наносила на волосы раз в неделю после мытья.

На свой возраст, и даже старше, Демельза выглядела во время приступов головной боли, случавшихся обычно раз в месяц. За двадцать шесть дней хорошего самочувствия она всегда набирала вес, а за два дня мигрени — теряла всё лишнее, сохраняя таким образом равновесие.

Белла издалека узнала мать и сестру и помахала им, а те помахали в ответ.

— Мама, — спросила Клоуэнс, — а почему Джереми с друзьями так часто ходят на рыбалку и ни разу не поймали ни одной рыбы?

— Но они ловят рыбу, дорогая. Мы постоянно её едим.

— Маловато. Они уходят после завтрака и возвращаются к ужину, а улов у них — ты или я столько за пару часов с лодки поймаем.

— Наверное, они не особенно стараются. Просто целый день сидят на солнышке и мечтают.

— Может быть. Я как-то у него спрашивала, он ответил, что в этом году у побережья мало рыбы.

— Хочешь сказать, что это неправда?

— Просто для рыбаков Сола это, похоже, не так.

Они прошли еще несколько шагов.

— А знаешь, — сказала Клоуэнс, — я насобирала для тебя наперстянок. Они красивые.

— Спасибо. Ты навещала Энисов?

— Нет, мама... Но я встретила одного твоего друга.

Демельза улыбнулась.

— Что ж, это многое объясняет. Но это и в самом деле друг?

— А что?

— Ты так это сказала...

Клоуэнс стряхнула пылинку с юбки.

— Это сэр Джордж Уорлегган.

Она старалась не смотреть на мать, но хорошо понимала, что означает её молчание.

— Где? — спросила Демельза.

— В Тренвите. Я впервые увидела дверь открытой и зашла посмотреть, а он оказался там, в большом зале, сидел перед догорающим камином, с погасшей трубкой и таким мрачным видом, как будто ежа проглотил.

— Он тебя видел?

— Да, конечно. Мы даже поговорили! Он спросил, какого чёрта я там делаю, а я ему ответила.

— Ответила что?

— Что там самые лучшие наперстянки в округе, особенно бледно-розовые, у живой изгороди возле пруда.

Демельза пригладила рукой волосы, но ветер тут же снова их растрепал.

— И что дальше?

— Он очень грубо разговаривал. Сказал, что я нарушила права владения и меня нужно привлечь к ответственности. Что он позовёт своих людей и меня выгонят за ворота. Ну и всё такое, рассердился.

Демельза взглянула на дочь. Та совсем не казалась расстроенной.

— Клоуэнс, зачем ты туда ходила? Мы же велели тебе этого не делать. Ты напрашиваешься на неприятности.

— Ну я же не знала, что наткнусь на него. Но это не важно, ничего страшного не произошло. Мы с ним поладили.

— Хочешь сказать, ты ему ответила?

— Разумеется, но очень вежливо. Я вела себя прилично. Просто сказала — очень жаль, что ему приходится быть грубым с соседями, даже с родственниками — мы же что-то вроде кузенов.

— И что он на это сказал?

— Сказал, что я ему не кузина, у него вообще нет никаких кузин, а я не понимаю, о чём говорю, и лучше мне уйти, не то он позовёт братьев Харри и меня вышвырнут вон.

К ним приближалась миссис Кемп. Белла и Софи ближе к дому прибавили ходу и шли уже ярдах в пятидесяти.

— Не говори отцу, что была в Тренвите, — попросила Демельза. — Ты же помнишь, что он сказал в последний раз.

— Конечно, не скажу, не хочу его расстраивать. Но я не ожидала, что это тебя огорчит.

— Я не расстроена, дорогая. Это... это мутное дело, и мне оно совсем не по душе. Я не могу объяснить тебе ни причины, по которым твой отец и Джордж Уорлегган стали врагами, ни почему пропасть между нами стала такой глубокой. Ты наверняка слышала сплетни...

— Да. Отец и Элизабет Уорлегган в молодости были влюблены друг в друга. Разве это так ужасно?

Демельза, до этого хмуро смотревшая на дочь, рассмеялась.

— Ну, можно сказать, что и нет... Но в каком-то смысле это продолжалось всю жизнь. Понимаешь, с этим ничего не поделать, но...

— А я уверена, всё было совсем не так, как у вас с отцом. Ваши отношения особенные. Мне, наверное, не повезёт встретить человека вроде него, и уж конечно, я никогда не смогу стать похожей на тебя...

Белла Полдарк, тоненькая и темноволосая, подбежала к ним, приплясывая и оживлённо болтая — возле шахты Уил-Лежер они нашли что-то большое, белое и вонючее, похоже, мёртвую рыбу. Она хотела притащить это домой, но миссис Кемп не позволила. Софи Энис, годом моложе, чуть отстала от Беллы, но тоже внесла свой вклад в рассказ. Демельза склонилась над девочками, заговорила с ними, и, воспользовавшись возможностью, незаметно смахнула с глаз влагу. Трудно без эмоций принимать похвалу от детей, а комплименты прямолинейной Клоуэнс ей случалось слышать нечасто. Наконец, к ним присоединилась миссис Кемп, и все вместе пошли домой, Джейн Гимлетт — впереди, чтобы приготовить для девочек чай с печеньем.

Порыв излияний чувств прошел, и Клоуэнс с матерью последовали за остальными в предвкушении чая. Они были одного роста, и дующий в спину ветер ерошил им волосы, как нежные птичьи перышки.

— Но потом тебе позволили беспрепятственно покинуть Тренвит? — спросила Демельза.

— Да, в конце концов мы расстались не так уж плохо. Я оставила ему немного наперстянок.

— Оставила? Ты подарила Джорджу цветы?

— Он не хотел брать. Сказал, пусть завянут на чёртовом полу в проклятом зале, ему всё равно, и тогда я нашла старую вазу, набрала воды и поставила цветы на стол. Какой там огромный стол! Я таких никогда не видела! Думаю, он устоит, даже если весь дом рухнет.

— И он... он позволил?

— Ну, он не мог мне помешать. Проворчал что-то пару раз, как сердитый пёс. Но мне кажется, он только с виду злой — лает, но не кусает.

— Не стоит на это рассчитывать, — сказала Демельза.

— Вот, а после того, как поставила цветы — хотя у меня это пока выходит не так красиво, как у тебя — я очень вежливо пожелала ему хорошего вечера.

— А он зарычал в ответ?

— Нет, только сердито взглянул. А после ещё раз спросил, как меня зовут. Я сказала.

Глава четвёртая

I

Об Уильяме Уиндхаме, первом бароне Гренвиле, говорили, что страсть к Боконноку, поместью в Корнуолле размером в восемь акров, была единственным изъяном в его выдающейся парламентской карьере. Поместье купил Уильям Питт за часть выручки от продажи огромного алмаза, оно перешло к Гренвилю, когда тот женился на Энн Питт, дочери лорда Кэмелфорда.

Гренвиль, строгий человек с аристократическими вкусами, способный делать замечания относительно долга и ответственности многим людям, не исключая королевскую семью, обычно сам пренебрегал долгом, стоило ему оказаться в двухстах пятидесяти милях от Вестминстера, в своём особняке с видом на огромный парк, где его владения простирались, насколько мог охватить самый зоркий взгляд.

Именно здесь, а не в Вестминстере, с ним впервые встретился Джордж Уорлегган. Его представил сэр Кристофер Хокинс, который считал себя другом Джорджа, что не мешало ему наживаться за его счет. Хокинс сообщил его милости, что если тому понадобится еще один человек на приеме в честь победы в Трафальгарской битве, устраиваемом в Боконноке, то подходящим гостем мог бы стать член парламента от Сент-Майкла, лет пять назад получивший звание рыцаря и имеющий немалое влияние в Труро. Джордж удивился, но охотно принял приглашение. Как раз в этот период он понемногу начал выходить из глубокой печали после смерти Элизабет и в нём снова стало разгораться честолюбие.

Никто, даже сам Джордж, не рассчитывал, что за последующие пять лет он так сблизится с лордом Гренвилем — сдружиться с Гренвилем было значительно труднее, чем с принцем Уэльским — но Уорлеггана часто принимали в огромном доме. Время от времени они встречались в Вестминстере, и Гренвиль счёл полезными соседство и поддержку корнуольца. Лишившись спутницы жизни, Джордж почти не принимал гостей, но летом 1809 года устроил в Кардью большой приём, пригласив лорда и леди Гренвиль. Тот отказался, но записку с отказом написал собственноручно.

На следующий год, спустя месяц после ежегодного паломничества Джорджа в Тренвит и почти за месяц до того, как Росс поддался давлению и согласился поехать в Португалию, Гренвиль пригласил Джорджа на приём и обед в своём доме. Именно там Джордж случайно встретился с леди Харриет Картер. За обедом они сидели рядом, и Джордж заинтересовался — отчасти это было физическое влечение, отчасти интерес и любопытство.

Она была темноволосой — тёмной, как ночь, в противоположность светлой, как день, Элизабет — не особенно красивой, но со строгими классическими чертами лица, которые всегда восхищали Джорджа. Волосы цвета воронова крыла блестели, как лакированная кожа, а глаза были удивительно красивыми. В элегантной одежде леди Харриет Джордж сразу же распознал прекрасный вкус — отличительную особенность высокородных женщин, таких, как его первая жена.

Считалось, что за столом лорда Гренвиля невозможно встретить недостойных людей, хотя его милость, вынужденный исполнять роль хозяина одного из самых крупных частных имений графства, иногда включал в число гостей некоторых местных уважаемых и влиятельных помещиков (и их жён), которые, по мнению Джорджа, уважения совершенно не заслуживали. Леди Харриет явно была не из их числа.

Некоторое время за столом велась оживлённая беседа о беспорядках на севере страны, падении курса фунта и скандале с герцогом Камберлендским. Потом соседка заскучала и, обернувшись к Джорджу, задала вопрос:

— Могу я узнать, где вы живёте, сэр Джордж?

— Примерно в тридцати милях к западу, мэм, в Кардью. Между Труро и Фалмутом.

— Должно быть, там хорошая охота.

— Говорят, что так.

— А сами вы не охотитесь?

— У меня слишком мало времени.

Она тихонько засмеялась.

— И что же может быть важнее охоты?

Джордж едва заметно кивнул в сторону хозяина дома.

— Дела государства.

— Вы заняты государственными делами?

— Среди множества других.

— И каковы же другие?

Он колебался, уязвлённый тем, что ей ничего о нём неизвестно.

— Проблемы графства. Вы не из Корнуолла, мэм?

— Я живу в Хатерли. Прямо по другую сторону границы графства.

Несколько минут они беседовали. Голос Джорджа был низким и хрипловатым, а смех его соседки — тихим, беззаботным и мелодичным. В ней чувствовались тактичность и опыт. Он с удивлением обнаружил, что заглядывается на глубокое декольте её платья, а её грудь похожа на теплую слоновую кость. Ему были непривычны подобные мысли.

Когда подали новое блюдо, к Джорджу обратился мужчина по имени Граттон. Он перегнулся через стол и прогудел:

— Слушайте, Уорлегган, а какую позицию вы занимаете относительно предоставления прав католикам? Я никогда не слышал, чтобы вы говорили об этом в Палате!

— Я не слишком много говорю в Палате, — холодно ответил Джордж. — Предпочитаю оставить красноречие ораторам. Есть немало других способов быть полезным.

— Да, старина, но ведь у вас есть своё мнение! У всякого есть, то или иное. Как вы голосуете?

Это прозвучало бестактно — в этом отношении, как и во многих других имущественных и личных вопросах, мнение Джорджа расходилось с мнением хозяина дома, однако ради собственной выгоды Джордж изо всех сил старался это скрывать. В общем, дурак Граттон заслужил, чтобы с него сбили спесь. Но Джордж был не слишком остроумен, а кроме того, обеспокоен тем, что его услышит леди Харриет.

— По правде говоря, Граттон, мои взгляды на этот вопрос не слишком экстравагантны. Я голосую так же, как и мои друзья.

— И кто же ваши друзья?

— Стоит ли спрашивать об этом в таком обществе? — ответил Джордж.

Граттон изучил тарелку с олениной, которую только что перед ним поставили. Добавил подливки и сладкого соуса.

— Должен сказать, старина, это весьма неудовлетворительный ответ, ведь и прежде случалось, что из-за этого вопроса правительства лишались власти!

— И, без сомнения, это случится снова, — вставил сосед Граттона. — Либо им не провести этот закон!

— Мистер Граттон, — сказала леди Харриет, — а что вы скажете о предоставлении прав методистам для разнообразия? Боюсь, теперь, когда принц Уэльский тесно общается с леди Хертфорд, мы все скоро запоём псалмы.

Раздался смех, и разговор перешёл к непристойным слухам о природе отношений принца с новой фавориткой.

Леди Харриет обратилась к Джорджу, понизив голос:

— Полагаю, сэр Джордж, ваше пристрастие к католикам не так велико, как у лорда Гренвиля?

Он оценил, как умело она сменила тему разговора, и подозревал, что это сделано намеренно.

— Лично мне, мэм, это почти безразлично. Религия не слишком много для меня значит. Но свои предпочтения я держу в стороне от парламента и государственной службы. За прошедшие годы там развелось достаточно предателей.

Сказав это, Джордж, поражённый собственной неосторожностью, тут же пожалел о своей откровенности. Если он хотел оставаться и дальше политическим попутчиком лорда Гренвиля, говорить подобные вещи в этой компании — по меньшей мере глупо. Он проклинал и себя, и женщину, которая спровоцировала его сказать правду.

— Без сомнения, — холодно добавил он, — я задел вас своими словами, но надеюсь, вы примете их как знак моего доверия.

— Вы меня нисколько не задели, — сказала она. — И я отвечу вам, доверив свой маленький секрет. Я ненавижу католиков, всех до одного. И боюсь, Уильям об этом знает.

Под Уильямом она подразумевала лорда Гренвиля.

В итоге Джордж получил от этого обеда гораздо больше удовольствия, чем от любого другого за долгое время. Казалось, он взглянул через очки, которые теперь использовал для чтения — и мир вокруг заиграл новыми яркими красками. Это приводило его в замешательство, но отнюдь не огорчало. Джордж не доверял своим чувствам.

Что ж, сказал он себе, всё это скоро забудется. Есть множество других, более важных дел. Но спустя несколько дней, к собственному удивлению, хорошенько всё обдумав, он предпринял осторожное расследование. Он же ничего не теряет, узнав побольше об интересующем субъекте. Это вполне может оказаться весьма любопытным, думал он, а интерес у него совершенно бескорыстный.

Таким образом он получил достаточно достоверных сведений и немного слухов. Она оказалась урождённой Харриет Осборн, сестрой шестого герцога Лидса. Её муж, сэр Тоби Картер, владелец поместий в Лестершире и на севере Девона — игрок и повеса, пользовавшийся дурной славой, весь в долгах — скончался, сломав шею на охоте. Он промотал даже её приданое, поэтому поместье в Лестершире пришлось продать, и теперь она владела только полуразорённой собственностью в Девоне, а единственным доходом оставалось пособие, назначенное герцогом. Детей у нее не было.

Так гласили достоверные сведения. Слухи же говорили, что муж с женой не ладили, что она пылала безумной страстью к охоте, а он запирал её в комнате два дня в неделю, чтобы помешать слишком часто выезжать со сворой гончих. Ходили и другие неприятные сплетни, но надо признать, больше о сэре Тоби.

Всего этого более чем достаточно, чтобы оттолкнуть человека, подобного Джорджу. Меньше всего ему хотелось бурной семейной жизни, а если в какой-то момент он сочтет повторный брак приемлемым или, по крайней мере, допустимым, — за этот шанс ухватятся не меньше двадцати хорошеньких кротких девушек. Но эта темноволосая аристократичная вдова с её историей, пожалуй, даже зловещей...

Кроме того, сказал себе Джордж, чтобы окончательно закрыть этот вопрос, ему никогда не добиться ни разрешения герцога на подобный брак, ни даже его одобрения. Может, в Корнуолле имя Уорлеггана и повергает всех в дрожь, но в тех кругах, где привыкла вращаться леди Харриет, оно ничего не значит. Её отец как-никак был лордом-камергером королевского двора. Она принадлежала к самому блестящему обществу. Чересчур блестящему.

Но в этом для него заключалась только половина искушения.

Другой половиной стала сама Харриет, и здесь Джорджу нелегко было разобраться в собственных чувствах. Пару раз он просыпался ночью, проклиная свою встречу с Клоуэнс Полдарк.

Инстинкт подсказывал, что ему следует с первого взгляда возненавидеть эту девушку и, конечно, он именно это и показал, вполне открыто. Он вёл себя с ней ужасно грубо, а она не обращала на это внимания. Он увидел дочь двух самых ненавистных ему людей на свете и, ослеплённый, выплеснул на неё всю свою злость. Но в то же время, на более глубоком, подсознательном уровне, находил её очень привлекательной, сексуальной, восхитительной. Джордж понял это не сразу, а когда его стал преследовать образ девушки в белом платье, стоящей в полутёмном зале с букетом краденых наперстянок, и прямой взгляд ее серых глаз — невинный, заинтересованный и без обиды.

Разумеется, в самых безумных мечтах — если таковые случались — он не представлял её своей, между ними даже в мыслях не могло быть ничего, кроме старой семейной вражды. Однако свежесть юности, невинность и привлекательность этой девушки что-то пробудили в нем, и с того дня Джордж постепенно начал мыслить иначе. Ему больше не хотелось годами вести жизнь аскета. Есть кое-что более важное, чем изучение балансовых ведомостей и укрепление влияния в коммерции или политике. Существует женщина... женщины, он стал замечать женщин повсюду и вспоминать связанные с их непостоянством беспокойство и ревность, завоевания, поражения и победы — ощущение полноты жизни. К нему стали возвращаться воспоминания о жизни с Элизабет, больше не отравленные гневом и болью утраты. Незаметно для самого себя он стал тяготиться одиночеством, и встреча с Харриет Картер произошла в подходящее время.

Однако, как и подобает осторожному человеку, ещё некоторое время Джордж ничего не предпринимал. Он не знал, как следует поступить, если он всё же решит действовать. Вдова не жила затворницей, она была сама себе хозяйка, но всё же вряд ли согласилась бы на какой-либо союз без полного одобрения своего семейства, чего в ближайшее время ожидать не приходилось.

И всё же, всё же... Жениться на сестре герцога! Даже в домах знати не презирают деньги. Если она и в самом деле так бедна, как говорят слухи, герцог будет рад сбыть её с рук. Тут всё зависит от правильного подхода. Как бы то ни было, Джордж не хотел разыгрывать свои карты слишком рано. Как можно судить по единственной встрече? Но как ухитриться устроить другие, не выказав своего интереса слишком явно? В конце концов Джордж поделился своей проблемой со старым другом, сэром Кристофером Хокинсом.

Сэр Кристофер рассмеялся.

— Небом клянусь, нет ничего проще, дорогой друг. Сейчас она вместе с тёткой гостит у Годольфинов. Я напрошусь к ним в гости, и вы сможете пообедать и поужинать с нами.

Так они встретились во второй раз, и хотя компания была многочисленной, им удалось поговорить, и леди Харриет быстро разгадала намерения Джорджа. Это несколько изменило её отношение. Искристые тёмные глаза смотрели немного отстранённо, мысли как будто где-то блуждали, она словно забывала о его присутствии. Она говорила с ним вежливо, но с лёгкой иронией, и это заставляло Джорджа чувствовать себя неловко. Однако леди Харриет не относилась к нему холодно, как наверняка произошло бы в том случае, если она сразу же сочла его сватовство неприемлемым.

Её тётушка, бледная и тощая женщина, выглядевшая так, будто к ней присосались пиявки, также поняла его намерения и сочла это неприятным. Семья Осборнов владела в Корнуолле значительной собственностью и, должно быть, мисс Дарси слишком хорошо знала Уорлеггана и его историю.

Так что вторая встреча завершилась не особенно удачно, хотя и не обернулась полным поражением. Даже намёк на сопротивление всегда придавал Джорджу сил, и не важно, стремился он к обладанию женщиной или оловянной шахтой.

В сентябре Джорджу пришлось отправиться по делам в Манчестер и пробыть там около месяца. Прежде он только раз бывал севернее Бата — в 1808 году, когда посещал Ливерпуль и некоторые фабричные города. Это новые, выросшие как грибы города в Ланкашире запомнились ему дымящимися трубами, бурлящими пыльными улицами, толпами бледных, но жизнерадостных рабочих, бредущих по грязной брусчатке на заводы и фабрики. Здесь наживали состояния по-другому. Повсюду возникали новые заводы — от двадцати рабочих в одном месте до тысячи в другом.

Энергия таких городов, как Манчестер, привлекала самых предприимчивых представителей рабочего класса, приезжающих из маленьких городов и деревень в надежде с помощью упорного труда, сообразительности и бережливости самим стать предпринимателями, что удавалось немногим, но вдохновляло остальных, и за несколько лет счастливчики поднимались «из грязи в князи». Но у этой воодушевляющей картины имелась и другая сторона, которую Джордж не замечал, да она его и не интересовала. Большинство фабричных рабочих жили и работали в ужасных условиях, что являлось естественным следствием индустрии и прогресса. Люди, работающие на ткацких станках, становились частью огромного механизма — вместе с бобинами, катушками и летающими нитями, основой хлопковой мануфактуры, создающей небывалые прежде капиталы.

Он, конечно, знал, что половина рабочих моложе восемнадцати, что родители-ирландцы продают своих детей на фабрики и так же поступают с детьми бедняков работные дома Англии, что множество детей десяти лет и младше вынуждены трудиться по шестнадцать часов в день. Некоторые его наиболее сентиментальные коллеги из партии вигов, как, например, Уитбред, Шеридан или Бруэм, произносили в парламенте речи на эту тему, создавая вокруг неё большой ажиотаж, так что он вряд ли мог оставаться в неведении относительно этой статистики. Но сожалея теоретически, на практике Джордж принимал сложившуюся ситуацию как естественное следствие развития промышленности.

Хотя во второй приезд он увидел больше, не мог не увидеть, поскольку бедственное положение, о котором говорили его коллеги, стало тяжелее и привело к протестам и беспорядкам в новых городах. Теперь в беде оказались не только рабочие, но и фабриканты — им пришлось столкнуться с перепроизводством и закрытием европейских рынков по новому указу Наполеона. Даже контрабандный ввоз мануфактуры через Гельголанд и средиземноморские порты почти прекратился. Многие фабричные трубы больше не дымили, улицы заполонили нищие и малолетние проститутки, к городам подступал невиданный прежде голод.

Джордж остановился у Джона Отрема, представляющего в парламенте один из округов Уилтшира, но живущего на севере. По его мнению, только мир с Францией мог спасти мануфактурное производство от катастрофы. Но до этого, похоже, было далеко, как никогда. Унылая кучка твердолобых тори, управляющая страной при поддержке не только короля, но и настроений большей части народа, не желала снова вести переговоры с великим корсиканцем. Тори упорно придерживались заблуждения, что если они, как боевой старый бульдог, вцепившийся зубами в противника, продержатся достаточно долго, то как-нибудь сумеют победить или соперник сам потерпит фиаско, или умрёт, или колесо фортуны повернётся и произойдёт что-нибудь, что спасёт их из неприятной ситуации, в которой они очутились. А тем временем четверть промышленной Англии умирала от голода.

Отрем утверждал, что если в течение года не наступит мир, то от производства в Манчестере останутся одни руины. С десяток крупных фабрик, чьих владельцев он знал лично, находились на грани банкротства. Пять уже рухнули — и это не считая состояния и печальной судьбы множества мелких мануфактур. Сотня тысяч фунтов, вложенная сегодня в производство на севере, через год принесла бы миллион фунтов прибыли — если бы только наступил мир. Но каков шанс, что это случится?

Джордж облизнул губы.

— Если король умрёт...

— Согласен, Принни ^[6] мог бы всё изменить. Он стремится изгнать из правительства этих ничтожеств. За полгода мы сумели бы договориться о мире. Но шансов на это не слишком много. Королю семьдесят три, но говорят, он полон энергии и здоров, как пятидесятилетний. Если верить слухам, то он, возможно, энергичнее своего старшего сына!

— Потому что живет достойнее, — холодно заметил Джордж.

— Несомненно, — сказал Отрем, покосившись на приятеля. — Несомненно. Хотя лично я, честно говоря, не отказался бы побыть в шкуре Принни. Он же с каждого поля по зернышку клюет! Ха-ха!

Находясь на севере, Джордж нашёл время обдумать существующие возможности. Он не имел ни малейшего намерения вкладывать деньги, пока будущее так неопределённо, но ему доставило удовольствие изучить предприятия и собственность, пока официально не выставленные на продажу, но возможно, со временем их удастся купить задёшево. Его острый ум занимало то, как работают фабрики и заводы, как соотносят цены на товары с затратами на производство и какую часть этих затрат составляет оплата труда рабочих, а какую — покупка станков. Он прикидывал, как бы мог улучшить организацию предприятия, нередко его смешила примитивная бухгалтерия. Кэрри она бы возмутила.

Он каждый раз благодарил владельцев за потраченное время и беспокойство, обещая всё обдумать и написать позже. Конечно, Джордж никому не написал. Но в эркере своей освещённой осенним солнцем спальни в Натсфорде он тщательно записывал всё увиденное, сохраняя на будущее любые добытые сведения. Кто знает, когда они могут пригодиться.

В Труро Джордж вернулся тем вечером, когда на лесистом холме за монастырём Буссако Росс Полдарк встретил своего племянника.

II

Одним из последних пополнений круга близких знакомых Джорджа стал нотариус Гектор Тремблат, который одиннадцать лет назад попытался восстановить разрушенную практику мистера Натаниэля Пирса. Это оказалось непросто, поскольку после мошенничества и недобросовестной работы фирмы клиенты избегали её, несмотря на то, что владелец конторы сменился. Джордж счёл молодого человека полезным союзником, а если понадобится, то и орудием в своих руках. Он оказал Тремблату поддержку, помог встать на ноги, и в результате тот был полностью предан Джорджу. Тремблат, высокий и тощий, шепелявил и держался жеманно, отчего некоторые люди считали, что, вопреки его утверждениям, у него никогда не было ни жены, ни двоих детей. Хорошо образованный и воспитанный как джентльмен, он мог вращаться в обществе, где других доверенных лиц Джорджа, таких как Гарт и Танкард, не приняли бы.

И он никогда не отказывался выполнять поручения, к примеру, наводить справки или вести переговоры. Именно Тремблат добыл для Джорджа сведения о леди Харриет Картер.

На следующее утро после возвращения он зашел к Джорджу с докладом. Оказывается, леди Харриет вернулась домой, в Хатерли, и намеревалась распродать весь скот и ферму, даже лошадей покойного мужа и её собственных. Это должно произойти на следующей неделе. Когда Джордж усомнился в достоверности рассказа, Тремблат предъявил газету с уведомлением о распродаже.

— Но такое обычно проводится по судебному предписанию, — сказал Джордж. — Это означает... вы, разумеется, знаете, что это означает.

— Продажа за долги, сэр Джордж. По распоряжению шерифа. Это означает, что всё должно уйти с молотка.

Джордж поиграл монетами в кармашке для часов — всегда приятно почувствовать между пальцами золото.

— Трудно поверить, что герцог мог такое допустить! Его сестра! Чудовищно.

— Возможно, сэр Джордж, она отвергла помощь. Именно это я слышал.

— От кого?

— Я случайно познакомился с управляющим её поместья... — Тремблат жеманно взглянул на Джорджа, и тот одобрительно кивнул.

— И он говорит, долги сэра Тоби Картера так огромны, что спасти ничего не удастся. Худшее обнаружилось только после продажи поместья в Лестершире. Я думаю, её светлость сама отказалась принимать помощь от кого бы то ни было до тех пор, пока долг — весь или насколько возможно — не будет погашен.

Джордж изучал объявление о распродаже.

— Но в списке есть и её личная собственность. По крайней мере, наверняка её...

— Мне тоже так кажется. — Тремблат откашлялся. — Должно быть, заодно избавляется от воспоминаний.

— Вот эти лошади, — сказал Джордж, — Тобаго, Центурион, Ломбарди, — собственность сэра Тоби Картера. Данди, Аббатиса и Карола — принадлежат леди Харриет Картер. Данди восемь лет, шестнадцать раз участвовал в стипль-чезе, в превосходной форме, одна из лучших верховых лошадей Девона... А что такое стипль-чез?

— Это одна из разновидностей скачек с препятствиями, — ответил Тремблат. — Через живые изгороди, ручьи, ворота и тому подобное, но не теряя из вида шпиль церкви. Признаюсь, я сам этого не знал, пока не спросил. В Девоне это входит в моду, и...

— Да-да, — сказал Джордж.

Он подошёл к окну, заложив руки за спину, и стоял, глядя на улицу. Там, внизу, две цыганки катили по булыжнику ручную тележку, за ними бежала пара шелудивых собачонок. Джордж терпеть не мог ни цыган, ни собак. Первых он с радостью вышвырнул бы из города, а вторых повесил бы в ближайшем сарае. Против лошадей он ничего не имел. Можно сказать, даже хорошо к ним относился, поскольку, не считая его собственных ног, они являлись единственным средством передвижения. Ему нравилась их мощь, сила мускулов, тёплый звериный запах и та покорность, с которой они позволяли людям себя использовать. Он невольно задумался — не испытывает ли Харриет Картер к собакам такой же нежности, как и к лошадям? Это ужасно распространённое поветрие среди поместного дворянства, а возможно, и самый большой недостаток всех англичан.

Джордж осознал, что молодой Тремблат продолжает что-то говорить. Временами он не прочь поболтать. В тридцать восемь лет пора бы уже избавиться от этой привычки.

— Что вы сказали?

Тремблат запнулся на полуслове.

— Э-э-э... Уолтер, управляющий поместьем, сказал, что леди Харриет очень беспокоится из-за того, что придётся продать Данди. Она расстроена, но всё же решила, что тут ничего не поделаешь. Говорят, она получит хорошие деньги.

— Сколько?

— Сэр? — удивлённо переспросил Тремблат.

— Сколько он может стоить? Вы не знаете?

— Этот конь, сэр? Понятия не имею. Его, конечно, выставят на аукцион, и цена будет зависеть от того, сколько человек будут делать ставки.

— Это я прекрасно понимаю. Когда же я в последний раз покупал лошадь, дайте подумать? Хочу прикинуть.

— Думаю, мистер Уорлегган, за эту лошадь назначат особую цену.

— Что ж, пусть будет особая цена. А знаете ли вы... знает ли ваш друг, что намерена делать леди Харриет после продажи имущества?

— Нет, сэр Джордж. Желаете, чтобы я навёл справки?

— Да, но осторожно. Скажите, когда происходит такого рода распродажа, по предписанию шерифа, обязан ли продавец присутствовать?

— О, думаю, это, так сказать, вопрос личного выбора. В прошлом году, сэр, я присутствовал на подобной распродаже в Тресиллиане, там продавец весь день простоял рядом с аукционистом. Но в данном случае, учитывая чувствительность леди...

— Ладно, — сказал Джордж, — посмотрим.

III

Распродажа состоялась второго октября, во вторник. Ни для одного из предметов торга не назначалась начальная цена, поэтому многие продавались задёшево. Данди, однако, это не коснулось — за него выручили сто пятьдесят гиней. Покупателем стал довольно молодой человек, тощий и женоподобный, назвавшийся Смитом. Леди Харриет Картер ненадолго появилась на распродаже лошадей, но остаток дня её никто больше не видел. Сэр Джордж Уорлегган, разумеется, не присутствовал.

Пока улаживались имущественные проблемы, Уильям Фредерик Осборн предложил сестре вдовий домик близ Хелстона под названием Полвендрон. Если же Харриет, как он предполагал, предпочтёт проводить большую часть времени в Лондоне, она может жить в доме 68 по Гросвенор-стрит, который он делил со своей матерью. Харриет поблагодарила брата и отправилась в Полвендрон. Ей не особенно нравились западные графства, она написала, что охота там не слишком хороша, но Уильям, должно быть, знает, что она также не в восторге и от лондонской жизни, где трава едва пробивается через закопчённый булыжник, а от людей слишком много запахов.

В середине октября в Полвендрон прибыл грум, доставивший в имение вороного коня и записку.

Записка гласила:

Дорогая леди Харриет!

Случайно, через знакомых, до меня дошли слухи, что неприятные обстоятельства, к которым не стоит возвращаться, недавно вынудили Вас расстаться с другом. Уверен, это тяжело для вас обоих, поэтому в память о нескольких восхитительных встречах с Вами я пытаюсь исправить положение, возвращая Вашего друга. Надеюсь, Вы найдёте его ухоженным и в добром здравии. Сам я не ездил на нём, опасаясь невольно увлечься стипль-чезом, для которого я пока недостаточно подготовлен.

Имею честь оставаться Вашим самым покорным и преданным слугой, дорогая леди Харриет,

Джордж Уорлегган

Над этим посланием Джордж провёл большую половину дня, выбрасывая один черновик за другим. Наконец, он убедил себя, что письмо удалось. И только когда в самый последний момент внезапно проснувшееся чувство юмора побудило его добавить последнее предложение, Джордж посчитал, что теперь письмо стало вдвое эффектнее.

Грум возвратился с пустыми руками — леди Харриет не оказалось дома. Однако на следующий день какой-то молодой оборванец без ливреи доставил ответ.

Дорогой сэр Джордж!

Когда я вчера вечером вернулась домой, Данди щипал траву на лужайке перед домом. Мне трудно сказать, какие чувства преобладают во мне после прочтения Вашего письма — восхищение Вашей удивительной щедростью или возмущение не слишком пристойной самонадеянностью. Что касается первого — должна признаться, что встреча с моим гунтером оказалась очень трогательной и не обошлась без слёз. Относительно второго — причиной моего импульсивного порыва продать Данди главным образом послужило желание оставить позади некоторые неприятные воспоминания, которые эта лошадь всегда будет вызывать во мне и, кроме того, добросовестно и честно удовлетворить притязания кредиторов мужа.

Однако, поскольку Ваши действия вызваны исключительно душевной добротой, а я сожалею о продаже с момента её совершения, то я в долгу перед Вами, сэр Джордж, за возвращение моего лучшего гунтера таким приятным для меня и затейливым способом. Но, разумеется, я могу быть перед Вами только в моральном, но не в финансовом долгу, и потому прилагаю к письму вексель Банка Куда из Пензанса на сто пятьдесят гиней. Если же Вам пришлось потратить больше, чем за Данди заплатил на аукционе этот никчёмный анемичный тип, прошу, пришлите мне счёт для возмещения.

Ещё раз благодарю Вас, сэр Джордж.

Искренне Ваша,

Харриет Картер

Джордж перечитал письмо почти столько же раз, сколько переписывал своё первое послание. Выждав день, он ответил.

Дорогая леди Харриет!

Получив девятнадцатого числа Ваше письмо, я был очень рад узнать, что, несмотря на мою самонадеянность — возвращение лошади без Вашего предварительного на то согласия и одобрения — я всё же не ошибся, предположив, что этой встречи Вы желали всем сердцем. Мне очень приятно сознавать, что я правильно оценил Ваши чувства.

Но я надеялся сделать подарок — небольшое подношение, которое будет легко принято, а не отклонено. Поэтому я огорчён тем, что Вы заговорили об оплате, уменьшив тем самым моё удовлетворение чуть ли не вдвое, ведь отдавать приятнее, чем получать, а Вы лишили меня большей части этой радости. Я позволю себе вернуть Ваш чек, в чём и имею честь подписаться, сударыня.

Ваш преданный и скромный слуга,

Джордж Уорлегган

Последовала неделя молчания, а потом пришёл ответ.

Дорогой сэр Джордж!

Разве я не упоминала в прошлом письме о том, как неуместна Ваша бесцеремонность? Ваш благородный дар — дар от джентльмена леди после самого поверхностного знакомства — непозволительное нарушение приличий. Поэтому я снова посылаю Вам чек. Прошу Вас, если Вы хоть немного цените дружеские отношения, сложившиеся между нами, не возвращайте его во второй раз.

Выезжая вчера на Данди, я ощутила, что кратковременная смена владельца и неожиданное возвращение ко мне хотя бы отчасти стёрли связанные с ним неприятные ассоциации и воспоминания, а следовательно, мой долг перед Вами возрос. Позвольте всё это так и оставить.

Остаюсь искренне Ваша,

Харриет Картер

Джордж выждал несколько дней. Он не предпринимал попыток обналичить чек и не намеревался этого делать — пока что. Однако ему пришло в голову, что он мог бы попробовать зайти с другой стороны и, так сказать, достичь обоюдовыгодного соглашения.

Наконец, он написал ответ:

Дорогая леди Харриет!

Что ж, пусть будет так. Но поскольку моя огромная самонадеянность проистекает из нашего чрезвычайно краткого знакомства, возможно, будет правильным загладить некоторую её часть, возобновив общение, чтобы с каждой встречей моя вина хоть немного уменьшалась? Таким образом, знакомство может превратиться в дружбу, а поскольку теперь мы соседи — или были бы соседями в графстве с поместьями покрупнее — это, разумеется, вполне естественное развитие событий. Позволите ли Вы мне навестить Вас?

Остаюсь, дорогая леди Харриет,

Вашим смиренным слугой и поклонником,

Джордж Уорлегган

Джордж много раз перечитал письмо, прежде чем отправить. Как замечательно он выразил свои мысли, как вырос! Двадцать лет назад он даже не знал бы, как начать! Десять лет назад, со всеми интеллектуальными познаниями, полученными от Элизабет, он не справился бы с таким посланием! Но вот оно, изящество слога, доказательство высокого уровня его развития — он, внук кузнеца, становится аристократом! Никто из друзей леди Харриет не написал бы лучше.

Он до последнего не хотел расставаться с письмом, но всё же его отправил. Когда грум ускакал — ему предстоял путь в пятьдесят миль — в кабинет Джорджа явился Кэрри Уорлегган с только что полученной из Лондона новостью: король сошёл с ума.

Глава пятая

I

Десятого ноября, приготовив шафрановые кексы на всю неделю, Демельза думала о том, сколько же ещё ждать, прежде чем Росс вернётся и попробует их. За все годы совместной жизни он пока только один раз отсутствовал на Рождество. В 1797 году Росс вместе с графом Пембруком ездил в Австрию с особой миссией. На самом деле ему даже не пришлось добираться до Вены — из Копенгагена его немедленно отправили обратно с донесением, что Франция намерена втянуть Данию в войну с Англией. Но потом, едва вернувшись в Лондон, он снова отправился в Португалию со специальным заданием — убедить королевскую семью покинуть Лиссабон и искать убежища в Бразилии.

Это не слишком беспокоило Демельзу. Она слышала, что он вернулся в Лондон невредимым, а относительно второй миссии, выполнять её — большая честь, а опасность не казалась особенно серьёзной. Но последнее поручение застало Росса в Корнуолле, и хотя он не стал вдаваться в подробности, Демельза поняла, что это гораздо более секретное и опасное задание, и он даже немного сомневался, браться ли за это. Однако он уехал, и кроме письма, сообщавшего о его прибытии в Лондон, больше вестей не было. Демельза полагала, что муж всё ещё в Португалии. Недавно оттуда пришла новость о победе англичан, но затем снова последовало отступление из только что освобождённых районов. Всё это сбивало с толку и тревожило.

Конечно, Росс отправился туда не для участия в боевых действиях, а как гражданское лицо, чья задача — наблюдать, а не сражаться. Однако в бою стираются чёткие границы. В любом случае, Демельза знала, что не в характере Росса держаться в стороне от сражения, даже если он оказался там случайно.

Поэтому в любую минуту, пока она переставляла банки в кладовой, украшала печенье с изюмом, бранила непослушную Изабеллу-Роуз или чистила зубы корнем мальвы — в любое из этих мгновений Росс, возможно, умирал от ран на каком-нибудь пыльном горном склоне в Португалии или лежал в госпитале с лихорадкой, не в силах держать перо. А может, он уже в безопасности, в Лондоне, и прямо сейчас пишет ей или трясётся в карете между Сент-Остелом и Труро, на самом последнем этапе путешествия домой.

Но в то же время, нужно продолжать жить — неизменной будничной жизнью, сосредоточенной вокруг домашних дел, заниматься домом, шахтой и деревенскими проблемами, готовить еду и накрывать на стол, следить, чтобы хватало эля, заготавливать уголь и дрова на зиму. Кроме того, хозяйка поместья просто обязана выслушивать жалобы, разбираться с возникающими затруднениями, помогать нуждающимся — быть чем-то вроде центра подготовки к Рождеству и в церкви, и в поместье.

И когда вдруг случается внезапно услышать нежданный стук копыт по булыжнику — глупо позволять сердцу замирать в тревожном ожидании.

Десятое ноября выдалось тихим и туманным, и Джереми вновь отправился рыбачить вместе с Полом Келлоу и Беном Картером. Зимой они обычно возвращались на закате, а не задерживались до ужина, и Демельза решила спуститься в бухту, надеясь встретить их, когда они вернутся.

Оставался всего месяц до одиннадцатой годовщины смерти Элизабет, и Демельза поразилась тому, как быстро пролетело время. Она вспомнила еще более ранние времена, самый мрачный и нищий период своей семейной жизни. Как будто это было вчера. Она тогда вынашивала Джереми и вышла в бухту ловить рыбу, едва не потеряла ребёнка и чуть не погибла сама. Теперь высокий и взрослый, девятнадцатилетний Джереми сам ходит на рыбалку. Он неуловимо артистичен, не слишком серьёзно относится к жизни, и понять его ещё сложнее, чем Клоуэнс.

Первое десятилетие нового века сложилось неплохо, отношения Демельзы и Росса стали похожими на прежние — тёплые, дружеские, наполненные радостью и весельем, а иногда и страстью. Им удалось построить такие же дружелюбные отношения со старшими детьми, и, не считая редких разногласий, в их доме царили открытость и спокойная привязанность друг к другу. Однако за последний год или около того между Россом и Джереми появилось некоторое отчуждение.

Росс тоже доволен жизнью, думала Демельза, он совершенно счастлив — насколько вообще способен быть счастливым такой неугомонный человек. После трагедии, случившейся во время её первой поездки в Лондон, и смерти Элизабет он хотел отказаться от места в парламенте. Кроме того, он считал себя скомпрометированным дуэлью и убийством Монка Эддерли. Росс говорил лорду Фалмуту, что в любом случае считает бесполезным своё присутствие в Вестминстере, этом дискуссионном клубе, где ценится болтовня, а не дела. Но лорд Фалмут принял эти жалобы не слишком серьёзно, а когда Росс вернулся домой, Демельза добавила свои доводы, уговорив его остаться.

Решение оказалось правильным, и вскоре Россу выпал шанс отправиться в поездку с необычным государственным поручением. Произошло это не по протекции лорда Фалмута, а под впечатлением от неугомонного характера Росса у коллег в парламенте. В последующие несколько лет в правительственных кругах не раз говорили: «Почему бы не послать Полдарка?» Сначала его пригласили принять участие в миссии по оценке условий размещения английских войск в Вест-Индии. Тогда Росс отсутствовал шесть месяцев. На следующий год он снова отправился за границу, на сей раз в Норвегию. Затем последовали другие миссии, недавняя поездка в Португалию стала уже пятой.

Россу это нравилось. Страстно привязанный к Корнуоллу, он хотел жить только там, вести дела своей шахты, любить жену, смотреть, как подрастают дети. Но беспокойный авантюризм его натуры не давал покоя. Большая часть миссий проходила в военное время, и он не раз оказывался в опасности, но это тоже его устраивало — так он сильнее ощущал свою полезность и полноту жизни.

Большой прибыли Росс не получал, однако с годами они стали достаточно обеспеченными и жили в достатке. Как он говорил Демельзе, тут главное в соблюдении баланса — и бедность, и богатство по-своему способны стать причиной для недовольства. Чтобы быть счастливым, достаточно знать, что денег хватает.

Демельза вышла к берегу. Лодки не было видно. На руку упали первые капли дождя, надоедливо кричали чайки. Над морем висела тёмная, тяжёлая туча, похожая на мешок с картошкой. Вдалеке, низко над горизонтом, Демельза заметила два паруса.

Забавно, что полный покой и довольство всё же недостижимы, думала она. За последние несколько лет вокруг многое изменилось, появились новые соседи. Сэр Джон Тревонанс умер, и Анвин Тревонанс, наконец оказавшийся при деньгах, не теряя времени продал Плейс-хаус. Дом приобрёл богатый торговец Поуп, сделавший состояние в Америке — тощий, напыщенный тип в ужасающе высоком воротничке и со скрипучим, как дверные петли, голосом. Едва увидев нового владельца, Джереми переименовал Плейс-хаус в Ватикан.

Вместе с мистером Поупом, мужчиной за пятьдесят, в доме поселились его очаровательная молодая жена Селина и две дочери от первого брака, Летиция и Мод. Восемнадцатилетняя Летиция красотой не блистала, Мод была годом младше и более миловидной. Мистер Поуп держал всех женщин в ежовых рукавицах.

Доктор Чоук умер, и Полли Чоук переехала в Труро, где было больше жизни, а в особенности виста. Она не продала Фернмор, а сдала его каким-то кузенам по фамилии Келлоу. Отец семейства, Чарли Келлоу, занимался изготовлением экипажей и владел двумя новыми, едва вставшими на ноги предприятиями, поставляющими почтовые кареты, а потому половину времени отсутствовал. Его жена Энид Келлоу, мрачная и ограниченная, так сильно косила, что не поймешь, куда она смотрит. В семье было трое детей: Вайолет — хорошенькая блондинка со слабым здоровьем, Пол — красивый и изящный молодой человек, слишком зрелый для своих девятнадцати лет, и Дейзи — жизнерадостная и весёлая брюнетка.

Демельза уговаривала себя, как им повезло — теперь, когда Джереми и Клоуэнс выросли, новые соседи составят им компанию, добавят разнообразия в общество местной молодёжи: детей Рут Тренеглос, шахтёров и жителей деревни. Но делала она это без особой убеждённости — новые соседи не вполне соответствовали уровню её семьи.

Странное чувство для того, кто провёл в нищете первые четырнадцать лет жизни. Но, без сомнения, оно знакомо всем родителям — для собственных детей все недостаточно хороши. А уж приезжие... Даже Росс соглашался, что Поупы слишком претенциозны. Они совсем не похожи на Тревонансов, Бодруганов или Тренеглосов, практичных и приземленных, несмотря на все недостатки. Убежденные в собственной правоте, они никогда не трудились произвести впечатление.

Что касается Келлоу — во всех было что-то нездоровое. Кажется, старшая дочь умерла от чахотки, и Вайолет, видимо, ждала та же судьба. Очаровательная Дейзи выглядела лихорадочно возбуждённой, как будто старалась жить вдвое быстрее — на случай, если жизнь окажется вдвое короче. А Пол, несколько женоподобный и полный самодовольства относительно своей внешности и взглядов, слишком сильно влиял на Джереми.

В первый же год жизни семейства Келлоу в Фернморе Пол, тогда шестнадцатилетний парнишка, обнаружил на склоне утёса между Нампарой и Тренвитом ствол старой шахты, спускающийся на шестьдесят футов к пляжу в каменистой бухте (неподалёку от пещеры тюленей, о которой Демельза всё ещё хранила безумные воспоминания). С отцовской помощью Пол смастерил в шахте лестницу, так что теперь в бухту стало возможно попасть при любом приливе. Те, кто знал о спуске, прозвали его лестницей Келлоу. Пол держал там лодку — старый двухмачтовый люггер, приобретённый для него отцом в Сент-Айвсе из пятых рук, и совершал на нем не совсем законные вылазки в Ирландию и Францию.

Сейчас к берегу быстро приближалась гичка — устойчивая, с прочной обшивкой, идеальная во время прилива. Росс построил её на своей верфи в Лоо пять лет назад и отправился в море вместе с Джереми и Дрейком на два прекрасных июньских дня, когда море было спокойно, как озеро Дозмар, летний свет переливался на лёгкой ряби волн, и ужасы войны, казалось, существовали в другом мире. С тех пор Росс пользовался гичкой не больше пары раз, но её постоянно брал Джереми.

Демельзе казалось странным, что они так много времени проводят на рыбалке. Хотя это безобидное занятие. Джереми неплохо окончил грамматическую школу в Труро — лучше, чем его отец, но не пожелал пойти в Оксфорд или Кембридж. Он не хотел поступать ни в армию, ни на флот, но дважды в месяц тренировался с добровольцами и, конечно, смог бы сражаться, если потребуется отразить нападение. Пожалуй, ему до сих пор недоставало предприимчивости и целеустремлённости.

Возможно, это потому, что он рос в тени уверенного в себе, энергичного и властного отца. Хотя Росс вовсе не был суровым и требовательным, напротив, намного снисходительнее, чем она сама, но натуру не изменишь — сильный духом человек невольно влияет на всех окружающих.

Демельза решила не стоять в ожидании на берегу, как встревоженная мамаша, и начала подниматься по неровной тропинке на поросший дроком мыс, ведущий к Длинному полю. На полпути вверх она, наконец, ясно рассмотрела «Девушку из Нампары», помахала им, и с гички махнули в ответ. Демельза остановилась, глядя, как они медленно входят в бухту, спускают люгерный парус, за ним грот, и медленно идут на вёслах к той части берега, где больше песка, чем гальки. Потом она потихоньку стала спускаться к ним навстречу.

Ближе к берегу Бен Картер спрыгнул в воду и подтащил лодку на несколько футов вперёд, на песок. За ним последовал Джереми и тут же поспешил к матери.

Бен Картер — тот самый Бенджи Росс Картер, на лице которого четверть века назад штормовой мартовской ночью безумный Рубен Клеммоу оставил шрам, почти такой же, как у тёзки. Он был вторым местным юношей, влюбленным в Клоуэнс, и надо признать, та относилась к нему чуть серьёзнее, чем к Мэтью Мартину. Мускулистая фигура, густые тёмные брови — многие деревенские девушки рады были бы завязать с ним серьёзные отношения, но до сих пор, а ему исполнилось уже двадцать шесть, ни одной не удалось поймать его в свои сети.

— Мама, — сказал подбежавший Джереми, — наверное, сейчас тебе лучше уйти, если ты не против. У нас на борту груз, неожиданный груз, который тебе не понравится. Может, будешь паинькой, отойдёшь подальше, пока мы его вытаскиваем?

Несмотря на шутливый тон, Джереми выглядел бледным и явно старался закрыть ей обзор. Демельза машинально бросила взгляд через его плечо в сторону лодки.

— Что это?

— Да так, ничего особенного, подобрали в море. Пустяки, неважно.

— Скажи, что там.

Он пожал плечами.

— Два мертвеца.

— Иисусе!.. Где же они были? В воде?

— Нет. На плоту. Тихо дрейфовали вдоль берега. Возле бухты Тревонанс.

— Мне и раньше случалось видеть мёртвых.

— Понятно. Хотел уберечь тебя от этого приятного зрелища.

Демельза пошла мимо Джереми к лодке. Конечно, море постоянно выносило обломки кораблекрушений на длинный пляж Хендрона, что по другую сторону от мыса Дамсел-Пойнт. Каменистый берег столетиями служил кладбищем кораблей, и даже если судно тонуло в двадцати милях от него, течение нередко выбрасывало на этот пляж, самый длинный и ровный во всей Англии, какие-нибудь трофеи. Поэтому деревенские жители постоянно следили за берегом в надежде на поживу и дважды в день прочёсывали линию прилива, подбирая принесённые морем останки.

Однако после трагической катастрофы 1790 года не происходило ничего серьёзного, за исключением крушения судна с углем в девяносто седьмом, ставшего для деревенских большим благом. В последние годы добыча совсем оскудела. Затянувшаяся война не принесла особых перемен, разве что теперь на берег выносило больше трупов — без подобного улова большинство собирателей, кроме самых отчаянных, прекрасно обошлось бы. Иногда, если трупы оказывались свежими и еще не потеряли человеческие черты, их достойным образом хоронили на церковном погосте, но чаще просто зарывали в прибрежный песок, не слишком глубоко — только чтобы не достались чайкам.

Демельза подошла к лодке, ожидая увидеть неприглядную картину, хотя здравый смысл подсказывал, что если бы тела сильно раздулись в воде, юноши не стали бы их подбирать.

Пол Келлоу и Бенджи Картер, уже успевший вернуться в лодку, склонились над телами, лежавшими на корме. Демельза видела только две пары босых ног в обтрёпанных синих штанах. Она сбросила туфли, стянула чулки, отбросила в сторону, туда, где до них не дотянется море, и вскарабкалась на борт, замочив юбку. Один утопленник: смуглый, темноволосый, на голове глубокая рана, язык вывалился изо рта ... Другой с копной светлых спутанных волос, выглядел моложе, крепкую грудь едва прикрывали лохмотья рубашки.

Пол Келлоу выпрямился, откинул с глаз упавшую прядь.

— Вот, миссис Полдарк, — он показал на белокурого, — кажется, этот ещё жив!

II

Джордж Уорлегган две недели ждал ответа на своё последнее письмо к леди Харриет. Ответа всё не было, поэтому он решил, что не может больше медлить, во время конституционного кризиса он должен находиться в гуще событий. Он отправился в Лондон и прибыл туда во второй половине ноября.

Джордж обнаружил, что политический Лондон бурлит. Около пяти лет назад, решив завоевать благосклонность будущей правящей партии, он вышел из клуба «Уайт» и вступил в «Брукс», где традиционно собирались виги. Сейчас этот клуб превратился в рассадник слухов и догадок. С одной стороны, Джордж наблюдал там живые дискуссии и серьёзные переговоры, лоббирование, торг за посты — вполне реальные — в будущем новом правительстве. Однако те, кто не имел личной заинтересованности, рассматривали кризис как прекрасное развлечение, что-то вроде ежедневной лотереи. Каждое утро ожидались свежие новости о здоровье короля, и на то, сколько дней его ещё продержат на успокоительных, ставились немалые суммы. Выкладывая короля при игре в карты, клубные остряки взяли в привычку говорить: «Играю психом!», а один пожилой джентльмен, будучи в подпитии, даже изображал, как принц Уэльский передразнивает короля в самом его безумном состоянии, в какое тот впал двадцать с лишним лет назад.

Джордж узнал, что лорд Грей и лорд Гренвиль перебрались в столицу из своих северных и западных поместий. Шеридан, Мойра и Адам постоянно находились рядом с принцем Уэльским, который на этот раз вёл себя гораздо осмотрительнее. Спенсер Персиваль и его министры-тори продолжали удерживать дела в своих неумелых, но цепких руках и надеялись на перемены к лучшему.

Единственная хорошая новость последних недель — французы под предводительством маршала Массены потерпели тяжёлое поражение в местечке, о котором никто прежде не слышал, под названием Буссако. Британцы отразили атаку армии, вдвое превосходившей их силы, и заставили в панике отступить, потери противника составили шесть или семь тысяч. Виги пытались преуменьшить новость, и более поздние сведения, что Веллингтон снова отступил, позволили им утверждать, будто победа британской армии сильно преувеличена. Всё это очень интересовало Джорджа, а поражения Веллингтона доставляли ему особое удовольствие: три года назад Джордж прилагал усилия, чтобы помочь этому джентльмену, когда тот старался получить место в парламенте. Веллингтон несколько месяцев представлял Сент-Майкл, а потом с легкостью отказался от места. Его явное нежелание вступать в дружеские отношения произвело на Джорджа самое неблагоприятное впечатление.

Однако главной причиной того, что он отложил ухаживание за Харриет Картер, явился не конституционный кризис и возможность получить преимущество в парламенте, если (или когда) Грей и Гренвиль придут к власти, а может быть, при удачном стечении обстоятельств даже удастся получить титул баронета, чтобы передать впоследствии Валентину. Центральную роль в этом решении сыграла огромная привлекательность фабрик Манчестера.

Джордж узнал, что короля посещали три врача — сэр Генри Холфорд, доктор Бейли и доктор Геберден. Четвёртый, мистер Дэвид Дандас, виндзорский аптекарь, приходил дважды в неделю, и королева очень доверяла его советам. На какое-то время этим и ограничились, поскольку в 1788 году, восстановив умственное здоровье, Георг III заставил свою семью поклясться, что к нему больше никогда не пригласят психиатров — его так ужасно лечили, даже надевали смирительную рубашку. Главным мучителем был доктор Фрэнсис Уиллис, управлявший собственной психиатрической лечебницей в Линкольншире. Собственно, этого джентльмена король мог больше не бояться, поскольку с ним уже расправилось время, однако, на беду его величества, два сына доктора, Джон и Роберт Уиллисы, продолжили дело отца с той же жестокостью. Несколько недель королева сопротивлялась давлению правительства, но в конце концов уступила.

Теперь эти шестеро стали главными людьми королевства. На их отчётах и прогнозах основывались самые серьёзные решения с далеко идущими последствиями. Поскольку король не в состоянии подписывать законы, правительство просто не могло функционировать. Нельзя было даже назначить перерыв в работе парламента, так что в ужасной перспективе заседание могло затянуться на неопределённый срок. Но если установить регентство с передачей полномочий принцу Уэльскому, а потом король поправится — регентство сразу станет недействительным и король, относившийся к старшему сыну со всепоглощающей ненавистью с тех пор, как тому исполнилось семь, придёт в ярость и, возможно, снова обезумеет.

Кроме того, старый король пользовался огромной популярностью в народе — отчасти потому, что был стар, отчасти потому, что его старорежимные взгляды отражали общие настроения в стране, отчасти от того, что он прожил добродетельную жизнь, заботился о жене и отстаивал моральные принципы, которыми восхищались его подданные, даже если не соблюдали их сами. В то же время, принц Уэльский был весьма непопулярен, его даже презирали. Поэтому ни одна партия не пыталась торопить события либо вставать на чью-либо сторону и устанавливать легитимное правление, не убедившись, что политическая кампания пройдёт гладко.

Официальные отчёты докторов были полны надежд на скорое выздоровление. Это подтверждал и Спенсер Персиваль, обязанный как премьер-министр держать парламент в курсе событий. В конце концов, говорили люди, почему все не может опять пройти, как раньше? Двадцать два года назад уже готовился законопроект о регенстве, Питт осторожно начал подготовку к уходу в отставку, а король неожиданно пришёл в себя. Конечно же, это наверняка случится снова. Что вы говорите? Прошло почти четверть века? И королю уже хорошо за семьдесят?

Джорджа официальные отчёты раздражали. Совершенно ясно, что Персиваль и его коллеги, которые будут изгнаны, как только короля официально сменят, станут делать хорошую мину при плохой игре и использовать медицинские отчёты, чтобы отодвинуть этот чёрный день. А что сообщалось неофициально? Принни состоял в «Бруксе», но не появлялся там с тех пор, как стало известно о болезни его отца. По слухам, ходившим в клубе, он как-то навестил короля, и тот не узнал сына. Говорили, что король обнимал подушку, называя её «принцесса Октавия», объявлял жену самозванкой и провозгласил королевой леди Пембрук.

Как же тут быть уверенным? Или хотя бы увереннее большинства, настолько, чтобы выгодно вложить большие деньги? Как только станет определённо известно, что устанавливается регентство, цена собственности в Манчестере сразу подскочит вчетверо.

Глава шестая

I

К Роджеству Стивен Каррингтон стал полноправным членом общества Нампары, Меллина и Сола.

В тот день, глядя как этих двоих несут к дому по тропинке вдоль ручья — один явно мёртвый, второй едва живой — Демельза думала, что он слишком плох и уже не очнется. Она поспешила вперёд и велела Габби Мартин бежать за доктором Энисом. К счастью, Дуайт оказался поблизости и смог оказать первую помощь. Моряка отнесли наверх, раздели и потеплее укрыли одеялами, к ногам положили угольные грелки, растёрли спиртом руки и попытались влить в рот пару капель коньяка. Дуайт сказал, что утопленник едва дышит, и оставался с ним, пока дыхание не стабилизировалось. Потом он спустился вниз, выпил с Демельзой немного портвейна и, похлопывая её по руке, сказал, что вернётся утром, сразу после завтрака.

Однако к утру спасённый пришёл в себя и заговорил. После полудня он немного поел, выпил лимонада. А на следующий день встал с постели.

Стивен Каррингтон, джентльмен. Из Глостершира, где занимался судоходством и перевозкой грузов в Ирландию. Он вышел из Бристоля на барке, направлявшемся в Корк. В сильный шторм корабль лишился мачт и начал тонуть. Одна из лодок опрокинулась, Каррингтон вместе с товарищем и матросом-ласкаром ^[7] оказался на спасательном плоту. Они дрейфовали несколько дней — или так ему казалось. Его товарищ умер.

Ласкар протянул почти так же долго, как Каррингтон, но до спасения чуть-чуть не дожил.

Выглядел Каррингтон молодо, Демельза не дала бы ему больше тридцати, а его акцент западных графств заметно отличался от корнуольского. Он оказался очень вынослив — Дуайт обнаружил два сломанных ребра, но вскоре больной как ни в чём не бывало уже ходил по дому и усадьбе. У него было широкое лицо, открытый лоб, а львиная грива и яркие синие глаза делали его просто красавцем. Так считали все молоденькие девушки. Так же думала и Клоуэнс. Ему отдали старую одежду Росса — от Джереми ничего не подошло. Он старался быть полезным в чём только мог, дружелюбным и весёлым. И всем нравился.

Гость не бедствовал — он держал деньги в поясе и предложил Демельзе две гинеи в качестве платы за пребывание. Она отказалась. Часть денег он потратил на угощение в пивных, чтобы установить добрые отношения с шахтёрами.

Прожив четверть века среди дворян, но так и не став одной из них (хотя иногда она получала удовольствие от их общества, восхищалась некоторыми поступками и старалась перенимать то, что ей нравилось), Демельза прекрасно их понимала и чувствовала. Гораздо больше, чем Росс, который мало на что обращал внимание. И она не могла понять, что из себя представляет Стивен Каррингтон.

За пару дней до Рождества он спросил, нельзя ли ему остаться до конца года.

— Доктор Энис сказал, что рёбра пока не совсем зажили, и я с огромным удовольствием прожил бы ещё несколько дней в таком прекрасном обществе.

— Мы проведём Рождество тихо, поскольку мой муж в отъезде, но вам будем очень рады.

Гость почесал в затылке.

— По правде говоря, миссис Полдарк, хотя моё тело почти здорово, это кораблекрушение стало серьёзной встряской для моей души — я был так близок к смерти. Поэтому я очень рад провести здесь немного времени, отдохнуть и восстановить силы. Я бесконечно вам благодарен.

Наступило Рождество — прием у Тренеглосов и ещё один у Поупов, а третий, масштабом поменьше, у Келлоу. Стивен Каррингтон посетил все. Демельза устраивала приём в прошлом году, но в этом не стала, поскольку Росс отсутствовал. Кэролайн Энис, как всегда импульсивная, сначала решила ничего не предпринимать, но внезапно пригласила гостей на проводы старого года.

— Мои дети слишком малы и вряд ли оценят что-либо кроме конфет и желе, так что уложим их спать и пустимся в разгул. Или будем есть овсяное печенье, если тебе так больше нравится.

Они делали и то, и другое. Комнаты в Киллуоррене были не слишком велики, и компания разместилась сразу в четырёх или пяти. В одной играли в кости, в другой плясали джигу под звуки скрипки, в третьей угощались блюдами из гуся, курятины и фазанов или шоколадным тортом со взбитыми сливками, в четвёртой рассказывали истории, устроившись у огня. А когда наступила полночь, грум позвонил в колокол на конюшне, свечи задули и с подобающими случаю визгом и криками вылавливали изюминки из большой плоской чаши с горящим бренди.

Когда веселье закончилось, Кэролайн поцеловала Дуайта и Демельзу и заговорила о Россе.

— И почему этот человек всё время где-то рыщет? Я его нежно люблю, но он испытывает наше терпение.

— Это у него в крови, — сказала Демельза. — Понятия не имею, почему. Насколько я знаю, другие Полдарки спокойно сидели дома большую часть жизни. Но он, похоже, слишком рано узнал вкус приключений да так и не смог от него избавиться.

— Как гражданское лицо, он вряд ли слишком рискует, — сказал Дуайт. — Он может вернуться в любой день.

— Именно это я себе и твержу, — ответила Демельза, расчувствовавшаяся от бренди, тепла очага и в особенности от добрых слов близких друзей.

— А где сейчас Верити? — спросила Кэролайн, понимая, какие вызвала эмоции, и стараясь хоть немного их унять.

— Дома. К ней приехала погостить приёмная дочь Эстер.

— И Эндрю там будет?

— Старший? О да. Он уже четыре года в отставке, это огромное облегчение для Верити.

Кэролайн стряхнула волосок с сюртука Дуайта.

— А этот молодой человек, которого Джереми выловил в море. Он его на удочку поймал? По-моему, мистер Каррингтон довольно симпатичный. Будь он одет получше и с модной стрижкой — прекрасно смотрелся бы в любом лондонском бальном зале.

— На нём одежда Росса.

— Ах да. У Росса есть такое свойство — дай ему волю, будет ходить в рванине. Дуайт такой же, только я ему не позволяю.

— Надо тебе попытаться и на Росса повлиять.

— Что ты, я не посмею! Надолго он здесь?

— Стивен? Точно не знаю.

— Возможно, Демельза, на следующей неделе мы уедем в Лондон.

— Как? Оба? Но ведь ты только в октябре вернулась! Ох уж эти поездки. Предпочитаю жить на одном месте.

— Небольшое неожиданное дело, — сказала Кэролайн. — Дуайт получил приглашение от пациента и подумывает принять его.

Демельза посмотрела на Дуайта, тот улыбнулся в ответ.

— Росс к тому времени вернётся, — сказал он.

— Скорее бы. Не то скоро от меня все друзья разбегутся.

— Почему бы тебе не поехать с нами в Лондон?

— А вдруг мы с Россом разминемся — он по одной дороге, я по другой. Нет уж, благодарю. Но всё равно спасибо.

Гости снова рассыпались по разным комнатам. В дверях Стивен Каррингтон сцепил мизинцы с Клоуэнс. Джереми шёл в паре с Мод Поуп. Слишком молоденькая миссис Поуп неохотно оставалась рядом со старым мужем, старательно пытаясь скрыть недовольство.

— Скажи мне, — начала Кэролайн, слегка коснувшись рукой в перчатке запястья Демельзы. — Скажи, а что ты намерена делать с Клоуэнс?

— С Клоуэнс? А что с ней не так? — удивилась Демельза.

— Всего лишь недуг, что нападает на всех нас в этом возрасте. Она взрослеет. Становится хорошенькой. Не такое уж необычное явление.

— И что я должна делать? Приставить к ней охрану?

— Не от всех. Знаешь, однажды эта проблема и меня достанет, но не раньше, чем лет через десять. У меня же поздние дети. И я тут особых сложностей не вижу. Повезу своих двух маленьких замарашек в Лондон, одену в шелка и посмотрю, есть ли поблизости достойные кандидаты. И говоря «достойный», я имею в виду не длину генеалогического древа джентльмена или белизну воротничка.

— Я рада, — сказала Демельза. — Да... а чего я хочу для Клоуэнс? Жизни с тем, кого она выберет, хоть вполовину такой же счастливой, как моя. Позволим ей выбирать, Кэролайн. Она должна сделать это сама.

— Как, надеюсь, сделают Софи и Мелора, когда придёт время. Если не я, то уж Дуайт будет на этом настаивать. Но важно, чтобы им было из кого выбирать. Я хочу, чтобы мои девочки относительно близко познакомились не менее чем с пятьюдесятью мужчинами, прежде чем бросить якорь. Но выбор Клоуэнс меня немного беспокоит, дорогая. Если мы не вмешаемся, ее выбор ограничится полудюжиной. Ты говоришь, её не заинтересовали балы и приёмы в Труро?

— Те два или три, на которых она была — нет. Клоуэнс предпочитает скакать по берегу на своём Неро... Но Кэролайн, если ей чего-то и недостаёт, то лишь от нерешительности родителей. Росса эти приемы вообще не интересуют, и его частенько не бывает дома. А я... я никогда не считала себя беспокойной мамашей, таскающей дочь на все приёмы, балы и вечеринки. Кроме того, хоть я уже так давно миссис Росс Полдарк, у меня нет... самоуверенности или авторитета... По крайней мере, без Росса, — она нахмурившись смотрела на пылающий огонь. — Но даже если бы были — хотела бы я этого? Нет. Моя дочь — не корова на деревенской ярмарке с розовым бантиком на шее, ждущая предложений о покупке. Она заслуживает лучшего!

— Вот видишь, Кэролайн, — рассмеялся Дуайт.

— Не вижу ничего, кроме упрямого нежелания меня понять, — ответила его жена. — Разумеется, Полдарки не такие, как все. Нет-нет, никакой иронии. Никто не ждёт от вас с Россом обычного обхождения. Для вас это было бы дико. Тем не менее, дочерям — а если уж на то пошло, то и сыновьям — следует дать возможность посмотреть на экземпляры противоположного пола, прежде чем они сделают выбор. И поскольку понятно, что вы оба со мной не согласны, хочу лишь добавить — только широкий круг знакомств с местной молодёжью Оксфордшира дал мне возможность сразу же оценить безупречные достоинства доктора Эниса.

— Бездомного и бедного доктора, — вставил Дуайт. — Не думаю, Кэролайн, что хоть у одного из нас был расчёт или хотя бы глубокое понимание. Мы просто увидели друг друга и больше не хотели смотреть ни на кого другого.

— Тогда вспомни сама, как всё это случилось, — Демельза старалась держаться спокойно. — Конечно, лучше, когда наши дочери и сыновья встречаются с возможно большим числом сверстников. Но как узнать, что двадцать третий мужчина на твоем пути в чём-то лучше третьего? Если между тобой и третьим пробежала искра, все остальные ни к чему. И когда выбираешь только из шести... хуже ли это? Не уверена. Я видела лишь одного. Но я, должно быть, другая. И счастлива безмерно.

— Тебе повезло с Россом, — сказала Кэролайн. — Но счастье приходит разными путями.

— Можем об этом поспорить, — Демельза погладила руку подруги.

— Что ж, хорошо, когда старым друзьям есть о чём поспорить за двадцать минут до первого часа первого января нового 1811 года. Я хотела поднять тост «Смерть французам», как делала последние двадцать лет. Но давайте лучше выпьем за нас — и за наших отсутствующих друзей.

II

Начало января в Корнуолле выдалось прекрасным и спокойным, мягкая земля и воздух пропитались влагой, в воздухе не чувствовался холод. Жестокая ярость, на которую способны здешний климат и море, ненадолго утихла. Впрочем, солнце почти не показывалось из-за тяжёлых серых облаков, но днём стало немного светлее, не то что две недели назад.

В один из этих дней Стивен Каррингтон спросил Клоуэнс:

— Вы как-то говорили про дом, Тренвит — он стоит неподалёку и принадлежит вашему кузену. Где это?

— За Грамблером. Ну, знаете, за деревней. Отсюда мили четыре.

— Может быть, нам прогуляться туда? Вы говорили, дому больше двух сотен лет, а я интересуюсь старинными постройками.

Клоуэнс колебалась.

— Да, официально он принадлежит моему кузену Джеффри Чарльзу, но на самом деле за домом вместо него присматривает отчим, сэр Джордж Уорлегган, а он не любит гостей.

— Он там живёт?

— О нет. Там только два егеря, они обо всём заботятся. Но сэр Джордж недружелюбно относится к нашей семье, и мама запретила мне туда ходить.

Стивен провёл рукой по густым волосам.

— Что же, я испытываю огромное уважение к миссис Полдарк и восхищаюсь ею. Я был бы последним негодяем, если бы стал уговаривать вас не подчиняться. Кстати, она очень красивая женщина.

— Мама? Да, наверное...

— Разве вы не замечали? Возможно и нет, вы ведь так похожи на неё.

— Думаю, совсем не похожа — волосы другого цвета, широкая кость, и форма лица не такая...

— Нет-нет, вы меня не поняли. Я хотел сказать, что миссис Полдарк — красивая женщина, которая совсем этим не гордится, меньше всех, кого я встречал. После стольких лет она всё ещё немного удивляется, когда при виде неё глаза мужчины загораются от восхищения. Я хотел сказать, что в этом вы похожи на неё. Вы так же... не сознаёте своей красоты.

— Если вы намеревались сделать комплимент, — сказала Клоуэнс, — тогда я вам очень признательна.

— Чем больше стараюсь выбраться, тем глубже тону, — улыбнулся Стивен. — Позвольте мне повторить — конечно же, я не хотел бы подталкивать вас нарушить запрет матери. Следует ли мне спросить у неё разрешения, чтобы пойти туда? Вместе со мной вам ничего не грозит.

— Мне и без вас ничего не грозит, — сказала Клоуэнс. Но вам незачем спрашивать маму. Если желаете, я провожу вас к воротам, и если они открыты, можем дойти до поворота дороги, откуда виден фасад дома.

Было уже около одиннадцати, впервые за несколько дней облака рассеялись, приоткрыв солнечный диск, тусклый, как монетка в шесть шиллингов на грязном полу.

Она пошли вдоль утесов. Клоуэнс понимала: если идти через долину мимо шахты, их наверняка увидят сортировщицы руды и начнут болтать. Там часто ходили раньше, пока Уорлегган не поставил заборы, и хотя ограды давно повалили или растащили, этой дорогой пользовались гораздо реже, чем когда-то. Большая часть её заросла дроком, а кусок утеса обвалился.

Море сегодня выглядело скучным, плоским и серым, как оловянная тарелка. Даже чайки умолкли. Всё вокруг затихло, будто в ожидании.

— Отец говорил как-то, что здесь был проход в Тренвит, о котором никто, кроме него, не знал, — заговорила Клоуэнс. — Он играл здесь с кузеном — с тем, что погиб на шахте.

— Он сказал, где?

— Где-то по этой дороге — через тоннель старой шахты. Он идёт под кухонными постройками и выходит наружу у колодца во дворе. Лет двенадцать назад, когда Джордж Уорлегган жил со своей женой в Тренвите, он запретил моему отцу входить в дом, и папа устроил ему парочку неприятных сюрпризов.

— И что тогда случилось?

— Думаю, дело у них доходило до драки, и не раз.

— Это тогда ваш отец получил свой шрам?

— А как вы узнали о шраме?

Стивен протянул руку, чтобы помочь ей перебраться через большой камень.

— Тот рисунок Джереми, это ведь ваш отец, да?

Клоуэнс легко взобралась вслед за ним, отвергнув протянутую руку.

— Папа воевал в Америке, ещё до женитьбы. Вот откуда шрам.

— И у Бена Картера есть похожий.

— Да... Вроде того. Почему вы заговорили об этом?

Стивен ответил не сразу. Он смотрел на море, где под гладкой поверхностью в сторону утёса шла тонкая линия внезапно появившейся волны.

— Бен Картер без ума от вас, так ведь?

Клоуэнс не отвела взгляд.

— Да, похоже, что так.

— А вы?

— Что вы хотите узнать? — едва заметно улыбнулась Клоуэнс. Что — я?

— Я имел в виду — есть ли у вас подобный интерес к нему?

— Есть или нет — разве я обязана вам в этом признаваться?

— Да... мне не следовало спрашивать. Разумеется...

Они подошли к каким-то полусгнившим опорам — это было всё, что осталось от когда-то крепкой ограды Джорджа.

— А чьи там овцы? — спросил Стивен, когда они вышли на первое поле. — Здесь усадьба Уорлеггана?

— Нет, овцы, должно быть, Уилла Нэнфана или Неда Ботрелла. Они арендуют эти поля у сэра Джорджа.

— Вон те овечки — у них скоро будут ягнята. Знаете, мне случалось помогать с окотом на ферме.

— Ого, я не знала.

— Не раз помогал фермеру управиться с ягнятами.

— У вас...

— Да. Ферма возле Страуда.

Они пошли дальше.

— Как только появляются ягнята, овец уводят с этих полей, — сказала Клоуэнс. — Почему?

— Их могут схватить чайки.

— Как, вот эти чайки?

— Нет, другие, с чёрными спинками. Они большие, как гуси. Могут напасть на ягнят даже возле деревни.

Теперь они увидели серые дымовые трубы скрытого за склоном Тренвита.

— Вот, — Клоуэнс остановилась. — Там ваш дом.

— Но это не парадный вход, скорее задний.

— Да. Я передумала.

Несколько секунд они смотрели молча.

— Вы великолепно ездите на той вороной лошади.

— Неро? Он мой старый друг.

— Каждое утро. По этому берегу. Несётесь, как ветер. Удивляюсь, как вы не боитесь споткнуться о какую-нибудь выбоину.

— Неро никогда не спотыкается.

— Да, должен сказать, зрелище прекрасное.

— Папа называет это моим моционом.

— И что это значит?

— Точно не знаю. Нахватался разных новых слов в Лондоне.

Они помолчали.

— Ни одна труба не дымит, — сказал Стивен.

— Я же вам говорила, Харри — смотрители — живут в сторожке.

— Могу я попросить вас об услуге? — спросил он.

— Смотря о чём.

— Мне хотелось бы осмотреть дом. Не могли бы вы остаться здесь и подождать меня минут десять?

Клоуэнс была настроена решительно.

— Нет. Но если хотите, я пойду с вами.

— А что скажет миссис Полдарк?

— Пожалуй, ей незачем об этом знать.

Ill

Они вошли в Тренвит-хаус. На двери не оказалось ни замка, ни засова. Воздух внутри был сырой и затхлый. Древесная зола из невычищенного очага рассыпалась по каменным плитам огромного зала и толстым слоем лежала на столе. Стивен залюбовался высоким окном с сотнями мозаичных стёкол. Они прошли в зимнюю гостиную, также меблированную. Паутины там оказалось меньше, как будто Харри старались держать в чистоте хоть одну комнату.

— Где теперь ваш кузен? — спросил Стивен.

— В армии, воюет в Португалии.

— И когда война закончится — если он выживет — это его наследство... Ей-богу, везёт же некоторым!

Клоуэнс сбросила плащ. Под ним оказалось бледно-жёлтое платье, лишь оттенком отличавшееся от цвета её волос. Она уселась в кресло и вытащила колючку, вонзившуюся в открытую туфельку.

— А у вас есть... у вас не было наследного имения?

— Нет... Ничего нет. Мисс Клоуэнс...

— Да?

— Возможно, вы поняли... вы могли догадаться, почему я взял на себя смелость полюбопытствовать о ваших чувствах к Бену Картеру.

— Поняла ли я?

— Я на это надеялся. Вы мне очень нравитесь, мисс Клоуэнс.

Она не отводила глаз от решётки из лучей зимнего солнца, падающих сквозь окно на вытертый ковёр. На стенах ещё оставалась пара картин.

— Вы... вы меня услышали? — спросил он.

— Да, услышала.

— То, что я говорил вашей матери — неправда, — сказал он.

— О чём?

— Раз уж я открыл вам свои чувства, мне не следует прятаться под покровом лжи. Я должен сказать вам правду. Я говорил миссис Полдарк, что был в Бристоле по делам, что мой корабль — заметьте, мой корабль — разбился в шторм и затонул, что мой приятель, я и Бади Халим оказались на плоту, где нас и подобрал Джереми. Так вот, всё это неправда.

Неправда?

— Да. Это не мой корабль, у меня не было в нём доли. Я шёл из Бристоля, это верно, но, понимаете, как простой матрос, хотя благодаря Элвинам, моим благодетелям, я получил неплохое образование. «Бесподобный» не вёз груз в Ирландию и не попадал в шторм. Никакого шторма не было. Наш корабль — приватир, снаряжённый в Бристоле полудюжиной коммерсантов, а я был канониром на борту. Мы шли за добычей к побережью Франции. Нам удалось кое-что взять, но прежде чем мы успели уйти, за нами погнались два военных корабля французов — вроде шлюпов, только поменьше... Нам случалось удирать от многих боевых кораблей. Прежде. От этих не вышло. Они догнали нас и потопили возле Силли. Уничтожили корабль и не пощадили никого.

Клоуэнс поправила пряжку на туфельке.

— Зачем же вы рассказали моей маме другую историю?

Стивен пожал плечами.

— Я не особенно горжусь своим занятием. Хотел казаться кем-то значимым, произвести лучшее впечатление. Что тоже не предмет для гордости, не так ли? Думаю, это был импульсивный порыв при первой встрече. А потом мне, конечно, пришлось придерживаться этой истории... — он бросил на неё взгляд. — Мне так жаль, Клоуэнс. Я не хотел вам лгать.

— Я рада это слышать.

Она поднялась, попробовала наступить на ногу. Потом подошла к окну, хмуро глядя на заросли бурьяна во дворе.

— Я рада, — повторила она.

Он приблизился к ней сзади, положил руку на плечо. Волосы спадали ей на лицо, и он поцеловал щёку там, куда упала непослушная прядь, развернул Клоуэнс к себе и поцеловал в губы. На минуту они застыли, прижавшись друг к другу, потом она тихонько отстранилась.

— Это было прекрасно, — сказал он.

— Да, — просто согласилась Клоуэнс.

Он рассмеялся, снова обнял её и улыбнулся, когда они поцеловались, но скоро улыбка исчезла. Он легко, но откровенно провёл руками по её платью, жадно касаясь бёдер, талии, рук, груди — как завоеватель, исследующий загадочную и прекрасную землю, которую намерен покорить.

Она высвободилась и сказала:

— Думаю, нам пора домой.

— Но до обеда ещё два часа.

— Меня не волнует обед.

— Да. Меня тоже...

Он осторожно, двумя пальцами, сдвинул глубокий вырез платья, поцеловал плечо, нежную кожу шеи. Клоуэнс глубоко вздохнула. Ткань под его рукой скользнула немного ниже, чуть приоткрыв грудь. Он стал целовать её.

Руки Стивена опять коснулись платья, но Клоуэнс осторожно дотронулась пальцами до его щеки, мягко оттолкнула.

— Довольно.

Стивен отпустил её, удовлетворённый успехом, но боясь, что зашёл слишком быстро и далеко.

— Прости, если я тебя оскорбил.

— Не оскорбил.

— Я так рад это слышать.

Клоуэнс поправила платье на плече и вздрогнула, внезапно ощутив холод старого дома. Она взяла плащ, Стивен помог накинуть его, снова поцеловал её в шею.

Она отстранилась.

— Что там такое?

Они прислушались.

— Должно быть, крыса, — сказал он. — Они быстро осваиваются в таких заброшенных домах.

— Я не хотела бы встретиться с Харри. Меня они тронуть не посмеют, но с чужаком могут обойтись грубо.

— Пусть только попробуют... Клоуэнс...

— Да?

— Мы можем снова сюда прийти?

— Сомневаюсь.

Они пошли назад, в зал.

Стивен открыл входную дверь, выглянул наружу.

— Почему?

— На то много причин.

Они вышли из дома. Щёлкнул тяжёлый засов на двери.

— Когда я надоем миссис Полдарк, — заговорил Стивен, — должно быть, это случится скоро — я, пожалуй, ненадолго остановлюсь в деревне, может, попытаюсь найти работу. Мне незачем возвращаться домой. Матери всё равно, а отца я никогда не знал, хотя, как ни странно, они состояли в законном браке. Отец погиб в море. Я счастлив оказаться здесь, на твёрдой земле, среди таких... таких приятных людей, — он провёл языком по губам.

— Ты не сможешь нас всех съесть, — сказала Клоуэнс.

— Ты угадала мои желания, — засмеялся он.

Вокруг по-прежнему не было ни души, только длинные бледные тени двигались вслед за ними через поля.

Они опять поднялись на утёс. Вдалеке, в туманном море, виднелась рыбачья лодка.

— Давай немного побудем здесь, — предложила она.

— Зачем?

— Просто так.

Клоуэнс знала, что пережитые недавно эмоции еще заметны на её лице, и ей не хотелось возвращаться в Нампару, пока это не пройдёт.

— А тебе хотелось бы, чтобы я уехал или остался?

— Так много вопросов, Стивен... слишком много. Могу ли и я спросить?

— Разумеется!

— Сколько девушек ждёт тебя в Бристоле?

Он засмеялся, польщённый вопросом.

— Ну что мне сказать на это, Клоуэнс? Девушки есть, вернее, были — мне ведь двадцать восемь. Серьёзные отношения были только с одной, но это закончилось пять лет назад. Только одна девушка имела для меня значение — до сих пор.

Клоуэнс прямо и открыто посмотрела на него.

— Это правда, Стивен?

— Ты же знаешь, что да. Дорогая моя, прекрасная. Любимая. Я не стал бы... не смог бы тебе лгать.

Она отвернулась, понимая, что чувства, с которыми она старалась справиться, снова возвращаются.

— Не будешь ли ты так добр пойти вперёд, Стивен? А я пойду вслед за тобой... чуть позади...

Глава седьмая

I

Росс добрался до Чатема ранним утром в субботу, 12 января 1811 года. Он выжил в кровавой схватке при Буссако, отделавшись лишь царапиной на плече, но прибыв в Лиссабон, заразился свирепствовавшей там инфлюэнцей и потому пропустил предыдущие корабли в Англию. Он сразу же поспешил в Лондон, откуда первым делом отправил Демельзе письмо, написанное ещё по дороге, в ветреных водах Бискайского залива.

Проспав девять часов в мягкой постели, Росс позавтракал и вышел в лёгкий снегопад повидаться с Джорджем Каннингом в его новом доме — Бромптон-лодж. Деревня Олд-Бромптон располагалась менее чем в получасе ходьбы от Гайд-парка, среди фруктовых садов и огородов, однако поля и уединённые дороги кишели бродягами и грабителями. Каннинг оказался дома, он тепло принял Росса, выслушал его отчёт и тут же попросил повторить доклад министру иностранных дел, лорду Уэллсли, и военному министру, Роберту Дандасу. Росс согласился с условием, что это не займёт много времени — ему очень хотелось поскорее воссоединиться с семьёй.

Дружба с Джорджем Каннингом крепла в течение многих лет, и теперь Росс считал его своим самым близким другом в Лондоне. Он знал, что именно Каннингу обязан своим участием в последней миссии. Сейчас Каннинг жил в глуши, лишённый власти и благосклонности как своей партии, так и оппозиции. Однако отсутствие сиюминутной популярности не помешало ему получить повсеместную известность оратора и политика. Будучи на десять лет моложе Росса и совершенно иного происхождения, Каннинг обладал политическим чутьем, до которого Полдарку было далеко, но военный опыт у него отсутствовал (во время недавней дуэли с лордом Каслреем секунданту пришлось заряжать его пистолет, поскольку сам Каннинг никогда прежде не стрелял).

Однако у них — костлявого неугомонного жителя Корнуолла со шрамом и остроумного язвительного полуирландца — было много общего. В обоих имелась некоторая заносчивость — ни один не относился к дуракам терпимо или хотя бы молча, а потому у них было много врагов. Несмотря ни на какие злоключения, оба отличались верностью, почти маниакальной преданностью друзьям. Оба являлись приверженцами радикальных реформ в силу своего характера, но принадлежали партии тори по необходимости. Оба были стойкими последователями Питта, сторонниками предоставления равных прав католикам и оба торжествовали, когда три года назад в британских колониях отменили рабство. В особенности их объединяло огромное сочувствие к простым людям, но в последнее время главный приоритет приобрело активное участие в войне.

Прекрасная жена Каннинга вместе с их больным сыном находились в загородном доме, в Хинкли, поэтому Каннинг настоял, чтобы Росс провёл это воскресенье с ним. Он рассказал о помешательстве короля, о том, что почти месяц назад, девятнадцатого декабря, Спенсер Персиваль наконец настоял на принятии закона о регентстве. Хотя постоянно говорилось, что король выздоравливает, фактически правительство не способно было ни шагу ступить без его согласия, а от человека, воображающего себя животным из Ноева ковчега, трудно получить разборчивую подпись.

С тех пор в Палате и за её стенами продолжались споры и разногласия, поскольку тори хотели ограничить полномочия принца хотя бы двумя годами. Это усиливало враждебность принца в отношении отцовского правительства. По слухам, после получения очередных известий он сказал: «Богом клянусь, как только стану регентом, они и часа не продержатся». Партия вигов настаивала на четырёх пунктах: мир с Францией, отказ от разногласий с Америкой, предоставление равных прав ирландским католикам и отмена церковной десятины. Сэмуэл Уитбред, сын пивовара, пробившийся в политики, вероятно, получит пост министра иностранных дел, а лорд Гренвиль почти наверняка станет премьер-министром.

Затем, по словам Каннинга, будет заключён мир, очередное поспешное и непродуманное перемирие, такое же, как Амьенский мир десять лет назад, пакт, который отдаст Франции половину английских колоний и позволит Бонапарту перевести дух и собраться с силами перед новым раундом завоеваний. Дискредитированного Веллингтона отзовут из Португалии, а страну сдадут французам.

— Нельзя этого допустить, — сказал Каннинг. — Но не представляю, как возможно остановить... Я только вчера встречался с Персивалем. Он продолжает делать вид, что с королём всё хорошо, но между нами... ну что тут скажешь...

— Ты считаешь, что принц непреклонен? — спросил Росс.

— В своём отвращении к правительству — да. У меня есть некоторая надежда на леди Хертфорд. Полагаю, она склонит его к более благоразумному отношению. Насколько мне известно, я для принца персона нон-грата, однако мне удалось поговорить на эту тему с леди Хертфорд. Она считает, что относительно нынешнего правительства сделать ничего не может, его неизбежно распустят.

— А принц поддерживает все настроения вигов? Даже желание установить перемирие?

— Похоже, что так. Помимо самой партии, все его личные советники — Адамс, Мойра, герцог Камберленд, Шеридан, Тирвитт — виги...

— Шеридан?

— Тут, возможно, есть некоторая надежда. Как тебе известно, он один из моих старых друзей, но в последнее время мы редко виделись. Шеридан — самый близкий друг принца, однако не пользуется успехом у Хертфордов, и они способны настроить принца против Шеридана. Кроме того, он теперь редко бывает трезв...

Они помолчали. Росс осторожно вытянул ногу.

— Росс, тебе пока не следует уезжать домой, — сказал Каннинг.

— Мне уже давно пора вернуться.

— Нет, по крайней мере, пока не закончится кризис. Этой морозной зимой, когда охота становится такой многообещающей, чертовски трудно удержать в Лондоне членов парламента. Этот холод нанес нам коварный удар. Если в течение ближайших нескольких недель я смогу рассчитывать на твой голос в Палате, значит тех, на кого я могу полностью полагаться — пятнадцать. Сейчас, когда для решения множества проблем важен баланс сил, такая группа способна получить большое влияние.

— Какого рода влияние? — спросил Росс. — На ситуацию с болезнью короля и капризами принца? Это неразрешимая проблема. Если, оставаясь в Вестминстере, я могу каким-то образом повлиять на вопросы мира и войны — я бы остался. Но это не в нашей власти.

— Всё же задержись на неделю. На две. Можешь остановиться здесь, у нас. Джоан очень бы тебе обрадовалась, окажись она дома. Останься, чтобы увидеть, как пройдет билль, рассказать высоким чинам свою историю. Прошу тебя. Это твой долг. Без этого твоя миссия останется незавершённой.

II

Джордж Уорлегган промучился все рождественские и новогодние праздники. Он не любил рисковать, предпочитая играть наверняка, и это оказалось проблемой. Если он затянет с решением, то может упустить возможность. Вероятно, другие видят её так же ясно, и пока Джордж бездействует, перекупают фабрики в Манчестере. Может, он уже их упустил. Находясь в Лондоне, невозможно достоверно знать, что сейчас происходит на севере.

Официальные отчёты докторов по-прежнему весьма обнадёживали. На прошлой неделе Спенсер Персиваль объявил в парламенте, что совсем недавно лично общался с королём и тот вёл совершенно нормальную беседу, не выказывая признаков умственного расстройства. Однако билль о регентстве медленно, но неуклонно продвигался. Политики не могли постоянно спорить и выжидать. Не мог ждать и Джордж.

А потом он случайно услышал, что в Лондоне оказался давний знакомый из Корнуолла, который мог бы помочь ему принять правильное решение, сам об этом не догадываясь. Как раз внезапность его прибытия в Лондон и имела для Джорджа значение.

Ещё со времени своего пребывания во французском лагере для военнопленных в начале войны доктор Энис изучал особенности психических болезней. Наблюдая, как голод и ужасные условия подействовали на многих здоровых людей, он был поражён различием запасов их жизненных сил, необычайными способностями одних преодолевать лишения и столь же странной несостоятельностью других. Часто сильные с виду погибали, а другим, явно нежизнеспособным, удавалось пережить всё. Дуайт пришёл к заключению, что дело в психологическом настрое — решимость и целеустремлённость ума преобладают над слабостью тела. После освобождения Дуайт Энис проверил эти выводы на себе — к большому возмущению молодой жены, считавшей, что он постоянно нагружает себя сверх меры.

Теперь всё это осталось в прошлом. Но в 1807 году он отправился во Францию со своим старым другом Россом Полдарком, который пытался разыскать и спасти родственников графа Шарля де Сомбрея, убитого при неудачной высадке в Кибероне в 1795-ом. Там Дуайт встретился с доктором Пинелем, директором психиатрической клиники «Бисетр». Доктор Пинель рассказал, что в 1793 году, проникнувшись новыми веяниями свободы, равенства и братства, решил освободить из камер дюжину безумцев и посмотреть, что с ними будет. На свободе двое погибли от гангрены, отморозив ноги, но у остальных десяти не возникло совершенно никаких проблем, а шестеро в итоге излечились и вернулись к нормальной жизни.

С тех пор доктор Пиннель предоставлял обитателям клиники как можно больше свободы, а в настоящее время даже регулярно вместе с ними ужинал. Это был новый подход к лечению безумия, и Дуайт Энис, вернувшись в Англию, опубликовал статью об опыте Пинеля.

В результате этой публикации Дуайт узнал о существовании мистера Уильяма Тука, коммерсанта-квакера из Йорка, открывшего приют для душевнобольных около десяти лет назад, и хотя он следовал иным, христианским путём, но пришёл, можно сказать, к той же двери. Ограничения для больных сводились к минимуму, им поручали работу и полезные для здоровья занятия на свежем воздухе. Дуайт поехал встретиться с Туком и осмотреть его сумасшедший дом. Увиденное чрезвычайно его впечатлило. Спустя два года он встретился с докторами Уиллисами, изучил их психиатрическую лечебницу и теперь, как было известно Джорджу, загорелся идеей постройки достойной клиники для психически больных в Корнуолле, возможно даже в Труро, рядом с Королевской корнуольской больницей, открытой в 1799-м.

Но зачем доктор Энис прибыл в Лондон? Вот что хотелось узнать Джорджу. Доктор Энис известен своим упорным нежеланием покидать Корнуолл и деревенских пациентов. Возможно, приехав сюда, он потакал желаниям жены — Кэролайн всегда проводила в Лондоне часть осени, останавливаясь у своей тётушки, миссис Пелэм. Но сейчас ведь январь. А доктор Энис всегда чувствовал себя не в своей тарелке, если не занимался медициной.

У Джорджа с Энисами сложились неплохие отношения, но с годами ближе не становились. В прежние дни он терпеть не мог Дуайта, молодого человека без практики или денег, которого Росс Полдарк без колебаний предпочёл Уорлеггану. Но Кэролайн всегда дружила с Элизабет, и после того как она вышла замуж за Дуайта, пары часто встречались. Кэролайн с очаровательной самонадеянностью отказывалась принимать, что её близкая дружба с Россом и Демельзой могла как-то помешать соседским визитам в Тренвит. Именно Дуайта вызвали к Элизабет, когда случились преждевременные роды, он принимал Урсулу, а позже вместе с доктором Бенной беспомощно наблюдал, как Элизабет умирает.

В последующие годы Джорджа иногда приглашали на обед в Киллуоррен. Время от времени они с Дуайтом встречались в Труро. Однажды, когда обычно крепкая и здоровая Урсула заболела, доктор Энис посетил её в отсутствие доктора Бенны. Словом, отношения Джорджа с Энисами никоим образом не препятствовали его посещению дома миссис Пелэм. Единственная причина, по которой он ни разу там не был (что и делало его визит необычным) — как человек занятой, он не видел в этом смысла.

Ему повезло: когда, стуча копытами по мостовой, лошадь свернула на Хаттон-Гарден, перед домом остановился портшез, и из него вышла Кэролайн со своей старшей дочерью Софи. Джордж быстро спешился и накинул поводья на коновязь. На улице толпился народ, и Кэролайн не сразу заметила визитёра.

Обернувшись, она удивлённо подняла бровь:

— Сэр Джордж, какой сюрприз! Чему мы обязаны такой честью? Букве «Р» в названии месяца?

— Дорогая Кэролайн, я зашёл повидаться с Дуайтом, если он, конечно, дома. Но видеть вас, само очарование, доставляет мне гораздо большее удовольствие. Так же, как и вашу дочь... У неё всё хорошо, можно и не спрашивать.

— Да, благодарю. Как и у всех нас. Но не означает ли ваш визит, что с вами что-то не так? Иначе...

Джордж снова уклонился от её насмешки.

— Нет-нет. Заглянул мимоходом. Просто ехал мимо.

Они вошли в дом. Дуайт изучал медицинский журнал в маленьком кабинете рядом с главной гостиной. Они немного поговорили, Кэролайн приказала подать чай. Кроме того, она предложила Джорджу поужинать с ними, и он принял приглашение. За чаем обсуждали конституционный кризис, ход войны, последние театральные пьесы, незаконные действия вербовщиков, холодную погоду последних двух дней и необходимость лучше чистить лондонские улицы.

Приглашение на ужин дало Джорджу время — он был рад не спешить с разговором об истинной цели своего визита. Однако, когда они отправились на ужин, возникло ужасное осложнение. И не одно. За столом присутствовала не только тётушка Кэролайн, миссис Пелэм, но и другие гости: высокий тощий человек по имени Уэбб и двое молодых военных (чьи имена Джордж тут же забыл), желтокожих от индийской лихорадки, как китайцы. А ещё — девушка. В последний раз он видел её...

— Вы знакомы с мисс Клоуэнс Полдарк, дочерью Росса? — спросила Кэролайн. — Она приехала вместе с нами на несколько дней.

— Я... э-э-э... — сказал Джордж. — Да, мы как-то встречались и немного знакомы.

— Мы чуть не поссорились из-за букета наперстянок, — улыбнулась девушка.

— В самом деле, — он церемонно поклонился и прошёл к своему месту за столом.

За ужином гости вели лёгкую беседу, а Джордж размышлял, под каким предлогом можно попозже поговорить с Дуайтом наедине. Девушка, одетая в серое, казалась бледнее, чем помнилось ему, но длинные светлые волосы были такими же, как и серые глаза, и высокая юная грудь. Фигурой она напоминала ту, другую, к которой Джордж когда-то втайне испытывал чувства — Морвенну Чайновет, потом Уитворт, а теперь Карн — но, Клоуэнс, конечно же, выглядела лучше.

— Вы знакомы с герцогом Лидсом? — спросил он вполголоса у Кэролайн, пока его другая соседка, миссис Пелэм, беседовала с полковником Уэббом. Он задал этот вопрос импульсивно. Хотя выдавать свои склонности было против его природы, Джордж счёл необходимым открыть один предмет своего интереса, чтобы замаскировать другой — настоящую причину визита к Энисам.

— Не могу утверждать, что хорошо его знаю, — ответила Кэролайн чуть громче, чем ему хотелось бы. — Я встречалась с ним всего раз или два. Возможно, с герцогом знакома моя тётя.

— Я недавно встречал в Корнуолле его сестру.

Кэролайн взглянула на него поверх бокала с вином.

— Вы говорите о Харриет Картер?

— О... так вы знакомы?

— Да, и очень хорошо. Мы охотились вместе.

—Теперь, после смерти мужа, она живёт неподалёку от Хелстона.

— Этого я не знала. Мне известно, что она осталась почти без средств.

— Да, — согласился Джордж.

Лакей снова наполнил бокалы, миссис Пелэм отвлеклась от своего соседа, и беседа стала общей — главным образом о том, как Принни, с его-то способностями, справится с регенством. Но позже Кэролайн сама вернулась к прерванному разговору.

— А Харриет Картер — родная сестра герцога или сводная? Я вечно забываю.

— Как и я, — ответил Джордж, понятия об этом не имевший.

— О, думаю, родная. Уиллу только тридцать пять, и, кажется, есть младшие.

— В самом деле? — сказал Джордж.

Кэролайн смотрела на степенного и солидного человека, сидевшего рядом. К нему трудно хорошо относиться, но он казался ей довольно интересным. Она понимала, сколь многого Уорлегган достиг, как высоко поднялся, как обширны его приобретения. Кэролайн никогда не сталкивалась с его тёмной стороной, мстительной и безжалостной, и иногда ей казалось, что в душе он неплохой человек. Даже при жизни Элизабет Джордж казался ей одиноким, хотя, без сомнения, причина этого одиночества — его собственный тяжелый характер.

Разумеется, им с Россом никогда не поладить. Даже теперь, когда Элизабет, предмета их раздоров, больше нет, они — как масло и вода. Когда-нибудь, думала Кэролайн, она выпьет для храбрости и отругает Росса за его пренебрежительное отношение к деньгам, иначе это зайдёт слишком далеко.

— Значит, вы хотели бы встретиться с герцогом? — спросила она.

— Ну да... — шея Джорджа слегка покраснела. — Вы сказали, с ним знакома ваша тётушка?

— Думаю, да.

— Для меня было бы большой честью...

Кэролайн отмахнулась от предложенной тарелки с засахаренными фруктами.

— Вам нравится Харриет?

— Мне она кажется очень милой.

— Верхом она ездит как дьявол. Вы об этом знали?

— Да.

— В самом деле?

— Я не совсем понимаю, о чём вы.

— Неважно. Просто спросила. А у вас есть другие причины желать встречи с герцогом?

— Нет, — ответил Джордж.

— Люблю, когда отвечают честно, — сказала Кэролайн.

Ужин закончился, и дамы вышли из-за стола. Клоуэнс весь вечер вела себя очень тихо, лишь скромно отвечала на галантные комплименты одного из безымянных военных, но иногда бросала взгляды на Джорджа, как будто оценивая. Он поглядывал на неё в ответ, однако надеялся, что она этого не замечает — его привлекала зрелая юность Клоуэнс, округлость рук, золотистая в сиянии свечей кожа, полные, четко очерченные губы, которых, без сомнения, уже касался какой-то юнец.

Мужчины пили портвейн, беседуя о заключенных в «Бруксе» пари на состав нового правительства. Прошло довольно много времени, прежде чем они поднялись, чтобы присоединиться к дамам. Джордж пропустил вперёд троих гостей и заговорил с Дуайтом.

— Клоуэнс гостит у вас — это не означает, что с Россом что-то случилось?

— Нет, он в Португалии, по делам.

— Да, это мне известно. И он ещё не вернулся?

— Пока нет. Но у него может быть много причин задержаться. Кэролайн решила, что для Клоуэнс неплохо немного побыть в обществе.

— С ней нет ни матери, ни брата?

— Нет. Она приехала с нами.

— И надолго вы в Лондоне?

— Возможно, на пару недель.

— Это правда, что вы прибыли в Лондон, чтобы осмотреть короля?

Дуайт удивлённо поднял брови, минуту помолчал.

— Я представить не могу, что навело вас на такую мысль.

— Мой источник утверждает, что получил эту информацию из надёжных рук.

— Вам должно быть известно, Джордж, что Лондон — рассадник слухов. Особенно в такое время.

— Тем не менее, зная вашу нелюбовь к этому городу, я очень удивился вашему приезду... да ещё в январе, что весьма необычно.

— Верно.

— Что ж, — сказал Джордж, — разумеется, это не моё дело. Но я надеюсь, если вы встретитесь с его величеством, то поставите правильный диагноз. Если об этом станет известно — это поможет обустройству вашей клиники для душевнобольных в Корнуолле.

— Если станет известно и если это вообще произойдёт.

— Разумеется. Мой друг сказал, что Уиллисы — ваши близкие друзья.

— Близкие друзья? Вряд ли. Самое большее — коллеги. Я не одобряю их методы лечения.

— Но, возможно, вам предстоит обсудить с ними состояние короля?

— Я обсуждал состояние короля со многими коллегами. Не стоит это переоценивать.

— И они так же оптимистично настроены относительно его состояния, как сообщается в отчётах?

— Я не утверждал бы, что отчёты так уж оптимистичны. Но конечно, все надеются, что король поправится.

— Аминь, — сказал Джордж.

— Но...

— Но что?

— Неважно, — ответил Дуайт.

Они подошли к двери.

— Я должен сейчас уйти, — сказал Джордж. — Не хочу беспокоить гостей, поэтому прошу вас поблагодарить от меня Кэролайн за радушное гостеприимство, а также и миссис Пелэм. С вашего позволения, я хотел бы поблагодарить Кэролайн и за великодушное предложение, сделанное за обеденным столом. Я буду счастлив принять его.

— Я не знаю, о чём речь, но разумеется...

Дуайт позвонил, чтобы Джорджу подали плащ и шляпу.

— А как считаете лично вы, Дуайт, есть шансы на выздоровление короля?

Дуайт повертел дверную ручку.

— Почему вы так этим интересуетесь?

— Это может определить будущее Англии.

— Хотите сказать — исход войны?

— Войны. Состояние дел на севере. И даже будущее Европы.

— Моё личное мнение — король не поправится, — сказал Дуайт.

Джордж облизнул губы.

— Даже несмотря на то, что раньше его разум трижды восстанавливался?

— Тогда он был моложе. Шансы на полное выздоровление с каждым разом уменьшаются.

— А частично выздоровев, он не сможет остановить действие закона о регентстве?

— Это должен решать парламент.

— Говорят, у него ещё бывают периоды прояснения рассудка.

— Да. Были поначалу. Но непродолжительные. Я, разумеется, могу ошибаться, но буду очень удивлён, если они хоть когда-нибудь продлятся столько, что он сможет заниматься делами государства.

Джордж услышал шаги лакея.

— Вы судите по отчётам других докторов или это ваше личное наблюдение?

— Я думаю, болезнь наследственная, — сказал Дуайт. — На это указывают многие симптомы. Чаще она встречается у мужчин, хотя, полагаю, пассивно может передаваться и по женской линии.

А, Чемберс. Проводите сэра Джорджа к его лошади.

Глава восьмая

I

На следующий день Джордж отбыл в Манчестер. Жаль, если миссис Пелэм устроит встречу с герцогом Лидсом в его отсутствие. Но финансовые дела важнее сердечных. Особенно учитывая то, что первые вполне могут повлиять на вторые.

Необходимо действовать быстро. Джорджа обидела скудость сведений, выданных Дуайтом, — про себя он решил, что когда придёт время делать пожертвования на клинику для душевнобольных в Корнуолле, он ответит так же скупо, впрочем, для его кармана это привычное дело. Но доктор Энис не раз доказывал свою компетентность в вопросах медицины, и потому Уорлегган готов был поверить его прогнозу. Он был совершенно уверен, что Дуайт осматривал короля, хоть и скрывал это. Без личного общения он не говорил бы так определённо.

В Манчестере Джордж обнаружил, что со времени его последнего визита в сентябре ситуация изменилась к худшему. Мануфактура, для которой единственными рынками сбыта остались Вест-Индия и Южная Америка, пылилась на складах, на переполненном рынке не находилось покупателей, а тем временем в этих товарах так нуждалась воюющая Европа. За прошедший декабрь произошли двести семьдесят три банкротства, в то время как за предыдущие четыре года — всего шестьдесят пять. Ткачи зарабатывали вдвое меньше деревенских батраков. Квалифицированные прядильщики получали всего восемь шиллингов, работая по девяносто часов в неделю.

Конечно, надежда на перемены к лучшему всё же оставалась. Но никто не станет вкладывать деньги в надежду.

Кроме Джорджа.

Он задёшево купил фирму Флемингов, занимавшуюся прядением тонкого хлопка. Для двух других — Ормондов, производивших печатную бязь, и строительно-инженерной компании Фрейзера-Гринхоу — организовал кредит на продолжительное время в банке Уорлеггана, чтобы удержать их на плаву, не просто заём, а приобретение существенной доли на своё имя, так что Джордж стал владельцем большой доли их акций. Он сделал три других капиталовложения, поменьше, и накупил сырья, которое станет только дороже, когда наступит мир. Всего он вложил семьдесят две тысячи триста сорок четыре фунта, почти весь свой свободный капитал.

Неделю спустя, в ужасную погоду, он вернулся в Лондон, довольный тем, что сделал необходимые приготовления, и как раз вовремя.

К несчастью, встреча с герцогом через три дня после возвращения Джорджа прошла не особенно удачно. Его светлость явно счёл Уорлеггана немолодым выскочкой — очевидно, упоминание имени леди Харриет слишком явно выдало его намерения, которые так же недвусмысленно отклонили. Герцогиня, хорошенькая молодая женщина, оказалась более благосклонной — возможно, лишь потому, что речь шла не о её сестре, или, может быть, по рассеянности. Она постоянно входила и выходила из комнаты в сопровождении пары слуг, разыскивая потерянный ключ.

Но мысленно поставив напротив имени герцога «чёрную метку» за высокомерие — которая, к слову сказать, никогда не забудется — Джордж не слишком огорчился. Он прекрасно знал: деньги ценят и в самых высоких кругах, а когда его капиталовложения в Манчестере окупятся, что, возможно, случится в течение года, состояние Уорлеггана достигнет в общей сложности около полумиллиона фунтов. Такое не сможет игнорировать даже семья Лидсов со всеми их огромными связями. Харриет наверняка ему не откажет. В конце концов, она может выйти за него и без позволения этого грубияна-герцога.

II

Росс вежливо согласился остаться в Лондоне, но его нетерпение росло. Конечно, он снова написал Демельзе. Ему не просто хотелось поскорее попасть домой — он очень устал от пребывания в Вестминстере, где выгода, которую каждый мог получить от конституционного кризиса, казалось, интересовала всех больше, чем ход войны или голодающие ткачи на севере. Росс прекрасно понимал, что все три проблемы взаимосвязаны, но последние две почти потонули в парламентских сварах, вызывающих у него отвращение.

Ему устроили встречу с министром иностранных дел, но при этом возникли некоторые сложности. Во-первых, Росс не питал уважения к Уэллсли. Его брат, недавно получивший титул виконта Веллингтона, строгий, сухой и прямолинейный, обладал обаянием талантливого полководца. Уэллсли, десятью годами старше, возможно, неплохо справлялся с работой в Индии, но был слишком деспотичен для Англии. Многие считали его ленивым и заносчивым. Шутники говорили, что Уэллсли даже прогуливается с таким видом, как будто его сопровождает свита верхом на слонах.

Многие полагали, что на пост министра иностранных дел следовало назначить Каннинга, однако его отстранили из-за фракционных дрязг и собственных просчётов.

Другая тонкость состояла в том, что Росс ездил в Португалию только в полуофициальном качестве, как наблюдатель — при поддержке правительства, но без распоряжения. За этим стояли Каннинг, Дандас и Роуз, а Уэллсли с самого начала пытался помешать этому визиту на том основании, что по Португалии вполне достаточно официальной информации, можно и не посылать шпионов.

К счастью, Росс не слышал этого слова применительно к своей персоне, но в общих чертах знал о возражениях Уэллсли и мог заупрямиться. Однако в его отчёте выражалось такое явное восхищение диспозицией и действиями британских войск на полях сражений, что лорд Уэллсли поблагодарил его и пообещал, что весь кабинет министров получит копии этого отчёта до конца недели.

Персиваль также остался доволен и прислал соответствующую записку, но Каннингу этого было недостаточно.

— Мы ломимся в открытую дверь, дружище. Тебе следует выступить, изложив всё это в парламенте.

— Я не могу, — сказал Росс. — Или, вернее, не хочу.

— Почему?

— Пока не принят билль о регентстве, это совершенно никого не интересует. Ты и в самом деле всерьёз считаешь, что если раздать мой отчёт членам парламента, это изменит ход их мыслей? Или убедит тех, кто не согласен? Они и читать не станут. Сколько человек станет слушать мою речь в Палате? Полагаешь, если я скажу, что Англия почти наверняка выиграет войну на Пиренейском полуострове, это хоть немного впечатлит Уитбреда, Уилберфорса или Нортумберленда?

— Это и мне всю неделю не даёт покоя, — рассердился Каннинг. — Вопрос в том, что с этим делать.

— Оставить это и отпустить меня домой.

— Проповедовать язычникам полезнее, чем обращённым, — ответил Каннинг. — Нам важны сомневающиеся, причём влиятельные. Я подумывал... подумывал о том, что тебе надо бы рассказать эту историю леди Хертфорд, а ее, без сомнения, можно уговорить передать отчет принцу. Но не уверен, возможно, я ошибаюсь. Историей, полученной из вторых рук, трудно убедить, верно?

— Точно.

— Значит, надо разговаривать напрямую. Разве я не прав? Честно говоря, только один человек непременно должен услышать твой отчёт — сам принц.

III

К концу января мороз усилился, и Темза замёрзла. Деревья в Бромптоне покрылись коркой изморози. Лошади оскальзывались и спотыкались на обледеневших дорогах, и, как драконы, выпускали клубы пара в сумрачном воздухе. С деревьев падали мёртвые птицы, лисы искали убежища в сараях, и всё накрыла неподвижная завеса лондонского тумана.

Большую часть времени Росс посвящал улучшению и доработке своего отчёта, чтобы он читался легко и без двусмысленности. Росс послал Демельзе третье письмо с извинениями, но без объяснений причин задержки. Послание вышло очень длинным, самым пространным из тех, что он когда-либо писал жене. В нём Росс изложил немалую часть своего отчёта, только в более простых выражениях. Он считал, что полезно взглянуть на отчёт её глазами.

Росс тщетно убеждал Джорджа Каннинга, что даже если удастся устроить эту невозможную встречу, у принца Уэльского давно уже сложилось почерпнутое из других источников мнение о преимуществах и недостатках ситуации на Пиренеях. Росс доказывал, что монарх (или его доверенное лицо) вполне может вовлекать политиков в формирование правительства, причём тех, с чьими взглядами он согласен. При этом в дальнейшем он не может контролировать все действия сформированного кабинета министров. Каннинг возражал, что, например, Питту, ставленнику короля, пришлось десять лет назад уйти в отставку, поскольку он выступил за права католиков, когда король был категорически против. Другими словами, никто из политиков, даже Грей и Гренвиль, не могут вести мирные переговоры с Францией, если этого не желает принц-регент. Привлечь принца на свою сторону, повлиять на него — и окончательную катастрофу можно предотвратить.

Росс спрашивал, как единственный доклад наверняка не известного принцу члена парламента, отправленного наблюдать за ходом войны, сможет изменить настроение наследника престола? Каннинг не возражал, но криво усмехаясь говорил, что утопающий цепляется за соломинку — и если другие в неё не верят, значит, и хвататься не стоит? В конце концов, разве не говорят «последняя соломинка может переломить спину верблюду»? Каннинг знал, что Шеридан с его старомодной верноподданностью теперь на их стороне, как и леди Хертфорд. Простой народ будет возмущён уступками Бонапарту после долгих лет тяжёлой войны. Разве имеет значение, что Грей или Гренвиль войдут в правительство, если относительно заключения мира у них будут связаны руки?

Росс с усмешкой поинтересовался, кто станет дёргать за ниточки, организуя эту встречу? Каннинг ответил — не Уэллсли, он слишком заинтересованное лицо. Может быть, Шеридан. Никто другой не сможет это устроить. Всё должно быть сделано втайне, так, чтобы об этом знали только самые близкие друзья принца.

В конце месяца погода улучшилась, и обледеневший пригород превратился в болото. Росс несколько раз посещал парламент — когда голосовали за важные законы, а также послушать речь Каннинга, который с поразительным успехом манипулировал Палатой общин — такого мастерства трудно добиться и так же трудно удержать. Когда на трибуну поднимался умелый спикер, в Палате резко утихали споры, но всё, что он говорил, воспринималось так критично, как если бы он был никем, а если содержание речи не оправдывало репутации оратора, его немедленно прерывали громкими криками. С Каннингом, разумеется, дело на этот раз обстояло иначе — он говорил семьдесят минут и под конец заработал овации. Позже, когда Росс пробился сквозь толпу парламентариев, чтобы поздравить его, Каннинг, улыбнувшись, негромко сказал:

— Я только что узнал, друг мой. Завтра вечером в семь.

— Где?

— Холланд-хаус. Сначала спросить Шеридана.

Значит, это случится двадцать девятого. Росс мрачно кивнул и собрался уходить, но Каннинг вернул его в круг своих друзей: Смита, Уорда, Хаскиссона, Бойна и остальных, как будто защищая Росса от опасностей пессимизма и сомнений. В прошлом году Росс дважды встречал наследника престола на приёмах в высшем обществе, и у него сложилось очень плохое мнение о нем. Беда для страны, думал он, если у власти или в правительстве, от которого зависит её существование, окажется этот жирный напыщенный денди. Он вызывал всеобщие насмешки и презрение, а памфлеты о нём переполнял жестокий сарказм.

Лишь на прошлой неделе Росс заплатил пенни за памфлет, гласивший:

Взгляни, вот он пасть разевает, 

Лосось, что лоснится от жира.

Как много ж он пойла лакает!

И каждая добрая рыбка

За камни плывет иль в пучину.

Но всюду его провожают

Все монстры с морской глубины.

А как же его величают?

Не регент ли он в этом море?

Ведь если судить по размеру,

Иных нет достоинств — вот горе!

Нет места другому примеру,

Тут принца Уэльского вижу манеру!

Кое-кто, разумеется, думал иначе. Потакая собственным капризам, принц покровительствовал архитекторам, актёрам и писателям больше, чем любой другой принц в истории, но расточительная и распутная жизнь, избалованность и полная бессмысленность его существования оскорбляли Росса, как и многих других англичан. Предоставление отчёта такому человеку казалось неприятным и бесполезным занятием.

Закон о регентстве должен был вступить в силу пятого или шестого февраля, но, как слышал Каннинг, в лагере вигов всё ещё не пришли к согласию. Лорды Грей и Гренвиль, подготовившие для принца наброски резолюций в Палату общин, обнаружили, что их изысканные писания отклонены, а на их месте — новые, резкие реплики, скорее, в стиле Шеридана и лорда Мойры. Грей и Гренвиль отправили возмущенное письмо, указывающее на то, что накануне назначения на руководящие посты принцу вряд ли стоит игнорировать их рекомендации и вместо этого принимать к сведению советы тайных консультантов.

Это совсем не понравилось принцу, непривычному к возражениям. Однако «малыш Принни» мало что мог с этим поделать. Он считал невозможным оставить нынешнее правительство, а никого другого рядом с ним не было. Каннинг говорил, что Лансдаун слишком молод и не имеет опыта работы в правительстве, Шеридан — пьяница, Пансонби — ничтожество. Принцу пришлось выслушать поучения и выполнить их.

— Я предпочёл бы оставаться в правительстве, пока не принят закон о регентстве, — продолжал Каннинг. — Этот кризис, Росс, выходит за пределы небольшого круга людей, участвующих в нём. Здоровье короля может улучшиться, впереди ещё целая неделя! Если же она пройдёт, всё кончится и мы потерпим поражение — ты сможешь вернуться в свои корнуольские владения, и я целый год не стану претендовать на твою дружескую помощь! Согласен?

— Я скучаю не по корнуольским владениям, а по корнуольской жене, — улыбнулся Росс.

— Что ж, ты сможешь вернуться к ней в середине февраля — всего через три недели. Хочешь пойти к герцогине Гордон в следующую пятницу?

— С какой стати?

— Она устраивает званый вечер в Полтни. Там будут все известные люди — и текущее правительство, и будущее.

— Я не вхожу в круг известных людей.

— Мне кажется, твоё присутствие на этом приёме важно для нас. Может, светские рауты и не очень приятны, но в управлении страной они играют важную роль.

— Но я могу оказаться там в опале, — сказал Росс.

— Почему?

— Как знать? Может, не сумею удержаться в рамках приличий в присутствии его королевского высочества? Или нападу на одного из его лакеев? Или надену шейный платок неправильного цвета?

— Последнее — худшее из преступлений, — сказал Каннинг. — Мне известно, что в Тауэре томятся и за меньшие проступки.

IV

Семь часов — не очень удобное время, но, видимо, решили, что Россу лучше появиться после наступления темноты. Один Бог знает, думал он, зачем кому-то понадобилась подобная секретность, он же не привёз приватных сообщений от русского царя. Видимо, во время кризиса следует тщательно проверять всех и оценивать их влияние на принца, даже мясника, приносящего мясо через чёрный ход.

Если подумать, то мясник имел большее влияние, поскольку служил королевскому животу.

Ровно в семь лакей в синей с золотом ливрее провёл Росса в великолепную приёмную, забрал у него плащ, шляпу и подал бокал отличного канарского. Огромный зал пустовал, и Росс равнодушно смотрел на убранство в стиле рококо. Такой напыщенный человек, как принц, несомненно имел пристрастие к вычурности в архитектуре. Как последние французские короли. Но уместна ли такая параллель?

Скрип двери возвестил о появлении коренастого пожилого человека, тот неуверенно приближался к Россу, стуча каблуками по отполированному полу.

— Капитан Полдарк? Доброго вам дня. Я провожу вас через несколько минут. У принца сейчас секретарь с только что полученным сообщением.

Они пожали друг другу руки.

— Когда трон так близок, переписка становится значительно интенсивнее.

— Разумеется.

— Слава Богу, погода стала получше. Холод плохо действует на мою печень.

Они постояли в молчании. Пожилой собеседник слабо кашлянул.

— Ещё каплю канарского? Или, может, вы предпочитаете бренди?

— Благодарю. Мне, пожалуй, достаточно.

Снова молчание.

— Как вы понимаете, у принца сейчас очень много забот. Уверяю вас, он был бы гораздо счастливее, если бы отец поправился.

— Как и все мы, мистер Шеридан.

— Да. Разумеется. Тем не менее, я не рекомендовал бы вам выражать подобные чувства в этом доме или хотя бы не проявлять излишней эмоциональности. — Шеридан опёрся о кресло. — Такт крайне важен, капитан Полдарк. Такт. Я уже создал вам репутацию военного стратега и надеюсь, вы так же успешно проявите себя в обществе!

— Первое совершенно незаслуженно, — улыбнулся Росс, — и я понятия не имею, насколько смогу соответствовать вашим ожиданиям во втором. Однако, если вы заняты — не ждите, прошу вас. Я вполне могу подождать и в одиночестве.

— Нет-нет. Но если позволите, я выпью с вами по бокалу.

Спустя десять минут Росса провели в маленький кабинет к принцу, который сидел за богато инкрустированным столом, внимательно изучая табакерку. Принц был в оливково-зелёном халате, расшитом серебром, под ним — белый шейный платок, сверкающий жилет канареечного цвета и белые шёлковые бриджи. Будучи на пару лет моложе визитёра, принц казался рядом с ним стариком и выглядел как старая курица рядом с орлом. Все черты лица — морщины, мешки под глазами, бугристая кожа — свидетельствовали о нездоровом образе жизни и потакании своим слабостям.

Росс склонился над унизанной кольцами рукой.

Принц фыркнул.

— Мой отец — коллекционер и большой любитель табакерок, — сказал он. — Возможно, это утешало его скорбь. Говорят, эта принадлежала Генриху Наваррскому.

Росс не испытывал желания комментировать это утверждение, и потому ничего не сказал.

— Наверное, вы не коллекционер, капитан Полдарк? Или вы коллекционируете только информацию?

— Ваше высочество?

— Мне известно, что вы недавно прибыли из Португалии, куда были направлены министрами из правительства моего отца для независимого наблюдения за военными действиями.

— Это верно, сэр.

— И вы подготовили отчёт?

— Я полагал, что вы уже ознакомились с ним, ваше высочество.

Принц Уэльский впервые за их встречу поднял взгляд: немного сонный, но оценивающий и проницательный. И не слишком дружелюбный.

— Вы ведь прежде всего военный, Полдарк, человек действия, а не литератор? Я нашёл ваш отчёт интересным, но отнюдь не хорошо написанным. Смею надеяться, что немного способен оценить литературный стиль. Однако мне говорили, что рассказываете вы гораздо свободнее и, пожалуй, вкладываете в слова больше смысла.

— Я и не оратор, сэр. Я только могу попытаться добавить к уже изложенному некоторые наблюдения — и, разумеется, отвечу на любые вопросы, которые вы сочтёте нужным задать.

Принц всё ещё вертел в руках табакерку.

— По крайней мере, вы не обещаете слишком многого. Уже кое-что. Чем старше я становлюсь, тем больше вокруг меня тех, кто слишком много обещает. Эта болезнь придворных — проклятие принцев и королей.

Росс снова сдержался и промолчал.

— Вы знаете, я тоже предпочёл бы быть человеком действия в большей степени, чем могу себе позволить. Понимаете? Эта война так затянулась... Когда она началась, я был совсем молод. Мне хотелось вести армию на поле боя, принимать участие в сражениях, — принц довольно кивнул в подтверждение своих слов. — Милостивый Боже, я совсем не трус. Среди моих предков были полководцы. Но мне, как наследнику престола, не позволили участвовать в войне! Меня укрыли коконом, как дорогую гусеницу шелкопряда, чтобы после кончины отца я смог занять его место — подписывать документы, назначать министров, блюсти государственные интересы Англии! Но как человек, я лишён удовольствия от достижения общего блага — или хотя бы стабильности — для английского народа. Вы, Полдарк, вправе завидовать роскоши и благополучию моей жизни, это так. Я же завидую вашей свободе быть тем, кто вы есть — военным, политиком, человеком дела, можно даже сказать, в лучшем смысле этого слова, авантюристом.

— Ради собственных интересов, сэр, я рискую только в своей шахте, — сдержанно сказал Полдарк. — Что же касается остального — в моей жизни сами по себе происходят события и представляются поводы для риска.

Принц зевнул, вытянул толстые ноги. Его обувь украшали серебряные пряжки, на белых фильдеперсовых чулках виднелись ажурные вставки.

— А теперь вам представился я, так? Когда вы впервые встретились с лордом Веллингтоном?

Вопрос был задан резко, и мгновение Росс колебался.

— С Веллингтоном?.. После Буссако, сэр. Но кратко. Множество дел требовало его внимания.

— Вы встречались с ним прежде?

— Нет, сэр.

— А с Уэллсли?

— Я встречал его на приёмах. Иногда мы обменивались парой слов в Палате. До прошлой недели. Тогда я представлял ему этот отчёт.

— А с Каннингом?

— О, Каннинга я хорошо знаю, сэр. Мы знакомы лет семь или восемь.

— Да, так я и думал. Так и думал. Всё это сильно напоминает интриги Каннинга.

— Всё... это, ваше высочество?

— Да. И не задирайте на меня ваш длинный нос. Вы понимаете, о чём я. Каннинга надо бы так и звать — хитрюгой! Он считает себя слишком значительным человеком вне правительства, и будучи не у дел, постоянно пытается вмешиваться, организовать собственное маленькое правительство. Какие ещё цели мог иметь ваш визит в Португалию, когда кабинет министров получает собственные, совершенно полные отчёты обо всём, что там происходит?

— Я задавал этот вопрос перед отъездом, сэр.

— Да ну? И что же вам ответили?

— Что такой независимый отчёт может иметь значение для того, кто не боится что-то потерять и не ищет выгоды, кто так или иначе со временем приобрёл репутацию непредвзятого человека.

Принц перевернул табакерку и провёл пальцем по дну.

— Её чинили, но весьма искусно. Должно быть, отец и не заметил, вы согласны?

Росс снова промолчал.

— А вы — упрямец, капитан Полдарк.

— Сэр?

— Я сказал, что вы упрямец. Не притворяйтесь, будто не поняли. Ну и?

— Да, сэр?

— Да, сэр, говорите то, что должны. Изложите подробно этот отчёт. Расскажите мне о том, что видели, что узнали и к каким заключениям пришли. Прошу, продемонстрируйте всё ваше красноречие.

Росс сглотнул. Хотелось почтительно поклониться, принести извинения и выйти вон. К чёрту этого жирного хлыща с его великосветскими замашками, фильдеперсовыми чулками и табакерками. Если таков будущий король Англии — тогда помоги ей, Боже. Беседа приняла вполне предсказуемый оборот.

Однако... эта аудиенция касалась отнюдь не личных дел Росса. Если сейчас он бросит всё и уйдёт — да, он не проиграет. Если же Росс останется, выдержит это недостойное обращение — он ничего не выиграет, ему определённо нечего ждать от этого толстопузого принца, но он хотя бы выполнит свой долг. И потом ему не придётся корить себя, как случалось не раз, если гордость — возможно, ложная гордость — побудит его к поступку, разрушающему надежду на продвижение порученного ему дела. Сейчас не время думать о личных предпочтениях. Дело слишком важное.

Росс начал говорить — нескладно, сбивчиво. Сначала он глядел на принца, продолжавшего ковырять табакерку, потом перевёл взгляд на статую слева от диванчика, на котором сидел его высочество. Статуя изображала какого-то греческого бога, судя по бороде и рогу — вероятно, Титана. Росс старался не думать о живом человеке, который то ли слушал его, то ли нет. Он обращался к статуе.

Он говорил минут десять, почти не прерываясь, и в последние пять минут — очень увлечённо. Наконец, Росс остановился. Он увидел, что принц отложил табакерку и посапывает, опустив голову на грудь. Росс молча смотрел на него с гневом и презрением. Принц поднял тяжёлые веки и со вздохом спросил:

— Это всё?

— Да, это всё...

— Да, Полдарк, мне сказали правду, вы прекрасный рассказчик. Это помогло мне неплохо вздремнуть.

Росс проглотил комок, пытаясь сдержаться.

— Значит, сэр, я потерпел неудачу, как и предполагал. Если теперь я могу идти...

— Нет, не можете.

Росс ждал. Французские часы пробили восемь.

— Что вы имели в виду, говоря о неудаче? — спросил принц.

— Я предполагал, что вы не заинтересуетесь рассказом.

Принц зевнул.

— Мне говорили, что при Буссако генерал Мерль дошёл до вершины горного хребта, почти не встретив сопротивления. Почему Веллингтон это допустил?

— У него была слишком растянутая линия обороны, сэр. Генерал Мерль не прошёл беспрепятственно, но французы напали внезапно, в тумане, а в том месте у нас оказалось недостаточно сил, чтобы удержать их.

— Почему же оборонительные позиции так растянулись?

— Потому, что иначе их бы обошли.

— Значит, сражение едва не закончилось разгромом в самом начале?

— Нет, сэр. Для такого случая Веллингтон держал резерв. Он наблюдал за склоном со своих позиций, но из-за утреннего тумана у самой земли видимость была недостаточной. Как только Веллингтон заметил прорывающихся к вершине французов, он отправил 88-й пехотный, а также, думаю, и 45-й. Минут двадцать шла жестокая схватка, а потом разбитые батальоны французов отбросили с хребта, они потеряли около двух тысяч человек.

— И вы в этом участвовали?

— Нет, сэр. Я присоединился к роте своего племянника, входящей в 43-й полк дивизии генерал-майора Кроуферда.

— Значит, 43-й, — сказал принц и снова зевнул. — Тогда на следующих этапах сражения вы оказались не просто наблюдателем.

— Да, сэр. В тот день, позже, я участвовал в наступлении на дивизию генерала Луазона. Признаюсь, никогда прежде я не видел более храбрых и яростных солдат. Вы знаете, призывая к атаке, генерал Кроуферд крикнул, что мы должны отомстить за сэра Джона Мура.

— Мур, — вставил принц. — Ещё одна неудача.

— Все те, кто сражался рядом с ним, считают иначе. Говорят, он получил из Лондона невыполнимый приказ.

— Меня это не удивляет. Нисколько не удивляет. Тем не менее, его разбили. Как и самого Веллингтона, который сейчас признаёт поражение.

— Не поражение, сэр. Тактическое отступление. Иначе, когда у противника столь превосходящие силы, его вскоре обошли бы с флангов и окружили.

Принц извлёк собственную табакерку и сунул по щепотке табака в каждую ноздрю.

— Мне докладывали иное, капитан Полдарк. Мне сообщили, что британская армия превратилась в толпу сброда, смешавшись с беженцами, удирающими из Лиссабона от победителей-французов. Обычное дело — неэффективность, негодный генералитет, беспечное офицерство, оборванные, пьяные, мародёрствущие солдаты.

— Возможно, сэр, — холодно сказал Полдарк, — вы владеете более свежими и полными сведениями, чем я.

— Без сомнения. Именно так.

— Тем не менее, перед отъездом я осмотрел некоторые оборонительные позиции вокруг Торриш-Ведраш. Зная мужество наших воинов и храбрость португальцев — поначалу плохо организованных и неподготовленных — я не могу даже представить, что французам удастся прорвать оборону. Ставлю голову на то, что Лиссабон устоит.

Принц Уэльский наконец встал с кресла. Поднять такую массу оказалось делом нелёгким — усилия выглядели нескоординированными, как будто у него отказали сразу все суставы и принц вот-вот рухнет на пол самым недостойным образом. Однако цель всё же была достигнута, принц выпрямился, тяжело дыша, и принялся мерить комнату мелкими шажками: шлёп— шлёп, шлёп— шлёп.

— Оборона, оборона... Наши генералы только о ней и думают, даже лучшие из них! Всё, что мы можем — высадиться в Европе, продержаться там некоторое время на патриотизме местных жителей, нанести французам парочку булавочных уколов, а потом с позором отступить — либо на подготовленные рубежи, либо на наши собственные корабли! Как таким образом можно разбить Наполеона? Я вас спрашиваю!

Росс молча смотрел на принца.

— Это нелёгкий вопрос, сэр. Возможно, нам лучше принять неизбежное и преклонить колени перед Наполеоном.

— Ага, значит вы согласны с мнением самых здравомыслящих людей!

— Я не думаю, что это самые здравомыслящие люди, ваше высочество!

— Не уклоняйтесь от ответа, сэр!

— Что ж, видимо, мы чрезмерно стараемся на малозначительных участках? Мы неэффективно растрачиваем ресурсы, проливаем кровь и впустую расходуем деньги, сдерживая вторжение великой французской нации. Они уже овладели большей частью Европы. Без наших булавочных уколов они, вероятно, скоро овладеют и оставшейся... Раз уж вы оказали мне великую честь и поинтересовались моим мнением...

Полдарк помедлил. Принц не произнес ни слова.

— Поскольку вы оказали мне великую честь, спросив моё мнение, я скажу, что был глубоко огорчён, наблюдая, как первое десятилетие нового века заканчивается полным унижением Англии, отречением от множества народов Европы, ожидавших нашей помощи. Но именно вы, ваше высочество, обязаны принять на себя ответственность за выбор дальнейшей судьбы своей страны. А мы, ваши подданные, примем ваш выбор. Как, впрочем, и история.

Принц промокнул нос носовым платком, сделанным в Генте, ныне недоступном.

— Дерзость может принимать различные формы, капитан Полдарк. Как военный, вы наверняка осведомлены об этом. Вы высказывали ваше мнение в парламенте?

— Я редко выступаю в парламенте, сэр.

— Меня это не удивляет. Вам следует учиться у вашего друга Шеридана. Когда он был в лучшей форме — увы, довольно давно — он мог... неважно. Бесспорно, вы исполняете свой долг так, как понимаете его. Может, вы и мне позволите поступить так же.

— Сэр, я именно это имел в виду.

Принц снова тяжело заходил по комнате. Росс осторожно переместил ноющую ногу. Тяжёлое дыхание приблизилось к нему, снова отдалилось.

— Полдарк.

— Сэр?

— Подите сюда.

Его королевское высочество стоял у письменного стола. Когда Росс приблизился, он открыл ящик, извлёк из него пергамент размером примерно три на два фута и развернул его, поблёскивая кольцами на дрожащих пальцах.

— Смотрите. Это план оборонительных сооружений у Торриш-Ведраш, который мне прислали. Поясните его.

Росс прищурился, глядя на карту.

— Веллингтон — неисправимый растяпа, — сказал принц. — Так утверждают все мои советники. Тори думают иначе, но это потому, что чувствуют ответственность за его назначение, и кроме того, министр иностранных дел — его брат.

— Если так, — ответил Росс, — то, как я уже ранее говорил...

— Это неважно. Растолкуйте мне эту карту. Возможно, вы не знаете — я получил депешу, что Массена больше не осаждает Лиссабон, он отступил, узнав об этих укреплениях. Как кое-кто уверяет, лишь для того, чтобы занять более выгодные позиции, и это ухудшит наше положение. Другие говорят, что зима, голод и болезни работают на Веллингтона — возможно, он на это и рассчитывал. Но я не лишён познаний в военном деле. Если у вас есть что сказать по этому поводу, прошу.

Глава девятая

I

Герцогиня Гордон не имела городского дома, в Лондоне она останавливалась в знаменитом отеле «Пултни», там она и собиралась устроить прием. «Прекрасной герцогине», как ее называли, в девичестве Монлейт, теперь было за пятьдесят. Это, по всей видимости, и объясняло, почему герцог жил отдельно на Нью-Норфолк-стрит.

Но всё же она была безупречна и связана неразрывными узами со сливками британской аристократии, а потому все, кто что-то из себя представляет, явятся на прием, и значит, по мнению Росса, там будет тьма народа и безумно душно. А кроме того, хотя он хранил кое-какую одежду в своих прежних комнатах на Георг-стрит, у него не оказалось нового и достойного платья для подобного случая. Джордж Каннинг возразил, что будет более подобающе, если Росс, как недавно прибывший со службы в Португалии, наденет что-то строгое и простое, может, даже со следами сражения! Так его легко отличат от модников Вестминстера и двора. Сам Джордж Каннинг не собирался наряжаться по последней моде. Дамы... что ж, дамы — это другое дело. Если бы рядом была его дорогая жена...

Первого февраля, в пятницу, самые ужасные холода уже отступили, а грязь и слякоть на мостовой подсохли. Перед отелем на Пикадилли набросали солому, расстелили ковер и устроили навес. На украшенных столбах горели фонари, лакеи в белых париках и алых ливреях сдерживали зевак. Когда приехали Росс и Джордж Каннинг, уже собралась большая толпа. На улице пахло странной смесью продрогших и немытых тел, лошадей и навоза, сырой соломы и чадящих фонарей, в вестибюле же потеплело от свечей и стоял густой запах духов. Слуги принимали плащи, дамы торопливо поправляли прически у высоких зеркал в позолоченных рамах, и приглашенные один за другим длинной вереницей проходили в зал, где герцог и герцогиня дожидались, когда гостя представят.

Стоило Россу распрямиться после того, как он склонился над перчаткой герцогини, его встретил холодный взгляд пронзительно голубых шотландских глаз. Тиара и ожерелье сияли, хотя тело не выставлялось напоказ, на пока еще округлых щеках застыла изящная улыбка. Произнесли его имя, и Росс шагнул дальше и взял предложенный бокал, прежде чем успел понять, что это сладкое белое вино.

— Идем, — сказал Каннинг. — Я всё здесь знаю, в музыкальном салоне прохладней и тише.

Час прошел в светской болтовне. Каннинг ненадолго отошел, но потом вернулся. Трое гостей обсудили с Россом его доклад и поздравили. Никто, похоже, не знал о визите к принцу — и это к лучшему, раз встреча ни к чему не привела.

Вернувшись, Каннинг сказал:

— Здесь мало представителей оппозиции. Ходят слухи, что им наконец-то предоставили возможность сформировать правительство, и нынче вечером они заняты именно этим. Весьма неудачно как для приема герцогини, так и для страны в целом, не сомневаюсь.

Росс слушал вполуха, поскольку приметил в дверях знакомую фигуру, которую не имел желания видеть ни здесь, ни где-либо еще — сэра Джорджа Уорлеггана. Тот был с элегантной дамой лет сорока, Росс никогда ее прежде не видел. Он спросил у другого, куда более приятного Джорджа, стоящего рядом.

— Это леди Гренвиль, — ответил тот. — Приятная дама, не такая безнадежно суровая, как муж. Но именно об этом я и говорил: они здесь без мужей. Леди Грей — в алом возле рояля, миссис Уитбред — вместе с Пламер Уорд, леди Нортумберленд, в правом углу.

Росс уставился в правый угол, но не на даму, о которой говорил Каннинг. Там стояла высокая блондинка с затейливой прической и в белом платье с высокой талией и пышными рукавами выше локтя, под грудью был повязан бант с длинными развевающимися концами. Глаза у девушки были серые, а челка слегка закрывала лоб. Она разговаривала, а точнее, с ней разговаривал крупный молодой человек в серебристом фраке безукоризненного покроя. Росс где-то уже видел этого юношу. Девушка по странной случайности напоминала его старшую дочь. Он всмотрелся в нее, моргнул и посмотрел снова. Потом скользнул взглядом по остальным людям в той группе и заметил двоих действительно знакомых.

— Боже мой! — воскликнул он, сглотнул и к удивлению Каннинга заулыбался. — Прости, Джордж! Увидел старых знакомых, которых должен поприветствовать.

Он протиснулся между болтающими группками гостей, обогнул разносчика с подносом вина, извинился, когда его попытался остановить сэр Анвин Тревонанс, и предстал перед девушкой в белом.

— Мисс Полдарк, — произнес он.

Она повернулась, улыбаясь в ответ на какую-то фразу молодого человека, и, на мгновение замерев от неожиданности, просияла.

— Папа!

Росс взял ее за оба локтя, но тактично сдержал желание задушить в объятьях. Вместо этого он крепко схватил ее, притянул поближе и расцеловал в обе щеки, а потом коснулся губами уголка ее рта.

— Папа, папа! Мы не знали, что ты вернулся. Когда ты приехал? Почему ты нам не сказал? Ты здоров? Выглядишь прекрасно! Но как твои дела? Мама знает? Как чудесно! Я совершенно не ожидала...

— А как я мог ожидать? Ты здесь, в Лондоне. Твоя мать здесь? Как это вышло? Дуайт! Кэролайн!

Приветствия и вопросы продолжились, хотя ответы слушались лишь вполуха. В конце концов молодой человек в серебристом фраке собрался ретироваться, и Кэролайн сказала:

— Росс, ты знаком с лордом Эдвардом Фитцморисом?

Они поклонились друг другу.

— Я знаком с вашим братом, сэр. С Генри Лансдауном.

— Да, сэр. И думаю, мы встречались в Палате.

— В прошлом году вы выступали по поводу закона о правах католиков.

Молодой человек поморщился.

— В том числе! Брат говорит, что я слишком часто выступаю. Полагаю, теперь, когда он получил наследство, он не особо сожалеет о том, что не участвует в этой суете.

— Он сегодня здесь?

— Нет. Хотел прийти, но его вовлекли в одну политическую встречу, которая, как я полагаю, проходит именно сейчас.

— Вот как, — сухо отозвался Росс.

— А вы, сэр, — сказал лорд Эдвард. — Я только что имел огромное удовольствие встретиться с вашей дочерью.

— Как и я.

— Да, но вы ведь не в первый раз!

Они еще немного и с удовольствием поболтали, а потом Кэролайн взяла Росса под руку и отвела в сторонку, рассказывая про события в Корнуолле и расспрашивая про Португалию. В Корнуолл они собирались в ближайший вторник. Кэролайн спросила, не поедет ли Росс вместе с ними. Росс не переставал удивляться — Клоуэнс здесь, на таком приеме! Клоуэнс, которая предпочитает бегать босиком, скакать на своей огромной лошади и ведет себя, как сорванец! И Демельза разрешила? Это была желание Клоуэнс? Или предложение Кэролайн? И что, черт возьми, здесь делает Дуайт, это в феврале-то?

— Спокойствие, — сказала Кэролайн, а Дуайт улыбнулся и покачал головой. — Спокойствие. Когда приедем домой, Демельза объяснит, как так вышло, беспокоиться не о чем, всё прекрасно, и если ты поедешь домой вместе с нами, чтобы присматривать за своими обширными угодьями...

— Невеликими угодьями, — вставил Росс.

— Встретишься с семьей, увидишь свою шахту и оставишь авантюрные вылазки для других, мы все станем счастливее.

— Фитцморис, — произнес Росс, оглядываясь вокруг.

— Да, Фитцморис, — отозвалась Кэролайн, — он явно неравнодушен к твоей очаровательной дочери. Вреда от этого не будет.

— Но Клоуэнс... — нахмурился Росс. — Он из Петти-Фитцморисов?

— Что ж, это старинный род, несомненно, у них есть выбор. Его брат был известен просто как Генри Петти, пока в прошлом году не унаследовал титул. Лорду Эдварду двадцать семь. Он привлекателен, ведет праведную жизнь, как и брат, и имеет неплохую репутацию. Чего же еще тебе нужно?

— Для чего? — насторожился Росс.

— Для твоей дочери. Это так удивительно? Пусть отношения развиваются.

— Пока они будут развиваться в правильном направлении.

— Росс, ты не слишком ее опекаешь? Ничего удивительного, мы все такими станем в свое время! Но мне кажется, Клоуэнс достаточно здравомыслящая, чтобы ей вскружили голову высокое положение или титул.

В эту минуту здравомыслящая Клоуэнс беседовала об охоте на лис.

— Не верю, — засмеялся Фитцморис. — Как такое возможно?

— Не знаю, сэр. Вероятно, я живу ближе к земле, чем вы.

— Сейчас, мисс Полдарк, вы выглядите скорее неземной, чем приземленной. И прошу вас, не называйте меня «сэр».

— Тогда как мне вас называть... сэр?

— Фамилия моего брата теперь Лансдаун, и он говорит, что так и не привык. Но я родился Фитцморисом и умру, по всей видимости, под той же фамилией, раз мой брат, к счастью, женат и уже стал отцом. Родители окрестили меня Эдвардом Джоном Чарльзом, и до сих пор я не осмеливался попросить вас называть меня по имени, поскольку это предполагало бы ответный жест с моей стороны по отношению к вам, но надеюсь, наше знакомство вскоре станет достаточно близким, чтобы это позволить.

Клоуэнс слушала это вестминстерское красноречие с широко открытыми глазами.

— А меня зовут Клоуэнс, — сказала она. — Полагаю, у меня только одно имя.

— Кларенс, — выговорил Фитцморис. — Но разве это не фамилия?

— Нет, Клоуэнс. К-Л-О-У... — заулыбалась она. — Один старый-престарый человек, живущий по соседству с нами в Корнуолле, тоже постоянно называет меня Кларенс, но заверяю вас, это неверно.

Когда она это произнесла, в памяти всплыл образ Джуда Пэйнтера, тот теперь почти не передвигался и день-деньской сидел перед своей грязной хибарой в Соле, как наполовину раздавленный жук, жевал табак и не желал признавать, что ее никогда не звали Кларенс. Контраст с этим блестящим и элегантным обществом был разительным.

— Что ж, мисс Полдарк, — сказал Фитцморис, — я-то уж точно больше никогда не совершу подобную ошибку! Но всё же, осмелюсь сказать, это весьма необычное имя. Оно часто встречается в вашем графстве?

— Нет. Больше я не знаю никого с таким именем.

— Оно что-то означает? На корнуольском диалекте?

— Кажется, да. Мама вроде говорила, что оно значит «эхо долины».

— Эхо долины, — повторил Эдвард, глядя на нее. — И в самом деле, подходящее имя.

II

— Дорогой Росс, — сказала Кэролайн, — на таких приемах ты чаще выглядишь даже не как рыба, вытащенная из воды, а как кошка, брошенная в воду. Как мне тебя развлечь?

Росс похлопал себя по щеке и засмеялся.

— Объясни-ка мне, почему вкусы моего самого близкого друга среди женщин так отличаются от моих?

— Ну... это сложно, да? Скажем так, здесь можно увидеть целую коллекцию людей высокомерных, пустых, эгоистичных и излишне наряженных. Но в этом они не слишком отличаются от остальных, разве что имеют больше имущества и, вероятно, это развращает.

— Остановись! — ответил Росс. — Впервые в жизни я слышу от тебя такие радикальные высказывания!

— Разумеется, я не остановлюсь! Лекция еще и наполовину не закончена. Среди бедноты можно найти и величайшую щедрость, и простоту, это верно. Но среди бедных ты встретишь и большую жестокость, невежество, низкий уровень понимания того, что в жизни важно. Многие бедны, потому что у них не было шанса стать кем-то другим, но большинство бедны из-за недостатка ума и организованности, вкуса и понимания. И с этим не поспоришь!

Росс улыбнулся.

— Думаю, ты оттачивала свои аргументы на Дуайте.

— А об тебя они затупились, дорогой. Я знаю.

— Скажи, это Демельза предложила, чтобы Клоуэнс поехала с вами? Да?

— Пусть она сама расскажет, скоро ты ее увидишь, надеюсь. И хватит заглядывать мне через плечо. Клоуэнс ничто не грозит с этим благородным молодым человеком. Он не женат, как я понимаю. Кто ты такой, чтобы возражать, если он желает сделать ее титулованной леди?

— Это маловероятно. Меня больше волнует, что она... — он замолчал.

— Не умеет себя вести в высшем обществе? Так ты хочешь, чтобы она проводила время с шахтерами, которые бреются раз в неделю и не могут написать собственное имя?

— Иногда, Кэролайн, мне хочется тебя ударить.

— Я знаю. И пожалуй, мне бы это понравилось. Но если серьезно... — она запнулась.

— Ты можешь быть серьезной?

— С тобой — редко. Но девушкам, всем девушкам, необходимо расширять опыт, в котором им частенько отказывают. Клоуэнс этого заслуживает. Она не была бы вашей с Демельзой дочерью, если бы у нее не было головы на плечах.

Через чужое плечо на Клоуэнс посматривал и другой мужчина — сэр Джордж Уорлегган. Он заметил Росса, благополучно вернувшегося (к несчастью) из проклятой поездки в Португалию. А теперь увидел и его дочь.

— Дорогая леди Бэнкс, в этот вечер принимаются решения. Как я слышал от леди Гренвиль, ее муж вместе с графом Греем и другими соратниками сейчас делают историю! Завтра объявят о составе нового правительства.

— Что ж, они безбожно опаздывают, — откликнулась леди Бэнкс, приглаживая завитые локоны. — Сэр Уильям весь извелся, ему не терпится обратно в свое поместье. Что бы вы ни говорили, без хозяина всё совсем не так, но он буквально прикован к Лондону из-за чрезмерного чувства долга. И мы пропустим самую лучшую погоду для охоты!

Джордж знал, что сэр Уильям остался в Лондоне в надежде получить какую-нибудь синекуру, и видел, как тот еще вчера на удивление вежливо разговаривал с Сэмуэлом Уитбредом. Он кивнул.

— Как и у меня, — сказал он, — ваши владения находятся далеко от Лондона, и это всё усложняет. Невозможно поехать на пару дней домой и потом вернуться. Сколько времени обычно занимает поездка до Йоркшира?

Тут Клоуэнс обернулась, и их взгляды встретились. Клоуэнс улыбнулась ему. Джордж отвернулся, но потом переменил решение и снова посмотрел на нее и кивнул в приветствии. Джордж узнал ее спутника и оценил его влияние, молодость и интерес к ней, и вдруг его охватила слепая ревность. Так значит Росс, несмотря на всё презрение к собственности и положению в обществе, не против вытащить старшую дочь из Корнуолла, нарядить ее в открытое платье, чтобы выставить напоказ все прелести, и познакомить с одним из самых желанных холостяков Великобритании. Если дочь Демельзы по какой-то случайности выйдет замуж за представителя подобной семьи, это только прибавит Полдарку высокомерия. Но всё же Эдвард Фитцморис не вчера родился, с презрением подумал Джордж. Скорее всего, несмотря на свою хорошую репутацию, он захочет испробовать товар, не покупая. В таком случае можно пожелать ему удачи.

— Дорогая леди Бэнкс, — сказал он, поспешно выбросив из головы мысли о товаре, который собирается попробовать Фитцморис, — везде нынче развиваются современные методы строительства дорог. Эти два шотландца — как их там зовут? — делают дороги, как никто прежде не строил. Возможно, через несколько лет путешествие будет не столь утомительным.

Кто-то по-свойски похлопал его по плечу. Это оказался женский веер. За годы успеха у Джорджа развилось исключительное чувство собственного достоинства и ощущение приемлемых границ, и потому он обернулся с недовольством, хотя не показывая его — а вдруг похлопавшая его особа окажется настолько титулованной, что это извинит ее вольность.

— Сэр Джордж, не так ли? Я вряд ли могу не узнать своего благодетеля.

Высокая молодая дама с такими черными волосами, что в мерцающем свете канделябров они приобрели синеватый оттенок. Джорджу было несвойственно краснеть, но он почувствовал, как краска заливает шею, когда он склонялся над её перчаткой.

— Леди Харриет! Какая приятная встреча! Как я рад! И как удивлен! Я думал, вы в Корнуолле!

— Хотелось бы мне там оставаться. А лучше в Девоне, там хорошая охота. Но дела, связанные с имуществом бывшего супруга, точнее, с отсутствием этого имущества, призвали меня сюда.

Джордж запнулся, вспомнил про манеры и представил дородную и немолодую леди Бэнкс. Во время вежливой беседы он скользнул взглядом по залу в поисках ее брата и с облегчением отметил, что того нет, а потом вернулся к леди Харриет Картер. С их последней встречи минуло два месяца, и Джордж смотрел на нее жадно, но оценивающе. Он уже предпринял определенные шаги, чтобы сблизиться с этой молодой дамой и заманить ее в свою постель.

Он также успел вложить половину состояния в рискованные, но успешные предприятия на севере, и тем самым упрочит свое финансовое положение, чтобы ее завоевать. Чтобы ее завоевать. Чтобы ею завладеть. Чтобы она лежала рядом — сестра герцога. Потрясающе! Джордж оглядел ее. Он подозревал, что ноги у нее толстоваты по сравнению с Элизабет, особенно лодыжки, хотя трудно сказать. Она крепче Элизабет, бедра и грудь полнее, прекрасные плечи, сегодня открытые, и в самом деле великолепные плечи, не слишком широкие, но сильные, приятно круглые и великолепно очерченные.

Джордж взял себя в руки и снова стал собой, улыбнулся и вежливо заговорил. Откуда только взялся этот порыв сладострастия? Это так на него не похоже! Он должен вести себя взвешенно и осторожно. Неужели его опять сбила с толку эта чертова искусительница, девчонка Полдарка?

И верно ли он подметил, что сегодня отношение к нему леди Харриет стало более теплым или хотя бы менее сдержанным, чем в Корнуолле? Они впервые встретились после того, как Джордж подарил ей лошадь, после обмена письмами. Но не только этот подарок, а и все прежнее поведение раскрыло его намерения. И у нее было время, достаточно времени, чтобы подумать о будущем, которое предлагает ей Джордж, и это будущее выглядело довольно приятным. Мысль о союзе со внуком кузнеца не так уж для нее отвратительна, судя по этому похлопыванию веером. Да и сам Джордж Уорлегган не лишен привлекательности. Эта мысль его согревала. Но что скажет герцог?

— Ваш брат герцог сегодня здесь, леди Харриет?

— Он собирался прийти, но за кулисами проходят бурные события, в которые он вовлечен. Не совсем в его характере так зверски увлекаться политикой, как, бывало, увлекался мой отец, но его втянули. Поэтому я пришла с невесткой. На приеме явно не хватает мужчин.

В беседу вмешалась ее спутница, и они заговорили на общие темы.

Харриет была в бирюзовом шелковом платье с открытыми плечами, ожерелье и серьги — явно фамильные драгоценности. Это одна из самых любопытных черт аристократии, подумал Джордж. Они могут быть «бедны», даже «банкротами» или «переживать тяжелые времена», но всегда что-то перепадет от тетушки, неделимого наследства или трастового фонда. Джордж никогда не знал бедности, его отец стал богатеть сразу после его рождения, но он был знаком с другого рода бедностью, нежели нынешнее положение леди Харриет. Но менее притягательной это ее не делало.

Тут спутница Харриет и леди Бэнкс отвернулись, и Харриет снова заговорила с Джорджем.

— Что? О чем вы? — спросил он.

— Сэр Джордж, вы что-то рассеянны. Женщины считают это одним из самых непростительных грехов.

— Прошу прощения. Но в моих мыслях вы всегда присутствуете. Так что вы сказали?

— Я сказала, что, как я понимаю, в прошлом месяце вы виделись с моим братом.

— Это так, леди Харриет.

— И упоминалось мое имя?

— После удовольствия знакомства с вами в прошлом году в Корнуолле я не мог не обратить его внимание на это замечательное событие.

— У вас есть другие дела с моим братом?

— Дела, мэм? Никаких.

Она на мгновение отвела взгляд, как будто осматривая зал, но без особого интереса.

— Сэр Джордж, мой отец скончался. Как и муж. Я вдова и давно совершеннолетняя. Брат не заменяет мне родителей.

— Рад это слышать.

На ее губах заиграла легкая циничная усмешка.

— Но закончим на этом, сэр Джордж.

— Закончим?

— Пока что. Давайте встретимся в Корнуолле.

Джордж облизал губы.

— Но это может произойти нескоро. Умоляю, позвольте мне навестить вас в Лондоне.

Она на мгновение задумалась.

— Это возможно.

III

— Нет, я живу на ферме, — сказала Клоуэнс, — в небольшом поместье, если вам угодно называть его так помпезно, с родителями, братом и сестрой. Средства на жизнь нам в основном приносит оловянная шахта Уил-Грейс, ее назвали в честь моей бабушки. Отец также занимается банковским делом и строит корабли, и мы могли бы разбогатеть, вот только отец слишком часто в отлучке, ни за чем как следует не приглядывает, и мы живем в достатке, но не в роскоши.

— Ваш отец, — отозвался лорд Эдвард, — как я подозреваю, из тех редких радикалов, которые действуют в соответствии со своими идеями. Я знаю, что по большей части современных проблем он сходится во взглядах с моим братом. Так уж вышло, что я уже в юном возрасте занял определенное положение в обществе, а мой брат, разумеется, еще более высокое. Но положение накладывает ответственность, и вряд ли он откажется от нее. И как его младший брат, я тоже не стану. Мисс Полдарк...

— Да?

— Зайдете завтра на чай? Хочу познакомить вас с моей тетушкой, леди Изабел Фитцморис. Моя мать умерла, когда мне было девять, и тетя Изабел на долгие годы заняла ее место. По субботам в шесть часов она принимает избранных гостей. Разумеется, я тоже там буду.

— Вы очень любезны, лорд Эдвард, но боюсь, я не смогу прийти. Я обещала миссис Энис сходить с ней в театр. Мы будем смотреть...

— Тогда, быть может, в воскресенье? Это будет нечто иное, но мы организуем что-то подобное.

Клоуэнс беспокойно потеребила рукав платья.

— Лорд Эдвард, я только что встретилась с отцом после трех месяцев разлуки, когда он рисковал собой. Он сочтет странным, если меня не будет. К тому же, как вы понимаете, я не привыкла к светской жизни Лондона...

— Разумеется, — немного натянуто ответил Эдвард Фитцморис. — Я понимаю.

Доктор Энис погрузился в оживленную беседу с мужчиной небольшого роста со светлыми глазами и приятной внешности, и как только выдалась возможность, позвал Росса и представил ему Гемфри Дэви. Выходец из Корнуолла и член Королевского общества открыл закись азота и получил металлический натрий и калий, он был самым ярким маяком в научном мире тех дней. Дуайт начал переписываться с ним десять лет назад, три или четыре раза они встречались. Россу Дэви показался щеголем — говорил он без следа акцента западных графств, растягивая слова. Потом Дэви извинился и ушел, и друзья на время остались наедине. У Росса и Дуайта не было секретов друг от друга (точнее, у Дуайта был один, давно похороненный темной декабрьской ночью 1799 года), они полностью доверяли друг другу и разговаривали открыто и откровенно. Обсудив Португалию, Росс рассказал другу о своей встрече с принцем Уэльским, а Дуайт объяснил причины своего пребывания в Лондоне.

— Для своего возраста король еще полон сил, — сказал он. — Но увы, разум, управляющий этими силами, в печальном состоянии. Это проявляется и в том, что король почти слеп. Мне думается, он унаследовал безумие по королевской линии.

— Неужели?

— Вероятно, наследственный дефект, может быть, даже происходящий еще от Стюартов. Очень часто это проявляется через несколько поколений: боль в конечностях, излишняя возбудимость, галлюцинации и глубокая депрессия. Симптомы одни и те же, различается лишь их интенсивность. Разумеется, мало кто из его предков дожил до такого возраста... Тут можно читать исторические хроники, как историю болезни.

— Как ты считаешь, он поправится?

— Нет.

— Что ж... Ничего не поделаешь... Но для Англии настанет печальный день, когда этот толстый фат станет регентом.

— С такой-то разгульной жизнью он долго не протянет, — сказал Дуайт.

— И что тогда?

— Королева Шарлотта? Говорят, она милая, но импульсивная особа. Многое будет зависеть от того, кто станет ее мужем.

Кто-то играл на бродвудском рояле, но слушали только стоящие рядом с инструментом. Кэролайн быстро прошла по залу, ее огненно-рыжие волосы покачивались в такт движениям. Изрядно выпив, общество стало вести себя оживленней, и Кэролайн элегантно скользила мимо высоко поднятых бокалов, среди многоцветия нарядов, обнаженных плеч и потеющих лакеев с подносами.

— Слышите? — спросила она. — Несмотря на весь этот шум. Милый Александр сейчас уже в почтенном возрасте, но всегда настаивает, чтобы кто-нибудь играл его замечательную песню на каждом приеме жены. Как там она называется? «Холодный в Абердине суп». Говорят, в Шотландии она сейчас в моде.

Они попытались прислушаться.

— Вот видишь, Росс, — сказала Кэролайн, — Клоуэнс и лорд Эдвард Фитцморис расстались. Тебе нечего бояться, она больше не рискует подхватить заразу.

— С кем это она разговаривает?

— Ох, боюсь, с очередной аристократкой! Это Сьюзан Манчестер, дочь герцогини Гордон. Но, может, с ней все-таки безопасней?

— Привлекательная дама, — ответил Росс, не поддавшись на провокацию.

— Все ее дочери такие, и она подыскала им превосходных мужей. Старшая, Шарлотта, теперь герцогиня Ричмондская, Сьюзан — герцогиня Манчестерская, Луиза — маркиза Корнуоллис, а Джорджиана — герцогиня Бедфордская. Ее единственная неудача — Мэделина, она не нашла никого получше баронета.

— А сын для Клоуэнс у нее есть? — поинтересовался Росс.

— Один болтается где-то поблизости, и он неженат, но увы, сегодня я его не видела.

Заметив какую-то суету у двери, Росс прервал ироничный обмен любезностями.

— Прости, Кэролайн... Но я как раз кое-кого сегодня увидел, вот уж сюрприз... — Он умолк и нахмурился.

— Что такое?

Росс кивнул на статного мужчину, разговаривающего с герцогиней Гордон.

— Уитбред. Только что прибыл. А с ним и Нортумберленд... Значит ли это, что правительство сформировано?

— А где же твой мистер Каннинг? Он-то наверняка знает.

— Не думаю, что кто-нибудь знает... за исключением этих джентльменов.

Клоуэнс подошла к отцу и взяла его за руку. Росс улыбнулся ей.

— Во вторник я вместе с вами поеду домой, — сказал он.

— Я рада.

— И обгоню тебя, когда мы поскачем по пляжу.

— Возможно.

— Обещаю, что останусь дома как минимум на неделю и буду рассказывать разные истории Изабелле-Роуз.

— Я бы тоже не отказалась послушать.

— Я думал, ты уже слишком взрослая.

— Зависит от истории.

— Может, лучше ты мне расскажешь?

Клоуэнс посмотрела на него.

— Почему ты так сказал?

— Встреча с тобой была такой неожиданной... Всё гадаю, что привело тебя сюда.

— Когда-нибудь расскажу.

— Когда-нибудь?

— Скоро.

— Как тебе лорд Эдвард?

— Очень... приятный. Он пригласил меня на чай.

— И что ты ответила?

— Отказалась. Это правильно, папа?

— Если ты именно этого хочешь, то правильно.

— Да... Думаю, я хочу именно этого.

Сзади подошел Джордж Каннинг, и Росс представил его Клоуэнс.

Каннинг отвел Росса в сторонку и сказал:

— Всё кончено. Утром Спенсер Персиваль объявит об отставке. Больше мы ничего не можем сделать. Ты можешь отдохнуть в своем любимом Корнуолле, а Персиваль, без сомнения, вернется к юридической практике и будет куда более богатым человеком, чем глава правительства. Ах да... что касается меня, раз я и прежде не занимал никаких должностей, я мало потеряю, разве что теперь буду донимать новое правительство с большим удовольствием... По сути своей я политик, Росс, а ты нет. Ты будешь счастливее, если избавишься от этого.

— Счастливее — вряд ли, ведь это решение всё перечеркнуло.

— Нет худа без добра — наши ткачи и прядильщики перестанут голодать. Может, мы даже научимся уживаться с корсиканским бандитом. Бедный Веллингтон!

— Бедный Нельсон, — сказал Росс. — Не говоря уже о Джоне Муре и десятках тысяч солдат.

— Ну, не знаю, — с горечью ответил Каннинг. — Ведь в смерти они заслужили славу. Какая для них разница, что они сражались за проигранное дело?

Они стояли в широких дверях музыкального салона и могли наблюдать за основным залом. Общество заметно изменилось. Несколько минут назад стоял такой шум, что трудно было расслышать собеседника, сейчас же всё стихло. Появились новости. И эти новости принесли Уитбред и Нортумберленд. Люди по-прежнему разговаривали, но менее оживленно. Они переглядывались, все взгляды под прикрытием вееров и бокалов устремились на самых важных гостей. Уитбред разговаривал с двумя друзьями из партии вигов, подчеркивая свои слова взмахами руки. Он принес новости о правительстве или о сражении? Леди Гренвиль слушала лорда Нортумберленда. Неожиданно она протянула ему руку. Он поклонился. Леди Гренвиль прошла по залу, но не в музыкальный салон, а к выходу из отеля, как будто собиралась уехать. Ее сопровождал спикер Палаты общин, мистер Эббот. За ними поспешил лорд Холланд.

Разговоры совсем затихли, сменившись перешептыванием. Лорд Фитцвильям подошел к Уитбреду, тот сразу же повернулся к нему и повторил рассказ. Лицо Уитбреда, бледное при появлении, теперь раскраснелось, и похоже, не только из-за духоты. Герцогиня Гордон, обеспокоенная тем, что вечер разладился, задала вопрос дородному и шумному лорду Кенсингтону, который сделал серьезные ставки на назначение нового правительства в клубе «Брукс». Кенсингтон рассмеялся и пожал плечами.

— Они уходят! — громко произнес он. — Боже мой, они уходят!

Его рык, казалось, разорвал напряжение, и гости стали подходить к Уитбреду, чтобы послушать его рассказ. Тот сердито покачал головой и собрался уходить. Если он и пришел на этот прием, то явно не для того, чтобы потакать сплетникам.

От группки вокруг Нортумберленда отделился Роберт Пламер Уорд и зашагал к Каннингу. Пламер Уорд обладал легким характером и со всеми находился в приятельских отношениях, он любил быть в курсе всех событий.

— И что же? — выжидающе спросил Каннинг, когда он приблизился. — Что всё это значит? Что неожиданного? Персиваль наверняка уже знал свою судьбу.

— Они уходят, Джордж, — протянул Пламер Уорд. — Они уходят. Ты можешь в это поверить? После всей этой суеты. Судя по рассказу, а он из первых уст, так что наверняка правдив, судя по словам Нортумберленда, он, Грей, Гренвиль, Уитбред и остальные заседали на Парк-стрит, а потом появился Уильям Адам с сообщением. Грей и Гренвиль со всей возможной любезностью заявили, что не желают его принимать. Адам ответил, что принес сообщение от самого принца Уэльского. Грей и Гренвиль сказали, что всё равно не желают, чтобы их беспокоили, поскольку именно ради принца и занимаются формированием нового правительства, которое станет лучшим правительством периода его регентства. Тогда Адам передал, что они могут не беспокоиться, ведь принц решил не назначать новое правительство и оставить отцовских министров. Что ты об этом думаешь, а? Подумать только!

Повисла пауза.

— Значит ли это... — сказал Росс.

— Это наверняка неправда! — прошептал Каннинг. — Это ложь, которую распространяют, чтобы нас обмануть!

— Зачем? Какой от этого прок?

— Но принц тридцать лет был пламенным вигом!

— Принц — не дурак, — заметил Пламер Уорд, — несмотря на все излишества, которые себе позволяет. Он наверняка много размышлял в последние недели. Кто знает, о чем? Возможно, он понял огромную разницу между тем, чтобы по-настоящему сидеть на троне и быть просто недовольным старшим сыном?

— Всё равно я в это не поверю, — отозвался Каннинг, — пока... пока...

— Как мне сказали, Грей и Гренвиль отправились просить об аудиенции, — ответил Пламер Уорд. — Но если принц принял решение, это бесполезно.

— Это значит... — повторил Росс, но не стал продолжать.

— Это значит, — сказал Каннинг, — что война еще не проиграна.

IV

— Итак, в Тауэре снова воцарился белый лев, его вернул сэр Эдвард Пеллью. Боюсь, ему там неуютно, ведь в этом месте обезглавили половину английских львов. Полагаю, то, что ни лорд Гренвиль, ни мистер Персиваль не будут там томиться, можно назвать символом прогресса. С другой стороны, первый лорд-казначей...

— Да, — ответил Джордж, вытирая руки носовым платком.

— Вы здоровы? Вы что-то побледнели.

— Да, вполне здоров. Здесь очень жарко.

— Если рассказ правдив, — сказала леди Харриет, — это подкосит многие надежды на пост в правительстве. У вас такие были?

— Что? О чем это вы?

— О надеждах на пост. Вы ведь виг, не так ли?

— Да, — ответил Джордж.

— И вы на что-то рассчитывали?

— Нет, я ничего не ждал.

— Тогда вы мало что потеряли или приобрели. Я же не в восторге от любого занятия, которое будет удерживать меня в этом шумном городе, когда можно наслаждаться широкими и нетронутыми просторами в сельской местности. Корнуолл меня угнетает, он слишком грубый, серый и ветреный, но моя тетушка всячески превозносит тот факт, что там бывает несколько ясных дней в году.

— Леди Харриет, — произнес Джордж и сглотнул.

Она посмотрела на него большими темными глазами.

— Не говорите этого, сэр Джордж... Пока не говорите.

— Я хочу сказать нечто совершенно другое, леди Харриет, не то, что намеревался. Я неожиданно узнал, что мне как можно скорее придется покинуть Лондон. Прошу меня извинить, но я ухожу.

— Вы уезжаете? Куда?

— По делам.

— Это так важно?

— К сожалению, помимо политических последствий, решение принца повлияет и на мои дела. Боюсь... боюсь, мне придется ими заняться.

Они долго смотрели друг на друга.

— В таком случае, — холодно сказала леди Харриет, — мне придется вернуться к невестке в соседний зал без провожатого. Доброй ночи, сэр Джордж.

— Доброй ночи, леди Харриет. Быть может...

Она улыбнулась. Джордж склонился над ее рукой. Его собственная рука была горячей и дрожала, но потрясла его не любовь к женщине.

Он развернулся и стал бесцеремонно протискиваться к двери.

Глава первая

I

Джереми Полдарк был приятным молодым человеком, выросшим в уюте семейного очага, где под будничными заботами скрывались глубокие чувства, а ссоры почти всегда заканчивались смехом. И вследствие этого, какие бы глубокие эмоции ни таились в нем, у них пока не было повода проявиться. Хотя Джереми был зачат в тот период, когда его отец ожидал суда и возможной казни, а рожден, когда родители жили на грани нищеты, похоже, он не унаследовал ни мрачного пессимизма Росса, ни порывистого жизнелюбия Демельзы. Пожалуй, он больше всех в семье обладал подлинно кельтским хладнокровием.

Лишь одно выводило его из себя — жестокость или дурное обращение с животными. И лишь одно, помимо таланта к рисованию, глубоко его интересовало.

Интерес возник, когда ему было всего десять с половиной лет. Это случилось утром двадцать восьмого декабря 1801 года, он скакал рядом с отцом на новом пони, подаренном на Рождество, в гости к лорду Данстанвиллю в Техиди. Отец был совладельцем банка Корнуолла, главным акционером которого являлся лорд Данстанвилль, а в число партнеров входили также мистер Стакхауз, мистер Харрис Паско и мистер Дейвис Гидди.

Джереми впервые отправился так далеко вместе с отцом и очень собой гордился. Он был в костюме для верховой езды из коричневого вельвета, также подаренном на Рождество, и треуголке, закрепленной шнуром под подбородком, чтобы не слетела от порывов ветра. День выдался ясным, только над северо-западным горизонтом наплывали облачка, спешащие в сторону Франции. Когда мужчины удалились в гостиную для беседы, леди Данстанвилль, ее дочь Франсис и мистер Гидди, прибывший не по делам банка, вышли вместе с Джереми на террасу, болтая, смеясь и выжидающе посматривая на длинную подъездную дорожку, ведущую к воротам. Франсис Бассет, доброжелательная девушка девятнадцати лет с заурядной внешностью, объяснила юному гостю, чего все так ждут.

Молодой инженер с одной из Камборнских шахт по фамилии Тревитик, занимающийся разработкой удивительного механизма под названием «двигатель высокого давления», поставил штуковину, предназначенную для откачки воды с шахт, на колеса и заявил, что она поедет.

Многие были настроены скептически. Люди знали лишь одну тягловую силу — животных с четырьмя ногами, чьи копыта время от времени цокали по дорогам. Но даже если неуклюжее сооружение Тревитика сможет привести колеса в движение, сами колеса вряд ли будут иметь достаточное сцепление с дорогой, чтобы сдвинуть с места экипаж. Колеса наверняка будут лишь прокручиваться. В любом случае, сомнительно, что они даже начнут вращаться.

Однако оживленная компания, в которой оказался Джереми, явно верила в изобретателя больше, чем остальная публика, поскольку мистер Гидди сам поощрял молодого инженера, а леди Данстанвилль присутствовала и даже поддувала воздух мехами, когда очередная модель сумела проехать по комнате.

И теперь они ждали на террасе, потому что мистер Тревитик обещал в тот день запустить свою машину и проехать три мили от Камборна до Техиди, где его поприветствуют и по достоинству оценят механизм мистер Гидди и леди Данстанвилль.

Время шло, но машина так и не появилась, и все пришли к печальному выводу, что между моделью высотой в восемнадцать дюймов и настоящим экипажем десяти футов высотой существует громадная разница и наверняка произошла ошибка в расчетах. Когда лорд Данстанвилль и капитан Полдарк присоединились к остальным, машина так и не появилась, и все сочли, что попытка, какой бы ценной она ни была, не увенчалась успехом. Капитана Полдарка пригласили к обеду, но он отказался, сославшись на то, что дома его ждет жена. Он с улыбкой похлопал Джереми по плечу, и после бокала канарского они сели на лошадей и поехали к воротам.

Отдохнувший пони Джереми бежал резво, и хотя мальчик пытался пересказать отцу недавний разговор на террасе, время от времени они оказывались на приличном расстоянии. Они отъехали от ворот почти на милю, когда Джереми увидел то, чего никогда не сможет забыть.

По ухабистой дороге навстречу ползло нечто, похожее на саранчу на колесах, с высоко задранным хоботком впереди, выпускающим клубы густого дыма. Оно двигалось на четырех колесах, но в теле чудовища крутилось множество мелких колесиков: одни зубчатые, а другие гладкие. Оно звенело, скрежетало и кашляло, каждый сустав помимо хоботка тоже выпускал то белый пар, то черный дым. Но пожалуй, самое удивительное заключалось в том, что за механизм цеплялись, невзирая на жару и опасность, около десятка грязных и громко вопящих мужчин, а еще пара десятков бежала вслед, улюлюкая.

Стоял такой невообразимый шум, что Россу пришлось спешиться и взять лошадей под уздцы, пока процессия не проедет мимо. Многие махали ему руками, включая высокого и грузного изобретателя и его компаньона Эндрю Вивиана. Джереми в благоговейном страхе стиснул бока пони ногами. Он не мог и представить нечто подобное. Это была дверь в новый мир.

Полдарки как раз поравнялись с таверной и сели там, чтобы понаблюдать за поступью клацающего и дымящего чудовища. Едва доехав до таверны, машина резко остановилась, все попрыгали вниз и вошли в зал. Через несколько минут все были внутри, а на дороге одиноко дымилась и пыхтела удивительная машина.

Росс похлопал лошадь по морде.

— Так у них все-таки получилось. Блестящий результат. А теперь поедем-ка домой.

— Но папа, мы могли бы вернуться и посмотреть...

— Мы это еще увидим. Если всё прошло успешно, можешь быть в этом уверен.

По дороге домой они заметили несколько тучек, отмечающих перемену погоды зимнего дня. Но больше той машины они не видели — надо полагать, веселящаяся толпа обнаружила в таверне отличного жареного гуся и превосходный эль и решила перекусить, прежде чем отправиться в Техиди. Но никто не догадался потушить огонь под котлом, вода испарилась, котел раскалился, и деревянные части машины воспламенились. Тогда кто-то заколотил в дверь таверны, вся компания высыпала наружу и увидела, как чудесный механизм исчезает в огне, оставив после себя лишь груду искореженного металла, покоробившиеся колеса и кучку дымящихся угольков.

II

Росс не захотел останавливаться еще и потому, что у него были слегка натянутые отношения с Тревитиком. В двадцать один год тот вместе с другим молодым инженером по фамилии Булл установил на Уил-Грейс насос, но все эти годы толком не присматривал за своим детищем, и когда молодые инженеры разошлись, Росс предпочел иметь дело с более надежным. Тревитику это не понравилось, что он и высказал совершенно недвусмысленно. После смерти Булла Росс обходился помощью Хеншоу и других соседей. Росс не таил на Тревитика обиду, но поскольку они ни разу с тех пор не встречались, постеснялся вдруг спрыгнуть с лошади и броситься поздравлять с новым достижением.

Другое дело Джереми — он целыми днями не мог думать ни о чем другом. Для него эта странная машина была не просто мешаниной болтов, гаек, цилиндров, поршней и конденсаторов, она была живым существом, таким же как лошадь или человек. Она была личностью, обладала собственным сложным характером и заслуживала почтенного имени. Чтобы запустить ее, нужно развести огонь в ее чреве и подбросить угля, тогда она начнет шипеть и плеваться, а все ее мудреные части придут в движение — свершится чудо зарождения жизни. Это подтверждало само то, как машина двигалась, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, как будто при ходьбе, и выпускала отовсюду пар, словно пот или дыхание дракона, пробирающегося по полям.

Всё это казалось ему фантастическим видением.

Джереми жадно изучал «Шербурн меркьюри» в поисках заметки о своем герое, но теперь Тревитик чаще бывал за пределами Корнуолла, и в конце концов новости о том, что изобретатель нашел применение своей игрушке, пришли из Уэльса, где он сконструировал локомотив, бегущий по рельсам. Более известный инженер Джеймс Уатт, которому было уже около семидесяти, предрекал катастрофу, поскольку сам он использовал паровые машины с давлением в котле два или три фунта на квадратный дюйм выше атмосферного, а Тревитик поднял давление в котле до шестидесяти и поговаривал о ста. Рано или поздно котел взорвется, предсказывал Уатт, и унесет много жизней. Чтобы это понять, достаточно приварить крышку котла с водой и поставить его на огонь. Одних только клапанов для выпуска пара недостаточно.

Лишь семь лет спустя, во время первого своего визита в Лондон вместе с родителями, Джереми встретился с инженером. К этому времени Тревитик, не довольствуясь тем, что в 1803 году прогнал одну из своих пыхтящих и клацающих машин по лондонским улицам, вместе с друзьями купил поле на севере Лондона, между Верхней Говер-стрит и бедфордскими огородами, огородил его забором и проложил круговую железную дорогу, а позже стал рекламировать новую машину, прозванную «Поймай, кто сможет», и брал с любопытных плату за поездку в раскачивающемся вагоне. Этот аттракцион был попыткой привлечь внимание и интерес публики.

В то время Росс был сильно занят подготовкой одного из своих редких выступлений в парламенте — по поводу реформы Палаты общин, но Джереми так напирал, что он согласился посетить это зрелище. Демельзу всегда приводили в восторг новинки, и она не меньше Джереми горела желанием пойти. Они провели там всё утро, катаясь на скорости почти двенадцать миль в час. Тревитик лично занимался посетителями и с бесконечным терпением объяснил семнадцатилетнему юноше принципы работы механизма.

К этому времени, однако, произошло несколько смертельных несчастных случаев, как и предсказывал Уатт. Одна машина взорвалась и развалилась на кусочки в Гринвиче, унеся жизни четырех человек и покалечив еще нескольких. В то утро, когда они посетили аттракцион, там было всего с десяток человек и только еще двое отважились на поездку. По пути домой Росс сказал:

— Это замечательное изобретение, но я бы не хотел, чтобы в его испытании принял участие мой брат или сын.

— Мистер Тревитик сказал, что теперь все котлы оснащены двумя выпускными клапанами вместо одного, — ответил Джереми.

— Даже не знаю, хочу ли я, чтобы из этого что-нибудь вышло, — сказала Демельза. — Думаю, я скакала верхом и быстрее, но чувствовала себя совсем по-другому. На лошади не боишься свалиться под колеса!

— Мистер Тревитик говорит, что из-за войны не хватает лошадей, — заметил Джереми. — Он считает, что паровой экипаж ждет большое будущее.

— Возможно, — согласился Росс. — Но не думаю, что время уже настало. Людям это не нужно.

Джереми вздохнул. Даже его отец, такой умный и безупречный человек, не видит фантастический потенциал нового изобретения. И Джереми снова, хотя теперь он стал намного старше, ощутил странную убежденность, что в сердце этого пыхтящего чудовища таится жизнь, как в сказке. Это не просто сконструированная человеком машина. Человек создал нечто новое, не просто плод своего каприза, а личность. И не найти двух одинаковых.

Он гадал, относится ли к этому подобным же образом и мистер Тревитик, чувствует ли тот же немой восторг. В любом случае, в ближайшие годы выяснилось, что его отец оказался прав. Несмотря на мощный потенциал нового изобретения, никто не заинтересовался его развитием. Так всё и заглохло. В последний раз Джереми слышал о мистере Тревитике в 1810 году, незадолго до того, как выловил в море Стивена Каррингтона. Изобретатель был болен и в долгах, и подумывал вернуться в Корнуолл.

Но в то время Джереми волновало кое-что другое. Стивен покинул Нампару двадцатого января, но всего лишь переехал к Нэнфанам, живущим неподалеку от церкви Сола, а несколько дней спустя пришел к Джереми с предложением.

Оказалось, как он со стыдом признался, история о том, что он плыл на небольшом торговом судне из Бристоля в Ирландию, неправда. На самом деле он находился на борту приватира, и того потопили французы, но оказавшись в таком доме, где за ним ухаживали такие воспитанные и почтенные леди как мисс и миссис Полдарк, он не решился им признаться. Конечно, в этом нет ничего противозаконного, но он не знал, как на это посмотрят Полдарки. Он уже открыл правду мисс Полдарк, но не миссис Полдарк.

Но это еще не всё. До того как приватира «Бесподобный» потопили, он кое-что захватил. Маленький люггер с несколькими бочками бренди. Капитан Фрейзер не посчитал это достаточной добычей, чтобы вернуться домой, и поэтому они оставили люггер в Треско, на островах Силли, чтобы забрать на обратном пути, присоединив к другим трофеям. А вместо этого они наткнулись на французский военный корабль. Выжил только Стивен, и он хочет забрать люггер. Не поможет ли ему Джереми?

— Хочешь, чтобы я отвез тебя туда? — уточнил Джереми.

— Да. Ты спас мне жизнь на той чудесной гичке. С твоей стороны было бы весьма любезно помочь мне немного разжиться деньжатами.

— У тебя есть документы? Ты сможешь забрать люггер?

— Нет, бумаг у меня нет. За ним присматривают два брата по фамилии Хоскин. Капитан Фрейзер уже имел с ними дело, и я наверняка тоже буду. Просто придется поторговаться.

Они сидели на кровати Джереми в его комнате в Нампаре. Стивен зашел узнать, нет ли новостей от мисс Клоуэнс, но Демельза ушла в Сол. Джереми осматривал во дворе больного теленка. Внезапный град загнал их в дом, и поскольку внизу носились Изабелла-Роуз и Софи Энис, Стивен спросил, не могут ли они перемолвиться словечком наедине.

— Какая команда тебе понадобится, чтобы отвести люггер домой? — спросил Джереми.

— Два человека. Лучше три, но думаю, мы и вдвоем справимся.

— Для «Девушки из Нампары» нужны двое. А это значит, что нам понадобятся четверо, чтобы привести ее обратно.

— Точно. Я подумал, что Пол Келлоу не против присоединиться. И может, еще тот, кто меня выловил — Бен Картер, кажется?

Джереми задумался. Бену Стивен Каррингтон не особо нравился по очевидной причине — тот явно увлекся Клоуэнс, и это оказалось взаимным, если Джереми правильно понял. Какими бы ничтожными ни были надежды Бена на этот счет, он не мог сдержать ревность.

Стивен неправильно понял эти колебания.

— Я хорошо тебе заплачу. Это французский люггер, но его хоть завтра можно продать за пятьдесят фунтов. А еще есть груз.

— Да нет, — махнул рукой Джереми. — Дело не в этом. Я рад тебе помочь... Когда ты хочешь отплыть?

— Чем раньше, тем лучше. Я не могу довериться Хоскинам дольше, чем на три месяца. Ты получишь прибыль — долю от бренди, хорошо? Что думаешь?

— Я думаю, что двое других будут рады что-то получить. Но это может подождать.

— Надеюсь, не слишком долго, — засмеялся Стивен.

Джереми бросил взгляд на отскакивающие от окна градинки, они собирались в углублениях и уже начали таять.

— Придется сказать маме.

— Конечно. Как хочешь. А она может тебе запретить?

— Дело не в том, Стивен. Просто мы не такая семья, чтобы я мог отсутствовать пару ночей и не сказать, где я. В любом случае, против Силли она возражать не будет.

— Твой отец благополучно вернулся домой?

— Да, слава Богу. Мы узнали об этом утром. Мама пошла рассказать друзьям.

— Тогда, может, сейчас удачное время, чтобы ей сообщить.

— Почему? — искренне удивился Джереми.

Стивен снова засмеялся и похлопал его по спине.

— Ты счастливчик. — Когда Джереми повернулся к нему, он продолжил: — С такой-то матерью. С таким домом. Похоже, здесь не бывает ссор и напряжения. Так было всегда?

— Нет... не всегда.

— А когда вернется твой отец, будет именно так?

— Да. О да, несомненно... Тогда мы станем полноценной семьей.

— Но так было не всегда? — настойчиво повторил Стивен.

— Бывали времена, еще в детстве, когда я чувствовал, что разрываюсь от страстей и чувств. Я их не понимал, но они заполняли наш дом. Родители никогда не ругались, Стивен, никогда не кричали друг на друга, как часто бывает в других семьях. Но если они ссорятся, то всегда по важному поводу, и тогда... тогда это действительно важно.

Стивен взял свою шляпу.

— С нетерпением жду встречи с капитаном Полдарком. Но надеюсь, еще до того...

— Скорее всего, еще до того, — ответил Джереми.

III

Тем вечером он рассказал матери.

Она ослепительно улыбнулась.

— И ты хочешь сплавать?

— Похоже на то.

— А что такое приватир, Джереми? Я не вполне уверена.

— Это корабль частного владельца, который во время войны получает... Это вроде называется патентом? В общем, он может нападать на корабли противника, с которым его страна воюет.

— Интересно, что об этом думает твой отец.

— О приватирах?

— Да. И о Стивене. Стивен — такой обольститель... Но я знала, что его рассказ — неправда.

— Каким образом?

— Перед тем как вы его подобрали, две недели не было ни одного шторма.

— Я не запоминаю погоду такой давности. Как тебе это удается? Я едва помню и вчерашнюю.

Демельза налила себе портвейна. После него она становилась не только беззаботной, но и немного легкомысленной.

— Что ж, вот так. Твой отец сообщил, что еще на несколько дней задержится в Лондоне, но как можно скорее вернется. Интересно, он виделся с Клоуэнс? Они не знали, что Росс вернулся, потому что он не остановился, где обычно. Он живет у мистера Каннинга. А миссис Каннинг существует? Надеюсь, они встретились. Я про Клоуэнс и твоего отца. А может, приедут в одной карете. Слава Богу, он в Англии. Тяжело перестать волноваться, невозможно сделать это вот так сразу, как кран закрыть. Я слышала про человека, который выжил в самых ужасных передрягах и подскользнулся на банановой кожуре.

— Мама, — прервал ее Джереми.

— Что, милый?

— А ты послала туда Клоуэнс не потому, что...

— Я не посылала Клоуэнс. Она сама поехала.

— На нее не похоже.

— Да, не похоже. Но люди часто ведут себя непривычным образом. Что вообще значит сохранять верность себе? Никогда не могла понять. Иногда во мне как будто живут три разных человека, и все со своими желаниями. Который из них я? Каков ты внутри, Джереми? Такой же? Я не знаю. Иногда ты тревожишь отца. Есть что-то такое, чем ты хотел бы заниматься в жизни?

— Возможно.

— Правда? И ты можешь это назвать?

— Не совсем. Я не уверен... Мы доставляем тебе хлопоты, мама?

— Совсем немножко. Я немножко обеспокоена. Боже мой, вот что значит иметь семью!.. А что до Клоуэнс, то она вполне может своевольничать. Она взрослеет.

— Мы все взрослеем.

— Увы.

— Почему?

— Что почему?

— Почему увы?

— Думаю, лучше бы все были одного возраста. Как шток-розы. Прежде чем начнут увядать.

— Что ж, благодарю, мама. От твоих комплиментов никуда не скрыться.

В дверях появилась голова миссис Кемп, и огонь на свечах начал выплясывать джигу.

— Изабелла-Роуз ложится спать, мэм. Она хочет пожелать спокойной ночи.

— Прекрасно, миссис Кемп. Благодарю вас. Скажите ей, что я сейчас же поднимусь, миссис Кемп. Может, секунд через сто или около того, примерно.

Миссис Кемп заморгала в ответ на этот поток слов и ушла. Демельза допила портвейн, протянула пальцы к камину и размяла их.

— А мне хочется поиграть на спинете. Очень хочется. Если Белла его окончательно не добила. Знаешь, Джереми, наверное, мне нужен новый. Надо будет попросить твоего отца, когда он приедет.

— Что, новый спинет?

— Нет, рояль. Они гораздо лучше. Музыка может затихать и снова разгораться. А этот старый инструмент, хоть я его и люблю, уже износился.

— Белле это понравится.

— Нужно отучить ее стучать по клавишам. Миссис Кемп вообще не видит у нее музыкального дара... Январь — не время пускаться в плавание, Джереми. Вы не можете подождать, пока не прояснится погода?

— Стивен утверждает, что нет.

— Не нужно так на него полагаться, милый.

— На Стивена? Почему ты так считаешь?

— Просто мне так подумалось. Не обращай внимания.

— Я всегда обращаю внимание на твои слова. В особенности когда ты в подпитии.

— Что ты сказал?

— Прости, мама. Я не хотел. Просто у меня такое чувство, что ты часто бываешь права.

— Что ж... Я пытаюсь не судить слишком скоро в таких вещах. Не вижу ничего хорошего в излишней осторожности. Семь раз отмерь, один отрежь, и тогда не получишь сюрпризов — ни приятных, ни неприятных.

Джереми поправил ногой полено в камине.

— Если Пол с нами, думаю, нужно выйти в море в среду, если позволит погода. Хочу сплавать туда и вернуться до папиного возвращения.

— Если ты должен это сделать, отправляйся сейчас, — сказала Демельза.

— Ура! Мне это подходит.

Глава вторая

I

Они отплыли в среду на заре. Пол Келлоу согласился к ним присоединиться, а после колебаний — и Бен Картер. Демельза иногда говорила, что зима в Корнуолле устанавливается восемнадцатого января, но в этом году, не считая налетающего время от времени ветра с градом, погода была вполне приятной, не как в глубине страны. Ветер дул с северо-запада, и потому морозов не было, цвели примулы и подснежники.

Но все-таки море было неспокойным, и пришлось держаться на приличном расстоянии от изрезанного, похожего на пилу побережья. Когда они миновали мыс Адская глотка и устье Хейла, Пол Келлоу иронично приложил ладонь ко лбу в знак приветствия. Море усеивали лодки рыбаков из Сент-Айвса, раскачиваясь на волнах, как чайки. Затем гичка проплыла мимо парочки опасных скал с белой пеной у подножия, потом — мимо песчаных отмелей Сеннена и дальше — по бурному морю у мыса Лендс-Энд.

Стивен подошел к Джереми, который закреплял канат вокруг кофель-планки около грот-мачты.

— При такой скорости будем на месте еще до темноты, — прокричал он. — Джереми...

— Что?

— Мы не решили, как разделимся по пути домой. Ты поплывешь со мной?

— Я думал плыть с Полом. А это важно?

— Не особо. Но Пол должен вернуться к пятнице самое позднее. Не знаю, сколько времени понадобится...

— Мне казалось, мы управимся намного раньше. Но я могу заменить Пола, если ты думаешь, что так лучше.

Стивен закинул последний кусок пирога в рот. Прожевав его наполовину, он сказал:

— Бренди контрабандный.

— Не сомневаюсь.

— А еще мне кажется, «Филиппа» трудно будет ввести в вашу бухту. К тому же это ведь трофей, а твой отец вскоре будет дома. Не знаю, как он на это посмотрит. Мне бы не хотелось его смущать.

Джереми закончил закреплять канат и дернул за него.

— И что ты предлагаешь?

— Я подумывал сначала отвести люггер в Бристоль и предпочел бы там избавиться от груза, а если найдется покупатель и на судно, то хорошо бы и его продать. Вот я и думал, может, ты или кто-нибудь из твоих друзей захочет помочь мне отвести его туда, а потом вернуться домой по суше!

— Я рассчитывал, что мы все вместе вернемся в Нампару... Что ж, согласен, в Сент-Агнесс деньгами не разживешься.

— Вот и я так подумал. Так мне сказали и Нэнфаны. Но есть еще Сент-Айвс, Пензанс, Фалмут и Маваджисси.

— В Фалмуте живет кузина моего отца, — сказал Джереми. — она замужем за отставным капитаном пакетбота и может подсказать покупателя... Но если ты предлагаешь...

— Отвести люггер в какой-нибудь порт на Ла-Манше. Времени это отнимет не больше, чем до Нампары, а если повезет, завершим дело за пару дней. Конечно, если хочешь вернуться домой и оставить меня здесь, я справлюсь и сам.

С кормы накатила большая волна — больше всех прежних — и маленькая гичка взбрыкнула, как ретивая лошадь. Стоящий у румпеля Бен Картер привел ее к ветру.

— У тебя есть знакомые на этом берегу? — прокричал ему Джереми. — Нельзя же просто прибыть в порт с двадцатью бочками контрабандного бренди.

— Я думал попытаться в Меваджисси, — сказал Стивен. — Я знаю там пару человек, хоть и шапочно, и они с радостью возьмут товар. Поблизости есть таможенники?

— Понятия не имею.

— А в Сент-Агнесс?

— Там сложнее. Есть человек по имени Веркоу, он там уже много лет. И страшно зверствует, чем дальше, тем хуже.

— А на лапу не берет что ли? Они все так делают.

— Насколько я знаю, нет. Разумеется, торговля все равно идет, но я ни разу не слышал, чтобы он или его люди закрывали на это глаза.

— Что ж... Тогда разумней плыть в Меваджисси или куда поблизости. Ты готов?

Задолго до заката даже этого короткого дня они увидели острова Силли. Висела легкая облачность, и солнце село только без десяти пять, за этим последовали долгие сумерки, гичка миновала опасные рифы и островки Вороний Крик и бросила якорь в маленькой бухте Треско у острова Брайер. Из-за высокого прилива и мощных течений это было не самое удобное место для крупного корабля. Но для такого мелкого, как «Девушка из Нампары», небольшой гранитный изгиб пристани предлагал достаточно защищенную бухту. Наступило время прилива, и огромная водная долина, разделяющая два острова, выглядела грозной и раздувшейся.

— Во время отлива, — сказал Стивен, — я ходил между островами вброд. Можешь в такое поверить? — Он повернулся. — А вот и он.

Стивен указал на стоящее на якоре суденышко рядом с парой гребных лодок и яликом.

— А он неплохо выглядит, — заметил Пол. — На месте твоего капитана я бы удовольствовался им, а не таскался бы в поисках чего получше.

— У нас была команда из восьми человек, — ответил Стивен. — Раздели приз на всех, и получатся крохи. Вот потому он так и решил, да упокоит Господь его душу.

— Где твои знакомые? — спросил Джереми.

— Вон там, в домике, где горит свет. Слушайте, может, я один схожу? Думаю, если мы постучимся в дверь вчетвером, Хоскины могут схватиться за ружья, приняв нас за французов!

Оставшись втроем, они как следует пришвартовали лодку на ночь после предупреждения Стивена о том, что к полуночи она может завалиться на песке, а потом спрыгнули на берег и уселись на каменной пристани, поболтать с местными, которые тут же появились из-за всех углов — полюбопытствовать, что привело сюда гостей. Но они хранили молчание, как наказал Стивен. Время шло, и любопытные разошлись, а Джереми с друзьями запахнулись в плащи на холодном ветру. Через час вернулся Стивен со штормовым фонарем.

— Всё отлично. Проведем ночь в этой дыре, а на рассвете уплываем. Смотрите под ноги, кажется, я потревожил гадюку.

— В такое время года на гадюку не наткнешься, — возразил Джереми.

— Ладно, ладно, — сердито буркнул Стивен, как будто встреча с Хоскинами прошла не так уж гладко.

Всё выяснилось, когда они подошли к коттеджу. Замызганный старик с седыми волосами, стоящий на пороге, подозрительно покосился на них. Рядом с другим стариком, подсчитывающим монеты, плевалась единственная сальная свеча. На лбу у него был нарост размером с гусиное яйцо. Никто не заговорил с гостями. Первый брат захлопнул дверь и подошел к буфету. В комнате смердело мочой и окурками. Тут наверняка полно клопов, подумал Джереми, к утру мы все будем в укусах.

— Ну, так садитесь уже, — добродушно сказал Стивен, к нему снова вернулось хорошее расположение духа. — Мы можем воспользоваться этой комнатой, но поесть у них нечего. Они не виноваты — ведь мы нагрянули неожиданно. У нас что-нибудь осталось, Бен?

— В этой сумке, — отозвался Бен Картер. — Две буханки и немного масла от миссис Полдарк. Три копченых сардины. Яблоко. Сыр.

— Отлично. Отлично. А теперь, старичье, может, оставите нас? Мы не украдем ни ваш дом, ни деньги. Разбужу вас на заре, чтобы вы успели пересчитать свои ложки до нашего отъезда, — засмеялся Стивен. — Тут все-таки теплее, чем на ветру. Надеюсь, вы не окоченеете. Ну ладно, Ник и Саймон, это всё.

Старик с опухолью связал мешочек, в нем звякнули монеты.

— Сомневаюсь, что ты имеешь права на лодку, — сказал он.

— Не обращайте внимания, всё улажено, — сказал Стивен. — Спокойной ночи, Ник.

Седовласый направился к другой двери.

— Ага, всё улажено. К лучшему или к худшему, но всё улажено. Идем, Саймон.

Братья удалились. У двери Саймон снова заныл, обращаясь к брату:

— Сомневаюсь, что у него есть права, Ник. Ох, сомневаюсь.

II

В обратный путь они отправились, когда серое небо озарили первые лучи солнца. Пока они спали (и беспрерывно чесались), вода из пролива ушла и снова его наполнила, как будто ничего и не изменилось. Только внимательный наблюдатель мог бы заметить, что полоска водорослей на песчаном берегу на фут выше, чем вчера вечером. И этот наблюдатель, такой как Джереми, заметил, что вода поднялась.

Пол Келлоу и Бен Картер на «Девушке из Нампары» отчалили первыми. Потом — Джереми и Стивен на «Филиппе», за ними пристально наблюдали два хмурых брата Хоскина — они спустились на пристань, чтобы их проводить.

— Вот сволочи, — сказал Стивен. — Десяти бочек бренди не хватает. Я с ними поцапался по этому поводу, но они ни в чем не признались.

Джереми его не слушал. Больше всего его интересовало, как французский люггер будет слушаться паруса и руля. Всё равно что оседлать новую лошадь. Он не беспокоился о «Девушке из Нампары», раз на борту Бен Картер, лучший моряк из всех четверых. Но ему хотелось привести домой «Филиппа», вот почему он тогда немедленно согласился на предложение Стивена.

Где-то через час после рассвета собрались тучи, а ветер задул с юго-востока и стал усиливаться. Для их курса ничего лучше и не придумаешь, а начавшийся дождь усмирил волны. Вскоре они потеряли «Девушку из Нампары» из вида, и до скал Манакль им не попадались другие корабли. Потом они встретили пару рыбацких лодок из Ньюлина, которые время от времени показывались между волнами, но отстали, когда люггер устремился в Ла-Манш.

Стивену каким-то образом удалось выпросить у угрюмых братьев Хоскинов парочку яиц, до отплытия он их сварил, и теперь они поели холодных яиц с глотком крепкого бренди, в котором не было недостатка. Люггером управлять оказалось труднее, чем предполагал Джереми, но в усиливающемся ветре он выжимал из посудины всё, на что она способна.

— Как разгрузим, будет совсем по-другому! — прокричал Стивен. — И молю Господа, чтобы это случилось поскорее.

У Фалмута английский фрегат подавал им какие-то сигналы, но они сделали вид, что не заметили. Джереми понимал, что следовало бы поднять флаг или еще как-то обозначить государственную принадлежность. Но поскольку ветер усилился почти до штормового, вряд ли кто-нибудь обратит на них внимание. К полудню облака опустились к самому морю, густой массой дрейфуя над барашками волн. «Филипп» шел вяло и вместо того, чтобы взбираться на волну, зачерпывал воду. Стивен поменял курс, держась с подветренной стороны от берега.

Оба они вымокли до нитки, вода перекатывалась в трюме среди бочек с бренди. Стивен жестом велел Джереми зарифить парус.

— Нам нужно оказаться в Меваджисси не раньше заката, — прокричал он.

— Если не доберемся в ближайшее время, — откликнулся Джереми, — то я не уверен, что вообще доберемся.

— Взгляну на карту.

Стивен вытащил из-под плаща мокрый пергамент, и ветер тут же начал рвать его из рук. Стивен свернул карту в квадратик, уперся в раскачивающуюся мачту и умудрился ткнуть пальцем в сторону берега.

— Вот, смотри. Это Додман-Пойнт. Вон там, впереди. Если хотим идти в Меваджисси, нужно его обогнуть, а при таком ветре, дующем к суше... Впереди две или три бухточки. Ты не знаешь, в какой-нибудь из них можно безопасно бросить якорь?

— Я раньше здесь не плавал. Давай лучше попытаемся добраться до Портлоу. Там точно можно укрыться.

— Не получится. Лодка идет слишком медленно. Думаю, лучше рискнуть.

Побережье здесь сильно отличалось от того, вдоль которого они плыли в сторону Силли. Тут не было огромных утесов, вздымающихся прямо из моря. Но местные утесы, пусть и на четверть меньше размером и с зелеными полями, спускающимися к воде, были не менее опасными — под бурлящими волнами скрывались рифы, достаточно острые, чтобы оторвать киль от любой лодки. Вместо мечей здесь были кинжалы.

Некоторое время они шли в галфвинд, приближаясь к берегу. Теперь бухточки стали хорошо видны, всё зависело от ветра и мудрости выбора. Если в выбранной бухте окажутся одни лишь подводные скалы, люггер может уже не выйти в открытое море.

У бухты по левому борту был довольно большой песчаный пляж, на него с грохотом накатывали волны. Бухта по правому борту оказалась поменьше, с мелкими барашками волн в том месте, где находились скалы. Между этими двумя бухтами лежали еще три без пристани или причала, но похоже, глубиной в несколько ярдов, достаточной для люггера, и частично закрытые от ветра. Стивен выбрал третью, глубже вгрызающуюся в берег.

Джереми стоял у румпеля и правил между скалами, Стивен потравил грот, а потом и люггер. Несколько минут их бросало по волнам, лодка почти потеряла управление. Стивен схватил весло и оттолкнулся от скалы, выпрыгнувшей как морской лев с левого борта. И вовремя — они обошли рифы и оказались в бухте.

Им повезло. Там обнаружился полуразрушенный от старости и штормов причал, каменная хибара лишь с половиной крыши, и полоска гальки с ловушками для омаров. Люггер качался и подпрыгивал на волнах. Джереми взялся за другое весло. Раздался отвратительный скрежет, когда люггер царапнул дно, а потом он снова освободился. Стивен кинул канат и промахнулся, кинул снова и попал на гранитный столб, а потом подтянул корму. Джереми сунул весло в воду, нащупал дно и оттолкнулся. Люггер, такой неторопливый в открытом море, теперь превратился в лошадь без седока, не желающую, чтобы ее обуздали. Судно качнулось, и Джереми потерял равновесие, выронил весло и вцепился в борт, чтобы не оказаться в воде. Киль снова царапнул камни, Джереми бросил на берег второй канат, и люггер прижался к кранцам, которые Стивен засунул между планширем и пристанью.

Стивен стянул шляпу и вытер ей брызги дождя и соленой пены с лица. Его золотистая грива прилипла к голове.

— Мы в безопасности, Джереми. Хотя попали в самую забытую богом дыру.

Джереми выуживал потерянное весло с помощью шила для заплетки каната. С каждой волной весло соблазнительно приближалось, но стоило волне отхлынуть, как оно снова оказывалось вне досягаемости. Наконец, очередная волна принесла весло поближе, и Джереми вытащил его вместе с налипшими водорослями.

— Когда закончится прилив, судно сядет на мель.

— Вода еще поднимается, судя по скалам. Сомневаюсь, что бухта совсем высыхает.

Они как могли закрепили люггер. Сломанный причал был не лучшим выбором, но обеспечивал укрытие.

После жуткой качки последних часов они оказались в тихой гавани. Ветер не унимался, лил дождь, а море накатывалось на берег и пенилось. Но они были в тихих водах, избежав самого худшего, в окружении низкорослых деревьев, чьи черные ветви нависли, как крыша, поскрипывая и шелестя на ветру. Вокруг ни одной живой души.

Стивен спрыгнул на берег.

— Можем переждать пару часов или больше. Лучше до темноты. Мне не понравился тот фрегат.

— Отсюда не выбраться, пока не утихнет ветер.

Джереми последовал за другом.

Стивен оценивающе посмотрел на хижину.

— Тут никого нет. Хотя они наверняка сюда придут — видишь эти ловушки? Матерь божья, умираю с голода! У нас ничего не осталось?

— Ни крошки.

Они медленно пошли к хижине.

— А знаешь, — сказал Стивен, — если бы мы смогли найти помощников, то это неплохое местечко для выгрузки бренди. Сколько до Меваджисси по земле?

— Думаю, миль пять.

— А знаешь, это неплохая идея.

Джереми уже знал, как быстро у Стивена меняется настроение, как легко он может уверовать в только что пришедшую в голову мысль.

— Какая? — настороженно спросил он.

— Мы можем остаться здесь, и один из нас найдет нужных людей, чтобы разгрузить бренди прямо тут. Как я знаю, в Меваджисси много контрабандистов, но могу поклясться, что члены «братства» не разгружают груз в порту, возможно, они пользуются и этой бухтой. Будет куда проще и безопасней продать и разгрузить товар здесь, а потом приведем «Филиппа» в порт уже пустым — просто трофей на продажу, всё легально, не подкопаешься.

— Стивен, — сказал Джереми, — к черту бренди. Сколько там — двадцать бочек? Твоя добыча — люггер. Бренди был в нем, когда ты его захватил. Давай приведем люггер в порт и объясним таможенникам, как всё вышло, пусть сами решают, что с ним делать. Идет война. Ты захватил французское судно и всё его содержимое. Ты ведь должен получить треть от цены груза, так? Кто знает, может, от контрабандистов ты получить даже меньше. Люггер можно продать тем же путем.

— А там что темнеет за деревьями, это коттедж? Похоже на то. Давай посмотрим, есть ли там кто, хотя бы набьем брюхо.

Соломенная крыша коттеджа прохудилась, а всё вокруг заросло молодыми деревцами и сорняками, но стоило постучать, как в окне отодвинулась занавеска и на них уставилась старуха. Когда они попросили поесть, старик за ее спиной угрожающе покачал в скрюченной от артрита руке старым мушкетоном. Джереми протянул ему серебряную монету, и старик опустил оружие и впустил гостей. Они уселись на ящиках. Пол не посыпали новым песком уже явно больше года, и он был скользким от мышиного помета. Они с жадностью проглотили холодного кролика, водянистый суп из кабачков, четыре полусгнивших яблока и выпили по стакану сидра.

Во время еды Стивен сказал:

— Слушай, бочки на лодке небольшие, весят фунтов пятьдесят или шестьдесят. Половина от веса обычных бочек, и продать проще. Их не двадцать, а сорок восемь. В каждой примерно четыре галлона спирта. Если его развести до нужной крепости и добавить жженого сахара для цвета, то это выйдет где-то по двенадцать галлонов в бочке. Я никогда не был силен в арифметике, но это вроде выходит около шести сотен галлонов. Наши собратья могут продать их по двадцать шиллингов за галлон. А нам заплатят по десять. Мы получим не меньше трехсот фунтов. Хочешь выкинуть на ветер такие деньги?

— Нет, олух! Моя доля сейчас будет очень кстати. Но за какую дополнительную прибыль мы рискуем? Ведь мы можем получить деньги и без риска.

Стивен икнул.

— Думаю, мы в любом случае ничем не рискуем, Джереми. Ну почти. На таком ветру мы не выведем «Филиппа» в море, ты сам сказал. Почему бы не оставить его здесь, под присмотром, и не пойти по берегу? Эти люди знают дорогу и могут мне показать. Если повезет, если я быстро найду нужных людей и мулов, то вернусь вместе с ними, они разгрузят всё за ночь, за ближайшую ночь, и еще до зари всё будет шито-крыто.

Джереми провел рукой по подсохшим волосам и зевнул. Старики сидели где-то в дальнем углу, было слышно, как они копошатся, но было неясно, слышат ли они разговор, а даже если и услышали, то смогли ли понять. Джереми знал таких людей в деревушках вокруг Нампары. Старые и немощные, беззубые, почти немые, но каким-то образом они наскребали достаточно — с земли, моря или подаяний, чтобы избежать перемещения в работный дом.

— Не знаю, сможешь ли ты уговорить контрабандистов, Стивен. Они подозрительны, иначе никак. Я уже об этом говорил. Если в деревне появится чужак вроде тебя, не из Корнуолла, и вдруг начнет нашептывать о бренди, который привез в ближайшую бухту, они десять раз подумают, прежде чем начать действовать. А может, даже вытащат ножи. Откуда им знать, что ты не таможенник и не приведешь их в ловушку?

— Я знаю два имени, Стоут и Пенгелли. Их мне назвал товарищ по плаванию, погибший, упокой Господь его душу, но он сказал, что они известные контрабандисты и с ним знакомы. Это всё, что я могу. У тебя есть план получше?

— Если ты твердо намерен продать товар, — ответил Джереми, — то лучше сначала его выгрузить и спрятать в кустах. Тогда ты хотя бы не станешь мишенью для таможенников, если они вдруг пройдут мимо.

Стивен поразмыслил и покачал головой.

— Ты прав, приятель, но не сейчас. Если разгружать, то в темноте. В Корнуолле повсюду глаза. Люггер выглядит вполне невинно, так пусть здесь и остается, никто не знает, что в его трюме... Который час?

Джереми вытащил часы, послушал их и убедился, что они еще ходят.

— Начало пятого.

— Значит, остался час до заката. Если выйду сейчас, то буду в Меваджисси вскоре после сумерек. Как раз вовремя. Сегодня лунная ночь? Нет, как я помню. И это тоже хорошо, в лунную ночь они не рискнули бы. Если повезет, я вернусь к полуночи с людьми, и они всё разгрузят! Ты останешься здесь? Еще за одну монету старики не будут возражать, чтобы ты здесь переночевал.

— Нет. Я останусь на люггере. Лучше за ним присматривать.

— Молодец. — Стивен поднялся. — Тогда я пошел. Но сначала надо нажать на стариков, чтобы показали кратчайший путь. Ты их понимаешь, Джереми? Лично я — ни черта.

Глава третья

I

Джереми понимал, что Стивен явно недооценивает подозрительность рыбаков Корнуолла, в особенности тех, что промышляют контрабандой. Они жили закрыто и женились между собой, так что почти у каждого имелась родня среди соседей и каждый знал, чем занимается сосед, от колыбели и до могилы. Человека из деревушки в трех милях считали чужаком. Какова вероятность, что незнакомец из дальних мест, прибывший из порта, о котором они никогда не слышали, завоюет их доверие? Если бы многие из них не были методистами, Стивен Каррингтон скорее всего плавал бы лицом вниз еще до следующего прилива.

Убийство находилось вне закона, и хотя большинство в глубине души были людьми добросердечными, вероятно, Стивена они встретят с равнодушием, намекая на обещания, которых никогда не сдержат, чтобы переходя от одного к другому, он разозлился на их глупость и убрался восвояси.

После ухода Стивена еще около часа Джереми оставался в коттедже. Он попытался разговорить стариков, но дело продвигалось медленно. Он выяснил, что они живут в приходе церкви святого Михаила из Каэрхейса, местного землевладельца и хозяина поместья зовут Тревэнион, а ближайшая деревня называется Босуингер, но ловушками для омаров владеют рыбаки из Трегаварраса и Тревеора. Свои лодки они держат в полуразвалившемся сарае у причала, но сейчас все слегли с трясучкой и не появлялись уже неделю. После расспросов Джереми пришел к выводу, что трясучка — это, по всей видимости, инфлюэнца. Он спросил название ближайшего города и дороги, где ходят почтовые кареты, но старики не знали. Они упомянули Грампаунд, но не могли сказать, в какой он стороне. Их знания о мире простирались не дальше Меваджисси.

Около половины шестого Джереми покинул коттедж и вернулся на люггер. Дождь прекратился, и облака над землей на закате полыхнули красным, как кровавая рана. Ветер над морем по-прежнему свирепствовал, но теперь стал сухим и не таким холодным.

Джереми прыгнул на борт люггера и укрылся внизу. Он приготовился к тоскливому ожиданию, но не хотел заснуть. Пока еще совсем не стемнело, он изучил суденышко, нашел в ящике стола кое-какие документы и судовой журнал и пожалел о том, что в школе изучал латынь, а не французский. Большая часть бочек находилась в трюме у грот-мачты. Там было полно воды, но Джереми надеялся, что люггер не дал течь. Хотя это могло бы объяснить его медлительность. Будет жаль, если Стивену всё удастся, и по возвращении он обнаружит шесть футов воды в трюме «Филиппа».

Джереми с улыбкой подумал, что его собственная осмотрительность развилась только после знакомства со Стивеном. Бристолец обладал феноменальной способностью убедить его, что всё пойдет именно так, как хотелось Стивену. Он умел уболтать его, заставить действовать и выпутаться из чего угодно. И впутаться тоже. Реакция Джереми была инстинктивной попыткой уравновесить бесконечный оптимизм Стивена. Но всё же, восхищенно признался он сам себе, если кто и сумеет добиться невозможного и вернуться в полночь с компанией контрабандистов, так это Стивен.

Джереми снова поднялся на палубу и осмотрелся. Больше ему всё равно нечем заняться. Настали сумерки. По небу плыли лоскуты облаков, заслоняя звезды. Вода отступала, но как и сказал Стивен, вряд ли причал окажется на суше. Если люггер сядет на мель, это не причинит ему вреда. Джереми вернулся в каюту. Там нашелся штормовой фонарь, но он решил его не зажигать. Младший Полдарк уселся около иллюминатора и стал ждать.

Шли часы, и он задремал, проснулся и снова задремал. Его веки так отяжелели, словно несли груз всех мировых забот.

Внезапно он пробудился, услышав шаги по палубе над головой. Он продрог, стояла полная тьма. Некоторое время он сидел не шевелясь. Иногда в Нампаре в начале осени крыса забиралась в соломенную крышу и в разгар ночи принималась исследовать свое теплое убежище. Сейчас до него доносились похожие звуки: осторожные, тихие, любопытные. Шажок, шуршание, пыхтение. Всё это едва ли услышал бы человек или животное, производящее эти звуки, но под палубой они отдавались громче. У Джереми не было огнестрельного оружия, только большой складной нож, который привез из Америки его отец четверть века назад, но Джереми все-таки вытащил его из кармана и раскрыл.

Потом он услышал голос, свист и сердитое бурчание. Затем последовал ответ. Шорох и движение по палубе продолжились.

Кто бы это ни был, на палубе он ничем бы особо не поживился — там лежали только паруса и пробковый плотик. Первым побуждением Джереми было подняться наверх и спросить, по какому праву здесь находятся эти люди и зачем, но настойчивость Стивена по поводу продажи бренди лишила его уверенности. Он боялся, что это окажутся представители властей, обследующие люггер. Если они спустятся, тогда он встретит их лицом к лицу. Если услышит, как они сгружают бочки из носового трюма, то тут же выскочит, чтобы им помешать. Но пока он выжидал. Затаился и выжидал.

Время шло, шаркающие приглушенные шаги стихли, и наступила тишина. Джереми взглянул на часы, но не смог рассмотреть циферблат. Ему показалось, что судно слегка качнулось, как будто кто-то спрыгнул на причал, но не исключено, что это разыгралось воображение, он просто принял желаемое за действительное.

За час до рассвета вернулся Стивен. Он тихо, но четко свистнул, и Джереми вылез через люк ему навстречу. Небо очистилось и было усеяно звездами.

— Ну как?

— Мои чертовы треклятые ноги! Эти башмаки не предназначены для ходьбы! Я будто десять миль прошагал, а не пять. А тот древний скелет, что показал мне путь, его и вовсе не знал. Но всё же... Я всё устроил.

— Устроил!

— Ты был прав, Джереми, этот народец точно такой, как ты говорил, рты им разве что ножом откроешь. Меваджисси — это сущий кошмар, я так и не нашел ни Стоута, ни Пенгелли. Но в конце концов... сунув кому надо серебро... Они придут завтра ночью.

— Завтра!

— Они сказали, что слишком поздно устраивать выгрузку сегодня, и должен признаться, я их понимаю. Без должной подготовки невозможно собрать столько мулов. А еще они сказали, что это нельзя делать у всех на виду. В порту есть таможня, и караульный на мысе Нэр-Хед. Они придут завтра в одиннадцать вечера. Я имел дело с человеком по имени Роуч, Септимус Роуч. Жирная, несговорчивая и жадная вошь, но думаю, он заплатит честно. Он знает, что я его достану, если не заплатит... Он обещал всего шесть шиллингов и шесть пенсов за галлон, и только после того, как снимет пробу. Ну ладно, неплохой навар, учитывая почти нулевые затраты!

Джереми потер усталые глаза.

— А сегодняшний день?

— Лучше разгрузить бочки. Ты был прав. Найди укромное местечко. Не знаю, может, вон в тех деревьях у воды. Это будет та еще работенка, но если мы спрячем товар, то окажемся в более выгодном положении — можем дать одну бочку на пробу, когда они явятся, и пусть сначала заплатят, прежде чем получат остальные.

— Может статься, бухта не так уж пустынна, как выглядит, — заметил Джереми. — После твоего ухода на борт забрались два человека, как только стемнело, а я прятался внизу. Я не стал их окликать.

Стивен перестал тереть свою пятку и уставился на него.

— И кто это был — мужчины или дети?

— Я их не видел, только слышал, как они двигаются по палубе, минут десять. Насколько я могу судить, фонаря у них не было.

Из светлеющих сумерек проступили контуры мыса Нэр-Хед.

— А тебе это не приснилось? Или, может, это были чайки?

— Я слышал, как они разговаривают. И не похоже было, что это дети.

— Матерь Божья, не нравится мне это... Но всё же... Что нам остается? Ветер немного стих, и мы можем попробовать выйти в море и провести день там. Но старое корыто дало течь, так ведь?

— Где-то в трюме с бочками. Не думаю, что это серьезно, но помпа не работает. Можем попытаться вычерпать ведрами.

Стивен снова натянул башмак.

— И почему только эти французишки позволяют захватывать свои суда в таком дрянном состоянии... К тому же люггер перегружен. Будет куда легче с ним управиться, если облегчить на полторы тонны бренди! Думаю, нужно разгрузить товар.

— Тогда давай приступим, — сказал Джереми. — Лучше разгрузить всё до завтрака!

II

Они приступили. Носить бочки было тяжело, к тому же планки оказались неструганные, оставляли на ладонях занозы. Выбор укромного места ограничивался расстоянием, на которое они могли дотащить бочки. А кроме того, занимался рассвет. Густая растительность по берегам бухты поначалу создавала видимость безопасности и уединенности. Но ночные события на люггере изменили это ощущение. Как знать, может, за ними кто-то наблюдает?

Сначала они подумали о полуразрушенной хижине. Она подходила, да и дверь легко открывалась. Если хозяева ловушек для омаров больны, то вряд ли им понадобится лодка. Ведь это всего на день. Но поставив у двери гору бочек, они отправились на разведку и обнаружили яму, как будто кто-то добывал здесь камень или даже руду. Если бочки аккуратно скатить по склону, то с каменистой тропы, ведущей в бухту, их не будет заметно.

К тому времени, как они закончили, солнце поднялось уже высоко и бросало косые лучи на бухту. «Филипп» стал лучше держаться на воде, словно потерял не только вес, но и груз забот. Ветер дул с юга, изменив направление на пару румбов, но по-прежнему не ослабевал. С полчаса они вычерпывали воду ведрами, пытаясь найти течь, а когда поднялись на палубу, то обнаружили на пристани двух ребятишек лет семи или восьми. Дети уставились на люггер, сунув пальцы в рот.

— Это и есть твои гости? — спросил Стивен.

— Сомневаюсь. У них еще голос не ломался.

Джереми с улыбкой заговорил с детьми, спросил, как их зовут и откуда они. Те лишь молча таращились. Один вытащил изо рта палец, но только чтобы плюнуть. Дети были в рванине, босые, на плечах и коленях через дыры просвечивало тело. От них воняло. У девочки — той, что помладше, — была сыпь на коже и струпья у рта и на подбородке. Стоило Джереми приблизиться, как оба попятились.

— Пусть стоят, пока мы поищем что-нибудь съестное, — сказал Стивен. — Вреда от них не будет.

— Ты что, рассчитываешь принести сюда еду? — удивился Джереми.

— Это вряд ли. Разве что я украду где-нибудь курицу.

— Я бы и быка слопал, — сказал Джереми. — Но боюсь, у стариков больше ничего для нас нет. Ни за какие деньги не купить мяса, если его нет.

Они ушли, а дети с пальцами во рту провожали их взглядами. Старуха, которая несомненно знала обо всём, чем они занимались, испекла темный ячменный хлеб и открыла яблочное варенье. Еще она предложила две макрели, пойманные стариком, но, понюхав рыбу, Стивен и Джереми отказались. Они выпили слабого чая. Старик сидел в углу крохотной комнатенки у завешенного тканью окна и наблюдал.

Джереми подумал, что ситуация очень похожа на ту, что была в Треско. Он заплатил старикам в десять раз больше, чем стоила еда, и старуха стала дружелюбней. Надолго ли останутся гости? Если так, она пошлет Альфа в Меваджисси прикупить рыбы и картошки. «Матерь Божья, — прошептал себе под нос Стивен, — неужели он сумеет туда дойти?» Они ответили, что уедут утром, но если бы могли разжиться несколькими яйцами и маслом с ближайшей фермы, то лучше не отправлять ее мужа в такой долгий путь. Она кивнула, моргнула одним алчным глазом с коростой экземы на веке, и сказала:

— Верно, верно, пошлю его в Тревеор.

Позавтракав, они вернулись на люггер, и Стивен закурил трубку. Дети исчезли. Ветер постепенно стихал, и на ярком солнце было вполне тепло. Стивен отложил трубку, вытянулся на палубе и уснул.

Джереми прислонился к люку и стал выковыривать занозы из ладони. «Девушка из Нампары» наверняка уже дома, если только ей не пришлось искать укрытие в Сент-Айвсе или Сент-Агнесс. Интересно, выехал ли уже домой из Лондона отец? Встретился ли он с Клоуэнс, и скоро ли вернутся Энисы? Джереми знал, что Клоуэнс отправили в Лондон из-за того молодого человека, что сейчас спит на солнышке рядом с ним. Хотел бы он, чтобы Стивен стал его зятем, если всё окажется серьезно? Общество Стивена ему нравилось, как и многим другим. В особенности женщинам.

Последнюю неделю Стивен жил у Нэнфанов, и уже пошли слухи о его амурах с Бет Нэнфан, сероглазой, как и ее мать, блондинкой двадцати двух лет. Хотя Джереми прекрасно знал, что стоит в Соле или Грамблере улыбнуться какой-нибудь приличной девчонке, как возникнут слухи или даже скандал. Стивен был из тех людей, чья общительность, тем не менее, препятствовала более близкому знакомству. Он охотно рассказывал о своей жизни на море, с готовностью отвечал на редкие вопросы о детстве и юности в предместьях Бристоля, называя его Бристоу, признавал, что жизнь его была необузданной и тяжелой, и щедро делился деньгами и временем. Его уже хорошо знали в Соле и привечали, а одно это уже большое достижение для чужака в этих краях, с таким же замкнутым сообществом, как и в Меваджисси.

Со временем Джереми, который тоже не выспался, задремал, потом проснулся и увидел на дороге у мыса человека. Он потряс Стивена, и тот моментально пробудился от глубокого сна и потянулся рукой к поясу с ножом. Джереми показал на дорогу.

— Похоже, там старуха.

— Она подает какие-то знаки. Сходи узнай, чего она хочет, Джереми. Нет, я тоже с тобой.

Они спрыгнули на берег и зашагали вверх по склону. Это и правда оказалась старуха с грязным шелковым платком на голове. Она стояла у кривого куста боярышника и шамкала челюстями. Когда они приблизились, она что-то промямлила, но неразборчиво. Но значение пальца у губ они поняли.

— В чем дело? — спросил Джереми, понизив голос и склонившись к ней.

— ...ки, — прошамкала она деснами.

— Чужаки?

Она нетерпелива замотала головой, закатив глаза.

— Таможенники? — спросил Джереми.

— Угу...

Джереми со Стивеном тут же выпрямились и огляделись, настороженно и с опаской.

— Где?

Она мотнула головой через плечо.

— В твоем доме?

— Угу...

— Боже милостивый! Нам лучше...

Джереми похлопал старуху по руке в знак благодарности, и они собрались снова спуститься. Но было поздно. Послышался шорох шагов по камням. Стивен нырнул в кусты, Джереми последовал за ним. Когда из-за угла показались двое мужчин, старуха стала опять взбираться на холм. Мужчины были в потрепанных голубых фланелевых куртках, синих бриджах и черных шляпах. У каждого ружье и патронташ.

— Чего это ты, мисси, бродишь на такущем ветру, а? — спросил тот, что повыше. — Кто это тебе велел, а? Чего ты прячешь?

Старуха сгорбилась и попыталась пройти мимо, но мужчина схватил ее за платок.

— Откуда это у тебя? Такого добра в здешних краях не найдешь. Приторговываешь потихоньку, а?

Старуха что-то раболепно промямлила и заныла.

— Чего? Тебе его дали? Ну и дела! Да кто отдаст такой отличный шелк старой карге вроде тебя? А? А? Сдается мне, нужно его конфисковать в пользу его величества.

— Да ладно тебе, Том, — сказал второй, поменьше ростом и моложе. — У нас есть дела и поважнее.

Они отпустили старуху и спустились к лодке. Женщина наблюдала за ними, и когда они уже не могли слышать, плюнула им вслед и растерла плевок. Больше она не подавала никаких знаков прячущимся в кустах молодым людям, а поспешила к дому, прижимая к себе пресловутый платок.

Джереми вытянул согнутую ногу. Стивен схватил его за руку.

— Черт побери, если они найдут бренди, мы пропали! Но если мы не спустимся, они могут конфисковать люггер.

— Пошли вон туда. С той стороны укрытие понадежней.

Они метнулись через дорогу, по следам таможенников. Из-за кустов они увидели, как те двое подошли по пристани к «Филиппу». Один крикнул, чтобы все поднимались на палубу. Когда ответа не последовало, высокий хотел прыгнуть на люггер, но тот, что пониже, ему помешал. Некоторое время они спорили. Старший, судя по жестам, указывал на то, что таможенники не имеют права подниматься на борт судна в отсутствие владельца.

Высокий оглядел причал и показал на каменный сарай. Невозможно выгрузить сорок восемь бочек бренди, не оставив следов. Когда молодые люди шныряли туда-сюда с грузом, они примяли траву и нанесли грязь. Было очевидно также, что недавно перед дверью сарая лежали какие-то ящики или бочки. Таможенники отправились к сараю и попытались открыть дверь, но не вошли. Они наверняка приметили, что грязная тропка не заканчивается у двери, а пересекает травянистый пятачок с оставшимися после дождя лужами и ведет влево, к поломанным зарослям ежевики и затоптанному папоротнику.

Стивен чертыхнулся себе под нос.

— Вот уж повезло! Повезло, как чертовым утопленникам! Будь они трижды прокляты! Кто-то их навел, это точно. Та старуха...

— Это не старуха, — сказал Джереми, — она-то как раз нас вовремя предупредила.

— Ну, значит, кто-то из ее отродья! Вчера ночью кто-то тут разнюхивал, ты сам говорил. Может, они и утром наблюдали. Те дети...

— Осторожней! — предупредил Джереми. — Не вставай, не то они тебя заметят.

— Да не, они слишком увлечены — идут по нашему следу. Только погляди на них — пригнули головы, как две чертовы гончие.

За их спинами раздался щелчок, и они резко развернулись. Там стоял человек с ружьем — в обносках и куртке явно не по размеру, в круглой шляпе и с густыми усами. На рукаве куртки — повязка.

— Не шевелитесь, ребятки, — сказал он пронзительным голосом. — Не шевелитесь, не то худо будет. А мы покуда разберемся, что вы тут делаете, лады?

Через мгновение Стивен сглотнул и ответил:

— Что мы здесь делаем? Да ничего. Смотрим, как там копошатся два ваших приятеля. Мы тут гуляли по лесу и увидели двух этих падальщиков, вот и стало интересно, чем они занимаются. Ясно? Вот и всё.

— Да? Хорош сказки рассказывать, ребятки. Неа, будем честными, лады? — Он сунул пальцы между сломанными зубами и лихо свистнул.

— Ник! Том! Сюда, ребятки! Я тут наткнулся на крысиное гнездышко!

Джереми увидел, как два таможенника остановились и посмотрели наверх. Они развернулись и стали подниматься к ним. Со своего места третий таможенник не мог разглядеть, услышали ли его товарищи, он снова сунул пальцы в рот и свистнул. И в это время Стивен выбил из его рук ружье.

Оно клацнуло по камням, и Стивен прыгнул. Таможенник попытался ему врезать, но кулак Стивена угодил ему в физиономию, и мужчина отлетел в кусты. Он приподнялся, а Стивен схватил ружье и треснул таможенника прикладом. Тот рухнул навзничь.

— Бежим!

Они бросились бежать. Теперь оставшиеся двое были всего в сорока ярдах. Раздался грохот, и между ними просвистела пуля.

— Сюда!

Они ринулись к густому лесу, окружающему бухту. Через несколько ярдов Стивен остановился и разрядил ружье в преследователей.

— Это сделает их более осторожными.

Он зашвырнул ружье в кусты, ведь у них не было ни пуль, ни пороха.

Они бежали почти прямо на запад, солнце светило сквозь голые деревья, а ежевика и прочие кусты цеплялись за штаны, царапали руки и головы. Они двигались слишком шумно и не могли оторваться от преследователей, но слышали и их, а иногда между ветвями мелькала синяя форма. Но никто больше не стрелял.

Двигаться было нелегко, и Стивен вдруг громко охнул, упал на одно колено и снова поднялся.

— Что с тобой? — спросил Джереми.

— Лодыжка... Чертова кроличья нора. Подвернул! Ничего страшного. — А еще через несколько секунд он сказал:

— Беги дальше один.

— Черта с два, — сказал Джереми, замедляя бег.

— Даже не думай! Слушай. — Стивен откинул с глаз волосы. — Нам лучше разделиться — они не смогут преследовать обоих... и не будут. Они слишком напуганы... А выбирать будут наугад, но скорее всего побегут за мной. Я смогу за себя постоять — и не из таких передряг выпутывался... А ты — нет.

Лес поредел, перед ними оказался ручей, а дальше — снова лес.

— Слушай, Джереми... Если тебя поймают, назови вымышленное имя... Скажи, что это я во всем виноват! А если не поймают, беги со всех ног домой... Пока!

Еще с минуту они находились рядом, потом Джереми перепрыгнул через ручей, а Стивен резко свернул направо и прихрамывая побежал по редколесью. В ожидании пули Джереми казалось, что его спина стала шириной в два ярда. Но пули не последовало. Один таможенник упал, а другой помог ему подняться. Лес снова стал густым, слава тебе Господи.

Джереми бежал слишком близко к морю, здесь не найти хорошего укрытия. Он подвернул ногу после прыжка и задыхался. Но и таможенники наверняка тоже.

Через три-четыре минуты он оказался на пляже, одном из тех, что они видели вчера. Песок и низкие, острые камни. Если побежать сюда, он станет легкой мишенью, даже с приличного расстояния ему могут попасть в ногу. Чуть выше за деревьями скрывался дом. Большой и полуразрушенный, окруженный развалинами каменной ограды. Тяжело дыша, Джереми оглянулся. Таможенников он не увидел, но услышал треск сломанных веток. Они тоже замедлили бег, но были где-то поблизости. Похоже, они все-таки выбрали его. Вероятно, потому что он побежал прямо — они могут даже и не понять, что беглецы разделились, пока лес снова не поредеет.

Не исключено, что к тому времени, как они появятся из леса, он сумеет последовать примеру Стивена и скрыться. Ограда находилась в четверти мили от дома. Чтобы добраться до нее, придется пробежать сотню ярдов по открытой местности, а желательно, чтобы его не заметили. Рискованно, но другой вариант — бежать полмили по пляжу или попытаться срезать через поля с пасущимся скотом, на север.

Он рискнул, позабыв о боли в ноге и рези в легких. Страх удвоил его скорость. Стена оказалась выше, чем выглядела вначале, Джереми хотел перелезть через нее, но не сумел и побежал к воротам, нашел разрушенную часть ограды высотой всего в пять футов и перепрыгнул. Он упал в неглубокую канаву с другой стороны и лежал там, пытаясь надышаться, как будто из легких вышел весь воздух.

Прошло несколько секунд. Он огляделся — канаву трудно считать укрытием. Рядом пара кустов ежевики, молодые деревца без листвы, груды сломанных кирпичей и штукатурки. Преследователям всего-то нужно залезть на стену и осмотреться. Неподалеку росли кусты. Джереми пополз к ним, а добравшись, уткнулся в юбку.

Девушка уставилась на него.

— Что ты здесь делаешь, парень? — спросила она.

Не успел он ответить, как послышался топот ног. У ограды таможенники остановились и двинулись вдоль нее, потом подошли к воротам. Туда же вышла и девушка.

— Вы что-то ищете? — спросила она.

— Ой, мисс, просим прощения, мы тут идем по следу двоих парней... двоих мерзавцев... двоих отщепенцев... — сказал тот, что пониже ростом, глотая воздух.

— Двоих или шестерых? — спросила девушка.

— Двоих, мэм. Э-э... мисс Тревэнион. Не пробегали тут?

— Я никого не видела, Парсонс. Почему вы за ними гонитесь?

— Контрабанда бренди, мисс... Нападение на таможенника во время исполнения обязанностей, мисс... И не остановились, когда им приказали. Владение... Незаконное владение французским люггером.

— Боже ты мой, — сказала девушка, — это серьезные обвинения, Парсонс. Надеюсь, вы схватите всех шестерых.

— Двоих, мисс, — поправил ее высокий, заглядывая через ворота. — Ежели мы их схватим, их могут и к смертной казни приговорить.

— Очень на это надеюсь, — ответила девушка.

Они помолчали. Коротышка кашлянул и собрался уходить.

— Не позволите ли осмотреть ваши владения, мисс? — спросил высокий.

Девушка уставилась вдаль.

— Не думаю, что мой брат это одобрит.

— Правда, мисс? Просто...

— Просто вы не верите мне на слово, что я не видела двух беглецов от правосудия?

— Не совсем так, но...

— Парсонс, а как зовут вашего напарника? Кажется, мы не знакомы.

— Это не так, мисс! — неловко произнес высокий. — Но мы преследовали этих двоих прямо до края вашего пляжа, и я не думаю, что они могли подеваться куда-нибудь окромя ваших владений. Может, вы их и не заметили, а они где-нибудь прячутся.

— Парсонс, — сказала девушка. — Вы ведь главный?

— Да, мисс Тревэнион.

— Тогда прошу вас, позвольте мне самой разобраться. Ступайте со своим напарником на пляж или куда считаете нужным, но не смейте вторгаться в мои владения. Я сообщу своему управляющему, а он даст указания слугам всё тщательно обыскать. Если через полчаса вы никого не найдете, возвращайтесь. К тому времени мы закончим поиски, и если отыщем тех двух негодяев, что вы описали, даю слово, мы вам их выдадим. Вас это устроит?

Они снова замолчали. Таможенников это явно не устроило, уж точно не высокого, но он ничего не мог поделать. Они кивнули и прикоснулись ко лбам — оба во время преследования потеряли шляпы, — а потом убрались восвояси. Вскоре их неторопливые шаги по сырому песку стихли за воротами. Девушка прислонилась к воротам и проводила таможенников взглядом. Через некоторое время она обернулась.

— Ну что, парень?

Глава четвертая

I

Росс покинул Лондон с Клоуэнс и Энисами седьмого февраля, и двенадцатого они оказались дома. Демельза уже получила письмо, написанное после бала и сообщающее о планах, и ждала их. Впрочем, путешествия непредсказуемы, так что она не знала точного времени и даже дня прибытия, пока не услышала стук копыт по булыжнику.

Демельза задумалась, наступит ли однажды такое время, когда она, располневшая, покрывшаяся бородавками и поглупевшая от старости, не будет так радоваться мужу, стоящему в дверном проеме, когда ее руки перестанут трястись, а все внутри — дрожать. Если и наступит, то нескоро. А сейчас он здесь, как всегда высокий, утомленный после тяжелой миссии. Его лицо после португальской инфлюэнцы стало чуть более серым и бледным. Он неулыбчиво разглядывал ее, пока Гимлетт забирал багаж, а Джереми помогал Клоуэнс спуститься.

— Что ж, Росс, я надеялась, что вы прибудете сегодня.

— Ты получила письмо?

— Да, получила.

Она сделала несколько шагов к нему, он — к ней. Росс взял ее за руку и поцеловал в щеку, затем, словно невзначай, в губы. Она поцеловала его в ответ.

— Все благополучно?

— Да, все хорошо.

Он осмотрелся, узнавая знакомые вещи.

— Мы надеялись приехать раньше, но в Грэмпаунде у кареты сломалась ось, и нас задержали на два часа.

Первые несколько мгновений они казались незнакомцами.

— А как Изабелла-Роуз?

— Спит.

— С ней все хорошо?

— Да. Она подросла.

— Как и Клоуэнс. Подросла, несомненно. Я глазам своим не мог поверить на балу.

— Она хорошо выглядела?

— Прекрасно. Но ты не захотела поехать в Лондон вместе с ней?

— Я боялась, что мы разминемся — ты поедешь одной дорогой, а я другой.

— Я об этом не подумал. Сожалею, что так долго отсутствовал.

— Да, прошло много времени.

Он отпустил ее. Джереми и Клоуэнс еще не вошли. Росса удивило такое проявление тактичности.

— Вы ужинали? — спросила Демельза.

— Перекусили. Вполне достаточно.

— Не думаю. Клоуэнс наверняка захочет чего-нибудь.

— Отлично. Твоя стряпня для нас теперь будет в новинку.

— Надеюсь, хотя бы неплохой.

— Ты сама должна знать.

Возникла пауза, затем Демельза улыбнулась:

— Я скажу Джейн.

— Незачем так торопиться.

Демельза остановилась. Росс подошел к ней сзади, коснулся лицом ее щеки и глубоко вдохнул.

— Росс, я...

— Помолчи, — попросил он, не отпуская.

Ужин прошел довольно оживленно, но сначала переговаривались лишь Джереми и Клоуэнс. Джереми беззаботно обсуждал новости на шахте и ферме, будто во всем мире не было ничего важнее. Эффи, их средняя свинья, на прошлой неделе родила девять поросят, а Кэрри, старая, должна опороситься со дня на день. В понедельник они перебирали кукурузные стога и обнаружили множество мышей. Джереми, не любитель крови, поспешил уйти, а вот Белла, что немного пугает, осталась до конца и, кажется, получала от происходящего удовольствие. Они планировали уже закончить со вспашкой, но Мозес Вайгас и Дик Кобблдик одновременно слегли с инфлюэнцей, а у Эрна Лобба началась ангина.

Посреди этого ничего не значащего разговора Джереми прервался, оглядел присутствующих и замолчал.

— А ты встретился с Джеффри Чарльзом, отец?

И Росс рассказал.

Беседа зазвучала по-новому: теперь говорил в основном Росс, рассказывая о битве при Буссако, о Лиссабоне, о своем возвращении и безумии короля. Cлушали и комментировали всей семьей — как в старые времена. Не хватало лишь личного разговора, взаимодействия между Россом и Демельзой. Они все еще были скованы, смущены присутствием друг друга. Понадобится время, чтобы отношения стали прежними.

Лишь раз, всего один раз, Росс взглянул на Демельзу иначе, и она подумала: а знают ли наши дети, предполагают ли, что случится, когда мы уйдем наверх? Знаю ли я сама? Буду ли я с ним такой же, как всегда?

Многим позже, уже практически в полночь, когда они заново познали друг друга, но еще не спали, она сказала:

— Эта разлука далась мне тяжело, Росс. Правда. Я провела в этой постели столько долгих одиноких ночей. Я чувствовала себя так, словно уже вдова.

— А потом этот паршивец снова появляется... Понимаю. Мне тоже было одиноко. Но, в конце концов, есть и радость — радость воссоединения этой ночью.

— Знаю. Я очень счастлива этой ночью. Но нет ли риска, что после очередного твоего отъезда мое сердце не будет биться как прежде?

— Сейчас это нам не грозит, так что давай решать проблемы по мере их поступления...

В комнате еще горела свеча. Гореть ей оставалось, наверное, минут десять, если конец фитиля не упадет в кипящий воск.

— Жизнь состоит из равновесия, противовеса и контраста. Прости, если звучит нравоучительно, но ведь так оно и есть. Делая выбор, человек или приобретает, или теряет очень многое, и никто не может точно взвесить все выгоды или убытки. Когда меня ранило на реке Джеймс в 1785 году, и я попал в лазарет, какой уж был, хирург, какой уж был, решил не ампутировать ногу в первые несколько дней, а посадил меня на строгую диету. Вообще никакой еды, кровопускания, слабительное и сильно разбавленное вино. Через пять дней, когда у меня спала температура, он понял, что умирать я не собираюсь, и разрешил мне поесть. Мне принесли первое вареное яйцо. Это было, словно нектар... Кажется, я никогда не ел ничего вкуснее. Видишь, через лишения...

— Кажется, я понимаю, о чем ты, — отозвалась Демельза. — Этой ночью я — твое вареное яйцо.

Кровать затряслась от смеха Росса:

— Нет. Ты моя курочка. — Он утопил пальцы в ее волосах. — Пушистая, гладкая и кругленькая.

— Если я что и высидела, то теперь я старая курица, и мой гребень потускнел от отсутствия заботы.

— Это не навсегда, я обещаю. Клянусь, мы срастемся и будем одной плотью.

— Не слишком удобно.

— Я ужасный человек?

Росс взял ее за руку.

— Зачастую.

— Почему кто-то должен чувствовать себя ужасно или грустно после такого воссоединения?

— Может, потому что оно было слишком хорошим?

— В какой-то степени. Может, человеческий разум не привык к полному счастью. Было бы оно сегодня частичным, а это вполне вероятно, и кто знает...

— Тебе так кажется?

— Чуть раньше казалось.

— Но теперь нет.

— Нет. Такой странный приступ меланхолии.

— Значит, меланхолия.

Росс заворочался.

— Когда я жил у Джорджа Каннинга, то нашел томик стихов некоего Герберта. Я запомнил такие сточки: «Приятный день, неся прохладу и покой, венчает небеса с землей...» — Он посмотрел на мерцающую свечу. — Сегодня между нами не было ничего похожего на прохладу и покой, но были и небеса, и земля...

— Боже ты мой, мне кажется, это самое красивое из того, что ты мне когда-нибудь говорил, — сказала Демельза, не давая воли эмоциям.

— Нет, я же наверняка говорил еще что-нибудь красивое...

— Конечно, говорил. Я складываю все эти слова в специальную шкатулочку памяти, и, когда чувствую себя забытой, извлекаю их и раздумываю над ними, — она замолчала и замерла.

— Что теперь? — спросил Росс.

— Ты сказал всё правильно, хотя и не совсем. То, что произошло сегодня между нами — ненормально. Наши чувства давно уже должны были охладеть, стать спокойнее. А я чувствую себя, как в первый раз, когда ты повел меня в постель в этой комнате. Помнишь, я тогда надела платье твоей матери.

— Ты меня соблазнила.

— А когда всё закончилось, так не казалось. Ты зажег еще одну свечу.

— Хотел получше узнать тебя до утра.

Демельза снова замолчала.

— Может, и правда настала пора для меланхолии... Это случилось двадцать четыре года назад. Теперь у нас взрослые дети, и пора бы уже прекратить заниматься любовью, как юные возлюбленные. Наверное, меня околдовали...

— А я хромаю на одну ногу.

— Как она, кстати?

— Не лучше, но и не хуже. А твои головные боли?

— Я молилась святому Петру, чтобы ты не вернулся на прошлой неделе.

— И он ответил на твои молитвы, так ведь? Впереди еще две с половиной недели, прежде чем нам снова придется поволноваться.

— После сегодняшней ночи ты, наверное, истощен.

— Это точно... Но как по-твоему, неужели я тоже кое-что не вспоминаю, находясь вдали от дома?

— Я на это надеюсь.

— Неужели, по-твоему, я не помню ту ночь, когда я вернулся из Сола после ловли сардин? Тогда всё было по-другому. Той ночью я в тебя влюбился. Прежде это было лишь физическое влечение... Но без чувств это ничто. Не стоит даже и вспоминать. Просто убогая возня. К счастью, с тех пор между нами такого не было.

— Боже! Благодарю тебя, что я не таков, как прочие люди ^[8].

— Ты что, читала Библию?

— Я вспомнила фарисеев.

— В пользу фарисеев можно многое сказать.

Росс поднес ее руку к своему лицу.

— Ты к чему-то прислушиваешься? — спросила Демельза через некоторое время.

Он закатился смехом.

— Ну всё, ты меня поймала. Да, я слушаю кое-что — стук твоего сердца.

— Так не очень удобно.

Росс медленно наклонился и положил голову ей на левую грудь.

— Оно там.

Он отпустил ее руку и обхватил грудь ладонью.

— Свеча догорает, — сказала Демельза.

— Я знаю. А это имеет значение?

— Ничто не имеет значение, кроме тебя, — ответила она.

II

Позже, когда уже поднялась луна и осветила небо, как будто зарождалась заря, Росс сказал:

— Мне так много нужно тебе рассказать.

— Так расскажи. Я не собираюсь спать этой ночью.

— До встречи с Джеффри Чарльзом...

— Что?

— Я наткнулся на одного старого знакомого, твоего бывшего воздыхателя. Капитана МакНила.

— Иисусе! Это было так давно. Как он?

— Теперь он уже полковник.

— Джеффри Чарльз... Ты мало рассказывал о нем сегодня.

— Не хотел, чтобы Джереми решил, будто я его нахваливаю или восхищаюсь им... Он лишился части лица. Но это его не портит.

— Джеффри Чарльз тебя заботит больше, чем Джереми?

— Разумеется, нет. Это совсем другое.

— Но у вас с Джеффри Чарльзом явно много общего.

— Мы часто сходимся во взглядах и чувствах.

— А с Джереми?

— Ну, Джереми гораздо моложе.

Демельза ждала, когда Росс еще что-нибудь добавит, но он молчал. Несмотря на его заверения, Демельзе показалось, что он чего-то не договорил.

— А Клоуэнс? — спросил Росс. — Я слышал, она увлечена каким-то молодым человеком.

— Кто тебе сказал?

— Она сама. По дороге домой. Мы провели ночь в Марлборо. Я немного ее подпоил, и она пришла ко мне и села на кровать.

— Вероятно, она рассказала тебе больше, чем мне.

— Сомневаюсь. Клоуэнс честна, честна с нами обоими.

— Думаю, она сильно увлечена, Росс. Иногда невозможно быть честной с другими людьми, потому что не можешь быть честной с собой.

— Она сказала, что поговорила с тобой, и ты посоветовала ей на несколько недель уехать.

— Я ей предложила. Она согласилась. Думаю, она опасалась, как и я бы на ее месте, что всё зайдет слишком далеко и слишком быстро.

— Он тебе не нравится?

Демельза заворочалась.

— Дело не в этом. Не совсем в этом... Может, у меня крестьянская подозрительность к чужакам.

— Странная характеристика для себя самой! Что за самоуничижение?

На сей раз она не поддалась на уловку.

— Он появился... из моря, полумертвым, его выловили Джереми, Пол и Бен. Сначала он сказал, что его собственный корабль затонул во время шторма. Потом признался, что это неправда, а на самом деле он был канониром на приватире, который наткнулся на два французских фрегата и затонул, а капитан погиб. Он...

— Тоже не похоже на правду, — прервал ее Росс.

— Почему?

— Французские фрегаты не топят приватиры. Они их захватывают и приводят в порт в качестве трофея. Французские капитаны не такие идиоты, чтобы лишать себя денег.

— Даже если те дерутся до конца?

— Никто не дерется до конца. По крайней мере, со времен Гренвиля.

Одиноко закричала разбуженная луной чайка, как будто навсегда потеряла надежду.

Демельза положила голову на плечо Россу.

— Ты похудел. Это инфлюэнца? Там она косит всех подряд.

— Всего несколько фунтов. Мелочи. Твоя стряпня скоро вернет мне брюшко.

— У тебя его никогда и не было. Ты такой неугомонный, что никогда не набираешь вес.

— Неугомонный? Мне стоит побеспокоиться, если Клоуэнс влюбилась в мерзавца.

— Не думаю, что он такой. Почти уверена. К тому же, возможно, нам и не о чем волноваться.

— Почему?

— Он пропал, почти так же неожиданно, как и появился. Сказал, что его приватир захватил небольшой трофей и оставил его на Силли, и попросил Джереми, Пола и Бена отвезти его туда на «Девушке из Нампары». Так они и сделали, Пол и Бен пришли обратно на «Девушке из Нампары», а Джереми помогал Стивену Каррингтону привести сюда люггер. Но им пришлось идти в Меваджисси, потому что Стивен хотел продать корабль там, и во время шторма они укрылись в бухте, как я понимаю, в Вериан-бэй. Там они пришвартовались — это верное слово? — на день, а потом Стивен Каррингтон послал Джереми одного пешком, а сам уплыл. С тех пор никто о нем не слышал.

— Клоуэнс знает?

— Думаю, Джереми ей уже рассказал.

— Так что, наверное, она не зря уезжала.

— Возможно. Конечно, в любое время он может снова появиться.

Их начал одолевать сон.

— Клоуэнс покорила кое-кого в Лондоне, — сказал Росс.

— В Лондоне? Кого?

— Лорда Эдварда Фитцмориса. Брата лорда Лансдауна, богатого и одаренного пэра. Мне кажется, младший брат тоже талантлив, хотя, вероятно, не в области политики.

— И что произошло?

— Они познакомились на приеме герцогини Гордон. Похоже, он увлекся Клоуэнс и пригласил ее на чай к своей семье.

— А потом?

— Она отказалась.

— Ох! Какая жалость!

— Кэролайн тоже так решила. Когда она узнала, то расстроилась и сказала, что от подобного приглашения просто неприлично отказываться, и она заставила Клоуэнс в это поверить. Конечно же, вряд ли это так. Кэролайн принялась за старые игры.

— И что дальше?

— Кэролайн настояла на том, что на следующий день пошлет записку в дом Лансдаунов на Беркли-сквер. Она написала, что хочет нанести визит леди Изабел Петти-Фитцморис, и не может ли она взять с собой мисс Клоуэнс Полдарк. Ее просьбу удовлетворили.

Демельза тихонько вздохнула.

— Это так непохоже на нашу Клоуэнс, с растрепанными волосами скачущую по пляжу на Неро.

— Точно.

— И ты позволил Кэролайн запугать Клоуэнс?

Росс засмеялся.

— Позволил. Когда Кэролайн что-то втемяшется в голову, ее не переубедить. Сначала я отверг эту идею, но потом поразмыслил и решил, что с подобной дуэньей Клоуэнс ничего не грозит, а чай в такой утонченной компании расширит ее горизонты.

— Надеюсь, это и произошло. Что там было?

— Они пили чай.

— Нет, Росс, хватит насмехаться.

— Думаю, что Фитцмориса оскорбил отказ Клоуэнс, и в конце концов его честь была восстановлена. Его тетушке наша дочь понравилась, и Фитцморис предложил мисс Полдарк посетить их поместье Бовуд в Уилтшире, где они проведут несколько летних недель, с подходящим сопровождением, разумеется.

Демельза стряхнула с себя сон.

— Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я ее сопровождала?! Боже ты мой!

— А кто ж еще? Но судя по словам Клоуэнс в Марлборо, она не горит желанием принимать приглашение, даже если это невежливо.

Демельза поразмыслила над этим.

— Мне кажется, если ее попросили, то следует согласиться... А ты что думаешь? Кэролайн так бы сказала.

Росс поцеловал ее в плечо.

— Спи. Уже петухи пропели.

— Ну да...

Оба замолчали.

— А война? — спросила Демельза через некоторое время.

— Продолжится, как я и сказал за ужином, благодаря полному перерождению принца-регента.

— Интересно, почему он передумал в последний момент?

— Не имею представления.

— А твои друзья имеют?

— Высказывают догадки, конечно же.

— А ты каким-либо образом с этим связан? — спросила Демельза через несколько секунд.

— Почему ты спросила?

— Наверное, именно поэтому ты задержался по пути домой. Не думаю, что ты остался только ради голосования, спинным мозгом чую, ты как-то замешан. Твоя поездка в Португалию и...

— Если бы я знал то же, что чует твой спинной мозг, я бы стал личным советчиком Веллингтона.

— Я просто раздавлена.

— Вовсе нет... Что до перемены точки зрения принца, то скорее всего, тут множество причин... Разумеется, в любое время он может и передумать... Но надеюсь всё же, что нескоро.

— Ты хочешь, чтобы война продолжалась?

— Я хочу почетный мир. Но любое примирение сейчас означает бесчестье.

— И значит, Джеффри Чарльз пока не вернется домой за наследством.

— Он может вернуться когда угодно. Он сказал мне, что уже отслужил свой срок, но сомневаюсь, что он уедет. Мы несем слишком большие потери.

— Именно этого я и боюсь, — сказала Демельза.

Росс лег на спину, положил руки за голову и посмотрел на рождающийся за окном рассвет.

III

— Отец, ты знаешь Тревэнионов? — спросил Джереми.

Они возвращались с шахты после первого визита Росса на Уил-Грейс.

— Кого? Тревэнионов?

Росса больше волновало то, что он увидел и услышал, а также записи в счетных книгах.

— Живут за Каэрхейсом.

— Пару раз встречал Джона Тревэниона. Майора Тревэниона. А что?

— Когда Стивен Каррингтон высадил меня на берег, я оказался неподалеку от их дома. Они любезно меня пригласили.

— В очень юном возрасте он стал шерифом Корнуолла, — сказал Росс после паузы. — А потом — членом парламента от Пенрина, хотя вскоре покинул этот пост. Пару лет назад я познакомился с ним получше. В Бодмине и в других местах проходили собрания в поддержку парламентской реформы. Он выступал за нее. В этом мы сходимся.

— Тебе он нравится?

— Да, нравится. Хотя он высокомерен, как многие виги, они куда надменнее тори.

— Его там не было, — сказал Джереми, — но его... его семья меня пригласила, позаботилась обо мне и одолжила лошадь. У них огромный дом. Прямо замок!

— Никогда его не видел.

— А помнишь, как пять лет назад ты возил нас в Виндзор? Так вот, дом в Каэрхейсе напомнил мне Виндзорский замок.

— Помню, Данстанвилль говорил, что этот молодой человек строит какую-то громаду, пригласил дорогого лондонского архитектора, любимчика принца Уэльского... Для Корнуолла всё это кажется слишком грандиозным.

— Грандиозно — это точно.

Росс остановился, чтобы отдышаться, и огляделся. В серый февральский день пустынный пейзаж выглядел еще более пустынным, потому что природа находилась в самом унылом состоянии. У Росса немного кружилась голова из-за недостатка сна и избытка любви. Сегодня он был бы совершенно счастлив, если бы не увиденное на шахте. Но такова жизнь. Три шестерки подряд не выкинешь. И этим утром Джереми почему-то решил поговорить о каких-то глупостях.

— Сколько раз ты спускался в шахту во время моего отсутствия, Джереми?

— На Грейс? Дважды в неделю, как ты и велел.

— Северная жила почти выработана.

— Я знаю.

— Руда еще есть, но ее качество едва оправдывает добычу.

— Что ж, сэр, она сделала нас богатыми.

— О да. Благодаря ей мы неплохо пожили. А еще я сумел сделать несколько небольших, но полезных вложений в другие предприятия... Если Грейс закроется, мы не умрем с голода.

— Но мне бы этого не хотелось, — сказал Джереми.

— Думаешь, мне бы хотелось? Помимо нас от шахты зависит благополучие больше сотни человек. Видит Бог, я никогда не смогу поступить как Уорлегганы, но когда шахта перестанет приносить прибыль, она начнет слишком быстро съедать наш капитал.

— Нам нужен новый насос, отец. Большая Бет работает хорошо, но уже старовата.

Росс посмотрел на Джереми.

— Наверняка ее можно как-то усовершенствовать. Твое предложение уменьшить утечки пара из рабочего цилиндра, надев на него списанный старый большего размера, пришлось как нельзя кстати. Потери тепла значительно снизились. Но ведь Бет всего двадцать лет — ничто для насоса.

— Ее можно продать. Это частично окупит новый.

— Если у Грейс были бы лучшие перспективы, я бы согласился. Но ничто не оправдывает дополнительные затраты.

— Даже усовершенствование Бет?

— Это зависит от стоимости.

— Что ж, для начала новый котел высокого давления существенно увеличит мощность насоса.

— Но при этом увеличит и нагрузку на него.

— Нет, если потратить немного денег — ход насоса можно сделать более плавным, чтобы снизить нагрузку на стенки поршня. И конечно же, мы будем тратить меньше угля!

— Если бы ты нашел кого-нибудь, чтобы рассчитать стоимость, я бы охотно взглянул.

— Я сам могу сделать расчеты, — ответил Джереми.

Росс поднял бровь и промолчал. Они пошли дальше.

— Отец, я слышал, мистер Тревитик вернулся в Корнуолл.

— Вот как... Что ж, можешь посоветоваться с ним. К сожалению, он лишь инженер и не умеет находить жилы.

— Недавно из Лондона приехал и еще один человек, хотя, по-моему, он выходец из Корнуолла. Артур Вульф. В прошлом месяце он давал объявление в «Газетт». У него превосходная репутация и наверняка множество новых идей.

Они ненадолго остановились, чтобы понаблюдать за схваткой двух клушиц с двумя воронами. В конце концов, как всегда, победили вороны, а клушицы отступили, разочарованно хлопая крыльями.

— Хорошо, что ты проявляешь интерес к практической стороне работы насосов, — сказал Росс. — Но сейчас, если посмотреть на Грейс, это означает ставить телегу впереди лошади. Даже шахта, оснащенная лучше всех в мире, не будет приносить прибыль, если в ней нет богатой руды.

Джереми посмотрел на мрачное море.

— А на Уил-Лежер никогда не было насоса?

— Не было.

— Там была медь, да?

— Главным образом красная медь. Высокого качества. Но жила истощилась, и Уорлегганы закрыли шахту, чтобы получать большую цену за медь с других своих шахт.

— Уорлегганы по-прежнему владеют шахтой?

Росс взглянул на кучку полуразрушенных строений на мысу у пляжа Хендрона.

— Скорее всего. Хотя владеть там особо нечем.

— Ост-Индская компания в этом году собирается купить полторы тысячи тонн меди. Цены взлетят.

— Не для компании. Она получит медь по цене ниже рыночной. Но я понял, что ты имеешь в виду. Да... спрос может превысить предложение. У меди больше перспектив, чем у олова.

Демельза помахала им из сада, а они помахали в ответ. Выдержав паузу, Джереми вернулся к прежнему разговору.

— Семья Тревэнионов...

— Да?

— Майор Тревэнион наверное еще молод. Недавно он потерял жену, у него двое малолетних детей. А также брат и... и две сестры. И мать. Миссис Беттсворт. Возможно, она снова вышла замуж.

— Нет... Насколько я помню, по мужской линии все умерли. А оставшаяся Тревэнион вышла замуж за Беттсворта, пару поколений назад. Теперешний владелец, тот, который построил грандиозный дом, родился Беттсвортом, но после совершеннолетия принял фамилию Тревэнион. А остальные, вероятно, до сих пор Беттсворты.

— Кроме одной, — сказал Джереми. — Одной из сестер. Она тоже Тревэнион. Мисс Кьюби Тревэнион.

IV

— Ну что, парень, – произнесла она, и его жизнь переменилась.

Глаза удивительного орехового цвета разглядывали его из-под угольно-черных ресниц. Темно-каштановые волосы, прямые и непослушные, обрамляли бледное лицо (скорее круглое, нежели овальное). На ней было простое лавандовое платье, а сверху наброшен лиловый плащ с откинутым капюшоном. На лице застыло надменное выражение.

— Ну что, парень, – произнесла она, и Джереми вскочил, одновременно пытаясь стряхнуть грязь и песок с одежды.

Он вытянулся, чтобы заглянуть за ограду, но ему это не удалось.

— Благодарю за доброту, мисс.

— Так объяснитесь, иначе я перестану быть доброй.

Он улыбнулся:

— Те люди. Они пришли за мной. Я не хотел, чтобы они меня поймали.

Она изучила его улыбку, но не улыбнулась в ответ.

— Должно быть, вас не удивит, что я уже пришла к этому выводу. Как вас зовут?

Стивен наказал ему не выдавать себя, но тут было совсем другое дело.

— Полдарк. Джереми Полдарк.

— Никогда о вас не слышала, — сказала она.

— Верно, ведь я не из этих мест.

— Так что же вы здесь делаете, Джереми Полдарк? Мой брат не одобрит, если я укрою злоумышленника — не это ли слово используют приходские священники? Да, злоумышленника, который совершил контрабандный рейс и напал на таможенников. И где пятеро ваших друзей-злоумышленников? В каких кустах они скрываются?

— Не пятеро, а всего лишь один. И его здесь нет, мисс. Мы расстались вон в том лесу четверть часа назад. Те люди решили преследовать меня, поэтому я полагаю, что ему удалось убежать.

Она заправила прядку за ухо.

— Вы говорите, как джентльмен. Я догадалась об этом прежде, чем вы заговорили. Как же я додумалась? Возможно, из-за вашей прически. Хотя большинство знакомых мне джентльменов имеют полезную привычку бриться.

— Я уплыл из дома три дня назад, и с тех пор значительную часть времени мы провели в море. Мой друг… он хотел забрать свой люггер на островах Силли…

Джереми ударился в объяснения. Ему некуда было деться, реши она передать его властям, поэтому она вполне могла узнать правду. Джереми понимал, он объясняет бестолково, но причина заключалась в том, что каждый раз, когда он смотрел на девушку, язык начинал заплетаться, а слова никак не складывались в предложения с той легкостью, как следовало бы.

Она терпеливо ждала, пока он не закончил говорить, а затем подвела итог:

— Итак, теперь вы потеряли и бренди, и люггер. Вот что выходит, когда жадничаешь.

— Это правда. И не будь вы так исключительно добры, меня бы задержали.

— И в этом нет ничего приятного, Джереми Полдарк. Таможенникам не так часто удается кого-нибудь поймать, поэтому уж поймав... Даже мировые судьи сейчас не так снисходительны, как раньше.

— Вот отчего я признателен вам вдвойне.

— Ох, не торопитесь с выводом, что вы свободны! Теперь вы под моим надзором.

— Я счастлив находиться в вашем полном распоряжении, — сказал Джереми.

Слова были задуманы частично как шутка, как ответ на игру девушки, но сказаны вполне всерьез. Он почувствовал, что покраснел.

Незнакомка отвернулась и посмотрела в другую сторону, через ворота. После долгой паузы она проговорила:

— У вас был коричневый люггер с красными парусами?

Джереми сделал пару шагов, и пляж оказался в его поле зрения. «Филипп» плыл круто к ветру вдоль пляжа, очень близко к нему — только-только вне зоны досягаемости выстрела двух таможенников, которые в гневном недоумении таращились на судно.

— Должно быть, он побежал в обратную сторону! Улизнул от них и забрался на борт! Слава небесам, ветер меняется. Но он ищет меня! — вскричал Джереми.

— Если вы покажетесь, я не смогу вас спасти от справедливого воздаяния, — резко бросила мисс Тревэнион.

Люггер сделал поворот и вновь оказался у берега. Хотя Стивен управлялся с судном один, ему удавалось неплохо маневрировать. Дым и треск возвестили о том, что один таможенник выстрелил. Как только люггер оказался у восточного края пляжа, Стивен вновь поменял курс, направляясь в море. Он явно понимал, что даже если Джереми его заметит, то все равно не сумеет забраться на борт, не привлекая нежелательного внимания таможенников.

Море искрило, как фольга под зимним солнцем. Люггер удалялся.

Джереми повернулся к девушке.

— Мисс Тревэнион, как я объяснил, мой дом находится на северном побережье. Ближайшая дорога для почтовых карет в семи милях от него. Но если вы позволите, я вполне мог бы дойти туда пешком. Вряд ли это больше двадцати пяти миль. И я с легкостью осилю путь за день…

— Мистер Полдарк, меня зовут Кьюби Тревэнион. Раз уж я так далеко зашла, нарушив закон, то думаю, не произойдет ничего дурного, если я помогу вам еще немного. Мой брат сейчас в отъезде, поэтому я могу вам помочь и не вызвать его недовольства. У нас на кухне должна быть еда – вы голодны? Выглядите голодным. И без сомнения, в конюшне я найду вам какую-нибудь лошадь. Следуйте за мной.

— Разумеется. И благодарю вас.

— Другой мой брат также в отъезде. Мы даже можем одолжить вам бритву, — добавила она, идя впереди.

Джереми прошел за ней вверх по холму, по гравийной дорожке через лес. Деревья недавно срубили, а землю перекопали.

— Это чтобы открыть вид на море, — объяснила девушка.

По мере того, как они приближались, дом становился все более похожим на сказочный замок с башенками и бастионами, зубчатыми парапетами и округлыми башнями. В любое другое время этот вид поразил бы Джереми, но сейчас ему некогда было смотреть по сторонам. Все его внимание сосредоточилось на подоле юбки перед ним и паре желтых, заляпанных грязью полусапожек, которые то появлялись, то исчезали из-под подола. Совершенно потерянный, будто загипнотизированный, он последовал бы за этими полусапожками хоть на край света.

Глава пятая

I

В деревне Сол, между Стиппи-Стаппи-лейн с бедными, но приличными коттеджами и нищим Гернси, где у пляжа и портовой стены сгрудились убогие хибары, находилась лавка. Не больше обычного коттеджа, но с небольшим эркерным окном и крашеной входной дверью. Лавка тетушки Мэри Роджерс, именно под таким названием она до сих пор известна многим людям, которые отказываются запоминать что-то новое, хотя тетушка Мэри вот уже тринадцать лет покоится на кладбище Сола. С тех пор лавкой владели Скоблы.

Двадцать лет назад Седовласый Скобл женился на Джинни Картер. Он был шахтером и в то время работал на Уил-Лежер, упитанный бездетный вдовец с румяными щеками и совершенно седой уже в тридцать лет. Джинни же была старшей дочерью Заки Мартина, двадцатитрехлетней вдовой с тремя малышами. Ее муж умер от заражения крови в Лонсестонской тюрьме. Скобл любил Джинни, а она его нет, но прислушалась к увещеваниям родителей, что детям нужен отец, к тому же ей самой хотелось оказаться подальше от Нампары и Меллина.

Скобл жил в собственном коттедже в Грамблере, арендованном на десять лет, и семейная жизнь текла прекрасно, пока не закрылась Уил-Лежер. Тогда Скобл стал перебиваться случайными заработками и прикладываться к бутылке. Росс пытался помочь семье, но по личным причинам Джинни отказалась. В 97-ом году тетушка Мэри Роджерс неохотно продала последнюю кварту миндальной карамели и навечно переселилась на холм, на церковное кладбище. Тогда Россу окольным путем удалось убедить Заки Мартина выкупить лавку и всё ее немногочисленное содержимое. Заки с невинным видом солгал дочери, что накопил достаточно денег, работая управляющим у Росса Полдарка, и может позволить себе покупку.

Вскоре после этого Седовласый Скобл вернулся к жене — ему как раз вовремя скостили тюремный срок — и с тех пор они трудились вместе и вели тихую и вполне комфортабельную жизнь. Меловой пол ^[9] заменили деревянным, сколотили полки, на окна повесили чистые кружевные занавески, а у двери — колокольчик, чтобы звенел при входе посетителя, починили весы, которые теперь показывали правильный вес, и заполнили лавку лучшими товарами. Люди иногда приходили сюда даже из Сент-Агнесс, потому что их собственная лавка была не такой богатой.

Детей у Седовласого Скобла так и не появилось, он сильно переживал по этому поводу, и именно потому часто отсутствовал и пил, но перевалив через пятидесятилетний юбилей, примирился со своим изъяном. К тому же он мог быть отцом для трех детей Джинни, хотя они носили другую фамилию. Старшая дочь Мэри вышла замуж и переехала. Кэти, младшая, служила у Тревонансов. Сын, Бенджи-Росс, или Бен, как его называли, до сих пор жил с родителями.

Чудаковатый малый. В двадцать пять лет до сих пор не женат. Он носил бороду, хотя все вокруг считали ее принадлежностью попрошаек и немощных стариков. Он любил музыку, но не пел и не играл в хоре, как принято, а соорудил на чердаке орган собственной конструкции и наигрывал мелодии, когда был в настроении. Он также в одиночку работал на собственной шахте в миле от Грамблера, там он нашел несколько «карманов» намывного олова и копал дальше, пока металл не исчезал или пока яма не заполнялась водой. Иногда на склоне он мог довольно сильно углубиться. Зарабатывал он мало, но не транжирил, и накопленного за удачные месяцы ему хватало на месяцы скудные.

Это позволяло ему отдыхать, когда пожелает, и рыбачить с Джереми Полдарком. Джинни так же озадачивали эти бесцельные плавания, как и Демельзу Полдарк. Джинни возражала и против того, что сын проводит много времени в Нампаре, хотя ее молчаливое неодобрение играло мало роли.

Она противилась частично из-за старой скабрезной сплетни, которую впервые озвучил ей Джуд Пэйнтер. Якобы Бен на самом деле сын Росса, а похожий шрам на его щеке — знак дьявола, отметина их родства. Со временем люди позабыли этот слушок, в особенности когда Бен отрастил бороду, закрывшую шрам. Но Джинни знала, что всегда найдется высохшая старая карга, сидящая перед дверью хибары и шепчущая: «Не знаете что ли, зачем он отрастил бороду? Ну-ну, это же ясно, как божий день». Из-за этого многие годы Джинни старалась держаться подальше от Нампары, иногда даже вела себя враждебно, потому-то и не принимала от Росса помощь, которая могла бы послужить спусковым крючком для нового навета.

Другая причина ее желания отдалить Бена от Нампары заключалась в том, что Джинни знала: Клоуэнс стала для Бена настоящим наваждением. Но эта страсть обречена. Хотя между ними не стоял барьер кровного родства, зато имелся барьер происхождения. Конечно, миссис Полдарк и сама дочь шахтера, не лучше прочих, но это не заставит ее снисходительнее смотреть на союз своей дочери и шахтерского сына. Как и капитана Полдарка. И вообще, это неправильно. Если бедная девушка выходит за джентльмена, то она, скорее всего, поднимется до его уровня. Но богатая девушка, выходящая замуж за парня из рабочего класса, опустится до его уровня. Так устроен мир.

Правда мастер Джереми Полдарк был не меньше привязан к Бену, чем тот к нему. Их близость проистекала не из-за похожих вкусов: высокий и стройный сын сквайра рос почти что в роскоши, а худой, бородатый и жилистый молодой шахтер пусть и не голодал, но с колыбели жил в бедности.

Как-то в начале марта, в безветренный, вопреки обыкновению, день, Джереми спрыгнул с седла в полумиле от мельницы Джонаса и привязал лошадь к кусту старого боярышника. Земля перед ним была похожа на изрытую кротом лужайку, разве что трава здесь не зеленела, вместо нее торчал вереск и пучки дрока. И земля, выброшенная на поверхность кротом, была не жирной пахотной, а уродливой кучкой желтых камней и глины вперемешку с поломанным вереском.

Джереми пару раз свистнул, и из очередной ямы вылез Бен, прикрывая глаза от яркого света. Они вместе осмотрели последнюю кучку земли, которую перевернул с лопаты Бен. Сейчас, после зимних дождей, глубокие ямы по большей части затопило.

— Есть чуть-чуть олова, это я вижу, — сказал Джереми, — но хватит ли его, чтобы оплатить промывку?

— А мне этого и не нужно — ты же видишь, я только копаю. Видал эти ямки вокруг холма? Смотри внимательней, как лежат камни. Если глаз наметан, сможешь понять, откуда они скатились. Ручеек камней с оловом — он как павлиний хвост, видишь? И если отследить источник, то найдешь единственный след, который приведет к жиле.

Они сели на корточки, разглядывая холм.

— Бен, хочу предложить тебе кое-что другое.

— Что еще, приятель?

— Как-нибудь на днях... Может, сегодня или завтра хочу спуститься в Уил-Лежер и осмотреться там. Пойдешь? У тебя же шахтерский глаз, а у меня — нет.

Бен покачал в ладони булыжник, пробуя на вес.

— На земле Тренеглосов? В шахту Уорлегганов?

— Тренеглосы возражать не будут. Молодой Хорри — мой друг, а его отцу на всё плевать.

— А Уорлегганы?

— Тут уже многие годы нет их людей. До их ближайшей шахты в Сент-Агнесс — шесть миль, а перед закрытием они продали каждую дощечку и камешек, которые чего-то стоили.

— Помню, когда ее закрыли, — сказал Бен. — Я тогда был еще мальцом. Мы тогда очень нуждались, ведь отец там работал. В смысле, мистер Скобл, не мой настоящий отец. Я и сам собирался там работать на подхвате. Мне бы платили три шиллинга в неделю. Жалованье твердое, и я прям предвкушал первую настоящую работу и настоящие деньги. А потом мы узнали, что шахту закрывают.

Он встал, стряхнул глину с квадратной лопаты и расправил свободную фланелевую куртку.

— Так что ты ищешь?

— То же, что и все.

— Шахта заброшена. И скорее всего, полна воды.

— Только не на утесе.

— Ну, тогда завтра. С утра?

— Бен, ты ведь знаешь, что оловянные залежи в Грейс сделали Полдарков, то есть нас, богатыми, да и деревенские неплохо заработали — деньги всегда доставались и им. Но теперь жила истощается, никто в открытую этого не говорит, но все шепчутся. Южная жила совсем истощилась, это все знают. Северная дает металл почти восемнадцать лет. Кто ж будет ждать большего? Мой отец тут не виноват, насколько я помню, судя по счетным книгам, на разведку других жил постоянно тратили по сто фунтов в неделю. Мы рыли шахты глубже, делали перекрестные тоннели, тянули их к старым выработкам — сам помнишь, что случилось, когда случайно прорвалась вода из Уил-Мейден и два человека утонули. Короче говоря, мы сделали всё возможное, исследуя шахту. Сколько еще времени Грейс будет приносить прибыль? Может — год, может — два, если цены на олово подскочат. А потом, насколько я знаю своего отца, еще пару лет он будет работать в убыток. Но думаю, пришло время поискать что-то новое.

— На Лежер?

— Ну, полагаю, можно и начать что-то совершенно новое. Позади коттеджа Рис вполне многообещающее место, но там уже поработали Вайгасы и Барагванаты. И не нашли ничего, что оправдало бы масштабные работы.

— Нельзя быть уверенным без оборудования, не потратив денег, — осторожно высказался Бен.

— А помимо этого поблизости есть только Грамблер, но понадобится целое состояние, чтобы её запустить, и Уил-Пенроуз, за мельницей Джонаса, которая закрылась через год работы.

— А что по поводу Уил-Лежер думает капитан Полдарк?

— Что ж, это же было его первое предприятие, еще до моего рождения. Тогда он верил в шахту, и некоторое время она приносила неплохие деньги. Но когда контроль над ней получил Уорлегган, он закрыл ее просто из прихоти, а отец сосредоточился на Грейс, которая тогда была такой же заброшенной, как сейчас Лежер. Вчера я расспрашивал его об этом. Ты знаешь, что на Лежер никогда не спускались ниже тридцати саженей?

— Я знаю, что там никогда не было приличного насоса.

— Какую прибыль мы получили бы от Уил-Грейс, если бы не спустились ниже этого уровня?

Лошадь Джереми заржала, и Бен подошел к ней и погладил по морде.

— А Уорлегганы? — снова спросил он.

— Посмотрим, но скорее всего, они, как и Тренеглосы, не интересуются шахтой. Чтобы каждая шахта с самого начала принадлежала тому, кто начал ее разрабатывать? Такого не бывает.

— Тогда будем надеяться, что они оттуда уберутся. Ну и скатертью дорога.

II

В это же время Росс посетил с визитом Треготнан и сообщил своему покровителю, что на следующих выборах не станет переизбираться в парламент. Эдвард, четвертый виконт Фалмут, принял это заявление без единого комментария и склонился понюхать раскрывающийся цветок магнолии. Когда он выпрямился, Росс встретился с ним взглядом и мрачно усмехнулся.

— Ваша семья слишком долго ставила на меня, милорд.

— Разве это не нам решать?

— Наверняка я много раз безумно раздражал вашего отца, и он хотел послать меня к черту.

— Редкие союзы не подпорчены расхождением во взглядах. Точнее, редкие союзы, представляющие ценность.

Росс познакомился с новым виконтом, еще когда тому было всего десять лет, но с тех пор как он вступил в наследство пару лет назад, редко с ним виделся. Эдвард Боскауэн был выше и крупнее отца. Он недавно женился и вел себя еще очень по-юношески. Но за время их коротких встреч Росс уловил в нем твердость и честолюбие, а также пылкую приверженность принципам тори, что не соответствовало его собственным убеждениям. Двадцатичетырехлетний юноша ему нравился, но Росс пришел к заключению, что с ним не так легко будет поладить, как с его отцом. Когда скончался третий виконт, он был всего на пару лет старше, чем сейчас Росс. Их отношения с годами переросли во взаимное уважение, здесь же всё будет по-другому, это очевидно.

— Пятнадцать лет в парламенте, — сказал Росс, — это достаточно долгий срок. К тому же, как вы знаете, я не так богат и из-за постоянного отсутствия в Корнуолле забросил собственные предприятия.

— В каком смысле?

— Главным образом шахту, на которой основывается мое благосостояние. Но и остальное...

— У вас нет способного управляющего?

Росс улыбнулся.

— Я пытаюсь управлять делами сам. Но во время отлучек это не получается.

Возникла пауза. Россу показалось, что Фалмут ждет дальнейших объяснений.

— Самое неприятное случилось в 1802-ом и 1803-ем. Но были и другие случаи, — сказал Росс.

— Прошу вас, продолжайте. Я весь внимание.

— После рождения моей младшей дочери я довольно долго отсутствовал: сначала ездил с доктором Энисом во Францию во время перемирия, разыскивая там друзей или родню покойных друзей, а потом, когда я понял, что этот Наполеоновский мир — фальшивка, жил в Лондоне, пытаясь среди прочих убедить Питта вернуться, пока не стало слишком поздно... И пока меня не было, на Уил-Грейс творился кошмар. Моя жена занималась ребенком, сыну исполнилось всего двенадцать, управляющий шахтой слег с туберкулезом, а группа шахтеров разработала схему, как красть олово.

— Но разве его не нужно плавить?

— Нет, они переправляли руду во Францию по морю, а взамен получали шелк и бренди. Контрабандисты частенько возят груз в обе стороны.

Фалмут мрачно усмехнулся.

— Не слышал, чтобы эти мерзавцы предстали перед судом. Наверное, тогда я был слишком юн.

— Нет. Я предпочел не выдвигать обвинений.

— Почему? Ошибочно позволять кому-либо решить, что он может безнаказанно преступать закон.

— В принципе согласен. Но это было тяжелое время, как вы помните. Я избавился от четырех зачинщиков. Остальные... утихомирились. Некоторых легко подбить на преступление, но не все они... Кстати, вы знаете, что один из них мне сказал? «Мы не думали, что это так уж плохо, сэр, раз теперь у нас мир с Францией».

Молодой человек снова засмеялся, теперь более открыто.

— Что ж, капитан Полдарк, насколько я понимаю, ваше отсутствие в Корнуолле всегда было вашим собственным решением. И всегда выходило за рамки обязанностей члена парламента. Я всячески подчеркиваю, что многие ваши коллеги по Вестминстеру — тоже сельские джентльмены, и их выбрали в парламент в точности так же, как в клубы «Уайт» и «Будль», да и воспринимают они это таким же образом — приходят, когда заблагорассудится, а когда пожелают — живут в своих графствах.

— О да, согласен. Но так уж получилось, что во время войны эти поездки казались более ценным вкладом в процветание страны, чем...

— Чем были на самом деле. Это верно... Давайте пойдем в дом. Ветер становится холодным.

Они вошли внутрь и выпили канарского в мрачноватой гостиной с рыцарскими доспехами и боевыми знаменами.

— Эти земляные работы у реки, — сказал Росс. — Что-то строите?

— Новый дом, — ответил Фалмут. — Этот стал маловат и неудобен. Архитектором будет мистер Уилкинс.

Росс поднял брови. Нынешний дом, пусть и довольно мрачный, уж точно никто бы не назвал маленьким, если только маленьким дворцом. Но богачей по соседству, а также юных молодоженов охватила мания строительства домов. Тревэниону едва исполнилось двадцать, когда он начал строить свой замок.

— Как поживает леди Фалмут?

— Прекрасно, благодарю вас. На следующей неделе я присоединюсь к ней в Вулхэмптоне. Вы знаете, что она ожидает нашего первенца?

Росс не знал и поздравил виконта.

Они поговорили о Португалии, а потом Росс сказал:

— Я также знаю, что из-за моего членства в парламенте ваш отец терял деньги. Хозяева парламентских округов ожидают получить прибыль от своих кандидатов.

— Это часть существующей системы. Которую, как я полагаю, вы хотели бы изменить.

— Да. В особенности когда речь заходит о том, что сэр Кристофер Хокинс лишил Дэвиса Гилберта места, потому что Джон Шелли предложил ему больше денег.

Молодой виконт поморщился.

— Хокинс позорит парламент. Мы... то есть отец, я и подобные нам, различаем покровительство и коррупцию. Мы не отвергаем честных людей и отдаем им должное, они заслужили это по праву. Мы не скупаем голоса, предлагая больше благ или денег.

Росс припомнил кое-какие случаи в 1796 и 1797 годах, но промолчал.

— Это тонкая грань. Я бы даже мог поспорить, что если вы не платите за голоса деньгами, то приходится платить обещаниями.

— Тем не менее, — продолжил лорд Фалмут, — не думаю, что вам стоит тревожиться о наших потерях и во сколько нам обходится ваше место. Став членом парламента, а в особенности в последние годы, вы заработали себе в Вестминстере определенную репутацию. О да, я знаю, не выступлениями в Палате! И потому мой отец был рад, что именно вы представляете его округ и можете участвовать в государственных делах. Так что это имело для него определенные преимущества. Могу сказать то же самое и о себе.

— Весьма любезно с вашей стороны.

— И всё-таки, — продолжил виконт, — и всё-таки я согласен, бывали времена, когда отцу совершенно не нравилась ваша позиция по определенным вопросам. Главным образом, когда вы выступали в пользу закона о свободах для католиков.

— И до сих пор выступаю, — сказал Росс.

Лорд Фалмут глотнул канарского и уставился на потрепанные знамена.

— У вас есть родственные связи с католиками? Какой-нибудь брак...

— Ничего похожего.

— А сами вы не из гугенотов? Мне кто-то говорил.

— Это было очень давно, — улыбнулся Росс.

— Но даже если и так, это тем более странно.

— Нет... Просто я считаю, что нынешние законы частично лишают гражданских прав большую группу талантливых англичан, не менее преданных короне, чем вы или я.

— Средство от этого — в их собственных руках!

— Но им так не кажется, милорд. Осмелюсь предположить, это стало ясно и многим протестантам.

— Что ж... Должен признаться, капитан Полдарк, что я полностью против любых изменений действующего закона, в точности так же, как и мой отец. И даже более. Я считаю, что признание этих людей полноценными гражданами — а при первой же возможности они присягнут иностранным державам — станет национальной катастрофой и ошибкой государственного масштаба.

Росс снова улыбнулся.

— В таком случае, вероятно, хорошо, что я сам прошу об отставке.

— Надеюсь всё же, что до этого не дойдет. Подумайте еще немного. Пока что выборы не намечаются, и я предлагаю вам доработать срок, а когда придет время, обсудим всё снова.

Они замолчали.

— Еще канарского?

— Благодарю, нет, мне бы хотелось вернуться домой до темноты.

Молодой пэр поднялся.

— Кстати, о выборах. Что вы думаете о дуэли между сэром Кристофером Хокинсом и лордом Данстанвиллем?

— Что? Хокинс и Бассет! Я не слышал! Когда это случилось?

— Вы были в отъезде. Я думал, вы уже знаете, учитывая вашу дружбу с Данстанвиллем. Хотя, понятное дело, хвастаться ему нечем.

— Когда это произошло?

— В ноябре. В Лондоне. Я тоже тогда был в Лондоне, но в то время ничего не знал. Это случилось на каком-то приеме, где собрались виги. Между ними давно уже были трения — по поводу Пенрина, само собой. Вы же знаете об их соперничестве в этом округе. Но неожиданно вспыхнула ссора. Как мне сказали, вместе с Хокинсом там был Уорлегган. Хозяйка как раз говорила с ними, когда мимо проходил Данстанвилль, и он расслышал, как Хокинс произнес что-то по поводу «этих корнуольских гномов в зеленом», явно имея в виду зеленый фрак и невысокий рост Фрэнсиса Данстанвилля. Данстанвилль тут же бросил Хокинсу вызов, тот его принял, и на следующей неделе они дрались за «Савоем».

— И с каким результатом?

— Нужно ли спрашивать? Оба промахнулись, честь была удовлетворена... некоторым образом. Они с каменными лицами пожали друг другу руки, раскланялись, и на этом с инцидентом было покончено. Но на самом деле ссора не делает чести ни одному из них, неудивительно, что они о ней не болтают.

Росс последовал за хозяином дома к двери.

— Дуэль редко делает честь кому-либо из ее участников.

Фалмут обернулся.

— Отец говорил, будто и вы оказывались в подобной ситуации. Тогда всё было совершенно по-другому, я уверен. Оскорбление вашей жены... В то время как эта ссора...

— Да, разница есть. Но тогда дело закончилось смертельным исходом.

Под эти слова они прошли через приемную, под гулкое эхо шагов по дубовому полу, а потом оказались под лучами зимнего солнца. Вопреки воле Росса слова прозвучали с оттенком упрямства — всегда присущего ему недостатка. Пока лакей помогал Россу надеть плащ, молодой пэр молчал и взял собственный. С годами на лице Росса еще сильнее проступили скулы, он стал выглядеть еще чуть более мрачным.

— Как миссис Полдарк? — добродушно спросил Фалмут. — После нашего возвращения, а это будет в конце июля или в августе, если всё пройдет благополучно, ждем вас на крестины. Приедет моя тетушка, миссис Говер. Я знаю, как ей нравится ваша жена.

— Благодарю вас. Придем с удовольствием.

Эдвард Боскауэн оглядел свои владения.

— Из нового дома будет лучший вид на реку. Но до этого еще далеко, строительство продлится несколько лет. Мне кажется, у отца когда-то была такая мысль, но после смерти матушки у него пропал стимул.

— С моим отцом много лет назад тоже приключилось подобное — разумеется, в куда меньшем масштабе. Нампару начали строить в 1765 году и не закончили до 1797-го, когда моя шахта процветала и я мог позволить себе кое-какие излишества.

Конюх привел лошадь Росса.

— Но ведь банк Корнуолла процветает? — поинтересовался Фалмут.

— О да, несомненно. Но вы же понимаете — хотя я и совладелец, мои вложения крайне малы. А потому и доля в доходах банка весьма незначительна.

— Как я слышал, банк Уорлеггана идет ко дну.

Росс удивленно уставился на молодого виконта.

— Вы серьезно?!

— Так мне сказали, хотя и не в Корнуолле.

— Но они... они же славятся тем, что никогда не ошибаются.

— Мне сказали, что и лично сэр Джордж испытывает финансовые затруднения. Он рискованно вложил средства в Манчестере в надежде на рост прибыли от мануфактур. А вместо этого они пришли в еще большее запустение, и вряд ли в скором времени что-то изменится.

— Не похоже на Джорджа.

— Что ж, говорят, что у него большие трудности. Хотя он делает хорошую мину здесь, в Труро, и в основном ему верят.

— Я бы тоже поверил.

— Надо полагать, вы хорошо знаете сэра Джорджа.

— Можно и так сказать.

— Я встречался с ним всего пару раз. Мне он показался выскочкой и малоприятным типом. Отец, разумеется, его терпеть не мог.

— Разумеется. И частично именно из-за неприязни вашего отца к Джорджу я и занял место в парламенте.

— Да будет вам. Вы себя недооцениваете. Но я понимаю, о чем вы. В отличие от многих сыновей...

Росс подождал, но продолжения не последовало.

— Что вы хотели сказать?

— Я хотел сказать, что в отличие от многих сыновей, я прислушивался к отцу и часто с ним разговаривал. Мы хорошо друг друга понимали. Он много рассказывал мне о парламентских округах, которые мы контролируем, и о людях, имеющих к ним отношение. Он подолгу жил в Лондоне, но следил за событиями в Труро. К примеру, он рассказал мне о банкротстве банка Паско.

— Вот как.

— Да, именно так. И о слухах, которые распространили, чтобы подкосить банк.

— Да, это правда.

Они задумчиво замолчали. Проводив гостя до двери, его сиятельство не торопился с ним распрощаться.

— Мистер Харрис Паско скончался?

— Да, увы, в прошлом году.

— Как жаль.

— Согласен. Но почему жаль вам?

— Как я понимаю, он занимал значительную позицию в вашем банке. Банки, хорошие банки, имеют в своей власти мощные разрушительные инструменты. Возможно, ему хотелось бы этим воспользоваться.

Росс посмотрел на сверкающую за лужайкой реку.

— На что вы намекаете?

— Намекаю? Ни на что.

— Ну, значит, предполагаете.

Молодой Боскауэн махнул рукой.

— Ваш мистер Паско, возможно, захотел бы поквитаться по старым счетам. Вот и всё.

Лошадь Росса, увидев хозяина, заржала, приготовившись к дороге.

— А вы, сэр Фалмут?

— Я?

— Хотите поквитаться по старым счетам?

— У меня нет никаких неоплаченных счетов. А чего хотел мой отец — не могу сказать. Всё это было так давно. Но в любом случае, для меня это лишь теоретический вопрос. Интересы моей семьи в банках Корнуолла весьма незначительны. Даже если бы мы хотели повлиять на положение дел, то не обладаем для этого необходимым влиянием.

— Другое дело — банк Корнуолла.

— Решать ему, не правда ли?

— В самом деле. Да, и впрямь. — Росс взобрался в седло и приподнял шляпу. — Хорошего дня, ваше сиятельство. Ваши слова дадут мне пищу для размышлений по пути домой.

Глава шестая

Неделю спустя сэр Джордж Уорлегган посетил своего дядю в конторе за Большим домом в Труро. За последнее десятилетие Кэрри мало изменился. Замедленное пищеварение уже давно лишило его даже тех остатков плоти, что имелись в зрелые годы, но костям оно не повредило. Без одежды он бы выглядел как модель человеческого тела для демонстрации в анатомическом театре, но к счастью, никто не видел его в таком первозданном состоянии. Маленькая шапочка прикрывала коротко стриженные седые волосы, черный сюртук болтался на нем, как на пугале. Но глаза за толстыми стеклами очков смотрели внимательно, как и прежде, а мозг, привыкший думать лишь о цифрах, продолжал функционировать с эмоциональностью автомата. В прошлом месяце Кэрри испытал острую неприязнь к своему выдающемуся племяннику.

— Ну что, — сказал Джордж, — тебе ответили?

— Да, — сказал Кэрри. — На вопросы, которые я задавал. Но ответы тебе не понравятся.

— На вопросы, которые ты задавал? Что это значит?

— Значит, что чем меньше людей знают о наших финансовых затруднениях, тем лучше! Это же элементарно. Как по букварю. Переписка с другими банками и вопросы к ним, особенно в такое время, когда всем не хватает денег, все равно что признание. Я написал только самым крупным, а именно трем: Карну из Фалмута, Робинсу, Фостеру и Куду в Лискерд и Болито из Пензанса. И все ответили одинаково, как и следовало ожидать.

— Как?

— Отговорки. Отовсюду. Война с Францией продолжается, принося разрушительные потери экспортерам, сокращение выпуска частных векселей, снижение числа кредитных операций, политику уменьшения собственных обязательств. Чего еще ты ждал? Разве мы долгие годы старались построить добрососедские отношения с этими людьми? Ничего подобного. Ведь мы считали, что нам они не нужны, никогда не понадобятся. Мы считали, что Уорлегганам ничто не грозит, с нашими-то плавильными заводами, оловянными и медными шахтами, мельницами, шхунами, прокатными станами! Кто мог представить, что единственный сын Николаса Уорлеггана и внук Люка Уорлеггана вдруг сойдет с ума и потратит всё свое состояние на покупку обанкротившихся фабрик в Манчестере!

— Мы справимся, — твердо сказал Джордж.

— Но этого недостаточно. Когда больше десяти лет назад умерла твоя жена, ты ввязался в пару неразумных спекуляций, это было беспечно, но объяснимо. Ты был расстроен, еще хранил память об этой женщине и толком не понимал, что делаешь. Но сейчас! При всех твоих возможностях!

— Мои вложения не потеряны. В должное время всё наладится.

— Что за ситцевая мануфактура — как ее там — кажется, Ормрода? Обанкротилась! Это не вложение капитала, а стопроцентная потеря, Джордж, стопроцентная потеря! А фирма Флеминга держится на плаву только после вливания внушительной суммы. А что делать с твоим товаром на складах? Деньги на ветер! Никто не купит эти ткани! Да что с тобой случилось?

— Война наверняка закончилась бы, если бы принц-регент остался верен своей партии... Откуда мне было знать, что в последнюю минуту он переметнется?!

Кэрри перебирал бумаги на своем столе. Все они имели отношение к вложениям Джорджа на севере, его вопиющей ошибке, как называл их Кэрри.

— Принц — всего лишь тщеславный флюгер. Если война сложится для нас плохо, он вполне может снова переметнуться к вигам, чтобы заключить мир, — сказал Джордж. — Тогда мои потери превратятся в прибыль, как и должно быть. Разумеется, если я смогу удержать свои приобретения.

Губы Кэрри сжались и стали похожи на трещину между половицами.

— Иногда люди раздуваются от собственной значимости, становятся слишком заносчивыми, выходят за пределы той области, в которой что-то понимают, и пытаются расширить дело там, где их знаний недостаточно. От тебя, Джордж, я такого не ожидал. Твоя матушка знает?

— Естественно, нет. Она слишком нездорова, чтобы беспокоиться о таких вещах.

— Она должна узнать, если дела пойдут совсем плохо. Кэрри посмотрел на племянника поверх очков. — Ты никогда не был игроком, Джордж. Что заставило тебя играть в азартные игры? Очередная женщина?

Джордж глубоко вздохнул.

— Осторожней, дядя. Не переходи границы.

— До меня дошли слухи. Не думай, будто я ничего не слышу, оттого что никогда не выхожу. Не думай. Ходили слухи. И ты не ответил на мой вопрос.

— И не отвечу. Ты не правишь миром из этой конторы и мне не указ. Скажи, каково наше нынешнее положение, и я оставлю тебя наедине с твоими счетными книгами.

Кэрри отложил бумаги и открыл записную книжку. С тех пор как Джордж стал рыцарем и овдовел, он стал менее податлив, и хотя эти двое часто виделись с глазу на глаз, они вечно не сходились во мнениях, чаще всего Джордж настаивал на своем. Но, конечно же, прежде с ним никогда подобного не случалось.

— Если завтра наступит кризис, — ледяным тоном произнес Кэрри, — толпа начнет стучать по конторке банка, требуя выплат, мы сможем оплатить лишь двадцать процентов наших банкнот!

— Всего лишь на пять процентов больше, чем на прошлой неделе.

— Невозможно найти активы за одну ночь! Если мы вдруг начнем их распродавать, стоимость тут же упадет.

Джордж подошел к ящику, отпер его и вынул папку. В ней находилась опись его имущества.

— Сегодня появились какие-нибудь признаки бегства вкладчиков?

— Крупные вкладчики еще не сделали ни шагу. Пришел пивовар Майкл, чтобы переоформить векселя. Мне пришлось отказать, что создает плохое впечатление, ведь он несомненно может дисконтировать их через дорогу. Саймонс забрал больше денег, чем обычно — больше половины своего вклада — но он мелкая сошка.

— Что ж, тогда....

— Но нервозность присутствует, это точно. Я ее чую. Вижу в глазах людей. Как пустошь с дроком после засушливого лета — лежит себе до первой искры.

— У нас есть индийские акции, — сказал Джордж, всматриваясь в документы в папке. — Мы могли бы избавиться от них достаточно быстро, и убытки вполне переживем... Но в идеале нам нужен еще один банк, из самых крупных, и новый заем на двадцать тысяч фунтов в солидных краткосрочных векселях. Тогда мы будем в безопасности.

— А как насчет банка Корнуолла?

— В каком смысле?

— Ты же был на дружеской ноге с Данстанвиллем. Это был бы добрососедский поступок с его стороны.

— Об этом не может быть и речи.

— Почему?

— Уже много лет мы почти не видимся. А в ноябре прошлого года я оказался вовлечен, хотя и невольно, в его ссору с сэром Кристофером Хокинсом. Она закончилась дуэлью, и я был одним из секундантов Хокинса. Поэтому к нему сейчас невозможно найти подход.

— Всегда можно что-нибудь придумать.

— В любом случае, — сказал Джордж, — обратиться к банку Корнуолла означает навлечь на себя всё то, чего ты старался избежать с другими банками. Он же наш главный конкурент в городе.

— А как насчет Хокинса? Он владелец большой шахты Халламаннин и серебряно-свинцовых рудников в Чивертонской долине.

— Он человек дружелюбный, не спорю, но не стоит ждать, что он откликнется на нашу просьбу.

Оба замолчали.

— Могу ли я рассчитывать на тебя, Кэрри? — спросил Джордж.

— На меня?

— Ты богат и заинтересован в платежеспособности банка, как и я.

Кэрри почесал лоб под шапкой. На книгу с записями выпусков векселей посыпались хлопья перхоти.

— Большая часть моих денег вложена. Активы невозможно реализовать в спешке.

— Ты всегда хранишь наверху тысячу фунтов золотом. Так говорил отец.

— Это не его дело. К тому же сейчас это не такая уж крупная сумма.

Джордж внимательно посмотрел на дядю.

— Предположим, произойдет самое худшее и кто-то запалит искру в дроке. Сколько нам понадобится?

— Если начнется паника? Не менее тридцати тысяч.

— Из них мы можем найти двенадцать. Еще две, возможно, в мелких активах вроде личных накоплений. Верно?

— Примерно так.

Джордж закрыл папку и тщательно запер ее, пощупав ключ.

— Что ж, банк не закроет свои двери, я об этом позабочусь. Плавильное предприятие в Биссоу даст нам весь необходимый капитал.

— Не надо его продавать! Это же основа, на которой мы построили все остальное! И напомню, третья часть моя.

— А у меня пятьдесят пять процентов. В крайнем случае придется это сделать.

— Из-за падения цены при продаже второпях это было бы безумием!

-У банкиров не всегда есть выбор...

— И еще остается Кардью, — сказал Кэрри.

Джордж посмотрел на дядю с неприязнью.

— Ты хочешь посмотреть, как твоя сноха, твой племянник и внучатая племянница окажутся на улице?

Кэрри стиснул руки и передернул плечами, словно стряхивая дурной сон, в котором верность семье предполагала расставание с личным капиталом.

— Что ж, как ты сам сказал, всё дело в своевременности. У нас есть активы, но нельзя продавать с молотка шахту или плавильное предприятие, когда вкладчики толпятся у банка, требуя свои деньги, ведь об этом объявят газеты. Ничего страшного может и не случиться, Джордж. Обывателю требуется время, чтобы поверить в слухи. Банк Уорлеггана, скажет он, всегда был надежным. Если держаться уверенно, продемонстрировать наши активы и выплачивать по первому требованию... Теперь я понимаю, что ошибся, когда утром отказал пивовару Майклу. Нужно надуваться от важности, а не осторожничать. Продажа Биссоу или Кардью была бы преступлением. Настоятельно советую тебе, Джордж, сейчас же продать твои предприятия в Манчестере, за любую цену, которую можно получить. Они должны что-то стоить — хотя бы несколько тысяч. А как только получишь деньги, сколько сумеешь, и в золоте, привези сюда почтовой каретой. Если ты потеряешь восемьдесят процентов — это плохо, но еще нескольких тысяч в ближайшие две недели, и чтобы их тут же можно было пустить в ход, хватит для спасения банка. И тогда не нужно будет вести речь о других жертвах.

II

Росс ещё не виделся с Фрэнсисом Бассетом, бароном Данстанвиллем. Он говорил себе, что сейчас важнее домашние дела, но всё же нашел время посетить лорда Фалмута.

Правда заключалась в том, что за последний год или около того в их отношениях возник холодок, связанный со скандалом с любовницей герцога Йорка, миссис Кларк, продававшей армейские звания. Обсуждение этого громкого дела заняло у парламентариев слишком много времени, когда и без того предстояло решить много вопросов, но член Палаты общин, полковник Гвиллим Уордл, напирал, заявив, что тем самым обличает и коррупцию в продажных парламентских округах.

В этом Росс встал на его сторону, выступив с речью, что делал редко, и, когда обсуждение перекинулось на дела в провинции, принял сторону реформаторов, которые проводили встречи по всему графству, настаивая на переменах и требуя положить конец подкупу и взяткам. Бассет пылко возмущался реформаторами, лично выступал на собраниях и всячески старался помешать возмутителям спокойствия. Хотя страсти уже улеглись и внешне они снова поддерживали дружеские отношения, Бассет так и не простил Россу якобинские настроения.

А значит, время для обсуждения дел в графстве, и в особенности проблем Уорлеггана, было не слишком благоприятным. И Росс не знал, готов ли Бассет накинуться на Джорджа и его дядю, как намекнул Фалмут. За последние десять лет в банке Корнуолла многое изменилось, теперь в совет директоров входили Макворт ​​Прэд, Стакхауз, Роджерс, Твиди, Полдарк и Нанкивелл. Данстанвилль решил отозвать свое имя, хотя все знали, что банк по-прежнему остается под его контролем. На следующей неделе в Труро намечалось заседание акционеров. Ситуация с Уорлегганом несомненно будет там обсуждаться: трудно поверить, чтобы два банка, работающие бок о бок в маленьком городке, не беспокоились о кредитоспособности конкурента. Если такое обсуждение состоится, то как себя вести Россу?

Утро неожиданно встретило ярким солнечным светом, хотя всё предвещало, что еще до заката пойдет дождь. Росс вышел к Демельзе — она копалась в саду. Десять лет назад вдохновленная посещением Строберри-хилла и удрученная тем, что шахта вторглась на территорию перед домом, она убедила Росса устроить каменную ограду вокруг сада, расширив его, и начала обустраивать это пространство.

Сад широким овалом раскинулся перед домом и библиотекой, стоящей под прямым углом к дому. Здесь, укрытые от ветра, чудесно цвели нарциссы, тюльпаны и другие первоцветы. К июлю пик цветения заканчивался, поскольку слишком легкая почва не могла удержать влагу. Большую часть зимы, а часто и весной, сад опустошали штормовые ветра, от которых его не могла уберечь даже каменная ограда. Часто цветы оказывались сломанными и почерневшими, как после лесного пожара. Но временами они сполна вознаграждали Демельзу и пару ее помощников за усилия. Она давно отказалась от попыток вырастить деревья. Даже мальву было достаточно сложно сберечь.

Этим утром, по какому-то странному совпадению, она рыхлила почву под кустом, подаренным Хью Армитаджем более десяти лет назад, его посадили у стены библиотеки. Когда подошел Росс, Демельза выпрямилась и запястьем откинула волосы с лица.

— Две магнолии Фалмутов, — сказал Росс, — которые, как мне кажется, привезли из Каролины в то же время, что и нашу, уже двадцать футов высотой, а на одной уже бутоны.

— Это бедное деревце никогда не было здесь счастливо. Да и зима выдалась суровая. Не думаю, что из него получится что-то путное. Здесь неподходящая почва.

Они смотрели на растение. В этом разговоре не было ничего необычного, теперь от Хью Армитаджа осталась лишь неясная тень.

— Возможно, его следует вернуть, — сказала Демельза.

— Куда? В Треготнан?

— Растение, которое не умирает и толком не живет. Здесь явно не его стихия.

— Нет, оставь его.

Демельза взглянула на Росса и улыбнулась. Солнце придало ее глазам блеск.

— Зачем?

— Зачем? Что ж ... оно стало частью нашей жизни.

Напоминание об ошибках прошлого, как ее, так и его, но Росс не стал продолжать. Это и так подразумевалось, хотя и без затаенной обиды.

И тут до них долетел крик Изабеллы-Роуз, та галопом скакала по траве. Посторонний решил бы, что она ошпарилась, но ее родители знали — это всего лишь свидетельство прекрасного настроения, ее способ выражать радость жизни. Рядом с ней прыгал Фаркер, английский сеттер-спаниель, оба исчезли в воротах, ведущих к пляжу.

Демельза посмотрела им вслед, но их уже не было видно, возможно, они вместе бежали по песку за стеной сада.

— Она больше похожа на тебя, чем остальные дети, — сказал Росс.

— Клянусь, я никогда так не кричала!

— Мы с тобой не были знакомы, когда тебе было восемь лет. Но даже в восемнадцать ты иногда вела себя, как безумная.

— Глупости!

— И потом. Позже. Тебе было двадцать один или около того, когда ты в одиночестве отправилась рыбачить за день до рождения Джереми.

— Кстати, вот и он. Возможно, именно из-за той моей вылазки он так полюбил ходить под парусом!.. В кого он такой, Росс? Он не похож ни на одного из нас.

— Согласен.

— В последнее время он изменился, — сказала Демельза, защищая сына. — Стал таким оживленным.

— А не просто легкомысленным?

— Нет, дело не в этом.

— В любом случае, — сказал Росс после паузы, — пока он не добрался до нас, позволь мне рассказать кое-что о Джордже Уорлеггане, я услышал это от лорда Фалмута в прошлую пятницу.

Джереми, спустившись с холма у шахты и увидев, что родители заняты серьезной беседой, обогнул их и перебрался по ступеньке в изгороди на пляж, где Изабелла-Роуз бросала палку Фаркеру. Приближаться к ней было опасно, она кружилась и, хотя целилась в море, палка могла улететь в любом направлении.

— Трудно поверить, — сказала Демельза. — Вот уж не думала, что Джордж станет спекулянтом... Но если это правда, так оно и есть. И что ты собираешься делать?

— Наверняка Данстанвилль об этом уже слышал. Без сомнения, у него есть своя точка зрения на этот счет.

— Но тебе тоже придется высказать свою точку зрения, Росс. Ведь так?

Он вытер о траву след от червяка на сапоге.

— Месть — паршивый советчик. Но все же мне трудно забыть о том, как Уорлегганы преднамеренно обанкротили банк Харриса Паско, и не просто не вполне законными способами, а печатая листовки и распространяя лживые слухи. И сколько раз до этого он пытался нас погубить.

— И не только отнимая деньги.

— Можно вспомнить о том могуществе, которое он получил в Корнуолле, и скольких людей он разорил. Можно задуматься о том, как много он причинил зла. И разве в этом случае речь только о расплате по старым счетам? Или разорить его — наш долг перед обществом?

— А ты бы мог, если бы попытался?

— Вряд ли придется идти на подлость и распространять слухи. Конкурирующему банку достаточно кое-что сделать, и паника начнется сама по себе.

— Выходит, многое будет зависеть от лорда Данстанвилля?

— И моих партнеров по банку. У мистера Роджерса нет причин любить Уорлеггана, и полагаю, у Стакхауза тоже.

Демельза подставила лицо солнцу.

— Кэролайн говорит, что Джордж ухаживает за какой-то титулованной дамой, леди Харриет Как-ее-там. Интересно, что из этого теперь получится.

— Ты не дала мне совет, — сказал Росс.

— Насчет чего?

— Насчет того, как мне поступить.

— Вряд ли это будет в твоей власти.

— Не полностью, разумеется, но отчасти — возможно. После смерти Харриса Паско на меня смотрят как на его преемника.

— И ты просишь моего совета? Вправе ли я его дать?

— Несомненно. Ты пострадала от Джорджа не меньше меня.

— Но разве не мужчине решать?

— Не увиливай, дорогая.

Демельза посмотрела на него.

— Я не увиливаю, дорогой. Просто не хочу в этом участвовать.

— Не участвовать в попытке обанкротить Джорджа? В давлении на банк Уорлеггана?

— Именно так, если хочешь знать мое мнение.

На берегу Изабелла-Роуз звонко захохотала. Тонюсенький, громкий и заразительный звук казался не совсем человеческим. Как будто засвиристел пьяный соловей.

— Когда меня могли приговорить к казни, — сказал Росс, — Уорлегганы сделали всё возможное, чтобы меня осудили. Без их денег и уловок...

— Джорджу и его родне придется жить с тем, что они сделали. Что бы мы ни сделали, приходится с этим жить. Я оглядываюсь на свою жизнь, Росс. Часто, когда ты в отъезде и мне не с кем поговорить, я оглядываюсь назад, и оказывается, что я не помню многие постыдные поступки. А кое-что напрочь забыла! Но чем меньше приходится вспоминать, тем лучше. Говоря, что не хочу принимать в этом участия, я думаю не о Джордже, а о себе.

— И по-твоему, если Макворт Прэд, Роджерс или Бассет предложат такой шаг, я должен возразить?

Демельза вытерла влажную почву с рук.

— Не думаю, что тебе стоит помогать Уорлегганам, Росс. Но поскольку ты сам когда-то был участником этой истории, лучше остаться в стороне.

— Как Пилат.

— Я знаю. Мне всегда было жаль Пилата... Но не Каиафу ^[10]. И не Иуду.

— Хотя ты часто его поминаешь, когда ругаешься.

— Я? — Демельза подняла на него взгляд. — Опять ты насмехаешься.

— Лишь потому, что ты моя лучшая половинка. И я должен ее беречь.

— Ну правда... Ты не согласен?

— Знаю, что должен согласиться. Но мне жаль, что возникло такое искушение. Ведь мы могли поквитаться не только с Джорджем, но и с его ненавистным дядей.

— Он стар, — возразила Демельза. — И скоро умрет. Как и многие другие люди и поступки. Джордж тоже стареет, Росс. С годами люди смягчаются, ведь так? Может, он тоже смягчился. Мне кажется, Клоуэнс не считает его таким уж отвратительным.

— Клоуэнс? Когда она с ним познакомилась?

— Это произошло случайно, — ответила Демельза, поняв, что проговорилась. — Неподалеку от Тренвита. Не так давно.

— Я даже не знал, что он приезжал сюда.

— Я тоже. Ты был прав, когда предупредил Джеффри Чарльза, что дом в запущенном состоянии. Хотелось бы мне, чтобы он приехал сюда на какое-то время, в отпуск. Из Португалии пришли плохие новости, да?

Росса оказалось не так-то просто увести в сторону от темы.

— Они разговаривали? Джордж ее узнал?

— Как я понимаю, она сама ему назвалась. Но с тех пор пошло несколько месяцев, это было еще летом, до твоего отъезда.

— И мне не сказали?

— Я решила, что ты будешь волноваться, а не было нужды волноваться.

— В следующий раз предоставь мне самому решать.

— Ты уже был поглощен мыслями о предстоящей поездке в Португалию. Я не хотела тебя отвлекать.

— То есть не хотела, чтобы я отчитал Клоуэнс. Иисусе, какая же ты обманщица!

— А теперь ты украл мое словечко!

Джереми покинул пляж и теперь входил в ворота.

Росс предостерегающе стиснул руку жены.

— И все-таки это показывает, что я со своими добрыми намерениями хожу по канату. Ты велишь забыть и простить, и в целом я согласен... но как только ты упомянула о его приезде в Тренвит, несомненно, чтобы позлорадствовать над тем, как дом приходит в упадок, и дать указание Харри скопидомничать еще больше, да еще... еще он разговаривал с Клоуэнс... От всего этого у меня снова сжимаются кулаки, и я готов... готов...

— От чего у тебя сжимаются кулаки, отец? — спросил Джереми, подойдя ближе. — Кто должен дрожать?

— Если бы это вызывало у моих детей чуть больше дрожи, в Нампаре стало бы больше порядка, — сказала Демельза.

— Брось, мама, — отозвался Джереми, — ты прекрасно знаешь, что слишком любишь своих детей и не станешь вставать у них на пути.

— Не стоит на это рассчитывать, — сказал Росс, сжимая кулак. — Если ты...

— Но я на это и рассчитываю! — ответил Джереми. — Прямо сейчас. Серьезно. Мы можем минутку поговорить серьезно?

— Мы говорили совершенно серьезно, пока не появился ты.

Джереми переводил взгляд с одного на другого, раздумывая, не совершил ли он тактическую ошибку, когда решил поговорить сразу с обоими. Раньше ему часто было легче добиться своей цели, если он рассказывал всё одному из родителей, чтобы тот передал другому. Они обсуждали это, и нередко один выступал в роли адвоката Джереми. По крайней мере, так ему казалось.

Но это дело, пожалуй, слишком важное, чтобы так поступить.

— Отец, вчера утром я не пошел на Грейс, как обычно, — сказал он. — Я пошел другим путем, прогуляться вдоль утесов. Оттуда открывается прекрасный вид. Песок был таким чистым — ни плавника, ни обломков. Но к сожалению, начало моросить. Помнишь? Около десяти. И я подумал, вот ведь незадача, я же промокну, и зазря, нужно где-нибудь укрыться. Вот я и решил спуститься в Уил-Лежер. Она как раз кстати подвернулась — стоит прямо на утесе. Ну, я и спустился.

Ясное утро померкло. С юго-запада наползали груды облаков, похожие на дым от костра, пока еще не угрожающие, но к полудню они потемнеют и сгустятся.

— Я же запретил тебе спускаться в Лежер!

— Я такого не помню, отец. Помню только, ты это не сильно одобрял.

В глазах Росса мелькнула ирония.

— И что ты там нашел? Золото?

— Шахта в плохом состоянии. Некоторые штреки обвалились, пришлось возвращаться и искать новый проход. На тридцати саженях стоит вода, два фута воды, и она стекает вниз.

— Опасно спускаться туда одному, — сказала Демельза, ее кольнули воспоминания.

— Я был не один, мама. А с Беном Картером.

— Он тоже просто гулял по утесам?

— Именно так... Что ж, по правде, мы гуляли вместе.

— Я не сомневался. Итак, вы спустились в шахту и промокли больше, чем под дождем. И что ты насчет этого думаешь?

— Ну, Бен умнее меня и в десять раз опытней. Он считает, что стоит углубить пару шахтных стволов, скажем, саженей на двадцать.

— Какие именно?

— Мы думали об этом. В окрестностях жилы обычно тянутся на запад и восток, значит, можем продолжить разработку залежей олова в Уил-Грейс или снова пробиваться к старым выработкам в Треворджи. В любом случае, медь исчерпана только на верхних уровнях.

— Без насоса глубже не забраться, — сказал Росс, поразмыслив.

— Можем попробовать на паре стволов через несколько месяцев, если весна выдастся сухой, с ручными насосами, пока не появятся признаки годной жилы.

— И что тогда?

— Тогда можем установить паровой насос.

— Но ведь Уил-Лежер принадлежит Уорлегганам, — вмешалась Демельза.

— После спуска мы повидались с Хорри Тренеглосом. Ведь когда шахта закрылась, еще был жив его дед. Хорри расспросил отца. Мы считали, что Уорлегган мог продать свою долю. Но похоже, ничего подобного. К тому времени Уорлегганы уже скупили доли большинства акционеров. Так что они распродали с шахты всё сколь-либо ценное и объявили о временной приостановке работ. Так всё и осталось. Насколько известно мистеру Тренеглосу — он владеет восьмой долей, а Уорлегганы — семью восьмыми, хотя ему кажется, что у капитана Хеншоу есть родственник, отказавшийся продать свою шестьдесят четвертую часть... Сейчас это место не стоит ни гроша. Несколько каменных строений и дыра в земле.

— Поверь, Уорлегганы сохраняют интерес в этой дыре, — сказал Росс.

— Так что это неосуществимо, — добавила Демельза.

— Вообще-то... — Джереми откашлялся, переводя взгляд с одного родителя на другого. — Я уговорил Хорри убедить отца вмешаться.. Например, заглянуть в банк Уорлегганов во время следующего визита в Труро и сказать, что он хотел бы снова открыть Уил-Лежер. Не сомневаюсь, они ответят, что условия неблагоприятные... Тогда он может предложить выкупить их долю, чтобы продолжить самостоятельно. Они с удовольствием продали бы ему то, что не хотят продавать нам.

— У мальчика развивается деловая хватка. А это коварство в лучших традициях... — сказал Демельзе Росс. — Ты полагаешь, Джон Тренеглос должен выступить своего рода номинальным держателем?

— Не совсем, отец. Мы полагаем... если цена не будет слишком высока — он мог бы выкупить треть.

— Это совсем не похоже на известного мне Джона Тренеглоса.

— Предприятие может принести выгоду. Ранее его отец извлек из шахты неплохую прибыль. К тому же земля принадлежит Тренеглосу, и если шахта откроется, он в накладе не останется. Так же, как мы с Уил-Грейс все эти годы.

— В былые времена мистер Хорас Тренеглос выкупил лишь одну восьмую — и то без всякой охоты.

— Да... тут такое дело. Хорри говорит, что с тех пор как корабль Винсента пошел ко дну, родители изо всех сил стараются удержать его дома. Он думает, они могли бы поддержать идею передать ему долю в шахте.

— А остальные две трети?

— Я думал, треть купишь ты, отец. А на оставшуюся часть мы могли бы найти покупателя. Не думаю, что с вашими именами во главе списка владельцев у нас будут проблемы с привлечением нескольких инвесторов.

— Ты неожиданно практичен и предприимчив, — сказал Росс спустя мгновение. — Определенно что-то изменилось.

Джереми покраснел.

— Я просто решил, что дело стоящее, ведь Уил-Грейс близка к истощению...

Голос юноши упал до невнятного бормотания. Демельза посмотрела на него.

— Двадцать лет назад, — сказал Росс, — когда мы с кузеном Фрэнсисом открыли Уил-Грейс, это обошлось нам примерно в двенадцать сотен фунтов. Сегодня, вне всяких сомнений, выйдет тысячи в полторы, без учета затрат на покупку шахты. Я знаю, сразу все расходы не свалятся, но насос — если до этого дойдет, а дойдет наверняка — будет стоить около тысячи.

Солнце первый раз скрылось за настоящим облаком. Краски дня поблекли, а затем вспыхнули вновь.

— Я изучал паровые насосы, — сказал Джереми. — Пока тебя не было. Думаю, что смогу сконструировать подходящий — с Аароном Нэнфаном и одним из Карноу в качестве помощников. Стоимости изготовления деталей это, конечно, не снизит, но в итоге экономия выйдет значительная.

Росс уставился на сына, а затем перевел взгляд на жену.

— Это правда?

— Если он так говорит, Росс, значит правда.

— Но Джереми, — произнес наконец Росс, — нельзя научиться этому за несколько месяцев, только изучая чертежи, как бы ты ни старался.

— Я не только изучал чертежи.

— Мне следует в этом удостовериться. В любом случае, стоимость не снизится больше чем... на пятнадцать процентов?

— Думаю, на двадцать, отец.

— И все же не стоит собирать насос, который из-за некоторых, возможно даже небольших, просчетов в конструкции поставит под угрозу остальные восемьдесят. Однако... — тут Джереми собрался было вставить слово, но Росс продолжил, — подумаем об этом позже. Предположим, мы решим, что открытие шахты — хорошая идея. Очевидно, прежде чем мы это решим, нужно кое-что прояснить. Для начала — устранить пару препятствий. И до тех пор размышлениям о насосе придется подождать. Во-первых, так ли перспективна шахта, как, кажется, утверждает Бен? Хотя идея вторгнуться на территорию собственности Уорлегганов мне не нравится, я желаю спуститься. И если Заки Мартин чувствует себя достаточно хорошо, мне хотелось бы взять его с собой. Во-вторых, если мы убедимся в справедливости оценок, согласятся ли Уорлегганы на продажу?

— Да, — признал Джереми, пока что довольный ходом разговора. — Именно так и следует поступить.

Бьющий в лицо ветер и, быть может, тон сына, заставили Росса нахмуриться.

— Дорогая, мы помешали твоим садовым делам.

— Ох, я повожусь еще немного.

— Я тебе помогу, — сказал Джереми.

— Хорошо. Можешь попробовать повыдергивать этот пырей из фуксий, — сказала Демельза. — Ужасная работа, я все пальцы поранила... — она вскинула голову, снова отбрасывая волосы. — Как думаешь, Росс, Джордж действительно продаст свою долю?

Они посмотрели друг на друга.

— Сейчас — вполне возможно, — заметил Росс. — Даже по выгодной для нас цене.

— И тут мы даже не сыграем роль Каиафы, — сказала Демельза.

— Ладно, в пятницу я увижусь с Джоном Тренеглосом. Тогда и обсудим.

Как только Росс ушел, Джереми сказал:

— У вас двоих есть секретный язык, который до сих пор меня поражает. Проклятье, что значит это... эта библейская ерунда? Ты ведь говорила о Каиафе?

— Не бери в голову, — ответила его мать. — Иногда правильнее остаться непонятым...

— Особенно собственными детьми... Мама.

— Да?

— В следующую субботу я хотел бы уехать на ночь.

— Не на Силли же опять?

— Нет. Хотя одно из другого вытекает. Тревэнионы, которые были столь добры, когда мы пристали к берегу рядом с их домом, устраивают небольшой прием и приглашают меня остаться на ночь.

— Как мило... А Клоуэнс они не позвали?

— Нет... Я не уверен, что им вообще известно хоть что-нибудь о моей сестре.

— Просвети их при случае. Ей нужно выходить в свет.

— Да, я знаю. Прости. Но... э-э... мог бы я предложить кое-кому из них... мисс Кьюби Тревэнион... где-нибудь в конце месяца провести вечер у нас? Мы ведь не устраивали прием на Рождество, потому что отец отсутствовал. Может быть, теперь это будет уместно. Я не имею в виду нечто грандиозное. Человек десять-пятнадцать?

— Пасха в этом году ранняя. Мы могли бы организовать что-нибудь после окончания Великого Поста. Ты встречался с родителями мисс Тревэнион?

— Отец её умер много лет назад. Я видел её мать. Брат... то есть, старший брат, майор Джон Тревэнион... он отсутствовал, когда я был у них в прошлый раз. Джон — глава семьи, но недавно потерял жену. Она была очень молода. Другой её брат, капитан Джордж Беттсворт, погиб в Голландии. Есть еще третий брат, Огастес, но я еще его не видел, и сестра — Клеменс.

Демельза отстранилась, глядя на то, как сын рассеянно дергает пырей.

— В такие времена я не ожидала бы от них праздничного настроения.

— О, это музыкальный вечер. Клеменс играет на клавесине. Полагаю, присутствовать будут лишь немногочисленные соседи.

— Кьюби тоже играет?

Он поднял взгляд и снова покраснел.

— Нет. Только поет немного.

— Мило, — сказала Демельза. — Прошу, передай ей, что я была бы рада знакомству.

Теперь она поняла, что за странности — или же, напротив, вовсе не странности — происходили с Джереми в последние несколько недель. Сын летел вперед, словно под действием одного из тех электрических разрядов, о которых писали в газетах. Кроме того — правда ли? — как ей показалось, только что на пляже он кричал во все горло вместе с Изабеллой-Роуз. И разве не могла мисс Кьюби Тревэнион стать объяснением всему?

Глава седьмая

I

Девушка, чье лицо, как однажды заметила её мать, напоминало едва раскрывшую лепестки ромашку, была, вопреки репутации, не столь откровенна со своей семьей. В пятницу, встретив молодого Лобба — сына старого Лобба, — который ехал вниз по долине, везя с собой почту, она уже не в первый раз стала допытываться, не пришло ли что-нибудь ей. В этот раз — не напрасно.

Открыв и прочитав письмо, она не стала, как следовало бы, рассказывать о нем за обедом. Хотя сообщение о записке от Стивена Каррингтона было бы интересно всем присутствующим за столом. Вместо этого она сунула письмо в карман юбки, запрятав его под носовым платком, и вовсе не стала о нем упоминать.

Мисс Клоуэнс, дорогая Клоуэнс! (так оно начиналось)

Вы будете гадать, что же со мной приключилось. Большую часть времени, прошедшего с тех пор, как нас едва не схватили таможенники, я провел в Бристоу. Я даже и теперь переживаю, удалось ли Джереми благополучно удрать. Мой люггер «Филипп» стал причиной некоторых проблем. Говорят, что я то ли не имею, то ли не могу подтвердить свои права на трофей. Так что я все еще в Бристоу, решаю возникшие в связи с этим делом затруднения. Я упрямец и не сдамся, ибо ни у кого другого нет больше прав на призовые деньги. Когда все закончится, я вернусь в Нампару, где живет моя любовь. Мисс Клоуэнс, я касаюсь вашей прохладной кожи кончиками своих пальцев. 

Искренне ваш,

Стивен Каррингтон

Странное письмо от странного человека. Перехвати его отец — беды не избежать! Клоуэнс запуталась в собственных смешанных чувствах. Но в потоке этом выделялось одно — то, что было мрачнее всех остальных.

На следующий день — именно в эту субботу Джереми отправился в Каэрхейс — Клоуэнс уже знала письмо наизусть. Она брела по Солу под блеклыми лучами солнца, неся с собой гостинцы для Пэйнтеров, и снова и снова повторяла про себя некоторые фразы. «Вернусь в Нампару, где живет моя любовь». «Моя любовь». «Мисс Клоуэнс. Я касаюсь вашей прохладной кожи». «Мисс Клоуэнс, дорогая Клоуэнс». «Я касаюсь вашей прохладной кожи кончиками своих пальцев». «Вернусь в Нампару». «Вернусь в Нампару, где живет моя любовь».

Добравшись до обшарпанных коттеджей деревни Грамблер, Клоуэнс непокорно тряхнула головой, едва не потеряв из-за этого свою розовую соломенную шляпку. Этот жест подошел бы, скорее, пловцу, настигшему волну, а не юной леди из поместья, наносящей благотворительный визит. Но именно так Клоуэнс, казалось, пыталась оттолкнуть, отшвырнуть прочь того темного зверя, который черпал её жизненные силы, заставляя кровь бежать быстрее, а сердце бешено пульсировать. Сейчас об этом стоит забыть. «Вернусь в Нампару, где живет моя любовь».

Она увидела, что Джуд Пэйнтер выбрался на свежий воздух. В эти дни его выходы из дома стали событием примечательным, потому что в свои семьдесят восемь лет он почти перестал двигаться. Пруди, сущая девчонка, была младше его на десять лет. Она все еще оставалась энергичной, насколько подобное понятие вообще когда-либо входило в число её достоинств. Теперь ей пришлось взять дела в свои руки, раз Джуд мог лишь шаркать ногами по ступеням, опираясь на трость. Он потерял в весе, но лицо раздалось, распухнув от возраста, злобы и пьянства. На дворе еще стоял март, но погода была теплой, однако Джуд завернулся во множество старых тряпок, отчего походил на восседающую на камне жабу. Увидев его на улице, Клоуэнс испытала прилив облегчения. Теперь, если повезет, она сможет покончить с делами прямо здесь, избавившись от необходимости заходить в провонявший дом.

Когда подошла Клоуэнс, Джуд сплюнул и уставился на неё налитыми кровью глазами, наполовину скрывшимися среди избороздивших лицо морщин.

— Мисс Клоуэнс, значит. Где же сегодня ваша мамуля, а? Представляю, как мы ей надоели. Представляю, как она мечтает от нас избавиться. Не удивлен. Стань бездомным и обездоленным, и узнаешь, кто твой настоящий друг...

— Я принесла тебе печенье, Джуд, — весело произнесла Клоуэнс. — И немного выпить. Есть еще пара вещичек для Пруди.

Звуки голосов просочились за открытую дверь, и Пруди вышла из дома, вытирая руки о грязный фартук и улыбаясь. Следом за женщиной вышагивала утка и восемь крошечных утят.

— Они вылупились! — воскликнула Клоуэнс. — Все здоровенькие? Когда?

— Ох, некоторое время мы уже вместе. У Нози не хватало перьев, чтобы укрыть всех. Она потеряла покой, носилась туда-сюда. И я решила, раз уж она высиживает восьмерых сразу, нужно ей подсобить. И я отобрала себе троих.

— О чем ты?

— Прям тут, — Пруди указала на свою полную грудь. — Держала их там день и ночь, день и ночь. Днем-то было удобно, но ночью я боялась на них улечься.

— Воистину, две недели смотрела, — заявил Джуд. — А как же я? Как же я? Меня она вниманием не баловала. Ни единой минуточкой. Она, видите ли, думала о яйцах. «Не делай так, не делай сяк, — говорила она, — иначе я разобью яйца». «Не тряси меня, когда я помогаю тебе подняться, иначе я разобью яйца». «Никуда не могу нынче выйти, я должна сидеть с яйцами». Ишь, какая недотрога!

— Запихнуть бы тебя в каменный ящик да зарыть заживо, — сказала Пруди. — Как двадцать лет назад, когда ты едва тем и не кончил! Заходите, мисс Клоуэнс, я сделаю вам чашечку чая.

— Мне нужно в мастерскую Пэлли, — ответила Клоуэнс. — Но благодарю.

— И только посмотри на них теперь, — не мог угомониться Джуд. — Срущиеся жалкие твари. Куры не пачкаются. С курами можно жить. Куры даже кучу навалят, как джентльмены, чего и следовало ожидать. Но не утки. Только гляньте на пол в кухне. Весь испоганен утиным дерьмом!

— Захлопни пасть! — огрызнулась уже начинавшая раздражаться Пруди. — Иначе я оставлю тебя здесь замерзать, когда сядет солнце. У мисс Клоуэнс есть дела поприятнее твоих жалоб!

— Это неправильно, — закричал Джуд. — Недостойно. Неподобающе. Эти утки срут везде, где хотят. Это неприлично.

К его вящей досаде, обе женщины отошли в сторонку, и Клоуэнс передала Пруди полсоверена, посланные Демельзой. Как и прежде, Пруди сильно обрадовалась, мысленно уже превратив деньги в кварты джина, и проводила мисс Полдарк вниз по тракту, на ходу комментируя текущую вокруг жизнь.

Главными целями нападок стали её ближайшие соседи — три брата Томаса, которые не только совершили преступление, несколько лет назад перебравшись в Сол из Порттована, но к тому же усугубили его, прикрыв находившуюся здесь с незапамятных времен лавку с джином, потому как они, видите ли, трезвенники и методисты. Однако их религиозность и воздержание от выпивки не уменьшали всех иных грехов, в частности, как утверждала Пруди, бессовестную похотливость.

Каждый день Джон, старший брат, чье имя часто сопровождалось скабрезными комментариями, навещал Винки Митчел в её коттедже на другом краю Сола. Он был точен, как часы, если только не выходил в море. По вечерам святоша топал через пустошь, чтобы ровнехонько в десять, словно по часам, оказаться у нужного дома. Происходящее внутри сомнений не вызывало, потому что Винки Митчел, привязанная к своему одноглазому, глухому и прикованному к постели мужу, была известной любительницей бесстыжих извращений.

Что до Арта Томаса, этот бесстыдник волочился за тетушкой Иди Пермеван, а она на тридцать лет его старше, да к тому же сдобная и круглая, словно шафрановая булочка. Конечно же, все знали, в чем дело. Детей у Иди не было, и с тех пор как умер Джо, некому было заниматься кожевенным делом. Сильный молодой парень — как раз то, что нужно для возрождения промысла. Всё не так плохо, да вот только известно, что Арт падок до девок. И кто поверит, что женившись на тетушке Иди, он удовлетворится тем, что она сможет ему дать? А еще есть Музыкант Томас — младший брат, конюх в Плейс-хаусе. Его Пруди считала самым опасным из троих, потому как он до сих пор ни на чем не попался. Но когда тебе восемнадцать, а ты все еще поешь в хоре и ходишь на цыпочках, будто муха...

— Некоторые, — почесываясь, заявила Пруди, — считают его Томом Подглядывающим. Пусть тока попадется, говорю я, и окажется в смоле и перьях, прежде чем моргнуть успеет!

Ворчание это продолжалось до тех пор, пока Пруди, жалуясь на ноги, не повернула домой. Клоуэнс продолжила идти, полагая, что Пруди ворчливо осветила лишь парочку темных углов, таящих деревенские скандалы. По большей части все они уже были известны. Хоть жизнь Клоуэнс протекала вдали от деревни, в Нампаре, семья слишком сблизилась с местными жителями, чтобы не знать каждого лично. Капитан Полдарк — несмотря на статус землевладельца, а теперь, когда Тренвит опустел, и единственного сквайра в округе — всегда был с ними дружнее, чем полагалось. Можно предположить, что жена его, дочь шахтера, постарается расширить пропасть, чтобы избежать сравнения. Но этого не произошло. Один из братьев Демельзы был местным проповедником и женился на девушке из Сола, тем самым закрепив своеобразную связь.

Клоуэнс знала здесь всех. Следом за Томасами жила старая мисс Прут — о которой Пруди мрачно бормотала: «Её мать была мисс Прут, и мать её матери была мисс Прут», — крупная, дородная, веселая женщина без единого зуба. Затем встретился выводок детишек Триггсов, копошащийся в грязи. Потом — две девушки у водокачки, набирающие воду и хихикающие — Анни Код и Нелл Рови. Одна рябая и худенькая, а вторая — широкобедрая и коротконогая фермерская дочка. Когда Клоуэнс проходила мимо, подружки улыбнулись, полуприсели в реверансе и зашептались.

На другой стороне улицы в дверном проеме стояла Джейн Боттрел (золовка Неда) с всклокоченными черными кудрями, широкими бровями и большими желтыми зубами. Муж её умер, перевозя контрабанду, из пятерых детей выжил лишь один. Теперь он работал на Уил-Грейс. В следующем домике стояла тишина, хотя всем известно, что он битком набит Биллингсами. Дальше стояли коттеджи Стивенсов, Бисов, кожевенная мастерская Пермеванов, за ней раскинулось поле с пасущимися козами. Оно протянулось до первых заброшенных строений шахты Грамблер. Остальные домики были раскиданы по округе. Клоуэнс знала здесь всех. Она помнила запах этого места, запах коз и свиней, сменявший вонь тухлой рыбы Сола. И, разумеется, зловоние выгребных ям, которое не оскорбило бы лишь самый непривередливый нос. К счастью, девять дней из десяти дул чистый холодный ветер.

Именно в этой деревеньке Стивен Каррингтон обосновался после того, как покинул Нампару. Дом Нэнфана был чуть дальше, у деревенского пруда. Спустя многие годы Томасы все еще вызывали подозрение у Пруди и ей подобных, но Стивена приняли со всей возможной доброжелательностью. Разумеется, ведь он был другим. Моряк, спасенный и оставшийся на поправку, он не собирался здесь обосноваться и выстроить дом, а потому вызывал лишь сочувствие и доброту, а не подозрительность и осторожность. Вскоре он стал пить с мужчинами и, возможно, заигрывать с женщинами. До Клоуэнс доходили слухи. Но ведь без них не обходилась ни одна деревня. Что, если он вернется и действительно сделает это место своим домом? Как взглянут на него тогда? И как взглянет на это она? При этой мысли по коже побежали мурашки. Из письма совершенно ясно следовало, что он собирался вернуться.

Джереми отбыл чуть позже. Он уехал на Мальве, маленькой кобыле, которую Демельза и Сэм как-то купили в Труро, и прихватил с собой одолженную на время лошадь. Он направился через Марасанвос, Зело, Сент-Аллен и Сент-Эрме, пересек в Трегони главную дорогу, идущую от Труро до Сент-Остелла, а потом двинулся по покрытым листвой тропкам и дорожкам, прямиком к южному побережью.

День был словно затянут паутиной — в теплом после сильного дождя воздухе стояла пелена, сотворенная из солнца и тумана. Повсюду распространилась прекрасная, волшебная морось с лужицами чистой воды на земле и бегущими по полям ручьями. На паутинках, украшающих ветви кустарников и деревьев, сверкали капли дождя. Демельза всегда говорила, что нет худшего времени для пауков, ведь ни одна муха не окажется столь глупа, чтобы попасться в сети, которые видны каждому встречному.

Вместе с Джереми она поднялась вверх по долине, прямиком до Уил-Мейден и молельного дома, желая как можно дольше разделить с ним удовольствие и волнение. И пусть Демельза осознавала свою непричастность к чувствам сына, ей нравилось, что он так оживлен, так напряжен, так готов сорваться или, напротив, развеселиться. В конце концов, он теперь совсем не походил на её Джереми, вопреки детской нервозности и склонности к болезням превратившегося в этого легкого на подъем молодого человека. Прежний Джереми, казалось, предпочитал наблюдать за течением жизни, а не вмешиваться в неё.

Демельза следила за ним с вершины холма. Ладно, к лучшему или к худшему, но с ним что-то происходит. Боль и радость. Она лишь надеялась, что мисс Кьюби будет его достойна. И добра. Девушки умеют уколоть, словно нанося удары крохотными ножиками, а ведь часто в том даже нет надобности. В таком состоянии человек очень уязвим. Что думает обо всем этом Росс? Он мало говорит, пока не уверен точно. Его старшая дочь едва не отдала свое сердце красавцу-моряку со вздорным характером, одновременно не оставаясь безучастной к интересу, проявленному к ней лордом Эдвардом Фитцморисом — письмо от него только что прибыло. Его сын уезжает, чтобы встретиться со своей первой девушкой. Причем девушкой очень подходящей, с красивым домом и древней родословной. И все это происходит одновременно. Возможно, таково нормальное положение вещей: двое детей, младшая из которых, будучи девочкой, повзрослела быстрее, в один год подходят к внезапной зрелости и вместе сталкиваются с похожими трудностями.

Когда фигурка Джереми стала совсем маленькой, а затем и вовсе пропала за изгибом долины, Демельза бросила взгляд в сторону Грамблера, где увидела дочь, которая возвращалась со своей теткой. Золовка Демельзы вела молодого бычка, обернув веревку вокруг его шеи и морды, а Клоуэнс шла позади, дружески подталкивая теленка, когда тот, как обычно, упрямился.

Много лет назад, когда казалось, что сердце её брата Дрейка разбито потерей Морвенны, ужасно и безвозвратно вышедшей замуж за преподобного Осборна Уитворта, Демельза решила спасти его, представив молодой красавице Розине Хоблин, удивительно умной и изящной дочке Джаки. Дрейк согласился жениться на Розине, но этому помешал несчастный случай с мистером Уитвортом — к несчастью для Розины и, в конечном итоге, к радости Дрейка, свадьба так и не состоялась. Демельза продолжала дружить с Розиной, но старательно избегала знакомить её с Сэмом, своим вторым братом, который разбирался с собственным разбитым сердцем. С неё довольно. Свахи могут быть опасны для общества. Она уже обожглась.

На самом деле Сэм с наслаждением шел собственным путем, поддерживаемый верой в спасение на том свете и даже не думая ни о ком, с тех пор как потерял Эмму. Когда Дрейк и Морвенна переехали в Лоо, где Дрейк взял на себя управление верфью Росса, Росс предложил мастерскую Пэлли Сэму. Тогда Сэм подумал и отказался. Его паства жила на земле Полдарков, вокруг Нампары, Меллина, Сола и молельного дома. Он не желал забираться слишком далеко. Лучше оставаться скромным шахтером, чем быть лавочником, став выше большинства представителей своей общины. Кроме того, он не был ни колесным мастером, ни умелым плотником.

Потому некоторое время мастерская Пэлли пустовала, а поля вокруг нее оставались невспаханными.

Но несмотря на счастливую уверенность в Спасении и славе, ожидающих в жизни иной, эту жизнь нужно было прожить, а потому Сэм, находя опору в своих убеждениях, все же страдал от потери больше, чем казалось. В своем мрачном коттедже он остро ощущал одиночество. И вот однажды, подходя к Солу с миссией надежды, он повстречал Розину Хоблин и её замужнюю сестру Парфезию. И не смог не отметить разницы между женщинами.

Парфезия была моложе. Шумная, смешливая, со щербатой улыбкой, она прижимала к себе двух чумазых детей, в то время как третий плелся следом. Розина же, такая тихая и воспитанная, тем не менее казалась одаренной, уверенной и сообразительной, что невероятно впечатлило Сэма. Он уже знал, что Розина не придерживается его религиозных убеждений, однако регулярно посещает церковь. Мимоходом Сэм отметил, что девушка привлекательна: темные глаза, изящные черты лица, нежный рисунок щек, ухоженные черные волосы, скромная обаятельная улыбка.

Вот так, потихоньку, между ними зародилась привязанность. Не желая вмешиваться, Демельза только затаила дыхание и скрестила пальцы. Розина, обманутая дважды и не по своей вине, в 1801 году уже встретила тридцатилетие. Слишком утонченная, чтобы стать простой женой шахтера, но не обладающая достаточным воспитанием, чтобы привлечь джентльмена, она представляла собой идеальную партию для методистского проповедника, который и сам был низкого происхождения, но через брак сестры оказался связан с Полдарками. Что уж говорить о его особых отношениях с Богом. Но несмотря на свои высокопарные, граничащие с надменностью речи, Сэм во всех смыслах был по-настоящему хорошим человеком. Они поженились осенью 1805 года, за месяц до Трафальгара и спустя два года после начала отношений.

В качестве свадебного подарка Росс снова предложил Сэму теперь уже полуразвалившуюся мастерскую Пэлли, и на этот раз предложение оказалось принято. В конце концов золовка Демельзы стала жить здесь, как и планировала. Все вышло очень странно и до странного приятно. С тех пор минуло пять с половиной лет. Сэм восстановил дело, хотя всё не шло столь же хорошо, как при Дрейке, а Розина, с наконец вырвавшимся на волю характером и энергией, превратила дом и шесть акров земли в небольшую ферму, где выращивали кукурузу, овощи и пасли скот.

Вот как образовалась вышагивающая к ней процессия. Хотя у Сэма и Розины не было детей (печальный факт для них обоих), совсем недавно появился теленок, которого Росс предложил купить. Именно это послужило поводом теперешнего появления животного.

Бычки от природы несговорчивы, и потому идущим рядом людям то и дело приходилось останавливаться. Издалека казалось, что Розина, самая слабая из двоих, куда менее решительно тянула быка за голову, нежели Клоуэнс, подталкивающая его сзади. Когда женщины добрались до сосен, Демельза разглядела, как они смеются и обмениваются любезностями. Испытывая угрызения совести, она подумала, что такая жизнь не очень подходит Клоуэнс, как и Розине — простая, незатейливая, полная тяжелой работы. Жизнь, проходящая рядом с землей и морем, подчиняющаяся прихотям дневного света и тьмы, ветрам и бурям, посевам, жатве и сменам сезонов. Но есть ли жизнь лучше этой, если проживаешь её рядом с любимым? Хотя есть и риск. Прежде чем Розина благополучно обосновалась в этой гавани, жизнь её была тяжела. Возможно, Клоуэнс повезет больше. Пускай Клоуэнс повезет больше.

— Мама! — сказала Клоуэнс. — Я думала, ты сегодня за выпечкой! У тебя голова не болит?

— Не болит, — заверила её Демельза, улыбаясь и целуя Розину. — Как ты? Это вы ведете Эдди или он — вас?

— Так вы помните его имя! — воскликнула Розина. — Думаю, я буду только рада сбыть его с рук. Он такой упрямый, кто знает, что будет, когда он подрастет!

Розина не отличалась упитанностью, но благополучие и достойная работа придали её стройному телу силы и гибкости. Ее хромота была едва заметна, кожа светилась здоровьем, а взгляд прекрасных глаз после замужества и обретения определенного статуса стал менее тревожным и более спокойным. Демельза и не чаяла, что между этими двумя возможен брак по любви, но, тем не менее, все получилось.

— Как Сэм? — спросила она.

— Распрекрасно. Привести Эдди должен был он, но Клоуэнс подошла как раз вовремя, потому я сказала, что бычка поведем мы, в смысле, мы с ней, а Сэм пускай займется другими делами.

«Спасение» настигло Розину шесть лет назад, и хотя говор её никогда не походил на речь Сэма, фразы теперь обрели ту же цветистость. Женщины повернули, чтобы вместе сопроводить Эдди в Нампару. По дороге теленок прильнул к Демельзе, касаясь своим шершавым языком руки и запястья. На мгновение Демельза почувствовала себя странно, словно в тумане. Она будто вернулась на четверть века назад. В ту ночь она решила, что единственный способ остаться в Нампаре, вопреки желанию отца, желающего видеть её дома — заставить Росса затащить её в постель. Дело было вечером, и она кормила телят вместо Пруди. Там, у дальней стены коровника, где топтавшиеся вокруг телята щипали мокрыми губами её платье и руки, в голове у нее созрела идея. Росс уехал в Труро, пытался спасти от тюрьмы Джима Картера, а когда вернулся, Демельза направилась к нему, совершенно ясно давая понять свои намерения.

Так все и произошло, а через несколько месяцев Росс женился на ней. Она родила ему четверых детей. Дочь умерла. А двое старших теперь пойманы в сети тех же неудержимых страстей, что овладели ею в ту ночь. Возможно, эмоции эти просто бурлили где-то внутри, словно морской дракон, медленно плавающий в глубоком омуте. Но проснувшись однажды, они больше не знали покоя. До самой старости — иногда Демельзе приходилось слышать, что чувства эти будут неподвластны даже тогда. Однако в молодости едва контролируемые порывы еще не ведают ограничений разума. Чувства принесли этому миру проблем не меньше, чем счастья.

— Мама, с тобой точно все в порядке? — спросила Клоуэнс. — Выглядишь не очень.

— Всё хорошо, благодарю, — ответила Демельза. — Просто что-то меня знобит.

III

Прием в Каэрхейсе устроили небольшой. Присутствовали только члены семьи, Джереми и Джоанна Бёрд, подруга Клеменс, гостившая в доме. Джереми был польщен.

Изнутри размеры особняка оказались совсем не столь впечатляющими. Он был не особо просторным, а эффектные бастионы только пускали пыль в глаза. Кроме того, он не походил и на уютный дом с болтовней за трапезами, когда все перешучиваются, передают друг другу блюда и, пока это вписывается в рамки разумной вежливости, ведут себя в соответствии со своим настроением.

Похоже, в этом доме настроение задавал майор Тревэнион, чье место во главе стола отнюдь не было номинальным. Ему едва стукнуло тридцать, но голубые глаза на румяном лице выглядели воспаленными, а светлые, зачесанные назад волосы начинали редеть в области лба. Он был в простом черном шелковом сюртуке и обтягивающих желтых панталонах. Майор был неразговорчив, а может, лишь временно не испытывал желания болтать, что послужило знаком для всех остальных. Для всех, кроме Кьюби, самой молодой из собравшихся, не желающей подчиняться. Его мать, старая миссис Беттсворт, хоть старой она и не выглядела, сидела поджав губы и не прилагала особых усилий, чтобы развеселить гостей. Блюда отличались от привычных: гороховый суп, треска с огурцами и креветочным соусом, жаренные устрицы, запеченный молодой гусь, а на десерт — яблоки, апельсины, орехи и изюм.

Когда обед закончился, свет дня еще не померк, а потому Джереми дерзко предложил мисс Кьюби прогуляться с ним по берегу моря.

— Там дождь, — ответила она.

— Думаю, он почти закончился.

— Что ж, мне нравится дождь.

Миссис Беттсворт подняла голову от вышивания.

— Джоанна и Клеменс пойдут с вами. Им полезно подышать свежим воздухом.

Другие девушки отнеслись к затее без энтузиазма, но когда о своем желании отправиться на прогулку объявил Огастес Беттсворт, их настроение изменилось. Вскоре пятеро молодых людей покинули замок и начали спуск по грязной садовой тропинке, бегущей мимо пруда к морю. Джереми оказался прав, кратковременный дождь уносился прочь, оставляя после себя лужицы, сверкающие в свете ранних сумерек. Сквозь легкие облака проглядывал полумесяц. После северного побережья здешнее море казалось покорным и спокойным.

— Чем занимаетесь, Полдарк? — спросил Огастес.

Ему было около двадцати восьми. Симпатичный молодой человек с красивыми светлыми волосами, собранными в хвост, и скрипящими даже на сырой земле сапогами.

— Помогаю отцу, — ответил Джереми. — В основном в шахте.

— Несколько лет назад ваш отец имел в Корнуолле отличную репутацию. До сих пор имеет, полагаю. Члены парламента нынче идут по пенни за пару, но мало кто из них живет в этом проклятом графстве. В газете писали, он вернулся из какой-то миссии. Что за миссия? Где он был?

— Государственные дела, — коротко бросил Джереми. — Кажется, в Португалии.

— Что ж, слава Богу, мы еще воюем с лягушатниками. Я думал, все изменится, когда за дело возьмется Принни. Хотя неплохо бы разжиться несколькими хорошими генералами.

— Мой отец хорошо отзывается о Веллингтоне.

— Этот генерал сипаев! Сомневаюсь, что он смыслит хоть что-нибудь в британских войсках! Что до Чатема — он способен вести людей за собой, примерно как каменная статуя на пьедестале, покрытая голубиным пометом! Только посмотрите на погубивший моего брата хаос, учиненный им у Валхерена! Нам не побить Бонси, пока мы обзаведемся новыми Мальборо.

— Кроме того, я интересуюсь паром, — сказал Джереми.

— Паром? О чем это вы? Как из чайника что ли?

Девушки захихикали.

— Вроде того, — ответил Джереми, игнорируя провокацию. — Можно, однако, найти пару лучшее применение. Например, в насосах для шахт. Я верю, что в свое время он найдет себе место и на дорогах.

Огастес остановился и пошевелил тростью в луже. Поскольку он шел впереди, а тропа была узкой, остальным также пришлось остановиться.

— Дорогой Полдарк, вы, должно быть, не всерьез. Неужели речь идет о колесящем по дорогам экипаже с огромным чайником в центре и горящим под ним огнем?

— Что-то вроде того.

— Он будет крутить колеса?

— Да.

— Это невозможно. Ваш чайник окажется таким огромным, что колеса просто сломаются под его тяжестью! Смех, да и только.

— Вы правы, — сказал Джереми, — если вести речь только об использовании атмосферного давления. Двадцать лет назад дела обстояли именно так. Но если увеличить прочность чайника, то он сможет выдержать давление в сто фунтов на квадратный дюйм, а не четыре, и тогда, вопреки всем прогнозам, мощность его возрастет.

— Ха! — воскликнул Огастес. — Вопреки всем прогнозам! Вопреки здравому смыслу — уж точно!

Он снова зашагал к морю.

— Так уже делали, — сказал Джереми Кьюби. — Десять лет назад.

— Эй, о чем это вы? — Огастес снова остановился. — Делали, да? Этот ненормальный — как там его треклятое имя? Тревитик. Слышал я об этом. Он ведь едва сам не подорвался, не так ли? Столько погибших. Но ведь этого вы и ждете, правда? Разогреете ваш чайник — или котел, или что там еще... до такого давления и — бах! Он взорвется, словно пороховой заряд, в который попала искра! Именно так, если у вас есть хоть толика здравого смысла.

— Там есть предохранительный клапан, — возразил Джереми. — И если давление поднимается слишком высоко, он открывается, чтобы выпустить избыток пара.

— Но ведь это уже стоило людям жизни, да? Разве не так?

— Да, в Лондоне. Человек, следивший за двигателем, проявил халатность и оставил клапан закрытым. После этого случая мистер Тревитик добавил второй предохранительный клапан, и проблем больше не было.

— Но это стоило жизни жителям Корнуолла! Безумная затея, пригодная только для безумцев!

— Благодарю за комплимент, — сказал Джереми, касаясь лба ладонью.

— Огастес не имел в виду ничего такого, — заметила Кьюби, придерживая свою шляпку от ветра. — Он готов половину Англии приравнять к Бедламу за все, что хоть в малейшей мере противоречит его предрассудкам.

— И большую часть Корнуолла, — добавил Огастес.

Наконец они добрались до ворот, где когда-то прятался Джереми. Теперь компания вышла на пляж. Вокруг царили теплые влажные сумерки. Кьюби подпрыгнула и со всех ног помчалась к морю. Джереми присоединился к ней, и они бросились наперегонки. Благодаря своим длинным ногам он вышел в этой гонке явным победителем. Задыхаясь, они свернули и разбились на пары, чтобы отправиться к низким скалам, лежащим по правую руку.

— Здесь все так не похоже на северное побережье, — сказал Джереми. — Поля зеленее, скот — более откормленный, деревья... У нас нет таких деревьев.

— В прошлом году я отправилась в Падстоу, — рассказала Кьюби. — Но шел дождь, а ветер был так силен, что от поездки пришлось отказаться.

— Вам нужно увидеть наше побережье. Мама говорит, что была бы рада знакомству. Если мы устроим небольшой прием, вы приедете?

— Что, одна?

— Я бы заехал за вами.

— Не уверена, что это понравится моей матери.

— Тогда, может быть, с вами поедет Клеменс? Или даже Огастес.

Кьюби рассмеялась.

— Огастес. Он постоянно гавкает. Даже кусается иногда. Но зубы у него не слишком острые. Простите, если он вас чем-то обидел.

— Я слишком счастлив здесь находиться, — заверил её Джереми. — Никто не сможет меня обидеть.

— Я рада, что сегодня с утра вы побрились. Так вам гораздо лучше.

— Как думаете, таможенник Парсонс меня узнает?

— Боже мой, я совсем об этом не подумала! Может, нам стоит повернуть к дому?

— Скоро стемнеет. Стоит рискнуть.

— Мистер Полдарк, нам обязательно шагать так широко? Не то чтобы я считала себя коротконогой или непропорционально сложенной, но...

Джереми тут же замедлил шаг.

— Простите. Я просто следовал за своими желаниями.

— Могу я спросить, какими?

— Желанием опередить вашего брата и сестру, чтобы поговорить с вами наедине.

— Что ж, мы прилично от них оторвались. Может, подождем?

— Не уверен, что этого желаю.

Они добрались до скал, торчащих по краю узкой бухты, а затем повернули обратно к замку. Следы чернели на темном песке.

— Теперь, когда мы наедине, — заговорила девушка, бросая на него взгляд, — почему вы молчите?

— Язык словно к небу пришит.

— Глупая фразочка. Пытались ли вы когда-либо пришить чей-нибудь язык, мистер Полдарк? Кусочком нитки или ленточки? Это ведь невозможно.

— Для начала, мог бы я попросить вас не называть меня мистер Полдарк?

— Я звала вас «парень», не так ли? Но теперь, когда мне известно, что вы джентльмен, это было бы неуместно. Мистер Джереми?

— Джереми, прошу вас.

— Мама решит, что для этого еще слишком рано.

— Тогда — наедине?

Кьюби посмотрела на Джереми.

— Вы полагаете, мы будем часто общаться наедине?

— Я молю об этом.

— Кого, парень?

— Наверное, Эроса.

Они добрались до скал. В полумраке Кьюби опередила его, быстро и ловко карабкаясь по камням. Джереми постарался догнать и перегнать девушку, но поскользнувшись на водорослях, полетел в воду. Смеясь и хромая, Джереми выбрался из моря и уселся на валун, потирая ногу.

Кьюби вернулась и окинула его обвиняющим взглядом.

— Ты снова повредил ногу! Как всегда!

— Кажется, я постоянно за кем-то бегу или от кого-то убегаю.

— А на этот раз?

— Бегу за кем-то.

В её глазах плескался свет, отраженный от водной глади.

— Кажется, ты мне нравишься, парень, — сказала Кьюби.

Глава восьмая

I

Другими гостями музыкального вечера были молодая супружеская пара — находящийся в отпуске капитан и миссис Октавиус Темпл из Карвоссы в Труро, а также леди Уитворт со своим пятнадцатилетним внуком Конаном. Затем, вместе с Николасом Карветом, братом миссис Темпл, явился достопочтенный Джон-Ивлин Боскауэн. Завершали список собравшихся сэр Кристофер Хокинс и сэр Джордж Уорлегган вместе с сыном Валентином.

Клеменс играла на клавесине, Джоанн Бёрд — на английской гитаре, Николас Карвет — на улучшенной версии кларнета, недавно продемонстрированной Иваном Мюллером, Джон-Ивлин Боскауэн немного пел и аккомпанировал, когда пела Кьюби. Джереми эти люди казались пустозвонами из высшего общества. Страдая от боли в лодыжке и восхищаясь Кьюби, он просто сидел и аплодировал или качал головой и улыбался, если кто-нибудь выжидающе поглядывал на него в поисках музыкальных талантов.

Джереми отметил, как быстро меняется настроение майора Тревэниона. Из мрачного и неразговорчивого человека, которым он казался за обедом, брат Кьюби превратился в говорливого, обаятельного и веселого хозяина. Майор следил, чтобы все гости расположились с удобством, хорошо поели и не испытывали недостатка в выпивке. Он суетился над всеми, включая собственных сестер.

Хотя номинально они были соседями, к тому же отдаленно связанными через родственный брак, Джереми не видел Валентина Уорлеггана года три, а не общался и все шесть. Семнадцатилетний Валентин превратился в высокого молодого человека со слегка искривленной ногой, широкими плечами, тонкими лодыжками и запястьями, темными волосами, резкими чертами лица и близко посаженными глазами, портящими его приятную внешность. Казалось, он постоянно смотрит на свой нос. Он был одет очень элегантно для столь юных лет, и очевидно, кто-то не пожалел средств, чтобы нарядить его подобным образом.

Сэра Джорджа Джереми видел и того меньше. Они искоса поглядывали друг на друга. Джорджа раздражало присутствие на подобном приеме этого нескладного юноши, представителя следующего поколения надоедливых Полдарков, он чуял в этом подвох. Джереми не обладал очарованием Клоуэнс, и потому не способен был смягчить сердце Джорджа. Что касается Джереми — он посчитал Уорлеггана старым и нездорово располневшим. Джереми был достаточно взрослым, чтобы слышать и принимать участие в родительских беседах о Уорлегганах, а следовательно, имел стойкую антипатию к этой семье. Теперь он видел в Джордже хозяина желанной шахты, препятствие, которое нужно устранить или преодолеть, прежде чем Уил-Лежер снова заработает.

Вечер продолжался, и раздражение Джорджа только росло. Он убедился, что однажды уже видел этого молодого человека, но никак не мог вспомнить с кем. Джордж гордился своей памятью на лица, но на этот раз связь от него ускользала.

Джереми же недоумевал по поводу леди Уитворт. Конечно, он никогда не видел её раньше, но имя казалось знакомым. Очень старая и неимоверно толстая, она носила завитой каштановый парик, у нее были глаза цвета жареных каштанов, обвисшие щеки, так густо напудренные, что, казалось, стоит ей тряхнуть головой — и все платье покроется пудрой. Она обладала сильным и зычным голосом. Последнее стало причиной некоторых трудностей, ибо ее пение так заглушало музыку, что Джону-Ивлину Боскауэну, совершенно сбившемуся с ритма, пришлось просить леди Уитворт остановиться. Исходи эта просьба не от брата виконта, трудно представить, каким мог оказаться ответ. Но в данных обстоятельствах дама неохотно отдала «дирижерскую палочку».

Что до её внука — он выглядел крупным для своего возраста. Толстогубый, неуклюжий и невероятно высокопарный. Его коротко стриженные темно-каштановые волосы напоминали мышиную шерсть. И без того маленькие карие глазки казались еще меньше из-за жира вокруг них. Все лицо юноши, бледное и одутловатое, как будто только что вылепили из теста и еще не поместили в печку. На протяжении всего вечера он грыз ногти, быть может потому, что под рукой не нашлось ничего более съедобного.

Но Джереми воспринимал происходящее рассеянно. Кое-что тревожило его куда больше. Мало того, что молодой Боскауэн аккомпанировал поющей Кьюби, он составил ей компанию, когда подали прохладительные напитки, и занял места на кушетке в нише окна, где третьему места на нашлось. Было понятно, что он не находит их близость неприятной. Что до Кьюби, сегодня она была в простом бледно-голубом муслиновом платье с изумрудно-зеленой лентой на плечах, а в темных волосах сверкала небольшая бриллиантовая заколка. На ногах — зеленые бархатные туфли. Обычно лицо Кьюби заставляло ожидать от нее высокомерия или надменности, но становилось сияющим, стоило ей только улыбнуться. Это было похоже на чудо, какой-то фокус. Все в ней светилось и искрилось. Пару раз, столкнувшись со встревоженным взглядом Джереми, она весело изгибала бровь. Но было ли вызвано её веселье вниманием молодого Боскауэна или его собственной явной озабоченностью, Джереми сказать не мог.

К Джереми подошел Валентин. В одной руке он держал пирожное, а в другой — бокал мадеры.

— Что ж, Джереми. Еще не бьешь французов?

— Нет... Как и прежде, предоставляю это Джеффри Чарльзу.

— Думаю, он сейчас в Португалии. Или где-то еще. Очень глупо. Никто не поблагодарит его, когда все закончится.

— Не уверен, что он желает благодарности... Разве ты не должен быть в Итоне?

— Да, но меня временно отчислили. Заделал ребенка любимой горничной моего наставника. Уверен, все могло сложиться не так плохо, если бы она столь явно не оказывала предпочтение мне, а не ему.

— Когда ты едешь в Кембридж?

— В следующем году. В колледж Святого Иоанна. Надеюсь, горничные там не хуже.

— Они в основном мужчины.

— Упаси Господь. Кстати, эта девочка, Кьюби, весьма приятна и цветом лица и формами. Я бы с удовольствием испробовал ее после прохладительных напитков.

— Вряд ли это возможно.

Валентин покосился на кузена.

— Маленькое увлечение? Хочешь приберечь её для себя, да?

Джереми поднял бокал и отпил.

— Посмотри, как она дышит, — сказал Валентин. — Как тут не разыграться воображению? Просто потянуть за ленту...

Кьюби с сияющей улыбкой отвечала на какие-то слова Джона-Ивлина.

— Изучал историю? — спросил Валентин.

— А что?

— Когда принц или принцесса входят в брачный возраст — а часто и раньше — король пытается соединить своего сына или дочь с чьим-то отпрыском, дабы скрепить союз, получить земли или собственность, закончить вражду и всё в таком роде. Что ж, мой отец — вот он там — полагает, раз его сыну уже семнадцать и он готов к завоеванию женщин, то можно уже делать расчеты, кого этот сын получит в жены, исходя из подобных побуждений. Как жаль, что у сына на этот счет другие мысли!

— И какие же?

Валентин покрутил бокал.

— Я еще несколько лет не желаю оказываться в этой ловушке. Пусть золотое кольцо и супружеское ложе — это лишь договоренность, и ее легко можно отбросить, но осознание того, что дома меня будет дожидаться маленькая миссис Уорлегган с кислой миной, следящая за мной из другой комнаты, душит лучшие порывы. А кроме того, приличная девушка, а некоторые из них привлекательны, несмотря на приличия, не будет столь расположена к любовному увлечению, узнай она, что кавалер женат. Ты не согласен?

— Согласен, — сказал Джереми. — Это действительно важный шаг.

— Расскажи о себе, кузен. У тебя есть девушка, или, может быть, у твоего отца есть для тебя хорошая партия? Ты симпатичный парень, и мне кажется, большинство девушек Сола и Меллина готовы завалиться перед тобой на спину.

— Для этих целей лучше время жатвы, — ответил Джереми. — Падать помягче.

— Ты не находишь, что у местных девушек ноги коротковаты и слишком толстые? Я нахожу. Ладно, полагаю, ты кормишься в другом месте. В этом отношении Полдарки всегда скрытничали. О Боже. Музыка вот-вот опять заиграет. Интересно, смогу ли я найти место рядом с мисс Кьюби.

II

Джереми уехал на следующий день. Он посетил церковь, но не оставался на обед. Незадолго до отъезда Кьюби показала ему остальную часть дома и примыкающие территории. Строительные работы в западном крыле еще не закончились, и изысканный, величественный фасад замка резко контрастировал с задней его частью, где море из грязи, камней и древесины заполняли раскиданные повсюду телеги, тачки, корыта и груды сланца. В воскресенье, разумеется, не следовало ожидать здесь рабочих, однако место выглядело заброшенным. Ничто не указывало, что тут недавно копали или укладывали камень, а кое-какой железный инструмент заржавел.

— Рабочие приходят каждый день? — спросил Джереми, глядя в желтые лужи.

— Зимой их не было. Брат считает это пустой тратой времени из-за дурной погоды. Они начнут в мае.

— Сколько уже времени строится замок?

— Пять лет. Разумеется, раньше здесь был дом.

— Твой брат был очень молод, когда взялся за это дело.

— Временами мне кажется, он жалеет, что начал! Но всё же сейчас это красивый дом.

— Потрясающий.

— Мистер Нэш сделал несколько ошибок в проекте, что добавило расходов. Как видишь, замок стоит на склоне, и мистер Нэш сконструировал большую стену, по которой можно будет бродить летом после обеда и смотреть на озеро и парк, она также послужила бы подпорной стенкой для фундамента дома. Увы, прошлой весной, когда пошли дожди, не хватило дренажных отверстий, и мокрая земля обрушила стену! Помню, я проснулась ночью от такого грохота, что уж было решила, будто случилось землетрясение! Даже стены тряслись, а утром мы обнаружили развалины. После этого стену пришлось строить вдвое толще прежней!

Они остановились у церкви, где не так давно прослушали службу и проповедь. Сейчас там было пусто.

— Разъясни мне кое-что, — попросила Кьюби. — Вчера ты так горячо спорил о паровых машинах.

— Правда? — удивился он, вспоминая хохот.

— Ты же знаешь. Так искренне рассказывал, а Огастес задирал тебя.

— Что ж, верно. Среди последних открытий это самые волнующие, да?

— Не знаю. Это ты скажи. Какое тебе до этого дело?

— Дело есть всем нам! Когда-нибудь это изменит нашу жизнь.

— Каким образом?

Джереми посмотрел на Кьюби. Обычно уголки ее рта казались скорбными полумесяцами. Но стоило только вызвать у нее улыбку... И все сразу вылетело из головы.

— Каким же образом? — повторила она. — Просвети меня.

— Что ж... — сглотнув, он попытался собраться с мыслями. — Паровая машина даст нам преимущества. До настоящего времени мы зависели от лошадей, рогатого скота, от ветра или воды — всем этим нельзя управлять полностью. Не нами это создано, в отличие от паровой машины. Когда мы научимся в полной мере использовать их мощь, паровые машины будут служить для обогрева домов, толкать телеги на дорогах, молоть кукурузу или управлять кораблями. Можно даже использовать машину во время войны вместо пороха.

— Но паровую машину уже используют...

— Не такой мощности, как в котлах под высоким давлением. Это решительно все изменит.

— Но разве не таится в этом, как утверждал вчера Огастес, большая опасность?

— Риск есть... Как это обычно бывает со всеми нововведениями. Но сейчас он почти преодолен.

— Все это случится при нашей жизни?

— Может быть. Еще я считаю, что это поможет бедным и нуждающимся, потому что удешевит производство всяких вещей, которые сейчас они не могут себе позволить...

Они повернули к церкви. Джереми остановился у надгробия.

«Шарлотта Тревэнион, скончалась 20 февраля 1810 года в возрасте 27 лет.

Памяти возлюбленной жены, чьи останки покоятся в семейном склепе. Памятник возведен Джоном Беттсвортом Тревэнионом, эсквайром, в знак супружеской любви. От страданий, принесенных затяжной болезнью, от восторгов тех, кто знал её, от любящих детей, от обожающего мужа призвал её к себе волею своею Всемогущий.

А также священной памяти Шарлотты Агнесс, младенца и единственной дочери Шарлотты и Дж. Б. Тревэниона, умершей 8 мая 1809 года в возрасте 2 лет и 8 месяцев».

— Это жена и ребенок твоего брата? — спросил Джереми.

— Да.

— Такая молодая. Отчего она умерла?

— От саркомы груди, так сказал доктор. Невыносимо было смотреть на ее страдания.

Кьюби двинулась дальше, будто ей не терпелось уйти.

— Неудивительно, что твой брат временами впадает в меланхолию.

— До кончины Шарлотты он был веселым, оптимистичным и честолюбивым. Теперь же его веселость, как ты понял вчера вечером, не выглядит искренней. Какая-то возбужденная и лихорадочная. Словно он пытается ухватиться за нечто ускользающее.

— Как ты считаешь, он женится снова?

— Нет. Никогда.

— Но у него же двое детей!

— Мы справимся.

— Вы сплоченная семья.

— Трудно сказать. Наверное, так и есть... Во времена невзгод.

— Кажется, вы любите друг друга.

— О да, да, конечно.

Они прошли еще несколько шагов.

— Кьюби...

— Да?

— Раз уж мы заговорили о чувствах... То, что ты сказала вчера...

— Что именно?

— Ты же помнишь. Или это так мало для тебя значит?

— На пляже?

— Да.

— Я сказала: «По-моему, ты мне нравишься, парень». Это значит для тебя так много?

— Для меня — очень много.

— Ох, да брось. — Окинув его взглядом, она двинулась дальше. Джереми последовал за ней.

— Ты...

— Не следует принимать слишком близко к сердцу.

— Ты шутишь?

— Нет. Не шучу.

— Не верю, что ты говоришь так всем мужчинам.

Она усмехнулась.

— Ты так хорошо меня знаешь?

Джереми нервно сглотнул.

— Так хорошо, что думаю, я люблю тебя.

У нефа они остановились. Она посмотрела на витраж.

— Опасно думать о таких вещах, Джереми, — произнесла она после недолгой паузы.

— Отчего же?

— Потому что у меня может появиться искушение тебе поверить.

Джереми коснулся ее руки.

— Сомневайся в чем угодно, но не в этом.

— Взгляни только, сколько предков, — девушка отдернула руку, — здесь и другой Джон Тревэнион. А еще Уильям Тревэнион. И Анна Тревэнион.

— Единственная Тревэнион, которая меня волнует — это Кьюби.

— Ну что ж... Послушай, Джереми, мы ведь живем не сами по себе... И не отшельники. Если бы! — она отвела взгляд в сторону, но Джереми успел заметить вспыхнувшее чувство в ее глазах. — Нет, — продолжила Кьюби. — Мы уже все сказали. Пока что... Смотри, солнце выходит. Твоя поездка домой будет приятной.

— Мне совсем не хочется ехать домой. Я... опасаюсь...

— Ну да, в окрестностях и вправду бродят разбойники.

— Я опасаюсь не разбойников по пути домой. А здешних разбойников. И меня беспокоит, что они могут кое-что стащить.

— Что именно?

— Вчера почти весь вечер я терзался из-за самого назойливого на свете молодого Боскауэна, который суетился вокруг тебя! Я мучился от ревности и отчаяния!

— Ты хотел бы его вздернуть за то, что он смотрел на меня?

— Если его взгляды означали то, о чем я подумал, то да.

— Ох, дорогой... Ты меня смущаешь, — уголки рта немного приподнялись. — И это мне льстит. Мы встречались всего три раза. И должны уже неплохо знать друг друга, правда?

— Весьма неплохо.

— Ты не знаком с моей семьей, как и я не знакома с твоей. Совсем. Не всё так просто. Пусть все будет постепенно. Не стоит торопиться.

— А Боскауэн?

Она потеребила серебряную пряжку на плаще.

— Не думаю, что тебе следует этого бояться.

— Докажи.

— Как я могу доказать?

Джереми наклонился и поцеловал ее в подставленную щеку — губы ощутили матовую, сладко пахнущую кожу. Он было отстранился, и тут Кьюби поцеловала его в губы. Но пару секунд спустя двинулась дальше.

Джереми перехватил ее у дверей церкви.

— Не нужно торопиться, — резко повторила она, краснея.

— Кьюби, Кьюби, Кьюби, Кьюби, Кьюби, Кьюби...

— Скоро ты запомнишь, как меня зовут.

— С этим именем я буду просыпаться каждое утро. И с ним же засыпать.

Они вышли на церковное кладбище.

— Посмотри, как пробиваются солнечные лучи. Разве мы не счастливее тех, кто здесь покоится? Скоро весна, а мы так молоды! Молоды! Поезжай домой, дорогой Джереми, и не думай обо мне дурно.

— С чего мне думать дурно? Да и как бы я мог?

— Прошу, не уезжай насовсем. Приезжай еще как-нибудь.

III

Несколько недель спустя компания джентльменов обедала в гостинице Пирса в Труро.

Во главе стола сидел лорд Данстанвилль из Техиди, в недавнем прошлом сэр Фрэнсис Бассет, самый богатый человек графства, особенно с тех пор, как вновь открыли шахту Долкот, а также самый передовой во взглядах. Присутствовали его зять, мистер Джон Роджерс из Пенроуза, а также мистер Макворт Прэд, мистер Эфраим Твиди, мистер Эдвард Стакхауз, мистер Артур Нанкивелл и капитан Росс Полдарк.

Званый обед проходил наверху, в отдельной столовой, чьи окна выходили на изгиб реки Труро, лизавшей набережную и подножья частных домов на Принц-cтрит. Это была пыльная комната, пахнущая камфарой. На ярко-пурпурных тисненых обоях висели поблекшие акварели со сценами охоты на оленей.

Обед завершился, дошла очередь до портвейна.

— Остается лишь один нерешенный вопрос, господа, — сказал лорд Данстанвилль. — Я предложил оставить его до окончания обеда, чтобы у нас было еще немного времени на размышления. Выскажемся по очереди?

Все молчали. Стакхауз наполнил бокал портвейном и передал бутылку дальше.

— Не смотри на меня так, Фрэнсис, — проговорил Джон Роджерс. Это был толстяк с брюшком, мешавшим придвинуться к столу плотнее. Ко всему прочему он был глух и говорил тихо, только чтобы услышать самого себя. — Мне нечего добавить. Ты ведь знаешь, люди вроде Уорлегганов не могут быть друзьями, но к счастью, мне они не навредили, и потому исход дела меня не сильно трогает.

— Что ж, не могу сказать, что и я с ними на ножах, — добавил Твиди, адвокат из Фалмута, разбогатевший за счет состоятельных клиентов. — Но их имя постоянно всплывает. То один, то другой мелкий лавочник оказывается на грани банкротства, потому что в руках Уорлегганов его векселя, и в любой момент те могут потребовать выплату. А если кто-то выступит против Уорлегганов, то вряд ли откроет новое дело где-либо в Корнуолле. Еще я верю, точнее, твердо убежден, что они стоят за действиями «Корнуольской медеплавильной компании», когда та не дала «Харви и Ко» доступ к устью реки в Хейле. И судебное разбирательство между двумя шахтами в Скорриере — «Объединенным союзом» и Уил-Толгус — это их рук дело. Не знаю. Вечно что-то возникает. Они как в каждой бочке затычка, да к тому же грязная затычка!

Зашел официант, чтобы забрать тарелки. Вскоре лорд Данстанвилль отослал его. За скрипом башмаков последовал щелчок закрывающегося замка.

— Так вы поддерживаете наши действия?

Твиди неловко заерзал. Он стал главой церковной общины в Фалмуте в основном по деловым причинам, как и щедрым жертвователем на церковные нужды.

— Поддерживаю, если сделать это достойно, не очернив нашего доброго имени.

— Трудно сказать, что означает в современном продажном мире «сделать достойно», — сухо заметил Данстанвилль. — К сожалению, нравственные ценности меняются... А вы, Стакхауз?

— Я их не выношу, — проговорил Стакхауз. — Но мне не нравятся средства, с помощью которых можно от них отделаться. Я бы ничего не предпринимал, пусть торговые и финансовые круги сделают всё за нас.

Графин с портвейном можно было поставить лишь в специальное углубление в столе, поэтому его передавали из рук в руки. Со своего места Росс видел гавань, на мачте корабля поднимали парус, она накренилась по ветру. Ему ужасно захотелось оказаться там. Даже в Буссако он чувствовал себя лучше, чем в этой комнате.

— Это вполне достойный поступок, — произнес Макворт Прэд, фыркнув длинным, загнутым аристократическим носом. — Можно со спокойной совестью спать по ночам. Насколько я понял, предложение состоит в том, чтобы просто отодвинуть конкурента. Или надеяться его отодвинуть. Так поступают многие — в мелком масштабе или в большом, если говорить о династиях и государствах. Ставлю крону, что бессонница не мучила Уорлегганов, когда они покончили с банком Паско.

— Значит, вы за.

— Определенно. Конечно. Это просто коммерческий шаг. Без какого-либо самокопания. Аминь. Передайте портвейн.

Вмешался Артур Нанкивелл, женатый на девушке из рода Скобелл и таким образом вступивший во владение землями и собственностью рядом с Редратом — резковатый, бледный человек с изрытым оспой подбородком. Хотя был не его черед выступать, он сказал:

— Как жаль, что Харриса Паско нет в живых. Неплохо было бы узнать его мнение... Капитан Полдарк, вы были близким другом Паско и сильнее всех пострадали из-за банкротства. На совещании выглядело так, будто вы не особо горели желанием выступать. Не поделитесь своим мнением?

Росс без конца вертел бокал. Он расплескал вино, из-за чего на столе отпечатался мокрый след.

— Возможно, я был слишком вовлечен в то дело. Это не должно стать сведением старых счетов, лишь деловым вопросом.

— А Уорлегганы явно подобным не гнушались, — сказал Твиди.

— Разумеется. Они ведь обанкротили Паско не только ради коммерческой выгоды, но и просто из злобы.

Лорд Данстанвилль позвонил в колокольчик и попросил у вошедшего официанта:

— Будь добр, принеси письменные принадлежности.

— Хорошо, милорд.

Когда принесли бумагу и перо, его милость недовольно поморщился, глядя на грязное перо, и произнес:

— Пусть будет неофициальная запись. Джон?

Мистер Роджерс сложил руки на животе, поглаживая его.

— Да или нет?

— Да или нет.

— Тогда нет. В этом году обстоятельства в графстве и так непростые. Если падут Уорлегганы, это может коснуться и остальных.

— Твиди?

— Если сделать осторожно, то согласен.

— Прэд?

— Да, несомненно. Обстоятельства весьма скверные, что только повышает вероятность успеха. По-моему, графство вздохнет с облегчением, если избавится от них.

— Нанкивелл?

— А как вы сами намерены голосовать, милорд?

— Поскольку я больше не являюсь активным партнером Банка Корнуолла, то не намеревался голосовать, разве что без меня голоса разделятся поровну.

Нанкивелл поскреб рябое лицо.

— Тогда нет. Я несколько раз встречался с Джорджем Уорлегганом и нахожу его довольно приятным. Несомненно, если бы мы скрестили шпаги, дело было бы совсем другое.

Фрэнсис Данстанвилль сделал пометку.

— Не сомневаюсь, мистер Нанкивелл, безусловно.

Зная, что настал его черед, Росс извинился и распахнул окно. Прилив уже достиг предела. Домашний скот стоял по колено в воде. Река разлилась под старым мостом на краю города. Новый мост как раз собирались построить, чтобы удобней было добираться до дороги на Фалмут. На холме высились добротные и красивые дома, квадратные прочные постройки на широкой улице. На склоне находились офицерские казармы ополчения Брекона и Монмута, сейчас войска были расквартированы здесь и в Фалмуте для поддержания порядка.

Росс слышал, что городской совет не так давно отклонил предложение назвать красивую новую улицу в честь Уорлегганов.

— Полдарк? — окликнул его Данстанвилль.

Нувориш Джордж почти прибрал к рукам Фрэнсиса Полдарка, а после его смерти женился на прекрасной вдове Фрэнсиса, бывшей невесте Росса. Когда на постоялом дворе «Красный лев» Джордж насмехался над банкротством «Карнморской медной компании» и попытками ее сохранить, Росс схватил его за шейный платок и сбросил с лестницы. Джордж разворотил стол, чудом не сломав шею. С перевесом в один голос Джорджа выбрали членом парламента от Труро, после чего их встреча с Бассетом, лордом Девораном и сэром Уильямом Молсвортом, опять в «Красном льве», и ожесточенная вражда чуть вновь не привела к очередной стычке. Потом Джордж стал преследовать Дрейка Карна, брата Демельзы, его егери избили Дрейка до полусмерти. Глумление Джорджа и Монка Эддерли на приеме в Лондоне, где Джордж, как подозревал Росс, подбил Эддерли покуситься на честь Демельзы, привело к поединку и смерти Эддерли.

Его заклятый враг. Единственный враг. Джордж всегда был здесь, в Корнуолле, на торжественных приемах, собраниях — его сосед, всегда влиятельный и очень богатый. Теперь же, по какому-то необычайному стечению обстоятельств, Джордж оказался в его руках.

Как там говорила Демельза? Джорджу и его родичам придется жить с тем, что они натворили. А нам придется жить с тем, что сделаем мы. Мне не следует принимать в этом участия.

Тем не менее, Макворт Прэд смотрел на это как на коммерческую сделку, так что нечего стыдиться и не стоит терзаться угрызениями совести.

Как сказал Роджерс, положение в графстве весьма скверное (что справедливо). Если Уорлегганы падут, за ними могут последовать и другие (что также справедливо).

— Полдарк? — снова окликнул его Данстанвилль.

Бриг уплывал, ветер нес его прочь от причала, к широким просторам лежащей впереди реки. Лебеди лениво уступали ему путь.

Люди слабы, не правда ли?

Росс повернулся и нахмурился.

— Уверен, милорд, что для меня правильнее воздержаться от голосования.

IV

Росс переночевал в Труро и вернулся домой только в одиннадцать утра. Демельза в одиночестве сидела на кухне.

— Боже, Росс, я не ждала тебя так рано! Ты уже позавтракал?

— О да. Я рано проснулся... Чем занимаешься?

Демельза чихнула.

— У наших птиц обнаружились блохи. И это совсем не радует.

— Обычное дело.

— Что ж, я выведу их черным перцем. Пока они не успели вырасти, размешаю его в теплой воде и вымою кур. Это убьет всех паразитов.

— Где ты такое узнала?

— Не помню. Утром мне вдруг пришло в голову.

— Иногда я задаюсь вопросом, не было ли у тебя другой жизни? Была ли ты только шахтерской дочкой, ставшей хозяйкой Нампары? В конце концов, откуда тебе известно о таких вещах? Про лечение «кургузого хвоста» у коровы, например. Часто даже кажется, ты не меньше Дуайта знаешь о том, как лечить хвори своих домашних.

Демельза потерла нос.

— Разве то, что я сейчас делаю, не логично? Блохам это точно не понравится.

— А цыплятам?

— Это их не убьет.

— Кое-что ты так и не усвоила за эти годы. Всю грязную работу за тебя сделают слуги.

Она улыбнулась.

— И чем же мне еще заниматься? К тому же мне это нравится. Как прошла вчерашняя встреча?

— Как обычно. Я не банкир по природе, Демельза. Разговоры об облигациях, жилищных счетах и индийских акциях навевают на меня скуку, я откровенно зеваю и изо всех сил стараюсь, чтобы этого не заметили и не сочли меня грубым.

— Ну да. А что еще?

— Ты имеешь в виду Уорлегганов?

— Конечно.

— Что ж, они обо всем знают. До банкиров доходят слухи. Не знаю, дошли ли они и до прочих коммерсантов, но слухи вряд ли можно остановить.

— И что думают твои партнеры?

— Это мы обсудили в первую очередь, затем по предложению Фрэнсиса Данстанвилля прервались на обед. Одни призывали действовать, другие — воздержаться.

— Как именно действовать?

— Как-то вроде того, на что намекал лорд Фалмут. Проинструктировать наших клерков, что именно говорить, когда им вручают векселя банка Уорлегганов или при выплате денежных средств. Парочка высказываний в нужных кругах об увеличении выпуска ими векселей и что они держат огромное число залоговых обязательств... Следующим этапом, при необходимости, анонимные письма, как поступили с банком Паско...

— И лорд Данстанвилль это одобрил?

— Его милость сказал, раз теперь он не является активным партнером банка, то не будет вставать на чью-либо сторону. Но, по крайней мере, отдаст решающий голос, если голоса шести активных партнеров разделятся поровну.

— И они разделились поровну?

— Нет.

Демельза ждала.

— Так что же?

— Роджерс проголосовал против. Он считает, что крах банка Уорлеггана, если до этого дойдет, плохо повлияет на всю банковскую и промышленную сферу, особенно в такое непростое время, как сейчас. — Росс сел на краешек стола. — Прэд проголосовал за. Мы должны полностью задействовать возможности банка Корнуолла в попытке склонить чашу весов против них. Стакхауз, к моему удивлению, проголосовал против. Нанкивелл проголосовал против, чем меня не удивил, поскольку у него свои интересы в некоторых предприятиях Уорлеггана. Твиди — за. Остался только я.

— А ты что ответил?

— Именно так, как ты меня учила.

— Учила тебя!

— Что ж, во всяком случае, предлагала. Так вот, поскольку мы — в смысле, Полдарки — слишком сильно заинтересованы, даже имеем нечто вроде родственных отношений по браку, я категорически отказался голосовать по этому вопросу. Как ты говорила, и Пилат не сделал бы больше.

— Так... Так значит, ничего не решили?

— Разумеется, все решено. Действующие партнеры проголосовали втроем против двоих, в пользу того, чтобы ничего не предпринимать, а я воздержался. Я знаю, Данстанвилль испытал величайшее облегчение от того, что не его голос был решающим.

Наступила тишина.

Росс чихнул.

— Проклятый перец!

— Ты самый ничтожный из мужей, — пожаловалась Демельза.

— Что? Теперь-то я что натворил?

— Ты умудрился выставить все так, по крайней мере, в своем рассказе, будто ответственность за выживание банка Уорлеггана целиком и полностью легла на мои плечи! Теперь, если что-нибудь между вами пойдет наперекосяк, если он в один ужасный день вернет свою власть и деньги, виновата буду я!

— Нет, вовсе нет. Но ведь мы пришли именно к такому соглашению!

Демельза отбросила зернышки перца.

— Ты спросил моего совета. И я дала его. Но твой поступок... твой выбор — это твое, а не мое решение! Я не согласна брать за него ответственность!

Росс взял её под руку.

— Тогда подобного не случится.

Демельза оттолкнула его руку.

— Уж будь уверен.

— Я же сказал.

— Пообещай.

— Обещаю.

Росс чихнул.

— У тебя нет носового платка?

— Воспользуюсь рукавом.

— Как ты меня раздражаешь! Возьми мой.

Он взял платок.

— Я потерял тот, что ты мне давала.

— Как обычно.

— Ладно, но какой в них толк для меня? Я же не чихаю целый год напролет. И не ожидаю подобных напастей в собственном доме.

— Скоро все пройдет. — Демельза снова чихнула. — Иди, сядь в гостиной. Я присоединюсь к тебе за чаем.

Росс встал из-за стола, но дальше не двинулся. Несмотря на полушутливую перепалку с Демельзой, он понимал, что жена права. Решение, принятое вчера в Труро, может не иметь для них последствий. Или же последствия, напротив, могут оказаться жизненно важными. В былые дни тень Джорджа Уорлеггана так долго маячила за его спиной, что трудно было с легкостью отказаться от возможности уничтожить его навсегда. Правда, в последние десять лет им удавалось избегать друг друга и таким образом — конфликтов. Верно, что месть — дело нехристианское и с ее последствиями было бы неуютно жить. Возможно, через несколько месяцев Росс даже почувствует радость и облегчение от того, что не воспользовался возможностью ответить оком за око. Но сейчас его переполняли сомнения, и, судя по реакции Демельзы, жена разделяла эти чувства.

Разумеется, все будет хорошо. После смерти Элизабет у них не возникало поводов для конфликтов. Зависть — да. Со стороны Джорджа всегда была зависть, а со стороны Росса — яростная враждебность. Но даже эти привычные чувства поутихли с течением лет. Жить самому и давать жить другому — покуда они держатся друг от друга подальше...

— Демельза, — сказал он.

— Да, Росс?

— Разумеется, мы приняли верное решение.

— А если нет? — резко спросила она.

— Тогда мы не станем сожалеть.

Она ответила мужу полуулыбкой.

— Только так и можно жить.

Росс стоял у двери и смотрел на нее. Она стала засыпать перемолотый перец в ведро.

— Еще кое-что, — заговорил Росс, радуясь, что можно сменить тему разговора. — Когда я проходил мимо Грейс, то встретился с Хорри Тренеглосом. Он хотел повидать Джереми, но тот, похоже, опять ушел рыбачить.

— Да, я ему объяснила.

— Он сказал, зачем приходил?

— Нет.

— Похоже, Джон, его отец, нанес визит Джорджу в Труро и высказал соображения, что следует вновь открыть Уил-Лежер. Джордж, как и следовало ожидать, отклонил все пункты проекта, объявив условия невыгодными, он, дескать, не понимает, зачем вкладывать деньги, так что Джон предложил выкупить шахту в ее нынешнем виде. Джордж притворился было, что хочет отказаться, но немного поторговавшись, решил согласиться на пятьсот фунтов. Мистер Тренеглос предложил триста пятьдесят, на том и порешили.

— И?

— Что ж, Джон умнее, чем я думал. Он не показывал своей заинтересованности, иначе бы Джордж почуял, что к чему, поднял цену или решил повременить.

— Я до сих пор не уверена, что там есть что чуять.

— Как и я. Разумеется, у меня сердечная привязанность к Уил-Лежер. Предложение Джереми пробудило старые чувства.

— Заки Мартин хорошо к этому отнесся?

— Весьма хорошо. Но его беспокоит одышка, поэтому я не стал на него нажимать. Некоторые старые жилы еще целы, но зажаты между слоями твердой породы и едва в дюйм толщиной. Следуя за жилой вниз, можно вскоре добраться до хороших пластов. Остальные лежат плашмя или горизонтально, поэтому не принесут больших прибылей. До наступления сухой погоды мы мало что можем предпринять.

— Но если Джон получит долю от Уорлеггана, скажем, на четыре сотни фунтов, тогда ты откроешь шахту?

— Необязательно.

— Будет много расходов, если пойдет не по плану.

— Другого пути нет.

Демельза поставила чайник.

— На мой взгляд, это разумный риск, — сказал Росс. — Будем действовать по ситуации. Если откроем шахту, то можем значительно сэкономить, купив подержанный насос. Если он будет доступен по цене и подойдет нам по размеру.

— Это может очень разочаровать Джереми.

— Я знаю.

— Эта идея с открытием Уил-Лежер и работой над насосом дала ему новую цель в жизни, Росс.

— И это я тоже знаю.

— Мне кажется, тут есть что-то еще, — сказала Демельза. — И одно идет рука об руку с другим.

Росс поднял взгляд.

— Ты имеешь в виду, что действительно считаешь, будто он влюбился.

— Я же говорила.

— И ты думаешь, это серьезно?

— Да, думаю.

— Тогда удачи ему. Когда мы увидим девушку?

— Я писала её матери в прошлую среду. Джереми хочет устроить небольшой прием на пасхальной неделе.

Чайник закипел. Когда Демельза сняла его с плиты, Росс сказал:

— Надеюсь, ты не собираешься мыть кур самостоятельно. Если не решаешься побеспокоить слуг, можешь попросить помощи у Клоуэнс.

— Сарказм никогда не был твоей сильной стороной, Росс. Может, желаешь сам подержать для меня кур?

— Охотно. Если ты объяснишь, почему мой сын тратит по крайней мере день в неделю на эти рыболовные вылазки... особенно в такую погоду.

— Почему бы тебе не спросить его самого?

— Я спрашивал. Но он неуловим, словно сардина. Я даже предложил отправиться с ним, но он сказал, что предпочитает общество Бена или Пола.

В кухню вошла Эна Дэниэл.

— Ох. Прошу прощения, сэр. Мэм. Я не знала, что вы оба здесь. Только что доставили почту, мэм. Мне принести её сюда?

— Нет. Капитан Полдарк как раз собирается в гостиную. Уверена, все письма для него.

— Нет, мэм. Я так не думаю. На верхнем написано «Миссис Полдарк», как мне кажется.

Демельза вытерла руки о фартук.

— Что ж, его ты можешь принести сюда, Эна.

Когда она ушла, Росс сказал:

— Не дай ей сбежать.

— Ты о чем?

— Будь добра к своим слугам и позволь им получить немного радости от ловли и мытья кур.

Было слишком поздно отвечать в том же тоне. Когда Эна снова вошла, Демельза оказалась к ней спиной.

— Эна.

— Да, сэр?

— Твоей хозяйке нужна помощь.

— Да, сэр.

Чихнув, Росс вышел.

Письмо было написано крупным, текучим почерком. Демельза сломала печать. Подписано было «Франсис Беттсворт».

Дорогая миссис Полдарк!

Мы были чрезвычайно рады получить от Вас любезное приглашение провести две ночи в Нампаре, адресованное нашей дочери, мисс Кьюби Тревэнион.

К несчастью, в настоящее время Кьюби имеет много других приглашений — как и обязательств по отношению к своему недавно овдовевшему брату. И потому я вынуждена отказать от ее имени. Несмотря на то, что понимаю, каким разочарованием это станет для всех.

Как и прежде, с величайшим уважением, искренне Ваша,

Франсис Беттсворт

Глава девятая

I

— Ну ладно, — сказал Джереми, — пока что мы сделали все возможное. Вне всякого сомнения, дополнительные два фута к длине корпуса позволят нам его установить. Какая невероятная удача.

— Если у нас все получится, — заметил Пол Келлоу.

Джереми бросил взгляд на Саймона Поула — тот поджал губы с неопределенным выражением лица.

— Ты снова упомянул об этом мистеру Харви?

— О да. Я передал ему твои слова.

— И он?

— Не был слишком разговорчив. Полагаю, он колеблется.

Молодые люди уставились на котел, стоящий на деревянных опорах, на которые они затащили его две недели назад. Четвертым в группе был Бен Картер, и сейчас они находились в углу литейного цеха Харви, в пятнадцати милях на юг от Нампары.

— Что ж, это несомненно именно то, чего мы хотим, — сказал Джереми. — То, что надо. Он торчал здесь много лет, никому не нужный... Давайте еще раз всё обмозгуем. Замеры при тебе, Саймон?

— Диаметр — четыре с четвертью фута, и восемь футов сверху донизу.

— Продолжай.

Пол с хрустом развернул пергамент.

— Толщина стенок должна достигать полутора дюймов, а фланец закреплен двадцатью шестью болтами кованого железа. Внутренний диаметр составит примерно сорок восемь дюймов.

Джереми вытер руки тряпкой. Монотонный стук молотка затих, когда рабочий остановился, чтобы немного передохнуть.

— Итак, из того, что ты рассказал — или из того, что я узнал здесь, — предел прочности чугуна потребует силы в пятнадцать тысяч фунтов, чтобы разорвать брусок сечением в один квадратный дюйм. И... — достав карандаш и листок бумаги, на котором писал дома, Джереми уставился на проделанную работу. — Чтобы этот котел лопнул, потребуется внутреннее давление свыше девятисот фунтов на квадратный дюйм. На сколько установлен предохранительный клапан?

— Пятьдесят фунтов на квадратный дюйм.

— Слава Богу! Таким образом, для того, чтобы разорвать котел, давление пара почти в двадцать раз должно превышать значение, установленное предохранительным клапаном.

— В цилиндрической части — да, — сказал Пол. — Но что насчет фланцевых болтов и жаровых труб?

— Что ж, — отозвался Джереми. — Особое внимание нужно уделить безопасности жаровых труб. Но я сделал расчеты. Возможно, тебе стоит сравнить результаты со своими.

Пол положил бумагу на стол и начал высчитывать все сам.

— Слишком много суматохи, — сказал Бен. — Как по мне, он достаточно безопасен для любых целей.

Пол развернулся.

— Всё как ты хотел. Но я полагаю, воспользоваться им будет отдельной проблемой.

— Так или иначе, мы должны им воспользоваться, — сказал Джереми. — Не стоит отказываться от даров небес.

Джереми присоединился к Полу, и после долгих переговоров они вернулись к остальным.

— Выходит примерно так же. Болты на пять шестых диаметра состоят из прочного железа. Таким образом, потребуется около семисот пятидесяти фунтов на квадратный дюйм, чтобы разорвать верх котла. В пятнадцать раз больше, чем предусмотрено предохранительным клапаном. Это превышает любые разумные меры предосторожности... Мы могли бы переставить клапан на сто двадцать и поднять давление пара до сотни без малейшего риска. И даже тогда у нас останется еще семь раз по столько же сверху.

— Котлу уже пять лет. Мистер Тревитик не приглядывал за ним все это время.

— Так ведь котел больше ему не принадлежит, — сказал Джереми. — Мне нужно снова повидать мистера Харви. Приложу все усилия, чтобы убедить его.

— Думаешь, есть шанс? — спросил Пол.

— Да... у меня в рукаве козырь, которого раньше не было.

Остальные остались в литейном цеху. По общему согласию ведение всех переговоров передали Джереми из-за его благородного происхождения.

На улице дул легкий восточный ветер и слегка накрапывало. Джереми обогнул кузни, прокатный стан, монтажные цеха и угольный склад, направляясь к двухэтажной деревянной постройке, служившей конторой. Постучав в дверь, он дождался приглашения войти.

Генри Харви был тридцатишестилетним коренастым мужчиной с прямыми волосами и ниспадающей на лоб челкой. Он был в темном саржевом сюртуке с фалдами и шелковом шейном платке кремового цвета. Посетитель особой радости у Харви не вызывал.

Джереми Полдарк, впервые представленный ему Эндрю Вивианом, регулярно посещал завод на протяжении большей части года, обычно два раза в неделю. Благодаря магическому влиянию имени капитана Полдарка, Генри был рад приветствовать юношу, с удовольствием и удивлением следя за тем, как парень приступил к практической работе. Это было нечто из ряда вон выходящее. Соглашаясь на эту идею, он рассчитывал, что молодому Полдарку будет интересна только теория и, как и большинство джентльменов, он не пожелает работать руками. Пускай всю работу делает инженер, задача джентльмена — следить и поощрять. Но тут — другой случай. Полдарк трудился в литейном и монтажных цехах наравне с остальными, все время объединяя теорию с практикой.

Вместе с ним пришли еще двое молодых людей, которые также учились и работали — хотя их поведение соответствовало внешнему виду. Тощий по имени Келлоу был склонен избегать тяжелой работы, а бородатый, Картер, напротив, брался за нее, что соответствовало его грубой одежде и голосу. Так или иначе, они трудились вместе с его людьми, и мистер Харви, обремененный достаточным количеством тревог и забот, не возражал против бесплатной помощи.

Кроме того, юноши отлично ладили с рабочими, что тоже было немаловажно. С нависшим над ним судебным процессом и не слишком большим числом влиятельных друзей, мистер Харви чувствовал, что иметь под рукой Полдарка будет не лишним. Когда Джереми попросил его не упоминать о своих визитах, мистер Харви счел это примером юношеской скромности, которую в случае надобности можно будет легко отбросить в сторону.

Но не так давно мистер Полдарк расправил перышки. Он признался Харви, что главный его интерес не столько в машинах для горного дела, сколько в паровой повозке. Как оказалось, он с ранних лет следил за карьерой мистера Тревитика, очарован его достижениями и вовсе не замечал неудач.

И потому он просил разрешения выточить в цехе Харви четыре колеса, раму и корпус, которые в конечном итоге можно будет использовать для создания локомотива, вроде того, что сделал Тревитик. Он сказал, что заплатит за железо, обработку дерева и все прочее, если им позволят потратить часть времени на сбор механизма. Генри Харви согласился и даже пару раз отправлялся посмотреть на прогресс.

Делу было далеко до завершения. Но две недели назад, слоняясь по заводу, Джереми раскопал этот котел, который мог им пригодиться после некоторых доработок корпуса. Эта штука была покрыта пылью и грязью, а также далеко не пустячным слоем ржавчины. Она долгое время валялась в углу цеха без всякого внимания. Но найдя котел и приступив к его чистке, молодые люди едва могли поверить в свою удачу. Это был крепкий паровой «брючный» котел — названный так из-за формы кованой трубы внутри. Его спроектировал сам Тревитик. Вероятно, для молотилки. Теперь он покоился на сваях, словно толстый детеныш кита, потерявший мать.

На прошлой неделе Джереми уже встречался с Генри Харви. Он спрашивал, не могли бы они арендовать котел для своих экспериментов за неимением достаточного количества денег для его покупки. Это совершенно не радовало Харви, считающего, что вся эта таинственность преувеличена, и капитан Полдарк, если уж на то пошло, вполне может оплатить капризы сына.

— Мистер Харви, не могли бы вы уделить пару минут своего времени?

— Что ж, мистер Полдарк, у меня есть неотложное дело. Но пару минут оно может подождать. Прошу, садитесь.

Джереми присел на край стула.

— Думаю, в начале недели вы узнали от мистера Пола, что мы еще тщательнее очистили и осмотрели котел. Он в высшей степени соответствует нашим пожеланиям, а потому мы с трудом верим в нашу удачу.

— Пол поставил меня в известность, — осторожно сказал Харви. — Тем не менее, это едва ли решает основную проблему...

— На самом деле, — сказал Джереми, — я хотел поговорить с вами не об этом, сэр. Несомненно, дела связаны, потому что, как вы знаете, мы экспериментировали с созданием повозки, но отсутствие котла, способного выдерживать высокое давление, стало одной из самых крупных проблем. Если это решаемо, мы могли бы... — Джереми сделал паузу и оставил фразу висящей в воздухе.

Мистер Харви заерзал.

— Ладно, хорошо. Могу сказать, что я понимаю вашу позицию. На том и остановимся. Но вы говорите, что пришли поговорить не о котле...

Джереми посмотрел в окно. Отсюда он мог видеть бриг «Генри», он, словно пьяный, склонился у причала. Два паруса, все еще венчающие его мачты, напоминали утонувших бабочек. Судно причалило сегодня утром, во время прилива, но теперь вода ушла, оставив после себя песчаную отмель, которую пронизывали три или четыре неглубоких змеящихся потока. В одном из этих небольших каналов бросила якорь «Девушка из Нампары». Благодаря этому она могла бы ускользнуть в любое время, но бриг теперь застрянет у причала до новолуния, то есть на две недели, если только не сумеет уйти с утренним приливом. Жаль, что эта естественная гавань, самая безопасная на северном побережье, оказывается практически непригодной из-за песка.

— Почти рядом с отцовской есть одна заброшенная шахта, — сказал Джереми. — Мы подумываем вновь ее открыть. Причем, если раньше она осушалась сама, то теперь нам понадобится насос...

— Вот как.

— Полагаю, судя по книгам и почерпнутым здесь знаниям, а также насколько я знаю эту шахту, у меня есть достаточно четкое правильное представление о размерах подходящего для этого двигателя.

Росс бы удивился уверенности, с какой говорил Джереми.

— Вполне возможно, — согласился Харви.

— И раз у меня есть обязательство перед заводом Харви, очевидно, нам следует построить насос здесь.

Генри Харви пощекотал пером скулу. Это была его привычка, когда наклевывалось дельце.

— Что вы задумали?

— При условии соглашения с отцом и другими предпринимателями, думаю, подойдет тридцатишестидюймовый цилиндр, девять футов хода. Котел из кованого железа, примерно восемнадцать футов длиной, пять футов шириной, с овальной трубкой, три с половиной фута у выхода огня и три фута у конца дымохода. Вес, предполагаю, около семи тонн.

Харви сделал пометку.

— А насосные штанги?

— Из данцигской сосны. Это самые надежные.

— А балка?

— Хотелось бы из чугуна.

Харви поднял голову:

— Это отход от общепринятого, мистер Полдарк. Знаю, так уже делали, но только я бы не советовал двигатель такого размера.

— Но почему?

— Что ж, трудность изготовления. Хороший дуб позволяет небольшие ошибки в расчетах. Если говорить о чугуне, то размеры имеют решающее значение.

Джереми начал сердиться.

— Чугун куда практичнее. Деревянная балка сжимается и расширяется, постоянно требуя регулировки, как нам известно. Болты расшатываются. С чугуном, если габариты выбраны правильно...

— Да, если так. Понимаю вас. Но размер и вес делают эту затею нелепой.

— С новым оборудованием, что вы купили в этом году, это возможно, — возразил Джереми.

Харви встал и подошел к окну, заложив руки за фалды сюртука.

— Вы меня поймали, мистер Полдарк. Хорошо, я обсужу это с мистером Уэстом... Ваш отец одобрил этот заказ?

— Нет, сэр. Как я сказал, проект еще ждет отцовского одобрения. Надеюсь, в ближайшие недели мне удастся подготовить полный набор чертежей и получить мнение отца, а так же других упомянутых мною персон. Когда мы согласуем планы, я принесу их вам и буду рад услышать ваши советы. После этого мы просчитаем стоимость.

— Кто станет вашим инженером?

— Надеюсь, я сам.

— Вы? — Харви покашлял в кулак, чтобы скрыть свое изумление. — Должен признаться, вы проявили недюжинные способности...

— Естественно, я не буду работать один. Но если мы обойдемся без найма опытного инженера, то значительно сэкономим на расходах. Вероятно, хороший специалист обойдется нам в двадцать процентов всех расходов — включая его работу и контроль за её исполнением. Но я думаю, если все сделать здесь, мы сможем справиться без него.

Генри Харви кивнул.

— Так значит, теперь ваш отец знает о тех визитах, что вы нам наносите?

— Еще нет. Думаю, скоро узнает.

— Конечно. Конечно.

— И все же, — продолжил Джереми, — я надеюсь, вы не станете сбывать с рук котел Тревитика, над которым мы работаем, по крайней мере, не сообщив об этом мне.

— Согласен, — ответил Харви.

— Я рассчитываю, что если насос будет построен, вы более благожелательно посмотрите на нашу просьбу одолжить котел, а также некоторые другие детали для постройки самодвижущегося экипажа.

Фалды сюртука Генри Харви раскачивались, словно метроном.

— Мистер Полдарк. Мне действительно кажется маловероятным, что соглашение об аренде может оказаться выгодным для обеих сторон. Но, предположим, если насос для шахты построят здесь, я был бы готов продать вам котел за половину той цены, что заплатил за него Тревитику шесть лет назад. А все иные материальные и трудовые затраты — по себестоимости. Это вас устроит?

— Весьма, — заверил его Джереми. — Могу я спросить, сколько вы заплатили за котел Тревитику?

— Что ж, на самом деле, я лично изготовил его для мистера Тревитика под его присмотром. Позже я забрал его за долги. Это был жест доброй воли. В конце концов, он мой шурин. Не думаю, что он станет возражать, если я продам его за тридцать фунтов.

— Это меня более чем устроит, — сказал Джереми.

Харви повернулся.

— Вы никогда не объясняли мне причину подобной скрытности между вами и вашим отцом. Почему вы отговариваетесь походами на море — куда там? — в эти так называемые рыболовные экспедиции? Живя в Хейле, вы могли бы приходить к шести каждый день на протяжении недели и закончили бы учебу за половину затраченного времени. Ваша мать тоже участвует в этом обмане?

— Она ничего не знает. Причина в том, что отец запретил мне иметь дело с паром и высоким давлением.

— Вот как... но почему?

— В том числе из-за вашего старшего брата, мистер Харви.

Харви уставился на него.

— Фрэнсиса? Ох, вы имеете в виду опасность. Да, он и впрямь погиб от взрыва котла. Но то были ранние эксперименты

— Мой отец знал вашего брата. А потом произошел взрыв в Вулидже. Взорвавшийся котел убил четверых, да? И серьезно ранил примерно столько же. А еще трагедия на Уил-Ноа, всего год назад. От взрыва разлетелось столько осколков...

Харви посмотрел на посетителя.

— Все это понятно. Но... Можно ведь упасть с лошади и сломать шею. Но никто не осуждает верховую езду.

— Именно это я скажу ему, если возникнет конфликт. Но мне кажется, я нашел способ избежать споров — по крайней мере, пока не будет что показать.

Генри Харви вернулся на свое место.

— Что ж, хорошо. — В его голове мелькнула мысль, что, узнай капитан Полдарк о сыновьем непослушании, и сам Харви может вместо ожидаемых благодарностей оказаться в немилости. — Теперь, мистер Полдарк, я должен идти. До утра мы пытаемся выгрузиться и снова загрузиться. Это займет большую часть ночи, но нам поможет луна. Пожалуйста, принесите мне чертежи, как только они будут готовы и одобрены. Я прикину примерную стоимость.

Джереми поднялся.

— Надеюсь, через несколько недель. Все зависит от обстоятельств.

— Как будет называться ваша новая шахта?

— Э-э-э... Уил-Мейден.

Очень вовремя Джереми вспомнил, что как-то видел в литейном цеху Харви Джорджа Уорлеггана. А ведь официально Уил-Лежер до сих пор им не принадлежит.

II

Вскоре после этого разговора они отплыли. В пути их сопровождал легкий бриз. Солнце заходило около половины седьмого, и значит, до Нампары они доберутся еще засветло, часа через два. Они сделали то, ради чего явились, и были готовы к возвращению.

Джереми пребывал в отличном настроении. Паровой экипаж стал ближе. И если впереди его ждет шахта, то будет и интересная работа, приключения с созданием насоса и возрождение старой выработки. Но главной причиной его горячего желания поскорее вернуться домой был интерес, не ответила ли мать Кьюби на отправленное его матерью приглашение погостить в Нампаре. Эта перспектива захватывала больше всего остального.

Выйдя из устья Хейла, когда с берега до них больше не доносилось ни единого звука, Джереми откупорил бочонок эля и начал вместе с друзьями запевать непристойные песенки. Когда все скабрезные куплеты были спеты, Бен сменил настроение, перейдя на псалмы, что продолжалось еще полчаса. Затем Джереми, которого от небольшой дозы выпитого обуяло чувство пьяной сентиментальности, спел им любимую песню матери.

Любимой моей розу белую сорвать

А к ней в придачу бутон алый,

Любовь, что в моем сердце, пытаюсь доказать,

Что твоё сердце и так уже знает.

Поранит палец острый шип,

Кровь алой каплею прольётся

Сердце отчаянно кровит

И к твоему сердечку рвётся.

Прижму я палец к языку,

На время боль прервется.

А сердца боль я извлеку,

Когда в песне с твоим сольется.

Его друзья подхватили. А гичка неуклонно скользила по волнам тихого моря, и вскоре их накрыло мягким моросящим дождем.

Глава первая

I

В начале мая Англии достигли потрясающие новости. Войска Британии и Португалии не только прорвались за тесные границы укреплений, воздвигнутых вокруг Лиссабона, но после серии маневров и контрманевров, перемежающихся самыми кровопролитными сражениями этой войны, полностью вытеснили французов с португальской земли. Массена, один из величайших французских генералов, командовавший крупнейшей армией, когда-либо доверенной Наполеоном одному из своих заместителей, потерпел сокрушительное поражение. За четыре недели англичане смогли продвинуться на триста миль, потеряв всего четыре тысячи человек против двадцати пяти тысяч у противника. С характерной для него сухостью лорд Веллингтон объявил португальцам, что беспощадный враг бежал через Агеду и жители страны могут вернуться в свои дома.

Критики наконец затихли. Даже самые ожесточенные виги, что так долго предрекали крах и разгром и кричали о недисциплинированности и некомпетентности, изменили свои взгляды. Обе палаты парламента выразили признательность за проведенную кампанию, и никогда прежде ораторы не были более единодушны. Как писал Россу Каннинг: «Но поменяй Принни свое мнение (и отношение), все пошло бы коту под хвост».

Некоторые противники, такие, например, как преподобный доктор Холс из Труро, предсказывали, что теперь уж Наполеон возьмет кампанию в свои руки и сметет «джонни» обратно в море, но ничто не могло помешать подъему национальной гордости и оптимизма. Проклинаемый всеми генерал Веллингтон внезапно стал фигурой международного масштаба.

Привычка радоваться делам, совершенно его не касающимся, не была присуща натуре сэра Джорджа Уорлеггана. Однако, проезжая в почтовой карете по Хай-Кросс, он ощутил, как и его собственная душа вспыхивает искрами при виде танцующих языков пламени праздничного костра. Остановившись у Большого дома, он быстро поднялся по ступенькам. В дверях его встретил лакей в парике.

Сейчас Джордж как никогда скучал по Элизабет — все еще скучал по прошествии стольких лет. Недавно один новоиспеченный вдовец, каким некогда случилось быть и самому Джорджу, сказал в его присутствии: «Что толку от имущества, если владеешь им в одиночестве». И Джордж полностью познал эту горькую истину. Невозможно было скрывать счастливый поворот судьбы, постигший его теперь, после двух месяцев серьезных треволнений. Тем не менее, его мать, Валентин и маленькая Урсула находились в Кардью. Матери в любом случае нездоровилось, к тому же у нее отсутствовала всякая деловая жилка — порой некоторые даже задавались вопросом, как ей удалось воспитать Джорджа, — Валентин же был слишком молод, а еще замкнут, язвителен и невыносим, чтобы разделить с ним страхи и облегчение.

Изысканная и утонченная красавица, в которой Джордж так нуждался, одиннадцать лет назад умерла при родах и теперь обратилась лишь в горстку праха и кучку костей. Несмотря на весь свой аристократизм, Элизабет сумела бы разделить его чувства. Они насладились бы этим вместе. Однажды, думал он, и ожидание, быть может, окажется не столь долгим, даст бог, он встретит женщину, которой сможет доверять. Он не видел Харриет Картер со времен званого вечера у Гордонов. Он не имел права искать её руки, когда мог предложить ей в качестве свадебного подарка лишь свое вероятное банкротство. Единственным человеком одной с ним плоти и крови — если можно приписывать ему наличие подобных субстанций — в этом доме оставался лишь старик Кэрри. И уж ему-то, без сомнения, лучше прочих удалось бы постичь причину удовлетворенности Джорджа. Но без всяких эмоций. Разговор больше напоминал бы беседу с бухгалтерской книгой.

Войдя в гостиную, Джордж протянул руки к камину. Мысль отправиться на поиски дяди не приносила удовольствия. Он потянул за колокольчик.

— Сэр?

— Принеси мне бренди. 1801 года. Наполовину пустой графин найдешь в моем кабинете. И, Бейкер, спроси моего дядю, не будет ли он столь любезен явиться сюда. Если он уже отошел ко сну, попроси его спуститься.

— Слушаюсь, сэр.

В ожидании Джордж с наслаждением расправил плечи. Даже с введением платных дорог долгая езда в почтовой карете продолжала оставаться испытанием. Бренди принес другой лакей. В комнатах для слуг знали: искать утешения в хозяйском алкоголе — плохая идея, сэр Джордж всегда помнил уровень жидкости в графине и точное количество бутылок в погребе.

Джордж взял бокал и сделал глоток. Шаркая, вошел Кэрри. Он еще не спал, но его черный шерстяной сюртук отлично сошел бы за халат.

— Итак, ты вернулся. Давно пора, — фыркнул дядя. – Ты шлялся где-то четыре дня. За четыре дня мы потеряли шесть тысяч. В среду чуть не началась паника. Фермеры и прочий сброд съезжаются на ярмарку. Остатки твоей собственности на севере придется продать, даже по бросовой цене.

— Не было никакой паники, — поправил его Джордж. – Стабильный отток. Утрата доверия и ничего больше. Все банки нынче переживают суровые времена.

— Мы переживаем их из-за твоей глупости! Чтоб ты знал, на прошлой неделе клиенты раз за разом отказывались от наших векселей и требовали золото! А лавочники… Должен поставить тебя в известность, что лавочники этого города предпочитают векселя Банка Корнуолла!

— Теперь этому настанет конец.

— Слышал я кое-что. — Кэрри дергал длинным носом. — Оправдания, которые придумали местные лавочники — они утверждают, будто у них нет сдачи, чтобы не сдавать серебро и медь с наших векселей! Теперь этому настанет конец? О чем это ты?

— Последние три ночи я провел с сэром Хамфри Уильямсом, — сказал Джордж, – у него дома в Солтэше. Он старший партнер Банка Корнуолла и Дэвона в Плимуте, а кроме того — человек, обладающий большим влиянием. Мы пришли к соглашению.

— Мне известно, кто такой Хамфри Уильямс. — Кэрри замолк, комкая рукой подол своего одеяния. Казалось, еще чуть-чуть, и можно было бы расслышать, как в голове его вращаются шестеренки. – К какому соглашению?

— Мы станем партнерами. Свободное, но обязывающее партнерство, в котором один гарантирует другому свою поддержку. Разумеется, до определенного предела, хотя распространяться об этом не стоит.

— Сколько?

— Для начала – двадцать тысяч фунтов.

— Как мы можем гарантировать подобное в нынешнем положении?

— Её частично покроют, как ты изволил выразиться, остатки моего северного имущества. Ты советовал мне избавиться от него, я так и сделал. Продал все до последнего! Ты доволен? Позволь тебе налить.

Кэрри отмахнулся от предложения, словно от назойливого комара.

— Но чтобы как-то повлиять на мнение обывателей…

— О чем-то стоит объявить публично. Разумеется. В том и есть весь смысл соглашения. Подобное заявление немедленно восстановит доверие. Банк Дэвона и Корнуолла хорошо известен даже здесь, в западной части графства.

Оба умолкли. Подойдя к окну, Джордж выглянул на улицу. Огней праздничного костра отсюда было не видно, однако на колокольне церкви Святой Марии плясали блики мерцающего света.

— И что они получат? – спросил Кэрри.

— Сэр Хамфри всегда мечтал о расширении сферы своих интересов. Постоянные взаимоотношения с нами позволят его банку увеличить влияние, охватив большую часть Корнуолла.

С улицы раздался взрыв смеха.

— Как считаешь, мы выиграли войну? — спросил Кэрри. — Их по-прежнему в двадцать раз больше. Я поставил бы на то, что они снова нас погонят, да лелею теперь некоторые надежды на счет этого Уэлсли.

— Веллингтона.

— Уэлсли. Он начинал с этим именем. Итак, теперь ты наконец избавился от всех этих безумных инвестиций.

— Уверен, что пожалею об этом. Даже эта война не может тянуться вечно. В долгосрочной перспективе они принесли бы большую прибыль. Но теперь наши позиции в безопасности. Доверие будет восстановлено в полном объеме.

Кэрри поскреб голову под домашней шапочкой.

— Полагаю, ты ждешь моего одобрения. Но я страдаю подозрительностью. И подозреваю, что эти люди будут вмешиваться в наши дела.

— Не будут. Это оговорено. У каждого из нас свой путь, кроме оговоренных гарантий. — Джордж во второй раз наполнил свой бокал бренди. Первый уже согревал его сердце и желудок. Тепло очага расслабляюще ласкало спину. – Кое о чем мы еще не договорились. О смене названия.

— Что?!

Сделав осторожный глоток, Джордж потер подбородок и выглянул в окно, а затем сгорбился и развернулся.

— Это еще не решено. Сэр Хамфри предложил… Ввиду того, что собственное его имя не отражено в названии банка, и учитывая его известность в графстве... и здесь мне нечего возразить... он предложил нам назваться «Уорлегган и Уильямс».

Кэрри тут же засопел.

— Боже, Джордж. Да если бы твой отец был жив!

— Но его нет, дядя. И я не думаю, что в исключительных обстоятельствах он стал бы сильно упираться. Было время, и тебе не стоит об этом забывать, когда нам следовало бы считать подобное честью. Имя Уильямса рядом с нашим!

— Ты знаешь, как он относился к нашему имени! Отлично знаешь, Джордж! Мне казалось, что ты относишься к нему так же! Всегда такой гордый, такой уверенный, что имя Уорлегганов стоит уважать – о да, и бояться!

— Заметь, — сказал Джордж, — я не предлагаю от него отказаться. Я предлагаю лишь связать с ним еще одно – и какое, в конце концов. Наше имя должно быть первым… Вне зависимости от всех неосмотрительных инвестиций, которые я, возможно, некогда сделал, пришла пора объединиться. Времена маленьких банков канули в прошлое. В этом году Корнуолл постигло по меньшей мере четыре банкротства: Робинсон в Фоуи, капитан Кудлипп в Лонсестоне…

— Мелкая рыбешка! – прорычал Кэрри. – Мелюзга! Мы мелкими не были — не настолько. Но из-за твоих грубых ошибок… К тому же… Следовало бы посоветоваться со мной. Нужно было спросить совета у меня, прежде чем проводить подобные комбинации!

— Ты рассуждаешь о нашем имени, — сказал Джордж. — Но кому его носить? Тебе семьдесят один. Мне вот-вот стукнет пятьдесят два. Есть только Валентин. Возможно, через пять лет он захочет войти в дело, но пока я не вижу ни малейших признаков подобного желания. Я действительно не уверен, что его характер хоть когда-то позволит ему взять бразды правления. Я часто призывал его к дисциплине. На самом деле, я возлагаю больше надежд на малышку Урсулу, но она не будет всю жизнь носить фамилию Уорлегган. Мы не обучили никого, способного взять на себя ответственность — и это был наш собственный выбор, ведь мы никогда не желали делегировать полномочия, но сейчас нам нужна новая кровь. Эта связь, этот договор — первый шаг.

Кэрри кашлянул и сплюнул в огонь. Шипящая слюна пузырилась на решетке.

— Я простудился, — пробормотал он. — Постоянно простужаюсь. Прямо как твой отец.

— Тебе стоит больше отдыхать и двигаться. Устраивать себе побольше выходных.

— Кому нужны выходные? — раздраженно заявил Кэрри. — Отдохну после смерти, скорое пришествие которой ты столь уверенно предсказываешь. Тогда имя Уорлегганов может катиться к дьяволу, мне плевать!

— Возможно, так и будет, — пробормотал Джордж себе под нос.

— А? Что-что?

— Какие бы чувства тебя сейчас ни обуревали, дядя, я уверен, ты свыкнешься с мыслью о подобном союзе. Уверяю, это не только уменьшит тревожные настроения в графстве, но и обеспечит нам огромную свободу пользоваться собственными деньгами без угрозы, маячащей за нашими спинами. Заметил ли ты, что Банк Корнуолла пытается раздувать незначительное пламя волнений? Потому что я, кажется, заметил!

— Он, вне всякого сомнения, не сделал ничего, чтобы нам помочь. Если учесть сотрудничество с твоим другом Полдарком, я этому не удивлен.

Джордж налил себе еще полбокала. Он никогда не видел ничего хорошего в том, чтобы переусердствовать с алкоголем, даже по случаю такого праздника. А это действительно был праздник. Он словно выбрался из темного зловещего коридора, что бы там ни говорил Кэрри. Трагически потерянных денег не вернуть. Но он может начать строить все заново. И стоило только взглянуть на принадлежащие ему промышленные и торговые предприятия графства, чтобы понять — они надежны, уж точно процентов на девяносто, а их перспективы весьма высоки. В течение последних жутких месяцев, он часто и столь же искренне, как и Кэрри, задавался вопросом — какой дьявол заставил его столь глубоко увязнуть в делах, ему совершенно не понятных, и почему со всем имевшимся у него тогда состоянием он не позволил леди Харриет принять или отклонить его брачное предложение.

Теперь его тылы защищены, и он может начать возрождение.

В глубине сознания Джорджа болезненно шевелились какие-то замечания, брошенные Кэрри, какие-то оброненные им слова – крошечный червячок сомнений, едва ли заслуживающий внимания, но отнюдь не оставшийся незамеченным. И он определил источник.

— Жаль, — бросил он.

— Чего?

— Я продал акции Уил-Лежер Джону Тренеглосу за четыреста фунтов. Я придержал бы их, будь обстоятельства менее напряженными.

— Тебе от них не было никакого проку, — язвительно бросил Кэрри. — Кто еще мог дать столько за заброшенную шахту?

Джордж допил свой стакан.

— Давай, дядя. Последний бокал перед сном.

— Ох, хорошо, если ты так настаиваешь. Но должен предупредить, это вызывает у меня изжогу.

— Четыреста фунтов за дырку в земле. Сомневаюсь, что там найдется что-нибудь еще. Но это же рядом с собственностью Полдарка, и я слышал, дела на Уил-Грейс обстоят не очень хорошо. Подозреваю, за Тренеглосом стоит Полдарк. Я предпочел бы помешать его деятельности.II

Письмо от капитана 43-го Монмутширского пехотного полка Джеффри Чарльза Полдарка капитану Россу Полдарку, Нампара, Корнуолл.

Под Альмейдой, 18 апреля 1811 года

Дорогой дядя Росс!

Лишь во время передышки, когда мы бок о бок стояли под пулями на туманном склоне Буссако, мне в голову пришла мысль, что ты мне совсем не дядя, а кузен или, полагаю, если быть совершенно точным, двоюродный дядя.

Тем не менее, прежде ты был мне дядей, а потому дядей должен остаться.

Помнишь ли ты то сентябрьское утро после атаки? Когда ты бросился в атаку, жаля врага пулями, словно мальчишка перепрыгивая через камни и мертвых французов, стреляя и пронзая противника наравне с лучшими. Подобное неповиновение приказу, как мне кажется, фактически можно было бы приравнять к мятежу. Повезло, что удалось достать тебе полковой мундир — хотя сидел он туго, и, как я обнаружил позже, разошелся по швам на плечах. В противном случае ты рисковал получить пулю в спину от кого-нибудь из наших разгоряченных парней! В тот день я подумал: «В этой битве сражаются два кузена, два Полдарка, и будь я проклят, если знаю, от кого дух захватывает больше». Убивать и самому быть убитым — дело довольно грязное, но мне кажется, в тот день на нас снизошло в некотором роде вдохновение!

Я перечитываю твое письмо из Лондона. Счастлив, что ты благополучно добрался до дома. Мне стыдно, что я не удосужился написать ответ. Для всех нас эта зима выдалась тяжелой, многие из лучших офицеров больны или ранены, некоторые же из худших выпрашивали — и получали! — отставку, чтобы вернуться домой. Временное бездействие и болезнь оказались одинаково утомительны, но с начала марта мы шли в наступление и сражались, шли в наступление и сражались. И так день за днем, блестяще и ожесточенно.

Увы, время это нельзя назвать счастливым, ибо наши непрекращающиеся победы были отравлены ужасами, поджидающими нас в отвоеванных деревнях и городах. Знаешь ли, кузен — ради разнообразия, пожалуй, назову тебя так... Так вот, знаешь ли, кузен, прежде я считал, что сражаюсь со свирепым, но храбрым и благородным врагом? Я столкнулся с многочисленными примерами уважения и дружбы между французами и англичанами.

Зачастую было трудно помешать сближению между простыми солдатами до и после битвы. Они словно бойцы на ринге. Как только драка заканчивается… И генералы ничуть не отличаются. Сульт, который воздвиг Муру памятник в Корунье, наглядный тому пример. Но здесь, в отношении к португальцам... Мы шли, маршировали, ехали, а мимо нас тянулись мили покойницких, гниющих трупов, изнасилованных и замученных женщин, детей, повешенных вниз головой, оскверненных церквей, искалеченных священников, мужчин с выколотыми глазами… Это изменило мое мнение. Может ли простая война превратиться в возмездие? Для португальцев — вне всякого сомнения.

Теперь мы встали лагерем под Альмейдой. Там оставили гарнизон французы, и дьявольской работенкой будет выкурить их оттуда. Как ты наверняка отметишь, я снова вернулся на ту реку, где потерял кусок челюстной кости. Я пережил эту зиму, но удача от меня отвернулась. Я потерял своего хорошего друга Сандерса. И Партриджа. Ядро оторвало ему голову вскоре после того, как мы покончили с завтраком. Ты встречал обоих, так что должен помнить. Партридж — это длинноволосый блондин.

Кстати, ваше военное ведомство смягчило свое отношение к повышениям и удостоило Гектора МакНила чести быть произведенным в очередное звание! После твоего отъезда я неоднократно встречался с ним. Достойный уважения человек, однако голова его полна рассказов о скверных старых днях, когда каждый житель Корнуолла — по его мнению — был контрабандистом.

Выражаю глубочайшую свою любовь тете Демельзе, Джереми, Клоуэнс и Изабелле-Роуз, Дрейку, Морвенне, Сэму, Заки Мартину, Бену Картеру, Джеки Хоблину, Джуду и Пруди Пэйнтерам — коль они еще живы — и всем прочим твоим друзьям, которые, как тебе кажется, могли бы помнить меня, и которым я могу быть представлен.

Я тоже мог бы получить отпуск, если бы просил. Но я не стал — отчасти потому, что, как я считаю, война на полуострове входит в победную фазу, отчасти потому, что воссоединение (что за библейское слово!), иначе сказать возвращение, мне кажется неуместным. Я знаю, что многие друзья были бы мне рады, но с учетом моих обязательств, это все еще не настоящее воссоединение.

Возможно, со временем все изменится.

Как прежде, твой любящий племянник, (кузен — двоюродный племянник?)

Джеффри Чарльз

III

Объявление в «Королевской газете Корнуолла» от 18 мая 1811 года.

«Банк Уорлеггана уведомляет о начале сотрудничества с банком Плимута, Солтэша, Бодмина и Лискерда в Корнуолле и Дэвоне, начиная со следующего понедельника, 20 мая 1811 года.

Эти изменения ни в коей мере не затрагивают активы и векселя Банка Уорлеггана, Труро, а призваны лишь еще лучше защитить интересы клиентов, а также расширить возможности банка. С этого времени Банк Уорлеггана будет называться Банк Уорлеггана & Уильямса. Партнерами выступят сэр Джордж Уорлегган, сэр Хамфри Уильямс, мистер Кэрри Уорлегган и мистер Руперт Крофт.

IV

Письмо лорда Эдварда Фитцмориса мисс Клоуэнс Полдарк, 16 июня 1811 года.

Дорогая мисс Полдарк!

Рискну написать Вам снова, убедив себя в том, что мое первое письмо, быть может, затерялось в дороге, возобновить, пусть лишь насколько то позволяют формальности письма, нашу февральскую дружбу и сказать, что я искренне надеюсь на Ваше благополучное возвращение домой. Верю, там Вы сумели насладиться всеми разнообразнейшими прелестями, что предлагают нам весна и лето. Корнуолл так далеко отсюда, и хоть на западе я чувствую себя местным жителем, мне никогда не доводилось бывать в вашем округе, лишь однажды я добирался до Эксетера.

Вместе с этой запиской или вскоре за ней последует письмо от моей тетушки с приглашением провести конец июля с нами в Бовуде. Это семейный обычай (и я до сих пор охотно ему следую) — большую часть сезона провести в Лондоне, затем пару недель в Уилтшире, а затем отправиться в наш шотландский домик, чтобы поохотиться на глухаря. А это значит, нас ждут прекрасные дни в Бовуде, где соберется большая часть моей семьи, и мы с тетушкой были бы очень рады увидеть там Вас. И хоть это далековато от Корнуолла, путь не длиннее половины дороги в Лондон. Надеюсь, нам удастся убедить Вас, что путешествие того стоит.

Разумеется, письмо тетушки будет адресовано Вашей матушке, а, кроме того, будет содержать приглашение и для неё, чтобы Вы не чувствовали себя неловко без сопровождения.

Поверьте, дорогая мисс Полдарк, ваш приезд доставил бы нам огромное удовольствие. 

С искренним уважением,

Эдвард Петти-Фитцморис

Глава вторая

I

В последнюю пятницу мая Джереми поделился с матерью своей идеей навестить мисс Тревэнион.

— Ты получал от неё вести? — спросила Демельза.

— Нет.

— Ты писал ей?

— Однажды. И не дождался ответа.

Демельза взглянула на своего рослого сына. Глаза юноши были пусты. Так пуст бывает взгляд молодых людей, попавших в неприятности.

— Твоему отцу не понравилось письмо миссис Беттсворт.

— Знаю. Но выждал два месяца. Думаю, у меня есть право их навестить.

— Конечно. Мне сообщить отцу?

— Когда я уеду.

— Не думаю, что он будет против.

— Следует ли подождать два месяца? — спросил Джереми.

— Нет, — криво улыбнулась Демельза.

Они направились к конюшне.

— Когда-то у тебя была лошадь по имени Каэрхейс, — произнес Джереми. — Это было до моего рождения?

— Да, еще до того, как в нашей семье появился достаток. Мы продали ее, когда нуждались в деньгах.

— Откуда у нее такое имя? В то время ты была знакома с Тревэнионами?

— По-моему, у нее уже было это имя, когда мы ее купили. Спроси лучше у отца.

— Как-нибудь. — Джереми стал седлать лучшего чалого коня по кличке Колли (краткое от Коллингвуд). Его купили для охоты, но с годами Джереми стал питать отвращение к этому развлечению, и теперь главным образом скакал галопом по вересковым пустошам. Демельза заметила, как принарядился Джереми, — таким она его еще не видела.

— Джереми.

— Да?

Она помогла затянуть подпругу.

— Знаю, ты ужасно расстроился, и я ничем не могу тебе помочь. Это так меня огорчает. Я даже не могу дать тебе совет.

— Никто не может.

— Да ты его и не примешь. Верно. Нет смысла старикам говорить молодым, особенно своим детям, что они и сами через это прошли. Такое не берется в расчет. Это отражает лишь собственные переживания, ревность или потрясения. Все мы рождены одинаковыми, но при этом каждый из нас уникален, и все мы страдаем.

Джереми похлопал ее по руке.

— Но есть кое-что важное, — добавила Демельза. — Никогда не забывай, что ты Полдарк.

Колли стал проявлять нетерпение в предвкушении прогулки. Джереми похлопал его по морде.

— Маловероятно, что я об этом забуду.

— Я имею в виду... — Демельза помедлила. — Семью твоего отца, а не мою. Меня огорчит, если шахтерское происхождение будет вставлять тебе палки в колеса.

Что ж, наконец-то она это произнесла.

Джереми выглянул из конюшни, в его глазах ничего не отражалось.

— Ты время от времени берешь меня в церковь. Мы ведь ходим туда всей семьей несколько раз в год.

— И?

— Говорят: чти отца и мать. Эту заповедь я исполняю. Понимаешь? Не беспокойся. Я исполняю всю заповедь, а не половину. В этом нет ничего такого. Если кто-то научит меня иному, то точно не ты.

— Я лишь...

— Я прекрасно знаю, о чем ты говоришь. А теперь, мама, занимайся своими делами, а я займусь своими. Никакая девушка...

Он запнулся.

— Это может быть не она. А ее родители.

Джереми взглянул на мать и язвительно улыбнулся.

— Это мы посмотрим.

II

Замок купался в море колокольчиков. А над ними трепетало кружево молодых буковых и березовых листьев. В бухте мерцало прозрачное море.

Джереми впустил престарелый лакей, как будто вечно носивший мятые чулки.

— Пойду погляжу, сэр. Не знаю точно, где сейчас мисс Кьюби, сэр. Покорнейше прошу садиться, сэр.

Джереми не принял приглашения. Вместо этого он прошелся по большой и высокой гостиной, где в марте они музицировали. Клавесин Клеменс открыт, на нем лежало несколько листов с нотами. У камина стояли туфли, а пламя никак не желало умирать и пускало тонкие дымные спирали. К стене прислонились четыре ружья. На диване лежали две развернутые лондонские газеты: «Таймс» и «Морнинг пост». Со стен рассеянно взирали портреты предков Тревэнионов.

После долгого ожидания дверь открылась, и у ног Джереми с лаем запрыгали два спаниеля.

— Дорогой мой Полдарк! — Это был майор Джон Тревэнион, его плотно сжатые губы растянулись в приветствии. — Как хорошо, что вы пришли. Как поживаете? Вокруг свирепствуют болезни. Прошу, проходите сюда. Здесь куда удобнее.

Он повел его в кабинет — комнату поменьше размером и более светлую, с видом на пустошь. Как обычно, там был приличный беспорядок. В уголке у камина сидела за вышивкой миссис Беттсворт. Она улыбнулась такими же плотно стиснутыми губами, как у сына, и оторвалась от работы, чтобы протянуть руку, над которой склонился Джереми.

Они поболтали о погоде, инфлюэнце, нехватке лошадей из-за войны, о том, как трудно найти приличных каменщиков для строительства замка, о приближающихся в Бодмине скачках — о них майор, похоже, был весьма осведомлен. Это поле битвы было Джереми не по нраву. По правде говоря, худшее из возможных, но он не позволил себя заболтать или сбить с толку.

— Вообще-то я приехал навестить мисс Кьюби, — неожиданно произнес он. — Прошло уже больше двух месяцев с нашей последней встречи.

После короткой паузы Тревэнион ответил:

— Кьюби в добром здравии, но сейчас ее нет дома. Она навещает кузенов в Трегони. Но я скажу ей, что вы заходили. Я передам ей... э-э-э... ваше сообщение, если хотите.

— Скажите ей, я разочарован тем, что на Пасху ей не позволили навестить мою семью на северном побережье.

— Не позволили? — Майор Тревэнион уставился на мать налитыми кровью глазами, но она не обратила на него ни малейшего внимания. — Думаю, у нее были другие обязательства. Разве не так? Что ж, мне очень жаль, Полдарк. Нам всем жаль. Сказать по правде, матушка воспитывает всех детей в строгости и не позволяет им свободу, которую жаждут получить многие современные девушки.

— Может быть, она получит немного свободы, чтобы приехать в другой раз? Например, с Огастесом?

— Огастес в Лондоне, — сказал майор Тревэнион. — Он получил должность в Казначействе, где, как мне кажется, его дарования раскроются в полной мере. Он пишет занятные письма.

— Мистер Полдарк, — вмешалась миссис Беттсворт, — будьте добры, передайте мне тот зеленый шелк.

Джереми поспешил выполнить просьбу.

— Он пишет занятные письма, — продолжил майор Тревэнион и засмеялся, не успев рассказать шутку. — Говорит, что ехал в наемной карете, где на полу вместо ковра лежала солома. Ходил на службу в Вестминстерское аббатство, и там помимо него присутствовал лишь один прихожанин. А в лавках, по его словам, полно оскорбительных карикатур на любых известных персон. Французов, англичан, американцев...

Ненадолго повисла тишина.

— Надеюсь, мисс Клеменс в добром здравии? — спросил Джереми.

— Да, благодарю вас. На прошлой неделе мы вместе ездили в Ньютон-Эббот, моя кобыла Роузленд выиграла там приз королевы Шарлотты... На обратном пути дороги вокруг Плимута заполонили солдаты — и пешие, и в экипажах, они направлялись на корабли. Подкрепления для Португалии и Индии. Слава Богу, война стала менять направление к лучшему, давно пора.

— Несомненно, — согласился Джереми.

— Представляете, из-за этой бесконечной войны стало так трудно найти людей, что приходится платить тридцать фунтов в год даже самому паршивому лакею. Даже женщины стали просить больше. Я плачу кухарке тринадцать фунтов в год. Как справляется ваш отец?

— По правде говоря, — ответил Джереми, — я не интересовался этими вопросами. Большинство слуг работают у нас очень давно. У нас нет лакеев, в основном женщины, которые помогают моей матушке, и еще двое слуг выполняют разную работу по дому.

— И сколько акров составляет ваше поместье?

— Кажется, около сотни.

— У нас тысяча, и половина обрабатывается. А еще есть около пяти сотен акров на полуострове Роузленд, довольно плодородная земля. Но разумеется, больше всего меня волнуют пятьсот акров вокруг замка. Они закрыты от ветров, и здесь можно выращивать редкие кустарники. Если бы у меня было время, я бы вам их показал.

— Мисс Кьюби показывала некоторые, когда я был здесь в последний раз.

— Вот как? Ах да.

Миссис Беттсворт подняла голову.

— Надеюсь, вы простите нас, что мы не приглашаем вас к обеду, мистер Полдарк. Вы же понимаете, когда в доме осталось так мало членов семьи, нам нужно совсем мало, и для кухарки будет довольно затруднительно изменить меню в такой поздний час.

Джереми поднялся.

— Разумеется. Я понимаю. — Он посмотрел на хозяев. — Хотя, пожалуй, не вполне понимаю. Прошу меня простить. Я вырос в семье, где привыкли выражаться прямо. И в результате не могу оценить любезность, которая маскирует неодобрение. Я бы предпочел прямое объяснение причин этого неодобрения, нежели скрывающие его бессмысленные слова. Миссис Беттсворт... Майор Тревэнион... Всего вам хорошего.

Он поклонился и шагнул к двери. Его рука на дверной ручке дрожала от гнева.

— Подождите, Полдарк. — Джон Тревэнион отпихнул спаниеля, суетящегося у его ног. — Матушка, собакам нужно прогуляться. Я провожу мистера Полдарка к лошади.

— Разумеется, — сказала она и на мгновение застыла с иголкой в руках. — Хорошего вам дня, мистер Полдарк.

Джереми не замечал ничего вокруг, шагая по холлу и крыльцу. За парадной дверью, выходящей на укрытую от моря сторону, тянулся арочный проход. У выхода из него он привязал к коновязи Колли.

Тревэнион не поспевал за ним, но нагнал, когда Джереми уже собирался сесть в седло. Ветер растрепал тонкие каштановые волосы Тревэниона.

— Недостаточно хорошая партия, — сказал он.

— Что?

— Вы попросили назвать причину. Разве это не очевидно? Вы недостаточно хорошая партия для Кьюби. Тревэнионы живут в этом самом месте уже пятьсот лет. С 1313 года, если быть точным. Это кое-что да значит. Вы приятный молодой человек, Полдарк, что-то в вас есть. Вы были бы желанным гостем в этом доме. Но в качестве мужа моей сестры, а ведь именно этого вы добиваетесь, это ясно, вы и близко не годитесь. Понятно? Это достаточно очевидно? У нас более высокие цели. Простите.

— А Кьюби?

— Ах, Кьюби... Она любит флиртовать. Разве вы не заметили? Ей нравятся молодые люди, да и кому бы не нравились в таком-то возрасте? Она считает, что многих держит на привязи. А мы против этого не возражаем, пусть получит свою долю романтики. Но вы стали слишком серьезно к этому относиться. Понимаете? Она еще очень молода. Через пару лет мы подберем ей мужа, мы втроем - она, наша матушка и я — выберем вместе, и подходящую партию.

Получившие свободу спаниели игрались на гравийной дорожке неподалеку от Колли, и лошадь беспокойно перебирала ногами при их приближении.

— И какая же опасность в том, что я отношусь к этому серьезно, если ваша сестра относится несерьезно?

— Моя сестра бывает серьезна два или три раза в год. И что? Прошлой осенью она воспылала детской любовью к каменщику, но скоро это переросла, повстречав другого молодого человека, — он расхохотался. — Всё это было вполне приемлемо, потому что выходило из ряда вон. Но вы — джентльмен, а значит ваше внимание нужно рассматривать под другим углом. Если вы считаете нас нелюбезными, прошу, войдите в наше трудное положение.

— Трудное положение, — ответил Джереми, едва овладев своим голосом, — трудное положение в том, чтобы рассказать соседу, что он недостаточно хорош, поскольку, хотя и джентльмен, но явно слишком мелкий. — Он вскочил в седло. — Это правда. Наше поместье не так велико, как ваше, а родословная не так длинна. Но задумайтесь вот над чем. Вы Беттсворт, ставший Тревэнионом. Мне же не пришлось менять фамилию.

Худой и напыщенный майор вспыхнул. В двадцать четыре года он стал шерифом Корнуолла, и никто давно уже не осмеливался говорить ему подобное.

— Советую вам убраться отсюда, мистер Полдарк, — сказал он.

III

Было пять часов пополудни, и Джереми не убрался. Он остановил лошадь на возвышенности, на проселочной дороге в полумиле от замка. Ему понадобилось некоторое время, чтобы найти этот наблюдательный пост. Отсюда он не видел арочный проход перед дверью дома, но прекрасно мог разглядеть все дорожки и тропки, из него ведущие. Он провел здесь уже два с половиной часа. Колли прекрасно перекусил в изгороди на обочине, но Джереми совсем ничего не ел. Но он не чувствовал голода. Он смог бы остаться здесь хоть еще на двадцать часов, если нужно.

Дважды мимо него проходили угрюмые селяне. Солнце скрылось за бегущими облаками. На другом склоне начали косить траву, вчетвером на широком поле: две женщины в чепцах и два мальчика. Вскоре после ухода Джереми майор Тревэнион обогнул дом и отправился к его незаконченной части. Там никто не работал, и дело явно не продвинулось после Пасхи. Тревэнион вскоре вернулся и скрылся внутри. Около трех часов няня повела двух маленьких мальчиков на прогулку по берегу. Там они пробыли около часа. Не считая этого, за весь день никто не выходил и не входил в замок.

В голосе миссис Беттсфорт, подумал Джереми, есть валлийские нотки. Не солгали ли они насчет Кьюби, может быть, она не уехала, может, ее заперли в комнате наверху, накручивал себя он. Но они никак не сумели бы заранее заметить его появление. А Кьюби, пусть и самая юная в семье, не из тех, кто будет молча страдать. Она заколотила бы в дверь. Но Джереми был знаком с дисциплиной, царящей в подобных семьях. Кьюби не знала отца, он был драгуном и погиб еще до ее рождения, его роль принял на себя старший брат. Была ли миссис Беттсворт столь уступчивой, как выглядела, или на самом деле именно она всем распоряжалась?

Колли стал беспокоиться, ему надоело столько времени нести на себе хозяина. Но если он спешится, то почти ничего не увидит.

На склоне холма возникло облачко пыли. Там шла дорога, по которой он приехал. За высокой, покрытой многочисленными майскими цветами живой изгородью он увидел въезжающих в ворота лошадей. Он развернул Колли и переместился на пару шагов. Мужчина и две женщины. Сердце Джереми заколотилось. Он узнал одну из женщин и был почти уверен насчет второй. Мужчина был одет во что-то вроде мундира.

Джереми спешился, отпер ворота и провел лошадь на поле, с другой стороны поля последовали вторые ворота и дорога. Но он не стал садиться в седло.

Он услышал голоса и девичий смех. Джереми их не видел, а они не увидят его, пока не покажутся из-за поворота в двадцати ярдах вверх по склону.

Даже сейчас, когда стояла сушь, у обочины журчал ручеек. Склон пестрел цветами государственного флага — красная смолевка, белый сердечник и яркие полупрозрачные колокольчики. Повсюду торчали гигантские папоротники.

И вот они показались. Это были Клеменс и Кьюби. А человеком в форме по счастью оказался лакей.

Они остановились. В любом случае, обойти его было невозможно. Джереми снял шляпу.

— Добрый день.

Клеменс рассмеялась. В отличие от Кьюби, она красотой не блистала, но была очень дружелюбной. Смех прекратился, и веселость сменилась удивлением. Кьюби медленно покраснела.

— Я заезжал с вами повидаться, — сказал Джереми, но вас не было. Надеюсь, вы в добром здравии.

Клеменс похлопала лошадь по холке.

— Мистер Полдарк. Какой сюрприз! Ну разве это не сюрприз, Кьюби? Совершенно удивительно.

— Большой сюрприз, — согласилась Кьюби.

— Я виделся с вашей матушкой и братом, и мы поговорили о том, о сем. Как Огастес?

— Он в Лондоне. — Клеменс бросила взгляд на сестру. — Мы возвращаемся к чаю. Возможно... вы хотели бы к нам присоединиться?

— Благодарю, но я уже попрощался. Было бы неподобающе возвращаться.

Лошади забеспокоились, топчась на узкой дороге.

— Уортон, — сказала Клеменс, — вы поедете со мной. Я хочу перемолвиться словечком с миссис Кларк из усадьбы. Мисс Кьюби присоединится к нам через несколько минут.

— Да, мисс.

Клеменс наклонилась и протянула руку.

— Всего хорошего, мистер Полдарк. Жаль, что вы нас не застали. Может быть, в другой раз...

Джереми поцеловал ее перчатку.

— Разумеется.

Он отвел лошадь к обочине, чтобы остальные могли проехать. Кьюби не двигалась. Ее лицо было скорее угрюмым.

Когда Клеменс с лакеем скрылись за следующим поворотом, Джереми сказал:

— Вы спасли меня от таможенников, а теперь не желаете знать.

Она быстро взглянула на него, а потом посмотрела на море.

— Есть закон, — продолжил Джереми, — по которому всё, что приносит море, принадлежит хозяину поместья.

Она подоткнула локон под треугольную шляпку и направила лошадь на поле, где та могла пощипать траву.

— Или хозяйке, — сказал Джереми.

— Прошу вас, не шутите со мной.

— В школе я знавал одного мальчика, который всегда смеялся, когда ему было больно.

— Зачем вы сегодня приехали? Разве письма было недостаточно?

— От вашей матушки? Нет. Почему вы не ответили на мое?

— А что хорошего это бы принесло?

— А вы не считаете, что я заслуживаю объяснения из первых уст? В последнюю нашу встречу вы меня поцеловали и...

— Я не целовала! Это вы...

— Вы меня поцеловали. Никаких сомнений! И назвали «дорогой Джереми». И попросили снова приехать. Даже если это был легкомысленный порыв, а я в это не верю, я имею право на объяснение из первых уст. Вы так не думаете?

Кьюби снова посмотрела на него, но опять лишь на миг, смущенным, туманным взглядом.

— Я вела себя глупо. Сказала так просто от желания пофлиртовать...

— Так говорит и ваш брат.

— Правда?

— Да. Я с ним поговорил. Рядом с вашей матушкой он холодно произносил любезности. А у двери я попросил его объясниться, и он объяснил. Сказал, что я недостаточно хорош для вас. Вот что я чувствую, но что чувствуете вы?

— Думаю, мне пора.

— Вы этого хотите?

Она хотела проехать мимо, но Джереми схватил ее лошадь под уздцы.

— Конечно же, я не хочу, — сердито сказала она. — Мой брат может думать, что ему угодно.

— А ваша матушка?

— Естественно, я прислушиваюсь к ней.

— А она явно с ним согласна.

— У меня есть собственное мнение.

— Я так и подумал. — Джереми сглотнул, собираясь с мыслями. — Я знал... встречал многих юных леди вашего возраста в разных частях графства. Я наблюдал, как тщательно за ними присматривают и контролируют. Всегда только «да, мама» и «нет, мама», и ни шагу за пределы приличий. Они часто выходят замуж за тех, кого для них выбрали... Из всех знакомых мне девушек вы меньше всех похожи на такую. Вы скорее будете следовать собственным предпочтениям. Мне и в самом страшном сне не приснится, что вы с матерью и братом вместе и хладнокровно решите, за кого вам выйти замуж!

— Кто так сказал?

— Он.

Они замолчали, лишь лошади рвали траву и работали челюстями, а иногда позвякивала упряжь.

— Я выйду замуж по своему выбору и без всяких ограничений. Но разве это не доказывает мое утверждение, что вы мне безразличны? Мое поведение было... просто развлечением.

— Клянусь, — с горечью произнес Джереми, — я почти вам поверил.

— Что ж, тогда дайте мне проехать! Глупец! Разве тогда я не сказала вам, что не всё так однозначно?! Разве я не сказала вам, не просила вас никогда не воспринимать меня серьезно?

— Теперь вы говорите как человек, которому не всё равно.

— Мне просто хочется сделать вам больно! Этого недостаточно?

— Больно? Да я умираю от отчаяния!

Кьюби сглотнула и рассмеялась сквозь слезы, хлынувшие из глаз.

— Никто не умирает из-за любви. Я точно знаю. Поэты так превозносят любовь, что считается необходимым по ней плакать.

— Что вы и делаете, — сказал Джереми, поднеся руку к лицу.

Она натянула поводья и тронула лошадь хлыстом, послав ее мимо Джереми по дороге. Они посмотрели друг на друга затуманенными взорами.

— Прощайте, — сказала она. — Может, вы мне и небезразличны. Но этого мало. Это не вы мне не подходите, а я вам. Вспомните тех, кто покоится на церковном кладбище — нам повезло больше. Они бы всё отдали, лишь бы обрести наши разбитые сердца!

Она поехала дальше. Ее шляпка наклонилась, а стройная фигура раскачивалась в такт неровной поступи лошади по крутому склону. Кьюби слегка повернула голову, но потом решительно не стала оборачиваться.

Глава третья

I

Праздник летнего солнцестояния, или день Иоанна Крестителя, это волшебная ночь. Вершина солнцеворота, когда солнце встает высоко в зените и оказывается дальше всего от экватора, будто застыв на одном месте. Это время человеческих жертвоприношений и поклонения солнцу; время змеиных сборищ, гадания на ветвях и предсказаний смерти.

Давным-давно корнуольские кельты считали эту ночь особой, сверхъестественной. Однако первые пуритане и методисты неодобрительно смотрели на языческие празднования, и со временем таинство упростилось до праздника с фейерверками и гуляниями для молодых, да парой обрядов для забавы, в которые уже мало кто верит.

Но посреди веселья, смеха и танцев люди ощущали нечто древнее христианства, древнее атеизма, древнее безверия. В ясные ночи, которые выдавались особенно часто, можно было уловить странное молчание, шепот, ощутить дрожь при виде странной тени; люди озирались в мерцающем свете костров, бросая случайные взгляды туда, где свет угасал, а тьма сгущалась сильнее всего.

Конечно, эта ночь никогда не бывает непроглядно черной с заката до рассвета, ведь солнце не успевает уйти за горизонт достаточно далеко, а море отражает на небе его лунно-бледные отсветы. Такая светлая ночь не создана для сна, и люди гуляют, выискивая души друзей.

Демельза не верила в языческие практики и сверхъестественные обряды, но и не отвергала их. Она считала, что в мире есть много необъяснимого, а излишняя категоричность не идет на пользу. Просыпав соль, можно потратить секунду, чтобы бросить щепотку через левое плечо, и кому от этого станет хуже? Она не приносила в дом цветы боярышника и не садилась за стол тринадцатой. А некоторые из снадобий, которым в детстве обучила ее Мегги Доус, прекрасно работали. Просто нужно подходить ко всему непредвзято и принимать вещи такими, каковы они есть.

Однако, устраивая прием в честь летнего солнцестояния и включив в него нескольких старых обычаев, она руководствовалась только всеобщим желанием возобновить утерянный было праздник. В течение нескольких лет, за исключением 1802-го, костры были запрещены из-за Наполеона и угрозы его вторжения. Так же, как и двести лет назад, когда Испанская Армада угрожала Англии, огонь на маяках зажигался только в случае тревоги.

Это правило с той поры не изменилось, но со времен великой победы Нельсона опасность отступила. Няньки все еще пугали непослушных детей Наполеоном и его ужасами, французский император оставался по-прежнему непобедим. Он подчинил Европу, но море и господствующий здесь флот ему не покорились. Более того, этот год ознаменовался другой великой победой, к тому же на суше. Первая победа на суше, которую кто-либо мог вообще упомнить. В честь этого события запускали фейерверки пару месяцев назад. Так почему бы не зажечь их снова?

Не совсем так, как в былые времена, когда в Гаррак-Зансе, неподалеку от Сеннена, на мысу Лендс-Энд, разводили первый костер, а за ним следовали костры на холме Тренкром и у часовни Карн-Бри, пока по всем холмам Корнуолла не зажигалась цепочка огней. Но не будет ничего дурного, если зажечь пару костров там и сям. Самая высокая точка рядом с Нампарой находилась к югу от мрачноватых построек Уил-Мейден, у новой часовни и за леском потрепанных ветром сосен. Бен Картер пришел спросить, нельзя ли зажечь там костер, и это навело Демельзу на мысль устроить праздник на открытом воздухе.

Тем более, что как раз выдался редкий случай, когда все ее любимые оказались дома.

Но она подхватила идею деревенских не только ради себя или Росса. Обоих ее старших детей нужно было взбодрить, отвлечь от раздумий. Прием на Пасху ни к чему не привел, как и несколько ее прочих предложений. Когда в тот вечер в конце мая Джереми приехал домой, то обнаружил мать в саду и, поговорив пару минут о пустяках, вдруг расплакался, и она положила его голову на свое плечо, как будто он снова стал малышом. Вскоре всё закончилось, он высморкался в платок, и больше они никогда об этом не вспоминали. Демельза была рада, даже горда тем, что оказалась в нужном месте, но это происшествие показало всю глубину страданий сына.

Весь месяц после этого они вели себя как ни в чем не бывало, но Джереми часто отсутствовал — иногда на шахте Уил-Лежер, забывая про обед, но нередко уезжал на Колли, никто точно не знал куда, но это точно не имело отношения к шахте и насосу, который он намеревался сконструировать и собрать. Он был погружен в себя и пытался занять себя работой, чтобы отвлечься. Он внезапно повзрослел, но не совсем так, как ожидалось. Демельза почти желала, чтобы в нем вновь проснулся интерес к Вайолет или Дейзи Келлоу, пусть даже к узкоглазой и сумасбродной Агнете Тренеглос.

Что касается Клоуэнс, то после отъезда Стивена Каррингтона в ее жизни всё пошло наперекосяк. Второе письмо от лорда Эдварда пришло, когда она только отправила запоздалый ответ на первое, а еще через несколько дней — ожидаемое приглашение от леди Изабел Петти-Фитцморис. Клоуэнс обронила несколько слов, получив приглашение, но с тех пор они его не обсуждали. С ответом нельзя было тянуть.

После начала работ в старой шахте в доме стал чаще появляться Бен Картер, он оказался единственным поклонником Клоуэнс, находящимся всегда при ней.

Но кто знает, насколько это было преимуществом. Клоуэнс никогда не обращалась ни с кем грубо, но воспринимала его как данность, скорее как брата и товарища — она и сама несколько раз спускалась в Уил-Лежер.

По крайней мере, язвительно сказала Демельза Россу, вместе с ним для Клоуэнс представлены все слои общества. Младший брат одного из богатейших пэров Англии, тридцатилетний красавчик, моряк-авантюрист с темным прошлым, и бородатый шахтер без гроша в кармане и их крестник.

— Всё это пройдет, — уверял ее Росс. — Ты слишком сильно беспокоишься. Клоуэнс внезапно встряхнется и выйдет замуж за кого-то совершенно другого.

— Не то чтобы я беспокоилась, — ответила Демельза. — Просто размышляю.

— Я подозреваю (и надеюсь), что в случае с Клоуэнс это надолго. Я верю в ее здравый смысл.

— Хотелось бы и мне верить.

— А ты не веришь?

— В ее здравый смысл — да. Но женщин часто захватывают чувства.

— Как и мужчин.

— Ты о Джереми?

— Сейчас — да, ведь он считает, что сделал выбор. Разумеется, он пройдет через это. Но я бы с удовольствием надавал бы этому претенциозному Тревэниону по заднице. Мерзкая жаба. Сказать Джереми, что он Тревэнион с 1313 года!

— Пятьсот лет — долгий срок. А когда первый Полдарк приехал из Франции?

— В 1572-ом. Это ничего не значит, Демельза. Ничего. Я тебе уже говорил. Люди, которые бахвалятся предками — как корнеплоды. Все их превосходство — под землей.

— Да, но всё же...

— Но какое это вообще имеет значение? Кто может утверждать, что твои предки не жили здесь прежде моих? Имеет значение только то, кто ты есть. Подумай вот над чем: чья родословная длиннее, чем у других? Разве не все мы произошли от Адама?

— Но общество смотрит на это по-другому.

— Значит, оно смотрит на это неправильно! Имени придают такое значение! Но у всех есть имена! Потому что Полдарки владеют имуществом, и Боскауэны владеют имуществом, и Данстанвилли, и Тревэнионы, и все остальные... Карны, Смиты, Картеры, Мартины и Нэнфаны... И даже Пэйнтер, мы все когда-то произошли от общего предка. Кому-то повезло или он был похитрее, или имел способности, чтобы забраться выше остальных, и продолжил карабкаться наверх в течение веков, но этим он не заслужил больше похвалы или почета.

— Ты прав, разумеется. Это верно. Но всё же... Я горжусь фамилией Полдарк, хотя бы по замужеству. Ты тоже ею гордишься, Росс, а иначе не восставал бы так против неуважения Тревэниона к нашему сыну.

— Я восстану против неуважения к нашему сыну со стороны любого человека.

Джереми удивился бы, услышав эти слова. Он вовсе не был уверен, что отец им гордится.

Брезжил рассвет кануна летнего солнцестояния, покапал мелкий дождик. Но он не затянулся надолго, и даже такие пессимисты, как Джуд, сидящий перед дверью хибары и выпускающий струйку дыма, как потухший вулкан, согласился бы, что вечерок, похоже, славный. Так оно и вышло. Солнце опускалось в молочное море, и у костра рядом с Уил-Мейден в радостном предвкушении собрался народ. Не одобрял этого только брат Демельзы, Сэм, он не считал это событие христианским праздником, но его подкупило, если можно так выразиться применительно к нему, приглашение произнести молитву перед разжиганием костра.

Пол Келлоу привел свою сестру Дейзи, а Вайолет осталась дома. Пришли сестры Поуп под присмотром грума, но белокурая и своенравная красотка миссис Поуп осталась дома с мужем. Хорри Тренеглос, Агнета и два их младших брата, а также супруги Энис с двумя дочерьми представляли на празднике дворянское сословие. Около тридцати престарелых жителей из Меллина, Сола и Грамблера уже расположились вокруг костра. Молодые и более крепкие отправились в шествие от старой шахты Грамблер.

Разложили столы, на них возвышались горы булочек, шафрановые кексы, пирожки, имбирное печенье, кексы с маком, а также два огромных, как колеса повозки, сдобных пирога. И три бочонка эля. А также гора картофеля, чтобы запечь его на углях, когда костер догорит. Позади столов стояли в карауле величественные матроны — миссис Заки Мартин, миссис Шар Нэнфан, миссис Бет Дэниэл — чтобы все получили свою порцию угощений и ждали очереди.

— Дай им волю, так они столы бы перевернули, — заговорила Демельза, — хватая все подряд и расталкивая тех, кто послабее.

— Вряд ли будет хуже того, что я однажды видел на банкете у мэра, — добавил Росс. — За главным столом вели себя вроде бы достойно, но что касается остальных, то в толкотне гости за пять минут очистили тарелки, десять вилок тянулись по всем направлениям, к гусятине или ребрышкам, их вмиг растащили по кусочкам. Когда принесли вино, бутылки и бокалы непрерывно летали из стороны в сторону. Жара и шум стояли, как в настоящем сражении.

Демельза засмеялась.

— Что ж, здесь у нас хоть свежий воздух.

Шествие с факелом началось в десять. Диковатый молодец по имени Сефус Биллинг возглавлял шествие в сопровождении Певуна Томаса, распевавшего самым высоким дискантом. За ними шли три скрипача, двое из церковного хора, затем несколько поющих молодых женщин. Вокруг прыгали и размахивали факелами молодые люди, изображая солнечный путь, но скорее ради того, чтобы факелы горели ярче. Позади факелоносцев следовало пятьдесят отставших, они болтали, смеялись и старались подхватывать песни.

В центре костра стояли три жестяные бочки, над ними каркас в форме палатки из деревянных балок, сломанных мачт и старых досок, принесенных приливом. Настоящее расточительство, потому что через четыре-пять месяцев любая семья будет рада дровам, но что уж поделать. Никто бы не поблагодарил, если бы сейчас их стали раздавать. Поскольку в праздник костер должен выглядеть зеленым, молодежь прошла несколько миль, чтобы набрать ветки ели, боярышника, платана и вяза. Их прислонили к каркасу, чтобы внешне костер выглядел как лесная пирамида.

Когда вдали, в уходящем свете уже можно было наблюдать и слышать факельное шествие, Дейзи Келлоу, держа за руку Клоуэнс, сказала Джереми:

— Когда это закончится, почему бы нам не сходить на церковное кладбище?

— Зачем? — спросил Джереми.

— Но ведь это древнее поверье. Если встать у дверей церкви, то можно увидеть всех, кто умрет в этом году. Их тени поднимутся и поочередно, начиная с того, кто умрет первым, постучат в дверь и зайдут в церковь.

— Если мы их увидим, какой нам от этого прок?

— Никакого, просто будем трястись от страха.

— Есть и другое поверье, — отозвался Бен Картер. Он стоял рядом с Клоуэнс, но не осмеливался взять ее за руку. — Что души покидают тела и устремляются туда, где умрут, будь то суша или море.

— Мне это кажется отвратительным, — произнесла Клоуэнс. — Разве не лучше беспокоиться о живых?

— Но это и есть жизнь, — сказала Дейзи. — Именно это и делает ее такой волнующей. Уверена, если увижу себя входящей через церковную дверь, сразу упаду в обморок.

Ее брат добавил:

— Она упадет в обморок, если увидит себя входящей в дверь не с тем, с кем надо!

— Пол! Не знала, что ты рядом! Как ужасно подкрадываться и подслушивать! У нас очень серьезный разговор!

— Когда Джуд был могильщиком, — заговорил Джереми, — он вечно жаловался, что в процессе рытья могил натыкается то на кость, то на череп. Когда придет мой час, надеюсь, что мне хватит места в гробу, чтобы переворачиваться всякий раз, когда обо мне будут говорить гадости.

— Когда умерла моя старшая сестра, — сказала Дейзи, — я не могла спать, все думала о ней, лежащей в холодной глине у церкви святого Эрни.

— А на ее похоронах, — заговорил Пол, — священник был в стельку пьян. Он раскачивался перед алтарем, как будто находится посреди моря во время шторма.

— Пол, не надо!

Шествие приближалось, факелы описывали мерцающие полукруги в голубоватом воздухе.

Малыш Джон и Робин Гуд

Вместе на базар идут.

И мы винца с собой возмем,

И вслед за ними побредем.

— Что за чудное зрелище, — восхитилась Дейзи. — Видела бы это Вайолет — ей нравятся такие празднества.

— Ей опять нездоровится?

— Ох, все тот же кашель и легкая лихорадка. Но я твердо верю, что она поправится, мама так вокруг нее суетится — потеряв одну падчерицу, она боится за другую. Но ночной воздух столь свеж и нежен, не думаю, что он так уж вреден.

А Джордж святой

Как рыцарь дан

Для королей простых христиан.

Он как король был с головой,

Вернув нам в Англию покой,

На день-деньской...

По мере того, как певцы окружали костер, факелы то гасли, то разгорались. Пение перешло в покашливание и смешки, певцы стали робеть в присутствии благородных. Росс сделал знак Сэму, который вышел вперед и прочел молитву.

— О Боже Иисусе Христе, Свете Истинный. Ты сотворяешь каждого человека, приходящего в этот мир, благослови этот костер, который нас радует и который мы зажгли в честь рождества святого Иоанна Крестителя; одари нас своей благодатью и огнем Твоей любви, которую мы обретем в Тебе. Ибо Тебя святой Иоанн провозгласил Спасителем мира, живущего и царствующего с Отцом Небесным отныне и до века. Аминь.

Демельза с трудом убедила Кэролайн Энис побыть Цветочной Королевой. Когда Сэм окончил молитву, Росс кивнул, и Певун Томас с Сефусом Биллингом ткнули факелами в зеленую пирамиду. Десяток других последовали их примеру, с восторгом, идущим из далекого прошлого, а не от произнесенной христианской молитвы. Сэм горестно ссутулился, но его ободряюще коснулась рука Розины, и ему полегчало.

Как только пламя охватило жестяные бочки, Кэролайн шагнула вперед и кинула в огонь букет цветов и трав. Там были и целебные, и дурные травы. Из полезных: зверобой, бузина, дубовые листья, клевер и наперстянка. Из дурных: плющ, крапива, ежевика, щавель и куколь. Кэролайн поклялась, что никакая сила на земле не заставит ее говорить причудливые корнуольские слова, но одна такая сила по имени Демельза смогла пробраться сквозь ее возражения и заставить нехотя их выучить, хотя и сама не знала их значения.

Otta kelmys yn-kemysks

Blesyow, may fons-y cowl leskys,

Ha'n da, ha'n drok.

Re dartho an da myl egyn,

Glan re bo dyswres pup dregyn,

Yn tan, yn mok!

Она произносила эти слова в полной тишине, и только она отступила, как полыхнули языки пламени — вырвался восторженный крик наблюдателей, и те заплясали вокруг костра, а дикое пламя делало их похожими на демонов. Заблаговременно все опрокинули стаканчик-другой.

Джереми вздохнул и хмуро посмотрел на извивающийся и обжигающий огонь. Только что кто-то удалился в тень старой шахты, так похожий на... Он протянул было руку, чтобы привлечь внимание Клоуэнс, но та увлеченно болтала с Беном, и Джереми тут же отдернул руку.

Многие девушки в лучших летних платьях танцевали, тридцать-сорок человек держались за руки и кружили вокруг костра. Джереми взглянул на того человека еще раз, но он уже исчез. Призрак, как рассказывал Бен, появился в том самом месте, где он когда-нибудь умрет?

Вскоре Росс тронул его за руку:

— Пламя гаснет...

Для деревенских фейерверки стали неожиданным и изысканным развлечением, и целых двадцать минут Джереми, Бен, Пол Келлоу и Хорри Тренеглос запускали в воздух ракеты, петарды, серпантин и хлопушки под возгласы, крики и смех наблюдателей. В самый разгар этого действа костер обрушился, разметав искры в вечернее безветрие.

Джереми и Пол собственноручно соорудили петарды. В металлических банках содержалась смесь нитрата стронция, хлората калия, серы и сажи, что произвело ярчайший свет, окрасивший всё вокруг в демонический красный цвет. Когда утихли залпы, то под взрыв восхищений и рукоплесканий зажглась еще одна серия банок, содержащая хлорат калия, хлорид свинца, нитрат бария, серу и смолу, и теперь ночь окрасилась зеленым светом.

— Какой ты волшебник! — сказала Дейзи Джереми. — Как это называется?

— Наверное, бенгальские огни, но точно не знаю.

— Пол говорит, ты гений. Он рассказывал о твоих опытах в литейном цеху Харви.

— Пол явно перепил. Это ведь наша тайна! Ему не следовало тебе рассказывать!

— А Клоуэнс знает?

— Нет.

— Получается, теперь я стала частью важной тайны! Восхитительно! Не стоит бояться, я никому не скажу.

— Думаю, очень скоро об этом узнают, но пока, если ты не против...

— Конечно, Пол очень увлечен. А отец как раз открывает новое предприятие в Пензансе. Он считает, что будущее за паровым двигателем, тот заменит лошадей. Правда?

— Лет через десять — отчего же нет?

Джереми не желал обсуждать это здесь и с ней.

— Ты станешь изобретателем?

Джереми снова остановил взгляд на танцующих.

— Ох, да ну. Я практик, а не изобретатель. Я пытаюсь предвидеть будущее и воспользоваться лучшими идеями.

— Ты возьмешь меня с собой как-нибудь?

— Куда?

— На рыбалку...

— То есть, на так называемую рыбалку?

— Разумеется...

— Что ж, я...

— Уж сколько раз я просила Пола, а он отказывал, говорил, что это не для женщин. Интересно, почему? Твоя матушка рассказывала, что ездила на той паровой машине в Лондоне, как там она называется? Не думаю, что женщин следует лишать последних новостей в области механики.

Джереми пристально смотрел ей в глаза. Дейзи провела кончиком языка по губам и улыбнулась.

— Пока что в Хейле мало интересного, — сказал он.

— А что?

— Только гайки и болты.

— Нет, правда, скажи.

— Котел. Несколько колес. Пара клапанов. Рамка в форме кровати. Длинный дымоход, который время от времени пыхтит: пуф-пуф-пуф-пуф.

— Как необычно!

— Ага, это задумка Тревитика. Я же говорил — я беру лучшее. Вместо того, чтобы сжимать пар, его выпускают.

— Разве повозка еще не собрана?

— Нет. И еще не скоро. Всё пока отложено, мы обсуждаем вполне традиционный насос для шахты.

— Но можно ли мне прийти?

— Если хочешь. Но теперь я официально посещаю литейный цех, чтобы вести переговоры о насосе. Нет нужды выходить на рыбалку. Единственное препятствие — поездка за двадцать миль.

— Буду ждать с нетерпением, — сказала Дейзи. — И не думай, что я не могу ездить верхом так же быстро, как ты.

— Ох, знаю, знаю. Видел, как вы с Клоуэнс носились по пескам, как черти. Удивительно, как ты не упала в пруд.

Подошли Бен и Клоуэнс.

— Настало время для последнего хоровода перед ужином. Пошли!

Деревенские взялись за руки и закружили вокруг костра, Певун Томас и Сефус Биллинг выкрикнули: «Глаз! Глаз!». Бен и Клоуэнс подтолкнули Джереми и Дейзи к концу цепочки, за ними последовали трое Тренеглосов. Шествие двигалось дальше, удалялось от яркого огненного свечения к лесу, до Уил-Мейден, вокруг молельного дома методистов и вниз по холму, к огонькам Уил-Грейс, где до сих пор одиноко лязгал и вздыхал насос, а на фоне освещенного заревом ночного неба вздымались шахтные постройки. Потом вниз к Нампаре и дальше к пляжу, продираясь сквозь чертополох и высокие мальвы с криками: «Глаз! Глаз!». По пляжу, почти до утеса под Уил-Лежер; там, по решению двух предводителей, вереница людей развернулась и устремилась обратно к дымящемуся костру на холме.

Мимо Нампары, вдоль ручья, вверх по заросшей тропинке, оставив Уил-Грейс слева. У начала тропинки, в нескольких сотнях ярдов от пищи, эля и тлеющего костра, два предводителя остановились и образовали арочный проход, «глаз», соединив руки над головами. Под этой аркой, через «глаз» должна была пройти странная процессия из шестидесяти человек. Проходящие разлетались, как скворцы, к обильным столам и ожидающим матронам.

Супруги Энис выпили стаканчик эля с шафрановой булочкой, прежде чем покинуть Полдарков вместе с двумя своими девочками и няней.

Перед уходом Кэролайн сообщила Демельзе:

— У меня дурные вести. Моя тетушка Сара наконец-то победила свою извечную склонность падать в обморок при мысли о том, чтобы приехать и повидаться со мной в этом диком графстве. Она написала, что приедет через пару-тройку недель. Но, моя дорогая, это ведь целая свита! Не только лакей и горничная, но и полковник Гектор Уэбб, этот дамский угодник! Клоуэнс познакомилась с полковником Уэббом, когда гостила у нас. Моя тетушка, несмотря на возраст, не может обойтись без ухажеров.

— Но миссис Пелэм — чудесный человек, — возразила Демельза. — Я была бы рада снова с ней повидаться.

— Что ж, несомненно, ты с ней повидаешься. Мы рассчитываем, что вы с Россом поможете нам развлечь эту чудесную (согласна), но неутомимую городскую даму. Вряд ли она была где-нибудь западнее Бэйзингстока... Но погоди-ка... Это не помешает вашей поездке в Бовуд? Когда это?

— В конце июля. Но пока еще точно не известно, Кэролайн. Я даже не знаю, хочет ли Клоуэнс ехать. И даже если ей захочется, нам не с кем ее отправить. У нас так мало близких родственников.

— Полагаю, тебе лучше поехать самой.

— Тогда меня не будет больше трех недель! Что будет делать Росс?

— То, что делал, разлучаясь с тобой на долгие месяцы. А разве Клоуэнс ничего не намекала на этот счет?

— Пока что нет.

— Значит, спроси. Ты же ее мать.

— Не дразни меня. Как... даже если мы решим поехать, как я смогу войти в большой дом и забыть, что всего лишь дочь шахтера?

— Моя дорогая, ты преодолела многие суровые испытания в обществе. Если только ты не собираешься войти в дом в металлической каске со свечой, вряд ли они догадаются.

— Тебе-то смешно, Кэролайн, а мне не до смеха. Там будут всевозможные ловушки, в которые я могу угодить. И мне ненавистна мысль, что Клоуэнс будет за меня стыдно.

— Скорее тебе будет стыдно за Клоуэнс, которая славится привычкой называть вещи своими именами! Ну же, ты ведь должна знать ее истинные чувства. И если ей захочется поехать, тебе следует ее сопровождать.

— Почему бы тебе ее не сопровождать, Кэролайн?

У столов сгрудилась шумная толпа. Молодые люди соревновались друг с другом в прыжках над костром.

— Я не смогу из-за миссис Пелэм, — ответила Кэролайн. — Но если Клоуэнс все же поедет, а это правильно, правильно для вас обеих, то тебе следует поехать с ней.

— Но ты же так любишь подобные приемы!

— Ты тоже получишь удовольствие, если поедешь. И обещаю, я одолжу тебе Энид.

— Энид? Твою горничную?

— Ну да. А кого же еще? Без нее тебе не обойтись. Ты нравишься ей, она нравится тебе. Уверена, она с радостью поедет.

— Кэролайн, ты же знаешь, я не могу притворяться, будто мне нравится праздно сидеть, вышивать, прогуливаться по парку и мило беседовать о последнем романе мистера Скотта! Теперь у нас куда более благоприятные условия, и наверное, Россу следовало бы почаще выводить меня в общество, но я такая, как родилась, и менять что-либо уже поздно.

— Рада это слышать, — заключила Кэролайн.

II

Вечер почти закончился. Огромное разнообразие пирогов и печенья иссякло, бочки с элем опустошили, помосты и столы приставили к старой стене шахты в ожидании дневного света, когда их можно будет убрать. Костер, в который иногда подкидывали трескучие еловые ветви или коряги, умирал, постепенно оставляя после себя лишь горстку тлеющих углей. Большую часть картошки уже запекли (три четверти картофелин нетерпеливые руки выхватывали из углей слишком рано, поедая их затем наполовину сырыми, охая и ахая от прикосновения к горячей кожице).

Старики, дети и землевладельцы отправились спать. Однако некоторые молодые люди, из тех, что лишь недавно справили двадцатилетие, остались сидеть вокруг затухающего костра с последними картофелинами в руках. Кто-то предпочел блуждать в темноте: любовники, уединившиеся парочки или юноши и девушки, поддавшиеся мимолетному влечению. Разумеется, среди них не встречалось людей респектабельных, методистов, или же тех, за чьими действиями наблюдали старшие — кивая, перешептываясь и лукаво подталкивая друг друга локтем. Завтра вся деревня будет судачить о том, что Нелл Бант была не столь благоразумна или Уилл Парсонс наконец оступился или что Кейти Картер стоит два раза подумать, прежде чем она решит, что с Певуном Томасом её ждет что-нибудь хорошее.

Среди желающих встретить новый день оказались и друзья Джереми и Клоуэнс. После нескольких пинт эля в голове Джереми вновь вспыхнули болезненные воспоминания о последней встрече с Кьюби, и он с большей охотой отправился бы в постель, но остальные смутили его своими шутками и смехом. Хорри Тренеглос принял приглашение Дейзи, и спустя некоторое время они оказались у кладбищенских ворот церкви Сола. Некоторое время молодые люди сидели на траве, рассказывая друг другу сказки о призраках, настраивая друг друга на более подходящий дню Всех Святых, а не летнему солнцестоянию лад. С того места, где они сидели накренившаяся квадратная громада церкви почти растворялась в накрывшей мир тьме, но там, где простиралось море, короткая ночь приобрела цвет индиго и кобальта, а звезды казались тусклыми и едва заметными.

Они в некотором роде разбились на пары. Бен был на седьмом небе от счастья, что сопровождал Клоуэнс всю ночь. Она относилась к нему теплее, чем когда-либо прежде, и это предполагало больший интерес к нему, как к мужчине. Джереми был рядом с Дейзи, и Дейзи завладела его вниманием. Боль, эль и долгая печаль заставляли его взглянуть на эту жизнерадостную девушку, которая, как он понял, готова была предложить ему себя, сделай он первый шаг. Хорри Тренеглос проводил время с Летицией Поуп. Она была простовата, но молодой человек, судя по всему, не возражал. Пол Келлоу гулял с милашкой Мод. Пол, так похожий на благородного, которым не являлся, подкупил грума, и тот ждал у ворот дома Тревонансов, чтобы уже оттуда сопроводить Мод. Агнета Тренеглос находилась в обществе сына отцовского управляющего. Два младших брата скрылись в ночи, прихватив с собою двух деревенских девчонок.

Никто не знал, который час, но никого это не заботило. Пол нашел себе забаву, пугая Мод. С этой целью он отвел её на кладбище, где они уселись на поросшей травой могиле, и юноша шепотом рассказал ей страшную историю. Мод оттолкнула его, но, закончив хихикать, стала утверждать, что вовсе не испугалась рассказа, просто её щекотали его губы, касавшиеся щеки. Остальные тоже пожелали услышать вышеозначенную историю, и теперь вся молодежь расселась на надгробия, переговариваясь и перешептываясь.

— Я не очень-то верю в эти старые сказки о гниющих трупах, которым вздумалось погулять, — сказал Бен Клоуэнс. — Я даже не уверен, что после смерти нас ждет какой-то другой мир. Но если так оно и есть — он будет очень далек от подобного. Не думаю, что могилы когда-нибудь разверзнутся.

— Ты скептик, Бен. Но не ты ли сам говорил, что в канун Дня летнего солнцестояния души покидают свои тела и блуждают там, где им суждено умереть?

— Говорил. Но это не значит, что я верю. Уж не больше, чем в сказку мисс Дейзи о призраке на церковном крыльце, указывающем, кому суждено умереть в течение года. Боюсь, это старушечьи бредни. А вы что об этом думаете?

— Есть многое в природе, друг Горацио... — процитировала Шекспира Клоуэнс.

— О чем это вы?

— Это из пьесы, которую я учила в школе, Бен. Все девочки её учили и немилосердно перевирали.

После паузы он спросил:

— Я никогда не интересовался... вам понравилось в Лондоне?

— Довольно-таки. Но там не хватает воздуха. И слишком много людей, чтобы его хватало. И слишком много домов, слишком много магазинов, слишком много телег, вагонов, лошадей и... ох, всего.

— Вам бы понравилось жить там?

— Там все так странно, — сказала Клоуэнс. — Люди в Лондоне не пьют молоко — они предпочитают наливать его в чай, кофе и всякое такое, но в очень маленьких количествах. Молочницы приходят рано утром. Они несут на плечах коромысло и звонят в каждую дверь, предлагая молоко и сливки. Но даже если ты проснулся — не стоит вставать рано. Кажется, в Лондоне до десяти никто не шевелится. Хотя и в десять не заметно большого оживления. Когда пробуждается знать, на дворе уже два или три часа пополудни... а затем они не ложатся до самого утра.

— Это меняет местами ночь и день, — заметил Бен.

— Ну, да, если день вообще наступает. Разумеется, я была там в самое холодное время года, но все камины создают над городом огромную тучу дыма. Иногда даже в полдень сложно добраться до конца улицы, а если солнцу удается пробиться сквозь завесу, то оно желтое, словно прозрачная гинея. В воздухе плавает пепел, и одежда в мгновение ока становится совсем грязной.

— Кажется, вам лучше в Нампаре, — сказал Бен.

Клоуэнс зевнула.

— Точно не знаю, но в чем я точно уверена, так это в том, что хочу спать. Скоро буду храпеть, как сова. Но я не отправлюсь в постель до рассвета. Как думаешь, он скоро?

— Может, через час, — с наслаждением сказал Бен. — А может, через два. Но сейчас — самое темное время.

Джереми, скрестив ноги, сидел на могильном кургане чуть дальше, слушая Дейзи — та беззаботно рассказывала о приеме в Редрате. Все гости там оделись животными. Джереми и Дейзи скрывало от остальных высокое прямоугольное надгробие, возведенное в год Трафальгара в память о сэре Джоне Тревонансе. Они находились ближе всех к заросшей тропинке, ведущей в церковь. Тьма, уединение и очарование момента захватили Джереми. Дейзи была в белом. Струящаяся за спиной шаль, накинутая на светлое шерстяное платье, придавали девушке какой-то неземной вид. Даже во тьме её сияющие глаза не потеряли своего блеска. Нежный овал лица Дейзи, красивый, легкий и полный веселья голос... Куда красивее Кьюби. Гораздо более многогранная, живая и веселая. К черту Кьюби!

И помянув про себя черта, Джереми внезапно опустился на колени рядом с Дейзи, обнял ее и начал целовать. Её губы после первого удивленного вздоха уступили, как и тело. Прекрасные черные волосы рассыпались по земле. Это был самый невероятный любовный опыт.

Спустя минуту она слегка оттолкнула его, а он — слегка отстранился. Тем не менее, они продолжали держать друг друга в объятьях, почти совсем близко.

— Джереми! — сказала она. — Ну и ну, Джереми! Ты меня удивил! Я и помыслить ни о чем подобном не могла, и не думала, что мог ты! Ты такой удивительный... Такой поразительный.

— Канун дня летнего солнцестояния, — ответил Джереми. — Зачем оставлять все призракам?

Девушка подняла взгляд к небу.

— День уже наступил. Остался час, может, чуть больше.

Он держал её мягкие и теплые руки в своих. В сплошной тиши подул легкий ветерок.

Дейзи прошептала:

— Ты удивил меня, Джереми. Так... так страстно. Кажется, у меня все губы в синяках.

— Ох, надеюсь, что нет.

— А еще ты меня испугал. Сердце до сих пор бешено колотится. Вот, послушай.

Взяв его руку, она приложила её к своему платью. И явно неслучайно рука прикоснулась прямо к груди.

Девушка тихо рассмеялась.

— Нет, ниже. Я верю, что ты просто ошибся в поисках моего сердца.

— Кажется, я слышу стук, — сказал Джереми. — Но очень слабый.

Дейзи тихонько придвинулась и потянулась к нему губами. В полной тишине они ощутили дуновение холодного ветерка. Заметив это, молодые люди прервались. Взгляд Дейзи скользнул за плечо Джереми, и, в ужасе на ком-то остановившись, остекленел. Джереми медленно развернулся, чтобы посмотреть в ту же сторону. Хотя сейчас мир освещали лишь звезды, да свет, идущий с моря, их привыкшие к мраку глаза сумели разглядеть детали кладбища.

К ним приближалась, почти плыла, тихо ступая по траве, Вайолет Келлоу. Больная сестра. Она была облачена во что-то темное, с темным плащом за спиной. Полная противоположность Дейзи. Однако её походку, её лицо, длинную тонкую руку, застывшую на шее, нельзя было не узнать. Она прошла мимо, ярдах в десяти, и направилась к церковной паперти.

Вслед за ней, так же бесшумно, проследовал Стивен Каррингтон. Его рыжеватые волосы поблескивали в свете звезд.

Глава четвертая

I

На следующий день в Соле и Грамблере многие проснулись с больными головами. Некоторые мужчины сожалели о содеянном, а некоторые женщины разделяли эти чувства. Пожилые же люди выражали свое недовольство жизнью по причинам более мирским. Однако, несмотря на сетования, все согласились, что праздник удался, и канун дня летнего солнцестояния был лучшим из тех, что проводились прежде.

Возвращение Стивена Каррингтона в Сол вызвало в деревнях разговоры. Он заявился в пивнушку вдовы Треготнан двадцать третьего числа, около восьми вечера. Поговорив со вдовой, Толли Трегирлсом и их клиентами, он узнал все новости, и в ответ на расспросы рассказал, что сошел на берег в Сент-Айвсе всего пару дней назад и надеется снова найти прибежище у Уилла Нэнфана, покуда не отыщет что-нибудь более постоянное. Узнав про праздничный костер, он спросил, можно ли на него посмотреть. Как обычно, у Салли-забери-покрепче кошелек Стивена значительно полегчал. Какими бы недостатками ни обладал молодой человек, скупость в их число не входила.

К несчастью для ухаживаний Стивена (если таковыми еще оставались его намерения), появление на кладбище не осталось незамеченным для Клоуэнс. И, каким бы странным и пугающим оно ни было, девушка не верила, что за Вайолет к церкви следовал лишь его призрак.

Это стало для Клоуэнс настоящим потрясением. Не столько моральным, как бы жестоко это ни было. Не столько сверхъестественным, потому что леденящий душу холод сменился кипящим гневом. Скорее физическим. Тело и душа девушки вспыхнули, стоило ему появиться. И это стало для Клоуэнс откровением, а с учетом неподобающего поведения Стивена — откровением пугающим. Если думаешь, что влюблен в кого-то, и вдруг он появляется, всем своим видом демонстрируя взаимность, то, вне зависимости от сложностей и препятствий, встреча будет желанной. Однако, если он явно волочится за другой женщиной, и, быть может, его вообще ни капельки не волнует твое состояние, но все твое существо ликует при встрече — место твое в долине теней. Страдая, ты не желаешь знать и терпеть его существование, не желаешь слышать его слов, не желаешь его видеть. Вся любовь выворачивается наизнанку, словно какое-то выпотрошенное животное, и жизнь кажется невыносимой.

Дейзи в ту ночь чуть не свалилась в обморок. Выросшая в куда менее скептичной среде, чем Клоуэнс, она приняла свою сестру за призрака, который предсказывал раннюю смерть. И даже после того, как все кончилось, она никак не могла избавиться от суеверного ужаса. Хотя все разгуливавшие по кладбищу особы были живы и обладали теплой плотью и кровью, девушка по-прежнему считала, что пророчество их появления все же может исполниться в будущем году. Дейзи жаждала добиться Джереми, но те двое, крадущиеся среди освещенных звездным светом могил, помешали ему объясниться. Частично осознавая это, Джереми, который вовсе не был дураком в делах, касающихся женщин (не считая Кьюби), был только рад. Оглядываясь назад, он достаточно хорошо понимал, что мог совершить неосмотрительный поступок, и от последствий потом трудно было бы ускользнуть. Теперь момент упущен. Но ему было жалко Дейзи, он относился к ней с теплотой.

Двадцать четвертого июня, довольно поздно вечером, Джереми с отцом поскакали в Труро, где встретились с Джоном и Хорри Тренеглосами и составили документ, согласно которому Уил-Лежер снова открывалась. Весь последний месяц, если не дольше, они расчищали старые туннели и углубились на десять саженей. Чтобы сдерживать воду, они использовали самодельные насосы, приводимые в движение мулами. Им удалось обнаружить определенные признаки хорошей меди, но невозможно отыскать руду на глубине, не разрабатывая жилу слой за слоем.

Прежде чем принять окончательное решение, молодые люди и их отцы провели несколько встреч, на которых присутствовали и другие, способные дать совет. Например, Заки Мартин и Бен Картер. Хотя Росс пару раз задавался вопросом — разве, несмотря на всю свою осторожность, он не стал думать об этом предприятии, как только получил предложение? Вид заброшенной шахты на утесе за пляжем, так близко от Нампары, неосознанно раздражал его немногим меньше, чем лицезрение шахты, работавшей под крылом Уорлегганов. Итак, теперь мертвый сезон окончен.

Нотариус, молодой человек по имени Баррингтон Бардетт, лишь недавно повесил свою медную табличку на Пайдар-стрит, но Россу он понравился с первого взгляда, и потому вся компания отправилась именно туда. Рискованные вложения в Уил-Лежер собирались разделить на тридцать шесть частей. Росс и Джон Тренеглос покупали по пять, аналогичное число приобретали и Джереми с Хорри. Остальные шестнадцать долей будут предложены инвесторам. Джон ратовал за то, чтобы выбросить на рынок больше акций, но у Росса оставались неприятные воспоминания о тех временах, когда он оказался в меньшинстве, а потому он настаивал, чтобы контрольный пакет принадлежал им.

Акции выставили по двадцать фунтов стерлингов за штуку, и еще двадцать фунтов подлежали уплате в течение трех месяцев. Раз ни Джереми, ни Хорри собственных денег не имели, предприятие сулило большие затраты для их отцов. В конце концов Уорлегганы расстались со своими правами за четыреста фунтов стерлингов. Мистер Кинг из банка Корнуолла скучным голосом обратил внимание на то, что банку придется выплатить долю мистера Джона Тренеглоса, поскольку Джон, хоть и владел землей, всегда находился на грани разорения, однако, учитывая участие в деле Росса, мистеру Кингу тяжело отказать, как бы ему ни хотелось.

Они отобедали в «Белом олене». Во время трапезы Джереми и Хорри вовсю старались не уснуть, а Джон — не напиться. Росс наслаждался вином и бренди, но в целом старался не сильно потакать своим желаниям перед двухчасовой поездкой до дома. В конце концов, Росс был не сильно похож на Джона. В дни юности они с Фрэнсисом дрались с ним и его братьями, эта мальчишеская вражда продлилась довольно долго.

Старик Хорас, отец Джона, был человеком жизнерадостным, добродушным и прекрасно знал греческий. Но дети его выросли грубыми, жестокими и имеющими непомерное пристрастие к выпивке. Затем, двадцать четыре с лишним года назад, неуклюжий Джон, всегда уделяющий внимание Демельзе, женился на Рут Тиг, которая всегда была неравнодушна к Россу. Подобные обстоятельства не привели к улучшению отношений. Рут, как правило, недолюбливала Демельзу, а Джон на памятном балу у Бодруганов клялся, что затащит Демельзу в постель. Однако в конце концов оказался разочарован, вместе со старым Хью Бодруганом и этим проклятым шотландцем МакНилом, явившимися с той же целью.

Кроме того, в 1802 году имел место памятный случай, когда они обедали и остались на ночь в одном доме. Тогда Джон предложил Россу поменяться на ночь женами. В конце концов, сказал он, в этой стране сложно найти что-нибудь свежее, не считая случайной деревенской девки или потаскухи в Труро. Он напирал на то, что, хотя он всегда поддержит свою драгоценную жену в трудную минуту — и никто, слышите, никто не сможет сказать, что он подвел малышку Рут, — немного разнообразия, смена кобылки, никому вреда не причинит.

Что же до Рут, ох, сказал он, она возражать не станет. Потому что несколько лет назад, когда между ними вышла ссора, настоящая потасовка, а все из-за того, что он позволил себе завалиться в постель прямо в бриджах для верховой езды, Рут заявила, что ей плевать, увидит ли она его снова, если Росс всего в паре миль, за полями и песчаными дюнами. А в отношении миссис Полдарк Рут неоднократно давала ему понять, что он, мол, красивый грубоватый парень и наверняка сможет подарить ей величайшее удовольствие. Некоторые женщины говорили, что ж, могу заверить, дорогой друг, некоторые женщины говорили, что такого как я — еще поискать надо.

Росс отказался, а затем поднялся по лестнице, чтобы поделиться этой историей с Демельзой. Та возмутилась.

— Но ты же знаешь, что я всегда мечтала о нем, Росс. Как ты мог отказаться? Только подумай, ведь завтра мы могли бы сравнить впечатления!

Тем не менее, годы, остывающие страсти, взросление детей и добрососедские отношения в той местности, где соседей вообще мало, все чаще сводили их вместе. Соломенные волосы Джона поседели, он отказался от некоторых наиболее активных физических упражнений, а его глубоко посаженные глаза редко полностью открывались, словно он провел слишком много времени, щурясь на солнце в поисках лис. Рут, окруженная детьми, иногда заходила к Демельзе, а иногда даже приглашала её на чай, чтобы спросить совета насчет Агнеты, своей доставляющей хлопоты дочери.

Итак, теперь Уил-Лежер, шахта, где Росс начал работы четверть века назад, снова открылась. Компания, её акции и капитал, были зафиксированы в юридическом документе, и ветреным облачным днем, который вовсе нельзя было предсказать по прекрасному восходу солнца, четверо акционеров возвращались домой. Они ехали по двое, Хорри и Джереми в сотне ярдов впереди.

После сытного обеда и изрядного количества выпитого эля, двоим молодым людям, весьма довольным проделанной с утра работой, нечего было больше сказать друг другу. Они ехали, полагаясь на инстинкты и часто моргая, чтобы не заснуть. За их спинами шел более оживленный разговор. Говорил в основном Джон, хоть иногда он покачивался в седле и дважды едва не потерял шляпу.

— Будь я проклят, — вещал он. — Эти выскочки. Этот парень, Кинг, из вашего банка! Мне интересно, почему ты его терпишь? Как будто это его собственные деньги. Из тайника под кроватью. Могли бы нанять в банк клерка с лучшим воспитанием и манерами.

— Банк не совсем мой, Джон, — сказал Росс. — На самом деле, если бы спокойствие и уверенность наших клиентов зависели от моих капиталовложений, нас уже постиг бы незамедлительный крах, и завтра мы вынуждены были бы свернуться.

Джон хмыкнул и качнулся.

— Что за сплетни я слышал об Уорлегганах? Святой Боже! Они, и в стесненном положении! Да это кажется просто невозможным. Можешь кинуть в меня камнем, но я желаю, чтобы они заплатили за весь ущерб, причиненный обывателям.

— Джордж безрассудно влез в долги, ожидая скорейшего окончания войны. Полагаю, это сыграло свою роль. Банковское дело построено на доверии куда больше, чем все остальное. И всё же до банкротства дело не дошло. Но соглашение с Банком Плимута стало результатом этой истории. Теперь они достаточно себя обезопасили.

— Что ж, полагаю, именно поэтому мы получили шахту так дешево. Даже не думал, что все получится. Пошел на это только потому, что меня донимали Рут и Хорри.

Они продолжили ехать в молчании.

— У тебя нет проблем с парнем? — спросил Джон, кивая головой на фигуры впереди. Шляпа свалилась ему на глаза.

— Проблем?

— Путается с кем ни попадя. Я ни с кем не путался, пока не выбрал Рут. А Хорри шляется по всему графству. — Джон поправил шляпу. — Надеюсь, он не слишком серьезно относится к этой проклятой девице Поупов. Они не того класса, а папаша у неё такой самодовольный, что иногда кажется — вот-вот лопнет. Ведь вроде это с ней Хорри провел прошлую ночь?

— Не знаю. Они все вместе сидели у праздничного костра. Думаю, Джереми главным образом был с Дейзи Келлоу.

— Ха. Ну, уж эта никого не поймала, это точно. Хотя она, по крайней мере, приятна на вид и на ощупь.

Росс посмотрел на своего спутника и нового партнера. Как жаль, что это не Фрэнсис. Уил-Грейс прибрала кузена много лет назад, и стала причиной многих проблем между Россом и Джорджем Уорлегганом.

Под влиянием внезапного порыва он сказал:

— Не так давно Джереми очень понравилась одна из Тревэнионов, но ничего не вышло.

— Тревэнионов? Из Каэрхейса?

— Да.

Джон посмотрел на небо.

— Черт возьми, дождь собирается. В этом проклятом графстве ничего невозможно предсказать. Погода непостоянная, словно женщина... Что пошло не так?

— С Джереми? Ничего. Но брат девушки ему отказал. Майор Тревэнион.

— Разумеется, я его знаю. Мы родня.

— Вот как?

— Ну, что-то вроде того. Моя кузина Бетти вышла замуж за его дядю. Они живут рядом с Каллингтоном. Бетти Беттсворт. Звучит глупо, правда?

Джон рассмеялся, отчего его шляпа снова съехала.

— Что ж, твой майор Тревэнион сказал «нет». Видимо, он стоит во главе семьи.

— О, разумеется. Будь уверен. Но он не мой. Я вижу его раза два в год. Будучи в ополчении, я чаще видел его брата. Ты ведь никогда не был в ополчении, правда? А его брат был. И поэтому я с ним встречался. Проклятый фарс, по большей части.

Спустя несколько минут настанет время расставаться. Вероятно, Росс мог бы пригласить Джона на чай, но в его нынешнем состоянии...

— Ну разумеется, — сказал Тренеглос, потерял и снова нашел стремя. — Могу понять, что имел в виду Джон.

— Что? О чем ты?

Услышав тон Росса, Тренеглос приподнял бровь.

— Ох... с твоим парнем все хорошо, Росс. Но им не нужен Полдарк.

— Насколько я знаю, джентльмен напомнил моему сыну, что Тревэнионы живут здесь с 1313 года, — ледяным тоном произнес Росс. — К счастью, Джереми хватило сообразительности...

Его прервал резкий голос Тренеглоса.

— Не в этом дело... Ты меня знаешь... знаешь мою семью. Мы ведем свой род от Робера де Мортена и сэра Генри де Тайса. Куда уж древнее. И что, думаешь, Тревэнион будет рад сделать Хорри своим зятем? Он ему в лицо плюнет! Ему не нужны родословные. Ему нужны деньги.

— Что ж, несомненно, некоторая сумма не была бы лишней...

— Нет, нет, не так. Этот безумец близок к банкротству. Он потратил всё состояние на этот проклятый замок — и не может закончить его. Не может рассчитаться с работниками, не может купить материалы. И делает ставки на скачках. Поэтому много лет продает землю. Два года назад мой шурин, банкир из Сент-Остелла, купил у него три участка — неподалеку от Трегони, в Сент-Эрме и Веряне. Он закладывает все направо и налево, расстался с вещами, которые принадлежат семье со времен Босворта. Теперь он собирается прибегнуть к последнему ресурсу. Если он выдаст одну из своих сестер за богача, способного протянуть руку помощи — майору будет все равно, откуда возьмется жених. Будь у Джереми двадцать тысяч фунтов, он стал бы самым желанным женихом Великобритании!

Два молодых человека, ехавших впереди, остановились у развилки. Левая тропа вела в Киллуоррен, где жили Дуайт и Кэролайн Энис, правая шла по краю земель Бодруганов, делала широкий полукруг за Меллином и заканчивалась в Мингуз-хаусе.

Тренеглос дернул поводья и рассмеялся.

— Как бы то ни было, у Джереми и без того отличный выбор. Не стоит зацикливаться на одной девушке, пока ты молод. Мне было около тридцати, когда меня подцепила Рут. Если ты посчитаешь, что кто-то из моих отпрысков достаточно хорош — Агнета, или Фейт, или Пола — только дай знать! И, быть может, Джереми разбогатеет, а? Говорят, он гений.

— Кто, Джереми?

— Да. Так отзывается о нем Хорри. Пару раз в неделю он наведывался на литейный завод в Хейле, чтобы узнать о силе пара. Так сказал Хорри. Это ведь он предложил поставить этот насос, правда? Его разработка, по большей части. По словам Хорри, и вся идея тоже. Мы с тобой на что годимся? Ты отличишь один конец котла от другого? Черт меня дери, если я на это способен. Сомневаюсь, что Хорри разбирается в этом лучше. Но он был там вместе с Джереми, Полом Келлоу и Беном Картером — больше четырех раз плавал на вашей проклятой рыбацкой лодке. Кажется, Джереми занимался этим больше года. Но ты и сам всё узнаешь. И... и скажи парню... передай ему от меня, что в мире куча разукрашенных юбок, готовых перед ним задраться. Не стоит киснуть из-за тщедушных сестричек Тревэнион.

II

Ни одна дорога или тропа не вела от развилки прямиком в Нампару, но, перепрыгнув через пару живых изгородей и перейдя бурлящий ручей, они оказались на вересковой пустоши, которая тянулась до сторожки у Мингуз-хауса, а дальше начинались земли Полдарков.

Джереми встрепенулся от сна и почувствовал себя чуть более живым. Его печаль из-за Кьюби оказалась где-то по другую сторону стены, что он так трудолюбиво возвел вокруг себя. Шаткие укрепления могли сломаться от легкого нажима, но сейчас Джереми сосредоточился на шахте и работе, предстоящей после подписания сегодня документа в присутствии Баррингтона Бурдетта. Когда же мысли его обратились к темам более личным, он подумал о прошлой ночи и о волнении, которое испытал, целуя и лаская другую девушку. Джереми знал, что может повторить это в любое время. И в следующий раз, быть может, никакие призраки не помешают им продвинуться немного дальше. И еще немного дальше. И еще. Тело красивой девушки располагало к подобным экспериментам.

Отец рядом с ним ехал молча, но Росс никогда не был болтлив, разве что в компании жены, и потому Джереми не обращал на это внимания.

— Ты намекнул, что хотел бы разработать насос для шахты, — вдруг сказал Росс.

— Да, отец.

— И я всегда откладывал этот вопрос, говоря, что он третий на очереди, и что прежде, чем будут решены две основные проблемы, в обсуждении мало смысла. Что ж, теперь они решены.

— Да, отец.

Росс окинул сына долгим, оценивающим взглядом.

— Полагаю, ты получил в области создания насосов не только теоретические, но и некоторые практические знания.

— Кто тебе сказал?

— Ты. Когда мы обсуждали это впервые.

— Я? Ах да, конечно. Я забыл, — уклончиво ответил Джереми.

— Как ты помнишь, в тот раз я сказал, что мне необходимо убедиться в твоей способности спроектировать подобный двигатель, прежде чем мы на это согласимся. Ошибка в таком деле может стоить нам гораздо больше сэкономленного на отказе от приглашения опытных инженеров, это очевидно.

— Да, ты говорил об этом.

— И?

— Я вполне согласен с этим. Вопрос в том, решишь ли ты после своих проверок, что дело стоит риска.

— Ты можешь убедить меня в том, что это так?

— Могу попытаться... — Джереми колебался. — Думаю, лучше всего мне принести план, чертежи. Возможно, ты не пожелаешь говорить «да» или «нет», не узнав еще чьего-нибудь мнения. Но я вполне согласен с этим.

Они двинулись дальше.

— Как тебе удалось так многому научиться? — спросил Росс.

Джереми замялся.

— Я изучаю двигатели для шахт с тех пор, как научился ходить.

— О да. В целом все так. Но...

— В этом мне помогал советом Питер Карноу. И Аарон Нэнфан, сам знаешь, он двадцать лет проработал инженером на Уил-Анне. И, разумеется, я обсуждал эту идею с мистером Генри Харви из Хейла. Он внес собственные предложения. Это не просто... не просто фантазии.

— Я так и не считал.

Джереми боролся с нежеланием говорить о вещах, которые раньше хранил в строжайшей тайне.

— Доктор Энис... Дядя Дуайт... он тоже помог.

— Дуайт? Каким образом?

— Купил энциклопедию Риса, как только она вышла. Я регулярно брал ее почитать.

— Я только слышал о ней.

— Её публикует доктор Абрахам Рис. Энциклопедия еще не завершена, но в ней много полезных статей.

— Никогда не видел тебя за их чтением.

— Я читал наверху, в постели. Там было легче сосредоточиться.

Росс пристально посмотрел на сына.

— Разумеется, я изучал и другие материалы, — сказал Джереми. — «Трактат о механике». И его часть — «Доклад о паровых двигателях», она вышла отдельно пару лет назад. Я написал автору, доктору Грегори. С тех пор мы регулярно переписываемся. Я также несколько раз писал мистеру Тревитику.

— Ты был весьма скрытен, — заметил Росс.

— Прости...

— Ты виделся с Тревитиком после его возвращения?

— Нет. Дважды заезжал, но, к несчастью, его не оказалось дома. Однако я встречался с мистером Артуром Вулфом.

— Вулфом?

— Я говорил о нем, если помнишь. Я навестил его, и он оказался... очень полезен. Своими советами и предложениями. Вначале... Мне продолжать?

— Разумеется.

— Несколько месяцев назад я бы решил разрабатывать двигатель, руководствуясь принципом прямодействующего поршня мистера Тревитика. Он упрощает конструкцию и значительно сокращает число деталей. Я по-прежнему считаю идею блестящей. Но мистер Вулф убедил меня... и мистер Симс из Гвеннапа, с которым я также имел возможность пообщаться, а у него, пожалуй, практического опыта в этом деле больше, чем у других... Оба они считают, что все слишком упрощено и поршень будет подвергаться избыточной нагрузке из-за постоянного воздействия на него атмосферы, а также мы будем терять много пара из-за отсутствия охладителя. Принимая во внимание... Ты понимаешь меня, отец?

— Немного.

— Даже принимая во внимание то, что оба они конкуренты мистера Тревитика, я всё равно вижу слишком много истины в их аргументах. Поэтому я надеюсь создать несколько более традиционный двигатель, но с паром высокого давления и прочими проверенными и надежными нововведениями.

— Неужели эти господа избавили тебя от собственных мыслей на этот счет?

Джереми коротко хихикнул.

— Ни в коем разе. Оба были очень кратки. Но у обоих есть двигатели, которые можно исследовать. Боюсь, я торгую твоим именем влиятельного владельца шахты.

— Другими словами, они думали, будто ты собираешься предложить им деньги за разработку насоса?

— Не уверен, что они так думали. Я никогда не делал подобных предложений. Мы расстались на хорошей ноте.

— И ничьи патентные права не будут нарушены?

— Нет... я предложил оплатить консультации мистера Вулфа. Но не думаю, что это обойдется дорого.

Они ехали трусцой. Капли дождя оседали на одежде.

— Но когда придет время принять решение, — резко сказал Джереми, — я согласен не продавливать собственные проекты, если, рассмотрев их, ты не изменишь своего мнения в лучшую сторону — или не предпочтешь более безопасный проект. Меня так же, как и любого другого, волнует успех предприятия.

— Кто это бродит вокруг Уил-Грейс? — спросил Росс.

— Боже... это же Стивен Каррингтон! Помнишь, я говорил, что он вернулся вчера ночью?

— Прекрасно помню.

— Интересно, он едет из Нампары?

Похоже, погода совершенно не волновала Стивена.

Он направился прямиком к всадникам. Улыбнулся, помахал рукой и заспешил к воротам, чтобы поравняться с лошадьми.

— Джереми! Какая встреча! Я надеялся найти тебя на шахте!

— Стивен. Рад тебя видеть. — Молодые люди пожали друг другу руки. Джереми хотел было спешиться, но Стивен уже оказался рядом. — Нет, мы были в Труро. Отец, могу я представить тебе Стивена Каррингтона? Мой отец, капитан Полдарк.

Росс и Стивен также обменялись рукопожатием. Стивен крепко сжал руку Росса — может быть, даже слишком крепко.

— Члены моей семьи много о вас рассказывали, — любезно сказал Росс.

— Вы не имели бы удовольствия слышать эти истории, если бы не ваш сын, — ответил Стивен. Когда Росс окинул его вопросительным взглядом, он добавил: — Меня вытащили из воды, словно селедку. Джереми спас мне жизнь.

— Душераздирающе, но не совсем точно, — возразил Джереми. — Состояние твое оставляло желать лучшего, но ты лежал на полузатонувшем плоту. От нас потребовалось лишь вытащить тебя на берег.

— А после этого леди из Нампары заботились обо мне, пока я не оказался способен сам присмотреть за собой. Как видите, сэр, я все еще в долгу перед вами.

— Что ж, вне всякого сомнения, вы найдете способ оплатить долг, — сказал Росс. — Вы снова оказались здесь?

— Я обещал вернуться, сэр. Обещал себе... да и другим. Но как долго я здесь пробуду — зависит от обстоятельств.

— Ты только что из Нампары? — спросил Джереми.

— Нет. Увидев, что глава семейства дома и мы с ним не знакомы, я подумал, что подобающе будет для начала испросить его разрешения.

— Боже мой, какая деликатность, — сказал Росс. — Разумеется, вы можете посещать Нампару, когда пожелаете. Но я ценю вашу обходительность.

Обходительность? Поступок действительно любезный. Или же подобным образом молодой человек просил разрешения ухаживать за Клоуэнс?

— Благодарю вас, сэр. Джереми, я слышал, ты открываешь новую шахту. Покажешь мне её, если я приеду завтра до полудня?

— Ты можешь увидеть её прямо отсюда. Пока мы лишь расчистили мусор, оставшийся с прежних работ и пробили несколько пробных шурфов на глубине. Следующий шаг — создать насос.

Стивен глянул сквозь пелену дождя. Капли воды усеивали гриву его густых волос, однако дождь как будто скатывался с волос, словно их, подобно утиным перьям, покрывало какое-то натуральное масло.

— Моих знаний о добыче металлов не хватит, чтобы стать полезным советчиком. Но мне хотелось бы узнать что-нибудь новое.

— Приходи в одиннадцать, — предложил Джереми. — Сможешь перекусить вместе с нами.

Стивен выжидающе посмотрел на Росса, тот улыбнулся, пришпорил лошадь и поехал дальше.

— Тогда я буду рад принять приглашение, — ответил Стивен.

III

Примерно в это же время Демельза зашла к Клоуэнс — та латала прореху в нижней юбке, накануне вечером девушка зацепилась за ежевику. Несколько минут они обсуждали праздник кануна летнего солнцестояния. Обе тщательно старались избегать упоминания о возвращении Стивена Каррингтона. В конце концов Демельза сказала:

— Клоуэнс, я должна ответить на письмо леди Изабел Петти-Фитцморис. Забыть о нем еще на неделю будет невежливо...

Дочь продолжала шитье.

— Клоуэнс...

— Я слышу тебя, мама, но что ты ответишь?

— Только то, что скажешь ты.

— По крайней мере, ты можешь мне помочь. Что будет значить согласие? Что я принимаю ухаживания лорда Эдварда всерьез? Тогда...

— Полагаю, это значит, что две недели ты проведешь во владениях Лансдауна. И более ничего. Если лорд Эдвард хоть немного тобой увлечен, это, несомненно, поможет ему разобраться в своих чувствах. А тебе, в свою очередь, поможет разобраться, нравится он тебе или нет. Как ты знаешь, сама я никогда не находилась в подобном положении, и потому едва ли могу дать дельный совет. Но это — дружеский визит. Можешь не искать в нем что-то большее.

Клоуэнс перевернула юбку.

— Знаешь, я почти никогда не пользовалась ни одним из тех замечательных швов, которые узнала от миссис Граттон? Елочка, крестик, строчка. Я могла бы обойтись без них, — она подняла взгляд. — Так пойдет?

— Пойдет. Но с другого края у тебя еще зацепка.

— Проклятье, — пробормотала Клоуэнс.

— Вряд ли в Бовуде, — заметила Демельза, — от тебя ждут подобных выражений.

— Этого я и боюсь! Мама, кажется, мне не стоит туда ехать. Лорд Эдвард — приятный молодой человек. Не то чтобы очень красивый, но очень приятный. Думаю, даже добрый. И очень знатный. Папа крайне высокого мнения о его семье, а ты знаешь, что он редко имеет хорошее мнение о подобных семьях. Но против меня играют две вещи. И ты наверняка знаешь обе! Во-первых, что младшему брату маркиза делать с неизвестной девушкой из самой глухой глубинки Корнуолла? У неё к тому же ни денег, ни земли, ни положения. Вся его семья будет против! Поехав в Уилтшир, я скорее стану мишенью для оценивающих взглядов, холода и насмешек. Во-вторых, я не знаю, относится ли он ко мне, как...

Подойдя к окну спальни, Демельза наблюдала за пузырящимися каплями дождя, скапливающимися в желобе. Они жались друг к другу, словно строй солдат, а затем одна за другой бросались вниз, как полк на линии огня.

— Думаю, тебе стоит позабыть о первой причине. Обо всем. Что до нашего положения, помни — твой отец обрел известность. Вполне возможно, он даже более уважаем в Лондоне, или в парламентской жизни Лондона, чем здесь. — На несколько секунд при воспоминании о невыносимом высокомерии майора Тревэниона Демельзу переполнило раздражение. — Твой отец близок с мистером Каннингом, мистером Персивалем и многими другими. Он — вовсе не пустое место, а это значит, что и ты имеешь вес. И посмотри, кто отправил приглашение? Мы не просили об этом. Его послала тетушка Эдварда, она заменила ему мать. Ты мне рассказывала. Поэтому, думаю, тебе нужно выбросить из головы первую проблему. Что до второго... раз ты не знаешь, чувствуешь ли нечто особенное к лорду Эдварду, можешь найти много иных тем для разговоров. Можно сказать, что раз для тебя ничего не поставлено на карту, ты даже получишь большее удовольствие от визита, чем это получилось бы, имей он значение. Разумеется, тебе кажется, учитывая твою прямоту, что ты не способна скрывать свои чувства, о чем дашь ему понять достаточно скоро, дабы он не питал иллюзий. Если ты так считаешь, тогда ехать действительно не стоит, ни в коем случае. Было бы нелогично и неприлично вести себя подобным образом.

— А ты хочешь поехать? — спросила Клоуэнс.

— Нет.

— Но ты поедешь, чтобы сопровождать меня?

— Да.

— Мы будем идеальной компанией.

— Прошлой ночью я пыталась убедить Кэролайн поехать вместо меня, если ты согласишься.

— И что она сказала?

— Что правильно будет поехать мне.

Клоуэнс оторвала нитку зубами.

— Выйдет дорого. Вероятно, даже очень дорого, мы же не можем ходить босиком.

— Рада видеть, что сегодня ты в чулках... Клоуэнс, не стоит задумываться о мелочах. Хочу ли я поехать? В чем мы будем? Нужно сосредоточиться на том, что действительно важно.

Клоуэнс вздохнула.

— Полагаю, ты права. Что ж, мама...

— Да?

— Дай мне время до завтра. Всего один день. Я честно обещаю дать ответ через двадцать четыре часа.

— Очень хорошо.

— И еще, мама...

Демельза уже собралась уходить.

Клоуэнс улыбнулась. Первый раз за день.

— Спасибо.

IV

Стивен явился на следующий день и вместе с Джереми отправился на Уил-Лежер. Снова шел дождь, но день стоял теплый, даже жаркий. Солнце проникало сквозь прорехи в облаках, кудрявых и белых, словно локоны парика. Молодые люди шли по пляжу, и море рядом шептало и бормотало.

Стивен сказал, что он первый раз спускался в шахту, и ему быстро хватило впечатлений.

— Боже, да я не стану шахтером за все золото Вест-Индии! При спуске камни как будто давят на тебя со всех сторон. И вот-вот упадут! Это ужасает. Словно, если земля пожелает вздыхать слишком часто, ты окажешься навсегда зажатым под тоннами мокрых камней.

— То же самое происходит после смерти, — сказал Джереми, только что мысленно покинув девушку, которую он целовал на кладбище две ночи назад.

— Что ж, благодарю покорно, я пока жив. По мне, лучше море, ветер и дождь. Я скорее готов столкнуться со штормом на протекающей шхуне!

— Что в конце концов стало с «Филиппом»?

— Мне пришлось разделить доход со вдовой капитана Фрейзера. Старая потаскуха. Пыталась возбудить против меня дело. Якобы за ограбление. Была б её воля, она обвинила бы в убийстве старика меня, а не французов! Но в конце концов я уехал с небольшим состоянием в кошельке. Временно припрятал все под полом в спальне Уилла Нэнфана. Теперь я ищу, куда вложить деньги, чтобы удвоить мой капитал.

— И поиски привели тебя сюда? — спросил Джереми.

Стивен рассмеялся.

— Да, может быть. Не посоветуешь чего-нибудь?

— Не теперь.

— Если честно, Джереми, я вернулся, потому что хотел. Здесь очень мило. Вы, корнуольцы, добрые и дружелюбные. Прежде я не встречал такого отношения. В особенности твоя семья...

Они сидели на краю невысокой скалы. Убегая к пляжу, среди песка и камней петляла дорога. Хоть день был безветренным, море раз за разом величественно обрушивало на берег похожие на горы валы белой пены.

— Открытый простор — вот что по мне, не сомневайся! — сказал Стивен. — Посмотри на море! Разве не замечательно! Ты знаешь, какие вложения я хочу сделать?

— Еще один корабль?

— Угадал. Но не просто люггер вроде «Филиппа». Размером со шхуну, на которой я плыл, когда мы пытались сбежать от французов.

— Это дорого обойдется.

— Знаю. Гораздо больше, чем у меня сейчас. Но ты рассказывал мне об этой своей шахте, Уил-Лежер, где мы ползали, как слепые кроты. Все вы владеете долями. Твой отец, ты, эти Тренеглосы... и прочие. А я хотел бы купить подобным образом корабль. На паях. Четверть ты, четверть я. Пол, если у него есть деньги...

— У него их нет. Как и у меня...

— Ах... жаль. Но ты не возражаешь?

— Разумеется, нет.

— Уверяю тебя, Джереми, именно так финансируются многие приватиры. Респектабельные торговцы вкладывают деньги. Нанимают капитана. Он собирает команду. И они отправляются на поиски приключений. И если посчастливиться ухватить большой куш, экипаж получает долю, а торговцы забирают остальное. Я знаю капитана, который в итоге собрал достаточно, чтобы выкупить все доли.

— Приватиры. Хм.

— На войне все средства хороши. Тебе это известно. Во всяком случае, я хочу поступить именно так. Если не получится, то стану шахтером!

Джереми рассмеялся.

— Серьезно... Если тебе нужны инвесторы, разве не разумнее искать их в Бристоле?

— Я пытался. Но ничего не вышло. Эта потаскуха, вдова капитана Фрейзера... Она отравила умы людей. Распространяла всякие бредни. Лживые слухи обо мне. Некоторые купились на её басни и решили, что мне нельзя доверять. Поэтому я вспомнил о моих друзьях из Корнуолла и больше не пытался.

— Тебе нужно в Фалмут, а не сюда. У нас ничего нет. Даже порта.

— На этом можно заработать настоящие деньги, — сказал Стивен. — Большие деньги. Сорвать огромный куш. Покуда еще идет война. Ведь она не будет продолжаться вечно.

— Надеюсь на это.

— Как и я. Но ты должен признать, хотя война — отвратительная штука, это время дает людям возможности забраться наверх, заработать денег и стать лучше. Поступки, за которые в мирное время ожидает виселица, в военное время делают из тебя героя...

Джереми не ответил, думая о причинах собственной горечи и неудовлетворенности. В последние несколько недель он мечтал о каком-нибудь внезапном изменении в жизни — набеге на французский форт вроде того, что совершил отец, или вступлении в армию, чтобы добиться быстрого повышения. Или он мог разбогатеть благодаря Уил-Лежер и купит титул. А затем он отправится в Каэрхейс и встретится с Кьюби...

— Стивен...

— Да?

— В тот день, когда за нами гнались таможенники. Ты притворился, что хромаешь?

Стивен заколебался, а затем ухмыльнулся.

— В некотором роде, Джереми. Хотя я вывихнул лодыжку. Мне казалось, что это, возможно, единственный путь спасти люггер.

— Ясно...

— Я искал тебя по всему побережью.

— Да, я знаю. А когда возвращался, не видел ли ты третьего таможенника... того, что ты сбил?

— Видел, — рассмеялся Стивен. — И сбил его с ног второй раз. Он охранял люггер.

— Ох, так ты... — Джереми вопросительно посмотрел на друга.

Спустя несколько секунд Стивен снова заговорил.

— Другого выхода не было. Он стоял там, под лодочным навесом. Он не нашел ружье — я закинул его в кусты — но держал нож, товарищи оставили его в карауле. Я заметил его прежде, чем он меня. И свернул в сторону. Когда я уходил, он как раз зашевелился.

— Ох, — повторил Джереми.

Стивен оглянулся на друга.

— В любом случае, пришлось рискнуть. Смогу ли я удрать от них и скрыться. Когда я возвращался, остальные могли погнаться за мной, а не за тобой.

Джереми рассмеялся.

— Наверное.

Наступила длинная пауза.

— Что ж, — сказал Стивен, — знаю, что пришлось бы мне сейчас по вкусу. Купание.

— Я не стал бы возражать. Но сегодня тебе стоит держаться у берега. С такой волной шутки плохи.

Они спустились по крутой и скользкой тропе, повернули к пещере у подножья утеса и разделись. Ноги у Стивена были коротковаты, но в остальном он был прекрасно сложен. На его груди курчавились золотистые волосы, спускаясь узкой дорожкой к пупку. На правом бедре и ребрах виднелись следы ранений. Последняя отметина выглядела недавней.

— Это от таможенника? — спросил Джереми, указывая на шрам.

— Что? О да. Оставил свое жало.

Раздевшись, они побежали к морю и мгновенно скрылись в воде. Не обратив внимания на предупреждение Джереми, Стивен нырнул в первую волну и поплыл дальше. Через мгновение он перевернулся и поднялся на поверхность, смеясь и отплевываясь. Его накрыла другая волна. Когда Джереми ударила первая волна, он быстро последовал за Стивеном, избегая больших волн, проплывая по гребням или соскальзывая в их чрево, прежде чем они разбивались. Внезапно его охватила радость от того, что Стивен вернулся. Несмотря на желание обладать Дейзи, ужасная боль в его сердце никуда не делась. Не помогала ни работа, ни игра, ни выпивка, ни похоть. Может, со временем у Стивена получится ее излечить. Его смелое и беспечное отношение к жизни было само по себе живительным. Когда находишься в обществе человека, которому все нипочем, то и сам становишься таким же.

Джереми и Стивен пробыли в море минут двадцать. Вода в это время года была еще холодной, но они гребли так яростно, что вылезли разгоряченными. Они пробежали милю по пляжу туда-сюда и обсохли на жаре. Потом рухнули у входа в пещеру, запыхавшись и хохоча, потому что едва не столкнулись с Бет и Мэри Дэниэл — девушки подбирали принесенные приливом обломки и были бы возмущены таким зрелищем.

Солнечный луч пробрался сквозь облака и упал на молодых людей — они натянули штаны и улеглись на песке, наслаждаясь солнцем.

— Знаешь, Джереми, вот это жизнь, — сказал Стивен. — Тебе повезло больше всех на свете.

— Правда?

— Родиться здесь, около моря и в доме, где есть достаток. Ты не богач, но ни в чем не нуждаешься. Только подумай, с самого рождения просыпаться каждое утро и смотреть на это море, песок, утесы. В этом нет ничего постыдного, ужасного или нечестного. Все, что у тебя есть, непорочно: солнце, песок, ветер и облака, сменяющие друг друга. Если бы у меня было еще лет семьдесят, я бы хотел провести их здесь!

— Спустя несколько лет тебе бы это наскучило и захотелось бы уехать. У тебя мятежный характер, сам знаешь. Тебе бы захотелось выбраться отсюда, чтобы сражаться с миром.

Стивен откинулся назад.

— Кто ж знает? Может, и так. Но когда я представляю собственную жизнь... О, есть места и похуже. Я трудился на ферме, учился читать и писать. Но разве не наш образ жизни формирует характер? Я всю жизнь боролся за выживание, и иногда мне приходилось лгать и обманывать. Кому же захочется лгать и обманывать здесь?

— По-видимому, в наших краях все же есть скромная доля таких людей.

— Может быть, человеческой природе чуждо счастье. Но при возможности я бы попытал счастья здесь.

В глубине пещеры щебетали пташки.

— А как поживает мисс Клоуэнс? — спросил Стивен.

— По-моему, весьма неплохо.

— Она будет плохо обо мне думать?

— С чего бы?

— Из-за позавчерашней ночи.

— Ты сам узнаешь за обедом.

— Она говорит обо мне?

— Иногда.

— В смысле, с тех пор как узнала, что я вернулся.

Джереми стряхнул песок с груди.

— Стивен, я не знаю, какие чувства ты испытываешь к Клоуэнс, а она к тебе. Я даже не знаю, как истолковать твое появление в обществе Вайолет Келлоу в ночь твоего возвращения. Если тебе тяжело это слышать, мне жаль. Почему бы...

— Значит, она меня видела. Или кто-то ей рассказал?

— Она тебя видела. Я тоже тебя видел.

Стивен вздохнул.

— Жаль... Ты ведь меня знаешь, Джереми. Я действую спонтанно. Могу прямо сейчас отправиться в море. Я не мешкаю. Может, я и беспечный, но каков уж есть. А потом я проклинаю себя за глупые порывы. Знаешь, Богом клянусь, когда я добрался до Грамблера позапрошлой ночью, то сразу же решил в первую очередь повидаться с Полдарками. Как же иначе? Разве это не естественно? Вы мои настоящие друзья. Но тогда я подумал, как переступлю твой порог, не имея места для ночлега? Ты мог бы решить, будто я ожидаю, что ты меня приютишь. Поэтому я сразу же направился к Нэнфанам и узнал про костер. Вот я и подумал, обойду Нампару и, может, найду Джереми и Клоуэнс и присоединюсь к ним у костра. Потому я и пошел вместе со всеми, но сбежал, когда увидел тебя там. Ты был с Дейзи Келлоу, а мисс Клоуэнс была с Беном Картером, и все выглядели как парочки, вот я и решил не навязываться. Потом увидел высокого мужчину, и кто-то назвал его капитаном Полдарком, и я подумал, что канун Иванова дня — не самое подходящее время, чтобы вот так явиться с бухты-барахты, все слишком заняты, может, лучше дождаться утра. Поэтому я отправился к Нэнфанам, чтобы лечь пораньше.

Он замолчал. Две женщины поравнялись с ними на пляже, и Джереми помахал. Те помахали рукой в ответ.

Стивен продолжил:

— Говорил же, я порывистый человек. Я как раз проходил через ворота Фернмора, там горел свет, ну, я и вошел. Мистера Келлоу не было, а миссис и мисс Келлоу уже в плащах без конца спорили, потому как Вайолет сначала сказала, что ей нездоровится, а потом передумала и решила пойти к костру. Тогда я сказал миссис Келлоу, мол, если вы позволите, я отведу мисс Вайолет к сестре, и вам не придется выходить. В общем, я ее убедил, вот так всё и вышло.

Джереми потянулся за сюртуком и вытащил часы.

— Но ты так и не привел ее к сестре.

— Что ж, по-моему, ты лучше меня знаешь сестер Келлоу, Джереми. Попробуй управиться хоть с одной из них, сумеешь? Они как резвые лошади. Я сказал мисс Вайолет, когда мы добрались до костра, а она пошла дальше. Тогда я сказал: «Мисс Вайолет, эта дорога на пляж», а она ответила насмешливым и наглым тоном: «Заткнись, парень, и следуй за мной».

Джереми натянул рубашку.

— Уже почти время обеда. Можешь сначала подняться ко мне в комнату и привести себя в порядок.

— Ты меня знаешь, — повторил Стивен. — Дареному коню в зубы не смотрят. Может, и следует, но это не в моем характере. Вайолет — красотка, и с ней можно развлечься. Ты ведь знаешь, что обе девицы Келлоу такие.

— Да, — замялся Джереми. — Думаю, нам пора.

V

Стивен вел себя героически, был вежлив и не надоедал никому назойливыми разговорами. На вопросы Росса насчет «Филиппа» отвечал достаточно подробно. Рассказал, что сражение с двумя французскими военными кораблями случилось во время шторма. Капитан Фрейзер погиб при прямом попадании из пушки французов, и часть команды решила сдаться. Но выстрел, убивший капитана Фрейзера, снес фок-мачту, и прежде чем французы успели помочь, корабль пошел ко дну где-то у рифов к западу от островов Силли. Скорее всего, остальная часть команды утонула, только он, Гаррисон и Морду спаслись на плоту.

Он также выразил живой интерес к шахте Уил-Лежер, к вероятному расположению жил, способам разработки, проблемам с водой и ее откачкой. Он показал собственную сообразительность и понимание темы разговора.

Росс решил, что он вероятно, из тех молодых людей, которые полностью сосредотачиваются на том, к чему вдруг проявят интерес, и впитывают больше и быстрее, чем те, кто будет учиться дольше. Но, вероятно, интерес может так же быстро угаснуть.

Пальцы Джереми, как он заметил, малость загрубели, а лицо временами озарялось страстью, когда он что-то объяснял Стивену. Как там сказал Джон Тренеглос? «Хорри говорит, твой сын гений». Конечно же, Хорри — не самый умный молодой человек, его легко удивить. Но все же это кое-что значит. Почему Росс не разглядел в своем сыне больше, чем беспечность, замкнутость, никчемность, поверхностное отношение к жизни? После его возвращения домой беседы с Джереми дали кое-какое представление о том, что же происходит в голове его сына. Росс был близорук, какими часто бывают отцы, и попал в ту ловушку, от которой в своей гордыне считал себя защищенным.

Сидя за столом и слушая двух молодых людей, он признавал свою ошибку, хотя и не мог подавить недовольство Джереми из-за проклятой скрытности, сбившей его с толку.

Росс еще не рассказал Демельзе о «рыбалке». Сначала он сам возьмется за Джереми.

В целом обед прошел успешно, но только не для Стивена. Клоуэнс сослалась на колики и извинилась за отсутствие. За полчаса до обеда она сказала матери, что приняла приглашение провести некоторое время в Бовуде с Лансдаунами.

Глава пятая

I

Насос на Уил-Лежер начали устанавливать в начале июля. О том, как его разместить, пришлось немало поразмышлять. Хотя до сих пор все строения шахты находились на вершине утеса, если установить насос ниже, то осушение могло бы частично идти самотеком и понадобились бы более короткие трубы. Поэтому выбрали нижний уступ утеса, в ста ярдах от шахты, породу подорвали и выкопали, соорудив площадку — крохотную, но вполне достаточную. Потом вычислили точное место для насоса и котла и вырыли хранилище для угля глубиной около девяти футов, а затем углубились еще на три фута, чтобы сделать фундамент для всего сооружения.

Снова открыли старую каменоломню у мельницы Джонаса, и на протяжении трех недель до того, как заложили первый камень, от рассвета до заката бесконечная вереница телег пересекала вересковые пустоши, заросли кустарников и песчаные дюны. Они везли гранит и песчаник — самый надежный камень из тех, что можно было найти. Но все равно пришлось разобрать остаток стен Уил-Мейден — они были как раз из гранита, Росс также договорился с каменоломней неподалеку от Сент-Майкла, поскольку им могло понадобиться еще четыреста тонн камня лучшего качества для постройки защитной стены, которая примет на себя вибрации и напряжение.

Трудность при открытии шахты заключалась в необходимости построить помещение для насоса — достаточно крепкое, чтобы простояло долго, и достаточно большое, чтобы насос мог работать. Бывали случаи, когда здание рушилось из-за неправильно заложенного фундамента или из-за слишком сильной вибрации насоса. Никто не знал, не забросят ли Уил-Лежер года через два, но при строительстве помещения для насоса следовало рассчитывать на оптимистичный прогноз.

Позаботившись об устройстве дренажа, заложили стены широкого фундамента, камень за камнем на известковом растворе, самые крупные гранитные глыбы — у основания, их всегда клали на более широкую сторону, а дополнительную прочность придавала железная арматура, идущая вдоль всей конструкции. Когда стены поднялись выше, на высоту дверного проема, на всю толщину стены вставили новую арматуру десяти-двенадцати футов длиной и скрепили между собой, чтобы она держала стены железной хваткой. Наверху в стене оставили отверстия для закрепления насоса. А еще чуть выше — отверстие побольше, чтобы приладить балансир. Дальше находился третий этаж, черепичная крыша и высокий кирпичный дымоход.

Даже при хорошей погоде и если не возникнет серьезных проблем, строительство помещения для насоса заняло бы не меньше двух месяцев. Предстояло еще построить большой угольный склад, а Джереми пытался найти подходящую впадину в песчаных дюнах, чтобы чуть углубить ее и выложить смесью известки, песка, воды и гальки, устроив таким образом резервуар для дождевой воды. Иначе пришлось бы везти воду бочками из ручья Меллинджи, а до него было больше мили. Пока что они не нашли среди песков и камней на утесе какой-нибудь родник, а от ручья воду отвести бы не удалось, поскольку шахта стояла выше.

К сожалению, парадокс заключался в том, что после стольких трудов и расходов по откачке воды из-под земли ее нельзя было использовать, чтобы подавать пар для механизма, поскольку в ней содержалось слишком много солей и котел быстро бы заржавел. Конечно, этой водой можно будет промывать породу или воспользоваться в дробилке олова, если таковое обнаружится. Старые строения шахты предполагалось переоборудовать под остальные нужды.

Чтобы не нанимать слишком много новых работников, Росс направил сюда двадцать сдельщиков и каменщиков с Уил-Грейс. Сдельщики были наименее квалифицированными и самыми малооплачиваемыми шахтерами, в основном они соединяли тоннели и шахтные стволы, ставили крепь и занимались текущим ремонтом. Они были рабочими муравьями шахты.

Как только по округе разошлись новости об открытии шахты, Нампару стали осаждать ищущие работу шахтеры. Росс взял несколько человек, но объяснил им, что будет нанимать на работу только после установки насоса и когда шахта начнет приносить отдачу. А сейчас, не считая строительства помещения для насоса, нужны были только поденщики, пробивающие стволы, куда уходила вода из всей шахты.

На следующий день после начала работ Стивен предложил Джереми свою помощь. Он сказал, что ему всё равно, чем заняться — погонять мула, замешивать раствор, класть камень или копать канавы, лишь бы чем-то заняться, пока он ищет постоянное место. Поскольку Джереми колебался, он добавил:

— Оплата мне не нужна, разумеется.

— Почему это?

— В Нампаре все были ко мне добры. Я хочу хоть как-то это возместить. У меня крепкие мускулы, об этом можешь не беспокоиться.

Джереми оглядел снующих на плато под ними рабочих.

— Тебе нечего возмещать.

— Ты и сам тяжко трудишься, — сказал Стивен, — то там, то сям на подхвате. Разве ты получаешь за это плату?

— Нет... Но...

— Но ты — сын владельца. Да? Что ж, я друг сына владельца. Вполне разумно, правда же? А кроме того...

— Что?

— Ну, по правде говоря, мне не хочется трудиться шесть дней в неделю. Мне нужно свободное время, чтобы осмотреться, я бы одолжил у тебя лошадь и поискал бы чего-нибудь интересного по округе. Мне нужно немного свободы, к примеру, пару дней в неделю, чтобы проехаться по окрестностям или в Фалмут — кто знает? Но когда я здесь — то я здесь и не хочу сидеть без дела. А что может быть лучше, чем помогать тебе с новой шахтой?

Джереми по-прежнему раздумывал.

— Тогда приходи, когда хочешь, — сказал он. — Я передам Бену и Заки Мартину, чтобы они знали, если меня вдруг не будет. Жалованье у нас невелико, но выплачивают его ежедневно. Несколько шиллингов наберется. Думаю, так будет правильно. Думаю, нам бы всем этого хотелось.

Стивен поразмыслил, а потом пожал плечами.

— Ну, раз ты настаиваешь, я сдаюсь. Могу я приступить завтра? В шесть утра, вместе с остальными?

II

Сэр Джордж Уорлегган удивился, получив приглашение от доктора Дуайта Эниса и его жены на обед во вторник, двадцать третьего июля, в четыре часа. После визита к ним в Лондоне он затаил на Дуайта жгучую обиду за совет, который тот ему дал. Он осыпал Дуайта проклятьями, как и всех прочих людей, связанных с его злосчастными спекуляциями. Лишь через несколько месяцев Джордж смог объективно оценить ситуацию и признать, что Дуайт выразился как нельзя более точно. Старый король был бодр, но разум так к нему и не вернулся, он перестал быть полноправным монархом, события подтвердили правоту Дуайта. Только сам Джордж виноват в том, как воспользовался полученными сведениями. Но это еще больше его раздражало, и потому обида осталась.

Лишь после того, как он прочел записку и стал придумывать благовидный предлог отказаться, он перевернул листок и увидел, что Кэролайн написала на обороте: «Если Валентин дома, прошу, возьмите его с собой. Моя тетушка миссис Пелэм две недели пробудет с нами. В честь ее приезда мы и устраиваем этот прием в разгар мертвого сезона».

Он поскакал в Киллуоррен незадолго до четырех, вместе с сыном и грумом, и отметил, что при всем своем богатстве, молодости и предприимчивости Кэролайн почти никак не усовершенствовала дом после кончины дядюшки-скупердяя, Рэя Пенвенена. Странно, что Дуайт Энис, человек прогрессивных взглядов, когда речь заходит о медицинских теориях, такой же молодой и энергичный, знакомый со множеством докторов и ученых страны, не снес это крыло и не построил взамен нечто современное, а мог бы даже стереть всё строение с лица земли и построить новый дом. Джорджу не пришло в голову, что кому-нибудь может в самом деле нравиться подобное сооружение.

И первыми, кого он увидел при входе в большую гостиную, оказались два Полдарка. Не Росс и Демельза, слава Богу, даже Кэролайн Энис не стала бы заманивать его в такой капкан, как бы выразился старый Хью Бодруган, а их сын и дочь, тоже ничего хорошего. И с кем они разговаривают? Джордж был человеком сдержанным, и мало что могло его тронуть до глубины души. Но сейчас его чувства были словно открытой книгой, а ветер шелестел ее страницами.

Леди Харриет Картер улыбнулась в ответ на слова Клоуэнс, белые зубы сверкнули из-за слегка изогнутых губ. Она была в платье цвета шафрана с кремовым кружевом на декольте и рукавах. Брошка и серьги с топазами. Ее волосы как всегда сияли — столь же ослепительно черные, как у Элизабет — ослепительно белокурые. Только теперь Джордж обратил внимание на остальных присутствующих, поприветствовал миссис Пелэм, полковника Уэбба. Одного гостя с длинной шеей, похожего на Робеспьера, звали Поуп, его прелестная молоденькая жена выглядела едва ли старше его же двух дочерей с глупенькими улыбками. А темноволосого и худого юнца звали Келлоу или что-то в этом роде.

Джордж склонился над рукой Харриет — на мгновение она осталась в одиночестве.

— Сэр Джордж. — Она была холодна, но совершенно не смутилась. — В последний раз мы встречались на приеме у герцогини Гордон, вы собирались отвести меня посмотреть на белого льва адмирала Пеллью.

— Это верно, мэм, я...

— Увы, потом ни с того ни с сего вы извинились и скрылись, как призрак, привидение, фантом. Дела, так вы сказали. И они заняли полгода.

— Это наверняка выглядело с моей стороны чрезвычайно невежливо.

— Да, именно так. Естественно, поскольку я человек сообразительный, возникло простое объяснение.

— Леди Харриет, могу вас заверить, это очень далеко от истины. Как раз наоборот.

— Что наоборот? Прошу вас, просветите меня.

Джордж набрал в легкие воздуха.

— Я искренне хотел бы объяснить в двух словах всё произошедшее, но увы, это займет час или больше. Возможно, мне никогда не удастся объяснить, как так вышло.

Он умолк. Леди Харриет подняла брови.

— Как так вышло?

Джордж взглянул на Клоуэнс, но она разговаривала с Валентином. Джереми отвернулся.

— Объяснить, — сказал он, — что мое беспокойство в тот вечер объяснялось исходом переговоров, которые я начал... нет, уже завершил, из-за желания стать более... более состоятельным в глазах вашей семьи...

— Моей семьи? А она-то какое имеет к этому отношение?

В голове Джорджа мелькнула тень тревоги. Леди Харриет явно была не слишком искренней.

— Вы сами понимаете.

— Нет, не понимаю.

— В таком случае, как-нибудь я вам объясню.

— Почему не сейчас?

— Потому что еще не время. Потому что сейчас едва ли подходящий момент... В таком окружении...

Она оглядела гостей и повернулась обратно с намеком на усмешку во взгляде.

— Что ж, сэр Джордж, вы писали такие занятные письма... Разве что нынче вы случайно окажетесь рядом со мной за столом...

Ill

По замыслу Кэролайн, Харриет и правда сидела за столом рядом с Джорджем. А Клоуэнс — рядом с его сыном. Она видела Валентина всего дважды за последние десять лет. Он совершенно изменился и стал привлекательным, но в декадентском стиле. Волосы постоянно падали ему на бровь, глаза были слишком умудренными для столь юного возраста, но он обладал огромным обаянием.

— У Тревэнионов я виделся с Джереми. Но не с малышкой Клоуэнс. Когда я в последний раз вас видел, вы и впрямь были малышкой Клоуэнс. Но это больше не так.

Его взгляд скользнул по ней, и Клоуэнс почувствовала, что он уже познал женщин и прекрасно понимает, как она выглядит без платья. Нельзя сказать, что это чувство было совсем уж неприятно. Его приветливая улыбка лишала взгляд оскорбительного смысла, делала его дружелюбным, пусть и полным желания, но не постыдного.

— Вы вернулись домой из Итона?

— Да, дорогая. Мы ведь вполне взрослые, правда? То один, то другой из нас наконец-то выбирается в мир, пока мир не утратит всю свою привлекательность. Кажется, я первым стану совершеннолетним через несколько месяцев, да? Родился во время лунного затмения, так говорили. Какое несчастье, так говорили. А вам везло в последнее время?

Похоже, он собирался задать несколько вопросов о ее личной жизни.

— Вы остановились в Кардью? — спросила Клоуэнс.

— Мотаюсь между Кардью и Труро. Должен признаться, дорогая кузина, мне немного не хватает веселой молодежи в местном ландшафте. Почему бы вам не заехать? Вместе с Джереми. Мне кажется, мы могли бы найти общие интересы.

— Не уверена, что нам будут рады.

— Эта глупая застарелая вражда. Она давно уже похоронена, разве не так? Поэтому сегодня здесь нет ваших родителей?

— Они приезжали вчера вечером. Тетушка Кэролайн решила...

— Я точно знаю, что она решила. Ваш отец и мой отец вечно накидываются друг на друга, как два кота в переулке. Но всё же никогда не дрались на дуэли. Кстати, почему? Это бы всё прояснило. Смело бы одного или другого с дороги и сделало бы жизнь лучше. Мой отец слишком медлителен. Не годится для оружия, мой-то папа. Его руки подходят скорее для того, чтобы носить мешки с деньгами, и даже не скрываясь. А вашего отца я всегда представлял скачущим на войну с ружьем на плече.

Валентин бросил взгляд на сэра Джорджа, беседующего с привлекательной брюнеткой справа от себя. Перед выходом из дома между отцом и сыном произошла шумная ссора. По пути домой из Итона Валентин провел неделю в Лондоне и существенно увеличил свои долги, новости об этом он сообщал постепенно, и худшее разразилось именно сегодня. Сэр Джордж рассвирепел. Пожалуй, таким его Валентин еще не видел. Какая-то случайная фраза Валентина, какое-то случайное упоминание о золоте в банке, вывело сэра Джорджа из себя, и он обозвал Валентина распутным и ни на что не годным бездельником, которому стоило бы прекратить сорить деньгами и поступить в армию, вместо того чтобы выставляться и жеманничать, как повеса, позор семьи и фамилии.

Сказано было очень резко, и Джордж именно так и думал. Обычно Валентину удавалось сыграть на естественной отцовской гордости за сына и смягчить его гнев на свое беспутное поведение. Но не в этот раз. Он что-то неверно рассчитал и скрыл свою тревогу под ответной злостью. Когда он ответил в третий раз, то решил, что сэр Джордж его ударит. Так что фраза про дуэль и ее возможные последствия не была случайной. Сейчас он бы совершенно не огорчился, увидев своего замечательного и могущественного отца лежащим в луже крови на каком-нибудь пустыре и склонившегося над ним доктора, с серьезным видом качающего головой.

А вместо этого отец сидел за столом напротив и увлеченно беседовал с этой дамой. Кто она и почему вызывает у отца такой пыл? Готова продать ему прокатный стан? Или литейный цех? Или оловоплавильное производство? Владеет ли она долей в банке, которую он жаждет купить? Больше уж точно ничто не может так всецело поглотить отцовское внимание. Валентин прекрасно знал поведение отца в обществе, когда тот вроде бы занят разговором, но при этом его глаза блуждают по комнате, словно в поисках более тучного пастбища.

И тут Валентин поймал взгляд отца и пораженно понял, что эту увлеченную беседу вызвал интерес иного рода. Для молодого человека подобное поведение отца было настоящим откровением. Валентин давно уже решил, что трудно придумать нечто менее привлекательное для его отца, нежели мысли о женщине. Но это оказалось именно так. Если только он не полностью ошибся в оценке отцовского взгляда, то он проявляет интерес к этой даме.

Привлекательной, этого не отнять, уже зрелой, но очень привлекательной. Но его отец так стар...

— А вы? — спросила Клоуэнс, откровенно его рассматривая.

— Что я? — Валентин закашлялся, чтобы скрыть выражение своего лица.

— Вы только что говорили о том, чтобы скакать на войну.

— Как мой сводный брат? Как сказать. Я часто езжу на охоту, как вы знаете, но птицы не станут отстреливаться, правда? И думаю, я слишком люблю жизнь, чтобы бессмысленно ею рисковать. Хотя сегодня отец предположил, что мне следует поступить в армию.

— Серьезно?

— Я не вполне уверен. Это скорее была угроза, чем побуждение.

— С какой стати ему вам угрожать?

— Потому что я живу не по средствам.

— В Итоне?

— И в Лондоне. У меня там друзья, и мы умеем веселиться. Мне не позволено вернуться туда в конце каникул, придется ехать прямо в школу. По правде говоря, Клоуэнс...

— Что?

— Я говорил серьезно. Почему бы вам с Джереми не приехать ко мне на день-другой на следующей неделе? Тогда я не буду чувствовать себя заключенным, а отец будет в отлучке, так что вам нечего бояться попасть в неловкое положение.

— Мне жаль. Джереми будет здесь, но я завтра уезжаю в Уилтшир.

— С визитом? Повидать друзей?

— Да.

— И надолго?

— Недели на три, надо полагать, если считать с дорогой.

— У вас в Уилтшире воздыхатель?

— Да.

— В таком случае, вы наверняка меня обманываете. Если бы это была правда, разве вы ответили бы так прямо, даже не покраснев?

— Я не краснею.

— Готов поспорить, как-нибудь нужно это исправить, — засмеялся Валентин. — Не забывайте, кузина, на самом деле вы не настоящая моя кузина... Кстати, — он понизил голос, — как зовут мою соседку с другой стороны?

— Миссис Поуп. Миссис Селина Поуп.

— Она падчерица того высокого тощего старика?

— Нет, его жена.

— Боже правый!

На другом конце стола его отец в этого время сказал:

— Что ж, мэм, вы просите объяснений, и это ваше право. Но здесь?..

— Вы могли бы заметить, сэр Джордж, что признания за обеденным столом редко слышит кто-то кроме персоны, которой они предназначены, поскольку все говорят слишком громко. Но не позволяйте мне на вас давить.

Джордж глотнул вина. Обычно он пил мало из опасения, что кто-то может воспользоваться его состоянием.

— Раз вы так проницательны, леди Харриет, от вашего внимания наверняка не ускользнуло, что я думаю о вас далеко не только в качестве друга. Когда я заезжал повидаться с вашим братом, герцогом, он четко дал понять, что не считает мое происхождение достаточно высоким, чтобы я мог лелеять подобные мысли. После долгих раздумий я убедил себя, что богатых простолюдинов не так уж редко допускают в высшее общество и обращаются как с равными, если, конечно, их состояние значительно.

Лакей поставил перед ним новую тарелку, и Джордж подцепил вилкой тушеного палтуса.

— Я прекрасно вас поняла, сэр Джордж. Права ли я, предположив, что вы затеяли новое предприятие...

— Да, затеял. Увы, оно закончилось катастрофой. Я не встречался с вами с тех пор по той причине, что эти спекуляции не только не укрепили мое положение, но напротив, почти лишили меня состояния.

***

— Так они завтра уезжают, — обратилась Кэролайн к Джереми.

— Да. Да, мы выезжаем в шесть и проводим их до кареты, а потом приведем лошадей обратно.

— Думаю, это пойдет им на пользу. Ты же знаешь, как я люблю их обеих.

— Да, разумеется.

— Особенно твою мать, хотела бы я познакомиться с ней раньше! Ты можешь поверить, что когда мы впервые встретились, то смотрели друг на друга с подозрением и недоверием?

— Я не знал.

— Мы ведь из таких разных миров. Я из искусственного и элегантного общества Оксфордшира и Лондона. А она с другой планеты, но восхитительно земная. Наша дружба только крепче от того, что пустила корни в обоих мирах. Вот почему я так хотела, чтобы они приняли это приглашение.

— Я не понимаю.

— Клоуэнс такая же разумная и земная, как твоя мать, хотя и немного в другом смысле. Эдвард Фитцморис, который явно в нее влюбился, элегантный и утонченный, живет в мире условностей и моды. Не могу предугадать, сблизятся ли они или разойдутся при более длительном знакомстве. Но это знакомство несомненно принесет пользу обоим. Оно откроет глаза на другую сторону жизни. Не думаю, что Эдвард когда-либо прежде встречал девушку вроде Клоуэнс, говорящую, что думает. А она лишь одним глазком увидела лондонскую жизнь, и ей пойдет на пользу узнать об этом больше. Что касается твоей матери... В юности она часто выходила в свет, и всегда с большим успехом. В последние годы твой отец часто отсутствует, и она редко приезжает в Лондон. Она по-прежнему иногда в себе сомневается, особенно без Росса.

— А вы никогда не сомневаетесь?

— А ты?

Джереми поразмыслил и улыбнулся.

— Нет, — сказал он.

Глава шестая

I

Миссис Пелэм сидела рядом с полковником Уэббом, но обнаружив, что тот поглощён беседой с привлекательной и изящной миссис Селиной Поуп, обернулась к другому соседу, которого Кэролайн самонадеянно посадила здесь, зная, как её тётушка обожает общество красивых молодых людей.

— Позвольте узнать, мистер Келлоу, какова ваша профессия? Как я понимаю, вы не служите в армии?

— Нет, мэм, пока нет. Хотя мне обещали патент в будущем году. В настоящее время я помогаю отцу. Он владеет и распоряжается самым большим количеством экипажей в Корнуолле. — Пол никогда не мог обойтись без небольшого преувеличения.

— Вы имеете в виду общественные экипажи?

— Да, мэм, в основном. Каждую неделю он отправляет по три экипажа из Фалмута в Плимут. И ещё — из Хелстона, Труро и Сент-Остелла. Мы также надеемся в скором времени наладить сообщение с Пензансом, однако здесь имеются сложности с дорогой через устье реки во время прилива.

— Сложности есть на всех дорогах, — с чувством сказала миссис Пелэм.

— Вы прибыли в дилижансе, мэм?

— Нет, в почтовой карете.

— Значит, возможно, вы воспользовались некоторыми из наших лошадей.

— Насколько я могла заметить, лошади были превосходны.

— В отличие от дорог? Да, мэм, но уверяю вас, сейчас они лучше, чем пять лет назад. Конечно, я надеюсь, что когда-нибудь...

— Да?

— Должно быть, после лондонского общества вы находите эту беседу скучной.

— Вы сказали, что надеетесь... Слушать рассказ о надеждах молодого человека никогда не наскучит.

Пол улыбнулся.

— Даже если рассказ о его надеждах может оказаться не слишком интересен? Вот на что я надеюсь: вероятно, в скором времени мы сможем обходиться без большей части лошадей, и, таким образом, экипажи станут проходить без остановок расстояния в три-четыре раза большие, чем сейчас, а благодаря внедрению паровых экипажей расстояния покажутся вдвое короче.

Сара Пелэм подавила дрожь.

— Вы и в самом деле думаете, что когда-нибудь это осуществится?

— Я в этом уверен.

Она взглянула на его узкое и смуглое, прямо-таки кошачье лицо — юность так уверенно строит планы.

— Полагаете, люди согласятся принять возрастающую опасность и дискомфорт?

— Я не считаю, что они заметно увеличатся, мэм. А вот экономия времени окажется весьма существенной.

— И это при дополнительном риске опрокидывания экипажа? И ещё опасность обжечься вырвавшимся паром!

— Дороги непременно надлежит улучшить. Однако в любом случае, это возможно лишь после окончания войны. В Эршире есть человек по фамилии Макадам, внедряющий новые методы. А что касается опасности пара — она преувеличена. Совсем недавно, — небрежно добавил Пол, — я работал с двигателем, и, как видите, нисколько не пострадал от ожогов.

— А ваш отец тоже верит во всё это? И надеется пустить паровые экипажи по дорогам Корнуолла?

— Отец пока не имеет к этому отношения. Он происходит из старинного рода, коммерция не интересует его так, как молодых людей. А также и всякого рода новшества. Над этим работаю я, строю планы на десять лет вперёд. Лет через пять настанет время показать ему преимущества пара и то, как следует работать с Королевскими почтовыми экипажами и наземным транспортом.

Красноносый, напыщенный и потрёпанный жизнью человек, вечно пьяный и всегда в долгах, без сомнения, был бы польщён тем, что его описали как почтенного представителя старинного рода, но Пол, беседуя с незнакомкой, которой вскоре предстоит вернуться в Лондон, чувствовал, что может позволить себе небольшую вольность, даже немного сверх обычного.

Подали телячью грудинку в белом вине с молодой морковью и свежей малиной.

— Миссис Поуп, вы мной пренебрегаете, — сказал Валентин.

— О, напротив, мистер... э-э-э... Уорлегган, — обернулась к нему Селина Поуп. — Вы так увлеклись беседой с мисс Полдарк, что у меня вряд ли есть шансы на успех.

— Мисс Полдарк приходится мне кем-то вроде кузины, хотя наши родственные связи очень сложны.

— Прошу, расскажите об этом.

— Понимаете, кузен её отца женился на моей матери. Потом он погиб в результате несчастного случая, мать вышла замуж за сэра Джорджа Уорлеггана, в результате чего на свет появился я.

— Я вообще не называла бы это родством, — сказала миссис Поуп.

— Именно так я и сказал мисс Полдарк.

Селина Поуп, светловолосая и стройная, с тонкими чертами лица, высоким лбом и изящными локонами, внезапно напомнила Валентину мать. Он вздрогнул и на мгновение прикрыл глаза.

— Что с вами? — спросила миссис Поуп. — Я вас чем-то расстроила?

— Несомненно, — ответил Валентин, приходя в себя. — Тем, что, пусть и в шутку, обвинили меня в пренебрежении такой красотой и обаянием.

— О, благодарю вас, — сказала миссис Поуп. — Но моё обвинение — не шутка, я совершенно серьёзна.

Когда она улыбалась, сходство с Элизабет исчезало. Губы у миссис Поуп были более упрямыми, глаза чуть косили, а выражение лица казалось менее сдержанным.

— Что ж, — сказал Валентин, — поскольку я обвинён, признан виновным и осуждён без суда и следствия, каков же мой приговор?

— Ох, сэр, я не судья, я жертва.

— Тогда я вынесу себе приговор сам: постоянное внимание к вам на весь остаток вечера.

Селина Поуп осторожно облизнула губы кончиком языка. Молодой человек казался таким зрелым, а его манеры — столь настойчивыми, что вряд ли стоило обращать внимание на то, что она более чем на десяток лет старше.

— Это ваш отчим? — бесхитростно спросил Валентин.

— Нет, мой муж.

— О, простите. А эти две юные леди?

— Его дочери от предыдущего брака.

— И вы живёте по соседству, миссис Поуп?

— В Плейс-хаусе. Прежде он принадлежал Тревонансам.

— Да, это мне известно. Вы часто бываете в обществе?

— Нас редко приглашают, — откровенно призналась миссис Поуп.

— Тогда вы позволите мне навестить вас?

— То есть моих падчериц?

Валентин бросил на неё отнюдь не невинный взгляд.

— Да, разумеется...

В столовую заглядывало заходящее солнце, в лучах плыли блики пылинок, шум разговоров повышался и снова затихал...

— Я не знаю, как расценивать ваше признание, сэр Джордж, — сказала леди Харриет, — как великолепный комплимент или величайшее оскорбление.

— Оскорбление? Как это возможно?

— Я абсолютно уверена, что вы испытываете ко мне самые искренние чувства. Поскольку вы, вероятно, осведомлены о том, какие о вас ходят слухи, вас не обидит, если я скажу, что глубоко впечатлена тем, как вы рисковали ради меня — особенно учитывая вашу репутацию. Вашу осторожность. Коммерческую расчётливость. И даже — иногда — излишнюю бережливость.

Джордж пристально смотрел на стоящую перед ним тарелку, не прикасаясь к еде.

— Итак?

— Да? — спросила она.

— В этом причина вашей обиды?

— Нет, это признание комплимента. Меня оскорбляет, что вы, сэр Джордж, считаете, будто я подобна множеству других вещей в вашей жизни, и вы можете меня купить.

— Нет, нет! У меня вовсе не было такого намерения!

— Тогда прошу вас, скажите, как это понимать?

Джордж, как загнанный разъярённый бык, окинул взглядом стол, но все присутствующие казались полностью поглощёнными собственной едой и разговорами.

— Я уже объяснял, леди Харриет. Я не надеялся, что ваш брат, герцог, одобрит моё внимание к вам. И я полагал, что с более значительным состоянием мог бы рассчитывать на более серьёзное отношение. Я уже сделал всё, что мог, пытаясь объяснить...

— Разумеется, сделали. Что же касается денег, чем больше имеешь, тем больше потеряешь. Ведь правда?

— Не совсем. Сейчас я вполне состоятелен, пройдет какое-то время, пока все не восстановится. Я не выиграл, а должен признаться, наоборот — проиграл; иными словами, мое положение или обстоятельства не улучшились в глазах вашего брата, герцога. Отсюда мое затруднение и нежелание навязываться вам в течение последних шести месяцев...

— Сэр Джордж, мне бы хотелось, чтобы вы не называли его моим братом и герцогом. Первое является правдой и имеет значение. Последнее, хотя и верно, не имеет никакого значения. Все это очень интересно... — Леди Харриет на минутку вернулась к еде. — Все это очень интересно. Вы знаете, сколько мне лет?

— Нет, мадам.

— Мне тридцать, и я вдова. Вдова тупицы, который пил без меры, много ездил верхом и постоянно ругался. Да, милый сэр Джордж, тупицы, пусть даже с безупречным происхождением. Я не тихая и покорная девушка, сэр Джордж. Уж точно не была такой с ним. И не буду с любым другим мужчиной. Еще меньше я слушаюсь брата, он живет своей жизнью, и да сопутствует ему удача. Мне плевать на его понятия и убеждения. Если бы он нашел мне богатого и знатного мужа, я бы рассматривала достоинства претендента, невзирая на чувства брата. Точно так же, если я когда-нибудь буду рассматривать потенциального мужа, то не побегу первым делом знакомить его с «моим братом герцогом», и плевать мне, одобрит он это или нет... Так что, сэр Джордж, если вы сейчас в стесненных обстоятельствах, то учтите, что ваши спекуляции никак не помогли бы меня завоевать, но и хуже вы в моих глазах выглядеть не стали. Это все, что я пока могу сказать. Повернитесь к даме слева от вас. Ей ужасно хочется поговорить. Несомненно, хочется узнать ваше мнение о ее акциях и ценных бумагах.

...Полковник Уэбб рассказывал Кэролайн, что несмотря на обнадеживающие новости из газет, он считает, что армия в Португалии застряла перед Бадахосом и рекой Гвадиана. Веллингтон не мог без риска продвинуться вперед или назад. Как и Мармон ^[11]. Лично он сочувствовал войскам, оказавшимся в ловушке этой чумной страны.

— Боже, помоги им всем, — проговорил Уэбб, вытирая усы. — Жара, насекомые и лихорадка, не говоря уже о змеях, даже нет нужды в сражении, чтобы заполнить госпитали и могилы...

— До тех пор, пока французы будут находиться в таком положении...

— Ох, всё еще хуже, поскольку они жертвы банды головорезов, наводнивших все уголки страны и называющих себя испанской армией, они нападают на французские посты с редкой свирепостью. Говорят, с помощью этой тактики войска Франции каждую неделю уменьшаются на пару сотен человек уже несколько лет. Есть один человек, забыл его имя, ах да, Санчес, всякий раз, когда он ловит посыльного, то с особым курьером посылает его голову и его депеши Веллингтону.

— Никогда не встречала испанца. Несомненно, это самая жестокая нация.

— Увы, но у них есть на то причины, мэм. Злодеяния французов над ними не имеют названия. Иногда думается, что Всевышний спит.

Полковник Уэбб обратился к Дуайту, а Кэролайн повернулась к Джереми.

— Клоуэнс часто виделась со Стивеном Каррингтоном, не знаешь?

— Насколько мне известно, только дважды, пока я был здесь, а я часто с ним виделся.

— Тебе он нравится?

Джереми нахмурился.

— Да, родители тоже спрашивали меня об этом. Сама необходимость спрашивать как будто ставит ответ под сомнение.

— Что тебе в нем нравится?

— А что может нравиться в человеке? Его общество. Пока он рядом, некогда скучать.

Кэролайн отломила воздушное печенье.

— Знаешь, есть такая корнуольская поговорка, Дуайт вспомнил ее по другому поводу. В ней говорится: «Спаси незнакомца из моря, и он превратится в твоего врага».

— Не могу вообразить, что такое произойдет со Стивеном. У него доброе сердце, и думаю, он уж постарается не стать моим врагом.

— А Клоуэнс он нравится?

— О да.

— Немного больше, чем полагается?

— Вам следует спросить ее саму, тетушка Кэролайн.

— У меня не хватит смелости!

Джереми засмеялся, а Клоуэнс словно почуяла, что говорят о ней, и взглянула через стол.

— Как же красива миссис Энис, — сказал ей Валентин. — По мне, так слишком худая, но цвет ее лица и волос мне очень даже по вкусу. Как и ее высокомерие. А вы надменны, Клоуэнс? Это добавляет девушке блеска.

— Я это запомню.

— Но не одобрите?

— О, не мне говорить...

— Вы думаете, мои вкусы слишком похожи на католические?

— Я не думала об этом.

— Что ж, большое удовольствие приходить на обед, где так много привлекательных женщин. Не припомню даже, где еще столько встретишь. Не считая миссис Пелэм, потому что она пожилая, а тут раз, два, три, четыре, пять! Вы хоть представляете, сколько тысяч удручающих простушек живет в мире? А еще сотни откровенно уродливых. Хорошенькие светятся, как маяки... — Валентин с излишним изяществом взмахнул вилкой, а затем другим, более тихим тоном заговорил:

— Ваша мать очень даже хорошенькая.

— Мне тоже так кажется.

— Я помню ее, хотя видел давно. Из-за нее дрались на дуэли в Лондоне, меня там не было.

— Это случилось давно.

— В 1799-м, в год смерти моей матери.

— Правда? Я не помню. Сожалею.

— Мне тогда было пять лет, как и вам. — Валентин прищурился, как будто силился вспомнить. — Думаю, моя мать была очень хороша собой. По-моему, она была красива. Я хорошо ее помню. Есть, конечно, пара портретов, что висят в Кардью и напоминают о ней. Почему бы вам не взглянуть на них?

— Мне бы хотелось, — сказала Клоуэнс. — В сентябре, может быть, пока вы не вернулись в Итон?

— А еще у нас будет рождественская вечеринка, — добавил Валентин. — Приедете на нее?

Дамы встали, и тогда Джордж спросил:

— Когда мне можно будет вас навестить, мэм?

Харриет держала бокал вина у губ, слегка касаясь зубов.

— В этом месяце у меня много дел.

— Вот как.

— Да, это удивительно занятое время. Пусть даже нет охоты, но есть, чем заняться. Я много бываю в обществе, сэр Джордж.

— Нисколько не сомневаюсь в этом.

— В тесном корнуольском мирке новости разлетаются быстро.

— В самом деле, — холодно согласился Джордж.

Помолчав, Харриет поставила бокал.

— Лучше в августе. У меня появится больше свободного времени.

— Тогда...

— В субботу будет удобно?

— Я сделаю все, чтобы это случилось.

— Приходите на чай во вторую субботу августа.

— Будет прием?

— Если пожелаете.

— Нет, вовсе не желаю.

— Очень хорошо, — согласилась Харриет. — Приезжайте в пять, я буду одна, только с Данди в качестве сопровождающего.

II

Бену Картеру предложили должность капитана Уил-Лежер и велели приступить сразу же, как только работы на шахте потребуют его присутствия. Бен всегда жил сам по себе, одиночкой, и чутье подсказывало ему отказаться. Но дед, как и Джереми, попытался его убедить:

— Это не как раньше, — сказал Заки. — Я работал на Полдарков почти всю жизнь и сам занял бы эту должность, позволь мне здоровье. Знаю, твоя мать предпочла бы отказ, но это ее собственные предрассудки. Но даже если ты спросишь, она скажет тебе то же самое. Капитан Полдарк рисковал своим положением и здоровьем, чтобы спасти твоего отца.

— Дело не в этом, — ответил Бен. — Нет на земле человека, на которого я бы хотел поработать больше, реши я вообще на кого-то работать. Но я вырос и хочу жить сам по себе.

— Знаю. Тебе нравится такая жизнь. Но если ты живешь сам по себе и работаешь сам на себя всю жизнь, то так и не поймешь, на что способен. Замкнутый и ополоумевший. Так что мой тебе совет, прими предложение и вливайся в новую жизнь. Твоя рыбалка и прочие дела никуда не денутся. А если что-то пойдет не так, ты всегда сможешь уйти.

— Думаю, ты прав, — с благодарностью произнес Бен.

Теперь он работал с остальными, строя помещение для насоса и углубляя шахтный ствол. Получая сорок шиллингов в месяц, он чувствовал себя лучше, чем когда-либо в жизни. Но дело даже не в деньгах. Он презирал деньги и мог бы с легкостью прожить на то, что давала земля.

Одной из тайных причин принять должность был шанс почаще видеть Клоуэнс. А одним из неприятных сюрпризов стало то, что Стивен Каррингтон тоже работал на шахте. Хотя они даже не разговаривали, Бен огорчился, однажды утром увидев Стивена среди шахтеров, готовящихся углублять ствол. Было в нем нечто неприятное. Слишком уж простой и щедрый, слишком открытый, такому нельзя доверять.

Кто он, черт возьми, такой? Безработный моряк, а держит себя так, словно самый молодой капитан королевского флота. И, что непростительно, положил глаз на Клоуэнс. И, что страшнее всего, она, кажется, тоже положила на него глаз. Разве возможно, чтобы ее впечатлило его широкое храброе лицо, кудрявые светлые волосы и несдержанные манеры? Разве возможно, чтобы Клоуэнс, такая красивая, открытая, земная и очень честная девушка, которую Бен боготворил, досталась такому человеку?

Чтобы пробурить шурф для насоса размером девять на девять футов, потребовалось восемь человек из расчета четыре рабочих дня по шесть часов. Это значило, что при твердом грунте уйдет около месяца, чтобы углубиться на пять саженей. То есть, когда будет закончено строение для насоса, они опустятся на шестьдесят футов, и если потребуется еще месяц для установки насоса, к тому времени они опустятся на самые низкие уровни. И тогда останется лишь соединиться с подземным тоннелем.

Бен с завистью смотрел, как работает Стивен, и не находил причин для жалоб. К несчастью для Бена, его соперник был сильным и способным. Кроме того, Бен почти не видел Клоуэнс, поскольку та по-прежнему избегала Стивена. Она старалась появляться в шахте, когда его нет или когда поблизости остальные.

Конечно же, она знала, что когда-нибудь ей придется с ним столкнуться... Если только ему не надоест, и он опять не сбежит. Хотелось ли ей этого? По-видимому, да. Но она спрашивала себя, не лучше ли прямо отказать, столкнувшись с ним, чем смотреть, как он в одиночку теряет присутствие духа? В любом случае, в разговоре с Джереми не было и намека на его ход мыслей. Или она, уверенная, что может отослать его, выкинуть с позором, вообразила, что играет куда большую роль в его жизни, чем на самом деле?

За неделю до званого обеда встреча наконец произошла.

Вечером в Нампару зашла Дейзи Келлоу и, услышав, что все мужчины в Уил-Лежер, решила, что им с Клоуэнс следует тоже пойти. Но там Дэйзи обнаружила, что платье слишком пылится от работ и ушла вместе с Полом — тот два дня назад вернулся из отцовской каретной мастерской в Труро и теперь гулял без особого занятия. Клоуэнс решила, что слишком рано идти домой, и даже если Стивен где-то орудует киркой, это не помешает.

Поэтому она осталась, обращаясь главным образом к Бену, а затем, когда он занялся делом, — к Джереми, изредка обращая внимание на Стивена, но в основном избегала с ним разговоров. Они сооружали второй этаж, где будут находиться цилиндрические балки. Концы балок предполагалось встроить в стены, но площадку не будут сооружать, пока не закончат всё строение. Она ждала, когда Джереми пойдет домой обедать, но тот попросил:

— Передай маме, что я появлюсь часа через полтора. Не хочется терять время до заката. Ты не против? Или оставайся, если хочешь.

— Нет, я лучше пойду. А то они будут волноваться.

Бен придвинулся к ее плечу:

— Сходить с тобой?

— Нет, Бен, я бы не стала тащить тебя с собой.

— Никого ты не тащишь. Он уже почти закончил.

— Нет, — засмеялась Клоуэнс. — Увидимся утром.

— Ага. Надеюсь.

Она поскользнулась и скатилась по обрывистой дорожке к пляжу. Песок окутывали сумерки. Прилив находился на среднем уровне, море спокойно. В заводях отражалось хмурое вечернее небо.

— Можно мне прогуляться с тобой? — послышался голос позади, и она чуть не подскочила.

Нервы натянулись до предела. Должно быть, он видел, как она уходит, и отложил инструменты. Или сам собирался уходить.

— Я просто иду домой.

Она подпрыгнула, Стивен следом за ней.

— Знаю.

Он старался идти с ней в ногу. Она же пыталась, чтобы голос звучал неопределенно, ни дружески, ни холодно.

— Я редко вижу вас, мисс Клоуэнс.

— Правда? Что ж...

В Нампаре светилось одно окно, в родительской спальне. Света в гостиной отсюда не было видно: мешал травянистый уступ скалы.

— По-моему, ты меня избегаешь.

— С чего ты взял?

— За три недели мы виделись только однажды. Именно так. Ты не спустилась к обеду, когда меня пригласили твои родители. Ты так много сидишь взаперти в такую отличную погоду.

— Сижу взаперти?

— Ты ведь знаешь. А когда выходишь гулять, то всегда не одна.

С прошлого года его волосы отросли и достигли плеч, из-за чего в нем стало проглядывать что-то львиное. Но ни грамма лишнего веса — лицо осталось худым.

— Ты получила мое письмо?

— Какое письмо?

— Которое я написал. Где сказал, что возвращаюсь.

— О да.

— И когда я вернулся, к несчастью, ты увидела меня с мисс Вайолет Келлоу.

— Почему к несчастью?

Стивен остановился, но поскольку Клоуэнс двинулась дальше, ему пришлось сделать несколько быстрых шагов, чтобы ее догнать.

— Я объяснил Джереми. Он объяснил тебе?

— Что тут надо объяснять?

— Ты знаешь, что надо было объяснять. Послушай, Клоуэнс, я думал, ты открытая девушка...

Чуть ниже отметки вечернего прилива песок испещряли мелкие ямки, борозды и волны. Клоуэнс нахмурилась, разгладила ногой песчаные борозды и продолжила путь.

— Я объяснял Джереми. Мне не хотелось врываться к вам тем вечером, когда я только что вернулся, я ведь так и не познакомился с твоим отцом. Когда же я пришел к костру, ты общалась и смеялась с тем парнишкой, Картером. И смотрела на него... Поэтому я пошел домой, обратно к Уиллу Нэнфану, чтобы лечь пораньше, но по пути встретил Вайолет Келлоу. Ей ужасно хотелось посмотреть на костер, хотя у нее был жар и кашель, который так пугает многих девушек. Она веселая, беспокойная и упрямая. Мне стало ее жаль, и я пошел с ней. Она такая живая и по-своему красивая. Но для меня она ничего не значит. Вон как тот камень! Только ты меня волнуешь!

Клоуэнс совсем не понравилось, что она выглядит ревнивой, избегающей его девицей, которая ходит задрав нос и позволяет мужчинам за ней бегать. Но остановиться и выяснить отношения с ним здесь, на пляже, было невозможно. И всё же она остановилась.

— И ты хочешь, чтобы я поверила в эту историю!

— Это истинная правда!

— Думаешь, меня это волнует?

— Ну конечно же, волнует, иначе ты бы не разозлилась! Если для тебя гроша ломаного не стоит, с кем ты меня видела, ты бы показала, что тебе все равно. Ты была бы столь же дружелюбной, как когда я уехал. Разве не видишь, что сама себя выдала?

Клоуэнс уставилась на фонари, освещавшие шахту. Они мерцали и мигали на фоне утеса и темного неба. Она устремила взор туда, черпая в огнях утешение. Они излучали спокойствие, равновесие, дружелюбие, в них не было боли. А чуть дальше, в доме, точно так же ее мать, отец и сестра сидели за ужином. Знакомая и любимая семья, никаких ссор и бедствий. А она стоит здесь с этим человеком, и ее так захлестывают чувства, что сбивают с ног, как приливная волна. Это причиняло ужасные муки. Но не только муки, иначе бы она просто развернулась и ушла. Хотелось одновременно ранить Стивена и исцелить.

Ее же раны болели.

— Это правда, Стивен, мне не всё равно. Ты кое-что значишь для меня. Насколько много, мне пока трудно сказать. Но кое-что значишь, это правда. А я значу для тебя...

— Всё.

Стивен шагнул к ней, но она попятилась.

— Говоришь, я важна для тебя. Какой бы ни была твоя история о встрече с Вайолет Келлоу, какой бы ни была правда, мне не следовало так себя вести. Если бы... если бы у меня были к тебе чувства, то после долгого отсутствия неужели я бы пошла с первым встречным и всю ночь напролет гуляла с ним по пляжам и кладбищам, даже не повидавшись с тобой? Как ты думаешь, таким образом я бы показала, насколько ты меня волнуешь?

Пока она говорила, в ней нарастал гнев, едва не превращаясь в свирепость, а душу мучили горькие страдания.

— Нет, — ответил он. — Конечно же, ты права. Мне так жаль. Вероятно, я не заслуживаю ничего, кроме холода. Но уверяю тебя, я не хотел. Я поступил опрометчиво, под влиянием порыва. Она вышла, а я сказал: «Привет, мисс Вайолет» — и меня вынудили.

— Ее тоже вынудили? — неожиданно для себя спросила Клоуэнс.

— Нет-нет, ты же не думаешь ничего такого, я повел себя просто по-дружески! Черт побери, она всего лишь больная девчонка, у меня и в мыслях не было к ней прикасаться! Это несправедливо...

Зная слухи о мисс Келлоу, Клоуэнс сомневалась. Действительно сомневалась, но его голос действовал успокаивающе, сглаживал остроту чувств. К несчастью для нее, его близость мешала рассуждать здраво. Зубы Стивена были хороши, но один верхний клык сломан, что сразу привлекало ее внимание, когда он улыбнулся. Короткие пальцы, сильные, но не слишком крупные руки, обрезанные чистые ногти, несмотря на грязную работу. Из открытого ворота рубашки выглядывала длинная шея. Рыжеватые волосы кудрявились около ушей, как пряди чистого золота. Высокие скулы, твердо очерченные чувственные губы и ямочка на подбородке; серо-голубые глаза, почти как у ее отца, но более открытые, на этом лице отражался весь его опыт жизни, вместе с желанием обладать ей...

— Ох, — произнесла она, — это всё так мелочно... Мелочная ссора из-за мелкого приключения. Я не столько зла на тебя, сколько мне стыдно за себя. Поживем — увидим. Если ты остаешься...

— С радостью, любимая, с радостью это оставлю, даже больше — забуду об этом...

Положив руки ей на плечи, он притянул Клоуэнс к себе и поцеловал, его губы чувственно двигались на ее губах.

— Знай, нет никого, кроме тебя, не может быть никого другого...

— Откуда мне это знать?

— Потому что я тебе говорю. Разве ты не понимаешь, что это так?

Он потеребил бант на вороте ее платья. Клоуэнс дала ему пощечину.

Стивен отпрянул, приложив ладонь к щеке. Все произошло слишком быстро, только теперь он это понял и ругал себя за ошибку, хотя сам тоже разозлился.

— Такое будет явно непросто забыть, а? У вас сильная рука, мисс Клоуэнс.

— Сожалею, что такого не случалось с другими твоими дамами. Неужели ни у кого из них не было собственного мнения?

Он убрал руку и осмотрел ее, словно ожидал увидеть там кровь.

— Сильные руки... Однажды, мисс Клоуэнс, я расцелую их. Укушу. Буду лизать их. Когда вы будете принадлежать мне. Когда мы будем друг другу принадлежать. Думаю, это случится. А вы как считаете?

Он повернулся и сердито двинулся прочь по песку. Она смотрела на него, пока Стивен не скрылся из вида.

Пока они разговаривали, сумерки уже превратились в кромешную тьму.

Глава седьмая

I

Без женской половины семьи жизнь Полдарков не особо изменилась. Лето выдалось солнечным, пшеницу и овес убрали рано. Сено сложили в стога. Картофель уже лежал в погребах. Яблоки, груши и айва созревали и наливались. Набрали торфа и дрока на зиму. В общем, совсем неподходящее время года, чтобы бросать усадьбу, не говоря уже о мальвах, и Демельза в последний момент чуть не всплакнула.

— Нет, — сказал Росс. — Пришло время проверить, насколько ты хорошо за ними ухаживала. Все слишком зависят от твоего решения, да дело и не только в этом. Пусть сад хоть разок обойдется без тебя. Если что-то случится, здесь буду я и позабочусь о том, чтобы не рухнула крыша.

— Ну ведь правда будет не хватать двух пар рук. Летом Клоуэнс занята не меньше меня.

— Тем больше причин вам обеим устроить перерыв.

Демельза вспомнила о двух уложенных сундуках наверху.

— И мы так много потратим! Это уже слишком, всего на две недели, а ведь мы совсем не так благоденствуем, как прежде.

— Иначе это было бы просто позорно, — сказал Росс.

Она внимательно посмотрела на него.

— Но ты сам так сказал!

— Ты хочешь, чтобы твоя дочь появилась в обществе, одетая как поденщица на шахте? А что касается тебя, то разве тебе позволительно выглядеть, как бедная родственница?

— Тем больше причин для меня не ехать.

— И к тому же Кэролайн столько всего вам одолжила. Шали, туфли, сумочки и прочие мелочи.

— А еще вуаль, зонтик, французские часы, плащ с капюшоном и чепец. Какой стыд, что пришлось столько всего у нее одалживать! Она, наверное, полностью опустошила свои комоды и шкафы!

— И с большим удовольствием. Сама знаешь. Так она вместе с вами получает удовольствие от поездки. Так что уж постарайтесь насладиться ей хотя бы ради Кэролайн, если не ради меня.

— Ох, мы постараемся, — ответила Демельза. — Обещаю, мы постараемся.

Когда Демельза и Клоуэнс уехали, лишь Изабелла-Роуз скрашивала жизнь, и Росс проводил больше времени с Джереми. Его сын уходил рано и возвращался поздно, полный энергии и идей, разъезжал по округе по делам Уил-Лежер, но двигало им не только первоначальное воодушевление. Росс несколько раз порывался рассказать Джереми о своем разговоре с Джоном Тренеглосом по пути домой на Иванов день. Но ему казалось, что тем самым он бросит тень на Тревэнионов и некоторым образом — на Кьюби. Росс помнил, как восемнадцатилетним юнцом впервые влюбился в девушку из Трегони, и отец пытался дать ему несколько мудрых советов, и как он их возненавидел. Даже одно упоминание имени девушки отцом было как будто он втаптывал в грязь нежный цветок. Слова разрушили утонченность отношений.

Его отец, конечно же, не был самым тактичным человеком на свете. Но если бы и был? Похоже, Росс уже давно идет с Джереми не в ногу. И разве не все молодые люди восстают против вмешательства родителей, даже простого интереса к их любовным отношениям? К тому же практически разрушенным.

Идет не в ногу с Джереми? Да, всё же это так, несмотря на решение вместе открыть шахту. Не открыто, конечно. Теперь они часто общались по будничным делам и вполне по-дружески. Росс ничего не говорил по поводу походов на рыбалку, чувствуя, что Джереми должен рассказать сам. Джереми молчал. Может, он и не собирался ничего рассказывать. Неужели он считает, будто Россу неинтересно, как он столькому научился? И зачем эти увертки, боже ты мой? Неужели его родители — это злобные монстры, от которых нужно прятаться? Или дураки, чтобы не обращать на них внимания?

И разве сейчас, когда они остались в доме почти в одиночестве, не самое время всё это прояснить, открыть, что за этим кроется?

После ужина в первый вторник Джереми предоставил Россу возможность подобного рода, мимоходом упомянув Каэрхейс.

— Когда мы ехали домой после подписания соглашения, — начал Росс, — отец Хорри был слегка навеселе. Я упомянул Тревэнионов и сказал, что ты у них бывал, и он начал о них рассказывать. Ты знал, что они родственники?

— Кто?

— Тренеглосы и Тревэнионы.

— Нет.

И Росс повторил большую часть разговора. Когда он закончил свою краткую речь, то сделал паузу, но Джереми молчал. Его лицо хранило непроницаемое выражение, он налил себе бокал портвейна.

— Я решил, что тебе следует знать, — сказал Росс. — Что бы это ни принесло... Возможно, это проясняет отношение майора Тревэниона, хотя и не делает его более достойным... Мне следовало догадаться о чем-то в этом роде.

— Почему?

— Ну, в наши дни деньги ценятся везде, в особенности среди землевладельцев Корнуолла, где денег так мало. Родословная имеет значение, но состояние — куда большее. Еще печальнее, что этому подвержены и обладатели такой обширной собственности, как Тревэнионы. И погубили их не капризы судьбы, а немыслимая гордость и претенциозность человека, строящего подобный особняк.

— Ты говоришь, это проясняет отношение Тревэнионов. Но проясняет ли это отношение Кьюби?

Лицо Джереми исказила гримаса боли, когда он произносил это имя. Но он его произнес, а значит был готов это обсуждать.

— Тревэнион гораздо старше ее. На одиннадцать или двенадцать лет, так? Он уже давно занял место ее отца. Если ее матушка согласна с ним, то воспитанной девушке сложно пойти против их желаний.

Джереми одним глотком выпил портвейн.

— Ты с ней не встречался, отец...

— Да, — спокойно ответил Росс. — Разумеется, не встречался.

Джереми налил себе второй бокал и посмотрел через стол на Росса. Тот кивнул, и бутылка портвейна перешла в его руки. Повисла долгая и довольно неприятная пауза.

— И как я должен изменить мнение?

— Ох, не знаю... — выдавил Джереми.

— Она ведь очень молода?

— Да.

— Это ведь имеет значение, правда?

— Она молода, но не думаю, что ее так просто убедить, даже угрозами, заставить согласиться с чужими планами относительно ее будущего... Если только она сама не захочет.

— У нее есть старшая сестра?

— Да. Милая девушка.

— Я про то...

— Я знаю, о чем ты, отец. Но Клеменс выглядит простушкой. Не думаю, что она привлечет богатого человека.

— Даже Кьюби может не привлечь, — сказал Росс. — Какой бы она ни была хорошенькой и очаровательной. Прошу, не пойми неправильно. Но в графстве не так уж много богатых молодых людей или даже не очень молодых. Помни о том, что обычно бывает наоборот — это мужчины ищут девушек с приданым. Тревэниону придется найти кого-то не только с приличным состоянием, но и желающего одолжить существенную часть или заняться домом и прочими делами. Это не так-то просто.

Джереми снова допил портвейн.

— Ты пытаешься меня утешить?

В его голосе звучали сарказм и злость.

— Что ж, теперь, когда мы знаем истинную причину возражений, по крайней мере, можно заново оценить ситуацию.

— Найди мне состояние, и всё будет хорошо.

— Ох, в этом-то и сложность.

— Но что в этом хорошего? Если я отправлюсь в Индию и вернусь богачом, очарует ли меня девушка, которая выходит за меня замуж, только потому что я больше предложил?

— Не думай сразу так категорически, — ответил Росс после паузы. — Как я сказал, семья давит даже на самых решительных девушек. И к тому же она ведь до сих пор не замужем и не связана обязательствами. Даже самые благие планы...

Джереми поднялся из-за стола и подошел к открытому окну, где только шахтные огни на Уил-Грейс мерцали в сливовом мраке вечера. В комнату залетел мотылек и пьяно натыкался то на одно препятствие, то на другое.

— Но я и впрямь настроен категорично.

— Но не стал еще категоричней?

— Да, даже больше.

— Тогда мне жаль, что я тебе рассказал... Думаю, ты неправ, Джереми.

— Ты склонен придерживаться своего видения, отец.

— Разумеется.

Снова повисла напряженная тишина. Росс не хотел, чтобы гнев Джереми на него повлиял.

— К тому же и положение самих Тревэнионов может измениться.

Мотылек добрался до свечи, подпалил крылья и трепыхался на столе, пытаясь снова взлететь.

— А теперь, — сказал Джереми, — думаю, я пойду спать.

Росс наблюдал, как Джереми прошел по комнате, взял открытую книгу и нашел щепку, чтобы использовать вместо закладки. Пожалуй, сейчас неподходящий момент для разговора и на другую тему, но Росс всё же решился.

— Может, ты останешься еще ненадолго?

— Отец, я не в настроении это обсуждать.

— Я тоже. Это полностью твое дело, и я упомянул об этом лишь потому, что решил — ты должен знать о словах Джона Тренеглоса. Это еще не всё.

— У нас обоих был долгий день...

— В тот день, когда я говорил с Джоном Тренеглосом, он сказал кое-что еще. Он сказал, что твои походы на рыбалку — всего лишь прикрытие, обман. На самом деле ты регулярно посещал предприятие Харви в Хейле, чтобы изучить практическую сторону инженерного дела, свойства и потенциал паровых машин.

Джереми отложил книгу, отметив страницу щепкой.

— Это правда? — спросил Росс.

— Да, это правда.

— И какова же цель этих уловок?

— А это важно?

— Да. Думаю, это важно.

— Почему?

— Потому что, похоже, ты всячески пытался от меня это скрыть. И от твоей матери. Изучение теории паровых машин, твои книги, письма, которые ты написал и получил и, что важнее всего, практический опыт.. Ты даже попросил Дуайта не упоминать одолженные тебе книги. Думаешь, это не заслуживает объяснений?

Прошло немало времени, прежде чем Джереми снова заговорил.

— Ты считал все эти эксперименты опасными, — пробормотал он.

— Когда? Разве я так говорил?

— Да. И никогда не верил в возможности пара под давлением.

— Я пока еще не знаю, в чем заключаются эти возможности. Пожалуй, никто не знает. Определенно, среди них есть и опасные.

— А когда я выказал интерес, ты велел мне держаться от этого подальше.

— Разве?.. Да. — Кончиком ложки Росс поддел мотылька, и тот снова стал трепыхаться. — Да, припоминаю. И ты решил, с глаз долой — из сердца вон. Так?

— Наверное, я не думал именно в таких терминах. Но да.

— Полагаю, ты понимаешь, что поставил меня в неловкое положение?

— До сих пор не понимал.

— Что ж, пока ты рос и взрослел, мне казалось, ты ничем особо не интересуешься, не имеешь цели и направления.

— Маме тоже так кажется?

— А разве нет? Конечно, твоя мать, как и любая на ее месте, старается видеть только хорошее. Как и я. Я говорил себе, что жду слишком многого за такой короткий срок. Но иногда твое отношение ко многим вещам выводит меня из себя. Несмотря на все предпринимаемые усилия. Ты наверняка заметил.

— Да.

— Иногда, выслушивая тебя, я показывал или хотя бы ощущал не столь поразительную выдержку. Не то чтобы у меня не развито чувство юмора... Но эта бесцельность и легкомыслие...

— Это просто иной вид юмора, — проговорил Джереми.

— Может, и так. Но, видишь ли, пусть даже легкомыслие, но оно не казалось бы бесцельным, если бы... Я понял, что мое суждение, мнение о тебе, называй как хочешь, было основано на неверных сведениях или недостатке сведений. Пусть некоторые вещи и раздражают, но это лучше, чем чувствовать себя... одураченным.

— Понимаю, о чем ты. Если это мой промах, то я сожалею.

— Может, и неважно, что ты этого не чувствуешь.

— А тебя больше порадовало бы, если бы ты узнал, что я ослушался твоих строгих указаний и поступил по-своему?

— Боже ты мой, мальчик, разве твои родители тираны, что нужно обманывать их и лгать, чтобы сделать по-своему?! По крайней мере, почему бы сначала это не обсудить?

— Ты бы не одобрил. Что ты еще можешь сказать?

— Вряд ли я настолько закостенел, как ты утверждаешь.

— Именно так мне казалось.

— Я хорошо знал Фрэнсиса Харви, и мне он нравился. Когда у тебя растет сын и он играет с опасным механизмом, недавно угробившим твоего друга, то ты говоришь ему: «Не смей! Не то поранишься». То же самое и с паровым двигателем высокого давления, я точно таким же образом посоветовал бы тебе остерегаться быстрых течений у берега или держаться подальше от недавно отелившейся коровы, или не спускаться в шахту, закрытую много лет назад, потому что доски уже сгнили. Если став старше, ты не поймешь, что значит сыновняя почтительность, то и отцом будешь никудышным!

— По-моему, дело совсем не в этом.

— Нелегко вспомнить истинные чувства после стольких лет. Может, я испугался, что ты слишком стал восхищаться Тревитиком.

Джереми выдохнул:

— Наверное.

— Показ его недосягаемых для ума изобретений в Лондоне был восхитителен, — продолжил Росс, — но потерпел крах, что меня не удивило. Как и то, что взрыв убил тех людей. А чего он с тех пор достиг?

— Провел удивительный эксперимент в Пенидаррене, когда локомотив вез пять вагонов с грузом железа весом десять тонн и семьюдесятью пассажирами целых десять миль. Просто чудо!

— Это случилось до эксперимента в Лондоне.

— Может быть. — Джереми расстроила хорошая память отца. — Но все равно это чудо, и на него следует равняться.

— Теперь же Тревитик болен, — сказал Росс. — Вернулся в Корнуолл и мало что сделал после всех этих лет в Лондоне. Как ты сказал однажды, ты не сумел с ним встретиться. — И когда Джереми был уже готов ответить, Росс добавил:

— Не думай, что это предубеждение. Самой большой радостью для меня было бы увидеть его оглушительный успех.

— Мистер Вулф тоже верит в силу пара. Только вот у него нет никакого желания заниматься паровыми экипажами.

— Что ж, тогда мне следует спросить самого себя, есть ли еще какая-нибудь причина, кроме заботы о твоей безопасности, из-за которой мне могла не понравиться твоя практика.

— Разве это так важно? К чему эти вопросы? Чего ты от меня хочешь?

— Ничего, конечно же. Только чтобы ты больше мне доверял.

— Снова прошу прощения, — с неохотой повторил Джереми.

— Это могло быть ложной гордостью, — сказал Росс.

Джереми с удивлением взглянул на отца.

— Что, твоей?

— Похоже на то. Иногда даже вопреки собственной натуре возникают ложные представления, свойственные человеку нашего положения. Как ты заметил, всю жизнь я трудился рядом со своими работниками и не думал о мозолях и грязных ногтях, лишь бы шахта и усадьба процветали. Но изучение принципов пара и самодвижущихся экипажей на практике подобает... скорее кому-то вроде кузнеца высокого уровня.

— Это тоже имеет значение?

— А какой другой молодой человек твоего положения захотел бы так поступить? Это ведь совсем не то, что стоять в сторонке, наблюдать с умным видом и ободрять изобретателя. Это все равно что поступить в армию, но не офицером. — Росс задул одну свечу, чтобы спугнуть мотылька. — Боже всемогущий, как же самодовольно и старомодно это звучит! Только не считай, что я согласен с таким мнением, я просто попробовал проанализировать собственные мотивы и высказать их.

Джереми налил себе третий бокал портвейна.

— Я натолкнулся на такое же мнение, когда впервые пришел к Харви, отец. Мистер Генри Харви с радостью пригласил меня как сына капитана Полдарка посмотреть на свое предприятие, но ему с трудом верилось, что я хочу работать с гайками и болтами. «Так не делается, дорогуша!»

Раз он перешел на комический жаргон, это значило, что напряжение утихает.

— Даже сейчас я не понимаю, в чем тут прелесть, — сказал Росс.

— Паровой машины? То есть, для меня?

— Естественно.

Джереми запер окно на задвижку.

— Я наверняка уже об этом рассказывал.

— Другим — может быть. Мне ты не удосужился сообщить.

Юноша удивленно приподнял брови, стараясь не обострять отношений.

— Уже поздно, отец.

— Не думаю.

Джереми стоял в нерешительности, понимая, что сейчас сталкиваются две силы.

— Это своего рода условие?

— Нет, конечно же, нет.

Джереми все еще не решался.

— Что ж... Разве это не очевидно? Мощный паровой двигатель — это самое замечательное открытие после изобретения колеса...

— Правда?

— Ну... Учитывая его мощность. В отличие от пороха, его использование в мирных целях безгранично. В конце концов, он обеспечит свет, тепло, заменит лошадь и корабль. Это изменит цивилизацию!

— К лучшему? — спросил Росс.

— Уверен в этом. В любом случае его мощь уже никуда не денешь. Мы не можем вернуться обратно. Если не мы разовьем это изобретение, то им займутся другие.

Росс смотрел на сына, который, несмотря на нежелание продолжать разговор, помогал изгнать мотылька из комнаты, прежде чем запереть окно.

— Накануне приближающегося субботнего собрания мне важно узнать об этом как можно больше.

— В том-то и дело. Я не хочу, чтобы на решение по поводу паровой машины повлияло то, что я твой сын! Выбор должен быть беспристрастным.

— Значит, таким он и будет. Давай будем практичными. При всем уважении к инженерам из Труро или Редрата, окончательное решение будет за мной. Что знают Тренеглосы? А Карноу и Аарон Нэнфан уже советовались с тобой...

— Приедут мистер Харви и мистер Уэст.

— Да, я на это рассчитываю.

Наступило молчание. Джереми допил портвейн и безо всякого изящества вытер рот рукой.

— Что ж, когда наступит суббота, тогда и увидим, отец.

Росс задул еще одну свечу.

— Не так давно я снова взглянул на старый насос Уил-Грейс и поговорил с Питером Карноу. В последние недели ты много раз сравнивал его с тем, что предстоит создать, и весьма нелестно. Но Бет спроектировал Тревитик, по крайней мере, ее делали по его чертежам. Неужели за двадцать лет его замыслы изменились столь коренным образом?

— Когда сделали Бет, уже несколько лет существовал патент Джеймса Уатта на конденсатор пара, и если бы на него посягнули другие инженеры, они отправились бы под суд. Уатт был довольно неразборчив в средствах, верно?

— Да, так говорили.

— В Уил-Грейс у нас паровая машина «Болтон и Уатт» мощностью всего на несколько фунтов выше атмосферного давления, с некоторыми улучшениями, конечно, с помощью Булла и Тревитика; это хороший механизм и прослужит еще много лет при должной эксплуатации. Таких много в окрестностях. Правда, многие работают не в меру своих возможностей из-за невежества и пренебрежения. Не скажу такого про Бет. Но даже самых ее лучших возможностей все равно недостаточно.

Росс затушил третью свечу и зажег две в переносных подсвечниках.

— Когда впервые истек срок патента «Болтон и Уатт», — продолжил Джереми, — они забрали всех своих опытных инженеров и представителей. Мердок ушел год назад, а на него полагалось так много шахт... Кажется, в последние годы мало кто из корнуольцев разбирался в этой науке или имел опыт. Верно? Ты это знаешь лучше меня...

— Полагаю, именно так. И нет конкуренции, никакого «Болтон и Уатт» против «анти-Болтон и Уатт». Какой бы ни была причина, но точно знаю, дела обстоят паршиво.

— Но ведь это не остановит изобретения. Люди продолжают пробовать. Конечно, главный прогресс будет в котлах высокого давления, все новые идеи двигаются именно в этом направлении, но есть и другие. Главное — это точность производства.

— И Харви уверен, что ее добился.

— Да... О да. Мой насос для Уил-Лежер не слишком отличается от недавно сделанных. Но, как ты понял по результатам замеров, он намного меньше, чем на Уил-Грейс. Однако ты увидишь, насколько он мощнее и дешевле.

Росс вручил один подсвечник Джереми. Он много размышлял о сказанном, но пока ничего не решил.

— Интересно, как там поживают твоя мать и Клоуэнс.

— Наверное, очень хорошо.

— Наверное.

Всё еще препираясь, но уже по-дружески, они поднялись наверх, чтобы отправиться спать.

II

Обсуждение в субботу длилось с одиннадцати до часу, и в результате решили сконструировать насос, разработанный сыном главного акционера. Затем подали обед — простую мужскую еду, после чего мистер Генри Харви и мистер Уильям Уэст отправились в долгий путь домой. На следующей неделе сын главного акционера три раза приезжал в Хейл, дважды вместе с Хорри Тренеглосом, а в последний раз — с Полом и Дейзи Келлоу.

Смотреть еще было не на что, и в любом случае, когда насос будет готов, его отправят по частям морем, если позволит погода, и полностью соберут на месте. Пола прежде всего интересовал самодвижущийся экипаж, так же как и Дейзи, хотя здесь тоже не на что было смотреть, как Джереми и предупреждал в канун дня летнего солнцестояния. Тем не менее Дейзи нашла чем себя занять, пока Джереми углубился в беседу с мистером Харви, Уэстом и Полом.

Когда они собрались домой, Дейзи спросила:

— Что все это значит, Джереми? «Горловина должна быть сделана из клинообразной трубки, муфты и железобетона». Так ты сказал?

— Прости, Дейзи. Я предупреждал, что это все очень скучно.

— Да, но что это значило?

— Мистер Уэст полагает, что такие нагревательные трубки могут иногда ломаться, но никогда не взорвутся. Это ведь важно, правда?

Она опустила глаза.

— Прости, если я докучаю тебе своими глупыми вопросами.

— Ты никогда мне не докучала.

— Хорошо, — сказала она, слегка улыбнувшись. — С Иванова дня ты давал мне для этого мало возможностей.

— Тогда это я должен извиняться, а не ты, Дейзи, за то что был так занят шахтой и насосом, что почти не оставалось времени на что-то еще.

Это было правдой только отчасти, поскольку он намеренно искал предлоги. Искал, чем отвлечься от романа с Дейзи. Но она была не той девушкой, которую легко можно соблазнить, или, соблазнив, легко бросить. А здравый смысл подсказывал ему, что женитьба на другой в отместку не станет рецептом счастливого брака.

Несмотря на то, что их отношения были довольно непростыми, она ему нравилась, с ней было приятно проводить время. Что-то влекло его к ней. Дейзи была привлекательной девушкой с хорошей фигурой, а также живым, веселым и ярким характером. Джереми знал, что ему достаточно только кивнуть. Значит, нужно держаться от нее на расстоянии, как друг, дабы не обидеть, но соблюсти баланс, но эти добровольные ограничения раздражали.

И все из-за девушки, которая отвергла его и надеялась выйти замуж за богача. Его отец, похоже, надеялся, что Джереми утешит рассказ о положении Тревэнионов. А его это совсем не порадовало. Преграда, стоящая между ним и Кьюби, стала даже больше из-за того, что заключалась в деньгах. По существу, первая помеха была нелепой и не слишком обидной. Но деньги — другое дело. Это можно зафиксировать на бумаге, прибавить или отнять. Добавить золотые числа к золотым числам. Это было конкретное препятствие, которое как раз можно устранить, но только одним путем.

Джереми понятия не имел, с чего начать. Он никогда не имел особого желания разбогатеть. Пройдут многие годы, прежде чем его проект парового экипажа осуществится на практике, если это вообще произойдет. Что касается шахты — это затея рискованная, но если только шахта не окажется вторым Долкотом, то вряд ли он разбогатеет настолько, чтобы подойти Тревэнионам.

А если случится чудо, то, как он сказал отцу, что хорошего в женитьбе на девушке, которой нужны лишь его деньги?

Он шутил и немного флиртовал, пока ехал с Дейзи домой, но где-то в уголке сознания позволял себе небольшую роскошь подумать о Кьюби — лишь ненадолго и изредка, поскольку это причиняло страдания и вносило сумятицу в сердце. День подошел к концу, он оставил Дейзи с Полом в Фернморе, пообещав обоим снова встретиться утром, так что последние надежды и увертки испарились. Надо навсегда забыть о Кьюби Тревэнион, а не на неделю или месяц. Она не для него. Есть и другие девушки. Например, Дейзи. Но больше не следует видеться с Кьюби. Иначе это разобьет ему сердце. Она никогда не будет ему принадлежать.

Джереми прискакал домой еще до захода солнца, но не мог заставить себя войти. Он ощущал смертельную усталость, боль и страдание — еще сильнее, чем прежде. Джереми решил прогуляться до Уил-Лежер, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о себе. Обратить внимание на кого-то другого.

Там находился его отец.

Поначалу Джереми невольно захотелось избежать встречи с ним, спрятаться, чтобы не обсуждать свое настроение. Каким-то образом отец знал его слишком хорошо и в то же время не слишком...

Но порыв прошел. Росс поднял руку, с улыбкой поприветствовал его и продолжил осматривать строение. Джереми присоединился к нему.

Хоть что-то хорошее случилось за эту чертову неделю, подумал Джереми. Произошедший между ними разговор без каких-либо ссор разрядил обстановку. Впервые в жизни он увидел ранимость отца. Раньше он казался ему грозным, уверенным в своем положении и достижениях. Отец и мать были настоящей парой: им вполне хватало друг друга, казалось, они могли справиться с любой проблемой или чрезвычайной ситуацией. Во время того разговора за ужином он был уверен, что отец притворился, будто знает о прогрессе в шахтных насосах меньше, чем на самом деле. Но тем не менее, само это притворство, если оно имело место, как и характер всей беседы предполагали... Возможно, у его неуязвимого отца есть только одна слабость — чувства и благополучие собственных детей. Это была новая мысль.

Строение поднялось уже на два этажа. Даже стоя на нижнем выступе утеса, оно торчало на фоне неба. Когда постройка завершится, когда появятся своды дверей и окон, резкий скат сланцевой крыши и каменный дымоход, она будет соответствовать архитектурной традиции, сочетающей благородство и пользу.

Вскоре Росс спросил:

— Что-то не так?

— Нет...

Именно этого вопроса он и боялся.

— Я имею в виду, чуть больше проблем, чем обычно.

Джереми иронично улыбнулся.

— Нет.

Росс рассматривал строение.

— Будет выглядеть несколько больше, чем на Грейс. Когда мы строили там помещение для насоса, то перебивались с хлеба на воду. Без устали искали медь, но так и не нашли. Я вел переговоры с акционерами Уил-Радиант о продаже насоса, и вдруг мы наконец нашли олово. Помню лицо Хеншоу, когда он принес мне те образцы... — Росс помолчал. — Не забывай, Джереми, я понимаю твои чувства. Однажды я сидел в той же лодке.

— Какой лодке?

— Наверное, мне следует назвать это кораблекрушением... Я имею в виду, когда любишь женщину и теряешь ее.

— История повторяется... Но ты нашел...

— Кого-то получше, знаю. Но в то время это было сложно представить.

Джереми отбросил ногой камушек.

— Жаль, что капитан Хеншоу ушел. У него был наметанный глаз на жилы.

— Он до сих пор получает прибыль от шахты. Но предложение из Уэльса было более чем щедрым. Я не мог стоять у него на пути.

— Думаю, Бен прекрасно справится.

— Тоже надеюсь на это. Он станет другим, когда придется думать о тридцати-сорока работниках. Таких чудаков, как он, в графстве немало. Это непременная черта корнуольского темперамента.

— Не думаю, что мне сильно нравятся некоторые черты корнуольцев.

— Ну, если ты думаешь о той черте, о которой подумал и я, то она корнуольцам несвойственна. И вообще, чем дальше на восток, тем сильнее она проявляется.

— Наверное, я просто терпеть не могу саму человеческую природу.

— Несомненно, только некоторые черты.

Вдруг Джереми неожиданно спросил:

— А тетушка Элизабет вышла замуж за твоего кузена Фрэнсиса Полдарка тоже из-за денег?

Росс оторопел. Это было так неожиданно. Но он сам напросился на этот вопрос.

— Ее мать так решила. На Элизабет огромное влияние оказывали родители. К тому же было не то сообщение, не то слух, что я погиб в Америке от ранения. Когда я вернулся, они с Фрэнсисом были уже помолвлены... Это очень сложная тема.

— Все темы сложные, отец. — Джереми усмехнулся и отвернулся. — Бен долго раздумывал о нашем предложении. Думаю, в конечном счете он принял его из-за Клоуэнс.

Росс нахмурился.

— А теперь что за таинственность?

— Никакой тайны... Ты... Надеюсь, ты знаешь, что Бен всегда был... в общем, безнадежно влюблен в нее.

— Я знал, что она ему нравится. Но не знал, что так сильно.

— О да. По-моему, он не питает надежд, но думает, что если по-другому не сработает и каким-то чудом она обратит на него внимание, он повысит свое положение, заработает денег, станет равным, как говорится.

Росс помолчал, затем произнес:

— Боже, какие же мы отвратительные.

— Согласен.

Возвращаясь домой, они шли по омытому приливом мягкому песку, хрустевшему под ногами, как свежевыпавший снег.

Росс спросил:

— Скажи, а у Беллы уже есть ухажер?

— Только ее морская свинка.

Они перебрались по ступенькам через изгородь и направились домой. В саду Стивен изучал цветы Демельзы.

— Стивен! — поприветствовал его Джереми.

— А, — кивнул Стивен. — Добрый вечер, сэр. Надеюсь, я не помешал.

Росс тоже кивнул.

— Вовсе нет. Прошу, заходите.

— Эти высокие цветы, сэр, эти огромные стебли с розочками. Не припомню, чтобы видел такие.

— Мальвы, — уточнил Росс. — Жена неравнодушна к ним, но их ломает ветер.

Стивен понюхал цветок.

— Не пахнет.

— Совсем немного. Вы хотели поговорить с Джереми?

— Ну, не совсем. Хотел потолковать с вами, капитан Полдарк, сэр. С Джереми тоже, если он надумает остаться. Это вроде как деловой вопрос. Решил прийти и перекинуться с вами словечком.

Росс взглянул на окно Нампары. Миссис Гимлетт недавно зажгла свечи. Изабелла-Роуз не заметила приближения отца и вертелась вокруг Джейн Гимлетт. Сколько же у малышки жизненных сил! Куда больше, чем у двух других в ее возрасте.

— Деловой?

— В некотором роде, сэр. Конечно, вы ведь знаете, что я работаю на Уил-Лежер.

— Да, разумеется.

Стивен пригладил густые волосы.

— Как вы знаете, капитан Полдарк, мы с вашим сыном подружились, пока вы были в отъезде. С тех пор как я вернулся в эти края, он рассказывал об Уил-Лежер и о том, что планирует. Что ж, я верю в это предприятие, капитан Полдарк, и всецело поддерживаю.

Наступило молчание.

— Итак?

— Несколько недель назад я спустился в шахту с Джереми, но работа в шахте не для меня! Мне как никогда захотелось побыстрее выбраться из этой дыры на поверхность! Но я размышлял о самом предприятии, к тому же я азартный человек. Вы знаете, каково это — чувствовать, что все идет, как надо? Уверен, Уил-Лежер преуспеет.

— А суть дела в... — начал Росс.

Стивен приблизился. Он держал небольшую кожаную сумку.

— Суть дела в том, что я бы хотел вложить деньги в шахту. Уверен, Джереми рассказал вам, я продал свой трофей в Бристоле. Получил, конечно, не всю стоимость, а только часть. Итак... Джереми говорил, есть доля в Уил-Лежер, которую вы желаете продать. По двадцать фунтов за долю. Я бы хотел две.

Полдарки переглянулись. Джереми приподнял брови, показывая отцу, что это тоже для него неожиданность.

— Сообщение о продаже долей, — сказал Росс, — опубликовано в «Королевской газете Корнуолла» от тринадцатого июля. Как указано в объявлении, следует подать заявку мистеру Баррингтону Бердетту, в Труро, Пайдер-стрит, дом семь. Не знаю точно, не раскуплены ли уже акции. Разумеется, я не возражаю, чтобы вы вкладывали деньги, но должен предупредить. Вы производите впечатление молодого, но умудренного опытом человека, Каррингтон, и вполне разумного. Но вложение денег в шахту несет за собой особые риски, и я должен предупредить. Это чуть безопаснее, чем ставить деньги на лошадей или играть в карты, но не намного.

Стивен смотрел ему прямо в глаза.

— Но вы этим занимаетесь, капитан Полдарк.

Росс улыбнулся:

— Однажды мне повезло, хотя я чуть не стал банкротом. Скажем так, это у меня в крови.

— Я сам по натуре немного игрок, — сказал Стивен. — Я считаю, если не ставить многое на карту, то и жить не стоит. А работа в шахте меня заинтересовала. Так случилось, что я здесь. Так или иначе, я должен где-то работать. Это чутье, можно сказать. Если бы не ваш сын, меня бы не было в живых, он мой счастливый талисман. Так что вместе со своими друзьями я бы хотел рискнуть.

— Наверное, пусть лучше Джереми расскажет, как это устроено, — сказал Росс. — Тех, кто вкладывает деньги в шахту, называют акционерами, и каждый вносит денежный вклад в распорядительский фонд в соответствии с числом долей. Если предварительная оценка каждой доли составляет двадцать фунтов, то я должен обеспечить сто фунтов, как и мистер Тренеглос, Джереми и Хорас Тренеглос. Если вы купите две доли, то заплатите сорок фунтов. Подождите... это еще не всё. Каждые три месяца проводится собрание, на котором предоставляется финансовый отчет о потраченных средствах. Когда открывается новая шахта, как эта, иногда на первом же ежеквартальном собрании возникнет необходимость внести еще один аналогичный взнос. Это удваивает вложение. Подобное может случиться снова. В дальнейшем, возможно, надо будет еще вложиться. Когда акционер больше не может найти денег на свою долю или просто не хочет платить, он выставляет ее на продажу. Если шахта к тому времени не приносит доход, то ему, скорее всего, придется продать ее с большим дисконтом. Когда же определенное число акционеров не может или не хочет оплачивать взносы, шахту закрывают. Вы это осознаете?

— Вполне осознаю, — ответил Стивен. Он покачивал сумку у бедра. — Наверное, я смогу внести второй взнос. А потом посмотрим. Но...

— Мой отец, — подключился Джереми, — верно указал на риски. Есть, конечно, и приятная сторона: иногда акционеры собираются на ежеквартальные собрания и казначей лишь распределяет прибыль. Ее распределяют сразу: золотом, банкнотами или векселями. Я всегда считал успешные собрания акционеров подходящей мишенью для разбойников, отец, ведь многие акционеры по такому случаю напиваются в стельку.

Росс хотел что-то сказать, как из дома вдруг вылетел шквал кудряшек, лент и юбок Изабеллы-Роуз и обрушился на него, застав врасплох.

— Белла, Белла, Белла! — он подхватил дочь на руки и закружил.

— Папа-а-а, — захныкала она, — миссис Кемп говорит, что я останусь без ужина, потому что была г-г-груба с ней! Говорит, я ущипнула ее, а я не щипалась, только лишь ухватила ее за юбку, а она говорит, что это тоже г-г-грубо! Она не разрешит мне зажечь свечи, потому что я уронила жир на ковер. Ты видел когда-нибудь, чтобы я роняла жир на ковер? Видел, папа, видел?

Росс поцеловал ее в щечку, которая вовсе не была в слезах, как он заметил.

— Моя маленькая Белла, миссис Кемп — очень добрая женщина и несет за тебя ответственность, пока мама в отъезде, понимаешь? Мамы здесь нет, так что миссис Кемп за главную. Понимаешь, что это значит?

— Да, папа, так странно, что ты считаешь, будто я этого не понимаю! Но она сказала, что я ущипнула ее, а это не так, и...

— Белла, совсем не помешает попросить прощения у миссис Кемп, о нет, я не говорил, что ты щипалась, но вот извиниться, что тянула ее за юбку, надо. И тогда, если ты извинишься, она, может, и разрешит тебе остаться на ужин. Понимаешь, с нами будет ужинать мистер Стивен Каррингтон, поэтому не думаешь ли ты, что не стоит терять ни минуты и примириться с миссис Кемп?

— Благодарю, сэр, — сказал Стивен, когда девочка, немного поколебавшись, помчалась обратно.

— Не могу обещать доли в деле, — сказал Росс, — но ужин мы гарантируем.

Он вошел первым, и молодые люди проследовали за ним. Пока Клоуэнс в отъезде, самое время узнать побольше об одном из ее ухажеров, думал он, и составить о нем собственное мнение.

Глава восьмая

I

Миссис Полдарк и мисс Полдарк уже неделю жили в Бовуде. Они выехали из Труро во вторник утром и прибыли в большое поместье в четверг к чаю.

Миссис Полдарк никогда прежде так не беспокоилась. Ей много раз доводилось встречаться с крупными землевладельцами, богачами и аристократами, но ничего похожего на этих. Теперь она куда лучше знала, как себя вести и как всё заведено, но сейчас, почти в первый раз в жизни, она была без Росса. Она не брала в расчет безумный прием у Бодруганов в начале девяностых, тогда она была в такой ярости и так задета, что ей было на всё плевать. Во всех остальных случаях Росс находился рядом. А сейчас он остался за миллион миль, а ей предстояло встретиться с людьми, которых она никогда прежде не встречала и не очень-то жаждала увидеть. Более того, она собиралась у них жить, и это усложняло всё еще больше, к тому же ее сопровождала камеристка, пусть милая и учтивая, однако служившая тягостным дополнением.

Но как бы ей ни было трудно, Демельза пережила бы всё, кроме одного. Сейчас она могла подвести не только себя, но и дочь.

Больше всего ее тревожил акцент. Как только она познакомилась с Россом, задолго до того, как он на ней женился, пока она еще работала на кухне, Демельза начала внимательно слушать его речь и попыталась скопировать. После свадьбы она научилась читать и писать, а ее острый ум впитывал всё, что говорил Росс. Но хотя Демельза старалась говорить грамматически правильно, и это у нее вполне получалось, она не обращала особого внимания на акцент. В графстве, среди тех, кто прекрасно знал о ее происхождении, казалось слишком претенциозным говорить с чуждым акцентом.

Разумеется, за годы он малу-помалу сгладился и теперь стал не так заметен. В Корнуолле — уж точно. Лишь во время редких визитов в Лондон Демельза замечала легкую картавость, в некоторой степени она имелась даже у Росса. Но его голос был звучным голосом образованного человека с едва заметной примесью регионального акцента. В голосе Джереми слышалось больше корнуольских интонаций, чем у Росса.

Клоуэнс обладала неосознанной способностью меняться в зависимости от окружения. Но матери часто не могут судить о дочерях объективно, как подозревала Демельза. Быть может, нашептывали ей ужасные подозрения, именно потому ее и пригласили? В первый вечер они, казалось, бесконечно ехали по огромному парку с оленями, а когда наконец прибыли, колеса тоже как будто бесконечно шуршали по гравию перед особняком с колоннами. Демельза решила, что там устроили большой прием или бал. Люди в вечерних нарядах расхаживали по саду и толпились в холле. Было еще светло, где-то играла музыка, тихими волнами прокатываясь между разговорами и смехом.

В Бате они сели в почтовую карету, и Демельзе хватило ума расплатиться заранее, чтобы не попасть в неловкое положение, занимаясь расчетами, пока лакей в ливрее забирает багаж. К ним вышли три дамы, Энид почтительно осталась в сторонке с одним из маленьких саквояжей. Последовали кошмарные и ледяные две минуты, пока вытаскивали багаж — в их сторону были направлены несколько любопытствующих моноклей и раздался шепоток из-за вееров. Потом по лестнице сбежал высокий и полноватый молодой человек.

— Дорогая мисс Полдарк! Миссис Полдарк, как я понимаю. Вы оказали нам честь своим приездом, мэм. Прошу меня простить за такое число гостей. Четверг — особый день. Прошу вас, входите, надеюсь, поездка была не слишком утомительной. Моя тетушка в доме и горит желанием вас поприветствовать. Вас застал в пути дождь? Хоукс, Харрис, займитесь горничной миссис Полдарк. Позвольте взять у вас этот несессер, миссис Полдарк. Слуги обо всем позаботятся. Какая удача, что вы прибыли как раз вовремя — к завтрашнему дню. Мисс Полдарк, позвольте...

В холле от группки гостей отделилась дородная и простоватая женщина небольшого роста. Она была одета в алый шелк, на золотой цепочке болталось пенсне, в руке она держала слуховую трубку. Леди Изабел Петти-Фитцморис.

— Дорогая миссис Полдарк. Мисс Полдарк. Как чудесно, что вы проделали весь этот путь, чтобы нас повидать! Вы наверняка утомились. Что? Увы, обед закончился час назад. Но мы найдем для вас что-нибудь. Что? Чиверс, прошу, отведите миссис Полдарк и мисс Полдарк в их комнаты и подайте легкие закуски. Что? Четверг — такой суматошный день. Но мы почти всё время заняты, так или иначе.

От другой группы к ним подошла хорошенькая девушка в мерцающем белом шелке и с отсутствующим видом взяла гостей за руки. Но на ее лице зажглась приветливая улыбка, когда лорд Эдвард представил их своей сводной сестре, маркизе Лансдаун. Не прекращая болтовню, их провели наверх, в большую спальню с видом на озеро и примыкающей к ней гардеробной. Поскольку в доме было много гостей, леди Изабел решила, что им будет достаточно двух смежных комнат.

Демельза оттаяла, эта пухлая маленькая женщина, напоминавшая ей тетушку Бетси Триггс, сразу ее тронула, тут же нашлись подходящие слова, чтобы выразить свою признательность и восхищение комнатами и видом из окна. Через полчаса, хотя им показалось, что почти мгновенно, Энид и другая горничная распаковали вещи и исчезли: спустились вниз перекусить, а Демельза и Клоуэнс удобно устроились на маленьких полукруглых стульях напротив друг друга за столом, где стояли блюда с половиной лосося, жареным каплуном, куском ветчины, силлабабом и сыром чеддер, ваза с фруктами и три бутылки рейнского вина.

— Ну что ж, вот мы и здесь! — провозгласила Демельза, лучезарно улыбаясь дочери поверх края бокала.

Клоуэнс была довольна, хотя оставалась спокойной и даже безразличной, и чуть съязвила:

— Похоже, голод нам не грозит! Вот было бы чудесно питаться прямо здесь!

— Первые впечатления, — начала Демельза, — разве настолько ужасно — учитывать первые впечатления?

— Только не в том случае, когда впечатления приятные.

— А у тебя они плохие?

— Нет, — рассмеялась Клоуэнс.

— Столько людей. Это дом или город?

— Лорд Эдвард объяснял, что по четвергам дом открывают. Мне не совсем понятно, что это значит, не считая того, что завтра толпа исчезнет. Похоже, на этот прием на открытом воздухе может прийти любой желающий. Лансдауны проводят в этом доме мало времени в году, вот и устраивают приемы, пока они здесь.

Демельза помогла Клоуэнс с лососем и положила кусочек себе.

— Как необычно — иметь столько собственности и так раскошеливаться! Боюсь, твой отец бы сказал, что неподобающе одной семье иметь так много. Все же признаюсь, я не думала, что при столь недолгом знакомстве можно произвести такое благоприятное впечатление, какое они произвели на меня.

Клоуэнс подняла бокал.

— Завтра все может поменяться, мама. А пока нам стоит выпить за первые впечатления.

— Что я с радостью и сделаю.

Они выпили.

— В первый раз в жизни, — заявила Клоуэнс, — или почти в первый — я будто бы взволнована!

II

Упоминание лорда Эдварда о том, что они «прибыли как раз вовремя — к завтрашнему дню» означало, что в пятницу все отправляются в Чиппехем, на скачки. Они выехали в полдень в двуколках, портшезах и нескольких неспешных четырехместных ландо, по дороге останавливались, чтобы подкрепиться и потратили на поездку четыре часа. Осмотрели лошадей — три были из конюшни Лансдауна — сделали ставки, во все глаза смотрели на гонки, подбадривая криками, выпили много белого вина. Демельза одолжила бинокль, чтобы лучше рассмотреть лошадь, первой выбежавшую из-за угла, а лорд Эдвард щедро делился биноклем с Клоуэнс.

Пикник на свежем воздухе и общая атмосфера гонок великолепно подходила для знакомств, никого особо не волновало, кем является его или ее сосед, пока все внимание было сосредоточено на безупречных чистокровных животных. Как ранее призналась Демельза в слуховую трубку леди Изабел Петти-Фитцморис, она никогда еще не была на скачках, но это свидетельство упущения молодости чуть позднее затмил тот факт, что она знает толк в лошадях и животных в целом, особенно по части болезней. Клоуэнс познакомилась с двумя молодыми дамами: достопочтенной Эленой Фэйрборн и мисс Флоренс Гастингс, слегка отстраненной и покровительствующей; тем не менее, день выдался приятным и очень познавательным.

На приеме, посвященном скачкам, присутствовало около двадцати человек, а учитывая упоминания оставшихся, похоже, в доме жили еще с полдюжины гостей. Было бы непросто за такой короткий срок точно определить, откуда все эти люди, бродившие по дому после завтрака — то ли это гости, то ли члены семьи, то ли дворяне, то ли высший эшелон прислуги. Попытки разделить людей на приеме по возрасту или полу не предпринимались. Вместе с маркизой насчитывалось двадцать шесть человек, так что вероятность привлечь внимание была ничтожной. Высокая, светловолосая и привлекательная леди Лансдаун порхала вокруг в свободном ниспадающем наряде, но когда ей предоставлялся случай приблизиться к конкретному человеку и заговорить, смотрела в глаза с обезоруживающей прямотой и без лицемерия.

Вдобавок еще и Эдвард. Клоуэнс захотелось, чтобы помимо матери здесь присутствовал и отец, потому что там, где суждения Демельзы были прирожденными и интуитивными, не хватало его бодрящих предубеждений для придания картине глубины. Если бы он сказал что-то совершенно неподобающее, Клоуэнс могла бы оценить собственные суждения.

Демельза решила, что прием на открытом воздухе — это заранее продуманный ход со стороны Фитцморисов. Все провели день с большим удовольствием, даже выиграли деньги — Клоуэнс аж восемь гиней, но немного и проиграли — Демельза, к примеру, четыре гинеи. Разгоряченные и расслабленные белым вином, все стали разговорчивей, не слишком обращая внимание на чье-либо положение в обществе. Утомленные вином и солнцем, насладившись сытным обедом в Бовуде без необходимости наряжаться, дамы вскоре начали зевать за веерами, вернулись изрядно уставшие и рано улеглись спать.

Но все же день выдался необычным, а следующий за ним более обычный день вполне отвечал опасениям Демельзы.

Завтрак около половины десятого — на два часа позже обычно принятого у Полдарков. В половине одиннадцатого священник, мистер Магнус, прочел молитву в холле, после чего все перебрались в великолепную библиотеку, чтобы обсудить планы на день или послушать предложения как провести время. В этот день, в субботу, все молодые люди отправились на охоту или рыбалку до пяти часов. Они привыкли откладывать обед на более позднее время, а ужин и вовсе перестал иметь значение. Новый вид обеда назывался ланчем, он служил неким мостом между завтраком и главной трапезой в половине седьмого, когда всем следовало принарядиться.

Итак, в субботу для шестнадцати дам, предоставленных самим себе, наступили испытания. К счастью, хорошая и теплая погода не вынуждала сидеть дома, играть в карты, вышивать или вести светские беседы. Пешие прогулки или в экипаже являлись частью обычного пребывания в Бовуде — гуляли кругами по парку, а в экипаже совершали более широкие круги, по дороге осматривая всевозможные достопримечательности. Предложения, куда именно можно сегодня отправиться, женское общество встречало восторженными возгласами.

На зеленом пологом склоне на противоположном берегу озера виднелся дорический храм. Поездку устроили так, чтобы добраться туда примерно к часу дня, слуги подали холодные закуски, а дамы уселись в плетеные кресла под зонтиками, ели, пили, болтали и восхищались видами, цветами и водоплавающими птицами.

— Скажите, мисс Полдарк, — заговорила мисс Гастингс, когда ей подали вино, — чем вы занимаетесь в это время дня у себя дома? Клянусь, мне одной было бы не интересно всем этим наслаждаться!

— Когда летом погода хорошая, — ответила Клоуэнс, — у нас с мамой обычай, иногда вместе с папой и с братом, когда они дома, пойти поплавать.

— В море? — удивилась мисс Фэйрборн. — Как необычно! Но разве это не вредит... цвету лица? А в остальное время вы ничем не заняты?

— Вовсе нет, — ответила Клоуэнс. — Обычно все утро мы занимаемся домашним хозяйством, а поскольку привыкли рано обедать, до трех часов, то приятно окунуться в море хотя бы на полчасика. Выходишь бодрой и... свежей.

— Какая занимательная картинка, — зевнула мисс Гастингс. — Но признаюсь, это довольно неудобно.

— Принц-регент в Брайтоне оборудовал все по последней моде, — добавила леди Лансдаун. — Вам повезло, что ваши купальные кабинки так близко, мисс Полдарк.

— Ох, у нас нет купальных кабинок.

Наступила полная тишина.

— В Пензансе есть купальные кабинки, — продолжила Клоуэнс, — но это в тридцати милях.

— Не томите, откройте же нам тайну, — взмолилась мисс Фэйрборн. — Вы пользуетесь накидкой?

— Пользуемся, — ответила Клоуэнс, — но редко, ведь дом совсем рядом. Достаточно накинуть плащ.

— Но в таком случае, разве за вами не могут подсматривать местные простолюдины?

— Те несколько простолюдинов, которые могут подсмотреть — наши арендаторы.

Молодец, подумала Демельза. Что ж, моя дочь любит называть вещи своими именами.

— Как занимательно, — произнесла мисс Гастингс. — Дом рядом с морем можно использовать как кабинку для купания! Надеюсь, море ведь вас не затопит?

— Иногда морские брызги долетают до окон. Но это совсем не опасно, уверяю вас.

— А когда вы купаетесь, — не унималась мисс Фэйрборн, — скажите, что вы надеваете на голову, чтобы волосы не намокли?

— Ничего не надеваем, — сообщила Клоуэнс. — На солнце волосы быстро высыхают.

Все охнули.

— Хм! Но разве они не становятся безобразно грязными и липкими?

— Совсем немного. Позже их легко промыть.

— Некоторые пьют морскую воду, чтобы улучшить здоровье, — вставила леди Лансдаун. — Это было повальным увлечением примерно год назад.

Демельза начала волноваться, вдруг у Клоуэнс спросят, какого рода наряд они носят. Лично ей не нравилось купаться голой или в странных жакетах и нижних юбках из модных журналов, но у нее был собственный наряд, напоминающий греческий хитон без рукавов, короткий и перехваченный в талии веревкой. Она поняла, что такой наряд вызовет у присутствующих дам глубочайшее потрясение.

После ланча все посетили пещеру Отшельника, сырую и убогую, по сравнению с разнообразными пещерами, созданными морем на краю пляжа Хендрона; затем роскошный оглушительный водопад в три яруса, искусственный, как и озеро, но от этого не менее красивый. Еще там находился склеп Лансдаунов.

Дамы входили и заходили из экипажей в развевающихся платьях и с яркими зонтиками, похожие на порхающих бабочек, смеялись, болтали и наперебой восхищались особенностями и красотами каждого пейзажа. Полдарки отнюдь не скучали, все действительно было красивым, необычным или любопытным, но чувствовали себя как-то неловко, потому что некоторые дамы высказывались излишне высокопарно, неестественно, выражая радость и восхищение. Демельза и Клоуэнс по-прежнему не всегда находили нужные слова. Раз или два Демельза успела вставить замечание, но это оказалось непросто.

Обед в субботу был главным событием дня и прошел по всем правилам — впервые после их возвращения. В четыре дамы ушли отдыхать и готовиться к обеду, к шести спустились в лучших нарядах и вели светскую беседу, прежде чем отправиться из библиотеки в столовую. Леди Изабел пояснила Демельзе, что в недавние времена пары просто шли из малой гостиной в столовую, но эту традицию забросили, поскольку слишком мало места для надлежащего «шествия». С другой стороны, это дает преимущество: если мужчины будут сильно шуметь после обеда, то в дальней библиотеке дамы не услышат.

Поскольку еще ни разу в жизни Демельза не тратила больше получаса на подготовку даже к самой важной церемонии, то первый час у нее ушел на послание Россу, а в оставшееся время она помогла Энид с Клоуэнс.

До сих пор их наряды выдерживали «осмотр». На скачках их одежда оказалась более мрачных тонов, чем у других, а сегодня не хватало лент и кружев, ну да ладно. Этот вечер куда более важный. Если верить Россу, то здесь сплошь одно сумасбродство, ничего более. Хорошее воспитание — вот что имеет значение, взгляды, остроумие и утонченность, в которых, Росс был уверен, им нет равных. Ему легко говорить, он родился с полным представлением, какое место занимает в мире, не всем даровано такое преимущество. Почему бы ему не приехать и не вывести в свет собственную дочь на приеме в высшем обществе?

Что ж... Кэролайн заставила их потратить средства, а когда оказалось, что госпожа Треласк совершенно не знакома с последними модными веяниями или просто лишена идей, Кэролайн обеспечила ее этими идеями. Итак, Клоуэнс спустится к обеду в платье в греческом стиле из прекрасного индийского муслина. Платье со шлейфом и отделкой из серебряной бахромы. Рукава госпожа Треласк назвала «черкесскими», а верхняя часть платья напоминала укороченную сорочку. Волосы оставили прямыми, но с мелкими завитками у лба, и вплели ряд жемчужин неправильной формы. Она надела белые атласные туфельки с серебряными пряжками. Она выглядит настолько прекрасной, что едва можно поверить, решила Демельза.

Что касается Демельзы, то, как и подобает матроне среднего возраста, ее платье было скромнее, из скандинавского голубого атласа, отделанного тесьмой и с нашитыми спереди по всей длине серебряными пуговицами.

Когда же наконец они спустились, Демельза шла в паре с мистером Магнусом, священником, а Клоуэнс — с Эдвардом. Обед прошел хорошо, за ним последовали музыка и карты, но в этот вечер джентльмены начали зевать, и в скором времени все вновь удалились на отдых.

В воскресенье повторилось то же самое, за тем исключением, что джентльмены остались дома, все сходили в церковь. Вечером же Клоуэнс вел под руку сам лорд Лансдаун, оказав ей большую честь, а ее мать — полковник Поуис-Джонс, приехавший в отпуск из Португалии залечивать раны, полученные в сражении у Барросы. Острый слух Демельзы вчера вечером уловил, как полковник поинтересовался, что это за женщина, и высказал замечание о ее чертовской привлекательности, а значит, по всей видимости, их поставили в пару по его просьбе.

Невысокому, аккуратному и подтянутому полковнику было лет сорок пять. Волосы коротко острижены — «уже привык к этому, и вши не заедают, мэм» — его поношенный вечерний наряд уже лоснился, кожа имела желтоватый оттенок — «благодарю за это Индию, мэм», но глаз по остроте не уступал задиристому петушку, да и вел он себя аналогично. Не то чтобы под крышей этого респектабельного дома могло что-нибудь случиться, но намерений он не скрывал.

Темноглазая Демельза с чувственными губами и чистой кожей была как раз в его вкусе. То, что возраст ее дочери приближался к восемнадцати годам, еще больше добавляло огня. Что касается чувств миссис Полдарк, то она знала много Джонсов и считала эту фамилию принадлежностью простолюдинов, однако приставка «Поуис» имела некое таинственное кельтское значение, которого Демельза не сумела распознать, хотя и сама происходила из кельтов. Похоже, Поуис-Джонсы некоторым образом были потомками Глендуров и Лливелинов из валлийских королей ^[12].

Полковник рассказывал об этом за обедом, а Демельза одновременно слушала и старалась не терять из виду Клоуэнс, пока та беседовала с хозяином. Теперь Клоуэнс надела уже другой вечерний наряд — из алой парчи, который выгодно подчеркивал цвет волос и кожи. Они привезли только пять платьев для Клоуэнс. Кэролайн сказала, что этого хватит, но Демельза была не слишком в этом уверена.

Молодой маркиз Лансдаун выглядел куда привлекательней своего брата, хотя, пожалуй, слишком суров, и шея чуть длинновата. Но в целом приятный человек — умный, рассудительный, он понимал свое положение в той мере, какой определялись его обязанности. Немногим более года назад он был лордом Генри Петти, членом парламента от Камелфорда, с ожидающей его заметной, но не обязательно успешной карьерой члена парламента. А потом из-за смерти сводного брата, не оставившего наследника, появилось все это. Титул маркиза, большое поместье и другие владения, три места в парламенте, доход в двадцать шесть тысяч фунтов в год. У любого перехватит дыхание.

А младший брат? Едва ли будет настолько богатым, но обеспеченным точно. Что еще можно пожелать для своей дочери? Но, конечно же, не положение в обмен на счастье.

Но какой у нее еще есть выбор? Есть ли необходимость для нее принимать решение так рано, еще до восемнадцати? Будут ли ее просить принять решение? Может, лорд Эдвард пригласил и других юных леди. Может, неделя закончится объявлением помолвки с достопочтенной леди Эленой Фэйрборн, дочерью лорда Тьюксбери (сейчас он как раз с ней любезничал). Или с мисс Флоренс Гастингс, кузиной графа Сассекса. Но разве приемы устраивают только ради того, чтобы выбрать невесту? Почему молодые люди не могут просто встречаться, не вызывая при этом глупые толки?

— Простите? — переспросила Демельза Поиус-Джонса.

— Ваш муж — военный, как мне сказали. А племянник служит в 43-м полку, да? Чертовски отличное подразделение, эта Легкая дивизия Крауферда. Его прозвали Черным Бобом. На реке Коа только она и спасла положение. Хотя Веллингтон в тот день разозлился на Боба. Ваш муж еще за границей?

— Нет, вернулся домой несколько месяцев назад.

Поуис-Джонс разочарованно хмыкнул.

— Вы должны приехать ко мне после того как погостите здесь. Это всего в одном дне езды на запад, в Раднордшире. Или полтора дня в почтовой карете, так будет удобней.

— Весьма любезно с вашей стороны, полковник. Но вы же сами видите, я с дочерью.

— Должно быть, вас выдали замуж еще ребенком, мэм, но черт побери, берите и ее! У меня двое ленивых сыновей, глядишь, они слегка оживятся при взгляде на нее. Или на вас. Черт побери, именно на вас, мэм...

— Муж ждет меня...

— Ох, что за вздор о мужьях? На что они нужны после десяти лет брака? Только чтобы дать вам фамилию, положение в обществе и жилье. Просто для мебели, больше ни на что не годятся.

— А вы разве не из их числа?

— Был, мэм, был. А потом дамочка упорхнула с моим кузеном. Вот ведь юный олух, надеюсь, он получил по заслугам. А завтра...

— Завтра? — подняла брови Демельза. — Кто говорил про завтра?

— Я, сию минуту. Вы должны поехать со мной на прогулку.

— Это приказ?

— Да.

— Как солдату 43-го полка?

— Черт побери, да, если вам угодно.

— Полковник, я не могу. Подумайте о моей репутации.

— Ваша репутация, мэм, в компании офицера и джентльмена находится в надежных руках. Не бойтесь.

— И вы считаете, что хозяйка дома это одобрит?

— Чертовски в этом уверен.

— А моя дочь?

— А ей-то что? Только не говорите, что она так беспокоится о матери. Для детей это несвойственно.

— Она обожает отца.

Полковник Поуис-Джонс пожал плечами.

— Всё равно противоестественно. Ненавижу семейные узы. На мой взгляд, мэм, после рождения ребенка супругам следует разделяться.

— Так делают сливки.

— Сливки?

— Корнуольские сливки. Сначала их подогревают, а потом отделяют.

— Я знаю, чего вы хотите, мэм.

— Чего же? — вызывающе спросила Демельза.

После недолгих раздумий полковник всё же не осмелился сказать то, что намеревался. Он надулся.

— Вы мне не доверяете. Вот в чем дело. Думаете, я какой-то разбойник из болот Уэльса, покушающийся на вашу честь, вот как вы думаете!

Демельза отломила кусочек хлеба.

— Что касается первого, то нет, сэр. А что касается второго, разве это не так?

Полковник забрызгал кусочками пищи салфетку, пытаясь скрыть смех.

— Боже мой, конечно да!

Элегантный обед продолжился.

Глава девятая

I

Во время обеда лорд Лансдаун время от времени заговаривал с Клоуэнс. Он направлял беседу, позволил Клоуэнс рассказать о том, что ей нравится и не нравится, и с явным интересом задавал вопросы о ее жизни в Корнуолле. Она убедила себя, что это обычная манера поведения вежливого хозяина. Лишь особые обстоятельства их визита предполагали (раз у Эдварда нет родителей), что, возможно, старший брат хочет больше узнать о провинциальной девушке, которой заинтересовался Эдвард. Выступал ли лорд Лансдаун в роли его отца, как майор Тревэнион для Кьюби? И не укажут ли Клоуэнс на дверь, как поступили с Джереми?

Они много говорили о ее отце, и в этом пришли к чудесному единодушию — оба хорошо о нем отзывались, потом перешли к Джереми, и Клоуэнс упомянула его интерес к пару. Увлеченная этой темой, она преодолела свою застенчивость и рассказала о походах на рыбалку, которые всех озадачивали, и чем они на самом деле оказались.

Генри Лансдаун улыбался вместе с ней.

— И ваш отец вовсе не был расстроен, когда узнал правду?

— Я не уверена, что он уже знает! Но если бы мой брат спросил разрешения, то сомневаюсь, что получил бы его от отца. Мы все слегка беспокоимся, это ведь опасно.

— Зимой этот дом отапливается паром, — сказал лорд Лансдаун. — Я недавно установил эту систему.

— Правда, сэр? Я скажу Джереми. Он будет рад это услышать.

— Утром я провожу вас в подвал и покажу, как это работает. Тогда вы сумеете объяснить брату.

— Благодарю, милорд. Вы очень любезны.

Лансдаун поддел ложкой силлабаб и пригубил его.

— Мисс Полдарк, после окончания войны, надеюсь, мы будем стоять на пороге величайших открытий. Французы устроили политическую революцию. Даже если падет Наполеон, они не сумеют восстановить прежний режим. Или повернуть время вспять. В нашей же стране, частично из-за нашей предприимчивости, частично из-за войны, происходит революция в механике, и пар — ее важная часть. Мне кажется, она изменит Англию. Произведенные на наших мануфактурах товары нужны по всей Европе. Когда их смогут свободно покупать, в Англии начнется эпоха процветания. Хотя сейчас для севера и центральной части Англии настали тяжелые времена, это изменится. И пусть многие будут порицать подобные изменения, я считаю, что простой люд, рабочий люд, мальчишки с ферм, покинувшие дома, чтобы трудиться на фабриках, я считаю, они получат свою долю от этого процветания. Разумеется, нужда, болезни и несправедливость никуда не денутся, но уровень жизни поднимется. И не только уровень жизни, но и уровень надежд на хорошую жизнь. Мы стоим на пороге нового мира.

Клоуэнс улыбнулась ему.

— Уверена, мой брат был бы в восторге от ваших слов, сэр. И не сомневаюсь, что он бы с ними согласился.

— Возможно, однажды мы встретимся, — сказал лорд Лансдаун.

С его стороны это было весьма великодушно и предполагало, что соседка по столу пришлась ему по нраву.

Следующий день выдался дождливым, но во вторник солнце выглянуло из-за туч над огромным парком, и полковник Оуэн Поуис-Джонс возобновил атаку и уговорил миссис Полдарк выехать на долгую прогулку. Но Демельза также настояла на своем, и Клоуэнс отправилась с ними. Не только Клоуэнс, но и лорд Эдвард Фитцморис.

Они поехали в открытом ландо — не совсем то, на что рассчитывал Поуис-Джонс, он хотел прокатиться с Демельзой в легкой двуколке, пустив пару серых лошадей в галоп, или что-то в этом роде, но когда они поехали вчетвером, да еще и с кучером, прогулка вышла куда более размеренной. Тем не менее, вскоре его настроение улучшилось.

— Боже, — воскликнул он, — здесь, на этом самом холме, корнуольцы под предводительством Хоптона и Гренвиля крепко стояли против проклятого пресвитерианина Уоллера, но Гренвиль погиб, и кто победил в тот день — неясно, хотя Уоллер покинул позиции ^[13]. Говорят, обе стороны понесли такие потери, что было лишь волей случая, кто отступит первым. А теперь, если мы вернемся в экипаж, я отвезу вас в Рандуэй-Даун, где круглоголовым ^[14] задали жару. Принц Мориц скакал из Оксфорда во всю прыть и прибыл как раз вовремя, чтобы чаша весов перевесила.

— В те дни нас здесь еще не было, — сказал Эдвард Фитцморис Клоуэнс.

— В какие дни?

— Во время гражданской войны. Кажется, поместье принадлежало некоему Бриджмену. Наша семья поселилась здесь всего шестьдесят лет назад. Дом был недоделан. Отец превратил его в такой, каким вы видите его сегодня.

— Вы ирландцы? — спросила она.

— Почему вы спросили?

— Фамилия Фитцморис звучит как...

— Петти торговали тканями в Хэмпшире. Но один из них, поумнее, стал профессором Оксфорда, уехал в Ирландию и купил там поместье. Его сын женился на дочери графа Керри, и их сын унаследовал титул, так эти фамилии стали связны друг с другом и с тех пор не разделялись... Но расскажите лучше о себе.

— О моей фамилии? Полдарк? Даже не знаю. Наш предок приехал вместе с гугенотами и женился на корнуольской девушке из семьи Тренвитов. А потом...

— Так значит, мы похожи, мисс Полдарк.

— Правда?

— А разве нет?

— Пожалуй, нет. Ведь вы обладаете крупным состоянием и обширными землями, а у нас мало собственности.

— Я о том, что наши семьи произошли примерно одинаковым образом. Но должен подчеркнуть, мисс Полдарк, что собственность и состояние принадлежат моему брату. Я же довольно беден. Завтра вы должны осмотреть мой собственный дом, Бремхилл.

— Кхе-кхе, — прокашлялся полковник Поуис. — Мы вас ждем, Фитцморис.

— Прошу прощения. — А на ухо Клоуэнс лорд Фитцморис прошептал:

— Вы когда-нибудь стреляли из лука?

— Нет. Никогда.

— У нас есть стрельбище. В двух шагах отсюда. Интересно...

— Что?

— Позволят ли они нам отлучиться?.. Полковник Поуис-Джонс!

— Да, сэр?

— Вы не могли бы поехать в Раундуэй без нас? Я тут подумал...

— С удовольствием, мой мальчик.

— Что такое? — встрепенулась Демельза.

— Миссис Полдарк, оказывается, мы совсем близко от стрельбища лучников, и я подумал, вашей дочери может быть интересно выпустить пару стрел. Признаюсь, я и сам новичок в этом деле, мне и самому придется учиться. Но вы с полковником Поуис-Джонсом можете доехать до Раундуэя, как собирались, и подобрать нас на обратном пути.

— Стрельба из лука, — сказал Поуис-Джонс, почесывая подбородок. — Из лука, вот как. И где стрельбище?

— За ближайшим холмом. Мой брат Генри — большой умелец, а этот вид спорта требует сноровки, но у меня мало времени для практики.

— Там поле или что-то в этом роде?

— О да, особое поле. Всё специально устроено. Если вы повезете миссис Полдарк в Раундуэй, как и было запланировано...

В бритой голове полковника несколько мгновений крутились шестеренки.

— Тогда поедем все вместе, — объявил он, как всегда по-военному, как командир отряда.

— Куда поедем? — спросила Демельза.

— Испробуем удачу в стрельбе из лука. Чертовски хорошая идея, должен признать.

— Сэр, вам с миссис Полдарк нет никаких причин отменять запланированную поездку, — в замешательстве сказал Эдвард. — Я думал, мы отправимся вдвоем с мисс Полдарк...

— Вздор, — ответил полковник. — Я и сам любитель пострелять из лука. Весьма приятное занятие. А вы, мэм?

— Что ж, — сказала Демельза, изумленная переменой намерений полковника. Она считала, что это разделение будет ему на руку, и теперь даже немного сочувствовала Эдварду, желающему остаться наедине с Клоуэнс хоть на несколько минут. — Что ж... Признаюсь, я надеялась увидеть Раундуэй. Полковник, вы же сами рассказывали об этом сражении, и я предвкушала, как увижу это место и услышу ваши дальнейшие объяснения.

— Поедем завтра, — отрезал полковник Поуис-Джонс.

— Но, полковник, сегодня чудесный день для прогулки.

— Вздор... Прошу прощения, мэм, но взгляните на эти тучи. В любой момент может начаться ливень. И что мы тогда будем делать? Нет... Стрельба из лука. Приятное занятие. Вы никогда не пробовали, мэм?

— Нет. И ничего об этом не знаю.

— Тогда вас нужно обучить. Стрельба из лука — весьма простой спорт. Не требуется особых навыков.

В некотором смятении они двинулись вверх по холму, Эдвард от досады покусывал большой палец, Клоуэнс тихо шла рядом с ним, слегка обмахиваясь розовой перчаткой, Поуис-Джонс предложил похожую на стальной крюк руку Демельзе, и та прикоснулась к ней кончиками пальцев, а кучер в ландо ехал по узкой дороге в отдалении, на случай, если он им понадобится.

Загадочная перемена настроения полковника стала понятной, когда они оказались на стрельбище. Эдвард взял из павильона луки и стрелы и сделал несколько умелых выстрелов в мишень, а потом предложил попробовать остальным. Обучение, как выяснилось, требовало весьма тесной близости. Демельза отметила, что Эдвард хотя и часто прикасался к Клоуэнс во время обучения, но вел себя безупречно. В отличие от полковника Поуис-Джонса. Он явно хотел прижать к себе Демельзу, пока одной рукой придерживал ее руку на луке и показывал, как оттягивать тетиву. Поскольку учитель был на дюйм ниже ученицы, обучение не имело особого успеха, хотя своих целей полковник достиг. Первая стрела Демельзы криво взлетела вверх и приземлилась в сорока футах от мишени. С поля вспорхнули скворцы.

Шляпка Демельзы съехала набок, она сняла ее и бросила на траву.

— Право, полковник, думаю, будет лучше...

— Нет, стойте смирно. Почти попали. Позвольте мне.

Урок продолжался, и Демельза пыталась увернуться от объятий полковника, как только могла. Вторая стрела Клоуэнс полетела точно в цель, но все-таки на десять футов не долетела.

— Браво! — воскликнул Эдвард. — Блестящая попытка! А если поднять лук чуть выше...

— Пусть мама попробует еще разок.

Вторая стрела Демельзы ушла в противоположную сторону от первой. На сей раз с поля разбежались овцы. Полковник Поуис-Джонс удовлетворенно облизал сухие губы и стиснул ее руку.

— Еще разок, дорогая.

— Интересно, почему все местные овцы в черных чулках, — сказала Демельза.

— Ох, это не чулки, мэм, — ответил лорд Эдвард. — Это такая порода... — он запнулся.

Клоуэнс покатилась со смеху.

— Прошу прощения, — обратился к ней Эдвард. — Ваша матушка... Никогда не знаешь, шутит она или всерьез.

— Мы давно с этим мучаемся, — призналась Клоуэнс.

— Сейчас моя проблема в том, — сказала Демельза, — что стрела запуталась в юбке, и если полковник позволит мне выстрелить, я либо порву материю, либо прострелю собственную ногу.

— Нет, мэм, я лишь пытаюсь помочь прицелиться в мишень! Осторожней! Видите, острие стрелы может поцарапать вашу прелестную ручку. Умоляю, не отодвигайтесь!

Но при первой же возможности Демельза осторожно высвободилась из его объятий.

— Покажите нам, как стрелять, полковник. Нет ничего лучше для обучения, как хороший пример. Об этом постоянно твердят в церкви.

— Да-да, — отозвалась Клоуэнс, приходя ей на помощь. — Прошу вас, Эдвард. Сегодня такое теплое утро. Пускай сначала посоревнуются два джентльмена, а мы посмотрим на них и восхитимся мастерством.

И вот, в зеленый полдень, когда вокруг жужжали пчелы, а стайка птиц лениво щебетала в духоте кустов, мужчины сняли сюртуки, как будто готовились к кулачному бою, и выпустили по двадцать стрел за приз в десять гиней.

Вопреки уверениям лорда Эдварда, у него оказался более зоркий глаз и он победил со счетом одиннадцать к пяти, остальные четыре стрелы не попали в мишень.

Деньги перешли из рук в руки, все сели на каменную скамью и болтали о том, о сем, пока не подошло время возвращаться к ланчу.

***

Они быстро отпустили Энид, и, поправляя прическу, Клоуэнс сказала матери:

— Тетушка Кэролайн меня об этом предупреждала.

— О чем?

— Она сказала, берегись, Клоуэнс, смотри, как бы твоя матушка не отвлекла на себя внимание лучших кавалеров. Она в этом не виновата, бедняжка, просто ничего не может с этим поделать.

— Тетушке Кэролайн стоило бы дать тебе совет получше, — выдохнула Демельза. — Это уж точно! Или ты включаешь полковника Поуис-Джонса в число лучших кавалеров? И ответь, будь добра, неужели я хоть одно мгновение его поощряла?

— Мне нужно подумать, чтобы ответить, мама. Но дело не только в полковнике. Скажем, мистер Магнус в первый вечер. И сэр Джон Эгертон. И другие, к примеру, тот французский аристократ, де Флао.

— Боже мой, да он мне в сыновья годится! Ну почти, — признала Демельза.

— Но он вполне взрослый, чтобы быть не только сыном.

— Ох, ну он же француз! Они почти все такие. — Демельза вспомнила двух замечательных французов, с которыми была знакома лет шестнадцать назад, давно уже погибших во время неудачной высадки на Бискайском побережье, когда ее муж рискнул жизнью, а брат чуть с жизнью не расстался.

— И всё равно, — сказала Клоуэнс, — теперь я в полной мере осознала, почему папа прячет тебя в Нампаре.

— Надо полагать, ты понимаешь, насколько неподобающе для дочери говорить такое матери. Лучше подумай о своем собственном положении.

— Но именно это я и делаю! Уверена, тебе стоит лишь взглянуть на Эдварда с нужным выражением, и он тут же забудет меня и побежит за тобой. Ох, ну и космы!

Демельза отложила гребень.

— А если серьезно, Клоуэнс? Хоть на мгновение. Ты хочешь, чтобы из этого что-то вышло?

Клоуэнс замерла и посмотрела в окно.

— А ты хочешь, чтобы из этого что-то вышло?

— Я хочу, чтобы у тебя что-то вышло.

— Хм...

— А это другое?

— Хотелось бы мне знать. Я... я его не люблю.

— Ты любишь кого-то другого? — На лицо Демельзы легла лень.

— Нет...

— А он... я про лорда Эдварда... Думаешь, его намерения серьезны?

— Судя по его поведению, подозреваю, что да.

— Мне тоже так кажется... О чем вы шептались перед тем, как мы подошли?

— Он всего лишь говорил, как рад, что я наконец-то назвала его просто Эдвардом, а не лордом Эдвардом.

— Не понимаю я этих тонкостей.

— Что ж, в этом тоже виновата ты, — сказала Клоуэнс. — Я думала лишь о том, как спасти тебя из цепких лап этого полковника-валлийца, и имя слетело с губ совершенно ненамеренно.

— Как я вижу, я виновата во всем.

— А еще он пригласил меня посетить его дом. Это недалеко отсюда, как оказалось, дом принадлежал семье Лансдаунов, прежде чем они купили это поместье.

Демельза провела пальцами по платью, проверяя, всё ли с ним в порядке.

— Клоуэнс...

— Да, мама?

— Не знаю, как это сказать. А может, в этом нет необходимости. Возможно, всё уже понятно.

— Пожалуй, лучше тебе все-таки облечь мысли в слова.

Демельза еще колебалась, глядя на дочь.

— Клоуэнс, тебе предстоит принять решение, и не позволяй влиять на него...

— Чему?

— Я не хочу, чтобы на твое решение повлияло то, что лорд Эдвард — богатый аристократ и владеет многими вещами, которые тебе недоступны.

— Разумеется, мама.

— Но это также означает, что ты не должна иметь против него предубеждений из-за его богатства. В тебе так много от отца, и ты прекрасно знаешь его отношение к богатству и привилегиям. Я... я не думаю, будто он женился на мне только потому, что я дочь шахтера, но ироничность этого поступка наверняка пришлась ему по душе... Но в некоторых вещах он такой же твердолобый, как и остальные, как ты сама прекрасно знаешь... Кажется, лорд Лансдаун ему нравится, поскольку в парламенте их взгляды во многом совпадают. И потому... — она умолкла и пристально посмотрела на Клоуэнс. — Постарайся обдумать всё хорошенько, оценить свои мысли, чувства, привязанности, отзывается ли он теплом в твоем сердце и есть ли это тепло в его сердце. Любовь может прийти. Но главное — думай только об Эдварде... — Демельза пожала плечами. — Я знаю, это невозможно.

— Но такой брак, если до этого дойдет, он тебя обрадует?

Демельза задумалась.

— Мне следовало бы порадоваться, учитывая обстоятельства. Но нет, Клоуэнс, я не обрадуюсь, если это не принесет тебе счастья. Но конечно, я была бы рада такому жениху. А какая бы мать не была счастлива на моем месте?

Клоуэнс снова принялась распутывать колтун в волосах.

— В любом случае, мама, я уверена, это просто каприз. У Эдварда наверняка здесь бессчетное число юных леди, и он всех их учит стрельбе из лука. Завтра я поеду взглянуть на его дом, во время прогулки вместе с другими гостями. На следующей неделе мы благополучно уедем домой и нашей самой важной проблемой будет какую шляпку выбрать для путешествия.

— И ты с нетерпением ждешь отъезда?

Клоуэнс задумалась на мгновение.

— Нет. Мне здесь нравится.

— Мне тоже.

— Вчера вечером я заметила, как один джентльмен пригласил тебя поиграть в бильярд. Это был сэр Джон Эгертон?

— Да.

— И как тебе удалось отказаться?

— Я сказала ему, что наверняка сломаю стол.

— Как ты думаешь, мама, для обучения игре в бильярд необходим такой же тесный контакт, как и при стрельбе из лука?

— Нет, если за этим присматривают другие дамы.

Ill

Демельза начала играть в вист, когда Джереми уже стал взрослым, и она даже пристрастилась к картам — в то время ее и Клоуэнс уговорили составить компанию. Потом они время от времени играли, когда был дома Росс. Так что ни она, ни Клоуэнс не стали отрицать, что умеют играть, когда их пригласили на пару партий. Обычно бесстрашная Клоуэнс испытывала приступ паники и даже слегка тряслась, играя в карты.

Демельза дважды играла в паре с Поуис-Джонсом и надеялась, что ее периодические оплошности испортят чудесную дружбу, но, похоже, ничто не могло разрушить его высокое мнение о Демельзе. Два вечера в доме играл оркестр, а еще два устраивали танцы. Правда, ничего особенного, в зале не танцевало больше девяти или десяти пар, никакой толчеи. Клоуэнс в кои-то веки с благодарностью вспоминала уроки миссис Граттон, а Демельза пусть и не знала все па, но двигалась с легкостью, и этого было вполне достаточно. Приятные вечера, когда на тебя смотрят, но при этом не оценивают и не критикуют. И в значительной мере за это следовало отдать должное леди Лансдаун — она, пусть и дочь графа, но порхала по залу с таким беззаботным очарованием, что каким-то образом отметала любую чопорность и строгость, которые могли бы всё испортить.

Посещение Бремхилла прошло в компании двух других гостей — вполне удачно, но без определенного результата. Четверг был очередным днем визитов, в пятницу — снова скачки, в субботу — любительский спектакль, в котором убедили принять участие Клоуэнс.

Босоногая Клоуэнс, думала Демельза, скачущая по пляжу на вороном коне бешеным галопом, с развевающимися белокурыми волосами, прямодушная, сбежавшая из школы только потому, что посчитала обучение нудным, неспособная вести легкомысленные беседы, каких ждут от элегантных юных леди, теперь готовилась предстать перед утонченной публикой в образе некой Марии из пьесы под названием «Школа злословия».

Ее роль, как выяснилось, была самой сложной, потому что остальные могли изображать персонажей карикатурно, а Клоуэнс предстояло появиться практически в образе самой себя. Она облачилась в старомодное платье из кремового и желтого шелка, с оборками, узкой талией и низким декольте, оно напомнило Демельзе ее первое бальное платье, почти четверть века назад. Чуть-чуть пудры и румян, но волосы и кожа Клоуэнс выглядели превосходно. И она исполнила роль лучше, чем кто бы то ни был, двигалась и произносила реплики с легкостью без подсказок.

Боже мой, думала Демельза, до чего же это странно! Я, мать, сижу здесь, словно вдова средних лет, вращающаяся в высших кругах. Веду себя с чопорным достоинством, руки сложены на ридикюле, ноги составлены вместе, как положено, грациозно улыбаюсь, когда со мной заговаривают, наклоняю голову то так, то эдак — самая что ни на есть леди, а ведь на моей спине до сих пор сохранилось два шрама от отцовского ремня, в семь лет я научилась ругаться, материться и сплевывать, у меня были вши, я подбирала отбросы в канаве и присматривала за шестью недокормленными младшими братьями.

И хотя один умер, осталось пятеро. Один — кузнец и методистский проповедник, второй — управляющий судоверфью, трое — шахтеры, перебиваются с хлеба на воду и ковыряются в земле, как слепые черви. И благодарение Господу, что ниспослал нам перчатки, потому что мои руки не белы как лилии, в отличие от всех, кто сейчас меня окружает. Не прошло еще и двух недель, как эти руки отдраивали кастрюлю, которую не сумела как следует почистить Эна. А до того они трудились многие годы.

Во мне другая кровь, не такая, как в этих дамах, думала Демельза, я другая и цветом кожи, и фигурой. Но, не считая нескольких неловких моментов, которые они благородно не заметили... Леди Изабел — просто ангел, жаль, что приходится кричать в ее слуховую трубку. И кто бы подумал, что леди Лансдаун осталось всего три месяца до родов? Хотела бы я оказаться на ее месте. Хотела бы я, чтобы Джереми снова было три года, как ее сыну. Вот бы мне было двадцать шесть, как ей, и вся жизнь лежала бы впереди. Жизнь... она утекает, как песок из разорванного конверта. Что ж, я еще не совсем стара. Но меня тревожит хромота Росса и морщины вокруг его рта, а многие мои друзья больны, состарились или умерли.

И что ждет Клоуэнс? В юности дети цветут, а потом случайность, наклонности и наследственность решают, какие плоды принесут эти цветы. Жаркое солнце? Безумный ветер? Мороз? Клоуэнс уж точно не чувствует себя не в своей тарелке среди аристократов, не благоговеет перед ними. У нее нет памяти о прошлом, она никогда не видела Иллаган, грязь, болезни и пьянство. Если она выйдет замуж за аристократа, ей это придется по нраву. Но неужели никто из родственников не попытается отговорить Эдварда от такой неподходящей партии? Может быть, они каждый день его отговаривают. Как младший брат он должен жениться на деньгах. Хотя, вероятно, для такой состоятельной семьи это не имеет значения.

Эдвард играл Чарльза Сэрфеса и прекрасно смотрелся в белом парике. Он олицетворял все самое лучшее, что может найтись в молодом человеке: немного неуклюжий, но добрый, столь же ответственный, как и его блистательный старший брат, разумеется, член парламента, благородный виг и сторонник ответственного либерализма, а теперь, когда его брат будет заседать в палате пэров, таланты Эдварда раскроются в полной мере... А также заботливый и любящий муж. Чего же еще желать? Демельза вспомнила Нампару, и внезапно она показалась унылой и холодной. Не для нее, слава Богу. Потому что Росс для нее — всё, и по счастливой случайности она имеет такое же значение для него. Но речь о ее детях.

Джереми влюбился в Кьюби Тревэнион, хотя и не должен был, но так уж случилось. Он погрузился в создание насоса и свои надежды на революционную силу пара, но на самом деле опустошен, лишился всех жизненных сил, потому что девушке с милым личиком по финансовым причинам отказано в возможности с ним встречаться. И вот, здесь, в этой комнате, ее дочь только что сорвала аплодисменты, сыграв отрывок из пьесы, роль главного героя в которой сыграл молодой человек, явно проявляющий к ней интерес. Преграды в этом случае существовали лишь из-за чувств ее дочери. Дома, в уютном и теплом доме, сотворенном ее руками, Клоуэнс не ждет более радостный или удачный выбор, как и Джереми.

Разумеется, она еще совсем молода. Если из этого ничего не выйдет, другие варианты, ожидающие ее в Нампаре, не останутся единственными и последними. Но Кэролайн права, Клоуэнс должна увидеть мир.

Демельза очнулась и обнаружила рядом с собой привлекательного седовласого мужчину.

— Чудесная пьеса, мэм. Вас нужно поздравить с такой очаровательной дочерью.

— Благодарю, сэр Джон.

— Могу я осмелиться напомнить об обещании, которое вы дали вчера вечером?

— О каком?

— Вы так часто клялись порвать ткань на столе, если вам дать в руки кий, что я подозреваю в вас эксперта, боящегося постыдить нас своим мастерством. Полковник Поуис-Джонс и мисс Карлайл готовы стать нашими соперниками, если вы окажете мне честь, став моей партнершей.

Демельза питала слабость к Эгертону.

— Сэр Джон, клянусь вам, я новичок. Если вы поставили на кон деньги, советую найти другого партнера. Как насчет леди Изабел?

— Она даже счет не услышит.

— А зачем слышать счет? Не лучше ли просто загонять шар в нужную лузу?

— Ну вот, я же говорил, вы прекрасно понимаете суть игры! Посмотрите, соперники уже ждут нас в дверях.

И она отправилась играть в бильярд, показав в этой игре больше мастерства, чем с луком и стрелами. Во-первых, ей не мешали сосредоточиться обжимания полковника Поуис-Джонса, а во-вторых, научившись поддерживать кий вихляющей левой рукой, она поняла, что если закрыть один глаз и смотреть, как старый моряк в подзорную трубу, она может успешно прицелиться и послать шар в нужном направлении. Она не всегда достигала желаемого результата, но вполне, похоже, порадовала сэра Джона Эгертона и достаточно часто приводила в замешательство полковника Поуис-Джонса и мисс Карлайл, чтобы почувствовать вкус победы.

Игра закончилась под теплые одобрительные возгласы, и Поуис-Джонс сказал, что, дескать, будь он проклят, но у миссис Полдарк наверняка есть собственный бильярд в том медвежьем углу, где она живет. Во вторник он возвращается в Радноршир и с удовольствием поиграет в Клвид-холле, если выдастся такая возможность. Как оказалось, сэр Джон Эгертон уезжает вместе с полковником и собирается погостить у него несколько дней по пути к себе в Чешир.

Демельза поднялась наверх раньше Клоуэнс, та появилась на полчаса позже, и, несмотря ни на что, в приподнятом настроении. В заучивании ролей, переодеваниях и репетициях оказалось больше подлинного веселья, и юные леди почувствовали настоящее единение. Даже мисс Флоренс Гастингс смеялась, хотя обычно считала подобное неподобающим.

— Думаю, мне стоит чаще ходить в театр, — сказала Клоуэнс. — Проблема в том, что в Труро и Редрате слишком много мелодрам с кровью и резней. Я же предпочитаю комедии вроде той, что мы играли сегодня.

— Может быть, тебе стоит чаще бывать в Лондоне, — ответила Демельза, — но ты как будто этого не очень-то хочешь.

— А разве там на сцене не меньше крови? — спросила Клоуэнс.

— Столько же. Те, кому неохота ходить в Тайберн ^[15], с удовольствием смотрят на фальшивые казни.

Клоуэнс распустила волосы и тряхнула ими.

— Интересно, что сейчас происходит дома.

— Они спят, надо полагать. Если не устроили какую-нибудь забаву. Знаешь, полковник Поуис-Джонс и сэр Джон Эгертон приглашают нас с собой в Уэльс, когда они уедут во вторник.

Клоуэнс рассмеялась.

— И ты веришь, что мы вернемся обратно в целости и сохранности?

— Зависит то того, что ты имеешь под этим в виду.

— Не думаю, что папа это одобрил бы.

— Тебе бы стоило послушать высказывания полковника Поуис-Джонса по поводу мужей. Он считает их досадным недоразумением.

— Вряд ли мне захочется иметь подобного мужа, — сказала Клоуэнс.

— Мне тоже не хотелось бы такого для тебя.

IV

В воскресенье после церкви они планировали отправиться в Бат, посмотреть аббатство и выпить минеральной воды. Погода снова стала ясной и теплой, и это была последняя вылазка перед тем, как разъезжались гости.

Но случилось так, что Демельза, хотя и хотела поехать, но не смогла — с раннего утра ее свалила очередная мигрень. Весь день она провела в постели.

В Бате лорд Эдвард попросил Клоуэнс стать его женой. Со всей возможной деликатностью и любезностью она ему отказала.

V

Как и предполагалось, гости разъехались во вторник утром. Полковник Поуис-Джонс, с наскоку предприняв последнюю безуспешную попытку завоевать Демельзу, печально отбыл вместе с сэром Джоном Эгертоном. Вскоре после них в собственном экипаже уехала домой в Дорсет достопочтенная Элена Фэйрборн вместе с горничной и грумом. Мисс Гастингс разделила экипаж с мистером и миссис Доусон. Миссис Полдарк и мисс Полдарк немного припозднились, поскольку почтовая карета в Бат не прибыла вовремя. Пришлось поторопиться, потому что дилижанс из Бата в Таунтон ждать не будет, и эта спешка пришлась кстати — не осталось времени для прощаний.

Напоследок Демельза наклонилась и поцеловала леди Изабел Фитцморис в щеку, все остальные тоже были весьма добры, но особенно ей полюбилась леди Изабел. Лорд Эдвард спустился по ступеням, чтобы попрощаться, и вел себя крайне любезно, хотя и несколько скованно. Карета заскрипела по гравию, когда кучер заложил поворот, послышалось стаккато копыт и фырканье лошадей, и они тронулись. Когда экипаж покатился по чудесной аллее в сторону далеких ворот, Эдвард развернулся, поднялся по лестнице и задумчиво вошел в большой дом. Тот казался таким тихим после суматохи последних двух недель. В четверг семья начнет собираться, а в пятницу отбудет в Шотландию. Как раз успеют к началу сезона охоты на тетеревов.

В просторной спальне с видом на ухоженный сад Эдвард подошел к столу и вытащил из ящика письмо, которое еще в пятницу написал капитану Россу Полдарку. Он прочитал его пару раз, а потом разорвал и бросил в корзину для бумаг, высморкался и подошел к окну — взглянуть, не видно ли карету. Она уже скрылась из вида. Лорд Эдвард спустился вниз к остальным.

Понравилась книга? Поблагодарите переводчиков:

Яндекс Деньги

410011291967296

WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377

Группа переводчиков «Исторический роман»

Книги, фильмы и сериалы

vk.com/translators_historicalnovel