Книга: Пылающий меч



Пылающий меч

Кристиан Жак

«Пылающий меч»

Посвящаю эту книгу всем женщинам и всем мужчинам, которые прожили свою жизнь, защищая свободу, противостоя захватчикам, тоталитаризму и любым проявлениям насилия.


Пылающий меч

1

1790-й заключенный рухнул в грязь. Лежа лицом в болотной жиже, Голенастый чувствовал, что больше ему не подняться. Не один год провел он в заточении в крепости Шарухен, и сил жить дальше у него не было.

Крепость Шарухен в Палестине стала надежным оплотом гиксосов, которые почти сто лет назад завладели Египтом, провозгласив столицей своего царства город Аварис, расположенный в Дельте. Владыка гиксосов, верховный правитель Апопи, с помощью могучего воинства и бесчисленных доносчиков держал в страхе всех египтян от мала до велика. Ему сообщали о любом неосторожном слове, и провинившийся немедленно отправлялся в тюрьму. Когда начальник тайной службы Хамуди предложил отправлять неблагонадежных на каторжные работы в гнилые болота возле крепости Шарухен, Апопи оценил по достоинству предложение своего верного помощника. Где еще найдешь такой скверный климат — зимой дуют ледяные ветры, летом солнце палит нестерпимым зноем? Да вдобавок воздух гудит от туч комаров и слепней.

— Вставай, — молил упавшего заключенный 2501, тридцатилетний писец, превратившийся после трех месяцев заточения в живой скелет.

— Не могу… Оставь меня умирать.

— Если тебя оставить, ты и вправду умрешь, Голенастый, но тогда не видать тебе больше твоих коров.

Голенастый хотел смерти, но повидать крутобоких коровок он хотел еще больше. Никто так, как он, не умел любовно ходить за ними.

Подобно многим другим египтянам он поверил обещаниям гиксосов. «Идите и пасите свою тощую скотину на заливных лугах Севера, — призывали они. — Как только она откормится, вы опять вернетесь в родные селенья».

На деле вышло иначе. Гиксосы отобрали у пришедших на север земледельцев их стада, а хозяев, попытавшихся сопротивляться, уничтожили на месте. Остальных отправили в зловонные болота Шарухена.

Никогда Голенастый не простит гиксосам разлуки с пестрыми своими красавицами. Он смирился со многим: с непосильным подневольным трудом, с мучительными переходами по болотной грязи, с нищетой и голодом, но не смирился с потерей.

Заключенный 1790 поднатужился и поднялся на ноги.

Как и его товарищи по несчастью, он претерпел в свой час невыносимую боль, — на глазах у других заключенных, обязанных смотреть на пытку, к его руке приложили раскаленное клеймо с номером. Того, кто отводил взгляд, убивали на месте.

Голенастый до сих пор чувствовал пронизывающую боль от раскаленного железа. Чем громче кричал страдалец, тем дольше не отнимали клейма. Многие умирали потом от заражения крови. В болотах Шарухена не сыскать было ни лекарей, ни целителей. Помощи ждать было неоткуда. Жилистый, привыкший довольствоваться малым, пастух выжил. Умирали те, кто привык к достатку и ел досыта.

— Держи, подкрепись немного, — заключенный 2501 протянул ему кусочек черствой лепешки.

Голенастый не отказался от роскошного дара, протянутого ему дружеской рукой. Заключенный 2501 попал в Шарухен за хранение папируса с гимном, прославлявшим царя Сенусерта. По доносу соседа приспешники Апопи сочли писца опасным заговорщиком и тут же отправили на каторгу. Властитель гиксосов, объявивший себя фараоном, не терпел ни малейшего напоминания о могущественных и славных царях Египта.

К узникам приблизилась маленькая девочка:

— Не найдется ли у вас немного хлеба? Так есть хочется!

Голенастому стало стыдно: он в одно мгновение расправился с доставшимся ему куском лепешки.

— А разве стражники не дали тебе положенную порцию?

— Забыли.

— А почему мама им не напомнила?

— Мама умерла этой ночью.

Понурив голову, девочка пошла туда, где лежала умершая мать. Никто ничем не мог ей помочь. Если бы кто-то и взял на себя заботы о сироте, бедняжку тут же лишили бы покровителя и отправили в крепость, отдав на потребу наемным ратникам.

— Новых заключенных привели, — сообщил писец.

Тяжелая деревянная дверь, ведущая на тюремный двор, со скрипом отворилась.

Огромная женщина со здоровенной палкой в мускулистых руках подгоняла ударами стариков, едва-едва передвигавших ноги.

Получив удар по голове, один из них упал с раскроенным черепом, остальные невольно быстрее засеменили ногами, надеясь избежать палки. Но разве палачи-гиксосы кого-нибудь пощадят?

И вот новенькие стоят на тюремном дворе. Добрались сюда только самые крепкие и теперь, втянув голову в плечи, не веря, что остались в живых, оглядываются вокруг, ожидая новых пыток. Но мучители пока не трогают их, довольствуясь глумливым хохотом.

— Милости просим в Шарухен, — прокричала госпожа Аберия. — Уж здесь-то вас научат слушаться. — Она тоже огляделась и с еще большей злобой заорала: — Развели свинарник! Ну-ка, те, что еще шевелятся, за работу! Убрать покойников!

В устах женщины-гиксоски упоминание о свинарнике звучало особенно оскорбительно, ведь, как известно, гиксосы в рот не брали свинины. Голенастый и писец поспешили выполнить приказание — госпожа Аберия любила, когда узники выказывали рвение. Нерадивость при выполнении распоряжений каралась пытками.

Они принялись голыми руками разгребать песок, готовя яму, и, не заботясь уже ни о каких ритуалах, засыпали им мертвецов. Голенастый про себя мысленно молился богине Хатхор, самой прекрасной из коров, какие только существуют на свете, той, что принимает в свое лоно души праведных.

— Завтра новолуние, — произнесла Аберия с жестокой улыбкой, обернувшись с тюремного порога, и исчезла за тяжелой дверью.

Один из новичков, добравшихся до Шарухена, приблизился к Голенастому.

— Можно поговорить с тобой?

— Теперь, когда она за воротами, можно.

— Какое дело демонице до луны?

— Каждый раз в новолуние она выбирает узника и медленно его душит на глазах у всех остальных.

Сгорбившись, старик уселся между заключенными 1790 и 2501.

— Что это за числа у вас на руках?

— Клейма каторжников, — объяснил писец. — Завтра и у тебя с товарищами они появятся.

— Что ж, выходит, они отправили на каторгу больше двух тысяч человек?

— Много больше, — вздохнул Голенастый. — Страшно подумать, сколько несчастных умерли по дороге, скончались от пыток…

Старик сжал кулаки.

— Главное — не терять надежды, — внезапно с неожиданной силой произнес он.

— Почему это? — с недоумением спросил писец.

— Потому что гиксосы с каждым днем теряют уверенность в себе. В городах Дельты, в Мемфисе поднимают голову их противники.

— Доносчики и соглядатаи быстро с ними расправятся.

— Поверьте, и у тех и у других с каждым днем прибывает работы.

— Соглядатаев столько, что от них никому не сбежать.

— Я убил одного собственными руками за то, что он донес на женщину, вырвавшуюся из рук похотливого стражника-гиксоса. Он был молод и крепок, но у меня достало сил справиться с бесстыжим чудовищем, и я нисколько об этом не жалею. Мало-помалу до людей начинает доходить, что, как только они склоняют голову, их волокут на бойню. Владыка гиксосов хочет одного: уничтожить всех египтян и заменить их своими соплеменниками. Они отбирают у нас землю, дома, имущество, а заодно хотят растоптать и сердца.

— Да, именно для этого и создана здешняя каторга, — согласился писец, голос которого прозвучал едва слышно.

— Апопи забыл, что надежды египтян небеспочвенны, — с жаром прошептал старик.

Сердце Голенастого забилось быстрее.

— Царица Свобода — вот наша надежда, — продолжал старик. — Она никогда не устанет бороться с насильниками.

— Войскам фиванцев не удалось взять Аварис, — напомнил писец, — фараон Камос погиб. Царица Яххотеп облачилась в траур и затворилась у себя в городе. Рано или поздно гиксосы завладеют Фивами.

— Ты заблуждаешься! Царица Яххотеп совершила уже столько чудес. Она никогда не откажется от борьбы.

— Ее борьба всего лишь легенда. Никому не дано сломить военную мощь гиксосов и никто не вернется живым с этой каторги, о которой фиванцы и не подозревают.

— А я верю тебе, старик, — сказал Голенастый. — Царица Свобода мне поможет, и я снова увижу своих коров.

— А в ожидании помощи наведем порядок у нас в тюрьме, — с горечью проговорил писец, — иначе нас отлупят палками.


Среди вновь прибывших узников четверо ночью скончались. Голенастый едва успел похоронить их, как на тюремном дворе вновь появилась госпожа Аберия.

— Идем быстрее, — позвал пастух старика. — Нам нужно всем собраться и построиться рядами.

— Мне так плохо, вот здесь болит, — старик показал на грудь. — Я не могу шевельнуться.

— Если ты останешься лежать, Аберия забьет тебя до смерти.

— Нет, не доставлю ей такого удовольствия… Но главное, друг, главное… не теряй надежды…

Пронзительный крик вырвался из груди старика.

Сердце его остановилось.

Голенастый торопливо подбежал к остальным узникам, уже успевшим выстроиться рядами перед госпожой Аберией, которая была чуть ли не на голову выше всех, стоящих перед ней.

— Пришло время нам всем немного повеселиться, — объявила она. — Ия знаю, с каким интересом и нетерпением вы хотите увидеть счастливчика, который станет героем нашего скромного празднества.

С нескрываемым удовольствием она оглядывала каторжан, сладострастно намечая себе жертву. Аберия наслаждалась, чувствуя себя хозяйкой жизни и смерти.

Раз и еще раз обошла она ряды арестантов, впиваясь в них взглядом, и, наконец, остановилась напротив человека, который пытался и не мог совладать с бившей его дрожью.

— Нашим героем будешь ты — заключенный 2501! — громогласно произнесла она.

2

Омытая бледно-розовым светом зари, царица Яххотеп протянула руки к еще невидимому божеству, приветствуя его появление.

— Сердце мое тянется к твоему оку. Ты насыщаешь голод без хлеба, без воды утоляешь жажду. Ты отец для сирот, муж для вдов. Сладостно лицезреть таинство твоего рождения. Плод, насыщенный светом, родившись, ты питаешь жизнь. Лучи твои просветляют смысл видений, рожденных тьмой.

Красивая зрелая женщина — Яххотеп исполнилось тридцать девять — стояла одна в Карнакском храме, обратившись лицом к востоку, и славила победу света над тьмой.

Но не была ли эта победа призрачной? Сын света Египет по-прежнему задыхался под властью темного владыки Апопи.

После гибели мужа и старшего сына, мужественно сражавшихся с завоевателями, Яххотеп приняла титул супруги бога, ибо фараон Секненра стал после смерти божеством. Она горела лишь одной любовью, любовью к свободе, которая казалась недостижимой из-за неодолимой мощи вражеского войска.

Но как могуч был прорыв фиванцев! Одерживая победу за победой, они дошли до Авариса, столицы темного царства, но не смогли взять неприступную крепость с первого раза и вынуждены были отступить.

После гибели фараона Камоса, достойного преемника своего отца Секненра, царица, супруга бога и регентша, удалилась в храм, дабы в священной тишине вновь набраться сил для дальнейшей борьбы. За высокой оградой, в скромном и прекрасном святилище она молилась и размышляла, прося помощи у Амона и Осириса. Амон был покровителем Фив, великим творцом всего сущего. Он обещал открыть двери своего святилища лишь в тот день, когда будет одержана полная и окончательная победа над гиксосами. Убиенный и воскресший Осирис стал царем загробного мира и вершителем суда над умершими. В его царстве пребывали ныне Секненра и Камос.

Секненра погиб в сражении, попав в западню.

Камос собирался вновь идти на приступ Авариса, но был отравлен и вернулся умирать в Фивы к матери, чтобы навсегда упокоиться в западных горах.

И мужа, и сына погубил предатель, служивший гиксосам и сумевший вкрасться в доверие к фиванцам. Вот уже дважды ему удалось обезглавить египетское войско.

Но сколько ни размышляла Яххотеп, она не могла отыскать среди своего окружения врага-изменника. Все ее приближенные доказали надежность и преданность, каждый рисковал жизнью, каждый ненавидел гиксосов и боролся с ними. Кого заподозрить? Управителя царского дома Кариса, всегда добывавшего самые ценные и полезные сведения? Простодушного мудрого Хирея, смотрителя житниц и управителя земельных угодий? Эмхеба, градоправителя Эдфу, отличившегося под Кусами и с ног до головы покрытого ранами? Хранителя царской печати Неши, преданного друга Камоса, готового уйти в отставку после смерти фараона? Яхмеса, сына Абаны, искуснейшего лучника, уничтожившего бесчисленное множество гиксосов? Афганца или Усача, двух отважных борцов за свободу, ставших во главе передового отряда и получивших награды за военные подвиги? Отважного флотоводца Хонсухотепа, наделенного неограниченными полномочиями за спасение жизни царице?

Как вообразить себе даже на короткий миг, что кто-то из ее доверенных помощников может оказаться изменником, прельстившимся дарами темного владыки?

Нет, не было сомнений: искать предателя придется не в этом кругу верных друзей. Главное, нужно постоянно держаться настороже: как бы ни был враг коварен и ловок, рано или поздно он обнаружит себя, и тогда Яххотеп с быстротой и точностью королевской кобры нанесет ему смертельный удар.

Супруга бога медленно шла вдоль кромки священного озера. Будь фараон жив, он каждое утро черпал бы из него свежую, чистейшую воду, так необходимую для омовения и насыщения новыми силами всего, что существует во Вселенной, — от звезды до камня.

Но фараон Камос погиб двадцати лет от роду, а его брату, юному Яхмосу, сравнялось только десять.

Во второй раз Яххотеп вынуждена была принять регентство.

Темный владыка пока еще не был побежден, но он уже не был и победителем. Царица Свобода сумела ему показать, что не быть ему никогда полновластным правителем Верхнего и Нижнего Египта.


В восторге от встречи, Весельчак Младший бросился к хозяйке. Огромный пес, встав на задние лапы, положил передние на плечи царицы, и та едва удержалась на ногах под их тяжестью. Старательно облизав щеки Яххотеп, Весельчак побежал впереди нее ко дворцу, бывшему украшением небольшого поселения, расположенного к северу от Фив.[1]

Много лет назад в суровых условиях пустыни юный фараон Секненра устроил здесь военный лагерь для первых борцов будущей армии освобождения. Затем вместо шатров стали строить дома, приспособили помещение для лечебницы, возвели небольшой храм и даже дворец. Опытные ратники обучали военному ремеслу новичков, не тая от них, сколько страшных и опасных испытаний ждет их в будущих сражениях.

На пороге дворца Весельчак Младший приостановился и потянул носом воздух. Сын пошел в отца, Весельчака Старшего, и уже не раз спасал Яххотеп. Доверяя чутью собаки, она всегда внимательно следила за ним.

Встречать царицу вышел управитель царского дома Карис. Его круглое лицо дышало неизменным спокойствием и доброжелательностью. Во времена, когда надежды на освобождение еще не было, он бесстрашно собирал по всей стране сведения о противниках гиксосов и налаживал между ними связь, хотя прекрасно знал, что рискует жизнью: стоило соглядатаю донести на него, и он бы поплатился за дерзость головой.

— Я не ждал вас так рано, госпожа. Во дворце еще не закончена уборка, и я не успел распорядиться относительно еды.

Весельчак Младший успокоился, весело подпрыгнул и лизнул руку управляющего.

— Собери в зале советников.


Все собрались вокруг объемной карты Египта, чуда из чудес, созданного стараниями управляющего Кариса. Как явственно видны на ней и те области, которые уже освобождены от гнета захватчиков, и те, что еще находятся под властью гиксосов!

Когда юная Яххотеп впервые увидела эту карту, свободными, да и то относительно, на ней были только Фивы. Теперь же, благодаря подвигам фараонов Секненра и Камоса, гиксосы спокойно хозяйничали только в Дельте, да еще южные рубежи Египта находились под властью нубийца Неджеха, союзника гиксосов, властителя Кермы.

Мемфис — древняя столица, соединявшая Верхний и Нижний Египет, — тоже был освобожден. Но сейчас встал вопрос — надолго ли? Войска гиксосского флотоводца Яннаса, похоже, не будут вечно стоять под Аварисом, охраняя его. Рано или поздно они перейдут в наступление.

Сановники низко склонились перед царицей. Лица у них были обеспокоенные и взволнованные.

Неши, хранитель царской печати и ответственный за снабжение египетского войска провиантом, заговорил первым:

— Новости не хороши, госпожа. Если мы хотим защитить Мемфис, что совсем непросто, нам придется отправить туда большую часть нашего войска. Если мы потерпим поражение, дорога на Фивы будет открыта.

Проницательный умница Неши выглядел на этот раз подавленным.

— Что скажешь ты, Эмхеб? — обратилась царица к градоправителю Эдфу.



Великан всегда сражался в первых рядах, он и сейчас только-только вернулся из Мемфиса, и поэтому его мнение могло стать решающим.

Градоправитель Эмхеб заговорил с немалым воодушевлением.

— У нас два пути — либо мы вновь атакуем Аварис и ломаем ноги флотоводцу Яннасу, либо мы выстраиваем линию обороны, и наши противники ломают на ней себе шеи. Первый путь мне кажется более рискованным, поэтому я предпочитаю второй. Но Мемфис не слишком удачное место для обороны. Он расположен на равнине, где гиксосы могут использовать колесницы, а у нас нет времени строить стену для его защиты.

— Иными словами, мы готовы оставить Мемфис без помощи? — уточнила положение Яххотеп.

Советники низко опустили головы.

— Снабдите оружием войско Мемфиса, — распорядилась Яххотеп. — Посылайте туда голубей, чтобы мы своевременно узнавали обо всем, что там происходит. Нашу линию обороны мы расположим южнее Мемфиса, примерно в трех днях пути от него, неподалеку от оазиса Фаюм. Она пройдет через селенье, названное в честь моего старшего сына. Я прошу Неши немедленно приготовить там все для военного лагеря и позаботиться об удобном причале. Флотоводец Хонсухотеп отправит туда наши барки, а Эмхеб заранее предпримет необходимые предосторожности, которые помогут нам противостоять возможной атаке гиксосских колесниц. Пусть корабелы работают с удвоенной силой, чтобы мы могли как можно скорее увеличить наше войско.

Советники не могли не одобрить распоряжений царицы. Они уже приготовились разойтись, но тут дверь внезапно распахнулась, и на пороге появился начальник стражи.

— Госпожа! Несчастье! Сотни воинов ударились в бегство и покинули лагерь!

3

Побагровев от ярости, верховный правитель Апопи запер красную корону Нижнего Египта в сокровищницу крепости Аварис, откуда никто и никогда ее больше не достанет. Он опять попытался возложить ее на себя, но она вновь обожгла ему руки и сжала голову невыносимым обручем боли.

Стараясь не думать о короне, — отжившем символе власти давно прошедших времен, — Апопи медленно поднимался на верх самой высокой башни Авариса, превращенного в гигантский военный лагерь.

Высокий, носатый, с обвисшими щеками, большим животом и толстыми ногами, семидесятилетний Апопи поражал уродством и, пользуясь этим, подавлял всякого, с кем вступал в разговор.

На груди правителя гиксосов поблескивала массивная золотая цепь с амулетами, сулящими здоровье, благополучие и богатство. Его подданные верили, что амулеты открывают ему тайны земли и неба. Простаки! Сейчас, во время суровых испытаний, когда он ведет войну не на жизнь, а на смерть против Фив и их ненавистной царицы, ему не до глупых побрякушек!

Властитель тьмы снял золотую цепь, сорвал с нее амулеты и бросил их с вершины башни. Стало легче. Со смотровой площадки он созерцал свою столицу, могучий Аварис, равный по территории целому княжеству, обширный город, разместившийся на северо-востоке Дельты, на берегу одного из нильских протоков, который египтяне называли «водами Ра».

Ра, божественный свет… Немало лет прошло с тех пор, как гиксосы заменили этот свет блеском мечей и военной мощью! Окруженный высокими стенами, ощерившийся зубчатыми башнями, стоит неприступный Аварис, олицетворяя эту мощь!

Фараону Камосу не удалось взять приступом столицу. Преданный Апопи человек отравил его, и с тех пор правитель только однажды покинул надежное убежище — спустился вниз, чтобы помолиться в святилище своему покровителю, богу Сету, повелителю песчаных бурь и горячих вихрей. Тот, кто напитается яростью Сета, не будет знать поражений.

Гавань Авариса, еще недавно переполненная торговыми судами и лодками с товаром, принимала теперь лишь несколько кораблей под неусыпным надзором сторожевых постов. Городские власти не забыли еще дерзких подвигов Камоса, сумевшего завладеть тремя сотнями грузовых судов, полных дорогими товарами, которые достались Фивам.

Хотя, конечно, торговля оскудела не навсегда. Как только непокорные Фивы будут разрушены, в Аварис, столицу гиксосов, вновь повезут золото, серебро, лазурит, драгоценные породы деревьев, масло, вино и мало ли что еще. Богатство владыки гиксосов и его ближайших помощников будет расти еще быстрее, чем раньше.

Апопи ненавидел солнце и свежий воздух. Он поспешил вернуться к себе во дворец, построенный в самом центре крепости. Сквозь узкие, похожие на бойницы окна солнце едва просачивалось в него.

Стены дворца Апопи расписали художники-критяне, приехавшие из Кносса, и фрески были точь-в-точь такие, как в столице Большого Острова — так называли в те времена Крит. Презирая Египет, Апопи уничтожил множество прекрасных творений эпохи Среднего царства и гордился тем, что изгнал все египетское из своего дворца. Каждый день, где бы он ни был — в ванной комнате, в опочивальне, в зале совета, в пиршественной зале, — он любовался пейзажами Крита, лабиринтами, крылатыми грифонами, желтолицыми танцовщиками и акробатами, прыгающими на спины быков через острые рога.

Когда Апопи завоюет Верхний Египет и сровняет с землей Фивы, он пустит на египетские земли чуждые племена, которые вытеснят коренное население Египта. От египтян не останется даже памяти. Древняя земля фараонов станет наконец одной из гиксосских провинций, и никто не будет знать, что существовала Маат, богиня Истины и Закона.

Апопи любил бродить по извилистым коридорам крепости и размышлять о великом царстве гиксосов: более великого царства не было еще на земле. Оно раскинулось от страны Куш до греческих островов, включив в себя Сиро-Палестину и Анатолию. Безумцы, пытавшиеся восставать против их владычества, безжалостно стирались с лица земли. Воины-гиксосы уничтожали зачинщиков, их семьи, их дома, их селения.

Таков был заведенный порядок, против которого осмелилась восстать царица Яххотеп. Поначалу он считал ее дурочкой, затем — интриганкой, но со временем вынужден был признать в ней серьезную противницу. Ее жалкое войско, состоявшее из землепашцев, с годами превратилось в грозную силу, и дерзкому Камосу удалось дойти с ним вплоть до могучего Авариса.

Разумеется, жалкие потуги фиванцев не страшны гиксосам. Египтяне были вынуждены отступить, и у них недостанет сил на новый штурм крепости. Единственное, что они могут, это расставлять коварные ловушки гиксосам, потому что никто лучше их не знает собственных земель. Однако Апопи не будет спешить с военными действиями. Сначала он утихомирит междоусобную войну, которую ведут два его главных помощника: главный казначей Хамуди и флотоводец Яннас.

Хамуди, человек порочный и жестокий, ради обогащения не гнушался никакими средствами. При этом был верен Апопи и безукоризненно исполнял все его приказания.

Яннас, главнокомандующий гиксосского войска, стал героем после того, как спас Аварис, и популярность его среди народа росла с каждым днем.

Чтобы угодить военачальникам и войску, Апопи должен был пожертвовать Хамуди, но тогда флотоводец Яннас обрел бы еще большее могущество, а ведь многие офицеры и без того видят в Яннасе будущего верховного правителя…

С помощью могучего Сета Апопи будет править еще долго. К счастью, Яннас — настоящий воин и умеет не только приказывать, но и повиноваться. Ему и в голову не придет измыслить заговор против своего владыки. А вот главному казначею нужно внушить, что безопасность царства обеспечивает Яннас и, стадо быть, Яннас обеспечивает Хамуди его жизнь, полную удовольствий.

Верховный правитель еще не навещал сегодня свою супругу, госпожу Танаи, которую так и не удостоил титула верховной правительницы, ибо кто из настоящих властителей делится властью? Египтянка низкого происхождения, Танаи обрекла на пытки и смерть немало богатых и родовитых соотечественниц, обвинив их в измене и предательстве. Фиванское войско у стен Авариса напугало ее до смерти. Она слегла и до сих пор не могла подняться с постели. Апопи счел нужным осведомиться о ее здоровье.

Выходя из покоев жены, он увидел согнувшегося в низком поклоне казначея Хамуди.

Черные, словно бы приклеенные к круглой голове волосы, лунообразное лицо, сеть морщинок под узкими глазами, пухлые руки и толстые ноги — так выглядел Хамуди, любитель вкусно поесть, знаток и ценитель хороших вин, не пропускающий хорошеньких египтянок, которых мучил вместе со своей женой Имой, такой же развратной, как он сам. Хамуди не скрывал от верховного властителя ни своих пороков, ни мошенничества, благодаря которому он обогащался. Казначей вообще ничего не предпринимал без согласия или распоряжений верховного правителя.

— Охрана к вашим услугам, владыка.

После того как Апопи назначил его главой своих личных телохранителей, Хамуди набрал в отряд ливийских и кипрских пиратов: разбойникам ничего не стоило убить любого, если только им вдруг чудился угрожающий жест. В цветных с орнаментом туниках, с длинными, заплетенными в косы волосами и татуировками на руках, телохранители смыкались плотной стеной вокруг владыки гиксосов, когда он появлялся на улицах столицы. Они получали от Хамуди щедрую плату, и любая женщина в городе была в их распоряжении. С тех пор, как Апопи упразднил суды, его верные слуги чувствовали себя в полной безопасности.

Кортеж отправился на кладбище, где должны были состояться похороны погибших в сражении офицеров-гиксосов, которых хоронили в одной общей могиле.

Места в Аварисе было мало, людей умирало много, и Апопи отдал приказ, ужаснувший египтян: хоронить усопших во дворах и даже под полами домов, не устраивая для них некрополь. «Не стоит излишне заботиться о мертвецах, от них все равно ничего не останется», — рассудил верховный правитель.

— Есть недовольные моими распоряжениями? — поинтересовался Апопи глухим голосом, от которого кровь леденела в жилах.

— Всего несколько человек, — сообщил Хамуди елейным голосом, — но я уже воздал им по заслугам. Тюрьма в Шарухене переполнена, поэтому я счел необходимым устроить другую, в Чару.[2] Бунтовщиков я отправил туда.

— Хвалю тебя, Хамуди.

Флотоводец Яннас вышел и низко поклонился верховному владыке. Среднего роста, худощавый, с медлительными движениями и неспешной речью, он производил впечатление мирного и спокойного человека, которому можно довериться. Но тот, кто доверился бы обманчивой внешности Яннаса, подписал бы себе смертный приговор.

Офицеров, погибших от ран в жестоком сражении с египтянами в торговой гавани Авариса, похоронили быстро. В могилы вместе с погибшими воинами положили оружие, убитых ослов и засыпали все землей. Пришедшие стояли с пустыми глазами и равнодушными лицами.

Яннас мог бы гордиться: кто, как не он, сумел спасти Аварис от Камоса? К тому же тот, к счастью, вскоре скончался… Но флотоводец выглядел озабоченным: его тревожила неукротимая царица Яххотеп, представлявшая серьезную опасность для столицы гиксосов.

После церемонии на кладбище верховный владыка отправился осматривать заградительные отряды, которые Яннас расставил в гавани, чтобы обезопасить город от возможных атак фиванцев со стороны реки.

— Великолепная работа, — одобрил Апопи.

— Когда мы перейдем в наступление, владыка?

— Твое дело повиноваться мне, Яннас.

4

Неблагоприятные слухи взбудоражили город воинов, расположенный неподалеку от Фив: царица Яххотеп затворилась в Карнакском храме, ее сын Яхмос отрекся от престола, войско освободителей сложило оружие.

В ближайшее время орды гиксосов обрушатся на город Амона и уничтожат всех, кто вздумает им сопротивляться.

Перепуганный Кривонос сбежал из города первым, следом за ним Крепыш, начальник отряда пехотинцев. Он недавно вернулся из-под Авариса и успел почувствовать на собственной шкуре ярость противника в сражении и его умение воевать.

Паника распространялась по городку с неимоверной быстротой. Сотни ратников, поддавшись ей, спешили покинуть лагерь.

Один из офицеров попытался остановить обезумевших от страха людей, напомнив им, что они воины Яххотеп, долг которых — освободить порабощенный Египет. Но его призыв потонул среди злобных выкриков, и он отошел в сторону, уступив дорогу бегущей толпе, грозящей затоптать его.

— Хорошо бы предупредить и стражников в крепости, — хмуро буркнул Крепыш.

К толпе беглецов тут же присоединилась большая часть воинов, охранявших крепость.

— Какими дорогами будем уходить? — спросил Кривонос.

— Только не теми, что ведут на север, — отозвался Крепыш. — Нам ни к чему встречаться с отборными отрядами Афганца или Усача.

— Подумаешь, отборные! — засмеялся Кривонос. — Я уверен, умирать им не хочется точно так же, как нам.

— Не стоит рисковать, они могут затеять драку. Лично я отправляюсь на юг.

В полном беспорядке беглецы рассеялись кто куда. Часть их двинулась вслед за Кривоносом на север.


Как изящны ее маленькие ступни! А ноги — какие длинные и стройные у нее ноги! А как округлы и соблазнительны бедра! А как хороша спина! А плечи!.. После царицы Яххотеп Кошечка — самая прекрасная женщина в мире, Усач в этом не сомневался. Ему выпало несказанное счастье стать ее мужем и возлюбленным. Он встретил Кошечку во время нубийского похода и сразу влюбился по уши, но на прочную связь не рассчитывал. Ремесло воина сурово, женщине нет места в его жизни. Но Кошечка спряталась на военном судне и вернулась с ними в Египет. Усач не устоял и принял ее в свои объятия.

Красавица-нубийка стала ему не только верной женой, но и надежной подругой в кочевой и опасной жизни. Оказалось, что она знала толк в травяных отварах, целительных мазях и оберегах, умела ходить за ранеными, и ее знахарское искусство спасло немало жизней. Кошечка возглавила отряд, который оказывал немедленную помощь на поле боя, и во время освободительного похода на север ее бесстрашие снискало ей славу героини.

Усач нежно поцеловал свою красавицу.

— Большой совет, похоже, будет длиться вечность, — горестно вздохнула она.

— Что поделаешь! Царица, как обычно, теряет время, убеждая своих сановников согласиться с теми решениями, которые она все равно проведет в жизнь. Давай пока подумаем о чем-нибудь другом…

В дверь их опочивальни громко забарабанили.

— Э нет, — покачал головой Усач. — Я имею право на часок уединения.

— Открывай сейчас же, — потребовал грозный голос Афганца.

— Что еще стряслось?

— Бунт! — объявил Афганец, широкоплечий бородач в тюрбане. — Воины разбегаются, пытаясь увлечь за собой наши отряды.

— Не может этого быть! — взревел Усач, мигом позабыв о нежностях. — Наши парни не поддадутся! Они не трусы!

Но Усач ошибался.

Слухи показались убедительными даже отборным отрядам, лучшие воины которых стали присоединяться к бегущей толпе.

Афганец собрался преградить им дорогу, но Усач схватил его за руку и удержал.

— Они сошли с ума, — шепнул он, — удержать их сейчас невозможно.

— А тех, кто устремились ко дворцу?

— Я не думаю, что они собираются напасть на нашу царицу!

Кривонос во главе двух сотен таких же безумцев направлялся к царскому дворцу, решив во что бы то ни стало его ограбить.

— Я не знаю, что они думают, но знаю, что их нужно остановить, — ответил Афганец.


— Только не показывайтесь им, госпожа, — убеждал Яххотеп хранитель царской печати Неши. — Люди потеряли голову. Мы выйдем через заднюю дверь и скроемся в пустыне, за песчаными холмами.

Управитель Карис одобрил идею Неши, ведь если личная охрана царицы встанет на пути дезертиров, резни не избежать. Тогда в схватке может пострадать и сама Яххотеп, пав жертвой безумия собственного войска.

— Немедленно отправляйтесь в Фивы и оградите от опасности мою мать и сына, — распорядилась Яххотеп.

— А вы, госпожа?..

— Повинуйтесь приказу, Неши!

— Мы не можем оставить вас здесь одну.

— Жизнь Яхмоса сейчас важнее всего! Немедленно возвращайтесь в Фивы.

Приказ был отдан таким властным тоном, что ослушаться было невозможно. Сановники и телохранители покинули зал, понурив головы.

Величественная темноволосая красавица с зелеными глазами поправила на голове золотую диадему и вышла навстречу буянам.

Увидев перед собой царицу, они застыли в недоумении.

Воспользовавшись замешательством солдат, Усач и Афганец встали рядом с Яххотеп, по ее левую и правую руку. Даже безоружные они могли свернуть немало шей.

Кривонос сделал шаг вперед.

— А говорили, что вы затворились в храме, госпожа. Как же вы оказались здесь? Нет, такого не бывает. Верно, это не царица, а призрак.

— Как ты посмел довериться слухам?

— Посмел, потому что нет над нами начальника, а гиксосы того и гляди нападут на нас.

— Мне принадлежит верховная власть в царстве, и я командую фиванским войском. Никаких сведений о приближении гиксосов мы не получали. А если получим, то сумеем их остановить.



— А вы, госпожа, точно не призрак?

— Возьми мою руку и убедись.

Кривонос не решился на такую дерзость.

Он боялся гиксосов и, пока еще у него оставалась возможность, хоть и весьма небольшая, хотел избавить себя от участия в будущих сражениях. Но прикоснуться к супруге бога значило нанести ей такое оскорбление, за которое небеса покарают его немедленно.

Помедлив, он опустился на колени и поклонился так низко, что его кривой нос коснулся земли. Его товарищи последовали его примеру.

— Слухи оказались ложными, вы поверили им и повели себя как напуганные дети, — вновь заговорила Яххотеп. — Я постараюсь забыть о вашем недостойном поведении. А теперь возвращайтесь на свои места.

Воины поднялись с колен и прокричали приветствие царице. Больше они никогда не позволят морочить себе голову лживыми баснями.

Неши подбежал к Яххотеп. Он вернулся с дурными вестями.

— Госпожа! Беглецы под предводительством Крепыша пытаются завладеть военными судами, чтобы покинуть Фивы.

В сопровождении Афганца, Усача и воинов Кривоноса, которые вновь были на ее стороне, Яххотеп поспешила к причалу, где противостояние лучников под командой Яхмеса, сына Абаны, и беглецов под командованием Крепыша неминуемо должно было кончиться братоубийственным кровопролитием.

— Царица! — раздались крики среди беглецов. — Царица здесь! Она не в храме!

Яххотеп сделала несколько шагов и встала между враждующими. Она стояла одна, и у нее не было оружия.

Крепыш, начальник отряда пехотинцев, понял, что совершил непоправимую ошибку: стал распространителем ложных слухов, подбил солдат к бунту и тем самым обрек себя на смерть.

— У меня нет выбора, госпожа, — возвысил он голос. — Я могу сохранить себе жизнь, только уплыв отсюда. И я убью каждого, кто осмелится мне помешать.

— Пусть твое оружие разит только врагов твоей родины, Крепыш!

— Нет прощения беглецу, и вы, госпожа, его не простите.

— Ты мне нужен, Крепыш. Мне нужны вы все, чтобы победить властителя тьмы. Наш разлад поможет Апопи восторжествовать, но я избавляю всех нас от этого проклятия. Будем вновь единодушны в нашем стремлении победить, и прошу вас, верьте только тому, что говорю вам я.

Крепыш вложил меч в ножны. Свет, которым сияли глаза Яххотеп, очищал души, тьма отступала, воскресали любовь и преданность.

5

— Господин! По северному каналу приближается торговое судно без опознавательных знаков, — доложил Яннасу дозорный.

— Взять его под стражу!

Яннас ни на секунду не заподозрил, что судно может служить какой-нибудь хитрости Яххотеп, но после неожиданного нападения на Аварис он следил за всеми, даже самыми незначительными судами. Все речные подступы к столице он держал днем и ночью под строжайшим надзором. Мимо караульных постов не проскользнула бы и крошечная лодка. При малейшем намеке на опасность лучникам сторожевой службы было приказано стрелять. Лучше ошибиться, чем подвергнуть столицу опасности.

Яннас каждый день посещал военные суда, проверяя боевое оснащение воинов и гребцов. В любую секунду они должны быть готовы отразить нападение египтян, если те вновь дерзнут подойти к Аварису, или сражаться под стенами Фив, если будет отдан приказ отправиться в поход на юг. Обороняясь или нападая, гиксосы должны уничтожить фиванцев, а Яннас — обеспечить своему флоту победу.

После утренних трудов флотоводец позволял себе небольшой отдых — возвращался к полудню на передовое судно и там завтракал. Сегодня он с отменным аппетитом принялся за рыбное филе, поджаренное на вертеле, и чечевицу. Первый помощник Яннаса попросил разрешения войти и доложил о прибытии главного казначея Хамуди.

— Он крайне раздражен и требует, чтобы вы приняли его немедленно, господин.

— Посоветуйте ему набраться терпения, я завтракаю, — холодно ответил флотоводец.

Яннас не собирался спешить навстречу Хамуди. Он не забыл, как тот унижал его перед битвой под Аварисом, и теперь охотно платил ему тем же. На военном судне чиновник может злиться сколько ему угодно. Даже самый последний гребец не обратит внимания на его ярость и приказы.

Яннас вопреки своим привычкам даже продлил сегодня завтрак, отведав еще инжира и гранатов. Они показались ему особенно сладкими. При особых обстоятельствах флотоводец умел отдать им должное. Потом он неторопливо вымыл руки и вышел на палубу, где Хамуди в нетерпении ходил туда-сюда.

Красный от гнева казначей бросился к военачальнику, но тот остановил его величественным жестом.

— Никакой спешки на судне, Хамуди. Вы вступили в царство размеренности и порядка.

— А вы знаете о только что учиненном вами беспорядке, Яннас?

— Я не считаю беспорядком завтрак после утреннего осмотра судов, — высокомерно отозвался флотоводец. — Будут еще замечания?

— Вы взяли под стражу торговое судно, которое принадлежит мне!

— Судно, что двигалось по северному каналу? Оно не значится в моих списках среди тех, которым позволено беспрепятственно входить в гавань Авариса.

— Пойдемте к вам. Никто не должен слышать наш разговор.

Яннас в знак согласия склонил голову.

Разговор обещал быть интересным, уж слишком гневным и взволнованным выглядел Хамуди.

— Я вполне допускаю, что судно принадлежит вам, Хамуди, но почему тогда капитан, который, кажется, родом с Кипра, не сказал мне об этом?

— Потому что он исполняет тайное поручение, и груз должен быть доставлен лично мне.

— Вы забыли, что мы находимся на военном положении, и я обязан проверять все без исключения грузы, которые прибывают в Аварис?

— Только не этот, флотоводец Яннас. Отдайте его мне и забудем о досадном недоразумении.

— Был бы счастлив сделать вам приятное, Хамуди, но ведь и вас могут обмануть. Сами того не подозревая, вы будете способствовать тому, что в Аварис привезут что-то опасное, например оружие для повстанцев.

Главный казначей покраснел еще больше.

— Как вы смеете предъявлять мне подобные обвинения!

— Я не предъявляю вам обвинений. Я проявляю бдительность, не желая, чтобы кто-то воспользовался вашей доверчивостью, и поэтому должен взять на себя труд и проверить, какой именно груз вам доставлен.

— Вы хотите сказать, что еще не проверяли груз и не знаете, что именно мне привезли?

Яннас сделал вид, что размышляет.

— Не могу вас обманывать, груз я проверил, — наконец сказал он, — и с тем большим любопытством жду, что вы мне скажете о нем.

Хамуди чуть не лопался от ярости.

— Да, так оно и есть, мне привезли опиум. Этим снадобьем пользуются высокие сановники и крупные военачальники.

— Только не я.

— Каждый развлекается, как умеет. В наши непростые времена многие считают опиум полезным и даже необходимым. А я считаю своим долгом помочь людям и доставить им удовольствие. Верховный владыка полностью со мной согласен и разгневается, если узнает, что вы мне помешали.

— И в мыслях не имел мешать вам, Хамуди!

— Тогда распорядитесь немедленно вернуть мне груз!

— Поскольку вы развеяли все мои опасения, ничего другого я не желаю. В дальнейшем постарайтесь в целях общей безопасности соблюдать все формальности, тогда и вы, и я обойдемся без подобных столкновений.

Хамуди не ответил, громко хлопнув дверью.

Яннас с улыбкой уселся поудобнее и отхлебнул глоток теплого пива. Он давно уже получил сведения, что Хамуди за очень дорогую цену продает наркотические снадобья. Дело само по себе полезное, поскольку люди от них становятся спокойнее. Но Хамуди должен знать, что после верховного владыки не он самый главный. И сегодня, по мнению флотоводца, он наконец это понял. Понял, что любая торговая сделка отныне зависит от него, Яннаса. Теперь Яннас будет знать обо всех махинациях Хамуди и приложит все силы, чтобы свести на нет его влияние.

День клонился к вечеру, удушающая жара мало-помалу спадала. Еще немного, и солнце окончательно исчезнет за линией горизонта.

Яннасу не было дела до удивительной игры небесных красок, он распекал офицера военного судна, где дисциплина показалась ему недостаточно строгой. Второго внушения он делать не будет. Заметит послабление и отправит виновного в лабиринт верховного владыки, а из него еще никто живым не выходил!

— Господин флотоводец, — обратился к Яннасу начальник сторожевой службы, — у нас происшествие.

— Какое?

— В одном из складов торговой гавани мы арестовали подозрительную личность. Этот человек хочет что-то сообщить вам, но без свидетелей.

— Пусть сообщит.


Судно с опиумом, доставленным для Хамуди, уже разгрузили. Теперь на берег выносили тяжелые кувшины с маслом, предназначенным для дворца, где днем и ночью горели светильники.

Баржу с медной рудой будут разгружать завтра. Медь, из которой гиксосы делали оружие, добывали рудокопы-каторжники. Надышавшись ее парами, они очень быстро умирали.

Баржи и торговые суда теперь приходили в гавань только по одному каналу, все остальные Яннас перегородил плавучими заграждениями. Если Яххотеп задумает применить ту же стратегию, что и Камос, она потерпит сокрушительное поражение.

Но кто догадается, какой безумный план вынашивает теперь невероятно упорная царица? Гибель мужа, а затем и сына лишили бы душевных сил любую женщину, но эта продолжает верить в недостижимую победу. Даже убийство мирных жителей, даже уничтожение селений не отвратило ее от маниакального желания победить.

— Он здесь, господин.

Два стражника охраняли старый с клад-развалюху, который давно пора было снести.

Внутри склада пусто, в углу валяются несколько старых корзин и, привалившись спиной к стене, сидит на земляном полу небритый молодой человек в деревянных наручниках.

— Вы флотоводец Яннас?

— Да, это я.

— Я хочу поговорить с вами с глазу на глаз.

— О чем?

— О безопасности верховного владыки.

Речь узника замедлена, глаза затуманены.

Военачальник махнул рукой, приказывая стражникам удалиться.

— Говори.

С быстротой молнии парень вскочил и накинул закованные руки на шею Яннаса, потом крепко сдавил ему шею предплечьями.

Он был куда выше и шире Яннаса, и не было сомнений, что еще секунда — и флотоводец задохнется.

Но Яннас был старым и опытным бойцом, он не потерял присутствия духа. Выхватив кинжал, он вонзил его в живот узника, и тот через секунду ослабил хватку.

Освободившись от раненого, Яннас прикончил его, перерезав ему горло.

— Обкурившийся, — сказал он сам себе. — Его подослал Хамуди, он ищет моей смерти.

6

Не один год шла война, но Фивы, вместо того чтобы захиреть, понемногу разрастались. Там и здесь белели новые домики, пристанища молодых семей. Бросая вызов судьбе, женщины рожали детей, в которых заключалось будущее Египта.

По распоряжению Яххотеп в самых красивых покоях дворца — тех, что принадлежали царице-матери Тетишери, — освежили и подновили росписи. Сама Тетишери становилась с годами все меньше, но по-прежнему тщательно ухаживала за собой, подкрашивала глаза и губы, с изяществом одевалась. Гибель зятя и старшего внука глубоко ранила ее любящее сердце. Теперь она растила младшего, отдавая ему всю свою нежность, но не забывая и о строгости. Бабушка играла с маленьким Яхмосом и учила его, передавая ему древнюю мудрость. Она следила за его занятиями борьбой и стрельбой из лука, но не забывала и сидеть с ним над иероглифами.

Яхмосу исполнилось десять лет. После смерти старшего брата он почувствовал себя взрослым, приняв на свои плечи ответственность за будущее. Старая царица не старалась утешить внука, преуменьшая его потерю. Она говорила с ним как с равным, не скрывая тяжести предстоящего пути.

— Как ты себя чувствуешь сегодня? — спросила Яххотеп Тетишери, сидящую в кресле напротив окна, выходящего в сад, откуда доносился щебет птиц.

— Сегодня я устала чуть больше, чем вчера, но я так горжусь тобой, дитя мое! Говорят, ты в одиночку справилась с взбунтовавшимся войском.

— Ратники стали жертвой подлых слухов. Отныне хранитель царской печати Неши каждые семь дней будет сообщать им, как обстоят дела в наших землях. И сама я буду приезжать в лагерь как можно чаще.

Тетишери ласково взяла дочь за руку.

— Без тебя, Яххотеп, Египта бы уже не было.

— А без тебя, мама, не было бы плодов моей борьбы. Твоя мудрость и дальновидность помогали мне одерживать победы. А теперь ты готовишь Яхмоса к тем трудным и жестоким сражениям, которые ему предстоят.

— Наш Яхмос удивительно повзрослел, и все-таки он еще совсем ребенок. Камос всегда был нетерпелив, мгновенно загорался, был необыкновенно деятелен. Яхмос разумен, осторожен и должен все взвесить прежде, чем примется за дело. Ему нужно время, чтобы усвоить новое. Лучше его не торопить, не подталкивать, он должен не спеша набираться сил и знаний. Но кто знает, будет ли у него такая возможность?

Яххотеп была согласна с матерью, сейчас время было им дороже всего. Как было бы хорошо, если бы гиксосы не спешили нападать на Фивы.

Управитель царского дома Карис принес Тетишери медовое печенье и свежий гранатовый сок.

— Придворный целитель хотел бы осмотреть вас, госпожа, — сказал он с низким поклоном.

— Не вижу в этом никакой необходимости, — улыбнулась старая дама. — Лучше прикажи приготовить мне вкусный обед.

Заметив тень озабоченности на лице Кариса, Яххотеп простилась с матерью и вышла из ее покоев вместе с сановником.

— Только что скончался верховный жрец Карнака, госпожа. Вашей матери я хотел бы сообщить новость как можно позже. Они были одних лет, прекрасно понимали друг друга, и я боюсь, что его смерть может подействовать на нее угнетающе.

— Я согласна с тобой, Карис, не будем торопиться с печальной вестью. Что еще?

— Помощник верховного жреца, считающий себя его законным преемником, не слишком подходит для этой должности.

— Почему ты так думаешь?

— Этот человек исполнен гордости, у него черствое сердце. Вместо того чтобы служить богам, он служит собственному тщеславию.

Карис, обычно склонный смягчать недостатки, на этот раз удивил Яххотеп резкостью своего отзыва.

— Верховным жрецом Амона должен быть человек, на которого вы можете полностью положиться, госпожа. Когда вы отправитесь в поход он будет отвечать за связь неба с землею, Фивы будут зависеть от него. Тот, кто ныне считает себя преемником, не поднимется к небесам, он останется на земле и будет заниматься интригами, укрепляя свою собственную власть.

— Кого ты предлагаешь?

— У меня нет достойного предложения, я полагаюсь на ясновидение супруги бога, госпожа.

— Мне кажется, твой богатый жизненный опыт поможет тебе быть прекрасным верховным жрецом, Карис.

— Нет, госпожа, мое место здесь, во дворце.

— Собери жрецов, писцов и чиновников в открытом дворе Карнакского храма.

— Хирея приглашать?

Яххотеп улыбнулась:

— Не стоит, лучшего смотрителя житниц и управителя земельных угодий мне не найти.


Супруга бога вошла во внутренний двор храма, и все взоры обратились к ней.

Помощник верховного жреца сделал несколько шагов вперед.

— Список сокровищ храма Амона в вашем распоряжении, госпожа, равно как папирусы, необходимые для богослужений.

— Сначала я попрощаюсь с усопшим, а потом займусь описями.

— Он покоится в особом помещении при храме. Я с удовольствием провожу вас туда.

— Благодарю. Я знаю, где оно располагается.

Помощник верховного жреца был явно обижен.

Царица медленно шла, вглядываясь в лица людей, которых собрал здесь Карис. Вдруг она остановилась — ее внимание привлек человек лет тридцати, со спокойным лицом и серьезным сосредоточенным взглядом.

— Чем ты занят в храме?

— Украшаю дарами алтари богов.

— Знаешь ли ты священные гимны?

— Когда не служу в храме, я читаю папирусы с древними письменами.

— Что ты знаешь об Амоне?

— Он — творец самого себя, создатель вечности, одарившей нас благодатью света. Он — единственный, пребывающий во всем и порождающий множество. Его подлинное имя навеки покрыто тайной. Его правое око — день, его левое око — ночь. Он пастырь и он же кормщик. Владыка тишины, прародитель богов.

— Красивые речи мало помогают делу, — усмехнулся помощник верховного жреца. — Карнаку нужен опытный и дельный распорядитель. Чем нам поможет знаток древних премудростей?

— Верховного жреца выбирает супруга бога, не так ли?

— Именно так, госпожа, потому я и призываю вас подумать. Много лет я трудился рука об руку с моим повелителем и считаю, что он не зря приблизил меня к себе.

— А почему он не назначил тебя своим преемником?

Вопрос застал помощника верховного жреца врасплох, он не был готов к ответу.

— Болезнь помешала ему, он очень ослабел. Но никто не сомневался, что воля его именно такова. Не Джехути, украшающему алтари, быть верховным жрецом!

— Джехути, — задумчиво произнесла Яххотеп. — Так, значит, ты носишь имя бога Тота, хранителя священных письмен. Мне видится в этом знамение.

Помощник верховного жреца застыл, не в силах поверить собственным ушам.

— Напиши свое имя на кусочке папируса, — обратилась к помощнику верховного жреца Яххотеп, — и ты, Джехути, тоже напиши свое имя. Я положу ваши имена в святилище богини Мут, которая даст нам знать о своем решении.


Царица вошла в помещение, где жрецы молились богине Исиде, собираясь начать бальзамирование усопшего. Яххотеп тоже помолилась над покойным верховным жрецом. Прочитав священные гимны, она пошла за ответом в храм богини Мут, у статуи которой лежали оба папируса: один почерневший, другой нетронутый. Взяв их, Яххотеп вернулась во двор храма.

Помощник верховного жреца стоял, крепко сжав кулаки. Джехути смотрел отстраненно и спокойно.

— Один папирус богиня Мут спалила небесным огнем, — сказала Яххотеп и бросила почерневший папирус, ставший сразу же горсткой пепла. — Второй остался целым и невредимым.

— Нам должно принять волю незримых, — громко провозгласил помощник верховного жреца, узнав свой папирус в руках Яххотеп.

Царица протянула его помощнику.

Он прочитал громким голосом имя Джехути.

7

Стройный, высокий, с глубоким и серьезным взглядом наследник престола Яхмос вошел в Карнакский храм. Прежде, чем пройти в святилище сквозь портал из розового гранита, он долго стоял, созерцая строгие прямоугольные столпы, суровый вид которых радовал его сердце. Именно так и человек должен держаться под ударами судьбы. Не меньшее восхищение вызывали в юном наследнике огромные опоры в виде статуй Осириса со сложенными на груди руками: одна сжимала царский жезл, другая — знак жизни.

У ног каждой опоры-статуи стоял жрец Амона.

— Вглядись в них, сын мой, — сказала ему Яххотеп, — и укажи того, кто может исполнять обязанности верховного жреца.

— В чем они состоят?

— Верховный жрец служит незримому. Он ежедневно исполняет священные ритуалы, дабы умилостивить богов и обеспечить их пребывание на земле.

Яхмос внимательно и вопрошающе смотрел в глаза жрецов.

— Я выбираю этого, — уверенно произнес он, не отрывая взгляда от Джехути.

Помощник усопшего верховного жреца склонился в земном поклоне перед Яххотеп.

— Простите мою суетность, госпожа. Я стану слугою Джехути и буду исполнять все, что он мне поручит.


Супруга бога совершила обряд посвящения, вручив Джехути священный жезл и надев ему на средний палец правой руки золотое кольцо. Затем она взяла Яхмоса за руку и повела его в восточную часть храма.

Перед святилищем бога Амона на алтаре лежал сияющий меч, которым сражались Секненра и Камос.

— Двери святилища Амона сами распахнутся в тот день, когда мы навсегда победим гиксосов, — напомнила сыну Яххотеп. — Но прежде прольется немало крови и слез, и этому мечу придется много потрудиться. Ты можешь поднять его, Яхмос?

Наследник приблизился к алтарю, притронулся к рукояти и провел рукой по лезвию.

— Меч Амона слишком тяжел для меня. Но в тот день, когда я смогу его поднять, я смогу и разить этим мечом.

— Тебе десять лет, ты лишился отца и старшего брата. Они погибли, освобождая Египет. Они были мужественны, но путь к победе еще долог. Готов ли ты к борьбе, которая может отнять у тебя жизнь?

— Жизнь раба страшнее смерти.

— Египта не существует без фараона, Яхмос. Боги избрали тебя, сын мой, и ты подтвердил свою избранность. До тех пор, пока ты не сможешь царствовать самостоятельно, я буду тебе помогать.

— Почему ты сама не хочешь стать фараоном, мама? Мне никогда не сравниться с тобой мудростью.

— Когда я исполню свой долг и Египет освободится от чужеземного ига, во главе царства должен встать молодой и могучий фараон, хранитель Маат. Божественная Истина и Закон будут пребывать в твоем сердце.

Яххотеп с сыном подошли к верховному жрецу Джехути.

— Подготовь его к обряду коронации, — приказала она.


В тот самый миг, когда Яххотеп произнесла эти слова, правитель Апопи, отдыхавший в своей опочивальне, скорчился от боли. У него свело ноги, челюсти, перехватило горло, он начал задыхаться.

— На земле не будет другого фараона, кроме меня, — пробормотал он, не сомневаясь, что его бычье упорство преодолеет все.

Схватив кинжал с золотой рукоятью, украшенной серебряным лотосом, он вонзил его бронзовый клинок в пальму, нарисованную на стене художником-критянином.

— Мне, мне принадлежит все!

Правитель распахнул двери и грозно глянул на неподвижно застывших стражей.

— Позвать ко мне главного казначея и приготовить носилки!


— Как вы себя чувствуете, господин мой?

— Мы немедленно отправляемся в храм Сета.

Хамуди, занимавшийся дома подсчетом выручки, полученной за продажу опиума, ни минуты не медля поспешил во дворец. Теперь он с поклонами помогал Апопи усесться в роскошные носилки, принадлежавшие фараонам, жившим в эпоху Среднего царства.

Двадцать крепких молодых носильщиков подняли их и споро, не раскачивая, понесли властителя гиксосов к храму. Пятьдесят телохранителей окружили владыку, и Хамуди, любителю вкусно покушать, было не так-то просто поспевать за кортежем.

Завидев носилки, редкие прохожие жались к стенам. Женщины прятали детей и закрывали окна.

Маленький мальчуган с испугу уронил игрушку. Посреди улицы лежал деревянный крокодил с большими зубастыми челюстями. Мать унесла сына, но он вырвался из ее объятий и побежал за игрушкой.

— Остановитесь! — приказал верховный владыка носильщикам.

Если бы не вмешательство Апопи, мальчугана бы затоптали. Он стоял, прижимая к груди деревянного крокодила, и с любопытством разглядывал блестящие шлемы и черные нагрудники телохранителей.

— Он пойдет с нами, Хамуди, — распорядился Апопи.

Обезумев от страха, мать бросилась к носилкам:

— Это мой сын, не причиняйте ему зла!

Владыка махнул рукой — и кортеж двинулся дальше.

Малыш не видел, как офицер, махнув коротким мечом, перерезал его матери горло.


Жрецы Сета и сирийского бога-громовника Адада молились с раннего утра, повторяя священные заклинания, сдерживавшие гнев небес. Уже на заре появились странные тучи, грозно приближавшиеся к Аварису. С юга подул ветер, и, набирая силу, заставлял стонать дубы, растущие перед храмом. Воды ближайшего канала вздыбились темными волнами.

— Прибыл верховный владыка! — сообщил один из жрецов.

Носилки бережно опустили на землю.

Бледный Апопи, с трудом переводя дыхание, тяжело поднялся с резного кресла.

— Странные знамения посылают нам сегодня небеса, господин мой, — заговорил с низким поклоном первый жрец, — мы все обеспокоены.

— Удалитесь все из святилища, — приказал верховный правитель, — но продолжайте молиться.

Жрецы покинули храм. Хриплый голос Апопи и его ледяной взгляд в этот день были еще более зловещи, чем обычно.

Владыка гиксосов вглядывался в грозное небо с торопливо бегущими свинцовыми тучами. Казалось, только он один способен понять знамение богов.

— Приведи ребенка, Хамуди.

Главный казначей подвел мальчугана к алтарю. Тот по-прежнему прижимал к груди деревянного крокодила.

— Я должен восстановить свои силы, — свистящим шепотом проговорил Апопи. — Царица Яххотеп вновь причинила мне вред. Но желаемое ею не должно свершиться. Бог Сет требует жертвы, и тогда он вернет мне здоровье и обрушит на Фивы смертоносный ураган. Поставь ребенка на алтарь, Хамуди.

Казначей понял, что собирается сделать верховный правитель.

— Если господин пожелает, я совершу то, что должно.

— Дыхание этой жизни принадлежит мне и только мне, я сам буду им распоряжаться.

Хамуди вырвал из рук мальчугана крокодила и разбил его о каменные плиты. Затем поднял плачущего ребенка и поставил его на жертвенник.

Владыка гиксосов вытащил кинжал из ножен.

Тетишери разбудил оглушительный удар грома, который придал ей сил. Соскочив с ложа, будто молоденькая, она торопливо накинула на плечи темно-синее покрывало и выскользнула в коридор, ведущий к опочивальне Яххотеп.

Дверь открылась прежде, чем царица-мать постучалась.

— Ты слышала?

Ослепительные зигзаги рассекали серое предрассветное небо.

— На моей памяти не было такой грозы, — тихо сказала Тетишери.

— Это не простая гроза, — сумрачно заявила Яххотеп. — Я поняла, властитель гиксосов обрушил на нас ярость Сета.

— Мы не сможем совершить обряд коронации.

— Да, не сможем, ты права.

Гроза подняла на ноги всех. Проснулись даже те, кого нельзя было разбудить никакими силами. Перепуганные слуги метались по дворцу, и Карис никак не мог их успокоить.

Яххотеп вошла в спальню сына.

Яхмос стоял у окна и смотрел, как неистовствуют небеса.

— Боги гневаются на меня? — спросил он очень серьезно.

— Нет, Яхмос. Повелитель тьмы догадался о нашем намерении и хочет помешать тебе взойти на египетский престол.

На Фивы обрушились потоки воды, тьма сгустилась, и не стало видно солнца.

— Зажги светильники, — приказала царица Карису.

На лице управителя царского дома появилось замешательство.

— Масло не горит, госпожа.

Оглушительный удар сотряс все вокруг. Ураганный ветер сорвал крышу с соседнего дома и разбил ее о стену дворца.

Охваченные паникой фиванцы покидали свои жилища и бежали в темноте кто куда, не разбирая дороги. Выли собаки. Один лишь Весельчак не подавал голоса и ни на шаг не отходил от хозяйки.

Дома рушились, погребая под стенами стариков и детей.

— Пришел смертный час, мы все умрем! — пророчествовал слепец.

Забурлили нильские воды.

Волны подхватили рыбацкую барку, направлявшуюся на юг, и перевернули ее. Как ни хорошо плавали рыбаки, но пять человек все-таки утонуло.

В гавани стоящие рядом лодки разбивались друг о друга в щепу. Не пощадила буря и военный корабль, находившийся здесь по приказанию Яххотеп. Мачты судна обрушились, капитана швыряло по палубе, корабль потерял управление. Не прошло и четверти часа, как он затонул.

А гроза все не унималась.

Молния подожгла столярную мастерскую. Несмотря на обрушившиеся сверху потоки воды, раздуваемый ветром огонь перекинулся на соседние здания.

Яххотеп, ощущая свое бессилие, смотрела, как, губя все вокруг, неистовствует буря.

Еще немного, и Фивы превратятся в руины, ничего не останется и от военного поселения. Призвав на помощь Сета, Апопи в один миг уничтожит плоды двадцатилетних усилий.

Без военного флота, с несколькими сотнями уцелевших воинов, царице останется только молить правителя гиксосов о милости, когда тот придет, чтобы стереть с лица земли остатки Фив.

Не лучше ли погибнуть в бою?

Она спрячет сына под охраной нескольких преданных слуг в пустыне, а сама в одиночку пойдет на тирана. Ей поможет ее верный кремневый кинжал, который она взяла в руки еще девчонкой, став первой воительницей, выступившей против гиксосов.

Двадцать лет борьбы, страданий, надежд. За эти годы она познала любовь, была несказанно счастлива и бесконечно несчастна. Она никогда не щадила себя, стремясь только к благу своей страны. Теперь все ее усилия пошли прахом. Египту нанесен удар, от которого ему не оправиться.

— Приготовься к отъезду, Яхмос.

— Я хочу остаться с тобой, мама.

— Гнев Сета утихнет только тогда, когда от Фив ничего не останется, а ты должен выжить. Придет день, и ты возобновишь борьбу за свободу своей родины.

— А ты что собираешься делать?

— Соберу воинов, которые еще способны воевать, и пойду на Аварис.

Мальчик серьезно и спокойно посмотрел на мать.

— Ты хочешь покончить с собой и с нашим войском?

— Я хочу, чтобы Апопи поверил, что одержал окончательную победу. Царица Фив погибла под Аварисом, ее сын погиб вместе с Фивами. Пусть до поры до времени он ничего не опасается. Но тебе, Яхмос, придется начинать все сначала, как начинала я. Только никогда не отступай. И если смерть не даст тебе довершить начатое, воодушевляй на борьбу сердца своих преемников.

Яхмос прильнул к матери, и она замерла, сжимая сына в объятиях.

— Будь стойким и мужественным, сын мой, всегда и повсюду чти Маат: ее сила неподвластна повелителю тьмы.

Гроза продолжала бушевать. Она набирала и набирала силу. Дома рассыпались, будто были из песка, люди сотнями гибли под обломками. В сухих руслах запенились потоки грязи и потекли, заливая древний город мертвых на западном берегу.

— Поспеши, Карис, — распорядилась царица. — Забирай моего сына и отправляйся вместе с ним в восточную пустыню. Пусть вместе с вами отправится и Хирей, если только ты сумеешь его найти.

— А почему бы вам, госпожа…

— Я останусь здесь, рядом с царицей-матерью.

Яххотеп в последний раз поцеловала Яхмоса и передала мальчика в руки Кариса, твердо надеясь, что им удастся избежать ярости Сета.

Она проводила их до порога и во дворе увидела друга, о котором успела забыть. У дверей стоял Северный Ветер, осел Секненра, серый красавец с белой мордой и животом, с широко раздувающимися ноздрями и длинными ушами. Его блестящие умные глаза пристально смотрели на царицу.

— Ты мне хочешь что-то сказать?

Он повернулся и сделал несколько шагов вперед. Яххотеп последовала за ним и сразу же вымокла до нитки.

Северный Ветер поднял голову и уставился на черные тучи, которые раздирали ослепительные молнии.

— Да, ты прав, стоит попробовать, — сказала Яххотеп и потрепала его по холке.

Яххотеп поспешила в дворцовое святилище, где хранила золотой жезл, на вершине которого было выполнено в виде священного животного бога Сета. Этот жезл вручила Яххотеп богиня Мут в знак подтверждения ее царской власти.

Осел тоже был священным животным, принадлежащим Сету, и он навел царицу на благую мысль: если владыка гиксосов обратился к богу ураганов, то почему бы не обратиться к нему и повелительнице египтян?

Яххотеп поднялась на крышу дворца и направила золотой жезл к небу.

— Сет, владыка молний, явись предо мной! В моих руках жезл с твоим изображением, свет от него не уничтожает жизнь, но дарит ее земле. Повинуйся мне, Сет, иначе никто на земле больше не окажет тебе почестей. Повелитель тьмы не единственный твой жрец! Почему ты восстал против земли Египта и пошел войной против его фараона? Покажи мне свое подлинное лицо, и пусть твоя сила войдет в мой жезл.

Тучи раздвинулись, и на севере засияла одинокая звезда, средоточие таинственной божественной силы, неподвластной смертным.

Ослепительная молния, еще более яркая и мощная, чем все предыдущие, возникла в центре урагана и устремилась к золотому скипетру, который твердой рукой держала царица Свобода.

9

Яростный вопль Апопи раскатился эхом по крепости, и у всех, кто его услышал, кровь застыла в жилах.

Властитель кричал от непереносимой боли.

Боль пронзила тело Апопи жгучей молнией, и он понял, что огонь Сета обратился против него.

Со всех четырех сторон, двигаясь с небывалой скоростью, шли к Аварису черные тучи, и все они теснились над храмом Сета. Первый сноп молний обрушился на жилища жрецов, потом небесный огонь зажег дубы аллеи, ведущей к жертвеннику. Ветви деревьев запылали, и ветер погнал огонь дальше.

Из туч хлынул дождь с такой небывалой силой, что попрятались даже караульные, а каждому жителю Авариса, будь то ратник или простой горожанин, захотелось спрятаться понадежнее и молить бога Сета, чтобы он не гневался.

— Мы прокляты! — кричала Танаи, супруга владыки гиксосов. Она стояла на кровати, и на губах у нее пузырилась пена.

Две служанки с трудом уложили ее.

— Вернулись фиванцы, — кричала Танаи. — Это царица Яххотеп! Я вижу, как пылает ее меч! Волны затопили столицу! Огонь пожирает крепость!

Танаи металась в бреду, а верховный правитель тем временем медленно преодолевал ступени, поднимаясь на самую высокую башню.

Стоя под потоками воды, он направил острие своего кинжала к иссиня-черным тучам.

— Ты мой союзник, Сет, ты должен поразить моего врага.

Вспышка была ослепительнее, чем все предыдущие, раздался оглушительный раскат грома, и молния ударила в башню.


Главнокомандующий флотом Яннас окружил себя надежной стражей, с которой не расставался ни днем, ни ночью, после того, как чудом справился с убийцей, подосланным Хамуди. Главному казначею теперь не застать флотоводца врасплох.

Яннас не удивился, узнав, что и Хамуди, боявшийся его мести, увеличил отряд телохранителей. А как могло быть иначе?

Военачальник и сановник ненавидели друг друга, и ненависть их была смертельной.

— Собирается высочайший совет, господин, — сообщил флотоводцу его помощник.

— Есть новости о верховном правителе?

— Ходят разные слухи. Одни говорят, что его убила молния, другие, что он при смерти, третьи, что он лишился дара речи. Господин…

— Что еще?

— Большинство гиксосов готово повиноваться вам.

— Ты забыл, что существует Хамуди?

— Да, у него тоже есть сторонники, но их куда меньше, чем у вас. Как только понадобится…

— Посмотрим, что будет на совете, — решил Яннас.

Зал совета, несмотря на нарядные фрески художников-критян, подавлял пронизывающим холодом. Самые высокие должностные лица собрались здесь сегодня. Ближе всех к простому сосновому креслу, в котором обычно восседал Апопи, стояли Яннас и Хамуди.

Что же будет, когда царский целитель объявит о смерти Апопи или о том, что повелитель гиксосов не способен больше властвовать? Мало кто сомневался в том, что Хамуди, воспользовавшись своей должностью главного казначея, объявит себя преемником трона, и очень скоро станет единоличным правителем. Однако Яннас, стоящий во главе могучего войска, вряд ли согласится отдать ему власть.

Исход соперничества двух претендентов решит кровавая схватка. Но кому, как не Яннасу, победить в ней?

Хамуди не знал, как поступить, его бросало то в жар, то в холод присущая главному казначею самоуверенность оставила его. Он успел подкупить многих высших офицеров и все-таки боялся, что сегодня не выйдет живым из крепости. От беспокойства Хамуди покрылся зудящей сыпью, и никакие притирания ему не помогали.

Двери распахнулись, и… в зал вошел Апопи.

Завернувшись в темно-коричневую мантию, тяжело ступая, верховный правитель пересек зал. Остановился. Впился ледяным острым взглядом в стоящих перед ним сановников. Сел.

Каждый почувствовал себя виноватым. Зато на лице Хамуди заиграла улыбка.

— Сет нанес Фивам огромный ущерб, — объявил Апопи хриплым голосом, звук которого приводил в трепет даже самых мужественных. — Город лежит в развалинах, войско Яххотеп уничтожено, военный флот фиванцев затонул.

— Владыка, — обратился к правителю Яннас, — отдайте приказ, я отправлюсь и уничтожу остатки бунтовщиков. Царицу я доставлю вам живой или мертвой.

— Всему свое время, Яннас. Для начала я хочу оповестить вас, что отныне я — живой Хор, царь Египта, и во всех документах меня будут именовать «Умиротворившим Обе Земли». Сет открыл мне причину своего гнева против Авариса: этот город, моя столица, сделался гнездом подколодных змей, обиталищем предателей, которые отваживаются оспаривать мои распоряжения. Сначала я уничтожу поганую плесень, а потом, флотоводец Яннас, мы займемся царицей Яххотеп.


Гарем Авариса был настоящим адом. В нем содержали самых красивых, самых знатных египтянок, обязанных в любой миг услужить сановнику-гиксосу. Были случаи, когда преисполнившись омерзения, женщины накладывали на себя руки, но тогда пытали и карали их родных. Мученицы гарема утешались одним: заговор едва не завершился победой. А когда вдруг прошел слух, что верховный правитель при смерти… Кто знает, может быть, его преемник окажется менее жестоким?

Уповала на лучшее и темноволосая красавица лет двадцати, проскользнувшая в комнату, где обычно она сама и ее подруги ожидали посетителей.

Она даже не успела вскрикнуть, как уже лежала на полу с проломленным черепом, получив по голове удар дубинкой.

— Уничтожайте всю эту плесень, — приказал офицер воинам-гиксосам в шлемах и кирасах, словно те собирались сражаться с врагом. — Владика распорядился покончить с гаремом, где осмеливались распускать о нем пакостные слухи.

Убийцы весьма сожалели, что не могут воспользоваться красавицами до того, как они будут уничтожены. Но попробуй ослушайся приказа Апопи.


Кинжал вонзился в бок, и сероухий с кротким взглядом упал, не понимая, за что он погибает. Это был сотый осел, которого принес в жертву верховный жрец Сета, желая умерить божественный гнев. Он собирался переменить окровавленные одежды, когда увидел, что к нему приближается отряд, во главе которого шагал Хамуди.

— Следуй за нами, верховный жрец.

— Я приношу жертву богу и еще не завершил жертвоприношения…

— Следуй за нами.

— Куда вы меня поведете?

— Тебя хочет видеть верховный владыка.

— Верховный владыка?! Сейчас я смою кровь…

— Не трудись. Ты знаешь, наш владыка не любит ждать.

Апопи сидел на помосте, оглядывая лабиринт и арену, на которой уже рыл землю готовый к бою бык. Да, правитель любил кровавые зрелища, они развлекали его. Но сейчас он задумал избавиться от внутренних врагов, и день за днем с радостью следил, как они умирают у него на глазах. Одних вздымал на рога и затаптывал бык, других кромсали на части топоры, ножи и кинжалы в ловушках лабиринта.

Верховный жрец распростерся на земле перед Апопи.

— Мы неустанно воздаем почести Сету, господин мой, верно исполняя ваше повеление.

— Очень хорошо, жрец. Но ведь ты разуверился во мне во время грозы?

— Ни на миг, господин мой.

— Ты лжешь. Но поскольку ты служил Сету, я даю тебе возможность выбора — лабиринт или бык.

— Господин, я покорен вам всегда и во всем и уверяю, что…

— Ты усомнился во мне, — оборвал его Апопи. — Твое отступничество непростительно, кара за него — смерть.

— Смилуйтесь, господин мой!

Раздраженный жалобными воплями перепуганного жреца, Апопи отшвырнул его ногой. Тот упал на арену, поднялся и побежал от чудовища, которое тут же подняло его на рога.

Верховный правитель с любопытством перевел взгляд на следующую жертву — дворцовую кухарку. Дерзкая посмела утверждать, что Апопи серьезно болен. Ее искрошили на куски мечи лабиринта.

За кухаркой последовали ратник, торговец, чиновник, офицер — все, кто посмел усомниться в величии своего владыки. Неблагонадежных египтян продолжали отправлять в Чару и Шарухен, где ими занималась госпожа Аберия, творя своим рвением и преданностью настоящие чудеса.

Конечно, очищение города требовало времени, которое не жаль было потратить на то, чтобы в Аварисе не осталось врагов.

10

Увенчанная изображением солнечного диска, статуя богини Мут смотрела сверкающими глазами на царицу Яххотеп, которая пришла поблагодарить богиню за спасение Карнака от разрушительной грозы. Фивы с большим трудом оправлялись от неистовства бога Сета.

Как только золотой жезл царицы взял в плен небесный огонь, тучи рассеялись, дождь прекратился, ветер стих. Мало-помалу небо очистилось, и на нем вновь засияло солнце.

Разрушений и потерь было много, и, чтобы справиться с ними, Хирей призвал на помощь всех жителей города. Против беды и горя лучшее лекарство — единодушие. Каждый день в храме молились богине Маат, и она окрыляла души фиванцев надеждой и удваивала их силы.

О царице Яххотеп ходили легенды. Говорили, что ее красота заворожила даже яростного Сета и помогла ей смирить небесный огонь. Яххотеп не снисходила до пустой болтовни, она жаждала услышать совсем другой голос. Мут, божественная супруга Амона-Ра, должна была сказать, достоин ли Яхмос стать фараоном.

Без согласия и одобрения богини никакие чудеса ничего не значили.

— Мут! Ты всегда указывала мне путь, которым я должна следовать. Яхмос не только мой сын, но и будущий фараон. Если он не достоин этой чести, я должна найти другого. Я уверена, не боги возражают против того, чтобы Яхмос принял в наследство от отца и брата царство живых, — гнев небес обрушил на нас повелитель тьмы. Он призвал на помощь Сета, как только почувствовал, что мы готовим обряд коронации. Но быть может, я ошибаюсь? Может быть, Яхмос не в силах править Верхним и Нижним Египтом? Твой взгляд проницает тьму, ты никогда не обманывала меня. Скажи, достоин ли Яхмос взойти на трон?

Статуя утвердительно наклонила голову.


Толстяк Хирей, смотритель житниц, с большим трудом разместился на низком стуле. Присущая ему веселость сейчас несколько потускнела.

— Урон весьма значителен, госпожа, — объявил он. — Нам понадобится не один месяц, чтобы восстановить разрушенные жилища, привести в порядок каналы, построить казармы для воинов.

— Неимущим поможет казна, — вынесла решение Яххотеп.

— К несчастью, под обломками немало погибших, и среди них больше всего детей.

— Мы похороним всех в согласии с обрядом, и я лично назначу жрецов, которые будут кормить их «ка».

— Очень сильно пострадало военное поселение, — со вздохом сообщил управитель царского дома Карис. — Несмотря на героические усилия гребцов, ураган потопил несколько военных судов.

— Пусть корабелы на верфях немедленно примутся за работу и наберут себе столько помощников, сколько им потребуется. До тех пор пока мы не восстановим флот, люди будут работать без отдыха, но за двойную плату.

— Посмотрим правде в глаза, — подал голос хранитель царской печати Неши, — если гиксосы нападут сейчас, они сотрут нас с лица земли.

— Но сначала им придется преодолеть линию обороны, которую воздвигли наши ратники неподалеку от Фаюма.

— Вы знаете не хуже меня, госпожа, что даже там мы не сможем оказать им серьезного сопротивления. Для восстановления нашего войска нужно немало времени.

— Важнее всего сейчас, чтобы Египет обрел фараона.


Настали торжественные дни. Фиванцы отвлеклись от бед и несчастий, позабыли о возможном нападении гиксосов и сосредоточили все свои помыслы на церемонии коронации. Таинство совершалось в святилище Карнака. Новый верховный жрец Джехути и супруга бога следили за тщательным исполнением ритуала, который проходил Яхмос, наполняясь силами Хора и Тота, чтобы в конце концов удостоиться короны Верхнего и Нижнего Египта, получив ее из рук богинь-покровительниц египетских фараонов — кобры и коршуна.

Первым деянием фараона было поднесение статуэтки Маат богу Амону в знак того, что он будет чтить Закон, на котором зиждется мир, до тех пор, пока с его кончиной не распадется связь земли и неба, которую он собой воплощает.

Обряд коронации Яхмоса завершился, и юный царь вышел из храма, чтобы приветствовать свой народ. Перед ним шли служители и несли щиты с названиями провинций, которые он объединил своей властью.

Яххотеп произнесла вслух священные имена нового фараона и перечислила деяния, которые ему предстоят:

— Яхмос, сын Амона-Ра, наследник, которому отец передал свой трон, воплощение бога на земле, тот, кто объединяет Верхний и Нижний Египет. Могущественный и справедливый, он дает своему народу дыхание жизни, наполняет силой царство, превозносит Маат. Он — опора небес, он — кормчий, направляющий Египет.


Поздней ночью, глядя на полную луну, застывшую над храмом, десятилетний мальчик слушал отголоски праздника, доносящиеся из города, и повторял про себя слова, произнесенные матерью. Яхмос чувствовал, что судьба его не похожа на судьбу простых смертных, что настанет день, когда он будет повелевать страной. Его охватил трепет, и сердце его преисполнилось гордости.


По приказу Апопи египетские стелы, обелиски и статуи были изуродованы или разбиты. Свой собственный дворец он поручил расписать присланному ему царем Крита художнику Миносу, в которого влюбилась юная сестра властителя Ветреница. Неотразимая азиатка была известна как опасная соблазнительница, увлекавшая к себе на ложе сановников, подозреваемых в неверности Апопи. Убедившись в их измене, Ветреница сообщала об этом брату, и тот отправлял предателей на казнь в лабиринт.

Полюбив Миноса, она по-прежнему заманивала в западню недовольных, но молчала о том, что критянин, готовый на все ради возвращения на родину, готовит заговор против Апопи.

Не раз признание трепетало у Ветреницы на губах, но мысль о том, что Апопи обречет ее возлюбленного на жестокую гибель, останавливала ее.

Впервые в жизни она отказалась служить верховному владыке, хотя боялась, что рано или поздно он проведает о ее предательстве. Она смотрела в глаза Апопи, и ей виделся паук, в чьих сетях она безнадежно запуталась. Как только настанет подходящий миг, паук-Апопи уничтожит обе жертвы — и Ветреницу, и ее любовника-критянина.

Сейчас верховный владыка беседовал с художником.

Встревоженная молодая женщина опасалась худшего. Властитель мог отправить художника на пытки, сослать его, бросить в лабиринт. А следом настанет и ее черед. Так называемый «брат» был намного старше ее и всегда ее запугивал, хотя она была из числа немногих, кто позволял себе в обращении с Апопи некоторую непринужденность. Но Ветреница не обманывала себя: в тот день, когда она перестанет быть нужной властителю, он отдаст ее на милость своих телохранителей или, что еще страшнее, двум ее ненавистницам — Танаи, своей супруге, и Име, жене главного казначея.

Ветренице нечем будет оправдать свое молчание. Минос — заговорщик, его гибель неотвратима. Если она попытается сказать Апопи о своей любви, то вряд ли добьется от него снисхождения.

А представить себе жизнь без Миноса она не могла. В жестоком, полном предательства мире, где привыкла жить Ветреница, Минос был воплощением невинности и подлинной страсти, лишенной даже тени расчета. Гениальный художник, он был искренне влюблен в нее и дарил ей ни с чем несравнимое счастье.

Так что вопреки голосу разума она готова была оберегать Миноса. Но жив ли он еще?

Ветреница не опускалась до опиума, который так полюбили в столице. На нем разбогател Хамуди, высокомерный выскочка, жадность которого могла сравниться только с его жестокостью. Порочный не менее своей ненормальной супруги, он развлекался, калеча юных рабынь, и при этом оставался правой рукой и любимым слугой властителя, главным казначеем и начальником тайной службы.

Дверь покоев отворилась.

— Минос! Ты? Наконец-то! Как ты бледен… О чем с тобой говорил Апопи?

— О грифонах… Он хочет, чтобы я расписал фигуры грифонов по обеим сторонам его трона, как во дворце в Кноссе. Грифоны сделают его неуязвимым.

В голове у художника мутилось, он не хотел признаться возлюбленной, что был уверен, будто настал его смертный час.

Даже в объятиях Ветреницы, которая ласкала его со страстью, он чувствовал на себе леденящий взгляд правителя гиксосов.

Апопи все знал.

И играл со своей жертвой. Грифоны будут последним творением Миноса.

11

Минос принялся за грифонов, поклявшись про себя, что будет писать их вечно. До тех пор, пока они не будут закончены, его жизнь в безопасности, а за это время он найдет способ покончить с верховным правителем.

Несмотря на то что Апопи был гораздо старше Миноса, критянин чувствовал, что в открытой борьбе с ним не справится. Он не отказался бы от кинжала, но ведь каждого, даже Ветреницу, прежде чем пропустить в покои владыки, обыскивают…

Внезапно спину обдало холодом, и она заледенела.

— Твоя работа продвигается слишком медленно, Минос. Прошел уже не один месяц, — раздался позади него устрашающий хрип владыки.

По своему обыкновению, Апопи появился очень тихо, будто ночной демон, — никто не слышал, как он приблизился.

— Торопить мою кисть, господин, — значит испортить творение.

Мне нужны грифоны как можно скорее, юный друг. Главное, чтобы они внушали страх, один их взгляд должен наполнять ужасом.

Яннас уже не раз просил отдать приказ о наступлении, но Апопи не желал ничего предпринимать до тех пор, пока грифоны не будут надежно защищать его трон. Флотоводец места себе не находил от нетерпения, твердя, что ни в коем случае нельзя дать возможность Яххотеп опомниться и восстановить силы. Но что понимал военачальник? Он не видел дальше собственного носа. Владыка знал, что урон, нанесенный Фивам, так велик, что для восстановления потребуется не одно десятилетие. А как только грифоны начнут испепелять своим взглядом непокорных, как только его трон будет защищен от заговорщиков и закончится очищение страны, он раз и навсегда расправится с бунтовщицей Яххотеп и мятежными Фивами.

Минос не решался повернуться лицом к правителю.

— Ты хорошо меня понял, юный друг?

— Да, господин, я хорошо вас понял.

Апопи свернул в коридор, ведущий в зал совета.

На пороге зала его ждал обеспокоенный Хамуди.

— Послание, господин! Послание от нашего лазутчика.

Лазутчик давно не давал о себе знать, вероятно, потому, что не так-то просто было передать этот маленький лоскуток папируса, заполненный таинственными знаками, расшифровать которые мог один лишь верховный владыка.

Апопи принялся читать, и лицо его исказилось такой ненавистью, что похолодел даже Хамуди.

— Яххотеп все-таки посмела! Проклятая царица отважилась увенчать короной своего сына, мальчишку, которому едва исполнилось одиннадцать. Она сделала его фараоном! Но я смету обоих с лица земли! А пока будем сеять панику в рядах их сторонников.

Главный казначей согнулся пополам, прижимая к животу руки — у него опять начались рези.

— Простите, владыка, у меня в мочевом пузыре камень. Боюсь, что не смогу присутствовать на совете.

— Я пришлю тебе лекаря, Хамуди, пусть сделает операцию. Впереди у нас много работы.


С белесыми волосами — Има их обесцвечивала, желая походить на блондинку, — еще больше растолстевшая, так как не могла умерить страсти к сладким пирожкам, жена главного казначея в беспокойстве грызла ногти.

Без Хамуди она пропадет. По дворцу ходили слухи, что болезнь на него наслал сам Апопи, сглазив его, поэтому надеяться на выздоровление нечего. Нет сомнения, что после смерти Хамуди львиная доля их богатства отойдет верховному владыке. Конечно, Има заранее пойдет и поплачется Танаи, но та по-прежнему прикована к постели и вряд ли чья-то участь, кроме собственной, ее взволнует…

— Пришел лекарь, — объявил привратник.

Лекарь, как и сама Има, был хананеем и считался очень хорошим целителем. Говорили, что он умеет излечивать болезнь, от которой страдал Хамуди, а тот лежал пластом и беспрестанно стонал от боли.

— Мой муж — высокий сановник, его жизнь — величайшая драгоценность.

— Все знают, госпожа Има, какую роль при дворе играет господин главный казначей. Доверьтесь моему искусству.

— А оно в самом деле может помочь?

— Безусловно, хотя вашему мужу будет очень больно.

У меня есть обезболивающее.

Има имела в виду наркотик и дала мужу выпить опиум, который добывали из зерен розового мака. Обычно Хамуди принимал его в небольших количествах, желая повысить потенцию, но на этот раз доза была куда значительнее, и он уснул.

Лекарь достал из мешка сделанную из хряща трубочку и стал вводить ее в мочеточник больного, остановившись у входа в мочевой пузырь.

Хамуди продолжал спать.

Лекарь засунул палец в задний проход Хамуди, нащупал камень в пузыре и подтолкнул его к выходу. Потом изо всех сил дунул в трубочку, чтобы расширить проход, и тут же торопливо потянул воздух на себя, выводя в проход камень. Присоединил к первой трубочке вторую, вывел камень в мочеточник и вынул его пальцами.[3]


В голове Хамуди еще плавал туман, когда он вошел в покои верховного правителя. Апопи поднял голову, дописав на папирусе последний иероглиф.

— Как самочувствие, любезный друг?

— Боль ушла, владыка, но меня подташнивает от слабости.

— Силы быстро восстановятся, Хамуди. Нет лучшего лекарства, чем работа, а я собираюсь тебе поручить очень большую и очень важную задачу.

Главный казначей не отказался бы от нескольких дней отдыха, но кто посмеет оспорить приказ верховного владыки, особенно если за спиной у тебя такой соперник, как флотоводец Яннас?

— Много ли у нас на складах скарабеев?

— Великое множество, всех размеров, от каменных до фаянсовых.

— Мне понадобятся тысячи и тысячи, Хамуди. Вот, что должно быть на них написано, и как можно быстрее. Мое послание ты распространишь по всей стране.


В селении, названном в память погибшего фараона Пер-Камос, градоправитель Эмхеб день за днем укреплял оборонительные сооружения. Ему помогал небольшой отряд закаленных в боях, испытанных воинов. Оглядывая благодатные земли Среднего Египта, великан вспоминал свой любимый Эдфу, расположенный к югу от Фив, и думал, что скорее всего ему туда уже не суждено вернуться.

Удача улыбнулась ему в бою под Кусами, но теперь на нее рассчитывать не приходилось, сколько бы усилий он ни прилагал. Они с Яхмесом, сыном Абаны, искуснейшим лучником и корабельщиком, и на этот раз оказались на переднем крае. Никто лучше их не умел в самых тяжких условиях воодушевить воинов на битву и поддержать их боевой дух. Но когда веселый жизнелюб-великан с бычьей шеей и широкой грудью услышал о потерях и бедах, обрушившихся на Фивы, он уселся на пороге шатра и впервые подумал, что кампания, затеянная Яххотеп, может кончиться катастрофой.

Не получив подкрепления, Эмхеб не сможет остановить поток наступающих гиксосов. Апопи не спешит, давая возможность Яннасу собрать огромное войско. Сначала оно сметет Мемфис, потом истребит все остальные очаги сопротивления, самый значительный из которых Пер-Камос, а затем уничтожит Фивы, у которых нет сил сопротивляться.

— Господин градоправитель, — обратился к нему Яхмес, сын Абаны, — наши собратья из Мемфиса передали нам послания, которые повсюду распространяет правитель гиксосов.

Эмхеб взглянул на лежащую перед ним горсть скарабеев из фаянса, яшмы, халцедона. На каждом чернели грубые, с ошибками написанные иероглифы — ни один грамотный писец так не написал бы.

— Немедленно отправь скарабеев царице, — распорядился Эмхеб. — Эта атака гиксосов может оказаться для нас смертельной.

12

«Жителям Обеих Земель от фараона Апопи, царя Верхнего и Нижнего Египта, послание: Сет обрушил молнию на Фивы, город бунтовщиков. Царский дворец разрушен, царица Яххотеп погибла, ее сын Яхмос погребен под руинами. Мятежного войска больше не существует. Выжившие разбежались. Да повинуются жители Египта Апопи. Непокорных ждет заслуженная кара».

— Никто не должен прочитать это! — раздался гневный голос хранителя печати Неши.

— Слишком поздно, — грустно уронила царица Яххотеп.

— Боюсь, мы увидим повальное бегство, — встревожился управитель царского дома Карис. — У себя в Фивах мы без труда опровергнем ложь Апопи, но в других городах… Боюсь, что в Мемфисе повстанцы тут же сложат оружие. И в Пер-Камосе тоже.

— У нас осталась единственная возможность нанести ответный удар — я сейчас же напишу небольшое послание, которое размножат наши писцы на маленьких кусочках папируса, и мы разошлем их во все концы с помощью Плутишки и его стаи.

Всеобщий любимец Плутишка был признанным предводителем почтовых голубей. Не так давно неутомимого посланца ранили, но он уже успел выздороветь, и вечерами охотно сидел рядом с Весельчаком Младшим.

Голуби, обладавшие удивительной способностью ориентироваться, были незаменимыми помощниками Яххотеп, но в пути им грозили хищные птицы и стрелы врага. Однако стая Плутишки научилась обходить опасности, пользуясь своим изумительно острым зрением.

Яххотеп знала, что гиксос-лазутчик отравил одного из голубей, чтобы нарушить обмен посланиями между ней и ее сыном, фараоном Камосом. С тех пор отряд стражи с особым тщанием охранял голубятню.

Как же громко затрещали и захлопали крылья, когда птицы поднялись в синее небо и разлетелись, кто на юг, кто на север, разнося послание царицы Яххотеп.


— Стоять! — скомандовал Яхмес, сын Абаны, двум воинам с узелками на плечах, совсем уж было приготовившимся бежать.

— У тебя в колчане только одна стрела, и ты можешь убить только одного из нас, — крикнул ему тот, что помоложе.

— Не надейся остаться в живых, — возразил товарищу тот, что постарше. — Ты и оглянуться не успеешь, как он подхватит другую.

— Я и в мыслях не имел убивать своих соотечественников, — возразил Яхмес, сын Абаны. — Однако трусы мне не по душе. И если вы сделаете шаг вперед, то это будет ваш последний шаг. Я покалечу вас, и вы никогда больше не сможете бегать.

— Ты, наверное, не знаешь последних новостей! Царица погибла, Фивы в руинах, нет больше фараона и нет войска освободителей. Нам нужно убраться подальше прежде, чем сюда придут гиксосы.

— Владыка гиксосов лжет.

— А почему тогда царица медлит и не приходит сюда с войском?

Лучник услышал возле уха странный шорох и вздрогнул, хоть и не перестал целиться в беглецов.

— Плутишка! — тут же сообразил Яхмес. — Почтовый голубь! Он принес послание на своей правой лапке!

Голубь сел ему на плечо.

— Пойдем будить начальника! — весело воскликнул Яхмес. — А вы идите впереди меня!

Выражение лица лучника не обещало снисхождения, и беглецы сочли за благо повиноваться.

Градоправитель Эмхеб не спал. Он сразу же признал Плутишку, который умно и лукаво косился на него золотым глазком.

Ласково погладив изящную головку, Эмхеб развернул небольшой кусочек папируса, украшенный царской печатью, быстро пробежал его глазами и тут же прочитал вслух:

— Второй год царствования фараона Яхмоса, третий день первого месяца сезона всходов. Азиат Апопи, повелитель тьмы, владыка мерзких гиксосов продолжает нас обманывать, рассылая скарабеев с лживыми словами. Яххотеп, супруга бога и царица Египта, пребывает в полном здравии, равно как и ее возлюбленный сын Яхмос, фараон Верхнего и Нижнего Египта. В Фивах по-прежнему приносят жертвы Амону, богу побед, и войско освободителей готовится к боям против захватчиков, чтобы изгнать их и восстановить царство Маат.

Беглецы слушали послание с отрытыми ртами.

— Говорил же я вам! — с укором сказал им Яхмес, сын Абаны.

— Говорил, — понурил голову старший, — а мы, похоже, сваляли большого дурака! Но, может быть, вы нас простите?

— Наказание, которого вы заслуживаете, определит градоправитель Эмхеб.

Тетива лука была по-прежнему натянута, стрела готова вылететь. Градоправитель Эмхеб смотрел на провинившихся воинов гневным взглядом, его суровое лицо не сулило ничего хорошего.

Беглецы, вытянувшись, стояли передним. Он обошел их и дал каждому хорошего пинка.

— На этот раз достаточно! — объявил он. — Но если вы снова заглотите крючок с фальшивой приманкой, вами займется Яхмес, сын Абаны.


Битва посланий длилась не один месяц. В Мемфисе после нескольких дней паники, предводителям отрядов удалось навести порядок среди своих воинов. Горожане и земледельцы, получавшие с одной стороны гиксосских скарабеев, а с другой — приносимые голубями папирусы, собирались кучками, чтобы потолковать и обсудить полученные известия.

В начале третьего года правления Яхмоса население уже не сомневалось — верховный владыка гиксосов лжет. Люди, приезжавшие из Фив в свободные провинции, подтверждали: царица Яххотеп продолжает борьбу, а юный фараон Яхмос обнаруживает такой же твердый и непреклонный нрав, каким отличались его отец и старший брат.

Фиванцы надеялись, что эта новость дошла до Авариса и распространилась в Дельте.

— Я работал весь день и умираю от усталости, — пожаловался Минос.

— Сейчас от твоей усталости не останется и следа — пообещала красавица Ветреница, обмывая душистой водой прекрасное тело своего возлюбленного.

Не прошло и часа, как Минос забыл, насколько тщательно он работал над грифонами, стараясь выполнить все пожелания верховного владыки. Для него теперь существовала только обольстительная азиатка, которую он ласкал с наслаждением и восторгом.

Они одновременно вознеслись к вершинам блаженства, на которых исчезли все тревоги Ветреницы и возродились надежды Миноса. Однако парение длилось недолго, и вот они оба вновь на грешной земле. Нет, Ветреница никогда не признается возлюбленному, что следила за ним и знает его тайные помыслы. Никогда не признается и Минос, что лелеет мысль уничтожить верховного владыку. В последнее время художник не сомневался, что Апопи проник в его замысел, и его конец наступит одновременно с завершением работы над грифонами.

— Во дворце только и говорят, что о твоем новом творении, — сказала Ветреница. — Однако никто еще не видел его. Вот уже много-много дней доступ в тронный зал закрыт даже для высших сановников.

— Апопи откроет двери только тогда, когда убедится, что чудовища — само совершенство. И хотя он все время меня торопит, он постоянно требует поправок, желая добиться, чтобы грифоны были такими, какими он видит их сам. Ветреница! Они ужасающи! Я сам едва осмеливаюсь на них взглянуть. А с какой кровожадностью они смотрят! Как только я нанесу последний штрих, владыка оживит их с помощью своей черной магии.

— Что тебя так страшит, Минос?

— Когда ты увидишь грифонов, ты меня поймешь.

— Ты думаешь, Апопи сделает тебя первой жертвой грифонов?

Художник отодвинулся от любовницы.

— Думаю, такое вполне возможно. А ты знаешь, какие странные слухи ходят по Аварису? Говорят, что царица Яххотеп и ее сын Яхмос живы.

— Не стоит обращать внимание на всякие глупости, любовь моя.

— Я хочу вернуться на Крит вместе с тобой, Ветреница. Там мы поженимся, у нас будут дети, и мы будем счастливы, просто, обычно, без затей.

— Да, счастливы, без затей.

— Царь Минос Великий любит художников. Он сам разрешил мне называться его именем. У нас будет прекрасный дом неподалеку от Кносса в солнечной зеленой долине. Я завершил работу, так почему бы тебе не поговорить с владыкой? Пусть он отпустит нас на Крит.

13

Лекарь для полного выздоровления предписал главному казначею Хамуди воздержание, которое показалось госпоже Име слишком долгим. Супруга казначея не спеша прогуливалась по дворцу в поисках мужчины, который был бы одновременно и привлекателен, и достаточно скромен, чтобы никогда и никому не сообщать о небольшом любовном приключении.

Красавец Минос направлялся в свои покои, когда Има остановила его.

— Вы уже завершили свое замечательное творение? — осведомилась она с обольстительной улыбкой.

— Решить это может только владыка.

— Все, Минос, только и говорят, что о вас и вашем необыкновенном таланте. Мне бы очень хотелось познакомиться с вами поближе.

— Все мое время посвящено работе, госпожа Има.

Она игриво прижалась к нему бедром.

— Нужно уметь и отдыхать. Думаю, вы не станете спорить? Я чувствую, вы заслуживаете любви, и не одной, а многих женщин!

Критянин, притиснутый в узком коридоре пухлой беловолосой Имой, не знал, как отделаться от нее.

— Не приближайся к Миносу! — потребовал властный голос.

Минос увидел Ветреницу. Однако Има ничуть не смутилась.

— А это наша красавица-царевна! Стало быть, молва не врет? Ты еще от него не устала?

Ветреница отвесила Име звонкую пощечину, и та заскулила, как маленькая собачонка.

— Отправляйся к мужу и только попробуй еще раз положить глаз на Миноса — выцарапаю оба!


Супруга владыки Танаи не выносила дневного света и не терпела ночной тьмы. Она приказала поставить вокруг своего ложа дюжину светильников, их мягкий свет успокаивал ее. За толстыми занавесями, не пропускавшими ни одного солнечного луча, она чувствовала себя в безопасности. Никогда больше не отважится она взглянуть на каналы, которыми воспользовались египтяне, пытаясь взять приступом столицу гиксосов Аварис.

Каждый вечер госпожа Танаи принимала снотворный порошок, сделанный из лепестков лотоса, надеясь не проснуться от кошмара, пугавшего ее до безумия: она видела женщину неземной красоты, которая огненным взглядом рассеивала войско Апопи, разрушала крепость, уничтожала верховного владыку, а его супругу превращала в рабыню, обязанную целовать руки и ноги своих служанок.

Просыпаясь вся в поту, Танаи кричала от ужаса.

— Госпожа, — услышала она голос своей служанки, — вас желает видеть супруга главного казначея Има.

— Моя добрая, ласковая подруга. Пусть войдет.

Супруга Хамуди склонилась в низком поклоне перед толстухой, обложенной подушками. Жена верховного владыки была самой уродливой женщиной на свете и, несмотря на множество притираний, которыми она уснащала свою жирную кожу, не могла избавиться от неприятного запаха.

Однако Има нуждалась в дружбе этой женщины. Пусть с некоторых пор госпожа Танаи не покидала своей опочивальни, но влияние ее было велико, и Има намеревалась им воспользоваться.

— Как вы сегодня себя чувствуете, госпожа? — спросила она елейным голосом.

— К сожалению, все так же плохо. Я чувствую, мне уже больше не подняться.

— Не говорите так, — заблеяла Има. — Я уверена, вы очень скоро поправитесь.

— Мне приятны твои слова, добрая моя подруга! Что же… Но мне кажется, ты чем-то огорчена.

— Не хочу досаждать вам своими ничтожными неприятностями.

— Напрасно. Поделись, прошу тебя.

Има любила изображать из себя капризную маленькую девочку.

— Меня обидели, смешали с грязью.

— Кто посмел?

— Весьма значительное лицо, госпожа. Не смею назвать его имени.

— А меня не слушаться смеешь?

— Я так смущена…

— Не смущайся, открой мне свое сердце.

Има опустила глаза.

— Это художник Минос. Он кажется застенчивым и робким, но на деле сладострастное животное. Ни один мужчина не смел со мной так обходиться.

— Ты хочешь сказать, что…

Има утвердительно кивнула головой, Танаи поцеловала ее в лоб.

— Бедняжка! Расскажи мне все.

Карис помог старой царице-матери Тетишери дойти до зала совета, где собрались флотоводец Хонсухотеп, управитель земельных угодий Хирей, хранитель царской печати Неши, военачальники элитных войск Усач и Афганец. У всех собравшихся, включая юного фараона Яхмоса, были строгие, суровые лица.

Яххотеп помогла матери сесть.

— Мы получили плохие вести из Пер-Камоса, — сообщила царица. — Воины пали духом, и даже градоправитель Эмхеб не в силах придать им мужества. Если гиксосы нападут на нас, мы обречены на поражение. Поэтому я решила: всем, что только у нас есть, мы должны укрепить гарнизон Пер-Камоса.

— Наш флот далеко еще не восстановлен, — напомнил хранитель царской печати Неши. — Если мы отправим суда с войсками в Пер-Камос, Фивы останутся беззащитными.

— Так кажется на первый взгляд — возразила Яххотеп, — но ведь если мы укрепим нашу линию обороны, то гиксосы не смогут ее одолеть. А если они все-таки ее одолеют, то это будет значить, что никого из нас уже не осталось в живых. Меня удивляет, что ты стал таким осторожным, Неши! Раньше именно ты первым предлагал действовать так, как теперь предлагаю я.

— Я и теперь считаю ваши действия совершенно правильными и всячески поддерживаю вас. Нет никакого смысла окружать стеной Фивы. Наоборот, мы должны сделать новый бросок и перенести рубеж грядущих боев как можно дальше на север, хотя это и может показаться рискованным.

Афганцу и Усачу становилось не по себе среди споров и обсуждений. На разговоры они были небольшие мастера, поэтому ограничивались одобрительными кивками. Зато как только они себе представляли, что скоро будут рубить гиксосов, они тут же забывали об очевидном превосходстве вражеского войска.

— Царица Яххотеп приняла правильное решение, — заговорила Тетишери. — Нужно как можно дальше отвести опасность от Фив, оберегая фараона, который должен возрастать в мире, набираясь сил и мудрости.

Яххотеп взглянула на сына и убедилась, что он не будет возражать против принятого ею решения.

— Хирей и Карис отвечают за безопасность фараона, — уточнила Яххотеп. — В вашем распоряжении останется сторожевой дворцовый отряд который я усилю воинами, выбрав их лично. Если мы будем побеждены под Пер-Камосом, голубь принесет вам весть, и вы спрячете фараона, чтобы со временем он смог продолжать борьбу.


Грифоны выглядели столь устрашающе, что Минос сам не решался поднять на них глаза. Питая в себе жажду убийства, он сумел и их взгляд сделать убийственным. Художник мог поручиться, что чудовища, охраняющие трон владыки, готовы ринуться вперед и разодрать в клочья каждого, кто только осмелится к ним приблизиться.

— Еще одно небольшое усилие, и грифоны станут совершенством, — пророкотал хриплый голос Апопи. — Поправь левый глаз, в нем не хватает отблеска, который сделает моих стражей беспощадными.

Художник сглотнул слюну и задал вопрос, который жег его язык вот уже много дней:

— Какую еще работу вы поручите мне, господин?

— Ты и твои товарищи будете расписывать дворцы в других городах Дельты. Благодаря вашему искусству боги Египта наконец исчезнут, зато повсюду будут воздвигнуты лабиринты и арены для игр с быками. Никто больше не посмеет бунтовать против меня.

Минос понял, что владыка не отнимет у него жизнь до тех пор, пока тот будет служить ему своим искусством, но родного Крита ему не увидеть больше никогда.

Апопи оставил художника и направился в крошечный, похожий на каменный грот покой, расположенный в самом центре крепости. Только в нем верховный правитель чувствовал себя в полной безопасности и был уверен, что никто его не подслушает.

Владыка тяжело опустился на стул из сикоморы.

Телохранители проводили к нему флотоводца Яннаса.

— Затвори дверь, Яннас.

Яннас привык к ужасам сражений, не боялся смерти, но даже его впечатляло мрачное помещение и лицо Апопи, который пользовался своим безобразием как самым страшным оружием.

— Ты доволен нашей новой линией обороны, флотоводец?

— Да, владыка. Египтянам больше не удастся прорваться к Аварису, наша столица вне досягаемости.

— Но тебе ведь этого мало?

— Мало. Я предпочел бы напасть на врага, уничтожить его и разрушить Фивы.

— Час настал, Яннас. Ты можешь бросить свои войска в атаку.

14

Чувство благодарности и восхищения согрело душу градоправителя Эмхеба.

Восхищался он благородной царицей Яххотеп — как только воины увидели ее на борту передового судна, куда только подевались их усталость и отчаяние? Они вновь обрели отвагу и мужество и готовы были умереть за царицу Свободу. Успокоило Эмхеба обилие привезенного оружия и серьезность оборонительных работ — теперь Пер-Камос превратился в настоящую крепость, способную противостоять натиску гиксосов.

Хонсухотеп, со свойственной ему тщательностью, выстроил в ряд военные суда, создав из них серьезное заграждение. Берега покрылись сетью рвов. Незаметные из-за трав и кустов, они должны были стать опасными ловушками для гиксосских боевых колесниц. За рвами были приготовлены позиции для искусных лучников — градом стрел они встретят тех, кто прорвется через первую цепь заграждений.

Неши тем временем следил за тем, как в тени сикомор и пальм натягивали прочные и надежные шатры — убежище для усталых и раненых. Поодаль работали каменщики, воздвигая прочную казарму.

Усач и Афганец занимались военными учениями, отрабатывая со своими подопечными боевые приемы. Яххотеп следила за земляными работами, задумав выкопать несколько отводных каналов, которые могли сыграть в битве решающую роль.

На знаменах красовался знак, объединяющий всех борцов за свободу: серебряный диск луны, плывущий на серпе-барке, обозначающий первый слог имен Яххотеп — Ях — бог луны, дающий силы сражаться. Вторая часть имени — «хотеп», означающая «мир», была пока только мечтой.

Когда царица подняла меч Амона перед своим сосредоточенным и исполненным веры войском, каждый ратник почувствовал, что непобедим. Первые лучи солнца упали на меч, и клинок запылал огнем. Смотреть на огненное сияние было невозможно, зато яркие языки пламени дотягивались до сердец и зажигали в них огонь мужества и отваги.

Градоправитель Эмхеб не мог не преклоняться перед царицей — он помнил ее юной девушкой, жаждавшей освобождения своей страны, и с тех пор эта жажда с каждым годом только возрастала.

— Фивы надежно защищены, госпожа? — осведомился он.

— Их охраняет один боевой корабль и небольшой отряд дворцовой стражи. Склады оружия там пусты. Главная битва будет здесь, Эмхеб. Ни один гиксос не должен пройти дальше Пер-Камоса.


Быть лазутчиком и соглядатаем в стане противника всегда нелегко, а когда твой противник — хитроумная Яххотеп, трудности возрастают во сто крат.

Мало того, что передать послание в Аварис представляло собой немалую головоломку, еще сложнее было сообразить, что же написать в нем.

Царица умела каждому дать четкое задание, но только она одна знала то целое, что сложится из многих деталей.

Почему она оставила Фивы? Для отвода глаз? Или это приманка? Пер-Камос в самом деле готовят как передовую линию обороны? Или он станет надежным тылом для готовящегося нападения на Дельту? На эти вопросы и на многие другие лазутчик не мог ответить. Он не понимал, почему владыка гиксосов до сих пор не напал на Фивы? Не иначе что-то случилось в Аварисе, и неприятные события удерживают его в столице.

Значит, следовало набраться терпения и дожидаться удачного момента. Следуя этому правилу, лазутчику удалось уничтожить уже двух фараонов — Секненра и Камоса.

Благоразумие подсказывало, что точно так же ему следовало действовать и дальше.


Обреченный — офицер, командовавший отрядом боевых колесниц и посмевший осудить владыку за то, что тот не начинает боевых действий, — сумел пройти через третьи ворота лабиринта.

Воистину подвиг.

Избегая смертельных ловушек, воин обнаруживал удивительную изобретательность и недюжинную быстроту. Глаза Апопи горели неподдельным интересом.

К четвертым воротам — арке из бирючины — вел небольшой проход с полом из красной глины. Обреченный сразу заметил в ней осколки стекла: стоит ему побежать, и они вопьются ему в ноги. Желая избежать очередной ловушки, он решил прыгнуть и уцепиться за ветви бирючины. Он раскачается на них, наберет скорость и выпрыгнет из опасной зоны.

Но на этот раз он ошибся.

В зелени бирючины был спрятан обоюдоострый клинок, за который он и схватился обеими руками. Почувствовав острую боль, несчастный разжал руки, повалился спиной на острые осколки, разбил голову и теперь лежал, истекая кровью.

— Еще одна бестолочь, — равнодушно произнес Апопи. — Ты хоть немного повеселилась, Ветреница?

Красавица-азиатка сидела по правую руку Апопи и весьма рассеянно смотрела на кровавое зрелище. Офицер, которого она обрекла на смерть, был не слишком хорошим любовником.

— Я не могу забыть о своих бедах.

— Что за беды?

— Минос сделал все, что ты пожелал. Почему не позволить ему вернуться на Крит?

— Потому что мне нужен его талант.

— Но у его товарищей не меньше таланта.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так.

— А что, если я буду молить верховного владыку оказать мне эту милость?

— Возлюбленный твоего сердца никогда не покинет Египет.


Создали ли боги что-нибудь прекраснее Кошечки? Усач забывал с ней о войне, той самой войне, что привела его на юг, где он повстречал свою любимую жену, смуглую длинноногую, благоухающую амброй нубийку.

Кошечка знала толк в целебных растениях и спасла своим искусством немало раненых. Теперь она возглавляла отряд лекарей, оказывавших немедленную помощь пострадавшим. Ее считали героиней. Воины не могли не засматриваться на нее, но ни один из них, зная характер ее мужа, не позволял себе неуместного жеста или шутки.

Когда-то, вступив в отряд освободителей. Усач дал обет, что никогда не привяжется к женщине. Он всегда сражался в первых рядах, у него было мало шансов остаться в живых, поэтому было разумнее обходиться, как Афганец, временными любовницами.

Но кто мог устоять перед чарами и упорством Кошечки? Она выбрала себе Усача и обвилась вокруг него, как лиана. И как же сладостен был этот плен!

Кошечка чуть отодвинулась от мужа и насмешливо на него поглядела.

— О чем ты сейчас думаешь?

— Я?.. О тебе!

— Не только. Ну-ка говори быстро!

Усач поднял глаза к потолку деревянной сени, в которой страстные любовники провели немало сладких часов.

— Решающий час приближается.

Кошечка сразу перестала улыбаться.

— Тебе страшно?

— Конечно. Когда идешь один против десяти, дело, можно сказать, проиграно заранее.

— Ты забыл о царице Яххотеп!

— Кто может забыть о ней? Не будь ее, Апопи давно бы уже растоптал весь Египет. Мы все отдадим жизнь за царицу Свободу и не пожалеем об этом.

В дверь постучали.

— Это я, Афганец.

Кошечка завернулась в большое льняное покрывало.

— Входи, — пригласил Усач.

— Не хотел вас тревожить, но ничего не могу поделать. Яннас со своими войсками покинул Аварис и направился на юг. В предместьях Мемфиса флотоводца подстерегала неприятная неожиданность: борцы за свободу сумели уничтожить сторожевые посты гиксосов.

— Теперь тамошним жителям несдобровать!

— Само собой, но им удалось остановить на время Яннаса и предупредить нас об опасности.

— Царица собирается отправить в Мемфис подкрепление?

— Только два отряда — твой и мой.

— Ну что ж, значит, погибнем вместе с жителями Мемфиса.

— Или не погибнем — зависит от нашей ловкости. Наша задача — увести гиксосов к Пер-Камосу. Ведь всегда радостно гнаться за бегущими трусами, чтобы добить их? Но если наша хитрость не удастся, мы все до единого сложим там головы.

Усач медленно одевался.

— Раздай нашим воинам крепкое ячменное пиво.

— Они его уже выпили, — отозвался Афганец. — Теперь мы объясним им…

— Ничего не надо объяснять, пустая трата времени. Они умрут героями, а мы покажем им пример.

— Не поддавайся унынию, Усач.

— Неужели я от тебя услышу, что мы пережили и худшее?

— Нет, худшего мы не переживали.

— Я иду с вами! — объявила Кошечка.

— Ты остаешься здесь, — сказал Усач. — Это приказ, он не обсуждается.

Он притянул ее к себе и крепко поцеловал. Поцелуй был последним, его стоило запомнить.

15

Ветреница знала, что, попросив владыку о милости и открыв ему свою привязанность к Миносу, совершит непоправимое. Попытавшись добиться для художника счастья, о котором он мечтал, она подвергнет его большой опасности. Ей показалось куда более разумным признаться Миносу в том, что она знает его истинные намерения и отговорить от участия в заговоре против Апопи. Если они будут заодно, им станет легче, и они сумеют найти какой-нибудь выход.

Ночь давно наступила, а Минос все не появлялся на пороге опочивальни своей возлюбленной, до поры до времени занятой своими мыслями.

Обеспокоившись, Ветреница вышла и направилась к мастерской художников.

Там никого не было.

Товарищей Миноса она нашла в отведенной для них трапезной, но молодой критянин не ужинал вместе с ними.

С нарастающим чувством тревоги Ветреница поспешила к покоям Миноса.

И там никого.

Она принялась расспрашивать о художнике стражу, но не получила ответа.

Тогда Ветреница отправилась в обход крепости, заглядывая в каждый покой, каждый коридор.

Миноса она отыскала в кладовой, где стояли сундуки с бельем.

Художник висел на крюке достаточно прочном, чтобы выдержать мертвое тело.


Яннас предстал перед главным казначеем Хамуди. Они стояли друг против друга в окружении своих телохранителей. Флотоводец охотно бы обошелся без этой встречи, но Хамуди распоряжался воинским вознаграждением, и, прежде чем отправляться в поход против Фив, нужно было заручиться содействием главного казначея.

Яннас и Хамуди обменялись приветствиями.

— Войско гиксосов насчитывает двести сорок тысяч человек, — напомнил военачальник сановнику. — Я не собираюсь трогать гарнизоны Сирии и Палестины, городов Дельты и тем более столицы. Я отправлюсь в поход с пятьюдесятью тысячами солдат, а вы немедленно выплатите двойной оклад каждому из них.

— Верховный правитель дал свое соизволение?

— Дал.

— Я должен получить подтверждение, Яннас. Отвечая за государственную казну, я не имею права на ошибку.

— Получайте, но как можно быстрее.

— В ваше отсутствие я буду отвечать за безопасность Авариса. Прикажите оставшимся в столице воинам повиноваться мне.

— Они должны повиноваться приказам верховного владыки.

— Именно это я и имел в виду.


Яннас проводил смотр войск и открыл крайне неприятную для себя вещь: многие воины пристрастились к опиуму и другим зельям, которыми торговал Хамуди. Кому-то это могло придать отваги в грядущих сражениях, но боевому духу большинства, безусловно, был нанесен ущерб. И все-таки превосходство армии гиксосов было очевидным. Египтяне не могли оказать серьезного сопротивления.

Предместья Мемфиса встретили Яннаса новым неприятным сюрпризом: из искусно замаскированных засад в гиксосов полетели стрелы. Пращи и луки бунтовщиков, подвижных и похожих на назойливых оводов, оказались куда действеннее колесниц гиксосов, застревавших на узких улочках. Яннас принял решение брать дом за домом и разрушать те из них, в которых нашли убежище мятежники.

Из-за яростного сопротивления противника Яннас пробивался к Мемфису не одну неделю. Даже когда гиксосы окружали египтян, те не сдавались, предпочитая умирать с оружием в руках.

— Эти люди сошли с ума, — сказал полководцу его главный помощник.

— Нет, эти люди нас ненавидят. Надежда, которую им внушила царица Свобода, наделила их сверхъестественным мужеством. Стоит ей погибнуть, и они вновь станут кроткими овцами.

— Почему бы нам тогда не оставить Мемфис, господин, и не отправиться прямо на юг?

Тогда обитатели Мемфиса покинут стены своего города и ударят нам в спину.

Ворота Мемфиса, «Весов Обеих Земель», как его называли, не открылись перед войском Яннаса. Повстанцы дали понять, что чувствуют в себе силу выдержать осаду.

Яннас стал готовиться к решительному удару, когда дозорный принес ему весть, что с юга приближается войско египтян.

— К мятежникам движется подкрепление, господин! Оно состоит из опытных воинов: наш авангард уже уничтожен.

Получив это известие, главнокомандующий понял, что победа достанется ему совсем не так легко, как он себе представлял. Мало того, что египтяне с годами научились воевать, неожиданную отвагу им придавало яростное стремление к свободе.

— Мы должны помешать подкреплению проникнуть в Мемфис, — мгновенно принял решение Яннас. — Одна часть войска немедленно окружит город, вторая последует за мной.


Ни Усач, ни Афганец не были обычными военачальниками, которые исполняют приказы, твердо следуют разработанному плану боя и наблюдают издалека, как гибнут в сражении воины. Многолетняя партизанская война приучила их наносить неожиданные удары и беречь своих людей, чтобы в случае поражения потери не оказались гибельными для отряда.

Когда египтяне потопили передовое судно гиксосов, Усач не пытался воспользоваться достигнутым успехом. Вместо этого он приказал всем отступить, погрузившись на легкие парусные лодки.

— У нас десять убитых и двадцать раненых, — подсчитал Афганец. — А гиксосам мы нанесли немалый ущерб. Если дело пойдет так и дальше, Яннас непременно помчится нас преследовать.

— Лучники пусть целятся и убивают рулевых, а наши ныряльщики тем временем продырявят корпуса кораблей. Я сам возглавлю отряд ныряльщиков.

— Не бери все на себя, Усач. Не забывай, что твое дело сейчас глядеть в оба и руководить.

На протяжении целых двух часов Усач и Афганец дожидались решения Яннаса, не зная, что он задумал — стереть с лица земли Мемфис или воевать с подкреплением.

Наконец к полудню забелели паруса тяжелых военных кораблей гиксосов.

Усач с Афганцем больше не обменялись ни единым словом. Каждый из них знал, что ему предстоит.


Гиксос-разведчик смотрел во все глаза и чувствовал, как растет в нем тревога.

Как только он заметит что-то странное на берегу, он тут же оповестит военачальника на головном судне.

Вокруг не было ничего подозрительного.

Вообще ничего, кроме рощи тамарисков, ветви которых раскачивал ветер. Пожалуй, качаются они слишком сильно, уж не там ли спрятался враг? Если так, то он делает это не слишком искусно.

Разведчик распластался на земле и внимательно вгляделся в рощу.

Среди тамарисков ни малейшего признака жизни. Нет, стало быть, все-таки ветки раскачивал ветер.

Гиксосы продолжали продвигаться вперед, внимательно присматриваясь к тому, что творится на берегу. Мирные поля дышали спокойствием, ни одна лодка не бороздила воды Нила. Египтяне убежали трусливыми зайцами обратно на юг, но им не уйти от войска Яннаса.

Разведчик вскарабкался на пальму, чтобы просигналить товарищу, что у него все спокойно.

То же сообщение было передано и на головное судно.

Усач дождался, когда корабль подплыл поближе, и отдал приказ лучникам стрелять, Афганец в тот же миг расправился с разведчиками.

Однако ответный удар гиксосов был так стремителен, что египтянам в самом деле пришлось спасаться бегством. Афганец услышал, как свистят вокруг него стрелы, и увидел, как рядом упали два юных воина.

— Наши засады лишь поцарапали и раздразнили врага, — с горечью признал Усач. — Даже если кто-то погиб, Яннас не обратил на убитых внимания. Он решил плыть вперед, и мы не сможем ему помешать.

16

Мемфис окружен и беспомощно ожидает уничтожения, с которым верховный владыка медлит, желая, чтобы жители наглотались побольше горького страха. Войско Яннаса все глубже продвигается на юг. Расправа с бунтовщиками близка. У Апопи не было оснований для дурного настроения. Смерть Миноса не более чем досадная случайность. Его товарищи, другие художники-критяне, завершат все то, что задумал правитель.

Апопи знал, что Миноса погубила госпожа Аберия по приказу его жены Танаи. Знал он и о том, что в голове у недовольного Миноса бродили разные мысли, в том числе и о бунте против своего господина. Рано или поздно, он все равно бы отправился в лабиринт, поэтому Апопи не стал наказывать супругу за своеволие.

Ветреница склонилась перед повелителем гиксосов.

— Я пришла просить вас о милости, господин.

— Забудь этого мазилу, он недостоин тебя.

— Я хотела бы отвезти тело Миноса на Крит.

Апопи взглянул на молодую женщину в недоумении.

— Странное желание! А чего ты хочешь на самом деле?

— Хочу оградить нас от гнева царя Крита, подтвердив, что смерть его любимого художника не была насильственной. Хочу соблазнить его, сделать своим рабом и вызнать его истинные мысли о царстве гиксосов.

Насмешливая улыбка сделала лицо Апопи еще уродливее.

— Ты задумала взять в плен царя? Почему бы и нет? Ты в расцвете красоты и вполне можешь одержать победу. Хорошая мысль пришла тебе в голову — избавить меня от мертвеца и использовать его в качестве оружия против критян. Я прикажу дать тебе корабль.


Плутишка опустился на палубу передового судна прямо напротив Яххотеп. Похвалив и погладив уставшего голубя, царица взялась за принесенное им послание.

Окончив чтение, она немедленно собрала военный совет.

— Хорошая новость: осажденный Мемфис продолжает сопротивляться и оттягивает на себя часть войск Яннаса. Дурная: к нам приближается многочисленное, хорошо вооруженное войско. Ловушки, расставленные Усачом и Афганцем, подействовали.

— Почему вы назвали вторую новость дурной, госпожа? Ведь наша хитрость удалась. Или вы сомневаетесь, что мы готовы к встрече? — подал голос градоправитель Эмхеб.

— У нас нет выхода, мы должны быть готовы к ней.

— Мы сделали все, чтобы выдержать натиск врага, — уверенно произнес хранитель царской печати Неши. — Нет сомнения, что Яннас не ожидает серьезного сопротивления. Он воображает, что мы уже бежим со всех ног по направлению к Фивам.

Еще один голубь, но уже с южной стороны прилетел и уселся на палубе. Яххотеп узнала помощника Плутишки, которому было поручено доставлять вести из царского дворца.

Царица прочитала короткое послание и побледнела.

— Я немедленно возвращаюсь в Фивы. Моя мать умирает.


Воспользовавшись отсутствием верховного военачальника, Хамуди устроил обед для высших чинов оставленного в столице отряда. Он угостил их травками, которые им так нравились, предложил землю в Дельте, лошадей, рабов и верную дружбу с ним, самым высоким сановником, правой рукой владыки.

Яннас должен уничтожить врага на юге. Что может быть достойнее этой миссии, возложенной на флотоводца самим Апопи? Однако не стоит преувеличивать его роль. Безопасность столицы столь же важна. Теперь главный казначей отвечает за жизнь правителя страны и его главного города, зорко следя за порядком, избегая опрометчивых решений. Отныне любой приказ Яннаса будет выполнен только после одобрения Хамуди.

Ни один из офицеров столичного гарнизона не остался равнодушным к посулам сановника. Хамуди был доволен, вновь отвоевав потерянные было сферы влияния. Обеспечив себе дружбу с крупными военными чинами, он без труда уменьшит число сторонников Яннаса, лишит его авторитета в глазах ревнивых и честолюбивых подчиненных.

Главный казначей вернулся домой в превосходнейшем настроении, собираясь побаловать себя отдыхом и изысканным ужином.

Но, войдя в свой роскошный дом, первой он увидел Ветреницу, и аппетит у него сразу пропал. В глазах красавицы азиатки горела такая ненависть, что Хамуди невольно вздрогнул.

— Я хотела бы повидать вашу супругу, — ледяным тоном произнесла гостья.

— Она… она навещает заболевшую госпожу Танаи.

— Я дождусь ее.

— Не хотите ли прохладительного?

— Нет, я хочу не прохладительного.

— Прошу вас, сядьте, располагайтесь поудобнее.

— Удобнее всего мне стоять.

Хамуди был не в силах выдержать взгляд Ветреницы, в котором не было ничего соблазнительного. На его счастье, Има скоро вернулась, войдя в дом с большим шумом, еще с порога громко зовя служанку.

— Ветреница! Какая приятная неожиданность, но…

— По твоему навету убит Минос!

— Как… Как ты можешь…

— Ты потребовала голову человека, которого я любила, и ты ее получила. Теперь ты поверила в свое всемогущество. Но ты заблуждаешься. Ты потеряла разум, и ты погибнешь.

Госпожа Има подбежала к своему супругу и крепко обняла его.

— Ты слышишь, дорогой? Она угрожает мне.

Положение Хамуди было незавидным. Ему нужно было успокоить Иму и не рассердить сестру владыки.

— Не сомневаюсь, что речь идет о досадном недоразумении, уверен, что…

Глаза Ветреницы вспыхнули яростью.

— Убийцы и их подручные будут наказаны! — голосом, от которого кровь леденела в жилах, произнесла она. — Небесный огонь испепелит их.

Азиатка повернулась и медленно направилась к двери, не удостоив внимания бившуюся в истерике Иму.


Полководец Яннас пинком перевернул мертвого египтянина на спину. Его воинам наконец-то удалось справиться с этим лучником. Спрятавшись в ветвях сикоморы, искусный стрелок уничтожил множество гиксосов.

— Остальных вы тоже перебили?

— Еще один жив, — отозвался первый помощник. — Но удары его сердца сочтены.

Яннас смотрел, как полыхают паруса на трех первых судах, сильно пострадавших и уже готовых уйти под воду.

— Позвать ко мне капитанов!

Три офицера низко склонились перед флотоводцем.

— Вы прекрасно знали, какие опасности могли грозить судам! — возвысил голос разгневанный Яннас. — Почему вы не приняли мер предосторожности?

— Противник действовал с большой хитростью, — отвечал самый старший и самый опытный. — С нашей стороны не было допущено ошибок.

— Были! Вы позволили слабому одолеть себя, в этом ваша ошибка. Вы недостойны своих высоких званий! Корабли уцелели только благодаря матросам, среди которых я и найду новых капитанов. Ваши трупы будут болтаться на мачтах. Пусть враги видят, как гиксосы наказывают бездарных!

Яннас отвернулся от обреченных на смерть и принялся выбирать новых командиров.

— Путь свободен и на воде, и на суше, — объявил первый помощник. — Мы можем двигаться вперед без опасений.

— Египтяне преподали нам хороший урок, пожертвовав многими мужественными воинами, — заговорил Яннас, обращаясь к помощнику. — Мелкие засады — преддверие большой. Они вились вокруг нас, словно оводы, а теперь исчезли. Неужели мы поверим, будто им хотелось нас только покусать? Нет, они дали нам понять, что приготовили серьезную западню. Мы не знаем, где она ждет нас — далеко или поблизости. Поэтому не будем торопиться, обследуем каждую пядь земли, чтобы заранее обнаружить настоящую опасность.

17

Барка царицы Яххотеп мчалась на всех парусах. Едва она причалила к фиванской пристани, едва с борта на берег перебросили первую доску, как царица была уже на берегу и, усевшись в паланкин, приказала носильщикам бежать во дворец. На пороге ее ожидал управляющий Карис.

— Моя мать еще жива?

— Отходит, госпожа.

Юный фараон Яхмос вышел навстречу матери.

— Я постоянно находился у изголовья бабушки, — сказал он тихо. — Она говорила о моих обязанностях и неизбежном одиночестве фараона. Бабушка обещала непременно быть со мной рядом, когда мне будет больно и трудно. Единственное, чего она опасалась, что не успеет увидеться с тобой, мама.

Яххотеп осторожно отворила дверь в опочивальню Тетишери.

Старая царица с неимоверным усилием поднялась со своего ложа и теперь сидела в кресле, глядя на заходящее солнце. Ее жизнь тоже готова была закатиться, Тетишери едва дышала.

— Я здесь, — прошептала Яххотеп, взяв мать за руку.

— Я счастлива… Я молила богиню Запада помедлить немного и дождаться твоего прибытия. Мы уже сражаемся с гиксосами?

— Еще нет.

— Они допустили просчет, дав нам время укрепиться… Ты рождена для того, чтобы освободить Египет, и ты добудешь победу для всех нас, для тех, кто уже умер, и для тех, кто еще не родился.

Несмотря на предсмертную слабость, голос Тетишери был звучен.

— Знаешь ли ты, что такое жизнь, возлюбленное дитя мое? Мудрецы дали свой ответ, запечатлев его иероглифами. Жизнь — это узел, что связывает вместе, а потом освобождает друг от друга душу и тело. Она — шнурок на сандалиях, благодаря которым мы движемся вперед, зеркало, в котором мы разглядываем небеса, цветок, который набирается сил и расцветает. Жизнь — ухо, внимающее Маат, которая наполняет нас силой, жизнь — это созидательное Око. В тебе есть все ипостаси жизни, Яххотеп, и они даны тебе для того, чтобы ты возвела истинного фараона на трон живущих. Я никогда не сомневалась в тебе, твое сердце не ведает мелочности и низости. Ты умеешь справляться с горем и бедами, умеешь согревать сердце огнем надежды. Я приготовилась к смерти, о Мут, мать богов! Поухаживай за мной, умасти мне лицо разглаживающим притиранием и нанеси на губы немного охры. Я не хотела бы уйти, не приведя себя в порядок.

Яххотеп направилась в соседний покой, где Тетишери хранила ларец с умащениями и красками, а старая царица тем временем перешла в мир иной. Она не хотела причинить боль дочери последним вздохом, она хотела уйти красивой.

Яххотеп исполнила последнее желание матери, тщательно и любовно нанеся краски на ее лицо.


Яххотеп наполнила дворец дивными благоуханиями. Телом Тетишери, следуя древним ритуалам, занимались опытные бальзамировщики. Джехути, верховный жрец бога Амона, читал молитвы во время заупокойного бдения, и под их мерный ритм старая царица спокойно шла по дорогам Дуата — египетского царства мертвых.

Сердцем Тетишери стал каменный скарабей, оправленный в золото. Символ посмертных перерождений, он будет ей помощником во время последнего суда и сохранит ей вечную молодость.

Яххотеп, супруга бога, руководила погребальной церемонией своей матери, хрупкой, исполненной мужества женщины, не давшей Фивам погибнуть, способствовавшей каждому шагу на трудном пути к свободе. Ни в чем не схожие друг с другом, Яххотеп и Тетишери шли в одном направлении.

Когда дверь в дом вечности затворилась за старой царицей, Яххотеп почувствовала себя такой одинокой, что ей захотелось отказаться от неравной борьбы, которую она вела столько лет. На этот раз об ее исходе гадать не приходилось. Но могла ли она предать царский дом и свой народ, который сумела вдохновить на жертвенную борьбу с врагами?

— Я никогда не забуду бабушку, — негромко произнес Яхмос. — Когда мы очистим нашу землю от захватчика, мы воздадим ей великие почести.

Унося с собой очищенную душу Тетишери, сотни ласточек взлетели над городом мертвых на западном берегу Фив. Завтра на заре ее душа вновь воскреснет вместе с солнцем.

— Пока тебя не было с нами, мама, — обратился к Яххотеп Яхмос, — я ни минуты не пребывал в праздности, я много читал, наблюдал за людьми, занимался набором.

— Каким набором? — удивилась Яххотеп, не поняв, о чем идет речь.

— Набором новых воинов, — объяснил Яхмос. — Раз все военные силы собраны в Пер-Камосе, Фивы не могут оставаться в стороне. Каждый день я навещал верфи, где наши корабелы заняты строительством новых военных судов, я объезжал предместья и селения в поисках воинов-добровольцев. Офицеры царской стражи обучают их воинскому искусству, Хирей обеспечивает кровом и пищей. Ведь точно так же вы с отцом создавали наш первый воинский отряд, не так ли? Очень скоро Фивы вновь обретут надежную защиту.

Как же изменился за столь короткое время юный Яхмос! Священные обязанности фараона возобладали в нем над мальчишескими пристрастиями.

— Я горжусь тобой, Яхмос.

На лице юного фараона отразилось смущение.

— Ты знаешь, у меня недавно украли мои парадные сандалии. Заметил пропажу управляющий дворцом Карис, но и он не смог понять, когда именно их унесли, потому что я не надевал их со дня коронации.

— Ты кого-то подозреваешь?

— Нет, мама. Множество самых разных людей могли побывать в кладовой, где они лежали.

Обыкновенная кража или очередное посягательство на жизнь фараона, совершенное вражеским соглядатаем? Попытка уничтожить Яхмоса, расправиться с ним, как с его отцом и братом? Да, скорее всего такова была цель врагов.

— Ты бываешь во многих местах. Достаточно ли ты заботишься о своей безопасности?

— Забочусь, как могу.

— Охраняет ли стража дверь твоей опочивальни по ночам?

— Да, и я сам выбираю телохранителей.

— Кроме кражи, ничего больше не случилось?

— Ничего.

Яххотеп и Яхмосу пришлось еще утешать разом одряхлевшего Кариса. Тетишери назначила его управляющим дворцом, и теперь он почувствовал, что силы оставили его, и он больше не может справляться со своими обязанностями.

— Я слишком стар, возлюбленные мои повелители. Найдите мне замену, возьмите на мое место молодого человека, полного сил.

— Невозможно заменить Тетишери и тебя, Карис, — возразила ему Яххотеп. — Время ли искать замену, когда идет война? Уклад дворцовой жизни должен остаться прежним. Кто кроме тебя сумеет поддерживать его, исполняя все положенные ритуалы? Все, что ведомо только тебе, ты должен передать фараону Яхмосу.

— Я понял вас, госпожа, вы можете на меня положиться.

Мать с сыном провели вечер на берегу священного озера в Карнаке. Никаким разногласиям, никаким душевным смутам не было места здесь, где все дышало близостью к богам.

— Приходи сюда чаще, — посоветовала Яхмосу Яххотеп, — здесь ты отрешишься от обыденной суеты и воспаришь над ней, словно птица. Расправь крылья мыслей, как птицы расправляют крылья и созерцай священные воды, где зародилась жизнь и где она вновь растворится, когда миру придет конец. Царство твое преходяще, Яхмос, пища твоя — вечность, но здесь и сейчас придется тебе бороться с силами тьмы.

— Завтра ты вернешься в Пер-Камос, мама?

Яххотеп прижала к себе хрупкого подростка, которому грозили сотни смертей.

— Да, завтра, ранним утром. А ты ищи добровольцев и не выпускай из виду работы на верфях.

— Без бабушки мне придется нелегко.

— Испытания только начинаются, Яхмос.

18

Одна только Ветреница не умирала от страха на корабле, направляющемся из Египта на Крит. Первые два дня прошли в тишине и спокойствии, но на третий день налетела буря и превратила плавание в ад. Тошнило даже капитана, а трех человек смыло за борт.

Ветреница не замечала ярости моря. Погрузившись в воспоминания о Миносе, она думала о том, как была с ним счастлива, перебирала минуту за минутой сладостные часы их близости. Возлюбленного больше не было рядом с ней, и никогда она не будет лежать в его объятиях.

Сановник-критянин, встретивший на берегу сестру верховного владыки гиксосов, ограничился общепринятыми формулами вежливости и сопроводил ее в царский дворец Кносса, обитель Миноса Великого. Ветреница даже не взглянула на улицы, по которым они ехали.

Она оставалась равнодушной, когда они приблизились к роскошному дворцу и оказались в тронном зале перед царем Крита, величественным бородатым старцем, восседавшим на резном каменном троне с грифонами.

Только при виде фантастических чудищ взор Ветреницы оживился. Грифоны были великолепны, они внушали страх, но не было на них той печати гениальности, что лежала на творениях ее возлюбленного…

Ветреница оглядела придворных: они стояли толпой, в красивых одеждах, одни с длинными волнистыми волосами, другие — с короткими, туго завитыми. Мужчины пожирали ее глазами, отдавая дань красоте.

— Я привезла тебе тело художника Миноса, которому ты оказал честь, позволив носить свое царское имя.

— От чего умер Минос?

— Царь Крита! Мне бы хотелось поговорить с тобой наедине.

Вокруг поднялся ропот, просьба показалась дерзкой.

— Господин, вы не должны подвергать себя риску, — с поклоном произнес один из придворных.

Минос Великий улыбнулся.

— Если ты опасаешься, что эта прекрасная женщина прибыла к нам с дурными намерениями, обыщи ее.

— Никто не смеет прикасаться ко мне, — произнесла высокомерно Ветреница. — Достаточно моего слова — я безоружна.

— Твоего слова мне достаточно, — кивнул критский царь. — Оставьте нас!

Придворные покинули зал, Минос Великий поднялся со своего трона и подошел к Ветренице.

— Садись подле меня на эту скамью, — предложил он красавице.

Ветреница отозвалась не сразу, она стояла неподвижно, вперив взгляд в пустоту.

— Для чего красота, если душа погрузилась в отчаяние? — задал ласково вопрос царь.

— Я любила Миноса. Я хотела жить с ним здесь, на Крите.

— Должен ли я истолковать твои слова, как весть о том, что его смерть была насильственной?

— Он был убит, — подтвердила Ветреница, стиснув зубы, чтобы не разрыдаться.

Царь молчал довольно долго.

— Знаешь ли ты виновника?

— Услугами женщины-убийцы воспользовались жена главного казначея и жена верховного владыки. Но не без молчаливого согласия Апопи! Он позволил убить Миноса, потому что тот злоумышлял на него, желая во что бы то ни стало вернуться на Крит. Не в моих силах было помешать преступлению.

— Я сожалею о случившемся, — сказал Минос Великий, — но не вижу возможности наказать виновных.

— Уничтожь гиксосов, — совершенно серьезно сказала Ветреница.

— Горе помрачило твой разум, ты сама не понимаешь, что говоришь, — ответствовал ей царь.

— Я приехала, чтобы открыть тебе две важные тайны. Первая из них: смертельная вражда разделяет Хамуди, главного помощника владыки, его правую руку, главного казначея, и Яннаса, верховного полководца и предводителя флота. Хамуди и Яннас ненавидят друг друга, и каждый из них мечтает уничтожить соперника. Яннас — опытный и жестокий воин, но Хамуди всячески вредит ему, даже в ущерб интересам царства.

— Их вражда мало что значит, потому что войско гиксосов непобедимо.

— Вторая тайна: гиксосы потерпели уже не одно поражение. Фивы восстали против них, и войска под предводительством царицы Яххотеп выказали необычайную отвагу и мужество. С тех пор как младший сын царицы был коронован, к Египту вернулась сила. У Яххотеп нет другого желания, как только освободить родную землю от пришельцев.

— У царицы Яххотеп нет ни малейшего шанса на успех.

— Войско ее старшего сына Камоса преодолело все заградительные линии гиксосов и вторглось с тремя сотнями военных кораблей в гавань Авариса.

Царь Крита не мог скрыть изумления.

— А ты… не преувеличиваешь?

— Заключи союз с Яххотеп и не оказывай гиксосам никакой помощи. Если ты поступишь по-другому, рано или поздно Апопи уничтожит Крит.

— Отказаться быть вассалом верховного владыки? Может быть, ты хочешь, чтобы я подписал себе и Криту смертный приговор?

— Нет, если ты заключишь союз с Яххотеп, и она одержит победу.

Минос Великий поднялся.

— Мне нужно подумать. Управитель царского дворца проводит тебя в отведенные для тебя покои.

Слуги занимались прекрасной азиаткой, а царь тем временем созвал своих ближайших советников и поделился с ними известиями, которые привезла Ветреница.

— Эта женщина не в своем уме, — заявил тот, кто в качестве посланника передавал дары Крита Апопи. — Она спит с придворными и сановниками, выслушивает их признания и тут же сообщает владыке гиксосов, если кто-то из них высказывался о нем без должной восторженности. С чего вдруг критянин Минос стал для нее дороже соотечественников?

— Мне показалась, что она говорит искренне.

— Это ловушка, господин. Она хочет соблазнить и вас тоже, выведать ваши истинные намерения, а потом отдать вас на суд Апопи. И Яннас, и Хамуди покорны верховному правителю, он повелевает ими обоими. А что касается Яххотеп, то она всего-навсего жалкая бунтовщица. Восстание скоро будет подавлено, а все его участники наказаны с примерной жестокостью.

Слушая речь посланника, сановники одобрительно кивали головой.

Однако, похоже, его слова показались не слишком убедительными царю Крита.

— Для начала мы избавимся от этой женщины, — наконец вынес он свое суждение. — Я напишу Апопи, что корабль его сестры разбился у берегов Крита, и, несмотря на все наши усилия, нам не удалось отыскать ее тело. Что делать дальше, посмотрим.

Начальник отряда колесничих, которому было приказано осаждать Мемфис, внимательно наблюдал, как его отряды в десятый раз идут на приступ города, обнесенного белыми стенами. После ожесточенных боев он овладел почти всеми предместьями, захватывая дом за домом. Египтяне понесли немалые потери, но продолжали стойко сопротивляться.

Против гиксосов поднялись все жители города: они были уверены, что царица Свобода непременно придет к ним на помощь.


Начальник отряда колесничих не сомневался, что его усилия увенчаются победой — Мемфис падет, — однако осада обещала быть долгой. Он посылал донесения и главному полководцу Яннасу, и главному казначею Хамуди, прося у них подкрепления. С несколькими тысячами воинов он гораздо быстрее отворил бы ворота города.

Яннас отказал ему: он продвигался с войсками на юг, каждый воин был у него на счету. Но начальник колесничих не сомневался в благоприятном ответе главного казначея — в военных лагерях Дельты оставалось много пехотинцев.

Каково же было его удивление, когда он получил официальный ответ из Авариса от имени Апопи. Самой важной задачей была безопасность столицы. Решать, как справиться с Мемфисом, он должен самостоятельно. Может быть, голод умерит воинственный пыл жителей мятежного города?

Начальник колесничих не стал настаивать, боясь навлечь на себя гнев вышестоящих. Отныне он решил, что будет лишь точно исполнять полученные приказы, как положено всякому добропорядочному гиксосу, не сомневаясь, что рано или поздно белые стены Мемфиса падут, а все жители будут перебиты.

19

Увидев причалившую к пристани барку, воины Пер-Камоса издали ликующий крик. Царица Свобода вернулась! Вдохновительница вновь была во главе египетского войска, и готовность сражаться в каждом из ратников вспыхнула с новой силой. Они верили, что Яххотеп сумеет противостоять напору гиксосов, мало того — поведет их в наступление!

С тех пор как небольшой городок стал главным опорным пунктом обороны египтян, он очень изменился. Вместо шатров и палаток появились дома и стены, на берегу построили удобную пристань, что облегчило разгрузку припасов, не забыли и о специальных причалах для боевых судов.

— Как наши дела? — осведомилась Яххотеп у градоправителя Эмхеба.

— Мы в полной готовности, госпожа.

— Флотоводец Хонсухотеп доволен своей линией обороны?

— Он значительно укрепил ее.

— Так не будем терять времени и выведем наших воинов на позиции. В последнем сообщении, принесенном Плутишкой, говорится, что Яннас совсем близко.


Последняя схватка с отрядом под предводительством Афганца и Усача была особенно ожесточенной. Нет сомнения, что войска Яннаса одерживали победу за победой, не спеша продвигаясь все дальше на юг, но они лишились еще двух кораблей, да и людские потери были чувствительными. Поэтому все гиксосы прославляли осторожность и предусмотрительность своего главнокомандующего. Египтяне нападали в самых неожиданных местах маленькими отрядами, которые были обречены на смерть.

— Мужества у египтян не отнять, — признавал Яннас, разговаривая со своими подчиненными. — Нет сомнения, что мятежники не сложат оружия и будут сражаться до последнего.

— Беда в том, господин, — напомнил один из офицеров, — что мы до сих пор не знаем, где Яххотеп собрала свои войска. Наших разведчиков уничтожают, ни один из них не вернулся и не принес нам никаких сведений. На мой взгляд, царица укрепляет Фивы и ждет нас там.

— В таком случае она поставила бы на карту все, — сказал Яннас. — И все проиграла бы, потеряв и войска, и столицу. Нет, не думаю, что нас ждут под Фивами. Вероятно, Яххотеп построила свою линию обороны где-то в Среднем Египте. Я чувствую, мы близки к цели.


Измученные, изнуренные Афганец и Усач вернулись в Пер-Камос с жалкими остатками своего отряда.

Кошечка сразу же принялась врачевать раненых, многие из которых, получив слишком серьезные ранения, ушли из жизни. По счастью, рана Усача на ноге, хоть и загноилась, не была глубокой. Ее скоро вылечили с помощью бальзамов и мазей.

Царица Яххотеп приняла двух офицеров у себя, в маленьком дворце, главный покой которого был превращен в святилище, где хранился меч Амона.

— Госпожа, как могли мы замедлили продвижение Яннаса. Но какой ценой!..

И Усач, и Афганец скорбно потупились.

— Вы великолепно выполнили свою задачу, — с благодарностью сказала Яххотеп. — Выиграли драгоценное для нас время и дали возможность выкопать обходные каналы.

Слабая улыбка тронула печальные лица воинов.

— Значит, наши люди погибли не зря?

— Они заплатили жизнью за нашу возможность победить. Если бы вы не задержали Яннаса, мы бы ничего не укрепили и не построили.

— Мы перебили много гиксосов, нанесли урон их флоту, — продолжал свой доклад Афганец, — и все-таки они более многочисленны, чем мы, и оружия у них гораздо больше.

— Как вы считаете, когда нам ожидать нападения Яннаса?

— Он стал настолько осторожным, что двигается вперед на ощупь, — проговорил Усач. — Нужно по-прежнему уничтожать его разведчиков, чтобы он открыл перед собой Пер-Камос в самый последний миг. Думаю, что у нас в запасе не менее трех недель.

— Ия того же мнения, — подтвердил Афганец.

Со времени последней серьезной стычки с египтянами прошло три недели. Гиксосы продолжали продвигаться вперед, проверяя каждую пядь. На водах Нила ни единой лодки. Селения на берегах пусты.

— Нет сомнения, что враг продолжает отступать, — высказал мнение помощник флотоводца. — Почему бы нам не увеличить скорость? Мы гораздо быстрее доплывем до Фив.

— Мы не знаем, где именно затаился противник, готовя нам засаду. Спешить равносильно самоубийству.

— Но вот уже много дней мы не встречали на своем пути никакого сопротивления.

— Это-то и внушает мне тревогу. Думаю, что египтяне собрали где-то свои войска, желая преградить нам путь.

Нил делал изгиб, и, выплыв из-за поворота, Яннас обнаружил выстроенное Хонсухотепом заграждение из боевых кораблей напротив Пер-Камоса.

Гиксос сглотнул слюну: наконец-то вожделенная битва!

И тут же принялся зорко осматривать окрестности. На обоих берегах пальмы и кусты тамариска. Наверняка за ними скрываются египетские лучники. А прямо перед ними выстроился вражеский флот — суда быстроходнее, чем у гиксосов, но зато не такие тяжелые.

— Смотрите, господин! Это она!

На корме корабля, украшенного знаменем с изображением серебряного диска луны, плывущего на серпе-барке, стояла женщина в красных одеждах, увенчанная золотой диадемой, и держала в руках сверкающий на солнце меч Амона.

Царица Яххотеп… Да, это она. Кто еще мог отважиться на такое!..

— Она выражает нам свое презрение и хочет заманить нас, — сказал Яннас. — В середине заграждения откроется проход и, как только мы воспользуемся им, окажемся в ловушке. Ловко, но не слишком… Яххотеп недооценила меня, и просчет окажется для нее роковым.

— Каков будет ваш приказ, господин?

— Мы пойдем в наступление по всей линии египетских кораблей. Мы сметем их плавучее заграждение. Столкновение будет ужасающим, рукопашная на кораблях свирепая, но неожиданность нападения обеспечит нам преимущество.

— А боевые колесницы?

— Побережем для Фив.

Тяжелые корабли гиксосов медленно разворачивались, принимая боевой порядок.

Быть может, египтяне пустятся наутек, сообразив, что хитрость их разгадана, и они будут легкой добычей гиксосов?

Но нет, корабли стоят все так же неподвижно.

«А царица, однако, упряма, — подумал Яннас. — Решила скорее умереть, чем отступить. Красивое безумство, но все-таки безумство».

Заслонившись щитами, лучники-гиксосы приготовились ответить на выстрелы египтян. Но к их величайшему изумлению, египтяне не стреляли.

Яннас смотрел не без удивления, как его боевые корабли — за исключением тех, что везли колесницы — приближаются к плавучей преграде.

Внезапно берега словно треснули. Пальмы, как подрубленные, упали на атакующих, кусты тамариска раздвинулись и стали видны обводные каналы, откуда множество барок ринулись на гиксосов.

Теперь и египетские лучники обрушили на нападающих тучи стрел — загорались паруса, падали в воду люди. Со снующих барок фиванцы поджигали вражеские корабли, пробивали обшивку. Неуклюжие, тяжелые суда гиксосов, потеряли в тесноте маневренность и, полыхая, медленно погружались в воду.

Побелевшими губами Яннас приказал отступать.

20

Яхмос повзрослел. Царственная стать юноши невольно внушала почтение, но еще большее уважение вызывала та истовость, с какой он исполнял обязанности фараона. Более хрупкий по сложению, нежели его старший брат Камос, Яхмос поражал окружающих целеустремленностью, серьезностью и неутомимым трудолюбием.

Руководствуясь дельными и подробными рекомендациями управляющего Кариса, хранителя царской печати Неши, смотрителя житниц Хирея, Яхмос твердой рукой держал бразды правления хозяйством фиванской провинции и соседствующих с ней земель. Благодаря своей неподкупности и справедливости, юному фараону удавалось сытно питать фиванцев и хорошо кормить войска. Кроме того, в закромах был накоплен запас зерна на случай неурожая.

Разрушения, причиненные гневом Сета, остались не более чем воспоминанием. Яхмос не пожалел средств на восстановительные работы. Пострадавшие отстроили себе новые жилища, куда лучше прежних. Не прошло и нескольких месяцев, как руины в Фивах исчезли. Новый город рождался на глазах, еще более красивый и удобный для житья.

Почти каждый день фараон отправлялся в гавань, чтобы посмотреть, как работают корабелы. Они трудились с большим рвением, понимая, что в их руках залог будущей победы. Египту нужно было как можно больше кораблей, бывших главным оружием против гиксосов. Яхмос знал каждого плотника, каждого строителя, осведомлялся о его здоровье и здоровье семьи. Если юноша видел, что работник изнурен, он отправлял его отдохнуть. Но был безжалостен к лентяям, притворщикам и халтурщикам, строго карая любую разновидность дезертирства в суровое военное время.

Исполняя обещание, данное матери, Яхмос пекся и о защите Фив. Он сумел набрать небольшое войско добровольцев, готовых пойти на смерть, лишь бы не допустить разорения священного города Амона чужеземцами.

Фараон не обманывал себя относительно возможностей своего небольшого отряда, но само присутствие воинов в городе успокаивало фиванцев. По примеру своего отца Яхмос всерьез обучал новичков военному искусству, предвидя в будущем серьезные сражения с врагом.

Продолжая объезжать южные селения в поисках добровольцев, Яхмос услышал отчаянные крики о помощи. В сопровождении надежных телохранителей он поспешил к стоявшему неподалеку домику землепашцев.

Два офицера-вербовщика грозили бичами девушке удивительной красоты, а она громко звала на помощь.

— Что здесь происходит? — спросил фараон.

— Господин, вы приказали поговорить с каждым мужчиной здешних мест, но предательница не желает открыть, где прячется ее брат! Если она не скажет, где он находится, мы ее накажем.

— Если можешь, оправдайся, — обратился Яхмос к виновной. Фараон и девушка посмотрели в глаза друг другу.

— Наши родители умерли. Я и мой старший брат живем в своем доме на земле, доставшейся нам по наследству. Если его заберут воевать, как я буду хозяйничать одна?

— Никто не забирает в мое войско насильно. Но, быть может, твой брат дезертир. Чем ты подтвердишь, что говоришь правду?

— Именем фараона клянусь, что не сказала ни слова лжи.

— Оставьте нас, — приказал Яхмос офицерам-вербовщикам, внимательно разглядывая девушку.

Стройная, с горделивой посадкой головы, с естественным изяществом движений, она казалась особой царской крови.

— Так узнай, что ты беседуешь с фараоном. Как твое имя?

— Нефертари.[4]

— Нефертари — «Прекраснейшая». Что ж, имя ты носишь по праву.

Похвала не вызвала краски на щеках юной женщины.

— Что вы скажете о моем брате, господин? Как решите его судьбу?

— Ты поклялась, что сказала правду, значит, он будет и дальше пахать свою землю. Но полагаю, одному человеку не под силу обработать столько земли. Я дам ему в помощь двух моих работников.

Вот теперь щеки красавицы порозовели.

— Не знаю, как и благодарить вас, господин…

— Отблагодаришь, покинув этот дом и отправившись со мной во дворец.

— Во дворец? Но…

— Твоему брату больше не понадобится твоя помощь, Нефертари. Твое место не на ячменном поле.

— Вы запрещаете мне видеться с ним?

— Нет, не запрещаю. Но сейчас мы воюем, и каждый из нас, не щадя сил, должен делать то, что лучше всего умеет.

— Я лучше всего умею помогать брату.

— Теперь ты будешь помогать фараону.

— Что я буду делать?

— Женщина, которая вела дом и хозяйство, умеет распределять работу и управлять людьми. Мне нужен помощник, который наладил бы работу в ткацких мастерских, где изготовляют полотно для парусов, и который мог бы помочь управляющему дворцом Карису. Он стар и силы его на исходе. Обязанности, которые я собираюсь возложить на тебя, нелегки, но мне кажется, ты справишься с ними.

Лицо Нефертари осветилось улыбкой.

— Так, значит, ты согласна?

— Я простая девушка и не знаю, как вести себя во дворце.

— Научишься, и очень скоро.


Царские носилки, окруженные телохранителями, мирно покачивались, приближаясь к Фивам. Вдруг носильщики остановились. Глава охраны приблизился к фараону.

— Что-то случилось? — осведомился Яхмос.

— Здесь нас должен был дожидаться дозорный, но его нет на месте, господин. Я всерьез встревожен и прошу разрешения послать вперед разведчиков.

— Думаю, что отряду не стоит дробиться на части.

— И все же я полагаю, что двигаться вперед опасно.

— Я должен знать, что произошло!

Все, кто слышал этот разговор, сразу же подумали о нападении гиксосов, представили себе узкие улицы Фив, кровь, трупы, горящие дома.

— Ни единого дымка над Фивами, господин.

Носилки вновь двинулись вперед. На следующем караульном посту тоже никого не было. Похоже, стража оставила его, торопясь оказать помощь своим собратьям, сражающимся в городе.

Нефертари насторожилась и стала прислушиваться.

— Я слышу пение, оно доносится из города.

Двинулись дальше.

Пение раздавалось все громче, да еще какое веселое!

Навстречу носилкам со всех ног бежал стражник.

Телохранители Яхмоса скрестили копья.

— Господин, — закричал гонец что есть силы. — Мы получили известие из Пер-Камоса: царица Яххотеп обратила гиксосов в бегство!

21

Яннас склонил голову перед верховным владыкой. Лицо Апопи страшило непривычной бледностью.

— Я требую правды, флотоводец!

— Немало наших кораблей утонуло под Пер-Камосом, зато колесницы в целости и сохранности. Мы тоже нанесли врагу немало потерь. Но он вполне способен вновь сражаться. Распорядитесь, и я сотру с лица земли Мемфис.

— Не Мемфис сейчас главное, флотоводец. Упорное сопротивление проклятых Фив принесло ядовитые плоды. Не один город в Дельте бунтует против наших стражей порядка. Образумь их немедленно.

Покидая главную крепость, Яннас повстречал Хамуди, который не скрывал возмущения.

Два вельможи, окруженные телохранителями, приостановились, обменявшись недобрыми взглядами.

— Ваша военная кампания прошла не блестяще, великий флотоводец. Вы должны были превратить в пыль египетские войска, но царица Яххотеп по-прежнему жива и здравствует.

— Почему вы не отправили подкрепление моему помощнику, который осаждает Мемфис?

— Потому что верховный владыка не хотел этого.

— Он сказал это сам?

— Я не советую вам, флотоводец, ставить мое честное слово под сомнение.

— У вас никогда не было чести, Хамуди. Сегодня речь идет о судьбе царства гиксосов, она в моих руках. Посмейте только встать у меня на пути! Тогда…

— Что тогда?

Яннас не удостоил его ответом и проследовал дальше. Телохранители двинулись за ним.


— Вы одержали великолепную победу, ваше величество, — радостно произнес Хонсухотеп, глядя на царицу Фив. — Жаль, что Яннас не выгрузил свои колесницы! Сколько бы их погибло во рвах, вырытых по берегам.

— Победа — слишком громкое слово, — вздохнула царица, оглядев своих военачальников, собравшихся на совет. — Мы потеряли много воинов, много кораблей, а Яннас ушел невредимым.

— На этот раз мы лишь хорошенько поцарапали противника, — согласился с царицей градоправитель Эмхеб. — Но, с другой стороны, мы все-таки заставили отступить самого Яннаса! Кто из нас был уверен в успехе, когда мы вступали в бой?

— Последние вести из Дельты не так уж плохи, — вновь заговорил Хонсухотеп. — Мемфис по-прежнему не сдается гиксосам. Многие города, узнав об отступлении Яннаса, готовы взбунтоваться.

— Рано, слишком рано! — горестно воскликнул Усач. — Апопи безжалостно перережет восставших!

— Неужели мы не можем поддержать хотя бы Мемфис? — спросил с беспокойством Афганец.

— Непременно поддержим, — успокоила своего верного воина царица Яххотеп. — Мы отправим туда съестные припасы, оружие, будем всячески вредить врагам, чтобы со временем сделать из Мемфиса наш новый рубеж сопротивления.

— По части вреда врагу мы с Усачом большие умельцы, — улыбнулся Афганец. — Мы шепнем словечко нашим сторонникам на местах, и окружившие Мемфис гиксосы не будут знать ни минуты покоя. Ни одной ночи не придется им больше спать. Вода и пища у них будут отравлены, на их сторожевые отряды будут совершаться нападения, их дозорных будут убивать и красть.


Двое разгневанных юношей, обороняясь, убили стражников гиксосов, которые хотели отправить их в тюрьму. Женщины сумели постоять за себя и справились с охраной, которая должна была доставить их в Чару. Жители предместий Бубастиса, вооружившись топорами и серпами, напали на казармы гиксосов и разгромили их.

В восторге от нежданного успеха мятежники-освободители устроили праздник. Они развели большой костер и бросали в него одежду палачей, над которыми им удалось восторжествовать. Сегодня поднялись они, а завтра, глядишь, поднимется весь город!

На рассвете послышалось ржание лошадей, сначала вдалеке, потом все ближе, ближе. Раздались человеческие голоса. Сухие, резкие приказы звучали словно удары бича.

— Колесницы Яннаса! — закричал перепуганный мальчишка.

На обширной равнине Дельты, где стоял город Бубастис, кто мог противостоять колесницам гиксосов?

Юноши-египтяне были слишком молоды, неопытны, не закалены. Как только они увидели сотни вооруженных колесниц, надвигающихся грозными рядами, мужество покинуло их. Нашлись такие, что, побросав оружие, вышли за городские стены. Смиренно склонив головы, они упали на колени.

— Мы поддались порыву безумия, — простонал один из них, — мы просим пощады!

— Победа без боя, — самодовольно отметил вестовой Яннаса.

— С оружием или без оружия, но мятежники остаются мятежниками, — холодно заявил главный военачальник. — Оставить бунтовщиков без наказания — значит проявить слабость, которая впоследствии обернется против нас.

Яннас поднял руку и резко опустил ее, давая знак своим воинам идти на приступ.

Колесницы ринулись вперед, давя беззащитных и безоружных людей. Что было захватчикам до отчаянных криков вокруг?

Точно так же они давили их в Атрибисе, в Летополе и во всех прочих городах, жители которых посмели восстать против великого владыки гиксосов.


Окружив себя телохранителями из ливийцев и киприотов и перестав волноваться за собственную безопасность, главный казначей Хамуди горделиво расхаживал в новой накидке с золотой бахромой. Доходы от продажи наркотических зелий росли с каждым днем, его несметное состояние увеличивалось. Однако его благоденствию мог помешать флотоводец Яннас — неуспех под Пер-Камосом, разумеется, не прибавил ему популярности. Хорошо еще, что многие военачальники понимают, что этот тупой вояка не может пообещать им ничего, кроме гибели.

Хамуди до сих пор не удалось проникнуть в ставку Яннаса и настроить против него ближайших соратников. Телохранители Яннаса не покупали наркотики. И те и другие были преданны своему начальнику. Много лет они воевали с ним бок о бок и верили в его военную удачу. Но Хаммуди не сомневался, что рано или поздно найдет среди них слабое звено.

Исполняя приказание верховного владыки, Яннас покончил с мятежами в городах Дельты. Все войско гиксосов чуть ли не молилось на своего военачальника, а в этот день его должен был прилюдно поздравить сам Апопи.

Неужели забыто унизительное бегство из-под Пер-Камоса? Неужели забыта царица Яххотеп, бросившая им вызов! Но если сановники оглохли, ослепли и не чувствуют опасности, то кто, кроме Хамуди, может спасти великое царство гиксосов? Он один понимает, где притаилась подлинная опасность, хоть и вынужден сегодня смиренно склонить голову перед Яннасом!

Секретарь принес ему срочное и тайное донесение из крепости, охранявшей горные дороги в Анатолию.

Прочитав послание до конца, Хамуди попросил владыку, беседующего с Яннасом, принять его.

— Дурные вести, господин, очень дурные вести! — начал он.

— Говори! Пусть и Яннас их слышит, — распорядился Апопи.

— Анатолийские горы вновь охвачены мятежом, бунтовщики атаковали нашу главную крепость. Начальник крепости просит срочно прислать ему подкрепление.

— Я предсказывал это, господин, — напомнил Яннас владыке гиксосов. — Горцы не умеют смиряться. Чтобы они перестали бунтовать, мы должны перебить их всех до последнего.

— Отправляйся немедленно туда и подави это восстание! — приказал Апопи.

— А… царица Яххотеп?

— Дельта в полном нашем подчинении, Аварис неприступен. Преданный мне человек справится с царицей и ее царьком в их собственной дыре. На сегодняшний день нет ничего важнее, чем подавить восстание в горах.

22

Яххотеп вопреки ожиданиям своих воинов не двинула войско на Аварис. Она занялась помощью осажденному Мемфису, отправив туда оружие и припасы и позаботившись о том, чтобы город продолжал и дальше оказывать сопротивление гиксосам.

Вот уже много ночей небо было завешено тучами. Бог Луны недвусмысленно давал знать, что над фараоном Яхмосом нависла опасность. Яххотеп поняла: Апопи навел на сына порчу.

— Позволите ли вы мне вернуться наконец в Эдфу, госпожа? — обратился к ней градоправитель Эмхеб. Всегда жизнерадостный великан выглядел на этот раз усталым.

— Ты прекрасно знаешь, что нет, — ласково ответила ему Яххотеп. — Где мне найти другого такого человека, на которого я могла бы положиться? Я должна быть уверена, что воины Пер-Камоса не утратят бдительности. Думаю, что Яннас не будет спешить с ответным ударом. Оставаясь настороже, ты найдешь время немного отдохнуть.

Улыбка царицы таила в себе столько обаяния, что Эмхеб не стал настаивать на своей просьбе.

— Дела призывают меня в Фивы, — сообщила она. — Но как только мы хорошенько подготовимся, то продолжим наступление.

— Я буду сражаться с вами рядом, госпожа!


Как хотелось фиванцам отпраздновать победу при Пер-Камосе! Но можно ли радостно и беззаботно пировать, когда фараон болен? Дворцовые лекари не могли понять, почему юный царь не в силах ходить — стоило ему сделать шаг, он испытывал невыносимую боль. Не помогали никакие мази и снадобья. Целители не подавали надежд на выздоровление: болезнь была им неведома.

Несмотря на свой недуг, Яхмос не отказался от кипучей деятельности. Телохранители поднимали и несли его по селениям и предместьям, где он продолжал поиски новых воинов. Управитель дворца Карис и смотритель житниц Хирей умоляли его умерить пыл, но фараон не прислушивался к их советам. Он слабел день ото дня. Лишь в присутствии Нефертари ему становилось лучше. Впрочем, эта простая красивая девушка скромностью и разумной деловитостью расположила к себе всех обитателей дворца. Даже Карис помолодел, руководя юной красавицей и обучая ее придворным обычаям, которые она усваивала с удивительной легкостью.

— Прибыла ваша матушка, — с такой новостью Карис явился к Яхмосу.

— Мы примем ее в большом тронном зале, — решил Яхмос.


В Фивах царило всеобщее ликование. Яххотеп встречали как героиню, одержавшую победу над могучими гиксосам. Фиванцы усыпали ее путь цветами. Приветствуя царицу, лучшие люди города выстроились двумя рядами перед входом во дворец. Яххотеп вошла в тронный зал, и фараон Яхмос склонил перед ней голову в знак уважения.

— Да воздастся честь спасительнице Египта, — торжественно произнес он. — Дух Амона осенил тебя, он ведет тебя и направляет. Я воплощаю собой любовь, почтение и доверие, которое питает народ Обеих Земель к царице Свободе.

Растроганная до слез, Яххотеп простерлась на земле перед фараоном.

— Поднимись, прошу тебя. Мы все должны упасть ниц перед тобой.


После долгой и торжественной службы в Карнаке, во время которой супруга бога просила Амона осенить своим духом камни храма и сердца людей, мать и сын наконец остались наедине.

Яхмос не скрывал от матери постигшей его болезни — здоровье его ухудшалось с каждым часом.

— Человек Апопи похитил твои сандалии, — высказала свое мнение Яххотеп. — Он отправил их владыке гиксосов, и тот с их помощью сумел наслать на тебя чары, остановившие ток крови в твоих ногах.

— Что же делать?

— Верховный жрец Джехути знает священные заклинания Тота, с помощью которых он справится с колдовством. Отныне каждый орган твоего тела будет находиться под защитой. Я позабочусь, чтобы для тебя были изготовлены магические амулеты.

Со времен великих пирамид священные заклинания Тота помогали умершим путешествовать по дорогам иного мира. На подошвах ног фараона верховный жрец нарисовал сандалии, способные преодолеть любые пространства и стихии. Яххотеп не отрывала глаз от затылка сына, передавая ему спасительную силу, способную защитить все жизненные центры.

Яхмос словно бы родился во второй раз, когда ощутил, что может ходить, не чувствуя боли. Кровь беспрепятственно текла по его жилам, питая и снабжая силами каждую клеточку.

— В третий раз я обязан тебе жизнью, — сказал он, обращаясь к матери. — Ты произвела меня на свет, наделила священной силой фараона, а теперь вернула здоровье.

— Ты будущее Египта, Яхмос! Владыка гиксосов не ошибся, стремясь поразить тебя. А скажи мне, что за прекрасная юная женщина не сводит с тебя глаз?

— Ты успела заметить ее?

— Чтобы ее не заметить, нужно быть слепой из слепых.

— Если ты дашь согласие, мама, я хотел бы сделать ее царственной супругой фараона.

— И давно созрело твое решение?

Яхмос потупился.

— Нет, оно пришло ко мне внезапно.

— Как ее имя?

— Нефертари. Она дочь землепашца, но рождена быть царицей.

Яххотеп никогда еще не видела таким своего сына. Всегда владеющий собой, серьезный, терпеливый, основательный, он оказался способен и на страстный порыв.

Долгое молчание царицы обеспокоило Яхмоса. Без сомнения, мать уже вынесла приговор Нефертари. Но что, если она воспротивится их браку? Как он должен тогда повести себя? Представить себе жизнь без любимой он был не в силах, лишиться помощи и поддержки матери тоже не мог…

— Почему бы тебе не поговорить с Нефертари, мама?

— В этом нет необходимости.

— Неужели ее происхождение…

— Твой отец был садовником.

— Тебе кажется, что у меня было слишком мало времени на размышление, но…

— Взор Нефертари — взор царственной супруги фараона, сын мой.


Верховный правитель Апопи не мог не похвалить себя — подосланный в Фивы человек оказался на диво исполнителен и удачлив. Прислав владыке сандалии фараона, он дал ему возможность остановить воинственного юнца, который не сегодня-завтра мог бы стать всерьез опасным.

Наслав порчу на Яхмоса, Апопи поразит Яххотеп в самое сердце и обречет обоих на бездействие.

Апопи погрузил сандалии в стеклянную чашу, наполненную ядом скорпиона, и выставил ее на солнечный свет. Согреваясь, яд обретал разъедающую силу. День за днем он будет проникать все глубже в ноги самонадеянного юнца, причиняя ему невыносимую боль. Однажды дерзкий мальчишка покончит с собой, будучи не в силах ее больше терпеть.

Владыка поднялся по лестнице, ведущей к покою в сердцевине крепости, и с раздражением услышал неистовые вопли своей супруги. Днем и ночью госпожу Танаи одолевали кошмары, и жене главного казначея Име приходилось приносить ей все больше опиума. Апопи подумал, что давно не навещал несчастную, а как-никак именно ей пришла в голову благодетельная мысль покончить с Миносом. Внезапная смерть художника избавила владыку и от Ветреницы, чье присутствие стало его тяготить. Рано или поздно ему пришлось бы отправить их обоих к быку на арену…

Солнце поднялось не так уж высоко, но яд в стеклянной чаше закипел. Апопи захотел переставить ее, но она разбилась в его руках на тысячу кусков. Яд потек ему на ноги, прожигая кожу насквозь.

23

Тянулось время, тянулась война.

В Анатолии, в Азии мятежники не сдавались, уходили, прятались, нападали то здесь, то там, не давая возможности Яннасу дать генеральное сражение и одержать победу.

Мемфис разделился на две половины: в одной хозяйничали гиксосы, в другой — мятежники, которым военные отряды из Пер-Камоса подвозили пищу и боевые припасы.

Месяц за месяцем царица Яххотеп вопрошала бога Луны о дальнейших действиях и получала один ответ — наберись терпения, медли. Радостно приветствовала она рождение новой царственной четы — Яхмоса и Нефертари. Соединяла их не только взаимная глубокая любовь, но и растущее с каждым днем чувство ответственности за свой народ и осознание своего долга перед Египтом.

Каждый вечер Яххотеп молилась на берегу священного озера. Сюда, на берег, пришел к ней сын, двадцатилетний Яхмос.

— Скоро, мама, мы будем праздновать одиннадцатую годовщину моего правления, а Египет по-прежнему стонет под гнетом рабства. До сих пор я не чувствовал в себе силы сражаться, как мой отец и старший брат, но теперь я готов.

— Да, ты готов, Яхмос. Но предсказания не сулят удачи.

— Нужно ли с ними считаться?

— А не станет ли наша поспешность роковой ошибкой?

— Гиксосы пока не отвоевали ничего из потерянного ими. Мы же за это время построили множество судов, обучили немало воинов. Ради чего нам откладывать наступление?

— Мне по душе твои слова, сын мой. Освобождение родины — наша постоянная и неустанная забота. Но лишь добрая воля богов и осеняющий нас дух Амона дадут нам силы для решающей победы.

— Нам нужно расширить и украсить Карнак и возвести святилище Амона Фиванского в военном городке. Завтра же я отдам распоряжение.


Боль в ногах мучила Апопи. Ходить он не мог, два гиганта-киприота, которым по его приказу отрубили языки, переносили его с места на место на сосновом троне. С каждым днем он становился все неподвижнее, все молчаливее, но продолжал править единовластно.

Яннас укреплял позиции гиксосов в Азии, оставляя за собой горы трупов, Хамуди — в Дельте, высылая непокорных. Обнищание осажденного Мемфиса помогло расцвести торговле в Аварисе.

Но еще не покорились царица Яххотеп и жалкий молокосос-фараон. Хотя они не дерзали больше сражаться и затихли в своем углу, само их существование было оскорблением величия гиксосов. Как только Яннас вернется, властитель разработает новую кампанию и справится с мятежниками.

Колдовство с сандалиями обернулось против него самого, но тем яростнее жаждал он расправиться с Яххотеп, чары которой успешно соперничали с его собственными. Он победит, и это будет самая сладкая победа за все его владычество.

На небе собирались тучи, и Апопи приказал отнести себя в храм Сета, где отныне он был единственным верховным жрецом. Кто еще мог себе позволить напрямую общаться с бурей и молнией?

Едва он оказался в святилище, боль в ногах стала нестерпимой. Апопи не стоило большого труда догадаться, что сейчас должно свершиться что-то чрезвычайно важное.

Взяв в руки окровавленный череп священного осла, он вперил глаза в черные глазницы.

Он увидел Фивы, царицу, ее сына. Увидел, как они заключают между собой союз, несущий в себе силу целой могучей армии.

И тогда Апопи вновь обратился к Сету, прося сломить его врагов, разделив их навсегда.


На третий день первого месяца сезона половодья одиннадцатого года своего правления Яхмос отплыл на север, чтобы наметить план строительства святилища Амона в военном городке. В тот же самый день Джехути, верховный жрец Карнака, склеил наконец древний календарь благоприятных и неблагоприятных времен, доставшийся ему в виде отдельных клочков папируса, соединить которые было необычайно трудно.

Приложив последний кусочек к обширной мозаике, ученый жрец едва не задохнулся от волнения, сердце у него забилось чуть ли не в горле. Всегда сдержанный, владеющий собой при любых обстоятельствах, он побежал во дворец. Царица Яххотеп приняла его немедля.

— Госпожа! Остановите все дела, пусть все слуги охраняют его величество фараона! Сегодня день, когда родился бог Сет. Нет сомнения, владыка гиксосов знает об этом и направит всю его силу против нас.

— Яхмос поплыл на другой берег Нила в военный лагерь, но я постараюсь догнать его.

— Только не подвергайте себя опасности! Вы тоже можете стать жертвой небесного огня.

Царица не вняла словам верховного жреца. Она спешила. Все ее мысли были об опасности, грозящей сыну. Джехути успел лишь вручить ей тончайшую льняную ленту с иероглифами священного заклинания.

— Наденьте ее на шею фараону, госпожа, — сказал он, — и, быть может, это спасет ему жизнь.


Насылая на Фивы яростную грозу, разметавшую половину города, Апопи обращался к силе туч и ветра. На этот раз, собирая бурю против города Амона и его долины мертвых на западе, он просил взбунтоваться и Нил.

Через несколько секунд воды Нила забурлили, и огромные волны стали бить в борта барки Яхмоса, уже приближавшейся к берегу.

В Карнаке, во дворце, в долине мертвых и в каждом доме Фив люди, согласно приказанию Яххотеп, приносили жертвы усопшим и сжигали глиняные фигурки, написав на них имя Апопи. Верховный жрец предпринял еще одну меру предосторожности — он положил глаз из сердолика на восковое изображение Апопи, чтобы обезвредить чары, которыми тот пытался уничтожить Фивы.

Стоя на палубе барки с полосатым парусом, направлявшейся на север, Яххотеп сжимала в руках жезл с золотым навершием в виде головы священного животного бога Сета. В нем таились силы земли и неба. После того, как жезл справился с молнией, царица не боялась гнева Сета. Бог песчаных бурь и молний был для нее уже не врагом, а союзником.

Все мысли Яххотеп были только о сыне. Даже если ей суждено погибнуть, фараон должен остаться в живых.


Яхмос помогал матросам сворачивать паруса, чтобы выйти из-под власти бешеного ветра, заставлявшего барку крутиться на месте. Лишившись руля, разбившегося вдребезги, капитан не знал, как ему причалить к берегу.

Лишь спокойствие фараона удерживало матросов от паники. Не сомневаясь, что все потеряно, они тем не менее продолжали повиноваться приказам Яхмоса, и судно держалось на волнах.

Но вот из-за завесы дождя вынырнула барка царицы Яххотеп. Супруга бога направила жезл на черные тучи, и ливень почти прекратился.

Однако ярость волн не уменьшилась. Судно фараона затрещало, вода хлынула в щели.

Царица громким голосом прочитала древнее заклинание, написанное на льняной ленте.

— Вселенная звезд повинуется тебе, свет покоится на тебе!

Барка фараона перестала крутиться. Но как быстро она погружается в воду! Хорошо, что матросы, капитан и фараон успели перебраться на судно Яххотеп. Царица надела на шею фараона льняную ленту с иероглифами.

Гроза рассеялась. Буря миновала, не принеся на этот раз вреда Фивам.

24

Никогда еще стража Авариса не выглядела столь внушительно. Предстояла церемония вручения дани от покоренных племен. В отсутствие военачальника Яннаса главный казначей Хамуди всерьез позаботился о мерах безопасности. На всех башнях и стенах строем стояли лучники. Телохранители Апопи получили приказ хватать и уничтожать любого, кто покажется им подозрительным.

Войдя в главные ворота крепости, посланцы завоеванных гиксосами стран сразу чувствовали гнет недоброжелательства и подозрительности, который становился еще ощутимее, когда под надзором сторожевого отряда их отводили в приемный зал дворца Апопи.

Сидя на сосновом троне, украшенном злобными грифонами, верховный правитель наслаждался трепетом своих данников, а они не осмеливались даже поднять глаза на безжалостного владыку в темно-коричневом одеянии, неподвижно возвышавшегося над ними. Все здесь дышало враждебностью. Даже исполненные художником-критянином прекрасные росписи на стенах казались гостям угрожающими — быки, того и гляди, готовы были наброситься на них.

И зимой, и летом в зале приемов царил ледяной холод. Им веяло и от правителя гиксосов, который словно наложил запрет на проникновение сюда любой, самой малой частички тепла, которая могла бы хоть как-то смягчить и очеловечить этот зал.

Посланцы со свитой падали ниц перед Апопи, и тот долго не давал им знака подняться. Он любил эти мгновения — они подтверждали его всемогущество и власть над самым обширным царством, которое только знал мир. Правой рукой Апопи поглаживал золотое яблоко на рукояти кинжала, верного слуги, с помощью которого он мог обречь на смерть любого человека. Позабыв об этом помощнике, который делал власть ощутимой и зримой, египетские фараоны сами уготовили себе погибель.

Небрежным взмахом руки верховный правитель разрешил лежащим на земле людям подняться.

— Жалкие варвары в Анатолии осмелились взбунтоваться, — провозгласил он хриплым голосом, и все присутствующие невольно вздрогнули. — Я поручил полководцу Яннасу их уничтожить. Того, кто окажет мятежникам помощь, в чем бы она ни состояла, тоже ждет смерть. А теперь я соблаговолю принять вашу дань покорности.

У подножия трона выросла гора из слитков серебра и золота, свертков драгоценных тканей, прекрасных ваз благородных очертаний, горшочков с благовониями… Но выражение довольства не появилось на уродливом лице Апопи. Он злобно вперился в пустоту, и посланцы по-прежнему трепетали от страха.

Критянин последним сложил к ногам Апопи золотые кольца, серебряные кубки, вазы, украшенные львиными головами.

— Довольно! — в ярости прохрипел верховный владыка. — Подношения Крита еще более смехотворны, чем дань других народов! Да знаете ли вы, над кем смеете издеваться?!

— Господин! — подал голос посланник Ливана. — Мы привезли тебе все, что только могли. Ведется война, а она всегда гибельна для торговли. К тому же долгие месяцы бушевали бури, мешая нашим кораблям бороздить моря. Обмен товарами обмелел, и мы обеднели.

— Ах, вот оно в чем дело! Понятно, понятно. Подойди-ка ко мне поближе.

Ливанец отступил на шаг и переспросил:

— Я, господин?

— Ты ведь мне дал разъяснение, значит, ты и заслуживаешь вознаграждения. Подойди поближе к моему трону.

Ливанец, не в силах скрыть дрожь, сделал несколько шагов вперед.

Глаза грифонов вспыхнули на секунду огнем.

Ливанец испустил вопль, лицо его было обожжено, и он повалился на груду подарков, тщетно пытаясь погасить пожирающий его огонь.

Присутствующие, онемев от ужаса, смотрели, как он корчится, умирая в муках.

— Вот возмездие, и оно ждет каждого, кто посмеет оказать мне неуважение, — прохрипел Апопи. — А что скажешь мне ты, посланец Крита?

Критянин, немощный старец, опытный придворный, сумел подавить свой страх.

— Мы не в силах одарить тебя больше, владыка из владык, — произнес он. — Нескончаемые дожди и нещадные ветры обрушились на наш остров и уничтожили большую часть урожая. Пожар оборвал жизнь лучших умельцев, и мастерские захирели. Как только мы поправим свои дела, царь Минос Великий пришлет тебе новые дары, которые будут куда значительнее.

На миг данники гиксосов поверили, что обещание смягчило неистовый гнев верховного правителя. Но вот он заговорил:

— И ты, и все остальные, вы издеваетесь надо мной! Что за жалкая кучка отбросов положена у моих ног? И это при том, что вы отказываетесь платить налоги и бушуете?! Завтра же отряды моих воинов отправятся в ваши земли, и непокорные будут преданы смерти. Что же касается вас, недостойные посланцы, каждый из вас получит по заслугам!


Госпожа Аберия, управляясь с большим топором не хуже умелого мясника, рубила одному за другим головы слугам из свиты посланцев. Двум нубийцам и трем сирийцам, которые попытались спастись бегством, растолкав стражу, она с хохотом сначала отрубила ноги, а потом уже задушила.

Но веселье на этом не кончилось. Вместе с другими сановниками-гиксосами Аберия приняла участие в увлекательной игре, задуманной Апопи.

Перед крепостью на земле начертили прямоугольник, разделив его на квадраты — двенадцать белых и двенадцать черных.

Стражники привели посланников со связанными на спине руками — их было двадцать четыре человека, и представляли они те земли, которые должны были платить дань Апопи.

— Вас развяжут, — объявил Апопи, сидящий в паланкине, который поставили на выступ, нависающий над шашечным полем. — Вам дадут оружие. Вы будете двумя армиями, которые сражаются друг с другом.

Посланники молча исполнили приказ верховного владыки и выстроились, заняв каждый свою клетку.

— Кто же будет моим противником в игре? — спросил Апопи. — Я буду играть с тобой, мой верный Хамуди! Ты будешь моим противником!

Главный казначей с удовольствием обошелся бы без этой царской милости. Но что поделать! Теперь его главной задачей было проиграть.

— Делайте то, что я прикажу, и не нарушайте правила игры, — предупредил Апопи. — Иначе немедленно получите стрелу от лучника. И запомните — теперь вы всего-навсего шашки, которыми играю я и Хамуди.

Посланники — от самого молодого до старика — вздрогнули.

— Иранец, встань на клетку перед тобой, — скомандовал Апопи.

Хамуди выдвинул против иранца нубийца, и тот и другой были вооружены копьями.

— А теперь пусть иранец уничтожит нубийца, — отдал новую команду Апопи.

Посланники смотрели друг на друга.

— Бейтесь! Победитель унесет с поля боя труп противника и вновь займет свою клетку.

Иранец ранил нубийца в руку. Нубиец выронил копье.

— Он побежден, господин!

— Убей его или умрешь сам!

Копье вонзилось раз, второй, третий… Иранец выволок окровавленное тело за пределы прямоугольника и вновь занял свое место между пешек Апопи.

— Твой ход, Хамуди!

Если пешки Хамуди будут сражаться слишком вяло, он навлечет на себя гнев правителя.

— Сириец, нападай на иранца, — приказал он.

Тучный сириец кинулся бежать, но лучники помешали ему, прострелив обе ноги. Он повалился на иранца и сломал ему шею.

— Не забывайте, что победители останутся в живых, — сообщил Апопи.

После его слов «пешки» стали биться отчаянно, и бои кончались быстро.

Хамуди действовал с присущим ему хитроумием, и зрители следили за партией с неослабевающим интересом. У победителя Апопи осталась всего-навсего одна пешка — старик-критянин. Он стоял в растерянности, сам не понимая, откуда у него взялось столько сил, и все еще крепко сжимал в руках окровавленный кинжал, которым убил трех своих сотоварищей.

— Как воин-победитель ты заслужил жизнь, — произнес правитель.

Критянин положил на землю кинжал и, хромая, покинул поле сражения.

— Но как предатель, — прибавил повелитель гиксосов, — ты заслуживаешь кары. Займись им, госпожа Аберия!

25

Пять человек высадились на египетском берегу в пустынном месте, и корабль тут же отчалил. Но вместо того чтобы пуститься в путь по зеленой полосе Дельты к Саису, они углубились в пустыню. У них была карта, на которой приблизительно было указано расположение колодцев, и путники надеялись избежать нежелательных встреч на долгом пути в фиванскую провинцию.

Не раз им грозили столкновения со сторожевыми отрядами гиксосов, с кочевниками и с караванами. Одолев немалую часть пути, они едва не умерли от жажды, потому что обозначенный на карте колодец оказался сухим. Рискуя жизнью, им пришлось пробираться по границе с обитаемыми землями, воруя фрукты и воду у землепашцев.

Двое погибли. Один умер от истощения, другого погубил укус кобры. И не будь трое остальных хорошо натренированными пехотинцами, привыкшими к долгим переходам, они бы не сумели преодолеть долгий путь, оказавшийся еще труднее и суровее, чем они предполагали.

В нескольких часах хода от военного городка фиванцев они наткнулись на патруль египтян.

Обессиленные, истощенные путники опустились на колени в песок.

— Мы прибыли с острова Крит, — произнес один из них, — мы привезли послание царице Яххотеп.


Хранитель царской печати Неши расспросил по одиночке каждого из посланцев царя Миноса Великого. Рассказы их совпадали, и он согласился выполнить их просьбу.

Вымытых, выбритых, накормленных, одетых в новые передники пришельцев ввели в сопровождении многочисленной стражи в небольшой зал приемов, где царица Яххотеп и фараон Яхмос изучали донесение Хирея о снабжении войска пищей и оружием.

— Я военачальник Линас, — объявил широкоплечий молодой человек с небольшой бородкой и квадратным лицом, — я буду говорить только с царицей Египта.

— Ты и оба твоих товарища сначала поклонятся фараону, — заметила Яххотеп.

Она не сомневалась в своем праве повелевать, и критяне ей повиновались.

— Что заставило вас преодолеть столь долгий путь? — осведомилась царица.

— Госпожа, послание царя Крита сугубо секретно…

— Телохранители проводят твоих спутников в отведенные им покои, я и фараон выслушаем тебя.

Линас, хоть и привык командовать, почувствовал, что этой женщине лучше не противоречить. Более того, стоит добиться ее расположения.

— Минос Великий поручил мне пригласить вас на Крит, госпожа. Он хочет обсудить с вами один договор, весьма важный для наших стран.

— Что за договор?

— Не ведаю.

— Нет ли у тебя письма от твоего господина?

— Письма у меня нет.

— Почему я должна довериться одному из самых верных союзников гиксосов?

— Вы можете положиться на законы, царящие на Крите. Гость для критян — священная особа. Минос Великий окажет вам прием, достойный вашего высокого положения, и, каков бы ни был исход переговоров, вы отбудете с Крита в целости и сохранности.

— Что может послужить гарантией того, что твои слова правда?

— Я не только военачальник критского войска, я — младший сын Миноса Великого. Я останусь в Фивах и буду ждать вашего возвращения.


Хранитель царской печати Неши, управитель земельных угодий и смотритель житниц Хирей, управляющий дворцом Карис — все были одного мнения: приглашение — грубая западня, которую раскинул правитель гиксосов, чтобы заманить царицу Яххотеп на вражескую землю и расправиться с ней. Единственный достойный ответ — это отправить обратно на Крит сына Миноса Великого и его спутников.

— А что, если правитель великого острова искренен? — возразила им царица. — Критяне — гордый народ, им трудно терпеть владычество гиксосов. У Египта всегда были с ними прекрасные отношения, потому что фараоны искали себе друзей, а не рабов.

— Все это так, госпожа, — согласился Неши, — но при нашем теперешнем положении…

— Именно теперешнее положение очень опасно и неблагоприятно для Крита. Предположим, Минос Великий опасается, что гиксосы нападут на остров и разорят его. Предположим, он подозревает Апопи в намерении уничтожить Крит. Что ему остается, как не искать союзников против гиксосов? Несмотря на все ложные слухи, которые распространяет Апопи, весть о наших успехах дошла до Кносса. Минос Великий узнал, что гиксосов можно одолеть. Если взбунтуется Крит, другие покоренные страны присоединятся к нему, и великое царство гиксосов развалится изнутри. Судьба предлагает нам невероятно счастливую возможность, и мы должны ею воспользоваться.

Как многообещающе звучали слова Яххотеп! Однако умудренный годами Карис не позволил обольстить себя неопределенными надеждами.

— Минос Великий — умный и хитрый правитель. Он не сомневался, что вы будете рассуждать именно так, и пытается заманить вас в ловушку. Я вижу здесь только известное нам коварство Апопи. Ему не удалось разгромить наше войско, и теперь он прибегает к услугам своего верного вассала, чтобы уничтожить вас.

— Устами Кариса говорит само благоразумие, — подал свой голос Хирей.

— С тех пор как я вступила на путь борьбы с гиксосами, я перестала быть благоразумной, — напомнила с улыбкой царица. — Все вы прекрасно знаете, что, если мы не будем рисковать, нам не дождаться победы. Приглашение — это тот знак, которого я ждала.

Карис посмотрел на Яхмоса.

— Могу ли я просить фараона уговорить царицу отказаться от приглашения?

— Если что-то случится с тобой, матушка, то что будет с нами? — спросил фараон.

— Священная коронация свершилась, Яхмос, ты царствуешь в Египте. Для начала ты отправишься в Пер-Камос, нашу самую северную крепость, и будешь помогать держаться Мемфису, чтобы только Дельта оставалась землей, покорной гиксосам. Ты будешь ждать вестей о моих переговорах с Миносом Великим и продолжать строить корабли. Если я попаду в западню, Апопи, возгордясь, не преминет сообщить об этом всему Египту, и тогда ты пойдешь на приступ. А если царь Крита в самом деле хочет быть нашим союзником, то мы окажемся сильнее Апопи.

— Твои слова, матушка, говорят о том, что ты уже приняла решение? Я правильно тебя понял?

Яххотеп ответила сыну столь лучезарной улыбкой, что ей улыбнулись даже самые ярые противники ее замысла.

— Я решила так, потому что знаю — ты способен править Египтом, Яхмос!

Яхмос прекрасно понимал, что гибель царицы Свободы будет куда ощутимее гибели целого войска. Но он понимал и другое: никто не в силах заставить царицу-мать переменить решение.

— Я всегда был вашим помощником и помогал осуществлять все ваши намерения, — заговорил хранитель царской печати Неши. — Но от этого плана прошу отказаться по одной простой причине — из-за невозможности его исполнения. Чтобы добраться до Крита вы должны пересечь весь Средний Египет, потом Дельту, которая целиком и полностью в руках гиксосов, а затем отыскать корабль с опытными и надежными моряками!

— Есть другой путь, им воспользовались три критянина, которые добрались до нас.

— Тропы в пустыне! Путь изнурительный и опасный.

Отряд будет состоять из египтян-моряков. Вместе с нами пойдут и оба критянина, спутники сына Миноса Великого. Они окажут нам немало услуг, дадут драгоценные указания. Барку мы возьмем с собой, разъяв ее на части, а потом соберем на берегу моря.

— Госпожа, ваш замысел… ваш замысел…

— Я знаю, хранитель царской печати, он безумен. Но поверь, я его осуществлю.

Одна забота омрачала лучезарное настроение Яххотеп — соглядатай владыки гиксосов мог проведать о путешествии и сообщить о нем Апопи. Тогда гиксосы не замедлят напасть на Фивы.

26

Большие темные глаза Северного Ветра источали ту же безнадежно грустную мольбу, что и желтоватые Весельчака Младшего. Но Яххотеп объяснила верным помощникам, что пройти пустыню, а потом переплыть море очень нелегко, а у осла и у собаки есть свои важные обязанности дома. Северный Ветер должен по-прежнему шагать во главе отряда своих специально обученных сотоварищей, переносящих на спинах припасы и оружие для войска, а дело Весельчака Младшего — охранять фараона Яхмоса. После напоминаний хозяйки оба друга, похоже, успокоились.

— Вы всегда были моими защитниками, — тихо сказала царица, потрепав по холке одного и погладив другого.

Солнце опустилось за горизонт, и сразу стало темно. С севера повеяло прохладным ветерком, и Яххотеп различила далекие звуки песни — земледельцы отдыхали от тяжкого дневного труда.

Думая о своем покойном муже и погибшем сыне, царица не сомневалась, что оба они пируют вместе с богами.

— Обед подан, госпожа, — сообщила Нефертари. — О-о, простите! Я помешала вашим раздумьям!

— Нет, не помешала. Сейчас не время предаваться воспоминаниям о прошлом.

Глядя на царственную супругу фараона, Яххотеп вновь подумала, что Яхмос, обычно такой осторожный и уравновешенный, был прав, без колебаний решившись на женитьбу. Одаренная от природы удивительной красотой, молодая женщина могла бы стать тщеславной себялюбивой пустышкой, озабоченной лишь собственными удовольствиями и прихотями, но боги наделили ее царственным характером: взыскующим, озабоченным участью страны и народа больше, чем своей собственной.

— Если я не вернусь, Нефертари, сражайся и стой бок о бок с фараоном. Без твоей помощи ему недостанет сил, необходимых для победы. Исида вдохнула жизнь в Осириса, а супруга фараона вдыхает жизнь в его праведные деяния. Не растрачивай времени на мирские дела и не произноси слов всуе.

— Обещаю, госпожа.

— Тогда приступим к обеду.


Яххотеп радовалась, что все это время ее верные люди следили за тропами между оазисами, которыми пользовались нубийцы и гиксосы, когда их владыки обменивались посланиями. По сведениям египтян, царь Кермы на своем дальнем юге наконец успокоился и наслаждался богатством и роскошью, отказавшись от военных походов. Однако Яххотеп держалась настороже, опасаясь, как бы воинственный сосед вновь не взялся за оружие. Тем не менее она надеялась, что путешествие обойдется без стычек с нубийцами, и любовалась дикой красотой пустыни, где человек был лишним.

Велика была тяжесть клади, которую несли сопровождавшие Яххотеп люди, но гордость, что они избраны самой царицей, придавала им сил. Двум критянам было нечем гордиться, и потому они тащили тяжести с трудом. Однако мало-помалу вкусная еда, хорошие вина и долгий отдых в оазисах привели их в хорошее настроение и разгладили морщины недовольства на лицах. Они теперь гораздо охотнее отвечали царице, расспрашивавшей их о порядках и обычаях на Крите. Они поведали ей о любви жителей острова к спортивным играм, празднествам и красивой одежде.

Ни на единую минуту Яххотеп не теряла бдительности, и если засыпала, то чутким, поверхностным сном. Она опасалась, что лазутчик, засланный Апопи, предупредил его, и теперь гиксосы прочесывают пустыню, чтобы помешать царице добраться до цели.

Но египтянам повезло, они не повстречали ни одного сторожевого отряда врага и спокойно добрались до берега Средиземного моря. Последние несколько переходов вконец изнурили путников, и, если бы не снадобья, которые дала им Кошечка, они могли не выбраться из песков.

Теперь они увязали в болотах, с сожалением вспоминали суровый жар пустыни. Согнувшись, брели они по щиколотку в воде, тучи комаров набрасывались на них, водяные змеи скользили между ног. И все-таки они были живы и не сомневались, что обязаны этим покровительству супруги бога, без малейшей жалобы преодолевавшей вместе с ними все испытания.

Но вот перед египтянами открылась совсем иная картина — песчаный берег и необозримая ширь соленых вод, изборожденная пенистыми волнами. По совету критян они решились искупаться. Морская вода показалась им тяжелой и вязкой, но после болот принесла радостное чувство чистоты и облегчения.

Яххотеп не мешала своим спутникам плавать, радуясь, что все они добрались до моря живыми. Разве это не знак, что она приняла правильное решение?

Но ей самой нельзя было отдыхать. Ее долг — по-прежнему сохранять бдительность.

— Демоны моря еще опаснее демонов пустыни, — напомнила она своим подданным, когда они ужинали при свете звезд. — Мы изучили капризы Нила, но прихоти этих бескрайних водных просторов готовят нам много испытаний. И все-таки мы их преодолеем.

Критяне с сомнением осмотрели небольшую барку, приготовленную для дальнего странствия. Две мачты, согнутые дугой и соединенные вершинами, каюта с плоской крышей, новые полотняные паруса, весла, прочный надежный руль — судно выглядело очень красиво.

— Вы надеетесь, что доберетесь до Крита на такой… скорлупке?

— Наши предки добирались, — ответила Яххотеп.

— Вы не ведаете об опасностях, которые подстерегают вас, госпожа. Если с Крита дует попутный ветер, до Египта можно доплыть за три дня.[5] Но из Египта до Крита понадобится вдвое больше. Непредсказуемы капризы ветра, качка, возможны бури. Судно должно быть более надежным и прочным, чтобы выдержать ветер и силу волн.

— Наше выдержит.

— В дурную погоду небо затянуто облаками, звезд не видно, и мы можем сбиться с пути.

— Но не с картами, которые я взяла с собой. Наши предки часто плавали на Крит и оставили нам драгоценные сведения. Вы будете не правы, если усомнитесь в их познаниях. Даже если море страшит большинство египтян, среди нашего народа были могучие мореходы, и мы знаем, как приручать морские просторы.

— Но среди ваших спутников нет мореходов.

— Им представился случай обогатиться недостающим опытом.

Глядя, как египтяне управляются с парусами, критяне несколько успокоились. Но они-то знали, как переменчиво Средиземное море и опасались паники на борту, стоит начаться качке. Ветры дули то так, то этак, и на заре третьего дня море разволновалось всерьез. Однако капитан ловко управлял легкой баркой, подвижность которой помогала ей скользить с волны на волну. Экипаж ни на секунду не терял хладнокровия и прекрасно справлялся со своими обязанностями.

Но разве царица Яххотеп не вела беседу каждую ночь с богом Луны, прося помочь ей переплыть море?

На четвертый день плавания критяне не поверили своим глазам.

— Наш остров… Наш Большой остров!

— Воздадим хвалу богу Амону, повелителю ветров, и богине Хатхор, владычице звезд и покровительнице мореплавателей, — обратилась к своим спутникам Яххотеп. — Без их помощи мы не добрались бы благополучно до цели.

Царица положила лепешку, вино и благовония на маленький жертвенник, вокруг которого собрались все египтяне.

— Я вижу корабли, — объявил капитан.

Четыре корабля быстро приближались к египетской барке.

— Они приняли нас за вражеское судно и собираются уничтожить, — завопили критяне.

Направление, в котором двигались военные корабли, не оставляло никаких сомнений в их враждебных намерениях.

Яххотеп приказала убрать паруса и встала на носу — безупречная цель для лучников Миноса Великого.

27

Хамуди бродил по своему загородному дому, будто тигр по клетке. Он удвоил число телохранителей, которые не смыкали глаз ни днем ни ночью, и все-таки он не решался выйти за порог.

— С чего вдруг ты стал так боязлив? — недоумевала Има. — Не станет же флотоводец Яннас нападать на наш дом!

— Напрасно ты так думаешь! Он убийца и способен на все! Между ним и властью — одно препятствие, это я. И мы оба это знаем.

— Но ведь ты по-прежнему правая рука верховного владыки.

Главный казначей тяжело опустился в кресло и залпом выпил кубок белого вина.

— Апопи стареет. День ото дня он теряет не только силы, но и трезвость разума.

Госпожа Има онемела от изумления.

— В первый раз в жизни ты осуждаешь владыку.

— Не осуждаю, а свидетельствую. Если мы хотим сохранить могучее царство гиксосов, мы должны всячески помогать Апопи.

Искушенная в порочных играх, Има ничего не смыслила в играх политиков. Однако смятение мужа навело ее на мысль о возможной потере их богатств.

— Мы… — начала она — мы в опасности?

— Нет, владыка по-прежнему удостаивает меня доверия.

— Но однажды может не удостоить?

— Яннас хочет заронить в его сердце сомнение во мне. Мы с флотоводцем не выносим друг друга. Его бесит влияние, которое я имею на наших главных сановников. Он задумал уничтожить меня.

Има побледнела.

— До тебя дошли слухи или есть подтверждение твоей догадке?

— Я провел расследование, и все сошлось: как только Яннас вернется из Азии, он постарается поквитаться со мной.

Има уселась на колени Хамуди и с нервной торопливостью принялась целовать щеки, нос, глаза и лоб мужа.

— Невозможно, дорогой! Ты не позволишь ему лишить нас богатства!

— А ты мне поможешь?

— Каким образом?

— Ты — глаза и уши супруги нашего владыки.

— Старуха совсем обезумела, она больна и бессильна.

— И все-таки она сумела отдать приказ расправиться с живописцем Миносом.

— Разве можно сравнить с ним Яннаса?!

— Можно, если ты сумеешь убедить госпожу Танаи, что главный полководец ведет наше царство к гибели. Разве не из-за нерадения Яннаса египтяне напали на Аварис, напугав до смерти госпожу и лишив ее здоровья? В бездарности флотоводца кроется причина всех наших неудач. Если мы не избавимся от него, он погубит нас всех.

Има наконец поняла, о чем толкует ей муж.

— А что, если Яннас погибнет в Азии?

— В последнем донесении он обещает через неделю быть здесь, и его собираются встретить как победителя.


В одежде простого воина Яннас со свитой направлялся в крепость, словно бы не слыша восторженных кликов толпы, сопровождавшей его. Воины, стражники, жители Авариса славили победу, которая не была одержана, но об этом должен был знать только верховный владыка.

Согласно обычаю, Хамуди, будучи начальником тайной службы, первым принял Яннаса.

— Был ли удачен поход?

— Может ли верховный владыка незамедлительно принять меня?

— Верховный владыка отдыхает. Он поручил мне выслушать донесение и передать ему.

— Об этом не может быть и речи.

— Таков обычай, главный над воинами!

— Мне плевать на ваши обычаи, казначей! Я вернулся и вновь отвечаю за безопасность столицы и жизнь верховного владыки. Возвращайтесь к своим писцам и продолжайте торговать травой, но не пытайтесь встать у меня на пути, когда я направляюсь в крепость! Я войду и дождусь, когда мой господин проснется!

Хамуди в ярости отступил.


Многие заботы тяготили сердце Яннаса, и все-таки он задремал. Внезапный холод заставил его пробудиться.

Перед ним стоял верховный владыка.

— Долго тебя не было, друг. Наши воины ослабели?

— Положение очень серьезно, господин.

— Следуй за мной.

Апопи и полководец затворились в крошечном покое в сердцевине крепости, где никто их не мог подслушать.

— Ты усмирил азиатов, Яннас?

— Я убил тысячи мятежников, уничтожил их семьи, сжег сотни селений, победил все войска, с которыми сражался. Всюду, где я проходил, я сеял ужас и страх. Каждый житель Азии запомнил, что оскорбить владыку гиксосов — значит навлечь на себя кару.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Никто не смеет открыто выступать против нас, потому что ни одно войско не может устоять против гиксосских колесниц. Но, к несчастью, существуют еще разбойники и негодяи, которые нападают из-за скал и пригорков. Кроме того, на нас стали нападать хетты, опытные и искусные воины. Им удалось объединиться, подчинить себе слабых местных князьков и стать настоящими хозяевами анатолийских земель.

— Почему ты не изничтожил этих хеттов, мятежников и бунтовщиков, Яннас?

— Потому что они знают каждый уголок своей земли и своих гор, потому что способны выживать в самых суровых условиях. Даже голодая и умирая от холода, они продолжают сражаться с яростью диких зверей, заманивая нас в смертельные ловушки. Я вешал их жен, вспарывал животы их детям, сметал с лица земли их дома, но они не сдавались. И если бы я продолжал посылать своих воинов в их ущелья и лощины, я остался бы без войска.

В хриплом голосе владыки прозвучала угроза:

— И что же ты предполагаешь делать дальше?

— Я оставил на местах достаточно воинов, чтобы запереть хеттов на той территории, которую они захватили. Потери их велики, и сейчас они не представляют для нас серьезной опасности. Но так будет не всегда. На обратном пути я много размышлял. В Азии — хетты, в Египте — царица Яххотеп, два очага восстания. Оба их нужно во что бы то ни стало погасить, иначе их огонь распространится повсюду.

— Разве я не поручил тебе этого?

— С теми силами, которыми я располагал, я сделал все, что было возможно.

— Мне судить, все или не все, полководец!

— Вы можете отправить меня в лабиринт или на арену к бешеному быку, но моя смерть не избавит царство гиксосов от грозящих ему мятежников.

Решительный тон Яннаса рассердил владыку, но доводы были весомы. На них нечего было возразить.

— Чего ты хочешь?

— Полноты власти.

Апопи застыл в неподвижности, время потекло медленно-медленно, и эта пауза показалась Яннасу вечностью.

— Объясни, что ты имеешь в виду, — наконец проговорил Апопи.

— Не раз главный казначей мешал мне, не выполняя моих распоряжений, сводя на нет мой успех. Действуя в своих интересах, он ослабляет царство. Пусть Хамуди довольствуется обязанностями казначея и оставит в покое офицеров и военачальников, которых он подкупает, привлекая на свою сторону. А предпринять я собираюсь следующее: оставив небольшую часть войска в Аварисе, чтобы обеспечить его безопасность, я сначала брошу все силы на Мемфис и сотру его с лица земли. Потом прорву оборону египтян, уничтожу Фивы и привезу вам живыми или мертвыми царицу Яххотеп и ее сына. Затем раздавлю всех хеттов до единого, и, если понадобится, сровняю с землей всю Анатолию. Из-за разброса сил я не могу добиться окончательной победы. Хамуди дробит силу войска. Нужно положить конец его вмешательству и уничтожить наших врагов. Но сделать это можно лишь одним-единственным способом — на каждую точку обрушивать всю нашу мощь. Так гиксосы создали свое необъятное царство, так вы, верховный владыка, удержите его и увеличите.

Яннас замолчал. Он прекрасно понимал, чем рискует, требуя столь решительных действий. Но он был полководцем и не желал больше довольствоваться полумерами.

— Ты кончил, Яннас?

— Больше мне нечего сказать, господин. Могу прибавить только, что моя единственная забота — это величие царства гиксосов.

28

Капитаны военных кораблей Крита были готовы уничтожить вражеское судно, но появление на носу Яххотеп до такой степени изумило их, что они не отдали лучникам приказ стрелять.

В золотой диадеме, в ярко-красных одеждах, Яххотеп застыла в царственной неподвижности.

Кто знает, может, это та самая египтянка, которая заставила отступить гиксосов? Критяне не стали уничтожать иноземный корабль, моряки которого не проявляли враждебности. Они ограничились лишь тем, что сопроводили его до пристани. Один из капитанов узнал двух соотечественников, которые что-то кричали, размахивая руками.

Они первыми ступили на родную для них землю и объяснили начальнику стражи, что вернулись, исполнив порученное: царица Египта Яххотеп прибыла на остров и просит Миноса Великого принять ее.

Разговор был напряженным, но собеседники все-таки пришли к соглашению. Морякам-египтянам не разрешили сойти на землю. Их барку отвели в маленькую гавань, где обычно разгружались лодки, привозящие оливковое масло. Там ее поставили на якорь, отрядив для нее караульщиков.

Царицу пригласили занять место в колеснице, запряженной быками.

Прежде чем сойти на землю, Яххотеп попросила капитана не предпринимать никаких действий и дожидаться ее возвращения. Затем она обратилась и к двум критянам, благодаря ей вернувшимся на родину:

— Я требую, чтобы вы обеспечили моим людям безопасность. Я должна быть уверена, что в мое отсутствие с ними будут хорошо обращаться и хорошо кормить. Иначе мы немедленно отплываем.

Критяне вновь вступили в переговоры, завершившиеся общим согласием. За это время Яххотеп успела рассмотреть колесницу. В Египте научились делать колеса еще при первой династии. Их использовали для того, чтобы перевозить боевые башни, атакуя крепости ливанцев. Но в песке повозки вязли, и от них отказались, потому что водная дорога Нила действовала безотказно. Однако нашествие гиксосов показало египтянам, что они напрасно пренебрегли применением колес. В голове у Яххотеп сразу же возник новый замысел. Она непременно осуществит его, если только Минос Великий не сделает ее своей пленницей.

Удобно устроившись в колеснице, Яххотеп рассматривала Крит. Сосновые леса, дубовые рощи взбегали на холмы, уходившие грядами к горизонту. Вдоль дороги, ведущей из гавани к главному городу Кноссу, стояли сторожевые посты и небольшие харчевни.

Когда колесница пересекла песчаную насыпь акведука, Яххотеп залюбовалась великолепной долиной с темными стрелами кипарисов.

Кносс раскинулся на склоне холма. Никаких укреплений, стен, башен, только бегущие вверх улочки и переулки с лавками, мастерскими, домишками. Жители высыпали на улицы поглазеть на красавицу-иноземку, которая улыбалась им, приветствуя ласковым взмахом руки. Напряженность сменилась дружественностью — женщины и детишки хотели притронуться к чуду, явившемуся к ним с другого конца света. Они верили, что это прикосновение принесет им счастье.

Стражники пытались оградить царственную египтянку, отгоняя от нее толпы народа. Но вот колесница остановилась, и Яххотеп вышла. Люди сначала примолкли, а потом разразились приветственными кликами.

Держа в руках лилии, в сопровождении улыбающихся детишек царица Свобода приблизилась к стенам, окружавшим территорию царского дворца, и вошла в ворота. Стража поклонилась ей.

Великолепное здание дворца виднелось наверху, на склоне, и Яххотеп вместе с несколькими провожатыми стала подниматься, проходя через сады, расположенные ступенями. Подъем кончился, и Яххотеп оказалась на просторном дворе, длиной примерно метров в шестьдесят и шириной в тридцать. Стороны этого двора соотносились со сторонами света. Здесь было хорошо отдыхать в жару. Сюда выходили все окна дворца, высокие, узкие с красными переплетами.

Стражник-офицер распахнул перед царицей двери и повел ее по коридору, украшенному орнаментом из скрещенных секир и бычьих голов.

Зал приемов выглядел не так сурово. Его стены художники украсили изысканной росписью: прекрасных девушек, собирающих цветы и несущих драгоценные вазы, сопровождали кошки, удоды, куропатки, дельфины, летающие рыбы. Изображения пальмовых листьев и витых спиралей украшали потолок.

Немало важных сановников собралось в зале, и все они обратили взоры к Яххотеп.

Критяне были одеты в яркие, перекрещенные на груди туники до колен. Они не носили бород, зато тщательно ухаживали за волосами — на плечи падали крупно и мелко завитые пряди, а на лоб — тугие спирали. Одни были обуты в простые кожаные сандалии, другие — в сандалии с высокой шнуровкой.

Женщины соперничали в изысканности нарядов с мужчинами. Юбки на них были разных цветов и разного покроя — длинные, покороче, пошире, поуже, — прозрачные накидки, золотые украшения, агатовые и коралловые бусы. Взглянув на критянок, нетрудно было понять, как они ценят красоту и роскошь.

Однако Яххотеп, умело подчеркнув красками красоту лица, одевшись в простое платье из белоснежного льна и украсив лоб золотой диадемой, символом царской власти, затмила всех.

Она стояла, устремив взор на трон с высокой спинкой, поддерживаемый грифонами, на котором сидел бородатый старец с тонким благородным лицом. В правой руке он держал скипетр, в левой — двойную секиру, олицетворяющую молнию, которая поражает врагов.

— Минос Великий! Фараон Яхмос передает пожелания здоровья и благополучия тебе и твоему острову.

Царь Крита внимательно рассматривал Яххотеп.

Итак, египетская царица существует на самом деле, вот она стоит перед ним, одинокая, безоружная, целиком и полностью в его власти. Он может отдать ее под стражу и отправить владыке гиксосов, может сам казнить ее и отправить Апопи ее голову.

Решение царя изумило критскую знать.

— Займи место по правую руку от меня, царица Египта, — сказал Минос Великий.

Овдовев, Минос Великий никогда не проявлял интереса к женщинам. Оказывать подобную честь иноземным царицам было не в обычаях Крита. Поборники дворцового этикета почувствовали негодование, но когда Яххотеп взошла на трон из позолоченного дерева с геометрическим орнаментом, они позабыли о своем недовольстве — для этой женщины, рожденной властвовать, не было другого места.

— Достоин ли дворец Кносса дворца Фив?

— Дворец Кносса гораздо обширнее, лучше построен и богаче украшен.

— Почему же тогда египтяне слывут несравненными строителями? — удивился царь.

— Великими строителями были наши предки. По сравнению с ними мы карлики. Но мы сейчас заняты войной, и главное для нас — освободить Египет. Если судьба будет к нам благосклонна, мы многое выстроим заново. Да минует Крит беда, обрушившаяся на Египет.

После этих простых и незатейливых слов Минос Великий, данник правителя гиксосов, должен был немедленно отправить дерзкую в заточение.

— Нравится ли царице Египта мой двор? — задал Минос следующий вопрос.

— Он блестящ и изыскан. И я не вижу среди твоих придворных ни одного гиксоса.

По мнению большинства сановников, царица Яххотеп перешла границы дозволенного. Минос Великий как ни в чем не бывало продолжал беседу:

— Не слишком ли утомительным было ваше путешествие?

— Нет, благодарю. Море, к счастью, было спокойным.

— Мой народ любит музыку, танцы и игры, Я прошу тебя, царица, принять участие в празднестве в честь твоего прибытия.

Царь поднялся, Яххотеп тоже. Они прошествовали по тронному залу рядом и через открытые двери вышли в сад, где приглашенных ожидали накрытые столы, украшенные цветами и заставленные необыкновенными блюдами.

29

После роскошного пиршества двор занял места вокруг арены, где выступали акробаты и танцовщики, предваряя своим выступлением главное увеселение празднества — игры с быком.

После акробатов на арену выбежало чудовище сродни египетским диким быкам, которых опытные охотники считали самыми опасными животными в мире.

Ловкие мускулистые гимнасты окружили быка и принялись дразнить, привлекая к себе его внимание. Когда бык бросился на одного из них, тот в последний миг схватил его за рога, перемахнул через спину и приземлился позади хвоста. Затаившая дыхание публика вздохнула и разразилась приветственными кликами.

Юные красавцы-гимнасты были так подвижны и ловки, что ни одно досадное происшествие не омрачило великолепного зрелища.

— А какая участь уготована быку? — поинтересовалась Яххотеп у Миноса Великого.

— Мы отпускаем быков на свободу, — ответил он. — Убивать столь благородных животных, воплощение царственного могущества, было бы варварством.

— А что изображает этот странный рисунок на стене позади арены?

— Лабиринт. Он был построен неподалеку от Кносса для Минотавра, полубыка-получеловека, обладавшего необычайной силой, которому каждый год приносили человеческие жертвы. Греческий герой Тесей убил чудовище. Но выбраться из лабиринта он смог только потому, что дочь критского царя Ариадна дала ему клубок нити, распутывая который Тесей сумел найти дорогу назад.

— Как ты думаешь, царь Крита, может ли нить Ариадны соединить наши земли и вывести их из лабиринта?

Минос Великий в задумчивости погладил бороду:

— Если я тебя правильно понял, царица, ты хотела бы оставить развлечения и заняться серьезными вопросами.

— Египет ведет войну. Как бы ни радовало меня твое гостеприимство, надолго я задержаться не могу.

Царь не спешил с ответом. Его молчание показалось Яххотеп угрожающим и пробудило задремавшее было беспокойство.

— Как пожелаешь… Оставим придворных развлекаться и удалимся в мои покои.

Старец шел с трудом, но Яххотеп уже убедилась, как деятелен его разум, как зорок взгляд. Ей было отрадно, что о государственных делах она будет беседовать с умным и прозорливым человеком.

Минос Великий проводил Яххотеп в особый покой, где привык работать. Стены здесь были украшены сценами из сельской жизни, по углам стояли вместилища для деревянных табличек, на которых писали на Крите.

— Тяжек труд управления страной, — вздохнул Минос Великий. — Стоит на миг отвлечься, и ее поглотит тьма.

— Еще тяжелее при этом отчитываться и платить дань тирану, не так ли?

Царь Крита налил красное вино в два серебряных кубка, подвинул один Яххотеп, усадив ее на мягкое сиденье, обтянутое пестрой тканью, а сам опустился в жесткое кресло с прямой спинкой.

— Как себя чувствует мой сын, военачальник Динас?

— Когда я покидала Фивы, он чувствовал себя превосходно. Мне кажется, наша скромная столица пришлась ему по душе. Надеюсь, ты знаешь, что предложение задержаться в Фивах до моего приезда исходило от него.

— Таково было мое распоряжение. Не оставь я вам такого залога, разве ты приехала бы на Крит?

— Но ведь он не твой сын, не так ли?

Царь ответил, не глядя в глаза Яххотеп:

— Да, он мне не сын.

— А теперь могу ли я узнать, с какой целью ты пригласил меня?

— Я, верный данник гиксосов, задумал принять у себя на острове их главного врага. Почему ты не отвергла столь грубо расставленную западню?

— Потому что это не западня. Ты прекрасно знаешь, что гиксосы хотят погибели острова и что в одиночку вам их не одолеть. Поэтому ты решил заключить союз с Египтом.

Минос Великий долго вглядывался в глаза Яххотеп.

— Что за сверхъестественная сила помогает вам выстоять против владыки гиксосов?

— Любовь к свободе.

— И она никогда вас не оставит?

— За свободу отдали жизни мой супруг и старший сын. Младший, приняв царскую корону, готов продолжать борьбу, даже если против одного египтянина будет десять гиксосов. Кроме того, благодаря стараниям наших умельцев, военный флот египтян не уступает вражескому.

— Вас раздавят на земле их колесницы.

— От них мы пока не нашли защиты, но уверена, что сумеем это сделать.

Минос поудобнее устроился в кресле.

— Ветреница, сестра правителя гиксосов, прибыла в Кносс, чтобы сообщить мне об убийстве по приказу Апопи ее возлюбленного, талантливого художника-критянина. Желая отомстить брату, она открыла мне две важные тайны. Первая, что ваше войско существует и успешно воюет против гиксосов.

— Мой сын Камос штурмовал Аварис, а мы, укрепившись, отразили нападение войска под командованием их верховного полководца Яннаса. В настоящее время Верхний Египет принадлежит нам, хотя Апопи затыкает рот каждому, кто осмелится об этом заговорить.

— Мои торговые корабли разнесут эту весть по всем городам и весям, — пообещал Минос.

— Пусть данники Апопи узнают, что гиксосы могут потерпеть поражение, тогда и они поднимутся на борьбу с захватчиками.

— Не стоит обольщаться, Яххотеп, не все обладают вашим мужеством. И все же думаю, что такая весть потрясет царство гиксосов.

— Ты решил действовать с нами заодно, Минос?

Я не сообщил тебе второй важной тайны. Так вот, между главными исполнителями воли Апопи, флотоводцем Яннасом и главным казначеем Хамуди, царит непримиримая вражда. Они ненавидят друг друга, их соперничество, пока скрытое, рано или поздно выйдет наружу и неминуемо ослабит силу врага. Апопи стареет, между претендентами на престол зреет война. Кто окажется победителем?

— Неважно, — живо отозвалась египтянка. — Победитель станет новым тираном. Главное воспользоваться их соперничеством и вмешаться до того, как один из них захватит власть.

— Крит лежит далеко от Египта, и в первую очередь я должен заботиться о своей стране.

— Если Крит не готов сражаться заодно со мной, могу ли я, по крайней мере, рассчитывать на его невмешательство?

— Прежде чем брать на себя обязательства, я должен всерьез подумать, ибо последствия могут быть страшными.

— У тебя есть прекрасный выход, Минос! Ты признаешь мое владычество над островами Средиземного моря, а значит, и над Критом. Я буду обязана защищать вас, и Апопи обрушит свой гнев только на меня.

Минос улыбнулся:

— Боюсь, египтяне будут еще суровее, чем Апопи.

— Я потребую от тебя только слова, что ты не предашь меня. Ты по-прежнему будешь царем Крита, твоя страна сохранит независимость, мы будем обмениваться посланцами и подарками.

— Есть другой выход, Яххотеп. Я вдовец, моей стране недостает царицы. Здесь ты будешь в безопасности, а мой народ с радостью примет тебя.

— Я верна одному-единственному мужчине, фараону Секненра. Став супругой бога, я помогаю царю Египта, моля Амона укрепить его власть, могущество и благоденствие. Мое место среди моего воинства. Искать убежища у тебя на острове было бы для меня постыдным малодушием. Признай же мою власть, Минос, сообщи правду городам, с которыми вы торгуете, не помогай ни в чем гиксосам и приготовься отразить нападение Яннаса.

— У тебя жесткие условия, Яххотеп!

— Но именно это ты и ожидал от меня услышать, не так ли?

Минос Великий промолчал.

— Что сталось с Ветреницей?

— Она утонула. Несчастный случай, ничего не поделаешь. А тебе пора отдохнуть, Яххотеп.

— Когда мне ждать ответа?

— Когда придет час отвечать.


Покои, отведенные царице Египта, блистали роскошью. Резная мебель из дерева украшала их. Кроме жилых комнат там была ванная и туалет с деревянным сиденьем, расположенным над выемкой и подземной трубой, соединявшейся с другими, проложенными под дворцом. Дождевая вода сливалась в них по цементным стокам, и все содержимое стекало в огромный резервуар.

На столике из порфира стояли чашки, украшенные спиралями, конические сосуды с вином и пивом, наполненный водой кувшин с изображением льва. А как мягка и удобна была кровать!

Яххотеп легла и подумала, удастся ли ей когда-нибудь покинуть эту золотую клетку?

30

— Сожалею, — начальник стражи поклонился. — Верховный владыка нездоров и сегодня никого не примет.

— Даже меня? — не поверил главный казначей.

— Я получил строжайшее распоряжение, господин, — никого.

Впервые правитель гиксосов не принял Хамуди. Конечно, он не допустит к себе сегодня и флотоводца Яннаса, но главный казначей всегда пользовался высшим благорасположением владыки, в котором на этот раз ему было отказано.

Обеспокоенный Хамуди поторопился узнать у преданных ему слуг, как долго вчера Яннас пробыл у Апопи. Больше часа! Обычно распоряжения верховного правителя были коротки. Значит, на этот раз он вел с полководцем беседу.

Яннас же с утра пораньше отправился в главную казарму Авариса, где тут же собрались все военачальники и высшие офицеры. Можно сказать, что флотоводец собрал военный совет, не пригласив на него лишь одного Хамуди.

В тревоге и беспокойстве Хамуди вернулся домой.

— Так скоро? — жеманно протянула госпожа Има. — Конечно, ты постарался ради меня, дорогой! Иди сюда, я…

— Мы в опасности!

Има побледнела.

— Кто… кто смеет нам грозить?

— Яннас. Он попросил у верховного владыки предоставить ему всю полноту власти.

— Апопи отказал, я уверена!

— А я нет. Сегодня Апопи не принял меня, а Яннас обсуждает дальнейшие планы с приближенными военачальниками.

— Ты можешь узнать, каковы эти планы?

— Могу, но будет уже слишком поздно. Я знаю их и без того: он хочет вести войну в Египте и в Азии, хочет командовать всеми нашими войсками. Я лишусь своего влияния, а если посмею возражать главному полководцу, он меня просто уничтожит. В общем, осталось сидеть и ждать, когда приспешники Яннаса придут и отведут нас с тобой в темницу.

— Бежим немедленно.

— Бесполезно. Яннас расставил караульные посты на всех дорогах. И потом, куда мы с тобой убежим?

— Немедленно добейся встречи с верховным владыкой!

— Ты же понимаешь, что это невозможно.

— Тогда что же делать?

— Защищаться тем оружием, которое у нас есть. Ты сумела убедить госпожу Танаи, что Яннас не способен защитить Аварис, что он главный виновник ее болезни?

— Да, конечно!

— Навести ее и скажи, что безумец намерен вести войну сразу и на юге и на севере, что в столице он оставит только телохранителей правителя. Если египтяне вернутся, им не составит труда завладеть главной крепостью. Они будут мучить и пытать Танаи.

Има не стала тратить время ни на прическу, ни на переодевание. Она сразу же побежала к супруге верховного владыки.


Военачальники одобрили все, что предложил им Яннас. Они думали точно так же. Всех мятежников — и азиатов, и египтян — следовало раздавить и уничтожить, чтобы не смели выступать против могучих гиксосов. Действовать нужно незамедлительно: обрушить мощный удар сначала на одних, потом на других. Жалкие бунтовщики быстро убедятся, что гиксосы по-прежнему непобедимы.

Даже подкупленные Хамуди офицеры встали на сторону Яннаса.

Решили военачальники и судьбу главного казначея — Хамуди нужно будет в ближайшие же дни отправить в одну из тюрем для недовольных, которыми он так гордится.

Размышляя о неотвратимой последовательности событий, Яннас становился все суровее. Да, он командует всеми войсками гиксосов, но Апопи не поддерживает его своим одобрением. Зависимость от правителя гиксосов сковывает Яннаса, потому что как воин он привык повиноваться вышестоящим. Полнота власти — единственный залог успеха действий полководца. Апопи должен открыто и публично признать самостоятельность Яннаса. Верховный правитель так и поступит, он не может не понимать необходимости этого шага.

Но представив себе, что Апопи откажет ему и тем самым обречет царство гиксосов на гибель, верховный полководец почувствовал в себе силы противостоять слабоумному старику. Если Апопи заупрямится, Яннасу придется избавиться от него!

Вошел главный помощник полководца и сбил его с мысли.

— Господин! Небывалое возмущение! Говорят, что вы обезглавили ваших слуг, желая принести жертву богу Сету перед тем, как отправиться в поход.

— Неслыханная ложь!

— Обвиняет вас главный казначей Хамуди.

— Немедленно домой! Я сейчас же опровергну этот постыдный навет!

В сопровождении телохранителей Яннас скорым шагом направился к дому, в котором жил с тех пор, как был назначен верховным военачальником.

Караульного, который обычно стоял у входа, на этот раз не было.

Перед домом не сажали ни цветов, ни деревьев — голый песок лучше соответствовал суровой жизни воина.

— Окружите дом, — приказал Яннас телохранителям.

Помощник остался стоять рядом с полководцем. Яннас громко позвал управителя. В ответ тишина.

Управитель лежал с перерезанным горлом в вестибюле. Кровавая лужа еще источала пар.

— Убийцы здесь были только что! — заметил помощник.

Привыкший лить кровь Яннас на этот раз выглядел растерянным. Он никогда не думал, что кто-то может посягнуть на его собственный дом и напасть на его слуг.

С непривычной для него робостью он двинулся дальше, намереваясь пройти в приемный зал.

Путь ему преградила сидящая в странной позе на стуле служанка, у ног которой валялась ее отрезанная голова. Позади на полу Яннас увидел обнаженные трупы кухарки и садовника. Их кровоточащие головы были положены им на животы.

Помощника стошнило.

Яннас вошел в рабочий покой.

Писец, ведущий дела Яннаса, был убит ударом топора. Его голова смотрела на хозяина с подоконника.

— Я продолжу осмотр дома, — обратился Яннас к помощнику, — а ты пойди посмотри, не поймали ли кого-нибудь мои телохранители. Если нет, пусть все идут сюда.

В опочивальне полководца лежали еще три обезглавленные служанки. Кровать, кресла, стены — все было залито кровью.

Никого из его слуг не пощадили убийцы.

Яннас поднял чашу с холодной водой, которую он вылил себе на голову.

Потом вышел из дома и позвал помощника. Ответа не последовало.

В недоумении Яннас повернул за угол и наткнулся на одного из своих телохранителей, лежащего со стрелой в затылке. Чуть поодаль он увидел трупы помощника, тоже убитого стрелой и остальных телохранителей.

Яннас окаменел, но тут же понял, что настала пора бежать.

В ту же самую секунду две огромные ручищи сомкнулись у него на шее. Со всей силы Яннас ударил убийцу локтем в живот, не сомневаясь, что хватка ослабеет, но госпожа Аберия стойко выдержала удар.

— Нет никого сильнее верховного владыки гиксосов, — произнесла она, с удовольствием ломая шею флотоводцу. — Ты дерзнул оспаривать его власть, Яннас, и за это заслуживаешь смерти.

Яннас еще дергался в руках убийцы, но дело было сделано. Полководец умер, проклиная Апопи.

— Готов, — сообщила госпожа Аберия главному казначею. Он стоял в окружении пиратов-киприотов, которые только что расправились со слугами и телохранителями Яннаса.

— Полосни его по животу серпом, — распорядился Хамуди. — Я сообщу, что Яннаса убил садовник, собиравшийся ограбить дом.

31

Яххотеп уже засыпала, как вдруг ее кровать подкинуло так, что она едва не упала с нее. Жалобно заскрипело кресло, со стола свалилась ваза и разлетелась на мелкие осколки. И опять все стихло. Но не надолго. Новый толчок, еще сильнее первого, заставил царицу встать с постели. На потолке обозначилась тонкая трещина. Во дворце раздавались крики.

Яххотеп толкнула дверь, но она была заперта снаружи.

— Немедленно откройте!

С заминкой ей ответили:

— Госпожа, согласно приказанию…

— Откройте, или я высажу эту дверь!

Человек, появившийся на пороге, не был простым стражником. Это был ближайший советник Миноса Великого. Так же, как его государь, он достаточно свободно говорил по-египетски.

— Я считаюсь вашей пленницей?

— Ни в коей мере, госпожа, но ваша безопасность…

— Не стоит так шутить, лучше скажите правду.

Советник уважительно склонил голову.

— Царь Минос Великий отбыл на священную гору, дабы получить ответ от быка-оракула в пещере таинств. Согласно традиции к оракулу можно обращаться раз в девять лет. Но Минос должен принять необычайно важное решение, и он дерзнул нарушить обычай. Царь может не вернуться из пещеры, и тогда нам придется искать ему преемника. При дворе многие считают, что Минос совершил две ошибки: первая — приглашение царицы Яххотеп на Крит, вторая — поездка к оракулу.

— Сановники Крита благожелательно настроены к гиксосам?

— Справедливее будет сказать, что они боятся гнева их верховного владыки. Многие, увидев вас, изменили свое мнение в вашу пользу, но остались и упрямцы, готовые строить козни. Царь поручил мне оберегать вас в свое отсутствие, и мне показалось, что для вас надежнее всего ваша комната, которая охраняется днем и ночью.

— Когда вернется Минос Великий?

— Ответа оракула ждут девять дней.

— А… если он погибнет?

Советник вздохнул.

— Для Крита это будет трагедией. Я опасаюсь жестокой борьбы за трон и победы сторонников гиксосов.

— В таком случае не стоит меня запирать. Я должна быть свободна в передвижении.

— Как пожелаете, госпожа. Но прошу вас, не покидайте этого дворцового крыла, здесь вас охраняют надежные люди.

— Хорошо.

— Вашу пищу проверяет мой личный повар. Есть и пить вы можете без опасений. И хочу вам сказать еще одно: я от всей души желаю Миносу Великому скорейшего возвращения, а вам — осуществления ваших надежд.

— Часто ли у вас бывают землетрясения?

— В последние два года все чаще и чаще. Кое-кто считает, что гиксосы пробудили гнев вулкана, нарушив его покой убийством на его склоне пиратов-киприотов. Толчки беспокоят людей, но больших разрушений не приносят. Царский дворец Кносса очень прочен, госпожа, в нем вам нечего опасаться.

— Мне хотелось бы получать от вас каждый день сведения о том, что делается во дворце.

— Все будет по вашему желанию, госпожа.


Моряки-египтяне приуныли, им надоело стоять на якоре в маленькой критской гавани, откуда вывозят в кувшинах оливковое масло. Местные жители будто не замечали их. Стража два раза в день приносила им еду и кувшины с водой. Ни вина, ни пива.

На берег египтян не пускали. Капитан попытался было пройтись, но прогулка кончилась сходнями. Увидев направленные на него копья, он повернул обратно.

— С этими людьми не сговоришься, — покачал головой помощник капитана.

— Когда-то, до нападения на нас гиксосов, мы торговали с критянами, — сказал капитан.

— А теперь они нам враги.

— Кто знает, может, царице Яххотеп удастся сделать их нашими друзьями. Она сотворила уже не одно чудо.

— И не надейся, капитан! Крит останется данником верховного владыки гиксосов, иначе флотоводец Яннас обратит остров в пустое место.

— Позволь мне хотя бы помечтать.

— Нет уж, лучше видеть все так, как оно есть. Уже десять дней мы торчим в этой дыре, а от царицы ни одной весточки. Это что-то значит или нет?

— Объясни, что ты имеешь в виду.

— Яххотеп убили или отравили. Скоро критяне поднимутся на корабль и нас тоже перережут. Нам нужно бежать как можно скорее.

— Но мы же на привязи.

— У нас есть хорошие ныряльщики. Они обрежут на рассвете веревки, потом мы поднимем якорь и двинемся в море на веслах.

— Лучники будут стрелять нам вслед.

— Солнце с востока будет слепить им глаза. И не забывай, мы тоже можем ответить.

— Наверняка за нами погонятся корабли критян.

— А может, и нет. Они знают, что мы неопытные моряки, и понадеются на морские бури. И потом, мы плывем быстрее их. С нашей картой и толикой удачи мы сможем доплыть до Египта.

— Я не вправе покинуть царицу Яххотеп.

— Ее уже нет в живых, капитан. Спасай хотя бы тех, кто уцелел.

Невеселый напрашивался вывод из этого разговора, но как было не сделать его?

— Наверное, ты прав. Предупреди людей, на рассвете мы поднимем якорь.


Десять дней миновало.

Минос Великий не вернулся из пещеры оракула. Царь Крита погиб, и вот-вот начнется яростная борьба за престол. Новый правитель или казнит ее сам, уничтожив даже память о ней, или пленницей отправит к Апопи. Советник Миноса Великого не скрыл от нее, что возможные преемники Миноса убеждены в опасности для Крита царственной египтянки.

Если Яххотеп не сбежит в ближайшее время из дворца, она больше не увидит Египта. Но крыло, в котором ее разместили, охраняют теперь новые стражники. Они ни за что ее не выпустят.

Значит, бежать она должна в платье служанки, постаравшись замешаться в толпу других слуг. Потом ей придется выйти за пределы города и преодолеть дорогу до гавани. Стоит ли еще у причала ее барка?

Яххотеп думала не о препятствиях, а о том, что поможет ей убежать.

Как только служанка войдет к ней, чтобы перестелить постель, она отберет у нее платье…

В дверь постучали.

— Это я, — тихо проговорил советник Миноса. — Откройте поскорее.

Один он за дверью? Или с отрядом стражников? Как бы там ни было, Яххотеп на этот раз не могла не впустить его. Советник был один.

— Нет сомнения, что Минос Великий погиб в пещере таинств, — начал он. — Жрецы объявили траур, и выбор преемника начнется только через несколько дней. Другой возможности бежать из дворца у вас не будет, госпожа. Пойдемте, я отвезу вас в гавань на своей колеснице.

— Почему вы идете на риск ради меня?

— Потому что я верю в необходимость союза Египта и Крита. Ни для вашей, ни для моей страны нет другой возможности избавиться от тирании гиксосов. Свое мнение я буду защищать и при новом царе, даже если меня никто не будет слушать.

Колесница быстро катила по дороге, ведущей к гавани. Царица то и дело вздрагивала. Ей казалось, что их вот-вот остановят. Увидев советника Миноса Великого, стража беспрепятственно пропускала колесницу.

Барка египтян по-прежнему стояла у причала. Человек двадцать воинов охраняли ее на пристани. Они не собирались пропускать Яххотеп на корабль.

— Вам было приказано никого не пускать на берег, — напомнил советник офицеру. — А царица Яххотеп хочет с берега взойти на корабль.

Так оно и было, офицер не мог с этим не согласиться.

Капитан, помощник и гребцы находились в таком напряжении, что при встрече с Яххотеп очень сдержанно выразили свою радость.

— Мы решили, что больше уже не увидим вас, госпожа, — признался капитан. — Мы приготовились к отплытию.

— Правильно сделали. Поднимайте якорь, рубите канаты, ставьте паруса. Если лучники будут стрелять, мы им ответим.

Советник между тем продолжал беседовать с начальником стражи, отговаривая его от враждебных действий. Он убеждал офицера, что Минос Великий желал благополучного отбытия царицы Яххотеп и что пребывание царицы на Крите должно остаться тайной.

Офицер собирался изложить советнику свои доводы, но не успел этого сделать. Ему оставалось только следить глазами за удаляющимся судном. Благословляя попутный ветер, египтяне быстро уходили в открытое море.

32

Египетское войско, стоявшее в Пер-Камосе, гордилось своим военачальником, фараоном Яхмосом, который был прост и доступен в общении. Он по-прежнему уделял много времени обучению новобранцев, но никогда не забывал позаботиться об их пище и отдыхе. Не прощал фараон неисполнительности и забывчивости. В военном лагере египтян царили чистота, аккуратность, сытость и довольство.

Жизнь текла своим чередом, но каждый помнил, что в любое мгновение могут появиться гиксосы и начнется кровавая битва. Лагерь держался настороже. На дальних и ближних подступах к нему фараон расставил дозорных. При малейшей опасности они должны были поднять тревогу.

Почтовые голуби помогали Яхмосу держать связь с Афганцем и Усачом, которым было поручено поддерживать повстанцев в Мемфисе. Гиксосы пока довольствовались осадой древнего города, не пытаясь взять его штурмом и расправиться с мятежными жителями.

Яхмос часто думал о Нефертари. Она осталась в Фивах, и теперь на ее плечи легли те обязанности, которые исполняла раньше Тетишери. Вместе со смотрителем житниц Хиреем и управителем дворца Карисом она заботилась об урожаях в провинциях Верхнего Египта. Каждое утро царственная супруга отправлялась в Карнак, славила гимном пробуждение Амона и просила его о помощи и защите.

Жители Фив полюбили молодую государыню, скромную, деятельную и заботливую.

— Ничего нового, господин, — доложил фараону градоправитель Эмхеб, расправив могучие плечи.

— Отвечай без утайки: враг может обмануть бдительность наших дозорных?

— Не думаю, государь. Конечно, люди несовершенны, поэтому я удвоил бдительность. На каждом направлении у нас по два дозорных поста. Как бы ни двигался враг — по воде, по равнине, по пустыне, — мы сразу его заметим.

— Чем занят критянин?

— Пребывает в отведенном покое.

Яхмос счел благоразумным привезти военачальника Линаса с собой в Пер-Камос, но держал его в отдалении, не желая открывать чужаку тайны военного искусства египтян. Линас, конечно, сожалел о необходимости покинуть Фивы. Но гость он был особый, и у фараона не было выбора.

— Почему медлит Яннас? Почему не стремится нас уничтожить? — задал фараон мучивший его вопрос Эмхебу.

— Потому что не он распоряжается войском, государь. Может быть, Апопи отправил его усмирять отдаленные земли. А может, он сейчас обеспечивает безопасность Дельты или готовит ратников к нападению, намереваясь смести наши укрепления. Я уверен, Яннас извлек урок из своего просчета.

— Как ты думаешь, дворцовые интриги ослабляют силу гиксосов? Верховный правитель уже стар, трон его скоро освободится.

— Напрасно вы так думаете, государь. Как бы этот злокозненный старикашка не пережил нас с вами.

Яхмос услышал характерное трепыханье — вернулся Плутишка, летавший в Сиву, оазис, расположенный неподалеку от Ливии.

Главный поставщик вестей приземлился со свойственной ему точностью, гордо повел головкой и взглянул на фараона веселым круглым глазом.

Прочитав послание, фараон тоже улыбнулся голубю. Им было чему порадоваться.

— Царица Яххотеп вернулась, — сообщил Яхмос градоправителю Эмхебу. — Вместе со своими спутниками она пробралась болотами Дельты, потом они шли тропами пустыни и теперь отдыхают в оазисе.

Эмхеб расцвел широчайшей улыбкой.

— Дорога из оазиса под нашим наблюдением, — сказал он, — но я все-таки пошлю отряд верных людей навстречу царице.


Первыми радостно встретили Яххотеп Весельчак Младший и Северный Ветер. Как только они позволили фараону подойти к ней, мать и сын нежно обняли друг друга.

— Ты здорова, матушка?

— Да. Морское путешествие позволило мне отдохнуть после моего бегства с Крита.

— Так это была западня?!

— Нет, все гораздо сложнее. Минос Великий понял, что гиксосы рано или поздно нападут на остров, но не хотел, чтобы поводом для этого стал его союз с Египтом. Я предложила ему свою защиту, если он признает меня царицей отдаленных берегов.

— И… он принял твое предложение?

— Он удалился в пещеру оракула, которую посещают цари Крита, когда нуждаются в помощи для принятия сложного решения. Но он не вернулся оттуда, а его возможные преемники вступили в борьбу за престол. Без помощи советника Миноса Великого, верящего в необходимость союза между нашими странами, я могла бы остаться там узницей.

— Твое возвращение — новое чудо?

— Да, удача пока не оставила меня, Яхмос!

— Значит, на Крит мы рассчитывать не можем.

— Большому Острову предстоят серьезные перемены. Что из этого последует, кто знает. Если новый царь не обвинит прежнего советника в измене, то он выслушает его. Но на это мало надежды. Однако мое путешествие нельзя считать бесполезным. Царь Крита поведал мне, что флотоводец Яннас и главный казначей Хамуди смертельно ненавидят друг друга. Они уже вступили в борьбу, надеясь занять трон после состарившегося Апопи.

— Вот почему Яннас до сих пор не выступил против нас! А что, если мы воспользуемся их распрей и отобьем Мемфис, а потом двинемся в Дельту?

— Да, такова наша цель, но сначала мы должны найти оружие против колесниц гиксосов.

— Ты что-то придумала, не так ли?

— Мы обсудим это позже, а сейчас пригласи сюда критянина.


Славный едок и любитель выпить, военачальник Линас, обреченный на долгое безделье, изрядно растолстел.

— Госпожа! Как я рад вновь увидеть вас, — проговорил он, низким поклоном приветствуя Яххотеп. — Питаю надежду, что вы отпустите меня на Крит.

— Скажи, кто ты такой?

Динас смотрел на царицу, пытаясь разгадать, что кроется за этим вопросом.

— Вы знаете это. Я — младший сын Миноса Великого.

— Царь Крита признался, что ты солгал мне по его приказу. Он желал, чтобы я покинула Египет, ничего не опасаясь. Но он не стал бы рисковать жизнью своего сына, не так ли? И хотя я не поверила тебе, Динас, я все-таки отправилась в путь.

Критянин опустился на колени.

— Я исполнил повеление Миноса, госпожа, но и я тоже не безродный нищий. Меня считают лучшим моряком среди критян, и в бой мой корабль всегда идет первым.

— Ты можешь вернуться домой, — объявила царица.

— Благодарю вас за милость, госпожа. Но скажите, как я могу это сделать.

— Ты отправишься в маленькую гавань на земле гиксосов и наймешься на торговое судно, идущее на Крит. Если твой новый царь пожелает отправить мне послание, пусть доверит его тебе. Мы примем тебя с присущим нам гостеприимством.


Почему соглядатай гиксосов не помешал царице Яххотеп отправиться на Крит? Он мог это сделать по двум соображениям. Первое: надеялся, что она не доберется до Большого Острова, так как путь туда долог и опасен. Второе: он был уверен, что Минос Великий побоится вступить в союз с египтянами. Расчеты его отчасти оправдались, но он не мог знать, что Ветреница восстала против брата и открыла критянам важные тайны.

Во время отсутствия царицы никто не покушался на жизнь фараона. В Фивах тоже все было тихо и спокойно.

Однако ни Яххотеп, ни Яхмос не могли поверить, что соглядатай отказался от своей деятельности. Может быть, он погиб?

— Много ли за это время умерло военачальников? — осведомилась царица.

— Один очень старый и очень опытный, но он не был похож на приспешника гиксосов.

— Апопи требовал от него не сходства, а совсем других услуг.

— Если он служил Апопи, то значит правитель гиксосов лишился своего слуги.

— Мое предположение ни на чем не основано, Яхмос. Но мне кажется, тебе стоит съездить в Фивы и узнать доподлинно, кем был этот старый военачальник. Заодно ты повидаешься с Нефертари.

— Ты по-прежнему читаешь мои мысли, матушка! Но мне не терпится узнать, как вы предполагаете бороться с колесницами врага?

— У нас тоже когда-то были колесницы, я хочу, чтобы мы вспомнили, как их строить.

33

Плутишка доставил личное послание Яххотеп Афганцу и Усачу, которые обосновались в небольшом полуразрушенном доме неподалеку от Мемфиса. На вид дом выглядел настоящей развалиной, гиксосы им не интересовались, и египтяне устроили там склад. Продовольствие и оружие, полученные с юга, они переправляли в осажденный Мемфис.

Изучив привычки и распорядок дня гиксосов, египтяне умело использовали часы их отдыха. В остальное время они наблюдали за показательными соревнованиями колесниц. Гиксосы устраивали их в ожидании штурма и для устрашения жителей Мемфиса, не сомневаясь, что те уже находятся на грани отчаяния и умирают от голода.

Усач прочел послание.

— Нет, на такое даже мы не способны! — воскликнул он. — Похоже, нам предлагают сложить головы!

— Царица поручает нам взять штурмом Аварис?

— Почти!

— Так что же она от нас хочет? — спросил Афганец.

— Хочет, чтобы мы с тобой захватили колесницу и побольше лошадей.

После этого сообщения Афганцу расхотелось шутить.

— Вот оно что, — пробормотал он словно бы про себя.

Поручение застало их врасплох. В раздумье они опустошили большой кувшин красного вина, надеясь, что оно поможет им набрести на какое-то решение.

— Возможности отказаться у нас нет. Так? Или я ошибаюсь?

— Ты не хуже меня знаешь царицу Яххотеп, — подтвердил Усач.

— Мысль, конечно, замечательная, но как ее осуществить? Ни ты, ни я не умеем управлять ни лошадьми, ни колесницей.

— Значит, нам нужны помощники. Одни схватят и поведут лошадей, — я думаю, что они мало чем отличаются от ослов, — другие — колесницу и покатят ее к реке. А там мы погрузим и лошадей, и колесницу на судно с парусом.

— Замечательно! Мне очень нравится твой план, и я рад, что ты изложил его без кровавых подробностей. Как ты думаешь, офицер-гиксос после нашей вежливой просьбы позволит нам взять для изучения колесницу? — Афганец помолчал и добавил: — Если честно, твое предположение насчет сложенных голов мне кажется более вероятным.

— Приказ есть приказ. Не станем же мы огорчать Царицу.

— Ни за что, Усач, ни за что!

Друзья решили, что им нужно не больше тридцати помощников. Слишком большая толпа сразу привлечет к себе внимание гиксосов, и дело не выгорит. Они не стали искать добровольцев, добровольцами тут были все, и все ежечасно рисковали головой. Однако, когда Афганец и Усач объяснили цель вылазки, никто не воодушевился. Все понимали, что остаться в живых после такого безрассудного предприятия вряд ли удастся.

— Действуем тремя группами одновременно, — напомнил Афганец, — одна отвлекает гиксосов, совершив нападение на ближайший к стенам Мемфиса лагерь. Вторая, — самая большая, — уводит как можно больше лошадей. Третья увозит колесницу.

Сотни вопросов затрепетали на губах воинов, и красное вино, лучший ответчик, потекло рекой.


Нефертари каждое утро навещала гробницу Тетишери, и, следуя ее советам, неустанно занималась нуждами Фив. Молодая царица завоевала все сердца: ее любили и старые жрецы, и ворчуны-ремесленники. Управитель дворца Карис стал самым преданным ее помощником, а смотритель житниц Хирей почитал за честь доложить ей о полном порядке в его хозяйстве.

Молодая царица редко оставалась в дворцовых покоях: она объезжала селения, навещала горожан, не делая различия между богатыми и бедными, помогала больным и несчастным. Дни, наполненные трудами, были долгими, но, даже уставая, Нефертари никогда не роптала. Она вспоминала Яххотеп, которая не один десяток лет рисковала жизнью ради свободы родного Египта.

Мучило Нефертари только отсутствие Яхмоса. Без поддержки мужа она чувствовала себя очень уязвимой.

Но вот наконец он возвращается!

Задолго до прибытия судна Нефертари поспешила на пристань, где уже праздничная толпа собралась встречать фараона.

Ни он, ни она не услышали радостных криков. Они смотрели в глаза друг другу, и счастье их было глубоко и полно.


С Нефертари Яхмос забывал о войне и сражениях, их ночи были полны любви, радости и нежности. Но утро вновь возлагало на плечи фараона груз его нелегких обязанностей. Самой главной из них было вознести молитвы богу Амону в Карнакском храме, чтобы силы неба помогли силам земли. Затем фараон собирал на совет сановников. Слово царственной супруги выслушивалось с уважением. Она, как никто другой, знала все хорошее и дурное в жизни фиванцев и умела настроить умы на благое решение.

— Сколько еще ты пробудешь в Фивах? — спросила Нефертари мужа, когда теплым вечером они наслаждались покоем на дворцовой террасе.

— Вернусь в Пер-Камос, как только получу сведения об умершем военачальнике. Я должен узнать, не служил ли он гиксосам, может быть, он…

— Что, он?

— Моя мать предполагает, что он мог быть лазутчиком врага и убийцей отца и брата.

— Чудовище, убившее двух фараонов… Ты мог стать его третьей жертвой!

— Будь бдительна, Нефертари! Обо всем, что покажется тебе подозрительным, сразу же сообщай Карису.

Фараон принял Хирея у себя в покоях. Хирей по-прежнему неусыпно следил за жатвой, за зерном в житницах, — хлеб во время войны такое же оружие, как меч, — но вдобавок он взял на себя еще и заботу о безопасности Фив. Добродушный веселый толстяк легко сходился с людьми, и все всегда ему были рады. Однако сам он никогда не забывал те времена, когда в Фивах было немало сторонников гиксосов. Несмотря на тучность, Хирей был легок на ногу и, обходя город, прислушивался и приглядывался, нет ли чего подозрительного.

— Что ты можешь сказать о покойном военачальнике, Хирей?

— Все. Он же фиванец. До высоких чинов он поднялся из самого низа, благодаря своему умению учить молодых воинов. Большую часть жизни провел в пустыне, в военном поселке, всегда был яростным противником гиксосов. Умирая, призывал друзей и близких хранить верность царице Свободе.

— Не было ли интриг и тайн под маской благонадежности?

— Нет, государь. Военачальник жил в казарме и занимался с утра до ночи своими подопечными.

— Ездил ли он когда-нибудь на север?

— Ни разу.

— Были ли в его окружении лица, вызывавшие подозрение?

— Ни одного.

— Стало быть, честный и уважаемый воин верно и преданно служил Египту?

— Именно так, государь.

— А может быть, твое подозрение вызвал кто-то из наших фиванских сановников?

— Нет, государь.

— Не расслабляйся, Хирей. Будь бдителен.

— Если бы в наших добрых Фивах появился сторонник гиксосов, я бы сразу узнал об этом.

Фараон Яхмос выполнил и еще одно распоряжение царицы Яххотеп: съездил в военное поселение и приказал сделать там большой загон и конюшню. Если судьба будет благосклонна, то Усач и Афганец с помощниками скоро привезут в Фивы гиксосских лошадей.

34

Наконец-то долгожданное новолуние! На счастье, небо затянуто облаками.

— Пора, — решил Афганец.

— Что ты выбираешь — лошадей или колесницу?

— Думаю, лошади опаснее.

— Значит, лошадей я беру на себя.

— Почему это ты?

— Потому!

— Будем тянуть жребий!

— Нет времени. Я прекрасно управляюсь с ослами, а животины гиксосов не намного длиннее и выше. Только не промахнись, Афганец! Если не добудешь колесницы, мои подвиги пойдут насмарку.

— А ты не забывай, что колесница без лошадей тоже ни на что не годится.

— Хорошая штука жизнь, правда? Когда мы только начинали борьбу, я не сомневался, что очень скоро погибну. А вот все живу, и даже собираюсь этой ночью в очередной раз схватиться с врагом.

— У тебя еще будет время предаться воспоминаниям по дороге. В путь!

Рискуя жизнью, друзья разведали, что гиксосы отвозят нуждающиеся в починке колесницы в особый сарай, находящийся довольно далеко от лагеря. Там же держат они и небольшой табун лошадей. Может, это больные или слишком старые лошади? Как бы то ни было, главным достоинством этих лошадок было малое число сторожей.

После полуночи за ними следило не больше десятка караульщиков, и только трое дремало под навесом, где стояли колесницы.

Затаившись в колючей жесткой траве, египтяне наблюдали за гиксосами.

— Если хоть один из них поднимет тревогу, все пропало, — прошептал Афганец. — Нужно снять их всех разом.

— А я боюсь, как бы не подняли тревогу их четвероногие друзья. Прежде чем уводить лошадей, предлагаю уничтожить и спящих в караулке гиксосов.

Оба были опытными воинами и прекрасно понимали, что малейшая оплошность для них гибельна. Гибельным было и промедление. Зажав кинжалы в зубах, каждый бесшумной змеей пополз к намеченной цели.

Один из сторожей успел издать слабый крик, но тут же умолк навсегда.

Храбрецы с колотящимся сердцем застыли на месте. Что-то будет? Казалось, прошла вечность. В стане гиксосов по-прежнему ни шороха.

Египтяне тихонько направились к караульне. Усач подал знак, и они проскользнули внутрь.

Сопротивляться попытались лишь два офицера, спавшие в глубине помещения, но и с ними покончили быстро и решительно. Теперь можно было отправляться за лошадьми.

У Афганца все складывалось на удивление удачно. Он быстренько нашел колесницу, у которой были целы колеса, и вместе с товарищами покатил ее к реке.

Задача Усача оказалась куда сложнее. Первый египтянин, который приблизился к лошади, получил от нее удар копытом в грудь и упал как подкошенный.

Усач бережно помог ему подняться.

— Стоять можешь?

— Похоже, ребра переломаны, но как-нибудь справлюсь. А вот вы с этими чудищами поосторожнее.

— Попробуем набрасывать на шею веревку и тянуть за собой, — сказал Усач.

Большая часть лошадей послушно пошла за новыми хозяевами, но один конь заржал, норовя укусить, второй встал на дыбы, не желая выходить из конюшни.

— Оставьте этих в покое, — распорядился Усач, опасаясь, как бы строптивые не взбудоражили остальных.

Однако те вели себя тихо. Похоже, они были рады нежданной ночной прогулке и охотно направились к реке.

На берегу египтяне встретились. Какая удача — приказание царицы Свободы выполнено, и всего лишь один египтянин получил ранение!

— Нам еще предстоит переправить все это на судно, — сумрачно напомнил Афганец.

Сходни оказались слишком узки для колесницы. Пришлось положить рядом запасные и с большой осторожностью катить колесницу, заботясь, чтобы она не свалилась в воду.

— Теперь лошади! — скомандовал Усач.

Первая отказалась идти по узким мосткам, вторая тоже.

— Уколите их побольнее в задницу, — посоветовал пострадавший. Он не испытывал никакого сочувствия к своим обидчикам.

— Слишком рискованно, неизвестно, чем дело кончится, — отклонил совет Усач.

— Не бросим же мы их на берегу!

— У меня идея.

Усач выбрал самую крупную широкогрудую лошадь — светло-серого жеребца с большими внимательными глазами, который показался ему спокойнее других. Усач подошел к нему и заговорил:

— Мы увезем вас в Фивы, — сказал он. — Там с вами будут хорошо и ласково обращаться. До Фив мы можем добраться только на судне. Покажи пример остальным, пройди по мосткам. Хорошо?

Усач поглаживал жеребца по крупу, тот его обнюхивал. Через некоторое время жеребец зашагал по сходням. За ним последовали остальные.

— Ты умеешь говорить по-лошадиному? — улыбнулся Афганец.

— У меня столько умений, что боюсь, не хватит жизни, чтобы ими всеми воспользоваться, — посмеялся в ответ Усач.


Вставало солнце, в лагере гиксосов сменялись караульные. Наступал длинный скучный день, который ничего не должен был изменить ни для осаждающих, ни для осажденных. Вот разве что военачальник объявит соревнование колесниц, чтобы жители Мемфиса хорошенько запомнили, кто здесь главный!

Дозорный зевнул, радуясь, что смена подошла к концу. Сейчас он напьется молока с мягким хлебом и уляжется спать до полудня. Потом поест и снова будет отдыхать.

Вдруг перед глазами у него появился мираж — по лагерю не спеша шла лошадь.

Хананей обратился к старшему офицеру:

— Посмотрите! Нет, не туда! Туда!

Затуманенный взгляд офицера внезапно прояснился.

— Можно подумать… Нет, такого быть не может! Кто посмел упустить лошадь?

Разбудили военачальника. Выслушав сообщение о бродячей лошади, он пожелал увидеть ее собственными глазами, после чего пришел в неистовый гнев.

— Немедленно разыскать виновников и доставить ко мне! Они у меня узнают, как пренебрегать порядком и воинской дисциплиной! А лошадь чтобы сейчас же была в конюшне!

Не прошло и четверти часа, как появился бледный как мел, заикающийся конюх.

— Караульщики убиты… Конюшня пуста…

— Что ты болтаешь?

— Западная конюшня и караульня! Там не осталось никого в живых.

Вместе с помощником военачальник отправился на место происшествия.

Конюх не солгал.

— Мятежники посмели украсть лошадей! — Помощник был вне себя от гнева. — Нужно немедленно известить Аварис!

— На мой взгляд, это было бы большой ошибкой, — заметил военачальник.

— Господин! Таков устав! Происшествие настолько серьезно, что…

— Нас обвинят в разгильдяйстве, халатности и бездарности. В лучшем случае посадят в тюрьму. В худшем — отправят в лабиринт или к быку на арену.

Ничего не скажешь, доводы были весомы, они не могли не убедить помощника.

— И что же… по-вашему, нужно делать?

— Молчать. Похоронить мертвых, уничтожить конюха и обо всем забыть.

35

Горделивые, широкогрудые, крепкие, лошади гиксосов завораживали и пугали египтян. Северный Ветер и Весельчак Младший отнеслись к чужакам с некоторой опаской. Сероухий сразу понял, что ему никогда не поднять такой клади, какую способны нести эти великаны, которых его хозяева сразу стали называть «красавцы».

В военном поселении под Фивами царица Яххотеп и фараон Яхмос собрали на совет всех видных военачальников. Вот уж наслушались Усач и Афганец восхвалений! Ими восхищались все, даже градоправитель Эмхеб, который ненадолго поручил Пер-Камос заботам Хонсухотепа и приехал в столицу.

— Великолепные создания, ничего не скажешь, — признал управитель дворца Карис. — Я счастлив, что дожил до этого дня и могу полюбоваться ими вблизи.

— Только не подходите слишком близко, — посоветовал хранитель царской печати Неши. — Они умеют лягаться и кусаться. Лично я не понимаю, как мы будем с ними ладить.

— Да точно так же, как с нашими ослами, — заявил Хирей. — Побольше терпения и ласки, и они с нами подружатся.

— Главное, чтобы они у нас плодились, — высказал свое мнение Эмхеб. — Если мы с ними поладим, то для того, чтобы соперничать с гиксосами, нам понадобится много лошадей и много колесниц.

— Не беспокойся, поладим, — уверил Эмхеба Усач. — Я вижу, что лошади любят твердость. И правильно сказал Хирей, хозяин должен подружиться со своим конем. У каждой лошади будет свой хозяин. Они привыкнут друг к другу и станут неразлучны.

— Ты себе уже выбрал лошадь? — спросила царица.

— Вот этого большого серого коня, госпожа, который смотрит на нас. Он помог нам завести лошадей на судно, и благодаря ему на берег мы высадились без хлопот.

— Гиксосы приучили лошадей возить колесницы. А почему бы не попробовать ездить на них верхом? — задумчиво сказала Яххотеп.

— Усач станет первым всадником египетского войска, — не мог не ухмыльнуться Афганец. — Так чего же ты медлишь? Давай скачи!

— Чтобы я влез на эту громадину? — Усач недоверчиво покачал головой.

— Но ты же ездил на ослах!

— Если ты еще не заметил, то я тебе скажу — лошади гораздо крупнее ослов.

— Вожак табуна признал тебя, Усач. Он поймет, чего ты от него хочешь. И вообще, ты же не собираешься огорчать царицу?

— Нет! Конечно нет!

Раздосадованный Усач взгромоздился на спину Серого, близко к крупу. Жеребец и не подумал везти его и тут же встал на дыбы. На глазах двух сотен желторотиков, только что начавших обучение военному искусству, Усач описал в воздухе великолепную дугу и растянулся на песке.

Оскорбленный и раздосадованный, он тут же вскочил на ноги.

— Послушай, Серый, мы с тобой подружились. Ты не должен валять со мной дурака.

— Постарайся усесться поудобнее, — посоветовала Яххотеп.

— Ближе к шее?

— Я думаю, посередине.

На этот раз конь не сбросил седока.

— Вперед, Серый.

Жеребец заржал и взял в галоп.

Усач не ожидал такой прыти и изо всех сил вцепился в гриву. Зрители замерли в восхищении — они никогда не видели, чтобы человек мчался с такой скоростью, как первый всадник Египта.


— Ой! А мне ведь и в самом деле больно, — жалобно простонал Усач.

Он лежал на животе, а Кошечка растирала ему спину.

— Бери пример с героев и терпи, — посоветовала ему жена. — Вот увидишь, мазь тебе быстро поможет.

— Дурацкая лошадь! Все бока растрясла.

— Тряска ни при чем, ты просто сильно ударился. Сильно, но не смертельно.

— Ни за что больше не сяду на это чудище.

— Серый великолепен, и уже без тебя скучает. Самое время тебе снова начать учиться скакать, мой дорогой. Через два дня ты сможешь приступить к делу.

— Ты хочешь моей смерти, Кошечка!

Ласковые руки Кошечки убедили Усача, что она хочет вовсе не его смерти.

— Конечно, были кое-какие неприятности, — сказала она, — но в целом опыт был очень полезный. Царица Яххотеп придумала кое-какие усовершенствования. Я думаю, они тебе понравятся.

Боги сполна наделили Кошечку даром целительства и любви. Как только Усач почувствовал себя лучше, он поспешил к Серому.

Нововведения Яххотеп и впрямь пришлись по душе Усачу, на спину Серому положили кусок плотной ткани, на морду надели кожаную узду, от которой шли поводья.

— Как это он согласился? — удивился Усач.

— Мы все долго размышляли и наконец нашли способ управлять лошадью, не причиняя ей боли. По-моему, мы на правильном пути, но ты, конечно, придумаешь еще что-нибудь,[6] — сказала ему царица Яххотеп.

Как только Усач почувствовал, что Серый его слушается, он пришел в восторг. Теперь он мог скакать быстрее, медленнее, поворачивать направо и налево. Конь чутко откликался на команды, и было видно, что упражнения ему нравятся.

— Признаюсь честно, я поражен, — признался другу Афганец. — Я не был уверен, что ты так быстро освоишь наше новое оружие.

— Пока я лежал и лечился, я много думал.

— О чем же?

— Одного всадника нам будет маловато. Придется и другим учиться, так же как и мне.

— Само собой разумеется, — согласился Афганец, глядя в сторону.

— Я заметил, что одна симпатичная кобылка поглядывает на тебя с интересом.

— Я люблю твердую почву под ногами. Если они болтаются в воздухе, я теряю уверенность.

— Эмхеб и Хирей помогут тебе сесть на лошадь, не сомневайся.

В самом деле, два великана подняли Афганца, как пушинку, и вот он уже в седле.

Одно падение, другое… Но очень скоро Афганец стал вторым всадником в египетском войске.


В Пер-Камосе жизнь текла без изменений, и фараон с помощниками не спешил оставить военное поселение под Фивами, где египтяне учились управляться с лошадьми. Кошечке удалось вылечить глазное воспаление у молодой кобылы, и она убедилась, что ее снадобья помогают даже этим удивительным животным.

Весельчак Младший очень привязался к лошадям, которых он навещал вместе с Яххотеп. Царица подолгу разговаривала с ними, кормила их с рук, успокаивала беспокойных, подбадривала робких.

Усач и Афганец теперь сидели на своих скакунах как влитые и учились прыгать через препятствия, день ото дня становившиеся все выше. Однако и лошади, и всадники больше всего любили вольный бег по открытым равнинам.

Но главные трудности были все еще впереди. Предстояло выдержать натиск лавины боевых колесниц гиксосов. Смогут ли египетские ремесленники сделать колесницу не хуже — вот вопрос.

36

Флотоводца Яннаса похоронили в одной могиле с помощником, слугами и телохранителями. Дом наскоро привели в порядок и передали вновь назначенному флотоводцу, которого порекомендовал Хамуди и утвердил верховный владыка. Старый моряк, большой любитель опиума пришел в восторг от нежданного повышения.

Сановники-гиксосы не поверили ни единому слову Хамуди, который изложил официальную версию гибели Яннаса: любому было понятно, как главный казначей избавляется от опасных соперников.

Однако они не опровергали ее. Их не интересовало, как погиб Яннас. Но погиб ли он по воле Хамуди или по распоряжению верховного владыки, который давным-давно никому не показывался?

Многие считали, что Апопи при смерти. Одни предлагали примкнуть к Хамуди, другие — уничтожить его. Но кто тогда станет преемником Апопи? Равных Яннасу не было. Но уже складывались союзы, плелись интриги, соперники готовились вцепиться друг другу в глотку. И вдруг новость! Всех военачальников приглашали во дворец верховного владыки.

Главный колесничий, которого считали первым помощником Яннаса, попытался сбежать из Авариса, сев на торговое судно. Куда оно направлялось, ему было безразлично. Он собирался сойти на берег в самом отдаленном месте и исчезнуть навсегда.

Но капитан отказался взять на борт такого важного пассажира и призвал на помощь стражников, которые отвели колесничего к Хамуди.

— Ты — изменник и заслуживаешь смерти, — вынес приговор главный казначей. — Но я даю тебе возможность выбора: ты можешь перечислить имена всех сторонников Яннаса, и тебе отрубят голову. Или можешь ничего не говорить, и тебя будут пытать.

— Я буду молчать!

— Глупец! Надолго тебя не хватит.

Хамуди не ошибся.

С распухшим обожженным лицом, с изрезанными в лохмотья руками и ногами, колесничий перечислял приверженцев убитого флотоводца.

Их немедленно брали под стражу дома или в казарме и перед строем ратников отрубали голову.


В приемном зале дворца, как всегда, веяло ледяным холодом.

Хриплый голос Апопи зловеще произнес:

— Мы уничтожили немало паршивых овец, и стадо очистилось. Но не думайте, что после этого я стал менее бдителен. Ни одному единомышленнику Яннаса не скрыться. Когда бы мы ни обнаружили изменника, его ждет кара. Те, кто признается сейчас, могут рассчитывать на мое снисхождение.

Из строя вышел юный офицер.

— Господин! Я имел глупость поверить словам флотоводца Яннаса. Он хотел власти, а я хотел сражаться под его началом, чтобы укрепить всемогущее царство гиксосов.

— Твоя честность избавит тебя от позорной казни на виду у всех. Ты будешь задушен возле храма Сета.

— Господин, молю вас…

— Отрежьте изменнику язык и уведите его.

Кровь молодого офицера обрызгала пол приемной залы.

— Главный казначей Хамуди назначается верховным военачальником над всеми войсками гиксосов, — провозгласил Апопи. — Он верно и преданно исполняет мои приказы. Если кто-то посмеет отказать ему в повиновении, не важно, по какой причине, то будет тут же отдан в руки палача.


Хамуди был мертвецки пьян, но напился он не на радостях, а избавляясь от пережитого страха. Хотел забыть, что был на волосок от гибели. Если бы Яннас чуть меньше почитал верховного владыку, если бы предпринял более решительные действия, он, Хамуди, сгнил бы на каторге.

По счастью, Яннас оказался человеком прямодушным и не скрыл от верховного владыки желания взять власть в свои руки. Это была его роковая ошибка. Апопи почувствовал угрозу и ответил на нее с яростью дикого зверя.

Правителю гиксосов претила мысль, что его войска покинут столицу и развернут наступление. Он чувствовал себя гораздо спокойнее, когда они были здесь, вокруг него, в Аварисе, в Дельте. Новый военачальник ничего не будет менять: пусть часть войска по-прежнему осаждает Мемфис, пусть по-прежнему ведется борьба в Азии, потому что мятеж хеттов должен быть в конце концов подавлен. Гиксосы и дальше будут сжигать леса и хлеб в полях, уничтожать деревни, резать горожан, землепашцев, женщин, детей, заподозренных в связи с мятежниками.

Оставалась Яххотеп и ее проклятый сын. Они последуют той же дорогой, что и царек Кермы, нубиец, раздобревший в своей далекой провинции среди утех гарема и вкусной еды. У Яххотеп достанет ума понять, что ей никогда не пересечь границы владений гиксосов, и она удовольствуется отвоеванными землями.

Но если постаревший правитель, которого неудача Яннаса все же подкосила, готов был терпеть такое положение дел, то Хамуди не собирался смириться с этим: он добьется, что мятежница приползет к нему на коленях и будет молить о пощаде.

Хамуди намеревался расширить торговлю наркотическими зельями. У него появилось два новых снадобья — одно весьма примитивное и грубое, зато дешевое и доступное для всех, другое — дорогое и редкое, которым он собирался снабжать лишь избранных. Размах предполагался такой, что и без того огромное состояние главного казначея в самое короткое время должно было увеличиться вдвое.

Яннас в могиле, верховный владыка состарился, для Хамуди открывались новые горизонты. Однако и там были тучи, ему следовало опасаться…

О своих опасениях он откровенно поговорил с преданной ему Имой.


Какая ужасная ночь!

Госпоже Танаи снились кошмары, один страшнее другого. Просыпаясь, она гоняла служанок, чтобы они меняли ее намокшие от пота простыни. При воспоминании о потоках огня, которые низвергались с неба на Аварис, жену верховного владыки била дрожь.

На рассвете она поела дичи с соусом, выпила крепкого пива, в животе у нее забурчало, и она снова легла.

— Госпожа Има просит разрешения навестить вас, — сообщила служанка.

— Моя добрая, верная подруга… Пусть войдет!

Накрашенная сверх всякой меры Има засюсюкала еще слаще, чем обычно:

— А вы сегодня поутру гораздо свежее!

— Только на вид, Има, только на вид. Ты права, проклятый Яннас сглазил меня. Как я рада его смерти! Когда во главе нашего войска встанет твой муж, мы будем жить спокойно.

— Да, вы можете рассчитывать на Хамуди, госпожа. Пока он жив, ни один египтянин не подойдет к Аварису.

— Ты всегда умеешь меня успокоить! Надеюсь, что верховный правитель не разгневался на тебя?

— Он был счастлив избавиться от наглеца Яннаса с его непомерными притязаниями.

— Тем лучше, я очень рада… Но нужно хорошенько хранить наш маленький секрет. Никто не должен знать, что наша дорогая Аберия…

— Будьте спокойны, госпожа. Всем известно, что Яннаса убил садовник.

— Аберия получила вознаграждение?

— Мой муж был необыкновенно щедр к ней. А я, ваша смиренная служанка, готова предложить вам новое средство для выздоровления.

— Давай мне его скорее!

Великанша Аберия встала у дверей опочивальни супруги верховного владыки.

— Аберия! Неужели ты знаешь отвар, который вернет мне здоровье?

— Не отвар, госпожа.

— А что же?

— Средство куда более действенное.

Аберия засучила рукава, обнажив свои огромные руки.

— Я… тебя не понимаю…

— Лучшее средство сохранить наш секрет, госпожа, это заставить вас замолчать навсегда. Вы ведь, случается, разговариваете во сне. А это опасно.

Толстуха попыталась приподняться, но руки Аберии уже сомкнулись вокруг ее шеи.


Госпожу Танаи похоронили на дворцовом кладбище. Верховный правитель на церемонии не присутствовал. Он был слишком занят: изучал счета, которые ему принес Хамуди.

— Позвольте мне выразить свое соболезнование, владыка.

— Никто, а уж тем более я, не сожалеет о старой жирной свинье.

Хамуди был щедр, и госпожа Аберия разбогатела. Теперь она работала только на главного казначея.

Устранение супруги верховного правителя, которая столь часто и действенно влияла на ход событий во дворце, было серьезным шагом на пути к завоеванию власти, о которой так мечтал Хамуди.

Но в присутствии верховного владыки Хамуди старался не думать об этом, боясь, что повелитель тьмы прочитает его мысли.

37

Градоправитель Эмхеб вел беседу с царицей Яххотеп.

— Прежде чем стать правителем моего любимого города Эдфу, я ведь имел дело с деревом, делал мебель, — говорил он. — А поскольку вы, госпожа, пожелали сохранить наше начинание в тайне, я своими руками разобрал колесницу гиксосов. Искусное изделие, но слишком тяжелое. Хотя иначе и быть не может, раз едут на ней четыре воина.

— Мы облегчим колесницу, наша будет возить только двоих, — высказала пожелание Яххотеп. — Она станет быстрее и подвижнее.

— Да, это так. Но как сделать ее устойчивой? Нужно еще подумать и о дереве, которое должно быть твердым и легким. Мне кажутся подходящими три вида: тамариск, вяз и дуб. Тамариск у нас в изобилии, а вот дуба и вяза гораздо меньше. Я использую все имеющиеся у нас запасы. Их хватит примерно на сотню колес, а потом придется искать древесину в Дельте или в Азии.

В ответ Яххотеп расцвела ободряющей улыбкой, и озабоченный мастер ответил ей тем же. Несколько успокоившись, он принялся показывать царице, как нужно сгибать дерево для обода, то увлажняя его, то нагревая, и следя за тем, чтобы не сломать.


И вот лежат два готовых колеса с четырьмя спицами!

— Конечно, я воспользовался образцом гиксосов, — признался Эмхеб, — но значительно улучшил его. Каждая спица в их колесах состоит из двух частей, я скрепил их иначе, гораздо надежнее. Все скрепы необычайно прочны, так как я вдобавок использовал разного вида клей, а также нашел смазку, чтобы части меньше изнашивались.

Эмхеб с гордостью погладил прочную ось, на которой будет крепиться сама колесница, и показал дышло длиной в полтора человеческих роста — такова должна была быть длина, чтобы запрячь лошадей.

— Из чего ты собираешься делать обод?

— Из тонких медных полос, которыми обтяну колесо. Колесница будет очень подвижна, и ей не будут страшны никакие ухабы.

Наконец настал день испытаний.

— Где ты собираешься искать двух безумцев, которые будут готовы встать на колесницу и пустить лошадей во весь опор? — осведомился Усач.

— Только среди нас, — отвечал Эмхеб. — Испытания — величайшая тайна, так распорядилась царица. Круг посвященных очень невелик. Мы не можем рисковать жизнью фараона Яхмоса, а хранитель печати Неши при всем своем уме мало приспособлен к физическим упражнениям. Управитель Карис слишком стар. Хирей слишком тяжел. Я изготовляю сами колесницы, стало быть…

— Я и Афганец?

— Вы справлялись и с более опасными поручениями.

— Я в этом не уверен, — кисло отозвался Афганец.

— Не медлите, поднимайтесь. Усач будет править лошадьми, а Афганец — стрелять в соломенное чучело. Цель проста: попасть в него на полном скаку.

— Наша победа в ваших руках, — подбодрила воинов Яххотеп. Фараон присоединился к ней одобрительным кивком головы.

Усач и Афганец поднялись на колесницу.

Оба они в трудных обстоятельствах признавали одну-единственную тактику — прорыв.

Колесница помчалась вперед как стрела, но когда Усач на полном ходу повернул лошадей, она опрокинулась, и оба седока оказались на земле.


— Подумать только, ничего уже не болит, — радостно сообщил Афганец. — Кошечка! Ты настоящая волшебница.

— Не зря моя жена отвечает за быстрое исцеление воинов, — раздулся от гордости Усач. — Ты не первый раз испытываешь на себе ее искусство.

— Когда вы продолжите испытания? — осведомилась красавица-нубийка.

— Нас пока ничего не торопит, милая, и мы…

— Не должны терять ни секунды. Для того чтобы египетские колесницы были лучше гиксосских, одной пробой не обойдешься, их понадобятся десятки. У вас нет времени лениться, — настаивала целительница.

— Мы же изранены и…

— Два-три ушиба, о которых успели позабыть. Вы прекрасно себя чувствуете и можете себе позволить опрокинуться с колесницей еще разок-другой.

Кошечка оказалась хорошим пророком, ее слова сбылись.


Проходили месяцы. Эмхеб все более усовершенствовал колесницу, добиваясь, чтобы она стала действенным оружием против врага. Он увеличил количество клея и смазки, крепя обод и спицы; искуснее укрепил дышло в передке, усовершенствовал упряжь, которая стала необыкновенно удобной — ремни плотно охватывали холку, живот и грудь лошади. Нагрудный ремень был очень широк: не натирал и не врезался.

Заботясь о легкости колесницы, Эмхеб изменил ее остов: сделал каркас из деревянных планок и обшил его кожей. Кожаными ремнями Эмхеб пользовался для всех сочленений, где предполагалось большое трение.

Каждый день Яххотеп ждала дурных вестей из Пер-Камоса. Но почтовые голуби приносили одно и то же: «Новостей нет».

Зато из Мемфиса сообщили слухи, дошедшие из Авариса: Яннас убит слугой у себя в доме. Должность главнокомандующего получил Хамуди, который первым делом приступил к переустройству армии, очищая ее от неугодных людей.

Было очевидно, что борцы против гиксосов в Аварисе вновь объединились и нашли пути, чтобы держать связь с повстанцами Мемфиса.

— Убийство Яннаса объясняет нерасторопность гиксосов, — высказал свое мнение Яхмос.

— А вот мы должны поторопиться, — тут же отозвалась Яххотеп. — Лошади растут медленно, поэтому мы должны отобрать их у противника. Но они понадобятся только в том случае, если колесницы станут нашим надежным оружием.

— Над этим я и тружусь, — подал голос Эмхеб.

Усач и Афганец больше не считали своих поездок на колеснице. Одни из них заканчивались благополучно, другие не слишком. Зато теперь они в совершенстве овладели искусством управления лошадьми. Возничий обвязывал поводья вокруг талии и легким движением корпуса направо или налево поворачивал упряжку. Откинувшись назад и натянув поводья, он останавливал лошадей. А наклонившись вперед, заставлял бежать быстрее.

Внутри колесницы Усач сделал кожаные карманы и поместил в них стрелы, дротики, кинжалы и узкие кожаные ремешки для срочных починок.

— На этот раз, — сказал он Афганцу, — я чувствую: колесница не подведет.

— Ты всегда это говоришь.

— Полный вперед красавцы!

Лошади взяли с места в карьер.

Несмотря на то что мчались они по неровному полю, колесница на полной скорости легко преодолевала бугры.

Первый поворот — обогнули каменную гряду, второй — он был очень крут — покатили между двумя рвами.

— Держим равновесие! — радостно отметил Усач.

Афганец выпустил пять стрел в чучело из соломы, и все они попали в цель.

Второй заезд был таким же удачным, как первый.

— Ты справился, Эмхеб, — сказала царица великану, и на глазах у него блеснули слезы радости. — Теперь мы должны изготовить как можно больше колесниц и обучить возничих и лучников.

38

Выкурив несколько трубок с опиумом, начальник стражи, отвечавший за безопасность торговой гавани в Аварисе, решил развлечься любовью, но молоденькая египтянка, которую хорошенько избили, пока тащили к нему, лежала без чувств.

— Эй ты, падаль! Просыпайся! — заорал на нее стражник. — Я не привык забавляться с покойницами!

Он отвесил ей одну пощечину, вторую, стал хлестать по щекам, но девушка так и не пришла в себя. Она была в коме.

«Тем хуже для нее, — обозлился гиксос. — Отправится в общую яму вслед за другими шлюхами!»

Он вышел из караульного помещения, собираясь облегчиться с причала. Перед глазами у него все плыло, и он подумал, что хорошо бы не свалиться в воду.

Увидев вокруг себя киприотов-головорезов из личной охраны Хамуди, стражник решил, что у него галлюцинации.

— Следуй за нами, — услышал он грубый голос.

— Вы приняли меня за кого-то другого.

— Ты отвечаешь за безопасность гавани?

— Да, но…

— Иди за нами. Главный казначей хочет видеть тебя.

— У меня был тяжелый день… Я очень устал…

— Если понадобится, мы поможем тебе дойти!


Хамуди с удобством расположился в бывшем покое Яннаса, отведенном флотоводцу в самой большой казарме Авариса. Он сразу же приказал принести туда мягкие кресла и выкрасить стены в красный цвет. Сейчас перед ним лежало множество свитков: доносчики сообщали имена приверженцев Яннаса. Хамуди внимательно прочитывал папирусы и почти на всех свитках ставил печать, означающую смертный приговор. Войско гиксосов нуждалось в основательной чистке, после которой новый военачальник сможет командовать, не опасаясь предательства.

Подозреваемый предстал перед Хамуди.

— Я уверен, у тебя есть чем со мной поделиться.

— Я добросовестно исполняю свою работу, о господин главный казначей! Безопасность гавани для меня священна.

— Ты был другом Яннаса, не так ли?

— Я? Я ненавидел его.

— Но тебя часто видели в его обществе.

— Он приказывал мне сопровождать его.

— Предположим, что так оно и было.

У начальника стражи гавани отлегло от сердца.

— Я позвал тебя совсем по другой причине, которая очень серьезна, — вновь заговорил Хамуди. — У тебя в постели лежит молодая египтянка.

— Так оно и есть, господин, но…

— Вчера в ней была другая, позавчера третья…

— Все правильно, господин, я горячий мужчина и…

— Откуда ты берешь девушек?

— На улице. Случайные встречи.

— Прекрати лгать.

Стражник, хоть и был испуган, продолжал стоять на своем.

— С тех пор как закрыли гарем, приходится как-то справляться.

— Ты завел собственный маленький гарем и снабжаешь девушками любителей, так?

— Да. Таких немало, и я бы сказал, что оказываю услугу…

— Я главный казначей, и никакая торговля в царстве гиксосов не может производиться без моего ведома. Обман — тяжкое преступление.

— Я готов заплатить любой штраф, господин.

— Расскажи мне, как налажено твое торговое дело. Укажи, где в Аварисе располагаются веселые дома.

Начальник стражи стал торопливо и словоохотливо докладывать.

Хамуди порадовала его откровенность. Доходы от торговли молодыми египтянками отныне тоже потекут в его мошну.

— Ты хорошо наладил дело, — одобрил он начальника стражи, — и заслужил вознаграждение.

— Я… меня больше не подозревают?

— Нет, ведь ты сказал мне правду. Пойдем со мной.

Стражник не понял, куда Хамуди собирается вести его, но последовал за ним без колебаний.

Во дворе казармы госпожа Аберия собственноручно связывала веревкой осужденных: офицеров и простых воинов-гиксосов, виновных в верности преступному Яннасу.

— Теперь ты не на подозрении, — объявил Хаммуди, — твоя вина доказана. Ты предал царство и заслужил каторгу. Доброго пути.

Стражник рванулся, надеясь спастись бегством, но Аберия схватила его за волосы, и тот завопил от боли. Она бросила его на землю и сломала ему ногу.

— Для ходьбы у тебя осталась вторая. И попробуй только отстать по пути!


В третий раз за месяц в оружейные мастерские явились стражники. Они увели уже пятьдесят работников, и никто не знал, что с ними сталось.

Арек, отец которого был кавказцем, а мать египтянкой, трудился над изготовлением колес для колесниц. На его глазах старший брат вместе с другими мужчинами, женщинами и детьми, обвиненными в пособничестве Яннасу, был уведен на каторгу. Говорили, что до нее трудно дойти живым, а уж вернуться оттуда и вовсе невозможно.

Безумие владыки гиксосов становилось все более очевидным, и Арек вступил в ряды борцов за свободу. Теперь он собирал сведения, полезные для повстанцев и передавал их поставщику сандалий, который время от времени ездил в Мемфис. Там поставщик, предпринимая тысячу предосторожностей, встречался с мятежниками.

Арек жил одной надеждой — рано или поздно Египет будет освобожден. По словам поставщика, царица Свобода не была миражом. У нее было войско, с которым гиксосы не смогли справиться. Настанет день, и Египет одолеет царящую ныне тьму.

Арек приближал своей работой свет победы. Осторожно и незаметно он наносил вред захватчикам, делая спицы слишком тонкими и пряча их хрупкость под слоем лака. Если колесница разгонится, то крушение неизбежно — колеса сломаются.

Вот и сейчас он трудился над очередной спицей. Вдруг — шум шагов, окрики.

— Стражники! — предупредил он товарищей.

— Оставайтесь все на своих местах и не пытайтесь сбежать! — послышался с порога грубый голос Аберии, которую сопровождала сотня гиксосов.

В оружейной мастерской все застыли.

Раздавая удары палками по поясницам, стражники согнали всех работников в угол.

К ногам Аберии бросили окровавленного человека, на раны и кровоподтеки которого было страшно смотреть. Работники мастерской узнали в нем хранителя склада.

— Этот преступник действовал заодно с Яннасом, — объявила Аберия. — Я уверена, заговорщики есть и среди вас. Если он не укажет сейчас виновных, я изничтожу всю его семью.

Аберия заставила несчастного подняться.

— Ему выкололи глаза! — в ужасе выговорил один из оружейников.

Стражник тут же ударил дерзкого по голове палкой и выволок его из мастерской. Окровавленный хранитель склада, шатаясь, приближался к оружейникам.

— Клянусь… у меня не было сообщников!

— Положи руку на виновного, и я пощажу твою семью, — повторяла Аберия. Родственников несчастного она уже успела отправить на каторгу в Чару.

Слепец протянул руку.

Пальцы его коснулись лица Арека, и тот замер, затаив дыхание.

Судорога скрутила руку умирающего, пальцы сжавшись, вцепились в плечо немолодого сирийца, соседа юноши. Сириец издал вопль ужаса.

39

Два радостных события случились в один день. Нефертари родила сына, и его нарекли именем отца, чтобы династия, которой покровительствует бог Луны, продолжала дело освобождения. А градоправитель Эмхеб объявил царице Яххотеп о том, что первый в египетском войске отряд колесниц готов принять участие в сражениях.

Фараон Яхмос учился ездить на колесницах вместе с Усачом и Афганцем, желая в совершенстве освоить новый вид боевого искусства. Упорный, серьезный, добросовестный Яхмос теперь сравнялся со своими учителями. Последние испытания колесниц в пустыне удовлетворили всех.

Яххотеп сидела, держа на руках внука. Мать кормила его первые три месяца, а теперь передала кормилице.

— Госпожа, — обратилась к свекрови Нефертари, — окажите мне честь и дайте моему сыну тайное имя, которое он будет носить, если окажется его достоин.

— Да будет он основателем новой династии, которая увидит объединение Обеих Земель и Маат, что будет царить над Египтом. Пусть его тайным именем, сутью его сути, станет имя Аменхотеп — «Амон доволен».

Царица передала невестке внука. Как жаль, что на всю ее любовь и нежность к этому крошечному существу жизнь отводила лишь краткие мгновения! Она должна была спешить, голубь Плутишка уже сидел на окне ее покоев.

Вести, принесенные им, заслуживали того, чтобы был собран государственный совет.


— Отныне мы сможем узнавать о том, что происходит в столице гиксосов, — объявила царица собравшимся. — Наши сторонники из Авариса передают свои сообщения в Мемфис, жители которого извещают нас.

— Эти вести могут оказаться ложными, — предупредил Неши, всегда державшийся настороже. — Будем бдительны, чтобы не попасться в раскинутую для нас ловушку.

— Бдительность никогда не мешает, — согласилась Яххотеп, — но я склонна поверить, что нам сообщили правду. Мы получили подтверждение смерти Яннаса. Во главе войска гиксосов отныне поставлен главный казначей Хамуди. В Аварисе казни. Хамуди преследует сподвижников Яннаса, бросает их в тюрьмы и убивает.

— Не собирается ли Хамуди напасть на нас? — осведомился градоправитель Эмхеб.

— Об этом ничего неизвестно. Мы знаем только о чудовищных казнях, которым подверглись видные лица города.

— Наши враги пожирают сами себя, — заметил управитель дворца Карис. — Их необузданность и злоба подтачивают их изнутри.

— Нам подают новый судьбоносный знак! — воскликнул Хирей. — Пришел час двинуть наши войска на гиксосов.

Усач и Афганец кивнули.

— Есть ли среди нас тот, кто придерживается иного мнения? — задала вопрос Яххотеп.

Многозначительная тишина послужила ей ответом.

— Итак, совет единодушен, — заключила царица, — но решение может принять только фараон.

— Так приготовимся же покинуть Фивы, — объявил Яхмос.


Похорошевшая, отдохнувшая, счастливая материнством и несчастная оттого, что начинаются боевые действия, Нефертари шла рядом с Яххотеп по аллее дворцового сада.

— Ты опять одна в ответе за нашу столицу, Нефертари. Война будет жестокой, не на жизнь, а на смерть. Никто не может сказать, каков будет ее исход. Как его отец и старший брат, Яхмос будет сражаться в первых радах, вдохновляя воинов своим примером, изгоняя страх из их сердец, вдыхая в них мужество. Мы бросаем вызов царству тьмы, и, быть может, ни мой сын, ни я не вернемся. Поэтому я должна отдать распоряжения и принять меры, которые касаются в первую очередь тебя.

Царственная супруга фараона не произнесла ни одного лишнего слова. Ее долг — сохранить наследника трона. Она должна смотреть на вещи столь же трезво, как Яххотеп.

— У меня никогда не хватало времени на радости жизни, Нефертари, но я надеюсь, что у тебя все будет по-другому. Однако, если судьба окажется немилостивой, ты не будешь иметь права на слабость.

Женщины направились в Карнакский храм. Там их ожидали фараон Яхмос и верховный жрец Джехути. Церемония началась с обрядов очищения, затем все четверо пересекли открытый внутренний двор и пришли в святилище, где Яхмос проходил обряд коронации.

Нефертари с удивлением увидела там стелу с длинной надписью, которую Яхмос прочитал вслух:

— По велению царицы Яххотеп я дарую царственной супруге фараона титул Супруги бога и должность второй служительницы Амона. Ей предстоит управлять Карнакским храмом вместе с верховным жрецом. Она должна будет одаривать храм золотом, серебром, одеждами, благовониями, землями и слугами. Да будет храм процветать и благоденствовать, радуя сердце Амона и поддерживая в нем благоволение к земле Египта, любимой богами.

Нефертари низко склонилась перед фараоном.

— Ты одел меня, когда я не имела одежды, наделил богатством, когда я была бедна. Все данное тобой принадлежит храму и будет служить силам созидания, которыми проникнут этот храм.

Яххотеп поцеловала новую Супругу бога, которая заступит на ее место, если ей самой будет суждено погибнуть от руки гиксосов.


На следующий день, едва забрезжил рассвет, Яххотеп вместе с фараоном, его супругой и несколькими воинами-телохранителями переплыли на западный берег Нила. Перед ними вновь промчались колесницы, демонстрируя свои боевые качества — устойчивость, подвижность, быстроту.

Яххотеп остановилась у входа в долину, защищенную холмами.

— Подлинное богатство Египта — это его умельцы. Пока я и мой сын будем сражаться против гиксосов, ты, Яхмос-Нефертари, построишь здесь селение ремесленников и назовешь его Место Истины.[7] Мастера будут работать вдалеке от глаз и ушей непосвященных, изготовляя священные предметы для служения богам. В них воплотится Маат, Истина и Закон мироздания. Собери туда только тех, кто покажется тебе достойным подобного труда, подвергни их испытаниям, а потом, согласно древним обычаям, обряду посвящения. Будь непримирима к их недостаткам и изъянам. Главное в мастере — добродетель. Самый старый фиванский мастер золотых дел будет твоим помощником. Вот его дар фараону, взгляни.

Царица протянула Яхмосу нагрудный знак из золота с сердоликом, лазуритом и бирюзой. На нем был изображен фараон, стоящий на лодке, а справа и слева от него — боги Амон и Ра. Они держали в руках сосуды, омывая фараона священными водами, символизировавшими божественную силу и чистоту.[8]

— Теперь, — сказала Яххотеп, — мы готовы к отплытию в Пер-Камос.


Управляющий Карис встретил царицу у дверей.

— Госпожа, час тому назад к вам прибыл гость. Я отвел ему покои во дворце, но не оставил без надлежащего надзора. Ему отнесли вина и жаркое из зайца, он съел и потребовал еще.

— Кто это?

— Критянин, он снова приехал в Фивы.

Линас совсем не изменился.

— Путешествие было благополучным?

— Изнуряющим, госпожа. Море капризничало, ветры дули в противоположную сторону. Не будь я опытным моряком, давно бы утонул, к моему и вашему прискорбию.

— Значит, ты приплыл с добрыми вестями?

— Позвольте мне вручить вам дары от Миноса Великого — боевой топор, украшенный грифонами, и кинжал с изображением льва, нацелившегося на добычу. Рукоять у него в виде головы быка, которую сделал своим знаком Минос Великий.[9]

— Он жив?

— Он вернулся из пещер с ответом оракула, и не пощадил никого, кто хотел в его отсутствие завладеть престолом. Он желает вам мощи льва и волшебной силы грифонов, чтобы одолеть ваших врагов гиксосов.

— Если я правильно поняла, то отныне наших общих врагов?

— Крит признает вас своей владычицей, отдает себя под ваше покровительство и не платит больше дани гиксосам ни людьми, ни золотом. Повсюду, куда только доплывут моряки-критяне, они будут распространять весть о том, что царица Свобода воюет с владыкой гиксосов, который не в силах ей противостоять.

40

Он остался последним из военачальников, сражавшихся бок о бок с Яннасом во всех землях обширного царства гиксосов. К пятидесяти семи годам он был изранен, прославлен и жил аскетом в выделенных ему покоях с двумя слугами.

Его боевых товарищей или казнили, или отправили на каторгу, о существовании которой он до поры до времени не задумывался. А когда задумался, то стал запирать двери покрепче и пить. Но вино не разгоняло тяжелых мыслей. Вопросы все настойчивее стучали в виски.

Как случилось, что главный казначей посмел арестовать достойных воинов-гиксосов?!

Почему верховный владыка поддался злой воле сумасшедшего Хамуди, обуреваемого одной лишь алчностью?

Он должен отомстить за своих товарищей. Попросит Хамуди принять его, скажет, что хочет назвать предателей, которые до сих пор не схвачены, а когда окажется лицом к лицу с негодяем, вонзит в него кинжал.

План, хоть и не слишком хитроумный, но вполне действенный.

Старый военачальник крикнул служанке, чтобы принесла ему еще вина со специями.

Не дождавшись ответа, он вышел из покоя и обнаружил ее в коридоре. Она лежала на спине, посиневшая, с высунутым языком. Рядом с ней лежал ее муж, тоже задушенный.

— Не думай, что я о тебе забыла, — послышался голос, и из темноты вышла на свет госпожа Аберия.


Постаревший владыка гиксосов большую часть дня проводил в потайном покое, где царили холод и тьма.

Сюда к нему каждое утро приходил Хамуди с докладом и приносил новые списки то сановников, то чиновников, то военачальников.

— Ты ликвидировал всех сторонников Яннаса?

— Каждый день мы предаем смерти предателей царства гиксосов, господин.

— Я доволен, Хамуди. Уничтожь их всех до последнего. Подумать только, Яннас потребовал полноты власти! Он забыл, что любой гиксос повинуется мне беспрекословно.

— Благодаря госпоже Аберии мы расправились даже с теми заговорщиками, которые чувствовали себя в полной безопасности.

— Очень хорошо, главный казначей. Очищение — вот наша главная задача. Как только в Аварисе и в Дельте останутся лишь мои верные слуги, порядок вновь будет незыблем.

— Пришли недурные вести из Мемфиса. Ваша стратегия принесла успех. Военачальник, осаждающий город сообщает, что жители изнурены до крайности. Он спрашивает, хотите ли вы, чтобы войска гиксосов взяли город приступом?

— Нет, я хочу, чтобы бунтовщики и мятежники разложились и сгнили, превратившись в грязь. А потом мы просто сожжем город. Гниение — это главный закон жизни, Хамуди.

— Вести из Азии радуют еще больше. По вашему приказанию наше войско уничтожает мирных жителей заодно с мятежниками и отвоевывает селение за селением. В горах войска продвигаются медленнее, но они неотвратимо идут вперед. Скоро в Анатолии не останется ни одной живой души и все хетты тоже будут уничтожены.

— Тактика Яннаса была порочна. Он хотел развернуть наступление и дать решающее сражение. В случае победы, войско было бы обречено на бездействие. А воинам полезно сражаться и убивать.

— Остается Яххотеп, владыка. По всей видимости, она отказалась от борьбы, и поэтому наш доносчик молчит.

— Он не молчит, Хамуди. Его последнее сообщение гласит: «Что бы ни случилось, я выполню свою задачу».

Внезапно хриплый голос правителя зазвучал еще глуше, еще страшнее, словно поднимался из самой глубокой черноты, что гнездилась в душе Апопи.

— Яххотеп приближается, я чувствую это. Она идет на нас, уверенная в своей победе. Ей мало бед, которые на нее обрушились. Так пусть она упьется горем и отчаянием. Иди, Яххотеп, иди, я тебя жду!


— Добрые вести из Элефантины, — сообщил управляющий Карис Яххотеп, — вода поднялась до шестнадцати локтей.[10]

Какое важное известие! Его-то и не хватало, чтобы подать знак к отправлению. Воспользовавшись паводком, новые, недавно построенные боевые суда египтян быстро доберутся до Пер-Камоса и воссоединятся там с главными силами.

Нил поможет им добраться и до земель гиксосов.

Царица Яххотеп с особенным чувством рассматривала объемную карту.

— Наша первая значительная тайна, — напомнила она. — Тогда я была восторженной девчонкой, а ты мудрым и уравновешенным управляющим маленького обветшалого дворца в Фивах. Ты собирал сведения о наших врагах и старался убедить себя, что где-то существуют заговорщики. Ты показал мне эту карту, и на ней последним оплотом свободы был город Амона.

— Вас эта карта могла привести в отчаяние. Но нет, при взгляде на нее ваши силы возросли в десять раз. Благодаря вам за эти годы мы обрели достоинство и надежду.

Яххотеп вспомнила мужа, фараона Секненра, старшего сына Камоса, свою мать Тетишери. Они были для нее не бесплотными тенями, а живыми союзниками, которые сражаются рядом с ней.

— Моя карта сильно изменилась, — заметил Карис. — Вы освободили Южный Египет, госпожа, и часть Среднего.

— Мы с тобой знаем, как это мало. Предстоящий бой станет решающим.

— Теперь у вас есть боевые колесницы.

— У нас их не слишком много, Карис. И потом, у нас нет опыта полевых сражений — войско против войска.

— И все же дерзайте, госпожа! Даже если вы потерпите поражение, даже если Фивы будут разрушены, даже если мы все погибнем, вы все-таки будете правы. Фараон должен царствовать над Верхним и Нижним Египтом, он — связующая нить между ними. Вне единства, вне примирения Хора с Сетом не может быть благоденствия и благополучия.

Старый и мудрый управитель дворца редко высказывался так твердо и определенно. Его слова рассеяли последние сомнения Яххотеп.


Во дворце и на набережной Фив все бурлило. Кто догадался бы о преклонных годах Кариса, видя, как он снует между царским кораблем и кладовыми! Его волновала любая мелочь, которая могла послужить удобству царицы Яххотеп и фараона Яхмоса. Карис заботился обо всем — и о том, чтобы простыни были тонкими, и о том, чтобы бритвы были острыми.

Хранитель царской печати Неши, которого за острый ум и обширные познания прозвали «Звезда обоих царств», не полагался на помощников. Он собственноручно проверял каждый щит, каждое копье и каждый меч, которые грузили на корабли. Не позабыл он и о запасе стручков дерева моренга. Они очищали воду, если их бросали в кувшин, осветляли масло, если их опускали в сосуд. Всего должно было быть в достатке — и циновок, и набедренных повязок. На счастье Неши, целебными мазями и лекарственными травами занималась Кошечка и ее подручные.

Далеки от хозяйственной суеты были фараон Яхмос и его царственная супруга Нефертари: они сидели на берегу, созерцая быстрые воды Нила, краснеющие на закате. Яхмос, нежно попрощавшись с сыном, увлек жену под сень тамариска, чтобы в последний раз побыть с ней наедине — он не надеялся вернуться живым. Слишком грозной и беспощадной была война, в которую они вновь вступали.

Неподалеку от царской четы прятался в зарослях папируса соглядатай гиксосов, собираясь воспользоваться беззащитностью молодых супругов. Фараон был безоружен, телохранители находились далеко.

Подкравшись и мгновенно нанеся два удара, убийца мог скрыться незамеченным.

Мысленно он повторял про себя каждый шаг, отрабатывал каждое движение. Малейшая оплошность стоила бы ему жизни.

В который раз он вновь оглядел прибрежные заросли.

Предельная осторожность спасла его.

Самый бдительный, самый опасный страж, надежно спрятавшись в кустах, оберегал Яхмоса и Нефертари. Убийца понял, что ему придется ждать другого случая. Весельчак Младший потянулся и устроился поудобнее, не сводя желтых глаз с любимых хозяев.

41

— Созвездие Ориона поднялось на небесный свод, — объявил верховный жрец Джехути. — В небе воскрес Осирис.

Двадцать новых судов с гордыми именами «Сияющий в Мемфисе», «Дар», «Боевой бык» подняли якоря и отчалили от пристани. С самым большим любопытством толпа провожала глазами «Север», на который только что погрузили лошадей. На всех кораблях развевались знамена с цветами Яххотеп и ее эмблемой: лунным диском, плывущем на серпе-барке.

На носу «Севера» стояла Яххотеп, держа в руках золотой жезл с навершием в виде головы священного животного Сета, и рядом с ней — фараон в белой короне Верхнего Египта и в сияющих медных доспехах. Как только Яхмос поднял вверх меч Амона, жрецы Карнака запели гимн, сложенный в его честь: «Фараон явился, он подобен луне среди звезд. Праведны его руки, лежащие на кормиле, сильны ноги, тверда походка, животворны шаги, в нем — свет неба».

Передав меч царице Свободе, Яхмос взялся за рулевое весло, и корабли поплыли к Пер-Камосу. Гребцы помогали течению сильными и слаженными взмахами весел.


— Прибыли, — сообщил градоправитель Эмхеб.

Лошади, которых разместили в просторных клетях, благополучно перенесли путешествие. Теперь в Пер-Камосе они прыгали и скакали, радуясь, что могут наконец размяться. Хонсухотеп и Яхмес, сын Абаны, смотрели на них опасливо и недоверчиво.

— Вы уверены, что управитесь с ними? — спросил Хонсухотеп Усача и Афганца.

— Конечно, — ответили оба в один голос. — Мы только и делали, что скакали на колесницах, так что сладим с любой лошадью.

Хонсухотеп пожелал осмотреть и колесницы, которые привезли на другом грузовом судне под неусыпным надзором лучников.

— Так ли они быстры, как вражеские?

— Куда быстрее, — отозвался Афганец. — Эмхеб намного улучшил колесницу, которую взял за образец.

Остановка в Пер-Камосе была недолгой. Нужно было воспользоваться высокой водой Нила и как можно скорее плыть дальше.

Но в тот миг, когда флотилия была готова вновь отправиться в путь, внезапно поднялся странный ветер. Он дул порывами, дышал холодом, словно прилетел с ледяного севера.

— Боюсь, как бы этот ветер не помешал нам осуществить задуманное, — забеспокоился флотоводец Хонсухотеп.

— Владыка гиксосов пытается остановить нас, направив на нас мертвящее дыхание уходящего года.[11]

Обратимся с молитвой к Амону, повелителю ветров, и попросим уберечь наши корабли.

На палубах разложили жертвенные дары Амону — благовония, блестящий порошок галенита, финики и лепешки. Яххотеп подняла жезл к небу, будто собираясь пронзить его — так она просила милости грозного Сета.

Ветер стих, небо очистилось от туч.

На семнадцатом году своего царствования Яххотеп приказала воинам-освободителям двигаться на север.


Фиванцы, принимавшие участие в походе под командованием фараона Камоса, с радостью узнавали запечатлевшиеся в их памяти места. Новички открывали для себя неведомую страну, которая была землей их предков.

Мощное течение переполненного водой Нила быстро несло египетские боевые суда. Яххотеп напряженно смотрела вперед — враг мог появиться в любой момент. Но владыка гиксосов оставил лишь небольшие отряды стражников на землях между Пер-Камосом и Мемфисом. Они запугивали земледельцев, отбирали у них большую часть урожая и отправляли в Аварис.

— Госпожа, — обратился к царице градоправитель Эмхеб, — мы не можем оставить несчастных без помощи. Стражники-гиксосы перебьют их всех до единого.

Остановить движение судов было бы непоправимой ошибкой. Но Яххотеп нашла выход, доверив свой приказ белокрылому Плутишке. Причалить должны были три последних судна. Пусть пехотинцы освобождают деревни от захватчиков и раздают землепашцам оружие. Сопротивление гиксосам охватит весь Средний Египет. Фиванские воины помогут борцам за свободу.

Хранитель царской печати Неши продолжал проверять оружие — мечи прямые и кривые, гиксосы бьются такими в ближнем бою, копья с бронзовыми наконечниками, легкие, острые кинжалы, палицы, топорики, большие и средние луки, щиты из дерева, обшитые бронзой, кирасы и шлемы. Вооружение войска Яххотеп стало прочнее и надежнее, чем раньше, но сможет ли оно поспорить с вооружением гиксосов?

Проверка не на жизнь, а на смерть была близка. По мере приближения к цели у всех египтян замирало сердце. Даже у самых храбрых и дерзких, привыкших к отчаянным сражениям. У таких, как градоправитель Эмхеб или Яхмес, сын Абаны. Каждый знал, что решается судьба царства: если они потерпят поражение, Египта не будет.


Военачальник-гиксос, осаждавший Мемфис, был в прескверном настроении. Жара его угнетала, а прибывающая вода просто бесила. Очень скоро Нил зальет все прибрежные земли, и Египет станет подобием моря.

Уже сейчас пришлось отогнать всех лошадей в дальнюю конюшню, чтобы в самом скором времени отправить на север. Действующим оставался только один отряд колесниц, но и его придется отослать для безопасности в крепость Леонтополь, что рядом со священным Гелиополем.

— К вам с докладом начальник берегового отряда, господин.

— Что там еще?

Вошедший выглядел необыкновенно возбужденным:

— Господин! Почему бы нам не воспользоваться паводком и не покончить с Мемфисом? Мы расположим лучников на фашинах — связках сухого тростника, — вода поднимет их, и они уничтожат осажденных. Мои люди тем временем разберут часть стен, и наши пехотинцы войдут в город через эту брешь.

— Хитрая затея… Но не соответствует полученному мной приказу.

— Я знаю, господин! Но осажденные на последнем издыхании. Верховный владыка не упрекнет вас, если вы завладеете Мемфисом. Воины жаждут победы, а вас она только возвысит.

Разграбить и стереть с лица земли крысиную нору! Покончить наконец с изнурительной осадой, избавиться от надоевшей лагерной жизни! Приехать в столицу победителем!

Соблазн был слишком велик, военачальник не устоял. Он скажет Хамуди, новому верховному полководцу, что отчаявшиеся жители Мемфиса совершили роковую ошибку, попытавшись прорваться через стан гиксосов.

Военачальник отдал приказ выстроить корабли в одну линию в ближайшем к белым стенам Мемфиса канале. Потом они сделают фашины, а дальше дело за Нилом.

Неширокая полоса земли, по которой пока еще могли проехать колесницы, в ближайшие дни будет залита водой. Сейчас их собрали неподалеку, с тем чтобы погрузить на суда и переправить в Леонтополь.

Военачальник созвал подчиненных и сообщил им о предстоящем штурме Мемфиса.

Неожиданно явившийся дозорный прервал его речь.

— Как ты дерзнул?

— Господин! Приближаются колесницы!

— Ты спал и увидел их во сне!

— Я говорю правду, господин!

Стало быть, Хамуди наконец прислал подкрепление. Но чему оно послужит во время половодья? Военачальник в ярости вышел из шатра.

Дозорный позабыл сообщить одну небольшую подробность — колесницы двигались не с севера. Они мчались с юга.

Остолбеневший от изумления военачальник был первым убитым в сражении под Мемфисом. Стрела, выпущенная Усачом, твердо стоявшим на колеснице, которой правил Афганец, пробила гиксосу голову.

42

Обстоятельства складывались в пользу египтян. О лучшем и мечтать было невозможно. Лошади врага были собраны в одном месте, колесницы в другом. Корабли стояли в узком канале и не могли маневрировать. Воины в лагере занимались повседневными делами. Отряд колесниц под командованием Усача и Афганца не упустил удачи — стреляя на ходу, искусные лучники истребили многих гиксосов.

Вслед за колесничими в лагерь гиксосов ворвались пехотинцы под предводительством Эмхеба. Флотоводец Хонсухотеп вместе с лучниками Яхмеса, сына Абаны, атаковал вражеские корабли. Оправившись от неожиданности, гиксосы построились в ряды и принялись отчаянно обороняться, хотя действовать слаженно не могли: их отряды находились слишком далеко друг от друга.

В самый напряженный момент схватки, когда фараон поднял вверх пылающий меч Амона, повстанцы Мемфиса вышли за стены города и присоединились к фиванцам.

Прекрасно понимая, что все они погибнут в этом бою, гиксосы дорого продавали свою жизнь. И падали мертвыми один за другим. Египтяне, хмелея от восторга близкой победы, сметали врагов, как ненужный сор.


— Мемфис свободен! — объявил фараон Яхмос своим воинам. — У нас прибавилось немало лошадей и колесниц. Но прежде чем праздновать победу, позаботимся о наших мертвых. Мы никогда не забудем, что они отдали жизнь за свободу Египта.

Земля была усеяна трупами, вода в канале покраснела от крови. При виде этого зрелища сердце Яххотеп охватила великая грусть, словно царица Свобода потерпела поражение, а не одержала победу.

Война — страшный бич, но как иначе изгнать владыку тьмы?

Яххотеп не позволила печальным мыслям одолеть себя, поспешив удостовериться, что ее ближайшие соратники не пали под ударами врага. К счастью, все были живы. Рану в руку получил только Хонсухотеп. Кошечка тут же наложила ему повязку, и Хонсухотеп, не дав себе ни минуты отдыха, отправился считать потери.

Наименее изнуренных ратников и колесничих Эмхеб расположил к северу от Мемфиса. Он опасался, что пройдет немного времени, и гиксосы, подтянув запасные силы, нападут на египтян. Если такое случится, победа скорее всего обратится в оглушительное поражение.

Усач, Афганец, их лучники и лошади с трудом приходили в себя после боя. И они понимали, что не выстоят, если на них обрушится лавина гиксосов.

Наступил вечер. Гнетущая тишина царила на мемфисской равнине.

— Трудно будет защитить этот город, — со вздохом произнесла Яххотеп.

— Белые стены Мемфиса будут нам добрыми союзниками, — подал голос хранитель царской печати Неши. — Они укроют наших лошадей и колесницы, которые мы разместим в старом городе.

— Действуйте, — распорядился фараон Яхмос. — Когда закончим, расположимся на отдых.


Египтяне остановились на границе территории, которую гиксосы почитали своей собственностью. Земля предков была так близка и так недосягаема!

Необходимая передышка не могла быть долгой. Каждый воин уже видел перед собой следующую цель — Аварис, столицу поработителей.

Битву под Аварисом они обязаны выиграть. Поражение означало бы, что все жертвы принесены впустую.

— Наши ратники готовы к бою, — сказал фараон царице Яххотеп. — Они холодеют от страха, но готовы штурмовать оплот Апопи. Они понимают величие возложенного на них долга, и никто из них не отступит.

— Идти на Аварис — безумие, — возразила Яххотеп.

— Матушка! Ты же знаешь, нам некуда отступать!

— Кто говорит об отступлении? Правитель гиксосов не направил подкрепления в Мемфис, желая испытать, на что мы способны. Давным-давно он завлекает нас в свои земли, надеясь, что все наше войско попадет к нему в западню. Нет, Яхмос, мы еще не готовы взять Аварис.

— Но мы не можем не войти в Дельту!

— Да, мы должны войти в нее, но не сейчас. После набега твоего брата гиксосы укрепили свои гарнизоны и способны отразить любую атаку с воды. Колесниц же у нас пока очень мало. Сначала мы переделаем захваченные у врага колесницы и обучим новых возничих. И еще: не только оружие нужно нам, чтобы победить властителя тьмы. Мы с тобой должны отправиться в Саккару и получить там подтверждение твоего права на престол.


Под пристальным наблюдением Весельчака Младшего, которому поездка на колеснице пришлась по душе, царица Яххотеп и фараон Яхмос направились в древний некрополь, расположенный в Саккаре. С изумлением и восхищением смотрели они на величественные гробницы предков. Пирамиды и дома вечности свидетельствовали о близости ушедших.

Выше других поднималась ступенчатая пирамида Джосера, возведенная великим архитектором Имхотепом. Слава о ней переходила из века в век. Она казалась покровительницей всего города мертвых. Воистину лестница в небо: благодаря ей фараон мог беседовать со звездами, а потом спускаться вниз, чтобы передать земному миру небесный свет.

Ступенчатая пирамида была средоточием обширного святилища, которое окружала каменная ограда. В ней темнел четырехугольный проход, который никогда не закрывался.

— Странно, — заметил Яхмос, — что гиксосы не разрушили это святилище.

— Я не сомневаюсь, что Апопи пытался его разрушить, — отозвалась Яххотеп, — но его темная магия ничего не могла поделать с мощью усопшего фараона.

Яхмос хотел было переступить порог узкой двери, но Яххотеп удержала его.

— Коварный Апопи не мог уйти просто так. Раз он не стал закрывать вход, значит, нашел средство справиться с благодетельной силой и, может быть, приготовил нам западню.

— Я думаю, он сумел запереть благодетельные силы в глубине святилища.

— Я тоже так думаю. Возможно, правитель гиксосов наложил заклятие на дверь, чтобы никто не смог получить доступа к наследию предков.

Царица внутренне сосредоточилась, обратившись за помощью к мужу Секненра и сыну Камосу.

— Нужно снять его заклятие, — сказала она Яхмосу. — Я попробую это сделать. Кажется, я знаю имя этой двери.

— Но ведь вам может грозить…

— Моя смерть не имеет большого значения. Объединить белую и красную короны предстоит тебе.

Яххотеп приближалась к двери очень медленно.

Уже возле порога она ощутила ледяной холод и остановилась.

Теперь к ней потянулись невидимые языки пламени, они жгли ее, палили огнем.

Царица не сдвинулась с места.

— Дверь, я знаю твое имя. Тебя зовут «Стойкость, которая питает жизнь». Дай мне пройти.

Белый камень засиял ослепительным светом, исчезли холод и жар.

Яххотеп поманила за собой Яхмоса. Она шла первой по узкому проходу между могучими колоннами.

Весельчак Младший лег у порога в позе Анубиса, охраняя ход в невидимое.

Ведомая душами Секненра и Камоса, царица чувствовала, что злокозненные чары гиксоса еще не преодолены до конца.

Колоннада закончилась, и Яххотеп увидела множество кобр, смотревших на нее с верхней кромки одной из стен. Казалось, эти каменные кобры приготовились к прыжку. Еще мгновение — и они оплетут свою жертву, стать которой мог фараон Яхмос.

— О хранительницы-кобры! Вы открываете путь фараону и разите его врагов. Неужели вы забыли о том, кто вас создал? О руке, которая вас изваяла? Я знаю ваше имя, царственные змеи, — вас зовут «Первородный огонь».

Взгляд змей скрестился со взглядом царицы, и кобры вновь застыли каменными изваяниями на стене.

Яххотеп почувствовала великую усталость, но что она значила по сравнению с ее великой радостью? Теперь она могла спокойно созерцать большой открытый двор, синее небо и ступенчатую пирамиду, олицетворявшую единый Египет, царствовать над которым был призван ее сын.

43

Все свое время Апопи делил теперь между двумя занятиями. Он или наблюдал, как обреченные им на смерть люди истекают кровью в лабиринте и на арене под копытами быков, или, затворясь в потайном покое, следил за огнем масляной лампы.

В язычках пламени странного ядовито-зеленого цвета правитель гиксосов видел то, что дано было видеть только ему одному.

Главный казначей спешил к владыке, чтобы сообщить ему удручающие, только что полученные новости, но был вынужден томиться от нетерпения, ожидая, пока правитель соблаговолит его принять. Наконец-то!

— Господин! Мятежники завладели Мемфисом. Наше войско, осаждавшее город уничтожено.

— Знаю.

— Сторожевые отряды в Среднем Египте тоже уничтожены.

— Знаю.

— Господин, приходится признать, что у Яххотеп и ее сына есть теперь настоящее войско!

— Знаю, Хамуди. Царице даже удалось снять заклятие, которое я наложил на Саккару. Теперь Яхмос стал настоящим полководцем.

— Каковы будут ваши приказания, господин?

— Ждать. Яххотеп пока еще в нерешительности, но рано или поздно она придет к нам.

— Не лучше ли напасть на ее войско, не дожидаясь, пока оно подойдет к Аварису?

— Ни в коем случае.

— Простите мою настойчивость, но теперь мы не можем не принимать всерьез этих египтян.

Ледяной взгляд Апопи пригвоздил к месту главного казначея.

— Неужели ты думаешь, что я способен на ошибки? Яххотеп стала достойным меня противником, потому что я позволил ей набраться сил. Она обладает могуществом, которое я должен уничтожить. Если бы я вступил в борьбу раньше, она не вышла бы за пределы Фив. Теперь ей кажется, что она так же сильна, как я. Огонь говорит мне, что ее жажда освобождения никогда еще не пылала так ярко. Но надежда на свободу обманет египтян и приведет их к гибели. Я нанесу им удар, от которого они никогда не оправятся. Это произойдет в Аварисе, у подножия моей крепости. Как только Яххотеп погибнет, ни один из ее соотечественников больше никогда не решится взять в руки меч!


Хамуди в ярости расколотил низкий столик.

— Успокойся, дорогой, успокойся, — умоляла его Има.

Верховный полководец гиксосских войск выбросил обломки стола в окно.

— Владыка гиксосов слишком стар, чтобы править, — стиснув зубы, процедил Хамуди.

— Замолчи, умоляю тебя! Если кто-нибудь тебя услышит…

— Слышишь меня только ты, Има. Но ведь ты не собираешься доносить на меня?

Женщина отрицательно покачала головой:

— Конечно нет, любовь моя. И не скрою от тебя, что на самом деле думаю: раз ты сумел избавиться от Яннаса, не стоит колебаться и в дальнейшем.

Решительный тон жены удивил Хамуди:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мы оба прекрасно понимаем, что я имею в виду.


Мемфис возрождался.

Горожане привыкали жить, не опасаясь грозящего им с минуты на минуту штурма гиксосов. Спокойно, не боясь быть убитыми, они выходили за стены города, ели досыта и обсуждали грядущие перемены. Они помогали жрецам восстанавливать храмы и под руководством строителей чинили стены.

Ратники войска Яххотеп наслаждались мирными днями, отдыхая перед походом на Аварис. Они ждали решения военного совета, собравшегося в полуразрушенном дворце.

— Власть фараона Яхмоса освящена в Саккаре, — сообщила своим подданным Яххотеп. — Но опасность пока еще не миновала, нам не хватает Хеку. Без этой магической силы, которая помогла нам преодолеть столько препятствий, мы не сможем победить гиксосов Дельты, их там слишком много. Поэтому нам придется отправиться за Хеку в священный город Гелиополь — там она сияет своей чистотой и грозным могуществом.

— Мы расспрашивали о Гелиополе жителей Мемфиса и поняли, что он для нас недоступен, — с грустью сказал хранитель царской печати Неши. — Как ни жаль, но до Гелиополя нам не добраться.

— Почему же?

— Потому что он находится поблизости крепости Леонтополь, самой мощной на землях Дельты после Авариса. Гарнизон Леонтополя защищает священный город.

— Но мы же умеем брать крепости, — напомнила Яххотеп.

— Таких на нашем пути еще не было, госпожа, — толстые стены высотой в шесть человеческих ростов, и ворота, каких не прошибет ни один таран.

— Сохранились ли в целости святыни Гелиополя?

— Правитель гиксосов записал свое имя на листе священного древа, так сказал нам градоправитель Мемфиса, и, таким образом, стал причастен к священному роду фараонов. Поэтому святилище Атума сохранилось, но его охраняют гиксосы.

— Священное древо одарило Апопи бессмертием, — печально добавил Неши, — и я думаю, что правитель гиксосов уничтожил источник Хеку.

— Не будем отчаиваться прежде времени, — решительно заявила Яххотеп. — Мы должны все проверить сами.


На разведку отправились Усач и Афганец, оседлав Белую Звезду и Серого. Вернулись они полные сомнений. Взять Леонтополь, стоящий на возвышении, недоступном разливам Нила, в самом деле не представлялось возможным. Вход в канал, ведущий к Гелиополю, закрывали два боевых корабля.

— Наши ныряльщики сумеют пробить такие бреши, что они потонут, — высказал свое мнение Усач.

— Что касается пехотинцев-гиксосов, защищающих Гелиополь, то с ними мы тоже справимся, — поддержал товарища Афганец. — Колесницы без труда доберутся до города.

— Но из крепости тут же пошлют подкрепление, — возразил градоправитель Эмхеб. — О нашем появлении сообщат Апопи, к Гелиополю будут стянуты тысячи гиксосов, и нас уничтожат. Нет такой хитрости, которая позволила бы нам завладеть этой крепостью.

— Наши строители немедленно примутся за работу, — распорядилась Яххотеп. — Мы воспользуемся оружием, которым пользовались наши предки.


Получив сообщение о захвате Мемфиса египтянами, начальник крепости Леонтополь нисколько не встревожился. Он сразу подумал о проблемах, которые возникнут у армии освобождения с кормом для животных и съестными припасами. Если в городе кроме жителей находится значительное количество воинов и лошадей, очень скоро обнаружится нехватка еды. Поможет и Нил, который начал разливаться. Словом, незваные гости очень скоро отправятся восвояси.

— Господин, я вижу вражеские корабли, — сообщил дозорный.

В самом деле, с десяток кораблей со знаменами царицы Свободы входили в канал, ведущий к пристани крепости.

Выходит, мятежники уничтожили сторожевые суда. Но подвиг их бесполезен. Остановившись перед мощными стенами крепости, египтяне станут превосходной мишенью для лучников-гиксосов. Затем ворота откроются, и колесницы уничтожат тех, кто уцелел.

Стало быть, начальнику Леонтополя выпадет честь привезти верховному владыке голову царицы Яххотеп.

44

Египетские корабли остановились вне досягаемости для вражеских стрел.

Зато к несказанному изумлению начальника крепости, стрелы лучников египетского войска, выпущенные из огромных мощных луков, поразили немало гиксосов.

На берег высадились ратники и потащили к крепости бревна-тараны. Под прикрытием лучников они добрались до ворот Леонтополя без больших потерь.

Начальник крепости самодовольно улыбнулся.

Никаким таранам не открыть ворот!

Но египтяне и не пытались сделать этого. Напротив, бревна послужили им гигантскими засовами, чтобы накрепко запереть гиксосов в стенах города.

Стрелы полетели в гиксосов тучей, позволив мятежникам подкатить к крепости огромные лестницы, поставленные на колеса.

Куда девалось хваленое спокойствие начальника Леонтополя? В ярости и волнении он приказал выйти на стены чуть ли не всем своим воинам. Но что толку? Круговая дорожка, проложенная по стене, была узкой, а штурмующие крепость египтяне уже быстро карабкались по лестницам.


Заключенный 1790 был долгожителем среди каторжников Шарухена. Силы его поддерживало неистовое желание отомстить. Раз его пощадила смерть, он сумеет отплатить гиксосам за кражу своих коров!

Между тем в Шарухен с каждым днем прибывало все больше осужденных. Потоку их, казалось, нет конца. Среди новых каторжников было немало египтян из Дельты, но кроме них появились и невиданные осужденные, от которых старые обитатели каторги пришли в ужас — воины-гиксосы!

Они держались в стороне, избегая взглядов женщин, стариков и детей, изнуренных голодом и побоями своих мучителей. Но и у них на руках был выжжен номер, позорное каторжное клеймо, и для них благополучная жизнь осталась в прошлом.

В одну из ночей офицер, по происхождению кавказец, подошел к Голенастому, который лежал на досках, а не в грязи, как другие.

— 1790… Ты прибыл сюда не вчера! Скажи, что дает тебе силы выжить в этом аду?

— Я не могу смириться с несправедливостью. Ты и тебе подобные украли моих коров.

— У меня украли честь и смысл жизни.

— За что тебя сюда?

— Мы с товарищами верили, что будущее за флотоводцем Яннасом. Владыка гиксосов казнил Яннаса, а следом за ним пришел и наш черед.

— Одним гиксосом меньше. Хорошая новость.

— Для тебя есть новости и получше. Царица Яххотеп освободила Мемфис и завладела крепостью Леонтополь. Очень скоро она пойдет на Аварис.

Голенастый не поверил своим ушам. Уж не спит ли он? Но в конце концов до него дошло, чего хочет этот гиксос.

— Врешь, чтобы помучить меня? — зашипел он. — Ах ты, сволочь! Я тебе поверю, а ты надо мной посмеешься!

— Успокойся, приятель. Я говорю тебе правду. Владыка гиксосов хочет моей смерти, но и твоя царица тоже. Выхода у меня нет — я должен сбежать с этой каторги.

Рот Голенастого приоткрылся от удивления.

— Никто не может сбежать отсюда.

— Мы, гиксосы, уничтожим стражу и сбежим. Ты пришелся мне по душе, поэтому я тебя и предупреждаю. Ты можешь бежать с нами, а можешь гнить здесь и дальше.

Голенастому очень хотелось верить, что кавказец его не обманул.

Но он не последовал за сторонниками Яннаса, когда те попытались открыть ворота и выйти на свободу. Он сомневался, что у них это получится. И не ошибся.

Растерзанные на куски трупы бунтовщиков скормили свиньям.


Захватив Леонтополь, египтяне получили в свое распоряжение немало колесниц и лошадей. Теперь они переделывали эти колесницы, обучали новых возниц и лучников, готовясь идти на Аварис.

Яххотеп вместе с фараоном отправились в священный Гелиополь, который был наконец освобожден от гиксосов.

Но как же он был пуст и безлюден! Ни жрецов, ни ремесленников, которые трудились в своих мастерских ради украшения храмов… Город был мертв. И откуда могла взяться сила Хеку в этой пустоте?

Насторожив уши, принюхиваясь, Весельчак Младший шагал впереди Яххотеп и фараона по аллее, ведущей к храму Атума и Ра. Ворота святилища были закрыты. Тогда они двинулись вдоль ограды и дошли до узенькой двери, которая была небрежно и наскоро заложена. Воин, сопровождавший царицу, разобрал кирпичи.

Яххотеп с сыном вошли в святилище. Ноги сами понесли их к обелиску с золоченым острием — он стоял на холме, который первым поднялся из предвечных вод при сотворении мира.

Затем они вошли во внутренний дворик, где росла древняя гигантская персея, священное дерево с копьевидными листьями, которые хранили имена всех фараонов.

Яхмос, не размышляя, поступил так, как и все его предки, — опустился перед святыней на одно колено. Он протянул персее меч Амона, чтобы незримое напоило его своей мощью.

Супруга бога читала на листьях имена фараонов. Удивившись, она перечла их еще раз и удостоверилась окончательно. Сомнений быть не могло.

— Апопи солгал: его имени нет на солнечном древе вечности! Персея отказалась сохранить память о деспоте. Хеку Гелиополя пребывает в сохранности.

Яххотеп начертала на листе дерева священные имена фараона Яхмоса, и в этот миг меч Амона засветился таким ослепительным светом, что Яхмос зажмурился.

— Встань рядом со мной, — позвала сына царица.

Яххотеп стала воплощением богини Сешат, оживляющей слова богов. Яхмос — воплощением Тота, подателя божественных повелений. Они вместе повторяли имена молодого фараона, укрепляя в нем священную силу.

Яхмос услышал в своем сердце голос Атума, сливший в себе бытие и небытие. С ним говорило всеединство, предшествовавшее разделению времени и пространства, первоматерия, из которой все было сотворено. Связь времен восстановилась, фараон воссоединился со своими предшественниками, и их магическая сила, напитав его, наполнила его дыхание.

— Мы еще не до конца исполнили свой долг, — сказала Яххотеп. — Я не чувствую всей полноты силы в храме.

Они долго блуждали между колонн, пока наконец не попали в просторное святилище, где стояли две барки, сделанные из дерева акации.

— Ночная и дневная барки, — прошептала царица. — Если они не смотрят друг на друга, нарушается гармония Вселенной, и тьма завладевает миром. Так вот почему владыка гиксосов смог установить на нашей земле свой закон.

Фараон терпеливо выровнял барки. Теперь они находились точно одна против другой.

На носу дневной барки стояла деревянная позолоченная Исида, на носу ночной — Нефтида. Они протягивали друг другу руки, передавая золотой диск, олицетворявший животворный свет.

Диск Апопи забрал и уничтожил. Яххотеп увидела лежавший на земле амулет познания, подняла его и надела на шею сыну.

— Встань между Исидой и Нефтидой, — попросила она фараона. — Как все цари Египта, ты — сын света, ты путешествуешь ночью по водам иного мира вместе с солнцем и возрождаешься вместе с ним поутру.

Радостная умиротворенная улыбка осветила лица богинь, передававших магическую силу Хеку фараону.

После того как Яххотеп и Яхмос покинули святилище, в руках Нефтиды появился золотой диск, и она передала его в руки Исиды.

Дневная и ночная барки вновь были в равновесии.

45

Нубийское царство Керма, лежавшее далеко за пределами Египта, процветало. Его правитель, Неджех, наслаждался негой и роскошью. Когда-то, став союзником гиксосов, он пытался взять над ними верх и подчинить себе Южный Египет. Потом воевал против царицы Яххотеп. Теперь его помыслы не простирались дальше радостей и удовольствий.

Поселившись на плодородной равнине, услаждая себя обильной и вкусной пищей, он растолстел и не помышлял о военных походах. Он даже редко выходил из дворца, который был построен на египетский лад и снабжен особыми отверстиями, поддерживающими постоянное движение воздуха, несущее прохладу. Пять раз в день он садился за стол, уставленный изысканными блюдами, наслаждался ласками своих наложниц. Этого ему было довольно для счастья. Никто не смел ему перечить, ибо гнев старого деспота по-прежнему устрашал всех его слуг. Не угодивший ему умирал с проломленным черепом и отправлялся к другим скелетам в могилу, приготовленную для Неджеха, куда более обширную, чем дома вечности фиванских царей.

— Опять явился, — недовольно проворчал толстяк, увидев перед собой верховного стража по имени Ата.

— Господин, мы не можем больше пребывать в бездействии. Нубийские племена изменили нам, они заключили союз с воинами Яххотеп, и мы…

— Оставь меня в покое, Ата. Перестань суетиться.

Ата, худой высокий, подвижный, не мог устоять на месте от негодования, за что и получил выговор от своего господина. Он был исправным верховным стражем, поддерживающим в городе образцовый порядок.

— Керма — княжество отважных воинов, оно должно постоять за свою честь.

— Забудь об этих мечтах и опасных обольщениях. Наслаждайся жизнью. Кое-кто из моих красавиц прискучил мне, и я с удовольствием отдам их тебе. Они подарят тебе покой.

— Мы слишком давно не интересовались тем, что происходит в мире, — объявил Ата. — Я положил конец нашему неведению.

Толстяк нахмурил брови.

— И как же ты это сделал?

— Мои лучшие воины с риском для жизни пересекли земли, на которых хозяйничают египтяне, прошли через пустыню и достигли Авариса.

— Я никому не давал права на подобные действия, — возвысил голос правитель Кермы.

— Не сомневаюсь, что вы одобрите их, господин. Конечно, вы были вправе медлить и выжидать, но настало время укрепить нашу дружбу с гиксосами и отобрать обратно потерянные земли.

— Ты сошел с ума, Ата!

— Мои посланцы сообщили владыке гиксосов, что Керма возобновляет войну против Египта.

Толстяк потерял дар речи от возмущения.

— Как ты посмел?..

— Я уверен, что вы одобрите мои действия, — повторил верховный страж.

— Ты ошибся, жалкий выскочка!

— Тем хуже для вас, господин!

Ата вонзил меч в толстое брюхо Неджеха, опозорившего в его глазах имя владыки.

С угрожающей медлительностью толстяк поднялся со своего ложа.

— Да я тебя раздавлю, подлый червь!

Забыв о смертельной ране, он надвигался на Ату, а тот отступал в растерянности. Как этот бурдюк мог еще двигаться?

Схватив за ножку бронзовый светильник, Ата изо всех сил ударил им Неджеха по голове.

Кровь залила лицо Неджеха, но он остался стоять на ногах.

Ата еще раз ударил его светильником. Неджех покачнулся и упал. Бывший верховный страж мог сообщить народу, что Кермой правит новый царь.


— Крепость Леонтополь перешла в руки египтян, — сообщил Хамуди владыке, сидевшему в глубоком кресле с грубо выточенными подлокотниками.

— Ничего страшного.

Ноги у Апопи отекли и болели, щеки еще больше обвисли, голос был едва слышен. Правитель больше не покидал своего тайного покоя, переступать порог которого имел право только верховный главнокомандующий Хамуди.

— Следом за Леонтополем пал и Гелиополь, — прибавил Хамуди.

«Теперь, — подумал владыка гиксосов, — Яххотеп знает, что священное древо отказалось принять мое имя, и я не стал настоящим фараоном. Она должна умереть».

— Мы не имеем права больше медлить, господин. Царица продвинулась слишком далеко. Мы должны остановить ее немедленно. На равнинах Дельты наши колесницы в один миг уничтожат войско египтян.

— Не мешай ей, пусть дойдет до Авариса, — прохрипел Апопи. — Все происходит так, как я задумал, шаг за шагом. Именно здесь Яххотеп попадет ко мне в руки. Здесь, а не где-нибудь еще. Пусть она расходует силы на бесполезные победы, она слабеет и становится все более уязвимой.

— Господин, но…

— Довольно, Хамуди. Я хочу отдохнуть. Сообщи мне, когда Яххотеп будет у ворот моей столицы.


Хамуди кусал губы от ярости. Разве объяснишь слабоумному старику, потерявшему чувство реальности, как близка опасность? Да, еще недавно главный казначей сам был против военных действий. Но с тех пор все переменилось. Теперь Яххотеп и фараон Яхмос стояли во главе настоящего войска, которое завладело крепостью Леонтополь, считавшейся неприступной.

Замысел мятежников был ясен. Они собирались уничтожить одну за другой все твердыни гиксосов и осадить Аварис, когда он останется без поддержки.

Ждать — значит обречь себя на гибель. Вторгнувшись на равнины Дельты, египтяне допустили роковую ошибку. Хамуди, предводитель гиксосского войска, здесь и расправится с ними.

Но без приказа верховного правителя нельзя бросить в бой смертоносные колесницы!

Слова Имы всплыли в памяти Хамуди, и он погрузился в глубокое раздумье. Слуга потревожил его, сообщив, что в Аварис прибыли посланцы царя Кермы. Что ж, он воспользуется возможностью разрядиться на этих трусах, которых Яххотеп превратила в стадо баранов!

— Господин, царь Кермы передает вам свой привет, — произнес посол, молодой человек с мужественным лицом, стройный и сильный.

— Этот трус, который умеет только обжираться и развратничать? — презрительно спросил Хамуди.

— Неджех мертв, царь Ата не похож на Неджеха. Во главе воинства Кермы он разорвет аркан, который набросили на шею нашего народа.

— Ата собирается воевать с египтянами?

— Сначала он вернет себе земли Нубии, а затем завладеет Южным Египтом при условии, если вы дадите ему на это разрешение.

Хамуди думал не долго:

— Я даю ему разрешение.


— Господин, мы заметили разведчиков-египтян, — доложил Хамуди Апопи.

— Наконец она здесь! — воскликнул старый владыка. — Иди! Иди скорее ко мне, Яххотеп.

Вынести полный ненависти взгляд Апопи было невозможно.

— Не пойти ли нам в храм Сета? Пусть он обрушит свой гнев на наших врагов, — предложил главнокомандующий.

— Яххотеп умеет противостоять Сету, но ты прав, мы не должны пренебрегать столь могущественным союзником. Пусть яростная буря обрушится на египтян, пусть небесный огонь уничтожит часть их кораблей.

Хамуди помог владыке подняться и поддерживал его при ходьбе. Выйдя за порог крепости, правитель гиксосов уселся в носилки. Он не заметил тайного знака, который главный казначей подал старшему среди пиратов-киприотов.

Хамуди раболепно поддерживал Апопи, когда тот садился в барку, чтобы пересечь рукав Нила и доплыть до острова, где воздвигли храм Сету.

— Гребцы не из моих телохранителей, — заметил Апопи.

— Да, господин, они из моей личной охраны.

— Что это значит, Хамуди?

— Что я забираю власть.

— Ты потерял голову, как Яннас?

— Яннас пропустил нужный миг. Я не совершу такой ошибки.

— Ты слишком ничтожен, мой друг, и всегда останешься ничтожеством, несмотря на тщеславие, богатство и хитроумные козни.

От голоса и взгляда Апопи кровь стыла в жилах Хамуди, руки и ноги отказывались повиноваться.

Но оскорбление привело его в ярость, которая придала ему сил. Он нанес удар прямо в лицо Апопи. Из носа и разбитой губы властителя потекла кровь.

С той же яростью он вонзил кинжал в сердце владыки гиксосов. Старик завалился на бок. Хамуди подхватил его, вытащил кинжал и ударил им еще раз, в спину.

Выпрямился и посмотрел на труп.

— Гребите, — приказал он своим телохранителям.

Барка причалила к берегу.

— Положите эту падаль на алтарь Сета и сожгите ее.

— Он еще шевелится, — испуганно проговорил один из гребцов.

Хамуди выхватил весло и ударил правителя раз, другой, третий, а потом принялся молотить веслом, пока не превратил тело в кровавое месиво.

Однако у Апопи приподнялась правая рука.

«Он носит амулеты, они охраняют его», — сообразил Хамуди.

Он разглядел анх, знак жизни, висевший на золотой цепочке, и золотое кольцо с аметистовым скарабеем на мизинце левой руки.

Главный казначей сорвал амулеты и растоптал их.

Рука старика упала. Он был мертв.

— Сожгите его! Быстро!

Дым, поднявшийся над храмом Сета, распространял зловоние.

46

— Свершилось, — сообщил Хамуди своей супруге, госпоже Име.

— Значит ты… владыка гиксосов?!

— Да, и все должны беспрекословно мне повиноваться.

— Великолепно, я очень рада. Но… как дурно от тебя пахнет! Ты весь покрыт черной копотью! Иди немедленно вымойся. Я прикажу принести лучшего вина. А я… Я теперь правительница!

Оставив Иму мечтать о величии, Хамуди поспешил собрать в зале приемов всех военачальников и сановников.

— Владыка Апопи скончался, — объявил он. — Я исполнил его последнюю волю: он повелел сжечь свое тело на алтаре бога Сета. Перед смертью он назначил меня своим преемником и хранителем величия царства гиксосов.

Кто посмел бы оспаривать власть у верховного командующего и главного казначея? Кто мог противостоять ему после того, как он избавился от всех неугодных ему людей и завладел казной? Нет, у Хамуди не было соперников.

Неуверенно пошатываясь, словно выпил слишком много вина, Хамуди вошел в покои Апопи. Стражу, охранявшую их, уничтожили тем же утром его личные телохранители, пираты-киприоты. Госпоже Аберии Хамуди приказал отправить на каторгу всех слуг прежнего владыки гиксосов. «Только новое!» — таков был девиз Хамуди, относившийся не только к людям, но и к вещам. Сама память о деспоте должна была исчезнуть. Единственное, что Хамуди оставил нетронутым, были росписи, сделанные художником-критянином, — они нравились новому правителю свежестью красок.

Госпожа Има бегала из комнаты в комнату, плакала, смеялась, вскрикивала, обнимала одну служанку, хлестала по щекам другую, бросалась ничком на постель, вскакивала, требовала принести ей воды, забывала ее выпить, вдыхала веселящую травку, рвала в клочки свои наряды.

— Наконец-то! Я — правительница! Ты только представь: я — правительница!

Она бросилась мужу на шею, но он ее оттолкнул.

— Впереди у нас много работы. Прежде всего мы должны избавиться от недовольных. Ты будешь следить за каждым, кто живет и служит в крепости. Малейшее подозрение, и негодяй попадет в руки Аберии, которая избавит нас от него.

Отдав распоряжения супруге, Хамуди отправился в зал приемов на военный совет, где его уже дожидались военачальники и флотоводцы. Пока гиксосы будут отвоевывать у египтян Леонтополь, Гелиополь и Мемфис, нубийцы под предводительством нового властителя Кермы нападут на Верхний Египет. Действуя с двух сторон, они зажмут Яххотеп в тиски.

Хамуди хотел заполучить Яххотеп живой. Для нее главный казначей придумает самые изощренные пытки. Ей он уготовит медленную смертью в нестерпимых мучениях.

Углубившегося в мечты правителя посмел потревожить старый вояка, поставленный им во главе флота.

— Господин, египтяне! — сообщил он.

— Какие еще египтяне? — рассердился Хамуди.

— Египтяне здесь, в Аварисе.

Старый дурак рассказывал ему сказку, которую выдумал сам Хамуди, чтобы выманить Апопи из крепости.

— Возвращайся на свой пост, — приказал он флотоводцу.

— Вы не поняли меня, господин. Египтяне напали на Аварис.

— Ты бредишь, старик! Наши дозорные давно бы предупредили нас!

— Они не сделали этого, потому что египтяне подошли не с юга, а с севера.

— Не может такого быть!

— Мы ждем ваших распоряжений, господин!


К чему приготовились гиксосы? Они собирались защищаться от нападения египетских кораблей, которое с таким успехом осуществил фараон Камос. Но замысел царицы Яххотеп был совсем иным — корабли, колесницы и пехотинцы должны были одновременно атаковать Аварис с разных сторон. Она решила бросить в битву все силы египтян, но сначала необходимо было уничтожить все сторожевые посты врага.

Поручив это задание Афганцу и Усачу, царица занялась безопасностью фараона Яхмоса. Если гиксос-убийца по-прежнему находится рядом с ними, то он попытается уничтожить фараона прежде, чем войско освободителей двинется на приступ. Весельчак Младший неотлучно следовал за Яхмосом.

— Вот и Аварис, — произнес Эмхеб не без волнения.

Наконец-то Яххотеп видела перед собой столицу царства тьмы.

И Яххотеп, и Яхмос были потрясены величиной города, простором его гаваней, а главное — мощью крепости. Никакая другая не могла сравниться с этой.

Страх проник в сердца египтян — боевые корабли гиксосов и колесницы, выстроившиеся на восточном берегу, показались им неисчислимыми.

Они были готовы встретиться с врагом лицом к лицу, но не ждали, что враг окажется таким опасным.

— Нас ждет смерть, — предупредил побледневший хранитель царской печати Неши.

— Что думают самые отважные воины нашего войска? — спросила Яххотеп.

— Хранитель царской печати сказал правду, — подтвердил Усач.

— В этот единственный раз оказался прав и мой друг, — сумрачно пошутил Афганец.

— Лучше вовремя отступить, чем погибнуть, потерпев поражение, — заговорил градоправитель Эмхеб. — Я знаю, что вы никогда не отступали, госпожа, но никто не осудит вас, если на этот раз вы сделаете это.

Флотоводец Хонсухотеп не произнес ни слова, но его молчание красноречиво свидетельствовало о согласии с боевыми товарищами.

Зато в глазах своего сына Яхмоса царица прочла совсем иное решение.

— Взгляните на гиксосов, — заговорил фараон, — они мечутся, как затравленная дичь. Наш замысел великолепен. Благодаря ему мы не останемся в проигрыше из-за недостатка колесниц или ратников. Пусть каждый немедленно займет свое место. Как только загремят барабаны, отряды двинутся в наступление.


Хамуди не испугался, не пал духом.

Необходимость вступить в неизбежный бой с египтянами привела его в такую ярость, что силы его утроились. Он распоряжался с таким напором, что мигом подтянулись и офицеры, а вслед за ними и рядовые воины. В самом деле, чего им бояться? Разве гиксосы не превосходят во всем своего противника? Разве неприступный Аварис можно взять штурмом?

Это будет решающее сражение, и гиксосы его непременно выиграют.

Вдохновленные пылом нового полководца, защитники Авариса приготовились к битве. Возничие и лучники заняли свои места на колесницах, гребцы и воины — на кораблях. Стрелки с луками поднялись на башни и стены крепости.

Главный корабль египетского флота «Золотой сокол» в сопровождении других боевых кораблей вошел в канал, ведущий к пристани.

Фиванцы совершили ту роковую ошибку, которую так ждал Хамуди.

Яхмос пошел по стопам своего старшего брата Камоса и собирался завладеть гаванью, которая станет могилой для флота египтян.

Однако под настойчивую, непрекращающуюся дробь барабанов «Золотой сокол» остановился на половине дороги, а следовавшие за ним корабли свернули в северный канал, готовясь перекрыть путь судам гиксосов.

За этой дурной неожиданностью последовала другая с главного корабля на берег выехала запряженная парой лошадей колесница, на которой были изображены связанные, стоящие на коленях гиксосы. Правил ею сам фараон, увенчанный белой короной Верхнего Египта.

Им удалось смастерить колесницу? — не поверил собственным глазам Хамуди.

И не одну, — мрачно сообщил офицер, командующий пехотинцами. — Они смастерили их сотни!

Мчащиеся на полной скорости колесницы египтян врезались в колесницы гиксосов.

47

Яххотеп понимала, что только неожиданное и одновременное наступление колесниц, лучников, кораблей и пехотинцев может дать фиванцам надежду на успех.

Главный корабль египтян со своей свитой служил лишь приманкой для гиксосов. Враги сочли его легкой добычей и ошиблись. Бой завязался яростный, а тем временем другая часть египетских кораблей, заняв северный канал, разделила вражеский флот пополам.

Пехотинцы под командованием градоправителя Эмхеба и Яхмеса, сына Абаны, неожиданно подплывали на легких лодках к неповоротливым судам гиксосов и брали их на абордаж.

Воодушевление египтян и маневренность их кораблей позволили им сражаться с опасным противником на равных.

Но исход сражения под Аварисом зависел не от флота. Чьи колесницы победят — вот что решало битву.

Гиксос, начальник колесничих, сначала несказанно удивился появлению на равнине небольших колесниц, в каждой из которых мчались лишь два человека. И тут же послал против них самый мощный отряд, чтобы раздавить и уничтожить дерзких.

Следуя приказу Яхмоса, египтяне избегали прямого столкновения с тяжелыми колесницами врага. Разделившись надвое, они освободили им дорогу и принялись с боков обстреливать их. Стрелы не пролетали мимо цели. Лошади падали на скаку. Однако в первую очередь египетские лучники стремились поразить возниц. Потеряв управление, лошади неслись вперед, сталкивались с другими колесницами и опрокидывали их. Сумятица нарастала. Усач и Афганец, в совершенстве овладев искусством управления колесницами, выглядели в этой битве умелыми охотниками.

Ржание лошадей, вопли раненых воинов. Смешав ряды врага, египтяне окружили гиксосов и не давали им ни мгновения передышки.

Когда Яххотеп увидела, что на помощь первому отряду двинулся второй, она поняла, что решающая минута настала. Смогут ли изнуренные тяжелой битвой египтяне выдержать следующий натиск?

Но колеса для второго отряда колесниц делал Арек. Он не зря старался, подтачивая и подпиливая спицы, — как только лошади взяли с места, колеса стали отваливаться. Вместо того чтобы прийти на помощь товарищам, отряд разнес свой собственный лагерь, так что защищать его стало невозможно.

Яхмос служил примером своим воинам, египтяне берегли и силы, и лошадей. Они не расточали стрел впустую, каждый выстрел, каждый бросок копья уносил жизнь врага.

В морской битве богиня удачи перелетела на сторону гиксосов. Они дважды отбросили лезущих на абордаж воинов фараона, и теперь, превосходя их числом, собирались окончательно их уничтожить. Египтянам очень помогли бы корабли Хонсухотепа, но флотоводец не мог оставить северный канал, иначе суда гиксосов вновь объединились бы, и подход к Аварису оказался бы в их руках.


Кошечка прокалила на огне нож и прижгла рану Афганца, который получил удар мечом в левый бок. Как ни был привычен к боли испытанный ратник, он не удержался от глухого стона.

— Тебе повезло, — утешила Афганца Кошечка. — Смотреть страшно, а заживет быстро.

— Когда ты окажешь помощь мне? — жалобно спросил Усач.

— Тебе повезло еще больше, у тебя не раны, а царапины.

— Но я весь в крови, я могу умереть.

— А я сначала должна помочь тем, кто получил серьезные ранения. Ты и все, кто в состоянии ходить, помогайте мне!

Раненых вокруг было без счета, и Кошечка вместе со своими помощницами сбивалась с ног. Ценой немалых потерь египетские колесницы одержали свою первую большую победу.

Однако особой радости ратники освободительного войска не испытывали — крепость оставалась недостижимой и давила сверху, угнетая всех.

Настало время выслушать донесения — царица и фараон с огромным вниманием слушали их под навесом, сооруженным на палубе передового корабля.

— Мы потеряли четвертую часть колесниц, — сообщил хранитель царской печати Неши, — но и у гиксосов забрали немало. Наши воины держались великолепно — стойко и мужественно. С завтрашнего дня мы приступим к обучению новых возничих вместо тех, что были убиты. На близлежащих равнинах в изобилии растет трава, поэтому лошади будут сыты.

— Неши сказал все, нам прибавить нечего, — подтвердил Усач, и Афганец согласно кивнул.

— Как твоя рана? — обеспокоилась Яххотеп.

— Ещё несколько дней она будет стеснять меня, но не помешает обучать возничих.

— Десять вражеских кораблей выведено из строя, часть из них пошла ко дну, другие нуждаются в серьезной починке, — начал свой доклад флотоводец Хонсухотеп. — У гиксосов погибло много матросов, гребцов, пехотинцев. Их потери гораздо тяжелее наших, которые, впрочем, тоже достаточно велики. Наш флот сосредоточен теперь в северном канале. Но я не советовал бы немедленно начинать штурм Авариса, мои люди на последнем издыхании.

— Мне понадобится время, чтобы организовать службу снабжения, — снова заговорил хранитель царской печати Неши, — а здесь это будет нелегко. Но наши смельчаки должны досыта питаться и спать в сносных условиях.

— Никуда не годятся наши переносные лестницы, — подал голос градоправитель Эмхеб. — Стены крепости здесь слишком высоки, и в отличие от Леонтополя, лучники могут прятаться за выступающие зубцы. Оставаясь недосягаемыми для нас, они будут расстреливать наших воинов, когда те попытаются приблизиться.

Яххотеп признала весомость причин, которые не давали египтянам возможности немедленно закрепить успех, бывший пока только половиной победы.

— Меня беспокоят отряды гиксосов, которые находятся на востоке Дельты и в Сиро-Палестине. Правитель гиксосов призовет их на помощь, чтобы освободить Аварис, и с войском такой численности нам уже не сладить.

— Но мы не можем и отступать, — твердо заявил фараон Яхмос. — Мы должны завладеть Аварисом любой ценой.

— Таково и наше самое заветное желание, — подтвердил градоправитель Эмхеб, — но согласимся, что осада будет долгой, очень долгой.

— А пока всем нам нужно отдохнуть и подумать, — завершила нелегкий разговор Яххотеп.


Что за странная ночь! Небо в крупных звездах принадлежало Нижнему Египту, а черная плодородная земля, каналы и рукава Дельты, кусты и злаки — властителю тьмы.

Яххотеп вспомнила старшего сына Камоса: он первым с ничтожными силами отважился напасть на Аварис и сумел нанести немалый урон его торговой гавани. Если бы не лазутчик, подосланный гиксосами, юный фараон нанес бы врагу ощутимые потери. Но и он остановился в бессилии у подножия крепости.

Когда на пути египтян вставало препятствие, царица всегда находила средство обойти его или преодолеть. Но на этот раз оно выглядело непреодолимым. И все-таки Яххотеп знала с юности, что там, где дороги нет, ее нужно проторить.

Мысли Яххотеп витали среди звезд, где обитали теперь Секненра и Камос. Она направлялась к шатру Яхмоса, желая проверить, как охраняют фараона.

Во время сражения тайный враг ничего не мог поделать. Отряд фараона состоял из самых верных и преданных ему людей, которые были ему лучшей защитой. Весельчак Младший лежал у входа в шатер и сразу же открыл оба глаза.

Пищу и напитки, которые подносили государю, пробовали два доверенных человека, вызвавшиеся на эту роль добровольно, так что отравить фараона было невозможно.

Дневная и ночная барки вновь пришли в равновесие. Яххотеп увидела, как солнечный диск погрузился в темноту и как возродился на востоке, победив змея тьмы.

На заре царица приняла решение.

Войско свободы возьмет Аварис или погибнет.

48

Не только офицеры, но и простые ратники-гиксосы пользовались дурманящими травками Хамуди. Одних они избавляли от страха перед египтянами, другим придавали еще больше храбрости, вселяя решимость сражаться разом с десятком врагов. Чтобы избежать паники, Хамуди раздавал наркотики и жителям Авариса.

Не было сомнения, что царица Яххотеп и ее сын Яхмос хотят одного — взять крепость. Но что они могли? Проникнуть в город у них не было никакой возможности. Осада была заранее обречена. За это время подоспеет подкрепление из других городов Дельты, подойдут хананеи, и с армией освобождения будет покончено раз и навсегда.

С высоты главной дозорной башни Хамуди наблюдал за противником, поведение которого показалось ему очень странным. Лучники и пехотинцы грузились на корабли, один за другим уплывавшие по каналам к бухте.

На носу передового боевого судна стоял фараон Яхмос, его легко было узнать по белой короне.

«Они решили уничтожить мой флот, — сообразил новый правитель, — и тогда уже окружить Аварис».

— Найди мне самого искусного лучника, — приказал он офицеру, который сопровождал его. — Пусть возьмет легкую лодку с двумя гребцами и подплывет на расстояние полета стрелы к неосторожному царьку.


Яхмес, сын Абаны, командовал кораблем, который в знак освобождения славного города окрестили «Сияющий в Мемфисе». Его лучники, самые искусные в египетском войске, сеяли смерть в рядах противника, облегчая путь тем, кто брал вражеские корабли на абордаж. Египтяне уже успели захватить два корабля гиксосов.

Яхмес, сын Абаны, заметил небольшую лодку, скользившую между кораблями. Трое мужчин, обнаженных по пояс, сидели в ней. Двое из них гребли что было сил.

Но вот они стали грести гораздо медленнее.

Третий мужчина поднялся во весь рост и достал из колчана стрелу. Тогда-то Яхмес, сын Абаны, заметил, что взор лучника направлен в сторону передового корабля.

Фараон! Стрелок-гиксос собирается убить фараона, чья белая корона так ослепительно сияет в лучах солнца.

У Яхмеса не было времени даже прицелиться. Стрела просвистела у виска гиксоса, и тот выронил лук.

Постояв секунду, он прыгнул за борт.

Яхмес, сын Абаны, опасаясь новой смертоносной попытки, покончил с обоими гребцами. Мысль о том, что жалкий червяк посмел посягнуть на жизнь фараона, привела его в ярость. Он бросился в воду и поплыл, догоняя беглеца.

Будучи хорошим пловцом, он очень быстро настиг гиксоса, оглушил ударом кулака, а уж потом вытащил на берег и взвалил себе на плечо, будто мешок с товаром.

Придя в сознание, пленник попытался завладеть кинжалом Яхмеса, висевшим у него на поясе. Тогда Яхмес, сын Абаны, распластал его на земле, отсек ему правую кисть и хорошенько отколотил.


— Военачальник Яхмес, сын Абаны, жалую тебя золотом доблести, — провозгласил фараон, надевая на шею офицера золотую цепь.

Яхмес успел прославиться в египетском войске, на его счету был не один захваченный вражеский корабль. Он и сейчас не мог дождаться, когда же возобновятся яростные и кровопролитные сражения.

Он низко поклонился:

— Могу ли я просить о милости, господин?

— Разумеется.

— Я прошу у вас чести стать вашим главным телохранителем. Пусть я буду первым, кто отвечает за вашу жизнь при всех обстоятельствах.

— После подвига, который ты совершил, я охотно соглашаюсь удовлетворить твою просьбу.

Царица Яххотеп нахмурилась.

А что, если Яхмес, сын Абаны, и есть тайно проникший к ним сторонник гиксосов? Что, если его подвиг всего лишь уловка, направленная на то, чтобы расположить к себе фараона и завоевать его доверие? Став отныне самым близким спутником фараона, рано или поздно он сумеет его уничтожить.

Но тут же царица отмела от себя нелепые подозрения. Яхмес, сын Абаны, служил в войске свободы еще подростком. Десятки раз, не щадя жизни, он отважно сражался против гиксосов. Но царица не могла не напомнить сыну об осторожности.

— Сейчас мы расспросим твоего пленника, — сказал фараон.

Гиксос смотрел на свою изуродованную руку и не отваживался взглянуть на царя Египта.

— Твой чин и должность.

— Первый лучник в отряде, охраняющем подступы к крепости.

— Опиши нам, как она выглядит изнутри.

— Я там никогда не был. Но знаю, что в крепости достаточно воинов и продовольствия, чтобы она продержалась долгие годы.

— Кто дал тебе приказ стрелять в фараона?

— Хамуди. Верховный владыка Хамуди.

— Ты хочешь сказать Апопи?

— Нет, Апопи умер. Главный казначей убил его и сжег на алтаре Сета. Теперь он сам стал верховным правителем.

— Мы сохраним тебе жизнь, если ты отправишься к Хамуди и скажешь ему, что фараон тяжело ранен.

— Ни за что, господин! — вскрикнул гиксос. — Хамуди не поверит мне. Меня бросят в лабиринт или на арену к быку.

Пленник подробно рассказал об изощренных пытках лабиринта и об играх с быком.

— Лучше убейте меня сразу, — умолял он.

— Когда мы одержим победу над Аварисом, ты станешь слугой Яхмеса, сына Абаны, — решила Яххотеп.

Все сторожа оружейных складов в Аварисе, надышавшись парами дешевой травы, видели сны, в которых стрелы и копья египтян никому не причиняли вреда.

Все наслаждались грезами, кроме Арека.

Молодой бунтарь был отрезан от внешнего мира, и, несмотря на это, ликовал. Наконец-то египтяне осадят Аварис! И хотя Хамуди в ярости становился опасным животным, без Апопи гиксосы стали слабее.

Теперь Арек портил не колесницы, а луки. Один раз натянешь тетиву, и лук сломался.

Портить луки было легче, чем колеса, но рисковал Арек больше, потому что оружейному мастеру не полагалась находиться на складе. Арек дожидался, пока сторожа крепко заснут, снимал засовы и работал ночь напролет.

— Что ты тут делаешь, паренек?

Арек замер.

Он узнал хрипловатый голос начальника оружейной мастерской. Тот был родом из Азии, и травка действовала на него слабее, чем на других.

— За ужином я заметил, что ты обошелся без травки, меня это озадачило. А что ты здесь делаешь? Тебе ведь нельзя здесь находиться.

— Я… я хотел взять лук.

— Это кража. А кража оружия во время войны — преступление.

— Отпусти меня, и я тоже тебе когда-нибудь помогу.

— Нет, я-то человек честный. Ты отправишься со мной в крепость и все объяснишь нашему новому владыке. Если у тебя есть тайны, он живо о них дознается. А меня отблагодарит.

Арек кинулся вперед, оттолкнул азиата и бросился бежать.

Начальник мастерской кликнул на помощь стражу, что несла дозор на пристани.

Стражник метнул копье — и боль обожгла плечо Арека. Превозмогая ее, юноша бросился в воду канала.

Бросился в объятия смерти, как в объятия друга: плавать Арек не умел.

49

С затуманенным взглядом, едва держась на ногах, госпожа Има повисла на руке своего супруга.

— Господин мой, мы в самом деле в безопасности?

— Мне кажется, ты злоупотребляешь опиумом.

— Зато мне ничего не страшно. Никто в Аварисе не боится египтян. Ты — сильнее всех, ты — единственный властитель всех земель. А я тебе помогаю. С подругой Аберией мы скоро изничтожим всех врагов и предателей.

— Очень рад. Если у вас нет доказательств, выбирайте виновного наугад, собирайте всю семью, казните на глазах близких. Каждый должен почувствовать, что Хамуди недосягаем и власть его беспредельна.

Има пришла в восторг, мучить и издеваться было для нее любимой забавой. Она поспешила к Аберии, чьи мощные руки с такой легкостью расправлялись с хрупкими человеческими жизнями.

Хамуди отправился на военный совет.

— Сражение на воде продолжается и становится все яростнее, — сообщил один из военачальников. — Вопреки нашим предположениям Яххотеп и Яхмос не думают брать крепость. Они хотят уничтожить наш флот, это их единственная цель. Но стало совершенно бессмысленно подсылать к фараону убийц, он ведет себя гораздо осторожнее и прячется.

— Пусть дозорные сменяются каждые три часа, — распорядился Хамуди. — Пусть на стене и башнях дежурят самые искусные лучники.


Яххотеп, градоправитель Эмхеб и флотоводец Хонсухотеп вели бои на воде, стараясь не только выстоять, но и победить. Фараон Яхмос в это время находился далеко от Авариса. Он раскинул лагерь на тропе Вади Тумилат, по которой шли караваны со съестными припасами. Под охраной Весельчака Младшего и Яхмеса, сына Абаны, нового начальника царских телохранителей, он должен был перекрыть торговый путь, чтобы столица лишилась помощи Ханаана и востока Дельты.

Караваны отныне должны были снабжать продовольствием войско египтян. Усач со своим отрядом мог дать отпор колесницам хананеев, а Афганец вступил бы в бой с гиксосоми Дельты.

Благодаря почтовым голубям фараон поддерживал связь со всеми отрядами и готов был поспешить туда, где больше всего нужно было подкрепление.

Подвижность и маневренность выручали малочисленное египетское войско. Меч Амона под лучами палящего солнца распространял такое ослепительное сияние, что каждый ратник ощущал необычайный прилив сил.


Ни времена года, ни месяцы, ни дни, ни ночи, ни часы не имели теперь значения. Важна была только победа под Аварисом. На воде египтяне понемногу одолевали противника. Яххотеп, отправив Кошечку с Яхмосом, сама занималась теперь ранеными, а они все как один спешили вернуться в боевые ряды. Цель была так близка, что ни один египетский ратник не желал отказаться от нее, а мрачная враждебная крепость по-прежнему нависала над копошащимися внизу людьми.

— Нам удалось потопить лучшие корабли гиксосов, — сообщил градоправитель Эмхеб. — Наше преимущество на воде теперь неоспоримо.

Эмхеб еще не кончил говорить, когда на плечо Яххотеп уселся Плутишка. Царица, по своему обыкновению, сначала ласково погладила голубя, а потом уж сняла с лапки драгоценное послание.

Она ни на секунду не забывала о сыне, моля богов защитить его от всех напастей. Как забыть сражение, в котором погиб ее супруг? Его предали, его убили. Теперь рискует жизнью Яхмос, но другого выхода нет. Если не перекрыть путь, по которому течет помощь в Аварис, войску египтян никогда не одержать победы. Пока Яххотеп удавалось задуманное. Судя по всему, она сумела убедить Хамуди, что египтяне, добравшись до Авариса, стремятся доказать превосходство своего флота.

Градоправитель Эмхеб не скрывал нетерпения:

— Какие новости, госпожа?

— Подкрепление, посланное из Ханаана, вынуждено было отступить.

— А гиксосы Дельты?

— Их атака тоже была отбита, но наш отряд колесниц понес тяжелые потери. Фараон просит нас помочь ему людьми и оружием.

— Мы можем послать ему подмогу, но это сильно ослабит нас. Если гиксосы задумают сделать вылазку из крепости, мы рискуем быть разбитыми.

— Значит, Эмхеб, нам нужно покончить с флотом гиксосов!

Увидев в руках Яххотеп жезл, украшенный сердоликом, олицетворяющий могущество Фив, египтяне забыли о ранах и усталости. На открытом водном пространстве и в каналах корабли армии освобождения вступили в яростный бой с противником. Флотоводец Хонсухотеп, раненый копьем в бедро, отрубил руки последнему капитану-гиксосу, который не выпускал руля и сражался не на жизнь, а на смерть.


— Господин! Не пора ли нам перейти в наступление? — предложил один из военачальников Хамуди.

— Ни в коем случае! — возмущенно ответил Хамуди. — Неужели ты не понимаешь, что египтяне только этого и ждут? У нас не осталось ни одного судна, зато корабли Яххотеп следят теперь за всеми водными путями! Аварис окружен. Если мы выпустим колесницы, они попадут в западню. Наше единственное спасение — прятаться за стенами крепости.

«Где яростный бич войны, который все сметает на своем пути?» — этот вопрос задавал себе не только военачальник, но и все его товарищи.

— Есть ли известия от наших войск в Ханаане и в Дельте? — спросил Хамуди.

— Пока нет, но наверняка мы очень скоро получим их.

— Может быть, египтяне перехватывают наших посланцев с Севера?

— Очевидно, так оно и есть, господин. Ни одно донесение не дошло за это время до Авариса. Но пройдет немного времени, и наши воины, неисчислимые, как саранча, набросятся на египтян.

Чтобы немного развеяться и отдохнуть, Хамуди пожелал присутствовать при казни недовольных.

Госпожа Аберия с возрастающим наслаждением душила предполагаемых предателей, как цыплят.


Царица Свобода каждый день делила трапезу со своими воинами — немного сухой рыбы или свинины, лук, чеснок, лепешка, виноград и легкое пиво. Удостоившись чести сидеть за одним столом с царицей, каждый чувствовал себя сильным и мужественным.

— Гиксосам не по зубам наша пища, — смеялся один из пехотинцев. — Они боятся есть свинину. А я вот мечтаю о хорошем жарком из поросенка с чечевицей!

— Спасибо тебе, ратник. Ты подарил мне превосходную мысль. Теперь я знаю, что делать, чтобы мое письмо дошло до правителя гиксосов Хамуди.

Пехотинец не понял, что имела в виду Яххотеп. Приятели посмеялись над ним, но царица не шутила. Она приказала сделать бурдюк из свиной кожи и поместила в него табличку с иероглифами.


— Приближается корабль! — закричал гиксос-дозорный.

Все лучники на крепостной стене заняли боевые позиции. Дождь стрел обрушился на судно, но оно продолжало двигаться вперед, пока не ткнулось носом в пристань немного севернее крепости.

— Не стрелять, — отдал приказ Хамуди.

— А ведь это наш корабль, — заметил один из лучников, — только на борту ни одного человека.

— Зато посмотрите, что у него на мачте!

На верхушке мачты был привязан деревянный гиксос в черной кирасе и с бурдюком на голове.

— Похоже, это послание врага, — высказал свое мнение офицер.

— Так иди, получи его, — распорядился правитель.

— Я…

— Ты осмеливаешься мне возражать?

Выбор был невелик: умереть под пытками или от стрел египтян. Офицер предпочел вражеские стрелы. Он спустился со стены при помощи веревки. Очутившись внизу, несказанно удивился, что еще жив, потом влез на верхушку мачты и снял оттуда бурдюк.

Перед Хамуди он предстал живым и здоровым, не получив ни одной царапины.

— Не прикасайтесь к бурдюку, господин, не марайте рук! Он сделан из свиной кожи!

— Открой его.

Офицер вытащил из бурдюка послание и с брезгливым отвращением положил на край зубца.

Яххотеп извещала Хамуди, что отныне он не может рассчитывать на подкрепление, так как войска, спешившие на помощь Аварису с севера, были остановлены фараоном Яхмосом.

— Дай-ка мне бурдюк и полотенце.

Офицер повиновался.

— От тебя воняет свиньей, ты превратился в свинью!

Взяв полотенцем бурдюк и не запачкав рук, Хамуди нахлобучил его на голову воина и столкнул того со стены в пустоту.

50

Что делать, чтобы сдвинуться с мертвой точки?

Хамуди чувствовал себя в безопасности за могучими стенами крепости и издевался над египтянами, у которых было слишком мало сил, чтобы пойти на приступ. Месяцы, даже годы мог стоять фараон Яхмос под стенами Авариса, довольствуясь лишь тем, что перекрывает дорогу подкреплению, которого ждет Хамуди…

Величавое солнце в золотых и багряных одеждах готовилось кануть во тьму. Поглаживая по холке серого ослика, Яххотеп размышляла, чем помочь сыну. Северный Ветер, уставший от долгих дневных трудов, — целый день он развозил ратникам еду и оружие, — наслаждался покоем. Рядом с другом, не ведавшим предательства, Яххотеп узрела то, чего не видела раньше.

Как только лагерь египтян отошел ко сну, она пригласила к себе флотоводца Хонсухотепа, градоправителя Эмхеба и хранителя царской печати Неши.

— Крепость Аварис невозможно взять из-за заклятия, наложенного Апопи, — объявила царица. — До тех пор пока оно не снято, наши усилия будут тщетны. Мне предстоит обратиться за помощью к предкам. Без их содействия Яхмос не сможет довести до конца войну и объединить белую и красную короны. Поэтому завтра я отправлюсь в путь.

Флотоводец не поверил своим ушам.

— Вы покидаете нас? Или я чего-то не понял, госпожа?

— Я поеду на Остров Огня, и буду молить наших предков прийти на помощь фараону. В мое отсутствие не снимайте осады с Авариса.

— Сколько вам нужно воинов?

— Мне нужно два гребца.

— Вы подвергаете свою жизнь большой опасности, — обеспокоенно сказал Эмхеб.

Яххотеп в ответ только улыбнулась.

— Должны ли мы сообщить фараону о вашем отъезде? — спросил Неши.

— Непременно. Если я не вернусь через двадцать восемь дней, попросите его снять осаду и вернуться в Фивы. Нашей единственной поддержкой останется Амон.


Речной рукав Нила, по которому плыла лодка Яххотеп, питал тучные пастбища, и царица любовалась козами и длинношерстными баранами. Пугаясь приближения лодки, разбегались в разные стороны мелкие зверьки, зато дикие буйволы наблюдали за ней с любопытством, подняв головы над высокой сочной травой. Гребцам постоянно приходилось быть настороже, чтобы вовремя заметить бегемота и нечаянно не потревожить его. Не стоило раздражать и крокодилов, их отгоняли громкими хлопками весел по воде.

Лодка скользила по неглубокому озеру, и в прозрачной воде были видны крупные рыбы, одни из которых плавали стаями, другие лежали на дне. Душистый бальзам, которым Яххотеп и гребцы смазали лицо и руки, спасал их от комаров.

Вода становилась все мельче, а заросли папируса все гуще.

— Плыть дальше на лодке невозможно, придется строить плот, — сказал один из гребцов.

Связав ветки крест-накрест веревками, гребцы сделали раму и покрыли ее связками папируса.

— Вы будете ждать меня здесь, — распорядилась царица и, упираясь длинным шестом в илистое дно, направила плот к мрачным враждебным зарослям.

Множество птиц и мелких хищных животных обитало в этих болотистых местах, постоянно затопленных водой, где растения достигали шестиметровой высоты. Ибисы, удоды, бекасы плодились здесь в неимоверном количестве, несмотря на обилие диких кошек, которые охотились на них.

Внезапно Яххотеп заметила ловушку — натянутую между двух колышков сеть. Царица остановила плот.

Она чувствовала, что за ней наблюдают.

— Покажитесь, — потребовала она.

Их оказалось четверо — четверо полуголых, бородатых рыбаков.

— Надо же! — воскликнул самый старший. — Женщина! В здешних-то местах!

— Не иначе богиня, — предположил рыбак помоложе, с рыжими волосами. — А может… Может, вы та самая царица Свобода, которую так хотят извести гиксосы?

— Вы готовы стать их помощниками? — спросила царица.

— Вот уж нет! Это уж ни за что! Из-за гиксосов мы подыхаем с голоду.

— Тогда довезите меня до Буто.

Рыбаки нахмурились.

— Буто — место священное, туда никому нельзя ходить. Его охраняют чудовища, они пожирают любопытных.

— Вы оставите меня где-нибудь поблизости, в Буто я отправлюсь одна.

— Как пожелаете, но уж очень там опасно. Одних змей сколько кишит!

— У меня есть жезл с сердоликом, он удержит их на почтительном расстоянии.

Подчинившись настояниям царицы, рыбаки помогли ей перебраться в плоскодонку. Лодка с легкостью заскользила по тростниковому лабиринту, одолеть который мог только тот, кто хорошо знал здешние места. В сумерках они доплыли до небольшого холма и устроили там привал — ели жареную на костре рыбу и чуть горьковатые стебли тростника.

— Гиксосы пробовали хозяйничать в этих болотах, — сказал Рыжий, — но никому из них не удалось выбраться отсюда живым. Мы здесь переночуем, а завтра покажем вам дорогу в Буто.


Проснувшись на рассвете, рыбаки недосчитались одного из них.

— Горлопан всегда был со странностями. И уже не раз воровал у нас рыбу, — хмыкнул Рыжий. — Ушел, невелика потеря.

Не один час они с трудом плыли по густым зарослям. Наконец вокруг посветлело. Перед ними открылось просторное озеро, в которое узким языком вдавалась полоска земли.

— Пойдете прямо по этой полосе, она приведет вас в Буто. Мы вас тут подождем, но не очень долго. Имейте в виду, оттуда не возвращаются.

С одним лишь жезлом в руках направилась Яххотеп туда, где обитали души царей первой династии и их божественных предков, в честь которых были воздвигнуты Пе и Нехен, два древнейших города на острове, сотворенном в первое утро мира.

Царица шла быстрым и легким шагом. Было тихо-тихо, не пела ни одна птица, и вода была несказанной прозрачности.

И вот перед ней возник остров, в пальмовой роще которого располагались два святилища. Одно охраняли статуи с соколиными головами, другое — изваяния с головами шакалов.

Как только Яххотеп приблизилась к первому святилищу, из центра его вырвался сноп пламени. Царица остановилась, пламя преобразилось в кобру в короне в виде золотого диска.

Яххотеп стояла перед Оком Ра, источавшим божественный свет.

— Я пришла за помощью к душам предков, — громко произнесла она. — Соедините то, что распалось, о сотворившие твердь из пустоты! Помогите фараону Яхмосу возложить на свою голову двойную корону, на которой да воссияет Око Ра, освещая ему путь.

Воцарилось молчание. Казалось, ему не будет конца.

Оно было таким же глубоким, как Нун, предвечный океан, и из его глубин возник голос предков в сердце Яххотеп.

На конце ее жезла с сердоликом засияла золотая кобра в двойной короне.

Как хотелось Яххотеп подольше задержаться на острове, погрузившись в тишину и мир, что окутывали его! Но ее ждали жестокие битвы.

Она быстро прошла обратный путь.

У окраины зарослей папируса она услышала крики и шум борьбы.

Вода стала красной от крови упавших в нее трех рыбаков.

Из зарослей появился Горлопан, а за ним — стражники-гиксосы в черных кирасах и черных шлемах: он провел их по лабиринту болотных зарослей.

Яххотеп стояла перед ними, и скрыться ей было некуда.

51

Повернуться? Бежать, как затравленный зверь, обратно к острову? И упасть, получив стрелу в спину? Жалкая смерть. Так погибают рабы, а не цари.

Царица шла прямо на гиксосов. На лице ее играла улыбка.

— Это она! — вопил Горлопан. — Она! Царица Свобода!

Яххотеп взглянула на доносчика. Глаза ее потемнели от негодования, и взгляд стал так страшен, что предатель спрятался за спины гиксосов.

Стражники замерли — исполненная величия женщина наверняка владела чарами, против которых их мечи бессильны. Оробев, они отступили на несколько шагов.

— Она безоружна! — шипел сзади Горлопан. — Всего-навсего слабая женщина! Хватайте ее!

Слова доносчика подействовали. Пленница принесет им баснословную награду.

Стражников и царицу разделяло всего несколько шагов, как вдруг появился дельфин и поплыл прямо к Яххотеп. Он смотрел на нее, звал к себе взглядом.

Яххотеп прыгнула в воду.

— Ловите ее! Ловите! — завопил Горлопан.

Но стражники-гиксосы медлили — слишком уж тяжелы были их черные кирасы. Тогда Горлопан сам поплыл за царицей.

Дельфин изящным движением острого плавника полоснул предателя по лицу. Этим плавником он мог бы вспороть и белое мягкое брюхо крокодила.

Гиксосы метали в царицу кинжалы, но она уже встретилась с дельфином, схватилась за него, и он с неимоверной скоростью повлек ее за собой на юг.

Оставшись без проводника, стражники были теперь обречены на мучительную смерть в зеленых зарослях.

Дельфин, повелитель царства рыб, дарит рыбакам, которых удостоил своего покровительства, богатые уловы. Царицу Египта он отвез туда, где ее дожидались гребцы на лодке.


Има с помощью Аберии избавилась от супруги Апопи Танаи. Но подобно старой правительнице, она продолжала уничтожать все египетское. Теперь во дворце запретили пользоваться египетскими кувшинами, оставив только сделанные хананеями, — яйцевидные, с узким горлом и двумя ручками. Каждый год в Аварис привозили не меньше восьми тысяч таких кувшинов. Самые красивые, покрытые розовой глазурью, получали военачальники и сановники.

Старичок-ремесленник, несмотря на запрет изготовлять традиционную глиняную посуду, все-таки лепил ее на своем гончарном круге. Жена соседа-сирийца донесла на него, и Аберия задушила старика на глазах его учеников и друзей.

«Мы окончательно превратились в рабов, нас ждет такая же участь», — одна и та же мысль билась в головах у свидетелей казни.

— Соберемся завтра утром у хромого, — предложил сын несчастного старика.


В домах гиксосов, где теперь вынуждены были прислуживать бывшие ремесленники, оставались в основном жены и дети воинов, безотлучно находившихся в крепости или воевавших в далекой Азии. Хромым называли отца оружейника Арека, который предпочел смерть в водах Нила застенку поработителей. Собрание в его доме означало одно — люди больше не хотели терпеть унижений, они готовы были бороться против обидчиков.

Прошло несколько дней, и правительница вновь согнала бывших горшечников на площадь. Позади нее стояла госпожа Аберия и стражники.

— Вы плохо запомнили полученный урюк, грязные ослы! Кто из вас посмел выставить египетские горшки у дома бунтаря, которого мы только что покарали? Если виновный не признается, мы уничтожим вас всех!

Всемогущество и безнаказанность кружили голову Име. После горшечников, она примется за других ремесленников. Она расправится со всеми! Все будут бояться ее и трепетать перед ней!

— Это сделал я, — признал свою вину сын казненного старика.

— Подойди ближе!

Понурив голову, преступник неуверенно повиновался приказу.

— Ты знаешь, что тебя ждет!

— Помилуйте, госпожа!

— Трусливое отребье, меня тошнит от вас! Вы думаете, что ваша царица Свобода поможет вам? Не надейтесь! Подкрепление уже на подступах к городу, египтяне будут разбиты, а царицу привезут в крепость живой. Она будет пленницей, и я сама, собственными руками, буду пытать ее.

Горшечник бросился властительнице в ноги.

Има плюнула на полуголого нищего.

— Все вы не люди, а жалкие, тощие крысы!

Горшечник внезапно распрямился и полоснул правительницу по горлу куском стекла, который зажал в ладони.

Помогая храбрецу расправиться с Имой, — кровь уже заливала ее белое платье на груди, — сотоварищи накинулись на стражу. Гиксосы настолько привыкли иметь дело с бессловесным покорным стадом, что растерялись и не сразу взялись за оружие. Ремесленникам терять было нечего, они наносили своим врагам удар за ударом.

Не растерялась одна Аберия. Глядя на нее, опомнились и стражники. Вместе они быстро справились с ремесленниками и, скрутив мятежникам руки, повели на расправу.

— Глупой индюшкой была при жизни, глупой индюшкой и померла, — пробормотала Аберия, поглядев на мертвую Иму.


Как только Яххотеп вернулась, Эмхеб тут же известил об этом фараона Яхмоса при помощи Плутишки.

— Души предков покровительствуют нам, — объявила Яххотеп египтянам. — Отныне Яхмос занял свое место на родословном древе. Теперь я должна сообщить правителю гиксосов Хамуди, что его ждет, если он не подчинится воле богов. Идемте поближе к стенам крепости.

Градоправитель Эмхеб невольно побледнел:

— Госпожа! Как вы собираетесь это сделать?

— Пусть для меня построят высокий помост.

Воины принялись за дело. Царица распорядилась:

— Перенесите помост как можно ближе к крепости!

— Это невозможно, госпожа! Тогда в вас полетят стрелы!

— Возможно! Хамуди должен хорошенько расслышать мои слова.


На небольшом и уже переполненном кладбище почти не осталось места, поэтому Хамуди распорядился открыть могилу Танаи и опустить туда Иму. Могилу раскопали, бросили туда Иму в окровавленном платье и снова засыпали землей.

Истеричка немало помогла Хамуди, с увлечением уничтожая его противников. Радовала и порочными, жестокими играми, которые были ему так по вкусу. Но теперь, став верховным владыкой гиксосов, он был рад избавиться от нее. Сотня ремесленников заплатит жизнью за свое преступление, а госпожа Аберия отныне будет всегда при нем, обеспечивая его безопасность.

— Господин! Египтяне приготовились к штурму крепости, — объявил караульный.

Хамуди едва не бросился бегом по лестнице на самую высокую башню.

Действительно, осаждающие столпились внизу, но на значительном расстоянии от стен.

Ближе всех стояла Яххотеп на высоком деревянном помосте.

Царица подняла вверх жезл с сияющим сердоликом.

— Смотри, Хамуди, смотри хорошенько на божественную кобру Буто в двойной короне! Ты можешь сказать, что не видишь ее, но твоему владычеству пришел конец. Если у тебя осталось хоть немного разума, то ты покоришься фараону Яхмосу и будешь просить у него милости. Если же нет, то гневное Око Ра уничтожит тебя.

— Лук! — потребовал владыка гиксосов в ярости.

Яххотеп неотрывно следила за стрелком, который натягивал тетиву, целясь в нее.

— Госпожа! Сойдите с помоста! — молил царицу градоправитель Эмхеб.

Царица продолжала стоять, высоко подняв жезл с сердоликом и сияющей золотой коброй.

В тот миг, когда тетива натянулась до предела, лук треснул и распался.

Теперь не только египтяне, но и гиксосы знали, что божественное Око Ра защищает царицу Яххотеп и фараона Яхмоса.

52

Ошеломленные Афганец и Усач переглянулись.

Они опять отбили атаку колесниц хананеев, в третий раз за последние десять дней.

И они сами, и их воины были изнурены до предела, и все-таки находили силы сражаться. Хорошо себя чувствовали до сих пор только лошади, которые беспрекословно повиновались возничим. Между ними и людьми возникло удивительное взаимопонимание, благодаря которому удавалось справиться с самыми неприятными неожиданностями.

— Каковы наши потери? — с беспокойством осведомился фараон Яхмос.

— Чудо из чудес, — ответил Афганец, — всего-навсего десять убитых. Зато противник потерял тридцать колесниц, они разбиты полностью.

— Но у нас есть другая беда, господин, — подал голос Усач, — вы слишком рискуете собой. Вам нужно быть осторожнее.

— С таким стрелком за спиной, как Яхмес, сын Абаны, мне нечего бояться. А если я буду избегать сражений, то во имя чего будут рисковать собой мои люди? Станут ли они сражаться за труса?

На закате солнца вернулся разведчик, который пробрался в восточные земли Дельты. Он принес хорошие вести. Против захватчиков взбунтовалось множество селений. Мятежники угоняют колесницы и крадут лошадей. Гиксосы пытаются восстановить порядок, но пока безуспешно. Вряд ли в ближайшее время они возобновят нападения.

— Поддержим восставших, — решил фараон. — Пусть две сотни наших ратников отправятся им на помощь и причиняют гиксосам как можно больше беспокойств.

С тех пор как Яххотеп вернулась из Буто целой и невредимой, а потом еще высмеяла Хамуди, все ратники освободительного войска почитали ее не меньше богинь-покровительниц. Они верили, что благодаря Оку Ра царица поможет им справиться с любыми превратностями судьбы. Но пока войско противника было неизмеримо больше египетского, а крепость Аварис оставалась неприступной твердыней.

— Люди нуждаются в отдыхе, — настаивала Кошечка, сама исхудавшая из-за бессонных ночей, посвященных уходу за ранеными. — Если не дать им восстановить силы, они могут умереть.

— После резни с хананеями, которую они так достойно выдержали, у них не больше сил, чем у нас, — признал правоту жены Усач.


Яххотеп приняла хранителя царской печати Неши, который только что вернулся с севера, от фараона Яхмоса.

— Я жду от тебя правды без утаек и обиняков.

— Дела не слишком хороши, госпожа, хотя на первый взгляд все идет отлично. Люди фараона перехватывают караваны. Вкусная еда у них в изобилии, но силы — на исходе. Много обещает нам восстание на востоке Дельты. Отрадно, что палестинские колесницы были отброшены назад. Однако время работает против нас. Непобедимость Авариса сплачивает врага.

К сожалению, хранитель царской печати не ошибался.

Вести, полученные царицей из Элефантины, не прибавляли радости. Ата, новый властитель Кермы, захватил селения, которые взял под свое покровительство Египет, и теперь спускался вниз по Нилу. Войско крепости Бухен и нубийские племена, сохранившие верность Яххотеп, пытались его остановить. Между первым и вторым порогом Нила шла ожесточенная война.

Если Ата победит, то следующей на его пути будет Элефантина, потом Эдфу, потом Фивы… А отправить отсюда хоть один отряд на помощь сражающимся невозможно.

— Что ты об этом думаешь? — обратилась Яххотеп к градоправителю Эмхебу.

— Добровольцы, которые пытались достичь стен Авариса, погибли от стрел и дротиков. Штурм окажется для нас гибельным. У нас слишком мало сил, госпожа.

— Значит, нужно ждать, когда у них иссякнут запасы воды и пищи!

— Боюсь, что Ата прорвет оборону на юге раньше, чем Аварис оголодает.

— Значит, будем искать другое решение.

Утомленные и безрадостные все разошлись по своим шатрам.

Разведчик-египтянин вернулся с проломленной головой и с распоротым животом. Минуты его были сочтены. Кошечка напоила его обезболивающим лекарством, иначе он не смог бы сказать ни слова. Лицо страдальца прояснилось. Он был горд доложить обо всем, что узнал, самому фараону.

— Господин, боги помогали мне пробраться через заслоны врага. Дело очень серьезное. Тысячи воинов-азиатов движутся с востока, очень скоро они присоединятся к хананеям. Лавина колесниц и ратников обрушится на нас…

По лицу разведчика пробежала судорога, рука его сжала руку царя, взгляд погас.


Фараон долго бродил по лагерю, отправив Плутишку к Яххотеп. Он хотел немедленно известить ее о том, что грозит им в ближайшие дни.

Безрадостным оказался конец их долгой дороги.

Столько смертей, страданий, лишений… Столько смелости, мужества, героизма — и все для того, чтобы погибнуть под колесницами врага, попасть в руки иноземцев, чья расправа будет беспощадной. От Фив не останется камня на камне.

Яхмос собрал самых близких соратников и открыл им правду.

Вы хотите свернуть лагерь завтра утром, господин? — спросил Афганец.

— Нет, мы остаемся на месте, — ответил фараон.

— Господин! Но ведь никому из нас не остаться в живых, — воскликнул Усач.

— Лучше погибнуть воинами, чем беглецами.

Чувствуя, что прилетел с дурными вестями, Плутишка сидел вдали от Яххотеп и искоса на нее поглядывал, а она позабыла даже приласкать его.

— Все кончено, — сказала она градоправителю Эмхебу, хранителю царской печати Неши и флотоводцу Хонсухотепу. — Соединившись с хананеями, азиаты обрушатся сначала на Яхмоса, а потом на нас. Фараон будет держаться, сколько сможет, прикрывая наше отступление к Фивам.

— Раз гиксосы все равно пойдут за нами по пятам и уничтожат нас, почему бы нам не бросить все наши силы на штурм Авариса? Раз смерть неизбежна, я предпочел бы не сожалеть о том, что не пытался взять крепость.

— Лучше все-таки защитить Фивы, — не согласился с флотоводцем Эмхеб.

— А мне кажется, что мы должны убедить фараона присоединиться к нам. Вместе мы будем все-таки сильнее, — предложил Неши.

— Я сообщу вам свое решение завтра утром, — сказала Яххотеп.

Царица сознавала, что египетское войско обречено на гибель. Неужели она напрасно побывала в священном Буто, слышала голос предков, обрела Око Ра?..

Она подняла глаза к небу и стала молить о помощи своего покровителя, бога Луны.

Шел четырнадцатый день растущей Луны. В эту ночь она станет полным и совершенным оком, которое взирает на землю и помогает расти всему живому.

Нет, ее божественный покровитель не оставит ее!

Не в силах думать о гибели, царица всю ночь вспоминала подвиги тех, кто отдал свою жизнь за свободу.

На заре она услышала в своем сердце не голоса предков, но устрашающий гром.

Едва поднявшись на небо, солнце исчезло. Небо стало чернее чернил, подул ветер неслыханной силы, разметал шатры и полетел дальше, к стенам крепости.

Дождь из пепла обрушился на Аварис, могучие волны стали выплескиваться на берег.

Но мало показалось гнева небес и воды, земля задрожала под ногами!

В девяти сотнях километров от Авариса, на Кикладах, вулкан Санторин извергал из себя лаву.

53

— Госпожа! Пошел дождь из камней! — воскликнул хранитель царской печати Неши.

Последним, что выбросил вулкан, прежде чем потекла раскаленная лава, были острые камни. Смерч подхватил их, и теперь они падали на столицу гиксосов.

Египтяне в ужасе разбегались кто куда.

— Успокойте лошадей, — приказала Яххотеп.

Северный Ветер и без вмешательства людей властными криками призывал своих собратьев к порядку.

Мало-помалу стих ветер, рассеялась тьма. Солнце вновь засияло на небе. Яххотеп увидела, что лагерь египтян разорен и многие ее воины получили ушибы или раны.

Но лицо ее осветила улыбка.

Потери, понесенные египтянами, были пустяком по сравнению с тем, что творилось с крепостью Аварис.

Стены покрылись глубокими трещинами, зубцы повалились и погребли под собой сотни лучников. Вместо ворот зиял огромный провал.

— Строй людей и колесницы, — приказала царица Эмхебу.

Огромный кусок стены покачнулся и рухнул, посыпались кирпичи и обломки камней.

Вместо крепости египетские воины с изумлением увидели перед собой руины.

— Поблагодарим бога Сета за помощь, — громко произнесла Яххотеп. — Своей яростной силой он помог освобождению. Вперед!

Чумазые от пепла пехотинцы и лучники бросились на издыхающее чудовище.


Правитель гиксосов Хамуди в ужасе озирался вокруг.

Дворца больше не было. Развалились анфилады покоев, обвалились крыши, провалились полы. Во внутреннем дворе лежала гора трупов.

— Подумаем, кто будет защищать Аварис, — обратилась к правителю госпожа Аберия. Сама она отделалась легкой царапиной.

— Защищать его бесполезно, пора из него бежать.

— И бросить уцелевших?

— Если они уцелели, то ненадолго. А мы пока навестим потайной покой.

Хамуди собирался забрать с собой сокровища Апопи, и в первую очередь красную корону Нижнего Египта, но обломки стены преградили ему путь.

Тогда он принял другое решение и подозвал к себе главного телохранителя, киприота с большими усами.

— Я буду оборонять северную часть крепости, — сказал Хамуди. — Ты соберешь уцелевших и будешь сражаться в южной части. Египтяне пока еще не победили. Если мы отразим их первую атаку, второй не будет.

Завязались кровавые рукопашные бои. Полные решимости не сдаваться, гиксосы затаивались в уцелевших уголках крепости и устраивали для египтян западни и ловушки.

Час шел за часом, Яххотеп поддерживала своих ратников, вселяя в них мужество и надежду. Чудо произошло, но до победы было еще очень и очень далеко.

— Госпожа! Фараон! — воскликнул градоправитель Эмхеб.

Как отрадно было услышать шум приближающихся колесниц!

Боги хотели, чтобы от камней и ветра пострадали хананеи и азиаты, а египтяне остались живыми и невредимыми. В надежде, что гнев неба и земли обрушил крепость Авариса, Яхмос направился к вражеской столице.

Он был счастлив, увидев устрашающие руины, и от души возблагодарил богов за помощь. Взяв под свое начало египетское войско, он сумел одолеть отряды защитников крепости, не слишком многочисленные, но оказывающие упорное сопротивление.

Египтяне пока не завладели только тронным залом, находившимся в наименее пострадавшей части крепости. Но вот фараон переступил его порог. Яхмос не заметил усатого киприота, который уже встал позади него и занес топор. Однако, прежде чем он опустил его, стрела Яхмеса, сына Абаны, вонзилась в его затылок, и главный телохранитель Хамуди повалился на пол.


Яхмес, сын Абаны, вновь удостоился золотой награды за доблесть и подучил трех пленниц, которые в будущем станут служанками в его доме. На памятной стеле, перечисляющей трофеи, он прочитал иероглифы, написанные хранителем царской печати Неши: «Спасший жизнь фараону Яхмосу наконечник стрелы, привезенный из побежденного Авариса».

На восемнадцатом году царствования фараона Яхмоса, сына Яххотеп, столица царства гиксосов перестала существовать.

Множество голубей понесли радостную весть на юг, в Фивы. Посланцы фараона отправилось по городам Дельты, где росло сопротивление захватчикам.

— Никаких следов Хамуди, — доложил градоправитель Эмхеб.

— Уверен, что трус сбежал, — презрительно бросил Хонсухотеп.

— Пока правитель гиксосов жив, нам не увидеть конца войны, — заявил фараон Яхмос. — У Хамуди в руках могучее войско, и он будет мечтать только об одном: вернуть обратно свои владения.

— Его войско очень скоро узнает, что Аварис пал, — заговорила Яххотеп. — И позабыть об этом они не смогут. Нам нужно как можно скорее освободить все города Дельты и набрать новых воинов. Но сначала выполним волю предков. Я уверена, что красная корона спрятана где-то в крепости. Если понадобится, мы разберем ее камень за камнем.

Посланные на поиски Хамуди воины разошлись в разные стороны. Взволнованный Афганец подошел к фараону и царице.

— Госпожа, господин, прошу вас, пойдемте со мной…

Он привел их в небольшой сад. Упавшие со стен камни разбили дорожки, сломали деревья. За первой аркой, увитой плющом, стояло множество огромных кувшинов.

— Я приподнимал крышки, — сказал Афганец, — там задушенные младенцы.

Сотни других кувшинов стояли за второй аркой.

Хамуди во время осады избавлялся от лишних ртов…

— А там перед рощей тамариска лежит мертвец, рассеченный надвое, — сообщил подошедший Усач.

— Значит, это и есть лабиринт! — воскликнула царица. Она не сомневалась, что владыка тьмы мечтал расправиться с ней именно в этой кровавой западне, столь приятной и невинной на вид. — Сожгите его, и немедленно.

Поблизости раздалось жалобное мычание. Эмхеб обнаружил за загородкой дикого быка. Вход к нему был завален камнями и кирпичом.

— Освободите его, — распорядилась Яххотеп.

— Имейте в виду, он опасен, — предупредил флотоводец.

— Бык олицетворяет могущество фараона. Апопи своими чарами превратил его в убийцу. Но мы вновь вернем его в царство Маат.

Как только проход к воротам расчистили, возле них встали копейщики и лучники, целясь в быка, который не сводил глаз с царицы.

— Не двигайтесь, госпожа, — умолял ее градоправитель Эмхеб. — Он проткнет вас насквозь одним движением рогов.

Мощный зверь рыл копытом землю.

— Успокойся, — попросила его Яххотеп. — Никто больше не заставит тебя убивать. Позволь мне предложить тебе мир.

Бык приготовился броситься вперед.

— Опустите луки и копья, — приказала царица.

— Вы совершаете безумие, — воспротивился Хонсухотеп.

Быстро и ловко царица приложила Око Ра ко лбу быка, тот успокоился, взгляд его стал ласковым и благодарным.

— Вот теперь ты и в самом деле свободен, — сказала Яххотеп. — Дайте ему пройти.

Бык неторопливо покинул пределы крепости и направился в сторону болот.

— В крепости еще есть гиксосы, — предупредил хранитель царской печати Неши. — Наш пехотинец получил серьезную рану возле тронного зала.

Афганец и Усач были первыми, кто с кинжалами в руках влетел в тронный зал. Из глубины его вырвалось пламя и опалило руку Афганца.

— Здесь тоже действует заклятие! — вскричал Усач.

— Око Ра сейчас снимет его, — пообещала царица.

Она вошла следом за своими воинами и направила жезл с сердоликом в сторону вырывающегося пламени.

Камни пощадили головы грифонов, и они готовы были сжечь каждого, кто приближался к трону.

Под защитой Ока Ра Яххотеп подошла к ним и завязала им глаза. Потом Эмхеб замазал их гипсом. Ослепшие грифоны никого больше не сожгут огненным взглядом.

— Разломайте трон на тысячу кусков, — распорядилась царица, — и всем уцелевшим статуям заткните нос. Апопи наверняка заколдовал их, они умеют отравлять воздух.

— Госпожа, — объявил Неши, — мы нашли потайной покой.

Боясь посмертного заклятия Апопи, Яххотеп приказала открывать дверь при помощи очистительного огня. Железные засовы расплавились, и дверь со скрипом отворилась.

В тайном покое лежала красная корона Нижнего Египта.

54

Заключенного 1790 томило беспокойство. Вот уже месяц на каторгу не приводили новых осужденных.

Люди вокруг него продолжали умирать. Теперь его официально назначали могильщиком, и за это дополнительно кормили. Стража привыкла к изможденному скелету, удивляясь всякий раз, что жизнь в нем еще теплится. Несмотря ни на что, Голенастый был жив и даже брался чинить сандалии надсмотрщикам, потому что его работящие руки не привыкли к праздности.

— Мне надо закопать двух девочек и старика, а лопата у меня сломалась. Вот она, посмотрите. Можно я возьму другую? — Голенастый ждал ответа от начальника караульщиков, бородатого иранца.

— Копай руками!

Голенастый покорно поплелся прочь, но иранец его окликнул:

— Так и быть! Возьми другую в сарайчике!

Кроме лопат там лежала куча бронзовых клейм, которыми выжигали номера на коже каторжников. Голенастый взял одно и закопал в углу двора. Если он выйдет живым из этого ада, он сохранит вещественное доказательство своих мук, будет каждый день смотреть на него и благодарить судьбу за избавление.

Исполнив горестную обязанность, он вернул лопату надсмотрщику.

— Что-то давно новеньких нет, — заметил он.

— Тебя это беспокоит?

— Нет, но…

— Чисти свинарник и не мозоль глаза.

Раньше с Голенастым и разговаривать бы не стали, и он сразу сообразил, что у гиксосов что-то не ладится. Уж не одержала ли наконец победу царица Свобода? Может, царство гиксосов уже трещит по швам?

Ярче, чем когда-либо, вспыхнула надежда в сердце каторжника. В этот день и сухая корка хлеба показалась ему мягкой лепешкой.


В тронном зале верховных правителей гиксосов фараон Яхмос впервые увенчал себя двойной короной — красной Нижнего Египта и белой Верхнего. А потом вышел к своим войскам, которые приветствовали его восторженными криками.

Яххотеп стояла позади сына. Она не хотела показать, что плачет от радости. Но Яхмос, взяв царицу за руку, поставил ее рядом с собой.

— Великой победой мы обязаны царице Свободе. Пусть имя Яххотеп пребудет в вечности, пусть она будет милостивой матерью воскресшего Египта.

Царица думала о Секненра, о Камосе. Они были сейчас рядом с ней и делили несказанную радость.

Но час отдохновения и покоя был еще далеко — египтянам предстояло превратить разрушенную столицу гиксосов в надежный военный лагерь. Пленники, мужчины и женщины, должны были для начала привести в порядок все уцелевшие дома, а потом поступить в распоряжение египетских военачальников. За безупречное поведение им после окончательной победы была обещана свобода.

Пока воины укрепляли опасные места и заделывали провалы, Яххотеп занималась погребением погибших в бою ратников. Она была возмущена до глубины души тем, что гиксосы хоронили своих покойников прямо во дворах или даже под полом домов. Но еще большим оскорблением показалось ей использование гробниц в некрополе для хранения опиума. Ни жертвенных стел, ни священных формул, которые должны читать жрецы «ка»! Отрезанные от исконных традиций, лишенные древних обрядов, египтяне Авариса в самом деле пережили страшную эпоху.

Прежде чем пополнить войско новыми воинами и идти с ним к городам на севере Дельты, Яххотеп следовало произвести очищение храма Сета. Она поплыла туда вместе с фараоном под бдительной охраной Весельчака Младшего и Яхмеса, сына Абаны. На протяжении всего похода не было ни одного случая, который заставил бы насторожиться телохранителей Яхмоса. По здравому рассуждению, сердце матери должно было бы успокоиться. Но нет. Война еще не завершилась, и Яххотеп пристально следила, чтобы царь, которому предстояло основать новую династию, был окружен надежной охраной.

— Мы получили вести с Юга, — заговорил Яхмос, — царь Кермы остановил свои войска и не продвигается дальше. У нас нет необходимости посылать отряды на помощь крепости Бухен и нашим союзникам-нубийцам.

Храм, построенный гиксосами богу Сету, удивил фараона и Супругу бога — жалкое сооружение из кирпича не может быть хранилищем божественной силы.

На жертвеннике, окруженном дубами, лежали обгорелые останки Апопи. Хищные грифы понемногу растаскивали их. В яме рядом тили принесенные в жертву ослы.

— Какое ужасное место! — не мог не воскликнуть фараон. — От святилища зла не должно остаться даже воспоминаний.

— Мы воздвигнем здесь великолепный храм, посвященный Сету, который не пожелал исполнять волю служителя тьмы и отдал нам свою силу, когда мы так в ней нуждались. Да соединятся и умиротворятся Хор и Сет в священном союзе!


Колесница, управляемая Аберией, въехала в ворота Шарухена, и обе лошади, которые везли ее, пали мертвыми от изнурения. Верховный владыка Хамуди, ощутив под ногами твердую землю, был счастлив. Всю долгую дорогу он каждую секунду боялся, что египтяне догонят и схватят его.

И здесь повсюду следы губительной бури: вывернутые с корнями деревья, разрушенные дома, рассевшиеся трещинами поля и сотни мертвых гиксосов, погубленных гневом природных сил. Но крепость Шарухен, к великой радости Хамуди, почти не пострадала.

— Велики ли разрушения? — сразу же спросил он у начальника гарнизона, который вышел его встречать.

— Несколько трещин в стенах, господин, — с низким поклоном ответил тот. — Мы их почти заделали. Несколько лошадей обезумели и затоптали пехотинцев. Дозорных, что несли службу на стенах крепости, буря сбросила вниз.

— Я удостаиваю Шарухен великой чести, — объявил Хамуди. — Отныне он становится столицей моего царства. Собери офицеров в моем тронном зале.

Дворцу в Шарухене не сравниться в роскоши с дворцом в Аварисе, однако правитель гиксосов умеет ждать. Он еще насладится его богатым убранством.

Хамуди порадовала трапеза — истомленный голодом, он никак не мог насытиться. Ел жареную на вертеле баранину, утятину, гусятину, выпил большой кувшин белого вина. Блаженное тепло разлилось у него по жилам, он чувствовал себя могущественным и неуязвимым. Кто мог одолеть победителя Апопи, сумевшего присвоить себе высшую власть?

— Египтяне не одержали никакой победы, — заявил он, собрав военачальников. — При строительстве крепости была допущена ошибка, стены не выдержали землетрясения и смерча. Силы наших врагов хватило только на то, чтобы завладеть руинами. Имейте в виду, что я не допущу просчетов, которые допустил мой предшественник. Наше войско по-прежнему сильнейшее в мире. Я двину его на мятежников, и мы уничтожим их. Ни Яххотеп, ни фараон не подозревают, как много ратников у нас в Азии. Я отдам приказ, и все они немедленно вернутся сюда. Сначала мы опять завладеем Дельтой, а потом сровняем с землей Фивы. Мое царствование станет самым великим в истории гиксосов, моя слава превзойдет славу Апопи. Готовьте своих людей к войне и не сомневайтесь в нашей победе.

Офицеры покинули тронный зал, но пятеро из них задержались.

— Что еще? — с удивлением спросил Хамуди.

— Мы прибыли из Анатолии, — заговорил офицер-сириец, — и привезли очень дурные вести. Поэтому уцелевшие военачальники хотят поговорить с вами наедине.

— Уцелевшие? Уцелевшие после чего?

— В Азии нет больше земель, которые остались бы под властью гиксосов. Царь Хаттусилис I встал во главе неисчислимого войска хеттов и разбил нас. Наши военные лагеря на севере Сирии уничтожены. Алеппо пал. Все отряды, которые отважно сражались, сопротивляясь хеттам, потерпели поражение. В живых не осталось никого.

Хамуди молчал очень долго.

— Ты плохо сражался, военачальник, — наконец сказал он.

— Все провинции в Азии восстали против нас, господин. Даже мирные жители взяли в руки оружие. Хетты давно и с немалым успехом боролись против наших воинов. Им не хватало только предводителя, который объединил бы их. Хаттусилис стал их предводителем.

— Побежденный гиксос недостоин служить мне. Тебе и твоим бездарным воинам место на каторге!

55

Градоправители, военачальники, стражники и караульщики в городах Дельты не получали больше распоряжений от верховного правителя. Никому из них не пришло в голову обмениваться друг с другом посланиями и действовать сообща. Пока они медлили, пребывая в ожидании и растерянности, внутренние противники гиксосов оживились и подняли голову.

Когда египтяне двинулись на восток Дельты, они не встретили серьезного сопротивления со стороны врага. Войско освободителей входило в города Нижнего Египта, жители которых приветствовали его ликующими криками.

В древнем городе Саисе, где богиня Нейт произнесла семь животворящих слов и создала богов и людей, старая женщина упала на землю прямо у ног Яххотеп. Царица приказала отнести несчастную в один из покоев дворца и повелела Кошечке осмотреть ее.

Красавица-нубийка смотрела с состраданием на умирающую, помочь которой не могли никакие лекарства.

Внезапно старуха широко раскрыла глаза и заговорила. В ее голосе было столько боли, что у Яххотеп защемило сердце.

— Гиксосы увели моего мужа, детей и внуков, они обрекли их на страшные муки…

— Где теперь твои близкие?

— На каторге в Чару. Тот, кто осмеливается назвать это место, тоже отправляется на каторгу. Спаси их, госпожа, если только успеешь…

— Даю тебе слово.

Лицо старухи разгладилось, она умерла со спокойным сердцем.


Фараон был взволнован не меньше матери:

— Каторга? Что это такое?

— Апопи зашел по дороге зла дальше, чем злобные демоны пустыни! Я боюсь самых страшных бед и немедленно еду в Чару.

— Чару находится на земле, которая пока еще подвластна гиксосам. Нет сомнения, что Хамуди собирает в Сиро-Палестине могучее войско. Нам тоже нужно готовиться к последней, решающей битве.

— Готовиться к битве — твое дело, фараон Яхмос. Я дала слово помочь несчастным в Чару как можно скорее.

— Умоляю, послушай меня один-единственный раз! Не рискуй своей жизнью. Египет нуждается в тебе! Египет и твой сын.

Царица с нежностью обняла Яхмоса:

— Не беспокойся обо мне. Чару находится на границе земель, где пока еще хозяйничают гиксосы. Со мной отправятся Усач и Афганец с двумя отрядами колесниц. Если крепость окажется сильнее нас, мы будем ждать тебя.

— Держитесь! Держитесь! Хорошо говорить «держитесь», а как это сделать? — возмущался хананей, главный военачальник Чару. — Где у нас оружие? Где воины? Хамуди позабыл, что после падения Авариса враг нападет на нас первых!

Хананей привык жить в безопасности за стенами крепости и иметь дело с безответными узниками, которых он отправлял умирать в болота. Он вовсе не хотел воевать и терпеть тяготы осады.

— Не стоит так беспокоиться, господин! — успокаивал его помощник. — Правитель гиксосов собирает сейчас войско, и очень скоро оно пойдет в наступление.

— Но пока нам грозит опасность. Какие вести из Дельты?

— Нечем вас порадовать. Боюсь, как бы фараон и царица Яххотеп не завладели ею целиком и полностью.

— Покориться женщине! Какой позор для гиксоса!

Начальник крепости в ярости топнул ногой и больно ею ударился.

— Военное положение! — отдал он приказ. — Лучники на стенах и башнях не смыкают глаз ни днем, ни ночью.

Через крепость Чару проходил торговый путь из Ханаана. Она служила одновременно и заставой для сбора пошлин, и складом для товаров. С ее стен видны синие озера Баллах и Манзала, песок пустыни, зелень равнин. Невдалеке плескались воды канала, тянувшегося от Нила.

Встревоженный начальник крепости произвел смотр войскам, проверил запасы оружия и пищи. Конечно, оснований для беспокойства пока не было, крепость продержится не одну неделю. Но стоит ли подвергать себя таким испытаниям, когда к тебе все равно никто не придет на помощь? Хананей со слепой преданностью служил Апопи, но нового правителя Хамуди презирал за корыстолюбие, торговлю опиумом и за то, что тот ни разу не участвовал в боях.

— Египтяне приближаются, господин, — сообщил помощник дрожащим голосом.

— Много их?

— Да. У них много колесниц и передвижных лестниц.

— Всем воинам занять свои места!


— Серьезная штуковина, — сказал Афганец, глядя на крепость Чару. — Но по сравнению с Аварисом пустячок.

— Ошибаешься! — не согласился с приятелем Усач. — Эта штуковина будет защищаться как зверь.

— Что говорят разведчики? Есть ли еще войска гиксосов поблизости? — задала вопрос Яххотеп.

— Нет, госпожа. Судя по всему, Хамуди счел, что находящихся в Чару ратников вполне достаточно, чтобы задержать нас и помешать двигаться дальше на северо-восток. Не знаю, правда, велики ли в крепости запасы воды и пищи, выдержит ли она длительную осаду.

— Мы должны как можно скорее освободить узников, — сказала царица.

— Если пойти на приступ, то мы потеряем много людей, — вступил в разговор Афганец. — Давайте сначала как следует изучим местность и поймем, где слабые места этой крепости.

— У нас нет на это времени, — прервала его царица. — Я очень спешу.

Предложение Яххотеп вызвало дрожь и у Афганца, и у Усача. Но как помешать царице, если она собралась его осуществить?


— Неужели одна? — не поверил начальник крепости.

— Царица Яххотеп одна стоит перед главными воротами, — подтвердил помощник. — Она хочет говорить с вами.

— Эта женщина обезумела. Почему лучники не убили ее?

— Царица стоит одна, она безоружна… Лучники не осмелились.

— Но она наш самый страшный враг!

«Гиксосы тоже сошли с ума», — подумал начальник крепости, торопясь к воротам. Он сам свяжет эту демоницу, пока она не заставила потерять голову всех остальных ратников.

Едва главные ворота приоткрылись, Яххотеп оказалась в крепости.

Изящная золотая диадема на лбу, красное одеяние, проницательный, открытый, пристальный взгляд. Начальник крепости не мог не признать величия этой женщины.

— Госпожа, я…

— Ты можешь остаться в живых, если сдашь крепость. Правитель гиксосов бросил тебя, и к твоим стенам пришло наше войско. С юга до севера ни одна крепость не оказала нам сопротивления.

Хананей мог схватить Яххотеп, связать и отправить к Хамуди. Правитель гиксосов сделал бы его главным военачальником и осыпал золотом. Она стояла рядом, целиком и полностью в его власти, ему достаточно было отдать приказ.

Но под взглядом царицы Свободы он был бессилен. Ему не хотелось бороться с ней. Он согласился сдать крепость.

— Я слышала, что в Чару содержатся узники.

Начальник крепости опустил глаза:

— Госпожа Аберия по приказу Хамуди устроила в крепости тюрьму.

— Что там происходит?

— Откуда мне знать? Я солдат, а не тюремщик.

— Воины-гиксосы станут нашими пленниками и будут вместе с нами восстанавливать Египет, — объявила Яххотеп. — Иная участь будет у палачей. Собери немедленно всех заплечных дел мастеров и тюремщиков, мучивших здесь людей. Если ты забудешь хоть одного, сам займешь его место.

56

У Яххотеп не было больше слез.

Ей казалось, что после стольких лет борьбы и сражений она видела все беды и страдания, но узники Чару надорвали ей сердце.

Спасти удалось только пятьдесят человек — тридцать пять мужчин, десять женщин и пятерых детей, но и они могли не выжить из-за крайнего истощения и перенесенных пыток.

Одна девочка умерла прямо на руках Яххотеп. На земле валялись мертвецы, расклеванные хищными птицами.

Только двое из выживших оказались способны говорить. Заплетающимся языком, с трудом подбирая слова, они рассказали, что выделывала здесь госпожа Аберия со своими подручными.

Как же мог человек, — если только он человек, — выполнять приказы злобного чудовища? Нет, Яххотеп не нужны были объяснения и оправдания, ей довольно было совершенного. Было бы непоправимой ошибкой простить преступления. Если она их простит, ужасы могут повториться вновь. Царица приказала казнить палачей немедленно.

Осмотрев Чару, фараон Яхмос признал, что крепость послужит немалым подспорьем египтянам: лошади, колесницы, оружие, запасы пищи… Но его пробирала дрожь при одной только мысли, каким образом Яххотеп взяла эту крепость…

— Матушка, как ты могла? Ты не должна была…

— Начальник крепости сказал, что есть еще одна тюрьма, гораздо более обширная. Находится она в Шарухене, большом укрепленном городе, где спрятался Хамуди.


Война в Ханаане длилась вот уже третий год. Голенастый был до сих пор жив. Пополняли каторжную тюрьму теперь не египтяне из Дельты, а воины-гиксосы, обвиненные то в бегстве, то в отступлении перед врагом. Попав в руки госпожи Аберии, они недолго оставались в живых.

Заключенный 1790 радовался про себя тем слухам, которые просачивались даже сквозь стены тюрьмы. Шаг за шагом фараон Яхмос и царица Свобода продвигались вперед одерживая победы над яростно сражавшимися сирийцами и хананеями. Последние города, стоявшие между египетским войском и крепостью, в которой скрывался Хамуди, пали. Шарухен остался без поддержки.

Голенастый подошел к молодому ливийцу и увидел, что у крепкого на вид паренька только одна рука.

— Руку на войне потерял?

— Нет, руку мне отрезала Аберия за то, что я спрятался, не желая быть растоптанным египетскими колесницами.

— А далеко египтяне отсюда?

— Скоро будут в Шарухене. Их теперь не остановить.

Голенастый вздохнул полной грудью. Он давно уже не набирал столько воздуха, боясь, как бы не надорваться.


— Господин, — объявил начальник крепости Шарухен, — война проиграна. Мы потеряли все наши укрепления. У нас не осталось больше воинов, которые могли бы сражаться против фараона Яхмоса. Если вы пожелаете, Шарухен продержится еще несколько дней. Но эти дни нас не спасут.

— Гиксос умирает с оружием в руках! — возвысил голос Хамуди.

— Повинуюсь, господин.

Верховный правитель гиксосов удалился в покои, где нашла себе убежище и госпожа Аберия, которую все в крепости ненавидели. Ночью она теперь удовлетворяла капризы Хамуди.

— Готовь наш отъезд Аберия.

— Куда мы отправляемся?

— В Керму. Ата окажет мне достойный прием, он мой данник и помощь мне — его обязанность.

— Вы же не любите чернокожих, господин!

— Вот увидишь, они покажут себя настоящими воинами! Они не то, что это жалкое отребье, которое посмело проиграть войну! Египтяне совершат роковую ошибку, если поверят, будто они меня победили. До ливийских берегов мы доберемся на корабле, а дальше пойдем караванной тропой по пустыне. Набери самых верных людей, возьми с собой как можно больше золота и опиума.

— Когда мы уезжаем?

— Послезавтра на рассвете.

— Как только корабль будет готов, я выполню еще одну небольшую обязанность — покончу собственными руками с тюрьмой в Шарухене. — И Аберия сладострастно облизнулась.


Обычно пытки завершались к исходу дня, как раз к скудному ужину заключенных. Поэтому Голенастого несказанно удивило, что госпожа Аберия со своими подручными появилась в сумерках. Какую новую муку она им приготовила?

— Иди-ка сюда! — позвала она однорукого ливийца.

Узники с ужасом уставились на мучительницу, хозяйку этого ада.

— Через несколько часов, — объявила она, — египтяне войдут в Шарухен и в эту тюрьму. Я не могу позволить, чтобы они увидели здешний беспорядок, бросающий тень на мое доброе имя. Безобразие этой тюрьмы — вы! Вы и ваша лень! Мой долг вас уничтожить.

Госпожа Аберия обвила рукой шею молоденького ратника, сжала и хрустнула позвоночником.

Другой ливиец кинулся к воротам, стражники бросились за ним.

Голенастый выкопал клеймо, которое спрятал в углу двора, а тем временем стражники распластали на земле пойманного ливийца.

Аберия наступила ногой на голову лежащего лицом вниз человека и ожидала, пока тот задохнется.

Едва передвигая ноги, Голенастый приблизился к мучительнице.

— Прикажете закопать?

Аберии пришла в голову новая забава, и она засмеялась.

— Выкопай мне яму побольше! Быстро!

Сгорбленный, изнуренный Голенастый стоял возле могучей Аберии, которая могла одним ударом кулака уничтожить его. Кому из стражников пришло бы в голову, что этот мозгляк способен на возмущение? Он на это и рассчитывал.

— Это тебе за моих коров, — сказал он и ударил со всей силой бронзовым клеймом Аберию в правый глаз.

Аберия завопила от боли, широко раскрыв рот. Воспользовавшись этим, Голенастый вогнал клеймо так глубоко, что оно вышло из затылка. Стражники на миг растерялись, но через секунду уже бросились с мечами к Голенастому. Но тут узники-гиксосы, почувствовав, что настал единственный и неповторимый миг, набросились на стражу.

Прежде чем покинуть тюремный двор, Голенастый подобрал меч и отрубил огромные руки госпожи Аберии.

— Свою войну я выиграл, — пробормотал он.


Царственная супруга Нефертари повелела еще раз прочитать послание, которое только что доставил Плутишка старому управляющему Карису: город-крепость Шарухен, последний оплот сопротивления гиксосов, пал!

— Яххотеп одержала победу! — воскликнул обрадованный старик-управляющий, вспомнив юную красавицу, которая сорок лет назад одна-единственная верила в освобождение Египта.

— Мы немедленно отправляемся в храм, — объявила Нефертари.

— Да, конечно, — вздохнул Карис. — Вот только я опасаюсь колесниц…

— А носилки? Я думаю, ты не станешь возражать против носилок.

— Госпожа! Я всего только управляющий…

— Ты живая память Фив, Карис.

Добрая весть мгновенно облетела город. Фиванцы принялись готовиться к радостной встрече царицы Яххотеп и фараона Яхмоса, чтобы отпраздновать победу.

Верховный жрец Джехути стоял на пороге храма, но ни малейшего проблеска радости не светилось у него на лице.

— Врата святилища Амона по-прежнему закрыты, госпожа, — сообщил он. — Это означает, что война еще не кончилась, и мы пока не можем считать себя победителями.

57

Фараон Яхмос отправил послание царю Хаттусилису I, сообщив, что Египет освобожден от ига гиксосов и он, фараон Яхмос, не сомневается в добрососедских отношениях с Анатолией. Затем он позаботился, чтобы Сиро-Палестина не посягала на безопасность Египта. За управлением сиро-палестинскими землями Яхмос поручил наблюдать особым чиновникам, снабдив их лучшими почтовыми голубями, чтобы о любых переменах и смутах его извещали первым.

Горизонт омрачала лишь одна черная точка — сбежавший верховный владыка гиксосов Хамуди, который, по свидетельству очевидцев, отплыл из Шарухена на корабле. Поскольку врата святилища Амона были по-прежнему закрыты, Яхмос и Яххотеп понимали, что их еще ждут серьезные испытания.

— На севере Хамуди не найдет себе союзников, — рассудительно заметил фараон. — Тем более он не обретет их в Дельте. Он мог направиться на корабле к островам в Эгейском море, чтобы спрятаться там и жить в мире, дожидаясь смерти. Или все-таки искать союзников, мечтая об отмщении.

— Задать вопрос — значит на него ответить, — отозвалась Яххотеп. — У Хамуди осталась только одна возможность найти союзника. Он отправился в Керму. Это последний противник Египта, которого нам нужно одолеть. Даже если Фивы празднуют победу, наш долг еще не исполнен.


Яхмос наслаждался радостями семейного очага, встретившись наконец с женой и сыном.

Яххотеп занялась последними сообщениями из Южного Египта, куда вторглись нубийцы. Да, Ата не продвигался вперед, потому что жители продолжали яростно сопротивляться захватчикам. У Яххотеп не было сомнений, что Амон предупреждает египтян о серьезности именно этой войны.

— О Хамуди ничего нового?

— Ничего, — ответил хранитель царской печати Неши. — Кто знает, может, он заблудился в песках пустыни?

— Не стоит на это рассчитывать. Ненависть его так велика, что выведет его из пустыни.

— Госпожа… Можем ли мы надеяться увидеть вас на празднике сегодня вечером?

— Я очень устала, Неши.

Ночь Яххотеп провела в Карнакском храме у статуи богини Мут. Супруга Амона, хранительница божественного огня, так много помогала египетской царице, что Яххотеп должна была рассказать богине все, что они пережили за трудную изнуряющую войну, благодаря которой Яхмос носил теперь двойную корону.

С кем, кроме Мут, могла она поделиться своим желанием уйти на покой и уединиться?

— Фараон больше не нуждается в моей помощи, — говорила Яххотеп. — Сын стал мудрым правителем, люди уважают его и доверяют ему.

Глаза каменной статуи вспыхнули недобрым огнем.

— Если ты даруешь мне покой, богиня Мут, наклони голову в знак своего согласия.

Статуя пребывала недвижной.


Ата, царь Кермы, встретил Хамуди весьма холодно.

— Своим приездом вы оказали мне честь, господин, но я предпочел бы увидеть вас во главе могучего войска.

— Успокойся, Ата. Повсюду гремит слава могучего Хамуди. Египтяне дрожат от страха при одном моем имени. Как только мы вернем себе Нубию и разрушим Элефантину, мои сторонники примкнут ко мне, и мы продолжим победоносное шествие. Во главе наших войск, разумеется, буду стоять я.

— Вы не нубиец, господин, а мои ратники повинуются только военачальнику-нубийцу.

Хамуди проглотил оскорбление, не подав виду, что заметил его.

— Как ты намерен действовать, Ата?

— Собираюсь вернуть себе селения, которые украла у нас царица Яххотеп, а потом завладеть крепостью Бухен. Без нее нам не захватить Южный Египет.

— Ты ничего не понимаешь в крепостях, Ата. Зато я имел дело с ними.

— Ваши советы будут для меня драгоценны.

— Для начала нужно проложить дорогу до Бухена, но воинственно настроенное население воспротивится этому.

— И что же вы предлагаете?

— Дай мне карту этих мест, и мы еще вернемся к нашему разговору. А пока я хочу отдохнуть. Дорога была нелегкой.

Покои, отведенные Хамуди во дворце Кермы, были просторны и удобны. Глаза управителя дворца привлекли внимание Хамуди. Такие глаза бывают у тех, кто привык к курению травки.

— Как тебя зовут?

— Тетиан.

— Ты куришь траву, не так ли?

Великан утвердительно кивнул головой.

— Я привез с собой порошок, который гораздо лучше травы. Если ты хочешь попробовать его, то должен меня слушаться. Ты больше похож на воина, а не на слугу. Вероятно, Ата приказал тебе следить за мной, не так ли?

— Так, господин.

— Почему ты согласился на такое унижение?

— Мой род соперничает с родом Ата. Придет день, когда я возьму над ним верх и буду правителем Кермы.

— Зачем ждать, Тетиан? Действуй немедля! Мы вместе отправимся в поход против египтян. Ты убьешь много врагов, и твой народ будет преклоняться перед тобой.

— Да, я уничтожу много врагов, и меня, Тетиана, все будут восхвалять.

— Мы с тобой друзья, и я хочу дать попробовать тебе то, что обещал.

Ночь напролет Тетиан наслаждался опиумом гиксоса.

Утром, как было условлено, он отправился с докладом к Ата.

— Ты сумел вкрасться в доверие к Хамуди?

— Да, господин.

— Каковы его истинные намерения?

— Встать во главе нашего войска и пойти на Египет. И еще он доверил мне одно поручение.

— Какое же?

— Убить тебя.

Ата не успел даже поднять руку — кинжал, брошенный Тетианом, пронзил ему сердце.

Новый царь взошел на престол Кермы.


Яххотеп помнила о закрытых вратах святилища Амона и относилась к войне в Нубии с величайшей серьезностью.

Слушая о том, что для подавления мятежников из Кермы довольно будет одного отряда, она только качала головой и убеждала сына, что их воинам еще предстоит немало потрудиться.

Яхмос внял увещеваниям матери.

На юг фараон отправился во главе всего войска, за исключением нескольких отрядов, оставленных для охраны Фив. Вместе с ним в поход отправились флотоводец Хонсухотеп, градоправитель Эмхеб, хранитель царской печати Неши, Афганец, все храбрецы и герои предыдущей войны. Яхмес, сын Абаны, и Весельчак Младший по-прежнему отвечали за безопасность фараона.

Дома остался только Северный Ветер. Состарившийся помощник заслужил радость отдыха и покоя.

Воины погрузились на корабли и готовы были отчалить, но настроение на пристани было нерадостное.

— Выходит, царица Яххотеп не едет с нами? — осведомился Афганец.

— Ей нужен отдых, она очень устала, — объяснил Усач, огорченный не меньше друга.

— Без нее мы можем не выиграть эту войну, — сказал молоденький гребец, выразив всеобщее опасение. — Нубийцы более опасные воины, чем гиксосы. Царица справилась бы с их чарами.

— Нас в десять раз больше, чем нубийцев, — напомнил Афганец, желая успокоить не только молодого гребца, но и всех остальных ратников.

— Гиксосов было в сто раз больше, чем нас, — не сдавался гребец, — но их не вела в бой царица Свобода.

На противоположном конце пристани послышался шум, раздались радостные крики. По пристани шла Яххотеп. На этот раз она была в зеленом платье, которое соткала ей Нефертари, на лбу у нее сияла золотая диадема, а в руке был жезл с сердоликом. Царица взошла на передовой корабль, и флотилия двинулась к югу.

58

Первая остановка, которую по распоряжению Яххотеп сделал египетский флот, удивила всех. Никто не знал, для чего нужно было останавливать корабли возле Анибы, когда плыли они в Бухен?

С кораблей сошло не более сотни человек, большая часть которых — камнетесы. Сопровождал их целый караван ослов, нагруженных бурдюками с водой и запасами еды. Они направились к каменоломням, из которых когда-то брал камень фараон Хефрен, построивший одну из трех великих пирамид Гизы. Яххотеп торжественно объявила о возобновлении работ в каменоломнях. Как только нубийцев выдворят за пределы Египта, на пограничных землях возведут храмы, в которых будут пребывать божественные силы. Они станут средоточием Маат и послужат торжеству Закона.

С какой радостью градоправитель Бухена Тури встретил войско фараона! Позабыв о церемонных приветствиях, он сразу же поделился с царицей Яххотеп и фараоном своим беспокойством.

— Как вовремя вы прибыли, господин и госпожа! Трагические события нарушили покой Нубии. Гиксос Хамуди заключил союз с новым властителем Кермы по имени Тетиан. Тетиан убил своего предшественника и поднял на борьбу даже те нубийские племена, которые до сих пор оставались мирными. Воины Кермы никогда еще не сражались столь ожесточенно. Даже получив смертельную рану, они оставались в строю. Наш сторожевой отряд был уничтожен в один миг. Разведчики донесли мне, что нубийцы преодолели вторые пороги и готовы напасть на Бухен. Все мои воины и я сам в тревоге. К счастью, наш ваятель высек над городскими воротами торжественное жертвоприношение Хору. Это успокаивает жителей и внушает им надежду.

Градоправитель Тури показал высеченный скульптором рельеф: фараон Яхмос в синей короне и царица Яххотеп в образе богини Мут прославляли дарами Хора, покровителя Бухена и лежащих вокруг него земель.

— Скорее за работу! — воскликнул фараон Яхмос. — Мы должны приготовиться, ибо битва будет тяжелой!


Хамуди не уставал хвалить себя за то, что привез с собой драгоценный опиум. Благодаря ему воины Кермы становились поистине машинами для убийства. Тетиан не ведал страха и был наилучшим предводителем для таких же, готовых на все безумцев. Владея палицей столь же искусно, как копьем и луком, новый властитель Кермы упивался кровопролитием — чем больше он разбивал голов, калечил и уродовал тел, тем чувствовал себя счастливее. Противник, устрашенный его яростью, замирал и даже не сопротивлялся.

Войско Кермы под предводительством Тетиана и Хамуди уничтожило сторожевые отряды нубийцев, опустошило селения, жители которых были на стороне фараона, захватило торговые суда египтян, превратив их в боевые корабли.

Ближайшей их целью была крепость Бухен — засов на воротах Египта. Хамуди сломает его, и ворота широко распахнутся.

— Господин, к вам гонец, — сообщил Хамуди его помощник.

— Откуда приехал?

— Сказал, что из Бухена.

Хамуди улыбнулся. Египетский ратник, готовый пожертвовать собой, чтобы уничтожить владыку гиксосов? Что за грубая, неискусная хитрость!

— Проводи его ко мне.

Гонец оказался темнокожим юнцом. Чувствовалось, что он напуган.

— Что, паренек, хочешь меня убить?

— Не хочу, господин! Жизнью клянусь, не хочу! Один человек передал мне для вас срочное послание, и сказал, что вы, получив его, подарите мне золото, дом и слуг.

— Как его имя?

— Не знаю, господин.

— Покажи мне послание.

— Вот оно.

В миг, когда юноша сунул руку в набедренную повязку, помощник Хамуди опрокинул его на пол, опасаясь кинжала, который оттуда появится.

Но в руке нубийца оказался маленький скарабей гиксосов, покрытый тайными письменами.

Так, значит, верный слуга Апопи жив? Отрадная новость! А предложение этого надежного человека порадовало Хамуди еще больше.

— Вы дадите мне то, что мне пообещали? — спросил гонец, глядя на широкую улыбку Хамуди.

— Хочешь знать, что говорится о тебе в послании?

— Конечно, господин!

— Хочешь, чтобы гонец молчал, убей его.


— Нубийцы Кермы выбрали лобовую атаку, — произнес вслух фараон Яхмос, наблюдая за приближающимися вражескими кораблями, на которых толпились воины в широких кожаных поясах, с красными париками на головах и золотыми кольцами в ушах. — Лучники, наизготовку! — приказал он.

Подбежал гонец.

— Начальника лучников Яхмеса, сына Абаны, зовут на корму.

— Зачем? — удивился Яхмес.

— Флотоводец Хонсухотеп хочет немедленно передать ему последние распоряжения.

Яхмос выразил кивком свое согласие, и Яхмес, сын Абаны, удалился в тот самый миг, когда должен был начаться бой.

Только присутствие царицы Свободы успокаивало египтян и поддерживало в них мужество. Хоть они и были многочисленнее врагов, но от яростных воплей нубийцев кровь стыла у них в жилах. Яххотеп распорядилась бить в барабаны, чтобы заглушить их устрашающие крики. А когда первые чернокожие воины упали, пронзенные стрелами, египтяне окончательно убедились, что перед ними обыкновенные люди, а не страшные демоны.


Тетиан помнил одно — он должен палицей разбить голову фараону Яхмосу. Хамуди сто раз повторил ему это задание, и теперь он твердил его про себя.

Битва на воде разгоралась все отчаяннее. Тетиан вне себя от возбуждения кинулся в воду и поплыл к главному судну египтян. Полный решимости убить всякого, кто встанет у него на пути, он вскарабкался на нос корабля быстрее, чем на пальму. В его горячечном воображении мертвый фараон уже плавал в луже крови. Оставшись без предводителя, войско противника разбегалось, и беззащитные земли Египта доставались победителям.

Озираясь, Тетиан стоял на палубе царского корабля. Но носовая палуба «Золотого сокола» была пуста.

— Фараон, где ты? Выходи на бой с Тетианом, властителем Кермы!

— Бросай оружие и сдавайся, — потребовал Яхмес, сын Абаны.

С рыком дикого зверя Тетиан кинулся на лучника.

Стрела уже вонзилась царю Кермы в лоб, но он все же успел взмахнуть в последний раз своей палицей.


Операция Кошечки удалась на славу. У Яхмеса, сына Абаны, на левой ноге был теперь аккуратный мизинец из дерева, вместо настоящего, раздробленного палицей Тетиана.

Труп царя Кермы сгорел вместе с телами других нубийцев на гигантском погребальном костре. Яхмес, сын Абаны, вновь был награжден золотом доблести, четырьмя слугами и невиданным доселе даром: наделом пахотной земли возле Эль-Каба, своего родного города, где он сможет провести мирные дни своей старости.

Яхмес, сын Абаны, ни на миг не поверил, что флотоводец Хонсухотеп пожелал дать ему какие-то распоряжения. Он понял, что фараона хотят оставить без прикрытия, и умолил Яхмоса перейти на корму корабля, а сам приготовился встретить убийцу.

Когда фараон сообщил Хонсухотепу о полученном от него приказе, тот поклялся всеми богами, что не звал к себе Яхмеса, сына Абаны. Расспросить гонца также не удалось — он погиб во время битвы.

— От нас ушел только один вражеский корабль, — сообщил фараону Хонсухотеп. — На его борту скрылся Хамуди.

59

Яххотеп наделяла зерном селения, которые особенно сильно пострадали от грабежей Аты и Тетиана. Войско царицы Свобода продолжало продвигаться вверх по Нилу, не встречая сопротивления.

Когда армия освобождения достигла тучных земель Кермы, ратники стали готовиться к битве. Нубийцы были отважными воинами, и египтяне понимали, что прольют немало крови, прежде чем сумеют добраться до Хамуди в его убежище.

Первый удар они собирались обрушить на корабли противника, а затем пустить по равнине колесницы под предводительством Усача и Афганца.

Однако их глазам открылась странная картина: немногочисленные суда нубийцев мирно стояли у пристани. На них — ни одного моряка, гребца, лучника.

— Предельная бдительность! — отдал команду Хонсухотеп. — Мы не должны попасть в западню.

Старик с посохом в руке приблизился к египетским кораблям и поднял голову, глядя на фараона и царицу Свобода, стоявших на носу «Золотого сокола».

— Я — посланец Совета старейшин, — объявил он, — и передаю вам столицу. Мы просим у вас милости: пощадите жителей нашего города, которые после стольких лет угнетения, уповают на мирную жизнь. Да правит нами Египет, не закабаляя и не унижая нас.

Царица Яххотеп первая ступила на землю Кермы.

Градоправитель Эмхеб с подозрением всматривался в улицы незнакомого города.

Воины сходили с кораблей настороженные, держа наготове оружие: луки, мечи и палицы. Но старик не солгал. Обитатели Кермы в тревоге сидели по домам, ожидая решения фараона.

— Мы ответим согласием на твою просьбу после того, как нам будет выдан Хамуди, — объявил фараон Яхмос.

— Как только этот беглец появился у нас, он потребовал, чтобы мы все взялись за оружие. Он хотел, чтобы жители нашего царства, мужчины, женщины, даже дети вели войну. Мы отказались, и он нас оскорбил. Мы не уразумели, почему мы должны повиноваться этому чужаку со злым сердцем. Не поняли, по какому праву он так разговаривал с нами.

— Он снова сбежал?

— Нет, он остался в Керме.

— Проводи нас к нему, — распорядился фараон.

Город Керма выглядел внушительно: огромные ворота, стены и башни. В центре — храм-крепость на холме.

Старик медленно поднимался по лестнице, ведущей на самый верх крепости.

Последнему владыке гиксосов никогда больше не напасть на египтян. Его проткнул кол, который с любовью и тщанием заострил сборщик мусора, улыбавшийся теперь во весь рот. Лицо Хамуди было искажено последней гримасой ненависти.


Врата святилища Амона распахнулись сами собой.

Фараон Яхмос протянул восходящему солнцу огненный меч, с помощью которого он победил царство тьмы. Потом он передал меч царице Яххотеп, которая вошла в святилище и возложила меч на алтарь. Отныне царственная супруга Нефертари будет поддерживать здесь священный огонь, дабы единство Верхнего и Нижнего Египта не разорвали больше чужаки-захватчики.

— Славлю тебя и чту, о Единый во многих обликах! — произнесла Яххотеп. — Бди в мире, чтобы свет твоего ока освещал нам ночь и питал нас жизнью.

Перед богом Амоном, его супругой Мут и богом луны Хонсу, великой триадой Карнака, фараон принес обет служить Маат — Истине и Закону, — как служила ей Яххотеп. Просил помочь ему силой Маат воскресить Египет таким, каким он был в годы своего благоденствия.

— Мне надо выполнить еще одно обещание, — сказала Яххотеп сыну после церемонии в Карнаке.

В сопровождении всего царского двора она направилась к заброшенным домишкам на окраине, где когда-то юная царевна отыскала слепого старика-землемера, умершего много лет назад. Землемер позволил ей дотронуться до своего жезла с навершием в виде священного животного бога Сета с огненными глазами. Сет не спалил дерзкую, и тогда старик отдал царевне жезл, надеясь, что она с его помощью восстановит подлинные границы Египта.

Увидев пустырь с полуразрушенными строениями, где когда-то размещалось управление земельными угодьями, царица обратилась к Карису:

— Почему ты не занялся починкой этих домов? — спросила она.

— Я не раз посылал сюда работников, госпожа, но все они уверяют, что место нечистое.

С жезлом в руке Яххотеп сделала несколько шагов вперед и застыла. У нее возникло странное ощущение, будто здешняя земля не хочет, чтобы люди жили на ней.

В углу между полуразрушенными зданиями стоял тамариск. Только две ветки зеленели на нем, остальные были сухими. Ворох сухих веток лежал и под деревом.

Яххотеп поняла, что источник злой воли находится в тамариске, и направилась к нему. Она увидела обрывки одежды с пятнами крови, клочки волос, обрывки папируса с магическими формулами и именем Апопи.

Царица Свобода направила навершие жезла на источник злых сил. Огненные глаза Сета вспыхнули, и сухие ветки загорелись. На этот раз Апопи умер окончательно.

Царица вновь могла беспрепятственно распоряжаться землей Египта. Завтра же сюда вернутся распорядитель земельных наделов, хранитель архива и опытные писцы. Боги будут вновь благосклонны к египтянам-землепашцам.

Царский двор двинулся дальше и остановился у тщательно возделанного поля. Царственная супруга Нефертари засеяла его золотой пылью, чтобы земли всех египетских провинций принесли щедрый урожай.

Наконец-то был восстановлен подлинный порядок. Наверху — боги и богини, воплощение их на земле — царь и царица. Своей божественной властью фараон назначал себе главного помощника, визиря и градоправителей, которые должны были следовать Закону Маат и устанавливать его повсюду.

— Мы начнем мирную жизнь с восстановления храмов, — объявил Яхмос. — Вновь поднимутся упавшие ограды, великие реликвии вернутся в святилища, статуи богов займут подобающее им место. Мы будем вновь приносить жертвы богам и принимать участие в древних ритуалах.


— Куда мы с тобой поплывем, сын мой? — с любопытством спросила Яххотеп, поднимаясь на борт.

— Нам предстоит прощание с нашим тайным военным лагерем, — сказал Яхмос.

Яххотеп вспомнила трудные дни, когда ее муж Секненра собирал на севере Фив первых воинов. Сегодня казармы, дворец и храм были пусты. Пройдет несколько лет, и ветер занесет песком город, где родилась надежда. Сотни ратников, возмужавшие и научившиеся здесь военному искусству, погибли на полях сражений. Другие, искалеченные и израненные, никогда не забудут жестоких боев, в которых принимали участие.

Но Египет свободен. Будущие поколения египтян не будут знать ни кровопролитий, ни слез, потому что фараон восстановит на земле равновесие, которое и есть счастье.

Яххотеп протянула жезл и запечатала уста храма и дворца. На этот раз война действительно была окончена.

Фараон и царица вернулись на пристань. Подходя к барке, царица увидела, что к фараону, рядом с которым стоял Яхмес, сын Абаны, подошел широкоплечий человек. Яххотеп встревожилась. Но Весельчак Младший мирно улегся у его ног.

— Это старший каменщик Сет Маат, Места Истины, будущего города мастеров, — сказал Яхмос. — Первое творение, созданное братством ремесленников, он хочет подарить тебе здесь, на том самом месте, где стихло бряцанье оружия.

Старший каменщик положил на землю драгоценный груз, завернутый в белое полотно. Мастер бережно снял его, и Яххотеп увидела каменный куб с тщательно отполированными гранями.

— Мы добываем камень в долине, затерянной среди гор, — начал мастер. — Над ней возвышается скала-пирамида, обитель богини-кобры, которая требует почтения и тишины и наказывает болтунов и клятвопреступников. С помощью медных резцов и деревянных колотушек мы создали этот цоколь, на котором сможет покоиться наше будущее творение, если только госпожа пожелает вдохнуть в него жизнь.

Фараон протянул матери белый священный жезл.

Яххотеп ударила им камень, и он засветился, как меч Амона.

Потом свечение ушло в глубь каменного куба и осталось в нем язычком яркого пламени. Мастер бережно укутал куб полотном.

— Да пребудет этот камень неиссякаемым источником света, рождающего вдохновение, — произнесла торжественные слова Яххотеп. — Пусть передается он от главного мастера к главному мастеру.

60

Убийце двух фараонов, лазутчику и слуге гиксосов, не удалось уничтожить третьего царя Египта. Но даже если бы он сумел это сделать, фиванцы все равно одержали бы победу. Ибо истинной душой освободительного движения была Яххотеп.

Поначалу она вызывала у опытного воина, которым был подручный гиксосов, немалое любопытство. Он не верил, что царица способна на многое и хотел посмотреть, где она остановится. После каждого нового испытания, он говорил себе: дальше она не пойдет. Но, невзирая на самые жестокие удары, вопреки страдающему и кровоточащему сердцу, эта женщина продолжала идти вперед.

Он начал испытывать к ней чувство, большее чем восхищение.

К тому же боги помогали царице: Апопи был убит, произошло извержение вулкана. И вот царства гиксосов больше не существует, Верхний и Нижний Египет воссоединились.

Но пособник гиксосов поклялся выполнить порученное. А он был человеком слова.

Возрождающийся Египет был пока еще только миражом. Убив Яххотеп, он лишит его питающего корня, и мираж растворится в воздухе. Во время предстоящих празднеств он сумеет улучить миг и доказать всем, что царица Свобода не бессмертна.

Египет, лишившись той, что извлекла его из мрака, вновь погрузится в хаос. А это будет означать, что властитель тьмы все-таки победил.


Фараон Яхмос праздновал начало двадцать восьмого года своего правления, открывая прославленные каменоломни в Туре, где добывали самый красивый в Египте известняк. Две стелы, помещенные у входа в подземную галерею, запечатлели память об этом событии.

Шесть быков тащили положенный на деревянные полозья первый каменный блок нового храма Птаха, который собирались заложить в Мемфисе. Погонщиком, который ласково похлопывал быков по холке, подгоняя их, был Голенастый. На воле он быстро оправился и даже преуспел. Он приобрел себе небольшой домик и обширное пастбище для своих любимых коров. А в помощники нанимал пленников-гиксосов, которые не запятнали себя ни убийствами, ни пытками.

Всюду в Египте строили и восстанавливали разрушенное. Мемфис, город с белыми стенами, мало-помалу обретал былое величие. Из Нубии и Азии вновь привозили золото и серебро, с Синая — медь и бирюзу, из Афганистана — лазурит, символ небес и воды, прародительницы жизни.

Кто, кроме Афганца, получившего так же, как Усач, чин военачальника, мог заняться ввозом в Египет лазурита?

— Ты все-таки хочешь вернуться на родину? — спросил друга Усач. — Чего тебе здесь не хватает? Ты богат, славен, женщины бегают за тобой. Вина у нас превосходные, климат прекрасный.

— Мне не хватает родных гор.

— Знаешь, Афганец, я многое могу понять, но только не это.

— А ты знаешь, что должен вскарабкаться по ледяной стене, чтобы доказать, что ты — мужчина?

— Лучше посмотри на этот камень и скажи, достоин ли он того, чтобы украсить храм?

— Лазурит самого лучшего качества.

Оживало хозяйство Египта. И в Мемфисе, и в Фивах вновь работали в царских и в обычных мастерских искусные ремесленники, землемеры обмеряли наделы, сезонные рабочие чистили каналы. Распределением всех благ вновь ведала Маат, обеспечивая мир и сплоченность.


Царский флот направлялся в Абидос.

Карис, несмотря на преклонный возраст, пожелал участвовать в церемонии торжественного прославления Тетишери. Восседая на палубе между градоправителем Эмхебом, который наконец вернулся в родной Эдфу, и хранителем царской печати Неши, у которого с каждым днем все прибавлялось обязанностей, он вспоминал о прошлом.

— Мы дожили до настоящего чуда, — повторял он Эмхебу. — Царица Яххотеп вселила в нас надежду, и мы вместе с ней создали будущее, которого не было у порабощенного Египта.

Управитель земельных угодий Хирей принес холодного вина и сладких лепешек.

— Сколько ни прибавляй тебе ответственности, толщины у тебя не убавляется, — заметил Неши, глядя на него.

— Мы с Карисом не имели счастья быть, как вы, в гуще сражений. А в тылу у нас было частенько страшно, а еще чаще тоскливо, а когда тебе тоскливо, то хочется есть. Посмотри на Афганца и Усача: как только они перестали рубить гиксосов, оба поправились.

— Наконец-то доплыли, — вздохнул с облегчением Хонсухотеп.

— А с чего это ты такой озабоченный? — удивился Хирей.

— Думаешь, легко плыть по Нилу? Нил — река капризная, с ним держи ухо востро, того и гляди, приготовит какой-нибудь сюрприз. Мне вот не до вина было.

— Ну, ты скоро нас догонишь по этой части, — рассмеялся Эмхеб.


Царственная супруга Нефертари с особым тщанием и любовью занималась памятными церемониями в честь бабки фараона, глубоко почитаемой в Фивах. Торжественное прославление Тетишери сначала происходило в Карнаке, затем — в Абидосе, в священном храме Осириса.

Согласно ритуальной формуле, фараон Яхмос в память Тетишери «совершил то, что ни один фараон доселе не совершал». Он приказал построить святилище и небольшую пирамиду, окружив ее зеленью. Назначил жрецов, которые каждый день будут молиться, приносить жертвы и питать «ка» покойной, ушедшей, но не забытой живыми. Фараон дал жрецам кров, пищу, одежду, землю и скот. Избавленные от попечений о земном, они должны были безупречно служить умершей царице.

На большой стеле камнерезы изобразили Яхмоса, сначала в короне Нижнего Египта, а потом — в двойной короне с дарами, которые он подносит Тетишери.

В сокровищницу, предназначенную для Тетишери, Яххотеп положила золотую диадему, которую надевала так часто и которая уберегла ее от стольких бед.

Слуга гиксосов счел, что на семейной поминальной церемонии слишком мало народу. Он нанесет удар в Фивах, чтобы поразить не только царицу, но и всех горожан.


Хирей, Карис и Неши сидели, сблизив головы, и о чем-то шептались.

— О чем вы там совещаетесь? — полюбопытствовала Яххотеп.

— Ничего серьезного, обычные заботы, — отозвался хранитель царской печати Неши.

— Правда, Карис? — потребовала царица подтверждения от старика-управляющего.

Карис заерзал.

— В общем-то безусловно… С некоторой точки зрения…

— Ты никогда не мог мне солгать, — рассмеялась Яххотеп.

— Так позвольте мне, госпожа, сохранить тайну!

— Заговорщиков только трое? Или другие сановники тоже участвуют в заговоре?

— Мы участвуем в нем все по приказу тех, кого нет выше, — сообщил Хирей.

— Ну, раз так, не буду вас больше расспрашивать, — согласилась царица, хотя таинственное поведение друзей разбудило ее любопытство.

Сына Яххотеп нашла на палубе корабля в изящной деревянной кабинке, у двери которой неподвижно стоял Яхмес, сын Абаны, вместе с Весельчаком Младшим.

— Может быть, столь бдительная охрана мне уже не нужна, как ты думаешь, матушка? — спросил Яхмос.

— Военный совет убежден, что ставленником гиксосов был связной, который погиб во время боя в Нубии. Но я так не думаю!

— Но если даже предположить, что этот человек жив, разве теперь он не будет изо всех сил стараться, чтобы о нем забыли?

— Я не забыла, что он убил твоего отца и брата. Оставить эти преступления без наказания — значит поклониться призраку Апопи. До тех пор пока мы не опознаем убийцу и не лишим его возможности наносить вред, разве сможем мы жить по-настоящему спокойно?

61

В Карнаке вновь работали резцы и деревянные молотки. Фараон Яхмос осуществлял задуманное — он расширял и украшал храм Амона. Фараон лично следил за исполнением обрядов. На новых жертвенных столах каждое утро лежали свежие цветы и фрукты. Жрецы с золотыми кувшинами и чашами в руках совершали обряд очищения, дабы невидимые силы, исходящие от земных даров, питали статуи богов, глаза, уши и рты которых отверзал сам фараон, касаясь их специальным резцом.

Для каждого божества священной триады была построена кедровая барка, покрытая золотыми пластинками. Барки мирно стояли в священном озере, а во время праздничных шествий жрецы, водрузив их на плечи, выносили за ворота храма.

— Вот о чем я подумал, — фараон наклонился поближе к царице Яххотеп. — Во-первых, я хочу построить новый храм в Фивах, чтобы чтить в нем тайную сущность Амона и питать его «ка». А во-вторых, воздать должное тебе, матушка.

— Так вот о чем совещались заговорщики!

— Да, я попросил их хранить тайну, но готовится торжественная церемония.

— Мне кажется, что не стоит этого делать.

— Нет, матушка, я не согласен! Если бы не ты, то не было бы и свободного Египта. Чествовать тебя собирается не только сын, но и фараон.


Настал день прославления царицы Свобода.

В открытом дворе Карнака собрались именитые граждане не только Фив, но и других городов. К стенам храма подходили и простые люди, чтобы поприветствовать ту, которая никогда не отступала перед трудностями.

Яххотеп еще находилась в своих покоях. Она сожалела, что уступила настояниям фараона. Чествование было ей не по душе. Как все ратники, отдавшие жизнь за свободу Египта, она только исполняла свой долг…

Яххотеп вспомнила, как тщательно одевалась и красилась Тетишери, когда ей предстояла важная церемония. Она позвала двух умелых дворцовых мастериц, которые стали орудовать гребенками и кисточками. Краски, притирания, снадобья были самого лучшего качества, и царица, благодаря усилиям своих помощниц, выглядела красивее и значительнее, чем любая юная девушка.

Управляющий Карис почтительно возложил на Яххотеп золотую диадему с пластинкой из лазурита, на которой был изображен Яхмос в окружении двух сфинксов. На шею царицы он надел воротник-ожерелье из множества мелких золотых амулетов — каких тут только не было: крошечные львы, антилопы, бараны, змеи, спирали, диски… Застежка ожерелья была сделана в виде двух соколиных голов.

Старый управляющий не забыл и подвеску на золотой цепочке — скарабея из лазурита, оправленного в золото, символизирующего вечное возрождение. Карису оставалось только украсить запястья и щиколотки царицы золотыми браслетами с сердоликами и лазуритом. Их надевали не только для красоты. Вычеканенные на них изображения были полны смысла: бог земли Геб в присутствии бога Амона венчал фараона короной Верхнего и Нижнего Египта, богиня царской власти Нехбет стояла рядом, защищая царя от любых врагов.

Старый управляющий отошел на несколько шагов. Залюбовавшись царицей, он молитвенно сложил руки на груди и произнес дрогнувшим голосом:

— Не почтите за дерзость, госпожа, но вы… прекраснее богини!


— Проклятая спина! — пожаловался Усач. — Никак не проходит. Ты не могла бы растереть меня, Кошечка?

— Церемония вот-вот начнется, а я еще не закончила одеваться, зато ты уже надел праздничное платье. Неужели ты думаешь, у нас есть время на растирания?

— Да у меня в самом деле жуткая боль! Если я не смогу стоять и не приму участия в триумфе Яххотеп, я этого не переживу!

Кошечка вздохнула:

— Погоди немного, я найду тебе капли, от которых тебе сразу станет легче.

Усач поглядел на себя в зеркало — выглядел он достойно. Особенно ему нравилось золотое ожерелье, пожалованное за военные подвиги, широкий кожаный пояс с золотыми накладками и высокие сандалии.

— Я забыла, что отдала капли Афганцу, у него ломило затылок. Должна сказать, что герои армии освобождения выглядят сегодня не блестяще.

Афганец жил в доме по соседству, и Усач заторопился к нему.

— Господин принимает ванну, — сообщила служанка.

— Не тревожь его! — распорядился Усач. — Я сам управлюсь.

Он вошел в кладовую, где Афганец хранил оружие, одежду и лекарственные снадобья. В первом сундуке оказалось белье, зато в большом ларце стояли горшочки с разными бальзамами, а среди них… Усач не поверил собственным глазам! Нет! Такого быть не могло!

Скарабей!

Но не египетский скарабей, а скарабей гиксосов, с именем Апопи. Им пользовались в качестве печати, и он был достаточно сильно истерт. На спине его был ключ к тайным письменам…

— Ты что-то ищешь? — спросил мокрый Афганец, появляясь на пороге.

Глаза Усача метали молнии, он протянул Афганцу скарабея.

— Что это такое, хотел бы я знать!

— Неужели тебе в самом деле нужны объяснения?

— Только не ты, Афганец! Такого не может быть!

— У каждого своя война, друг. Ты не знаешь одной маленькой подробности — мою семью уничтожил Египет, договорившись о торговле с нашими соперниками. Я поклялся, что отомщу, а горец не нарушает данной клятвы. Гиксосы помогли мне это сделать, Апопи поручил связаться с бунтовщиками, и мне это удалось. Я сумел расправиться с двумя фараонами. Гибель Секненра и Камоса — моя заслуга, и я горжусь этим. Кто еще из чужаков мог так преуспеть?

— Но ты же бился со мной рядом! Ты же рисковал головой! Ты убивал гиксосов!

— А как иначе я мог добиться безоглядного доверия? И до сих пор ни один человек не заподозрил меня. Но мои подвиги еще не окончены!

— Ты собрался убить Яхмоса!

— Нет, не Яхмоса, а Яххотеп. Она уничтожила царство гиксосов, а я уничтожу царицу в момент ее торжества, и Египет рассыплется в прах.

— Ты сошел с ума, Афганец!

— Ничего подобного. Я исполняю то, что мне поручено, и ничего больше. Мой владыка мертв, но он станет победителем в этой войне. Мне жаль, друг, ведь я по-прежнему восхищаюсь Яххотеп. Когда я увидел ее, мне даже показалось, что я в нее влюбился. Поэтому я щадил ее так долго. Слишком долго. Но я, как и ты, человек чести, я не могу уехать на родину, не исполнив своего обязательства. Как мне ни жаль, но я уничтожу Яххотеп. А сначала, мой друг, я убью тебя.

Мужчины схватились за кинжалы. Каждый из них знал, что впервые бьется с равным себе соперником.

Глаза в глаза, они медленно двигались по комнате, подстерегая счастливую возможность для удара и догадываясь, что первый же удар решит схватку.

Первым ударил Усач.

Он лишь оцарапал руку Афганца. Тот кошкой бросился на противника и повалил его на спину.

Лезвие Афганца коснулось шеи Усача, из которой тонкой струйкой потекла кровь.

— Жаль, — сказал Афганец. — Ты не должен был рыться у меня в кладовой. Я ценил тебя, мне было хорошо, когда в бою я чувствовал, что ты рядом.

Неожиданно Афганец выпрямился и сдавленно вскрикнул, словно почувствовал невыносимую боль.

Даже получив смертельный удар кинжалом от Кошечки, он успел бы еще перерезать Усачу горло. Но пощадил собрата по оружию. Глаза его заволокло смертной пеленой, и он повалился на пол.

— Я забыла сказать тебе, сколько надо принимать капель, — сказала Кошечка. — Слишком большая доза могла причинить большой вред.


Фараон Яхмос поставил на жертвенник серебряную ладью с колесами, похожими на колеса боевой колесницы. Она олицетворяла силу и путь бога Луны, покровителя Яххотеп.

Вместе со всеми Усач, которому Кошечка перевязала рану на шее, не сводил глаз с царицы Яххотеп, прекрасной, как восходящая заря. Красота этой шестидесятилетней женщины затмевала чары первых красавиц двора.

Усач успел все рассказать ей, и Яххотеп наконец была совершенно спокойна.

— Поклонимся царице Свободе, — провозгласил фараон Яхмос. — Ей мы обязаны жизнью, она воскресила страну, которую мы все вместе возрождаем.

В тишине, воцарившейся во дворе Карнакского храма, Яххотеп ощутила всю полноту народной любви.

Фараон приблизился к матери.

— Никогда на протяжении долгой истории Египта царица не получала наград за военные подвиги. Ты будешь первой, госпожа, и, надеюсь, последней, потому что само твое имя говорит о том, что после войны наступает мир. Пусть этот символ неустанной борьбы, которую ты вела против темных сил, будет свидетельством почтения и любви твоих подданных.

Яхмос передал Яххотеп золотую подвеску с тремя изящно сделанными оводами.

Весельчак Младший, Северный Ветер и Плутишка подумали одно и то же: нет на свете насекомого злее и неотвязнее. Но что, как не настойчивость Яххотеп, разрушило царство гиксосов?

— К тебе, мама, должна вернуться теперь верховная власть, — произнес фараон.

— Нет, сын мой. Тебе и только тебе предстоит основать новую династию и вернуть Египту процветание. Я же, как ты знаешь, дала обет: когда Египет обретет свободу, я буду жить под сенью храма. Этот счастливый для меня день настал.

Царица, сияя счастливой улыбкой, направилась к святилищу, где отныне она, Супруга бога, будет жить, осененная тайным светом Амона-Ра.

Примечания

1

Впоследствии на этом месте возник город Дейр-эль-Баллас.

2

Крепость Чару располагалась на северо-востоке Дельты между озерами Баллах и Манзала.

3

Описание операции из книги «Путешествие в Египет» Эдварда Брауна (Каир, 1974).

4

Ее царским именем будет Яхмос-Нефертари. Позднее имя Нефертари примет также старшая супруга фараона Рамсеса II.

5

Расстояние от Крита до Египта примерно 500 километров.

6

Египтяне не подковывали лошадей и не знали стремян.

7

По-египетски — Сет Маат, современное название этого селения — Дейр-эль-Медина. Об этом удивительном селении мастеров рассказывает четырехтомный роман «Камень света».

8

Такой нагрудный знак был найден в Доме вечности Яххотеп в Дра-Абуль-Негга (Западные Фивы).

9

И топор, и кинжал были найдены в гробнице Яххотеп.

10

8,32 метра.

11

Новый год начинался с подъемом воды в Ниле, примерно в начале июля.


на главную | моя полка | | Пылающий меч |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения



Оцените эту книгу