Книга: ФГС
Фантастика
ФГС
Олег ОХЛОБЫСТИН
И средние века не так страшны,
Как страшен средний возраст нашей жизни.
Дж. Г. Байрон
Скверное это время — пятый час пополудни. Начинает сказываться усталость, и почему-то всегда портится настроение. Если всю жизнь человека вместить в один день, то это время соответствует, наверное, началу пятого десятка. Утренних иллюзий уже нет, но и до апатичной мудрости позднего вечера тоже еще далеко. Из равновесия выводит каждая мелочь — даже то, что обычно воспринимается вовсе как вялый и безликий фон. Вдруг начинаешь слышать тарахтенье форвакуумного насоса и щелканье реле в термостате, по лаборатории носятся, оказывается, тоскливые и невнятные запахи, а на звук человеческого голоса хочется ответить выстрелом. Науку заполнили люди случайные, холодные и в чем-то неведомом искушенные; подлинную преданность науке они считают если не тайным пороком, то уж, во всяком случае, дурной чертой характера. Сейчас эта публика тоскливо дожидается конца рабочего дня. Более хищные и еще рвущиеся вперед заваривают чудовищный, самоубийственный напиток, именуемый четверным кофе.
У Грэма Сьютона своя система, которую он, впрочем, никому не навязывает. Режим строжайшей секретности, слежка, проверки и перепроверки отчетов, телефонных разговоров, связей, знакомых — все это давным-давно выработало у Сьютона несвойственные ему от рождения подозрительность и осторожность. Мензурка из аптечки, спирт из бутыли и вода из-под крана; через две-три минуты по усталым мышцам разливается тепло, а начавшие разбредаться мысли вновь концентрируются на чем-то одном, в данный момент наиболее важном. Можно работать еще часа три — до нового и теперь уже необратимого изнеможения.
Элли — преданная и нерасторопная неряха, которую только по доброте душевной можно называть лаборанткой, — убеждена, что Грэм пьет из-за неразделенной любви. Коллеги считают его исступленным карьеристом, выслуживающимся перед шефом. Черт с ними!
Сегодня приходится думать о какой-то ерунде — надо же перевести на нормальный человеческий язык вчерашние слова шефа. Он и вообще-то мудрен, этот шеф, как задача Дирихле из полузабытого курса высшей математики. Загадочная, иррациональная манера мыслить и говорить, способность на лету связывать совершенно разнородные факты, непостижимый дар предвидения — все это снискало ему громкое имя в химическом мире, однако сотрудники и коллеги его не любят, да и начальство тоже. Высокомерен, оскорбительно вежлив и абсолютно не контактен. Здороваясь, руку протягивает вовсе не для того, чтобы пожать вашу, — нет, это вы должны пожать четыре руководящих перста; пятый при этом брезгливо топорщится в сторону.
Вчера, когда Грэм принес ему очередной отчет, шеф, не глядя, запер папку в сейф и вдруг произнес нечто несообразное:
— Сьютон, мне не хотелось бы, чтобы вы спутались с моей секретаршей. Я не хочу слышать вашего ответа; нужно только, чтобы вы приняли это к сведению. Кстати, поройтесь у себя в памяти — не болтали ли вы лишнего где-нибудь. Недавно. — Пожевав губами, отвернулся к окну: — Вы свободны, можете идти.
— До свидания, шеф, — только и нашелся Грэм ответить.
Чертовщина какая-то! Бетти Корант, о которой идет речь, работает у шефа всего неделю. Эффектная штучка, ничего не скажешь, но при чем тут он, Грэм? Слишком красивых женщин Сьютон всегда избегал — хлопотно и дорого, а заводить шашни с секретаршей шефа — это уж и вовсе идиотизм.
И что значит «болтали лишнее»? Болтать-то было не с кем. Правда, недели две-три назад рассказывал что-то о феромонах старому и, пожалуй, единственному другу в полупустом кафе «Атлантик». Пусть даже сумели подслушать — с их техникой это вполне возможно, — но ведь не было ничего сказано кроме того, что можно прочитать в любом популярном журнале.
Звонок. Легка на помине!
— Сьютон, это Бетти. Вы когда домой едете?
— Часа через два, наверное. А что?
— Машина барахлит Шеф работы оставил как раз часа на полтора. Подвезете?
— Да, звоните.
Что-то многовато каких-то странных и быстрых совпадений!
Мокрый снег навстречу; мгла — и слепящие пятна от фар встречных машин. В новом, недавно купленном «Джое» тепло и уютно. Грэм не видит, но всем существом чувствует сидящую рядом Бетти. Чтобы не говорить, включил последний выпуск новостей. Опять обострение латиноамериканского кризиса, снова локальная война, грозящая в любой момент перерасти в глобальную, снова девальвация, сплетни, спорт, секс…
— Сьютон, неужели вам эта болтовня не надоела?
— Вот что я заметил, Бетти. Большая часть из того, что вы обычно говорите, — вопросы. Я соскучился по повествовательным предложениям — скажите что-нибудь в этом жанре. Пожалуйста,
— С удовольствием. Мне скучно сегодня и одиноко. Вот. И мне не хотелось бы, чтобы вы оставили это обстоятельство без внимания.
— Странно, что это обстоятельство ускользает от внимания социологов. По-моему, общество стоит на грани катастрофы, если у женщины вашего класса вдруг случаются свободные вечера.
Бетти Корант спокойно выключила приемник и закурила.
— Не надо меня обижать. Почему бы вам не отнестись ко мне по-человечески?
— Я работаю здесь семнадцать лет и за это время научился даже намеки нашего общего патрона воспринимать как распоряжения. Мне кажется, ему будет неприятно, если мы с вами сойдемся, — по-человечески или как-либо иначе.
— Он говорил вам об этом?
— Бетти! Повествуйте, пожалуйста.
— Хорошо, могу даже о будущем. С угла Тридцать седьмой улицы мы свернем налево, к набережной. Вы не будете задавать мне дурацких вопросов, за что я буду вам несказанно благодарна. Иногда очень трудно быть женщиной, особенно, как вы изящно выразились, — моего класса. Вы давите на акселератор так, как будто по нему ползают блохи, и по меньшей мере дважды чуть не врезались в идущую впереди машину. Согласитесь: вы не нервничали бы так, если бы вас на рюмку коньяку пригласил к себе приятель или просто сослуживец.
— Ну, тут вы ошибаетесь. — Грэм сбросил газ. — В этом случае я бы просто обомлел от изумления, а потом быстро заподозрил бы что-то неладное.
— Кстати, Грэм, — Бетти нажала на кнопку лифта. — Вы, надеюсь, достаточно тверды в вопросах морали?
— Разумеется, нет. Этика — наука экспериментальная, и в ней, как и в химии, не стоит ничего принимать на веру, без эксперимента.
— О господи! — с картинным ужасом воскликнула Бетти. — Неужели вы и вправду так думаете?
— Нет, конечно, — засмеялся Сьютон. — Никогда не говорю то, что думаю.
— Почему же?
— Так… Некому, — сразу посерьезнел Грэм.
В маленькой квартирке было уютно и чисто. Вопреки опасениям Сьютона, хозяйка не отправилась тотчас же в ванную, чтобы выйти оттуда в легко распахивающемся халате, а вместо этого быстро и ловко накрыла маленький стеклянный столик между двумя удобными креслами.
— Итак, выпьем! — Бетти разлила по рюмкам коньяк. — Вы очень одиноки, Грэм?
«Что-то уж больно в лоб!» — подумалось Сьютону.
— Да ведь люди все, в сущности, одиноки. Правда, каждый по-своему чувствует одиночество. Многие умудряются не чувствовать его вовсе.
— Не знаю, как многие, а я так чувствую очень остро. И сегодня почему-то особенно, хотя вы мне и нравитесь.
— Я тронут, Бетти, но…
— Но не торопитесь. Из этого пока ничего не следует Мне чего-то недостает...
— У нас в химии это называется энергией активации: чтобы спуститься в долину, сначала нужно подняться на перевал. Кстати, откуда вы знаете, что я не женат или что-либо в этом роде?
— Женщины чувствуют это кожей.
«Ну да, особенно если это им наперед известно», — подумал Грэм, и тут же в нем что-то дрогнуло и напряглось внутри — верный сигнал тревоги. Ему стало и вовсе не по себе под ее прямым и чуть насмешливым взглядом — она явно знала существенно больше того, что ей приходится перепечатывать; только сейчас Сьютон вдруг вспомнил, что эта посредственная, в сущности, машинистка никогда не делала опечаток даже в самых головоломных для непосвященного химических названиях. Внезапно стал понятным и скрытый смысл предостережения шефа — кто-то, видимо, заинтересовался содержанием их работ, не входящих в официальные секретные отчеты и потому действительно секретных
Сьютон с беспечным видом потянулся к бутылке, Бетти нажала клавишу магнитофона.
Остаток вечера они проболтали о всякой чепухе и время от времени танцевали под вкрадчивую приглушенную музыку, под которую хотелось ходить кошачьими шагами.
Красный телефонный аппарат не звонил никогда, и Сьютон, как и все, был уверен, что это просто банальное подслушивающее устройство, хотя официально оно называлось «прямой связью с шефом». Элли, зажав рот одной рукой, другой молча показывала на красный телефон. Великий немой звонил.
Грэм снял трубку, не дожидаясь ответа, шеф медленно процедил «Сьютон, сегодня к концу дня постарайтесь обойтись без своего обычного допинга. От вас не должно пахнуть. Прибывает высокая комиссия для расследования нашей научной деятельности, и я хочу, чтобы вы мне ассистировали. Итак, до трех».
Трубка заглохла без обычных коротких гудков. Ну конечно! Ответа ему опять не нужно. Но откуда, черт возьми, он все знает? Непохоже, чтобы такой человек пользовался услугами доносчиков.
— Элли! Мешалку — вот эту — и термостат выключите в три тридцать. Сегодня я, кажется, буду пить в обществе шефа. Да, и хроматограмму не забудьте проявить.
Комиссия — толстый, смахивающий на улыбающуюся лошадь генерал с несколькими рядами орденских планок («Интересно, за какие это подвиги в мирное-то время?»), несколько предупредительных офицеров свиты и вялый субъект с застывшим выражением зубной боли на лице, лишь бровями задававший вопросы и принимавший ответы апатичным кивком. И еще давний знакомый — куратор из секретной службы: усталая физиономия старой, натявкавшейся на своем веку дворняжки.
Шеф — отчужденный и высокомерный — долго водил гостей по лабораториям, говорил мало и настолько по-ученому, что комиссия просто не могла не чувствовать себя оплеванной из-за своей полной и бесповоротной некомпетентности. Даже ухмылявшийся про себя Сьютон — и тот не раз становился в тупик перед непролазным нагромождением названий и терминов. Это, впрочем, не мешало генералу изредка похохатывать, а мозгляку — вяло кивать. Четко просматривалась только одна мысль шефа: да, кое-какое оборудование у нас есть, но вероятность получить нужные вам результаты будет тем выше, чем больше будет всех этих самописцев, анализаторов, магнитов, мигающих лампочек и прочего. Он слово в слово повторил фразу, которую Грэм слышал от него и раньше:
— Для того чтобы наука могла что-то давать, она прежде всего должна существовать.
Наконец генерал явно устал. Шеф косым насмешливым взглядом уловил этот момент и повел всех в свой кабинет. Кофе и коньяк в таких случаях — дело обычное, однако на сей раз гостей ждало нечто неожиданное. Бетти Корант была так ослепительно хороша, что из мгновенно притихшей толпы военных вырвался лишь чей-то ошарашенный выдох: «О господи!»
Бетти — это вышло как-то самой собой — оказалась в самой середине стола; беседа получилась не просто оживленной, но и чуть-чуть шумной. Пили за воинские доблести, «за очаровательных женщин в лице...» и даже за науку. Генерал, все время пытавшийся навязать шефу какой-то особый, доверительный и слегка панибратский тон, решил наконец, что настал подходящий момент.
— Кстати, док. — Он, смеясь, вылил свой коньяк в чашку с недопитым кофе и одним махом выплеснул все это в пространство между своими огромными челюстями. — Мы сегодня услышали, конечно, много очень полезного — и про жидкостную хроматографию, и про всякие там ядерные резонансы. Правда, ядерными делами занимается не наш отдел — ну да ладно, все равно хорошо. Но простите уж старого солдафона, а все-таки за что, между нами, девочками (генерал коротко гоготнул), мы платим вам деньги? Ведь в общем-то нам нужно новое оружие, а не ученые теории и отдаленные перспективы. Всеобщий прогресс науки и человечества — тоже не наша забота. Поймите меня правильно: все хорошо и мы представим в свои инстанции вполне благожелательный отчет. Но все-таки: совсем попросту, без протоколов и фонограмм, — он игриво огляделся по сторонам, — что именно вы делаете?
Эта тирада вызвала всеобщее оживление — все-таки свой парень этот генерал! Шеф без тени улыбки посмотрел в глаза Сьютона, и тот мгновенно понял, для чего он сегодня понадобился.
— Честно говоря, я предвидел этот вопрос. Я, видимо, окончательно утратил способность доходчиво что-либо рассказывать. Студенты часто жалуются на мои лекции — говорят, непонятно. Коллега, я надеюсь на ваше красноречие, — кивок в сторону Грэма.
Грэм Сьютон покосился на напряженное лицо Бетти («Тьфу, черт, чем не видеомагнитофон?») и улыбкой извинился перед остальными за то, что его вынуждают опять говорить о науке в присутствии очаровательной женщины.
— Давно в общем-то известно, что растения взаимодействуют друг с другом, с бактериями, грибами, насекомыми и животными при помощи химических веществ. Частый случай — когда растение пытается подавить, а то и просто уничтожить нежелательного пришельца или конкурента. Тополь, например, или акация располагают химическим оружием против овса и многих трав. Мелкие красные хризантемы уничтожают большое число микробов, а о фитонцидах лука, чеснока или хрена знают, кажется, все. У черемухи и картофеля общий враг — грибок фитофтора, однако только черемуха имеет химические средства зашиты от этого грибка. Фитонциды цитрусов — грозное оружие против дизентерийной палочки, хотя предназначались они для защиты от бактерий, поражающих листья лимонов и апельсинов. Приманить друзей, убить или отпугнуть врагов — вот и вся примитивная логика химической самозащиты растений.
Куда сложнее химический язык насекомых, особенно — общественных. Феромоны насекомых навязывают сообществу родичей не только отдельные эмоции — страх, тревогу, чувство покоя или половое возбуждение. Здесь диктуется целая схема поведения, если хотите — незыблемый социальный статус особи. Действия семьи пчел или муравьев, распределение обязанностей в сообществе полностью запрограммированы набором соответствующих феромонов. Феромоны царствующей самки термитов превращают всех остальных самок семьи в безропотных роботов, начисто подавляя их половую активность. Стоит убрать матку, как между оставшимися самками начинается настоящая химическая война, пока одна из них не подавит остальных.
В целом так же обстоит дело и у других общественных насекомых. Феромоны «рабочих», «солдат» и прочих угнетенных слоев сообщества служат лишь для обмена самой простой и необходимой информацией. В момент укуса противника пчела выделяет феромон тревоги, муравьи метят феромонами рабочие тропы, определенный набор феромонов служит своего рода паспортом, удостоверяющим принадлежность особи данной колонии сородичей.
У животных все еще значительно сложнее, и, например, для собаки каждая другая собака, каждый человек имеет свой собственный запах. Хорошая собака-ищейка различает до полутора миллионов человеческих запахов! Сейчас уже мало кто сомневается в существовании феромонов высших животных — и человека в том числе. Несомненно, что всякого рода телепатия и прочие биополя — чистейшая ахинея, однако мы еще совершенно не представляем себе, какой информацией обмениваются животные на языке запахов. Очевидно, что мы с вами тоже способны выделять феромоны тревоги. Собаки знают это совершенно точно: как бы вы себя ни вели по отношению к незнакомому псу, он всегда знает по запаху, боитесь вы его или нет. Для того чтобы не быть укушенным, нужно на самом деле не бояться, а не делать вид, что вы не боитесь. Человек, обладающий обонянием собаки, знал бы об окружающих его людях куда больше обыкновенного человека! — Сьютон заторопился, боясь наскучить собравшимся. — Итак, феромоны человека. Возможно, уже в недалеком будущем, используя нашу методику, можно будет безошибочно угадывать состояние подопечного, а то и навязывать ему свою волю, воздействуя химически на его феромон-рецепторы.
Похоже, что монолог Сьютона на всех, кроме шефа, произвел определенное впечатление. Первым после долгой паузы заговорил генерал:
— Стало быть, вы рассчитываете найти вещества, ничтожные количества которых смогут превратить воинственных солдат противника в смиренных, трудолюбивых пчел?
Грэм молча наклонил голову. О главном он, разумеется, не обмолвился ни словом.
— У нас с вами есть неплохой шанс разобраться с точки зрения химии во всех этих Фархадах, Ромео, Меджнунах какого черта, действительно, они так необратимо застопорились на своих избранницах?
С этой фразы шефа началось когда-то их главное дело.
— Ваша новая работа, — продолжал шеф, — будет секретна вдвойне: во-первых, в обычном смысле, как это понимают наши заказчики, во-вторых, она будет секретна и от них самих. Вы займетесь половыми феромонами гомо сапиенс. Мы будем называть их ФГС, — шеф пожевал губами, делая паузу. — Глуповатая, конечно, аббревиатура, но надо же как-то наукообразно обозначить приворотное зелье. Не пугайтесь, пожалуйста, — я в своем уме, мы говорим о совершенно реальных вещах. Физиологическая активность ФГС должна проявляться прежде всего в лимбической системе головного мозга, ответственной за первичную обработку сенсорной информации. Именно в этой зоне, кольцом огибающей промежуточный мозг и зрительный бугор, формируется аффективно-эмоциональная оценка внешних воздействий, отсюда поступают сигналы в кору больших полушарий и в гипоталамус, дирижирующий всем сложнейшим ансамблем гормональных желез. Крыса, которую обучили нажимать педаль, замыкающую электрическую цепь с вживленными в лимбическую систему электродами, становится своего рода наркоманом: она нажимает и нажимает педаль до полного изнеможения. Опыты на людях, — опять брезгливое пожевывание губами, — выполненные нашими смежниками из семнадцатого госпиталя, приводят к тому же результату. Обратите внимание: один из важнейших датчиков лимбической системы — это обонятельная луковица. Я почти уверен, что ФГС проявляет свое действие только в том редчайшем случае, когда их наборы полностью соответствуют друг другу — как ключ замку. Вы уж извините — в моем возрасте о любви рассуждать как-то неловко, — но и это, скорее всего, просто-напросто тяжелая наркомания, хотя и довольно своеобразная. Отсюда — полная неадекватность взаимных оценок и поведения.
Шеф взял с полки книгу и молча показал Сьютону тисненный золотом заголовок: «Лукреций. О природе вещей». Быстро нашел нужную страницу.
«Так большинство поступает людей в ослеплении страстью,
Видя достоинства там, где их вовсе у женщины нету;
Так что дурная собой и порочная часто предметом
Служит любовных утех, благоденствуя в высшем почете».
Сьютон невольно заметил, что шеф читал гекзаметры Лукреция, не заглядывая в раскрытую книгу.
— Ну, а разлука для таких влюбленных так же непереносима, как и состояние абстиненции для наркомана, — продолжал шеф после очередной паузы.
Сьютон спросил:
— Так вы хотите помочь людям избавляться от этого недуга?
— Я давно уже не верю в возможность хоть в чем-то помочь людям, — тембр голоса шефа стал раздражающе неприятным. — Наука никого не делает счастливым, кроме самих ученых, хотя и это случается редко. Да, и выбросьте из головы, будто феромоны обязательно должны обладать различным запахом, — это уже вслед направившемуся к двери Сьютону. — Обоняние — лишь частный случай хеморецепции.
— Что с вами? — спросила Элли, когда Грэм добрался наконец до лаборатории
— Шеф читал мне стихи.
Преданная Элли не спала всю ночь, вспоминая лунатическую улыбку явно помутившегося в рассудке Сыотона. Самому ему эта ночь обошлась в две пачки взахлеб выкуренных сигарет. Феромоны без запаха! Вам, простите, давят на психику, а вы даже не в состоянии этого заметить! Выходит, что каждому из нас природой дан ключ очень сложного и тонкого рисунка, но мы не знаем, от чьей души (или тела, черт возьми!) этот ключ. Мелем что-то об общности интересов, о продолжении рода, семье, нравственности. Набор не тот — и ни мораль, ни внушение, ни материальные соображения не заставят вас полюбить. Но, зная устройство замка, ключ в общем-то можно подделать! Приворотное зелье в самом чистом виде, и притом сугубо индивидуальное. Против вас лично А кстати, почему именно «против»? Может быть, «за»?
С той поры прошло несколько лет. Сьютон, поначалу возмечтавший опровергнуть экспериментально алхимические домыслы шефа, все более убеждался в том, что главная его идея верна. Грэм научился отличать феромоны от множества прочих выделений человеческой кожи: феромоны выделялись только теми ее участками, где кожа граничит со слизистыми оболочками. Губы, поцелуй — вот первая проба на соответствие ключа и замка, хотя и почти безнадежная. Из тысяч платных и добровольных доноров, прошедших через руки Сьютона и Элли, не нашлось двух, которые были бы одинаковы по составу феромонов, это вам уже не группы крови, это — почти как отпечатки пальцев. До чего же редко встречаются Ромео и Джульетта!
Грэм с трудом подавлял в себе все возраставшую привязанность к Бетти Корант. Трудно было подобрать какое-либо определение этому чувству, во всяком случае, Сьютон не считал его любовью, поскольку никаких попыток физической близости оба они не предпринимали. Но бывая (изредка!) в ее уютной квартире, Грэм испытывал столь непривычные для него душевное равновесие и покой.
Помня предостережения шефа, он давно уже не сомневался, что Бетти подсажена к ним секретной службой, но и к этому относился с непонятным спокойствием. Ощущение исходящего от нее тепла, запах ее тела мягко кружили голову; видеть, как вспыхивает в ее глазах радость при встрече с ним, стало для Грэма необходимостью. Было все это незнакомо и волновало своей непонятностью. «Мистика! — ворчал про себя Сьютон в минуты протрезвления. — Интересно, что там у нас с феромонами?»
— А что, Бетти, — он старался выглядеть беспечным и чуть-чуть рассеянным, — странно мы себя ведем. Имея все для коктейля, ни разу не попробовали сделать что-либо сногсшибательное («Вот именно — сногсшибательное», — усмехнулся про себя Грэм). — Так и быть, дайте я поколдую возле вашего холодильника — это ведь тоже химия в конце концов. А вы заварите пока кофе.
В двух больших фужерах он приготовил смесь, со студенческих времен памятную ему под названием «крокодил пустыни». Разбавил ее апельсиновым соком и всыпал корицы — сквозь пряный запах коричного альдегида вряд ли пробьется какой-либо другой. В один из сосудов («фу, как в детективе!») подсыпал бесцветный порошок — оксибутират натрия. В этот фужер воткнул желтую соломинку, в другой — синюю.
Когда Бетти вернулась с кухни с кофе, Грэм уже сидел за журнальным столиком, на котором искрились два бокала с разноцветными соломинками, и разминал сигарету. Бетти села рядом; смеясь, протянула руку и взяла фужер — с желтой соломинкой.
То ли танго было уж слишком медленным, то ли выпито было много, — но через десять-пятнадцать минут Бетти беспомощно опустилась в кресло-качалку, из последних сил борясь со сном. Сьютон стал не торопясь собираться домой. Пока он докуривая очередную сигарету, пока искал шарф в передней, Бетти крепко заснула — Грэм потряс ее за плечо, никакого ответа. Он достал из кейса пробирки с тампонами и принялся за дело.
— Грэм, что это за кошмар такой? Как же я умудрилась вчера заснуть? И вы хороши — не разбудили даже.
— Бетти, не телефонный это разговор. А будить вас просто жалко было. Как самочувствие?
— Да все нормально, и даже против обыкновения выспалась хорошо.
— Ну, тогда до вечера!
Как раз в этот момент самописец вычерчивал феромон-хроматограмму Бетти Корант. Были пройдены две трети обычного диапазона, но уже и на этом отрезке проступило нечто фатальное: три четких пика, в точности соответствующих его собственному набору! Простой расчет показывал, что такой набор встречается один раз на тридцать семь тысяч случаев. Дальше вероятность совпадения катастрофически падает. Действительно, вот пошел новый пик с массой 673, — «этого у меня нет», — отметил про себя Сьютон. Цис,транс-диеналь — феромон обычный, он есть у одного из сотни, но Грэм не из их числа. Ну, а как у нас с 712-м? Есть! Есть, черт возьми!
Вот уже много лет Сьютон искал столь сходную пару доноров — и тщетно. Само собой, полное совпадение — событие практически невероятное, однако и разница в один феромон позволила бы поставить эксперимент века. Сьютон знал, что введенный под кожу чужой феромон быстро выводится из организма, и выводится в тех же зонах, г де выделяются собственные феромоны. Один укол — и…
Бегом, через ступеньку, Грэм слетел на два этажа вниз и только у дверей кабинета шефа остановился, чтобы привести себя в порядок.
— Бетти, привет! Шеф на месте? — Сьютон прекрасно знал, что в это время шеф неизменно находится в библиотеке.
— Грэм Сьютон! Прикажете думать, что за семнадцать лет вы так и не изучили распорядок работы шефа? — Бетти смотрела на него холодно и настороженно. — Говорите сразу, зачем пришли. Стойте, на вас же лица нет! Что случилось?
— Пока ничего, — замялся Грэм. — Просто мне необходимо сегодня побывать у вас.
— И тогда, вы думаете, что-то случится? — без тени улыбки спросила Бетти, и лицо ее вмиг стало строгим и отчужденным. — Я устала сегодня от печатанья всякой ерунды, от вранья по телефону и от наглых соискателей, домогавшихся аудиенции у шефа. Нет, Сьютон, сегодня уж и подавно ничего не случится. Завтра — заходите, куда ни шло. Только и завтра не забывайте мудрых предписаний, — Бетти кивнула в сторону строгой кожаной двери. — Сегодня вы на себя не похожи и мне не нравитесь.
— Нет, Бетти, сегодня вы просто должны со мной встретиться. — Грэм сделал ударение на слове «должны» и выдержал многозначительную паузу. — Ну так что?
Она молчала, борясь с растерянностью.
— Бетти, не пугайтесь, пожалуйста, не пугайтесь. Не враг же я вам! Буду около восьми.
Сьютон вышел, не дожидаясь ответа.
— Не знаю, Грэм, зачем вы сегодня пришли, но я все равно решила все вам рассказать, — этой странной тирадой Сьютон был встречен уже в дверях. — Я не хочу больше быть подсадной уткой в
охоте на вас.
— Молчите, дура! — прошипел он в ответ и тут же заговорил преувеличенно громко. — Представляете, еле добрался до вас. Этот хваленый «Джой» рекламируют именно за его надежность, а вот у меня — и месяца не прошло — закапризничало это чертово электронное зажигание. Машины для дурака и для интеллектуала должны быть задуманы одинаково; главное — чтобы их нельзя было поломать.
Разглагольствуя в таком духе, Сьютон разделся и, пройдя в комнату, быстро написал что-то на бумажной салфетке.
— К чертям все эти «Джои», давайте лучше танцевать, — С этими словами он показал написанное — «Простите за дуру, но стены теперь слышат не хуже нас с вами», нажал клавишу магнитофона и, пересев на низкий диванчик, взглядом приказал ей сесть рядом.
...Так Сьютон узнал то, о чем догадывался давно, не ведая лишь деталей. Бетти окончила химический факультет третьеразрядного университета, окончила без блеска — приходилось работать по вечерам. После университета долго не могла найти постоянной работы. Перебивалась случайными заработками — переводами, рефератами, массовками на киносъемках. Тут-то и разыскали ее эти люди. Разговор Сьютона с приятелем о феромонах пола, действительно, был подслушан: это дало повод лишний раз заподозрить шефа и его ближайших сотрудников в использовании получаемых ими средств не по назначению. После короткой подготовки для Бетти организовали место секретаря-машинистки и к ее скромному, но надежному наконец заработку приплачивали еще и за осведомительство.
— Вы знаете, Грэм, — с трудом успевая глотать слезы, шептала она ему прямо в ухо, — первое время я просто холодела под насмешливым и всеведущим взглядом шефа. Уверена, что он все знал с самого первого дня. Он, верно, и вас предупредил?
Сьютон кивнул.
— Грэм, вы еще не знаете? Сегодня вечером, после того как вы ушли домой, с вашей Элли случился какой-то припадок и ее увезла «скорая». Я навела справки —увезли в семнадцатый госпиталь.
Сьютон похолодел.
— Как вы думаете, это не связано с тем, что я вам только что рассказала?
— Конечно, связано.
— По-моему, вам пока нечего опасаться — эта ваша Элли так вам предана, что из нее и каленым железом ничего во вред вам не вытянешь.
«Железом-то, может, и не вытянешь, — усмехнулся про себя Сьютон. — Только ведь теперь каленым железом не жгут». После предварительной психообработки наркотиками пациентам семнадцатого вводят большую дозу инсулиноподобного препарата. Содержание сахара в крови резко падает, и наступает коматозное состояние, в котором человек покорно отвечает на простые вопросы, а потом даже не в состоянии вспомнить что с ним было. Можно не сомневаться, завтра-послезавтра они будут знать все, что знает Элли. Это конец.
Приходилось спешить. Укол 673-го в бедро, и начнется какая-то никому неведомая любовь. Как в средневековой сказке... Грэм проткнул себе кожу иглой и заледеневшими пальцами сжал тюбик шприца. Ждать оставалось минут десять — примерно за это время кровь доставит синтезированный феромон-673 на место его работы. Борясь с сердцебиением, Сьютон стал успокаивать Бетти, шепча ей какую-то чепуху — все, мол, обойдется, ничего противозаконного мы не совершали, жизнь еще впереди... Бетти притихла и, казалось, совсем уже было успокоилась, как вдруг подняла голову и взглянула Грэму прямо в глаза.
— Я больше ничего не хочу знать! Я знаю только, что умру вот тут сейчас, если ты отвернешься от меня, если ты немедленно до меня не дотронешься, если ты меня не захочешь!
Сердце Грэма сжалось, тело стало невесомым, мозг заполнил яркий, но мягкий теплый свет. «Похоже на описания клинической смерти!» — успел он подумать, прежде чем всем своим существом почувствовал, что его эксперимент удался полностью.
Их лабораторией вплотную занялась контрразведка. Правительство сочло разработку «любовных коктейлей» делом не только излишне дорогостоящим, но и опасным. «Они хотят превратить страну в сумасшедший дом, населенный неуправляемыми Ромео и Джульеттами, а нам нужны послушные работники и надежные солдаты», — так охарактеризовал ситуацию один из кураторов. Но его предложение запретить эти исследования было сочтено наивным: запретишь в одном месте — глядь, научная гидра пустила корни в другом. Кроме того, внушала опасения возможность утечки информации за границу — кто знает, как они там ее используют.
Над шефом и Сьютоном собрались грозовые тучи, которых те, казалось, пока не замечали: Грэм не выходил из состояния стойкой эйфории и вряд ли вообще что-либо замечал, кроме Бетти; шеф был по обыкновению непроницаем; многие километры ленты, которые накрутили встроенные в панели его кабинета магнитофоны, неизменно оказывались почти пустыми. Пришлось инсценировать сердечный приступ Элли. Из ее беспамятных показаний, после их обсуждения с профессионалами, стало ясным главное: Сьютон с шефом совершили открытие, которое могло сделать войны невозможными.
Шеф появился в лаборатории Сьютона совершенно беззвучно. На клочке бумаги написал несколько слов, дал Грэму прочитать и тут же, щелкнув зажигалкой, сжег. Велено было прибыть сегодня вечером на такси в особняк шефа на Спринг-стрит, дом 12. Изнывая от мысли, что он придет к Бетти позже, чем рассчитывал, Сьютон отправился по этому новому для него адресу.
Против обыкновения, шеф не смотрел в сторону и губами не жевал, — может, то была просто маска, которую он считал нужным носить на работе.
—- Нам предстоит серьезный разговор, Грэм, — сказал он, приглашая Сьютона расположиться в массивном кожаном кресле.
Сьютон невольно вздрогнул от неожиданности: шеф никогда раньше не называл его по имени.
— Я начну сразу с выводов; если они покажутся вам необоснованными, вы зададите необходимые вопросы. Исчерпывающий отчет о всех ваших опытах необходимо иметь в трех экземплярах. Ваш банк феромонов надо разделить на три эквивалентные части. Один комплект будет, как и раньше, храниться в сейфах: текст — в моем, препараты — в вашем. Второй комплект будет у меня. На тот случай, если с вами что-то случится. Третий предназначен для вас, поскольку это что-то вполне может случиться и со мной... Я недоглядел за вами, а одного моего предупреждения оказалось мало. Конечно, химик имеет право испытывать действие своих препаратов на себе; не надо возражать, лучше выпейте. Ваша счастливая физиономия выдает вас с головой.
И возражать было нечему, и спрашивать не о чем.
Отъезжая на вызванном по телефону такси, Сьютон без труда заметил, как следом тотчас тронулась темная и какая-то безликая машина, стоявшая до того на противоположной стороне тихой зеленой улицы.
Для вынесения смертного приговора суду требуется множество формальностей — следствие, реальные или мнимые улики, процесс — с обвинением и защитой, вердикт присяжных, отказ в помиловании. Контрразведка слишком перегружена работой, чтобы тратить на такой пустяк столько времени. Решение принимают три специально назначенных на такие дела чиновника. Принцип их работы прост: если происходит утечка важной информации, следует уничтожить ее источник.
Грэм Сьютон и Бетти Корант стали жертвой банальной автомобильной аварии: их машина врезалась в груженый панелевоз, внезапно возникший на проезжей части шоссе. Номерных знаков трейлера никто из свидетелей аварии, разумеется, не запомнил.
В сумерках черный лимузин шефа отъехал от дома № 12 на Спринг-стрит и на высокой скорости устремился к многополосной автостраде. Немедленно вслед за ним рванулись два других автомобиля; над шоссе их уже встречал патрульный вертолет. Было совершенно ясно, что лимузин будет остановлен при первой же попытке свернуть на какую-либо из боковых дорог. Шеф, казалось, понимал это и вот уже добрую сотню миль не покидал крайнего ряда («не ниже 70 миль в час»).
Наконец, помигав повороткой, лимузин вышел из ряда и преспокойно остановился у придорожного кафе. Не успел водитель сделать и двух шагов, как был взят под руки.
— Документы! Где хозяин машины?
Водитель даже не пытался вырваться
— Да, это я, и я действительно сидел за угон машины, но я это бросил, бросил! Работы нет, а тут хозяин предложил честный заработок — перегнать сюда свою машину, и вы скоро в этом убедитесь сами, он обещал быть здесь через час...
— Лейтенант, срочно передайте: наряд к дому! Срочно, черт вас дери! Мы, конечно подождем,
но, думаю, зря.
Особняк шефа оказался пуст. Прибывшие сразу же обнаружили по следам колес, что вслед за дорогим лимузином из того же гаража выехал старенький «вольво», который у автострады свернул в обратную от погони сторону. Саму машину быстро обнаружили на стоянке около аэропорта; среди пассажиров, находившихся в здании аэровокзала, шефа не было. В небе гудел только что взлетевший самолет шведской авиакомпании.
На следующий день газеты сообщили о загадочной катастрофе «боинга» фирмы SAS, причиной аварии было столкновение в воздухе с другим — неопознанным самолетом. «Когда речь идет об интересах государства, сотня-другая человеческих жизней не играют существенной роли», — прокомментировал это событие генерал с лошадиным лицом. Впрочем, это заявление в газеты не попало.
А вот что еще не попало пока ни в газеты, ни в рапорты контрразведки: журнал «Acta Chemica Scandinavica» принял к публикации статью «Феромоны человека». Статья готовится к печати вне очереди.
От редакции. Рассказ, который вы сейчас прочитали принадлежит известному в нашем отечестве химику. давнему другу «Химии и жизни» Олегу Юрьевичу Охлобыстину — это его единственное вторжение в область художественной литературы. Произошло оно, скорее всего, из-за обуревавшей его жажды
Составленная незадолго перед тем служебная «Справка о научной, педагогической и общественной деятельности профессора О. Ю. Охлобыстина» начинается так: «Родился в 1932 г в Москве, русский. Окончил химический факультет Московского университета (в 1954 г.). Кандидатская диссертация («Синтез элементоорганических соединений с помощью алюминий-алкилов») защищена в МГУ в 1961 г., докторская («Роль специфической сольватации и комплексообразования в металлоорганических реакциях») — в 1971 г в Ростовском университете. Список научных трудов — 436 наименований, в том числе 44 авторских свидетельства и 15 книг. С 1954 по 1971 г.г. — сотрудник ИНЭОС АН СССР. В 1971 г. переведен в Н ИИФОХ РГУ (зам. директора по науке). С 1981 по 1992 г.г. — зав кафедрой органической и физической химии Северо-Осетинского госуниверситета, с сентября 1992 г. и по настоящее время — зав. кафедрой органической, биологической и физической химии Астраханского технического института рыбной промышленности и хозяйства…»
А в предисловии к вышедшей в 1989 году в издательстве «Наука» последней книжке Олега Юрьевича «Жизнь и смерть химических идей» о ее авторе сказано было самое, как нам кажется, главное: «... является одним из наиболее оригинально мыслящих химиков нашей страны» и «неравнодушный человек, активный борец против конформизма во всех его проявлениях». Посмертно публикуемый его рассказ еще раз это подтверждает.