Книга: Мир, где нет тебя



Мир, где нет тебя


Екатерина Риз

Дизайнер обложки Екатерина Риз


© Екатерина Риз, 2017

© Екатерина Риз, дизайн обложки, 2017


ISBN 978-5-4485-3371-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Странно, но особой горечи не чувствовалось. Лана понимала, что это неправильно, и, наверное, с ней что-то не так, видимо, сама судьба над ней смеётся, ведь именно сейчас рушится её второй брак, а она зла, а не огорчена. Зла на мужа, зла на себя, на жизнь, за то, что всё повторяется. Вот только ей уже не двадцать, чтобы развестись и искать повод радоваться своей свободе, и к тому же она планировала прожить со Славой всю оставшуюся жизнь. Именно планировала, но, по всей видимости, только планов мало. От планов люди устают. И сейчас она может лишь наблюдать за тем, как мрачный пока ещё муж расхаживает по просторной гостиной их дома. Слава подбирает слова, но тоже злится и выходит у него не слишком хорошо. Настолько, что Лана решила ему помочь. В конце концов, они прожили вместе семь лет, она успела его узнать. Что-что, а подмечать мелочи поведения и характера людей она научилась. Но, как выясняется, это совсем не помогало ей в жизни, потому что она предпочитала отмахиваться от того, что видела, и надеяться на лучшее. А лучшее если и приходило, то на время. А потом случалось вот такое.

– И кто она? – спросила Лана, рискуя попасть под серьёзную раздачу. Слава злился, а её тон прозвучал едва ли не равнодушно. Какому мужику это понравится, правда? Он, видите ли, собирается её «убить и уничтожить» своим уходом, а ей безразлично. Но безразлично Лане не было, но и задыхаться от огорчения и безысходности она не собиралась. В данный момент она старательно анализировала происходящее.

Вячеслав Игнатьев, преуспевающий в своей области столичный бизнесмен, остановился и глянул на жену с претензией.

– Тебя только это интересует?

– На данный момент, да, – не стала она спорить. – Должна же я знать, кому проиграла.

– Лана, перестань, – невежливо оборвал он её. – Все ваши женские штучки…

– Наши женские штучки, Слава, придуманы и существует для вас, драгоценных.

– Мы скандалим?

– Нет. – Она головой покачала. – Кажется, ты меня бросаешь.

Он поморщился от её прямоты. И снова к жене присмотрелся, старался разглядеть в её лице намёк на отчаяние. Но Лана смотрела на него прямо и открыто, во взгляде вызов, а лицо, как майская роза. Если честно, то в этот момент Вячеслав усомнился в своём решении. Вдруг вспомнилась их первая встреча, когда он увидел молоденькую девочку с на удивление серьёзным взглядом, и застыл перед ней. На самом деле заинтригованный и поражённый. И, надо признать, что за годы брака, а их было не так уж и мало, целых семь, внешне Лана ничуть не изменилась. Всё также прекрасна и свежа. А он от этого устал?

Но её замечание по поводу «бросаешь», заставило его занервничать. Игнатьев странно повёл шеей, а от жены отвернулся. Лана же печально улыбнулась, пользуясь тем, что муж её улыбки видеть не может.

– Наверное, нужно было прислушаться к гулу толпы, – проговорила она негромко. – Или к шёпоту за спиной. Но ты учил меня никогда этого не делать, и я, видимо, слишком хорошо усвоила урок. Зря.

– А что, говорили?

– А ты не замечал? Слишком увлечён был?

Он обернулся.

– Кто говорил?

Она едва заметно пожала плечами.

– Ты знаешь.

– Столичные сплетницы! – разозлился Слава.

– Это твой круг общения, милый.

– Не говори так, не говори со мной тоном, словно я тебя в пруд с крокодилами бросил.

– Не буду. Хотя, сравнение довольно точное.

Игнатьев глянул насмешливо.

– Вот только ты, родная, не возражала.

Лана руками развела. Кивнула.

– Я алчная. И сама разбавляю круг столичных сплетниц. Ты же знаешь.

– Вот-вот.

– А ты, видимо, нашёл себе полевой цветок. Невинный и чистый. Кто она, Слава, модель? Актриса?

Игнатьев упёр в неё тяжёлый взгляд. Затем сказал, вроде как с недоумением.

– Ты злишься на меня.

– Ты меня бросаешь! – возмутилась Лана. С кресла поднялась, намереваясь уйти, но Игнатьев встал у неё на пути.

– Нам нужно поговорить.

– О чём? Ты говоришь какими-то недомолвками, ничего рассказывать ты не желаешь, а от меня ждёшь… чего? Сочувствия, поддержки?

– Я жду от тебя искренности, Лана. Заметь, уже семь лет жду.

Она старательно подавила вздох, на секунду внутреннее напряжение дало о себе знать, и Лана отвела глаза в сторону. Это было ошибкой, а Слава и вовсе расценил, как признание вины.

– Именно об этом я и говорю, – процедил он сквозь зубы, обрадовавшись тому, что появился достаточный повод обвинить её.

– Я всегда была с тобой честна, Слава. У тебя нет причин винить меня во лжи или в том, что наш брак не так идеален, как тебе бы хотелось.

– Я не хочу идеальности, любимая. Хотелось бы хоть изредка видеть огонь в твоих глазах. А ты прекрасна и также холодна.

– Ну, хоть прекрасна, – проговорила Лана еле слышно, аккуратно обходя мужа.

– Считаешь, что я не прав?

Лана успела дойти до двойных дверей, но, услышав вопрос мужа, обернулась. Не могла ничего с собой поделать, захотелось ответить. В пылу чувств даже развела руками, взглянув на мужа с обвинением.

– По-твоему, я холодна? Я не понимаю, в чём это заключается. Я плохая жена? Я недостаточно тебя любила, заботилась о тебе? О нашем доме. Думала о благополучии и репутации семьи. Слава, твои родители всему этому меня учили, как ты сам говорил: ты взял в жёны молоденькую провинциалку, и они старательно лепили из меня подходящую для тебя жену. А теперь ты недоволен результатом? И, по всей видимости, решил найти мне замену, чтобы самому создать нечто отличающееся, но зато идеальное. Флаг тебе в руки, дорогой! Заведи себе новую игрушку, она будет вешаться тебе на шею, облизывать, и не будет холодна!

– Хочешь сказать, что я виноват во всём?

– А ты хочешь сказать, что я?

Игнатьев в раздражении выдохнул, упёр руки в бока. А потом взял и задал самый глупый вопрос, который может задавать взрослый мужчина. Лана искренне так считала. Он взял и спросил:

– Ты меня любишь?

Она выдержала секундную паузу, после чего сказала:

– Ты не должен меня об этом спрашивать.

– Вот именно, – разъярился он. – Я не должен тебя об этом спрашивать, я должен это знать! Просто знать, понимаешь?

– А ты не знаешь? – Лана вернулась к нему, подошла совсем близко. – Что такое любовь, Слава? Бесконечные поцелуи, слова, обещания? Или это то, что я делаю для тебя изо дня в день? Делаю всё так, что тебе завидуют все твои приятели и партнёры по бизнесу. Когда я помню и знаю всё, что ты любишь, предугадываю каждое желание, каждое твоё действие. Когда ты появляешься на людях, тебе завидуют и с тебя берут пример. Ты никогда не задумывался, почему так происходит? Потому что я, как ты говоришь, прекрасна, но холодна? Я не девочка из деревни, Слава, не восторженная дурочка. Я жена солидного, преуспевающего человека. – Лана выдохнула и покаянно кивнула. – Но, как я понимаю, почти бывшая. Но я это переживу.

– Не сомневаюсь.

– И не сомневайся.

Очень захотелось дать мужу в лоб. Или сделать ещё что-нибудь, столь же дерзкое и глупое. Как когда-то. До брака с Игнатьевым Лана могла позволить себе быть безрассудной, порой взорваться и, как говорили, умела скандалить. По крайней мере, первый муж её в этом уверял. А жизнь со Славой сделала её уравновешенной и вдумчивой. В первые годы брака свекровь её откровенно дрессировала, скажем прямо, была недовольна выбором сына, так и не смогла простить Лане её провинциальности, которую видела в каждом её жесте и слышала в каждой фразе. Отношения с любимой свекровью были сложные, изначально не склеились, но, оглядываясь назад, Лана понимала, что ей есть за что сказать «спасибо». Она стала идеальной женой преуспевающего столичного бизнесмена. Это понимали и спешили оценить все их знакомые. Но, как выясняется, все, кроме любимого мужа. Ему она угодить так и не смогла. А ведь когда-то Слава отстаивал свой выбор и свою любовь, как лев. Лана поднималась по широкой лестнице на второй этаж, а подумав про льва, оглянулась, на мужа посмотрела. Оценивающе и изучающе. Если сегодня Слава и был похож на льва, то мечущегося в клетке. И несколько потрёпанного. Нет, за годы брака он не стал выглядеть хуже, не потерял форму, люди его полёта редко некрасиво седеют, лысеют и обзаводятся пивным животом. Они за собой следят, с таким же вниманием, как и за своими капиталами. Это имидж и репутация. Но, надо признать, что Лана за шикарной львиной гривой и повадками давно разглядела недостатки и бесконечные сомнения. Была у мужа такая черта, неприятная и для Ланы непонятная: он всегда и во всём сомневался, даже в мелочах. Правда, ему это помогало в бизнесе, Слава всегда был осторожен, продумывал каждый шаг.

А она его поддерживала. Семь лет. Выслушивала, поддерживала, давала совет, если он просил. Но никогда не лезла вперёд. Она ведь идеальная жена, и свекровь учила её именно этому: мужа уважать, безмерно, и не забывать им хвастаться перед подругами. Потому что в их окружении друзей нет. Есть только партнёры по бизнесу.

Наверху лестницы встретилась с молоденькой домработницей. Та смотрела на неё заискивающе, теребила передник. Явно слышала, если не сам разговор, то повышенные тона хозяев.

– Светлана Юрьевна, ужин подавать в обычное время?

– Поинтересуйся у Вячеслава Дмитриевича, Маша. Если у него аппетит не пропал, то ужин можно подавать. Я буду у себя в комнате, и прошу меня не беспокоить.

– Принести вам чай?

– Нет!

Срываться на прислуге точно не дело.

Лана заставила себя сделать вдох, свернула в коридор и замедлила шаг. Шла по ковровой дорожке и оглядывалась. Если честно, пыталась представить свою жизнь без этого дома. Почему-то никогда не думала о том, что их со Славой брак окажется под угрозой. Она столько сил вложила в их отношения, была довольна их браком, выстраивала и планировала совместное будущее. И радовалась тому, что они в самом начале семейной жизни научились договариваться друг с другом. Как выяснилось, брак – это не так сложно, нужно лишь хотеть разговаривать с любимым человеком, слышать его и находить компромисс. Даже если тебя саму что-то не устраивает, порой необходимо уступать. В своём первом браке Лана этого не знала. Мама не объяснила, а, скорее всего, сама эту науку так и не постигла, и дочери не объяснила, и та по молодости и глупости успела наделать ошибок. Которые очень старалась не повторить. А теперь, совершенно неожиданно для себя, осталась у того же разбитого корыта. И это обескураживало. Любимая почившая свекровь наверняка бы такому исходу если не порадовалась, то выдала бы нечто сакраментальное о том, что от судьбы не уйдёшь. А её судьба – провинция. Столица не слишком добра к приезжим.

– Ты представляешь? – Лана всё же позволила себе выдохнуть в негодовании, правда, в телефонную трубку и понизив голос. Вернулась к двери супружеской спальни и повернула ключ в замке. Видеть мужа в ближайший час желания не было. – Он фактически дал мне отставку!

Фрося, в миру Афродита, именно под этим именем её знали поклонники её певческого таланта, кстати, их было не так мало, её последний хит уже которую неделю крутили все радиостанции, зловеще хмыкнула.

– У меня есть визитка хорошего адвоката. Из элиты. Но лучше наймём киллера.

Шутить у Фроси не получалось, никогда, но она наотрез отказывалась признавать этот факт. Да и сейчас она не шутила, скорее, переживала за Лану, и та это ценила. Приятельниц в Москве у неё было немало, в основном, это были жёны друзей и партнёров по бизнесу Славы. С ними приятно было встречаться за обедом, сплетничать, смеяться, ходить по магазинам, но среди них точно не было таких, кому можно было бы позвонить в трудную минуту и пожаловаться на жизнь. Просто потому, что они все были в одинаковых условиях, и обязаны были поддерживать репутацию именно своего мужа, а личную информацию могли использовать против тебя же. Лана никому из них не доверяла, даже тем, с кем прилюдно обнималась и называла лучшими подругами.

Фрося не была ничьей женой, никому ничего не была должна, на мир смотрела через тёмные очки, а не через розовые, и даже своего продюсера люто не любила. Именно так она говорила: люто не люблю. И не только его. Могла ткнуть пальцем в знакомую физиономию в ресторане и заявить:

– Пересадите нас подальше, люто не люблю того типа.

И так выходило, что Фрося в Москве была единственным человеком, кому Лана стопроцентно доверяла. И от идеи с киллером решила отговорить, подруга всё-таки.

– Нас посадят, Фрося.

– Глупости. Мы найдём хорошего.

Лана присела на постель, на несколько секунд прикрыла глаза. Вдруг ощутила насколько устала.

– Не хочу я его убивать. Фрося, я даже не расстроена. Я просто не понимаю, как это случилось.

– А как это обычно случается? Появилось свежее мясо, покрутило задницей, похлопало длинными ресницами…

– Я сразу представила пастбище, – перебила её Лана.

– Не буду спорить. Но Славочка, конечно, дурак. Променять тебя на какую-то тёлочку. Он давно на себя в зеркало смотрел?

– Он каждое утро на себя смотрит, и могу тебя заверить, себе нравится.

Фрося фыркнула, мрачно и пренебрежительно.

– Меня это не удивляет. Мужчины – существа самовлюблённые и бесполезные. Мой предпоследний муж обожал смотреть на себя в зеркало. При этом был волосат, как обезьяна. Ты помнишь Артура?

– Конечно, я помню Артура, – отозвалась Лана. – Ты развелась с ним год назад.

– Ах да. Прошёл год. – Фрося выдала печальный вздох, после чего поинтересовалась: – Что мы будем делать, воевать?

– Я хочу её видеть, Фрося. Я хочу знать, кто она.

– Ого. – Подруга, кажется, впечатлилась. – В твоём голосе я слышу угрозу всему человечеству.

– Фрося, через несколько недель мне исполнится тридцать.

– Трагическая дата. Я её пережила, ты знаешь.

– И знаю, и помню. И не хочу переживать также. У меня семья, в конце концов. И я довольна своей жизнью. Почему я должна что-то менять из-за того, что Славе шлея под хвост попала?

– Ему не под хвост попало, дорогая, а под другое место.

– Мне всё равно!

Словно подслушав или на расстоянии почувствовав, что говорят о нём, Игнатьев постучал в запертую дверь. Постучал довольно настойчиво.

– Лана, мы не договорили!

– Слышишь, – негромко пожаловалась она в трубку, – мы с ним не договорили.

– А до чего он собирается с тобой договориться?

– Судя по всему, до развода.

– Мерзавец. Лана, хочешь, я приеду? Приеду и всё ему выскажу!

– Я и сама всё ему выскажу. – Лана вздохнула, поглядела на дверь, которая вдруг начала сотрясаться под кулаком мужа. Надо же, сколько страсти и нетерпения. За годы брака она такого и припомнить не могла.

С Фросей пришлось проститься, с кровати поднялась и прошла к двери. Повернула ключ в замке. А у мужа строго поинтересовалась:

– В чём дело?

Игнатьев в спальню вошёл, огляделся, будто ожидал какого-то неприятного сюрприза. Не дождался, и тогда обратил взгляд на жену.

– Я не хочу ругаться, – сказал он.

Лана удивлённо вздёрнула брови, но Слава этого, слава богу, не заметил. Продолжал нервно озираться. Даже захотелось спросить у него, что именно он высматривает. В собственной спальне.

– Это хорошо, – решила согласиться она. – Я тоже ругаться не хочу.

– И что ты предлагаешь?

Впору было рассмеяться.

– Я предлагаю? Милый, ты пришёл ко мне и сказал, что спишь с какой-то молодой красоткой, а выход предлагаешь найти мне? Что ж, если тебе так будет легче, я могу дать тебе своё благословение.

– То есть?

Лана недовольно поджала губы, присела в кресло и повела напряжёнными плечами.

– Если у тебя период влюблённости и сексуальной активности, я могу закрыть на это глаза. Развлекись.

Игнатьев замер перед ней, обдумывал, после чего моргнул. Выглядел ошарашенным. Затем поинтересовался:

– Ты мне это так спокойно говоришь? Что я могу идти по бабам, а ты подождёшь меня дома?

– А ты собираешься по бабам? Всё так серьёзно?

– Лана, хватит! Думаешь, я не понимаю, что ты сейчас издеваешься надо мной? С Фроськой поговорила, она тебе подсказала, как выгоднее мужика на бабки кинуть?

– Ты о чём?

– Ты прекрасно знаешь о чём! Чтобы вся Москва узнала, что я тебе изменяю, чтобы ты меня потом в суде раздела догола?

Лана резко вскинула голову.

– В каком ещё суде?

– Мы говорим с тобой о разводе! – Игнатьев даже выругался, а вот Лана вскочила.

– Мы не говорим с тобой ни о каком разводе! Мы говорим о том, что у тебя крыша поехала, от новых впечатлений!

– А я говорю, говорю о разводе! И говорю, как есть, честно!

Она качнула головой.

– Ты сошёл с ума.

– Я уже говорил с адвокатом, – тише оповестил он. И они замерли друг перед другом, глядя в глаза. Слава ждал её реакции, а Лана понятия не имела, как отреагировать. Ещё полчаса назад, когда муж первый раз намекнул на развод, она разозлилась. Разозлилась, но не поверила, они скандалили, предъявляли друг другу претензии, но такое уже было в их семье. За семь лет бывало многое, но без упоминания о разводе. И сегодняшнее казалось лишь развитием событий, не таким уж и серьёзным. Но вдруг выяснилось, что Слава говорил с адвокатом. Их семейным адвокатом. То есть, ей предстоит найти для себя другого?



Но проблема в том, что ей не нужен адвокат.

– Слава, тебе не кажется, что ты торопишься?

Муж упрямо покачал головой.

– Нет. Я всё решил.

– Ты решил? А меня спросить не забыл? Я не хочу разводиться с тобой.

После этих слов Игнатьев самоуверенно усмехнулся. Правда, поторопился отвернуться от Ланы, но она эту усмешку успела заметить. Стало неприятно, обидно, и она опять же не сразу нашлась, как отреагировать и что сказать в ответ. И, наверное, из-за этого на какой-то момент выглядела жалко. Это было хуже всего: быть в чьих-то глазах жалкой. Пусть и в глазах мужа, можно сказать, родного человека, с которым прожила много лет.

Отвернулась, снова села. Сложила руки на груди. Слава понял, что она молчит слишком долго, и обернулся. К жене внимательнее присмотрелся.

– Я не шучу, Лана.

– Конечно, не шутишь. Ты заблуждаешься.

Он головой качнул.

– Сейчас ты говоришь, как моя мама. Даже тон точно такой.

Замечательно. Она стала для мужа олицетворением его матери. Дожили. Лана поднялась, прошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение. Из зеркала на неё смотрела, без всяких сомнений, молодая женщина, натуральная блондинка, правда, взгляд голубых глаз был раздосадованным. Но хотя бы не печальным или отчаянным.

Она подняла руку и поправила волосы, собранные в небрежный узел на затылке. И ровным тоном проговорила:

– Слава, я обдумаю всё, что ты мне сказал.

Игнатьев откровенно закатил глаза, руки в бока упёр.

– С тобой сложно, Лана.

– Интересное замечание. Хотелось бы посмотреть на женщину, которая с благодарной улыбкой согласилась бы на развод после семи лет брака.

– Дело не в разводе. С тобой всегда было сложно.

– И как ты, бедный, жил? – проговорила она с явным намёком на издёвку. – Мне тебя жаль.

Слава в тон ей хмыкнул, ещё секунду сверлил жену взглядом, после чего из спальни вышел. А Лана выдохнула, как только за ним закрылась дверь. Руки опустила, и некоторое время стояла, приглядываясь к своему отражению. Без всяких мыслей в голове. Вроде бы их должен был быть целый ворох, а на самом деле пустота. Только одно слово: развод.

Внизу послышался шум шин по гравию, Лана прошла к окну и увидела, как автомобиль мужа выезжает через открытые ворота. Уехал и не простился. Можно было бы снова позвонить Фросе, ещё пожаловаться, попросить совета (хотя, Фрося человек действия, у неё советы все, как на подбор – задавить морально, уничтожить, развестись и отобрать через суд всё, что будет возможно), но в данный момент Лана не хотела ни с кем говорить. Хотелось тишины, всё обдумать и понять, что же ей делать дальше.

Дело в том, что она вполне искренне не рассчитывала на развод. Их отношения со Славой казались незыблемыми, их брак был спокойным, уравновешенным, и даже если они ругались или скандалили, то довольно быстро приходили к общему решению. Лана давно привыкла к образу жены предпринимателя, Игнатьевы вели определённый образ жизни, ещё до того, как она вошла в их семью. И ей пришлось вникать и вливаться в общую атмосферу, искать подход и подстраиваться под поведение, характеры и привычки. Родители Славы были людьми с несколько авторитарным подходом к семейной жизни, сына воспитывали в строгих рамках, и ещё поэтому Лана была уверена, что муж о разводе никогда не помыслит. Его родители в браке состояли больше тридцати лет, до смерти его отца. А сейчас, оставшись без родительского контроля, Слава, по всей видимости, решил забыть о всякой морали и броситься в омут с головой. Мария Николаевна, мать Славы, скончалась год назад, муж сильно переживал и страдал, но вскоре стал меняться, Лана отметила перемены в характере мужа. Он почувствовал себя хозяином положения и своей жизни. И вот к чему ощущение свободы привело. Он задумал оставить семью, нашёл новую любовь. Дома, рядом с ней, ему стало тесно и душно.

А ей предстояло осознать степень катастрофы, лично для себя. Она теряет мужа, теряет стабильность, привычный круг общения. А это, без сомнения, произойдёт. Так уж устроена столичная жизнь. Стоит покачнуться, и на тебя начинают показывать пальцем, мало найдётся людей, которые в трудной ситуации покажут себя твоими настоящими друзьями и товарищами, и поддержат. Лана была уверена, что ей рассчитывать на кого-то не приходится. Кроме Фроси. Но Фрося… Она не помощница в таком вопросе. Фрося начнёт гневаться, скандалить, прилюдно крыть Игнатьева всеми нехорошими словами, которые знает, а знает она их очень много, и всё это нисколько не улучшит положение Ланы. Слава взбесится и окончательно поставит крест на их браке и отношениях, очень жирный крест. А Фрося, в итоге, посоветует ей найти себе нового мужа, как всегда поступает сама. Для более конкретных, обстоятельных действий у неё есть продюсер, и совсем неважно, что она его периодически от души ненавидит. Тот же на ненависть и недовольство внимания не обращает, пока Афродита приносит ему деньги. Все устраиваются, как могут.

А вот у Ланы никакого продюсера нет. И у неё больше нет мужа, судя по всему, и даже адвоката нет. Только перспектива оказаться неудел от своей привычной жизни. А всё потому, что Слава вступил в фазу кризиса среднего возраста. И что-то ей подсказывает, что он не согласится на семейную психотерапию. Толка от неё Лана и сама не видела, но это дало бы им лишних несколько месяцев на обдумывание ситуации. Мужу, возможно, прочистили бы мозги (он, кстати, весьма податливый в этом плане, просто от неё за годы брака устал и как прежде не реагирует), расписали бы все последствия необдуманных решений на фоне взлёта фантазий и сексуального возбуждения на пике кризиса среднего возраста, и он бы испугался, задумался, а со временем и успокоился. Но всё это требовало времени, которого Слава ей давать не хотел. Скорее всего, понимал, что она обязательно найдёт выход из ситуации, или чувствовал, что сам перегорит и разводиться передумает. Но, по всей видимости, он на самом деле решил от неё избавиться.

А что делать ей?

Как не прискорбно это признавать, но у неё за душой ничего нет. По крайней мере, сейчас Лана расценивает это, как «ничего». Когда она приехала в Москву девять лет назад, не считала себя приезжей девочкой, которая мечтает стать современной Золушкой, и из грязи выбиться если не в королевы, то в принцессы. Она не приехала с маленьким чемоданчиком, с накопленными парой тысяч рублей в кармане и не искала хоть какую-то работу. Она перебралась в столицу из Нижнего Новгорода, большого города, и не ходила по московским улицам, открыв рот от удивления. Если честно, она даже не особо стремилась в столицу, но первый брак закончился неожиданно, развод дался трудно, а ей было двадцать, и она искренне переживала и страдала. Как никогда до того, да и после. Из Нижнего захотелось убежать, чтобы что-то изменить, забыть о случившемся, и Лана собрала вещи и уехала в Москву, к престарелой тётушке. Та заведовала кафедрой в театральном ВУЗе, особой слыла экстравагантной, и с ней было весело. И, надо сказать, что отнеслась она к Лане с куда большим вниманием и интересом, чем её собственная мать, которая в тот момент была чрезвычайно занята своей личной жизнью. А на развод дочери отреагировала с недовольством и печалью. И отговаривала, как могла. Лана была уверена, что сговорившись с её первым мужем и его родителями.

Вспоминать о том времени было неприятно, даже сейчас. Лана невольно поморщилась, и посоветовала себе не думать о первом браке, как поступала все прошедшие годы. Она была молода, глупа, наивна, и Иван Сизых попросту ею воспользовался. Его мало волновало, чего хочет она от их брака, да и от него лично. Мужчины семьи Сизых отличались тем, что умели и любили командовать. Особенно, своими женщинами. При этом занимаясь и внимая лишь своим потребностям. Лана, по наивности своей, в то время не смогла ни смириться с этим, ни найти подход, и ранний брак оказался хоть и страстным, но столь же скандальным и бурным. Они с мужем бесконечно выясняли отношения, а пару раз даже подрались. То есть, это Лана на мужа нападала, не в силах сдержать гнев и возмущение, а Ваня лишь мрачно щурился и грозил ей пальцем. Правильно, он её никогда не бил и даже не помышлял. Понимал, скорее всего, что ему не потребуется больших усилий, чтобы выбить из миниатюрной жены весь дух. Он принимал её буйный нрав, как неизбежность. Он всё в ней принимал, как неизбежность, что, в итоге, и послужило причиной для развода. Лана это понимала, ещё тогда. А вот Ваня нет. Он злился и вопрошал, а Лана не могла ему объяснить. В двадцать лет у неё не хватало слов и опыта, а быть приложением к мужу и его семье не хотелось. Когда каждое твоё действие воспринималось детской шалостью, чем-то несерьёзным, а в ответ на каждый вопрос следовал совет заняться, наконец, мужем, а не ерундой, это довольно скоро порождало в душе чувство неполноценности.

Именно поэтому в качестве второго мужа, Лана выбрала полную противоположность первому супругу. Слава был спокойным человеком, по крайней мере, казался таким в период их знакомства и развития отношений. В семье Игнатьевых повышать голос считалось дурным тоном, а если необходимо было решить спорный вопрос, Мария Николаевна всегда советовала сесть и всё обсудить. И это помогало! Лана могла припомнить множество ситуаций, когда они со Славой садились друг напротив друга и обсуждали что-то неприятное и беспокоящее. Поначалу Лане подобное казалось диким, она чувствовала себя неуютно, особенно, если свекровь наблюдала за ними или прислушивалась к разговору, но сам факт того, что её не мучили вспышки ярости, и ей не хотелось вцепиться мужу в волосы, как бывало в первом браке, её радовал. Она пугала сама себя, когда начинала кричать и топать ногами. Она ни разу не топала ногами за последние девять лет, не принимала в себе этого, и старательно гнала все эмоции, которые не в силах была сдержать или контролировать. У неё были не слишком хорошие отношения со второй свекровью, но за разумность и воспитание Лана её безмерно уважала. И после смерти Марии Николаевны ей не хватало ощущения спокойствия и уверенности в каждом своем действии, которые исходили от неё. Они оставили их дом, и Лана всеми силами старалась их вернуть, взрастить в себе. И пока она хотела стать благоразумнее и строже, муж начал меняться в другую сторону, пытаясь убежать от контроля. И они со Славой разминулись. Видимо, так.

Это было обидно.

Всё-таки она мужа любила. Она сказала себе, что любит, в тот день, когда дала согласие выйти за него замуж. И всегда была верна этому решению. Любила Славу, ставила его интересы превыше своих, заботилась и старалась быть женой, о которой он мечтал. У него были определённые мечты и желания, Лана была о них прекрасно осведомлена и всеми силами старалась соответствовать. А первые годы брака ей пришлось учиться, причём, всему. Но ему всё равно не хватило. Он назвал её холодной, равнодушной и обвинил в том, что не чувствовал её любви. Обидно.

Господи, как же обидно!

И пожаловаться некому. Хотелось зажмуриться, зажать уши руками и забыть о том, что Слава ей сегодня наговорил. Конечно, семь лет брака – это много. Они привыкли друг к другу, успокоились, их отношения превратились больше в дружеские, но ведь это неплохо? Мария Николаевна говорила, что это и есть гармония. Когда муж и жена не просто супруги и любовники, а настоящие друзья. Тогда почему её сын не хочет дружить с женой, а хочет новую игрушку в свою постель, которая не будет с ним дружить, а будет устраивать ему встряски – психологические и сексуальные?

А что делать ей?

В который раз за последний час она задаёт себе этот вопрос? И, признаться, он её пугает. Отношение и решение мужа обижает, а то, что из этого следует – пугает. Как ни прискорбно это признавать, но все её достижения и заслуги – это умение ухаживать за мужем и следить за домом. Ну, и ещё выглядеть и держать себя, как и положено жене преуспевающего человека. Воспитание, внешность, умение общаться, улыбаться и быть обаятельной. И внушать всем окружающим зависть. Многие скажут, что это никакая не заслуга, и уж точно не достойно уважения, и не поверят, сколько времени занимают её усилия. Это настоящая работа. Причём, работа руководителя хоть небольшой, но действующей, как часы, компании. На этой работе не делают поблажек и не дают больничных, ты всегда должна выглядеть безупречно и должна быть готова ко всему. Ко всему, кроме развода.

Совсем скоро ей исполнится тридцать, и она не умеет ничего, кроме как заботиться о семье и доме. У неё два высших образования, два диплома, которые абсолютно никому не нужны, и ни дня рабочего опыта. Её безупречный английский и тяга к литературе девятнадцатого века никому не интересны. Слава прекрасно об этом осведомлён, но его это не волнует. Он уже говорил с адвокатом о разводе. Он говорил с адвокатом о разводе, а у них брачный контракт! Захотелось застонать в голос, от безысходности, но Лане вдруг почудилось, что за дверью кто-то притаился, возможно, прислуга, и она сдержалась. Закрыла глаза и откинула голову на высокую спинку кресла. Необходимо успокоиться. Успокоиться и прийти к какому-то решению.

Решить действовать или сдаться.

Вот так просто сдаться?

И никаких слёз.

Лана поднялась, прошла к двери и распахнула ту. За дверью никого не оказалось. Она выглянула в коридор, после чего позвала:

– Маша! – оставила дверь открытой и вернулась в спальню. Вошла в гардеробную. Проворная Маша заглянула в комнату уже через пару минут. Лана на неё оглянулась. – Маша, Вячеслав Дмитриевич не сказал, он вернётся к ужину?

– Ничего не сказал.

– Понятно. Тогда скажи Вите, что мне нужна машина, я еду в город. Ужинать будем поздно, что-нибудь лёгкое.

Девушка кивнула и вышла. А Лана сняла с вешалки платье, повернулась к зеркалу и приложила наряд к себе. Развод, не развод, а выглядеть надо так, чтобы ни у кого не возникало сомнений в её счастливом браке.

Благотворительный обед, один из пяти, на который она приняла приглашение в этом месяце. Что-то понятное, стабильное и привычное. Знакомые лица, узнаваемые речи и белоснежные улыбки, порой неестественные или фальшивые. Но Лана давно научилась в этом омуте ориентироваться безошибочно, и сегодня ей от чужого притворства стало немного спокойнее.

– Дорогая, ты пришла! – Неощутимый поцелуй в щёку, пожатие руки, ослепительная улыбка в ответ на банальные расспросы о жизни. Или не такие уж и банальные? Лана внимательнее вгляделась в лицо жены партнёра Славы по бизнесу. Но за накладными ресницами так сразу и не разглядишь истинного выражения глаз. – Как у тебя дела? Я не была в Москве целый месяц, теперь совершенно растеряна.

– Всё замечательно. Впрочем, как всегда. А у тебя? Как Испания?

– Я очень довольна, и дети в восторге.

– Это главное. Что дети в восторге.

– Ещё бы Игорь побыл с нами дольше, чем три дня.

– Что поделать, мужчины всегда заняты.

– Сядем вместе?

– Конечно.

Двухчасовое общение с «подругами» заставило взбодриться. И всё-таки слухи по Москве поползли, без сомнения. Лана замечала взгляды и улавливала намёки, но старательно делала вид, что ничего не происходит. У неё всё замечательно. А под конец вечера ещё и пожертвование сделала, весьма щедрое. Слава подобной щедрости вряд ли порадуется, но его мнение на этот счёт Лану интересовало в данный момент меньше всего.

– Может, поужинаем вместе на неделе? – предложила ей другая закадычная приятельница, и улыбнулась чересчур ослепительно. – Приходите со Славой, посмотрите наш новый ремонт. Лана, я полностью переделала гостиную!

– Да ты что? Очень любопытно. Созвонимся, хорошо? И решим в какой день.

– Конечно, конечно. – И опять та же улыбка и взгляд с умыслом.

И всё равно она не знает, как с этим жить. Знает, как справиться, что сказать и как улыбнуться в ответ, а как жить по-другому забыла. И это заставляет нервничать.

Ещё в машине набрала номер мужа. Слава долго не отвечал, наверное, не хотел, а когда Лана всё же услышала его голос, он показался ей нервным.

– Когда ты вернёшься домой? – спросила она, решив не ходить вокруг да около.

– Не знаю, – проворчал он немного неразборчиво.

– То есть, не сегодня?

– Не сегодня.

– И ты не хочешь узнать о моём решении?

– Сомневаюсь, что ты так быстро его приняла. Это не в твоём характере.

– Понятно. И ты решил дать мне достаточно времени, и дома не появляться?

– Лана…

– Слава, я не буду больше говорить с тобой о любви. Тебе ведь это неинтересно. Но я хочу обсудить наш брак.

– Брак или развод?

– Брак, – твёрдо проговорила она. – Люди начинают сплетничать.

– Люди всегда сплетничают. Ты сама мне об этом говорила.

– И ты не собираешься с этим ничего делать?



– Как раз-таки собираюсь.

Лана невольно усмехнулась. Самоуверенности мужа.

Автомобиль тем временем остановился, а водитель негромко проговорил:

– Светлана Юрьевна, приехали.

Она кивнула. За окно посмотрела. Машина въехала на парковку перед многоэтажным домом новой постройки и остановилась. Лана не любила этот дом, не любила эту шумную московскую улицу, поэтому со времени покупки городской квартиры бывала здесь нечасто и по необходимости. Даже ремонт и обстановку переложила на плечи наёмного дизайнера, не желая заниматься этим самолично. Но Слава настаивал, что городская квартира ему нужна и необходима, и он, на самом деле, ею пользовался и пару раз в неделю оставался ночевать, чтобы не возвращаться поздно за город. А Лана верила, и упустила момент, когда желание ночевать вне дома, вне её постели вышло из-под её контроля. Опять же, сама виновата.

– Лана, давай обсудим это лично, не по телефону.

– Давай, – согласилась она, продолжая смотреть за окно. – Обсудим, когда ты вернёшься домой.

– Отлично, – коротко отозвался Игнатьев, и телефон отключил.

Лана отвела от уха телефонную трубку, дала себе ещё несколько секунд, после чего открыла дверь автомобиля. Водитель было дёрнулся, собираясь выскочить и помочь ей выйти, но она остановила его жестом. Вышла и хлопнула дверью.

Здесь её никто не знал. В подъезде взглядом проводил охранник, в кабине лифта поднималась с незнакомым мужчиной, который её разглядывал, наверное, был уверен, что делает это незаметно, а Лана стояла у стенки, вскинув подбородок и разглядывая своё искажённое отражение в металлических дверях лифта. Ей было не до чужого внимания. Она собиралась застукать своего мужа с поличным. И в то же время гадала, что будет делать, если поличного не выйдет, и Слава окажется один, а то и вовсе не здесь. Но вышла на нужном этаже и достала из сумки заранее приготовленные ключи. Дома с трудом вспомнила, где лежит её дубликат, ни разу ключами от квартиры не воспользовалась, если и приезжала, то со Славой. И сейчас имела мало желания зайти, буквально заставила себя. Хотя, не представляла, что сделает, переступив порог. Но желание увидеть и что-то понять, всю серьёзность или ошибочность своих ожиданий, было слишком велико.

В квартире явно кто-то был. Лана вошла и тихо прикрыла за собой дверь. Кажется, где-то играла музыка или радио. И пахло кофе. Обычная домашняя атмосфера, но дом чужой. Не смотря на то, что она имеет на него право. По крайней мере, пока. Имеет право заходить, включать свет, быть недовольной и даже скандалить. Она будет скандалить?

На спинке кресла небрежно лежал пиджак мужа и его белоснежная рубашка. Лана остановилась, прислушалась, а руки сами собой потянулись к одежде. Принялись её складывать. А взгляд бегал по комнате, которая казалась незнакомой, хотя, меньше года назад Лана лично утверждала дизайнерский проект и даже выбирала шторы на окна. И скатерти для столов. На которых теперь виднелись едва заметные, но пятна от чашек и бокалов. Кто-то забывал пользоваться подставками.

– Что ты делаешь?

Она обернулась на голос мужа. Вспомнила про рубашку, что ещё держала в руках, и аккуратно положила её на широкую спинку. Ладонью её пригладила.

– Здесь не убрано, – сказала она. – Домработницу необходимо заменить.

Игнатьев недовольно выдохнул.

– Лана, зачем ты приехала?

– Ты же сказал, что нам нужно обсудить всё лично. Вот я и решила не тянуть. – Она улыбнулась мужу. Обошла кресло и присела в него, разгладила на коленях подол платья. Кинула на мужа взгляд исподлобья. – Почему так тихо? Твоя пассия залезла под кровать?

– Лана.

– Она ведь здесь? Я просто хочу посмотреть.

– Зачем? Вот скажи, какой в этом смысл?

Она плечами пожала.

– Будем считать, что мне любопытно. Слава, я не уйду, пока не увижу её.

– Упрямишься? Скандалишь?

– Ты ведь именно этого хотел. Чтобы я скандалила. Чтобы тебе было проще со мной развестись. Так что, давай, похвастайся перед женой. Хочу знать, кто оставляет пятна на моих скатертях.

– Поезжай домой.

Она головой покачала.

– Нет.

– Ты приехала поговорить о Соне?

Лана помолчала, затем осторожно сглотнула и снова покачала головой.

– Нет.

– А я думаю, что дело в этом.

– Я хочу видеть, кто затаился в нашей спальне. Это ведь наша спальня? Я жена, эта квартира такая же моя собственность, как и твоя. Значит, спальня наша.

Игнатьев устало вздохнул, плечом к стене привалился. На жену смотрел и усмехался. В ответ на её усмешку. Потом за его плечом открылась дверь той самой спальни и показалась девушка. Брюнетка с короткой стрижкой, миловидная, Лана не сразу, но узнала её. Как это ни смешно, но именно с этой девушкой она когда-то, причём не так давно, обсуждала интерьер новой квартиры. Дизайнер. Не модель и не актриса. Плохо. Лана придирчиво наблюдала за ней. За каждым движением, за каждым шагом и взглядом. Нахальства в ней не видела, брюнетка явно была смущена возникшей ситуацией. На Лану смотреть остерегалась, а, обращаясь к Игнатьеву, негромко и нервно проговорила:

– Слава, я лучше пойду.

Тот зубами скрипнул, но останавливать возлюбленную не стал. Та прошмыгнула мимо него и Ланы к выходу, а та всё-таки не удержалась и в полный голос проговорила:

– Девушка, возьмите себе за правило пользоваться подставками под бокалы. Вы портите мои французские скатерти!

– Лана, ну что ты мелочишься! – не сдержался муж, а она кинула на него полный удивления взгляд.

– Я не мелочусь, Слава. Я делаю то, чему меня учила твоя мама. Забочусь о тебе, любимом. Чтобы всё вокруг тебя было идеально.

Ненадолго повисла тишина, девушка, видимо, чего-то ждала, но затем вышла из квартиры. Дверь хлопнула, закрываясь, и снова повисла тишина, на этот раз тревожная.

– Довольна собой?

Лана печально улыбнулась.

– Нет, не довольна. Удивляюсь, как могла не замечать.

– Может, тебе было не очень интересно?

– С кем спит мой муж?

Игнатьев развёл руками. А Лана нервно пробежалась пальцами по мягкому подлокотнику.

– У тебя ничего с ней не выйдет, Слава.

– Тебе так хочется?

– Нет. Просто ничего не выйдет. Я её увидела, не могу сказать, что успокоилась, как я могу успокоиться, правда? Но теперь я знаю, что ты в ней нашёл.

– Лана, я хочу развестись.

Она обдумала его слова. И согласилась.

– Я это понимаю. Ты хочешь от меня избавиться. Чтобы стать совсем самостоятельным. Взрослым мальчиком. Я права?

– Решила поиграть в психоаналитика?

– Экономлю нам маленькое состояние. Бариновы год ходили к семейному психологу, я тебе рассказывала, потратили баснословную сумму. Даже для тебя баснословную.

– И всё равно развелись. – Слава прошёл к бару и плеснул себе в бокал виски.

– Да. И это прискорбно. Они были хорошими соседями.

– Лана, что ты хочешь?

Она улыбнулась.

– Это риторический вопрос?

– Нет, вполне объективный.

Лана снова погладила подлокотник, это действие успокаивало, хотя бы немного.

– Не думаю, что ты дашь мне, что я хочу.

– Если ты о Соне…

– Оставь Соню в покое. Не надо спекулировать ребёнком.

Игнатьев неприятно ухмыльнулся.

– Даже так.

– Ты нашёл себе игрушку, Слава. Я думаю, ты сам это понимаешь. Полную противоположность мне, тому, к чему приучали тебя родители. Вот только, что ты будешь с ней делать? Ты представляешь её на официальном ужине или приёме? – Лана даже хмыкнула, представив себе ситуацию. – Ты станешь нервничать и краснеть за неё. – Она ткнула пальцем в скатерть жемчужного цвета на журнальном столике. – А она оставляет после себя пятна.

– С чего ты взяла, что это она?

– Слава, ты бокал салфеткой держишь.

Игнатьев глянул на свою руку и хмуро сдвинул брови.

– А тебе жаль, что рядом нет прислуги, чтобы пальцами щёлкнуть. Да, дорогая?

Лана посверлила его взглядом, после чего поднялась с кресла. А в ответ на его вопрос, больше смахивающий на обвинение, решила согласиться.

– Да, жаль. Но я завтра же позвоню в кадровое агентство и решу этот вопрос.

– Не сомневаюсь.

Лана мужа разглядывала. Слава был недоволен, пил виски и морщился, от неё отворачивался. Но она всё-таки спросила:

– Ты остаёшься ночевать здесь? Домой не поедешь?

– Нет.

Лана вздёрнула нос, стараясь показать, что его категоричный отказ её нисколько не задевает.

– Что ж, я не буду говорить, что ты делаешь ошибку. Но, смею тебе напомнить, что послезавтра годовщина смерти твоей мамы. Придут люди, и я не думаю, что это подходящий день демонстрировать в открытую наши возникшие проблемы.

– Возникшие проблемы! – не сдержавшись, повторил за ней Игнатьев, в возмущении.

– Назови по-другому, – отозвалась Лана. Кинула на мужа последний раздосадованный взгляд и направилась к выходу.

2

Всё-таки Лана ждала, что муж одумается и приедет домой. Если не ночевать, ведь ему нужно время, чтобы всё обдумать, всё, что она ему сказала, то утром наверняка появится на пороге. Хотя бы в попытке быть разумным и рациональным человеком. Но Слава не приехал. Это было горько осознавать, особенно на фоне готовящихся поминок, в дом должны были прибыть родственники и друзья семьи, чтобы почтить память Марии Николаевны, а семьи, кажется, уже нет. А ведь Лана честно собиралась приложить все усилия, чтобы не допустить подобного. Но к чему, точнее, к кому прикладывать эти самые усилия, если муж не желает её видеть?

Неужели на самом деле с той, другой?

– Дизайнер? – Фрося нахмурила рыжие брови идеальной формы. Расхаживала по гостиной Игнатьевых, поглядывала по сторонам, словно была здесь впервые, но на самом деле смотрела на приготовленные для гостей столы и сверкающую посуду на них. В доме было непривычно людно, пришлось нанять дополнительный обслуживающий персонал на эти дни, они шмыгали по коридору, как тени, и этим немного напрягали хозяев. Точнее, Лану. Она старалась не обращать внимания, а вот Фрося хмурилась и провожала незнакомцев взглядом.

Лана поднялась, прошла к дверям столовой и прикрыла их, чтобы оградить себя и личный разговор от чужих ушей и глаз.

– Ты её видела, – сказала она подруге. – Такая тёмненькая, с короткой стрижкой.

– Ты всерьёз считаешь, что я их запоминаю?

Лана вздохнула.

– Не считаю. Но мне от этого не легче.

– И что ты собираешься делать?

– Я думаю об этом.

– Думаешь? – Фрося сложила руки на груди, выразительно приподняла одну бровь. – О чём тут думать? Надо объяснить этой девчонке суть игры. – Она вдруг запнулась, а в глазах вспыхнул неподдельный интерес. – Или она не такая уж девчонка?

Лана пожала плечами, можно сказать, что безразлично. А вот по гостиной прошлась, нервно сцепив руки. Подошла к окну, понаблюдала, как суетятся рабочие в саду, вычищая гравиевые дорожки и подстригая кусты.

– Мне кажется, что она здесь не при чём. Не будет её, будет другая. Дело в Славе.

– Это плохо. – Фрося села в кресло и шикарно закинула ногу на ногу, будто за ней в этот момент мог наблюдать сам Брэд Пит. Пита не было, а стремление к шику жило и не угасало в Афродите ни на минуту. Иногда Лана думала о том, как они смогли подружиться. Совершенно разные. Фрося из-за своей эпатажности, граничащей с простотой, не вписывалась ни в одну столичную тусовку. Она была сама по себе и именно этим сделала себе имя. Смогла привлечь внимание. Но этим же и отталкивала, потому что люди не знали, чего от неё ждать. Фрося любила говорить правду в глаза, гордилась этим и себя не сдерживала, ни в какие моменты. И с Ланой они составляли полные противоположности, хотя и приехали обе в Москву, можно сказать, что из провинции – Лана из Нижнего Новгорода, а Фрося из Новосибирска, и даже в один год, как выяснилось позже. Но на этом все сходства заканчивались. Лана всегда старалась руководствоваться голосом разума, жила этим, сделала выбор в пользу мужа и семьи, слушала свекровь и даже уважать её старалась, никогда не оспаривать её мнение, в угоду мужу, посвятила себя Игнатьевым, взяв их фамилию, заперев собственные эмоции, а самое главное, всяческие недовольства глубоко внутри на ключ. А вот Фрося жила чувствами, сама представляла собой бурю, вулкан страстей. И когда они впервые столкнулись на какой-то столичной тусовке, Лана лишь подивилась внешнему яркому виду новой поп-дивы, совершенно не представляя, о чём с той можно поговорить. Но так вышло, что однажды стала свидетельницей некрасивой сцены. Фрося ругалась со своим продюсером, который по совместительству был на тот момент её мужем, видела, как Фрося переживала, и это переживание переливалось через край, через её бурную реакцию и даже отборную ругань. И видела, как девушка потом плакала, зажавшись в угол в одиночестве. Никто бы, да и сама Лана, не подумала, что насмешливая и крикливая Афродита, с её надменным взглядом, может реветь в голос. Как порой случалось с Ланой, наедине с собой, за закрытой дверью ванной комнаты, только она и её тяжёлые, неприятные мысли и воспоминания. И поэтому она первой подошла к Фросе и заговорила с той. Так и подружились, вопреки всему. У Ланы, соответственно её положению в обществе, было достаточно забот, домашних дел и обязанностей поддерживать приятельские отношения с жёнами партнёров по бизнесу мужа, на всё это необходимо было время. Но Фросе можно было позвонить и просто поболтать. Обо всём и в то же время ни о чём. Лана считала это огромной ценностью в своей повседневной жизни. К тому же, Фрося неизменно вставала на её сторону. А это и есть настоящая дружба. По крайней мере, другой Лана не знала. Ей не слишком везло на закадычных друзей, даже в юности.

– Он хочет со мной развестись, – негромко проговорила Лана, тоже присаживаясь и уходя от прямого взгляда подруги. – Он решил, понимаешь? Он разговаривал с адвокатом.

Фрося округлила глаза.

– С адвокатом? – И с детской непосредственностью призналась: – Не люблю адвокатов.

Лана же нервно сцепила пальцы.

– Фрося, это очень серьёзно.

– Конечно, серьёзно! Когда тебя бросают из-за какой-то непонятной девицы, которая занимается тем, что подбирает обои в твою спальню!

– Да причём здесь это? Мне не важно, с кем он… То есть, важно, конечно, – Лана даже рукой в порыве чувств взмахнула, – он же мой муж. Но развод… – Она на подругу взглянула, с намёком. – Я останусь ни с чем.

Фрося помолчала, затем недоверчиво усмехнулась, вмиг став серьёзной.

– Не может быть.

Лана плечами пожала, вроде смутившись.

– Я никогда не думала, что так случится, что такое вообще возможно. Я когда-то уступила его родителям, согласилась не участвовать в семейных делах. Да и зачем? Мне было двадцать три года, Фрося, я ничего не смыслила в бизнесе. А Слава… он меня на руках носил.

– Ну, видимо, устал.

– Видимо, – повторила за ней Лана печальным эхом. Резко выдохнула и откинулась на спинку кресла, что позволяла себе сделать крайне редко, только в моменты, когда могла расслабиться в одиночестве.

– Ланочка, нужно что-то делать, – в лёгкой панике проговорила Фрося, непривычно серьёзная. Хотя, в этом как раз не было ничего удивительного. Деньги Фрося очень уважала, просто само их присутствие и наличие. – Я, конечно, тебе пропасть не дам, но, Лана, это попросту несправедливо. Неужели Игнатьев может так с тобой поступить?

– После вчерашнего разговора, я не удивлюсь.

– А как же Соня? Это бесчеловечно!

Лана на секунду прикрыла глаза, собиралась с мыслями. Но их было немного, и все они пугали ещё больше.

– А что Соня? Соня в языковом лагере. Весьма удобно…

Фрося с кресла подскочила.

– Нужно нанять адвоката, немедленно. И самого лучшего!

Лана кинула на неё взгляд исподлобья.

– Правда? И кто его оплатит?

Фрося в первый момент в растерянности замерла, после чего махнула рукой, будто шпагу в ней держала.

– Я. Потому что я за справедливость!

– Боюсь, что это ничего не решит. – Лана грустно улыбнулась. – Что ж, не я первая.

– Лана, ты имеешь право на половину всего!

– Как-то ты размахнулась. – Лана всё же нашла в себе силы посмеяться над собой и ситуацией. – Я пришла в этот дом с одним чемоданчиком.

– И готова с ним уйти? – скептически приподняв одну бровь, поинтересовалась Фрося.

На этот вопрос Лана ответа не нашла. То есть, он у неё был, чёткий и конкретный, вот только интуиция подсказывала, что муж с её доводами не согласится. Слава не возвращался домой, не отвечал на её телефонные звонки, и Лана всё больше уверялась в том, что ситуация хуже некуда. Игнатьев вошёл в крутое пике, а она стоит на земле, глупо задрав голову и за его полётом наблюдает. Потому что ничего другого ей не остаётся.

Но Фрося права: как случилось так, что она, при всём своём благоразумии и аккуратности не оставила себе запасного пути для отступления? Настолько расслабилась, успокоилась, что забыла про осторожность, в своей устроенной жизни, красивом доме, закрутилась между новыми шторами, магазинами и вечерами с официальными приёмами. А теперь чувствует себя прислугой, которая вот-вот получит расчёт, потому что осточертела хозяевам.

Сколько раз она сама увольняла прислугу? Не сосчитать.

В конце концов, закончилось тем, что она наговорила мужу на автоответчик гневное сообщение. Всегда считала ниже своего достоинства общаться с автоответчиком, чьим бы то ни было, но Игнатьев попросту не оставил ей выбора.

– Слава, это переходит всякие границы. Я не знаю, о чём ты думаешь и чем занимаешься, и, если честно, не хочу знать, но люди начнут приезжать к двенадцати часам. И ты к этому времени должен быть дома. Ты слышишь? Дома! Ты, в конце концов, сын, а это поминки по твоей матери. Вспомни о совести!

Вспомнил или нет, осталось загадкой, но домой Игнатьев приехал за пару часов до означенного времени. Спокойный, безмятежный, и Лана почувствовала себя глупо. Из-за того, что нервничает и переживает, срывается на него, а ему, судя по всему, безразлично. Может, он и сообщение её не прослушал?

Но нет, прослушал. Потому что первое, что спросил:

– Я ведь вовремя?

Она смерила его взглядом. Гордо вскинула голову, руки на груди сложила и не ответила. А Слава прошёл мимо неё к спальне. Лана мысленно чертыхнулась, но отправилась за ним. Правда, в комнату входить не стала, остановилась в дверях и сказала:

– Костюм в чехле. Я жду тебя внизу. Ковалёвы уже приехали, я сказала, что ты уехал в город по делам.

Игнатьев кивнул. Изо всех сил пытался казаться печальным, возродить в душе ощущение горя и полной безнадёжности, что он пережил год назад после смерти матери, но сейчас ему давалось это с трудом. Лана это видела, и злилась из-за этого. Муж, кажется, упорхнул высоко в небо, на грешную землю ему падать долго. И он быстрее её вниз спихнёт, чтобы гирей на ногах не висела.

В столовую, где уже обустроились первые прибывшие родственники, настолько дальние, что никто уже толком и не помнил, кем они Игнатьевым приходятся, не помнила об этом и сама Мария Николаевна, когда была жива, Лана вошла с улыбкой. Улыбка была профессиональная, в ней невозможно было заподозрить и тени печали или переживаний.

– Слава приехал, – объявила она. – А то я уже волноваться начала. Эти вездесущие столичные пробки…

– У нас тоже пробки в последние пару лет, – в неловкой попытке поддержать разговор сказал дальний родственник, и несколько минут они все обсуждали жизнь в Рязани. Лана старательно тему поддерживала, слушала и кивала, делая вид, что ей безумно интересно. А сама то и дело кидала взгляд на лестницу, ожидая появления мужа. Тот спускаться в столовую не торопился. Изверг.

– Лана, а твоя мама не приедет?

– Мама? – Лана от неожиданности вопроса даже переспросила. Но тут же приказала себе взбодриться. – Нет, мама, к сожалению, не смогла. Очень переживает, с Марией Николаевной они всегда ладили.

Родственники дружно и сочувственно закивали. Про то, как мама Ланы и её свекровь ладили между собой, можно было снять фильм, триллер. В конце концов, после нескольких бесплотных попыток найти общий язык, мать Ланы, в свои нечастые визиты в Москву, перестала останавливаться в доме Игнатьевых. Это было верное решение и устроило всех. Да и Лана отдавала себе отчёт в том, что её родительница является человеком своеобразным, и даже ей, дочери, не всегда удаётся её понять. Мотивы, поступки, выводы, которые та делает. В отличие от родителей Славы, её мать была ещё достаточно молодой женщиной, едва перешагнувшей пятидесятилетний рубеж. Лана была единственным ребёнком, давно с матерью не жила, и никаких проблем на плечи той не перекладывала. И их отношения, по мнению Ланы, довольно давно перестали быть похожими на отношения матери и дочери. Напоминали больше дружеские. Или приятельские, потому что виделись и общались они не так уж и часто, скорее, по необходимости. Личная жизнь мамы била ключом, её последний муж без конца преподносил ей сюрпризы, все, как один, неприятные, и Любовь Аркадьевна больше думала и занималась им, чем жизнью и проблемами дочери. Лана была замужем второй раз, у неё был ребёнок, полноценная семья и достаток, и Любовь Аркадьевна искренне считала, что сделала для единственной дочери в своё время всё возможное. Научила всему, чему могла, и та, благодаря её урокам и жизненному опыту, так удачно устроила свою жизнь. А ей, ещё достаточно молодой женщине, пришла пора заняться своей.

Лана с выводами матери никогда не спорила, и когда та начинала вслух рассуждать о своей роли в жизни дочери, лишь кивала, но на самом деле особо не вслушивалась. Прекрасно знала всё, что мать ей скажет. А если и беспокоилась, то не за себя, а за мать, которой в личной жизни никак не везло. С последним мужем она прожила больше десяти лет, замуж вышла ещё до того, как Лана ушла из дома, в семью первого мужа. И Лана порой, в минуты жалости к себе и попытке всё заново переосмыслить, раздумывала, а не из-за этого ли она так заторопилась замуж? Отчим был человеком неплохим, насколько Лана могла судить, но особо сближаться и узнавать его, она не стремилась, а когда он переселился в их дом, почувствовала себя лишней. Мама была всерьёз им увлечена, влюблена, буквально летала над землёй, наверняка чувствовала себя молодой и счастливой, и взрослая дочь никак не вписывалась в её радужную картину мира. А тут так удачно всё получилось с замужеством. Лана прекрасно помнила, что мама была довольна её предстоящим родством с семьёй соседей. Довольна выбранной ею партией, безмерно уважала родителей первого мужа Ланы и искренне считала, что замуж дочери совсем не рано. С Ваней Лана встречалась уже пару лет, отношения развивались бурно и страстно, и когда к её девятнадцати годам заговорили о свадьбе, родители, и его, и её мама, спорить не стали.

Оглядываясь назад, Лана понимала, что если её дочь окажется в подобной ситуации, она радоваться и подталкивать её к раннему браку не станет. Какая бы любовь ни случилась. На своём опыте выяснила, что обдумать нужно всё не просто несколько раз, а десять, двадцать. Всё взвесить и попытаться заглянуть на несколько лет вперёд, чтобы понять, как хочется жить. Именно ей. Она же, в своё время, растворилась в первом муже, забыла о себе, а потом училась жить заново. Без него.

– Светлана Юрьевна, ещё гости приехали.

Она вдруг осознала, что пока люди вокруг неё вели беседу, интересную или не очень, она в своих мыслях улетела далеко в прошлое. Пришлось моргнуть, сбрасывая с себя не слишком приятное оцепенение, и улыбнуться. С кресла поднялась и, наконец, увидела спускающегося по лестнице мужа. Слава выглядел молодцом, бодрым и в меру опечаленным. Всё же нашёл в себе силы изобразить скорбь.

Неправильно так думать о муже, да? Но сил на благоразумные мысли не осталось.

– Это твои родственники, – проговорила она негромко и только для него, – развлекай их сам.

Игнатьев брови вздёрнул, а Лана добавила:

– Я не знаю, о чём с ними говорить.

– Раньше знала.

– Раньше у меня была причина. Ты меня её лишил.

– Любимая, это годовщина смерти моей матери.

– Хорошо, что ты вспомнил об этом хотя бы к обеду, – зло добавила она. Вышла на крыльцо и заулыбалась вновь прибывшим гостям.

Поминки – это самое ужасное, что может быть. Человека уже нет, а собираются люди, гости, друзья и родственники и начинают рассказывать про него сказки и небылицы. Какой он был необыкновенный, душевный, замечательный и чуткий. И как все его любили. При жизни Марии Николаевны лишь малая часть присутствующих на поминках, была вхожа в дом Игнатьевых, других приглашали лишь по особым, редким случаям, и спорить никто не смел, а сейчас все друг другу улыбаются и врут, что общались с Марией Николаевной очень близко и всегда безмерно её уважали. И эту легенду следовало поддерживать.

Слава сидел во главе стола, с удручённым видом, лишь изредка кивал или печально улыбался, когда обращались к нему. Но Лана замечала, что муж бросает задумчивые взгляды на портрет матери на антикварном комоде. Правда, о чём думал, оставалось загадкой. И Лана была бы не против её разгадать.

Серьёзно, не против? А если Слава только и думает о том, как от неё избавиться? И глядя на портрет матери, мысленно соглашается с тем, что та ему когда-то говорила. Что Лана ему не пара, уж точно в жёны не годится. Она ведь доподлинно знает, что свекровь так считала. Даже когда Лана, как ей казалось, стала членом семьи Игнатьевых, когда все вокруг, даже самые придирчивые родственники и друзья семьи, воспринимали её именно так, Мария Николаевна находила поводы для недовольства. Лана не так говорила, не достаточно естественно улыбалась гостям, выбирала не то платье, а мужа обожала не столь явно, как следовало. Прошёл не один месяц, даже год, прежде чем Лана научилась фильтровать претензии и пропускать их через себя, без особых для себя последствий. И даже прислушиваться к словам свекрови и делать какие-то выводы. Конечно, каждый раз было неприятно, но надо признать, что Мария Николаевна знала толк в придирках, и глаз у неё был намётан. И именно в благодарность, так сказать, за мучения и наставления, Лана сейчас принимает всех этих людей в своём доме, улыбается им и притворяется, что их семья до сих пор образец для подражания. Мария Николаевна хотела бы именно этого, без сомнения.

– У вас замечательный дом.

– Вот только без Марии Николаевны он словно опустел.

– Да. – Лана вежливо улыбнулась. – Она следила за всем, даже в последние годы, когда с трудом ходила. Но была в курсе всех мелочей.

– И Сонечки нет.

– Соня в лагере, – хором ответили Лана с Игнатьевым, и переглянулись.

– В языковом, – поторопилась пояснить она. – Это пойдёт ей на пользу.

– Конечно. Она, наверное, так выросла. Мы видели её прошлым летом.

Вот тут Лана улыбнулась вполне искренне.

– Очень выросла.

– Ей нравится в лагере?

Игнатьев откинулся на спинку стула, отпил вина. Лана наблюдала за ним краем глаза, внутренне закипая. А он ещё и сказал:

– Я половину детства провёл в лагерях, и даже в интернате учился два года, пока родители жили за границей. И всё замечательно.

– Интернат – это радикально.

– Зато отменное образование. Девочки в Европе получают замечательные знания. И воспитание, манеры. Всё равно, что Институт благородных девиц.

Лана сверлила мужа взглядом.

– Соня и без этого прекрасно воспитана, – проговорила она сдержанно.

– А кто спорит? Мы обсуждаем аспект образования.

– Образование?!

Дождаться момента, когда гости начнут разъезжаться, было очень трудно. Лана внутренне кипела, и тот факт, что у неё было достаточно времени для того, чтобы всё обдумать и взвесить то, что собирается мужу сказать, её не остудил. Последняя машина отъехала от их крыльца, они вместе со Славой вошли в дом, и она тут же набросилась на него с обвинениями, не обращая внимания на наёмный персонал вокруг.

– Ты озаботился образованием Сони?

– Не кричи.

– Ты долго думал?!

– Если хочешь знать, то достаточно. – Игнатьев прошёл мимо неё и стал подниматься по лестнице. Лана смотрела ему вслед, с огромным желанием швырнуть ему вслед какую-нибудь увесистую вазу. Но вместо этого отправилась следом, по пути наградив убийственным взглядом любопытную официантку, убирающую со стола бокалы.

– Ни о каком интернате и речи идти не может, – заявила она мужу со всей горячностью, как только вошла в спальню и захлопнула за собой дверь. – Мы с тобой об этом не говорили, и я не отправлю ребёнка из дома только потому, что она тебе стала мешать!

– Не говори такие вещи, Лана. Я забочусь о девочке. Пока ты изводишь себя бездельем.

– Что?!

Игнатьев развёл руками, нахально улыбнулся.

– Что?

– Значит, я бездельница? Ты полдня сидел за накрытым столом, пускал пыль в глаза родне, и считаешь, что всё это появилось из воздуха?

– Дорогая, ты наняла сотню людей для обслуживания.

– А ты хотел, чтобы я сама бегала с подносом? Прислуживала тебе и кланялась, да?

– Не помню за тобой даже намёка на подобные желания. Руководить – да, а что-то делать…

– Слава, ты бы заткнулся.

– Я не прав?

– А почему ты маме своей подобного не говорил? Она даже не знала, как воду вскипятить.

Игнатьев нахмурился, глянул на неё зверем.

– Тебе не стыдно? Ты в такой день говоришь о моей матери гадости.

Лана руками развела.

– Ты на её поминки явился после моего третьего напоминания!

– Лана, замолчи!

– А ты оставь моего ребёнка в покое! Со своими идеями!

– А, так это теперь твой ребёнок! – Слава издевательски ухмыльнулся. – Я уже не при чём?

– По-моему, это твоё заветное желание – быть не при чём!

Они замолчали ненадолго, Игнатьев сверлил жену взглядом, а та аккуратно обошла его и остановилась у окна. Отвернулась.

– Я хотел предложить тебе это давно, – сказал он, в конце концов. – Я думаю, Соне это пойдёт на пользу. Ты можешь выбрать школу сама, самую лучшую. У моего знакомого дети учатся в Англии, он доволен. Лана, там лучшие педагоги, девочек прекрасно воспитывают. Они занимаются танцами и ездят верхом. Никакой языковой лагерь рядом не стоит с подобной школой, пойми ты это. Я думаю о будущем Сони. Она вырастет самостоятельной и прекрасно образованной.

– Я не хочу этого слышать.

– Потому что ты упрямишься!

Она резко обернулась.

– А ты просто хочешь избавиться от меня, а ребёнка отправить в интернат! Ты всё замечательно придумал, Слава!

– Я хочу обеспечить её будущее!

– Засунь свои деньги и желания знаешь куда?!

– Куда?

Лана задохнулась от возмущения и бессильной злости. И выкрикнула ему в лицо:

– Туда! Я тебе не позволю портить жизнь моему ребёнку! Жаль, что тебя родители только на два года в интернат спихнули, и ты там с лошади не упал головой об землю! Или упал?

Игнатьев лишь головой качнул, глаза закатил.

– Ты идиотка.

– А ты нашёл себе умную, да?

– Знаешь, мне даже нравится наблюдать, как ты бесишься. Хоть что-то смогло тебя расшевелить. Нужно было раньше найти себе любовницу, чтобы тебя встряхнуть.

– Ты гордишься собой?

– А ты хочешь продолжать жить в этом болоте? Лана, я тону.

– Купи себе акваланг, – зло посоветовала она ему.

Игнатьев свирепо оглядел её, с головы до ног, окинул странным, въедливым взглядом, после чего негромко, но вполне отчётливо ругнулся, и из спальни вышел. Лана ненавидела себя за то, что сделала, но всё же выскочила из комнаты вслед за ним, но довольно скоро себя одёрнула. Остановилась на верху лестницы и наблюдала за тем, как муж спускается, перепрыгивая через две ступеньки. Промчался по холлу, едва не сбив с ног уборщицу, и хлопнул входной дверью, уходя. А на неё снова смотрели. Всем было ужасно любопытно, что может приключиться в до неприличия обеспеченном семействе. И, скорее всего, радовались тому, что и у них не всё ладно. А чем хуже, тем приятнее, Лана была уверена, что перехватила пару злорадных взглядов.

Пришлось уйти. Вернулась в комнату, закрыла за собой дверь, и тут же почувствовала себя в клетке. Оставалось только заметаться по ней, от бессилия. Разговоры о школе-интернате в Европе для Сони её напугали. Да даже если не в Европе, от этого нисколько не легче. В кругу их знакомых были люди, чьи дети учились в подобных заведениях, Слава прав. Лана лично знала таких. И не считала их хорошими родителями, правда, мнение своё держала при себе. Говорить или осуждать кого-то в открытую, особенно по столь щекотливому вопросу, было не принято. Но она не могла понять, как это – отправить собственного ребёнка в интернат, и видеть его пару раз в месяц. Однажды Лана посетила закрытую школу в Подмосковье, приятельница забирала сына на каникулы, и Лана по случайности оказалась в попутчицах. Конечно, заведение производило впечатление, наверняка, от европейских заведений подобного типа отличалось мало, особенно внешне, но всё равно внутри поселилось неуютное чувство. Подстриженные газоны, гравиевые дорожки, здание школы, напоминающее огромный особняк в викторианском стиле, и дети… в форме, с учебниками, сдержанные и спокойные. Лане было откровенно не по себе. И для дочери она подобной участи не хотела, какие бы милости и поблажки ей не сулило это в будущем. Ребёнку, а тем более её ребёнку, нужен дом, каждый день. И мама. И её никто в этом не переубедит.

В дверь спальни деликатно постучали. Лана оторвалась от своих мыслей, выпрямилась в кресле и приказала себе встряхнуться. И только после этого разрешила стучавшему открыть дверь. В спальню заглянула домработница Маша.

– Светлана Юрьевна, уборку закончили. Я за всем проследила, и всех отпустила.

– Спасибо, Маша. Ты тоже отдыхай.

Дверь снова закрылась, Лана посидела в тишине несколько минут, после чего вышла из комнаты. В доме на самом деле стало очень тихо. И мрачно. За окном ещё не темно, но в доме полумрак. Лана спустилась вниз по широкой лестнице, постояла у окна в холле, затем прошла в гостиную. На комоде по-прежнему стоял портрет Марии Николаевны, с которого она смотрела на мир с присущей ей строгостью и оттенком надменности. Зачастую кажется, что люди на портретных снимках, преследуют тебя взглядом, где бы ты ни стоял, человек на фотографии смотрит на тебя. А вот поймать взгляд Марии Николаевны было невозможно. Даже когда Лана остановилась совсем рядом и глядела на неё в упор, свекровь, казалось, смотрела сквозь неё. На что-то достойное её внимания, Лана же достойна не была. Рядом с портретом цветы в вазах, лампадка и образ Марии Николаевны среди этого. В своём доме, в привычной атмосфере, по-прежнему царила и влияла на каждое решение, принятое в этих стенах. Слава вот сопротивляться начал, сбежал, а Лана, как и прежде, руководствовалась мнением свекрови. Как ни странно это звучит. Неужели муж прав? И она достойная продолжательница образа жизни его матери, переняла всё, что могла. При этом внутренне отталкивая и даже насмешничая. Но всё же превратилась в достойного имитатора.

Лана сжала руку в кулак, продолжая разглядывать лицо свекрови. Почему-то вспомнила сегодняшний разговор с родственниками мужа из Рязани. Как те рассказывали о своих делах и событиях в своей жизни, в своём городе. Ей было неинтересно и скучно. Рязань была лишь названием города, Лана понятия не имела, что за жизнь там. Ей не интересно было про провинциальные пробки и новый гипермаркет, признаться, она не знала нынешней жизни за пределами Москвы. За пределами центра столицы и закрытого посёлка, в котором издавна проживали Игнатьевы. И Фрося была самым экстравагантным и выпадающим из привычного круга и образа человеком для неё. Если честно, Лана не была собой довольна. В этот момент, обдумав своё положение, она была недовольна и испугана. А что она будет делать, если муж всерьёз решит выпихнуть её из замкнутого круга высших кругов столицы? И что она ему противопоставит, если он захочет «устроить жизнь» Сони? Разведёт руками и удовлетворится алиментами, которые он решит ей назначить? А много Слава не даст и ничего для неё не сделает, просто потому, что так сможет на неё влиять и контролировать в дальнейшем. А в суде будет доказывать, что она не в состоянии содержать дочь. Потому что ничего не умеет, и ни к чему не приспособлена, только к тому, что он способен оплачивать. И тогда случится ужасное, она будет видеть дочь по часам, в его присутствии, или в присутствии адвокатов. И она себя не запугивает, в их окружении подобные истории случались не раз, и не два. И для отвергнутых жён не заканчивались ничем хорошим.

Она отвернулась от портрета, прошлась по просторной гостиной. Захотелось заорать или завыть, но побоялась, что её всё же может кто-то услышать. Та же Маша. А показать прислуге свою слабость и отчаяние было нельзя, в любом случае.

– Маша!

Девушка появилась в гостиной через пару минут, с распущенными волосами и в домашнем платье. Лана вспомнила, что уже успела отправить её отдыхать. Пришлось извиняться.

– Простите, Маша. Но мне нужно, чтобы вы вызвали для меня машину. Я уезжаю.

– Конечно. Я позвоню Мише…

– Нет, Маша. Вызовите машину из города. А я пока соберу вещи.

– Светлана Юрьевна, вы уезжаете? – Девушка удивилась и даже забеспокоилась. Так, по крайней мере, показалось, и Лане даже приятно стало, чуть-чуть. Хоть кому-то в этом доме не безразличны её действия и поступки. Но девушку всё же стоило успокоить, и для начала улыбнуться.

– Я еду к матери. У неё… проблемы. Если кто-то будет интересоваться, именно так всем и говори. Я уехала к матери, в Ярославль.

– Хорошо.

Маша казалась озадаченной и сбитой с толку, но спорить не стала, машину вызвала. Правда, когда спустя час Лана садилась в эту самую машину, а водитель укладывал её чемодан в багажник, переспрашивать и уточнять ничего не стала. А Лана гадала, позвонит ли она Игнатьеву и доложит ли о её поступке. Ей всегда было интересно, кому Маша больше предана в их доме – ей или её мужу. Всё-таки она проработала в их доме больше трёх лет, и определённо должна была кому-то симпатизировать.

– Куда вас отвезти? – спросил водитель, когда они выехали за границу посёлка.

– На Курский вокзал.

Несмотря на вечернее время, Москва бурлила и горела разноцветными огнями. Даже Курский вокзал, наверное, самое что ни на есть традиционное и непритязательное место в городе, жил своей жизнью. Странной и непонятной, по крайней мере, для Ланы. Вокзал изменился, она помнила его не таким, а ведь десять лет назад сошла с электрички именно здесь. А сейчас шла по залу и оглядывалась. Смотрела на людей, на электронное табло, один раз вынуждена была шарахнуться в сторону, чтобы не столкнуться с женщиной, обвешанной тюками. В кассе пришлось переждать небольшую очередь. Подала банковскую карту в окно и попросила:

– Билет до Нижнего Новгорода, пожалуйста.

Она ехала домой.

Мама откровенно ахнула.

– Куда ты едешь?

– Домой, – коротко повторила Лана.

В трубке повисло тягостное молчание, а Лана в это время смотрела в окно скоростного поезда, который мчал её прочь от Москвы. А Любовь Аркадьевна осторожно поинтересовалась:

– Что случилось?

Пришлось быстро глянуть по сторонам, с первого взгляда не скажешь, что кто-то прислушивается к её телефонному разговору. Но Лана всё равно понизила голос.

– Я бы не хотела говорить об этом сейчас. Но… у меня проблемы.

– Ты со Славой поругалась?

– Нет. Не ругалась. Но, мне кажется, что всё кончено.

Мама вместо того, чтобы ахнуть или неприятно удивиться, вздохнула.

– Да что за год, не зря, что високосный. Мало того, что я развелась, так теперь и ты.

– Что поделать, мама. Так где ключи от дома?

– Лана, ты же не собираешься всерьёз жить в этом доме.

– А где ты предлагаешь мне жить?

– Сними квартиру.

Лана обдумывала, после чего отказалась от этой затеи.

– Даже если я сниму квартиру, это будет временно. И я не знаю, сколько я пробуду в Нижнем. Поэтому я еду домой. В конце концов, хочу посмотреть, в каком состоянии дом.

– А как ты думаешь, в каком он состоянии? – проворчала Любовь Аркадьевна. – Он пустует почти десять лет. Мои редкие визиты и ещё более редкие квартиранты не в счёт. Боюсь подумать, что ты там увидишь.

– Посмотреть всё равно придётся. Это же моё наследство.

– Да уж, твой папочка твоё будущее обеспечил. Откупился этой развалюхой, и умотал на север.

– Раньше он не был развалюхой, и ты его любила.

– Кого?

– Дом. Но, смею надеяться, что и моего отца. Хоть немного.

– Неприятная тема на ночь глядя, – недовольно проговорила Любовь Аркадьевна. Затем добавила: – Ключи у риелтора, я ей позвоню, чтобы она тебя встретила утром.

– Спасибо, мама.

Она уже собиралась прервать разговор, как снова услышала осторожный голос матери:

– Лана, ты уверена, что тебе стоит туда возвращаться?

На этот раз она вздохнула, машинально вытянула руку, чтобы оценить безукоризненность маникюра. Ничего не видела, если честно, перед глазами пелена от волнения.

– Во-первых, у меня нет выбора, а во-вторых, всё это дела минувших дней. Всё давно прошло, ты же понимаешь.

– Да уж, прошло… – проговорила Любовь Аркадьевна недоверчиво и попрощалась, прежде условившись с дочерью связаться утром.

А Лана, после разговора с матерью, неуютно повела плечами и вновь отвернулась к окну. Она ехала из круговорота одних проблем в другой, правда, с истёкшим сроком давности. В серьёз надеялась, что бывшего мужа поблизости не окажется. В конце концов, прошло десять лет, и в его жизни тоже должно было что-то измениться. Не может же он до сих пор обретаться в пригороде, где они вместе выросли.

Подумав о прошлом и бывшем муже, Лана трусливо поспешила переключиться на мысли о доме. Большой, двухэтажный, с балконом и красной черепичной крышей, он ещё во времена её юности выглядел обветшавшим и мрачным, даже чуть покосившимся. Деревянный балкон опасно кренился, полы под ногами скрипели на все лады, в щели сквозило, а свет без конца мигал. Но всё равно это был самый замечательный дом на свете, Лана его очень любила. И свою комнату на втором этаже, на подоконник которой летом ложились ветви яблони. Отец, которого Лана помнила достаточно смутно, оставил ей дом перед отъездом на север, где собирался жить и работать. С мамой они разошлись, когда Лане исполнилось пять, он ещё пару лет прожил в Нижнем Новгороде, после чего засобирался уехать, не особо печалясь о том, что не будет видеться с дочкой. Переписал на её имя бабкин дом и отчалил, пообещав не пропадать и вовремя перечислять алименты. Забыл о своём обещании он довольно скоро, но Лана знала, что на данный момент он проживает в небольшом городке Ямало-Ненецкого автономного округа, женат, воспитывает двух сыновей, а про старшую дочь вряд ли вспоминает. Правда, Лана не особо грустила и переживала по этому поводу, а нашла отца только потому, что была такая возможность. Приятель Славы служил в ФСБ, и просьбу её выполнил с лёгкостью, но что делать с полученной информацией, Лана так и не придумала. И решила просто успокоиться: отец жив, здоров, и у него всё относительно неплохо. А общаться с ним и его семьёй у неё самой особого желания не возникало. Лишь любопытство относительно судьбы родителя.

А вот за дом она была ему благодарна. Все самые главные события в её жизни произошли именно в этом доме. После отъезда отца, они с мамой переехали за город, хотя, нельзя сказать, что сельская улица на окраине Нижнего Новгорода была пригородом. Две остановки на автобусе – и вот ты уже в городе, двести метров в сторону – и школа, а через забор музыкальная гимназия. Лана успевала посещать обе. А, возвращаясь домой, наслаждалась тишиной, зеленью, свежим воздухом и пением птиц. А мама рисовала на веранде, Лана как сейчас помнила запах красок и мольберт у потёртых перил. Замечательное у неё было детство. Мамины картины не очень, а вот детство замечательное. И юность тоже. До того момента пока в их жизни не появился её отчим, и мама не сошла с ума.

Отчим – человек неплохой, и до него мама тоже не оставалась надолго в одиночестве, в их доме периодически появлялись мужчины, ухажёры, с цветами и конфетами. Лана никогда не злилась и не ревновала, но отчим внёс серьёзные перемены в их жизнь. Хотя бы в том плане, что мама сильно изменилась с его появлением. Она на самом деле влюбилась, и такой Лана её не знала. Возможно, её отец помнил первую жену такой, а Лане оставалось только удивляться. Мама вышла замуж, отчим переехал жить в их дом, и начал наводить свои порядки. Правда, руки приложил, подправил веранду и залатал дырки в крыше, и, видимо, решил, что теперь является хозяином. В их с мамой доме. А Лана никак не могла поделить свою жизнь на до и после. И, в итоге, предпочла отойти в сторону, и оставить молодых налаживать семейную жизнь. И после долго приучала себя к мысли, что её дом больше ей не принадлежит. Нужно начинать новую, взрослую жизнь, не под крышей отчего дома. А на него лишь смотреть со стороны, проходя мимо.

Кто бы знал, что эта самая взрослая жизнь поставит её в положение беглеца, и не единожды. И вот она едет обратно, чтобы спрятаться за дверью своего старого дома. Со скрипучими полами и сквозняками.

Несмотря на раннее утро, риелтор встретила Лану на вокзале и передала ключи. Она же поинтересовалась, как давно в доме никто не живёт. Женщина средних лет с усталым взглядом вроде как оправдываться принялась.

– Пару лет сдать не можем. Дом большой, старый, ремонт необходим. Желающих нет.

– Понятно. – Лана благодарно ей улыбнулась. – Спасибо, что присмотрели.

– Вы планируете там жить?

– Пока не знаю. Я не была в доме десять лет, нужно посмотреть, что к чему.

– Что ж, удачи. Если нужны будут толковые мастера, обращайтесь. У меня муж ремонтами занимается.

– Спасибо.

Женщина предложила её подвезти, но Лана, после коротких раздумий, отказалась. Ей необходима была минута в одиночестве. Чтобы оглядеться по сторонам, осознать, что она уже не в Москве, и осознанно отправиться в прошлую жизнь.

На вокзале, похожая на столичную, суета, чемоданы и авоськи, озабоченные и уставшие от ожидания люди, поглядывающие на электронное табло. А ещё пахло какой-то отвратительной едой, чем-то жареным. Лана даже не выдержала и зажала нос пальцами, в следующую минуту, к своему ужасу, увидев, как двое мужчин азиатской внешности с аппетитом жуют жирные до безобразия чебуреки. Поспешила отвернуться.

Таксист оказался словоохотливым, к чему Лана не привыкла. Водители, работающие у мужа, никогда без повода и разрешения, беседы с ней не вели. Максимум на что решались – посетовать на погоду. А таксист рассказал ей и про погоду, и про дороги, поругал губернатора, мэра и заодно всё правительство, а затем с лёгкостью высококвалифицированного политолога, перешёл на обсуждение внешней политики и даже начал давать прогнозы. Лана, не решившаяся его прервать и попросить помолчать, чтобы она могла сосредоточиться и успокоиться перед возвращением в родные пенаты, с трудом дождалась, когда мужчина объявил:

– А вот и Восточная. Какой у вас номер дома, говорите?

– Восемь, – негромко проговорила Лана, с удивлением глядя в окно.

Конечно, удивляться было нечего. По сравнению с посёлком, в котором жили Игнатьевы, Восточная улица Нижнего Новгорода удивить не могла. Лана видела и жила среди заборов и повыше, и в домах бывала самых шикарных. Половина её «закадычных» подруг проживали на Рублёвке. Но то, что она видела сейчас, удивляло совсем по другому поводу. Улица не была похожа на улицу из воспоминаний о её детстве и юности. От бесконтрольной зелени, выбивающейся из-за заборов и палисадников, не осталось и следа, вместо накатанной земляной дороги идеальный асфальт, а по сторонам высокие заборы, заборы, за которыми виднеются черепичные крыши коттеджей. И только её дом среди этого, поблекший и накренившийся, как перезрелый гриб, с теми самыми неконтролируемыми зарослями на участке и рассохшейся яблоней под окнами. Когда-то вымощенная брусчаткой дорожка к крыльцу, заросла, зеленая травка весело пробивалась между камней. Черепица на крыше потемнела, а местами и вовсе съехала, оставив некрасивые следы. Краска со стен облезла, и дом из-за этого выглядел словно дворовый кот с признаками стригущего лишая. А пыльные окна смотрелись тёмными ямами, Лана в первый момент даже засомневалась, есть ли в них стёкла. И это дом из её прекрасных детских воспоминаний? Как мама с отчимом переехали в Ярославль, так здесь никто и не жил, лишь пару раз удалось сдать дом на лето, но это было давно. А, как известно, дом долго пустым стоять не может, он начинает ветшать и разрушаться.

– Восьмой, говорите? – Таксист откровенно присвистнул. И тут же решил дать дельный совет. – Вы его продайте. На этой улице богачи обосновались, хорошие деньги получите.

– Спасибо, – проговорила Лана себе под нос, – учту.

На улице даже пахло по-другому. Не цветами, не травой, а разгорячённым асфальтом. Лана осталась стоять на этом самом асфальте, рядом со своим чемоданом, глядя вслед отъезжающему такси. Аккуратно покрутила головой, оглядываясь. Взгляд невольно обратился в конец улицы, где когда-то жил бывший муж. Сейчас ничего похожего на дом семейства Сизых увидеть было невозможно. Вдоль дороги тянулся высокий забор, а за ним шумели сосны. На участках с другой стороны дороги всегда было много сосен, а сейчас они, кажется, только больше вымахали. Да и вокруг дома новые, заборы высокие, ничего знакомого и привычного. Помнится, через забор от дома Ланы жила милая пожилая пара – Нина Максимовна и Максим Петрович. Лану всегда смешили их имена, когда приходилось произносить их одно за одним. Их дом была куда меньше, чем их, а вокруг огород, с парниками и грядками. Сейчас за невысоким резным забором, среди деревьев, можно было различить дом, чем-то похожий на швейцарское шале. С другой же стороны вовсе забор трёхметровый и ничего не разглядеть. Только собаки где-то лают, кажется, как раз за этим забором.

Постояв немного на дороге, Лана взяла чемодан за ручку и направилась к своему дому. На самом деле странно, что им до сих пор не поступали предложения о продаже участка. Или поступали, и мама просто не сообщала ей об этом, зная, что она, скорее всего, откажется? Деньги ей были ни к чему, а память о детстве стало бы жаль. Даже при условии, что она никогда сюда не вернётся. Хотя, тот факт, что дом в столь плачевном состоянии, маме стоило бы до неё донести. Глядишь, не пришлось бы возвращаться и бояться ступить на крыльцо, всерьёз опасаясь провалиться.

Но дом оказался крепче, чем выглядел на первый взгляд. И доски крыльца выдержали, и дверь открыть удалось не с первого толчка, и она даже не сорвалась с петель. Правда, дверь неприятно скрипнула, а свет знакомо замигал, когда Лана повернула вертушок выключателя. Пахло затхлостью и пылью. От этого запаха на душе стало совсем тягостно.

Она вернулась домой.

3

Утро выдалось на редкость солнечным и спокойным. Никто не изводил телефонными звонками с утра пораньше, и это несмотря на утро понедельника. Наверное, чувствовали, что в этот день его лучше не трогать, в этот день он готовится провожать родителей в отпуск. Всякий, кто его неплохо знал, был осведомлен, что родителей Иван Сизых не просто любит, а безмерно уважает и ценит. Настолько, что в свои тридцать три года продолжает жить с ними под одной крышей, и считает этот факт правильным и неоспоримым. И живут они там, где его дед когда-то заложил дом. Конечно, от того дома ничего не осталось, на участке был отстроен новый коттедж, но зависимость от этой земли чувствовал и он, и отец. И поэтому съезжать никто не собирался. То есть, когда-то, будучи молодым и лихим, Иван готов был распрощаться с родительским домом, но довольно скоро оставил эти мысли. Просто потому, что понял – вряд ли где-то ещё он будет также счастлив.

Он вышел на открытую веранду, прищурился на солнце, после чего с хрустом потянулся. Сосны шумели, птицы пели, и ничего не предвещало каких-либо проблем в этот день. Кроме того, что мама, как и все женщины, в последний момент решила перебрать уже упакованный к отъезду чемодан. Отец пыхтел от недовольства и всё же насмешничал. А ещё старательно делал вид, что его отъезд в отпуск никак не касается. Сидел на кухне, пил чай из большой кружки и смотрел новости. А до отъезда, тем временем, оставался час.

Иван спустился с веранды на лужайку, поднял с травы яркий мячик и призывно свистнул. Если честно, он не считал мопса настоящей собакой. Домашний пухлик, похрюкивающий и вечно сопящий, лениво переваливающийся с боку на бок на коротких ножках, не мог считаться полноценным псом. Но мама обожала своего Прохора. Даже имя мопсу не подходило, но другое как-то не прижилось. Иван покрутил мячик в руке, дождался, пока мопс подкатится прямо к его ногам, и кинул мяч в сторону забора. Прохор смешно и нелепо поскакал следом за ним, повизгивая от счастья. Иван смотрел ему вслед и думал о том, что стоит завести лабрадора. Или хорошую, рослую дворнягу.

Но маме говорить об этом не стоит. Перед отъездом.

– Ваня, ты кушать будешь? – послышался мамин голос с веранды.

– Нет, мама. Я уже завтракал.

– И что? Я же уезжаю.

Иван вздохнул, снова сощурился на солнце.

– Мама, я не могу наесться впрок на две недели. Как бы ты того не хотела.

– И будешь питаться в ресторанах.

– Буду, – сокрушенно кивнул он.

– И заработаешь гастрит!

– Тома, отстань от парня, – взвыл, в конце концов, отец. – Он лось здоровый. Он найдет, где поесть. Или того, кто его покорит.

Иван оглянулся через плечо на мать, усмехнулся, заметив, как та нахмурилась. Знал, о чём, точнее, о ком она подумала. Его последняя пассия матери отчего-то не нравилась. И это было странно, потому что Леся была милой, симпатичной, а главное, домовитой девушкой. Она без конца что-то готовила и Ивана кормила. А мама не ценила, и подозревала, что он ест через силу и ходит полуголодным. В общем, не сошлись его женщины характерами, но обе старались не подать вида и друг другу улыбались при встрече. Конечно, ведь не смотря на безмерное уважение к матери, Иван давно оставил позади тот возраст, когда спрашивал её мнения по поводу того, с кем встречаться или с кем жить. И мама это понимала и принимала, и лишь изредка позволяла себе выказать беспокойство или недовольство.

– Родители, вы помните, что через три часа нам нужно быть в аэропорту?

– Зачем ты мне об этом говоришь? – удивилась Тамара Константиновна. – Скажи об этом отцу. Он, кажется, совершенно никуда не торопится.

– Тома, я жду тебя, – подал голос Владимир Иванович. Голос был бесконечно терпеливым и спокойным.

– Ещё бы. Я же пакую твои вещи!

– Причём, в третий раз.

Иван усмехнулся, слушая привычную беззлобную перепалку родителей. Они так жили уже тридцать пять лет, и, по его мнению, были счастливы. И надо признать, что он родителям завидовал. У него беззлобно и мило никогда не выходило ругаться со своими женщинами. Не встретилось ему на жизненном пути той, с которой бы хотелось ругаться и мириться, если не до конца жизни, то хотя бы не один год. Ругани было много, а вот желания мириться куда меньше. Правда, мама говорила, что дело, скорее, в его упёртом, неуживчивом характере. Помнится, именно это мама поставила ему в укор после его развода. Давно это было, но помнится до сих пор. И как человек вдумчивый, Иван с тех пор частенько размышлял о своём характере, и с лёгкостью списывал все неудачи на любовном фронте на него. И бывшим возлюбленным с прискорбием признавался в этом своём недостатке, если дурной характер можно назвать недостатком, печально кивал и разводил руками. Но после, конечно, дарил шикарный подарок, на прощание, на добрую память. Иногда помогало. Но пару раз подношения летели ему в лицо. Тоже опыт, на котором стоит поучиться.

Иван дошёл до забора, подтянулся на перекладине турникета, специально установленного в саду, затем прыгнул вперёд. И снова потянулся.

– Мам, что ты про завтрак говорила? – крикнул он в сторону дома.

– Я сварила тебе кашу. Поешь, пока горячая.

Иван потёр ладони друг о дружку в предвкушении. Что может быть лучше манной каши, приготовленной мамой, правда? Даже если тебе давно за тридцать. Хотя, помнится, в детстве он каши не любил, а заботу не ценил. Хорошо, что вовремя одумался.

Чуть позже позвонила секретарша, принялась докладывать об изменениях в сегодняшнем графике. Иван слушал, пытался осмыслить, но постоянно отвлекался на родителей, которые вдруг засуетились оба. Мама подгоняла отца, чтобы тот выносил чемоданы и не забыл чего-нибудь необходимого, а тому вдруг пришло в голову, что он где-то оставил ключи от летнего дома, от гаража, от машины, и Владимир Иванович старался сопоставить в голове все факты, чем начал злить жену.

– Иван Владимирович, обед в мэрии подтвердить?

Иван отвлёкся от наблюдения и некоторого участия в суетливых сборах, потёр лоб.

– В час? Подтверждай, я должен успеть. Ира, но до полудня меня ни для кого нет. И сделай так, чтобы мой телефон без конца не звонил. Я везу родителей в аэропорт.

– Сделаю всё возможное, Иван Владимирович, – послушно отозвалась девушка. – Но вы же знаете, это трудно.

– Ира, не напрашивайся на комплимент.

Девушка, кажется, хихикнула, но на это Иван отвлекаться не стал, и телефон выключил. Оглядел гостиную, почесал за ухом Прохора, который успел развалиться в кресле отца.

– Родители, мы можем ехать?

– Хватит задавать дурацкие вопросы, – вроде бы возмутился Владимир Иванович. – Я уже готов отправиться в отпуск.

– Ну, если уж ты готов, – проговорил Иван негромко, выходя из дома.

Тамара Константиновна устроилась на заднем сидении автомобиля сына, на лице сосредоточенное выражение, явно пыталась понять, не забыла ли чего. Но затем улыбнулась, совершенно счастливо.

– Вечером мы будем в Испании, Вова. Я так давно хотела побывать в Испании.

Иван кинул быстрый взгляд на отца, заметил тоскливое выражение на его лице, но ухмылку постарался спрятать. Мамина восторженность путешествиями не сулила покоя, никому. В первую очередь Владимиру Ивановичу. Тот любил отдыхать в спокойной обстановке, в тишине, и чтобы его, желательно, никто не трогал. А курорты, даже лучшие, чужие страны и экскурсии его не слишком прельщали. В отличие, от жены. Но он мирился. По крайней мере, старался.

Автомобиль выехал за ворота, остановился, Иван ждал и наблюдал, как медленно закрываются автоматические ворота. Потом оглядел длинную улицу. На ней не было ничего интересного, будний день, соседи успели разъехаться на работу, а детей в их посёлке было не так много, чтобы кто-то из них бегал с криками и играми по дворам или катался на велосипедах. Поэтому по утрам на их улице было тихо и безлюдно. Помнится, во времена его детства и юности всё было иначе. А затем появились глухие заборы. Лишь несколько домов не скрылись за ними, и одним из них был дом Вольцовых, давно пустующий и переставший вызывать в нём навязчивые воспоминания. Теперь это был просто дом. Пустой, тусклый, и казалось, что ещё пару лет, и он утонет в зарослях запущенного сада. И, надо признаться, что уже некоторое время Иван размышлял о том, чтобы связаться с бывшей тёщей и предложить ей выкупить ненужную ей (и её дочери) недвижимость. Что будет делать с домом, Иван не думал, потому что все размышления на эту тему были ленивыми и не слишком серьёзными. Ведь с бывшими родственниками предстояло связаться, поговорить, выяснить какие-то подробности об их жизни, которых Иван знать особо и не хотел. Но пустующий дом через дорогу отчего-то не давал покоя.

Вот и сейчас, проезжая мимо, Иван бросил на дом быстрый взгляд, хотел по привычке поджать губы и пообещать себе подумать на досуге о перспективах и основаниях для этой покупки, но неожиданно заметил кое-что странное. Окно в доме на первом этаже было открыто. Он даже притормозил, приглядываясь. Скорее, с непониманием, чем с тревогой. И оттого, что автомобиль практически остановился, домом заинтересовались и родители. И Тамара Константиновна как раз с тревогой и произнесла:

– Ваня, там окно открыто.

– Вижу, – проворчал он. С отцом переглянулся. Тот в задумчивости поскрёб щёку и сказал:

– Нам только этого не хватало. Добрались до нас.

– Кто?

– Домушники. В Малахово серия ограблений была, слышал? На прошлой неделе.

– Ужас какой, – выдохнула Тамара Константиновна. А Владимир Иванович продолжил:

– Я с Мишкой Красновым разговаривал, он ведь там живёт. Говорит, шпана хулиганит. Ничего не берут ценного, ерунду всякую. А у нас через заборы не полазаешь, вот в пустой, наверное, и влезли. Там-то их приметили. – Он на сына кинул предостерегающий взгляд. – Ты сам не ходи, позвони участковому. Пусть придут, проверят. – Владимир Иванович сделал короткую паузу. – И Любе сообщат. Может, что и украли.

– Ладно, – также глухо проговорил Иван и нажал на газ.

Открытое окно в пустующем доме беспокоило.

Спустя три часа Иван вернулся в город, оставив родителей дожидаться посадки на самолёт. Мама его расцеловала, отец ещё раз напомнил позвонить участковому, тоже думал о соседском доме, не мог забыть. Иван пообещал – и позвонить, и не забывать обедать, простился с родителями и поспешил в город. Ира сдержала обещание, его телефон молчал всё утро, и за это можно было выписать старательной девушке премию. Ира на самом деле была молоденькой и очень старательной сотрудницей. Когда Иван принимал её на работу год назад, надо сказать, что по протекции знакомого, ничего особого от её умений и талантов не ждал. Понимал, почему его попросили оказать услугу, приятелю нужно было пристроить миловидную любовницу на приличную работу. Ира была очень симпатичной, даже красивой блондиночкой с соблазнительными формами, и Иван лишь мысленно застонал при взгляде на неё, обдумывая возможные неприятности и трудности, которые начнутся в его офисе. До появления Иры ему пришлось уволить пару девушек именно из-за их внешних данных и шедшей вкупе с ними профнепригодностью. И от зеленоглазой блондинки он ничего другого не ждал, и уже заранее готовил речь для приятеля, когда через месяц соберётся её увольнять, несмотря на все просьбы и уговоры. Но Ира оказалась сокровищем. Когда она разруливала проблемы с его графиком, недовольными посетителями и приносила ему изумительный кофе, он напрочь забывал о её внешности. Не видел полной груди и длинных ног. Она была идеальной секретаршей, и больше его ничего не интересовало. И Иван теперь боялся только одного: что Ира возьмёт и променяет его на другого. Не начальника, а жениха, мужа, любовника, и будет варить кофе ему, дома, а Иван останется без кофе и с хаосом в офисе. У Иры были потрясающие способности управленца, но она этого таланта в себе совершенно не ценила. А вот Иван на полном серьёзе советовал ей поступить в институт и даже предлагал стипендию на обучение, от руководства компании, так сказать, но Ира лишь отмахивалась, не понимая, для чего ей диплом. Учиться девочка не хотела. Видимо, всё-таки не собиралась долго работать, у неё были определённые планы на личную жизнь, и порой, окидывая её мужским взглядом, Иван её понимал. Мужа она себе найдёт с лёгкостью. И мало того, работая его секретарём и общаясь со многими обеспеченными людьми этого города, Иришка именно этим и занималась – искала себе мужа.

Но почему-то он в круг её интересов не попадал, никогда. Может быть, он утомил её и на работе? Своими пожеланиями и требованиями. Казался ей ворчливым и капризным. И, наверное, этому стоило порадоваться. Иначе Иру всё равно пришлось бы уволить, а это было бы весьма неприятно. Она ему нравилась. Как человек. И как секретарша.

Иван остановился на светофоре и набрал на панели автомобиля телефонный номер своего незаменимого секретаря. Отчего-то вздохнул, когда услышал её голос.

– Расскажи мне про обед.

– Будет официально, – без всякой паузы и довольно воодушевлённо отозвалась Ира. Её голос звучал звонко и энергично, как и полагалось девушке двадцати с небольшим лет. – Будут официанты, супруга мэра и несколько дойных коров. Ах, да, будут крабы. Вы же любите крабов, Иван Владимирович.

Информацию о крабах он решил пропустить мимо ушей.

– Под дойной коровой ты имеешь в виду меня?

– Все знают для чего этот обед. Они ищут спонсоров для начала строительства спортивного центра. Федеральная программа.

– Не имею к этому никакого отношения. У меня в саду турник есть.

– Константин Михайлович сказал то же самое, – задумчиво проговорила Ира. Кажется, она была чем-то занята, и Иван почему-то решил, что она ногти красит. Это было её любимое занятие, которое никак не мешало исполнению профессиональных обязанностей. Все мужчины в офисе неизменно и ежедневно оценивали Иришкин маникюр. У жён не замечали, а красный Ирин ноготок, которым она тыкала кому-то в грудь, мог довести до оргазма.

– Шохин? Врёт. У него турника нет, я бы знал.

– У него есть беговая дорожка.

– Ты-то откуда знаешь?

– Я знаю всё. Я ваша секретарша.

– Это, конечно, хорошо. Но могу дать тебе совет: пусть о твоей осведомлённости не узнает Нина. Не хочу кровавых разборок в своём офисе.

– Я могу заказать вам такую же. Я знакома с его секретаршей.

– А, в этом смысле. Но дорожку не хочу. По ней же бегать надо.

– Примерно так.

– Я и так, как белка в колесе. Мама так говорит.

– Тамара Константиновна довольна поездкой?

– О, да.

– Зато у вас крабы на обед.

– Супер. Ты подсказала?

– Я же лучшая.

Он усмехнулся, нажал кнопку на панели, и в машине стало тихо. А окно на первом этаже брошенного дома, тем временем, было открыто.

Иван снова выдал вздох, списал это на утреннюю суматоху и опустившуюся на город полуденную жару. Побарабанил пальцами по рулю. Покосился на зазвонивший телефон, нажал кнопку на панели. И вместо приветствия поинтересовался:

– И что ты об этом думаешь?

– Что у меня нет лишних денег, чтобы строить жене мэра новый фитнесс-центр.

Голос Константина Шохина звучал мрачно и недовольно. Видимо, обед в мэрии сорвал какие-то его планы.

– Это федеральная программа, – повторил Иван слова своей незаменимой секретарши.

– Спасибо, я на этом уже попал. Мне семейного центра хватило за глаза, год перед всеми расшаркивался. А ты, поддашься на уговоры?

– А меня чего уговаривать? Я стройматериалы не произвожу. Я ими торгую, Костя.

– Так значит, да? Что тебе сказать на это? Ты хорошо устроился.

Иван посмеялся. Закатил глаза, когда на дисплее высветился параллельный звонок и имя любимой, но порой несколько настойчивой женщины. И даже другу сказал:

– Леся звонит.

– Беспокоится, покушал ли ты, – с сарказмом проговорил Шохин. Его голос доносился, словно, с расстояния, он тоже разговаривал по громкой связи. Они дожили до того, что у них нет времени остановиться и взять в руки телефон. Даже разговаривают, не отрываясь от насущных дел.

– Почему все об этом беспокоятся? Я плохо выгляжу?

– Голодный блеск в глазах. Бабы на него и покупаются.

– У меня ещё прекрасная душа. Может, она в глазах отражается? – с намёком проговорил Сизых. На что Шохин лишь хмыкнул, причём неприятно.

– Спроси о своей душе у моей жены. Она женщина отзывчивая, она всё тебе расскажет в деталях.

– Если Нина мне расскажет о моей душе, боюсь, я перестану не только есть, но и спать.

– Я же не перестал.

– Я в курсе. И даже купил себе беговую дорожку. Костян, ты используешь её по назначению?

В трубке повисла тишина, Шохин обдумывал. После чего спросил:

– Откуда знаешь?

– Сплетня недели, – коротко и непонятно ответил Сизых и отключился.

Лесе стоило перезвонить. Наверное. Она была хорошей девушкой, чуткой, открытой и за него искренне беспокоилась. И Иван успел к ней привязаться. Но сумасшедшей привязанности или влюблённости в его душе не было. К тому же некоторая настойчивость с её стороны время от времени утомляла. Леся была человеком занятым, у неё был собственный бизнес, несколько маленьких магазинов подарков по городу, но на любимого мужчину она времени не жалела. Готова была сорваться по одному его звонку, всё бросить и поехать к нему просто для того, чтобы накормить его обедом. Это льстило, девушка была в него влюблена, но за себя немного стыдно. Потому что Иван отдавал себе отчёт в том, что лишь принимает её любовь и отношение. И, наверное, мама это чувствовала, потому что никак не хотела воспринимать их с Лесей отношения всерьёз. Леся очень старалась понравиться его родителям, была милой, и Иван был уверен, что она вполне искренна. А вот мама была настроена скептически. Даже когда Леся пекла для него пироги и тушила мясо по особому рецепту, Тамару Константиновну это не убеждало. Хотя, Иван знал, что мама больше всего на свете жаждет заполучить внука. А лучше парочку. То есть, он должен был влюбиться, жениться и произвести на свет наследника. И, если оглядеться, лучшую жену, чем Леся найти трудно. Красивая, хозяйственная, реализовавшаяся в жизни. Они были вместе больше года, а задумываться о браке никак не хотелось. То есть, Иван думал, но чем больше думал, тем меньше хотелось вновь становиться семейным человеком. Проходить через свадебные хлопоты, сам неповторимый день, а в дальнейшем адаптацию к семейной жизни. Которая ещё неизвестно чем закончится.

Всё это уже было в его жизни. А он тогда был моложе, беззаботнее и нервная система в то время была куда выносливее. Развод её несколько истощил. Прошло уже десять лет, он с тех пор ни разу не видел бывшую жену, помнил её молоденькой, обиженной девочкой, но каждый раз, как вспоминал, в душе что-то неприятно натягивалось, как струна. А вот стал бы он вспоминать через десять лет Лесю или кого-то ещё из своих бывших пассий, большой вопрос. А вот Лану вспоминал. Они были молоды, они любили друг друга, горячо и безумно, и столь же безумно ссорились и скандалили. Такое забыть невозможно.

А потом она уехала и больше не вернулась. Иван знал, что она живёт в Москве, что вышла замуж за какого-то крутого мужика, богатого, по крайней мере. То, что Лана сумела так удачно устроиться в жизни, его не удивляло. С её красотой и ангельской улыбкой, при этом бушующими во взгляде чувствами, к ней, наверняка, очередь из олигархов выстроилась. А она только выбирала. Во всяком случае, он себе представлял ситуацию именно так. Отправилась покорять столицу. Покорила. Судя, по слухам. Иван знал, что Шохин знаком с его бывшей женой, точнее, с её мужем. Костя пару лет назад встретился с Ланой на одном из приёмов в столице, и как он сам тогда выразился: обалдел. А с чего Шохину балдеть? У него жена – красавица, повод для зависти многих друзей и приятелей. А тут Костя обалдел.

Иван помнил, что тогда, при том разговоре, повёл себя неправильно. Костя не хотел сказать ему ничего плохого или обидного, он никогда не расспрашивал его о разводе, считал, что это никого, кроме самого Ивана, не касается. Шохин сам не раз разводился, и исходил из собственного опыта. Мол, чего только в жизни, особенно в молодости, не случается. Подумаешь, развод. Сам Иван мыслями на этот счёт ни с кем никогда не делился, даже родителей на полуслове обрывал, и все привыкли к тому, что в душу к нему лезть и упоминать бывшую жену не стоит. А при том разговоре он встал и ушёл. Он не хотел ничего знать. Как она живёт, с кем, счастлива ли и насколько прекрасно выглядит. Он до сих пор не мог простить Лане того, что она его бросила. Он ведь любил её. Единственная женщина, которую он любил, по молодости лет, беззаветно, а она не захотела жить с ним, разговаривать, решать проблемы. Они развелись, и она уехала. К олигарху.

Кому помогло влезть в этот дом?!

– Ира, найди мне номер телефона участкового.

– Участкового? Это, в смысле, полицейского? Может, позвонить Нестерову?

– Нестерову? Зачем?

– Он полковник ФСБ. Зачем нам участковый, если у нас есть полковник ФСБ?

Сизых закатил глаза, подбородок потёр.

– Мне нужен номер участкового. По моей улице.

– Хорошо… Но я никогда раньше не звонила участковому.

– Тебе и не надо. Я сам позвоню. Просто найди номер. А я пошёл есть крабов.

Дойных коров оказалось пятеро. И ещё человек десять представителей городской администрации. Говорили предсказуемые вещи, представляли проект спортивного комплекса, Иван ел салат из крабов, думал о своём и лишь время от времени косился на Шохина. Который даже ничего не ел, просто сохранял на лице мрачное, скучающее выражение. В какой-то момент Иван придвинулся к нему чуть ближе и тихо поинтересовался:

– Что?

– Нина прочитала мне лекцию о необходимости внедрять спорт в массы. Особенно, приобщать к спорту молодёжь. Ты в курсе, что танцы – это тоже спорт?

– А, в этом смысле! Тогда я тебе сочувствую.

– Я просто думаю, кто ей обо всём докладывает?

– Ты странный, Кость. – Иван осторожно толкнул его локтем и ещё более аккуратно кивнул на супругу мэра, сидящую с другой стороны длинного стола. Фигура той в последний год заметно подтянулась, но как-то усохла от бесконечных диет, шейпинга и йоги. Она сама могла бы сняться в рекламе фитнесс-центра. Если бы была немного миловиднее.

Напротив сидел Вадим Мельников, сын бывшего мэра, и даже не пытался сделать вид, что ему интересно. Пил кофе и что-то делал со своим телефоном. Иван не удивился бы, узнай, что Вадик играется в гонки или танчики. Он даже ни разу не поднял глаза на экран. А между тем, рядом с экраном красовалась девушка из рекламного агентства, и представляющая данный проект. Представляла она его старательно, говорила ровным, воодушевлённым голосом и лучезарно улыбалась. А мужчины, от которых ожидалась финансовая поддержка, обедали со скучающими лицами. Но тот факт, что мэрия не поскупилась на шикарный обед, говорил о том, что деньги им нужны отчаянно.

– Господа, больше отзывчивости, – наконец обратилась к ним супруга мэра. Улыбнулась, постаралась сделать это также лучезарно, как и рекламщица, Иван посмотрел на неё в этот момент и решил, что только йогой дело не ограничилось. Кажется, над первой леди города успели поработать пластические хирурги. Куда катится этот мир? – Вы же все молодые, сильные. Если вы станете постоянными посетителями спорткомплекса…

– Нам некогда будет работать, – подхватил Шохин. – И больше нас никто не будет кормить крабами.

Иван едва не подавился, на приятеля взглянул с укором и негромко проговорил:

– Не завидуй. Да, у меня лучшая секретарша в городе. Она меня любит.

Вадим услышал и откровенно ухмыльнулся, не отрывая глаз от телефона.

– Господа, надо думать о будущем поколении. О наших с вами детях!

Это уже было похоже на вопль отчаяния. Иван отодвинул от себя тарелку, отпил минералки из бокала, пожал плечами, призадумавшись над последними словами.

– Если мы думаем о детях, предлагаю оборудовать спортивные площадки во дворах. Мы раньше с них не вылезали. А кому нужен целый комплекс? В три этажа.

– В четыре, – подсказал Шохин.

– Да хоть в пять. Это федеральная программа. И давайте не будем врать друг другу… Ольга Анатольевна, – добавил он, столкнувшись с недовольным взглядом супруги мэра. – Мы либо строим спорткомплекс, либо думаем о здоровье нации.

– А объединить нельзя? – не удержалась та от легкой язвительности.

– Не знаю, – честно признался Сизых. – Раньше никогда не получалось.

– Иван Владимирович, вы меня расстраиваете.

Он только руками развёл.

– Что ты завёлся? – со смешком спросил у него Вадим, когда они вышли из зала заседаний, в котором накрывали стол к обеду. – Про какие-то площадки заговорил, про детей.

– А ты слушал? Я думал, ты играешь.

Шохин рядом хохотнул, а вот Вадим совсем не смутился.

– Я не делал вид, что мне интересно.

– А мне интересно. Но несколько другое. Не четыре этажа бетона и стекла.

– Мужики, может, выпьем? Мне после всех этих песнопений жутко выпить хочется.

– У меня встреча, – отозвался Шохин.

– А у меня совещание, – последовал его примеру Иван. – Советую, Вадик, и тебе немного поработать.

Мельников наглядно фыркнул, чтобы они смогли в полной мере оценить степень его снисходительности.

– Учитесь у умных людей. Как наладить процесс, чтобы всё работало само, как часы.

Иван с Шохиным переглянулись. Правда, Костя показал молодому приятелю кулак, когда Вадим на прощание подмигнул и попросил:

– Нине привет передавай. Горячий.

– Я тебя в морозильник засуну, на пару дней. Горячего в тебе ничего не останется.

Вадим весело хмыкнул и направился к своей машине.

– Не обращай внимания, – посоветовал Шохину Иван. – Ты же Вадьку знаешь. А Нине передавай привет, – закончил он с улыбкой.

– Она приглашала вас с Лесей на ужин в субботу. Кстати, ты жениться не собрался?

– Я об этом думаю, – честно признался Иван.

Костя понимающе усмехнулся.

– Ну, думай, думай. Мыслитель.

– Как будто это так просто.

– Решиться?

– Выбрать. – Сизых многозначительно хмыкнул и направился к своему автомобилю.

Лесе всё-таки перезвонил. Они вполне мило поболтали в то время, что он добирался до офиса, и она, конечно, не упомянула о том, что он не ответил на её звонок пару часов назад. Иван об этом думал, точнее, ждал, что она спросит, возможно, даже упрекнет, мягко, но выразит своё недовольство. Но Леся… Леся была лёгким по натуре человеком, и Иван бы совсем не удивился, если бы узнал, что его девушка уже успела позабыть о произошедшем инциденте. Её мысли наверняка уже успели наполниться позитивом, она отвлеклась на что-то красивое и насущное, вроде нового рецепта жаркого или вышивки на подушках. Леся частенько делала что-то своими руками и выставляла на продажу в магазинах, и, надо сказать, её творения пользовались спросом. В общем, не женщина, а кладезь талантов и достоинств. Интересно, почему он уже год не в состоянии оценить этот клад в полной мере. Наверное, нужно быть умнее и проницательнее.

И на этот раз его что-то удержало от того, чтобы передать Лесе приглашение Шохиных на ужин. Наверное, то, что Леся никак не вписывалась в их компанию. Иван дружил с Константином Шохиным с давних времен. У них была солидная разница в возрасте, и когда Иван был подростком, Костя уже предпринимал первые попытки продвинуть свой бизнес. И поэтому к близкому общению ничего не располагало, они даже знакомы, по сути, не были, но их матери когда-то работали вместе и до сих пор приятельствовали. И Иван помнил, какое впечатление на него произвела семья Шохиных, во главе с их знаменитым в городе дедом, при первой встрече. От каждого из них веяло уверенностью и твёрдостью характера. И Костя был очень похож на своего деда именно этими качествами. На него хотелось равняться, идти за ним. Иван не раз об этом говорил открыто, и даже предлагал Шохину заняться политикой. Искренне считал, что Костя, если бы захотел, смог бы занять место деда в кресле градоначальника. Но Шохина политика никак не прельщала, и он только отмахивался, даже без тени улыбки.

Хотя, если честно, после его женитьбы, шансы на политическом поприще, даже теоретические, серьёзно подтаяли. Хорошо, что это было совсем неважно. Но всё равно Иван считал это несправедливым. Шохин с Ниной были женаты уже больше трёх лет, а люди всё ещё любили обсудить их отношения, слухи, связанные с их знакомством. Из-за злых языков каждый раз хотелось поморщиться, а будь Иван на месте Кости, и в морду мог бы кому-нибудь дать, но тот сохранял арктическое спокойствие. И этому способствовал тот факт, что в глаза сказать Шохину что-то недостойное о его жене, никто не смел. А на слухи они с Ниной научились не обращать внимания. Их выдержке можно было подивиться и поаплодировать. Не позволяли гадким слухам подпортить безмятежное счастье в их доме. А они были счастливы, и этому Иван завидовал. Он с самого начала наблюдал их историю, помнится, ещё слегка ехидничал, когда Шохин завёл себе любовницу из «Тюльпана», и уж совсем не ожидал, да и никто не ожидал, что Костя возьмёт и женится на ней. А тот ни на кого не посмотрел, не задумался о репутации или о чём там другие привыкли задумываться в таких ситуациях, он как обычно поступил так, как считал нужным. И именно на это качество в Шохине Иван старался равняться, с первого дня их знакомства. Костя всегда говорил, что лучше сделать и пожалеть, чем наоборот. Он вот выбрал себе жену, к своим сорока годам, и не пожалел, не смотря на возмущённое жужжание вокруг. А теперь у них семья, дочка Нины, которую Шохин открыто обожает, и годовалый сын. Нина светится, Шохин работает (он светиться не умеет, чем он счастливее, тем, кажется, сдержаннее и саркастичнее становится), дети растут. Признаться честно, Иван другу завидовал. Оставалась надежда, что к сорока годам и он встретит женщину, которую захочет до пелены перед глазами. Захочет с ней жить, воспитывать с ней детей и будет попросту хотеть её, потому что это очень важно. И слово «любовь» он в этот список отдельным пунктом не ставит, потому что всё вкупе это и есть любовь. Чтобы желание было – жить вместе и справляться со всем вместе.

– Родители улетели? – спросила его Леся.

– Да, проводил утром.

– Может, приедешь вечером ко мне? Я приготовлю ужин.

Он обдумывал. Перспектива вкусного ужина с продолжением должна была звучать соблазнительно, но отчего-то не звучала. А всё из-за того, что вспоминалось открытое окно в доме напротив. С ситуацией необходимо было разобраться, а уже после можно было задумываться об удовольствиях. Об этом он Лесе и сообщил.

– Мне нужно кое-что сделать, вернуться домой. А после я тебе позвоню, хорошо?

– Конечно, милый. А что ты хочешь на ужин? Курицу или телятину?

После крабов не хотелось ничего. Поэтому Иван сказал:

– Полагаюсь на твой выбор.

Очень трудный выбор, но Леся пообещала, что его порадует.

– Очень по тебе соскучилась, – сказала она ему на прощание. – Целую тебя.

– И я тебя, – отозвался он автоматически. Разговор закончил и отчего-то поморщился. Что-то подсказывало, что на будущую мать своих детей так реагировать не стоит.

В офисе его встретила Ира. Вышла навстречу, в красном платье, на каблуках, она уверенной походкой пересекла коридор офиса, а ему улыбнулась столь пленительно, что у Ивана невольно кольнуло где-то в районе… нет, совсем не сердца. Недаром большинство его партнёров по бизнесу были уверены, что он со своей незаменимой секретаршей спит. Кстати, Ира была единственным человеком, наверное, в целом свете, которого Леся органически не переносила. То ли ревновала, то ли инстинкт самосохранения срабатывал, но Леся будто коркой льда покрывалась, как только видела Ирку, а глаза превращались в две буравящих льдинки. Но опять же молчала, ни разу не спросила напрямую, что связывает Ивана с его незаменимым работником. Эта её привычка отмалчиваться и делать вид, что всё замечательно, больше всего Ивана и беспокоила.

– Я нашла вам номер участкового, – сообщила Ира громогласно. Развернулась и подстроилась под шаг Ивана, который направлялся к своему кабинету.

– Не сомневался в твоих способностях.

– Вас обокрали? – живо поинтересовалась она.

Иван кинул на неё недоумённый взгляд.

– С чего ты взяла?

– Это не я, это он. Сразу спросил: не обокрали ли нас.

Иван усмехнулся.

– Нас не обокрали. Но утром я кое-что странное заметил недалеко от своего дома, хочу сообщить. Это моя гражданская обязанность.

– Послали бы охрану.

– Ира, ты хоть не говори мне, что делать. Я только из мэрии.

– Ах да. Как крабы?

Следующий взгляд был откровенно раздражённым, и Ира предпочла замолчать и шагнула к своему столу. Только наблюдала, как начальник остановился у большого панорамного окна и отвёл в сторону жалюзи. С минуту стоял и наблюдал за суетливой жизнью строительного рынка. Огромная территория, с павильонами, складами и ангарами, несколько тысяч работников, и за всё это он в ответе. За весь этот бардак и суматоху.

– Ира, что-то срочное есть?

– Я всё переслала вам на почту.

– Отлично, – отозвался он негромко и прошёл в свой кабинет.

Участковому стоило позвонить сразу и рассказать об увиденном. О том, что всерьёз насторожило. Номер телефона Иван нашёл на своём столе, но лишь потаращился на него несколько секунд, после чего сунул в ящик стола. Для себя объяснил это тем, что в данный момент слишком занят для того, чтобы вести долгие бестолковые разговоры с представителями правопорядка. Куда легче было попросить начальника охраны этим заняться, если не проверить дом, так связаться с полицией, но Иван опять же отложил решение этой проблемы на потом. И дальше откладывал, весь затянувшийся рабочий день. И в какой-то момент даже решил, что зря тревожится, и открытые окна соседского дома не такая уж проблема. В конце концов, в доме могли объявиться новые хозяева, не вечно же ему пустовать. А он возьмёт и нашлёт на них полицейских. Неудобно получится. Поэтому номер участкового так и остался лежать в его письменном столе, по крайней мере, до следующего утра.

Лишь остановившись на светофоре, собираясь свернуть на свою улицу, вспомнил о том, что обещал Лесе приехать на ужин. Но разворачиваться и возвращаться в город, ужасно не хотелось. Можно было найти выход из положения, позвонить и попросить любимую девушку приехать к нему. С ужином, с курицей, запечённым мясом или чем она его днём соблазняла?

Иван раздумывал обо всём этом, если честно, больше об ужине, чем о любви в её романтических проявлениях. В конце долгого рабочего дня, с кучей бумаг, телефонных переговоров и привычной нервотрёпки, как-то не до романтики. Хотелось чего-то банального, спокойного и непременно сытного. Иван уже потянулся за телефоном, как его взгляд снова остановился на пустующем доме, мимо которого он как раз проезжал. Окна по-прежнему были открыты, а на первом этаже ещё и свет горел. Это уже ни в какие рамки не вписывалось.

Машину Иван остановил, с мрачным видом таращился на дом. Вот почему бы просто не проехать мимо? Зачем ему нужно знать, кто там внутри?

Из машины вышел и хлопнул дверцей. Ослабил галстук, зачем-то оглядел улицу. Вокруг никого. В принципе, привычная обстановка в последние годы. Все за заборами попрятались.

Лет десять-пятнадцать назад вокруг него уже собралось бы человек пять соседей, которые с азартом принялись бы обсуждать ситуацию, а привлечённого к процессу участкового ещё научили бы, как себя вести и что говорить. А сейчас никто ничего не замечает, доезжают на своих автомобилях до ворот и скрываются за ними. Наверняка, никто кроме него ничего настораживающего не заметил, проехали мимо, а он ищет причины, чтобы поступить точно также. Но не получается.

В доме горел свет, там явно кто-то был. И это точно не воры, с чего бы им проводить в доме целый день, да ещё привлекать внимание?

Иван толкнул калитку, та неприятно, тягуче скрипнула, сразу понятно, что её долго никто не смазывал и даже не открывал. И дорожка под ногами поросла травой. Признаться, прожив на этой улице много лет и каждый день проезжая мимо этого дома, Иван давным-давно не подходил к нему близко, иной раз даже отворачивался, не хотелось смотреть, как он кренится на бок от пустоты и одиночества.

Внешний вид крыльца тоже удручал. Иван даже усомнился, стоит ли на него подниматься, потряс рукой облезлые перила. А сам смотрел на кухонное окно, в котором горел свет. Оно было совсем рядом, и он прекрасно знал, что сделай он несколько шагов в сторону, и, окажись на месте, на котором когда-то разбивали клумбу, в которую он не раз лазил, опять же – когда-то, и за это получал, он смог бы заглянуть в окно. Но ему уже давно не двадцать, и заглядывать в чужие окна он не станет. Вместо этого поднимется по ступеням крыльца и постучит в дверь, как и положено гостю.

К тому же, звонок не работает, висит на одном проводке и даже покачивается на ветру.

Аккуратно постучал, затем громко поинтересовался:

– Есть кто?

В доме было тихо. Настолько тихо, что Ивана вновь посетило беспокойство. Он даже перегнулся через перила, всё же пытаясь заглянуть в окно кухни. Руку протянул и побарабанил костяшками пальцев по грязному стеклу.

– Эй, в доме кто-то есть?

Взял и дёрнул ручку двери. Достаточно сильно, интуитивно решив, что та всерьёз просела. Та поддалась, с неохотой, Иван отступил на шаг, а за порогом увидел женщину. Молодая, красивая блондинка стояла и хмуро смотрела на него.

Он не узнал её. Он не узнал её! Не узнавал первые пять секунд, только таращился, впитывая облик, образ, сверкающий и в то же время недоступный. А когда до сознания дошло, кто же стоит перед ним, Ивану больше всего на свете захотелось развернуться, сойти с этого крыльца и уйти. И вычеркнуть эти секунды из своей памяти. А дом чтобы наутро рухнул. Чтобы всяким беглянкам некуда было возвращаться спустя десять лет.

Попытался справиться с собой, принял недовольный вид, а бывшую жену окинул долгим, изучающим взглядом. Старательно не обращая внимания на то, что кровь колотится в висках. Но чёрта с два, если от волнения.

Лана же красноречиво поджала губы. Она его не разглядывала, она смотрела на него в упор, прямо в лицо, и, кажется, хмурилась. Затем высоко вздёрнула подбородок. Ждала чего-то от него, первого шага. А он никак не хотел его делать. Так и стояли, сверлили друг друга взглядами и молчали. Если бы это была не его бывшая жена, Иван бы ответственно заявил, что ситуация чересчур неловкая. Но это, чёрт возьми, была его жена. Которую он совсем не ожидал увидеть.

А если бы ожидал, то попросил пару недель, чтобы морально подготовиться. К тому, чтобы встретить вот этот её взгляд и не вздрогнуть. Иван ненавидел фирменный, ледяной Ланкин взгляд. Под ним он всегда чувствовал себя виноватым. И вот, пожалуйста, прошло десять лет, она открыла ему дверь, и он снова виноват!

– Это ты, – проговорил он, точнее, едва выдавил из себя.

Лана, наконец, опустила глаза с его лица, окинула беглым взглядом его костюм, кажется, на её лице отразилось лёгкое недоумение, видимо, перемены в его внешнем виде её удивили. Но выразить своё удивление или хоть какие-то чувства, она не соизволила. Наградила надменным взглядом и захлопнула перед ним дверь.

А Иван понял, что его спокойная жизнь закончилась.

4

Сердце замерло от звука захлопнувшейся двери. Лана замерла перед ней, глядя на тёмный, потёртый дерматин в некотором недоумении. Если честно, сознание ещё никак не могло справиться с произошедшим минуту назад. Не ждала она этого, не ждала. Что в первый же вечер прошлое так нагло и беспардонно постучится в её дверь. Она всё-таки надеялась, что бывшего мужа давно нет на их улице. Это ведь нормально, что-то поменять в своей жизни за десять лет. Хотя бы, сменить место жительства, съехать от родителей. А он до сих пор тут. И явился, как только увидел свет в окнах.

Подарок судьбы…

За дверью было тихо, никто больше не стучал и ничего не требовал. Лана на цыпочках отошла от двери и поспешила на кухню, чтобы выглянуть в окно. На крыльце Ивана уже не было, он направлялся к автомобилю, оставленному на дороге. Правда, оглянулся, прежде чем сесть в машину. А Лана шарахнулась в сторону, спряталась за занавеской. И тут же почувствовала себя невероятно глупо. Ну что за ребячество, в самом деле? Заставила себя сделать глубокий вдох и расправить плечи. Правда, усмирить бешеный стук сердца это не помогло. И руки странно похолодели. Лана даже взглянула на свои тонкие пальцы с неприязнью. Вот что они дрожат? Это всего лишь бывший муж. С которым и общаться-то не обязательно.

Да, именно так. Они оба выяснили, что находятся друг от друга в непосредственной близости, и теперь наверняка оба будут избегать лишних встреч.

Она снова подошла к окну, и смело отдёрнула занавеску. Машины напротив дома уже не было. Вот и хорошо, уехал. А ей необходимо выпить чаю и успокоиться.

Правда, старый дом успокоения в душу не вносил. Лана провела здесь целый день, ходила по комнатам, открывала окна, снимала с мебели покрывала, комнаты становились узнаваемыми, из дома почти ничего не вывезли за прошедшие годы, и вроде бы можно было почувствовать ностальгию и даже некое тепло на душе появиться могло, но никак не появлялось. Чем больше Лана оглядывалась по сторонам, открывала двери и форточки, заглядывала в старые шкафы, тем отчётливее понимала, что дому необходим срочный ремонт. Причём, далеко не косметический. Лампочки повсеместно мигали, водопроводные трубы гудели, а полы скрипели куда сильнее, чем десять лет назад. В некоторых местах доски просели и грозили серьёзными провалами. Пыль, паутина и обои в жёлтых пятнах – это самые меньшие из проблем. Последние пару часов Лана провела в кресле у окна, поджав под себя ноги, и вновь обдумывая своё незавидное положение и перспективы. Перспектив не было. И это пугало. И пока она сама себя старательно запугивала, явился бывший муж, и окончательно лишил её покоя. Мало ей проблем с Игнатьевым, так ещё Сизых тут как тут. И ей почему-то казалось – нет, она была в этом уверена! – что от Вани неприятностей и волнений будет куда больше. Судя по его взгляду и интонациям, он тоже не слишком рад её видеть. Кажется, она влезла на его территорию.

Все вокруг делят территорию, а она всем мешает! Её-то территория где?

Правильно Фрося говорит: не следует мужикам вверять себя. Они всё равно всё испортят.

Свет замигал, как только заработал электрический чайник. Лана подняла тревожный взгляд к пыльному абажуру. Всерьёз опасалась, что свет сейчас погаснет, и она останется в полной тьме. И даже обратиться ей будет не к кому, выйди на улицу, а вокруг заборы, заборы. Не то, что раньше.

От тревожной тишины её спас телефонный звонок. Желание матери в пятый раз за этот день выяснить, что у неё происходит, не слишком радовало. Мама давным-давно не проявляла столько интереса к её делам. Лана от этого отвыкла, и беспокойство родительницы лишь настораживало. Правда, после неожиданного визита бывшего мужа, оно вдруг нашло своё объяснение. И Лане оставалось лишь посетовать на материнскую нерешительность. Могла бы и предупредить.

Вызов она приняла, снова присела в кресло и подула на горячий чай.

– Я жива, мама. Дом на меня не рухнул за последние два часа.

– Да типун тебе на язык. – Любовь Аркадьевна даже сплюнула и, кажется, постучала обо что-то костяшками пальцев. – Но всё равно, ночевать в старом доме, это не дело. Тебе не страшно?

– Не накручивай меня, – попросила её Лана. И добавила с оттенком недовольства: – И без тебя желающие найдутся.

– Что, Слава звонил?

– Нет, не звонил. Скорее всего, он ещё не заметил моего отсутствия. Я дала ему на это три дня.

– С ума сошла.

– Думаешь, понадобиться больше?

– Лана…

Она вздохнула.

– Я не жалуюсь, мама. Я всё понимаю. Я сама виновата.

Любовь Аркадьевна помолчала, после чего проговорила:

– Не виновата. Просто мужчины, практически все, личности сложные. А некоторые и неприятные.

Лана всё-таки улыбнулась, правда, невесело.

– Фрося сказала бы по-другому.

– Я тоже могу. Но легче тебе от этого не станет, ведь так?

– Так, – согласилась Лана. И решила мать порадовать: – Мне вообще не везёт. Как начинаешь разводиться, так и выясняешь, что за тип был у тебя в мужьях. Что один, что второй.

В трубке повисла тревожная тишина. Лана её нарушать не собиралась, просто ждала. Любовь Аркадьевна осмысливала её слова секунд десять, затем осторожно поинтересовалась:

– Ты о Ване говоришь?

Лана мрачно уставилась на стену напротив. На ней висела старая, дешёвая репродукция известной картины в облезлой раме, за которой на обоях расползлось грязно-жёлтое пятно.

– Мама, ты знала, что он до сих пор здесь?

Чёткого ответа Лана не получила. Вместо этого Любовь Аркадьевна попробовала улизнуть, и даже с претензией проговорила:

– Я тебя просила туда не ездить. Ведь просила?

– Мама! – Лана не сдержалась, повысила голос, а чашку с чаем поставила на край стола. – Ты могла мне просто сказать. Что он до сих пор живёт здесь. А это, между прочим, ненормально, согласись.

– Не буду соглашаться, – заупрямилась родительница. – Ваня – очень хороший мальчик. Он любит родителей.

Лана в возмущении закатила глаза, жаль, что этого никто видеть не мог.

– Во-первых, этому мальчику уже за тридцать. Во-вторых, он любит, когда мама ему кашу варит и с ложечки его кормит. А в-третьих, я была бы благодарна, если бы ты вспомнила, что это за негодяй, а уже после этого называла его «хорошим мальчиком». Или ты забыла?

– Я не забыла, Лана. Но… это было так давно. И вы оба были молоды и глупы. Я уверена, что сейчас ни ты, ни он подобных ошибок не совершили бы.

– Мама, я от него сбежала. Я сунула в сумку два платья и убежала отсюда.

– Лана, не преувеличивай. Ваня тебя любил.

– Себя он любил в первую очередь. И я больше чем уверена, что с годами мало, что изменилось. Но выяснять я не хочу.

– Но ты вернулась туда.

– Я не думала, что он до сих пор живёт с родителями! Да и выбора у меня нет.

– Интересно получается… Так значит, вы встретились?

Лана помолчала, усмиряя возмущение и предательское волнение в душе. Аккуратно выдохнула, надеясь, что мама не услышит.

– Он постучал в мою дверь. В первый же вечер. И ты бы видела его лицо, когда он понял, что это я. С такими лицами – убивают.

– Что значит: когда понял? Лана, он тебя не узнал?

Лана нахмурилась, рука невольно поднялась к лицу и коснулась щеки. А матери в ответ недовольно проговорила:

– Наверное, я сильно изменилась. Мне скоро тридцать.

Любовь Аркадьевна помолчала, затем чуть слышно кашлянула. Лана была уверена, что смех сдерживает. А момент был трагический, совсем не подходящий для смеха. И чтобы сменить тему, она спросила:

– Ты общаешься с его родителями? Ты никогда мне об этом не говорила.

– Лана, мы дружили много лет. И то, что у вас с Ваней произошло… это, конечно, наложило отпечаток, но просто разорвать многолетние отношения…

– Понятно, понятно. Ты просто мне не рассказывала.

– Не рассказывала, – созналась Любовь Аркадьевна. Но тут же добавила: – Хотя, рассказывать особо и нечего. Я никогда специально не расспрашивала их о Ване. У вас обоих новая жизнь, зачем мне знать?

– Знать что? Женат ли?

– И это тоже. Но, кажется, не женат. Он так и не женился, Лана.

Она даже зажмурилась.

– Я не хочу ничего об этом знать. Слышишь?

– А зря, – тоже вспылила Любовь Аркадьевна. – Тем более в нынешних обстоятельствах.

– Что значит: в нынешних обстоятельствах? – ахнула Лана. – Ты считаешь, что я к нему на поклон пойду?

– А если придётся, Лана? – куда мягче вопросила Любовь Аркадьевна. – Или гордость сильнее чувства самосохранения?

Этот разговор захотелось прекратить. Именно из-за чувства самосохранения она так спешно уехала из Москвы, сделала этот шаг, прекрасно понимая, что даёт мужу свободу, о которой он так мечтал. Но как она сама распорядится этой свободой, которая ей, по сути, и не нужна вовсе, не знала. Она не привыкла быть свободной, её целью была семья, и вот она снова развалилась. И даже не во второй раз. Семья – это ведь не штамп в паспорте, это ощущение своей нужности и необходимости, душевное тепло, улыбки родного человека. Всё это рушится уже далеко не в первый раз. Отец, мама, ушедшая юность, а потом замужество, одно, другое. Никто не мечтает о том, чтобы выходить замуж раз за разом. Все хотят семью и любви, одну на все времена, хорошие и плохие. А Лана снова осталась у разбитого корыта. Это было очень печально.

Первая ночь в старом доме была бессонной. Лана устроилась в комнате, в которой когда-то жила мама, на большой скрипучей кровати, решив комнату по-соседству переделать под детскую. Легко сказать: переделать. Нужно ещё придумать, кто и как будет это делать, и где она возьмёт на это деньги. Лежала в темноте, стараясь не прислушиваться к звукам дома, решив, что запугивать себя тем, чего не существует, в данных жизненных обстоятельствах, попросту глупо. Ей есть о чём подумать и побеспокоиться, помимо скрипов и уханья в трубах. Под утро пошёл дождь, забарабанил по стёклам и карнизам, а Лана всё крутилась с боку на бок, пытаясь понять, как ей обустроить свою жизнь. Конечно, можно надеяться на Славину порядочность, но надежды мало. Муж на неё отчего-то всерьёз злился. Она видела эту злость и нетерпение в его глазах в последние недели. Он смотрел на неё и видел что-то для себя неприятное. Интересно, что же она сделала не так? Старалась, как могла. Как всегда поддерживала, выслушивала, заботилась. Но вдруг стала в тягость. А это ведь несправедливо, правда? Она так долго училась быть хорошей женой, думать о желаниях мужа, как учила её вторая свекровь. Первая вот не учила, Тамара Константиновна просто приняла её в свой дом когда-то. И даже когда Лана с Ваней отчаянно ругались, никогда не принимала ничью сторону. Для неё они оба были детьми, любимыми и порой неразумными. Обоих следовало и поругать, и пожалеть, и на истинный путь направить. И Лана помнила, как расстроились родители, когда они с Ваней расстались. Уговаривали, убеждали потерпеть, повзрослеть, но разве в двадцать лет возможно терпеть и чего-то ждать? Лана помнила, как от любви и обиды всё внутри горело огнём. Нестерпимое чувство, которое она постаралась изгнать из себя, ведь из-за него совершаются все главные глупости и ошибки в жизни. И много лет во втором браке она верила, что сумела с собой справиться, и благодаря этому у неё образцово-показательная семья. Ну и где она эта семья теперь? Муж нашёл ей замену, а ребёнка, из огромной заботы и отцовской привязанности, собирается отправить из дома. В другую страну, лишь бы подальше от матери.

Это больше всего беспокоило. Потому что Лана знала, Слава на самом деле считает себя хорошим отцом, и верит, что делает всё из любви к Соне. И отправит девочку в интернат, в самый лучший и дорогой, но ведь интернат! Зачем нужно великолепное образование, если ребёнка лишат всех самых необходимых ему вещей, в первую очередь дома и любящих его родителей? Но мужу это объяснить сложно. Он будет спорить и скандалить, Лана в этом не сомневалась. А когда увидит дом, куда она собирается забрать дочь, условия, в которых они будут проживать, Слава от неё и её планов как-то выживать, камня на камне не оставит. Права мама, тут ещё подумаешь, кто меньшее зло в этой истории. Да и свою девочку, свою принцессу представить среди старых вещей и пыли ей трудно. Соня никогда не знала такой жизни, её растили в достатке, ей потакали, ради неё Лана и жила. И всё, что делала в последние годы, было ради неё. Вот только не подумала о том, что будет, если жизнь вновь сделает крутой поворот, и она останется без поддержки мужа. Точнее, просто без мужа. А он ещё и препятствия ей чинить примется.

В стекло стукнула ветка яблони, и Лана вздрогнула от неожиданности. На груди будто камень лежал, от всех этих мыслей было трудно дышать. И ничего удивительного, что утром она проснулась позднее обычного, а на лице отпечатались все следы бессонной ночи. Неприятные следы, тёмные круги под глазами и печальные морщинки, залёгшие у уголков рта. Она остановилась перед зеркалом у лестницы, посмотрела на себя и печально проговорила, обращаясь к своему отражению:

– Сегодня ты выглядишь на свои тридцать. А это только первый день.

После того, как узнала, что бывший муж по-прежнему проживает на этой улице, выходить из дома казалось опасным приключением. Ещё раз встретиться с ним лицом к лицу, причём неожиданно, желания не было. Лана всё вспоминала его вчерашний визит, как он смотрел на неё, как выглядел после прошедших лет, каким хмурым стало его лицо, когда понял, кто перед ним, и повторения опасалась. Тем более, при свете дня. Тем более, когда у неё тёмные круги под глазами. При воспоминании о тёмных кругах, из косметички был извлечён малюсенький тюбик дорогущего крема, и Лана аккуратно нанесла его на веки. После чего закрыла крышечку и вздохнула. Как она будет жить без столь привычных, но дорогостоящих мелочей? Вот именно при мыслях о «мелочах», которых она лишается, она в панику и впадала. Это больше всего пугало. Жизнь поменяется кардинально, и интуиция подсказывала, что Слава с удовольствием её лишит всего привычного. Просто в отместку. Но в отместку за что?

Словно подслушав её мысли, позвонил Игнатьев. Лана пила чай, стоя у кухонного окна, оглядывая безлюдную улицу из-за занавески, а когда телефон зазвонил, впала в лёгкий ступор. Ей очень не хотелось разговаривать с мужем. Надеяться на то, что он испугается её отъезда из дома, не стоило, а значит, они будут обсуждать уже не только его решение, но и её. А ей очень хотелось оттянуть этот момент. Но Слава проявлял настойчивость, телефон звонил и звонил, и она на звонок ответила.

– Где ты? – поинтересовался муж вместо приветствия. – В спа?

Лана обвела взглядом обветшалые стены небольшой кухоньки. На её любимый спа похоже было мало.

– Решила спрятаться от меня в Покровском? – не успокаивался Игнатьев.

– Нигде я от тебя не прячусь, – ответила Лана. – Если бы пряталась, к телефону бы не подошла.

– А, то есть, я благодарен должен быть!..

– Слава, чего ты хочешь?

– Хочу, чтобы ты вернулась. Нужно кое-что обсудить.

– Что?

– Лана, – в его голосе прибавилось нетерпения. – Ты всё отлично понимаешь. Поэтому и уехала. Думаешь, если тебя обмажут шоколадом, все проблемы сами собой рассосутся?

– Нет, я так не думаю. И я не в Покровском.

– А где ты?

– Я уехала.

– В смысле?

– В прямом, Слава. Ты хотел, чтобы я оставила тебя в покое, и я это сделала. Я уехала.

Муж помолчал. Молчал довольно долго и этим беспокоил. Видимо, перебирал в уме варианты мест, которые она могла выбрать для своего убежища. Их было не так много. Это знал он, и знала сама Лана. И именно поэтому она сейчас стояла посреди кухни дома, в котором не была десять лет.

– Где ты сейчас?

Лана раздумывала над своим ответом, но, в конце концов, решила сказать правду. Она ведь не думает, что Игнатьев кинется забирать её из Нижнего Новгорода, правда?

– Я в Нижнем.

– О Господи. – Слава даже рассмеялся. – Ты решила продемонстрировать мне всё, на что способна. Да?

– Думай, что хочешь.

– Лана, я не буду упрашивать тебя вернуться.

– Я этого не жду. Поэтому уехала. Ты должен этому радоваться, дорогой. Я не стану одной из тех брошенных жён миллионеров, которые ходят по знакомым, всяким ток-шоу и жалуются на свою судьбу.

– Ты права, этому на самом деле стоит порадоваться. Но ты же понимаешь, что это ничего не изменит?

– Нет, не понимаю, – неожиданно резким голосом проговорила Лана. – Потому что я попросту не понимаю, что произошло в твоей голове. Но, знаешь, Слава, разбираться мне не хочется. Я слишком долго жила твоими желаниями и проблемами. Тебе захотелось свободы, это твоё право.

– Твоя доброта меня настораживает.

– Я не добрая. Я совсем не добрая. Просто я от тебя устала.

– Ах, вот как!..

– Да. Хочешь развода, значит, будем разводиться.

– Прозвучало, как угроза.

Угроза, так угроза.

– Мой адвокат свяжется с твоим адвокатом, – отчеканила она.

– А у тебя есть адвокат?

– Будет! – выдохнула она в трубку и отключилась. И тут же пожалела о своей несдержанности. Сейчас каждое её слово могло сыграть с ней злую шутку. Но что прикажете делать? Молча принять всё, что Игнатьев с ней сделает, смириться с той судьбой, что он для неё приготовил? Совсем недавно в столице произошёл похожий скандал. Когда всем известный бизнесмен, человек обеспеченный, можно даже сказать, что богатый, решил поменять жену, с которой прожил не один десяток лет, на более молодую, наверное, более привлекательную, по крайней мере, для него. И просто выставил жену из дома. Даже не так, не впустил её обратно, когда она вечером вернулась из города. Лана прекрасно знала эту семью. Да, они не дружили, и даже не приятельствовали, но были знакомы по официальным приёмам и мероприятиям. И ей было жутко неловко даже по телевизионным передачам наблюдать за чужим унижением. Показывали ссору с охранниками, которые не пропускали автомобиль законной хозяйки на территорию дома, показывали её саму на скандальном ток-шоу. И люди, незнакомые люди, вместо того, чтобы посочувствовать, с упоением обсуждали чужую личную жизнь и ошибки, да ещё давали советы. А виновнице передачи приходилось улыбаться через силу, держать голову высоко и не позволять себе разрыдаться. А всё ради мифической возможности добиться хоть какой-то справедливости. Алиментов на собственное содержание. Словно она старая вещь, не способная позаботиться о себе самостоятельно. И это ставилось ей в вину. А ведь она на самом деле не способна, просто потому, что лучшие годы своей жизни, своей молодости потратила на мужчину, которого любила, которому доверяла, и была уверена, что встретит с ним старость. Она занималась исключительно его удобством, комфортом, домом и воспитывала его детей. А потом оказалась не нужна. И невозможно объяснить, что у неё не было времени заниматься собой, не было желания и причин, чтобы подозревать любимого мужа в возможном предательстве и что-то утаивать от него на чёрный день. В общем, поплатилась за свою доверчивость. И Лана очень не хотела оказаться на месте той знакомой, сидеть перед камерами и на всю страну оправдываться в том, что она была хорошей женой, но её супруга всё равно в ней что-то не устроило. Видимо, она недостаточно старалась. Так?

Она сжала руку в кулак и приказала себе не плакать. А ещё ей необходимо нанять адвоката.


Иван не сразу поймал себя на том, что нервно барабанит пальцами по столу. Это уже больше походило на нервное расстройство. Только этого не хватало. Вчерашний обед в мэрии не смог вывести его из себя, да и вообще бизнесом он руководил спокойно, без лишних эмоций. И всегда гордился своей выдержкой. Но выдержка не работала, когда дело касалось его бывшей жены. И понимание этого ещё больше выводило из себя.

Какого чёрта ей пришло в голову вернуться?

Он этого не ждал, никак не ждал.

Прохор, сопя, подошёл, и всей тяжестью плюхнулся ему на ногу. Иван недовольно на него покосился, но прогонять мопса не стал. Откинулся на спинку стула, пустым взглядом уставился в экран телевизора, но выпуск новостей его сегодня никак не интересовал. Мысли были далеко, и совсем не радовали. Он всё пытался понять, зачем Лана вернулась. Вернулась и что-то делает одна в старом доме. Приехала продавать собственность? Сомнительно. Ей незачем заниматься подобными мелочами самолично.

Он пытался мыслить рационально, понять причины и найти объяснения, но память услужливо подсовывала ему воспоминание о той минуте, наверное, прошла всего минута, когда Лана открыла входную дверь, и они оказались лицом к лицу. И он, Иван Сизых, который явился в старый дом, готовый решать проблемы и недоразумения, с кем угодно, кроме неё, застыл, как глупый подросток. Когда в последний раз он чувствовал себя настолько глупо? Сколько лет с тех пор прошло? И надо признать, что в первый момент он жену не узнал. Не потому что она сильно изменилась, повзрослела или похорошела, просто сознание с данным фактом не справилось. Он просто смотрел на неё и не понимал. Не понимал, как такое могло случиться, и что она здесь делает. В шаге от него, лишь руку протяни.

Конечно, руку он протягивать не стал, и даже не хотел этого. Когда осознал, кто перед ним, больше всего на свете захотелось захлопнуть эту дверь, и больше Ланку не видеть. К чему ему такие проблемы, правда? А от неё будут проблемы, обязательно. Просто потому, что она – это она, и он рядом с ней немного дуреет и перестаёт себя контролировать. Свои эмоции, чувства. Это давно забытые ощущения и проблемы. Прошёл не один год после их развода, когда он пришёл к выводу, что их расставание было благом. Скорее всего, для них обоих. Ну, невозможно жить с человеком, от которого тебя трясёт. Трясёт от того, как ты его хочешь, трясёт от того, как он смотрит и улыбается, а уж от ваших ссор попросту колотит. В итоге нервная система сдаётся, и ты превращаешься в неврастеника. Из-за этого рухнул их брак, потому что они оба это чувствовали, и жили в этой агонии. Но чего Иван не представлял, так это того, что эта ненормальная реакция жила глубоко внутри него все эти годы. Он ведь искренне верил, что вылечился, успокоился, что стал другим человеком. Повзрослел, по крайней мере, и ни разу после Ланы не встретил женщину, на которую реагировал бы столь бурно. А их было немало. Это так, для сведения и самоуспокоения.

Но надо признать, что Шохин был прав, когда говорил, что Лана за прошедшие годы похорошела. Из девочки превратилась в женщину, настоящую красавицу. И даже не сказать, что повзрослела, скорее, расцвела, как роза. И её красота кажется неприступной. Иван помнил, что всю ту минуту, что они стояли в метре друг от друга, он смотрел, и глаз отвести не мог. Не сразу осознал, что перед ним бывшая жена, лишь впитывал её облик. Светлые волосы, идеальный овал лица, манящие губы, и глаза… вот когда он посмотрел ей в глаза, тогда и понял, кто перед ним. Его сознание будто включили, его окатило жаром изнутри, он задохнулся и практически тут же разозлился. Злость вспыхнула, как спичка, и будто не было последних десяти лет. Он вспомнил всё. И страсть, и ссоры, и безумную злость и безысходность от её отъезда. Да, наверное, он сам во многом виноват, многое сделал неправильно, где-то повёл себя или отреагировал не так, не по-взрослому, так скажем, но он тоже был молод. И горяч. И безрассуден. Но он же не сбегал!

Надо быть честным, он не мог простить ей именно бегства. Что Лана тайком собрала чемодан, и наутро её уже не было, она упорхнула в Москву. А он злился, но смеялся и не верил, потому что ждал – она вот-вот вернётся. Какая Москва? Она не любила столицу, всегда его в этом уверяла. А потом взяла и переехала именно туда, устроила свою жизнь. Ладно, этого он тоже простить не мог. Что нашла себе олигарха, и зажила счастливо и в достатке. Правильно, зачем было ждать, терпеть, поддерживать молодого мужа, который ещё неизвестно кем станет, повзрослев, если можно найти себе выгодную партию? С её красотой и её упорством, неудивительно, что ей удалось воплотить в жизнь мечту миллионов девушек – выйти замуж за миллионера!

Вячеслав Игнатьев был наследником солидного бизнеса. Иван ненавидел себя за это, но, однажды узнав, кто сменил его в звании супруга, стал собирать информацию. По крупицам, не проявляя особого интереса, тайком от родителей и друзей, но он не пропускал новостей об Игнатьеве. Ланой не интересовался принципиально, закрывал семейные фото в журналах, не хотел видеть её лицо… Не хотел видеть бывшую жену счастливой и довольной рядом с другим, а деловую информацию собирал. Да это было и не трудно, об Игнатьевых много писали. Он знал, насколько эта семья состоятельна, удачно ли расширяет бизнес, что настойчиво продвигает свою продукцию на азиатский рынок. И, надо сказать, вполне успешно. Игнатьев обменивался рукопожатиями с японскими партнёрами, улыбался в камеру на экономических форумах, и хвастался успехами. Это тоже злило. Потому что всё это досталось ему от отца, Вячеслав просто перехватил эстафетную палочку, и знать не знал, каких усилий требует любое начинание. С нуля. Иван порой думал обо всём этом, снова злился, но высказать свои мысли и раздражение было некому. Это было тайной, и похоронено им самим глубоко в душе. Наружу поднималось лишь в моменты особой злости или под действием хорошей дозы алкоголя. А вчера, увидев Лану, выплеснулось наружу волной, и теперь Иван не знал, понятия не имел, как загнать эту лавину обратно или хотя бы сдержать. До того момента, пока бывшая жена не вернётся в столицу, в свою привычную жизнь. На это не потребуется много времени, по крайней мере, он себя так успокаивал. Нужно лишь переждать, и постараться больше с Ланой не встретиться. А это не так уж и трудно, их разделяет высоченный забор.

За этим самым забором вдруг засигналили, и Сизых всерьёз насторожился. Правда, в следующую секунду назвал себя параноиком и отправился к экрану видеокамеры, узнать, кто к нему пожаловал с утра пораньше. Пожаловала Леся. И в этом не было ничего удивительного, раз вчера он продинамил её и с ужином, и с обедом, но всё же внесло в жизнь некоторую сумятицу. В данный момент он не был уверен, что его сознание справится с двумя женскими образами и характерами. Но не притворяться же, что его нет дома, правда? Это уж попросту глупо. И даже как-то трусовато. Ворота он открыл, юркий фиолетовый «Рено» въехал по гравиевой дорожке на территорию дома, и Иван направился ему навстречу. И даже нацепил на лицо некое подобие приветливой улыбки. Приблизился к автомобилю, а сам зачем-то выглянул на улицу, пока ворота не успели закрыться. Интересно, чего он ждал, что Лана за забором и подсматривает?

– Ваня, что у тебя случилось?

Леся вышла из машины, и сразу начала с обеспокоенных вопросов. И пока Сизых хмурился, пытаясь сообразить, что у него могло случиться помимо идиотских переживаний о прошлом, она схватила его за подбородок и принялась вглядываться в его лицо.

– Ты заболел?

– С чего ты взяла?

– Как с чего? Ты не появился на работе.

От её руки на своём лице он аккуратно избавился, поскрёб в задумчивости небритый подбородок.

– Я не заболел. Просто проспал.

– Проспал? – Леся с облегчением выдохнула, а её лицо тут же озарилось улыбкой. – А я переживала. Позвонила Ире, а она говорит: нет, не приехал, и не звонил, и телефон выключил. Что я должна была подумать?

Действительно, что она должна была подумать? Может то, что он взрослый мужик, особо никакими обещаниями и клятвами не связанный, и у него могут быть свои дела и тайны? А она приехала к нему домой без звонка. Ах да, он же отключил телефон. Но всё равно!..

Иван заглянул любовнице в глаза. Порой ему чудилось во взгляде Леси нечто, что не делало её такой уж безобидной и всепрощающей. Но это так быстро исчезало, что он каждый раз начинал сомневаться в том, что успел заметить.

– Ты завтракал?

– Кофе пил.

– Я приготовлю тебе омлет. – Леся с лёгкостью подхватила его под руку, и они вместе направились к крыльцу. Им навстречу выскочил Прохор и на радостях даже решил тявкнуть. Он редко подавал голос, получалось у него не очень, нечто тягуче-неловкое, Прохор, возможно, сам своего несуразного тявканья стеснялся и тут же замолкал. Вот и сейчас вывалил язык и взволнованно задышал, глядя преданными глазами на гостью. Всё-таки мопс – это неполноценная собака, в который раз решил для себя Иван, аккуратно обходя этот бочонок, обтянутый шерстью. А Леся с псом тут же засюсюкала:

– Проша, мой хороший. Папа и тебя забыл покормить?

Иван уже не раз говорил ей, что его несколько раздражает, когда она обзывает его родителем этого нелепого создания, но Леся лишь смеясь, отмахивалась. И говорила, что Проша необыкновенно милый. Да никто и не спорит, но причём тут он?

С экрана телевизора шёл обзор экономических новостей. Решив смириться с изменившимися обстоятельствами, Иван вернулся на свой стул, вытянул ноги и уставился на экран. Леся запорхала по кухне, как истинная хозяйка, что-то щебетала, наверное, рассказывала что-то безумно интересное, а Иван никак не мог сосредоточиться.

– Ваня, у тебя пустой холодильник. Родители уехали только вчера, как такое может быть?

– Я обещал, что съезжу в магазин.

Леся напоказ закатила глаза.

– Ты съездишь!

– Конечно, съезжу. Вечером. Ещё мамина каша не съедена.

– Кашу я отдала Проше.

– Мама бы тебя похвалила, – пробормотал Сизых, с непонятным равнодушием наблюдая за тем, как Леся играет в хозяйку на кухне его матери. Хотя, не за её действиями он наблюдал, а за самой Лесей. Ему неожиданно пришло в голову, что она внешне чем-то похожа на его бывшую жену. Блондинка, голубоглазая, хрупкая, улыбается приятно. Схожесть внешняя, но и это открытие вызвало панику. Почему он раньше не замечал?

От этих параноидальных мыслей следует избавляться.

А Леся подошла к нему и обняла. Прижалась щекой к его щеке, и что скрывать, стало тепло и приятно. Иван выдохнул, надеясь, что напряжение его оставит, и погладил женщину по бедру. Леся улыбнулась и потрепала его по и без того взъерошенным волосам.

– Ты просто вымотался, – сказала она. – В последнее время работал по четырнадцать часов.

Иван вздохнул.

– Может быть.

– В субботу на ужин к Шохиным идём? Они приглашали.

Иван голову повернул, когда Леся вернулась к плите.

– Откуда ты знаешь?

– Вчера встретила Нину у косметолога. Она пригласила, лично.

Сизых обдумывал, но Леся так смотрела на него, с таким ожиданием, что ему ничего не оставалось, как улыбнуться и сказать:

– Конечно. Раз Нина сама приглашала…

Кажется, Нине не терпится его женить. И усердствует она больше, чем его собственная мать. Пока он над этим раздумывал, Леся потрепала его щеке.

– Ты бриться собираешься? Или решил весь день лениться?

Вздохнул.

– Даже если бы хотел, вряд ли получится. Надо на работу. – Из-за стола поднялся. – Я в душ.

– Завтрак будет тебя ждать! – почти пропела Леся у него за спиной. Её воодушевление этим утром несколько напрягало.

Леся хорошая. Иван думал об этом и в душе, и пока завтракал. Пышный омлет таял во рту, это должно было приносить удовольствие и закладывать в его голову определённые мысли, а Ивану приходилось буквально силой отгонять утренние раздумья о бывшей жене, чтобы сосредоточиться на женщине, которая в данный момент находилась рядом. Леся всегда была рядом, в любой момент, когда ему этого хотелось или было необходимо. Она его любила, она его холила и лелеяла, готова была уделять ему всё своё свободное время, поддерживать, и, наверное, была идеальной женщиной. И ему без сомнения повезло, что он её встретил. Но почему-то никак не получалось прирасти к ней именно душой. И приходилось заставлять себя анализировать её достоинства и просить себя о них не забывать. А как бы хотелось просто взять и переключиться. На прекрасную Лесю, влюбиться, как в юности, жениться, завести с этой женщиной детей и последующие долгие годы наслаждаться уютом и комфортом, который она ему обеспечит. А она обеспечит! Леся безумно деловая и домовитая, рядом с ней любой нормальный мужик душой и сердцем оттает. А он, по всей видимости, ненормальный. Раз вся эта суета и беспокойство о его благе порой начинают раздражать. Неужели хочется повторения пройденного, когда ему в голову летали чашки, тарелки, а однажды даже мамина ваза? Он тогда злился, выходил из себя, но при этом чувствовал безумный душевный подъём и желание. Схватить, прижать к себе, заглянуть в глаза и понять, что вся эта страсть только для него.

Но, безусловно, это лишь воспоминания о бурной молодости, в тридцать с лишним лет он не стал бы подобного терпеть, а уж тем более радоваться. В его возрасте нужна стабильность, ясность, и никаких взлётов и падений.

Когда они с Лесей всё-таки покинули дом и выехали за ворота, Иван невольно напрягся. Вполуха слушал Лесю, лишь краем сознания отметив, что она оставила свою машину у его дома, а значит, вечером собирается вернуться. А взгляд сам собой искал вокруг причину беспокойства. И лучше всего, если бы он проехал мимо старого дома бывшей жены, и ничего не увидел. Ни открытых окон, ни света в них, а уж тем более её саму. Но как специально, Лана стояла на крыльце, с чашкой в руках, смотрела на небо и щурилась. Иван невольно вжал педаль газа в пол, и автомобиль рывком понёсся вперёд. Леся схватилась рукой за приборную доску, взглянула непонимающе.

– Ваня, ты что?

– Извини.

– Вечером съездим в магазин вместе, – сказала Леся, когда он подвёз её к торговому центру, в котором располагался её главный и любимый магазин. Окинул взглядом обновлённую вывеску магазина подарков на стене торгового центра, похвалил за предприимчивость и необычность, от чего Леся просияла. И по поводу вечернего похода в супермаркет спорить не стал, знал, что бесполезно. – Заберёшь меня в шесть?

Сизых пообещал, и даже улыбнулся широко и открыто. Вот только переступив порог собственного офиса, вместо приветствия, мрачно глянул на любимого секретаря.

– Ира, срочно узнай, выставлен ли на продажу восьмой дом на моей улице. Узнай немедленно.

Ира подула на только что накрашенные ногти, а смотрела на него, серьёзно и изучающе. Кивнула.

– Узнаю. А если выставлен?..

– Внеси задаток. Цена неважна.

Он купит этот чёртов дом, лишь бы больше не видеть его хозяйку. И жить спокойно.

Через час Ира заглянула в его кабинет и пожала плечиком.

– Нигде данных о продаже нет.

Иван ругнулся вполголоса. И вслух посетовал:

– И что ей тогда здесь нужно?

– Кому? – Ира искренне заинтересовалась, видимо, отметила его нервное состояние.

Иван откинулся на спинку кресла, и даже ногой оттолкнулся, откатился к окну. И хмуро проговорил:

– Моей бывшей жене.

Ира открыла рот от удивления, совершенно не собираясь сдерживать своего любопытства. В кабинет вошла и прикрыла за собой дверь, на начальника уставилась во все глаза. И в порыве чувств перешла на «ты», что позволяла себе крайне редко.

– Твоя бывшая приехала? Ты же говорил, что она в Москве живёт.

– Живёт, – тут же разозлился Сизых. На себя разозлился, на Лану, на всю эту нелепую ситуацию вцелом. – Должна жить. Но её какой-то чёрт обратно принёс! И мало того, она поселилась напротив меня! Скажи, что это ненормально!

– Ненормально. Если ты так реагируешь.

Иван кинул на молоденькую секретаршу пронзительный взгляд.

– Поучи отца, поучи.

Ира усмехнулась, развела руками.

– Но это, правда, странно. Ты развёлся с ней Бог знает сколько лет назад.

– Ты, наверное, тогда ходила в третий класс, – съязвил он. А Ира взяла и согласилась.

– Наверное. А ты не спрашивал, может, ей больше негде жить?

– Ира, у неё муж – олигарх.

Ирин взгляд вспыхнул любопытством и интересом с небывалой силой.

– Серьёзно? А кто?

Иван выдал ехидную улыбку.

– Не скажу. – И кивнул на дверь. – Иди, работай.

– Иван Владимирович!..

– Иди.

Ира скроила обиженную мордашку, но за дверь вышла.

С настроением никак не удавалось справиться, и Леся, когда он заехал за ней вечером, сразу это отметила. И даже осторожно поинтересовалась:

– Ты чем-то расстроен?

– Да так, ерунда.

– Что-то на работе?

Иван поначалу неопределённо дёрнул плечом, но почти сразу понял, что такой уход от ответа Лесю вряд ли удовлетворит, и попытался придумать достойное оправдание.

– В Администрации давят, насчёт этого спортивного центра. Пытаюсь решить, как поступить. Точнее, как их поизощрённее послать.

– Администрацию посылать нельзя, ты же знаешь.

– Знаю, – вполне искренне вздохнул Сизых. – Поэтому и думаю, как вывернуться.

– А Костя что говорит?

– Костя говорит, что спорт – это будущее нации, что нужно думать о детях, а не только о деньгах. И думаю, ты понимаешь, кто за него эти правильные мысли озвучивает.

Леся улыбнулась.

– Догадываюсь.

– Вот-вот.

– Ты тоже прислушиваешься к Нине?

– Слава Богу, она не моя жена.

– То есть, ты к своей жене прислушиваться не будешь?

– В вопросах бизнеса? Если только женюсь на министре экономики.

Леся аккуратно разгладила юбку на коленях. Вздохнула напоказ.

– Я не министр экономики, мне не повезло, – проговорила она негромко, но зато с намёком. И этот намёк был настолько ощутим и осязаем, что Иван невольно кашлянул в смятении. И чтобы хоть что-то сказать, брякнул:

– У тебя полно других достоинств.

– Что ж, этому я рада. Сверни к магазину.

В гипермаркете неподалёку от их улицы вечерами жизнь кипела. На стоянке полно машин, перед кассами полно покупателей, Иван не слишком любил магазины, считал их необходимым злом. Если бы приехал один, покупки заняли бы не больше двадцати минут. Но когда ты с женщиной, это нудное действо растягивалось на час. И то, если серьёзно повезёт. У Леси, как выяснилось, был с собой целый список необходимых ему – по её мнению! – продуктов, и всё равно потраченного времени это не убавило. Они ходили между стеллажами, Леся расписывала ему меню на неделю, по всей видимости, отъезд его родителей в отпуск её небывало воодушевил. Она собиралась готовить для него каждый день. А для этого необходимо жить с ним всю неделю, или он что-то не так понимает? Но кто будет спорить, отнекиваться и заверять, что не нуждается в заботе любимой женщины, да ещё посреди огромного магазина? Поэтому Иван послушно следовал за Лесей, толкал перед собой тележку, пытаясь не унестись в своих мыслях слишком далеко от насущного и происходящего. Но к действительности его вернула всё же не Леся. Он неожиданно увидел Лану, она шла им навстречу, с такой же тележкой, а Сизыху при виде неё стало жарко, дурно и муторно одновременно. Захотелось швырнуть что-нибудь на пол и в сердцах поинтересоваться: кто же его проклял на этом свете?!

Он притормозил, Леся прошла вперёд, разглядывая упаковки итальянских спагетти, а Иван смотрел на бывшую жену, понимая, что она его заметит уже в следующую секунду. И вдруг понял, что ждёт этой секунды с интересом и нетерпением. И даже мимику пытается предугадать. Вчера он видел Лану всего минуту. Минуту, после десяти лет. И всё равно запомнил ледяной взгляд, вскинутый подбородок, плотно сжатые губы, свидетельство того, что ей неприятно его видеть. И вот сейчас она повернула голову, наткнулась взглядом на его лицо, и, кажется, в первый момент задохнулась. Вся подобралась, вскинула голову, расправила плечи, а глаза впились в его лицо. Но взгляд был не горящий, как когда-то, а ледяной. Она смерила его этим взглядом, затем взяла и оглянулась на Лесю. А когда обернулась к Ивану, тот наградил её ехидной улыбкой. Лана едва слышно фыркнула и толкнула тележку вперёд. Не повезло в том, что это едва слышное фырканье, услышала, а может, по-женски почувствовала Леся. Отложила упаковку спагетти, и на Лану взглянула, непонимающе. Затем на Ивана посмотрела. А тот взял и закатил глаза. Вот в чём, в чём он виноват? А ведь все шишки посыплются на него, никак иначе.

– Твоя знакомая? – с предельной осторожностью подбирая слова, поинтересовалась у него Леся.

– Знакомая, – согласился Иван после короткого обдумывания. А затем взял и признался: – Бывшая жена.

Леся смотрела на него во все глаза. Лана уже была достаточно далеко, слышать их никак не могла, и Леся уставилась ей вслед. Затем переспросила:

– Это твоя бывшая жена? – Увиденное ей явно не понравилось и совсем не обрадовало. Она смотрела и смотрела Лане вслед. – Но я думала, что она…

– Я тоже думал, – довольно резко перебил её Иван. И поторопил: – Тебе ещё что-то нужно?

– Да… – Леся не сразу сумела собраться с мыслями. – Нужен хлеб.

Сизых деловито кивнул.

– Пошли за хлебом.

Лану в очередной раз приметил на стоянке. Она собиралась ехать домой на такси, водитель услужливо укладывал пакеты с покупками в багажник, а она стояла рядом, с видом королевской особы и посматривала по сторонам с равнодушным видом. Иван донёс свои пакеты до машины, положил их на заднее сидение, стараясь не встречаться взглядом с притихшей Лесей. Та, видимо, тоже Лану заметила, и теперь наблюдала, то за ней, то за ним, пыталась проанализировать ситуацию. А Иван ещё взял и попросил:

– Подожди меня в машине. Я на минуту. – И направился к такси. То есть, не к такси, конечно, а к бывшей жене, но легче было думать, что к такси.

Лана заметила его приближение, но постаралась вида не подать. Будто всерьёз ожидала, что он не к ней направляется, мимо пройдёт. Но Иван не прошёл, остановился рядом. И впервые за долгие годы произнёс её имя.

– Лана.

Она повернула голову, кинула короткий взгляд. Затем вежливо кивнула.

– Здравствуй.

Подобной формальности Иван удивился, но тоже поздоровался.

– Здравствуй. – И решил сразу перейти к делу: – Я хочу купить твой дом.

Она моргнула, заметно растерялась. Но только в первый момент. Тут же собралась и каменным голосом оповестила:

– Мой дом не продаётся.

– Тогда зачем ты приехала?

Лана рванула ручку двери автомобиля, разозлившись на бывшего мужа за бестолковое предложение. К тому же отлично видела, что у его машины стоит блондинка и за их общением внимательно наблюдает. И от этого ещё более рассерженно и возмущённо проговорила:

– Не твоё дело!

Иван упёр руки в бока, зло наблюдая за бывшей женой, как она садится в такси, намеренно отворачивается от окна, чтобы его не видеть, а автомобиль трогается с места.

– Что она сказала? – спросила Леся, когда он вернулся.

– Что она по-прежнему невыносимая, упрямая девчонка, которая не знает, чего хочет! – выдал он на одном дыхании и резко повернул ключ в замке зажигания. – Гордячка.

Леся промолчала, а он и не заметил. Был занят своими мыслями и возмущением, и не обращал внимания на изучающие взгляды, что она кидала на него. Когда они свернули на улицу, такси попалось им встреч, и, конечно же, прекрасно видели Лану на крыльце, как она отпирала входную дверь, и на звук проезжающего мимо автомобиля, не обернулась. Зато Леся удивилась, неприятно.

– Она живёт здесь?

Иван в сердцах взмахнул рукой.

– Она пробудет здесь недолго. И давай оставим эту тему, пусть делает, что хочет.

Несмотря на то, что Лесе он предложил не думать о Лане, попросту выбросить из головы сложившуюся ситуацию, с собой поспорить или что-то себе приказать и посоветовать, было куда труднее. Иван не находил себе места, и, в конце концов, решил унять душевную маету бокалом виски. И молчаливой этим вечером Лесе предложил.

– Выпьешь?

– Вина, – согласилась она.

Он вернулся на кухню с бокалом вина для неё, посмотрел на накрытый стол, и приказал себе расслабиться. Немедленно. Включил телевизор, потянул носом головокружительный запах жареного мяса, сел и решил, что всё не так уж и плохо. А Лесе сказал:

– Не думай ни о чём плохом. Я всё устрою.

Она улыбнулась ему.

– Я знаю.

Он кивнул. Поднёс бокал к губам, перевёл взгляд на экран телевизора. С него смотрел Вячеслав Игнатьев. Во рту появился горький, неприятный привкус. Необходимо было заглушить его виски.

– На фоне удачно проведённой сделки, – проговорил ровным голосом ведущий, – сегодня пришли неутешительные новости о личной жизни Вячеслава Игнатьева. Как заявила его пресс-служба, Вячеслав Дмитриевич и его супруга приняли обоюдное решение развестись. Ещё один несокрушимый и идеальный на первый взгляд брак распался. Очень жаль.

Иван, который как раз успел сделать глоток виски, поперхнулся и закашлялся. До слёз.

5

Фрося позвонила прежде, чем закончилась передача, где ведущий будничным голосом сообщил, а также и посочувствовал на всю страну по поводу развода Игнатьевых. Лана предыдущие пять минут слушала с колотящимся сердцем, правда, даже не позволила себе сделать судорожный вздох. Смотрела на улыбающееся лицо мужа на экране, знала, что фото минимум двухлетней давности, но его улыбка всё равно казалась издёвкой. Вот и всё, он объявил о предстоящем разводе во всеуслышание. Не поинтересовавшись её мнением, и готова ли она морально к самой процедуре развода. Он не даёт времени на обдумывание ни себе, ни тем более ей. Правильно, зачем? Можно ведь и передумать, и тогда он так и останется связанным ненужным ему браком.

Лана выключила старенький телевизор, а в следующий момент зазвонил телефон. В первую секунду решила, что это Слава. Но на экране появилась фотография Фроси, и это принесло небольшое, но разочарование. Чувствуя серьёзную растерянность, Лане очень хотелось сделать пару шагов назад. Чтобы кошмар прекратился, чтобы она через мгновение оказалась в своём доме, в своей спальне, большой и светлой, и привычно планировала бы мероприятия на следующую неделю. Да, да. Она ругала себя за то, что поддалась эмоциям и уехала из Москвы. Из своего дома. Если бы она этого не сделала, глядишь, никакого объявления о разводе сегодня не случилось. И они со Славой, вполне возможно, смогли бы договориться, помириться, найти какой-то компромисс. А своим отъездом, она дала ему полную свободу действий.

– Я хотела быть смелой, – сказала она Фросе.

– Ты смелая, – с присущей ей горячностью, принялась заверять её подруга. – Ланочка, ты самая смелая. И это не он тебя бросил, а ты его! Так ему и надо! Он ещё опомнится, вот увидишь.

Лана закрыла глаза. В старом доме было тихо, и кроме её дыхания никакого звука. Это пугало.

А Фрося ещё осторожно переспросила:

– Лана, ты передумала?

– Я не могу передумать, кто мне позволит? Просто… Фрося, здесь всё не так, как я помнила.

– В смысле?

– В смысле – всё! – Лана всё-таки взволнованно выдохнула. – Я, конечно, себя успокаиваю, но я не знаю, что делать. Дом разваливается, моя жизнь разваливается, брак уже рухнул.

– А дом насколько старый?

– Его легче снести и построить новый, чем отремонтировать этот.

Фрося в задумчивости хмыкнула, после чего признала:

– Это плохо. Может, вернёшься в Москву?

– И что я буду там делать? Сидеть у тебя на шее? Прости, я не могу. А на работу меня никто не возьмёт. Лану Игнатьеву никто не возьмёт на работу! Да и что я умею?

– Ты будешь моим администратором! Здорово я придумала?

Лана печально улыбнулась.

– Спасибо, дорогая. Но это не выход. Слава рассмеётся мне в лицо. А потом заявит в суде, что я не имею ни материальных, ни моральных основ для воспитания дочери. Мне нужно быть как можно дальше от него. Чтобы он сосредоточился на своей новой, прекрасной жизни и о нас с Соней забыл.

– Он не может забрать у тебя ребёнка. Ты мать.

– А он её законный отец. Уже много лет. Он её содержит, Фрося. Не я.

Та пренебрежительно фыркнула.

– Всегда считала это странным. И тебе советовала обратить на это внимание. Вспомни. После скольких лет в браке с тобой, он соизволил дать ребёнку свою фамилию. Разве мужики так поступают?

– Ты же знаешь, почему он этого не делал.

– Да, мамочка была против. Лана, он маменькин сынок! – Из уст Фроси это прозвучало, как ругательство.

– Но он любит Соню. И она его любит. Я не могу с этим спорить.

– А нечего спорить! Послать куда подальше! Пусть ему дизайнерша его детей рожает.

– Не родит, – тихо проговорила Лана. А Фрося ещё больше возмутилась.

– Вот именно! Так что, думал бы головой, а не другим местом!

– Он будет драться за Соню.

Фрося сплюнула с досады. Затем принялась Лану уговаривать:

– Не переживай. Мы что-нибудь придумаем. Не отдадим мы ему Соньку. Он её не тому научит, никаких моральных принципов у человека. Как выяснилось.

– Через неделю она возвращается из лагеря. А меня даже в Москве нет.

– Мы что-нибудь придумаем, – снова заверила её Фрося. И попросила на прощание: – Не вздумай реветь.

– Не буду…

В слезах, на самом деле, не было никакого резона. Лишь повод почувствовать себя ещё более слабой и жалкой.

Все три дня, что Лана провела в доме, были наполнены домашними делами. Стало ясно, что ей здесь жить, и не только ей, но и дочь придётся привезти сюда, другого выбора попросту нет, а поэтому необходимо было навести порядок. Хотя бы, видимый. Конечно, до конца лета ещё несколько недель, и можно было бы отправить Соню к бабушке в Ярославль. Но, во-первых, Лана не считала, что скрывать от ребёнка изменившиеся обстоятельства долго, хорошая идея, Соня должна успеть привыкнуть и адаптироваться в новых условиях, а, во-вторых, мама тоже пережила болезненный развод, совсем недавно, и нельзя было сказать, что штамп в паспорте о расторжении брака много поменял в её отношениях с мужем. Анатолий Петрович, на данный момент, являвшийся бывшим отчимом Ланы, был для её матери светом в окне последние десять лет, чего она, как, может быть, ревнивый ребёнок, несмотря на свой возраст, никак не могла понять. Ничего особенного, на её взгляд, в Анатолии Пронине не было, чтобы так по нему убиваться. Но мама страдала, любила, и к этому следовало относиться с должным уважением.

Они развелись полгода назад, но отношения, какие бы они ни были, продолжались. И Лана не была уверена, что Соне стоило это наблюдать. Хватит с ребёнка и развода матери, бабушкин будет перебором.

Что за судьба у них с матерью, так и хочется посетовать. Четыре развода на двоих. Но она явно опережает и выигрывает по очкам. Грустно.

Наутро вышла из дома, дошла до калитки и обернулась. Попыталась взглянуть на родное гнездо критическим взглядом. Когда-то дом мог вызвать зависть. Двухэтажный, просторный, почти особняк, посреди прекрасного фруктового сада. Теперь от сада осталось одно название, яблони состарились, некоторые болели и засыхали. А сам дом казался нахохлившимся и грустным. Краска на фасаде облупилась, черепица на крыше местами поредела, а окна, несмотря на то, что Лана их последние два дня старательно намывала, не казались чистыми из-за перекошенных деревянных рам, которые, несомненно, требовали замены. Крыльцо не мешало бы подправить, да и что-нибудь сделать с зарослями травы вокруг.

Неожиданно в голову пришла удивительная мысль: ей предстоит здесь жить. Лана и до этого понимала, что выбора нет, но всё это казалось шоковой терапией, и до конца поверить что-то мешало. А вчера Слава поставил точку. И выбора не стало совсем. Она вернулась к тому, от чего когда-то ушла.

Мимо проехала машина, сбавила скорость у её дома, и Лану в первую секунду прострелило. Сердце сделало взволнованный скачок, она повернула голову, но автомобиль, проехавший мимо, не принадлежал Ивану. Фиолетовый «Рено» приостановился, но когда Лана обернулась, тут же рванул вперёд. Но она успела заметить за рулём знакомую блондинку. Интересно, любовница, невеста или всё-таки жена?

О чём она думает? Она не должна об этом думать. Хотя, будь рядом мама, пришлось бы выслушать целую лекцию о своей чрезмерной, глупой гордости, которая вечно осложняет ей жизнь. Ведь на самом деле, что было бы проще… Взять и решить все свои проблемы за пять минут. Да, Иван Сизых способен решить её проблемы, сомнений в этом не было, никогда, но опыт подсказывал, что, лишив её одних затруднений, он очень живо организует ей другие. И с кем тогда ей драться за свою дочь? Которая никогда и никому, по сути, кроме неё не была нужна? Лишь мужской гонор и самолюбие.

Воспользовавшись тем, что улица пуста, Лана вышла за калитку, и прошла немного вперёд по идеально асфальтированной дороге. Впереди стал виден высокий кирпичный забор, массивные ворота, а за забором крыша дома. Судя по ней, он был гораздо больше, чем тот, что она помнила, в котором жила после первого замужества, ничем не уступал коттеджам вокруг. Видимо, Ваня всё же устроился в этой жизни. Преуспел. Можно за него порадоваться, хотя ей до этого нет никакого дела, простое любопытство. И она бы предпочла, чтобы первый муж, со всем своим благополучием и удачей, проживал где-нибудь в другом месте, подальше от неё, а не у родителей. Но некоторые привычки неискоренимы.

Интересно, какой была бы её жизнь, если бы они с Ваней в своё время не развелись? Она так и жила бы на этой улице, в этом доме, с родителями мужа? Хотя, надо сказать, что против этого она не была, Владимир Иванович и Тамара Константиновна были прекрасными людьми, она знала их с детства, любила, уважала, и они её приняли в семью с распростертыми объятиями. Только они с Ваней испортили идиллию, на которую надеялись родители. Сами виноваты. А вот бывших свёкра и свекровь, Лана бы повидала. Просто чтобы узнать, как они поживают, и, возможно, извиниться с высоты жизненного опыта, за то, в чём перед ними виновата. А она виновата. Знает, что виновата, но смелости признать это, глядя в глаза, надо очень много.

Подумав о вине и всех ошибках, что успела совершить, Лана вздохнула и отправилась обратно в дом, вызывать такси. За неделю необходимо было навести в доме хотя бы видимый порядок. Вспомнилось, что риэлтор, которая занималась домом в отсутствие хозяев, говорила о муже, что занимается ремонтами. Ей и позвонила, договорилась о встрече. Прикидывая в уме, как будет укладываться в ту сумму, которая у неё есть. Это, точно, фокус.

– Нужно что-то сделать с электрикой, сантехникой, переклеить обои в нескольких комнатах и починить крышу, – Лана смотрела на мужчину средних лет, на удивление пухлощёкого, который деловито кивал и делал какие-то пометки в блокноте на пружинке. Он то чесал в затылке, то тёр гладко выбритую щёку, но не отнекивался и не заявлял, что за такие деньги за работу не возьмётся, и это давало определённую надежду.

– Сроки поджимают, – в конце концов, сказал он.

– Постарайтесь сделать самое основное. Мне нужно привезти в дом ребёнка, – призналась она. – И чтобы это не было опасно.

– Я всё понял.

Мужчина посмотрел на неё долгим взглядом, после чего улыбнулся. А Лана тут же задалась вопросом: вдруг он её узнал? Вчера её показывали по телевизору, красивую и сияющую, рядом уже с бывшим мужем.

Да что теперь, узнал или не узнал. Ей с этим жить.

Договорившись о том, что Фёдор, именно так звали пухлощёкого умельца, подъедет к её дому после обеда, чтобы лично оценить масштаб предстоящего ремонта, Лана прогулялась по улицам, по набережной вышла к старой части города, отреставрированной и облагороженной. Смотрела на Волгу, на катера и теплоходы, а затем зашла в ресторан, заметив привлекательную вывеску. Села за столик у окна и заказала чай. Нечто банальное, ничего не стоящее действие, от которого ей, по всей видимости, стоит отвыкать. Вот так запросто заходить в рестораны, ради маленького удовольствия.

– Чёрный чай, очень горячий, немного молока и бисквит, – Лана заучено улыбнулась молоденькому официанту в атласной жилетке. Он сверкнул белозубой улыбкой в ответ, заверил, что выполнит заказ мгновенно, и скрылся. А Лана окинула зал ресторана любопытным взглядом. Когда она жила в Нижнем Новгороде, у неё не было денег, чтобы ходить по ресторанам. Не было денег, и не было желания, если честно. Зайти в ресторан, чтобы выпить чая, для её мамы это до сих пор непонятно и не принято. А вот её столичная жизнь избаловала. Иногда выпадали такие дни, когда магазины и рестораны составляли план дел на весь день. И не от безделья, это была необходимость. В столице все назначали встречи в ресторанах, даже короткие. И забежать на чашку чая, кофе или бокал вина, чтобы встретиться со знакомым или деловым партнёром, неотъемлемая часть каждодневного существования. А здесь она сидит за столиком одна, никто её не дёргает, не подходит поздороваться и не подсаживается за столик с интереснейшими новостями. Её не узнают.

И, слава Богу. После вчерашнего-то.

– Лана, это ты?

В первый момент захотелось притвориться не слышащей, но, посмотрев на человека, остановившегося у её столика, Лана заставила себя улыбнуться. Перед ней стоял Константин Шохин, всё такой же деловой и солидный, каким она его помнила. Костя всегда был таким, даже десять лет назад, когда Ваня их познакомил. В свои тридцать с небольшим Шохин носил строгие костюмы, галстуки и запонки, и смотрел на мир с превосходством и оттенком сарказма. Лана помнила, что при первой встрече чувствовала себя неловко, и жутко Шохина стеснялась. Потому что он смотрел на молодую жену приятеля, можно сказать, по-отечески. Словно ей не девятнадцать, а всего девять лет. И он даже не обращался к ней, наверное, для себя решив, что от малолетки ждать нечего. Лана искренне считала его тираном и властителем всего и вся, по крайней мере, именно так Шохин себя вёл, и в том возрасте производил на неё своими повадками неизгладимое впечатление. Это позже, через годы, когда они совершенно случайно встретились в Москве, на каком-то банкете, Лана взглянула на Шохина совсем другими глазами. И он уже не показался ей жёстким и деспотичным, Костя держал себя, как и многие знакомые ей мужчины, твёрдо и непоколебимо. Может, только язвил немного больше, чем другие, но это уже особенности характера. А о характере Константина Шохина ходили легенды, даже в столице. Но была у него хорошая черта, он никогда не лез не в своё дело. И когда они встретились спустя годы, даже не напомнил ей о бывшем муже, а когда Слава проявил интерес, откуда они знакомы, просто сказал, что Нижний Новгород куда меньше Москвы. Судьба свела.

После они встречались ещё пару раз, на официальных мероприятиях, здоровались, разговаривали о каких-то банальностях, и, наверное, считалось, что приятельствовали, раз радушно улыбались друг другу при каждой встрече. И поэтому, когда Костя решил поприветствовать её в родном городе, необходимо было быть вежливой. И Лана улыбнулась и призналась:

– Я. Здравствуйте, Костя.

– Здравствуйте, здравствуйте. Какие гости в городе.

Лана изо всех сил пыталась расслышать в его голосе намёк на притворство, жалость, но Шохин не умел ни притворяться, ни жалеть кого бы то ни было.

– Не совсем гости.

– Правда? – Шохин отодвинул стул. – Я присяду? – И не дожидаясь её разрешения, присел напротив. И, надо сказать, взглянул с любопытством. – Решила вернуться?

Лана смотрела на свою чашку с чаем. Затем расправила плечи и ровным голосом проговорила:

– Я развожусь, Костя.

– Да, я что-то такое слышал.

– Ещё бы.

– Переживаешь? Брось. Дурак твой Игнатьев.

Она улыбнулась.

– Спорить не буду. Но это отдельная тема. Просто подумала, что не хочу оставаться в Москве… не хочу там жить со статусом бывшей жены Вячеслава Игнатьева.

Шохин на стуле откинулся, жестом отправил восвояси официанта, который рискнул проявить инициативу и подойти к их столику.

– Было бы весело.

– Кому? – удивилась Лана.

– Тебе. Вышла бы замуж, а Игнатьев бы покрутился, как уж на сковородке.

Она даже рассмеялась.

– Ты считаешь, что это так просто – выйти замуж?

– Тебе? Да запросто.

– Это не прозвучало, как комплимент.

– А это был комплимент. Твоей красоте. Ты же прекрасно знаешь, что ты красавица.

Лана вздохнула, несколько заскучав. Шохин это понял и улыбнулся. А ей сказал:

– У тебя слишком большие запросы. Как бы сказала моя жена: ты ищешь счастья там, где его нет. Среди больших денег.

– Денег я не ищу. Но ты прав, разводиться я не планировала. Ты смотрел вчера телевизор?

– Нет. Но Нина рассказывала. Поэтому я так и удивился, увидев тебя сегодня здесь. Хотя, может, ты и права. Что уехала.

– Может быть.

– Тебе что-нибудь нужно?

Она подняла на него глаза.

– В каком смысле?

– В смысле, помощи. Что-то нужно?

Она инстинктивно качнула головой, отказываясь.

– Нет, Костя, спасибо.

– Врёшь, да?

Его тон и вопрос можно было воспринять, как фамильярность, но Лана ему это простила. Хоть кому-то интересны её проблемы, даже в таком ключе. Но, если честно, она немного насторожилась.

– Ты что-то знаешь? – спросила она.

Шохин только плечами пожал.

– Нет. Но я тоже разводился, Лана. Могу представить, что тебя ждёт.

Лана поводила пальцем по льняной скатерти. Невесело усмехнулась.

– И как ты себя вёл, когда разводился?

Шохин помолчал, обдумывая, затем признался:

– Может быть, не совсем правильно.

– Но ты не сожалеешь.

– Нет. Но ты же понимаешь, что всё дело в нюансах. Например, с кем разводишься.

– То есть, кто лучше, а кто хуже?

– Кажется, разговор заходит в тупик, – засмеялся Костя. – Мне всегда нравилось с тобой говорить.

– Так уж и всегда? – не поверила она.

– С тех пор, как ты повзрослела и поумнела.

Лана понимающе кивнула. А Шохин затем сказал такое, от чего на её лице застыла восковая маска.

– Ванька в курсе, что ты в городе?

Лана нервно сглотнула.

– О да, – вырвалось у неё. – Не скажу, что его порадовал этот факт.

– Не порадовал? Не верю.

Лана обратила к Шохину выразительный взгляд. Настолько выразительный, что даже Константин проникся и сказал:

– Извини. Но если он в курсе, то…

– Что?

– Уверен, что если тебе что-то понадобится, он не откажет в помощи. Всё-таки люди не чужие.

– Правда? А ты много помогаешь бывшей жене?

– Лана, это совсем другая ситуация!..

– Конечно, конечно. А ты, между прочим, говоришь за другого человека. И какие-то обещания даёшь.

– Потому что я за последние десять лет общался с ним, куда чаще, чем ты.

– Что тоже странно, – негромко проговорила Лана. И решила всё-таки проявить любопытство. Кто, кроме Шохина, мог его удовлетворить так запросто? – Я была уверена, что он… до сих пор в гараже свой мотоцикл разбирает и собирает.

Костя ухмыльнулся, затем подался вперёд и облокотился на стол. На Лану взглянул весело.

– Ты разочарована?

Она суетливо пожала плечами, глаза в сторону отвела.

– Нисколько. Меня это никак не касается. Просто… удивилась.

– Рано вы поженились, – вроде как посетовал Шохин, отодвигаясь от неё. – Рано поженились, рано развелись, в этом вся проблема.

– Нет в этом никакой проблемы, – заверила его Лана. – Это было очень давно. Но ты прав, я была ребёнком. Вообще, не стоило жениться. Свою дочь я бы отговаривала, как могла.

– И я, – согласился Шохин. – А муж твой, бывший который, оказался хорошим торгашом. Откуда что взялось.

Лана свела брови на переносице. И с оттенком непонимания переспросила:

– Торгашом? И чем он торгует? Колбасой?

– Стройматериалами. В масштабах целого региона.

Это, на самом деле, удивило. Лана хмыкнула, попыталась представить бывшего в ипостаси серьёзного бизнесмена, но у неё никак не получалось. Её фантазии на подобное не хватало.

– Как его угораздило?

Шохин понизил голос до таинственного шёпота.

– Лично я считаю, что после твоего отъезда он серьёзно заскучал. В какой-то момент ему надоело страдать, и он взялся за абсолютно безнадёжное дело, взял в аренду пилораму. Наверное, ему нравился звук.

– Напоминал мой голос?

Костя громко рассмеялся.

– Вот видишь, ты сама всё прекрасно понимаешь.

– Спасибо, ты очень мил.

– В какой гостинице ты остановилась?

Стало немного неудобно, но необходимо было сохранить уверенность и спокойствие.

– Ни в какой. Я живу в своём доме.

Костя недоумённо нахмурился.

– Это в каком?

– На Восточной, – неохотно призналась она, а Шохин ещё сильнее сдвинул брови.

– На одной улице с Ванькой?

Лана в сердцах развела руками.

– Я там живу. Там мой дом. Я не виновата в том, что он до сих пор живёт с родителями!

Костя фыркнул от смеха, головой качнул.

– Это, конечно, всё меняет.

– Что меняет? – не поняла Лана.

– Всё, – категорично, но от этого не более понятно, ответил Шохин. И взглянул на часы на запястье. На манжетах рубашки бриллиантовым блеском сверкнули запонки. – Лана, мне пора. Дела, работа…

– Жена, дети, – подхватила она с насмешливым воодушевлением, а Костя с улыбкой согласился.

– И это тоже. Кстати, Нина устраивает ужин в субботу, для друзей. Буду рад, если ты придёшь. Она про тебя вспоминала только утром.

– Про меня этим утром половина страны вспоминала, – мрачно заметила Лана.

– Так то полстраны. А мы люди не чужие. Я надеюсь. – Шохин положил перед ней свою визитку. – Позвони мне обязательно. А если тебе понадобится помощь, тоже позвони.

Спорить она не стала, просто кивнула.

– Хорошо. Спасибо.

Шохин отошёл от её стола деловой походкой, не оглянулся, это было не в его манере, оглядываться через плечо на кого бы то ни было, а вот на неё теперь смотрели. Скорее всего, поначалу она заинтересовала тем, что Константин Шохин присел за её столик и о чём-то увлечённо беседовал минут двадцать, а потом… на лицах людей замелькало узнавание. Лана встретила один любопытный взгляд, затем другой, и тут же привычно подобралась, повыше вскинула голову и поторопилась допить чай. Просто встать и сбежать от этих взглядов, было бы неправильно. Необходимо было проявить выдержку, показать всем, что она в себе уверена. Как никогда. Эту науку Лана постигала годами.

Вот только, чтобы самой поверить в то, что уверенность её не оставила, необходимо было сделать маникюр. А на это никаких денег не жалко.

Домой вернулась с некоторым опозданием, Фёдор уже ждал её, и вышел из автомобиля, как только Лана вышла из такси.

– Извините, – она ему улыбнулась, – немного задержалась.

– Ничего страшного. Но вас не только я поджидаю. – Мужчина кивнул в сторону дома. Лана посмотрела на крыльцо, и с трудом сдержала протяжный стон. Никак иначе на появление бывшего мужа в пределах видимости, а уж тем более у собственного дома, она отреагировать не могла.

Иван стоял на крыльце, присев на перила, и это грозило частичным разрушением фасада, о чём Сизых, судя по всему, не задумывался. Сидел, сложив руки на груди, и хмуро наблюдал за её приближением. На прораба он и внимания не обратил, смотрел только на Лану. И она прекрасно знала, о чём он пришёл поговорить. И вряд ли от этой идеи его кто-то отговорит. Их предыдущие две встречи были немногословны, и нарыв назрел. Интересно, если она сейчас в Фёдора вцепится, и из дома его не выпустит ближайшие пару часов, сильно его этим напугает?

С бывшим мужем она здороваться не стала, лишь наградила горящим взглядом, протиснулась мимо него к двери и достала ключи. А Фёдор секунду потаращился на поджидавшего гостя, решил, что его происходящее никак не касается, и отступил на пару шагов назад, чтобы взглянуть на дом. Лана на него обернулась, со всем старанием игнорируя Ивана.

– Фёдор, главное, заняться внутренним ремонтом.

– Я понял, понял, Лана Юрьевна. Но оценить не мешает.

Иван на мужчину оглянулся, окинул заинтересованным взглядом. Затем поинтересовался:

– Собралась делать ремонт?

Лана не ответила, прошла в дом. Но мужчины есть мужчины, они, конечно же, начали общаться между собой.

– Я сделаю всё, как надо, – услышала она Фёдора. Тот вроде как отчитываться перед Сизыхом начал. – У меня и электрик есть, и сантехник. А уж ремонт косметический – это плёвое дело.

Мужчины вошли в дом, Лана на них оглянулась. Оба осматривались с интересом. И если Фёдор оценивал предстоящее, то Иван видел стены со старыми обоями и хмурился всё сильнее.

– Лана Юрьевна, какие комнаты будем ремонтировать?

– Здесь всё надо ремонтировать, – вздохнул Иван, кашлянул и на Лану глянул. Та отвернулась. А Фёдору сказала:

– Я вам покажу.

Больше Иван в разговор не вмешивался, чему Лана была рада. Правда, чувствовала его взгляд, он внимательно наблюдал и прислушивался. Это раздражало, возмущало и волновало одновременно.

– С сантехникой беда, – бормотал себе под нос Фёдор. – Проводку на первом этаже нужно менять, лампочки мигают.

– Мигают, – со вздохом согласилась Лана.

– Электроприборами лучше пока не пользоваться, мало ли, – предостерегли её.

– Чем ещё мне не пользоваться?

– Окно в маленькой комнате наверху лучше не открывать. Мы её ремонтируем?

– Обязательно.

– Ты хоть понимаешь, насколько это глупо? – не выдержал Иван. – Этот дом легче снести.

Лана повернулась к нему.

– Я тебя в этот дом не приглашала. И не расстроюсь, если ты уйдёшь.

Фёдор отвлёкся от своих записей, кинул любопытный взгляд, но тут же вернулся к своим профессиональным обязанностям. И поспешил их завершить. Иван уходить не собирался, предложение бывшей жены, и её тон пропустил мимо ушей, сидел на стуле за кухонным столом и ждал. Наблюдал за женой, не особо скрываясь, смотрел на неё и думал: она всерьёз собирается здесь жить? И дело было не в доме, не в его плачевном состоянии, он просто приучал себя к мысли, что Лана собирается поселиться через дорогу от него. Как раньше.

Покоя в его жизни не станет, это точно. Его уже стало гораздо меньше, раз он посреди белого, точнее, рабочего дня, побросал все дела, приехал из города, и битый час сидел у неё на крыльце. Не понимая, чего именно ждёт.

В конце концов, Фёдор ушёл. Можно было найти ещё предлогов, чтобы его задержать, но на эти самые предлоги, точнее, на их ремонт, у Ланы денег не было. Да и не хватать же, в самом деле, практически незнакомого мужика за руку, и не перекладывать на него свои проблемы. Вот и пришлось провожать его, закрывать за ним дверь, понимая, что с этой минуты она с бывшим мужем наедине. С тех пор, как они последний раз находились наедине в одной комнате, прошло десять лет. И тот факт, что она ничего не может с этим поделать, исправить, хотя казалось, что её жизнь давно стала другой, без присутствия этого человека, разозлил. И вернувшись на кухню, Лана с чрезмерной горячностью поинтересовалась:

– Вот что ты здесь сидишь?

Иван сидел за кухонным столом, выглядел спокойным и серьёзным, и очень хотелось его вывести из себя. Чтобы Ваня вскочил, как бывало, и ушёл, громко хлопнув дверью. Лане очень хотелось услышать этот звук. Звук захлопнувшейся за ним двери. Но Сизых сидел, а на лице каменное спокойствие. И повторил свой вопрос:

– Ты собираешься здесь жить?

– Это мой дом. Я не обязана ни у кого спрашивать разрешения. И у тебя в том числе.

– Лана, дом в ужасном состоянии.

– Ничего, сделаю ремонт.

– Какой ремонт? Судя по тому, что я слышал, ты обои собралась переклеивать.

– Ваня, тебе что нужно? – Она остановилась в нескольких метрах от него. На всякий случай.

– Я слышал про развод.

– Все слышали.

– Тебе нечего мне сказать? – вроде как поразился он.

Лана развела руками.

– Представь себе. Это мой развод. И мой муж. Какое ты к этому имеешь отношение?

– Лана, не дури. Или ты думаешь, мне очень интересно, почему вы разводитесь?

– А что тебе тогда интересно?

– Мне интересно, что ты здесь делаешь! – неожиданно рявкнул он, и Лана вздрогнула. Вот что-что, а рявкать её первый муж умел отменно. Она от этого отвыкла. Слава, даже когда они скандалили, больше язвил и ехидничал, повышать голос он считал неуместным. И о криках, вот таких зычных, она лишь время от времени вспоминала. И, честно, не думала, что когда-нибудь ещё станет свидетельницей того, как её первый муж выходит из себя. И вот, пожалуйста.

– Не ори на меня, – потребовала она, стараясь справиться с эмоциями.

Иван внезапно отступил. И тон сбавил, и даже попробовал извиниться. Если неуклюжее:

– Больше не буду, – можно было назвать извинением.

– Это мой дом, – повторила она ему в который раз, пытаясь втолковать очевидное. – И я решила, что я буду жить здесь.

Иван смотрел на неё, а взгляд въедливый и пронизывающий. Затем неприятно усмехнулся и головой качнул.

– Он тебя выгнал. Ни с чем.

Лана задохнулась от возмущения, стало жутко неприятно от его слов. И отвечать не хотелось, а уж тем более подтверждать его догадки. И чтобы как-то справиться с ситуацией, она указала бывшему мужу на дверь.

– Уходи отсюда.

Но его уже было не остановить. Иван со стула поднялся, вдохнул полной грудью и снова мотнул головой, в такт каким-то своим мыслям.

– Значит, так и есть.

– Ты ничего не знаешь! – разозлилась Лана. Она сильно разозлилась, и больше всего боялась, что от этой самой злости на глазах выступят слёзы. – И Слава меня не выгонял! Я сама ушла, понял? Я всегда ухожу сама!

– Да, только от меня ты уехала в Москву, а от него вернулась в этот сарай! – не сдержался Иван, и на бывшую жену уставился с намёком.

– Это не сарай! Это мой дом, я здесь выросла!

– Вот именно, что выросла. А теперь прибежала обратно.

– Кто бы говорил! Ты вообще от мамы с папой за десять лет никуда не съехал. Ваня, тебе не кажется это странным?

– Ты, вообще, о чём?

– О том, что пора взрослеть!

– Ланка, ты заговариваешь мне зубы.

– Не зови меня так!

– Ой, посмотрите на неё, королева столицы!

Она всё-таки швырнула в него полотенце.

– Как же я тебя ненавижу! – вырвалось у неё невольно. Но уже в следующий момент она замерла, отвернулась от Ивана и заставила себя сделать глубокий вдох. Закрыла глаза и даже проговорила:

– Успокойся. Отвлекись от своей злости.

Иван наблюдал за ней с интересом. А когда Лана на самом деле принялась делать один глубокий вдох за другим, насмешливо поинтересовался:

– Что с тобой? Ты задыхаешься? Или у тебя астма?

Лана развернулась к нему и ровным голосом проговорила:

– Астмы у меня нет, но благодарю, что поинтересовался. А теперь ты не мог бы меня оставить? У меня много домашних дел.

– Это каких? Обои обдирать?

Она впилась в его лицо возмущённым взглядом.

– Ты взрослый человек, – проговорила она, едва сдерживаясь, – ты должен понимать намёки. А я даже не намекаю, я прошу тебя уйти.

– Потому что ты не хочешь со мной говорить!

– Мне не о чем с тобой говорить!

– Правда? Ещё неделю назад ты жила в Москве с мужем-олигархом, а теперь ты здесь, в этом доме, переклеиваешь обои. И я хочу знать, что происходит. Мне каждый день ездить мимо тебя и этого дома, а это, знаешь ли, ещё то удовольствие. Поэтому я требую!..

– А ты кто такой, чтобы что-то от меня требовать?! Ты требовать мог десять лет назад, и после того, как ты в последний раз от меня что-то потребовал в таком тоне, получил на руки бумаги о разводе. Забыл?

Иван недовольно поджал губы, к бывшей жене приглядывался, после чего проговорил, точнее, проскрипел:

– Вот от своего характера у тебя все неприятности в жизни.

– У меня с характером всё нормально, – заверила его Лана. – Тебе это пол Москвы подтвердит. Я идеальная жена!

– При идеальном муже, – съязвил он.

Лана пожала плечами и признала:

– Да, с мужьями мне не везёт. Но я, знаешь, не отчаиваюсь!

– А когда ты отчаивалась по этому поводу? Поэтому и странно, что ты здесь!

– Я тебе ещё раз повторяю: не твоё дело! Нравится тебе или не нравится, но я останусь здесь. Если тебя не устраивает, проложи себе дорогу в другую сторону. У тебя ведь с этим проблем нет, как понимаю?

– А тебя это злит?

– Меня это не касается!

– Конечно, тебя это не касается! Я отлично слышу это по твоему тону. – Иван руки в бока упёр, ухмыльнулся. – Ты тешила себя надеждой, что я сдох от тоски, спился, обкусал себе локти до самых плеч, от отчаяния. Так?

Лана пренебрежительно фыркнула.

– Ты сам себя слышишь?

– Отлично слышу. По-моему, ты кое-что забываешь, любимая, я не твой Игнатьев, который однажды аленький цветочек в каменных джунглях встретил. Я тебя с малолетства знаю, и мне врать не надо. Ты приехала сюда, потому что тебе деться некуда больше. Ведь это так, признайся. Он тебя оставил ни с чем. И ему насрать, какая ты жена – идеальная или не очень.

Лана уставилась на него, в первую секунду взгляд был полон растерянности, затем в нём вспыхнула паника, а потом уже злость. Злость обоснованная, и справиться с ней было невозможно. Никакие тренинги, воспоминания об уроках свекрови, практики йоги помочь были не в состоянии. И от этой самой злости, которая задушила, скрутила изнутри узлом, Лана способна была лишь глухо проговорить:

– Убирайся вон.

Иван кричать перестал. И выглядел расстроенным и даже раздосадованным. Лана не могла понять, почему он так сильно расстраивался из-за всей этой ситуации, но ему явно было не по себе. И он ещё так безнадёжно проговорил:

– Так и есть.

Лана вздохнула и бессильно прислонилась спиной к стене. На бывшего мужа посмотрела устало.

– Ваня, тебя это никак не касается. Мы давно чужие люди. А Слава… мы сами решим, что нам делать с нашим браком. Я не прошу у тебя помощи.

– Я знаю.

– Тогда что ты тут делаешь?

Он отвернулся от неё, потёр щёку. Ответа на её вопрос не нашёл, и вместо этого спросил:

– У тебя есть адвокат?

– У меня есть моя жизнь. И я справлюсь, Ваня, поверь. И не с таким справлялась. Я уже давно взрослая. – Лана смело улыбнулась. – Ты считаешь, что мне до сих пор девятнадцать лет? Как скажет мой муж: я светская львица. Если понадобится, я любого загрызу.

Сизых после её слов усмехнулся.

– Врёшь ты всё. Львица, – передразнил он её. Окинул Лану внимательным взглядом, от которого ей стало откровенно не по себе. – Львицы по норам не прячутся. Им чувство гордости не позволяет.

– Поздравляю, в очередной раз оскорбил. Хотя, чего от тебя ждать?

– Да уж, я не принц крови, как Игнатьев.

– Это точно. Что вас отличало, так это воспитание.

– И насколько воспитанно он от тебя избавился?

– Узнаешь об этом из очередного ток-шоу, – резким тоном оборвала она его насмешки. – Я дождусь, когда ты уйдёшь или нет?

– Дождёшься, – возмутился он. – Я просто хотел предложить тебе помощь. Но ты не меняешься. Если что-то вобьёшь себе в голову, будешь упрямиться до последнего. Пока небо на землю не упадёт. И всё равно будешь уверена, что пострадала ни за что. Ты ведь идеальная жена! – он буквально выплюнул эти слова ей в лицо.

Лана тут же встала в позу.

– Ты собираешься поговорить и о нашем идеальном браке?

– Точно нет. И, надеюсь, никогда не придётся!

– Я тоже очень на это надеюсь!

Сизых сплюнул с досады, и, наконец, пошёл с кухни. В какой-то момент Лана была уверена, что заденет её плечом, но в последний момент Иван свернул, зато другим плечом едва не пробил дверной косяк. Но, кажется, даже не заметил этого. И сделал то, о чём Лана мечтала с начала этого разговора: хлопнул входной дверью. Но Лана, вместо того, чтобы порадоваться этому обстоятельству и принять, как должное, снова дверь распахнула и крикнула в спину бывшему мужу:

– Псих!

6

– Что ты смотришь? – Нина вошла в гостиную, взглянула на экран телевизора, затем на задумчивого мужа. Странность была в том, что в телевизионной студии обсуждали не политику и не экономику, Шохин смотрел банальное ток-шоу, которые терпеть не мог, до сегодняшнего дня. А Костя в ответ на её вопрос вздохнул и телевизор выключил. А жене сказал:

– Обсуждают развод Игнатьевых.

– Опять? Кажется, их развод затмил всю политическую неразбериху. – Нина прошла мимо, потрепала мужа по волосам. Затем хмыкнула. – Или ты просчитываешь варианты?

Костя глянул на неё с лёгким оттенком ехидства.

– Боюсь, мне ни какие ток-шоу не помогут.

Нина тут же кивнула.

– Точно. Тебя даже Малахов не спасёт.

Шохин рассмеялся.

– А всё-таки, – заинтересовалась Нина, – почему тебя так интересует их развод? Ты с Игнатьевым близкого знакомства так и не свёл.

– Потому что не больно-то и хотелось. Стопроцентный столичный хлыщ. И он всегда таким был. Да, удачливый сукин сын, не глупый. – Костя рукой подбородок потёр. – Но он вышел прямиком из «золотой молодёжи». Я с такими никогда общаться не умел.

– Правда? А как же Вадик?

– Вадик – местный дурачок. Он мне дорог, как память о моей буйной молодости.

– Как любопытно. Он об этом знает?

– Нина, не язви. День ещё толком не начался.

Она понимающе улыбнулась, подошла к мужу и в знак примирения обняла за плечи. В доме было тихо, детей наверху занимала няня, занимала их тем, что разговаривала с ним на английском. Ариша, как всегда, послушно отвечала, складывая в уме необходимые фразы из незнакомых слов, а младший пока не понимал, где русский язык, где английский, но считалось, что различный подход расширит кругозор и годовалого ребёнка. Квалифицированная няня долго их с Костей в этом убеждала при приёме на работу, и Нина решила не спорить. В конце концов, если не Ромке, так Арише общение на английском вне школы, совсем не помешает.

Помимо няни по дому помогала лишь приходящая прислуга, стеснять себя постоянным чужим присутствием не хотелось, попытку сделали, но довольно скоро поняли, что такие явные барские замашки не для них. После жизни в квартире, где некому было путаться под ногами, Костя морщился и вздыхал всякий раз, когда видел вечерами домработницу, да и Нина долго не могла понять, как себя вести и каким тоном давать указания человеку, который каждый раз смотрит на тебя с ожиданием, даже в своё свободное время. Приходилось рассказывать о привычках своей семьи, пристрастиях, что можно делать и говорить, а когда лучше промолчать и уйти. И чувствовалось в отношениях подобострастие, неприятное, и ощущение того, что ты пускаешь кого-то в свою частную жизнь, к тому же ещё и платишь ему за это, ожидая преданности в ответ. А разве чужой человек на окладе может быть по-настоящему преданным, и разве ты можешь быть уверена, что он не вынесет твои семейные секреты за порог твоего дома?

Костя говорил, что всё это мещанские заморочки, но при этом, сам вздохнул свободнее, когда в доме не стало посторонних. И о штате постоянной прислуги, полагающейся к большому дому, они говорить со временем перестали. А Нина оказалась занята домом и детьми, что тоже обоих устраивало. В городе она стала некой загадочной хозяйкой огромного замка. Появлялась на людях с мужем под руку, дарила окружающим улыбки, зная, что выглядит восхитительно, и с воодушевлением рассказывала о детях и доме, высоким каблуком задавливая продолжающиеся сплетни о том, что Константин Шохин взял в жёны никчёмную стриптизёршу и теперь наверняка мучается. Конечно, друзья уверяли, что Нина себе больше надумывает проблему, ведь все видят довольное и сытое лицо Шохина, притворяться-то он не умеет, но Нине всегда казалось, что ей не хватает какой-то мелочи, до идеала, чтобы злые языки, наконец, умолкли. У них с Костей любовь, дети, дом полная чаша, но за спиной всё равно продолжили шептаться и пророчить несчастья. Нина слышала этот шёпот, ощущала его холодок на своей коже, и хотя понимала, что муж прав, и не стоит обращать внимания, в глубине души ей всегда хотелось переступить через злопыхателей и оказаться над ними, совершенной, без единого пятна на репутации.

Такой, какой была Лана Игнатьева, ещё два дня назад. Нина встречалась с ней всего пару раз, да и то общались они мало, Костя познакомил и шёпотом сказал, что Лана бывшая жена их Вани. Тогда и нашла объяснение многолетняя тоска приятеля мужа. Любовь это была или не любовь, но зная тягу Ивана к красивым блондинкам, становилось понятно, с чего всё началось. Лана Игнатьева была недосягаема в своём идеале. Дело было даже не в красоте, а в том, как умело она использовала то, что дала ей природа. Это был огранённый бриллиант, сверкающий и чистый. Находясь рядом с Ланой Игнатьевой, поневоле хотелось под лупой рассмотреть свои недостатки, даже если до этого момента ты и не задумывалась над тем, что это именно недостатки. Лана была грациозна, улыбчива, немногословна, при этом при необходимости могла поддержать любую беседу. Но тут же смолкала, когда в разговор вступал её муж. И Нина видела, понимала, что она себя сдерживает, чтобы супруг на её фоне выглядел едва ли не королём. А Вячеслав Игнатьев своей ролью при красавице-жене наслаждался. И даже не осознавал, что ведомый в их тандеме именно он. Лана стояла рядом с ним, и слушала. И Нина могла поклясться, что слушала она то, что незадолго до этого сама вложила в голову мужа. А тот фокуса не распознал.

В их с Шохиным семье было совсем по-другому. Порой настоящие баталии о том, кто прав, а кто нет. Без злости, но спорили, что-то доказывали друг другу, и если Нине удавалось настоять на своём, это была настоящая победа с привкусом дорогого шампанского. Что-то напеть Косте в ухо, чтобы тот не понял, было невозможно, Шохин слишком привык всё решать единолично, и анализировать каждое предложение и совет. И, наверное, поэтому его не слишком волновали слухи и сплетни вокруг их семьи, он свято верил, что лишь его решение и мнение правильное, все остальные могут идти тёмным лесом. Но что скрывать, именно за это Нина мужа и любила. И вряд ли смогла бы жить с таким, как Вячеслав Игнатьев, постоянно рассказывая тому, что он лучший и направляя его на путь истинный. А потом молча, с улыбкой, наслаждаться результатом, понимая, что тебе, кроме самодовольных речей мужа ничего не перепадёт.

И вот теперь, совершенно неожиданно, Лана Игнатьева, из непогрешимой, идеальной столичной светской львицы превратилась в объект всеобщего обсуждения. Куда худшего и неприятного, чем когда-либо случалось с Ниной. Да, шёпот за спиной было слышать неприятно, но Нина всегда знала, что рассмеяться ей в лицо никто никогда не посмеет. Потому что за её плечом муж, совсем не деликатный товарищ, скорый на расправу. И поэтому Нина чувствовала себя уверенно даже с глазу на глаз с самыми заядлыми сплетницами. А Лана оказалась одна среди толпы. И без защиты. Насколько Лана была приятным человеком, Нина в полной мере судить не могла, их знакомство свелось к коротким разговорам о погоде и магазинах, их нельзя было назвать даже приятельницами, но её всё равно было жалко. Такого скандала вокруг своего имени, когда муж откровенно хочет избавиться от тебя, никто не заслуживает.

– Думаешь, он оставит её ни с чем? – осторожно спросила Нина. И заметила, как Костя нахмурился. Ему не слишком хотелось это обсуждать, наверное, невольно вспоминались собственные разводы и неудачный опыт, но всё же его что-то беспокоило.

Муж молчал, и Нина продолжила рассуждать, остановившись неподалёку и сложив руки на груди.

– Если это так, то это несправедливо, Костя.

– А кто говорит о справедливости? Все говорят о деньгах.

– Даже если и о деньгах!.. Они столько лет были женаты, неужели она не заслужила? Вспомни её: она была лицом и их семьи, и компании. Когда говорят об Игнатьеве, сразу представляют Лану.

– Ну, сейчас он представит всем новую «Лану».

– Ты серьёзно? – Нина только головой покачала. – Таких больше не бывает. Наверное.

– Таких – это каких?

– Идеальных. Она мне порой фарфоровую куклу напоминала. Не дай Бог улыбнуться в ненужный момент.

– Говорят, мать Игнатьева её дрессировала в своё время.

– Вот-вот. Выдрессировали и выкинули. Она что, цирковой пудель?

– Тебе её жалко?

– Конечно. Чисто по-женски жалко.

– Это хорошо.

Нина нахмурилась.

– Почему?

Шохин покрутил в руке чашку, после чего одним глотком допил остывший чай. И браво сообщил:

– Потому что я пригласил её к нам в субботу. На ужин.

Нина молчала, пыталась осознать. Затем головой качнула.

– Как пригласил?

– Обычно, Нина. Словами. – Костя поднялся, но уходить не спешил, смотрел на жену. И принялся объяснять: – Она в городе. Я её встретил вчера в ресторане, и, скажу тебе честно, Лана выглядела странно.

– Странно?

– Она показалась мне расстроенной.

Нина потёрла кончик носа. В итоге, согласилась:

– Это на самом деле странно. Раз она не в силах этого скрыть.

– Нин, она вернулась в город. Мало того, она живёт в своём старом доме. Это тот, что на одной улице с Ванькиным. Напротив.

– Правда?

Шохин кивнул, а глянул с намёком.

– Ты понимаешь? Я знаю, какие у них отношения, и как они расстались. И если она вернулась туда, всё хуже, чем мы думаем.

Нина развела руками, глядя на наивного мужа со снисходительностью.

– И ты пригласил её к нам на ужин. Чтобы всё стало ещё хуже.

– Куда хуже-то?

– Туда, Костя! Именно в ту сторону! – Нина принялась загибать пальцы. – Придёт Ваня, придёт Леся и Лана. Для полноты картины явится Вадик, чтобы над всеми нами позлопыхать.

Шохин недовольно поджал губы.

– Я сделал так, как посчитал нужным.

– Не сомневаюсь.

– Мне захотелось ей помочь. Хоть что-то сделать.

– Молодец, ты сделал всё, что мог. – Нина вздохнула, принимая непростое решение. – Ладно, я со всем этим разберусь. В конце концов, он взрослый человек…

– Кто, Вадик?

– Вадик никогда не будет взрослым, я про Ваню. Они развелись уйму лет назад, он должен был успокоиться.

– Должен был, – покивал Шохин, без всякого выражения повторив за женой эти слова и нисколько в них не веря. Но он эту кашу заварил, и неожиданно отменить приглашение для Ланы, которой так необходима поддержка, или отказать от дома лучшему другу, он не мог. Поэтому решил положиться на любимую жену, которая непременно что-нибудь придумает. А если не придумает, то вечер обещает быть весьма интересным. Главное, не скучным. Что тоже неплохо.


Иван нервничал. Все последние дни нервничал, и это сказывалось и на работе, и, что скрывать, на личной жизни. И Леся, без всякого сомнения, перемены заметила. Но осторожничала, с вопросами не лезла. Правда, от этого было лишь хуже, потому что её внимательные, изучающие взгляды безумно раздражали. Возвращение его блудной жены серьёзно ударило по его спокойствию и душевному равновесию. Иван, как ни старался, а не мог проехать мимо её дома, чтобы не кинуть в его сторону долгий взгляд. Понимал, что высматривает Лану. На крыльце, у окна. И это точно было ненормально. Он столько лет жил без неё, давно поставил на истории с первым браком жирный крест, не думал и не вспоминал, и не ожидал, что отреагирует так остро. Хотя, если бы они встретились случайно, мимолётно, и он увидел бы перед собой чужую жену, не отреагировал бы столь бурно, а тут… Сплошная головная боль. Лана всегда умудрялась обратить всё его внимание на себя, любым поступком. И знать, что она переживает скандальный развод через дорогу от него, возможно, страдает, мучается, и решает странные бытовые проблемы, для Сизыха стало настоящим испытанием. После их развода десятилетней давности он подобных эмоций не испытывал. Был занят собственными переживаниями, а вскоре Лана просто исчезла из его жизни, взяла и уехала. И как она переживала их расставание, он, если честно, был не в курсе. Он злился на неё и в душе обвинял во всех проблемах, и даже считал её отъезд предательством. И кто бы мог подумать, что жизнь подкинет ему такую подлянку: понаблюдать за ней в период развода со следующим супругом. Чтоб ему пусто было, хлыщу московскому.

В доме напротив полным ходом шёл ремонт. Иван увидел рабочих уже на следующий день. На крыше, в саду, у крыльца. Дом стал похож на маленький муравейник, в котором трудились старательные работяги. Лана на глаза не показывалась, и только Бог один знал, чем она занята в данный момент. Леся поймала его взгляд, тоже обратила внимание на дом, и после короткого молчания, аккуратно спросила:

– Ты с ней говорил?

Притворяться непонимающим было бессмысленно, поэтому он решил ответить. Причём решил сказать правду.

– Говорил. Точнее, попытался. Но у нас с Ланой… не слишком хорошие отношения, на разговор это было похоже мало. В том смысле, что на нормальный разговор с нормальной женщиной, – всё-таки не сдержался Иван.

– А Лана не нормальная?

– Спроси об этом её бывшего мужа.

Леся разгладила юбку на коленях.

– Я и спрашиваю.

Иван несколько растерялся, даже моргнул. После чего примирительно проговорил:

– Леся, это несущественно.

– Вань, ты нервничаешь. Из-за неё.

Он фыркнул, попытался сделать это пренебрежительно.

– Конечно, я нервничаю. Она собирается здесь жить! И будет без конца мелькать у меня перед глазами.

– Не будет. Если ты этого не захочешь.

– На что ты намекаешь?

– На то, что ты дважды в день проезжаешь на машине мимо её дома. И всё. Это не означает – мелькать перед глазами.

Иван недовольно поджал губы. Но тут же себя одёрнул. Осознав, что ему есть, что ответить, и в свою защиту в том числе, но это было бы откровенной грубостью. А Леся подобного не заслуживала. Ведь то, что творится в последние дни у него в душе, это только его проблема. И обижать другого человека, не заслужено, было неправильно. Поэтому Иван промолчал. Но сама ситуация жутко напрягала. И когда Леся отвлеклась на обсуждение субботнего обеда у Шохиных, Иван решил, что можно вздохнуть с облегчением. Да и Леся не была глупой женщиной. Она была мудрой, проницательной и терпеливой. И вовремя почувствовала ту грань, за которую заступать, по крайней мере, сегодня, не стоило. Отступила и заговорила о том, что её, как женщину, всерьёз интересовало. Его друзья, приглашение на ужин, какое платье ей выбрать для этого вечера. Чтобы быть рядом с ним, чтобы чувствовать себя уверенной и красивой, ведь это важный вечер. Все вечера, что они проводили в компании его друзей, Леся воспринимала очень серьёзно. С этим следовало считаться.

– Костя сказал, что гостей будет больше, чем планировалось, – в какой-то момент со вздохом проговорил Иван.

– Это плохо?

– Это утомительно, Леся. Одно дело посидеть за бутылкой вина с друзьями, а совсем другое в субботу вечером изображать из себя заинтересованного и остроумного.

Леся погладила его по плечу. Улыбнулась.

– Не думаю, что это будет официальный приём. Всего лишь несколько приглашённых. Ты переживёшь.

– Очень надеюсь.

Но предчувствие было нехорошим, изначально. Хотя, Иван и списал его на нервозность рабочей недели. Леся без конца заговаривала о субботнем ужине, кажется, созванивалась с Ниной, они что-то обсуждали, и в какой-то момент Сизых даже поймал себя на мысли, которая немного царапнула его интуицию, что Леся с Ниной излишне подружились. Или не излишне? Может, у женщин так и бывает? Они обсуждают покупки, салфетки, рецепты и, по всей видимости, мужиков, и таким образом дружат. Но это совсем не означает, что дружба на года и поколения. Хотя, тот факт, что его это пугает, тоже неправильно. Он не хочет, не хочет, чтобы Леся настолько сближалась с женой его лучшего друга.

– Мог бы и предупредить, что Нина затевает званный вечер, – проворчал Иван, когда в субботу увидел Шохина на крыльце дома. Тот говорил по телефону, но увидев подъехавшую машину, разговор прервал и только приветственно махнул рукой. Вид имел не особо радостный и воодушевлённый. Что Иван понимал, но сочувствовать не спешил.

– Она хотела, чтобы вы непременно были. А если бы я тебя предупредил, ты бы точно срулил. Ведь так, Леся? – Константин улыбнулся девушке и похвалил: – Замечательно выглядишь.

– Спасибо. В отличие от Вани, я этого вечера ждала.

Шохин окинул её подозрительным взглядом и строго поинтересовался:

– Что вы обе напланировали?

– Ничего, – заверила его Леся с лучезарной улыбкой. – Всё планировала Нина, я лишь поддерживала.

Она легко взбежала по ступеням широкого крыльца и направилась к входной двери. Мужчины проводили её взглядами.

– Народа много?

– Десять человек, – покаялся Шохин. – В прошлом месяце Мельниковы приглашали нас в гости, Нина решила сделать ответное приглашение. Так оказывается принято.

Иван окончательно заскучал.

– Вадим здесь?

– Нет. Его родители. Маленький гигант большого секса старается не появляться в компании родителей, ты же знаешь. Мне кажется, поэтому Нина и пригласила его предков. А нам теперь весь вечер выслушивать о парковой зоне, требующей срочной реставрации. Папа, по-моему, мозгами на этой теме повернулся.

Иван в задумчивости достал из кармана пачку сигарет, покрутил её в руке. Шохин хмуро наблюдал за ним, точнее, смотрел на сигареты. Затем попросил:

– Не кури.

Иван сунул пачку обратно в карман и недовольно проговорил:

– Да не курю я. Так… меня это успокаивает.

Константин вздохнул.

– Везёт. Меня вот из себя выводит. Кстати, – Шохин сложил руки на груди, – думаю, стоит тебя предупредить об одном госте. Если честно, я не ожидал, что она согласится, но… Она приехала.

– Мне уже не нравится это «она».

– И ты прав. Но, Вань, у меня есть оправдание. Происходит что-то не то.

– С кем?

– С твоей бывшей женой.

Иван смотрел на него довольно долго. Костя решил выдержать паузу, замолчал, позволяя другу осмыслить, какую новость ему только что сообщил. В конце концов, Сизых мотнул головой.

– Ты Лану пригласил?

Шохин развёл руками.

– Пригласил. Но я же сказал, я не думал, что она придёт.

– То, что ты не думал, это понятно. Но она здесь?

– Здесь. И поэтому я решил тебя предупредить. Чтобы ты что-то сделал со своей физиономией прежде, чем войдёшь в дом.

– И что я, по-твоему, с ней сделаю? Новую слеплю? – Иван глянул на Шохина возмущённо и прошёл мимо него к дверям. Потребовалось сделать некоторое усилие над собой, чтобы открыть дверь и переступить порог, уже зная, кого увидит там.

В гостиной было тише, чем можно было ожидать. Иван невольно замедлил шаг, но услышал шаги Шохина за спиной, и вошёл в комнату. Не хотелось, чтобы Костя заметил его слабость, даже тень слабости. Пусть он и был его лучшим другом. По крайней мере, до сегодняшнего дня, пока не устроил ему вот такую подлянку.

Но войдя в гостиную, Иван припомнил слова Шохина и навесил на лицо улыбку. Фальшивую, натужную, но улыбку. А сам окинул быстрым взглядом комнату и собравшихся в ней людей.

– Приветствую всех, – проговорил он. Покивал, в ответ на улыбки, наткнулся взглядом на бывшую жену, Лана сидела на диване, с бокалом вина в руке, и, кажется, ни с кем не общалась. Выглядела сосредоточенной и задумчивой. Иван невольно задержал взгляд на её лице, они встретились глазами на мгновение, а в следующее, не сговариваясь, друг от друга отвернулись. Он в некоторой панике, за которую следовало себя возненавидеть, поискал взглядом Лесю. Она нашлась у окна, рядом с женой Мельникова, Тамарой Павловной. В другой ситуации Леся наверняка была бы рада такой компании, непременно нашла бы, о чём поговорить с супругой бывшего отца города, но в этот вечер её внимание и мысли явно были заняты другим гостем. Да и хозяйка дома напряжение чувствовала, потому что когда вышла Ивану навстречу, Нина выглядела немного виноватой.

– Очень рада тебя видеть, – проговорила она, притворяясь радушной. Иван решил не поверить и взглянул на жену друга обличающе. Нина только вздохнула, тихонько, чтобы со стороны заметно не было.

– Могла бы и предупредить, – проговорил он ей сквозь зубы.

– Могла бы, – согласилась Нина. Её лицо озарила ослепительная улыбка, видимо, в ответ на его недовольство.

– Хватит шептаться, – попросил их Шохин. Жену за талию приобнял и от Сизыха отвёл, надеясь сгладить острую ситуацию. Но Нина на секунду задержалась, положила ладошку Ивану на грудь и шёпотом попросила:

– Веди себя, как взрослый. И всё будет хорошо.

Взрослый! Посмотрел бы он на неё, если бы в комнате, в досягаемой близости от Нины, оказалась одна из бывших жён или пассий Кости. Знаем мы рассудительность и взрослость Нины в подобных ситуациях, проходили.

– Нина, вы замечательно переделали гостиную, – довольно громко проговорила Тамара Павловна. – Мне очень нравится цвет.

– Спасибо. Я старалась. – Нина улыбнулась гостям, а сама украдкой наблюдала за Ланой. Та заметно напряглась, когда в комнату вошёл бывший муж. Если появление Леси её просто не обрадовало, то присутствие Ивана заметно нервировало. Лана, вообще, показалась ей молчаливой и притихшей, Нина не такой её помнила. В Москве Лана блистала, с её губ не сходила улыбка, и никто бы не мог так запросто определить, искренне она улыбалась или играла свою роль. Хотя, играла наверняка, но кто сказал, что ей не нравилась её роль? А сегодня она увидела Лану другой. И могла поверить, что расставание с мужем её эмоционально высушило.

– А дети?

– Они с няней. Не думаю, что им стоит слушать взрослые разговоры.

– Да, мало ли что они услышат, – добавил Шохин с едва слышимым смешком.

– И чему научатся, – поддакнул Иван. – Детей надо воспитывать с умом. – Он прошёл по гостиной, взял с подноса бокал виски и сел на диван. Прямо напротив бывшей жены. Они посмотрели друг на друга, и ему почудилась в её глазах издёвка. И поэтому он спросил: – Ты так не считаешь?

– Детей нужно любить, – ответила Лана. – С умом нужно вести бизнес.

– Правильно, – кивнула Нина. – Никакие подарки внимание родителей не заменят. Костя, ты слышишь?

Шохин хмыкнул, выглядел недовольным. После чего сказал:

– Не вижу ничего плохого в том, чтобы купить ребёнку лишнюю игрушку. Ты же любишь игрушки? А дети чем хуже?

– Это какие игрушки я люблю? – заинтересовалась Нина.

Костя глубокомысленно хмыкнул. Присел на подлокотник кресла и принялся загибать пальцы.

– Бриллианты, изумруды, шубы и новые шторы в гостиную. Я как увидел, сколько они стоят, – Костя многозначительно переглянулся с мужчинами, – вспомнил, что моя последняя машина обошлась мне примерно во столько. А тут занавески. Женщины, объясните мне, что происходит.

– Домашний уют стоит дорого, – проговорила Леся. Сказала и посмотрела на Ивана. Но тот был сосредоточен на другом человеке. И Леся не понимала, что именно он с таким пристрастием высматривает в лице бывшей жены. И почему так злится.

– Усилия стоят дорого, а не занавески, – заспорила Тамара Павловна. – Когда мужчины это поймут, не знаю. Пётр Петрович так и не понял, а мы женаты тридцать пять лет.

– Тамара Павловна, я уверена, что Пётр Петрович вас безмерно ценит, – засмеялась Нина, и повернулась к званому гостю. – Пётр Петрович, это ведь так?

– Я соглашаюсь со всем, что она говорит. Этого мало?

– Вот и я соглашаюсь, – поддакнул Шохин. – Так куда спокойнее живётся.

– Не все такие, как вы. Но то, что идеальные мужчины существуют, как-то успокаивает. – Леся сказала это и с улыбкой посмотрела на Ивана.

Лана перехватила этот взгляд, не сдержалась, и усмехнулась. А когда поняла, что бывший муж всё это время не сводил с неё глаз, решила не притворяться и пожаловалась:

– Жаль, что встречаются они весьма редко. То, что в этой комнате сразу двое идеальных, просто поражает моё воображение.

Нина поспешила поднести к губам бокал с вином, но с мужем всё-таки переглянулась. А Иван хмыкнул.

– Если бы я повернулся спиной, этот камень мне в голову бы полетел. Леся, ты слышала? Я далеко не идеал.

– Ваня, мы же говорили не об этом… – Леся попыталась разрядить обстановку, но одной улыбкой положение было не спасти. Но хотелось сказать что-то… что расставило бы всё по своим местам, стало бы для всех понятно. И она сказала: – Ты у меня самый лучший.

Лана наблюдала за ними с интересом. Сидела напротив бывшего мужа, терпела его пристальные взгляды, и когда Леся, можно сказать, призналась ему в любви, прилюдно, Ваня нахмурился. И растерялся. А Лане захотелось покачать головой, а бедную девочку, хотя Леся была совсем не девочкой, захотелось пожалеть.

Повисшее молчание, сильно смахивающее на неловкое, нарушил Пётр Петрович. Он пригладил усы и проговорил:

– Кажется, происходит что-то интересное, но я этого совсем не понимаю.

Лана вдруг сделала глубокий вдох, расправила плечи, а улыбнулась привычно и легко, как обычно улыбалась своим гостям, стараясь произвести самое лучшее впечатление.

– Вам не о чем переживать, Пётр Петрович. Ничего интересного не происходит. Дела давно минувших дней. Но, наверное, мне не стоило приходить сегодня, я смутила и разозлила твоих гостей, Нина.

– Не говори глупостей, – попросила её та. – Тебе нужно отвлечься. Пообщаться с людьми. А то заперлась в четырёх стенах.

– Для этого есть причина, – не сдержался Иван. – Или я не прав?

– Ты хочешь поговорить о моём разводе? – Лана вскинула идеальную бровь и взглянула на него свысока. Но впечатление испортила Леся, которая подошла к Ване и положила руку тому на плечо, видимо, пытаясь снять напряжение. Лана посчитала, что это смешно, хотя, сама, возможно, поступила бы также. Она всё присматривалась к Лесе, пыталась воспринять её, как девушку, любимую женщину бывшего мужа, но никак не получалось. И дело не в ревности или каких-то других эмоциях. Просто Леся ей мешала. Она вмешивалась каждый раз, как Лана с Иваном сталкивались взглядами, защищала свою территорию, и Лана не понимала, как ей реагировать.

– Сейчас все говорят о твоём разводе, – сказал Сизых.

– И это не слишком приятная тема, – вмешалась Нина. – Кстати, многие из присутствующих знают это по собственному опыту. Поэтому давайте сменим тему.

– Да, я знаю это по собственному опыту.

– Ваня! – Нина, уже не скрываясь, прикрикнула на него и кинула многозначительный взгляд.

– Нина, оставь его, – попросила Лана. – Я уверена, что не услышу ничего нового.

– Можно подумать, – выдохнул Сизых.

Шохин ухмыльнулся, а Нина вздохнула и пожаловалась:

– Ты невозможен. Поэтому предлагаю сесть за стол. Ваня, ты голоден? Я надеюсь.

Лана сидела и наблюдала за тем, как бывший муж поднимается с дивана, как Леся гладит его по плечу, и это веселило и раздражало одновременно. А ещё хотелось удивиться мужской бесчувственности. Неужели она так бесит Ваню одним своим видом и присутствием, что он даже ради любимой девушки не может смирить эти чувства и притвориться, что ему всё равно? Хотя, о чём она? Сизых всегда был эгоистом в отношениях.

– Пойдём. – Нина подошла к ней и даже тронула за плечо. Наклонилась и негромко проговорила: – Не обращай внимания. Он дурак.

– Знаю, – отозвалась Лана и с дивана поднялась.

После ужина Лана предпочла в гостиную сразу не возвращаться, чтобы снова не стать объектом ненужного внимания. К тому же, она пришла в дом Шохиных не для того, чтобы праздно провести вести. Разговоры ни о чём, а уж тем более о её разводе, не входили на данный момент в сферу её интересов. Поблагодарила Нину за ужин, взяла предложенный бокал с вином и вышла на веранду. Смотрела на ухоженный сад, а думала опять о своём. Из гостиной слышались голоса, там даже смеялись, и некстати подумалось, что её отсутствие влияет на гостей благотворно. Все давно знакомы, у них общие темы и разговоры, а она в этом городе лишь напоминание о том, что столичная сказка не всегда заканчивается хеппи-эндом. И всем любопытно. Вот даже Мельниковым, людям в возрасте, и то любопытно. Не то, как она переживает развод, а как Игнатьев будет имущество делить. И будет ли делить его вообще.

– Лана, что-то не так?

Нина неслышно подошла и остановилась рядом. Лана посмотрела на неё и улыбнулась.

– Нет, всё хорошо. Ужин замечательный. И дом замечательный. Спасибо, что пригласила.

– Перестань. Говоришь, как дальняя родственница.

– Бедная родственница, – поправила её Лана и сама же рассмеялась.

– Если у него есть хоть капля совести… – начала Нина в неожиданном возмущении, а Лана заинтересовалась:

– Ты кого имеешь в виду?

Нина замолчала, задумалась на секунду, после чего в сердцах выдохнула:

– Обоих. – Руками развела. – Совершенно не понимаю, почему Ваня так себя ведёт. Будто ему пятнадцать.

– А что, когда-то он вёл себя иначе?

Нина кинула на неё странный взгляд.

– Ты меня пугаешь. Если бы я знала, что он превратит вечер в цирк, предприняла бы меры.

– Вот это уже интересно. Я никогда не знала, что с ним делать.

Они рассмеялись, но тут же замолчали. Стало немного неловко.

– Признаться, если бы на ужин пришёл мой бывший муж, всё было бы куда хуже. Они с Костей друг друга терпеть не могут.

– А ты? – Лане на самом деле было интересно. Ведь одно дело, когда мужья не выносят друг друга, и совсем другое, как Нина относится к бывшему мужу. Но та лишь безразлично пожала плечами.

– Он отец моей дочери, мы постарались сохранить отношения, если не дружеские, то хотя бы приятельские. Делить нам при разводе было нечего, кроме ребёнка, Паше в голову бы не пришло потребовать больше прав на Аришу, чем он получил, поэтому… Можно сказать, что мы расстались по-английски. Он уехал, а я осталась. Пережила, перетерпела… Если честно, особо тёплых воспоминаний и не осталось.

– У меня тоже.

– По отношению к кому? – переспросила Нина.

Лана молчала.

– Ты ведь тоже на Ваню реагируешь, – намекнула Нина.

Лана покачала головой.

– Это не то, что ты думаешь. Наверное, дело в том, что мы в своё время развод не пережили. Вот и злимся. Но мне, если честно, сейчас совсем не хочется отвлекаться на первого мужа. – Лана через силу улыбнулась. – Со вторым бы решить, что делать. А Ваня… У него всё хорошо. Разве я не права? У него даже Леся есть. Это просто замечательно. – Лана допила вино одним глотком и добавила: – Что нашлась женщина, готовая его терпеть.

Нина усмехнулась, но попросила:

– Не будь злой.

– Я не злая. Просто у меня память хорошая. – Ещё секунда, Лана сделала вдох, решила, что хватит Ивану Сизыху мучить её сознание, повернулась к Нине и совсем другим тоном сказала: – Мне очень нужно поговорить с Костей, наедине. А потом я уеду.

Нина присмотрелась к ней, после чего кивнула.

– Конечно. Я ему скажу.

Нина вернулась в гостиную, Лана смотрела ей вслед, крутила в руках пустой бокал, потом заметила, что Иван смотрит на неё через плечо. Лана демонстративно отвернулась от него. Отвернулась, но почувствовала, как сердце в двадцатый раз за этот вечер тоскливо сжалось. Жизнь в этом городе делает её чувствительной и сентиментальной, она вспоминает о том, о чём старалась не думать много лет. Но ей надо привыкнуть к этому чувству, раз всерьёз собралась обосноваться в Нижнем Новгороде. Надо привыкнуть вспоминать, с чём-то смириться, а за что-то себя простить.

– Лана, что такое?

Она обернулась на голос Шохина. Обернулась, снова заметила интерес Ивана, у него никак не получалось его скрыть, и тогда отступила от распахнутых на веранду дверей. Костя последовал за ней.

– Костя, прости меня за то, что вечер тебе порчу. Но ты сказал, что если мне будет нужна помощь… Я не знаю, к кому ещё обратиться.

– Тебе деньги нужны?

– Дело не в деньгах. Они мне, конечно, нужны, но, думаю, что в дальнейшем мне больше нужна будет работа.

Шохин хмыкнул. Затем пообещал:

– Придумаем что-нибудь с работой, не переживай.

Лана печально улыбнулась, посмеиваясь над собой.

– Вот именно, что придётся придумывать. Я ничего не умею. – Она махнула рукой. – Но сейчас не об этом. Костя, мне, правда, нужна твоя помощь. Только пообещай мне, что Ваня ничего об этом не узнает.

Шохин вздохнул.

– Тебе не кажется странным, что вы до сих пор что-то делите?

– Я обещаю, что подумаю об этом, Костя. Но сейчас мне не до Вани. У меня без него огромное количество проблем. А с его раненным самолюбием я разберусь после.

– Как скажешь. В чём тебе нужна помощь, в ремонте?

Лана сделала шаг к нему, приближаясь на максимальное расстояние. Пришлось закинуть голову, чтобы Косте в глаза посмотреть, и негромко, но очень серьёзно проговорила:

– Мне нужно выкрасть дочь.

Шохин быстро глянул за своё плечо, но они были одни. Он снова на Лану взглянул, сдвинул брови, взгляд стал цепким.

– Она с Игнатьевым?

Лана качнула головой.

– Нет. Она в летнем лагере. В Чехии. Она должна вернуться в пятницу. – Лана крепко сцепила пальцы от волнения. – Кость, я очень боюсь, что он увезёт её, и я Соню больше не увижу. Я знаю, чего он хочет. Он будет доказывать, что я не в состоянии её обеспечить, что я… – Лана сглотнула, – что я себя не в состоянии обеспечить. И он прав. Но я не могу отдать ему дочь. И я не знаю, что мне делать. Я затеяла этот дурацкий ремонт, но… – Нервы сдали, и слёзы покатились из глаз. Лана торопливо их вытерла. – Нужно встретить её в аэропорту и привезти в Нижний. Чтобы она была со мной, на моей территории. – Она даже за руку Шохина схватила. – Я не знаю, к кому мне ещё обратиться.

– Успокойся, – попросил он.

– Я говорю себе это уже несколько недель.

– Ты с Игнатьевым о дочери говорила?

– Да. Поэтому и переживаю. Он не хочет мне её отдавать!

– Тише. – Костя обдумывал. После чего спросил: – Ты адвоката наняла?

Лана отступила от него, покачала головой.

– Нет. Искать адвоката в Москве бесполезно. Во-первых, чтобы тягаться с адвокатами Славы, нужен лучший. А у меня нет денег на лучшего. Во-вторых, в Москве он знает всех. И его все знают. И я никому не доверяю. А здесь я никого не знаю.

– Зато знаю я, – вроде как успокоил её Шохин. Но тут же постарался пыл Ланы остудить. – Но красть ребёнка у отца – не выход, ты понимаешь? Он будет драться за неё.

– Он приёмный отец, – поправила она его.

Это удивило. Шохин на Лану смотрел, после чего переспросил:

– Приёмный?

– Об этом мало кто знает. Так сказать, семейная тайна. Но Слава не биологический отец.

Костя обдумывал, затем спросил:

– А отец Сони?

Лана обожгла его взглядом.

– Сейчас это неважно. И то, что Слава не отец, тоже неважно, Костя. Поверь. Он Соню любит, и он будет за неё драться. Я знаю. И мне нужно преимущество, мне нужно, чтобы моя дочь была со мной. Господи, Костя, ты же знаешь, как это бывает! Не хуже меня знаешь! Я уже жалею, что уехала, что позволила ему так легко от меня избавиться. Ты слышишь, что он говорит? Что мы расстались, что я уехала сама. Фактически разрушила семью. А я не смогу оправдаться, все верят ему, а я просто бывшая жена.

– Хорошо, хорошо, успокойся, – снова попросил он. Шохин прошёлся по веранде. – Давай обсудим это завтра, не сейчас. Мне нужно подумать.

– Конечно, – согласилась Лана. – Я понимаю, что не имею права просить тебя об этом, но не знаю, кто ещё захочет мне помочь.

– В первую очередь тебе нужен адвокат, Лана, а не вор.

Лана только головой покачала.

– Боюсь, адвокат уже не поможет. Я сама сделала для этого всё. А ведь считала себя умной. Смешно, да? – И снова попросила: – Не говори Ване.

– Боишься, что он помогать решит?

Она отвернулась.

– Мне не нужна его помощь.

После того, как совершила задуманное, смогла поговорить с Шохиным с глазу на глаз, оставаться необходимости не было. Костя пообещал всё обдумать и позвонить, это вселило определённую надежду. Захотелось сделать глубокий вдох и поверить в то, что всё непременно будет хорошо. Ну и что, что будущий бывший муж рассказывает на каждом углу о том, как сожалеет о рухнувшей семье и себя в этом нисколько не винит. То есть, получается, что виновата она. Она уехала, она бросила, а Игнатьев нуждается во всеобщем сочувствии.

С Ниной попрощалась за пределами гостиной, а на Ивана бросила лишь быстрый взгляд в дверях. Он сидел на диване, вёл вежливую беседу с Мельниковыми, рядом любимая девушка, а Лана поймала себя на мысли, что он совсем на себя не похож. То есть, на того Ваню, каким она его когда-то знала и за кого выскочила замуж, обезумев от любви. До возвращения в родной город, почему-то была уверена, что только в её жизни что-то поменялось, что она повзрослела, а Иван Сизых без сомнения остался прежним. И теперь не понимала, как ей примириться с его переменами. Даже не в общественном статусе и материальном положении, хотя это и продолжало удивлять. Ваня сам изменился. Выглядел по-другому, смотрел на неё с взрослым, поистине мужским прищуром, у него была своя личная жизнь, потребности и без сомнения претензии к ней, к их общему прошлому. Вот только претензии он готов был озвучивать совсем другим тоном, без оглядки на то, что она когда-то была для него близким человеком, любимой женщиной. Он просто злился на неё.

Сизых некстати повернул голову и перехватил её взгляд, и Лана поспешила из гостиной выйти. Ей на самом деле не до его раненого самолюбия и давнишних обид. Необходимо сосредоточиться на другом.

У крыльца ждала машина с водителем, всё-таки Шохины радушные хозяева. Лана села на заднее сидение, радуясь тому, что не нужно ни с кем говорить и объясняться. Провела ладонью по колену, разглаживая шелковистую ткань платья. Подумала о том, что вряд ли в скором будущем сможет купить новый наряд от «Шанель». То, что недавно и достаточно долго воспринималось, как должное, уходит из её жизни. Интересно, а что ей делать с фамилией Игнатьева? Он потребует, чтобы она её сменила или ей самой стать принципиальной и вернуть девичью? Это, конечно, не трудно, но она уже не чувствует и не воспринимает себя Ланой Вольцовой. Или ещё проще, как упорно называли её в школе – Светой Вольцовой. Если она решится на этот шаг, это станет кардинальной переменой в жизни. Куда большей, чем она в состоянии вынести. Зато всё вернётся на круги своя.

– Вы можете высадить меня в конце улицы, а не у дома?

Седовласый водитель кинул на неё задумчивый взгляд в зеркало заднего вида. В конце концов, попытался образумить:

– Уже стемнело, Лана Юрьевна.

Лана Юрьевна. Она даже не представлялась ему, а мужчина в курсе. Хотя, кто знает, возможно, это вышколенность сотрудников Шохина.

– Ничего страшного. Я немного прогуляюсь. У нас здесь тихо, но спасибо за беспокойство.

Автомобиль проехал мимо её дома, мимо дома Сизыха, и спустя минуту остановился на окраине пригородной улицы, впереди маячил пустырь, а ещё дальше виднелся сосновый лес. Сосны шумели, и этот звук вызывал лёгкую тревогу в душе. Но Лана всё равно вышла из машины, и на мгновение замерла, прислушиваясь – и к себе, и к окружающей действительности.

– Я могу вас подождать…

– Нет, спасибо. Я в пяти минутах от дома. Поезжайте.

Сомнение во взгляде мужчины проскользнуло, но он всё же кивнул, и спустя пару секунд автомобиль тронулся с места. А Лана осталась стоять на дороге. Сначала смотрела вслед габаритным огням, а когда осталась одна, огляделась. Ни разу, с тех пор, как вернулась и вновь поселилась на этой улице, она не приходила сюда. Не зачем было, и не тянуло, к тому же, знала, что здесь ничего нет. Дом, который когда-то здесь стоял, снесли, Лана пару дней назад случайно услышала в местном магазинчике, что участок купили и скоро начнут застраивать, наверное, поэтому ей и захотелось сюда прийти. Посмотреть, вспомнить. Наверное, это прозвучит если не глупо, то наверняка пафосно, но почтить память.

Ещё из-за этого места Лана была уверена, что Ваня уехал с этой улицы. Она вот уехала. А он почему-то остался.

Напротив один из немногих оставшихся деревенских домиков. Пятистенок, с палисадником и дощатым забором. Кажется, в доме ещё кто-то жил, на окнах занавески, хотя свет не горел. Лана прошла к палисаднику и присела на кособокую лавочку. Сидела и смотрела по сторонам, слушала шум сосен, и даже не вспоминала, не хотелось. Лишь смотрела на пустырь, на котором когда-то был дом. Дом сгорел, обгорелые развалины снесли, и хозяева, судя по всему, больше не появлялись. На улице заметно стемнело, ни одного человека вокруг, и даже машины не ездили. До дома Сизых отсюда было рукой подать, поэтому Лана увидела свет фар. Автомобиль подъехал минут через двадцать после её приезда. Она увидела машину, свет фар и отвернулась. Можно было понадеяться, что её, сидящую на лавочке, Ваня не заметит. Машина постояла в ожидании, пока откроются автоматические ворота, потом въехала на территорию дома. Можно было выдохнуть с облегчением. Лана делать этого не стала, и уже собралась подняться и пойти домой, в свой пропахший краской, новыми обоями и свежей древесиной дом, как заметила на дороге мужскую фигуру. Иван шёл не то чтобы неспешно, а скорее нехотя. Но шёл. А когда достаточно приблизился, глухо поинтересовался:

– Зачем ты здесь сидишь?

Лана лишь плечами пожала.

– Захотелось придти.

– Здесь давно никого нет.

Она кивнула. Он смотрел на неё с высоты своего роста, затем недовольно вздохнул и снял пиджак. Протянул ей.

– Надень, замёрзнешь.

Пиджак Лана взяла, закуталась в него, потому что в модном платье, сколько бы оно не стоило, было совсем не жарко, и даже не тепло. Последние минут пять она откровенно дрожала, но так и не собралась с духом, чтобы встать и уйти. А когда собралась, стало поздно.

От пиджака бывшего мужа пахло дорогим одеколоном. К горлу подкатил какой-то истерический смешок. От Ваниного пиджака (заметьте, не выпускного и не свадебного, а повседневного) пахло одеколоном долларов за сто. Мир перевернулся с ног на голову, однозначно.

Сизых подумал немного, потом тоже на лавку присел, но оставил между собой и женой приличное расстояние, чтобы её ни в коем случае не коснуться. Потом оглянулся за своё плечо, посмотрел на тёмные окна дома.

– Как Петровна умерла, так и здесь никто не живёт. Скоро кругом одни заборы будут.

– Сказал тот, кто выстроил вокруг своего дома стену, – попыталась сыронизировать Лана, правда, настроение было не слишком подходящее.

– Время такое, – непонятно ответил Сизых. Тоже посмотрел на пустырь, смотрел долгим взглядом и молчал. После чего с тем же всколыхнувшимся недовольством переспросил: – Зачем ты здесь сидишь?

– Я тебе уже сказала.

– Это просто пустота. Всё бурьяном поросло.

Лана кивнула, а потом задала неприятный для него вопрос:

– Ты на кладбище к нему ездишь?

Иван горько усмехнулся.

– Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?

– Правду.

– Тебе эта правда не нужна была десять лет. А сейчас ты сидишь здесь, льёшь слёзы…

– Я не лью слёзы!

– Значит, будешь. Ночь длинная.

– Он был нашим другом, Ваня. Твоим лучшим другом.

– Мой лучший друг увёл у меня жену. Ты забыла? Я дружбу несколько по-другому понимаю.

Они посмотрели друг другу в глаза, после чего Лана сокрушённо качнула головой и отвернулась.

– А его родители наверняка так и винят нас с тобой.

– В чём? В том, что этот идиот по пьяни открыл газ и лёг спать с сигаретой? Я в этом точно не виноват. – Иван вдруг вскочил. Снова смотрел на пустырь, а на душе тяжесть. И хотя говорил ей, что не считает себя виноватым, искренне не считал, но внутри жгло. Поэтому он никогда не ездил этой дорогой. Не хотел смотреть на пустырь и вспоминать. – Ты же помнишь, каким он был. Море по колено. Я уверен, что он не собирался умирать. Пашка бессмертный был. Дурак, правда. Он просто решил всех попугать. Тебя в первую очередь. Чтобы утром приехали родители, ужаснулись незакрытому вентилю котла, а он бы после хохотал, рассказывая эту историю. О том, что он бессмертный!

Лана глаза закрыла, гладила рукой будто отполированное годами дерево скамьи. Не знала, что сказать. Когда-то она была уверена, что они с Ваней виноваты в смерти друга, что у Пашки сдали нервы, и он совершил эту глупость. Она открыто обвинила и себя, и мужа, и принимала все упрёки оставшихся без любимого сына, родителей. Себя заклеймила, несдержанный и упрямый характер Вани, и, в конце концов, уехала отсюда. А вот теперь, слушая Сизыха, понимала, что согласна с ним. Пашка, с его заводным характером, и любовью к бессмысленному риску и бахвальству, вполне мог так поступить. Он жил с уверенностью, что с ним ничего никогда не случится. Что он из любой ситуации выйдет невредимым. И от этой своей уверенности, даже самоуверенности, погиб так глупо. Из-за желания что-то ей доказать. Да и не только ей, а всем вокруг.

– Почему ты приехала сюда именно сегодня?

– Я не знаю. А ты?

– Тебя увидел.

– Врёшь. Ты уехал от Шохиных вслед за мной. Как я понимаю, один. И пришёл сюда.

– Я ненавижу это место.

– Но продолжаешь здесь жить.

Иван ткнул пальцем в пустырь.

– Я ненавижу это место. Но не понимаю, почему я должен менять всю свою жизнь, из-за глупости, которую даже не я совершил.

– Вань, а вдруг мы на самом деле виноваты? – спросила она. – Мы отнекиваемся, стараемся не думать, но вдруг виноваты? Ведь однажды нам выставят счёт.

– Так ты поэтому пришла? Считаешь, что высшие силы решили тебя покарать? Это смешно, Лана.

Она кивнула, правда, в глубине души не спеша с ним соглашаться.

– Пусть так.

Иван стоял в паре шагов от неё, сунул руки в карманы брюк, и радовался тому, что темнота скрывает его мрачное выражение лица. Правда, темнота скрывала и выражение глаз Ланы, а он бы хотел сейчас в них заглянуть. Увидеть, узнать, попробовать угадать, о чем она думает. В итоге головой мотнул и предложил:

– Иди спать.

– А ты?

– А я посижу. – Вдруг усмехнулся. – Тебя ведь не нужно провожать домой?

Лана с лавки поднялась, головой покачала.

– Не нужно.

Она пошла по дороге в сторону своего дома, забыв вернуть ему пиджак, а Иван снова присел на лавку и достал из кармана сигареты. Чёрт бы побрал курение. Несколько месяцев борьбы с собой. Но в такие моменты больше всего хотелось закурить. Он чиркнул зажигалкой, и одно короткое мгновение смотрел на пустырь сквозь яркое пламя. Во рту появилась горечь, а в голове мелькнула безумная мысль о том, что если Пашка его сейчас видит, то наверняка злорадно ухмыляется. И все черти в аду вместе с ним.

7

Из-за чего распадаются браки? Из-за кучи вещей. Порой даже из-за мелочей. Когда люди не могут смириться, вытерпеть, привыкнуть к манере общения, повседневности, узнают о любимом человеке нечто, по их мнению, нелицеприятное, чего раньше, в пылу чувств, не замечали или не хотели замечать. Ранние браки обычно полны страсти, сумасшествия, что молодые и влюблённые принимают за истинные чувства и вечную любовь. И оттого так сильно разочарование, когда отношения начинают портиться. Возникающие, как снежный ком, проблемы, вызывают непонимание и оторопь, и совершенно не ясно, что с ними делать, а уж тем более, как их решать.

Лана помнила свой первый брак именно таким. Отношения с Ваней в самом начале казались светом в окне. После того, как мама вышла замуж за Пронина, и все её мысли и чувства стали адресоваться ему, Лана поневоле почувствовала себя если не лишней в собственном доме, то помехой. Ей вечно требовалось внимание матери, она привыкла разговаривать с ней, делиться новостями, проводить с ней время и заниматься чем-то вместе. И хотя новость о замужестве восприняла стойко и даже понимающе, то таких кардинальных перемен в их жизни не ждала. А отчим занял, кажется, всё пространство в их жизни – физически и эмоционально. И тут в жизни молодой девушки появился герой. Он был взрослее, казался разумнее и спокойнее, и его отношение к ней никого не пугало. Ни её маму, ни Ваниных родителей. Они с Ваней были знакомы с детства, они жили через дорогу, но до определённого дня никто не мог подумать, что между Иваном Сизыхом, повзрослевшим и неожиданно возмужавшим, и ею, девчонкой, которую ещё год назад все вокруг считали малявкой, вспыхнет любовь. А она именно вспыхнула, как пламя из одной короткой искры, и поглотила всё вокруг. Стало легче жить, легче дышать и смириться с происходящим. Лана даже решила в какой-то момент, что понимает свою маму, от чего вдруг с той приключилось подобное чувственное помешательство. Правда, время от времени приглядываясь к отчиму, Лана находила все основания удивиться. Но сердцу ведь не прикажешь, и влезать в чужие взаимоотношения, выносить вердикты, кому кого любить, нельзя. И она решила примириться с тем, что есть. Детство закончилось, и канючить у маминой юбки она больше никогда не будет.

Семья Сизых на их улице была уважаема. Родители Вани были людьми порядочными, серьёзными, и в то же время общительными. В те времена на их улице было большинство таких жителей. Двадцать домов, и все друг друга знали. Все ходили друг к другу в гости и обращались за помощью в трудные минуты. Поэтому новость о том, что Ваня Сизых сделал предложение Лане Вольцовой, облетела улицу, и удивления, а уж тем более непонимания, не вызвала. К тому времени они встречались год, Ваня успел отслужить в армии и поступить в институт, а Лана отпраздновать своё совершеннолетие. Идеальный возраст для двух влюблённых молодых людей, которые знают друг друга с детства и встречаются довольно длительный отрезок времени, сделать шаг вперёд и создать семью. Лана, если честно, была уверена, что родители, когда они с Ваней объявят о своём решении, попытаются их отговорить, хотя бы подождать ещё год, но все, кажется, только обрадовались. Всё складывалось чересчур идеально, она поняла это ещё тогда, через пелену чувственного волнения. Но эти мысли были столь странными, что легче было от них отмахнуться.

Мама радовалась, что так удачно пристраивает дочку, Ванины родители радовались, что сын не привёл в дом незнакомую девушку, как у них было принято с лёгкой тревогой говорить, «из города». А новоиспечённые жених и невеста наслаждались своей ролью взрослых, самостоятельных личностей, которые доросли до того возраста, когда в состоянии самолично принимать судьбоносные решения. Но если отстраниться ото всех этих формальностей, острее всего Ланой вспоминались душившие её в то время эмоции. Перед замужеством она была уверена, что никогда и никого не будет любить так, как Ваню. И то, что всё складывалось так легко и удачно, окрыляло и пугало одновременно. Не случилось в её жизни, юности проблем и трагедий. Она не плакала по ночам из-за несчастной любви, как её подружки, не страдала от невнимания и комплексов. О комплексах она вообще никогда не задумывалась, искренне считала, что в ней их нет. И не потому, что она такая умница и раскрасавица, а потому, что ей их не привили. Мама никогда не указывала на её ошибки, не ставила ей кого-то в пример и не пыталась доказать, что дочь что-то делает и понимает не так. Мама была другим человеком, сама жила сиюминутными порывами и радостями, и считала, что правильно то, к чему у человека душа лежит. А как за такое можно ругать? И Лана выросла парящей, не привыкшей сомневаться в своих поступках. Если бы знала, как в будущем на этом придётся обжечься, возможно, и задумалась. И то вряд ли, в юности о проблемах будущего мало кто задумывается. Это ведь такое прекрасное время, когда ты уверен, что с тобой никогда ничего плохого не случится, и ты всегда поступаешь верно.

Ваня же был другим. В силу своего возраста, казался Лане невероятно серьёзным и вдумчивым. Порой даже скучным. Это позже, уже будучи за ним замужем, она вдруг осознала, что вся его серьёзность, это напускное, по сути, он всё тот же мальчишка, каким был в восемнадцать. Просто повадки стали более мужскими, а вот в голове гулял ветер. Но опять же всё это характеризовало её любимого человека, а в любимом любишь всё, даже недостатки. Так уж повелось. Ваня учился в институте, правда, без особого задора, и не строя особых планов на карьеру. Его отец заведовал пилорамой неподалёку, и в какой-то момент Лана решила, что, окончив институт, Ваня дальше пилорамы шагать не соберётся. Её муж не был амбициозен и тщеславен, это стало открытием для неё, хотя и не ударом. Опять же, юношеская любовь перекрывала всё. Когда они с Ваней шли в загс, рука об руку, когда на ней было свадебное платье, на тот момент казавшееся пределом мечтаний любой девушки, когда впереди их ждала целая жизнь, полная любви и страсти, об амбициях и образовании не думалось. Её собственный диплом искусствоведа не слишком заботил, в плену чувств Лана училась скорее по инерции, также не представляя, что будет делать и чем займётся в будущем. После свадьбы они жили с родителями Вани, в их доме, никакой другой вариант не обсуждался и не рассматривался, даже Ваней, а Лане не пришло в голову спорить. Оказавшись замужем едва ли не в восемнадцать лет, она не представляла, что это такое – жить самостоятельно. Без взрослых. К тому же, Ванины родители приняли её, как дочь, и никаких трудностей, вроде «двух хозяек на кухне», не возникло. Лана и не претендовала на роль хозяйки. Она для тёти Томы стала помощницей, а уж никак не соперницей. И зажили они, как в сказке. Вчетвером. Одной большой семьёй.

Честно, так и было. Какое-то время. Что Лана усвоила быстрее всего в своей семейной жизни, это то, что слово мужчины в доме Сизых – закон. Не истина, но с мнением мужской половины их семьи стоит считаться, а в нужный момент идти на компромиссы и даже наступать себе на горло, если тебя всерьёз что-то не устраивает. И дело не в том, что Владимир Иванович был каким-то домашним тираном или чересчур требовательным. Нет, он был понимающим и совершенно договороспособным, и уж точно не конфликтным, но, видимо, в самом начале его семейной жизни, когда Тамара Константиновна вошла в его семью, такой же молодой девчонкой, как Лана, её свекровь нарисовала ей супружескую действительность – мужчину нужно уважать. Это, конечно, правильно, но Лана, оказавшись в этой правильной реальности, неожиданно для себя осознала, насколько она не привыкла ставить мужское мнение выше своего. В её жизни отца не было, а мама воспитывала её в любви ко всему вокруг, а не в подчинении чужому мнению. Даже если это мнение любимого мужа и его замечательного отца. Владимир Иванович ничего открыто не требовал и голос не повышал, но совсем скоро после переезда в дом мужа, Лана впервые стала свидетельницей того, как свёкор стукнул кулаком по столу. Он просто не хотел слышать рассуждения жены на какую-то, как ему показалось, чисто женскую тему, и Тамара Константиновна замолчала. И Лана была уверена, что обиделась. Но все будто тут же позабыли о произошедшем. Перевели разговор на другую тему, и свекровь улыбалась, как ни в чём не бывало. А Ваня не отреагировал, никак. Для Ланы подобное поведение стало не то, чтобы шоком, но серьёзным открытием. Как оказалось, в доме Сизых царил полнейший патриархат. И Тамара Константиновна спорить с этим не пыталась, она без всякой усталости жарила мужу котлеты, а сыну варила по утрам манную кашу. Лану всегда удивляла Ванина любовь к манной каше, это было странно. В двадцать два года он не представлял себе утра без маминой каши. И, конечно же, совершенно не задумывался, что когда-нибудь ему всё же предстоит что-то изменить, поменять привычки, уехать от родителей и от манной каши, по крайней мере, в мамином исполнении, отказаться.

Получение образования по профессии искусствоведа не требует чрезмерных сил и времени. Лана училась, с удовольствием, но без фанатизма, а так как больше никаких занятий, конечно, кроме любимого мужа, она себе к девятнадцати годам, не нашла, то довольно много времени проводила дома. И невольно наблюдала и анализировала. Собственную жизнь анализировала, и, видимо, делала это зря. Ей ещё не было двадцати, что она могла понимать в законах и правилах поведения, самом обустройстве жизни? А ей казалось, что она понимает всё! Как когда-то ей хотелось донести до матери, что та ошибается в своём отношении к мужу, что не понимает каких-то банальных человеческих вещей, а могла бы спросить у неё, Ланы, она бы ей всё запросто объяснила, то же самое желание у неё начало появляться и при жизни в доме мужа. С каждым днём, с каждой подсмотренной сценой, удивляло всё больше и больше. И недовольство несовершенством, неправильностью происходящего стало накапливаться, что, несомненно, сказывалось на отношениях с Ваней. Он не понимал, что её не устраивает, расстраивает и раздражает, он не слышал ничего из того, что касалось его родителей. Модель поведения в его семье, её правильность, даже не обсуждалась. И мало того, со временем он стал брать пример с отца, и его просьбы о чём-либо стали больше походить на приказы. Короткое «да» или «нет», без всяких объяснений, выразительные взгляды, которых Лана не понимала и совершенно не собиралась расшифровывать. Она ведь не на шифровальщика учится, в конце концов. И даже не на физиономиста. Она привыкла разговаривать по душам, как с мамой когда-то, и как Ваня с ней говорил, до замужества. Точнее, он не говорил, он слушал, очень внимательно, держал её за руку, и непременно делал после что-нибудь приятное. А через год после свадьбы это всё осталось лишь в воспоминаниях. И это всерьёз удручало. Лана всеми силами старалась вернуть то, что было, пыталась разговаривать, сама держала мужа за руку, ей очень не хотелось через десять-пятнадцать лет оказаться на месте Тамары Константиновны, вся роль которой свелась к тому, чтобы варить кашу и жарить котлеты. И уж точно она никогда не потерпит, чтобы на неё стучали кулаками по столу. Это через много лет, прожив во втором браке не один год и продолжая анализировать прошлое, Лана начала понимать, что, несмотря на своё извечное молчаливое согласие перед своими мужчинами, её первая свекровь получала от них всё, что хотела. И даже больше. Просто когда-то избрала такую тактику, выбрала для себя в семье роль шеи, а не головы. Могла смолчать и смирить свою гордыню, зато потом получить поцелуй и необходимый ей результат. Но тогда Лана этого не понимала.

Да и Ваня не понимал. Он, как мужчина, брал пример с отца, и искренне верил, что Лана должна быть похожа на его мать. Не на свою, которая её всю жизнь воспитывала, и передавала свой жизненный опыт, а на его мать, которая так удачно подстраивалась под характер мужа. Настолько удачно, что их уже много лет называли идеальной парой. Ваня хотел такую жену, такой брак, таких отношений. И это не было плохо. Но как только он пытался поступить, как отец, чего-то потребовать или запретить, ему в лицо летели претензии, а в голову подушка. По крайней мере, начали они в своё время с подушек. И это не поддавалось разумному объяснению – ни с его, ни с её стороны. Лана защищала своё женское достоинство, свою независимость, как ей казалось, а Ваня упирался рогом в стену, пытаясь доказать ей, что все нормальные семьи живут именно так. И никак иначе. Жена должна уважать мужа и слушаться его.

– Прислушиваться к мнению мужа, – неизменно поправляла его Лана.

Но Сизых упрямо качал головой.

– Слушаться!

– Я что, для тебя собака?!

Обычно на этом разговор заходил в тупик, и оба обиженно замолкали.

За дверь своей комнаты споры и разногласия опять же выносить было непринято. За общим столом, за ужином, подобное не обсуждалось. И это тоже стало казаться Лане притворством. Если она заговаривала со свекровью о проблемах с мужем, то получала советы, которые совершенно не соответствовали её ожиданиям и характеру. И со временем Лана перестала делиться с Тамарой Константиновной своими переживаниями. Во-первых, свекровь искренне расстраивалась, а расстраивать её не хотелось, а во-вторых, легче Лане всё равно не становилось, понимания она не находила. Собственная мать тоже не особо помогала. Нет, она выслушивала, но начинала нервничать и вроде даже пугалась. И Лана однажды поняла, что Любовь Аркадьевна боится, что их с Ваней брак распадётся. На самом деле боится этого. Она даже заговорила об этом с дочерью однажды: мол, семьях Сизых уважаемая и правильная среди всех их знакомых. А общих знакомых у них пруд пруди. И что им делать, если Лана с Ваней разойдутся? Что говорить людям, чем оправдываться? Они же не смогут исчезнуть с этой улицы, так и будут жить через дорогу. И это будет напоминать кошмар. Да и поводов для развода совершенно нет.

– Лана, поверь. – Мама заглядывала ей в глаза и вкрадчиво улыбалась. – Вы просто очень молоды. Пройдёт немного времени, и вы так привыкните друг к другу, что ты не будешь понимать, как жить без него.

– Я и сейчас не понимаю. Но проблем это не решает.

– Вы так любите друг друга.

Лана хмуро смотрела на мать.

– Мама, я говорю тебе о другом. – Мама не понимала, о чём она говорит, это было совершенно ясно по её чистому взгляду. И тогда Лана спросила: – Что ты скажешь, если мы с Ваней переедем к нам?

Любовь Аркадьевна растерянно моргнула. Окинула быстрым взглядом маленькую комнату со старыми обоями, которую гордо именовала гостиной, и переспросила:

– Сюда? – И тут же рассмеялась, звонко и легко. – Лана, он никогда не уедет от родителей. Никогда.

Это замечание не на шутку зацепило. Лана была уверена, что мама забыла о своих словах тут же, а они стали поворотными в жизни Ланы. Она вдруг задумалась: а что же будет дальше?

Они женаты год, оба учатся в институте, Ваня подрабатывает у отца на лесопилке, и ощущение такое, что его полностью всё устраивает. У него нет никаких определённых планов на будущее, по крайней мере, он их не озвучивает, диплом о высшем образовании он, без сомнения, получит, но особо на него не рассчитывает, потому что он попросту его не волнует. Он распилкой занялся, приходит домой весь в опилках, пропахший древесиной и выглядит довольным. Мыслей о том, чтобы съехать от родителей и зажить своей семьёй, в нём тоже не наблюдается. Дом достаточно большой, они с родителями друг другу никак не мешают, и те даже не вмешиваются в их семейную жизнь. По крайней мере, так считается, хотя последнее слово в доме всё равно негласно остаётся за Владимиром Ивановичем, а на кухне царит Тамара Константиновна. Лана и там, и там на вторых ролях. А когда она всё же решилась заговорить с мужем о попытке найти собственное жильё, у него оказался припасён для неё железный аргумент.

– Лана, солнышко, кто же уезжает из родного дома без причины? От бабушки с дедушкой?

– От каких бабушки с дедушкой?

– Будущих. Вот родишь и сама спохватишься, что я, дура, от бесплатных нянек уехала.

Ваня посмеивался над ней, добродушно, а Лана чувствовала, что закипает изнутри. Кажется, и это без неё решили. Как всегда, забыли спросить. И опять из благих побуждений.

– И когда мы собираемся ребёнка родить? – спросила она, немного успокоившись. – Когда ты найдёшь работу?

– У меня есть работа.

– То есть, ты собираешься и после института бревна пилой пилить?

Расслышав в её голосе недовольные нотки, Ваня посоветовал себе повременить со сборами на работу, остановиться и выслушать. А для начала прояснить:

– А чем плохая работа? Деньги хорошие платят.

– Вань, ты издеваешься? Ты институт заканчиваешь, ты пять лет учился, как управлять людьми. А научился только бензопилой управлять?

– Тебе денег мало?

– Мне амбиций в тебе мало! – Лана вскочила с кровати. Отвернулась от него, в сердцах покачала головой. Комнату, в которой прожила год, окинула выразительным взглядом. – Ты же не хочешь мне сказать, что мы и через десять лет будем жить так?

– Во дворец переехать захотелось? – разозлился он.

– Да причём здесь дворец? Я просто хочу перемен. Я хочу, чтобы ты чего-то хотел! – выдохнула она ему в лицо. – Всё равно чего, но хотел. – Лана руками развела, отступила от мужа на шаг. – А тебя всё устраивает! Комната в родительском доме есть, работу тебе отец нашёл, и даже платят неплохо. И каждое утро тебе мама кашу варит. Даже не я, а твоя мама, потому что так тебе привычно! Потому что от моей манной каши ты покрываешься волдырями!

– Что ты выдумываешь?

– Нет, не покрываешься? Тогда почему ты её не ешь?

– Лана, ты не благодарная, – поразился он. – Мама тебе помогает, избавляет от стольких забот…

– А может, я хочу эти заботы? Мы прожили с твоими родителями год, и это замечательно. Я их люблю, Ваня. Но я не хочу жить с ними всю жизнь. Я хочу свой дом. Даже если это будет комната в общаге!

– Ты сдурела?

– Ты в следующем году институт заканчиваешь. И я ждала, что что-то изменится, что мы начнём самостоятельную жизнь. А что я слышу сегодня?

– Что?

– Как ты с дядей Вовой обсуждаешь, как дом расширить. Чтобы в дальнейшем нам тесно не было! С детьми! Вы и это уже решили?

– Перестань кричать. Ты говоришь какие-то глупости.

– Я знаю, что глупости, – созналась она, в момент сникнув и присаживаясь обратно на постель. – Но меня эти глупости волнуют.

Ваня подошёл и погладил её по голове. Даже не обнял и не поцеловал, просто погладил.

– Просто ты ещё маленькая, – сказал он.

– А зачем ты женился на маленькой? – попробовала возмутиться она.

– Потому что люблю, – спокойно ответил он, и у Ланы в душе закружили бабочки.

Это было привычное ощущение, она его прекрасно знала. Но если раньше бабочки кружили и кружили, то в последние месяцы они вели себя печально и выглядели устало. Вспорхнут, покружат и успокаиваются. И между ними, в образовавшейся пустоте, поселяется недовольство и раздражение.

Разговор с мужем ничего не изменил. И Лана знала, что не изменит. Ваня прав, для него и для всех вокруг, она маленькая. Её такой считали и всерьёз её мнения и решений не принимали. Её любили, о ней заботились, переживали, всегда готовы были помочь, но при этом всегда знали, как для неё лучше. Лана бы ещё поняла, если бы тревогу о её судьбе проявляла её собственная мать, но она была слишком занята своим браком, ей было не до дочери, которая так удачно, по её мнению, пристроена. А жить, зная, что от тебя самой ничего не зависит, довольно неприятно. Лана отчаянно скучала. Она захотела найти работу, но дома ей предложили родить ребёнка.

– Что люди скажут? – рассмеялся в ответ на её заявление свёкор. – Что мы невестку не в состоянии прокормить, что она и учиться и работать будет? У тебя муж есть, пусть он деньги зарабатывает. А ты живи в своё удовольствие.

В удовольствие никак не получалось. При этом Лана понимала, взглянув на её жизнь со стороны, решили бы, что она с ума сошла. С жиру бесится. Её любят, ценят, обеспечивают, а она всё недовольна. От этого ощущалось ещё большее недовольство, на саму себя. И Лана прекрасно помнила, что в то время она больше всего боялась забеременеть. Жизнь за забором да ещё с ребёнком на руках, который похоронит её пусть мелкие и пугливые, но амбиции и желания, казалась катастрофой. С ребёнком она окончательно станет Ланой Сизых и никем больше. Никогда никем не станет.

Но мужа она любила, и несоответствие желаний и реальности сводило с ума. Она любила Ваню. Помнила, каким он казался ей необыкновенным, сильным, смелым, как она любила с ним разговаривать, и какие планы они строили вместе. А теперь злилась на него, безумно злилась каждое утром, когда он ел на кухне мамину кашу. Ей стало казаться, что это никогда не изменится. Эта кухня, эта каша, и муж, который совершенно не хочет ничего менять. Его всё устраивает. Лана даже подозревала, что для Вани это и есть счастье – в этом доме, в спокойствие и размеренности. Что казалось странным и совершенно не соответствовало его внешности. Высокий, сильный, с лихой улыбкой и бравадой во взгляде. При первом взгляде могло показаться, что ему для счастья нужно без конца к чему-то стремиться и чего-то добиваться. А в душе Ваня был домашним и спокойным любителем маминой каши. Но какой толк хватать его за плечи, трясти и доказывать, что он не такой? Что он спрятался от самого себя, а на самом деле хочет другого? Даже не карьеры, чёрт с ней, а просто движения. Вперёд, назад, в сторону или вверх. Лане хотелось, чтобы муж к чему-то стремился. А он трижды в неделю возвращался с лесопилки и выглядел удовлетворённым и довольным собой. Её это убивало, но понимая, что изводя себя подобными мыслями, она портит свой брак, Лана в какой-то момент испугалась. Побоялась разрушить то, что есть, потерять мужа, семью, которую искренне любила, лишь хотела небольших перемен. Но настаивая и навязывая эти самые перемены, поняла, что всё портит, и решила отступить. На какое-то время, не навсегда. В конце концов, Ваня на самом деле окончит институт, и перед ним откроются новые дороги, и он должен будет сделать выбор. Все взрослые люди выбор делают в какой-то момент. И Лана решила подождать.

Пашка, Павел Вересов, не появился в их жизни ниоткуда, он всегда был. Так же, как они когда-то, бегал по этой улице, рвал яблоки в чужих садах, гонял на велосипеде, и считался, как и его родители, коренным жителем Восточной. Правда, они не жили здесь постоянно. Когда-то на их улице жила его бабушка, Пашка проводил у неё в доме каникулы и выходные, к тому же, ехать издалека не приходилось, лишь из центра города, где проживал с родителями. Его отец ещё в девяностых занялся бизнесом, и до нулевых упрямо держал марку, планку, знамя и всё, что мог держать. Миллионов, по крайней мере, в долларах не заработал, но по меркам города человеком слыл солидным и обеспеченным. Пашка появлялся то в дорогущих джинсах, то с мобильным телефоном, Лана помнила, что первый мобильный телефон увидела именно у него в руках. А на восемнадцатилетие получил от родителей в подарок автомобиль. И столь грандиозный подарок для Паши никого из знакомых не удивил. Если бы машина появилась у Вани Сизыха, обсуждали бы несколько недель, а Вересовы это Вересовы. Торгаши, как их за глаза называли на улице. Шёпотом и за спиной, потому что в глаза принято было улыбаться. Да и не улыбнуться Пашке было трудно. Несмотря на свою явную избалованность, парнем он был весёлым, приятным, немного бесшабашным, правда, и не боялся совершать глупости. Не потому, что был уверен в своей безнаказанности, он просто не боялся. Даже в детстве он был заводилой, первым лез через забор или прыгал с тарзанки в озеро, всегда готов был нарушить правила и первым просил прощения при необходимости, беря вину на себя. И взрослея, его опыты над своей неуязвимостью лишь набирали обороты.

После смерти его бабушки, поговаривали, что Вересовы продадут дом. Зачем им старая хибара, когда у них в центре города шикарная квартира? Квартира на самом деле была шикарная, Лана побывала в ней однажды, когда Пашкины родители уехали отдыхать, а любимый сынок решил закатить в городе вечеринку. И в то время Лана осталась под впечатлением. Оказалось, что бывают квартиры в пять просторных комнат, с двумя ванными комнатами, уставленные дорогой мебелью и антиквариатом. А люстры по-настоящему хрустальные, отражающие столь многогранный и яркий свет, что хочется зажмуриться, чтобы его не видеть. Пашка кормил гостей икрой и чипсами, поил дорогущим виски вперемешку с пивом, и смеялся, когда Лана просила его застелить полированные столы клеёнкой. Всё это не имело для него значения, Пашка жил легко, взахлёб. После школы он жил в Америке, уступив родителям и отправившись туда учиться, через год вернулся, не удержав в буйной головушке никаких знаний, зато заимев кучу вредных, по мнению его родителей, интересов, вроде гонок и паркура. Он не уставал рисковать собой, и от этого ловил настоящий кайф. И не понимал, не чувствовал, когда перегибает и рискует чрезмерно. Пашка просто не знал такого слова, он жил, как дышал, без остановки.

Когда он вновь появился на их улице, в новом, отстроенном родителями доме, загорелый после отдыха на каком-то курорте, о котором Лана в то время и помыслить не могла, по их улице словно пронёсся ветер перемен. Пашка ворвался в привычную, тихую жизнь их улицы на ярком автомобиле, он улыбался и был переполнен энергией. Лана с Ваней незадолго до этого отметили годовщину свадьбы, и этим фактом Вересова потрясли.

– Серьёзно? Женаты? – переспросил он, переводя взгляд с одного на другого. После чего поинтересовался у Ланы: – А ты уверена, что ты совершеннолетняя?

Лана рассмеялась и поспешила его разочаровать:

– Мне скоро двадцать.

– С ума сойти, – пробормотал Пашка, приглядываясь к ней украдкой. – Как время бежит. Всё мелкая, мелкая бегала… Вань, ты как рассмотрел-то?

– А ты бы поменьше по своим Америкам разъезжал, может тоже что-нибудь рассмотрел.

– Это точно. Никакого покоя в жизни. – Пашка снова окинул Лану изучающим взглядом, после чего усмехнулся. – Но ты молодец, не упустил момент. За пределами нашей деревни шансов бы у тебя не было. Оторвали бы лакомый кусочек раньше, чем бы ты рот открыть успел, Сизых.

Ваня тогда строго глянул на друга и посоветовал:

– Думай, прежде чем сказать.

Совету Пашка внял, но руками развёл, посетовал:

– Я только правду.

Как это ни странно, но, несмотря на всю разницу в характерах и привычках, во взглядах на жизнь и в том, что она им давала, Ваня с Пашкой серьёзно дружили. С детства, с юности, у них было море общих воспоминаний, которые обоих приводили в восторг. Лана была младше на несколько лет, и с более старшими мальчишками дружбу не водила, хотя и знала всё и про каждого, такая уж была у девчонок участь. Но в большинстве детских приключений, о которых муж и его друг любили вспоминать, не участвовала. Поэтому зачастую слушала с интересом. К тому же, считала, что Паша благотворно влияет на Ваню. Вересов встряхнул их привычную, спокойную жизнь, ему не сиделось на месте, он без конца строил планы, и Лана в какой-то момент заметила, что Ваня ему начинает поддакивать. Это радовало. Ей тоже хотелось перемен, эмоций, фейерверка, чего-то необычного и незнакомого. А у неё был дом, муж и автобус номер тридцать, на котором она ездила в институт и обратно. Она завидовала Пашке, завидовала его жажде жизни и его бесстрашию. В свои двадцать три года он гонял по улице на скейте, мог упасть, подняться и продолжить с того же места. Он умел заряжать людей позитивом. А уж если хотел внимания, то от него невозможно было отделаться. Паша становился невыносимо милым, смешным, делал всё для того, чтобы его не воспринимали всерьёз, а в это время ужом проскальзывал в твою жизнь, и вскоре человек переставал понимать: а как это, без него?

С Ланой именно это и случилось. Да и появился Вересов не вовремя. Как раз в тот момент, когда она обдумывала их с Ваней брак, когда приходила раз за разом к неутешительным выводам, в то время, когда они начали ругаться с особым пылом, а бывало, даже дрались. То есть, дралась она, а Ваня фыркал и отмахивался. Не от неё, нет, а от её доводов и желаний. Это было куда обиднее. Он выслушивал, потом уходил, не собираясь вникать в глупые придирки скучающей женщины, а Лана оставалась наедине со своей неудовлетворённостью, понимая, что время идёт, а ничего не меняется.

К Пашке Вересову она не испытывала никаких чувств, кроме зависти. Скрытой и не совсем чистой. Но завидовала она не его жизни и материальной обеспеченности, Лана завидовала его внутренней свободе и смелости. Понимала, что никогда такой не будет. Чтобы махнуть рукой и в одночасье уехать, куда глаза глядят. Искать другое счастье. Лана от своего счастья была зависима и очень боялась его потерять. И другая любовь ей была не нужна. Да и не было в их отношениях с Вересовым любви, и с его стороны в том числе. Он её захотел. Как-то вдруг загорелся, захотел, как всегда с ним и бывало, и отдался бы своей страсти с головой, если бы не одно существенное «но» – его дружба с Ваней. Именно из-за неё Лана далеко не сразу поняла, что что-то изменилось, что-то происходит, и что друг мужа смотрит на неё совсем не по-дружески. Пашка ел её глазами, разве что не облизывался, и, признаться, он первый объяснил Лане, что она красивая. Ей и раньше об этом говорили, и Ваня говорил, но Ваня это Ваня, мужу положено говорить такое. Сама себя Лана красивой не считала, симпатичной, милой, у неё была красивая улыбка, но красота, о которой со временем начал говорить Пашка – это нечто другое. Она, в свои девятнадцать, одетая в простенькие джинсы и футболку с ушастым зайцем из «Плейбоя», которого раньше изображали на каждом шагу, даже на кроссовках, не понимала, о чём он говорит. К тому же, Пашка не держал её за руку, не заглядывал в глаза, она попросту не позволила бы этого, он говорил про её красоту с присущей ему горячностью и азартом. И советы давал.

– Ты должна это почувствовать, ты должна это впитать в себя. Ланка, ты с ума сойдёшь, когда поймёшь до конца.

Она хохотала над ним.

– Обязательно сойду!

– Дурочка, – фыркал Пашка. Качал головой. – Какая же ты ещё дурочка.

– Хочешь сказать, что я похожа на модель?

– Да причём здесь модели? – пренебрежительно проговорил он. – Я тебе о красоте говорю, а не о бизнесе. Для таких, как ты, моду создают, а не демонстрируют. У тебя хоть платье есть?

– Свадебное.

– Кошмар. Тебя надо в «Шанель» одеть.

– Паша, откуда такие познания?

– У меня врождённое чувство стиля. Не заметно?

Лана глянула на его джинсы с многочисленными прорехами, и с готовностью кивнула.

На «Шанель» Пашке было плевать. Он её хотел. В шикарном платье. Сейчас, спустя годы, когда в шкафу висело пяток платьев от «Шанель», а в арсенале памяти десятки красноречивых мужских взглядов, Лана это понимала. Слава был таким же. Он видел её в наряде за тысячи долларов, и у него, как у дикого зверя, волосы на загривке поднимались. Такие мужчины не редкость, они любят не просто глазами, они смотрят на мир сквозь грань бриллианта чистой воды. По крайней мере, думают, что это так.

Ваня был другим. Он не думал о её нарядах, об их стоимости, и Лана всегда считала, что за это его и любит. За то, что он видит только её. Но это совсем не значило, что её саму не интересовали красивые платья и магазины. В силу молодости, в силу женских пристрастий, но муж лишь закатывал глаза и посмеивался, и обсуждать с ним «женские причуды» никак не получалось. А подруг у Ланы особо никогда не было, по крайней мере, такой подруги, которой можно позвонить днём или ночью, и болтать по телефону по часу, обсуждая всякие глупости. В том возрасте, когда надлежало заводить крепкие дружеские отношения, Лана была увлечена и поглощена влюблённостью, острой и всеобъемлющей, затем готовилась к свадьбе и налаживала семейную жизнь. Подружки, которые и были, отошли на второй план. Кто уехал учиться, кто тоже замуж выскочил, и дружба сама собой сошла на нет. В институте было много девчонок её возраста, с ними было приятно болтать, иногда сходить в кафе, поговорить, в том числе и о нарядах, но после этого Лана торопилась вернуться домой, потому что Ваня не любил, если она возвращалась из города позже него. Его нелюбовь нужно было понимать, как проявление заботы. Свекровь порой заводила разговоры о том, что Лане не мешает завести хорошую подругу, «молодость – пора друзей», но как-то не получалось. Наверное, поэтому внимание приятеля мужа воспринялось, как проявление этой самой дружбы. Лана долго отмахивалась от Пашкиных долгих взглядов. И именно поэтому так долго и сильно винила себя после. Ей было приятно это внимание, ей было интересно и уж точно никогда не было с ним скучно. Паша умел обращаться с девушками, он её смешил, он за ней ухаживал, вроде бы и в шутку, но достаточно настойчиво. Он мог подарить цветок и опять же свести всё к шутке, а вот Ваня в какой-то момент почувствовал неладное, и стал присматриваться. К ним обоим.

– Скучно замужем стало? – спросил он как-то.

Лана в ту же секунду почувствовала тревогу. Тон был незнакомый, с издёвкой и намёком.

– Не говори ерунды, – сказала она в ответ, и широко улыбнулась любимому мужу. Ваня в тот раз ухмыльнулся, задержал на ней взгляд, но больше ничего говорить не стал. Но Лану его отступление совсем не успокоило. Ваня замолчал, но было понятно, что насторожился не на шутку. И всё это было непривычно, всё вновь, до этого Ваня никогда её не ревновал, да и повода не было. И Лане в голову не приходило, что такая ситуация в их совместной жизни вообще может сложиться. К кому он мог её приревновать? Он был первым и единственным, и в свои восемнадцать-девятнадцать лет Лана была уверена, что этот факт никогда не изменится. Все вокруг только и говорили о том, что они чудесная, красивая пара. Лана так привыкла к этому, что никого кроме мужа не видела.

Она и Пашку не видела. И никогда не была в него влюблена, кто бы что ни говорил. Попросту не принимала его всерьёз. И не понимала, почему Ваня злится. Как можно было поверить, решить, что она увлеклась Вересовым, этим балагуром? Пашка чудил, говорил ей комплименты, дарил цветы, подвозил до города на своей модной машине, шикарно распахивая перед Ланой дверь автомобиля.

– Паша, перестань это делать, – попросила она его, в конце концов.

Вересов сделал удивлённые глаза. Притворялся, кстати, он плохо, слишком любил получать всё, чего хочет, и это желание перекрывало и здравомыслие, и попытку остаться равнодушным к объекту своей страсти. Даже когда это сулило серьёзными неприятностями. Вот об этих неприятностях Лана и хотела с ним поговорить.

– Ты понимаешь, что Ване это не нравится?

– Что не нравится? – глупо и явно переигрывая, переспросил Пашка.

– Твоё поведение.

– Моё поведение, – повторил он за ней слова, наполненные благоразумием. Привычно фыркнул, усмехнулся, а на Лану смотрел пристально и без тени веселья. А она вдруг некстати осознала, что они снова наедине, в его машине, и ей вообще не стоило соглашаться, чтобы Пашка вёз её в город.

– Ты хочешь друга потерять?

– Не хочу, – ответил он неожиданно серьёзно. – Но, знаешь, бывают ситуации, когда каждый за себя.

Лана лишь головой покачала, именно в этот момент осознавая всю серьёзность ситуации. Никогда она не слышала, чтобы Паша был настолько серьёзен. И когда это случилось, интересно? Прошло два месяца с тех пор, как Вересов появился на их улице. Две летних, весёлых месяца, когда он балагурил и веселил всех вокруг, и её в том числе. И Лана настолько привыкла к его шуткам, что совершенно просмотрела перемены в его настроении. А самое главное, в намерениях. А ведь если начать анализировать, то можно заметить, что Вересов увлёкся. И, по-моему, даже не ею, а самой ситуацией. Острой, интересной, он самолично обустраивал их любовный треугольник. А когда Лана пыталась его остановить, остудить его пыл, он привычно начинал улыбаться и шутить, и она успокаивалась. А зря. Если вспомнить, то Ваня с Пашкой уже некоторое время, как перестали общаться. Один на один. Их встречи случались вынужденно, в её присутствии, и неудивительно, что муж начал злиться и возмущаться. И это следовало прекратить.

Но сделать это оказалось не так просто. И дело было уже не в Пашке. Ваня был переполнен подозрениями, они стали переливаться через край, однажды они с Вересовым чуть не подрались на улице. Столкнулись, как два барана на мосту, словно на широкой улице им места мало было, и многолетняя дружба и ещё недавняя радушная встреча были позабыты.

– Да что вы делите? – ругался тогда Владимир Иванович, а сам машинально кинул взгляд на невестку. Лана в тот момент замерла от ужаса, присматривалась к мужу и свёкру, и чувствовала себя виноватой. Без вины, но виноватой.

– Я ничего не делала, – говорила она тогда Ване. Он слушал её с каменным лицом и, кажется, не верил. От его недоверчивого взгляда хотелось затопать ногами и впасть в истерику. – Я не делала ничего! – выкрикнула она, в конце концов.

Ваня молчал, и это злило. Лана смотрела на него, и понимала, что кроме её глупого оправдания, сказать ей нечего. А это лишь больше заводило их в тупик.

– Хочешь, хочешь, я больше не буду с ним общаться?

– К чему такие жертвы? Вы же друзья. – Ваня язвил. – Вся улица говорит о том, какие вы друзья.

– Не вини меня в этом! Люди всегда о чём-то говорят!

– Конечно! А что не поговорить, когда ты на улице без него не появляешься?

– А с кем мне ещё появляться? – выкрикнула она. – Тебя нет целыми днями, ты на лесопилке пропадаешь. Вместо того, чтобы к защите диплома готовиться, как другие, чтобы искать работу, ты пилишь брёвна!

– А тебя такой муж не устраивает? Ты опомнилась?

– Я как лучше хочу!..

– Для себя ты как лучше хочешь! – заорал он неожиданно. – Варианты подбираешь?

– Что ты говоришь? – Лана помолчала, потом спросила: – Ты, правда, считаешь, что я изменилась?

– Да.

– И что же во мне изменилось?

– Ты думаешь о том, о чём тебе думать не нужно.

Она в сердцах всплеснула руками.

– И о чём же? О том, что будет дальше? О том, как мы будем жить дальше? Это ты считаешь неприятными переменами? Извини, Вань, но меня это волнует. Я не могу просто сидеть взаперти в этой комнате, ждать тебя и быть от этого счастливой.

– Раньше могла. А потом кое-кто объяснил тебе, что это неправильно. Так?

Она покачала головой, понимая, что он всё равно не поверит.

– А может я просто взрослеть начала?

– То есть, когда ты выходила замуж, ты была молодой и глупой. – Сизых откровенно скривился.

– Это не совсем так, – осторожно проговорила Лана, опасаясь ещё больше разозлить мужа. Но всё равно совершила ошибку, когда попыталась ему объяснить. – Я тебя любила, я хотела замуж, хотела быть с тобой… – У неё было ещё много слов, чтобы сказать ему, но муж ухватился за одно-единственное.

– Любила? То есть, больше не любишь?

Лана даже зажмурилась. Когда Ваня злился, он становился жутко упрямым, и слышал только то, что хотел.

– Я не это сказала.

– А что ты сказала?!

– Не это!

Разговор зашёл в тупик. Сизых сверлил её злым, нетерпимым взглядом, и ему больше не были интересны её доводы и причины. Его выводила из себя даже мысль о том, что в ней что-то изменилось. В её мыслях, поступках, ожиданиях.

– Ваня. – Лана постаралась добавить в свой голос проникновенных ноток, сдвинулась на постели поближе к мужу, попыталась заглянуть ему в глаза. – Я тебе клянусь, я ничего не делала. То, что у Пашки на уме, это лишь его фантазии. Или не знаю что это…

Он вдруг схватил её за подбородок, уставился в глаза.

– Ты права, дело не в нём. Дело в том, что ты его слушаешь. И в твоей голове, – он коснулся пальцем её лба, – всё меняется. И места мне в твоих мыслях остаётся всё меньше.

– Я просто хочу жить, – проговорила она негромко. – Что в этом плохого?

– Ты хочешь жить так, как я не могу себе позволить. В этом всё дело, любимая. – Он отпустил её. – Ты думаешь, что я ничего не замечаю? – Ваня дотянулся и спихнул с тумбочки на пол стопку глянцевых журналов. Про моду, светскую жизнь и путешествия. Лана собирала их, можно сказать, что изучала, но не думала, что муж обращает на это внимание. Ваня к подобным мелочам всегда был невнимателен. Но, как оказалось, его невнимательность была обманчива. – А теперь появился Пашка, весь такой прилизанный и модный, словно из одного из этих журналов выпрыгнул. И ты дыхание затаила.

– Я не влюблена в него!

– А я и не говорю, что влюблена. Ты влюбилась в то, что он собой представляет. И хочешь, чтобы я стал таким? – Он резко отступил от кровати, Лана не удержалась и повалилась назад.

– Я хочу, чтобы ты чего-то хотел, – снова воскликнула она, хотя и понимала, что не сможет донести до мужа свои благие намерения и в этот раз. – Что в этом плохого?

– А тебе не приходило в голову, что я хочу другого?

– Мне приходило в голову, что ты не хочешь ничего, – в конце концов, вышла из себя и Лана.

Дверь в их комнату рывком открылась, и заглянул Владимир Иванович. Наградил обоих недовольным взглядом.

– Может, вы уже прекратите препираться? Мы с матерью слушать устали.

Лана отвернулась, а Иван кивнул отцу.

– Мы прекратим, пап. Уже прекратили.

– Вот это я тоже имею в виду, – тихо проговорила Лана, когда свёкор закрыл дверь, оставив их снова наедине.

Ваня ничего не ответил, вместо этого взял со стула недавно снятый свитер и пошёл из комнаты.

– Ты куда? – перепугалась она.

– Прогуляться. Иначе это никогда не закончится. Ложись спать.

Он вышел, а Лана повалилась на постель, уставилась в потолок. В комнате стало тихо, а за тонкой стеной глухо бормотал телевизор. Конечно, родители мужа всё слышали, и, скорее всего, каждое слово. Было безумно стыдно. А ещё тоскливо от осознания того, что это может никогда не поменяться. Большинство её знакомых так и живут, всю жизнь. С родителями, в маленьких комнатах с тонкими стенами, да ещё с детьми, они просто живут, год за годом, и ничего не меняется. Любовь и страсть, если они и были в начале, сменяются ровными отношениями, привычкой, кучей обязанностей и долгов, и посреди всего этого нужно как-то стать счастливым человеком. А Лану сама перспектива вгоняла в тоску. Но это ведь совсем не значит, что она не любит мужа или жалеет о том, что вышла за него замуж. Нисколько. И Пашка ей не нужен. Но ей на самом деле интересно с ним общаться, слушать его истории, понимать, что он горит изнутри. Хочет того, и этого, путешествовать, удивляться, развиваться, хочет достатка, и в этом нет ничего плохого. Если не добиваться этого плохими способами. А Ваня будто не видит ничего за стенами родительского дома, весь мир сжался для него до мизерных размеров, и то, что его это не пугает, жутко пугает его жену. И остаётся лишь презирать себя за этот страх и опасения. Как это вяжется с её любовью к мужу?

В ту ночь Ваня домой так и не вернулся. Лана не находила себе места, а утром не могла смотреть его обеспокоенным родителям в глаза. Была уверена, что те считают её виновницей скандалов в их доме. А, возможно, и слухам про неё и Вересова поверили.

– Лана, Ваня так и не звонил?

– Нет, мам. Я тоже беспокоюсь, но он отключил мобильный.

– Вот негодник. Кто так поступает? Не вернуться домой и отключить телефон…

Лана нервно тёрла чашку полотенцем и молчала. А когда зазвонил домашний телефон, от испуга вздрогнула. Оглянулась на свекровь, и поняла, что та тоже посчитала этот звонок тревожным. И обе не сдвинулись с места. Владимир Иванович, сидевший в это время у окна и допивающий свой утренний кофе, сплюнул с досады, оценив напряжение, повисшее в кухне, и пошёл к телефону сам. А вернувшись спустя пару минут, скрипучим голосом объявил:

– Нашлась ваша пропажа. В КПЗ сидит.

Свекровь ахнула, а Лана замерла в плохом предчувствии.

– За что?

Владимир Иванович отвёл взгляд в сторону от лица невестки, Лана посчитала, что намеренно.

– Пашку избил. Тот, кажется, в больнице.

Вересов на самом деле был в больнице. Не в какой-нибудь, а в областной. Лана поехала туда, решив отвести удовольствие вызволять сына из изолятора временного содержания свёкру. Ей быстро объяснили, что молодой девушке там не место, да и слушать её никто не станет, женские слёзы вряд ли смягчат сердца сотрудников правопорядка, и Лана решила выяснить, что произошло у второй стороны конфликта. Хотя, пока она добиралась до областной клинической больницы, про себя награждала Пашку совсем другими эпитетами, не столь официальными. Поверить в то, что её муж избил друга, хоть и злился на него, до состояния, при котором его необходимо госпитализировать, было трудно. Несмотря на буйный нрав Сизыха и его пудовые кулаки. И Лана совсем не удивилась, когда в палате жертвы обнаружила его родителей, и они её появлению совсем не обрадовались. Видимо, Пашка уже успел кое-что поведать о своих любовных терзаниях и несчастьях.

– Твой муж – убийца! – оповестили её, не успела Лана переступить порог палаты. Пашкина мать глянула на неё гневно и обличающе, а Лана смотрела не на неё, она смотрела на Пашку. Тот лежал на больничной койке в отдельной палате, на лице синяк во всю скулу и заплывший глаз, а левая рука в гипсе и притянута к груди. Его без сомнения избили, но судя по его лихой улыбке, умирающим он себя не чувствовал. Напротив, все признаки проявленного героизма налицо и на лице, так сказать. И уж обвинять кого-то в его убийстве явно преждевременно.

К тому же, Лана почти не знала Вересовых-старших, они с соседями особой дружбы никогда не водили, а если и появлялись на их улице, то проводили время за забором своего нового дома. И поэтому Лана удивилась, что Пашкина мать с одного взгляда догадалась, кто она и зачем пожаловала. Видимо, Паша не жалел слов и эпитетов, рассказывая про неё родным.

– Я пришла узнать, что случилось, – сказала она, всё же рискнув войти в палату под обвиняющие взгляды.

– Что случилось? – снова взвился женский голос. Вересова указала на побитого сына. – Он его едва не убил! И кто в этом виноват?

– Мама, – мягко проговорил Пашка, а сам Лане подмигнул. Она его веселья никак не понимала. – Всё нормально. Мужики иногда дерутся. Это благородное дело – подраться из-за прекрасной дамы.

Его мать с великим сомнением присмотрелась к Лане, давая понять все присутствующим, что прекрасного ничего не видит.

– Как ты себя чувствуешь?

Пашка откинул буйную головушку, которая, по всей видимости, всё же болела, на подушку. Скорчил болезненную гримасу. И начал перечислять:

– Он выбил мне два зуба, подбил глаз и сломал руку.

– А ещё у него ушиб рёбер! – снова взвилась Вересова. – Мальчик еле дышит!

– На мне всё заживёт, как на собаке, – сделал попытку отмахнуться Пашка, но понимания у матери не нашёл. Та колко взглянула, а Лане заявила:

– Я это так не оставлю.

– Вы что, пили? – спросила Лана, когда сумела на пару минут, после долгих Пашкиных уговоров родителей, остаться с ним наедине.

– Я предлагал, – не стал тот спорить. – Но Ванёк явно хотел по-другому выпустить пар.

Лана стояла перед больничной кроватью и ощупывала пострадавшего взгляда.

– Паша, он в тюрьме.

– Не в тюрьме, в отделении милиции.

– Это ты его туда сдал?

– Он напал на меня на улице, у меня десяток свидетелей.

– Он на тебя напал? – выдохнула Лана в негодовании. – Ты думаешь, что я в это поверю?

– А глядя на меня, не веришь? И тебе меня совсем не жалко?

– Что ты ему сказал, Паша?

Вересов вдруг угрюмо насупился и упрямо выдвинул острый подбородок.

– То, зачем он меня искал. Он же меня искал, не я его.

– Знаешь, если бы я видела на тебе живое место, я бы тебе тоже сейчас двинула!

Пашка посмотрел ей в лицо и широко улыбнулся.

– И я бы за тебя заступился перед мамой. – Он попытался взять её за руку. – Лана, всё к лучшему.

Она руку поторопилась освободить.

– С ума сошёл? – Направилась к двери, но напоследок решила его предупредить. – Я не дам тебе посадить моего мужа. И перестань уже притворяться, тебе не настолько плохо, чтобы лежать здесь!

Её последние слова были услышаны его родителями, и отделение Лана покидала под их разгневанные взгляды.

В этот же день Ваня вернулся домой. Злой, всклокоченный, с синяком под глазом и с подпиской о невыезде. Лана не совсем понимала, что это означает и куда её муж, по мнению милиции, должен собраться выезжать, но то, что отпустили, немного успокоило.

– Он всё это делает специально, – говорила она вечером родителям мужа, рассказывая о своём визите в больницу. – Да, у него сломана рука и выбито два зуба. Но за это ведь не сажают! Они что, одни в городе подрались? Это происходит везде и постоянно, зачем доводить до милиции.

Тамара Константиновна выглядела не на шутку обеспокоенной.

– Знаю я Вересовых, они так просто не успокоятся.

– А Пашка весь в мамашу свою скандальную, – недобро хмыкнул Владимир Иванович. – Как выясняется.

Лана про себя подумала, что скандальности в друге мужа, по всей видимости, бывшем, никогда не замечала, но то, что у Пашки что-то на уме, это ясно.

И только её муж был спокоен, как танк. С тех пор, как вернулся домой, не выходил из комнаты, лежал на кровати и смотрел телевизор. Или делал вид, что смотрит, на лице абсолютно равнодушное выражение. Настолько, что Лана разозлилась. И как только закрыла за собой дверь, грозным шёпотом поинтересовалась:

– О чём ты думал?! Неужели так необходимо было его искать, а уж тем более бить?

– Я прав, – выдал Сизых и снова уставился в экран телевизора.

– Ты прав? – поразилась Лана. – И это ты скажешь судье?

– Если понадобится. Жаль руки ему не оторвал.

– Судя по его перелому, ты пытался!

Ваня перевёл на неё тяжёлый взгляд.

– Мне не нужно, чтобы ты ахала, как мать, и суетилась. Я знал, что делаю.

– То есть, ты поехал, чтобы его избить? Ваня, тебе дадут пожизненное с таким подходом. Ты знаешь, как злы его родители?

– Как вижу, ты уже знаешь.

– Ты идиот!

– Вот и выяснили.

Но до конца не верилось, что история с дракой и арестом наберёт обороты, по крайней мере, Лана была уверена, что пройдёт несколько дней, все успокоятся, Пашку выпишут из больницы, и они с Ваней сумеют договориться. Но, наверное, она не знала Вересова с этой стороны, как и говорил свёкор, злопамятным и скандальным. Он вернулся на их улицу, и совершенно не собирался отсиживаться в доме, демонстрируя всем окружающим, что ему скрывать и прятаться не от кого. А Лане стало страшно появиться на улице. Как только она выходила из дома, за её спиной возникал муж, и цепким взглядом следил, в какую сторону она направилась. Он ей больше не верил, и это ощущалось в его поведении, взглядах, словах. И оставалось только догадываться, что Пашка наговорил ему в пылу ссоры. И дома, вместе с ним и его родителями, тоже стало невыносимо. История с дракой и последствиями набирала обороты, и в какой-то момент Лана поняла, что это единственная тема, на которую они с Ваней общаются, и практически каждый раз ссорятся. А выходя из своей комнаты, оказываются рядом с его родителями, которым тоже не даёт покоя развитие ситуации. Ваню уже дважды вызывали на допрос, откуда он возвращался с каменным лицом и молчал, отказываясь отвечать на вопросы. А Лане хотелось закричать и затопать ногами.

– Чего ты хочешь? – спросила она Вересова, одним далеко не прекрасным утром, подкараулив его у ворот его дома. Пашка не ожидал её появления, по всей видимости, собрался в город, а услышав её голос, резко обернулся. И тут же улыбнулся.

– Привет.

На его лице ещё виднелись следы избиения, но не чёткие, а на руке вместо гипса лангетка. По всему видно, что от травм он успешно излечивался.

На приветствие Лана не ответила, стояла в тени куста сирени и смотрела на человека, которого ещё недавно считала другом. Он понял, что она не подойдёт и приблизился сам.

– Давно не виделись, – сказал он.

– У меня не было желания тебя видеть.

– Ты безжалостная, – сказал Пашка без всякого осуждения.

– Паша, я хочу, чтобы это всё прекратилось.

– Не я это начал.

– Тогда будь умнее, и закончи. Ты же знаешь его, у него взрывной характер. Когда злится, себя не помнит. Но злится он редко, и чтобы довести его до такого состояния, нужно очень постараться.

– Хочешь сказать, что я постарался?

– А разве нет? Но я не понимаю, чего ты хочешь добиться. Ты на самом деле хочешь его посадить? Своего друга. Ты же сам говорил, что он твой друг.

– Лана, всё меняется в жизни, – легко ответил Вересов. Лана подозрительно прищурилась, вглядываясь в его спокойное лицо.

– Вот так легко? Просто поменялось и стало неважно? А где же привязанность, тёплые воспоминания, отношения…

– Лана.

Она поспешно отступила, когда ей показалось, что Пашка собирается сделать шаг к ней.

– Ты просто мстишь ему. Злишься и мстишь. Я думала, что ты другой. А ты добиваешься своего подлыми способами.

– Я ещё ничего не добился. Разве не так?

– Паша, забери заявление.

Он её разглядывал. Потом спросил:

– Ты представляешь себя рядом с ним через десять лет?

Как это ни странно, но Пашка, при всей своей самовлюблённости, что-то такое в ней видел, те сомнения, которых Лана сама в себе боялась. Ваня смотрел и любил, он хотел её любить, любую, и, наверное, не слишком стремился докопаться до сути, понять, что же у неё в душе, он готов был принять её любую. А Лана, стесняясь своих мыслей, старалась мужа не огорчать, и не давать ему лишнего повода в себе усомниться, а вот Пашка с лёгкостью разгрёб всю шелуху и с азартом принялся копаться в самых тёмных закоулках её души. Именно поэтому он разговаривал с ней про другую жизнь, про перемены, искушал её, и, по всей видимости, верил, что она, в итоге, поддастся. Он порождал в ней сомнения, надеясь получить от этого свою выгоду. Он её хотел, но совсем не такой, какой она была рядом с Ваней, в его семье, в своём привычном кругу. В его воображении она была совсем другой, и он всеми силами пытался вытащить наружу её испорченность.

– Ты завянешь, постареешь. Не слишком, тебе будет всего тридцать, и, наверное, ты всё ещё будешь красива, но ты станешь одной из многих среднестатистических красавиц. И больше ничего в этой жизни не узнаешь. У тебя уже будет всё. Надоевший за десять лет муж, которого когда-то любила, наверное, пара-тройка детишек, которые испортят твою фигуру, и каждодневная, тошнотворная обыденность. Эта улица, их дом, яблоки в саду. И год за годом одно и то же. Ванёк будет ходить на лесопилку и дважды в месяц приносить тебе зарплату. А ты будешь думать, как на его зарплату выжить. И никогда не узнаешь другой жизни.

– Если я и хочу другой жизни, то с ним, а не с тобой.

Вересов сделал прерывистый вздох, видимо, ответ ему не понравился, но он лишь кивнул, соглашаясь.

– Возможно. Но он никогда не изменится. А ты будешь ждать, мечтать и стареть.

Лана пихнула его в грудь, не смогла сдержаться. Сделала это в сердцах, на эмоциях, и совсем не ожидала, что Пашка со свистом втянет в себя воздух и согнётся пополам. Совсем забыла про его рёбра. А он скривился от боли, даже присел, но всё равно рассмеялся. Как ей показалось, злорадно.

– Ты сволочь, Паша.

– Может быть. – Он с трудом выпрямился, держался за грудь. Но на Лану смотрел победителем. – Но ты ведь знаешь, что я прав. И тебе всё равно придётся сделать выбор однажды. И твоя детская любовь не покажется такой уж важной, поверь мне. Детство проходит, и любовь проходит, а жизнь у нас, детка, одна. И прожить её нужно, чтобы не было грустно… В общем, ты поняла. И знаешь, что я прав, оттого так злишься на меня.

Она аккуратно обошла его, собираясь уйти. Но напоследок решила ещё раз образумить.

– Забери заявление. Даже если его осудят, это ничего не изменит. Ни для тебя, ни для меня.

Вересов неожиданно задумчиво хмыкнул.

– Может, ты и права.

Как известно, дорога в ад вымощена именно благими намерениями. Лана поняла, какую ошибку совершила уже на следующий день. Пашка забрал заявление, заявил о примирении сторон, и можно было бы вздохнуть свободно, как и сделали Ванины родители, но только не он сам.

– Ты с ним встречалась, – сказал он жене. – Ты клялась мне, что будешь держаться подальше, но соврала.

– Я пыталась с ним поговорить. Объяснить, насколько всё глупо. Вы же друзья…

– Перестань говорить мне о дружбе! Мы с ним не друзья. Он мне не друг, он не хочет им быть. Потому что он хочет мою жену.

– Это его проблемы. Не мои, и не твои.

– Ты серьёзно хочешь, чтобы я в это поверил?

– Ты о чём?

– О том, что Пашка Вересов никогда ничего не сделает просто так.

Лана нервно сглотнула.

– На что ты намекаешь?

Сизых разглядывал жену со злым прищуром, после чего развёл руками.

– Я не намекаю, я спрашиваю.

– Ты с ума сошёл?

– То есть, ты пол лета шушукалась с ним по всем углам, разъезжала в его машине, а он у нас добренький и всепрощающий?

Лана швырнула в него подушку.

– Не смей мне этого говорить! Я же не спрашиваю тебя, по каким углам и с кем ты треплешься последние недели, что появляешься за полночь и пьяный! Почему я должна входить в твоё положение, понимать, что ты переживаешь и зол, закрывать на всё глаза, а ты будешь меня в измене обвинять?

– Почему он забрал заявление?!

– Потому что я его попросила! – закричала она в ответ. – Да, да, я попросила! Я сходила и попросила! Потому что я не хочу, чтобы тебя, дурака, посадили!

– Конечно, муж со статьёй в личном деле тебе не нужен! У тебя же планы! На свою жизнь, на мою… На чью ещё? Что ты там напланировала, расскажешь? Или я уже не фигурирую в твоих планах?

Она отвернулась от него и решительно покачала головой.

– Я не буду это слушать.

– Будешь! Если я говорю…

Лана топнула на него ногой, потому что не знала, что ещё сделать. Не с кулаками же бросаться? Или уже можно?

Ваня неожиданно схватил её за руку повыше локтя и попытался встряхнуть. Лана привстала на цыпочки, чтобы не было так больно, попыталась его оттолкнуть от себя.

– Не трогай меня!

– Я просто хочу знать правду, – потребовал он глухим, страшным голосом. – Просто скажи.

– Что сказать? Ты же всё равно не поверишь. Ты уже всё решил, поэтому смотришь на меня бешеными глазами! Отпусти меня, мне больно!

Дверь в их комнату открылась, и заглянул Владимир Иванович. Отрывисто, понимая, что ничего хорошего не услышит, спросил:

– Что у вас происходит?

Иван ослабил хватку, и Лана смогла его от себя оттолкнуть. А свёкру сказала:

– Ваш сын сошёл с ума. – На мужа кинула пылающий взгляд. – Ещё раз тронешь меня, я сама на тебя заявление напишу, псих! – Она схватила кофту и кинулась к двери, протиснулась мимо свёкра. – Я буду ночевать у мамы.

– Я проверять не буду! – выкрикнул ей вслед муж.

Обидно было до слёз. Ту минуту, что шла до дома матери, слёзы лились рекой, Лана не успевала их вытирать. А на душе было противно и тяжело. Но далеко не так тяжело, как на следующее утро, когда Ваня позвонил в дверь, а Лана, открыв и собираясь начать разговор, смогла увидеть только его спину и две сумки со своими вещами.

– Господи, – ахнула мама у неё за спиной, а Лана с трудом втянула в себя воздух. Руки тряслись, и она вцепилась в дверную ручку со всей силы. Необходимо было за что-то держаться. Но собралась с силами и сказала матери:

– Это к лучшему.

Она совсем так не думала, совсем. Это казалось невероятной глупостью, невозможно было поверить, что её брак распадётся вот так. Год назад всё казалось несокрушимым, она так ждала свадьбу, она хотела замуж, за своего Ваню и ни за кого другого, и вот он бросил её вещи на крыльце дома матери и просто ушёл.

Невозможно было поверить. Что Пашке удастся всё так легко.

Но раз удалось, значит, что-то было не так? Значит, они с Ваней что-то упустили, о чём-то не договорились… не слишком сильно любили?

– Что, вот так и разведёшься с ним? – спрашивала мама с видимым недоверием. А Лана злилась. В последние дни она только и делала, что злилась, затем плакала, затем снова начинала злиться. Дорога перед её домом будто всю жизнь перечеркнула, и на другую сторону возврата уже не было. Прошла неделя, а муж не сделал попытки встретиться и поговорить. Но что лукавить, она тоже не пыталась его увидеть. Всё ещё помнила, как он уходил. Повернулся спиной и ушёл, без всяких объяснений.

– Мама, он вышнырнул мои вещи, меня, а ты хочешь, чтобы я бегала за ним и пыталась что-то объяснить? Мне объясняться не в чем. Я всё рассказала ему честно. Если он не поверил или додумал, это его проблемы. Я не буду оправдываться.

Любовь Аркадьевна печально покивала, после чего негромко проговорила:

– Вот и прошла любовь.

Лана внутренне съёжилась. Потому что любовь не прошла, верить в это не хотелось, но столько всего разом навалилось, и справиться они не сумели. Доверия не хватило, и, наверное, мудрости. В заявлении на развод она именно так и написала: отсутствие доверия. Не любви.

Не знала, чего ждал Ваня, возможно, что она испугается, захочет его вернуть, будет просить прощения и что-то обещать, но вместо этого Лана сама подала на развод. Проревела всю ночь, говорила себе, даже вслух, что это ошибка, но на развод подала. Если муж не поверил в её честность, то она в его поверила – он никогда не будет относиться к ней, как прежде. Для него она предательница. А прожить с ним жизнь, без конца доказывая своё отношение и любовь, у неё столько сил нет. И Лана отдавала себе в этом отчёт.

– Поедем со мной в Москву, – предложил ей Пашка. Он как всегда был спокоен и улыбчив. Будто не было последних недель, будто они, как и два месяца назад, просто болтали. Ни о чём, по-дружески. – Ну что тебе здесь делать? Будешь постоянно сталкиваться с Ванькой, будешь нервничать. А надо выкинуть всё из головы и начать сначала.

Лана взглянула на этого доброго самаритянина скептически.

– Можно подумать, что ты когда-то начинал сначала. Ты не знаешь, что это такое.

– Вот и узнаем. Снимем квартиру, оглядимся и придумаем, чем заняться. – Он протянул к ней руку, погладил по щеке. Лана не дёрнулась, не отступила, но почувствовала холод. И на щеке, от его прикосновения, и в душе. Пашка совершенно не ощущал своей вины, и появился на её пороге, как ни в чём не бывало. Лучший друг. С претензией на большее. Его совесть была абсолютно чиста, и это Лану поражало. Пашка словно не был настоящим, будто и, правда, сошёл со страницы глянцевого журнала. Он всегда улыбался, излучал оптимизм, и у него не было никакой нужды задумываться о совести, своих поступках или о чужих чувствах. У него всё было просто, как на белоснежной странице с разноцветными, для настроения, буквами.

– Я никуда не поеду. Я не нужна тебе, Паша. В твоей насыщенной, радостной жизни я тебе не нужна.

– Малыш, ты не знаешь, о чём ты говоришь. Ты просто не знаешь. В столице ты заговоришь по-другому. Оглядишься и поймёшь, чего ты всегда хотела.

Она отвела его руку.

– Я беременна.

Он замолчал, отступил на шаг. На Лану смотрел, после чего усмехнулся.

– Ты развелась три дня назад, а теперь говоришь, что беременна?

Она лишь пожала плечами.

– Ванька знает?

– Это не твоё дело.

Вересов не улыбался, было видно, что он пытается обдумать новость. Даже нахмурился, что было непривычно. Прошло полминуты, и он вдруг кивнул.

– Ну и ладно, не знает и не знает. Ты же не собираешься рожать ребёнка здесь? У него под носом? Лана, надо уезжать.

Она взглянула с любопытством.

– Ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж?

Он секунду медлил, затем кивнул.

– Да. Если ты хочешь замуж…

– Ты же сам говорил, что женщине нельзя без мужа.

– Говорил, – согласился Паша. И снова улыбнулся. – Ты запомнила.

– Запомнила. И также говорил, что роды испортят мою фигуру, что я быстро постарею и перестану быть красивой. Что я стану обычной, а это не твой уровень.

Он смешно закатил глаза.

– Лана, ну что ты!

– Кому-то из нас двоих ты врёшь, Паша. И я никуда с тобой не поеду.

– Я тебя люблю!

Даже такое признание, самое главное, из его уст, не прозвучало серьёзно. Пашка снова веселился. Поэтому Лана покачала головой и пошла в дом. А он всё стоял под окнами, улыбался, кричал, что докажет, а Лана в какой-то момент устала и задёрнула занавески. Отошла от окна. И для самой себя проговорила ему в ответ в тишине комнаты:

– А я тебя нет. Я тебя ненавижу.

Под утро её разбудил вой сирен. Лана в полусне поднялась с постели, выглянула за штору, и в небе, совсем рядом, увидела алое зарево. За дверью уже послышались шаги матери и отчима и их обеспокоенные голоса.

– Пожар? Толя, там пожар.

Отчим спустился вниз и оттуда крикнул:

– Точно, Вересовы горят.

Лана скомкала в руке штору. Стояла и смотрела на зарево. За дверью торопливые шаги, а она всё стояла, стояла, а потом в одно мгновение сорвалась с места. У дверей только замешкалась, пытаясь просунуть непослушные ноги в кроссовки.

– Лана, ты куда собралась? – накинулась на неё мать. – Тебе не нужно там быть, там может быть опасно!

Но она уже распахнула дверь и помчалась к дороге. Бесконечный вой сирен заглушал людские голоса. Кто-то кричал, кто-то ругался, кто-то просто причитал. Народ собрался неподалёку от распахнутых ворот Вересовых, Лана протискивалась мимо них, не понимая и злясь, отчего все так столпились, просто стеной встали. А у неё не слушались руки, пересохло в горле, от едкого дыма и запаха гари затошнило. Обогнув пожарную машину, она остановилась, потрясённая. Дома за воротами просто не было. Его не было! Обвалившаяся крыша, чёрные стены, из окон рвалось пламя. А вокруг суетились люди, но все их усилия казались такими жалкими на фоне бушующего огня.

– Где Паша? Вы его видели? Где Пашка? Паша!

Она принялась оглядываться, лихорадочным взглядом скользя по лицам переполошённых соседей, но кого искала, не видела.

– Паша!

Внезапно её схватили за плечи и поволокли в сторону, она упиралась, как могла, пока не услышала нетерпеливый голос мужа. Точнее, уже бывшего мужа. Дом трещал и разваливался, послышался ещё хлопок, крики и проклятия, а Ваня выкрикнул ей в лицо:

– Уйди отсюда! Тут опасно!

Он стоял перед ней в одной футболке и шортах, грязный, в саже, волосы всклокочены, и смотрел на неё каким-то странным взглядом. Потом тише сказал:

– Это я вызвал пожарных. Похоже, газ взорвался…

Ей неинтересно было про газ. Лана смотрела на мужа с ужасом, не понимая, отчего тот говорит таким проникновенным, осторожным тоном.

– Пашка где?

Иван на мгновение, но отвёл взгляд.

– Он был в доме, Лана. – Он замолчал, сделал судорожный вдох, после чего коротко качнул головой.

А она закричала.

8

Вой сирен в ту ночь вспоминался особенно остро почему-то. Не запах гари, не пламя, пожиравшее дом, а сирены. Они оглушили, и заставили потерять ощущение реальности. И до сих пор, слыша сирены на улице, а в Москве этот звук звучал часто, Лана внутренне замирала, и так и не смогла привыкнуть. Иногда он снился ей, и она просыпалась с сильно бьющимся сердцем. А ещё она не сможет забыть обвинения, посыпавшиеся на них с Ваней со всех сторон, словно это они, именно они были виноваты в Пашкиной смерти. Вересовы были убиты горем, они винили их и грозили всевозможными карами. И тогда, находясь под давлением случившегося, в ужасе и невозможности осознать случившееся, Лана была с ними согласна. И уже неважно было, сколько усилий приложил сам Паша к тому, как, в итоге, развивалась ситуация и чего именно он хотел добиться. Это было неважно. Он был мёртв, а они с Ваней живы. После похорон сына, Вересовы затеяли расследование, точнее, всеми возможными средствами давили на следствие, не веря, не желая верить, что Пашка сам виноват в своей смерти. Была ли это ужасная случайность, или он где-то просчитался и не смог в последний момент предотвратить трагедию, никто не узнает. Было установлено, что он не закрыл вентиль на газовом котле, а в его крови был обнаружен алкоголь, и дальше разбираться никто не стал. Следствие пришло к выводу о фатальной небрежности, и расследование на этом завершилось. Что совсем не помешало Вересовым продолжать обвинять друзей сына в его смерти. Что довели, накрутили, разбили мальчику сердце.

– Он любил тебя, – сказала Лане Пашкина мать, когда они случайно встретились на улице. И эти слова прозвучали, как прямое обвинение. Словно его любовь к ней, или её бессердечность, сыграли роковую роль. Будто Лана жила спокойно дальше и не чувствовала за собой никакой вины.

А она чувствовала. К тому же, Ваня был с ней согласен. После похорон друга он пропал на несколько дней, Лана так и не узнала, где он был, а когда появился вновь, желания общаться, просто поговорить, хотя бы и о случившемся, в нём не было. А при встрече, если они случайно сталкивались, смотрел, как на чужую. Вроде и с сочувствием, но отстранённо. И лишь однажды поинтересовался:

– Тебе нужна помощь?

Помощь? Какая помощь? Очень хотелось напомнить ему, что она была его женой, а не Вересова. И если у неё есть проблемы и переживания, то к нему, как к бывшему мужу, они имеют большее отношение, чем к смерти их общего друга. Всё-таки друга. Несмотря на то, сколько непростительных глупостей они все вместе наделали.

Лана так и не дошла до дома. Шла по идеально асфальтированной дороге, кутаясь в пиджак бывшего мужа, посматривая по сторонам, приглядываясь к такой родной, и такой незнакомой улице, а дойдя до поворота и увидя свой дом, остановилась. Стало холодно. Внутри. Захотелось развернуться и пойти обратно, снова сесть на лавочку напротив заросшего бурьяном пустыря и сидеть там. Всю ночь. Лишь бы не оставаться в пустом доме одной. И она даже повернула обратно, шла, прислушиваясь к стуку каблуков, потом заметила открытую калитку дома Сизыхов. Знала, что Ваня ещё не вернулся, пару секунд сомневалась, потом зашла. Остановилась, глядя на дом.

Он был новый. От прежнего, похожего на деревенский дом, ничего не осталось. Сейчас перед ней был добротный двухэтажный коттедж, с балконами и верандой по периметру первого этажа. Черепичная крыша, большие окна, а вокруг дома идеальный газон и приметные фонарики на невысоких столбиках. Над головой шумели сосны. А Лане вдруг стало грустно. Не осталось ничего из их прошлой жизни. Ничего, даже здесь. В голову закралась несуразная мысль: а где она была последние десять лет? На фоне воспоминаний юности её столичная, обустроенная жизнь отошла на второй план. Она была, она была важна, Лана столько лет старалась быть идеальной женой, чтобы муж ни в чём не мог её заподозрить, но вдруг всё закончилось. А она лишь старалась не повторять старых ошибок, никогда не давала Славе повода усомниться в ней. Жила по Пашкиным заветам, стараясь сделать хоть что-то в память о нём, и каждый шаг совершала обдуманно, боясь сомнений, съедающих её в первом браке, и не позволяя мужу в ней разочароваться. Ей всего тридцать, а она прожила две абсолютно разные жизни. Но даже себе не могла сознаться, какой себе нравится больше.

Но, надо признаться, что стоя на гравиевой дорожке рядом с идеально подстриженным газоном, она чувствует себя куда увереннее. По крайней мере, её сознание расценивает это, как порядок, и готово раскладывать все мысли и пожелания по полочкам. Лана даже глаза закрыла, наслаждаясь ощущением покоя. В своём доме, со всеми его проблемами, запахом краски, новых обоев и валяющимися всюду инструментами непонятного для неё назначения, она покоя не находила. Могла ночь напролёт сидеть у окна, но никакого решения, умиротворившего бы её, не находила. И на какое-то короткое мгновение, стоя с закрытыми глазами, ей захотелось оказаться дома, в Москве. Открыть глаза и понять, что она стоит в гостиной дома Игнатьевых, рядом со Славиным креслом, справа потрескивает камин, а она стоит с бокалом красного вина в руке, и в её жизни снова всё распланировано и спокойно. Это было бы самым лучшим, самым прекрасным, о чём теперь можно только мечтать. И хотелось этого не потому, что там Слава, и она по нему тоскует, а потому что там дом. За семь лет брака, она душой к тому дому приросла. Он давал ей силы, давал ей необходимое душевное равновесие, потому что дом был величественный, но живой, и, чувствуя себя его хозяйкой, Лана переполнялась силой и уверенностью в себе. Знала, что когда пришло время, она ни в чём не уступила свекрови. Она смогла, она научилась, она начала жить заново.

И где теперь эта жизнь?

Иван всерьёз удивился, когда увидел бывшую жену во дворе своего дома. Сначала он просто удивился, увидев её, потом понял, что она стоит с закрытыми глазами, глубоко дышит и на его появление никак не реагирует, и удивился ещё сильнее. Подошёл, окинул её, как мраморную скульптуру, изучающим взглядом, но Лана даже не шевелилась. И непонятно чем занималась. И поэтому он решил спросить прямо:

– Что ты делаешь?

Голос не повышал, побоялся её испугать, Лана казалась оторванной от этого мира, но она спокойно открыла глаза, правда, головы не повернула. Смотрела перед собой. То ли на газон, то ли на сосны, то ли чёрт знает во что вглядывалась. Это, если честно, несколько напрягало.

– У меня ремонт, – сказала она, словно это всё объясняло.

Сизых деловито кивнул.

– Знаю. Решила посмотреть, какие у нас обои в гостиной?

Лана сделала глубокий вдох, стараясь смирить зарождающееся от бестолковости бывшего мужа раздражение. Ещё полминуты назад его и в помине не было.

– Мне там неспокойно. Мне необходима хотя бы видимость порядка. Что-то правильное, ровное… Как этот газон.

Иван жену обошёл, встал прямо перед ней, и теперь разглядывал её, как нечто диковинное и непонятное.

– Сколько ты сегодня выпила?

Следующий вздох Ланы был нетерпеливым, и на Ваню она взглянула устало.

– Ты даже не понимаешь, о чём я говорю.

– Не понимаю, – сознался он. На траву посмотрел. Газон, как газон. Прохор иногда гадит на него, в самом неподходящем месте, например, у клумбы.

– Моя свекровь, – проговорила она, и тут же сбилась, решила пояснить: – Моя вторая свекровь, была человеком строгих правил. У неё всё всегда было правильно и чётко. Всё на своём месте. Несмотря на то, что дом был огромен. У неё был заведён распорядок дня для каждого, от неё самой до приходящей поломойки. И никто не смел нарушить её правила и привычки. И всё работало, как часы. Поначалу мне казалось это диким, я не могла понять, как можно подстраивать свою жизнь под кого-то, она ведь мне… свекровь, не такой уж близкий человек. Но потом я поняла, насколько всё проще, если ты знаешь, что ты будешь делать в следующий момент. Насколько всё проще, если ты всегда готова, к чему бы то ни было. Когда тебя нельзя застать врасплох. А если это и случается, ты всё равно готова ко всему. И теперь, чтобы успокоиться и понять, как необходимо поступить, мне нужно что-то правильное, идеальное. – Лана легко улыбнулась. – Как говорит моя подруга: это космоэнергия. Я закрываю глаза, и моё сознание всё само расставляет по местам.

Ваня задумчиво хмыкнул, затем поддакнул, правда, без должного уважения, совсем не проникнувшись её теорией:

– К стенке.

От душевного равновесия не осталось и следа. Лана недовольно поджала губы, затем скинула с плеч его пиджак. Протянула бывшему мужу. Но решила заметить со всем скепсисом:

– Признайся, это ведь не ты подбирал.

– Костюм? – Сизых небрежно встряхнул дорогущий пиджак. – А что с ним не так?

– Наоборот, всё так. Поэтому и не верю, что это ты. – Она сделала невинные глаза. – Леся?

Иван растянул губы в понимающей улыбке.

– Тебя что-то не устраивает?

– Отнюдь.

– А, по-моему, не устраивает. Мой костюм, мой дом, Леся. Что ещё? Мой тон?

– Мне наплевать на твой тон. Мы чужие люди.

– Ты, правда, так считаешь?

Лана на мгновение замерла, после чего кивнула.

– Да. Мы были женаты полтора года. Когда-то очень давно. Мы даже толком не знаем друг друга, Ваня. Тех, какими мы стали.

– А какой ты стала? Зажатой, скучной, правильной женой столичного миллионера?

– Я скучная?

– Когда стараешься казаться лучше, чем есть на самом деле. Ты смотришь в пустоту и произносишь скучные, но такие вежливые фразы. И улыбаешься, будто своему отражению в зеркале, а не людям.

Лана смотрела на него в удивлении. Никто и никогда ей такого не говорил. Она не один год училась вести себя в светском обществе, свекровь лично её муштровала, и, в конце концов, по крайней мере, Лана в это верила, осталась результатом довольна. О том, как ослепительно улыбается жена Игнатьева, говорили много и с придыханием. А вот её бывший муж не оценил. Хотя, что он понимает?

– Ты очень мил, – сухо проговорила она.

– Вот опять. Я не милый, и никогда им не был. Тебе ли не знать? Но вместо того, чтобы послать меня к чёрту, ты говоришь всю эту чушь.

– Ваня, это был сарказм. – Она взглянула свысока.

А он возмущённо хохотнул.

– То есть, я не милый и идиот, потому что не понимаю твоих царских замашек и замечаний? Не способен оценить твоё тонкое чувство юмора!

– Если не способен, то я в этом не виновата.

– Признайся, когда ты ехала сюда, ты была уверена, что я так и сижу в полной жопе. По уши. И думаю, ты даже надеялась на это. Думала, как я разину рот, когда тебя увижу, королеву столичную.

Лана невольно поморщилась от его описания её иллюзий. Потом повернулась к нему и честно призналась:

– Я была уверена, что тебя здесь нет. Я не рассчитывала тебя здесь увидеть.

– Почему? Это ты не придумала ничего умнее, как сбежать. А я хочу здесь жить, мне нравится здесь жить, и я буду здесь жить. Мне людям в глаза смотреть не стыдно, и бегать мне не от кого.

Она не удержалась и стукнула его кулаком по плечу. Иван не удивился, но брови вздёрнул, показательно.

– И что это было? Несдержанность, скрытая агрессия или всё-таки недостаток воспитания даёт о себе знать?

– Ты идиот!

– Я не сказал тебе ни слова неправды.

– Это твоя правда, и только твоя.

– Хочешь сказать, что ты не сбежала?

– Я хотела начать всё сначала. Что в этом такого преступного? Здесь я задыхалась. И боялась.

– Меня?

Они встретились глазами, Лана с ответом помедлила, после чего покачала головой.

– Пашкиных родителей. Они были убиты горем, и в своём горе желали убить других. А точнее, нас с тобой. Я не хотела жить, и без конца оглядываться.

– И больше никаких причин?

Лана аккуратно отступила от него.

– Хочешь спросить, сбежала ли я от тебя? Возможно, – не стала она сопротивляться. – Но признайся честно, разве ты не почувствовал облегчение, когда я уехала?

– Нет, – ответил он, но слишком быстро. Лана даже усмехнулась.

– Мы не разговаривали, мы не общались, а если случайно встречались, не знали, как себя вести. И, признаться, когда мы встречались, мне казалось, что тебе неприятно меня видеть. Ты меня винил, Ваня.

– Как я мог тебя винить в случившемся? – сказал он, но они оба знали, что он лукавит. И говорят они уже не о пожаре.

Лана взглянула на него с укором, и тут же решила сойти с опасной дорожки. Снова разговаривать о том, что когда-то было, как было обидно и неловко, а уж тем более через столько лет доказывать свою верность, желания не было. И смысла тоже. Вряд ли он поверит ей спустя десять лет, после того, как она сбежала. Своим бегством она всё ему доказала.

– А почему ты не женился? – спросила она другим тоном, более бодрым и добавив в голос изрядную долю любопытства. Не беспардонного, даже улыбнуться попыталась легко.

– Так может, я собираюсь, – в тон ей отозвался Иван.

– Я не спорю, может, и собираешься. Кстати, она милая. И смотрит на тебя влюблёнными глазами. Но я не про сейчас, я про прошедшие десять лет. – Лана повернулась к нему, послала выразительный взгляд, правда, боялась переиграть. – И только не говори, что работал.

– Не хочешь, не буду говорить, – пожал он плечами. – Но женитьба не была в приоритете.

– Понятно.

Сизых хмыкнул.

– Вряд ли тебе понятно.

– А что такое?

– Ну, ты замуж выскочила довольно быстро, – подсказал он, не удержавшись от лёгкого ехидства.

– Неправда. Замуж я вышла через два года. Это быстро?

Иван чопорно поджал губы.

– Не знаю, что там по столичным меркам считается быстро. Или вариант так быстро не подыскался?

Лана покачала головой, поражаясь его уверенности в своих выводах.

– Я так и знала, что ты думаешь именно так. Считаешь, что я искала в Москве выгодную партию?

– Скажи, что не так.

– Это не так, Ваня.

– Ваня, – повторил он за ней, правда, с насмешкой. – Ты впервые назвала меня по имени. Впервые после развода.

Лана сдержанно вздохнула. Пожала плечами.

– Когда-то это нужно было пережить. Наш развод, в смысле.

– Не прошло и десяти лет.

Лана мерила шагами гравиевую дорожку.

– Может, это неплохо, что мы говорим? Костя прав, нам жить напротив друг друга.

– Мне плевать, – мрачно отозвался Сизых.

Лана, услышав его тон, на мгновение даже глаза прикрыла. Он заметил.

– Что? – довольно резко переспросил он. – Я реагирую как-то неправильно? Хотя, я ведь весь такой неправильный. Я не ровный, и рядом со мной тебе неспокойно.

– Я бы очень хотела, чтобы мы поговорили и закрыли эту тему.

– Так я и пытаюсь говорить, а ты меня обвиняешь, что я думаю о тебе как-то не так, а то и лезу не в своё дело. А я всего лишь похвалил тебя за то, что так быстро нашла своё счастье за пятьсот километров от дома. Я вот, как видишь, не смог. Я Ванька деревенский, недаром меня так назвали.

– Ты говоришь глупости.

– Ну и пусть. Когда ещё мне их говорить? Может, шанса не представится?

Лана остановилась, посмотрела на него.

– Что ты хочешь знать? Когда я встретила Славу? Примерно через год, как приехала. Мы познакомились в театре. И он был ожившей мечтой любой женщины. Он был мил, обаятелен, обходителен…

– С миллионами в кармане.

Лана запнулась, когда он её перебил, стерпела иронию, а после даже кивнула.

– И это тоже. Он дал мне всё. Он открыл передо мной все двери. – Она замолчала на секунду, и с тенью печали добавила: – Он меня любил.

– Прямо хочется тебя поздравить, но в преддверии развода, думаю, это не слишком удачная мысль.

Лана кинула на бывшего мужа долгий взгляд.

– Тебе неприятно всё это слышать, я знаю. Но ты сам спросил. Да, Ваня, я пережила наш с тобой брак, повзрослела и пошла дальше. И не считаю это преступлением.

– А повзрослела ли? Ты уверена? В чём ты повзрослела? Что ты такого можешь, чего не могла в двадцать? Ну, кроме как улыбаться.

Она разозлилась, смотрела на него с возмущением.

– Ты ничего не знаешь о моей жизни!

– Почему? О том, о чём писали – знаю. И тебя, с твоей улыбкой, на обложках журналов не раз видел. Но чему тебя научила эта жизнь, если ты здесь. Расскажи мне. Ты спрашиваешь, чем я занимался? – Он повернулся и ткнул пальцем в дом. – Я строил свою жизнь. Плохо ли, хорошо, но я строил, Лана. День за днём, мне не нужно никуда бежать, мой дом – моя крепость. А что есть у тебя?

Стало жутко неприятно и обидно, она с трудом сглотнула. Затем заставила себя вздёрнуть подбородок.

– У меня есть дочь.

Ваня понимающе кивнул.

– Хоть что-то, – проговорил он негромко.

А Лана сжала руки в кулаки, с силой.

– Ты совсем меня не знаешь, Ваня. Я не буду спорить, что тебе есть в чём меня упрекнуть, и я, наверное, виновата, я тоже наделала много глупостей, но мы оба стали взрослыми людьми. Вот такими, какими стали. И мы совсем друг друга не знаем.

– Ты считаешь, что нам не нужно было жениться?

– Нет, я так не считаю. Тогда всё было правильно, никто не виноват, что всё так закончилось. Никто не мог знать. Но ведь… мы друг друга любили. Не думай, что мне всё равно, и я всё забыла. Просто это было как будто в другой жизни.

– Для тебя.

– А для тебя нет? – Это удивило.

– Мои последние десять лет прошли не столь бурно.

Лана присмотрелась к нему с интересом.

– И что, ты обо мне вспоминал?

– Я каждый день ездил мимо твоего дома, Лана. Каждый день. И думал, что было бы…

– Останься Пашка жив, – закончила за него Лана.

Иван снова поморщился.

– И об этом тоже.

Они помолчали, Ивану просто надоел этот разговор, он был ему в тягость, и он ждал, что Лане станет настолько неловко в какой-то момент, что и у неё пропадёт желание разговаривать с ним по душам. Но она помолчала и заговорила вновь.

– Я никогда тебе не говорила, но в тот день, когда он умер, он ко мне приходил. Замуж звал.

Сизых упёр в неё хмурый взгляд. Такого он услышать точно не ожидал, да и не хотел. Видел, что замолкая, Лана начинает нервно покусывать губу.

– А я ему отказала. Потому что это было невероятно глупо. Он звал меня в Москву. Говорил, что там мы будем счастливы. А я отказала ему, Ваня. – Она покачала головой. – Я не думала, что он всерьёз. Он ведь никогда и ничего не говорил всерьёз. Он пообещал мне доказать… что-то, и вот уже десять лет я думаю о том, что если бы я… не согласилась, нет, но поговорила с ним другим тоном, если бы не закрыла перед ним дверь, если бы он не остался в тот вечер один, он был бы жив.

– Да, – негромко отозвался Иван, – а если бы я в тот вечер пришёл к нему с бутылкой мириться, или он, вообще, не приехал бы тем летом сюда, он тоже был бы жив. Лана, это бессмысленно. Гадать, что было бы. Специально он это сделал или нет, мы никогда не узнаем, и думать об этом столько лет…

– А ты не думаешь?

– Не живу ли я под Пашкину указку до сих пор? Не подстраиваюсь ли под его мнение по поводу взрослой, скучной жизни? Нет. – Он решительно качнул головой, а вот Лану обвинил: – А ты поехала в Москву. Поехала. И живёшь по его подсказке.

Она сделала судорожный вдох, потом аккуратно вытерла набежавшие слёзы. Постаралась успокоиться, даже рукой взмахнула.

– Ты прав, не понимаю, почему я именно сегодня об этом вспомнила. Сколько дней не приближалась к тому месту, а сегодня что-то пошло не так. – Лана на бывшего мужа посмотрела, сделала попытку улыбнуться. – Но спасибо, что выслушал. Я пойду спать, это был тяжёлый вечер.

– Тебя проводить?

Она всё-таки рассмеялась.

– Не стоит. – Направилась к калитке, мысленно подгоняя себя, вдруг поняла, что ей не терпится уйти. Но вслед ей прозвучал вопрос:

– Лана, что ты будешь делать?

Остановилась, обернулась.

– Ты о чём?

Иван пожал плечами.

– Обо всём. О твоём разводе.

Она облизала сухие губы. А в ответ сказала:

– Я и его переживу. У меня нет другого выбора.

– А ты…

– Нет, Ваня, – звонко и нетерпеливо отозвалась она, перебив и предугадав его вопрос. Слишком многое было написано на лице бывшего мужа. Слишком много, что она почему-то помнила, понимала и с лёгкостью угадывала. – Я не люблю его. По крайней мере, настолько, чтобы умереть от его предательства. И, слава богу.

Он промолчал, провожал её взглядом, а Лана выскочила за ворота и торопливо направилась к своему дому, взволнованно стуча каблуками по асфальту.

Всё следующее утро Лана думала, правильно ли она поступила, сказав Ване о том, что мужа не любит. Он задал этот вопрос, потому что ему было важно услышать ответ. Но Лана не была уверена, что ответила верно. Но сказала то, что сказала. И, наверное, для Ивана Сизыха окончательно стала бессердечной охотницей за состоянием. Ведь только такая женщина смогла бы прожить с мужем далеко не один год, а во время тяжёлого развода заявить, что не любит и не любила.

– Ну и пусть, – пробормотала она в отчаянии за утренним кофе. Мнение о ней давно в сознании бывшего мужа сложилось, вряд ли она его усугубила вчерашним откровением.

Не успела она допить кофе, как к дому подъехал уже знакомый микроавтобус и из него, как горох высыпались рабочие. Фёдор появился последним, деловой и строгий, и сходу принялся раздавать указания, без конца тыкая пальцем в дом Ланы. Уже предвидя очередной кошмарный день со стуком, сверлением и приглушённой руганью, Лана лишь вздохнула. Но всерьёз расстроиться не успела, зазвонил телефон, и она, всего на секунду, на мгновение подумала, что звонит Ваня. Помедлила, прежде чем потянуться за мобильным, затем напомнила себе, что лично бывшему мужу свой номер телефона не давала, хотя и считала, что узнать его, для Вани, с его упрямством, вовсе не проблема. Но зачем ему ей звонить?

– Ты можешь приехать в город? Нужно кое-что обсудить, – сказал ей Шохин. Его голос звучал твёрдо и уверенно, и Лане захотелось вздохнуть с облегчением. И она тут же поднялась со стула, готовая бежать на эту встречу сломя голову.

– Конечно.

– Приезжай ко мне в офис.

Разволновалась отчего-то. Столкнувшись в дверях с Фёдором и его молодцами, суетливо поздоровалась, и заверила, что полностью доверяет профессионализму прораба, и уверена, что его бравые молодцы справятся без её пристального надзора.

– Да, конечно, справимся, Лана Юрьевна. Поезжайте, занимайтесь делами.

– Это очень важно, – словно оправдываясь, добавила Лана.

Это на самом деле важно, разговор с Костей был невероятно важен. Какое решение он принял, что он ей скажет, решит ли помочь. Потому что, если Шохин откажет ей в помощи, это станет серьёзной проблемой, и придётся пойти на крайние меры. В сторону «крайних мер» Лана кинула лишь быстрый взгляд, когда спешила к подъехавшему такси. Ворота дома Сизыхов были наглухо закрыты.

Офис строительной компании Шохина находился почти в центре города. Лана, пока поднималась на лифте со стеклянной стеной на десятый этаж, смотрела с высоты на изменившийся за прошедшие годы город, а думала о том, что ей предстоит услышать. Было ли это незаконно, и к каким последствиям приведёт её поступок? Если честно, Лана не совсем представляла. Она не считала, что собирается сделать что-то ужасное. Она собирается забрать своего ребёнка, а что по этому поводу думает Слава, она узнает потом. Дай Бог тогда, когда он уже не сможет что-то изменить. И ей помешать.

Костя встретил её с серьёзным лицом. Не улыбался, и выглядел призадумавшимся. Но первое, что сказал, было:

– Я тебе помогу.

Лане захотелось прижать руку к груди и выдохнуть с облегчением. И, наверное, она бы так и поступила, если бы не ставшая привычной сдержанность. И вместо этого она принялась благодарить. Правда, Шохин её тут же остановил.

– Перестань. Мне нужны детали и факты, а не спасибо.

Он повёл рукой, приглашая её пройти. Лана окинула взглядом его кабинет. Из окна открывался потрясающий вид, но в данный момент он нисколько не прельщал.

– Она возвращается послезавтра. Рейс в 10.45 в Шереметьево. – Лана прошла к кожаному дивану и присела на краешек. – Костя, я всё это обдумывала сотню раз. Она прилетит с группой, с преподавателями. А я не знаю, как к её приезду подготовился Слава. Я пыталась звонить педагогам, но на мои звонки никто не отвечает. Подозреваю, что Слава это устроил.

Шохин присел в своё кресло, откинулся на спинку. Упёрся взглядом в крышку дубового стола. Пальцами по ней побарабанил.

– Ты с ним говорила?

– Говорила. – Лана не сдержала вздоха. Усталого и раздражённого. Закинула ногу на ногу, обхватила ладонями коленку. Свекровь сказала бы, что это дурной тон. Особенно, находясь наедине с чужим мужчиной. Мария Николаевна делила всех мужчин на своих и чужих. Своих в её жизни было только двое, перед остальными надлежало держаться гордо и обязательно на порядочном расстоянии. Чтобы оставаться идеальной женой. Для её сына. – Относительно Сони его позиция весьма определённая. Он считает, что сможет дать ей куда больше, чем я.

– Серьёзно? И что? Деньги?

– Образование. Он уже некоторое время упрямо заговаривает о школе в Европе. Для меня это неприемлемо. Костя, я больше, чем уверена, что, отвоевав у меня дочь, он отправит её в закрытую школу, пусть и в Европе. И будет считать себя идеальным отцом. А ей только восемь. Я не хочу такого детства для своего ребёнка. Я насмотрелась на это.

– Согласен. Это не решение. – Шохин качнул головой. – Арише тоже восемь. Не понимаю, как можно отправить её из дома. Хотя, у нас немного другие обстоятельства, – признал он осторожно.

Но Лана лишь рукой махнула.

– Это совсем неважно! Для восьмилетнего ребёнка обстоятельства всегда одинаковы. Ему дом нужен. И родители.

– Ты кофе хочешь?

– Не хочу. Я в последние недели ничего не хочу. Кроме разрешения на оружие.

– Это чересчур.

– Ты так считаешь? Я перестала включать телевизор.

– И правильно. А журналисты не звонят?

– Я с ними не разговариваю. Я не буду плакать на всю страну. Не буду.

– Пока плачется он. Если честно, я такого не ожидал. Обычно такие товарищи, как твой Игнатьев, предпочитают разводиться молча.

Лана печально покивала.

– В этом весь Слава.

– Я говорил со знакомыми в Москве, настроен он серьёзно. Знаешь, кто будет представлять его во время развода? Борт.

– Миша? Я не удивлена.

– Лана, тебе нужен адвокат.

– Потягаться с Бортом? – со скептицизмом проговорила Лана. – Он звёздный столичный адвокат по разводам.

– По поводу звёздности и бракоразводных процессов не знаю, я в этом не слишком разбираюсь, но мы тоже не лыком шиты. Есть у нас в городе упёртый и настырный тип. Если зацепится за что-то, челюсти не разожмёт. Я вас познакомлю. И в Москве он не редкий гость. Думаю, возможность потягаться с Бортом его заинтересует. Просто из принципа.

Лана хмыкнула.

– Какая-то бесконечная борьба. Всех со всеми.

– Такая уж жизнь сейчас. – Костя открыл ящик стола, что-то там искал, затем протянул Лане визитку. – Вот, держи. Харламов Дмитрий Александрович. Я скажу ему, что ты с ним свяжешься.

Лана разглядывала имя на визитке.

– Что-то знакомое.

– Главное, чтобы не ты его знала, а Борт. Согласна? Чтобы было интереснее. И если Димка покажется тебе несколько заносчивым, запиши это в список его достоинств. Он так работает.

– Чужая заносчивость волнует меня в данный момент меньше всего.

– Вот и отлично.

– Костя, а Соня?..

– Я привезу тебе ребёнка.

Лана аккуратно вытерла повлажневшие от волнения ладони. Смотрела на Шохина с тревогой. Наверное, слишком выразительно, потому что Костя опередил её вопрос.

– И тебе не нужно знать, как я это сделаю.

Лана потёрла виски. Решила:

– Я должна быть там.

– Вот чего тебе не нужно делать, так это ехать в аэропорт. Думаю, тебя там будут ждать. И не только Игнатьев. Хочешь ещё повеселить журналистов?

– А как же…

– Лана, это не твоё дело. И, если честно, даже не моё. Есть люди, которые умеют проворачивать такие дела, куда лучше, чем мы с тобой это даже представить можем.

– Костя, ей восемь! Она испугается!

– Не испугается. Попробуй её предупредить. У тебя в Москве есть человек, которому ты доверяешь? Который мог бы встретить девочку вместо тебя?

Лана осторожно кивнула.

– Есть… один человек.

– Вот и отлично.

Лана смотрела на него очень внимательно, и чувствовала жуткую неловкость.

– Прости, что втягиваю тебя во всё это. Я понимаю, что не имела права просить тебя. Нарушать закон… Это ведь незаконно, да?

– Зависит от того, с какой стороны посмотреть. – Шохин неожиданно улыбнулся. – Если что, будем отмазываться вместе. Харламов порадуется большой работе. Он любит нестандартные ситуации.

– Нина меня не простит. Мне очень неудобно перед ней. Втягиваю её мужа в авантюру.

– Думаю, она отреагировала бы именно так, как ты говоришь. Если бы дело не касалось ребёнка.

Лана помолчала, обдумывая, после чего спросила:

– Ты считаешь, что я правильно поступаю?

Он пожал плечами.

– Ты мать. Ты имеешь право поступать так, как считаешь правильным для своего ребёнка. Никакие законы в данной ситуации не действуют. Но, думаю, ты должна быть готова к тому, что начнётся после.

– Я подумаю об этом после, – ответила она известной цитатой и нервно улыбнулась.

– Меня беспокоит другое, – сказал ей Шохин, когда уже провожал до дверей. Шёл по коридору собственного офиса, в шикарном костюме, сунув одну руку в карман брюк, и оглядываясь с царственным видом. Встреч попадались сотрудники, некоторые здоровались и спешили скрыться от бдительного взора начальника. А Лана старательно уворачивалась от чужих взглядов, опасаясь быть узнанной.

– Что беспокоит? – переспросила она у дверей лифта.

– Ванька меня беспокоит. Что ты держишь его в неведении. И как бы нам потом не досталось. Тебе-то он вряд ли что-то сделает, а вот мне…

Лана не знала, куда глаза деть. В конце концов, пообещала:

– Я решу эту проблему. Также смело и ловко, как ты решаешь мою.

– Закроешь меня своей могучей спиной?

– Если понадобится. – Двери лифта открылись, и она вошла в кабину. – Передавай привет Нине. – Лана улыбнулась ему. – Я ей завидую. У неё замечательный муж.

Шохин ухмыльнулся.

– Старею, наверное. Становлюсь сентиментальным.

Почему-то мужчины считают сентиментальность недостатком, а вот Лана была уверена, что жизнь стала бы намного проще, если бы некоторые особи мужского пола не стеснялись показывать эмоции. Истинные эмоции. Не прикрывались бронебойным щитом мужественности. А ведь в некоторых её и вовсе нет, сплошная напускная бравада.

Взять, например, Игнатьева. Если бы он знал, что Лане есть, что ему противопоставить, вряд ли стал так откровенно выставлять напоказ их жизнь, которая ещё совсем недавно считалась личной и строго охранялась от чужих глаз и ушей. А Слава считал, что она будет безропотно сидеть в провинции, и голоса подать не сможет. Её отъезд сказал ему много, слишком много, чего Лана и говорить не собиралась. А через двое суток начнётся настоящая война. С кражей ребёнка, адвокатами и настоящим скандалом на всю страну. Вряд ли Слава сумеет скрыть факт того, что она забрала дочь. А, возможно, и не захочет даже попытаться. Но шанс быть с дочерью стоит любого позора и нервов.

Чего точно не ожидала, так это, вернувшись домой, в кошмар ремонта, который обещали закончить в ближайшие дни, обнаружить там бывшего мужа. Вот уж кого не хотелось сегодня видеть, так это Ваню. И не потому, что было неприятно, а потому что чувствовала неловкость. И что на неё вчера нашло, что она с ним разоткровенничалась? И зачем, интересно, он пожаловал? Она сделала всё, чтобы оттолкнуть его от себя. Может, и не специально, старалась показать ему, как изменилась за прошедшие годы, какой стала, для него точно неприятной, чтобы отбить у Сизыха желание в дальнейшем выводить её на откровенные разговоры. А он, вместо того, чтобы постараться забыть её имя и всё, что их связывало, стоит на её газоне (если это можно назвать газоном), и что-то обсуждает с Фёдором. А тот, непонятно почему, внимательно слушает и, кажется, поддакивает.

Лана вышла из такси, подозрительно приглядываясь к мирно беседующей парочке. Мужчины разглядывали крышу и куда-то тыкали пальцами. То ли в саму крышу, то ли на окна второго этажа. Лана приблизилась к ним, стараясь уловить суть обсуждения, и тоже стала смотреть наверх.

– Балкон надо сбивать, – говорил Сизых. – Он рухнет на крыльцо в любой момент.

– Да не рухнет, – отозвался Фёдор. – Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Конечно, при должном ремонте, не мешало бы его заменить. А пока лучше не выходить.

Ваня повернулся и строго глянул на него сверху.

– Федь, не филонь.

Тот невинно вытаращил глаза.

– А я что? Я ничего. Что говорят, то и делаю.

– Ну, так и делай. Что тебе говорят. Балкон надо менять.

– Иван Владимирович, я-то не против.

– Что по проводке?

– Меняем. Но не мешало бы генератор поставить. Сами знаете, что в этом районе бывает. Зимой вон деревья повалило, три дня без света сидели.

– Ты мне рассказываешь? Я здесь живу.

– И генератор у вас, наверное, есть.

Сизых красноречиво поджал губы.

– Наверное, есть.

– Так вот я и говорю…

– Ты не говори, а делай. Смету составь, на южный склад приедешь, там всё получишь. И спилите, наконец, это дерево. – Ваня нетерпеливо ткнул пальцем в сухую яблоню под окнами.

– Что здесь происходит? – решилась, наконец, вклиниться в их разговор Лана.

Фёдор руками развёл.

– Обсуждаем, Лана Юрьевна. Иван Владимирович хочет балкон менять.

Иван Владимирович стоял и разглядывал сухую яблоню. Всеми силами делал вид, что имеет право менять в её доме балконы и, вообще, раздавать указания. Лана сверлила его нетерпимым взглядом, но на Ванином лице ни один мускул не дёрнулся. Так и не дождавшись никакой реакции, Лана обратилась к прорабу.

– Можно мы… с Иваном Владимировичем обсудим… наш ремонт?

– Конечно. Пойду, посмотрю, что в гостиной. Парни там заканчивают.

– Слышала? Гостиную заканчивают, – сказал ей Ваня, как только Фёдор отошёл.

Лана упёрла руку в бок, стараясь выглядеть воинственно.

– Зачем ты пришёл?

– Решил посмотреть, как продвигается ремонт.

– Продвигается, как видишь. А если ты будешь подавать дурацкие идеи, он не закончится никогда.

– Это не дурацкие идеи, Лана. Твой балкон – это проблема.

– В этом доме всё – огромная проблема! И что прикажешь мне делать с этим?

– Не рычать на меня, – предложил он.

Лана заинтересованно хмыкнула.

– И что последует за этим? Ты перестроишь мой дом? На какой склад подъехать мне?

Сизых недовольно поджал губы.

– Неужели так трудно поговорить со мной спокойно?

– Кажется, мы вчера и без того много говорили. И я наговорила лишнего.

– По-моему, сказала, что думала. Наконец-то.

Она сделала глубокий вдох.

– Странно, что ты вообще здесь.

Он пытал её взглядом, после чего усмехнулся.

– Ты хотела меня впечатлить вчера?

– Может быть, – не стала она спорить. – Но я не врала. Всё, что я тебе сказала, было правдой. Наверное, к сожалению. Но у меня сейчас нет сил, времени и нервных клеток в достаточном количестве, чтобы без конца об этом думать, а уж тем более обсуждать. Вань, я не могу обсуждать развод десятилетней давности, когда у меня впереди следующий кошмар. У меня нет сил.

– Я просто хочу помочь.

Она остановилась прямо перед ним.

– Тебе не нужно мне помогать. Ты мне ничего не должен.

– Причём здесь должен?

– Тем более. – Лана всерьёз занервничала. Он смотрел на неё в упор, и у него на уме что-то было. Что-то невероятное, чего Лана совсем не ждала, особенно, после вчерашнего. – Вань, она же хорошая. Я смотрела на неё весь вчерашний вечер. – Лана нервно сглотнула. – Не совершай ошибку. Это просто безумие.

Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Иван даже улыбался, но в его улыбке теплоты не было, сплошной вызов. И тогда Лана сказала:

– Через несколько дней я привезу сюда дочь. Мне нужно доделать ремонт, и, наверное, сосредоточиться на разводе. Это и будет моя жизнь. Больше я ни о чем думать не могу. Прости, но воспоминания о прошлом точно не в приоритете.

– А мне ты советуешь заняться своей жизнью, – подсказал он всё с той же усмешкой.

Лана уже успела обойти его и зашагать к дому. Пришлось обернуться, и попытаться донести до этого упрямца основную мысль.

– Она тебя любит. Если тебя кто-то любит, это надо ценить.

– Это ты мне говоришь?

– Я. В моей жизни есть единственный человек, кого я люблю безмерно, это моя дочь. И в данный момент меня больше никто не интересует. Мне придётся драться за неё, и мне очень страшно. И я не хочу думать о тебе, Лесе и балконах. – И ещё раз повторила: – Прости.

9

Наверное, это был самый страшный день, по крайней мере, за последние десять лет точно. Лана не спала ночью, не находила себе места днём, ходила от окна к окну, словно из окна своего старого дома могла наблюдать происходящее. И запрещала себе звонить Фросе, которая должна была встретить Соню в аэропорту, и вместе с ней отправиться в Нижний Новгород. То, что она сама не могла встретить дочь, тревожило больше всего. Нет ничего хуже в жизни, чем ждать. Ничего не делать, изводить себя страхами и тревожными мыслями, и время в такие моменты, кажется, замирает. Каждый час ощущается вечностью.

Лана в то утро очень долго сидела на крыльце, с чашкой остывшего чая в руках, и от нестерпимой нервозности, мотала ногой. Это ужасно вульгарно – мотать ногой. Она это знала, но поделать ничего не могла. Уж лучше мотать ногой, чем кусать ногти. В какой-то момент мимо её дома проехал уже знакомый яркий «Рено». Леся пожаловала. Лана на минутку отвлеклась от своих мыслей, проводила автомобиль взглядом, и, не желая того, припомнила вчерашнюю встречу с Ваней. Его разговоры про строительный материал и ремонт балкона. Размышления на эту тему должны были стать интересными, но не в данный момент. К тому же, Лана чётко дала понять бывшему мужу, что какими бы ни были его мотивы, они её не заинтересовали. Зная Ваню, это должно было его обидеть, или хотя бы задеть мужское самолюбие. Но себе так просто не соврёшь. Непонятный разговор о балконе её зацепил, правда, не отвлёк от главного.

Но ведь она сказала ему правду. Леся хорошая, и Ване, несомненно, подходит. Лана весь вечер украдкой наблюдала за ней у Шохиных. Прекрасно видела, какие взгляды девушка кидает на её бывшего мужа, и без всякой лупы и степени психолога можно было догадаться о неподдельности её чувств. А Лане даже стало немножко грустно. Когда-то она тоже так смотрела на Ивана Сизыха, и любила также беззаветно. Несправедливо, что любовь проходит или перестаёт быть важной под ворохом житейских проблем и неприятностей. Насколько было бы проще жить, если бы ничего кроме любви в жизни не было. Рутины, быта, привычки, финансовых передряг. Хотя, если бы всё было настолько просто, человечество до сих пор бы обитало в пародии на райский сад и напоминало блаженных фанатиков.

Лана даже представить попыталась эту картину, перепугалась, и мысленно посетовала, до чего можно додуматься под влиянием стресса. Зато, когда ближе к полудню зазвонил телефон, и она услышала голос дочери, это был поистине счастливый момент. Они не разговаривали неделю. Лана подозревала, что Слава попросту запретил педагогам отвечать на её звонки. И это было той самой опасной чертой, за которую они ступили. Они начали сражаться за ребёнка, методами недостойными, но остановиться за этой чертой всегда трудно. На памяти Ланы было слишком много подобных примеров, и повторений, тем более в отношении собственной дочери, она не желала.

– Мама, я соскучилась! Почему ты не приехала? – Голос Сони звучал возбуждённо, обрадовано и требовательно одновременно.

– Солнышко, я тоже соскучилась. – Лана очень старалась не расплакаться. После пережитого стресса сделать это очень тянуло. – Извини, что не смогла тебя забрать. Я не в Москве. Но Фрося тебя встретила, ведь так? Вам будет весело в дороге.

– Я хочу домой.

Лана зажмурилась на секунду.

– Я знаю, малыш. Но сейчас поехать домой не получится. Зато ты увидишь другой дом, в котором я жила.

– Когда жила?

– Давно. До… встречи с папой.

– А папа с тобой?

– Папа работает, – быстро соврала Лана. И тут же переспросила: – Ты не испугалась новых охранников?

– Нет. Только я уже взрослая, меня не надо носить на руках.

– Тебя несли на руках?

– Да, до самой машины. Ты скажешь им, что я взрослая?

– Конечно, дорогая. Как только вы приедете. А сейчас дай трубку Фросе. – Услышав голос подруги, позволила себе выдохнуть. – Я не верю, что всё получилось.

– Если бы не получилось, я бы сама начала отбиваться, – бодрым голосом известила её Афродита. И чуть понизив голос, чтобы не особо привлекать детское внимание, продолжила: – Но это было очень круто. Мы перехватили, схватили, вышли через вип-зону. Лана, я тебе клянусь, никто ничего не понял. Мы даже не показывались в зале ожидания. Каких-то пятнадцать минут, и мы уже мчим из Шереметьево. Через несколько часов будем в Нижнем. Нужно песню про это написать. В рэп-стиле. Как думаешь, мне пойдёт?

– Тебе всё пойдёт, – успокоила её Лана и добавила: – Спасибо. Ты столько сделала, не испугалась…

– Да чтобы я этого слизняка испугалась? Лана, да я бы его сама!..

– Верю, верю! Приезжайте скорее, я вас жду.

Настроение поднялось. Лана ходила по комнатам с новыми обоями и побелёнными потолками, зашла в детскую и придирчиво ту оглядела. Стены, потолок, окно. На полу дорогой ковролин, у стены новая детская кроватка, укрытая стёганным розовым покрывалом. А в углу белый плюшевый мишка, почти копия, оставленного Соней в доме Игнатьевых. Лана очень постаралась обставить комнату как можно более привычно для Сони, во вкусе дочки. Чтобы та, переселившись в новый дом, не впала в панику, ей хватит полного непонимания ситуации и стресса от расставания с отцом. Слава не был отцом из новогодней детской истории, но уделял Соне каждую свободную минуту, в его духе было завалить девочку подарками, оправдывая свою занятость, но не признавать его доброго отношения, Лана не могла. Он принял Соню однажды и безоговорочно, и никогда не позволял себе лишних вопросов или неприятных намёков. Он вообще не любил говорить о том, что до него у Ланы был муж. И не хотел думать, что кто-то другой может предъявить права на его семью. Слава был жутким собственником, и даже если в душе не считал, что Соня ему родная, он желал считаться её единственным отцом. Формально или нет. Именно поэтому столько сил было положено на сохранение тайны рождения её дочери. Тот факт, что Соня не является Игнатьевой по крови, было тайной за семью печатями.

И растили Соню, как принцессу. В принципе, этого Лана и хотела, соглашаясь на предложение Славы о замужестве, она в первую очередь думала о дочери. Понимала, что сама вряд ли сможет дать ребёнку многое. Что поделать, она не из тех женщин, которые, оказавшись в столице в трудной жизненной ситуации, способны построить империю на руинах собственного женского счастья. После того, как она уехала, Ваня ни разу не пытался с ней связаться. Он говорит, что она сбежала от него, от случившегося ужаса, от смерти Паши, и, наверное, это так. Она сбежала, но скорее от обстоятельств. Но не скрылась в неизвестном направлении. Ваня отлично знал, что она остановилась у тётки в Москве, но так и не приехал, и даже не позвонил. Прошёл месяц, за ним второй, и стало ясно, что ждать его бессмысленно. Мама по телефону осторожно рассказывала о том, что он переживает, и, кажется, пьёт, но это ведь не было оправданием. И после некоторых сомнений и мучительного желания вернуться домой, Лана решила попробовать начать новую жизнь. После столь значительного перерыва вернуться на родную улицу с животом, в надежде убедить в первую очередь бывшего мужа в том, что ребёнок его, было трудно решиться. В основном, морально. Можно было доказать, можно было положить перед ним результаты анализов, но, поразмыслив немного, Лана поняла, что это ничего, по сути, не изменит. Переступить через всё случившееся будет слишком трудно. И она осталась в Москве, решив, что и у неё, и у дочери, шансов здесь значительно больше. И не ошиблась. Она сделала всё, чтобы её принцесса была окружена любовью, красотой и росла уверенной и смелой. Не такой, какой была её мать. Которой долго-долго пришлось даже не учиться быть женщиной, а воспитывать в себе женщину, с самого начала. Потому что Лана прекрасно осознавала, почему Вячеслав Игнатьев на ней женился. Не потому, что разглядел её прекрасную душу. Его больше интересовала её фигура, правильный овал лица и очаровательная улыбка. А её – стабильность в жизни, которую он готов был ей дать. На этом они и построили свой брак.

Свекровь, незабвенная Мария Николаевна, говорила, что на этих принципах держатся самые крепкие браки. Лана готова была с ней согласиться. Правда, никто не даёт стопроцентной гарантии, что в один далеко не прекрасный день, один из супругов не сойдёт с ума. Как произошло в их семье. Если бы не Славино сумасшествие, они бы, наверняка, прожили вместе всю жизнь. Они ведь даже не ссорились никогда. До недавнего времени. А затем Игнатьев решил поиграть в мачо.

Если честно, даже интересно, каким он станет мужчиной. Если всё-таки повзрослеет до такой степени. Если ему в полёте одна из особо предприимчивых любовниц не подрежет крылья.

Ещё до приезда Сони с Фросей, позвонил Игнатьев. Лана подошла к столу, на котором лежал телефон, долго смотрела на экран, на безликий силуэт вместо фотографии мужа, она только на днях удалила его снимки из телефона, после его очередного выпада в её сторону с экрана телевизора. Телефон играл знакомую мелодию и вибрировал, делал это шумно и несколько зловеще, и в первый раз Лана не решилась ответить. Телефон затих, и она вздохнула с облегчением. Но, как выяснилось, ненадолго. Не прошло и пяти минут, как Игнатьев позвонил снова. Он добивался разговора с ней, и Лана решила, что ей скрываться от него недостойно и даже жалко. Не будет она прятаться. И ответила ему, и даже поздоровалась совершенно ровным, как ей показалось, тоном. На что Слава отозвался разгневанным рыком.

– Что ты сделала?

Притворяться непонимающей было глупо, и Лана просто оповестила:

– Забрала дочь. Если я живу здесь, значит, и она будет жить здесь.

– Ты украла ребёнка, Лана?

– Слава, не бросайся такими обвинениями. И ты, и я знаем, что это лишь громкие слова. Это моя дочь, и она будет жить со мной.

– Это ещё неизвестно.

– Тебе очень хочется так думать.

– Лана, что бы ты ни говорила, но ты выкрала Соню. Я не знаю, кто тебе помог, наверное, эта сумасшедшая с красными волосами, но факт остаётся фактом. Ты хоть представляешь, какую психологическую травму Соне нанесла? И считаешь, что это не будет учитываться в суде?

– Я не понимаю, о чём ты говоришь, – твёрдым тоном произнесла Лана. – Я попросила подругу встретить мою дочь и привезти домой. Я имела на это право, и не обязана была кого бы то ни было, включая тебя, ставить об этом в известность.

– Правда? А то, что сопровождающие педагоги были вынуждены вызвать полицию?

Эта информация вызвала некоторую тревогу, но Лана решила не поддаваться.

– Если они потеряли ребёнка, это их проблема. Значит, они не столь квалифицированны, как мы с тобой думали. Фрося подошла и предупредила. – И для того, чтобы придать веса своим словам, добавила: – У нас есть свидетель.

– Ты окончательно спятила!

– Не спятила, – успокоила его Лана. – Просто я с тобой развожусь.

– Нет, любимая, ты кое-что путаешь. Это я с тобой развожусь.

Всё-таки сумел испортить ей настроение. Когда Игнатьев отключился, Лана прерывисто выдохнула, понимая, что от недавнего облегчения ничего не осталось. В душе поселилась тревога.

С которой следовало немедленно что-то сделать, чтобы никто не заметил и не почувствовал.

Когда Соня вылезла из подъехавшего к дому автомобиля, закричала, кажется, на всю улицу:

– Мама!

А Лана на мгновение забыла обо всём на свете. Застыла на крыльце и только смотрела на дочь, которую не видела три недели. Три недели, в которые перевернулась их жизнь. Соня улыбалась, совсем не выглядела встревоженной или расстроенной, и выросла. Несомненно выросла. Всего за несколько недель в лагере её дочка выросла и казалась повзрослевшей, а Слава хочет отправить её учиться в закрытую школу, чтобы они не видели её месяцами, а при редких встречах только отмечали, насколько она без них повзрослела? И что становится личностью, человеком, которого они совсем не знают, которого не они воспитывали?

Соня даже забыла оглядеться по сторонам на незнакомой улице, толкнула низкую калитку и побежала по дорожке к матери. Лана поймала её и прижала к себе. Глаза закрыла, когда руки дочери крепко обняли её за шею.

– Как же я по тебе соскучилась, – проговорила она, прижимая девочку к себе.

А Соня уже отстранилась, отступила на шаг, и сбивчиво принялась пересказывать свои новости.

– Мама, в лагере было круто! Правда, немного скучно. Но я там со многими познакомилась, с одной девочкой из Берлина, её зовут Мадлен. Представляешь, Мадлен! Помнишь, у меня была такая кукла? Правда, Мадлен на куклу совсем не похожа, она не такая красивая. Но классная, нам было весело. А ещё Ольга Станиславовна сказала, что у меня лучше всех получается учить стихи на немецком. Это меня Мадлен научила. Я на английском умела, а на немецком нет. А теперь научилась. Здорово, правда?

– Очень здорово. – Лана пригладила дочке волосы. – И ты так выросла.

– Правда? – Соня этому обрадовалась, закружилась на месте. – У меня новое платье. Мне Ольга Станиславовна купила, потому что я на своё зелёное пролила вишнёвый сок. Ой… Ты будешь злиться?

– Из-за сока? Нет, конечно.

Лана поднялась, а Соня обхватила её за талию, привалилась к ней и пожаловалась:

– Мы так долго ехали. Мне надоело ехать. Но меня больше на руках не носили, только после самолёта.

Лана снова погладила её по волосам, а сама смотрела на Фросю, которая не торопилась бежать к ней навстречу и обниматься, а хмуро поглядывала по сторонам. Затем её взгляд остановился на доме, и подруга окончательно помрачнела.

– Лана Юрьевна, вам ещё нужна помощь?

Лана обратила свой взгляд на бравого молодого человека в тёмной одежде, который неслышно приблизился к ней. У чёрного внедорожника стоял ещё один, помоложе и не такой серьёзный, но глазами не стрелял, видимо, не положено было.

– Думаю, что нет. Спасибо вам огромное. И передайте Константину Михайловичу, что я очень ему благодарна. Непременно позвоню ему в ближайшее время, и сама это скажу.

– Я могу оставить пару человек присмотреть…

– Нет, что вы. Думаю, это лишнее.

– Всё-таки я оставлю вам номер телефона.

– Спасибо.

Охранники, или кем уж они были в штате Шохина, один Бог знает, вернулись в машину, правда, Лана заметила, что более молодой бросил ещё один любопытный взгляд на Афродиту, прежде чем уехать. А вот сама Фрося прошла через калитку на участок, обогнув два чемодана с Сониными вещами, продолжала осматриваться, и взгляд её не предвещал ничего хорошего. Так и вышло. Как только представилась возможность, и они с Ланой остались с глазу на глаз, Фрося громким шёпотом вопросила:

– Ты сошла с ума? Ты собираешься здесь жить с ребёнком?

Лана сразу отвечать, а уж тем более оправдываться, не стала. Прошла в дом, наблюдала, как Соня, будто любопытный котёнок, исследует новую территорию, свернула на кухню и там уже обернулась к подруге. Попыталась её убедить:

– Всё не так плохо.

– Ты серьёзно?

– Да. Дом подремонтировали, в нём вполне можно жить.

– Вполне можно жить, – передразнила её Фрося. – Это сарай!

– Фрося, не перебарщивай. В конце концов, я здесь выросла.

– А я выросла в общежитии, в рабочем посёлке. Предлагаешь и мне вспомнить старые времена?

– В данный момент, у меня нет выбора. И ты это знаешь.

– Выбор есть всегда, – назидательно проговорила Фрося. – Ты можешь жить у меня.

– Я не хочу жить у тебя. Только не обижайся. Но это неправильно. Я не могу жить с ребёнком у тебя, потому что это ничего не решит. Пора свыкаться с обстоятельствами.

– Мама, чей это дом? – спросила Соня, появляясь на кухне. А Фрося указала на ребёнка рукой.

– Кстати, об обстоятельствах, – подсказала она, не спуская с Ланы выразительного взгляда.

Лана взгляд подруги проигнорировала, а дочери улыбнулась.

– Это дом бабушки Любы. И мой. А теперь наш с тобой. Я здесь выросла, малыш.

– Правда? – Соня с интересом осматривалась. – Он старый.

– Старый. Но он очень удобный. Я уверена, что тебе понравится, ты его полюбишь.

– Мы долго здесь пробудем?

Лана неопределённо повела рукой.

– Некоторое время.

– А папа?

– А папа работает, – хором, не сговариваясь, произнесли Лана с Фросей. И переглянулись. – Хочешь посмотреть свою комнату? – немного переигрывая энтузиазм, спросила Лана, пытаясь дочку отвлечь. – Я купила тебе плюшевого медведя, ты же их любишь.

Она взяла Соню за руку и повела наверх по узкой лестнице, оставив Фросю придумывать новые доводы, чтобы доказать её сумасшествие.

– Я не думала, что всё так плохо, – сказала ей та, когда Лана спустилась одна.

Соня устала с дороги, и хотя любопытничала, но довольно быстро согласилась переодеться и прилечь ненадолго, рядом с новой игрушкой. А вот Фросю Лана нашла на диване в гостиной. Если эту комнату можно было назвать гостиной, а мебель, на которой подруга сидела, полноценным диваном. Этому дивану лет было чуть меньше, чем самой Лане.

– Даже когда ты присылала фото, я не понимала, насколько всё печально.

Лана вздохнула, остановилась у окна, руки на груди сложила.

– Мне нужно своё жильё, Фрося. Чтобы Игнатьеву не в чем было меня упрекнуть. И всё не так ужасно, не придумывай. Миллионы людей так живут. И даже хуже. А это дом, мой собственный дом. Мне повезло, что я успела привести его хоть в такой порядок. Тут крыша текла, и пол на кухне прогнил. Теперь от этого и следа не осталось. Здесь вполне можно жить.

– Считаешь, что этого достаточно?

– Очень надеюсь. Костя обещал найти мне работу.

Фрося моргнула и всерьёз заявила:

– Мне сейчас будет плохо.

Лана невесело хмыкнула.

– Да уж. В тридцать лет начинать поиски работы… Кому сейчас нужен мой диплом искусствоведа.

– Лана, чем ты будешь заниматься? Ты даже печатать толком не умеешь.

– Думаешь, меня бы взяли секретаршей?

– Конечно. Ноги у тебя длинные.

– Тогда можно и не уметь печатать, – попыталась пошутить Лана. Но, в итоге, вздохнула. – Если надо будет, я научусь. И печатать, и готовить, и полы мыть.

– Ещё не хватало.

– Я должна содержать ребёнка.

– Ты должна нанять хорошего адвоката и стрясти с этого сукиного сына всё до последней положенной тебе копеечки! А не ныть.

– Я не ною.

– Ноешь. Я слышу. Он тебе должен, Лана. Где бы Игнатьев был, если бы ты не толкала его вперёд в последние пять лет. Они все, все тебе улыбались, а уж потом ему. Да половина его сделок – это твоя заслуга. Банкеты, фуршеты, заглядывание в глаза иностранным партнёрам. Не знаю, что он про себя думает, но его фарфоровая улыбка маменькиного сынка ни хрена не стоит.

– Я пришла к ним в дом с одним чемоданчиком. И с ребёнком. Свекровь любила мне об этом напоминать. Это я им должна, мне внушали эту мысль долгие годы.

– Мало ли что они внушали. – Фрося поёрзала на неудобном диване. Окинула взглядом комнату с новыми обоями, которые совершенно не спасали положения. И без всякого перехода, спросила: – Кто тебе помог?

– Друг. – Лана подумала о Шохине, и про себя удивилась, и даже решила исправиться: – Наверное, друг. Если честно, мы не слишком хорошо знакомы.

– Вы не слишком хорошо с ним знакомы, но он помог тебе украсть ребёнка. Занятно. Видимо, ему к такому не привыкать.

– Не говори так. Просто я знала, что он может помочь, и попросила. А он не отказал. У него самого дети, он меня понял.

– У этого понятливого жена есть?

– Есть.

– Что ж, я и не надеялась.

Лана рассмеялась. Предложила:

– Давай ужинать? Я приготовила макароны с соусом. Вроде, получилось неплохо.

– Мне уже страшно.

– Не придумывай. Раньше я готовила. Редко, но первый муж не имел привычки критиковать мою еду. Я даже кашу Соне варила, когда она была совсем маленькой.

– С ума сойти. Думаю, тебе светит карьера шеф-повара.

– Что ты вредная такая?

– От беспокойства, – посетовала Фрося. – У меня душа болит. И сердце. За тебя, между прочим.

– Я знаю. Пойдем? Соня уснула.

Лана прошла на кухню, а Фрося задержалась на диване, разглядывала непритязательный пейзаж на стене, давнюю работу матери Ланы. Но сказала совсем о другом:

– А я решила, что ты к отцу Сони обратилась за помощью.

Лана снова заглянула в гостиную, на подругу взглянула с намёком. И повторила приглашение:

– Пойдём ужинать.

Дала понять, что отвечать на подобные провокационные вопросы не собирается.


Странное было ощущение. Иван плохо спал ночью, и утром поднялся ни свет, ни заря. Всё думал о бывшей жене, об их недавнем ночном разговоре, и о том, какой он увидел Лану. Она была незнакомой и непривычной для него. Хотя, если признаться честно, по крайней мере, самому себе, то все последние годы, он себе представлял её именно такой. Холодной, расчётливой, и даже называл стервой, прочитав очередное интервью её мужа или увидев фотографии бывшей жены в разделе светской хроники. Она казалась ему чужой, и он давно с этим смирился, а если и начинал злиться, то понимал, что злится на чужого, непонятного ему человека. А это было глупо и непродуктивно, раз она не могла об этом знать, и легче было отбросить эти мысли, а то и посмеяться над собой. Это, кстати, помогало. Не хотелось быть посмешищем даже в собственных глазах, поэтому Иван долгие годы предпочитал не заговаривать ни с кем о своём браке, не удивлять никого тем, что он вспоминает о бывшей жене куда чаще, чем следовало, через десять-то лет. Когда она уже давно чужая жена.

Наверное, он жуткий собственник, потому что он не хотел знать, что его женщина, которую он любил или питал к ней определённую симпатию или даже страсть, теперь принадлежит другому. Поэтому никогда и не сохранял дружеских отношений со своими пассиями, отношения с которыми заканчивались. Даже если они заканчивались по обоюдному согласию, без скандалов и обид, и человек был ему интересен и приятен, через некоторое, довольно непродолжительное время, Иван сводил отношения на нет. Конечно, случись такое, что одна из бывших возлюбленных обратится к нему за помощью, он не откажет, но общаться, встречаться, интересоваться личной жизнью, это не для него. Он давно пришёл к выводу, что уходя надо уходить. Если что-то разбивается, то очень сложно потом делать вид, что склеенная чашка не портит вид всего фарфорового сервиза. Это откровенный самообман.

Всё это было понятно, давно стало принципиально и никогда им самим не оспаривалось. Поэтому неприятнее всего было осознавать, что он собственным принципам наступает на горло, не в силах справиться с желанием выяснить, что происходит в доме напротив, и чем занята бывшая жена. Всё, что Лана говорила ему в последние дни, при их последних встречах, ему активно не нравилось. Он не хотел этого слышать, она будто специально подтверждала все его догадки о своей меркантильности и расчётливости, и даже не стеснялась этого. И всё это должно было вызывать бурю негодования в его душе, и он на самом деле это чувствовал, непонимание и возмущение, но зачем-то пошёл к ней вчера, интересовался ремонтом и искренне предлагал помощь. При этом отдавая себе отчёт в том, что дело именно в ней, в Лане. Если бы на её месте была любая другая, он бы не стал лезть, посчитал бы, что это не его дело. Уже давно не его дело, и с этим вполне можно себя поздравить. А слова Ланы его задели, куда больше, чем собственные просьбы действовать здраво. Она попросила его обратить своё внимание на Лесю, и это неожиданно всерьёз Ивана зацепило. Словно ему напомнили его место. На коврике у двери. Поначалу он переживал именно это ощущение, затем подумал про Лесю, и разозлился на себя. Она ведь замечательная, даже Лана заметила и ему об этом сказала…

Или специально сказала? Но, скорее всего, ей на самом деле наплевать, и он своим проснувшимся желанием помочь, что-то для неё сделать, лишь помешал. Навязчивость никого не красит.

Леся приехала без звонка, чем несколько покачнула уверенность в том, что она такая замечательная. Но Иван поспешил убрать с лица настороженность и улыбнулся, как только встретился с ней взглядом. Ворота медленно закрылись за автомобилем гостьи, а Сизых стоял на крыльце и наблюдал. Утро довольно раннее, он ещё даже не успел собраться на работу, а Леся уже здесь. Явный признак того, что она обеспокоена. Правда, тоже не спешила своё беспокойство выказывать, хотя взгляд чересчур цепкий. Так Ивану показалось.

– Я решила перехватить тебя до работы, – сказала она, поднимаясь на крыльцо. – А то после тебя перехватит кто-нибудь ещё.

– Запросто, – согласился Иван, и приобнял девушку за плечи, когда она оказалась рядом. Приобнял, а затем и поцеловал в макушку. Но поймал себя на мысли, что заранее продумал это действие.

Леся тут же к нему прильнула и, кажется, внутренне расслабилась.

– Собираешься на работу? Ты завтракал?

– Кофе пью.

– Это не завтрак, Ваня, ты же знаешь.

– Знаю.

– Сделать тебе гренки?

Он лишь пожал плечами. Леся запорхала по кухне, а он присел в отцовское кресло, наблюдая за ней. Точнее, пытался делать вид, что смотрит новости по телевизору, а на самом деле украдкой приглядывался к Лесе. Пытался воочию увидеть всё то замечательное, что в ней есть. Ведь он точно знал, что есть, ему все знакомые об этом говорили в последний год. Подсказывали, что ему повезло.

– Как родители? Звонили?

– Звонили. Мама в восторге, а голос отца звучит устало.

– Владимир Иванович наверняка ждёт не дождётся, когда окажется на своей лесопилке и там отдохнёт.

– На работе спокойнее. Ты знаешь, что делать. А отпуск – это время неопределённости. Когда тебе никогда никуда не надо.

– Ты трудоголик, Ваня.

– Я люблю, чтобы всё было чётко и понятно. И в своё время.

Леся обернулась к нему и задорно улыбнулась.

– То есть, ты не планируешь взять отпуск в ближайшее время?

– А ты хочешь в отпуск?

– Конечно. Ваня, лето скоро закончится. А мы нигде не были.

– К морю хорошо ездить зимой. А сейчас и здесь жара. Озеро рядом. Зачем куда-то ехать?

– Господи, ты говоришь совсем, как Владимир Иванович!

– Как пенсионер?

– Точно.

Сизых печально вздохнул.

– Когда-то это должно было случиться.

Леся рассмеялась. Но всё равно Ивану почудилось некое напряжение в её смехе. Она кормила его завтраком, гладила его по голове, а думала о чём-то, что её совсем не радовало. И по тому, что молчала, Иван понимал, что не радует её он. Конечно, в последнее время он Лесю совсем не радовал, и не радовался сам. Он пребывал в состоянии близком к шоковому, он без конца злился и нервничал, думал о том, о чём думать не должен в принципе, и на привычную насыщенную жизнь у него не хватало времени. А ведь он слыл среди своих знакомых и друзей весьма энергичной жизненной позицией, и Леся, в своё время, именно это называла его главным достоинством. Говорила, что ей самой порой не хватает энтузиазма, а от него можно лампочки зажигать. А в последнее время он если и похож на лампочку, то мигающую. Причём мигающую в аварийном режиме «sos». Вот и сейчас, когда Леся подошла к нему, чтобы обнять, он ей это позволил, а вот от поцелуя увернулся. Якобы под благовидным предлогом и даже горячо похвалил её гренки. Но выглядело и звучало это, наверняка, глупо. Леся отодвинулась, спорить не стала, отвернулась от него, а Ивану в эти три секунды стало её жаль. И он решил не становиться окончательно скотиной и не притворяться дальше, что ничего не происходит, и сказал:

– Извини. Со мной в последнее время трудно.

– Ты с ней говорил? Она решила остаться?

– Это не так важно. Думаю я о другом.

– О чём?

Иван помолчал, жевал, после чего признался:

– К чему я пришёл за эти десять лет. К чему мы все пришли. Казалось, что столько перемен, свершений, стремлений, а потом совершенно неожиданно ты оказываешься на том же месте, с теми же людьми. И тебе всё также хреново. Словно всё было вчера.

Леся повернулась, смотрела на него и внимательно слушала. И было очень неприятно переспрашивать, уточнять, потому что почувствовала себя по-настоящему чужой в мыслях и всей жизни любимого мужчины, но всё равно сделала это.

– Ты о чём?

Сизых смотрел в стол и постукивал по нему сжатым кулаком. Снова думал о чём-то недоступном другим, непосвящённым. Секунда, и он поднял голову, расправил плечи, и взгляд его прояснился. А Лесе он даже улыбнулся и подмигнул.

– О своих изъянах. Они ведь у меня есть, с избытком. Ты же знаешь.

Леся знала. И знала, что его улыбка, которой он одарил её секунду назад, ничего не значила. Но давить на него побоялась. Понимала, что это было бы правильно, задать вопрос в лоб, расставить все точки и акценты, но было безумно страшно, что если она проявит смелость, то Ваня на самом деле захочет поставить точку. И это будет не многоточие, это будет точка в их отношениях. Которые, по всей видимости, отвлекают его от более важных размышлений и проблем. И Леся струсила. Она промолчала, ответила на его улыбку ничего не значащей улыбкой, и принялась убирать со стола. Как поступила бы любая идеальная жена на её месте. Правда, она не была женой. И идеальной не была. Она попросту трусиха, которая очень боится потерять человека, которого любит.

Леся знала, что её любовь не воспринимается Иваном Сизыхом, как нечто серьёзное. Что он лишь принимает её чувства, возможно, радуется им, пользуется всеми возникшими преимуществами, тем, что она всегда ждёт, готова помочь и даже простить. Леся даже знала, что родители Вани также не воспринимают её всерьёз. Они всегда были милы, радушны и приветливы с ней, но в невестках не видели. Его родители ждали, когда же сын остепенится, снова женится, подарит им внуков, и Леся хотела, очень хотела стать вот той самой, единственной. Ведь не было никаких препятствий. Они с Ваней были вместе уже достаточно долгое время, и в их отношениях хватало и страсти, и стабильности. На её взгляд, все составляющие. А то, что Ваня выдвигает на первое место не любовь, а удобство, собственное спокойствие, Леся оправдывала здоровым мужским эгоизмом. Она всегда была девушкой открытой, и так уж получалось, к своим тридцати двум годам она это осознала и приняла в себе, именно ей необходимо было любить человека. И любовь не обязательно должна была быть взаимной, они ведь уже взрослые люди, и понимают, из чего складываются крепкие отношения. Не из любви и страсти, а из нюансов и компромиссов. Ей необходимо было чувствовать, что всё, что она делает для любимого мужчины, не бесплотно, что в ней нуждаются и её хотят. А Иван Сизых был слишком самодостаточной личностью. Леся прекрасно знала его историю, ещё до близкого знакомства с ним, знала, что он всего добился сам, и ему есть чем гордиться в жизни. Он созидатель. А такие люди редко погружаются в пучину страсти или любви с головой, они мыслят аналитически. И Леся верила, что некоторые слова и поступки Вани, некоторая его отрешённость временами, это не её вина. Она верила, что если не станет на него давить и требовать свершений и геройств в её отношении, то, в итоге, всё сведётся к нужному финалу.

Подруги говорили, что она ведёт себя неправильно. Говорили, что зря медлит и даёт ему слишком много поблажек. Но Леся мало к ним прислушивалась. Подруги, даже те, кого она считала близкими, не знали Ваню так, как знала она. И она не хотела решений сгоряча и под давлением. Она верила, что в один прекрасный день Иван Сизых поймёт, что нуждается в ней настолько, что готов назвать своей женой. Леся ждала именно этого дня, и верила, что он наступит совсем скоро. Об этом в последние месяцы кричало всё. Все вокруг давно воспринимали их, как крепкую пару. И как только Ваня это поймёт, то и его родители, мнением которых он так дорожит, взглянут на неё совсем по-другому. Как на серьёзную перемену в жизни их сына. И Леся знала, что всё получится. Она любила размышлять об этом, представлять, и никаких препятствий не видела. Была уверена, что станет хорошей женой. Именно этому мужчине. Она не собиралась его завоёвывать никакими хитрыми приёмами или коварными планами, она просто его любила, и ждала закономерной отдачи. Не любви, хотя, о ней она и мечтала, ведь знала, что заслуживает её, но для начала она ждала признания.

Но потом всё сломалось. В тот день, когда вернулась его бывшая жена. И Леся, к своему удивлению и ужасу, увидела рядом с собой совсем другого Ваню. До этих пор ей незнакомого. Который нервничал и потел, который не спал и без конца о чём-то размышлял. И в эти размышления ей не было доступа. Иван каждый раз её отталкивал, стоило Лесе заговорить о Лане, скрывался за сарказмом, раздражением или вот такими беспечными улыбками. От которых Леся теряла покой и уверенность в себе.

А теперь он ещё изъяны в себе откопал. О которых ещё совсем недавно не задумывался. Но кто-то ему о них рассказал. Или напомнил.

– Может, вечером поужинаем у меня? – предложила она. Хотелось увезти Ваню подальше от воспоминаний и ненужных ему мыслей. В последние дни он не предлагал ей приехать к нему вечером, чтобы они смогли побыть вдвоём, хотя, именно на это Леся и надеялась, когда Владимир Иванович и Тамара Константиновна собрались в отпуск. В их присутствии она чувствовала себя в этом доме неловко, чужой, а иногда даже лишней. Но не сбылось, и теперь, стоя у своей машины перед открытыми воротами, у неё было ощущение, что она уезжает навсегда.

В ответ на предложение, Иван задумался, после чего, после довольно длительного раздумья, как показалось и ему самому, и Лесе, кивнул. Но не слишком уверенно.

– Если ничего не случится, то я приеду к тебе.

– А что может случиться? – переспросила она, и от этого вопроса почувствовала себя навязчивой школьницей, влюблённой в старшеклассника.

Иван потёр подбородок, плечами пожал.

– Да кто знает, весь день впереди. – Но он тут же протянул руку и погладил девушку по щеке. Попросил: – Не бери в голову. Я перестраховываюсь. Я позвоню тебе вечером, точнее, приеду.

Ей ничего не оставалось, как согласиться. Села в машину и выехала за ворота первой, остановилась, дожидаясь, пока автомобиль Ивана выедет следом. Это было их ритуалом. Они доезжали вместе до трассы, после чего разъезжались в разные стороны, посигналив друг другу и мигнув фарами.

Иван выехал, дождался, пока автоматические ворота закроются, махнул Лесе рукой в окно, потом окинул взглядом улицу. День сегодня был на редкость мерзкий, свинцовые тучи низко нависли над землёй, ни одного луча солнца через них не пробивалось. Ночью прошёл дождь, и деревья и кустарники вокруг казались нахохлившимися и настороженными. Ветер налетал резкими порывами, и кидал в лицо неприятный сырой запах земли. В такую погоду гулять мало кому захочется. И в доказательство тому, на улице, и без того малолюдной, даже собаки за заборами молчали, видимо, попрятавшись, а соседей и вовсе видно и слышно не было. И тем более странными Ивану показались двое незнакомцев, бродящих по округе. Он наблюдал за ними некоторое время, забыв о том, что собирался проверить наличие нужных документов в папке. Заметил чёрный внедорожник, припаркованный в самом начале улице, а мужчины, по всей видимости, пассажиры автомобиля, не скрываясь, осматривались. Конечно, они могли быть кем угодно, и у них могли быть дела на его улице, но что-то встревожило интуицию Сизыха, он сидел в машине, и смотрел на них. Отвлекла его Леся, которая коротко посигналила, и он махнул ей рукой, предлагая трогаться с места. Автомобильный гудок привлёк внимание незнакомцев, они посмотрели в их сторону, о чем-то быстро переговорили, после чего направились к калитке дома Ланы. Калитка оказалась заперта, но это их смутило мало. До крючка с другой стороны дотянулись запросто, забыв крикнуть хозяйку, как поступают все порядочные гости. Через полминуты мужчины уже поднялись на крыльцо, но привлекать внимание хозяев не спешили. Они откровенно осматривались. Дверь, окна, сошли с крыльца и заглянули за угол дома, в заросший сад.

Иван отложил бумаги и открыл дверь автомобиля, вышел. Леся тут же открыла окна и поинтересовалась:

– В чём дело?

А он попросил:

– Посиди здесь. А лучше поезжай в город.

– Ваня, что случилось?

– Я и хочу это выяснить, – сказал он, и тоже направился к дому бывшей жены.

Свет в окнах не горел. Конечно, Ланы могло не быть дома, но какое-то шестое чувство подсказывало, что она там, и, мало того, наблюдает. И за ним, и за странными гостями. А те обходили дом по кругу, и появления Ивана сразу не заметили. Только когда один из них вывернул из-за угла, по всей видимости, намереваясь вернуться на крыльцо, то увидел Ивана. И, похоже, удивился. А Сизых незнакомцу кивнул, полюбопытствовал:

– Ты кто?

С другой стороны появился второй, и Иван и на него кинул изучающий взгляд.

– Мужики, я вам вопрос задал. Вы кто?

Те переглянулись между собой.

– Мы друга ищем, – сказал один. Судя по наигранному тону, сочинял на ходу. – Колю Назарова. Не слышал?

Иван решительно качнул головой.

– Не слышал. Нет у нас Назаровых. А что по чужому саду шныряете?

– Да мы не шныряем. Так, осмотреться… Дом интересный.

– А ты архитектор?

– Мужик, ты чего пристал, – попытались ответить ему наездом на наезд. – Ты сам-то кто?

– Я здесь живу, – не раздумывая, ответил Иван.

– В этом доме? – усомнился один из парней.

– Везде. Я участковый.

После этих слов, Ивана окинули внимательным, придирчивым взглядом. В костюме за пару тысяч долларов, который он утром надел специально для встречи с губернатором, на участкового он походил мало, с этим не поспоришь.

– Я вам ещё раз повторяю, это частная собственность. Вы не имеете права находиться здесь. Вам нужны неприятности?

– Мужик, ты чего бычишь?

Иван всерьёз нахмурился. Затем головой мотнул, указывая им направление.

– Вон пошли.

Уходить им не хотелось, особенно один, без преувеличения сказать, рвался в бой. Но приятель или напарник, кем он ему доводился, схватил бунтаря за локоть, и незваные гости всё же направились к дороге. Иван стоял и наблюдал, потом ждал, когда они скрылись из вида, ждал звука отъезжающей машины. И только когда дождался его, повернулся лицом к двери и коротко постучал. Он был уверен, что Лана всё это время стояла прямо за ней и тревожно прислушивалась.

– Лана, открой. Они уехали.

Секунду за дверью ещё было тихо, после чего щёлкнул замок, и дверь осторожно приоткрылась. Лана выглянула, посмотрела на него подозрительно, будто от него подвоха и ждала. Правда, в следующий момент выдохнула, и дверь открыла шире. Но Иван не собирался покупаться на эти уловки, даже когда бывшая жена попыталась его поблагодарить.

– Они что-то вынюхивали, – сказал он без всяких обиняков. – Вокруг дома лазили.

– Я видела, – негромко проговорила она.

– Ты видела? – неожиданно разозлился он. – А в полицию позвонить не догадалась?

– Тише, – шикнула она него и вдруг оглянулась за плечо.

Иван насторожился.

– Ты не одна?

Лана кинула на него колкий взгляд.

– Это не твоё дело.

– Нормально, – поразился он. – Я гоняю непонятных типов, но это не моё дело. Знаешь, прямо тянет с тобой согласиться.

– Я не просила тебя никого гонять!

– А что бы ты делала, когда они в дом полезли? Мне не показалось, что они собираются позвонить в твою дверь.

– Ваня, твой сарказм совершенно неуместен.

Пока Сизых придумывал, что ему ответить на подобную наглость, дверь изнутри кто-то дёрнул, Лана этого, судя по всему, тоже не ожидала, ручку выпустила, и Иван в удивлении уставился на ещё одну женщину. Незнакомую. В первый момент ему показалось, что незнакомую, затем в сознании мелькнула тень узнавания. Но настолько смутного, что он ни за что бы не сказал, откуда знает эту девицу со странными рыжими волосами, которые торчали в разные стороны длинными иголками, как у дикобраза. Ему ещё подумалось, как она спит с такой причёской. Она смотрела на него, настырным, нахальным взглядом, а он разглядывал её. Яркие волосы, невообразимый наряд из струящейся ткани с металлическим отливом, но что в ней особенно привлекало – это глаза. Они казались несуразно огромными на худом лице, а смотрели с прищуром.

– Лана, кто этот герой? – заинтересовалась девица, ощупывая Сизыха взглядом.

Лана совсем не обрадовалась тому, что они все оказались лицом к лицу, и только негромко проговорила:

– Это не герой.

А Иван решил подтвердить, что на звание героя он совсем не претендует.

– Я муж. Бывший.

Глаза у Фроси загорелись нездоровым блеском. Лана это заметила, и мысленно застонала. Но было поздно.

– Так вы тот самый, – вроде как обрадовалась подруга. – Негодяй!

Иван поджал губы и бросил на Лану красноречивый взгляд. А странной девице поддакнул:

– По всей видимости, да. – И решив не заострять внимания на том, что думала и говорила про него все эти годы бывшая жена, заговорил об актуальном. – Девочки, я бы на вашем месте проявил немного больше осторожности. Замки на этой двери не выдерживают никакой критики. А эти типы, уверен, вернутся. – Он на Лану посмотрел. – Ты ведь знаешь, что им нужно?

Та отвела глаза, неохотно призналась:

– Догадываюсь.

– Тогда реши эту проблему. Пока они тебе ночью по башке не дали. Я здесь дежурить ночью не собираюсь.

– А я тебя и не просила!

– Я могу попросить, – влезла Фрося, а новому знакомому с таким интересным прошлым протянула руку. И официально представилась: – Афродита.

Услышав имя, Иван нахмурился ещё больше. И глупо переспросил:

– Серьёзно?

Фрося растерялась, посмотрела на Лану, а та только пожала плечами.

Не желая разбираться в женских причудах и переглядываниях, Иван лишь попросил:

– Будьте осторожны. И запирайте двери. – Неожиданно для самого себя взмахнул рукой. – И разберись уже с этим разводом! – Ткнул пальцем в сторону дороги, откуда недавно отчалили бравые молодцы. – Потому что это ненормально.

Лана как раз собралась повторить ему истину о том, что это не его дело, но из дома послышался голос Сони.

– Мама, можно мне уже не прятаться? Вы с Фросей меня совсем не ищете!

Иван замер, услышав детский голос, обернулся и снова посмотрел на Лану. В его голове закружились и завертелись мысли, вопросы, он снова обернулся на дорогу, но пока формулировал совсем другие советы, даже распоряжения, Лана выдала привычное:

– Тебя это не касается! – и захлопнула дверь. А он остался стоять на крыльце. И только услышал негромкое восклицание Афродиты:

– Он меня не узнал?

10

Фрося улетела в тот же день. Жалела, что не может остаться дольше, но работа звала обратно в Москву, причём немедленно. Лана уверяла подругу, что справится сама, в конце концов, ей не так уж мало лет, и этот довод опечалил обеих. Через несколько дней Лане должно было исполниться тридцать, и её саму в ступор вводила сама мысль об этой дате, а Фросю то, что они не смогут отпраздновать вместе.

– Нечего тут праздновать, – ворчливо проговорила Лана, обнимая подругу перед стойкой регистрации в аэропорту. Фрося выглядела странно и нарядно в шляпе с широкими полями и в огромных совиных очках, закрывающих половину лица. Это служило маскировкой, но Лане казалось, что лишь привлекает внимание. К тому же, Фрося без конца очки приподнимала и стреляла глазками вокруг, выискивая кого-то. Она уверяла, что репортёров, но Лана считала, что потенциальных поклонников, всё-таки Афродита была по-настоящему творческой натурой, и без дозы славы и признания, не могла полноценно начать свой день.

Они расцеловались на прощание.

– Я обязательно тебе позвоню, – говорила ей Фрося между поцелуями в щёку. – Обязательно первой. – Она предупреждающе ткнула в Лану пальцем. – Ни в коем случае не разговаривай ни с кем, пока я не позвоню. Я хочу первой тебя поздравить.

– Конечно, конечно, – покивала та, невинно улыбнулась, а Фрося погрозила ей пальцем. Потом присела на корточки и обняла Соню. Попросила:

– Слушайся маму.

Соня скроила смешную рожицу.

– Я всегда слушаюсь. – После чего поинтересовалась: – Ты возьмёшь меня с собой на концерт, когда мы вернёмся домой?

Лана с трудом удержалась от вздоха. Соня слишком часто вспоминала о Москве, и была уверена, что они вернутся домой в ближайшее время.

Фрося же кивнула.

– Конечно. А пока будь умницей.

Фрося улетела. Лана шла через просторные залы аэропорта, крепко держала дочь за руку, а думала о том, как объяснить Соне, что их жизнь изменилась, окончательно и бесповоротно. И о Москве вспоминать не стоит, по крайней мере, в ближайшее время.

– Хочешь мороженого? – спросила она. Понимала, что пытается задобрить, а это явно не педагогично, но поделать с собой ничего не могла.

Соня крепко держалась за её руку и с любопытством оглядывалась.

– Хочу молочный коктейль, – быстро сориентировалась она в ответ на предложение матери.

– Хорошо.

– Клубничный!

Лана улыбнулась.

– Как скажешь.

На такси вернулись в город, вышли у большого торгового центра и присели за столик в одном из ресторанчиков. От еды Соня отказалась, Лана заказала для неё молочный коктейль, а для себя чай. И пока дочь с увлечением поглядывала на незнакомый проспект за окном, Лана наблюдала за ней. Для восьмилетней девочки, Соня относилась ко всему чересчур серьёзно. По крайней мере, Лане так казалось. И, признаться, немного волновало. Соня была ребёнком энергичным, любознательным, но не гиперактивной, она никогда не хулиганила, не имела привычки испытывать родительское терпение. Из-за этого слыла ребёнком едва ли не идеальным. Но Лана прекрасно знала, что это заслуга не характера Сони, не её каких-то врождённых качеств, это работа Марии Николаевны, её свекрови. Не смотря на то, что родную внучку та в Соне так и не признала, но разрешила называть себя бабушкой, и строго и пристально следила за Сониным воспитанием. Соню с самого малого возраста приучали к хорошим манерам, определённому поведению, сдержанности и этикету. Ей нельзя было бегать по дому, разбрасывать игрушки, задавать вопросы, потому что детские «почему» Мария Николаевна называла невоспитанностью. До семи лет Соня даже за стол с взрослыми не садилась, а когда немного подросла, ей разрешили есть в столовой вместе со всеми, но если она будет вести себя соответственно. И Соня очень старалась. Быть вежливой, примерной, говорить и вести себя так, как нравится бабушке. Странно, но, не смотря на то, что Мария Николаевна была строга, а порой попросту придиралась к девочке, та её искренне любила. И очень старалась соответствовать, как называла это свекровь. По поведению и страсти анализировать свои поступки, Соня вела себя старше своего возраста.

Соглашаясь на брак со Славой, Лана думала в первую очередь о дочери. Ей очень хотелось, чтобы у Сони было всё самое лучшее. Так и случилось. Лучшие игрушки, лучшие наряды, няни и гувернантки, репетиторы и даже личный тренер по верховой езде появился после того, как в прошлом году, на день рождения, Слава подарил ей лошадь. У Сони были великолепные манеры, и она получала отличное образование, последнее, что оставалось сделать, чтобы завершить картину, это, как угрожал Слава, отправить девочку в закрытую школу в Европе. Где с неё не спустят глаз следующие лет семь-восемь, и она вернётся оттуда вышколенной благородной девицей. Как дрессированная королевская болонка. Из Сони старательно лепили принцессу, представительницу семьи Игнатьевых, наверное, потому, что своих детей у Славы быть не могло. И Мария Николаевна об этом прекрасно знала, потому, в итоге, и согласилась на их брак. Им нужен был ребёнок. И свекровь сделала всё возможное, чтобы названная внучка не переняла врождённую провинциальность матери. Что именно провинциального Мария Николаевна в ней видела, она Лане никогда не объясняла, но на мнение невестки по всем, даже повседневным вопросам, накладывалось вето хозяйки дома. Лане потребовалось много лет, прежде чем она смогла понять, как же свекрови угодить, и, наверное, только тогда Мария Николаевна смирилась с их со Славой браком, и, хотя бы, разумом Лану приняла. Сердце и душа свекрови остались нетронутыми.

Но всё равно Соня бабушку любила, а вот маму Ланы видела редко, чаще слышала её голос по телефону, и всерьёз родным человеком не считала. Хотя, став старше, приняла и её, как бабушку. Но эта бабушка была другой, молодой и вечно чем-то была занята, жила далеко, и всерьёз не принималась. К тому же, мама Ланы, встречаясь с внучкой пару раз в год, каждый раз впадала в ступор от сдержанности и аккуратности Сони, не присущими ребёнку её возраста. И только пеняла дочери вполголоса:

– Кто из неё вырастит? Принцесса Диана? Как она будет жить?

Жить Соне предназначалось в огромном доме Игнатьевых и вскоре стать достойным представителем семьи и бизнеса. Но не сложилось. И теперь Лана, глядя на дочь, тоже задалась сложным вопросом: как Соня будет жить в изменившихся обстоятельствах? Дочка сидела за столиком маленького ресторанчика при торговом центре с таким видом, будто за ней наблюдал директор её частной школы. Или бабушка, которой в последний год рядом нет, но она всё видит и всё оценивает. Так ей говорил папа. Соня сидела с прямой спиной, аккуратно сложив руки на столе, будто за партой, ей не приходило в голову откинуться на спинку стула или помотать ногой. Это было категорически запрещено, и называлось неподобающим поведением. А ещё она очень вежливо и отчётливо поблагодарила официантку, когда та поставила перед ней высокий стакан с молочным коктейлем. Девушка восприняла это по-своему, кажется, умилилась и улыбнулась девочке в ответ.

– Соня, я хочу с тобой поговорить, – сказала дочери Лана, когда официантка отошла от их столика. Соня осторожно тянула через трубочку густой коктейль, а на мать взглянула с интересом. А вот Лана нервно облизала губы. – Ты ведь уже взрослая, правда? Ты всё понимаешь. И поэтому я не буду от тебя ничего скрывать, и скажу, как есть.

– Ты поругалась с папой?

От вопроса в лоб Лана несколько растерялась. После чего осторожно кивнула.

– Можно и так сказать. Но, боюсь, что в этот раз всё серьёзнее.

Соня оторвалась от коктейля, нахмурилась, как может хмуриться ребёнок, но у неё между бровей появилась едва заметная морщинка. И Лане вдруг стало не по себе. Совсем недавно она эту морщинку уже видела, только та была глубже и на лбу у Ивана Сизыха. Но тот же взгляд в упор, непонимание и беспокойство.

– Вы что, разводитесь? – громким шёпотом, будто рассказывала страшную сказку, переспросила Соня.

А Лана решила выяснить:

– Что ты знаешь про развод?

– Да всё знаю! У нас в классе в этом году у двоих родители развелись, у Алёны Королёвой и у Димы Касаткина.

Лана разминала в чашке с чаем чайной ложечкой дольку лимона. Затем согласилась:

– Развод – это неприятно.

– Так ты с папой разводишься?

– Это не совсем верная постановка вопроса, дорогая. – Поймала себя на том, что разговаривает с дочерью тоном свекрови, и захотелось самой себе дать по губам. – У нас с папой не ладятся отношения в последнее время, мы часто ссоримся… думаю, ты знаешь об этом. И мы пришли к выводу, что нам лучше пожить отдельно.

– А я? – Соня казалась перепуганной и растерянной. Лана поспешила улыбнуться ей.

– А что ты? Ты будешь со мной, у нас с тобой начнётся новая… совсем другая жизнь. Здесь. А папа…

– Папа останется в Москве?

– Ты же знаешь, папа много работает.

Соня сидела тихо-тихо, не пила коктейль, и обдумывала странные новости. А Лана внимательно за ней наблюдала, пыталась поймать каждую эмоцию, каждую мысль, мелькнувшую на детском личике. Дочка распереживалась, сильно. Она явно думала об отце, и это было понятно, но Лану злило. Ведь если вдуматься, попробовать вспомнить, то так сразу и не придёт на ум, когда в последний раз Игнатьев уделял Соне внимание. Он был то в разъездах, то на встречах, то на переговорах, появлялся дома к ужину, хорошо, если пару раз в неделю, привозил Соне очередной подарок или давал обещание, которое никогда не сдерживал, но она всё равно его ждала и считала замечательным папой. Так же, как и бабушку любила. Просто любила, не смотря ни на что. И глядя в расстроенное лицо дочки, Лана почувствовала себя виноватой. За то, что не смогла сделать так, чтобы детство ребёнка прошло без подобных потрясений. Что не смогла быть женой, какую хотел видеть рядом с собой Слава, за то, что не смогла удержать мужа, психанула, уехала и разрушила свой брак. Ведь, если бы не уехала, возможно, они со Славой смогли бы всё уладить, и Соне сейчас не пришлось бы свыкаться с мыслью, что их семьи, ей привычной и понятной, отныне не существует.

Конечно, это трусливая психология, но ради ребёнка…

Поздно.

– Мы не вернёмся в Москву никогда?

– Ну, почему ты так говоришь? Мы обязательно поедем в Москву. К Фросе в гости, например. Или… может быть, ты поедешь к папе в гости. Но жить мы с тобой будем здесь. – Лана дотянулась рукой до руки дочери. – Тебе здесь понравится. Я выросла в этом городе, он огромный. Здесь очень интересно.

– А школа?

– Мы найдём для тебя хорошую школу.

– А где мы будем жить?

Лана нервно сглотнула.

– Пока… пока, – она выделила это слово, – мы поживём в нашем доме, а дальше будет видно. Я найду работу…

Соня удивлённо моргнула и переспросила:

– Работу?

Лана неопределённо повела рукой.

– Я так планирую. Мы с тобой будем самостоятельными, будем жить одни. Совсем, как взрослые.

– Мама, мы никогда не жили одни.

Лана вздохнула.

– Я знаю.

Соня вернулась к коктейлю, сделала глоток, после чего предложила:

– Может, я поговорю с папой? Он попросит прощения, и ты его простишь?

Лана печально улыбнулась.

– Не думаю, что это поможет, мышонок.

– Странно. Обычно помогало.

– Иногда так бывает, Соня. Что-то в жизни меняется, и обратно дороги уже нет. Нужно жить дальше. – Лана нервно кашлянула, за дочкой наблюдала. – Ты ведь останешься со мной? Или… тебе хочется жить с папой?

Ужасный вопрос, ожидание ответа на который, ещё более ужасно. Соня поболтала в стакане трубочку, перемешивая коктейль, после чего сказала:

– Я буду жить с тобой. Тебе я нужнее. У папы есть дом и его работа, а у тебя только я.

Лана губу закусила, очень хотелось заплакать, до того, что щипало глаза, но делать этого было категорически нельзя. К тому же, Соня продолжила:

– Только можно привезти сюда Кефира?

Кефиром звали пегого коня, которого Слава подарил ей год назад. Соня любила уроки верховой езды, ещё больше любила Кефира, но в данный момент Лане пришлось покачать головой и отказать дочке.

– Не думаю, милая. По крайней мере, пока нам не до Кефира. А в конюшне ему будет лучше, ты же знаешь. Там за ним ухаживают и кормят. А у нас нет для него конюшни.

– Но ты ведь скажешь папе об этом?

– Конечно, – пообещала Лана. – Обязательно скажу.

Радовало то, что совсем одна в городе не осталась. И дело не в помощи, и даже не в моральной поддержке, а в том, что страшно, когда не с кем поговорить. Когда вокруг нет ни одной живой души, которой есть до тебя хоть какое-то дело. И Лана радовалась, что Шохины оказались настолько радушными людьми, что можно было появиться в их доме, с ворохом проблем, за которые Лане было стыдно, и если не найти решение, то хотя бы обсудить. Поделиться с Ниной какими-то переживаниями и сомнениями. Конечно, Нина это не Фрося, та за несколько лет дружбы выучила её, кажется, досконально, но Нина была хорошим человеком, а главное, хорошим слушателем. И не кипятилась так, как Афродита, по поводу и без, убить всех врагов не грозила.

Лана приехала к Шохиным вместе с Соней, решив узнать у Нины о подходящих школах в городе. Знала, что дочка Шохиных, Арина, примерно одного возраста с её Соней, но учится в специализированной гимназии. Но несколько удивилась, правда, про себя, когда увидела девочку, и поняла, что ребёнок непростой. По всей видимости, обсуждать это вне стен дома было непринято, поэтому Лана ничего и не слышала, и, как воспитанный человек, постаралась не подать вида. Только помнила, что Костя говорил о приёмной дочери, и теперь понимала, откуда у него к ней особое отношение и столь явное обожание. Но никто и никогда в их окружении не упоминал, что с девочкой что-то не так. А, может, тоже были не в курсе. Шохины вели не слишком бурную светскую жизнь, их вполне устраивали семейные вечера и ужины с хорошими друзьями, которым не нужно ничего объяснять.

Когда Лана с Соней приехали, Нина с детьми гуляла в саду. Годовалый Рома качался на маленьких качелях, улыбался и задирал голову к голубому небу. Щурился на солнце и радовался, постоянно привлекая материнское внимание. А Ариша сидела за накрытым к чаю столом, и что-то рисовала в альбоме, пристроив его на краю. Обычная девочка, тёмненькая, похожая на маму, с огромными, всё понимающими глазками, как Лана после увидела, с первого взгляда невозможно определить и даже подумать, что с ней что-то не так. И поэтому Лана удивилась, когда Ариша никак не отреагировала на их появление, не подняла головы и не поздоровалась, а Нине пришлось дважды позвать её, а затем и за плечо тронуть, чтобы привлечь внимание дочери.

– Ариш, у нас гости, поздоровайся. – Нина говорила и смотрела ей в глаза, и всё равно прошла секунда, потом другая, прежде чем Ариша перевела на них с Соней свой взгляд и тогда уже поздоровалась. Достаточно громко и отчётливо, словно её учили отвечать именно так. А вот Нина довольно улыбнулась, протянула руку к Соне. – А ты значит, мамина дочка? Соня? Садитесь, сейчас попрошу принести чай. Вам повезло, сегодня в доме есть домработница.

– Это событие?

– Почти. Костя не любит чужих людей, поэтому к его возвращению все испаряются. К тому же, всеми этими людьми нужно руководить, а мне легче сделать всё самой, чем объяснять чужим людям, чего же я от них хочу.

Лана улыбнулась.

– А я, кажется, только это и умею. Придираться к прислуге.

Нина хмыкнула.

– Значит, ты хороший управленец.

– Да уж.

Лана украдкой наблюдала за девочками, Соня без всяких сомнений придвинулась к Арише, и теперь с интересом заглядывала в её альбом. А затем ещё с восторгом проговорила, обращаясь к матери:

– Мама, смотри, как здорово у неё получается! Я так не умею.

Ариша поводила карандашом по листу, подумала, потом проговорила, не поднимая глаз:

– Это Тим.

– Тим – соседский лабрадор, – пояснила Нина. – Девочки, вы пирожные будете?

– Я буду! – тут же сориентировалась Соня. И вежливо добавила: – Если можно.

– Конечно, можно. – Нина разлила чай. Поймала взгляд Ланы, обращённый к Арине, и негромко заговорила: – Она никому не смотрит в глаза, так что не обижайся.

Лана почувствовала себя неловко.

– Я даже не думала.

– Знаю. – Нина коротко улыбнулась. – В городе не принято об этом говорить. Хотя, все знают. В своё время обсудили, и меня, и Аришу, и нас всех вместе, пока уже Костя из себя не вышел. – Нина поставила фарфоровый заварочный чайник на подставку. Кинула на Лану многозначительный взгляд. – А мой муж умеет выходить из себя. С тех пор эта тема табу. Все в городе знают, что Костя её обожает. Он с ней говорит, он уделяет ей время, он забирает её из школы и водит обедать в ресторан. Всегда в один и тот же, и они всегда ходят вдвоём. Психотерапевт говорит, что если бы не он, к этому возрасту Ариша окончательно ушла бы в себя. А сейчас она учится, в обычной школе, наравне со сверстниками. Просто это очень тихий ребёнок, зацикленный на любимом деле. Она всегда рисует. Педагоги говорят, что у неё талант.

– Нина, это замечательно.

– Я знаю. К тому же, шума в доме много от Ромки. Вот это копия папа. Кулаком по столу мы уже научились стучать.

Лана обернулась на мальчика, наблюдала за ним с улыбкой.

– Это самый замечательный возраст, помню Соню маленькой. Я надеялась, что она никогда не вырастет.

– Конечно, конечно. А смотри, какая красавица выросла.

Соня поняла, что говорят про неё, подняла на взрослых глаза, и широко улыбнулась.

– У меня есть платье, белое-белое, как у невесты. С пушистой юбкой. Я в нём ходила на новогодний бал.

– Серьёзно? А принца встретила?

Соня призадумалась, закусила губу, после чего решительно покачала головой.

– Нет. Одни лягушки были.

Нина звонко рассмеялась, а Лана погрозила дочери пальцем.

– Рано ещё про принцев думать.

– Ариша, познакомь Соню с Гришей. Думаю, ей будет интересно. Идите. На столе в графине лимонад, можете попить. Только аккуратно, не разлейте.

– Костя тебе рассказал? – осторожно спросила Лана, когда девочки ушли. – Ты злишься?

– Не злюсь. Я бы на твоём месте также поступила. Ребёнок должен быть с матерью.

– Но я воспользовалась твоим мужем.

– Интересная мысль.

– Я имела в виду, его добротой и безотказностью.

Нина рассмеялась.

– Ещё более интересная мысль. Ты сегодня в ударе.

Лана взглянула на неё укоризненно.

– Да ладно тебе.

– Я не злюсь на тебя, и уже сказала, что поступила бы также. Или ещё хуже. И всё было бы оправданно, Лана. Но я согласна с Костей, тебе следовало обратиться не к нему.

Лана покачала головой.

– Ваня не тот человек, который будет делать что-то тайно и осторожно. Он бы полез напролом.

– Не забывай, что вы не общались много лет. Он мог измениться. У него довольно обширный бизнес, он состоятельный человек. Всё это не говорит о его вспыльчивости. Может, он повзрослел?

– Может быть. О чём совсем не говорят наши последние встречи и разговоры. К тому же…

– К тому же?

Лана открыто взглянула на Нину.

– У него есть Леся. И я совершенно не желаю влезать в их отношения, а уж тем более что-то портить.

– Леся… Леся хорошая, я Ваньке это уже полгода твержу. – Лана поднесла к губам чашку с чаем, стараясь сосредоточиться на ней, а не на словах Нины. А та продолжала: – Вот только он её не любит. Там даже не искрит ничего.

– Нина, зачем мне всё это знать?

– Как? Это же твой муж. Пусть и бывший. Неужели совсем неинтересно? Я вот про своего бывшего всё знаю. С кем живёт, с кем изменяет. Почему-то он считает, что мне нужно это знать. Костя жутко бесится.

– А мне вот неинтересно, – проговорила Лана в сторону. – Мы расстались далеко не друзьями, и поэтому выслушивать откровения о его личной жизни я никакого желания не имею. Всё у него хорошо, и я рада.

– А вот у тебя не всё хорошо, и он совсем не рад. Лана, он так на тебя смотрит!

Лана даже ахнула, прежде чем рассмеяться.

– Ты с ума сошла? Что на меня смотреть? Мне же не шестнадцать!

– А сколько? Пятьдесят шесть? – Нина, в конце концов, махнула рукой. – Решать, конечно, тебе, но ты сейчас не в том положении, чтобы выкидывать из своей жизни людей, которые могут, а главное, хотят тебе помочь.

– А он хочет?

– Определённо. И он может, Лана.

– Чем? Чем он мне поможет?

– По крайней мере, решит твои материальные проблемы. Иногда это немало, поверь.

– Хочешь сказать, что у меня их ещё не было? Может быть. – Лана тёрла большим пальцем оплётку по краю стола. – Но это как-то странно, уйти от мужа, чтобы вернуться к бывшему мужу, и всё ради решения финансовых проблем.

– Недостойно? Что ж, я соглашусь. Дай Бог, чтобы у тебя всегда был выбор.

– Лучше посоветуй, что мне с работой делать.

– Ты хочешь, чтобы я сказала тебе правду?

Лана пристроила локти на краю стола и уткнулась носом в сжатый кулак. Не знала, то ли кивнуть, то ли головой покачать. Судя по скептическому взгляду и тону Нины, порадовать она её не собиралась. И явно уже обсудила это с мужем.

– Конечно, теоретически, – начала Нина, – работу тебе найти можно. Для суда, для органов опеки, для правильных выводов, так сказать. Посидишь где-нибудь секретаршей. Но ты же понимаешь, что это не выход, Лана? Во-первых, искать работу с нуля смысла не имеет, тебя неделю в новостях показывают, кто осмелится устроить в своём офисе скандальное шоу? Во-вторых, у тебя совершенно нет никаких навыков. Костя сказал, что у тебя диплом искусствоведа. Та ещё востребованная профессия. И, в-третьих, даже если всё это сбудется, ты вряд ли сможешь жить на зарплату. Извини.

– Не извиняйся, ты абсолютно права. Я вторую неделю уснуть не могу, только и думаю, что буду делать, когда деньги окончательно закончатся. Как я буду содержать дочь?

– Костя считает, что у тебя есть все шансы отсудить у мужа небольшое, но состояние. Лана, у Игнатьева полно денег.

– К которым я не имею отношения. У нас брачный договор.

Нина скривилась, но всё же постаралась обнадёжить.

– Там много нюансов. Так Дима говорит. Костя тебе рассказывал про Харламова? Он талантливый. Нахальный и беспардонный, таким и должен быть успешный адвокат. Но сказать я тебе хотела другое. – Нина поднялась из-за стола и направилась к сыну, который тянул к ней ручки. Она вынула сына из качелей и прижала к себе, а Лане сказала: – Тебе не нужна работа. Тебе нужен муж.

– Ты говоришь совсем, как моя мать.

Нина лишь пожала плечами. И тут же добавила:

– И в этом нет ничего зазорного. Мне вот тоже нужен муж. Считаешь, что мы слабые?

– Я не знаю. Но думать об этом несколько неприятно.

– Знаешь, сколько про меня неприятного говорили? Что я Шохина соблазнила, заманила, на себе женила… да и до сих пор за спиной говорят. Что Константин Шохин женился на стриптизёрше. Я поначалу переживала, а потом пришла к выводу, что говорят те, кто завидует. А когда тебе завидуют, это приятно. Вот тебе тоже завидовали, ты была неповторима и недосягаема. И совсем не думала о том, что тебе может понадобиться работа. Потому что у тебя была работа, каждодневная и трудоёмкая. Лана, мы с Костей живём достаточно обособлено, и то я занимаюсь целой кучей вещей. Деловыми ужинами, детьми, домом, своим и его гардеробом. А ты, судя по Игнатьеву, великий управленец. Так возьмись за свою жизнь и направь её в нужное русло.

Лана попыталась выглядеть воодушевлённой.

– Тебе нужен управленец?

– Мне нет. А кому нужен – я тебе уже сказала.

Лана не удержалась и фыркнула. И совсем не по-игнатьевски откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. А Нина сверлила её взглядом. И впервые за всё их знакомство по-свойски позвала:

– Ланка.

Та глаза подняла. А Нина вздохнула, подошла ближе, и, понизив голос, заговорила:

– Ты можешь навешать лапшу на уши Косте. И Ване. Но мы с тобой две женщины, и обе матери. Ты кому сейчас рассказываешь про то, что вы плохо расстались и друг друга не понимаете? Ваше недопонимание сейчас на моей кухне сидит. Я ведь права?

Лана выпрямилась. И вместо прямого ответа, согласия или категорического отрицания, только потребовала:

– Ты ничего ему не скажешь. И Косте не скажешь.

– Не скажу, – не стала Нина спорить. – Но мужики всё-таки идиоты. А ты дуришь. Не знаю, как всё это вышло, но сейчас тебе надо думать о дочери, а не о том, кто из вас прав, а кто виноват.

После стольких лет так сразу и не скажешь, кто прав, а кто виноват. Время исказило факты и причины, оглядываясь назад, многие поступки кажутся лишними и неправильными, а с высоты возраста понимаешь, что очень многое сделал бы по-другому. Не реагировал бы столь бурно, в какой-то момент сел и подумал, а не махал шашкой сгоряча.

– Тебе понравилась Ариша? – спросила Лана дочку, когда они возвращались домой.

Соня смотрела в окно такси на незнакомые улицы, разглядывала дома и памятники, а услышав вопрос матери, повернулась к ней. Кивнула.

– Да. Только она мало говорит.

– Все люди разные, – осторожно заметила Лана.

– А вот попугай у них классный. Мама, давай тоже купим попугая.

– Ты же хотела котёнка.

– И котёнка, – тут же сориентировался ребёнок. – Можно?

Лана погладила дочку по голове.

– Мы подумаем.

Напротив их дома стоял автомобиль. Лана напряглась, вспомнились вчерашние визитёры, но автомобиль был отечественный, не слишком презентабельного вида, и не было похоже, что пожаловали очередные гости из Москвы. Такси остановилось рядом, Лана расплатилась с водителем и из автомобиля вышла. Протянула дочке руку, а сама посматривала на незнакомую машину. Долго ждать не пришлось, при их появлении открылись сразу три двери, такси отъехало, а Лана осталась с глазу на глаз с пожаловавшими незнакомцами. Две женщины средних лет и мужчина, худой, высокий, в дешёвом костюме.

– Светлана Юрьевна Игнатьева?

Подозрения и волнение лишь усилились. Лана нахмурилась, приглядываясь к незнакомым людям, которые обратились к ней холодным, официальным тоном. Но кивнула.

– Да. А вы, простите?..

Одна из женщин шагнула к ней и представилась:

– Юлия Павловна. Афанасьева. А это мои коллеги. Мы из опеки и попечительства.

Лана на всякий случай загородила дочь собой.

– И что вам нужно?

Другая женщина выступила вперёд и попыталась смягчить впечатление от их появления. Даже улыбнулась, но при этом пыталась заглянуть за спину Ланы, и взглянуть на девочку.

– Вы не волнуйтесь. Мы приехали познакомиться.

– Зачем с нами знакомиться? – продолжала упорствовать Лана. Улыбка второй женщины ей не нравилась ещё больше, чем строгий взгляд первой.

– Это ведь Соня? Соня, здравствуй. Меня зовут Елена Михайловна.

Соня выглянула из-за спины матери, на женщин взглянула, после чего подняла взгляд к лицу матери. Лана всеми силами старалась сохранять спокойствие.

– Нам поступил запрос, – заявила Юлия Павловна, не обращая внимания на ребёнка, она со всей пристальностью смотрела на Лану. – К нам обратился ваш муж, с заявлением, что вы увезли ребёнка…

– Во-первых, – перебила её Лана, решив не выслушивать всю заготовленную для неё речь, – почти бывший муж. Мы находимся в процессе развода. А во-вторых, я не нарушила ни одного закона, увезя ребёнка в другой город. Я мать, и имею на это право. Разве не так?

– Формально – да.

– Формально? Что значит, формально?

– Вячеслав Дмитриевич утверждает, что вы сделали это тайком. Едва ли не выкрав…

– Вы можете более тщательно подбирать слова? – снова перебила её Лана. – Здесь ребёнок. И моей дочери совершенно не обязательно выслушивать домыслы.

– Может, пройдём в дом и поговорим там?

Лана обдумывала это предложение секунду, потом ещё одну, после чего категорически отказалась.

– В дом я вас не приглашаю.

– Светлана Юрьевна, вы зря нервничаете. Мы обязаны, в такой ситуации, познакомиться с вами, и с Соней, провести проверку…

– Что собираетесь проверять? Адекватна ли я, или что у меня лежит в холодильнике? Кормлю ли я ребёнка?

– Условия, в которых вы с дочерью проживаете.

Елена Михайловна и мужчина в помятом костюме смотрели не на неё, они смотрели на Соню. Так, будто та наполовину состояла из золота и бриллиантов. А вот Юлия Павловна сосредоточилась на ней, Лане, и, похоже, видела в ней потенциальную преступницу. Похитительницу детей.

– Мы проживаем в нормальных условиях, – заверила их Лана, хотя, понимала, что её слова ничего для них не значат.

– Светлана Юрьевна, вы не понимаете всей серьёзности ситуации…

– Я-то как раз понимаю. Я очень хорошо всё понимаю, – договорила Лана, и почувствовала настоящее облегчение, увидев машину Ивана. Та как раз появилась на их улице, а Лана схватила дочь за руку, выскочила на дорогу, и замахала рукой, призывая Сизыха остановиться. Автомобиль остановился совсем рядом, Иван вышел, оглядел незнакомых людей, но прежде чем успел поинтересоваться, что происходит, Лана подхватила дочь под мышки и буквально передала её ему с рук на руки. – Забери её к себе.

Иван девочку взял, поднял на руки, как маленькую, а Соня, по всей видимости, взволнованная происходящим, даже не подумала удивиться или воспротивиться. А вот Сизых всё-таки поинтересовался:

– Что происходит? – На Лану посмотрел, а в сторону её собеседников не слишком вежливо кивнул. – Это кто?

– Я потом расскажу. Увези Соню!

– Светлана Юрьевна, вы совершаете огромную ошибку, – подал голос мужчина в костюме. – Мы не враги. У нас чёткая и ясная задача…

– Я всё прекрасно понимаю про ваши задачи!

Иван ещё пару секунд пытался понять происходящее, после чего направился к машине, с ребёнком на руках. Соня всё-таки заволновалась и позвала:

– Мама!

Лана обернулась.

– Всё хорошо, родная. Я приду через несколько минут. Поезжайте.

Елена Михайловна сокрушённо покачала головой.

– Светлана Юрьевна, вы не правы. Вы должны понимать, что прятать от нас ребёнка, это ошибка. Ваш супруг обратился с официальным заявлением…

– Каким? В чём он меня обвиняет?

– Он не обвиняет.

– Пока не обвиняет, – вставила своё веское слово Юлия Павловна. – Но если подтвердится, что вы незаконно увезли ребёнка от отца…

– Послушайте меня, – в который раз перебила их Лана. Дочери рядом не было, машина Ивана отъехала и уже остановилась у его дома, ожидая, когда откроются автоматические ворота, и можно было говорить без обиняков и свидетелей. – Я ничего незаконного не сделала. Вы, как органы опеки, должны быть в курсе того, что мой супруг не является биологическим отцом моей дочери. Да, он дал ей свою фамилию. Но я мать. И я буду решать, где и как воспитывать ребёнка. И я не собираюсь никому ничего доказывать, демонстрировать условия, в которых мы проживаем и так далее. Если условия проживания Сони и ухудшились, то это не моя вина. А если у вас ещё остались вопросы ко мне, то на них будет отвечать мой адвокат. И не надо меня пугать и разговаривать со мной, как с малолетней безработной мамочкой. Я сама решу все свои проблемы, без органов опеки и попечительства.

– И как вы это сделаете? Насколько нам известно, вы не работаете. И не имеете никаких навыков для работы, которая позволит вам содержать ребёнка.

Лана смотрела в их серьёзные лица, и закипала изнутри. Боялась, волновалась, но всё-таки злилась. И на них, и на Игнатьева. Как он мог натравить на них с Соней системных работников? Она никогда и помыслить не могла о том, что к ней в дом заявятся органы опеки и попечительства и станут выносить вердикты: достойная она мать или нет.

Лана величественно вскинула голову и одарила всех своей фирменной холодной улыбкой.

– Я замуж выйду.

– Вы собираетесь замуж?

– Это я умею делать лучше всего. Даже если судить по моему последнему супругу. – Лана смерила высокомерным взглядом Юлию Павловну, именно её. Наверное, потому что заметила оттенок злобы в её глазах. – А пока предлагаю распрощаться. Спасибо за проявленную заботу, господа. Но у меня и у моей дочери всё в порядке.

Лана резко развернулась, и твёрдым шагом, стуча каблуками по асфальту, направилась к дому Сизыха. Шла с прямой спиной, гордо вскинув подбородок, чтобы никто не смог догадаться и помыслить о том, какой страх её сковал изнутри. Она была на грани паники. Толкнула калитку, та поддалась особенно легко, и Лана не сразу поняла, что за ней стоял Иван и ожидал её появления. Он закрыл за ней дверь, щёлкнул замок, и только тогда Лана позволила себе выдохнуть. Но это было не облегчение, это был тот самый страх, который с шипением покинул её тело, будто воздух из воздушного шарика вышел, но она знала, что совсем скоро он вернётся снова. Лана жила так уже несколько недель. Страх заполнял её, каждую клеточку и каждую мысль, затем уходил, чтобы в самый неподходящий момент вернуться вновь. И чтобы как-то устоять в первую минуту, Лана вцепилась в рубашку Ивана, только для того, чтобы устоять на ногах.

Органы опеки?!

– Ваня, он хочет её забрать.

Иван смотрел на неё несколько секунд, чувствовал пальцы Ланы, которые сжали ткань его рубашки, в первый момент не знал, что сказать и что делать, а потом взял её за плечи и легонько встряхнул.

– Перестань паниковать.

Лана сделала глубокий вдох, очень осторожный. Прислушивалась к себе, но чернота отступала, и к ней возвращались чувства и мысли.

– Успокойся, – снова потребовал он, и даже сам разжал её пальцы, избавляясь от её хватки. – Это ничего не значит. Он просто пугает тебя.

– И у него получается.

– Мама, смотри, тут собачка! – Соня выбежала на крыльцо и закричала во весь голос, полный восторга и энтузиазма. Про недавнее волнение, кажется, позабыла.

Лана осторожно выглянула из-за плеча Сизыха, дочке улыбнулась. Правда, голос прозвучал со слабым оптимизмом.

– Замечательно, милая.

Иван тоже на девочку оглянулся. А Лана подняла голову, смотрела ему в лицо, и нашла новый повод для переживаний. Но, как известно, из двух зол всегда выбирают меньшее. Парадокс в том, что Лана раньше не задумывалась о том, что они могут поменяться местами.

– Пойдём в дом, – сказал он в конце концов.

– Вы уже познакомились? – с натянутой улыбкой, спросила она, переступая порог просторной кухни. Странно, от старого дома ничего не осталось, наверное, даже фундамента, а Лана всё равно испытала чувство ностальгии. Словно, в этих стенах она когда-то жила и была счастлива. Пусть и недолго.

– Да, дядя Ваня сказал, что он твой друг.

– Друг, – тихо повторила Лана за дочкой.

– У вас красивый дом, мне нравится. – Соня без всякого стеснения осматривалась, заглянула на кухню и в кабинет через открытую дверь.

Иван наблюдал за девочкой с лёгким смущением и неловкостью. Детей в этом доме никогда до этого момента не было, и, если честно, он всегда считал, что не знает, как с ними обращаться. Соня не была маленькой, беспомощной, но от этого было только хуже. Потому что она без стеснения задавала вопросы, и смотрела, как ему казалось, хитро-хитро. И всё понимала. Вообще, про всё. И про него в том числе. Ивану постоянно казалось, что он делает что-то не то, и говорит не так. Что Соня, с её детской непосредственностью, вполне способна поймать его на этой самой неловкости. И ему станет ещё более неловко, попросту невыносимо.

А девочка улыбалась, позабыв о недавнем огорчении, и улыбка у неё была совсем, как у Ланы. Раньше. У той Ланы, которую он помнил. И глаза горели точно также. Соня, вообще, была очень похожа на мать. Напоминала солнышко.

Соня присела на корточки, гладила толстоватого Прохора, а тот задыхался и принюхивался к ней с хозяйским подозрением. Но, в итоге, шлёпнулся на толстую попу рядом с девочкой и позволил той почесать ему живот.

– Включи ей мультики, – попросила его негромко Лана. – Есть детский канал?

– Наверное. – Иван нашёл пульт и включил большой телевизор в гостиной.

– Соня, побудешь здесь? Поиграй с собакой и посмотри мультфильмы. А я… принесу тебе сок, хорошо? – Лана подошла и погладила дочь по голове. Заметила, что пальцы чуть подрагивают. С такой жизнью она вскоре станет неврастеничкой, от этого никуда не денешься. Одно переживание за другим.

– Хорошо. А Прохору можно на диван?

– Если поможешь ему залезть, – сказал Иван. – Сам он давно не в состоянии.

– Я помогу!

Лана из гостиной вышла, надеясь перевести дыхание, но Иван вышел практически следом за ней, появился за её спиной и упёрся рукой в стену, прямо рядом с её головой. Это кого хочешь бы напрягло, а Лане много было не нужно. Она кинула на Сизыха осторожный взгляд. А он спросил:

– Почему ты мне не сказала?

Вот оно. Сколько раз за десять лет она представляла себе этот вопрос и его лицо в этот момент? Она тут же опустила глаза в пол.

– Ваня…

– Лан, ты сама не понимаешь, что ты творишь. Почему ты пришла к Шохину, а не ко мне?

Она нервно сглотнула. Комок в груди начал потихоньку рассасываться, когда поняла, что он не об отцовстве. Пока ещё нет.

– Я не хотела тебя вмешивать.

– А его захотела! Мужика, с двумя маленькими детьми!..

– Тише!

– Ну что «тише»?!

Она привалилась спиной к стене. Они стояли в полутёмном простенке, близко-близко, и смотрели друг на друга.

– Вот поэтому я и не пришла к тебе. Знала, что ты пойдёшь напролом. А Костя… всё сделал с холодной головой.

Иван потёр лицо ладонью.

– Я только сегодня узнал. Все всё знают, а я узнал последним!

– Я не хотела, чтобы ты в этом участвовал.

– Почему?

– Потому что тебе нельзя. – Он смотрел на неё в упор. Лана повела плечами. – Ты мой бывший муж, всё слишком очевидно. – Лана закусила губу, они немного помолчали, после чего она тихо позвала: – Вань. – Сизых моргнул от неожиданности. А Лана окончательно раскисла. – Меня посадят в тюрьму? Если он докажет, что это я всё подстроила, меня арестуют?

Иван подобного вопроса, а уж тем более тона не ожидал, оттолкнулся от стены, отступил на пару шагов, и возмутился:

– С ума-то не сходи. Никто тебя никуда не посадит! – Он прошёлся по кухне, устало потёр шею ладонью. – Завтра с Харламовым встретимся, всё дотошно обговорим. Я уверен, что он найдёт выход.

– Соня здесь всего два дня, а сегодня уже пришли из опеки. Проверять, какая я мать! А вчера эти… – Она головой покачала. – Я не отдам её. Соня ему даже не нужна. Слава хочет отправить её в закрытую школу в Англии.

– Зачем?

– Потому что так принято! Потому что этого хотела моя свекровь. Потому что он идеальный отец, который хочет для ребёнка самого лучшего. А я… неадекватная особа, которая разрушила семью, сбежала от него в провинцию и подло умыкнула ребёнка.

– А ты от него сбежала?

Вопрос повис между ними, Лана молчала довольно долго, признаваться было неприятно, особенно, бывшему мужу, особенно Ване, но, в итоге, она призналась:

– Я перестала удовлетворять его потребности и пожелания. Я вышла в тираж. Ему захотелось новой жизни, новых впечатлений… кажется, он влюбился. Я стала не нужна. – Иван молчал, и Лана, чтобы сгладить собственную неловкость, поспешила добавить: – А Соня – это другое. Соня – это долгосрочное вложение.

– Она не вложение.

– Ваня, ты не понимаешь…

– По-моему, это ты уже ничего не понимаешь. Если он борется за вложение, у него нет шансов. И пока ты будешь оспаривать его право на это самое вложение, у тебя тоже шансов ноль целых ноль десятых. Ты должна объяснить всем, что твоему ребёнку лучше с матерью, а не с отцом. Пусть он говорит о вложениях.

Ваня разозлился. Лана наблюдала за ним, старалась делать это украдкой, а Сизых кружил по кухне и заметно злился. После чего остановился, призадумался о чём-то, наконец, выдохнул. Широкой ладонью сгрёб с подоконника пачку сигарет.

– Сегодня переночуете здесь. Неизвестно, кто ещё решит посетить твой дом. Кстати, твоя подруга в доме?

– Фрося уехала. Мы проводили её утром.

Иван притормозил в дверях.

– Фрося? Кто-то ещё даёт детям такие имена?

Лана слабо улыбнулась.

– Она его сама себе дала. Ты на самом деле её не узнал?

– А должен был?

– Она певица. Афродита. Её песни по всем каналам и радиостанциям крутят.

Иван в задумчивости хмыкнул. Потом головой качнул.

– Я не слушаю радио. И телевизор почти не смотрю. Но особа странная, – добавил он напоследок. – Судя по шухеру у неё на голове.

– Зато человек хороший, – сказала ему Лана.

Иван кивнул.

– Пусть будет так. Я покурю на крыльце.

Это было очень странно, находиться в этом доме, а уж тем более готовить ужин, снова на кухне Тамары Константиновны. Среди её любимых вещей, посуды. А, если совсем честно, то Лана давно отвыкла от готовки. Очень долго ей не приходилось стоять у плиты. Обычно она согласовывала меню на неделю, организовывала деловые ужины и банкеты, контролировала закупку продуктов, но самостоятельно не готовила очень давно. В последние две недели ей пришлось вспоминать и восстанавливать утерянные навыки. Да и то не считала, что у неё хорошо выходит. Вот и этим вечером получилось нечто сомнительное, и Лана лишь развела руками, когда дочь и хозяин дома взглянули на неё вопросительно и недоумённо.

– Ты разучилась жарить картошку?

Соня попробовала кусочек, после чего задумчиво проговорила:

– Жареная картошка – это вредно. Да, мам?

– Скажи это дяде Ване. Он не в курсе.

Соня глянула на Сизыха огромными, невинными глазами.

– От неё толстеют.

– Серьёзно? – Иван хмыкнул, кинул на Лану красноречивый взгляд. – А я-то думаю, чего твоей маме не хватает.

Лана качнула головой, не желая комментировать это заявление, а вот Соня заинтересовалась, и тоже на мать взглянула, изучающе. Переспросила:

– Чего?

– Примерно пяти килограмм, в виде жареной картошки, – не стал скрывать Иван.

– Ваня, перестань, – негромко и с намёком попросила его Лана.

А Соня рассмеялась.

– Мама не бывает толстой!

– А худой?

– Она не худая! Она стройная!

– Это так называется?

– Дядя Ваня, ты смешной.

Это было странно слышать в таком небрежном тоне от женщины, пусть и столь малого возраста. Иван глянул на Лану, та казалась несколько смущённой. Сизых хмыкнул и принялся за картошку, не зная, что ответить.

– Соня, нельзя так разговаривать с взрослыми, – попыталась донести до дочери Лана. Не считала, что та вела себя невежливо или строптиво, но Ваня, судя по всему, пребывал в смятении от речей Сони.

Девочка неожиданно смутилась, уткнулась взглядом в тарелку и даже голову опустила. Негромко проговорила:

– Извините.

Иван сдвинул брови, решил заверить:

– Я не обиделся. Извиняться ни к чему. – А когда Соня доела и отпросилась из-за стола, у Ланы поинтересовался: – Она часто так извиняется?

Лана поднялась, убрала со стола грязные тарелки.

– Она воспитанная девочка.

– Кажется, чересчур.

Она обернулась на него через плечо.

– Это комплимент?

Иван откинулся на стуле, пожал плечами. Неожиданно почувствовал неудовольствие.

– Откуда мне знать. Я не умею воспитывать детей. – Вышло несколько раздражённо.

Лана стояла к нему спиной и смотрела на грязную посуду в раковине. Ей не нравился этот разговор. Разговор, само их с Соней присутствие в этом доме, мысли, которые взращивали панику в её душе. Все её самые страшные многолетние ожидания сбывались, а она ничего не могла изменить. Могла только наблюдать за тем, как общаются отец и дочь. Как Соня любопытничает, присматриваясь к новому знакомому, а Ваня испытывает тягучую неловкость из-за общения с ребёнком. Ему вроде и интересно, неожиданно, но в то же время он теряется и уверенность оставляет его всякий раз, как ситуация или разговор выходят из-под его контроля.

– Как ты представляешь свою жизнь здесь? – спросил он неожиданно.

Лана повернулась к нему. Обдумывала вопрос. Ответить необходимо было вдумчиво и желательно правдиво. Чтобы Ваня поверил, что у неё на самом деле есть чёткий план.

– Мы привыкнем, – сказала она. – Как только всё успокоится, мы сможем жить нормально. Соня пойдёт в школу, а я…

– Что ты?

Вздохнула.

– Буду искать работу.

– Любопытно.

– Что? Думаешь, у меня не получится?

– А сама как думаешь?

Лана разозлилась, вытерла руки полотенцем и отложила его в сторону.

– Твои сомнения совсем не помогают.

– А, по-моему, я объективен. Абсолютно.

– То есть, я ни на что не способна?

– Ну что ты, ты способна на многое. Но какое отношение это имеет к твоей мифической работе?

– Ты так любезен.

Лана вышла из кухни, аккуратно обогнув Ивана, заглянула в гостиную и увидела дочь снова перед экраном телевизора. Та устроилась прямо на полу, обнимала Прохора одной рукой, а другой щипала его за толстые бока. Но мопс, кажется, только удовольствие от этого получал.

– Соня, ты не устала?

– Я смотрю мультфильм.

– Вот именно. От чего ей уставать? – проговорил Лане на ухо Иван, подойдя со спины.

Лана насторожилась, когда он подошёл так близко. Все эти разговоры по душам, если можно так выразиться, этим вечером, здорово разбередили душу и давно позабытые ощущения. Вечер хотелось поскорее закончить. Лана даже подумала взять дочку за руку и уйти вместе с ней из этого дома. Правда, с этим решением вернулся и страх. И вместо того, чтобы совершить поступок, как она была уверена – верный, Лана подошла к окну и стала смотреть на высокие сосны в сгущающихся сумерках.

А если Ваня прав, и у неё нет способностей, шансов стать самостоятельной?

Лана обернулась, посмотрела на Соню. И бывшего мужа. Это было так странно, видеть их рядом, вместе, болтающими о пустяках и даже смеющимися. Соня рассказывала про лагерь, демонстрировала свои познания в английском, Иван пытался казаться серьёзным, но, судя по его сдвинутым бровям, понимал он мало. Но Соня, своей уверенностью и важностью, его смешила. Он даже похвалил:

– Ты молодец. Видимо, у тебя способности.

– Дело не в способностях, – не удержалась от замечания Ланы, хотя и быстро осознала, что её чересчур серьёзный тон сбивает лёгкий настрой их беседы. – Дело в языковой практике.

Иван кинул на неё многозначительный взгляд. После чего проговорил:

– Как много зависит от практики.

– А тебе обязательно мне на это указать.

Через час Соня, наконец, была уложена в постель в одной из гостевых спален, Лана проследила за тем, как дочка умывается и чистит зубы взрослой щёткой, детской в доме Сизыхов, конечно же, не оказалось. Иван выдал им запасные зубные щётки и две своих футболки. Соня ещё долго крутилась перед зеркалом, разглядывая себя в этом одеянии. Всё происходящее её развлекало. И Лане оставалось только порадоваться тому, что дочь воспринимает неприятную ситуацию, как приключение.

В конце концов, Соня устроилась на широкой постели, натянула на себя одеяло, но вместо того, чтобы закрыть глаза, как и положено примерному ребёнку, оглядела незнакомую комнату внимательным взглядом. Лана наблюдала за ней, после чего протянула руку и погладила дочку по волосам.

– Ты хочешь что-то спросить?

Ждала очередного вопроса про дядю Ваню, ведь Соня с таким воодушевлением общалась с ним весь вечер, но дочка задала куда более неприятный вопрос:

– Почему папа не хочет, чтобы я жила с тобой?

Рука Ланы проскользила по одеялу. Нужно было что-то ответить, желательно правдивое и как можно искреннее.

– Наверное, потому, что хочет, чтобы ты жила с ним. Он же тебя любит.

– Я его тоже люблю. Но его никогда не бывает дома.

Лана согласно кивнула.

– Я с тобой согласна. Но, может быть, он считает, что сможет измениться.

– А ты? Он хочет, чтобы ты осталась одна?

– Он хочет, чтобы ты была рядом с ним. Видимо, для него это важнее.

Соня вздохнула, совершенно по-взрослому.

– Что случилось? – тут же переспросила Лана. – Ты расстроилась?

– Я больше не вернусь в школу. Из-за этого мне грустно. У меня не будет друзей.

Лана снова дочку погладила, попробовала улыбнуться воодушевлённо.

– У тебя обязательно будут друзья. Ты ведь такая замечательная девочка. У тебя останутся друзья в Москве, ты сможешь с ними переписываться. И появятся новые друзья здесь.

– Всё равно страшно.

Её дочке было страшно. Лана смотрела на неё, и улыбаться больше не могла. Потому что по себе знала, что когда тебе страшно, необходим человек рядом, которому страшно бы не было, который был бы смелым и уверенным в своих решениях. И сейчас для дочки таким человеком была она. Она не имела права бояться.

– Уснула?

Лана обернулась на голос Ивана. Если честно, то совсем забыла о нём в последние минуты. Вышла из комнаты, спустилась по лестнице и вздрогнула от неожиданности, когда услышала его голос. Обернулась, поняла, что Иван сидит на маленьком диванчике у окна, в полумраке. Без присутствия Сони, оставшись с ним один на один, стало неловко. Но ответить было необходимо.

– Уснула, – сказала она негромко. И зачем-то добавила: – Она переживает. Из-за Славы. А я не знаю, как ей объяснить.

– А может и не надо ничего объяснять? Дети – не глупые. Они всё сами понимают. Со временем.

– И сколько времени пройдёт? И с какими выводами она вырастет?

Иван развёл руками.

– Об этом мы узнаем позже. Лет через десять. – Он сверлил её взглядом, пользуясь тем, что Лана не может видеть выражение его лица в полумраке. – Или что, ты подумываешь вернуться в Москву?

Лана провела рукой по гладким перилам, сделала несколько шагов по комнате.

– Это означало бы поступить так, как хочет Слава. И поступать так в дальнейшем. За это он будет со мной милостив и, возможно, даже щедр. В том варианте, который он посчитает правильным. Я официально стану его бывшей женой, и он будет всеми возможными способами демонстрировать свою терпимость и лояльность по отношению ко мне. Уважительно и натянуто улыбаться, как он это умеет. Хотя, вследствие последних событий, его уважения хватит ненадолго. Все наши друзья и знакомые потеряют ко мне интерес, будут кивать в знак приветствия и отворачиваться. Да и сомнительно, что мы часто будем встречаться, потому что Слава ограничит меня в финансах, а уж тем более в связях. Чтобы контролировать меня. Не потому, что я ему ещё интересна, а чтобы контролировать. И диктовать условия. До тех самых пор, пока Соне не исполнится восемнадцать. И все эти годы видеть я её буду от раза к разу реже. – Она повернулась к Ивану. – Это то, что меня ожидает, если я сдамся на его, так называемую, милость. Желания мало.

– Хороший у тебя муж.

– Никто не застрахован от подобного исхода. Так что, ты зря иронизируешь.

– Хочешь сказать, что он не был таким?

– В начале отношений всё по-другому. И человек, к которому ты… привязываешься, вызывает лишь положительные эмоции. И верить хочется в лучшее. У нас было также. Разве нет?

От этого вопроса, Иван неожиданно занервничал. С дивана поднялся.

– Не знаю. Я не помню.

Лана смотрела на него, а Иван сам не понимал, сказал он ей правду или же соврал. И ей, и себе. Лану его слова царапнули, прямо по больному, живому, где-то глубоко внутри, хотя, наверное, не должны были. После стольких-то лет. Но она обязана была согласиться с ним, поэтому кивнула.

– Наверное, ты прав. Прошло слишком много времени. – Лана сделала шаг назад и прислонилась спиной к перилам. – Но я тебе благодарна.

Он поморщился, неприятно.

– Ты от меня не ждала банального сочувствия?

– У тебя могут быть неприятности.

– Из-за сегодняшнего?

– Я говорю о Лесе.

– А, так теперь мы говорим обо мне!

– Я не собираюсь говорить о тебе… тем более, лезть к тебе в душу. Просто сказала… – Сама потерялась в собственных выводах. И в итоге, сказала: – Она хорошая.

– Тебе откуда знать?

Несколько смущённо пожала плечами.

– Нина говорит, её мнению я доверяю.

– Сдуреть можно. – Иван почувствовал раздражение. Лана заметила, что он напрягся, странно повёл шеей, и это означало, что с опасной темы пора сворачивать.

– Пожалуй, я пойду спать.

– Как? – Иван развёл руками и издевательски усмехнулся. – Мою личную жизнь ты обсудить не хочешь? Я тебя выслушал.

– Сомневаюсь, что ты мне расскажешь. Ты никогда не любил долго говорить о том, что чувствуешь.

– То есть, я бесчувственный?

– Ваня, я сказала совсем не это!

– Я хочу развёрнутого ответа.

– Чтобы поругаться? – Он упрямо молчал, и она разозлилась. – Хорошо, если хочешь знать, я на самом деле так считаю. Наш брак развалился из-за того, что мы никогда с тобой ничего не обсуждали. Мы не решали проблемы, не обговаривали их, и не искали компромиссы вместе. Я понимаю, что мы оба были молоды тогда, не умели, да нам даже в голову это не приходило сесть и поговорить, мы только ругались. Для этого необходимо повзрослеть.

– Ты повзрослела?

Лана нервно сглотнула.

– Если ты спрашиваешь, разговаривали ли мы со Славой… о своих чувствах, то да. И это помогало, Ваня!

– Я вижу! Помогло так, что ты едва ноги унесла!

– Но мы прожили семь лет! А это долго, чтоб ты знал. А с тобой развелись через год, потому что только орали друг на друга!

– Ты орала, – подсказал он, причём с удовольствием.

– А ты был идеальным мужем!

– Я тебе не изменял, – сказал он. Практически равнодушно. А вот Лана почувствовала так, будто он ударил её в грудь. Кинжалом.

– Ты идиот, – сказала она.

Иван кивнул, не собираясь с ней спорить. Но когда Лана развернулась и торопливо направилась вверх по лестнице, схватил её за руку, заставил спуститься.

– Сбегаешь?

– Знаешь, я уже успела пожалеть о том, что пришла в твой дом.

– А что вернулась, пожалела?

– Тебя это беспокоит? Насколько мне плохо из-за развода? Насколько мне больно, в какой степени отчаяния я нахожусь?

– Ну, раз я не видел тебя после нашего развода, мне интересно, что ты чувствуешь сейчас.

– Я всегда знала, что ты псих. Тебе всё это нравится, правда? Ты ведь рад тому, что я приехала, что у меня снова ничего не получилось.

– Я не рад этому.

– Тогда что?

Он дышал ей прямо в лицо.

– Я не хотел, чтобы ты возвращалась.

– Значит, тебе не повезло, – проговорила она тихо. Попыталась освободить руку, покрутила запястьем. Иван смотрел на неё в упор, будто испытывал, проверял, сколько усилий она готова приложить для того, чтобы сбежать. И в его взгляде не было ничего, что бы указывало на его интерес или желание. К ней, как к женщине. Он попросту издевался, эксперимент проводил, сводил какие-то счёты. И это захотелось остановить, оставить за собой последнее слово, и Лана, прежде чем успела подумать о том, что делает, поднялась на одну ступеньку лестницы, чтобы быть выше, и Ивана поцеловала. Ей захотелось ему досадить. Захотелось увидеть его реакцию, понять, что он всё-таки не так сильно ненавидит, и не так нетерпим по отношению к ней, как пытается ей показать. Глупый поступок, повод для очередного взрыва мужского раздражения, но Лана совсем не ожидала, что Иван замрёт, обескуражено глядя на неё. И смотреть будет так, что ей станет стыдно, и она себя, в который раз за этот вечер, почувствует полной дурой. Иван разжал пальцы, отпуская её руку, а взгляд по-прежнему растерянный.

Лана поднялась на ещё одну ступеньку, неловко кашлянула и торопливо проговорила:

– Извини. Просто хотела, чтобы ты замолчал.

– Я замолчал, – подтвердил он.

Больше ничего не говоря, Лана кинулась вверх по лестнице. Зажмурилась, ненавидя себя за дурацкий спонтанный поступок, хотелось сжать кулаки, заорать и ногами затопать. Но в коридоре, избавившись от его взгляда в спину, остановилась. Да что за проклятие?..

Она повернулась, поняла, что Иван поднялся по лестнице вслед за ней, и в одну секунду решила пустить всё на самотёк. И когда он подошёл и притиснул её к стене, даже облегчение почувствовала. Больше не нужно было злиться, эту злость маскировать и копить её, чтобы со стороны казаться неприступной и несгибаемой. Можно было даже притвориться, что она сдалась под его натиском, а на собственную вину и вырвавшееся наружу желание, закрыть глаза. К тому же, воспоминания нахлынули. О его губах, поцелуях, запахе его кожи. Прикосновение рук. Лана так долго пыталась всё это забыть, что в какой-то момент стала считать сном, который время от времени возвращается, накрывает непонятной тоской, и также незаметно уходит. Уходит в прошлое, а она остаётся жить в реальности, где всего этого давно нет.

И вот случилось возвращение. То самое, о котором говорил Ваня всего несколько минут назад. И, надо признать, что Лана тоже этого возвращения не ждала и не хотела. По крайней мере, до этого момента. А как только он поцеловал её, так всё это стало неважно. Захотелось разрядки, облегчения, вспышки чего-то другого, а не страха или неловкости. Толкнулись в какую-то дверь, оказались в комнате, Лана не поняла, в чьей именно, но это было совсем неважно. Дверь захлопнулась, за их спинами была кровать, а в глазах у обоих безумие. Рассмотреть его Лана не могла, даже в Ване, темнота не позволяла, но себя в эти минуты считала сумасшедшей. Сумасшедшей до душевного опустошения.

Наверное, поэтому так наслаждалась каждым ощущением, которое ей дарил, страшно подумать, бывший муж. Он целовал её, руки скользили по телу и торопливо избавляли от одежды. А Лане казалось, что всё это происходит не с ней. Ей хорошо, у неё кружится голова от жадных мужских поцелуев, кожа словно горит и плавится, но стонет не она. Целует в ответ не она, выгибается навстречу мужчине и позволяет развести ей ноги без особых прелюдий, тоже не она. Потому что иначе слишком неправильно и странно.

Иван перехватил её руки над головой, вжал в подушку, и на несколько секунд замер, пытаясь справиться с дыханием. Или опомниться. Потом опустил голову и прижался лбом ко лбу Ланы. До боли. Она зажмурилась. Тоже задыхалась, лежала под ним практически голая, обнимала ногами и задыхалась так же, как и он. Её рука будто сама по себе скользила по предплечью Ивана, гладила, а думать Лана могла только об одном. Не о том, что совершает ошибку, а о том, что это он. Он, он. Это «он» звучало в голове и заглушало все остальные мысли. А потом Иван навалился на неё, стало тяжело и ещё более жарко. А вот в животе отяжелело, в предвкушении. Лане казалось, что она растворяется в этих ощущениях. И, в конце концов, она решила жить именно ими. Расслабилась, закрыла глаза и закусила губу, запретив себе думать о том, что делает в этот момент, как себя ведёт, и что Ваня скажет ей на это завтра утром, когда начнётся новый день, и им придётся посмотреть друг другу в глаза.

Застонала, почувствовав проникновение. Потом ещё раз, и все сомнения её на самом деле оставили. Хотелось только одного – чтобы это не заканчивалось. Такой внутренней свободы она давно не чувствовала, ощущение полёта, а темнота обволакивала. Ваня склонился к ней, Лана чувствовала его дыхание сначала на своей щеке, потом на шее, и она обняла его, прижалась щекой к его плечу, и просто принимала каждое его движение, потеряв счёт времени и постанывая от удовольствия. Забытого и вернувшегося.

Ванины руки сжали её с невероятной силой перед развязкой, он зарычал, а Лана впилась ногтями в его спину. Ждала, когда он выдохнет от обрушившегося на него облегчения, она ещё помнила это, так хорошо помнила, а потом он обмякнет, обнимет её, и они будут лежать так… некоторое время. Сейчас можно было признаться, что этой минуты особой близости Лане не хватало больше всего. Она ни с кем больше этого не чувствовала, никогда. И тосковала именно по ней.

Ваня обнял её, прижался щекой к её волосам и некоторое время так лежал. Сердце колотилось, буквально выпрыгивало из груди, а вокруг тихо и темно. И только женщина в его объятиях, как жидкий огонь. Ему даже пришло в голову, что она растечётся и исчезнет, а утром окажется, что всё это ему приснилось в каком-то горячем, бредовом сне.

Он скатился с неё, растянулся на постели и смотрел в темноту. Они оба смотрели в одну и ту же темноту и молчали. В какой-то момент Лане показалось это невыносимым. Она повернулась на бок, чуть придвинулась к Ване, а после секундного замешательства, положила руку ему на грудь. Не хотелось признавать ошибку. Хотелось продлить заблуждение и помешательство. Иван вначале никак не отреагировал на её действие, даже не шевельнулся, но спустя минуту сел и натянул на них одеяло. А когда Лану обнял, то запустил пальцы в её волосы, слегка взъерошил.

– Спи, – сказал он.

А Лана по его голосу, какому-то неуверенному, поняла, насколько он растерян. Но в данный момент ей нечего было сказать, она не могла ему помочь, потому что ещё не поняла, придётся ли ей спасать себя. Чтобы осознать своё состояние до конца, необходимо было остыть.

Но кто же знал, что утро, достаточно раннее, решит не просто остудить её, а окатить ушатом холодной воды. Их разбудил звонок телефона. Лана вырвалась из сна, открыла глаза и первые мгновения пыталась понять, где она и что происходит. А когда вспомнила, на секунду снова зажмурилась, но взять и притвориться спящей, было слишком глупо. К тому же, звонил телефон не её, Ваня зашевелился, открыл глаза, и случился тот самый момент, когда они замерли, глядя друг на друга. Вспыхнувшая неловкость, по крайней мере, Лана хлебнула её сполна, а вот Ваня отвернулся и свесился с кровати, пытаясь отыскать в кармане джинсов захлёбывающийся в ажиотаже телефон.

Глянув на экран, Иван негромко ругнулся. И звонок сбросил. И Лана сразу догадалась, кто звонил. Леся. И поймала себя на мысли, что она не чувствует угрызений совести. Вместо этого, глядя на голую спину бывшего мужа, к ней неожиданно пришло долгожданное решение. Непростое, но этим утром показавшееся правильным и, можно сказать, единственным. Которое сделает несчастной одну женщину.

– Ваня.

Он расправил плечи, отложил телефон и решил потянуться.

– Это с работы, – соврал он. – Ты выспалась?

– Соня – твоя дочь, – сказала она после короткой паузы. И её жизнь снова изменилась.

11

Что называется, с днём рождения.

Лана готовила завтрак, в эти минуты считая за счастье, возможность стоять к Ване спиной. Не смотреть на него, не прятаться от его взгляда, хотя и чувствовала, постоянно ощущала его буравящий взгляд в затылок. Кажется, он её ненавидел. Это безумно задевало, но в то же время Лана понимала, что основания для этого у бывшего мужа есть. По крайней мере, до тех пор, пока Ваня не успокоится и не уложит в своей голове тот факт, что он сам немало сделал для того, чтобы их ситуация сложилась именно так. А не как-то иначе.

По-прежнему стараясь избежать его взгляда, Лана отошла от плиты и от порога кухни позвала:

– Соня! Ты умылась?

Ваня сидел в кресле за её спиной и нервно тряс ногой. Он боялся увидеть девочку. Странно, но он всё утро даже мысленно называл Соню девочкой. Никак иначе не получалось. И страх внутри поселился. Он даже с Ланой не разговаривал, не мог с собой справиться. Когда она сказала ему… просто произнесла эти слова, спокойно и наверняка с каким-то умыслом, она теперь ждала от него чего-то. Чего именно Иван пока не понимал, и из-за этого злился. А ещё, не специально, но пытался подсчитать – месяцы, недели, сопоставить факты, и из-за этого чувствовал себя глупо и уязвимо. И прислушивался к топоту на лестнице, и секунду, две, три, ждал, что маленькая девочка, с которой он лишь вчера свёл более-менее близкое знакомство, вбежит на кухню, посмотрит на него, улыбнётся и совершенно неожиданно, вопреки всем его жизненным принципам и устоям, окажется его дочерью. А он совершенно не понимает, как себя вести. Как ни в чём не бывало, пить кофе и есть яичницу, точно не получится.

Иван даже лицо ладонью потёр, устав от такого количества трагических мыслей сразу. Он лицо потёр, а когда поднял глаза, понял, что Лана за ним наблюдает. Стало неловко. Хотя, почему неловко ему? Неловко должно быть ей!

– А мы будем кормить Прохора?

Соня прибежала на кухню, обежала вокруг массивного стола, потому что мопс смешно семенил за ней и даже похрюкивал от удовольствия. Наверное, на него заражающе действовала детская энергетика, потому что Иван так сразу и не мог припомнить от мопса матери подобной активности. Обычно всё заканчивалось ленивым поиском мячика в клумбе.

– Прохора покормит дядя Ваня. А ты садись за стол.

После того, как его назвали дядей Ваней, Ивана заметно перекосило. Но показывать этого маленькой девочке было нельзя. И поэтому Соне он улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, широко, открыто, совершенно счастливо, отодвинула стул напротив и села за стол. А Иван внимательно наблюдал за ней, жадно глотая каждое движение и взгляд. А ещё поймал себя на том, что вглядывается в Сонино лицо, ищет сходство. И что самое удивительное, он его находил. До этого утра ему не приходило в голову сравнивать носы и уши, а теперь он видел не только голубые глаза, так похожие на глаза Ланы, но и изгиб губ, который ему самому достался от его матери, и высокие скулы, которые тоже передались Соне от его родни и его самого. И девочка Соня становилась не просто девочкой Соней, а кем-то непонятно близким. И это волновало и заставляло впасть в растерянность и задумчивость, потому что нельзя просто взять и стать отцом, за одну минуту, и даже за одно утро. Иван всегда считал, что решение это примет осмысленно, когда-нибудь, по крайней мере, у него будет девять месяцев для того, чтобы осознать, проанализировать, подготовиться. А тут уже готовый, довольно взрослый ребёнок. Со сложившимся характером, своими потребностями и без сомнения с кучей вопросов.

– Дядя Ваня, ты поздравил маму с днём рождения? Я уже поздравила!

Иван моргнул. Перевёл взгляд на Лану, мозг с трудом воспринимал информацию из реального мира, и потребовалась минута, прежде чем он точно вспомнил, какое сегодня число. А пока вспоминал, Лана уже легко улыбнулась, подошла и погладила дочку по голове. Попыталась её успокоить маленькой ложью.

– Конечно, поздравил. Ты будешь пить какао? Я нашла в шкафчике банку какао.

– Буду.

Для взрослых завтрак прошёл достаточно напряжённо. Лана с Ваней друг с другом практически не разговаривали, и старательно избегали встречаться глазами. Всё внимание было сосредоточено на ребёнке. Кстати, это было не так уж и трудно, сосредоточиться на Соне. По крайней мере, для Ивана. Он смотрел и смотрел. Как она улыбается, как горят её глаза, как она аккуратно ест. Чересчур аккуратно, он не помнил себя таким в её возрасте. А Соня, как говорила Лана, была девочкой воспитанной. И всем премудростям и манерам её обучали, с младых ногтей. И в этом не было ничего плохого, ещё вчера Иван бы подобному порадовался, за других, но почему-то не за своего ребёнка. Каждый раз, как Лана говорила о воспитании и манерах, у него внутри начинал закипать маленький вулкан, который он торопился притушить, списав своё раздражение на растерянность и злость от сложившейся ситуации.

– А мы будем праздновать день рождения? Должен быть торт. Мама, помнишь, какой большой торт был в прошлом году? С фиалками! И их можно было есть.

Лана неловко кашлянула. Ей казалось, что это мучительное утро никогда не закончится. Что её наказанием станет бесконечное сидение за столом напротив молчавшего, мрачнеющего на глазах Ивана Сизыха, который хоть и старается на неё не смотреть, но каждый его короткий взгляд, становится буравящим, и проделывает в ней очередную дыру, похожую на рану.

– В прошлом году только торт и был, – проговорила она негромко, и в основном для Вани. – Мы находились в трауре. Моя свекровь незадолго до этого… скончалась.

Иван ничего не ответил, снова повернулся к Соне. Улыбнулся ей.

– А на твой день рождения какой был торт?

– Как сказочный домик, – с воодушевлением принялась рассказывать Соня. – Мы приглашали моих друзей из школы. Был клоун и надувной замок. – Соня по-детски мечтательно вздохнула. – Было здорово. Папа подарил мне лошадку.

Иван деловито покивал, зачем-то уточнил:

– Игрушечную?

Соня вытаращила на него глазёнки, обиженно моргнула:

– Настоящую! Его зовут Кефир. Он очень классный.

Ивану потребовалось время, чтобы обдумать. Он глянул на Лану.

– Лошадь?

Та явно ощущала неловкость. Глаза опустила, разгладила салфетку перед собой.

– Соня занимается верховой ездой. – Она постаралась произнести это уверенно, но всё равно было больше похоже на оправдание.

Всё это звучало отлично: языковые лагеря, верховая езда, благородное воспитание и изысканные манеры. Но как-то не вязалось с реальной жизнью. По крайней мере, в сознании Ивана Сизыха. На его памяти девятилетние дети вели себя по-другому. И он знал, вот в эту минуту уже знал, что своего ребёнка он бы воспитал иначе. Не лучше, не хуже, просто иначе. Но, по всей видимости, они с Ланой во взглядах и на этот вопрос серьёзно разошлись, раз она даже шанса ему не дала.

– Я не буду тебя спрашивать об этом, – проговорил он глухо, когда Соня отпросилась из-за стола и вышла из дома в сад, сопровождаемая перевозбуждённым и сытым Прохором.

Лана отвернулась к раковине, смотрела на грязную посуду, но боялась к ней прикоснуться, боялась лишнего шума, движения, даже вздоха. Боялась Ивана перебить хоть чем-то. Хотя, на самом деле, меньше всего на свете хотела услышать, что он ей сейчас скажет.

– Почему ты мне не сказала? Почему соврала, почему уехала, почему… моя дочь выросла без меня?

– Ты сказал, что не будешь спрашивать, – напомнила она.

Иван повернулся, одарил её красноречивым взглядом.

– Тебе не понравится то, что я тебе скажу.

Лана неожиданно вздохнула.

– Знаю. – Решила оставить посуду в покое, отошла в сторону и присела на край диванчика у окна. – Но у меня были причины. На тот момент.

– Ни одна причина этого не оправдает, Лана!

– Не кричи! – попросила она. – И если я виновата, я виновата не столько перед тобой, сколько перед твоими родителями! – она произнесла это с уверенностью и нажимом. И в глаза бывшему мужу взглянула без тени вины и смущения. – А ты… ты даже не приехал, Ваня. Ты отлично знал, где я. И я не сбегала, как ты говоришь, по крайней мере, не от тебя. Я не могла оставаться здесь, у меня не было сил ходить каждый день по этой улице, и изо дня в день жить, вспоминая Пашку. И я уехала в Москву. А теперь скажи мне, что ты не вздохнул с облегчением в тот момент!

Сизых откровенно скривился.

– Ты себя слышишь?

– Я себя слышу. – Лана расправила плечи и вскинула голову. Сидела, прямая и напряжённая, как струна. – После похорон ты перестал со мной общаться, ты меня избегал, а если видел меня на улице, торопился уйти. Ты же был уверен, что мы с Пашкой были любовниками. – Это слово далось Лане очень трудно. И она едва заставила себя смотреть Ване в глаза в этот момент, не отвернуться, и не закрыться от его въедливого взгляда было нельзя, необходимо было выдержать. – Если бы я сказала тебе про беременность, ты бы провёл меня через семь кругов ада. Разве я не права? Ты же в какой-то момент снизошёл до меня, решил великодушно простить за измену, но при этом вычеркнуть из своей жизни. Ты даже своих родителей против меня настроил. И я должна была убеждать тебя, что жду ребёнка от тебя? – Лана задохнулась, всё-таки отвернулась от него, пришлось выдержать некоторую паузу, прежде чем продолжить. – Я не снимаю с себя вины. Я много раз думала о том, что, возможно… возможно, мне нужно было быть смелее, принципиальнее, просто поставить тебя перед фактом и жить дальше. Самой. Но мы же оба понимаем, что это было бы невозможно. Мы бы с тобой не ужились на этой улице, – Лана даже едва заметно улыбнулась, – напротив друг друга. А вместе и подавно.

Иван стоял у окна, опять курил и молчал. На Лану не смотрел, наблюдал за Соней на улице, и только слушал, слушал, что говорит бывшая жена. Она то ли себя оправдывала, то ли его, а Иван думал о том, насколько всё глупо и насколько просто совершить в жизни ошибку. Вот он свою совершил, ужасную, непростительную, он упустил огромный кусок жизни своей дочери, а даже не заметил этого. Он просто решил отвернуться, обидеться, сосредоточиться на себе – и всё, всё уже случилось. И не исправишь.

– Когда я уехала в Москву, – продолжила Лана, значительно убавив голос и стерев даже намёк на какую-либо претензию, – я не собиралась там оставаться. Я думала, что поживу у тёти некоторое время, сменю обстановку, переживу… всё, что произошло… Ваня, я была уверена, что пройдёт несколько дней, и ты позвонишь или приедешь. Но ты не приехал. Я ждала, ждала, – к горлу неожиданно подступил комок от неприятных воспоминаний. – Я могла вернуться, но я, как последняя дура, ждала. А потом оказалось, что прошло много месяцев, до родов три месяца, два… и мужа у меня нет. Тебя не было больше. И вернуться из Москвы, как ты говоришь, из бегства, с огромным животом и что-то кому-то доказывать… – Лана решительно покачала головой, а затем сказала: – Я просто решила жить дальше.

– Значит, я виноват?

Лана зажмурилась от бессилия.

– Я не знаю, кто виноват! Всё случилось так, как случилось. Я не могу ничего изменить. И ты не можешь. Ты мне не поверил, а я тебя не дождалась. – Она сделала глубокий вдох, в надежде хоть немного успокоиться, с дивана поднялась. – Мы были молоды… Знаешь, сегодня мне исполнилось тридцать лет. Я с таким ужасом ждала этого дня, я Фросе говорила, что время так летит, что Соня выросла так быстро… А вот сейчас мы с тобой говорим, о том, что было, кто в чём виноват, и я вспоминаю себя и то, из-за чего плакала и так страдала, и мне кажется, это было так давно, что даже не со мной происходило. У тебя не бывает таких мыслей? Сейчас я многое бы сделала по-другому. Но кто знает, стала бы я счастливой?

– А что делать мне? – Иван неожиданно стукнул себя кулаком в грудь. – Мне сейчас что делать? У меня девятилетняя дочь, которую я не знаю. И она меня не знает. Да и знать, я думаю, особо не хочет. У неё есть отец. Который её, судя по всему, любит, лошадей ей дарит!

Лана аккуратно вытерла выступившие от волнения слёзы, приняла понятную для неё горделивую, уверенную позу.

– Всё зависит от того, чего ты хочешь, – сказала она ему. – Если ты хочешь быть отцом, то будь им. Потому что, поверь мне, быть отцом, это не лошадей на день рождения дарить. Это желание защитить своего ребёнка всеми возможными способами. Быть рядом, заботиться, видеть, как она растёт. Деньги, лошади, торты размером с дом, здесь совершенно не причём. – Лана прошлась по кухне, волнение никак не отступало. – Если ты хочешь знать, хороший ли Слава отец… то я отвечу, хороший. Но моя ошибка в том, что я позволила ему воспитывать Соню так, как воспитывали его. Заботясь о её материальном благополучии, заваливая подарками, но держа на расстоянии вытянутой руки. Я верю, что он её любит, и даже сейчас, надеясь её у меня забрать, он заботится о ней. Но я также знаю, что единственное, чего он не сможет ей дать, это себя, как близкого человека, как отца. А я не хочу, чтобы моя дочь выросла в мишуре. И не смотри на меня так. Возможно поздно, но я поняла свою ошибку. – Сделала небольшую паузу. – Она не похожа на него, она похожа на тебя. Она легко сходится с людьми, она очень общительная, активная. Ей присуща тяга ко всему окружающему, а моя свекровь всеми силами старалась в Соне это подавить. А я тоже была молода, я считала, что Мария Николаевна учит мою дочку только лучшему, манерам, которым и английская королева бы позавидовала. А в итоге… в итоге, Соня извиняется за всё. Она бесконечно себя контролирует. А Слава хочет это ещё усугубить, отправить её к чужим людям, взрослеть не дома. А я не хочу этого для своей дочери. Потому что она другая. И, знаешь, я последние недели думаю о том, что отдала бы всё на свете, лишь бы Соня выросла здесь, на этой улице. Но не среди заборов, а как росли мы. Но даже среди заборов здесь куда лучше, чем в четырёх стенах частной школы. Поэтому я прошу тебя помочь мне. У меня самой не хватит возможностей, Вань.

Он стоял к ней спиной и молчал, а Лана с напряжением ждала ответа. В то, что он пожелает забыть о том, что узнал этим утром, она не верила. Несмотря на свою обиду и её, как он без сомнения решит, очередное предательство, забыть о том, что он отец, Иван Сизых не сможет. Но чем это обернётся для неё? Хотя, она и без того со всех сторон виновата, хуже вряд ли станет. А ей просто нужна его помощь, впервые после многолетней разлуки.

– А как мы ей объясним? – спросил он, в конце концов. Наблюдал за Соней через окно, и думать мог только о том, что подумает о них эта маленькая девочка, когда узнает правду. – Всё, что ты мне сейчас наговорила, для неё это не ответы, Лана.

Она окончательно сникла. Отвернулась от него и обхватила себя руками за плечи.

– Я знаю.

– Мы ужасные родители, – вдруг заявил он.

Это задело, всерьёз задело, и Лана хотела возразить, но потом поняла, что Иван в чём-то прав. Она может верить в то, что она хорошая мать, что делает всё ради Сони, что дала ей всё, что могла и, наверное, даже больше, но не смогла дать самого главного: правды. И теперь придётся подумать о том, как эту правду дочке преподнести. Не приукрашенной, а понятной, которую возможно принять и в неё поверить.

– Предлагаю отметить день рождения, – сказал он, когда набрался сил, чтобы выйти и взглянуть Соне в глаза, улыбнуться ей. Лана вышла следом на крыльцо, и наблюдала. А когда Иван заговорил о её дне рождения, принялась возражать, но он остановил её жестом руки. – Это необходимо.

Соня подбежала и запрыгала рядом от радости.

– Да, да, день рождения! – Повернулась к матери. – Мама, это же твой день рождения! А тебе никто подарка не подарил! Это неправильно.

– Согласен, – кивнул Сизых. – Так что, девочки, предлагаю вам переодеться, точнее, нарядиться, и мы отправимся в город, развлекаться.

– А как мы будем развлекаться? – живо поинтересовался ребёнок, глядя на Ивана с его идеями, восторженными глазами.

– А что любит твоя мама? – громким, с намёком на таинственный, шёпотом спросил её Иван.

– Магазины! – воскликнула Соня, снова подпрыгнула и кинулась к матери, прижалась к той и радостно сообщила: – Мама, мы идём по магазинам!

Лана через силу улыбнулась. Кинула быстрый взгляд на бывшего мужа. Тот едва заметно, но весьма красноречиво усмехался. И вот как с таким его настроением ходить по магазинам?

– Зря ты это затеял, – выговаривала она ему вполголоса позже, когда они приехали в торговый центр. Долго молчала, позволяла дочке радоваться, вернувшись в свой дом, наблюдала, как Соня выбирает подходящий наряд для, так называемого празднования. И в машине в основном болтала Соня и Иван, Лана больше кивала и поддакивала, но всё происходящее казалось настораживающим и каким-то неправильным. И собственный день рождения в этом году уж точно не радовал. Хотелось вернуться в старый дом, забиться в какую-нибудь щель, которых было в избытке, и просидеть там, в тишине и одиночестве, до завтрашнего утра. А этот жуткий день, со всеми его смущающими обстоятельствами, вычеркнуть из памяти. Но, судя по всему, день этот только начинался, и собирался стать лишь первым из череды предстоящего кошмара из смущения, перемешанного с чувством вины и смятением.

– Что именно? – прикинулся Иван непонимающим.

Лана решила уйти от прямого ответа, и вроде как пожаловалась:

– Остались бы дома. Нам обоим есть о чём подумать.

– От этих дум у меня голова скоро лопнет. Так что, пусть хоть ребёнок порадуется. – Иван неожиданно посмотрел Лане прямо в глаза, чего она никак не ожидала, и от того, немного оторопела и наверняка стала выглядеть глупой и растерянной. – А ты начинай улыбаться. Всё-таки это твой праздник.

Лана послушно растянула губы в благообразной улыбке, от которой, правда, сильно тянуло фальшью. Но Иван в ответ лишь хмыкнул и пожал плечами.

– Ну, хоть так.

Чем Соня была похожа на неё на все сто процентов, так это любовью к покупкам и магазинам. Лана всегда любила брать дочку с собой в торговые центры. Порой уезжали на полдня и возвращались лишь к вечеру. Свекровь её за это ругала, даже Славе не раз жаловалась, но Лана старательно пропускала упрёки мимо ушей. Все вокруг считали её если не шопоголиком, то легкомысленной транжирой, которая с удовольствием спускала на шмотки и побрякушки состояние мужа, хорошо, что не всё, Игнатьев чрезмерные расходы не приветствовал. И Лана с этими убеждениями окружающих никогда не спорила, в какой-то момент решила, что это удобно. Но на самом деле, проводя время с дочкой в торговых центрах и спа-салонах, она чувствовала себя свободной, самой собой, во всяком случае, в отношениях с собственным ребёнком. За ними никто не присматривал, не ловил на неправильном слове или поведении, не принимался поучать, как следовало поступить. Так любила делать Мария Николаевна. От её вездесущего праведного ока даже в огромном доме Игнатьевых порой укрыться было сложно. А магазины влекли блеском витрин и приветливыми улыбками обслуживающего персонала. И возвращаясь с покупками домой, Лана чувствовала себя увереннее, а демонстрируя мужу купленные наряды, собой гордилась. Она никогда о нём не забывала, даже стоя перед зеркалом примерочной очередного магазина, она радела о благополучии семьи и мужа. Стремилась соответствовать его ожиданиям и чаяниям. Разве не так?

А сейчас, наблюдая за тем, как Соня переходит от витрины к витрине, и деловито тыкает пальчиком в наряды и аксессуары, Лане стало неловко. Снова появилось чувство, что в последние годы она довольно многое делала не так. Зачем девятилетней девочке знать, чем Лагерфельд отличается от Шанель? Наверное, ей нужно думать о куклах и уроках, а не о новых коллекциях туфель. К тому же, Соня совершенно не задумывается о том, кто оплачивал или будет сегодня оплачивать их покупки, в её сознании подобного вопроса никогда не возникало. А она, её мать, выдернула Соню из привычного благополучного мира, и привезла на окраину Нижнего Новгорода, и вот уже неделю рассказывает о том, как они здорово заживут, когда она найдёт работу, например, секретарши.

– Мама, смотри, платье принцессы!

Соня остановилась перед витриной детского магазина, на манекене за стеклом на самом деле было надето изумительное платье фиалкового цвета, с пышной юбкой, и гофрированным корсетом. Совершенно обворожительный и бесполезный наряд, о покупке которого Лана ещё месяц назад даже не задумалась бы. Она бы просто купила дочке это платье. И сейчас Соня с восторгом его разглядывала, а Лана снова и снова чувствовала себя виноватой и беспомощной.

– Соня, тебе не нужно это платье. Тебе некуда в нём пойти, – попыталась она сообщить дочке истину.

Соня непонимающе нахмурилась.

– А вдруг найдётся куда пойти?

– У тебя есть платья.

– Всего три. – Соня не расстроилась, не собиралась скандалить, судя по выражению на её лице, она искренне не понимала.

– Лана, она хочет платье.

Лана на бывшего мужа посмотрела. У него был взгляд… особенный, растаявшего перед просьбой ребёнка родителя. А Соня ещё и смотрела на них умоляюще, словно щенок.

– Ваня, куда она пойдёт в таком платье?

– А куда ты ходишь в своей тысяче платьев?

– Это нечестно, – проговорила она негромко, ему в ответ.

– А, по-моему, ты впадаешь в крайности. Пытаешься с наскока перестроиться на новую жизнь? В которой нет места лишнему платью?

Лане захотелось вздохнуть, печально и безысходно. Едва себя от этого удержала. Да и ответить ей было нечего. Некоторое время продолжала стоять перед витриной, наблюдала за Иваном и дочерью. За тем, как они вместе заходят в магазин, и бывший муж выглядит по-настоящему воодушевлённым. Не меньше, чем Соня, которую порадовали предстоящей покупкой.

Но, надо признать, что наблюдать за дочкой, смотреть на её довольное лицо, когда она кружилась перед ними в новом платье, которое ей безумно шло, но было совершенно не нужно, Лане было радостно. На какие-то минуты в её жизнь вернулось ощущение стабильности, осознание того, что ей можно расслабиться и не думать о насущных проблемах. Наверное, она всё-таки слабая. А всю свою смелость и предприимчивость, нажитые в столице, себе придумала.

А вот у Ивана в эти же минуты, было ощущение невесомости. Незнакомое ему чувство нереальности происходящего, когда, по сути, всё в его жизни не так уж и плохо. Просто происходит что-то доселе ему неведомое. И вот эта маленькая девочка, которая с восторженной улыбкой разглядывает своё отражение в зеркале, играет с пышной юбкой нового платья и кружится, его дочка. Надо признать, что он никогда всерьёз не задумывался, что значит иметь ребёнка. И понятия не имел, каким отцом он станет и чему станет своего отпрыска учить. Ему, вообще, есть чему научить? Что-то правильное, важное…

– Правда, оно красивое? – Соня развернулась к ним, юбка платья со слышимым шорохом крутанулась вокруг её ног, и девочку привело это в восторг.

– Очень красивое, – подтвердил Иван. – И мы просто обязаны его купить.

Соня подпрыгнула на месте от радости, повернулась к матери.

– Мама, можно, можно?

Лана лишь руками развела, знала, что достаточных доводов для отказа у неё не найдётся.

– Она очень похожа на тебя, маленькую, – сказал ей Иван чуть позже. Наблюдал за Соней, она скакала на одной ноге на разукрашенном полу торгового центра, и пристального внимания не замечала.

– Ты помнишь меня маленькой?

– Конечно, – удивился он.

А Лана почему-то подумала о другом и даже мысленно ужаснулась.

– Твои родители сойдут с ума.

Иван пожал плечами. Эта мысль и самому ему в голову приходила уже не раз за этот день, но, раздумывая об этом, каждый раз он приходил к одному и тому же выводу:

– Мне кажется, они будут рады.

Лана кинула на него быстрый взгляд и спросила:

– А ты? Рад?

Иван на неё не посмотрел, всё так же наблюдал за Соней, очень пристально. Лана только заметила, как он в какой-то момент задержал дыхание, и линия подбородка окаменела. Иван помолчал, после чего сказал:

– Мне нужно всё обдумать.

Что ж, по крайней мере, честно. Лана знала, что для неё ничего хорошего это не сулит, если Ваня что-то обдумывает, то велик риск, что придумает куда больше претензий к ней, чем ответов на свои же вопросы.

Обедали в ресторане неподалёку. Аппетита у Ланы, если честно, не было. Ваня на неё практически не смотрел, общался только с Соней, к тому же, у него без конца звонил телефон. Он смотрел на экран, какие-то звонки сбрасывал, на какие-то отвечал, но разговаривал неохотно и односложно. А Лана старалась не прислушиваться. Несколько раз ему звонила некая Ира, но с ней Иван разговаривал исключительно о рабочих вопросах. И после третьего её звонка, коротко и непонятно зачем, потому что Лана не спрашивала и не собиралась, пояснил:

– Это моя секретарша.

– Молодая и красивая? – пытаясь пошутить, сказала Лана. А он кивнул, но вполне серьёзно.

– Молодая и красивая.

Замечательно. Лана молодых и красивых, длинноногих и фигуристых, терпеть не могла. Но конкретно Ира к ней никакого отношения не имела, поэтому она просто отвернулась, не собираясь комментировать или как-либо развивать эту тему.

А в конце обеда, совершенно неожиданно, по крайней мере, для неё, принесли торт. Маленький, в розовой глазури и с фигурной свечкой посредине. Соня захлопала в ладоши, а вот Лана растеряно смотрела на этот знак признания её сегодняшнего праздника. Совершенно не помнила и не понимала, когда Иван успел его заказать. А он впервые за весь обед посмотрел на неё прямо и открыто, и сказал:

– С днём рождения.

Пришлось улыбнуться, пришлось задувать свечу, потому что Соня ждала от неё именно этого. Задула и подумала с ужасом: вот ей и тридцать. Начинается совсем другая жизнь.

Мама позвонила позже. Они уже вернулись из города, Лана собиралась взять Соню и уйти домой, но Иван как-то так интересно повернул ситуацию, что у неё попросту не нашлось причин, чтобы отказаться от его помощи. Если это помощь, конечно. Сейчас было трудно понять, что у бывшего мужа на уме. Но он снова привёз их к себе, Лана только из окна машины взглянула на свой дом, проезжая мимо. А вот Соня даже головы в ту сторону не повернула, Лана обратила на это внимание. Соня была занята мыслями о новой игрушке, которую они купили для Прохора, и поэтому в старый дом ей совсем не хотелось. Дочка была вполне довольна тем, как проходил их день. Правда, переступив порог дома, Иван тут же сообщил, что ему необходимо сделать несколько звонков, и прошёл в кабинет. Но в этом не было ничего странного или непривычного для ребёнка, Игнатьев большую часть времени дома, проводил именно в кабинете. А вот Лана, оставшись одна, прошлась по гостиной, разглядывала фотографии в рамках и картины на стенах, впитывая пропущенные за эти годы факты и образы, а когда позвонила мама, даже порадовалась. Атмосфера нового дома бывших родственников, накрывала и заставляла усомниться в реальности происходящего.

Мама начала с поздравлений, Лана даже поздороваться с ней не успела толком. Выслушала целую кипу пожеланий и уверений в том, что она самая замечательная, сильная и всё у неё непременно получится, и поспешила с мамой согласиться. Просто потому, что уверениями это на самом деле и не было, это было ежегодным ритуалом. Правда, раньше мама не говорила ей, что у неё всё получится, считала, что её дочери это ни к чему, что Лана достигла куда большего, чем большинство их знакомых. Чего ещё ей было желать? А вот в этом году моральная поддержка была необходима.

– Дорогая, ты меня слышишь? Ты со всем справишься, непременно.

– Спасибо, мама. Я, конечно же, постараюсь.

Любовь Аркадьевна печально вздохнула.

– Дай Бог всё наладится.

– Мама, не нагнетай, – попросила её Лана. – Всё не так плохо.

– Я вчера смотрела передачу про семейные ценности, по первому каналу, Лана. И там упоминали тебя. Господи, они через слово тебя упоминают. И Славу. У меня уже такое чувство, что им платят за то, что они произносят твоё имя.

– Я бы не удивилась, – пробормотала Лана. И тут же всполошилась: – Не говори никому, что я в Нижнем. Тебе никто не звонил?

– Слава звонил, – призналась Любовь Аркадьевна после короткой паузы. – У нас вышел несколько неприятный разговор.

Лана немного забеспокоилась.

– Что он хотел?

– Хотел, чтобы я с тобой поговорила. Убедила.

– В чём, интересно?

– В том, что развестись вам стоит по-хорошему.

– То есть, так, как он решит, что будет правильно?

– Видимо, да.

– Пусть катится со своей добротой куда подальше.

– Лана, но он ведёт себя странно и непонятно. Слава никогда не был спонтанным. Может, он на самом деле влюбился?

– Мама, ты всерьёз считаешь, что я хочу в этом разбираться? Меня не волнует, влюбился он или нет. Я хочу, чтобы он оставил меня в покое. Мама, он прислал ко мне органы опеки!

– Ты говорила…

– И ещё сто раз скажу. Соня испугалась! А эти люди… они смотрели на меня, как на преступницу. Они в глаза мне сказали, что я украла ребёнка. Своего ребёнка я, видите ли, украла! В голове не укладывается.

– Пожалуй, мне стоит приехать.

Лана замолкла на полуслове, после чего переспросила:

– Зачем?

– Помочь, – удивилась Любовь Аркадьевна. – Я приеду, побуду с Сонечкой. Пока ты занимаешься делами поважнее. У тебя ведь есть дела поважнее?

Голос мамы звучал странно воодушевлённо. Но отнюдь не обеспокоенно. Лана присела на край дивана, несколько секунд молчала, после чего спросила:

– Мама, что случилось?

Любовь Аркадьевна с ответом тоже не спешила. Пауза тянулась, но была настолько красноречивой, что никаких слов не требовала. И Лане захотелось зажмуриться, а ещё лучше затопать ногами. И она повторила:

– Что случилось? Скажи мне.

– Мы с Толей поругались.

– Мама, вы не можете с ним ругаться. Вы в разводе.

– Лана, это совсем не то, что ты думаешь!

– Что я думаю про Толю или про развод? Господи, мама, зачем ты с ним общаешься? Вы не можете спокойно разговаривать, вы без конца скандалите.

Это был бесполезный разговор, и Лана это знала. И также знала всё, все доводы, которые мать приведёт ей в ответ. Про то, что некоторые браки невозможно завершить, поставить точку и разойтись в разные стороны. Что люди ошибаются, решив, прервать отношения, что некоторым, вот как им с Анатолием, необходимо время, чтобы это осознать. И вот прошло несколько месяцев после развода, а они всё ещё осознают, встречаются, влюбляются, скандалят и расходятся. И так по кругу. А теперь, видимо, случилось что-то более серьёзное, раз мама решила уехать из Ярославля в другой город и оставить драгоценного бывшего мужа без присмотра.

– Мы поругались из-за всей этой истории. С твоим разводом.

– Замечательно. Ещё и меня втянули, – расстроилась Лана. Признаться, отчим сейчас был последним человеком, о котором она хотела бы думать и говорить.

– Лана, он меня толкнул.

В голосе матери звучал трагизм. И Лана бы ужаснулась и принялась бы её успокаивать, если бы не знала, что истории с толчками и тычками происходили и раньше, и никакого просвета в любви матери к мужу не приносили. По мнению Ланы, скандалили и даже дрались они оба с интересом и упоением, и вмешиваться смысла не имело. Она уже всё это выучила наизусть. В итоге, даже после самого бурного скандала, и даже после случившегося развода, мама примет отчима обратно, а несправедливой и непонятой окажется она, её дочь. Которая по глупости влезла не в своё дело.

Но и спорить с мамой в данный момент не хотелось. И если та собралась вернуться, опять же, в свой дом, в котором прожила много лет, то как она может ей запретить?

– Хорошо, мама. Приезжай.

– Слышу по твоему голосу, что ты не в восторге, – уличила Любовь Аркадьевна дочь. Лане пришлось выкручиваться.

– А от чего я должна быть в восторге? От того, что Толя тебя толкнул? Ты же не просто в гости приезжаешь…

– Это да. Но я и по вам сильно соскучилась. Сонечка, наверное, так выросла с тех пор, как я её видела в последний раз.

– Наверное, – пробормотала Лана. И поинтересовалась: – Так когда ты планируешь приехать?

– Если смогу купить билет, то завтра. – И добавила с трепетом: – Не хочу здесь оставаться.

Лана даже не сообщила матери новость про Ваню. Не сказала, что сидит в его доме, на его диване, а их дочь играет в саду с мопсом своей второй бабушки.

– Что с тобой?

Она голову повернула, увидела Ивана в дверях. Он смотрел на неё с тревогой. Пришлось махнуть рукой и изобразить улыбку. Правда, вышло нервно.

– Мама приезжает завтра. Толя её толкнул.

Иван стоял и смотрел на неё, соображал. После чего сдавленно кашлянул.

– Тёща в своём репертуаре.

Лана лишь плечами пожала. И прежде чем она успела себя хоть чем-то успокоить, Иван сказал:

– Мои родители тоже завтра возвращаются.

Они встретились взглядами, и так замерли. Неловко стало обоим. Словно они до сих пор два подростка, которым предстоит сообщить родителям интересную новость. Что у них будет ребёнок.

Что у них уже есть ребёнок.

– А помнишь, как мы сбежали из города на твоё восемнадцатилетие?

Лана посмотрела на него, взгляд был задумчивым, но, в конце концов, она улыбнулась.

– Помню. До моря мы так и не доехали.

– Денег не хватило.

– Но всё равно было здорово.

Иван неожиданно нахмурился, и проговорил уже совсем другим тоном:

– Наверное. – Прошёл мимо Ланы и присел в кресло, вытянул длинные ноги. – Я сейчас звонил Харламову, договорились о встрече завтра утром. Мне нужно понимать, что делать дальше.

Лана развернулась к нему, вся обратившись в слух.

– В каком смысле?

Иван, кажется, разозлился на её бестолковый вопрос, потому что взглянул нетерпеливо.

– У меня есть дочь. И мне нужно понимать, что делать дальше. Как это доказать. Документально.

– Ты хочешь установить отцовство?

– Конечно, – удивился он. Но Лана, кажется, была удивлена не меньше. Иван это заметил и даже поинтересовался: – Что не так?

Она тут же покачала головой.

– Нет, всё хорошо. Я просто не думала… что ты станешь действовать так быстро.

– А чего ждать? Когда Игнатьев решит в судебном порядке отобрать у тебя ребёнка? Я хочу установить факт отцовства, чтобы у него не было даже повода претендовать…

Лана не выдержала и жестом остановила его бурный монолог.

– Что? – нетерпеливо переспросил Иван.

– Не забывай, что Слава её любит. И Соня, как бы ты не хотел обратного, тоже его любит. Она другого отца не знала.

– Я виноват?

Лана задохнулась, но всеми силами постаралась сохранить спокойствие. По крайней мере, говорить ровным тоном.

– Не важно, кто виноват, Ваня. Важно, что чувствует Соня. Нельзя просто взять… и обрушить на неё такие новости. Нужно очень осторожно подойти к этому вопросу… Например, обратиться к психологам…

Сизых откровенно закатил глаза. И попросил:

– Лана, не начинай.

– Что? – возмутилась она. – Я не хочу, чтобы у моего ребёнка осталась травма на всю жизнь!

– Мне даже интересно, как ты попытаешься этого избежать!

– Ты хочешь ей всё рассказать?

– Вообще, планирую. И желательно до того, как ей исполнится восемнадцать. Иначе мы разоримся на психологах.

– Прекрати иронизировать. Это очень серьёзный вопрос.

– Я догадываюсь. Но в первую очередь я хочу всё обсудить с Димкой. Мне нужно знать, как действовать.

– И для этого тебе необходим адвокат! Почему вам всем необходимы юристы для решения жизненных проблем?

– Тебе он тоже необходим. Иначе бы ты не оказалась в тупике. Если бы заранее продумала подобный исход.

– Мне в голову такой исход придти не мог.

– Конечно. – Иван дерзко улыбнулся. – Ты ведь подумать не могла, что снова окажешься рядом со мной. Кошмар вернулся в твою жизнь.

Лана сверлила его взглядом.

– Ты всегда говоришь, что я виновата в наших ссорах. Но это совсем не так. Ты меня подначиваешь. И дразнишь.

– Дразню? – Слово заинтересовало, и Иван, позабыв о серьёзности разговора, приподнял одну бровь. – И чем я тебя дразню?

Вдруг припомнилась вчерашняя ночь, и стало жутко неловко. Лана отвернулась, попыталась выглядеть независимо и отстранённо. А Иван над ней откровенно посмеивался. А когда поднялся с кресла, намеренно прошёл мимо Ланы, и коснулся рукой её спины. А ей сказал:

– Это просто жизнь. Ничему тебя Москва не научила. Всё ты врёшь.

12

Её поведение было неправильным. И дело не в том, что происходило в её жизни, Лана винила себя за то, что снова подпустила бывшего мужа настолько близко к себе. Он единственный никогда не спрашивал, просто брал, пристраивался совсем рядом с её душой, в уютном уголке, и делал там всё, что ему заблагорассудится. Нашёптывал, учил, направлял в нужную ему сторону. Он единственный, кого она не гнала. Просто не могла, не умела сопротивляться. Правда, за прошедшие годы позабыла об этом, или поверила в то, что повзрослела и власти никакой Иван Сизых над ней больше не имеет. Это же была первая, почти детская влюблённость, а она уже давно не девочка, она временами любила подумать о том, насколько стала мудрой и взрослой. А как только вновь оказалась рядом с ним, выяснилось, что всё это её фантазии, и ничего больше. И разум, и осторожность отключались, как Иван руку протягивал.

Лана проснулась ни свет, ни заря. День рождения, ужасный день перехода на новую линию жизни, закончился, она проснулась, когда за окном только светать начало, и долго лежала, слушая мужское дыхание рядом. Время от времени поворачивала голову и смотрела на Ивана, на его силуэт в рассветных сумерках. Взгляд скользил по волосам, по изгибу шеи, по широкой линии плеч, и Лана старательно прислушивалась к себе в эти моменты. Рада ли она, что находится с ним? Взволнована ли? Или наоборот, раздосадована? Но ей никак не удавалось поймать ни одной эмоции. Она просто смотрела на него, и удивлялась собственной безрассудности. Где была её голова? Ладно, прошлой ночью она была расстроена, подавлена и испугана, и позволила этому случиться. Ни о чём не думала, ей просто необходимо было почувствовать его страсть, после стольких лет осознать, что всё ещё нужна ему, что желанна. А этой ночью? Какое оправдание она найдёт для себя сейчас?

Знала, что не найдет. Потому что его нет. И вспоминала себя много лет назад, она была сбита с толка той же самой невесомостью – в мыслях, в душе. Она никогда не могла его оттолкнуть. Когда Ваня смотрел по-особенному, когда привлекал её к себе, когда целовал. Весь мир переставал существовать. Но, в коне-то концов, ей уже давно не восемнадцать, пора бы уже начинать анализировать собственное неадекватное поведение. И обратиться к психологу.

Иван вздохнул во сне, Лана снова на него посмотрела, но поспешила отвернуться и даже глаза закрыть, когда почувствовала его руку, которая легла на её бедро под одеялом. Большая ладонь погладила, сжала, а бывший муж снова вздохнул, на этот раз удовлетворённо. Интересно, он со всеми женщинами так себя ведёт?

Господи, что за мысли? Лана зажмурилась крепче, пытаясь изгнать ужасные фантазии. Раньше ей подобного в голову не приходило. Наверное, потому, что она была уверена – это её муж, и больше ничей, и другой женщины в его жизни никогда не будет. Какой же она была наивной и молодой.

– Чего не спишь? – шёпотом спросил Иван, не открывая глаз.

Лана открыла глаза, не найдя в себе дальнейших сил притворяться.

– Не спится, – ответила она вполголоса.

Сизых зевнул, потянулся, и глаза открыл. Ладонь так и гуляла по телу Ланы, и здорово, надо сказать, отвлекала. А Иван чуток подтолкнул её, и она послушно повернулась набок, к нему спиной. Даже рада этому была, что не придётся смотреть ему в глаза. Он навалился на неё сзади, ладонь переместилась на живот, а губы коснулись плеча Ланы. Вот всё это и было неправильно! Все эти ласки, поцелуи, его утреннее возбуждение, которое она отлично чувствовала. Им не в постели нужно лежать и обниматься, после стольких лет и миллиона недомолвок им надлежало беспрестанно ругаться и решать ворох проблем. А они лежат в постели, и она… Ей не хочется, чтобы солнце за окном поднималось выше, и начинался новый день. Ей хочется просто вот так лежать и притворяться, что больше ей волноваться не о чем. Что ей не нужно думать, почему она лежит в этой постели. С бывшим мужем.

Иван осторожно убрал волосы с её щеки. Попытался заглянуть Лане в лицо, приподнявшись на локте и подперев голову рукой. Разглядывал её с любопытством, расставшись с остатками сна.

– Тебе было хорошо?

Лана, не скрываясь, закатила глаза и посетовала:

– Ты можешь думать о чём-нибудь другом?

– В пять утра? Когда ты лежишь рядом голая?

– Хотя бы постарайся.

– А ты о чём думаешь?

– О том, что сегодня приезжаю родители. И ещё о множестве нерешённых проблем. А у нас их множество, не забыл?

Он снова зевнул.

– Помню. Решим. – Иван наклонился к её уху и проговорил: – А мне было хорошо.

В душе у Ланы что-то дрогнуло, но тон остался скептическим.

– Очень за тебя рада.

Иван насмешливо фыркнул.

– Злюка какая. Я ведь старался… Неужели не заслужил ни одного доброго слова?

– Ты специально? Вань, начнём с того, что меня в этой постели вообще не должно было быть.

Он призадумался, даже хмыкнул. После чего поинтересовался:

– А чем закончим?

– Тем, что я встану и уйду, – пригрозила она.

Иван усмехнулся, навалился сильнее.

– Лежи.

Его рука скользнула между её ног, погладила, и Лана невольно застонала. Поёрзала, пытаясь его оттолкнуть, но Ваня лишь рассмеялся. Голову опустил и прижался лбом к её плечу.

– Нам надо это как-то решить, – сказал он после недолгой паузы. – Притворяться всё равно не получится. Скоро приедут родители, и долго водить их за нос мы всё равно не сможем.

Лана старалась сосредоточиться на его словах, изо всех сил.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду всё, – весомо заявил он. Его палец нашёл нужную, особо чувствительную точку, Лана закусила губу и судорожно втянула в себя воздух, а Иван совершенно спокойно заметил: – И это тоже, кстати.

Она не выдержала, перевернулась на спину и, наконец, посмотрела ему в глаза.

– Ты хоть понимаешь, что они нам скажут? – Он якобы удивлённо вскинул брови, хотя Лана прекрасно знала, что её понял.

– Что бы они ни сказали, это мало, что изменит.

Лана снова глаза закрыла, на этот раз чувствуя полную обречённость. При мысли о том, как она посмотрит в глаза Ваниным родителям, её от нервозности начинало подташнивать. А Иван лежал рядом, приподнявшись на локте, гладил её живот и внимательно наблюдал. Потом наклонился, прикусил зубами мочку её уха, и прежде чем Лана хоть как-то отреагировала или смогла отвлечься от своих невесёлых мыслей, перекатился на спину, увлекая её за собой. Широкие ладони загуляли по её телу, а он наблюдал за тем, как меняется её лицо. Как невесёлая задумчивость уходит из глаз и сменяется знакомым ему томлением. Ладони накрыли её грудь, сжали, затем спустились на живот, бёдра, и вот, наконец, Лана расслабилась, выдохнула и наклонилась к нему за поцелуем. И застонала ему в губы, когда медленно опустилась на него. Иван тоже закрыл глаза от удовольствия и откинул голову на подушку. Чувствовал лёгкое прикосновение её волос к своему лицу, когда Лана неспешно двигалась над ним, словно колдовала, упиралась руками в подушку у его головы. Слушал её прерывистое дыхание, тихие стоны и всхлипы. Не бывает лучшего начала дня, когда любимая женщина, которую до безумия желаешь, дышит и двигается с тобой в унисон. А потом без сил опускается тебе на грудь, пытаясь восстановить дыхание. И улыбается. Иван мог поклясться, что Лана улыбалась, хотя сердце в его груди и барабанило с удвоенной силой, он кожей чувствовал её губы и улыбку на них.

– Напомни мне, раньше тоже так было? – усмехнулся он. – Или это всё-таки опыт?

Лана скатилась к нему под бок, а после его замечания несильно пихнула.

– Ничего не знаю про твой опыт.

Иван рассмеялся. Примирительно потрепал её по волосам.

– Тебе и не надо знать.

Лана легла рядом с ним, остановила взгляд на окне, за которым заметно посветлело. Правда, небо было тусклым, даже мрачным, видимо, солнечной погоды сегодня ждать не стоило.

Всё-таки жизнь – очень странная вещь.

– Не думай об этом, – попросил Иван.

А Лана в растерянности моргнула. Неужели она произнесла это вслух?

Родители Ивана должны были прилететь после обеда. И Лана со страхом ждала этого часа. Утро только начиналось, они поднялись с постели в восемь, как только Соня в коридоре громко известила, что проснулась. Лана к этому моменту уже была готова, и навстречу дочери вышла из ванной комнаты по соседству со спальней Ивана. Завёрнутая в длинный банный халат, с заплетёнными в причёску волосами и с лёгким макияжем на лице. Ничто в её облике не выдавало того факта, что она ночевала не в своей постели, и даже не особо выспалась. Дочка к этому раннему часу была переполнена энергией и только в полный голос жаловалась на то, что ей совсем нечего надеть.

– Мама, у меня совсем нет одежды! Кроме той, что купили вчера!

– Отличный аргумент, – заметил Иван, появляясь на лестнице. – Чисто женский. Вчера ходили по магазинам, а сегодня совершенно нечего надеть.

– Привыкай, – сказала ему Лана и незаметно от дочери послала язвительную улыбку. А вот Соню погладила по голове и постаралась успокоить. – Мы зайдём домой, и ты переоденешься. У нас… с дядей Ваней есть дела в городе, а тебя мы отвезём к тёте Нине и Арише. Поиграешь с ней, пока мы заняты, хорошо?

– А что у вас за дела?

– Взрослые, – ответил Иван вместо Ланы. Подхватил Соню под мышки и таким образом снёс вниз по лестнице.

– Это нечестно. Может, мне тоже было бы интересно?

– Тебе будет интереснее играть в куклы.

Соня театрально надула губы, уставилась на Ивана огромными глазами, а Лана, чтобы пресечь детскую попытку поманипулировать взрослым дядей, честно сказала:

– Мы едем на встречу с адвокатом. Это тебе не интересно.

Соня тут же перестала изображать обиженную капризулю, откинулась на мягкие диванные подушки в гостиной, и раскинула руки в стороны. Иван за ней наблюдал. А когда понял, что Лана ушла на кухню, и они с Соней остались одни, подошёл ближе и коротко спросил:

– Что?

– Мама с папой разводятся, – сказала Соня, словно сообщала ему великую тайну.

Он же кивнул и подтвердил.

– Разводятся. Ты переживаешь?

Соня по-детски пожала плечами.

– Я не знаю. У меня в Москве друзья. И школа. – Соня доверчиво посмотрела на него. – А мама говорит, что у меня и здесь будут друзья.

– Мама права, обязательно будут. И в школу ты будешь ходить в самую лучшую. Я тебе обещаю.

– А как же папа? Он будет жить один?

С детьми, оказывается, безумно трудно разговаривать. Они всё спрашивают прямо, не таясь. Взрослые большую часть этих вопросов не задали бы, посчитали бы излишней откровенностью, а то и вовсе не захотели бы знать ответов.

– Не думаю, что твой папа будет совсем один. У него ведь тоже есть друзья… родственники.

Соня подёргала себя за прядь волос, в которой красовалась блестящая заколка.

– Наверное. У него много друзей.

– Вот видишь.

– Но мы же с мамой не друзья ему. – Соня снова вздохнула и раскинула руки в стороны. А Ивану совершенно по-взрослому сказала: – Я совершенно не представляю, как мы теперь будем жить.

Ивану захотелось протянуть руку и погладить девочку по волосам, что он и сделал.

– Всё будет хорошо, – сказал он ей, а сам в очередной раз подивился невероятной мысли – это его дочь.

С Дмитрием Харламовым встретились в ресторане, напротив его адвокатской конторы. Успели завезти Соню к Шохиным, Иван старательно избегал проницательных взглядов Нины и не реагировал ни на какие намёки с её стороны, даже попытался охладить её пыл своим фирменным холодным взглядом, ему не раз говорили о том, насколько он действенен. Может быть, на кого-то он и действовал, на более слабых моральным духом людей, но не на Нину Шохину. Та лишь смешно приподнимала брови, отворачивалась и всю свою энергию и проницательность направляла на Лану. Ивану пришлось буквально вырвать ту из цепких лапок жены друга. Костя, который за всем этим наблюдал как бы со стороны, только усмехнулся, когда Иван решительно направился к выходу, таща за собой Лану, как на буксире. И хлебосольно поинтересовался:

– Что, даже чаю не попьёте?

– Пили уже, – ворчливо отозвался Сизых, и выдохнул только, когда они с Ланой сели в машину.

– Это было невежливо, – объявила она ему.

– А совать нос в чужую постель вежливо? Или у вас какой-то женский инстинкт срабатывает, что нужно непременно обсудить, что было и как было? Пусть и в десять утра.

– Ты женоненавистник, Ваня. Ты в курсе?

– Вот уж глупости. Женщин я люблю. И даже уважаю. Кого мне ещё любить?

Лана головой качнула и отвернулась от него.

Несмотря на достаточно ранний час, ресторан со странным названием «Портобелло», уже принимал гостей. Лана шагнула под элегантную вывеску, оказалась в светлом холле, в приятном интерьере, и в очередной раз поразилась неудачному названию заведения. Она бы точно не стала называть ресторан в честь гриба, и уж точно в честь блошиного рынка, пусть и лондонского. Но, возможно, она ещё не понимает до конца суть идеи, которую пытались воплотить в жизнь владельцы. Лана взглянула на Ивана, было желание обсудить с ним столь нелепую выдумку, но бывший муж показался ей задумчивым и сосредоточенным, и она решила не мешать ему и не вносить диссонанс в его серьёзные раздумья.

Дмитрий Харламов оказался мужчиной солидным. Он сидел один за столиком на шесть персон, идеально отглаженный пиджак фирменного костюма висел на спинке соседнего стула, а он, в белоснежной рубашке и при шёлковом галстуке, с документами, что внимательно читал, в одной руке, а вилкой в другой, производил внушительное и пронизывающее непонятной, мгновенно рождающейся ответственностью, впечатление. Правда, он не завтракал. На часах половина одиннадцатого утра, а перед ним тарелка с жареным мясом и картошкой. Он с аппетитом ел, и только время от времени откладывал вилку, чтобы пригладить на груди шёлковый галстук с бриллиантовой булавкой. Документы из рук не выпускал, даже на стол их не положил.

Иван подошёл, подал ему руку и только после этого негромко поздоровался. В глаза друг другу мужчины так и не посмотрели, словно каждый был занят собственными мыслями. Но на Лану Дмитрий Александрович внимание обратил, причём взгляд был любопытным. Он дождался, пока Иван отодвинет для Ланы стул, пока все усядутся, даже выждал, пока услужливая официантка принесёт новым гостям меню. И только после этого обратился, причём именно к Лане.

– Рад, – сказал он. И улыбнулся.

Видимо, это означало приветствие, и Лана в ответ улыбнулась.

– Мне тоже приятно познакомиться. Я о вас наслышана, Дмитрий Александрович.

– А чего наслышан я, Лана Юрьевна! Одним часом и не выскажешь. Поэтому и рад увидеть воочию.

Его манера общения была несколько фамильярной, Лана несколько секунд её обдумывала, после чего кинула быстрый взгляд на Ивана. Тот не выглядел недовольным или напряжённым, только губы поджал, а Харламову сказал:

– Дим, ближе к делу.

– А куда ближе-то? – вроде как удивился тот. – Кстати, вы не против, если я поем? Машка меня утром кашей кормит, сил моих больше нет.

– А ты у нас хищник, – фыркнул Иван. – С утра мясо с кровью.

– Здесь отлично жарят мясо. Под интересное чтиво самое то. – Харламов потряс бумагами, что продолжал держать в руке. На Лану глянул. Вроде бы просто обратил к ней взгляд, но на самом деле оценивал и изучал. Лана прямо чувствовала, как её сканируют. – Читаю вот и поражаюсь. Лана Юрьевна, где была ваша голова, когда вы это подписывали?

Лана перевела взгляд на бумаги.

– А что это?

– Ваш брачный контракт.

Она моргнула в растерянности.

– Откуда?

Харламов качнул головой.

– Это не тот вопрос.

– Всё так плохо?

– А вот это уже ближе к истине. Вы его читали?

Официантка принесла чай для неё, кофе и парочку красивых кексов на тарелке для Ивана, и пока она расставляла тарелки и чашки, Лана сидела и думала. Даже поморщилась. А в своё оправдание сказала:

– Я не собиралась с ним разводиться.

– Что ж, приму это за аргумент, – хмыкнул Харламов. – Но почитать, перед тем, как подписывать, не мешало бы.

– Дмитрий Александрович, я всё понимаю, я знаю, что поступила глупо и опрометчиво. Но мне было двадцать два года. Я первый раз в жизни видела перед собой брачный контракт. И оттого, что я бы его прочитала, поверьте, мало бы что изменилось. Идея с брачным договором принадлежала всецело родителям Славы, не ему самому. И другого выбора у меня не было.

Иван осторожно втянул в себя воздух. Разговор ему не нравился, хотелось стукнуть кулаком по столу и попросить Харламова сосредоточиться на другом, более важном вопросе. Но, видимо, ещё было не время. Потому что Дмитрий очень внимательно Лану слушал, и, по всей видимости, делал для себя какие-то выводы.

– Лана Юрьевна, мне нужно задать вам несколько вопросов. – Харламов кинул взгляд на Ивана. – Ты уверен, что хочешь здесь сидеть?

– Да, – ответил тот без всякого промедления. Перевёл взгляд с Дмитрия на Лану и обратно, не понимая, что им не нравится в его ответе. И даже предупредил: – Я никуда не уйду. Я должен знать всё. Чтобы после не хлопать глазами… и ушами.

Лана лишь рукой махнула.

– Сиди, – тихо разрешила она.

Харламов откинулся на спинку стула, разглядывал их вместе. Затем у Ланы спросил:

– Он на вас зол? Точнее, сильно зол?

– Ваня?

Дмитрий недовольно поджал губы.

– Причём здесь Ваня? Он жуёт свой бублик, пусть жуёт. Я про Игнатьева. Он сильно на вас зол?

Лана чувствовала некоторую неловкость после того, как так глупо опростоволосилась перед незнакомым, настолько уверенным в себе человеком. Но нужно было отвечать.

– Подозреваю, что да.

– Что вы сделали?

– В каком смысле? – Лана на всякий случай расправила плечи. – Я ничего не делала. То есть, я увезла дочь, но это было уже после нашего обоюдного решения развестись.

– А решение было обоюдным?

Харламов тянул из неё жилы. Лана всеми силами старалась сохранить спокойное выражение на лице, но было крайне трудно это сделать, когда слева от тебя напряжённая каменная глыба, а напротив язвительный и скептически настроенный ко всему на свете наглец.

– Нет, не было, – выдавила из себя Лана. – Слава влюбился, я ему надоела… Хотя, возможно, что сначала я надоела, а потом он уже влюбился. И решил подать на развод. Ему ведь нечего бояться, он ничего не теряет.

– А вы теряете слишком много. Поэтому очень странно, что вы так быстро согласились, даже не постарались побороться.

– Что вы имеете в виду под «побороться»? Купить леопардовое бельё?

– Ну, хотя бы.

Ответ пришлось обдумать, потому что вопрос смутил, похоже, только её.

– Я не видела в этом смысла.

– Как странно. Лана Юрьевна, у вас есть какие-нибудь козыри против мужа? – Она смотрела на него долго, поэтому Дмитрий решил пояснить: – Вы знаете о каких-нибудь сомнительных сделках, чёрной бухгалтерии… подозрительных личностях в его окружении?

Лана подпёрла подбородок рукой, печально смотрела в сторону.

– Всё настолько плохо?

Харламов сунул руки в карманы брюк, плечами пожал.

– Я пытаюсь найти хоть какую-то лазейку. Это и есть моя работа. Я, конечно, договор жене покажу, она у меня по брачным контрактам спец, но не думаю, что она увидит там что-то, что я пропустил. Не тот случай.

Лана сдавленно кашлянула, заставила себя выдохнуть и заговорила по-деловому.

– К делам мужа я никакого отношения не имею. Ни о какой двойной бухгалтерии ничего не знаю. Подозрительные личности? Кого вы имеете в виду? Проворовавшихся чиновников? Беглых олигархов? Если буду вспоминать, обязательно вспомню, но какой в этом смысл? С ними половина Москвы за руку здоровалась, и при этом ни одного закона не нарушала, а уж что случилось после… На то они и беглые. Рассказать вам о моральных качествах моего мужа? Он импульсивен, тщеславен, самонадеян. У него предпринимательское чутьё, при этом он управляем и внушаем. Был таким до последнего времени. А недавно у него начался кризис среднего возраста, я так предполагаю…

– И он вышел из-под вашего контроля, – закончил за неё Дмитрий с заметной усмешкой.

Лана в ответ улыбаться не стала.

– Да, это так. Год назад умерла моя свекровь, и на Славу это повлияло сильнее, чем я думала. Но поняла я это поздно, к сожалению.

– Но я задал вам другой вопрос, Лана. Ему есть из-за чего на вас злиться? Всерьёз злиться.

– Я вас не понимаю.

Иван рядом хмыкнул.

– Ты ему изменяла? – задал он вопрос напрямую.

Лана глянула на него в изумлении.

– Ты что, с ума сошёл? – вырвалось у неё. Кинула взгляд на Харламова. – Вы оба сошли с ума? Это же Москва. Даже если бы я захотела, в моём круге общения не было ни одного лишнего, незнакомого, непроверенного человека. Каждый мой день был расписан по минутам, а месяц, – даже не месяц, а полгода, – по дням. Я была замужем за Вячеславом Игнатьевым, я из дома выезжала только с охраной, которая сопровождала меня даже в магазин нижнего белья.

– Невесело как-то.

– А я и не говорила, что жила весёлой жизнью из фильма про миллионеров. К вашему сведению, это работа, каждодневная и выматывающая. Только наивные дурочки думают, что, выйдя замуж за миллионера, они будут целыми днями сидеть у бассейна с подогревом и подпиливать ногти! – Лана вдруг поняла, что завелась и посоветовала себе сбавить обороты. Обратилась к Дмитрию. – Поймите, я не собираюсь воевать с ним из-за денег. Да, он поступает, как свинья, но это личное дело Славы. Он захотел от меня избавиться, и помешать я ему не могу. И никакие мои обиды и обманутые ожидания в расчёт не берутся. Дмитрий Александрович, у меня дочь. И я оказалась беспомощна именно перед желанием Славы устроить для неё блестящее будущее. Да, возможно, я обманом вывезла её из Москвы, но я имела на это право! Я хорошая мать, я никогда и ни в чём не была замечена. А он подсылает ко мне людей из органов опеки, которые смотрят на меня, как на преступницу. Ваня, скажи!

– Скажу, скажу, – пробубнил тот.

Харламов потёр подбородок.

– То есть, оспаривать брачный контракт мы не будем?

– Я буду оспаривать всё, что угодно, если это заставит его оставить нас с Соней в покое. – Всё-таки присутствие при разговоре Ивана мешало, приходилось подбирать слова. – Я не хочу разбивать то, что строилось почти десять лет, Соня любит Славу, по-другому быть не может. И я бы хотела, чтобы всё было проще, чтобы они могли в дальнейшем общаться… ради того, чтобы моя дочь не думала, что отношения рушатся с таким грузом, что падают стены вокруг. Но пока Слава мне выбора не оставляет. И я не знаю, что с этим делать. Он… не является биологическим отцом Сони. И поэтому ощущает своё шаткое положение и всеми силами старается выставить меня неблагополучной матерью. Убеждает всех, что я не смогу своего ребёнка полноценно обеспечить. Что у меня нет жилья, работы, источника дохода. А у него всё это есть.

– Вы хотите лишить его родительских прав?

– Мы хотим установить отцовство, – влез Иван. – Официально, со всеми бумагами и печатями. Чтобы никто не усомнился.

Харламов присвистнул, приглядываясь к ним.

– Даже так. – Он остановил взгляд на Сизыхе. – Ты мне об этом не говорил.

– Говорю сейчас. Какая разница?

– Да нет, никакой. Но поздравляю.

Лана молчала, не зная, что сказать, а вот Иван коротко кивнул в ответ на поздравление.

– Конечно, вся эта буча по телевидению не играет нам на руку, – проговорил Харламов после задумчивой паузы. – Подозреваю, что каждое наше движение будет сливаться журналистам. Тем более, с такими жареными фактами. Я ведь правильно понимаю, мало людей было в курсе, что Соня не дочь Игнатьева?

– Мы не афишировали, – призналась Лана.

– Вот-вот. Как только мы подадим прошение об установлении отцовства, вас сразу заклеймят обманщицей и изменницей. Скажут, что вы с самого начала обманули мужа, подсунув ему чужого ребёнка.

– Если это ударит только по моей репутации, я готова это пережить. Репутации всё равно не осталось, да и хвастаться ею мне не перед кем.

– Дим, нам деньги не нужны. Нам нужен развод, как можно скорее, и документы об отцовстве. Я уверен, что как только дело сдвинется с мёртвой точки, разговоры начнут стихать.

Харламов сидел, насупившись, и сосредоточенно размышлял. Покивал в задумчивости.

– Я вас понял. Будем работать.

После этих слов Лане стало легче дышать.

Харламов уехал из ресторана первым. Задал ещё несколько вопросов, после чего неожиданно поднялся и заявил, что ему нужно в офис. А Лана с Иваном остались за столом, и оба чувствовали непонятную апатию. Молчали, думали каждый о своём. Лана пила чай, а Иван был занят своим телефоном, набирал кому-то одно сообщение за другим.

– Тебе нужно ехать? – спросила она, в конце концов, когда поняла, что он занят другими мыслями. А, может быть, мысли были такие, что ей лучше о них не знать.

– Нужно на работу, – согласился он.

– Поезжай.

– А ты? Я вызову тебе такси.

– Не надо. Я прогуляюсь. Мне это нужно, немного пройтись.

Он задержал на ней задумчивый взгляд, после чего кивнул. Они вышли из ресторана, дошли до машины Ивана, и тот вдруг подумал о том, что ему, наверное, нужно что-то Лане сказать. Последние два дня были до нельзя странными. Они вновь оказались рядом друг с другом, в одной постели, и, мало того, оказались родителями одного ребёнка. И всё происходящее отныне к чему-то обязывало. Помнится, когда они были женаты, Иван не особо задумывался об обязанностях. Он брал пример с родителей, с их отношений, учился у отца говорить с женой, что-то обещать, стараться исполнять обещанное, но в его голове желания или мыслей о том, что он на самом деле должен и обязан, просто исходя из факта, что он муж, не было. А вот теперь он не муж, но отец. И обязанностей враз прибавилось в миллион раз. Ему пора привыкать к ним.

– Я не знаю, когда буду дома, – сказал он, не уверенный, что говорит правильные и необходимые вещи. Вдруг Лане не важно, когда он вернётся? – Возможно, сразу поеду в аэропорт за родителями. Я позвоню, хорошо?

Она кивнула. Причём, смотрела ему прямо в глаза.

– Хорошо. Я заберу Соню от Шохиных. Чуть позже.

– Будь поосторожнее.

Лана от неожиданности и странности предостережения, моргнула.

– Я просто погуляю.

– Я ничего не имел в виду, – тут же в сердцах выдохнул Сизых. – Просто сказал!

Лана отступила от него на шаг.

– Хорошо, – согласилась она, с едва заметным оттенком сарказма. – Буду осторожна.

Иван недовольно поджал губы. Он всё прекрасно в её голосе расслышал и уловил.

– Отлично, – проговорил он и сел в машину.

Лана не стала дожидаться, когда он уедет. Смотреть ему вслед или махать рукой на прощание. Она развернулась и пошла вниз по улице. А Иван одну долгую минуту сидел и смотрел на неё. Как она идёт, даже со спины красивая, но он смотрел и думал о том, что это всё-таки не та женщина, на которой он когда-то был женат. Он прекрасно помнил ту Лану, помнил девочку, в которую влюбился и которую захотел взять в жёны. Осознанное это было решение или любовная горячка, сейчас уже не поймёшь. Но она была другой. Юная Лана была легка, порывиста, Иван даже представил её на этой улице, как бы она шла, едва ли не подпрыгивая от внутреннего огня и энергии, помахивала бы маленькой сумочкой. Реальная Лана, Лана сегодняшнего дня, шла, будто и не касаясь земли. Хотя, её мысли наверняка были далеко. Она шла не спеша, степенно, с прямой спиной. Каждый её шаг, жест, движение было взвешенно и отрепетировано годами. Словно за каждым углом её мог поджидать кто-то, кто станет оценивать или обсуждать. Видимо, столичная жизнь на самом деле оставила на ней серьёзный отпечаток. Или не столько Москва и её законы и привычки, а человек, с которым она прожила семь лет.

Семь лет – это много. Взрослая, обдуманная жизнь и дорога. Они вот были женаты чуть больше года. Может ли он говорить, что он тоже был полноценным мужем для этой женщины? Они больше играли в семью и учились быть взрослыми. Получилось не очень. А другой мужчина её научил. Правильно или нет – это другой разговор, тем более, если смотреть с позиции Ивана, но с Игнатьевым Лана была по собственной воле, это было продуманное решение, и, надо быть до конца честным, разводиться с мужем она не собиралась. Её всё устраивало. Не случилось никакой внезапной вспышки страсти, вернувшейся первой любви. Всё, что сейчас происходит, лишь стечение неблагополучно сложившихся обстоятельств. И это признавать неприятно, для Ивана это является ударом по самолюбию. И даже тот факт, что Лана в сердцах призналась, будто не испытывала к Вячеславу Игнатьеву большой любви, не успокаивал. Жизнь с ним её вполне устраивала, и развод воспринялся, как предательство и несчастье. Она потеряла стабильность, почву под ногами, налаженный быт. И Иван теперь гадал, должен ли он дать ей всё это взамен, по крайней мере, постараться? У них дочка, и ей нужна семья. Но что делать с двумя бывшими, запутавшимися в ситуации супругами?

Кто он, кроме как биологический отец Сони? И нужен ли он им?

Судя по тому, как Ира сдвинула идеальные брови, как только он появился на пороге приёмной собственного кабинета, вид у него был встревоженный. Под стать беспокойным мыслям. К тому же, на работе он не появлялся два дня, что являлось невероятным по своей абсурдности фактом. Наверняка, сотрудники решили, что если не случилась глобальная катастрофа в жизни их шефа и их трудовой занятости, то тогда приключилось нечто похлеще – Иван Сизых ушёл в загул. Такое однажды произошло, Иван пребывал в странно негативном настроении довольно долго, хандрил, и даже рискнул назвать своё душевное состояние депрессией, сам этому ужаснулся, и вот тогда пропал на неделю, не желая откликаться на звонки из дома и с работы. Он искал себя, истину, в том числе на дне стакана, ничего не нашёл, устал, и ещё больше приуныл, решив, что в его жизни больше нет смысла и цели. Правда, вскоре, к счастью или нет, судьба свела его с Лесей, и та, возможно, всей своей большой женской душой, его пожалев, решила смысл в его жизнь вернуть. Своей любовью. Что и продолжает старательно делать вот уже год. Получилось ли у неё? Во всяком случае, Иван жил в осознании того, что его любят и он кому-то нужен. Каждый день, каждый час, каждую минуту. Кстати, довольно утомительно, особенно, когда приходится свою благодарность и душевную отдачу демонстрировать. Но на душе всё же стало спокойнее.

Было спокойно. До недавнего времени.

– Как дела? – спросил он секретаршу таким тоном, словно заглянул к ней на минуту поболтать, а не нёс ответственность за всё, что творилось на пятидесяти тысячах квадратных метрах вокруг.

Ира опустила телефонную трубку, без всякого сожаления прервав разговор, и на начальника взглянула оценивающе.

– Хорошо. А у вас?

– Много всего происходит, – непонятно проговорил Сизых. Прошёл к окну и выглянул. – Срочные дела есть?

– Саша справляется.

Саша, или Александр Терентьев, уже пару лет трудился помощником Ивана, так сказать, правая рука. Иван не считал, что парню повезло с работой, на голову Терентьева сваливались все самые неприятные обязанности, много бумажной работы и встречи с людьми, с которыми сам Иван общаться не желал. Но, понимая всё это, и ратуя за собственное спокойствие, зарплату Александру Иван платил немаленькую. Тот был, не смотря на возраст, парнем сообразительным, энергичным, и от работы никогда не отмахивался, понимал, что за это его ценят. И сейчас Иван в очередной раз стойкость и стрессоустойчивость помощника оценил. Наверняка, в последние два дня Саша спал плохо и мало, прикрывая спину шефа. Да и лицо его тоже. Судя, по осуждающему взгляду Иры. Кажется, у той с Сашкой всё же намечается нечто серьёзное, раз она переживает и готова с начальником из-за него ругаться.

– Саша молодец, – проговорил Иван специально для неё. И добавил: – Премию получит. – Всё смотрел, смотрел в окно, после чего в один момент встряхнулся, сделал глубокий вдох и направился в свой кабинет, кинув через плечо деловое: – Всё срочное мне на стол. У меня мало времени.

– Что-то случилось? – всё же рискнула поинтересоваться Ира, когда принесла ему не только бумаги на подпись, но и чашку кофе.

– Кое-что, – не стал спорить Сизых. Беглым взглядом проглядывал договора на поставки стройматериалов. Постучал ручкой по столу, вдруг понял, что секретарша стоит рядом с ним, в своём невозможно коротком платье, и не сводит глаз с его лица. Пришлось поднять голову, и встретить её взгляд, как можно спокойнее. Решил успокоить. – Я не пил. Это… семейные дела.

Ира, кажется, выдохнула. По крайней мере, грудь красиво шелохнулась в вырезе платья.

– Хорошо. Семья – это хорошо. Вы помните, что…

– Я помню, – перебил её Иван в лёгком раздражении. – Родители прилетают в пять сорок пять. Я буду в аэропорту.

Ира кивнула. Наблюдала за тем, как он расписывается. Рука двигалась автоматически, быстро и чётко.

– Леся звонила. Несколько раз.

Иван на секунду замер. Затем поинтересовался:

– Что ты сказала?

– Правду, – удивилась Ира. – Что знать ничего не знаю.

Он кивнул.

– Правильно.

Ира ещё немного потопталась у стола за его спиной, затем направилась к двери. Но Иван её в последний момент остановил.

– Ир, можешь кое-что разузнать?

Девушка развернулась на высоких каблуках и бойко улыбнулась.

– Я могу разузнать всё.

– За это и ценю, – проговорил Иван негромко. На спинку кресла откинулся. – Мне нужен список лучших школ в городе. Для девочки девяти лет. Разузнай всё. Только по-тихому. Что там, как… – Сизых неопределённо повёл рукой в воздухе. – Без понятия, что нужно узнавать. Может, в какой-то есть верховая езда, – вдруг осенило его.

– Верховая езда? – На лице Ира появилось мечтательно-задумчивое выражение, Иван его заметил, но решил, что знать не хочет. Ни к чему ему знать, о чём мечтает его секретарша. На этом и держатся, строятся их давние, крепкие, чисто профессиональные отношения.

Успокоив сотрудников своим появлением и даже списком чётких приказов и распоряжений, Иван забрал стопку накопившихся документов, и офис покинул. Когда он уходил, Ира болтала с кем-то по телефону о лошадях и арабских скакунах, а шефу на прощание сделала ручкой. Иван решил не вдумываться в её действия, а уж тем более не раздражаться. Кто знает, может, она по его просьбе это обсуждает? В конце концов, он узнает всю интересующую его информацию в полном объёме. А как она получена – его касаться не должно. От этого сотрудники становятся лишь более ценными, проявляя здоровую долю самостоятельности.

До момента приземления самолёта родителей в аэропорту оставалось ещё достаточно времени. Можно было поехать домой, но для этого, наверное – наверное! – стоило позвонить Лане, и узнать где она и чем занимается. Где она, где Соня, как проходит их день, и ждут ли они его возвращения. Иван даже телефон из кармана достал, покрутил его в руке, но набрать номер бывшей жены так себя и не заставил. Вроде бы, совершенно обычное действие, банальный звонок с вопросами: как дела, где ты? Но в душе было столько неуверенности, в себе, во всём происходящем, что в последний момент он решил не звонить. И домой не ехать. Самое простое было завернуть в любимый ресторан, и там, за обедом, малость поработать. Он даже остановился на светофоре, собираясь выехать на проспект, но в последний момент передумал. Всё, что он делал, было неправильно, и вёл он себя, как настоящий эгоист. Мама, без сомнения, скажет ему об этом, как только узнает.

Иван был уверен, что застанет Лесю на работе. Та, кажется, проводила всё свободное время в своём магазине. Не потому что мечтала о расширении бизнеса, а потому что получала удовольствие от того, чем занималась. У Леси были золотые руки и прекрасное воображение. Каждый раз, заходя в её магазин и видя то, что она способна делать своими руками, из мелочей, лоскутков, ниток, из всего, что так доступно и обычным человеком всерьёз не воспринимается, Иван лишь поражался. И Лесю, за её, несомненно, талант и страсть, которую она испытывала к своему делу, уважал.

Если бы всё в жизни было так просто, если бы уважения было бы достаточно!.. Если бы воспоминаний было достаточно, если бы сомнения не одолевали. Наверное, тогда он был бы счастливым человеком.

Колокольчик над его головой мелодично звякнул, когда он вошёл в магазин. На него пахнуло сладким запахом роз и чего-то ещё. Иван всегда принюхивался, пытался понять, что это за запах, тот, другой. Спрашивал Лесю, но та лишь пожимала плечами, а Иван мог поклясться, что этот запах ему знаком. А вот сейчас, почему-то именно сегодня, подсознание услужливо подсунуло ему ответ: так пахло в доме бабушки, когда та крахмалила бельё. Раньше так было принято, а затем этот запах потерялся в духе лет и перемен. А в магазине Леси пахло именно так, чем-то приятным и в то же время до боли знакомым. Кругом были куклы, в том числе, и ручной работы; цветы в вазах, статуэтки, хрустальные шары и милые женскому глазу безделушки. Картины в мягких рамах с украшениями и вышитые гладью скатерти и полотенца. Мужчине, среднестатистическому нормальному мужчине, в подобном месте должно было, просто обязано было становиться не по себе. Чувствуешь себя, как слон в посудной лавке. Кажется, что руку протянешь, повернёшься как-то неловко, и непременно если не сломаешь что-нибудь, то наверняка нарушишь порядок и испортишь ауру. Поэтому, войдя в магазин, Иван, как всегда, осторожно протиснулся по тесному проходу ближе к кассе, улыбнулся девчонкам-продавщицам, те просияли улыбками в ответ, а он вопросительно кивнул в сторону двери в кабинет хозяйки.

Молоденькие брюнетки в одинаковой униформе в унисон кивнули, словно сиамские близнецы.

– Леся Игоревна у себя!

Прежде чем взяться за ручку двери и повернуть её, Иван сделал вдох. Он ведь помнит, что он сволочь? Что пропал, не отвечал на звонки?

– Привет.

Леся сидела за письменным столом, который, в отличие от его стола, был завален не бумагами, а ворохом ярких лоскутов, ниток и каких-то фигурок. Всё вперемешку. Когда он вошёл, она подняла голову, по всей видимости, была чем-то увлечена. Светлая чёлка упала ей на глаза, и Леся поторопилась сдуть её, чтобы не мешала.

– Привет. – Присматривалась к нему. Без подозрения, скорее с тревогой. – Я тебя не ждала.

– Знаю. – Иван вошёл и закрыл за собой дверь. Сел на единственный свободный стул у стены. Кабинетик был маленьким, почти крошечным, поэтому считать, что стул стоит у стены, а не у стола, было неправильным. Иван чуть вытянул ноги, и они упёрлись в ножку стола. – Я не планировал заезжать… – Понял, что сморозил очередную глупость, и принялся оправдываться. – То есть, планировал, конечно. Просто не сейчас.

Леся внимательно его слушала. Потом отложила в сторону лоскутную розу, которую собирала.

– У тебя что-то случилось? – осторожно спросила она.

Иван раздумывал на секунду дольше, чем было необходимо. Но правильного, чёткого ответа у него так и не нашлось.

– Наверное, – сказал он. И дальше сказал очевидную глупую банальность. – Всё сложно.

– Даже так.

– Сегодня родители возвращаются.

– Я помню. Хотела тебе позвонить, но ты не отвечаешь на мои звонки.

– Не на твои. Я в последние дни немного выпал из жизни, не хотелось общаться ни с кем. Лесь, прости меня. Я свин.

Она глаза опустила, ей явно было неприятно. Но кивнула.

– Я знаю.

Иван печально улыбнулся.

– Я знаю, что ты знаешь. Сильно злишься?

– Я не злюсь. Я просто беспокоилась.

– Я не пил, – тут же заверил он. – И почти не курил.

Она всё-таки улыбнулась.

– Я твой личный нарко-контроль?

Иван лишь плечами пожал. Обычно после такой её улыбки можно было смело идти на примирение, после любого его проступка. Дальше нужно было встать, Лесю поцеловать, а после пригласить на ужин и прогулку. Она любила гулять. Но сегодня разговор грозил затянуться, и стать самым неприятным за всё время их знакомства.

– Я хочу рассказать тебе, что случилось.

Она заинтересованно вскинула брови, но беспокойство в глазах постаралась всеми силами скрыть. Но Иван сам был сильно обеспокоен, поэтому не увидел, скорее, почувствовал её тревогу.

– Я хочу, чтобы ты узнала это от меня. А не от кого-то ещё…

Леся глаза отвела, его тон ей явно не понравился. Начала нервно перебирать лоскуты на столе.

– И почему мне кажется, что я догадываюсь, что ты мне скажешь?

– Вряд ли. Хотя… – Иван потёр шею ладонью. – Может, о чём-то и догадываешься.

– Я, как только её увидела, всё поняла. – В её голосе звучала неподдельная горечь. – Ты так на неё смотрел, Вань.

– Да дело не в этом! – неожиданно вспылил он. – Как я на неё смотрел, как она на меня смотрела. – Он не выдержал и поднялся. Нервно вышагивать по тесному кабинету было невозможно, но Иван всё же дошёл до двери, и вернулся обратно. Три шага в одну сторону, и три в другую. От этого почувствовал себя ещё более глупо и неловко. – Я не думал, что она когда-нибудь вернётся. Леся, я не хотел этого! Я давно пережил и наш с Ланкой брак, и наш развод.

– Серьёзно, пережил?

– Ну, может, психовал, – сознался он. – Но вот мы встретились, поговорили… обсудили уйму вещей. – От себя ещё хотелось добавить: «Переспали», но говорить этого было нельзя, он же не окончательный гад. – И я понимаю, что это другой человек. Леся, она не та женщина, не та девочка, на которой я когда-то женился. И я, наверное, другой. И кажусь ей чужим, непонятным мужиком. Я сейчас только и думаю о том, что неужели так бывает, что люди встретились через десять, пятнадцать лет, и что-то снова вспыхнуло? Двадцать лет и тридцать лет – это огромная разница. Это две разные личности в сознании одного человека. Мы не знаем друг друга!

Леся внимательно наблюдала за ним, за его передвижениями, за тем, как он злится и нервничает.

– Но ты о ней думаешь, – не сдержалась и обвинила она его.

Иван замер. Выкручиваться было бесполезно.

– Думаю, – признался он. И даже глаза закрыл. – Я думаю о ней, и я не могу ничего с этим сделать.

Леся судорожно втянула в себя воздух, навалилась на стол и прикрыла рот рукой. Иван знал, что она нервно кусает губы, просто не хочет ему показывать.

– Зачем она только вернулась? – проговорила Леся, в конце концов. – Всё было так хорошо.

– Думаешь, я не задавал себе этот вопрос в последние недели? Зачем вернулась, почему именно сюда? Почему не поехала к тёще в Ярославль, или какой-нибудь Лондон или Париж.

– Ты называешь её маму тёщей. До сих пор.

– С ней у меня отношения, если брать в расчёт весь наш брак с Ланой, складывались куда лучше. – Иван снова присел, облокотился на свои колени, а на Лесю кинул взгляд исподлобья. – Будет скандал, – сказал он. – То, что происходит сейчас, наверняка, покажется нам сказкой. Журналисты сюда ещё не добрались, но они доберутся. И я из этого не выберусь, Леся. Даже если бы очень хотел, я не смогу остаться в стороне. У нас с Ланой… есть, что вспомнить. Журналистам будет, где разгуляться. Я очень надеюсь, что мы отделаемся малой кровью, но просто надеяться и ждать бесполезно.

– Поэтому ты приехал ко мне? Предупредить?

– И это тоже. А ещё прощения попросить.

Она некрасиво шмыгнула носом и поторопилась вытереть слёзы.

– Тебе не за что просить прощения.

– Есть за что.

– Нет, – твёрдо проговорила она. – За что ты извиняешься? Что не всегда был мил и заботлив? Что порой обманывал или не отвечал на звонки? За что? – Она набралась смелости и посмотрела ему в глаза. – Это всё не стоит извинений. А за то, что… не любил, – она снова слёзы вытерла, – это не твоя вина. Я сама дура.

– Лесь, не плачь. Пожалуйста, не плачь. Это я дурак. – Ивану очень хотелось подойти и как-то утешить её. Но любое его действие, движение, даже если бы ему пришло в голову обнять её, воспринялось бы Лесей, как жалость и оскорбление. Поэтому он продолжал сидеть на стуле и лишь беспомощно наблюдать. – Я люблю тебя. Ты мой друг, наверное, самый лучший.

Она кивнула, пыталась успокоиться и остановить слёзы. Но выходило не очень.

– Я знаю, Ваня. Проблема в том, что я никогда не хотела быть твоим другом. – Она тоже поднялась и отвернулась к окну, чтобы избавиться от его взгляда в упор. – И я до сих пор верю, я знаю, что стала бы тебе хорошей женой. И со мной ты был бы счастлив.

– Я знаю, – проговорил он негромко. – И жили бы мы с тобой душа в душу, и не скандалили, и я бы… катался, как сыр в масле. Мне не нужно было бы ни о чём думать. Ты бы всегда была рядом.

Леся кивала в такт его словам.

– Да. Да! Вот только это не любовь. – Она руками всплеснула в сердцах. – Тебе не нужна моя забота, а мне не нужно, чтобы ты смирялся и принимал моё отношение. Потому что это унизительно. Я раньше не понимала, я думала, что ты такой, что о тебе просто надо заботиться. Как о ребёнке. Как о тебе заботится твоя мама. Но, как оказалось, я просто не видела… как ты смотришь на бывшую жену. Она разбила тебе сердце, ты не видел её много лет, но после первой встречи ты ходил с таким видом и в таком состоянии, будто тебе в сердце выстрелили.

– Наверное, так и есть. Но это случилось давно. А сейчас… сейчас я не знаю, что будет. И будет ли вообще. Но заставлять тебя ждать чего-то, потерпеть, это нечестно. Я не хочу тебя вмешивать в эту историю.

Леся повернулась к нему. Больше не плакала, и смотрела колко.

– Тогда зачем ты лезешь туда? Зачем тебе их разборки? У неё есть муж, пусть они разбираются сами. Разводятся или не разводятся. Зачем это всё тебе? Ты ничего ей не должен. После стольких-то лет!

– Ей не должен, – согласился он. – Но у нас дочь, Леся.

Она моргнула в полной растерянности.

– Дочь? Её дочь…

Иван снова кивнул.

– Соня – моя дочь. Как выяснилось. И мне придётся участвовать в этой драке.

Леся всё ещё не могла прийти в себя от новости, даже усмехнулась, то ли удивлённо, то ли недоверчиво. Потом негромко проговорила:

– А она молодец. Я никогда такой не была. Я про таких только книжки читала.

Иван невольно поморщился.

– Перестань.

– Я не права?

– Я не знаю! И думать об этом не хочу. У меня ребёнок есть, понимаешь? Дочка, которую я совсем не знаю. А ей девять. И сейчас совсем не важно, что и как у нас с её матерью получилось, и кто больше виноват. Я хочу воспитывать своего ребёнка. Она и так… папой другого называет.

– Вот именно! Как ты ей объяснишь?

– Я не знаю! – снова повысил он голос. Но тут же выдохнул. – Извини. Мне нужно время, чтобы всё обдумать и понять. И в это время мне придётся ходить по судам и что-то кому-то доказывать. Это будут непростые времена. – Иван посмотрел ей в глаза. – Я сказал тебе всё, как есть. И ещё раз прошу прощения. Ты замечательная. И зря ты думаешь, что женщина не должна быть мужику другом. Любовь она, видишь какая, приходит и уходит, иногда убегает. Друг – это совсем другое.

– И всё равно ты выбираешь её, – кинула она ему в упрёк.

Иван головой качнул.

– В данный момент я выбираю дочь. А дальше будет видно.

– Ваня…

– Лесь, я тебя прошу, хоть ты себе не ври. И не порти себе жизнь. Я ничего не могу тебе обещать. И я не хочу, чтобы ты чего-то ждала. Ещё совсем недавно я ехал в машине и думал о том, что в моей жизни особого смысла нет. Всего, чего мог, добился, а выше головы не прыгнешь. Оставалось только думать о детях, но, честно, я был не уверен, что хочу. Жизнь по-своему распорядилось. Теперь думать и гадать некогда. Надо навёрстывать, и становиться отцом. Я буду стараться. Надеюсь, ты пожелаешь мне удачи.

– А что ещё мне остаётся?

Иван попытался изобразить бодрую улыбку, несмотря на скептический тон Леси.

– Я твой друг, – добавила она, когда он собрался уходить. Иван обернулся, посмотрел на неё. В этом её «друг» явно прозвучало нечто большее, но попытаться её разуверить, попытаться что-то ещё объяснить, было бы слишком обидным. Поэтому он решил ещё раз положиться на судьбу, которая, как оказалось, отлично умеет расставлять точки или запятые в нужных местах. И поэтому только кивнул.

13

Совсем недавно Лана неожиданно поняла для себя, что не любит вокзалы. Вокзалы, аэропорты, люди уезжают и приезжают, и все как один заняты только собой и своими проблемами. И суета вокруг лихорадочная, нездоровая, даже среди тех, кто далеко и не собирается, а билет покупает на электричку, чтобы добраться до соседнего города или областного центра. Но люди всё равно нервничают и торопятся. Даже ждать, глядя на электронное табло, и то вроде как торопятся.

Лана стояла на перроне, в ожидании прибытия поезда из Ярославля, и крепко держала дочь за руку. Соня тоже без конца оглядывалась, впитывая в себя незнакомую атмосферу, звуки и картины. Людей. Много людей вокруг. К такому Соня не была привычна, с раннего возраста её круг общения и попросту вращения тщательно фильтровался. Она не привыкла находиться в многолюдных общественных местах, но, кажется, напугана не была. Лана к дочери присматривалась, время от времени перехватывала её взгляд, но страха или паники не видела. Соне всё вокруг казалось любопытным. Она даже попросила купить ей хот-дог в вокзальном буфете, когда увидела, как мальчик, примерно её возраста, получил подобное угощение от отца. А вот Лане особо любопытно не было, она с напряжением ждала прибытия поезда. И не только потому, что ожидала первой же возможности покинуть здание вокзала, но и из-за встречи с матерью немного нервничала. Они не виделись полгода. Или больше? Тот факт, что она так сразу не может сказать, когда в последний раз встречалась с матерью, энтузиазма перед встречей не прибавлял. Мама переживала очередную драму, и Лана знала, что будет трудно. Выслушивать, кивать, сочувствовать. Советы давать – упаси Господь. Не дай Бог, мама решит каким-нибудь из её советов воспользоваться, что-то пойдёт не так, и Лана останется виноватой. К тому же, как говорил бывший свёкор, отец Ивана: яйца курицу не учат. Вот и не следует лезть в семейные разборки родителя. Даже если этот родитель ведёт себя, как инфантильный подросток.

– Поезд! – Соня запрыгала рядом, продолжая держаться за руку матери, когда длинный состав медленно пополз мимо перрона.

Лана натянуто улыбнулась, стараясь всё же поддержать воодушевление дочери. А сама следила за нумерацией вагонов. Мама ехала в пятом.

– Пойдём поближе, – сказала она дочке.

Народ вокруг забурлил, продавцы еды и газет разом заголосили, а уж когда поезд окончательно остановился, и двери открылись, на узкий перрон хлынула толпа прибывших и отъезжающих с сумками и чемоданами. Лана изо всех сил стиснула руку дочери.

– Бабушка! Там бабушка!

Лана посмотрела в ту сторону, в какую указывала Соня, и, на самом деле, увидела мать. Та вышла из вагона, моложавая, гордая, в облегающем платье со смелым вырезом на груди, и, как ей казалось, шикарным жестом откинула волнистые волосы назад. Оперлась на высокую ручку стильного чемоданчика. За её плечом возник мужчина, по всей видимости, попутчик, с которым мама успела найти общий язык, и что-то ей сказал. Помощь предлагал. Любовь Аркадьевна разулыбалась, но в этот момент услышала крик внучки, и покачала головой. А затем раскинула руки в стороны. Предполагалось, что Соня должна кинуться ей в объятия. Лана с неохотой выпустила руку дочери из своей ладони.

– Мои любимые! Как я рада вас видеть!

Мама немного переигрывала. Она это понимала, Лана понимала, но зато Соня была счастлива. Она виделась с бабушкой не так часто, и анализировать слова и действия ещё не научилась. А, возможно, ей и не нужно этому учиться. Пусть живёт счастливо, в неведении.

– Здравствуй, мама. – Лана подошла, улыбнулась открыто и даже расцеловалась с матерью. Какие бы у них ни были отношения, но мама у неё одна, и она её любит. Поругаться и обидеться друг на друга они ещё успеют. Родственная встреча ещё только начинается.

– Наконец-то я добралась. Даже не верится, что понадобилось столько времени, чтобы доехать сюда из Ярославля. Вагон был полон, Лана. – Любовь Аркадьевна окинула дочь быстрым, оценивающим взглядом. – Ты хорошо выглядишь. На фотографиях, что показывали вчера, выглядела не очень. Хотя, я так и подумала, что они назло!

Лана не сдержала вздоха, после чего взяла за ручку чемодан матери.

– Пойдёмте. Не здесь же это обсуждать.

– На самом деле, – вроде как спохватилась Любовь Аркадьевна. – Не дай Бог тебя кто-нибудь узнает. Лана, ты бы надела какую-нибудь шляпку!

– Бейсболку и тёмные очки, – недовольно проговорила та. А мать лишь попросила: – Держи Соню за руку.

– Бабушка, ты теперь будешь жить с нами? Мы все вместе будем жить?

Любовь Аркадьевна шла по перрону, стуча каблуками и аккуратно огибая замешкавшихся людей. А после вопросов внучки печально повела свободной рукой.

– А что делать, дорогая? Так и придётся жить бабьим царством. Такое чувство, что нас кто-то проклял. Или сглазил. На весь наш женский род порчу навёл. Не везёт нам с мужьями.

– Мама, ты что говоришь-то? – зашипела на неё Лана. – Ей девять лет! Соня, не слушай бабушку, она устала в поезде.

Любовь Аркадьевна на внучку посмотрела, улыбнулась задорно и игриво потрясла ту за руку.

– Правильно, не слушай меня. Помнишь, о чём мы с тобой договаривались в прошлый раз?

– Сходить в парк аттракционов?

– Об этом, наверное, тоже. Но ты обещала, что не будешь звать меня бабушкой. Разве я похожа на бабушку? Вот скажи, похожа? Вот твоя старенькая бабушка, которой уже нет, – не к ночи она будет помянута, – едва ли не шёпотом добавила Любовь Аркадьевна, – была на неё похожа. А меня ты можешь называть по имени. Ты уже взрослая, уже можно.

Лана лишь глаза закатила, слушая всё это. Соня тоже молчала, видимо, обдумывала.

На стоянке такси было не протолкнуться. Они минут пятнадцать ждали свободную машину, и Любовь Аркадьевна казалась обескураженной этим фактом. Лана в эти минуты предпочла на мать не смотреть, разглядывала вокзальную площадь, понимая, что до матери только сейчас начало по-настоящему доходить, что обстоятельства изменились. Наконец, они устроились на заднем сидении легкового автомобиля, но не успела Лана вздохнуть с облегчением, как Любовь Аркадьевна негромко проговорила:

– Лана, с этим нужно что-то делать.

– А я делаю, – отозвалась та, поглаживая дочь по волосам.

– Что, интересно?

Лана плечами пожала и одними губами матери ответила:

– Развожусь.

Странно, но, оказавшись на своей улице второй раз за месяц с чемоданом, пусть на этот раз и с чужим, Лана словно увидела всё окружающее глазами матери. Будто тоже только сегодня вернулась. Они вышли из такси, остановились на дороге, и все вместе принялись оглядываться. Любовь Аркадьевна упёрла руки в крутые бока, сделала глубокий вдох и огляделась.

– Да-а, – протянула она. – Кто бы мог подумать.

– И всё равно это наш дом, – сказала ей Лана.

Любовь Аркадьевна остановила взгляд именно на доме. Нахмурилась.

– Как-то плохо он выглядит.

– Плохо? – ахнула Лана. – Тебя не было здесь две недели назад! Вот когда нужно было ужасаться. Я думала, он рухнет, как только я к нему подойду. А сейчас всё не так плохо.

– С домом? Или с твоей личной жизнью?

– Мама, не начинай.

– Дом, милый дом, – пробормотала себе под нос Любовь Аркадьевна, когда переступила порог. Соня протиснулась вперёд неё и с топотом понеслась вверх по лестнице.

– Бабушка… ой, Люба, у меня есть своя комната!

– Замечательно, – с тоской отозвалась та. – Нам всем по комнате, и можно здесь состариться.

– Перестань жаловаться, – попросила её Лана. Прошла в тесную гостиную, остановилась, наблюдая за тем, как мать оглядывается. Несмотря на её явное недовольство, было заметно, что в ней проснулись ностальгические воспоминания. Любовь Аркадьевна даже рукой по старенькому комоду, заставленному безделушками, провела. – Мы прекрасно здесь жили, – сказала ей Лана.

– Я помню, – отозвалась мать. Кинула на дочь быстрый, выразительный взгляд. – А ты нет. Я помню, как было прекрасно. Как текла крыша, лопались трубы и скрипели полы. И всё это необходимо было ремонтировать, без конца. А ты была маленькая, носилась по округе, качалась на ветке яблони, и у тебя всё было прекрасно.

Лана улыбнулась, присела в кресло.

– Я помню, что ты рисовала на веранде.

– Можно вспомнить былые дни.

– Вспомни. Но на веранду лучше не выходи. Там пол прогнил.

Любовь Аркадьевна возмущённо фыркнула.

– Кто бы сомневался.

– Между прочим, твоя вина, что дом в таком состоянии.

– Моя?!

– Конечно. Ты могла бы мне об этом сказать, я бы его отремонтировала… в своё время.

Любовь Аркадьевна стояла напротив и смотрела на дочь свысока.

– В твоё время, дорогая моя, ты была занята совсем другими делами. Манишки для своего Славика гладила! И о прошлом ты ни говорить, ни вспоминать не хотела. А была бы поумнее, то не эту бы рухлядь ремонтировала, а позаботилась бы о своём будущем, и прикупила бы себе домик на берегу Средиземного моря. И горя бы мы сейчас с тобой не знали. А теперь сидим в этой дыре!

– То есть, я дура? – без злости и возмущения, переспросила Лана.

Любовь Аркадьевна, вместо того, чтобы продолжить возмущаться, неожиданно махнула на дочь рукой.

– Тебе есть в кого. Я ведь тебе вовремя не подсказала. А я мать!

– Справедливо.

Любовь Аркадьевна печально вздохнула и присела на край старого дивана, снова огляделась, на этот раз будто в чужом жилище, в которое её непонятно каким ветром занесло. Головой покачала.

– Но кто бы мог подумать, кто бы мог подумать…

– Что ты вернёшься сюда?

– Что Славка твой таким прытким кобелём окажется! – неожиданно возмутилась Любовь Аркадьевна. Лане пришлось на неё предостерегающе зашипеть, и она сбавила тон. – Я всегда считала его рохлей. И маменькиным сынком. Думала, что тебе повезло, что ты в лотерею выиграла, и вот такой сюрприз… неприятный.

– Признаться, я была примерно такого же мнения. Но судьба преподносит неожиданности, как видишь.

– И что?

– Что?

Любовь Аркадьевна проницательно прищурилась.

– Тебе больше нечего мне рассказать?

– Может, ты для начала разберёшь чемодан, примешь душ? Чаю выпьешь.

– Чай меня не успокоит.

– А что успокоит? Рассказ о том, что я воспользовалась твоим советом, и всё решила?

– А ты воспользовалась?

Лана кинула взгляд на лестницу, что вела на второй этаж. Дочки не было видно и слышно. Но голос она всё равно понизила.

– Я всё ему рассказала.

Любовь Аркадьевна не ахнула, не растерялась от такой новости, лишь деловито переспросила:

– И что Ваня?

– Мама, а ты сама как думаешь? Он в шоке. До сих пор. – Лана нервно побарабанила пальцами по подлокотнику. – Но держится молодцом. Адвоката нанял.

– Хоть кто-то держится молодцом. Хоть кто-то что-то делает!

– Мама, если ты думаешь, что он собирается с Игнатьевым воевать и что-то там оспаривать и доказывать, то ты сильно ошибаешься. Всё ради Сони.

– Да? Он ради Сони, ты ради Сони?

Лана мучительно поморщилась.

– Я не знаю. Всё настолько странно… – Она поднялась с кресла. – Я поставлю чайник. Кажется, у нас были пряники. Если они окончательно не высохли.

– Ты готовить не пыталась?

– Пыталась! И у меня даже получается, – снисходительным тоном проговорила Лана. – Вспомнила всё, чему меня когда-то учила первая свекровь. Признаюсь, что вспомнить было непросто. – Но прежде чем мать собралась ей что-то сказать, Лана её остановила жестом. – Только не предлагай свою помощь, ты готовишь ещё хуже, чем я.

Любовь Аркадьевна спорить не стала, откинулась на спинку старенького дивана, ещё раз окинула комнату взглядом. Руками развела.

– Я тебя не для этого растила. Не для кухни.

Лана лишь фыркнула в ответ.

– Кажется, я всё остальное переросла. И в кухне оказалась.

– Ты у меня красивая. Зря ты из Москвы уехала. Слава твой ещё покрутился бы ужом на сковородке.

– Он уже не мой, мама.

– Ну и чёрт тогда с ним. Будем жить сами. Своим умом.

Бравурные речи матери оптимизма не добавляли, и Лана лишь мысленно её поправила: моим умом. Как ни крути, а на данный момент, глава этой семьи – она.

Кажется, Иван удивился, не обнаружив их с Соней в своём доме. Лана утром обстоятельно разъяснила, где и во сколько собирается встречать маму. И считала само собой разумеющимся, что после они все вместе вернутся к себе домой. К тому же, родители Вани возвращались сегодня из поездки, заграничной, и Лана не посоветовала бы ему сходу обрушивать на их головы сокрушительные новости. Надо было дать им отдохнуть, освоиться дома, а уже после сесть всем вместе и поговорить. А от одной мысли, что ей придётся встретить их на пороге их же дома, у неё мурашки по коже начинали бегать. Но у Вани, конечно же, на этот счёт имелось своё мнение, и обсуждать его он ни с кем не планировал. И поэтому удивился, заехав домой переодеться, никого не обнаружив. Ведь ключи от дома он Лане дал. Сам. Взял и дал. Запасную связку. А она бросила их в сумку, после того, как полминуты разглядывала, и воспользоваться так и не собралась. Хотя, в голове Ивана картина складывалась весьма чёткая: Лана отвозит Любовь Аркадьевну в их старый дом, а сама, с дочкой, ждёт его в доме Сизыхов. Это как раз правильная картина мира. Или нет?

Иван обдумывал всё это, толкнувшись в дверь старого дома. Та оказалась заперта, но прежде чем он успел нажать кнопку звонка, занавеска на окне рядом дёрнулась, а затем в замке с той стороны повернулся ключ. Лана открыла ему дверь, и отступила в сторону, впуская его в дом.

– Я вас потерял, – сказал ей Иван, всеми силами гоня от себя воспоминания о том, что лишь пару часов назад не захотел ей звонить. Просто для того, чтобы узнать, где она и с кем.

– Я готовлю обед. – Лана прошла мимо него на кухню. Он проследовал за ней, подозрительно принюхался.

– Мне нужно знать, что это?

Она обернулась на него через плечо, кинула осуждающий взгляд.

– Это суп. Я не отравительница, Ваня. Он вполне съедобен. Хочешь?

Сизых снова носом повёл, пахло, и, правда, неплохо. Но он качнул головой.

– Нет, мне уже пора ехать в аэропорт. Где Соня?

– Наверху, играет.

– А твоя мама?

Лана как раз собиралась ответить, как услышала на лестнице шаги, обернулась вместе с Иваном, и смогла понаблюдать, как её мама, в длинном, шёлковом халате, буквально плывёт вниз по ступенькам. На голове тюрбан из полотенца, свёрнутого очень изящно, а на ногах шлёпанцы с пушистыми помпонами. Она спускалась и говорила:

– Лана, представляешь, здесь есть горячая вода! Помню, что когда мы уезжали, трубы ужасно гудели, а сейчас всё в порядке. – Любовь Аркадьевна остановилась на нижней ступеньке, увидела Ивана и всего на мгновение, но замерла. А затем восторженно всплеснула руками. – Ванечка, это ты!

Лана фыркнула в ответ на это театральное восклицание, глянула на бывшего мужа и увидела, что тот тоже расплылся в искренней улыбке.

– Мой любимый зять!

– Люба, я поражён и восхищён. Ты, кажется, молодеешь.

Любовь Аркадьевна довольно рассмеялась, совсем как девчонка, с лестницы спустилась, и подошла к нему, раскинув руки. Только подивилась:

– А ты, кажется, стал ещё выше. Дай я на тебя посмотрю! Совсем взрослый, надо же. Возмужал. – Она обернулась на дочь. – Лана, ты посмотри, какой он стал! Красавец просто.

Иван давился смехом, тоже на Лану посмотрел, брови вскинул.

– Слышала? Я красавец!

– Очень за тебя рада. Мама, а ты прекрати поливать его самолюбие мёдом. У него и так вот-вот в одном месте слипнется.

– Не слипнется, – отозвался Сизых. – Я весьма критично по отношению к себе настроен.

– Вот уж чего никогда не замечала, – пробормотала Лана, возвращаясь к кастрюле с супом.

– Дорогой, я очень рада тебя видеть, правда. – Любовь Аркадьевна погладила бывшего зятя по руке. – И очень рада, что у тебя всё хорошо. Я всегда знала, что у тебя светлая голова.

– Мама!

– Перестань меня одёргивать! Разве я тебе этого не говорила? Говорила, ещё когда вы только надумали пожениться. Я сразу тебе сказала: с Ваней ты не пропадёшь.

– Ты сама понимаешь, что ты говоришь?

– Отлично понимаю. Я вас старше… совсем ненамного, но всё-таки. Меня нужно слушать!

Иван хоть и понимал, что Лана права, и Люба откровенно заговорилась, но она произносила все эти слова с таким убеждением и восторгом, что оставалось лишь рассмеяться и порадоваться чужому энтузиазму и вере в собственные выводы.

– Люба, я очень рад тебя видеть. Твою бы жизнерадостность да твоей дочери. Хоть часть.

Лана зловеще хмыкнула.

– Да, вот тогда бы мы все повеселились.

– Как твои родители, хорошо?

– Как раз собираюсь ехать их встречать. Вот увидитесь и поговорите. Сама всё узнаешь.

Любовь Аркадьевна отошла от него, прошла в гостиную и выдала довольный вздох.

– А всё-таки иногда хорошо вот так вернуться на десять лет назад. Встретиться с друзьями, узнать, что у них всё хорошо!.. Лана, чем так странно пахнет?

– Супом, мама.

– Странный запах. Рисовала ты всегда лучше, чем готовила.

Иван снова засмеялся, за что схлопотал кулаком по спине от Ланы.

– Как и ты, мама.

– Она совсем не изменилась, – сказал Иван, когда Лана вышла проводить его на крыльцо. – Это даже удивительно.

– Ты же хотел море позитива, вот и получай.

Он в задумчивости хмыкнул.

– Она надолго приехала?

– Грозится, что навсегда. Но если станет совсем невмоготу, я рискну позвонить отчиму.

– Ему без неё, наверное, скучно.

– Наверно, – согласилась с ним Лана. – Настолько, что они недавно развелись.

– Ого.

– Смотрю, ты уже не так сильно рад её приезду.

– Перестань. Твоя мама, как Божья птаха. Вовремя кормить, и она будет петь, петь.

Лана только головой покачала, после чего поторопила его:

– Поезжай. Не заставляй родителей ждать.

Они встретились глазами, повисла недолгая пауза, после чего Лана нервно прикусила губу, а Иван отступил от неё. И зачем-то сказал:

– Всё будет хорошо.

– Звучит, как девиз всей моей жизни, – пробормотала Лана ему вслед, надеясь, что он не смог расслышать её слов.

Родители выглядели загоревшими, довольными, даже отец, и отдохнувшими. Иван увидел их в багажном отделении и помахал рукой. Владимир Иванович ожидал у транспортёрной ленты, и Иван успел как раз в тот момент, когда отец протянул руку за большим чемоданом.

– Я уж думал, на такси ехать придётся, – ворчливо проговорил Владимир Иванович, правда, смотрел на сына достаточно благосклонно. Видимо, двухнедельный отдых всё-таки сказался на его характере благоприятно.

– Неужели я родителей не встречу? – удивился Иван, и наклонился к матери за поцелуем.

– Как я по тебе соскучилась. У тебя всё хорошо? Ничего не натворил?

– Тома, ему же не пятнадцать. Слава Богу. Даже если натворил, то это его проблемы. Не наши.

– Вова, что ты говоришь?

– Суровую правду жизни. Выпинываю птенца из гнезда.

Иван ухмыльнулся, подхватил чемодан и направился к выходу из зала.

– С чего это вдруг? Насмотрелся в Европах, как следует детей воспитывать?

– Ваня, не слушай отца. Его полёт утомил. Лучше скажи, как у тебя дела.

– Потихоньку, мам. Ничего страшного не приключилось.

Тамара Константиновна покивала, успокаиваясь. После чего подхватила сына за свободную руку.

– А нам так понравилось, так понравилось, Ваня. А море там какое!..

– Я очень рад. Отец вон всей душой отдохнул, сразу заметно.

– Не критикуй отца, – раздалось у него за спиной беззлобное замечание. – Ещё нос не дорос.

– Я не критикую. Я впитываю.

Устроившись на заднем сидении автомобиля сына, Тамара Константиновна успокоено вздохнула.

– Ещё немного, и мы дома. Слышишь, Вова?

– Жду не дождусь. Что, кстати, дома?

– А что дома? Прохор скучает.

– Ты, наверное, уморил его голодом!

– Мама, ну что ты такое говоришь? Ел по расписанию.

– По твоему расписанию.

Владимир Иванович поёрзал на пассажирском сидении, поправил ремень безопасности на груди.

– Что на улице происходит? Ты мне по телефону ничего толком не объяснил. Ты с участковым разговаривал?

– Ваня, он меня извёл этим участковым. Мне кажется, если бы смог найти номер телефона, он бы из Испании ему дозвонился!

– Я о безопасности нашей думаю. Всеобщей! Или ты хочешь, чтобы у нас по домам воры шатались? Надо отваживать с самого начала, припугнуть, как следует.

– Родители! Успокойтесь. Всё это оказалось недоразумением. – Иван смотрел на дорогу и барабанил пальцами по рулю.

– Ты уверен?

– Папа, конечно, я уверен. Мне всё-таки не пятнадцать.

Владимир Иванович недовольно хмыкнул, отвернулся к окну, а Тамара Константиновна неожиданно сказала:

– Но то, что происходит, очень неприятно. Ваня, ты видел?

– Что видел, мама?

Та немного замялась.

– Телевизор смотрел? У нас в номере были русские каналы. – И снова повторила: – Всё это очень неприятно.

Иван уже понял, о чём мать говорит. Просто не хочет называть вещи своими именами.

– А тебе почему неприятно? – громогласно отозвался Владимир Иванович. – Она уже не твоя невестка. Думать была должна, куда влезает. Это же мафия!

– Папа, какая мафия?

– Обычная. Вся эта московская элита – настоящая мафия. А Ланка надумала судьбу перехитрить? Вот и перехитрила. Саму себя.

– А мне её жалко, – принялась спорить Тамара Константиновна. – Женщину всегда в такой ситуации жалко. На неё все ополчились.

– Тебе же сказали: она сама сбежала, с ребёнком!

– Вова, это же телевидение! Я вот не всему верю.

– Родители, успокойтесь! – снова попросил Иван, повысив голос. И понял, что ему нужно что-то им сказать. Предупредить, подготовить. Хоть что-то. Кинул взгляд на отца. – Недалеко она убежала. Как раз до своего дома и добежала.

В машине повисла тишина, Тамара Константиновна прижала пальцы к губам, а Владимир Иванович всерьёз нахмурился, брови сдвинул.

– Хочешь сказать, она вернулась?

Иван на сидении поёрзал, вцепился в руль.

– Знаешь, пап, моего мнения по этому поводу никто не спрашивал. Я пришёл, постучал в дверь, думал, дом продали. А она мне открыла.

Тамара Константиновна откровенно ахнула.

– Лана вернулась? На нашу улицу? Ваня, ты с ней говорил?

– Говорил, мама.

– И что? Как она всё это объясняет?

– Тома, ты говоришь какую-то чушь! Она ничего объяснять не должна, тем более ему! Она же не с ним в этот раз разводится.

– Какая новость, какая новость…

– Мало того, сегодня Люба приехала. Тёща у меня цветёт и пахнет.

– Господи. Вова, сколько мы всего пропустили!

– А потому что поменьше надо по морям да курортам разъезжать. Сидела бы дома, была бы в курсе всех новостей.

– И что же, они собираются остаться жить… в этом старом доме?

– Пока ещё не ясно, – туманно ответил Иван.

– А я смотрю, ты во все дела уже вник, – съязвил Владимир Иванович, приглядываясь к сыну.

– Папа… У меня как-то не было выбора.

– А у тебя никогда выбора нет, когда дело Ланы касается. Что, крышу уже сорвало?

– Папа.

– Вова, что ты говоришь? – Тамара Константиновна постаралась приглядеться к сыну, высунувшись между сидениями. – Ваня, а как же Леся?

– Мама, ну при чём здесь Леся?! – Иван устало выдохнул. – То есть, с Лесей мы расстались. Но дело не в этом.

Владимир Иванович зловеще хохотнул.

– Ну, конечно! Я телевизор смотрел, я Ланку видел. И я тебе сразу сказал, – обратился он к жене, – что Ванька бы мозгами тут же поплыл. – Он указал на сына рукой. – И вот тебе подтверждение. Он десять лет сидел и ждал, когда она разведётся!

– Ничего я не ждал!

– Но помогать кинулся!

– В конце концов, она не чужой нам человек, Вова. Как не помочь? Они выросли вместе…

Владимир Иванович даже развернулся к жене, насмешливо посмотрел.

– Выросли вместе? Ты ещё вспомни, как она в три года голая у тебя по грядкам бегала. Спали они вместе, даже в загс сходили. И его переклинило. Снова. А она с муженьком богатым своим разведётся, пару миллионов урвёт, и укатит обратно в Москву. И поминай, как звали. А этот дурак ещё десять лет будет на Луну выть. – Владимир Иванович в сердцах дал великовозрастному сыну подзатыльник. – В кого ты только такой уродился. В мать, наверное.

На подзатыльник Иван не обиделся, только потёр место ушиба ладонью, а отцу сказал:

– Никуда она больше не поедет. Я её не отпущу.

– Ещё женись!

– Может, и женюсь. – Иван набрал полную грудь воздуха. – У меня дочери девять лет. И дочь я от себя больше не отпущу.

Следующие пару минут они ехали в полной тишине. Родители молчали и смотрели на него, и только спустя какое-то время Тамара Константиновна откинулась на спинку сидения и пробормотала:

– Господи, что делается…

Иван тоже послушно молчал, понимал, что родителям необходимо дать время обдумать невероятную новость. Ему на это ни один день понадобился. Просто чтобы осознать до конца, принять. Он вёл машину, молчал и лишь время от времени кидал осторожные взгляды то на отца рядом, то на мать в зеркало заднего вида. Оба выглядели призадумавшимися и обеспокоенными. И Иван знал, что в эти минуты у них в головах зреют вопросы, вопросы неприятные, на которые им с Ланой придётся отвечать. А ответов как не было, так и нет. Можно только голову пеплом посыпать, но кому, в данной ситуации, от этого легче или проще станет?

Проезжая по своей улице, все трое невольно повернули головы, чтобы посмотреть на дом, который так много лет пустовал. И почти не беспокоил. Казалось, что тревожит, но это были воспоминания, и не больше. А вот теперь в него вернулись жильцы, и всё стало намного проблематичнее.

– Она его подремонтировала?

– Там невозможно было жить, папа.

– Ты помог?

Иван пожал плечами.

– Немного.

– Как всё странно, – заметила Тамара Константиновна. – Лана с Любой снова живут по-соседству. Как раньше.

– Вот только как раньше уже не будет, – буркнул Владимир Иванович.

Лана наблюдала из окна кухни за автомобилем Ивана. Спряталась за занавеску, как школьница, и некоторое время стояла там, в ожидании. И вот семейство Сизых пожаловало домой. И ей стало ещё больше не по себе.

– Приехали, – сказала она матери, когда та спустилась на кухню.

Любовь Аркадьевна заинтересованно вздёрнула брови.

– Правда? Вернулись, значит. Что ж, теперь начнётся самое интересное.

Лана нетерпеливым, нервным жестом задёрнула занавеску и отошла от окна.

– Ничего интересного не будет. На меня все будут смотреть и осуждать. Потому что как-то так замысловато в жизни получилось, что виновата кругом я. Мам, я, правда, виновата? Неужели я столько ошибок наделала?

– Какая сейчас разница, кто каких ошибок наделал? Ты поступала так, как считала нужным и правильным. Ваня поступал точно также. Считаешь, он оказался правее тебя?

Лана кинула на неё насмешливый взгляд.

– То-то ты ему на шею сегодня кинулась.

– Не кинулась!

– Ну, почти! Любимый зять! Не помню, чтобы такие порывы у тебя возникали в отношении Славы.

– Слава твой, рыба отмороженная, благодаря его мамаше. А Ваня всегда был хорошим, добрым мальчиком.

– Даже когда перерос тебя на две головы.

– Даже тогда, – согласилась Любовь Аркадьевна. Аккуратно присела в старенькое плетёное кресло, при этом держала себя, по меньшей мере, как вдовствующая герцогиня. А дочери сказала: – Не переживай. Я тебя в обиду не дам. Тома с Вовой благодарны тебе должны быть за то, что такую девчонку им вырастила. Всё ей дала, и даже больше. Разве не так?

Лана хмуро разглядывала чайник на плите, руки на груди сложила, будто защищаясь. Понимала, что слова матери могут звучать, как ободряющие, но не больше.

– Мама, но ты же говорила мне, что я права, – проговорила Лана негромко. – Когда собралась замуж за Славу, ты сказала, что я права.

– И я считала так до последнего дня, пока он на развод не подал. А в чём ты была не права? В том, что твоя жизнь продолжалась, что ты хотела быть женой, матерью, чтобы тебя любили, в конце концов? Ты женщина, я тебя всегда просила об этом не забывать. Ты ничего ужасного не совершила.

– Я не сказала им о внучке.

Любовь Аркадьевна театрально вздохнула.

– Знаешь, я очень люблю Ваню, всегда любила. И даже когда он вёл себя, как последний ревнивый дурак, готова была ему это простить. Но иногда нужно отключать гордыню, надеюсь, к своим годам он научился это делать. Или хотя бы начал задумываться. Самый главный свой урок он получил. И только пусть попробует обвинить в этом тебя. Он будет очень не прав.

У Ланы вырвался судорожный вздох. Нервничала она сильно, впереди было испытание, о котором она раздумывала и тревожилась очень много лет. Встреча с родителями первого мужа. Когда она посмотрит им в глаза, и знала, что никакие доводы и уговоры матери, её заверения в том, что Лана имела право на единоличное принятие такого важного для всех решения, не помогали. Но всё равно материнская поддержка, от которой Лана давным-давно отвыкла, была приятна, и поэтому она сказала, совершенно искренне:

– Я рада, что ты здесь.

– А где мне ещё быть? – вроде бы удивилась Любовь Аркадьевна. – Как ты говоришь: это наш с тобой дом. – Она окинула взглядом тесную кухню и едва заметно наморщила нос. – Хотя, надо признать, всё это заметно удручает.

– Это всего лишь стены, мама.

Спустя некоторое время, совершенно неожиданно, Лана обнаружила Ивана на своём крыльце. Точнее, даже не она обнаружила, а Соня, которая гуляла на улице, изучала сад и окрестности, в какой-то момент забежала в дом, запыхавшаяся и чем-то довольная, попросила стакан воды, и вот тогда сообщила, что дядя Ваня на крыльце у них сидит.

– Что он там делает? – удивилась и одновременно насторожилась Лана. Забрала у дочери пустой стакан, не спуская с неё вопросительного взгляда.

Соня же равнодушно пожала плечами.

– Сидит, – повторила она. – Мы с ним играем.

– Дядя Ваня с тобой играет?

– Я ему загадки загадываю. А он притворяется, что не знает ответов. Мама, а ты не помнишь, где мой обруч?

– Не помню, – в задумчивости проговорила Лана, – посмотри в кладовке наверху.

Соня с топотом понеслась вверх по лестнице, а Лана отнесла стакан на кухню, потом вернулась к входной двери. Открыла её и сразу увидела Ивана. Он сидел на ступеньках и крутил между пальцами сигарету. Голову повернул, когда услышал, что дверь открылась.

– Что ты здесь сидишь? – заинтересовалась Лана, чувствуя, как внутри всё холодеет от предчувствия плохих новостей.

Плохих новостей так сразу не последовало, Иван только плечами пожал.

– Думаю. С Соней играю. Рассказывал ей, как здесь всё было во времена нашего детства. Было куда веселее. А сейчас одни заборы и тоска.

Лана тихо прикрыла за собой дверь, остановилась у перил, за спиной Ивана. А ему сказала:

– Сейчас так везде. Почти. Жизнь изменилась.

– Грустно как-то.

Она кинула на него скептический взгляд, точнее, на его макушку.

– Ты загрустил?

– Думаешь, повода нет?

Вместо того, чтобы развивать тему об их радужном детстве и юности, Лана спросила:

– Ты рассказал родителям?

– Рассказал.

Всё-таки захотелось ахнуть и зажмуриться.

– Так сразу?

– Так получилось.

– И что? Они в шоке? – Нервно усмехнулась. – Выгнали тебя из дома?

Иван глянул на неё через плечо.

– Не дождёшься. – Снова отвернулся. – Они, конечно, в шоке, но ничего. Обдумают, переживут. Ждут всех на ужин.

– Всех? – машинально переспросила Лана.

Иван кивнул.

– Да. Тебя в том числе.

– Господи… Я не уверена, что стоит так сразу…

– Лана, ты плохо знаешь моих родителей? Не придёшь ты, придут они. А из своего дома тебе бежать будет некуда.

Она устало прикрыла глаза.

– Почему же всё так… – пробормотала она, а когда запнулась, Иван с удовольствием подсказал:

– Через одно место? Я тоже теперь об этом часто думаю.

Соня распахнула дверь, протиснулась в дверной проём, держа яркий обруч на талии.

– Я его нашла!

Лана дочке улыбнулась, правда, через силу. А Соня спрыгнула со ступенек на лужайку, попробовала его крутить, но хула-хуп, сделав оборот, упал на траву. Девочка не расстроилась, подняла игрушку, и предприняла новую попытку. Она улыбалась, радовалась, а Лана с Иваном за ней наблюдали. Вот только думали оба не об игре.

– Я расстался с Лесей, – сказал он негромко, специально для Ланы, прежде чем уйти. И ответа от неё не ждал. Сказал и пошёл к своему дому, Соню по волосам потрепал, проходя мимо. А Лане очень хотелось крикнуть ему вслед, что ей от этой новости совсем не легче. В свете сегодняшних событий.

И всё-таки Лана была очень рада присутствию при всём происходящем своей матери. Любовь Аркадьевна, по привычке, переключала внимание на себя, а сегодня даже брала огонь на себя, и когда они появились в доме Сизыхов этим вечером, она повела себя так, будто они были приглашены на ужин к старым друзьям-приятелям. Радовалась, улыбалась, и кинулась обнимать Тамару Константиновну. А Лана замерла на пороге, крепко держа дочь за руку. Смотрела на бывших свёкра и свекровь, только сейчас осознавая, сколько, на самом деле, лет прошло. И люди, которых она всегда безусловно уважала и любила, за эти годы не помолодели. Не постарели, нет, но у Тамары Константиновны появились новые морщинки, не печальные, а естественные, а Владимир Иванович поседел и стал, кажется, ещё серьёзнее и задумчивее. Или это специально для неё, в этот вечер?

– Как же я рада вас видеть, – совершенно искренне радовалась Любовь Аркадьевна, и всё же заставила бывшую родственницу улыбнуться. И даже внимание на неё обратить. Потому что до этой секунды Тамара Константиновна смотрела исключительно на Соню. Может быть зря, но Лана попросила дочку в этот вечер быть особенно нарядной и вести себя хорошо. Возможности принарядиться Соня обрадовалась особо, надела платье, купленное ей вчера Иваном, и наслаждалась только этим. Сначала долго крутилась перед зеркалом, даже когда Лана пыталась сделать дочке подобающую к этому платью причёску, а теперь время от времени теребила пышную юбку, чтобы слышать, как та шуршит. И вот теперь дочка выглядела, как настоящая принцесса, скромно улыбалась и готова была знакомиться с новыми людьми. Лана постаралась ей объяснить, что ужинать они идут к родителям дяди Вани, и необходимо произвести хорошее впечатление и их порадовать.

– Зачем нам их радовать? – спросила Соня, когда Лана помогала ей завязать бант на талии. – Они печальные люди?

Как тут не улыбнуться? Лана улыбнулась.

– Нет. Просто они сегодня вернулись домой с отдыха, устали с дороги, и нужно вести себя хорошо. Этим их порадовать.

– Я всегда веду себя хорошо. К тому же, в этом платье я прыгать и бегать не могу.

– Тоже плюс.

И вот теперь Соня старательно улыбалась новым знакомым, не замечая, что мать рядом с ней здорово нервничает. Иван же наблюдал за всем происходящим как бы со стороны, стоял и смотрел. В основном, на девочку. Потому что Соня выглядела настоящей принцессой, и это отчего-то заслоняло все переживания в его сознании. Он никогда не умилялся на детей, ему не было это свойственно, наверное, поэтому к своим тридцати трём годам всерьёз так и не задумался о браке и потомстве. А на эту девочку смотрел, и в груди что-то щемило. Может, потому что чувствовал своё, родное? Но это настолько сентиментальное чувство, что его даже анализировать не хотелось.

– Лана, что вы стоите? Проходите, – вдруг засуетилась Тамара Константиновна. Наконец, взглянула на бывшую невестку. – Мы, и правда, так давно не виделись. Вот так не собирались…

– Володь, ты раздобрел, – влезла со своим замечанием Любовь Аркадьевна, и даже хлопнула бывшего родственника по выпирающему животику. Владимир Иванович не возмутился, не удивился, но глянул красноречиво.

– У меня жена готовит хорошо.

– Нашёл оправдание. В нашем возрасте нужно о себе заботиться. О лишнем весе…

– Люба, сядь, наконец, – невежливо прервал её старший Сизых. Тоже на Лану с девочкой глянул. В его взгляде Лана заметила неодобрение, но он пытался его сдержать, изо всех сил.

После неловкой заминки, Тамара Константиновка подошла и Лану обняла. Шепнула той на ухо:

– Ты хорошо выглядишь.

Это был не комплимент, это была попытка поддержать. От мысли, что Ванины родители, как и половина страны, следили за новостями о её разводе по телевизору, стало и вовсе не по себе. Но Лана заставила себя улыбнуться.

– Спасибо. Вы тоже хорошо выглядите. Загоревшие. Как отдохнули?

– Хорошо, хорошо отдохнули… – рассеянно отозвалась бывшая свекровь, а её взгляд снова остановился на Соне, стал обеспокоенным. – А ты Соня?

– Соня, – с готовностью кивнула та, и вдруг протянула Тамаре Константиновне руку для приветствия, и серьёзно проговорила: – Очень приятно познакомиться.

Лана на дочку посмотрела, сделала страшные глаза и шепнула:

– Не настолько хорошо.

Соня моргнула, глянула на Ивана, потом на мать.

– Ты же сама просила.

Захотелось провалиться сквозь пол от стыда и неловкости. Опять спасла Любовь Аркадьевна, с воодушевлением поведавшая:

– Соня очень хорошо воспитана. Мне иногда кажется, что чересчур.

– Не может быть воспитания чересчур, – сказала Лана, подталкивая дочку к креслу, ближе к Ване. А та подошла и покрутилась перед ним, с лучезарной улыбкой.

– Красиво?

Тот улыбнулся девочке в ответ.

– Очень красиво. Ты принцесса.

Соня согласно закивала, присела на самый краешек. Потом начала оглядываться.

– А где Прохор?

Владимир Иванович странно кашлянул, только этим выдал, что нервничает.

– На улице гуляет. А то сейчас будет под столом на всех прыгать.

– Мне Прохор нравится, – продолжала Соня с воодушевлением. – У нас в Москве были только большие собаки. Бабушка Маша не разрешала заводить маленькую, говорила, что та будет много лаять и портить мебель.

– В чём-то она права… была.

– А вы, значит, перебрались сюда? – задал свой первый вопрос Владимир Иванович.

Лана не знала, куда ей деться от его пристального взгляда. Свёкор всегда был человеком прямолинейным, вокруг да около не ходил, и если ему необходимо было что-то выяснить, уйти от его вопросов было невозможно.

– Было не так много вариантов, – осторожно ответила Лана. И вдруг поняла, что отвечать именно Владимиру Ивановичу было самым сложным. Все эти вопросы за последние недели она слышала не раз, и не два. Спрашивали с сочувствием, со злорадством, с откровенным любопытством, но Лана никогда так не нервничала, даже когда отвечала Ване. А сейчас понимала, что пытается оправдаться, каждым своим ответом. А что будет, когда они начнут расспрашивать про Соню?

– Люба, и ты решила вернуться? – поинтересовалась Тамара Константиновна, видимо, решив попробовать разрядить обстановку.

– Кто бы мог подумать, правда? – развела руками Любовь Аркадьевна. – Тома, я ушла от Толи. Это невероятно, но мои нервы, в конце концов, не выдержали.

Лана на Ивана посмотрела, тот только плечами пожал, а Люба продолжала жаловаться бывшей родственнице и подруге, кажется, окончательно перепутав сказку с былью. Видимо, решила вычеркнуть из памяти тот факт, что это муж с ней развёлся, а она его за это ненавидела, потом звонила сообщить, что прощает, и вновь ненавидела. Из её рассказа в данный момент следовало нечто совершенно иное.

Владимиру Ивановичу про развод бывшей сватьи было неинтересно, он сидел за столом, жевал и разглядывал внучку, потом переводил взгляд на её родителей и начинал приглядываться к ним, с особой долей проницательности.

– И что вы собираетесь дальше делать? – спросил он в какой-то момент, перебив живой монолог Любовь Аркадьевны. Та на полуслове замолчала, тоже насторожилась.

Пока Лана лихорадочно собиралась с мыслями, пытаясь найти хоть какой-то, пусть глупый и пустой ответ, лишь бы сгладить ситуацию, Иван вместо неё ответил, просто и веско:

– Жить.

– Интересный ответ. Долго думал?

– Пап, не начинай. – Ване улыбнулся Соне через стол. – Ешь. Вкусно?

Соня головой покрутила, на взрослых посмотрела, затем кивнула.

– Вкусно. Мама такие котлетки не делала никогда.

– Мама научится, – успокоил девочку Иван. А на отца кинул предостерегающий взгляд. Тот неожиданно сконфузился, вздохнул и снова принялся за еду. Но Лана знала, что это ненадолго. От разговора с бывшим свёкром ей не убежать.

Да она и не собиралась. Бежать некуда, и врать ни к чему. Всё её враньё, все тайны остались в Москве, сюда она только ответы привезла, так получается.

Кажется, она ждала целую вечность. Весь ужин, чай с тортом, который непонятно откуда взялся в холодильнике людей, которые несколько часов назад вернулись после двухнедельного отдыха. Потом Соня отпросилась на улицу, поиграть с Прохором, а Лана, наконец, улучила момент, когда Тамара Константиновна ушла на кухню. Лана ждала этого весь вечер, чтобы поговорить с бывшей свекровью наедине, посмотреть ей в глаза, прощения попросить, и когда дождалась, обрадовалась. Вот только стоило ей оказаться на пороге кухни и осознать, что момент настал, что вот сейчас ей придётся что-то объяснять, испугалась. За окном слышался Сонин смех, голос матери и Ивана, Лана знала, что Владимир Иванович тоже там, и можно было не бояться, а попытаться объяснить… А она застыла, понимая, что у неё нет слов в своё оправдание. А которые есть, тех не хватит. Она ведь видела, сидя за столом, как Ванины родители смотрели на Соню, как следили за всеми её движениями, прислушивались к её голосу, и Лана видела по их лицам, что они стараются, очень стараются осознать, поверить… А как только поверят, обвинят её в том, как многого она их лишила. И разве у неё получится оправдать свой поступок словами?

Тамара Константиновна составляла грязную посуду в раковину, вздыхала, но без конца что-то делала, и Лана подумала, что пытается заглушить нервозность таким способом. А она… что она? Сказать: «Простите», и одним словом всё исправить? Вот только это не её вторая свекровь, это не приятельница из столичной тусовки, это Ванина мама, которую она знает, наверное, с тех пор, как себя помнит, которая когда-то приняла её в своём доме, называла дочкой, и наверняка считала таковой. А она, в благодарность, не дала ей возможности растить внучку. И пусть у неё были на это причины, для неё веские, но как за такое прощение выпросить?

Лана подошла к ней, заметила, как Тамара Константиновна вздрогнула, почувствовав ещё чьё-то присутствие, но прежде чем успела что-то сказать, Лана обняла её и сквозь хлынувшие слёзы проговорила:

– Мам, прости… Прости меня. Она так на тебя похожа…

Тамара Константиновна тоже всхлипнула, взяла Лану за руку и сжала её.

– Ты вернулась домой. Это самое главное.

14

– Значит, в Москву ты не вернёшься, – расстроенным голосом проговорила Фрося, выслушав рассказ Ланы о последних событиях.

– Мне и до этого дорога в Москву была заказана. Ты же понимаешь сама.

– Глупости. Все вокруг идиоты. После тебя кто-нибудь ещё на развод бы подал и начал скандалить. И про тебя бы забыли.

– Мне от этого совсем не легче. Не хочу я в Москву, – призналась Лана. – Что я там теперь делать буду?

– А что ты будешь делать в Нижнем? – съязвила Фрося. Она явно была недовольна выбором подруги.

Лана стояла у окна и разглядывала старую яблоню.

– Воспитывать дочь. Ей здесь будет лучше, Фрося. Теперь я в этом уверена.

– Бабушки, дедушки, – продолжала Фрося с заметной долей ехидства. Но Лана с ней согласилась.

– Бабушки и дедушки. И отец.

Фрося на том конце трубки вздохнула.

– Может ты и права. Но мне вас с Сонькой здорово не хватает.

– Приезжай в гости.

– Кстати, о гостях. Вчера Игнатьев ко мне заявился.

– Домой?

– Представляешь? Сказал, что приезжал к Сафонову, он же двумя этажами выше живёт. И решил узнать, как у меня дела. А я вот взяла и поверила! – Фрося пренебрежительно фыркнула. – Лана, я его даже на порог не пустила! После всего, что он сделал!.. Да и не приятель он мне, и никогда не был.

– Фрося, подожди, – попыталась Лана перебить её гневный монолог. – Что он хотел?

– Я же тебе говорю, я его на порог не пустила. И выспрашивать ни о чём не стала.

– И он ничего не спрашивал?

– Поинтересовался, как я живу.

– Странно.

– Вот и я говорю, что странно. Ему всегда было наплевать, как я живу. И с кем. Я же прекрасно знаю, что он меня не терпит. А я всегда отвечала ему взаимностью.

– Он не просил ничего мне передать?

– Ага, – зло хмыкнула Фрося. – Половину своего состояния. Которую тебе задолжал!

– Ты ему это сказала?

– Непрозрачно намекнула.

Лана прикрыла глаза и лишь с лёгким укором проговорила:

– Фрося.

– Ну что Фрося? – расстроилась та. – Я ему и раньше об этом говорила. А с него как с гуся вода.

Лана помолчала, всё-таки ощущалась лёгкая печаль в душе, и поэтому спросила:

– Как он выглядит?

– Наглым и наглаженным. В общем, как обычно.

И непонятно, радоваться этому или нет. Если бы Слава выглядел хоть немного раскисшим и раскаявшимся, наверное, ей стало бы легче. Пусть самую малость. Но в то же время, если у Игнатьева всё хорошо, может, он скоро успокоится, перестанет с ней воевать, и займётся своей жизнью? Заинтересуется ею куда больше, чем жизнью уже бывшей жены? Или, по крайней мере, поубавит пыл в желании её обличать и обвинять во всём происходящем.

Не знаешь, как и лучше-то.

– Мама, мне разрешили погулять с Прохором! – Соня ворвалась в дом, держа на поводке похрюкивающего и сопящего мопса.

– Зачем с ним гулять? Он же гуляет в саду.

– В саду ему скучно! А на улице много всего интересного.

Лана невольно кинула ещё один взгляд за окно, на пустынную улицу, на которой кроме двух ворон на проводах, никакого движения и жизни не наблюдалось. Но спорить с дочкой не стала. Раз интереснее, значит, интереснее. Только попросила:

– Следи за ним. Если он убежит, тётя Тома сильно расстроится.

– Я слежу! Потом расскажу Арише, что у меня есть собака. А у неё попугай.

– У неё попугай, – рассеянно покивала Лана. – Ты обедать будешь?

– Я уже ела суп. И котлету, – отозвалась Соня, полностью занятая Прохором, который обнюхивал их гостиную.

А Лана про себя хмыкнула. Кажется, ей больше не придётся заботиться о пропитании дочери. По крайней мере, пока они живут на этой улице. Тамара Константиновна возьмёт всё на себя. И если Лана даст ей карт-бланш, приучит к манной каше и внучку, как когда-то сына. Ваня вон на четвёртом десятке без маминой каши жизни не представляет.

Возвращать мопса домой пошли вместе. Лана ещё чувствовала некоторую неловкость, заходя в дом Сизыхов, с их возвращения прошло два дня, и все два дня Соня бегала из одного дома в другой, радуясь, что у неё появилось столько интересных дел и новых собеседников. Лана надеялась, что у дочки осталось меньше времени думать о разводе родителей, и о том, что её жизнь в один день взяла и изменилась.

– Дядя Вова обещал сделать для меня качели в саду.

– Это очень хорошо. Тебе нравится приходить к ним в гости?

– Да. Тётя Тома всегда печёт что-нибудь вкусное. Мам, почему Люба ничего не печёт? Она же бабушка? Бабушки пекут пироги.

– Люба не такая бабушка. К сожалению. А может быть и к счастью, не знаю.

– С ней весело, – нашла причину порадоваться Соня. – Я люблю ходить с ней по магазинам.

– В этом ты права. И я повторю, что все люди должны быть разными. От этого ещё интереснее, правда?

Соня кивнула и уверенно толкнула калитку соседского дома. Наклонилась к собаке, чтобы отстегнуть поводок. Но Прохор вроде бы и не заметил, не кинулся бежать, прыгать и радоваться свободе. Дошёл до зелёного газона и повалился на пухлый бок. Кажется, путешествие от дома к дому его изрядно утомило, и скрывать этого он не собирался.

Тамара Константиновна выглянула из окна и махнула им рукой. Лана поднялась на крыльцо, а голос дочери услышала уже из гостиной.

– Можно я посмотрю мультики?

– Включишь сама телевизор? – спросила Тамара Константиновна, а Соня отозвалась с удивлённой интонацией:

– Конечно. Я же большая!

Лана улыбнулась бывшей свекрови, в улыбке сквозило извинение.

– Она хочет быть самостоятельной, – сказала она.

– Это хорошо. Проходи на кухню, чаю попьём.

– Вани нет?

– На работу уехал. А Вова на лесопилку. Так что никто не помешает.

Лана заглянула к дочке, та перещёлкивала каналы, в поисках мультфильма, после чего прошла на кухню. Соня была права, при Тамаре Константиновне в этом доме всегда пахло чем-то вкусным, сладким, с оттенком ванили. Чайник на плите призывно пыхтел, чашки на столе сверкали, и всё было на своём месте, всё было в порядке. Лана присела за стол, окинула взглядом уютную кухню.

– А я вспоминаю старый дом, – сказала она.

– Я тоже долго привыкнуть не могла. А Ваня как взялся тогда ломать да строить, спорить было бесполезно.

– Давно?

– Лет пять прошло. А мне всё кажется, что новый дом вокруг старого построили. А ведь всё по-другому.

– Это из-за вас. Стены новые, а люди прежние. И привычки, и вещи.

– А ты, скучаешь?

Лана взглянула непонимающе, а Тамара Константиновна пояснила:

– По Москве. Ты ведь долго там жила.

Лана опустила глаза, поводила пальцем по полированной поверхности стола.

– Не знаю. Иногда по ночам просыпаюсь, и начинаю судорожно вспоминать планы на завтрашний день. Я, наверное, лет шесть так жила. По чёткому плану и расписанию. А потом в один день всё изменилось. – Лана печально улыбнулась. – Я вдруг стала никому не нужна, и никто меня нигде не ждёт.

Тамара Константиновна смотрела и слушала очень внимательно. После чего спросила:

– Ты мужа любишь?

Лана ждала этого вопроса. Может, не такого прямого и в лоб, но ждала. И поэтому удивляться или уходить от ответа не стала. Озвучила то, что обдумывала последние недели.

– Это не та любовь. Я не знаю, какая из них правильная. Ваня меня тоже об этом спрашивал: люблю ли я мужа. И я ему сказала… Я ему сказала, что нет. Я тогда была зла, растеряна, и он… я знаю, что он подумал. Что я вышла замуж по расчёту, и Славу никогда не любила. – Лана развела руками и натужно улыбнулась. – Наверное, в какой-то степени это так. В то время мне казалось, что любовь, это то, что у нас с Ваней было. Когда всё горело, пылало, хотелось кричать от восторга или, наоборот, от злости, а уж если страдать, так умирать от этой самой любви. К Славе я ничего подобного никогда не испытывала. Он был другим, он был спокойным, рассудительным, и к нашим отношениям подходил также. А в тот момент мне это и было нужно. Я не хотела больше сходить с ума, тем более по кому-то. Я жила у тётки, но, по сути, я была в Москве одна, да ещё с ребёнком на руках. И я не искала себе богатого мужа, как сейчас все говорят. Мы со Славой познакомились совершенно случайно. И я не знала, что он богат!

Тамара Константиновна на неё не смотрела, только слушала. И Лана понимала, что она хочет узнать больше об их с Соней жизни в Москве, но слушать ей всё же неприятно. Наверное.

– Он хороший человек, мам. Со своими недостатками. Как и все. Но Соню он любит. Если бы это было не так, я бы давно от него ушла. Он и сейчас борется со мной из-за Сони. Я не хочу, чтобы она об этом узнала. И я бы хотела… чтобы всё было по-другому, чтобы они продолжали общаться. Но это же не значит, что я должна отдать ему полную опеку!

– Это хороший человек, который у матери ребёнка пытается отобрать? Так, по-твоему?

– Не знаю… – Лана откинулась на спинку стула. – Слава изменился в последний год, после смерти матери. Наверное, это кризис среднего возраста, или он почувствовал чрезмерную свободу, которой у него никогда не было. Он воспитывался в авторитарной семье, я тоже через это прошла. Моя вторая свекровь… она правила всеми и вся железной рукой. Я долго не могла к этому привыкнуть. Но в какой-то момент у меня не осталось выбора, я не могла развернуться и уйти. Потому что уходить было некуда. Мы со Славой поженились, он был откровенно счастлив. Это был его первый взрослый поступок, когда он пошёл против воли родителей. Потому что он захотел, он меня полюбил. И он на самом деле меня любил. Возможно, он любил во мне что-то, что его привлекало, а не меня саму, какая я есть. Но он всегда очень хорошо ко мне относился. И я пыталась отвечать ему тем же. Я старалась быть хорошей женой. – Лана резко поднялась и прошлась по кухне. – Я ведь не была хорошей женой Ване.

– Лана, вы были такие молодые. Глупо было ожидать, что вы станете жить да поживать. В каждой семье бывает всякое.

Лана кивнула, соглашаясь.

– Бывает. Но я тогда смотрела на себя, вспоминала всё, что случилось, думала о том, почему он мне не поверил, почему не смог поверить. Значит, я всё делала не так. Значит, я не была хорошей женой. И я очень старалась это исправить. В своём втором браке. – Она снова присела, на самый краешек. – Ты думаешь, я не хотела вернуться? Не хотела показать вам внучку? Не чувствовала своей вины? Я каждый день об этом думала. На Соню смотрела и думала. И я большую вину перед тобой и дядей Вовой чувствовала, чем перед Ваней. Вот, я сказала тебе правду. Я ждала его, ждала много месяцев. Надеялась, что он одумается, успокоится, приедет за мной. Он ведь отлично знал, где я. Но он не приехал! – Сказала с обидой, и тут же покачала головой. – На самом деле, я не виню его. Сейчас уже не виню. Но тогда… А потом появился Слава. И он меня полюбил. Я видела это по его глазам. Он заботился обо мне, он решил все мои проблемы. И он меня не торопил. Он был идеальным, и этим меня здорово пугал. Но в какой-то момент я решила: а почему бы и нет? Почему мне не выйти замуж за человека, который меня любит? А я буду этим наслаждаться.

– Получилось?

Лана обдумала этот вопрос, потом покачала головой.

– Нет. Я стала Игнатьевой, получила в законные мужья одного из самых завидных женихов Москвы, и только после этого, довольно скоро, поняла, во что ввязалась. Что жить и наслаждаться не получится. Мне тут же указали на моё место, и Слава, в доме родителей и под их контролем, не мог, да и не особо старался меня защищать. Он считал, что его мама во многом права, и учит меня правильным вещам. Которые помогут мне в дальнейшем. Мне было жутко обидно, и я долго чувствовала себя пустым местом. Но мне некуда было идти. Я подписала брачный контракт, моя дочь не была Игнатьевой, и если бы я тогда ушла, то оказалась бы буквально на улице. Потому что тётя, при всей её доброте, вздохнула с облегчением, когда мы с Соней слезли с её шеи. И, всё хорошо обдумав, я решила, что буду жить для своего ребёнка, а в доме Игнатьевых она получит всё самое лучшее. К тому же, Слава очень к Соне привязался. У него проблема, своих детей он иметь не может, и Соня единственный его ребёнок. И, в конце концов, я приняла ситуацию такой, какая она есть. По сути, мне не на что было жаловаться. У меня было всё. И со стороны мы казались идеальной парой, и я изо всех сил старалась быть идеальной женой. И я была ею! Не один год. Мне хватило ума перестать ненавидеть свекровь, и прислушаться к ней. Через все её упрёки, она давала мне уйму полезной информации. Я только жалела, что в своё время не прислушивалась к тебе. Возможно, всё бы сложилось по-другому. Но прошлого не вернёшь. Я привязалась к Славе, я его ценила, за его отношение ко мне и к дочери. Он не был идеальным мужем и отцом, но он никогда от нас не отмахивался и о нас не забывал. А через некоторое время, когда я достаточно поумнела, я смогла обойти его мать на повороте, и настоять на том, чтобы он удочерил Соню. И все вокруг, все поверили в то, что это его дочь. И даже его родители в итоге признали пользу этого шага. Игнатьевым нужен был наследник. – Лана отодвинулась. – Не смотри на меня так, пожалуйста! Я так жила, это правила игры. Они неизменны. И всё, что я сделала, я сделала для своей дочери. В моей жизни не было места для манёвров. И назад оглядываться я не хотела. Мы все наделали ошибок, я не исключение. Но я очень старалась на своих учиться и идти вперёд. Возможно, я жалею, что уехала в Москву, что не поговорила с Ваней вовремя… или с тобой, но в том, что я вышла замуж и прожила свою, другую жизнь, я не раскаиваюсь. И пусть обо мне говорят, что хотят, пусть обвиняют в умысле и корысти, но я никого не обманывала. И всё, что получила, я вернула с лихвой. Я это знаю, и Слава это знает.

– И что же случилось с ним, с твоим идеальным браком.

Лана неопределённо пожала плечами.

– Просто наш брак себя изжил. Каждый получил от него, что мог. Наверное, я слишком успокоилась, я, правда, не верила, что Слава куда-нибудь от меня денется. А ему, возможно, не хватило как раз моих опасений, чувства, что я боюсь его потерять. А я не боялась. Так что, наверное, всё к лучшему. Скажу тебе честно: я пережила, и готова развестись. Готова всё это отпустить. Хотя, еще несколько недель назад, я была жутко напугана.

– А Ваня?

Стало немного неловко. Лана закусила губу.

– Не знаю. – Она посмотрела на Тамару Константиновну. – А что ты мне скажешь?

Та, не скрываясь, вздохнула.

– Он расстался с Лесей.

– Я знаю, он мне сказал.

– Прошло много лет, Лана. Ваня изменился, сильно. И ты изменилась, возможно, ещё сильнее.

– Я всё это понимаю.

– Но то, что он всегда зависел от воспоминаний о вашем браке, это несомненно.

– Я тоже от них зависела, и очень старалась быть другой.

– Как можно стараться быть другой?

– Не знаю!

– Вот именно. Но теперь у вас ребёнок, вам никуда друг от друга не деться, и притворяться уже не получится. А у твоей дочери будет два отца, и это придётся как-то объяснять, в первую очередь ей. И с этим жить. Всем вам.

– Я знаю.

Тамара Константиновна отхлебнула горячий чай.

– Леся была очень хорошей девушкой. Она такая самостоятельная, такая пробивная. При всей своей мягкости. Так к Ване льнула, его наглаживала… Если честно, меня это раздражало.

Лана невольно улыбнулась.

– Почему?

– Да откуда же я знаю? Вот чувствовала, что не его. Вроде и любит, по глазам же всегда видно, а Леся всегда так на него смотрела. А он спокойный. Я же тоже помню, я же знаю своего сына. На тебя он никогда спокойно смотреть не мог, и тогда, и сейчас. А с ней ему удобно. А кроме удобства я в нём ничего не замечала. И не понимала, как она не замечает. Наверное, поэтому и принять её никак не могла, понять, как можно пойти на такие отношения. Искры между ними никогда не было. А сейчас мне её жаль.

– Мне тоже.

Тамара Константиновна усмехнулась, головой качнула.

– Смешно. Вот скажи я тебе всё это десять лет назад, ты бы такой скандал устроила.

– Тогда я была ребёнком. Знаешь, мою бы голову мне тогда, я бы и замуж за Ваню не вышла. Наверное. Не потому, что не любила, а потому что…

– Рано, – подсказала бывшая свекровь.

Лана согласно кивнула.

– Рано. – Подняла на свекровь глаза. – Мам, ты поговори с Ваней. Про Славу. Он меня не слышит. Когда я начинаю ему говорить, что Соня Славу любит, неважно, родной он отец или нет, в нём это только раздражение вызывает. А я же не могу подойти к дочери и сказать: ты этого папу больше не люби, люби другого. Нужно найти какой-то выход, компромисс.

– Поговорю. Но ему свыкнуться надо, самому всё понять. Он тоже повзрослел, Лана. И до этого дорос.

Лана улыбнулась в ответ на убедительный тон свекрови, но мысленно лишь понадеялась на то, что та права.

– Давай съездим в город и поужинаем. – Лана едва успела переступить порог собственного дома, как зазвонил её телефон и голосом Ивана вынес интересное предложение.

– Поужинаем? – переспросила она. – В настоящем ресторане?

Иван весело хмыкнул.

– Представляешь, мне вдруг пришло в голову, что я никогда не приглашал тебя в ресторан.

– На самом деле? – Лана тоже удивилась, принялась вспоминать, и ничего подобного и, правда, не вспомнила. – Надо же… А я, признаться, не была в ресторане целую вечность. Недели три.

– Для тебя это вечность?

– Кажется, что в прошлой жизни.

– Тогда договорились. Идём в ресторан.

И оба замолчали, не отключаясь. Иван после длинной паузы задумчиво хмыкнул.

– Смешно, правда?

– Не столько смешно, сколько странно. Но почему бы не попробовать?

Любовь Аркадьевна задорно улыбнулась, когда дочь сообщила, что собирается вечером в ресторан с бывшим мужем.

– Ваня осмелился пригласить тебя на свидание?

– Это не свидание, мама, – решительно отказалась Лана. После чего неопределённо пожала плечами. – Мы просто поужинаем, поговорим…

– Все ваши общие темы вы обсудили в присутствии адвоката. О чём ещё вы собираетесь говорить?

– Я уверена, что мы найдём пару интересных тем.

– Ну да, ну да, – Любовь Аркадьевна пролистала несколько страниц глянцевого журнала. – Воспользуйся моим советом: если пауза станет слишком долгой, соблазни его.

Лана фыркнула.

– На то, чтобы соблазнить Ивана Сизыха, много ума не надо. И времени тоже.

– Зато как он будет тебе благодарен!

– Я родила ему ребёнка. Его благодарности должно хватить до конца моей жизни.

– Ты всё ещё говоришь глупости, дорогая. Несмотря на то, что тебе уже тридцать.

– Спасибо, мама, что напомнила! Напомнить, сколько лет тебе?

– Дерзкая, противная девчонка, – без всякой злости проговорила Любовь Аркадьевна, не отрывая взгляда от журнала.

А Лана, отмахнувшись от тона их беседы, поинтересовалась:

– Что мне надеть? Красное или чёрное?

– Без сомнения, красное!

– Тогда надену чёрное, – проговорила Лана себе под нос, поднимаясь по лестнице.

Удивительно, но Лана радовалась предстоящему вечеру. Оказывается, за всеми переживаниями и проблемами последних недель, она совершенно забыла о том, как это приятно иногда посидеть в ресторане, с хорошей кухней, в замечательной компании, выпить вина и просто отдохнуть, ни о чём не думать. Понадобилось совсем немного времени, совсем немного, для того, чтобы понять, насколько некомфортно быть ограниченной в средствах. Ограниченной жёстко, настолько, что нельзя позволить себе ничего лишнего. Какие уж тут рестораны? И поэтому этим вечером она решила насладиться в полной мере. Достала из шкафа кружевное платье, подобрала туфли и украшения. Нарядов в её распоряжении было совсем немного, в Нижний Новгород она приехала с одним чемоданом, но зато платья «в ссылку» забрала самые любимые. И сейчас могла порадоваться тому, что видела в зеркале. И от предстоящего ужина в ресторане ощущала едва ли не восторг, а ведь совсем недавно это было обычным, будничным событием, и радоваться ему казалось глупым и ненужным. Даже когда они со Славой ужинали вдвоём, вроде как, проводя вместе романтический вечер, всё равно выход в свет казался обыденным событием, за которым будут наблюдать чужие люди со стороны. Оценивать, обсуждать…

Лана почему-то не подумала о том, что и этим вечером её ждёт то же самое. Или почти то же самое. И только когда они с Иваном вошли в зал ресторана, и она поймала несколько беспардонных взглядов, осознала, что спокойного вечера для двоих, с задушевной беседой, никак не получится. Но Иван, кажется, ничего не замечал, и портить ему настроение, по крайней мере, раньше времени, не хотелось. Он так смотрел на неё, когда она вышла из дома… Почти так, как говорила Тамара Константиновна, вспоминая их прошлое. И Лане от этого взгляда стало и неловко и радостно одновременно, а ещё захотелось узнать, что же у бывшего мужа на уме. Помимо ужина. Что он думает об их таких странных, непонятных отношениях. Которые уже ни на что не похожи.

А сейчас, войдя с ней рука об руку в зал ресторана, он казался не просто уверенным в себе, но и гордым, словно говорил всем и вся вокруг, что он не случайно находится рядом с этой женщиной. Что она ему принадлежит. И он готов её защищать. И, наверное, он настолько был переполнен этой уверенностью и желанием бороться, что и не замечал чужих взглядов и шёпота. И Лана не стала напускать на себя независимый вид, изображать холодность и королевскую неприступность, чего от неё многие, наверняка, ждали, а позволила проводить себя к столу и присела на заботливо отодвинутый стул. Продуманным жестом откинула волосы за спину, а Ивану улыбнулась.

– Мы, на самом деле, впервые вместе ужинаем в ресторане?

– Я не вспомнил ничего подобного. Кроме свадебного банкета, конечно.

Лана тихо рассмеялась.

– Я тоже его помню. У нас был смешной тамада. Который постоянно куда-то убегал.

– Поддать с музыкантом он убегал, – ворчливо проговорил Иван. – К концу вечера обоих уже было не добудиться.

Лана улыбалась.

– Я этого не помню. Мне тогда всё равно было.

– Странно всё это вспоминать. – Иван неожиданно отвёл глаза, Лана могла поклясться, что от неловкости. А она смотрела на него, и на самом деле вспоминала тот день, их свадьбу. Помнила, что за всей суетой и волнением, она чувствовала себя счастливой. И весь вечер украдкой приглядывалась к молодому мужу, и Ваня ей казался таким взрослым, серьёзным и красивым. А она удивлялась, что отныне она его жена. И всё совершенно по-взрослому. И в тот момент казалось, что уже ничего не изменится, уж точно не сломается. Конечно, кто в день свадьбы думает о возможных проблемах и разводе, правда? А сейчас Лана смотрела на сидящего напротив неё мужчину, и ей оставалось лишь признать, что Ваня сильно изменился. Даже внешне. Десять лет назад он казался ей взрослым и самостоятельным, но мужчиной он стал только спустя годы. Солидный, успешный, уверенный в своих силах и возможностях, и это самый главный отпечаток, который отразился в его глазах за прошедшие годы. Раньше Лана не видела этого и не знала. И живя без него, временами обдумывая и вспоминая, почему-то была уверена, что не увидит подобных перемен в первом муже, даже если судьба даст им шанс встретиться. И вот теперь он перед ней, и ей нет необходимости с этими переменами свыкаться. Потому что перед ней другой человек, которого ещё только предстоит узнать. Но то, что она видит, ей определённо нравится, и волнует кровь.

Интересно, а что он думает о ней? Теперь она мать его ребёнка, и судя по поведению Ивана в последние дни, в нём проснулась ответственность. Не только отцовская, с этой ролью он ещё свыкается. Но и по отношению к ней он чувствует себя обязанным и должным. А быть просто нагрузкой, долгом, Лане не хотелось. Неприятное ощущение собственной слабости и несостоятельности.

Официант принёс вино, разлил по бокалам. Лана несколько секунд разглядывала янтарную жидкость, затем протянула руку за хрустальным бокалом. Мимолётным взглядом окинула зал. За ними всё-таки наблюдали.

– Как думаешь, кто-нибудь в курсе, что мы были женаты?

Иван растерянно моргнул. Тоже огляделся. И Лана поняла, что была права. До этой минуты он на окружающих и их реакцию внимания не обращал. Возможно, и не стоило заострять его внимание. Это ведь на неё смотрят, её обсуждают в большей степени.

– Вряд ли, – отозвался он. – Да и какая разница?

Лана заставила себя сдержать вздох, а Ивану улыбнулась.

– Ты прав. – Она попробовала вино. Кивнула, в знак одобрения, и похвалила: – Вкусно.

– Это хорошо. Я не разбираюсь в винах.

– А в чём разбираешься?

Сизых смешно наморщил нос.

– Тебе не понравится мой ответ. Я лишь мужик с окраины города. Ничего не изменилось.

– Не говори так. Ты же знаешь, что говоришь мне это специально.

– Нет. Я хочу, чтобы ты знала. А не рисовала в своём воображении кого-то другого. На меня не похожего.

– Ваня, мы оба изменились.

– Ты довольна результатом? Собой довольна?

Лана немного помолчала, обдумывая. Потом пожала плечами.

– Я себя не ломала. В конечно счёте, я всегда вела себя и поступала так, как считала нужным. Поэтому мне не на что жаловаться. Я стала такой, какой, наверное, должна была стать. А если ты спрашиваешь про деньги… Они дают возможности, много возможностей, но могут ли сделать из человека кого-то другого, с другим характером и складом ума… Не думаю.

Иван невесело хмыкнул и озвучил сакраментальную истину:

– Деньги – это зло.

– Деньги – средство для достижения цели. Они лишь обнажают суть человека. Я это много раз видела. Другими они нас не делают.

Иван её разглядывал, в глазах хитринка.

– Можно вопрос задам? Мне на самом деле любопытно.

Лана согласно кивнула, правда, насторожилась. От его вопроса можно было ожидать любого подвоха.

– Что ты ждала увидеть здесь, когда решила вернуться?

– Ты о себе?

– О себе, в том числе. Я никогда никуда не возвращался, Лана. Мне интересно, что ты чувствовала и о чём думала.

– Я не знаю, чего я ждала, – честно ответила она. – Понимала, что прошло много лет, но память подсовывала определённые картины, что-то привычное и знакомое. Мне казалось, что я приеду, выйду из такси, и окажусь всё на той же улице. С которой когда-то уехала. Наверное, так мне было бы легче. Хоть какая-то стабильность в мире сохраняется. Но так не бывает.

– А обо мне что думала?

– Думала, что тебя здесь и близко нет, – совершенно серьёзно проговорила она.

Иван рассмеялся. Громко и искренне. На них снова оглянулись, с любопытством. Но Лана решила не обращать ни на кого внимания. А наблюдая за Ваниным весельем, развела руками.

– Это было бы нормально.

– Теперь я всё понимаю. Ты решила приехать домой, потому что была уверена, что меня здесь нет.

– Да. И я тебе об этом уже говорила.

– Тогда ты злилась. Я не воспринял это всерьёз.

– Теперь воспринимай.

Он смеяться перестал, призадумался. Затем переспросил:

– Считаешь, что это странно? Что я до сих пор живу с родителями?

– Не знаю. В какой-то степени, я тебе завидую. С твоими родителями и я бы пожила. Вот с моей любимой мамой такой фокус не пройдёт, она сведёт любого с ума довольно быстро. Что уже, кстати, происходит со мной. – Лана немного печально улыбнулась. – Мы с ней отвыкли друг от друга. Много лет каждая из нас занималась своей жизнью.

– Я думал, Люба не упустила бы возможности погостить в Москве.

– Всё было не так весело, как ты думаешь, Вань. Много лет у меня не было времени на то, чтобы устраивать ей московские каникулы. Подозреваю, что мама была бы не против подобного отдыха, потом бы хвасталась всем вокруг, что у неё с взрослой дочерью потрясающие отношения, совершенно дружеские… ну, ты же знаешь её. С тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, она перестала быть мне матерью, очень старалась перейти в ранг подруг или старшей сестры. А моя свекровь была весьма проницательным человеком, и подобной фамильярности не переносила. Она, наверное, мечтала, чтобы у меня обнаружилась ещё одна мать: старше, мудрее и благообразнее. Но другой не было, а Любу в доме Игнатьевых не жаловали. Поэтому, когда она приезжала, я снимала для неё номер в гостинице.

– Ого.

Лана остановила его удивление жестом руки.

– Будь уверен, маме там нравилось куда больше. Она мою свекровь тоже не переносила, называла её живой мумией с генеральскими замашками. А в отеле для неё были созданы все условия, вплоть до личного косметолога. – Лана всё-таки улыбнулась. – Слава поначалу пытался заслужить хорошее отношение тёщи и не скупился, а со временем просто забыл, за что он платит. И всех это устраивало.

– Зачем ты за него вышла?

Этот вопрос, заданный серьёзным тоном, и пойманный в сети взгляд Ланы, застал её врасплох. Она в первый момент заметалась в собственных мыслях, пытаясь понять, какой ответ Иван хочет от неё услышать, а потом вдруг осознала, что всё это неправильно. И ответ ей подбирать не нужно, он не должен быть правильным и его как-то порадовать. Нужно было сказать правду.

– Потому что я жила дальше. И Слава был отличной партией. – Лана сделала короткую паузу. – И мужем он был хорошим. Никто не виноват, что я… – Пришлось сделать вдох. – Что я не любила его так, как тебя. Возможно, он это чувствовал, и поэтому всё так закончилось. Но мы прожили с ним семь лет, Ваня. И это моя жизнь, сознательная и взрослая. Не проси меня забыть или думать о нём плохо. Я сама всё решила.

Иван отвернулся от неё, но Лана видела, что недовольно сдвинул брови. Пальцы нервно побарабанили по льняной скатерти. Он молчал, и она рискнула его поторопить.

– О чём ты думаешь?

– Знаешь, сколько раз я видел ваши фотографии в журналах? – Он посмотрел на неё. – Ты рядом с ним… с каким-то чужим мужиком. И с заголовком: идеальная пара.

Она с трудом сглотнула комок в горле.

– Я не знаю, что тебе сказать.

– А тебе не нужно ничего говорить. Потому что я знаю, что в этом моя вина. Потому что я тебя не остановил, не вернул, не поехал за тобой. – Иван придвинулся к столу, облокотился на него и продолжил, понизив голос: – Лана, ты на самом деле считаешь, что я об этом не думал? Я все десять лет, после каждого вот такого фотопривета из прошлого сидел и думал: а почему он, а не я? И я знал ответ. Потому что я дурак. Потому что не смог понять, или простить. Потому что не поехал и не забрал тебя домой. Всё откладывал на день, на неделю, говорил себе, что вот сделаю вот это, добьюсь, начну и тогда поеду. Но так и не доехал.

Хотелось плакать, но плакать было нельзя. Лана сидела с нейтральным выражением на лице, расправив плечи и вскинув голову, как её учила свекровь, и для всех вокруг притворялась довольной этим вечером. А на самом деле хотелось поднять руку и вытереть, так и не пролившиеся слёзы. А бывшему мужу сказать, согласиться с ним, что он дурак.

– Я тоже виновата, – негромко проговорила она.

– Лана, моей дочери девять лет.

Она всё-таки задохнулась. Снова схватилась за бокал с вином, поднесла его к губам и на мгновение закрыла глаза. Иван наблюдал за ней, потом вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Извини. Я не хотел вечер портить. Просто я без конца об этом думаю.

– Вань, ей всего девять. У тебя ещё столько времени, столько возможностей.

– Я знаю.

– Вот и перестань думать о прошлом. Мы ничего не изменим. Сейчас самое время подумать о Соне. Нам хоть есть на кого пенять, на самих себя, а она… Её жизнь изменилась.

Они замолчали. Принесли заказ, Иван принялся за еду, видимо, пытался отвлечься или придумывал другую тему для разговора, более нейтральную и спокойную, а Лана украдкой наблюдала за ним. Странно, но ей хотелось его как-то успокоить, что-то сказать. Что всё, в конце концов, устроится, и он обязательно, обязательно найдёт с Соней общий язык.

– Как Леся восприняла новость? Ты ведь ей рассказал, я правильно понимаю?

Иван глянул на неё. После чего пожал плечами.

– Как она могла её воспринять? Я сволочь.

Лана неожиданно кивнула и подтвердила:

– Сволочь.

Иван грозно сдвинул брови.

– И ты туда же?

Она улыбнулась, надеясь его подзадорить.

– Я обязана была так сказать. Из женской солидарности.

– Очень мило с твоей стороны.

А Лана спросила, после недолгого молчания:

– Ты хотел на ней жениться? – Иван молчал, и она негромко подтвердила собственные предположения: – Ты хотел жениться. А я всё испортила.

Он ел и смотрел в сторону. В какой-то момент вздохнул.

– Я должен был на ней жениться. – Наконец перевёл на Лану взгляд, и взгляд этот почти пригвоздил её к стулу. – Потому что надо было жить дальше.

Стало неудобно. Лана не знала, в какую сторону ей отвернуться. Кругом люди. А Иван смотрел и смотрел на неё в упор.

– Нина говорила, что она хорошая, – негромко проговорила Лана.

– Нина и мне это говорила. И она хорошая. И, по твоим же словам, никто не виноват, что я не любил её так, как тебя.

– По-твоему, мы всех делаем несчастными?

Иван отложил вилку.

– Замечательный разговор у нас получается. Я планировал отметить твой день рождения, так сказать, с небольшим опозданием, а мы обсуждаем, какие мы с тобой плохие люди. Что же получается, что нам лучше держаться вместе, и никому больше не делать гадостей?

– Мрачную картину ты нарисовал.

Он кинул на неё изучающий взгляд.

– Прошлого или будущего?

На этот вопрос Лана не ответила. Поставила бокал на стол и попросила:

– Пригласи меня танцевать. Давай вернёмся к тому, с чего начали. И вспомним свадебный танец.

– Лана, не хочу тебя огорчать, но я с тех пор не слишком преуспел в этом искусстве.

– Мало тренировался?

Иван повёл рукой.

– Пару раз.

– За одиннадцать лет пару раз? Всё очень грустно. Но я готова рискнуть.

Сизых, не скрываясь, вздохнул. Обречённо.

– Ну, раз ты готова… рискнуть, – с выражением закончил он, и из-за стола поднялся. Протянул Лане руку. – Пойдём.

Она смотрела на его протянутую руку, и вдруг заулыбалась.

– У тебя всё то же выражение лица. Что и на нашей свадьбе.

– Хоть какое-то постоянство.

Из ресторана они вышли в настоящую августовскую ночь. С прохладным ветерком после жаркого дня, и с пронзительным ночным небом. Лана остановилась, подняла голову, как в детстве и смотрела на звёзды.

– Знаешь, я вдруг поняла, что за десять лет ни разу не смотрела на звёзды. Словно, их в Москве и не было. А они ведь были… я всё пропустила. Как думаешь, там звёзды другие?

– Ага, позолоченные.

Голос Ивана прозвучал отстранённо, но совсем рядом. И Лана протянула руку, чтобы ухватиться за него, когда почувствовала, что голова закружилась. То ли от вина, то ли от чёрной бездны над головой. А он, вместо того, чтобы просто её поддержать, вдруг обнял, крепко, как когда-то, и уткнулся носом сначала в плечо Ланы, потом в шею. И жарко задышал.

– Водитель смотрит, – шепнула она ему.

– Чёрт с ним, – отозвался Сизых, правда, отстранился, голову поднял, только за талию её продолжал обнимать. – А когда ты в последний раз была на Волге? Ты так любила теплоходы. Мы часами катались на речном трамвайчике.

– Ты его ненавидел, – засмеялась Лана.

– Зато тебя любил. И ездил на нём почти каждый день.

Как легко они этим вечером говорят о любви, правда, в прошедшем времени. Но всё равно приятно, непонятно почему, но приятно. Любовь, даже такая, позабытая, а душу грела.

– Поехали. – Иван схватил её за руку.

– Куда?

– Кататься на трамвайчике.

– Ваня, скоро полночь! Какой трамвайчик?

– У моего знакомого яхта есть. Поехали.

Наверное, Лана бы отказалась, если бы не его улыбка. Спокойствие, уравновешенность, к которым она так привыкла, буквально срослась с ними, подсказывали, что нужно остановить и себя, и Ваню, отправиться домой и радоваться тому, что они провели этот вечер вместе и смогли поговорить. Что у них осталось что-то общее, и в интересах, и в воспоминаниях, не только негатив. Но когда Лана повернулась и взглянула Ивану в лицо, увидела его улыбку, задорную и мальчишескую, совсем, как раньше, какую она помнила столько лет, она не смогла сказать ему «нет». Да и не захотела. Вдруг поняла, что это как раз тот момент в жизни, который может стать незабываемым и никогда не повторится. Жизнь такая странная и непредсказуемая штука, как выяснилось, в любой момент может изменить направление, и тебе останется лишь вспоминать и жалеть о том, что побоялся, или не успел. И поэтому, когда сердце подсказывает: «Делай», нужно ему следовать, и хоть иногда, очень редко, отмахнуться от разума.

Лана понятия не имела, как Иван сумел договориться о том, чтобы зафрахтовать яхту среди ночи, но они на самом деле поднялись на борт. Белоснежная, сверкающая лодка степенно покачивалась на волнах, а на палубе их дожидался капитан. В форме и фуражке, отдал честь и пригласил подняться на борт. Иван накинул Лане на плечи свой пиджак, первым прошёл по траппу, протянул ей руку. А она смеялась и ничего не могла с собой поделать. Хотелось смеяться, радоваться и дышать полной грудью. Что она и делала. Прошла по палубе, остановилась у поручней, смотрела на огни ночного города. Они были совсем близко, свет электрических фонарей, неоновые вывески, подсветка старинного храма на холме, всё это казалось знакомым, своим, но забытым. Прожившим без неё целую жизнь, и изменившимся. А Волга внизу шептала и ворчала на неё, за то, что её так долго не было дома, что она где-то заблудилась. Прохладный ветер с реки обдувал разгорячённую кожу и охлаждал строптивые мысли. Лана не сопротивлялась, напротив, подставила ветру лицо и закрыла глаза.

Яхта вздрогнула и отчалила. Причал стал отдаляться. Лана смотрела на него, помахать рукой, как это было принято, было некому. Зато Иван подошёл сзади и обнял, прижимая к себе и согревая.

– Куда мы плывём? – спросила Лана, держа его за руку.

– Какая разница. Просто хорошо.

– Хорошо, – согласилась она. И не стала сопротивляться, когда он развернул её к себе лицом и поцеловал. Двигатель яхты гудел и урчал где-то под их ногами, ветер ещё усилился, обрадовавшись, что они отдались ему на милость, трепал полы пиджака и волосы, а мужчина и женщина целовались на палубе. Тем самым, позабытым юношеским поцелуем, который когда-то связал их жизни. Казалось, что навсегда.

Лана задохнулась, поцелуй прервала, но к Ивану прижалась, обхватив его руками. Не хотелось никаких слов, обещаний, даже ответов ни на какие вопросы не хотелось. Хотелось вот так стоять, рядом с ним, и понимать, что ты дома. Не нужно никуда бежать, что-то придумывать и врать. Ни себе, ни ему, ни кому-то ещё. Иван так приятно прижимал её к себе, обнимал за плечи, тёрся тяжёлым подбородком о её макушку. И Лана верила, что в его голове те же самые мысли. Одно желание: чтобы никто не испортил это маленькое ночное путешествие на двоих.

– Принести тебе шампанского? Здесь есть.

Она отступила на шаг, улыбнулась ему и кивнула.

– Хочу шампанского.

Он игриво подмигнул ей, направился к корме и стал спускаться по трапу вниз, на нижнюю палубу. А Лана, воспользовавшись тем, что Иван ненадолго ушёл, достала из маленькой сумочки телефон, прочитала сообщение, и вмиг растеряла всё веселье. Но затем телефон просто выключила. И Ване заулыбалась, когда увидела, решив, что эту ночь ей никто не испортит. Даже Игнатьев.

15

Ночь вышла долгой. Очень долгой. И дело даже не в том, что они с Ваней совершили ночную прогулку по Волге, что вернулись далеко за полночь, и Лана, несмотря на посторонние мысли, радовалась каждой минуте. В итоге, очутились в её спальне, в её старом доме, как когда-то давно, и уснули, довольные и уставшие. Но Лане хватило нескольких часов сна, а после она проснулась, часы показывали шесть утра, но она знала, что сон к ней не вернётся. И лежала, слушая мужское дыхание рядом, и обдумывая ситуацию. А заодно разглядывала маленькую спальню, в которой когда-то жила. Старую, такую знакомую мебель, обои в цветочек, и люстру… даже затруднительно представить, в каком году та была куплена. Скорее всего, задолго до того, как они с мамой въехали в этот дом. И эта комната помнила многое, и её детство, и юность, и даже Ваню в этой постели помнила. Во времена их бурной, наполненной влюблённостью, молодости. И вот они снова здесь. Спят, в обнимку, по крайней мере, он к ней прижимается, а она лежит, боясь пошевелиться и потревожить его сон, и только губы в беспокойных раздумьях кусает. А всё потому, что в её телефоне злосчастное сообщение от мужа. То ли от настоящего, то ли от бывшего, так запросто уже и не разберёшься. И вчера вечером Лана совсем не хотела об этом думать, хотела хоть на несколько минут вспомнить о том, как легко было в молодости, как приятно быть счастливой и свободной. А Слава как почувствовал, и решил напомнить ей о том, что радоваться особо нечему. У них развод. И прислал всего несколько слов: «Очень нужно поговорить». И это «очень нужно» всерьёз беспокоило.

Они не общались почти две недели. Он не звонил, не интересовался, даже Соне не писал, что было странно и до ужаса неправильно, Лана искренне так считала. Может, и беспокоилась бы о том, на какие темы дочка общается с приёмным отцом, но зато ребёнок был бы спокоен и не спрашивал, почему папа не хочет с ней разговаривать. И Лана уже смирилась с тем, что общаться им придётся строго через адвокатов. И вот, пожалуйста. Привет из семейной жизни. Славе очень нужно с ней поговорить.

И что она должна сделать, по его мнению? Поторопиться ему перезвонить, среди ночи? В надежде, что их разговор закончится примирением, хоть каким-нибудь?

Лана вздохнула, повернула голову и посмотрела на Ваню. На его лице было такое спокойное выражение лица, совершенно расслабленное, и Лана даже подумала, что довольное. Он был доволен. Прошедшим вечером, ночью, их прогулкой, и, по всей видимости, даже тем, что они пришли в эту комнату, упали на кровать и уснули без задних ног. И она была довольна, хотелось протянуть руку и погладить его по щеке с проступившей щетиной, в благодарность или в порыве давно позабытой нежности. Но вместо этого Лана осторожно откинула одеяло и очень аккуратно выбралась из-под Ваниной руки. Посидела на краю кровати, прислушиваясь. В доме было тихо. Рано даже для Сони, хотя та никогда не просыпалась позже восьми. Лана накинула на себя халат и тихо вышла из спальни, запретив себе оборачиваться на мужчину в её постели.

Ступеньки лестницы под её босыми ногами привычно поскрипывали. Лана спустилась на кухню, поставила чайник на газ. А сама открыла входную дверь и вышла на крыльцо. Пригородная улица встретила её утренней тишиной, солнцем и пением птиц. Вот сейчас, в этот ранний час особенно остро вспоминалось детство, именно детство, когда каждое утро летом казалось праздником. Когда можно было выбежать рано утром из дома, пробежать по влажной траве и собрать яблоки в саду. Она забыла об этом. Много лет у неё не было времени возвращаться в прошлое, даже в мыслях. А когда находилось, Лана всеми силами гнала от себя предательские воспоминания, вот об этой улице, об этом доме, ведь этого не должно было повториться. И вот сейчас она здесь, стоит на родном крыльце, и смотрит на голубое небо и солнце, и кажется, что они всё те же. Что и десять лет назад или пятнадцать. И от переполнявших её эмоций она задыхается, и никак не может надышаться этим воздухом. Пряным и пьяным.

На кухне засвистел чайник, громко и пронзительно, словно собирался перебудить всех домочадцев. И Лана поспешила вернуться в дом, выключила газ и достала из буфета старую чашку с голубым узором и трещинкой на боку. Чашка старая и от того, так приятно брать её в руки.

А на телефоне сообщение от Славы. И страшно подумать, о чём ему так необходимо с ней поговорить.

– Спишь?

Игнатьев на том конце провода вздохнул, голос был сонный, муж даже зевнул.

– Сплю, – отозвался он совершенно спокойным голосом. – А ты чего не спишь? – По всей видимости, глянул на часы. И перед внутренним взором Ланы, как наяву, встала их супружеская спальня. Огромная, стильно обставленная, с огромным окном и большой кроватью. И даже электронные часы на тумбочке представила, и как Слава привстал на локте, чтобы на них посмотреть. Она помнила всё, и отлично знала, каждое движение, каждый жест и предугадывала каждый вздох мужа. Она отлично его знала. – Рано.

– Не спится, – ответила Лана. Поднесла к губам чашку с горячим чаем и сделала глоток. – Ты мне вчера писал.

– А ты не ответила. Чем занималась?

Лана качнула головой.

– Слава, я не уверена, что ты можешь задавать мне такие вопросы.

– Мы женаты, – ответил он с лёгкой усмешкой.

Это комментировать Лана не стала, лишь поинтересовалась:

– Что ты хотел?

– Поговорить.

– О чём?

– По-твоему, у нас нет важных тем?

– Слава, ты считаешь, что я стану с тобой разговаривать после всего, что ты сделал?

– Мы оба это сделали.

– Ну, конечно!..

– Лана, я соскучился по Соне.

– Ты мог ей позвонить. Но не соизволил.

Игнатьев молчал и сопел. После чего сказал:

– Я не хочу так.

– Что ты не хочешь?

– Всё. Давай поговорим.

– Я, честно, поражена. Откуда такое желание? Совсем недавно ты со мной говорить не хотел.

На вопрос он не ответил, вместо этого неожиданно предложил:

– Приезжай в Москву.

Лана даже рассмеялась, правда, недоверчиво.

– Слава, в какую игру ты играешь?

– Ты меня подозреваешь?

– У меня нет для этого причин?

– Я пытаюсь хоть что-то исправить! – не сдержался он.

– И поэтому я должна всё бросить и поехать к тебе в Москву?

– Что бросить? – переспросил он.

Лана заметалась в своих мыслях, сразу вспомнила о бывшем муже, который до сих пор спокойно спал в её постели, и от этого воспоминания занервничала. А Игнатьеву решила кое-что разъяснить:

– Я наняла адвоката! Хорошего.

– Я в курсе. Я с ним общался.

– Правда? И после этого общения в тебе проснулось желание со мной поговорить? Значит, он на самом деле хороший адвокат.

– Брось, – фыркнул Слава. – Думаешь, я испугаюсь мужика в костюме?

– Понятия не имею, чего ты испугаешься. И даже выяснять не хочу. Поэтому никуда не поеду. Кстати, нас могут развести без моего присутствия?

– Лана, у нас дочь. Твоё присутствие как бы необходимо. Если для тебя это важно, конечно.

Лана молчала, недовольно накручивала на палец прядь волос.

– Я проконсультируюсь со своим адвокатом по этому вопросу, – наконец сказала она.

А Игнатьев чертыхнулся.

– Ты ведёшь себя глупо.

– Слава, мне нечего тебе сказать, – перебила она его. О своей глупости разговаривать с ним не собиралась, ни минуты.

– И очень зря, между прочим. Возможно, мне есть, что тебе сказать.

– Я уже посоветовала тебе обратиться к моему адвокату. И больше не пиши мне среди ночи странные сообщения. Меня это беспокоит.

– Беспокоит?

– Хорошего тебе дня, Слава, – настойчиво проговорила Лана, заканчивая разговор. И не дожидаясь ответа, телефон отключила. Наконец, выдохнула. Судя по всему, никаких плохих новостей Игнатьев сообщать ей не собирался, и новых обвинений не выдвигал. А его ночной порыв носил чисто импульсивный характер. Как это ни смешно, но, кажется, он соскучился. По ней, её нравоучениям и навязчивой, неотступной заботе, и попросту по её присутствию в его жизни, хоть и ставшему нежелательным. Что ж, так бывает. После отъезда из Москвы она тоже скучала, тосковала и не понимала, как дальше жить, и зачем вообще ей нужна новая жизнь, без привычного уклада и даже без него. Это казалось жутко несправедливым. Видимо, настала очередь мужа кое-что переосмыслить и понять.

Вскоре проснулась Соня. Забегала по дому, радуясь новому дню, и её было бессмысленно просить, чтобы она не так сильно топала на лестнице и не кричала с верхней ступеньки, обращаясь к матери.

– Мам, можно сходить за Прохором?

– Ещё слишком рано. Ты не думаешь, что тётя Тома и дядя Вова спят?

– Уже восемь!

– Очень рада, что ты научилась разбираться во времени.

Соня печально вздохнула и свесилась с перил лестницы, изображая вселенскую тоску. Лана решила не реагировать.

– Что ты хочешь на завтрак?

– Блинчики.

– Блинчики? – Лана не на шутку призадумалась, потом вспомнила, что мама когда-то очень давно жарила блины. Кажется, на Масленицу. – А хлопья ты не хочешь?

– Нет. Я хочу блинчики.

Ясно, этим утром вместо её любимой, послушной дочки проснулся упрямец.

– Что у вас тут происходит? Кто говорил про блинчики? – Иван появился на лестнице, Соня в первый момент удивлённо на него вытаращилась, но прежде чем успела озвучить вопрос или непонимание ситуации, Иван легко подхватил девочку под живот и закинул себе на плечо. Соня засмеялась и задёргала ногами.

– Дядя Ваня, отпусти!

– Вань, в самом деле. – Лана кинула на него выразительный взгляд.

Иван смешно скривился, но осторожно девочку перевернул и поставил ногами на стул. Переспросил:

– Что с блинчиками?

– Я хочу, – как в школе, вскинула Соня руку.

Иван перевёл многозначительный взгляд на Лану, а та попыталась изобразить равнодушие и поспешила отвернуться. Сизых присвистнул.

– Ты не умеешь жарить блины?

– А почему ты решил, что я должна уметь их жарить? Я их не ем.

– Заметно. И, судя по тому, как Люба выглядит, она их тоже не ест. А я ем. Соня, доставай из холодильника молоко и яйца.

Лана едва не поперхнулась успевшим остыть чаем.

– Ты собрался жарить блины?

– Я умею, – удивился он. – А получается так, что в этом доме каждый должен делать то, что умеет.

Соня соскочила со стула и кинулась к холодильнику.

– Мама, у нас есть молоко и яйца?

– Должны быть. Молоко я покупала тебе к хлопьям, а из яиц бабушка вчера делала маску для волос.

– Как невкусно всё это звучит, – проговорил Иван, отнимая у Ланы чашку и делая глоток. Оказался рядом и заглянул ей в лицо. Негромко поинтересовался: – Всё в порядке?

Она поспешила кивнуть. Возможно, чересчур поспешила. Не захотела рассказывать ему о звонке Игнатьева, знала, что Иван тут же потеряет хорошее настроение. А Соня его настроению радовалась, довольная прыгала по кухне, и аккуратно, как может только ребёнок, складывала на стол требуемые продукты.

Наблюдать за тем, как Иван Сизых печёт блины, было удивительно. Лана сидела в сторонке, слушала его байки, наблюдала за тем, как Соня крутится вокруг него, как щенок, лезет под руку и пробует первый блин. На лице дочери был неподдельный восторг. Лана наблюдала за ней, а думала о том дне, о том моменте, когда они с Иваном соберутся сказать ей правду. Как Соня отреагирует, что они ей скажут, какими словами попробуют объяснить. Лана не хотела категоричных выводов, не хотела трагедий и прощаний с прошлой жизнью, но как объяснить девятилетнему ребёнку, что в жизни всё непросто, а порой и нескладно, пока не знала. Но знала, что Соня надолго запомнит это утро, вкусные блины и свою радость по этому поводу. А это уже кирпичик, основание прислушаться к себе, и не обвинить взрослых в их ошибках.

– Мама, съешь блинчик!

Лана сделала удивлённое лицо, а Иван пальцем указал ей на место за столом.

– Садись. Соня, доставай сгущёнку. Мама будет блины со сгущёнкой.

– С ума сошёл? – засмеялась Лана.

– От одного блина в тебе нигде ничего не прибавится. – Он поставил на стол тарелку со стопкой по-настоящему румяных блинов, Лана её недоверчиво разглядывала, они даже пахли вкусно. А Иван, прежде чем сесть, протянул руку и пощекотал Лану под подбородком. И пообещал: – Я тебя научу.

– Отличная перспектива, – пробормотала Лана, наблюдая за тем, как на тарелку перед ней кладут блин, а дочка сверху щедро поливает его сгущёнкой.

– Вкусно, – проговорила Соня с набитым ртом и улыбаясь во весь рот. Лана рассмеялась, за ней наблюдая. Стёрла с её подбородка каплю сгущённого молока. Потом сама попробовала, откусила маленький кусочек и губы облизала. Иван наблюдал за ней с улыбкой.

– Ну что?

Лана, со смехом, кивнула.

– Вкусно. Ты, оказывается, знатный кулинар.

– Я люблю блины. – Он похлопал себя по животу. – Они хорошо усваиваются!

– Везёт тебе, – вздохнула Лана.

– Сонь, а мама что, вообще, ест?

– Салатики. И пьёт зелёный смузи.

Сизых непонимающе сдвинул брови.

– Что это?

– Это сельдерей, огурец, и сок других овощей, – пояснила ему Лана.

– Гадость какая. Ты, реально, это пьёшь?

– Это полезно.

– Чтобы стать зелёным, как сельдерей. И, наверное, таким же курчавым.

Соня засмеялась, пальцем подцепила сгущёнку и тут же его облизала. Лана наблюдала за дочкой, подумала о том, что в школе её вряд ли такому учили. И дома, кстати, тоже.

– Чем так пахнет? – послышался голос Любовь Аркадьевны. – Мы горим?

– Нет, мам. Это Ваня блины жарил.

– Блины? – в голосе матери прозвучал неподдельный ужас. Настолько неподдельный, что Иван глаза закатил.

– Дамы, вас срочно необходимо вернуть в мир людей с нормальными пищевыми потребностями. Блины, это нормально. От них не умирают.

– От них толстеют, – сообщила ему Любовь Аркадьевна громким, трагическим шёпотом. Появилась на кухне и наклонилась, чтобы поцеловать довольную внучку в макушку.

– Люба, а ты не боишься, что в очередной позе для йоги переломишься невзначай?

Лана стукнула бывшего мужа по руке. Сделала страшные глаза.

– Ты что?

Любовь Аркадьевна же небрежно отмахнулась.

– Не нужно слушать мужчин в таких вопросах. – Погрозила дочери пальцем, заметив пустую тарелку перед ней. – А ты не поддавайся. Они все поют хорошо, пока ты не растолстеешь до пятьдесят шестого размера.

Иван вытаращил глаза на бывшую тёщу.

– Так и не попробуешь? – удивился он. – Люба, у тебя зверская сила воли.

Та повернулась к нему и упёрла руку в осиную талию.

– Именно поэтому в свои сорок пять я ношу сорок шестой размер.

– Сорок пять? По всей видимости, ты была очень молодой мамой.

– Иди отсюда, пакостник, – фыркнула на него Любовь Аркадьевна и на всякий случай грозно нахмурилась.

Иван рассмеялся, а из-за стола на самом деле поднялся.

– Пойду, – согласился он. – На работу надо. – Потрепал Соню по волосам. Попросил: – Ешь, не слушай их.

– Спасибо, дядя Ваня. Вкусные блинчики!

– А то, рука мастера, – хмыкнул Иван, Лане подмигнул и направился к выходу. В дверях обернулся и одними губами проговорил: – Позвони.

Лана кивнула.

Любовь Аркадьевна проводила бывшего зятя красноречивым взглядом, после чего фыркнула.

– Это надо же, не поверить моим словам про возраст. Лана, я выгляжу старухой?

– Мама, ты отлично выглядишь. Ты же знаешь, что Ваня шутит. К тому же, он отлично знает, сколько тебе лет. Зачем ты ему врёшь?

– Я не вру! Просто человек выглядит на тот возраст, на который себя запрограммировал. Я же не утверждаю, что мне тридцать! Хотя, так себя и чувствую. – Любовь Аркадьевна присела за стол с чашкой зелёного чая. Покосилась на тарелку с блинами и тихонько вздохнула. Гордо отвернулась.

– Съешь, – посоветовала ей Лана. – Я один съела, поддержи меня.

– Нет уж. Пусть сам ест свои блины.

Соня вышла из-за стола, липкими руками отнесла в раковину грязную тарелку, и кинулась мыть руки и умываться, после просьбы Ланы. А когда она выбежала из кухни, Любовь Аркадьевна тут же повернулась к дочери и живо поинтересовалась:

– Ваня ночевал здесь?

– Мы поздно вернулись, – попыталась вывернуться Лана.

– Интересная была ночь? – невинно переспросила мать.

Лана лишь головой качнула, в ответ на её неприличные предположения.

– Мы катались на яхте по Волге. И больше ничего предосудительного.

– А кто тебя судит? Провели хорошо время, и замечательно.

– Да, – негромко отозвалась Лана. Побарабанила пальцами по столу. Затем сказала: – Утром я говорила со Славой. Первый нормальный разговор за несколько недель.

– И что он тебе сказал?

– В том-то и дело, что ничего. Спокойный разговор ни о чём.

– Ого. – Любовь Аркадьевна взглянула на дочь с интересом. – Славик опомнился?

– Не знаю. Я пресекла его попытку заговорить об этом. Посоветовала связаться с моим адвокатом.

– И как он отреагировал?

– Кажется, всерьёз не воспринял. А я теперь ломай голову над тем, что он в очередной раз замыслил. В Москву звал, представляешь?

– Поедешь?

– Нет, конечно! Чтобы оказаться беспомощной на его территории? Я с ним буду общаться исключительно через Харламова. Так просто он меня не проведёт.

– Ты не хочешь ехать или на самом деле опасаешься?

Лана немного растерялась от такой постановки вопроса, едва заметно пожала плечами.

– Наверное, не хочу. Не вижу смысла.

– Конечно. Тебе же здесь блины пекут. А там надо Славу облизывать.

Лана кинула на мать особенный взгляд. И вместо того, чтобы начать спорить, мягко проговорила:

– Ты не права.

Ближе к обеду Лана решила съездить в город. До начала учебного года оставалось совсем немного времени, Иван обещал подыскать хорошую школу для Сони и заняться всеми формальностями. Но ребёнка необходимо было не просто отправить в школу, но перед этим ещё и одеть, и собрать портфель, и купить множество мелочей, порой глупых и ненужных, но без которых девочка своей школьной жизни не представляла. А Лана хотела, по возможности, максимально смягчить маячившие перед Соней в новом учебном году перемены. Новая школа, новые преподаватели и одноклассники, это, наверняка, тяжело, даже если принять во внимание тот факт, что её ребёнок достаточно контактный. В её жизни такого опыта не было, и Лана волновалась, наверное, больше, чем сама Соня. И поэтому так серьёзно и придирчиво отнеслась к покупкам. Даже тетради выбирала с непонятной для самой себя тщательностью.

– Мама, может, лучше мороженое?

– Тебе надоело выбирать тетради? Ты же любишь.

Соня откинула голову назад и изобразила страдальческое выражение на лице.

– Я устала.

Лана погладила дочку по голове.

– Устала, так устала. Сейчас найдём кафе и посидим.

Они вышли из магазина канцелярских товаров, оглядели сверкающие коридоры торгового центра, и Соня указала на эскалатор, который медленно тащился вверх.

– Там кафе.

– Откуда ты знаешь?

– Я видела вывеску.

– И когда ты только успела.

Они направились к эскалатору, Соня первой и довольно резво для уставшего человека запрыгнула на ступеньку, и с довольным видом принялась оглядываться по сторонам. Кажется, она устала от покупок именно школьных принадлежностей, а не от самого торгового центра.

– Мама, смотри, какой домик!

На этаже Соня остановилась перед витриной магазина и потянула Лану за руку, призывая ту поступить также. Лана остановилась, разглядывала изыскано украшенную витрину, и на кукольный домик, явно ручной работы, тоже внимание обратила.

– Красиво, – согласилась она.

– Смотри, там маленькие куколки. И у них маленькая мебель!

Соня присела на корточки, заглядывая в окна и двери яркого домика.

– Давай зайдём в магазин, – предложила ей Лана. – С той стороны видно лучше.

Они вошли в магазин, над головой мелодично звякнул колокольчик, а им на встречу вышла миловидная девушка в неброском сарафане и с бейджем на груди.

– Добрый день. Вас что-то заинтересовало?

– Дочке понравился кукольный дом.

– Замечательная вещь. Очень искусно сделанная. Мастер работает эксклюзивно с нашим магазином, делает домики на заказ.

– Очень интересно, – отозвалась Лана, продолжая оглядываться.

– Также у нас в продаже имеются куклы ручной работы, и другие игрушки.

Куклы на самом деле были рассажены на полках, прилавках, в витрине и даже на полу, на специальном расшитом лоскутном одеяле. А вокруг цветы, в том числе, и искусственные, шёлковые и бархатные розы, в резных и расписных вазах. А пахло чем-то особенным, смесью чего-то сладкого и пряного.

– Приятный у вас магазин.

– Спасибо. У нас много постоянных покупателей, купленный у нас подарок всегда неповторим.

Лана повернула голову на звук открывшейся двери, и неожиданно увидела Лесю. Они общались всего раз, на ужине у Шохиных, да и общением это можно было назвать весьма условно, несколько ничего не значащих фраз, но не узнать друг друга было невозможно. И Леся тоже замерла в дверях своего кабинета, на лице растерянность вперемешку неудовольствием. Правильно, с чего ей радоваться их встрече. Прошла секунда в раздумьях, после чего они одновременно друг другу кивнули в знак приветствия.

– Значит, это твой магазин, – сказала Лана, натянуто улыбнувшись хозяйке. Девушка-продавщица незаметно исчезла, видимо, почувствовав повисшее напряжение и решив в происходящем не участвовать. – Очень милый.

Леся подошла ближе, украдкой Лану разглядывала, та её придирчивый взгляд чувствовала, всей кожей, но вида старалась не подать. Даже улыбаться старалась если не искренне, то естественно.

– Спасибо. А ты?.. – в незаконченной фразе звучал явный вопрос, и Лана указала на дочку, которая с домика переключилась на кукол, присела рядом на корточки и их разглядывала.

– Случайно зашли, Соне приглянулся кукольный дом.

Леся голову повернула и на некоторое время застыла, разглядывая ребёнка. И по её взгляду, по скорбно поджатым губам, Лана поняла, что та в курсе. Леся знает, что Соня Ванина дочь. И на лице её не скорбь, это откровенная горечь и даже ревность. Она разглядывала ребёнка любимого мужчины, и в очередной раз чувствовала себя ненужной и преданной. Нехорошая ситуация.

– Давай выйдем, – вдруг предложила Леся.

Лана этому предложению не слишком обрадовалась. Её стремление было взять дочь за руку, проститься, со всей вежливостью, на которую была способна, и поскорее уйти. Но Лесе было, что ей сказать, по всей видимости. Конечно, она могла её не слушать, могла поступить так, как хотела, покинуть магазин и его хозяйку, но что-то остановило. Отголоски чувства вины, скорее всего. Или взгляд Леси, всё же оскорблённый, полный переживания. И Лана вышла вслед за ней из магазина, попросив дочку вести себя хорошо и руками, по возможности, ничего не трогать. Не хватало ещё материальный ущерб Лесе нанести. Та тогда её точно проклянёт.

Они вышли из магазина, дверь мягко захлопнулась за ними, и они остались наедине в просторном коридоре торгового центра. Где-то в отдалении слышалась музыка, там были люди, чувствовался запах свежесваренного кофе, а они стояли, глядя друг на друга, и Лане точно нечего было сказать малознакомой девушке.

– Ваня приезжал ко мне несколько дней назад, – проговорила Леся сдержанно. – Он тебе рассказал? – И посмотрела испытывающе.

– Упомянул, – не стала спорить Лана.

Леся приглядывалась к ней, покивала, и Лана знала, что все её мысли сейчас для неё убийственны. Леся очень старалась держать лицо, быть привычно милой и доброжелательной, но у неё никак не получалось. И Лана не понимала, для чего она себя так истязает. Конечно, выслушивать обвинения, которые Лана не спешила к себе применять, было бы неприятно, но, по крайней мере, понятно. А Леся опять хотела быть хорошей и мудрой. Видимо, боялась, что Лана нажалуется на неё Ване, а то и приврёт немного, пытаясь выставить соперницу в неблаговидном свете, и не хотела давать ей ни единого шанса для этого.

– Он мне всё рассказал, – сообщила ей Леся, и это уже был камень, прилетевший в огород Ланы.

– Если ты думаешь, что я ахну или испугаюсь, то зря. Если он рассказал, значит, он так решил. Я не знаю, какие у вас отношения. Это не моё дело. Значит, он тебе доверяет.

– Доверяет, – кивнула Леся. – Он, вообще, такой, доверчивый. При всей своей неприступности.

Лана удивлённо вскинула брови.

– Намекаешь на то, что я его обманываю?

– Не знаю. Я тебя не знаю, и не могу утверждать.

Лана улыбнулась.

– Мне нет смысла его обманывать.

– Правда? А мне кажется, что как раз есть.

– Подскажи.

– Он решит все твои проблемы. То есть, уже решает.

– Если бы всё было так просто, я бы порадовалась. Но Ване определённо повезло, у него есть человек, который так о нём беспокоится.

Леся отступила на шаг, окинула Лану изучающим взглядом.

– Я на самом деле за него беспокоюсь. И не считаю, что он будет с тобой счастлив.

– Во-первых, позволь это решить ему. Будет он счастлив или нет. А во-вторых, мы не приняли ещё ни одного совместного решения для того, чтобы делать какие-то выводы. Леся, мне жаль, что у вас всё так сложилось, скажем, что неудачно, но я не просила Ваню с тобой расстаться. У меня даже в голове подобных мыслей не было. Как раз потому, что, повторюсь, мы ещё не приняли ни одного совместного решения. Даже по поводу Сони. Так как я могла вмешаться в ваши отношения?

– Одним своим появлением.

– Это точно не моя вина, – категорично отказалась Лана. – Значит, он так чувствовал. Поэтому так поступил.

Леся сложила руки на груди, приняла вызывающую позу.

– И ты ни при чём? Ты не сделала для этого ничего?

От её взгляда стало неприятно.

– По крайней мере, не намеренно.

– Конечно. Ты вернулась, поплакалась, повесила на него свои проблемы с разводом, зная, во что превратят его личную жизнь журналисты, если узнают, сообщила ему свою тайну, и считаешь, что ничего не сделала?

– Может быть, ты и права, и я поступила именно так. Но никакого умысла в моих действиях не было. Злого, точно. Но ты забываешь, что мы с ним не просто знакомые, мы с ним были женаты. И у нас была семья, и его родителей я до сих пор считаю семьёй, не смотря на то, что мы много лет не общались. И вот перед ними я виновата, и им должна. А перед тобой я извиняться не стану. Потому что не за что. Если вы расстались, я к этому отношения не имею.

– Ты просто не замечаешь того, чего замечать не хочешь.

– Думай так, если тебе от этого легче. Но я не могу ничего изменить. Сейчас уже не могу. У нас дочь. И как бы тебе этого не хотелось, но мы связаны до конца жизни. Даже если нам самим от этого в какой-то момент станет тяжело.

– Получается, что тебе от него ничего не нужно, ты ни на что не рассчитывала, ничего не планировала, но как-то случайно затащила его в постель.

Лана вздохнула. Глаза отвела, но Леся её буквально буравила взглядом, и отмолчаться всё равно бы не получилось.

– Он не телёнок, Леся. И если между нами что-то и произошло, то мы с ним двое взрослых людей. И если на тот момент Ваня тебе что-то был должен или что-то обещал, то спроси с него, пожалуйста.

– То есть, ты своему мужу ничего не должна?

– Я развожусь.

– Правильно. И быстро ищешь варианты. Чтобы кто-то другой взял на себя заботы и все проблемы. Никогда не понимала таких женщин.

Переубеждать её было бесполезно, и Лана упрёк проглотила. К тому же, разве она сама об этом не думала и себе же не пеняла на собственную беспомощность? Леся просто ударила в больную точку. Может, и не предполагала её обнаружить, просто повезло.

Лана руками развела.

– А я вот такая. Наверное, ты права. Я ни к чему не способна, я не бизнес-леди, у меня мышление другое. Я несамостоятельная и беспомощная особа. Которую нужно содержать. А вот ты молодец. Ты всего сама добилась, мне Ваня рассказывал. И я, честно, по-хорошему, тебе завидую. Но какое отношение это имеет к нашей ситуации? Я Ваню никогда не обманывала, никем перед ним не притворялась. Он, наверное, единственный человек, который знает меня любой. И какой была, и теперь какой стала. Мне нет необходимости заманивать его в какие-то сети. Он знает, что его ждёт. Даже если он будет лишь отцом моей дочери. А вот что ты хочешь до меня донести, я не совсем понимаю. Что ты лучше меня? Что больше ему подходишь?

– Я его люблю. Люблю, понимаешь? – со всей серьёзностью произнесла Леся. – И я стала бы ему отличной женой. Со мной он был бы счастлив.

– Но… – подсказала Лана. И указала на себя. – Ведь это «но», это я?

– Если бы ты не появилась, не вернулась, он бы и не вспомнил про тебя. Он уже забыл.

– Может быть, – согласилась Лана. – Я тоже забыла. Точнее, старалась не вспоминать. Но, знаешь, я верю в судьбу. И если мне суждено было вернуться и исправить ошибки, я сделала это очень вовремя.

– Ты его не любишь.

– Люблю. Я всегда его любила. С шестнадцати лет. Любила безумно и беззаветно. Просто мне предстоит узнать, каким он стал спустя десять лет. И я верю, что ты его любишь, и что стала бы ему замечательной женой. И даже в то, что разбилась бы, но сделала его счастливым. Я так для своего второго мужа старалась. Мне казалось, что если я упущу хоть одну мелочь, он станет менее счастливым, а я не такой идеальной женой. А теперь понимаю, что идеальность – это последнее, за что стоит бороться.

– Хочешь сказать, что ты этим удовлетворишься? После мужа-олигарха, после Москвы, ты останешься в Нижнем Новгороде и будешь этим довольна?

– Я вернулась домой.

– Перестань! Ваня никогда не станет таким, как твой второй муж. И не даст тебе того, к чему ты привыкла.

– Откуда ты знаешь, к чему я привыкла? – разозлилась, в конце концов, Лана. – И откуда ты знаешь, что делает меня счастливой? Хочешь мне же доказать, что я алчная и корыстная? Что попользуюсь бывшим мужем, а затем вернусь в Москву, чтобы попытать счастья в третий раз?

Леся сверлила её взглядом, недовольным и обвиняющим, будто подтверждающим все слова Ланы. Та же усмехнулась.

– Не нужно стараться перехитрить всех вокруг, Леся. В итоге, перехитришь саму себя. Я тебе ещё раз повторяю, если ты уверена в своих силах и хочешь побороться за любимого мужчину, я тебе мешать не стану. Права не имею. Но и помогать не буду. Даже чувством вины и сомнениями, которые ты во мне всеми силами зародить пытаешься. И ситуацию тебе обрисую чётко и ясно: я вернулась домой. Без разницы по каким причинам. Я вернулась, привезла Ване дочь, и я останусь здесь. А что будет дальше, ни ты, ни я, ни сам чёрт не знает. Поживём – увидим.

– Ты не сделаешь его счастливым. Один раз у тебя уже не получилось.

Лана подарила ей широкую, но холодную улыбку.

– Я повзрослела. Возможно, не стала самостоятельной, но научилась быть женой. Попробуй меня переиграть в этом. Будет любопытно.

Лана прошла к магазину и распахнула дверь. Позвала:

– Соня, пойдём. Нам пора.

– Мама, смотри, какая красивая кукла! У неё платье совсем, как у меня! Давай её купим!

– Попроси у дяди Вани. Уверена, что он тебе не откажет. – Сказала и протянула дочери руку. А хозяйке магазина на прощание великодушно улыбнулась. – Всего доброго, дорогая. У тебя замечательный магазин, выше всяких похвал. Удачи тебе во всех начинаниях.

Отработанный годами столичный приём. Улыбнуться в глаза человеку, который смотрит на тебя в негодовании и с затаённой обидой или завистью. А ты держишь лицо, проявляешь доброту и милость, и обязательно желаешь удачи и всяческих благ ему на прощание. А затем уходишь, с гордо поднятой головой.

– Кто эта тётя? – Соня обернулась на Лесю через плечо.

– Знакомая дяди Вани, – честно ответила Лана.

– Он хотел на ней жениться? – неожиданно спросил ребёнок.

Лана кинула на неё удивлённый взгляд.

– С чего ты взяла?

– Слышала, как тётя Тома по телефону говорила. Что теперь дядя Ваня точно на ком-то не женится. Он на ней хотел жениться?

– Может быть, – негромко отозвалась Лана. После чего на дочку посмотрела и той улыбнулась. – Иногда мужчинам в голову приходят довольно странные идеи, родная. С этим ничего не сделаешь.

Соня смешно поджала губы, от матери отвернулась и принялась разглядывать огромный декоративный шар под стеклянным куполом.

Зачем-то рассказала о встрече с Лесей Ване. Вроде и не собиралась, но он взялся расспрашивать Лану о том, как они с Соней провели день, та выхватила у матери трубку и принялась восторженно описывать кукольный домик и куклы, которых сегодня увидела, и Лане, в итоге, не осталось ничего другого, как признаться в том, что разговаривала с Лесей.

– Вы были в её магазине? – переспросил Иван, причём голос зазвучал приглушённо. Это отчего-то Лану задело, причём, всерьёз. Но она постаралась продолжить разговор в лёгком тоне.

– Случайно зашли. Ты же не говорил мне, в каком именно торговом центре мне не следует показываться.

– Почему не следует? Просто разговор об этом не заходил.

– Конечно, – отозвалась Лана с бравадой. И даже похвалила: – А она молодец. У неё милый магазинчик.

– Да, Леся – талант. Представляешь, она многое из того, что продаёт, делает своими руками.

– Надо же, – притворно умилилась Лана.

– Я не раз ей предлагал расшириться, но она всё осторожничает. А мне кажется, что дело бы пошло.

– Ну, если уж тебе кажется… Я думаю, она обязана к тебе прислушаться.

Иван помолчал, видимо, старательно улавливал недовольство в её голосе. Всё-таки уловил.

– Что-то не так?

– С чего ты взял?

– У тебя какой-то странный голос. Вы что, поругались?

Лана фыркнула.

– С чего бы нам ругаться? Сам подумай. – Выдержала короткую паузу и продолжила: – Ну, разве что из-за того, что я такая гадкая, зажравшаяся московская фря, вернулась специально для того, чтобы отбить у неё мужика. И лишила его, тем самым, счастья в полной мере на всю оставшуюся жизнь.

Иван помолчал, затем осторожно переспросил:

– Ты серьёзно?

Лана снова хохотнула.

– Нет, конечно. Шучу.

– Леся не могла тебе такого сказать.

– Почему? – искренне заинтересовалась Лана.

– Она не такая. Мы с ней говорили… она всё поняла.

– Ваня, ты ведь сейчас не всерьёз всё это говоришь, правда?

– Лана, она хороший человек. Очень хороший.

– А кто же спорит? Но и у хороших людей бывают плохие дни, плохое настроение и люди, которых они от души ненавидят. Пусть и втайне. По всей видимости, для хорошей девушки Леси, таким человеком являюсь я.

Сизых выдохнул в трубку, опечаленно.

– Значит, она обиделась.

После подобного вывода, оставалось лишь развести руками.

– Не зря я сказала дочери, что все мужчины немного не от мира сего. Сейчас понимаю, что сказала это не зря.

– Зачем ты говоришь такое ребёнку? – возмутился Сизых. – Маленькой девочке! Ей же с этим жить!

– Ничего страшного. Лет через десять сама выяснит. Лучше её подготовить.

Лана подошла к кухонному окну, выглянула за занавеску.

– То есть, ты собираешься убить ребёнка своим жизненным опытом, – продолжал ворчать в трубку Иван. А вот Лане уже стало не до споров о вечном: кто прав – мужчина или женщина. Она смотрела на чёрный внедорожник, который остановился как раз напротив её дома. Ничего хорошего это не сулило, Лана была в этом уверена. И поэтому не сильно удивилась, когда задняя дверь автомобиля открылась, и она увидела Игнатьева. Удивиться не удивилась, но здорово занервничала. Слава вышел, огляделся с интересом, а затем уставился на её дом. И Лана почему-то была уверена, что он смотрит на кухонное окно и видит её. Она поспешно отступила и занавеску задёрнула. Словно это могло её спасти или как-то исправить ситуацию, отменить приезд мужа.

– Лана, что ты молчишь? – снова послышался голос Ивана.

Лана очнулась. Нервно кашлянула. Но сказать Ване правду язык не повернулся. Она только смотрела на Славу, который шёл по направлению к её дому через пелену тюли, и понимала, что произнести это вслух не может. По крайней мере, не сейчас.

– Я тебе перезвоню, хорошо? – проговорила она сбивчиво, и телефон поторопилась отключить, прекрасно зная, что после подобной отговорки, Иван перезвонит максимум через три минуты.

Но пока она поспешила к входной двери и распахнула её прежде, чем Слава успел нажать на кнопку звонка. Тот от неожиданности отступил, и улыбаться не спешил. Смотрел на неё со всей серьёзностью. Потом сказал:

– Привет.

А Лана захлопнула перед ним дверь. Получив от этого действия огромное удовольствие.

16

Если бы это могло что-то решить!

Лана стояла за дверью и зло на ту смотрела. Знала, что Игнатьев никуда не уйдёт, он стоит и ждёт, когда она опомнится. Но у неё в этот момент так сильно билось сердце, казалось, что прямо в горле, а в ушах стоял нестерпимый гул. И Лана так сразу не могла самой себе ответить, что её беспокоит больше: его неожиданное появление, или то, чего Слава от неё хочет. В голове миллион мыслей, и ни одной разумной, полная путаница, стремительно сплетающаяся в клубок беспокойства.

Игнатьев всё-таки позвал из-за двери.

– Лана. Я не уйду.

– Зря, – отозвалась она. – Я не хочу тебя видеть.

– Будем говорить через дверь?

– О чём мне с тобой разговаривать, вот скажи? – вырвалось у неё. И из-за своего обиженного, возмущённого тона, поняла, что спрятаться и отмолчаться у неё всё-таки не получится. А ведь надежда на то, что Слава развернётся и уйдёт, и больше никогда на пороге её дома не появится, мелькнула в душе. Но тут же исчезла.

– Открой мне дверь, и узнаешь.

Лана ещё сомневалась, колебалась секунду, вторую, затем дверь открыла. И посмотрела мужу в лицо. Захотелось вздохнуть. Потому что, не смотря ни на что, на все предыдущие недели нервов и злости, переживаний и разочарований, которые настигали одно за другим, и все они были связаны именно с ним, перед ней стоял её муж. Человек, с которым она прожила много лет, в глаза которого смотрела каждый день, вот как сейчас, и знала каждую морщинку на его лице, весь набор улыбок в его арсенале, заготовленных фраз и вежливых отговорок. И она всем этим дорожила, заботилась и оберегала его от лишних, как считалось, незначительных бытовых проблем. И эта забота в течение многих лет руководила её чувствами и поступками. А потом ей сказали, что это не любовь, не брак, а сплошное притворство. Неужели, правда? Странно, но она никогда не знала, даже не задумывалась о том, что можно притвориться так сильно, чтобы прожить, поглощённой этим притворством, семь лет.

– Пригласишь войти?

– Удивительно, что ты спрашиваешь разрешения.

Игнатьев хмыкнул и сказал нечто странное:

– Это твой дом.

Действительно, это был её дом. Который она сотворила собственными руками.

Лана отступила, впуская мужа в дом. Он перешагнул порог, огляделся. Лана видела, что Слава неодобрительно нахмурился, но она решила, что ей всё равно. Прежде чем закрыть за ним дверь, выглянула на улицу. У машины осталась охрана, бдительно наблюдающая за каждым их движением. И на дом они смотрели, как на потенциального врага.

Лана захлопнула дверь. Поняла, что Игнатьев не только оглядывается, но и прислушивается.

– Где Соня?

– Гуляет, – ответила Лана, не придумав ничего лучшего. Сейчас была рада, что дочка полчаса назад убежала в дом Сизыхов, хвалиться обновками и новым портфелем. Если бы Соня увидела отца, Лана даже не могла представить, чем бы всё закончилось, и о чём бы они со Славой смогли поговорить.

– Ты, правда, выросла в этом доме? – спросил муж, заглядывая на кухню и в гостиную.

Этот вопрос показался обидным. Лана нервно пожала плечами.

– Нормальный дом. Все так жили.

– Может быть, – неопределённо протянул Игнатьев.

– Слава, перестань оглядываться, – не сдержалась Лана. – Потолок не рухнет тебе на голову. Мы здесь живём, и все живы.

Игнатьев кинул на неё странный, недоверчивый взгляд, но ничего не сказал. Прошёл в комнату и очень осторожно опустился на старенький диван. Лана же остановилась напротив, сложила руки на груди. Если честно, она ещё не понимала, как реагировать на появление мужа. Ещё два дня назад он считал её врагом номер один, он злился на неё и выливал на неё один ушат нечистой воды за другим, не хотел её видеть и собирался разводиться, а сейчас сидит на её диване. В Нижнем Новгороде. Правда, не выглядит виноватым или смятённым. Оглядывается с видом царской особы и, по всей видимости, раздумывает, как его жизнь занесла в старый барак.

– Что ты здесь делаешь? – спросила его Лана, не выдержав больше молчания.

– Ты мне вчера звонила.

Она даже рассмеялась ему в лицо.

– Не надо придумывать, Слава. Я тебе позвонила только потому, что ты прислал мне дурацкое сообщение. Зачем-то.

– Хотел поговорить.

– Что весьма странно, не находишь? После всего, что ты устроил, ты захотел со мной поболтать!

Игнатьев на неё не смотрел, разглядывал стены и обои в цветочек на них. Потом спросил, в попытке свернуть с неприятной темы:

– Ты уверена, что Соне стоит гулять одной по этим улицам?

– Каким ещё улицам? Здесь всего одна улица, на которой днём ни одного человека не встретишь!

– Тоже ничего хорошего. Ребёнок неизвестно где пропадает…

Лана взмахнула рукой, останавливая его.

– Перестань.

– Что?

– Я уверена, что с моим ребёнком всё в порядке. Или ты приехал проверить именно это? Как я справляюсь со своими родительскими обязанностями? А потом доложишь, куда следует!

– Лана, ты на самом деле так думаешь?..

– Я на самом деле так думаю, – перебила она его. И смотрела зло и обвиняюще. – Ты, именно ты, прислал ко мне органы опеки! А теперь прикидываешься добреньким и словно не причём?

Игнатьев выдал усталый вздох, откинулся на диване. И даже ноги вытянул. Наверное, хотел представить себя в своём кабинете, где он абсолютный хозяин положения.

– Это была идея адвоката.

– Ну конечно! – Лана развела руками. – Но только это был твой адвокат. Ты хоть представляешь, как сильно Соня испугалась?

Он молчал, а Лана посоветовала себе успокоиться. Прошлась по комнате, дала себе несколько секунд для того, чтобы перевести дыхание, после чего снова повернулась к мужу. И ровным тоном задала ему прежний вопрос:

– Зачем ты приехал?

– Захотел вас увидеть.

– Вот так просто? После всего?

– Я виноват. Я перегнул палку.

Лана кивнула, соглашаясь. И не преминула напомнить:

– А я ведь тебя предупреждала.

– Знаю.

Зазвонил телефон, Лана машинально сунула руку в карман, хотя и так знала, кто звонит. Посмотрела на имя Ивана на дисплее, и звонок отклонила. Но, видимо, что-то такое проскользнуло на её лице в этот момент, потому что Слава спросил:

– Кто звонил?

Лана кинула на него быстрый взгляд. Головой покачала.

– Ты не можешь задавать мне такие вопросы.

– Почему? Я пока твой муж.

– Ключевое слово в этом: пока.

Он пытал её взглядом, и взгляд этот был неприятный и подозрительный. Затем поинтересовался:

– Что происходит?

Лана не сдержалась и усмехнулась.

– Происходит миллион всяких вещей, Слава. А началось всё с того, что ты дал мне отставку.

– Началось всё с того, что ты уехала.

– Ах, значит, я виновата во всём! А ты брошенный муж, с любовницей в городской квартире!

Он её разглядывал.

– У тебя кто-то появился? – Лана молчала, а Игнатьев продолжил, причём тон стал абсолютно недоверчивым. – Здесь?

Лана от его взгляда уворачивалась, потом присела на кресло у окна. Раздумывала над своими ответами.

– Всё сложно, – наконец произнесла она.

– Что значит, сложно?

– Это значит, – повысила она голос от волнения, – что ты не должен был приезжать! Потому что это противоречит всем твоим поступкам в последние недели! Потому что я не понимаю, чего ты хочешь от меня сейчас. Услышать или получить! Зачем ты приехал?

Игнатьев смотрел на неё во все глаза, после чего мотнул головой. И выдал совершенно идиотское объяснение.

– Потому что ты моя жена.

Лана нервно облизала губы.

– Я тебе не жена, – проговорила она негромко. – Ты меня бросил. Ты променял меня на другую женщину.

– Ты всегда гордилась тем, что мудрая. Не по годам.

– Причём здесь мудрость, Слава? Я тебя предупреждала, я тебе предлагала, давай я буду мудрой. Месяц, два, полгода. Пока ты не нагуляешься. Но ты хотел развода. Ты кричал о нашем с тобой разводе на всех углах, на всю страну. Слава, меня обсуждали каждый вечер в непотребных, третьесортных ток-шоу. Что я никто, что ты меня подобрал, что я плохая жена и мать. Ты всё это сделал со мной! А теперь ты приезжаешь и говоришь, что я твоя жена? С женой так не поступают.

Игнатьев насупился, упёрся локтями в колени и хмуро смотрел на Лану.

– Ты тоже виновата.

Лана закивала, криво усмехнулась.

– Я помню. Помню всё, что ты мне говорил. Что я холодная, безразличная, что любила тебя как-то не так. И ты решил показать мне всю свою нерастраченную страсть? И со всей страстью пнуть меня под зад.

Он поморщился.

– Не ругайся.

Лана сделала глубокий вдох, как её когда-то учила вторая свекровь. Возвращала себе душевное равновесие и спокойствие. Хотя, какое к чертям спокойствие, если муж сидит напротив неё, и говорит какие-то невероятные вещи. Словно ничего не произошло.

В конце концов, проговорила ровным тоном:

– Мне нечего тебе сказать.

– Так уж и нечего? – Игнатьев прищурился. – Расскажи, как жила здесь без меня. По всей видимости, у тебя много перемен. – И добавил с ехидством: – Раз всё стало сложно.

– Ты и в этом меня пытаешься обвинить? Но у тебя ничего не получится. Ты мне изменил, и я это докажу.

– Кому?

– Если понадобится, всем.

– То есть, ты решила со мной судиться?

– Это ты так решил. Мы с тобой наняли адвокатов.

– Так дело в адвокате? В этом Харламове?

– Конечно. Он же мой адвокат. Я должна доверять ему все свои тайны.

– Ты с ним спишь?

– Перестань клеветать на семейного человека, – возмутилась Лана. – У него ребёнок маленький.

– Но ты это сделала? Ты мне изменила, – проговорил Игнатьев глухо, сверля Лану взглядом. – Назло.

– Не говори ерунды, – каменным тоном отозвалась Лана, старательно отводя глаза. – Я бы никогда не сделала такого назло.

– Но сделала!

– Хватит! – воскликнула она и вскочила с кресла. Глянула рассерженно. – Ты не можешь меня ни в чём обвинять. Мы с тобой разводимся, Слава, по твоей инициативе. И когда я уехала из Москвы, тебя не интересовало, куда я уехала и к кому. Я всё это пережила одна, вот в этом доме! Ты хоть представляешь, что я чувствовала, когда ты одним словом разрушил нашу жизнь? Не только мою и свою, но и жизнь ребёнка? Ты просто взял и всё перечеркнул. И поэтому у тебя нет никакого морального права обвинять меня в том, что я это, в конце концов, пережила, и стала считать себя свободной женщиной. Мне с экрана телевизора каждый вечер об этом рассказывали! Что я больше не жена тебе!

– Ты пережила? – Он тоже поднялся. – Не слишком ли быстро? Ты кричишь тут о годах брака, о семье, а ты пережила расставание за месяц? Да что там месяц, – Игнатьев в негодовании взмахнул рукой, – за пару недель! Я прав?

– Пошёл к чёрту, – чётко проговорила Лана прямо ему в лицо. А затем и вовсе указала рукой на дверь. – И из моего дома тоже можешь убираться!

– Где Соня?

– Я тебе уже сказала!..

– Я хочу её видеть!

– Зачем? Ты ей даже не звонил, а теперь хочешь нарушить ребёнку психику? Опять в угоду своему желанию!

– Ты не можешь мне запретить видеть дочь!

– Когда ты в таком состоянии, очень даже могу!

– Нет, не можешь! Я её отец. И мы ещё посмотрим!..

– Ты снова мне угрожаешь? Чем на этот раз? Что я не только нищая, но и гулящая?

– Ты сама называешь вещи своими именами, – не удержался он от замечания.

А Лана сделала судорожный вдох. Отвернулась от него, Слава, наверное, думал, что собирается с силами и мыслями, чтобы продолжить спорить и скандалить, но Лана вдруг схватилась за голову. А возмущение и злость начали стремительно её покидать.

– Слава, у Сони здесь отец.

Игнатьев замолчал, остановился, будто натолкнулся на стену, и только на Лану смотрел. А та к нему повернулась, набралась смелости, чтобы встретить его взгляд.

– Я тебе говорила, что всё сложно.

– Что значит, отец?

– Мой первый муж. Как оказалось, он до сих пор живёт на этой улице, в доме напротив. Я не знала этого, Слава, – будто оправдываясь, проговорила она. – Когда я ехала сюда, я была уверена, что он давно здесь не живёт. Прошло десять лет. – Она развела руками. – Но случилось так, как случилось.

– Ты рассказала Соне? – страшным голосом спросил Игнатьев.

Лана покачала головой.

– Нет. Конечно, нет. Но Ваня знает. И… он хочет быть отцом. На законных основаниях. Он собирается делать анализ ДНК, и что ещё там нужно…

– И ты ему позволишь?

Лана задохнулась.

– Слава, я не могу ему запретить! Это его право.

– Лана, зачем ты ему сказала? – заорал на неё муж, а Лане захотелось зажмуриться и закрыть уши руками. Но пришлось отстаивать свою правоту.

– Потому что ты угрожал забрать у меня дочь! Потому что ты прислал к моему порогу органы опеки! Потому что ты не оставил мне выбора!

Игнатьев отвернулся от неё, нервно заходил по комнате.

– Я правильно понимаю, что ты изменила мне с ним?

– Я тебе не изменяла! – упрямо повторила Лана. – Мы с тобой… Ты со мной расстался! Слава, я больше не жена тебе, – добавила она тише. – Ты так решил. Ты подал заявление на развод, ты нанял адвоката. Ты хотел новую жизнь для себя.

– И ты решила не теряться!

– Прекрати говорить мне гадости. Да, у меня есть своя жизнь. И прошлое есть. Именно благодаря тебе оно меня и настигло. А ты что думал, что ты соскучился, приехал и забрал нас обратно? И что я буду благодарна тебе за это всю оставшуюся жизнь? Или до твоего следующего помешательства? Ты не подумал, как мне дальше жить, когда на меня показывают пальцем. Да я Бога благодарю, что из Москвы уехала вовремя, иначе бы меня там заклеймили, и не столько позором, сколько насмешками. Ты сделал всё, чтобы лишить меня будущего, хоть каких-то перспектив. А всё потому, что хотел добиться своего – получить развод и забрать Соню. А когда вышло всё не так, как ты хотел, ты обвиняешь в этом меня?

– Это моя дочь, я её вырастил.

– И никто с этим не спорит. Уж я точно. Ты её отец, и Соня тебя любит. Но есть другой человек, который тоже хочет быть её отцом, который хочет заботиться и что-то для неё сделать. И я не могу ему запретить. У него есть на это право.

– Зря ты думаешь, что я так просто соглашусь.

Лана вздохнула.

– Я так не думаю. Я лишь сказала тебе всё, как есть. Сказала честно. Единственное, о чём я прошу вас обоих, не трогать ребёнка. А бодаться в суде вы можете, сколько вашей душе угодно.

– А ты не при чём! – язвительно воскликнул Игнатьев.

– Я не буду вставать ни на чью сторону, – пообещала Лана. – Можете судиться, скандалить, упираться, но не вмешивайте Соню. Она не должна знать.

– Я раздавлю твоего провинциала, – пообещал Игнатьев, а Лане подарил зловещий взгляд.

Беспокойство всё же кольнуло, но Лана заставила себя гордо вскинуть голову.

– Думаю, он натиск выдержит.

– Посмотрим.

Игнатьев, разозлённый, рванул к двери, открыл ту рывком, Лана даже испугалась, что дверь всё же слетит с петель. На крыльце едва не налетел на Любовь Аркадьевну, та шарахнулась от зятя в сторону, в театральном жесте приложила руку к груди, явно переигрывая испуг.

– Слава, – выдохнула она, но Игнатьев прошёл мимо, даже не повернув головы. Любовь Аркадьевна посмотрела ему вслед, нахмурившись. Лана остановилась рядом с ней. – Господи, Лана, что он тут делал?

– Если честно, я так и не поняла.

Совсем некстати, очень некстати, из калитки дома Сизыхов вышла Соня с Прохором на поводке, а за ней Тамара Константиновна. Они с Соней о чём-то говорили, девочка улыбалась, а потом увидела машину на дороге, Игнатьева, и закричала через всю улицу:

– Папа!

И все замерли. Слава у машины, Лана на крыльце, Любовь Аркадьевна даже чертыхнулась тихонько. Лана была уверена, что расслышала. Но она наблюдала за дочерью, и ей было не до едких словечек матери. Соня бросила поводок и помчалась через дорогу к отцу. Лане в первый момент тоже захотелось броситься к дочери, но она из последних сил сдержалась, только наблюдала. Видела, что Слава остановился, и в одну секунду словно сбросил с себя напряжение, расправил плечи и пошёл навстречу ребёнку. Подхватил Соню на руки, когда та подбежала.

– Папа, ты приехал!

– Да, приехал посмотреть, как вы тут… живёте.

– А я была в гостях. – Соня указала рукой на дом через дорогу, у ворот которого так и стояла Тамара Константиновна. – Папа, смотри, это Прохор, я с ним гуляю. Он мопс.

Игнатьев кинул равнодушный взгляд на собаку.

– Вижу. Тебе здесь нравится?

Любовь Аркадьевна толкнула дочь в спину.

– Иди к ним, – шепнула она, и Лана спустилась с крыльца. Старалась идти спокойно, не ускорять шаг, а когда подошла, попыталась дочери улыбнуться. А вот Игнатьев её приближение воспринял негативно, кинул неприятный взгляд. Соня же тем временем принялась отвечать на вопрос отца.

– Нравится. Я постоянно хожу в гости, бабушка Тома печёт вкусные пирожки и блинчики. А мы едим. И Прохору можно давать, но чуть-чуть, потому что он и так толстый. Так дядя Ваня говорит.

Лана дочку погладила по руке.

– А вон в том доме живёт девочка, её зовут Вика. Я тоже к ней в гости ходила, мы катались на качелях. Но у меня тоже будут свои качели, тогда она ко мне сможет приходить. Пап, а ты опять уедешь?

– Папа занят, милая, ты же знаешь. – Лана кинула на мужа особенный взгляд. – Но если он задержится на день-другой, уверена, он с тобой погуляет.

– Пап, покатаешься со мной на теплоходе? Я так хочу.

Игнатьев прижал девочку к себе, поцеловал в лоб. Кивнул.

– Конечно, мышка. Покатаемся с тобой на теплоходе. – Он опустил Соню на землю. Перевёл взгляд на высокий забор по-соседству и на женщину у ворот, что наблюдала за ними. Его губы насмешливо кривились, и он негромко проговорил специально для Ланы: – Вернулась к корням. В деревню.

Лана продолжала улыбаться.

– Твоя мама всегда говорила, что я провинциалка, и это неискоренимо.

– Мама всегда была права. – Он погладил дочь по волосам, а когда та подняла к нему глаза, улыбнулся. – Мышка, я позвоню тебе чуть позже, и мы решим с теплоходом. Проведём день, как ты захочешь. Я тебе обещаю.

Соня указала на него пальчиком и строгим голосом проговорила:

– Помни, ты обещал.

Игнатьев рассмеялся.

– Ни за что не забуду. Ты же моя принцесса.

Он коснулся пальцем её носа и направился к машине. А Соня схватила мать за руку, подпрыгивала от радости, а когда машина тронулась, отъезжая, замахала отцу рукой.

– Что ж ты Прохора бросила, – сказала Лана дочке, чтобы ту отвлечь, – иди, догоняй его.

Догонять Прохора нужды не было, он дошёл до соседского газона и повалился на бок, откуда и наблюдал за происходящим на улице. Соня подбежала к нему, присела на корточки, принялась что-то выговаривать вполголоса, а Лана направилась к Тамаре Константиновне. Та вопросительно смотрела на неё.

– Я ему всё сказала, – ответила та на её немой вопрос. Правда, решив утаить от свекрови, зачем именно Игнатьев приезжал, с какими намерениями. – Он зол.

– И что теперь будет?

– Не знаю. Но я надеюсь, что он вспомнит о том, что он разумный человек. Что не захочет окончательно потерять Соню.

Они вместе посмотрели на девочку. Соня сидела на траве, по-турецки поджав ноги, и щурилась на солнце. Выглядела счастливым ребёнком, и так хотелось, чтобы она оставалась беспечной и счастливой, как можно дольше. Вот только у взрослых вокруг неё слишком разные представления о её счастье. В этом и есть проблема.

Лана, честно, не думала, что Игнатьев вернётся за дочкой уже через час. Считала, что у неё есть время, всё обдумать, поговорить с Ваней, придумать объяснения, для него же, и как-то успокоить при необходимости. Но Слава вернулся, внешне спокойный, правда, на Лану не смотрел без особой необходимости. Соня радовалась, прыгала вокруг отца, как щенок, и радовалась новым роликам, которые он привёз в подарок.

– Тебе нужно чем-то заниматься здесь, – сказал ей Игнатьев, особой интонацией выделив последнее слово. – Раз уж мама решила остаться.

– Если бы ты дал мне выбор, возможно, мне и в голову не пришло приехать в Нижний, – сказала ему Лана, улучив момент.

– Раскаиваешься в своём опрометчивом решении?

– Перестань ловить меня на слове, – шикнула на него Лана. – И перестань действовать через ребёнка. Не вздумай ничего Соне говорить. Ей не нужны наши с тобой разборки.

– Они уже не только наши с тобой.

– Тем более.

– Мама, можно я не буду обедать? Папа обещал взять меня в ресторан.

Лана повернулась к дочке и улыбнулась.

– Конечно, дорогая.

– А что на обед? – заинтересовался Игнатьев.

– Мама сварила суп!

Слава моргнул, затем ухмыльнулся.

– Серьёзно, ты сварила суп? Сама?

– Ты сегодня невероятно мил, – ответила Лана на его откровенный сарказм.

Игнатьев ей улыбнулся ядовитой улыбкой, больше ничего не сказал, зато окинул красноречивым взглядом маленькую кухню. Его насмешки и показное самодовольство были непереносимы. Но Лана понимала, что взять и попросить его уйти, она не может. Соня так радовалась его приезду, так старательно выбирала платье и придумывала, чем они будут заниматься, что у Ланы не хватило бы смелости, лишить дочку общения с отцом. Именно это она и сказала к матери, когда та шепнула ей:

– Ты, правда, отпустишь с ним Соню?

Лана нервно сглотнула.

– А что мне делать? Смотри, как она рада. Я не помню, когда Слава куда-то ходил с ней вместе в Москве. Обычно мы ходили втроём, и то, если у него находилось время.

– Лана, это безумие.

Всё внутри сжималось в тревоге. Особенно, когда они с Игнатьевым всё-таки встречались взглядами. И он точно знал, о чём она думает и что чувствует. И Лане казалось, что наслаждается её напряжением и беспокойством. Хотелось подойти к мужу, заглянуть в глаза, встряхнуть его и спросить:

– Ты ведь не сделаешь никакой глупости?

Но пока что страх нашёптывал, что глупость совершает она. Позволяет ему забрать у неё дочь, пусть и на несколько часов. Но если она сейчас не справится с этим страхом, позволит себя запугать, то, как им всем жить дальше? Как её дочери объяснить, что она лишила её отца, из-за своего, возможно, необоснованного страха?

Иван ворвался в её дом спустя два часа. Дверь просто открылась, по всей видимости, Лана забыла её запереть, будто инстинктивно оставляя её открытой в ожидании возвращения дочери, Сизых вошёл и с порога на Лану уставился безумными глазами.

– Ты с ума сошла? – выдохнул он. – Зачем ты её отпустила с ним?

Лана сидела в кресле, сцепив руки, и смотрела в окно. А когда Иван подошёл ближе, сказала:

– Так было нужно.

– Кому нужно? Нежели ты не понимаешь?..

Она подняла голову и посмотрела на него.

– Я всё понимаю, – каменным от волнения голосом проговорила она. – Это было нужно Соне. А я просто жду.

– Ты сошла с ума, – оповестил Сизых. Он был зол, расстроен и встревожен не меньше, чем она. И смотрел обвиняюще. Правда, после выдохнул. Снял пиджак и кинул его на диван. Он с трудом сдерживался, Лана наблюдала за ним украдкой, но Иван молчал. В доме повисла гнетущая тишина. Нет в жизни ничего худшего, ничего более тяжёлого, чем молчаливое ожидание. Когда ты ничего не можешь сделать или изменить. Особенно, когда это касается твоего ребёнка.

– Я не понимаю, как ты могла отдать ему Соню, – всё-таки прервал Иван молчание. Он прошёлся по комнате, сходил на кухню, даже что-то там съел, Лана слышала, как хлопнула дверца холодильника. Прошло не меньше пяти минут, но он вернулся и задал ей этот вопрос.

Лана нервно сжала руку в кулак.

– Ваня, она его любит. Он её отец, а они не виделись два месяца. Как я могла запретить?

– Очень просто! Неизвестно, что произойдёт, что он задумал!..

– Я должна ему верить. Ради Сони.

Сизых сел напротив неё. Глянул исподлобья.

– Зачем он, вообще, приехал? Совсем недавно он с тобой общаться желал только через адвокатов.

– Значит, что-то поменялось.

Он неприятно хмыкнул.

– Интересно, что?

Она подняла на него серьёзный взгляд.

– Не знаю. Но надеюсь, что перемены к лучшему. Или ты хочешь воевать? И сколько будет продолжаться эта война, и в какой момент она затронет Соню? А она затронет, Ваня. Соня пойдёт в школу, и найдётся кто-то, кто расскажет ей о том, что говорят про её мать на всю страну. А всё потому, что её отец с её матерью разводятся. Ты считаешь, что так лучше?

– Всё равно расскажут, и она всё равно узнает.

– Но, надеюсь, что к тому моменту мы со Славой сможем найти какой-то компромисс.

– Лана, какой ещё компромисс?!

– Не кричи. Ты думаешь, я не переживаю? Но я сижу и жду.

– У моря погоды ты ждёшь! Ты ему сказала?

– Сказала. Я всё ему сказала.

– Вот именно. Ты ему сказала, а потом отпустила его с ребёнком!

– Чтобы всё это закончить, я должна ему верить.

– К дьяволу эту веру. – Иван поднялся, подошёл к окну и упёр руки в бока. Стоял, как глыба и напряжён был также. – Зачем он приехал? – задал он опасный вопрос. Лана молчала, и он повернулся к ней. Пригляделся с подозрением. Воинственно выдвинул подбородок. – Он звал тебя обратно?

– Ваня, какая разница? Я же здесь, с тобой.

– Но он звал.

– Это очередная блажь. Слава соскучился по Соне… наверное, соскучился по определённому жизненному укладу, к которому приучен. Но ты-то должен понимать, что я не вернусь к нему. Это невозможно.

– Почему? Потому что тебе стыдно возвращаться в Москву после всего?

Лана кинула на него обиженный взгляд.

– Я ни в чём не виновата. И перед тобой тоже. Я ничего не сделала, я здесь, с тобой!

– Да, только ты отдала ему ребёнка! Нашего ребёнка! И что ты сделаешь, если он увезёт её в Москву?

Лана тоже поднялась, чтобы быть с ним наравне.

– Мы с тобой договаривались, – напомнила она. – Что ты будешь терпимее, что ты не станешь запрещать Соне общаться со Славой. Потому что это для неё важно!

– А я и не запрещал!

– Не запрещал, пока он был в Москве, и между ними было пятьсот километров!

– Перестаньте кричать, – цыкнула на них Любовь Аркадьевна, спускаясь по лестнице. Указала рукой на окно. – Слава её привёз.

Иван метнулся к входной двери, а вот Лана осела обратно на кресло. В этот момент её накрыло такое немыслимое облегчение, что не было сил двигаться и что-то говорить. Хотелось закрыть глаза и сидеть так долго-долго. Никакого ликования по поводу своей правоты не было и в помине. Просто облегчение оттого, что её дочь снова дома.

Иван же вышел на крыльцо, и наблюдал за тем, как Соне помогает вылезти из большой, высокой машины охранник. Игнатьев был рядом, но говорил по телефону, и вроде как был всерьёз занят разговором. Соня повисла на его руке в какой-то момент, выглядела спокойной и довольной, даже игривой, но потом увидела на крыльце Ивана, отпустила руку Игнатьева и помчалась к нему.

– Дядя Ваня, мы плавали на теплоходе!

Иван заставил себя улыбнуться. Девочку легко подхватил на руки, когда она подбежала. А Игнатьев, услышав восклицание дочери, в этот момент повернул голову, и они встретились взглядами. Нахмурились оба. А Соня ещё и сказала:

– Папа приехал в гости.

До этого момента Иван и не подозревал, как неприятно ему станет услышать от Сони эти слова. Но он через силу заставил себя раздвинуть губы в подобие улыбки, и только наблюдал, как Вячеслав Игнатьев направляется к ним. Сколько раз он представлял себе эту картину? Да ни разу. Зачем ему было встречаться с этим человеком, с мужем его бывшей жены? Совершенно без надобности. И, если честно, даже обсуждая с Харламовым судебный процесс и установление отцовства, Иван не задумывался о том, что ему придётся встретиться с Игнатьевым лично. Муж Ланы так и оставался для него неким абстрактным персонажем, от присутствия которого в её жизни и в жизни их дочери, надлежало избавиться. Или, по крайней мере, свести общение к минимуму. И почему-то Ивану не приходило в голову, что Игнатьев может попробовать этому замыслу воспротивиться. Он же с Ланой разводился, собирался строить новую, интересную жизнь. И к их жизни в Нижнем Новгороде никак не должен был быть причастен. И вот, пожалуйста, лицом к лицу.

А Игнатьев ещё окинул его внимательным, изучающим взглядом, и возмущение стало накатывать волной, требуя выхода. Иван собрался, будто готовился к прыжку, это была неконтролируемая реакция, инстинкт защитника, смотрел в глаза сопернику, и понимал, что это как раз тот момент, когда за своё надо драться. И он даже вздрогнул от неожиданности, когда почувствовал прикосновение к своей спине. Обернулся через плечо и увидел Лану. Та тоже вышла на крыльцо, её прикосновение было мимолётным, наверняка, побоялась, что Игнатьев заметит, но Ивана отвлечь сумела. Улыбнулась дочери.

– Как прогулка?

– Было здорово! А потом мы ходили к папе в гостиницу, и там обедали.

– Замечательно. Вань, отпусти её, она уже большая.

Иван спустил дочь с рук, и она потянулась к Игнатьеву. Тот погладил её по волосам, после чего пощекотал под подбородком.

– Я завтра приеду с тобой попрощаться.

– Обязательно приедешь?

– Конечно. Я никогда не вру, ты же знаешь.

Соня расплылась в счастливой улыбке.

– Знаю.

– Беги. Я с мамой попрощаюсь.

Соня убежала в дом, от лестницы позвала Любовь Аркадьевну и поспешила на её голос наверх, на второй этаж. А взрослые стояли и молчали, слушая звук её шагов. Мужчины разглядывали друг друга, а Лана чувствовала себя весьма слабой преградой для их противоречий.

– Значит, встретимся в суде? – спросил Игнатьев и ухмыльнулся.

Сизых кивнул.

– Встретимся. Но не думаю, что процесс затянется надолго.

– Это мы посмотрим. – Слава перевёл взгляд на Лану. Взгляд был пристальный и неприятный. Но она всё-таки взяла себя в руки, шагнула прямо между ним и Иваном, а Игнатьеву сказала:

– Спасибо, что привёз её вовремя. Соня очень рада вашей встрече.

– Не заговаривай мне зубы, – попросил её Игнатьев с притворной улыбкой. Развернулся и пошёл к ожидавшей его машине. А Иван проговорил у Ланы над ухом:

– Козёл.

Та кинула на него через плечо выразительный взгляд. Сизых развёл руками.

– Что?

– Ничего. Вы оба хороши. – Она вошла в дом, и добавила: – А именно ты мне кое-что обещал.

– Что ещё я обещал?

– Что будешь терпеливым, и не станешь на Соню давить.

– И где я давлю?

Дверь, наконец, закрылась, Соня была наверху, машина Игнатьева от дома отъехала, и Лане стало легче дышать. На самом деле легче.

– Если ты хочешь быть правым, Ваня, если ты хочешь быть в суде правым, ты не должен поддаваться на провокации. Слава очень хорошо умеет это делать. Ты должен воспринимать все его действия с холодной головой. И думать не о бумажках с гербовой печатью, а о том, что хорошо для твоего ребёнка.

– Как я понимаю, ты с высоты своего опыта меня учишь?

Она резко обернулась.

– Хотя бы.

– Ты думала о ребёнке, всегда. Я это признаю. Но это не решило ни одной проблемы, Лана. Не обижайся.

От его слов стало неприятно и обидно. А Ваня ещё и смотрел на неё недоверчиво, будто высмотреть пытался что-то, что она от него скрыть хотела. Подозревал в нервозности, в злых и коварных намерениях, и Лана почему-то была уверена, что в уме просчитывает варианты. Что он будет делать, если она снова его обманет или предаст. И терпеть это было невыносимо. Ваня ей не доверял.

Весь оставшийся день Иван провёл с дочерью. Лана наблюдала за ними, как они вместе что-то рисуют, играют перед домом в футбол, и даже когда Соня захотела покататься на роликах, подаренных Игнатьевым, Иван не стал возражать. Это было похвально, но Лана чувствовала его беспокойство. Видела, как Ваня хмурится, когда думает, что его никто не видит, видела его отрывистые жесты, и как он время от времени останавливается и вздыхает, глядя на дочь. Неопределённость его явно мучила. А тут ещё Игнатьев появился, и Иван тут же понял, для чего он приехал. Как бы Лана не скрывала и не притворялась, по поведению мужа всё становилось ясно, как Божий день.

Лана стояла на крыльце, наблюдала за Иваном и дочкой, а обдумывала сегодняшний разговор с мужем. Или с бывшим мужем. Надо как-то привыкнуть, поменять их местами в своём сознании. Задумалась о том, как бы всё сложилось, как бы она поступила, не будь сейчас Вани рядом. Слава ведь приехал уверенный в том, что она поступит так, как захочет он. Что он заберёт их с Соней в Москву, и Лана ещё благодарна ему будет. Или, по крайней мере, воспримет осознание им своих ошибок, снисходительно и благосклонно. Простит всю эту шумиху в прессе, забудет его измену, и они заживут, как прежде. Хотя бы видимость создадут. А ведь такое вполне могло быть, и Лана совсем не была уверена, что ей хватило бы смелости отказать мужу. Возможно, она бы струсила, не осталась бы здесь, забыла о гордости. Знала, что при желании Игнатьев разрулил бы ситуацию, нашлись бы люди, которые за большие деньги отбелили бы её репутацию и репутацию всей их семьи, и вскоре Игнатьевы снова стали бы примером для подражания. Наверное, на это Слава и рассчитывал.

А она что думает?

Думает, что её куда больше беспокоит настроение Вани. Что он хмурится, злится и ей не доверяет. И что её московская жизнь, к которой она так привыкла, как-то неожиданно ушла за грань её интересов, и оказалось, что жизнь за пределами столицы всё ещё существует. А она далеко не один год будто парила в невесомости, занятая совсем не теми вещами, которые волнуют на самом деле. И хотела чего-то неясного и призрачного, и всё никак не могла достигнуть своей цели. Наверное, именно потому, что цель была недосягаема. Изо дня в день становиться лучше и идеальнее. Для себя, для мужа, для окружающих. А идеал слишком часто менялся, и догнать его возможности не представлялось. А теперь она стоит на старом крылечке, наблюдает за тем, как дочка катается на роликах по местами неровному асфальту, взмахивает руками, неловко наклоняется, но радостно смеётся. А мужчина рядом с ней, страшно подумать, её первый муж, из которого она в своей голове за годы брака с другим, сотворила настоящего монстра, кажется нужным, просто необходимым, и он рядом с ней и дочкой, как раз на своём месте. Или они рядом с ним? А за пределами этой улицы большой, огромный мир, от которого он готов их защищать. И понимание этого волнует и будоражит кровь.

Вот только Ваня хмурится, потому что не доверяет ей.

– Мама, пойдём есть пирог с клубникой! – Соня докатилась до их заборчика, вцепилась в него и замахала матери рукой. Иван поднялся с парапета, на котором сидел, прошёл за калитку. К Лане присмотрелся.

– Пойдём ужинать.

Она протянула к нему руку, поправила воротник рубашки.

– Не обидишься, если я не пойду? Аппетита нет, перенервничала сегодня. Забери Соню к себе.

– С тобой точно всё хорошо?

– Да, не переживай. Голова болит. Я просто отдохну.

Он смотрел на неё, довольно долго, но потом кивнул. Ясно, что её слова, откровенная отговорка, Ивана не успокоили. Лана смотрела ему вслед, наблюдала за тем, как он берёт дочь за руку, и они вместе идут к его дому, и понимала, что он в её недомогание и усталость не поверил. Наверное, решил, что она просто не хочет с ним быть этим вечером. Уверен, что её одолевают сомнения. И сомнения, на самом деле, были, но причину их, Иван вряд ли способен угадать. Он злится. И на неё, в том числе, но, в основном, на ситуацию. Которую, впрочем, она создала, в этом Ваня также уверен.

Любовь Аркадьевна наблюдала за собиравшейся в спешке дочерью, с сомнением.

– Плюнула бы ты на него, – сказала она в какой-то момент. – После всего, что Слава сегодня устроил.

– Не могу плюнуть, мама. Если плюну, всё это будет происходить раз за разом. Ты ведь не думаешь, что Слава так просто успокоится? Я вот не думаю, потому что его знаю.

– Не хуже знаешь и Ваню. И если он поймёт, что ты не лежишь в постели в предсмертном состоянии, а отправилась к бывшему мужу в гостиницу, никому мало не покажется.

– Да. Поэтому мне как никогда необходимы твои актёрские способности. Ты ведь справишься?

– Изобразить беспокойство и материнскую тревогу? Конечно, дорогая. Изображу.

Лана сдвинула брови, вникнув в суть её слов. Любовь Аркадьевна сама вряд ли задумалась над тем, что сказала, а получилось-то весьма противоречиво. Но у Ланы сейчас не было желания, да и времени, на то, чтобы заострять на этом внимание. Поэтому она лишь кивнула, и поторопилась выйти из дома. Едва ли не бегом кинулась к поджидавшему такси. В надежде исчезнуть с маленькой улицы незаметно. И желательно также незаметно вскоре вернуться.

Слава её появлению заметно удивился. Открыл дверь номера, увидел жену и вздёрнул брови. Весьма показательно. Обычно он старался столь открыто свои эмоции не демонстрировать, особенно те, что выдавали его внутреннее состояние. Недовольство, раздражение, беспокойство. Но сегодня у него в руке был бокал с виски, он, по всей видимости, был не первым, а алкоголь имел привычку обнажать даже скрытые чувства.

– Хочу с тобой поговорить, пока ты не уехал, – сказала ему Лана, переходя сразу к делу. И поинтересовалась: – Позволишь войти? – так как Слава не спешил проявлять банальную вежливость, так и стоял в дверях.

Игнатьев ещё секунду сверлил её взглядом, после чего от двери отошёл. Повернулся к Лане спиной, снова приложился к бокалу. А она вошла и закрыла за собой дверь. Окинула номер взглядом. В самом номере не было ничего примечательного, но в комнате царил беспорядок, что говорило о том, что Слава не на шутку раздосадован, а может и зол.

– Ты придумала, что ещё мне сказать?

– Я ничего не придумывала, Слава. У меня и так было, что тебе сказать. Но днём мы оба были не готовы к этому разговору.

– Хочешь выпить?

– Даже если и хочу, то не буду. Хоть один из нас должен быть трезвым, с ясной головой.

– У меня ясная голова. Не поверишь, но всё как-то разом прояснилось!..

Лана прошла в номер, положила сумку на журнальный столик, а сама присела в низкое кресло.

– Не обвиняй меня, – попросила она. – Я, правда, не считаю, что изменила тебе.

– Конечно, ты не изменяла! Разве ты на такое способна? – неприятно усмехнулся Игнатьев. Повернулся к ней и присел на края стола. На Лану смотрел в упор.

– Очень надеюсь, что нет.

– А что же тогда приключилось с тобой здесь? Взыграли прежние чувства? – Лана отвечать не торопилась, и Игнатьев в порыве эмоций взмахнул рукой. – Но это что-то ненормальное, даже болезненное, согласись, уйти от мужа к бывшему мужу.

Лана внимательно наблюдала за ним, за выражением на его лице, на котором проскальзывала то снисходительность, то пренебрежение вперемешку с раздражением. Она так сразу и не могла припомнить, когда Слава чем-то так серьёзно был впечатлён, что не мог справиться с обуревавшими его эмоциями. Разве что, смерть матери, но это выходило за пределы среднестатистической ситуации, это было горе, а с горем справиться невозможно, даже напоказ. А вот чтобы она на него так действовала, наверное, в последний раз такую бурю чувств в исполнении Игнатьева, Лана наблюдала в первые месяцы их брака. И он тогда на неё не злился, тогда он её любил.

– Что с твоей девочкой? – спросила она вместо ответа или комментария. – Прости, я не помню, как её зовут.

Слава отвернулся от неё, одним глотком допил виски и поморщился.

– С ней всё в порядке.

– Ты её бросил?

Это ему не понравилось, он кинул на Лану выразительный взгляд.

– Мы расстались, – то ли оповестил, то ли поправил он её.

Лана кивнула. Что ж, она не была удивлена. Подозревала нечто подобное.

– И ты расстроен, – подсказала она.

Игнатьев разозлился.

– Ты пришла поиграть в психоаналитика?

– Нет, просто я тебя знаю. Ты расстроен и нервничаешь. Видимо, ты на самом деле ею увлёкся. Тогда мне жаль, что ничего не вышло.

– Тебе жаль? Серьёзно? Разве ты не должна злорадствовать? – Он развёл руками. – Разве ты не должна сказать, что ты меня предупреждала?

– Я тебе это уже говорила сегодня, повторяться не буду. Я тебе сочувствую, если тебе нужно моё сочувствие, но, извини, я не стану жилеткой. Не попрошу тебя поделиться со мной горем, переживаниями и рассказать, что же случилось. И не буду радоваться твоей ошибке. Я пришла рассказать тебе о том, как мы с Соней жили последний месяц. Почему всё так случилось, и почему я не поеду с тобой в Москву.

– Не поедешь?

– Нет. Мы останемся здесь.

– Вы останетесь здесь, – передразнил он её. – А ты Соню спросила, хочет ли она остаться здесь? И нужен ли ей новый папа. Ты, вообще, о чём-то ребёнка спросила?

– А ты? Сколько ты всего наговорил мне за последние недели? Забыл, как ты легко решал наши судьбы, на всю страну, Слава! И не спрашивал ни меня, ни Соню. Но я знаю почему. Знаю. Потому что ты был уверен, что сложись ситуация вот так, как она сейчас сложилась, ты сможешь запросто вернуть всё на свои места. Меня поставить на место. Я ведь права?

– Глупости говоришь.

Лана покачала головой.

– Нет. Вся эта шумиха в прессе была нацелена именно против меня. Ты меня уничтожил, Слава. Моё имя, мою репутацию, ты прекрасно понимал, что ты делаешь. И тебе это было выгодно в любом случае. Если бы ты сумел забрать у меня Соню, я бы осталась полностью зависима от тебя. Я никому не нужна, я никто. Но я всегда была бы рядом, жила на твои подачки и клянчила редкие встречи с дочерью. А приди тебе в голову вернуть семью, я должна была быть тебе благодарна. Ведь после всего, что ты обо мне наговорил, я должна была бы упасть тебе в ноги, за то, что ты простил все мои прегрешения. И я бы вернулась в твой дом – в наш дом! Я душу в него вложила! – на правах служанки и приживалки. И не отводи глаза, Слава. Мы здесь одни. Я тоже прекрасно умею играть в эти игры. Или ты думаешь я не чувствовала твою злость в последний год? Ты постоянно на меня злился, я выводила тебя из себя любым словом или действием. И ты нашёл выход.

– Ты пришла мне всё это высказать? Душу облегчить?

– И это тоже, – не стала спорить Лана. – У меня есть на это право, не находишь?

– А, по-моему, ты откровенно перемудрила. Я не настолько прагматичен и коварен.

– Настолько, – возразила она, – именно настолько. Но я никогда не ставила тебе это в упрёк и не считала недостатками. Наверное, зря. Но ведь меня и нашей семьи это никак не касалось.

– И деньги приносило. А ты, любимая, альтруисткой никогда не была.

– Значит, мы друг другу подходили.

– Подходили? Всё в прошлом?

– Выходит, что так, Слава. Я не вернусь в Москву. Мне там больше нет места, даже рядом с тобой. Да и не хочу, если честно.

– А вот в это не поверю, – усмехнулся Игнатьев. Отошёл к бару, налил в бокал очередную порцию виски.

– Может быть, я в этом раскаюсь, – не стала спорить Лана. – Туман рассеется, скандал утихнет, и я с тоской вспомню жизнь в столице, но я больше не стану ничего загадывать и планировать. Я слишком долго жила планами и расписаниями. Сейчас я хочу остаться здесь. И даже если я ошибаюсь, я теперь уверена, что моей дочери лучше расти здесь. А это самое главное – что лучше для Сони. А со своими разочарованиями я примирюсь, они уже не так важны.

Игнатьев повернулся к ней, взглянул возмущённо.

– Лучше здесь? – Снова рукой повёл, видимо, начал пьянеть, раз не мог контролировать широкие жесты. – В этом колхозе? В старом, разрушающемся доме, в пригороде?

– Нет, не в пригороде. Ей лучше без столичной суеты, пафоса и бесконечного притворства. Я хочу, чтобы она выросла на тихой улице, ходила в обычную школу и общалась с обычными детьми. Чтобы она жизнь узнала, Слава! Что мы ей дали, кроме того, что покупалось за деньги? У неё даже друзей, как таковых, не было! А те, что были, тоже не выходили из дома без взвода охраны. Слава, я знаю, что ты любишь Соню, – продолжила она более ровным тоном, стараясь своими интонациями и мужа успокоить. – И я ни в коем случае не стану влезать в ваши отношения. Но ты всегда занят. Сегодня ты впервые, наверное, за два года, провёл с ней два часа. В Москве у тебя для этого нет ни времени, ни возможности. А здесь… здесь у Сони будет другая жизнь. У неё буду я, будешь ты, Ваня, будут бабушки и дедушка. Она чувствует себя нужной и важной. Она изменилась, Слава, всего за какие-то недели. Раскрепостилась, перестала без конца извиняться. Она ведёт себя, как нормальный ребёнок!

– И это заслуга твоего бывшего, я правильно понимаю?

– Нет, ты понимаешь неправильно. Но хочешь поговорить про Ваню, да? – Игнатьев сверлил её взглядом и молчал, и Лана согласилась с его желанием, только перед тем, как заговорить, сделала глубокий вдох, словно набиралась сил. – Ты можешь мне не верить, и я понимаю, как всё это выглядит со стороны, наверное, жутко странно и неправильно, но я клянусь тебе, что когда я приняла решение приехать в Нижний Новгород, я была уверена, что он здесь больше не живёт, по крайней мере, на нашей улице. Я не стану тебе врать, что я о нём не думала. Он как раз был первым человеком, о котором я подумала, решив вернуться, и встречаться с ним я не хотела ни под каким предлогом. Слава, тебе-то я не должна рассказывать, ты-то знаешь, как болезненно я реагировала на любое упоминание о первом браке! И ты всегда знал, что именно Ваня отец Сони.

– Болезненно реагировала, потому что не забыла.

Лана на мгновение прикрыла глаза.

– А как я могла забыть? Он был моим мужем, он отец моей дочери. Я и про тебя никогда не забуду, ты часть моей жизни, далеко немаленькая её часть, и точно не худшая. С нашей с ним последней встречи прошло десять лет, мы оба изменились. Знаешь, это совсем не то, что ты думаешь. Что мы встретились, посмотрели друг на друга, и любовь вернулась. Вернулись воспоминания, хорошие, но куда больше плохих. Безумное количество обид. И мы с ним, так вышло, все эти обиды проговорили вслух, чего не сделали в своё время, по юношеской глупости.

– Ты мне сейчас рассказываешь, почему ты с ним переспала?

– Нет, я хочу, чтобы ты понял, почему я остаюсь, и оставляю с собой дочь. Я хочу, чтобы ты знал, был уверен в том, что ей здесь будет хорошо. Что касается Вани, мы с ним ещё ничего не решали, да и решать пока не можем. Но он имеет право воспитывать своего ребёнка. И это право ему дала не только природа, но и мы с тобой. Потому что мы не справились. А я виновата, – сказала она ему, и голос вдруг сорвался. – Я виновата и перед ним, и перед его родителями. Что в своё время не сумела смирить гордыню, или струсила, это уже неважно. Но я лишила их очень многого, на что они имели право. И Соню лишила тоже. Но у Сони был ты! Она тебя очень любит, и твоё место никто не займёт, даже Ваня, потому что ему придётся куда труднее, ему придётся завоёвывать доверие взрослого ребёнка, сложившейся личности. И нам с ним как-то придётся объяснять ей… А ты всегда будешь её папой, который качал её на руках и угукал. Она не забудет этого. – Лана нервно сглотнула. – Поэтому я тебя очень прошу, прошу вас с Ваней обоих: думайте, думайте, что говорите и делаете. Ведь суд закончится, и результат неважен. Важно то, что будет про вас думать маленькая девочка, ваша дочь. И как вы ей после будете объяснять, что случилось.

– Значит, ты решила так?

– Да, – сказала она после короткой паузы. – И, знаешь, возможно, впервые в жизни я уверена, что поступаю правильно.

– Его ты любишь, да?

– Я учусь любить его заново. Как училась любить тебя. Не оборачиваясь назад, на ошибки и обиды. Но ты же знаешь, Слава, что я никогда бы тебе не изменила. Но ты поставил точку. Поставил точку с такой силой, что едва не сбил меня с ног. Или ты думаешь, что я думала о Ване, когда приехала сюда? Я думала о тебе, я переживала каждое твоё слово, которое слышала с экрана телевизора. Я переживала и, в конце концов, пережила. Ты считаешь, что я в этом виновата? Слишком быстро, слишком легко? Ты не можешь об этом знать. Об этом знаю только я. – Лана печально улыбнулась. – И я не вернусь. Потому что это было бы самой большой ложью. И мы с тобой уже не переступим через это. Ты на меня обижен, я обижена. Как мы будем жить? А страдать и метаться между нами будет Соня.

– И всё равно я считаю, что ты совершаешь ошибку.

– Этого никто знать не может. – Лана поднялась, хотела уже взять сумку и направиться к выходу, потому что Игнатьев на неё не смотрел. Голову опустил и разглядывал пол у своих ног. И, наверное, то, что выглядел в этот момент он особенно потерянным, заставило Лану к нему подойти. Такому знакомому, понятному, даже родному, несмотря на всю её злость на него и понятную обиду, но подошла и привычным жестом пригладила ему волосы на макушке. Затем прижалась лбом к его лбу.

– Не лишай Соню отца, не ставь ни её, ни себя перед выбором. Для тебя ведь это тоже важно, я знаю. Она твоя дочь, не смотря ни на что.

– А мне теперь что делать?

Конечно, можно было вспомнить о вселенской справедливости, и сказать ему что-то вроде того, что об этом нужно было думать раньше. Хотя бы, рассмотреть разный исход ситуации, которую он собственноручно создал, но вряд ли Слава сейчас хотел услышать от неё это. И поэтому Лана сказала банальную вещь:

– Жить дальше.

Вещь банальная, но она сама собиралась последовать этому совету. И только добавила:

– У тебя всё будет хорошо.

Если бы она сказала нечто подобное Ване, когда они собирались разводиться, тот рассмеялся бы ей в лицо. А Слава промолчал, но, возможно, потому, что достаточно опьянел, чтобы спорить или разозлиться.

И всё равно она уходила не с лёгким сердцем. Дверь за собой закрыть оказалось довольно непросто. Закрыть дверь, и уйти от этого человека в другую, новую жизнь. Не потому что больно или жаль, а из-за того, что каждый шаг требовал сил и уверенности в завтрашнем дне и правильности своих поступков, а этой самой уверенности пока не хватало.

Когда вернулась на родную, пригородную улочку, уже совсем стемнело. Лана вышла из такси, и вдохнула полной грудью воздух, наполненный ароматом цветов, густой зелени и свободы, той самой детской свободы, когда тебя ни что не в состоянии сдержать перед свершениями и подвигами. Всё бы хорошо, но взрослые люди, обременённые ответственностью и каждодневными заботами, полной неподконтрольной свободы опасаются, а от подвигов настораживаются. И сейчас в Лане боролись восторг и опасения, будоражили кровь, но ей от этих ощущений почему-то хотелось улыбаться и чему-то радоваться.

Иван сидел на её крыльце, прямо на ступеньках, и курил. Не поднялся, когда она вышла из такси, наблюдал и внешне выглядел спокойным. Хотя, Лана знала, что это спокойствие обманчиво. Но форсировать события было бы глупо, и поэтому она подошла и молча присела рядом с ним. Тоже на ступеньку, мысленно махнув рукой на подол светло-бежевого платья. Секунду сомневалась, после чего взяла Ивана под руку. И всё-таки улыбнулась. Тёплой ночи и звёздному небу. А вот Сизыха поругала.

– Снова куришь.

– Нервы, – коротко отозвался тот.

Лана с пониманием покивала, после чего сказала:

– Будем лечить.

Иван голову повернул, посмотрел на неё.

– Ты остаёшься?

Вопрос был серьёзным, и Ваня смотрел на неё с подозрением, а Лана всё равно улыбнулась. Ничего не могла с собой поделать.

– Знаешь, у меня такое чувство, что я никуда и не уезжала. Или только проснулась. – Она придвинулась к нему, и, поддавшись порыву, наклонилась и поцеловала его в плечо, затем ещё раз. После чего прижалась щекой. Замерла в такой позе, вглядываясь в ночное небо, и чувствуя, что Иван, наконец, расслабился, плечо перестало быть каменным, он вздохнул, а затем и обнял её за плечи.

– Вряд ли получится найти тебе работу, – проговорил он через некоторое время, – так и придётся на тебе жениться.

ЭПИЛОГ

– Получается, что у меня два папы?

– Получается, что два.

Соня присела на стул у окна и задумалась. Начала мотать ногой. Лана украдкой за дочкой наблюдала. К разговору, который произошёл сегодня, они шли долго. Почти год. Позади остался их со Славой развод, судебный процесс, ссоры и разногласия. По крайней мере, Лана очень надеялась, что всё осталось позади. Ей не хотелось выяснять отношения с Игнатьевым до конца жизни, хотя, у него к этому стремление было. Он так и не простил ей предательства, а её отношения с первым мужем, он называл только так, никак иначе. Но они с Соней жили за пятьсот километров от него, и особо влиять на их жизнь он не мог, и другого выбора, как смириться, у Славы не было. О примирении, тем более о его примирении с Ваней, речи не шло. За весь год они ни разу не подали друг другу руки. Упорствовали оба. Но, хотя бы, не ссорились и не ругались при ребёнке.

А Соня новость о том, что дядя Ваня не дядя, а тоже папа, восприняла с удивлением. Ребёнок неожиданно узнал, что в жизни бывают ситуации, когда не сразу решишь, что хорошо, а что плохо. Бывают путаницы и случайности. И с этим надлежало как-то дальше жить. И вот теперь Соня сидела у окна, мотала ногой и думала, по всей видимости, именно об этом. Хотя, полчаса назад пообещала Ивану, что не станет расстраиваться, и даже рада тому, что у неё появился ещё один папа. Странно, что Иван сразу поверил, успокоился и казался довольным. А вот Лана знала, что все расспросы впереди. Соня всегда была девочкой любознательной, и, наверняка, захочет узнать в деталях, как же такое получилось.

– Мама, это хорошо?

– А почему ты считаешь, что плохо? Два папы, которые тебя любят.

– А как же мне выбрать? Например, с кем мне пойти на выпускной.

– Тебе не нужно выбирать, – как можно мягче проговорила Лана. – Ты можешь пригласить обоих.

Соня удивлённо моргнула. И сказала:

– Это, точно, будет странно.

Лана улыбнулась.

– И что? Мало кому так в жизни везёт. У некоторых твоих одноклассников и одного папы нет. А у тебя два, и оба замечательные. Тебе очень повезло.

– Наверно. – Соня почесала кончик носа. – Они не будут спорить?

– Не будут, – ответственно заявила. А про себя добавила: «Иначе получат оба. Мало не покажется». – Ты не хочешь сбегать к Любе? Пригласи их с дядей Толей на ужин. А то она заморит его голодом.

Соня соскочила со стула, было заметно, что ребёнка переполняет энергия. Лане даже пришлось поймать дочку за руку.

– Отнеси им булочек, бабушка Тома испекла.

Соня смешно фыркнула.

– Люба не ест булочки. Она сейчас вообще ничего не ест, иначе не влезет в свадебное платье.

– Во-первых, напомни ей, что замуж выхожу я, а не она. И свадебное платье должно быть на мне. А, во-вторых, булочки не для неё. Дядю Толю она покормит, да ещё припишет себе кулинарные изыски. Беги.

Соня вышла через дверь на кухню, аккуратно несла кулёк с выпечкой, и не успела за ней дверь закрыться, как в кухню осторожно заглянул Иван. Кинул на Лану настороженный, вопросительный взгляд. Она его заметила и кивнула.

– Можешь зайти. И выдохнуть.

Сизых на самом деле выдохнул. Ещё час назад заявил, что собирается на работу, что у него важная встреча, ходил по дому в костюме и при галстуке, но уехать так и не решился. Тенью ходил за дочерью и за ней наблюдал. И Лана была уверена, что если бы мог, если бы успел подслушать их разговор на кухне, непременно бы это сделал. Но сейчас смотрел вопросительно.

– Что она сказала?

– Интересовалась, что ей делать с таким переизбытком нервных отцов.

– Лана! – не сдержался и прикрикнул он. Она спрятала улыбку. А когда Иван подошёл, погладила по груди.

– Успокойся. Соня не впала в истерику или уныние, удивления в ней гораздо больше. И пока она обдумывает новость. Уверена, что мы замучаемся отвечать на её вопросы. Но всё не так плохо. – Лана замолчала, прислушалась к себе. После чего призналась: – Я тоже переживаю. Но у нас умный ребёнок, Ваня. И не истерик. Слава Богу, не передалось.

– От тебя?

Она выразительно глянула на него.

– От тебя.

Иван возмущённо фыркнул.

– Вот уж не замечено за мной такого.

– Да, и самомнения тоже.

– Так, – он упёр руки в бока. – Что за критика? Я, между прочим, весь на нервах. А ты ещё список моих недостатков взялась озвучивать, женщина?

Лана улыбнулась, по возмущённо вздымающейся груди его погладила.

– Не нервничай. Тебе ещё в загсе завтра говорить мне «да». А то вдруг что-нибудь перепутаешь?

– Не перепутаю, – передразнил он её. Подтянул узел галстука. – Ты напомнишь, я не сомневаюсь. У тебя же это записано.

Лана разглядывала его с любопытством.

– Ты нервничаешь?

– А не заметно? Я из-за всего нервничаю! Мама сказала, что я похудел!

– Каши мало ешь, наверное.

– Ты язва, Ланка.

– А ты танцуешь на граблях.

Иван всё-таки усмехнулся, обнял её за плечи. Лана ткнулась носом в его плечо, стояла так несколько секунд. Потом отстранилась и сказала, позабыв о веселье:

– Мы правильно поступили, что рассказали ей. Ты был прав, не нужно ждать. У неё сейчас такой возраст, восприимчивый.

– Очень на это надеюсь. Как думаешь, мне стоит купить ей какой-нибудь подарок?

– Никаких подарков. Я и Славе запретила. Не нужно её подкупать, никому из вас. Соня сама всё решит.

– Как думаешь, она будет называть меня папой?

Лана снова его погладила и успокоила:

– Уверена, что да. Может быть не сразу, но ты ведь её папа. И папа замечательный.

Иван смешно выпятил нижнюю губу. Лана тут же ткнула его кулачком в живот.

– Когда не делаешь так. – Предложила: – Поезжай на работу. Тебе сейчас в доме всё равно делать нечего.

Он загадочно улыбнулся.

– А ты чем будешь заниматься? К свадьбе готовиться?

– Конечно. Я же женщина. Остались сутки, которых катастрофически не хватает. А я, к твоему сведению, собираюсь выйти замуж в последний раз.

– В первый. Ты же снова выходишь за меня, поэтому всё, что было после меня, не считается. Мы просто женимся. Надо было снять тот же ресторан, найти того усатого тамаду…

– И пить самодельное вино и заедать оливье, – подсказала Лана и настойчиво подтолкнула Ивана к выходу. – Не тревожь мою душу, ещё торт не привезли и зал цветами не украсили. Мне за всем нужно проследить.

Сизых остановился на пороге.

– Зачем? Лана это твоя свадьба, тебе не нужно руководить всем самой. Тебе положено наслаждаться этим днём.

– Про то, что мне положено, я подумаю завтра, а сегодня мне нужно всё спланировать. И все должны чётко этому плану следовать! Не спорить со мной, и не возмущаться!

Он фыркнул, наклонился к ней, уже привычно подставил губы для прощального поцелуя, после чего спустился по ступенькам и направился к машине. Лана смотрела ему вслед, как он уходил, уезжал всего на несколько часов, клятвенно пообещав вернуться к ужину. Последнему ужину холостого мужчины. И Лане тоже пора было вернуться к делам и приготовлениям, мама ждала её, чтобы поехать в город на последнюю примерку свадебного платья. А она стояла на крыльце, улетев в своих мыслях достаточно далеко от свадебных забот, в эти секунды для счастья и душевного покоя ей хватало лишь того, что она видела мужчину, за которого всегда – всегда! – мечтала выйти замуж. В восемнадцать лет, и в тридцать. А потом поддалась порыву, спустилась с крыльца и бегом догнала Ивана, как раз в тот момент, когда он собирался сесть в машину. А Лана схватила его за руку, приподнялась на цыпочки и обняла его за шею. И почему-то он удивился, в первый момент замер. Неужели она редко даёт волю своим чувствам?

– Я люблю тебя, – шепнула она ему, наплевав на рассудительность и сдержанность, от которых не так просто было избавиться. А хотелось этого всё чаще. – Ты у меня самый лучший. И мне больше не нужен мир, где тебя нет. Я теперь это знаю.

Иван смотрел ей в лицо, потом аккуратно вытер слёзы с её щёк. Улыбнулся.

– Я у тебя есть.

Конец

май 2017 г.

на главную | моя полка | | Мир, где нет тебя |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 3
Средний рейтинг 4.3 из 5



Оцените эту книгу