Глава 1. Неожиданное предложение

Этот обед ничем не отличался от предыдущих — Слава с Корнеевым увлеченно играли в шахматы, тщательно записывая все свои победы и поражения, Володя Почкин меланхолично курил, сидя на подоконнике, Роман Ойра-Ойра в дальнем углу разминался в магии, превращая табуретку в букет цветов и обратно, Эдик Амперян проникновенным голосом разговаривал по телефону с хорошенькой девушкой Майей, а художник нашей газеты Саня Дрозд учил всеобщего любимца попугая Фотончика говорить «каррамба!». Я же вместе с очаровательной практиканткой Стеллочкой занимал второй в этой комнате подоконник, вдвоем сочиняя новую острую статью для нашей стенгазеты. Короче говоря, кругом были приятные дружные люди, увлеченные интересным делом. Все были счастливы, веселы и жизнерадостны, и ничего не предвещало начала тех невероятных событий, которые в скором времени перевернут размеренную жизнь нашего института.

В комнату осторожно заглянул Янус Полуэктович. Близоруко оглядев притихший зал, он задержал свой взгляд на нашей паре.

— Э-э, Александр Иванович, — обратился он ко мне, сразу выдав в себе У-Януса. — Мы с вами вчера не разговаривали?

— Нет, — привычно ответил я, на всякий случай слезая с подоконника.

— Тогда, если вас не затруднит, как только вы освободитесь, зайдите ко мне, — виновато, словно извиняясь, сказал шеф и аккуратно прикрыл за собой дверь.

— Хорошо, — успел кивнуть я, даже и не подозревая о дальнейшем.

— Александр Иванович. У меня к вам будет небольшая просьба, — осторожно начал У-Янус, когда я вошел в кабинет директора.

— Слушаю вас, — с готовностью отозвался я, приняв умный и внимательный вид, подобающий данной ситуации.

— В настоящее время профессор Выбегалло запланировал новый эксперимент.

Я на всякий случай кивнул.

— Не сочтите за труд, проконтролируйте, пожалуйста, его ход. Я боюсь, как бы не было новых эксцессов.

Я недоуменно поднял глаза.

— Эксперимент, как мне кажется, обещает быть интересным. Не хотелось бы, чтобы он сорвался.

— Хорошо, Янус Полуэктович. Вот только не совсем понятно, что я буду должен делать?

— Если вас не затруднит, предложите свои услуги профессору. Он тщеславен и, как мне кажется, не откажет.

— Ну и что тебе сказал наш директор? — спросил грубый Корнеев, поймав меня в коридоре.

— Представляешь, он мне предложил принять участие в новом эксперименте Выбегалло, — удивленно проговорил я, еще не успев отойти от услышанного и совершенно, поэтому, не обижаясь на Витьку.

— Ого!? — протянул Корнеев, засунув руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок. — У-Янус зря говорить не будет — все-таки ему ведомо будущее… Интересно, что за всем этим скрывается? Кстати, ты не знаешь, что на этот раз задумал наш гениальный умник?

Я пожал плечами.

— Ну ладно, иди, ищи своего светилу.

Я поднялся на шестой этаж и заглянул в лабораторию Выбегаллы, которого, впрочем, там не оказалось. Но зато в дальнем углу я заметил Эдика, о чем-то весело беседующего со Стеллочкой.

— Молодые люди, — строгим тоном проговорил я. — Выбегалло не пробегалло?

Стеллочка прыснула, а Эдик шутливо нахмурил брови, мол, мешаешь, старик.

Я им весело улыбнулся и неторопливо пошел в бухгалтерию, справедливо решив, что если профессор в институте и не у себя в лаборатории, то значит только там.

Так оно и оказалось, и я мысленно поздравил себя с победой логического мышления, основанного на знаниях некоторых слабостей данного индивидуума.

Выбегалло, как обычно в тулупе и валенках, стоял у кассы и слюнявил пальцами только что полученные деньги.

— Амвросий Амбруазович, извините, что отвлекаю, — вкрадчиво начал я. — Но я слышал, вы начали подготовку к новому грандиозному эксперименту?

Выбегалло аккуратно спрятал деньги за пазуху и внимательно посмотрел на меня белесыми, ничего не выражающими глазами.

— Не просто грандиозному, величайшему — мон шер, — сказал он.

— А можно поинтересоваться, в чем будет его суть?

— А вы не знаете?

— Нет, — покачал я головой, как можно удрученнее.

— Странно, странно, — с сомнением покачал головой Выбегалло. — Впрочем, ладно, отчего бы и не поделиться с молодежью…

Он засунул правую руку за подкладку и принял подобающую позу.

— Есть мнение, — начал он снисходительным тоном, — что для дальнейшей работы на тернистом пути определения — что же такое счастливый человек, в дополнение к трем предыдущим моделям необходимо создать четвертую модель — самого идеального, с точки зрения человечества, человека. Поясняю, если вы не до конца уяснили мою мысль — собрать из богатой истории все положительные черты, которые приписывались тем или иным положительным персонажам, и сделать такого индивидуума. Тем самым мы получим богатый материал для последующего изучения. Компрене ву?

Я пожал плечами.

— Но ведь мужчинам приписывают одни качества, а женщинам — другие. Мне кажется, нельзя их так просто скрещивать между собой.

— Вы, как я вижу, недопоняли, — сказал профессор надменно. — В этом и состоит суть эксперимента — создать универсального идеального человека.

Я представил себе это существо и мне стало не по себе. Я решительно не понимал, чем я-то могу быть полезен в этой очередной авантюре Выбегаллы, но тут меня осенила одна идея.

— А давайте я пропущу все это через машину. Обработаю, так сказать, по последнему слову техники.

— А что, идея хорошая, — неожиданно с легкостью согласился Выбегалло и как-то по-отечески посмотрел на меня. — Надо и последние достижения техники привлекать, не все же по старинке работать.

Глава 2. Работа над образом

Идея на самом деле оказалась интересной и, как ни странно, сильно меня увлекла.

Естественно, ни о каком скрещивании мужчин и женщин я и не помышлял. А заинтересовала меня возможность создать этакого со всех сторон положительного человека, естественно — женщину (как-никак я все-таки мужчина!). И поначалу все казалось таким простым и понятным. Но когда я стал заносить в базу данных черты женского характера, которые, как я считал, соответствуют ее положительному образу, я вдруг заметил, что не такое это на самом деле простое дело, как казалось на первый взгляд.

Во-первых, черт на самом деле оказалось много. Я считал, что положительной женщине должны быть присущи одни качества, Витька думал про другие, а Эдик — про третьи. Зачастую они не совпадали. А во-вторых — здесь было два разных направления — внешность и физические данные (походка, гибкость, движения рук и головы) и ее внутренний мир.

Витька, просмотрев мои записи, обозвал меня дураком и сказал, что такой объем описаний красивых женщин, который заключен в мировой истории, обработать просто физически невозможно. А если и получиться сделать это, скажем, к старости, то ответа все равно не будет — не может одна единственная женщина удовлетворить всем вкусам и условиям. Да и сам знаешь, хлопнул он меня по плечу напоследок, в разные эпохи были разные критерии красоты — вот, например, первобытные люди очень любили толстых женщин, чтобы в голодное время было чем питаться. Дурак ты, Витька, сказал я, обидившись, и ушел искать Эдика Амперяна.

Эдику моя идея поначалу понравилась и он тут же на листочке бумаги стал составлять список критериев, по которым должен, по его мнению, проходить отбор, но скоро сдался и сочувственно посмотрел на меня.

— Может, зря все это? — спросил он чуть виновато. — Не связывайся с этим. Все равно у Выбегаллы ничего путного никогда не выходило.

— Знаешь, — ответил я, находясь под магическим обоянием неземного видения, которое получится в результате этого эксперимента. Это же мечта всех мужчин, идеал женщины. — Жалко отдавать такую хорошую идею и в такие руки. Я все-таки попробую.

— Как знаешь, — пожал плечами Эдик. — Только учти, что по-настоящему красивая женщина — это не только внешность.

— Да, знаю, — кивнул я, уходя.

Целыми днями я пропадал в нашей библиотеке, собирая фотографии, книги (в том числе и фантастические!), картинки, отрывки из кинофильмов, выискивая в них критерии женской красоты, а также описания самых красивых женщин мира, начиная, наверное, с египетской царицы Нефертити. Большей частью меня интересовали те черты, которые особенно выделяли восхищенные поклонники — движения рук и головы, походка, выражение глаз, умение вести себя, наиболее привлекательные черты характера — чтобы все это обобщить как во внешний образ, так и во внутренний. Сидя у бибилиотечного телевизора я часами наблюдал за показами мод, восхищаясь красотой манекенщиц и стараясь мысленно запрограммировать походку этих красивейших созданий. Перелистывая тонны журналов, я выбирал фотографии самых красивых женщин, только тех, которые привлекали меня с первого взгляда, сразу бросались в глаза, и пытался найти в них те черты, которые делали их такими необычными…

Вся эта работа поглотила меня настолько, что я перестал ходить на обеды и просиживать свободное время с друзьями, предпочитая перекусывать пирожками прямо в библиотеке. А также я, сославшись на большую загруженность, отказался на приглашение Стеллочки и Эдика в субботу выехать с палаткой на озеро.

И каждую ночь во сне меня с завидным постоянством посещали умопомрачительные женщины, не давая мне покоя. Они приходили по одиночке и целыми группами, они садились у изголовья кровати, странно смотрели на меня, что-то говорили тихими голосами, гладили меня по голове, и уходили. А утром я бежал к столу, чтобы записать и эти черты женской красоты, и в бессилии опускал ручку — у меня не оставалось никаких воспоминаний, как же конкретно они выглядели! А только твердое знание того, что они были невероятно красивы.

Такая самоотверженность и самопожертвование не прошли даром и результат не замедлил сказаться — к середине следующей недели я накопил гигантский материал описаний и изображений красивейших женщин планеты. Осталось только все это обработать, обобщить и получить соответствующий результат — идеал человека, как надеялся профессор Выбегалло; идеал женской красоты, как надеялся я, впрочем, совершенно не представляя, как же она будет выглядеть, и что из всего этого получится.

И я пересел за компьютер.

Днями и ночами я мучил несчастную машину, но… алгоритм не вырисовывался, программа у меня не шла и я был злой и раздражительный. Заметив это чуткие ребята стали обходить меня стороной, а при встречах в коридоре вежливый Эдик Амперян лишь сочувственно кивал головой, а грубый Корнеев всем на удивление проходил молча, подозрительно при этом меня разглядывая.

И вот наконец наш старенький Алдан-3 выдал долгожданный результат. Читать все это было невозможно и я еще раз проверил программу, но все в ней оказалось правильным.

В сильном смущении я отнес толстую пачку распечаток профессору Выбегалло, который однако, быстро пробежав глазами первую страницу, пришел в необычайный восторг.

— Это же просто шармант, экселент какой-то… — приговаривал он, причмокивая губами. — Это вы, батенька, услужили. Не ожидал, не ожидал…

И работа в его отделе, все еще пахнущим селедкой с прошлого эксперимента, закипела с новой силой.

Признаться и мне не сиделось на месте, и я несколько раз на дню проходил по шестому этажу мимо их дверей, не решаясь войти из-за стойкого рыбного запаха — бедные сотрудники с ошалевшими глазами привыкли уже ко всему и ничего не замечали — и с замиранием наблюдал сквозь приоткрытые двери за их быстрыми торопливыми движениями, и за тем, как они, внимательно выискивая что-то в распечатках, программируют новенький, только что с завода, автоклав, в то время, как молодые сотрудницы с обреченными лицами, засучив рукава, ведрами наполняют его нутро питательным раствором противного цвета и запаха.

А один раз, когда в лаборатории никого не оказалось, я осторожно подошел к автоклаву и благоговейно заглянул в мутное круглое окно в сильнейшем желании увидеть результат своей работы… и поспешно отпрянул в сторону — что-то белое, жуткое и бесформенное колыхалось в зеленоватой полутьме.

Больше я на этот этаж не поднимался.

Глава 3. Тягостное ожидание

Сгибаясь под тяжестью увесистого чемодана, я бодрым шагом дошел до машины и аккуратно положил его в багажник.

— Ну что ж, Шура, держитесь, — сказал У-Янус на прощанье, уезжая в командировку и впервые похлопав меня по плечу. Я онемел, но он сел в машину и уехал, так больше ничего и не сказав.

С недобрым предчувствием я вернулся в институт.

Сегодня наши коридоры были на удивление пустынны — пронесся слух о скором вылуплении нового выбегалловского кадавра и все слонялись по шестому этажу, желая воочию взглянуть на Богиню Любви, Афродиту и Идеал женской красоты в одном лице, как уже успели окрестить это существо.

— Да ты что, — говорил кто-то насмешливо. — Женский идеал в представлении Выбегаллы — увольте, на это чудо я и смотреть-то не рискну…

— Да нет, говорят, что описание запрограммировал лично Привалов на своем компьютере. А вот, кстати, и он. Саня! — закричали мне. — Иди сюда.

Я подошел, смущаясь под откровенные любопытные взгляды.

— Это правда, что ты приложил свою руку к этому, с позволения сказать, опыту? — спросили меня с ехидцей.

— Правда, — еще больше смущаясь ответил я.

— И как тебя угораздило? — еще более ехидно полюбопытствовало все то же лицо.

— У-Янус попросил, — ответил я.

Немая пауза, заполняемая лишь легким гудением автоклава и криками Выбегаллы — Сюда, сюда это ложи. И заклятие не забудь, а то молодежь ныне шустрая, вмиг все растащит…

— Тогда конечно, — посочувствовали мне. — Просвети любопытных, как же она будет выглядеть?

— Сам не знаю, — честно признался я, разводя руками. — Такая абракадабра… Я ничего не понял.

— Значит, страшилище, — уверенно заметили в толпе. — Как и все выбегалловские гомункулусы. Надо готовиться к очередной катастрофе.

И народ согласился с этим утверждением, хотя и предположил, что, возможно, и не будет таких разрушений, как было в последний раз.

— А жить где оно будет? — вдруг наивно спросила Стеллочка.

Все озадаченно переглянулись.

— Действительно, — заметил Володя Почкин. — Живое все-таки существо. Не в автоклаве же его держать. Если, конечно, оно сразу не помрет от избытка счастья.

— Общежитие не дадут, — уверенно заявил горбоносый Роман. — Вчера Камноедов двух новых сотрудников зарубил, прячем их по очереди в Изнакурноже.

— У программистов за Алданом есть хороший диван, — вдруг заметил кто-то бодрым голосом. Я вздрогнул, представив эту ситуацию, и сурово посмотрел на говорившего. Им оказался Витька Корнеев. Я погрозил ему кулаком, но он сделал вид, что ничего не заметил. — Они, когда по ночам работали, жилой уголок организовали за модулем памяти.

— Вот и замечательно, — быстро согласился Роман. — И к тому же под присмотром надежного товарища.

Все добродушно посмеялись, похлопали меня по плечу — смотри, мол, как бы она тебя ни того… Вспомни Елену Прекрасную и чем все это закончилось.

Я только глупо улыбался в ответ.

Глава 4. Начало

Вдруг кто-то из девчонок громко пискнул, кто-то что-то уронил, послышался звон разбитого стекла.

— Ну, началось, — хмуро, сквозь зубы, процедил Роман Ойра-Ойра, явно вспоминая совсем еще недавний опыт Выбегалло с моделью человека, удовлетворенного полностью, и на всякий случай вытащил из-за пазухи припасенную для этого случая бутылку с джином тысячелетней выдержки.

— Внимание! — громко прокричал один из сотрудников. — Начинается вылупление. Дежурной смене — по местам. Всем посторонним просьба покинуть помещение лаборатории.

И мы ушли. Хотя и не далеко. Дружно, не сговариваясь, столпились на лестничной клетке.

К этому событию, последствия которого никто предсказать не мог, каждый готовился по своему — кто накладывал заклятия на стены и потолочные перекрытия, пытаясь локализовать любую опасность, кто подтягивал пожарный шланг. Объединяло всех одно — предчувствие опасности и сурово нахмуренные лица.

Вдруг страшный нечеловеческий рев потряс здание. Все напряглись, а Лилечка Новосмехова, ойкнув, испуганно прижалась ко мне. Я постарался решительно закрыть ее от гипотетической опасности.

Также неожиданно, как и начался, рев смолк и наступила пронзительная, гнетущая тишина. Никто не шевелился и, казалось, не дышал. Пауза становилась невыносимой, Лилечка еще сильнее прижалась ко мне, заметно дрожа, но тут прибежала взволнованная и возбужденная Стеллочка.

— Все нормально, — запыхавшись, радостно сообщила она, плюхаясь на подоконник. — Ничего страшного.

— А кто так ужасно орал? — недоверчиво спросил Роман, не выпуская бутылку из рук.

— Это просто воздух выходил из баллонов, — засмеялась девушка.

Все облегченно вздохнули и большинство магистров вскоре ушло, на месте осталась одна молодежь.

— Ну и как она? — потянулись к Стеллочке любопытные мужчины.

— Ничего интересного, — пренебрежительно махнула она рукой. — Сопливая мокрая пигалица, со спутанными волосами и испуганным взглядом… — Все почему-то насмешливо посмотрели в мою сторону. Я с независимым видом пожал плечами. — Мы ее кое-как отмыли под душем, и теперь с ней беседуют Выбегалло и журналисты.

— Ну а нам-то когда ее покажут? — скептически спросил нетерпеливый Корнеев. — Мы сами хотим посмотреть на это якобы чудо.

— Не переживайте, — повела бровями девушка. — Профессор после обеда хочет провести ее по отделам с экскурсией. Так что еще налюбуетесь. — И она с недовольным видом вернулась в лабораторию.

Еще немного постояв и видя, что ничего интересного больше не происходит, разошлись и мы.

Накопившаяся за две недели работа вдруг навалилась на меня вся разом. Привыкший мыслить глобальными масштабами, я щелкал эти задачки как орехи. И только я одолел тринадцатую по счету, как дверь открылась и в машинный зал суетливо вбежал профессор Выбегалло. Следом за ним бесцеремонно ввалился еще какой-то народ. Я недовольно вышел из-за стола.

— А это, так сказать, наш вычислительный центр. Краса и гордость нашего института, — лебезил Выбегалло, не забывая указывать фоторепортерам когда и что снимать.

Я пригляделся — в центре всей этой неспокойной компании стояла невзрачная, худенькая, но высокая девушка в мешковатой, явно не по росту, одежде.

— А вот это — бог и царь данного места, товарищ Привалов.

Я сурово кивнул, давая понять своим видом, что они мешают работе.

— Очень приятно, — тихо и устало сказала девушка, но таким голосом, что я вздрогнул и растерялся, а Жиан Жиакомо, сидевший за дальним монитором и поглощенный в свои мысли, оторвал голову от экрана и приподнялся.

— Привалов, — тихо сказал мне Выбегалло, недобро придвигаясь. — Что-то ваш универсальный человек почему-то вобрал в себя одни только женские черты…

— Наверное, женское начало имеет более сильный вес над мужским, — не моргнув глазом четко ответил я.

Амвросий Амбруазович внимательно посмотрел на меня.

— Может вы и правы. Над этим стоит задуматься.

Между тем что-то было сказано еще, вспыхивали лампы фоторепортеров, задавались какие-то вопросы. И экскурсия вскоре ушла, а я остался стоять на середине зала, не понимая, что же со мной случилось, в поисках ответа в слабой надежде мысленно заглядывая себе внутрь.

А тут Жиан Жиакомо хмуро посмотрел на меня и, ничего не сказав, тоже ушел, оставив на столе все свои задачки.

Немного постояв, вслед за ним вышел и я.

Народ в курилке уже во всю обсуждал новое явление. Общее впечатление было таково — Она заходила, здоровалась, что-то спрашивала, что-то говорила, сама измученная, усталая, ничего не понимающая, что она тут делает, что от нее хотят, где она, как тут оказалась и т. д. Но вопросы эти не задавала, надеясь, как воспитанная девочка, что ей все сами объяснят. Впечатления ни на кого не произвела, естественно, своим запуганно зажатым, ничего не понимающим видом, хотя она старательно исполняла правила игры, — вежливо здоровалась, стараясь улыбаться, поддакивала, когда ей рассказывали, кивала головой, задавала какие-то дурацкие вопросы.

На нее посмотрели, поудивлялись и пожали плечами. А мы, мол, думали, что тут же все и упадем к ее ногам. А Кристобаль Хозевич снисходительно похлопал меня по плечу — Что-то вы, милостивый государь, не того… напутали что-то. Я покраснел и принялся сбивчиво оправдываться. И только Жиан Жиакомо и Эдик не принимали в этом участия.

Мы еще немного поговорили на эту тему, потом переключились на другие и потихоньку забыли про это событие, которое совсем не оправдало наших надежд — ни тебе богини любви, ни ужасных последствий и разрушений.

— Прямо скажем, — заметил Кристобаль Хунта напоследок. — Я начинаю пересматривать свое отношение к Выбегалло.

Вернувшись к себе и немного успокоившись я наконец-то достал заветную голубую папку, где тихо лежала, дожидаясь своего часа, легендарная задача Бен Бецалеля об инвариантности линейного пространства, которую мне в свое время подкинул заведующий отделом Линейного Счастья, и с головой окунулся в работу. И вернуть к реальной действительности меня смог только пронзительный телефонный звонок.

Это был Модест Матвеевич Камноедов.

— Привалов, — грозно спросил он. — Вы где должны быть?

И тут я с ужасом вспомнил, что сегодня была моя очередь дежурить…

— Елки-палки, виноват, — сказал я и повесил трубку.

Сняв халат, я выскочил в уже пустующий коридор и побежал в хозяйственный отдел.

Камноедов величественно ожидал меня в своей массивной приемной. За небольшим столом в углу маленький гном тоскливо водил волосатым пальцем по обширной ведомости.

— Вы, Привалов, вечно как не знаю кто… — недовольно произнес наш завхоз. — Вроде и высшее образование, и вид умный… а ведете себя…

— Больше не повторится, — сказал я, выкатив глаза.

— Вы это прекратите, — сказал Модест Матвеевич, тем не менее смягчаясь. — Так вот, Привалов, как вы знаете, дежурство по институту — вещь ответственная. Это вам не по клавиатуре стучать.

Я покорно кивнул головой, готовясь к долгому и мучительному инструктажу.

Получив платиновый свисток, ключи и расписавшись за все это в тетради, я вместе с Камноедовым спустился на первый этаж и тщательно закрыл за ним входную дверь, наложив, как и полагается заклятие на макродемонов Максвелла в нашей швейцарской. Наспех пройдя по этажам, проверив двери и попутно разогнав пару праздно шатающихся дублей, я постарался побыстрее вернуться к себе — уж больно интересная задача дожидалась меня в голубой папке.

Переступив порог я на секунду остолбенел — за моим столом, замерев, сидела незнакомая девушка.

Опять, шутники, фантома подкинули, зло подумал я, на ходу вспоминая нужное заклятие. Ну, я до них доберусь!..

Я уже было поднял руку, сложив соответствующим образом пальцы, но тут девушка поспешно встала.

— Извините за вторжение, — заговорила она голосом страшно уставшего запутавшегося в жизни и ничего не понимающего человека. И мне почему-то тут же захотелось ей чем-нибудь помочь. — Мне сказали, что я могу у вас отдохнуть, — продолжила она совсем не уверенно и слегка покраснела.

— Да-да, конечно, — поспешно заговорил я, только сейчас понимая, в чем дело. — Извините, я закрутился с этим дежурством, инструктажем… — начал я сбивчиво оправдываться. Она терпеливо ждала. — Да тут еще хулиган Корнеев оставил некачественных дублей, пришлось и с ними повозиться…

— Скажите, — снова скромно сказала она, когда я замолчал, чтобы наполнить опустевшие легкие хорошей порцией кислорода. — А где мне можно расположиться?

— Ох, извините, — опять засуетился я, сам себя не узнавая. — Пойдемте, я вам покажу.

С этими словами я завел ее за массивный модуль памяти и показал на старенький диванчик с подушкой и пледом.

— Здесь? — спросила она с такой покорностью судьбе, что я чуть не провалился сквозь землю.

— Простите, — уже в который раз проговорил я, — лучшего у нас в институте не нашлось.

— Да нет, ничего, — поспешно проговорила она устало извиняющимся голосом. — Я не хотела вас обидеть. Тут на самом деле очень мило.

Я глупо кивнул и ушел, поняв, что сильнее всего на свете она сейчас хочет лечь и уснуть, но стесняется сказать мне об этом.

Некоторое время я никак не мог сосредоточиться на заветной задаче, непроизвольно прислушиваясь к легкому шуршанию за компьютером, но, наконец, оно стихло и я смог вернуться к оставленной работе и полностью окунуться в гениальные идеи Бен Бецалеля.

Я заметил ее только тогда, когда полез открывать переднюю панель — у меня зависла клавиатура и я хотел дать взбучку поселившимся в блоке ввода-вывода домовым.

Девушка тихо сидела в дальнем углу зала, скромно закутавшись в старенький плед.

— Я вам не помешаю? — осторожно спросила она.

— Да нет, — неуверенно ответил я, мучительно вспоминая, произнес ли я вслух те ругательства, что вертелись у меня на языке, краснеть мне или пока еще рано?

— Не спится, — сказала она виновато.

— Я понимаю, — поддакнул я, совершенно ничего не понимая.

— Вы работайте, не обращайте на меня внимания, — сказала она.

Я кивнул и, так как она больше ничего не говорила, осторожно вернулся за монитор, незаметно погрозив домовым пальцем.

Час-полтора я активно работал, потихоньку забывая о ее присутствии.

— Можно вас спросить? — вежливо начала она, когда я, наконец, неожиданно для себя вроде бы добил эту чертову задачку и, блаженствуя, откинулся на спинку стула, смакуя решение издали.

Я тут же выпрямился и принял нормальную позу.

— Да, пожалуйста, — торопливо проговорил я, приводя себя в порядок. — Извините, я привык тут работать в одиночестве…

Она кивнула одними ресницами, принимая мои извинения.

— Я, как это не покажется вам странным, ничего не понимаю и ничего не помню. Кто я, что я тут делаю, что за люди, что за место? Вы не могли бы мне хоть немного в этом помочь?

Я откровенно растерялся — вот тебе раз!..

— Спрашивайте, — сказал я чтобы потянуть время и собраться с мыслями.

— Как меня зовут? — тихо проговорила она и покраснела.

— Маргарита, — ляпнул я первое, что пришло в голову, вспомнив Булгакова и его Мастера.

Она задумалась, прислушиваясь, наверное, к своим ощущениям, потом чуть незаметно пожала плечами.

— А вас как зовут? — спросила она, слегка улыбнувшись.

— Шура, — начал я. — Э-э… Александр, — кивнул я деревянной головой.

— Очень приятно, — снова улыбнулась она, изобразив в кресле легкий реверанс.

— Мне тоже, — деревянным голосом произнес я.

— Вот мы и познакомились, — продолжила она. — Тогда, если разрешите, следующий вопрос. — Я снова кивнул. — Где я нахожусь и что я тут делаю?

Минут пятнадцать я врал, причем врал настолько самозабвенно и убедительно, что мне бы позавидовали великие актеры. Я ей долго и с большими подробностями рассказывал как нашли ее на лавочке в парке возле нашего института в бессознательном состоянии. И как, не дожидаясь скорой помощи, решив, что у нее обморок, отнесли ее внутрь, и наши доктора (а у нас есть свои!) оказали ей первую медицинскую помощь. А ее одежду сдали в химчистку. Сейчас у нее временная потеря памяти — но это скоро пройдет. А вот кто она и что здесь делала — в настоящее время выясняет милиция.

Попадет же мне завтра от Выбегаллы, грустно подумал я напоследок.

Глава 5. Ночное дежурство

Зазвенел телефон.

— Это кто? — спросили в трубке после непродолжительного настороженного молчания.

— А вам кто нужен?

— Вы это прекратите, Привалов. Вы не в балагане. Докладывайте.

Я доложил.

— Обход делали? — строгим голосом спросил Камноедов. На этот раз врать мне уже было неудобно, особенно при девушке, и я сказал.

— Да вот, как раз собирался.

— Ну хорошо, — сказали на том конце и повесили трубку.

— Мне пора на обход, — сказал я, вставая. — На предмет самовозгорания…

Маргарита, немного ожившая после моего рассказа, с вновь обретенным чувством определенности, тоже поднялась.

— Я с вами, — сказала девушка довольно бодро. — Боюсь одной оставаться, — пояснила она, слегка смутившись. — Наедине со своими мыслями. Опять как нахлынут… Ужас…

Честно говоря, меня обрадовала перспектива снова быть с ней вместе.

— Хорошо, пойдемте, — как можно спокойнее сказал я, тщательно скрывая волнение, и, для надежности, взял ее за руку. Рука была теплая, нежная и приятная.

По боковой лестнице мы быстро спустились к швейцарской — наученный горьким опытом моего новогоднего дежурства я первым делом всегда проверял макродемонов Входа и Выхода.

На этот раз у них было все в порядке.

В просторном вестибюле нашего института было сумрачно, сыро и слегка неуютно. На капителях колонн и лабиринтах исполинской люстры, свисающей с почерневшего потолка, шуршали нетопыри и летучие собаки. Из глубокой ниши, откуда тянуло сыростью и затхлостью, донеслось позвякивание цепей, чье-то жуткое оханье и Маргарита непроизвольно прижалась ко мне.

— Вы это прекратите! — строго сказал я, также непроизвольно обняв девушку за плечи. — Что это еще за мистика! Как не стыдно!..

В нише затихло.

По широкой парадной лестнице, взявшись за руки, в состоянии какой-то приподнятой торжественности от всего увиденного, мы поднялись на первый этаж. Здесь было царство Федора Симеоновича Киврина и его отдела Линейного Счастья.

Я осторожно, боясь лишним шумом вспугнуть эту торжественную тишину, подвел Маргариту к полуоткрытой двери, и она по-детски вздохнула, задержав дыхание, при виде великолепного генератора Эликсира Детского Смеха, этих красок, радуги и завораживающего сияния. Минут двадцать мы благоговейно, с замиранием и восторгом, наблюдали за процессом перегонки необычайной субстанции.

— Я и не представляла, — тихо сказала она мне, когда мы на цыпочках, с сожалением, отошли от двери. — Что может быть такая красота…

— Да, — так же тихо согласился я. — В этом отделе буквально все такое… неожиданное…

Второй этаж встретил нас все тем же сонным часовым, охранявшим Отдел Оборонной Магии.

— Проходите, не положено, — сказал он, чуть приоткрыв глаза, и мне показалось, что голос у него был более мягкий, чем в первые мои дежурства.

Чуть дальше начиналось наше знаменитое книгохранилище. Я специально привел ее сюда — уж очень мне хотелось все время поражать эту приятную и чем-то волнующую девушку, чтобы так идущее ей чувство восторга ни на минуту не сходило с ее красивого лица.

И действительно, увидев бесконечный ряд стеллажей, теряющийся где-то в дали, она замерла, подавленная этой необъяснимой грандиозностью.

— Корнеев доходил до 124 версты, — опережая ее вопрос и распираемый от гордости, сказал я. — Но конца так и не увидел.

Маргарита чуть удивленно посмотрела на меня, но ничего не сказала.

Мы потихоньку шли вдоль стеллажей. Она легко и ласково — чуть-чуть — касалась старинных переплетов, не снимая книг с полок — боясь потревожить их многовековой сон. Я шел чуть позади и с нескрываемым интересом наблюдал за ней. Маргарита заметила это, смутилась и отошла от стеллажей.

— Надо же, — сказала она с легким трепетом. — Сколько знаний… Сколько человеческих судеб и страданий… Сколько уже навсегда ушедших жизней…

Под таким углом я еще ни разу не рассматривал нашу библиотеку, видя в ней только удобный инструмент для пополнения своих знаний, удивился, но ничего не сказал.

Следующие три этажа мы прошли довольно быстро. На третьем этаже в захудалом и запущенном Отделе Предсказаний и Пророчеств самовозгораться было просто нечему, на четвертом стоял мой Алдан, где я и так проводил все свое время, а на пятом, в Отделе Абсолютных Знаний фактически никто и не работал.

Зато 6 этаж — вотчина Жиано Жиакомо и его Отдела Универсальных Превращений — встретил нас довольно подозрительным шорохом.

Я приложил палец к губам и девушка покорно замерла, с легким любопытством посматривая на меня.

Под влиянием ее восхищенного взгляда я распрямил плечи и мы крадущимися шагами, словно индейцы, приблизились к лаборатории Витьки Корнеева. Набрав побольше воздуха в легкие я резко распахнул дверь.

— Ага, попались! — как можно решительнее крикнул я, щурясь от яркого света.

— Фу, черт! Сашка! Напугал! — воскликнула одна из сотрудниц, роняя стеклянную колбу на пол. Шум и суета в лаборатории быстро стихли, сменившись гнетущей тишиной.

— Вы это прекратите! — как можно строже сказал я, внутренне веселясь. — Что это за нарушения?!

Недовольно оторвавшись от своего любимого дивана-транслятора, под напряженные взгляды сотрудников, ко мне неторопливо подошел грубый Корнеев, удивив меня каким-то нездоровым выражением азарта в его глазах.

— Саня, ты пойми, у нас опыт, совсем немного осталось. Не бросать же! Мы и так не смогли дотерпеть до утра. Имей совесть.

— А порядок? — парировал я. — А разнос от Камноедова кто из нас получит?

Я привел довольно весомый, можно сказать — запретный, довод и Витька только развел руками, насупившись и беспомощно оглядываясь. И тут его глаза остановились на Маргарите. С минуту в его голове варились какие-то несвойственные ей мысли, а потом он лукаво и хитро улыбнулся. Я внутренне напрягся и отступил на шаг.

— Ну хоть вы заступитесь за нас, — обратился он к моей спутнице, состроив наивно-доверчивую гримасу. — Всем отделом умоляем. А хотите — встанем на колени.

Маргарита, с детским весельем наблюдая за всем происходящим, мягко улыбнулась и вдруг шутливо слегка прижалась ко мне. Я тут же замер и на мгновение потерял дар речи.

— Ну пожалуйста! — произнесла она с такими интонациями, что мне тут же стало жарко, и все эти нарушения и разнос у Модеста Матвеевича показались совершенно незначительными пустяками.

— Ну хорошо, — быстро сдавшись, промямлил я, потупившись при этом.

— Ура! — дружно разнеслось по лаборатории. А Витка хлопнул меня по плечу.

— Старик, у тебя, оказывается, есть шанс стать человеком. Еще не все потеряно.

— Ну спасибо, — обиделся я.

Но Витька меня уже не слушал. Все разошлись по своим местам и, занятые серьезным и по-настоящему интересным делом, перестали обращать на нас внимание. Нам тоже было интересно узнать, чем все это закончится, тем более, что я, как лицо ответственное за все происходящее, должен был присутствовать, и мы остались, незаметно присев в углу на какие-то коробки и стараясь никому не мешать.

— Что они хотят получить? — тихо спросила меня Маргарита, наклонившись к моему лицу и ее мягкое дыхание и волосы нежно коснулись моей щеки, заставив учащенней забиться сердце.

— Сейчас не знаю, — так же шепотом, волнуясь, ответил я. — Но вообще-то Витька хочет превратить всю воду на Земле в живую.

— Да!? А это возможно? — слегка удивленно переспросила она и недоверчиво, но с большим интересом посмотрела на Корнеева.

Зазвонил телефон и, так как все были заняты, я осторожно взял трубку.

Это была Верочка.

— А, привет! — бодро сказал я.

— Привет. Как жизнь? Виктор у вас? Позови мне его. Очень нужен. По личному… — быстро проговорила она.

Я помахал Витьке трубкой, но он даже не обратил на меня никакого внимания.

— Он очень занят, — сказал я.

— Ах, занят… — недобро раздалось в трубке. — Тогда передай ему, что если он считает, что мне гораздо интереснее общаться с его дублями, а не с ним, то пусть больше не появляется…

— Вера, постой, — в расстройстве крикнул я, но она уже повесила трубку.

— Плывет, смотрите, плывет! — закричал вдруг кто-то и все присутствующие в лаборатории, на секунду замерев, бросились к обыкновенной стеклянной банке, где весело плескался маленький карасик.

— Ах ты мой миленький! — с несвойственными ему нежными интонациями проговорил Витька, бережно поднимая банку над головой. — Ну как ты нас всех обрадовал!

Мы тоже подошли, сопереживая общему ликованию и еще не до конца понимая торжественность момента, но уже предчувствуя, что случилось что-то неординарное.

Минут десять продолжалось всеобщее ликование, громкие крики, радостные возгласы, хлопанье по плечам… А потом как-то само собой сдвинулись и освободились от всего лишнего столы, кто-то уже доставал из шкафа чистые колбы, кто-то создавал закуску и вино (— Не забудь завтра заплатить. — Да помню. Не первый раз.) Заиграла легкая музыка. Под дружные крики и визги девчонок хлопнули пробки шампанского. Кто-то сунул нам две полукруглые пенящиеся через край емкости. Виктор поднял свою колбу. — Тихо, тихо! — веером пронеслось по лаборатории и все стихло.

— Я предлагаю тост, — немного помедлив, голосом классического трагика, начал Витька. — За то, чтобы вернувшаяся жизнь этого карася дала начало новой эре человеческого развития.

Громко чокнулись лаборантской посудой. За будущее, сказал кто-то негромко. Все выпили, а Маргарита с непривычки — навыков организма все-таки еще не было — задохнувшись в пузырьках углекислого газа, но мужественно, не закашлявшись, чтобы не портить торжественности момента, добросовестно выпила все до дна и замерла, старательно пытаясь глотнуть воздух и с мольбой глядя на меня сквозь затянувшиеся влагой ресницы.

Я осторожно хлопнул ее по ровной спине.

— Ну что? — спросил Витька, обведя всех шальными от радости глазами. — Танцы?

И неожиданно для меня он подошел к Маргарите, щелкнув на ходу пальцами. Где-то заиграла музыка.

— Не возражаете? — грубовато спросил Витька, чуть наклонив голову и из подлобья внимательно глядя на девушку.

— Да нет, — весело кивнула она, ставя свою рюмку на стол, которая, не имея плоского дна, тут же радостно покатилась по ровной поверхности. — Пожалуйста.

И они вышли на середину лаборатории, а сердце мое сжалось в черной тоске.

Они непринужденно танцевали медленный танец под какую-то быструю мелодию, она чуть прижималась к Витьке, позволяя гладить себя по спине, и соблазнительно смеясь его тихим словам.

Я неподвижно стоял у стола и молча пил подливаемое мне шампанское, постоянно успокаивая себя одной и той же мыслью — она такой же человек, как и я, и вольна делать все, что ей захочется. Да и кто я для нее? Всего лишь один из многих…

Но вот быстрый ритм сменился на медленный и они непринужденно перешли на легкий вальс.

Я подошел к танцующим.

— Тебе Вера звонила, — сказал я, стараясь не глядеть на Маргариту. Впрочем, она тоже на меня не смотрела, положив свою голову ему на плечо.

— Ну и что? — не оборачиваясь, вяло спросил Витька, продолжая танцевать.

— Обиделась, — ответил я. — Сказала, чтобы ты больше не приходил.

— Ну хорошо, — кивнул он и замолчал. Его партнерша тоже молчала. Я почувствовал себя лишним и вернулся на место у стены.

— Это и есть идеал женщины? — спросил меня кто-то, подавая шампанское. Я кивнул и молча осушил свой стакан.

— А я себе представлял это как-то иначе, — сказал тот же голос, снова наливая мне шампанское.

— Я тоже, — ответил я и снова осушил свою колбу. Но шампанское меня сегодня почему-то не брало.

Кто-то из симпатичных девчонок корнеевской лаборатории пригласил меня танцевать, но я почему-то отказался, продолжая упрямо стоять возле стола.

А тут и медленный танец закончился и сменился на быстрый и я вздохнул с облегчением, но они все равно продолжили свое музыкальное уединение, и во мне вдруг что-то сломалось.

Совершенно равнодушно, словно робот, я аккуратно поставил свою неровную полукруглую рюмку на стол, да так, что она даже не шелохнулась, и молча пошел к дверям.

— Шура, вы куда? — спросила меня симпатичная брюнетка.

— Да мне еще надо виварий проверить, — начал оправдываться я суровым голосом. — Альфреда проконтролировать. А то перепьет чаю — бегай потом за сиренами по всему институту.

Девушка кивнула и отвернулась, меня никто не стал удерживать, а эта пара так вообще ни на что не обращала никакого внимания, и я, больше никем не задерживаемый, ушел.

Когда я, пешком спустившись по лестнице, вошел в каптерку Альфреда, старый вурдалак, взглянув на меня, вдруг вздрогнул и непроизвольно попятился.

— У меня это… Все в порядке… — забубнил он, неуклюже пытаясь спрятать чайник под стол и разбив при этом стакан. — Вроде бы… — добавил он, покраснев и потупившись. Мне стало его жалко, но я тут же решительно подавил в себе эту слабость.

— А на самом деле? — надвигаясь, спросил я.

— Так вроде и на самом деле все в порядке, — ответил Альфред, стараясь ногой незаметно задвинуть осколки под стол.

— Так-так-так, — протянул я многозначительно и он сжался. — А это что такое? — зловеще указал я на чайник.

Он смутился еще больше, но ничего не ответил, насупившись и уткнув глаза в землю.

— Будем составлять докладную? — проговорил я зло и решительно, сам себя не узнавая.

Он еще более обреченно кивнул, еще больше сгорбившись при этом. И тут откуда ни возьмись выскочила женщина с кожей голубовато-серого оттенка, взлохмаченная и в короткой юбке.

— Он не виноват, — быстро заговорила она, старательно строя мне глазки и пытаясь интимно прижаться ко мне грудью. — Это все я принесла. У нас сегодня ведь праздник — День святого Валентина.

Я поморщился, непроизвольно отстраняясь от этих знаков внимания.

— Ну и что? — непреклонно спросил я.

— Но ведь праздник… — жалобно промолвили, невесть откуда повылазившие домовые, вампиры и черти.

Я нерешительно отступил под этим натиском, чувствуя, как что-то размягчается у меня в глубине души.

— Ну хоть по стаканчику, а? — просительно заглядывал мне в глаза Альфред.

Я сурово сдвинул брови. Все замерли.

— Праздник все-таки… — вдруг раздался у меня за спиной волнующий голос Маргариты. Я резко обернулся. Она была одна, с серьезной задумчивостью глядя мне прямо в глаза. И я окончательно размяк.

— Хорошо, но только по одному, — сказал я под громкие крики «ура». А Маргарита, запрыгав вместе со всеми, неожиданно поцеловала меня в щеку.

— Ну тогда и вы с нами, — радуясь, прямо мне в ухо кричал старый Альфред, в то время как я старался заслонить прижавшуюся ко мне девушку от наседающей нечисти. — Уважьте с дамочкой наш праздник.

Тут же возникли граненые стаканы, наполненные, словно кровью, густым красным вином.

Я вопросительно посмотрел на Маргариту. Она чуть виновато улыбнулась мне и несмело кивнула. Я взял стакан и расправил плечи.

— Ну что ж, — сказал я. — За святого Валентина… Пусть у него все будет хорошо…

Нечисть радостно засмеялась, звякнули стаканы, и мы все выпили до дна. К тому же вино оказалось на редкость сладким и пьянящим.

Здесь тоже была музыка, но своя, нестандартная и своеобразная, но тем не менее Маргарита вдруг обернулась ко мне, сунув свой пустой стакан кому-то в руки.

— Саша, можно вас пригласить на танец?

В горле у меня пересохло.

— Конечно, — хрипло и еле слышно выдавил я из себя и неловко обнял ее за талию. Она снова виновато улыбнулась и чуть прижалась ко мне. Кровь у меня забурлила и вампиры радостно зацокали языками.

Мы танцевали в самом центре тесной каптерки, одни, хоть и было кругом много народу, никого не замечая. Она осторожно держала меня за плечи и молчала, волнуя мою шею своим нежным теплым дыханием. Я млел от ее близости и вообще ничего не замечал вокруг. Мир был светел, розов и приятен, и мечтать мне больше ни о чем не хотелось.

А потом тролли заиграли какую-то свою, быструю, кельтскую музыку и все закружились в общем веселом хороводе.

Маргарита весело плясала в самой гуще этой странной компании, смеясь от всей души. Ей, казалось, все было интересно, и никакие проблемы в жизни ее не тревожили — ей просто было интересно жить. А я внимательно и с каким-то странным чувством наблюдал за ней, неожиданно про себя подумав — А ведь это я ее создал, — и тут же испугался своим мыслям.

Перекрывая всеобщий шум и веселье громко пробили старинные настенные часы.

— Ладно, — сказал я Альфреду, возвращаясь к реальной действительности. — Пойду дальше.

— Путь добрый, — сказал Альфред с готовностью.

Усталые, но довольные, мы поднялись ко мне в отдел.

— Как я устала! — радостно сказала она, потягиваясь с грацией кошки. — Давно мне так не было весело.

Я пожал плечами, стоя как истукан.

— У вас интересно, — продолжила она, прохаживаясь по вычислительному залу. — Я вам всем завидую.

Я снова пожал плечами. Она засмеялась.

— Ладно, на сегодня хватит, — сказала она вполне довольным тоном. — Все, ложусь спать.

— Ложись, конечно, — согласился я. — Время уже позднее…

Она с какой-то чертовщинкой в глазах лукаво взглянула на меня.

— Спокойной ночи, — сказала она.

— Спокойной ночи, — подавленно ответил я.

— Увидимся утром, — снова сказала она.

— Конечно, — кивнул я. — Я буду рядом.

Она ничего не ответила, только открыто, по-дружески, улыбнулась и скрылась за модулем памяти.

Я сел за монитор. Минут двадцать я пытался сосредоточиться на своей задаче, но у меня так ничего и не получилось. К тому же я то и дело оглядывался, ожидая снова увидеть ее в дальнем кресле. Но кресло на этот раз упрямо оставалось пустым.

Я встал, прошелся по залу. Осторожно заглянул за модуль. Она спала как младенец, уютно подоткнув плед и смяв подушку. Ее сон был легок и свеж, и мне почему-то стало грустно.

Я вышел в коридор и до самого утра бесцельно слонялся по этажам, вызывая удивление у ночных духов и обуреваемый всякими противоречивыми мыслями. И на душе у меня было очень уж неспокойно.

Глава 6. Первые конфликты

Утром я быстренько поднялся на шестой этаж, собираясь предупредить Выбегаллу о рассказанной Маргарите легенде, но его куда-то вызвали и он уже уехал, торопливо собрав папки с графиками и чертежами.

Маргарита еще спала. Я не стал ее будить — наверняка грядущий день не сулит ей ничего хорошего, так что пусть ее неведение и спокойствие продлятся как можно дольше.

Следующий день после дежурства по графику был выходной. Я неторопливо собрал разбросанные по столу бумаги в голубую папку, тщательно завязал тесемки, и собрался уже было уходить, но почему-то медлил. А ведь она останется совсем одна, вдруг понял я причину своей нерешительности, и без всякой поддержки. И я остался.

Она проснулась бодрая и энергичная. Пока она умывалась, я, поляризовав вектор магистатум, сотворил ей пару бутербродов и чашечку кофе. Бутерброды получились на редкость удачными и симпатичными — тонкий слой масла на белом свежем хлебе, ломтик ветчины, ровный пластик вареного яйца и поверх всего этого огурчик; а кофе было очень ароматным, так что у меня при виде всего этого потекли слюнки, я тут же вспомнил, что сам еще не завтракал и тут же сотворил еще парочку — уже для себя. Моя партия оказалась почему-то простой и примитивной — кривой ломоть хлеба с докторской колбасой и без всякой экзотики, а кофе ничем не отличалось от столовского. Я обреченно пожал плечами и решил не ломать голову над этим парадоксом.

— Доброе утро! — весело сказала Маргарита, заходя за модуль памяти и присаживаясь на теперь уже свой диванчик. — Какое все замечательное! — восхищенно произнесла она, оглядев журнальный столик.

А потом она разделила аппетитные и менее аппетитные бутерброды поровну и мы принялись за завтрак.

Мы говорили о всяких пустяках, и вот что самое интересное — мне это было приятно, и мало того, я сам находил все новые и новые темы… Она часто улыбалась мне, аккуратно откусывая маленькие кусочки ровными белыми зубками.

Один только раз она спросила, как обстоят дела с ее одеждой, но я тут же соврал, что ее привезут из химчистки скорее всего после обеда.

— Ну хорошо, — пожала она плечами, — еще немного побуду и в этом одеянии. — И она чуть оттянула воротник своего балахона. — Впрочем, я к нему уже как-то привыкла. И мне, наверное, жаль будет с ним расставаться.

— Можете забрать его себе, — улыбнулся я. — В качестве подарка.

В ответ она только заразительно рассмеялась.

— Какой вы милый, Саша, — просто сказала она, наверное, не придавая этим словам никакого значения, но тем не менее они что-то очень сильно зацепили в моей душе.

Завтрак закончился. А тут и народ стал подтягиваться со своими задачками — вернее, их дубли. Я занялся работой, а она снова села в дальнее кресло.

— Мне здесь нравится, — странно улыбнувшись, сказала она. — И почему-то уютно, словно у себя дома.

Первыми из настоящих людей появились двое сотрудников из отдела Выбегалло.

— Мы пришли за вами, — неловко переминаясь с ноги на ногу сказали они не совсем вежливо.

Перестав приветливо улыбаться, она молча подняла свои большие глаза, ожидая продолжения.

— Пойдемте с нами.

— Куда?

— К нам в отдел.

— И зачем это?

Они замялись еще больше.

— Ну-у, мы вас обследуем…

Она покачала головой.

— Спасибо, что-то не хочется ни куда идти. К тому же я себя прекрасно чувствую. Еще раз спасибо за беспокойство.

Они помялись и ушли, а она окончательно осталась у меня.

Дубли с задачками шли один за другим и скоро я начал ощущать некоторое беспокойство — такого наплыва у нас еще не было, к тому же и дубли были со странностями — неотрывно смотрели на мою гостью. А потом пошли и оригиналы и мое беспокойство еще больше усилилось.

Первым заглянул Володя Почкин. Скромно поздоровавшись с Маргаритой, он сунул мне листок, исписанный торопливым подчерком, и стал непонятно и путанно что-то мне объяснять, поминутно поглядывая в дальний угол. Минут пять я его терпеливо слушал, пытаясь добросовестно понять весь его бред, а потом просто выгнал.

Вежливый Эдик молча подал мне аккуратно сложенную вчетверо страничку тетради и тут же отошел к девушке, с ходу заведя с ней ничего не значащую беседу. Она смеялась каким-то его словам, Эдик был наоборот — необычайно серьезен, а я никак не мог подобрать подходящий алгоритм к его задаче.

Потом собственной персоной появился Кристобаль Хунта. Он тоже, быстро разделавшись со мной, отошел к Маргарите. Раскланявшись как истинный испанский идальго, он в галантном полупоклоне, поцеловав ей руку и сверкая глазами, завел с ней какой-то непринужденный светский разговор.

Мне это нравилось все меньше и меньше. Казалось, весь институт собрался в вычислительном зале. Кто-то заходил по несколько раз, кто-то приходил и оставался, и все, буквально все, отвешивали Маргарите поклоны, подходили, заводили беседы разной степени легкости…

Я краем глаз с неудовольствием наблюдал за происходящим в моем вычислительном зале. А ее такое внимание просто забавляло. Я заметил, что она ничего не делала специально — но ее голос, движения рук, повороты головы, глаза — необратимо действовали на окружающих.

А потом появился невоспитанный Корнеев и каким-то образом, наверное, на правах старого знакомого, сумел уговорить ее на повторную экскурсию в его отдел.

Она ушла, зал быстро опустел — ушли даже дубли, так и не успев передать мне своих задачек — и я остался один.

Резкий наплыв народа сменился не менее резким его отсутствием и я смог сосредоточиться на текущих проблемах — тот ворох задач, который мне натащили за утро я трогать не стал, предчувствуя, что там полная ерунда, а достал из верхнего ящика стола заветную голубую папку.

Я работал не более часа, доводя до совершенства казалось бы уже найденное решение, но тут неожиданно в зал вбежала насмерть перепуганная Стеллочка. Оказывается грубый Корнеев кого-то умудрился стукнуть, и теперь его, наверное, будут разбирать на общем собрании и неизвестно чем все это для него закончится.

Само по себе это было уже ЧП — такого у нас в институте и в помине не было, и я бросился бегом по лестнице.

В лаборатории Корнеева было полно народу. Витька, насупившись, сидел на своем диване-трансляторе, у шкафа на полу сидел Саня Дрозд и задрав голову носовым платком вытирал сочившуюся из носа кровь.

— Мальчишки, как вам не стыдно! — воскликнула Лилечка Новосмехова, но тут появились Жиан Жиакомо с Федором Симеоновичем и в зале стало тихо.

— Та-ак, — хмуро протянул Жиан, оглядев драчунов и задержав свой взгляд на отдельно стоявшей и ничего не понимающей Маргарите. — Корнеев, пройдемте со мной…

Когда они ушли, провожаемые сочувственно-любопытными взглядами, зал снова взорвался. В короткий срок я узнал, что Витька долго водил свою гостью от прибора к прибору, поминутно при этом хвастаясь, а потом в лабораторию забежал наш киномеханик Саня Дрозд занять, как обычно, у кого-нибудь денег, и остался, сразу же вклинившись в их беседу. Он постоянно перебивал Витьку, пытаясь рассказать какие-то свои истории или похвастаться собственными достижениями, и нетерпеливый Корнеев тут же предложил ему убираться, впрочем, смягчив все это двумя рублями. Но, вопреки всему, Дрозд, получив так быстро деньги, почему-то убраться не поспешил, продолжив свою беседу с Маргаритой, а там слово за слово — Да кто ты такой, когда хочу, тогда и уйду, — Никто и глазом не успел моргнуть, как Саня Дрозд оказался на полу с разбитым носом, а Витька в недоумении разглядывал свой кулак. Да еще и Маргарита, побледнев, испуганно смотрела на обоих.

— Он сам виноват, — говорил кто-то тихим голосом.

— Да нет, это все она… Из-за нее… Не было бы ее… — перебивали его более убежденно.

— А он хорош, — не соглашались третьи. — Должен себя в руках держать. К тому же она не давала никаких поводов, я сам видел…

В разгар всей этой перепалки меня тихо взял под локоть Роман Ойра-Ойра и отвел в сторону.

— Слушай, Саша, — произнес он необычайно серьезным тоном. — Ты можешь считать меня последним глупцом, но мне кажется, девушку надо куда-то увести и не показывать ни кому, иначе нас ждут большие неприятности.

— Ты думаешь? — спросил я.

Он кивнул.

— И куда?

— Спрячь куда-нибудь, — пожал он плечами. — К тому же у тебя после дежурства еще и ключи остались. Найди помещение поизолированнее, чтобы никакая магия не брала.

Взяв Маргариту за руку, я тихо отвел ее к себе на ВЦ. Она шла покорная и молчаливая, с немым вопросом в глубоких глазах.

Из всех помещений под условие Романа подходил только стендовый зал, где смысловики проводили свои опыты с джинами. Поколебавшись, я все-таки вызвал авральную команду из домовых и дал им задание привести это помещение в жилой вид, хотя, как мне кажется, я бы все равно ее туда отвести не смог.

И тут снова появился Витька Корнеев. Сначала он подсел к Маргарите и пытался с ней о чем-то серьезно поговорить, но она была молчалива и немногословна. Наверное, результат его не удовлетворил и он взялся за меня.

Он был груб и несносен. При ней, публично, он вдруг стал высмеивать меня, называя полным дураком, не способным на самые примитивные магические шаги… Я разозлился, но вытолкать его не смог — магистр все-таки. Девушка смотрела на нас расширенными от ужаса глазами, и под ее взглядом я быстро отрезвел и вызвал Романа, после чего Корнеев вдруг сник, как-то странно посмотрел на меня, потом на нее, горько вздохнул и, ссутулившись, вышел из зала.

— Что я тебе говорил? — суровым шепотом спросил Роман, отведя меня подальше от Маргариты. — Ты видишь, что творится?

— Но ведь она — живой человек, — пытался оправдаться я. — А мы ее в клетку.

— А мы тут не живые? — еще более распаляясь наседал на меня Ойра-Ойра. — А ведь маг, потерявший над собой контроль — это страшная штука.

И я покорно кивнул, соглашаясь, но тут появился Выбегалло и я, впервые обрадовавшись его появлению, с облегчением передал ему Маргариту.

А зря, с огромным сожалением сказал вслед Роман и, как оказалось, был прав — буквально через полчаса в зал влетел Эдик. Его вид меня удивил — таким злым и нервным я его никогда не видел — более спокойного и корректного сотрудника у нас в институте было не найти.

— Сашка, представляешь, — еле сдерживаясь проговорил он. — Этот дурак Выбегалло ей все рассказал.

Глава 7. Прозрение Маргариты

Я нашел ее в виварии. Строгая и напряженная она сидела в каморке Альфреда, который вежливо ушел на обход вверенной ему территории. Ее губы были сильно, до синевы, сжаты, а лицо окаменело. На меня она даже не взглянула.

Я осторожно подошел к ней, хотел было успокаивающе погладить, но в последний момент не решился и просто присел рядом. Она чуть отодвинулась. Маргарита, с горечью подумал я, где же твой Мастер?

— Не переживай так сильно, — только и смог сказать я.

Она посмотрела на меня долгим взглядом. Потом подняла правую руку.

— Выходит — это неживая рука, — сказала она сухим бесцветным голосом. — Рука неживого человека. А обыкновенной искусственной куклы.

Я открыл было рот, чтобы возразить, но сразу не сообразил что и сказать.

— И все, что внутри меня, тоже не настоящее — печень, легкие, сердце, мои ноги и глаза — все это искусственное, неживое…

Она посмотрела на меня влажными, глубокими от тоски и ужаса, глазами, при виде которых влага подступила и к моим глазам.

— И я — один сплошной вымысел…

И непонятно было, спрашивает она или утверждает.

— Ну почему же, — кашлянув, проговорил я, пытаясь держать себя в руках. — Ты же реальная, ты же существуешь. Ты можешь ущипнуть себя, порезаться, и у тебя, как и у всех, пойдет кровь.

— Но ведь все это создано искусственно! — воскликнула она с непередаваемой болью.

— Да нет же! — еще более энергично воскликнул я, схватив ее за руки. — Все не так! Ты самая настоящая! У тебя такая же кровь, как и у всех. У тебя все такое же, вплоть до молекул и атомов. А какая разница — как все это создалось — в живой материнской утробе или внутри искусственного аппарата. Главное — это результат, — закончил я, непроизвольно притягивая ее к себе. Она покорно уткнулась лицом в мое плечо.

— А детство? Руки матери? Ее ласковый голос? — глухо проговорила она дрожащим голосом.

— Да, конечно, — согласился я, чувствую, что лед все-таки сломлен. — Ты была всего этого лишена. Это — минус. Но ведь не эти же события делают человека человеком!

— А что тогда? — снова спросила она и я понял, что сказал лишнее.

— Ну-у, это уже высокая философия, — пробормотал я. — Я в ней не силен. И вообще, я считаю, что никакими тестами и заранее заданными признаками нельзя определить, человек перед тобой или нет. Тут уж каждый решает сам. Если ты чувствуешь, что ты человек, думаешь как человек, понимаешь что ты человек — значит, ты и есть человек. А если ты — недобрый пришелец, всячески маскирующийся под человека, тогда конечно, пройдешь все тесты на отлично, — сказал я, чтобы только ее развеселить.

— А ты как думаешь, кто я? — тихо спросила она, по-прежнему прижимаясь ко мне.

— Это была шутка, — так же тихо сказал я.

— А на самом деле? — продолжала настаивать она. — Как ты меня воспринимаешь? И как воспринимают другие? Участвующие в моем создании, видевшие весь этот процесс с самого начала?

— Как абсолютно нормального человека, — уверенно ответил я. — Такого же как все. Ты пойми, — поймал я новую нить убеждений. — В процессе создания младенца тоже участвуют разные люди, прилагают какие-то усилия, диета, наблюдения врачей, акушерки. Только у одних процесс создания протекает долго, а у тебя он несколько ускорился. Только и всего!

— Только и всего, — повторила она, горько усмехнувшись, но уже перестав плакать.

Она отстранилась от меня, выпрямилась, поправила одежду и прическу, носовым платком аккуратно вытерла мокрые, красные глаза.

— Все, я уже успокоилась, — сказала она измученным голосом. — Спасибо тебе. Я понимаю, что ты все это время обманывал меня только из лучших побуждений.

Она, чуть качнувшись, поднялась со старенького протертого дивана.

— Пойдем, а то Альфред начинает сильно беспокоиться.

Глава 8. Конфликты усиливаются

Я вел равнодушную и покорную Маргариту по притихшему и пустому коридору. Только у подоконника я увидел одиноко стоявших Эдика и Майку. Девушка что-то горячо и убежденно говорила и ее глаза были влажными, Эдик, напротив, был сух и сдержан. Я не стал вмешиваться в их разговор, понимая, что все кругом идет наперекосяк, и никак это уже не исправишь.

Между этажами нас догнал домовой Афиноген и доложил, что все готово и я повел теперь уже совершенно аморфную Маргариту в отведенное для нее помещение.

— Поверь мне, так надо, — объяснил я, стараясь глядеть на нее как можно честнее. Мне было стыдно.

— Хорошо, Саша, — кивнула она покорно. — Раз надо, что ж, пойдем…

И мы пошли. Словно под конвоем. Сердце мое ныло и разрывалось на части. Я шел и молча ругал себя, Романа, дурака Корнеева, а больше всех — почему-то Выбегалло, а значит опять себя, так как мы неожиданно оказались связаны с ним одной нитью.

Домовые постарались на славу и боевой мини-полигон сейчас походил на номер средней гостиницы. Но она не обратила на это внимания, молча села на аккуратно заправленную кровать и замерла, неподвижно глядя в одну точку. И я понял, что не смогу сейчас оставить ее одну.

Я сел на единственную табуретку и просто молчал, не собираясь ничего говорить. Во-первых, я не знал, что еще можно сказать, чтобы ей действительно стало легче, а во-вторых, мне казалось, что лучше ее сейчас не тревожить.

Я твердо решил не отходить от нее ни на шаг, до тех пор, пока все это не образумится, будь это хоть день, хоть месяц, хоть несколько лет. Но тут снова прибежал Афиноген и через смотровое окно, отчаянно жестикулируя, вызвал меня в коридор. Заинтригованный его поведением и заранее предчувствуя недоброе, я вышел, и тут он мне такое рассказал, от чего я не сразу пришел в себя и не заметил, как очутился на пятом этаже.

В просторном холе собрался, фактически, весь институт. Но середина была пуста. Там, напротив друг друга стояли Жиан Жиакомо и Кристобаль Хунта. Оба были насупившиеся, сверкали глазами и поигрывали желваками.

— Опять из-за нее, — шепнула мне на ухо насмерть перепуганная Стеллочка. — Словно с ума все посходили.

— Но ведь ее здесь не было?! — тихо удивился я.

— И тем не менее… — многозначительно подтвердила она.

Вперед выступил Киврин.

— Господа, — сказал он волнуясь, и я понял, что дело очень и очень серьезное. — Нельзя же так, господа. Помиритесь.

— Я и не ссорился, — проговорил Жиан. — Но пусть он возмет свои слова обратно.

— Я не сказал ничего такого, — процедил сквозь зубы Хунта. — За что бы я ни отвечал. Господа, не будем зря терять время. Дело решенное — кончим на этом. Давайте начинать. Кто будет секундантом?

— Так не пойдет, — заикаясь проговорил Киврин. — Я возражаю. — И он попытался встать между ними, но уперся в силовое поле.

— Ну что ж, — презрительно пожал плечами Хунта. — Предлагаю обойтись без секундантов.

— Нет возражений, — ответил непреклонный Жиан.

— У тебя в лаборантской капает из крана. Предлагаю начать на пятой капле от текущей.

— Не возражаю, — снова ответил Жиан, и народ непроизвольно притих и вжался в стенки.

Возникшая мертвая пауза, казалось, растянулась на часы. Никто не дышал. Все замерли. Слышно было тиканье наручных часов и учащенное биение сердец рядом стоявших людей. И тут вдруг такое началось!.. Дуэль магов, это что-то непередаваемое. Хорошо еще, что они, заботясь об окружающих, накрылись непроницаемым силовым полем. Заклинания сменялись контрзаклинаниями, в середине зала то и дело что-то ярко вспыхивало, пламя заполняло все пространство, не выходя за отведенные границы, что-то там мелькало в дыму и огне, свертывались пространства, создавались и рушились миры… Ничего подобного я в своей жизни не видел. А самое ужасное — что все это творили свои же, родные и близкие люди.

Через полчаса все было кончено. Пламя погасло, дым рассеялся и, разорвав словно старую паутину защитный экран, к нам вышел Кристобаль Хунта — лицо в саже, костюм опален и порван. Безумными глазами он оглядел всех нас, сказал что-то по — испански и быстро ушел к себе. Мы бросились к одинокой бесформенной куче, беспомощно и страшно лежащей посередине, обступив ее тесным плотным кольцом.

— Ну что там? — шептал кто-то взволнованно и трагически. — Что?

Я был самым последним, ничего не видел из-за многочисленных спин, и сердце мое билось с огромной силой.

— Жив, жив, — вздохом пронеслось по толпе.

— Ну слава богу, — вздохнул кто-то рядом. — Убил бы ее…

— Что ты сказал? — недобро донеслось с другой стороны и я молча толкнул вздохнувшего поглубже в толпу.

Глава 9. Сумасшедшая ночь

Когда я вернулся, ее в бункере почему-то не оказалось. Домовой Афиноген клялся и божился, что никто сюда не заходил и двери он ни кому не отпирал. Некоторое время я пристально рассматривал его, стараясь понять, правду он говорит или бессовестно лжет, подкупленный или запуганный кем-то из магистров, и не стоит ли применить к нему более решительные меры, но потом махнул рукой, испугавшись за свои мысли, и ушел обследовать камеру, где я быстро обнаружил небольшое повреждение в защитном экране, что само по себе уже было невероятно.

Весть о похищении Маргариты быстро разнеслась по институту и очень скоро камера наполнилась народом — Роман с Эдиком ползали вокруг отверстия, стараясь осмыслить увиденное, а взбешенный Хунта упругой походкой быстро ходил взад и вперед, словно лев в клетке, и непонятно было, что его больше всего бесит — то, что она сейчас с другим, или что-то совсем другое?

— Сашка, — позвал меня Роман, протягивая листок бумаги со свежими набросками. — Быстренько рассчитай мне эту задачку.

Выбегая я налетел на Хунту.

— Кристобаль Хозевич, вы бы присели где-нибудь в сторонке, мешаете, — не удержавшись, сказал я, даже не удивляясь собственной смелости.

Маг резко остановился.

— Вы, молодой человек… — начал он, сильно покраснев, а глаза его мгновенно налились яростью. Я замер, ожидая самого худшего, но он вдруг как-то весь обмяк. — Вы еще многого не понимаете, — продолжил он уже другим, уставшим тоном. — Есть в жизни такие вещи, ради которых человек вдруг способен бросить все, к чему он стремился всю свою жизнь, и о чем мечтал. Все вдруг становиться таким блеклым и неинтересным, и кажется, что до этого момента ты зря, фактически, жил, и, скорее всего, просто прозябал.

— Корнеев все-таки гений, — сказал Роман, внимательно изучив принесенный мною ответ.

Я тупо уставился на него.

— Это Витька ее похитил, — кивнул Эдик. — Одно только непонятно, как же он ухитрился взломать щиты Джян бен Джяна!

— Расскажет когда-нибудь, — заметил Роман, поднимаясь с диванчика. — Полетели на шестой этаж что ли? Здесь нам делать уже нечего.

И вот мы снова у дверей Корнеевской лаборатории. Но на этот раз он тщательно забаррикадировался, и магистры, после нескольких тщетных усилий взломать его защиту, недовольно отступились.

— Что, не получается!? — злорадствовал грубый Корнеев. — Убирайтесь все отсюда. Оставьте меня в покое!

Но сдаваться никто не собирался.

Немного посовещавшись, меня выбрали парламентером (Надо же узнать его намерения!..). Кто-то принес длинную указку, Стеллочка, всхлипнув, дала мне свой белоснежный носовой платочек, я прикрепил его на кончик указки, с минуту мы стояли молча, а потом меня сочувственно, словно прощаясь, подтолкнули в спину, и я пошел…

Я шел медленно, словно по минному полю, каждую секунду ожидая почему-то непременно яркой вспышки прямо перед собой…

— Ну что тебе? — спросил грубый Корнеев через дверь.

— Я как бы парламентер.

— Ну и что?

— Что-что? — начал злиться я. — Переговоры, значит. Пустишь?

— Ну, проходи, — нерешительно сказал Витька и двери открылись.

Первым делом я поискал глазами Маргариту, но ее нигде не было видно.

— Где она? — спросил я, подступая к Корнееву.

— Спит, — ответил он, слегка попятившись. — В лаборантской. Не зачем ей видеть все это…

— Витька, — сказал я. — Бросай ты все это. Что за глупости?

Он как-то странно посмотрел на меня и отвернулся.

— Весь институт с ума сходит, — горячился я. — Все ополчились друг на друга. Постоянные ссоры и безосновательные конфликты. Во что превратился наш коллектив — просто смотреть страшно. — Я немного перевел дух. Витька, все также насупившись, ничего не отвечал. — И ты, тоже молодец, всеми силами помогаешь во всем этом, — закончил я.

— Да я!.. — возмущенно начал он, но затих на полуслове и резко отвернулся.

Я подошел ближе.

Корнеев, снова отворачиваясь, чтобы я не видел его скупых слез, тихо проговорил — Саня, я люблю ее. Пойми это. Ты, компьютерная душа, и представить себе не можешь, как я ее люблю…

Что я, не человек что ли? с обидой подумал я, ничего вслух не сказав, так как понимал, что мои признания Корнееву совсем не нужны. Сейчас он способен воспринимать только одну тему разговора — тему своей любви к ней, и все что ему нужно — расспросы — как она реагировала на те или иные его слова и поступки и что она говорила про него — ведь не может быть чтобы ничего не говорила. А все остальное его уже не интересует — ни собравшиеся маги по ту сторону лабораторских стен, ни конфликты со своим товарищами.

— А как же Верочка? — привел я свой последний аргумент.

— Это совсем другое дело, — вяло махнул он рукой.

Мы немного помолчали, каждый думая о своем.

— Как же ты смог защитные щиты проломить? — устало спросил я. — Ведь это считалось неразрешимой задачей.

Витька неожиданно ухмыльнулся.

— А вы не догадались?

— Да нет.

— Ну тогда загляни в свою голубую папку.

— И что ты хочешь этим сказать? — не понял я.

— Ты все-таки гений, Саня, хоть и дурак.

Я только пожал плечами, понимая, что ничего не понимаю.

— Ну так что? — спросил я, видя, что переговоры зашли в тупик.

— Что-что?

— На чем решим? Ты заканчиваешь это дело?

Витька подумал немного и отрицательно помотал упрямой головой.

— Это твое окончательное решение?

— Да, — кивнул он в какой-то прострации.

— Так и передать?

— Так и передай.

— Ну и дурак же ты! — сказал я, подходя к двери.

— Сам знаю, — ответил Витька и закрыл за мной двери.

— Ну как? — спросил меня Роман.

Я махнул рукой.

— Он всегда был упрям, а сейчас — в сто раз хуже.

— Да, ситуация, — недобро протянул Ойра-Ойра.

— А что тут такого? — не понял я. — Организовать осаду. Через два-три дня отрезвеет, одумается и сам сдастся. Да еще и прощения попросит.

— Да нет у нас этих двух-трех дней! — в сердцах воскликнул Роман. — Хунта со своими подтягивает тяжелую артиллерию из отдела Оборонной Магии. Через час у него все будет готово для глобального взлома.

Я похолодел.

— Они что, с ума все посходили!

— А ты и не заметил, — съехидничал Роман. — Раньше надо было волноваться. А теперь попробуй-ка их остановить, — поморщившись, заметил он, явно намекая на инцидент с Жианом Жиакомо.

— И что ты предлагаешь? — спросил я упавшим голосом, предчувствуя большие разрушения в пределах института, а возможно, и нашего городка.

— Не знаю, — расстроено пожал он плечами.

Я задумался, чувствуя, что что-то такое умное ведь уже мелькало у меня в голове.

— Придумал! — воскликнул я, вскакивая.

— Поделись, — равнодушно заметил Роман.

— Некогда, — также возбужденно ответил я. — Постарайся задержать Хунту как можно дольше.

Роман кивнул и я убежал в вычислительный центр.

Некоторое время я в задумчивости стоял перед главным модулем моего Алдана — центральным процессором. Ну, родной, не подведи, вздохнул я про себя и решительно положил обе руки на переднюю панель.

Конечно, я не такой маг, как, допустим, Витька и Эдик, но сегодня у меня получалась буквально все, на что я устремлял свою энергию. В первую очередь я мысленно создал мост между собой и Алданом-3. Соединившись, я получил такие знания по заклинаниям, такой тонкий расчет и учет всех обстоятельств и такую быструю реакцию, которая никому и не снилась. Да еще плюс — результаты моих последних расчетов, которые очень удачно влились в общую картину, да еще под таким углом, которого я совсем от нее и не ожидал. Точно так же, наверное, было и с Эйнштейном, когда он решал рядовую задачу распада ядра, а люди почему-то сначала сделали атомную бомбу.

Бой продолжался недолго.

Я нашел Маргариту, как Витька и обещал, в лаборантской. Она действительно спала. Не решаясь ее будить, я нежно поднял ее на руки и осторожно отнес в свой отдел, где я, наученный горьким опытом, забаррикадировался всевозможными заклятиями и принялся ждать.

Институт медленно заволакивало едким дымом.

Она проснулась неожиданно и, кажется, все поняла.

— Саша, — тихо позвала она.

Я отложил огнетушитель в сторону и отошел от двери, присев рядом с ней. Лицо ее было неузнаваемо, глаза впали, темные круги и такая боль в расширенных зрачках!.. У меня сжалось сердце.

— Что? — тоже тихо спросил я дрогнувшим голосом.

— Неужели ТАК будет всю мою жизнь? — еле слышно спросила она.

— Нет, конечно, — попытался я ее успокоить. — Просто день такой, неудачный, — сделал я вывод.

— Нет, — она отрицательно покачала головой, неподвижно глядя в одну точку. — Нет, — снова повторила она. — Это все я. И это все вы — ты и Выбегалло. Почему вы меня не спросили, хочу ли я этого? Почему вы обо мне не подумали? — тихо проговорила она дрогнувшим голосом. — Ведь вся моя жизнь теперь будет одним сплошным кошмаром! И мне очень больно, когда из-за меня ссорятся хорошие люди. Как же мне дальше жить?

— Ну что ты, — проговорил я, старясь ее перебить. — На самом деле не все так уж мрачно. А на счет нас с Выбегаллой… Во-первых, мы не знали, что получится и чем все это обернется, а во-вторых, наши родители тоже нас как-то не сильно спрашивали, а может, я бы хотел родиться лет на сто позднее?

Она слабо улыбнулась и на какое-то мгновение нерешительно прижалась к моему плечу.

— Спасибо тебе, — тихо сказала она. — Может, я и преувеличиваю. Но знаешь, так не хочется жить, когда я вижу все это…

У меня защемило сердце. Внутренним чутьем я знал точно — скоро возьмутся и за меня, и эта тишина — лишь небольшая передышка перед подготовкой к решительному штурму.

Снаружи что-то в очередной раз рвануло. Сильно запахло паленой резиной.

— Саня, выходи, — кричал Витька. — По хорошему прошу.

Я молчал.

— Александр Иванович, — говорил Хунта с ярко выраженным испанским акцентом. — Не глупите. У вас есть еще шанс. Иначе сами понимаете, не маленький…

Я посмотрел на Маргариту. Забившись в угол, она закрыла лицо руками и ее худые плечи мелко-мелко подрагивали.

Черт с вами со всеми, зло подумал я, как вы мне все надоели за этот день. И я открыл дверь и решительно вышел из лаборатории, готовый ко всему, с твердым желанием — положить всему этому конец, пусть даже ценой моей собственной жизни…

За дверью собрались почти все. И сочувствующих я не заметил.

Хунта неторопливо сделал пару шагов мне навстречу.

— Кристо, не надо, — слабо произнес кто-то.

— Поздно уже, — ответил Хунта и немного помедлив, вяло, словно извиняясь, все — таки протянул ко мне правую руку, складывая пальцы для трансформационного заклинания.

Я напрягся, стараясь не закрывать глаза… И тут в лабораторию неожиданно вошел Янус Полуэктович.

Глава 10. Эпилог

Светало. Все были усталы и опустошенны последними событиями. А я так и вообще не спал двое суток. Янус Полуэктович небрежным движением руки навел в институте порядок и теперь мы все сидели в просторной приемной, ожидая, когда директор переоденется с дороги.

— Словно наваждение какое-то на нас навалилось, — вдруг устало проговорил Редькин, первым нарушив гнетущую тишину.

— Да, от опытов Выбегаллы институту одни неприятности, — подтвердил Киврин.

Магнус Федорович согласно кивнул.

— Приношу свои извинения, — сухо проговорил Кристо все еще помятому, но уже способному передвигаться самостоятельно, Жиану, вставая со своего кресла и наклоняя голову. — А вы, Шура, — повернулся он ко мне. — Все же гений. Создали настоящую Богиню Любви. Других оправданий своему поведению я не нахожу. Надеюсь, вы воспримете мои слова, как глубочайшее раскаяние с моей стороны.

— Согласен, — усталым кивком присоединился Жиан к словам Хунты.

Так же устало я кивнул им обоим, принимая извинения, и жестом показывая, что я на них ничуть не сержусь.

Мы стояли на запорошенной снегом еще темной в свете одинокого фонаря лестнице нашего института. Дул холодный промозглый ветер, кидая острые колючки снега прямо в лицо. Мороз щипал наши носы и уши. Маргарита сидела в машине и, волнуясь, напряженно смотрела на нас сквозь стекло.

— И куда вы теперь поедете? — вежливо спросил меня Янус Полуэктович.

Я немного подумал и отрицательно покачал головой.

— Не обижайтесь, но это секрет.

Немного в стороне, зябко кутаясь в легкие пиджаки, стояли остальные магистры.

Первым ко мне подошел Кристобаль Хозевич.

— А знаете, Александр Иванович, я вам совсем не завидую. Скорее всего мне вас жалко. Мы все успокоимся и со временем заживем по старому, а вот вы так вот и будет теперь жить все свое время.

Вежливый Эдик долго стоял возле меня, не зная, что и сказать, а грубый Корнеев, неловко потоптавшись, молча протянул мне свою широкую ладонь.

— Ну, будь, старик, — сказал он хрипло. — Не поминай лихом.

— Держитесь, Саша, — сказал Жиан. А Роман молча подмигнул мне, не вынимая рук из карманов.

Я был растроган.

— Да что вы все тучи нагоняете, — попытался отшутиться я.

— Шура, не думайте, что теперь все трудности позади, — сказал мне У-Янус, кутаясь в пальто в утренней сырости. — На самом деле они только начинаются. То, что вы, Шурик, будете счастливы — в этом нет никаких сомнений — недаром она — Богиня Любви… А будет ли счастлива Маргарита?

— Я постараюсь, — скромно пожал я плечами.

— И тем не менее, сами посудите — подарить счастье самой Богине Любви, может, наверное, только Бог Любви. Вы сами создавали ее, должны теперь понимать, какие качества вы должны иметь для этого.

Я внимательно посмотрел на него.

— Он прав, — сказал мне Витька Корнеев. — Шура, если ты действительно ее любишь и искренне хочешь ей счастья — не мучай девушку, создай ей Бога Любви. Пусть они вдвоем живут где-нибудь вдали от людей. Поверь, это единственный выход из данной ситуации.

— Поживем — увидим, — только и сказал я на прощанье.

И мы уехали. Маргарита, сломленная всем случившимся, нерешительно прижалась ко мне. Я бы подавлен и задумчив — действительно ли нет никакого выхода из этой ситуации? Впереди нас ждали новые, совершенно неожиданные испытания. Но это уже совсем другая история.