Книга: Чужие уроки - 2008



Чужие уроки — 2008

Питер Пен силиконовой долины

«Питер подскочил к комоду, выдвинул один за другим все ящики и вышвырнул их содержимое на пол. В один миг он нашел свою тень и так этому обрадовался, что не заметил, как задвинул ящик вместе с находившейся там Динь-Динь».

Джеймс Мэтью Барри. «Питер Пэн»

Удивительно, до какой степени судьба бизнеса умудряется порой повторять биографию своего основателя! Всемирно известная корпорация AMD то впадает в коматозное состояние, то демонстрирует головокружительные взлеты. Впрочем, исследовав жизненный путь Джерри Сандерса, перестаешь этому удивляться.


Чужие уроки - 2008

Это случилось 15 ноября 2007 года. AMD, американский производитель компьютерных чипов, заявила о продаже 49 млн своих акций по цене 12 долларов 70 центов арабскому инвестфонду Mubadala Development Company. Сделка принесла «Мубадале» восьмипроцентную долю в капитале компании. AMD же выручила 622 миллиона долларов, которых ей не хватало как воздуха. А на следующий день после подписания договора AMD принялась уверенно падать. Акции, приобретенные арабским фондом, месяц спустя стоили 376 миллионов: потери составили 40%. Сама же компания подешевела на 2 млрд 780 млн долларов.

Неверный выбор тайминга сделки? Но в арабском фонде работают аналитики, знакомые с историческим поведением акций AMD, описываемым одной фразой — истероидная коматозность. Бумаги компании обладают уникальным талантом периодически впадать в кому, низвергаясь до непристойных уровней. Не случайно AMD ненавидят трейдеры, поскольку ни одна другая компания не доставляет с завидной регулярностью столь пышных букетов негативных эмоций.

Не сомневаюсь, что аналитики «Мубадалы» учитывали своеобразие биржевого поведения AMD. Если отбросить суицидальную версию и допустить, что покупка восьми процентов акций AMD лишь предваряет некие радикальные действия — например, поглощение компании, — безупречная логика сразу же восстанавливается.

Скромная инвестиция выполнила роль подрывного катализатора, стимулировавшего снижение практически вдвое капитализации второго крупнейшего в мире производителя процессоров для PC.

Председатель совета директоров AMD Гектор Руис изображал публичную обиду на инвесторов: «Я, может, и сорвался с катушек, но скажите на милость — какого черта они решили, что наша компания должна стоить сегодня на 40% дешевле, чем всего несколько недель тому назад? Да быть того не может, в этом нет ни малейшего смысла!» Но Руис лукавит. Смысла — хоть отбавляй. Тонкий маневр «Мубадалы» явился лишь гипотетическим поводом для обвала. А факторами прямого воздействия стали чудовищная финансовая политика компании и нескончаемая череда обещаний, которые никогда не выполняются в срок. Не последнюю роль сыграло и поглощение в конце 2006 года производителя графических процессоров ATI Technologies за 5,4 млрд долларов, которых, разумеется, у AMD не было. Кредиты на фоне ценовой демпинг-войны с Intel окончательно испортили отчетность компании.

21 сентября 2006 года акции AMD стоили 27 долларов, а в апреле 2007–го — уже 12 с половиной, обесценившись на транзакции с ATI более чем на 50%! Последовавшая восьмимесячная стабилизация была связана с клятвенными обещаниями выпустить к началу осени «Барселону» — четырехядерный чип, якобы способный похоронить Intel. «Барселона» не только не появилась в срок, но и оказалась отмеченной багом, вызывающим неконтролируемое зависание компьютера, устраняемое лишь перезагрузкой. Все эти обстоятельства, подкрепленные тающей на глазах долей рынка, недавно отвоеванной с неимоверным трудом у Intel, и вызвали обвал AMD. На который, вероятно, и делали ставку прозорливые арабские институционалы.

В истории AMD интересна не столько удивительная способность компании разочаровывать инвесторов, сколько роковая печать, предопределившая ее судьбу, похоже, еще до рождения. Печать эта, кстати, далека от негативного трактования: компания, которая за 40 лет не произвела ничего выдающегося и основные наработки обрела на стороне, из года в год умудрялась не только успешно противостоять Intel, но и пользоваться культовой репутацией среди компьютерных фанатов, сравнимой разве что с репутацией продукции Apple. Неужели такое возможно?

Синдром 1211


Чужие уроки - 2008

Основатель AMD Джерри Сандерс говорил: «На любом этапе развития компании в первую очередь должны учитываться интересы клиентов». Сегодняшний руководитель компании Гектор Руиз, продолжая следовать этой традиции, утверждает: «Инновации, ориентированные на потребности клиентов, — неоспоримое преимущество компании AMD». Но если стряхнуть с себя рекламный морок, окажется: уязвимость подхода AMD состоит как раз в развитии технологий, идущих чуть ли не на каждом шагу вразрез с «интересами и нуждами потребителя».

Сандерс неоднократно указывал на отрыв фантазии Intel от реальности, что казалось отцу-основателю AMD главной слабостью своего архиврага. Но История рассудила иначе: Intel, упорно «игнорирующая клиентуру», 40 лет практически единолично развивала полупроводниковую отрасль и ни разу не позволила конкурентам приблизиться к себе хоть на милю. В этом контексте AMD смотрится не конкурентом, а последним из могикан, сумевшим продержаться дольше других в неравном карликовом противостоянии гиганту.

Кстати, о карликах и гигантах. Метафора эта — излюбленный маркетинговый ход AMD, который Джерри Сандерс эксплуатировал в хвост и гриву, извлекая всякий раз дивиденды из сочувственного отношения потребителей к хрупкому пастушку Давиду, обреченному на неравную борьбу с великаном Голиафом. Как следствие — сегодня повсеместно утверждена мифология монополиста Intel, обладающего несметными материальными ресурсами, и AMD, вечного борца за справедливую конкуренцию, осужденного на нехватку средств и жалкое телепание на обочине прогресса.

Самое время напомнить, что Intel и AMD вылупились на свет одновременно и из общего яйца — легендарной Fairchild Semiconductor, пионера силиконовых транзисторов. В середине 60-х оперативный контроль в компании перешел в руки приглашенных из «Моторолы» управленцев, чьи костюмно-галстучные манеры быстро вошли в противоречие со свободным калифорнийским духом Fairchild. Группа инженеров, возглавляемых Гордоном Муром, Робертом Нойсом и Энди Гроувом, уволилась и учредила Integrated Electronics Corporation (Intel), а другая группа создала Advanced Micro Devices (AMD).

Истинная причина, по которой интеллектуальный цвет Fairchild после ухода в свободное плавание предпочел разделиться на две компании, овеяна мраком. Но факт: стартовые условия были идентичны. Единственное отличие, которое с годами привело к дихотомии карлика и гиганта, заключалось в философии управления: Intel изначально позиционировала себя как новаторская компания, а AMD выступила торговцем и поставщиком услуг.

Своей философией AMD обязана Джерри Сандерсу, уволенному «моторольцами» с должности коммерческого директора Fairchild Semiconductor в том же 1968-м. Когда ученые мужи, учредившие AMD, предложили Сандерсу присоединиться к компании, Джерри согласился, оговорив непременное условие — кресло гендиректора. Инженерная братия препиралась недолго: Сандерс был торговцем от бога, и феноменальный успех Fairchild Semicon-ductor в 60-е целиком и полностью основывался на его талантах.

Для рельефного представления маркетинговой философии Джерри Сандерса изложу лишь историю продаж транзистора 1211, разработанного Fairchild изначально для нужд военных. Заявленная себестоимость 1211 составляла 100 долларов, и Сандерс отпускал его в добрые генеральские руки по 150 долларов за штуку. Навар был солидным, объемы — увы, штучными. В это время Федеральная комиссия по коммуникациям утвердила новый стандарт УВЧ-тюнера, обязательного для установки во всех моделях телевизоров, выпускаемых в США. Транзистор 1211 подходил для тюнера идеально. Одна незадача — компания RCA разработала лампу «Нувистор», которая хотя и справлялась с поставленной задачей хуже, зато стоила один доллар пять центов.

Легенда гласит, что ведущие инженеры Fairchild — будущие основатели Intel Мур и Нойс, — соотнеся перспективу многократного увеличения объемов продаж с реальными возможностями снизить себестоимость, рекомендовали Сандерсу выставить цену в пять долларов за транзистор. Сандерс лукаво подмигнул и… подписал контракт с ведущими производителями тюнеров США на поставку транзистора по 1 доллару 5 центов за штуку — аккурат по цене радиолампы RCA! Через несколько лет Fairchild уже контролировала 90% всего американского рынка УВЧ-тюнеров, а Джерри Сандерс вспоминал с гордостью: «Мы собирались производить чип на заводе, которого у нас еще не было, задействовав производственные технологии, которые еще не разработали, но главное — мы продавали в будущее!»

В истории этой кроется квинтэссенция маркетингового оппортунизма Сандерса, ставшая впоследствии визитной карточкой AMD: сначала продать товар во что бы то ни стало, а потом заморачиваться качеством, себестоимостью и реальными предпосылками для сдерживания обещания. Показательно, что соратники Сандерса по Fairchild Гордон Мур и Роберт Нойс воздержались от адаптации демпинговых принципов в торговой практике Intel, предпочитая делать ставку на инновационную эксклюзивность.

Желание клиента — закон

«Всякий раз, как вижу драку, не могу пройти мимо».

Уолтер Джеремия Сандерс, создатель AMD

Чужие уроки - 2008

Удивительно, до какой степени судьба AMD повторяет биографию Сандерса. Чего только стоит склонность компании впадать на бирже в коматозное состояние, затем возрождаясь из пепла без малейших, казалось бы, на то оснований. Птица Феникс, да и только.

Мать родила Джерри Сандерса в семнадцатилетнем возрасте. Отцу было 20, ребенок не вписывался в тинейджерские планы. Родители разбежались, подбросив четырехлетнего сына дедушке с бабушкой по отцовской линии. Дурному влиянию чикагских улиц дедушка противопоставлял ирландскую мудрость о важности правильного образования: «Учись, Джерри, на инженера. Получишь работу. Заработаешь денег. Встанешь на ноги и, может, перестанешь тогда висеть на мне обузой».

В день окончания колледжа дедушка торжественно преподнес Джерри длиннейший список всех когда-либо съеденных им консервов, а также счет за стирку белья — от бабушки. «Надеюсь, ты когда-нибудь вернешь нам свой долг», — напутствовал внука ирландский крохобор.

Юный Сандерс озаботился поиском стипендии для поступления в Чикагский университет, но судьба заготовила ему еще одно напутствие — наверное, главное в жизни. На вечеринке приятель Джерри положил глаз на смазливую деваху, оказавшуюся боевой подругой Боба Биосика, местного авторитета из банды «Ши Найн». Беднягу выволокли на улицу и принялись методично метелить. Джерри вмешался, бригада Боба переключилась на него, а приятель — дал деру.

Били долго и обстоятельно. Сломали нос, раскололи череп, раскрошили ребра, а под завязку затолкали в мусорный бак головой вниз. В реанимации врачи посоветовали: «Пора отпевать!» Священник отпустил Джерри грехи и соборовал. Сандерс пролежал в коме три дня, а затем неожиданно пришел в себя. Еще через неделю — полностью оправился от физической травмы, сохранив, тем не менее, на всю жизнь рубцы от травмы моральной: «Как же так? — не переставал удивляться Джерри. — Ведь я пришел ему на помощь, а он убежал!»

Из экзистенциальной катастрофы юности Сандерс вынес три урока:

жизнь непредсказуема, а значит, достойна риска; не доверяй первому встречному; лояльность — главное качество, которого следует требовать от людей.

Четвертый урок добавила сама судьба: феноменальная живучесть, которой впредь отмечались все инициативы Джерри. Включая AMD.

На инженера-электронщика в Чикагском университете Джерри Сандерс учился хорошо. Потому что понимал — это не его. «Из вас, молодой человек, может получиться недурственный инженер, но ваша склонность к дилетантизму необорима», — расставил все точки над i профессор с трогательной фамилией Руина.


Чужие уроки - 2008

Джерри не особенно расстроился — лабораторное ковыряние вглубь привлекало его несоизмеримо меньше живого общения. В 1958 году он окончил университет с дипломом бакалавра электроники, распределился в военную Douglas Aircraft, через год ушел в «Моторолу», а оттуда — в гнездо гениев Fairchild Semiconductor, отдел маркетинга и продаж.

После напряженно-бандитского Чикаго расслабленная калифорнийская жизнь показалась Джерри сущим Эдемом. Он быстро усвоил эстетику Suade Shoe Boys1, сиял штиблетами, густо бриолинил шевелюру, пускал солнечные зайчики модным Рей Баном2 и заставлял старлеток на улице оглядываться на крутой Zoot3 кричащей раскраски. Именно этим имиджем Сандерс вогнал в ступор «мотороловский» десант управленцев в Fairchild, которые пошли на увольнение вопреки блестящим показателям продаж экстравагантного директора по маркетингу.

Согласно официальной версии, AMD обрела нишу в бизнесе на закупках чужих высокотехнологичных чипов, которые затем «совершенствовала». Звучит красиво. Но неубедительно. В реальности речь шла не о «совершенствовании» AMD чужих чипов, а о банальной перепродаже по своим каналам сбыта. Ну, может, после косметической доводки или переделки, сути не меняющей. А какие, собственно, могут быть претензии? В конце концов в перепродаже нет ничего зазорного: 90% мирового бизнеса реализуется именно по посреднической схеме. А у Сандерса отлаженных каналов сбыта было столько, что хватило бы на несколько поколений вперед.

Избранная стратегия обеспечивала AMD безбедное существование, но ни о каком прорыве говорить не приходилось. Прорыв состоялся в феврале 1982 года, когда Intel предоставила компании Сандерса лицензию на производство клонов своих новых процессоров — 8086 и 8088. Intel была вынуждена с кем-либо поделиться, поскольку закупочная политика IBM — основного заказчика — формировалась в соответствии с военными стандартами: поставки как минимум из двух источников. AMD стала производить чипы Intel и интенсивно лоббировать свои клоны в военных структурах. И они в конце концов подписали прямое соглашение на поставку процессоров AMD для установки в ракетах «Томагавк».

В середине 80-х Intel ощутила дискомфорт от напора AMD, которая, продавая свои клоны по заниженной цене, отвоевывала пядь рынка за пядью. Но поднимая вопрос об отзыве лицензии у AMD, компания Мура, Нойса и Гроува оказалась в щекотливом положении: AMD нельзя было лишать права производить чужие чипы, потому что на этих чипах покоилась обороноспособность страны!

И все же Intel решилась и отозвала лицензию. 10 апреля 1987 года AMD обратилась в арбитраж с иском к Intel о нарушении договоренностей 1982 года и выиграла, развязав беспрецедентную войну в джентльменском сообществе высокотехнологичных компаний.

Кровопролитие длилось без малого восемь лет и завершилось юридической победой AMD, к тому времени полным ходом продававшей интеловские процессоры третьего и четвертого поколения под собственными брэндами — Am386 и Am486. Am486 был хуже интеловского 80486, перегревался и глючил, зато стоил на порядок дешевле, успешно вытесняя Intel с бюджетного рынка — особенно в странах третьего мира.

В 1995 году Intel заключила с AMD перемирие, но перевела бывших собратьев по гнезду Fairchild в категорию архиврагов. Наступила эпоха процессоров нового поколения — Пентиумов. И ни о какой лицензии для AMD не могло быть и речи.


Чужие уроки - 2008

Поначалу AMD, крепко стоявшая на ногах миллиардодолларовых оборотов, попыталась разработать оригинальный чип (наконец-то!), но K5 потерпел фиаско. И компания пошла по надежному пути — купила высокоинтеллектуальную NextGen, которая еще в 1994-м разработала процессор Nx586, аналогичный Пентиуму.

Это было попаданием в яблочко! Ученые «гики»4 нового амдэшного филиала не только разработали успешнейшие в коммерческом отношении чипы K6 и К7 (Атлон), но и создали 64–битный серверный процессор Оптерон, отворивший AMD двери на корпоративный рынок. Благодаря Оптерону в середине 2000-х доля рынка AMD на корпоративном рынке почти достигла 25%, но сократилась до 13% — после череды невыполненных обещаний по поставкам и внедрению новых технологий (в первую очередь — Барселоны).



Alive and kicking5

Что получаем в сухом остатке? Удивительную компанию, использующую на высокотехнологичном рынке совершенно не высокотехнологичные принципы. Непотопляемую компанию, демонстрирующую чудеса выживаемости. Рисковую компанию, хладнокровно делающую летальную ставку на «зеро» в бизнес-рулетке. Трогательную компанию, служащую образцом для всей Силиконовой Долины по части отношения к сотрудникам (AMD первой среди ИТ-компаний ввела премирование персонала опционами). Дилетантскую компанию, поражающую воображение гипертрофированным вниманием к клиентам, а не технологическим совершенством продукции.

Поразительна, однако, не разноречивость приведенных характеристик, а прямая их корреляция с личностью Джерри Сандерса.

Полагаю, идеальной концовкой нашей истории станут слова профессора Руины, вспомнившего уже в XXI веке о «дилетантском» напутствии, данном Сандерсу: «Это ж надо было мне так проколоться!»

Примечания

1 «Парни в замшевых штиблетах» — одноименная песня Элвиса Пресли о стилягах своего времени.

2 Ray Ban — модный американский брэнд солнцезащитных очков.

3 Zoot (Suit) (слэнг) — стильный костюм, состоящий из брюк с широкими штанинами и узкими прилегающими манжетами и из пиджака с подложенными плечами, большими отворотами и обилием пуговиц на рукавах.

4 От Geek (слэнг) — «ботаник».

5 «Жив, курилка!» (слэнг) — занимательна этимология выражения: человека отправляли на виселицу, а он оказывался все еще «живым и трепыхался».

ТАТА

«Я горжусь своей страной, Индией, породившей удивительную породу людей — зороастрийцев, ничтожно малых числом, но при этом не имеющих равных по благотворительности и человеколюбию».

Махатма Ганди

Чужие уроки - 2008

Джайант Шарма, владелец уютной семейной гостиницы Orient Guest House, заваривает имбирный чай с лимоном и молоком, готовясь в очередной раз выслушать пылкие назидания своего русского друга. «Джайант-джи, — с проникновенным пафосом приступаю я к обработке, — если ты не прекратишь стряпать бесплатные завтраки для постояльцев, то непременно разоришься! Ума не приложу, как ты вообще умудряешься до сих пор держаться на плаву при своих расценках: восемь долларов в сутки за номер с видом на Гангу и Гималаи!»

Приободренный обманчиво согласной улыбкой Джайанта, продолжаю: «Главная цель бизнеса — делать деньги. Деньги должны постоянно преумножать себя, и всякое нарушение означенной динамики неминуемо ведет к застою и гибели коммерческого предприятия».

Чистые до наивности глаза Джайанта излучают безграничную доброту, разбавленную не менее безграничным непониманием того, что я пытаюсь ему втолковать. Делать только деньги? Но это же глупо! Бизнес существует для того, чтобы помогать друзьям, родным, просто хорошим людям, обеспечивать занятость соотечественников, заботиться о своей общине и своем городе, наконец, получать удовольствие от работы, материализованное в знаках искренней признательности клиентов. Все перечисленное — на порядок важнее лишней пригоршни баксов.

Такова деловая философия моего друга Джайанта Шарма, брамина по рождению, сына видного знатока санскрита и джиотиш-ачари1. Надо сказать, что управление гостиницей, интернет-клубом и несколькими магазинами стало для Джайанта серьезным испытанием в жизни, поскольку браминам, духовной опоре нации, предпринимательская деятельность в определенном смысле заказана. Университетское преподавание, теологические штудии, астрология, религиозное служение — таковы занятия, предписанные браминам варна-дхармой, социальным законом Традиции. Коммерция же — удел вайшьев, достойной касты купцов и торговцев.

Джайант стал первым представителем рода Шарма, отказавшимся от духовно-интеллектуальной стези в пользу предпринимательства. Может быть, по этой причине исповедуемая им философия бизнеса выглядит столь экзотично в глазах европейского человека? На поверку, однако, оказывается, что ментальность брамина никоим образом не влияет на специфику предпринимательской деятельности в том виде, как она представлена в Индии: личное мое знакомство и общение с десятками бизнесменов северного штата Уттаракханд — владельцами ювелирных магазинов, аюрведических медицинских центров, йог-ашрамов, салонов красоты, ресторанов и транспортных агентств выявляло все то же неприятие денег в роли смыслового перводвигателя предпринимательства.

В конце концов пришел к убеждению, что приоритет социально-благотворительных ценностей является универсальной характеристикой индийского бизнеса в целом, по крайней мере — в той его части, которая придерживается традиции и стойко противостоит разрушительным веяниям липучего «цивилизатора» — Запада. Дабы продемонстрировать читателю глубину и размах этой тенденции, я осознанно выбрал сегодня компанию, занимающую в Индии абсолютно уникальное положение, — «Тату» (Tata).

Уникальность «Таты» проявляется во всем: и в колоссальных размерах — 98 подотчетных предприятий, 250 тысяч сотрудников; и в доходах — 28,9 миллиарда долларов (2007 год), 3,2% валового продукта Индии; и в многопрофильности — энергетика, химия, автомобилестроение, коммуникации, информационные технологии, гостиничный бизнес, страхование, банковские услуги, строительство, инженерия, НИОКР; и в частном статусе — 65,8% концерна-гиганта контролируется семейными фондами рода Тата.


Чужие уроки - 2008

Главное же своеобразие «Таты» заключено в том, что по канонам западной экономической теории компания с учетом ее деловой философии должна была умереть едва ли не в момент своего рождения! Абсолютно все в деловой активности «Таты» вызывает энергичное неприятие аналитиков-позитивистов: колоссальные траты на социальное обеспечение сотрудников, не менее колоссальные траты на поддержание и совершенствование социальных служб в городах, где расположены предприятия компании, создание новых производственных мощностей не в местах с уже развитой инфраструктурой и коммуникациями, а в отсталых регионах страны — все для того, чтобы оказать этим регионам поддержку и способствовать их развитию.

Два эпизода в биографии «Таты» вызывают особое раздражение. В 1999 году сталелитейное подразделение Tata Steel, снижая производственные расходы, уволило 35 тысяч сотрудников, выплатив при этом каждому из них заработную плату до шестидесятилетнего возраста!

Приблизительно в это же время, на самом пике бума «дот-комов» «Тата» пропустила, по мнению все тех же западных экономистов, шанс своей жизни, принципиально отказавшись выводить на биржу TCS — свое ИТ-подразделение. Учрежденная в 1968 году TCS давно уже являлась крупнейшим софтверным производителем Индии и по самым скромным оценкам могла поднять на пике фондового рынка 20 миллиардов долларов. Тем не менее, «Тата» сознательно пропустила кульминационный момент «дот-ком»-пузыря, дождалась, пока он полностью сдулся, и лишь затем осторожно вывела на биржу 10 процентов акций TCS, скромно надеясь на получение лишь 1 миллиарда инвесторских денег.

«Предел дебилизма!» — негодуют знатоки капитализма, воспитанные на деловых ценностях протестантской этики. «Мы не могли поступить иначе, — парирует председатель совета директоров компании Ратан Тата, — ведь это был чистейшей воды пузырь, и рано или поздно нам пришлось бы посмотреть в глаза людям, которые купили обесцененные впоследствии акции только потому, что доверяли Tata!

Таким вот «невозможным» бизнесом «Тата» занимается уже 140 лет. В рейтинге эффективности управления, подготовленном индийским журналом Business Today при содействии (и, надо понимать, методическом консультировании) со стороны американского агентства Stern Stewart, «Тата» занимает 496-е место из 500. При этом флагман индийской частной экономики упорно не разоряется, демонстрируя из года в год удивительные показатели роста. Забавно в этом плане смотрится диссонанс между перманентной критикой «Таты» со стороны столичной прессы и восторженно-культовым отношением к компании рядовых граждан.


Чужие уроки - 2008

Вопиющую «неэффективность» управления, которая выражается, как уже понял читатель, в замене аксиомы «Make money at any cost and lead a rosy life»1 на «Improving the quality of life of the communities we serve»2, «Тата» усугубляет не менее вопиющим нежеланием концентрироваться на т. н. доходных секторах рынка. Компанию постоянно упрекают в несуразном соединении под общим корпоративным зонтиком несовместимых производств: титановые часы и пакетированный чай, компьютерные программы и бытовая сантехника, многотонные грузовики и сковородки. Как следствие, подавляющее большинство компаний, входящих в концерн «Тата», оказываются убыточными, а два подразделения — TCS и Tata Steel — генерируют 75% всей прибыли, таща на своем горбу пустопорожних собратьев.

Так ли уж пустопорожних? Аргумент «Тата», оправдывающий поддержку не выгодных в финансовом отношении производств («Мы выпускаем продукцию, необходимую нашему народу, а не ту, что приносит сверхприбыль»), хоть и не вписывается в дидактические планы современных курсов по MBA, однако обеспечивает торговой марке «Тата» поистине безграничное доверие сотен и сотен миллионов покупателей.

В этом отношении показательна история создания «народного автомобиля», которую председатель правления концерна Ратан Тата лелеял на протяжении десятилетий, полагая едва ли не главным делом своей жизни: «По мере ускорения урбанизации личный транспорт превратился в большую проблему, особенно с учетом недостатка транспорта общественного и его низкого качества, — делится индийский миллиардер своими привычно «неправильными» в деловом отношении мыслями. — Мопед или мотоцикл, которым управляет отец семейства, стоящий перед ним в полный рост взрослый ребенок и жена с младенцем на руках, примостившаяся сзади на сиденье, — такая форма передвижения давно уже стала нормой для нашей страны. Ясно, что о безопасности в этом случае говорить не приходится. Подобное положение дел и заставило меня задуматься над созданием более надежного средства передвижения»..

Первым шагом к осуществлению мечты стал выпуск в 1997 году «Индики» (Indica), 1,4-литрового хетчбэка, который молниеносно нокаутировал финансовые показатели Telco (автомобилестроительное подразделение «Таты»): рекордная прибыль по итогам 1996 года (158 миллионов долларов), полученная на производстве грузовиков и автобусов, ополовинилась в 1997-м, а еще через тройку лет деградировала до рекордных убытков — 104 миллиона долларов (2000).

На пике убытков «Индики» Ратан Тата задумался о дальнейшем усугублении ситуации, поскольку хетчбэк, судя по продажам, находился за пределами покупательной способности большинства соотечественников. «По-настоящему народная машина, которую мы непременно выпустим, должна стоить не дороже одного лекха3», — сделал сенсационное заявление Ратан Тата на Женевском автосалоне.

Оправившись от потрясения, трезвомыслящая мировая общественность разразилась истерическим смехом, который не утихал на протяжении четырех лет. Веселье оборвалось 10 января 2008 года, когда на автосалоне в Дели «Тата» выкатила на подиум малышку «Нано» (Nano), массовое производство которой запланировано на ближайшую осень, и торжественно подтвердила обещанную невероятную цену автомобиля — 1 лекх!4 «Обещание есть обещание — нужно держать слово!» — сияя от удовольствия, заявил Ратан Тата.

Думаю, мы привели достаточно примеров для иллюстрации вопиюще «неправильного» бизнеса «Таты». Осталось разобраться с истоками подобной аномалии. Как я уже отметил, социально-благотворительная ориентация предпринимательства является в Индии не исключением, а нормой. Однако в случае «Таты» тенденция усугубляется еще и генетическим своеобразием компании. Дело в том, что семейный клан «Тата» не принадлежит к исконно индийским народам, а являет собой загадочный и удивительный род парсов.


Чужие уроки - 2008

Полагаю, что о парсах, исповедующих религию зороастризма, большинство читателей слышали лишь в контексте биографии Фредди Меркюри (урожденного Фарруха Балсара), потрясавшего современников не только феноменальным голосом, но и неслыханной щедростью (как вам «Роллс-Ройс» в качестве подарка другу?) Между тем этот маленький народ демонстрировал поразительные качества на всем протяжении своей тысячелетней истории.

Парсы покинули родину и переселились в индийский Гуджарат 12 веков назад, после того как арабы завоевали Персию. Надо сказать, что к религиозным притеснениям миграция не имела никакого отношения: ислам в те далекие времена славился веротерпимостью и духовным либерализмом. Другое дело — коммерция. Парсы в массе своей были людьми торговыми, равно как и арабы, которые быстро обложили инородных купцов на завоеванных территориях непомерными пошлинами. Еще задолго до завоевания парсы являлись одним из ключевых звеньев знаменитого шелкового пути, поэтому переселение в Индию, с которой у них были налажены тесные связи, не было сопряжено с какими бы то ни было культурологическими или цивилизационными потрясениями.

В Гуджарате парсы продолжили заниматься торговлей, резко выделяясь из окружения дисциплинированностью, организованностью и приземленным реализмом, столь недостающим коренным индийцам. Забавно описание парсов Индустана, данное португальским путешественником Гарсия д’Орта в 1563 году: «В королевстве Камбай живут купцы, известные под именем Эшпарсов. Мы, португальцы, зовем их евреями, однако это совершенно неправильно».

Можно предположить, что аналогия с евреями возникла у португальцев на основании замкнутого образа жизни парсов: маленький народ тщательно оберегал свою расовую и религиозную аутентичность, практически не смешиваясь с окружающими его нациями. Показательно, что гражданскую позицию парсы обозначили с первого момента переселения в Гуджарат: местный правитель Джадав Рана разрешил парсам поселиться на условии принятия языка, женского платья (сари) и отказа от ношения оружия. Парсы легко согласились, и отныне, сохраняя религиозную самобытность, полностью интегрировались в индийское общество.

Весьма показательна в этом плане история сотрудничества парсов с британцами. В начале XVII века британская Ост-индская компания получила от императора Джахангира эксклюзивное право на строительство факторий в порту Сурат. Первыми местными жителями, появившимися в английских поселениях, были парсы, которые легко нашли общий язык с европейцами и очень скоро заняли торговые должности, выполняя роль посредников между компанией и индусами. Последних британцы не жаловали: «Индусы пассивны, невежественны, иррациональны, внешне покорны и внутренне непримиримы» — согласитесь, блестящая иллюстрация пропасти между атлантической и арийской цивилизациями.

Парсы, напротив, представлялись англичанам «самыми способными и эффективными людьми во всей Южной Азии». Представители Ост-индской компании даже создали специальные школы для обучения парсов в «правильном» ключе, надеясь воспитать из подрастающего поколения торгового народа не только посредников, но и преданных служителей Короны.


Чужие уроки - 2008

С последним, однако, не срослось. Дело в том, что отличительным знаком интеграции парсов в новую родину с самого начала была благотворительность, социальная филантропия — черта, запечатленная на самом глубинном — лингвистическом — уровне: слово «parsi» на санскрите означает «подающий милостыню». Парсы-посредники зарабатывали деньги на торговле с британцами, а затем вкладывали эти деньги в Индию, в тот самый «пассивный и иррациональный» народ, который дал им приют 12 веками раньше и ни разу не заставил усомниться в правильности сделанного исторического выбора.

Легендарный учредитель «Таты» — Джамшеджи Тата (1839–1904), сын зороастрийского священнослужителя, создавший могучую империю из маленькой хлопчатобумажной мануфактуры, не только энергично инвестировал прибыль в развитие социальных и образовательных структур родного Гуджарата, но и стоял у истоков финансового благополучия Партии Национального Конгресса — той самой, что впоследствии привела Индию к независимости от британского ярма в 1947 году.

Подведем итоги. В нашей истории мы сознательно отказались от традиционного для «Чужих уроков» биографического подхода. Больше всего хотелось акцентировать внимание на универсальности т. н. «Культуры Таты», ее корпоративной философии, а не на очевидном своеобразии зороастрийского клана предпринимателей.

Есть, однако, и другое, не менее важное обстоятельство: помимо универсальности, «Культура Таты» демонстрирует удивительные стабильность и преемственность — обстоятельства, на мой взгляд, гарантирующие компании светлое будущее. У Джамшеджи Тата была мечта — открыть первый в Индии сталелитейный завод, гидроэлектростанцию и учебное заведение мирового класса. Ни одно из этих мечтаний не было осуществлено отцом-основателем, однако все они были воплощены в жизнь будущими поколениями семейного клана:



Tata Steel — крупнейшее в Азии частное сталелитейное предприятие (четыре миллиона тонн ежегодно); Институт фундаментальных исследований «Тата» — один из главных ключевых центров научного знания в Индии; Tata Power — самая большая в Индии частная энергетическая компания (2 300 Мегаватт).

С таким вот «невозможным» бизнесом мы сегодня познакомились. С таким «невозможным» народом и такой «невозможной» страной!

Примечания

1 Астролог (санскрит).

2 Если не переводить дословно и тем самым не портить оригинального аромата, то получится нечто вроде: «Делай бабки любой ценой и наслаждайся небом в алмазах».

3 Корпоративный слоган концерна «Тата»: «Улучшаем качество жизни в общинах, которые мы обслуживаем».

4 100 тысяч рупий, или около 2 400 долларов.

AGNUS MERCURII1

«Гермес (Mercurius Hermes) — греческий бог, сын Зевса и Майи, дочери Атланта, рожденный на аркадской горе Киллене. Тотчас после рождения он оставляет пелены и пещеру матери и крадет 50 коров из стада, которое пас Аполлон».

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

Чужие уроки - 2008

«Группа Societe Generale раскрыла преступление, исключительное по масштабам и своему характеру: трейдер-одиночка, которому доверили выполнять рядовые операции по хеджированию рынка фьючерсов европейских индексов, превысив полномочия, незаконно открыл множество дирекционных2 позиций в 2007–м и 2008 годах. Воспользовавшись обширными познаниями в области контроля за сделками, почерпнутыми на предыдущей работе в бэк-офисе, трейдер сумел скрыть свои позиции (от службы контроля за финансовыми операциями. — Прим. С.Г.), которые были обнаружены и расследованы лишь 19 и 20 января 2008 года. Было принято решение закрыть позиции трейдера как можно быстрее на благо интересов вкладчиков нашей Группы и поддержания целостности рынка. С учетом размеров позиций и чрезвычайно неблагоприятной конъюнктуры рынка мошенничество повлекло за собой убытки в размере 4,9 миллиарда евро».

Так начинается пресс-релиз, опубликованный 24 января 2008 года одним из самых именитых французских банков — Societe Generale. Имя «трейдера-мошенника» — Жером Кервьель, биография которого под стать растиражированной по всему миру фотографии и вмещается в два слова: месье НИКТО. И все-таки мировые СМИ предпочли сосредоточиться не на сути происшествия, а на персоне Жерома Кервьеля, молниеносно вознесенного на сомнительный пьедестал Великого Махинатора, достойного продолжателя дела самого Ника Лисона.

Надеюсь, наш репортаж по горячим следам позволит читателю почерпнуть целый ряд если не сенсационных, то по крайней мере неожиданных соображений, разительно отличающихся от потока бессмысленного обмусоливания в СМИ безликой биографии безликого молодого человека, волею судьбы оказавшегося соучастником грандиозной инсценировки.

Начнем с ключевого, на наш взгляд, обстоятельства в истории с исчезновением 4,9 миллиарда евро и зададимся вопросом: «Почему система банковского контроля Societe Generale на протяжении почти целого года не замечала сделок Кервьеля?» Официальную версию — «не доглядели» — с ходу отметаем за смехотворностью: неужели найдется на свете хоть один нормальный человек, который поверит сказке о том, как трейдер третьего эшелона обманул систему внутреннего контроля в одном из ведущих банков мира, совершая сделки объемом более 50 миллиардов евро?

Единственно разумный ответ на вопрос о бездействии службы финансового контроля Societe Generale: «Транзакции Жерома Кервьеля не замечали, потому что нечего было замечать!» Подобная ситуация могла возникнуть только в том случае, если Кервьель занимался прямыми служебными обязанностями и открывал офсетные (связанные) позиции, призванные хеджировать (страховать) основные активы банка. Так как офсетные сделки нейтральны по сути, а об убытках говорить не приходится по определению, система финансового контроля банка никак на них и не реагировала.

Идем дальше. В помянутом пресс-релизе сообщается, что убытки по сделкам Жерома Кервьеля составили 4,9 миллиарда евро, при этом скромно умалчивается о том, что убытки создал не сам трейдер, а банк, закрывавший на протяжении трех дней позиции Кервьеля по якобы секретному распоряжению президента Даниэля Бутона. Липу «секретности» можно оценить по результату: демонстративные телодвижения банка обвалили европейские рынки до такой степени, что насмерть перепуганный Бен Бернанке на следующий день снизил ставку федерального резерва на 0,75%, явив миру самое радикальное вмешательство в экономику за последние 25 лет.

Неуклюжие (разумеется — якобы неуклюжие) действия Societe Generale окончательно нарушили временную стабилизацию на рынке, стимулировали его обвал и увенчались убытками для самого банка в размере тех самых 4,9 миллиарда. Убытки эти повесили на Кервьеля: мол, он эти позиции открывал, значит, он и виноват. Последний аргумент любому профессиональному трейдеру покажется по меньшей мере идиотским, поскольку накануне принудительного отстранения Кервьеля от дел никаких убытков по открытым им позициям вообще не было. Единственное, что было, так это unrealized loss, нереализованные, теоретические убытки, которые возникают в трейдинге на каждом шагу. Но если бы приходилось закрывать позиции всякий раз, когда возникают нереализованные убытки, никакой биржевой активности не существовало бы в природе.

По состоянию на 1 января 2008 года позиции Жерома Кервьеля демонстрировали нереализованную прибыль в размере 1,5 миллиарда евро, 20 января — нереализованный убыток в том же размере. 21 января Societe Generale трейдера отстранил и ликвидировал позиции, превратив 1,5 миллиарда евро нереализованных убытков в более чем реальные 4,9 миллиарда евро. Закрыв позиции, банк мгновенно предал дело широкой огласке (никто за язык не тянул!), подняв несусветный шум вокруг собственноручно инициированного скандала с «трейдером-мошенником».


Чужие уроки - 2008

Зачем банку понадобилось инсценировать собственное аутодафе? Ответ начнем с анализа позиций, которые открывал Кервьель. По информации Societe Generale, речь шла о «длинных» фьючерсах на индексы Euro Stoxx, DAX и FTSE. По долгу службы Кервьелю полагалось хеджировать основные позиции банка в акциях европейских компаний, хотя банк утверждает: трейдер превысил полномочия.

Эксперимента ради допустим, что Кервьель действовал в соответствии со своими служебными обязанностями и страховал основной портфель банка. Фьючерсы Кервьеля были «длинными» — значит, главные позиции банка должны быть «короткими», то есть основная ставка делалась на падение рынка. Последнее более чем логично, ибо по единодушному прогнозу в первом квартале 2008 года будут доминировать «медвежьи» ожидания.

На момент принудительного закрытия позиций Кервьеля рынок пребывал во взвешенном состоянии. Если основной портфель Societe Generale был «коротким», то есть банк делал ставку на дальнейшее падение, любая стабилизация не играла ему на руку. В этом случае, ликвидируя с шумом и скандалом позиции Жерома Кервьеля и стимулируя тем самым обвал рынка, Societe Generale, тактически теряя 4,9 миллиарда евро, мог надеяться заработать на порядок больше по основным «коротким» позициям портфеля!

В этой элегантной гипотезе есть, однако, существенная нестыковка: о «коротких» позициях Societe Generale дружно молчат все СМИ, кликушествуя исключительно на тему снижения капитализации Societe Generale, акции которого упали в январе на 30%.

Другой показательный момент: сто крупнейших инвесторов Societe Generale подготовили коллективный иск, в котором обвинили банк в манипуляциях ценой собственных акций и инсайдерской торговле. Уж кто-кто, а крупные инвесторы должны были наверняка знать о «коротких» позициях родного банка, заряженных потенциалом колоссальной прибыли.

Выходит, «коротких» позиций у Societe Generale не было? Что же тогда прикрывал маленький трейдер своими офсетами? Именно эту версию и скармливает официальное руководство Societe Generale широким народным массам: «мошенник» торговал на собственный страх и риск, обведя за нос службу контроля! Его «длинные» позиции, открытые на 50 миллиардов долларов, мол, не хеджировали основной портфель, а отражали спекулятивную ставку на рост рынка!

Не будем рассматривать версию об удачном противостоянии пастушка Давида Голиафу службы финансового контроля почтеннейшего европейского банка, учрежденного в мае 1864 года декретом самого Наполеона Третьего. Полагаю, ниточка, за которую надлежит потянуть, вьется вокруг пресловутых «коротких» позиций, которые то ли хеджировал, то ли не хеджировал Кервьель своими «длинными» фьючерсами. Тех самых «коротких» позиций, которые не обнаружились на балансе банка Societe Generale.

Скандалу вокруг банка и его трейдера на момент написания нашей статьи не исполнилось и десяти дней, и о реальной фактографии говорить не приходится. Посему предлагаемая читателям гипотеза — не более чем размышления автора на тему современных способов выведения гигантских сумм денег из-под общественного контроля. В основание своей гипотезы могу положить лишь 14-летнее общение накоротке с фондовыми биржами да пугающую интуицию, позволяющую улавливать гешефт уже на уровне загадочного блеска в глазах и глубокомысленной ухмылки собеседника.

В любом случае гипотеза заслуживает внимания уже потому, что не только сводит воедино все спущенные в воду концы вокруг Societe Generale, но и обладает несоизмеримо большим правдоподобием, чем официальная версия о «мошеннике» Кервьеле, который при наилучшем раскладе тянет даже не на козла отпущения, а на агнца, определенного к закланию.


Чужие уроки - 2008

Главное качество любого фондового рынка определяется формулой «zero sum game» — игра, которая в сумме всегда равна нулю. На практике это означает, что ни один участник рынка не может разыграть партию с самим собой: для того чтобы продать акции, нужен другой игрок, который готов эти акции купить. Чтобы Жером Кервьель благополучно покупал фьючерсы на индексы Euro Stoxx, DAX и FTSE, на рынке должен присутствовать контрагент, готовый эти фьючерсы продать. Так как речь идет о колоссальных объемах — 50 миллиардов евро (весь российский так называемый «фондовый рынок» за дневную торговую сессию с горем пополам наторговывает 50 миллионов) — можно предположить, что ликвидность Кервьелю обеспечивали игроки, несоизмеримо более высокого уровня, чем Джордж Сорос — скорее всего, крупные институционалы, либо истинные небожители.

Представим на мгновение, что фьючерсы, которые Кервьель покупал, были проданы ему... самим Societe Generale! Не напрямую, разумеется, а через подставных лиц или посредников. К слову, в пресс-релизе Societe Generale прямым текстом сообщается о выявлении большого числа подставных контрагентов, с которыми Кервьель якобы проводил фиктивные сделки.

Мысль крамольная, зато чрезвычайно удобная, потому что мигом устраняет основную нестыковку — бездействие службы финконтроля. Если допустить, что служба эта была в курсе дела, ее пассивность перестает противоречить смыслу ее существования — защите интересов родной корпорации. В самом деле: если левой рукой Societe Generale открывает длинные позиции по фьючерсам, а правой — эти же самые фьючерсы продает, мы получаем классическую офсетную схему — zero sum game.

В подобной ситуации, как вы понимаете, оснований для волнений нет ни у руководства банка, ни у службы финансового контроля, ни у Кервьеля, который исправно выполняет рутинную работу, приближаясь к заветному повышению по карьерной лестнице. Остается маленькое «НО»: как нет волнений, так нет и прибыли! Поскольку суммарная позиция нейтральна, каждый евроцент, заработанный на длинных фьючерсах, будет отыгрываться обратно равноценным убытком по фьючерсам коротким.

Как бы то ни было, но созданная офсетная позиция уже никаким боком не может быть отнесена к «plain vanilla futures» (простым, «лапотным» фьючерсам) с их прямолинейной ставкой на рост рынка в будущем, каковые руководство Societe Generale с пренебрежительной снисходительностью приписывало Жерому Кервьелю. Нейтральная фьючерсная позиция, открытая на миллиарды евро, — серьезная игра взрослых товарищей, обладающих всеми инструментами воздействия на мировой фондовый рынок.

Открытие нейтральных фьючерсных позиций всегда является прелюдией к последующему — главному — шагу, который предполагает искусственное формирование на рынке условий гарантированного движения. Направление этого движения, в принципе, роли не играет: можно стимулировать безудержный энтузиазм и рост, можно — организовать плановый обвал. Последнее в условиях негативной рыночной обстановки сегодня более логично и просто.

Классическая процедура для развязки нейтральной фьючерсной позиции — относительно безболезненная ликвидация одной «ноги» позиции для создания импульса на рынке, играющего на руку второй «ноге». Звучит страшно, но суть проще пареной репы: когда Societe Generale на протяжении трех дней на виду у недоумевающего мирового рынка якобы неуклюже, шумно, гамно и скандально закрывает «длинные» позиции Жерома Кервьеля, он — на самом деле — ликвидирует лишь первую «ногу» тайной нейтральной фьючерсной позиции, которая выстраивалась на протяжении долгих месяцев. Оттого что «длинные» фьючерсы закрывались на рынке, пребывающем в состоянии затишья (хотя и в ожидании бури — в форме окончательного обвала американского рынка недвижимости и взрыва цен на энергоносители), причем делалось это быстро, убытки в размере 4,9 миллиарда евро, понесенные Societe Generale, можно смело отнести к «безболезненной ликвидации».

Результатом игры, как читатель уже знает, стал катастрофический обвал на мировых фондовых рынках, что означало — правильно! — колоссальные, поистине безбрежные прибыли по второй «ноге» тайной нейтральной позиции, которая к этому времени перестала быть нейтральной (после ликвидации первой «ноги») и превратилась в безоговорочно «медвежью» (раз уж вторая «нога» была «короткой», то и ставка делалась на обвал рынка).

О реальных цифрах говорить не приходится: в подобных сделках за руку никто никогда никого не ловит. Тем не менее, навскидку можно предположить, что Societe Generale (или кто там выступал в реальности в роли контрагента по сделкам Жерома Кервьеля) заработал на падении рынка как минимум 50 миллиардов евро. А скорее всего — гораздо больше: может, 100, а то и 200 миллиардов.

Неслабая такая многоходовка вырисовывается: всенародно протрубить о «колоссальных» убытках в размере пяти миллиардов, чтобы затем тихо и неприметно положить в карман 50 миллиардов.


Чужие уроки - 2008

Читатель может, конечно, возразить, что секретная нейтральная фьючерсная позиция — не более чем плод воспаленного воображения автора и что именитый и почтенный французский банк никогда не пошел бы на такую аферу.

Со своей стороны могу выдвинуть встречный вопрос: «А почему, собственно, не пошел?» Скажу больше: «Нужно быть дураком, чтобы не пойти». Почему? Потому что в описанных телодвижениях, если следовать букве закона, никакой аферы нет и в помине! Нет даже инсайдерства и прочих щекотливых глупостей. Есть лишь заурядная биржевая игра, которая ежедневно ведется на десятках торговых площадок планеты. Единственное отличие «сделки Кервьеля» — беспрецедентный масштаб инвестиций и полученной прибыли. Так ведь большому кораблю — большое плавание! Кому, как не «почтенному французскому банку», зарабатывать деньги с таким шиком? Тем более что после постепенного и неприметного закрытия второй «ноги», которое — не сомневаюсь — происходит прямо сейчас, когда пишутся эти строки, «почтенный французский банк» (или кто там еще) получит ТАКУЮ прибыль, что все подставы со стороны американского рынка недвижимости покажутся детским лепетом.

Заключительный штрих. Учитывая поистине исторические объемы денежных средств, задействованных в нашей (гипотетической — успокойтесь!) сделке, можно предположить, что сообщники были как раз не у Жерома Кервьеля, а у самого Societe Generale. Сообщники из числа мировой финансовой и банковской элиты. Из когорты наших добрых знакомых — «Старых Европейских Денег», которые родились в этот мир с одной-единственной (зато какой!) привилегией — снимать сливки первыми!

Примечания

1 Агнец Меркурия (лат.). (см. название)

2 Дирекционная сделка делает ставку на направление движения рынка — будь то вверх или вниз.

Румынская доля

Культурологическое страноведение давно превратилось в одну из визитных карточек «чужих уроков». Мы совершали путешествия по разным странам, но при этом наблюдалась забавная закономерность: чем дальше в пространстве и времени уносилось наше воображение, тем легче раскрывалась тема и беспечнее давались заключения.


Чужие уроки - 2008

Из этой закономерности в конце концов выросло подозрение: отчего же автор не рассказывает о том, что всем нам, жителям России, близко — пусть и только по географическому положению? Почему не появляются истории о соседях наших — странах, с которыми нас связывают тесные узы?

Вопрос риторический, ибо несет в себе большую часть ответа: фигура умолчания в отношении сопредельных государств интуитивно возникала в силу этой самой их сопредельности. Географическая и историческая близость неизбежно выводит эмоциональную составляющую анализа на первый план: согласитесь, рассказывать о Бангладеш и Бразилии гораздо легче и комфортнее, чем о Польше либо Украине. Экзотические страны — где-то там, далеко-далеко, и по большей части никаких эмоций, кроме доброжелательного любопытства, не вызывают. Тогда как соседи наши неоднократно перекочевывали в истории из стана врагов в стан близких друзей, а затем — обратно к врагам, и обстоятельство это неизбежно порождает в русском человеке болезненные перепады Катуллова odo et amo2.

Ну да сколько веревочке ни виться, конец всегда найдется… Подумал тут намедни: «What the hack?! Нам ли бояться и недоговаривать? В конце концов, недомолвки на поверку всегда оказываются хуже прямого разговора». А посему отныне в «Чужих уроках» начнет время от времени появляться новый формат. Мы будем рассказывать о близких нам территориях — бывших советских республиках, бывших странах Варшавского Договора, бывших союзниках и нынешних доброжелателях. Правда, оглядываюсь и что-то не нахожу сегодня последних ни по одному направлению…

Изучению Румынии я отдал добрых 15 лет жизни. Румынский язык и румынская культура были моим главным предметом на филологическом факультете МГУ, на румынском литературном материале я раскрывал в диссертации тему социальной мифологии, в Бухарестском университете проходил стажировку, с румынскими писателями и кинематографистами объездил весь СССР, умудрился даже поработать переводчиком секретаря Компартии Румынии, доставившего в идеологическую метрополию послание Николае Чаушеску советским соратникам.


Чужие уроки - 2008

Сегодня Румынию в информационном пространстве нашей страны окружает полнейший вакуум. Хуже, наверное, обстоят дела только у Восточного Тимора. Создается впечатление, что подрастающее поколение вообще не знает, где Румыния находится и кто ее обитатели: так, трое из пяти опрошенных мною недавно по оказии московских подростков уверенно заявили, что румыны — это цыгане.

Между тем в советскую эпоху Румыния занимала весомое место в информационном пространстве нашей родины: румынские фильмы и мультипликация успешно затыкали дыры в убогом советском кинопрокате, румынские эстрадные исполнители регулярно выступали в лучших концертных залах советских республик, переводы румынской литературы открывали невиданные горизонты в унылой плоскости социалистического реализма.

В значительной мере интерес к Румынии подпитывался и стойким флером диссидентства, окутывавшим страну на всем протяжении брежневского застоя: так, в 1967 году Николае Чаушеску категорически отказался разрывать дипломатические отношения с Израилем после Шестидневной войны. В 1968-м Румыния, единственная из всех стран Варшавского Договора, не приняла участие в совместной операции по подавлению Пражского восстания. Десятью годами позже Румыния — неслыханное дело! — осудила вторжение СССР в Афганистан, а еще через пять лет направила своих спортсменов на Олимпиаду в Лос-Анджелес, бойкотируемую советским блоком. Балканская страна не только налаживала самостоятельные контакты с традиционными советскими друзьями — Ясиром Арафатом и Фиделем Кастро, но и корешилась с врагами — Албанией и Китаем.

На уровне советского обывательского сознания подобная «всеядность» Румынии ассоциировалась с беспринципностью. На уровне правозащитников — с образцом героического противостояния Империи Зла маленькой гордой страны. На уровне же Старой Площади — с хорошо продуманной и глубоко законспирированной координацией усилий по взаимодействию с внешним миром, основанной на принципе «хорошего и плохого следователя». СССР и сателлиты дружно гнули жесткую и непримиримую линию, выстроенную на воинственной риторике, тогда как Румыния, келейная сестра по оружию, эффективно задействовала дипломатические каналы, которые поддерживала в открытом состоянии, невзирая на любые осложнения международной обстановки.

Избрание советским блоком Румынии на роль Штирлица в эпоху позднего социализма не было случайным: на протяжении всего ХХ века эта страна демонстрировала совершенно уникальные дипломатические способности, подкрепленные сверхъестественным чутьем исторического момента. Во время Первой Балканской войны (осень 1912-го — весна 1913 года), в которой Балканская лига (Сербия, Черногория, Греция и Болгария) отнимала у Оттоманской империи европейские территории, Румыния обменяла у Болгарии свой нейтралитет на дунайскую крепость Силистру. Во Второй Балканской войне (лето 1913-го), разразившейся между бывшими членами Балканской лиги, не поделившими Македонию, Румыния подождала, пока Болгария вконец измотается в сражениях с греческой и сербской армиями, а затем вместе с Оттоманской империей объявила своей южной соседке войну, перешла Дунай и аннексировала провинцию Южная Добруджа (турки отобрали у Болгарии кусок Фракии).


Чужие уроки - 2008

В начале Первой мировой Румыния заявила о решительном нейтралитете, однако через два года (август 1916-го), оценив расклад сил в долгосрочной перспективе, совершила элегантный кульбит — присоединилась к Антанте. Цена оказалась высока: в последующие четыре месяца Центральные державы практически полностью истребили румынскую армию и оккупировали две трети страны. Тем слаще прозвучала музыка победы: Румыния после распада Российской и Австро-Венгерской империй и поражения Германии добилась феноменального прироста территорий, аннексировав Бессарабию, Буковину и Трансильванию.

Вернемся, однако, в новое время. Привилегированная роль в советском блоке Румынию устраивала во всех отношениях. С одной стороны, она обеспечивала значительную меру политической независимости (что трафит самосознанию любого маленького государства), с другой — Румыния пользовалась благами, вытекающими из эксклюзивного положения «экономической воронки». Ведь страна, по сути, являлась единственным посредником в реализации товаров стран — участниц СЭВ (в первую очередь военной техники) на безбрежных рынках, закрытых для освоения по идеологическим соображениям.

Но экономические гандикапы не могут компенсировать политические просчеты: видимость свободы вскружила Чаушеску голову, и он оступился. В конце семидесятых Румыния угодила в ловушку Всемирного банка и МВФ, набрала кредитов и вскоре с удивлением обнаружила, что диктат финансового долга плавно трансформируется в руках кудесников «нового мирового порядка» в политическую зависимость. В 1981 году задолженность Румынии составляла колоссальнейшие по тем временам 10 миллиардов долларов, и Чаушеску принял роковое для страны (и себя лично) решение: погасить долг какой угодно ценой.

Цена оказалась чудовищной: в стране ввели режим строжайшей экономии, все валютные поступления изымались для погашения внешнего долга, обрекая население на тотальный дефицит товаров первой необходимости, а экономику — на застойное воспроизводство. К середине 80-х годов население Румынии впало в неслыханную нищету, а малейшее недовольство подавлялось с иезуитской эффективностью местной службой госбезопасности.

Летом 1989 года внешний валютный долг был полностью погашен, Румыния пребывала на грани физического истощения, а Чаушеску громко заявил миру о достижении страной высшей формы национальной независимости. В декабре протесты в городе Тимишоара перекинулись на Бухарест, Николае Чаушеску и его супругу Елену изловили, предали молниеносному трибуналу и расстреляли. Фоном для сведения счетов с диктатором служили беспрецедентные для Восточной Европы кровавые избиения мирного населения. По официальным данным, в декабре 1989 года погибло 1 051 человек, по неофициальным — как минимум в десятки раз больше.

Румынская революция и поныне считается наиболее темной страницей в истории нации: ни одной из многочисленных комиссий не удалось ответить на, казалось бы, элементарный вопрос: «Кто же все-таки убивал людей на улицах?». Вы не поверите, но официальная версия до сих пор лопочет о мистических «террористах»!

Декабрьские события 1989 года ознаменовали водораздел, за которым последовало полное выпадение Румынии из нашего информационного пространства. За 18 лет просочились лишь жалкие ошметки сомнительной мифологии: поначалу страной вроде бы правили переодевшиеся в демократов коммунисты, затем к власти пришел президент, напоминающий «нашего» Жириновского, наконец, в 2007 году Румыния вступила в Евросоюз.


Чужие уроки - 2008

Причин для румынской «фигуры умолчания» несколько. Первая лежит на поверхности: Россия сама вырвалась из идеологической изоляции, в связи с чем отпала всякая необходимость в суррогатном удовлетворении потребностей соотечественников продуктами культур «дружественных стран и народов». Вторая причина более важна и существенна: сразу после революции 1989 года Румыния энергично дистанцировалась сначала от Советского Союза, а затем — от России, которую она рассматривала исключительно как правопреемницу враждебной империи. Показательно, что антироссийская и антирусская риторика зазвучала в Румынии задолго до «оранжевых» джигитов и хлопцев.

В историческом контексте новая политическая линия Румынии оправданна и закономерна: как и в прошлом, страна безошибочно определила реальный расклад сил и безоговорочно пристала к стану победителей. Румыния вступила в НАТО, предоставила США доступ к военным базам и объектам на своей территории, монументально отметилась в громком скандале, связанном с тайными тюрьмами ЦРУ и перевозкой так называемых международных террористов.

По тем же жестким правилам игры Румыния произвела и экономическую самозачистку: приватизировала после шоковой терапии крупнейшие предприятия и банки, собственность которых — опять же по законам жанра! — утратила национальные атрибуты и перекочевала в авуары, как бы это подипломатичнее выразиться, «влиятельных международных финансовых структур».

Все это, впрочем, мелочи. Компенсация за «прогиб» оказалась гораздо весомее сомнительных привилегий в рамках былого советского блока: Румынию пустили в Евросоюз, интегрировали в единое рыночное пространство и гарантировали военную защиту от каких бы то ни было, пусть даже гипотетических, поползновений «русского медведя».

А что же медведь? Медведь, как известно, сам давно пребывает в статусе криптоколонии, поэтому на нескончаемые политические нападки президента Румынии Траяна Бэсеску («разжигание сепаратистских настроений в Грузии и Молдавии», «экономическая дискриминация и шантаж» и проч.) реагирует сугубо экономически: сегодня Румыния — «счастливая» обладательница самых высоких в Европе тарифов на российский газ и невообразимого дефицита торговли с РФ.

Принято считать, что Румынии удалось относительно быстро вступить в Евросоюз благодаря полному единодушию всех политических партий по этому вопросу. В самом деле, идею поддерживали и первый президент посткоммунистической страны — бывший член Политбюро компартии Румынии Ион Илиеску, и второй президент — ректор университета Эмил Константинеску, и нынешний enfant terrible Траян Бэсеску, прославившийся поголовным избиением бродячих собак в Бухаресте (до избрания на пост президента он был столичным мэром) и самозабвенно-политнекорректным эпитетом «вонючей цыганки», которым он одарил корреспондента центрального телеканала.

Аналогичное единодушие в вопросе геополитической ориентации наблюдается и в румынском парламенте: европейскую интеграцию поддерживают и демократическая партия, и национально-либеральная, и крестьянско-националистическая, и консервативная, и даже бывшие коммунисты (ныне социал-демократы). Очевидно, что консенсус политической элиты по стратегическим вопросам развития страны существенно облегчает выполнение курса, взятого на адаптацию «всеобщих демократических ценностей». Тем не менее ни о какой органической интеграции румынского общества в Евросоюз говорить не приходится.

Сомневающихся я приглашаю посетить любой провинциальный румынский город или поселок для осознания колоссальной пропасти, отделяющей жизненный уклад этой страны от того, что принято считать европейской моделью. Если в Польше, Чехословакии, Венгрии и даже Прибалтике европейская интеграция смотрится органично и осмысленно, то в Румынии она вызывает ощущение искусственности. Причина — в трагической дихотомии, которая мучительно разделяет румынское национальное сознание на протяжении последних двух столетий. Румынский народ по вере своей — глубоко православный, а по роду занятий — крестьянский. Этот духовный канал веками подпитывала теснейшая связь с Византией, Грецией, Россией и славянской культурой в целом, которая проявляла себя не только на высоком уровне ментальности, но и на уровне письменности: румынский язык исторически всегда пользовался славянской азбукой.


Чужие уроки - 2008

Одновременно румынский язык является романским, уходящим корнями в латынь, родственно близким итальянскому, французскому, испанскому и португальскому. Соответственно, интеллектуальная элита нации оказалась глубоко интегрирована в западноевропейскую цивилизацию, пропиталась идеями свободомыслия, демократии и классического вольнодумства.

Интеллектуальная элита румынской нации всегда выступала в роли пассионарного объединяющего начала в государстве, что неудивительно, поскольку подавляющая часть населения представляла собой безропотную крестьянскую массу. После объединения в 1859 году княжеств Молдавии и Валахии и создания государства Румыния румынский язык сменил славянскую графику на латинскую — обстоятельство, способствовавшее еще большей интеграции страны в западноевропейскую цивилизацию.

Вышеозначенная дихотомия — православное пассивное крестьянство и вольнодумная, пассионарная интеллектуальная элита, ориентированная на западноевропейские ценности, — сегодня, как и ранее, определяет основной вектор развития румынского общества. Его направление задает элита, народ же послушно и безропотно следует назначенному курсу. Неудивительно, что за все без исключения метания румынской интеллигенции в ХХ веке — от фашизма к коммунизму, а затем к «общечеловеческим ценностям» — приходилось и по-прежнему приходится расплачиваться безропотному крестьянству, с православным смирением встречающему свою судьбу.

Нам осталось лишь определиться с перспективами. Какое же будущее ожидает Румынию на избранном пути европейской интеграции? Ответ зависит от социальной группы. Если нас интересует судьба интеллектуальной элиты и столичных жителей, то она представляется мне в радужном свете: благосостояние будет неукоснительно расти (по крайней мере до тех пор, пока энергетический кризис окончательно не поставит Европу в подчиненное положение), а качество жизни — неукоснительно улучшаться.

Если же нас интересует судьба остального — и основного! — народа, то час православного румынского крестьянства, боюсь, уже пробил. В ближайшее десятилетие оно будет полностью ликвидировано и люмпенизировано — не столько по причине безразличия интеллектуальной элиты к судьбе собственного народа, сколько в силу объективных экономических требований: избыточный румынский сельскохозяйственный комплекс Евросоюзу не нужен ни в каком виде. От своих не знают, как избавиться!

Примечания

1 «Если случится мне умереть в поле с терновником, ты скажи врынчанину и венгру, чтоб меня похоронили здесь, неподалеку, посреди овечьей отары» — из румынской народной баллады «Миорица».

2 (лат.) «И ненавижу и люблю» — стихотворение Гая Валерия Катулла.

Пацаны


Американские инвесторы — смелые ребята. Сначала они довели до катастрофического состояния рынок недвижимости, а затем решительно взялись за двухходовую комбинацию с акциями высокотехнологичных компаний, затянув давно известный мотив «новой экономики». Очередной «пузырь»?


Чужие уроки - 2008

Взгляните на график. Перед нами Google — символ биржевого возрождения высоких технологий. За три года с хвостиком (август 2004-го — ноябрь 2007-го) акции Google выросли с 90 до 747 долларов за штуку, доведя капитализацию интернет-компании до 234 миллиардов долларов (пятый крупнейший бизнес в США), а коэффициент отношения цены к прибыли (PE Ratio) — до 55. Аналогичные показатели демонстрировали и остальные активисты «доткомовского пузыря № 2»1: Yahoo — 56, Apple — 48, Sun Microsystems — 42.

В следующие три месяца Google обесценился на 40%, снизив планку переоценки с 55 до 30 — значения, все еще находящегося в зоне спекулятивного ценообразования2. Можно сколько угодно сетовать на высокие цены на энергоносители, рецессионные ожидания и неблагоприятный международный климат, но факт остается фактом: главная причина обвала американского фондового рынка уже в который раз кроется в спекуляциях ценными бумагами высокотехнологичных компаний.

Самое трагичное в стремительно развивающихся событиях, свидетелями которых мы являемся, заключается в полнейшем нежелании американской публики извлекать хоть какие-то уроки из прошлого. Всего семь лет назад разыгрывался аналогичный сценарий — т. н. «доткомовский пузырь № 1», вымывший из американской экономики пять триллионов долларов (!). Но вместо того чтобы образумиться, американский инвестор сначала переключился на недвижимость, доведя ее до катастрофического состояния, от которого сегодня икается всем инвестиционным и пенсионным фондам планеты, а затем, начиная с лета 2004 года, принялся разыгрывать двухходовку с акциями высокотехнологичных компаний, заводя старую пластинку про «новую экономику» и «на этот раз всё будет непременно иначе»!

Почему «непременно иначе»? Оказывается, потому что:

• современные доткомы делают ставку не на сбор денег за счет IPO, а на реальный бизнес, который приносит реальные доходы;

• уровень спекуляции значительно ниже первого пузыря;

• число компаний, участвовавших в головокружительном росте капитализации в 2004–2007 годах, ограничено и не обладает потенциалом для создания полноценного пузыря.

Аргументы эти — не менее детские, чем сама установка на «теперь всё будет непременно иначе», поэтому не будем терять времени на их опровержение. Ограничимся лишь ремаркой, что числа компаний для создания пузыря, может, и не хватало, но пузырь этот, тем не менее, благополучно создался. И сдувается сегодня на наших глазах столь же впечатляющими темпами, что и в 2000 году. В отличие, однако, от 2000–го, фоновая ситуация, сопровождающая биржевой кризис, несоизмеримо хуже — обстоятельство, назойливо навевающее воспоминание о дантовом «Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate»3.

Во-первых, дефляция американского фондового рынка идет рука об руку с разрушением рынка недвижимости — той самой, что играла в «доткомовском пузыре № 1» роль палочки-выручалочки. Сегодня такой палочки нет — обваливаются одновременно и real estate, и биржа.

Во-вторых, общественно-политический климат в 2000 году был несоизмеримо благоприятнее: сегодня былая «нация всеобщего процветания и свобод» превратилась в загнанного в угол озлобленного парию, вызывающего страх у горстки союзников и стойкую ненависть — у подавляющего большинства населения планеты.

В-третьих, американский доллар, пользовавшийся еще семь лет назад безоговорочным авторитетом в роли всемирной резервной валюты, нынче стремительно исторгается из государственных авуаров третьих стран, девальвируя в пользу фикции по имени евро.

В-четвертых, стоимость сырой нефти в 2000 году составляла 27 долларов, а сейчас уже 100 — обстоятельство, предельно затрудняющее выход из надвигающегося финансового кризиса.

Страшилки можно перечислять и дальше. Но гораздо интереснее проанализировать ключевые моменты «доткомовского пузыря № 1», превратившие мировую экономику в заложницу «старых граблей». Тем паче «старые грабли» явно не лежат на поверхности — иначе американские инвесторы сразу бы их обнаружили и не наступили по второму разу в 2004 году.

Не связаны эти «грабли» и с бизнес-моделями, задействованными в период с 1996-го по 2000 год, поскольку упрек в «ставке на сбор денег за счет IPO», брошенный «доткомовскому пузырю № 1», — не более чем мифологическое искажение. Сотни мелких компаний-однодневок, расплодившихся в Интернете и получивших в первые дни после выхода на биржу неслыханную капитализацию, хоть и послужили украшением первых страниц газет и журналов, но все же погоды никоим образом не делали, тем более — не исполняли партий первых скрипок в вымывании из рынка пять триллионов долларов.

Обвалили Nasdaq, а следом — и весь фондовый американский рынок, не мелкие рыбешки типа About.com, Boo.com, Freeinternet.com, Kozmo.com, Kibu.com и TheGlobe.com, а могучие монстры вроде Cisco, eBay, Palm Inc., Sun Microsystems и Yahoo. Обратите внимание: ВСЕ перечисленные серьезные протагонисты «доткомовского пузыря № 1» сегодня не просто живы и здоровы, а сказочно процветают. Они никогда не строили свою бизнес-модель на «сборе денег за счет IPO», поскольку обладали в большинстве случаев мощной базой, приносящей реальные доходы от реальных продаж.

Иными словами, можно предположить, что мистерия «доткомовского пузыря № 1» была ловкой инсценировкой, которая привела к закланию мелких наивных сошек из числа компьютерных гиков и опустошению кошельков «придурошных трендеров» из числа домохозяек, официантов, таксистов и посудомоек, ринувшихся «инвестировать в Интернет» аккурат на самом пике спекулятивного бума.


Чужие уроки - 2008

Вот только… так ли они ринулись? Может, правильнее будет сказать — их ринули? Сотни именитых финансовых аналитиков, представляющих почтеннейшие инвестиционные компании, рвали на груди рубахи, трубя во все трубы про «новую парадигму», «новую экономику», «неслыханный в истории аптренд» и прочие перепевки темы про то, как «на этот раз всё будет непременно иначе». Впереди бригады дезинформаторов бежали аналитики Merrill Lynch и Citigroup, которых комиссия по ценным бумагам утомилась штрафовать — правда, постфактум, когда пузырь уже лопнул и «трендеры» из народа лишились кровных сбережений.

При всей экстравагантности «доткомовского пузыря № 1» его результаты оказались до судороги знакомыми: большие акулы развели мелких рыб. Клич «интернет-революции» был умело использован для создания банальной финансовой пирамиды, которая на внешнем уровне — лопнула, а на внутреннем — ознаменовала всего лишь очередное перераспределение капитала. Перераспределение по знакомому старому вектору: богатые стали еще богаче, бедные — еще беднее.

Каким образом почтенному бизнесу удалось прокрутить столь грандиозную аферу и развести не только невежественных домохозяек, но и «юных технологических гениев»? Тех самых 20–летних генеральных директоров доткомов, которые поверили в «новую парадигму» ничуть не меньше, чем рядовой The Narod? Компьютерные гики, приободренные венчурными капиталистами, вывели свои мертворожденные проекты на биржу, на месяц-другой превратились в «бумажных мультимиллионеров», а затем ухнули в тартарары вместе со своими компаниями и надеждами на «новую парадигму».

Многие ли читатели знают, что «золотые мальчики» из числа компьютерных гиков — создатели и генеральные директора «выдающихся доткомов» вроде TheGlobe.com — так никогда и не получили возможность пощупать заработанные на бирже миллионы? Миллионы эти прошли сквозь пальцы из-за хитрых ловушек, расставленных венчурными капиталистами, — ловушек, не позволявших реализовывать «бумажную прибыль» акций на протяжении практически всего периода, когда эти акции демонстрировали спекулятивный рост.

Жалуется Стивен Патерно, создатель легендарной интернет-пустышки TheGlobe.com, акции которой вошли в историю как рекордсмен роста в день выхода на биржу (606%!): «Мы с Тоддом Кризельманом (соучредителем TheGlobe.com. — Прим. С.Г.) были повязаны специальным lockup-соглашением, которое запрещало продажу находящихся в нашем распоряжении акций в первые шесть месяцев после выхода на биржу. А через шесть месяцев запустили вторичную эмиссию, которая «взяла в замок» инсайдеров еще на три месяца».

Даже если бы юные CEO доткомов и не были повязаны по рукам и ногам договорами с венчурными капиталистами, они все равно не смогли бы реализовать «бумажную прибыль» по тактическим соображениям: малейшую попытку любого высокопоставленного инсайдера интернет-стартапа сбросить собственные акции торговая публика расценивает как прямое доказательство существования внутренних проблем в компании, а потому сразу же обваливает котировки авральными продажами.

В 2001 году создатель чудо-компании Pseudo.com Джош Харрис открыл на Манхэттене кофейню для членов элитного «Клуба 100 миллионов долларов». Какие только знаменитости не числились в завсегдатаях заведения Джоша: Джеффри Дакис и Крэг Канарик, учредители звездного дизайнерского доткома Razorfish, Адео Ресси из Xceed, наш знакомый Стивен Патерно, «отец» TheGlobe.com. Всех этих людей объединяла общая судьба: стать членом «Клуба 100 миллионов долларов» и получить пожизненное право на бесплатную чашечку кофе с претцелем4 можно было, только продемонстрировав личное состояние в размере «100 миллионов долларов» в форме акций компании, которые затем превратились в дырку от этого самого претцеля!

Интересно получается: создатели доткомов миллионов своих так и не увидели, широкие народные массы потеряли даже то, что инвестировали… Кто же тогда заработал? Читатель, надеюсь, не забыл золотую аксиому трейдинга — zero sum game, игра с нулевым исходом, — а посему понимает: фраза о том, что в результате доткомовского пузыря «капитализация американских компаний уменьшилась на пять триллионов долларов», лишена практического смысла.

Начнем с того, что никаких пяти триллионов у американских компаний изначально не было — деньги эти туда принесли рядовые инвесторы. «Принесли» — значит покупали акции компаний все то время, пока они безудержно росли вверх. А потом акции в одночасье стали падать и падали до тех пор, пока полностью не обесценились. Компании разорились и объявили себя банкротами. Рядовые инвесторы потеряли свои деньги. Кто же тогда заработал? Те, кто продавал этим самым рядовым инвесторам акции на пике, то есть в точке максимальной цены — венчурные капиталисты и крупнейшие инвестиционные компании, которые выводили доткомы на биржу и контролировали изначальную эмиссию!

VC5, как никто другой, прекрасно знали о реальном положении дел в пустопорожних интернет-компаниях, не имевших ни прибыли, ни опыта, ни реальных доходов. Единственным активом доткомов были «гениальные идеи» да «бизнес-планы» — и именно этот «товар» решили впарить безбашенной публике мудрые финансисты, прекрасно усвоившие уроки великих венских ученых — Карла Менгера и Бём-Беварка: стоимость товара определяется не затратами на его производство, а уровнем спроса! Товар назывался «интернет-революция». Материализация товара — горячие доткомы, бешеным горохом выстреливавшие на Nasdaq с регулярностью пять штук в неделю.

Все, что требовалось для стимуляции спроса, — создание атмосферы всеобщего ажиотажа и массового помешательства на «новой парадигме», «виртуальной реальности» и прочей ереси. Именно этим и занимались венчурные капиталисты руками поднанятых ими наивных «компьютерных гениев». Юные отцы доткомов львиную часть своего времени тратили не на создание реального продукта, приносящего прибыль, а на «завоевание доли рынка»! Поразительная ментальность, если учитывать, что завоевание это достигается исключительно затратными способами.

В январе 2000 года во время трансляции Суперкубка по американскому футболу была показана реклама 17 интернет-компаний, каждая из которых заплатила более двух миллионов долларов за 30-секундный клип! Не отставали и интернет-брокеры: осенью 1999-го Ameritrade выделил на зомбирование народных «трендеров» 200 миллионов долларов (!) — именно столько стоила беспрецедентная рекламная кампания, призывавшая пушечное мясо «Поверить в себя» (Believe in yourself!).


Чужие уроки - 2008

Мясо верило и несло кровные, покупая акции доткомов, чей коэффициент отношения цены к прибыли не поддавался вычислению, ибо деление на ноль в математике недопустимо. «Трендеры» покупали, а VC продавали, обменивая пустые бумажки своих протеже (доткомов) на живые доллары. Те самые пять триллионов, которых потом якобы не досчиталась американская экономика.

Финансовым аналитикам, биржевым брокерам и венчурным капиталистам умело подыгрывало государство. Взгляните на первую из приведенных табличек.

Перед нами эффективные ставки федеральных фондов6, которыми окормлял паству великий Саваоф Алан Гринспен, председатель FOMC, Федерального комитета по операциям на открытом рынке. Обратите внимание на резкий скачок в 2000 году, смысл которого метафорически передается иголкой, воткнутой в беззаботный воздушный шарик. Ах, простите, — не шарик. Пузырь! Тык-тык-тык — и деньги, ставшие в одночасье дорогими, лавинообразно перераспределяются из застывшего на пике доткомовского пузыря в real estate. Впрочем, можно было смело обойтись и без недвижимости, поскольку высокая процентная ставка позволяла спокойно хранить деньги на безрисковых банковских депозитах.

Алан Гринспен называл свой элегантный coup de gr^ace «охлаждением биржевых страстей». Практический же смысл повышения ставки федеральных фондов совпадал с окончанием перераспределения денежных потоков и ликвидацией ловушки по имени «интернет-революция» — или, в простонародье, «доткомовский пузырь». Finita la commedia: все, кому полагалось заработать, уже заработали!

Напоследок вернемся к «старым граблям» и раскроем смысл «уроков», которые американские инвесторы упорно не желают усваивать. Уроки эти явно не относятся к бизнес-моделям, основанным на «сетевом эффекте»7, которые современные доткомы разделяют точно в такой же мере, что и их предшественники в конце ХХ века. Не относятся они и к инвестиционной психологии, не меняющейся, как известно, веками.

«Старые грабли» — это органическое неумение анализировать события в метафизической плоскости. Находясь внутри социальной системы (в нашем примере — американской), оказывается сложно (а зачастую невозможно) отличить спонтанную спекулятивную игру от сознательной инсценировки. Теперь посмотрите на вторую табличку, отражающую динамику изменения ставок федеральных фондов за период, совпадающий с развитием и крушением «доткомовского пузыря № 2».

Тенденция, прямо противоположная тому, что мы видели с февраля по май 2000 года. «Доткомовский пузырь № 1» ликвидировался волевым повышением ставки федеральных фондов, сегодня же мы наблюдаем совершенно иные действия: FOMC судорожно снижает ставки, не обращая внимания на спонтанно раздутую капитализацию высокотехнологичных компаний. Почему так? Потому что речь идет о спасении всей американской экономики, которая находится на краю чудовищной пропасти, а не о невинных играх, направленных на перекладывание денег из карманов обывателей в «элитные» финансовые структуры.


Чужие уроки - 2008

Примечания

1 От «dotcom» — компании, чей бизнес и источники прибыли находятся в сети Интернет. Название происходит от английского прочтения доменного окончания «.com» www-адресов интернет-компаний.

2 Водораздел, отделяющий нормальную биржевую оценку компании от спекулятивной экзальтации, проходит по цифре 25.

3 «Оставь надежду, всяк сюда входящий» — надпись на вратах Ада («Божественная комедия» Данте Алигьери) (итал.).

4 В еврейской кухне — сухой соленый кренделек, весьма популярный в нью-йоркском общепите.

5 VC — от Venture Capitalist, венчурный капиталист — специализированная фирма (или физическое лицо), осуществляющая инвестиции с высокой степенью риска (англ.).

6 Ставки приведены к годовому исчислению.

7 Сетевой эффект (Network Effect) в бизнесе — модель, которая увязывает ценность товара или услуги для потенциального потребителя с общим числом потребителей, которые этот товар или услугу используют. Яркой иллюстрацией сетевого эффекта в бизнесе служит деятельность мобильных операторов и социальных интернет-сообществ (таких как проект «Одноклассники.ру»).

Пёс о шести ногах

Жизнь — причудливое переплетение закономерностей и противоречий. В биографии Энрико Маттеи обнаруживается достаточно и того и другого. Членство в фашистской партии, борьба с колониализмом, дружба с Советским Союзом и создание знаменитого итальянского концерна ENI... Об этом — наша сегодняшняя история в сериале «Чужие уроки».


Чужие уроки - 2008

В университетские годы мне довелось прочитать одну из самых странных книг в своей жизни — «Маленький мир Дона Камилло», в которой итальянский писатель Джованнино Гварески с запредельным сарказмом живописал метания обитателей безликой деревушки в долине реки По между проповедями католического пастыря Дона Камилло и митингами мэра-коммуниста Пеппоне. Дон Камилло зажигательно насылал с амвона на головы «проклятых сталинско-ленинских безбожников» огонь, дым и серу небесную, а Пеппоне заходился с трибуны в призывах немедленно поставить к стенке «религиозных мракобесов». Сельские жители попеременно поддерживали дружным топотом ног и свистом обоих духовных лидеров нации.

Сюрреализм художественной прозы Гварески увядает. Однако на фоне реальных зарисовок послевоенной Италии оказывается, что коммуна Бресчелло, послужившая прототипом маленького мира Дона Камилло, — не какая-то безликая деревушка, а крупнейший в мире производитель деревянных железнодорожных свистков. Идеологические же метания самого Джованнино Гварески дают фору любому бресчеллианцу: сначала писатель критиковал Муссолини, затем издавал монархистский сатирический журнал «Candido», вошедший в историю собирательным карикатурным образом коммуниста как человека с тремя ноздрями, а после поражения компартии Италии на выборах переключился на критику христианских демократов. А в 1954 году Гварески посадили в тюрьму на 12 месяцев за публикацию фальшивого письма, якобы отправленного премьер-министром Альчиде де Гаспери союзникам с предложением разбомбить Рим ради скорейшей деморализации коллаборационистов!

Добавьте сюда общее героическое прошлое Дона Камилло и мэра Пеппоне (священник и коммунист сражались плечом к плечу в рядах антифашистского сопротивления), добавьте туристическую поездку Дона Камилло в Москву, добавьте регулярные заходы мэра-коммуниста в церковь для крещения своих многочисленных детей — и вы получите фейерверк фантазии за гранью безумия. По крайней мере именно так выглядит новейшая история Италии со стороны. В 50-е годы романы Гварески пользовались бешеной популярностью в Европе, французы многократно экранизировали «Маленький мир» с великим Фернанделем в главной роли, однако постижение сюрреалистической действительности ни разу не выбивалось за рамки буффонады и дурашливого курьеза: эдакий веселый средневековый карнавал, что с него взять-то?

Между тем веселый карнавал, разыгрывавшийся в Италии во второй половине ХХ века, по драматизму затмевает трагедии Софокла: взрыв на площади Фонтана в Милане (1969 год), взрыв железнодорожного экспресса «Италикус» Бреннеро — Рим (1974), взрыв на площади делла Лоджия в Брекчии (1974), взрыв на болонском железнодорожном вокзале (1980), убийство Альдо Моро (1978), убийство генерала Далла Киеза (1982), бесчисленные похищения людей, бесследные исчезновения журналистов, следователей и общественных деятелей, коррупционные скандалы, приводящие даже не к распаду политических коалиций, а к прямому расформированию целых партий и общественных движений. Хорошенький «карнавал», ничего не скажешь!

Непонимание перводвигателя итальянской истории новейшего времени, характеризующее большинство журналистских и художественно-документальных исследований, приводит к злоупотреблению жупелами «тайны», «загадки» и «неоднозначности». Что ни персонаж, то «клубок противоречий», что ни герой — то «величайшая загадка»!

Я, конечно, далек от иллюзий относительно объективно-исторической ценности личных изысканий — в конце концов, мы тут занимаемся развлекательной эссеистикой, а не созданием научных трактатов. Тем не менее хочу поделиться с читателем одним любопытным приемом, который позволяет если не прояснить ситуацию до конца, то по крайней мере удалить из нее мнимые противоречия, которые непременно привносит с собой всякое допущение «тайны».

Помянутый прием предельно прост и называется смещением привычных парадигм. Стоит отказаться от вбитых в голову стереотипов, как «загадочная действительность» итальянского «маленького мира» мигом утрачивает флер загадочности и превращается в банальное социальное действо, до боли знакомое по регионам планеты, которые принято считать менее цивилизованными (в западноевропейском понимании этого слова).

О том, какие парадигмы и в какую сторону надлежит смещать, мы узнаем из истории Энрико Маттеи, поскольку с именем этого выдающегося итальянца ХХ века связано беспрецедентное количество «тайн», «загадок» и «противоречий».

Не идеи, не власть, не деньги...

«Итальянский завоеватель», «Герой нации», «Подвиг сеньора Маттеи» — таковы типичные заголовки статей, посвященных самому удивительному персонажу итальянской послевоенной истории.

Участник антифашистского Сопротивления, видный политический деятель и депутат Парламента от партии христиан-демократов, создатель и несменный президент крупнейшего государственного нефтяного концерна ENI, воинственный антикоммунист, энергичный имитатор американского делового стиля управления и маркетинговой модели «сопряженных услуг» — это с одной стороны. Член фашистской партии с 1922 года1 и неистовый борец с колониализмом, главный мировой враг «англо-саксонского империализма» в сфере нефтяных интересов и автор самого насмешливого термина "Семь сестер«2, большой друг Советского Союза, Индии, Алжира, Марокко, Ирана и Ирака — это с другой стороны.

Все же вместе — одна сплошная большая загадка

Клубок мы начнем распутывать с биографической справки. Энрико Маттеи родился 29 апреля 1906 года в Акваланье на севере Италии седьмым ребенком в семье карабинера. Отец, обделенный серьезным образованием, всегда говорил, что знание — свет, без которого не пробиться в жизни. Энрико попытался было пробиться, но не справился и в возрасте 14 лет был отчислен из школы за хроническую неуспеваемость.

Работал подмастерьем, руководил мануфактурой в родной деревне, пробовал себя в роли торгового представителя немецкой химической компании в Милане. Созрел до учреждения собственного небольшого химического заводика и к середине 30-х годов уже крепко стоял на ногах частного предпринимательства.

Началась Вторая мировая война, и Энрико Маттеи горько пожалел об отсутствии стойких идеологических взглядов (ошибка молодости с вступлением в 1922 году в партийные ряды Муссолини, конечно же, не в счет). Два года он упорно отказывался понять, куда надлежит податься настоящему итальянскому патриоту, поэтому вместо участия в военных действиях энергично латал дыры в образовании, посещая лекции по бухучету и социальной философии. Тютором Маттеи был Марчелло Болдрини, односельчанин, видный профессор, а в будущем — правая рука по управлению ENI.

В 1943 году союзники высадились в Сицилии и принялись неспешно отвоевывать у Муссолини пядь за пядью италийского «сапожка». Будущее страны обрело предсказуемые очертания, и дальнейшая нерешительность грозила ненужными биографическими осложнениями. 37-летний предприниматель решительно подался в партизаны. Вот как транслирует это событие американская энциклопедия Answers.com: «В то время партизанское движение находилось под контролем коммунистов и социалистов. Маттеи исповедовал философию христианского социализма и чувствовал, что немарксисты также должны принять участие в антифашистской борьбе, чтобы не лишиться голоса после войны (курсив мой —  С. Г.). Маттеи провел мобилизацию среди церковных служащих и той части среднего класса, которая придерживалась антифашистских взглядов и при этом испытывала страх перед растущим влиянием социалистов и коммунистов. Задача была сложной, однако Маттеи сумел организовать и возглавить антиправительственное и антинацистское движение от имени „Христианских демократов“. В конце концов он стал финансовым координатором и представителем очень широкого партизанского объединения».

Собственно, в этом месте мы можем смело ставить жирный крест на первой парадигме, задействованной в традиционном анализе новейшей истории Италии — парадигме политической. За хаотичным противостоянием друг другу на исходе Второй мировой войны итальянских коммунистов, социалистов и христианских демократов не просматривается ни малейшей политической подоплеки в современном смысле этого слова. В ней нет ничего, кроме житейской целесообразности и материальных интересов.

По большому счету, мы имеем дело с политикой в ее первозданном (а потому — самом чистом) виде, в котором она выступает исключительно как борьба за власть, а множественные идеологические и иные ментальные разногласия служат лишь поводом и удобным прикрытием истинных целей и задач. Скажу больше: итальянская история новейшего времени самым поразительным и буквальным образом возрождает традиции Великого Рима, который спокойно и терпимо воспринимал любые религии, идеологии и философские теории своих подданных до тех пор, пока они не претендовали на власть. Стоило, однако, ментальным конструкциям замахнуться на Белого Орла1, как они молниеносно истирались в порошок беспощадными легионами.

Энрико Маттеи использовал политическое движение христианских демократов в качестве перводвигателя своего карьерного роста. В 1945 году Комитет национального освобождения поручил видному предпринимателю-партизану возглавить государственный нефтяной концерн AGIP с целью проведения его реорганизации и последующей распродажи по частям т. н. «частному капиталу». Политическое прикрытие этой диверсии — мнимое «фашистское прошлое» AGIP, иллюстрирующего социалистические иллюзии Муссолини. Экономическое прикрытие — мнимая неэффективность государственного колосса, требующая немедленной реструктуризации и дробления. Подлинная причина установки на уничтожение итальянской нефтяной монополии — прямое давление со стороны оккупационных сил, которые планировали продать за бесценок активы AGIP собственным нефтяным компаниям.

Здесь мы сталкиваемся с важнейшим фактором влияния в новейшей истории Италии, без которого и сегодня не обходится ни одно значительное событие в общественной и политической жизни страны, — американской послевоенной оккупацией, низведшей Италию до полуколониального состояния. Собственно, экономическую и политическую независимость страна потеряла задолго до прихода союзников — добрых пятьсот лет назад, когда в результате Итальянских войн (1494—1559) очутилась сначала под протекторатом Испании (1559—1713), потом — Австрии (1713—1796), наполеоновской Франции (1796—1814) и под конец — снова Австрии (1814—1861). Таким образом, американцы лишь перехватили инициативу у европейских династий и плотно интегрировали страну сначала в европейский экономический союз, а затем в НАТО, закрепив связку пресловутым Планом Маршалла.


Чужие уроки - 2008

Стержнем этой интеграции являлось укрепление тотальной зависимости Италии (а вместе с ней и остальных стран континентальной Европы, уберегшихся от советского контроля) от англо-американских нефтяных концернов (пресловутых «Трех сестер»), наделенных статусом эксклюзивного энергетического кормильца «свободного мира». Согласно плану Маршалла Италия (равно как и Греция, Швеция, Франция, Бельгия, Голландия, Германия и Турция) получала миллиардодолларовые кредиты из-за океана, на которые сразу же закупала англо-американскую нефть, продукты питания и технику. Из 13 миллиардов долларов, поступивших по Плану Маршалла в Западную Европу в период с 1947-го по 1951 год, 3,4 миллиарда было израсходовано на закупку сырья, 3,2 миллиарда — на продукты питания, сельскохозяйственные корма и удобрения, 1,9 миллиарда — на станки, машины и оборудование и 1,6 миллиарда — на топливо.

«Подвиг сеньора Маттеи», о котором писал Борис Рачков, обозреватель еженедельника «Экономика и жизнь», заключался в том, что глава AGIP нарушил приказ руководства Комитета национального освобождения и вместо ликвидации государственного нефтяного гиганта занялся его возрождением. Маттеи сказочно повезло: геологическая разведка AGIP обнаружила в 1949 году значительные запасы метана в долине реки По, что сэкономило Италии более 100 миллионов долларов за счет сокращения газового импорта.

В 1953 году Энрико Маттеи провел блестящий маневр, который позволил ему окончательно вывести AGIP из-под давления союзников и местных атлантистов: используя колоссальные властные связи, обретенные еще в годы партизанщины, Маттеи добился от правительства учреждения новой государственной нефтегазовой монополии — ENI, в которую мирно влился AGIP, передав головной компании несметные активы вместе со своей поразительной корпоративной эмблемой — шестиногой собакой, изрыгающей пламя.

II cane a sei zampe2 родился годом раньше в результате общенационального конкурса, в котором приняло участие более четырех тысяч художников. Символизм эмблемы AGIP-ENI поистине безбрежен и простирается от перифраза италийской волчицы до соединения локомотива с человеком, однако в контексте нашей истории наиболее уместен дерзко-пародийный вызов, который пес о шести ногах бросает британскому льву, явно обходя его если не мощью, то числом ног. Пародийность этой аллегории усиливается и тем, что ENI — аббревиатура от Ente Nazionale Idrocarburi — является еще и именем английского короля VII века!

Не подумайте только, что британские коннотации высосаны из пальца: противостояние англо-американской нефтяной гегемонии в мире было главнейшей задачей, которой Энрико Маттеи посвятил остаток своей жизни — до самой трагической гибели в 1962 году, когда его реактивный самолет взорвался в воздухе3.

Атаку на «Семь сестер» ENI повела по всем правилам революционного беспредела: отказавшись с ходу от повсеместно принятой паритетной схемы разделения прибыли между компанией-разработчиком и государством, предоставляющим свои недра для концессии (так называемые «50 на 50»), Энрико Маттеи заключил молниеносные долгосрочные договоры с Ираном, Индией, Египтом, Тунисом, Марокко, Сомали и Суданом на неслыханных условиях — «75 на 25». Иными словами, итальянский государственный концерн согласился добывать и реализовывать нефть всего лишь за 25% от прибыли!

Но и это еще не все: сознавая ключевую роль Ирана и Египта для «Семи сестер», ENI вдвойне подсластила пилюлю при подписании соглашения с этими странами, взяв на себя целиком все расходы по геологической разведке! Колокол для англо-американской нефтяной монополии пробил.

Смертельным ударом по «Семи сестрам» явилось подписание Энрико Маттеи в 1960 году эксклюзивного соглашения на поставку нефти из Советского Союза. Мало того, что советская нефть оказалась в полтора раза дешевле англо-американской, так еще и поставлялась по бартеру — в обмен на итальянские трубы большого диаметра, насосы, компрессоры и синтетическую резину. В результате нефть обходилась ENI примерно в два с половиной раза дешевле, чем при поставках с Ближнего и Среднего Востока, — условие, вполне достаточное для того, чтобы всерьез задуматься о настоящем завоевании Западной Европы.

Этим завоеванием ENI и занялась, запланировав полномасштабную интеграцию европейской сети нефте- и газопроводов с перспективными ветками из Советского Союза. Нет, не о таком бесславном конце мечтали отцы Нового мирового порядка, закладывая основы Бреттон-Вуда!

Короче говоря, 27 октября 1962 года личный самолет Энрико Маттеи вылетел из Сицилии в Милан и за семь минут до посадки взорвался в воздухе над деревней Баскапе. Расследованием инцидента занялся министр обороны Джулио Андреотти, хотя непонятно, что там было расследовать: все видимые улики были уничтожены в первые же часы после оцепления зоны падения самолета. Заключение комиссии: Ирнерио Бертуцци, пилот с 20-летним стажем, соратник Маттеи по партизанской борьбе, не справился с управлением в штормовую погоду.

33 года спустя (в 1995-м) телеканал RAI поведал соотечественникам о результатах эксгумации трупов Маттеи и Бертуцци: в их костях были найдены железные осколки, деформированные взрывом. Судя по всему, бомба была детонирована механизмом в момент выдвижения шасси при заходе на посадку.

Отказавшись от политической парадигмы при анализе мотивов поведения Энрико Маттеи, нам остается дезавуировать и две остальные — власть и деньги. Задача это несложная: достаточно познакомиться с мемуарами близких друзей и соратников Маттеи по партизанской борьбе — Марчелло Болдрини (вице-президента, а после гибели Маттеи — президента ENI) и Эуджино Чефиса (тоже вице-президент ENI), чтобы развеять в пыль миф о тоталитарной форме правления Маттеи в ENI. Все свои решения Энрико Маттеи координировал с правлением компании, нисколько не страдая манией величия и комплексом властолюбия.

Что касается денег, то случай Маттеи граничит с хрестоматийным: последние 10 лет великий человек прожил вместе с женой в одной из римских гостиниц, практически целиком переводя свою зарплату (30 400 долларов) на счет детского приюта.

Что же тогда?

Если не деньги, не власть, не политика — что же тогда? Рискуя показаться наивным, озвучу парадигму, которую усматриваю в качестве основной мотивации поведения Энрико Маттеи, — национальные интересы! «Италия, поднимись с колен!» — такова банальная формула пафоса жизненной борьбы президента ENI. Как видите, новое оказывается хорошо забытым старым.

Казалось бы, мотивация эта лежит на самой поверхности. Отчего тогда ее стесняются поминать во всех источниках информации, с которой мне только довелось работать? Оттого, что патриотические чувства в эпоху Нового мирового порядка считаются неполиткорректным моветоном! По законам национализма позволительно жить разве что «диким» народам стран Третьего мира, но никак не высокодуховным нациям демократической Европы.

Между тем стоит только отказаться от политической, финансовой и идейной парадигмы при анализе не только биографии Энрико Маттеи, но и всей новейшей истории Италии, как вырисовывается закономерность: магистральные события в жизни этой страны удивительным образом подчиняются именно националистическим мотивам. Даже еще страшнее — мотивам кланово-тейповым, которые только и способны раскрыть всю глубину противостояния крестьянского Юга с его монархическими иллюзиями и индустриального Севера с апологией laissez-faire-капитализма. Впрочем, это уже совсем другая история!

Губы, ужаленные пчёлами

Индия остаётся страной Третьего мира, однако при этом продолжает осуществлять эстетический патронаж над большей частью населения планеты, проживающей в том же третьем мире, и на этом рынке Болливуд сильнее Голливуда.


Чужие уроки - 2008

Национальная кинематографическая премия (National Film Awards) присуждается с 1954 года и служит самым престижным знаком государственного одобрения художественных достижений в Индии. Кроме традиционных номинаций существует и весьма оригинальная награда — за «лучший народный фильм, предоставляющий цельное развлечение» (Best Popular Film Providing Wholesome Entertainment).

Слово это — wholesome (цельный) — является самым расхожим и одновременно самым загадочным определением индийского кино, которое, похоже, только и обеспечивает ему мировую славу. Если у кого-то возникают сомнения в правомерности претензий и амбиций индийской кинематографии, то все они с легкостью развеиваются беспристрастной статистикой: Болливуд изготавливает, по разным оценкам, от 600 до 1 000 фильмов в год, которые просматривают 3 миллиарда 600 миллионов зрителей. Для сравнения: объем продукции Голливуда — 400 фильмов с аудиторией в 2,6 миллиарда. Вот только прокат американской кинопродукции приносит 51 миллиард долларов в год, а индийской — 1,3 миллиарда. Хотя индийские фильмы смотрит в полтора раза больше зрителей, чем американские! Смысл статистики прозрачен: индийское кино обслуживает беднейшую часть человечества. Третий мир, за которым, как нам говорят, — будущее.

Популярность американской кинематографии объяснить несложно: спецэффекты на грани фантастики плюс аура далекого чужого мира — сытого, богатого, ломящегося от запретных (в основном — сексуальных) удовольствий. Ничего подобного Индия предложить собратьям по афро-азиатской бедности не в состоянии: разве что противопоставить трехколесную моторикшу — «Хаммеру». А уж столь вожделенный для Третьего мира секс вообще можно выкинуть из помыслов: эмансипированная часть человечества никогда не забудет скандала, разразившегося в апреле 2007 года после того, как Ричард Гир прилюдно и невинно лобызнул индийскую кинодиву Шильпу Шетти на концерте в Нью-Дели, приуроченном к борьбе со СПИДом. Что тут началось! Сколько эмоций, сколько праведного гнева: портреты Гира и Шетти сжигались на улицах индийских городов в количестве промышленных тиражей. «Смерть Шильпе Шетти!» — кричали борцы за чистоту нравов. «Долой оскорбителя индийской культуры!», посмевшего чмокнуть индийскую красавицу в ручку и щечку (целых четыре раза!). Такое впечатление, что «Камасутру» придумали и описали марсиане.

Сексуальных пряников, равно как и технологических чудес, от индийского кинематографа человечество в ближайшее десятилетие не дождется. Каким же тогда образом этот кинематограф умудряется подчинять себе сердца и души миллиардов людей, проживающих на планете? Не тысяч, не миллионов и даже не сотен миллионов, а именно миллиардов!

Потугу на разгадку можно усмотреть в полном тоски и лукавства ворчании непальского критика Саида Али Муджтаба: «Некоторые индийцы считают болливудские фильмы своим основным рационом питания. Многие готовы экономить на ужине, лишь бы не пропустить пятничную премьеру. Три часа умиротворения в темном обшарпанном кинозале множеству людей заменяют посещение мечети, храма или церкви. Поистине болливудские фильмы составляют для многих индийцев смысл жизни, чудодейственную таблетку, позволяющую справиться с жестокими реалиями окружающей жизни».

Можно подумать, что в Непале более мягкие реалии и менее обшарпанные кинотеатры. Все это, впрочем, семечки. Подлинная несостоятельность версии «компенсаторного искусства» заключена в том, что в самом Непале, а равно и в других азиатских и африканских странах, выпускается куча собственного эликсира забвения, который, однако, местный зритель в упор не видит, устремляясь почему-то на премьеры именно индийского кинематографа. Посему вместе с якобы «презревшими храмы» индусами сказки о разлученных при рождении близнецах и подневольных помолвках смакуют сорок сороков пестрых языков и племен: афганцы и корейцы, ливанцы и ливийцы, нигерийцы и австралийцы, израильтяне, саудиты и примкнувшая к ним некогда дружная семья советских народов — казахов, узбеков, азербайджанцев, русских, украинцев, белорусов и калмыков. Даже в Пакистане, где индийские фильмы официально запрещены к показу, продукция Болливуда составляет львиную долю контрафактного оборота видеофильмов.

Для разгадки универсальной магии индийского кинематографа необходимо провести изначальное размежевание. О каком, собственно, кинематографе идет речь? И вот тут начинается самое интересное: мировое признание и популярность снискала не абы какая индийская продукция, а именно Болливуд. Слово это происходит от наивного соединения названия города Бомбей и Голливуда (Bombay + Hollywood). В Бомбее (ныне Мумбае) сосредоточено производство так называемого универсального кино на языках хинди и урду (а вместе — хиндустани), на которых говорит большая часть жителей северной Индии и Пакистана.

Для подавляющего большинства современных фильмов Болливуда в наши дни характерна глобальная многоязычность — в диалоги постоянно включаются не только английские слова и целые выражения, но и реплики на главных региональных языках Индии: бенгали, тамил, телугу, малайалам, каннада, гуджарати и маратхи. Так, в фильме «Dashaavataram» (реж. Равикумар, 2008 год) разговаривают, кроме английского, одновременно еще на семи языках. Тем не менее, в культурно-идеологическом смысле Болливуд — это посланник именно северо-индийской цивилизации, отражающей ментальность и реалии носителей языка хиндустани: именно их танцы, поэзия, религиозные ритуалы и народные празднества осуществляют экспансию по планете.

Параллельно с Болливудом в Индии существует обширная региональная кинематография, особенно ярко и оригинально развивающаяся на юге страны. Кинематография, которая отличается от Болливуда серьезностью, глубоким трагизмом и драматизмом, а также тем, что в западноевропейском контексте принято называть художественным достоинством. Все это богатство, увы, в коммерческом отношении не идет с Болливудом ни в какое сравнение, пользуется камерным спросом и носит неистребимо региональный характер.

Кстати, о характере. В Азии существует давняя и весьма почтенная кинематографическая традиция, подарившая миру немало легендарных имен (чего стоит один только Акира Куросава или Ким Ки Дук!). Имена эти, при всем том, так и остались разрозненными островками гениальности, тогда как сами национальные кинематографы представляют собой хоть и экзотичное, но региональное искусство. Движения души азиатского кино не вызывают ровным счетом никаких откликов в сердцах за пределами самого национального государства.

Кто, скажите на милость, во Франции, России или Аргентине примет близко к сердцу японскую психиатрическую схизму, завязанную на самурайском кодексе и подавленной ритуалами сексуальности? Думаете, все эти навязчивые школьницы в клетчатых юбочках, в синеньких пиджачках и с кривыми ножками, заполняющие воображение мужских персонажей в японских фильмах... думаете, все это просто так? Конечно, не просто так. На это забавно поглазеть, чтобы удивиться, хлопнуть себя по коленкам и воскликнуть: «Ну, ты только погляди на них! Это ж надо, а!» Но уж никак не принять близко к сердцу.

То же относится к набирающему коммерческие обороты новому китайскому кино, пытающемуся раскрутить национальную сказку о летающих кинжалах и быстро-быстро перебирающих в воздухе пятками умельцах боевых искусств из Шаолиня. Экстраваганца? Да. Потеха? Несомненно. Но никак — не свое, не близкое, не понятное и — соответственно — не доступное внутреннему осмыслению и переживанию.

Между тем продукция Болливуда, не менее экзотичная в своем внешнем проявлении, окрашенная национальными красками на всех уровнях формы — от свадебных ритуалов до пения фальцетно-инфантильными голосками, прикладывания красавицами пухлых пальчиков к ужаленным пчелами губам и кокетливого покачивания головками («ай-ай-ай!»), умудряется затрагивать какие-то сокровенные струны в душах абсолютно далеких в культурном и цивилизационном отношениях народов. Без этого сопереживания совершенно невозможно объяснить наличие постоянной аудитории в 3,6 миллиарда душ. Столь головокружительный успех не снился никаким самураям и виртуозам стиля обезьяны.

Показательно, что индийское кино не всегда демонстрировало универсальность, ставшую фирменным знаком Болливуда. Национальная кинематография начиналась так же, как у прочих народов, и не одно десятилетие развивалась в традиционном русле.

Первый индийский голосовой фильм — «Alam Ara» (режиссер Аршершир Ирани) — триумфально явил публике 14 марта 1931 года в бомбейском кинотеатре «Маджестик» развлекательную импотенцию, типичную для своего времени: царица Дилбахар сражается за расположение стареющего царя Камампура со своей соперницей и коллегой по гарему царицей Навбахар. Факир предсказывает Навбахар рождение ребенка от царя, и Дилбахар в отместку пытается зачем-то соблазнить военачальника Адила, а когда тот отказывается от приставаний, уничтожает его семью, а дочь Алам Ару продает кочевникам. Алам Ара подрастает, подбивает приемных диких сородичей на захват дворца, развеивает козни Дилбахар, освобождает батюшку Адила из застенков и выходит замуж за престолонаследника.

То, что перед нами запредельный ужас, понятно без комментариев. Главное все же не кошмар сюжета, а отсутствие в раннем индийском киноязыке даже намека на универсальность: посмотрев «Алам Ару», можно разве что содрогнуться, но никак не проникнуться сопереживанием. Впрочем, на сопереживание никто и не рассчитывал. Последующие тридцать лет индийское кино исправно служило местным общественно-политическим задачам: 30-е годы прошли под знаком социального кино, отражавшего классовое расслоение колониального общества; кинематограф 40-х принимал посильное участие в политической борьбе страны за независимость; 50-е годы явили миру замечательные образцы неореализма усилиями Раджа Капура («Кража», 1955), Гуру Дутта («Жажда», 1957), Мехбуба Хана («Мать Индия»), Б. Р. Чопры («Новая Эра», 1957) и Бимала Роя («Мадхумати», 1958).

Индийское кино в эти годы чуралось коммерции и мнило себя высоким искусством, а потому по мере сил коррелировало себя со злобой дня: колониальными тяготами 30-х, борьбой за независимость 40-х, трагедией раскола 50-х. Все это не могло не радовать прогрессивную мировую общественность в лице партийного руководства СССР и благодарного советского зрителя, но об универсальном признании речи и быть не могло.

Перелом состоялся на исходе 50-х годов, когда Болливуд осознал себя Болливудом, интуитивно обретя беспроигрышные форму и содержание. Отдав увлечение социальными и гражданскими сюжетами на откуп провинциальным кинематографистам, бомбейские продюсеры подались в массовом порядке лепить развлекуху. Но не абы какую, а удивительно органичную — ту самую, что получила эстетическое определение wholesome — цельная.

Внешняя форма продукции Болливуда — мюзикл. Что касается сюжетов, то их ориентация обычно соизмеряется с модными трендами эпохи. Так, в 60-е годы процветали дурашливо-комедийные сюжеты, в 70-е — псевдобоевики, в 80-е — сказки о мести, в 90-е — мюзиклы, утверждающие непреходящие семейные ценности, а в XXI веке занялась заря вестернизации с прямыми переделками американских сюжетов, имитациями рок- и рэп-музыки и культом урбанизма.

Следующий ключевой элемент индийского развлечения в стиле Wholesome — культ звезд, напрямую заимствованный из Голливуда. Болливуд, однако, пошел дальше своих американских учителей и распространил магическое поклонение не только на актеров, актрис и режиссеров, но и на певцов и музыкантов, исполняющих фонограммную музыку, поэтов, сочиняющих слова к песням, звучащим в кинофильмах, и танцовщиц, задействованных в items. Скажем, сегодняшняя красавица № 1 в Болливуде, Маллика Шерават, прославилась именно как item girl, а не как драматическая актриса.

Столь необычная диверсификация культовых объектов в Болливуде вызвана необходимостью: стоимость билетов в кинотеатрах Третьего мира почти символическая, так что приходится добиваться окупаемости всеми правдами и неправдами. Так, задолго до премьеры выпускаются аудиокассеты с записями музыкальной дорожки фильма, отдельной сорокопяткой выходят песни, обладающие потенциалом привязчивого шлягера, item girls, участвовавшие в съемках, и киногероини напропалую выступают с живыми концертами и снимаются в модной рекламе. Считается, что подобная тотальная атака обеспечивает необходимый ажиотаж вокруг грядущей премьеры и приводит в кинотеатры дополнительные десятки миллионов зрителей.

И все же ни wholesome-фактура продукции Болливуда, ни тотальный маркетинг не являются чем-то исключительным в практике современной индустрии развлечений, поэтому объясняют всемирный успех индийского кино лишь косвенно. Может быть, причина успеха кроется в неком ноу-хау, характерном для производственного процесса? Сомневаюсь. Как организация Болливуд, выражаясь языком американского менеджмента, являет собой сплошной mess1: мизерные бюджеты, отсутствие производственной культуры и дисциплины, постоянное нарушение договорных обязательств (кинозвезды снимаются в пяти-семи фильмах одновременно и регулярно прокалываются с графиками), непредсказуемость инвесторов.

Последнее обстоятельство особенно характерно, поскольку до недавнего времени индийское законодательство отказывало кинопроизводству в статусе полноценной «индустрии», что влекло за собой запрет на банковское финансирование и кредитование. В результате еще в 50-е годы Болливуд крепко засел в объятиях бомбейской мафии, которая даже по официальным оценкам контролировала 60% всего кинопроизводства (по неофициальным — все 100). Отстегивая деньги на съемку фильмов, местные паханы считали себя вправе постоянно вмешиваться в творческий процесс: переделывали сценарии, впихивали в кадр родственников и любовниц, наезжали на режиссеров и продюсеров всякий раз, когда снятая картина не приносила заоблачных барышей.

Добавьте сюда структуру тотального семейного подряда — кинопродукцией Болливуда целиком заправляют 32 клана (Капуры, Мухерджи-Самарты, Хан-Рошаны, Баччаны и проч.), которые, постоянно между собой скрещиваясь и породняясь, не подпускают чужаков к кинокормушке на пушечный выстрел, — и вы поймете, что о технологической прогрессивности Болливуда можно говорить только в контексте музея этнографии. Тем более невозможно объяснить технологическими ноу-хау беспрецедентную популярность этой продукции во всем мире.

Пора раскрывать карты. Феноменальный успех и универсальность Болливуду обеспечивает архетипичная образность, которая задействует в зрителях коллективное бессознательное начало. Возьмем, к примеру, один из самых популярных для индийского кино сюжетов — разлученных при рождении близнецов. Он вам ничего не напоминает? Конечно, напоминает: как-никак излюбленная тема мексиканских и бразильских сериалов! Полагаете, этих близнецов придумали в Южной Америке? Куда там: у этого архетипичного сюжета, завязанного на астрологических наблюдениях, за плечами не одно тысячелетие!

Магия архетипичных сюжетов — в их подсознательной притягательности, которая не поддается логическому объяснению. Сюжеты эти столь первичны, что воздействуют в обход рационального напрямую на самые примитивные пласты бессознательной психики homo naturalis, человека природного, не отягощенного комплексами и броней цивилизации. Страх перед неизвестностью и загадочностью природы и человеческой психики, страх перед врагом и утешение в ненависти к нему, наслаждение чистотой помыслов Великой Девственницы, преклонение перед кротким смирением Идеальной Жены — вот лишь крохи архетипичной сюжетной руды, которую индийские сценаристы ловко вырабатывают в шахте своего национального эпоса — в первую очередь Махабхараты и Рамаяны.

Современный homo naturalis черпает жизненную энергию в коммунальных формах бытия и мироощущения. Такая коммунальность характерна для Третьего мира (России в том числе!), что и объясняет исключительную популярность продукции Болливуда в этих странах. С другой стороны, народы, в которых индивидуальное сознание превалирует над коммунальным, а природное начало задрапировано панцирем цивилизации, воспринимают индийское кино сдержанно и отстраненно — в лучшем случае как экзотическую экстраваганцу.

К слову, последнее обстоятельство заставляет скептически отнестись к новомодным попыткам Болливуда покорить американский кинорынок. Сколько бы ни создавала индийская киноиндустрия совместных предприятий с Голливудом, ни формировала миллионодолларовые рекламные бюджеты, ни переносила сюжетные линии на американскую землю и ни организовывала съемки в Нью-Йорке, преодолеть первичное несовпадение цивилизационной ментальности едва ли получится.

Впрочем, сам по себе Drang nach Amerika оказывает на Болливуд благотворное воздействие, поскольку обеспечивает технологическое переоснащение студий и выводит спецэффекты из убого-зачаточного состояния на современный уровень. Уже то хорошо, что пару лет назад индийское кино наконец-то отказалось от жуткой традиции студийной перезаписи звука, из-за чего у искушенного зрителя ощущение ходульной ненатуральности действия мучительно зашкаливало.

Остается решить последний вопрос — что делать с продукцией Болливуда высоколобым интеллектуалам, независимо от страны их проживания? Уж простите, но смотреть индийское кино человеку с высшим гуманитарным образованием физически не под силу. Ответ банален: расслабиться и получить удовольствие!

Сам Болливуд не испытывает ни малейшего комплекса неполноценности от своей бездуховности. Для духовности в Индии предусмотрены совершенно иные жанры и занятия — поэзия, религиозная музыка, философские трактаты, метафизические диспуты и бескорыстное служение. Кино же — лишь сублимационное развлечение для народа. Отвечая на критическую ремарку Саида Али Муджтаба, приведенную в начале нашего эссе, можно сказать, что индусы не презрели храм ради мюзикла, а элементарно научились отделять духовную практику от мирских развлечений. Видимо, это обстоятельство и позволяет им воздерживаться от подрыва динамитом тысячелетних статуй Будды.

Язык расслабленного тела


Associated Press, 4 июля 2008 года: «Филип Беннет, бывший глава Refco Inc., приговорен к 16 годам тюремного заключения за финансовые махинации, которые привели к крушению одной из крупнейших в мире фьючерсных брокерских контор».

Refco пошла ко дну в октябре 2005 года, спустя два месяца после выхода на Нью-Йоркскую фондовую биржу. Самоликвидация произошла стремительно:

4 10 октября 2005 года пресс-служба Refco простосердечно поведала общественности об отстранении от должности главы компании Филипа Беннета за сокрытие от аудиторов и инвесторов долговых обязательств на сумму 430 млн долларов. Акции Refco сразу обвалились на 45% (до $15,60);

4 11 октября Refco добровольно сообщает Комиссии по ценным бумагам и руководству биржи о том, что долги собрать невозможно, поскольку они тянутся аж с 1998 года. Акции Refco падают еще на 11% (до $13,85);

4 12 октября Беннета арестовывают, предъявляют официальное обвинение в махинациях, а затем отпускают под залог в 50 млн долларов. Акции Refco падают на 22% (до $10,85);

4 13 октября Refco добровольно прекращает активность своего головного брокерского подразделения Refco Capital Markets и замораживает счета. Торги по акциям Refco останавливаются после того, как они падают до $7,90 еще до начала торговой сессии;

4 17 октября Refco добровольно регистрирует заявление о банкротстве и просит о защите от кредиторов по статье 11;

4 18 октября Нью-Йоркская фондовая биржа удаляет акции Refco из котировального списка.

Какое зверское самоубийство!


Чужие уроки - 2008

Предлагаю читателям сопоставить две цифры. Цифра первая: 430 миллионов долларов — сумма долгов, которые, по версии Refco, «невозможно собрать». Цифра вторая: 74 миллиарда долларов — размер активов компании, приведенный в квартальном отчете по состоянию на 31 мая 2005 года. Обращаю внимание на факт, что отчет этот был подготовлен до выхода Refco на биржу 10 августа того же года, когда у компании был еще частный статус. Теперь скажите на милость: каким образом долговые обязательства, пусть даже невосполнимые, в размере 430 миллионов долларов, могут обвалить компанию, чьи активы составляют 74 миллиарда?

Можно, конечно, возразить, что цифры, приведенные в квартальном отчете Refco, — фальшивые, поскольку сама компания заявила (кто только за язык тянул?), что вся ее отчетность как минимум с 2002 года содержит ошибки и подтасовки, а потому не должна приниматься на веру. Ну так и не будем принимать на веру. Допустим, у Refco и в самом деле не было свободных 430 миллионов долларов. Одна незадача: 9 октября 2005 года, то есть за день до публичного заявления пресс-службы Refco о «страшном» долге, Филип Беннет договорился с австрийским профсоюзным банком Bawag P.S.K. о полном покрытии задолженности!

В понедельник 10 октября 2005-го, в 6 часов утра по Нью-Йорку на личный счет Беннета поступило 513 миллионов долларов, которые он тут же перевел на счет Refco (недостающие 430 миллионов плюс проценты, неустойки и подушка на «непредвиденные расходы»). Тем не менее, пресс-служба компании все-таки сделала самоубийственное заявление о долге, который невозможно получить обратно, после чего Беннета арестовали.

Поскольку кредитование не привело к ожидаемому результату, банк Bawag заявил, что Беннет обманным путем ввел его в заблуждение, и поспешно занял место в списке кредиторов. Дядя Сэм, однако, искренности профсоюзных банкиров не поверил и напомнил им, что они не просто кредиторы и партнеры Refco, но еще и совладельцы компании, годами игравшие первую скрипку в хитроумных махинациях Филипа Беннета. Кончилось дело тем, что Bawag P.S.K. не то что не получил свои 513 миллионов обратно, но еще и доплатил правительству США 675 миллионов, дабы избежать судебного преследования.

Таким образом, на момент публикации пресс-релиза никаких долгов у Филипа Беннета перед Refco не было, поэтому весь демарш можно расценивать не иначе как злокозненное самоубийство биржевого колосса, задававшего более десятилетия тон на ведущих торговых площадках мира. В лучшие годы Refco держала свыше половины фьючерсных счетов Америки, и теперь все это великолепие играло в ящик — якобы по вине незадачливого менеджера. До чего омерзительный и непристойный спектакль!

К великому сожалению, сегодня, как и тремя годами раньше, мировой общественности продолжают скармливать пошлую версию «козла отпущения», которая давно превратилась в универсальную палочку-выручалочку при объяснении загадочных корпоративных крушений, в результате которых уворовываются десятки миллиардов долларов. Вот и теперь: «Экс-главе Refco грозит 315 лет тюрьмы за мошенничество» (февраль 2008-го), «Бывший глава Refco приговорен к 16 годам тюрьмы» (июль 2008-го). Динамика, конечно, налицо, вот только ясности в истории Refco печальная судьба Филипа Беннета не добавляет ни грана.

Что ж, попытаемся по мере наших скромных сил и возможностей хотя бы указать направление, в котором надлежит домогаться истины.

Дом некошерных желаний

Будучи убежденным сторонником теории корпоративной генетики, вынужден сразу привлечь внимание читателя к персоне отца-учредителя Refco — скототорговца и пшеничного дилера из Сиу-Сити Рея Фридмана, начавшего трудовую биографию в далеком 1952 году со скромной попытки кинуть на бабки правительство штата Айова. Кидок не сросся, и Рея надежно упекли в местный кичман, откуда он вышел через три года мудрым и осторожным предпринимателем. В 1969 году он учредил в Нью-Йорке компанию имени себя («Ray E. Friedman and Co.», сокращенно Refco), которую в скором времени продал своему приемному сыну Томасу Диттмеру, однако в корпоративной этике колосса фьючерсных торгов навеки сохранилась частичка души бывшего зэка.

С тех пор, кто бы ни находился на капитанском мостике, компания неизменно пользовалась в профессиональных кругах репутацией «loose» и «flexible»: либеральной по отношению к законам и гибкой в требованиях к клиентуре. На практике либеральность выражалась в непрекращающихся конфронтациях с регуляторами рынка (начиная с 1970 года Комиссия по торгам сырьевыми фьючерсами и Национальная фьючерсная ассоциация провели по гешефтам Refco более 100 слушаний), а гибкость позволяла открывать брокерские счета в компании самым пушкорылым биржевым аферистам планеты.

Хотя — не только аферистам. В 1978 году будущая Первая Леди Америки, жена Билла Клинтона Хиллари по совету приятеля-адвоката открыла в Refco счет, на котором энергично торговала фьючерсными контрактами на крупный рогатый скот. Скромный стартовый капитал в тысячу долларов через 10 месяцев магическим образом превратился в 100 тысяч, при том что большинство позиций были короткими, то есть ставка делалась на падение рынка, хотя в 1978-1979 годах и доминировал ярко выраженный бычий (растущий) тренд.


Когда в 1994 году заварился скандал вокруг выдающихся трейдерских способностей Первой Леди Америки, на поверхность всплыли совсем уж трогательные детали: оказывается, брокеры Refco, не желая расстраивать Хиллари, принципиально не выписывали даме margin calls — требований о пополнении счета в связи с полнейшим его опустошением. И снова в голову лезут мысли о мистической связи компании со своим учредителем: одному богу известно, на какие жертвы пришлось пойти Рею Фридману, чтобы добиться в 1966 году от президента Линдона Джонсона «полного прощения» грехов молодости!

Читатель наверняка догадался по эпиграфу, что Первой Леди с помощью правильно подобранного «языка расслабленного тела» удалось убедить журналистов на созванной по случаю скандала пресс-конференции в полной невинности своего шустрого обогащения, а заодно — непорочности брокеров Refco. Последнее обстоятельство также является своеобразной визитной карточкой фьючерсного колосса: до саморазоблачения 10 октября 2005 года Refco неизменно выходила победителем из всех перипетий.

Гражданин Великобритании Филип Беннет пришел в Refco в 1981 году после десятилетней банковской стажировки в Чейз-Манхэттен. Элитный выпускник Кембриджского университета, скромный, предельно вежливый и решительный, блестяще контрастировал с шумной ватагой неотесанных бруклинских трейдеров, которые, собственно, и формировали имидж гибкой и либеральной компании. Можно долго спорить на тему — «назначили ли Беннета в Refco смотрящим или он сам просто так пришел», однако такой подход лишен перспективы, ибо ничего не проясняет в сути событий. Не проясняет и не меняет.

В 1981 году Беннет приходит в Refco и уже через два года становится CFO — финансовым директором компании. В 1998-м единственного владельца Refco Томаса Диттмера провожают на заслуженный отдых, а Филип Беннет занимает одновременно все три руководящие должности компании — генерального директора, президента и председателя правления. Подспудно оказывается, что Диттмер вместе с браздами правления делегировал Беннету еще и все права собственности, хотя никаких документов на этот счет не существует.

Хозяин карусели

Как бы там ни было, но накануне продажи контрольного пакета Refco в июне 2004 года компании Thomas H. Lee Partners Филип Беннет совместно с Тоуном Грантом, занимавшим в первой половине 90-х пост генерального директора Refco, владели 90% акций Refco Group Holdings, которая, в свою очередь, контролировала Refco Group Ltd. (юридическое имя Refco). Остальные 10% принадлежали уже знакомому нам австрийскому профсоюзному банку Bawag P.S.K.


Чужие уроки - 2008

Полагаю, читатель, поднаторевший на «Чужих уроках», не настолько наивен, чтобы верить сказкам про то, как наемные менеджеры становятся собственниками миллиардодолларовых компаний. Так, в августе 2004 года, после завершения сделки по продаже контрольного пакета Refco, Филип Беннет и Тоун Грант, согласно документам, получили от Томаса Ли чеки сначала на 550 миллионов, затем еще на 507 миллионов, а также акции на 231 миллион долларов. Для любителей курьезов добавлю, что еще один чек на астрономическую сумму 862 миллиона долларов был вручен «бывшему акционеру», которого звали... а никак его не звали! Имя человека, у которого Thomas H. Lee Partners выкупал Refco, нигде не указывается. Непонятно даже, «бывшим акционером» какой компании он являлся, поскольку в Refco Group Holdings никто, кроме Беннета, Гранта и Bawag P.S.K., не числился.

Для окончательного развенчания легенды о Филипе Беннете как владельце Refco предлагаю такую пикантность: когда 12 октября 2005 года Беннета отпускали под залог в 50 миллионов долларов, бедолаге пришлось в спешном порядке закладывать квартиру на Парк Авеню и ранчо в Нью-Джерси. Это что — поведение человека, который лишь год назад (август 2004-го) получил около миллиарда долларов наличными?

Перейдем теперь к официальному обвинению, по которому Филипу Беннету дали 16 лет тюремного заключения. Итак, генеральный директор Refco якобы задолжал компании 430 миллионов долларов и долгое время скрывал эту информацию от аудиторов и акционеров. Загадочный долг не могли отыскать ни кредиторы Refco в лице Bank of America, Deutsche Bank и Credit Suisse First Boston, ни андеррайтеры, выводившие Refco на биржу, — Goldman Sachs и все тот же Credit Suisse First Boston. Зато его обнаружил клерк по имени Питер Джеймс, которого сама Refco наняла в начале осени 2005 года для проверки отчетности: «Как-то раз я работал поздней ночью, и меня вдруг озарило (it hit me)! Я просто оказался свежей парой глаз», — простодушно делился правдоискатель своими достижениями с прессой.


Чужие уроки - 2008

Неужели такое возможно? Конечно, возможно, если утечки информации сначала нет, а затем она появляется. Когда отчетность Refco изучали титаны финансового мира голдманы и саксы, никаких дырок в ней не было, зато когда сама Refco наняла Питера Джеймса, дырка загадочным образом образовалась.

Сразу замечу, что схема, реализуемая Филипом Беннетом на протяжении многих лет для сокрытия портящей отчетность дебиторской задолженности, хорошо известна и, можно не сомневаться, повсеместно применяется в финансовых и брокерских компаниях по всему миру. В случае Refco все выглядело следующим образом:

4 В 1997—1998 годах после колоссальных финансовых потерь фьючерсных спекулянтов на валютных рынках Юго-Восточной Азии (об уничтожении тайского бата читайте нашу историю «Отсутствие воды в кране», «Бизнес-журнал» № 12, 2007) и российского дефолта многие клиенты Refco оказались не в состоянии ответить на margin calls, что привело к возникновению невосполнимых долговых обязательств на многие миллионы долларов.

4 Трейдерский «плохой» долг повис на балансе Refco, что явно не соответствовало имиджу самой преуспевающей брокерской конторы. Для ликвидации дебиторской задолженности была задействована традиционная схема spin-off, то есть отпочкования структуры для последующей перезаписи на нее всего неликвида. В случае Refco такой структурой стала Refco Group Holdings, зарегистрированная Филипом Беннетом в Делавэре на свое имя.

4 Refco Group Holdings не являлась филиалом Refco Group Ltd., однако Беннет состоял в ее руководстве, поэтому, согласно законодательству о т. н. related party transactions, сделках между связанными сторонами, все они должны были отражаться в финансовой отчетности обеих компаний. Для того чтобы не показывать задолженность Refco Group Holdings перед Refco Group Ltd., начиная с 1998 года Филип Беннет использовал «карусель» с привлечением независимых третьих лиц. В роли таких лиц выступали различные хедж-фонды, однако чаще всего были задействованы Bawag P.S.K. и Liberty Corner Capital Strategies.

Сама по себе «карусель» проста, как слеза банкира. Предлагаю проследить ее на примере последней операции, проведенной в мае 2005 года, на которой, собственно, и произошла засветка, подмеченная Питером Джеймсом:

1) 31 мая заканчивался фискальный год Refco Group Ltd. 25 мая Refco Capital Markets (далее по тексту — RCM), официальный офшорный филиал Refco Group Ltd., занимающийся трейдингом на международных биржах, выдал кредит в размере 450 миллионов долларов независимому хедж-фонду Liberty Corner Capital Strategies (далее — Liberty).

2) Liberty сразу же кредитовал Refco Group Holdings (далее — RGH) на ту же сумму, только на 0,75% годовых дороже — обстоятельство, полностью легализующее сделку в глазах акционеров фонда. Основанием для кредитования RGH явилось гарантийное письмо от Refco Group Ltd., снимающее с RGH всякую ответственность в случае дефолта и т. д.

3) В тот же день, 25 мая, RGH перевела всю сумму (450 миллионов долларов) на счет Refco Group Ltd., загасив тем самым свою висящую кредиторскую задолженность.

4) Таким образом, на момент окончания фискального года на балансе Refco Group Ltd. не было дебиторской задолженности от «связанной стороны» (RGH), а была лишь задолженность совершенно независимого Liberty (изначальный кредит, выданный подразделением RCM). Именно этот факт и был отражен в бухгалтерской отчетности — формах 10-K (годовой отчет) и 10-Q (квартальный отчет), которые в дальнейшем использовались для выведения Refco на биржу.

5) 6 июня, после оформления чистой отчетной документации, «карусель» раскручивалась в обратную сторону: Refco Group Ltd. опять кредитовал RGH, вернув переведенные накануне 450 миллионов долларов, а RGH, как всегда случалось раньше («карусель» проигрывалась годами и ежеквартально), должен был незамедлительно вернуть деньги Liberty, чтобы хедж-фонд, в свою очередь, загасил задолженность перед RCM. По неведомым причинам этого не произошло, и деньги задержались на счетах RGH на несколько лишних дней.

6) Поскольку Liberty не получил деньги от RGH в положенный срок, ему пришлось выплатить своему кредитору — RCM — проценты в объеме, превышающем регулярные платежи в прошлые периоды. Именно это и обнаружил Питер Джеймс, потянул за ниточку и раскрутил всю цепочку «карусели», за которую Филип Беннет удостоился 16 лет тюремной отсидки. С учетом всех обстоятельств можно предположить, что Филипа Беннета элементарно подставили, причем на самом низовом уровне — скорее всего, руками какого-то мелкого клерка, занимающегося проводками RGH.


Чужие уроки - 2008

Теперь, когда у читателя создалось ясное представление о масштабе «жутких» финансовых нарушений, вменяемых Филипу Беннету правительством США, мне хотелось бы рассказать не о детском лепете про якобы недостающие 430 миллионов долларов, а о делах серьезных, которые проворачивают не подставные наемные работники, а солидные кукловоды. За эти дела никогда не сажают, ибо они, собственно, и составляют основу современной мировой финансовой системы. Как и полагается серьезным делам, они никогда и нигде не прячутся, а напротив, лежат на самой поверхности, однако общественность предпочитает делать вид, что ничего не замечает.

Обратимся к уже знакомой читателю форме 10-Q — квартальному отчету, который Refco зарегистрировал в Комиссии по ценным бумагам 31 мая 2005 года и в дальнейшем использовал для выхода на биржу. Читаем одну из строк Пассивов (Liabilities) консолидированного баланса: «Ценные бумаги, проданные, но еще не купленные, по рыночной цене или справедливой стоимости, 10 590 379 тысяч USD». То есть на сумму в 10 с половиной миллиардов долларов.

Перед нами составная часть биржевой операции под названием «короткая продажа», при которой ценные бумаги сначала продаются — желательно по более высокой цене, а затем выкупаются обратно — по цене более низкой. В разделе Активов (Assets) баланса «коротким продажам» должна соответствовать строка под названием Securities borrowed, то есть «одолженные ценные бумаги», те самые, которые были изначально проданы в короткую.

Предположим, мы продали в короткую ценных бумаг на общую сумму 10 миллионов долларов. В конце отчетного периода сохранили открытые позиции, а рыночная стоимость нашего портфеля составила девять миллионов. Это обстоятельство отражает падение рынка и, соответственно, нашу нереализованную прибыль в размере одного миллиона долларов. Поскольку наши позиции не были закрыты, в балансе должны быть отражены две строки: в Активах — «Одолженные ценные бумаги, 10 млн USD»; в Пассивах — «Ценные бумаги, проданные, но еще не выкупленные, 9 млн USD».

Именно так это выглядит в отчетности «нормальных» финансовых компаний (специально перепроверял по балансу Goldman Sachs Group). Заглянем теперь в Активы квартального баланса Refco Group Ltd. Там на интересующую нас тему представлено две строки: «Дебиторская задолженность по одолженным ценным бумагам, 2 631 989 тысяч USD»; «Дебиторская задолженность от брокеров-дилеров и клиринговых организаций, 10 770 348 тысяч USD». Складываем две цифры, и получаем 13 миллиардов долларов с хвостиком. Поскольку текущая рыночная стоимость коротких ценных бумаг составляет 10 с половиной миллиардов, самое время использовать деньги, полученные при изначальной продаже в короткую, для закрытия позиций и превращения нереализованной прибыли в два с половиной миллиарда долларов в реализованную. Неслабая такая сделка, не правда ли?

Вот только ничего закрыть не выйдет: вместо живых денег в Активах Refco находятся receivables, долговые обязательства, дебиторская задолженность. А свои долги, как мы уже знаем, Refco выбивать не умеет — они у нее, бедняжки, «несобираемые».

Что же в итоге? Вместо нормальных, проведенных по правилам и закону коротких биржевых сделок мы видим крутую подставу компании на 10 с половиной миллиардов долларов! На скандальное безумие квартального отчета Refco Group Ltd. еще три года назад обратил внимание финансовый аналитик Боб О’Брайен, однако американский суд, СМИ и широкие массы возмущенной общественности предпочли не тратить драгоценное время на разбирательство и не размениваться на пустяки: какие, к черту, 10 с половиной миллиардов?! Вот 430 миллионов, которые «украл» Филип Беннет, — это да, это тема!

Оно и понятно: дайте какому-нибудь простодушному контролеру типа Питера Джеймса ниточку подобного рода, он из нее выкрутит ТАКОГО монстра, что всем мало не покажется!

Секрет гизбара1


О загадочном Эдмонде Сафре мир узнал после того, как его не стало. 3 декабря 1999 года в пентхаусе монте-карлианского филиала Republic National Bank of New-York вспыхнул пожар. Банкир задохнулся от дыма.

Сразу после трагедии передовицы мировых газет запестрели сообщениями о сенсационной смерти неизвестного миллиардера. Неизвестного, впрочем, только непосвященным обывателям. На отпевании Сафры, состоявшемся в женевской синагоге Хекал Ханесс, собралось 700 представителей деловой и политической элиты мира — от министра иностранных дел Израиля Давида Леви до бывшего генерального секретаря ООН Переса де Куэльяра. Украдкой смахнув слезу, нобелевский лауреат Эли Визель подвел черту под загадочной популярностью «скромного банкира»: «Ты свел вместе людей, у которых разное прошлое, разная культура, разные религии и социальные горизонты».

Словно рассекреченный после смерти разведчик, Эдмонд Сафра предстал перед общественностью, обалдевшей от неожиданности откровений, во всем великолепии жизненных достижений: многомиллиардное состояние, знакомство с выдающимися политиками современности, а главное — сеть банков, в которых, по слухам, хранятся сбережения самых богатых и самых затаенных людей планеты. Богатых и затаенных, как сам Сафра.

В отечественной прессе новость о гибели банкира подавалась в контексте сенсационной версии о следе «русской мафии» и «Медельинского картеля»: «Еще в 1989 году Таможенная служба США и Федеральное агентство по борьбе с наркотиками подозревали, что Republic National Bank of New York замешан в отмывании наркодолларов скандально известного «Медельинского картеля» Колумбии. Тогда это дело заглохло. Но девять лет спустя именно банк Сафры — конкурент Bank of New York — информировал ФБР о причастности последнего к отмыванию средств, поступавших из России. Все эти подробности наводили на мысль о заинтересованности в гибели Сафры как колумбийской наркомафии, так и российских криминальных кругов (заметим: банки Сафры сотрудничали с СССР, а затем и с Россией еще с начала 1980-х, а их владелец в разгар дефолта 1998 года несколько раз тайно встречался с олигархами эпохи Ельцина)»2.

Версия о «мести мафии» родилась из рассказа медбрата Сафры — Теда Маера, записанного в полицейском участке в день происшествия: в дом проникли двое вооруженных людей в масках, напали на Теда, который находился в тренажерном зале в нескольких метрах от опочивальни хозяина, нанесли ему три удара ножом, подожгли здание и исчезли в неизвестном направлении. Однако уже через неделю Тед Маер радикально изменил показания, сделав сенсационное заявление: ножом порезал себя сам, салфетки в мусорной корзине запалил тоже сам, желая инсценировать покушение на хозяина, спасти его и снискать славу героя и премиальные. К несчастью, заигрался: пожар вышел из-под контроля, и бедолага Эдмонд Сафра задохнулся. Кстати, вместе с медсестрой Вивиан Торренте. Общественность поворчала-поворчала, да и махнула рукой на очередные концы, спущенные в воду.

И напрасно! Версия Теда Маера, за которую медбрат получил 10 лет тюремного заключения, до того абсурдна, что ее принятие для любого здравомыслящего человека равносильно оскорблению. Не менее оскорбительны и бредни про «русскую мафию». Подумайте только: Эдмонда Сафра оберегала в прямом смысле слова армия телохранителей, специально натренированных израильской разведкой Моссад. Комплексная система защиты в резиденции банкира давала фору президентским дворцам: внутрь помещения не то что браток из Долгопрудного (или где там гнездится «Russian Mafia») — муха живьем не могла пролететь. О параноидальной одержимости Эдмонда Сафры собственной безопасностью можно судить по одному эпизоду: как-то раз над его резиденцией пролетел случайный вертолет. Банкир немедленно позвонил министру внутренних дел Франции и добился не только идентификации борта, но и полной информации о находящихся на нем пассажирах!

Какие тут могут быть «люди в масках»? Какое проникновение в дом? Побойтесь бога! Эдмонда Сафру можно было ликвидировать только силами самого дома — в прямом и переносном смысле слова. На этой аксиоме мы и попытаемся раскрутить события десятилетней давности.

Поиски Шешбацара


Чужие уроки - 2008

Полагаю, читатель догадывается, что ответа на вопрос «Кто убил Сафру?» мы никогда не узнаем. Единственное, на что можно надеяться, так это обозначить контуры — «Кому было выгодно?» и «Ради чего, собственно?» Впрочем, и этого немало: по крайней мере не придется забивать голову глупостями про месть «русской мафии» и самодеятельность обслуживающего медперсонала. Назвать по имени главных игроков мировых подковерных финансов — уже достижение.

Начнем с фамильной мифологии. Открытые источники информации любовно мусолят лубок про «линию потомственных финансистов Сафра», которые, де, «обменивали товар между Парижем, Ниццей, Марселем, Мадридом, Барселоной, Неаполем, Триестом, Женевой и Венецией — с одной стороны, и Александрией, Афинами, Стамбулом, Бейрутом, Дамаском и Алеппо — с другой».

Звучит, конечно, авантажно, только к семейству Сафры никакого отношения не имеет. Выше помянутые торговые маршруты аккуратно воспроизводят деловую активность сефардов3, которая кропотливо выстраивалась на протяжении пяти столетий. Масштаб Якова Сафры, отца династии, был менее притязателен: он ходил по базару Алеппо (видный кишлак в Сирии), звякал медяками в пухлой мошне и зычным голосом предлагал арабским купцам деньги под процент. Размер процента зависел от кредитоспособности торговца, которая определялась строго научным способом: папа Яков засылал шустрого пятилетнего сынулю Эдмонда, героя нашего повествования, в задние комнаты торговых лавок, где ребенок под видом беспечной игры пристально изучал товар. Если шмотки и бусы не томились под пудовой пылью, оборот был бойкий — а значит, сохранялась надежда на безболезненный возврат ссуды. Именно такой «банковской деятельностью» ростовщик Яков Сафра наращивал стартовый капитал семейства, а будущий миллиардер Эдмонд осваивал первые жизненные «университеты».

Несколько десятилетий упорного лихоимства, подкрепленного активными валюто-обменными операциями, позволили отцу Эдмонда соорудить подобие семейного банка J.E. Safra Bank, открытого в Бейруте в 1920 году. Конец бизнесу положило учреждение государства Израиль, сделавшее существование евреев в арабских странах Востока невыносимым. В 1949 году Яков Сафра уезжает из Ливана. Не в Израиль, как можно было бы предположить, а в Италию. Деньги в семействе на этот момент, очевидно, водились, однако не в таком количестве, чтобы обеспечить полную материальную независимость на чужбине: 17-летнему Эдмонду приходится найти работу на стороне — в одной из миланских торговых компаний.

В Италии дела у Сафры не заладились, и отчаянные сефарды двинулись дальше — прочь из Европы, в Бразилию (1952 год). Именно в этой знойной стране родилась великая финансовая империя Сафры. Родилась — обратите внимание — не из стартового капитала, а из гениальной концепции. Выбор новой родины Яков Сафра сделал не случайно: Бразилия дала приют очень большому числу сефардов, эмигрировавших из Европы в годы Второй мировой войны. Заметьте: евреев-сефардов, а не ашкенази4 — последние в подавляющем своем большинстве подались в Соединенные Штаты Америки.

Разница между сефардами и ашкенази огромна не только в финансовом, но и в социально-психологическом отношении: ашкенази открыты, пассионарны, либерально-демократичны, беззаботны и в массе своей не богаты. Сефарды консервативны, скрытны, осторожны и, опять же — в своей массе, состоятельны до неприличия. Речь идет не о кубышках с тысячами долларов, а о многомиллионных состояниях, которые накапливались столетиями.

Яков Сафра, сефард с почтенной семейной историей вовлеченности в денежные операции, в прямом смысле слова обошел дома всех видных бразильских сефардов, сделав им предложение, от которого было невозможно отказаться: «Сафра станет вашим гизбаром (сокровищехранителем)!» Со всеми непреложными обстоятельствами: гарантированная сохранность изначального капиталовложения, консервативная инвестиционная политика, абсолютная конфиденциальность!

На этих трех китах и покоится до наших дней финансовая империя Сафры. 95% доверенных средств вкладывается в ценные бумаги наивысшего качества (облигации класса ААА, казначейские обязательства США и проч.), и только 5% пускается в спекулятивный оборот. Если судить по финансовым операциям Эдмонда Сафры в США и Европе, то областью спекуляций, как правило, выступал фьючерсный рынок золота. Только в конце 90-х годов Эдмонд Сафра зачем-то нарушил неукоснительные правила семейного бизнеса и полез в рынок российских ГКО, на котором его нагрели на 191 миллион долларов. Судя по косвенным обстоятельствам, нагрели свои же партнеры. Эдмонд обиделся и навел ФБР на Bank of New York, из чего, уже после смерти банкира, вырос грандиозный скандал с российским отмыванием денег Международного Валютного Фонда. Кстати, участие банков Сафры в афере с ГКО и последовавший донос на подельников как раз и послужили мотивом для возникновения версии о причастности «русской мафии» к гибели банкира.

Как бы там ни было, Якову Сафре удалось убедить соплеменников в безупречности собственной кандидатуры на роль гизбара сефардов Южной Америки. На свет появился Banco Safra S.A., который буквально на глазах разбух до четвертого крупнейшего финансового учреждения Бразилии. Сегодня группа «Сафра» предоставляет полный спектр банковских, инвестиционных и страховых услуг, традиционно предпочитая управлять капиталом клиентов на доверии, а не выдавать кредиты малоимущим гражданам.

В 1955 году произошло разделение семейного бизнеса. Эдмонд Сафра отправился в Швейцарию — развивать концепцию гизбара в Старом Свете, а управление бразильским банком перешло к его братьям — Мойше и Иосифу, которые поныне контролируют весь южноамериканский бизнес.

В 1956 году в Женеве был учрежден частный Trade Development Bank со стартовым капиталом в миллион долларов. Следующий этап — экспансия в Соединенные Штаты: манхэттенское заведение Republic National Bank of New York Эдмонд Сафра учредил в 1966-м. В 1988 году американский банк слился со швейцарской близняшкой Republic National Bank of New York (Suisse), образовав холдинговую компанию Safra Republic Holdings S.A., которая и стала средоточием активности Эдмонда Сафры по привлечению колоссальных состояний сефардов всего мира.

Феноменальная репутация самого надежного и неприметного спецхрана частных состояний бросила в ласковые объятия Эдмонда Сафры богатейших людей планеты вне зависимости от их национально-религиозной принадлежности (вспомните слова Эли Визеля на поминках!). Один из банкиров, навестивших Сафру в его монакской резиденции, поразился длинной очереди просителей, скопившихся у кабинета: «Мне показалось, что я очутился в приемной частного доктора!» Представители самых законспирированных богатеев мира передавали Эдмонду Сафре смиренную просьбу хозяев взять их сбережения под теплое крылышко. Согласитесь, такое доверие многого стоит.

В 1983 году произошло событие, имеющее для нашей истории ключевое значение. Во-первых, оно демонстрирует филигранный уровень финансовых операций Эдмонда Сафры, вовторых, определяет подлинную природу его бизнеса, которая, в свою очередь, предельно проясняет мотивацию тех, кто устранил банкира в 1999-м.

Эдмонд Сафра делает неожиданный шаг и продает своего цветущего первородца — Trade Development Bank — кому бы вы думали? Ни к селу, ни к городу — компании American Express. Из сделки он выручает 450 миллионов долларов и кресло в совете директоров American Express.


Чужие уроки - 2008

Разберемся сначала с внутренней подоплекой гешефта. На первый взгляд, сделка бессмысленная. По крайней мере, таковой она кажется, если не обладать талантом читать будущее. Менеджеры American Express, очевидно, подобным талантом не обладали, поэтому радостно потирали руки, предвкушая сказочные дивиденды от счетов клиентов, открытых в банке Сафры.

Эдмонд Сафра был одарен совершенно иным уровнем постижения реальности, а потому затеял всю сделку с дальним прицелом. Год спустя (11 мая 1984 года) после продажи банка Сафры American Express, Shearson, подразделение American Express, приобрело за 360 миллионов долларов финансовую компанию Lehman Brothers. Еще через год в Израиле началась денационализация двух крупнейших банков страны — «Хапоалим» и «Леоми». Финансовым консультантом сделки правительство Израиля назначило... Lehman Brothers! Компанию, ставшую накануне подконтрольной American Express, в совете директоров которой заседал Эдмонд Сафра. Заседал благодаря продаже двумя годами ранее Trade Development Bank!

Ну, разве не высший пилотаж? Вот они, небожители в действии. Теперь разберемся с подлинной природой бизнеса Сафры. Покупая Trade Development Bank, American Express даже не догадывалась, что сам по себе банк Сафры — это пустышка, лишенная внутренней ценности. Важна не структура, а концепция гизбар, целиком и полностью воплощенная в личности самого Эдмонда Сафры. После удовлетворения всех потребностей, связанных с денационализацией израильских банков, Эдмонд Сафра непринужденно обзвонил своих преданных клиентов-сефардов, предупредив, что уходит из American Express и Trade Development Bank. «Мы с тобой!» — дружно отозвались клиенты и перевели свои деньги со счетов Trade Development Bank в подразделения Republic National Bank of New York.

Последовавшая реакция American Express ничего, кроме жалости, не вызывает: сначала Эдмонда Сафру в наказание за нелояльность вывели из совета директоров (будто специально для того, чтобы подтвердить его слова клиентам о скором уходе!), а затем развернули втихаря убогую кампанию в прессе по дискредитации гизбара: мол, клиенты у него все сплошь наркодилеры да торговцы оружием, да преступники, да уголовники, а сам Сафра чуть ли не предводитель международной шайки финансовых разбойников.

Сафра подал в суд, доказать ничего не удалось (кто бы сомневался?), и American Express после позорного публичного извинения выплатила еще и моральный ущерб в размере восьми миллионов долларов в пользу очередного благотворительного фонда сефардов, на который указал Эдмонд Сафра.

Посмотрим теперь, как уроки событий 80-х проясняют обстоятельства гибели банкира. В начале 1999 года Эдмонд Сафра затеял большую сделку по продаже финансовой группе HSBC всей своей империи — Safra Republic Holdings S.A. за 10,3 миллиарда долларов. HSBC — это еще что за зверь? Да так, сущие пустяки: всего лишь самая большая в мире компания и самый большой в мире банк! Признайтесь, много ли вы слышали об этом чудовище, чье имя расшифровывается как Hongkong and Shanghai Banking Corporation, отцом-учредителем выступает бравый шотландец Томас Сазерленд, а штаб-квартира украшает лондонский Cити? Когда-нибудь мы непременно поговорим об этом замечательном заведении, рядом с которым любимцы публики вроде Citigroup смотрятся сморщенными карликами (19,1 миллиарда долларов чистой прибыли в 2008 году у HSBC против 3,6 миллиарда у Citigroup). Для нашей истории сейчас важно принципиальное решение Эдмонда Сафры передать обязательства гизбара не родным братьям, заправляющим в Бразилии, а вроде как бы чужому британскому банку.

Ключевая фигура в этой сделке — жена Эдмонда Сафры Лили, бразильская дама с биографией, преисполненной богатейшей государственной миссии. Лили Сафра родилась, по одной версии, в бразильском городе Порте Аллегро, по другой — в лондонском пригороде Стритхэм. Место рождения, впрочем, большого значения не имеет, потому что при любом раскладе девичья фамилия Лили — Уоткинс (Watkins) — не оставляет сомнений в ее национальной принадлежности. Государственная миссия Лили началась в 17 лет, когда она вышла замуж впервые — за очень богатого магната-сефарда из Аргентины Марио Когана. Вторым мужем Лили стал богатейший предприниматель Бразилии Альфредо Монтеверде, который через четыре года впал в депрессию и покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе, как говорят, два раза в сердце. Неважно, сколько раз Монтеверде в себя стрелял (или стреляли в него), а важно, что Лили унаследовала от мужа колоссальное состояние, которое вывело ее на правильные высоты.

В 1976 году Лили вышла замуж в третий раз — за Эдмонда Сафру, и главным достижением ее брака стала полная размолвка мужа с семейным кланом (бразильскими братьями и племянниками из Banco Safra S.A.), а также отсутствие детей — значит, и наследников. Когда в 1999 году измученный Паркинсоном гизбар принимал решение передать все свое финансовое наследие в «добрые руки», можно не сомневаться, что рекомендации доблестной британской женщины Лили Коган-Монтеверде-Сафра сыграли первую скрипку.

В конце лета дочка Лили Сафра (от предыдущего брака) нашла в Нью-Йорке замечательного медицинского работника, который до переквалификации долгие годы «стажировался» в элитном подразделении американских «Зеленых Беретов» — Теда Маера, — и представила его «любимому дяде Эдмонду» на предмет совмещения должностей медбрата и телохранителя. Дяде Эдмонду, руки которого в последние месяцы тряслись с устрашающей амплитудой, Тед Маер приглянулся, и он положил «пехотинцу» сказочный оклад — 600 долларов в день!

За две недели до пожара испытательный срок Теда кончился, и его взяли в штат. Что произошло 3 декабря 1999 года, читатель уже знает. Осталось только добавить, что полиция прибыла в резиденцию Сафры за полтора часа до того, как он задохнулся от пожара. Все это время банкир вместе с медсестрой сидел запертым в бронированной ванной комнате и обзванивал знакомых, взывая о помощи. Пожарные и полицейские вытаскивать Эдмонда Сафру почему-то не спешили, а вместо этого сосредоточились на поисках мифических злоумышленников в масках. Стоит ли говорить, что ни одна из сотен камер внутреннего и внешнего наблюдения никаких посторонних лиц не зафиксировала?

Когда дым рассеялся, оказалось, что каждая сестра получила по серьге: «русская и колумбийская мафия» — моральное удовлетворение от наказания «стукача», Лили Сафра — наследство в размере полутора миллиардов долларов, а HSBC — финансовую империю Сафры со всеми счетами преданных сефардов, которые на этот раз не спешили перебегать за своим гизбаром... на небо!

Примечания

1 Гизбар (древнееврейск.) — сокровищехранитель (см.название)

2 «Загадочная смерть Эдварда Сафры». «Известия», 06.12.2002.

3 Сефарды — евреи, изгнанные в 1492 году из Испании и Португалии и составившие костяк главных финансовых империй Южной Европы, Северной Африки, Ближнего Востока, а также Голландии и Англии.

4 Ашкенази — евреи, выходцы из Восточной Европы, чьи предки разговаривали на идиш.

Свадебный самурай


Грустная история Альберто Фухимори (вот он, на фото слева), звездного президента Перу, спасшего страну от самоуничтожения и получившего в благодарность от соотечественников комфортабельные тюремные нары, неожиданным образом способна утешить российского читателя, опечаленного предвзятым отношением внешнего мира к родному отечеству. Оказывается — и новейшая перуанская история демонстрирует это со всей очевидностью — никакой предвзятости к России не существует в помине, а есть лишь универсальная картина, описывающая отношение мировой элиты к младшим братьям, на каких бы континентах они ни обитали — в Африке, Южной Америке или Евразии. Картина-пастораль называется «Мураши выпасают тлю».


Чужие уроки - 2008

Не неволят, не насилуют принуждением, не выкручивают руки, а именно выпасают — терпеливо, спокойно, вежливо и по-хозяйски. О том, что пастбище лишено личной неприязни и носит универсальный характер, свидетельствуют удивительные параллели, зеркально отраженные в истории нашего отечества и такой, казалось бы, далекой от нас, да и от какого бы то ни было политического мейнстрима страны, как Перу.

До чего же будет удивлен читатель, когда узнает о существовании в Перу и разгона собственного парламента, и «голосования сердцем» со всеми вытекающими манипуляциями, и спешно перелицованной конституции, и пассионарных политиков японских кровей, и затяжной интриги «третьего срока», и закулисных кукловодов, и прогрессивной приватизации, средства от которой затерялись на полпути до бюджета, и юркого распихивания по чиновничьим карманам иностранных инвестиций, и даже собственного «Норд-Оста»! Невозможно избавиться от впечатления, что универсальный сценарий для затаскивания бестолковых сынов в лоно демократии писался под копирку в одном кабинете.

Всё это — заметьте! — в истории Перу и России не разметалось по времени, а компактно сконцентрировалось в одном десятилетии: легендарных и лихих 90-х! А посему — долой тоску-печаль да беспочвенные разговоры о предвзятости! Ничего личного, господа, ничего личного! 

«Японская торпеда»

Сельхозинженер Альберто Кенья Фухимори стал президентом Перу 28 июля 1990 года, сокрушив на выборах писателя с мировым именем, политика-консерватора по совместительству, Марио Варгаса Льоса. За Льоса, восторженным почитателем беспощадных экономических реформ Маргарет Тэтчер, стояла солидная политическая партия (Демократический фронт Fredemo), миллионодолларовый бюджет и безоговорочная поддержка международных политических элит. За Альберто Фухимори не стояло никого, кроме обитателей столичных трущоб и неграмотных крестьян в забытых богом горных районах страны. Да и те узнали об избраннике своего сердца за неделю до выборов.

Партия Фухимори, Cambio-90 (Перемена-90), представляла собой камерный междусобойчик сослуживцев и родственников, без групп поддержки в регионах, без бюджета, без репутации и без имени. Это обстоятельство прекрасно иллюстрировалось опросом общественного мнения за месяц до выборов: 1 марта 1990 года за Фухимори готово было проголосовать 3% населения. Зато 8 апреля в первом туре Фухимори получил уже 30% голосов. Во втором туре, разжившись поддержкой левых и центристских партий, Фухимори положил Льоса на обе лопатки. Магия демократии в действии!


Чужие уроки - 2008

Главными козырями Фухимори в предвыборной агитации были кимоно и самурайский меч, который ректор национального сельскохозяйственного университета сжимал миниатюрной ладошкой, всем своим видом демонстрируя готовность защитить «простого человека». Этот «простой человек» являл собой альфа и омегу избирательной программы, потому что кроме «простого человека» у Фухимори никаких других аргументов не было. На самом деле аргументы, конечно, были, но он предпочитал о них не распространяться раньше времени.

Перуанской голытьбе приглянулся и единственный телевизионный ролик Фухимори, в котором будущий президент картинным ударом все той же миниатюрной ладошки раскалывал кирпич, демонстрируя решительность в вопросе привлечения инвестиций в раздолбанную перуанскую экономику со своей исторической родины1.

...Наоичи Фухимори и Муцуе Иномото, родители Альберто, влились в японскую общину Перу в 1934 году. Новая родина встретила их с распростертыми объятиями: минимум дискриминации, максимум уважения! Сегодня в Перу проживает 70 тысяч японцев, и все они в глазах автохтонных жителей являют собой образец деловой добродетели и предпринимательской смекалки: японцы трудолюбивы, держат слово, не зарятся на чужое, чтут правильного богат.

Привилегированным положением в Перу японцы обязаны не только своим бесспорным добродетелям, но и этнографической специфике государства. Исторически так сложилось, что эта горная страна оказалась лишенной национальной элиты. Беспросветно нищие, темные и отсталые потомки индейцев-инков, составляющие 45% населения, разводили лам в скалистых Андах и выращивали листья коки в долине Уальяга, метисы (37%) перебивались поденной работой в гигантских трущобах Лимы, а горстка бледнолицых довольствовалась статусом lower middle class, подвизаясь на государственной службе и зачатках гуманитарного сервиса. Перу никогда не знала колоссальных притоков свежей европейской крови второй и третьей волн эмиграции — той самой, что сформировала современный облик Аргентины, давшей приют итальянским, немецким и испанским пассионариям.

До своего неожиданного появления на политическом горизонте Перу Альберто Фухимори отмерил полвека безоблачного небытия: добротная столичная школа, сельхозинститут, неожиданный грант и стажировка в университете Страсбурга (Франция), еще один грант — и год счастья в провинциальном, но все же североамериканском кампусе (Университет Милуоки, штат Висконсин). Карьера вузовского преподавателя не предвещала потрясений на пути к пенсионному кайфу бонсая4, однако два обстоятельства нарушили спокойное течение жизни: в 1987-м году друзья состряпали Фухимори приятную синекуру на государственном Седьмом телеканале, где скромный ученый муж вкусил отравленный плод публичной славы в роли ведущего шоу «Concertando». В те же годы Фухимори умудрился вляпаться в мелкие, но неприятные махинации с недвижимостью, из которых его вытащил удачно подвернувшийся адвокат.

Как бы то ни было, Фухимори в одночасье узнал, что жизнь способна предложить нечто большее, чем тишину библиотечного зала и авторитет научного руководителя. Нашлись добрые люди: «Альберто, ты можешь!» Он согласился и попер в политику с прямолинейностью потомка самураев (отсюда — и первое прозвище, данное Фухимори столичными журналистами: «японская торпеда»).

«Китаец»

Как уже знает читатель, на первых выборах Альберто Фухимори реализовывал одинокий слоган — «защиту простого человека», противопоставив его детально проработанной программе экономического и политического либерализма в духе Чикагской школы, с которой шел на выборы Марио Варгас Льоса. Народ Льосу не любил, потому что: а) великий писатель тратил в нищей стране миллионы долларов на рекламную кампанию, б) показывался на публике исключительно в окружении богатых бледнолицых приятелей, в) открыто призывал к сворачиванию государственных социальных программ помощи бедным слоям населения.

Поскольку бедные слои составляют 90% населения Перу, Льоса выборы проиграл, и президентом стал Альберто Фухимори, про экономическую политику которого было известно только одно — японец «за простого человека». Вернее, не японец, а «китаец» — El Chino — именно так любовно называли Фухимори простосердечные перуанские люди: не потому, что не догадывались о японских корнях своего нового президента, а потому, что называли «китайцами» всех выходцев из Азии. Фухимори радовался: народ видел в нем «своего парня»!

Что же получил в наследство от президента Алана Гарсиа новый руководитель Перу в 1990 году? А получил он такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать: галопирующую гиперинфляцию — вы не поверите! — в 7 649% (21% в день!!!), 50 миллионов долларов ежемесячно только процентной задолженности по международным кредитам (общая сумма превышала 17 миллиардов), половину мирового производства листьев коки, повальное бегство капитала, а главное — две чудовищные марксистские банды, которые 10 лет терроризировали страну от глухих деревушек в Андах до окрестностей президентского дворца в Лиме.

Первая банда носила гордое имя советского колхоза — «Светлый путь» (Sendero Luminoso), хотя по официальным документам проходила скромнее: «Коммунистическая партия Перу». В конце 60-х в воспаленном мозгу Абимаеля Гузмана, бородатого, очкастого и страдающего ожирением преподавателя захолустного университета в Уаманге, родилась идея радикально искоренить мелкобуржуазные привычки крестьянствующих потомков инков по образу и подобию китайской культурной революции. Гузман собрал горстку зомбированных студентов и ушел в подполье, из которого через несколько лет в результате успешной вербовки в столичных трущобах и горных поселениях сформировалась воинственная шобла, по разным подсчетам, численностью от трех до семи тысяч человек.


Чужие уроки - 2008

Начиная с 1980 года «Светлый путь» отправил на тот свет, по версии Комитета по исторической правде и примирению, 31 тысячу 331 человека, действуя с решительностью, подобающей всякому периоду обострения классовой борьбы: расстреливал в затылок на площадях захваченных городов «коллаборационистов», осмеливавшихся сотрудничать с законным перуанским правительством, ставил к стенке и выкашивал автоматными очередями в полном составе жителей несознательных деревень, отрубал пальцы, руки и головы «продажным» судьям и полицейским, размазывал по мостовой и витринам мозги обывателей, очутившихся на свою беду в неурочный час в столичном кафе или автобусе, начиненном центнером взрывчатки.

Поскольку революционную бойню «Светлый путь» финансировал за счет взятых под контроль производства и поставок кокаинового сырца в Колумбию, а проблем с закупкой советского, китайского и кубинского оружия никогда не возникало, банда Абимаеля Гузмана цвела и пахла, открыто издеваясь над всеми попытками президента Алана Гарсиа умерить ее маоистский пыл. В лучшие свои годы «Светлый путь» реально контролировал до половины территории страны!

В тени «Светлого пути» до поры до времени хоронилась вторая террористическая банда — MRTA, Революционное движение имени Тупака Амару, возникшее после слияния Революционной социалистической марксистско-ленинской партии и Движения революционных левых, El Militante. Боевое крещение тупакамаровцев состоялось 31 марта 1982 года, когда пятеро членов Центрального комитета, во главе с Виктором Полаи Кампосом и Хорхе Тальедо Ферией, ограбили банк в столичном районе La Victoria. Хорхе Тальедо загасили по ошибке сами революционеры-экспроприаторы в пылу перестрелки с полицейскими, после чего поклялись нещадно мстить за смерть товарища подлым эксплуататорам и их приспешникам.

Такую вот замечательную страну получил из рук Алана Гарсиа Альберто Фухимори в 1990 году. Менее чем за два года гениальный японец умудрился расправиться практически со всеми напастями: ликвидировал сюрреальную инфляцию, остановил бегство капитала, возродил доверие международных банков, а главное — обезглавил «Светлый путь» и MRTA, арестовав практически одновременно (в июне и сентябре 1992 года) Абимаеля Гузмана и Виктора Полаи!

Экономическое возрождение Перу Альберто Фухимори провел под диктовку «чикагских мальчиков», тех самых, чью программу собирался реализовывать Марио Варгас Льоса. Как можно было догадаться, «защита простого человека» оказалась выборной пустышкой, за которой скрывалась банальная либерализация: Фухимори отменил импортные пошлины, отпустил цены, позволил 100-процентное владение иностранным инвесторам, дал добро на беспрепятственный вывоз деловой выручки, ну и, разумеется, свернул социальные программы. Так по иронии судьбы выборная программа Марио Варгаса Льоса вошла в историю Перу под именем «фухишока».

И все-таки перуанская беднота простила Фухимори радикальное несоответствие предвыборных обещаний реальной экономической политике — лишь потому, что президент вернул мир на улицы перуанских городов и деревень. Жить стало тяжелее, зато спокойнее.

Касательно разговоров о том, что правление Фухимори способствовало возрождению перуанской экономики, то, конечно же, все это была пропагандистская мякина, на которой сегодня никого уже не проведешь. Умопомрачительные проценты роста ВВП, колоссальные инвестиции из-за рубежа, броская реклама транснациональных корпораций, заполонившая уличные билборды и телеканалы, — все это не могло скрыть очевидного: на празднике молниеносного жирования рядом с иностранцами непосредственно от перуанского народа засветилась лишь горстка госчиновников, политиков и особо приближенных к властной кормушке олигархов. Многомиллионная нищая братия Перу после либеральных реформ еще глубже погрузилась в болото безысходности.

Политика Альберто Фухимори по жесткому наведению порядка в стране пользовалась безоговорочной поддержкой армии и народа и подвергалась не менее безоговорочному осуждению со стороны местной пятой колонны — либеральной интеллигенции. Интеллигенции не нравилось, что Фухимори, эффективно сворачивая шею банде очкастого Абимаеля Гузмана, не проявляет должного уважения к Священной Корове Демократии. Так, весной 1992 года, отчаявшись добиться от Конгресса и судейской братии законов, необходимых для реализации антитеррористической программы правительства, Фухимори пошел на «самопутч» (autogolpe) — распустил парламент, судейский корпус и приостановил действие конституции.

Напрасно Фухимори убеждал интеллигенцию, что гражданские судьи повсеместно выносят схваченным бандитам оправдательные приговоры потому, что элементарно боятся угроз, поступающих от их сообщников. «Передача военным судам расследования дел по статьям о терроризме недемократична!» — захлебывались от праведного гнева столичные газеты и телеканалы. «Вооружение групп гражданской самообороны противоправно!» — подыгрывали пятой колонне международные правозащитные организации.

Несмотря на то что «самопутч» закончился хэппи-эндом — уже в конце 1992 года президент провел выборы Конституционного собрания, которое выработало новую конституцию и сформировало Конгресс, а обезглавленные коммунистические банды перешли от тотальной войны к камерным вылазкам — Альберто Фухимори и его «авторитарное правление» не забыли: 30 лет тюремного заключения, которые светят сегодня опальному народному герою, почти целиком вытекают из «пренебрежения правами человека» в первые два года правления.

Второй президентский срок Альберто Фухимори получил в 1995 году после триумфальной победы над идеологическим близнецом Марио Варгаса Льоса — Пересом де Куэльяром. Казалось, утомленный славой бывший генсек ООН, постоянно проживающий в Париже, всем своим видом стремился продемонстрировать, как далеко он оторвался от народа и народных чаяний. Стоит ли удивляться, что японский Спаситель Отечества одержал победу уже в первом туре выборов без всяких кирпичей и самурайских мечей (64% голосов за Фухимори и 22% — за элитного дипломата)?

Единственным событием, омрачившим пребывание Фухимори у власти в период с 1995-го по 2000 годы, явился захват заложников 17 декабря 1996-го неожиданно материализовавшейся из небытия бандой тупакамаровцев. Когда четыре месяца спустя Альберто Фухимори с ликованием прогуливался в бронежилете по развалинам японского посольства в Лиме, только что освобожденного в результате фантастической операции спецслужб, президент даже не догадывался, каким пирровым боком обернется эта победа.

Акция MRTA носила откровенно символический характер: 14 боевиков захватили более 700 дипломатов, высокопоставленных чиновников, министров и высших армейских чинов, которые собрались на празднование дня рождения японского императора! Япония была не просто исторической родиной президента, но и главным финансовым донором Перу, доброжелательным торговым партнером и защитником на международных форумах. Плевок получился в самую душу!

Тем триумфальнее, однако, была и победа: перуанские спецслужбы разработали и реализовали уникальный план по освобождению заложников, проведя подкоп под зданием посольства таким образом, что тупакамаровцы, на вооружении которых находился полный арсенал, от гранатометов и ПТУРСов до мин и лазерных датчиков вторжения, оказались совершенно не способными дать действенный отпор в момент штурма. Потери: один заложник и два спецназовца! Едва ли не самая блестящая антитеррористическая операция в истории!

Перуанский народ ликовал вместе с президентом, а либеральная интеллигенция горько оплакивала очередное надругательство над чистотой демократической идеи: уже через пару дней после освобождения заложников газеты запестрели сенсационными разоблачениями — правительство сначала обещало передать тела террористов (все они были уничтожены во время штурма) родственникам, а затем передумало и захоронило их в безымянных могилах в неизвестном месте! Дальше больше: по столице поползли слухи, что несколько юных тупакамаровцев искренне хотели сдаться во время штурма, но спецназовцы —  о, ужас! —  их хладнокровно расстреляли!

Напрасно эксперты объясняли правозащитникам, что при штурме в плен никого никогда не берут по соображениям безопасности — стремительность действия элементарно не позволяет определять, кто из террористов реально сдается, а кто прибегает к военной хитрости. Какое там! Истерики о попрании демократии «кровавым тираном» Фухимори ни разу так и не утихали с апреля 1997 года. Кончилось тем, что приказ «никого в плен не брать», якобы отданный президентом, занимает сегодня самое почетное место в списке выдвинутых против Фухимори обвинений.

«Сиамские близнецы»

В 2000 году Альберто Фухимори совершил самую роковую ошибку своей жизни — пошел на третий президентский срок! Для этого ему пришлось даже заменить трех судей конституционного суда, которые отказывались признать грядущие выборы вторыми, а не третьими по счету для действующего президента (новая конституция была принята уже после первого избрания Фухимори).

Противником Фухимори в 2000 году был Алехандро Толедо, чья марионеточная природа выпирает из каждой вехи биографии: чистильщик сапог — неожиданный грант — Стэнфордский университет — важный пост во Всемирном банке — преподаватель влиятельной бизнес-школы. Истошный вопль о «подтасовке выборов» был единственным шансом Толедо — этим ученый муж и занимался до самого второго тура, накануне которого призвал сторонников портить бюллетени.

После победы Фухимори (51% голосов, Толедо — 25,6%) Толедо вывел на улицы ватаги оскорбленных пуристов для бессрочной акции мирного неповиновения. Как видите, Перу удостоилась чести первой апробировать новый универсальный сценарий XXI века — «бархатную революцию»!

Точку в правлении Фухимори поставила демонстрация по столичному кабельному телевидению видеозаписи, на которой главный советник президента, неформальный руководитель Агентства по национальной безопасности Владимиро Монтесинос вручал взятку (15 тысяч долларов) оппозиционному конгрессмену Альберто Коури.

Реакция Фухимори на, казалось бы, рядовое коррупционное разоблачение одного из подопечных чиновников ввергает неподготовленный ум в состояние ступора: сначала президент месяц молчал, потом вместе с журналистами вычислял местоположение исчезнувшего Монтесиноса, потом судорожно помогал следствию, потом сбежал в Японию, где отрекся от президентства и, получив гражданство, скрывался пять лет («Под юбками гейш!» — пошутил уже отловленный и дающий показания Монтесинос). В 2005 году Фухимори перебрался в Чили, где его продержали под домашним арестом два года.

Осенью 2007 года Фухимори экстрадировали на родину для судебного разбирательства по бесконечному списку уголовных обвинений — от нарушений прав человека до незаконных обысков, арестов, пыток, прослушек, убийств, поощрения армейского беспредела и всех прочих, без исключения собак, скопившихся за 90-е годы.

Президентское кресло после Фухимори унаследовал Алехандро Толедо, который, докатившись до позорнейшего 5-процентного рейтинга и доведя страну до экономической катастрофы и возрождения «Светлого пути», проиграл очередные выборы... как вы думаете, кому? Алану Гарсиа! Да-да, тому самому — с 7 649-процентной инфляцией!

Избавившись окончательно от беспокойства за будущее перуанской демократии, мы можем раскрыть и последнюю — самую сенсационную — карту, которая расставит точки над i в буйных 90-х. Отчего безобидный по любым меркам видеокомпромат на госчиновника вверг президента-самурая, наделенного стальной волей и решительностью, в истерическое замешательство, доведя, в конце концов, до постыдного бегства и суда?

Оттого, что Владимиро Монтесинос был не только советником Альберто Фухимори, но и... тем самым адвокатом, который в конце 80-х оказал безвестному сельхозинженеру неоценимые услуги в деле о махинациях с недвижимостью! По загадочному стечению обстоятельств адвокат, представленный добрыми людьми Фухимори, знал еще и «страшную тайну» своего подопечного: будущий президент Перу родился не в Лиме, а в Японии, а потому не имел права баллотироваться на высшую должность!

Думаю, большинство читателей уже сложили величественный паззл о тле и мурашах без недостающих подробностей. И всё же — не столько ради полноты картины, сколько для собственного удовольствия — подробности эти приведу. Итак:

Владимиро Ленин Монтесинос Торрес родился в семье пламенных коммунистов, которые и одарили отпрыска столь оригинальным именем. Володя пошел по военной стезе, окончил Школу Америк (School of the Americas) при Министерстве обороны США в Форте Беннинг, штат Джорджия. В 1973 году был назначен помощником главнокомандующего перуанской армией и премьер-министра, генерала Эдгардо Меркадо. Был уличен в передаче ЦРУ секретных сведений о закупках Перу вооружений в СССР, обвинен в шпионаже и приговорен к двум годам тюремного заключения. После выхода на свободу получил юридическое образование и на протяжении 80-х работал по совместительству главным связным ЦРУ в Перу и адвокатом всех шишек наркомафии.

В конце 80-х мураши сделали ставку на безвестного Фухимори — и Монтесинос был введен в круг знакомств будущего президента. На протяжении десяти лет правления самурая-агронома Монтесинос руководил всеми основными спецоперациями — и подавлением «Светлого пути», и разгоном Конгресса, и даже легендарным освобождением заложников в 1997 году. Невольно задумываешься: а чем же тогда занимался президент Фухимори? Чтобы не обижать вконец свадебного самурая, журналисты придумали для него последнее почетное прозвище — «сиамский близнец» (Монтесиноса, разумеется).

Почему мураши решили заменить в 2000 году гиперполезного Монтесиноса на Алехандро Толедо? Как это обычно бывает, Владимиро Ленин от переизбытка власти утратил чувство реальности и закусил удила: сначала — в обход хозяев — организовал в 1998 году закупку в Белоруссии за 300 миллионов долларов (из перуанской казны) трех подержанных МиГ-29, красная цена которых от силы дотягивала до 100 миллионов1. Затем выстроил масштабную многоходовку с закупкой в Иордании 10 тысяч автоматов Калашникова и ночным парашютированием груза бандитам FARC, Революционных вооруженных сил Колумбии, с которыми у ЦРУ особые счеты.

Такая вот грустная история про свадебного самурая и его смотрящего. А как красиво всё начиналось, демократично, а главное — как независимо!

Лотос из грязи


«Не забывайте, что эти ребята вышли из эпохи Лицензионного Права. Подобно лотосу, они выросли из грязи. Это сделало их жесткими и подозрительными, иногда даже мстительными, а главное — молниеносными в своих реакциях. Они живут в постоянном страхе упустить какую-нибудь возможность. Оно понятно — в молодости у них никогда не было второго шанса».

Друг Мукеша Амбани, пожелавший остаться неназванным

Мы продолжаем знакомство с удивительным феноменом — индийским бизнесом. Таинственная история семейных кланов пустынных торговцев марвари — Бирла и Митталов1, величественное восхождение к славе парсийского рода Тата2 почти с неизбежностью должны были вызвать у читателя представление: олигархи Индии — ловкие и предприимчивые чужаки, их неистовая пассионарность позволила снискать несметные богатства за счет астейи (отказа от стяжательства), лежащей в основе этического кодекса титульных наций субконтинента.


Чужие уроки - 2008

На самом деле подобные выводы бесконечно далеки от истины. Дело даже не в том, что национальные меньшинства — марвари и парсы — не просто исповедуют единый для всех индуизм, но и выделяются среди прочих народов Индии особой набожностью и религиозным рвением. В равной мере не служит обязательным и необходимым условием для выдающихся достижений в бизнесе и тесная историческая связь с британскими колонизаторами, кои, как известно, избрали парсов и марвари в качестве своих финансовых представителей и посредников в общении с индусами.

Лучшим опровержением вышеназванных иллюзий служит пример героев нашей сегодняшней истории — родового клана Амбани и их корпоративного детища Reliance — крупнейшей в Индии негосударственной компании. Амбани — не просто плоть от плоти индусского мейнстрима, но еще и флагман его антибританского духа: в семье Амбани английскому языку предпочитают родной гуджарати, европейскому деловому костюму — национальные наряды. Даже мания «экономического реванша» бывшей метрополии, охватившая сегодня индийских предпринимателей и выдающая комплекс неполноценности, обошла Амбани стороной: в то время как Ратан Тата поглощал автомобильные символы Туманного Альбиона — Jaguar и Land Rover, Мукеш Амбани был озабочен строительством национальной сети супермаркетов, призванной вытеснить с индийского внутреннего рынка Wal-Mart, Tesco и Carrefour.

Вопреки демонстративной «домотканости» и при полном отсутствии иностранных финансовых вливаний, Амбани удалось создать феноменальную деловую империю. Вот цифры лишь по одному из флагманов семейного клана, за 2007 год. Доход — 26,07 милрд долларов США, прибыль — 2,79 млрд, капитализация — 89,29 млрд. Для сравнения: доход второй по величине компании в Индии — государственной Oil and Natural Gas Corporation, составляет 18,9 миллиарда долларов, капитализация — 54,11. А знакомая читателям Tata Steel смотрится на фоне головной компании Амбани вообще карликом: доход — 5,83 млрд, прибыль — 970 млн, капитализация — 14,63 млрд.

Между тем Reliance Industries — лишь вершина айсберга. В империю Амбани, среди прочего, входят Reliance Entertainment (десятки кинотеатров, радиостанций, киностудий, студий звукозаписи, софтверно-игровой бизнес), Reliance Capital (паевые фонды, страховые компании и банки), Reliance Communications (второй в Индии оператор мобильной связи, кабельное телевидение, крупнейший оптоволоконный становой хребет на субконтиненте протяженностью 110 тысяч км), Reliance Energy (добыча, транспортировка и распределение электроэнергии), Reliance Power (13 проектируемых электростанций суммарной мощностью 28 тысяч мегаватт).

В 2002 году отец династии Дирубай Амбани скончался от инсульта, не оставив после себя завещания. Величайшая материальная империя Индии досталась его сыновьям — старшему Мукешу и младшему Анилу. Три года братья пытались преодолеть разногласия в собственном темпераменте, амбициях и — главное — стратегической оценке направлений развития семейного бизнеса. Ничего не получалось: скандалы, взаимные обвинения, нападки и судебные иски питали индийскую прессу и лихорадили фондовые биржи. Мир наступил в 2005 году после того, как мать Кокилабен Амбани вмешалась в отношения сыновей и волевым решением разделила великое наследие Дирубая поровну.

Измученные склоками и хаосом миноритарии единодушно поддержали раздел империи. Мукешу отошли все геологоразведочные подразделения, нефтеперерабатывающие и нефтехимические заводы, а также розничные сети. Все это объединено сегодня под именем Reliance Industries. Анил получил в единоличное распоряжение индустрию развлечений, кредитно-финансовые структуры, страховые компании, энергетический комплекс и коммуникационный бизнес.

Всем на удивление раскол семейного бизнеса не только не привел к катастрофическим последствиям, а напротив — способствовал беспрецедентному росту всех компонентов империи Амбани. Достаточно сказать, что Reliance ADAG (Anil Dhirubhai Ambani Group), конгломерат компаний под управлением Анила, продемонстрировал в период с 2005-го по 2008 годы беспрецедентные темпы роста. Обстоятельство это не преминуло сказаться и на личном благосостоянии Анила Амбани: только за 2007 год его капитал утроился, достигнув 42 млрд долларов!

Согласитесь, ситуация создалась уникальная: Мукеш Амбани уже несколько лет кряду является самым богатым человеком не только Индии, но и всей Азии (43 млрд долларов). В прошлом году вторым богатеем континента, как читатель уже догадался, стал Анил Амбани. В мировом рейтинге братья занимают, соответственно, пятое и шестое места. Но если подвести деньги клана под естественный семейный знаменатель, то 85 млрд долларов заставляют меркнуть звезды и Билла Гейтса, и Уоррена Баффетта, и Карлоса Слима Элу!

Самое потрясающее в истории Reliance — ювенальный возраст семейного бизнеса: Дирубай Амбани учредил Reliance Commercial Corporation лишь в 1962 году, вложив в уставной фонд компании все, что удалось накопить за 13 лет беспросветного труда (15 тысяч рупий). Добавьте сюда сценарий rags-to-riches, разыгранный в биографии Дирубая в хрестоматийно-дистиллированном виде (никаких богатых родителей, никаких неожиданных наследств, никаких посторонних инвестиций), и вы получите величайшую тайну индийской материальной цивилизации.

Разгадку тайны Амбани мы начнем с обстоятельного рассмотрения структуры традиционного индийского общества, о котором мы настойчиво, однако же вскользь, поминали во всех предыдущих наших исследованиях. Речь идет о варна3 — кастовой системе, которая определяет социальную жизнь Индии в XXI веке ничуть не меньше, чем в эпоху священных книг Вед, удаленную от нас на тысячелетия.

Индийское общество разделяется на четыре варны, три из которых считаются «дважды рожденными»: это — брамины (жрецы и учителя), чей жизненный путь сопряжен с познанием (дхьяна-йога); кшатрии (воины и правители), реализующие себя в прямом действии (карма-йога); и вайшьи (торговцы, ремесленники и фермеры), высшей добродетелью которых является «единение с Богом через преданное поклонение» (бхакти-йога). Четвертая варна индийского общества — шудры, слуги и работники, также разделяют с вайшьи идеалы бхакти-йоги.

За гранью каст, а следовательно — и всего традиционного общества находятся далиты (неприкасаемые), обреченные кармой своих предыдущих жизней на выполнение самых нечистых, по убеждению индусов, занятий — захоронение бездомных бродяг и животных, обработку шкур падшего скота и изготовление кожаных изделий, уборку экскрементов и мусора.

Голая информация о варнах мало что проясняет в понимании реального устройства общественной жизни Индии. Важны не варны, а цифры, которые, надо сказать, обескураживают неподготовленного наблюдателя: дважды рожденные (брамины, кшатрии и вайшьи) составляют в обществе... лишь 18%! 58% индусов принадлежат к варне шудр (в современных понятиях — обслуживающему персоналу), а почти каждый четвертый (24%) является неприкасаемым!

Нет нужды объяснять, что всю пассионарную энергию общество черпает из «дважды рожденных» варн: политические деятели, чиновники, художники, писатели, музыканты, актеры, инженеры, врачи, бизнесмены и олигархи — все до единого вышли из браминов, кшатриев и вайшьи, притом что подавляющая масса населения (82%) пассивно наблюдает за активностью немногочисленных представителей общества, определяющих ее судьбу!

Из варны вайшьи вышли 99,9% индийских предпринимателей. О том, в какую очаровательную аномалию превращается предпринимательская деятельность, когда за нее берется вопреки традиции и предписаниям, скажем, брамин, читатели помнят по рассказу о моем друге Джайанте Шарма, владельце туристического агентства Real Adventure4.

С другой стороны, пример Джайанта способен уберечь читателей от излишнего ригоризма в осмыслении практического влияния варн на современное индийское общество, в котором, вследствие ускоренной урбанизации и миграции, с каждым днем все сильнее размываются кастовые границы, предписания и ограничения по роду деятельности. Так, огромное число далитов давно уже затерялось в гигантских мегаполисах — Калькутте, Дели и Мумбае, предпочитая традиционной ассенизации работу грузчика и посудомойки.

Не следует также забывать, что после завоевания независимости в 1947 году правительство Индии взяло курс на уничтожение варн, предоставив неприкасаемым (Махатма Ганди называл их «хариджан» — дети бога) множество льгот и пакетов социальной помощи. Это способствовало массовому фиктивному переходу в далиты шудр, с легкостью разменявших несъедобные статусные преимущества на вполне себе материальную ложку к обеду. При всей лабильности общества можно, тем не менее, не сомневаться, что из рядов шудр и неприкасаемых в обозримом будущем все-таки не выйдут виртуозы игры на ситаре и промышленные магнаты.


Чужие уроки - 2008

Но вернемся к нашим героям. Как и полагается, Дирубай Амбани принадлежал к варне вайшьи. Но завесу тайны над его достижениями приоткрывает не варна, а джаати5, подкаста — понятие, отдаленно напоминающее профессиональные гильдии в европейской истории. Джаати в Индии многие тысячи, каждая наделена собственным кодексом поведения и чести, обычаями, ритуалами, круговой порукой, жизненными целями и идеалами. Джаати, к которой относится род Амбани, называется Мод Банийя (Modh Bania) — та самая, откуда по какому-то божественному провидению вышел и «отец нации» — Мохандас «Махатма» Ганди!

Не подумайте только, что речь идет об особо благоприятном статусе, которым пользовался Дирубай Амбани в эпоху License Raj — лицензионного права, совпавшую с периодом первоначального обогащения Reliance. Да, Дирубай был близким другом Индиры Ганди и снискал покровительство министра финансов Пранаба Мукерджи. Да, глава клана Амбани конвертировал тесные связи с помощником премьер-министра Р.К. Даваном в ускоренное подписание выгодных для Reliance постановлений и указов. Безусловно, Reliance в 70-80-е годы являлся чемпионом правительственного лоббирования, но в его статусе не было и намека на эксклюзивность: тесная спайка между чиновниками и предпринимателями всегда была общим местом экономической истории Индии.

Тем, чем занимался Дирубай Амбани в правительственных кулуарах, занимались десятки и сотни его конкурентов — проплачивали обучение детей и внуков министров в американских и британских колледжах, предоставляли синекуры дальним родственникам государственных «нужников», жертвовали в «правильные» благотворительные фонды. Однако только Reliance удалось достичь головокружительных высот и сказочной для третьего мира капитализации. В чем же тогда секрет?

Повторюсь: секрет — в принадлежности рода Амбани к Мод Банийя, и связь эта проявлялась не в пошлом «кумовстве» с властной элитой, а в мистической общности представителей этой джаати с глубинными пластами народных масс. Глубинными и низкими. Шудры и далиты не просто занимали помыслы выходцев из Мод Банийя, не просто рассматривались ими в качестве основного объекта благотворительности, но использовались как источник жизненной энергии!

Разумеется, Махатма Ганди был озабочен судьбой хариджан без малейшей примеси коммерческого интереса. Тем не менее, всеми своими выдающимися достижениями в индийской политике «отец нации» был обязан безоговорочной, массовой и восторженной поддержке со стороны представителей шудр и далитов.

Одна из последних одержимостей Мукеша Амбани — строительство новых городов в окрестностях Мумбая и Дели и создание в них полноценной инфраструктуры, сосредоточенной вокруг гигантских продовольственных супермаркетов. И все это для того, чтобы позволить миллионам беднейших фермеров из окружающих деревень избавиться от бесчисленных посредников, скупающих за бесценок скоропортящуюся продукцию, и напрямую взаимодействовать с торговыми центрами Reliance. Да что там! Практичный коммерсант Мукеш Амбани, которого народные массы давно уже воспринимают едва ли не прямым продолжателем дела Махатмы, готовит под свой проект гигантскую флотилию авиации и с ее помощью планирует обеспечить быструю доставку в супермаркеты Reliance продуктов питания, поставляемых мелкими фермерами из самых отдаленных уголков Индии! Феноменальная утопия, сопоставимая разве что с сатьяграхой6 Махатмы Ганди. Феноменальная и, так же как сатьяграха, — обреченная на успех!

Тотальная озабоченность интересами обделенных слоев общества — не самая, однако, эффектная сторона бизнеса Reliance. Подлинный секрет обогащения клана Амбани — в помянутой выше мистической подпитке отпрысков Мод Банийя энергией этих самых обделенных слоев. Энергия общественного деятеля — власть. Энергия коммерсанта — деньги. Шудры и далиты дали Махатме Ганди больше, чем просто власть, — они дали ему заоблачный авторитет и статус «совести нации». Амбани же получили от них не просто деньги, а колоссальные деньги!

Как я уже сказал, биография Дирубая Амбани — чистый лубок rags-to-riches: родился в бедной семье, в 17 лет уехал на заработки в Йемен, начинал заправщиком бензоколонки, дослужился до начальника одного из нефтеналивных терминалов в порту Адена. Параллельно подторговывал (против варны не попрешь!) местными риалами: переплавлял йеменские серебряные монеты в слитки и продавал посредникам с лондонской биржи металлов. Через три месяца власти лавочку прикрыли, но кое-какие деньжата у Дирубая скопились. В 1958 году он вернулся на родину с женой Кокилибен и сыном Мукешем. Наладил поставки орехов и специй обратно в Йемен. Переключился на текстильный бизнес, с которого, собственно, и началась история Reliance Commercial Corporation.

Это было рядовым телепанием мелкого торговца, балансирующего между лавкой и собственной прядильной мастерской. Дирубай дружил с влиятельными людьми, добивался льгот и эксклюзивных лицензий на поставку полиэстера и прочих химических волокон. Reliance Commercial Corporation была бизнесом, но не вырастала в империю. Все переменилось в 1977 году, когда Дирубай Амбани открыл для себя Бомбейскую фондовую биржу и решил превратить семейный бизнес в публичную компанию.


Чужие уроки - 2008

Тут-то и начинается самое интересное. Феноменальная капитализация Reliance Commercial Corporation возникла не из банковских субсидий, не из инвестиций венчурных капиталистов и не из изощренной игры на повышение ушлых дилеров старейшей в Азии фондовой площадки7. Миллиарды долларов Дирубай Амбани собрал в прямом смысле слова собственноручно у мелкого люда по городам и весям родного Гуджарата и Махараштры! Дирубай объезжал поселок за поселком, деревню за деревней, квартал за кварталом в городских трущобах и рассказывал простолюдинам о чуде совместного владения предприятием. В качестве осязаемой приманки Дирубай Амбани использовал собственную торговую марку синтетической одежды «Вимал», которая в скором времени превратилась в настоящий национальный символ.

58 тысяч — столько инвесторов привлек Дирубай Амбани к своему IPO на Бомбейской фондовой бирже! 58 тысяч штучно отобранных, бесконечно преданных, восторженных почитателей, доверивших отважному и находчивому Мод Банийя все свои сбережения. Восхищения достойно не столько ноу-хау Дирубая Амбани по части финансирования биржевого стартапа, сколько его бережное отношение к обещаниям, данным инвесторам: ни разу не случалось, чтобы задерживались дивиденды. И каждый рядовой вкладчик Reliance испытал пусть формальное, показное, но — индивидуальное внимание к своей персоне!

Инвестиционный имидж, который Дирубай создавал для своего бизнеса: все инвесторы — члены семьи Амбани, а Reliance — наш общий ребенок. Показательно, что ежегодные собрания акционеров неизменно проводились на самых больших стадионах, превращаясь для маленьких людей в незабываемый праздник. Вскоре после выхода на биржу число акционеров Reliance Commercial Corporation перевалило за три миллиона — беспрецедентная цифра даже для американского фондового рынка.

Шесть лет спустя после смерти отца-основателя сыновья Дирубая с еще большим размахом задействуют этот волшебный эликсир семейного бизнеса. Удивительна в этом отношении судьба самого свежего проекта младшего брата Анила — Reliance Power.

Колоссальное по амбициозности начинание дебютировало на бирже 11 февраля 2008 года, собрав предварительно деньги у пяти миллионов (!!!) индивидуальных подписчиков IPO. Успеху предшествовала гигантская по местным масштабам рекламная кампания: 15 тысяч телевизионных роликов, объявления в 60 газетах, 8 тысяч радиоэфиров на 54 станциях, 2 тысячи уличных плакатов. Новое поколение Амбани собирало деньги, ни больше ни меньше, — на «всеобщую ликвидацию нехватки электроэнергии в стране». Для того чтобы читатели представили себе глубину доверия инвесторов, приведу небольшую выдержку из эмиссионного проспекта: «В настоящее время у нашей компании еще нет ни одной действующей электростанции, равно как и нет иных доходных видов деятельности. Мы также не можем предоставить инвесторам существенную операционную историю компании, которая позволила бы оценить наш бизнес». В общем и целом, проспект Reliance Power перечислял 66 инвестиционных рисков, которые легко сводятся к одной фразе: «В стартапе нет ничего, кроме доброго имени Амбани».

И этого оказалось достаточно. Reliance Power разошелся на бирже в первый день торгов по цене 450 рупий за акцию, принеся Анилу Амбани три миллиарда долларов. Через два дня на волне глобального рыночного спада акции обвалились до 332 рупий. Анил попытался восстановить пошатнувшееся доверие обескураженных инвесторов и выделил 10% акций из собственного кармана, которые были розданы миноритарным акционерам в качестве безвозмездной компенсации.

Увы, капризы фондовых рынков неподвластны даже энергии народных масс: на момент написания этой статьи (28 августа 2008 года) котировка RPower составляла 153 рупии за акцию. И что же инвесторы? «Амбани — очень большой человек! — говорит Аджит Бурман, почтовый служащий из Мумбая, чей месячный оклад слегка не дотягивает до 80 долларов. — Его IPO не может провалиться! Поэтому я с друзьями сложился и тоже прикупил немного RPower».

Святая страна, блаженные инвесторы, прямодушные бизнесмены! С такой ментальностью можно быть спокойным не только за какое-то там мимолетное IPO, но и за судьбу всей цивилизации. Собственно, Индия такое спокойствие и демонстрирует — последние четыре тысячелетия!

Примечания

1 См. «Бирла» («Чужие уроки», «Бизнес-журнал», № 23, 2005) и «Субмарина Саурона» («Чужие уроки», «Бизнес журнал», № 5, 2006).

2 См. «Тата» («Чужие уроки», «Бизнес-журнал», № 2, 2008).

3 Слово «varna» происходит от санскритского корня vr. — «включать в себя».

4 См. «Тата».

5 На санскрите «Jвti» означает «рождение».

6 Сатьяграха — разработанная и внедренная Ганди тактика борьбы с тиранией и колонизацией с помощью мирного гражданского неповиновения. 7 Бомбейская фондовая биржа была учреждена в 1875 году.

7 Бомбейская фондовая биржа была учреждена в 1875 году.

NEBULA NEBULORUM1

Точка невозврата

6 сентября 2008 года, в субботу, в офисе Джеймса Локарта, директора Управления по федеральному надзору за жилищным сектором США (Office of Federal Housing Enterprise Oversight, OFHEO), разыгралась маленькая карьерная трагедия. Генри Полсон-младший, секретарь Казначейства США, поочередно вызвал в кабинет Ричарда Сайрона, главу ипотечного агентства «Фредди Мак» (Freddie Mac), и Даниэля Мадда (Fannie Mae), дружески похлопал по спине каждого, по-генеральски успокаивая («Ну, ничего, ничего!»), а затем уволил за профнепригодностью.

Говорят, Ричард Сайрон перенес удар стоически: скорбная участь не явилась для него сюрпризом после того, как в августе ему не удалось заполучить в коммерческих и федеральных банках экстренный кредит для перекрытия лавинообразных убытков в «Фредди Мак». И все же расставаться со столь приятной синекурой мучительно не хотелось: в одном только 2007 году Сайрон получил премиальных в форме опционов и акций родной компании на сумму 18,3 миллиона долларов.

А вот Даниэль Мадд расстроился по-взрослому: за что такая немилость?! Разве «Фанни Мэй» не откликнулась на весенний призыв Администрации и не собрала по сусекам семь миллиардов долларов резервного капитала? Да и в целом Фанни находится в гораздо более надежном финансовом положении: акции компании в период с весеннего кризиса Bear Stearns по август упали всего ничего — с 34 до 7 долларов за штуку, тогда как акции Фредди за то же время обесценились с 32 до 5.

Генри Полсон, к сожалению, особой разницы в биржевых достижениях крупнейших ипотечных агентств не уловил, и потому, не поддавшись на уговоры, огласил окончательный вердикт: «Начиная с понедельника 8 сентября, Fannie Mae и Freddie Mac переходят под государственную опеку (т. н. conservatorship), а Сайрон с Маддом отправляются на биржу труда».

В понедельник акции Фанни и Фредди на NYSE2 фактически самоликвидировались, испепелившись до 73 и 87 центов соответственно. Зато остальной американский фондовый рынок воспарил Фениксом: индекс Доу Джонса вырос на целых 290 пунктов!

Утром 9 сентября триумфально спасенную Администрацией экономику разорвал истошный вопль оптимизма, исторгнутый из груди величайшего биржевого трейдера, любимца публики, а по совместительству — злейшего провокатора Джеймса Креймера: оказывается, национализация Фанни и Фредди — не что иное, как переломный момент в многолетнем ипотечном кризисе и начало всеобщего возрождения! Никаких больше распродаж домов по ипотечным закладным, никаких принудительных выселений, а главное — никаких избиений многострадального банковского сектора!

Читатели «Чужих уроков» помнят призывы Джеймса Креймера покупать акции Bear Stears, сделанные аккурат за несколько дней до полного банкротства компании в марте 2008 года3. Радует, что сегодня американская биржевая публика уже научилась адекватно реагировать на провокации харизматичного финансового аналитика. Сразу после очередного оптимистического заклинания Креймера индекс Доу Джонса обвалился на 280 пунктов, отыграв обратно все, что набрал накануне, а еще через два дня самоуничтожилась одна из старейших финансово-инвестиционных компаний Америки Lehman Brothers, чьи акции упали с 16 долларов накануне национализации Фанни и Фредди до 20 центов.

В воскресенье 14 сентября на авральном митинге крупнейшие банкиры Америки попытались намекнуть федеральному правительству, что было бы неплохо повторить весенний демарш с Bear Stearns и выделить пару десятков миллиардов долларов на санацию Lehman Brothers. Казначейство, еще не успевшее прийти в чувство после национализации Фанни и Фредди, давать деньги отказалось напрочь, поэтому единственной альтернативой Lehman Brothers стало банкротство.

В понедельник 15 сентября бойня продолжилась: на глазах охваченных ужасом инвесторов стало разваливаться паукообразное порождение спекулятивного гения Мориса Гринберга AIG4 — главный страховщик Америки, а следом за ним — и Washington Mutual, крупнейший сбербанк страны. Такого нокаута рынок не выдержал, перейдя на обвальный режим, сопоставимый с крупнейшими биржевыми катастрофами истории: минус 504 пункта! Во вторник ФРС в порыве отчаяния выделила 85 миллиардов на национализацию AIG, однако лимит доверия оказался исчерпанным: в среду 17 сентября индекс Доу Джонса упал еще на 450 пунктов.

Национализация AIG показательна не столько беспрецедентным размером инвестиции, сколько глубоким символизмом. Импульс, заданный государственной опекой над Фанни и Фредди, обрел в AIG логическое завершение: на смену laissez-faire капитализму в Америке пришла система жесткой государственной регуляции. У нового символизма есть и чисто практическая составляющая: судорожные попытки латания государством дыр служат хрестоматийной иллюстрацией точки невозврата, за которой открывается единственная унылая перспектива — лавинообразное банкротство рыночных секторов одного за другим по очереди.

Рискну предположить, что точку невозврата предопределило именно злополучное и — убежден! — трагически ошибочное решение Администрации установить государственную опеку над «Фанни Мэй» и «Фредди Мак» — ипотечными компаниями, весь смысл существования которых заключался в их уникальной химерической природе. На этой природе мы и хотели бы остановиться подробнее.

Очарование химеры


Чужие уроки - 2008

Было бы наивно предполагать, что Джеймс Креймер брал свои оптимистические прогнозы с потолка. Креймер — не только провокатор, но и аналитик, а потому его высказывания демонстрируют определенную логику. Другое дело, что логика эта поверхностна, и стоит копнуть чуть глубже, как обнаруживается множество обстоятельств, склоняющих к прямо противоположным выводам.

По мнению Креймера, рынок накануне национализации Фанни и Фредди пришел в состояние замкнутого порочного круга: головокружительный рост цен на недвижимость многие годы поддерживался интенсивным ипотечным кредитованием населения на условиях постоянно снижающихся критериев оценки его кредитоспособности. Так возникла эпидемия кредитов низкого качества — т. н. subprime, породившая сначала задержки, а затем и неплатежи по кредитным обязательствам.

Частные банки, столкнувшись с массовыми неплатежами по кредитам subprime, сначала ужесточили политику ипотечного кредитования, а затем почти полностью его прекратили без бронебойных гарантий со стороны так называемых GSE — Government Sponsored Enterprises, предприятий, поддерживаемых государством, то есть героев нашей истории Fannie Mae и Freddie Mac. Как следствие, в 2008 году 80% всех кредитов на покупку домов в Америке обеспечивалось именно гарантиями GSE, тогда как ранее эта цифра никогда не превышала 50%.

Сокращение объемов кредитования повлекло за собой резкое уменьшение спроса и, как результат, — интенсивное снижение цен на недвижимость. В некоторых штатах (например, в Калифорнии и Флориде) сегодня оно исчисляется уже десятками процентов. Парадокс же в том, что снижение цен на недвижимость не только не облегчило участи кредитополучателей, но и усугубило ее до критического состояния: из-за низких цен стоимость ипотеки оказалась меньше изначальных кредитных обязательств. Поэтому в ситуации дефолта кредитополучателям стало выгоднее просто отдать дом банку, чем продолжать ежемесячные платежи.

Дефолты по платежам и массовые отказы от права выкупа заложенного имущества (т. н. foreclosure) вынуждали банки не только сокращать объемы ипотечных кредитов, но и повышать процентные ставки, что, в свою очередь, доводило размеры ежемесячных платежей до уровней, не приемлемых для большинства кредитополучателей. Не вдаваясь в тонкости расчетов, скажу лишь, что рост ставки ипотечного кредита всего на полпроцента оборачивался в конечном итоге увеличением ежемесячного платежа с 1 200-1 400 до 2 000-2 200 долларов — почувствуйте, как говорится, разницу!

Рост платежей еще сильнее подталкивал кредитополучателей к дефолту и отказу от права выкупать заложенное имущество, опять заставляя банки повышать кредитные ставки, а значит, способствовать еще большему увеличению ежемесячных платежей — хрестоматийный порочный круг!

Наиболее чувствительный удар кризис неплатежей subprime нанес финансовым компаниям, которые спекулировали ценными бумагами, обеспеченными ипотекой (т. н. MBS, Mortgage-backed Securities), и многоуровневыми долговыми обязательствами, обеспеченными залогом (CDO, Collateralized Debt Obligations). Что не удивительно: ипотечные деривативы обладают колоссальным «рычагом»: 1 доллар потерь на уровне ипотечного кредита subprime оборачивается 100 долларами потерь на уровне CDO. Скрытая природа зависимости деривативов от подлежащих активов (тех самых ипотечных залогов по кредитам subprime) позволяла компаниям типа Bear Stearns долгое время поддерживать иллюзию благополучия. Чем эта иллюзия закончилась, мы уже знаем.

Осенняя катастрофа со всей наглядностью продемонстрировала, что в игру с MBS, помимо Bear Stearns, оказались вовлеченными практически все гранды и столпы финансового, ипотечного и страхового бизнеса — и Fannie Mae, и Freddie Mac, и Lehman Brothers, и Merill Lynch, и AIG. Масштаб этой катастрофы ужаснул даже патологического оптимиста Креймера: «Ставка на постоянный ценовой рост недвижимости делалась всеми без исключения, причем с таким гигантским рычагом, что в исторической перспективе проблема обрела пропорции Армагеддона, невиданные даже во времена Великой Депрессии».

В создавшейся ситуации, по мнению Джеймса Креймера, временная национализация Fannie Mae и Freddie Mac обернулась подлинной манной небесной: «Сегодня дефолт по платежам демонстрируют уже кредитополучатели самых высоких категорий надежности. Это обстоятельство губит как эмитентов ипотечных облигаций и производных ценных бумаг, так и их держателей. Установление опеки над Фанни и Фредди государственным Казначейством полностью меняет ситуацию, поскольку в условиях, когда ипотечные обязательства превращаются в обязательства федерального правительства, с кредитополучателями можно достичь ЛЮБОЙ договоренности... Правительство может уменьшить размер ежемесячных ипотечных платежей или увеличить сроки кредитования, скажем, до 45 лет. Правительство может пойти на любые условия — лишь бы оставить вас жить в собственном доме и тем самым сохранить гарантии по ипотечным ценным бумагам. Проще говоря, у вас просто не будет повода отказываться от права выкупить заложенное имущество и уйти на все четыре стороны. Как следствие, произойдет ДРАМАТИЧЕСКОЕ сокращение числа домов, заложенных и выставленных на продажу банками. Произойдет драматическое сокращение долговых обязательств населения по ипотечным кредитам. С учетом невероятного 60-процентного уменьшения строительства новых домов за последние два года, новых законодательных стимулов для покупки собственного дома, а также радикального снижения заложенной недвижимости, можно смело ожидать прекращения падения цен на недвижимость в течение уже ближайшего года».

Что и говорить: картина вырисовывается красивая и оптимистическая. Стоит, однако, определить подлинный смысл изменения статуса Fannie Mae и Freddie Mac после установления над ними государственной опеки, как иллюзии рассеиваются.


Чужие уроки - 2008

Fannie Mae была создана в 1938 году на волне финансовой революции, которую Франклин Делано Рузвельт реализовывал в рамках т. н. Нового Договора с нацией. В ситуации предельно низкой платежеспособности населения коммерческие банки выдавали ипотечные кредиты только при условии предоставления им абсолютных гарантий. Таких гарантий ни у кого, разумеется, не было, поэтому ипотечное кредитование пребывало в зачаточном состоянии. Этими гарантиями и занялась Fannie Mae на первом этапе своего существования. Изначально Фанни являлась полноценным федеральным агентством и — как и полагается государственному ведомству в здоровой капиталистической экономике — вмешивалась в рыночные механизмы по минимуму, выступая исключительно в роли страховщика. Коммерческие банки, памятуя о весеннем разгроме 1933 года («банковские каникулы» и последовавший за ними Emergency Banking Act5) предпочитали не осложнять себе жизнь и верить Дяде Сэму на слово. Поэтому все сделали вид, что гарантии федерального правительства, выданные Fannie Mae, обладают той самой бронебойностью, которой только и недоставало для расцвета ипотеки.

Скоро деньги у коммерческих банков кончились, поэтому Фанни пришлось сделать следующий закономерный шаг: перейти от простых гарантий к выкупу ипотечных закладных. Теперь у банков, помимо гарантий федерального правительства, появились еще и оборотные средства, за счет которых они наращивали объемы ипотечного кредитования. Ситуация всех устраивала: рядовые граждане получили реальную возможность обзавестись собственным домом; коммерческие банки увеличивали прибыль благодаря дополнительной комиссии, которую им выплачивала Fannie Mae за агентурные услуги; и только Фанни — этот смутный призрак социалистической экономики — копила долговые обязательства общества, издержки по которым она время от времени перекрывала страховыми премиями.

Долго игра в одни ворота продолжаться не могла, поэтому Фанни уже в 50-е годы перешла к активной «переупаковке» (stripping) чужих долговых обязательств в собственные под видом процентных деривативов (interest rate swaps) и опционов на эти деривативы. Выглядело это так: Фанни собирала в пакеты выкупленные у коммерческих банков ипотечные закладные, более или менее подпадающие под единую категорию кредитного рейтинга, и затем задействовала их в роли обеспечения новых облигаций («стрипов», strips), которые еженедельно эмитировала и реализовывала на рынке.

Поскольку Фанни была государственным ведомством, ее стрипы пользовались таким же доверием, что и долговые обязательства правительства США, поэтому деньги Фанни доставались почти дармовые (под 2–3%). Выходил неплохой бизнес: пакеты ипотечных закладных, приносящие, скажем, 7–8% годовых, служили активом долговых обязательств, обремененных всего лишь 2–3% годовых. Тем самым Фанни не просто решала вопрос с размораживанием наличных, вложенных в выкупленные у коммерческих банков ипотечные закладные, но еще и получала колоссальную прибыль за счет процентной разницы между чужими закладными и собственными стрипами.

В 1968 году федеральное правительство, утомленное фебрильной деятельностью своего ипотечного ведомства, за которую приходилось отчитываться перед Конгрессом, поскольку все проводки Фанни отражались в федеральном бюджете, превратило Фанни из чисто государственной конторы в псевдокоммерческую, чья самостоятельность всеми участниками рынка воспринималась с заговорщической улыбкой понимания (Independent you say? Yeh, sure!6). Во всех учредительных документах Fannie Mae особо подчеркивается, что правительство США не несет никакой ответственности по обязательствам ипотечного агентства, однако даже в сугубо академических кругах общепринято представление о т. н. implicit government guarantee, подразумеваемой правительственной гарантии.

Подразумеваемая правительственная гарантия, дополненная эксклюзивным статусом Фанни, который освобождает ипотечное агентство от уплаты местных и штатных налогов, а также позволяет поддерживать уровень резервов (отношение капитала к активам) существенно ниже общепринятых для всех финансовых организаций 3%, позволила этой химерической структуре продолжить после 1968 года эксклюзивное обогащение практически в таком же монопольном режиме, что и раньше. Слово «практически» в данном контексте играет чисто формальную роль, поскольку единственный реальный конкурент Fannie Mae — Freddie Mac — является ее единокровным братишкой. Фредди был создан федеральным правительством в 1970 году, якобы для усиления конкуренции на рынке ипотечного страхования и вторичного ипотечного кредитования. Фредди занимается точно тем же, чем и Фанни, обогащает один и тот же карман и являет собой не более чем вариацию на тему индивидуальной кормушки.

Теперь о кормушке. Фанни и Фредди, как известно, — публичные компании, и их акции котируются на Нью-йоркской фондовой бирже. Соответственно, вся система материальной компенсации в этих структурах подчиняется правилу универсальной зависимости доходов руководства от поведения ценных бумаг на рынке. Не удивительно, что в Фанни и Фредди последние 10 лет самым буйным цветом распускался гонококк Энрона: первые слушания по делу о финансовых злоупотреблениях и фальсификации отчетности в Fannie Mae состоялись аж летом 2000 года. В 2004 году после очередного расследования, проведенного Управлением по федеральному надзору за жилищным сектором США, со страшным треском и скандалом было изгнано руководство Фанни и Фредди по обвинениям, из которых самым безобидным явилось перенесение квартальных убытков в отчетность будущих периодов ради получения премиальных в общей сумме на 200 миллионов долларов.

Вернемся теперь к Джеймсу Креймеру. Полагаю, читателям уже ясно, что красивая сказка о спасении федеральным правительством Фанни и Фредди способна возбудить только людей, не знакомых с историей. Во-первых, государственная опека не привносит в статус ипотечных агентств ровным счетом ничего нового. До 1968 года Фанни формально уже являлась государственным ведомством, а после 1968-го реальный статус Фанни и Фредди сохранился практически в неизменном виде: те же налоговые льготы и привилегии, тот же монопольный эксклюзив с подразумеваемой государственной гарантией. Во-вторых, как в государственном статусе, так и в статусе GSE химерические ипотечные агентства Фанни и Фредди как занимались, так и продолжают заниматься безудержной эмиссией сомнительно обеспеченного долга, усугубленной многократным левериджем за счет спекуляций MBS. Почему? Потому что ничего другого они делать не умеют!

Тот аргумент Креймера, что теперь федеральное правительство, якобы, сможет создать благоприятные условия для кредитополучателей, не допуская их изгнания из домов, также не выдерживает никакой критики. Что мешало создавать благоприятные условия для кредитополучателей самим Фанни и Фредди в ситуации, когда львиная доля ипотечных залогов уже была выкуплена псевдогосударственными монополиями? Правильно, ничего не мешало. Было, однако, не до кредитополучателей. На повестке дня стояла совершенно иная задача: как можно больше заработать на волне деривативного безумия в короткие сроки, отмеренные историей.

Кто-то заработать успел, кто-то не очень. В любом случае сроки уже вышли, и теперь настало время платить по счетам. А поскольку платить нечем, то остается последний благородный, хотя и малоприятный выход — сыграть в ящик! Этим, собственно, американская финансовая и ипотечная система сегодня успешно и занимается на глазах перепуганной мировой общественности.

К слову, мировая общественность перепугана вполне обоснованно — отсидеться в сторонке на сей раз не получится. Мера зависимости мировой экономики от финансовых инструментов США столь велика, что тонуть будут все — не по отдельности, а дружно и скопом!

Примечания

1 Туман туманов (лат.). (см.название)

2 NYSE — Нью-йоркская фондовая биржа.

3 См. «Крамерика — репортаж с петлей на шее» («Чужие уроки», «Бизнес-журнал», № 7, 2008).

4 См. «Nephila maculata» («Чужие уроки», «Бизнес-журнал», № 25, 2005).

5 См. «Мула и президенты». («Чужие уроки», «Бизнес-журнал», № 17, 2007).

6 «Независимая, говоришь? Ну, ясное дело, конечно!» (Англ.).

Уако1 из Уэйко: рождение нового мира


«Пятичасовую танковую атаку на резиденцию Ветви Давидовой и наполнение дома слезоточивым газом назвали «операцией по защите интересов детей». Какой-то кощунственный, безумный ход мысли! Если американский народ молча все это проглотит и не выразит возмущения тем, что правительство сотворило в Уэйко, боюсь, придется констатировать, что наша нация находится в удручающем состоянии».

Роберт МакКарри

Американский народ не только проглотил и не возмутился, но и единодушно поддержал родное правительство. Если верить опросу общественного мнения, действия федеральных властей по выкуриванию из резиденции последователей христианской секты Ветвь Давидова поддержало 73% населения США, а вину за гибель 76 человек, в том числе двух беременных женщин и 21 ребенка, возложили целиком на руководителя секты Дэвида Кореша 93% американцев.

Осада резиденции Ветви Давидовой, расположенной на горе Кармель в окрестностях техасского поселка Уэйко, продолжалась 51 день. Кульминацией явился штурм, предпринятый 19 апреля 1993 года, в результате которого здание протаранили в нескольких местах танками, закачали внутрь тысячи галлонов газа. Произошел пожар, и все находившиеся внутри, за исключением девяти человек, которым чудом удалось вырваться, сгорели заживо. В том числе дети, которых правительство спасало от растленного влияния псевдохристианского мракобесия. По доброй традиции — спасало огнем.

Мероприятие транслировалось в прямом эфире. Через два дня после трагедии генеральная прокурорша Джанет Рино взяла на себя «полную ответственность». Президент Клинтон по привычке сначала заявил, что лишь «знал о плане захвата, но не принимал участия в его разработке и не осуществлял руководства». Однако затем, вдохновившись одобрительной реакцией соотечественников, тоже смело взял все на себя: «Я поддерживаю Джанет Рино в ее решении» и вообще «Беру на себя полную ответственность».

Единственное событие последующей истории, с которым потревоженное подсознание американской нации традиционно связывает Холокост на горе Кармель, — подрыв 19 апреля 1995 года здания федеральной администрации в Оклахома-Сити, совершенный сержантом Тимоти МакВеем. Параллель основана на чисто внешнем обстоятельстве: МакВей самолично и неоднократно заявлял о возмездии за «бойню в Уэйко», приуроченном к юбилейной дате (19 апреля).

Если отвлечься от поверхностных параллелей, у этой бойни обнаруживаются совершенно неожиданные последствия, не имеющие, казалось бы, к ней ни малейшего отношения. Такие, например, как расстрел парламента в столице нашего отечества осенью того же года, бомбардировка Югославии в 1999 году, Великий Рубикон 11 сентября 2001 года, Закон о Патриотизме, оккупация Ирака и даже отделение Косово! Трагедия в Уэйко ознаменовала собой самые глубокие изменения в системе морально-этических ценностей и принципов нации с момента провозглашения их Отцами-Учредителями.

Не берусь утверждать, что Уэйко непосредственно вызвал к жизни эти глубочайшие изменения, однако убежден, что события весны 1993 года явились первым испытательным полигоном новой парадигмы. Парадигмы, которая впоследствии стала повсеместно определять аспект современной истории, известный под именем Нового Мирового Порядка.

Государственная версия


Чужие уроки - 2008

Всякое государство, являя собой высшую форму абстракции социальных отношений, при мотивации собственного поведения умеет оперировать лишь самыми обобщенными понятиями и мифологемами. Единственная доступная государству логика — это пропаганда, которая строится исключительно на примитивных конструкциях, апеллирующих, как правило, к двум самым низменным инстинктам народа — страху и ненависти. Государство всегда бьет ниже пояса, живописуя врага, чинящего насилие непременно над «стариками, беременными женщинами и детьми» и расстреливающего «беззащитных гражданских лиц и пленных».

Когда врагом государства избирается не армия противника, а частное лицо (например, бин Ладен), то в ход идут аргументы ad hominem аналогичной тональности и содержания: «сексуальный извращенец», «моральный урод», «прирожденный садист и убийца», «психопат», «религиозный мракобес». Руководителю Ветви Давидовой Дэвиду Корешу от федерального правительства США досталось на орехи по полной программе. Вот как выглядит государственная версия жизни «Уако из Уэйко».

Вернон Уэйн Хауэлл появился на свет из чрева 14-летней Бонни Сью Кларк. Его отец, 20-летний плотник Бобби Хауэлл, какое-то время тусовался в пределах видимости, а затем сбежал с новой подругой. Бонни нашла себе другого сожителя, который в один мрачный день и изнасиловал приемного сына.

В школе Вернону поставили диагноз «полная дислексия», хотя при этом по непонятным причинам к двенадцати годам ему удалось выучить Новый Завет наизусть. Одноклассники называли Вернона Хауэлла не иначе как «мистер Ретардо»2 и время от времени насиловали в подвалах и туалетах.

После того как Вернона выгнали за неуспеваемость из старших классов, он стал активистом в церкви Адвентистов Седьмого дня и в 19 лет сошелся с 16-летней девочкой, которая от него забеременела. Затем Вернон Хауэлл переключился на дочку пастора, но получил от ворот поворот и был изгнан из общины.

В 1981-м Хауэлл переехал в Уэйко, штат Техас, и присоединился к поселенцам Ветви Давидовой — маргинальной секты, отпавшей от Церкви Адвентистов Седьмого дня еще в 30-е годы. Резиденция Ветви располагалась в 10 километрах от Уэйко на холме, прозванном Горой Кармель в честь израильского прототипа.

Возглавляла Ветвь Давидову 78–летняя прорицательница Лоис Роден, с которой Вернон Хауэлл — согласно государственной версии своей биографии — вступил в связь и оплодотворил. Якобы по Божьему наставлению — для зачатия совместного Избранного Сына.

В 1985 году будущий Враг Америки Номер Один3 посетил святые места в Израиле, где ему явилось божественное откровение о возрожденной миссии царя персидского Кира. Вернон сменил имя на Дэвид Кореш4, вернулся на Гору Кармель, поссорился с Джорджем Роденом, который унаследовал после смерти матери Лоис титул предводителя Ветви Давидовой, и покинул обитель вместе с 25 собственными последователями.

В 1986 году Кореш заявил, что Господь предписал ему лично, как воплощенному царю Киру и царю Давиду в одном флаконе, плодиться по мере сил и возможностей, поэтому выбрал себе из числа паствы Ветви Давидовой вторую жену — 14-летнюю Карен Дойл. Через несколько месяцев Кореш разделил ложе с 12-летней Мишел Джоунс, младшей сестрой его первой жены. В это же время Дэвид Кореш набросал личный перспективный план, продиктованный ему Господом посредством оригинальной интерпретации «Песни песней Соломоновой»: 140 жен, в том числе 60 «цариц» (жен) и 80 «наложниц» (любовниц).


Чужие уроки - 2008

В 1988 году Джордж Роден зарубил топором собрата-сектанта Дэйла Адэра за предположение о том, что Дэвид Кореш в самом деле является новым Мессией. Родена упекли в тюрьму, резиденцию на Горе Кармель выставили на продажу за долги, Дэвид Кореш взял кредит и выкупил недвижимость, переименовав гнездо Ветви Давидовой в «Ранчо Апокалипсис».

С этого момента Кореш при попустительстве единомышленников сосредоточился на основных занятиях своей изуверской секты: совращении малолетних девочек, интенсивной закупке оружия, писанию пророчеств о Семи Печатях Апокалипсиса и подготовке к Судному дню, который должен наступить в самое ближайшее время.

Развязка, наступившая в 1993 году, закономерна. В мае 1992 года почтальон United Parcel Service рапортовал властям о случайно развалившейся по дороге посылке, которую он доставлял в резиденцию Ветви Давидовой. Из посылки якобы высыпалась целая дюжина ручных гранат. Шериф графства Уэйко передал информацию в федеральное Бюро по контролю за алкоголем, табаком и огнестрельным оружием (BATF). BATF делегировала агента Дейви Агилера, который по почтовым накладным составил список закупленного Дэвидом Корешом оружия на сумму в 43 тысячи долларов — ружья, винтовки, запасные обоймы, гранатометы, порох, химические вещества, взрыватели и пистолеты.

28 февраля 1993 года агенты BATF прибыли в резиденцию на Горе Кармель с ордером на обыск. Однако, столкнувшись со шквальным огнем со стороны потерявших человеческий облик сектантов, были втянуты в перестрелку, в результате которой погибли четыре агента BATF и неизвестное число последователей Дэвида Кореша.

На следующий день агенты BATF совместно с агентами ФБР приступили к осаде резиденции на Горе Кармель, которая продолжалась 51 день. Все это время Дэвид Кореш постоянно обманывал федеральные власти, отказывался от данных обещаний отпустить заложников, в первую очередь — детей и женщин, всячески затягивал переговоры. В конце концов генеральная прокурорша Джанет Рино дала добро на штурм: агенты пытались было выкурить сектантов слезоточивым газом, однако Дэвид Кореш приказал поджечь дом Ветви Давидовой и совершить массовое самоубийство. Девять сектантов отказались выполнить приказ и покинули резиденцию живыми и невредимыми. Их затем приговорили к длительным срокам заключения. Остальные мракобесы предпочли сгореть заживо вместе со своими детьми.

Гражданская версия


Чужие уроки - 2008

Бессмысленно перечислять все нестыковки, подтасовки, подлоги и общую несостоятельность государственной версии трагедии в Уэйко — слишком уж неподъемна эта задача для небольшого эссе. Достаточно сказать, что по этому делу троекратно проводились слушания в Конгрессе, были написаны сотни исследований и снята дюжина документальных и художественных фильмов, удостоенных различных премий и номинаций. Общий вектор, к которому сегодня (в 2008 году) свелась официальная трактовка событий в Уэйко, можно охарактеризовать так: «Ну да, слегка погорячились. Но Дэвид Кореш тоже хорош!»

Читатель уже понял, что центральным связующим звеном всех событий выступает фигура Врага Нации Номер Один — Дэвида Кореша — в том виде, как она была интерпретирована государственной пропагандой. Эта интерпретация сводится к трем пунктам: сексуальный извращенец (геронтофил и педофил), лидер тоталитарной секты, вооруженный до зубов экстремист, представляющий угрозу обществу. Очевидно, что подобная интерпретация должна в общественном сознании развязать руки для «любых действий по наведению порядка».

Накануне первого визита агентов BATF в резиденцию Ветви Давидовой 28 февраля 1993 года в телевизионном эфире появилась серия заказных фильмов, живописующих Дэвида Кореша во всем ужасе его Трех Пунктов. Педофилия иллюстрировалась, увы, только косвенно — рассказами ранее изгнанных из общины сектантов. Зато тоталитарные замашки Дэвида Кореша подтверждались, как говорится, из первых рук: «Я — БОГ!» — невозмутимым, спокойным и уверенным голосом заявлял мракобес, глядя в самую зеницу кинокамеры.

Для объяснения механики создания «правильных» образов в рамках парадигмы государственной пропаганды дальше этого «Я — БОГ!», полагаю, нам и ходить не понадобится. Достаточно взглянуть на контекст, из которого была купирована эта фраза: в интервью для австралийского телевидения на вопрос журналиста о том, является ли правдой, что Лоис Роден забеременела после якобы имевшей место сексуальной связи, Дэвид Кореш ответил: «Раз уж мне удалось оплодотворить 78-летнюю женщину, думаю, всем вам нужно серьезно задуматься: наверняка я — Бог!» и залился смехом. Подспудно, кстати, этот пассаж проливает свет и на мнимую геронтофилию Кореша.

Причина, по которой мы воздержимся от развенчания остальных элементов мифологической биографии Дэвида Кореша, заключена вовсе не в отказе от обеления образа «пророка», а в абсолютной нерелевантности его морально-этического облика для поставленных нами задач. Прежде, однако, чем сформулировать эти задачи, мне бы хотелось представить читателям гражданскую версию событий, связанных непосредственно с уничтожением людей на Горе Кармель.

Итак, по порядку. 28 февраля 1993 года при поддержке вертолетов Национальной Гвардии резиденцию Ветви Давидовой окружили 150 агентов BATF. Кореш с несколькими членами общины вышел на улицу и поинтересовался причиной столь необычного внимания к его персоне. Удивление было вызвано тем обстоятельством, что проверка по многочисленным закупкам оружия членами Ветви Давидовой, проведенная BATF еще в 1992 году, подтвердила абсолютную законность всех сделок. Новые обвинения в хранении автоматического оружия (пулеметов), которые якобы и послужили поводом для обыска, нейтрализовались дилерской лицензией Class III, которой обладал Пол Фатта, один из членов секты. Эта лицензия позволяла не только владеть, но и приобретать, и продавать любые виды военной амуниции.

Даже если бы лицензии у Пола Фатта не было, речь могла идти лишь о штрафе в несколько сотен долларов, но уж никак не о рейде 150 вооруженных до зубов агентов BATF, да еще и поддержке с воздуха. Дальнейшие события развивались следующим образом: когда группа агентов снесла ворота и ворвалась во двор, кто-то из-за их спины выстрелил в собаку. Штурмующий отряд решил, что сектанты открыли по ним стрельбу, ответным огнем тяжело ранив Кореша и убив его тестя. Сектанты ретировались за дверь резиденции и сами открыли ответный огонь в полном согласии с иллюзиями, связанными с представлениями американцев о праве на защиту своего дома и имущества.

Штурм продолжался весь день, причем, как оказалось впоследствии, почти все члены секты, погибшие в тот день, скончались от огня, который велся сверху — с вертолетов! Когда шериф графства Уэйко узнал о безумии (сектанты наивно названивали в службу спасения 911, призывая государство защитить их... от государства же!), он попытался связаться с руководителем операции, однако тот отключил рацию. Перестрелка прекратилась только после того, как шериф прибыл на Гору Кармель.

В пять вечера один из сектантов Майкл Шредер вернулся домой с работы, не догадываясь о произошедших событиях. Агенты BATF расстреляли его в спину, а затем добили несколькими выстрелами в затылок, видимо, отомстив за гибель четырех соратников.

На следующий день началась беспрецедентная военная операция, которую федеральное правительство впервые со времен Гражданской войны вело против собственных граждан. Гора Кармель была полностью окружена вооруженными подразделениями и танками, на резиденцию навели включенные 24 часа в сутки прожекторы, отрезали все коммуникации, электричество и воду. Особый упор был сделан на психологическую атаку — наверное, из особой заботы о «несчастных детишках»: из дюжины репродукторов круглосуточно лились душераздирающие вопли забиваемых на бойне кроликов.

Ад продолжался 51 день, после чего провели штурм: танки продолбали несколько дыр в стенах резиденции, закачали тонны слезоточивого газа, потом все запалили. Большинство сектантов были найдены мертвыми в бункере, многие со смертельными ножевыми ранениями груди и пулевыми ранениями в черепе. Официально считается, что члены Ветви Давидовой дружно покончили с собой, хотя и допускается, что выстрелы делались из жалости — чтобы предотвратить мучительную смерть от огня и удушья.

Не все, однако, так просто. Информация по аутопсии всех погибших 19 апреля 1993 года свято хранится в т. н. Электронном музее Холокоста в Уэйко и до сего дня озадачивает: каким образом несколько жертв оказались обезглавленными? Почему от одной женщины сохранилась только нижняя часть туловища? Почему целая группа сектантов попала в морг в компрессированном виде, словно упаковка мусора после переработки? Что, черт побери, на самом деле произошло на Горе Кармель?

К сожалению, никакого окончательного расследования ожидать уже не приходится: федеральные власти за считанные часы после штурма замели все следы во избежание кривотолков: резиденцию Ветви Давидовой сровняли с землей бульдозерами.

Вердикт

В заключение остается сделать вывод, который, собственно, и обуславливает в нашем представлении универсальность воздействия трагедии на Горе Кармель на все последующее развитие истории. Для адекватного понимания случившегося совершенно безразлична, как мы уже сказали, биография Дэвида Кореша, а заодно и безумная теология, заставившая членов секты вооружаться в ожидании конечной битвы грядущего Судного Дня. Отметим лишь, что столь воинственное восприятие Конца Света не является изобретением Дэвида Кореша и Ветви Давидовой, а служит общим местом для Церкви Адвентистов Седьмого дня, а по большому счету, и всего христианского протестантизма, который черпает вдохновение не в подставленной второй щеке Нагорной Проповеди, а в яростном прозелитизме прямого действия Ветхого Завета.

Главное в понимании трагедии Уэйко — осознание Рубикона, который для государства стал «правом» Родиона Раскольникова. Американская цивилизация, вдохновленная протестантским миссионерством, всегда отличалась неуемной страстью к назиданию отсталого человечества по части приоритетов личности над государством, правильной демократии, свобод слова и печати, самовыражения и проч. В Уэйко впервые за историю американская цивилизация надругалась над собственными же святынями: государство в брутальной и варварской форме отказало личности во всех приоритетах — в праве на честь и достоинство, праве на самозащиту, праве на ношение оружия (которым Америка всегда так гордилась!), праве на неприкосновенность жилища, праве жить по собственным убеждениям.

Рубикон Уэйко окончательно изменил шкалу приоритетов государства, сместив с пьедестала священную корову Личности и водрузив на ее место Целесообразность Мирового Устройства. Того самого Всевидящего Ока, что красуется на долларовой банкноте! В новой парадигме стало несоизмеримо легче не только бомбить чужие города, но и подрывать собственные, инсценировать теракты, стращать своих граждан «порошком белого цвета» в конвертах, отнимать остатки гражданских свобод Законом о Патриотизме.

Интересно, предвидел ли Дэвид Кореш 9/11, называя, казалось бы, рядовую операцию назойливого федерального ведомства не иначе как первой Битвой грядущего Судного Дня?

Примечания

1 Wacko (англ. сленг) — шизанутый, задвинутый. Waco — поселок в штате Техас. (см.название)

2 От испанского Retardo — дебил, умственно отсталый.

3 Для своей эпохи, разумеется. Сегодня, как известно, титул Дэвида Кореша унаследовал Осама бин Ладен.

4 Кореш — древнееврейская транскрипция имени царя Кира (Cyrus).

Любовный треугольник

Кошмар свободного падения

«Убежден, что рано или поздно эта экономика возродится!»

Джордж Буш, 15 октября 2008 года
Чужие уроки - 2008

Историческую летопись коллапса мировой экономики в «Чужих уроках» мы прервали месяц назад на трагических событиях сентября: национализации столпов американского бизнеса Fannie Mae и Freddy Mac, банкротстве и распродаже по частям Lehman Brothers, разорении крупнейшего сберегательного банка страны Washington Mutual и крахе главного страховщика AIG, сумевшего перед смертью выцарапать из правительства 85 миллиардов долларов.

Кульминацией Первого Акта трагедии стала мелкая возня в Конгрессе вокруг утверждения т. н. «плана Полсона», предусматривавшего выделение из бюджета (несуществующих) 700 миллиардов долларов на выкуп у гибнущих банков полностью обесценившихся CDO (многоуровневых долговых обязательств, обеспеченных залогом) и непосредственно — низкокачественных ипотечных закладных sub-prime и alt-A1. Конгресс провалил «план Полсона» на первом голосовании, использовав тайм-аут для выторговывания мелких уступок, приятных, как казалось депутатам, их избирателям. Затем, спустя пять дней, после яростного окрика из Сената, утвердил спасительный план правительства.

Рынку все эти телодвижения пришлись, как мертвому припарки: на утверждение «плана Полсона» он отреагировал невиданным в истории затяжным обвалом: 2 октября — минус 348 пунктов, 3 октября — минус 157, 4 октября — минус 379, 7 октября — минус 508, 8 октября — минус 189, 9 октября — минус 679 и 10 октября — минус 128 пунктов. Семь дней чудовищного беспросвета вымыли из индекса Доу Джонса около четверти всей стоимости, нажитой за десятилетие.

Причина столь пессимистичной реакции рынка на вполне разумные меры правительства по спасению экономики кроется в последовательности событий. В том смысле, что добрые дела американских властей постоянно запаздывают и оказываются — как бы невзначай — на шаг позади очередного акта крушения финансово-экономической системы, которая валится по принципу домино.

Так, национализация Fannie Mae и Freddy Mac пришлась аккурат на момент, когда лавинообразный поток неплатежей по кредитам sub prime и alt–A уже не только развалил рынок производных ценных бумаг, завязанных на ипотечных накладных, но и парализовал рынок краткосрочных корпоративных кредитов. Обескровленные банки прекратили выдавать предприятиям живые деньги в обмен на т. н. commercial papers (оборотные кредитно-денежные документы), а именно эти деньги предприятия традиционно использовали для всей текучки — от закупки сырья до выплаты зарплат.

Стоило правительству спохватиться и заявить о предоставлении краткосрочных кредитов гибнущим предприятиям напрямую — в обход банков, как повалились на бок оптовая и розничная торговля, продемонстрировавшие в сентябре худшие показатели за 12 лет. Оно понятно: банки заморозили кредиты, предприятия остановились, люди, в предощущении грядущего ужаса, свели покупки к прожиточному минимуму. Нетрудно догадаться: когда правительство займется торговлей, уже в самом разгаре будут сокращение штатов и массовые увольнения. А тогда — здравствуй, Великая Депрессия-2!

На момент написания нашего эссе (16 октября 2008 года) Белый Дом окончательно утратил контроль над ситуацией и перешел к эмоциональным телодвижениям: взялся за поименный отлов виновных в банкротстве Lehman Brothers и Washington Mutual, заявил о скупке привилегированных акций крупнейших банков страны на сумму в 250 миллиардов долларов. Театральность первого демарша очевидна, второй же просто обескураживает, поскольку позиционируется как, якобы, начало действия «плана Полсона». Это при том, что изначально 700 миллиардов долларов планировалось использовать для выкупа у банков низкокачественного ипотечного кредита, а не для увеличения доли государства в акционерном капитале финансовых учреждений. Короче, окончательный абгемахт.

Впрочем, действия правительства уже не имеют значения. Очевидно, что механизм мирового финансового и экономического кризиса запущен на полную мощность, и остановить его под силу лишь Его Величеству Времени. Удивительную житейскую мудрость проявил в данном контексте Джордж Буш, заявивший на днях, что экономика непременно возродится — in the long run. Словарный перевод этой хитрой фразы — «когда-нибудь», «в конечном итоге», «в конце концов» — не соответствует глубокой политической подоплеке столь замечательной проговорки (у Буша каждая вторая фраза — проговорка!). «Рано или поздно» — единственно точный русский эквивалент, который приоткрывает завесу тайны как над постоянно запаздывающими действиями правительства по противоборству кризису, так и над глубинными причинами самого кризиса.

О том, что финансово-экономический катаклизм несет на себе отпечаток подозрительной рукотворности, догадываются многие. Меня лично весьма позабавил комментарий, оставленный читателем USA Today по поводу исторической фразы Джорджа Буша: «Предпринятые нами меры необходимы, и я убежден, что рано или поздно эта экономика возродится», сказал он. Разумеется возродится... через 24 часа после принятия присяги новым правительством. Какой же все-таки поц!»

Ну да бог с ними, с обидами американцев на давно нелюбимого президента. Главное — не политическая привязка кризиса к избирательной кампании, а сама идея рукотворности этого кризиса, его инсценированная природа. Вывод этот представляется закономерным развитием цепочки: виртуализация денег — виртуализация экономических отношений — мистификация этих отношений. Историю виртуализации американских денег я подробно описал в серии статей в «Бизнес-журнале» осенью 2007 года («Майя мулы», «Финт Никербокер», «Мула и президенты», «Freigeld»). Догадка о виртуализации экономических отношений возникла при анализе крушения Bear Stearns («Крамерика — репортаж с петлей на шее»), а окончательное подтверждение обрела в «плане Полсона», предусматривающем выделение 700 миллиардов долларов, не существующих, как известно, в природе, а потому проведенных в форме изменения размера национального долга: было 10 триллионов, затерли ластиком и написали 11,3 триллиона. Подумаешь — большое дело: в мире виртуальных экономических отношений можно безболезненно дорисовать хоть один триллион долларов, хоть 1001!

Мысль о мистификации экономических отношений пришла мне в голову при анализе самого удивительного события октября 2008 года — истории поглощения банка Wachovia. Именно эту историю я и собираюсь рассказать сегодня читателям.

WFC – WB – C2


Чужие уроки - 2008

Wachovia, четвертый по размеру активов банк Америки, обладающий самой разветвленной сетью филиалов розничных услуг на восточном побережье, умудрился обанкротиться в годовщину своего столетия. Для рядовых потребителей финансовых услуг от штата Мэн до Флориды «Ваковия» символизировала примерно то же самое, что Сбербанк для наших соотечественников. Этот символизм «Ваковию» и сгубил: ориентация бизнеса на «маленького человека», помноженная на либеральное отношение к кредитованию, отправила банк на самое дно болота ипотечного кризиса.

В пятницу 26 сентября, когда акции «Ваковии» еще стоили 10 долларов, весь Уолл-стрит знал наверняка: уик-энд страдальцы из Шарлотты3 не переживут. Так оно и вышло: в субботу Федеральный резерв при непосредственном участии Федеральной корпорации по страхованию депозитов (ФКСД) отдал «Ваковию» на откуп всем желающим. Таковых оказалось немного — хорошо знакомый читателям «Чужих уроков» калифорнийский банк Wells Fargo («Кудесник симбиоза») и нью-йоркский гигант Citigroup (третий банк Америки по размеру активов — после Bank of America и JP Morgan Chase).

Wells Fargo, бегло ознакомившись с текущим состоянием бухгалтерии «Ваковии», выразил готовность приобрести банк по цене закрытия биржевых торгов накануне в пятницу (10 долларов за акцию), однако попросил отсрочку на несколько дней для окончательной оценки ситуации. И тут случилось невероятное: Федеральный резерв Wells Fargo отказал, сославшись на якобы авральную ситуацию Wachovia — банк, мол, понедельник не переживет!

Почему не переживет — неясно, ибо 10 долларов за акцию, как вы понимаете, — еще далеко не трагедия, а низкокачественным ипотечным кредитам только предстояло уйти в дефолт. К тому же еще не известно, когда это случится и — главное! — в каком объеме. По предварительным оценкам, в кредитном портфеле Wachovia на сумму 312 миллиардов долларов дефолту подлежало 42 миллиарда — именно эти цифры и пытался уточнить Wells Fargo.

Получив отказ Федерального резерва в отсрочке, Wells Fargo устранился от переговоров, и тут же на сцену подкатился Citigroup — великий флагман Старых Европейских Денег, возглавляемый подданным Великобритании сэром Винфредом Францем Вильгеном Бишоффом (председатель правления банка) и благородным индусом Викрамом Пандитом (генеральный директор). Знаете, сколько предложил Citigroup за Wachovia? Не поверите: 1 доллар за акцию!

Услышав оскорбительное предложение, Роберт Стил, генеральный директор Wachovia, сначала потерял дар речи, а затем эмоционально попытался выразить несогласие. И сразу же схлопотал ушат холодной воды от государственных чиновников: если Wachovia не примет условия Citigroup, в понедельник все активы банка будут арестованы Федеральной корпорацией страхования депозитов под предлогом создания «Ваковией» «системного риска» для национальной экономики!

Шантаж и сам по себе неслыханный, но волосы становятся дыбом, когда узнаешь подробности сделки: Citigroup не только получает Wachovia по цене, меньшей, чем стоимость недвижимости, находящейся на балансе банка, но еще и делегирует ФКСД (то есть государству, а в конечном счете — налогоплательщикам) большую часть рисков по грядущим дефолтам ипотечных кредитов «Ваковии»! Из портфеля в 312 миллиардов долларов Citigroup великодушно соглашается взять на себя 42 миллиарда возможных убытков, тогда как остальные потери обязуется покрыть ФКСД — в обмен на привилегированные акции Citigroup на сумму в 12 миллиардов долларов! И это еще не все: Citigroup выкупает «Ваковию» не целиком, а лишь интересующие его банковские подразделения, оставляя за бортом брокерский бизнес и управление активами. Короче, удивительное нахальство, только в смутное время и возможное.


Чужие уроки - 2008

В понедельник, 29 сентября, как и следовало ожидать после анонса сделки, акции «Ваковии» открылись по цене 1 доллар 26 центов, а в процессе торгов опустились вообще до... 1 цента за штуку! Чтобы представить весь этот кошмар в лицах, поставим себя на место акционера Wachovia — нет, не биржевого трейдера, а рядового счетовода, проработавшего в банке всю жизнь и накопившего к старости аж миллион долларов. Не живыми деньгами, разумеется, а в акциях родной компании. И вот за один день этот миллион долларов превращается... в одну тысячу!

За разговорами о благородном «спасении» Wachovia Citigroup (нью-йоркский банк на каждом углу пиарил жертвенность и бескорыстность, с которой он, якобы, протянул руку помощи погибающей компании!) все как-то забыли о поводе, давшем основание Федеральному резерву отказать Wells Fargo в отсрочке для окончательного оформления заявки на покупку банка по 10 долларов за акцию: у банка, мол, нет свободных средств даже на то, чтобы открыть двери офисов в понедельник. Между тем и после десятикратного сокращения капитализации в понедельник «Ваковия» продолжала прекрасно функционировать.

Дальнейшие события развивались, как в первоклассном детективе. Заключительное соглашение между Wachovia и Citigroup планировалось подписать в пятницу 3 октября, и вдруг накануне — в четверг вечером, уже после закрытия биржевой сессии, — мир облетело сенсационное известие: Wells Fargo вернулся за стол переговоров, причем с удивительным предложением: покупка «Ваковии» из расчета 7 долларов за акцию, сохранение целостности компании, отказ от субсидий правительства!

Самое важное в предложении Wells Fargo — не столько семикратная перебивка цены Citigroup, сколько добровольное принятие на себя всех долгов Wachovia по ипотечным кредитам. Между прочим, дополнительный анализ ситуации, предпринятый Wells Fargo в начале недели, подтвердил опасения: оценка общего объема кредитов выросла с 312 до 498 миллиардов, а потенциально убыточными были признаны кредиты на сумму в 74 миллиарда, а не 42 — цифра, фигурировавшая в сделке Citigroup. Можно предположить, что Citigroup всегда был прекрасно осведомлен о реальном положении дел в Wachovia, с которой нью-йоркский банк связывало очень тесное взаимодействие именно в сфере ипотечных производных ценных бумаг. Но он предпочел не поднимать раньше времени шумиху, тем более что все убытки сверх заявленных 42 миллиардов перекладывались на плечи налогоплательщиков (руками ФКСД).

Залившись слезами радости, «Ваковия» молниеносно приняла условия Wells Fargo и тут же — в четверг — подписала окончательное соглашение о продаже — аналогичное тому, что планировалось к подписанию в пятницу с Citigroup. Казалось бы, справедливость восторжествовала, а значит — вздох облегчения на рынке и биржевой спурт на волне национального оптимизма: сохранились-таки белые рыцари в гибнущем королевстве! Не тут-то было: в пятницу Citigroup сотряс горизонты истошным воплем о вероломном нарушении некоего «договора о намерении», который резервировал за Citigroup эксклюзивное право на заключение сделки, и пригрозил Wachovia и Wells Fargo страшными карами небесными, правда, по доброй американской традиции — в форме судебного разбирательства.

А что же правительство? Вроде бы надлежало радоваться: Wells Fargo спасает Wachovia целиком за свой счет, а значит, деньги налогоплательщиков освобождаются для использования на другие благородные нужды. И снова ушат на голову: «Федеральная корпорация страхования депозитов поддерживает ранее объявленное соглашение с Citigroup», — заявила в пятницу Шейла Беир, председатель ФКСД.

Чисто внешне подобная позиция выглядела кошмарным абсурдом: правительство, мол, не одобряет продажу «Ваковии» за 7 долларов, зато поддерживает сделку за 1 доллар, к тому же еще и за счет налогоплательщиков. В реальности интрига оказалась гораздо изысканнее.

В субботу юристы Citigroup вытащили из постели районного нью-йоркского судью Чарльза Рамоса, который наложил временный запрет на сделку между «Ваковией» и Wells Fargo до окончательного выяснения обстоятельств, связанных с пунктом об эксклюзивности в договоре о намерении, подписанном Citigroup. В воскресенье последовал ответный удар: суд вышестоящей инстанции отменил постановление Рамоса, а в Северной Каролине и Нью-Йорке было зарегистрировано сразу два встречных иска против Citigroup федеральными судьями. Сенсация же таилась в аффидевите, переданном суду гендиректором «Ваковии» Бобом Стилом, в котором он признавался, что сделку с Wells Fargo ему рекомендовал не кто иной, как Шейла Беир, председатель ФКСД!

Несмотря на то, что вся последующая неделя прошла в формальных переговорах между Wells Fargo и Citigroup, которые якобы пытались достичь компромисса (вроде раздела активов Wachovia: 20% — Citigroup и 80% — Wells Fargo), было очевидно, что нью-йоркский банк отступит, поскольку после публичной засветки его сделка смотрелась тем, чем и являлась на самом деле, — подковерным гешефтом.

Точка в этой детективной истории была поставлена в четверг 9 октября: Citigroup официально отказался от сделки с «Ваковией» и обещал не чинить препятствий Wells Fargo. Сохранению лица способствовало обещание Citigroup выбить в неопределенном будущем через суд из обоих предателей моральную неустойку в размере 60 миллиардов долларов.

Искусство возможного


Чужие уроки - 2008

История поглощения Wachovia неожиданным образом позволяет избавиться от прямолинейного восприятия реальности. Раньше наиболее весомым аргументом в пользу рукотворности финансово-экономического кризиса служило чисто техническое обстоятельство: неожиданное введение осенью 2007 года так называемого FAS 157 — специального положения, разработанного Советом по стандартам финансового учета (Financial Accounting Standards Board, FASB) и предписывающего банкам осуществлять учет производных финансовых активов на балансе по их рыночной стоимости (т. н marking-to-the-market, о котором я расскажу в одной из ближайших колонок). История противостояния Wells Fargo и Citigroup вывела события на совершенно иной уровень, придав техническому демаршу высокое содержание Quo bono: создается впечатление, что массовое — и искусственное! — обесценивание CDO и прочих форм производных ценных бумаг, обеспеченных ипотечными кредитами, проводилось с единственной целью — перераспределить собственность! Не случись калифорнийскому хранителю традиционных ценностей Wells Fargo встать на пути сделки Citigroup, мы бы стали свидетелями еще одной тихой кулуарной продажи за символический бесценок лакомых активов — как это уже случилось ранее с Bear Stearns и Lehman Brothers.

Государство в данном случае играет роль откровенного посредника между Старыми Европейскими Деньгами, которые под эгидой Федерального резерва выступают главными агентами, улучшающими свое финансовое положение за счет инсинуированного кризиса, и традиционными американскими компаниями, которые волею судьбы были избраны на роль ритуальной жертвы. Тот факт, что Шейла Беир в последний момент нарушила сценарий и нашептала на ухо Бобу Стилу несопоставимо более выгодную сделку с Wells Fargo, представляется нам частным исключением, лишь подтверждающим общие правила игры.

Меру справедливости нашей гипотезы мы сможем оценить не только по дальнейшему развитию событий, но и по такому простому признаку, как время, отмеренное Шейле Беир в кресле председателя Федеральной корпорации страхования депозитов!

Примечания

1 Категория должников, продемонстрировавших хорошую кредитную историю, однако не предоставивших документального подтверждения своих доходов.

2 Биржевые символы банков Wells Fargo (WFC), Wachovia (WB) и Citigroup (C).

3 Штаб-квартира Wachovia находится в столице штата Северная Каролина городе Шарлотта.

Третье место


Лучшее, что есть в Америке, — ее разнообразие. Если закрыть глаза на абсолютизацию денег, пронизывающую, похоже, каждую складку общественной жизни страны, вполне можно отыскать неожиданные и удивительно возвышенные оазисы. Моя любимая Америка — книжный магазин Barnes & Noble, наполненный шелестом листаемых страниц, приглушенными звуками музыки New Age и роскошным ароматом кофе Starbucks.

Последняя фраза может показаться вульгарным оксюмороном, тем не менее это сущая правда: хороший кофе в Америке есть! Вопреки тотальной увлеченности населения слегка подогретой, приторной коричневой бурдой, которая, собственно, и вошла в историю цивилизации под именем «американский кофе».

В 1994-м — год моего первого визита в США — кофе Starbucks еще оставался фирменным знаком американского Северо-Запада. Правда, вся страна уже знала, что Сиэтл не только возглавляет рейтинг качества жизни, но и является цитаделью лучшего кофе. «Сергей, — напутствовала меня перед автомобильной поездкой от океана до океана Мёрл, жена миллиардера с Восточного побережья Боба Старера, моего бизнес-гуру, — там у них на Западе есть замечательнейшая штука, называется Starbucks, попробуй обязательно!»

Сегодня старбаксовские кофейни оплели страну паутиной вдоль и поперек — шутка сказать, 11 тысяч 434 заведения в одних лишь Соединенных Штатах! Всего у Starbucks свыше 16 тысяч присутственных мест в 44 странах, что при обороте почти в девять с половиной миллиардов долларов и сорока миллионах ежедневных клиентов легко превращает компанию в крупнейшую кофейную сеть мира. Тогда же, в далеком уже 94-м, чтобы попробовать Starbucks, нужно было оказаться в Сиэтле, на худой конец — в международном аэропорту Ситек.


Чужие уроки - 2008

Именно в Ситеке я наблюдал за аномальным нарушением закона тяготения в бизнесе, навсегда запечатлевшимся в моей памяти. На терминале United Airlines в зале ожидания стоял стол с «американским кофе». Пояснение для счастливцев не в теме: «американский кофе» — это такой двухлитровый жбан, по недоразумению называемый кофеваркой, который доводят до кипения ранним утром, а затем поддерживают в тепло-прогорклом состоянии на протяжении суток. Бурду эту потребляет и сегодня 99% населения в офисах и дома, демонстрируя всему миру несгибаемый стоицизм и непритязательность американской нации.

Бурда не бурда, а достоинство у «американского кофе» в зале ожидания United Airlines было ломовое — абсолютная халява! Наливай — не хочу. Так вот, рядом с «халявой» приткнулся лоток с надписью Starbucks, девушкой-разливайщицей и ценником в 4 доллара 10 центов за чашку. Вы не поверите: у «халявы» было безлюдно, зато у лотка Starbucks выстроилась немыслимая очередь из 15 человек. Воздушные пассажиры платили страшные деньги, отходили в сторонку, прихлебывали дымящийся ароматный напиток, чмокали в восхищении и покачивали головой — типа: «Ясное дело — Starbucks! О чем тут можно говорить?»

Starbucks материализовался в 1971 году из протеста против «американского кофе» трех интеллигентов — учителя английского языка Джерри Болдуина, учителя истории Зева Зигеля и писателя Гордона Баукера. Вдохновителем троицы из Сиэтла стал Альфред Пеет, «голландец, научивший Америку пить кофе». Пеет эмигрировал в Калифорнию в середине 50-х и с тех пор без устали занимался коммерчески-просветительской деятельностью, насаждая европейскую кофейную культуру меж приверженцев «коричневой бурды».

Первый магазин Starbucks, открытый на культовом рынке в самом центре Сиэтла — Pike Place Market, специализировался на продаже высококлассных кофейных бобов и «правильного» кофейного оборудования. Иных форм развития бизнес-концепция не предусматривала: кафетерии учредителей интересовали мало, поскольку по их представлению «правильная» кофейная культура предусматривала домашнее потребление благородного напитка: купил элитные бобы, пришел домой, перемолол на ручной мельнице, наполнил джезву, нагрел в песке, выпил, откинулся на спинку кресла-качалки и предался мировому сплину — таков высший пилотаж интеллектуала-затворника!

Starbucks поначалу и не развивался: за десять лет существования — лишь три новых магазина. Для сравнения: в начале XXI века, в период максимальной экспансии компании, в мире открывалось по четыре кофейни ежедневно! Ситуация изменилась в 1982 году, когда Говард Шульц, заезжий коммивояжер из Нью-Йорка, торговавший кухонным оборудованием шведской компании Perstorp, сразив учредителей Starbucks неслыханной говорливостью и бруклинским драйвом, уговорил нанять его директором по маркетингу и продажам.

В 1983 году Шульц совершил короткую отпускную поездку в Италию, которая, как оказалось, изменила историю мирового кофейного бизнеса. Сидя в миланском кафе, бруклинский антрепренер подготавливал в воображении прорыв родной компании: «Нам предстоит раскрыть кофейную романтику и мистерию через кофе-бары. Итальянцы знают толк в личных отношениях, которые складываются между людьми вокруг кофе, итальянцы открыли социальный аспект кофе! Я поверить не мог, что Starbucks, будучи в кофейном бизнесе, полностью игнорировал его ключевой момент».

Вернувшись в Сиэтл, Шульц с порога предложил учредителям Starbucks перепрофилировать компанию с поджаривания бобов на розничный общепит и получил отказ, что, впрочем, уже не имело значения. Глаза Говарда горели нездоровым апеннинским пламенем, погасить который было не под силу даже работодателям.

Говард ушел из Starbucks и учредил собственную компанию под итальянской — кто бы сомневался! — вывеской Il Giornale1. В 1987-м он вернулся, чтобы выкупить у Болдуина, Зигеля и Баукера изрядно поднадоевшее им детище. Шульц заплатил за Starbucks четыре миллиона долларов, полученные в кредит.

В 1990 году компания вышла на прибыль. В 1992-м у Starbucks уже было 125 кофеен и 2 000 сотрудников. Тогда же разместили 2,1 миллиона акций на бирже по стартовой цене 17 долларов за штуку, и эта эмиссия вошла в историю Америки как одно из самых ажиотажных IPO, опередившее на годы грядущую истерию доткомов.

Говард Шульц сделал ставку на главные составляющие европейской кофейной культуры — элитный напиток, сваренный из высококачественных кофейных бобов, и интенсивную социализацию посетителей кофе-баров — и не прогадал. Однако успех Starbucks был бы невозможен без безупречного социального позиционирования. Дело в том, что низовые слои общества, «голубые воротнички» и цветное население уже давно и замечательно социализировались по пивнушкам, бильярдным, спортивным пабам и забегаловкам типа McDonald’s и Dunkin’ Donuts.


Чужие уроки - 2008

«Американский кофе» потому и получил столь широкое распространение, что не входил в джентльменский набор народной социализации: кому есть дело до булькающей в жбане коричневой бурды, когда под носом пенится шутник Будвайзер, хмурится Ваня Путник2 и извивается червячок в бутылке мезкала3? Если кому-то и не хватало хорошего кофе и социализации, так это «мозгам американской нации», распивавшим любимый напиток по домам в гордом одиночестве. Компания Говарда Шульца и стала для них оазисом.

Изначально Starbucks позиционировался как заведение для yuppie4. Не случайно первым партнером компании, который, собственно, и обеспечил Starbucks успех от океана до океана, стала сеть книжных магазинов Barnes & Noble (1993 год). За Barnes & Noble последовал канадский аналог Chapters Inc (1995), затем подтянулись и остальные. В 1996 году Pepsi-Cola согласилась разливать по бутылкам фирменный напиток Starbucks фраппучино (взбитые кофе, молоко, сахар, лед и ароматизаторы), а Dreyer’s Grand Ice Cream Inc выставил на продажу палочки Starbucks Ice Cream Bars, ставшие самым популярным кофейным мороженым в Соединенных Штатах.

Важное обстоятельство: если бы Starbucks зациклился на своих интеллектуалах, он никогда не вышел бы за пределы Сиэтла. Амбиции Говарда Шульца шли гораздо дальше оазиса для yuppie — предприниматель задумал обучить кофейной культуре всю обывательскую Америку: «Starbucks претендовал на нечто большее, чем просто доходный бизнес. У нас была миссия — открыть рядовым потребителям тайну изысканного кофе. Мы мечтали о создании такой атмосферы в наших кафе, которая влекла бы к себе людей, дарила им ощущение чуда и романтики — прямо в гуще их торопливой повседневности. У нас была идеалистическая мечта — преодолеть в Starbucks парадигму, утвержденную всем прошлым развитием американского бизнеса». Вот так — ни больше ни меньше!

О сложностях, стоящих перед Starbucks, можно судить по небольшому эпизоду. Изначально логотип компании воспроизводил норвежскую гравюру XVI века, на которой была изображена двухвостая сирена рубенсовых форм — такая же соблазнительная, как и элитный кофе.

В скором времени по рекомендации маркетологов откровенную сирену заменили на современную и бесполую символику.

В 2006 году, желая отметить 25–летнюю годовщину компании, логотип попытались возродить на кофейных чашках и стаканчиках. Что тут началось! Всеамериканский крестовый поход против «распутников» возглавила христианская группа из Сан-Диего: «Мы видим обнаженную женщину, которая расставила свои ноги в стороны, как проститутка! — бился в пароксизме праведного гнева Марк Дайс, глава секты. — Нужно ли еще что-то говорить? Компания продемонстрировала образец запредельно низменного вкуса, так что ей впору сменить название со Starbucks на Slutbucks!»5.

Такую вот замечательную публику взялась перевоспитывать кофейная компания Говарда Шульца! Отдадим должное — Starbucks взялся за дело обстоятельно. Концепция созидания Third Place — Третьего Места в жизни американцев — развивалась сразу по нескольким направлениям: формирование customer loyalty, лояльности покупателей, создание беспрецедентно льготных условий для служащих компании и пропаганда высокой европейской кофейной культуры.

Обхаживание клиентов начиналось с уникальной программы обучения барменов Starbucks, которые усваивали не только кофейное производство и кулинарию, но и тонкости психологии. «Партнеры» (так традиционно именуются в Starbucks все наемные работники) с помощью специальной мнемотехники учились запоминать имена постоянных клиентов и их любимые заказы — обстоятельство, в несравненной мере способствовавшее появлению уникальной дружественной атмосферы в кофе-барах Starbucks.


Чужие уроки - 2008

Завсегдатаев, снабженных специальной клиентской карточкой (Starbucks Card), баловали двумя часами дарового Wi-Fi Интернета в день и бесплатными «дублями» (повторный заказ кофейного напитка). Сотрудничество с Apple создавало уникальные возможности для музыкального опыта (музыка — важная составляющая Третьего Места Starbucks: у компании есть даже собственный лейбл — Hear Music!): вы слышите в кофе-баре мелодию, которая вам нравится, достаете из кармана iPhone, соединяетесь с iTunes через Wi-Fi сеть кафе, узнаете название и тут же скачиваете композицию на свой телефон. Плата — 99 центов — будет автоматически добавлена к вашему счету!

Счастливых клиентов создают счастливые сотрудники. «Партнеры» Starbucks обладают самым полным в стране пакетом медицинского страхования (включая стоматологию и зрение), у них лучшие пенсионные планы, им предоставляется 30%-е скидки на всю продукцию компании (от кофе до музыкальных компакт-дисков и видеофильмов). Добавьте сюда премиальные полкило кофе в неделю, бесплатный Wi-Fi и зарплату в период болезни, и вы поймете, почему Starbucks считается, по версии Furtune 500, седьмой лучшей компанией США для работы, а показатель job satisfaction (удовлетворение от работы) буквально зашкаливает — 82%!

Социальный парадиз в Starbucks, как обычно и случается в частном бизнесе, корнями уходит в детские переживания хозяина. Когда Говарду Шульцу было 7 лет, его отец, не имевший медицинской страховки, сломал ногу. Работодатель отца отказался помочь, и семье пришлось заложить чуть ли не половину имущества, чтобы найти деньги на лечение: «Я создавал Starbucks по подобию такой компании, в которой мечтал бы видеть работающим своего отца», — вспоминает Шульц в автобиографии (Pour Your Heart Into It, 1997).

Высокую кофейную культуру Starbucks внедрял в сознание масс с особой методичностью. Во-первых — культ аромата! Никакого курения, никаких духов и одеколонов на сотрудниках, никаких посторонних запахов! Ничего, кроме кофе. Изготовление напитка для каждого клиента в отдельности: для повышения эффективности в 2008 году были даже закуплены швейцарские машины нового поколения Mastrena, которые осуществляют индивидуальный помол кофе для каждой чашки на глазах посетителя. С этой же целью было принято решение уменьшить на фут высоту барных стоек — для удобства наблюдения за процессом изготовления.

Во-вторых — первоклассное сырье. По статистике, Starbucks всегда закупал кофейные зерна по ценам, существенно превышающим рыночные. Так, в 2004 году средняя цена закупки в компании составляла 2,64 доллара за килограмм кофе, в то время как на бирже сорта той же категории качества отпускались за 50–60 центов.

Конечно, история Starbucks не всегда была столь безоблачной. В начале 2000-х годов компания, которую в то время возглавлял генеральный директор Джим Дональд, предприняла беспрецедентный спурт экстенсивного развития — по большей части в угоду биржевым инвесторам, которые не понимали, что залог успеха Starbucks — в уникальности корпоративной культуры компании, а не в тупых показателях роста продаж. На протяжении шести лет Starbucks разрастался на четыре кофейни ежедневно — до тех пор, пока количество совершенно не удавило качество: индивидуальное изготовление кофе уступило место убогим эспрессо-автоматам, штучный подбор изысканной музыки был заменен лобовой прокруткой шлягеров, профессиональный уровень «партнеров» опустился ниже плинтуса (о запоминании имен и вкусов завсегдатаев никто давно даже не заикался)!

Самое печальное — в процессе превращения эксклюзивного кафе в безликую сеть общепита были утрачены корпоративная этика и чувство семьи, которые Шульц любовно взращивал целое десятилетие. Апофеозом явилось судебное разбирательство в Калифорнии по коллективному иску барменов, недовольных тем, что руководство Starbucks заставляет их делиться чаевыми с начальниками смены. Несмотря на то, что все «партнеры» компании по уровню социальных льгот и доходов (от барменов до менеджеров младшего звена) находились в равном положении, судья оштрафовал Starbucks на беспрецедентную сумму — 108 миллионов долларов! Однако никакие деньги не могли сравниться с уроном, нанесенным этим решением корпоративному духу и ауре Starbucks.

Реставрация старого доброго времени пришлась на конец 2007-го: Джим Дональд был изгнан из директорского кресла, и Говард Шульц, все годы сохранявший должность председателя правления компании, совместил в одном лице все руководящие посты сразу — а-ля Стив Джобс и Майкл Делл! «Партнеры» приветствовали Шульца плакатами «Welcome Back, Howard!»


Чужие уроки - 2008

Первым делом Шульц запретил продажу вонючих яичных бутербродов и горячих завтраков, введенных Дональдом, — для изысканного кофейного благоухания подобное соседство оказалось смертельным. Летом 2008 года компания заявила о беспрецедентном закрытии 600 кофеен, из которых, кстати, более двух третей открылись в последние три года. Скрепя сердце, пришлось уволить и 12 тысяч сотрудников. Восстановление программы интенсивного профессионального образования «партнеров» с элементами психологии — закономерный шаг, направленный на возрождение утраченных позиций.

Характерно, что Говард Шульц, сознавая объективную сложность полноценного воскрешения былого имиджа на родине (сложно вернуться в элитное лоно, единожды добровольно разменявшись на безликий общепит), делает ставку на международную экспансию Starbucks. Насколько расчеты главы компании оправданы, покажет время. Хотелось бы все же сразу указать на объективные сложности такой экспансии.

Во-первых, Starbucks имеет шансы на успех только в странах, лишенных собственной кофейной культуры. Отрицательный опыт в Австралии (в июле 2008 года Starbucks объявил о закрытии 61 из 84 своих точек на Зеленом континенте) — лишнее тому подтверждение.

Во-вторых, у Starbucks существуют серьезные проблемы с движением антиглобалистов и в странах третьего мира. Первые усматривают в экспансии кофейной компании происки американского империализма (наряду с McDonald’s), вторым не нравятся тесные связи Говарда Шульца с еврейской общиной и его энергичная поддержка Израиля.

В-третьих, в последние годы вокруг Starbucks намечается ярко выраженный конфликт поколений: тинейджеры терпеть не могут итальянские названия кофейных напитков, а больше всего — дух yuppie, царящий в атмосфере кофе-баров компании.

Насколько продолжение экспансии окажется удачным, пока не ясно. И все-таки Starbucks вызывает глубокую симпатию. По крайней мере в роли визитной карточки Америки она смотрится привлекательнее пошлого бигмака.

Примечания

1 Газета, журнал (итал.).

2 Виски «Johnny Walker».

3 Mezcal, разновидность текилы, которая изготавливается в мексиканском штате Оахака и содержит заспиртованную личинку гусеницы агавы.

4 Сокр. от Young Urban Professional — яппи, молодой, преуспевающий и амбициозный человек; он стремится к карьерному росту, живет в городе, ведет здоровый образ жизни, противоположный житью хиппи.

5 От Slut — шлюха (англ.).

Анатомия одной булимии


Кто виноват в нынешнем кризисе? Таинственные заговорщики? А может быть, бывший глава Федерального резерва Алан Гринспен? Версий множество, однако наиболее правдоподобным выглядит куда более простой ответ. Именно CDS — таинственные деривативы, созданные JP Morgan 14 лет назад, погубили мир.


Чужие уроки - 2008

Читатели, следящие за моими статьями на экономические темы, наверняка отметили неоднозначность представленных в них сквозных мотивов. Скажем, в контексте переживаемого нами финансового кризиса мотивы эти — «рукотворность», «искусственность» и «инсценировка». Неоднозначность же возникает при малейшей попытке конкретизировать обвинение: что, к примеру, подразумевает автор, говоря об ответственности Алана «Саваофа» Гринспена сначала за ипотечный, а затем и банковский кризис 2008 года? Или — что реально стоит за обвинениями Федерального Резерва в подрыве и уничтожении финансовой системы США и всего мира?

Полагаю, все мы давно уже переросли восприятие истории на уровне бытовой конспирологии. Той самой, что по романтической наивности усматривает корень мирового зла в подрывной деятельности тайных организаций вроде масонских лож, комитетов 300 и трехсторонних комиссий. Заманчиво, конечно, ткнуть изобличающим перстом в «Сионского мудреца» и трагически возопить: «Вот он, виновник бед и несчастий! Он все задумал и организовал!» Не случайно сегодня в Интернете версия «еврейских банкиров, подстроивших мировой финансовый кризис», — одна из самых популярных.

У классической конспирологии есть, однако, изъян, перечеркивающий на корню эмоциональную привлекательность модели «конкретного козла отпущения». Лучше всего этот изъян осознают люди, которым приходилось в жизни кем-то руководить и кого-то организовывать. Любой начальник среднего звена не даст соврать: прямым действием несложно заставить людей выполнять ваши приказы, но заставить их совместно воплощать общее дело чертовски трудно! «Вася — пошел налево! Коля — направо!» — это пожалуйста. А вот: «Ну-ка дружно спели и сплясали!» — уже другая история, требующая совершенно иного уровня координации и, как правило, невыполнимая без связующих звеньев управления на более низких уровнях иерархии. Не случайно постановку какого-нибудь парада или — высший пилотаж! — открытия Олимпиады координирует множество постановщиков, и репетируют они месяцами.

А теперь представьте себе сознательную целенаправленную организацию мирового финансового кризиса. Или — подрыв национальной валютной системы. Предположим, что задача была-таки сформулирована какой-то мистической бандой иллюминатов, которые затем спустили резолюцию Федеральному Резерву и Алану Гринспену. А дальше что? Кто все это будет выполнять и координировать? Где структуры управления среднего и низового звена? Можно отдать прямой приказ какому-то региональному федеральному банку, можно спустить резолюцию, но совершенно нереально заставить плясать под дуду Глобального Зловредного Плана экономику штата, страны, всего мира! Чушь это все и романтический инфантилизм.

И потом — все мы немного физиономисты. Взгляните на фотографии председателей Федерального Резерва: неужели кто-то поверит, что этот интеллигентный старичок Гринспен, пусть бы и ученик Айн Рэнд, или этот профессор Бернанке с бородкой и честными глазками спят и видят, как бы подорвать мировую экономику? Как бы навредить, отобрать активы у чужих банкиров, передать своим? Полная ерунда.

В том-то все и дело, что и Бернанке, и Гринспен, и Полсон, и Буш, и конгрессмены с сенаторами — все без исключения преисполнены самых благих намерений! Спят, бедняги, по три часа, разрабатывая эффективные планы спасения экономики. Искренне стараются, чтобы вышло, как лучше. Только вот получается, как всегда.

Ошибка классической конспирологии — в ложном акценте на прямое действие. Нет и быть не может по определению никакого управления мировой экономикой и политикой на уровне директив и жестких алгоритмов действия. Отрицание, однако, прямого действия отнюдь не отрицает существования определенных структур — трехсторонних комиссий, бильдербергских клубов, советов по международным отношениям, богемных рощ, старых европейских денег. Все они здравствуют и, безусловно, чем-то занимаются. Чем же?

Рискну предположить, что весь смысл организаций, претендующих на глобальное экономическое, финансовое и политическое господство в мире, — то самое, что принято определять понятием Нового Мирового Порядка, заключается не в директивном управлении, а в навязывании миру определенной морально-этической системы, которая, без всякого прямого действия, уже сама по себе способна подтолкнуть к нужным выводам и привести мир в нужное состояние. Состояние всеобщего хаоса и паники, единственным выходом из которого станет уже добровольное подчинение структурам, претендующим на роль идеального управленца и хранителя общественного порядка.

В основе морально-этической системы, обладающей потенциалом для уничтожения мира в том виде, как мы его знаем, и закладывающей фундамент мира «нового» и «исправленного», лежит простая аксиома: «Главная ценность в жизни — деньги, поэтому желание как можно быстрее и больше разбогатеть является законным правом человека». Аксиома, согласитесь, древняя, как мир, но возведенная в ранг Высшего Абсолюта совсем недавно. Могу даже назвать по имени Великого Певца Новой Морали. Вернее Певицу — это Айн Рэнд, наставница Алана Гринспена и, похоже, вдохновительница всех видных экономических либертариев нашей эпохи.

Кому-то может показаться, что воздействие на уровне морально-этических принципов неэффективно, поскольку слишком абстрактно. Величайшее заблуждение! Сегодня я продемонстрирую читателям, каким образом примат безудержного стремления к обогащению любой ценой, внедренный в сознание миллионов американцев книжками вроде «Atlas Shrugged»1, в прямом смысле слова инициировал финансово-экономический кризис, охвативший весь мир!

Биржевые обвалы, кризис ипотечных неплатежей, паралич банковско-кредитной деятельности — все эти ужасы осени 2008 года возникли не из злобных козней Алана Гринспена, как пытаются сегодня представить законодатели-демократы, мордующие 82–летнего экс-председателя Федерального Резерва на комиссиях Конгресса, а из благих побуждений банковского сословия Нью-Йорка — самого передового города Америки в плане восприятия либеральных идей. Банкиры Нью-Йорка элементарно хотели заработать денег. Заработать как можно больше и как можно быстрее. Историческая же роль Алана Гринспена заключалась не в том, что он спускал нью-йоркским банкирам подрывные директивы, а в том, что он подзуживал их и подталкивал к определенным финансовым идеям и инструментам, способным обеспечить быстрое и беззаботное обогащение здесь и сейчас, а главное — любой ценой!

Собственно, нью-йоркские банкиры и так уже хорошо зарабатывали, но была одна штука, которая мешала заработать еще больше. Штука называлась государственным контролем. Банки, как известно, живут кредитами. Проблема же в том, что чем больше кредитов раздаешь, тем больше приходится по требованию государства резервировать денег в специальных фондах на случай дефолта по платежам. В идеале банкам хотелось бы оставить себе кредиты лишь в плане процентных поступлений, а вот риски по этим кредитам передать кому-нибудь другому. Например, страховым компаниям.


Чужие уроки - 2008

Первое, что приходит в голову, — приобрести банальный страховой полис, как банки и поступали испокон веков. Всем полис хорош, кроме одного — больно дорог. Страховые компании тоже можно понять: они вынуждены сидеть на пороховой бочке кредита до полного истечения его срока, поскольку выписанный полис невозможно ни обменять, ни перепродать — опять же по вине государства, которое строго регулирует страховую деятельность.

В 1994 году славные банкиры славного банка JP Morgan, уединившись на ритуальном пикнике в роскошном Boca Raton Resort & Club на юге Флориды, решили совместить приятное (солнце, барышень и французское шампанское) с полезным: чудо-гешефтом, который позволил бы, наконец, убить всех зайцев сразу: отделить кредитные риски от кредитных процентов (1), разморозить деньги, томящиеся в резервных фондах (2), застраховать кредиты дешевле, чем то позволял традиционный страховой полис (3), заинтересовать в страховании кредитов не только страховые компании, но и всех желающих подзаработать (4).

Чудо-гешефт удался на славу. Светлые умы JP Morgan породили уникальный финансовый инструмент, который, оставаясь по внутреннему содержанию страховым полисом, по форме позволял целиком освободиться от бдящего ока ненавистного государства. Инструмент прозвали CDS (Credit Default Swap, кредитно-дефолтный своп), и именно он спустя десятилетие привел американскую экономику на гильотину.

Удивительное открытие, не правда ли? Не ипотечное кредитование неплатежеспособной части населения, не пирамидальный рост цен на недвижимость, не дефолты sub-prime и даже не многоуровневые долговые обязательства, обеспеченные залогом (CDO, Collateralized Debt Obligations), хорошо знакомые читателям по историям Bear Stearns, Fannie Mae и Lehman Brothers, а именно CDS — таинственные деривативы, созданные JP Morgan 14 лет назад, погубили мир!

Странным образом разговоры о кредитно-дефолтных свопах находились в тени все то время, пока финансово-экономическая катастрофа набирала обороты — с 2005-го по 2008 годы. Первое робкое обвинение CDS в создании системного кризиса, охватившего мировую экономику, прозвучало лишь в сентябре 2008 года, после крушения крупнейшей страховой компании мира AIG. Причина продолжительного умолчания на поверхности: CDS — совершенно не регулируемый (deregulated) финансовый инструмент, а значит — не контролируется ни биржами, ни государственными структурами.

Никто не знает толком точного объема CDS, находящихся сегодня в обороте. Но даже приблизительные цифры обдают ледяным потом: считается, что на конец второго квартала 2008 года рынок CDS составлял 15,5 триллиона долларов в США и 58 триллионов в мире2. Монструозность этой деривативной опухоли можно представить только в сравнении: валовой внутренний продукт Соединенных Штатов в 2007 году равнялся 13,8 триллиона, а ВВП всего мира — 54,3 триллиона. А ведь 58 триллионов долларов — это лишь видимая часть мрачного и загадочного айсберга по имени CDS!

Посмотрим теперь, что представляет собой замечательное изобретение JP Morgan, которое на днях Newsweek сравнил с Манхэттенским проектом (явно под впечатлением от слов Уоррена Баффетта: «Финансовые инструменты массового поражения»). Во избежание излишней сложности проиллюстрирую CDS наглядным примером. Предположим, что существует некая Компания A, которая эмитировала долговое обязательство в виде корпоративной облигации. Банк B купил эту облигацию у Компании A и теперь получает регулярные купонные выплаты.

Счастье Банка В омрачает опасение, что Компания А обанкротится и свои обязательства по облигациям не выполнит. Поэтому Банк В заключает с третьей стороной — скажем, страховой Компанией С — некую сделку, согласно которой Банк В (он называется Покупателем CDS) регулярно выплачивает Компании С (Продавцу CDS) на протяжении оговоренного срока некую сумму денег (Премию) за то, что Компания С берет на себя все риски, связанные с возможным дефолтом Компании А по ее долговым обязательствам, в нашем примере — ее облигацией (эти долговые обязательства в практике CDS называются Объектом страхования (Reference Issuer).

Предположим, Компания А честно совершала купонные выплаты до самой даты погашения своей облигации. В этом случае все отношения между Банком В (Покупателем CDS) и Компанией С (Продавцом CDS) ограничиваются помянутой выше регулярной выплатой премии — ничего больше не происходит.

Если же Компания А обанкротится либо по какой-то иной причине перестанет выполнять свои долговые обязательства по эмитированной облигации, наступит так называемый Кредитный случай (Credit Event), и тогда произойдет следующее: Банк В (Покупатель CDS) передаст Компании С (Продавцу CDS) облигацию Компании А вместе со всей связанной с нею головной болью, а в обмен получит от Компании С (Продавца CDS) полную стоимость облигации — то есть ее лицевой номинал плюс все оставшиеся до даты погашения купонные выплаты.

Навскидку CDS сильно напоминает обыкновенный страховой полис, однако стоит копнуть чуть глубже, как отличия мигом перевесят всякое сходство. Во-первых, объектом страхования по договору CDS может выступать абсолютно любое долговое обязательство — от контракта на поставку товара до корпоративной либо муниципальной облигации, банковского акцепта, векселя, договора об ипотечном кредите, а также всего веера производных долговых обязательств, в основе которых лежат транши ипотечных кредитов (CDO, MBS и т. п.).

Во-вторых, как явствует из приведенного выше примера, Покупатель и Продавец CDS могут не иметь к объекту страхования ни малейшего отношения. В-третьих, CDS, в отличие от страхового полиса, можно продавать и покупать неограниченное количество раз. Ведь своп — это бумага со всеми вытекающими привелегиями. Самая важная из них — нерегулируемый статус CDS, что позволяет покупать и продавать этот дериватив не на бирже, а в частном порядке.


Чужие уроки - 2008

Поначалу дела у чудо-гешефта JP Morgan шли изумительно. В декабре 1997 года сотрудники новоиспеченного «отдела по свопам» (swaps desk) скомпоновали 300 разноплановых кредитов, предоставленных банком голубым фишкам (Ford, Wal-Mart, IBM и т. п.) на общую сумму в 9,7 миллиарда долларов, выделили из них самый рисковый 10-процентный транш и использовали в качестве объекта страхования CDS. Свопу присвоили имя, призванное одновременно завораживать публику непонятностью и возбуждать предвкушением великих прибылей, — «Полноиндексное Секьюритизированное Трастовое Предложение» (Broad Index Securitized Trust Offering, сокращенно Bistro).

Великие прибыли покупателям Bistro казались само собой разумеющимися: кому придет в голову, что IBM или Ford обанкротятся или откажутся выполнять долговые обязательства? Продавец Bistro — JP Morgan — внакладе тоже не остался: делегировав риски по кредитам третьим лицам, он высвободил из резервного фонда сотни миллионов долларов.

Рынок CDS ежегодно удваивался и достиг в 2000 году 100 миллиардов долларов. Цифра эта хоть и внушительная, но вполне логичная, поскольку отражала объективность удобств, создаваемых «секьюритизированным страховым полисом» на рынке корпоративных кредитов и долговых обязательств.

Затем случилась какая-то аномалия: в 2004 году рынок CDS перевалил за 6 триллионов, а уже через год перекрыл капитализацию Нью-Йоркской фондовой биржи (10 триллионов). Качественный скачок объема был связан с подключением к рынку CDS всей совокупности ипотечного хозяйства — от простых кредитов до сложнейших деривативов типа CDO. Поскольку изменение цен на недвижимость годами шло только в одном направлении (рост), продажей и покупкой CDS занялись все кому не лень: страховые компании (этим, казалось бы, сам бог велел), инвестиционные банки, паевые и пенсионные фонды, хеджеры и просто частные спекулянты. Рекордсменами стали AIG, выписавшая CDS на 440 миллиардов долларов, и Lehman Borthers, гарантировавший долговые обязательства на 700 миллиардов. Напоминаю читателям, что это только вершина айсберга, поскольку рынок CDS — нерегулируемый, и кто, сколько и чего выписал в реальности, мы узнаем только после того, как продавцы свопов отдадут бесу душу.

В 2005 году вышло неприятное: цены на недвижимость сначала остановились, а затем устремились вниз. Некредитоспособные обыватели принялись дружно банкротиться и закладывать дома банкам. Вместе с ипотечными кредитами посыпались и производные бумаги, обеспеченные ипотечными залогами. Продавцы CDS, оказавшись лицом к лицу с кредитными случаями, были вынуждены выкупать обесцененные ипотечные деривативы по их полной изначальной стоимости.

Весь ужас заключался в том, что поскольку CDS — не страховой полис, а ценная бумага, стоимость которой определяется спросом и предложением на рынке (нерегулируемом!), объемы купленных и проданных CDS в разы превышали объемы ипотечных кредитов, которые использовались в качестве объектов страхования.

Окончательный трындец вытекал из деривативной природы CDS, которая совсем недавно казалась еще великим козырем. Когда банк предоставлял ипотечный кредит клиенту, который впоследствии переставал выполнять свои долговые обязательства, банк забирал дом и — худо-бедно — продавал его на рынке, пусть даже по цене, меньшей, чем изначальный размер выданного кредита. Когда же банк покупал CDS у компании, которая при наступлении кредитного случая оказывалась не в состоянии выполнить свои обязательства, банк вместо дома оставался с фиговым листом! Ведь объектом страхования CDS выступают не материальные средства, а кредитные договоры, превращающиеся после банкротства в филькину грамоту!

Довершением кошмара явилась нерегулируемая природа CDS, выразившаяся на практике в отсутствии у продавцов свопов мало-мальски серьезных гарантий платежеспособности и резервных фондов адекватного размера. А многократная продажа и перепродажа CDS создавала ситуации, когда покупатель свопа элементарно не знал, с кого получать деньги за дефолт объекта страхования!

Одна из важнейших характеристик мировой экономики до появления CDS заключалась в относительно автономном существовании фондового рынка и рынка недвижимости. Это позволяло в случае крушения или стагнации одного рынка переводить капиталы на другой. Скажем, в 20-е годы, после того как лопнул один из самых грандиозных в истории риелторских пузырей (Флорида, 1926 год), деньги плавно перетекли на фондовый рынок. В начале XXI века мы наблюдали обратный процесс: после кризиса доткомов огромные капиталы устремились на рынок недвижимости. В 2005 году, когда ипотека насытилась, можно было надеяться на возврат инвестиций на рынок акций и прекращение десятилетнего медвежьего тренда. Вместо этого мы получили невиданный системный кризис, уничтоживший всю финансовую структуру планеты.

Почему так вышло? CDS замкнули на себя все мыслимые и немыслимые рынки — от ипотечного и фондового до корпоративных кредитов и валютных фьючерсов. Сделали эти рынки заложником собственной ликвидности и платежеспособности. В условиях полной дерегуляции ликвидность и платежеспособность оказались спекулятивной липой. Как следствие — все мы сегодня пожинаем плоды патологической булимии нью-йоркских банкиров, обученных новой морали Айн Рэнд и Аланом Гринспеном.

Примечания

1 Программный роман Айн Рэнд.

2 Интересно, посмеется ли читатель, когда узнает, что самая большая концентрация CDS — в Лондоне?

Формула Тора


«Слово Глаббдобдриб, насколько для меня понятен его смысл, означает остров чародеев или волшебников. Им управляет глава племени, сплошь состоящего из волшебников. Жители этого острова вступают в браки только между собою, и старейший в роде является монархом или правителем».

Джонатан Свифт. «Путешествия Лемюэля Гулливера»

Неприятности не могут долго оставаться в безличном состоянии: если их споро не привязать к реальному персонажу, они чреваты затяжным неврозом. Исландская гекатомба — не исключение. Первым о связке исландской экономической экспансии с «русской мафией» протрубил неутомимый мировой фэшн-хаус слухов — британские СМИ. Они же обозначили и «крайнего» — исландского миллиардера Бьёрголфура Тора Бьёргольфссона.

Тему подхватили отечественные издания, накрепко повязанные с фэшн-хаусом общечеловеческими ценностями, и завалили Интернет схемами офшорных связей почти что нашего родного бизнесмена Тора (прожил девять лет в России, создал «народное» пиво «Бочкарев») с бесчисленными отечественными компаниями и банками. Если у Яна Гриффитса, изобретателя исландско-российской мафиозной связки, единственным доказательством служила тонкая логика («У исландцев появилась наличка для скупки больших британских групп вроде «Маркс & Спенсер». Откуда, интересно, она взялась?»1), то офшорные схемы Рунета уже позволили сначала допустить параллель «Бьёргольфссон — питерские чиновники — Путин», а затем — и смелую догадку о том, что «на выделение кредита Исландии Россию могли подтолкнуть коррупционные мотивы» («Сага о четырех миллиардах» — «Независимая газета», 10.10.08).

Признаюсь, изучением бурной жизнедеятельности Бьёрголфура Тора Бьёргольфссона я занялся как раз в контексте «русской мафии», однако очень быстро и, прямо скажем, неожиданно вышел на противоположные выводы, а именно:

• «русские деньги» в бизнесе Тора — не более чем скромный эпизод, далекий даже от намека на существенное влияние;

• приватизация исландских банков — дело рук исключительно исландцев, равно как и последующая экспансия исландского банковского капитала в Европу и Великобританию;

• крушение исландской экономики — также деяние исландских товарищей, и обстоятельство сие неприятным образом вытекает из истории этой страны, ее традиций, опыта и, если хотите, печальной кармы;

• потеря (по слухам) «русскими» в Исландии 20 миллиардов долларов — проблема не «мафии», а выбора: нужно было глубоко и обстоятельно анализировать способность исландцев заниматься финансовым бизнесом на международном уровне, а не опрометчиво хвататься за формальную привлекательность закона № 31/1999 об International Trading Companies (ITC), с помощью которого исландский Альтинг в 1999 году превратил тоскливый остров в псевдо-офшор.

Всеми этими открытиями мне и хотелось бы поделиться с читателями на примере биографии Бьёрголфура Тора Бьёргольфссона — первого и, боюсь, последнего исландского миллиардера.

Карма Лилипутии


Чужие уроки - 2008

Жизнеописание бизнесмена Бьёргольфссона нужно начинать с самого главного — с развенчания устойчивых и вредных «исландских мифологем», которыми забито сознание наших соотечественников, наверное, в контексте собственной (варяжской) истории. Опросите случайных прохожих на улице русского города, кто такие исландцы, и вы получите монументальную картину: отважные викинги, воинственные первопроходцы, свободолюбивые бунтари, белокурые голубоглазые великаны, гордые потомки Одина и Фрейи.

Можно не сомневаться, что примерно такую же картину выстраивали в своем воображении питерские чиновники из Комитета по внешнеэкономическим связям мэрии Санкт-Петербурга (который с 1991-го по 1996 годы возглавлял Владимир Владимирович), регистрируя в декабре 1992-го АОЗТ «Болтик интернэшнл», где, помимо русского соучредителя, фигурировали два предпринимателя из неведомой Исландии — папа Бьёрголфур Гудмундссон и сын Бьёрголфур Тор Бьёргольфссон.

На поверку же «викинги» оказались не теми, кем виделись: низкорослыми, коренастыми, темноволосыми, очень скромными, очень осторожными, очень вежливыми. Уж точно — не берсерками. И дело тут не в наследственном своеобразии рода Бьёргольфссонов, а в реальном облике исландского народа, с внешности которого развенчание великого национального мифа только начинается.

Поймите правильно: исландцы вовсе не хуже нашего мифологического представления о них, они просто другие. Совершенно другие. В первую очередь, исландцы трагичны, а история Исландии — одна из самых печальных в Европе. Дело даже не в бесконечно скудной природе и столетиях государственного порабощения, дело в непомерном истощении национального ресурса, балансирующего на грани истребления.

Исландия нашей фантазии, в которой бродят гордые и независимые великаны-викинги, закончилась в XIII веке, когда племенные вожди сдали страну Норвегии. Всю свою последующую историю — с 1262-го по 1944 годы (!) — Исландия пребывала на задворках сначала Норвегии, потом Дании. Далекие правители превратили остров в унылое и беспросветно провинциальное захолустье — обстоятельство, напоминающее судьбу Ирландии. У Ирландии, однако, всегда сохранялся шанс на национальное возрождение, постоянно подпитывавшийся католической верой. В Исландии последнего католического священника обезглавили (вместе с двумя сыновьями) в 1550 году, после чего король Дании Кристиан III повсеместно насадил на острове лютеранство, которое мрачным своим символом веры вытравило из коренного населения остатки былого свободного духа.

В XV веке две эпидемии чумы уничтожили более половины населения Исландии. В XVIII веке треть населения унесла эпидемия оспы. В 1783 году произошло извержение вулкана Лаки. Большая часть поверхности земли покрылась пеплом, начался массовый падеж скота, и в последующие годы из-за голода скончалась еще четверть обитателей несчастного острова.

Поразительно, что даже Вторая мировая война XX века не принесла Исландии долгожданной свободы. В 1940 году страну, придерживавшуюся нейтралитета, оккупировала Британия. В 1941-м власть перешла к американским военным. Большая часть оккупационных войск покинула остров в 1946-м, но уже через три года Исландию «вошли» в НАТО. Население мертвого острова попыталось было изобразить нечто похожее на гражданское неповиновение, но сразу получило в зубы Договор о военном сотрудничестве с Соединенными Штатами, которые тут же ввели свои войска обратно в Исландию. Последняя американская военная база закрылась лишь два года назад.

Что уж говорить — печальная история. И все-таки внешние формы государственной зависимости и уничтожения национальной пассионарности не идут ни в какое сравнение с внутренней трагедией исландцев. Единственным источником энергии веками находящегося на грани выживания народа стала, увы, не национальная религия, а социальная архитектура. Знаете, как называется эта архитектура? Родоплеменной строй! Точно такой же, что определяет сегодня государственные устои ряда кавказских народов или, скажем, Албании: клановое мышление, круговая порука, национальная непроницаемость извне, родственный бизнес.

Читатель наверняка обратил внимание, что в Исландии все фамилии заканчиваются на «ссон» или «доттир». Это потому, что фамилий как таковых у исландцев до сих пор не существует. Есть только «дочери» и «сыновья» такого-то отца — то есть отчества! В отличие от других скандинавских народов, у которых патронимы сохранились лишь в форме исторической традиции, в Исландии запрет на ношение фамилий закреплен законодательно (утвержден Альтингом в 1925 году).

Я, разумеется, глубоко сочувствую многострадальному исландскому народу. Понимаю, что в родоплеменных отношениях нет ничего предосудительного. Но сочувствие это никак не отменяет симпатий к бесчисленным подданным Великобритании, Германии, Голландии, Швеции и России, которые доверили свои сбережения исландским банкам и предпринимателям. Нужно все-таки соизмерять свои нордические иллюзии с суровой реальностью истории. Откуда в Исландии могли взяться банковские традиции? Как могли появиться предприниматели в стране, которая восемьсот лет занималась рыбной ловлей и отчаянной борьбой за физическое выживание? В стране без университетов, интеллектуалов и ученых традиций, стране, погруженной во мрак лютеранских храмов и беспощадную эксплуатацию далеких метрополий?

История Бьёрголфура Тора Бьёргольфссона замечательна как раз тем, что иллюстрирует, какой бизнес и какие банки умеют создавать именно исландские предприниматели. Такие банки и такие компании, в которых любое участие русских бандитов смотрится архитектурным излишеством.

Напитки Бробдингнера2


Чужие уроки - 2008

В государстве с родоплеменными отношениями бизнес может быть только одного вида — родоплеменной. Семья Тора — не исключение. Основу фамильного благосостояния заложил выходец из Дании — Тор Йенсен. В возрасте 15 лет он прибыл в Исландию и принялся неистово заниматься бизнесом в том виде, как он себе его представлял: покупать дешевле и продавать дороже. Показательно, что в XXI веке арбитраж (в широком смысле слова) как был, так и остался магистральной формой исландского бизнеса даже на элитарном уровне: исландские банки покупали дешевле (кредиты в Европе) и продавали дороже (кредиты в Исландии), не утруждая себя изобретением новых и оригинальных услуг и финансовых инструментов.

Тор Йенсен заложил и вторую — основную — составляющую исландского (как, впрочем, и любого другого родоплеменного) бизнеса: теснейшую спайку предпринимательства и политики: старший сын Тора стал премьер-министром, младший — послом в США, первый зять возглавил крупнейшую исландскую судоверфь, второй зять — исландское представительство нефтяного гиганта Shell.

Отец нашего героя Бьёрголфур Гудмундссон свято продолжил семейные традиции в обоих направлениях: являлся активистом Прогрессивной партии (одной из двух правящих в Исландии) и руководил верфью «Хафскип». В 1986 году отца арестовали аж по 450 уголовным обвинениям — от вымогательства до хищений, из которых до суда дожило только пять статей. За них папу Бьёрголфура и осудили на 12 месяцев условно. В Исландии практически никто не сомневался, что Бьёрголфур просто попался под горячую руку при переделе политической власти.

Все то время, что отца судили, Бьёрголфур Тор Бьёргольфссон учился в Нью-Йоркском университете. По возвращении на родину сын застал отца в добром здравии и снова при деле — Бьёрголфур Гудмундссон руководил пивным подразделением Pharmaco, лекарственной компании. Через год Pharmaco решило, что пивной бизнес некрасиво вписывается в профильные занятия, и попросило Бьёрголфура Гудмундссона продать производственную линию.

Отец Тора связался с соплеменником Ингимаром Хаукуром Ингимарссоном, который с первых дней российской перестройки промышлял в Петербурге, и договорился о перепродаже пивного цеха. Сын Тор вместе со школьным приятелем Магнусом Торстейнссоном снарядился в командировку — отслеживать поставку оборудования и скреплять куплю-продажу. Тор рассказывал, что планировал провести в России от силы год, а застрял почти на десятилетие.

Оно понятно: дикое царство анархии и неограниченных возможностей, кое представляли собой развалины советской империи, идеально вписывалось в исландскую схему арбитражного бизнеса: купил дешевле — продал дороже.

Российский период жизни Тора хорошо документирован, поэтому не буду утомлять детальным разбором звездного восхождения по тропе «Безликая пивоварня — первые в России alcopops3 — торговая марка «Бочкарев» — продажа бизнеса голландскому концерну «Хайнекен» по невообразимой цене в 400 миллионов долларов». Читатели могут набрать в поисковой строке что-нибудь вроде «Тор Бочкарев» и получить исчерпывающий список линков, богатый фактографией и финансовыми схемами.

Призываю лишь обратить внимание на два важнейших обстоятельства, которыми отмечены все российские инициативы Бьёрголфура Тора Бьёргольфссона. Обстоятельство первое: исландец никогда не прибегал к русским инвестициям и никогда не брал чужого. Сознательно выделяю эту фразу, поскольку в ней скрыта волшебная «формула Тора», единственно уберегшая от неприятностей и обеспечившая в итоге выгодную развязку его российским инициативам.

Недоумевает неосведомленный Ян Гриффитс: как это Тору Бьёргольфссону посчастливилось выжить в криминальном пивном бизнесе российской Северной столицы, где постоянно кого-то застреливали? Не иначе как под прикрытием «русской мафии». А ведь простодушный Тор в одном из интервью выдал правду как на духу: «В отличие от остальных пивоварен Петербурга мы никогда не пользовались русскими деньгами. Мы старались финансировать все операции собственным капиталом, в то время как русские сначала вкладывали огромные деньги в пивоваренное производство, а затем начинали разборки между собой».

Автор этих строк в начале 90-х годов учреждал с американскими предпринимателями медицинское совместное предприятие, затем — линию по изготовлению лимонадных напитков. Могу подтвердить по личному опыту: отношения иностранных бизнесменов с российским криминалитетом сводились к вежливым формам «крышевания» все то время, что иностранные бизнесмены не пользовались сомнительными инвестициями местного происхождения и не «воровали», то есть не утаивали прибыль от своих «крышевателей».

Безусловно, случались исключения, но общая картина отношений была именно такова. Скажем больше: британские слухи о руке «русской мафии» в бизнесе Тора Бьёргольфссона тем более абсурдны, что документирован основной источник финансирования, позволивший Тору раскрутить и «Бочкарева», и «алкопопсы», — американский фонд Capital Group, предоставивший «Браво» 25 миллионов долларов в обмен на 30% доли.

Второе обстоятельство, на которое необходимо обратить внимание при ознакомлении с деталями российских проектов Тора Бьёргольфссона: большое число регистраций и перерегистраций компаний, имеющих прямое и косвенное отношение к пивному производству и «алкопопсам» «Браво». Объединяют эти регистрации два звена: учредителями компаний выступают головные офшоры Тора и Магнуса с мажоритарной долей, с одной стороны, и частные русские лица с миноритарным интересом — с другой. Думаю, даже читатели, далекие от предпринимательской деятельности, догадываются: подобные схемы используются не для установления скрытого контроля посторонними структурами и лицами (скажем, той же «русской мафией»), а для откатов чиновникам и красным директорам.

Точно такую же схему впоследствии использовал Тор Бьёргольфссон и в Болгарии, где его проект по приватизации «Балканфармы» и последующее ее слияние с исландским Pharmaco финансировали не сомнительные криминальные авторитеты, а Deutsche Bank.

Короче говоря, в 2002 году Тор Бьёргольфссон вернулся из России на родину богатым человеком. Тут-то и закрутилась основная «сага» его жизни, закончившаяся сначала приватизацией крупнейших исландских банков, затем их беспрецедентной мировой экспансией и, под конец, полнейшим разорением всей исландской экономики. Остановимся на этих событиях подробнее — не только потому, что они еще не освещались в отечественной прессе, но и потому, что они идеально иллюстрируют все губительное (в прямом смысле слова) «своеобразие» исландского бизнеса.

Пассы Глаббдобдриб4


Чужие уроки - 2008

Весной 2002 года Исполнительный комитет по приватизации (ИКП) приступил к ликвидации государственных контрольных пакетов в «Ландсбанки» и «Бунадарбанки», соответственно — втором и третьем по размеру финансовых учреждениях страны. 30% акций «Ландсбанки» разошлись на Исландской фондовой бирже еще в 1998–1999 годах. 12 июня 2002 года продали еще 20%, а контрольный пакет, чуть менее 50%, решили реализовать на приватизационном аукционе. Ситуация в «Бунадарбанки» складывалась аналогично: к июлю 2002 года у государства на руках оставалось 55% акций.

Первым делом от приватизационного процесса отстранили иностранных инвесторов (это — к вопросу о «русской мафии»). Шведский банк SE-Banken, проявивший интерес к приобретению контрольного пакета «Ландсбанки» еще в 1998 году, получил от ворот поворот под тем предлогом, что, мол, «условия в Исландии делают опасным сосредоточение слишком большой власти в одних руках» (из интервью тогдашнего премьер-министра и главы Независимой партии Исландии Давида Оддсона).

В 2001 году к «Ландсбанки» попытался подкатить международный консорциум под управлением британского гиганта HSBC и также остался не у дел под вымученным предлогом «неблагоприятных условий рынка». «Благоприятные условия» создались только в начале лета 2002 года, когда интерес к приобретению контрольного пакета проявила инвестиционная компания «Самсон», принадлежащая Тору Бьёргольфссону и его папе Бьёрголфуру Гудмундссону, давнему активисту Независимой партии и приятелю Давида Оддсона.

Соблюдение священных демократических процедур, требовавших ритуальной публикации объявления об аукционе в прессе, позволило привлечь 10 июля 2002 года к столу переговоров еще четыре компании. Две из них — S-Group и Kaldbakur — контролировались коллегами из Прогрессивной партии Исландии, а потому были допущены к заключительному этапу аукциона; две другие пришли просто с улицы, поэтому были отвергнуты под предлогом технического и формального несоответствия.

Поначалу Бьёрголфуры претендовали на «Бунадарбанки», но им объяснили, что Независимая партия возглавляет коалицию в правительстве, а потому ей полагается и более солидный куш в виде «Ландсбанки», тогда как «Бунадарбанки» по всей справедливости должен отойти коммерческим структурам Прогрессивной партии.

Планировалось, что S-Group и Kaldbakur договорятся между собой и выкупят «Бунадарбанки» совместно, однако не договорились. S-Group предложил больше и в итоге приобрел 45,8% акций банка за 140 миллионов долларов. На выплату 40% этой суммы S-Group получил от ИКП отсрочку на 11 месяцев, но не стал дожидаться (как то полагалось по аукционному законодательству) окончательного расчета, тут же переизбрал директоров и установил контроль над всеми операциями банка. В мае 2003 года S-Group, так и не успев до конца расплатиться с государством, перепродал «Бунадарбанки» банку «Кауптинг».

Инвесткомпания «Самсон» приобрела аналогичную долю в 45,8% акций «Ландсбанки» за 145 миллионов долларов — сумму, которая, кстати, вполне по карману Тору Бьёргольфссону без посторонних субсидий (опять же — к вопросу о «русской мафии»). Напоследок пришлось, к сожалению, слегка потесниться: министр иностранных дел и председатель Прогрессивной партии Халдор Асгримссон уперся и потребовал от «Самсона» выделить из «Ландсбанки» активы, принадлежащие страховой компании VIS. Новую независимую VIS возглавил Финнур Игнольфссон, близкий приятель Асгримссона, бывший министр торговли и промышленности. В совете директоров VIS заседает и родной брат Халдора Асгримссона, представляя интересы инвестиционной группы Skinney-Юinganes, в которой оба братика Асгримссона являются мажоритарными акционерами. В благодарность за уступку «Самсона» Тор Бьёргольфссон получил скидочку на 8 миллионов долларов, а также годовую отсрочку на выплату 35% аукционной суммы (145 миллионов).

Такой вот замечательный бизнес демонстрирует в последнее десятилетие всему миру Исландия. Эдакий провинциальный замес экономического дилетантизма, мелкой лавочки и родоплеменного шахер-махера без намека на эвристику. Что случилось после приватизации банков, читатели знают: «Эй, викинги! Есть такая схема замечательная — купи дешевле, продай дороже! Давайте-ка раскрутим!»

И раскрутили. Разорили банки, разорили международных партнеров и — главное! — разорили в пух и прах родной Глаббдобдриб, которому теперь выползать из болота — не одно десятилетие.

Примечания

1 Ian Griffiths, «Next-generation Viking invasion», The Guardian.

2 Бробдингнер — страна великанов в «Путешествиях Гулливера».

3 Дешевые слабоалкогольные коктейли (англ.).

4 Глаббдобдриб — остров волшебников в «Путешествиях Гулливера».

Перебранка Локи1

Катастрофа

В начале октября 2008 года мир узнал, что на свете есть финансовая держава по имени Исландия. Раньше всем думалось, что Исландия — это лишь роскошные пуловеры, древние саги и исторический саммит «Горбачев — Рейган» 1986 года. Теперь же выяснилось, что Исландия — это гигантский хедж-фонд, к которому сбоку прицеплена букашка государственного образования.

Поначалу казалось, что национализация третьего по величине исландского банка «Глинтир», прошедшая почти кулуарно в конце сентября, — внутренняя проблема островного государства, до которой нет дела никому на свете. Даже когда неделю спустя Орган финансового надзора (FME) установил прямой контроль над Ландисбанком — исландским банком № 2, премьер-министр Гейр Хаарде напугал до смерти обитателей Рейкьявика сенсационным заявлением («Существует реальная угроза того, что Исландию при самом неблагоприятном развитии событий засосет вслед за банками в воронку водоворота, из которой она выйдет национальным банкротом»), многие в мире еще надеялись, что проблемы викингов носят сугубо национальный характер.

9 октября обанкротилось и было национализировано крупнейшее финансовое учреждение Исландии — «Кауптинг», после чего события полностью вышли из-под контроля: биржа Рейкьявика де-факто самоуничтожилась (молниеносное падение котировок на 90%, что не удивительно: акции трех банков составляли более 60% всей капитализации фондового рынка), исландская крона сложилась аккурат пополам относительно доллара, а доступ к конвертируемой валюте перекрыли как на внутреннем, так и на внешнем рынках.

Местные производители утратили возможность оплачивать обязательства по международным контрактам, частные лица — выезжать за рубеж. Начались массовые увольнения, затем паническая эмиграция, за ней повальные дефолты по бытовым и ипотечным кредитам, которые граждане Исландии, все без исключения, оформляли в евро и долларах (почему так — скоро узнаем). Прямо на глазах на протяжении одного-единственного месяца Исландия превратилась из четвертой в мире страны по уровню доходов на душу населения в беднейшее государство Европы.


Чужие уроки - 2008

Худшее, однако, было впереди. Стало известно, что исландские банки накопили международных долговых обязательств на сумму в 40 миллиардов евро, что в девять раз превышает годовой национальный продукт отечества! Большая часть этих обязательств сформировалась в Великобритании и Голландии, где счета в филиалах исландских финансовых учреждений пооткрывали не только сотни тысяч рядовых граждан, но и несчетное число муниципалитетов, полицейских участков, больниц, школ, университетов (включая Кембридж и Оксфорд) и пенсионных фондов.

Исландцы сегодня энергично демонстрируют горькую обиду на Великобританию, упрекая бывших «друзей и союзников по НАТО» в неадекватной реакции, которая буквально изничтожила международную репутацию островного государства. Справедливости ради скажем, что меры, предпринятые правительством Гордона Брауна, свалились не с неба, а последовали в ответ на дикое заявление Давида Оддссона, одного из руководителей исландского Центробанка, о категорическом отказе Исландии выплачивать долги по международным обязательствам национализированных частных банков.

На следующий после выступления Оддссона день активы Ландисбанка и Центробанка Исландии на территории Великобритании заморозили. Панику энергично нагнетала британская пресса: «Исландия — на грани коллапса. Инфляция и процентные ставки достигли заоблачных высот. Крона, исландская валюта, находится в свободном падении», — стращала The Guardian своих читателей. Читатели все поняли с полуслова и ринулись изымать вклады из исландских банков: в первую очередь из перспективного IceSave, интернет-подразделения «Ландисбанка», соблазнившего англичан высокими процентными ставками депозитов.

Показательна законодательная база, под которую Великобритания подвела репрессии против викингов: не больше не меньше как «Закон об антитерроризме, преступности и безопасности» 2001 года! Иными словами, финансовые учреждения Исландии приравняли в Туманном Альбионе к Аль-Каиде и Хамас!

Следом за исландским финансовым Триумвиратом на британский флаг порвали дочерние предприятия и аффилированные коммерческие структуры. Особую беспощадность проявили к Kaupthing Singer & Friedlander, местному подразделению «Кауптинга», которое передали Казначейству Ее Величества под прямое управление. Депозиты же 160 тысяч клиентов онлайн-банка Kaupthing Edge на общую сумму в два с половиной миллиарда долларов (!) просто подарили голландскому банку ING Direct (важному кредитору «Кауптинга» по другую сторону Ла-Манша).

От беспрецедентного демарша бывших товарищей по оружию неолиберального капитализма Исландия потеряла дар речи. Премьер-министр продолжал еще что-то лопотать про «злоупотребление силой», «недружественное поведение» и «отсутствие прецедентов», но было уже поздно — рейтинговые агентства дружно отключили пациента от системы жизнеобеспечения.

И тогда случилось невероятное: Исландия, верный сателлит Соединенных Штатов Америки и Великобритании, член НАТО с момента учреждения организации, активный участник бомбардировок Югославии, оккупации Ирака и Афганистана, отправилась с протянутой рукой за финансовой помощью к России и Международному Валютному Фонду! Забавно, что навскидку трудно определить, какое из направлений оказалось более унизительным.

С Россией, полагаю, все ясно без объяснений: «Мы не получили должной поддержки от наших друзей и потому вынуждены искать друзей новых», — прокомментировал на пресс-конференции премьер-министр Гейр Хаарде переговоры Центрального банка Исландии с РФ на предмет получения кредита на четыре миллиарда евро. И тут же услышал вопрос от журналиста о политических уступках, идеологическом компромиссе и возможной передаче России военно-воздушной базы на территории Исландии, на которой еще два года назад размещались подразделения ВВС США.

В равной мере унизителен и кредит от Международного Валютного Фонда: кнуто-пряник Нового Мирового Порядка изначально задумывался как инструмент экономического порабощения стран третьего мира, а не цветущих демократий Западной Европы. За все существование МВФ из «белых людей» за финансовой помощью к нему обратилась лишь единожды Великобритания в 1976 году — событие, вошедшее в национальную историю как «Good Bye, Great Britain!»3

Академическая версия


Чужие уроки - 2008

Несмотря на свежесть событий, уже сложилась вполне официальная, так сказать, «академическая» версия исландского коллапса. Причин называют две.

Первая: роковая ошибка Центрального банка Исландии, выбравшего в начале ХХ века в качестве основной стратегии регулирования финансового рынка т. н. inflation targeting, жесткий контроль за инфляцией посредством манипулирования процентной ставкой банковского рефинансирования. Тактика эта хорошо знакома практически всем большим европейским государствам и заключается в следующем: с начала каждого отчетного периода определяется (с помощью финансовой модели, разумеется) величина инфляции, а затем производится корректировка кредитного процента: если реальная инфляция становится выше «целевой», процент повышается, ниже «целевой» — понижается.

Подобная тактика хороша для серьезного государства, обладающего солидными резервами и запасом кредитного доверия. Для островка же с населением в 300 тысяч жителей, которые испокон веков ничего, кроме рыбы и овечьей шерсти, не производили, inflation targeting обернулась катастрофой. После первого же повышения кредитной ставки случились два события: исландские граждане стали оформлять бытовые кредиты исключительно в иностранной валюте (потому что процентная ставка была ниже, чем при деноминации в исландской кроне), а крупные валютные спекулянты планеты занялись прямо противоположным делом: массово скупали кроны для открытия банковских депозитов под более высокие процентные ставки.

К валютным спекулянтам присоединились исландские банки. Они открывали депозиты в фунтах, долларах и евро иностранным компаниям и частным лицам (в первую очередь — в Великобритании, Голландии, Дании, Швеции и Германии) под небольшой процент (хотя и более высокий, чем предлагали местные банки, — обстоятельство, собственно, и создававшее привлекательность для открытия счетов в исландских банках). А затем использовали эти деньги для кредитования исландского бизнеса по более высоким ставкам, заданным Центробанком. Шутка ли: на протяжении нескольких лет кряду кредитный процент по вкладам, осуществленным в исландских кронах, колебался в диапазоне от 10 до 18! И это в то время, когда в остальной Европе он не дотягивал и до 5%!

Порочный круг очевиден: приток иностранной валюты, с одной стороны, обеспечивал беспрецедентную экономическую экспансию и цветущий кредитный рынок, с другой — еще больше усиливал инфляцию, что, в свою очередь, влекло очередное повышение кредитных ставок, очередной спекулятивный впрыск иностранной валюты, очередной рост котировок исландской кроны, очередную инфляцию, и так далее, до бесконечности.


Чужие уроки - 2008

Все эти процессы настолько хрестоматийны, что приходится лишь удивляться тому, как серьезные финансисты и аналитики исландского Центробанка не сумели предвидеть неминуемого краха пирамиды, которая рано или поздно должна была обрушиться из-за несоответствия обменного курса кроны реальному потенциалу экономики. «Академическая» версия исландской катастрофы нашла «обоснование» и этому дефициту здравого смысла: оказывается, Центральный банк Исландии управляется не одним, а тремя смотрителями (governors), двое из которых — не экономисты, а политики. Председатель же правления Центробанка — вообще бывший премьер-министр. Вот и получается, что страну до развала довели не изъяны в неолиберальной экономической теории, которую с трепетной пунктуальностью реализовывали в Исландии, а дилетанты от политики, ничего не понимающие в финансовых тонкостях и валютной координации.

Вторая фундаментальная причина национального банкротства Исландии — это совершенно непропорциональные размеры активов частных банков страны. Активы эти, как мы уже говорили, в начале осени 2008 года почти на порядок превосходили национальный валовой продукт Исландии. Для сравнения: в 2000 году все банковские активы (включая депозиты на внутреннем рынке) не превышали 80% от годового ВВП страны.

В условиях нормального развития экономики подобная диспропорция не является криминалом в том случае, если фундаментальные показатели финансовых учреждений находятся на должной высоте. Исландские банки всегда отличались образцовой дисциплиной и должным контролем, что, в общем-то, и обеспечивало беспрецедентный приток иностранных инвестиций на протяжении последнего пятилетия. Достаточно сказать, что ни одно из трех системообразующих учреждений — «Глинтир», Ландисбанк и «Кауптинг» — не замаралось в аферах американских ипотечных деривативов subprime, а потому никак не пострадало напрямую от ипотечного краха.

К великому сожалению, американская ипотека достала исландские финансы с другой стороны. В условиях общемирового экономического кризиса качество фундаментальных показателей банков утрачивает практическое значение и на первое место выходит способность государства обеспечить активы национальных банков прямыми или косвенными гарантиями, которые могут поддерживать их ликвидность в рабочем состоянии. Тут-то и дала о себе знать карликовая природа Исландской республики: даже при большом желании островное государство не в состоянии гарантировать и десятую долю обязательств своего финансового Триумвирата. К тому же никакого особого желания и не было: вспомним публичное заявление Давида Оддссона!

Британская версия


Чужие уроки - 2008

Помимо сугубо экономического объяснения исландской катастрофы, существует и другая, более неординарная гипотеза, изначально зародившаяся в недрах британской печати.

Стоило исландским банкам временно приостановить выплаты по депозитам на территории Великобритании, газеты мигом переполнились туманными намеками на якобы криминальное происхождение исландских денег. Казалось, у вопроса «Откуда викинги взяли средства на активную финансовую экспансию по всему миру?» может быть только один ответ: «Дала русская мафия!»

В последние годы Британия и без того весьма болезненно реагирует на активную скупку местного бизнеса и недвижимости деловыми представителями бывших колоний (в первую очередь, конечно же, Индии) и нуворишами Восточной Европы. Мантра «русской мафии» давно служит инструментом эмоционального выхлопа, оказывающего ценный терапевтический эффект на истерзанное национальное самосознание. В контексте же Исландии «русская мафия» играет еще и важную компенсаторную роль: все-таки гигантский русский медведь, извечный враг и соперник на всех фронтах мировой геополитики, смотрится не так оскорбительно, как самостоятельная экономическая экспансия карликового острова с населением в 300 тысяч человек.

Надо признать, что Туманный Альбион точит зуб на Исландию уже не первое десятилетие. Довольно вспомнить, что первая так называемая Cod War («Тресковая война») разразилась между островными государствами еще на исходе XIX века. Ощутимый удар Британия понесла осенью 1958 года, после того как Исландия, пользуясь фактической неприкосновенностью благодаря членству в НАТО, в самовольном порядке увеличила национальную зону рыболовства с 7 до 22 километров. Британцы, разумеется, наплевали на новое исландское законодательство и продолжили ловлю в чужих территориальных водах под прикрытием — не поверите! — 53 боевых кораблей! Исландцы ограничивались тем, что подстерегали бесхозные английские траулеры во фьордах, выскакивали из засады, резали сети, эскортировали суда в свои порты, изымали улов и возвращали Ее Величеству после уплаты нещадных штрафов.

Британия скрежетала от ярости зубами, но ничего с пиратами-викингами поделать не могла: речь ведь шла не о какой-то бесхозной Аргентине с Фолклендами, а о собрате по оружию в борьбе с коммунистической заразой, пользующемся, к тому же, еще и особым покровительством Соединенных Штатов!

Под эту сурдинку Исландия в 1972 году провела через свой Альтинг (парламент) расширение береговых вод до 92 километров, ознаменовав начало т. н. Второй Тресковой войны, а затем — и до 370 км (1975 год, Третья Тресковая война). И все эти войны крохотная Исландия у грозного Британского Льва выиграла, практически уничтожив английскую рыбную индустрию в северных морях.

Стоит ли удивляться, что после «финансового кидка» исландских банков, поставивших осенью 2008 года на серьезные деньги более 300 тысяч английских частных вкладчиков и сотни учебных, муниципальных и социальных организаций и некоммерческих учреждений, терпение хоть и бывшей, но Великой империи лопнуло, и она в мгновение ока стерла в порошок не только благосостояние викингов, но и их репутацию.

Версия «русской мафии» практически целиком завязана на биографии Бьоргольфура Тора Бьёргольфссона — первого исландского миллиардера, сделавшего свое состояние в ельцинской России. Удивительную историю этого отважного предпринимателя из старинного рода исландских деловаров читатель узнает из отдельной статьи в традиционной рубрике «Чужие уроки», опубликованной в этом же номере журнала. Здесь же ограничусь лишь общим утверждением: участие «русских бандитов» в обогащении исландских банков примерно такое же, как и их участие в обогащении великого гизбара нашего времени — Эдмонда Сафры (см. «Секрет гизбара», «Бизнес-журнал», № 16, 2008), то есть — сугубо эпизодическое.

Безусловно, связи исландских банкиров и предпринимателей с сомнительными деньгами не только России и стран Восточной Европы, но и таких почтенных «очагов свободы», как Гернси и Ман, прослеживаются — хотя бы по направлениям широких инвестиционных потоков, регулярно наполняющих внутренние депозиты исландских банков (те самые, что создавались под высокий процент). Однако никаких солнцевских и долгопрудненских денег на свете не хватило бы для создания колоссальной машины по валютному арбитражу, которая успешно реализовывалась в Исландии на фоне — обратите внимание! — дружного одобрения мировой экономической элиты, ставившей на маленьком островном государстве грандиозный эксперимент по превращению целой страны в единый эффективный хедж-фонд!

Исландию создали не русские бандиты, а неолиберальные экономисты. Они же ее и похоронили. Радует только — что вместе со своей экономической теорией!

Эпилог

Остается разобраться с последним вопросом: «Почему на роль подопытного кролика выбрали Исландию?» Сначала выбрали, а потом еще и жестоко наказали. Однозначного ответа у меня нет, но кажется, он витает где-то в национальном сознании. Эдакая архаичная печать вины за выступление не по чину.

В одной из песен «Старшей Эдды» описывается «Перебранка Локи»: невменяемый йотун явился на пир асов и методично обхамил по кругу всех богов, включая верховного Одина. Знаете, чем кончился демарш исландского триктсера? Вот чем: «После этого Локи, в образе лосося, спрятался в водопаде фьорда Франангр. Там асы поймали его. Он был связан кишками сына своего Нарви, а сын его Нарви превратился в волка. Скади взяла ядовитую змею и повесила ее над лицом Локи. Из змеи капал яд. Сигюн, жена Локи, сидела там и подставляла чашу под капающий яд. А когда чаша наполнялась, она ее выносила, и в это время яд из змеи капал на Локи. Тогда он корчился так сильно, что вся земля дрожала. Теперь это называется землетрясением».

Примечания

1 Локи (Loki) — самый знаменитый представитель йотунов (великанов) в германо-скандинавской мифологии, получивший от асов (высших богов) разрешение на совместное проживание в Асгарде (небесном городе) в награду за ум, хитрость и изворотливость. (см.название)

2 «Старшая Эдда» — стихотворный сборник скандинавских мифов, составленный Сэмундом Мудрым в XIII веке.

3 «Прощай, Великая Британия!» (Англ.)


на главную | моя полка | | Чужие уроки - 2008 |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения



Оцените эту книгу