Глава 1

Лондон, 3 октября 1777 года

Большая гостиная была полна музыки, света и смеха. Величественные канделябры с тысячами зажженных свечей наполняли комнату мягким сиянием. По сторонам гостиной на обитых золотой парчой диванах располагались лорды и леди. Остальные гости составляли живописные группы, обрамлявшие залу, словно гирлянды ярких экзотических цветов. Старый дубовый пол, отполированный до зеркального блеска, скрипел под ногами множества танцующих пар, разряженных в шелка всех цветов радуги. Повсюду звенел смех, изысканные дорогие вина лились рекой, а блеск бриллиантов затмевал сияние горящих свечей.

Хозяева этого роскошного праздника медленно двигались по зале, с удовольствием наблюдая за гостями. Лорд и леди Кэррингтон славились в Лондоне пышностью своих приемов, и сегодняшний вечер не был исключением. Обстановка праздника радовала глаз, музыка услаждала слух, щедро подслащенные прохладительные напитки в большом количестве подавались гостям. Вечер протекал по давно заведенному порядку.

И как обычно, Элизабет Трент была звездой праздника. Войдя в залу, она сразу же оказалась в центре всеобщего восхищенного внимания. Стройная обворожительная фигурка в платье из бирюзового атласа, стянутом корсажем цвета слоновой кости, прелестное тонкое лицо с нежными фиалковыми глазами и золотыми волосами, падавшими на плечи каскадом роскошных локонов. Все взгляды были прикованы к самой известной лондонской красавице, однако гости относились к ней по-разному. Молодые повесы спешили собраться вокруг Элизабет и охотно выражали ей свое восхищение в манере, которую трудно было назвать сдержанной, в то время как юные дамы и их обеспокоенные мамаши наблюдали за всем происходящим с ревнивым неудовольствием и даже с ужасом. Лорд и леди Кэррингтон приветствовали Элизабет Трент с искренней радостью, потому что она не только украшала вечер своим присутствием, но и, как всегда, вместе с обаянием привносила в общество нечто особенное. Элизабет обладала даром создавать оживление везде, где бы ни появилась.

Как только она начала выезжать в свет в прошлом году, тут же покорила сердца множества молодых людей. Элизабет уже привыкла царствовать в любом обществе, которое посещала, окруженная толпой поклонников, как королева придворными.

Бал Кэррингтонов не был исключением. Сопровождавшая Элизабет пожилая дама, миссис Хэмпшир, уже не раз предпринимала попытки защитить ее от натиска несдержанной толпы воздыхателей, но все усилия были напрасны. Это было попросту невозможно! Бесстыжая девчонка отчаянно флиртовала со всеми! Она поощряла ухаживания, была любезна, всем раздавала авансы, а бедные молодые люди просто теряли голову, завороженные ее прелестью и магическим искусством обхождения.

Только одно обстоятельство утешало миссис Хэмпшир. Тут дама с тревогой вздохнула и, пока Элизабет кружилась в танце с молодым лордом Пенрифом, решила перекинуться словом со своей соседкой, леди Эванс, такой же пожилой леди, как и она сама. Благодарение Богу, говорила миссис Хэмпшир, что дражайшая, сладчайшая Элизабет ни разу не была замешана ни в одну историю, несмотря на то что просто обожает быть в центре внимания молодых людей. Все же вокруг нее всегда складывается атмосфера утонченности и хорошего вкуса, а это, безусловно, защищает ее от любых проявлений вульгарности и грубости. Леди Эванс, к которой были обращены эти слова, вынуждена была нехотя согласиться. Несмотря на всю свою скептичность и явно неодобрительное отношение к Элизабет, дама должна была признать, что неуемная мисс Трент, вечно смеющаяся и всем строящая глазки, по существу, настоящая леди.

– Как же может быть иначе, для этого есть все основания, – фыркнула она в ответ миссис Хэмпшир. Глаза ее при этом настойчиво следовали за молодой парой, словно хищник выслеживал добычу. – Ее происхождение говорит само за себя. Вы же помните, я очень хорошо знала Джона и Маргарет Трент.

– Да-да, разумеется, – согласилась, в свою очередь, миссис Хэмпшир, пухлая любезная дама с седеющими волосами и влажными ясными глазами, которые вечно шныряли по сторонам и все замечали. Что бы ни происходило в зале, что бы ни обсуждалось в среде таких. же, как она, кумушек, все это принималось ею к сведению и шло в ход, когда она наконец получала возможность предаться своему любимому занятию – посплетничать и перемыть другим косточки. В общем-то миссис Хэмпшир была добрая женщина. Она приходилась Элизабет дальней родственницей и была взята в дом Трентов в качестве компаньонки, после того как три года назад похоронила мужа и осталась не то чтобы совсем без средств, но все же в весьма затруднительном положении. Полная благодарности Трентам за место, совершенно очарованная их домашним укладом, миссис Хэмпшир с удовольствием исполняла свои обязанности, которые позволяли ей не только получать хорошее жалованье, но и посещать самые изысканные лондонские праздники. Все это заставляло ее искренне восхищаться Элизабет и, более того, очень гордиться ею. Поэтому слова, обращенные к леди Эванс, были совершенно искренни, в них звучала неприкрытая гордость.

– Без сомнения, происхождение Элизабет и ее положение в обществе самые наилучшие, моя дорогая, именно так, как вы сказали, и ее состояние… Да, она получила все после смерти сэра Джона. И к тому же должна сказать, что при жизни Джон окружил ее особой заботой, предоставив все, что нужно. – Тут миссис Хэмпшир удовлетворенно улыбнулась. – Эта девочка всегда получала только все самое лучшее.

Леди Эванс в ответ кивнула и повернулась в другую сторону, чтобы не упустить из виду белокурую девушку, которая в этот момент ослепительно улыбалась своему партнеру, идя с ним под руку к золоченому дивану в другом конце гостиной. Леди Эванс попыталась представить, что за рискованный комплимент отпустил ее партнер, если заставил девушку так обворожительно улыбаться.

Элизабет между тем совершенно не подозревала о том, что является предметом столь обстоятельной беседы. Она полностью была поглощена собственными маленькими проблемами деликатного свойства, которые ей приходилось решать незамедлительно и тактично.

– Уверяю вас, мисс Трент, я буду очень огорчен, если вы сейчас же не обещаете мне следующий танец. Неужели своим отказом вы захотите причинить мне боль? Я умоляю вас дать согласие. – Томас Пенриф пылко сжал руку девушки и стал с жадностью всматриваться в ее лицо. Элизабет смотрела на него невинным взглядом.

– Но, лорд Пенриф, боюсь, что вас может утомить мое общество. И представьте, что я буду тогда делать в полном одиночестве? Нет, я думаю, для того чтобы продолжить нашу дружбу, мне следует отклонить ваше галантное предложение. Но я сочту за честь, если вы нанесете мне утренний визит завтра или послезавтра. – Она снова улыбнулась ему своей лучезарной улыбкой, и это заставило молодого лорда Пенрифа вспыхнуть от удовольствия.

Между тем Элизабет продолжала с прежней обходительностью:

– Теперь вы видите, как велико мое желание продлить нашу дружбу? Если разделить ее на маленькие порции, она может продолжаться бесконечно долго. Но все же я с ужасом думаю о том дне, когда вы меня покинете!

Она грустно опустила ресницы, но в то же время от него не ускользнула веселая улыбка, как бы невзначай тронувшая ее губы. Тогда Пенриф все понял и весело засмеялся.

– Вы столь непредсказуемы, Элизабет, что я всегда буду вас обожать, но теперь, когда все мои комплименты совершенно бесполезны, я больше не буду вам докучать. – Он по-мальчишески усмехнулся. – И тем не менее я принимаю ваше предложение. Ждите меня завтра утром.

Он бережно взял руку девушки и слегка коснулся ее губами.

– Не желаете немного вина, мисс Трент? – раздался в это время у нее из-за плеча голос, показавшийся приятным и как будто немного знакомым.

Элизабет обернулась и почувствовала, как сердце у нее в груди забилось сильнее. Над ней возвышался лорд Ричард Мильбурн, блистательный, как всегда, затянутый в бургундский атлас, с любезной улыбкой протягивающий бокал. Это был тот, с кем она мечтала танцевать следующий танец. Именно из-за него Элизабет столь решительно отказала Томасу Пенрифу.

Для нее это было делом рискованным, даже очень, ибо она вовсе не желала ранить чувства Томаса Пенрифа. Но Элизабет прекрасно видела, как лорд Мильбурн не сводил с нее глаз, пока она танцевала с Томасом, и поняла, что он захочет пригласить ее на следующий танец. Элизабет решила, что лорд Ричард Мильбурн будет ее очередной победой.

Она улыбнулась ему с притворной застенчивостью и скромно приняла протянутый ей бокал. Лорд Пенриф холодно взглянул на Мильбурна и поднялся с дивана.

– Я вижу, мисс Трент, вы остаетесь в хороших руках. Извините меня, мисс, извините и вы, сэр, но я вас оставляю. – Томас Пенриф церемонно поклонился и отошел.

Лорд Мильбурн тут же сел возле Элизабет и стал наблюдать, как она пьет вино маленькими глоточками, не поднимая глаз.

«До чего же прелестное существо!» – думал он. Золотые волосы, чистейшая белая кожа, потрясающие фиалковые глаза, такие огромные и выразительные. И это бирюзовое платье с глубоким вырезом по последней моде, прекрасно подчеркивающее ее стройную, гибкую фигурку. Да, эта женщина заслуживает внимания. Тело богини и лицо ангела. Ему безумно захотелось остаться с ней наедине, подальше от пристальных взглядов многочисленного общества.

Элизабет, в свою очередь, столь же увлеченно изучала внешность лорда Мильбурна, как и он ее. Красивый, широкоплечий, в прекрасно сшитом костюме, он, казалось, распространял вокруг себя атмосферу силы и могущества. Лорд Мильбурн был не только одним из самых богатых женихов Лондона, но имел к тому же репутацию человека, хорошо владеющего шпагой. Ходили слухи, что он искатель приключений и на его счету немало увлекательных историй. Элизабет смутно помнила о том, что в Америке у него есть кузен. Говорили, что он шпион. Все это только усиливало романтический ореол, окружавший лорда Мильбурна. И ничего удивительного не было в том, что лондонский свет считал его желанной добычей, когда речь шла о выгодном браке. Но Элизабет не собиралась женить его на себе – ничего подобного не было в ее мыслях. Скорее всего потому, что в данный момент она вообще не питала никакого интереса к замужеству. Зачем оно ей? Элизабет всего девятнадцать, она прекрасна, получила богатое наследство, да разве она готова променять веселую жизнь в Лондоне на скучное, однообразное существование замужней женщины? У нее было другое на уме: чем больше поклонников добивалось ее внимания, тем больше ей это нравилось. Про себя она уже решила, что лорд Мильбурн обязательно станет ее новой жертвой и непременно самым преданным почитателем. В предвкушении этого Элизабет одарила его одной из самых очаровательных своих улыбок.

– Как мило с вашей стороны, лорд Мильбурн, принести вино. Это именно то, чего мне более всего не хватало после танца.

Рукой, затянутой в перчатку, он пригладил усы и, в свою очередь, улыбнулся ей в ответ:

– Возможно, вам понравится также небольшая прогулка по саду? Вечер выдался тихий, а свежий воздух будет чрезвычайно благоприятен после духоты зала.

Это было не совсем то, на что она рассчитывала, но идея уединенной прогулки с лордом Мильбурном по темному саду была очень привлекательной. Однако Элизабет взглянула в сторону миссис Хэмпшир и заколебалась. Совершенно ясно, что молодой незамужней девушке на такое предложение следовало ответить решительным отказом. Уединяться с мужчиной, который только что был ей представлен! Но с другой стороны, новое приключение казалось очень соблазнительным. К тому же лорд Мильбурн не производил впечатления человека, которого следовало опасаться. Он же джентльмен, из хорошей семьи, все вокруг его знают. И он так красив!

– Ваше предложение звучит мило, лорд Мильбурн, но вы слышите, снова заиграла музыка, а я так люблю танцевать. Разве вам не нравится оркестр?

Он ответил ей вкрадчивым голосом:

– Оркестр действительно превосходен, но я предпочитаю беседовать с вами наедине, а не в этой душной зале. Боюсь, что музыка и танец только отвлекут наше внимание от беседы. Я вас очень прошу, пойдемте в сад, и обещаю, что вам не грозит никакая опасность. – Его сильная рука властно легла на ее руку.

Слегка насмешливый тон заставил Элизабет насторожиться. Ах, так он просто бросает ей вызов! Ну что ж, пусть, она его не боится, и к тому же во всей этой истории есть что-то возбуждающее. Элизабет любезно улыбнулась, глядя в его поблескивающие глаза.

– Очень хорошо. Я с удовольствием подышу немного свежим воздухом. Если… – тут она шаловливо добавила, сверкнув глазами, которые от возбуждения поменяли цвет с фиолетового на светло-голубой: – Если миссис Хэмпшир не успеет этому помешать.

Он засмеялся:

– Уверяю вас, мы сумеем выскользнуть совершенно незаметно для миссис Хэмпшир.

Лорд Мильбурн повел ее под руку туда, где свечи горели ярче и на выстроенных в одну линию столах стояли бокалы с вином и тарелки с маленькими пирожными. Там на один из столов он поставил ее пустой стакан, а затем они медленно, как бы прогуливаясь, направились к одному из больших французских окон, которые открывались прямо в сад. И прежде чем Элизабет поняла, что с ней происходит, лорд Мильбурн проворно спрыгнул вместе с ней на усыпанную гравием дорожку.

Ночь была прохладная и звездная. Сладкий аромат последних летних цветов наполнял воздух, зелень нежно шелестела под порывами легкого ветерка. Мильбурн взял Элизабет под руку и повел в глубину сада по узкой тропинке, обрамленной с обеих сторон низким кустарником. Они продолжали весело болтать как ни в чем не бывало, однако в их непринужденной беседе уже сквозили нотки легкого флирта. Он рассказывал ей о том, что в скором времени собирается посетить своего кузена в Америке, а Элизабет прикидывала про себя, смогут ли ее прелести удержать его в Лондоне. Во всяком случае, начало было интригующим.

– Так о чем же вы собирались со мной поговорить? – осведомилась она между прочим.

– Я просто хотел вам сказать, что вы прекрасны. – Его низкий голос прозвучал неожиданно громко в тишине сада. И Элизабет, несмотря на то что была польщена таким комплиментом, вдруг почувствовала тревогу. Они уже находились на значительном расстоянии от дома, в саду было так темно… И более того, его рука все тверже сжимала ее локоть.

– Вы очень любезны, лорд Мильбурн. Но не кажется ли вам, что мы уже отошли слишком далеко от дома?

– Разве? – пробормотал он.

Элизабет вздрогнула.

– Совершенно недалеко, – продолжал лорд Мильбурн как бы про себя.

Слегка повернув голову, Элизабет заметила блеск в его глазах и загадочную улыбку в уголках губ. Она еще сильнее почувствовала тревогу.

– А теперь я бы хотела вернуться в дом, если вы не возражаете, – сказала Элизабет, постаравшись не выдать голосом волнения. – Становится прохладно…

Он коротко рассмеялся и обернулся к ней.

– Ну, это дело поправимое, моя дорогая.

Элизабет слегка отшатнулась от него и сказала, собрав все свое мужество и твердость и попытавшись скрыть настоящую панику, охватившую ее:

– Не прикасайтесь ко мне! Я же вам сказала, что хочу вернуться в дом!

У Мильбурна не было дурных намерений, когда он предложил Элизабет прогуляться по саду. Он лишь хотел наладить с ней более близкие отношения, попытаться таким необычным способом быстро перейти от официального тона к дружескому. У него было чувство, что восхитительная мисс Трент обладает не только истинной красотой, но и живым страстным характером. Поэтому он придумал план, как добиться ее благосклонности, и вовсе не ожидал, что сегодня ночью может случиться нечто серьезное. Однако, побыв с ней наедине, он неожиданно почувствовал волнение. Чем больше Мильбурн смотрел на Элизабет, тем сильнее его переполняло желание. Все казалось ему в ней соблазнительным – и эти золотые волосы, слегка растрепанные на ветру, и эти фиалковые глаза, полные настоящего ужаса и отчаяния, и эта стянутая корсажем грудь, бурно вздымающаяся от тяжелого, взволнованного дыхания. И прежде чем осознал, что делает, он стремительно схватил ее бессильные руки и потащил в сторону от тропинки в тень огромного ветвистого дуба. Его переполняло безудержное веселье, Мильбурн непрерывно улыбался, глядя на нее.

Элизабет делала отчаянные попытки освободиться от мужской железной хватки, а ему казалось, что он держит ее очень нежно, без всякого напряжения.

– Что… что вы со мной делаете! Дайте же мне уйти наконец!

Но его руки сжимали ее все крепче, он смеялся:

– Почему это я должен дать вам уйти, мисс Трент? Мне очень нравится наше теперешнее положение!

– Вы же обещали, что мы будем только беседовать! Как вы смеете обращаться со мной так грубо! Отпустите меня!

Ее щеки пылали, глаза сверкали от бешенства, как у дикой кошки. Она чувствовала, что чем сильнее пытается вырваться, тем крепче сжимаются его руки. Ее гнев только усиливал его веселое настроение.

– Вы сами во всем виноваты, моя дорогая. Я не могу противиться вашему обаянию. К тому же вы теперь в моей полной власти, я могу себя вести, как мне вздумается, никто вас не защитит. Насколько мне известно, ваш дядюшка и опекун генерал Чарльз Трент находится в Индии, а других мужчин, способных защитить вашу честь, в вашем роду нет. Так что я в полной безопасности, если захочу украсть ваш поцелуй. А я как раз этого хочу!

Он сжал ее сильнее и хрипло прошептал:

– Если ты только поддашься, то даже сможешь испытать наслаждение. Я вовсе не безобразен. Множество женщин находят меня очень привлекательным. Ты вполне можешь последовать их примеру.

– Это невыносимо! Со мной никогда ничего подобного не случалось!

Элизабет дышала уже со свистом, бешенство придавало ей сил, она все еще напрягалась, чтобы разжать его пальцы.

– Вы отвратительны и подлы! Отпустите меня сейчас же или я начну кричать и сюда сбегутся гости, которые станут свидетелями вашего низкого поведения!

Но он мягко возразил:

– Ты не сделаешь этого, моя дорогая. Ты же не захочешь устроить скандал?

– Разумеется, захочу! Я предпочту устроить скандал, нежели терпеть и дальше ваше общество!

В бешенстве Элизабет открыла рот, чтобы закричать, но Мильбурн грубо схватил ее в охапку и поцеловал. Она отталкивала его, но он был неизмеримо сильнее, и к тому же его губы до боли впились в ее рот. Поцелуй был долгим. Это был поцелуй насилия. Еще совсем недавно, всего несколько минут назад, она находилась в ярко освещенной зале, ее окружала атмосфера праздника. В лучах света вокруг сверкали бриллианты, гремела веселая музыка и отовсюду раздавалась непринужденная болтовня, Элизабет испытывала сладостное волнение, воображая себе, каким должен быть поцелуй Ричарда Мильбурна. Но теперь в ней бушевало только отвращение. Его дыхание было горячим, его язык ранил ей рот, а в ее душе не было ничего, кроме гнева и гадливости. Господи, откуда только берутся такие страсти?

Однажды в ее жизни был случай, когда она позволила молодому человеку поцеловать себя в губы, хотя в их кругу это было строжайше запрещено и дозволялось разве что в отношении формально помолвленных пар. Но тот молодой человек был так хорошо воспитан и так очарователен, что в его поцелуе не было ничего страшного. Он целовал нежно, быстро и совершенно невинно. Ничего похожего на то, что случилось теперь! Ничего общего!

Наконец Мильбурн дал ей свободно вздохнуть, и по ее телу пробежала непроизвольная дрожь. Она в ужасе приложила ладонь к губам и постаралась смахнуть с них ощущение гадливости. В полном изнеможении взглянула Элизабет в лицо Мильбурна и увидела в нем только насмешку. Он нахально ухмылялся, глядя на нее! Тогда она подняла руку и ударила по ухмыляющемуся рту со всей силой, на которую была способна.

На лице Мильбурна появился красный след от удара и довольная усмешка исчезла, растаяла. Вместо нее в глазах засветилось нечто мерзкое. Но теперь Элизабет уже не стала ждать, что он предпримет в следующий момент, и, проворно подобрав юбки, бросилась бежать к дому.

Ей навстречу уже спешила миссис Хэмпшир, брови которой были нахмурены.

– Моя дорогая, где ты пропадала? – волнуясь спрашивала она. Но внезапно оборвала начатую речь, заметив, насколько бледным и огорченным было лицо Элизабет. – Что случилось? С тобой все в порядке?

– Я… я просто вышла на минуту в сад, Лоретта. Прости, если я доставила тебе беспокойство. Но мне показалось, что я больна… Наверное, во всем виноваты свечи… и этот шум… Мне захотелось подышать немного свежим воздухом. – Элизабет сама чувствовала, насколько фальшиво звучат ее слова, и от этого все объяснения выглядели слабыми и неубедительными.

– Хорошо, дорогая моя, но прежде всего ты должна была сказать мне о своем желании! Ты выглядишь совсем больной, детка! Наверное, нам следует как можно быстрее уехать. Тебе нужно лечь в постель!

Миссис Хэмпшир схватила Элизабет за руку и с ужасом заметила, насколько влажной она была.

– Да, я себя чувствую совсем больной. Давай уедем прямо сейчас.

Казалось, церемония прощания с хозяевами дома продлится вечность. Но наконец обе дамы оказались в своем экипаже. У Элизабет от слабости закрывались глаза. Она подумала, что от скандала для нее не будет никакого прока, особенно теперь, когда ужасный инцидент уже позади. В конце концов сама виновата во всем, вела себя слишком неприлично! И больше она словом не обмолвится с этим лордом Мильбурном, даже думать об этом не будет! Это только ее вина: зачем была столь наивной и доверчивой!

Потом Элизабет подумала о том, что, даже если закатит сцену, публично отстаивая права, все равно она окончательно погубит свою репутацию. Ведь лорд Мильбурн правильно ей сказал – никто не сможет защитить ее честь. Дядя действительно в Индии, а больше у нее не было близких. Нет, ничего другого не оставалось, как только отправиться домой и постараться поскорее забыть этот ужасный эпизод. Но – тут Элизабет дала себе клятву! – она никогда больше не доверится ни одному мужчине! С этого момента объявляет им войну, и в ход пойдут все доступные средства, все ее силы и разум!

Глава 2

– Томас, вы притягиваете к себе несчастья, как магнит железо, – смеялась Элизабет.

Они расположились в элегантной голубой гостиной дома Трентов, откуда открывался вид на южный двор. В этом дворе Элизабет еще ребенком играла в прятки среди кустов и статуй. Сейчас молодым людям только что подали чай.

– Разрешите налить вам еще чашку? – спросила Элизабет.

– Нет, спасибо. – Лорд Пенриф непринужденно откинулся на спинку кресла. Он наблюдал, как Элизабет грациозно поднимает блестящий серебряный чайничек и наполняет свою китайскую чашку, а затем с усмешкой сказал:

– Вряд ли вы поверите в то, что все приключения действительно происходили со мной во время обучения в Кембридже. Но я вам клянусь, что это правда.

– Я бы никогда не посмела оскорбить вас недоверием. – Элизабет улыбнулась. – Я только воображаю, в какую еще неприятную историю вы попадете в следующий раз!

– Ну, все это теперь позади, – заверил он ее. – Тогда я был всего лишь зеленым юнцом.

Элизабет с любопытством оглядела его. В это утро он действительно не выглядел зеленым юнцом, был очень мил и чрезвычайно модно одет: в голубой атласный камзол с вышивкой, белые панталоны до колен и голубые шелковые чулки, плотно облегающие мускулистые ноги. Его слегка припудренные каштановые волосы были заплетены в косу, а манеры, как всегда, безупречны. Элизабет нравилось, что они начали видеться очень часто. Со времени бала у Кэррингтонов прошло три недели. Пенриф уделял ей все больше внимания, и она находила его общество приятным: он никогда не позволял ей скучать и вместе с тем никогда не преступал границ приличий. К тому же Пенриф совершенно не был похож на других английских джентльменов, о которых она предпочитала не говорить вслух и старалась выбросить из головы. Но это ей плохо удавалось: воспоминания как нарочно продолжали упорно преследовать ее днем и ночью. На прошлой неделе она с облегчением узнала, что Мильбурн отплыл наконец в Америку в поисках приключений. Он собирался оказать поддержку своему верноподданнически настроенному кузену, сражавшемуся против бунтовщиков.

«Хорошо, если бы янки его убили» – такова была ее первая язвительная реакция на это известие. После его отплытия ей стало легче: неприятные воспоминания постепенно стирались, и только временами возвращались приступы тоски и раздражения.

Но тут ее мысли были прерваны вежливым стуком в дверь.

– Войдите, – сказала она.

В гостиную вошел лакей в голубой ливрее.

– Прошу прощения, мисс Трент, но к нам только что прибыл посыльный из порта с письмом от генерала Трента. Хопкинс велел вручить его вам незамедлительно.

– О, разумеется!

Как только лакей вышел, Элизабет взглянула на лорда Пенрифа:

– Я не хочу быть невежливой, Томас, но новости от моего дяди для меня слишком важны. Последний раз я получила от него письмо несколько месяцев назад. Вы не обидитесь, если я прочту его сейчас же?

– Конечно, читайте, – весело ободрил ее Пенриф. – Насколько мне известно, в Индии дела идут вполне гладко. Наши гарнизоны не испытывают никаких затруднений. Не то что в колониях. Там совсем другое дело!

– О да! Я так счастлива, что дядя Чарльз находится сейчас не в колониях! Говорят, война идет вовсе не так успешно!

– Смею сказать, что трудности здесь должны быть только временными. Колонии не смогут долго противостоять королевским войскам. Но ради Бога, извините меня, – быстро прервал он сам себя, – я отвлекаю вас всякой политической болтовней. Читайте, Элизабет, вы ведь хотели немедленно прочитать письмо!

Уже срывая печать, Элизабет все еще возражала:

– Вы меня совсем не отвлекаете! Вы же прекрасно знаете, что меня интересует все, что происходит в мире! Вы, мужчины, так упорно верите в то, что женщины абсолютно не способны интересоваться важными вещами.

Пенриф взглянул на нее со смешанным чувством удивления и восхищения. Вот девушка, которая способна вести беседу не только о нарядах и светских сплетнях. В последнее время она часто поворачивала разговор на предметы, большинству женщин абсолютно недоступные. Война в Америке, политическая ситуация в Индии, даже финансовые проблемы государства! Отвечая, Пенриф всегда испытывал неловкость – настолько странным казалось ему обсуждать такие вещи с женщиной! В то же время он не мог не восхищаться Элизабет, видя ее тягу к знаниям и разумность суждений по вопросам, которые обычно составляют прерогативу мужского ума.

До чего же прелестна! И умна, и так прекрасна. Он отметил про себя, что сегодня Элизабет выглядит особенно очаровательно – прямо как тоненький, хрупкий цветочек. Волосы она завязала желтой лентой, а платье из желтого атласа, украшенное белыми бантами, соблазнительно облегало тонкую талию и весьма полную грудь. Ее нежное лицо, казалось, было выточено из белого мрамора и лишь слегка оттенено нежно-розовым цветом губ. Фиалковые глаза ярко вспыхивали, когда она улыбалась. Солнечный свет, льющийся из широких окон, погружал ее в золотое сияние, и она была похожа на настоящую сказочную принцессу. «Воистину, – думал Пенриф с нескрываемым удовольствием, – она являет собой в высшей степени привлекательное зрелище». И он стал мечтать о сладких поцелуях и нежных объятиях. Между тем Элизабет распечатывала письмо с нетерпеливой радостью, предвкушая узнать наконец долгожданные новости от дяди Чарльза. Это совершенно на него не похоже – так долго не давать о себе вестей! Она уже намеревалась сделать ему хороший выговор за столь длительное молчание в своем ответном послании. Но по мере того как Элизабет читала письмо, улыбка сходила с ее лица. Крупные каракули на бумаге не имели ничего общего с отчетливым, стремительным почерком дядюшки. Спазм перехватил горло, когда постепенно смысл написанного начал доходить до нее, и рука конвульсивно скомкала бумагу, как бы желая отбросить вместе с ней неприятные новости.

– О Небо! – воскликнула она с рыданием.

– Что? Что случилось? – быстро спросил Пенриф, отвлекаясь от своих мыслей и бросаясь к ней. – Вам плохо?

– Нет-нет, со мной все в порядке, но дядюшка Чарльз болен! У него ужасная болезнь! Письмо написано его управляющим от имени дядюшки!

Было видно, что полученные известия потрясли ее до глубины души. Она приложила ладони ко лбу, как бы для того, чтобы привести в порядок свои скачущие мысли. Пенриф пытался успокоить ее, взяв за руку.

– Как это неприятно, Элизабет! Я очень сожалею! А что за болезнь?

– А… какая-то иностранная болезнь, кажется, обычная для Индии. Из письма очевидно, что дядюшка очень слаб и часто впадает в беспамятство.

Внезапно Элизабет подняла на него глаза:

– Ох, Томас, я должна сейчас же ехать к нему! – Она высвободила свою руку и бросилась к двери, но голос Пенрифа заставил ее остановиться:

– Элизабет, что вы имеете в виду? Вы действительно собираетесь сейчас же отправиться в Индию? Это абсурд!

Но она твердо стояла на своем:

– Я должна! Не могу же я просто сидеть и ждать, в то время как дядя Чарльз там страдает!

Разведя руки, Пенриф сделал шаг к ней навстречу:

– Элизабет, подождите, послушайте меня! Вы не отдаете себе отчета в том, что говорите. Такое путешествие совершенно неприлично для леди.

Тут в ней закипел настоящий гнев. У нее не хватало терпения выслушивать такие глупые аргументы. Дядя Чарльз нуждается в ее помощи – разве что-нибудь другое может при этом иметь значение?

– Неприлично, вы говорите? – произнесла она негодующим тоном. – Вы считаете, что более прилично сидеть здесь, в Англии, в комфорте и бездействии, в то время как дядя Чарльз мучается в одиночестве, в чужой стране и вокруг нет ни одного человека, который бы за ним как следует ухаживал! – В ее голосе звучало уже настоящее бешенство. – Чарльз Трент заботился обо мне с тех самых пор, когда мои родители умерли, лорд Пенриф! Я была еще совсем ребенком. Он все делал, что было в его силах, чтобы я была счастлива. И вот теперь он болен и нуждается в моей помощи, а вы предлагаете мне сидеть и ждать! Вы меня просто удивляете! Это у вас, лорд Пенриф, нет никакого понятия о приличиях!

Молодой человек только вспыхивал от обиды, слушая ее оскорбительные слова, но все же старался взять себя в руки и не дать волю своему темпераменту. Элизабет была слишком огорчена, почти вне себя. Он постарался урезонить ее еще раз:

– Моя дорогая, успокойтесь, пожалуйста! И послушайте меня хотя бы одну минуту! Если бы ваш дядюшка был женат, то, действительно, его жена или дети обязаны были поехать к нему и ухаживать за ним, но никто не имеет права ожидать этого от вас! Молодая девушка, которой нет еще и двадцати, отправляется в путешествие одна, в чужую страну, и это в то время, когда идет война! Когда на море орудуют пираты и корабли повстанцев – целые флотилии! – прочесывают моря! Это невообразимо, легкомысленно, вы не можете с этим не согласиться! Пожалуйста, Элизабет, будьте благоразумны!

Но его слова не возымели никакого действия. В аристократических, точеных чертах лица Элизабет появилась какая-то надменность. Она холодно взглянула на Пенрифа и, уже подходя к двери, сказала голосом, в котором звенели льдинки:

– Я высоко ценю вашу заботу обо мне и моей репутации, лорд Пенриф, но все же намереваюсь отправиться к своему дядюшке как можно быстрее, несмотря на все ваши предостережения! – Элизабет даже слегка улыбнулась ему. – Прошу прощения, что покидаю вас так внезапно, но вы сами должны понять, что мне еще надо сделать множество распоряжений. Всего хорошего! – Поспешно кивнув на прощание, она оставила его в состоянии крайнего изумления и неудовольствия.

Элизабет взбежала наверх и по темному коридору бросилась в свою комнату, со злостью спрашивая себя, зачем ей понадобилось так долго молоть всякий вздор с этим Томасом Пенрифом. Подумать только, еще четверть часа тому назад он ей казался очаровательным! Но его попытка указать ей, как следует себя вести, совершенно изменила ход ее мыслей: она вспомнила все свои обиды по отношению к мужскому полу. Его покровительственный тон был почти таким же невыносимым, как и физическое насилие лорда Мильбурна. Ведь она взрослая и прекрасно умеет сама принимать решения! Почему это с ней обращаются, как с малым ребенком, только на том основании, что она женщина? У нее столько же здравого смысла, сколько у любого мужчины, возможно, даже больше, чем у большинства из них, и она наотрез отказывается терпеть тиранию! Тем более в данной ситуации, когда дядя Чарльз болен и нуждается в помощи. Мысли стремительно проносились в ее голове. Наконец она ворвалась в свою комнату и начала трезвонить в колокольчик, вызывая горничную Анну.

Конечно, это правда, дядя Чарльз совершенно не настаивал на том, чтобы она немедленно приехала к нему. В письме сообщалось, что он серьезно болен, поэтому на тот случай, если с ним случится какое-нибудь несчастье, ей необходимо будет связаться с мистером Мэлби, его деловым партнером.

Элизабет понимала, что таким образом дядюшка пытался успокоить племянницу: в случае его смерти ее финансовое положение не изменится, так как находится под надежным контролем Мэлби. Она знала, что после смерти родителей унаследовала немалое состояние. Но до тех пор, пока ей не исполнится двадцать один год, оно находится в управлении по делам опеки. Тем не менее дядюшка устроил так, что Элизабет получала значительное поквартальное содержание в счет своего наследства, которое позволяло ей жить в достатке и даже в роскоши. В случае смерти дяди Чарльза она унаследует также большую часть его недвижимости. У него имелись и другие родственники, но она была ближайшей. Разумеется, миссис Хэмпшир также получит определенную сумму, которая позволит ей до конца дней жить, ни в чем себе не отказывая. И все же львиная доля достанется Элизабет.

Но в данный момент девушка думала совсем о другом. Все, что она хотела, – это немедленно оказаться рядом с дядей Чарльзом и ухаживать за ним до тех пор, пока он не поправится. Элизабет отказывалась даже вообразить себе, что будет, если этого не произойдет.

Когда Анна вошла в комнату, молодая леди была занята тем, что деловито разбирала свои платья, стараясь подобрать то, что может пригодиться в путешествии. Не отрываясь от этого занятия, она быстро обратилась к девушке:

– Анна, будь добра, попроси миссис Хэмпшир подняться ко мне как можно быстрее. Скажи, что дело чрезвычайной важности.

– Прошу прощения, мисс, но миссис Хэмпшир как раз вышла из дома за покупками. Она сказала, что вернется к обеду. – Темные локоны девушки дрогнули, когда она делала реверанс. При этом горничная украдкой с любопытством поглядывала на свою госпожу, которая казалась очень взволнованной и печальной! Интересно, что могло случиться с ней за это время?

Элизабет велела девушке подождать, а сама быстро села за секретер и написала короткую записку мистеру Мэлби, прося его приехать при первой возможности. Затем запечатала письмо и отдала его Анне:

– Прикажи передать мистеру Мэлби в его конторе в Сити, а затем возвращайся назад. Мне нужна твоя помощь!

Вне себя от удивления девушка бросилась выполнять приказание.

Через некоторое время Элизабет уже спускалась вниз, чтобы приветствовать мистера Мэлби, невысокого усатого мужчину, склонного к полноте. Маленькие капли пота выступили на лысом темени, к которому он то и дело прикладывал чистый носовой платок. Увидев Элизабет, мистер Мэлби тут же заговорил:

– Рад вас видеть, мисс Трент. Чем могу быть полезен вам в это утро?

Заранее подготовившись к встрече, Элизабет смогла приветствовать его с притворным хладнокровием:

– Благодарю, мистер Мэлби, что вы откликнулись на мое приглашение так скоро. Не могли бы вы пройти в библиотеку? Нам нужно обсудить одно неотложное дело. – Через плечо она посматривала назад, наблюдая, как он шествует за ней. – Не приказать ли подать что-нибудь освежающее?

Он поклонился на ходу и вошел за ней в обширную, уставленную шкафами с фолиантами комнату. На окнах висели тяжелые парчовые занавеси, совершенно не пропускающие солнечного света, однако комната была мягко освещена большой люстрой и множеством умело расположенных канделябров.

Элизабет уселась за массивный дубовый письменный стол, втайне надеясь, что эта позиция придаст ей вид деловитости и серьезности. Она ни минуты не сомневалась в том, что мнение мистера Мэлби по поводу ее поездки в Индию окажется в точности таким же, как и мнение Томаса Пенрифа, но тем не менее твердо вознамерилась победить его неуступчивость. Она просто убедит его в том, что поедет в Индию в любом случае, поможет он ей в этом или нет, и надеялась, что мистер Мэлби в конце концов смягчится. Судорожно глотнув воздух, Элизабет начала разговор в тоне, по ее мнению, очень внушительном.

– Мистер Мэлби, сегодня утром я получила важные и не очень приятные известия. Они касаются моего дядюшки.

Острые глазки мистера Мэлби расширились от любопытства, и он даже подался вперед в кресле, чтобы не упустить ни одного слова.

– Ах, дорогая мисс Трент, как прискорбно это слышать. Я надеюсь, что генерал Трент здоров?

– В том-то и дело, что нет. Он серьезно болен. Боюсь, что очень серьезно. По этой причине я собираюсь как можно быстрее покинуть Англию и отправиться к нему в Калькутту. Я бы хотела, мистер Мэлби, чтобы вы помогли мне привести в порядок мои дела. Мне понадобится к тому же билет на корабль, и еще… Но что случилось, сэр?

Мистер Мэлби внезапно побледнел и уставился на нее в немом изумлении. Толстые влажные губы даже приоткрылись непроизвольно. Элизабет показалось, что он выглядел почти забавно.

– Вы что, собираетесь отправиться в Индию в одиночестве? – спросил он наконец.

– Конечно, нет. Меня будут сопровождать миссис Хэмпшир и моя горничная Анна. У вас имеются какие-нибудь возражения?

Мистер Мэлби принялся нервно вытирать платком лицо и макушку, к тому времени от волнения совершенно залитые потом.

– Моя дорогая мисс Трент. Вы должны понимать, насколько неосуществима ваша затея! Для молодой девушки это невозможная вещь, вне зависимости от того, будет ли ее сопровождать компаньонка или нет. В данном случае ей обязательно нужна мужская защита! Особенно теперь, когда моря небезопасны. Это совершенно исключено!

– Очень хорошо, сэр. В таком случае, может быть, вы соблаговолите нас сопровождать? – спросила Элизабет ледяным тоном.

Он прищурился, глядя на нее.

– Совершенно невозможно! Я не являюсь вашим родственником, и поэтому сопровождать вас для меня неприлично. В самом деле, мисс Трент…

– Прекрасно, но вы же очень хорошо знаете, что со стороны дяди Чарльза у меня нет родственников мужского пола. Поэтому, – тут в ее голосе зазвучали металлические нотки, – у меня нет выбора. Я должна ехать в Индию в сопровождении компаньонки и горничной. Применительно к обстоятельствам мне кажется это совершенно приличным и осмысленным решением.

Возникла пауза, во время которой Элизабет надеялась узнать его реакцию на свои слова, однако он только смотрел на нее в немом изумлении, и поэтому ей пришлось продолжить дальше:

– Однако я вам буду очень признательна, мистер Мэлби, если вы все же согласитесь руководить моими приготовлениями к отъезду. В противном случае, – тут она пожала плечами, – я просто обращусь за помощью к кому-нибудь еще.

Мистер Мэлби оказался в тупике. Он все еще молчал, уставившись на нее, но в его голове теснились всевозможные мысли. К его великому смущению, в данном случае ему нужно было принять очень трудное решение. Если он поможет Элизабет Трент получить пропуск на корабль, то как бы окажется соучастником ее непристойного и глупого поведения. Однако если откажется, то она непременно найдет какого-нибудь ловкого дельца, который, конечно же, с удовольствием окажет ей любые услуги, зная о ее богатом наследстве. Элизабет может наткнуться на человека бессовестного, неразборчивого в средствах, нечистого на руку и, что хуже всего, попытающегося использовать ее неопытность в своих интересах.

Тут ему пришла в голову еще одна страшная мысль. Глупая девчонка может задурить голову одному из своих многочисленных поклонников, и тот кинется сопровождать ее, что обязательно повлечет за собой невиданный скандал.

Обычно сдержанный человек, мистер Мэлби внутренне чертыхался. Как ни крути, а Элизабет все равно поступит по-своему. Она всегда была упряма и своенравна. Со вздохом мистер Мэлби принял наконец тяжелое решение: раз уж он не может ее остановить, то хотя бы сделает все возможное, чтобы ее приготовления прошли на должном уровне. Это последнее, что он может сделать для бедного генерала Трента.

Элизабет всячески старалась выбросить из головы мысль о том, что за долгие месяцы, пока письмо шло из Индии в Англию, ее дядюшка мог попросту умереть или, что еще печальнее, может умереть, пока она будет спешить к нему через моря и океаны. Эта мысль постоянно возвращалась к ней и заставляла вздрагивать от ужаса. Конечно, она шла на риск, но утешала себя тем, что по прибытии в Калькутту наконец сама узнает все, что ей нужно.

Реакция Лоретты Хэмпшир была столь же бурной, как и лорда Пенрифа, однако в конце концов решимость Элизабет победила. Миссис Хэмпшир нехотя дала свое согласие, посчитав, что при отсутствии родственников мужского пола Анна и она могут хотя бы надлежащим образом присмотреть за ней в пути и при необходимости помочь. Это согласие тем более оказалось своевременным, что Элизабет, не дожидаясь его, быстренько послала сказать мистеру Мэлби, чтобы он приобрел пропуск на три лица на ближайший рейс в Индию.

Тем временем лихорадочные приготовления в доме Трентов были прерваны неожиданным известием. Мистер Мэлби достоверно узнал, что следующий корабль в Индию отплывает не ранее чем через два месяца. Он уже зарезервировал места для трех пассажиров на этом корабле и выразил уверенность, что условия на нем будут самые наилучшие. Правда, имеется одно небольшое торговое судно, зафрахтованное до Калькутты, и оно отправляется в семь часов утра на следующий день.

– Но, – добавил он, – даже если бы это судно было достаточно комфортабельным (а оно таковым не является), все равно на нем осталось место только для одного-единственного пассажира.

Элизабет поджала губы.

– Не думаете же вы, что мы действительно будем ждать два месяца? – спросила она мрачно.

– Это неизбежно, – примирительно сказал он.

Миссис Хэмпшир с удовлетворенным видом поддержала мистера Мэлби:

– Элизабет, любовь моя, я понимаю, как ты разочарована необходимостью задержаться и как велико твое беспокойство по поводу здоровья дяди Чарльза, но в конце концов мы сможем теперь без спешки и как следует подготовиться.

Элизабет поблагодарила Мэлби, извинилась и быстро ушла в свою комнату, заперев за собой дверь. Наступали сумерки, шелковые занавеси на окнах были уже задернуты. В камине уютно потрескивали дрова, комната была залита розовым светом свечей.

Погруженная в размышления, Элизабет сбросила туфли и с ногами забралась на свою розовую шелковую постель с атласными подушками. Она оглядывала комнату снова и снова, вспоминая проведенные здесь часы, полные радости, счастья и безмятежности. И все это благодаря дяде Чарльзу. Он стал ее опекуном, когда ей исполнилось всего десять лет. Ее отца случайно убили. Матери лишилась, когда ей было три года. Она умерла при родах, произведя на свет мертворожденного сына. Но дядя Чарльз заменил ей родителей, когда девочка осталась сиротой. Он отдал в ее распоряжение не только дом, но и свою любовь. Она обязана ему всем!

Элизабет вспомнила, как вместе проводили летние дни в загородном поместье, дядя учил ее кататься верхом и они часами носились по окрестным полям в компании юных Алисы и Филиппа Харвудов из соседнего поместья. Именно Филипп Харвуд тайком учил ее фехтовать: она была зачарована этим изящным искусством. Дядя Чарльз не говорил об этом вслух, но она подозревала, что он прекрасно осведомлен об этих тайных уроках и вполне их одобряет. Он был хорошим, благородным, щедрым человеком. Погрузившись в воспоминания, Элизабет сама не заметила, как из глаз полились слезы. Но внезапно настроение ее изменилось: никаких двух месяцев. Она поедет в Индию сейчас же!

Глава 3

Последние ночные тени все еще цеплялись за спящие деревья, а Элизабет уже тихо поднялась с постели и зажгла на ночном столике единственную свечу. В ее слабом мерцании оделась, избрав на этот раз скромное персиковое платье с длинными рукавами и высоким гофрированным воротом. Свои золотые локоны она заколола на макушке. После этого еще раз проверила, все ли на месте в собранном ею заранее чемодане: несколько платьев из муслина и шелка, белье, туалетные принадлежности, драгоценности, доставшиеся ей по наследству от матери.

Долго смотрела на прекрасное бальное платье из серебряного газа, раскинутое на кресле. Накануне вечером она никак не могла решить, брать его с собой в путешествие или нет, и наконец решила не брать. Когда еще у нее Появится возможность в нем покрасоваться? Но в то же время другой голос нашептывал: может быть, дядя Чарльз быстро поправится и снова приступит к исполнению своих обязанностей в качестве командира подразделения, и тогда ей наверняка понадобятся красивые туалеты. Не исключено, что их начнут приглашать на разные балы и вечера, на которых будут присутствовать дипломаты и военные высокого ранга. И тогда платье окажется просто необходимым!

Вечером, когда она собирала чемодан, победил здравый смысл, и платье было безжалостно отброшено, но теперь ею снова овладели сомнения. Непроизвольно руки потянулись к нему, стараясь как можно дольше удержать мягкую, нежную материю – такую невесомую, такую прекрасную. Нет, оно не займет слишком много места. Элизабет аккуратно сложила платье, упаковала его между другими дорожными принадлежностями и с облегчением захлопнула крышку чемодана.

Покончив с вещами, она быстро осмотрела комнату, удовлетворенно отметив, что все в порядке. После этого подошла к письменному столу и еще раз перечитала записку, которую так вдумчиво составила накануне вечером. От волнения у нее перехватило горло – столько грусти и изысканной простоты было в найденных ею словах.

«Дорогая Лоретта, надеюсь, ты найдешь в своем сердце силы и простишь мне мое неблагодарное поведение, ибо когда будешь читать эти строки, я уже буду находиться далеко, на пути в Индию, куда отправляюсь на торговом судне, чтобы незамедлительно приступить к выполнению своего долга перед дядюшкой. Только необходимость заставила меня пойти против светских условностей. Благополучие моего дядюшки для меня важнее всех этих приличий, и я снимаю с себя обязанность соблюдать их.

Умоляю тебя о прощении и снисхождении в силу причин, по которым я поступаю таким образом. Не беспокойся за меня: я сумею за себя постоять и приложу для этого все силы. Лоретта, умоляю тебя: отмени распоряжение относительно следующего рейса. Пожалуйста, не следуй за мной в Калькутту! Если дядя Чарльз увидит, что я не одна, он обвинит тебя в соучастии. В противном случае я постараюсь убедить его, что мой скандальный поступок совершенно не связан с плохим исполнением тобой обязанностей компаньонки, а объясняется только моей безнравственной попыткой тебя обмануть. Поблагодари мистера Мэлби за его любезные хлопоты по нашему делу. Еще раз благодарю тебя, дражайшая Лоретта, за добрую волю следовать за мной, ведь это путешествие, я знаю, совсем не доставило бы тебе удовольствия. От своего поступка я испытываю единственную радость потому, что избавляю тебя от необходимости выполнять неприятный долг.

Надеюсь, это письмо поможет тебе быть твердой и не чувствовать угрызений совести по поводу всего происшедшего. Когда я вернусь из Индии, можешь бранить меня, сколько твоей душе угодно. А до тех пор остаюсь любящей тебя

Элизабет».

Перечитав письмо, она бережно положила его на подушку и всем сердцем пожелала, чтобы оно помогло Лоретте избавиться от грусти и беспокойства, которые охватят ее, когда она узнает о бегстве своей подопечной. Надежд на это было мало: наверняка компаньонка не перестанет себя казнить и, может быть, даже заболеет от огорчения, обвиняя во всем только себя. Это очень опечалило Элизабет, однако другого выхода девушка не видела, прекрасно понимая, что, скажи она хоть слово миссис Хэмпшир или мистеру Мэлби, они придут в ужас от ее отчаянного намерения путешествовать на торговом судне так далеко в одиночку, без сопровождения, и поэтому сделают все возможное, чтобы ей помешать. Таким образом, у нее оставался один выход – бежать, несмотря на то что это ей совсем не нравилось.

Постоянно вздыхая, она отошла от кровати и надела длинный белый меховой плащ, подаренный дядей Чарльзом на ее девятнадцатилетие. Отделанный атласом, очень теплый, он казался идеальной вещью для морского путешествия. Затем, постояв немного перед зеркалом, она решительно накинула на голову капюшон, задула свечу и взяла в одну руку чемодан, а в другую – белую пушистую муфточку, в которую спрятала кошелек с деньгами. Теперь ей оставалось только незаметно выскользнуть из дома.

Первые лучи солнца сверкали на утренней росе, когда Элизабет – белая, закутанная в меха фигура, – появилась на пороге дома и начала высматривать в тумане экипаж. К счастью, вызванный заранее, он оказался рядом, и минуту спустя она уже покачивалась на темной скрипучей скамье, думал о том, что ее ожидает в гавани. Элизабет с тоской смотрела в окно и старалась представить, сколько времени пройдет, прежде чем она снова услышит стук колес по булыжным мостовым Лондона.

От этих мыслей у нее защемило сердце и холодный озноб охватил все тело, но она отогнала грусть, пытаясь думать исключительно о предстоящем путешествии. В конце концов она же никогда еще не путешествовала по морю! Сколько интересного ждет ее впереди! В ее воображении рисовались картины прекрасных морских далей, мужественных благородных матросов, романтических лунных ночей на палубе. А в конце путешествия встреча с дядей Чарльзом. Эта мысль казалась ей особенно привлекательной.

По мере приближения к гавани ее настроение поднималось. В лучах утреннего солнца показалось зеленое море, которое так и манило к себе. Выпрыгнув из экипажа, Элизабет расплатилась с кучером и снова упрятала кошелек в муфту. Не обращая внимания на его удивленный взгляд, она твердым шагом направилась к пристани. Без сомнения, этот человек не привык доставлять в гавань хорошо одетых молодых леди в столь ранний час, однако ее очевидная принадлежность к высшему сословию не позволила ему задавать вопросы, а сама Элизабет была слишком хорошо воспитана, чтобы пускаться в объяснения. Конечно, капитан торгового судна также удивится ее появлению, но Элизабет не покидала уверенность, что хладнокровие поможет преодолеть все трудности и избежать излишних хлопот.

Подходя к пристани, она с любопытством оглядывалась вокруг, и ее глаза расширились от удивления. Никогда раньше не видела Элизабет такого столпотворения: в доке царила шумная суматоха, гавань заполняли купцы, державшиеся гордо и независимо, с важностью и достоинством руководя погрузкой и разгрузкой своих товаров. Между ними ловко сновали загорелые матросы, катившие бесконечные бочонки с дегтем и тащившие на себе разнообразные тюки, мешки, свертки, короба, корзины. Уличные проститутки дерзко вышагивали по набережной и выставляли себя напоказ, а их пронзительные крики и смех разносились в звенящем морском воздухе. Оборванные ребятишки весело и шумно метались под ногами, стараясь стащить из открытых корзин яблоко или персик. А задний план всей этой шумной и живой картины составляли корабли. Огромные, длинные, они медленно покачивались на зеленых волнах, многие с поднятыми парусами, и, как смутная дымка, то появлялись, то исчезали на фоне ясного лазурного неба. Это было захватывающее зрелище, полное движения и жизни, буйства красок и разнообразия человеческих типов. И за всем этим слышался неумолкающий и величественный шум моря.

Какой-то мальчуган лет двенадцати катил по деревянной мостовой тележку с картофелем. Одеждой ему служили лохмотья, и весь он был покрыт грязью и сажей – начиная с косматой головы и кончая изношенными ботинками, из которых сквозь дыры выглядывали пальцы босых ног. Портовые рабочие, шумные и грубые, нахально разглядывали Элизабет, но она игнорировала их взгляды. С трудом пробравшись через их толпу, она адресовала свой вопрос исключительно мальчику.

– Извини меня, – позвала она его, и он с удивлением к ней обернулся.

– Вы со мной говорите, мэм? – недоверчиво спросил он.

– Ну конечно, с тобой, – улыбнулась Элизабет. – Будь так любезен, проводи меня, пожалуйста, к капитану торгового судна, которое сегодня отправляется в Индию.

Она старалась произносить слова бесстрастным голосом, но в то же время в сердце ощущала непроизвольную симпатию к этому ребенку, который стоял перед ней, как солдат перед генералом. Грязь на лице не скрывала его худых ввалившихся щек, а глаза блестели голодным, измученным блеском. Сперва ей показалось, что мальчику на вид лет двенадцать, потому что он был довольно высокого роста, однако при ближайшем рассмотрении она поняла, что на самом деле ему не более девяти или десяти лет. Глядя на него, Элизабет вспомнила свое детство, и ее пронзило чувство вины: так не похожи друг на друга были две жизни – ее собственная и эта, случайно увиденная здесь, в порту.

– Ах, мэм, да он же вон там, направо, – указал ей мальчик пораненным пальцем. Там стояла группа мужчин на фоне внушительного корабля, и один из них, низенький загорелый человечек, одетый в свободно болтающиеся брюки и камзол с блестящими пуговицами, усиленно размахивал руками и, по-видимому, давал указания остальным.

– Капитан Милз – вот тот, кто вам нужен, – мудро заключил ребенок. И добавил с оттенком гордости: – Это мой корабль. Он называется «Молот ветров».

– Твой корабль? – она посмотрела на него с некоторым сомнением. – Ты плаваешь на этом корабле?

– Да, мэм. А теперь мне лучше поскорее погрузить на него этот картофель, а то капитан обязательно будет меня ругать. – Он широко улыбнулся. – Всего хорошего, мэм.

– Всего хорошего. И большое спасибо.

Элизабет сперва засмотрелась на то, как он катит тяжелую тележку по мостовой, не обращая внимания на едкие замечания нахальных портовых рабочих, а затем быстро последовала за ним. Погруженная в мысли, она видела перед собой только одну-единственную цель – попасть на корабль. Элизабет старалась не подавать вида, что замечает преследующие ее откровенные восхищенные взгляды, слышит грубые выражения или недвусмысленные приглашения. Получив указания и отсалютовав, от капитана Милза по одному отходили окружавшие его люди, но когда он сам повернулся, чтобы уйти, Элизабет окликнула его:

– Капитан Милз? Я хотела бы переговорить с вами.

Капитан повернулся к ней, и Элизабет заметила, как в его бледно-голубых глазах промелькнуло удивленное выражение.

– Да, мисс? – произнес он вежливо, одновременно окидывая ее внимательным взглядом.

Капитан Эдвард Милз понятия не имел о том, что это за леди стоит перед ним и что она делает в столь ранний час в порту, почему обратилась именно к нему. Но он сразу понял, что для его же пользы ему следует говорить с ней самым уважительным тоном. Немало служебных карьер было непоправимо испорчено только по той причине, что капитан судна, привыкший деспотически управлять своими подчиненными на море, продолжал и на земле действовать в том же духе, забывая, что общество делится на высшее и низшее. Капитан Милз не хотел уподобляться таким людям. Поэтому, оглядывая закутанную в меха молодую леди, стоящую перед ним, старался вести себя со всевозможной почтительностью.

В свою очередь, Элизабет смотрела на стоящего перед ней человека не менее внимательно. То, что она увидела, как будто удовлетворило ее. Наряд его был далек от элегантности, но белые капитанские брюки и голубой камзол хорошо выглядели и были на удивление чистыми. Серебряные пряжки на простых кожаных башмаках начищены до блеска, а чулки аккуратно натянуты. На красном обветренном лице выделялись серьезные голубые глаза, и хотя до настоящего джентльмена, с какими она привыкла иметь дело, ему было далеко, все же у него был вид благопристойного, уважаемого человека. В данном случае это было все, что ей требовалось.

Элизабет заговорила негромким голосом:

– Насколько я понимаю, капитан, сегодня утром вы отплываете в Индию. Правда ли это?

– Да, мисс, мы идем прямо в Калькутту. – Капитан Милз махнул рукой на свой корабль, который колыхался на волнах за его спиной. – Это мой корабль – «Молот ветров». Мы скоро отчаливаем.

Он старался говорить вежливым тоном, но все же в его словах слышалось удивление и непонимание. Во имя всего святого, он никак не мог себе представить, чего хочет от него эта девушка – по виду принцесса из волшебной сказки. Он ощущал неясную тревогу и неловкость, которые только увеличивались в ходе ее дальнейших расспросов.

– Я знаю, что у вас есть свободное место для одного пассажира. Действительно ли это так?

– Именно так, мисс. Хотя должен признать, что это всего лишь маленькая запасная каюта, в которой помещается складная кровать.

Складная кровать! Сердце Элизабет забилось. Разумеется, она не ожидала найти здесь какую-то роскошь, но то, что предлагал капитан, означало отсутствие минимальных удобств, к чему Элизабет вовсе не была готова! В худшем случае она все же надеялась на простую кровать! Тем не менее девушка продолжала смотреть на него с твердостью во взгляде и старалась ничем не выдать обуревавших ее сомнений.

– Очень хорошо, капитан. Меня зовут Элизабет Трент. Я бы хотела занять это свободное место на корабле… если вы, конечно, не возражаете. – Она улыбнулась ему одной из тех очаровательных улыбок, которые обычно с легкостью растапливают сердца представителей мужского пола. – Так случилось, что мне нужно отправиться в Индию немедленно, а ваше судно неожиданно оказалось единственным подходящим транспортом.

Капитан Милз недоуменно посмотрел на Элизабет, однако она мягко продолжала:

– Естественно, я хорошо заплачу за свое место, а также за все дополнительные услуги, которые потребуются в таком непредвиденном случае.

– Мисс, не может быть, чтобы вы серьезно собирались путешествовать с нами?!

– Именно с вами. – Элизабет уже настроилась выслушать аргументы, которые слышала вчера. Однако между тем, что было вчера, и тем, что происходило сегодня, была существенная разница. Вчера она имела дело с людьми, которых знала, которые были ей близки и понятны; это были люди ее круга. Но капитан Милз, торговец и моряк, относился к другой категории. Уже одно это обстоятельство значительно упрощало ее теперешнее положение. Капитан сколько угодно мог удивляться настойчивости молодой леди получить место на его корабле. Все же, по существу, он не мог спорить. Ее богатство и положение в обществе не позволяли капитану Милзу отказать Элизабет, как бы ему ни хотелось. Все это она понимала не хуже, чем он, и поэтому решила терпеливо переносить его бессильный протест.

Капитан Милз прочистил горло, однако голос его звучал хрипло:

– Прошу прощения, мисс, не скажете, в курсе ли ваши родители относительно вашего решения? Я хочу сказать… я вовсе не хочу иметь неприятностей, если что-то не так или если они против. Я, конечно, не имею в виду неуважения или что-то в этом роде… но… Я просто не хочу иметь неприятностей!

– У вас не будет никаких неприятностей, капитан. Я отправляюсь в Индию навестить дядю, который является моим опекуном, поэтому, я вам обещаю, он будет очень благодарен вам за то, что вы взяли на себя все эти хлопоты. Дядя будет вам еще более благодарен, если вы поможете мне разыскать его в Калькутте как можно скорее. – Элизабет снова улыбнулась своей неотразимой улыбкой.

Конечно, она хорошо знала, что Чарльз Трент на самом деле будет глубоко оскорблен, когда узнает, о чем его племянница беседовала с каким-то купцом, который всю жизнь занимался только тем, что путешествовал по своим торговым делам. Но Элизабет вовсе не собиралась посвящать капитана во все нюансы столь щекотливого дела. И уж конечно, не собиралась это делать сразу. Для объяснений еще будет масса времени. А когда дядюшка поправится, он вряд ли рассердится, узнав, каким образом она проделала свое путешествие. По крайней мере его гнев будет направлен только на нее, а вовсе не на капитана Милза. К тому же Чарльз Трент хорошо знал характер своей племянницы, знал, какой она может быть упрямой и настойчивой в достижении цели. Нет, он ни в чем не обвинит капитана Милза.

Элизабет постаралась скрыть свой обман за подчеркнутой любезностью. В то же время она обратила внимание на то, какой эффект произвели на него ее слова. Капитан выглядел, как затравленный заяц, хотя и подчинившийся судьбе, но все еще безнадежно пытающийся выкарабкаться из силков.

– Мисс, каюта, которую я могу вам предложить, не подходит для такой леди, как вы, поймите меня правильно. Почему бы вам не избрать для своего путешествия более комфортабельный пассажирский корабль? Неужели дело столь неотложное, что вы не можете дождаться регулярного рейса?

Элизабет невозмутимо ответила:

– Мое дело вас совершенно не касается. У меня есть желание отправиться немедленно, и я готова как следует за это заплатить.

Она высокомерно посмотрела на него и добавила:

– Вы что, хотите мне отказать?

Под надменным взглядом Элизабет все протесты капитана Милза умерли бесславной смертью.

– Нет, нет, что вы, мисс, я вас уверяю, я совершенно не собираюсь вам отказывать, – сказал он торопливо. – Ни в коем случае. Мы рады вас приветствовать на нашем корабле.

За эти слова он был вознагражден холодной улыбкой, – А теперь, мисс, будьте так любезны, пройдите сюда. Мы отчаливаем очень-очень скоро, но я должен буду послать Хокинса, своего казначея, достать для вас необходимой еды. Это не займет много времени. Будьте осторожны, смотрите под ноги, мисс Трент.

Тут Элизабет почувствовала наконец сильное облегчение, хотя и не подала виду, сохраняя на лице маску равнодушия и спокойствия. Вслед за капитаном она поднялась на борт корабля. «Молот ветров» был большой, могучей, но небрежно сколоченной трехмачтовой посудиной с огромными парусами и резной фигурой женщины на носу. На верхней палубе грудами сложены запасные паруса, канаты и бочонки с дегтем. Элизабет заметила, что в обоих концах палубы располагались лестницы: одна вела вверх, а другая спускалась вниз, в темноту. Капитан Милз повел ее к той, которая вела вниз, объясняя попутно, что наверху расположены кают-компания, помещения команды и камбуз. Чтобы провести ее по пустому неосвещенному коридору, ему пришлось зажечь свечу. Здесь, в нижнем отделении, размещались его собственная каюта и склад продовольствия. Предназначавшаяся ей каюта была первой слева по коридору. Пока капитан шарил в поисках ключа, Элизабет с беспокойством прикидывала, какие трудности и опасности ожидают ее впереди. Когда они наконец вошли в каюту, у нее перехватило дыхание.

То, что она увидела, было едва ли больше, чем туалет в доме Трентов. В каюте стояла узкая походная кровать, прикрытая тощим тюфяком и грубым шерстяным одеялом неопределенного серого цвета. Здесь же находился небольшой деревянный комод с тремя маленькими ящиками, а над ним на стене был укреплен подсвечник с единственной свечой. Пол, хотя и выскобленный до блеска, был гол, на стенах никаких украшений, кроме пары перекрещенных старинных шпаг, висящих над кроватью. Во всей каюте только на них и можно было задержать взгляд.

Элизабет изо всех сил старалась побороть тот ужас, который охватил ее при виде столь убогой, можно сказать, нищенской обстановки. Однако до конца с собой справиться она не смогла. Капитан Милз, ожидавший подобной реакции, удовлетворенно сказал:

– Я предупреждал вас, мисс, что многого вы здесь не найдете.

Элизабет повернулась к нему, стараясь не поднимать глаз:

– Это вполне подойдет, капитан. Только будьте любезны, пришлите ко мне вашего казначея. Я кое-что закажу ему в дорогу, и после этого мне будет вполне удобно.

Она решила поближе рассмотреть перекрещенные шпаги. Их металл холодно сверкал, а по краю отточенного лезвия проходила запутанная выгравированная надпись.

– Очень интересные шпаги. Наверное, они принадлежат вам, капитан?

Капитан Милз усмехнулся.

– К сожалению, нет. Это шпаги Коллинза. Мой первый помощник Коллинз обычно спал здесь. А его сестра, совершеннейший ребенок, девочка, в один прекрасный день сбежала с каким-то негодяем. Коллинз впал в настоящую ярость и требовал отпустить его в погоню. Я понял, что от него будет мало пользы, ведь он, бедняга, мучился, терзался, и разрешил ему уйти. Именно поэтому его каюта теперь пуста. – Он снова мягко улыбнулся. – Гром и молния, я попал в пренеприятнейшую передрягу! – Но тут же спохватился, улыбка угасла на его лице, и он продолжал вполне официальным тоном: – Так вот, Коллинз нашел эти шпаги во Франции, после того как закончилась война. Мне кажется, он ценил их выше всего на свете.

– Что ж, я не могу его за это осуждать, – произнесла Элизабет. – Шпаги действительно замечательные.

Капитан слегка поклонился:

– Да, мисс. А теперь, если позволите, я займусь своими обязанностями. Хокинс обязательно к вам спустится, и если ничего другого вам не требуется…

Но Элизабет как будто не слушала его. Она что-то серьезно обдумывала. Теперь, после того как достаточно напугала капитана Милза своим неожиданным появлением на борту его корабля, она решила, что с ее стороны будет мудро установить с ним дружеские отношения. В его власти как командира корабля было сделать ее путешествие приятным или неприятным, и для этого у него имелось множество средств – все зависело от его прихоти. Для ее же пользы следует сделать так, чтобы он относился к ней благосклонно.

Элизабет мило улыбнулась и постаралась говорить дружественным тоном:

– Большое спасибо, капитан Милз, вы более чем добры ко мне. Я совершенно уверена, что под вашим руководством плавание пройдет быстро и благополучно.

Капитан заметно смягчился. Он начал потирать свои узловатые руки, и бордовый цвет его лица стал еще более ярким.

– Да-да, благодарю вас, мисс. Если вам что-нибудь понадобится, дайте мне знать. Я к вашим услугам.

– Всего хорошего, капитан, – весело ответила она.

Когда он ушел, Элизабет постояла некоторое время посреди каюты, затем сняла с себя плащ и бросила его на грубое серое одеяло, а сама опустилась рядом. Было прохладно, но она этого почти не чувствовала. Голова ее шла кругом от всех волнений сегодняшнего утра, и Элизабет не могла думать ни о чем другом, кроме как о том, что она теперь оказалась узницей этой крошечной каюты на многие месяцы. В какой-то момент ей даже захотелось позвать обратно капитана Милза и сказать ему, что она передумала плыть в Индию. Было еще очень рано, можно успеть вернуться в свой дом незамеченной, и тогда никто не узнает, что за безумную авантюру собиралась она предпринять в это утро. Но приступ слабости и беспомощности миновал так же быстро, как и появился. Нет, так дело не пойдет! Она сделала свой выбор и теперь ни за что от него не откажется.

Снаружи послышались звуки топающих ног и крики матросов. Суматоха на корабле говорила о том, что приготовления к отплытию заканчиваются. Но в ее каюте по-прежнему было тихо. Корабль медленно покачивался, остро пахло солью. Элизабет глубоко вздохнула. «Это только начало», – предупредила она себя. Очень скоро корабль покинет порт, и тогда пути к спасению будут отрезаны, она ощутит все прелести морского путешествия. Ее ждут холодные, длинные дни, полные одиночества и страха, монотонное существование в этой жуткой маленькой каморке. Столь же холодными и одинокими будут ее ночи, но это в лучшем случае. В худшем – она узнает, что такое безжалостные морские штормы и яростные ветры. Она вспомнила о морской болезни, которая, возможно, подстерегает ее. Ну что ж, хорошо, она встретит все эти испытания – все! Что бы ни думали капитан Милз, или мистер Мэлби, или лорд Томас Пенриф, она все равно считает себя такой же сильной, как и любой мужчина, и докажет им это.

Элизабет встала и перетащила чемодан с середины каюты, куда его поставил капитан Милз, к стене, поближе к комоду. Медленно она начала разбирать вещи, стараясь сосредоточиться на том, что ее ждет в конце путешествия. Пусть все, что произойдет в пути, будет в десять раз хуже, чем ей представляется. Все равно это не главное, если в конце концов она сможет помочь дяде Чарльзу. В этом ее цель, и именно об этом нужно сейчас думать! Больше ни о чем! К ней снова вернулась прежняя решимость, мысли прояснились, как будто в затхлое помещение проник свежий воздух.

Элизабет почти закончила возиться с вещами, когда за дверью раздался резкий стук. Должно быть, это пришел казначей, мистер Хокинс. Она поднялась с кровати и направилась к двери.

– Мисс Трент? – прозвучал вопрос.

Человек, который к ней обращался, говорил вежливо, но что-то в его облике заставило ее насторожиться, даже похолодеть.

– Я – Хокинс, корабельный казначей, – произнес он вкрадчивым, елейным голосом. Затем сделал паузу и продолжил с легким оттенком презрения в голосе: – Чем могу быть вам полезен?

Элизабет вгляделась в его лицо и почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки. Перед ней стоял высокий мужчина с редкими жирными волосами; его глаза, как две оливки, поблескивали из-под густых черных бровей. Под правым глазом был заметен неровный шрам. Бледные, искаженные легкой усмешкой губы придавали лицу жестокое выражение. Строгая голубая униформа не скрывала его сильно развитую мускулатуру, а кисти рук были покрыты густыми черными волосами.

Впервые после того, как она приняла решение покинуть Англию в одиночестве, Элизабет испугалась.

– Я… мне бы хотелось дать вам список некоторых необходимых мне вещей, – запинаясь, проговорила она, безуспешно пытаясь придать своему голосу твердость и достоинство.

– Может быть, я сперва войду? – Снова эта мягкая, вкрадчивая интонация.

Элизабет заколебалась, но он уже без приглашения проник в каюту, и ей пришлось торопливо отступить, давая ему дорогу. От него исходил сильный запах жареной рыбы и подгоревшего масла. Она отступила еще на шаг и заговорила почти не дыша:

– Мистер Хокинс, дайте мне, пожалуйста, лист бумаги, чтобы написать вам список, или, может быть, я просто перечислю вам, что мне необходимо?

Он подмигнул и нахально улыбнулся:

– Почему бы вам просто не сказать мне обо всем, что вам нужно, дорогая мисс? Я буду счастлив услужить вам любым способом, каким смогу.

Черные оливковые глаза внимательно осмотрели ее фигуру с головы до пят, не пропустив ни одной складочки на платье, и особенно задержались на том месте, где муслиновая материя охватывала грудь. Он с удовольствием облизнул тонкие губы, затем его взгляд упал на открытый чемодан у их ног.

Элизабет заметила это одновременно с ним и кинулась закрывать крышку, чтобы скрыть неубранное еще белье. Но он действовал гораздо проворнее, и прежде чем она могла ему помешать, выхватил из чемодана нижнюю юбку и с восхищением принялся ее вертеть перед своим носом.

– Да это просто очаровательно, мисс Трент. Капитан сказал мне, что с нами едет настоящая леди, но я ему не очень-то поверил. Но теперь, конечно же, верю. Настоящую леди всегда можно узнать по одежде.

Он засмеялся и принялся мять грязными пальцами легкий шелк, но тут заметил исказившиеся черты лица Элизабет. С криком негодования она вырвала свою юбку у него из рук и спрятала за спиной.

– Выйдите… выйдите вон! – задыхаясь, произнесла она. – Немедленно покиньте мою каюту!

Хокинс сделал шаг вперед.

– А как же насчет списка, дорогая мисс? Вы же сами велели мне сюда прийти. – Он ухмылялся. – Вам нужна моя помощь, вы не забыли?

С пылающими щеками Элизабет отступила назад еще на шаг, и безграничный ужас пронзил ее, как молния.

– Свечи… и… о… одеяла! Это все, что мне нужно! Пожалуйста, немедленно выйдите вон!

Последние слова она почти прокричала, но Хокинс как будто их не слышал. Он подступал к ней все ближе и ближе.

В этот момент в дверях раздался какой-то шум. Хокинс моментально застыл, а затем со злобой обернулся к открытой двери.

– Тебе-то что здесь надо? – прорычал он.

В дверях стоял тот самый мальчик, с которым Элизабет разговаривала в порту. Рот его был раскрыт от изумления. Элизабет вспомнила о том, как он говорил ей, что также плавает на «Молоте ветров».

Взглянув на знакомую физиономию, она вмиг почувствовала облегчение и вздохнула наконец свободно, при этом не выпуская из виду мускулистую фигуру Хокинса, которая, казалось, заполняла собой всю каюту.

– Входи же, мальчик, – сказала Элизабет быстро, так как тот медлил, переводя удивленный взгляд с нее на Хокинса. – Мистер Хокинс собирался уже уходить!

Хокинс взглянул на мальчика. Под этим взглядом тот судорожно сглотнул и быстро, испуганно заговорил:

– Мы поднимаем якорь, сэр. Капитан хочет вас видеть.

– Иду, – проворчал Хокинс, снова оборачиваясь к Элизабет. – Я вам достану свечи и одеяла, дорогая мисс. – Он говорил как будто с присвистом. – А также все, что вы пожелаете. В конце концов путешествие будет долгим и холодным.

С многозначительным смешком он ринулся вон, по дороге ударом кулака отбросив с пути мальчика. Тот покатился по полу и ударился головой о стену. Элизабет, забыв собственные тревоги, бросилась к нему.

– Ты не ушибся? – заботливо спросила она.

К ее облегчению, мальчик казался более удивленным, чем ушибленным. Он шепотом пробормотал, чтобы она не беспокоилась. Элизабет помогла ему встать на ноги и с гневом обрушилась на Хокинса.

– Я собираюсь немедленно обо всем доложить капитану Милзу, – бушевала она. Нервная дрожь все еще пробирала ее при воспоминании о недавней сцене, однако голос уже звучал твердо и угрожающе: – Какое он имеет право так обращаться с тобой! Посмотрим, что скажет Хокинс в свое оправдание!

– Ах нет, мисс, – мальчик с тревогой посмотрел на нее. – Пожалуйста, не говорите ничего капитану, умоляю вас. Мне не нужны неприятности!

– Но ведь этот человек ударил тебя, – недоверчиво произнесла Элизабет и внимательно посмотрела на мальчика. – Он должен быть наказан за свое поведение!

Наступила его очередь посмотреть удивленно.

– Не надо, мисс. Я ведь просто юнга.

– Какое это имеет значение? – решительно спросила она. – У него не было никакого права тебя бить, тем более без причины.

На его лице снова промелькнуло выражение страха.

– Ах нет! Он совершенно меня не бил! Я никогда не жалуюсь! Пожалуйста, не говорите ни о чем капитану!

Элизабет наконец поняла.

– Если я скажу, тебе будет плохо, не так ли?

Мальчик смотрел под ноги, бормоча что-то неопределенное, и Элизабет, минуту помедлив, продолжала примирительно:

– Ну хорошо, я ничего никому не скажу.

Внезапно корабль накренился, и с верхней палубы раздались громкие крики. Элизабет почувствовала, как пол уплывает у нее из-под ног, а потом началось мерное покачивание всего корабля. Они отчалили.

Мальчик поднял голову и сглотнул слюну.

– Мне надо идти, мисс, – его лицо осветилось улыбкой, – Я скоро вернусь назад, потому что, вам, наверное, сказали, теперь я буду вам прислуживать.

– Нет, мне никто ничего не говорил, – она тоже улыбнулась в ответ. – Но если ты собираешься мне прислуживать, то, наверное, нам следует познакомиться поближе. Меня зовут мисс Трент.

– Зовите меня Генри, – ответил мальчик. – Генри Дэйвз. – Затем добавил с опаской: – Но вы не забудьте, что ни о чем не надо говорить… что тут было… – Он очень серьезно посмотрел ей в глаза.

– Я же тебе обещала, что ни слова никому не скажу.

С видимым облегчением он ушел – выскользнул из каюты, как маленький мышонок.

Элизабет заперла за ним дверь и осмотрела замок, прикидывая, достаточно ли он крепок, чтобы выдержать нападение Хокинса или кого-нибудь другого в том же роде. Истинная опасность и уязвимость ее положения наконец открылись ей с полной ясностью. Это открытие поразило Элизабет. Теперь, в море, она остается совершенно беспомощной – девушка, путешествующая в одиночестве, окруженная грубыми, страшными матросами. Элизабет подумала, почему же раньше она так легкомысленно отнеслась к предостережениям мистера Мэлби о том, что во время плавания ей понадобятся защита и покровительство.

Да, эти люди были совершенно не похожи на тех, с кем она привыкла иметь дело. По манерам и поведению ее друзей можно было сравнить с обработанными бриллиантами, а эти моряки скорей напоминали скалы – грубые, могучие, неотесанные.

Она вспомнила горячее дыхание и влажный безжалостный поцелуй лорда Мильбурна в ту ночь под звездами. Затем сравнила его с сальностями Хокинса несколько минут назад. Оба воспоминания слились воедино и вызвали в ней глубокий приступ отвращения. На глазах появились слезы. После той ночи на балу у Кэррингтонов Элизабет дала себе зарок, что больше никогда ни один мужчина не сделает ее добычей своих животных инстинктов, и вот, пожалуйста, теперь она поймана в ловушку, в беспомощном положении находится в полной зависимости у целой команды! Насколько она была слепа и недальновидна! Променяла родной дом на эту тюрьму, где ей грозят опасности, связанные не только с морем, но и с ужасными матросами, которые ее окружают!

В самых мягких выражениях ее положение можно назвать безнадежным. Что скажет дядя Чарльз!

Слезы потекли у нее ручьем. Элизабет представила себе, какая судьба ожидает ее впереди и на кого она будет похожа, когда путешествие подойдет к концу и она сойдет на берег Индии.

Главa 4

Был полдень. Корабль рассекал воду, оставляя по бокам клубящиеся барашки. Жизнь на борту шла своим чередом: матросы чистили палубу, поднимали паруса, следили за канатами и прочими корабельными снастями. Во время работы они перекрикивались, обменивались непристойными шутками. Капитан Милз командовал. Элизабет в одиночестве стояла на палубе, крепко ухватившись за скользкий деревянный поручень, и вглядывалась в холодный морской простор. Первая неделя плавания прошла вполне сносно, ветер дул теплый, океан вяло колыхался за бортом. Однако вчера, казалось бы, ниоткуда внезапно налетел шторм, и море как будто сошло с ума. Белые гребни замелькали на жуткой величины волнах, корабль начало бросать из стороны в сторону, как беспомощного ребенка в руках великана. Шторм не прекращался всю ночь, но к утру его буйство немного утихло, возможно, ненадолго, однако Элизабет воспользовалась передышкой и покинула холодную затхлую каюту, чтобы взглянуть на море и подышать свежим воздухом. Шел девятый день путешествия.

Элизабет старалась набрать в легкие как можно больше воздуха. Сильный запах соли щекотал ноздри, ее характерный привкус чувствовался на языке, но казался скорее бодрящим, чем неприятным. Как всегда, она была одета в свой меховой плащ, который к тому времени был далеко не столь белым, как в начале путешествия. Ветер и вода сделали свое дело, но, заношенный и испачканный, он все еще оставался очень теплым, и Элизабет испытывала настоящую благодарность к этому толстому меху и добротной подкладке за то, что они защищали ее от холодного ветра.

С тоской прикидывая, действительно ли шторм решил оставить их в покое или только набирает силы для новой атаки, она вглядывалась в небо, сплошь покрытое тяжелыми тучами. В воздухе висел туман. Она едва различала чернильную темноту моря, которое неустанно бросало корабль на своих могучих волнах. У Элизабет было неприятное чувство, будто шторм еще вернется для того, чтобы мучить их и дальше.

Гораздо больше ее беспокоило другое. Сильная качка, конечно, доставляла ей некоторые неудобства, но все же она с облегчением обнаружила, что совершенно не подвержена морской болезни. В конце концов шторм хотя и был страшным испытанием, его все-таки можно было перетерпеть, тем более что в ее каюте было достаточно сухо и спокойно. Хуже было то, что из-за шторма увеличивалась продолжительность их путешествия. Именно это угнетало ее больше всего. Ведь всякий раз, когда погода испытывала на них свою силу, безнадежно отодвигался тот вожделенный миг, когда она наконец доберется до своего дядюшки.

Скрипнула палуба. Элизабет вздрогнула, огляделась вокруг и увидела рядом с собой красную физиономию капитана Милза.

– О, капитан, добрый день!

Он внимательно всматривался в ее лицо.

– А вы ожидали кого-то еще, мисс Трент? Мне кажется, у вас удивленный, я бы сказал, испуганный вид, – в его голосе слышалось беспокойство. – Может быть, кто-то из моих людей доставил вам неприятности?

– Нет, капитан, совершенно нет, – поспешно заверила его Элизабет.

Это была правда. С самого первого дня она наловчилась избегать Хокинса, а он не делал никаких попыток встретиться с ней. Корабельный юнга Генри принес ей дополнительные одеяла и свечи. У нее вошло в привычку проводить на палубе как можно меньше времени – именно там Хокинс или кто-то другой мог беспрепятственно к ней приблизиться. Обедала она одна в своей каюте, и только временами, когда затворничество становилось совершенно невыносимым, отваживалась выходить на палубу. Матросы иногда отпускали в ее адрес грубые комплименты или нагло разглядывали, проходя мимо, но она старалась не обращать на это внимания, и в общем-то пока ни один из них не решался притронуться к ней. Элизабет знала, что больше всего была этим обязана капитану Милзу. И своим собственным предосторожностям, конечно.

С удовлетворением она обнаружила, что капитан оказался строгим начальником, не выносил ни тени неповиновения. Генри однажды по секрету сообщил ей, что капитан отдал команде строгое приказание: ни один человек не должен беспокоить «знатную пассажирку». Элизабет была очень тронута такой заботой, и они с капитаном стали друзьями.

Он уважал ее за то, что она никогда не жаловалась. Действительно, Элизабет взяла за правило ничего не требовать, хотя условия были очень тяжелые. Рацион состоял из неизменной солонины, небольшого количества картофеля и в основном черствого хлеба. Это не считая прочих неудобств в виде узкой и жесткой походной кровати и холодной каюты. Но она прекрасно понимала, что сама сделала свой выбор и жаловаться ей не на кого.

В свою очередь, Элизабет уважала капитана Милза за то, что он твердо и весьма умело управлял своей командой. Да, он был грубый, требовательный командир, умеющий заставить людей работать на совесть. Но за это давал им приличное вознаграждение и кормил как следует в отличие от других капитанов, которые выжимали из своей команды все соки в обмен на крохи еды и существование на грани вымирания.

– Как вы думаете, шторм уже миновал? – с надеждой спросила Элизабет.

Капитан Милз внимательно посмотрел на покрытое тучами небо.

– Временно да. Однако мне кажется, он снова усилится поздно вечером. Такие тучи просто так не появляются. – Капитан улыбнулся Элизабет своей кривой, как будто вынужденной улыбкой. – Но вы не беспокойтесь, мисс. Мы прибудем в Калькутту в целости и сохранности без всяких задержек. Конечно, если не встретим кого-нибудь из этих каперов^[1]. Я бы с большим удовольствием пережил несколько таких штормов, чем одну встречу с этими разбойниками.

Элизабет энергично закивала в ответ.

– Да-да, вы правы, конечно. Но в любом случае мне кажется, что пока продолжается шторм, мы в полной безопасности. Кто захочет сражаться в такую погоду?

Капитан потер свою жесткую обветренную щеку не менее жесткой обветренной рукой.

– Я бы не стал что-либо загадывать относительно этих мятежников, мисс. Туман для них как раз то, что надо: он спрячет их, когда они захотят к нам приблизиться, и мы не успеем даже опомниться… – Он быстро прервал себя на полуслове, заметив на ее лице выражение тревоги.

– Прошу прощения, мисс Трент, я не должен был говорить об этом с вами. Все это заботы вашего старого капитана. – Он по-отечески похлопал ее по руке. – Вам не о чем беспокоиться. Я посадил людей на мачты, чтобы они следили за всеми судами, – впрочем, как и всегда, – и они, разумеется, не пропустят ни одного подозрительного корабля. Все в порядке!

Однако капитан говорил нарочито уверенно, поэтому Элизабет с тревогой стала вглядываться в его лицо. Что-то он от нее скрывал, желая избавить от излишнего беспокойства. Ее охватил страх, хотя она постаралась держаться совершенно спокойно.

– Ну конечно, капитан, если вы считаете, что беспокоиться не о чем, тогда мне и подавно не стоит об этом думать, – сказала Элизабет с любезной улыбкой, хотя в то же время лихорадочно старалась припомнить все, что слышала о морских разбойниках.

Она знала, что это были так называемые «легальные» пираты, то есть люди, нанятые мятежными американскими колониями для того, чтобы чинить препятствия английской торговле. Они выходили в море на кораблях, вооруженные до зубов, и их единственной целью был захват британских торговых судов, причем их интересовало все: и груз, и команда. Таким способом они подрывали основы британской экономики.

Пираты заставляли королевский флот метаться по морям в поисках мятежников, вместо того чтобы пускать ко дну военные корабли или захватывать укрепленные порты повстанцев. Кроме того, военные суда вынуждены были охранять торговые от нападения пиратов.

Смысл существования каперов был в том, чтобы разрушать и захватывать. С ними очень трудно было бороться. Люди на этих пиратских судах были дерзкие, бесстрашные, чрезвычайно опасные. Они находили в войне удовольствие, чувствовали к ней особую привязанность, и к тому же от захвата британских судов получали хорошую прибыль. За каждую успешную операцию – безразлично, какое судно им попалось: торговое или военное, – им платили большие деньги. Множество людей сделали себе таким путем состояние.

Пока шла война, эти денежные премии были соблазнительно высоки: ходили слухи, что простой юнга, получавший на корабле меньше всех, часто в результате одной удачной экспедиции зарабатывал больше, чем другие за многие годы королевской службы.

Элизабет вспомнила все предупреждения Томаса Пен-рифа относительно повстанческих кораблей, которые «прочесывают моря». Тогда эта угроза казалась ей такой далекой и нереальной, что о ней не стоило даже и думать. Но теперь, когда густой туман окутывал корабль со всех сторон, как одеяло, Элизабет замирала от страха, особенно после случайно вырвавшихся слов капитана Милза. Она пыталась представить себе, какие причины заставили его чувствовать грозящую им опасность.

Но ее мысли внезапно были прерваны шумом драки, начавшейся на палубе неподалеку от них. Капитан Милз, разумеется, тоже все слышал и обернулся.

– Что случилось? – рявкнул он, сжимая кулаки, в то время как Элизабет еще только пыталась разглядеть разворачивающуюся перед ней картину.

К ним приближался Хокинс, таща за собой Генри, которому он изо всех сил сжимал горло своими цепкими пальцами. Генри бешено сопротивлялся, на его лице во многих местах проступили красные пятна – следы ударов.

– Я ничего не сделал! – кричал он сдавленным голосом, когда казначей наконец приволок его и поставил перед капитаном. – Я не виноват! Я не виноват!

– Капитан, я поймал этого гнусного крысенка в тот момент, когда он запускал свои когти в хранящуюся на складе провизию, – удовлетворенно провозгласил Хокинс. – Я застал его, когда он воровал лимонный сок, очевидно, радуясь при этом, что мы все из-за него получим уменьшенную порцию. – При этом пальцы Хокинса все еще продолжали сжимать горло мальчика. – Да-да, все именно так и было, мерзкий крысенок!

Генри завизжал от боли, а Элизабет в ужасе замерла.

– Хорошо, – строго скомандовал капитан Милз, – довольно. Освободи его, Хокинс.

Генри рухнул на пол, как только казначей разжал свои пальцы, и Элизабет тут же заботливо склонилась над мальчиком, пытаясь ласковыми словами привести его в чувство. Сверкая глазами, она обратилась к Хокинсу:

– К вашему сведению, мистер Хокинс, Генри взял лимонный сок для меня. Еще за завтраком он мне сказал, что капитан Милз распорядился увеличить мою порцию, считая, очевидно, что у меня сопротивляемость цинге ниже, чем у других, более приспособленных к морским путешествиям. – Элизабет на мгновение замолчала. – Генри наверняка собирался отдать мне этот сок за обедом, – продолжала она в бешенстве. – Может быть, вы имеете какие-нибудь возражения?

Слушая ее пламенную речь, Хокинс хмурился, и в его глазах появилось выражение ядовитой злости. Он облизал губы и в растерянности смотрел то на Элизабет, то на капитана, который неодобрительно взирал на все происходящее, расставив ноги и уперев руки в бока.

– Ну так что, Хокинс? – сухо и требовательно обратился к нему капитан.

Хокинс прочистил горло.

– Я этого не знал, сэр, – не очень убедительно произнес он.

– Теперь знаете, – жестко отрезал капитан. – Мальчик следовал моим указаниям. Однако, – тут он сделал паузу и принялся проницательно изучать казначея своими голубыми глазами, – даже если бы юнга что-нибудь украл, у вас не было никаких полномочий его наказывать. Вы должны были отправить мальчика прямо ко мне.

– Но я так и сделал, капитан! – запротестовал Хокинс. Его лицо раскраснелось от возмущения. – Я как раз отправил его прямо к вам!

– После того, как избили до полусмерти и едва не вышибли из него всю душу. Я капитан корабля, Хокинс, я здесь решаю, кто из моей команды должен быть наказан, a кто нет, и не желаю, чтобы вы или кто-нибудь еще присваивали себе мои полномочия! – Его голос, исполненный гнева и раздражения, рокотал по всей палубе. – Вам ясно?

– Да, сэр, – произнес Хокинс, почти не разжимая губ, и посмотрел на Генри, который с помощью Элизабет пытался встать.

В глазах казначея Элизабет увидела настоящую ненависть, причем ей показалось, что ненавидел он не только мальчика, но и ее. Она вся съежилась. «Почему?» – спрашивала Элизабет себя. Неужели потому, что сейчас одержала над ним победу? Нет, глубоко в душе она чувствовала, что дело совсем не в том. Элизабет оказалась свидетелем его унижения, и этого он ей не простит. Хокинс был очень тщеславным человеком и не любил получать выговоров, особенно когда при этом присутствовала женщина. Она подозревала, что он никогда не простит ни ее, ни капитана, ни мальчика за свое сегодняшнее унижение; обязательно захочет отомстить, возможно, не капитану Милзу, но уж, во всяком случае, ей, или Генри, или им обоим. Теперь они станут объектами его мести. Более чем когда-либо она поняла, что этого человека следует избегать.

– Можете идти, – кивнул в его сторону капитан Милз. Хокинс отсалютовал, бросив напоследок уничтожающий взгляд на Элизабет, и удалился. Капитан тем временем обратил внимание на Генри, который с трудом пытался подняться на ноги.

– С тобой все в порядке, мальчик?

– Да, сэр, – его голос звучал слабо, и Элизабет заметила, что он пытается скрыть слезы.

– Капитан, – произнесла она быстро, – разрешите Генри, прежде чем он снова примется за выполнение своих обязанностей, отдохнуть немного в моей каюте. Он ведь скоро должен принести мне еду и, если можно, пусть захватит с собой собственный обед. Может быть, сегодня ему будет позволено поесть у меня? – она умоляюще посмотрела на капитана. Тот утвердительно кивнул.

– Хорошо, мисс. В таком состоянии от него все равно мало пользы. – Он ласково улыбнулся Генри. – Эй, парень, приходи в себя. Мисс Трент присмотрит за тобой, а потом можешь снова приступить к работе. – Потом повернулся к Элизабет. – Всего хорошего, мисс. И не забудьте, пожалуйста, вашу дополнительную порцию лимонного сока!

Он поклонился и пошел от нее прочь, попутно отдавая приказания матросам, которые, разинув рот, глазели на то, что происходит на палубе. Услышав приказания, они вдруг почувствовали прилив активности и бросились их выполнять, совершенно не желая оказаться на месте злополучного казначея.

Элизабет между тем привела Генри в свою каюту, бережно усадила на кровать, смочила платок в холодной воде и начала поочередно прикладывать его к многочисленным синякам. Лицо мальчика распухло и, как ей казалось, сильно болело.

– Все будет хорошо, – приговаривала она, чтобы ободрить Генри, потому что слезы все еще продолжали течь по его бледным щекам. – Этот человек больше никогда не посмеет тронуть тебя даже пальцем!

– Я… я боюсь, – пролепетал он, безуспешно пытаясь побороть слезы. – Теперь он обязательно сделает что-нибудь страшное!

– Ты слышал, что сказал капитан? – напомнила ему Элизабет. – Поверь мне, он теперь даже пальцем тебя не тронет!

В его больших детских глазах промелькнуло удивление.

– Неужели вы действительно так думаете, мисс?

Она улыбнулась.

– Я в этом совершенно уверена. И знай, если он снова попытается причинить тебе какой-нибудь вред или просто начнет угрожать, ты должен сразу же мне сказать. Капитан Милз не потерпит на своем корабле такое поведение, и нет никаких причин бояться сказать ему обо всем. Уж он-то знает, как поступить в таком случае. – Она взяла мальчика за подбородок и заглянула ему в глаза. – Ты обещаешь в случае чего сразу же рассказать мне?

Генри кивнул, и хотя слезы все еще текли, счастливая улыбка тронула уголки его губ.

– Благодарю вас, мисс, – выдохнул он и, закинув руки, обнял ее за шею. Она тоже слегка сжала его в своих объятиях. Так они просидели некоторое время.

– Ну а теперь, если ты чувствуешь себя лучше, – сказала Элизабет, разжимая объятия, – может быть, принесешь мне мой обед? А заодно и свой. Сегодня мы с тобой устроим маленький праздник!

Генри быстро вскочил на ноги и, не дожидаясь дальнейших указаний, бегом бросился по коридору. Через минуту его торопливые шаги уже раздавались по палубе.

Элизабет поднялась и начала медленно вышагивать по каюте. Перед ее мысленным взором все еще стояло лицо Хокинса, ужасное, перекошенное от гнева. Она никак не могла отогнать от себя этот образ и с беспокойством думала о том, что он обязательно попытается отомстить. Но как и когда?

Во всей этой истории хорошим было только то, что после инцидента на палубе Хокинс перестанет так грубо обращаться с ребенком. И она снова принялась размышлять о судьбе маленького мальчика, совершенно лишенного каких-либо радостей детства. Как все это несправедливо! Она с горечью подумала, что такой же была судьба бесчисленного количества других английских детей, которые имели несчастье родиться в нищете.

Праздный досуг и роскошь, привычные ей с детства, были уделом аристократии. Другие же дети совершенно не знали каких-либо удовольствий, не могли себе позволить, например, покататься на пони или отправиться на воскресный пикник. А что в дальнейшем ждет Генри? Она прекрасно понимала, что и дальше у него будет только тяжелая работа. Безродный корабельный юнга никак не мог рассчитывать на то, что сможет высоко подняться по служебной лестнице. В лучшем случае после многих лет ученичества и прислужничества он станет матросом, и никем больше. Его место в мире было предопределено заранее, в момент рождения, и у него не было никаких шансов, чтобы изменить свое положение.

«Как стыдно, – вдруг подумала Элизабет, – что ребенок, такой милый и смышленый, осужден на столь жалкое существование». Внезапно девушку поразила мысль: никогда раньше несправедливость английского общества не волновала ее. Ни разу за все счастливые годы жизни она не задавала себе вопросов, что это за система, которая позволяет ей жить в роскоши, в то время как другие бедствуют в нищете. Если бы не это путешествие, Элизабет никогда бы не стала общаться с представителями низших классов. Ведь она привыкла вращаться в замкнутом кругу избранных, тех, которые составляли в Англии сословие пресыщенных, наделенных властью и богатством людей. Элизабет невесело улыбнулась, представляя себе, как бы отнеслись к подобным рассуждениям эти самые леди и джентльмены, если бы случайно подслушали ее мысли.

Шторм начался с новой силой около полуночи, безумствовал до рассвета, а затем перешел в бесконечный, беспросветный ливень, продолжавшийся большую часть следующего дня. Элизабет не выходила из своей каюты. За ужином Генри сказал ей, что дождь наконец перестал, и она решила перед сном ненадолго выйти на палубу.

Ветер стих, и погода стояла удивительно спокойная. На небе не было видно ни звезд, ни луны, а шум моря доносился до нее, как будто где-то там, внизу шевелились тысячи темных невидимых существ. Элизабет поежилась. Несмотря ни на что, туман был даже гуще, чем прежде, он нависал над морем, как тяжелое, непроницаемое одеяло, поглощая все звуки и цвета.

Облокотившись на поручни, Элизабет с жадностью пыталась представить, что сейчас происходит в Лондоне. Без сомнения, в доме Алмаков проходит ассамблея, в театре уже началось представление, где-то наверняка назначен на сегодня вечер виста. Лондонская жизнь теперь была от нее так далека, что вспоминалось о ней, как о далеком прошлом, хотя… Боже мой… неужели? Прошло всего десять коротких дней? Что-то похожее на сожаление вкралось в ее сердце, но она без промедления запретила себе думать о доме. Что хорошего может быть в воспоминаниях о прошлом? Какая от этого польза? Она сделала свой выбор, и нельзя давать ни малейшей лазейки для бесполезных сожалений, следует думать только о будущем. После того как дядя Чарльз поправится, она вернется в Англию и снова начнет жить прежней веселой и счастливой жизнью, забудет ужасное путешествие со всеми его неудобствами и лишениями, как будто ничего не было!

Элизабет плотнее запахнула плащ и отошла от перил, направляясь обратно в свою каюту. На лестнице было темно и сыро, она с трудом нащупывала скользкие деревянные ступени. Коридор был пуст и непривычно темен. Интересно, почему это не горят свечи? Она ощупью пробиралась в темноте, держась рукой за шершавую деревянную стену, направляясь к первой двери налево – к ее двери. Элизабет не покидало чувство смутной, непонятной тревоги. Она никак не могла найти ключ, хотя сама же его положила в карман своего голубого муслинового платья. Наконец нашла ключ и попыталась нащупать замочную скважину, чтобы открыть дверь. Темнота была непроглядная, ей стало душно, но внезапно холодок ужаса пробежал по ее спине. В следующую секунду она уже поняла почему, ибо в ноздри ударил едкий запах жареной рыбы и подгоревшего масла. Не успела она закричать, как волосатая рука грубо зажала ей рот и голос Хокинса, отвратительный свистящий шепот, язвительно раздался у нее над ухом.

– Ну что, мисс, вы ведь не захотите поднимать шум, не так ли? – он тихо засмеялся, чувствуя ее попытки вывернуться из его рук. Он плотнее прижал ее к себе, чтобы она не сопротивлялась.

– А теперь ты дашь мне свой маленький ключик, и после этого мы с тобой приятно побеседуем в твоей каюте!

Элизабет боролась изо всех сил, но Хокинс скрутил ей руку и спокойно вынул ключ из ее обессилевших пальцев. Усмехаясь, он открыл дверь и грубо втолкнул ее в каюту.

Свеча, зажженная перед уходом, все еще горела на стене, и в ее слабом мерцании она увидела, что на ухмыляющейся физиономии Хокинса застыло выражение настоящего торжества. Он захлопнул дверь и запер ее изнутри. Она отпрянула. Нет! Этого не может быть! Все это происходит не с ней! В его глазах читалась только ненависть, или нет, не только – что-то еще. Что же? Похоть, бешеное возбуждение. Она поняла, что ждет ее в скором времени – именно сегодня, сейчас. Обессиленная и устрашенная, Элизабет в растерянности ловила ртом воздух.

– Нет! Нет! Выйдите вон! Вы пожалеете, если сделаете это!

– Я пожалею, если не сделаю этого! – ухмылялся он бесстыдно и вдруг неожиданным рывком снова заломил ей за спину руки и швырнул на постель, придавив сверху всей своей тяжестью. Элизабет снова попыталась закричать, однако Хокинс ударил ее по лицу один раз, другой, третий, до тех пор, пока она не застонала от боли. Каюта показалась ей расплывчатым темным пятном, голова кружилась и болела, словно в нее вонзился миллион светящихся игл; почти потеряв сознание, она чувствовала его вес, прижимающий ее к постели, горячее зловонное дыхание прямо возле своего рта, шеи… И вдруг его руки принялись безжалостно терзать платье, потом нижнее белье, и вот уже ее девичья грудь оказалась совершенно обнаженной. Хокинс хрипло вздохнул от удовольствия и принялся ласкать ее своими волчьими руками. Элизабет неистово брыкалась под ним, боль и шок от всего происходящего заставляли стонать и плакать. Между тем его губы отыскали ее соски и принялись терзать их с новой неистовой силой. Бессознательно она нащупала его липкие всклокоченные волосы и вцепились в них с отчаянной силой. Чертыхаясь, он поднял голову и снова принялся бить ее по голове, по лицу.

– Ах, тебе нужна грубость? Пожалуйста, можно и так, если ты хочешь! – тяжело дышал он ей в ухо.

– Ради Бога, дайте мне уйти! – умоляла она, ослепленная его ударами. – Пожалуйста… не делайте этого!

Он захохотал в жестоком удовлетворении.

– А, прекрасная леди может даже просить? Даже умолять? Не надейтесь, ничего хорошего из этого не выйдет, дорогая мисс. Я хочу вас, и я вас получу.

Теперь он принялся целовать ее отвратительными, бешеными поцелуями и удивился, когда она начала извиваться под ним, как червяк. Хокинс не знал, что ему больше нравится: ее губы или ее грудь. Он переходил от одного к другому в совершенном восторге.

– Нет… Нет! – застонала Элизабет, но ее стоны только веселили его, и он, все больше распаляясь, потянулся руками ниже. Ее окатила новая волна паники, а вместе с ней и новый приступ отчаяния. Волосы Элизабет растрепались и упали на лицо: всклокоченные и влажные от пота, они мешали ей дышать. Теперь она уже боролась в последнем безнадежном порыве, и когда его пальцы оказались слишком смелыми, истошно закричала.

Внезапно над их головой раздались звуки быстро бегущих ног. Она явственно расслышала хриплые голоса сверху и стук тяжелых подошв. Неужели кто-то услышал ее крики? Неужели кто-нибудь, Генри, или капитан Милз, или какой-нибудь матрос сейчас, сию минуту, откроют дверь и придут ей на помощь?

Хокинс тоже услышал звуки наверху. Он несколько отвлекся от своего занятия и привстал на постели, жадно вслушиваясь.

– Черт побери, – свирепо просвистел он. – Чтоб они там все провалились!

Он быстро поднялся с кровати и полез в карман. В его руках сверкнул кинжал. Хокинс щелкнул по нему пальцами, хрюкнул от удовольствия, глядя на него, и поспешил к двери. Перед тем как окончательно убраться, вдруг остановился и посмотрел в сторону Элизабет. Она постаралась сесть на кровати, но все еще была всклокочена и дрожала. Он подмигнул ей и сказал:

– Дорогая мисс, держу пари, что когда эти каперы примутся за вас, вы тысячу раз пожалеете о том, что не находитесь в постели со мной!

– Каперы! – прошептала она в ужасе.

Хокинс кивнул:

– Один из наблюдателей заметил их два дня тому назад, перед штормом. Капитан надеялся, что шторм нас спасет и мы скроемся в тумане. Ну а я лично только высчитывал, когда же они наконец нападут! – Он злобно заулыбался, глядя на ее искаженное страхом лицо. – Желаю вам удачи, дорогая мисс! Удача вам теперь очень пригодится!

С этими словами он выскользнул из каюты. Элизабет быстро привела себя в порядок, запахнула платье и стремительно поднялась на палубу. Значит, их атаковали каперы! Господи помилуй, что может быть хуже! Она прекрасно знала, насколько малы шансы простого торгового судна ускользнуть от специально приспособленного для войны и погони легкого пиратского корабля. А «Молот ветров» имел только шесть пушек и весьма ограниченный запас пороха. Эта тяжелая неуклюжая посудина совершенно не могла сравниться с подвижным, прекрасно вооруженным пиратским судном. Каперы просто не могли не победить!

При мысли о том, что мятежники возьмут ее в плен, у Элизабет закружилась голова, и она в изнеможении привалилась к стене, почти не замечая, что происходит. А между тем вокруг царили беспорядок и суматоха. Матросы кричали, носились по палубе с кинжалами в руках, кто-то размахивал шпагой, кто-то приспосабливал у борта тяжелую пушку, кто-то катил бочонок с порохом. В их глазах застыли страх и мрачное отчаяние. Мимо прошмыгнул Генри, бледный и взволнованный. Элизабет заметила, что капитан Милз стоит на верхней палубе и отдает приказания находящимся внизу матросам. Зачем-то она начала медленно протискиваться к нему, в растерянности почти не замечая сновавших вокруг людей. Но капитан Милз едва взглянул в ее сторону. Он пристально всматривался куда-то в туман, одновременно ни на минуту не упуская из виду работающих на нижней палубе людей.

– Мисс Трент! – обратился он к Элизабет. – Иди в свою каюту, детка, и молись, чтобы Бог сотворил чудо!

– Я могу чем-нибудь помочь? – прокричала она в ответ.

– Уйди с палубы! – скомандовал он. – Если пираты тебя заметят, то будут сражаться, как дьяволы! У нас и без того хлопот хватает! А теперь послушайте меня, мисс, идите в свою каюту и заприте дверь! И не выходите ни в коем случае!

Элизабет пошла вниз тем же путем, как пришла, но вдруг раздался ужасный вопль, и, оглядываясь по сторонам, она заметила, что за бортом, в тумане, начала неясно вырисовываться серая громада приближающегося к ним корабля. Среди матросов произошло минутное замешательство, потом все как будто одновременно вздохнули, а затем раздался оглушительный грохот. «Молот ветров» затрясся, словно тонкое деревце под ударами ветра. На какую-то секунду Элизабет показалось, что снова начался шторм и вокруг раздавались удары грома. Но затем, видя вьющийся дым и раненых матросов, она наконец поняла, что они попали под неприятельский огонь. Элизабет вжалась в стену, ужас парализовал ее. Из тяжелой, туманной мглы раздался холодный повелительный голос:

– Сдавайтесь! – В голосе слышалась абсолютная, ни с чем не сравнимая надменность. – Сдавайтесь или принимайте условия!

Элизабет подняла голову, пытаясь разглядеть в темноте капитана Милза. Что скажет он в ответ на требования пиратов? Она бессознательно вцепилась ногтями в ладони с такой силой, что на них выступила кровь. Боли при этом не было. Совершенно поглощенная кошмарами этой ночи, охваченная ужасом, Элизабет чувствовала, что разум отказывается принимать все происходящее.

Ответ капитана Милза был быстрым и ясным. Он выкрикнул приказ, и грохот пушек прозвучал по всей линии борта «Молота ветров». Пламя на минуту осветило ночную тьму: вызов был принят. Внезапно корабль затрясло с новой силой, потому что обе стороны дрались с яростью обреченных. Люди падали, истекая кровью, крики раненых смешались с грохотом боя. Элизабет смотрела на все происходящее широко открытыми глазами. Шагах в десяти от нее на полу корчился в агонии матрос – куча окровавленного мяса. На минуту перед ней мелькнуло его лицо, искаженное страданием и невыносимой болью. Через мгновение он лежал совершенно неподвижно. Непроизвольная, мучительная дрожь сотрясала тело Элизабет, в нос бил пронзительный запах пороха и крови, но, словно в столбняке, она стояла и не могла сделать ни шагу. У нее было такое чувство, будто она срослась со стеной, – беспомощный зритель страшного спектакля, одновременно привлекательного и отталкивающего.

Кто-то схватил ее за рукав, и, с трудом оторвав взгляд от происходящего, Элизабет увидела Генри, лицо которого было в этот момент бледнее, чем гипсовая маска.

– Меня послал капитан, – пробормотал он, – сказать вам, чтобы вы ушли из поля зрения. Такая кошмарная стрельба, потому что они видят вас на палубе. Лучше сделайте, как сказал капитан, а то нам будет совсем плохо!

– Ухожу, – слабым голосом пообещала она, и Генри тут же побежал куда-то дальше, с неимоверной ловкостью увертываясь от падающих тел и летящих искр.

Придя в себя, Элизабет, спотыкаясь и скользя, направилась в свою каюту, заперла за собой дверь, но тут же поняла, что это по меньшей мере глупо. Потому что если каким-нибудь чудом «Молот ветров» выйдет из этой схватки победителем или на худой конец сумеет оторваться от пиратов, капитан Милз увидит, что с ней все в порядке и, разумеется, посадит Хокинса в карцер за его недавний проступок. То есть она окажется в безопасности независимо от того, заперта дверь или нет. Но в случае если пираты победят, то никакая дверь, никакой замок не смогут ее защитить. Если они захватят корабль, то всех возьмут в плен, а для нее – это она знала очень хорошо! – в таком случае уготована страшная участь, и гораздо лучше будет умереть, чем остаться в живых. С дрожью она вспомнила слова Хокинса: «Когда эти каперы примутся за вас, вы тысячу раз пожалеете о том, что не находитесь в постели со мной!»

Элизабет бездумно шагала по своей крошечной каюте, прислушиваясь к гулу сражения наверху, и беспокойство возрастало в ней с каждой минутой. Напряжение становилось просто невыносимым. Ей казалось, что это будет длиться всю ночь – бесконечная, безнадежная борьба. Боже, когда это кончится? Что их ждет впереди? В томительном ожидании проходили минуты, Элизабет пыталась уловить хоть какой-нибудь намек, хоть какой-то знак надежды, но не могла обнаружить ничего, кроме грохота орудий и криков раненых. И оттого ей становилось все хуже и хуже.

Когда Элизабет, почувствовав, что не может больше выносить неизвестность, забыв всякую осторожность, решила подняться наверх, на палубу, чтобы видеть все своими глазами, вдруг наступила необыкновенная тишина. Она напрягла слух, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук, – и ничего не услышала. Ни стрельбы, ни криков – ничего.

Стиснув руки, долго стояла в неподвижности. И вдруг он раздался – звук, которого она так ждала. Шаги спускавшихся вниз по лестнице людей, резкие голоса. В безнадежной тревоге она пыталась разобрать, кому они принадлежат, молясь, чтобы это был капитан Милз, пришедший ей сказать, что все в порядке.

Ручка двери начала с силой дергаться, дверь пытались открыть. В коридоре продолжали разговаривать. И тут Элизабет все поняла. Она узнала голос, который звучал из темноты со страшного, атаковавшего их корабля. Холодный, надменный и повелительный:

– Возьмите топор! Мы разломаем эту дверь к чертовой матери!

Некоторое время за дверью слышалась возня, потом посыпались жуткие удары, под которыми дерево трещало и крошилось. Это не могло продолжаться долго. Сердце Элизабет бешено колотилось. Она была в ловушке, попавший в капкан зверек в своей маленькой, ничтожной каюте. Хриплые голоса каперов звучали все громче. Элизабет застыла в ожидании.

– Там должна быть та красотка, которую мы приметили на палубе, – из общей массы выделился один отвратительный голос. – Ломайте скорей! Я думал о ней всю ночь!

При этих словах что-то оборвалось у нее внутри. Но ужас мгновенно улетучился, возникла злость – горячее, взрывоопасное бешенство, которое разогрело ей кровь, охватило тело с головы до ног и вызвало что-то вроде приступа мгновенной лихорадки.

«Очень хорошо, – с ненавистью думала она. – Если они хотят меня, они, разумеется, меня получат. Но я постараюсь, чтобы им это дорого стоило!»

Элизабет начала шарить вокруг глазами в поисках хоть какого-нибудь оружия и вдруг увидела перекрещенные над кроватью шпаги. С радостью выхватила она из ножен длинный блестящий клинок. В то же мгновение дверь поддалась под ударами, и в каюту ввалилась толпа шумных, торжествующих людей. Элизабет встретила их со шпагой в руке.

Каперы заполнили ее каюту и принялись бесцеремонно и жадно разглядывать все вокруг. Это была пестрая разношерстная компания, одетая в грязную, заляпанную кровью одежду. Все они были веселыми, чернобородыми, от них разило порохом и потом. Однако Элизабет едва замечала их присутствие. Ее взгляд был прикован к человеку, вошедшему после других и стоящему теперь в дверях в величественной позе. Это был высокий, могучего телосложения человек, одетый в черные атласные штаны и белую рубашку с гофрированными рукавами. Рубашка насквозь пропиталась потом, липла к телу, под ней явственно вырисовывалась мощная мускулатура. Вся его фигура, несмотря на рост и силу, казалась изящной, а руки с длинными тонкими пальцами – аристократическими. У него были черные волосы, кожа имела бронзовый оттенок, но внимание Элизабет привлекло не это. Глаза – вот что было наиболее выразительным в этом человеке. Серые глаза под черными бровями внимательно изучали ее фигуру, начиная с растрепанных волос, отливающих в слабом мерцании свечи розовато-голубым цветом, и кончая голубым муслиновым платьем, едва запахнутым на полной груди. В этих глазах промелькнуло выражение удивления и даже восхищения. Элизабет вспыхнула под этим взглядом и еще крепче сжала в руке свое оружие.

Мужчина удивленно поднял брови.

– Кажется, красотка собирается дать нам сражение, – сказал он стоящим вокруг людям, и те весело загоготали.

– Я, конечно, приму ее вызов. – Он достал из висящих на боку ножен свой длинный клинок и насмешливо поклонился Элизабет. – Защищайтесь! – произнес он ритуальную фразу и поднял шпагу над головой.

Глаза Элизабет сверкали. Этот человек принимает ее отчаяние за спортивную игру! Хорошо же, она ему покажет! Не напрасны были ее тайные уроки с Филиппом Харвудом, во время которых Элизабет научилась мастерски владеть шпагой. Ей есть чем гордиться. Поэтому она решительно подняла свое оружие и смело встретила противника. В его взгляде светилось оскорбительное, насмешливое высокомерие.

Она атаковала его с неожиданным проворством, и он едва успел сделать ответный выпад. Выражение насмешки в его глазах сменилось удивлением. Он поднял бровь, оценивая ее мастерство, а затем с немыслимой скоростью атаковал, так что его шпага прошла в опасной близости от ее тела. Элизабет успела парировать его выпад, однако сердце ее сжалось от страха.

По мере того как они продолжали обмениваться быстрыми резкими ударами, этот страх возрастал. Самонадеянность и беспомощность ее положения становились все более очевидны. Ей нечего даже мечтать о победе над этим человеком, не говоря уже о том, что потом ей придется иметь дело со всей его гогочущей командой. Было глупостью даже начинать, теперь она это видит с полной ясностью. Перед ней стоял противник, который спокойно парировал любые ее удары, по всему видно, какой он опытный фехтовальщик – так точны и грациозны его движения. Мастерство пирата намного превышало ее собственное, а ловкость и подвижность казались удивительными для человека столь могучего сложения. Она начала уставать, ей все труднее становилось выдерживать оборону. Ее удары утратили первоначальную быстроту и точность. Теперь Элизабет сосредоточила все свое внимание на движениях противника, стараясь просто не делать грубых ошибок и увертываться от его смертоносного клинка, понимая, что это не может продолжаться долго.

Наконец капер сделал последний удачный выпад, и шпага выпала из ее раненой руки. Элизабет медленно подняла голову – на нее смотрели странно улыбающиеся глаза. Противник приставил клинок к ее груди.

Бледная от ужаса, она начала медленно отступать назад. Пират преследовал ее, не опуская шпаги. «Он собирается меня убить! – эта дикая мысль неотступно вертелась в ее мозгу. – Он наверняка собирается меня убить!» Дальше отступать было некуда, за ее спиной оказалась стена. Дрожа всем телом, Элизабет замерла. Ее глаза неотступно следили за блестящим клинком, неумолимо направленным в ее грудь. Человек остановился и приставил шпагу к ее горлу. Элизабет скосила на клинок дикий, затравленный взгляд, а противник казался удивительно спокойным.

– Сдавайся! – скомандовал он своим ледяным, надменным голосом. – Сдавайся мне, капитану Александру Бурку, и становись моей пленницей. Или принимай участь побежденных, – он холодно и злорадно ухмыльнулся. – Смерть!

Элизабет попыталась что-то сказать, но голос изменил ей. Потрясения сегодняшней ночи окончательно сломили ее.

– Твой выбор? – Он еще сильнее надавил шпагой на ее горло.

– Сдаюсь, – прошептала она бессильно.

Элизабет показалось, что каюта начала вертеться перед ее глазами и превратилась в одно расплывчатое светящееся пятно. Смутно она еще различила выражение удовлетворения на его лице, а затем все исчезло – ее поглотила сплошная тяжелая чернота.

Глава 5

Она лежала в своей мягкой шелковой постели в доме Трентов, под розовым одеялом, которое плотно укутывало ее до самого подбородка, а из камина по комнате распространялось уютное, ласковое тепло. Ей было хорошо и спокойно, рядом с ней стоял дядя Чарльз и звал ее на завтрак. Его голос долетал до нее как будто сквозь туман… он все звал ее… звал… Нет, что-то не так! Голос не был похож на дядю Чарльза, это был… какой-то другой голос, ужасно знакомый. Он все звал ее… звал…

– Крошка! Эй, крошка, вставай наконец!

Очень медленно Элизабет открыла глаза. Память с трудом возвращалась к ней. Она находилась вовсе не в своей комнате в доме Трентов. Это была совершенно другая комната, очень странная, незнакомая, и она лежала на огромной, высокой и мягкой кровати орехового дерева. Какой-то черноволосый мужчина стоял возле нее с нахмуренным лицом и обращался к ней с какими-то словами. Глядя на него, она вспомнила происшедшие накануне события. Вздох вырвался у нее из груди.

– Ну вот ты и пришла в себя, – спокойно сказал ее странный собеседник. Хмурое выражение исчезло с его лица, и на губах заиграла холодная улыбка.

– Что… случилось? – Элизабет беспомощно старалась унять дрожь в голосе.

– Ты слегка расшиблась, детка. К счастью для тебя, моя реакция оказалась очень быстрой, и я смог отдернуть шпагу прежде, чем ты на нее упала. Таким образом, ты просто свалилась на пол.

Не в силах произнести ни слова, Элизабет в ужасе разглядывала стоящего перед ней человека, а также комнату, в которой оказалась столь неожиданным образом. Это была на удивление большая, сплошь обшитая деревом каюта, равномерно освещенная масляной лампой, стоявшей возле кровати на большом орехового дерева столе. Возле стола размещалось кресло, а у стены располагались комод, умывальник, маленький круглый столик и еще одно кресло. Кровать была покрыта пестрым лоскутным покрывалом. Обстановка в каюте была скромной, но весьма опрятной, гораздо более удобной, чем та, в которой она вынуждена была жить на «Молоте ветров». Наконец-то Элизабет с полной ясностью осознала, что стоящий перед ней человек – командир пиратского корабля. Смутно она начала припоминать даже его имя… да-да… он назвал себя… капитан… капитан Александр Бурк.

Как будто читая ее мысли, он бесстрастно, нараспев принялся ей подсказывать:

– Ты, наверное, помнишь, что произошло между нами совсем недавно? Ты попросила пощады и стала моей пленницей. – Его глаза весело сверкнули. – Надеюсь, ты хорошо все помнишь и тебе не надо об этом напоминать с помощью шпаги?

– Нет! – с готовностью вскрикнула Элизабет, так что он снова улыбнулся, а она со злостью закусила губы. Вот теперь он заметил ее страх – как она ненавидит себя за это! Ей следует вести себя осмотрительнее. Элизабет гордо приподняла подбородок и холодно произнесла:

– Я все помню, капитан Бурк. Ни о чем напоминать не надо. Только умоляю вас, скажите мне, что произошло после моего падения?

При этих словах он как будто еще более развеселился.

– Ах, прекрасная леди беспокоится. Очень хорошо, мадам, я вам скажу. Я взвалил вас на плечи, как мешок с картошкой, и таким образом приволок на борт моего «Шершня», в мою собственную каюту, где вы теперь и находитесь. Ваши вещи принесли сюда следом за вами. – Он кивнул в угол. Там стоял ее чемодан, беспорядочно набитый скомканными вещами. – Ты, наверное, хочешь узнать, что произошло с матросами твоего корабля?

Элизабет кивнула. Теперь она чинно сидела на кровати, скрестив на коленях руки.

– Все они закованы в цепи и посажены в трюм. Утром я разыщу среди них капитана и займусь им отдельно. Его посадят под замок в особую каюту и поставят охрану. Несколько своих людей я оставил на вашем корабле, и они поведут его за нами вслед. – Он сделал паузу. – Неплохая добыча! За нее нам полагается хорошее вознаграждение! – В его словах слышался трезвый расчет. – Но самая ценная добыча – это ты, моя дорогая!

Он потянулся рукой к ее белокурым локонам.

Элизабет отпрянула. Ее глаза засверкали голубым огнем.

– Не дотрагивайтесь до меня, сэр, – сказала она холодно.

Бурк внимательно посмотрел на нее: растрепанная, с пылающими щеками, девушка показалась ему очень забавной.

– Я тебя уверяю, моя дорогая, что обязательно буду до тебя дотрагиваться, и очень часто. Но не беспокойся, ты будешь этим довольна.

Элизабет с воплем вскочила с постели и кинулась к противоположной стене каюты. Он даже не пытался ее остановить. Просто наблюдал за ее движениями – прямо золотоволосая львица, пойманная в клетку.

– Ради Бога, оставьте меня в покое! – кричала Элизабет, мечась по каюте. – Дайте мне уйти! Я ничего плохого вам не сделала!

Он произнес своим бесстрастным, насмешливым голосом:

– Дать тебе уйти? Но куда, моя глупенькая красотка, в открытый океан? Хорошо, будь моей гостьей, если тебе это больше нравится.

Она снова закусила губу, глядя на него с мучительным беспокойством. Элизабет никогда не встречала подобного человека раньше – такого хладнокровного, так хорошо умеющего держать себя в руках. Ей смутно вспомнился лорд Мильбурн в ту ночь, когда он сыграл с ней эту глупую шутку во время прогулки по саду. В капитане Бурке она заметила то же холодное обаяние. Но было еще что-то. Что-то безоговорочно, безусловно привлекательное – эта суровая неукротимая сила, это красивое мускулистое тело, эта копна давно нечесаных черных волос, эти серые глаза, смотрящие ясно и непреклонно.

Она слышала, что всех американцев обычно считают невоспитанными, грубыми увальнями, но у этого человека была настоящая грация, мягкие, сдержанные манеры делали его похожим на английского аристократа. Он обладал острым умом, упрямством в достижении цели, силой характера. Казалось, ему было не больше тридцати лет. Внезапно ее поразила мысль, как такой человек мог стать капитаном пиратского судна. Для этого в нем было слишком много утонченности. По внешнему виду она бы скорей отнесла его к разряду лордов, владельцев какого-нибудь приличного поместья в каком-нибудь благополучном королевстве. Элизабет долго и внимательно его изучала, пока он снова не заговорил с ней, давясь от смеха:

– А теперь, моя сладчайшая, я бы хотел узнать кое-что о вас. Для начала скажите, как ваше имя?

Она гордо подняла подбородок.

– Элизабет Трент.

– Ну а теперь скажите мне, Элизабет Трент, как могло случиться, что вы отправились путешествовать на простом торговом судне? Даже несмотря на плачевное состояние вашей одежды, все равно в вас легко можно узнать настоящую леди. – Он проницательно и с любопытством оглядывал ее тонкую фигуру.

– Тому были веские причины, – уклончиво ответила она.

Он нетерпеливо махнул рукой.

– Не забывай, где находишься, моя дорогая! Для какого-нибудь слуги, может быть, столь неопределенные отговорки и сойдут, но я твой господин, капитан этого корабля, а ты моя пленница! Я хочу услышать исчерпывающие объяснения, причем немедленно. Тебе ясно?

В порыве гнева он замахнулся на нее, и испуганная Элизабет покорно кивнула.

– Прекрасно! Начинай.

И тогда она рассказала ему всю историю от начала и до конца: и о дяде Чарльзе и его болезни, и о необходимости сесть на корабль, который немедленно отправлялся в Индию. Во время рассказа Элизабет стояла перед ним вытянувшись, как солдат перед генералом, однако старалась говорить спокойно. Несмотря на то что их разделяло довольно большое расстояние, она все время как будто была стеснена его присутствием, ощущала его физически. Элизабет угнетали и сила его подвижного, крепкого тела, и спокойствие его духа, которое столь неожиданно несколько минут назад сменилось вспышкой гнева. Девушку не покидало ужасное подозрение, что участь ее плачевна, хотя бы потому, что быть пленницей такого человека поистине ужасно. Страх ни на минуту не отпускал ее, и, постоянно забывая о том, что должна быть спокойной, Элизабет рассказывала свою историю.

Он внимательно слушал, а когда она закончила, на некоторое время воцарилось напряженное молчание.

– Должно быть, ты очень привязана к своему дяде, если собралась ради его спасения претерпеть такие испытания.

– Очень, – просто ответила она.

– Какое несчастье, что ваш корабль попался нам по пути, – продолжал он все тем же спокойным, невозмутимым тоном, к которому она уже начинала привыкать. – Несчастье для тебя и для твоего дядюшки. Однако все это исключительно твои проблемы, и я здесь ничем не могу тебе помочь.

Элизабет попыталась протестовать, но его хмурый взгляд заставил ее замолчать.

– Моя страна находится в состоянии войны с Англией, мисс Трент, и я готов совершать любые поступки ради нашей победы. Никакая цена не кажется мне слишком высокой. – Он сделал паузу и достал из ящика стола золотую табакерку, торопливо ее открыл и взял небольшую щепотку табака. – Моя работа заключается в том, чтобы захватывать английские торговые суда, а по возможности и небольшие военные, в плен, тем самым пресекая английскую морскую торговлю и в то же время отвлекая вражеский флот от американского побережья. И то судно, которое мы сейчас захватили, «Молот ветров», вовсе не исключение, и его матросы теперь по праву наши пленники. – Он с шумом захлопнул табакерку. – А вы, мисс Трент, просто попались нам по пути. Но, я снова повторяю, это ваши проблемы, а не мои. Вы останетесь моей пленницей, и я лично прослежу за тем, чтобы вы об этом ни на минуту не забывали.

Сказав это, он повернулся к ней спиной, сел за письменный стол и принялся копаться в своих бумагах. Теперь он вел себя так, как будто был в каюте совершенно один. Это вызвало в Элизабет волну злости и раздражения. Он забыл о ней, как о какой-нибудь служанке! Или нет! Он смотрит на нее, как будто она кукла! Игрушка, у которой нет ни чувств, ни прав! Ну и попала же она в ситуацию! Пленница! Настоящая пленница!

– Как это типично, капитан Бурк, что храбрые американцы выбирают для нападения беспомощные торговые суда! А еще больше геройства в том, чтобы победить женщину! – попыталась сказать она ему колкость, не в силах совладать с растущим гневом и возмущением.

Он оторвался от своих бумаг и удивленно посмотрел на нее.

– Что делать! – сказал он. – Мы маленький народ, который борется с огромной и самой могущественной империей в мире. Мы нападаем на всех, на кого можем, в любое время и в любом месте, пусть даже цель кажется совершенно незначительной.

– Почему же вы тогда не нападаете на военные корабли, если так жаждете воевать за свою свободу? – попыталась она снова съязвить.

Он выглядел уставшим.

– «Шершень» вооружен только двадцатью пушками. Да, я знаю, это гораздо больше, чем на вашем или на любом другом торговом судне. Но это наполовину меньше, чем имеет даже средний военный корабль. О, разумеется, мы атакуем королевский флот при любой возможности, когда есть хоть малейший шанс победить. Однако пока нам следует удовлетворяться тем, что есть… весьма солидная добыча. – Он снова равнодушно отвернулся к своим бумагам, а Элизабет осталась стоять, все так же пылая от возмущения.

Она была раздосадована его спокойными ответами на свои колкости, ее гнев остался неутоленным. Однако пока Элизабет рассматривала комнату, ей пришла новая мысль: интересно, где она будет спать? С того момента, когда закончилось сражение, прошло, наверное, несколько часов, и, должно быть, скоро уже полночь. Через некоторое время капитан Александр Бурк покончит со своими бумагами и отправится спать. А она? Ей показалось, что ответ ей известен, и новый приступ ужаса охватил ее. Эта ночь будет для нее сплошным кошмаром. Оказаться с постели с этим грубым, черствым человеком, который обращается с ней, как с куклой, насмешливо и холодно? Неужели недостаточно испытаний за последнее время?

Но ей не пришлось долго теряться в догадках. Уже через несколько минут, сделав какие-то пометки в бумагах длинным гусиным пером, Бурк с шумом отодвинул от стола кресло и встал. Совершенно не обращая внимания на Элизабет, он принялся расстегивать пуговицы своей белой шелковой рубашки. Элизабет пронзительно вскрикнула, что заставило его наконец к ней обернуться.

– Что… что вы делаете? – спросила она в замешательстве.

– Раздеваюсь. Ты что-нибудь имеешь против?

– Пожалуйста… – начала она, но он не дал ей закончить фразу.

– У меня нет намерения насиловать тебя сегодня ночью, если ты этого боишься, – сказал он нетерпеливо. – У меня только что был тяжелый, трудный бой, и я просто собираюсь пойти спать. Ты можешь лечь рядом со мной в постель, если хочешь, а можешь спать на кресле в углу. В данном случае это не имеет значения. – Он усмехался. Ситуация его явно веселила. – Если я захочу взять тебя, Элизабет Трент, то сделаю это после того, как хорошо отдохну, так сказать, в полной силе. Поверь мне, сегодня ночью ты в полной безопасности.

Элизабет решительно направилась в угол и уселась в кресло с прямой спинкой. На нем было очень неудобно сидеть. Она изо всех сил старалась не смотреть на мужчину, который раздевается в ее присутствии.

– Я не хочу испытывать судьбу, – сказала она ему, опустив глаза, изучая мокрое пятно на полу.

Он засмеялся.

– Имей в виду, моя милая, ночью будет довольно холодно, и к утру ты замерзнешь, если выберешь кресло.

Элизабет не удостоила его ответом и только пожала плечами. Он затушил стоящую на столе лампу и улегся на свою огромную постель. Элизабет решилась поднять глаза. В комнате было темно, как в яме, она не могла разобрать ничего, однако хорошо слышала, как он ворочается в постели, лежа на чистой простыне, укрытый толстым одеялом. Элизабет ненавидела его еще больше за то, что ему теперь так хорошо. Попытавшись поудобнее разместиться в жестком кресле, она еще сильнее почувствовала боль во всем своем измученном теле. Как мало это кресло пригодно для того, чтобы в нем спать! С безнадежной тоской она грезила о теплой и мягкой постели. Просидев без сна в скованной позе примерно полчаса, Элизабет почувствовала, как по ее спине прошел озноб. В каюте не было слышно ни звука, мужчина в кровати перестал ворочаться, его дыхание стало спокойным и ровным. Тогда потихоньку, боясь вздохнуть или случайно выдать себя громким звуком, она выбралась из кресла. Пол слегка поскрипывал, когда Элизабет осторожно начала продвигаться к кровати и очень медленно, поминутно замирая и прислушиваясь, улеглась наконец на ее свободном конце. Платье она, разумеется, не снимала, однако все так же медленно и осторожно начала натягивать на себя шерстяное одеяло и тяжелое лоскутное покрывало. Потом закуталась во все это до самого подбородка и с радостью почувствовала, как по телу заструилось расслабляющее тепло. С другого конца кровати не было слышно ни звука, лежащий там мужчина ничем не выдавал своего присутствия. Их тела не соприкасались, однако она очень хорошо ощущала его присутствие. Ноздри щекотал чужой, крепкий, мужской запах. Вдруг в темноте раздался голос, хриплый и пугающе близкий. Она замерла в ужасе.

– Каким образом ты порвала свое платье, Лиззи? – спросил он мягко.

Элизабет почувствовала себя в ловушке.

– Один… один мужчина на корабле… Хокинс… попытался… – Она с трудом подбирала слова, запинаясь и поминутно останавливаясь. – Он напал на меня как раз перед тем, как появился ваш корабль, – шептала она.

– А, Хокинс? – его голос был странно спокойным.

Кровать скрипнула, Элизабет напряглась еще больше, однако мужчина только повернулся на другой бок. Она слышала, как он поправляет одеяло, а потом снова его дыхание стало ровным и спокойным.

Элизабет с облегчением вздохнула. Наконец-то он уснул. Кажется, сегодня она в безопасности, хоть ночь сможет поспать в теплой уютной постели. Это ложе было гораздо просторнее и мягче, чем та походная кровать, на которой она спала в течение десяти дней. Теперь ее тело отдыхало в этой мягкой постели. Она знала, что на самом деле следует быть начеку, ибо положение было опасным. И даже более того: невозможно себе представить, какие новые испытания готовит ей следующий день. Однако непонятно почему она себя чувствовала до странности спокойно и умиротворенно. Дыхание спящего рядом с ней мужчины действовало на нее чрезвычайно благоприятно, постепенно страх и волнение начали отпускать, и девушка погрузилась в глубокий, здоровый сон без сновидений.

Когда она проснулась, кровать и каюта были пусты. Элизабет минуту полежала, собираясь с мыслями. Все, что было вчера, вспомнилось ей в мельчайших подробностях.

Элизабет не имела ни малейшего понятия, сколько сейчас может быть времени, но по звукам, доносившимся из-за тяжелой дубовой двери, можно было предположить, что уже позднее утро. Она подошла к двери и приложила к ней ухо. Шум стал сильнее. Это были хорошо знакомые ей звуки повседневной корабельной жизни: в течение десяти дней она слышала их на «Молоте ветров». Конечно, теперь на палубе орудовала другая команда, чужая, а ее прежние знакомые за исключением капитана Милза сидели в кандалах в трюме. Наверное, среди них были и Хокинс, и Генри…

Генри! В прошлую ночь она о нем совершенно забыла! Только теперь вспомнила и в смятении очень явственно представила себе маленького запуганного мальчика, закованного в цепи и сидящего в грязной сырой яме в компании таких, как Хокинс. Кровь похолодела от этой мысли. Ведь он только ребенок, слуга, мальчик на побегушках на «Молоте ветров» – почему он должен страдать оттого, что взрослые затеяли какую-то глупую, никому не нужную войну?

Надо было что-то предпринять.

Элизабет нервно заходила по каюте, стараясь выбрать наилучший способ действия. Первым ее порывом было броситься вниз, в трюм, и постараться самой освободить мальчика. Однако она поняла всю бессмысленность своего намерения: ее остановят задолго до того, как она доберется до трюма. Но даже если и не остановят, как она сможет снять с Генри тяжелые цепи? И, кроме того, где он сможет спрятаться после освобождения? С полной ясностью она видела, что нигде. Оставался только один путь: отправиться к капитану Бурку и попросить его освободить мальчика. Она недовольно сжала губы. Не очень-то приятный способ действия и вовсе не такой уж и легкий, однако ничего не поделаешь, другого пути нет. Она должна умолить Бурка быть милосердным к мальчику.

Элизабет бросилась к своему чемодану в углу и начала выбрасывать из него вещи. Теперь как никогда ей нужна была красивая, представительная одежда. Вот белый плащ, скомканный и грязный, вот серебряное газовое бальное платье – как глупо было брать его с собой! Все вещи находились в полнейшем беспорядке. Тогда она собрала платья и плащ и повесила их в гардероб рядом с вещами Бурка. Элизабет с горечью подумала о том, что если она пленница и должна жить в этой каюте, то следует хотя бы использовать преимущества своего положения. После этого критическим взглядом оглядела утренние туалеты, взятые в путешествие. Розовое муслиновое платье, желтое атласное с белыми кантами она со злостью отвергла: слишком простые, слишком скромные для той цели, которую она поставила перед собой. Теперь больше чем когда-либо ей нужно появиться элегантной и подтянутой, чувствовать себя в форме. Она должна поразить капитана Бурка своим богатством и положением. Пусть знает, что относиться к ней следует с уважением! Только тогда она сможет помочь Генри!

На комоде из красного дерева стоял умывальник с чистой водой, а рядом висело толстое мохнатое полотенце. Элизабет сбросила свой рваный наряд и прежде всего опустила в воду лицо и руки. Воды было мало, и к тому же она была слишком холодной, поэтому вымыться как следует не удавалось. Однако все же Элизабет почувствовала себя посвежевшей и насухо вытерлась толстым полотенцем. После этого достала фиолетовое шелковое платье с длинными узкими рукавами и высоким гофрированным воротом, надела на чистую белую нижнюю юбку и с удовольствием почувствовала прикосновение к телу нежной шелковой материи. Потом, пошарив в чемодане, нашла гребень. Спутанные волосы пришлось расчесывать долго, наконец они разлились блестящей золотой волной, и привычным движением она заколола их на макушке. Решив проверить результаты своей работы, Элизабет подошла к большому овальному зеркалу, висящему возле комода.

Да, с несчастной девочкой, которая встретила капитана Бурка прошлой ночью, с растрепанными волосами и в разорванном платье, теперь покончено. Из зеркала на нее глядела элегантная и подтянутая девушка. Единственным напоминанием о ее прежних испытаниях было легкое красноватое пятно на щеке, в том месте, где Хокинс ударил ее особенно сильно, но, к счастью, оно было теперь едва заметно. Элизабет, довольная, улыбнулась. Фиолетовое платье очень шло ей, подчеркивая полную грудь и тонкую талию, а кружево широкого воротника пикантно приоткрывало шею. Сияние голубых глаз усиливалось цветом платья, а волосы красиво лежали на макушке, и только несколько свободных локонов вилось вокруг ушей. Посмотрим, что теперь скажет капитан Александр Бурк, когда увидит мисс Элизабет Трент, аристократку из Лондона!

Палуба была заполнена загорелым, суетливым народом, но никаких признаков капитана Бурка Элизабет не обнаружила. Она помедлила немного на трапе, с наслаждением оглядываясь вокруг и вбирая глазами сияющее великолепие дня. Ничего подобного она никогда прежде не видела!

Туман к утру полностью рассеялся, солнце ослепительно сверкало, на небе местами клубились легкие белые облака. Насколько хватало глаз океан искрился бриллиантовым блеском и далеко на горизонте соприкасался с таинственным сиянием неба. Легкий бриз приносил бодрящий запах соли и моря, который оставлял на языке приятный привкус. Она с наслаждением дышала полной грудью и щурилась от нестерпимого солнечного света.

Сегодня было третье ноября, и погода стояла на удивление теплая. Элизабет была рада, что не надела плащ – он такой грязный и просоленный и совершенно не подходит к ее теперешнему элегантному виду. Гораздо лучше она выглядит в легком платье, с золотыми колечками волос, весело летящими на легком ветру. Элизабет чувствовала себя полной сил и уверенности, абсолютно спокойной перед встречей с капитаном Бурком.

Молодая леди прогуливалась по палубе, игнорируя удивленные взгляды матросов. «Главное сохранять независимый и гордый вид», – говорила она себе. Но капитана Бурка все еще не было видно.

Вдруг к ней приблизился маленький крепкий человечек со спадающими на глаза волосами. Он остановился на некотором расстоянии, как будто колеблясь и стесняясь, не зная, что делать дальше. На его широком лице застыло выражение робости и смущения.

– Извините меня, мисс, – начал он, стараясь не встречаться с ней глазами, – но разве капитан Бурк знает, что вы…

– Мне надо поговорить с капитаном Бурком немедленно, – повелительно прервала его Элизабет. – Пожалуйста, проводите меня к нему как можно быстрее.

Человечек нервно закусил губу.

– Он на верхней палубе, мисс, но я не думаю, что вам следует туда подниматься… Подождите, мисс! Я бы на вашем месте подождал… Капитану может не понравиться, если вы туда подниметесь!

Но Элизабет уже направлялась по деревянному трапу, ведущему на верхнюю палубу. Она легко, почти бегом поднялась наверх, едва удостоив взглядом ошеломленных матросов. Конечно, капитану это ни в коем случае не понравится! Ну и пусть! Если она оказалась его военной добычей, это не значит, что она его кукла – пленница! – и с ней можно обращаться, как ему вздумается! Теперь ее главное и единственное оружие – богатое платье и аристократические манеры. Она использует это оружие, чтобы сразить капитана Бурка точно так же, как до этого сразила капитана Милза и всех матросов его корабля. Любыми средствами нужно заставить его относиться к себе уважительно, как она того заслуживает. Но это только первый шаг. А если капитан Бурк будет недоволен, что она отправилась разыскивать его на верхнюю палубу, то ему же хуже! Она покажет, что совершенно не боится его – даже более того, пусть он научится бояться ее. Красота наряда и сверкающее великолепие дня придавали уверенности и воодушевляли ее. В блеске столь победного утра поражение казалось ей невозможным…

По мере того как Элизабет поднималась по лестнице, до нее все явственнее доносились странные свистящие звуки и гомон приглушенных голосов. Ей показалось, что она слышит стон, хриплый и страшный. Что бы это могло быть? Что там происходит? Эти звуки моментально уничтожили всю ее уверенность, как будто внутри лопнул какой-то маленький плотный пузырек. Почти не дыша, она добралась до верхней ступени и остановилась, пораженная, глядя со всевозрастающим ужасом на разворачивающуюся перед ней сцену.

Толпа людей стояла в дальнем конце палубы, все в разорванной одежде, перемазанные засохшей кровью. Их руки были связаны крест-накрест и закованы в тяжелые цепи. Элизабет узнала команду «Молота ветров». Вокруг них стояла другая команда – по-видимому, с «Шершня», – в руках они держали устрашающего вида штыки, направленные на закованных в цепи пленников. Но внимание всех было сконцентрировано на человеке, которого наказывали плетью. Его спина была обнажена, и по ней стекали ручьи крови, как по оконному стеклу капли дождя. Элизабет непроизвольно вскрикнула. Она узнала этого человека. Это был Хокинс!

В нескольких шагах от него стоял Александр Бурк. Он был одет, как и раньше, в черные брюки и белую шелковую рубашку, расстегнутую у ворота, так что была видна напряженная мускулистая шея и загорелая, покрытая курчавыми волосами грудь. Обут капитан был в черные сапоги, начищенные до блеска и сверкающие в ярких лучах солнца. Жуткого вида плеть свисала с его правой руки. Он как раз собирался поднять ее снова, но звук шагов Элизабет заставил его остановиться. Он поднял голову и увидел ее. Глаза его сузились.

– Что вы здесь делаете? – отрывисто спросил он.

Все глаза обратились в ее сторону. Она заметила, что возле Бурка с перевязанной рукой стоит капитан Милз, и, игнорируя заданный ей вопрос, поспешила к нему, желая немедленно приветствовать командира «Молота ветров».

– Капитан, я сожалею, что вижу вас в таком состоянии. Вы ранены? Это серьезно? – она старалась скрыть беспокойство в голосе подчеркнутой заботливостью.

Капитан Милз откашлялся.

– Ерунда, мисс, не имеет никакого значения. Я рад, что вы так прекрасно выглядите.

– Прошу простить, что перебиваю ваши любезности, – послышался саркастический голос Бурка, – но мисс Трент не ответила на мой вопрос. Итак, что вы здесь делаете?

Она встретилась с ним глазами и увидела в них настоящую, бешеную злобу, которую вначале не заметила за невозмутимой холодностью его слов. Совершенно неожиданно для себя Элизабет начала заикаться.

– Я… хотела… поговорить с вами… об одном… деле. Это… очень важно.

– Я не давал вам разрешения покидать каюту, – отрезал он грубо. В его глазах появился как будто отблеск пламени. – Но раз уж вы здесь, можете остаться. Для вас будет полезно увидеть наказания пленника, который не выполняет мои указания.

Он мрачно повернулся к Хокинсу и поднял над головой плеть. С жуткой, почти невероятной силой ударил, и Хокинс испустил слабый, мученический стон.

– Двадцать один, – бесстрастно произнес Бурк.

Элизабет закрыла глаза, почувствовав тошноту и головокружение. Конечно, Хокинс был негодяй и преступник, она не забыла то грубое нападение, и на ее щеке все еще горел след от его удара. Но он совершенно не заслуживал такого. Никто не заслуживал такого! Элизабет с трудом могла себе вообразить, что натворил этот человек, если его столь сурово наказывали. Бурк сказал, чтобы она осталась посмотреть на пленника, «который не выполняет мои указания». Неужели он предупреждал ее, что она может разделить подобную судьбу?

Снова и снова свистела в воздухе плеть, но наконец Бурк тем же самым ужасающе спокойным голосом произнес:

– Двадцать пять!

Наступила пауза.

– Тукер, отнеси его вниз. Возьми у доктора Блэйка какое-нибудь снадобье и вели одному из его парней присмотреть за ним.

Потом обратился к остальным:

– Все свободны!

Элизабет открыла глаза. Мимо нее молодой матрос тащил Хокинса. Лицо его было землистого цвета, черные глаза, которые она так хорошо помнила, залиты кровью. Вслед за ним, сопровождаемые вооруженной охраной, двигались другие пленники, их цепи позвякивали, головы были опущены. Когда они проходили мимо, она почувствовала сильный запах грязи и пота. Элизабет слегка покачнулась, и капитан Милз подхватил ее под локоть здоровой рукой.

– Все нормально, мисс, уже все кончилось.

Она кивнула и через силу улыбнулась, стараясь побороть тошноту. Нужно держать себя в руках! В отношениях с Бурком надо придерживаться позиции силы и ни в коем случае не показывать слабости и покорности. Она собрала остатки своего мужества и повернулась к нему лицом.

Бурк разговаривал с капитаном Милзом.

– Капитан, вы можете идти, – сказал он вежливо. – Не стесняйтесь посылать за доктором Бланком, если рана начнет снова болеть.

Капитан Милз сдержанно поклонился.

– Благодарю вас, сэр. – Его голос дрожал. Он не мог заставить себя спокойно разговаривать с янки, который только что разбил его в сражении. – Разрешите сказать несколько слов в защиту этой молодой леди, капитан. Если вы не возражаете… Ей очень не повезло…

Бурк холодно оборвал его:

– Судьба мисс Трент вас теперь не касается, капитан Милз. Поэтому, если позволите…

Хищного вида матрос встал позади капитана Милза и грубо стал подталкивать его к лестнице. Лицо капитана словно окаменело. Он еще раз сжал на прощание локоть Элизабет, быстро повернулся на каблуках и сопровождаемый охраной спустился по лестнице.

Она снова нашла в себе силы посмотреть в лицо Бурку. Он просто кипел от злобы, это было заметно, даже несмотря на его вечную бесстрастную маску. Нижняя челюсть дрожала, глаза сверкали стальным блеском. Теперь на палубе никого не было, кроме нескольких матросов, которые сосредоточенно работали. Веселые звуки насвистываемой ими песенки долетали до ушей капитана Бурка и Элизабет. Они казались совершенно неуместными в этой ситуации. Между молодой леди и пиратом происходил своеобразный поединок взглядов. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, а потом капитан Бурк сказал:

– Теперь будь любезна, поведай, что это за дело столь важное, что ты ради него покинула каюту без моего разрешения? – Он просто кипел от гнева.

Элизабет гордо подняла голову.

– А я и не знала, что мне требуется для этого разрешение.

Его глаза сузились в маленькие щелочки.

– Ты не на свободе! Даже сбежать не можешь с этого корабля! По-видимому, тебя следует еще поучить!

– У меня очень важное дело! – защищалась она. – Откуда я знала, когда вы вернетесь и сможете со мной его обсудить?

– Что это за дело, которое кажется тебе столь важным? – спросил он мрачно.

Элизабет была в нерешительности. До этого момента их встреча разворачивалась вовсе не так, как ей бы хотелось. Вместо того чтобы очаровать его своей внешностью, она, казалось, только еще больше его разозлила и тем ухудшила свое положение. Капитан Бурк осмотрел ее фигуру, отметив изысканность и богатство туалета. При этом глаза его стали еще холоднее, а губы сжались еще крепче. В руке капитан держал хлыст, и в какой-то ужасный момент ей показалось, что сейчас он ее ударит. Но, к счастью, Бурк просто стоял, не отводя глаз и ожидая от нее ответа. Она пожалела о своем поступке. Зачем ей понадобилось разыскивать его сегодня? Что за глупая идея поразить его воображение, заставить относиться к ней с уважением? Все это бессмысленная и пустая затея. Но тут Элизабет вспомнила о настоящей цели своего предприятия и несколько устыдилась минутной слабости.

– Капитан Бурк, – начала она вызывающе, – мне известно, что на корабле находится мальчик, совсем ребенок, который сейчас закован в цепи вместе с другими внизу…

– Все пленники только что стояли здесь, перед твоими глазами, – перебил он ее. – Ты видела среди них мальчика?

Она вздрогнула, как будто ее ударили. Лихорадочно пыталась вспомнить сцену, которая развернулась здесь несколько минут назад, – толпа пленников, окруженная вооруженной охраной. Уверена, Генри среди них не было! Если бы он был здесь, она бы обязательно его заметила! Ее поразила ужасная мысль: Элизабет вспомнила, что последний раз видела Генри на «Молоте ветров», когда он бежал по палубе, увертываясь от летящих снарядов и бегущих людей. А вдруг во время сражения Генри был…

– Ах нет! – прошептала она. – Только не это!

Александр Бурк заулыбался.

– Вы что, были друзьями? – предположил он насмешливо.

– Да, были, – ответила она и в ту же минуту сообразила, что оба говорят о нем в прошедшем времени.

Последовала короткая, напряженная пауза, во время которой ее лицо покрылось холодным потом. Потом Александр Бурк спокойно заговорил:

– Теперь позволь мне поставить все на свои места, моя дорогая. Твой маленький друг жив и здоров и находится на моем попечении, – он засмеялся, глядя на ее оскорбленную физиономию.

– Но почему… почему же вы заставили меня поверить… – прошептала она.

– Что он умер? Просто меня это забавляло.

– Где он? – спросила Элизабет.

– Довольно того, что он не в цепях, – сказал он мягко, но потом его брови вдруг снова нахмурились. – Где очень легко можешь оказаться ты, если не вникнешь наконец в свое положение.

Но было уже поздно. Теперь наступила очередь Элизабет впасть в ярость. Он преднамеренно спокойно напугал ее просто потому, что это его «забавляло», а теперь еще грозит ей цепями, будто обыкновенной преступнице! Фиолетовые глаза Элизабет стали синими. Она почувствовала, как запылали ее щеки.

– Капитан, вы относитесь ко мне отвратительно. Это доказывает, что вы варвар и зверь, причем хуже не придумаешь. К вашему сведению, я англичанка и леди. Моя семья одна из самых известных в Англии. Ваше поведение просто оскорбительно, преступно, я не собираюсь терпеть его и дальше! – Голос ее задрожал от неприкрытого презрения. – У меня в Англии есть состояние, и если вам нужны деньги, то…

Со всего размаха он ударил ее по лицу, и она упала навзничь, покатившись по палубе. Матросы бросили работу и уставились на происходящее. Но Элизабет ничего этого не видела, чувствовала только пульсирующую боль в голове и, как в тумане, различала высокого темноволосого мужчину, склонившегося над ней с плетью в руке. Она застонала от боли и унижения, безнадежно стараясь унять слезы, которые ручьем потекли из глаз.

– Ты говоришь о мисс Элизабет Трент, – кричал он ей, – но ее больше не существует! Теперь ты просто Лиззи, моя пленница и служанка.

Она посмотрела на него с недоверием: неужели он говорит правду? Лиззи! Да, он назвал ее так прошлой ночью, когда спросил, почему у нее разорвано платье. Но тогда она не обратила на это внимания, и вот теперь это имя поразило ее в самое сердце. Ей захотелось кричать, что она не Лиззи, а Элизабет Трент, первая красавица Лондона! Но она не произнесла ни звука, просто смотрела на него, схватившись рукой за щеку.

– Ты начнешь с того, что будешь драить палубу, – произнес он все тем же резким тоном. – Раньше это была обязанность Джека Хилла и Бена Тукера. Но Хилл убит в ночном сражении, так что теперь эта должность вакантна, и ты можешь взяться за эту работу. – Он изучал ее с насмешливым видом. – Его одежда тебе вполне подойдет. А теперь вставай.

Очень медленно Элизабет начала подниматься на ноги, но он рывком поднял ее с палубы, при этом его пальцы железной хваткой сжали ее тонкое запястье. Затем капитан Бурк направился вниз по лестнице, грубо толкая девушку впереди себя и по пути отдавая приказания Симсу, своему помощнику, чтобы он немедленно притащил одежду Джека Хилла.

Между тем они подошли к его каюте. У Элизабет кружилась голова. Только что пережитое унижение совершенно обессилило ее, однако в глубине души она чувствовала, что захлестнувшая злость переплавилась в неугасимую ненависть к человеку, чья грубая рука до синяков сжимала теперь ее запястье. Симс, дородный рыжеволосый мужчина, молча появился в дверном проеме и передал сверток с поношенной одеждой. Бурк отпустил его небрежным кивком и мрачно захлопнул за ним дверь. После этого оттолкнул Элизабет от себя. Она смотрела на него в безмолвном страхе. Он швырнул ей в руки сверток:

– Надень это.

– Не хотите же вы сказать…

– Именно это я и хочу сказать. – Его голос звучал угрожающе. – У меня нет времени возиться с такой шлюхой, как ты. Да и желания тоже. Очень скоро ты научишься делать то, что тебе говорят, во всяком случае для тебя это будет лучше. – Он сделал нетерпеливое движение. – А теперь кончай свой глупый маскарад.

Это было немыслимо, невероятно! Она не верила, что все происходит с ней на самом деле. От безысходности Элизабет сжалась в комок и начала кричать:

– Ни за что! Вы не можете меня заставить! Вы, грязная американская свинья…

Он сделал быстрый шаг в ее сторону и точным ударом свалил на постель. Она лежала потрясенная, но он, как прежде, рывком снова поставил ее на ноги.

– Делай, что тебе говорят, Лиззи. А не то я сдеру твою одежду сам!

Язвительный голос стегнул ее, как хлыстом. Да, она не ошиблась, он имеет в виду именно то, что сказал. Этот человек уже показал себя грубым, безжалостным животным, способным на все ради достижения своей цели. Она ненавидела его – ненавидела всей душой! Но у нее не было выбора. Ей придется делать то, что он сказал. Дрожа, она повернулась к нему спиной и начала неловко освобождаться от одежды. Но он снова заставил ее повиноваться.

– Повернись ко мне лицом!

Со слезами на глазах она повиновалась. Лицо его было похоже на маску, застыло и стало бесстрастным – все, кроме насмешливых глаз, в которых, казалось, читалось удовлетворение. Дрожащими пальцами Элизабет медленно расстегивала платье. И вот уже фиолетовая волна лежала у ее ног. За ним последовали корсаж и нижняя юбка. И вот уже она стояла перед ним совершенно обнаженная. Едва способная что-либо видеть сквозь горячие, застилавшие глаза слезы, Элизабет торопливо кинулась к лежащей на кровати одежде Джека Хилла и начала натягивать на себя через голову полосатую серую с желтым рубашку. После этого она схватила серые шерстяные штаны и постаралась как можно быстрее натянуть их на себя. Брюки были слишком широки для нее, однако прилаженной на поясе веревкой их можно было стянуть так, чтобы они не падали. Несмотря на то что и штаны, и рубашка были для нее слишком свободны, все же это было нечто, что могло прикрыть ее наготу. В данный момент только это ее заботило. Волосы Элизабет выбились еще в тот момент, когда Бурк ударил ее по лицу, и теперь свободно лежали по плечам. Но она не обращала на это внимания. Больше это не имело никакого значения.

Она не заметила, как Бурк вывел ее на палубу, представил как «Лиззи» длинному сухощавому парню, тому самому, который вел Хокинса вниз после порки. Его звали Бен Тукер, и он показал ей, как прилаживать тряпку на швабру, как окунать все это в ведро с мыльной водой, которое заранее принес, как драить палубу, потом промывать ее, затем чистой тряпкой доводить до блеска, – и все это следовало делать, ползая на коленях. Элизабет работала рядом с ним весь день, ползала по полу до тех пор, пока у нее не заболела спина, а руки и колени не стали красными и не распухли. Все, что он говорил ей, она делала автоматически, чувствуя себя растоптанной, убитой, как будто все, что происходило вокруг, было нереальным, страшным, безумным сном.

Только в сумерках вернулась она в каюту Бурка. Симс принес серебряный поднос с едой для Бурка и отдельную маленькую тарелочку для Элизабет. На ней была небольшая порция солонины и немного картофеля. И даже когда Бурк уселся возле маленького круглого столика и спокойно приказал ей прислуживать, она не почувствовала ничего. Ненависть к нему, возникшая сегодня утром, не пропала, но затихла – как будто бурная река внезапно разлилась широким спокойным потоком с зеркальной поверхностью. Она прислуживала ему и стояла за креслом, пока капитан ел. Когда он закончил и пересел за письменный стол, Элизабет села на его место и съела свою еду, совершенно не почувствовав вкуса. Пришел Симс, чтобы убрать тарелки, а она как сомнамбула отправилась в постель. Ее остановил ледяной голос Бурка:

– Не вздумай укладываться в постель в этом грязном тряпье, – предупредил ее капитан. Пока она стояла в нерешительности, не зная, что делать, он поднялся с кресла, подошел к комоду, вытащил одну из своих шелковых рубашек и бросил ей в руки. Элизабет безмолвно надела ее, почувствовав только, что шелк гораздо мягче и приятнее, чем грубая шерстяная ткань, которую она носила весь день. В полном изнеможении вскарабкалась на постель, совершенно забыв о человеке, в эту минуту работавшем за письменным столом в каких-нибудь пяти шагах от нее, поплотнее завернулась в толстое одеяло и заснула тяжелым, бесчувственным сном.

Александр Бурк поднялся из-за стола и подошел к постели. Он молча рассматривал спящую девушку, ее волосы на подушке, плечи и подбородок, плотно закутанные в одеяло, синяк на щеке. Выругался про себя. Зачем ему понадобилось вести себя таким образом? Он был страшно зол, однако его злость была направлена против самого себя. Когда Бурк смотрел на Элизабет, его обуревали странные ощущения – какая-то беспорядочная смесь злобы, стыда и желания. Да, она была очень красива, этого он не мог отрицать. В ее чертах чувствовались аристократизм, грация и достоинство, так что даже драная одежда, в которую он заставил ее облачиться, не могла ее испортить. Но в этой девушке было нечто большее, нежели красота. За сдержанными, спокойными манерами чувствовалась сильная, страстная натура. Капитан видел, как ее глаза пылали от гнева, как вспыхивали щеки. Конечно, тогда это был всего лишь гнев, однако он прекрасно понимал, что она способна испытывать страсть и другого рода, не менее сильную. В этой девочке чувствовался огонь, тот самый, который он сегодня почему-то пытался погасить.

Положим, сегодня, мрачно отметил Бурк про себя, это ему удалось или так кажется, что удалось. К вечеру она уже была похожа на тень – бледную тень той дивной эмоциональной девушки, которая встретила его на «Молоте ветров» со шпагой в руке и храбро вступила в бой без всякой надежды на успех. Тем не менее он все же подозревал, что ее пламя не угасло совсем, оно только временно затихло, потеряло силу, и даже слегка улыбнулся при мысли, что же будет, когда оно вспыхнет вновь. Бурк откинул одеяло и долго рассматривал тонкое белое тело, едва прикрытое шелком рубашки. Капитан прекрасно помнил очарование ее тела, когда она стояла перед ним обнаженная сегодня утром, а он должен был удерживать на лице маску спокойствия, подавлять почти немыслимое желание схватить на руки, бросить на постель, взять быстро, грубо, бешено и почувствовать, как в ней сперва закипает гнев, потом пробудить ответное желание, точно такое же, какое бушевало и в нем. В тот момент он сумел каким-то образом победить свое желание, а вечером наблюдал незаметно, сквозь опущенные ресницы, как она безжизненно, автоматически передвигается по каюте. Теперь в нем поднялся новый приступ, и во избежание соблазна Бурк поскорее отошел от постели. Черт возьми и еще тысячу раз черт возьми! У него и так достаточно неприятностей без этой золотоволосой богини, которая только усложняет ему жизнь.

Глава 6

Пролетели недели, Элизабет едва ли их заметила. Ее дни превратились в сплошное чередование работы и сна, и она с трудом вспоминала другую жизнь, непохожую на ту, в которую была теперь полностью погружена. Каждое утро вскакивала с постели, одетая только в шелковую белую рубашку Бурка, по его команде начинала прислуживать ему за завтраком. Когда он уходил, быстро одевалась и спешила на палубу, где ее уже ждал Бен Тукер. Он вручал ей швабру, ведро с водой и показывал, какую часть корабля нужно сегодня отдраить. Элизабет так свыклась со своей новой одеждой, что уже не замечала, как она трет кожу. Холодные порывы ветра во время работы на палубе мало ее беспокоили – разгоряченной и вспотевшей от работы, ей некогда было думать о простуде. Она больше не заботилась о своих волосах по утрам, не укладывала их – пускай себе свободно падают по плечам, да и, кроме того, зачем беспокоиться о том, чтобы выглядеть красивой? Теперь ее главная задача заключалась в том, чтобы закончить работу до сумерек, вернуться в каюту и после прислуживания за ужином пойти спать. Она начала более или менее привыкать к изматывающей, тяжелой работе, которой приходилось заниматься каждый день, и уже не так уставала по вечерам, как раньше, однако все же предпочитала ложиться спать, нежели проводить время с Александром Бурком. В свою очередь, он не дотрагивался до нее, обращался с ледяной вежливостью, просто отдавал ей приказания и уходил по своим делам, почти не глядя в ее сторону. В ответ она повиновалась быстро и безмолвно; спокойно прислуживала ему за столом, бегала в кладовую. Между ними установилась ледяная стена, но ее это вполне устраивало. Чем хуже были их отношения, тем, по ее мнению, было лучше для нее.

Однако Бен Тукер – совсем другое дело. Это был высокий дюжий парень с обезоруживающей улыбкой, копной соломенных волос и шкодливыми глазами. Элизабет представлялось, что он, должно быть, одного с ней возраста, и она прекрасно понимала его мальчишеское стремление к озорству. Чем-то он напоминал ей Томаса Пенрифа – то же обаяние, только без этой невыносимой скованности и чопорности, которые так ее бесили в благовоспитанном аристократе и которые она замечала почти у всех молодых англичан. Элизабет очень нравился Бен, и она была благодарна ему за компанию. Давно прошло то время, когда какой-нибудь молодой человек ухаживал за ней или старался ее развеселить. Жизнь в Лондоне, да и вообще городская жизнь казалась ей далекой и нереальной. Неужели тогда она все время отдыхала и у нее не было никаких обязанностей, кроме посещения праздников и ассамблей, на которых юную леди окружала толпа молодых людей? Бен Тукер и его милый добрый юмор теперь стали для нее единственным развлечением. Пока они работали бок о бок на палубе, между ними зародилась настоящая глубокая дружба.

Однажды ветреным хмурым днем они работали на верхней палубе. Далеко внизу о борт корабля разбивались тяжелые серые волны. Привлеченная могучим бесконечным движением океана и постоянно новой игрой его цветов, Элизабет оторвалась на некоторое время от работы, перегнулась через деревянные перила и загляделась вниз, в эту холодную таинственную глубину.

– Представляешь, пока не отправилась в Индию, я никогда не видела моря, – громко сказала Элизабет. – И даже не могла себе представить, что оно может быть таким… чарующим.

– Понимаю, что ты хочешь сказать, – согласился с ней Бен, глядя на нее и вместе с тем продолжая любовно драить палубу сухой тряпкой. – У меня это тоже первое путешествие. Я прямо-таки упросил мистера Бурка – я хочу сказать, капитана Бурка, – чтобы он взял меня с собой. – Бен засмеялся. – Сначала он даже не хотел об этом слышать.

Элизабет посмотрела на него удивленно.

– А почему ты зовешь его мистер Бурк?

– Да просто так. Лиззи, я ведь знал его всю свою жизнь именно как мистера Бурка, и мне совсем непросто называть человека по-другому после стольких лет. – Удивление на лице Элизабет все возрастало. – Он ведь на самом деле не настоящий капитан. Мистер Бурк взялся за это дело, когда началась война. Мне кажется, он решил, что если уж ему пришлось снаряжать каперов, то лучше самому отправиться в поход и удостовериться, что все делается правильно.

Но Бен не докончил свой рассказ, потому что на лестнице послышались чьи-то шаги, и Элизабет виновато прижалась к перилам, обернувшись, чтобы узнать, кто это собирается к ним наведаться. Сперва она даже похолодела от страха, что это может быть сам Бурк, который застукает ее стоящей без дела. Но это был Генри, спешащий к ним с широкой улыбкой на лице.

Этот раскрасневшийся сияющий мальчик, который приближался к ним, имел весьма отдаленное сходство с тем грязным оборванцем, которого Элизабет первый раз увидела в лондонском порту. Теперь он был одет в несколько широковатую рубашку и коричневые полотняные штаны с заплатами на коленях. Раньше эта одежда принадлежала Бену, но капитан Бурк потребовал, чтобы тот отдал все это Генри, и сам присмотрел за тем, чтобы к мешковатым штанам была прилажена на поясе веревка, точно так же, как у Элизабет. Но сначала Бен тщательно «отдраил» Генри с головы до ног с помощью щетки и куска едкого мыла. Теперь Генри, весьма комично одетый не по размеру, был чище, здоровее, а главное – в гораздо лучшем настроении, чем когда встретился с Элизабет.

Капитан Бурк взял Генри под свое крыло. Элизабет выяснила это на второй день принудительных работ на палубе, когда Бурк прошел мимо нее вместе с Генри, который семенил сзади, как любопытный щенок за хозяином. Несмотря на весь ужас и несообразность положения, у нее появилось сильное желание расхохотаться – такое удивление было написано на лице Генри при виде Элизабет, стоящей на коленях с тряпкой в руках и с ведром грязной воды рядом. После минутного замешательства он быстро кинулся к ней, обнял и принялся бормотать уверения в том, что очень счастлив видеть ее живой и здоровой. Она тоже его обняла и немножечко расспросила о том, что же с ним произошло. В ответ услышала, что «капитан Бурк – парень первый сорт! Он знает все, что только можно знать, – все на свете!» Далее Генри поведал, что «капитан Бурк собирается и дальше смотреть за мной, даже тогда, когда мы приедем в Америку». Эти слова поразили Элизабет. Она взглянула на Бурка, который продолжал стоять рядом и выглядел отдохнувшим и веселым.

– Америка? – с сомнением спросила она. – Разве мы едем в Америку?

– Ну ты же слышала, что сказал Генри, – лениво ответил Бурк.

– Разве это не замечательно, мисс? – в восторге восклицал Генри. Затем снова обратил внимание на ее странный внешний вид. В недоумении он начал переводить взгляд с капитана Бурка на Элизабет и обратно.

– Мисс, почему вы… то есть я хочу сказать, капитан, почему мисс Трент…

– Мисс Трент выполняет мои указания, Генри. И я думаю, что нам не стоит так долго ей мешать, у нее много работы. Пойдем, мальчик, я хочу тебе кое-что показать.

Элизабет провожала их взглядом, пока они шествовали по палубе. О, если бы она была мужчиной, она бы сломала этому чванливому янки шею! Как смеет он так нагло с ней обращаться! И в то же время – тот же самый человек проявляет такую заботу по отношению к Генри. Очень странно, что он так снисходительно относится к юнге и так жестоко, беспричинно жестоко к ней. Интересно, чем она заслужила такое нерасположение? Элизабет никак не могла найти ответ на свой вопрос и снова мрачно взялась за тряпку. Слова Генри все еще звучали в ушах. Неужели они действительно направляются в Америку? В таком случае она уже никогда больше не увидит дядю Чарльза. Элизабет захотелось заплакать, но она подавила это желание, взяв себя в руки. Слезами горю не поможешь. Если она окажется в Америке, то ей уже ничто не поможет.

Но все это происходило две недели назад, и с тех пор Элизабет совершенно не приблизилась к разгадке своей судьбы. Бен становился молчаливым и уклончивым, когда она затрагивала эту тему, а спросить Генри ей никак не удавалось. Можно было бы задать пряйой вопрос Александру Бурку, но гордость не позволяла ей жаловаться.

Теперь, когда Генри с разбега остановился перед ней и Беном, она приветливо улыбнулась.

– Добрый день, молодой человек. Сколько раз я тебя предупреждала, чтобы ты не бегал по мокрой палубе? В один прекрасный день ты можешь сломать, себе шею!

– У меня для вас известие, – важно произнес он, совершенно пропуская мимо ушей ее упреки. – От капитана!

– Что случилось, мартышка? – Бен с нежностью подергал за уши своего младшего товарища, вызвав у него довольный смех. По-видимому, Бен был второй персоной после капитана Бурка, кого Генри боготворил на этом корабле. Когда он не вертелся под ногами у Бурка, то старался побольше времени проводить с Беном, который относился к нему, как к любимому младшему брату.

– Капитан хочет, чтобы вы быстро закончили свою работу и спустились вниз, – провозгласил он величественно. – Надвигается шторм, так считает Симс, и капитан сказал, чтобы Бен помог Ричардсу и Даусу со снастями. А вам, мисс, он просил передать, чтобы вы ждали его в каюте. У него сегодня запланирован ранний ужин.

Элизабет и Бен принялись рассматривать небо.

– Похоже, Симс прав, – сказал Бен. – Облачность увеличивается. Спасибо за известие, мартышка.

Генри засмеялся и быстро понесся обратно вниз.

– Я не возражаю против того, чтобы закончить пораньше, – сказала с облегчением Элизабет и стала собирать грязные тряпки и швабры, в то время как Бен взял в руки полупустое ведро. Они направились к лестнице и стали медленно спускаться по ступеням, которые сами же тщательно вымыли сегодня утром.

Однако ее мысли были далеки от приближающегося шторма или удовольствия по поводу неожиданного сокращения рабочего дня. Она снова и снова задавала себе вопрос, почему Александр Бурк так сверхъестественно добр к Генри Дэйвзу. Казалось невероятным, что тот же самый человек, которого она знала холодным и бесчувственным, может быть снисходительным и терпеливым к мальчику, по какой-то непостижимой причине безоговорочно обожавшему его.

– Бен, – внезапно спросила она, – разве не странно, по-твоему, что капитан Бурк так доброжелателен к Генри? Он совершенно не производит впечатления человека, который обожает детей.

Бен продолжал осторожно спускаться по лестнице.

– Капитан Бурк? Почему, он всегда готов прийти на помощь людям, которые ему кажутся менее счастливыми, чем он. Ты этому не веришь? Ах, Лиззи, я мог бы тебе рассказать об этом много разных историй… Я ведь знаю его всю жизнь, и никогда не встречал человека лучше, чем он.

Элизабет молчала, делая вид, что боится поскользнуться на узких ступенях, однако напряженно старалась вникнуть в слова Бена. Они были высокой похвалой в устах искреннего и добросердечного Бена Тукера. Уж он-то не побоится поднять свой голос против того, что ему не нравится, и высказать все вслух. Она произнесла хладнокровно:

– Правда? Он кажется совершенно не таким по отношению ко мне.

– Ты его не знаешь. Кроме того, капитан Бурк не интересуется женщинами. Моя мать все время говорила, что мистер Бурк никогда не женится после всего, что с ним произошло! – Тут Бен вдруг прервал себя на полуслове. Элизабет, сгорая от любопытства, собралась было спросить, что имела в виду его мать, но он быстро сменил тему разговора. – Это не значит, что не было женщин, которые стремились доказать, что она не права! – Бен засмеялся. – Этот парень просто дьявол по отношению к женщинам. Они кружатся вокруг него, как рой ос над клубничным тортом!

– О! – Совершенно непроизвольно в голосе Элизабет прозвучало больше холодности, чем она сама того ожидала. Бен вспыхнул и бросил на нее быстрый смущенный взгляд.

– Прошу прощения, Лиззи. Я совсем забыл, что ты и капитан… делите каюту и все такое…

– Все в порядке, Бен. – Она почувствовала, как кровь прилила к щекам, выдав тем самым ее замешательство. Бен, как и все другие моряки на «Шершне», верил, что она была любовницей Александра Бурка и одновременно его служанкой. Ей было хорошо известно, что всем строго-настрого с самого начала запрещено оскорблять или как-то задевать ее. Она знала, что своей неприкосновенностью обязана Бурку. Однако вместе с этой защитой ползли унизительные слухи о том, что она «женщина капитана». Люди на корабле знали, что она делит с Бурком каюту и постель, поэтому, разумеется, не обольщали себя неисполнимыми надеждами. В свою очередь, сама она почти обиженно удивлялась, почему это с того первого вечера, когда капитан обещал ее «взять», он больше ни разу к ней не приближался и не давал ни малейшего повода заподозрить себя в том, что испытывает к ней какие-нибудь желания. Нет, Элизабет не хотела от него никаких желаний! Но сама мысль была ошеломляющей – он чувствует к ней отвращение! Ведет себя совершенно не так, как все мужчины, которых она когда-либо знала! Ее глубоко задевало то, что Бурк оказался совершенно нечувствительным к ее прелестям. Но Бен и вся команда этого не знали и считали, что капитан и молодая леди любовники. А Элизабет была слишком застенчива и к тому же не заинтересована в том, чтобы обсуждать это с кем-нибудь или уверять в обратном.

Они продолжали спускаться по лестнице в молчании, как вдруг Бен почти в самом низу неожиданно задел за поручень и случайно опрокинул ведро с водой. Вода пролилась именно туда, куда Элизабет только что собиралась поставить ногу. Вскрикнув от неожиданности, она начала скользить и непременно упала бы, если бы не Бен, который подхватил ее под руку и помог устоять на ногах. При этом он окончательно перевернул ведро и пролил остатки грязной воды им под ноги. Элизабет, поддерживаемая сильной рукой Бена, повернулась к нему. Молодые люди стояли и смотрели друг на друга несколько мгновений, ошарашенные неожиданной ситуацией, а потом веселость пересилила изумление, и они принялись хохотать, держа друг друга за плечи и качаясь взад-вперед посреди лужи. Прежняя неловкость между ними мгновенно исчезла.

В самый разгар этой веселой сцены к ним приблизился капитан Александр Бурк. Сперва он наблюдал за ними молча, нахмурив брови и зло сузив глаза. А потом заговорил, и его голос дрожал от гнева:

– Ну и ну, до чего же миленькая сценка! Вот уж не думал, Лиззи, что ты найдешь столько радости в жизни служанки.

Элизабет в минуту похолодела и застыла, как будто превратилась в мраморную статую, а Бен поспешно отдернул руки с ее плеч. Улыбка тем не менее не исчезла с его лица, и он смотрел на Бурка без тени страха или вины.

– У нас тут произошел маленький инцидент, капитан, – объяснил он просто. – Лиззи чуть не упала в лужу грязной воды.

– Да, это действительно очень весело, – с сарказмом произнес Бурк.

Элизабет в ужасе заглянула в лицо капитана, удивившись той горечи и озлобленности, которые слышались в его голосе. Да уж, очень драматичным получился выход из той ледяной вежливости, с которой он обращался с ней все последние недели. Неужели их перемирие теперь закончилось? Но почему? Что заставило его говорить в таком тоне и смотреть на нее этим тяжелым пристальным взглядом, от которого ей хотелось сжаться в комок и куда-нибудь спрятаться?

– Это произошло случайно, капитан, – она пыталась говорить спокойно. – Мы сейчас же все здесь уберем.

– Бен все сделает сам, – перебил он ее грубо. – А ты пойдешь со мной.

Он с силой сжал ее локоть своими стальными пальцами и стремительно поволок за собой. Бен хотел было снова пуститься в объяснения и переложить всю вину на себя, однако Бурк не стал его слушать.

В Элизабет боролись два чувства – смущение и злость. Она украдкой бросала на капитана испуганные взгляды, но видела на его лице только гнев, дрожащий подбородок, сжатые челюсти, искривленный рот. Он грубо втолкнул ее в каюту и захлопнул за собой дверь.

– А теперь говори, – жестко приказал капитан Бурк, – что значит вся эта веселенькая сценка с Беном Тукером?

Элизабет с вызовом подняла голову. Освобожденный от его железных тисков локоть побаливал, и она начала потирать его другой рукой.

– Бен вам все рассказал. Из ведра пролилась вода, и я чуть не упала. Бен меня подхватил, но при этом ведро совсем опрокинулась. – Она смотрела на него. – Нам это показалось очень смешным, потому что мы все утро потратили как раз на то, чтобы вымыть это место. Я надеюсь, капитан Бурк, что смех не запрещен на вашем корабле, даже столь бесправному существу, как уборщица.

Бурк сжал кулаки. В его голосе послышалось презрение:

– Я надеюсь, Лиззи, что ты не забыла, где находишься. В твои обязанности входит чистить палубу, а не заниматься грязным флиртом с членом моей команды.

Грязный флирт! Ну это уж слишком! Где-то внутри она почувствовала первые проблески бешенства, от которого ее глаза засверкали, как два сапфира.

– Как вы смеете! – закричала она, больше не владея собой и забыв обо всем на свете. – Вы извращаете всякое понятие о дружбе! Ваша глупость мешает вам видеть все в настоящем свете! Мы просто смеялись, вы слышите меня? Смеялись! – Ее крик перешел в истерический визг. Здесь сказалось все: и недели тяжкого, черного труда, и беспрекословное повиновение, и мучительные сомнения относительно ее будущей судьбы. Внезапно она набросилась на Бурка с пронзительным криком и попыталась расцарапать ему лицо.

Он успел схватить ее за руки и крепко стиснуть. Элизабет не сдавалась и продолжала бешено бороться, стараясь не только вырваться на свободу, но и ударить его как можно больнее и хоть как-то отыграться за все свое невыносимое унижение. Но силы были явно не равны, и он с легкостью отбивал все ее нападки. Наконец от безнадежности своего положения Элизабет начала рыдать. Сквозь рыдания она продолжала выкрикивать разные бранные слова и в конце концов кончила тем, что стала перечислять все несправедливости, которые непонятно почему свалились на нее по его милости.

– Скажите мне хотя бы, куда мы едем? Что будет со мной? Эта неизвестность меня просто убивает, я схожу с ума, неужели вы этого не видите? – Она еще громче зарыдала. – Что будет со мной? Неужели у меня нет права узнать хотя бы это? – Рыдая, она все еще пыталась разжать его руки.

Во время припадка Бурк внимательно за ней наблюдал. На его лице отражалась при этом целая гамма чувств. Но истерично рыдающая Элизабет ничего этого не замечала. Наконец она обратила внимание на его безмятежное лицо. Вдруг он резко разжал руки и заговорил с ней совершенно спокойным голосом:

– Сядь, пожалуйста, и успокойся. Я хочу с тобой поговорить.

Съежившись, как побитая, она замерла на постели. Конвульсивные рыдания временами все еще вырывались у нее из груди. Он в нерешительности стоял посреди комнаты. В это время в дверь раздался стук. Это был Симс. В руках у него был поднос с едой.

Бурк выхватил у него из рук поднос, совершенно не обращая внимания на любопытные взгляды рыжеволосого помощника, старавшегося разглядеть на кровати плачущую девушку.

– Спасибо, Симс, – произнес он коротко и захлопнул дверь перед самым его носом. Потом поставил поднос на стол и с нежностью в голосе сказал:

– Сядь со мной, Лиззи. Я хочу поговорить с тобой во время обеда.

Элизабет подняла на него заплаканное лицо. В это время он уже уселся за стол, жестом предлагая ей сделать то же самое. Она смотрела на него недоверчиво.

– Иди, детка, – нетерпеливо повторил он. – Ты не ошиблась, я хочу, чтобы ты пообедала со мной. Нам надо поговорить.

Она медленно поднялась с кровати и подошла к столу. Затем осторожно уселась на то кресло, которое он ей указал. Капитан Бурк улыбнулся той осторожности, с которой она все делала.

– Успокойся, я тебя не съем, – заверил он ее вполне дружелюбно. – Я собираюсь съесть только свой обед.

Элизабет уже вполне овладела собой, однако после истерики чувствовала себя совершенно разбитой и слабой. Все накопившиеся за последние недели обиды выплеснулись теперь в одном порыве. Она молча ела, не глядя на своего собеседника, который поддерживал неспешную беседу о том, что на корабле нужно произвести некоторый ремонт, что на них надвигается шторм, что, к несчастью, погода ухудшается по мере того, как они углубляются в Атлантический океан. Во время обеда он разглядывал ее лицо, движения, стараясь не упустить смену настроений. Когда они кончили есть, капитан откинулся на спинку кресла.

– Итак, Лиззи, ты бы хотела узнать, куда мы идем? – произнес он медленно.

Элизабет встрепенулась, и в ее опухших после плача глазах промелькнуло любопытство. Но отвечать она не стала.

Бурк все еще не спускал с нее глаз.

– В данное время наша цель – Мадагаскар.

– Мадагаскар?

Он кивнул.

– Хотя до этого еще очень далеко. Как я уже говорил, нашему кораблю необходим кое-какой ремонт, и «Молоту ветров» тоже. К тому же перед тем, как повернуть обратно в Америку, нам надо пополнить запасы продовольствия. Таким образом, я надеюсь перехватить еще одно торговое судно в ближайшее время. В этом районе они часто курсируют. – Он улыбнулся. – Однако я еще не решил, как быть с тобой, когда мы вернемся домой. Совершенно бессмысленно отправлять тебя – частное лицо, к тому же просто девчонку, – в тюрьму, однако боюсь, что начнется настоящий скандал, если я привезу тебя к себе домой. – Она вспыхнула, а веселое выражение в его глазах усилилось. – То есть скандал более громкий, чем мне бы хотелось.

Эти слова смутили ее еще больше, однако она постаралась не подавать виду и ничего не ответила. Бурк засмеялся.

– Лиззи, ты просто прелесть. В этих обносках, со встрепанными волосами и распухшим лицом, ты позволяешь себе все еще выглядеть как оскорбленная принцесса.

– А вы, капитан, как бы ни старались произносить вежливые речи, все равно выглядите как обыкновенный пират! – парировала она, окидывая взглядом его черные волосы, падающие на лоб, сумрачные серые глаза, сильные крепкие челюсти. Шелковая рубашка была, как всегда, распахнута у ворота, и под ней виднелась широкая волосатая грудь. Его руки, спокойно лежавшие на столе, потемнели от загара и казались очень сильными. В Лондоне Элизабет была знакома со множеством мужчин, однако никогда ей не приходилось сталкиваться с таким, кто был бы под стать этому американскому каперу, излучающему темную, властную мужественность. За последние две недели она наблюдала, как он отдает приказания своим людям, как со знанием дела обследует корабль, и ее непроизвольно восхищала его недюжинная сила. Он был прирожденным лидером, твердым, проницательным капитаном, способным быстро разбираться в ситуации и принимать безошибочные решения. Когда он беседовал с командой или работал на палубе, вокруг него создавалась теплая атмосфера. Капитан Бурк крепко держал в руках бразды правления. Но все же чувствовалось, что любые рамки его стесняют, что он способен на большее. Он производил впечатление необузданного породистого, горячего скакуна. Бурк был для нее загадкой, тайной, человеком, сотканным из противоречий. И вот теперь то же самое. Она ожидала, что он разозлится на нее за попытку уязвить его. А он только еще больше развеселился.

– Лиззи, ты меня удивляешь. Я надеялся услышать от тебя что-то вроде благодарности в ответ на то, что раскрыл цель нашего путешествия, а ты даже не соблаговолила сказать мне спасибо! Это невежливо с твоей стороны и задевает меня гораздо больше, чем все твои колкости.

– Спасибо! – буркнула она саркастически.

Бурк громко расхохотался, и непроизвольно, не очень решительно на ее губах также заиграла ответная улыбка. Некоторое время продолжалась пауза. Их глаза встретились, и Элизабет вдруг явственно услышала, как по палубе застучали первые капли дождя. Потом начался настоящий ливень. Ветер усиливался, корабль стало раскачивать все с большей силой, оловянная посуда на столе зазвенела и начала подскакивать. А они все сидели и смотрели друг на друга, не в силах оторвать глаз и потеряв всякое представление о времени.

Вдруг раздался резкий устрашающий удар грома, и волшебное очарование их молчаливой беседы было мгновенно разрушено. Элизабет торопливо поднялась со своего места и начала собирать посуду. Бурк тоже встал, но не спеша и лениво. Его лицо все еще оставалось задумчивым. Он направился к письменному столу и взял книгу. Когда Элизабет решилась снова оглянуться в его сторону, ей показалось, что капитан полностью погружен в чтение. Между тем разыгрался шторм. Но он казался Элизабет теперь таким далеким! Она чувствовала рядом с собой присутствие таинственного человека – мучительно близко, как будто они остались на корабле вдвоем, или нет, не на корабле, а в целом океане. И вдруг ее как громом поразила неожиданная мысль, что скоро наступит длинная, мучительная ночь, которая принесет с собой большие перемены.

Глава 7

Наступило утро, хмурое и унылое, дождь лил не переставая, а ветер терзал и без того истрепанные паруса «Шершня». Проснувшись, Элизабет обнаружила, что Бурк уже давно покинул каюту, и очень удивилась, с беспокойством думая о том, почему он не разбудил ее, как обычно. Она выпрыгнула из постели, натянула на себя, серые штаны и рубашку, но в уме все время перебирала события, произошедшие с ней в течение последних дня и ночи.

Теперь для нее особый интерес представляли слова. Бена Тукера о капитане Бурке. Ее совершенно не удивил тот факт, что «женщины, – по словам Бена, – кружатся вокруг него, как рой ос». В конце концов он был безусловно красивый мужчина, в нем чувствовалась определенная элегантность, которую не могли скрыть ни строгая и насмешливая манера поведения, ни замкнутый характер. Нет, то, что женщины тянулись к нему, совершенно не удивляло ее. Но гораздо больше, чем это, ее беспокоили слова матери Бена Тукера, предрекающие, что Александр Бурк никогда не женится – «после всего, что с ним случилось». Интересно, что же могло с ним случиться? Сам Бен Тукер высказал предположение, что Бурка вообще не интересуют женщины. Но Элизабет думала по-другому. Почему, собственно, не интересуют? Может быть, его обманула какая-нибудь легкомысленная девица? И тогда становилось понятным, почему он так холоден и сдержан в отношениях с ней, почему испытывает к ней такое недоверие и враждебность. Ее охватило жгучее любопытство, когда она подумала об этом. У Элизабет возникло неодолимое желание обязательно найти ответ на свой вопрос и понять в конце концов, в руки какого человека она попала. Последняя ночь только добавила противоречивости к его и без того загадочной персоне. Сперва, обнаружив, что она и Бен стоят на палубе, взявшись за руки, и весело смеются, он впал в настоящее неистовство. Затем, после ее истерического припадка, его настроение каким-то непонятным образом изменилось. Он успокоился, стал очень любезным собеседником – даже пригласил пообедать с собой! Потом Элизабет вспомнила странный и непонятный момент, когда Бурк работал за письменным столом, но поминутно поднимал голову, чтобы окинуть ее взглядом, а она, занятая починкой своего голубого платья, все время чувствовала от этого какую-то скованность и тоже украдкой бросала на него недоумевающие взгляды. Ночью они вместе легли в широкую постель и, несмотря на сильную качку и завывания ветра, все время чутко прислушивались к дыханию друг друга, как будто главным для каждого из них теперь стало присутствие рядом другого. Нервы у Элизабет были натянуты, глаза беспокойно вглядывались в темноту. Она знала, что и Бурк не спит, но страх пересилило другое чувство, незнакомое, которое ей очень трудно было определить. Теперь ее смущали и тревожили собственные чувства. Но вместе с тем она не желала пока искать им объяснения. Прошло много времени, прежде чем ей удалось заснуть, но даже когда Элизабет заснула, ее мучили тяжелые и беспокойные сны. Она только не знала, что Александр Бурк вообще не спал этой ночью.

И вот теперь, одевшись, Элизабет, как всегда, встряхнула простыни и одеяло и аккуратно застелила широкую постель. Однако мысли о предыдущей ночи не давали ей покоя и были прерваны только скрипом входной двери. Сердце от этого звука забилось сильнее. Александр Бурк вошел в каюту, промокший до нитки. Лицо его казалось измученным, волосы в беспорядке свисали на лоб.

– Доброе утро, Лиззи, – сказал он слабым голосом.

– Доброе утро, – ответила она. – Вы не разбудили меня сегодня утром. Вы чем-то недовольны? Что-то случилось?

– Случилось? Да нет. Просто идет дождь, и все равно нет никакой возможности работать на палубе. Мне нужно починить несколько рубашек, ты могла бы заняться этим сегодня.

Она кивнула и принялась убираться в каюте. Ей показалось, что Бурк снова надел железную маску, и стена ледяной вежливости еще раз выросла между ними. «В конце концов, – размышляла Элизабет, – он не злится на меня, и слава Богу». С его стороны было очень мило не будить ее сегодня так рано. Интересно, знал ли он о том, что она почти не спала этой ночью?

Время шло, дождь не собирался прекращаться. Элизабет зашивала белые шелковые рубашки, а Бурк приходил и уходил, занятый делами. Ему нужно было произвести обход корабля, дать указания команде, что-то записать в своих бумагах. Ближе к полудню Элизабет набралась храбрости и обратилась к нему с одной просьбой. Некоторое время она колебалась, обдумывая возможные последствия своего поступка, а потом смело взглянула ему в глаза и попросила разрешения навестить капитана Милза, который содержался под охраной. Бурк в задумчивости помедлил с ответом, а потом пожал плечами.

– Не вижу в этом никакого вреда. Я предупрежу охрану, чтобы сегодня тебя пропустили.

Элизабет почувствовала нечто похожее на облегчение и через некоторое время уже пробиралась по скользкой, намокшей палубе на другой конец «Шершня». Она зябко куталась в белый плащ, снова защищающий ее от непогоды, хотя свою элегантность и красоту он потерял. Наверное, для матросов Элизабет представляла забавное зрелище – тоненькая фигурка, закутанная в просоленный, грязный плащ, из-под которого временами, когда особенно сильный порыв ветра откидывал полу, выглядывали серые шерстяные штаны и рубашка. На ней были грубые кожаные ботинки, казавшиеся огромными на ее маленьких ножках. Руками она изо всех сил придерживала капюшон, который постоянно сдувало порывами ветра и из-под которого выбивались непослушные пряди длинных золотых волос. Но Элизабет совершенно не думала о своей внешности и почти ничего не видела из-за дождя, хлеставшего ей в лицо. Она думала только о том, как хорошо снова увидеть круглое румяное лицо человека, который ей нравился и которому она доверяла.

Разрешение посетить наконец пленного капитана только частично объясняло ее приподнятое настроение. Другая причина состояла в том, что теперь она знала цель путешествия «Шершня» – Мадагаскар и в ее мозгу начал зарождаться некий план, пока совершенно неопределенный и неясный. Элизабет решила бежать с «Шершня», пока тот будет стоять в порту Мадагаскара. Хотя у нее еще не было четкой идеи о том, как она сможет осуществить побег и какое убежище найдет на острове, все же девушка была полностью захвачена этим планом и надеялась привести его в исполнение любым способом. Главное теперь для нее – собирать сведения и обдумывать ситуацию, а когда они наконец пришвартуются, уж она постарается не упустить свой шанс. Такова была другая причина ее хорошего настроения, ибо теперь в сердце снова зародилась надежда. Чувство беспомощности и безнадежности, которое мучило Элизабет все последние недели, постепенно исчезало, потому что теперь у нее появилась возможность действовать – не сейчас, через некоторое время, но все же действовать. Она снова обрела уверенность в том, что сама сможет себе помочь. И если все пойдет хорошо, то она наконец избавится от этого Александра Бурка и от всей его пиратской компании!

Матросы, охраняющие каюту капитана Милэа, вежливо расступились при ее появлении. Она открыла дверь и быстро вошла внутрь.

Каюта, где содержался пленный капитан, на самом деле была просто кладовкой. Мотки веревки, запасные паруса, холст, фланель, патроны, кремни, медная утварь занимали большую часть пространства. Один угол был расчищен, и туда поставили походную кровать, но для того, чтобы подойти к ней, Элизабет понадобилось перескакивать через сложенное корабельное снаряжение и внимательно смотреть под ноги. Капитан поднялся к ней навстречу, и его лицо осветила широкая радостная улыбка.

– Ах, мисс, какой приятный сюрприз! Идите, идите сюда, усаживайтесь поудобнее! – Капитан Милз восторженно оглядывал ее лицо, но вдруг в глаза ему бросилась грубая одежда, выглядывающая из-под плаща, а на ногах он заметил огромные грубые ботинки, и радостное выражение сменилось удивлением.

Элизабет все это очень развеселило. Усаживаясь на походную кровать, она вспомнила, что сама спала на такой же во время плавания на «Молоте ветров». Теперешнее ее ложе было гораздо комфортабельнее и мягче, и она с трудом могла себе вообразить, что в свое время даже начала привыкать к жесткой кровати. На лице капитана Милза отразилась целая гамма противоречивых чувств. Удивленное выражение сменилось настоящим унынием.

– Только не говорите мне, мисс, что этот мятежный капитан заставил вас носить такую одежду! – оскорбленно выкрикнул он.

Элизабет кивнула:

– Тем не менее это так, капитан. Кажется, мое положение изменилось не в лучшую сторону с тех пор, как я отправилась в это путешествие. Теперь я простая служанка у нашего блистательного капитана Бурка.

Старый капитан в бешенстве ударил о стену кулаком.

– Этому гнусному негодяю стоит надрать хвост! – воскликнул он.

– Я совершенно с вами согласна, – попыталась улыбнуться Элизабет. – Но кстати о том, что кому-то надрали хвост, помните, мы с вами последний раз виделись, когда Хокинсу… э-э-э… когда он был наказан капитаном Бурком. У вас еще тогда на руке была повязка. Я вижу, что повязки уже нет, но скажите мне, ради Бога, рана зажила?

– Да уж, грех жаловаться, – он свободно повертел в воздухе правой рукой. – Как новенькая, чему я очень рад. Надеюсь, Хокинс тоже уже в норме.

Элизабет взглянула на него с любопытством.

– Капитан, а что же случилось в то утро? Я никак не могла понять, почему Бурк его избил. Может быть, Хокинс пытался бежать?

– Нет, мисс, ничего подобного он делать не собирался. Той ночью, когда нас схватили, я просидел вместе с остальными в трюме, в жуткой дыре. – Капитан Милз мрачно покачал головой. – По сравнению с таким адским местом, как та дыра, моя теперешняя каюта может показаться настоящим раем. Так вот, рано утром мы услышали топот ног, спускающихся по лестнице, и вдруг ни с того ни с сего нам в глаза начали светить факелами. Это были капитан Бурк и несколько человек из его команды, все вооруженные до зубов, можете мне поверить. Бурк приказал всем нам встать и назвать свои имена и должности. Когда он услышал, что капитан – я, то приветствовал меня, а увидев мою рану, велел позвать доктора. Затем занялся остальными. Все время он был холоден, как лед, этот парень. Так вот, он всех медленно оглядел, а потом сказал в этой своей ужасно повелительной манере: «Ты – Хокинс!» Хокинс, разумеется, побелел, как дохлая рыба. Он попытался что-то сказать, но слова застряли у него в глотке. А Бурк, видите ли, просто улыбался, само спокойствие да и только. Знаете, я много повидал крепких характеров на своем веку, но этот янки, мисс, опасный тип. Я могу сказать это теперь со всей определенностью – его улыбка с первого взгляда может показаться такой ленивой, снисходительной, но за ней чувствуется сталь! Так вот, он сказал, что Хокинс ему нужен для небольшого показательного выступления – чтобы все знали, что бывает с узниками, которые плохо себя ведут. Клянусь вам, мисс, я никогда этого не забуду. Эти люди стояли безмолвно, как сама смерть, а Хокинс, так тот только смог что-то крякнуть невразумительное. А остальное вы все видели сами. – Капитан Милз потер подбородок жестом, который был ей уже хорошо знаком. – Можете мне поверить, любой из здешней команды дважды подумает – или нет, трижды, – прежде чем посмеет выкинуть какой-нибудь фокус на этом корабле. Бурк такой капитан, который не потерпит глупостей.

– Да, я понимаю, – медленно произнесла Элизабет. На самом деле она вовсе не была уверена, что что-то понимает. Вопрос о двадцати пяти ударах хлыстом, доставшихся Хокинсу, волновал ее с того самого утра, когда она оказалась их невольной свидетельницей. Капитан Милз объяснял это тем, что Хокинса наказали для устрашения других узников, и на первый взгляд такое объяснение выглядело вполне оправданным. Однако оно совершенно не разъясняло, почему Бурк в качестве жертвы выбрал именно Хокинса. Может быть, это связано с тем, что накануне она рассказала Бурку о нападении Хокинса? В то же время невозможно было поверить, что он наказал человека, защищая ее честь. Но, с другой стороны, почему из всей команды был выбран именно Хокинс?

– Ну конечно, он тяжелый человек, – продолжал капитан Милз. – Но наши с ним отношения были вполне пристойные, я ему за это очень благодарен. – Сощурившись, он снова принялся разглядывать Элизабет. – Ну а вы, мисс? Как ваши дела?

Элизабет вспыхнула. Капитан Милз, так же как и все остальные на корабле, наверняка был осведомлен, что у них с Бурком интимная связь. Она не знала, что ответить. Признаться, будто никакой связи у них нет, или же вообще не затрагивать этот вопрос, и тогда как бы косвенно подтвердить, что все соответствует действительности? Элизабет пожала плечами, стараясь выглядеть непринужденной, однако чувствовала, что ее щеки горят от смущения.

– Со мной все в порядке, – ответила она, избегая его взгляда.

Старый капитан наклонился вперед и сгреб ее руку своей грубой шершавой рукой.

– Прошу прощения, мисс, я вовсе не хотел вас обидеть. Но черт побери! Неужели у этого негодяя нет хоть чуточки уважения к такой хорошенькой леди, как вы? Это просто дикарь какой-то!

– Боюсь, что капитан Бурк действительно не разделяет ваших галантных сантиментов, капитан, – произнесла она с унылой улыбкой. – Я значу для него не более, чем простая кухонная прислуга.

– Кстати о кухонной прислуге. Вы не виделись последнее время с Генри? – Он сердито засмеялся. – Этот мальчишка только и делает что бегает взад-вперед по кораблю, а так как он приносит мне еду, то я от него только и слышу разговоры об Америке и Декларации независимости, той самой, которую колонисты бросили нам в лицо. По всему заметно, что капитан Бурк напичкал его множеством историй о том, как простые, низкого происхождения люди добились там богатства и власти, – точно так же, как их мистер Бенджамин Франклин, выступающий теперь в палате представителей. Я не знаю, помните ли вы, мисс, что у нас было множество хлопот по поводу закона о гербовом сборе в конце шестидесятых и этот самый мистер Франклин приезжал в Лондон и выступал против него. – Он потряс головой. – Бурк набил голову мальчика всякими историями о том, что изначально Франклин был сыном свечного мастера, а потом смог подняться и стать такой важной персоной. Теперь Генри кажется, что Америка – это то самое место, где он сможет найти свое счастье.

Она засмеялась.

– Тогда нет ничего удивительного, что он пребывает в таком воодушевлении. Похоже, Генри схватывает на лету каждое слово, которое произносит капитан Бурк.

Когда Элизабет наконец вернулась в каюту, было уже очень поздно, подносы с обедом все еще стояли на столе. Элизабет боязливо взглянула на Бурка, опасаясь получить выговор, однако он всего лишь поднял бровь и холодно спросил, приятным ли оказался визит.

– Да, мне было очень приятно, – ответила она и, поколебавшись, добавила: – Большое спасибо за разрешение увидеть капитана Милза. Это было очень мило с вашей стороны.

Бурк безразлично пожал плечами.

– Как я тебе уже сказал, не вижу в этом ничего дурного. – Он вновь бесстрастно повернулся к ней спиной.

Элизабет покраснела от злости. Бурк снова как будто закрывает перед ее носом дверь! Она попыталась быть сердечной и вежливой, ослабить возникшую между ними напряженность, а он отвечает с прежней холодностью, с этим невыносимым безразличием! Элизабет решительно прошла через комнату, чтобы повесить на гвоздь свое мокрое одеяние, и дала себе зарок больше никогда не делать ни малейшего дружественного жеста в его сторону.

Пока они вместе обедали, Бурк известил ее, что заболел Симс, и попросил отнести поднос на кухню, так как помощник по его приказанию отправлен в постель. Она молча собрала посуду и приборы, положила все это на поднос, а потом направилась к двери, совершенно не замечая того, что Бурк внимательно следит за ней.

Дождь прекратился, однако было холодно. Элизабет торопливо пробиралась к камбузу, дрожа от холода. Вдруг из темноты рядом с ней возникла фигура – и она испуганно вскрикнула.

– Прошу прощения, – усмехнулся Бен Тукер, ибо это был именно он. – Я вовсе не собирался тебя пугать, Лиззи.

– Однако очень напугал, – ответила она облегченно. – Да и вообще, что ты здесь делаешь? Сегодня не твоя очередь дежурить.

– Да нет, я просто проверял нашу амуницию, а потом увидел, что такая прекрасная ночь, и решил немножко прогуляться перед сном. Не хотелось быстро спускаться к этим идиотам, которые режутся в карты.

– Прекрасная ночь? – с сомнением спросила она. – Я совершенно замерзла.

– Это просто потому, что ты не надела свой замечательный плащ. – Он взял ее за руку и повел к перилам. – Иди сюда, посмотри на небо. Не беспокойся, я тебя согрею. А теперь скажи мне, ты когда-нибудь видела что-нибудь подобное?

Ей пришлось согласиться, что вечер действительно был чудесный. Небо простиралось над ними, как черный бархат, луна мерцала сквозь легкую дымку и была похожа на великолепный тускло сверкающий бриллиант. Здесь и там на черном небе светились маленькие яркие звездочки, а в почти невидимом внизу океане звучала бесконечная музыка. Палуба как будто нарочно была пуста, Элизабет вглядывалась в ночь и чувствовала, что ее пронизывает глубокая внутренняя умиротворенность. Бен обнял ее за плечи и крепко прижал к себе. Элизабет вздохнула с какой-то непроизвольной радостью. Как хорошо быть вместе с Беном, чувствовать, какой он сильный, надежный и добрый.

Когда она повернула к нему лицо, Бен улыбнулся. Потом наклонился к ней, и в его глазах засветился странный огонек. Он прижал свои губы к ее, поцелуй получился робким и в то же время сладким. Умиротворенная и спокойная, Элизабет ответила почти машинально, теснее прижавшись к нему, обхватив руками его шею, поцеловала Бена, как во сне.

Александр Бурк торопливо расхаживал по каюте. Он знал, что ему следует заняться делами, продумать детали прибытия на Мадагаскар, определить точное место в гавани, где они намеревались пришвартоваться, изучить необходимые для этого карты и инструменты, но его голова была полностью занята девушкой. По мере сил капитан старался выбросить из головы это наваждение, но Элизабет Трент безжалостно и навязчиво вторгалась в его мысли.

С самого начала Бурк попытался сократить свое общение с ней, удержать ее на расстоянии от себя, и с самого начала эта затея полностью провалилась. Элизабет обладала способностью воспламенять его даже тогда, когда он хотел быть абсолютно бесстрастным. Она заигрывала с ним, а ему казалось, что он выбросил ее из головы. Его мучила невозмутимая холодная красота и страстная натура девушки. Бурк хотел увидеть, как ее надменные черты будут искажены огнем страсти и желания. И поэтому в первую же ночь принял решение оставить Элизабет в покое. Он никогда не овладевал женщинами силой – и никогда не собирался это делать впредь. У него и без того было достаточно женщин. Но здесь совершенно другое дело. Элизабет будоражила его, околдовывала. И к тому же он был абсолютно уверен, что она девственница.

Бурк стукнул кулаком по столу, и по полу разлетелись бумаги. С тех пор как началась эта проклятая война, ему приходилось делать много ужасных вещей. Но чтобы насиловать женщин, и в особенности девственниц, – до этого еще не доходило. Однако… Он в отчаянии схватился руками за голову. Это же истинная мука спать рядом с ней каждую ночь, видеть ее изящное, соблазнительное тело совсем рядом – такое доступное, такое запретное – и не сметь дотронуться до него и пальцем.

«Мне следует выдворить ее из каюты, – подумал он в диком замешательстве. – Или нет, лучше выдворить ее с корабля!» Эта идея полностью им завладела. Мадагаскар. Нужно оставить ее там! Возможно, она пересядет на судно, идущее в Индию, и счастливо заживет наконец со своим дядюшкой. Или нет, Элизабет вернется в Англию и выйдет замуж за какого-нибудь титулованного аристократа, который осыплет ее драгоценностями и закутает в меха. «В конце концов она оставит меня в покое!» И он невесело рассмеялся. Мысль о том, что Элизабет станет женой какого-нибудь английского лорда, показалась ему еще более нелепой. Совершенно расстроенный, он снова принялся шагать по каюте.

«А кстати, где пропадает эта чертова девчонка? – злобно подумал вдруг он. – Она могла уже двадцать раз сбегать на кухню и вернуться назад!» Вдруг его поразила мысль: в темноте Элизабет поскользнулась на лестнице и упала! И теперь лежит там, беспомощная, может быть, стонет от боли, без сознания, не в силах позвать на помощь. Его охватило странное беспокойство, и неожиданно для себя он рывком распахнул дверь каюты и выбежал на лестницу, ведущую на верхнюю палубу.

Несмотря на спешку, капитан двигался как всегда с предельным вниманием и осторожностью. Иначе стоящая в темноте пара наверняка вовремя заметила бы его. Но они были слишком поглощены друг другом, весь мир перестал для них существовать. Поэтому, вбежав на главную палубу, он тут же их увидел – две фигуры, смутно различимые в таинственном лунном свете, руки сплетены в объятия, губы слились в поцелуе.

Бурк остановился как вкопанный. Из груди его вырвался короткий болезненный стон, тело застыло, как будто вмиг превратилось в ледяную статую. Однако в следующую же секунду кровь закипела в его жилах и пронесла по телу заряд бешенства, словно огненная лава пробилась сквозь жерло вулкана. Когда капитан заговорил, его голос был ровным и сдержанным.

– Так-так, – произнес Бурк с ужасающим, мертвенным спокойствием. – Что же мы здесь видим?

Глава 8

Бледная и трепещущая, Элизабет стояла перед Бурком. Чтобы не упасть, она схватилась рукой за спинку высокого деревянного кресла. Девушка едва помнила, каким образом попала в каюту. Жуткая сцена на палубе также почти стерлась из ее памяти. Она помнила только, что Бен неожиданно выпрямился и его лицо вспыхнуло от стыда, а потом он делал беспомощные попытки что-то сказать в свое оправдание, как-то объясниться. Лицо Александра Бурка при этом окаменело, только глаза светились странным пугающим светом. Он приказал Бену удалиться, схватил за руку Элизабет и потащил ее за собой.

И вот теперь, глядя на него, она чувствовала, как сердце ее наполняется невыразимым страхом. Таким, как сейчас, Элизабет его никогда не видела.

– Капитан Бурк… – начала она с дрожью в голосе.

– Заткнись! – Его слова поразили ее, как лезвие ножа. – Я уже довольно наслушался твоих жалких оправданий. Не желаю слышать больше ни одного слова.

Ее глаза вспыхнули.

– Я не собираюсь перед вами оправдываться, – попыталась огрызнуться она в ответ. – У меня нет никаких причин в чем-то перед вами оправдываться!

– Совершенно верно. Никаких оправданий и не нужно – твое поведение говорит само за себя. Однако, Лиззи, теперь я с большим удовольствием могу сказать, что ты вовсе не та добродетельная молодая леди, за которую себя выдаешь. С этого момента я настаиваю на том, чтобы ты оказывала свои милости только мне одному – и никому больше из моей команды!

Элизабет почувствовала, что у нее слабеют коленки. Это просто умопомешательство! Она всего лишь ответила на поцелуй Бена Тукера – и больше ничего! Конечно, не совсем прилично было с ее стороны целоваться с человеком, с которым формально не была помолвлена. Однако ночь была такая темная и звездная, а Бен был таким милым и дружелюбным, что она была просто зачарована. В конце концов, толком не осознав, что же случилось, еще меньше Элизабет понимала, почему Александр Бурк впал в такое неистовство. Что-то она начала соображать, когда увидела его алчный взгляд. Он никогда не выглядел столь ужасно.

– Это же был поцелуй… и больше ничего… я не сделала ничего неприличного… как вы сказали… – Ее голос почти замер под его тяжелым презрительным взглядом. Он горько усмехнулся.

– Да-да, я совершенно уверен, что ты все еще девственница. Но это можно очень быстро исправить. – С этими словами он начал медленно расстегивать свою шелковую рубашку. При этом все время смотрел ей прямо в глаза.

У нее подкашивались ноги, и она снова схватилась за спинку кресла, чтобы не упасть.

– Что… что вы имеете в виду?

Бурк хладнокровно сел на кровать, снял сапоги и принялся расстегивать брюки.

– Я и так ждал слишком долго, – сказал он почти отрешенно.

– Нет! – закричала Элизабет. Теперь она все поняла. Неописуемый ужас поразил ее, когда она увидела его тяжелый, странный взгляд. Инстинктивно почувствовала, что в чем-то виновата – может быть, сделала или сказала нечто такое, что заставило его зайти так далеко. Но все же… все же… не хочет же он сказать, что сегодня ночью… после того, как прошло уже столько времени…

– Нет! – снова попыталась крикнуть Элизабет, но ужас сдавил ей горло.

В это время Бурк уже стоял перед ней в своей великолепной наготе. Его бронзовое тело было прекрасно сложено, мускулы играли под кожей, широкие плечи победоносно развернуты, сильные ноги расставлены – поистине воплощение мужественности и красоты. В ужасающей близости он предстал перед ее ошеломленным взором. Все еще не веря своим глазам, она отпрянула от него, почти потеряв дар речи. Этого не может быть… он не сделает этого… он не может…

Александр Бурк коротко рассмеялся. С отрешенным видом, как будто его мысли витали в это время далеко, он начал подходить к ней все ближе и ближе. Элизабет отступала, однако скоро за ее спиной оказались твердые доски стены. Он стоял от нее так близко, что у нее кружилась голова. Внезапным движением Бурк выбросил вперед руку, схватил ее за волосы, оттащил от стены и повернул лицом к кровати. Теперь он держал ее за руки.

Охваченная ужасом, Элизабет бешено сопротивлялась, стараясь вырваться. Но Бурк только тихо смеялся, почти не обращая внимания на ее безнадежные попытки, без усилий подталкивая в сторону кровати.

– Дайте мне уйти, – почти шептала Элизабет, извиваясь в его железной хватке. – Вы не можете сделать этого!

– Я не могу? – Бурк ухмыльнулся и сжал ее так, что она вскрикнула. Затем обнял за плечи и прижал к себе, его глаза сверкали невыразимым сиянием. Потом его губы с силой прижались к ее губам так, что она потеряла всякую способность думать или двигаться. Сознание воспринимало только одно: он целует ее, и его поцелуй кажется обжигающим. Бурк целовал ее неистово и долго. После того как он наконец поднял голову, комната поплыла перед ее глазами, и его лицо, склоненное над ней, она уже видела как будто сквозь дымку.

– Раньше у меня было намерение высадить тебя на Мадагаскаре, – хрипло прошептал капитан. – Но теперь, Лиззи, моя сладкая, я не думаю, что когда-нибудь расстанусь с тобой. – Он улыбнулся алчно и злобно, и при виде его улыбки ее глаза расширились от ужаса. – По крайней мере до тех пор, пока не почувствую насыщения.

– Вы… вы монстр! – произнесла она истерично. Ее глаза стали метать молнии, а тело дернулось еще раз в безнадежном порыве освободиться из цепких рук. – Я вас ненавижу!

Теперь она пустила в ход ноги, обутые в тяжелые грубые ботинки, и изо всех сил ударила его в голень. Бурк охнул от боли, и глаза его сузились.

– Шлюха! – прошипел он и потащил ее через всю комнату, бросил на кровать. Но прежде чем Элизабет успела снова вскочить на ноги, навалился на нее всей своей тяжестью, так что она потеряла способность двинуть рукой или ногой. Он засмеялся, и это только усилило ее ненависть. После этого Бурк начал своими сильными, пальцами сдирать с ее тела одежду. Элизабет сопротивлялась безумно, отчаянно, стараясь сбросить его с себя, остановить пальцы, которые так безжалостно лишали ее покровов, но он почти не замечал ее попыток и продолжал методично раздевать. В конце концов она уже лежала под ним совершенно обнаженная, и все ее конвульсивные движения, казалось, только усиливали его веселое настроение и возбуждение.

– А теперь, моя прекрасная, я собираюсь поучить тебя кое-чему такому, что ты никогда больше не забудешь. – Он лег на нее так, что его дыхание щекотало ей лицо, и принялся нашептывать что-то на ухо.

– Нет! Прошу вас! – умоляла Элизабет, щеки ее вспыхивали, из глаз текли слезы.

Бурк как будто не слышал; он принялся целовать ее веки, шею, губы неистовыми обжигающими поцелуями. Отыскал ее грудь и принялся ласкать и гладить ее до тех пор, пока Элизабет громко не застонала. Внутри у нее происходило что-то странное. Как будто по венам пробежало пламя, тело начало вздрагивать от его сильных, но в то же время нежных прикосновений, а губы будто плавились под огненными поцелуями. Она никогда, никогда в жизни не испытывала ничего подобного. На мгновение Элизабет вспомнила жадные грубые пальцы Хокинса и его противные поцелуи, оставляющие чувство гадливости. Нет, то, что происходило с ней теперь, не имело ничего общего с тем, что было раньше. Тогда она чувствовала только боль и отвращение, а теперь, несмотря на насилие и борьбу, ее тело стало реагировать на прикосновения Бурка. Его пальцы заставляли ее дрожать от возбуждения, и вдруг Элизабет поняла, что сама отвечает на пылкие требовательные поцелуи почти с такой же страстью, как и он. С ней происходило то, чего она совершенно от себя не ожидала. В какой-то момент Элизабет почувствовала боль – сладостную, грызущую боль между бедер, а потом из недр ее существа вырвался какой-то странный, дикий огонь. Вдруг Александр Бурк раздвинул ее бедра, и она почувствовала в себе сильные, ритмичные, волнообразные движения его тела. Теперь уже ослепляющая, жгучая боль пронзила ее столь сильно, что ей захотелось закричать во весь голос, однако он закрыл ей рот поцелуем, боль быстро прошла, и она забыла обо всем на свете, кроме ощущения этих движений глубоко внутри нее. Инстинктивно Элизабет старалась подладиться к движениям, руками обвила Бурка и выгнула спину, как бы раскрывая себя ему навстречу; из воспаленных глаз потекли слезы, экстаз захватил ее и понес, как ураган. И каюта, и корабль, и сама реальность – все провалилось в никуда, на их месте остались только сокрушительная радость и чувство исполненного желания, от которых ее сознание погрузилось в забытье…

Через некоторое время она уже лежала на руках у Бурка и как бы сквозь туман слушала нежные нашептывания. Его губы почти касались ее уха, его властные руки поглаживали ее с удивительной нежностью. Она лежала в полудреме, совершенно расслабленная под защитой этого могучего мускулистого тела, и память об их любви медленно и сладостно просачивалась в ее сознание. Элизабет вздохнула.

– Что-нибудь случилось, моя сладкая? – спросил он мягко, и она увидела его смеющиеся глаза.

– А… нет, – ответила Элизабет все еще в полудреме. Ей захотелось придвинуться к нему как можно ближе, но при попытке сделать движение она нащупала внизу, на простыне, что-то липкое. Элизабет похолодела. Затем быстро откинула одеяло и увидела на белой простыне темное кровавое пятно. Кровь! Это ее кровь! Наконец ясное сознание того, что же сейчас произошло, поразило ее в самое сердце. Сонная умиротворенность мгновенно улетучилась. Она подняла на Бурка полные ужаса глаза.

– Ты… ты меня обесчестил! – с ужасом прошептала Элизабет. – Посмотри, что ты сделал!

– Лиззи, – начал он, стараясь дотронуться до нее, но она оттолкнула его руку и откинулась на подушки в конвульсивных рыданиях.

– Не прикасайся ко мне! – кричала Элизабет. – Ты – грязное животное, пират! Я ненавижу тебя, ненавижу!

Бурк напрягся, и в его глазах появилось упрямство.

– Тем хуже для тебя. Тебе еще придется проводить в моей компании много времени – здесь, в этой постели.

Ее рыдания становились все сильнее и громче. Бурк вскочил с постели и начал нервно одеваться. С нахмуренным лицом он решительно направился к двери, но, на секунду задержавшись, бросил через плечо последний взгляд на плачущую девушку: ее тело сияло в свете лампы, золотые волосы были рассыпаны по подушке.

– С рассветом, как всегда, я буду ждать тебя на палубе, – бросил он хмуро. – Мой корабль должен прибыть на Мадагаскар в наилучшем виде, а от твоей нерадивости слишком много вреда, впрочем, как и от всех этих увальней! – Дверь с шумом захлопнулась за его спиной.

Элизабет долго еще плакала, лежа в постели. Мысль о потере невинности заставляла ее вздрагивать от отчаяния. Что с ней теперь будет? Она обесчещена, уничтожена. Какой мужчина захочет теперь обратить на нее внимание – ведь она уже не девственница? «Многие захотят, – с горечью отметила она про себя, – но никто из них не сделает своей женой». И даже если ей посчастливится на Мадагаскаре сбежать с корабля, все равно девственности ей не вернуть никогда.

Но гораздо хуже, чем это, гораздо унизительнее было для нее сознание того, что она отвечала на ласки Бурка, отдавалась любви так же пылко и нетерпеливо, как и он сам. Блаженство обернулось стыдом, от которого краснели ее щеки – теперь уже не от страсти, а от горького унижения. А вместе со стыдом в ней зародился новый, еще неизведанный ею страх. Теперь, более чем когда-либо, она начала бояться Александра Бурка, единственного мужчину, который смог поднять ее на такие головокружительные высоты страсти, который обладает властью над ней и способен возбудить ее настолько, что она теряет всякое представление о реальности. Элизабет боялась этой власти, боялась человека, обладавшего ею, но более всего она боялась собственной слабости, понимая, что теперь, несмотря на все попытки обуздать свое тело и разум, она и в следующий раз снова легко станет его жертвой – как только он того пожелает. Почему Бурк – один из многих – обладает этой властью, было для нее необъяснимо. Она определенно знала, что влечение, которое начала к нему испытывать и от которого так решительно хотела избавиться, теперь с неодолимой силой вспыхнет снова. Элизабет оставалось надеяться только на то, что Бурк никогда не узнает о ее слабости. Всеми силами ей следует постараться, чтобы он никогда не догадался о том, что имеет над ней такую власть.

Пока Элизабет лежала в мучительном одиночестве на окровавленной постели, Александр Бурк искал уединения в прохладе ночи, чтобы успокоить свои измученные нервы. Но даже стоя у поручня над морским простором, который так любил, он не находил покоя. Его преследовали эхо рыданий Элизабет и ее полные ненависти слова. Все это смешивалось со сладким воспоминанием о свершившейся любви. Ну вот, он так жаждал увидеть ее лицо, озаренное страстью, почувствовать под собой ее мягкое тело в горячих конвульсиях, – и сегодня получил желаемое. Однако совершенно не принял во внимание чувства. Ибо даже теперь, овеваемый свежим прохладным ветром, Бурк опять почувствовал в крови огонь желания и понял, что хочет ее снова. Теперь он точно знал, что не сможет уже отказаться от нее и захочет обладать ею бесконечно. Бурк никогда не испытывал ничего подобного к другим женщинам; да, он хотел их, но не с такой жадностью, неистовостью, какую вызвала в нем эта золотоволосая английская девушка, заявившая, что ненавидит его. Она стала ядом, от которого он никогда не сможет избавиться.

Бурк ударил кулаком по деревянным перилам. Он не хотел дальше копаться в своих чувствах. Да, конечно, есть физическое влечение, но есть нечто гораздо большее, то, что ему совершенно не хотелось извлекать на поверхность. Ни при каких обстоятельствах он не должен позволить проклятой девчонке узнать о его чувствах, а то она использует эту слабость против него самого. Красивые женщины хорошо знают, как это делать. Что бы ни случилось, но будь он проклят, если позволит ей сделать его своей игрушкой, которой она сможет манипулировать по своему желанию. Определенно, у него начинало быстрее биться сердце, когда вспоминал о ее глазах, светящихся голубым огнем, о ее разгоряченном лице, о теле, которое так страстно и беззаветно отдавалось ему еще совсем недавно.

Глава 9

Остров Мадагаскар располагался в двухстах пятидесяти милях от юго-восточного побережья Африки в Индийском океане и долгое время являлся опорным пунктом английских, французских, а теперь еще и американских пиратов, которые нападали на европейские торговые суда, плывущие в Индию, Индонезию и Китай. Но уже к концу восемнадцатого столетия все большее число английских и французских военных кораблей патрулировали в этом районе, и пираты стали реже нападать на торговые суда, хотя все еще представляли собой реальную опасность.

Малагасийцы с удовольствием предоставляли пристанище пиратам на своих берегах, и именно по этой причине Александр Бурк осмотрительно решил направиться туда. Он собирался захватить еще один британский торговый корабль и только после этого вернуться в Америку. Мадагаскар должен был стать для него надежным убежищем, а также давал возможность пополнить запасы продовольствия и устранить кое-какие поломки, полученные во время схватки с «Молотом ветров». Но главное, здесь можно было устроить превосходную засаду на очередную жертву. Торговые связи между Британией и Индией были очень развиты. Бурк ни минуты не сомневался в том, что не пройдет и месяца, как очередной ничего не подозревающий торговый корабль обязательно войдет в зону его досягаемости и окажется в расставленной ловушке.

«Шершень» вошел в бухту и пришвартовался в порту, расположенном неподалеку от деревни Таматав. Это произошло в полдень, когда тропическое солнце пылало над головой после сильного ливня. Задолго до этого корабль вошел в Индийский океан и на себе почувствовал всю прелесть тропиков. Элизабет стала работать на палубе босиком и часто закатывала рукава. Но все эти ухищрения мало помогали: солнце палило безжалостно, обжигало кожу, оставляя в горле сухой комок.

Теперь рядом с ней уже не работал Бен Тукер. Бурк сменил его на сухопарого длинного матроса по имени Грей, который был очень молчалив, постоянно погружен в себя и почти не глядел в сторону Элизабет. Разумеется, его общество не шло ни в какое сравнение с теми товарищескими отношениями, которые установились у нее с Беном. Работа на палубе становилась все более невыносимой, и наконец в одно прекрасное утро, когда небо было ослепительно голубым, а солнце необыкновенно жарким, она упала в обморок – как была, со шваброй в руке. Элизабет случайно обнаружил Генри, который опрометью бросился к капитану. Бурк собственноручно отнес ее в каюту, смочил лицо холодной водой, а затем сурово приказал оставаться в постели весь день. После этого она прекратила работать на палубе.

– Если ты начнешь все время падать от солнечных ударов, ночью от тебя будет мало пользы, – объяснил он ей со своей насмешливой улыбкой.

Корабль пришвартовался без всяких приключений к маленькой деревянной пристани. Элизабет с каменным лицом наблюдала, как Бурк отдавал короткие приказания команде, инструктировал Симса и корабельного казначея, чтобы они вместе с Генри отправились в деревню пополнить запасы; другим надлежало немедленно начать ремонт корабля. Третья группа наблюдала за всеми попадающими в поле зрения кораблями. Небольшая команда, находившаяся до этого на «Молоте ветров», теперь должна была присоединиться к остальным на «Шершне», предварительно осмотрев разбитый в сражении корабль и представив список повреждений. Когда все распоряжения были отданы, а планы согласованы, Бурк в задумчивости приблизился к Элизабет и коротко объявил ей о том, что теперь ей надлежит сопровождать его на суше.

– Куда мы идем? – поинтересовалась она угрюмо.

– В деревню. Мне надо поговорить с одним человеком.

– А разве не опасно находиться среди этих… людей?

Он засмеялся.

– Эти люди вполне цивилизованны, уверяю. Они вовсе не собираются поджарить тебя на масле, чтобы съесть на ужин.

Несмотря на его слова, Элизабет испытывала некоторый трепет, когда спускалась за Бурком по трапу и с опаской поглядывала на туземцев, толпой стоящих на набережной. К ее большому огорчению, они, в свою очередь, также бросали на нее оценивающие взгляды, полные нескрываемого любопытства. В основном здесь стояли мужчины. У них был темный цвет кожи и прямые черные волосы. Они смотрели исподлобья мрачными глазами, и в их чертах просматривалось некоторое сходство с полинезийцами, однако цвет кожи наводил на размышления о близости Африки. Плечи накрыты широкими шалями, из-под которых выглядывали длинные яркие одеяния, похожие на широкие, свободного покроя платья, надетые на мешковатые белые брюки. Все они были босы. На головах широкополые соломенные шляпы – для защиты от палящего тропического солнца, которое периодически появлялось на небе в перерывах между почти нескончаемым дождем. Как раз теперь солнце ярко сияло на небе, хотя земля под босыми ногами Элизабет была еще влажная. Они спустились по трапу и ступили на заросшую травой тропинку.

– Далеко до деревни? – спросила она одними губами, пока они шествовали между глазеющих туземцев. Элизабет старалась как можно ближе держаться к Бурку и не отставать от него ни на шаг.

– Нет. – Он говорил, не оборачиваясь и не замедляя свой шаг. Бурк решительно и быстро шел по грязной скалистой тропинке.

Элизабет только покачала головой и постаралась по возможности идти с ним в ногу. Страх и беспокойство, вызванные необычностью окружающей действительности, не мешали ей восхищаться обступившей ее со всех сторон экзотической красотой. Теперь они шли через густой лиственный лес, где тропинка почти терялась в чаще переплетенных деревьев и кустарников. Лес был наполнен голосами тысяч птиц, которые яркими пятнами мелькали здесь и там, перелетая с ветки на ветку. Теплый воздух благоухал невообразимыми ароматами орхидей и других сказочных цветов. Совершенно очарованная тропической природой, Элизабет старалась хорошенько запомнить дорогу: чем ближе окажется деревня от побережья, тем больше шансов на успешный побег.

Очень скоро тропинка вывела их на открытое пространство, где располагалась группа деревянных строг ений, поднятых на высокие, вбитые в землю сваи. Между ними проходило что-то вроде улиц, вымощенных пучками тростника. Позади строений протекала зеленая река, извиваясь далеко по равнине и постепенно теряясь в лесу, за которым на горизонте поднимались холмы. Мимо них проходили ярко одетые мужчины и женщины, открыто рассматривающие Элизабет и ее спутника. Бурк приблизился к полной темнокожей женщине с вьющимися волосами, и между ними начался короткий разговор, во время которого женщина энергично кивала головой и показывала жестами на один из деревянных домов на дальней стороне улицы. После этого Бурк снова повернулся к Элизабет, взял ее под руку и повел по направлению к указанному дому.

– Только не говори мне, что ты понимаешь их язык! – воскликнула пораженная Элизабет.

Он пожал плечами.

– Кое-что понимаю. Но, к счастью, тот человек, с которым нам надо поговорить, немного знает английский, так что с ним можно будет объясниться.

– А что это за человек?

Лицо Бурка осветилось слабой улыбкой.

– Его зовут Ки Нарунда. Один мой знакомый, который совершенно погряз в пиратстве, посоветовал обратиться к нему, если мне понадобится помощь во время моего путешествия!

– Какие у тебя очаровательные знакомства!

– Спасибо. Но в любом случае здешние аборигены по разным причинам симпатизируют пиратам, и этот человек, Нарунда, сможет мне сказать, есть ли в этом районе британские корабли – а это именно то самое, что я хотел бы узнать прежде всего.

Они подошли к дому и остановились. Казалось, это была очень прочная конструкция, покоящаяся на естественной платформе, поддерживаемая толстыми бревнами. Вокруг не было видно ни души.

– Нарунда! – позвал Бурк. Некоторое время он подождал ответа. – Ки Нарунда! – повторил он своим сильным властным голосом, который она так хорошо знала.

В дверь просунулся тощий пожилой мужчина и остановился на высокой платформе, глядя на них узкими щелочками глаз, которые почти терялись на лице, покрытом сплошной сеткой морщин. Бурк сказал ему несколько слов. Элизабет не поняла ничего, кроме имени «Фредерикс». Это звучало совершенно абсурдно в столь экзотических местах. Однако как по мановению волшебной палочки маленький старый малагасиец тут же начал приветливо улыбаться, показывая ряд испорченных желтых зубов, и кивать головой так энергично, что его нечесаные волосы, все еще темные, несмотря на возраст, упали на лицо и почти закрыли его до подбородка.

– Фредерикс! – повторял мужчина с видимым удовольствием. – Мандроса, мандроса! – при этом он указывал на шаткую деревянную лестницу, ведущую на платформу, приглашая войти в дом.

Оказавшись внутри, Элизабет спокойно села на тростниковую циновку, предложенную хозяином, и стала ждать, пока он и Бурк о чем-то беседовали в другом конце комнаты. У нее было много времени, чтобы осмотреться в этом странном маленьком домике с бамбуковыми стенами, толстыми тростниковыми циновками на полу и нитками бус, свисающими в дверном проеме, ведущем, как ей показалось, в следующую комнату. В углу стоял ткацкий станок, закрытый ярко-оранжевой материей. Рассматривая все эти вещи, вспоминая яркие одежды людей, которых встретила по дороге сюда, Элизабет удивлялась тому уровню цивилизации, в котором жило население этой прибрежной деревни. Конечно, ничто здесь не напоминало утонченное лондонское общество, но все же она не могла не почувствовать некоторый стыд за то, что вначале боялась аборигенов, принимая их за дикарей. Только теперь с достаточной ясностью Элизабет начала понимать, насколько замкнутой была ее жизнь в Англии. Она выросла в полнейшем неведении относительно существования других людей на земле, непохожих на нее. Общество, в котором выросла Элизабет, привыкло проклинать всякого, кто хоть чем-то отличается от него самого, просто по той причине, что он другой. Тут она устыдилась собственного невежества, и глубоко внутри нее зародилось стремление обязательно расширить свое образование и узнать побольше о разных народах, живущих на земле. Теперь Элизабет чувствовала себя взволнованной при виде совершенно незнакомого для нее окружения.

В тот момент, когда она собиралась подняться со своего места и потрогать материю, лежащую на ткацком станке, нити бус в дверном проеме раздвинулись, и в комнату вошла девушка. Элизабет взглянула на нее. Девушка была прекрасна! Тоненькая и гибкая, как ива, с темно-коричневой кожей и черными волосами, которые свободной волной лежали на плечах, она была одета в ярко-желтый саронг^[2], подчеркивающий красивый цвет ее гладкой кожи. У нее были большие миндалевидные глаза с пушистыми ресницами и изящные брови, а губы розовые и чувственные. Все ее движения полны невыразимой грации. Войдя в комнату, она слегка помедлила, ее глаза остановились сперва на старике, потом скользнули по сильной, мускулистой фигуре Бурка, а под конец обратились к Элизабет, примостившейся на полу. Элизабет не вызвала у нее интереса, и глаза снова вернулись к Бурку.

Старый малагасиец что-то быстро сказал ей, она кивнула, грациозно подошла к ткацкому станку и уселась за него, поместив под ним свои длинные ноги.

Элизабет видела, что глаза Бурка проследили за девушкой, и та, внезапно обернувшись, поймала его взгляд и улыбнулась. Сверкнули белые зубы. Капитан что-то сказал хозяину, тот засмеялся. Бурк был заметно оживлен, глаза его дерзко смотрели на девушку.

Элизабет почувствовала холодный озноб. С молниеносной отчетливостью она вдруг осознала, насколько проигрывает в сравнении с девушкой: эти мешковатые штаны и засаленная рубашка, грязные, нечесаные волосы, спутанной копной лежащие по плечам и обрамляющие обгоревшее лицо, босые, выпачканные грязью ноги. В данный момент скорей она сама была похожа на дикаря – замызганного, оборванного, вонючего дикаря, который не мылся многие месяцы. Неизвестно, кого Элизабет в тот момент ненавидела больше: Александра Бурка, чьи холодные серые глаза неотрывно смотрели на девушку с нескрываемым восхищением, или саму девушку, сверкающую чистотой и обворожительную.

– Сколько еще времени мы пробудем в этой хибаре? – спросила она. Элизабет хотела, чтобы ее голос звучал равнодушно и презрительно, однако неожиданно даже для нее самой слова прозвучали почти просительно.

Бурк обернулся к ней, и его взгляд немедленно стал суровым.

– Даже несмотря на то что наш хозяин не может нас понять, все равно очень прошу тебя, чтобы ты говорила более вежливо, – сказал он холодно. Широкими шагами пересек комнату и одним рывком поднял ее на ноги.

– Мы уже уходим?

– Нет. Нарунда пригласил нас к себе на обед сегодня вечером, а также предложил воспользоваться его гостеприимством ночью.

– Ты что, хочешь сказать, что мы будем здесь ночевать? – Ее голос прозвучал угрожающе, и в глазах появилась яркая искра.

Он улыбнулся ей злобной улыбкой:

– Разумеется. Я не собираюсь обижать нашего хозяина отказом. Кстати сказать, я очень многого жду от этого вечера.

– Я в этом не сомневаюсь! – с вызовом ответила она, и ее глаза с презрением обратились к девушке, которая работала у станка быстрыми тонкими пальцами.

– Ах да, Нарунда сказал мне, что это рабыня. Она исполняет всякую домашнюю работу, но… но иногда от нее требуются некоторые дополнительные услуги…

– Можно предположить, что на этот вечер он уступит ее тебе? – воскликнула Элизабет оскорбленно.

– Она вполне для этого пригодна, – холодно ответил он.

Элизабет почувствовала непреодолимое желание выцарапать ему глаза или плюнуть в его спокойную физиономию. Однако не сделала этого, а постаралась выдержать его взгляд, ответив на него холодно и насмешливо.

Наконец Бурк не выдержал и засмеялся.

– Лиззи, мне неудобно об этом говорить, но тебе следует помыться.

– Не больше, чем тебе, капитан, – ответила она, сверкнув глазами.

– Это правда. Нарунда рассказал мне об одном месте на берегу реки, где мы можем спокойно помыться. Пошли, нам нужно привести себя в порядок, прежде чем начнется обед.

Он грубо подтолкнул ее к двери, там задержался еще на несколько минут, чтобы перекинуться несколькими словами с ухмыляющимся хозяином.

На тенистом берегу реки позади деревни пышно цвели дикие орхидеи, наполняя воздух густым едким ароматом, а трава была такой свежей и зеленой, какой Элизабет никогда не видела в Англии. При одном взгляде на чистую журчащую воду она вскрикнула от удовольствия и немедленно начала стаскивать с себя опостылевшую грязную одежду. День выдался жаркий и влажный, от пота волосы липли к шее. Все тело было измученным и скованным. Боже, что за наслаждение искупаться в этом сверкающем чистом потоке. Про Алекса она совершенно забыла, ее нагота не представляла для него ничего нового. Он уже успел разглядеть и потрогать каждый дюйм ее тела за время долгих ночей в океане, протекших с того проклятого вечера. Свою девственность она утратила, а вместе с ней и свою невинность, и теперь прекрасно понимала, что не имеет никакого смысла притворяться скромницей. Элизабет беззаботно сбросила с себя одежду и кинулась в манящую воду, ныряла и смеялась от удовольствия, позволяя прохладным потокам смывать весь пот и грязь, которые въелись в ее кожу за месяцы путешествия. Пока она играла и плескалась в воде, Бурк стоял на берегу, расставив ноги, и с интересом наблюдал за ней. Через несколько минут он достал из кармана брюк мыло, принесенное с «Шершня», и бросил его Элизабет. Кусок упал в воду рядом и обдал ее фонтаном брызг.

– Приветствую вас, – ехидно сказал он.

Она взглянула на него с ненавистью, а Бурк засмеялся и тоже стал раздеваться.

Пока он окунался, Элизабет намыливалась. Она чувствовала себя ослепительно чистой. Потом ее взгляд упал на Бурка, который направлялся к ней. Загорелая грудь блестела от пота, мускулы играли на руках, несмотря на глубину, он шел легко и свободно. Черные волосы рассыпались по лицу, и из-под них опасно сверкали глаза. Элизабет немедленно кинулась прочь, бросив в сторону кусок мыла, и тревожно посмотрела на него, однако он только засмеялся, взял мыло и стал намыливаться. Элизабет презрительно отвернулась и принялась промывать волосы.

– Прекрасный денек для купания, – заметил он.

– Да, – ответила она, – но мне кажется, что ты не подумал о том, что нам придется надеть ту же грязную одежду, в которой мы пришли, и в ней вернуться в деревню. Купание пойдет насмарку.

– Все совершенно не так, Лиззи. Мика, та самая рабыня, принесет нам одежду через некоторое время. Мы так договорились с хозяином.

– Ты хочешь сказать, что эта девушка придет сюда? – спросила она недоверчиво. – И найдет нас в таком виде?

Он засмеялся:

– Пустяки, Лиззи. Какой смысл тебе передо мной разыгрывать оскорбленную невинность?

– Ты невыносим! – вскрикнула Элизабет и стала выбираться на берег.

Неожиданно он обрушил на нее целый каскад воды, она не успела отреагировать, и Бурк сгреб ее сзади – одной рукой за талию, другой – за горло. Элизабет едва успела сделать вдох перед тем, как он бесцеремонно окунул ее в воду. Через секунду дал ей выбраться, и она с проклятиями, кипя от негодования, принялась колотить его, пытаясь освободиться, но из объятий выбраться было невозможно. Все еще смеясь, Бурк окунул ее снова, на этот раз дольше прежнего. Элизабет почувствовала, что у нее раскалывается голова, а перед глазами замелькали маленькие огоньки. Потом он дал ей вынырнуть, и она обессиленно пыталась отдышаться, но ноги не держали, Элизабет повисла на нем, стараясь откашляться. Бурк, довольно посмеиваясь, вытащил ее на берег, положил на траву, а сам растянулся рядом и, подперев голову, с любопытством наблюдал за ней.

Элизабет чувствовала себя несчастной – слабой и оглушенной, но разъяренной. Собираясь с силами, она довольно долго лежала, пока наконец дыхание не пришло в норму. Бурк рядом с ней дружелюбно улыбался. Тогда, улучив момент, она неожиданно на него набросилась и впилась ногтями в лицо. Из груди у нее вырвался крик ненависти. Бурк схватил ее запястья, но она все же была довольна, видя, как у него по расцарапанной щеке течет струйка крови. Он перекатился вместе с ней и придавил ее к земле. Элизабет сжалась, как разъяренная львица; золотые волосы спутались, щеки раскраснелись, глаза сверкали огнем, ненависть придавала ей силы. У нее не было никаких шансов с ним справиться, она поняла это, еще когда они покатились по траве, поэтому боролась с безнадежной одержимостью, выплескивая всю ненависть к этому человеку, который так часто и зло унижал ее, приписывал ей дурные наклонности, мучил и потешался над ней.

Бурк снова засмеялся и прижал ее раскинутые руки к земле. В то же время его тело совершенно лишало ее возможности двигаться. Лежа под ним в бессильной ярости, она тяжело дышала и извивалась.

– Ты восхитительна, Лиззи, – пробормотал он, губами коснувшись ее глаз, и это заставило ее бороться с новой энергией. – Ты действительно бесподобна, но тебе еще надо кое-чему поучиться у нашей знакомой Мики. Да, конечно, она тоже рабыня, как и ты, но между вами есть существенная разница. Ты видела, какая она послушная? Ты о себе слишком высокого мнения, моя сладчайшая. И в мои обязанности входит тебя приручить…

С округлившимися от возмущения глазами Элизабет прошипела ему в лицо:

– Ты никогда меня не приручишь, гнусный бунтовщик! Ты зверь, животное!.. Ты…

Бурк не дал ей договорить, закрыв поцелуями рот, и овладел ею грубо, неистово, требовательно, причинив ей боль. Он опять насиловал ее, управляемый только собственным желанием и потребностью, но, к своему стыду, Элизабет почувствовала, что отвечает с жаром, не меньшим, чем его. Так было всегда. Ее молодое и полное жизненных сил тело отказывалось слушаться, а разум безнадежно пытался подчинить его себе. Тело предавало ее, покорялось страсти, а потом исчезало все – и мысли, и реальность, уступая место ослепительному экстазу, после которого она чувствовала себя безвольной и измученной. И этот раз тоже не был исключением.

Когда все было кончено, она лежала на его руках, и у нее по щекам текли слезы стыда. Вокруг было очень спокойно. Солнце ярко сияло над головой, по воде пробегали маленькие серебряные вспышки, и только легкий шелест травы нарушал тишину.

Бурк гладил ее волосы, чистые и сухие.

– Мы поступаем очень мудро, что наслаждаемся, нока можем, – сказал он. – Завтра утром мы отплываем.

– Утром? – Слезы моментально высохли, и она глядела на него с удивлением. – Но я думала, что ты намереваешься провести здесь несколько дней. Разве ты не собирался захватить еще один торговый корабль?

– Да, но у Нарунды неприятные новости. На прошлой неделе в бухте Таматав стоял британский фрегат, и ходят слухи, что в этом районе их еще несколько. – Он угрюмо усмехнулся. – Даже на «Святой Марии» пираты объявили полную боевую готовность, а, насколько мне известно, это один из самых сильных пиратских кораблей. В свете таких событий самое мудрое, что я могу сделать, – убраться восвояси как можно скорее.

Элизабет села, стараясь не выдать своего волнения.

– Значит, ты веришь, что в любое время сюда может подойти британский корабль?

– Это вполне возможно. – Бурк взял ее за подбородок и поднял голову так, чтобы заглянуть ей в глаза. – Но не расстраивайся, Лиззи, – сказал он мягко. – Мы уйдем на рассвете, тебя никто не успеет спасти из моего плена.

– Какой ты подлый! – Она оттолкнула его от себя и попыталась подняться на ноги, однако он схватил ее, повалил на спину и начал целовать. Так они катались по траве, и их ноги и руки переплетались, но их мирное времяпрепровождение было прервано звуком легких шагов по траве. Элизабет с ужасом увидела, что к ним приближается Мика и в руках у нее большая бамбуковая корзинка с одеждой, а губы кривятся в легкой полуулыбке. С удвоенной силой Элизабет попыталась освободиться из объятий Бурка, но он держал ее крепко и только улыбался, глядя на подходившую девушку, и даже сказал той несколько слов, которые заставили ее засмеяться гортанным смехом.

Мика поставила корзинку с одеждой на берег и насмешливо взглянула на Бурка. Он заговорил с ней, а она снова расцвела в улыбке. Потом с изящным поклоном повернулась и неторопливо и спокойно зашагала в сторону деревни.

Элизабет, которая стала пунцовой при приближении девушки, яростно зашипела:

– Ты! Как ты мог такое допустить? И что ты ей сказал?

Он усмехнулся одними глазами.

– Что ты так переживаешь, Лиззи, я просто обещал ей, что сегодня ночью наступит ее очередь заниматься любовью со мной.

От этих слов Элизабет просто потеряла дар речи. А между тем он встал и галантно подал ей руку.

– Я в восторге от этого дня, – сказал Бурк с изысканной вежливостью. – Однако мы обещали нашему хозяину, что вернемся прямо к обеду. Надеюсь, ты найдешь что-нибудь подходящее в этой корзине. Но прежде я предлагаю тебе выстирать нашу грязную одежду.

Бурк подтолкнул ее к реке и, совершенно игнорируя негодующие протесты, приказал ей, все еще обнаженной, войти по колено в воду и заняться стиркой, пока он полежит на бережку. Подперев голову руками, время от времени давал ей разные наставления и всячески поддразнивал. Если она артачилась, он грозил, что снова окунет с головой в воду, и ей приходилось торопливо возобновлять свою работу. Когда Элизабет покончила со стиркой, Бурк аккуратно разложил мокрую одежду на солнышке, затем бросил девушку на траву и снова взял. Теперь он любил ее долго и нарочито медленно, умело доводя до экстаза утонченностью своих ласк, поднимая на умопомрачительные высоты блаженства, перед тем как удовлетворить страсть. Когда они возвращались в хижину Нарунды, солнце уже садилось.

Возле хижины они встретили Симса, с которым Бурк коротко поговорил о завтрашних планах. Пока Алекс обсуждал с помощником намерение отплыть рано утром, Элизабет закусила губу. Все ее надежды на бегство исчезали вместе с заходом солнца.

Их еда в тот вечер состояла из большой плошки риса, тушенного с имбирем и ароматическими травами мяса и жареной рыбы, политой соусом. В конце подали свежие тропические фрукты. Для Элизабет, одетой в струящийся белый саронг, все это было настоящим праздником. После месяцев солонины и картофеля свежее мясо и рыба показались ей деликатесом, рис внес отрадное разнообразие в рацион. Она столь жадно поглощала свежие фрукты, что Бурк даже объявил ей, что у нее аппетит как у лошади, а не как у хорошо воспитанной молодой леди. Элизабет прошипела ему в ответ нечто неопределенное и продолжала как ни в чем не бывало поедать все эти ягоды и плоды.

Вскоре после обеда начался тяжелый тропический ливень, о котором Нарунда предупреждал, что он идет здесь почти каждый вечер, а также все дни. Из-за этого ливня на улице стало совершенно темно и тихо. Но вдруг до их ушей донесся странный звук: дробь бесчисленных барабанов и низкое монотонное пение. Элизабет в тревоге подняла голову, но Бурк ее успокоил:

– Ничего страшного. Малагасийцы любят музыку. Такое с ними случается каждый вечер, если верить тому, что говорил мне знакомый пират.

В конце концов Нарунда вышел в другую комнату, а Элизабет и Алекс остались одни, если не считать девушки, работавшей у станка. Ее пальцы двигались в такт несмолкаемой дроби барабанов. Бурк вытащил из угла длинный скрученный матрасик и развернул его перед Элизабет, которая все еще сидела на квадратной тростниковой циновке.

– Ты будешь спать здесь, – сказал он ей, – но сначала сними, пожалуйста, свой саронг.

– Что-что? – прошептала Элизабет, бросив быстрый взгляд на девушку, работающую в углу. – Ты что, утратил всякое представление о приличиях? Неужели ты собираешься меня насиловать прямо на глазах у этого ребенка?

– Я не собираюсь тебя трогать. Мика и я пойдем в другую комнату. Просто я должен быть уверен, что ты не потеряешь голову и не сбежишь куда-нибудь в ночь! – Он усмехнулся. – Конечно, трудно ожидать, что ты на это решишься при таком дожде, окруженная бесчисленными аборигенами и все прочее, но не хочу испытывать судьбу. Раздевайся.

– Не буду! – в ярости зашипела она.

Но тут Бурк быстрым и злобным движением стянул саронг через ее голову и скомкал в руке. С холодной улыбкой он смотрел на нее.

– Желаю тебе спокойной ночи. С рассветом мы отправляемся на корабль.

В шоке от пережитого ужаса она наблюдала за тем, как он прошествовал через комнату к девушке за станком и протянул ей руку. Мика улыбнулась ему, поднялась со своего места и покорно последовала за ним сквозь висящие нити бус на двери в другую комнату. Никто из них даже не обернулся на обнаженную Элизабет, сидящую на своей циновке. Она глядела им вслед, пытаясь побороть дикое желание вскочить на ноги, броситься вон из этого дома, в ночь, несмотря на дождь, несмотря на свою наготу, – и бежать, бежать до тех пор, пока у нее хватит сил. Нужно наконец покончить со всем этим наваждением! Но одновременно прекрасно осознавала, что все эти желания не более чем пустые мечты. Куда можно убежать – и к кому? Нельзя же жить в одиночестве в лесу, и не к кому обратиться. Она не знает даже языка! И кроме того, Алекс Бурк все равно ее найдет. Она не знала как, но найдет. Не имело никакого значения, где спрятаться.

Ее охватило чувство безнадежности, и она крепко закрыла глаза, чтобы подавить готовые пролиться слезы. Здесь, на Мадагаскаре, Элизабет находилась до безумия близко от Индии. Но, ради всего святого, с не меньшей радостью она бы сейчас оказалась снова в Лондоне. Алекс Бурк возьмет ее с собой в Америку, и тогда она больше никогда не увидит дядю Чарльза. Не увидит больше никого из тех, кого любила, кому симпатизировала, о ком заботилась. С того момента, когда Александр Бурк взял на абордаж «Молот ветров» в ту ужасную ночь и ворвался в ее каюту, жизнь превратилась в один сплошной ночной кошмар, и надежды на пробуждение от этого кошмара не было никакой.

Из соседней комнаты раздалось приглушенное хихиканье, тут же затихшее, и Элизабет посмотрела на нитяные занавески с поднимающимся в груди бешенством. Она до деталей знала, что теперь происходит в той комнате – от жадных требовательных поцелуев и движений рук Бурка до тяжести его тела. Это настолько разозлило ее, что стало трудно дышать. Интересно, почему ее так бесит, что Алекс занимается любовью с другой женщиной? Она должна чувствовать облегчение, быть ему благодарна за то, что он ее не мучает хоть в этот раз. Из глаз потекли слезы, которых Элизабет не замечала. Слезы злости, унижения, безнадежности… и еще чего-то. Чувства, которого она не понимала, – всепоглощающего чувства ненависти и поражения. Что-то оно ей слишком напоминает ревность. Ревность! Внутри нее зародилась ревность к этому пирату – вульгарному, презренному пирату! Никогда! Но против ее желания мягкий внутренний голос нашептывал, что Александр Бурк вовсе не вульгарен. Несмотря на грубость и бессердечие, он всегда говорил и двигался с совершенно неподражаемой грацией, его внешность и манеры выдавали в нем образованного, хорошо воспитанного человека. И к тому же, продолжал нашептывать голос, Алекс вовсе не настоящий пират. Бурк был повстанцем, который – да, конечно, – борется с королем, но беззаконность его действий объяснялась тем, что он был на войне, а вовсе не тем, что он простой преступник. Капитан Бурк был капером, и у него имелось письмо с печатью от его правительства. Может быть, это даже хуже, с горечью отметила она про себя. Клочок бумаги от горстки людей, вышедших из повиновения королю! И снова поразило ее, уже в тысячный раз, что она не знает почти ничего об этом человеке, который сделал ее своей пленницей и с которым она вот уже который месяц делит постель. Алекс всегда оставался сдержанным, когда она пыталась расспрашивать его о том, как он жил в Америке – о его семье, друзьях, занятиях, И сегодня Александр Бурк оставался для нее столь же загадочным и непостижимым, как и в ночь, когда она его встретила.

Звуки ночи не прерывались между тем ни на минуту: дробь барабанов, протяжное, монотонное пение, шум ливня и завывание ветра в листве деревьев. А в соседней комнате теперь было тихо. Элизабет лежала, чутко прислушиваясь, и ее тело возбужденно улавливало малейшие шорохи извне, в ней шевельнулось и начало подниматься желание, которое уже стало потребностью за последние месяцы.

Ей надо постараться уснуть, потому что только сон избавит от бесконечных желаний и мыслей, иссушающих мозг.

Должно быть, незаметно для себя она наконец уснула, хотя и во сне ее продолжали мучить бесконечные голоса. Или нет – эти взволнованные голоса звучали уже наяву? Она открыла глаза и увидела Бурка, который быстро шагал через комнату к двери, откуда раздавались взволнованные пронзительные крики:

– Капитан! Капитан!

– Какого черта, Симс? Что случилось? – закричал Бурк в ответ, спешно натягивая на себя брюки.

Элизабет села, пытаясь понять, что происходит. Высокая фигура Бурка маячила в дверном проеме.

– Сэр, это англичане! – голос помощника дрожал от возбуждения и тревоги.

– Черт побери! Какие англичане?

– Три фрегата, капитан, вооруженные до зубов, и одно торговое судно. Идут прямо на нас! И идут быстро!

Глава 10

Дверь открылась, и в комнату неслышно проскользнула маленькая тоненькая девушка с оливковой кожей, и лучезарно улыбнулась Элизабет из-под вуали. Она была одета в свободно ниспадающее сари яркого алого цвета, в середине лба у нее был нарисован какой-то красный знак. Девушка стояла на расшитом золотом персидском ковре босая. На руках позванивало множество браслетов из отполированного до блеска металла, пальцы рук украшены медными и латунными кольцами. Она держала в руках серебряный поднос с чаем и пирожными.

Служанка поднесла этот поднос Элизабет, полулежавшей среди горы взбитых подушек на мягком ложе, и поставила на резной столик возле ее кровати.

– Спасибо, – улыбнулась ей Элизабет.

Она не знала, понимает ли девушка ее слова, но та в ответ робко улыбнулась, поклонилась и попятилась назад к двери. Элизабет снова осталась одна в этой очаровательной желтой комнате, глубоко вздохнула и взялась за серебряный чайник.

Был полдень, когда она приехала в Калькутту. Элизабет прибыла на одном из трех британских фрегатов, которые спасли ее от каперов. В их сопровождении торговый корабль «Красный снег» и «Молот ветров» под командованием капитана Милза шли в Калькутту. Захваченный «Шершень» плыл поодаль, руководимый командой британцев, Это была очень гордая процессия, и когда они вошли в Бенгальскую гавань, то на всех кораблях для всеобщего обозрения был поднят британский флаг. День был удручающе жаркий, а влажность была такая высокая, что Элизабет почувствовала, что ее волосы намокли и свалялись в жгуты. Однако она все равно выбежала на палубу, чтобы посмотреть, когда на горизонте наконец показалась Калькутта.

При первом знакомстве город показался ей ненормально разросшейся деревней, беспорядочно застроенной глинобитными хижинами, заросшей пальмовыми деревьями и заполненной странно одетыми мужчинами и женщинами. Но как только корабль пришвартовался, она позабыла о самом городе, и ее охватило внезапное, лихорадочное нетерпение увидеть дядю Чарльза – теперь, когда наконец это на первый взгляд нескончаемое путешествие подошло к концу.

Капитан Маори, красивый молодой офицер, тот самый, который арестовал Бурка и захватил в плен «Шершень», отправил ее прямо к военному коменданту города, в форт Вильям, расположенный на берегу широкой коричневой реки Гугли. Вместе они узнали, что Чарльз Трент жив, хотя и серьезно болен. Расспросив, где находится дом генерала Трента, капитан Мабри настоял на том, чтобы сопровождать ее туда. Через некоторое время Элизабет оказалась в одной из роскошных гостиных дядюшки, где ее приветствовал доктор Шифнел – личный врач дяди Чарльза. Она хотела увидеть дядю немедленно, но доктор с сожалением объявил ей, что Чарльз Трент спит после приема болеутоляющих и не проснется по крайней мере в течение ближайших нескольких часов. Хорошо бы ей подождать немного, чтобы его не беспокоить, но, разумеется, к обеду…

– Конечно, – с готовностью ответила Элизабет, – я не хочу беспокоить дядюшку. Но скажите мне, доктор, как на самом деле обстоит дело с его здоровьем? Он поправится?

Прогноз доктора не был обнадеживающим. Здоровье Чарльза Трента неумолимо и быстро ухудшалось, и сейчас единственная задача окружающих его людей состояла в том, чтобы сделать оставшиеся дни как можно более спокойными и тихими. Доктор Шифнел занимал комнату, смежную со спальней Чарльза Трента, чтобы быть всегда под рукой. Специально нанятая сиделка находилась при нем неотлучно. Ну, разумеется, сердечно заверил ее доктор, встреча с любимой племянницей должна поднять его настроение, если уж не прибавить ему сил. После короткого совещания доктор Шифнел предложил ей отдохнуть в оставшееся до обеда время и посетить дядю около пяти часов. Элизабет с благодарностью приняла этот совет, распрощалась с капитаном Мабри, который все еще ожидал в кабинете, и последовала за управляющим, тучным индусом по имени Фрила, по мраморной лестнице в очаровательную желтую спальню, где и прилегла на широкой кровати.

Элизабет медленно допивала чай, наслаждаясь его изысканным ароматом и вкусом. Небольшой отдых, чай и вообще новизна окружения – все это значительно подняло ее настроение. Еще совсем недавно она даже поверить не могла, что однажды снова испытает почтительное внимание к себе и окажется в привычной обстановке. Элизабет прекрасно помнила последнюю ночь на Мадагаскаре, когда надежда окончательно оставила ее и она почувствовала всю безвыходность ситуации. Все это, казалось, было давным-давно. С того момента, как британцы появились на острове, она вновь стала мисс Элизабет Трент, леди из Лондона, и заняла подобающее ей место. Элизабет вздохнула и вновь откинулась на подушки, поставив пустую чашку на блюдечко. Только одно теперь беспокоило ее: надо вернуть Александру Бурку долг вежливого обращения и сделать так, чтобы это произвело на него впечатление.

Все события, последовавшие после отчаянного крика Симса о том, что приближаются британцы, теперь казались ей совершенно нереальными. Безумный бег вместе с Бурком обратно на корабль, его отрывистые, лающие приказания команде. Потом он грубо втолкнул ее в каюту, велел упаковать свои вещи и надеть лучшее платье. Не раздумывая, с замирающим сердцем она повиновалась ему и облачилась в шелковое фиолетовое платье, которое было на ней в то самое первое утро после ее пленения и которое предназначалось для того, чтобы произвести впечатление на Александра Бурка.

На палубе творилось нечто невообразимое. Люди безумно носились вокруг, поднимали паруса, закатывали в трюм бочонки, кричали охрипшими, сорванными голосами. Элизабет нашла Бурка на верхней палубе, он стоял, скрестив руки, и щурился на солнце, пытаясь разглядеть четыре больших корабля, плывущих в их направлении.

Сердце Элизабет билось, как молот. Спасение – нежданное, негаданное – было перед ней. Для Александра Бурка все пути отрезаны, его небольшое судно не могло противостоять трем тяжело вооруженным фрегатам. Более того, он не мог спастись бегством, ибо «Шершень», только собиравшийся отчалить этим утром, был захвачен практически врасплох. Торопливые приготовления, сделанные накануне, еще не были закончены, множество необходимых вещей, припасов и инструментов еще предстояло упаковать и погрузить на корабль, починенные паруса не были поставлены. И хотя команда работала в сумасшедшем темпе, но уже не было времени выйти в море. Алекс оказался в ловушке. Выражение его лица говорило, что он все понимает. И как бы читая ее мысли, Бурк посмотрел в ее сторону и холодно улыбнулся.

– Да, это значит, что ты скоро будешь на свободе, – сказал он. Его голос звучал твердо. – Сопротивление или бегство бесполезны в нашем положении. У нас остается единственный выход.

– Сдаваться?

Он кивнул.

– Как не похоже на тебя, – заметила она с издевкой, с удовлетворением изучая его лицо. – Ты ведь столь высокомерен, что, кажется, не способен сдаваться.

Бурк пожал плечами:

– Надо покоряться обстоятельствам. Глупо подвергать корабль риску быть потопленным, а людей – быть раненными или убитыми ради красивого, но бесполезного жеста. Может быть, я и высокомерен, Лиззи, но в такой же степени и практичен. Мое решение вполне реалистично.

Ее глаза злобно засверкали.

– Капитан, я испытываю величайшее удовольствие, зная, что очень скоро вы окажетесь в британской тюрьме. Вы проведете оставшуюся часть своей жизни в какой-нибудь грязной дыре. Надеюсь, вам полагается лишний год тюрьмы за каждое обращение ко мне «Лиззи». Клянусь небом, вы будете жить, сожалея об этом.

– Возможно. – Он засмеялся, несколько смутившись, и посмотрел на нее тем особым взглядом, который она ненавидела и который заставлял ее пульс биться учащенно. – Но есть некоторые области наших взаимоотношений, моя сладкая, о которых я никогда не пожалею. – Он погладил ее по щеке, потом дотронулся до шеи. – Ты великолепная женщина, Лиззи. В облике испорченной, извращенной аристократки живет чувственная, страстная женщина – настоящая, способная не только на жеманный флирт в парадных гостиных и легкое кокетство. Ты живая – ты просто огонь! Но обманываешь себя, уверяя, что ты леди – ах нет, принцесса, – нечто вроде мраморной статуи, неспособной на глубокие чувства. Мне ведь лучше известно, не правда ли? Я видел тебя неистовой, как эти тропические штормы…

– Довольно! – оборвала она его, голос ее дрожал от гнева, щеки горели. – Вы заплатите за это, Александр Бурк, и очень дорого. Клянусь вам.

Он снова пожал плечами:

– Как хочешь. Но мне кажется, что скоро ты будешь думать по-другому.

– Что вы имеете в виду?

– Надеюсь, в твоих интересах сохранить твою… потерю невинности в секрете. Ты согласна со мной? Я не думаю, что известие об этом может повысить твое положение в британском обществе.

Элизабет часто задышала, стараясь скрыть возмущение.

– Тебе хорошо известно, что это меня погубит! – крикнула она. – Правда, теперь уже немного поздно об этом думать!

– Вовсе нет. Между прочим, я все продумал. В данный момент капитан Милз перемещен из отдельной каюты, которую занимал последние месяцы, и подготовлен ко всему. Он сможет поклясться, что все путешествие провел в цепях внизу вместе с остальной своей командой. Капитан Милз настолько восхищается тобой, между прочим, что имеет горячее желание помочь. Когда британцы захватят корабль, они найдут тебя прекрасно одетой и причесанной, занимающей отдельную каюту. Ты им скажешь, что с тобой обращались весьма почтительно, согласно твоему рангу, и оставляли тебя в одиночестве во время путешествия. Мои люди тебя не выдадут, а я подтвержу всю историю. Так что ты видишь, моя прелесть, твоя репутация будет спасена, и на ней не останется ни единого, даже самого незначительного пятнышка.

Сердце Элизабет забилось сильнее. Это был ее шанс – единственная надежда спасти имя и репутацию – ее будущее! Он должен сработать. Алекс так прекрасно все спланировал, что наверняка британские офицеры не найдут повода ни в чем усомниться, если она встретит их, как он и предполагал, прилично одетой, спокойной, хорошо отзываясь о своем содержании. Никому не нужна будет правда! Во всем этом плане была только одна прореха. Он лишал ее удовольствия представить всему свету Александра Бурка настоящим чудовищем, отомстить ему за все те оскорбления, которых она от него натерпелась, увидеть его наказанным по закону. Элизабет сжала кулаки. Это была очень дорогая цена за репутацию.

– Как предусмотрительно с твоей стороны повернуть дело в мою пользу! – ядовито бросила она ему. – Извини меня, если я воздержусь от изъявлений тебе благодарности! Думаю, нам обоим очень хорошо известно, что ты устроил дела таким образом вовсе не из сострадания или симпатии ко мне. Ты хотел всего лишь спасти свою собственную проклятую шкуру! Ты прекрасно знаешь, что с тобой будет, если я расскажу о твоем обращении со мной!

В его глазах появилось странное, тяжелое выражение – то, от которого она так терялась. Элизабет совершенно была не способна прочитать, что у него на уме. Затем Бурк чопорно поклонился и сказал с холодной иронией:

– Как вам будет угодно, мадам.

Затем быстро повернулся на каблуках и пошел от нее прочь.

Последний раз Элизабет видела его, когда он был уже в цепях. Стоя позади молодого капитана Мабри, она с бьющимся сердцем наблюдала, как Алекса грубо загоняли в трюм вместе с Симсом, Беном и всеми остальными членами команды. Каждый день во время путешествия в Индию Элизабет вспоминала его лицо, мрачное и застывшее, как гранит. Она предусмотрительно избегала появляться на палубе, куда водили на прогулку пленников, и, таким образом, даже мельком не видела Алекса, пока они были в море. Но тем не менее эта последняя, глубоко потрясшая встреча никак не могла изгладиться из ее памяти и каждый раз заново заставляла мучительно биться ее измученное сердце. Да, теперь ее злоключения закончились, она была на свободе, но покоя при этом не обрела.

Усилием воли Элизабет вернулась к действительности. Время уже наверняка подходило к обеденному. Наконец-то после всех этих месяцев волнений и ожиданий она увидит дядю Чарльза. С новой энергией соскочила с кровати и начала одеваться, стараясь выбросить из головы все мысли об Александре Бурке.

Доктор Шифнел открыл ей дверь в ответ на робкий стук.

– Войдите, – улыбнулся он. – Я рассказал ему о вашем приезде, и он горит желанием вас увидеть.

Она прошла мимо него в затемненную комнату, освещенную только слабым мигающим светом свечи. В комнате стоял тяжелый затхлый запах болезни, наподобие того, который источают мертвые листья, смешанный с едким и горьким запахом лекарств. Когда глаза привыкли к слабому освещению, она увидела дядюшку в дальнем конце комнаты. Он лежал на большой тахте красного дерева, под спину его было подложено множество подушек. На губах играла приветливая, хоть и слабая улыбка. Он приветствовал ее распростертыми объятиями.

– О дядя Чарльз!

Она бросилась и обняла его, всхлипывая от радости. Но когда наклонилась, чтобы поцеловать в щеку, то с болью почувствовала лихорадочный огонь, пылавший у него внутри. Дядя был очень бледен. Тот, кто когда-то был крепким, красивым мужчиной, теперь оказался изможденной, измученной тенью, с водянистыми, бесцветными глазами, совершенно утратившими былой блеск. Его руки безжизненно падали, не способные долго удерживаться на весу.

Тем не менее он постарался произнести со всевозможной сердечностью:

– Что за непослушная девчонка, проделала весь этот путь ради больного старика! Тебе следовало вести себя лучше, моя дорогая, гораздо лучше!

Но в голосе безошибочно угадывалась глубокая радость, а предательские слезы неудержимо текли по щекам.

– Дядюшка! – Элизабет смеялась, обнимая его. – Уверяю, мое путешествие было очень приятным, тебе совершенно не о чем беспокоиться. И видишь, все обернулось к лучшему, и мы снова вместе!

– Невозможный ребенок! – он слабо улыбнулся, но быстро замолк, и лицо его исказила гримаса боли.

– Что случилось, дядя Чарльз?

– Ни… ничего, моя дорогая. Небольшой приступ. – Он говорил с усилием. – Надо полагать, доктор уже все рассказал тебе о моем состоянии.

– Да… – Элизабет колебалась. Она не знала, в какой мере дядя осведомлен о серьезности своего положения. Однако его следующие слова все поставили на свое место.

– Кажется, выздоровление мне не грозит, – начал дядя, но Элизабет сделала непроизвольный протестующий жест. – Ну, ну, – торопливо продолжал он, похлопывая ее по руке. – Нам обоим следует смотреть правде в глаза, моя дорогая. Я никогда не верил в то, что можно избежать смерти, ты же знаешь.

Элизабет кивнула, не в силах говорить. Она сжимала его руку, слезы капали из глаз. Ее удивляли то мужество и сила духа, которые позволяли ему с такой простотой говорить о неминуемой смерти. Она была бессильна изменить его судьбу, однако могла скрасить последние дни, сделать их по возможности приятными и легкими и мысленно дала себе обет выполнить это. Чарльз Трент улыбнулся усталой улыбкой.

– Ну а теперь, моя дорогая, когда между нами никаких тайн больше нет, мы можем просто… очень мило побеседовать. Расскажи мне все о своем путешествии и о том, что происходит в Лондоне. Ты не можешь себе представить, насколько я тосковал без вестей о тебе.

И тогда она принялась ему рассказывать, с веселым видом перечисляя вечера и балы, которые посещала, занимательно болтала об общих знакомых и под конец перешла к своему путешествию.

– Да, моя дорогая Анна меня сопровождала и всячески заботилась обо мне, – оживленно лгала Элизабет. Она заранее решила, что дядя Чарльз никогда не должен узнать правду. Он уже никогда не покинет пределы своей спальни, а все посторонние, имеющие к нему доступ, ее тайну не выдадут. Доктор Шифнел согласился, что правда может доставить ему ненужные и опасные огорчения. Поэтому совершенно сознательно Элизабет выдумала занимательную историю о приятном, беззаботном путешествии на борту одного из фрегатов Его Величества, где у нее были все удобства, какие только можно себе вообразить.

– А капитан Мабри – истинный джентльмен, дядя, – сказала она. – Я нашла его совершенно очаровательным.

– Почему бы и нет? – спросил он, и в голосе его прозвучали нотки обычной сердитости. – Любой мужчина, который не попытается тебя очаровать, не мужчина, и у него, должно быть, нет головы. Джентльмен должен узнать настоящую леди с первого взгляда, тем более если леди прекрасна.

Элизабет опустила глаза. В ее мыслях внезапно и пугающе пронесся образ Александра Бурка, стоящего перед ней, уперев руки в бока, и его холодные серые глаза как будто медленно ее раздевали, точно так же, как он это делал множество раз в действительности. Вот этот человек как раз не относился к ней, как к леди, отметила она про себя с горечью. Но в таком случае он, должно быть, не джентльмен.

С некоторым усилием она попыталась вернуться к разговору. Но пока веселые, бодрые слова автоматически слетали с ее языка, мысли непроизвольно устремились совершенно в другом, тревожном для нее направлении.

Почему она неизменно продолжает думать об Алексе Бурке? Ведь наконец от него освободилась, получила именно то, о чем мечтала все эти долгие месяцы. Ей следует думать о дяде Чарльзе, о грядущих днях, когда ей придется собрать все свое мужество и силу, чтобы облегчить его страдания. Следует думать о Роберте Мабри, оказывавшем ей столь лестное внимание на всем протяжении их плавания в Калькутту и обещавшем посетить ее завтра, чтобы осведомиться, как она поживает. А вместо этого совершенно необъяснимо мысли постепенно возвращаются к человеку, которого она больше всего на свете хотела бы забыть. Все это с трудом укладывалось в голове. Почему вопреки здравому смыслу она думает о его лице, его прикосновениях, его голосе? Через некоторое время дядя Чарльз настоял, чтобы Элизабет спустилась вниз и пообедала. Она нехотя согласилась, обещав снова зайти к нему сразу после обеда. Он едва кивнул и в изнеможении прикрыл глаза, она тихонько вышла из комнаты, спустилась по лестнице. На ее лице лежала тень беспокойства и озабоченности, но причиной тому был не только дядя, забывшийся сном от боли, но и нечто другое, что не давало покоя. Несмотря на все усилия, она никак не могла избавиться от своих бесконечных, безжалостных дум.

Глава 11

Через несколько дней жизнь в Калькутте вошла в размеренное, привычное русло. Элизабет по просьбе дяди взяла на себя ведение домашнего хозяйства, наблюдала за деятельностью Фрилы, индуса, управляющего домом, Клода, французского повара, которого дядя Чарльз в свое время сманил вместе с собой из загородного поместья Трентов, а также целого штата слуг, садовников, грумов, лакеев и горничных. Справлялась она со своими обязанностями с легкостью, руководила всеми твердо, но дипломатично, ибо приобрела большой опыт в этом деле за многие годы обитания в огромном доме, имеющем сложное хозяйство и многочисленную прислугу. Ниоми, та самая девушка, которая принесла чай в день ее приезда в Калькутту, стала личной горничной, и ее преданности и расторопности мешали только трудности с языком. Но Элизабет проявляла неустанное терпение и даже пыталась выучить несколько слов по-бенгальски, хотя одновременно заставляла свою очаровательную горничную заучивать английские слова. Несмотря на все ее усилия, общение с помощью жестов оставалось пока главным развлечением дня.

Каждое утро она проводила несколько часов с дядей Чарльзом в его большой спальне, разговаривала, читала ему вслух и получала от этого общения чрезвычайное удовольствие, ибо могла наконец множеством мелких услуг как-то облегчить его страдания. Однако к полудню дядя обычно засыпал под воздействием лекарств, ибо в это время его боли усиливались и становились почти невыносимыми. Он мог существовать только благодаря лаудануму. В эти часы Элизабет частенько занималась тем, что читала или шила, однако несколько раз ей привелось принять некоторых жен английских служащих, проживающих в Калькутте. К ее удивлению, она нашла Калькутту весьма цивилизованным городом, и английское общество в ней было так же погружено в развлечения, сплетни и скандалы, как и в Лондоне.

Здесь устраивались прогулки на экипажах по главной улице и вокруг ипподрома, вечерние выезды по набережной, пешие прогулки, введенные лордом Гастингсом специально для леди и джентльменов. Проводились очаровательные пикники на реке Гугли, пышные балы в здании Лондонской таверны на улице Ванситарт, с танцами, вистом и другими азартными играми, продолжавшиеся ночи напролет. Был также театр, который помещался в новом, специально построенном для него здании, открытый в 1772 году. В нем играли даже Шекспира.

Такое обилие развлечений удивляло Элизабет: Калькутта была местом драматических контрастов. Индусы жили в ужасающей бедности, в примитивных соломенных мазанках, поддерживая свое нищенское существование тяжелой работой. Единственную радость их жизни составляла религия. Однако среди всей этой нищеты вырастали вдруг блистательные белые виллы с мраморными лестницами, ухоженными садами, в которых цвели орхидеи, били фонтаны и разгуливали удивительные птицы с ярким оперением. Улицы, пропитанные запахом коровьего навоза, были заполнены рикшами и запряженными волами двухколесными повозками; по ним проносились роскошные экипажи, представляющие собой в совершенно невообразимом сочетании смесь простоты и вычурности. В то время как британцы, объединившиеся вокруг Ост-Индской компании, занимались приемами, игорными домами и были одеты в изысканные шелка, атлас и кружева, индийцы с тюрбанами на голове толпились на улицах в свободных бедных одеждах, курили кальян или меланхолично бренчали на струнах ситара.

Днем в городе царила суматошная атмосфера, но по ночам нельзя было забывать о том, что рядом джунгли. Голодные тигры, отвратительные гиены в поисках жертвы заходили иногда на грязные и безлюдные ночные улицы. Бродяги, разбойники и воры вместе с хищниками выползали из своих нор. Это была дикая, экзотическая страна, полная несообразностей, и Элизабет с жадностью впитывала ее терпкие ароматы.

Одним из ее любимых развлечений в дневное время стали поездки по городу в сопровождении капитана Роберта Мабри. Капитан Мабри был высокий, стройный, с чрезвычайно приятной наружностью. У него были вьющиеся темно-каштановые волосы и ласковые карие глаза. Он сразу же очаровал Элизабет своей простодушной улыбкой и хорошими манерами. После захвата «Шершня» Мабри назначили его капитаном. Он считал Элизабет одной из пленниц Бурка. Мабри служил под командованием адмирала Ричарда Перри, и оба с удовлетворением приняли ее спокойные объяснения по поводу обстоятельств пленения. Весьма галантно Мабри настоял на том, чтобы она заняла каюту капитана Бурка и оставалась в ней до конца путешествия, в то время как он, новый хозяин корабля, поместился вместе с матросами в маленькой неудобной каморке. Элизабет показалось странным заново переносить свои вещи в апартаменты Бурка и снова спать на огромной кровати, теперь уже в полном одиночестве. Каюта представлялась ей неестественно громадной и пустой, но она путешествовала с большим комфортом и была благодарна капитану Мабри за его доброту.

Их дружба крепла. Элизабет находила его внимание очень лестным, ибо слишком долго ни один мужчина не расточал ей столь щедрых комплиментов и не проявлял к ней такой чрезмерной заботливости. Александр Бурк относился к ней по-другому! Роберт Мабри был в высшей степени очарователен и учтив, и она чувствовала, что его общество нравится ей все больше и больше.

В один прекрасный день, приблизительно через неделю после приезда, Элизабет ехала рядом с ним в экипаже по оживленной улице. Пока они проносились мимо местных жителей, торгующих всем чем попало, от цветов до рыбы, и мычащих коров, бесцельно бродящих вокруг, она исподтишка посматривала на него.

– Посмотрите сюда! – вдруг крикнул он, смеясь, и указал куда-то своим хлыстом, в то же время ловко уворачивая лошадей от возникшей на их пути ничего не понимающей коровы. Элизабет посмотрела в указанном направлении и вскрикнула от удивления. Маленький мальчик, индиец, по виду не старше, чем Генри, ехал верхом на слоне через заполненную толпой улицу. Животное издавало громкие, трубящие звуки и невозмутимо шло вперед, в то время как рикши и повозки, запряженные волами, отъезжали в сторону, спеша освободить ему дорогу. Слон подошел вплотную к выставленной прямо на улице глиняной посуде и ненормально огромным морщинистым хоботом принялся расшвыривать ее в разные стороны. Из лавки выбежал хозяин, индиец, и начал извергать злобные проклятия в адрес и мальчика, и слона, но они продолжали свой неторопливый путь.

– Я никогда не видела раньше ничего подобного! – восторженно воскликнула Элизабет.

– И никогда не привыкнете к зрелищам такого рода, – заверил ее Мабри. – Я в Индии уже второй раз и не перестаю восхищаться всем, что здесь вижу и слышу.

– А ваш первый визит в Индию продолжался долго?

– Около месяца, – он посмотрел на нее с многозначительной улыбкой. – Надеюсь, в этот раз он продлится гораздо дольше.

Элизабет приложила к лицу тонкий муслиновый платок и изящным движением вытерла пот, постоянно выступающий от жары. Другой рукой она усиленно обмахивалась прекрасным шелковым веером ручной работы, подаренным ей Робертом как раз сегодня.

– Мне будет вас не хватать, когда вы уедете, – сказала Элизабет с притворной застенчивостью.

– К счастью, это случится не раньше, чем через несколько недель. Не готовы товары, которые нам поручено сопровождать в Англию, и мой корабль должен ждать. Два других фрегата под командованием адмирала Перри отправляются на следующей неделе.

– А как дела у капитана Милза с его «Молотом ветров»? Они тоже скоро отправляются?

Он покачал головой.

– Нет, Милз решил подождать и отплыть вместе с торговым судном, которое должен сопровождать я. После своих приключений он хочет иметь надежную защиту.

– Я не могу его за это осуждать, – печально сказала Элизабет и замолчала. Очень скора после того, как ее вызволили из плена, она узнала наконец обо всех подробностях своего освобождения. Три фрегата должны были сопровождать торговое судно «Красный снег», так как на его борту находился чрезвычайной важности груз, следовавший в Калькутту. Перри решил зайти на Мадагаскар, чтобы пополнить запасы продовольствия. То, что он оказался здесь в то же самое время, что и Алекс вместе с захваченным им «Молотом ветров», было чистой случайностью – счастливой для нее и роковой для Александра Бурка! Внезапно она с полной ясностью осознала, что очень скоро и он, и его команда будут переправлены в Англию, как раз на борту фрегата Роберта. Но это случится не раньше чем через несколько недель. А что происходит с пленниками теперь? Неужели их все еще содержат в цепях в этом гнусном трюме на корабле? Она терялась в догадках и наконец решила спросить капитана Мабри напрямик.

– Разумеется, – сдержанно ответил Роберт. – Хотя глава британского посольства в Калькутте майор Синклер принял другое решение, когда узнал, что им придется здесь пробыть еще несколько недель. Никакой пользы нет в том, что они заживо гниют в трюме, уж лучше заставить их работать.

– Что вы имеете в виду?

– Принудительный труд. Ведь Калькутта – растущий город, Элизабет. В нем следует мостить улицы, строить дома для нашего персонала, не говоря уже о пристани – вы видели, что она нуждается в реконструкции. Конечно, здесь полно крестьян, но почему бы не использовать все имеющиеся в распоряжении силы? Мне кажется, майор Синклер намеревается в ближайшее время отправить наших колониальных друзей на работу. Пусть сами зарабатывают себе на хлеб и воду.

Элизабет пронизал болезненный озноб; она сжала руки, не замечая, как ее ногти впиваются в ладони.

– Неужели майор Синклер споробен на это? – спросила она, стараясь не выдавать волнения в голосе. – Очевидно, он обладает большой властью.

– Ему поручено командование всеми военными силами. И, между прочим, он находится в прямом подчинении у лорда Гастингса. Кстати, – внезапно прервал себя Роберт, отпуская поводья и заботливо наклоняясь над ней, – что случилось, Элизабет? У вас такой вид, будто вы вот-вот собираетесь упасть в обморок!

– Ах ничего… только солнце, – слабо пробормотала Элизабет, злясь на себя за свою слабость. Почему она проявляет заботу о судьбе бунтовщиков? Неужели только потому, что они все еще содержатся в душной ужасной дыре? Но разве они не сделали то же самое с командой «Молота ветров»? И что, собственно, она имеет против принудительного труда под началом британцев? Ей также приходилось работать долгие ужасные часы и дни под железным руководством Александра Бурка! Теперь он за это понесет вполне достойное наказание – даже более достойное, чем можно было ему пожелать. Она должна только радоваться такой удачной идее. – Роберт… я ужасно сожалею, но… Пожалуйста, не могли бы вы отвезти меня домой? Я себя что-то неважно чувствую.

– Конечно. – Он ободряюще потрепал ее по руке, а потом взялся за поводья, чтобы повернуть лошадей. – Не пройдет и минуты, как мы будем дома.

Единственное, чего хотелось Элизабет, – это выбросить из головы мысли о захваченных в плен людях. Но это ей не удалось. Возвратившись домой, она нашла послание от майора Синклера, приглашающее ее утром в форт Вильям. В тревоге Элизабет передала его Роберту, но тот только улыбнулся и заверил ее, что все это лишь формальности.

– Без сомнения, он надеется услышать от вас подробности вашего пленения и пребывания на каперском корабле. Майор Синклер уже беседовал с капитаном Милзом и остальными членами его команды, и я уверен, что все это только формальности. Не беспокойтесь, Элизабет. Майор Синклер, понимая, насколько страшными были пережитые вами испытания, постарается сократить процедуру до минимума и сделать ее как можно более безболезненной.

– Роберт, не могли бы вы сопровождать меня? Мне бы не хотелось идти туда одной. – Она подняла нежные фиолетовые глаза и умоляюще посмотрела на Роберта.

– С большим удовольствием. – Роберт придвинулся к ней ближе и мягко взял ее за плечи. Он вдруг заметил, что печаль из-за завтрашней встречи все еще не покидает ее, поэтому продолжал тем же мягким, даже несколько снисходительным тоном:

– Перестаньте беспокоиться, Элизабет. Это только формальность. Могу вам сообщить, что майор Синклер уже беседовал с Генри, с тем маленьким юнгой, который ходит за мной по пятам с того самого дня, как мы захватили «Шершень». Он мало что мог сказать, и его быстро отпустили. С вами будет то же самое.

Это немного отвлекло Элизабет от мрачных мыслей. Она вспомнила, что после освобождения мальчик просил капитана Милэа разрешить ему остаться на захваченном «Шершне», чтобы прислуживать ей, как он это делал на «Молоте ветров». Капитан дал согласие, и Генри остался. Расторопно прислуживал ей, но в то же время перенес свое обожание с Александра Бурка на Роберта Мабри. Ее удивила быстрота, с какой он сменил объект поклонения. Она с интересом наблюдала, как Генри каждый день буквально не отходил ни на шаг от Роберта. Капитан Мабри объяснял это происхождением Генри.

– Таким людям незнакомо чувство настоящей верности, – сказал он со смехом. – Они скорей вонзят вам в спину кинжал, нежели почистят вам ботинки.

Его слова неприятно поразили Элизабет. Сейчас они казались несправедливыми, и она почти рассердилась на Роберта за мальчика, который так преданно к нему относился. Но потом пожала плечами. В конце концов Генри изменил своим привязанностям с невероятной, поражающей быстротой – его поведение, без сомнения, подтверждало мнение Роберта. Ее досада улетучилась. Неужели она позволит столь незначительному событию испортить отношения с таким прекрасным человеком, как Роберт Мабри?

Поэтому она сказала:

– Кстати о Генри, а чем он занимается в Калькутте? Неужели все еще бегает за вами по пятам?

Он усмехнулся.

– Конечно, бегает. Во всяком случае, пока я на корабле. Капитан Милз, по-видимому, дал ему указание постараться быть полезным на «Шершне», точно так же, как и на «Молоте ветров», и содержать корабль в чистоте. Поэтому он все время околачивается на нем, что-то делает на палубе или сопровождает меня или моих людей.

– Надеюсь, вы отнесетесь к нему по-доброму. Он просто восторженный маленький ребенок, и к тому же весьма милый.

– Раз вы проявили к нему столь сильный интерес, доброе отношение к нему станет моей обязанностью. – Он улыбнулся ей, и его глаза засияли. – С этого дня я буду делать все, что доставит вам удовольствие.

– Вы очень добры, – пробормотала она.

Его руки еще крепче сжали ее плечи и постарались придвинуть ее поближе.

– Мной руководит не только доброта, Элизабет. Имеются и другие чувства, гораздо более сильные. – С этими словами Роберт еще теснее прижал ее к себе.

Она не противилась, и он нежно поцеловал ее. Элизабет ответила, и сердце ее забилось быстрее.

– Элизабет, радость моя… – начал он страстно, но в этот момент дверь в гостиную открылась, и в ней появился доктор Шифнел.

Они быстро отпрянули друг от друга. Элизабет почувствовала легкую краску на щеках, но Роберт совершенно не изменился в лице и вел себя вполне спокойно. После обмена любезностями с доктором он снова обернулся к Элизабет:

– Таким образом, я буду иметь завтра удовольствие сопровождать вас в форт? Прекрасно. Я зайду за вами ровно в десять.

– Благодарю вас. Всего доброго, капитан Мабри, – отвечала Элизабет, стараясь подделаться под его интонацию.

Роберт ушел, а она поспешила подняться наверх. Ее мысли были целиком заняты поцелуем. Она забыла обо всех своих волнениях по поводу узников и предстоящего свидания с майором Синклером. Элизабет с улыбкой поглядела на шелковый веер и заботливо положила его на туалетный столик. Да, Роберт Мабри был действительно обворожительный мужчина. Он виртуозно владел искусством ухаживания. Элизабет с надеждой ожидала завтрашнего дня, чтобы увидеть его снова.

– Так, значит, это вы – капитан Александр Бурк, – медленно произнес майор Синклер, и его холодные глаза оценивающе оглядели стоящего перед ним человека.

– А вы, следовательно, майор Томас Синклер, – с усмешкой ответил тот.

Обвисшие щеки Синклера покрылись румянцем, холеные белые руки сжались в кулаки. Это был низенький и толстый, похожий на подушку человечек с кислой надутой физиономией и с головой в форме яйца. Его блестящую лысину покрывал роскошный густо напудренный парик. Глаза бледно-голубого цвета. Поэтому его подчиненные обычно говорили, что они больше похожи на осколки стекла, настолько холодны и бледны. Однако несмотря на такое впечатление, это были живые глаза, не пропускающие ничего. И теперь они отметили полное достоинства поведение узника, стоящего перед ним. Эти глаза во всех подробностях изучали пленника, начиная от грязной одежды и всклокоченных черных волос и кончая синяком на физиономии и тяжелыми цепями, сковывающими запястья. Однако наиболее поразительной чертой узника была не испачканная, замусоленная одежда, а высокомерное поведение. Казалось, этот человек не чувствовал страха, стоял спокойно и раскованно, почти скучающе. Можно было подумать, что он был командиром, допрашивающим узника, а не самим узником, рядом с которым стояли мускулистые суровые гвардейцы со шпагами в руках. Его манера поведения раздражала Синклера, точно так же, как и ответы. Если на свете и существовала какая-то вещь, которой он не переносил, так это была наглость.

– Капитан Бурк, могу я предположить, что в дальнейшем вы воздержитесь от комментариев? Отвечайте на вопрос прямо и однозначно. Вам ясно?

Бурк внимательно посмотрел на него.

– Вам ясно? – Синклер злобно повысил голос.

– Разумеется. – Бурк отвечал без всякого интереса.

Майор посмотрел на него с открытой неприязнью. Чванливая собака! До чего же Синклер ненавидел этих высоких, красивых ублюдков, которые о себе слишком много воображают! Он и раньше встречал людей, подобных Бурку, – сильных, с располагающей внешностью мужчин, вокруг которых вечно суетилось множество женщин! Он наблюдал за ними на балах и приемах, у них очень непринужденные манеры и гладкие улыбающиеся лица. Но женщины! Вьются вокруг них, как плющ, всячески стараются придвинуться к ним поближе, с обольстительными улыбками и жадными глазами! А разве на него, на майора, женщины смотрели когда-нибудь таким образом? Никогда! Только на этих адонисов, красивых ублюдков… вроде этого Александра Бурка! Но в запасе у майора был один аргумент, которым он заранее особенно наслаждался. Садистская улыбка слегка скривила его влажные, толстые губы.

– Вы признаете, капитан Бурк, что как командир нелегального пиратского судна под названием «Шершень» преднамеренно атаковали и взяли в плен капитана и всю команду одного из торговых кораблей Его Величества?

– Вы же знаете, что это так, майор.

– Отвечайте на вопросы!

Бурк вздохнул.

– Да.

– И вы признаете, что при этом насильственно захватили в плен одну из подданных Его Величества, молодую женщину по имени Элизабет Трент?

Как бы припоминая это имя, Бурк нахмурил брови.

– Она была на борту захваченного мной торгового судна, майор. Неужели вы считаете, что я должен был отказаться от своей миссии только потому, что какая-то проклятая английская шлюха случайно оказалась на попавшем мне в руки корабле?

– Довольно, мне надоела эта наглость! – заревел Синклер, ударив кулаком по столу. Гвардейцы схватили Бурка, и один из них сильно ударил его в живот, так что тот согнулся пополам, а другой с размаху опустил кулак на его затылок. Бурк рухнул на пол, его дыхание стало прерывистым. Гвардейцы склонились над ним, готовые ударить снова. Майор Синклер наблюдал всю сцену с удовольствием.

В это время раздался стук в дверь.

– Войдите! – пролаял Синклер.

Дверь открылась. На пороге стояла девушка. Ее высокая тонкая фигурка была облачена в роскошное муслиновое платье кремового цвета, светлые волосы гладко зачесаны, на шее поблескивало жемчужное ожерелье. В стоявшем рядом с ней мужчине Синклер узнал капитана Роберта Мабри, но все его внимание было сосредоточено на лице и фигуре девушки.

Он был чрезвычайно удивлен тем, что увидел. Ему, конечно, донесли уже о том, что девушка очень красива, – действительно, так и оказалось. Она обладала величественной, поразительной красотой, напоминающей весенний цветок. Но майора Синклера больше всего поразила не красота. В ее глазах и движениях он разглядел что-то необыкновенное. Девушке должно было быть не больше девятнадцати лет, и он ожидал увидеть в ней очаровательного ребенка. Однако перед ним стояла женщина. Под хрупкой, похожей на цветок внешностью майор разглядел недюжинный ум и внутреннюю силу. Как правило, молодые девушки не вызывали в нем никакого интереса, все эти глупые создания, хохотушки, болтушки и плаксы. Но Элизабет Трент была другой. Пока она стояла в дверях, он не мог отвести от нее глаз: эта королевская грация и нежная, захватывающая дух привлекательность.

Та, в свою очередь, совершенно не обращала внимания на майора, как будто его здесь и не было. Ее фиолетовые глаза расширились от ужаса и потрясения, когда она узнала человека на полу.

– А, входите, капитан… мисс Трент. – Синклер, заметив впечатление, произведенное на девушку открывшейся перед ней сценой, счел необходимым ее ободрить: – Не пугайтесь, мисс Трент, этот преступник больше не сможет причинить вам никакого вреда. Мои люди держат его под контролем.

Бурк с усилием поднял голову, и его глаза сузились в тонкие щелочки. При взгляде на Элизабет он сжал губы. Несмотря на всю силу обрушившихся на него ударов, пленник неожиданно показался всем очень опасным.

– Входите, входите, моя дорогая, – продолжал Синклер, и в его голосе сквозь добродушную снисходительность послышалось легкое нетерпение. – Входите, прошу вас. Поверьте, нет никаких причин бояться.

Но Элизабет все еще стояла без движения. Казалось, она ничего не слышит. Алекс и Элизабет смотрели друг на друга не отрываясь.

Синклер переводил прищуренные глаза с Александра Бурка на девушку и обратно. Здесь происходило нечто, чего он не понимал. Между двумя парами глаз, казалось, проскакивали искры. Девушка побледнела как полотно. Бурк, наоборот, вспыхнул, задышал часто и отрывисто, но Синклер теперь подозревал, что это вовсе не было связано с полученными им ударами. Майор терялся в догадках. Почему между этими двумя людьми такая напряженность? Вдруг он догадался. Может быть, есть нечто, о чем не поведал капитан захваченного торгового судна. Может быть, та версия, которую девушка рассказала Мабри, не является правдой или, во всяком случае, не полной правдой. Уголки губ Синклера поползли вверх. Он постарается все разузнать. О да, он все разузнает!

Капитан Мабри взял ее руку и почти насильно ввел в комнату. Она казалась оглушенной, и он, наклонившись к уху, заговорил вполголоса, пытаясь привести ее в чувство:

– Элизабет, что случилось? Он ничего не сможет больше вам сделать, не надо его бояться. Элизабет…

– Капитан Бурк! – бросил Синклер. Его голос звучал холодно и многозначительно. – Ответьте, пожалуйста, почему мисс Трент так реагирует на ваше присутствие? Вы утверждаете, что с ней обращались очень хорошо. Но ее поведение свидетельствует об обратном, вам не кажется?

– Почему бы вам не задать этот вопрос самой мисс Трент, майор? Почему я должен объяснять ее поведение? Она не имеет ко мне никакого отношения.

В его голосе слышалась горечь, и после этих слов девушка начала возвращаться к жизни: оживилась и постаралась крепче ухватиться за капитана Мабри, как бы ища у него поддержки.

– Алекс… капитан Бурк… – прошептала она едва слышным шепотом.

Бурк прервал ее резко и бесцеремонно:

– Пожалуйста, мисс Трент, обращайтесь к майору Синклеру, здесь он задает вопросы. Как я уже сказал, ни вы, ни ваше поведение меня не касаются.

Она остолбенела. Гвардейцы схватили пленника за руки и поставили на ноги.

– В конце концов, – огрызнулся он, – вам же известно, что я думаю об обществе всяких испорченных аристократических шлюх! Мое мнение с тех пор не изменилось.

Теперь наступила ее очередь вспыхнуть.

– А вы, капитан, так и не приобрели хороших манер, – отпарировала она и, повернувшись к майору Синклеру, одарила его ослепительной улыбкой и протянула ему руку.

– Добрый день, майор. Я должна извиниться за свое поведение, умоляю вас, скажите, что вы меня прощаете. – Он кивнул, и ее улыбка стала еще ослепительней. – Как мило! Вы понимаете, я просто почувствовала замешательство, увидев здесь капитана Бурка. Ведь, несмотря на то что он обращался со мной хорошо во время моего плена, все же, боюсь, испытываю к нему глубокую неприязнь.

Да, именно так должна вести себя высокородная аристократка, которой приходится обсуждать неблаговидные поступки своих слуг. Казалось, она совершенно забыла о присутствии Бурка, все еще стоящего между двумя гвардейцами в трех шагах от нее. Элизабет продолжала вкрадчивым голосом, глазами пытаясь обольстить майора, в то время как ее улыбка должна была развеять подозрения и смягчить его проницательный взгляд:

– Вы должны понять мое огорчение, когда, войдя в комнату, я обнаружила человека, к которому испытываю отвращение с первого момента нашего знакомства. Роберт, вы это понимаете?

– Конечно. – Капитан Мабри покровительственным жестом обнял ее за плечи и с презрительной миной обернулся к Бурку, который с неприкрытой ненавистью смотрел на Элизабет. – Должно быть, это было мучительно страшно, моя дорогая, провести столько времени в море с таким человеком. Ваши чувства совершенно понятны. Надеюсь, майор с этим согласится.

Синклер ответил коротким кивком головы, но в стекляшках его глаз при этом появилась какая-то отчужденность.

– Пожалуйста, садитесь, мисс Трент… капитан Мабри, – процедил он. – Охрана, уведите отсюда этого крысиного ублюдка, да-да, туда же, где и остальные. – Пока гвардейцы тащили узника к двери, Синклер заметил, что девушка закрыла рот ладонью и посмотрела в сторону. Но в дверях вдруг произошло неожиданное: Бурк с внезапной силой стряхнул с себя охранников и повернулся к тем трем, которые сидели у стола.

Ясно, что обращался он только к девушке, его глаза только ее сверлили немилосердным и безжалостным взглядом.

– Ты всегда разыгрывала из себя настоящую леди, Лиззи, – прорычал он низким голосом. – И у тебя это получалось очень хорошо – почти всегда.

В это время собравшиеся с силами гвардейцы снова схватили его с обеих сторон и грубо вытолкнули из комнаты. Если не считать приглушенных звуков драки в коридоре, воцарилась полная тишина.

Элизабет Трент глубоко вздохнула. Томас Синклер и Роберт Мабри вместе уставились на нее, выражая разные степени любопытства и как бы ожидая от нее объяснений по поводу последней выходки Бурка. Однако она просто пожала плечами:

– Как вы заметили, майор, мои чувства к капитану Бурку в высшей степени взаимны. Теперь вы можете себе представить, насколько неприятным для нас было плавание на одном корабле.

Разговор продолжился, майор Синклер задавал обычные в таком случае вопросы, Элизабет Трент отвечала на них с бесстрастной готовностью и хладнокровием. Тем не менее эхо заключительных слов Бурка все еще отдавалось в головах трех сидящих в комнате людей, и хотя в дальнейшем никто из них ни словом не обмолвился об инциденте, он не был забыт.

Когда Элизабет Трент и Роберт Мабри покинули комнату, майор Томас Синклер откинулся на спинку стула и стал рассеянно рассматривать потолок. Все его подозрения усилились. Он вновь мысленно воспроизводил в деталях только что состоявшуюся встречу. На губах играла улыбка. Снова и снова лицо и фигура Элизабет Трент проплывали перед его мысленным взором, а улыбка становилась все более широкой.

– Скоро, – с удовольствием думал он, – очень, очень скоро Элизабет Трент окажется полностью в моих руках.

Глава 12

Солнечный свет падал на овальный рисунок персидского ковра, заставляя золотые нити блестеть и искриться. Шелковые занавески на открытых окнах висели неподвижно, ибо на улице стояло полное безветрие, удушающая жара проникала во все углы комнаты. Но веер из китайского шелка лежал без дела на туалетном столике, а Элизабет нервно расхаживала по спальне, слишком погруженная в мысли, чтобы замечать отупляющую жару и капельки пота, постоянно выступавшие на лбу.

Раньше она все время пыталась узнать свою судьбу, а теперь она ее уже знает. Элизабет собственными глазами видела похудевшую, пепельно-серую физиономию, ужасный синяк на щеке, гвардейцев, стоявших по обе стороны с поднятыми кулаками. Она мучительно вспоминала. С того самого момента, когда она вышла из приемной майора Синклера вчера днем, образ Алекса, попавшего в руки победителей, никак не выходил у нее из головы, постоянно преследовал и был до такой степени реален, что в конце концов ей захотелось кричать, чтобы хоть как-то дать выход своему страшному, не имеющему названия чувству, очень похожему на истерию. Даже ласковый голос Роберта Мабри не мог успокоить ее расстроенные нервы.

– Моя дорогая, все уже позади, – пытался ободрить ее Роберт. – Ты больше никогда в жизни не увидишь это чудовище – и майора Синклера заодно. Постарайся выбросить все это из головы, Элизабет. Все уже кончилось.

Далеко не кончилось! Она должна что-то сделать, чтобы помочь узникам. Всем! Несмотря на то, что Бурк говорил с ней с такой ненавистью, сама мысль о его страданиях была для нее невыносима. Как можно обвинять его в том, что он ведет себя подобным образом по отношению к ней? Бурк стоял избитый и униженный, в то время как она, здоровая и довольная, появилась под руку с человеком, который захватил его корабль. Скорей надо спросить, почему она вела себя так глупо, как будто нарочно добавляя ему новые страдания? Действительно, Элизабет вела себя как испорченная светская шлюха, о чем он и говорил ей множество раз! Теперь она не могла даже вспомнить об этом без стыда. Ясно было только одно: нужно что-то сделать, чтобы ему помочь.

Элизабет внезапно прекратила свое бездумное нервное хождение по комнате и присела на край кровати. Теперь она знала, что ей следует делать. Она должна воззвать к милосердию этого малоприятного человека – майора Синклера.

При одной мысли об этом Элизабет вздрогнула. Как ей показалось, Синклер был бездушным, глухим к милосердию человеком. Достаточно вспомнить его короткое подушкообразное тело и странные, бледные глаза. Он не понравился ей с первого взгляда и к тому же не вызывал доверия. Она предпочла бы никогда в жизни его больше не видеть, однако чувствовала себя обязанной помочь захваченным каперам, а майор был единственным человеком, способным повлиять на ситуацию. Избиения должны быть прекращены, узников нужно хорошо кормить! Она решила послать майору письмо сегодня же с просьбой принять ее еще раз.

И снова лицо Алекса в синяках, измученное и пепельно-серое всплыло перед ее глазами. Она не понимала, почему его вид подействовал на нее так сильно, и пыталась убедить себя, что на самом деле ее интересуют все: Бен Тукер, который был так добр к ней, или Симс, да и все остальные тоже. Однако все было напрасно, днем и ночью ее преследовало только лицо Алекса.

В дверь раздался тихий стук, и в комнату вошла Ниоми и сказала Элизабет, что дядя Чарльз проснулся и желает ее видеть. Элизабет поспешила к нему. Состояние дяди Чарльза за последнюю неделю значительно ухудшилось, доктор Шифнел предупредил, что конец может наступить в самом скором времени. Семь месяцев назад, в Англии, она была совершенно обескуражена полученными из Индии новостями, а теперь принимает спокойно самое страшное известие. Тогда она была глупой, легкомысленной девчонкой, совершенно ничего не знавшей о жизни, кроме приемов, балов и красивых нарядов. Та, которая спешила теперь по освещенному коридору к постели смертельно больного дяди, уже повидала на своем веку жестокость и насилие. Она видела, как голодают дети, ее изнасиловали, унизили, она познала рабский труд, после которого ей доставался скудный обед, видела рядом смерть. Кроме всего прочего, теперь ей приходилось наблюдать агонию дяди Чарльза. Но она мужественно принимает это испытание. Нет, несмотря на то, что искренне горюет по поводу его неминуемой смерти, все же мысль об этом не приводит ее в отчаяние, как будто надвигается конец света. В том состоянии, в котором находится сейчас дядя, конец надо считать милосердием, ибо он освободит его из тюрьмы боли и беспомощности.

– Элизабет… – хрипло зашептал дядя. – Элизабет, посиди со мной немножко.

– Разумеется, дядя, – ответила она мягким ободряющим голосом, придвигая к кровати кресло. И нежно сжала его сухую, как бумага, руку. – Я здесь и не собираюсь никуда уходить.

Доктор Шифнел, расположившийся в кожаном кресле в углу комнаты и поставивший перед собой на мраморный столик свой черный докторский чемоданчик, в знак одобрения кивнул головой. Элизабет поглаживала безжизненную дядюшкину руку и рассказывала ему о разных вещах, и особенно о том, сколько внимания уделяет ей Роберт Мабри. Несмотря на смертельную болезнь, дядя Чарльз сохранил ясный ум. Он активно интересовался всеми подробностями жизни племянницы, стараясь получить хоть какие-то подтверждения того, что ее будущее безоблачно. Казалось, дядя был счастлив поверить, что она полюбила Роберта Мабри, и в скором времени они поженятся, и она останется в надежных руках после его смерти. Элизабет не хотела разочаровывать дядю Чарльза, хотя на мгновение вспыхнувшие чувства к Роберту прошли. Раз это успокаивало дядю, она готова всеми силами поддержать в нем уверенность в ее благополучии.

– Капитан Мабри скорее всего зайдет с визитом сегодня днем, – говорила Элизабет. – Может быть, мы снова поедем кататься в его экипаже. У него самая лучшая пара гнедых, какую я когда-либо видела, дядя. А Роберт сказал мне, что они просто клячи по сравнению с теми, которых он держит в Англии. Можно себе вообразить, что это за лошади.

Чарльз Трент внимательно посмотрел на нее своими водянистыми глазами.

– Элизабет, – проговорил он с усилием. – Скажи мне, детка, ты счастлива?

– Счастлива? Ну конечно, дядя! Единственное, чего я желаю всем сердцем, это чтобы ты поправился.

– Но разве я об этом? Не знаю, как объяснить. Мне кажется, что тебя что-то тревожит. У тебя на сердце какая-то печаль. Ты так изменилась. – Он закашлялся и продолжал очень тихо: – Ты уже не та маленькая девочка, которую я оставил в Лондоне.

– Да, теперь я уже большая девочка, – сказала она весело.

Он покачал головой:

– Дело не только в этом. Я… не понимаю, в чем именно. Беззаботный, счастливый ребенок исчез. Ты теперь женщина… и у тебя женские заботы, насколько я понимаю. – Его рука ближе придвинулась к ее. – Скажи мне, детка, ты любишь Мабри? Неужели эта любовь гнетет тебя с такой силой?

Краска бросилась в лицо Элизабет. Она в смущении покачала головой.

– Я не знаю, дядя Чарльз. Не знаю.

– Хорошо, детка. Не беспокойся. Если есть мужчина, которого ты себе выбрала, то он обязан быть лучшим. Я не сомневаюсь, что твое решение будет самым справедливым. – Он судорожно глотнул, почувствовав внезапный приступ боли. – Так что… будь счастлива, Элизабет. Помни, что ты обязана быть счастливой.

Слезы потекли у нее из глаз, и на мгновение появилось искушение все ему рассказать. О, какое это было бы облегчение – выплакать свои горести и сомнения! Но понемногу самообладание к ней вернулось, безумные мысли ушли. Дядя Чарльз никогда не должен узнать правду! Новый приступ боли был очень сильным – как могла она подумать о том, чтобы ухудшить его состояние? Исповедь облегчит ее, однако тяжесть переживаний будет переложена на плечи больного. Нет, ей придется и в дальнейшем быть сильной. Любым способом она должна уверить дядю в том, что счастлива. Элизабет выдавила из себя улыбку, изменила тему разговора и заговорила о всякой чепухе, чувствуя удовлетворение от того, что временами ее шутки и остроумные замечания вызывали на его лице подобие улыбки. Но скоро оно вновь омрачилось гримасой боли, неожиданно он так закричал, что Элизабет вздрогнула, а доктор схватил свой чемоданчик и бросился к больному. Пока она лепетала что-то ободряющее, ласковое и прикладывала влажный компресс к ледяному лбу, доктор достал из чемоданчика небольшой флакон с лауданумом. Элизабет наблюдала, как он отмеряет в ложку четыре капли и дает проглотить дяде, который в это время продолжал корчиться от дикой боли. Ей казалось, что прошли часы, прежде чем лекарство начало действовать. Беспорядочные движения дяди Чарльза замедлились, болезненные стоны утихли, глаза в изнеможении закрылись, все тело расслабилось. Элизабет взглянула на доктора.

– Теперь он проспит несколько часов. Вам нет никакого смысла здесь оставаться.

Она кивнула и наклонилась, чтобы поцеловать пепельно-серую щеку, которая, казалось, раскрошится от ее прикосновения. Элизабет выпрямилась, вытерла слезы и, избегая сочувствующего взгляда доктора Шифнела, поспешила покинуть дядину спальню.

Она спускалась по лестнице, чтобы сделать кое-какие распоряжения к завтраку, когда у входной двери зазвенел колокольчик. Фрила отправился открывать и увидел за дверью квадратную, затянутую в униформу фигуру Томаса Синклера. Элизабет продолжала грациозно спускаться по лестнице, одновременно приветствуя его как хозяйка дома, стараясь скрыть свое удивление и непроизвольную дрожь, которая пробрала ее при виде столь неприятной фигуры. «Ну хорошо, – думала она про себя, – по крайней мере мне не придется беспокоиться и посылать ему письмо».

– Добрый день, мисс Трент, – приветствовал ее Синклер из прихожей. – Надеюсь, вы простите мне визит без приглашения, но я должен поговорить с вами об очень важном деле. Однако, может быть, я пришел в неурочное время?

– Ни в коей мере! – заверила его Элизабет. Он взял ее руку, поднес к губам, при этом не отрываясь глядя ей в глаза. Элизабет попыталась подавить дрожь от этого прикосновения и заставила себя сохранить выражение приятной бесстрастности, пока его липкие, мокрые губы щекотали ее руку. Кожа у нее на затылке покрылась мурашками, но она спокойно сказала:

– Я как раз собиралась распорядиться насчет небольшого завтрака. Не хотели бы присоединиться, майор?

– Нет, спасибо. Мой визит должен быть коротким, поэтому я не буду вас долго отвлекать. Найдется ли у вас какое-нибудь место, где мы могли бы побеседовать конфиденциально, буквально несколько минут?

– Разумеется, – ответила она в замешательстве. – Гостиная к вашим услугам, если вы соблаговолите последовать за мной.

Элизабет повела его в большую комнату, обставленную элегантной мебелью, с тяжелыми шторами на окнах, которые немного спасали от удушающей индийской жары. Пока майор тщательно закрывал за собой тяжелую дверь из красного дерева, она лихорадочно пыталась отыскать причину его визита. Все в нем казалось ей подозрительным. Томас Синклер не был похож на человека, привыкшего наносить визиты вежливости, что-то было у него на уме, и Элизабет инстинктивно почувствовала какую-то опасность. Она расположилась на софе и принялась изучать фигуру Синклера, пока тот усаживался напротив в одно из кресел, обтянутых голубым бархатом. Его манера поведения и холодный, насмешливый взгляд только усиливали ее скованность.

– Так о чем же вы желаете мне рассказать, майор Синклер?

– Вы очень прямолинейны, мисс Трент. Ну и хорошо. Я люблю прямолинейных женщин.

Он заметил испуганное выражение ее лица, и его раздутая физиономия начала сотрясаться от смеха.

– Вы считаете меня наглым? Прошу прощения. Вы должны поверить, что мое главное желание приобрести вашу благосклонность. Разрешите мне выразить вам, моя дорогая, насколько я вами восхищаюсь.

– Разумеется, – холодно ответила Элизабет.

– Да, разумеется. Но это всего лишь одна сторона того дела, которое я хочу с вами обсудить. Другая касается нашей недавней беседы. Я приготовил отчет об инциденте с каперами и подумал, что вам, должно быть, будет интересно узнать результаты моих разысканий.

Он посмотрел на нее выжидательно, но Элизабет, стараясь скрыть растущую нервозность, хранила молчание.

– По моему мнению, капитан Александр Бурк действительно напал на торговый корабль «Молот ветров» и захватил в плен капитана и команду, а также вас, моя милая. Как вы видите, пока все совпадает с той версией, которую Милз, а также некоторые другие изложили капитану Роберту Мабри, а затем и мне. – Синклер помедлил немного, в упор глядя на нее. – Однако потом наши версии несколько расходятся. Мое мнение, мисс Трент, таково, что ваши взаимоотношения с капитаном Бурком были, как бы это сказать, гораздо более сложными, нежели вы их представили Мабри или мне. Я считаю, что вы скрыли некоторые существенные детали вашего пленения на борту «Шершня».

Сердце Элизабет начало биться в груди с силой молота.

– Я не понимаю, майор, о чем вы говорите.

– Разве? Хорошо, позвольте мне быть более конкретным. По моему убеждению, вы, мисс Трент, и капитан Бурк были любовниками. Я вижу, вы шокированы.

– Шокирована? Разумеется! Я должна предупредить вас, сэр, что нахожу ваш тон оскорбительным. И, если позволите, отказываюсь дальше слушать ваши бредни!

Она вскочила, чтобы пройти мимо него прямо к двери, однако он неожиданно схватил ее за руку с такой силой, которая странно контрастировала с вкрадчивой сердечностью его голоса.

– Нет, мисс Трент, я еще не закончил. Если вы будете так добры и снова сядете на свое место – всего на несколько минут, – я буду счастлив объяснить. Или вы предпочитаете, чтобы я разговаривал напрямую с вашим дядей?

Где-то внутри Элизабет почувствовала нарастающую боль. Наконец-то она начала понимать. Не произнеся ни слова, шагнула назад к софе. Синклер тут же отпустил ее руку, с удовлетворением наблюдая, как она почти упала на софу.

– Так лучше, – сказал он снисходительно. – Видите, мисс Трент, все это пришло мне в голову еще во время нашей вчерашней короткой беседы. Я сразу почувствовал некоторую напряженность, когда вы вошли и увидели капитана Бурка. – Он снова сжал ее маленькую безвольную руку, так как она начала протестовать. – Еще минутку, пожалуйста. Вы должны ясно понимать, моя дорогая, что я не принял глупую историю о том, что вы были слишком расстроены при встрече с неприятным вам человеком. Я уловил выражение ваших глаз, когда вы бросили на него взгляд, и в них не было страха или отвращения. Нет, только не это. Именно тогда я уже начал кое-что подозревать.

Синклер снова сделал паузу, чтобы облизать свои бесцветные губы.

– Я заметил также множество других деталей во время нашей встречи, и они только подтвердили мои подозрения. К примеру, я хорошо помню, что в один прекрасный момент вы назвали его Алекс. Этот факт с трудом сочетается с историей, как вы его ненавидите. А он, в свою очередь, назвал вас Лиззи и сказал, что вы играете роль настоящей леди. И добавил: «Почти всегда успешно». Я совершенно точно помню, как он это сказал. – Синклер осклабился. – Я взял на себя смелость по-своему интерпретировать его слова. Воистину, мисс Трент, чем больше я думал об этом, тем очевиднее все для меня становилось. Человек вроде Бурка вряд ли будет колебаться, прежде чем воспользоваться преимуществами своего положения. Да и зачем ему это? А вы, в свою очередь, уравновешенны и уверены в себе, а эти качества присущи зрелой женщине, а вовсе не глупой, маленькой девственнице.

Синклер протянул к ней руку и злорадно улыбнулся.

– Таковы мои доказательства. Разве они не разумны? Почему бы вам теперь не поведать мне правду? Хватит этого притворства.

Элизабет вытерла липкие от пота руки и с вызовом посмотрела на Синклера.

– Майор, ваши доказательства ничего не значат, это только догадки и беспочвенные предположения. Вы меня оскорбляете! Мои отношения с капитаном Бурком были именно такими, какя вам рассказывала, и у меня нет ничего, что бы еще добавить или даже подумать об этом деле!

– Может быть, мне спросить мнение вашего дяди? – Его голос был очень нежным.

Она посмотрела на него и прочла в его бледных ледяных глазах только самодовольство. Они излучали триумф. И в этот самый момент Элизабет поняла: без всякого сомнения, он ни минуты не будет колебаться, чтобы объяснить свою «теорию» дяде Чарльзу. Томас Синклер – лукавый, безжалостный человек и сделает все, чтобы достичь поставленной цели. Даже если для этого понадобится разбить сердце умирающего. Она сглотнула и спросила совершенно равнодушным голосом:

– Что вы хотите?

Он широко улыбнулся.

– А, ну вот, наконец мы кое-чего добились. Таким образом, вы допускаете, дорогая, что моя «теория» правильна?

– Я ничего не допускаю! Что вы хотите?

– Точно так же, как капитан Бурк, я просто желаю воспользоваться в свое удовольствие вашими прелестями. Вы одарили его своим вниманием, почему бы вам не сделать то же самое для меня? – Он говорил с какой-то масляной вкрадчивостью.

– Очевидно, вы сошли с ума! – Элизабет вскочила на ноги, ее глаза сверкали, а сердце билось так громко, что, казалось, этот звук наполняет собой всю комнату.

– Немедленно покиньте этот дом! – бушевала она.

– Мисс Трент, не разыгрывайте передо мной комедию. Я вовсе не сумасшедший. Напротив, я прекрасно знаю, о чем говорю. В моих руках все козыри. Либо вы сделаете так, как я говорю, либо я немедленно иду к вашему дяде и рассказываю ему о том, что его племянница – любовница пирата. Так что у вас есть выбор, моя дорогая.

– Майор, вы не имеете права так говорить! Вы ничего не понимаете! Меня изнасиловали! Он… он овладел мной против моего желания!

Синклер бесстрастно пожал плечами и посмотрел на нее своими бледными, внушающими ужас глазами.

– Выбор ваш, – повторил он.

Она резко отвернулась от него и подошла к камину, прижавшись к холодному мрамору своей пылающей щекой. Слезы потекли у нее из глаз. Как она дошла до такого? В этот момент перед ее взором прошла беззаботная лондонская жизнь, и Элизабет непроизвольно сравнила счастье, которое у нее было, с той жуткой бедой, которая пришла к ней теперь. Стать любовницей Томаса Синклера! Продать себя ради спокойствия дяди! Слезы потекли сильнее. Она понимала, что слова Синклера о выборе были только насмешкой – никакого выбора у нее не было. Если дядя Чарльз узнает правду, это разобьет его сердце. Оставшуюся часть своей жизни он проведет в горе и отчаянии. И ему не помогут больше ни ее заботы, ни ее любовь. Дрожа, Элизабет постаралась унять слезы. Не надо, чтобы эта мерзкая свинья видела, как она плачет. Нужно встретить свою судьбу с достоинством.

– Что вы от меня хотите?

– Вы понятливы. Очень хорошо. Вы не пожалеете об этом, моя дорогая. Вам это даже очень понравится. Надо сказать, что я вовсе не новичок в искусстве любви.

– Просто скажите, что вы желаете! – отрезала Элизабет, и ее глаза засверкали, как два бриллианта.

– Для начала я хотел бы получить удовольствие от вашей очаровательной компании завтра днем. Мой экипаж заедет за вами в два часа. – Он сделал паузу, а затем добавил голосом, от которого по ее спине прошел холодный озноб: – Будьте готовы к этому часу. Я не выношу, когда опаздывают. – Синклер протянул ей руку. – Подойдите сюда, Элизабет.

Она двинулась к нему, как зомби. Он взял безвольную влажную руку и снова поднес ее к своим губам. На месте прикосновения осталось мокрое пятно. Затем он внезапно схватил ее крепче и попытался поцеловать в рот, но Элизабет бессознательно отпрянула и отвернула голову. Таким образом получилось, что поцелуй пришелся в шею. Синклер захихикал:

– На сегодня этого достаточно, моя очаровательная. Но завтра все должно быть по-другому. Я ожидаю очень многого от встречи с вами.

Все еще посмеиваясь, он быстро, не оглядываясь, вышел из комнаты.

Элизабет тяжело опустилась на софу и дала выход своим эмоциям. Но она не могла просто выплакать весь тот ужас, который обрушился на нее сегодня. Вместе с ужасом подступало бешенство, направленное на человека, виновного во всех ее несчастьях. Александр Бурк! Это он все сделал! Теперь внутри нее бушевала только ненависть. Она начала смаковать детали его заключения и предстоящего принудительного труда. Он заслуживает большего – гораздо, гораздо большего! Ее рыдания становились громче и мучительнее, и когда наконец пошатываясь и с красными глазами она вышла из комнаты, солнце уже садилось и на черном небе проглядывала слабая луна.

Последующие дни были одним сплошным кошмаром. В любое время она могла получить послание от Синклера с требованием встретиться с ним. А послания были частыми. Однажды даже два раза в день. Как-то Элизабет оторвали от домашних обязанностей, когда она принимала миссис Присциллу Рихтон, чей муж был ближайшим другом дяди Чарльза. Элизабет едва помнила, какие извинения лепетала за то, что внезапно прервала прием, когда от Синклера пришло очередное предписание явиться. Только помнила пораженный взгляд Присциллы, увидевшей, что хозяйка дома торопливо покидает комнату. На следующий день у нее был Роберт Мабри, оказавшийся новым свидетелем ее затруднений. На этот раз предписания прибыли, если можно так выразиться, лично. В дверях появился майор Синклер собственной персоной со шляпой под мышкой и с виноватым выражением на подушкообразном лице.

– Извините меня, – бормотал он, так как Элизабет едва не выронила из рук чашку. – Я вовсе не собирался вас пугать, моя дорогая.

Элизабет вскочила. Мабри поднялся также, на его красивом лице было написано непритворное удивление.

– Чем… чем могу быть вам полезной, майор? – запинаясь, произнесла она.

Синклер приятно улыбнулся.

– Разве вы забыли о нашем уговоре, моя дорогая? Сегодня днем, насколько я помню, вы согласились прогуляться со мной. Или, может быть, я ошибаюсь?

– Нет-нет. Прошу прощения, я совершенно забыла.

Улыбка майора стала еще шире. Разумеется, у них не было никакого договора. Просто он получал удивительное наслаждение, видя мучения своей жертвы. Синклер повернулся к Роберту Мабри, стоявшему в замешательстве.

– Надеюсь, вы не возражаете, если я украду вашу собеседницу на пару часов, капитан?

– Разумеется, нет, сэр, – ответил Роберт, все еще пребывая в замешательстве. Вспыхнув от сознания, что поступает невежливо по отношению к Элизабет, он быстро добавил: – Мисс Трент должна выполнять свои обещания, однако мне очень жаль с ней расставаться.

Синклер кивнул:

– Вот и хорошо, капитан. Так что, Элизабет, мы идем?

При виде той фамильярности, с которой Синклер обращался с девушкой, а также той властной манеры, с какой тот взял ее под руку, Роберт вспыхнул еще больше. Он быстро откланялся и весь остаток дня и вечера размышлял о том, что бы могло все это значить. Унижение Элизабет десятикратно увеличилось на следующий день, когда Роберт зашел к ней, чтобы потребовать объяснений.

– Какого черта, что все это значит? – злобно спрашивал он, слегка встряхивая ее за плечи.

Она ничего не могла ответить, только глаза наполнились слезами. От этого его гнев мгновенно испарился, и он страстно поцеловал девушку.

– Но, бесценная моя, расскажи мне все-таки, что происходит? – попросил он ее ласковым голосом.

Элизабет снова не могла ничего сказать вразумительного, только покачала головой и попросила его забыть все увиденное. Весьма расстроенный, он согласился, но неизвестность продолжала грызть, и когда два дня спустя случилась та же история – появился Синклер с требованием к Элизабет немедленно следовать за ним, – его гнев перешел всякие границы. Майор только улыбался, когда просил Элизабет выбрать между ними двоими: кого бы она хотела видеть сегодня в качестве своего спутника? С белым лицом, избегая смотреть в глаза Роберту, девушка выбрала Синклера. И это был последний раз, когда Роберт Мабри переступил порог дома Трентов.

Но все эти сцены не шли ни в какое сравнение с тем унижением, которое она испытывала наедине с Синклером. К ее удивлению, он не делал попыток немедленно овладеть ею. Во время их прогулок в экипаже, особенно когда улицы вокруг были пустынными, майор начинал ласкать Элизабет, его руки ползали по ее телу, а губы кусали шею. Она хотела оттолкнуть его гнусные жирные руки и слюнявые губы, но не посмела. Элизабет сидела, как мертвая, но в конце концов он потребовал, чтобы она отвечала на его жадные ласки. Чувствуя тошноту и ужас, Элизабет заставила себя поцеловать его, а затем, по настоянию майора, погладила его затвердевшую плоть. Казалось, Синклер находил особое удовольствие в ее слезах, которые текли у нее из глаз при всяком насилии. Тем не менее пока он не требовал главного. Она не находила себе места, мучаясь от ужасной неизвестности, однако ничего спрашивать не смела. А ему, казалось, доставляла удовольствие именно эта неопределенность – он с садистской радостью откладывал ее последнее унижение. Каждый день Синклер весело посмеивался и обещал, что очень скоро она наконец познает необыкновенное блаженство. Элизабет содрогалась от этих слов, испытывая смесь ненависти и отвращения, но не произносила ни слова, зная, что любая ее жалоба только добавит огня его похотливым желаниям.

Приблизительно через неделю после того, как начались ее муки, Синклер внезапно переменил обычный маршрут их прогулок. Однажды днем, когда солнце палило особенно немилосердно и в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, они подъехали к строительной площадке, на которой работали полуголые мужчины, совершенно обессиленные от жары. В замешательстве Элизабет приподнялась со своего места и долго щурилась на солнце, пытаясь что-то разглядеть. Однако когда подъехали ближе, она все поняла; ясно различила работающих мужчин и начала их узнавать. Вот это Бен Тукер, едва не падающий под тяжестью неимоверного груза. Сердце забилось сильнее. Она переводила взгляд с одного на другого и наконец узнала того, кого искала. Сильное, могучее тело Алекса было обнаженным до пояса и обгоревшим, слипшиеся от пота черные волосы падали на глаза. Он как раз приподнимал тяжелую каменную плиту и передавал ее человеку, стоящему на фундаменте строящегося здания. Но тут его взгляд упал на подъехавшую пару. Он так и замер с плитой в руках. Внезапно раздался свист хлыста, и Бурк отбросил в сторону плиту, чтобы посмотреть, кто из охранников его ударил. Через всю спину прошла красная кровоточащая полоса. Элизабет начала дрожать.

– Что с тобой, моя дорогая? – с притворной заботливостью спросил Синклер.

Она не могла говорить и только наблюдала, как два охранника продолжали осыпать Бурка ударами, пока не заставили его снова взяться за работу. Синклер привлек к себе и крепко обвил руками ее талию.

– Я вас умоляю, – прошептала она. – Давайте уедем отсюда. Я не могу это переносить.

Вместо ответа он еще ближе привлек девушку к себе и начал бешено целовать – долгими, страстными поцелуями, а руки его при этом перебирали ее волосы. Сперва она с омерзением отпрянула, но он хрипло зашептал: «А как сегодня себя чувствует твой дядюшка, моя крошка?» Опомнившись, Элизабет покорилась: подняла руки и послушно обвила ими его шею, а трепещущими губами стала отвечать на поцелуи. Он исподволь руководил ее действиями, стремясь, чтобы все выглядело натурально. Когда же майор наконец ее освободил, она увидела, что все движение вокруг них как будто замерло. Они оказались актерами, разыгрывающими некую драму на глазах многочисленных зрителей, мужчин, включая и гвардейцев, которые, не отрываясь, смотрели на нее. Алекс при этом был похож на каменную статую.

– Поехали, моя дорогая, – замурлыкал Синклер, – а то мы слишком отвлекаем этих людей. У них еще очень много работы до субботы. Да, до субботы, разве ты не знаешь? Капитан Мабри получил наконец приказ отплывать – надо сказать, гораздо раньше, чем ожидал. Он и его команда вместе с этой разношерстной публикой на борту отправляются в Англию в субботу утром. Именно поэтому я привез тебя сюда. Я подумал, что ты захочешь бросить последний взгляд на своих старых знакомых.

Была пятница, когда от Синклера пришло очередное предписание. Узнав его бисерный почерк, Элизабет вскрыла письмо с привычной дрожью. Однако на этот раз в послании было нечто неожиданное. Вместо фраз: «Мой экипаж будет тебя ждать завтра днем» или «Я прошу составить мне компанию сегодня к вечеру» она прочла: «Сегодня ночью, моя крошка, ты узнаешь блаженство, которое я тебе обещал. Мой грум заедет за тобой в восемь часов вечера. Будь готова. Я и так ждал слишком долго».

Глава 13

В экипаже было сыро, стоял запах мокрой кожи. Снаружи лил теплый дождь, сквозь тучи просвечивало мутное пятно луны, слабо освещая пустынную улицу. Пока экипаж трясся по ухабистой дороге, Элизабет слегка знобило, и она плотнее закуталась в шаль. Однако вовсе не холод вызывал этот озноб: в Калькутте даже лунный свет был теплым. Ее била дрожь изнутри, где какая-то странная омертвелость холодила кровь, превращая руки в сосульки. Как ни странно, внешне она была спокойна.

Пока экипаж продвигался по грязным дорогам, Элизабет не переставала удивляться своей стойкости. Несмотря на то, что впереди ей предстояло свидание с человеком, которого ненавидела, она не находила в себе никаких чувств. Возможно, это происходило потому, что все слезы уже выплакала, и поэтому глаза оставались сухими, к тому же она была слишком слаба, чтобы скорбеть относительно своего нынешнего состояния. Кроме того, ее судьба была уже решена окончательно и бесповоротно: сегодня ночью ей придется спать с Томасом Синклером. Это было событие, которого невозможно ни избежать, ни изменить.

Элизабет спокойно сидела и ждала, пока экипаж прибудет на место, слушая печальные крики удивленных коров, странные, напевные индийские слова, которыми несколько случайных прохожих, крестьян, перекидывались друг с другом в дождливой ночи. Долетали и более отдаленные звуки – джунгли с их победным ревом слонов и визгом несчастных созданий, ставших жертвами сурового закона выживания. И везде, проникая во все углы, перекрывая остальные шумы и голоса, слышался неумолчный рокот океана.

Однажды он стал для нее тюрьмой, а земля связывалась в ее воображении со свободой. Теперь океан звал Элизабет, и она жаждала снова оказаться на его волнах, плыть по нему все дальше и дальше от всех этих ужасов. Из ее груди вырвался легкий вздох. Манящие голоса океана звучали не для нее. С внезапным, приступом тоски вспомнила, что завтра Роберт Мабри отправляется в Англию, с «Шершнем» на буксире. Прошла неделя с тех пор, как она его видела последний раз в тот ужасный день, когда вынуждена была предпочесть ему общество Томаса Синклера. Он отплывает завтра, и совершенно ясно, что они больше никогда не увидятся.

Затем ее мысли обратились к Александру Бурку. Ей было странно за собой наблюдать, но в теперешнем подавленном состоянии даже ее злость по отношению к нему пришла в какое-то равновесие. Она вспомнила его окровавленную спину на стройке, и вдруг Элизабет пронизал такой приступ тоски, что она поспешно постаралась выбросить его образ из головы. Но вместо этого он предстал перед ней с еще большей отчетливостью таким, каким она его столь часто видела на «Шершне» – могучая, сильная фигура с серыми пронизывающими глазами, которые, казалось, видели ее насквозь. Вспомнила прикосновение сильных рук, иногда грубых, иногда нежных, когда они терзали и ласкали ее тело. К своему стыду, Элизабет часто лежала без сна длинными ночами, вспоминая тяжесть его тела, его губы, его движения. С ее стороны было слабостью все еще желать его снова, но она ничего не могла с собой поделать, признаваясь себе, что чаще всего по ночам тоскует именно по нему.

Автоматически отметила, что экипаж, несколько раз качнувшись, со скрипом остановился, услышала, что грум поспешно соскочил со своего места, а через минуту дверь распахнулась. Она оперлась на чью-то руку и сошла во влажную темноту.

Экипаж стоял на темной, покрытой булыжником улице, и над головой Элизабет, словно зловещие тени или черные сети, раскинулись деревья. На фоне черного неба проступали очертания больших призрачных домов. Они остановились перед одним из них – неряшливое двухэтажное здание с мраморными лестницами по обеим сторонам от входа. На первом этаже царила полная темнота, но в верхних этажах Элизабет заметила два освещенных окна в разных концах здания. Грум показал ей пальцем в сторону дома, а затем, одарив на прощание насмешливым прищуренным взглядом, вернулся к лошадям. Она глубоко вздохнула, поплотнее завернувшись в шаль, медленно двинулась в сторону дома.

У нее не было ни малейшего представления о том, где Синклер собирается устраивать свои свидания, и, оглядываясь по сторонам, поняла, что он хочет дарить ей блаженство в тепле и уюте собственного дома. С отстраненным любопытством она думала, о том, сколько времени пройдет, прежде чем он решится принять ее здесь при свете дня. «Но с другой стороны, какое это имеет значение», – подумала Элизабет. Все равно ее репутация в Индии начала быстро и безвозвратно гибнуть: Роберт Мабри считает ее ветреной кокеткой, а миссис Рихтон, которую она так грубо покинула во время приема, наверняка провозгласит ее невоспитанной выскочкой. У Элизабет не было сомнения в том, что пройдет очень немного времени, и все общество будет указывать на нее пальцем как на любовницу Томаса Синклера. Это неизбежно. Ее единственное утешение было в том, что дядя Чарльз ни о чем не узнает. Никто из посетителей не входил в его комнату, поэтому он никогда не услышит и местных сплетен. Только Синклер мог потребовать свидания с дядюшкой, и до тех пор, пока она будет удовлетворять его требования, он не воспользуется своей властью.

Чувствуя от этого слабое утешение, Элизабет тихо постучала в тяжелую дубовую дверь. Дверь открылась почти немедленно.

Темнокожая женщина с высоким подсвечником в руках впустила ее в прихожую и повела через многочисленные неосвещенные комнаты, где Элизабет едва могла различить смутные очертания мебели. Внутренняя обстановка дома производила впечатление таинственности, мебель была как на подбор громоздкая и тяжелая. Проходя через гостиную, она заметила на полу пару золотых канделябров. Затем служанка повела ее по лестнице – длинной, плохо сколоченной и шаткой. Элизабет старалась ни на шаг не отставать от женщины, так как было очень темно и она боялась потеряться в этих закоулках. Наконец служанка решительно повернула в узкий коридор, толкнула дверь и быстро ее открыла. Элизабет вошла в комнату. За ее спиной дверь с шумом захлопнулась.

Комната, в которой она оказалась, была очень большой и необыкновенно красивой. Большую часть ее занимала огромных размеров кровать, стоящая прямо напротив входа. На нее было наброшено фиолетовое шелковое покрывало, подушки из фиолетового шелка отделаны розовыми кружевами и разбросаны в беспорядке в изголовье кровати. На окнах висели фиолетовые занавески, очень подходившие по цвету к покрывалу, а пол покрыт розовым шерстяным ковром. Комната была ярко освещена розовыми свечами, стоявшими в серебряных подсвечниках. Один подсвечник помещался на ночном столике возле кровати, другой украшал туалетный столик. Элизабет медленно направилась к нему. Он был сделан из светлого дерева и очень подходил ко всей остальной мебели, однако ее влекла к себе вовсе не изысканная красота этой вещи – на нем помещались некоторые заинтересовавшие ее предметы. Она увидела там женскую щетку для волос и серебряный гребень, большой флакон духов, далее – прекрасный фиолетовый шелковый носовой платок, коробку с пудрой, немного румян, жемчужные булавки для волос. Возле стола на стуле был раскинут необыкновенной красоты пеньюар глубокого фиолетового цвета, чрезвычайно откровенный, с глубоким вырезом на груди. Элизабет потрогала его, потом подняла глаза к зеркалу, висевшему над туалетным столиком. На нее смотрели оттуда огромные темно-голубые глаза, светлые волосы, незадолго до этого тщательно причесанные, были мокрыми. Девушка, отражавшаяся в зеркале, казалась чужой в великолепии этой комнаты, ее голубое муслиновое платье выглядело слишком простым и детским, шаль, накинутая на плечи, – старомодной.

Как будто во сне Элизабет начала расстегивать платье, стянула его с себя, бросила на пол, затем потянулась к фиолетовому пеньюару. Медленно вынула заколки из волос, и они каскадом рассыпались по ее голым плечам. Она села перед зеркалом, взяла в руки щетку с серебряной ручкой и стала расчесывать волосы до тех пор, пока они не легли мягкими сияющими волнами. Потом снова посмотрела на свое отражение. Глаза в зеркале все еще были темными и сонными, однако сама девушка, казалось, совершенно изменилась. Теперь она прекрасно гармонировала с чувственной элегантностью комнаты. Воздушный пеньюар охватывал фигуру, туго стягивая грудь, которая замечательно обрисовывалась под ним, соски темными пятнышками просвечивали сквозь дымчатую материю. Волосы падали тяжелым золотым водопадом по матовым плечам, а щеки порозовели от возбуждения. Элизабет выглядела необыкновенно прекрасной, как какое-то таинственное чувственное видение ночи. Казалось, комната оказывает на нее завораживающее действие. Кровь горячо и быстро заструилась по жилам, и она почувствовала, как внутри у нее зарождается желание.

Пока Элизабет так сидела, расчесывая волосы и любуясь собою в зеркале, дверь тихонько скрипнула и открылась. В комнату вошел Томас Синклер и осторожно прикрыл за собой дверь. Его бледное, одутловатое лицо было обращено к Элизабет, на нем написано жадное, страстное восхищение. В глазах светился странный огонь, несколько изменивший выражение мертвенного лица. На этом лице расцвела медленная улыбка.

– Моя крошка, на самом деле ты еще очаровательнее, чем я мог себе вообразить. Встань, пожалуйста, чтобы я мог вволю насладиться этим волшебным зрелищем.

Элизабет почувствовала, что в этот момент чары с нее как будто спали. С ужасом она обнаружила, что одета, как падшая женщина, обнажена, а пеньюар на самом деле почти прозрачен. Элизабет встала, колени подгибались. Все чувства, которые, казалось, покинули ее навеки, вдруг внезапно вернулись и ввели ее в состояние безнадежности, отбросили назад, захватили тело с буйной, властной силой. Гнев и отчаяние обрушились на нее, как удар. Ей стало стыдно за свою внешность. Должно быть, что-то из этих чувств отразилось на ее лице, пока она стояла, дрожа, перед Синклером, потому что его улыбка стала еще более широкой.

– Что с тобой, моя любовь? Ты смущена? Иди ко мне, скоро мы познаем близость, которая не оставит места никакому смущению. Иди же сюда.

Она отступила назад и уперлась в гладкое дерево туалетного столика.

– Майор Синклер, прошу вас, не делайте этого!

– Очень мило, моя дорогая. Скромность тебе к лицу. Тем не менее мы оба очень хорошо знаем, что это всего лишь игра. А ты на самом деле настоящая, опытная женщина.

– Александр Бурк меня изнасиловал! – закричала она. – Вы что, не понимаете? Я вовсе не развратница, за которую вы меня принимаете!

– Развратница? Чепуха. Разве эта комната выглядит подходящей для разврата? Ты моя… любовница. И в таком качестве пожнешь чудесные плоды своего нового положения. Не беспокойся, Элизабет, я вовсе не скуп. Наоборот, если ты будешь хорошо себя вести, я буду для тебя великодушным хозяином.

Он раскинул руки и двинулся вперед, но Элизабет отскочила к дальнему углу кровати, дыхание ее стало прерывистым. Трудно поверить, что еще совсем недавно она совершенно смирилась со своей судьбой. Теперь все это казалось ей невыносимым. Элизабет безнадежно перебирала в уме возможности бегства, пыталась найти какие-нибудь слова, которые отвлекут его, отсрочат насколько можно близость. Теперь ей очень досаждала ее нагота под прозрачным пеньюаром, и она чувствовала себя беспомощной более чем когда-либо. Ужас захлестывал, дыхание вызывало в груди мучительную боль.

Без всякой надежды она произнесла:

– Мой… мой дядя чувствует себя хуже, вы, наверное, знаете. Скоро… он наверняка умрет. И тогда у вас не будет надо мной никакой власти.

Синклер весело рассмеялся.

– Я в этом сомневаюсь. Скоро для всего английского общества в Калькутте станет очевидным, что мы состоим в интимных отношениях. Я уже кое о чем намекнул мистеру Рихтону, чья жена, насколько я помню, уже наблюдала однажды ваш внезапный уход с приема. – Он лениво вытащил из кармана своего голубого костюма табакерку и открыл ее. – Можешь быть спокойна, моя крошка, молва распространяется со страшной скоростью, а уж сплетни тем более. Твой дядя умрет, и тебя не станут принимать в обществе. Я уверен, что в конце концов ты возьмешься за ум и обратишься ко мне за помощью. И я окажу тебе покровительство со всем великодушием. – Он взял маленькую щепотку табака и положил табакерку обратно в карман, затем в задумчивости посмотрел на Элизабет. – Раньше в этой комнате жила одна индийская девушка – немного старше, чем ты, немного более опытная, возможно, и, разумеется, не столь прекрасная. Тебе здесь нравится? Если ты что-нибудь пожелаешь, пожалуйста, сразу же дай мне знать. Может быть, одежда, украшения или духи. Надеюсь, ты оценишь мой вкус. – Он начал раздеваться, потом добавил одобрительно: – Между прочим, этот пеньюар тебе очень идет, моя дорогая.

Она проигнорировала его слова, пытаясь настойчиво вернуться к прежнему разговору:

– Уверяю вас, сэр, я ни за что не буду искать вашего покровительства, если мой дядя умрет. Я сяду на первый же корабль, идущий в Англию, и вернусь в приличное общество! Так что вы будете иметь надо мной власть чрезвычайно недолго – и это в лучшем случае! Почему бы вам не позволить теперь мне уйти? Ведь имеется множество других девушек, которые с удовольствием будут вас ублажать и которые пойдут на это добровольно! Почему вы выбрали меня?

Синклер надвинулся на нее, в его глазах снова засветился странный огонек, а губы скривила блаженная улыбка. Элизабет отступала до тех пор, пока за спиной не оказалась обитая розовой с серебряными разводами материей стена. Он удовлетворенно посмотрел вокруг и наклонился, чтобы погасить свечи, горящие на ночном столике позади него. В комнате стало сумрачно.

Синклер потянулся к ее волосам.

– Почему я выбрал тебя, моя крошка? Потому что ты прекрасна. И потому что в тебе есть что-то дикое. Под твоей пристойной, благородной внешностью скрываются какая-то странная неукротимость и страсть. О да, я вижу это очень ясно. Я почувствовал это с самого начала, возможно, впервые, когда вы встретились с Александром Бурком в моей приемной в тот день, не знаю. Но я твердо знаю, что ты поразила меня и очаровала с самой первой нашей встречи. Так что я тебя хочу – и сегодня я тебя буду иметь. – Он облизал языком уголки губ. – А что касается твоего заявления об отъезде после смерти дядюшки, то, знаешь ли, я могу сказать тебе только одно: ты очаровательно глупа. Ты забыла, что я выполняю обязанности главы британского посольства в Калькутте. Для меня самое простое дело дать указания, чтобы ни один капитан не брал тебя на борт своего корабля. – Он снисходительно улыбнулся. – Неужели ты серьезно веришь в то, что я разрешу тебе уехать прежде, чем смогу насладиться тобой сполна? Смешно! А у меня есть предчувствие, моя крошка, что день, когда ты мне надоешь, наступит еще очень не скоро.

– Нет! – закричала Элизабет.

Она в диком порыве проскользнула мимо него и устремилась к двери, но Синклер с необыкновенным проворством прыгнул за ней, его жирные руки обвились вокруг ее тела и увлекли на кровать. С тяжелым кряхтением он повалил девушку на спину и взгромоздился сверху, его глаза казались безумными, а из углов рта текли струйки слюны. Элизабет изо всех сил колотила его в грудь.

– Ах, так ты любишь грубость? – спросил он нежно и с этими словами наотмашь ударил ее по лицу ребром ладони. Теперь они сплелись в безнадежной схватке в клубок рук и ног, его внушительный вес вдавил ее в перину, но она все еще продолжала сражаться и рыдать. Его жирный слюнявый рот жадно впился в ее шею, а крючковатые руки жестоко и болезненно сжимали грудь. Задыхаясь, он шептал ей всякие непристойности, она чувствовала его горячее дыхание на своей шее, но все еще безумно сражалась. И вдруг Элизабет подняла колено и ударила его в пах со всей силой, на которую была в тот момент способна. Синклер взвыл от боли и скатился с нее, его лицо исказила гримаса.

Элизабет вскочила на ноги с быстротой молнии, инстинктивно, не раздумывая, оглянулась вокруг в поисках какого-нибудь оружия и схватила тяжелый серебряный подсвечник. Не дожидаясь, пока Синклер дотянется до нее руками, она ударила его со всей силой отчаяния и гнева. Синклер, упав на кровать, неподвижно застыл.

Элизабет с ужасом увидела, что по голове майора потекла темная струйка крови. Судорожно вздохнув, она склонилась над ним, поднесла дрожащие пальцы к его носу. Дыхание было слабым, но все же он дышал. Благодарение Богу, что она не убила его! Однако надо было торопиться. В любой момент он может прийти в себя. Путаясь в складках, она освободилась от темно-фиолетового пеньюара, натянула платье, валявшееся на полу, завернулась в свою шаль и бросилась к двери.

В коридоре было темно, как в пещере. Элизабет осторожно пробиралась вдоль каменной стены, дрожащими руками нащупывая перила. Один раз споткнулась, но, к счастью, толстый ковер на полу поглотил звуки. Она двигалась с нервозной поспешностью сперва по ступеням, потом через комнаты, прошла через сумеречную, полную таинственных теней гостиную и наконец добралась до тяжелой входной двери. На пути ей никто не встретился. Ее начала охватывать паника, она изо всех сил сдерживалась, чтобы не вскрикнуть. Наконец Элизабет с размаху налегла на дверь и выскользнула в ночь.

Моросящий дождь – предшественник приближающегося муссона – усилился, но она его едва замечала и продолжала стремительно нестись по пустынной улице. У нее не было ни малейшего представления о том, куда она бежит и где находится дом ее дядюшки, Элизабет просто бежала, как будто за ней гонятся, и от ужаса ощущала внутри нервную дрожь. В любой момент ожидала услышать за собой шаги и тяжелое, прерывистое дыхание Синклера, почувствовать, как ее хватают сзади его отвратительные цепкие руки. Преследуемая этим видением, она неслась по извилистым грязным улицам, пока наконец не заметила каких-то медленно бредущих крестьян с опущенными головами. Как загнанный зверь, Элизабет оглядывалась вокруг, пытаясь понять, где находится, но, к своему ужасу, не узнавала ничего. Потом вдруг заметила повозку, запряженную волами, которой управлял темнокожий индус с тюрбаном на голове. Позади него на повозке были грудой сложены рыболовные сети, от них распространялся тяжелый и едкий запах свежей рыбы. Прерывисто дыша, она подбежала к повозке и, вспомнив несколько знакомых ей индийских слов, начала умолять возницу отвезти ее в дом дядюшки. На его длинном и узком лице отразились удивление и опасение. Но, прежде чем он успел ее остановить, Элизабет вспрыгнула на свободное место рядом с ним, все еще продолжая бормотать адрес дядюшки вперемежку со всхлипываниями и бессвязными, едва вразумительными объяснениями. В конце концов возчик кивнул головой в знак понимания и принялся что-то говорить спокойным, ободряющим голосом, который должен был привести ее в чувство, хотя она не понимала ни слова. Вот он стегнул своих волов, и повозка медленно двинулась по улице.

Сидя на своем возвышении, Элизабет совершенно забыла об удушающем запахе рыбы, о ливне, который промочил ее насквозь. Девушку все еще преследовал кошмар погони, казалось, что Синклер может ее найти в любой момент. Наконец повозка въехала на улицу, которую Элизабет сразу же узнала. Возница повернул волов к нужному ей дому. У нее не было денег расплатиться, но она обрушила на индуса пылкие, хотя и бессвязные изъявления благодарности, и в ответ на них он с пониманием наклонил голову и приветливо улыбнулся. Она проворно спрыгнула с повозки и бросилась к двери.

– Мисс Элизабет! – Это была Ниоми, которая стояла на верхней площадке лестницы. Глаза ее расширились от удивления при виде того, как Элизабет влетела в дом.

– О Ниоми! – только и могла вскрикнуть Элизабет, перепрыгивая через ступеньки, как будто за ней гнались демоны. Но тут же остановилась, внезапно заметив то, что вначале ускользнуло от ее внимания: лицо девушки было заплакано и на нем лежала печать страха.

– Что случилось? – в ужасе закричала она.

– Ваш дядя… генерал Трент… – девушка говорила запинаясь, в голосе ее слышались рыдания.

– Что? Что случилось? Говори!

Вместо ответа девушка указала рукой на апартаменты Чарльза Трента. Теперь, обуреваемая уже новым страхом, Элизабет поспешила туда.

Доктор Шифнел сидел за письменным столом и что-то писал, но при виде Элизабет поднял голову. Она едва заметила его присутствие. Ее глаза были прикованы к кровати, на которой лежал дядюшка, с головой укрытый шелковым покрывалом.

Доктор встал, в тишине раздался громкий скрип стула, на котором он сидел.

– Я очень сожалею, мисс Трент. Это случилось менее часа тому назад.

Элизабет слепо двинулась к кровати и дрожащими руками откинула покрывало с лица дядюшки. Глаза Чарльза Трента были закрыты, серая кожа казалась ледяной. Страдальческие морщины вокруг рта разгладились. Он выглядел умиротворенным, боль, которая мучила его все последние месяцы, ушла.

Чарльз Трент был мертв.

Глава 14

В помещении стоял тяжелый запах пота, испражнений и блевотины. В кромешной тьме черные фигуры мужчин, лежавших вповалку на полу, были почти неразличимы. Было страшно жарко – удушающе жарко, слышались неумолкаемые стоны и проклятия страдающих людей. Алекс сидел в расслабленной позе, скованные кандалами руки лежали на коленях, темная голова опущена. Но, несмотря на усталость, внутренне он был чрезвычайно насторожен и сосредоточен, внимательно прислушивался к звукам, стараясь не пропустить те, которые ожидал услышать. Каждый его нерв превратился в сплошное ожидание. Этой ночи Александр Бурк ждал много недель. Единственная его надежда была на то, что он и его люди смогут выдержать предстоящие испытания и силы им не изменят.

В нескольких шагах от него звякнули цепи.

– Капитан, – послышался хриплый шепот. – А не думаешь ли ты, что мальчишка обо всем забудет, уляжется спать или еще что-нибудь?

Голос принадлежал Симсу, и в нем слышалось лихорадочное возбуждение.

– Не беспокойся, – мрачно ответил Алекс. – Все будет хорошо.

На самом деле он сам иногда испытывал сомнения, особенно когда мысленно пробегал весь план. Все зависит от мальчишки. Если по тем или иным причинам он окажется вне игры, возможность будет утрачена навсегда. Но Алекс отбросил свои сомнения. Он знал Генри. Мальчик обязательно найдет выход.

Бурк оперся спиной о влажную стену, и его мысли унеслись назад, к самому первому дню пленения, когда Генри был охвачен неистовым и мятежным духом.

– Я хочу остаться с вами! – кричал он. – Мне наплевать, если меня посадят в тюрьму.

Вспомнив теперь разгоряченную, злую физиономию Генри в тот день, Алекс только усмехнулся, хотя тогда ему было не до смеха.

– Слушай меня, – нетерпеливо прорычал он ему, встряхивая Генри за плечи. – У нас слишком мало времени, черт побери! Говори сразу, ты хочешь помочь мне и моим людям или нет?

А затем Алекс объяснил ему свой план, и Генри слушал его с большим интересом. Он разложил мальчишке все по полочкам: тот должен остаться на свободе, но не просто на свободе – а вне подозрений. Генри ни в коем случае нельзя навещать узников, осведомляться о них, вообще проявлять к ним какой-либо интерес. Наоборот, он должен втереться в доверие к англичанам и стать среди них своим человеком.

Это был отличный план – Генри не мог с этим не согласиться. План должен был сработать. Он спросил только, почему бы не осуществить его как можно быстрее, в первые же дни.

Алекс покачал головой. С планом следует подождать до вечера перед отплытием в Англию, когда бы это ни произошло. Любое другое время может оказаться гибельным, потому что «Шершень» не готов к отплытию, а выходить в море на не подготовленном к отплытию корабле, без запасов воды и провизии равносильно самоубийству. Им не хватит времени остановиться на Мадагаскаре или в любом другом месте, потому что англичане будут гнаться за ними по пятам. «Мы должны покинуть Калькутту с достаточным запасом продовольствия, чтобы без остановок пересечь океан и добраться до Америки». Бурк особо подчеркнул: ни при каких обстоятельствах Генри не должен искать с ним встречи до назначенного дня, потому что, если его даже просто заподозрят в симпатиях к узникам, все будет потеряно, надежды на спасение развеются, а сам Генри больше не сможет им помочь.

Проникшийся значением своей роли, Генри торжественно кивал. Хорошо, он не сделает ни малейших попыток приблизиться к Бурку или кому-нибудь из команды до самой ночи перед отплытием. При этом всячески будет выказывать преданность капитану Мабри и всем прочим англичанам и в конце концов завяжет тесное знакомство с ночными дежурными на борту «Шершня».

«Да, план хорош», – снова отметил про себя Бурк. Вокруг него в темноте стонали и вздыхали люди. Дьявол, только бы тело не подвело, только бы хватило сил, потому что силы-то как раз наверняка понадобятся. Тяготы заключения оставили на нем свои следы: побои и наказания, бесконечные дни, проведенные под палящим солнцем, тяжелый подневольный труд. Если сюда добавить еще и скудную еду, и эту зловонную атмосферу проклятой дыры, то станет ясно – есть о чем беспокоиться. Он подумал, что уже месяц не мылся, что давно не чувствовал под собой ничего более мягкого, чем голые доски пола, а руки ныли и кровоточили от бесконечного поднимания и перетаскивания камней. Все же его похудевшее мускулистое тело не утратило силы, может быть, даже стало сильнее: изнуряющий труд сделал его мышцы железными. Только бы он и его измученные люди смогли собраться с силами и сделать одно, неимоверно важное усилие. Только тогда победа и свобода будут завоеваны. И завтра в это время они уже будут на пути домой.

Алекс вздохнул, представляя себе, что найдет дома, когда вернется. Прошло более года с тех пор, как он покинул Филадельфию. Это было в июне 1777 года. За это время он пережил очень многое, но, наверное, гораздо больше событий произошло на родине. Возможно, война уже закончилась – любые новости путешествуют через океан очень медленно. А может быть, сражения еще продолжаются, и тогда в стране еще не утих дикий разгул насилия и кровопролития. Эти мысли немедленно заставили его вспомнить о Дженни. Как она там? И как там маленькая Сара? Многое бы дал, чтобы узнать, что с ними теперь происходит. Скоро, если удача будет им сопутствовать, он уже будет на пути к ним.

Несмотря на необходимость соблюдать спокойствие, Алекса мучило нетерпение. Он слишком много времени провел в цепях, но так и не привык, чтобы с ним обращались, как с собакой. Алекс жаждал, сгорал от нетерпения почувствовать воздух свободы, снова оказаться господином самому себе и капитаном корабля. Он не желал ничего другого, только отплыть наконец из этого проклятого, зараженного места в здоровый и живительный простор океана. Калькутта – адская дыра. Все, что он здесь видел, будет вызывать в нем только ненависть.

Помимо воли его мысли обратились к Элизабет. «Эта золотоволосая шлюха», – думал Алекс с мучительной злобой, и его серые глаза посуровели, а скованные руки непроизвольно сжались в кулаки. Только о ней он пожалеет, покидая эту землю. Алекс вспомнил ее гибкое тело, каскад золотых волос, раскинутых по плечам, фиолетовые глаза, глядящие на него. Черт возьми! Женщин, обладающих такой красотой, следует вешать на рее.

Он испытывал стыд, вспоминая, как однажды или дважды заподозрил себя в том, что увлечен ею. Увлечен! Разве можно быть увлеченным такой бессердечной красоткой? Ему однажды даже показалось, что и она испытывает нечто подобное по отношению к нему. Ха-ха! Ну и дурак же он после этого! Женщины знают, как играть мужчинами. Они умеют заставить их делать смешные вещи. А Элизабет Трент в совершенстве владеет всеми этими фокусами. Она очень умна, прямо-таки опасно умна!

В некоторые ночи, когда они бросались в объятия друг другу в широкой постели, он даже начинал верить, что вызвал в ней чувства более глубокие, чем страсть. Однажды, когда Алекс разбудил ее среди ночи, Элизабет отдавалась ему, как дикий зверь, с неукротимой страстью. Но все же временами казалось, что она испытывает нечто большее, чем просто страсть. Каждый раз Алекса удивляло мечтательное и нежное выражение ее затуманенных глаз после акта любви. Временами Элизабет шептала ему на ухо нежные слова, в то время как их тела были все еще сплетены.

Теперь-то он знал точно, что все это было не более чем его воображение – ну, конечно, в сочетании с ее искусством. Она была вероломна и неверна, как все женщины, и даже в большей степени, чем многие из них. Только Дженни отличалась от всех прочих. Он наконец должен понять это для себя с полной ясностью. А вместо этого позволял Элизабет делать из себя дурака. С горечью молился о том, чтобы она никогда не узнала о своем триумфе. В конце концов он же ни разу не выдал нежных чувств, которые она в нем вызывала. Элизабет никогда не узнает о своей победе – никогда!

Вдруг до него донесся слабый звук. Бурк замер и подал другим знак замолчать. В трюме внезапно воцарилась необыкновенная тишина, в которой отчетливо стал слышен шум прибоя, бьющего о борт корабля. В этой тишине даже запах пота и испражнений показался гораздо сильнее, чем раньше, а атмосфера еще более удушливой. Сгрудившиеся в одном месте люди жадно поднимали головы, их глаза сверкали, как у диких зверей. Наступила длинная пауза, во время которой они старались не дышать. А потом услышали это – очень отчетливо. Звук ключа, поворачивающегося в замке. С легким щелчком люк наверху открылся, и из него по полу протянулась полоса бледного лунного света. Сверху начала опускаться закрепленная веревочная лестница, и в следующее же мгновение все увидели маленькую фигурку. Люк закрылся с глухим стуком над головой мальчика, а сам он проворно спустился в трюм.

– Капитан! – голос Генри звучал взволнованно. – Я достал его! Я достал ключ!

Через некоторое время железные цепи грудой лежали на полу. Люди, разминая затекшие мышцы, толпились у подножия веревочной лестницы. Бурк снова принял командование. Рядом с ним стоял Бен Тукер – похудевший и загорелый до черноты, соломенные волосы от пота и запекшейся крови липли к голове. Он внимательно слушал. Генри от волнения била дрожь. Все остальные смотрели на Алекса и слушали его короткие указания.

– Вы знаете, что наше главное оружие теперь скорость и неожиданность. Давайте же ими воспользуемся. – Все вокруг закивали головами. – Каждый из вас знает свои обязанности, поэтому я приказываю: по местам! Быстро! Любые препятствия преодолевайте без шума. Делайте все, что должны делать. Но помните, самая важная вещь для нас – сохранить корабль. Только в этом случае мы будем в состоянии пойти на риск и захватить по пути еще одно торговое судно. – На его лице появилась сумрачная усмешка. – При некоторой удаче мы очень скоро выходим в открытое море и оставляем нашим друзьям кое-что для того, чтобы они нас помнили долго.

Люди один за другим бесшумно поднимались по веревочной лестнице и расходились в разных направлениях. Генри подробно описал им, где стоят ночные дежурные. Команда занимала свои места и готовилась к отплытию. Бен сопровождал Алекса, который поднимался на верхнюю палубу. Оба они двигались с чрезвычайной осторожностью, но, впрочем, любой шум скрадывался непрекращающимся ливнем и ударами волн.

Внезапно тишину нарушил скрип ботинок по дереву. Послышался грубый смех.

– Черт побери этот дождь! – выругался кто-то благодушно. – Почему-то мне всегда везет на дежурство, когда льет как из ведра!

– Эх ты! – послышалось в ответ. – А вот я бы мог славно провести эту ночь с одной маленькой индийской шлюхой в сухой постельке, вместо того чтобы торчать здесь. Так что можешь не рассказывать мне о своих трудностях.

Голоса быстро приближались и казались очень громкими.

Алекс и Бен обменялись взглядами и почти вжались в мокрую скользкую стену. Минуту спустя они увидели две фигуры, на плечах у которых болтались длинноствольные мушкеты.

Алекс бросился вперед, Бен отстал от него не больше чем на секунду. У дежурных хватило времени только на то, чтобы вскрикнуть от удивления. Алекс выбрал своей целью более крепкого мужчину – неуклюжего бородатого гиганта с широкими плечами и обвислыми усами. Все его удивление было немедленно прервано сокрушительным ударом в нос, он зашатался, по лицу потекла кровь. Но все же матрос намеревался не отступать, а дать отпор. Однако прежде чем он успел поднять кулак, Алекс нокаутировал его одним ударом в живот, и тот повалился на пол. Алекс выхватил мушкет из его ослабевшей руки и еще раз ударил им лежащего человека по челюсти. Несчастный застонал и потерял сознание.

Противник Бена – низенький темнокожий парень – к тому времени тоже был повержен: он лежал ничком, и изо рта его текла струйка крови. Бен широко улыбнулся Алексу и отсалютовал ему отвоеванным мушкетом.

– Хорошо сработано, петушок, – засмеялся Алекс. – Не забудь вернуться сюда перед отправлением и выбросить их обоих за борт. Надо полагать, они оживут, когда наглотаются воды, и им придется выгребать к берегу, но тогда эти люди уже нам будут не опасны. У меня нет никакого желания заботиться по дороге о каких-то там пленниках в трюме. Понятно?

– Да, сэр.

– Хорошо. Пошли дальше.

Алекс с Беном уже почти добрались до лестницы, ведущей на верхнюю палубу, когда до их ушей снова донесся звук голосов. Они замерли и стали внимательно слушать. Разговаривали тихо, поэтому слов было не разобрать. Один голос принадлежал мужчине. Другой, более энергичный, – женщине. Глаза Бена округлились. Он стиснул плечо Алекса с бессознательной силой. Этот голос – он его узнал!

– Капитан! Это похоже…

– Да, мой друг, я знаю. Это она. Неподражаемая и вездесущая мисс Трент.

Что-то в Алексе заставило Бена сжаться, но тот, казалось, совершенно о нем забыл. Он с силой вцепился в свой мушкет и заговорил, как будто обращаясь к самому себе:

– Я и представить себе не мог, что это возможно. Однако, кажется, я буду иметь удовольствие снова увидеть Лиззи. Да, воистину, это моя счастливая ночь. Чего нельзя сказать о ней. – Алекс засмеялся холодным, жестоким смехом. – Когда я с ней разделаюсь, она тысячу раз пожалеет, что однажды имела дерзость покинуть берега Англии.

Глава 15

Роберт Мабри взволнованно вышагивал по палубе «Шершня», низко надвинув на глаза капитанскую фуражку, чтобы защититься от дождя, который лил не переставая. Еще совсем недавно на улице шел настоящий ливень, но за последние полчаса он несколько поутих. Это дало возможность капитану выбраться из дома на свежий воздух и совершить обход корабля, который завтра утром ему предстояло вывести в открытое море. Роберт страстно желал, чтобы утро наступило как можно быстрее, – он жаждал уйти в плавание. После многообещающего начала Калькутта в конце концов совершенно не оправдала его ожиданий. Будь она проклята, эта Калькутта, лучше бы к ней и не приближаться! Вместо того чтобы отправиться в обратный путь в сопровождении прекрасной наследницы богатого состояния, которая могла бы стать его невестой, он покидал этот берег как рядовой второразрядный поклонник, которым пренебрегли самым унизительным образом ради притязаний какого-то престарелого толстяка. Капитан с отвращением сплюнул в бурлящую за бортом воду.

Когда Роберт Мабри в первый раз увидел Элизабет Трент, то был захвачен ее красотой, благовоспитанностью и утонченностью. Он с подчеркнутым вниманием относился к ней на протяжении всего плавания в Калькутту. И только позднее, после многочасовых бесед с ней на разнообразные темы, открыл – с большим удовольствием для себя, – что Элизабет, кроме прочих несомненных достоинств, обладает и немалым богатством. Именно после этого открытия относиться к ней он стал со всей серьезностью.

Роберт Мабри был честолюбивым человеком. Он уже завоевал репутацию блестящего офицера, однако его амбиции все еще не были удовлетворены. Женитьба – на деньгах или на титуле, а лучше всего на том и другом одновременно – всегда оставалась заветной мечтой. С появлением Элизабет эта мечта вдруг оказалась до невероятности реальной. Конечно, было очень прискорбно, что семья Элизабет Трент не обладала титулом, тем не менее она принадлежала к высшим кругам лондонского общества. А этого вместе с ее значительным состоянием вполне было достаточно. Он начал ухаживать за ней всерьез, убеждая себя в том, что из нее может получиться очаровательная жена.

И все шло вполне гладко до тех пор, пока на сцене не появился Томас Синклер. При воспоминании о нем на лице Роберта возникла гримаса. И эта шлюха молодости предпочла высокое положение. О женщины! Капризны и изменчивы, как погода. Да, Роберт был чрезвычайно унижен тем, что Элизабет предпочла Синклера ему, но не это волновало его больше всего. Самое худшее состояло в том, что были разбиты его надежды на будущее. Как будто вожделенное изысканное блюдо, которое уже стояло на столе и к которому он протягивал руку, внезапно исчезло. Роберт смог только облизнуться, видя уплывающие деньги и положение в обществе, которые принесла бы ему женитьба на Элизабет. Но вместо праздника получил шиш. Блюдо, можно сказать, вырвали у него из-под самого носа, и ему оставалось только вдыхать его аромат и мучиться от сознания того, что он сам мог бы всем этим обладать. Неудовлетворенный голод оставил в нем чувство горечи и злости. А это было весьма опасным сочетанием.

Цоканье копыт по мощеной улице, ведущей на пристань, заставило отвлечься от тягостных раздумий. Роберт начал с любопытством вглядываться в туман. Если судить по звуку, это должен быть экипаж с запряженной в него четверкой лошадей. Какого дьявола кому-то понадобилось в такое время, к тому же под дождем, отправляться на пристань?

Через некоторое время экипаж оказался в поле зрения. Грум рывком остановил лошадей в нескольких шагах от пристани, но прежде чем он успел слезть с козел и помочь пассажиру выйти, дверь экипажа открылась и из него стремительно выпрыгнула закутанная в шаль фигура. Роберт замер, не в силах поверить своим глазам: Элизабет Трент собственной персоной. Она проворно вытащила из экипажа тяжелый чемодан, торопливо повернулась к груму и что-то вложила в его ладонь. Затем помахала ему рукой и повернулась в сторону корабля. При виде Роберта ее бледное лицо расцвело улыбкой, она поспешила вперед, с трудом волоча за собой чемодан, в то время как грум вскарабкался обратно на свое место, повернул лошадей назад и исчез в темноте. Все еще не оправившись от удивления, Роберт поспешил ей навстречу, чтобы приветствовать и помочь подняться по сходням на корабль.

– Элизабет! Мисс Трент! Что это значит? – спросил он, все еще неуверенный, какой тон следует ему взять: неодобрительный или заботливый. Удивление в данный момент пересилило в нем злость: слишком уж необычным было ее поведение. Что бы это могло значить? Дальнейшие ее действия только усилили его изумление. Она поставила чемодан и бросилась ему на грудь. Ее сотрясали безумные, импульсивные рыдания.

– О Роберт! – шептала она. – Благодарение Богу, что я встретила тебя!

Он обнял ее. Смущения и сомнения боролись в нем с внезапной, дикой надеждой.

– Прошу тебя, успокойся, моя дорогая, – утешал он ее, поглаживая мокрые спутанные волосы. – Что за причины так огорчаться? Почему бы тебе не рассказать мне все, что тебя тревожит?

– Ты должен… взять меня с собой! – попросила она, глядя на него огромными испуганными глазами. – Скажи, что ты возьмешь меня с собой!

Неужели случилось такое, что красавица в конце концов по нему соскучилась? Или эта перемена в ней объясняется скорым отплытием его корабля? Эгоизм Мабри выставлял все происходящее в выгодном для него свете, однако здравый смысл подсказывал гораздо более прозаические объяснения. Он протянул ей свой белый носовой платок с алой монограммой и постарался улыбнуться.

– Элизабет, расскажи мне, пожалуйста, почему ты так хочешь уехать вместе со мной в Англию? Наверное, твой дядя…

– Он умер. Теперь не осталось ничего, что бы задерживало меня здесь. О Роберт, ты ничего не понимаешь! Я должна уехать… должна!

В голосе снова послышались истерические всхлипывания, он обнял ее крепче, стараясь унять бьющую ее дрожь.

– Конечно, Элизабет. Как ты пожелаешь. Но не могла бы ты все же попробовать объяснить? Ты совершенно права, я ведь пока ничего не понимаю.

Взволнованно и сбивчиво, постоянно вздыхая, она начала объяснять ему все, слова находились с трудом, голос постоянно срывался. Элизабет рассказала Роберту про Бурка и про Синклера, про его отвратительные домогательства, про свидание с ним в тот самый вечер и, наконец, про бегство от Синклера. Какое это облегчение – выплеснуть наружу весь стыд и ужас, поведать обо всем Роберту – единственному человеку, который действительно ее любит, который всегда обращался с ней с нежностью и уважением. Она излила ему свою душу, а затем обняла его и уткнулась ему в плечо. Господи, теперь наконец все будет хорошо. Роберт защитит ее, возьмет под свое покровительство. Он увезет ее из этого проклятого города и доставит обратно в Англию. Больше никто и ничто не причинит ей никакого вреда. Между тем Роберт не произносил ни слова. Но когда наконец заговорил, его голос звучал несколько странно – натянуто и неестественно.

– Вот оно что! – пробормотал он как будто про себя.

– Да. – Элизабет вытирала платком мокрые щеки. – После того, как я увидела, что дядя Чарльз… после того, как увидела дядю Чарльза, я быстро покидала свои вещи в чемодан, вызвала экипаж и отправилась к тебе. У тебя дома мне сказали, что ты должен быть здесь. – Она попыталась через силу улыбнуться. – Надо заметить, на меня смотрели несколько странно, когда я стучала в твою дверь, но у меня не было другого выхода. – Выражение его лица заставило ее улыбку померкнуть. Что-то внутри похолодело и она насторожилась. – Роберт… ты меня понимаешь? Разве ты ничего не понял? – с сомнением прошептала она.

Он вдруг разразился отвратительным смехом.

– О да, Элизабет, я понял, и понял все очень хорошо.

Она смотрела на него с ужасом. Когда он снова заговорил, Элизабет едва поверила своим ушам.

– Я понял, что ты всего лишь прекрасная маленькая потаскушка. Да-да, моя дражайшая. Весьма высокооплачиваемая, но самая настоящая потаскушка. Расскажи мне на всякий случай, сколько же мужчин ты успела познать?

– Что ты говоришь! – Элизабет уже кричала. – Я же тебе все рассказала! Только Алекс Бурк, но клянусь тебе – он меня изнасиловал! Неужели ты мне не веришь?

Роберт грубо привлек Элизабет к себе, и она почувствовала на щеке горячее и прерывистое дыхание.

– Я готов поверить всему, что ты скажешь, Элизабет, моя крошка. И готов взять тебя куда тебе будет угодно. Но за услуги тебе придется заплатить.

Пораженная, она постаралась оттолкнуть его, но он только крепче прижал ее к себе.

– Не беспокойся, Элизабет. Цена не так велика. Брак, моя дорогая. – Он говорил спокойным, приятным голосом. – Я из тебя сделаю уважаемую женщину, а ты из меня – богатого мужчину.

Элизабет взглянула на него так, будто перед ней стоял незнакомец. Обходительный, воспитанный человек исчез. Элизабет увидела новое лицо – алчное, с горящими диким блеском глазами и пугающими складками вокруг рта. Оказывается, Роберт был совершенно таким же, как все остальные! Он не любил ее, никогда не любил! Все, что ему было нужно от нее, – это ее состояние!

– Нет! – прошептала она сдавленным голосом. – Я не выйду за тебя замуж. Не хочу связывать свою жизнь с выскочкой и охотником до чужих состояний!

– Очень хорошо! – отрезал Роберт. – В таком случае покинь немедленно корабль. Надеюсь, твое пребывание в Калькутте доставит тебе массу удовольствий.

– Ты не оставишь меня здесь!

– Как бы не так! Еще как оставлю! Да, я вовсе не собираюсь брать тебя с собой! Конечно, если ты не согласишься на мои условия.

Секунду она боролась с желанием закричать, выплеснуть все свое отвращение к миру. Но это быстро прошло. Элизабет прямо посмотрела в лицо Роберта Мабри, глаза ее сузились. «Очень хорошо, – решила она про себя. – Соглашусь, скажу Роберту, что исполню все его желания, – только бы вернуться в Англию. Но когда вернусь… тогда поговорю с ним по-другому. Он не сможет насильно жениться на мне. Я просто-напросто расторгну помолвку. И с этим он не сможет поделать абсолютно ничего».

– В случае, если ты намереваешься меня одурачить, – добавил Роберт мягко, как будто читая ее мысли и разбивая все ее планы вдребезги, – помни, что мне известны все подробности твоих здешних приключений. Я не буду колебаться ни минуты и вынесу их на всеобщее обозрение – в большой свет, как говорят в Лондоне. О, – продолжал Роберт дружеским тоном, как будто приглашал ее на прогулку, – разумеется, ты можешь от всего отказаться. Но в таком случае проведешь остаток своих дней в атмосфере постоянного скандала, чудовищных сплетен и сожалений, которые будут сопровождать тебя везде, где бы ты ни появилась. На мой взгляд, не слишком приятное существование.

– Ты грязный ублюдок!

Он с пониманием улыбнулся.

– Прекрасно, Элизабет. Так что же ты предпочитаешь? Соединить наши жизни в брачном блаженстве или остаться на пожизненное заключение в Калькутте с майором Синклером?

Она подняла подбородок. В ее синих глазах появилось ядовитое выражение.

– Хорошо, я выйду за тебя замуж, подлая, низкая змея. Но будь я проклята, если ты тысячу раз не пожалеешь о том дне, когда в первый раз меня увидел!

– В таком случае иди сюда. Зачем нам ждать медового месяца? – сказал он, снова привлекая ее к себе. – Я прекрасно могу насладиться прелестями, которые так хорошо известны другим мужчинам. – Роберт шутливо поцеловал ее, затем неожиданно оттолкнул от себя. В его глазах светилась веселая усмешка.

«Неужели я принимала его за порядочного человека?!» – с ужасом думала Элизабет. Теперь он вызывал в ней только отвращение. Роберт оказался порочным и вероломным человеком, использующим женщину в своих корыстных целях. Все это было омерзительно! Забыв о дожде, она смотрела на него с презрением. А дождь между тем хлестал ее по лицу.

Внезапно раздался глухой удар, и Роберт рухнул на палубу. Элизабет отпрянула назад, хотела закричать, однако чья-то рука грубо зажала ей рот, а другая схватила за талию. Она оказалась накрепко схваченной, не способной ни двигаться, ни говорить. Пока Элизабет безуспешно пыталась вырваться, из тени выступила чья-то фигура. Бен Тукер разглядывал поверженное тело Мабри, затем с удовлетворением щелкнул по своему мушкету.

– Готов, – провозгласил он.

Элизабет посмотрела на него умоляющим взглядом. «Сделай что-нибудь, спаси меня», – просили ее глаза. На лице Бена отразилась нерешительность.

– А что вы намереваетесь сделать с ней, сэр? – Его слова звучали так, как будто он вовсе не ожидал услышать ответ.

– Разумеется, взять с собой, – ответил голос, который Элизабет узнала бы в любом состоянии. Она забилась с еще большей энергией, но ее мучитель только рассмеялся.

– Что случилось, Лиззи? – насмешливо спросил Александр Бурк. – Ты беснуешься, потому что я нарушил ваш тет-а-тет?

Тут его голос изменился, став отрывистым и деловым:

– Быстрее, парень. Подай мне какой-нибудь обрывок веревки и любую тряпицу. Мы уберем ее с дороги.

Бен колебался, раздираемый противоречивыми желаниями.

– Ты меня слышишь? – рявкнул Алекс, так что Элизабет забилась с новой силой. – Разорви наконец свою рубашку, чтобы заткнуть ей рот, а потом найди веревку. А может быть, тебе больше понравится, если я оглушу ее ударом мушкета, как ты сделал с Мабри?

– Но, капитан… разве мы должны брать ее с собой?

– Я здесь командую, Тукер. Ты получил приказ, и я не собираюсь его повторять. Если и дальше будешь медлить, сюда успеют собраться все вооруженные силы Британии, которые имеются в Индии. Так что поторапливайся!

Бросив последний, беспомощный взгляд на Элизабет, Бен стянул с себя истрепанную, пропитанную грязью рубашку, оторвал от нее большой кусок и отдал Алексу. Затем поспешил к большому мотку веревки, лежащему возле поручней.

Элизабет почувствовала, как Алекс перестал зажимать ей рот, но в следующую секунду он набросил ей на голову эту тряпку и крепко привязал. Тряпка отвратительно воняла, на языке от нее оставался привкус крови. Элизабет почувствовала себя в ловушке: судьба позволила ей выскочить из рук одного подонка – но только затем, чтобы тут же попасть в руки другого, а потом и третьего – худшего из всех! И бороться бесполезно. Бен уже возвращался с веревкой, и через минуту ее руки и ноги были накрепко связаны. Теперь она могла только стонать от боли, но Алекс перекинул ее через плечо и потащил в хорошо знакомую ей каюту. Затем ударом ноги распахнул дверь и бросил ее с плеча прямо на пол.

– Я скоро вернусь к тебе, Лиззи, – пообещал он. – Ночь только начинается.

Дверь захлопнулась за его спиной, и она оказалась в одиночестве в темноте, с руками и ногами, скрученными веревкой, с кляпом во рту.

Элизабет прекрасно понимала бесполезность любых попыток освободиться от пут. Алекс сделал свое дело, и кроме того, после всех переживаний сегодняшнего вечера она чувствовала себя совершенно измученной и неспособной на дальнейшую борьбу. В голове ее проносились тысячи разных вопросов. Каким образом Алекс и Бен смогли удрать? Что здесь на самом деле происходит? И главное – что теперь будет с ней? Слишком много вопросов, на которые не было ответа. И к тому же в ее положении это уже не имело никакого значения. Она оказалась жертвой. Роберта или Алекса. В конечном итоге никакой разницы для нее нет. Свобода и уверенность в будущем ушли навсегда. Единственной реальностью стали вечная опасность и обман, и то, что она здесь лежит, – всего лишь короткая передышка в нескончаемом потоке истязаний, в который превратилась ее жизнь. Скоро вернется Алекс или Роберт, и пытки начнутся снова.

Элизабет не знала, сколько времени пролежала на полу. Сверху до нее долетали непонятные звуки – топот ног, толчки от переставляемых предметов. В конце концов она почувствовала, что корабль перестал просто покачиваться на волнах. Он начал двигаться. «Они отплыли? Но куда? – в страхе подумала она. – Под чьим командованием?» Возможно, это Роберт, который пришел в себя и собрал своих людей, чтобы подавить бунт, – ибо, разумеется, на корабле был настоящий бунт. «Но нет, – поправила себя Элизабет. – Наверняка это Алекс. Роберт никогда и ни за что не отплывет ночью. Ему приказано выйти в море утром. А вдруг теперь уже утро?» Лежа в темной, пустой каюте, она потеряла всякое представление о времени. Покорная и безропотная, решила больше не гадать. В конце концов какое это может иметь значение?

Вдруг снаружи раздались тяжелые шаги, в замке повернулся ключ, и дверь распахнулась. В комнату широкими шагами вошел Александр Бурк. Его темные волосы лежали спутанной, беспорядочной копной, серые глаза блестели опасным блеском. Сейчас он уже совершенно не был похож на того чистого, безупречного и аристократичного человека, который в первый раз ворвался в ее каюту на «Молоте ветров». Тогда Алекс был красиво одет, на боку висела шпага. Но даже теперь, в замызганном тряпье, обожженный солнцем и пропахший пылью и потом, он был пугающе прекрасен – Геркулес, полный сил и энергии, все сметающий на своем пути. Алекс бросил на пол ее чемодан, потом запер за собой дверь и тщательно проверил, до конца ли закрылась щеколда.

Элизабет наблюдала за ним сквозь полуприкрытые веки. Он быстро приблизился к ней и посмотрел. Под его взглядом она почувствовала себя обнаженной и до ужаса беспомощной, как никогда раньше. Ей показалось, что мгновение, пока он безмолвно глядел на нее, превратилось в вечность.

Затем Алекс внезапно наклонился, так что она непроизвольно заерзала, но он быстрыми шагами подошел к своему письменному столу, выдвинул верхний ящик, затем медленно вернулся к ней и опустился на колени. Элизабет увидела в его руках нож. Но прежде чем успела зажмуриться от страха, он перерезал веревки и освободил ее столь же быстро и умело, как и связал, а затем вынул из ее рта окровавленный кляп. Но привкус крови на языке остался. Ее губы кровоточили. Бросив взгляд на свои затекшие руки, Элизабет увидела на них капельки крови и на ногах в том месте, где веревки впились в кожу. Она почувствовала себя слабой, теряющей сознание, в изнеможении закрыла глаза, отстраненно ощущая, как ее тело подняли и понесли, а затем положили на что-то мягкое. Да… мягкое! Ей смутно показалось, что это была кровать. Затем все представления о том, что с ней происходит, куда-то уплыли, и она позволила себе погрузиться в какую-то невыразимую слабость, оставив все свои боли и сомнения где-то далеко на поверхности.

Когда Элизабет очнулась, то первое, что почувствовала, это было нечто холодное и мокрое, касавшееся ее губ, затем запястий. Она открыла глаза. Алекс колдовал над ее израненными, кровоточащими руками, прикладывал к ним мокрый платок и сквозь зубы что-то бормотал и чертыхался. Жизнь медленно возвращалась к ней. Внезапно она вдруг застонала, почувствовав в запястьях жалящую боль. Услышав стон, Алекс быстро взглянул на нее. И в первую минуту Элизабет показалось, что на его лице отразились тревога, забота и даже нечто очень похожее на облегчение. Но затем он как будто снова надел маску и мрачно произнес:

– Ну вот, ты уже и пришла в себя.

Слишком слабая, чтобы говорить, Элизабет молча наблюдала, как Алекс принялся проделывать то же самое с ее лодыжками, его пальцы при этом двигались нежно и умело. Все ее тело занемело и безумно болело. В горле пересохло, но Элизабет была слишком слаба, чтобы просить пить. Алекс как будто прочитал ее мысли, потому что внезапно оторвался от своего занятия, взял со стола глиняную кружку и помог ей сесть на кровати. Одной рукой поддерживая девушку, он другой поднес кружку к ее губам.

Бренди! Она пила с жадностью, густая горячая струя лилась в горло и дальше, в желудок, и от этого по всему телу распространялось живительное тепло. Элизабет снова свернулась калачиком, а Алекс молча поставил кружку на стол и отложил в сторону примочки.

– Сп… спасибо, – пробормотала она.

Он пожал плечами.

– За что, право? За возвращение тебя к жизни? Но ты же знаешь, Лиззи, что от тебя мертвой никому нет никакой пользы.

– А что… происходит?

– Мои люди захватили корабль и покинули порт. Рассвет только приближается, а мы уже набрали хорошую скорость. Пока твои английские друзья очухаются и бросятся за нами в погоню, мы уже будем вне их досягаемости.

Она постаралась вникнуть в то, что ей сказали. Потом вспомнила кое-что еще.

– А Роберт? – прошептала она слабо.

Алекс помрачнел.

– Мы выбросили его за борт, вместе со всеми остальными. Возможно, попав в воду, он оживет и даже сумеет доплыть до берега, – Алекс снова пожал плечами. – Впрочем, ни для кого не будет большой потерей, если он и не выплывет. Разве что для тебя, Лиззи. Но теперь это уже не имеет никакого значения, моя сладкая, даже для тебя. В любом случае ты его больше никогда не увидишь.

Элизабет почувствовала внутреннее облегчение. Следовательно, кошмарные проекты с принудительным замужеством отменяются. Она слабо вздохнула и провела рукой по глазам.

Александр Бурк по-своему истолковал ее жест и с отвращением отвернулся.

– Надо полагать, ты весьма сожалеешь о своем любовнике, Лиззи. Ах да, наверное, по обоим любовникам. А может быть, их было у тебя уже гораздо больше? Возможно, тебе мало было Синклера и Мабри, чтобы утолить свой голод? Имей в виду, я сделаю все возможное, чтобы тебя утешить.

Пока Алекс говорил, она смотрела на него с удивлением, но потом вспомнила, что он же видел ее вместе с Синклером и с Мабри. Он думает… Ну разумеется! Нетрудно догадаться, что он может подумать.

– Ты ничего не понимаешь, – сказала Элизабет устало, но он грубо перебил ее:

– Заткнись! Я не хочу слышать от тебя никакой лжи или оправданий. Какое мне дело, что ты не желаешь разыгрывать из себя проститутку. Только помни хорошенько: с этого момента ты будешь моей любовницей!

На глаза Элизабет навернулись слезы.

– У тебя нет никакого права говорить мне такие вещи! – сказала она с дрожью в голосе. – Ты даже представить себе не можешь, через что я прошла…

– Боже мой, через что же ты прошла, гнусная высокомерная шлюха! Вот я и мои люди действительно прошли через все: нас держали на цепи, как зверей, мы работали, как вьючные мулы, от восхода до заката! А ты в это время разъезжала в экипажах, разыгрывая из себя знатную леди!

Маска заботливости сошла с его лица, вместо нее на нем читались ненависть, бешенство, более яростное, чем когда-либо прежде. Инстинктивно Элизабет отодвинулась от Алекса. Увидев это, он улыбнулся холодной удовлетворенной улыбкой.

– Да-да, моя дорогая Лиззи, все твои страдания были не более чем обман этих несчастных мужчин в военной форме, вот и все. Все казались тебе неуклюжими, скучными дураками, не так ли? У них не было ни малейшего представления о том, как следует удовлетворить женщину. Поэтому я собираюсь показать тебе, какими бывают настоящие мужчины.

С этими словами Алекс придвинулся к ней ближе и стал снимать с нее платье. Она вскрикнула и попыталась ударить его по лицу, но он спокойно увернулся от удара, схватил ее поудобнее и продолжал раздевать. В его глазах при этом можно было прочитать одновременно злость и желание.

– Черт возьми! До чего же я истосковался по этому! – бормотал Алекс прерывающимся голосом.

– Нет! Пожалуйста… – стонала Элизабет, но он уже целовал ее в шею, плечи, зарывался лицом в ее грудь. Потом внезапно обнял и принялся неистово целовать в губы. Вначале она сопротивлялась изо всех сил, которые у нее еще оставались, но потом, прежде чем что-либо поняла, принялась целовать его столь же неудержно. Желание сопротивляться куда-то исчезло, и Элизабет дала волю своей страсти, с которой ничего не могла поделать. Снова, в который раз ее тело отвечало на ласки этого человека. Когда Синклер касался ее, она содрогалась от отвращения. Целоваться с Робертом было приятно. Но никогда не испытывала она ничего подобного: тело инстинктивно подлаживалось под движения Алекса. Элизабет жадно искала его губы, их языки вели свое собственное сражение. Наконец она снова почувствовала всю тяжесть его тела и уже сама старалась обнять Алекса как можно крепче, прижать к себе, снова в ее жилах вместо крови заструился огонь. Элизабет кричала от счастья, забыв о том, что стыдно любить этого человека. Теперь она была в экстазе. И вот их страсть достигла ошеломляющей кульминации… затем еще… еще…

Наконец Алекс скатился с нее и лег, опершись на локоть, чтобы лучше разглядеть Элизабет. Ее золотые волосы спутались, лицо горело, полузакрытые глаза казались затуманенными – картина, которую так хорошо помнил. Как он мечтал снова ее целовать!

А у Элизабет момент радости прошел, и чувство вины – ужасное, сковывающее, тяжелое, как якорь, – захватило ее, погасив огонь, горевший еще минуту назад. Да, это правда, она не более чем шлюха. Получать наслаждение с человеком, который не любит ее, который полон желания унизить, который использует ее тело для того, чтобы удовлетворить свою похоть! Это невыносимо!!! По щекам медленно потекли горячие слезы.

Увидев это, Алекс почувствовал комок в горле. Ему вдруг захотелось узнать, плакала ли она каждый раз, когда отдавалась Синклеру или Мабри. Скорей всего нет. Ведь она выбрала их сама, сделав своими любовниками. Но тут его захватила другая мысль. Интересно, неужели она с такой же страстью реагировала и на их ласки? Неужели целовала их с таким же жаром, с каким целовала его, доводя до исступления своими губами, зубами, языком? Вся радость от близости с ней погасла. Сама мысль о том, что Элизабет отдавалась другим мужчинам, совершенно убила его. С ледяным самообладанием, подавив внутреннее бешенство, Алекс быстро отвернулся от нее и засунул стиснутые кулаки под подушку.

– Иди спать, Лиззи, – прорычал он сквозь зубы. – Завтра мы продолжим.

Глава 16

Оглядываясь на события той сумасшедшей, хаотичной ночи в Калькутте, Элизабет видела их сквозь какую-то дымку. Она помнила о них точно так же, как другие помнят свои сны, лучше сказать, ночные кошмары, которые вызывали настоящий, вполне реальный ужас. Однако сами события расплылись и стали неотчетливыми, как будто на самом деле их вовсе не было. Однако же они были! И все обстоятельства, с ними связанные, нельзя было забыть, какими бы нереальными они ни казались. Эти события резко изменили ход ее жизни, в результате она оказалась на пути в Америку.

Когда Бурк в первый раз сказал ей об этом, Элизабет долго билась в истерике, кричала, что он погубил ее жизнь, что обращается с ней, как с неодушевленным предметом, с бездушной невозмутимостью бросая туда, куда ему заблагорассудится, Алекс не обращал внимания на ее выпады до тех пор, пока однажды она не запустила в него глиняную кружку, пролетевшую всего в нескольких дюймах от его головы. Тогда он поднял на нее свои холодные серые глаза, некоторое время с любопытством рассматривая растрепанную одежду и всклокоченные волосы, и наконец коротко заявил, что все эти выступления закончатся тем, что ее выкинут с корабля. Разумеется, она ни на минуту не поверила в то, что ее выбросят за борт, но в дальнейшем постаралась воздерживаться от каких-либо выпадов в его адрес. Когда Элизабет обнаружила, что Алекс не обращает внимания на ее слезы и проклятия, то отказалась от них, охлаждая свой гнев с помощью ледяного молчания, периодически нарушаемого едкими замечаниями. Это и задало главный тон их дальнейшим отношениям в то время, пока корабль выходил в Атлантику. На лице Элизабет застыла маска холодного отчуждения, Алекс же относился к ней с открытым презрением. Эта пропасть между ними все ширилась – не без помощи, конечно, обоюдной ненависти.

В противоположность их предыдущему путешествию Бурк не настаивал больше на том, чтобы она драила палубу, однако приказал ей помогать на кухне, а также исполнять множество других обязанностей, таких как починка прохудившихся парусов, латание дыр на штанах и рубашках. Не сильно обремененная этими обязанностями, Элизабет могла теперь совершенно свободно бродить по кораблю – привилегия, которую использовала с величайшим удовольствием, часто часами стоя на палубе и глазея на открытый голубой простор. Мыслями при этом она переносилась на тысячи миль отсюда, мечтая об Англии, о своем родном доме, который не увидит больше никогда.

Однажды утром, прекрасным и жарким, когда золотое солнце вовсю искрилось на безоблачном небе цвета нежного шелка, а море лениво колыхалось за бортом, как сонный ребенок на руках у матери, с вершины фок-мачты ей помахал рукой Бен Тукер. Он в это время прилаживал зацепившийся за что-то парус.

– Хо, Лиззи! Какой денек, а? – окликнул ее Бен дружелюбно.

– Да, просто чудо, – ответила она, подлаживаясь под его тон. Стоял июль, и погода действительно была на редкость ровная и теплая. Ее волосы не были заколоты шпильками и спадали свободной волной на плечи, развеваясь на легком ветерке. Элизабет носила теперь мужскую полосатую рубашку с закатанными до локтей рукавами и грубые голубые штаны, которые доставали ей только до колен. Стройные красивые ноги были босы, ибо она не удосужилась в такую погоду надеть чулки и башмаки. Наблюдая, как Бен ловко слезает с мачты, Элизабет усмехнулась, представив, что сказала бы миссис Лоретта Хэмпшир, если бы увидела ее в таком виде. Без всякого сомнения, эта достойная леди с трудом узнала бы в ней ту гордую элегантную молодую леди, которую она сопровождала когда-то на приемы в лучшие лондонские дома. Теперь это была беззастенчивая, видавшая виды девица, спокойно и бестрепетно перегибавшаяся через скользкие перила и глубоко вдыхавшая соленый воздух, всей своей обнаженной загорелой кожей впитывая солнечное тепло.

– Что это ты? – поинтересовался Бен, присоединившись к ней на посту возле перил.

– Ерунда, – ответила она, блестя глазами. – Просто подумала о том, что сказала бы моя компаньонка, увидев меня теперь.

Бен оценивающе посмотрел на нее.

– А по-моему, ты выглядишь замечательно, – заверил он Элизабет. – Ну, разумеется, я не твоя компаньонка, а у этих дам всегда имеется собственное мнение, – Да, разумеется, – серьезно ответила Элизабет, пряча улыбку. Бен еще раз внимательно осмотрел ее.

– Знаешь, – произнес он задумчиво, – ты, конечно, родилась для другого, но мне кажется, что теперь ты выглядишь почти счастливой, несмотря на то что едешь в новую для тебя страну, где ты никого не знаешь, в страну, которая находится в состоянии войны с твоей родиной. – Бен покачал головой. – Но, Лиззи, ты не выглядишь даже расстроенной.

– Разве? – спросила она смущенно, и румянец вспыхнул на ее щеках. – Ты имеешь в виду, что я ничуть не расстроилась из-за того, что сменила шелка и атлас на эту гадкую одежду? Очень хорошо, Бен Тукер, я тебе кое-что расскажу! У меня достаточно здравого смысла отказаться от роскоши ради удобства – но это касается только одежды! И это вовсе не значит, что я счастлива быть захваченной грубыми варварами, которые увозят меня в почти нецивилизованную страну! Это вовсе не значит, что я счастлива плыть на этом грязном, вонючем корабле туда, куда у меня не было никакого желания плыть, и жить в компании каких-то идиотов, которые… – Но тут она внезапно прервала свою речь, заметив обиженное выражение в обычно веселых голубых глазах Бена.

– О Бен! Прошу прощения! – закричала Элизабет, сжимая его руку. – Я вовсе не имела в виду тебя! Честное слово, я совершенно не имела в виду…

– Все в порядке.

– Нет, не в порядке. Я напрасно говорила такие вещи, и теперь сожалею об этом. Очень сожалею! – Она заискивающе улыбнулась ему. – Дело в том, что я совершенно не хотела признаваться в этом, но… у меня в Калькутте были некоторые неприятности. И теперь чувствую умопомрачительное облегчение от того, что убежала оттуда!

– А что за неприятности?

– Прошу тебя, не спрашивай, я бы предпочла их не обсуждать, – сказала она, качая головой.

– О'кей, – Бен пожал ее руку, принимая ответ с обычной своей безмятежностью, которая делала его столь надежным другом. Наступило короткое дружелюбное молчание, во время которого они глядели в открытое море.

«А ведь Бен говорит правду», – подумала про себя Элизабет. Она действительно была счастлива. Ведь у нее был выбор: остаться в Калькутте или плыть в Англию с Робертом Мабри… Она даже поежилась от этой мысли. Нет, теперешнее положение было, во всяком случае, более предпочтительным, чем та судьба, которая ее ожидала при другом стечении обстоятельств. Кроме того, она наслаждалась плаванием в открытом море: могла смотреть на океан часами – он всегда такой разный. В один момент может казаться ослепительно чистым и спокойным, а в другой – вспененным и злобным, с белыми барашками на волнах. Он ревет, клокочет, качает корабль и дает ей восхитительное ощущение страха. Она чувствовала себя здоровой и полной жизненных сил и, несмотря на тесные рамки корабля, поразительно свободной. Да, Бен был прав. Она была счастлива.

– Бен, расскажи мне об Америке, – неожиданно попросила Элизабет, прерывая молчание.

Он удивленно посмотрел на нее.

– Об Америке? А что бы ты хотела о ней узнать?

– Как ты думаешь, она мне понравится?

Бен усмехнулся.

– Почему бы и нет? Это очень красивое, пригодное для житья место, особенно когда кончится война. Давай-ка подумаем, Лиззи, сейчас июль 1778 года. Это значит, что мы находимся в состоянии войны с Англией уже третий год. – Он печально покачал головой. – Это очень долгий срок для войны.

– Но что заставляет вас воевать? – спросила она. – Я никогда не могла взять в толк, почему колонии совершили такую глупость. Неужели все дело в этих дурацких налогах?

– Они совершенно не дурацкие, – мрачно ответил Бен, его лицо потемнело и нахмурилось. – Конечно, все началось с налогов, но затем дела пошли все хуже и хуже, и наконец это стало просто невыносимо! У нас есть права, Лиззи, а ваш король Георг отказывается их признавать! – Он с силой ударил кулаком по перилам. – Вначале мы просили его просто признать наши права. Почему нас понадобилось облагать таким непомерным налогом и размещать британских солдат в наших городах, в то время как мы не имеем даже представительства в парламенте? Мне кажется, это вполне резонный вопрос.

– Да, надо полагать, – ответила Элизабет неопределенно, несколько пристыженная его горячностью.

– Король даже не удосужился ответить. Нас это не удовлетворило, и мы снова и снова пытались добиться своих прав, стать полноправными британскими гражданами. Но король не считал нас своими полноправными подданными. А потом дела пошли еще хуже. У нас не оставалось другого выбора, кроме как воевать. Если король не хочет дать нам, как британским гражданам, наши законные права, мы получим свои права как американские граждане!

– А кто же будет у вас королем? – спросила Элизабет презрительно.

Бен пожал плечами.

– Откуда мне знать. У нас есть континентальный конгресс, который почти то же самое, что и парламент, и в нем мы имеем своих представителей. Ага, – он внезапно повернулся к ней, – неужели тебе никто об этом не рассказывал в Лондоне?

– Со мной никто вообще не говорил о войне, а тем более о ее причинах. Считается, что женщин не должны интересовать такие вещи.

– Черт побери! А что же должно интересовать женщин?

– Наряды, моды, приемы, театры, – ответила она, стараясь не встречаться с ним глазами.

Бен пренебрежительно фыркнул:

– Ну и ну. В таком случае в Америке все по-другому.

– Правда, Бен? – жадно спросила Элизабет. – Неужели ты считаешь, что там женщины могут обсуждать политические вопросы?

– Конечно. Попробуй только какую-нибудь женщину в Филадельфии оставить без политических новостей, да она выцарапает тебе глаза! Кроме того, война и политика – это то, о чем чаще всего говорят. У нас нет времени беспокоиться о нарядах, или театрах, или прочих подобных вещах. Идет война, девочка, и, нравится это кому-то или нет, но каждый втянут в нее.

Уже вернувшись в каюту, Элизабет все еще обдумывала его слова. Раньше Америка представлялась ей дикой, нецивилизованной страной, теперь же она стала для нее волнующим новым миром. Когда Элизабет думала о ней, ее пульс учащался – особенно когда вспоминала, как смеялся Томас Пенриф, видя ее попытки поговорить с ним о политике. Элизабет знала, что он считает неприличным женщине интересоваться подобными вещами и любой англичанин с ним согласится. И вот теперь появился американец, который говорит ей, что такой интерес вполне естествен в Америке. Вот так новости! Просто сказка! Мысли вернулись к ее собственной судьбе, и она решила для себя узнать как можно больше об этой мятежной стране, которая скоро станет ее новой родиной.

Несколько дней спустя Элизабет сидела как-то вечером и латала разорванную рубашку. Бросив работу, принялась разглядывать темноволосую голову Алекса, склоненную над бумагами.

– Что ты со мной сделаешь, когда мы приедем в Америку? – спросила она без всяких вступлений.

Он оторвался от своей работы и внимательно посмотрел на нее.

– Кажется, я уже тебе говорил, Лиззи. У нас имеются тюрьмы для врагов и предателей.

– Неужели ты собираешься отправить меня в тюрьму? – закричала она, отбросив в сторону рубашку. – Это что, твоя месть за Калькутту?

Он насмешливо улыбнулся.

– Ты меня с кем-то путаешь, Лиззи. Я не собираюсь никому мстить. – При виде ее недоверчивого лица улыбнулся еще шире. – Я ведь не сказал, что собираюсь отправить тебя в тюрьму, а просто сказал, что таковые у нас имеются. Тем не менее если ты сможешь меня убедить в том, что ты не опасный преступник, я смогу подыскать для тебя что-нибудь другое.

– Ты издеваешься! Не может быть, что ты считаешь меня опасным врагом! – отпарировала она.

– Напротив, – его серые глаза впились в нее, как кинжалы. – Я считаю тебя очень опасным врагом, моя сладкая.

Их глаза встретились. На его лице отражалось внутреннее бешенство, причину которого она не могла понять. Медленно, под влиянием ее недоуменных глаз, это бешенство как-то смягчилось, и он заговорил более естественным тоном:

– Не беспокойся, Лиззи. У меня предчувствие, что тебе понравится в Америке.

– Почему ты так считаешь? – спросила она с вызовом. – Мне рассказывали, что это дикая страна, в которой порядка нет и в помине.

– Но уж не настолько, как тебе рассказывали. У нас есть своя аристократия, владеющая деньгами, собственностью и рабами. У нас есть красивые дома, красивые женщины, красивые кареты – почти такие же, как в Англии. Но кроме этого, у нас есть кое-что еще. В Америке даже самый бедный мальчишка – бедолага, вроде Генри, – может найти свою дорогу, выйти в люди, заработать себе уважение и деньги. Чтобы стать достойным и войти в хорошее общество, человек вовсе не обязан родиться в аристократической семье. – В его глазах появилось задумчивое выражение. – Это очень неугомонное общество, в котором при рождении все люди равны. И только по мере того как человек растет, он выделяется из числа сверстников исключительно собственными действиями и талантами, а вовсе не именем своего отца.

– Вздор! – Элизабет наклонилась вперед. – А что ты скажешь насчет рабов, которых вы там держите, – тех совершенно бесправных слуг, которые трудятся на вас с рождения до смерти? Уж о них-то я слыхала! О каком равенстве ты говоришь в таком случае, о каких возможностях?

При этих словах Алекс вспыхнул, и она почувствовала внутреннее удовлетворение.

– Это правда, – согласился он. – В этом деле есть некоторая непоследовательность. У меня множество друзей, особенно среди фермеров, которые используют на своих плантациях труд рабов и не видят в этом никакого зла. Я бы все устроил по-другому, если бы смог, но ты понимаешь, я простой капер и мои взгляды – именно по этому вопросу – не разделяются большинством населения.

– Просто капер, – повторила Элизабет, скептически глядя на него. Как всегда, он пытался ее заинтриговать. Его речь была столь правильна и интеллигентна, он выражался, как член парламента, и вел себя с таким достоинством, которого не могли скрыть даже висевшие на нем однажды железные цепи, и все же… Алекс был всего лишь пиратом.

– Скажи, а у тебя есть какая-нибудь другая профессия? – спросила Элизабет напрямик. К ее досаде, Бурк откинул назад голову и рассмеялся. – Наверное, ты стыдишься своего прошлого, если не хочешь говорить о нем, – произнесла она в запальчивости.

Он приподнял одну бровь, и в его взгляде появилось что-то ястребиное.

– Я живу в Филадельфии, Лиззи. А большего знать тебе не следует. Впрочем, ты все узнаешь весьма скоро, потому что, возможно, я возьму тебя к себе домой, конечно, если не изменю до тех пор своего решения и не соберусь бросить тебя в тюрьму.

С улыбкой он снова вернулся к своим бумагам.

– Мерзавец! – крикнула она, выбежала из каюты, хлопнув дверью, и взбежала по ступеням на верхнюю палубу.

Над ее головой в темно-голубом небе светились тысячи звезд. Элизабет смотрела на них, все еще дрожа от злости и поражения. Ночной ветер играл в ее волосах, брызги попадали в лицо, но она не отворачивалась. Из ее горла вырвался сдавленный стон. Будь проклят Александр Бурк! Он невыносим, чудовищен, непобедим! Она ненавидит его! О если бы никогда с ним не встречаться!

Чем дальше, тем он все больше интересует ее. Такое впечатление, что их новая встреча только усилила ее зависимость от него. Она была в плену мыслей о нем. Слышала его голос во сне, в мечтах каждый день бесчисленное множество раз видела его строгое, красивое лицо в своем воображении, ощущала его присутствие в комнате гораздо раньше того момента, когда он там появлялся. Бурк прочно вошел в ее мысли и, как дикое животное, без всякого стеснения располагался там и во сне и наяву. Будь он проклят, проклят, проклят! Да, тут уж нельзя ничего возразить – она ненавидит его.

Элизабет отчаянно пыталась вытеснить из головы смущающие ее мысли. Через мгновение, открыв глаза, заметила нечто, задержавшее ее внимание.

Вспышка бледно-голубого света, полосой пробежавшего по небу и через секунду погасшего в целом дожде голубого огня. Падающая звезда! Она падала так быстро, что если бы Элизабет моргнула в эту секунду, то наверняка пропустила бы ее.

И в этот самый момент ей открылась вся правда. Она любит Александра Бурка!

– Ну конечно. Наверное, где-то в глубине души я знала это уже очень давно, – шептала она в темноту. – Но до сегодняшнего дня могла подумать о ком угодно, только не о себе самой.

Элизабет глубоко вздохнула и почувствовала, что плачет. Как часто она слышала известную истину, что между любовью и ненавистью – один шаг. «Да, один шаг!» – подумала Элизабет и криво усмехнулась. И вот теперь поняла, что сделала этот шаг. Что же ей прикажете делать с этим открытием? Ведь она влюбилась в человека, который ни на йоту не разделяет ее чувств, относится к ней с презрением и холодностью всегда – за исключением, пожалуй, постели. Тогда он бесстыдно использует ее тело для удовлетворения своих физиологических потребностей. Пока ее сердце кровоточит и болит, его остается в целости и сохранности. Ситуация была безнадежная и обрекала ее на страдания.

Но внезапно Элизабет пришла в голову мысль, быстро осушившая ее слезы. Она прислушивалась к непрестанному дыханию океана, и душа ее наполнялась волнением. В конце концов кто она такая? Уж не какая-нибудь несчастненькая, сладкоречивая дурочка, которую все должны жалеть, а потом выбросить вон, как ненужную вещь! Она, Элизабет Трент, молода, прекрасна и достаточно остроумна для того, чтобы не просто сидеть сложа руки и ждать, когда кто-нибудь захочет распорядиться ее судьбой. Она может взять судьбу в свои руки. Она добьется всего, чего захочет! Всего, чего захочет! И Александр Бурк не помеха.

Неукротимое упрямство, которое заставило ее отправиться в Калькутту, несмотря на все предупреждения, предостережения и запреты, теперь воспламенило ее с новой силой. Она завоюет любовь Алекса, пусть даже это будет последнее, чего когда-нибудь добьется. Заставит его любить себя, несмотря на невыносимую холодность и умопомрачительную таинственность. Время и обстоятельства соединили их, и она не упустит ни малейшего шанса, чтобы завоевать Алекса.

Волна надежды прокатилась по телу, и она сбросила с себя отчаяние, как летом сбрасывают зимнюю одежду. Свет звезд отражался в ее фиолетовых глазах. Так Элизабет стояла очень долго, поглощенная своей мечтой и планами, с учащенным пульсом, совершенно не обращая внимания на холодный ветер и брызги воды. Наконец она повернулась и медленно пошла в каюту.

Глава 17

Лето медленно перешло в осень, осень – в зиму. Наступили первые холода. Ветер стал пронизывающим и злым, а океан покрылся корочкой льда. Все время шел снег, замедляя движение корабля, пока он почти совсем не остановился посреди холодного океана. Матросы надели шерстяные куртки, тяжелые плотные штаны и обули высокие сапоги из толстой кожи. Они слонялись по палубе с опущенными головами и согбенными спинами, стараясь держаться по двое, чтобы защититься от сильного пронизывающего ветра.

С наступлением холодов настроение команды испортилось. Дни стали мрачными, монотонными и скучными – похожими на серое безжизненное небо над головой. Часто вспыхивали ссоры. Даже Симс, всегда жизнерадостный рыжеволосый помощник капитана, ворчал и жаловался, блуждая по кораблю. Другие горько кляли судьбу, пересыпая свою речь колоритными ругательствами, которые еще год назад вогнали бы Элизабет в краску, а теперь вызывали только смех.

Люди соскучились по дому. Позади у них было длинное, мучительное путешествие, и они тосковали по своим семьям, по родине, жаждали почувствовать наконец твердую землю под ногами, поесть настоящего жирного мяса вместо этой вяленой солонины и рыбы, от которой у многих начались желудочные болезни. Томились по мягким постелям с перинами и чистым бельем, но больше всего скучали по своим женам. Слово «домой» присутствовало во всех разговорах, и с каждым днем нетерпение матросов возрастало.

Элизабет также попалась в лапы этого всеобщего беспокойства. Каждый день, одетая в просоленный плащ, она выходила на палубу невзирая на ветер и снег и напрягала глаза, стараясь увидеть вожделенную землю. Бен смеялся над ней и говорил, что Элизабет скорее ослепнет от снега, чем увидит землю, которая покажется еще очень не скоро. Она огрызалась в ответ, напоминая ему о том, что он должен заниматься своими делами, и упорно не прекращала бессменных бдений у поручня. Иногда ей казалось, что если в ближайшее время земля не покажется, она сойдет с ума.

Однажды ноябрьским утром Элизабет занималась тем, что прибирала в каюте, когда дверь с шумом распахнулась и вошли Алекс и Генри, внося с собой порыв холодного ветра, от которого пришлось нервно поежиться. Она бросила мрачный взгляд в их сторону и продолжала заниматься своими делами.

– Мисс, вы ни за что не догадаетесь, – с порога закричал Генри, бросаясь к ней. – Бен сказал, что я буду жить с ним и его семьей, когда мы приедем в Америку, и капитан подтвердил. Разве это не здорово? Бен и я – мы как родные братья!

– Это замечательно, – выдавила она из себя бледную улыбку и наклонилась к нему, чтобы обнять.

– И потом, – оживленно продолжал Генри, – я буду иметь маму и папу, и свой дом, и… – Но тут его внезапно поразила одна мысль. – Скажите, мисс, а где вы-то собираетесь жить, когда мы приедем в колонии?

Элизабет ничего не ответила, но подняла вопрошающие глаза на Алекса.

– Она будет жить у меня, Генри, – ответил он просто.

Генри немного подумал, но потом одобрительно кивнул головой н принялся дальше рассказывать о тех прелестях, которые ожидают его в Филадельфии, начиная с новой семьи и кончая горячими сливочными бисквитами на завтрак каждое утро. Элизабет слушала невнимательно, ее мысли блуждали в другом месте. Когда Генри ушел, она грустно вернулась к уборке.

Алекс, слегка облокотившись на сундук, наблюдал за ней. Разумеется, теперь она подавлена и раздражена. Никаких сомнений нет в том, что бесконечные дни в море повлияли на ее нервы самым пагубным образом, как и на всех прочих. Он пожал плечами. Что можно с этим поделать? Осталось совсем недолго ждать того часа, когда они приедут наконец домой, а до тех пор ей следует терпеть и сдерживаться.

Элизабет почувствовала его взгляд на себе и внезапно выпрямилась.

– На что ты уставился? – спросила она раздраженно.

Его презрительная улыбка кого угодно могла довести до бешенства.

– Ни на что, Лиззи. Совершенно ни на что. – Бурк достал из ящика письменного стола свою золотую эмалевую табакерку, положил ее в карман тяжелого черного плаща и направился к двери. Когда он открыл ее, Элизабет снова почувствовала порыв ледяного ветра, прошедший по комнате. Бурк ушел, дверь за ним с грохотом захлопнулась.

– Ох… ох! – Элизабет стиснула зубы, стараясь не закричать от душившего бешенства. Ничего, ровным счетом ничего не получилось из ее планов завоевания Алекса! Все усилия покорить этого разбойника оказались бесплодными: он относился к ней с этаким холодным насмешливым спокойствием, и все ее уловки не могли вызвать в нем ни тени нежности.

Элизабет вздохнула. Когда они лежали в постели, она отдавалась ему, а он отвечал ей бешеной страстью, которая приводила ее в неистовство. Но все остальное время держал себя с ней отстраненно. Вот этого она и не могла понять. Элизабет казалось, что Алекс каким-то странным образом заворожен ею, но железное хладнокровие, самоконтроль, отличавшие его от всех других людей, всегда брали верх в тот момент, когда она думала, что одержала победу. Он смотрел на нее с опаской, как на противника, за которым следует внимательно наблюдать. Элизабет уже начинала бояться, что ни одна искра любви не тронет его сердца.

Она теряла мужество и по другой причине: невыносимо длинные дни в море действовали на нее столь же удручающе, как и равнодушие Алекса. Элизабет чувствовала себя пойманной в ловушку, как дикий зверь, потерявший надежду вырваться на свободу. Ирония судьбы заключалась в том, что там, в Калькутте, в эту последнюю ужасную ночь, она мечтала очутиться в открытом море, которое казалось ей воротами свободы. Теперь море стало снова ее врагом, тюрьмой, душителем. Теперь она тосковала по суше!

Дни тянулись медленно, бесконечно. Было холодно, и не имело никакого значения, сколько одежды надето на тебе. Солнце стало бледным, водянистым пятном на совершенно увядшем небе. День за днем картина за бортом не менялась: серый бескрайний океан и мокрое небо, с которого сыпался бесконечный густой снег. Но хуже всего было смотреть на горизонт, темный и смутный – и всегда без признаков суши.

В первую неделю декабря снег перестал. За неделю они прошли хорошее расстояние, а в понедельник второй недели декабря 1778 года Элизабет услышала наверху какой-то грохот – топанье ног, крики и свист. Она схватила свой плащ, набросила его на плечи и бегом помчалась на палубу. С утреннего неба падали кружевные снежные хлопья.

«Неужели вся суета вокруг этого? – подумала она равнодушно. – Просто из-за того, что снова идет снег?»

Затем увидела собравшихся у борта матросов, которые кричали и указывали на что-то пальцами. Она быстро протолкалась сквозь толпу и попробовала посмотреть туда же, куда и все. И наконец увидела. Очень далеко – легкая коричневая тень, слегка искривляющая линию горизонта. Земля! Вожделенная, милая земля! Она сама не заметила, как начала вместе с остальными кричать от радости. Бен обнял ее так крепко, что ей показалось, что у нее хрустнули кости. Генри без конца смеялся где-то совсем рядом. Она поискала глазами Алекса, но его нигде не было видно в этой шумящей беснующейся толпе на палубе.

– Он там, – сказал Бен, указывая рукой на верхнюю палубу. Она подняла голову и увидела Алекса – великолепного в своем черном развевающемся плаще и черных шелковых брюках, спокойно стоящего со скрещенными руками.

«Боже мой, что же это за человек, – снова подумала Элизабет с дрожью. – Сохранять полное спокойствие среди всеобщего ликования! Как могла я полюбить человека, у которого в крови лед!»

Вдруг посреди всеобщего шума раздался голос Алекса.

– Тишина! – приказал он, и в то же мгновение крики начали постепенно стихать, люди успокаивались и смотрели на него.

– Вот мы и дома! – провозгласил Алекс. По толпе прокатился удовлетворенный гул, но он поднял руку, и снова воцарилась тишина. – Но это не значит, что все наши беды уже позади, – продолжал Бурк. – Кто знает, что найдем мы там, в Филадельфии, в порту? Может быть, война уже закончилась, и англичане нанесли нам поражение.

Люди начали вздыхать и бормотать что-то в нерешительности, его слова задели их за живое. Радостная атмосфера испарилась, уступив место томительной неопределенности.

– А может быть, война идет, – продолжал спокойно Бурк. – Но Филадельфия пала и теперь находится в руках врагов. Я не знаю, что могло произойти за время нашего отсутствия, так же, как и вы этого не знаете. Вот почему я приказываю, чтобы Симс, Джонсон и Тукер немедленно спустились в мою каюту. Они возглавят разведывательную группу, которая ночью проникнет в порт и выяснит, как идут дела. А все остальные должны быть наготове, так как неизвестно, что нас ожидает. Возможно, впереди тяжелые сражения, если британцы заняли порт и обосновались на берегу. С другой стороны… – Он насмешливо улыбнулся. – Если все о'кей, то нам предстоит множество другой тяжелой работы, особенно когда мы вернемся к нашим женщинам.

Матросы разразились аплодисментами, раздались одобрительные восклицания, вызванные его последними словами. После этого все быстро вернулись к своим обязанностям на корабле, а Элизабет спокойно следила за тем, как Алекс торопливо направляется в каюту в сопровождении Бена Тукера, Симса и Ральфа Джонсона, сильного, выносливого человека с глазами, как у волка. Когда они исчезли в каюте, она снова подошла к поручню и устремила взор к темным, далеким очертаниям суши.

Элизабет чувствовала себя очень одинокой. До этого момента девушка почти забыла, что она англичанка, а эти люди вокруг нее – бунтовщики. Враги. Ее враги. Замирая от страха, она представляла себе, как они будут к ней относиться, когда ей придется среди них жить. Среди этих мятежников, американцев. Может быть, ее будут преследовать ненависть, подозрения? Может быть, ее действительно ждет тюрьма? Она разглядывала темную тень земли на горизонте. Ее охватило смятение.

Земля постепенно начала приобретать более четкие формы. К концу дня они оставили наконец Атлантический океан позади и поплыли вверх по реке Делавэр. Были сумерки, на берегах мерцали далекие огни. Им навстречу не попалось ни одного корабля. Наконец, когда наступила полная темнота, они бросили якорь. Тридцатифутовый катер был спущен на воду, и команда из семи человек, предводительствуемая Симсом, отправилась на разведку. На «Шершне» наступила напряженная тишина, каждый ждал известий с берега.

Известия не заставили себя ждать. Американцы не проиграли войну. Несмотря на то что Филадельфия вплоть до июня этого года была оккупирована вражескими войсками, теперь в ней снова находился конгресс, а оборонял ее от британцев генерал-майор Бенедикт Арнольд. Генерал Вашингтон после мучительной зимы, проведенной в прошлом году в долине Форже, отправился на зимние квартиры в Мидлбрук. Симс лично заверил Алекса, что «все в порядке» в его доме и приготовления к приезду долгожданного гостя идут полным ходом.

– Мне велели передать вам также, – добавил Симс, – что все необходимые распоряжения относительно молодой леди сделаны.

Удовлетворенный этими известиями, Алекс решил войти в порт на следующий же вечер. Люди находились в лихорадочном возбуждении, которое усиливалось по мере того, как приближался назначенный час, и только Алекс, как всегда, был неутомим и замкнут. Всеобщее настроение радостного ожидания не затронуло только Элизабет, хотя ее внутренняя взвинченность возрастала. Она сидела в каюте, занимаясь тем, что упаковывала свой чемодан, и едва заставила себя проглотить что-нибудь из еды. С каждой минутой ее беспокойство по поводу собственной судьбы увеличивалось.

И вот наступили сумерки, за ними очень быстро последовала ночная тьма. На небе засветилось несколько звезд, и мягко повалил снег, когда Алекс вывел ее из каюты на верхнюю палубу. Она наблюдала, как корабль плавно движется к виднеющейся в темноте пристани и наконец с легким стуком ударился о стенку. Путешествие закончилось.

– Пошли, – крикнул Алекс, подталкивая ее впереди себя к трапу. У Элизабет едва осталось время оглянуться на команду, быстро и сосредоточенно готовящую корабль к стоянке, и на деревянную пристань, на которой она оказалась. Алекс тащил ее за собой мимо других, похожих на тени кораблей, стоящих на якоре; мимо того, что казалось в темноте огромным корабельным доком, мимо мрачных строений. Вдруг из темноты перед ними вынырнула фигура человека, ведущего под уздцы огромного жеребца. Такого коня она еще никогда в жизни не видела, подумала Элизабет, – с лоснящимися боками и косматой, доходящей почти до земли гривой. Жеребец мотал головой, стараясь встать на дыбы, фыркал так, что из его ноздрей вырывались струйки пара.

– Ну вот вы и приехали, мистер Бурк, – прошептал человек сдавленным, хриплым голосом и подошел ближе. – Я взял с собой Лунного, как вы просили. Разрешите мне приветствовать вас дома, сэр.

– Спасибо, Уолтер. Наш багаж на палубе.

Алекс схватил жеребца под уздцы, повернулся к Элизабет, не говоря ни слова, кинул ее на седло и вскочил в него сам. Вороной понесся в ночь.

У Элизабет от этой скачки кружилась голова и сдавливало дыхание. Они неслись по деревянным мостовым, и ветер свистел у нее в ушах. По сторонам возникали и исчезали серебряные силуэты голых, покрытых сосульками деревьев, луна таинственно мерцала на совершенно черном небе. Элизабет снова порадовалась своему теплому плащу, надежно защищающему ее от ледяного ветра, который пробирался даже сквозь шерстяные штаны и рубашку.

– Куда мы едем? – попыталась спросить она Алекса, но тот вместо ответа только слегка усмехнулся и пришпорил Лунного еще сильнее.

Элизабет мысленно посылала ему проклятия, однако была все же благодарна этому человеку, который сидел за ее спиной и защищал от ветра. Волнение и возбуждение ее не оставляли.

Теперь деревянные мостовые уступили место булыжнику. Они скакали по улице, окаймленной высокими, занесенными снегом домами, расположенными в некотором отдалении от дороги. Копыта Лунного громко стучали, и этот звук далеко разносился по пустынной петляющей улице. Вот они на опасной скорости миновали один поворот, проехали мимо чего-то, похожего на церковь с башенкой наверху, окруженную деревьями, и прежде чем Элизабет поняла, снова повернули и оказались на другой вымощенной булыжником улице. В конце этой улицы Алекс остановил коня. Элизабет начала с любопытством оглядываться.

Они стояли перед трехэтажным домом из красного кирпича, украшенным высоким арочным порталом. К нему вела извилистая дорога, живописно окруженная покрытыми снегом деревьями. В доме светилось одно-единственное окно на верхнем этаже.

Как только Алекс слез с коня и помог Элизабет, из темноты вышел человек и взял поводья Лунного. Алекс коротко переговорил с ним, а затем схватил за руку Элизабет и принялся толкать ее впереди себя по мощеной дороге.

– Я сама пойду, черт побери! – прошипела она, пытаясь вырвать у него свою руку.

Но он не обращал на ее протесты никакого внимания и стал стучаться в массивную, покрытую прекрасной резьбой дубовую дверь, которая открылась почти моментально. Элизабет вошла в дом, и дверь за ней с шумом закрылась.

Она оказалась в прихожей, освещенной свечами. Вестибюль был отделан кафелем розового и кремового цвета, высокие стены оклеены розовыми обоями. Наверху стены закруглялись и образовывали нечто похожее на удивительный свод. Одна из дверей прихожей была приоткрыта, и Элизабет заметила элегантную гостиную с камином, в котором весело потрескивали дрова. Но главное внимание Элизабет привлекло не это. Она увидела перед собой молодую девушку, а в двух шагах от нее мужчину.

Девушка была невысокого роста и необыкновенно красивая, из-под ночного чепца ее свисали мягкие завитые пряди каштановых волос. На ней был надет кремовый пеньюар, отделанный розовыми кружевами, который очаровательно контрастировал с блестящими темными волосами и румяными щечками. Пока Элизабет стояла и смотрела, девушка с радостными возгласами бросилась в объятия Алекса, и тот с готовностью протянул ей навстречу руки.

– Что такое, Дженни? Неужели ты так по мне соскучилась? – спросил он, и в голосе его послышались нежность и радостное удивление.

Элизабет чувствовала себя как на иголках, гнев и ревность охватили ее словно огонь. Кто эта женщина? Уж наверняка не его жена! Даже Александр Бурк вряд ли способен на то, чтобы привести ее в дом к своей жене! А может быть, способен? В ее мозгу беспорядочно проносились дикие мысли.

Высокий мужчина выступил вперед, при этом стало видно, что он слегка прихрамывает.

– Добро пожаловать домой, Алекс. Прошу извинить, что прерываю ваши нежности, но мне кажется, в порядке вещей для начала представить нас друг другу. Ты разве не согласен?

– О да. Ты прав, Адам, как всегда. – Алекс высвободился из объятий темноволосой девушки и, повернувшись к Элизабет, подтолкнул ее вперед, к мягкому свету.

– Лиззи, – сказал он с деланной вежливостью, – разреши мне представить тебе мою сестру Дженни и ее мужа, мистера Адама Уоррена. – Его голос звучал с насмешливой торжественностью. После этого он столь же величественно обратился к ним: – Сестра и дорогой брат, разрешите мне представить вам мисс Элизабет Трент из Лондона.

Щеки Элизабет стали пунцовыми, она стояла перед тремя людьми, как загнанный в угол зверь, готовый в любую минуту вступить в схватку. Одетая в грязный плащ, из-под которого выглядывали грубые мужские штаны и ботинки, она представляла собой странное, поразительное и вызывающее зрелище – дикое, прекрасное существо, несмотря на унизительное положение, встречающее свою судьбу с гордым вызовом.

Первым заговорил Адам Уоррен, и его голос звучал очень вежливо и мягко:

– Для нас большое удовольствие видеть вас здесь, мисс Трент. Мы слышали, что вы сопровождали Алекса во время этого длинного путешествия, и теперь для вас приготовлена комната. Надо ли говорить о том, что мы просто в восторге от того, что принимаем вас в нашем доме?

– Да, – подтвердила Дженни, и в ее голосе слышалась искренность. – Мы очень рады вам, но сейчас вы, должно быть, замерзли и умираете от голода. Не желаете ли пройти вместе со мной в вашу комнату, мисс Трент? А Мэри принесет туда же теплое молоко и бисквиты.

– Вы… вы очень добры, – с трудом проговорила Элизабет, все еще испуганная.

– Нет, что вы. – Дженни бросила короткий взгляд на Алекса и произнесла с особым ударением: – Дорогой брат, мы поговорим утром.

В ответ Бурк весело расхохотался, и эхо этого раскатистого смеха преследовало Элизабет, когда она поднималась в свою комнату. Дженни повела ее на второй этаж по широкому коридору, стены которого были увешаны картинами. Они прошли целый ряд дверей, прежде чем Дженни открыла одну из них и пригласила войти. Через короткое время Элизабет разместилась на широкой четырехугольной тахте, покрытой голубыми шелковыми простынями и толстым стеганым одеялом. На коленях у нее стоял поднос с горячим шоколадом и теплыми сливочными бисквитами. Служанка Мэри, толстая пожилая женщина, раздувала в камине огонь под надзором Дженни.

Огонь! Как много времени прошло с тех пор, как она ощущала тепло открытого огня! Ее окоченевшие, ноющие мышцы наконец начали расслабляться и отогреваться. Элизабет глубоко вздохнула, едва способная поверить тому, что действительно находится здесь, в тепле, в очаровательной комнате, обставленной изысканной сосновой мебелью, с голубыми шелковыми занавесками на окнах и с огромным пушистым ковром на сверкающем полу. Все события совершились так быстро, так неожиданно. Эти люди обращались с ней, как с желанным гостем, а вовсе не как с пленницей Алекса Бурка, хотя именно этого можно было ожидать после такого унизительного представления. Да и выглядела она как жалкая износившаяся потаскушка. Ей стало стыдно при воспоминании обо всем этом. Элизабет взглянула на Дженни, удивляясь, почему это она с ней так добра, просто из кожи вон лезет, чтобы ей угодить.

Как будто почувствовав взгляд на себе, Дженни обернулась и сказала, улыбаясь:

– Ну вот и хорошо. Думаю, этого огня хватит, чтобы ночью было тепло. Ну как, вы уже покончили с шоколадом? Отлично. Мэри, ты можешь унести поднос.

Когда служанка вышла, Дженни задула свечи в стенных бра, оставив только одну.

– Спокойной ночи, мисс Трент, – прошептала она уже от двери. – Приятных снов.

– Спасибо, – ответила Элизабет, чувствуя себя смущенной более чем когда-либо. Все шло совсем не так, как она ожидала. Элизабет встретила доброту вместо презрения. Почему? Уважение вместо грубости. Почему? Она не находила ответа.

Вместе с теплом из камина по всему телу распространялась слабость. Элизабет понимала, что должна осмыслить происходящее, однако чувствовала себя слишком измученной. «Завтра», – думала она, засыпая, с наслаждением растягиваясь на шелковых простынях и всем своим измученным телом чувствуя мягкость перины. Завтра можно достойно встретить все неприятности.

А тем временем Александр Бурк и Адам Уоррен сидели и пили бренди перед камином как раз в той самой гостиной, которую Элизабет заметила из прихожей. Алекс сидел на стуле, обтянутом гобеленовой тканью, и рассматривал на свет темную жидкость в своем стакане, а Адам с нахмуренным лицом стоял возле каминной решетки.

– Ну вот, все более или менее, закончилось, – провозгласил Алекс. – Все эти приключения и несчастья.

– Кажется, у тебя было для них достаточно времени.

Алекс усмехнулся:

– Разумеется. – Он сделал глоток бренди. – А ты? Как идут дела на верфи?

Адам пододвинул кресло. Это был высокий человек с редеющими темными волосами и очень худым лицом, в то же время не лишенным приятности. У него были спокойные карие глаза и орлиный нос. Он сидел очень прямо, как будто испытывая боль, но ответы его были ясными и рассудительными.

– Кораблестроение переживает настоящий бум. Конечно, снег нам несколько помешал, но люди полны энергии, и заказов у нас больше чем достаточно. – Он покачал головой. – Континентальный флот держит нас в напряжении. Заказы на корабли поступают быстрее, чем мы можем их построить.

– Это обычная история. А давно здесь были курьеры?

– Очень давно. Вашингтон, как ты знаешь, на зимних квартирах, и в последнее время в море мало кто выходит. Но вот придет весна…

– Правильно. Теперь, когда мои люди наконец вернулись, я думаю, мы сможем несколько ускорить ход событий. Наступит весна, и военному флоту понадобятся корабли.

Наступило короткое молчание, затем Адам прочистил горло.

– Алекс, – сказал он внезапно. – Насчет этой девушки…

– Да? – Бурк поднял голову, и во взгляде у него появилась сталь.

– Не смотри на меня так свирепо, мой друг. Ты не можешь меня запугать. Я собираюсь высказать все, что у меня на уме, нравится тебе это или нет.

Бурк усмехнулся:

– Давай.

– А мне все это очень не нравится, Алекс. Ни в малейшей степени. И Дженни ужасно расстроилась, когда Симс вручил ей твое послание. Какого черта ты притащил ее сюда? О, я понимаю, что это вовсе не твоя вина, что она оказалась на том проклятом судне, которое вы захватили. Но ты не должен был похищать ее в порту Калькутты, понимаешь?

Руки Алекса сжались в кулаки. Он вскочил на ноги и широкими шагами принялся расхаживать по комнате.

– Да, не должен был – тогда.

Он отвернулся, и его лицо стало похожим на гранитную маску: отчужденное, сосредоточенное, бесчувственное. На нем не отражалось ни следа тех душевных переживаний, которые заставили его вскочить на ноги за минуту до этого.

– Прости меня. Я не желаю говорить об этом. Она здесь, и она здесь останется. Ради всего святого, относитесь к ней хорошо.

– Относиться к ней хорошо? Да, тысяча чертей, ты прав, я буду относиться к ней хорошо, мой бедный друг! Воображаю, что ей пришлось претерпеть за это время – и не только от твоих лап! Мое мнение таково, что тебя следует отшлепать!

Бурк хмыкнул:

– Вот-вот, именно это она мне говорила множество раз!

Снова наступило молчание, во время которого Бурк допил свое бренди. Адам в это время внимательно разглядывал его, заинтригованный и поставленный в тупик.

– Ты по случаю уж не влюбился ли в эту девушку, Алекс?

– Влюбился? В эту желтоволосую шлюху? Тебе бы следовало лучше меня знать! Я не такой дурак, чтобы стать игрушкой в руках какой-то там очаровательной крошки. – Он посмотрел задумчиво. – Однако она очень мила, в ней есть что-то дикое, есть огонь. С Лиззи никогда не знаешь, чего ждать в следующий момент, – то она разыгрывает из себя аристократку и недотрогу, то сражается, как дикая кошка. – Но под взглядом Адама он прекратил свои излияния и перевел разговор на другую тему. – Скажи, когда ты видел Гренгера? Как он поживает?

– Я думаю, завтра прибудет сюда, чтобы встретиться с тобой. Он как раз был у нас, когда Симс принес твое послание, и пообещал прийти, когда ты вернешься.

– Я умираю от желания его увидеть, но, к сожалению, завтра утром мне необходимо уехать. Я должен разделить добычу между своими людьми, это главное, а потом персонально доложить обо всем капитану Робинсу, моему другу. – Алекс поставил стакан на камин и быстро зашагал к двери. – Вернусь скорее всего через неделю, и тогда встречусь с ним с удовольствием, а пока передай ему привет.

– А девушка? – крикнул Адам ему вслед. – Что передать девушке?

– Передай ей, чтобы сама утешалась в мое отсутствие, ибо оно не будет слишком долгим, – ответил он надменно и с усмешкой исчез в темной прихожей.

Адам Уоррен некоторое время сидел, уставившись в камин, погруженный в свои мысли. Он знал, что Дженни ждет его, но все медлил и медлил покидать гостиную. Адам чувствовал какую-то тайну во всем этом деле, и она беспокоила его. Он снова и снова возвращался к разговору с Бурком, но ему оставалось только пожать плечами и оставить дело как есть. За долгие годы их знакомства Адам Уоррен понял, что Александр Бурк был человеком, фанатично отстаивающим свою независимость и свободу, человеком, который держал мысли и чувства при себе. Ему не нравилось, когда кто-то вмешивался в его дела или даже просто спрашивал о них. В конце концов он был способен решать свои проблемы самостоятельно.

Глава 18

Элизабет проснулась утром от звука льющейся воды. Она потянулась, зевнула и сонно села на кровати, глядя, как Мэри выливает горячую воду из больших глиняных кувшинов в сияющую фарфоровую ванну. Над ванной поднимались густые клубы пара, в то время как в камине весело потрескивали дрова.

– О Мэри! Ванна! – закричала Элизабет в восторге, проворно соскакивая с кровати.

– Да, мисс. – Мэри добродушно улыбалась, глядя на нее и поправляя выбившуюся из-под чепца седую прядь волос. – Миссис Уоррен решила, что вам захочется с утра окунуться, если вспомнить, что вы так долго плыли на этом ужасном корабле и все такое прочее.

Следующие четверть часа прошли в восхитительном блаженстве. Мэри добавила холодную воду в ванну, размешала, и Элизабет с восторгом погрузилась в нее, смывая с себя пот, грязь, усталость, намыливая волосы и кожу лавандовым мылом. Через некоторое время, завернутая в пушистое полотенце, она уже расчесывала свои длинные волосы, сидя за туалетным столиком перед чудесным зеркалом. Как прекрасно чувствовать себя чистой и хорошо пахнущей. Она размышляла о том, что скажет Алекс, когда увидит ее. Однако потом вспомнила, что накануне весьма обозлилась на него за невыносимое обращение с ней перед его родственниками. Элизабет мысленно начала проклинать Алекса, потом отвернулась от зеркала, чтобы помочь Мэри, которая в это время копалась в ее гардеробе. Надо сказать, что эта достойная женщина уже успела вычистить и выгладить некоторые из ее платьев, и Элизабет оставалось только деловито заняться выбором – какое из них лучше всего подойдет ей сейчас.

Наконец выбрала бледно-зеленое муслиновое платье и заколола в волосы подходящие банты.

Некоторое время спустя она уже входила в гостиную, где увидела Дженни, сидящую за резным столиком из вишневого дерева, сервированным горячим, только что испеченным хлебом, фруктами и тарелкой холодного мяса.

– Доброе утро, – поздоровалась Элизабет еще от двери, глядя с сияющим лицом на Дженни.

Та была поражена, почти испугана столь разительным изменением, происшедшим с внешностью девушки, ибо теперь Элизабет была совершенно не похожа на ту несчастную оборванную замарашку, которую Алекс грубо втолкнул к ним в прихожую.

– Мисс Трент! Какое чудо! Вы выглядите так прекрасно! – воскликнула Дженни, когда обрела наконец дар речи. – Не хотите ли разделить со мной завтрак?

Элизабет приняла приглашение и уселась за стол, изучая в то же время хозяйку дома с большим интересом. Накануне ночью у нее сложилось впечатление о ней как о юной красавице, и теперь это впечатление только укрепилось. Дженни Уоррен было, наверное, около восемнадцати лет, у нее были темные волосы и серые глаза. В утреннем свете, который струился из широких окон, Элизабет сразу увидела сходство между Алексом и сестрой, которая была мягкой, женственной копией своего мужественного, красивого брата. Но одновременно с этим сходством между ними был и разительный контраст, что Элизабет также отметила. Дженни обладала какой-то внутренней чарующей умиротворенностью, которая резко отличала ее от вечной неуспокоенности Алекса, его властности и порывистости. Он был похож на необъезженного жеребца, вечно разгоряченного, не терпящего никакой узды; она – на лебедя, мирно созидающего свое гнездо. «Странно, – подумала Элизабет, – брат и сестра одновременно так похожи друг на друга и так не похожи».

– Надеюсь, вы хорошо спали? – продолжала Дженни, наливая Элизабет кофе в тонкую китайскую чашечку.

– Да, благодарю вас, очень хорошо, – ответила Элизабет. – Ванна с утра просто восхитительна. Как это мило с вашей стороны предусмотреть такое.

Воцарилась тишина. Женщины сидели скованно, каждая беспомощно искала слова для продолжения разговора, однако подходящих слов не находилось. Пикантность ситуации заключалась в том, что простой тривиальный разговор казался бы смешным и неуместным, а серьезный разговор, который занимал все их мысли, они не знали как начать. Наконец Дженни сделала еще один глоток кофе и решительно взяла инициативу в свои руки.

– Мисс Трент, хочу вас заверить, что нахожу поведение брата совершенно отвратительным. Захватить вас в плен, а потом привезти сюда! Мне трудно выразить это должным образом, но… – Она слегка помедлила, а потом продолжала жалостливым тоном: – Когда я думаю о том, что он совершил, мне хочется свернуть ему шею!

– Я сама подумывала сделать то же самое! И весьма часто, смею вас уверить, – ответила Элизабет с кривой усмешкой. – Но скажите мне, что сейчас делает ваш отвратительный брат?

– Он уехал. У него неотложные дела, которые требуют его присутствия в городе. Но сказал, что вернется не позднее, чем через неделю. Однако мне трудно даже вообразить, что вы жаждете снова его увидеть!

– Разумеется, нет! – Элизабет сделала вид, что очень занята тем, что намазывает масло на кусок горячего, ароматного хлеба, внутренне стараясь побороть инстинктивную волну разочарования. Ах, так он уехал, не так ли? Очень хорошо! Она будет последним человеком, который пожалеет о его отсутствии. Элизабет подняла глаза и увидела, что Дженни внимательно за ней наблюдает. Фиолетовые глаза встретились с серыми, и Элизабет вдруг явственно осознала, что сестра Алекса обладает той же самой способностью обезоруживать человека взглядом, как и он сам. Вопреки собственному желанию она вдруг почувствовала, что вспыхивает под этим пронизывающим взглядом.

– Миссис Уоррен, – сказала она торопливо, пытаясь отвлечь ее внимание от своих собственных чувств. – Разрешите мне поблагодарить вас за доброту ко мне, несмотря на то что я попала в ваше общество столь неожиданно и насильственно. Наверное, вы считаете меня очень…

– Прошу вас, Элизабет, не говорите больше ни слова! Вы не должны думать, что мы обвиняем вас в чем-то! Это было бы абсурдным! Во всем виноват Алекс! Все наши симпатии на вашей стороне, ибо для всех совершенно ясно, что вы были подвергнуты грубому и несправедливому насилию, и я прямо сказала об этом Алексу сегодня утром, перед тем как он ушел, – и без всяких околичностей!

Мысленно представив себе картину того разгона, который Дженни учиняет своему несносному брату, Элизабет не смогла скрыть улыбки. Дженни также с гордостью улыбнулась ей в ответ.

– Ну вот и хорошо. Надеюсь, мы станем друзьями. Я настаиваю на том, чтобы вы звали меня Дженни – миссис Уоррен звучит слишком официально! А я буду звать вас Элизабет – если вы, конечно, не возражаете.

– Конечно, не возражаю. Наоборот, я очень люблю друзей. – Элизабет почувствовала, что ей все больше нравится эта милая, красивая и добрая женщина. О, если бы только ее брат обладал теми же самыми качествами!

После завтрака Дженни повела ее показывать дом. Это было трехэтажное внушительное строение в георгианском стиле. Сперва они поднялись на самый верх, в башню. Элизабет увидела, что весь дом обставлен, что называется, по высшему разряду, с соблюдением самых высоких требований вкуса и элегантности. В доме было несколько просторных гостиных, заполненных мебелью в стиле чипендейл^[3], мягкими диванчиками, обтянутыми дамасской тканью с богатой вышивкой, по стенам висели искусно выполненные гобелены, множество картин, написанных масляными красками. На чудесных резных кленовых столиках размещались китайские вазы, фарфоровые статуэтки, серебряные подсвечники. В доме имелся изысканный кабинет, отделанный кленовым деревом, в окна которого вставлены цветные стекла, отчего основное пространство освещалось причудливым таинственным светом. В нем стоял диван, обитый розовым бархатом, и подходящие к нему стулья в стиле чипендейл. Под ногами лежал затейливо расписанный восточный ковер. Элизабет была слишком хорошо воспитана, чтобы громко выражать восхищение, но вся эта роскошь и изысканность поразили ее воображение. Она спокойно расположилась на одном из бархатных диванов и стала наблюдать, как Дженни достала корзинку с рукоделием и принялась вышивать цветными нитками. Пальцы Дженни работали проворно и уверенно, цветные нитки складывались в сложный и четкий орнамент. Несмотря на то что в голове Элизабет все еще вертелось множество вопросов относительно Алекса, богатство этого дома, хорошие манеры его сестры говорили сами за себя. Годами отработанная выдержка не позволила ей пуститься в банальные расспросы.

Все сложности отпали сами собой, когда дверь в гостиную неожиданно распахнулась и вошел мистер Адам Уоррек. Его хромота теперь была заметна меньше. Он прошел через комнату и наклонился, чтобы поцеловать жену.

– Доброе утро, дорогие леди, – улыбнулся он Элизабет. – Надеюсь, вы хорошо провели ночь, мисс Трент.

– Элизабет, если вы не возражаете. Да, очень хорошо, благодарю вас. – Теперь ее внимание переключилось на Адама: она стала наблюдать, как он подошел к маленькому письменному столику вишневого дерева, открыл ящик, достал эмалевую табакерку. У него была приятная внешность человека, не придающего значения собственным достоинствам. Своим спокойствием он разительно отличался от Алекса, любящего подавлять других. Он был одет в простой сизо-серый шелковый камзол, белую гофрированную сорочку и полосатые серые с белым чулки. На ногах – вычищенные до блеска башмаки с серебряными пряжками. Каштановые волосы заплетены в косу и густо посыпаны пудрой. «Очень благонадежный человек, – подумала Элизабет, – и к тому же с такими добрыми глазами».

– Ну как дела на верфи сегодня утром? – спросила Дженни. – Ты сообщил всем о приезде Алекса?

– Да, и они были счастливы до глубины души услышать это. Настроение поднялось, несмотря на надоевший всем снег.

Тяжелые парчовые занавеси были подхвачены лентами по обеим сторонам прямоугольных окон, за ними виднелся заснеженный пейзаж с высокими деревьями. Деревья сгибались под тяжестью шапок снега, но сильный снег все продолжал падать. Несмотря на это, в бледном небе тускло мерцало солнце, заставляя снег блестеть и переливаться, как будто за окнами простиралась не суша, а сияющий морской простор. Элизабет рассеянно смотрела в окно: холодный пейзаж не слишком привлекал внимание. Гораздо больше ее заинтересовали слова Адама.

– Верфь? Это там, где вы были сегодня утром? – Вот наконец где лежал ключ к благосостоянию этой семьи!

– Да, – ответил он. – Наверняка вы проходили мимо нее, когда высаживались с корабля прошлой ночью. Направо от пристани.

– Да, да, я помню.

– Адам управлял всеми делами во время отсутствия Алекса, – объяснила Дженни. – Надо сказать, – добавила она, улыбаясь мужу, – что у него тут было полно работы и он успел сделать много полезного.

– Да, да, – пробормотала Элизабет. – Так, значит, Алекс владеет судоверфью?

– Да. Отец оставил ему ее в наследство, так же как и Дженни в качестве приданого. Ну, это дело сейчас переживает бум.

– Ах так? Меня удивляет в таком случае, почему Алекс оставил его ради того, чтобы стать капером.

– О, Алекс всегда был искателем приключений, – засмеялась Дженни, откладывая в сторону рукоделие. – Тем не менее в самом начале, когда он получил письмо с каперским свидетельством от континентального правительства, то совершенно не собирался отправляться в плавание сам, а просто намеревался оснастить корабль и отправить его в путь. – Она сделала паузу, как будто собираясь сказать что-то еще, но передумала и сжала губы.

Адам продолжал вместо нее:

– Когда меня ранило в одном сражении, я должен был вернуться домой. И вот тогда Алекс увидел в этом прекрасную возможность последовать желанию своего сердца и стать командиром корабля, а на меня оставить в его отсутствие ведение всех дел.

– Как это похоже на него! – воскликнула Элизабет. – Могу себе представить, что ему ни разу не пришло в голову, что вам, возможно, нужен отдых, чтобы восстановить свои силы, и вы вовсе не хотите влезать в его глупый бизнес, в то время как он будет мотаться по океанам, выставляя себя истинным дураком!

Наступило напряженное молчание. Затем Адам произнес очень спокойно:

– Вы ошибаетесь, Элизабет. Прежде всего мы с Алексом являемся партнерами в этом деле, и у меня есть в нем собственный интерес. А во-вторых, решение оставить меня управляющим делами основывалось на самых добрых побуждениях, а вовсе не на чьем-либо эгоизме, как вы предполагаете. – Адам заколебался на минуту, его глаза встретились с глазами Дженни, затем он снова продолжал спокойным, ровным голосом:

– После того, как меня ранило и я был не способен продолжать службу в армии, у меня наступил период жестокой депрессии. Это очень трудно объяснить. Я чувствовал себя бесполезным, как будто висел на шее у других тяжелым грузом. Алекс понял это и решил, что, сделав меня единолично ответственным за все дела на верфи, возможно, поможет мне восстановить силы. О, это правда, что его манили также волнения и приключения дальних странствий, однако прежде всего он был заинтересован в том, чтобы помочь мне. Что Алекс и сделал, – добавил Адам, нежно поглаживая рукой по мягким каштановым волосам Дженни. – Он прямо-таки принудил меня погрузиться в дело и прекратить заниматься оплакиванием самого себя, заставил понять, что я все еще способен работать, быть полезным членом общества, даже несмотря на то что моя нога причиняла мне непрестанные страдания.

– О, я… понимаю, – только и нашлась что ответить Элизабет. Казалось, что чем больше она считала Алекса эгоистичным, черствым и полным ненависти к окружающим, тем больше узнавала о нем нечто совершенно противоположное. Сейчас более чем когда-либо он казался ей человеком, сотканным из противоречий, совершенно непредсказуемым.

– Я очень рада, – заметила наконец Элизабет с горечью, – узнать, что он помог вам. Однако в то же время Алекс очень хорошо преуспел в том, чтобы загубить мою жизнь. Теперь можно предположить, что меня станет презирать вся Филадельфия, и только потому, что – заметьте, в этом не было моей вины! – я была скомпрометирована вашим дорогим великодушным Алексом! – Эти слова вылетели у нее, прежде чем она успела подумать. Хотя Адам и Дженни выглядели сосредоточенными, все же нельзя было сказать, что они недовольны. Элизабет стала рассыпаться в извинениях за свою грубую вспышку, Адам поднял руку, чтобы она не беспокоилась.

– Все нормально, Элизабет. Мы все понимаем, и поверьте мне, очень сожалеем о том неприятном положении, в котором вы оказались. Алекс, Дженни и я обсуждали этот вопрос сегодня утром, и очень обстоятельно, и пришли, как мне кажется, к некоторому приемлемому решению.

Элизабет покорно вздохнула.

– Да? – спросила она. – И каково же ваше решение?

– Мы решили, что путем небольшой подтасовки сможем спасти всех нас от множества неприятностей. Вы понимаете, мы решили объявить вас нашей кузиной из Нью-Джерси. Мы скажем, что Алекс посетил вас во время своего путешествия на обратном пути и застал вашу семью в кризисе. Например, можно сказать, что ваши маленькие брат и сестра серьезно заболели и мать была чрезвычайно озабочена тем, чтобы отправить вас куда-нибудь в другое место, чтобы вы не заразились лихорадкой. Услышав это, Алекс взял вас с собой, чтобы вы пожили немного у Дженни. – Адам очень серьезно смотрел в глаза Элизабет. – Что вы думаете об этом? Такая версия вам нравится?

– Разве у меня есть выбор?

– Нет, – откровенно согласилась Дженни. – Конечно, это не лучшее решение, я с вами совершенно согласна, но оно может сойти. Не думаю, чтобы кто-нибудь стал вникать в это дело очень уж глубоко, а родство с Алексом сделает ваше совместное путешествие вполне объяснимым. Право же, Элизабет, я искренне верю, что эта история многое упростит.

Элизабет смотрела то на одного, то на другого. Все было правдой: эта история, точно так же, как та, другая, которую она рассказала Роберту Мабри, когда он захватил каперов, поможет ей спасти репутацию. Ей следовало быть признательной за заботу о ее репутации, но она так устала от всякой лжи, от всего этого притворства. Почему она должна идти на все эти ухищрения только ради того, чтобы избежать оскорблений? Иногда это кажется просто глупым.

– А как быть с матросами? – спросила Элизабет устало. – Разве они не расскажут все женам, родным? Сплетни распространяются быстро.

– Алекс взял с них клятву о том, что они будут хранить секрет под угрозой наказания. Ручаюсь, матросы попридержат свои языки. – Адам поднялся и подошел к окну. – Кроме них, правду знают еще только четверо – мы и Гренгер. Он заходил сюда в ночь, когда Симс принес известия с корабля. Но не беспокойтесь относительно Джоффри. Он будет придерживаться истории, которую мы сочинили.

– А кто это Гренгер?

– Джоффри Гренгер, – объяснила Дженни, – владеет лесопилкой, которая снабжает лесом нашу верфь. К тому же это самый старый и близкий друг Алекса. Они выросли вместе. У них были общие занятия, они плавали вместе в Шуликиле, скакали на лошадях, как демоны, вечно затевали совместные шалости! Я думаю, что вам понравится Джоффри, Элизабет. Возможно, он зайдет сегодня днем, и у вас будет шанс с ним познакомиться.

– Так он похож на вашего брата? – спросила Элизабет, заинтригованная тем, каких людей выбирает себе Алекс в самые близкие друзья.

– Надо полагать, что да, в некотором смысле, – ответила Дженни задумчиво. – Впрочем, вы сможете убедиться сами. Прежде всего он истинный джентльмен.

«В таком случае, – подумала про себя Элизабет, – он наверняка сильно отличается от Алекса». Но вслух, однако, не сказала ничего. Она все еще мысленно ругала себя за недавние высказывания об Алексе в присутствии его семьи и дала себе слово больше не задевать их родственные чувства своей грубостью. Дженни и Адам Уоррен были хорошими, добродушными людьми, и у нее не было никакого права выплескивать на них гнев на Алекса. Даже несмотря на то что он уехал, не попрощавшись с ней, едва они оказались в Америке, забыв при этом позаботиться о ней, – без всякой мысли о ней вообще! Все равно это не причина для того, чтобы оскорблять других за то, что они ему так преданны. Нет, она выплеснет все свои жалобы ему самому при первой же возможности. Это доставит ей величайшее удовольствие – высказать все, что она о нем думает!

Ее мысли были прерваны приглашением на второй завтрак, и она последовала за Адамом и Дженни в столовую. Еда была простой, но вкусной: поджаренные цыплята, горячий с маслом горох, огромный высокий пудинг и не менее огромная тарелка замечательного подрумяненного картофеля. После завтрака Адам должен был вернуться на верфь, а Дженни повела Элизабет наверх, в детскую, где ее представили Саре Уоррен, милому трехлетнему ребенку с длинными темными кудряшками и шоколадными глазами. Маленькая девочка была очень похожа на свою мать, но в то же время в ней было что-то и от отца – в манере сводить подвижные брови, когда она хмурилась, или поднимать их в знак удивления.

Элизабет также увидела Ханну, ширококостную, веселую женщину с шапкой белых волос на голове и добрыми голубыми глазами, глубоко посаженными на пухлом, изборожденном морщинами лице. Ханна нянчила еще Дженни, а теперь Сару. Казалось, она так удобно помещается в кресле-качалке у огня, так уютно держит маленькую девочку на одном колене, а с другой стороны – корзинку с шитьем, как будто уже стала частью этой комнаты, такая же теплая и уютная, как и сама детская. Следующие несколько часов Элизабет провела в детской, играя с Сарой, которая оказалась веселой и подвижной, как щенок, и с удовольствием болтала на своем детском языке о всякой всячине. Для Элизабет день был приятным, как никогда, такие дни не выпадали на ее долю уже очень давно. Она вдруг осознала, как болезненно переживала все это время отсутствие женского общества, как соскучилась по спокойной, беспечной, ни к чему не обязывающей болтовне, по ленивым дням, проведенным возле камина. Воспоминания о тесном, холодном и вечно качающемся корабле исчезли, и Элизабет почувствовала себя почти примиренной со своей новой жизнью. Все было очень похоже на Лондон, как будто она снова попала домой… почти…

В этот самый день, после полудня, когда они с Дженни пили чай в гостиной, Элизабет впервые увидела Джоффри Гренгера. Он спокойно вошел в дом. Закутанный в длинный бордовый плащ до самых ботинок, на голове у него сидела странная заломленная набекрень шляпа, из-под которой вились густые черные кудри, рукой, затянутой в перчатку, Гренгер небрежно помахивал блестящей черной тростью. Ее набалдашник из слоновой кости был отполирован до блеска.

«Он двигается, как кошка», – немедленно подумала Элизабет, пораженная волшебной, поистине кошачьей грацией этого человека. Дженни поднялась со своего места и поспешила навстречу гостю, а Элизабет, после того как были сделаны соответствующие представления, изящно протянула ему руку. Он поднял ее пальцы к своим губам с непринужденностью и уверенностью, и она почувствовала, как кончики его усов слегка пощекотали ее руку. Потом, когда глаза их встретились, сердце Элизабет бешено забилось. Что-то было в этом человеке – необыкновенно знакомое. «Возможно, – сказала она себе, – все дело в том, что он похож в каком-то смысле на Александра Бурка». Он был высокого роста, приблизительно такого же, как и Алекс, с такими же широкими плечами. У него были блестящие голубые глаза – светлее и холоднее, чем у Элизабет, похожие на замерзшую воду.

– Мисс Трент, я счастлив познакомиться с вами, – тепло обратился он к ней, улыбаясь и глядя прямо в глаза. – Хотя в то же время я бы хотел, чтобы обстоятельства нашего знакомства были другими. Мне кажется, мой друг Алекс – как бы это сказать? – был несколько опрометчив.

С удивлением она поняла, что не чувствует никаких неудобств от того, что ей напомнили о ее несчастьях. По всему было видно, что Джоффри Гренгер бывалый человек, но ведь и она больше не невинная девица. Элизабет без робости встретила его взгляд и ответила со сдержанной улыбкой:

– Вы очень добры, мистер Гренгер. Как приятно узнать, что у Александра Бурка есть такие благородные и благовоспитанные друзья.

Благородство. «Дженни была права, назвав его джентльменом. Это именно то слово, которое к нему подходит больше всего», – размышляла про себя Элизабет. Это чувствовалось во всем: в том, как он снимал плащ и шляпу, как ставил в угол трость. Когда он занял свое место и Дженни налила ему чай, Элизабет принялась изучать его, замечая все: и замечательный покрой черного атласного камзола, и превосходно накрахмаленные складки рубашки у воротника и на рукавах. Жилет его был вышит розовыми и серыми нитками и украшен маленькими золотыми пуговицами, а чулки серебристо-серого цвета прекрасно обтягивали изящные сильные ноги. Во всей его внешности чувствовались безупречность, элегантность по первому разряду – то, что достигается только хорошим воспитанием… и богатством. Она не смогла не сравнивать его с Алексом, который, несмотря на свои аристократические манеры, бросавшиеся в глаза сразу же, при первом взгляде на него, обладал независимым характером, граничащим с высокомерием, некоей энергией и силой, которую невозможно было удержать. Элизабет предположила, что, возможно, именно его грубость, способность к безрассудному действию более всего привлекали ее в Бурке – и одновременно столь же сильно отталкивали. С другой стороны, Гренгер, насколько она заметила, пока он пил чай, изящно держа хрупкую тонкую чашку из дельфтского фарфора тонкими аристократическими пальцами, был, по-видимому, совершенно лишен этой грубости. Он был сама вежливость и утонченность, что не лишало его вместе с тем мужественности, манеры были дружелюбными и мягкими, а это служило безошибочным признаком самого лучшего воспитания.

Элизабет наблюдала за ним из-под опущенных ресниц, удивляясь в то же время, почему он вызывает в ней такой сильный интерес, почему она находит в его внешности что-то знакомое, а в движениях – что-то волнующее. В конце концов она оставила все попытки разобраться в этом вопросе. Он просто очень красивый человек, прекрасно воспитанный и, по всей видимости, чрезвычайно умный, разбирающийся во многих вопросах. Естественно, встреча с таким человеком могла ее заинтриговать. Это все, что она могла предположить.

– Таким образом, Алекс снова куда-то удрал, не так ли? – Гренгер говорил очень мягко. – Как это не по-товарищески с его стороны, Дженни, вы не находите?

– О Джоффри, вы же его знаете. Алекс не может сидеть спокойно до тех пор, пока не поделит деньги между своими людьми. И к тому же он чувствовал себя обязанным лично доложить обо всем капитану Робинсу.

– Деньги? – Глаза Элизабет от удивления расширились. – Какие еще деньги? Алекс и его люди едва спасли свои шкуры, убегая из Калькутты, и по дороге не захватили ни одного британского корабля.

– Да, они не захватили ни одного корабля, – сказала Дженни, – однако в ночь бегства успели ограбить торговое судно, которое стояло в порту в полной готовности к отплытию, и захватили большую часть его товаров, а кроме того, несколько мешков золота. Разве Алекс не говорил вам об этом, Элизабет?

– Ни разу не обмолвился ни словом, – прошептала пораженная Элизабет. Затем, когда смысл сказанного до нее дошел в полной мере, она очень расстроилась. – Бедный капитан Милз! – воскликнула Элизабет, почти бросив чашку на блюдечко и расплескав при этом чай. – Ведь именно его корабль стоял в порту, готовый отплыть утром в Англию! Можно себе представить состояние капитана Милза, когда он увидел, что его груз расхищен! О, как это подло! И низко! Красть у невинных людей… – Тут она оборвала себя на полуслове, понимая, что для Дженни и Джоффри Гренгера капитан Милз представляет собой «врага». Элизабет плотно сжала губы и уселась с мрачным видом.

– Элизабет, – мягко начала Дженни. – Я знаю, что это трудно понять и принять тем более, но в конце концов каперство как раз и существует для того, чтобы мешать британскому морскому сообщению, поэтому совершенно необходимо нападать на торговые суда. Алекс вовсе не бессердечный человек и тем более не вор. Никому из нас не нравится это занятие, но война есть война – вещь сама по себе не очень приятная, разве не так?

Элизабет хранила каменное молчание и смотрела на свои руки. Тогда в разговор вступил Гренгер:

– Очень трудно в лице своего врага видеть индивидуальность. Гораздо легче видеть в нем кишащую массу. Но ведь эта масса состоит из индивидуальностей, не лучших и не худших, чем мы сами. Поверьте мне, мисс Трент, никому из нас не доставляет удовольствия причинять вред отдельным людям – индивидуальностям – во имя любых соображений, однако иногда это необходимо для того, чтобы добиться конечных целей.

– Таким образом, вы верите в то, что цель оправдывает все средства и способы ее достижения? – с сомнением спросила Элизабет, и ее фиолетовые глаза потемнели.

– Да, – ответил он, не колеблясь. – Я так считаю.

По ее спине прошел холодок. Она не знала почему, и к тому же это мимолетное чувство быстро прошло, но что-то внутри нее восстало против такой философии.

Несколько минут спустя инцидент был забыт. Все начали обсуждать историю, придуманную для спасения Элизабет. Гренгер с готовностью обещал поддержать ее. Более того, он выразил мнение, что очень скоро вся Филадельфия «положит на нее глаз». – То есть, – пояснил он, – Элизабет станет гвоздем сезона.

– Неужели вы действительно так думаете? – задумчиво спросила Элизабет.

– Без сомнения, так и будет. У нас сейчас много говорят о бале, который должен быть дан в ближайшие месяцы, и я, пожалуй, зарезервирую один танец с вами немедленно. Могу ли я иметь честь?

– Конечно, – улыбнулась Элизабет, но при этом было видно, что она почти не слушает обращенных к ней слов, мысли ее были где-то далеко.

Наконец Гренгер поднялся, отклонив предложение Дженни остаться на обед, но пообещал, что будет заглядывать к ним время от времени.

– Мисс Трент, – сказал он на прощание, дружески взяв ее за руку. – Могу ли я вас уверить, что для меня было огромным удовольствием познакомиться с вами? Пожалуйста, простите мою дерзость, но я должен добавить, что был в высшей степени удивлен. Вы оказались совершенно не тем человеком, которого я ожидал увидеть.

Она вопросительно посмотрела на него:

– А кого же вы ожидали увидеть, сэр?

– Уж наверняка не прирожденную леди. Вот уж не думал, что Алекс такой негодяй! Но не стоит говорить об этом, тем более в таком тоне. Просто разрешите мне еще раз вас заверить, что я в вашем распоряжении в любое время, когда понадоблюсь.

– Спасибо. Я буду об этом помнить.

Он легко поклонился и зашагал к двери, однако внезапно обернулся снова, как будто вспомнив что-то важное.

– О, между прочим, Дженни, курьера не было здесь в последнее время?

– Нет, хотя Алекс ждет одного в скором времени. Мы можем пока просто ждать.

– Очень хорошо. Я уверен, что теперь, когда Алекс вернулся… Хорошо, передайте мои приветы Адаму и скажите Алексу, когда вернется, что старые друзья хотят его видеть! Всего хорошего, уважаемые леди.

Он завернулся в свой бордовый плащ и вышел, входная дверь за ним закрылась. Элизабет несколько мгновений смотрела ему вслед, размышляя о том, что он имел в виду под словом «курьер». Ей очень хотелось спросить об этом Дженни, но она все же передумала, решив, что это бестактно – задавать вопросы о разговоре, в котором она не принимала участия.

Дженни болтала что-то относительно приготовлений к обеду, об Адаме и Саре, о хозяйственных делах, но Элизабет ее едва слушала. Все мысли были сосредоточены на другом – на том, что сказал Гренгер, – она станет гвоздем сезона, как он выразился. Эти слова, сказанные, очевидно, ради пустой учтивости, заронили ей в голову одну идею, которую нужно было немедленно обдумать. Всю оставшуюся часть дня, пока они с Дженни время от времени разговаривали о самых обыденных вещах, в ее голове созревал план, который постепенно развивался и усложнялся, обрастая все новыми деталями.

Глава 19

На следующий день Дженни взяла с собой Элизабет на прогулку по городу. Стояло холодное декабрьское утро, однако воздух казался бодрящим, и снег ослепительно сверкал под лучами солнца. Даже небо над головой было ярко-голубое, как будто приглашая всех выйти на свежий воздух. Удобно расположившись на обитом кожей сиденье экипажа напротив Дженни и Сары, с уютно укутанными в теплый плед коленями, Элизабет с любопытством поглядывала в окно. Для этой поездки Дженни одолжила ей свое темное меховое пальто, так как ее когда-то прекрасный белый плащ теперь стал абсолютно непригоден для выездов. Элизабет было обещано, что сегодня же для нее специально вызовут личную портниху Дженни, которая поможет ей обновить гардероб.

– Мы не можем рассчитывать на то, что вы станете гвоздем сезона в Филадельфии с таким незначительным количеством платьев, которые вам удалось привезти с собой! – весело оповестила ее Дженни во время завтрака.

Смущенная таким великодушным предложением, Элизабет попробовала отказаться, но Дженни решительно пресекла все возражения, сказав, что Алекс дал им по этой части вполне определенные инструкции.

– Алекс дал вам инструкции? Относительно меня? – запинаясь, спросила Элизабет.

– Ну конечно. Он именно так и сделал. Вы можете выбирать все что захотите – цена не имеет никакого значения. Это его собственные слова. – Дженни уже смеялась. – Ну же, Элизабет, приободритесь, не смотрите столь потрясенно. Если уж мой брат смог вас украсть и провезти через весь океан, то, думаю, самое меньшее, чем он может искупить свою вину, это обновить ваш гардероб. Без всякого сомнения, вы должны согласиться.

«Ну что ж, это правда», – неожиданно решила Элизабет. И кроме того, несколько новых красивых нарядов помогут ей осуществить ее новый план. Так почему бы не позволить Александру Бурку внести лепту в собственное поражение?

И вот теперь, когда колеса экипажа мерно постукивали по булыжным мостовым, Элизабет оглядывалась вокруг со всевозрастающим интересом и удивлением. Полностью замороченная господствующими в Британии представлениями о том, что колонии – это дикая, нецивилизованная страна, она была ошарашена первыми впечатлениями, полученными в Филадельфии. Уже возле дома Бурков ее ждало много интересного. По соседству от их дома располагалась резиденция, известная, как сказала ей Дженни, под названием Общество Хилл. Дом стоял посреди ландшафтного парка, который, как сообщила ей та же Дженни, назывался Общественный Холм. Элизабет думала, что Филадельфия – маленькая невзрачная деревенька с грязными немощеными улицами и крохотными перенаселенными домами. Она совершенно не ожидала увидеть красивый город со множеством башенок и шпилей, с широкими вымощенными кирпичом улицами, пересекающимися друг с другом под прямым углом. Или это движение элегантных экипажей, которые вперемежку с простыми повозками деловито сновали в разные стороны по всему городу. Да еще огромное количество разнообразно украшенных домов и магазинов, обрамлявших главные улицы. Она с удовольствием вслушивалась в непривычные названия, по мере того как Дженни называла ей все новые и новые интересные места. Вот здесь, например, на улице Каштанов стоит величественное строение с высоким шпилем, часами и флюгером. Это Дом Республики Пенсильвания. Тот самый, в котором в 1776 году была подписана Декларация независимости и где встречались представители тринадцати колоний на первом и втором континентальных конгрессах. Дальше, за углом, на улице Орианна находится дом мистера Бенджамина Франклина. Пока экипаж быстро продвигался мимо прекрасных многочисленных церквей и массивных двухэтажных кирпичных таверн, Элизабет просто упивалась очарованием этого города. Дженни с гордостью рассказывала ей, что Филадельфия является одним из главных городов континента, не только политическим, но и финансовым центром Америки. Благодаря своему стратегически важному расположению на реке Делавэр город стал портом, а его верфь строит суда не только для морского флота штата Пенсильвания, но и для континентального флота. Элизабет была потрясена. Ничего удивительного в том, что Алекс и его семья живут так богато. Их верфь оказалась предприятием особой важности не только для их родного города, но и для всех остальных колоний.

– Вот уж не ожидала увидеть ничего подобного! – искренне воскликнула Элизабет. – Замечательное, необыкновенное место!

– Да, замечательное, – с улыбкой согласилась Дженни. – Особенно замечательным оно стало, когда нам посчастливилось принимать здесь в высшей степени интересных гостей. Например, год тому назад наш город посетил маркиз де Лафайет. Должна сказать, что от его присутствия многие сердца забились чаще!

– Лафайет! – воскликнула Элизабет. Она уже слышала об этом молодом, но чрезвычайно богатом французском дворянине, который бросил вызов своему королю и отправился в Америку, чтобы помогать колониям в их борьбе за независимость. Его имя было у всех на устах в Лондоне как раз в те дни, когда Элизабет собиралась отплыть в Калькутту. Все были согласны с тем, что трудно найти среди ныне живущих людей более романтическую фигуру, чем этот отважный и независимый молодой маркиз.

– А вы встречали его, Дженни? Правда ли, что он так красив?

– Да, я видела его как-то на обеде, но он вовсе не так уж красив, – в задумчивости отвечала она, стараясь вспомнить, каким ей показался француз. – Но я никогда не встречала человека более очаровательного, чем он. Лафайет начинал как простой капер и очень быстро дослужился до генерал-майора. Вскоре он стал близким другом генерала Вашингтона.

Генерал Вашингтон. Элизабет очень много слышала об этом неутомимом и хитром предводителе американцев. Англичане, особенно те, кто хотел поскорее закончить войну, всячески проклинали его, однако одновременно и глубоко уважали. Несмотря на невообразимые трудности, этот человек смог собрать воедино разрозненную оборванную армию, избежать множества всяческих ловушек, расставленных ему англичанами, и использовать любые преимущества, чтобы победить. Элизабет стала думать о том, на кого может быть похож этот человек и увидит ли она его когда-нибудь.

Внезапно она почувствовала приступ вины. Как можно сидеть здесь так спокойно и восхищаться городом бунтовщиков, обсуждать колониальных героев? Ведь она англичанка, чужеземка, и вокруг нее враги. Нужно оставаться холодной и чуждой к тому, что ее окружает. Но Элизабет не могла. По какой-то странной, непонятной для нее самой причине в тот момент, когда Элизабет вступила на эту таинственную, новую землю, она была совершенно захвачена ею – Элизабет интересовало все, с ней связанное.

«Наверное, я предатель, – мрачно думала она про себя. – Куда подевалась, Господи помилуй, вся моя лояльность? Ведь я же люблю Англию – это мой дом, моя родина».

Она погрузилась в сосредоточенное молчание, которое продолжалось до конца поездки. В то время как Сара непрерывно чему-то радовалась и без умолку о чем-то болтала со своей матерью, Элизабет едва слушала, вся погруженная в столь потрясшие ее размышления.

Этот день оставил ей, однако, очень мало времени для переживаний собственной вины. Сразу же после второго завтрака приехала портниха – маленькая бесформенная женщина с седыми волосами и маленькими птичьими глазками. Она вприпрыжку вбежала в гостиную, где все пили кофе.

– Я так торопилась, миссис Уоррен, – заверила портниха с сияющим лицом. – Как только получила вашу записку, то сразу же поспешила сюда. Так где же эта молодая леди, которую я должна как следует одеть? Наверное, эта? Ну что ж, работать с такой прелестной фигуркой будет одно удовольствие, могу вас заверить. Не то что эти толстые старые вдовы, которые вбили себе в голову, что им нельзя носить ничего современного – только старый стиль. Не правда ли, Кэрри? Ты же видела их у меня множество раз, так что знаешь, что я имею в виду.

Последние слова были обращены к тоненькой хорошенькой девушке с длинными каштановыми волосами, прихваченными лентой. Она вошла в комнату вслед за портнихой, держа в руках целый ворох всяких свертков.

– Да, мисс Уайби, – послушно ответила та.

– Надеюсь, вы не будете возражать, – торопливо продолжала мисс Уайби, немедленно завладевшая всеобщим вниманием в гостиной и уже начавшая раскрывать принесенные Кэрри коробки и свертки. В них оказались разнообразные материи, которые она раскладывала на диване. – Кэрри учится у меня портновскому мастерству, поэтому я взяла ее с собой. Вы ведь знаете Кэрри, миссис Уоррен, не правда ли? – Она многозначительно приподняла брови. – Дочку Джона Петерсона?

– Да, я ее знаю. Как поживает ваша матушка, Кэрри? – любезно спросила Дженни.

– С ней все в порядке, спасибо.

Элизабет трогала в это время чудесный изумрудного цвета шелк. Она обратила внимание на полное спокойствие девушки, ей даже показалось, что на ее лице лежит отпечаток грусти. Очень хорошенькая девушка, с большими карими глазами, как у серны, в которых появлялось испуганное выражение, когда она смотрела на мисс Уайби. Казалось, что почтенная дама подавляет ее своим присутствием. И не зная почему, Элизабет непроизвольно пожалела девушку.

– Итак, мисс… Трент, если я не ошибаюсь? – продолжала портниха. – Разрешите мне показать вам некоторые из моих сокровищ. К примеру, эту ткань – какие изысканные полоски! Вы вряд ли отыщете лучше, даже если отправитесь в Лондон или Париж. А посмотрите на этот очаровательный дымчато-голубой шелк, он как нельзя лучше подходит к вашим глазам. Вы не согласны со мной, миссис Уоррен? Кэрри, ради Бога, отойди немного назад, девочка, чтобы мисс Трент могла лучше рассмотреть.

Мисс Уайби болтала без перерыва, ее пальцы при этом нервно трогали и гладили материю, а темные птичьи глазки критично и бесцеремонно разглядывали Элизабет с головы до ног. Она принесла с собой очень богатую коллекцию образцов. Дженни и Элизабет, совершенно очарованные предлагаемыми материями, стали разглядывать прекрасные струящиеся ткани завораживающих цветов. Сколько же времени прошло с тех пор, как Элизабет последний раз шила себе новый наряд! Она выбрала зеленый шелк для амазонки, голубое полотно для утреннего туалета, несколько чудесных пастельных муслинов, отороченных кружевами, на повседневные платья и богатый темно-голубой атлас для торжественных случаев. Потом, как будто что-то вспомнив, взяла изысканный испанский кружевной материал кремового цвета на шаль.

– Элизабет, вам нужно бальное платье! – воскликнула внезапно Дженни. – Ведь действительно, Джоффри Гренгер упомянул о том, что ходят слухи о предстоящем бале. У вас должно быть нечто особенное для этого случая.

Элизабет вспомнила серебряное газовое бальное платье, привезенное из Англии. Вспомнив о нем, она мысленно вернулась к тому моменту, когда упаковывала чемодан и пребывала в нерешительности, брать ли его с собой или нет. Господи, как давно это было! Может быть, наконец настал час его надеть?

Мэри достала платье из гардероба, и все внимательно его осмотрели. Оно все еще было прекрасным, серебряная материя сверкала изысканно и мило.

– Пожалуй, вам не надо в таком случае шить новое платье, – предположила Дженни. – Это прекрасно подойдет.

Мисс Уайби принялась упаковывать свои сокровища обратно по коробкам, но Элизабет снова посмотрела на серебряное платье. До чего оно нежное, девически наивное! Она вспомнила, что когда-то платье представлялось ей самым лучшим, какое только можно себе вообразить. Теперь оно тоже казалось красивым – платье для невинной, беззаботной юной девушки! Но ей оно вряд ли теперь подойдет.

– Подождите, – вдруг сказала Элизабет, когда мисс Уайби уже закрывала последнюю коробку. – Мне хочется еще кое-что посмотреть… нечто особенное.

Глаза портнихи засветились.

– Конечно, мисс. Разумеется. – Она щелкнула пальцами, и Кэрри достала одну большую коробку.

Мисс Уайби вытащила из нее рулон желтой органзы.

– Если ее украсить бусинками, возможно, это будет то, что надо, – предположила портниха.

– Нет, – покачала головой Элизабет.

– А что вы думаете об этом шелке, мисс Трент? Цвета орхидеи. Вы сможете заколоть в волосы орхидеи…

– Нет.

Краем глаза она вдруг заметила одну ткань, выглядывающую из-под всех остальных, и нагнулась вместе с портнихой, чтобы вытащить ее с самого дна. В отдельной плоской белой коробке был упакован прекрасный малиновый бархат. Цвет его был глубокий, насыщенный, почти вызывающий. Сам бархат на ощупь напоминал нежный лепесток. Это было именно то, что ей нужно. И она уже знала, какое платье следует из него сшить.

– Мисс Уайби, сможете ли вы сшить платье, в точности следуя моим указаниям?

– Ну разумеется! Почему бы и нет?

– Прекрасно. В таком случае я беру этот малиновый бархат, если вы не возражаете.

Среди общего хора счастливых восклицаний по поводу сразившего всех великолепия этой ткани, в дверь неожиданно постучали.

– Войдите, – воскликнула Дженни, поглаживая мягкий бархат о свою щеку.

– Прошу простить меня, уважаемые леди, – раздался из дверей хорошо знакомый голос. Элизабет стремительно повернулась и увидела Бена Тукера, неуклюже вступающего в комнату.

– Бен! – бросилась она к нему и дружески схватила его за руки. – Откуда ты? Как ты прекрасно выглядишь!

И действительно, это было правдой – все его шесть футов, казалось, просто излучали довольство и радость. Копна длинных соломенных волос была изысканно причесана, озорные голубые глаза весело сверкали, лицо покрывал здоровый румянец. На нем были надеты белая полотняная рубашка, замшевая куртка, коричневые шерстяные брюки, казавшиеся абсолютно новыми. «Точно так же, как сияющие кожаные ботинки на ногах», – заметила про себя Элизабет.

– Так гораздо лучше, чем в тряпье, которое пришлось носить на корабле, вам не кажется? – Бен усмехнулся. В свою очередь, он тоже восхищенно изучал ее внешность. – О, ты выглядишь совершенно сногсшибательно, Лиз… мисс Трент. – Он внезапно смутился и оборвал себя, вспомнив, что в присутствии других людей нужно придерживаться другой истории. От смущения густо покраснел.

– Входи же, Бен, – пригласила его Элизабет, стараясь скрыть неловкость за проявлениями чрезмерной радушности. – С Дженни ты знаком, а это мисс Уайби, это Кэрри… Петерсон, не так ли?

– О да, я уже знаком с этими леди, – весело начал Бен, поочередно кланяясь Дженни, мисс Уайби и наконец Кэрри. На Кэрри взгляд его остановился неожиданно долго. – Кэрри Петерсон? – воскликнул он с сомнением в голосе.

Она подняла на него свои невинные карие глаза.

– Да, сэр.

– Я… вас помню. Ведь ваш отец владеет бакалейной на Второй улице? Когда я вас видел последний раз, вы были совсем маленькой!

– Это было больше года тому назад, Бен, – напомнила ему Дженни и мягко добавила: – К сожалению, недавно мистер Петерсон был убит в сражении с британцами на острове Минкок в Нью-Джерси. Он был приписан к милиции, если ты помнишь.

– О! Я не знал, что все так произошло! Я не мог себе даже вообразить!.. – Бен смотрел на Кэрри, которая стояла, опустив голову. Казалось, она изучает что-то на полу. – Очень сожалею, мисс Петерсон. Я вовсе не хотел вас расстраивать.

Во время этой сцены мисс Уайби смотрела на Бена с явным неодобрением. Разболтанный, нахальный молодой человек, пришла она к выводу, основываясь на том, с какой фамильярностью обращался он к мисс Трент и как бесцеремонно разглядывал Кэрри. Воистину просто нахал – не сводит с нее глаз с того самого момента, когда они были друг другу представлены! Право, пора со всей этой ерундой кончать. И она знает, как положить этому конец!

– Миссис Уоррен, – произнесла мисс Уайби с важным видом. – У меня, к сожалению, есть дела, я должна посетить еще и другие дома. Так что, вы понимаете, если молодой человек не возражает, я бы предпочла начать обмерять вашу кузину, чтобы не терять времени зря. Время не стоит на месте.

– Разумеется! Вы совершенно правы! – Дженни повернулась к Бену, который все еще стоял и смотрел восхищенно на Кэрри. – Бен, у вас был какой-то повод посетить нас сегодня? – спросила она его, подавляя желание рассмеяться.

– Ах да! – ответил он, как будто очнувшись. – Я ведь пришел сюда с верфи. Мистер Уоррен прислал меня передать, что он задержится сегодня до поздней ночи и его не стоит ждать с обедом. Мы слегка отстаем от графика, и он намеревается несколько поднажать в этом смысле.

– А, так ты работаешь у… моего кузена, Алекса, на его верфи? – спросила Элизабет, постепенно складывая отдельные разрозненные куски сведений в одну общую цельную картину.

– Да, я корабельный плотник, или, лучше сказать, был таковым до тех пор, пока капитан Бурк не взял меня с собой в каперский поход! – Бен ухмыльнулся, глядя на нее. – Теперь, когда я вернулся, мне здесь очень скучно. Вот на море были настоящие приключения!

– Можно себе представить, – любезно пробормотала Элизабет, но в ее непринужденном тоне уже слышались предостерегающие нотки. – Как я рада, что мое путешествие из Нью-Джерси уже закончилось.

– Да-да, конечно, разумеется! – заверил ее Бен с озорным блеском в глазах. – Все складывается как нельзя лучше. К тому же такой славной молодой леди, как вы, ни в коем случае не понравились бы некоторые тяжелые моменты нашего путешествия! Каперский корабль не место для леди, это уж точно!

– Бен, я думаю, что вам лучше теперь идти, – торопливо сказала Дженни, заметив холодный неодобрительный взгляд, которым одарила его мисс Уайби, к тому же опасаясь, что его слишком уж старательная игра может привести к плачевным результатам.

– Да, – согласилась Элизабет. – У меня совершенно нет времени слушать сейчас про ваши подвиги, мистер Тукер!

– Ну хорошо, может быть, ты когда-нибудь зайдешь проведать Генри, – пригласил он ее, пока Дженни почти насильно вела его к двери. – Он теперь на нашей ферме, на берегу Шуликина и счастлив, как щенок, надо вам сказать. Генри хочет тебя увидеть.

– Я загляну в скором времени, – пообещала Элизабет.

Уже стоя в дверях, Бен помедлил и в нерешительности обернулся через плечо.

– Всего хорошо, Кэрри, – произнес он медленно, как будто пробуя каждое слово на вкус.

Кэрри подняла глаза и ослепительно улыбнулась ему в ответ.

– Всего хорошего, мистер Тукер, – сказала она тоненьким сладким голосом, который как будто загипнотизировал Бена. Глаза их встретились, и щеки его густо покраснели.

– До свидания, Бен, – твердо произнесла Дженни, выталкивая его в прихожую и весьма решительно захлопывая за ним дверь. Они обменялись с Элизабет веселыми взглядами.

– Мисс Уайби, я очень сожалею, что нас прервали, – сказала Дженни.

Портниха, возбужденная и взъерошенная, громко засопела в ответ.

– Хм! – произнесла она сварливо. – До чего же нахальный молодой человек! Я совершенно не понимаю, почему вы не дали ему хорошую нахлобучку, миссис Уоррен, после всего, что он тут наговорил и отнял у вас столько времени. До чего невоспитанны стали молодые люди в наши дни…

– Мисс Уайби, – перебила ее Элизабет холодно. – Бен Тукер – самый очаровательный и вежливый молодой человек, которого я когда-либо видела, и более того – это один из моих лучших друзей. Так что давайте приступим теперь к нашим делам!

Мисс Уайби плотно сжала губы и бросилась к коробке с булавками.

Уже позже Элизабет и Дженни обсуждали все подробности этой сцены.

– Я думаю, Кэрри сразила Бена наповал! – с удовольствием провозгласила Элизабет. – О, эта хитрая молодая особа! И все же она выглядит такой несчастной!

– Смерть отца была для нее большим ударом. Теперь ее мать осталась с пятью детьми, из которых Кэрри, я полагаю, самая старшая. Бедный ребенок! Больше всего мне ее жаль за то, что ей приходится работать на мисс Уайби.

– Возможно, какой-нибудь красивый молодой человек облегчит груз этих несчастий, – предположила Элизабет с сияющими глазами.

– Например, такой, как Бен Тукер, если я правильно понимаю? Вы считаете, что Кэрри он понравился?

– Понравился? Да она просто потеряла от него голову! – заявила Элизабет решительно. – Бен очень мил и привлекателен, и к тому же она не могла не заметить, как он на нее смотрел – как глупый щенок! А вы заметили, как Кэрри вспыхнула? Я твердо убеждена, что они оба влюбились с первого взгляда!

– Вы по натуре безнадежный романтик, Элизабет, – смеялась в ответ Дженни. – Откуда вам может быть столько известно о любви?

Элизабет ничего не ответила.

– О, я прошу прощения, моя дорогая, – Дженни бросилась к ней и схватила ее за руку. – Мое замечание было абсолютно бестактным. Простите меня.

– Так что же все-таки вы имели в виду? – непринужденно спросила Элизабет.

– Вы прекрасно знаете, что я имела в виду.

Их глаза встретились, и Элизабет первая отвела взгляд.

– Я сделаю все, что смогу, чтобы вам помочь, – произнесла Дженни спокойным голосом. Однако Элизабет, сокрушенная тем обстоятельством, что ее чувства оказались понятны чужому человеку, едва покачала в ответ головой и ничего не ответила.

Уже позже, вечером, она сидела в своей спальне на сосновом кресле-качалке возле окна и смотрела на улицу. Там открывалась совершенно сказочная картина: белый снег укутал спящую землю, деревья были покрыты серебряной изморозью, на черном небе таинственно блистал желтый ломоть луны. Элизабет неотрывно смотрела на черное небо и думала при этом о Бене Тукере, о том времени, которое они проводили вместе на «Шершне». Она вспомнила ту ночь, когда он ее поцеловал, – это было прошлой зимой, под звездами, год тому назад. Тогда Элизабет вскружила ему голову. Когда она вспомнила ту ночь, из груди ее вырвался сладкий вздох. А потом вспомнила все, что за этим последовало: Алекс нашел их в объятиях друг друга и страшно разгневался. Затем наступил приступ неистовой горячей страсти. Это была та самая ночь, когда она потеряла свою девственность и открыла в себе глубину страсти. Это была первая ночь, когда Элизабет почувствовала его горячие, алчные поцелуи, нежность его рук на своем избитом и измученном теле. При этом воспоминании ее обдало жаром. И вдруг она ясно осознала, что очень благодарна Бену за все, что он для нее сделал: благодарна именно за его поцелуй под звездами. Ибо это был именно тот самый поцелуй, который заставил Алекса потерять голову от ревности. А теперь ревность должна стать главным действующим лицом ее плана. Ревность – самое древнее и самое действенное оружие женщины, когда-либо изобретенное в извечной войне между полами.

Элизабет еще раз мысленно вернулась к своему плану. Здесь, в собственном доме, окруженный близкими ему людьми, Алекс не посмеет снова мучить ее. Она свободна и может делать все что ей заблагорассудится, без всякого страха расплаты, и собирается использовать свою свободу в полной мере. Элизабет слегка усмехнулась про себя. Возможно, только сведя его с ума от желания, от ревности, притом что он ничего не сможет с этим поделать, она принудит его прийти к какой-то определенности в своих чувствах к ней. Если Алекс не любит ее и никогда не любил, то ей никто и ничто не поможет. Но если в самой глубине его сердца все же скрываются нежные чувства, то ее способ борьбы – и никакой другой – вынесет их на поверхность.

Она улыбнулась, снова вызывая в памяти приступы его ревности. Надо воспламенить Алекса, свести с ума. Какой очаровательной будет ее месть за все бессонные ночи, которые она провела благодаря ему, ночи, когда она рыдала от горя и одиночества, вызванных его холодностью. Пусть эта ревность станет острым мечом, который насмерть сразит Алекса. Пусть она медленно пожирает его до тех пор, пока он, не в состоянии дольше терпеть, должен будет либо провозгласить Элизабет своей женой, либо отказаться от нее навеки. Пусть, потому что все то время, когда она будет тайно охотиться на него, она будет страдать точно так же, как и он. Даже теперь до чего же она тоскует по нему, по его сильному большому телу, по его поцелуям, по его рукам. Как ей хочется дотронуться до его груди, до его волос, губ… Но тут Элизабет стукнула себя по губам и вытерла набежавшие было слезы. Она мысленно прокляла Алекса именно за то, что он заставил ее так в нем нуждаться. Как никогда ранее ей нужно быть терпеливой и очень, очень внимательной, потому что ставки в этой игре слишком высоки – пугающе высоки. Если она проиграет свою партию, то потеряет все.

Глава 20

Сильный пронизывающий ветер завывал в кронах деревьев, заметал падающий густыми хлопьями снег, который перешел в неистовую, ослепляющую метель. Снежная буря бушевала последние три часа и совершенно завалила дороги, сбивая с ног одинокого путника, который отважился подвергнуть себя жестокому испытанию непогодой. Его лошадь по колено увязала в снегу и с трудом продвигалась среди сугробов, пытаясь нащупать тропинку. Наездник – закутанная в черный плащ фигура, согнутая почти пополам на черном крупе коня, – вслух чертыхнулся, потому что конь двигался едва-едва, но когда он принимался подгонять животное громкими подбадривающими криками, их относило ветром в сторону.

Прошло довольно много времени, прежде чем человек и животное добрались наконец до трехэтажного кирпичного здания, окруженного живописным кольцом деревьев, которые теперь были едва видны сквозь ослепляющую безумную пляску пурги. Всадник спрыгнул с коня и, низко наклонив голову против ветра, повел его в конюшню, помещавшуюся за домом. Он долго возился с замерзшей на морозе щеколдой, пока наконец дверь с трудом открылась и из глубины помещения на него взглянула с удивлением чья-то подслеповатая изможденная физиономия.

– Мистер Бурк! – воскликнул старик, и за его спиной послышалось движение: еще одна фигура появилась из темноты и столь же удивленно уставилась на путника.

– Ну разумеется, это я, старый болван! Отойди же в сторону и дай мне войти наконец! Лунный почти замерз, да и я нахожусь далеко не в лучшей форме.

Двое старых слуг принялись действовать. Пока один подхватывал под уздцы Лунного, другой начал сметать снег с плаща Алекса.

– Со мной все в порядке, Уолтер. Черт возьми, присмотри лучше за Лунным! – Бурк оттолкнул от себя слугу и сам подошел к лошади. В конюшне было сравнительно тепло, пол устлан густым слоем соломы. Алекс проследил за тем, как Джек и Уолтер – те самые грумы, что помогали ему неделю назад, когда он приехал в Филадельфию вместе с Элизабет, – старательно растерли дрожащее, полузамерзшее животное. Более молодые слуги ушли в армию, но Уолтер и Джек были для этого слишком стары. Оба они работали на семью Бурков всю жизнь, начав задолго до того как Александр Бурк появился на свет. Он отметил про себя ту сноровку, с которой они массировали и терли щетками коня, задавали ему овес, наливали небольшими порциями воду и накидывали тяжелое шерстяное одеяло на его спину. Благодаря их усилиям Лунный перестал наконец дрожать и с довольным видом опустил морду в мешок с овсом.

– С ним все в порядке, мистер Бурк, – весело заверил его Джек. – Лучше позаботьтесь о себе. Вам не повредит хорошая порция рома.

Алекс усмехнулся. Всклокоченные черные волосы упали на лицо, серые глаза возбужденно сверкали под густыми черными бровями. Он выглядел очень усталым, красивое лицо казалось посеревшим и измученным, однако улыбка моментально изменила его: в согбенной напряженной фигуре сразу промелькнуло что-то мальчишеское.

– Пожалуй, ты прав, Джек, пинта рома могла бы теперь меня хорошенько согреть. Но для начала ответьте мне, что это вы здесь вдвоем делаете в такой час? На улице бушует метель, господа! В такую погоду вам более пристало почивать в постельках со своими дорогими женушками!

– Мы здесь из-за гостей, сэр, – начал Уолтер низким отчужденным голосом. – Вот сейчас мы пришли проверить, в каком состоянии их лошади – мистер Уоррен приказал нам время от времени это делать.

– Гости? В такую ночь, как эта? – нахмурился Алекс, в ту же секунду заметив трех чужих лошадей, стоящих на привязи.

– Да, сэр. Разве вы не видели экипажа у входа? Двое гостей приехали на нем, а третий прискакал верхом. Пришли навестить наших леди. Этим господам все нипочем, я полагаю: буря или не буря. В особенности их интересует мисс Трент. Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду.

Грумы обменялись между собой взглядами. Алекс нахмурился еще сильнее.

– О, разумеется, я понимаю. – Это было все, что он произнес, однако быстро повернулся и заспешил к двери.

Буря бушевала с такой же силой, но Алекс был слишком погружен в свои мысли, чтобы замечать непогоду. С опущенной головой, закутанный в плащ по самые глаза, он настойчиво пробивался сквозь ветер к черному входу, который находился на задней стороне дома.

– Итак, она уже завела здесь друзей, – подумал Алекс с угрозой. Он должен был это предвидеть. Как глупо было испытывать угрызения совести по поводу того, что покинул ее в первое же утро после их приезда. Он должен был знать, что Дженни и Адам прекрасно позаботятся о ней без него. А кроме того, Элизабет Трент и сама может позаботиться о себе. Ведь она же по натуре боец. Каким дураком надо быть, чтобы в этом сомневаться, беспокоиться о том, как она устроилась. А он-то надеялся, что Элизабет нуждается в его поддержке. Ха! Можно подумать, что она хоть в ком-нибудь нуждается.

Прежде всего Алекс прошел на кухню, где Мэри сидела согнувшись на маленькой скамеечке возле горящего очага. Увидев его, она тут же вскочила, а по комнате в это время прошелся холодный ледяной сквозняк.

– Мистер Бурк! Вот это да! – закричала она, устремившись ему навстречу, при этом уронив с полки стоящий там чайник.

– Не беспокойся, Мэри, – сказал он, останавливая ее кивком головы. – Скажи лучше, где моя сестра?

– В гостиной, сэр, развлекает гостей. Может быть, вы хотели бы поужинать, сэр… Давайте я вам принесу?..

Но он уже уходил, шурша плащом. Алекс спустился в прихожую, откуда можно было пройти в центральную часть дома. Он двигался очень сосредоточенно, нигде не задерживаясь ни на секунду. Походка его напоминала взявшего след зверя, однако тяжелые башмаки почти не производили шума на мягких коврах.

Когда он приблизился к гостиной, до ушей его донесся мелодичный женский смех, перекрываемый грубым мужским хохотом. Алекс почувствовал дуновение теплого воздуха даже раньше, чем подошел к открытой двери и увидел там весело горящий камин. Остановился в дверях – темная, таинственная фигура в черном. Глаза его при этом внимательно изучали разворачивающуюся перед ним сцену. И что же это была за очаровательная сцена!

Дженни, очень милая в своем наряде, сидела в кресле, обитом розовой парчой, у самого огня, Адам стоял возле нее, держа в руках стакан бренди. Точно такое же кресло напротив было занято некой леди, которую Алекс сразу же узнал: мисс Сэлли Херберт, рыжеволосая девушка с удлиненными зелеными глазами и преувеличенно сладкой улыбкой. Ее цепких когтей он весьма успешно избегал с того самого времени, когда она начала появляться в обществе три года тому назад. В свои девятнадцать лет Сэлли Херберт была соблазнительно хорошенькой кошечкой. Его взгляд рассеянно пробежал по ней и остановился на Элизабет, сидящей на розовом бархатном диване. Один мужчина располагался возле нее, а другой стоял за спинкой дивана, полностью завладев при этом ее вниманием, ибо он рассказывал в это время, по-видимому, очень забавную историю. Алекс почти не улавливал смысла произносимых слов, потому что все его внимание было поглощено Элизабет. Он смотрел на нее, как загипнотизированный.

Алекс не помнил, чтобы она когда-нибудь выглядела столь прекрасной, утонченной и женственной. На ней было надето муслиновое платье розового цвета, отороченное изысканными белыми кружевами. Глубоко декольтированное по моде, оно открывало белую грудь, соблазнительно вздымавшуюся, когда очередные шутки рассказчика заставляли Элизабет заливаться веселым смехом. Алекс почувствовал, как у него учащается пульс, и с усилием отвел глаза от этого белого сияния. Ее тонкую белую шею охватывала розовая бархатная ленточка, молочно-белая кожа от жара камина покрылась румянцем. Волосы были зачесаны вверх, откуда спадали сияющей золотой волной свободных локонов на одну сторону лица. Профиль казался утонченным – аристократическим, королевским, прекрасным.

Первой Алекса заметила Дженни, которая была занята тем, что выбирала себе одно из лежащих на блюде пирожных. Она испуганно вскрикнула и проворно вскочила на ноги.

– Алекс! – бросилась она к нему. Все остальные присутствующие в комнате также поспешили приветствовать его, Адам захромал ему навстречу, и только Элизабет с бесстрастным видом осталась сидеть на своем месте.

– Ну, дружище, ты почти замерз! – приговаривал Адам, стаскивая с него плащ и подталкивая в кресло поближе к огню. Усадив Алекса, повернулся, чтобы налить ему в стакан бренди.

– Ну, мистер Бурк, бедняжка. Неужели вы скакали верхом в этот ужасный буран? – заботливо спросила его Сэлли.

– Разумеется, точно так же, как и вы с вашими друзьями, – ответил он с насмешливой улыбкой.

– Ну, мы очень мало чем рисковали, а Джон и я так вовсе приехали в экипаже, – сказала она сладеньким голоском. – Эдвард, конечно, приехал верхом, это правда, но его дом отсюда едва ли в полумиле. – Сэлли прикрыла своей тонкой белой ладонью его руку. – А сколько же миль пришлось проскакать вам?

Он пожал плечами.

– Я был в пути несколько часов, но надо сказать, мои усилия не пропали даром. Я даже и мечтать не мог о том, что здесь меня встретят три прекрасные женщины.

Непроизвольно он взглянул на Элизабет. Фиолетовые глаза встретились с серыми, в углах ее рта появилась тень улыбки.

– Ах, кузен, какие любезные слова, – пробормотала она. – Ты уверен, что холод никак не повлиял на твои мозги?

Улыбка, с которой были произнесены эти слова, сделала их похожими на шутку, и все с готовностью засмеялись. Только Дженни и Адам обменялись взглядами. Сэлли Херберт подозрительно смотрела на Алекса и Элизабет.

– Благодарю за вашу заботу, кузина, – ответил он. – Я вас уверяю, что мои умственные способности в порядке.

Элизабет слегка наклонила голову в знак того, что вполне уловила смысл этого замечания, а затем повернулась с обольстительной улыбкой к сидящему рядом мужчине:

– Эдвард, можно вас попросить налить мне еще немного горячего сидра? Меня что-то слегка знобит.

– Разумеется! – Эдвард Ленгстон был коренастый упитанный молодой человек с приятным лицом, в голубом мундире, отороченном красным кантом, что указывало на его принадлежность к войскам континентальной пехоты. Бурк холодно наблюдал, как он торопливо и услужливо наливал сидр из тяжелого кувшина.

– Алекс, разреши принести тебе какой-нибудь легкий ужин, – предложила Дженни с серьезным лицом, суетясь вокруг, как курица-несушка. – Ты, наверное, умираешь с голоду после такого ужасного путешествия!

– Стакан бренди – вот все, что мне нужно. Я ничего не хочу, – сказал он отрывисто. Его острый взгляд снова обшарил всю комнату и остановился на человеке, стоящем возле каминной решетки, также одетом в военную форму.

– Когда я вошел, ваша история была в самом раз-rape, – произнес Алекс нараспев. – Прошу вас, продолжайте, не стоит из-за меня прерываться. Если я не ошибаюсь, вы рассказывали что-то очень интересное, мистер Херберт?

Джон Херберт поднял брови, изобразив на лице выражение притворной скуки.

– Я просто пересказывал последнюю историю о генерале Арнольде и мисс Шипен, – сказал он рассеянно. – В конце концов об этом все говорят последние дни.

– Неужели это правда? – поинтересовался Бурк, бесстрастно изучая его с головы до ног. Джон Херберт, брат Сэлли, высокий тщедушный мальчик с копной кудрявых рыжих волос и худым веснушчатым лицом. Его карие глаза, под тонкими изогнутыми бровями выражали досаду и ревность. Алекс понял, кто является источником этой ревности.

– Ах да, насколько мне известно, вы ведь служили под командованием генерала Арнольда? – продолжал он вялым тоном.

– Да, я учился у барона фон Стюбена в долине Форже, – охотно ответил рыжеволосый молодой человек.

– Да-да, знаю. Хороший человек фон Стюбен, насколько я слышал. А вы, мистер Ленгстон? Вы все еще служите у генерала Арнольда?

– Да, сэр. – Эдвард вспыхнул, набрался храбрости и приготовился продолжать объяснения, но его прервал Херберт. Он нетерпеливо наклонился к Элизабет и стал рассказывать ей свою историю:

– Таким образом, вся Филадельфия только и говорит что о романе генерала Бенедикта Арнольда и мисс Пегги Шипен. Но я совершенно уверен, что скоро эту историю забудут и начнут говорить о другой.

– Боже мой, что же это может быть? – Элизабет широко открыла глаза и кокетливо улыбнулась.

– То есть как это, мисс Трент! Разумеется, о вашей несравненной красоте и очаровании! Мисс Шипен, конечно, славится своей красотой, но позвольте вам заметить – ее красота бледнеет в сравнении с вашей!

– Можете говорить все что вам угодно, – нежно смеялась Элизабет. – Но вы рискуете при этом ввести меня в краску.

Эдвард Ленгстон порывисто обернулся к ней и тоже вставил слово.

– Это именно то, что я говорил мисс Трент сегодня днем, – провозгласил он торжественно. – Ни одна леди в Филадельфии недостойна даже нести за ней свечу! О! Я не говорю, разумеется, о присутствующих! – спохватился Эдвард, уловив гримасу, исказившую лицо Сэлли Херберт, и сдержанный смех, охвативший Дженни.

– Вы знаете, все это выглядит очень странным, мисс Трент, – промурлыкала Сэлли Херберт сладким голоском. – Ведь вы до этого ни разу не посещали своих филадельфийских родственников. Кстати, в каком вы родстве? По материнской линии скорее всего?

На какую-то долю секунды воцарилась напряженная тишина, а затем Дженни быстро произнесла:

– О нет. Элизабет находится в родстве с семьей моего отца. Скажи мне лучше, Сэлли, дорогая, может быть, тебе налить еще сидра? Или лимонада?

Неприятная ситуация разрешилась, после чего Эдвард Ленгстон и Джон Херберт продолжали с новой силой изливать на Элизабет поток учтивостей. Но Алекс понял, что видел уже вполне достаточно. Он поставил свой стакан на каминную решетку и, прищурив глаза, мрачно повернулся к компании.

– Если вы не возражаете, – произнес он холодно, – теперь я удалюсь. Я слегка устал от этого долгого вечера. – Алекс сдержанно кивнул в сторону софы, на которой Элизабет сидела в живописной позе, окруженная двумя мужчинами в военной форме. Затем вежливо коснулся руки мисс Херберт.

– Надеюсь, теперь, когда вы возвратились наконец из своего долгого путешествия, мы будем видеть вас чаще, – пропела она, скосив на него свои зеленые глаза.

– С большим удовольствием, – ответил Алекс мрачно. Поклонившись Дженни и Адаму, он вышел из комнаты и, закрывая за собой дверь, все еще слышал смех Элизабет. Проклиная ее, себя и двух молодых идиотов, которые плясали под ее дудку, как куклы, Алекс в отвратительном настроении отправился спать.

Элизабет наблюдала, как он покинул комнату, со смешанным чувством. На первый взгляд все, казалось, шло очень хорошо. И она должна была испытывать удовлетворение. Все идет замечательно! Лучше некуда! Невзирая на показное спокойствие Алекса, сцена в гостиной произвела на него должное впечатление. Он почувствовал себя усталым, разумеется! Элизабет чуть громко не рассмеялась, думая о своем триумфе. Алекс едва терпел присутствие других мужчин, которые оказывали ей внимание!

Однако, несмотря на свою победу, она чувствовала что-то наподобие неловкости. Вечер потратила на то, что изучала Сэлли Херберт из-под опущенных ресниц. Лукавая, соблазнительная кошечка! Элизабет невзлюбила ее с первого взгляда, и вот теперь… да, ясно, как день, она тоже интересуется Александром Бурком. И потому заслуживает внимания, самого пристального внимания и слежки. А эти два глупых щенка так и увиваются вокруг нее! О, Эдвард Ленгстон мог бы показаться вполне милым, только уж очень он наивен. Но другой, Джон Херберт, обладает тем же лукавым взглядом, что и его сестра. Взглядом, который ей очень не нравится.

Ее губ коснулась легкая улыбка. Как бы ей хотелось броситься навстречу Алексу, когда он вошел в гостиную, помочь ему снять плащ, приготовить ужин, согреть своими поцелуями! Элизабет понадобилось все ее самообладание, чтобы остаться спокойной и бесстрастной, пока другие суетились вокруг него. Она задумчиво вздохнула, помечтав о том времени, когда все закончится.

– Что-нибудь случилось, мисс Трент? – спросил Эдвард Ленгстон, заботливо наклоняясь к ней.

Элизабет обвела взглядом окружающих и заметила, что Дженни и Адам молча смотрят на нее. Джон Херберт многозначительно поднял брови, а его сестра внимательно наблюдает за ней.

– Нет-нет, я ужасно сожалею, мне кажется, что меня вдруг охватила какая-то странная мечтательность, – объяснила она с легким смущенным смехом.

Мистер Херберт понизил голос:

– Неужели? А я не был случайно ее причиной или это уже слишком – надеяться на такое?

– Я вовсе не обязана отвечать, – ответила Элизабет с притворной застенчивостью, опуская глаза. Но про себя подумала: напыщенный юный идиот! Никогда в жизни не слышала подобной самоуверенной и дерзкой чепухи!

Гости посидели еще немного. Элизабет продолжала весело флиртовать – так, как она не делала этого со времен Лондона. Но все ее мысли были наверху, в спальне Алекса.

На следующий день Элизабет отправилась проведать Генри – как он поживает в своей новой семье в доме Тукеров. Ночью метель утихла, покрыв землю толстым слоем снега. День был ясный и солнечный, очень подходящий для верховой прогулки.

Дженни, которая получала яйца и молоко от Абигайль Тукер, рассказала Элизабет, как ехать, и предложила составить компанию, но та отказалась, предпочитая прогуляться одна. В Англии девушкам никогда не разрешалось ездить куда-либо без сопровождения, но в Америке это было обычным делом. Элизабет почувствовала сильное желание воспользоваться своим правом. И вот теперь она ехала на смирной гнедой кобыле, одетая в новую изумрудного цвета амазонку и темно-голубой плащ, спадающий с плеч живописными складками. Элизабет с удовольствием наслаждалась одиночеством. Она сильнее стегнула кобылу, совершенно забыв о холодном ветре, задувавшем под плащ, и помня только щемящую радость от быстрой езды по заснеженным полям и лесам. Ее не отвлекала никакая болтливая компания.

Но Элизабет ехала на ферму Тукеров не только ради того, чтобы проведать Генри. Она жаждала увидеть мать Бена, ибо прекрасно помнила разговор с ним, когда они вместе драили палубу «Шершня». Тогда он несколько раз повторил, будто его мать сказала, что Александр Бурк вряд ли когда-нибудь женится – «после всего того, что с ним было». С тех пор эти слова не выходили из головы Элизабет. И сегодня она решила проверить их правоту.

Мирное одиночество ее зимней прогулки было внезапно прервано громким ржанием другой лошади и явственно различимым хрустом копыт по снегу. Оглянувшись назад, она увидела высокого гнедого жеребца, догонявшего ее по боковой дорожке и несущего на спине знакомую фигуру всадника. Ей пришлось схватить под уздцы свою кобылу и резко остановиться.

– Добрый день! – окликнул ее Джоффри Гренгер, поравнявшись. Он, как всегда, был безупречно одет в свой великолепный бордовый шелковый плащ, на голову набекрень нахлобучена шляпа. Поверх плаща, сколотого золотой булавкой, лежали аккуратные воланы воротника рубашки.

– Прекрасный день для прогулки верхом, не правда ли? – улыбнулась Элизабет.

– Да, действительно. Я как раз ехал проведать Алекса, – пояснил Гренгер. – Сегодня утром я натолкнулся на Джона Херберта, и тот сказал мне, что Алекс вернулся домой накануне вечером. Надеюсь, он здоров?

– Вполне здоров. По крайней мере прошлым вечером. Сегодня я его еще не видела. Очевидно, он отправился на верфь в такой ранний час, о котором даже противно подумать. – Элизабет услышала раздражение в собственном голосе и постаралась замаскировать его более сдержанными словами: – Он еще не вернулся, когда я выехала из дома, но я уверена, что Дженни примет вас с радостью, и вы сможете его дождаться.

Гренгер замотал головой.

– Я ничего не имею против проехаться немного с вами, если вы не возражаете.

– Мне будет приятно. Я еду на ферму Тукеров. Там теперь живет один мой друг.

– Ах да, маленький юнга, которого Алекс привез с собой из Англии. Маленькая смышленая дворняжка – по крайней мере мне так рассказывали.

Элизабет засмеялась.

– Генри – очень веселый и милый мальчик. И очень счастливый, надо заметить. Встретили бы вы его в то время, когда я его в первый раз увидела, – бедное оборванное существо, полуголодное.

Они повернули своих лошадей на ту дорогу, по которой должна была ехать Элизабет, и пустили их в легкий галоп.

– Таким образом, если бы он вернулся в Англию, для него наступили бы не очень легкие времена. Не думаю, что то же самое можно сказать о вас.

– О нет. У меня была замечательная легкая жизнь, абсолютно без всяких забот. Мне приходилось решать единственную проблему – какое платье надеть на очередной прием!

Гренгер засмеялся, а потом спросил как будто случайно:

– Вы жалеете о потерянном?

– Да, конечно! Кроме того, я очень скучаю по моим друзьям, по своей компаньонке и по всем близким мне и понятным делам. – Она подумала несколько секунд, а затем внезапно сказала: – Но я никогда не чувствовала себя столь бодро, как теперь, когда приехала сюда. Что-то есть в этих колониях… я еще не могу выразить, что!

Голубые глаза Гренгера смотрели на нее очень внимательно.

– Значит, вам здесь нравится?

– Да. Вы знаете, мистер Гренгер, я всегда была не совсем согласна с тем, как обстоят дела в Англии. Например, я была почти обескуражена тем, что ни с одним джентльменом невозможно было обсуждать вопрос о войне! Здесь все совершенно не так. – В раздумье она похлопала себя по губам. – А потом, если взять Генри. В Англии мальчик вроде него не имел бы ни малейшего шанса стать человеком. А здесь… да, здесь все по-другому. И это мне нравится.

Наступило короткое молчание. Затем Гренгер небрежно заметил:

– Таким образом, теперь вы перешли на сторону мятежников? Вы выступаете против Англии?

Она вспыхнула.

– Я смотрю на вещи совершенно по-другому. Я люблю Англию. И совсем не уверена, на чьей стороне теперь нахожусь. Я слишком мало обо всем знаю – только то, что мне довелось услышать на корабле от Алекса и Бена. Но и этого мне хватило для того, чтобы отдать свои симпатии восставшим колониям. – Элизабет принужденно засмеялась. – Вы считаете меня предателем?

– Вовсе нет. – Улыбнувшись ей, он слегка придержал своего гнедого жеребца, который споткнулся обо что-то на снегу. – Просто приятно узнать, на чьей вы стороне, – сказал Гренгер.

Некоторое время они ехали вместе до тех пор, пока впереди не показалась дорога, ведущая на ферму. Гренгер указал ей направление, а затем повернул жеребца обратно, на тропу, по которой они приехали.

– Я вас теперь оставлю, чтобы вы повидались с друзьями, а сам пока посмотрю, не вернулся ли Алекс. – Он взял ее затянутую в перчатку руку и поднес к своим губам. – Вы ведь не забыли об обещанном мне танце, не правда ли?

– Конечно, нет. Я жду его с нетерпением.

– Так же, как и я. В таком случае всего хорошего.

Элизабет видела, как Гренгер пустил лошадь в легкий галоп, а затем исчез среди заснеженных деревьев. По каким-то причинам, которые она не могла толком понять, его вопросы ее несколько смутили. Создавалось впечатление, что он как будто проверял ее или оценивал. Но почему?

Элизабет никак не находила ответа. Все еще пребывая в недоумении, она пустила лошадь галопом по дороге, в конце которой виднелись красные кирпичные строения фермы. Из труб. лениво вился дымок и исчезал в сапфировом небе. Джоффри Гренгер с его вопросами моментально испарился из головы. Существовали более важные тайны, которые ей сегодня предстояло разгадать.

Прежде чем она успела соскользнуть с седла, раздался пронзительный крик, и навстречу выскочила маленькая закутанная непонятно во что фигурка. Элизабет узнала это улыбающееся, счастливое лицо.

– Генри! – воскликнула Элизабет и заключила мальчика в объятия, наклоняясь при этом, чтобы заглянуть в его цветущее здоровьем, розовощекое лицо.

– Я знал, что вы приедете, мисс, – закричал он победоносно. – Бен говорил мне, что видел вас, после этого мне тоже очень захотелось с вами повидаться. Я знал, что вы не забудете обо мне.

– Забыть о тебе, Генри? Никогда!

Из дома раздался сильный гортанный женский голос, который прервал их беседу:

– Генри, не заставляй леди стоять так долго на холоде! Где же твои хорошие манеры, мальчик? А ты, Саймон? Мисс, не желаете ли войти в дом и сесть поближе к огню?

Уже направляясь к дому, Элизабет произнесла с улыбкой:

– Благодарю вас, с большим удовольствием.

Действительно, внутри было гораздо теплее. На кухне в очаге весело рокотал огонь, по комнате распространялся аппетитный запах тушеного мяса, идущий, очевидно, из черного горшка, висящего на крюке над очагом. Возле длинного прямоугольного деревянного стола на полке лежал поднос с разнообразными фруктовыми пирожными. Вокруг стола помещались грубые деревянные скамейки, на которых с легкостью могла бы поместиться семья из десяти человек. Повесив свой плащ на вешалку возле двери, Элизабет уселась в кресло-качалку у огня, грубое деревянное сиденье которого было покрыто вышитой подушечкой. Она внимательно оглядывалась вокруг себя, комната казалась ей очень милой и уютной. Генри в это время взобрался на подлокотник ее кресла, а миссис Тукер снова обратилась к деревянной подставке, на которой вымешивала хлеб. Ее сильные натруженные руки выполняли работу с удивительной сноровкой.

– Вы выглядите замечательно, мисс, – сказал Генри с восхищением, поглаживая края ее зеленой амазонки.

– И ты тоже! Филадельфия, судя по всему, очень благосклонна к вам, молодой человек! – Это было правдой. Никогда еще она не видела Генри таким здоровяком. Глаза его сияли. Неужели этот упитанный краснощекий парень – тот самый оборванный мальчишка, которого она в первый раз встретила на шумном лондонском причале более года тому назад? Это казалось невероятным, особенно когда Элизабет вспомнила, каким униженным и запуганным он был в то время и до какого состояния мог довести его, например, ужасный казначей. Теперь Генри стал гораздо выше ростом, на окружающих смотрел незатравленно. Он, наверное, чувствовал себя счастливым, этот юный здоровяк, болтающий без умолку с детской непосредственностью и неиссякаемой энергией. По всей видимости, стал теперь неустрашимым и отважным. Он гордо рассказывал ей о том, каким замечательным оказался его новый дом, и особенно о том, что сделает, если какие-нибудь красные плащи посмеют пересечь ему дорогу или попытаются отправить обратно в Англию.

– Очень смело! – захлопала Элизабет в ладоши, стараясь изо всех сил не рассмеяться.

Миссис Тукер через плечо глядела на них.

– Генри, пожалуй, хватит твоих историй, – решительно предостерегла она его. – Ты бы лучше вернулся в сарай и помог Саймону доить коров. Мы с мисс Трент замечательно поболтаем и без тебя. Я буду чрезвычайно признательна, если она отведает одно из моих пирожных и позволит налить ей стаканчик сидра.

Генри с вожделением взглянул на ряд пирожных, но женщина со смехом выгнала его вон.

– Ты получишь свою долю за ужином, если, конечно, будешь вести себя хорошо! – крикнула она ему вслед, когда он уже выскакивал из кухни.

Элизабет с удовольствием согласилась и на пирожное, и на сидр. Она уже начинала привыкать к недостатку чая в Филадельфии – одно из досадных последствий войны. Ей все больше нравился бодрящий запах свежего яблочного сидра, напитка, который здесь подают повсеместно во время еды, а также и в промежутках между трапезами. Теперь, попивая сидр, Элизабет внимательно рассматривала женщину, замешивающую хлеб. Абигайль Тукер была ширококостной женщиной, похожей на лошадь, с морщинистым упитанным лицом и буйной копной седеющих черных волос, выглядывающих из-под накрахмаленного белого чепца. Она была одета в простое коленкоровое платье и старый передник, вполне пристойный для фермерши. Ее наряд хранил следы многих стирок и починок. Она двигалась с большой легкостью, удивительной для такой крупной женщины, вокруг нее распространялась атмосфера тепла и доверия, что казалось вполне естественным. Элизабет любовалась, как быстро ее коричневые руки справляются с квашней, а в какой-то момент заметила, что и женщина, в свою очередь, наблюдает за ней. Проницательные голубые глаза критично и оценивающе оглядывали ее несколько мгновений. Затем Абигайль Тукер кивнула.

– Значит, вы и есть Элизабет Трент, – сказала она.

– Для меня большое удовольствие видеть вас, миссис Тукер. Ваш сын Бен – мой большой друг.

– Да, я знаю. Он мне говорил.

Элизабет побоялась сказать что-либо еще, однако пожилая женщина внезапно оставила в покое свою квашню, которая плюхнулась на разделочную доску с легким стуком, вытерла о передник руки и повернулась к ней лицом.

– Можно сказать вполне определенно, – провозгласила она сильным хриплым голосом, – что Александр Бурк, должно быть, совсем потерял голову.

Основательно испуганная, Элизабет смотрела на нее с удивлением:

– Прошу прощения?

– Не стоит, девочка. Не надо играть со мной в прятки. Я знаю правду. То есть я хочу сказать – правду о тебе. Каким образом он привез тебя сюда – прямиком через океан. Ты такая же кузина ему, как и я!

На мгновение воцарилось ужасное молчание, и Элизабет старалась подавить судорожный вздох. Наконец она заговорила, едва в силах совладать со своим гневом:

– Кто вам сказал?

Миссис Тукер захихикала.

– Кто вам сказал? – повелительно повторила Элизабет.

– Ну-ну, девочка, прежде всего успокойся. Не впадай в панику. Генри проговорился обо всем несколько дней назад, совершенно случайно. Бог ты мой, Бен был готов его убить, бедный ребенок покраснел, как пион. С ним едва не случилась истерика. Но уж вы-то не беспокойтесь, никто не слышал, кроме нас с Сэмом – отцом Бена, – а уж мы не собираемся говорить никому. Да и какой нам резон?

Элизабет с сомнением посмотрела на нее. В ее голубых глазах светилась доброта, она спокойно и прямо глядела в лицо Элизабет, ничуть не смущаясь и не отводя взора. В этой женщине было что-то такое, что заставляло ей верить, и Элизабет немного расслабилась.

– Ну вот, лучше допивай сидр, – скомандовала миссис Тукер, садясь рядом на трехногий стул. Она начала чистить картофель, лежащий перед ней на столе, бросая очистки в низкую деревянную корзинку на полу. При этом продолжала болтать:

– Меня совершенно не касается, что Александр Бурк решил вести себя как последний идиот, и не вижу, почему это должно касаться кого-либо еще.

– Благодарю вас. Я ценю вашу осмотрительность, миссис Тукер. В самом деле, ценю.

– Фэ, детка, не думай об этом. Хотя надо сказать, что когда я первый раз об этом услышала, то просто не поверила собственным ушам. Я никогда не думала, что Алекс такой дурак или что он такой негодяй. – Она задумчиво продолжала, снова окидывая оценивающим взглядом Элизабет. – Но теперь, когда вас увидела, я могу это лучше понять. Алекс, должно быть, совершенно потерял голову… от любви.

Вопреки своему желанию Элизабет вспыхнула от гнева.

– Вряд ли, – ответила она, усиленно пытаясь сохранить непринужденность и спокойствие. – Гораздо ближе к истине то, что он презирает меня.

– Фэ, детка. Уж я-то знаю Алекса Бурка. Он никогда не совершал подобной глупости за свою жизнь. Особенно если принять во внимание, что здесь замешана женщина. Обычно он держит их на расстоянии от себя, как будто у них чума. – Миссис Тукер снова захихикала. – Это не значит, что они не вьются вокруг него. Нет, наоборот, Сэлли Херберт положила на него глаз с того момента, как начала показываться в обществе! И она не единственная!

– Так что же, он их избегает? – Это был тот самый вопрос, ради которого она сюда приехала. Элизабет с жадным вниманием наклонилась вперед, стараясь не пропустить ни слова из ответа.

– О, женщин у него было предостаточно, от разных портовых шлюх вроде Кэсси Морган до красивых дам. Но он никогда никого и в грош не ставил. Возился с ними до тех пор, пока не разбивал их сердца. А когда они начинали играть по-серьезному или, упаси Бог, предъявляли ему какие-нибудь претензии, он моментально их бросал. – Миссис Тукер понизила голос: – Я бы заложила свою последнюю картофелину, что он никогда не женится… только не теперь, вот что я скажу.

– А почему вы так считаете? – настаивала Элизабет. – Почему он презирает женщин?

– А, это долгая история, мисс. – Фермерша печально покачала головой. – И не очень-то счастливая. Все началось с его матери. Лаура – так ее звали. Лаура Бурк. Дьявольская красавица эта девчонка, с черными волосами и черными глазами. Ведьма, прекрасная ведьма, вот какой была Лаура Бурк.

– А какое отношение это имеет к Алексу?

– Самое прямое, моя девочка. Ты понимаешь, его мамаша была столь же слаба, как и прекрасна, и это истинная правда. Она совершенно не могла сидеть на месте. Джон, отец Алекса, просто души в ней не чаял, молился на нее, приносил ей все, что только можно себе вообразить, и даже больше. Но для нее все казалось мало. – Миссис Тукер снова понизила голос. – И она стала заводить любовников. Очень много любовников. Любой мужчина с хорошенькой рожицей и непринужденными манерами находил дорожку в постель Лауры Бурк. И однажды летом ее застали – и открыл все Алекс.

Элизабет судорожно вздохнула.

– Да, мисс. Я хорошо помню эту историю. Все произошло, когда Алекс был совсем ребенком, едва старше, чем теперь Генри. Он-то все и открыл. И сразу за ним пришел его отец.

Наступило молчание.

– И что же случилось? – с ужасом спросила Элизабет.

– Насколько я слышала, произошла сцена. Лаура взбрыкнула, упаковала свои вещи и убежала из дома с этим парнем, кажется, он был доктор или что-то вроде этого. Джон остался один, и ему пришлось поднимать Алекса и Дженни, которая была тогда совсем крошкой. – Миссис Тукер вздохнула. – Он никогда не мог этого забыть. Боже мой, до чего же он любил эту женщину. Вся эта история совершенно разбила ему сердце – небеса свидетели, впоследствии он уже никогда не был таким, как прежде. Ну а Алекс? Он, разумеется, тоже этого не забыл.

– И он никогда больше не видел свою мать?

– Никогда. Ходили слухи лет пять тому назад, что ее убили где-то в Нью-Йорке в какой-то драке. И это все. Она никогда не писала, никогда не приезжала навестить своих детей. Думаю, это сразило Алекса больше всего, потому что Дженни тогда была еще совсем крошкой и не помнит, что же произошло. Но Алекс вырос, полный недоверия и ненависти к женщинам, а такие чувства очень сильны. – Она с сожалением покачала головой. – В те времена вся эта история вызвала настоящий скандал, но теперь, наверное, большинство порядком обо всем подзабыли. Но даже если и не забыли, все равно не думаю, что они увидят какую-нибудь связь между тем эпизодом и тем, как Алекс обращается с женщинами. Правда, я всегда думала, что все дело в той черноволосой ведьме, и никто не убедит меня, что это не так.

Элизабет посмотрела на свои руки. Возможно, мать Бена была права. В Алексе Бурке глубоко укоренились ненависть к женщинам, недоверие, зародившееся очень давно, еще в детстве. Однажды испытав такой тяжелый удар судьбы, маленький мальчик, и в этом нет ничего удивительного, превратился в мужчину. Теперь он ненавидит женщин, использует их только для удовлетворения своей похоти, воздвигает всяческие барьеры между собой и ими, ограждая себя тем самым от подобных ударов в будущем.

Она вздохнула.

– Понятно. Спасибо, что вы мне все это рассказали.

Абигайль Тукер похлопала ее по руке.

– Ну не принимайте уж все это так близко к сердцу, мисс. С этим молодцом еще не все потеряно. Я бы никогда не подумала о чем-либо подобном раньше, но когда услышала, что он провез вас через весь океан…

– Это было сделано назло, миссис Тукер.

– Может быть. А может быть, и нет. Я что-то не припоминаю, чтобы Алекс до этого так странно себя вел. Просто сошел с ума. И похоже, из-за тебя.

Но Элизабет покачала головой.

– Прошу вас. Я бы предпочла больше об этом не говорить.

– Как хочешь, детка. – Миссис Тукер тяжело поднялась со своего места, ссыпала очищенный, нарезанный ломтиками картофель в подол своего передника и понесла к очагу, где на огне висел булькающий котел с водой. – Все же я очень рада, что ты нашла время к нам заглянуть. Было очень интересно на тебя посмотреть, после всего того, что мы наслушались от Генри и Бена.

– Мне кажется, вы замечательно добры, миссис Тукер, потому что не каждый человек возьмет в свою семью мальчика, как вы взяли Генри. В основном люди не столь великодушны.

– Все это чепуха, детка. Просто я слишком привыкла иметь вокруг себя целый выводок детишек. А после того как мои старшие девочки вышли замуж и теперь у них самих есть маленькие детки, старый дом как будто опустел, в нем больше не звенят веселые молодые голоса. – Она засмеялась, потом добавила уже серьезно: – Я бы не хотела, чтобы ты думала, будто это какая-то благотворительность – взять Генри сюда. Нет, Александр Бурк полностью взял на себя заботу о нем. Вы знаете, он ведь платит за его еду, одежду и все прочее. Говорит, что хочет, чтобы Генри пошел в школу и получил хорошее образование.

– Да, я уже слышала от многих, что он хороший, великодушный человек, – сказала Элизабет почти изумленно, вспоминая о том, что говорил о нем однажды Адам Уоррен.

– Да, он именно таков – нет никого лучше, – твердо ответила фермерша. – Ну а теперь, мисс, не согласились бы вы остаться с нами поужинать? Наверняка Бен был бы счастлив вас увидеть, а у меня на ужин тушеное мясо, свежий хлеб и пудинг. Мы с большим удовольствием разделим с вами нашу трапезу.

– Спасибо, но я должна ехать. Меня ждет Дженни. – Элизабет поднялась и направилась за своим плащом.

– Ну что ж, очень жаль это слышать. Я уверена, что Бен тоже очень расстроится. Хотя, по правде сказать, он будет сегодня дома очень поздно. – Она улыбнулась дружелюбно и откровенно. – Ах, этот милый глупый ребенок! Что вы думаете он собирается сделать со своими деньгами? Ему втемяшилось в башку купить мне необыкновенный вышитый чепчик! Он просто слышать ничего не хочет, когда я возражаю! Представляете, повез меня в город третьего дня, чтобы я выбрала себе ленты и эсе прочее у одной портнихи, а сегодня заедет к ней, к этой мисс Уайби, чтобы его получить. Вы когда-нибудь слышали о таком добром заботливом ребенке?

Элизабет спрятала улыбку и, пожелав на прощание матери Бена всего наилучшего, удалилась. Ей показалось забавным, что эта проницательная солидная женщина, которая как будто знает обо всем на свете и по любому вопросу имеет собственное мнение, даже не догадывается о том, что происходит у нее под самым носом. Для Элизабет было совершенно очевидно, что Бен Тукер использовал чепчик в качестве предлога для посещения магазина мисс Уайби, без всякого сомнения – чтобы увидеть Кэрри Петерсон. Тем лучше для Бена, думала она с удовольствием. Он наверняка влюблен в эту девушку. Ну и хорошо, а миссис Тукер очень скоро обо всем узнает и сама.

. Перед тем как уехать, Элизабет заглянула в сарай, чтобы попрощаться с Генри, а затем отправилась домой. На улице похолодало, снова начал идти сильный снег, но она почти не замечала холода, настолько была погружена в собственные мысли.

Откровения миссис Тукер, касающиеся Алекса, заставили Элизабет проникнуться к нему симпатией, но одновременно усилили ее сомнения относительно выполнения плана, который она задумала. Зародить ревность в сердце человека, который не доверяет женщинам, казалось ей теперь настоящим сумасшествием, а роль неотразимой роковой женщины могла только напомнить ему – слишком болезненно и гибельно – о матери, которая покинула его. И вот снова, уже в который раз, Элизабет сомневалась и не знала, какой путь избрать.

Солнце казалось размягченным масляным шаром, скатывающимся все ниже и ниже по наклонной плоскости горизонта, когда Элизабет выехала на вымощенную булыжником улицу, где находился дом Бурков. Она повела лошадь к конюшне, но вдруг у самого дома заметила нечто, заставившее ее остановиться и присмотреться. Позади дома, возле кухонной двери, стояла на привязи очень странная чужая лошадь. Голова ее была опущена, из ноздрей вырывались белые струйки горячего дыхания, копыта нетерпеливо перебирали по снегу. Тело покрылось потом.

Интересно, кто мог оставить свое уставшее, продрогшее животное на улице, да еще в такой день, как сегодня, вместо того чтобы отвести под навес, находившийся совсем рядом? Ответ был совершенно очевиден. Это должен был быть человек, который очень спешит, который не собирается оставаться здесь надолго. Но почему вдруг такой человек оставил животное позади дома? Наверное, потому, что хотел спрятать лошадь от лишних взглядов.

Она спросила об этом старого Уолтера, когда передавала в его руки свою кобылу, но он только пожал поникшими от старости плечами и пробормотал нечто неопределенное. Его взгляд, однако, говорил о том, что верить ему нельзя.

Размышляя над этой тайной, Элизабет приблизилась к дому, прошла мимо незнакомой лошади и проскользнула в кухонную дверь. Там она помахала рукой Мэри, которая с удивлением воззрилась на нее, отвлекшись на минуту от кипевшего на огне супа. Элизабет продолжала задумчиво идти в глубь дома. Когда она таким образом почти приблизилась к центральной гостиной, из ее двери внезапно выскочил страшно спешащий человек. Он со всего размаху налетел на нее с такой силой, что Элизабет отлетела к противоположной стене. Не менее испуганный, чем она сама, незнакомец бросил ей на ходу сквозь зубы извинения и поспешил дальше, одной рукой придерживая свою треугольную шляпу, а другой нащупывая для верности стену. Он быстро прошел по коридору, но ковер на полу как всегда скрадывал шаги.

– Какого черта?.. – начала Элизабет негодующим голосом.

– Кто там? – прогремел в ответ голос Джоффри Гренгера из гостиной.

– Это я, – ответила она раздраженно, вступая в дверной проем. – И я бы очень хотела узнать, что здесь происходит…

Элизабет резко себя оборвала, глядя вовсе не на Гренгера, который стоял в эту минуту перед ней, а на Алекса, прятавшего какие-то бумаги в сейф, расположенный над каминной решеткой. Живописная картина, обычно висевшая на этом месте, теперь была сдвинута в сторону, за ней виднелась маленькая потаенная ниша. С потемневшим взглядом и искаженными чертами лица Алекс быстро положил бумаги внутрь, закрыл дверку сейфа с громким щелчком и повесил картину на прежнее место.

– Что ты здесь делаешь? – злобно спросил он Элизабет.

– Я поднималась по лестнице, когда какой-то бестолковый идиот натолкнулся на меня в темноте, – ответила она. – Что здесь происходит? И кому принадлежит спрятанная позади дома лошадь?

Бурк и Гренгер обменялись взглядами. Первым нашелся Гренгер, который произнес тихим голосом:

– Я думаю, что нам будет лучше ей все рассказать. Раз она здесь живет, то рано или поздно все равно докопается до истины. Поэтому если мы ей расскажем, то сможем заблаговременно избежать многих опасных вопросов.

Бурк перевел взгляд на Элизабет, его серые глаза были ясными и холодными.

– Очень хорошо. Войди и закрой за собой дверь.

Она повиновалась, все еще недоумевая, что же здесь происходит. Создавалось впечатление, что тайна – постоянная спутница Александра Бурка.

– Может быть, вам лучше сесть, мисс Трент? – вежливо предложил ей Гренгер.

– Спасибо, я предпочитаю постоять.

Наступило молчание.

– Может быть, хоть один из вас все же расскажет мне, что все это значит? Или мне лучше спросить Адама и Дженни?

– Довольно! – хрипло выдавил из себя Алекс. – Кажется, у меня нет другого выхода, кроме как сказать ей обо всем – ну или хотя бы какую-то часть правды. Так что стой спокойно и слушай!

– Я слушаю.

Гренгер подошел к ней и мягко коснулся ее руки.

– Видите ли, мисс Трент, человек, которого вы сейчас видели, был курьером. Шпионом, другими словами. Он принес нам некую информацию, некоторые бумаги, и, в свою очередь, мы передали ему также кое-какие сведения.

– Шпион! – прошептала она. – Вы хотите сказать, что он работает против Британии?

– Ну разумеется, дурочка, – ответил Алекс, и его губы насмешливо скривились. – Этот дом в течение долгого времени использовался как перевалочный пункт для таких курьеров, где они могли оставлять информацию или получать ее. Мы даже прятали одно время несколько находившихся в розыске человек, когда это было необходимо. – Его взгляд, казалось, просто впивался в нее. – Адам и Дженни все знают, разумеется, слуги тоже в курсе. И для тебя было бы трудновато здесь жить и не уловить ни малейшего намека на то, что здесь происходит, именно поэтому я решил тебе все рассказать. – Он сделал паузу, а потом выражение его лица стало жестче. – Думаю, на тебя можно положиться, Лиззи.

Это имя резануло ее слух, но она сдержалась и только подняла подбородок.

– На тебя можно положиться, не так ли?

Но она все еще ничего не отвечала. Во внезапном порыве Алекс схватил ее руками за горло, его сильные пальцы зажали ее в железное кольцо.

– Отвечай! – приказал он ледяным голосом.

Элизабет скорее почувствовала, чем увидела, как Джоффри Гренгер бросился к Алексу, но сама она дрожала от гнева. Ее фиолетовые глаза зажглись голубым огнем.

– Отпусти меня, ты, гад, – прошептала она.

Давление его пальцев усилилось. Она почувствовала, что задыхается, и волна боли прошла по ее телу.

Элизабет слышала, как Гренгер сказал:

– Ну же, Алекс, в самом деле. – Но его потрясенный голос, казалось, звучал очень далеко.

– Можно тебе доверять? – Голос Алекса как будто молотком отдавался в ее ушах между отдельными волнами боли.

– Да, – с трудом выдохнула она из себя одно-единственное слово.

– Хорошо.

Он освободил ее так же внезапно, как и схватил, но она бы упала, если бы в следующую секунду ее не подхватили. Алекс крепко держал Элизабет, внимательно всматриваясь в бледное, с закрытыми глазами лицо.

– Вот что случится с тобой, если ты меня предашь, – сказал он отчужденно. – А теперь, я думаю, будет лучше, если ты отправишься к себе наверх и немного успокоишься. Надеюсь, что никаких синяков не останется.

Элизабет стряхнула с себя его руки и потрогала горло. Потом медленно подняла взгляд, в котором было выражение бешенства, соединенного с чем-то другим – со страданием, не имеющим ничего общего с физической болью. Потом она повернулась и медленно вышла из комнаты. Алекс посмотрел на Гренгера и опустил глаза. Затем взглянул на свои руки и мысленно послал себе проклятия.

Глава 21

Последующие недели Филадельфия была просто обуреваема разными новостями и слухами. Генерал Арнольд и мисс Шипен все еще доминировали в разговорах разных любителей посплетничать. Их роман разгорался сильнее и сильнее, неподвластный общественному мнению, которое громогласно не одобряло его. Генерал Арнольд сделал многое для того, чтобы филадельфийцы и особенно Совет Филадельфии возненавидели его. Ходили слухи, что он злоупотреблял отпускаемыми на армию средствами, использовал пенсильванскую милицию в личных интересах и тому подобное. Многих коробил тот высокомерный и дерзкий тон, который напустил на себя герой сражения при Саратоге. Этот выскочка наводнил свой дом разными управляющими, грумами, лакеями, кучерами и множеством других слуг. Не говоря уже о прелестном экипаже, красиво выступающих лошадях и огромном новом особняке. Герой, казалось, решил доказать всем и каждому, что принадлежит к высшим слоям общества. Его отношения с Пегги Шипен вызывали еще большее недовольство Совета. Стало широко известно, что эта женщина была первой леди города во время британской оккупации. Злые языки утверждали, что у нее были ярко выраженные роялистские симпатии и, кроме того, множество друзей среди британских офицеров. Несмотря ни на что, Арнольд был ею совершенно пленен, открыто выражал свое восхищение, тем самым бросая вызов общественному мнению.

К концу декабря появились новые причины для беспокойства, ибо поползли слухи, что генерал Вашингтон собирается посетить город, чтобы обсудить военную кампанию будущего года. И он действительно приехал, вел долгие и секретные переговоры с лидерами Филадельфии. А когда в конце концов уехал, для того чтобы присоединиться к армии в Нью-Джерси, то оставил целый букет сплетен, в которых его чаще всего хвалили, предсказывая будущие победы.

Наступил январь, и вместе с ним появились совершенно другие новости, беспокойные и тревожные. Где-то в лесах напали на курьера, следующего из Нью-Джерси. Секретные документы, которые он вез, были похищены, а сам он убит. В последующие недели новости такого порядка стали появляться все чаще и чаще. Важные документы исчезали и разворовывались, британцы самым мистическим образом всегда были информированы о готовящихся наступлениях континентальных войск. Нервозность охватила верхи филадельфийского общества, так как всем стало ясно, что идет утечка информации. Даже в тавернах люди шептались, с опаской покачивая головами.

Тревожные и мрачные мысли, однако, развеялись с наступлением весны. Абсолютно все, начиная от кузнецов и служанок и кончая главой Совета Филадельфии, говорили только об одной вещи – и исключительно о ней: о предстоящем бале, который должен был состояться пятнадцатого марта.

Дом Бурков не был исключением. Дженни и Элизабет говорили мало, полностью занятые приготовлениями. Закупались ленты и чулки, вышитые туфли и прочее, а Элизабет заказала мисс Уайби новое платье. Даже Адам, отдавая дань текущему моменту, купил себе серебряные пряжки на башмаки. И только Алекс Бурк был занят исключительно бизнесом и оставался совершенно равнодушен ко всем приготовлениям, к портняжному великолепию и обновкам. Но Дженни по секрету сообщила Элизабет:

– Не беспокойся, Алекс всегда выглядит на балах сногсшибательно. Вот увидишь, никто не сможет с ним даже сравниться.

За несколько недель до бала Элизабет узнала, что сложные малиновые кружева на новом платье будет плести Кэрри Петерсон, потому что только она могла выполнить столь кропотливую работу. Элизабет с удовольствием использовала это обстоятельство, чтобы приготовить Кэрри сюрприз – подарила ей свое серебряное газовое бальное платье. Вначале Кэрри попыталась отказаться. Но Элизабет, не без основания подозревавшая, что девушка не слишком богата, настояла. Счастливая, вся в слезах, Кэрри искренне поблагодарила молодую леди. Было решено, что девушка наденет платье на бал. Элизабет была очень довольна, совершенно уверенная, что Кэрри оно подойдет. Она будет в нем очаровательна, особенно понравится девушка Бену Тукеру.

За день до праздника Элизабет отправилась в город в сопровождении грума, чтобы забрать свое платье от мисс Уайби. Сказав, что вернется очень быстро, она вошла в маленький магазинчик портнихи.

Мисс Уайби, укладывавшая на прилавке батистовое платье, повернулась в ее сторону, и на тонких губах появилась лучезарная улыбка.

– О мисс Трент! Добрый день! Боже мой, вы выглядите просто восхитительно. – Она вышла из-за прилавка, повела Элизабет к обтянутой желтой дамасской парчой софе и предложила сесть. – Надеюсь, миссис Уоррен вполне здорова, а также милая маленькая Сара. До чего хорошенький ребенок! Ах Боже мой, мисс Трент, как вам нравится эта погода? Вы когда-нибудь видели столь мягкую зиму? Представьте, с января стоит теплая погода, и миссис Гэтс говорит, что наверняка будет очень ранняя весна. А уж она-то никогда не ошибается, потому что ее муж фермер, представьте себе… Ах да, конечно, вы ведь здесь, чтобы получить ваше бальное платье. Очаровательная вещь, просто очаровательная. Вы знаете, у вас просто отменный вкус, мисс Трент…

– Спасибо, – перебила ее Элизабет спокойным голосом, пытаясь не выказывать нетерпения по поводу ее болтовни. – А как мое платье?

– Разумеется, оно готово. Хотя Кэрри закончила воланы только сегодня утром, не более чем два часа тому назад! Ах, она так медлительна! Но надо сказать, это тончайшая работа, должна признать. А чтобы пришить воланы – тут надо было проявить чудеса хитроумия. Очень трудная работа, но все сделано по высшему классу, и этого никто не может отрицать!

В этот момент снова открылась дверь магазинчика и вошла полная, хорошо одетая женщина, с которой Элизабет была немного знакома. Они обменялись поклонами, а мисс Уайби вскочила, горя желанием приветствовать новую гостью.

– Ах, миссис Холкомб, как я рада вас видеть! – Ее птичьи глазки смущенно метались от одной посетительницы к другой. Мисс Уайби оказалась в очевидном затруднении. – Ах, дорогая, я как раз собиралась принести мисс Трент ее туалет.

– Прошу вас, не стоит беспокоиться, мисс Уайби, – с улыбкой сказала Элизабет, поднимаясь со своего места. – Я прекрасно могу принести его сама. Мне как раз хотелось перекинуться несколькими словами с Кэрри.

– Очень хорошо! Кэрри будет просто счастлива вам помочь. Ну, миссис Холкомб, в таком случае чем я могу быть вам полезной сегодня?

Элизабет проскользнула через узкий дверной проем вовнутрь магазинчика и оказалась в маленькой комнатке, заваленной тканями и платьями, сшитыми по всевозможной моде, разных расцветок, рисунков и моделей. Везде были разбросаны куклы, одетые в маленькие платья-образцы. Посередине комнаты стоял длинный рабочий стол со скамейками, в дальнем конце стола сидела Кэрри Петерсон. Голова ее лежала на столе, каштановые волосы спутанной массой упали на руки. Когда Элизабет вошла, девушка с испугом подняла голову, глаза ее были влажными и красными. Слезы все еще текли по бледным щекам.

– Кэрри, что это значит? – в тревоге поспешила к ней Элизабет.

– Прошу прощения, мисс Трент, – ответила она, несколько нетвердо поднимаясь на ноги. – Вы ведь не расскажете мисс Уайби, не правда ли?

Элизабет бросила взгляд на лежащее на столе чье-то недошитое платье, а затем повернулась к девушке.

– Не будь дурочкой! У меня нет никакого желания доставлять неприятности, но я могла бы тебе помочь. Может быть, все-таки расскажешь, что произошло?

Кэрри отрицательно покачала головой и начала раскладывать коричневую муслиновую ткань на столе. Элизабет колебалась, не зная, что делать. Она надеялась помочь девушке и опасалась показаться навязчивой. Было очевидно, что Кэрри не желает разговаривать о своих несчастьях – или, может быть, не хотела перекладывать груз на плечи другого? Повинуясь импульсу, Элизабет спросила:

– Это, наверное, Бен Тукер?

– Что? – Кэрри бросила быстрый взгляд на Элизабет. – Откуда вы знаете?

– Просто догадка. Но что же такого мог сделать Бен, что ты так плачешь?

– Это не Бен, – прошептала девушка. – По крайней мере это не его вина.

Элизабет усадила ее рядом с собой и дала ей свой носовой платок.

– Почему ты мне не хочешь рассказать, Кэрри? Может быть, я бы смогла помочь.

– Никто не сможет помочь. – Кэрри снова начала вытирать глаза, потому что из них полились слезы. – Бен потерял работу. Мистер Бурк прогнал его с верфи.

– Что? – Элизабет не поверила своим ушам.

– Это правда. И частично по моей вине. – Она с несчастным видом повернулась к Элизабет. – Мы… Бен и я, встретились сегодня рано утром и решили погулять перед работой. Мы стараемся проводить вместе как можно больше времени, – робко объяснила она.

– Понимаю.

– Ну и вот, сегодня утром мы совершенно потеряли представление о времени. Видите ли, Бен попросил меня стать его женой.

– Кэрри! Как прекрасно! Это должен быть счастливейший день в твоей жизни!

– Да, он именно так и начался, но потом… потом оказалось, что мы опаздываем на работу… Я бежала всю дорогу! Но вот Бен… – она безнадежно оборвала на полуслове.

Элизабет удивленно смотрела на нее.

– Ты хочешь сказать, что Александр Бурк выгнал его за то, что он на несколько минут опоздал сегодня утром?

– Это правда, мисс Трент. Такое уже случалось один или два раза. Хозяин обычно не обращал на это внимания. Но тут, однако, мистер Бурк рассердился на Бена. Верфь с трудом справляется с потоком правительственных заказов на корабли, и мистер Бурк считает, что сегодня его люди должны работать особенно усердно. – Она вздохнула и снова вытерла глаза носовым платком. – Во всяком случае, он уволил Бена сегодня утром, причем сделал это публично! Бен просто в бешенстве! Он поклялся, что не вернется на верфь, даже если Александр Бурк будет умолять его на коленях! Теперь, – Кэрри снова глубоко вздохнула, – мы должны отложить нашу свадьбу. Бен сказал, что будет искать другую работу, но сейчас это не так просто. – У нее из глаз снова полились слезы, и она закрыла лицо руками. – Мисс Трент! Я не знаю, что нам теперь делать!

Элизабет погладила ее по плечу. По мере того как Кэрри рассказывала, Элизабет приходила в себя. И теперь она произнесла:

– Кэрри, я хочу, чтобы ты успокоилась. Все устроится.

Девушка, посмотрела на нее недоверчиво.

– Обещаю тебе это. Все устроится в скором времени, – повторила она твердо. – А теперь вытри слезы и дай, пожалуйста, мое платье. У меня сегодня еще множество важных дел.

Она покинула магазин, уверив Кэрри, что все будет хорошо, но знала, что та ей не поверила. На улице Элизабет сбросила маску сострадания и позволила бушующему в ней гневу выйти наружу. Она села в экипаж, не сказав груму ни слова, и просидела так в полном молчании всю дорогу домой. Когда приехала, было обеденное время, поэтому точно знала, где найти Алекса: он всегда проводил час перед обедом в своей библиотеке, просматривая документы.

Элизабет резко постучала в дверь, не дожидаясь ответа, открыла ее и вошла.

– В чем дело? – Алекс сидел за низким ореховым письменным столом, черные волосы всклокочены и спадали на лицо. Он выглядел усталым, под глазами виднелись круги, а рот был искривлен в нетерпеливой гримасе.

– В чем дело? – повторил Алекс, глядя на нее.

Элизабет захлопнула за собой дверь и приблизилась к столу. Руками она уперлась в бока, так что вид у нее был весьма вызывающий.

– Ты выглядишь усталым. У тебя был, наверное, трудный день? – спросила Элизабет спокойным голосом.

– Именно так и было. Сейчас на верфи много работы, но чрезмерно мало времени и рабочих рук, – ответил он устало.

– Понятно. Именно поэтому ты увольняешь одного из своих лучших работников. – В этот раз она уже не скрывала ядовитую интонацию в голосе.

Наступило молчание, во время которого они смотрели друг на друга, и глаза Алекса постепенно угрожающе сужались.

– Вот в чем дело! – прорычал он. – Значит, ты пришла за него просить, не правда ли? Я должен был догадаться. Так что, Бен Тукер один из твоих любовников, Лиззи? Ты всегда была увлечена им, разве не так?

– Все правильно, проклятый дурак! Увлечена им! И ничего больше! – Она тяжело дышала, несмотря на свою решимость сохранять спокойствие. – Надо полагать, дружба является чем-то таким, чего ты не способен понять, но это теперь уже не важно. Я хочу знать, почему ты увольняешь одного из своих наиболее проверенных людей, когда ты только что сказал мне о нехватке людей и времени.

– Он сегодня утром опоздал. И не в первый раз. Для этого нет Никакого оправдания.

– Сегодня у него состоялась помолвка!

– Что?! – Ему в лицо бросилась кровь, он в бешенстве вскочил на ноги. – Помолвка? С тобой?!

Элизабет расхохоталась:

– Ты когда-нибудь слушаешь, что я тебе говорю? Бен – мой друг, и это все, что есть между нами. Он сделал предложение Кэрри Петерсон как раз сегодня утром.

– Петерсон? Дочке Джона Петерсона?

– Да. Я сегодня разговаривала с ней, и можешь быть доволен – ты сделал ее несчастной в день, который должен был стать одним из счастливейших в ее жизни. И Бена тоже.

Алекс стремительно сел в кресло. Пальцы запустил в копну своих черных волос.

– Черт возьми!

– Правильно. – Элизабет села в кресло с изогнутой спинкой, стоящее напротив стола, и принялась изучать его лицо.

– В самом деле, почему ты выгнал его за такую пустяковую провинность? Наверняка такое с ним случалось редко.

Он вздохнул.

– Очень редко. Все было так, словно… Ну, хорошо, я сегодня раздражен – у нас произошли неприятности, совершенно выбившие меня из колеи. Через несколько дней я должен уехать.

– Уехать? – Это слово вырвалось у нее гораздо более пронзительно, чем она сама этого желала. – Куда?

– Нужно выйти в каперский поход на «Шершне» вокруг восточного побережья. Мне дан особый приказ. Симс и некоторые из прежней команды со мной, но придется взять и новых. Мы отправляемся на следующий день после бала, будем отсутствовать месяц или два. Складывается впечатление, что континентальному флоту требуется некоторая диверсионная деятельность.

– Это звучит устрашающе.

Он пожал плечами, и на его губах заиграло подобие улыбки.

– Ты хочешь сказать, что будешь скучать обо мне, Лиззи?

Элизабет посмотрела на него.

– А как ты думаешь?

Снова наступило молчание, во время которого он старался прочесть выражение ее глаз. Наконец оставил свои попытки и произнес с горькой усмешкой:

– Думаю, будет лучше, если я решу проблему с Беном до отплытия.

– Как ты собираешься это сделать? Если верить Кэрри, сегодня утром он был просто в бешенстве и поклялся, что не вернется на службу к тебе, даже если ты будешь умолять его на коленях.

Алекс засмеялся.

– Неужели?! Держу пари, что смогу переубедить его. У меня не было ни малейшего представления о том, что мальчик хочет жениться. Наверное, здесь поможет повышение жалованья.

– Александр Бурк! – неожиданно для самой себя провозгласила Элизабет обвинительным тоном. – Признавайся: ты сожалеешь о том, что выгнал его со службы! Признаешься?

В серых глазах появились смешливые искорки.

– Ты права, Лиззи. Я бы никогда не сделал столь отвратительную вещь, если бы не думал только о предстоящем походе. – Тут его тон изменился: – Никто не может сказать, чем он закончится.

У Элизабет возникло подозрение, что Алекс говорит о чем-то, не имеющем отношения к верфи. Его пытливые глаза всматривались в ее лицо, как будто искали там что-то. Внезапно она встала и поспешила к двери, боясь себя выдать.

– Лиззи! – Его голос остановил ее. Она повернулась к нему.

– Надеюсь, ты оставишь один танец для меня на завтрашнем балу?

– Александр, – это имя прозвучало в ее устах сладостно и распевно. – Это приказ?

– Черт возьми, да! Приказ!

– Тогда конечно. Я посмотрю, что можно сделать, – обещала она ему, и ее фиолетовые глаза светились. Дверь за ней мягко закрылась, Алекс смотрел на нее несколько мгновений с какой-то странной полуулыбкой и понял вдруг, что с нетерпением ждет этого бала.

Элизабет легла в постель в мечтательном настроении. Завтра вечером… на балу… Перед ней откроются неограниченные возможности и надежда, что Александр Бурк в конце концов оставит свою холодность и уступит ее чарам. Она знала, что малиновое бархатное платье выглядит сногсшибательно, да и на свои волосы у нее были особые планы. А если к этому добавить звучание музыки, и танцы, и освещение… такое колдовство должно быть весьма действенным. Может быть, Алекс все же попадется в эти сети.

А если нет… Но она не хотела даже думать об этом. Элизабет знала, что рано утром сразу же после бала Алекс уезжает, и это известие расстроило ее больше, чем она могла себе вообразить. На целый месяц, а может быть, и на два! Звучит так, как будто навеки! И если в завтрашнюю ночь она не продвинется вперед в завоевании его сердца, ну что ж, в таком случае можно окончательно распрощаться со всей этой затеей. Разлука, ожидающая их впереди благодаря этому путешествию, только углубит между ними пропасть, и после возвращения найти взаимопонимание будет еще труднее.

Ей остается единственный шанс! Все будет зависеть от бала завтра вечером.

Глава 22

Рассвет принес с собой легкий весенний бриз, затем золотой брошью на небе появилось солнце. Элизабет села на кровати и потянулась. Мэри в это время уже разводила в камине огонь. Элизабет прямо в постели выпила чашку горячего шоколада и расправилась с маленькими сливочными бисквитами, принесенными прямо из печки.

В дверях показалась Дженни.

– Доброе утро! – сказала она. – Почему бы нам не отдохнуть сегодня хорошенько и не провести утро в приготовлениях к ванне? Я приказала подать завтрак в мою гостиную, а потом у нас будет сколько угодно времени на одевание. Разве все это не звучит прелестно?

– Это звучит божественно! – воскликнула Элизабет, улыбаясь. – Что за грех немного полениться?

– Может быть, и грешно. – Дженни пожала плечами. – Но я всегда думала, что немного расслабиться перед балом в порядке вещей. – Дженни исчезла, дверь закрылась за ней с легким стуком.

Элизабет провела день в отдыхе. Сперва искупалась в белой фарфоровой ванне, впитывая в себя удовольствие от теплой надушенной воды и с наслаждением промывая свои длинные светлые волосы, как она это умела делать – тщательно и заботливо. Покончив с мытьем, завернулась в толстое полотенце, а другое замотала на голове, как тюрбан. Ее кожа просто излучала розовое сияние, когда она наконец вытерлась и облачилась в голубой атласный пеньюар. Затем уселась за туалетный столик и начала расчесывать перед зеркалом волосы медленно, до тех пор пока они не стали пушистыми и шелковыми. Элизабет с удовольствием покачала головой, видя, какие они легкие и блестящие. Завтрак вместе с Дженни и Сарой прошел очень весело. Им подали холодное мясо и горячий бульон, на десерт были очень вкусные пирожные с кофе. После завтрака Элизабет погрузилась в легкий безмятежный сон без сновидений, чему во многом способствовали чистые шелковые простыни и толстое клетчатое одеяло, которое укрывало ее до самого подбородка. В камине весело шумел огонь. Было уже далеко за полдень, когда она проснулась и поняла, что настало время одеваться к балу. В предвкушении чего-то очень важного Элизабет вытащила из гардероба малиновое бархатное платье.

Примерно через час, приведя себя в порядок, она посмотрела в высокое зеркало, висящее над туалетным столом, и кивнула сама себе, вполне удовлетворенная осмотром. Губы ее скривила легкая улыбка. Пусть только попробует Александр Бурк противиться ей сегодня вечером!

А в это время внизу в гостиной Алекс и Адам сидели и попивали бренди. Вошла Дженни, одетая в очаровательное платье из абрикосового атласа, которое очень шло к ее пышным бронзовым волосам и большим темным глазам, сверкающим от возбуждения. Ее муж, красивый и подтянутый, одетый в коричневый атласный камзол и такие же штаны до колен, поцеловал жену и воскликнул с восхищением, что он будет на балу счастливейшим мужчиной.

– Подожди! – предостерегла его Дженни, – вот увидишь Элизабет! Я мельком видела ее, когда спускалась сюда. Она великолепна!

Алекс допил свой стакан, и сестра оглядела его. Он выглядел превосходно – именно так, как она обещала Элизабет. Черный бархатный камзол сидел как влитой на широких плечах, из-под него выглядывали белые кружевные воланы сорочки на шее и на руках. Штаны из черного бархата, а чулки – из дымчато-серебристого шелка превосходно обтягивали мускулистые, сильные ноги. На правой руке сверкал изумрудный перстень, который достался ему от отца. Он выглядел необыкновенно красивым, несмотря на то, что казался суровым и властным. Дженни как бы невзначай подумала о том, что сегодня вечером они составят с Элизабет ошеломляющую пару.

На лестнице раздались шаги. Все трое подняли головы и просто замерли, глядя на Элизабет, которая спускалась по винтовой лестнице, как королева.

Алекс смотрел на нее жадными глазами. От ее красоты перехватывало дыхание. Это было величественное, колдовское видение, облаченное в малиновый бархат. Необыкновенной красоты платье сидело на ней превосходно. Глубокий V-образный вырез обнажал трепетную белую грудь. Ткань, туго собранная в поясе, подчеркивала талию, а затем падала широким изящным колокольчиком. Рукава от самых плеч ниспадали пышными воланами и были отделаны богатой малиновой вышивкой очень сложного рисунка. На белоснежной шее Элизабет сверкали рубины, такие же серьги были в ушах, волосы она собрала на макушке и заколола гребнем из эбенового дерева. Две заколки из того же дерева и в том же стиле довершали убор, позволяя при этом нескольким тонким прядям завиваться вокруг ушей. Чистый овал лица оттенялся сиянием фиолетовых глаз, во всех движениях сквозила прирожденная грация. Она была вся пропитана чувственностью, как тончайшими духами.

Алекс почувствовал непреодолимое желание вскочить на ноги, заключить ее в объятия, почувствовать под руками нежное, томящееся тело. Ему захотелось зарыться лицом и руками в шелк ее волос, вышвырнуть мешающий гребень и увидеть, как золотые пряди упадут свободной волной. Он мучительно боролся с собой, пытаясь взять себя в руки, как делал многие годы, воюя со своими чувствами. Алекс чувствовал опасность – единственную, которой боялся.

«Идиот! – мысленно обругал он себя. – Ты не должен обнаруживать слабость перед этой ведьмой! Она использует свою власть, чтобы уничтожить тебя!» Алекс наблюдал за Элизабет Трент все последние недели и месяцы и видел, как она ставит ловушки многочисленным воздыхателям – мужчинам слишком слабым, наивным или просто глупым, чтобы противостоять ее прелестям. Он смотрел, как они пляшут под ее дудку, словно безмозглые куклы, подчиняющиеся буйному воображению девушки. Алекс думал об этом с отвращением. Да, ревность терзала его сердце, когда он видел ее улыбку, знаки внимания, которые она дарила другим. Но больше всего Алексу не хотелось попадать в ее ловушки наподобие остальных мужчин. Он не хочет плясать под ее дудку! Ни одна женщина не сможет сделать из Александра Бурка дурака! Он старался относиться к Элизабет с холодной учтивостью, избегал ее, где только мог, и кое-как ему это удавалось. Но сегодня… Надо собрать всю свою силу, чтобы справиться с собственной слабостью! Он со злостью думал о том, с какой радостью ожидает этого вечера, особенно после того, как она раздразнила его вчера днем. Нет, этого не может быть! Он этого не допустит! Сегодня вечером, как и всегда, эта женщина слишком опасна. Богиня любви, переполненная чувственностью, искусительница с невинными глазами и белой кожей, внешне спокойная и собранная, но внутренне пылающая, готовая разгореться от малейшего прикосновения. Руки Алекса невидимо для всех сжались в кулаки. И вот, когда Элизабет уже спустилась на последнюю ступеньку и задержалась там, все его чувства пересилил страх перед той опасностью, которой он подвергался.

– Прекрасно, прекрасно, – наконец выдавил он из себя. – Скажите, пожалуйста, кого это мы видим перед собой – богиню или куртизанку? – В ту же минуту Алекс с болью почувствовал нежный запах фиалок, идущий от ее волос.

Дженни издала сдавленный стон, Адам почти прострелил его осуждающим, нахмуренным взглядом. Но он не видел этого, потому что был занят только Элизабет. Она в ужасе посмотрела на него, как будто ее ударили.

Алекс заставил себя засмеяться, надеясь, что его смех прозвучит весело.

– Ответа нет, Лиззи? – подстрекал он ее.

В этом злобном настроении Алекс чувствовал спасение. Завораживающие чары были разрушены.

– Нам нечего сказать друг другу, мистер Бурк, – ответила она сдавленным голосом.

– Ах Боже мой, нам пора! – заторопилась Дженни.

– Да-да, конечно, надо идти. – Адам торопливо взял ее под руку и проследовал к двери гостиной.

Алекс снова насмешливо взглянул на Элизабет и с жесткой улыбкой на губах предложил ей руку. Но она отвернулась от него так резко, что взвилось и зашуршало ее бархатное платье, и проследовала за Дженни и Адамом в теплую мартовскую ночь. Алекс ощутил волну облегчения. Теперь между ними стоит барьер злости, и следует постараться, чтобы он не пропал.

В карете царило подчеркнутое молчание, нарушаемое вымученными попытками Дженни и Адама завести разговор. Однако они оставили это, понимая, что не удастся снять отчуждение или прервать тишину, переполненную невысказанными мыслями.

Когда они наконец приехали, шум бальной залы являл собой разительный контраст с их недавним молчанием в карете. Бал был устроен в городском собрании – длинной комнате с высокими потолками, которая была переделана для такого случая в весьма импозантную залу. Гигантские подсвечники с зажженными свечами излучали свет, отражающийся в натертом до блеска паркете. Комнату обрамляли мягкие диванчики, обитые голубым шелком, и кадки с живыми растениями. На одном конце залы стоял длинный стол, покрытый серебряной скатертью, сервированный тарелками с нарезанной индюшатиной и пирогами. Вино было на столе в необыкновенном изобилии. По зале витали звуки музыки, и некоторые пары уже весело кружились в танце, разодетые в платья всевозможных цветов и оттенков. Элизабет и ее компанию встретили взрывы смеха, которые сразу же разрушили атмосферу злобного молчания. Немедленно после своего появления они стали центром всеобщего внимания, потому что поклонники Элизабет слетелись к ней, как стая саранчи.

– Мисс Трент, вы никогда еще не выглядели так великолепно!

– Мисс Трент, не окажете ли вы мне честь потанцевать со мной?

– Мисс Трент, нельзя ли вам принести чего-нибудь прохладительного?

Элизабет весело отвечала, однако ее кокетство только прикрывало царящее внутри смятение. Окруженная поклонниками, она тут же была оттеснена от своих спутников. Оглядевшись, увидела их в центре группы во главе с Гренгером. Алекс выглядел сумрачным и скучающим, и она с тоской наблюдала, как он бесцельно слоняется по зале, ловко увертываясь от танцующих пар.

– Благодарю вас, Эдвард, я с удовольствием потанцую, – отвечала Элизабет автоматически и разрешила Эдварду Ленгстону отвести ее в центр залы. Однако она совершенно не обращала внимания на своего взволнованного, раскрасневшегося партнера, вместо этого ее глаза неотступно следили за передвижениями Алекса. Видя его угнетенное состояние, Элизабет пыталась подавить вздохи отчаяния. Вот некоторое время он церемонно стоял перед Сэлли Херберт, затем поклонился ей. Вот повел ее танцевать, а она в соблазнительном, слишком открытом платье насыщенного зеленого цвета, с рыжими волосами, свободными кольцами падающими на плечи, смотрела на него своими зелеными глазами самым вызывающим образом.

Элизабет торопливо отвернулась, ослепительно улыбаясь своему партнеру.

– Эдвард, вы замечательный танцор! – сказала она.

– Сп… спасибо, мисс Трент. Я чувствую себя так, как будто у меня две левые ноги, – признался он, вспыхивая еще больше.

В ответ зазвенел ее смех.

– Ерунда! Вы все делаете замечательно! – Она чувствовала, что у нее начинает кружиться голова и перехватывает дыхание. Теперь ей хотелось, чтобы это кружение длилось бесконечно.

Для Элизабет вечер тянулся томительно долго и нудно. Она танцевала, пила вино, флиртовала с каждым мужчиной, который попадался на пути, на лице постоянно сияла чарующая улыбка. Но внутренне вся сжималась от отчаяния – сердце ее болело и замирало. Несколько насмешливых слов, произнесенных Алексом в начале вечера, совершенно разрушили все надежды. Барьер, воздвигнутый им, был непреодолим, и чем скорее она примет это к сведению, тем будет лучше для нее же самой. Однако это подействовало на нее странным образом: сделало ее беспокойной, неугомонной, она чувствовала потребность постоянно двигаться и не давала себе ни минуты покоя, чтобы не думать. Порхая по большой зале, раскрасневшаяся от выпитого вина, Элизабет как будто с цепи сорвалась. Она не могла остановиться, не могла пропустить ни одного танца. Партнеры менялись – череда сильных рук и алчных, влюбленных глаз, – но Элизабет их как будто не замечала. Ее руки обнимали их в танце, но при этом они все казались ей на одно лицо, как две капли воды похожими один на другого – какие-то расплывчатые, ничего не значащие пятна.

Она отклонила предложение выйти замуж за Эдварда Ленгстона и начала почти истерично смеяться, когда оказалась в руках Гренгера. Он внимательно изучал ее и предположил, что Элизабет выпила слишком много вина. «Нет-нет, совершенно немного…» – смеялась она, и на глазах у нее появились слезы.

На этом балу, богато разодетый в голубой бархат, только чуть-чуть более темного оттенка, чем его прозрачные голубые глаза, Гренгер показался ей более близким, чем всегда. Когда она сказала ему об этом, он откинул назад голову и засмеялся:

– Теперь я точно знаю, что вы выпили слишком много!

К ней подошел Бен Тукер, пригласил потанцевать и сказал, что Кэрри сейчас говорит с его матерью и отцом.

– А, так твои родители здесь? – удивилась Элизабет. – Мне бы страшно хотелось с ними увидеться!

– Прекрасно, Элизабет! Но, может быть, для начала будет лучше спуститься обратно на землю.

Она засмеялась, услышав суровый тон его голоса.

– Ай-ай-ай, сэр!

– Ну же, Лиззи, возьми себя в руки, – Бен дышал ей в ухо. – Я никогда раньше не видел тебя в таком состоянии!

– Я никогда не чувствовала себя так раньше! – говорила она, но в глазах светилась безнадежность. – О Бен…

– Все в порядке. Я понимаю. – Он помолчал минуту. Веселье и смех вокруг них продолжались, однако их охватило странное спокойствие, хотя они двигались в танце. – Я должен поблагодарить тебя, Лиззи, за то, что ты уладила дело между мистером Бурком и мной.

– Так он с тобой поговорил?

– Да. И кстати, убедил меня вернуться на работу за весьма внушительную прибавку к жалованью.

– Я очень рада, Бен. – Теперь ее улыбка была вполне искренней.

– А Кэрри сказала мне, что ты подарила ей чудесное платье, которое сейчас на ней. Так вот, Лиззи, я хочу, чтобы ты знала: я сделаю все – все! – чтобы тебе помочь. После того, что ты для меня сделала…

– Бен, это очень мило с твоей стороны, но никто и ничто на свете мне уже не сможет помочь.

– Неужели дела так плохи? – Его обычно веселые глаза теперь были серьезны.

Она глубоко вздохнула.

– Мне очень неприятно, но это так. Но, ради Бога, не беспокойся обо мне. Я ведь на балу первая красавица! Разве ты ничего не замечаешь? – На ее лице снова появилась маска веселья.

– Разумеется. Но замечаю также, что ты весьма старательно делаешь вид, чтобы казаться счастливой. Но я же прекрасно тебя знаю.

Музыка прекратилась.

– Надо полагать, что так, – сказала она тихо. Элизабет взглянула в его глаза и увидела в них беспокойство. – Со мной будет все в порядке, – заверила она его весело, но в голосе ее слышалась тоска.

В этот момент их беседу прервал Джон Херберт, приблизившийся к ним с высокомерным и заговорщическим видом.

– Мисс Трент, разрешите пригласить вас на следующий танец? – спросил он, склоняясь в глубоком поклоне над ее рукой.

– Конечно! – Элизабет последний раз улыбнулась Бену через плечо и последовала за Джоном в центр залы. Но они танцевали там совсем недолго, вскоре она поняла, что он ведет ее куда-то в дальний конец залы, к занавешенной шторами двойной двери, за которой находилась небольшая терраса.

– Куда мы идем?

– На террасу. Я уже отчаялся улучить момент остаться с вами наедине!

– Ах, что вы, Джон! – Элизабет все еще продолжала улыбаться ему сквозь опущенные ресницы, безвольно разрешая вести ее куда он хочет. На террасе было прохладно и тихо, она чувствовала блаженное облегчение после шума и суеты бальной залы. Ночь была спокойной и безмятежной, более похожей на апрель, чем на март, легкий нежный ветерок теребил ветви все еще голых деревьев. В нескольких шагах от дорожки Элизабет заметила кролика по его дрожащим дергающимся ушкам. Внезапно он со всех ног бросился в кусты.

– Ну теперь наконец вы получили то, что хотели? – с улыбкой промурлыкала она своему спутнику.

– Я хочу вас, – ответил Джон хриплым голосом, со странным демоническим блеском в глазах. Элизабет подумала при этом, до чего же он похож на свою сестру: такой же лукавый и самоуверенный. В шикарной голубой форме, рыжие волосы заплетены в напудренную косичку – даже сейчас он выглядел всего лишь напыщенным юным интриганом, готовым на все ради достижения своей цели.

– Вы мне льстите, – заметила Элизабет.

Джон сделал к ней шаг и дерзко положил руки на талию.

– Выходите за меня замуж, Элизабет, – зашептал он страстно.

Она отвернулась, чтобы избежать его поцелуя.

– Я очень благодарна вам за ваше предложение, Джон, – начала она автоматически, – но…

– Не желаю слышать никаких но! – Он стиснул ее еще крепче и быстро поцеловал.

– Джон! – крикнула она раздраженно, пытаясь вырваться из его объятий. – Дайте же мне уйти наконец!

– Ясно! Мягкое обращение бесполезно в этой ситуации! – Его приглушенный смех прозвучал чрезвычайно самодовольно. – В таком случае я выбираю другую тактику. Вы очень красивая женщина, Элизабет, но вам нужна твердая рука. – Он притянул ее ближе и начал целовать в ухо, как ему казалось, на романтический манер. Однако Джон Херберт недооценил Элизабет.

– Дайте мне уйти, вы, невоспитанная обезьяна! – Она стряхнула с себя его руки, собрав для этого все свои силы, и посмотрела на него злобно.

Херберт потерял равновесие, чуть не упал и смотрел на нее с удивлением. Он-то ожидал встретить небольшое, мягкое и томное сопротивление, но вовсе не это. По всей видимости, она была гораздо сильнее, чем казалась, и уж, во всяком случае, гораздо более решительной. Он начал медленно наливаться гневом.

– Я сделал вам вполне респектабельное предложение! – запальчиво прокричал Джон.

– И сделали это совершенно недопустимым образом! – отпарировала Элизабет. Она дышала взволнованно и быстро, глаза ее сверкали, как два бриллианта. Хорошо хоть, что этот нахальный дурак не испортил ей прическу! Напоследок она рассмеялась коротким, презрительным смехом и отвернулась от него, собираясь вернуться в бальную залу. За сегодняшний вечер это было второе предложение, и Элизабет получила от него столь же мало удовольствия, как и от первого.

Именно в этот момент она увидела, что в дверях стоит чья-то высокая фигура и загораживает проход. Занавески сомкнулись. Элизабет остановилась как вкопанная. Александр Бурк с отсутствующим видом встал на ее пути, и на его лице застыло выражение холодной скуки.

– Добрый вечер, кузина. – Он кивнул ей, а затем как бы невзначай перевел взгляд на Джона Херберта, который чувствовал себя в это время, как загнанная в угол лисица. – А, мистер Херберт, – протянул Алекс, и в его голосе послышалось легкое презрение. В глазах появился металлический блеск.

– Добрый… вечер, мистер Бурк. – Херберт попытался проговорить сквозь стиснутые зубы: – Я тут как раз… мы тут… мы так…

– Разумеется. – В одном-единственном этом слове можно было услышать бесконечное презрение. Алекс лениво повернулся к Элизабет: – Насколько я помню, вы обещали мне танец, кузина?

Она кивнула так же церемонно и отстранение, как и он, и разрешила ему провести себя под руку в центр бальной залы. В то же время, до их ушей донеслись первые торжественные звуки менуэта.

– В этот вечер вы совершенно неотразимы, – сказал Алекс, и его руки крепко сжали ее талию.

– Да, некоторые так думают, – ответила она, глядя на него с вызовом. – Скажите, обязательно сжимать меня с такой силой?

– Да, я очень истосковался по твоему телу. – Он улыбнулся. – Я истосковался по тому удовольствию, которое мы оба испытывали, когда лежали в нашей большой постели в моей каюте…

– Прекрати! – зашипела Элизабет. – Неужели обязательно быть таким грубым и отвратительным даже здесь?

Он пожал плечами.

– Когда я увидел, как ты спускаешься по лестнице сегодня вечером, воспоминания с новой силой нахлынули на меня. Ты выглядела столь приподнятой… столь возбужденной и возбуждающей. Даже здесь, когда твои глаза так лихорадочно блестят от вина, а лицо пылает…

– Как вы смеете! – не вытерпела она и наверняка выскользнула бы из его рук, если бы он не держал ее с такой силой.

– Ну-ну, Лиззи, ты же не хочешь устроить сцену на глазах у всех этих заинтересованных людей, – ухмыльнулся он.

Элизабет оглянулась вокруг. Ей действительно показалось, что все внимательно смотрят на них. Что в самом деле их так интересует, подумала она вскользь. Ее взгляд упал на Дженни, сидящую на другом конце залы и беседующую с полной, солидной вдовой с седыми волосами, убранными по последней моде в прическу, напоминающую улей. Элизабет как можно ласковее улыбнулась ей и получила в ответ такую же улыбку.

– Почему они смотрят только на нас? – пробормотала она сквозь сжатые зубы.

– Наверное, потому, что мы представляем собой уж очень интересную пару.

– Может быть, – ответила Элизабет холодно. Избегая его взгляда, она огляделась вокруг себя еще раз. Очень может быть, что он правильно угадал причину такого внимания. А может быть, и нет. Все очень странно. Они наверняка представляют собой весьма импозантную пару: он высокий и массивный, с иссиня-черными волосами и ясными серыми глазами – и она, тоненькая блондинка, хрупкий цветочек в его руках. Боже мой, какой разительный контраст они представляют собой!

Элизабет знала, конечно, что, несмотря на это, у них есть очень много общего. Например, оба они обладают прямо-таки неукротимой гордостью, а также упрямством и неугомонным характером. Нельзя не вспомнить и бешеный темперамент. Она вздохнула. Ничего удивительного нет в том, что они не могут найти общий язык: их одинаковые огненные натуры заставляют их сталкиваться постоянно в бесконечных конфликтах. Нужно было понять это давным-давно: Александр Бурк и она безнадежно не подходят друг другу.

Менуэт кончился. Несколько мгновений они стояли и смотрели друг на друга, и Элизабет все еще. ощущала его руки на своей талии. Затем рядом с ней кто-то негромко кашлянул, новый поклонник уже появился возле нее и с надеждой произнес:

– Прошу прощения, мисс Трент. Могу ли я иметь честь пригласить вас на следующий танец? Если я не ошибаюсь, это будет «Барабан Вирджинии».

Она узнала говорящего, его звали Льюис Уотсон, сын той самой вдовы с прической в виде улья. Это был смазливый мальчик не более восемнадцати лет, и его юношеская наивность показалась ей забавной и трогательной.

– Конечно. – Она быстро отвернулась от Александра Бурка.

– Одну минутку, если позволите, – сказал Алекс спокойным и бесстрастным голосом. – Разрешите мне воспользоваться этой возможностью и пожелать вам всего хорошего, кузина. Как вы знаете, я на рассвете уезжаю.

– Вы хотите сказать, что уже покидаете бал? – спросила она дрожащим голосом.

Он кивнул:

– Мисс Херберт оказала мне честь, разрешив проводить ее до дома.

– Я понимаю. – Элизабет усилием воли постаралась улыбнуться. Так, значит, это правда, теперь действительно все кончено. Она проиграла.

– Я желаю вам приятного путешествия, кузен. – Слова с трудом связывались одно с другим и звучали до абсурда официально. Не смея взглянуть Алексу в глаза, Элизабет взяла под руку терпеливо ждущего ее мальчика. – Мистер Уотсон, мне кажется, «Барабан Вирджинии» уже начался.

Льюис вымученно улыбнулся и повел ее с робкой застенчивостью к танцующим. Элизабет ослепительно улыбалась, всем своим видом давая понять, что в восторге от предстоящего танца. В это время уже зазвучал веселый мотив, а танец требовал от танцоров предельного внимания и энергии. К концу бала все уже и так были усталыми. Никто не заметил, что, несмотря на то что мисс Трент лучезарно улыбается, ее лицо бледно, губы дрожат, а глаза при этом необыкновенно яркие и влажные. Ни один человек не знал, что несравненная красавица, звезда бала, мечтает оказаться в собственной комнате, чтобы выплакать там боль своего сердца.

«Наверное, уже около трех часов ночи», – подумала Элизабет. Она лежала, ворочаясь, в своей пуховой постели, слишком несчастная и возбужденная, чтобы уснуть. Этот бал, казалось, будет длиться целую вечность – один сплошной кошмар, демонстрация вымученной веселости, – однако возвращение домой не принесло ей ни малейшего облегчения. Подушка была мокрой от слез, но успокоения не наступало. Александр Бурк уезжает, и она понимала, что теряет его навеки. Ей до боли стало ясно, насколько глубоко он презирает ее.

Но одна мысль жгла больше остальных. Сегодня Алекс, без сомнения, проведет ночь в постели Сэлли Херберт. Она будет наслаждаться его ласками и поцелуями.

Единственным утешением было то, что Сэлли Херберт никогда не сможет пробить железную броню, в которую он закован. Познает – в лучшем случае! – только его страсть и ласки, но никогда не добьется успеха в том, чтобы тронуть его непроницаемое сердце. Ни одна женщина этого не сможет – благодаря его матери.

Элизабет отбросила клетчатое одеяло и несколько минут просидела без движения. Сон не шел к ней. В своем отчаянии она не видела выхода. Уютная спаленка казалась душной. Босая, в одной сорочке, Элизабет вышла в коридор, спустилась по лестнице, добралась до входной двери…

На улице было тепло и спокойно, светили звезды, в их мягком сиянии ночные тени казались не такими сумрачными, как раньше, легкий ветерок раздувал ее ночную сорочку и закручивал ее вокруг голых колен. Она вышла во двор и пошла по направлению к конюшне. Было очень тихо, в кустах шуршали и скреблись разные ночные зверюшки. Кролик перебежал ей дорогу, с голого дерева поодаль внезапно заухала сова. Когда она с трудом открыла дверь конюшни, внутрь проникла лунная дорожка и осветила пол, покрытый кипами соломы, лошадей, переступающих с ноги на ногу в своих стойлах. Очень тихо закрыв за собой дверь, Элизабет медленно вышла на середину. В нос ей ударил сильный запах свежей соломы и лошадей. Она направилась в угол и опустилась на мягкую солому, зарывшись в нее лицом. Снова побежали слезы, и Элизабет начала сотрясаться от рыданий, не в силах примириться со своим безнадежным горем. Никогда в жизни она не чувствовала себя столь одинокой и заброшенной.

Девушка не слышала, как тихо звякнул запор, не заметила, как дверь открылась и в конюшню вновь проникла лунная дорожка. Александр Бурк молча загородил собой проход и стал разглядывать Элизабет, плачущую на соломе. Ее волосы, цвета спелой пшеницы, спутанной массой лежали на плечах, тонкое изогнутое тело просвечивало сквозь ночную сорочку, ноги были босы. Она выглядела нежной и утонченной, в ней была какая-то незащищенность, как в хрупком красивом цветке. Алекс почувствовал комок в горле. Вот она, все еще рыдая, разметалась на своем ложе из соломы.

Он мягко закрыл дверь, но на этот раз Элизабет услышала звук. Она подняла голову и вскрикнула от ужаса.

– Не пугайся, – произнес он странным голосом.

Она закрыла заплаканное лицо руками.

– Что вы здесь делаете? Уйдите, ради Бога! Неужели вы не можете оставить меня в покое?

– Но ты вовсе не в покое. Что с тобой, Лиззи?

Вместо ответа она только покачала головой, отказываясь смотреть в его сторону.

– Уйдите!

Он сделал шаг к ней. Черный камзол был расстегнут у горла и обнажал массивную, заросшую волосами грудь. Волосы в беспорядке падали на брови, а серые глаза испытующе смотрели на нее.

– Лиззи…

– Прекратите! – Элизабет почти кричала. Теперь она подняла голову и посмотрела на него. – Что вы здесь делаете? Как вы меня нашли?

Он пожал плечами.

– Я шел за тобой.

– Как? Вы снова хотите меня изнасиловать? Не рассчитывайте на это! Я подниму такой крик, что разбужу и мертвого, сюда сбегутся слуги и вся ваша семья. Вы не можете больше использовать меня, как делали это на дорогом вашему сердцу корабле, капитан Бурк! – Теперь ее голос звучал ядовито. – Кроме того, разве сегодня ночью вам показалось мало? Или, может быть, Сэлли Херберт не совсем удовлетворила ваше страстное желание?

На его губах появилась мрачная улыбка.

– О Господи, сейчас ты выступаешь в роли сварливой женщины, не так ли? – заметил он.

Эти слова вызвали у нее новый приступ рыданий. Почему она должна вечно с ним сражаться? С человеком, который причинил ей столько горя! И вот теперь она перед ним в таком виде… униженная, растрепанная, у его ног! Нет, это невыносимо!

– Лиззи, пожалуйста, скажи мне причину всего этого! Прямо здесь и сейчас! – приказал он выразительно, наклоняясь над ней.

Она начала непроизвольно и истерично смеяться.

– Это что, приказ, капитан?

– Да.

Но тут неожиданно ее настроение изменилось. Элизабет захлестнуло чувство невыразимой слабости, вся гордость и запальчивость куда-то исчезли, и больше не было сил продолжать этот ужасный спектакль. У нее возникло непреодолимое желание сказать правду, которая владела ее существом, иссушала ее душу все последнее время, – и остатки гордости окончательно исчезли. Она загнанно посмотрела на него и прошептала сквозь слезы:

– Я вас люблю.

Эти слова привели его в шоковое состояние. На его лице отразилась смесь недоверия, изумления и потрясения. Он смотрел на нее так, словно хотел проникнуть в самую душу.

На губах Элизабет появилась горькая улыбка. Она кивнула и прошептала снова:

– Господь видит, я вас люблю. – И опять зарылась лицом в солому и зарыдала с новой силой.

В следующий момент Элизабет почувствовала, что он встал на колени, его руки потянулись к ней, нежно обхватили, губы покрыли ее лицо поцелуями.

– Нет! Нет! Прекратите! – Она пыталась сопротивляться, сбросить с себя его руки, защититься от поцелуев. – Я не позволю снова меня использовать! Как вы можете быть таким жестоким? Вы меня… убиваете…

Но он продолжал ее целовать, не обращая внимания на протесты. У самого ее уха раздался его голос – хриплый и одновременно до странности нежный:

– Нет-нет, Лиззи, я вовсе не жесток, и я вовсе тебя не использую.

Как всегда, от его ласк она почувствовала, что слабеет и все больше усилий требуется для того, чтобы сохранить самообладание.

– Пожалуйста… – умоляла она, извиваясь в его руках.

– Тихо! – Губы Алекса заставили ее замолчать, и она бессильно лежала на его руках с закрытыми глазами и чувствовала, что кровь в жилах пульсирует с новой силой. А потом он прошептал тихо и нежно:

– Я люблю тебя, Лиззи.

Ее глаза открылись. Она смотрела в загорелое лицо, так близко склоненное над ней.

Алекс улыбался, его серые глаза светились такой нежностью, какой она ни разу в них не видела.

– Это правда, моя любовь. Я боролся с собой слишком долго. – С этими словами его губы снова нашли ее и слились в поцелуе, который был неистовым и нежным одновременно.

Она почувствовала, что в ней закипает такой же жар, руки страстно обнимают его, как будто стараясь удержать навеки. Неужели он ее любит? Да смела ли она в это поверить? Да разве в самом деле это может быть правдой?

Несколько мгновений здравый смысл боролся в ней с чувствами. Элизабет пыталась погасить смущение в своей душе, однако потом рассудок отступил, все мысли уступили место захлестнувшей ее волне чувств. Его руки сдернули с нее тонкую рубашку и медленно начали свою сладостную игру. Груди Элизабет налились, он целовал ее, гладил, ласками доводя до экстаза. Под его руками она воспламенялась, становилась одновременно требовательной и податливой и возвращала ему нежность и поцелуи. Элизабет захватило чувство неизмеримой, безбрежной свободы, перед которой бледнели все остальные переживания и оставалась только радость момента – и знание, уверенность в том, что он ее любит.

После этого они лежали в объятиях друг друга, измученные и умиротворенные. Алекс прикрыл их обоих своим черным камзолом, под которым было очень тепло и пахло свежей соломой. Они тихонько и нежно переговаривались. Элизабет вдруг почувствовала необыкновенную легкость и без всякого стеснения смогла ему рассказать обо всем, о чем раньше ей мешала говорить гордость. И о Роберте Мабри, и о Томасе Синклере. О том, как они пытались воспользоваться ее бедственным положением и принуждали совершить неприемлемые для нее поступки.

– Ты единственный человек, которого я когда-либо любила, – бормотала она почти застенчиво, глядя в его глаза. – И единственный мужчина, который был у меня. Других у меня не было.

Алекс видел, как нежно светятся ее глаза, и трогал мягкие волосы, которые шелковыми прядями падали на плечи и грудь. Он прижал ее крепче и снова начал целовать розовые жадные губы.

– А насчет Сэлли Херберт… – начал Алекс, но она остановила его, закрыв руками рот.

– Прошу тебя, я не хочу ничего о ней слышать.

– Ах ты глупышка, да тут нечего и слышать. Проклятая девчонка заставила меня проводить ее домой, и это все. Правда, пригласила остаться, и, уж конечно, такого рода приглашение в ее устах означало многое, но меня это мало интересовало. Черт побери, Лиззи, ты единственная женщина, которую я хочу, единственная женщина, которую я когда-либо любил!

Лиззи. Она вспомнила, как будто это было в другом столетии, о том, как он первый раз назвал ее этим именем и каким отвратительным оно ей показалось. А теперь слышала в нем нежность и любовь и задрожала от восторга, услышав его на этот раз. Элизабет спрятала лицо на его груди, едва веря своему счастью.

Немного позже они оделись и он понес ее на руках, как будто она была ребенком, в дом, в ее спальню. Там они провели остаток ночи. Но прежде чем заснуть, Алекс крепко ее обнял и прошептал в самое ухо:

– Лиззи?

– Да? – полусонно пролепетала она.

– Я уезжаю утром. Всего лишь через два часа. Ты представляешь, мы любили друг друга почти целую ночь.

– Мм… Да-да, знаю. Хорошо. – Она прижалась к нему теснее.

– Когда я вернусь, мы объявим о нашей помолвке. Я хочу жениться на тебе как можно скорее.

Элизабет улыбнулась ему не открывая глаз.

– Да-да, как можно быстрее, – прошептала она счастливо.

Он поцеловал ее в глаза и прикорнул рядом. Элизабет лежала в блаженной полудреме, наслаждаясь миром, спокойствием и его присутствием, отдыхая от всех своих горестей и невзгод, которые захлестнули ее в последние месяцы. И вдруг Элизабет охватил какой-то странный озноб: ей показалось, что чьи-то ледяные пальцы коснулись легонько спины. Предчувствие чего-то неизвестного и страшного нарушило ее спокойствие. Это продолжалось только мгновение, а потом исчезло, растаяло. Как будто тень прикрыла на минуту луну. Может быть, это ночной кошмар? Она не понимала.

Элизабет открыла глаза, посмотрела на спящего Алекса. Как чудесно лежать вот так рядом с ним. Она снова к нему придвинулась, чтобы почувствовать его сильное, надежное тело. Все наконец хорошо закончилось. Они нашли друг друга, преодолели препятствия, которые их разделяли, пронесли свою любовь, несмотря на все сомнения. А когда он вернется, они поженятся.

Что же тогда ее так беспокоит? Что же теперь угрожает их счастью?

Глава 23

Над ее головой склонились буйно цветущие ветки деревьев, в воздухе стоял неумолчный птичий перезвон. Крупная коноплянка вспорхнула с дерева, потом вернулась с веточкой в клюве, которую деловито добавила к своему почти готовому гнезду. «Должно быть, малыши появятся на свет очень скоро», – с улыбкой подумала Элизабет.

У нее был повод улыбнуться. Стоял поздний апрель, везде цвело множество цветов, их густой медовый аромат пронизывал воздух, а на деревьях уже начали распускаться очаровательные зеленые листочки. И к тому же сегодня ночью Александр Бурк возвращается из похода.

Она была полна лихорадочного нетерпения, страстно мечтала снова увидеть его красивое, благородное лицо, поцеловать нежные любимые губы. Три дня назад от Алекса пришло известие, что именно сегодня его следует ждать домой. Скорее всего это произойдет поздно вечером, поэтому не стоит беспокоиться с обедом – так говорилось в послании. Она стала напевать про себя какой-то веселый мотивчик и продолжала прогуливаться по вымощенной бревнами дорожке. В предвкушении вновь увидеться с любимым Элизабет находилась в приподнятом настроении. Она очень соскучилась по нему, но старалась скрыть рвущиеся наружу чувства от Адама и Дженни, решив, что не стоит менять что-либо в их взаимоотношениях до тех пор, пока Алекс не вернется и они официально не объявят о помолвке, как было условлено. Однако это было невыносимо трудно – не открывать своей любви к Александру Бурку.

К счастью, теперь уже все позади. Всего несколько часов – и они снова будут вместе, объявят наконец о своей любви на весь мир.

Элизабет снова улыбнулась сама себе. Она испытывала необыкновенное волнение по поводу еще одной новости, которую ей надо будет сообщить Алексу сегодня вечером. Все ее существо просто переполняло удовольствие, когда она думала об этом.

У нее будет ребенок.

Пока еще беременность была очень ранняя, поэтому незаметна для постороннего человека. Разве что счастливый жар, который обволакивал тело Элизабет, и сияющее счастьем и здоровьем лицо могли бы выдать ее слишком уж дотошному наблюдателю.

Прогуливаясь по дорожке и периодически останавливаясь только для того, чтобы нарвать сирени с диких кустов, она удивлялась тому, что Гренгер захотел увидеть ее именно сегодня. И более того, настаивал при этом на полной секретности. Вчера днем Элизабет встретила его случайно в городе, когда по поручению Дженни покупала кое-что из галантереи. Гренгер сказал ей, что дело очень серьезное, хотя совершенно частное, и что он должен обязательно обсудить его с ней.

– Очень хорошо, – ответила она, улыбаясь. – Может быть, мы вместе прогуляемся? Мне как раз в данный момент совершенно нечего делать.

– К сожалению, у меня сейчас одно неотложное дело, – ответил он с сокрушенным видом. – Мне очень неприятно беспокоить вас специально, но может быть, нам отправиться на прогулку завтра днем?

Она согласилась, спросив только, в котором часу он за ней зайдет.

– Мисс Трент, приношу тысячи извинений за все причиняемые мной неудобства, но я бы предпочел встретиться с вами уже по дороге. Было бы лучше, чтобы Дженни и Адам ничего не узнали о нашей встрече. Это касается Алекса.

Удивленная, она согласилась, и они договорились встретиться на уединенной улочке недалеко от дома Бурков. Элизабет обещала ни слова не говорить Дженни или Адаму, хотя и задумалась, что же это за дело, которое они собираются обсуждать, и почему оно столь срочное и конфиденциальное.

Любопытство выгнало ее из дома очень рано в тот день. Еще не было трех часов, когда она вышла на улицу в легком голубом муслиновом платье с распущенными волосами, которые лежали на спине мягкими золотыми локонами. Утро выдалось пасмурное, на горизонте клубились мрачные грозовые облака, в воздухе чувствовались предгрозовая духота и наэлектризованность. Днем стало еще жарче, и теперь, выйдя на прогулку, Элизабет несколько пожалела о своем нетерпении. Вспотевшие волосы мокрыми прядями свисали на лицо, платье прилипало к спине. Очень хорошо, молча бранила она себя, это научит ее быть более терпеливой. Вместо того чтобы встретить Гренгера в назначенном месте, Элизабет решила прогуляться четверть мили до его дома. Но теперь, когда полуденный зной был в самом разгаре, а темные облака собирались на грозовом небе, она пожалела о своем решении. Элизабет остановилась на тенистом газоне, присела под пирамидальным вязом, стоящим поодаль от дороги, надеясь, что у нее еще останется достаточно времени, чтобы вернуться домой, немного отдохнуть и принять ванну перед возвращением Алекса. Она хотела выглядеть к его приходу свежей и красивой.

Элизабет едва успела сесть, прислонившись спиной к мощному стволу вяза, когда до нее донесся цокот копыт. Она выглянула из-за дерева, чтобы разглядеть того, кто проедет мимо нее, надеясь, что, может быть, это окажется кто-нибудь из знакомых. Однако увидела двух незнакомых мужчин, едущих навстречу друг другу с разных концов улицы. Что-то в их облике заставило ее сжаться на своем месте и не двигаться, спрятавшись в густой тени кроны дерева.

Всадники остановились недалеко от нее и поприветствовали друг друга с грубой фамильярностью. Один был громадным неуклюжим брюнетом с широким плоским лицом. На нем были пропыленная одежда и треуголка. От него несло крепким запахом пота, маленькие капельки блестели на чернобородом лице, а рукава просоленной полосатой блузы закатаны до локтей. Другой мужчина был смуглым и тощим, все его движения были быстрыми и нервозными. Его голос, ясно доносившийся до ушей Элизабет, звучал с какой-то смешной хныкающей интонацией.

– Все готово? – проскрипел смуглый раздраженно.

– Да-а. Он, право же, хладнокровный человек – спокойнее, чем морская черепаха в панцире. Когда должен прибыть Бурк?

– Когда стемнеет, – ответил смуглый, его руки в это время беспокойно теребили поводья лошади.

Элизабет напряглась, внезапно почувствовав настоящую тревогу. Кто эти люди, и почему они ни с того ни с сего обсуждают Алекса? В горле у нее пересохло, она старалась не пропустить ни слова из их дальнейшего разговора.

Теперь заговорил громадный, его голос звучал медленно и басисто:

– А ты уверен, что никаких неожиданностей не будет с этой Трентихой? Она не откажется?

– Она не откажется, – скрипуче заверил его другой и гадко хихикнул. – Когда я возьму ее в оборот, она станет послушной, как глина, в наших руках. Можешь на меня положиться. Завтра в это время Бурк уже будет мертв – и ни одного свидетеля. У нас только одна проблема – чтобы Кэсс не вздумала плясать на его могиле. – Он снова сплюнул и вытер рот рукавом своей рубашки. – А теперь, Торн, тебе надо спешить в гостиницу и удостовериться, что его превосходительство на месте. Все полетит к чертям, если хоть одна деталь нашего плана даст сбой.

Громадный кивнул и поднял свою устрашающую лапу в знак прощания. Затем пришпорил черного в яблоках жеребца и поскакал по улице, по которой совсем недавно прогуливалась Элизабет. Второй в это время не менее поспешно поскакал в другую сторону. На том месте, где они стояли, осталось только облачко пыли.

Элизабет почувствовала леденящий ужас, ее мысли путались и прыгали. Против Алекса возник заговор – они хотят его убить! Она силилась взять в толк, что могло все это значить.

Завтра в это время Бурк уже будет мертв!

Но ведь она должна помочь. Гренгер должен ей помочь. Он же лучший друг Алекса. Нужно идти к нему!

Она вскочила и побежала, не обращая внимания на первые капли дождя, падающие с потемневшего неба. Дом Гренгера совсем недалеко, за углом. Вспотевшая, задыхающаяся, Элизабет бежала не разбирая дороги, спотыкаясь о корни деревьев, выступающие из-под земли. Она боялась задержаться хоть на минуту. Если должно что-то случиться – это случится очень скоро. Значит, у нее и Джоффри очень мало времени, чтобы остановить преступление.

Только добежав до двухэтажного каменного дома Гренгера, она подумала о том, что это, должно быть, та самая причина, по которой Джоффри решил с ней встретиться. Возможно, он уже знает о заговоре и хочет ей помочь, не желая в то же время тревожить Адама и Дженни. Однако для того чтобы обдумать все более тщательно, у нее не было времени. Взбежав по ступеням, она начала судорожно трезвонить в дверной колокольчик. Казалось, прошла вечность, прежде чем наконец дверь отворилась и на нее с неодобрением взглянул лакей.

– Да? – прогудел он.

Элизабет прошмыгнула мимо него и закричала:

– Джоффри! Быстрее!

Наверху раздались шаги, и Гренгер появился на лестнице, одетый для прогулки, с тростью в руках.

– Мисс Трент! – Через секунду он оказался возле нее и отпустил лакея одним движением руки. – Я как раз собирался выходить к вам навстречу. Что-нибудь случилось?

– Я… должна с вами поговорить!

– Ну разумеется. Пойдемте в кабинет и выпьем по стакану вина. Моя дорогая, вы совершенно промокли!

Элизабет позволила ему отвести ее в высокий просторный кабинет, заставленный рядами книг и канделябрами. Из хрустального графина он налил два стакана вина, затем настоял, чтобы она села на один из обитых голубым плюшем стульев. Гренгер в это время облокотился на мраморный столик и стал задумчиво изучать ее.

Элизабет выпила глоток вина, чтобы успокоить взвинченные нервы, надеясь остановить дрожание рук, которое было слишком заметно. Затем она быстро отставила от себя стакан.

– Джоффри, вы должны мне помочь! Оказывается, существует заговор против Алекса. Кто-то хочет его убить!

Он продолжал на нее смотреть.

– Успокойтесь, моя дорогая.

– Но… вы не понимаете. Это правда. Я случайно слышала по дороге, как разговаривали два человека… всего несколько минут назад! Они договорились его убить!

Джоффри нахмурил брови и медленно отпил большой глоток из своего стакана.

– А что именно вы слышали?

– Не так уж много! – Она судорожно вздохнула. – Только то, что все уже подготовлено, что завтра в это время он уже будет мертв и что каким-то образом я должна в этом участвовать! Я совершенно не могла понять, о чем это они говорят! – Ее голос осекся. – Джоффри, мне страшно!

– Не бойтесь. – Его бледные голубые глаза все еще не отрываясь смотрели на нее, но выражение их было неопределенно. – Нет никаких причин для страха. Раз уж вы должны в этом участвовать, значит, вам не угрожает никакая опасность.

– Участвовать?.. – повторила Элизабет машинально. – О чем это вы толкуете?

И тут наконец она все-поняла. Недоверчивость отразилась на ее лице.

– Так значит… значит, вы замешаны в этом заговоре…

Он спокойно кивнул.

Она моргала глазами, силясь собрать в единое целое разрозненную картину, все еще не в состоянии поверить тому, что ей открылось.

– Но ведь вы же друг Алекса – его лучший друг. Почему вы хотите причинить ему вред?

Гренгер снова лениво потянулся к графину и наполнил свой стакан.

– Может быть, еще вина? Нет? Ну хорошо, если отвечать на ваш вопрос, моя дорогая мисс Трент, я вовсе не хочу причинять ему вред – это просто необходимость.

– Не понимаю! – Ужас и страх изменили ее голос, ногтями она впилась в обивку стула, на котором сидела.

Гренгер пожал плечами.

– Мы находимся по разные стороны. Вы понимаете, Элизабет, я сохраняю верность своей родной стране. К сожалению, вы и Алекс оказались не со мной.

– Так вы же предатель! – воскликнула она с презрением.

– Нет. Я совершенно законопослушен Англии.

– Но ведь вы же предаете своих друзей!

И снова он пожал плечами.

– Только необходимость вынуждает меня к этому. У меня есть более важные обязанности, чем узы дружбы.

Она вспомнила, что однажды уже слышала от него нечто подобное. Тогда они обсуждали вопрос каперства. «Никто из нас не любит причинять вред отдельным людям, тем более из личных соображений, однако иногда необходимость заставляет это делать ради достижения высших целей».

– Так, значит, цель оправдывает средства, – прошептала она. – Даже если это означает убийство лучших друзей.

– Именно так. – Он снова поставил стакан на столик рядом с собой. – Скажите мне, Элизабет, неужели вам совершенно неинтересно узнать, каким образом вы должны участвовать в этом плане?

Она оставалась безмолвной, хотя стук ее сердца, казалось, наполнял собой всю комнату. Он же просто играет с ней, и к тому же наслаждается игрой. Теперь ей казалось удивительным, почему это раньше она не замечала холодность его бледно-голубых глаз, никогда не испытывала недоверия к этому мурлыкающему голосу.

– Я собирался встретиться с вами сегодня днем, как мы и договаривались, а затем доставить вас сюда. Но вы предусмотрительно избавили меня от беспокойства по этому поводу. – На его губах играла улыбка. – Ну а с этого момента все пойдет по задуманному плану, включая и все услышанное вами по дороге: Бурк умрет с вашей помощью.

Она попыталась прервать его, но он поднял руку с наманикюренными ногтями.

– Одну минуту, пожалуйста. Разрешите мне все объяснить до конца. – Он достал из ящика стола лист бумаги и гусиное перо. – Вы должны будете написать письмо – весьма преступное послание, боюсь. В нем сознаетесь, что украли документы из потайного сейфа Бурка и приготовились переправить их своим соучастникам – именно тем, кому это письмо будет адресовано. – Так как Элизабет приподнялась со своего места, Гренгер наклонился вперед и толкнул ее обратно почти без усилий. – В этом письме вы также укажете место и время встречи, причем очень подробно, – сегодня в полночь возле старой каменоломни, которая находится в лесу. Предполагается, что вы принесете туда украденные документы. – Он улыбался почти ласково. – То, что вы англичанка, сыграет большую роль, вы понимаете. Это придаст вашему участию абсолютную правдоподобность. А тот факт, что я украл эти документы у вас в подходящий момент и переправил их обратно, только добавит против вас улик.

– Продолжайте, – пробормотала она сквозь стиснутые зубы.

– Письмо в нужный момент будет потеряно, я же его найду. А вы между тем в это время самым таинственным образом исчезнете. – Гренгер с жестокой улыбкой покачал головой. – Зная Алекса, можно сказать с полной определенностью, что он впадет в бешенство и поклянется пустить вам кровь. Естественно, он соберется пораньше отправиться в назначенное место, чтобы захватить вас и ваших мерзких сообщников врасплох, а я предложу себя в качестве сопровождающего в этой его рискованной миссии.

– Ублюдок, – сказала она тихим затравленным голосом.

– Как угодно. В любом случае мои сообщники будут его ждать, а мы приедем немного раньше полуночи, и все вместе уничтожим Александра Бурка.

– А почему вы должны обязательно его убивать? – начала она беспомощно. – Вы ведь н так имеете нужные вам бумаги.

– И для меня это было бы идеальным вариантом. Я был ключевым агентом, который организовывал нападения на курьеров по дороге в дом Бурков и обратно и получал в руки документы первостепенной важности. Но вы понимаете, Элизабет, рано или поздно Алекс и другие все равно начнут что-то подозревать, станут проверять людей, причастных к получению информации, чтобы открыть причину нападений. И вполне вероятно, что меня разоблачат. Именно поэтому, – он поднял к губам свой стакан и посмотрел на нее с удовлетворением, – вина за всю предыдущую утечку информации ляжет на вас, ибо вы – отправленная сюда с миссией британская шпионка. Ах да, прошу прощения, Элизабет, но ведь правда о вашем происхождении наверняка выплывет наружу при расследовании: ваши британские связи окажутся вполне уместными. Какой стыд в самом деле! Я сперва надеялся, что вы станете для меня ценной помощницей, и весьма желанной. Но после нашего разговора – в тот день, помните, когда мы ехали верхом, – я понял, что любая помощь от вас должна носить непреднамеренный характер.

Элизабет склонилась вперед на своем стуле.

– Вы все еще не ответили на мой вопрос. Почему надо обязательно убивать Алекса? Разве недостаточно все свалить на меня? Это снимет с вас все подозрения, а я уеду! Я вам обещаю! Нет никакой необходимости его убивать!

– Боже мой, неужели вы так ему преданны? Я подозревал нечто подобное, но это не имеет значения. Алекс в жизни не верил ни одной женщине, а при том, что все улики будут против вас, включая ваше собственное письмо, он попадется на удочку с готовностью. Отвечая на ваш вопрос, скажу: убить Алекса приказало мое начальство. Возможно, они рассуждают, что это приведет к расколу среди интеллигенции. Естественно, все поймут, что вы и ваши сообщники его убили, а сами исчезли. Рапорт об этом я с большой радостью обязательно подготовлю.

Он стал задумчивым.

– Вне всякого сомнения, после этого мрачного преступления все жители Филадельфии дважды подумают, прежде чем станут предлагать свои дома, или услуги, или явки для шпионов повстанцев. К тому же, – его голос стал насмешливым, – если такой человек, как Александр Бурк, может быть убит, то насколько большая опасность подстерегает олухов?

Ее глаза сверкали от бешенства.

– Вы омерзительны! – набросилась она на него. – И если вы думаете, что я хоть пальцем пошевельну, чтобы помочь вам, то вы глубоко ошибаетесь!

За окном раздался удар грома, после него наступила напряженная тишина. Ветер со стоном раскачивал деревья, капли дождя барабанили в зашторенное окно. Но внутри атмосфера казалась не менее наэлектризованной и взрывоопасной.

Гренгер взял в руки лист бумаги и перо.

– А теперь вы напишете это письмо, – произнес он спокойно.

Вместо ответа пальцы Элизабет еще сильнее сжали стакан с вином, и вдруг одним решительным движением она вскочила со стула и выплеснула остатки вина в его лицо. Затем бросилась к двери, распахнула ее настежь и поняла – все пути к бегству отрезаны. За дверью стоял смуглый человек, которого она видела сегодня на дороге. Она вскрикнула и попыталась проскользнуть мимо него, но он с легкостью сгреб ее в охапку и впихнул обратно в кабинет. После этого скрутил ей руку за спиной, схватил за горло и принялся душить. Задыхаясь и хрипя, Элизабет боролась, пытаясь освободиться, но все было напрасно: железные клещи не под силу было разжать. Все, что она могла сделать, это устоять, пытаясь тем самым успокоить боль в вывернутой руке.

Гренгер подошел к двери и хладнокровно закрыл ее изнутри, в то время как смуглый человек выпихнул Элизабет на середину комнаты и, по-видимому, стал ждать дальнейших приказаний.

– Как я вам уже говорил, Элизабет, вы будете с нами сотрудничать, – промурлыкал Джоффри лениво, подошел к графину и налил себе еще один стакан вина. Затем начал пить стоя, глядя на нее.

– Пожалуйста, позвольте уйти, – умоляла она, едва в состоянии выдохнуть слова. Боль накатывалась на нее сокрушительными волнами. – Прошу вас… остановите его.

– Ах, так ты согласна?

– Будьте вы прокляты, нет! – Каким-то образом она нашла в себе силы выдавить эти слова. – Я никогда не соглашусь.

По знаку Гренгера смуглый человек внезапно ослабил свои клещи вокруг горла и некоторое время что-то нашаривал в кармане. Но прежде чем Элизабет смогла среагировать, в его руке сверкнула сталь. Нож. Элизабет невольно вздрогнула и почувствовала, как у нее подгибаются колени.

Он не сделает этого. Это невозможно! Почти теряя сознание, Элизабет подумала, что это кошмар, от которого она должна вот-вот пробудиться. Однако все говорило о том, что это вовсе не кошмар. Это реальность. Опасность, близкая и страшная, угрожала ей теперь – угрожала ей и ее малышу. Ребенку Алекса. Путаясь в пелене слез и боли, ее разум искал ответа. Она должна защитить не только себя и Алекса в этой ситуации. Нужно думать о ребенке, которого можно было потерять в любой момент из-за страданий, боли и истязаний, которым она подвергается. Этот новый страх был сильнее, чем все предыдущие, сильнее, чем нож, и Элизабет поняла, что они сейчас с ней сделают. С трудом, как будто издалека, она услышала голос Гренгера, мягкий и бесстрастный, который говорил:

– … если необходимо, хотя так неприятно уродовать столь прекрасные черты. Но вы можете еще спасти себя от этой неприятности.

– …хорошо… – Это был шепот, стон, едва слышный. Но Гренгер, наверное, его услышал, потому что поднял руку, и ее истязатель убрал свои руки весьма поспешно, а затем ухмыляясь спрятал нож.

Написать проклятое письмо и подписать его не заняло много времени, хотя перо при этом дрожало в ее руке. Когда все было кончено, Элизабет горько зарыдала.

– Хорошо сделано, – весело ободрил ее Гренгер, помахивая письмом в воздухе. Выглядела Элизабет очень плохо: спутанные, всклокоченные волосы, измятое голубое платье, разорванное на плече. Гренгер покачал головой.

– Теперь вам совершенно не о чем беспокоиться, Элизабет. Вы находитесь в полной безопасности.

Она не ответила, все еще продолжая рыдать.

– Роллинс отвезет вас в гостиницу «Золотая лошадь». Там вас будет ждать кое-кто, кого вы, вероятно, хорошо помните и кто прямо-таки горит желанием увидеть вас снова. Между прочим, он намеревается подержать вас при себе некоторое время – во всяком случае до тех пор, пока будет чувствовать к вам привязанность, так что не бойтесь, ваша жизнь в безопасности.

Элизабет посмотрела на него сквозь слезы.

– Боже мой, о чем вы говорите? Кто это?..

– Всему свое время. Роллинс…

Смуглый человек снова приблизился к ней вплотную, и Элизабет съежилась на своему стуле, но на этот раз он просто засмеялся и схватил ее запястья.

– Прошу простить за столь маленькое неудобство, но, поверьте мне, это совершенно необходимо. Вы не должны быть узнаны по дороге в гостиницу и уж тем более когда будете в нее входить. – Пока Гренгер говорил, Элизабет наконец поняла, что происходит. Роллинс связывал ее.

– Ах, нет… прошу вас… – протестовала она слабо, но Гренгер ее оборвал:

– Это необходимо. – Не имело смысла с ним спорить, таким безжалостным голосом это было произнесено.

Когда ее руки и ноги были связаны, Гренгер принес белый носовой платок и быстро сделал из него кляп. Затем Роллинс поднял ее на руки и вынес из кабинета.

Пока ее несли, Элизабет с ужасом смотрела вокруг. Они проходили мимо множества слуг, которые казались слепыми и глухими и не обращали ни малейшего внимания на ее отчаянное положение. Все были замешаны в этом злодействе, абсолютно все. Свою ненависть она могла выразить только глазами и мысленно желала им смерти. Роллинс вынес ее через скрипучую дверь на кухню, а затем и на улицу, где все еще бушевала буря. Дождь лил как из ведра. Элизабет погрузили на старенькую повозку. В нее были впряжены не менее старые тощие клячи, стоявшие под дождем с понурыми головами. Подойдя к повозке, Роллинс вытащил оттуда большой грязный мешок наподобие тех, в которых носят картошку. Последнее, что видела Элизабет, это был Джоффри Гренгер. Он стоял в дверях и махал им рукой. Затем ей на голову набросили мешок, и она оказалась в полной темноте.

Элизабет услышала, как Роллинс сел на место кучера и стал понукать лошадей. Повозка двинулась вперед, подскакивая на размокшей, ухабистой дороге.

– Господи, помоги мне и моему ребенку, – молилась Элизабет. Ей казалось, что она задыхается в мешке, воздух был сырой и удушливый. Элизабет ощущала одновременно тепло и уют укутывающего ее мешка и холодную сырость от промочившего ее до нитки дождя. Связанная и с заткнутым ртом, неспособная двинуться или говорить, она чувствовала, как ее покрытое синяками тело болезненно ныло, пока повозка шатко двигалась по вымощенной камнями мостовой.

Ее везли в гостиницу «Золотая лошадь» – как она знала, место встречи матросов, путешественников и купцов. Смутно Элизабет пыталась вообразить себе, что это за человек, упоминавшийся Гренгером, тот, который собирается «подержать ее у себя». Ее мучил страх за себя и за жизнь своего ребенка, но в то же время сердце переполнял и другой страх.

Алекс! Ему грозила ужасная, неминуемая, смертельная опасность. И хуже всего в этом то, что он умрет, веря, что она предала его. По ее щекам текли горячие слезы. Если бы только она могла избавить его от этой ужасной боли – гораздо худшей, чем Гренгер мог бы придумать. Боль измены.

«О любовь моя, – молилась она безмолвно. – Прости меня».

Глава 24

Алекс выругался сквозь зубы, когда Лунный споткнулся на мокрой земле. Бурк потянул его вверх, а затем пришпорил с новой силой. Где-то неподалеку завыл волк. Ночь была наполнена шелестом дождя и шумом ветра, терзающего темные деревья. Небо над головой покрыто клочьями рваных, похожих на привидения серых облаков, которые проносились с бешеной скоростью, так что казалось, будто само небо несется куда-то в черноту. Луна мелькала временами в разрывах туч, но темнота от этого сгущалась еще больше и казалась почти непроницаемой.

Гренгер украдкой поглядывал на человека, едущего верхом рядом с ним, и с легкостью распознал охватившее его сверхъестественное бешенство. Несмотря на то что Бурк управлял Лунным с обычной сноровкой, Гренгер чувствовал, как напряжены мускулы его тела – он был похож на пружину, готовую в любую минуту развернуться с бешеной силой. Губы Алекса были плотно сжаты, придавая лицу мрачное и напряженное выражение. Но главное – глаза; серые и сверкающие, суженные, как бойницы, они показывали, насколько этот человек должен быть опасен. Такие глаза могут быть у человека, который не просто идет на убийство – жаждет убить. Безжалостные, они смотрели прямо перед собой, вглядываясь в тьму этой дождливой ночи, в них не было ни следа сострадания или доброты.

Гренгер мысленно улыбался. Все шло точно по плану. Сжигаемый ненавистью к этой английской девчонке, Алекс устремился прямо в западню, которая была для него приготовлена. Нет никакого сомнения, что его удивление будет безграничным, когда, вместо того чтобы найти свою преступную красавицу и ее сообщников, он будет окружен Роллинсом и Торном, не говоря уже о самом Гренгере. Ах да, думал про себя Гренгер, это, конечно, будет для него самым сильным ударом.

Скача бок о бок с Алексом через лес, Гренгер испытал нечто похожее на угрызения совести. Дружбу с Бурком, хотя она и претерпела значительные изменения с тех пор, как между Англией и колониями вспыхнула война, вовсе не так легко было предать. Он потерял уважение к Алексу после того, как услышал его глупые мятежные речи. Бурк просто наслаждался «независимостью» и «свободой». Ха! Неужели он не видел, что эта дорожка ведет прямиком к анархии и хаосу. Алекс просто утратил здравый смысл, стал глупым и сентиментальным. И очень опасным для окружающих. А уж каперская деятельность Алекса, так же как его связи с колониальными секретными агентами, решили его судьбу: ему нельзя позволять и дальше заниматься такими делами.

«Конечно, нехорошо получилось с этой девчонкой», – с сожалением думал Гренгер. С каким бы удовольствием он оставил ее себе. Это стройное, соблазнительное тело, золотые волосы и эти незабываемые фиолетовые глаза! Гренгер глубоко вздохнул. Может быть, можно будет убедить Ричарда поделиться ею с ним – ну хотя бы на одну ночь. Однако он хорошо себя знал: познав эту сладкую трепетную плоть, ему уже очень трудно будет от нее отказаться. Это была женщина, которая берет мужчин в плен. Таким образом, думал он с кривой усмешкой, ему ничего не остается, как признать свое поражение, ибо она теперь принадлежит другому.

– Мы подъезжаем. – Шепот Александра прервал царившее молчание. Алекс достал свои карманные часы и раскрыл футляр. – Около половины двенадцатого. У нас достаточно времени, чтобы подготовиться.

Гренгер кивнул, думая, как хорошо все идет. А почему бы и нет? Все было хорошо задумано – результат кропотливого труда и большой подготовительной работы.

А у Алекса в это время сводило челюсти, когда он вспоминал свое возвращение домой. Кромешный ад и смятение! Он никогда не забудет белое, безжизненное лицо Дженни и поникшие плечи Адама. Или выражение лица Гренгера – нахмуренный взгляд, сдвинутые брови, глубочайшее сосредоточение, – когда Алекс стоял в дверях и требовал, чтобы ему ответили, где Элизабет. Довольно! Он старался выбросить из головы воспоминания о том, как они начали рассказывать ему об исчезновении Элизабет. И о том письме, которое она, наверное, случайно забыла, а Гренгер нашел его в спальне. Нет, нельзя думать об этом! Иначе он снова раздует угольки своей ненависти и потеряет всякое самообладание. То есть сделает именно то, чего не должен делать ни при каких обстоятельствах, ни за что.

Алекс стиснул зубы. Они уже почти подъехали к Птичьему колодцу на старой каменоломне. Все его нервы и чувства обострились. Он пытался не пропустить ни малейшего шума или движения, пока они продирались сквозь гущу деревьев на маленькую открытую площадку. Именно здесь, в центре этой площадки, окруженный кольцом древних деревьев, стоял старый кирпичный колодец, давно заброшенный и весь увитый ползучими стеблями плюща. Идеальное место для любовных свиданий – только не сегодня ночью.

Александр выехал на середину площадки и осадил коня прямо возле колодца. Затем повернул Лунного к Гренгеру, который остался стоять на кромке поляны, внимательно наблюдая за Алексом.

– Может быть, нам привязать лошадей вон там, направо? – предложил Алекс.

– Не думаю, что это будет хорошо, – ответил Гренгер медленно.

– Нет? А у тебя есть лучший план, Джоффри?

В этот момент за спиной Алекса раздался шум. Два человека выпрыгнули из круга деревьев, держа в руках длинные тяжелые мушкеты, направленные на него. Гренгер полез в карман и достал большой пистолет с серебряной ручкой, который он держал с легкостью, почти играючи, в то время как в углах губ застыла печальная улыбка.

– Мне очень жаль, Алекс, – сказал Джоффри, качая головой, – но ты должен понять, что это абсолютно необходимо.

Алекс не двигался. Он смотрел на Гренгера с непоколебимым спокойствием.

– Может быть, ты объяснишь, мой друг, – сказал Бурк мрачно.

– Ах да, объяснения, – нараспев произнес Гренгер, неприятно поморщившись. Ну что же, если ему так хочется, можно и поиграть с ним, как кошка с мышью, перед концом. – Боюсь, нам придется тебя убить, Алекс. У меня есть приказ, ты понимаешь.

– Приказ из Англии?

– Да, приказ из Англии. Надо полагать, ты не слишком хорошо обо мне думаешь из-за того, что я не объявил открыто о своих симпатиях, но это правда, Алекс, и разве ты можешь меня за это упрекать? Я же видел, что было с несчастными, которые признавали свои связи с Англией: от них летели только пух и перья, их выбрасывали из окон собственных домов и так далее. Нет, мне вовсе не улыбалось разделить судьбу подобных людей. А кроме того, я приношу гораздо больше пользы своей стране именно таким путем – как доверенное лицо повстанцев. Та информация, которую я смог добыть, просто бесценна для Англии.

– Я уверен, что за это ты ожидаешь получить хорошее вознаграждение. – В голосе Алекса звучало неприкрытое презрение. – Значит, это ты украл пропавшие тогда бумаги. – Это было утверждение, а вовсе не вопрос.

Гренгер кивнул.

– В том случае, о котором ты вспомнил, они были направлены своевременно другому агенту. – Он откинулся в седле и расслабился. – Да, Алекс, мне очень жаль это говорить, но тебя перехитрили по всем статьям. Эти игры немного отличаются от тех, в которые – помнишь? – мы играли в детстве. Не правда ли? Во всяком случае, ставки гораздо выше. Например, ты очень дорого заплатишь за свой проигрыш. – Он поднял пистолет и направил его на Бурка. – Ты заплатишь за это своей жизнью.

Алекс пожал плечами.

– Видно, так получается. – Он перевел взгляд на двух человек, которые стояли от него по разные стороны. Один был большой, неуклюжий тип, другой тощий, нервозный. Он, по-видимому, находил большое удовольствие в данной ситуации, потому что губы его скривились в самодовольной усмешке. Руки Алекса сжались в кулаки. Еще не время, сказал он себе.

– А что вы сделали с Элизабет? – спросил Алекс между прочим, заставляя себя говорить спокойно. Но Гренгера его голос не обманул.

– Ах да, эта красотка мисс Трент, – заметил он весело. – Ну, это настоящее сокровище, Алекс. Впрочем, ты и сам об этом знаешь, не правда ли? Но можешь не беспокоиться за ее безопасность, она теперь в очень хороших руках. Джентльмен, который взял ее к себе, имеет страстное желание с ней переспать и намеревался задержать ее у себя некоторое время. Ты будешь счастлив узнать, что он достаточно богат и сможет обеспечить ее наилучшим образом. – Гренгер немного помедлил, в задумчивости запрокинув голову. – Я всегда думал, что из нее может получиться великолепная любовница – с ее непревзойденной красотой. И уверен, что она справится с этим блистательно, как только немножко попривыкнет к своему новому положению.

Алекс почувствовал, что у него вспотели руки, а в голову ударила кровь. Он снова напрягся, чтобы сдержаться.

– А где же она? – проскрежетал он.

Гренгер беззаботно помахал пистолетом.

– Полагаю, в данный момент в чужой постели. – Он засмеялся. – Я даже собираюсь спросить, не одолжат ли мне ее на вечерок, – но только после того, когда она уже приобретет некоторый опыт. У девчонки слишком много ума, и полежать в постели с такой волшебницей будет одно удовольствие. Она учинила настоящее сражение, когда пришло время писать это маленькое письмо, которое ты видел. – Гренгер указал на тощего смуглого человека. – Боюсь, Роллинсу пришлось быть несколько грубым, чтобы… убедить ее.

При этих словах терпение Алекса истощилось. В нем кипела бешеная, дикая энергия, и наконец его гнев выплеснулся наружу.

– К черту! – прокричал он голосом, который прозвучал среди ночи, как гром. В ту же самую секунду Алекс направил Лунного прямо на Гренгера, который, не успев подготовиться, не имел времени защититься. Александр наскочил на него и сбросил на землю, потом прыгнул на него, прежде чем он успел откатиться в сторону.

Внезапно тишину ночи нарушили выстрелы, затем раздались крики. Запах пороха и крови распространился по поляне. Роллинс и Торн упали, уронив на землю мушкеты, которые еще минуту назад были направлены на Алекса, боровшегося с Гренгером. Роллинс, жалобно скуля, протянул дрожащую руку к своему оружию, лежавшему совсем рядом. Пальцы захватили его, сжали, а потом бессильно разжались. Он был мертв, точно так же, как и его товарищ. Окровавленное тело лежало в грязи.

Бен Тукер и Адам Уоррен выступили из укрытий между деревьями и начали осматривать свою работу с удовлетворением. Им очень трудно было дождаться сигнала Алекса, для того чтобы заняться этими двумя, но все же они придерживались его инструкций до самого конца. Это был превосходный заговор в заговоре, и он сработал безотказно. Они повернули мрачные лица к двум мужчинам, жестоко сражающимся всего в двух ярдах от них. Бурк и Гренгер дрались бешено, как звери, их дыхание стало тяжелым и отрывистым. Этот смертельный танец сопровождался тяжелыми ударами. Зрители вздрогнули, когда кулак Гренгера с неимоверной силой впечатался Алексу в челюсть. Бен сделал шаг вперед, направив мушкет на гибкое увертливое тело Гренгера, но Адам остановил его, подняв руку.

– Дай им кончить, – сказал он сумрачно. – Алекс этого хотел.

– Неужели ты в самом деле думал, что я попадусь в твою грязную ловушку? – рычал Алекс, тяжело дыша. – Я знал, Элизабет… никогда… никогда… не предаст меня – значит, это твоих рук дело! – Он ударил Гренгера в челюсть, и этот удар заставил того откинуться навзничь. – Ты, вонючий предатель, который столь предусмотрительно нашел это письмо, козырную карту! Что ты с ней сделал, дьявол тебя подери? Отвечай!

Но именно в тот момент, когда он собирался воспользоваться своим преимуществом и приготовился с близкого расстояния нанести ему еще один разящий удар, Гренгер ударил его коленом, злобно и хладнокровно, целясь в пах. Но Алекс увернулся, и удар пришелся по внутренней стороне бедра. Тогда он кинулся на Гренгера с удвоенной силой. Они принялись снова кататься в грязи. В какой-то момент Бен и Адам не могли сказать, кто берет верх, – так переплелись тела дерущихся. Слышались рычание и хрип. Затем на короткое мгновение проглянула луна, и на поле сражения упал косой бледный луч света. Его было достаточно, чтобы увидеть, что Алекс уже оседлал поверженного Гренгера. Бурк мускулистой рукой сжимал горло своего противника, так что тот беспомощно корчился, не в силах сбросить с себя Алекса, даже шевельнуться под его внушительным весом и к тому же со сдавленным горлом. Теперь Гренгер сражался только за глоток воздуха.

– Пожалуйста, – то ли хрипел, то ли стонал он.

– Где она? – Дыхание Алекса было тоже затруднено, пот тек ручьями по его лицу. Но это не мешало ему мертвой хваткой сдавить горло Гренгера.

Тот ни разу в жизни не слышал, чтобы в голосе Алекса было столько свирепости. Кроме того, перед его глазами все плыло и туманилось, он с трудом вымолвил:

– В гостинице… «Золотая лошадь»…

– А, гостиница «Золотая лошадь» ?

Гренгер попытался кивнуть. Теперь все кончено: Алекс его убьет, сломает ему шею – и с ним будет покончено. Гренгер даже радовался этой мысли. Во всяком случае, прекратятся страдания, эта невыносимая боль…

Но внезапно все кончилось по-другому. Алекс убрал свою руку и встал. Гренгер понял, что в липкой грязи он лежит теперь один. Пытаясь отдышаться, увидел, как Алекс шатаясь брел к Бену и Адаму и к своим лошадям. Тогда он вспомнил об оружии… оно куда-то упало… оно должно быть где-то недалеко…

Первым заметил блеск металла Бен. Он вскинул свое ружье и закричал:

– Алекс, посмотри назад!

Бурк отпрыгнул и выстрелил из маленького пистолета, который был припрятан в кармане его брюк. Выстрел оказался метким. Рука Гренгера упала, и пистолет с серебряной ручкой оказался в грязи.

Наступила тишина, нарушаемая только шелестом ветра и внезапным, совершенно неуместным и нелепым пением соловья.

– Ну что ж, мой друг, ты собирался выстрелить мне в спину, – пробормотал Алекс. Минуту он смотрел на безжизненное тело человека, которого называл своим лучшим другом. Затем засунул пистолет обратно в карман и медленно повернулся к Бену и Адаму.

– Займитесь ими. – Он кивнул головой в сторону тел.

– Куда ты собираешься ехать? – беспокойно спросил Адам.

Голос Алекса звучал холодно и жестоко. Он уже садился в седло и натягивал поводья.

– В гостиницу, – сказал Алекс мрачно. – Сегодня ночью пролилось недостаточно крови.

Он пришпорил Лунного, и они исчезли в чаще беспокойно раскачивающихся на ветру деревьев. Луна снова исчезла среди туч, как будто ее захлестнули валы небесного океана.

Глава 25

В комнате было очень жарко – удушающе жарко. Элизабет лежала без движения, слишком измученная всеми предшествующими событиями для того, чтобы бороться. Она все еще была связана и с кляпом во рту, в том самом виде, в котором Роллинс принес ее сюда и бросил на кровать, а сам удалился, закрыв за собой дверь. Борьба только отнимет у нее последние силы, а что-то говорило ей, что силы еще понадобятся.

Снизу доносились звуки музыки и куплеты веселых песенок, распеваемых грубыми голосами. Слышались взрывы мужского смеха, периодически сопровождаемого тоненьким визгливым смехом женщин и звоном стаканов. Оттуда же долетал запах эля и табака, явственно различимый даже здесь, в этой маленькой комнатке, расположенной над таверной. Очевидно, он проникал сюда сквозь щель, которая виднелась под тяжелой дубовой дверью.

Она подняла голову и с трудом попыталась оглядеть окружавшую ее обстановку. Это была маленькая комнатка без окон, скудно обставленная и с голым дощатым полом. В углу находился незажженный камин, наполненный дровами, старое сосновое бюро, возле кровати стоял сильно поцарапанный ночной столик. У стены размещалось круглое кресло с изорванным сиденьем, а в настенном подсвечнике горела тусклая свеча. Другого освещения в комнате не было, поэтому здесь царил мрачный и таинственный полумрак. Только постель, на который она теперь лежала, говорила о том, что хозяева любят удобства. Это была большая мягкая тахта, покрытая ярким одеялом. Но Элизабет не хватало сил оценить удобства. Веревки туго впивались в ее запястья и колени, а кляп, засунутый в рот, мешал дышать. Все тело пульсировало и ныло, и к тому же тряская дорога прибавила новых синяков. Но физические страдания не шли ни в какое сравнение с душевными. Ее без конца тревожили видения убийства Алекса, она представляла, как он лежит без движения. При этом Элизабет вздрагивала и конвульсивно напрягалась, ибо знала о расставленной ему ловушке и была совершенно бессильна ему помочь.

«Я больше никогда его не увижу», – думала она горестно, и слезы текли по ее щекам. Элизабет не могла представить себе свою жизнь без него. Его сильное красивое лицо и высокое гибкое тело стали частью ее самой, продолжением ее собственного существа! Закрыв глаза, она видела Алекса очень ясно: серые глаза, улыбающиеся ей и излучающие особый, нежный свет. Именно такими они были в ту последнюю ночь, которую они провели вместе. Слышала тихий голос, шепчущий ласковые слова, чувствовала огонь, обжигающий ее губы. Ох, если бы еще хоть раз оказаться в его объятиях!

Но этого уже никогда не случится. Алекс умрет – а вместе с ним умрет и его любовь. Он умрет с ненавистью к ней, веря, что она его предала. Вся их любовь и страсть, все их мечты и надежды испарятся как дым, и вместо них останется только едкий смрад ненависти. Когда она думала о том, что могло бы случиться… или нет, о том, что должно было случиться… Но нет, этого никогда не произойдет. Жестокая судьба снова разлучила их именно тогда, когда они подошли к порогу своего счастья.

В замке повернулся ключ, и Элизабет замерла. Сердце начало биться с бешеной силой. Дверь открылась, и она увидела девушку, которую заметила еще тогда, когда Роллинс волок ее в этом ужасном мешке, перекинутом через плечо. Тогда сквозь случайно приоткрывшуюся дверь Элизабет увидела зал таверны: шумный задымленный мир смеха, криков и выпивки. Девушка стояла в дверях и смотрела на Элизабет без всякого удивления.

– А, это она?

И у нее на лице можно было прочитать выражение неприязни и злорадства.

– Нет, это моя прабабушка, – пошутил Роллинс. – Можешь доложить, что она здесь. И принеси ей что-нибудь поесть, Кэсс. Это приказ Гренгера.

Девушка кивнула и отправилась назад в таверну. Элизабет забыла о ее существовании, но она снова вошла в эту сумрачную комнату, неся поднос с едой.

Кэсс заперла за собой дверь и пересекла комнату, чтобы поставить поднос на пыльный ночной столик. Затем сложила руки и стала смотреть на Элизабет с выражением неприязни и любопытства на круглом розовом лице.

У нее была крупная подвижная фигура, какая-то кричащая красота, еще сильнее подчеркнутая белой кружевной блузкой с глубоким вырезом, так что была видна полная грудь. Пестрая юбка не скрывала широких круглых бедер. В лице чувствовалась жестокость, контрастировавшая с простой деревенской красотой. Она могла быть очень милой, но в облике уже проскальзывала неисправимая вульгарность; не прикрытая даже видимостью нежности и доброты. Полные губы были грубыми, а холодные глаза моментально убили в Элизабет надежду на помощь. Нет, она не найдет здесь никакого сочувствия.

– Так, значит, ты и есть та самая английская шлюха, которую его превосходительство так страстно желает, – насмешливо сказала Кэсс. В ее черных глазах светилась ревность, в то время как она критически оглядывала Элизабет. – А ты ничего, надо признать, – добавила она медленно. – Давай-ка проверим, насколько ты умеешь соображать.

Она запустила руку за пояс юбки и достала оттуда сверкающий длинный нож, который заставил Элизабет замереть от ужаса. Но девушка всего лишь откинула назад свои черные волосы и засмеялась громким радостным смехом, который эхом прокатился через всю комнату.

– Я вовсе не собираюсь тебя убивать, – обещала она весело, – если ты, конечно, не выкинешь какой-нибудь глупости. Просто разрежу веревки, чтобы ты могла поесть. Но если ты сделаешь при этом хоть одно лишнее движение – угощу тебя вот этим! – Ее губы искривила язвительная насмешка. – Я выучилась владеть ножом, когда мне не было и десяти лет. Так что, можешь быть уверена, управляюсь с ним отменно.

Проворными пальцами девушка вынула кляп, и Элизабет наконец глубоко вздохнула полной грудью, облизывая пересохшие кровоточащие губы. Она лежала без движения, пока мисс Кэсс развязывала руки, а затем осторожно и медленно, так, чтобы не вызвать тревоги у своей тюремщицы, подняла руки вверх и начала ими шевелить, чтобы восстановить кровообращение.

Кэсс кивнула и отступила на несколько шагов, чтобы сесть на круглое кресло. При этом не выпускала из рук ножа и не спускала глаз с Элизабет.

– Можно мне… – Элизабет почувствовала, что ее голос дрогнул. Она сглотнула и попыталась начать снова, разозлившись на себя за то, что показала свой испуг. – Можно я развяжу ноги? – спросила Элизабет более твердо.

Девушка пожала плечами, однако подозрительность ее усилилась.

– Хорошо, но не вставай с постели. Только посмей, и я искрошу тебя в маленькие кусочки.

Элизабет кивнула, пытаясь успокоить громкое биение своего сердца. Какое облегчение освободить колени от этих веревок и размять затекшие мускулы. Она посмотрела на поднос с едой, стоящий у постели: тарелка с жареной бараниной, краюха хлеба и стакан с элем.

– Я не голодна. – Один вид еды заставил ее болезненно сморщиться.

– На твоем месте я бы поела, – посоветовала ей Кэсс весьма прямолинейно. – Ведь это все, что ты получишь сегодня ночью, и кроме того, – тут в ее глазах появились понимающие искорки, – тебе понадобятся силы, когда сюда придет его превосходительство. Он жаждет затащить тебя в постель уже много месяцев и наверняка будет заниматься этим всю ночь. Уж он такой, я-то знаю. – При этом на ее лице отразилось удовольствие.

Элизабет не смогла подавить дрожи. Она безнадежно пыталась представить себе, что это за «его превосходительство», но была не уверена, насколько хорошо будет воспринят ее вопрос. Наконец набралась храбрости и спросила голосом, который, как ей казалось, прозвучал твердо.

– Не будете ли вы столь любезны сказать мне, что это за человек, о котором вы все время толкуете?

И снова девушка запрокинула назад голову в приступе смеха.

– «Не будете ли вы столь любезны», кажется, так? Ах, Боже мой, какие мы настоящие леди, не так ли? – Ее грубые черты еще резче обозначились при этих словах, голос зазвучал с новым злорадством: – Мне приказано тебе не говорить, и я собираюсь точно следовать приказу. Они хотят, чтобы это был сюрприз. Так что ешь лучше свой ужин, моя прекрасная леди, и не пытайся обойти то, что тебе не изменить. Скоро сюда придут. И знай, что раз уж он хочет тебя поиметь, то он тебя поимеет. Тебе лучше расслабиться и получить удовольствие.

Не говоря ни слова, Элизабет взяла в руки поднос и поставила его рядом с собой. Она не чувствовала голода, однако все же решила поесть – ради ребенка, если уж не ради себя. Покончив с едой и отставив поднос в сторону, Элизабет поинтересовалась у Кэсс, сколько сейчас времени, стараясь, чтобы ее вопрос прозвучал вполне банально.

– Около полуночи, – ответила девушка. – Надо полагать, ты понимаешь, что это значит. Мистер Александр Бурк сейчас, наверное, уже при последнем издыхании.

Однако, вместо того чтобы деморализовать ее, эти слова неожиданно возымели обратный эффект. Глубоко внутри нее зажглась искра гнева, пламя разгоралось и набирало силу. Может быть, тому причиной наглая бессердечность Кэсс, а может быть, это действие выпитого эля, который поднял ее дух, принуждая действовать. Она знала, что никогда не была человеком, покорно принимающим поражение, сейчас происходило то же самое. Элизабет сжала губы. Наверняка слишком поздно спасать Алекса, но она не позволит ему умереть одному. Нужно отомстить, даже если ей для этого придется убить себя. Гнев растекался по крови. Да, если нужно, она убьет себя.

– А ты что, знаешь Александра Бурка? – спросила Элизабет мягко.

– Да уж, можешь быть уверена! – прошипела девушка, и, весьма удивленная, Элизабет заметила ненависть в ее голосе. – Меня зовут Кэсс Морган – он никогда не упоминал обо мне?

Элизабет покачала головой.

– Я для него ничего не значу, – заметила Кэсс горько. – Когда я только начала здесь работать, он приходил сюда иногда и брал у меня выпивку. Был очень мил со мной, ты понимаешь, что я имею в виду. К тому же он красив. Ну, в общем, я втюрилась в него, попалась, как белка в медвежий капкан! – Тут ее голос задрожал от нескрываемой ярости. – Он не был у меня первым мужчиной, ты пойми, и к тому же недолго со мной оставался. Ну, уж точно, был самым лучшим. – Ее глаза блестели. – Никогда не встречала таких, как он, прежде. И была такой дурой, что приняла это всерьез. – Она начала энергично ерзать на стуле, сердито хмурясь.

– И что же случилось? – напомнила ей Элизабет.

– Я тебе скажу, что случилось! – раздраженно выкрикнула Кэсс. – Я ничего такого о нем не думала! Чертов ублюдок! Он прекратил сюда ходить. Я узнала, что он взял себе новую шлюху из другой таверны. А потом у него была «настоящая леди», как говорили. А потом другая. – Она весело засмеялась, – И всех их он бросил, точно так же, как и меня. Никто из них ничего не значил для мистера Бурка. – Кэсс перестала раскачиваться и наклонилась вперед, удовлетворенно улыбаясь. – А теперь, ты видишь, я собираюсь отомстить. Он дорого заплатит за то, что так поступил со мной. Он должен умереть!

– Понимаю. – Элизабет действительно начала что-то понимать. Беззастенчивое использование женщин даже через много лет давало плоды. Алекс сумел сделать себе из этой девочки опасного врага, который все эти годы вынашивал свою боль. Теперь эта боль переросла в ненависть. Элизабет чувствовала жалость к девушке, понимая, что она должна испытывать. Но факт оставался фактом: Кэсс была среди заговорщиков, одним из тех, кто замыслил убийство Алекса. И она заплатит точно так же, как и все другие.

Элизабет начала шарить глазами по комнате, пытаясь отыскать какое-нибудь оружие. Но комната была полупустой, в ней почти не было мебели. Она взглянула на нож в руках Кэсс. Трудно будет им завладеть – и рискованно. Элизабет взвесила свои шансы, пытаясь придумать какой-нибудь план.

В это время за дверью раздались шаги, и прежде чем она успела взглянуть в ту сторону, дверь с грохотом распахнулась. В проходе возникла фигура мужчины, лицо которого просто расплывалось от удовольствия. Несмотря на холодную решимость, которая завладела ею, Элизабет вздрогнула. Она была готова ко всему: к увечьям, к преступлению, к любой неудаче, но только не к этому. Увиденное ею лицо напомнило о прошлом, вытеснило решимость защищаться и парализовало волю. Вместо этого она инстинктивно почувствовала страх.

Лорд Ричард Мильбурн стоял в дверном проеме, одетый в замшевый жакет и штаны, на боку у него висела шпага, за поясом заткнут пистолет. Он выглядел одновременно нагло и учтиво – именно так, как она его запомнила на том проклятом балу в доме Кэррингтонов. И вот теперь, увидев Мильбурна, Элизабет почувствовала, что теряет сознание, ее охватило нечто вроде столбняка. Она вспомнила о его силе и жестокости.

– Прекрасно, прекрасно, мисс Элизабет Трент, – провозгласил он, растягивая слова, все еще стоя в дверях. Сверкающие глаза изучали ее с нескрываемым интересом. Ей показалось, что она голая под этим взглядом.

Кэсс подлетела к нему и тронула за рукав.

– Мой лорд, – начала вкрадчиво, но он оттолкнул ее от себя и коротко бросил:

– Встретимся завтра, Кассандра. Будь хорошей девочкой и убери отсюда этот поднос, чтобы мы с мисс Трент могли возобновить наше знакомство.

Девушка нахмурилась, ее черные глаза ревниво посмотрели на Элизабет. Она снова заткнула за пояс свой нож и послушно направилась за подносом. Секунду помедлила в дверях, однако Мильбурн, уже приблизившийся к Элизабет, сидящей на кровати, отослал ее сердитым движением головы. Она вышла, с силой захлопнув за собой дверь.

После этого в комнате стало очень тихо. Элизабет сидела, скрючившись и без движения, не в силах оторвать глаз от красивого нахального лица. Лорд Мильбурн! Значит, он тоже был замешан в этом жутком заговоре. Внезапно все встало на свои места.

– Гренгер! – выдохнула она. – Вот почему его лицо показалось мне таким знакомым! Так вы состоите в родстве с Гренгером?

Лорд Мильбурн кивнул со снисходительной улыбкой.

– Это мой кузен, Элизабет, – уточнил он. – Если вы помните, то вскоре после нашего небольшого столкновения в саду у Кэррингтонов я отправился в Америку к своему родственнику, чтобы помочь ему действовать против мятежников. Ну так вот, Джоффри Гренгер и есть мой родственник. – Он усмехнулся. – Может быть, вам будет трудно в это поверить, но все это время я путешествовал как торговец мехами. Хорошенькая метаморфоза, не правда ли? Но вы понимаете, это дает мне замечательную свободу передвижения в любом направлении, возможность собирать информацию и передавать ее куда надо. Большую часть времени я проживаю в этой гостинице, где стал, можно сказать, частью пейзажа и где пользуюсь, между прочим, весьма повышенным интересом прислуги.

– Вы имеете в виду Кассандру Морган, – холодно поправила Элизабет. Ее временное замешательство прошло. Может быть, та Элизабет Трент, которую он знал в Лондоне, и начала бы заискивать перед ним, моля о пощаде. Но теперь это уже был не испуганный невинный ребенок, защищающий свою девственность. Элизабет стала женщиной, хорошо знающей, как обращаться с мужчинами и с их слабостями. У нее есть собственное оружие, гораздо более тонкое, чем то, которым пользуются мужчины, но не в меньшей степени опасное. Ее ум лихорадочно работал, придумывая план, хотя в это время она вела беседу с абсолютной непринужденностью, временами замолкая, чтобы привести в порядок мысли.

– А почему вы это сделали? – спрашивала Элизабет, спокойно встречая его взгляд. – Зачем надо подвергать себя всем этим опасностям и становиться торговцем, бродить по дорогам и все прочее, когда вы могли бы спокойно вернуться в Англию?

– Как почему? Исключительно ради удовольствия! – засмеялся он, видя ее недоумение. – Это же приключение! Это опасность! Именно те вещи, которые я в жизни ищу. Мне нужны сильные ощущения, волнения, я не выношу покоя. А положение в колониях дает блестящую возможность для моей неугомонной натуры. Я не мог пройти мимо этого.

– Значит, вы тоже замешаны в заговоре против Александра Бурка? – спросила она.

– О да! – ответил лорд Мильбурн, и его глаза при этом сверкали, как угольки. Он потянулся, чтобы потрогать выбившийся у нее из прически локон. Элизабет, стараясь увернуться от его прикосновения, строго посмотрела на него.

– Можете себе представить мое удивление, Элизабет, когда я узнал, что вы приехали в Филадельфию, – продолжал он насмешливо. – Мой кузен информировал меня об этом немедленно. И должен вам признаться, что это весьма подняло мое настроение. Я ведь приехал в Америку в поисках приключений, но дела шли сравнительно скучно до тех пор, пока вы и мистер Бурк не вышли на сцену. После этого все решительным образом изменилось. И я сознаюсь, Элизабет, – тут его рука начала гладить ее плечо в том месте, где ткань была разорвана, – что у меня две причины, чтобы уничтожить Бурка. Одна заключалась в том, чтобы помочь своей стране и своему кузену, а другой причиной были вы. – Теперь его рука опустилась ей на грудь и начала нежно гладить. Пальцы играли с ее сосками через тонкую ткань платья и нижней сорочки. – Вы должны были стать обещанной мне наградой. Теперь я вполне вознагражден за свои усилия и ожидания. Вы ведь стали еще прекраснее! Я собираюсь насладиться тем, что представлю вас в качестве своей любовницы, когда мы вернемся в Англию.

Так вот каков его план! Элизабет заставила себя улыбнуться в ответ, надеясь, что выглядит при этом вполне послушной и довольной. В то же время она внимательно следила за пистолетом, висящим у него на поясе. Теперь ей следует его обнять. В глазах Мильбурна уже разгорался огонек вспыхнувшего желания, говоривший ей, что осуществить ее планы будет нетрудно. Она начала говорить, ее голос звучал вкрадчиво и умиротворяюще.

– Надеюсь, вы отнесетесь ко мне по-доброму, милорд, – мурлыкала Элизабет. – Совершенно очевидно, что сопротивляться не имеет смысла. Умоляю вас, скажите, будете ли вы со мной нежны?

Мильбурн довольно хохотнул и сел на кровать поближе к ней. Его руки сжали Элизабет в объятиях, затем он запрокинул ей голову и стал целовать.

– Моя дорогая, вы жаждете пылкой любви, – шептал он. – Нельзя умерить мой пыл! – Руки Мильбурна начали ласкать ее грудь, Элизабет наклонилась к нему, как будто что-то шепча от удовольствия. Она заставила свое горящее от отвращения тело расслабиться, отдаться его объятию, в то же время как бы отвечая на страстные поцелуи. Изо рта Мильбурна разило элем и табаком, ей приходилось подавлять в себе приступы тошноты. Через некоторое время, которое показалось вечностью, он перестал целовать Элизабет. efo губы начали путешествовать по ее шее и груди, а руки в это время вцепились в одежду. Нежно улыбаясь, Элизабет толкнула его на кровать и заглянула в лицо. Оно было разомлевшим и похотливым, глаза блестели от нарастающей страсти. Она позволила его рукам играть со своей грудью, а сама начала касаться руками его тела. Сперва прошлась по плечам, потом по шее, по внушительной мускулатуре рук, и дальше, вниз…

Вот ее пальцы сомкнулись на пистолете и внезапным рывком она вырвала его. Потом спрыгнула с постели, держа оружие обеими руками и направляя на человека, который все еще лежал там, застывший в неподвижности. Но такое положение не могло длиться долго. Черты Мильбурна исказились, он вскочил – только ради того, чтобы услышать резкое предупреждение Элизабет.

– Не двигайтесь, милорд, или я вас застрелю, – приказала Элизабет, и по ее ледяному тону он понял, что она это сделает.

Мильбурн выругался.

– В какую игру играешь, дрянь?

– Никаких игр, сэр. Просто хочу вас убить. И вашу любезную милашку, Кассандру. И вашего дорогого кузена, Гренгера. Каждого, кто причастен к этому грязному заговору. – Но когда она произнесла эти слова, то вдруг поняла с душераздирающей ясностью, что в этот самый момент Алекс, возможно, уже лежит мертвый. Возмездие! Какой толк от него теперь? Не имеет значения, скольких людей она убьет, это не вернет Алекса. Элизабет начала плакать, горько, мучительно, пистолет задрожал в слабеющих руках. Внезапно ей расхотелось что-либо делать, кроме как бежать из этого места, бежать туда, где спокойно, где можно остаться наедине со своим горем. Она начала медленно пятиться к двери, из-за слез не видя, что Мильбурн в это время со злобным напряжением не спускает с нее глаз.

Неожиданно снизу послышались громкие раскаты смеха, и Элизабет инстинктивно оглянулась назад. Этого мгновения хватило, чтобы Мильбурн воспользовался им. Как молния, он вскочил с кровати, бросился на нее, и, несмотря на то что она замешкалась всего на секунду, этого оказалось достаточно. Прежде чем Элизабет успела нажать на курок, Мильбурн уже был на ней. Он с бешеной силой схватил ее руку и чуть не сломал, заставив отбросить оружие. Элизабет вскрикнула, когда пистолет запрыгал по деревянному полу. Она и Мильбурн упали, сцепившись в клубок рук и ног. Ему не представляло труда побороть ее. И вот он уже сидел на ногах Элизабет, руками «пришпилив» ее запястья к полу. Мильбурн тяжело дышал, его лицо все еще горело. Элизабет боролась отважно, но была совершенно бессильна что-либо сделать под тяжестью его тела, ее волосы разметались вокруг лица и шеи, слезы текли из глаз. Она громко кричала, а его пальцы оставляли синяки на ее нежном теле. Теперь глаза Мильбурна горели холодным блеском.

– А ты, однако, сильна! – хрипел он, злобно подмигивая ей. – Я люблю таких баб с мозгами, Элизабет, но думаю, что у тебя их слишком много, они тебе не принесут пользы. – Он грубо засмеялся, видя, как она, лежа под ним, старается высвободиться. – Нет, нет, моя красавица, больше от меня не убежишь, по крайней мере не теперь. А впрочем, и никогда. Я собираюсь научить тебя, как надо себя вести, и от моей науки ты станешь ручной, как комнатный песик. – Мильбурн громко рассмеялся. – И урок мы начнем прямо сейчас.

Он сгреб оба ее запястья в один свой кулак, плотно сжал их друг с другом и поднял другую освободившуюся Руку, чтобы ее ударить.

Элизабет пронзительно вскрикнула и постаралась увернуться. Но удара не последовало. В коридоре послышался какой-то шум, и неожиданно дверь в комнату распахнулась. Мильбурн замер. Он все еще сидел на Элизабет, но его рука застыла в воздухе. Наступила странная, напряженная тишина. Элизабет безуспешно вертела головой, чтобы разглядеть того, кто вошел. Она стонала, платье прилипло к телу. Задыхаясь и хрипя, Элизабет все еще силилась повернуть голову, но вошедший стоял позади нее, и она не могла его рассмотреть. Поняла только, что Ричард Мильбурн, казалось, при виде вошедшего обратился в камень.

– Кэсс Морган сбежала, когда увидела меня, но у тебя не будет такой возможности, – послышался холодный голос из открытой двери. – Вставай и готовься к смерти.

Элизабет узнала этот железный голос с приступом смешанной радости и недоверия. И снова она безуспешно попыталась повернуть голову и посмотреть.

– Алекс?.. – Имя вылетело слабо, едва слышно, но голос ответил:

– Да, моя любовь. Эта свинья больше не причинит тебе никакого вреда.

Тут она снова начала стонать, слезы радости и облегчения полились из глаз, доведя до полного изнеможения. Мильбурн между тем не сводил глаз со стоящего в дверях человека.

– Ты! Как… это могло случиться? – прошипел он сквозь зубы.

– Тебе было сказано встать! – В голосе Алекса звучало спокойствие. Элизабет никогда не слышала, чтобы он говорил таким голосом. Это произвело впечатление и на Мильбурна. Очень медленно он поднялся на ноги и встал над Элизабет, расставив ноги. Освобожденная от его веса, но слишком слабая, чтобы подняться, она повернулась и начала ползти по направлению к Алексу.

Но взгляд его скользил мимо нее, он произнес все с тем же мертвенным спокойствием:

– Лежи спокойно, моя дорогая, и немножко потерпи. Тут еще кое-что следует сделать, прежде чем можно будет заняться твоими ранами.

Она поняла. Кое-как постаралась отползти к стене, освободив пространство между двумя мужчинами. Они стояли, впившись друг в друга взглядом. Рука Мильбурна нервно шарила по боку, стараясь нащупать шпагу, затем нашла, легко захватила рукоятку.

Как молния, рука Алекса также опустилась к бедру и выхватила свою шпагу – блестящее тонкое лезвие.

– Прекрасно, друг мой, – усмехнулся он, поигрывая шпагой с уверенной легкостью. – Ты сам выбрал способ умереть. Давай начнем.

Мильбурн вытащил шпагу, и, пока взвешивал ее на руке, казалось, его уверенность тоже росла. Он был прирожденный фехтовальщик.

– Защищайтесь, – прошипел он, бросаясь на Бурка.

Алекс легко парировал выпад. Мильбурн облизал губы, негромко чертыхнувшись. Они начали кружить вокруг друг друга, двигаясь с кошачьей фацией в дикой смертельной схватке, при танцующем свете слабой свечи. Вот Алекс сделал выпад, но Мильбурн парировал.

Элизабет съежилась на полу возле стены, наблюдая за происходящим полными ужаса глазами. Всякий раз, когда шпага Мильбурна грозила прорвать защиту Алекса, она чувствовала, что жизнь готова была покинуть ее тело. Когда же Алекс отбивал атаку и сам наносил удар, на нее накатывалось облегчение. Так они кружили и кружили по комнате, нанося друг другу мелкие уколы в этой пляске смерти. По их лицам струился пот, оба дышали с трудом. В движениях уже не было той первоначальной ловкости, как будто их оружие становилось все тяжелее и тяжелее. Элизабет понимала, что теперь все решала выносливость. Она пыталась заглянуть в лицо Алекса, с болью замечая в нем признаки усталости, темные круги под глазами, жесткие складки вокруг рта. К ней незаметно подкрадывался страх.

И наконец это случилось. Мильбурн сделал выпад, целясь Алексу в горло, но Алекс парировал. Затем грубо и резко нанес противнику удар в сердце. Мильбурн упал мертвый. Алекс отбросил свою окровавленную шпагу и поднял на руки Элизабет.

Он держал ее крепко, а она шептала без перерыва:

– Любовь моя, любовь моя, любовь моя…

– Все в порядке, моя сладкая, все уже позади, – он целовал ее губы и теребил волосы своими сильными загорелыми руками. – Все уже хорошо, и никто на свете никогда не причинит тебе никакого вреда.

– Я думала… ведь предполагалось, что тебя должны…

– Я знаю. Но гренгеровский план провалился. – Он коротко рассмеялся. – Ты понимаешь, он не принял в расчет одну вещь: я тебя люблю, я тебе доверяю и ни на минуту не усомнился в тебе, моя сладкая. Таким образом, в его плане была ошибка – фатальная ошибка, непростительная для Гренгера.

– Ох, Алекс…

– Кроме тебя, теперь все остальное уже не имеет значения, Лиззи, – прошептал он, и его руки прижали ее еще крепче. Казалось, оба совершенно забыли о том, что их окружает; все сосредоточилось на них самих, на том, что они снова вместе.

– Мы должны пожениться как можно скорее, – сказал он нежно ей на ухо.

И тогда Элизабет вспомнила о ребенке, которого носила. Он же скоро должен стать отцом, а даже не знает об этом.

– В чем дело, любовь моя? – спросил Алекс весело с блестящими глазами.

Внезапно Элизабет почувствовала слабость и робость. Она посмотрела на свой живот, бессознательно опустив на него руку. Затем нежно улыбнулась, и Алекс в первый раз увидел незнакомое выражение ее лица.

– У нас будет ребенок, – прошептала она, не в силах скрыть счастья. – У нас скоро будет малыш, моя любовь.

Серые глаза Алекса расширились. Он быстро переводил взгляд с ее лица на все еще стройную фигуру. Его голос, когда Алекс заговорил, просто дрожал от радости.

– Ты уверена?

Элизабет счастливо кивнула:

– Да, мое счастье. Ты доволен этим?

Вместо ответа он снова взял Элизабет на руки, стиснул в объятиях, но вдруг вспомнил о ее положении. Его руки внезапно стали нежными, как будто она была сделана из стекла. Элизабет засмеялась и поцеловала его лохматые волосы, постоянно свисающие ему на глаза.

– Я вижу, ты доволен, – улыбнулась она. – Уверяю тебя, я чувствую от этого настоящее облегчение… – Ее глаза сияли, когда она продолжала, слегка поддразнивая: – В конце концов я не знала, чего можно от тебя ожидать. Эти безжалостные каперы так непредсказуемы, ты же знаешь.

– А общество испорченных великосветских потаскушек так скучно, – парировал он и снова обнял ее. – А теперь, Лиззи, думаю, самое время отправиться домой и уложить тебя в постель. С утра тебе предстоит заняться распоряжениями насчет подвенечных нарядов, а мне следует заняться другими приготовлениями. Бен Тукер и его Кэрри будут вовсе не единственной парой, которая счастливо сочетается браком в этом месяце. – Алекс понес ее на руках, и когда она начала противиться, говоря, что может идти сама, оборвал ее без стеснения:

– Помолчи, девочка. Ты сделаешь то, что тебе сказано. У тебя и так достаточно испытаний для одного вечера.

– Да, Алекс, – ответила Элизабет кротко, внутренне забавляясь его строгостью. Когда он нес ее по лестнице, она обняла его за шею и подумала: «Сегодня вечером пусть делает что хочет. У нас впереди целая жизнь, в которой мы еще успеем поспорить друг с другом». Она улыбалась счастливой улыбкой и с радостными мыслями прижималась к груди своего будущего мужа, пока он нес ее на руках в дождливую, ненастную ночь.