Лето начиналось хорошо: Алешку исключили из школы (до первого сентября за мелкое хулиганство); маму уволили с работы – их организация обанкротилась и развалилась, а папе вдруг дали отпуск.

– Отлично! – сказал он. – Раз общество не нуждается в наших услугах, займемся личными делами. Едем отдыхать!

И мы поехали. К папиному другу детства, писателю, который жил и творил на берегу небольшой реки.

Дом этого писателя стоял на холме. С него открывались дальние дали. Река, курчавые заросли на ее берегах, поле, заросшее разноцветными травами, чуточку синеющий лес – и очень синее небо.

И сам писатель оказался очень приятным человеком. У него были волосы до плеч, перехваченные по лбу ремешком, и густая борода, из которой все время торчала дымящаяся трубка.

– Это и есть писатель Лосев, – познакомил нас папа. – А по-простому, Митёк.

Алешка внимательно оглядел его, протянул ладошку и одобрительно сказал:

– Похож.

– На кого похож? – удивился писатель Лосев.

– На писателя. – Алешка еще раз придирчиво взглянул. – Но больше все-таки на Митька.

– Ого! – воскликнул писатель Митёк. И сказал папе: – Он у вас – ого!

– Еще как ого-то! – грустно подтвердила мама. – Еще узнаете. И не раз.

– Сработаемся, – улыбнулся Лосев, и где-то в глубине его густой бороды блеснули белые зубы.

Для начала мы, конечно, облазили весь дом. Больше всего нам понравился кабинет Лосева на втором этаже. Митёк сам привел нас туда. Мы как вошли – так и ахнули. Да, в таком кабинете не соскучишься! Первое, что нам бросилось в глаза, – в простенке между окон висела зеленая каска с красной звездой, а под ней – на широком кожаном ремне советский автомат времен Отечественной войны. С желтым деревянным прикладом, с дырчатым кожухом вокруг ствола, с круглым диском-магазином. Рядом, на подоконнике, стояли вверх деревянными ручками гранаты, похожие на странные бутылки. А на стене у входа – еще один автомат, немецкий. Черный такой, злобный и кусачий на вид.

– Ничего себе, – сказал папа с одобрением в голосе. – Целый арсенал! Молодец, Митёк! – И он снял с крючка советский автомат.

– «Папаша», – с тихой гордостью похвалился Митёк.

– Чей папаша? – удивился Алешка. – Ваш?

Я, честно говоря, тоже удивился. А Митёк засмеялся.

И объяснил, что так прозвали этот автомат бойцы на фронте, переделав на свой лад его марку – «ППШ».

А что, подумал я, похож. У него даже вид какой-то добродушный – как у папаши-пенсионера. А вот немецкий автомат, тот совсем другой – хищный и с каким-то шипящим змеиным названием – «шмайссер».

– А мне можно потрогать? – вежливо, но без особой надежды спросил Алешка.

– Да ради бога! Можешь даже пострелять.

– Вот еще! – возразила мама.

И тут выяснилось, что это оружие: и автоматы, и гранаты, и пистолет «маузер» в деревянной кобуре – все это оружие не совсем настоящее, хотя и имеет настоящий боевой вид. Все это оружие Митёк в свободное от работы над книгами время сделал сам, своими умелыми руками. И стреляет это оружие капсюлями от охотничьих патронов: грохот, пламя из ствола, пороховая гарь, но совершенно безопасно.

Алешка забрал у папы автомат, выставил ствол в окно и дал очередь. Здорово получилось! Как в кино, мама даже уши зажала. А потом «отжала» и попросила:

– И мне, ладно? Очень хочется.

Митёк объяснил маме, как пользоваться оружием, и она тоже выпустила «очередь» во двор.

– Молодец! – похвалил ее Алешка. – Ты на отважную партизанку похожа. – И тут же нахально попросил Митька: – А гранаты? Покидаем?

Гранаты тоже оказались почти настоящими. Корпус у них не стальной, а из картона, а внутри обыкновенная петарда.

– Гранаты кидать не будем, – сказал Митёк, – а то участковый примчится.

– Ну ты вооружился, – опять восхитился папа.

– А то! Никакая шпана не сунется!

– А что, есть шпана? – спросил папа с профессиональным интересом.

– А где ее нет? – удивился Митёк.

Мы с сожалением повесили на место автомат и продолжили «экскурсию» по кабинету. Здесь еще стояли два письменных стола. Заваленные бумагами.

– А зачем два? – спросил Алешка. – Вы сразу две книги пишете? Каждую на своем столе?

– Не совсем так. На этом столе я пишу днем, а на том столе вечером зачеркиваю все, что написал днем.

– И получается книга, – кивнул Алешка. И оба улыбнулись.

А я понял, что они уже подружились. Сработались.

Над левым письменным столом висел листок бумаги со всякими мудрыми изречениями великих и не очень великих людей. Там было много чего написано, я не все запомнил. Ну, например, такие мудрости:«Устами младенца глаголет истина», «Твоими устами да мед бы пить», «Люблю стариков – с ними не соскучишься». Это Остап Бендер сказал. А под этой фразой красовалось мудрое изречение самого писателя Лосева о самом себе: «Солнце моей жизни еще не скрылось за горизонтом, но уже склоняется к закату». Здорово, но малопонятно.

И мама тоже задумалась над этой «истиной».

– Очень просто, – сверкнув зубами в бороде, объяснил писатель. – Это напоминание мне, чтобы не ленился и много работал. Чтобы побольше успеть.

– Можно я кое-что для себя спишу? – спросил Алешка. – Мне всякие мудрые слова и мысли очень нравятся.

Надо же! А мы и не знали!

– Особенно про младенцев, – продолжил Алешка. – Которые всякие истины глаголют.

– В корень зрит, – похвалил его Митёк Лосев. – Писателем будет.

– Художником, – сказал я.

– Президентом, – сказал папа. – Только не знаю где.

– Он будет хорошим человеком! – решительно отрезала мама.

– Не надейтесь! – так же решительно все испортил будущий хороший президент. С талантом художника.

Еще одна примечательность в кабинете писателя – такой большой стенд, на который были наклеены портреты всяких великих классиков литературы. Тут и Толстой, и Чехов, и Тургенев, и Пушкин рядышком с Лермонтовым, и Гюго, и Джек Лондон, и Марк Твен, и Диккенс. И полно еще всяких классиков, которых я не видел и не слышал, а тем более – не читал. В середине этого стенда, в окружении этих великих умов, была приколота фотография самого писателя Лосева. С трубкой в бороде.

– Зачем это? – спросил Алешка.

– Чтоб классики не зазнавались.

А когда мама его об этом спросила: «Что за композиция?», Митёк ответил еще загадочнее:

– Она символизирует творческое освоение писателем Лосевым мирового классического наследия.

Мама вежливо улыбнулась, но кажется, как и мы, ничего не поняла.

А папа нам сказал, что его друг детства Лосев – очень хороший и скромный писатель. Он пишет замечательные книги о работниках милиции.

– А чего ж он о тебе не написал? – ревниво спросил Алешка. – О замечательном работнике милиции?

– Написал. Конечно, не целую книгу, но большую в ней главу. Вы у него спросите, он вам даст почитать.

Мы откладывать это дело не стали, главу в книге, которая называлась простенько и со вкусом «Всегда на посту», проглотили мгновенно, в первый же вечер, и совсем по-другому увидели своего привычного папу. Алешка даже стал при нем ходить на цыпочках и быстро вскакивал на ноги, когда папа появлялся в комнате. Дурака валял, конечно.

Но уважать папу мы стали еще больше. А заодно и писателя Лосева, который так здорово о нем написал и открыл для нас столько нового в этом привычном родном человеке.

– Дим, – сказал мне Алешка, – попроси Митька, чтобы он и о нашей маме написал.

– Ага, – сказал я, – и о нас с тобой.

– И о бабушке, – подхватил Алешка со смехом.

Наша бабушка – тоже герой в своем роде. Она – герой зубного труда. И любит похвалиться, что за многие трудовые годы вырвала у своих пациентов больше миллиона зубов. Это примерно – грузовой вагон. Кошмар!

Нас с Алешкой поселили в крохотной комнатушке на втором этаже, рядом с кабинетом Лосева. Он притащил из сарая две скрипучие раскладушки, небольшой столик и что-то вроде стоячего ящика с полками – «для личных вещей». А что нам еще нужно?

Мы застелили раскладушки, разложили по полкам личные вещи, в общем, освоились в отведенном нам помещении.

Комната нам очень понравилась. У нее было много достоинств. А главное – ее окно находилось прямо над крыльцом, где наши взрослые взяли привычку сиживать по вечерам. Папа с Митьком покуривали, мама вздыхала от удовольствия – ей нравились такие спокойные вечера, когда ее дети наконец-то улеглись спать и можно обсудить свои взрослые дела, не опасаясь внимательных детских ушек.

Вечером, когда нас прогоняли спать, мы гасили свет и распахивали настежь окно для свежего ночного воздуха. Ложились животами на подоконник и смотрели, как выбирается из леса на небо луна и как засыпает природа средней полосы. Луна обычно была сначала желтой, как мамина медная кастрюля, потом становилась красной, как спелый помидор, а уж в высоте серебрилась ярким светом.

А природа засыпала постепенно. Сначала все темнело, а потом затихало. Умолкали птицы одна за другой, все реже взлаивали собаки в соседней деревне. Смолкали ребячьи голоса. Иногда от реки, очень редко, доносился гудок или свисток теплохода.

Все это было очень здорово. Но мы висели на подоконнике не только ради засыпающей природы и свежего ночного воздуха. Мы с интересом прислушивались к тихому разговору на крыльце прямо под нами. С интересом, но, в общем-то, без всякой пользы. Разговоры там были самые обычные: о погоде, о папиной работе, о новой книге писателя Лосева, о ценах в магазине и на рынке, о нас с Алешкой.

На третий день Алешке это бесполезное подслушивание надоело, и он пораньше завалился на свою раскладушку. А я по привычке сидел у окна и любовался восходящей луной, как барышня прежних лет. И услышал разговор, которому сначала не придал никакого значения, а вспомнил о нем совершенно случайно. Гораздо позже. Когда закрутились некоторые странные события.

Толком я этот разговор не понял, а вспомнился он так.

– Имей в виду, Митёк, – сказал папа вполголоса, – скоро им станет скучно.

– И тогда нам будет очень весело, – со значением добавила мама. И с горькой иронией.

– Вы чего? Вы их боитесь? – удивился Митёк. – Славные ребята.

– Непредсказуемые, – сказал папа.

– Неуправляемые, – добавила мама.

– Нужно их занять чем-то необычным, – предложил Митёк. – Они у вас чем больше всего увлекаются?

– Они – сыщики, – сказал папа. С гордостью в голосе. – Особенно младший.

– Ага! – обрадовался Митёк. – Дети Шерлока Холмса! В папашу пошли.

– Обошли папашу, – тихонько засмеялся папа.

– Вот и ладно, – слышно было, как Митёк шлепнул себя ладонями по коленям. – Я им кое-что придумаю. По специальности. Скучно не будет.

– Ты уж очень-то не старайся, – попросила мама.

А я зевнул и тихонько, чтобы не скрипнуть, улегся на свою раскладушку. И тут же забыл про этот разговор. И наутро о нем не вспомнил, потому что пошла у нас хорошая спокойная личная жизнь без всяких общественных забот. Правда, такая красота продолжалась недолго. Общественная жизнь властно вторглась в личную очередным криминальным проявлением. И нам с Алешкой пришлось круто взяться за борьбу с врагами. Их оказалось много, и были они очень коварные.

Освоившись на Митьковой территории, мы двинулись осваивать прилегающую местность. И всякие достопримечательности.

Ничего особо достопримечательного мы не обнаружили. Под горой – деревня, небольшая, но симпатичная. С собаками, которые лениво валялись в дорожной пыли, с петухами, которые горланили и хлопали крыльями на заборах, с козами, которые паслись на огородах.

Деревня небольшая, но с магазином. Хотя где их только теперь нет. Магазин – это культурный центр населенного пункта. Здесь все время тусуется местное население. В лице пожилых старушек и стариков, а также молодежи разного возраста. Старики в основном входили в магазин за покупками и выходили из него с покупками. А молодежь шумно толпилась у дверей и пила пиво из горлышка. Ну и курила, конечно. Ну и ругалась без стеснения. Особенно один длинный парень в тельняшке, самый главный у них, наверное. Он был примерно моего возраста, но не так хорошо воспитан.

Когда мы проходили мимо, все они замолчали и повернулись к нам. Алешка, ни слова не говоря, подобрал с земли камень и сунул его в карман, а я подхватил валявшуюся на дороге штакетину.

– Эй вы! – окликнул нас главарь в тельняшке. – А здороваться кто будет? Пушкин?

При чем здесь Пушкин, подумал я, да и разве стал бы с ним великий поэт здороваться – и уже было открыл рот, чтобы достойно ответить, как возле магазина неожиданно появился мотоцикл, а на нем – молодой милиционер в шлеме.

Тусовка съежилась и притихла. Только главарь нахально выступил:

– А мы что? Мы – ничего. Все вы к нам придираетесь.

Мы на эти разборки задерживаться не стали и пошли дальше, через всю деревню. Кончалась она зеленым, в крапинках цветов, лугом, на котором задумчиво кормились коровы и который постепенно переходил в кочковатое болото. А на болоте...

– Класс! – восхитился Алешка. – За?мок!

Над болотом высоко стояла круглая кирпичная башня. Прямо настоящая крепостная. Вокруг нее шуршала осока и кивали коричневыми головками камыши. А над ее конической кровлей из полусгнивших досок вились стаи голубей.

К башне вела чуть заметная тропка, а травы по ее краям стояли в рост человека.

– Пошли посмотрим, – загорелся Алешка. – Может, какую-нибудь древность найдем.

Я не стал с ним спорить и доказывать, что если тут и были когда-нибудь какие-нибудь древности, то местные пацаны уже давно их подобрали. Да мне и самому было интересно посмотреть это историческое сооружение вблизи.

Тропка привела нас прямо ко входу в башню, который скорее был похож на пролом в стене.

– Это ядрами пробили, – шепнул мне в восторге Алешка. – Во время осады.

Перед входом была довольно утоптанная площадка. А на ней... на ней чуть дымился почти погасший костерок с подвешенным над ним закопченным чайником. Чье-то обиталище? Лучше не лезть сюда, лучше пораньше смотаться. Кто знает, что за бродячие люди здесь живут? Так и до беды недалеко. И я сначала придержал, а потом потянул Алешку за руку.

Но было уже поздно.

В темной глубине башни послышался чей-то кашель и гулким эхом разнесся по всем ее ярусам. В проеме появился человек. С тяжелой березовой дубинкой в руке и весь заросший черной щетиной. А там, где щетины не было, он все равно был черный от копоти. В общем, черный человек!

Мы не только остановились, но и попятились, готовые дать деру.

Человек еще раз кашлянул и коротко взглянул на нас. Кроме черноты и дубинки ничего угрожающего в нем не было.

– Привет, – дружелюбно сказал он и опять кашлянул.

– Здрасте, – ответили мы.

– Не помешали? – вежливо добавил Алешка. – Вы здесь живете?

– Да как сказать? – Черный человек присел у костра, раздул угли и подложил в огонь дров. – Я здесь немного отдыхаю. Чай будете?

Сказано это было с таким радушием, что отказался бы только дурак. И мы тоже присели возле костра.

– Вы, наверное, ученый-археолог? – предположил Алешка. – Изучаете это старинное историческое сооружение?

Незнакомец чуть заметно улыбнулся:

– Это сооружение не очень старинное. И совсем не историческое. Это колхозная силосная башня. В ней корма держали для скота.

Я бы не сказал, что при этих словах Алешка сильно смутился или огорчился.

– Да, – продолжил незнакомец, покашливая, – это не старинная башня. И я не археолог.

– А кто вы? – спросил Алешка, принимая кружку с чаем.

– Я-то? – Незнакомец даже удивился. – Теперь уж и не знаю. Никто, наверное. Одинокий путник. К мамаше иду, она в этих краях обитает.

Я повнимательнее пригляделся к нему – не был он похож на бездомного бродягу. И одет прилично; видно, конечно, что ночевать ему приходилось не в отеле и путешествует он не в «Мерседесе», но я бы такого человека не испугался при встрече и не стал бы его сторониться.

– Соскучились по мамаше? – участливо спросил Алешка.

– Соскучился. Да и некуда больше идти. Дома у меня нет, семьи нет. Ничего нет, кроме чайника.

– А все было? – спросил я.

– Да. Я состоятельный человек был. Не богач, конечно, но фирма у меня была достойная. На хорошую жизнь хватало.

– И вы все проиграли в карты? – не смущаясь, спросил Алешка.

– Если бы. Ничего я не проигрывал. А жизнь свою, похоже, проиграл.

– Кому? – спросил Алешка. – Дьяволу?

– Крокодилу. – Незнакомец выкатил из костра уголек, нагнулся над ним и раскурил сигарету. – Все мое этот Крокодил схавал. И мою фирму, и мою квартиру, и две мои машины, и даже катер. Хорошо, хоть меня выплюнул. Правда, прожевал с хрустом, все косточки промял.

– Я ничего не понял, – признался Алешка. – Дали бы вы этому крокодилу сапогом по зубам!

– Дал бы! – мечтательно произнес одинокий странник. – Да я его ни разу не видел. Знаю только, что кличка его Крокодил.

Мы помолчали. Странник, видимо, овеялся горькими воспоминаниями, а мы с Алешкой пытались представить этого зубастого крокодила, который разом схавал дом, офис, катер, две машины и квартиру. И чуть не проглотил человека. И не подавился при этом.

Как-то все это было странно. Старинная башня – никакая не старинная. Кругом болота. Одинокий странник. Белые облака в синем небе. Птицы над головой. Дома мама с папой, Митёк. И какой-то где-то злобный крокодил.

Мы молчали, пили чай и вздыхали. Постепенно одинокий странник разговорился и поведал нам свою грустную историю. Видно, кроме нас, некому было ее поведать.

Сначала он был счастливый человек – с успехом занимался любимым делом, основал свою фирму и, как говорится, крепко стал на ноги. Но какой-то криминальный бизнесмен по кличке Крокодил очень этой богатой фирмой заинтересовался, захотел ее схавать. И прислал к ее владельцу своего человека: продай и уматывай. Наш незнакомец выставил этого посланца за дверь. Но Крокодил не успокоился, даже озлобился и стал вести тайную войну. Подкупил нужных людей, изготовил поддельные документы – и вскоре незнакомца вызвали в суд, где, как дважды два, ему было доказано, что фирма теперь ему не принадлежит, а он к тому же еще и должен ее новому владельцу вагон денег. Такого вагона у Странника не было, и в счет уплаты долга у него отобрали машины, квартиру, вообще все. И он пошел пешком к своей родной мамаше начинать с нуля новую жизнь. В дороге простудился и задержался, чтобы отдохнуть, в этой башне. Грустная история.

– Больше всего мне катер жалко, – вздохнул Странник, заканчивая свой печальный рассказ. – Я его своими руками построил. И название красивое придумал: «Камелия», это цветок такой.

Лешка тут же взял быка за гора.

– Наш папа, – сказал он, – очень хороший полковник милиции. Он вот таких крокодилов ловит и сажает в клетку. Мы ему все расскажем, и он вам поможет.

– Ты добрый человек, – грустно улыбнулся Странник, – но еще очень молодой. Не хочу обижать вашего папу, но ты еще не знаешь, что даже очень хороший полковник милиции может не справиться с крокодилами.

– Не хочу вас обижать, – сказал я, – но наш папа справится. Он и не с такими делами справлялся.

– Ладно, добрые люди, – опять грустно улыбнулся Странник, – мне пора.

Он зашел в башню и вернулся с узелком, закинул его за спину, оглядел свой «замок» прощальным взглядом.

– Жалко ее покидать. Хорошее пристанище для бездомного.

– А вы не покидайте, – посоветовал Алешка. – Вы ее почините и живите себе в ней на здоровье.

– Хорошая мысль, – согласился Странник, – оживить эту башню. Разделить ее на этажи, встроить винтовую лестницу, окна пробить.

– Пушки в них высунуть, – подхватил Алешка. – И крокодилов из них стрелять.

– На это деньги нужны, малыш. А у меня их нет.

– Тогда у нас поживите, нам не жалко.

– Не сомневаюсь. – Странник, подобрав свою палку, вышел на тропу. В другой руке он держал закоптелый чайник, крышка которого грустно позвякивала при каждом шаге. – До встречи, добрые люди.

Мы долго смотрели ему вслед. Алешка о чем-то сосредоточенно, нахмурившись, думал.

Посидев немного у костра, пока он совсем не погас, мы забрались внутрь башни. И оказались как бы на дне огромного и глубокого каменного колодца. Задрав головы, мы смотрели вверх, где сквозь щели светилось солнце и синело небо. И мелькали силуэты птиц.

В башне пахло чем-то кислым, наверное, сохранился запах того самого коровьего корма. На земле валялся битый кирпич и всякие щепки, а у стены лежала куча старой соломы, на которой ночевал бедный Странник.

– Да, – задумчиво и загадочно произнес Алешка, – знатный замок может получиться.

Мы вышли из полусумрака башни в солнечный день и отправились домой. Деревню миновали без приключений. Магазинчик был закрыт на обед, и возле него никого не было. Молодежная тусовка куда-то рассосалась.

Дома Алешка с порога выкладывает папе всю эту историю. Папа слушает очень внимательно. Переспрашивает, уточняет.

– Как ты сказал? Крокодил? – Папа вскидывает голову. – А фамилию этого странника вы не догадались спросить? Жаль.

Он встает, берет свой мобильник и выходит из комнаты, на пороге оборачивается и говорит строго:

– Не подслушивать.

– Очень надо, – ворчит Алешка ему вслед. – И вообще, что-то наши правоохранительные полковники слабо стали работать. Крокодилы какие-то у нас развелись, а?

– А я в отпуске, – отрезает папа и захлопывает дверь.

А пока мы отчаянно отдыхали: мама хлопотала по хозяйству, папа основное время проводил с книгой на диване, писатель Митёк днем на одном столе писал книгу, вечером на другом столе зачеркивал все написанное, а в промежутках между этими делами возился в сарае, где конструировал и воплощал новую оружейную модель – здоровенный танковый пулемет.

Сарай у него тоже был замечательный. Чего там только не было: старые покрышки и старая мебель, верстак, два станка, куча всяких инструментов, неисправный мотоцикл, банка со ржавыми гвоздями и картины на стенах. Ему подарил их его друг художник. Мама даже спросила: почему Митёк держит произведения живописи, да еще подарочные, в рабочем сарае?

– А я их боюсь, – признался Митёк.

Тут он, конечно, прав. И на меня обе эти картины плохо действовали. На одной были изображены мрачные темно-зеленые пятна, а другая была вся как завязанная узлом радуга. Жуткое впечатление!

Однако Лешка так не считал.

– Ничего вы не понимаете, – сказал он (мне даже показалось, что с обидой за художника). – Эти картинки изображают настроение. Одна – мрачную скуку во время долгого дождя, а другая – какую-нибудь неожиданную радость.

Митёк с удивлением взглянул на него.

– А ведь ты прав, – сказал он. – Эти картины так и называются: «Зеленая тоска» и «Беспричинная радость». – И он взглянул на Алешку с огромным уважением.

А мама только пожала плечами – иначе и быть не может. Мне иногда кажется, что она не только уважает Лешку, но и слегка его побаивается. Хотя наша мама – отважная женщина, она боится только лягушек.

В общем, все занимались своими делами. А мы с Алешкой весь день пропадали на реке. Купались, ловили рыбу, Алешка брал с собой этюдник и рисовал неоглядные дали. Он их называл «ненаглядными».

Река здесь была хорошая, довольно чистая, только сильно обмелела. И поэтому судоходства на ней почти не было. Только изредка брел какой-нибудь пароходик или катерок, и тогда в песчаный берег плескались волны.

Иногда к нам приходил писатель Митёк, садился с удочкой рядом с Алешкой и заглядывал через его плечо в этюдник. Хвалил:

– Здорово получается. Очень похоже. Особенно вот эта птица.

– Это не птица, это пенек на том берегу.

– Все равно здорово. – И Митёк выпускал клуб дыма. – А лучше всего, Лешк, брось ты это дело, пиши лучше книги.

– Больше платят? – деловито спросил Алешка, не отрываясь от работы.

– А я знаю? Не сравнивал. Но расходов меньше. Всего-то – ручка да бумага. А у тебя – краски, кисти, холсты всякие, картон. – Он подсек и выдернул рыбешку. – Отдадим ее твоей маме, она нам зажарит ее на обед.

– Не многовато будет? – спросил я, разглядывая уклейку с мизинец величиной.

– За ужином доедим, – сказал Алешка.

А по реке медленно, осторожно проплыл небольшой катер вроде речного трамвайчика, с красивым названием «Амелия». И когда я его прочел, что-то мелькнуло в моей памяти, но ненадолго.

На палубе катера никого не было, только в рубке торчала за стеклом голова рулевого в белой фуражке над круглым лицом.

Из кормового иллюминатора вдруг что-то вылетело и плюхнулось в воду, подняв сверкнувшие на солнце брызги.

– Хулиганы, – проворчал Митёк сквозь бороду. – Шпана. Засоряют реку.

Тут появилась мама и позвала нас обедать.

– Как улов? – спросила она. – На ужин хватит?

Митёк, покраснев, быстренько сбросил уклейку в реку. И признался:

– Улов? Улов необременительный.

После обеда вдруг зазвонил папин мобильник.

– Ну вот, – вздохнула мама, – кончился твой отпуск.

Оказалось, что звонил начальник местного УВД и просил папу помочь участковому разобраться на месте с каким-то хитрым делом.

– А где это? – спросил папа.

– Недалеко от вас. В Опенках.

– Хорошо, сейчас подъеду. – Он выключил телефон и спросил Митька: – Как твоя машина, на ходу?

– Иногда, – уклончиво ответил Митёк.

Они с папой распахнули ворота гаража и выкатили из него допотопную открытую машину.

– Первый советский джип, – гордо сказал Митёк. Он выгреб из машины охапку пустых бутылок и отнес их в сарай.

– И сколько ему стукнуло?

– В следующем году юбилей отметим. Шестьдесят лет.

– А он ездит? – спросила мама.

– Под горку, – сказал Митёк. – Туда доедем: в Опенки как раз вся дорога под горку.

– Тогда и я с вами, – решила мама. – Втроем будет легче его обратно в горку толкать.

Мама быстренько накрасила глаза и взяла хозяйственную сумку:

– Может, рыбки куплю к ужину.

Они уселись в машину, Митёк отпустил ручной тормоз. Машина скрипнула и покатилась вниз. Выбросила из выхлопной трубы клуб дыма и завелась. Так они и скрылись за горизонтом; машина дымила выхлопом, Митёк – трубкой.

Я снова взял книгу «Всегда на посту» и завалился на диван, а Лешка опять пошел на реку: дорисовать пенек, похожий на птицу. Или наоборот.

Вот тут-то все и началось.

Началось незаметно и буднично. Едва Алешка присел с этюдником на берегу, как увидел на песке выброшенную волной бутылку из-под шампанского. Он бы и не обратил на нее внимания, если бы она не была запечатана. Сообразил: если бутылка с вином, то она бы утонула, а если она без вина, то зачем ее снова запечатывать?

Короче говоря, он оставил свои кисти и поднял бутылку. Странно: проволочка на пробке была закручена так, будто ее один раз уже снимали. А внутри бутылки сквозь темно-зеленое стекло что-то белело, вроде круглой палочки величиной с карандаш.

Алешка снял проволочку с горлышка и вытащил пробку. Перевернул бутылку, потряс. На ладонь ему упал свернутый в трубочку листок бумаги. Алешка с замершим сердцем развернул его.

«Умоляю о помощи, – было написано неверной рукой. – Меня похитили неизвестные и держат в заложниках. Я нахожусь на каком-то судне, которое куда-то плывет. Помогите!»

Подписи под текстом записки не было, видимо, человек, ее писавший, был в отчаянии и забыл сообщить свое имя.

Алешка подхватил бутылку вместе с запиской и помчался домой.

– Дим! – заорал он на пороге. – Вот! – И протянул мне бутылку.

Я взглянул.

– Там, в сарае, еще есть, – сказал я. – Полно.

– Записка, Дим!

– Кто-то потерпел кораблекрушение? – лениво отозвался я, не отрываясь от книги.

– Читай! – И он сунул мне прямо в нос листочек бумаги.

Я прочитал и Лешкиной тревоги не разделил.

– Кто-то дурака валяет, Лех. Может, даже с этого катера выбросили, помнишь?

– Ты на почерк посмотри! – настаивал Алешка. – Дрожащей рукой написано.

– Или нетрезвой, – отмахнулся я.

– Ну и сиди здесь! – выпалил в сердцах Алешка. – Как пенек на том берегу! А я пойду в милицию.

– Иди. – Я перевернул страницу. Скучно стало пацану, вот он и выдумывает приключения.

Алешка тем временем оседлал Митьков велосипед и помчался в поселок, где было отделение милиции. И очень скоро вернулся, злой и решительный.

Дежурный лейтенант внимательно изучил записку, поднял глаза на Алешку и так же внимательно изучил и его.

– Сам писал? – сердито спросил он. – Сам и разыскивай.

– Сам и разыщу! – сердито пообещал Алешка.

Алешка весь пыхтел от возмущения, когда все это мне рассказывал. Но я его возмущения не разделял. Я его даже заподозрил. Как и этот дежурный лейтенант.

Не сам ли Алешка накатал эту записку? Ведь он без приключений не может. И если их нет, то он их ищет. А если не находит? Создает.

Ему нужны трудности. Чтобы было что преодолевать.

Я отложил книгу, взял таинственную записку и еще раз – с уже бо?льшим вниманием – ее прочитал. Да нет, рука явно не Алешкина. Взрослая рука. И почерк совсем на Алешкин не похож. У Алешки почерк – еще тот. Ни у кого во всем мире такого нет. И никогда не будет.

Да и написано без ошибок. А у Лешки ведь своя орфография. Он даже нашу фамилию на тетрадках подписывал всякий раз по-разному.

Похоже, в самом деле кто-то попал в беду. Кому-то нужна помощь. Но вот – кто это? И где он? Я сначала задумался, а потом успокоился: сейчас приедет папа, мы ему все расскажем, и он сделает все, что нужно. И нам не о чем волноваться. Я так и сказал Алешке.

Он холодно взглянул на меня и ответил маминым тоном:

– Любишь ты ответственность на кого-нибудь перекладывать. И трудности обходить.

Я не стал спорить и демонстративно взял книгу. И показал Алешке заголовок. «Всегда на посту». Он хмыкнул, взял у меня книгу, пролистал, нашел нужное место и упер в эту строчку палец:

– Прочти вслух.

Я тоже хмыкнул и прочитал:

– «Хорошая работа милиции во многом зависит от той помощи, которую ей оказывают сознательные граждане». Это ты? Сознательный гражданин?

Алешка не успел ответить: внизу, под горкой, послышалось чиханье ветерана автомобильных дорог. Мы выскочили на крыльцо.

Машина с трудом взбиралась в горку, ехала все медленнее и медленнее с «каждым шагом».

– Прыгайте! – услышали мы команду Лосева. – Сейчас покатимся. У нас и тормоза старые.

Мама и папа выпрыгнули из машины. Вовремя – она, задыхаясь, остановилась, подумала и тихонечко покатила назад.

– Держите ее! – опять скомандовал Лосев.

Папа и мама послушно уперлись машине в зад и остановили ее.

– Выгружаемся! – Лосев стал доставать из машины сумки и ставить их рядом на землю. Из одной сумки торчал здоровенный рыбий хвост. Будто там пряталась небольших размеров русалка.

А Митёк все командовал:

– Что смотришь, Серега? Таскай в дом покупки.

– Ты ее удержишь? – папа спросил маму.

– Удержу, – вздохнула мама.

– Я сейчас пару кирпичей принесу, – пообещал Митёк. – Под колеса подложим. Надежнее всяких тормозов.

– Только поскорее, – сказала мама.

Она повернулась к машине спиной, уперлась в нее лопатками, достала из кармана зеркальце и стала разглядывать свои ресницы, которыми папа очень гордился.

Митёк и папа подхватили сумки и поднялись к дому.

– Как съездили? – спросил Алешка. – Оказали участковому первую помощь?

– Почти, – как-то загадочно ответил папа и поставил сумку на пол. Рыбина тут же взмахнула хвостом.

– Живая? – обрадовался Алешка.

– Почти, – так же загадочно ответил Митёк.

– Здорово! Давайте ее в реку выпустим. Она там размножится.

– И что?

– На следующее лето рыбалка будет классная. – И он без всякого перехода протянул папе записку из бутылки.

Папа прочитал и нахмурился. Передал записку Митьку.

Митёк прочитал и задумался. Поскреб бороду. И сказал:

– Занятно.

– Кому как, – надулся Алешка. – А человек в беде.

– Ладно, – сказал папа, – обсудим эту проблему за ужином.

И давно пора – солнце уже клонилось к закату.

– А чем ужинать будем? – спросил Митёк.

– А вот. – Папа толкнул ногой сумку с почти живой рыбиной. И она отозвалась своим широким хвостом. – Пожарим с картошечкой.

– А можно уху сварить, – мечтательно проговорил Митёк.

– Лучше и то, и другое, – вставил Алешка. – И побольше.

– И без хлеба, – высказался я. – Хлеб мы и дома можем поесть.

– А я бы колбаске порадовался, – снова размечтался Митёк.

– Точно, – согласился папа. – На сковородку ее и яйцами залить.

– Вот только не это! – Митёк даже руками замахал. – Я уже два месяца одними яичницами живу. Скоро кукарекать стану.

И мы еще долго спорили о том, что бы нам такое сделать на ужин.

– Эй! – послышался вдруг из-под горки слабый женский голос. – Я замерзла!

Папа испуганно хлопнул себя ладонью в лоб. У Митька виновато забегали глаза.

– Все вы! – упрекнул нас папа. – Из-за вас маму чуть не забыли. Живо – два кирпича!

– А зачем маме кирпичи? – Алешка удивленно распахнул глаза. – Ей и так нелегко.

Митёк выскочил наружу, подобрал возле дома два кирпича и помчался вниз, к машине. Мы – за ним.

Он подложил кирпичи под колеса и взял маму под руку.

– Не стыдно? – спросила она с упреком.

– А я зато рыбу пожарю, – смущенно пообещал Митёк. И оправдался: – Мы увлеклись. Меню обсуждали.

С папой мама весь вечер не разговаривала. Только за чаем бросила в его адрес:

– Митёк хоть кирпичи принес. А ты?..

Папа опустил голову. Сделал вид, что очень расстроен. Притворяшка!

– Так что, Серега, будем решать с этим Васькой? – быстренько перевел разговор Митёк. – Надо его выручать.

Да, история непростая. Этот Васька украл поросенка. У самого себя. И продал его соседу. Чтобы мотоцикл купить. И – хитрец такой – распилил на сарае дужку замка и вызвал участкового. Будто у него жулики побывали.

– Мошенничество, – сказал папа. – И введение в заблуждение органов милиции.

Но чем дальше шел этот разговор, тем сложнее становилась ситуация. Оказывается, этот Васька с детства мечтал о мотоцикле. Уже давно, лет пятьдесят. И все деньги копил. А его вредная жена Клавдия купила на эти деньги себе шубу.

Васька ее боялся, поэтому смолчал и снова начал копить. Даже свою бензопилу, которой заготавливал на зиму дрова, продал. Но немного не хватало. Вот он и придумал.

– Аферист! – сказал я.

– Дурак! – сказал Алешка.

– Не такой уж он дурак, – возразил я.

– А я не про него, – отозвался Алешка.

«А про кого?» – подумал я.

– Участкового кто вызывал? – спросил Митёк папу.

– Сам Васька и вызвал.

– А заявление о краже кто писал?

– Клавдия.

– Вот! – Митёк поднял палец. – Нужно уговорить Клавдию забрать заявление.

– Бесполезно, – отмахнулся папа. – Железная баба, то есть женщина.

– Нужно послать к ней обаятельного человека, – сказала мама.

– Алешку? – спросил Митёк.

– Его маму, – сказал папа.

Мама открыла было рот, но возражать не стала. Кто ж будет возражать, если его обзывают обаятельным человеком.

– Ты поговоришь с ней по душам, – посоветовал папа.

– Точно! – вскочил Алешка. – И пожалуешься, что тебя заставили два часа грузовую машину с кирпичами на горке удерживать. Женщины любят друг другу на своих мужей жаловаться.

Митёк хмыкнул:

– Откуда ты знаешь?

– От папы с мамой, – не смутился Алешка.

– А что с Василием будем делать? – поспешил папа.

Алешка и тут не растерялся:

– Надо отдать ему мотоцикл. Который в сарае стоит. Пусть порадуется. – И пояснил, чтобы Митёк не расстроился: – Все равно он у вас не заводится. Не жалко.

– А что? – поскреб бороду Митёк Лосев. – Это мысль. Как говорится, устами младенца...

– Мед бы пить, – закончил за него Алешка.

– Я другое хотел сказать, – растерялся Митёк. – Но твой намек понял. Завтра из любимого улья рамочку с медом выну. У меня знаешь какие пчелы?

Ну и тут он начал расхваливать своих пчел. Какие они трудолюбивые, какой хороший мед делают, как они его – Митька – любят. Он, наверное, так своими книгами не хвастался, как умом своих пчел.

А про трагическую записку из бутылки никто почему-то не вспомнил.

И про полуживую рыбу тоже.

На следующее утро мы выкатили из сарая мотоцикл, подкачали шины.

Митёк оседлал мотоцикл, мама отважно села на заднее сиденье.

– Отставить! – вдруг железным голосом скомандовал папа. – Без шлема я ее не отпущу. Да еще под горку. – И добавил для убедительности: – Я все-таки милиционер.

Митёк беспомощно обернулся.

– А у меня второго шлема нет, – растерянно оправдался писатель.

– Щаз! – спохватился Алешка и умчался в дом.

– Он сейчас дырявую кастрюльку принесет, – испугалась мама.

Но она в этот раз Алешку недооценила. Он примчался с солдатской каской со звездой из кабинета Лосева.

– Во!

Мама с удовольствием надела каску, застегнула под подбородком ремешок и достала из кармана зеркальце:

– Как?

– Блеск! – сказал Алешка. – Автомат возьмешь?

– Не стоит – Клавдия меня испугается.

– Так ей и надо, – сказал Митёк. – Поехали.

Мотоцикл мягко тронулся и беззвучно, как безмоторный велосипед, покатился вниз. Все быстрее и быстрее. Мамины волосы тут же выбились из-под каски и летели у нее за спиной, как красивое золотистое облако.

– Здорово! – сказал Алешка. – Как партизанка на коне.

– Ну-ну, – буркнул папа.

Вернулись они довольно скоро. Все втроем. На одном тракторе. Которым управлял благодарный Васька. Точнее – Василий. Он был почти уже старик. Но очень прыткий. Остановил трактор возле машины. Спрыгнул на землю, помог спуститься маме и тут же поднял у машины капот.

– Занятно, – сказал он задумчиво.

А после этого, не оборачиваясь, только протягивал назад руку и командовал Митьку:

– Ключ на восемь. Торцовый на двенадцать. Отвертку. Шпильку.

– У меня нет, – сказала мама.

– Ну и не надо, – покладисто согласился Василий. – Заводи, Митрий!

Митёк вставил спереди кривую заводную ручку и резко ее крутанул. Машина послушно взревела.

– Ладно, – сказал Митек и что-то еще подкрутил.

Двигатель снизил обороты и забормотал – ровно, устойчиво, надежно.

– Всего делов-то, – сказал Василий, вытирая ветошью руки. – Давай ехай!

Митёк сел за руль. Газанул. Машина птицей взлетела на горку. Так что чуть не врезалась в ворота гаража.

Василий попрощался со всеми за руку, даже со мной и Алешкой, сел в свой трактор и запылил по дороге.

– Всего делов-то! – гордо сказал Митёк, когда мы подошли к машине. Сказал так, будто это он ее починил.

Мама сняла каску и отдала ее Алешке.

– Уговорила Клавдию? – спросил он.

– Легко, – кивнула мама. – Кирпичами ее растрогала.

– И что она сказала?

– Она сказала... – Мама задумалась, припоминая. Взглянула на папу. – Она сказала: «И-и-и, милая. Васька мой – паразит. А твой, видать, не лучше!» И забрала заявление.

Папа хмыкнул и отвернулся.

Я думаю, про эти кирпичи под колесами мама до Нового года ему напоминать будет.

Митёк торжественно загнал машину в гараж и поскреб бороду:

– А теперь неплохо бы и медком полакомиться. Знаете, какой у меня мед? Гречишный!

Алешка с удивлением взглянул на него. Повернулся к маме:

– А что, бывает мед и пшенный? И манный?

Митёк захохотал так, что показал нам все свои белые зубы.

– Чудак! Этот мед мои прекрасные пчелы собрали на поле, где цвела гречиха. Знаешь, какие у меня пчелы!

– Знаю, – сказал Алешка. – Они вас любят, как собаки. И так же слушаются.

– Ставьте чайник, я пошел за медом. – И Митёк накинул на плечи рубашку.

– Мить, – спросил папа. – А разве тебе не надо, я слышал, какой-то дымокур, чтобы пчел отогнать. Шляпу с сеткой, чтобы не покусали.

– Что ты, Серега! – хвастливо отмахнулся Митёк. – Они меня как родного любят. Знаешь, как они меня слушаются! – И он направился к двери. – Как собаки.

Алешка кинулся следом:

– И я с вами, посмотреть хочется.

– Что ты! Они только меня признают. Покусают так, что ваша родная мама тебя не узнает, испугается. – И он захлопнул за собой дверь.

Наша родная мама поставила на плитку чайник и стала собирать на стол. Расставила чашки, заварила чай, нарезала хлеб. И вдруг прислушалась.

– Тише! – сказала она. – Мне показалось, что кто-то вскрикнул.

Мне тоже. Вскрик раздался еще раз. И превратился в сплошной вой. Похожий на визг.

Мы выскочили на крыльцо. Вой доносился со стороны пасеки. И становился все сильнее. И с той же стороны показался бегущий Митёк. Над его головой клубилось что-то вроде небольшого темного облака.

Митёк мчался, как конь, не переставая ржать. Такой уж истошный был у него крик.

Он влетел на крыльцо и завопил:

– Все в дом! Они атакуют!

Это мы уже и сами поняли. Темное облако не только вилось и клубилось, оно еще и гудело, и кусалось.

Как Митёк очутился в доме, как мы захлопнули дверь – я даже не помню. Помню, что мы стояли у двери и слушали, как за ней густо гудят разгневанные пчелы.

Митёк упал в кресло, порылся в бороде и с воплем отдернул руку.

– Вот! – плачущим голосом сказал он. – Еще и в палец.

– Боже мой! – сказала мама.

Она приготовила содовый раствор и достала из своей косметички маленький пинцет.

– Сиди спокойно! – скомандовала она Митьку. И стала пинцетом выдергивать из его лица пчелиные жала. Из щек, изо лба, из бровей и век. И даже из макушки, где у Митька прорезалась круглая лысинка.

Потом она смочила ватку в растворе и смазала все укусы.

– Спасибо, – вздохнул Митёк. – Ты знаешь, у меня пчелы...

– Самые кусачие, – продолжил Алешка. – Как собаки.

– Это все из-за тебя! – набросился Митёк на папу. – Ты их натравил!

– Я? – удивился папа. – Я даже не знаю, как их натравливать.

– Ты! Ты! Потому что разбрасываешь где попало свои рубашки.

Точно! Митёк второпях схватил папину форменную рубашку, которая висела на спинке стула.

– Они меня в этой рубашке не узнали! – продолжал свои упреки Митёк. – К тому же рубашка милицейская!

– У них аллергия на милицию? – спросил папа. – Почему бы это? Может, они мед воруют? Или пасутся на чужом поле?

Митёк усмехнулся. Мама улыбнулась. Мы с Алешкой похихикали.

– Ладно, – сказала мама. – Пчелы улетели, будем пить чай.

– С медом, – сказал Митёк. – Я ведь рамку не бросил.

И мы только тут заметили, что он держит рамочку, всю заполненную шестиугольниками сот.

Мама поставила на стол большую миску, Митёк взял нож и стал нарезать соты. С рамочки сразу же тягучими нитями потянулся густой темно-коричневый мед, запахло так, что голова закружилась.

Ничего вкуснее, чем мед в сотах, я, оказывается, никогда не ел. И самое приятное – когда высосешь мед, еще долго жевать сотовый воск. Лучше всякой жвачки.

Мы так увлеклись, что и не заметили, как опустела миска.

– А ты что же не ешь, Митя? – спросила мама.

– А он уже наелся, – хмыкнул папа. – Ты посмотри, какие щеки наел.

Мы оторвались от сказочного угощения и взглянули на Митька. Как описать, что мы увидели? Перед нами сидел совсем незнакомый человек. Кое-что, правда, от него прежнее осталось – борода, ленточка на лбу и волосы на голове. Глаз почти не было – узенькие щелочки, зато щеки раздулись так, будто Митёк держал во рту два яблока. За каждой щекой по штуке. И лоб у него был весь в шишках.

Я опустил голову, мне было трудно смотреть на Митька. С одной стороны, я ему сочувствовал, а с другой – едва сдерживался от смеха. Алешка тоже надул щеки – вот-вот не выдержит и прыснет изо всех сил.

Мама вдруг встала и быстро вышла в другую комнату.

– Что с ней? – встревожился Митёк.

– Ей, наверное, плохо, – каким-то приглушенным голосом ответил папа. – Наверное, меду объелась. Я пойду посмотрю. – И он вышел вслед за мамой.

И тут же за стеной раздался взрыв хохота. Маминого и папиного. Мы с Алешкой тоже не выдержали.

Но Митёк – он настоящий писатель – совсем не обиделся. Встал, подошел, натыкаясь на стулья, к зеркалу, долго вглядывался в свое отражение, вздохнул:

– Тоже бы посмеялся. Но ни фига не вижу.

– Хорошие у вас пчелы, – подначил Алешка. – Диковатые только немного. Вы их плохо приручили.

– Много ты понимаешь, – обиделся за своих пчел Митёк. – Я вот завтра в своей рубашке за медом пойду – увидишь, как они меня встретят!

– Извиняться будут? – захохотал Алешка. – Прощения просить?

Тут вернулись мама и папа. Папа был весь красный, а у мамы от слез растеклись по щекам ресницы.

– Отсмеялись? – буркнул Митёк.

– Мы больше не будем, – пообещала мама.

– Будете, – пообещал Алешка. – Митёк завтра опять за медом пойдет.

– Герой, – сказал папа.

Утром Митёк был уже в форме. Потому что на ночь мама еще раз смочила его «раны» содовым раствором.

Он долго топтался перед зеркалом, разглаживал бороду и довольно урчал:

– На человека похож, правда?

Алешка взглянул на него.

– Очень похож.

– На кого? – подозрительно обернулся Митёк.

– На человека, – кивнул Алешка. – Которого вчера пчелы покусали. Самые любимые и послушные. – И добавил серьезно: – Гречневые.

– Я думал, ты мне друг, – вздохнул Митёк.

– А что? – насторожился Алешка.

– Хотел тебе лодку дать. Резиновую. С веслами. Но раз уж так...

– Друг, друг, – поспешил Алешка.

– Не врешь? – Митёк еще раз оглядел себя в зеркале.

– Он у нас никогда не врет, – поддержал я Алешку, меня тоже лодка заинтересовала. – Только в крайнем случае.

– Да? – с сомнением в голосе произнес Митёк. И повернулся к Алешке.

Тот ответил ему ясным и честным взглядом.

– Ну пошли. Только умоюсь.

Умывался Митёк тоже по-особенному. Во дворе, под водосточной трубой, у него стояла громадная бочка, полная дождевой воды. Митёк раздевался до пояса и долго плескался возле бочки, повизгивая и покрякивая от удовольствия.

– Люблю совершать омовение, – приговаривал он, – живительной природной влагой.

Однажды он попросил Алешку слить ему на спину этой живительной влаги целый ковшик. Ну, и конечно, Алешка полил его так, что Митьку пришлось срочно менять не только брюки, но и ботинки.

И меня не удивило, что Алешка вдруг как-то задумчиво сказал Митьку:

– Может, не надо, дядь Мить. А то вы весь израненный.

– Ну что ты! Как раз мне это поможет.

Да, меня это не удивило. А надо бы удивиться...

Митёк поплескался – Алешка при этом очень внимательно почему-то за ним наблюдал, – и мы пошли в волшебный сарай, и Митёк снял с полки свернутую в тугой комок резиновую лодку.

– Так, Алексей, – сказал он. – Ты поищи пока лягушку, а я весла достану.

– Лягушку? – удивился Алешка.

– Ну! Надо же лодку накачать, проверить.

Алешка, ни слова не говоря, только пожав плечами, вышел из сарая на поиски лягушки – он еще доверял взрослым, их уму и опыту.

Митёк приладил стремянку, взобрался на нее, пошарил на верхней полке и вытащил два алюминиевых весла с красными лопастями. И небольшой брезентовый мешочек с привязанной к нему длинной веревкой. В нем что-то звякнуло.

– Держи, тезка, – сказал Митёк и передал мне мешочек. Я едва не выронил его – такой он был тяжелый. – Там старые гайки, – объяснил Митёк. – Это вроде якоря.

– Что это у тебя, Алексей? – послышался во дворе строгий мамин голос. И сейчас же он сменился на панический: – Брось эту гадость! Я кому сказала?

– Мне дядя Митя велел. Лодку надувать.

– Лягушками? – Теперь мамин голос приобрел оттенок изумления. И недоверия. – Что ты врешь?

– Спроси сама, – ответил Алешка.

И они вошли в сарай; мама держалась от Алешки немного поодаль. А из каждого его кулака торчало по зеленой лягушачьей морде с выпученными от страха глазами.

Митёк расхохотался:

– Это не те лягушки, Алексей. Вот она! – И показал круглую резиновую помпу со шлангом.

– Да? – удивился Алешка, с хитринкой в глазах. – Так бы и сказали. – И он опустил лягушек на пол.

Мама отпрыгнула в сторону. И взвизгнула:

– Отнеси где взял! На место их положи!

Но лягушки сами разобрались в обстановке и зашлепали к двери.

– Тот еще мальчик! – с восхищением произнес Митёк. – Хорошо еще целое ведро лягушек не набрал.

Когда мама, выглянув сначала за дверь, ушла, мы развернули и раскатали лодку и стали накачивать ее «лягушкой». Это очень просто делается: нажимаешь ее ногой, она чавкает и хрипло гонит воздух по трубке в лодку. А лодка постепенно принимает свою нормальную форму.

Мы накачали ее до звона, и Митёк, прислушавшись, сказал:

– Порядок, не шипит. Дырок нет. Можно выходить в море.

Мы с Алешкой подняли лодку за резиновые уключины и вынесли ее наружу. Под солнцем она сейчас же здорово запахла разогретой резиной. Сразу же захотелось поплавать на ней по речке.

И мы это хорошее дело не стали откладывать. Митёк дал нам спасательные жилеты, мы уложили их в лодку, где уже лежали весла, и понесли лодку на берег.

Митёк забрал якорь и пошел с нами.

– Посмотрю, как вы справитесь.

– Запросто, – сказал я. – Мы даже под парусом ходили.

– В детстве, – сказал Алешка. И уточнил: – В раннем.

Мы спустили лодку на воду, забрались в нее и отчалили.

Конечно, резиновая лодка не очень ходкая, не очень поворотливая, но мы быстренько ее освоили, и Митёк сказал:

– Нормально. Можете сплавать на кладбище.

– Чего? – Алешка вытаращил глаза. – Зачем? Что мы там не видели?

– На кладбище кораблей, – усмехнулся Митёк. – Там много интересного.

– А это где?

– Вниз по течению. Там увидите пристань, а за ней затон.

– А это что?

– Ну, вроде небольшого залива. Туда уже много лет буксируют отслужившие свой срок суда. Там целый музей.

– Все! – нетерпеливо сказал Лешка. – Поплыли.

– Только уговор, – строго предупредил Митёк. – Смотреть со стороны, по кораблям не лазить. Это очень опасно. Можно провалиться сквозь гнилую палубу. Обещаете?

– Конечно, – сказал Алешка. – Обязательно. Прямо сейчас.

– Ну-ну, – усмехнулся Митёк. – Я вам верю. – И добавил на прощание: – Жилеты не снимать!

Лодка спокойно и плавно, потихонечку плыла вниз по реке. Я только изредка пошевеливал то одним, то другим веслом, чтобы она не вертелась.

Река была спокойная и красивая. Один берег – крутой и обрывистый. Прямо как стена. И в этой стене иногда вдруг оказывается очень много дырочек, и из них стремительно вылетают черные ласточки, будто их из рогатки выстреливают.

А другой берег – низкий, песчаный и местами заросший зеленой травой, из которой торчат коричневые головки камыша.

Вдали виднеются всякие леса и пригорки. А на пригорках маленькие деревушки, где среди лип и ветелок прячутся, совсем как игрушечные, домики. И в их окнах отражается солнечный свет. А на самой высокой горушке стоит церковь с синими, в звездах, куполами и с золотыми крестами. Которые тоже сверкают на солнце. Здорово красиво.

Лешка лежал на носу и смотрел в воду. И сообщал мне все, что он там видел.

– Большая рыба, Дим. Маленькие рыбешки, Дим. Целое стадо. Колесо от машины. Колесо от трактора. Дырявый сапог. Давай его достанем.

– Зачем он нам?

– Митьку подарим.

– У него две ноги. К счастью.

– А мы только что над валенком проплыли, Дим. Давай, а? Кастрюля, Дим.

– Маме подарим?

– Она дырявая. – И вдруг заорал: – Тормози, Дим! Сокровище!

Я потабанил и немного отгреб назад.

– Стоп! – сказал Алешка. – Бросай якорь. Смотри!

Я сбросил в воду мешок с гайками и перегнулся через борт. В довольно чистой воде виднелось ребристое песчаное дно с редкими пучками водорослей. Среди них стояло полузанесенное песком что-то вроде сундучка, с двумя ручками.

– Доставай, – сказал Алешка. – Здесь мелко. Ты что себе купишь?

Я пожал плечами. Я ничего не собирался покупать посередине реки. Негде, во-первых, и денег нет, во-вторых.

Алешка нетерпеливо пояснил:

– Когда клад продадим. Я куплю себе резиновую лодку. А ты?

– А я – две резиновые лодки.

Но чем дольше я вглядывался в воду, тем заманчивее казалась мне картина на дне. Сундучок был солидный. Почерневший от времени, очень старинный на вид.

Я сбросил кроссовки и брюки, осторожно перелез через упругий борт и спустился в воду. Неглубоко – мне по грудь.

– Ныряй! – сказал Алешка. – А то припрется еще кто-нибудь.

Нырнул. Никак не ныряется. Плаваю, как пробка. Алешка хохочет.

– Дим, ты спасательный жилет не снял!

– А нам Митёк не разрешил, – смущенно оправдался я.

– Митёк далеко, – рассудительно сказал Алешка, – а клад рядом. – И принял у меня жилет.

Я снова нырнул. Вернее, просто окунулся. Ухватил сундучок за ручку. Дернул. Черта лысого! Он даже не дрогнул.

– Ну, что? – спросил Алешка нетерпеливо, когда я высунулся из воды. – Достал?

– Тяжеленный, – объяснил я, отдышавшись. – Тут подъемный кран нужен.

– Золото, – спокойно сказал Алешка. – Точно. Сундук, набитый золотом. Ты что себе купишь?

Я с трудом забрался в лодку, натянул брюки, обулся.

– Сначала достать надо это золото, а потом решать будем, что купим и чего не купим.

– Дим, я придумал. Мы сейчас быстренько смотаемся домой, так? Возьмем у Митька веревки покрепче, так? Привяжем их за ручки сундука и выволочем его на берег. Здорово? Или трактор у Васьки попросим, с тросом. Дадим ему за это пару золотых. На новый мотоцикл. Так? Поплыли?

– А как мы это место найдем?

Алешка никогда долго не думает над проблемами.

– Поплавок оставим. – И тут же распорядился: – Иди на берег, поищи там бутылку из-под воды, пластиковую. И какую-нибудь железяку. А я пока клад покараулю. Чтоб не сперли.

Я вздохнул, снова разулся и снял брюки, послушно побрел по грудь в воде к берегу.

– Ты лучше плыви, Дим, – посоветовал Алешка мне вслед. – Так быстрее будет.

В общем, он оказался прав. Этих бутылок на берегу было столько, что на тысячу поплавков хватило бы. Но поиски мои немного затянулись – никак не попадалась бутылка с пробкой; с трудом разыскал. А железяку я не нашел, да она и не понадобилась.

Мы связали шнурки от кроссовок, я снова погрузился в воду и один конец быстренько привязал к ручке сундука. Ну, а второй конец туго обмотал вокруг горлышка бутылки.

Все, подводная лодка выбросила сигнальный буй.

– Греби скорей, – сказал Алешка. – А то набегут еще. Смотри – вон там деревня и там деревня.

Против течения лодка шла с трудом. Но мы довольно быстро добрались до своего «родного причала». Вытащили лодку на берег и помчались в сарай, спотыкаясь на каждом шагу из-за спадающих с ног кроссовок.

Митёк возле верстака увлеченно мастерил свой танковый пулемет, обернулся:

– Уже сплавали?

– Не доплыли, – сказал Алешка. – Клад под водой нашли. Дайте нам веревки покрепче. Мы его на берег вытащим.

– Что, большой клад? – спокойно поинтересовался Митёк.

– Тяжелый. Целый сундук.

– Так вы тогда возьмите лебедку. Вон в том углу.

Вот это здорово. Я пошел в «тот угол». Там действительно лежала лебедка – барабан с тросиком. Она лежала на черном сундуке с двумя ручками. Точь-в-точь такой же сундук. Я даже немного растерялся, у меня мелькнула дурная мысль, что хитрый Митёк обогнал нас. И вытащил этой лебедкой наш клад. И что мы теперь купим?

– Дядь Мить, – спросил я, – а это что у вас такое? – И показал на черный сундук с ручками.

– Это? – он обернулся. – Это старый аккумулятор с «КамАЗа». Я с его помощью иногда свою машину заводил.

Надо отдать должное Алешке. Он и глазом не моргнул, и ухом не повел. Он только сказал:

– Поплыли, Дим?

– Куда? – спросил Митёк.

– За шнурками.

И мы, шаркая спадающими с ног кроссовками, выбежали из сарая.

А Митёк остолбенело смотрел нам вслед.

Когда мы вызволили и развязали свои шнурки, Алешка сказал:

– Ладно, Дим, в другой раз что-нибудь найдем, не расстраивайся. Поплыли дальше. Затонувшие корабли смотреть. И заложника спасать.

– Нет уж, – возразил я на правах старшего, – в другой раз. Мама ругаться будет, если к обеду не вернемся.

Алешка не стал возражать. И к обеду мы вернулись вовремя. Взрослые уже сидели за столом, и мама разливала по тарелкам борщ.

– Вот это да! – потирал от удовольствия руки Митёк, вдыхая запах над своей тарелкой. – Наконец-то в доме есть хозяйка. Наконец-то я поем по-человечески. Представляешь, – повернулся он к маме, – два месяца на одних яичницах сидел. Пожелтел даже.

Мама вздрогнула и как-то виновато опустила голову.

– Неужели? – тихо спросил ее папа.

Она смущенно кивнула.

– Что?! – вскочил Митёк, догадавшись. – Опять?

– Я же не знала, – стала оправдываться мама. – Я хотела поскорее.

– А рыба? – спросил с робкой надеждой Митёк.

– Она исчезла, – вздохнула мама.

– Что ж, – вздохнул и Митек. – Другого выхода нет. – Он достал из шкафчика и со стуком поставил на стол здоровенную бутыль с какой-то желтоватой жидкостью.

– Керосин? – испуганно спросила мама.

– Самогон! – гордо ответил Митёк.

– А чего он такой желтый? – недоверчиво спросил папа. – На яичных желтках настаивал?

– На меду. Гречневом. То есть гречишном.

После обеда папа и Митёк сидели рядышком на крыльце и пели песни. То по очереди, то вместе. Мама смотрела на них и посмеивалась.

Потом они обнялись, и папа запел свою любимую: «Наша служба и опасна, и трудна...» Это у них вроде милицейского гимна.

Митёк терпеливо дослушал песню до конца, сбросил с плеча папину руку и с обидой сказал:

– Вот! Про вас, про милицию, песни сочиняют! А про нас, писателей, ни одной песни нет.

– Есть! – воскликнула мама и звонко пропела: – «Гайдар шагает впереди!»

– Это она свою пионерскую юность вспомнила, – пояснил папа.

– Какой Гайдар? – удивился Митёк. – Егор, что ли?

– Настоящий! Аркадий!

– «Чук и Гек», – напомнил Алешка.

– Ты куда рыбу дел? – шепотом спросил я его. – В речку выпустил?

– Нет еще, – шепнул Алешка. – Я ее спрятал.

– Ты что! Протухнет!

– Не протухнет. Я ее хорошо спрятал. И кормлю ее. Три раза в день: завтрак, обед и ужин ей подаю.

– А полдник? – усмехнулся я.

– Она и так жирная. Но иногда ей лягушек подбрасываю. На десерт.

Мама испуганно обернулась к нам:

– Кто жирная? Лягушка? Лягушка на десерт? Вы что там шепчетесь?

– У них свои песни, – сказал папа.

– Вот именно, – сказал Алешка. – Вы тут допевайте ваши песни, а мы с Димой поплывем затонувшие корабли смотреть.

– Нет, – сказала мама. – Мы все вместе идем купаться. Я только переоденусь.

– Я по ночам не купаюсь, – буркнул ей вслед папа. – Я простудиться боюсь.

– Ты что, Серега? – удивился Митёк. – Солнце еще высоко. Оно еще не склоняется к закату.

Но папа оказался прав. Когда мама вышла к нам, в зеленом халатике поверх купальника и с заново накрашенными глазами, «солнце уже склонилось к закату».

– Понял? – спросил папа Митька.

– И вот так всегда? – посочувствовал ему Митёк.

– Вы о чем? – спросила мама, доставая из кармашка халатика зеркальце. – Ну мы идем купаться? Сколько можно вас ждать?

Купаться мы не пошли. Папа сказал, что вода в реке остыла, пока мама собиралась. Мама уже хотела было обидеться, но тут на горке затрещал мотоцикл – приехал участковый. Он доложил папе, что «конфликт в семействе Чашкиных улажен и взаимных претензий нет». Чашкины – это вредная Клавдия и застенчивый Васька.

Папа показал ему записку из бутылки. Участковый повертел ее, даже с оборота рассмотрел, вернул папе и сказал уверенно:

– Баловство. Ребята шалят. Есть тут у нас одна компания. – Он повернулся к нам: – Вы от них держитесь подальше. А если что – сразу мне сигнализируйте. Я приму меры.

– Сами справимся, – сказал Алешка. – У нас гранаты есть.

– Он шутит, – поспешил папа.

– Он не шутит, – возразила мама.

Участковый сдвинул на лоб фуражку и озадаченно поскреб затылок. Митёк что-то шепнул ему на ухо. Тот улыбнулся, кивнул, попрощался и уехал.

Мама пошла снова переодеваться и перекрашивать глаза к ужину – раз уж никто не хочет купаться. Папа с Митьком поднялись в кабинет, а Лешка пошел в сарай. Там он пробыл довольно долго. И вернулся очень довольный, с хитрыми глазами.

– Я оружие изготовил, – шепнул он мне, когда мы поднимались по лестнице. – Против этой компании.

– Танковый пулемет доделал? – спросил я.

– Еще лучше. Завтра услышишь.

И я услышал. Мы все услышали. Рано утром. На рассвете. Нас всех разбудил какой-то странный грохот во дворе. Я скатился с лестницы в одних трусах, догнав по дороге встревоженного Митька в одних пижамных штанах. А на крыльце уже волновались мама и папа в одних халатах.

Зато Лешка не волновался. Оказывается, он вчера смастерил в сарае великолепную дальнобойную рогатку и сейчас проводил ее испытания. Надел на штакетины консервные банки и всякие кастрюли и молотил по ним из своей рогатки стальными шариками от подшипников.

Грохот стоял страшный. Потому что Алешка бил точно и сильно. При каждом попадании кастрюля вздрагивала, подпрыгивала и издавала что-то вроде короткого отчаянного вопля. Примерно, как вопил Митёк, когда на него напали его верные пчелы.

– Прекрати, Алексей! – строго воскликнула мама. – Ты всю деревню перебудишь.

– Уже перебудил, – сказал Митёк. – Пусть тренируется. – Он спустился с крыльца, протянул к Алешке руку: – Дай-ка я попробую.

Митёк сорвал яблоко, уложил его на донышко банки, отсчитал десять шагов. Прищурился, растянул рогатку до уха. Выстрелил.

Яблоко даже не дрогнуло.

Алешка хихикнул. Папа хмыкнул. Мама утешила:

– Ничего, Митя, не расстраивайся, в другой раз попадешь.

– Мам, купи ему арбуз, – посоветовал Алешка. – Побольше.

Митёк неторопливо подошел к нему, вернул со вздохом рогатку и, неожиданно взяв Алешку легонько за ухо, со словами: «Старших надо уважать», подвел его к забору.

Алешка снял с банки яблоко. Митёк выпустил его ухо.

Алешка – вот с такими глазами – вернулся на крыльцо и показал нам яблоко. В самом центре его, будто сделанная тонким сверлом, была пробита ровная дырочка.

– Настоящий писатель, – гордо сказал папа. – Мастер.

– Я тоже так могу, – похвалился Алешка. – Даже лучше. Дядь Мить, станьте у забора, ладно?

Митёк послушно отошел к забору. Мы внимательно и молча наблюдали, что там еще Алешка выдумал. А он, подпрыгнув, сорвал еще одно яблоко и подошел к Митьку.

– Нагнитесь, дядь Мить.

Митёк и это сделал послушно. Алешка положил ему на голову яблоко – прямо точно на лысинку – и сказал:

– Теперь выпрямляйтесь осторожно. Чтобы яблоко не скатилось.

Митёк выпрямился во весь рост. Так и стоял – большой такой с маленьким яблоком на голове.

– Э! Э! – вдруг спохватился папа. – Отставить!

Но Алешка уже отсчитал десять шагов и вскинул рогатку.

– Не смей! – взвизгнула мама. – Ты ему в лоб попадешь! А он еще от пчел не оправился.

Я попытался выхватить у Лешки рогатку, мама стала мне помогать, Алешка брыкался. А папа вдруг засмеялся:

– Отстаньте от него. Все равно ему стрелять некуда – мишень-то сбежала.

Точно – Митька у забора уже не было, он опасливо выглядывал из-за приотворенной двери сарая.

– Все? – крикнул он. – Обезоружили?

И вернулся к нам.

– Тот еще мальчик, – вздохнул Митёк.

– А что я говорил? – напомнил ему о чем-то папа.

– Я разовью этот эпизод, – загадочно пообещал Митёк.

А рогатка и Лешкина точная стрельба в тот же день сослужили нам очень добрую службу в опасной ситуации.

– Дим, – сказал Алешка, когда мы спускали на воду лодку, – ты думаешь, мне больно надо эти ржавые корабли смотреть, да? Мне совсем другое нужно.

– Подводный клад будем искать? – усмехнулся я.

– Будем искать, – ответил Алешка. – Будем искать человека, которому нужна наша помощь.

– А то он тебя просил!

Тут Алешка на секунду задумался и ответил так, что писатель Митёк обязательно приписал бы эту фразу к своим мудрым мыслям на стене кабинета.

– Неважно, Дим, кого он просил. Важно, чтобы ему помогли.

– И где мы будем его искать? – Мне эта идея не очень глянулась.

– Этот белый катер по кличке «Амелия» где-то прячется. Ему светиться нельзя.

– Прячется... Где-то... Может, он уже где-то под Астраханью прячется.

– Сплаваем в Астрахань, – небрежно заметил Алешка, надевая жилет. – Подумаешь!

– Долго придется плыть, – усмехнулся я.

– Сколько надо, – буркнул Алешка, забираясь в лодку. – Отчаливай.

Но почему он решил, что бутылка с запиской была сброшена именно с «Амелии»?

Но и в этот день до кладбища кораблей мы не доплыли. Нам помешали.

Солнце уже поднялось высоко. Ярко светило – так что вся река блестела рябью под его лучами. Прыгала над водой мелкая рыбешка. Сидели, задумчиво вылупив глаза, лягушки на прибрежных листах кувшинок. Метались по небу стремительные стайки ласточек – они охотились на всяких насекомых.

Медленно проплывали зеленые и желтые песчаные берега. На мостках, вокруг которых сгрудились деревянные смоленые лодки, сидел в соломенной шляпе дед-рыболов. Похожий на старый гриб. Он то и дело выдергивал удочку, осматривал наживку и вполголоса ругался.

– Не клюет? – участливо спросил Алешка, когда мы поравнялись с дедом.

– Клюёть, – ответил он задумчиво, – но не дается. А вы куда?

– В Астрахань, – сказал Алешка деловито.

Дед не удивился.

– С вами, что ли, сплавать? Там, говорят, рыбы! Хоть ведром черпай. – Он еще призадумался. – Нет, пожалуй, не поплыву: до обеда не обернусь, бабка заругает. – Выдернул удочку, осмотрел наживку, тихонько выругался и плюнул.

А мы поплыли дальше. В Астрахань. А чего? Всего-то полторы тыщи км. До ужина обернемся. Мама не заругает.

Однако и до Астрахани мы не доплыли. Рядом с тем местом, где Алешка углядел сундук с кладом, расположилась на пологом зеленом бережке веселая компания.

Там гремела музыка и валялись на надувных матрасах какие-то пацаны моего возраста. Они горланили на всю реку и пили пиво из горлышек. Ну и ругались, конечно. И разбрасывали вокруг себя пустые бутылки и пакеты от чипсов.

– Шпана! – сквозь зубы прокомментировал Алешка. И сказал мне: – Прибавь-ка ходу, машинист.

Я налег на весла, но нас уже заметили. Один из парней, тот самый, длинный, в тельняшке, лениво поднялся и подошел к воде.

– Эй, а ну греби сюда!

– Тебе надо – ты и греби! – отрезал Алешка.

– Ах ты!.. – выругался тот и скомандовал: – Вперед, братаны! Берем эту лоханку на абордаж!

«Братаны» с гоготом и свистом побросали матрасы на воду, плюхнулись на них животами и поплыли нам наперерез.

– Разворачивайся, Дим! – крикнул Алешка.

Я развернул лодку почти на месте и налег на весла. И сначала не очень-то испугался – мы все-таки в лодке, а они на матрасах, не догонят. А потом увидел, что «братаны» гребут не ладонями, а ракетками от настольного тенниса, вроде как маленькими веслами.

Погоня приближалась. Со злорадным хохотом, руганью и свистом.

– Им же хуже, – сквозь зубы пробормотал Алешка.

Он достал из кармана шортов свою «убойную» рогатку и горсть мелких стальных шариков. Улегся на корме, как в окопе, «зарядил» рогатку.

Длинный в тельняшке мчался впереди своей абордажной команды и уже нагонял нас.

– Дим, – тихонько сказал Алешка, – возьми чуть правее. Чтобы он борт подставил.

Я послушно загреб левым веслом. Алешка растянул рогатку. Шлеп!

Послышался сначала глухой звук, а потом яростное шипение – из пробитого метким шариком матраса стремительно выходил воздух. Прямо на глазах туго надутый матрас стал съеживаться и терять форму. И превратился в мятую зеленую тряпку.

Длинный не сразу сообразил, в чем дело. Он очутился по грудь в воде и заорал:

– Полундра! У меня корабль лопнул! Обходи их, братаны!

«Братаны» стали охватывать нас с двух сторон и обгонять. Но тут – шлеп! – «лопнул» второй корабль. А за ним – шлеп! – и третий.

Тут до них наконец что-то дошло. Оставшиеся на плаву матрасы ринулись к берегу.

На этот раз Алешка целился дольше. И попал очень удачно – видимо, точно в шов. Этот «корабль» в самом деле лопнул. Он как бы взорвался. Рыжий пацан, который на нем лежал, даже подлетел в воздух и шлепнулся брюхом в воду, на рваные лохмотья матраса.

Вся банда вброд выбралась на берег. Они все были мокрые и злые.

Длинный в тельняшке погрозил нам вслед кулаком и крикнул:

– Ну, погоди! Мы вас достанем! Мало не покажется.

А рыжий, он такой из себя – мелкий, сказал ему:

– Полундра, я знаю, где они живут. Устроим налет на ихнюю хату.

Алешка, услышав это, злорадно расхохотался.

Мы вернулись домой, мама готовила обед, папа дремал на диване, Митёк, услыхав нас, спустился вниз:

– Сплавали? Как там разбитые корабли?

– Их стало больше, – хихикнул Алешка. И показал рогатку.

Мама испугалась, она подумала, что Алешка потопил своей рогаткой какой-нибудь пассажирский лайнер. Но мы ее успокоили и сказали, что стреляли по матрасам.

– Это другое дело, – сказала мама, будто стрелять по матрасам – самое обычное развлечение. – А куда все-таки делась рыба?

– Где-то спряталась, – предположил Алешка. – Давайте обедать. Что-то мне яичницы захотелось. С гречневым медом.

Митёк тихо простонал.

За обедом все-таки пришлось рассказать о нашем приключении. Мама ужаснулась:

– Алексей! Разве можно? А если бы ты кому-нибудь в лоб попал?

– Это было бы неплохо, – проворчал Митёк. – Справедливо, во всяком случае.

– Ты эту шпану имел в виду? – спросил папа.

– Да, хулиганье. На всю округу. Участковый с ними никак не сладит.

– Надо с ними поговорить, – сказала мама. – Надо их убедить, что их поведение...

– Носит антиобщественный характер, – с насмешкой подхватил папа.

– Вот именно! – горячо, не замечая его иронии, продолжила мама. – Я с ними поговорю. Как с Клавдией. Доходчиво.

Поговорила... Ласково и доходчиво...

Вот как это случилось.

Мы не восприняли всерьез угрозу шпаны о налете. И потеряли бдительность. Папа с Митьком отправились в магазин – покупать новую рыбу, мы забрались в сарай – доводить до технического совершенства Алешкину рогатку, а мама хлопотала по хозяйству. Потом она рассказала, что произошло.

Она уже стерла в комнатах всю пыль, какую смогла обнаружить, и поставила на плитку кофейник. И услышала на улице какой-то нестройный шум. Выглянула в окно: к нашему дому решительно взбиралась по горке стайка подростков. С палками и металлическими прутьями. Впереди шагал Полундра в тельняшке, а рядом с ним семенил рыжий недоросток.

Они подошли к калитке, сгрудились и заорали. Громче всех орал Полундра:

– Леопольд! Выходи, подлый трус!

Мы с Алешкой ничего не слышали, потому что включили в это время сверлильный станок: дырявили железяку, из которой Алешка надумал сделать для рогатки оптический прицел.

Навстречу нападающим вышла наша мама. Поговорить с ними по душам. Доходчиво. Как раз в это время рыжий недомерок стал колотить насаженные на штакетины стеклянные банки. Они там сушились после мойки – Митёк собирался разливать в них мед, собранный его послушными и миролюбивыми пчелами.

Мама вышла... В зеленой каске на голове и с добродушным «папашей» в руках.

– Ты, тетка, чего? – среди наступившей вдруг тишины не очень уверенно спросил Полундра.

– Я ничего, – ровным спокойным голосом ответила мама. – Я ненормальная. – И она приподняла автомат и оттянула затвор. Он звонко и зловеще лязгнул.

Ребята попятились, прячась друг за друга.

– Ура! – сказала мама негромко. – За Родину! – И нажала спуск.

Прогрохотала грозная очередь. Пацаны бросились на землю и в панике стали расползаться, виляя задами.

Когда мы с Алешкой выбежали на звук выстрелов, поле боя уже опустело. Только далеко внизу мелькали позорно отступившие враги.

– Что случилось? – спросил я.

– Да ничего особенного. – Мама забросила автомат на ремне за спину. – Я тут поговорила. Объяснила кое-кому, что их поведение носит антиобщественный характер.

– Доходчиво объяснила? – рассмеялся Алешка.

– Как видишь. – И мама походкой усталого бойца направилась в дом.

Вечером мы с Алешкой пошли в поселок, чтобы купить для наших удочек новые крючки.

В магазине у нас разбежались глаза, и мы надолго там застряли. А когда вышли, на улице нас поджидала стая речной шпаны. Во главе с Полундрой.

– Ты только молчи, – шепнул мне Алешка. – Я сам буду с ними разговаривать.

И мы спокойно пошли прямо на стаю. Стая расступилась. Перед нами оказался Полундра.

– Ты... Это... – сказал он. – Тебя как зовут?

– Алексей Сергеич, – ледяным тоном, с достоинством ответил Алешка.

– А меня Полундра. То есть Витек.

– Очень приятно. – Алешка кивнул.

– Ты... Это... Твоя мамаша, она что?

– Что – что?

– Она... Это... что... Очень пацанов не любит, да?

– Почему? – искренне удивился Алешка. – Любит. Особенно с жареной картошкой и соленым огурчиком.

Мне показалось, что Полундра икнул. Во всяком случае, больше он ни слова не сказал.

А мне стало обидно, что я все время молчал. И я ткнул пальцем и сказал:

– А ты, рыжий, завтра в девять ноль-ноль придешь к нашей калитке и соберешь все осколки. Понял?

– И принесешь новые банки, – добавил Алешка. – Они очень нужны моей мамочке для засолки огурцов.

– Гарнир такой, – добавил я и облизнулся.

– Ну, – сказала мама, когда узнала об этой истории, – теперь про нас такая слава пойдет!

– Дом с людоедами, – добавил Митёк. – Теперь к нам никакая шпана не сунется.

– Теперь участковый придет, – сказала мама.

– Участковый – не шпана, – успокоил ее папа.

– Куда же делась рыба? – вдруг снова вспомнила мама.

– Кто-нибудь скрал, – невинно предположил Алешка. – Какой– нибудь соседский кот.

– Кот с такой рыбой не справился бы, – возразил Митёк. – Она сама его проглотила бы.

– Ну, какой-нибудь сосед. Зашел за солью, видит – рыба, хвать – и пошел.

– Алексей! – строго сказала мама. – Ты что-то знаешь!

– Точно не знаю. Но видел, какой-то коршун пролетал...

– А в зубах у него сосед, – продолжил Митёк.

Алешка засмеялся и сказал:

– Что вы пристали к ребенку из-за какой-то рыбы?

– Алексей! – Это мама опять. – Где рыба?

– Димка ее в речку выпустил. Она там хорошо плавает.

Я чуть не лопнул от такой наглости!

Но мама отнеслась к этой новости довольно спокойно.

– Вот идите, – сказала она, – и ловите ее в речке. Где она так хорошо плавает. – И стала собирать со стола.

А нам только того и надо было. Мы взяли с собой пакет с бутербродами и бутылкой воды, загрузились и поплыли на поиски белого катера с красивым названием «Амелия».

Без всяких приключений мы добрались на этот раз до пристани с названием «Опенки», благополучно миновали ее и за крутой излучиной реки увидели вход в этот самый затон.

Ну, я скажу, мрачная картина нам открылась. Этот затон был похож на большой заросший пруд со стоячей зеленой водой. И всюду из этой воды высовывались полузатонувшие корабли. Чего тут только не было! И буксир, и речные трамвайчики, и баржи, и катера. И даже небольшая яхта, которая высовывала из воды только краешек рубки и обломок мачты. Все эти жертвы кораблекрушений и старости были густо покрыты красной ржавчиной; деревянные части погнили и поломались. Стекла иллюминаторов и окон побиты.

В общем – жуть.

Даже как-то неуютно нам стало. Мы даже разговаривать стали шепотом.

– Дим, – сказал Алешка, – самое подходящее место. Наверняка эта «Амелия» здесь прячется. Представляешь, живет здесь этот несчастный пленник, как на свалке. А по ночам тут, наверное, всякие туманы бродят. И привидения затонувших моряков.

Ну, намолотил. Даже мороз по спине пробежал. Несмотря на жаркое солнце.

Мы медленно плыли среди заброшенных кораблей, рассматривали их со всех сторон, и постепенно наш страх сменился сочувствием.

Когда-то они плавали по реке, бороздили ее просторы, трудились. На них кипела жизнь: весело стучали двигатели, скворчала картошка на сковородке в камбузе, какой-нибудь бывалый боцман с усами играл вечерами на палубе на гармошке. Экипаж пел народные песни и танцевал вальсы. А судно плавно скользило меж приветливых берегов, помигивая зелеными и красными габаритными огоньками.

А теперь все эти работяги понуро грудились в грязной луже с протухшей водой, никому не нужные, старые, заброшенные. Грустно как-то.

Алешка притих, но шарил вокруг быстрыми глазенками; он был уверен, что загадочная «Амелия» с пленником на борту прячется где-то здесь.

И не ошибся.

За громадной деревянной баржой, которая чудом держалась на плаву, прижавшись к ней бортом, прятался белый катер.

Здорово, конечно. А что дальше?

А дальше все получилось само собой. На палубе вдруг появился толстяк в морской фуражке и грубо спросил:

– Чего надо?

Я не успел ответить, я часто с ответом опаздываю. А Лешка ответил. Спокойно и небрежно, глядя снизу вверх:

– Нам – ничего. Это вам надо.

Толстяк заморгал белыми ресницами. Алешкин ответ его ошарашил. И он тупо спросил:

– А чего мне надо?

– Вам на пристань надо, – загадочно пояснил мой хитрый младший брат.

– Чего я там не видел?

– Там вас какой-то человек ищет.

– Какой человек? Зачем ищет?

– Откуда нам знать? Он там всех спрашивает: «Не видали толстяка в фуражке на белом катере?»

– Что ты плетешь? – Толстяк в фуражке начал злиться. Или беспокоиться. – Какой человек?

– Обыкновенный. – Алешка пожал плечами. И небрежно добавил: – Милиционер в форме.

– Что? Зачем мне милиционер?

– Это не он вам, а вы ему, – как-то мутно пояснил Алешка.

– Вот еще беда! – Толстяк совсем растерялся. – А он еще там, на пристани?

– Там, там, – «успокоил» его Алешка. А я только глазами хлопал. – Он сказал, что не уйдет, пока вас не разыщет.

– Слышь, пацаны, дайте мне свою лодку – на пристань сплавать.

– Мы не можем, – сказал Алешка. – Мы в Астрахань плывем.

Тут и я подключился:

– У вас же своя лодка есть.

Над кормой яхты висел крохотный симпатичный ялик. Я бы такой купил, если бы клад нашел.

Толстяк хлопнул себя в лоб. Побежал на корму, спустил ялик на воду и осторожно перебрался в него по забортному трапу.

– А вы плывите в свою Астрахань, – сказал он нам, разбирая весла. – И не вздумайте на мой катер залезть. У меня там охрана. Очень злобная.

И он, неумело загребая, разбрызгивая воду, потрюхал к пристани.

– Ну и что все это значит, Алексей? – спросил я, копируя маму.

Алешка небрежно, как маленькому, объяснил:

– Пока он доберется туда и вернется обратно, мы успеем разыскать на катере заложника и освободить его.

– Да нет там никого! Кроме злобного охранника.

– Дим, ты у нас такой наивный. Он этого охранника только что придумал. Чтобы нас напугать.

И Алешка, как ловкая мартышка, взобрался на палубу катера.

– Давай быстренько, – сказал он мне, – мы сейчас с тобой обыск проведем. Эй! – заорал он изо всех сил. – Есть тут кто-нибудь? Мы пришли на помощь.

Никто не отозвался, только с соседней баржи с шумом поднялась стая чаек.

– Молчит, – сказал Алешка. – Конечно, у него небось рот скотчем заклеен. – Он подергал дверь рубки, дверь не поддалась. Заперта.

Алешку это не смутило. Он пошел по палубе, заглядывая во все иллюминаторы. Бесполезно – все они изнутри были задернуты шторками. Только ветровое стекло было свободным, но и там Алешка ничего интересного, кроме штурвала и пульта управления, не обнаружил. Хоть и вставал изо всех сил на цыпочки.

– Ну, ясно, – сказал он. – Посадили его в трюм, заклеили рот и пристегнули наручниками к двигателю. – Он на секунду задумался. Лицо его, до этого хмурое и озабоченное, посветлело – придумал. – Нужно стащить у Митька гранату поздоровее и взорвать дверь! Здорово придумал?

– Здорово. И нас тогда тоже пристегнут наручниками. Милиционеры или владелец катера.

– За что, Дим? – Алешка вытаращил глаза от изумления. – Мы же похищенного заложника освободим!

– А если его там нет?

– А где же он есть?

Я подумал и обвел рукой все пространство затона.

– В любой из этих ржавых лоханок. В глубоком трюме. С корабельными крысами.

При упоминании о крысах Алешка вздохнул:

– А я рогатку не захватил. – И вдруг спохватился: – Дим, надо удирать – сейчас толстяк вернется.

Мы помчались на корму, где была привязана наша лодка.

Привязана... Кто ж ее привязывал? Лодки не было.

– Лех, ты лодку хорошо привязал?

– Я ее вообще не привязывал. А ты?

– Я думал – ты привязал.

Ну попали! Вот уж не думал, что в этом болоте имеется течение. И куда ее унесло?

– Заберемся на баржу, – сказал Алешка. – С нее далеко видно.

Катер стоял вплотную к деревянному борту старой баржи. Я уцепился за край борта, вскарабкался, подтянул Алешку. И мы тут же забыли про свою удравшую лодку. Это была не баржа, а я бы сказал – прекрасный бассейн. Наверное, в ней когда-то возили речной песок и выгрузили его не весь во время последнего рейса. Все днище баржи было покрыто слоем чистого песка. Прямо золотого цвета. И залито прозрачной, видимо, дождевой водой. Лодка, кстати, была здесь же, она приткнулась к другому борту баржи и словно ждала нас.

Но ждать ей пришлось долго. Мы тут же разделись и плюхнулись в воду. Она оказалась не просто теплой, а почти горячей. Мы плавали, ныряли и плескались до тех пор, пока не услышали:

– Эй! Чего вы там орете?

Это вернулся толстяк в фуражке.

Мы выбрались из воды и свесили головы с борта.

– Что вам сказал милиционер? – спросил Алешка.

– Ничего, – буркнул толстяк. – Не было там никакого милиционера.

– Он, наверное, ищет вас уже в другом месте, – предположил Алешка. На полном серьезе. – Когда мы его увидим...

– Нет уж! – прервал его толстяк. – Вы уж, пожалуйста, не выскакивайте.

И тут Алешка «сделал ход конем». Он прошептал зловеще:

– А на вашем катере кто-то есть. Мы слышали, как он чем-то стучал и зачем-то мычал.

Толстяк вспыхнул:

– Что за глупости! Никого там нет! Плывите отсюда. Я вас звал?

– А нам не на чем плыть. Нашу лодку унесло течением. Мы здесь поживем. На барже. Или на вашем катере. Недолго. Недельку. Или две.

От такой наглости толстяк чуть не вывалился за борт. И долго после этого беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба на суше. Наконец его прорвало:

– Очень вы тут нужны! Убирайтесь отсюда!

– А вы охранника своего позовите, – с нахальством воробья посоветовал Алешка. – Это, наверное, он стучал и мычал.

Толстяк выхватил из ялика весло и замахнулся.

– Осторожно! – крикнул я. – Сзади!

Толстяк резко обернулся и свалился-таки за борт.

– Дёру! – сказал Алешка.

Мы покидали в лодку одежду, спустились в нее сами и быстренько отчалили. Обогнув баржу, увидели, что толстяк, весь облепленный зеленой ряской, уже взобрался на борт катера и грозит нам вслед веслом.

– Не знаю, – задумчиво сказал Алешка, – есть ли там заложник, но что-то там есть. – И молчал до самого дома.

У калитки мы застали картину. Рыжий пацан, собрав в тачку осколки, опасливо поглядывая на дом, насаживал на штакетины до блеска вымытые банки.

– Извините, Алексей Сергеич, – робко пробормотал он, – я в девять утра не мог прийти.

– Ладно, – великодушно отмахнулся Алешка. – Молодец. Свободен.

Рыжий подхватил свою тачку и быстренько погнал ее, позвякивающую осколками, под горку.

Алешка посмотрел ему вслед и усмехнулся.

– Поймали рыбу? – спросила мама.

– Пока нет, – ответил Алешка. – У нас еще все впереди. Дядь Мить, у вас бинокль есть?

– А то ты не знаешь?

– Ну спросить-то надо.

– А тебе зачем?

– К рогатке присобачу. Чтобы дальнобойность была.

– Врет, конечно, – сказала мама. – Что-то задумал.

– Я хочу получше эти ржавые корабли рассмотреть, – объяснил ей Алешка. – Митёк ведь не велел к ним приближаться. На пушечный выстрел.

– Интересно? – спросил Митёк и гордо добавил: – То-то! – Будто это он сам нагнал все эти корабли в затон и затопил их. – Ладно, бери бинокль. Только не утопи его. Это подарок моего друга, капитана дальнего плавания. Он, кстати, незадолго до вас гостил у меня. Смотри не утопи.

– Я постараюсь, – вежливо пообещал Алешка.

– Нам нужно, Дим, – сказал Алешка, когда мы поднялись в свою каморку, – установить наблюдение за «Амелией». Ты будешь наблюдать ночью, а я днем.

– Еще чего!

– На катере, – не обратив ни капли внимания на мое возмущение, сказал Алешка, – что-то такое есть. Таинственное.

– Два мешка картошки.

– Этот дядька, Дим, случайный на катере человек. Он что-то там сторожит. Он не моряк, Дим. Про лодку не вспомнил, грести не умеет, милиционера испугался.

Вообще-то Алешка прав. Но сидеть на этом болоте ночью среди старых кораблей мне совсем не хотелось. Да и что там ночью увидишь? Одни привидения. Больно надо.

И я все это выложил Алешке. Он, как ни странно, согласился:

– Ладно, Дим, будем днем наблюдать. Спрячемся на каком-нибудь корабле и будем смотреть в бинокль. Согласен?

Попробуй не согласись с ним.

– Да, Дим, и удочки захватим. Надо все-таки большую рыбу поймать.

– А ту рыбу ты куда дел?

– Ты за нее не беспокойся, ей неплохо. – Алешка хитренько улыбнулся. – Она в родной среде. И от голода не страдает.

– Ты ее кормишь?

Алешка молча кивнул.

– Чем? Лягушками?

– И макаронами. Котлету ей давал – сожрала.

Никак не пойму – морочит мне голову или в самом деле аквариум устроил?

– Спи, Дим, – сказал Алешка, – утро вечера мудренее.

Устами младенца...

Мы запаслись продуктами, пресной водой и снова отправились в плавание. Поплыли уже знакомыми местами.

Вот грустный дед сидит с удочкой на мостках, ругается и плюется. Поздоровался с нами.

– Уже вернулись? – спросил. – Как там, в Астрахани, с рыбой?

– Как и здесь, – ответили мы. – Не клюет.

– Ну здесь-то клюёть. Но не ловится, зараза.

– Вы на котлеты попробуйте, – посоветовал Алешка.

– Ага! На котлеты! Мне бабка такие котлеты покажет!

Вот пологий бережок, где резвилась стайка речной шпаны. Сейчас здесь пусто, только валяются пакеты от чипсов и пивные бутылки.

Вот пристань «Опенки». На пристани стоит милиционер и смотрит нам вслед.

Вот и затон, где нашли свой причал отслужившие корабли.

А вот и старая знакомая «Амелия» с задернутыми шторками иллюминаторами. Толстяка в фуражке не видно, наверное, еще спит.

Мы беззвучно проскользили мимо нее и выбрали себе судно понадежнее. Это был буксир номер 136 с высокой трубой и железной палубой. Обойдя его, мы причалили к левому борту, покрепче привязали лодку и взобрались на палубу. Она гулко отозвалась под нашими шагами.

Стараясь не шуметь, мы проникли в рулевую рубку. Здесь сохранился красивый дубовый штурвал, обитый медными полосками, и дырявое сиденье у задней стенки.

И начали свое секретное наблюдение.

Папа говорил, что в оперативной работе самое главное – это умение терпеливо ждать. Часа через два мы с этим утверждением согласились безоговорочно.

Было невыносимо скучно. Со скуки мы уничтожили все наши запасы продовольствия. Изучили глазами рубку до последнего ржавого винтика. Пересчитали всех чаек, которые пролетали над нами. Алешка даже попытался снять штурвал.

– Тебе это надо? – разозлился я, тоже от скуки.

– Митьку подарим, – был ответ.

– Ему это надо?

– Он его в свою машину вместо «баранки» поставит. И будет у него морской автомобиль.

– Тогда давай мачту вон с той яхты снимем. И будет у Митька сухопутная яхта.

Алешка бросил взгляд на эту полузатонувшую яхту и вдруг привстал.

– Тихо, Дим! Кто-то движется в нашем направлении. Дай бинокль.

Алешка прилип к иллюминатору и тихонько докладывал мне результаты наблюдения.

– Так... Движутся по берегу две неопознанные личности. Одна из них – Полундра в тельняшке, а другая – Рыжий Клоп.

А я уже и без всякого бинокля их видел. Они подходили к яхте, которая полузатонула возле самого берега. Что им там надо?

Оказалось, что им надо примерно то же, что и нам, только побольше. С берега пацаны перемахнули на яхту, с нее – на почти новый речной трамвайчик, оттуда – на катер. С катера на баржу, с баржи – на еще один катер, а потом на баржу с песком.

И вот они уже на палубе «Амелии». И стучат в дверь рубки.

– Сейчас им будет! – злорадно прошептал Алешка.

Но ничего им не было. Даже наоборот. Толстяк вышел к пацанам, пожал им руки, как взрослым; о чем-то они поговорили и спустили с катера ялик.

Пацаны забрались в него и, захватив какой-то длинный шест, который им дал толстяк, отчалили от «Амелии».

– Интересно, – сквозь зубы проговорил Алешка, не отрываясь от бинокля.

Загадочно, подумал я.

А дальше стало еще интереснее. Пацаны пересекли весь затон и причалили к небольшому пассажирскому теплоходу со странным лирическим названием «Ива». Он грузно осел в воде по самую палубу.

Пацаны привязали к нему ялик и поднялись на борт вместе со своим шестом. И исчезли внутри теплохода.

– Интересно...

– Загадочно...

Их не было очень долго. Мне даже надоело ждать. Хоть и загадочно и интересно.

– Дим, – возбужденно шепнул мне Алешка, – нужно в этом разобраться!

– А как?

– Подслушать, когда они вернутся на «Амелию».

Тут и я сообразил.

Мы быстренько спустились в свою лодку и кружным путем, между старыми кораблями, добрались до баржи. Взобрались на нее и залегли возле самого борта в засаду.

Терпение. Терпение. Терпение.

И вот оно уже почти лопнуло, когда мы услышали плеск весел. Выглянули чуть над бортом – ялик возвращался.

Толстяк вышел на палубу и нетерпеливо крикнул:

– Ну что?

– Пусто! – донесся ответ Полундры. – Весь кормовой салон обшарили.

Ялик стукнулся в борт «Амелии».

Толстяк со вздохом достал из кармана бумажник, отсчитал деньги и передал их Полундре.

– Маловато будет, – сказал тот недовольно.

– Потерпи, Витек, – усмехнулся толстяк. – Найдем – рассчитаюсь по полной программе. Мало не покажется. Завтра жду – как обычно. Да поосторожнее, тут какие-то подозрительные пацаны вертелись.

– Небось эти... – предположил Клоп. – Ненормальные, которые у писателя живут, людоеды.

А «подозрительные людоеды» в это время уже спустились в лодку и беззвучно отогнали ее в укромное место – под нависший над водой кормовой свес какого-то странного судна. Потом мы узнали, что это старинный водолазный бот.

Полундра и его рыжий сообщник обратным путем перебрались на берег.

Алешка толкнул меня локтем в бок и горячо шепнул:

– Я все понял, Дим! Они заложника ищут!

Я только хмыкнул в ответ.

– А что? – обиделся Алешка за свою версию. – Он у них сбежал и где-то здесь прячется. На затонувших кораблях. А они его ищут.

– С шестом?

– Конечно! Там же, в трюмах и каютах, полно воды. Вот они и шарят.

– Ага, – серьезно кивнул я. – Он сидит где-нибудь в трюме под водой. Как твоя рыба. В бочке.

Алешка рассмеялся.

– Как ты догадался, Дим?

– Митёк там умываться перестал. Говорит: почему-то вода испортилась. Не от прокисших макарон?

– От котлет, – хихикнул Алешка.

– И еще он там кусок лягушки обнаружил.

– Не доела. Капризничает.

Мы выгребли из-под свеса и не спеша поплыли домой.

– Лех, – спросил я, – а чего ему, этому заложнику, по трюмам прятаться? Пошел бы сразу домой. Или в милицию.

– Да, домой! А они его там ждут. – Он подумал. – А, может, его и в милиции тоже ждут. Может, он сам тоже преступник. Какой-нибудь темный бизнесмен. И у них там свои разборки.

– А записка в бутылке?

– Я еще подумаю, – пообещал Алешка. – Но нам надо его найти. Человек попал в беду. И не важно, Дим, плохой он или хороший. Важно ему помочь.

«Тебе это надо?» – подумал я.

Когда мы вернулись, взрослые пили на терраске чай.

– Как улов? – спросила мама.

– Как всегда, – ответил за нас папа.

– Они не рыбу ловят, – заметил с усмешкой Митёк.

– А кого? – спросила мама. – Зайцев?

– Волков, – ответил Митёк.

– На фига они нам? – вырвалось у мамы. – То есть я хотела сказать: зачем нам волки?

– А что? – не стал возражать Митёк. – Пусть живут. Собачья будка у меня все равно пустует.

– Алешка их приручит, – предположил папа, – сколотит из них собачью упряжку. И она будет таскать Митькову машину.

– Нет, – возразил Митёк. – Алешка будет их стричь и делать из их шерсти кисточки.

– Для бритья? – спросил папа.

– Для рисования, – с упреком уточнил Митёк.

Что-то они сегодня как-то подозрительно резвятся.

– Куда ему столько кисточек? – всерьез обеспокоилась мама.

– А он лишние продаст, – успокоил ее папа.

– И купит мне новый бинокль, – строго добавил Митёк.

– Зачем тебе два? – удивилась мама.

– А он мой уже утопил.

Алешка вдруг хлопнул себя ладонью в лоб. И я тоже – бинокль-то мы оставили в рулевой рубке буксира номер 136! И я уже открыл было рот, но Алешка меня опередил и уже спокойно сказал:

– Ничего не утопил, я его спрятал.

– Ну да, – кивнул Митёк, – на дне реки.

Алешка фыркнул и гордо вышел за дверь. Я – за ним.

И мы помчались на берег. И плюхнулись в лодку, и погнали ее к затону.

Никогда я еще так не греб. Будто за нами гналась целая стая речных акул. Или речной шпаны на матрасах.

Фу! Бинокль на месте. Так и лежит спокойненько на драном сиденье. Алешка схватил его, повесил на шею и прижал к груди.

И тут послышался какой-то ровный шум. Очень подозрительный. Мы выглянули – в затон входил небольшой открытый катер. И прошел совсем рядом с нами.

За рулем сидел матрос, а рядом с ним стоял высокий человек в кожаном пиджаке и держался рукой за край ветрового стекла. И как-то странно улыбался. Будто скалился. Будто у него было много лишних зубов. Или они были ему слишком велики.

Катер подошел к «Амелии». Тут же на ее палубе появился Толстяк.

Человек с лишними зубами, опершись на борт «Амелии», что-то сердито говорил. Толстяк виновато разводил руками.

– Черт! – выругался Алешка. – Ничего не слышно!

Да, если бы нам тогда удалось подслушать и этот разговор, все пошло бы иначе. Другим путем, не таким неожиданным и опасным.

Вечер опять выдался очень хороший. Высоко поднялась луна. Выпала роса – значит, и завтра день будет солнечный и теплый. Стрекотали всякие кузнечики, над сараем замелькали летучие мыши. Они жили на чердаке дома, и мама боялась их больше, чем лягушек. Которых, кстати, становилось в округе все меньше.

Мы заняли свой пост животами на подоконнике. В такой приятный вечер грех не подслушивать.

Было очень тихо – только что-то плескалось в бочке.

– Алешка, наверное, туда лягушек напустил, – послышался мамин голос с крыльца.

– Хорошо, что не крокодилов, – пробасил Митёк. – Я их боюсь, они кусаются.

– Кстати, о крокодилах, – вставил и свое слово папа. – Ребята мне напомнили. Вспоминается мне один жулик. Очень крупный. И безжалостный. Настоящий крокодил. У него и кличка такая была – Каркадил.

– Ты оговорился, папочка, – поправила мама. – Крокодил, а не каркадил.

– Я не оговорился. Именно – Каркадил. Когда он учился в школе, учительница на уроке географии задала вопрос: «Какие деревья растут в Африке?» Он подумал и ответил: «Каркадилы!» Так эта кличка за ним и закрепилась.

– А дальше? – не выдержал Алешка.

– Подслушиваешь? – Папа поднял голову.

– Димка тоже, – ответил Алешка.

– Врет! – возмутился я. – Я сплю.

– Он во сне подслушивает, – «поправился» Алешка. – Ну что дальше-то?

– Да ничего особенного. Стал этот маленький каркадил большим крокодилом в мире преступного бизнеса. И, как всякий преступник, был не совсем нормальным человеком.

– А в чем это выражалось? – спросил Митёк. – Он кусался?

– Он мечтал. Он мечтал попасть в Книгу рекордов Гиннесса. И много лет коллекционировал... металлические пробки от пивных бутылок.

– Во дурак! – высказался Алешка.

– Завел себе железный сундук, куда складывал свою добычу, и не расставался с ним ни на минуту. Даже когда совершал деловые поездки, всегда таскал этот сундук за собой.

– Здоровый мужик, – отметил Митёк.

– Да так себе, – сказал папа. – Сундук таскали его охранники.

– А где он сейчас? – спросил Алешка.

– Сундук?

– Каркадил.

– Сейчас он в заключении. Сидит в тюрьме. – Папа помолчал. – Но вот что интересно. Каркадил – очень богатый человек. Он не доверял свои деньги банкам и хранил их при себе. Это мы знаем точно. Но вот при обыске у него ничего не нашли. Так, какую-то мелочь.

– А сундук? – спросил Алешка.

– И сундук не нашли. Арестовали его на теплоходе, Каркадил совершал на нем увеселительную прогулку. Но сундука при нем в этот раз не было. Да и кому он нужен? С пивными пробками.

– А какой теплоход? – Алешка со своим вопросом едва не вывалился из окна. – Как называется?

– Кажется, «Иван Грозный», – припомнил папа.

– Жаль, – как-то странно, со вздохом, отметил Алешка. – Хотя...

– Все! – решительно сказала мама. – Всем спать! Без всяких разговоров.

Кто бы спорил.

Под утро мне снился какой-то хороший сон. Но Алешка не дал мне его досмотреть. Он безжалостно растолкал меня и сказал решительно:

– Собирайся!

– Куда?

– Наблюдать.

Мне это уже, честно говоря, надоело. Я так и сказал Алешке.

– А этому несчастному человеку не надоело сидеть в грязном трюме с крысами?

– Знаешь что, – сердито сказал я, – все это ерунда. Дурацкая шутка. Если бы это было всерьез, папа уже давно принял бы меры.

– А он принял, – спокойно сказал Алешка. – Я слышал, как он звонил на работу и спрашивал: есть ли сведения о похищении человека?

– И ему сказали.

– Целых пять! Один из них наш! И мы должны его освободить!

Не мальчик, а сплошной восклицательный знак!

Алешка сдернул с меня одеяло и сказал:

– Это, Дим, еще не все. Дело осложнилось. Берем с собой рогатку.

– Чаек будем стрелять? – Я снова натянул на себя одеяло: свежий воздух за окном был довольно прохладен.

Алешка не ответил: он считал стальные шарики, которые выгреб из кармана шортов.

– Десять патронов, – произнес задумчиво. – Думаю, хватит. Пошли завтракать.

Кроме рогатки Алешка захватил с собой еще и этюдник.

На этот раз в Алешкины планы не входило скрытное наблюдение. Наоборот – он установил на песчаной барже этюдник на самом видном месте и уселся перед ним на складном стульчике А я стоял рядом в виде ассистента.

Алешка работал, как мастер. Он кидал короткие, но внимательные взгляды на длинный корпус пассажирского теплохода, затем вглядывался в свой эскиз и что-то добавлял или исправлял в нем. И при этом бормотал себе под нос. Я разобрал в этом бормотанье только отдельные слова. «Иван... Иван да не Грозный... Сундук да не тот... И сколько их еще ждать...»

Часов в десять на палубу «Амелии» выбрался Толстяк. Он покидал руки в стороны и вверх, помахал ногами – ленивую зарядку сделал.

– Здравствуйте! – приветливо крикнул ему Алешка. – Не помешаем?

Толстяк недовольно обернулся:

– А... Это опять вы. Вернулись из Астрахани? Что-то больно скоро.

– Вернулись, – сказал Алешка, делая очередной мазок. – Вы соскучились?

– Вот уж не сказал бы! – откровенно признался Толстяк. – Даже наоборот – вы мне немножко надоели.

– Ничего не поделаешь, – вздохнул Алешка. С таким искренним сочувствием, что я едва не расхохотался. – Мы здесь надолго.

– Порадовал, – буркнул Толстяк. И скрылся в каюте.

Однако через час примерно он снова появился на палубе и очень недовольно проговорил:

– Вы еще здесь?

– Мы вам мешаем? – спросил я.

– У вас какие-то секреты? – спросил Алешка, не переставая увлеченно работать кистью.

Толстяк вздрогнул.

– Еще чего!

А я тоже чуть не вздрогнул – я и не заметил, что Алешка уже давно заменил на этюднике лист и теперь вовсю малюет портрет Толстяка. Конечно, если бы Толстяк этот портрет увидел, он сильно расстроился бы. Это была какая-то дразнилка. Все не очень привлекательные черты его лица Алешка сильно преувеличил: очень толстые щеки, очень тусклые и узкие глазки, очень жидкие брови. Но ошибиться было нельзя – это Толстяк. Смешной, но узнаваемый с первого взгляда.

– А что ты там рисуешь? – вдруг спросил он.

– Теплоход, – немедленно ответил Алешка. – Старый теплоход по имени «Иван».

Почему-то Толстяку это не понравилось.

– Рисовал бы лучше птичек, – буркнул он. – Где-нибудь дома.

Ага, подальше отсюда.

– Птичек у нас дома нет, – вздохнул Алешка. – Есть ручная рыба. По кличке Каркадил.

Такого я еще не видел: Толстяк подскочил на месте, и его красные щеки мгновенно побелели. И затряслись губы. Он даже заикаться стал.

– Ка-а-кой Кар-кар-кадил?

– Вот такой! – Алешка широко развел руки. – Котлеты жрет. С макаронами.

Это объяснение, похоже, Толстяка успокоило. А до меня дошло, что Алешка и рисует, и врет совершенно не случайно, а с каким-то хитрым умыслом. И вовсю тянет время. Словно кого-то ждет. Речную шпану, что ли? Не зря же он рогатку прихватил.

Но шпана в этот раз не появилась. А появился опять Зубастый Мен на катере. На нас он не обратил никакого внимания, мы потом поняли – почему, и стал грубо разговаривать с Толстяком.

– Время идет, а дело стоит. Ты думаешь, легко было разыскать теплоход?

– Вы бы лучше Криса разыскали, – буркнул Толстяк. – Тогда бы мы знали точное место на этом теплоходе.

– А я и Криса разыскал, – разозлился еще больше Зубастый. – Он далеко на Севере срок мотает. Я на него вышел, маляву ему сумел передать.

– И что он говорит? – с надеждой спросил Толстяк. – Где он прятал этот чертов сундук? В каюте? В машинном отделении? В багажном отсеке? Что он говорит?

– Ничего он не говорит! Вот, говорит, на свободу выйду, тогда скажу. А то вы без меня все Каркадиловы баксы поделите.

– Вот гад, а!

– Ищи, Веня, ищи! Как собака кость ищет! Найдешь – твои десять процентов.

– Маловато будет, – совсем как Полундра, обиделся Толстяк Веня.

– Что?! Да ты знаешь, сколько это? Тебе на три жизни хватит.

– Где уж там три, – вздохнул Веня. – Одну-то на свободе дожить...

Тут Зубастый поднял голову и увидел нас – художника и ассистента.

– А что они не работают? – опять разозлился он. – Гони их в трюм!

– Это не они, – объяснил Веня. – Мои еще не пришли. А это так... обормоты.

– Сам ты обормот! – не удержался Алешка. – А мы людоеды!

Мы сбросили в лодку этюдник и спрыгнули в нее сами. Не сообразили, правда, что догнать нас на катере – две пары пустяков.

Но погони не было. Видно, им было не до нас.

– Ты все понял, Дим? – взволнованно спросил Алешка.

Я понял, что нужно здорово работать веслами, чтобы поскорее выйти из опасной зоны. Все остальное меня сейчас не интересовало. Лешке нужны догадки и отгадки, а мне – его безопасность. И я плюхал веслами, как старинный пароход гребными колесами, – так же часто и с такой же силой.

Как в кино, промелькнули дед с удочкой, пристань «Опенки», знакомые берега. Фу! Причалили!

Алешка выпрыгнул на берег и, не дожидаясь меня, вскачь помчался к дому. Я еле догнал его уже в калитке.

Он влетел в комнату таким метеором, что папа даже подскочил на диване. И мгновенно оказался из лежачего положения в сидячем.

– Тебя какая рыба укусила? – испуганно спросил он Алешку. – Бешеная?

– Пап! – Алешка сунул ему под нос свою карикатуру на Толстяка Веню. – Пап! Это кто, не знаешь?

– Ух ты! – удивился папа. – Старый знакомый. Веня Жук.

– Знаменитый?

– Очень. Он у Каркадила в одной из его фирм работал экономистом. Денежки подсчитывал. Где ты его видел?

– А... Там, вдали. – Алешка махнул рукой. Он умел уходить от прямых ответов кривой дорожкой. – Пап, а кто такой Крыс? Нет, не Крыс. Дим, как?

– Крис, – подсказал я.

– Крис? – Папа подумал. – У моего друга овчарку так зовут.

– А если он не овчарка, то кто?

Папа припомнил:

– Кажется, у того же Каркадила одного охранника так называли. Я точно не знаю – кличка это или фамилия. А тебе зачем?

– Надо! – Алешка умеет давать и прямые ответы. На кривые вопросы.

Тут вошла мама:

– Если ты опять что-то затеваешь, Алексей, то я тебя запру в вашей комнате.

– Недельки бы на две, – мечтательно произнес папа, снова укладываясь на диван.

Я проснулся очень рано. За окном тихо шелестел дождь. Ленивый такой, мелкий. В такой дождь ничего не хочется делать. Под такой дождь только спится хорошо. Если в школу, конечно, не надо.

Я повернулся на другой бок, поплотнее закутался в одеяло. Прислушался к дождю – начал сладко задремывать. Однако что-то мешало. Какой-то посторонний звук кроме шелестящего за окном дождя. Я приподнял голову: точно, Алешка не спит. Сидит на кровати, накинув на плечи одеяло и, прикрыв глаза, что-то бормочет. Я прислушался.

– Каркадил всех обманывал. Он никому не доверял. В этом сундуке он возил за собой не пивные крышки, а наворованные деньги. Что дальше? Он поплыл отдыхать на теплоходе «Иван Грозный». Его охранник Крис спрятал сундук где-то на теплоходе. Каркадил и Крис в тюрьме. Веня Жук под командой Зубастого... А это кто такой? Ладно, потом... Веня Жук под командой Зубастого обыскивает теплоход «Ива». Что они там ищут с помощью речной шпаны? Клад? Сундук Каркадила? Но ведь сундук-то на теплоходе «Иван Грозный». При чем здесь эта «Ива»? «Ива»... «Ива»... Она поет красиво... И растет криво... Дим! Ива – это дерево? Не человек?

– Отстань! – Я отвернулся к стенке. – Дай поспать!

– Тебе бы только поспать да поесть! Никакой фантазии! – И он снова забормотал: – «Ива» называется теплоход. «Ива»... Дим! – Алешка вскочил с раскладушки и бросился ко мне. – Дим! Это никакая не «Ива»! Это «Иван Грозный»!

Я обернулся и проворчал:

– Там же написано русским языком на борту: «Ива». Где же, по-твоему, «н Грозный»?

– Отвалился, Дим! От старости. Отржавели эти буквы! И утонули! Вставай! Пошли!

– Куда? В Астрахань? Надоело.

– В поселок, Дим! Мы сейчас с тобой допросим эту речную шпану. Во главе с Полундрой.

– Отлупят они нас – и все! Весь допрос.

– Отлупят? – Алешка захохотал так, что Митёк застучал кулаком в стенку. Алешка – ноль внимания. – Отлупят? Да мы же людоеды! Пошли!

– Я вам пойду! – пробасил за стенкой Митёк. – Пока дождь не кончится, будете дома сидеть.

– А если он до Нового года не кончится? – завопил Алешка.

– Кончится, – заверил его через стенку Митёк. – На Новый год обычно снег идет. Спи дальше. Ты мне работать мешаешь.

– Подумаешь, – обиделся Алешка. – Все равно вы вечером все, что утром напишете, зачеркивать будете.

– А вот и не все! – Тут уже и Митёк обиделся. – Самое хорошее оставлю. Спи!

Алешка плюхнулся на раскладушку так, что она завизжала.

– Не ушибся? – ехидно спросил Митёк.

– Я сплю, – буркнул Алешка. – Вы мне мешаете.

И он в самом деле уснул.

До обеда Алешка был мрачен, как дождливый день. Все время торчал у окна – дожидался хорошей погоды.

– Ты бы чем-нибудь занялся, – сказала мама. Она стояла у зеркала и красила глаза. – Помог бы мне, например.

Алешка усмехнулся и взял кисточку. Папа сказал:

– Не смей!

– А пусть попробует, – не испугалась мама. – У него хороший вкус.

– Он из тебя индейку сделает. Или зебру.

Мама полюбовалась на себя в зеркало, осталась довольна собой и сказала:

– Не надо зебру. И так хороша.

– Дождь кончился, – сказал папа. И улегся на диван с книгой.

Речная шпана, как обычно, тусовалась у магазина. Когда мы подошли, галдеж и гогот смолкли. Они даже магнитофон выключили.

– Привет! – небрежно бросил Алешка. Я тоже поздоровался.

Нам ответили. Глазели на нас с любопытством. И с опаской – вдруг кусаться начнем.

– Витек, можно тебя на минуточку? – сказал Алешка Полундре. – На два слова.

Тот пожал плечами и отошел с нами в сторонку.

Алешка предисловий не любил. Даже в книгах. И начал сразу:

– Мама просила узнать, что вы в старом теплоходе ищете?

Витек сделал большие глаза:

– Ничего! Чего там искать? Там одна вода.

– А зачем же вы туда с шестом лазаете? Мама просила узнать.

– А... С шестом? Это нас один дядька с катера подрядил. Мы там уровень воды измеряем.

Тут, в свою очередь, Алешка удивился:

– Зачем?

– Мама просила узнать? – Мне показалось, что Полундра опять начал наглеть. – Передай маме: дядька хочет этот теплоход поднять, осушить и отремонтировать. И будет на нем делать бизнес. А меня берет старшим матросом. Не забудешь?

– Передай дядьке: «Каркадилы деньги в брюхе прячут». Не забудешь?

Полундра усмехнулся и отошел.

Неосторожно Алешка поступил. Зря он этот намек сделал. Ведь если змею испугать, она может удрать. А может и тяпнуть.

Я сказал об этом Алешке.

– Дим, – объяснил он, – от этого намека они скорее работать станут. А то будут со своими шестами до Нового года лазить.

– А ты сам не хочешь там полазить?

– Зачем? – безмятежно отмахнулся Алешка. – У меня своих дел полно. Пусть они этот Каркадилий клад найдут, а мы его у них отберем. Как положено по закону. Главное – этот момент не проморгать. Ну ничего, я им какую-нибудь ловушку устрою.

К вечеру опять пошел дождь. Мы забрались к Митьку в сарай помогать ему с пулеметом.

Пулемет у него получался красивый, грозный такой, внушительный. Митёк даже мурлыкал от удовольствия, когда его отлаживал.

– Хороша машинка? – спросил он нас. – Скоро испытания.

– А давайте его в затоне испытаем, – предложил Алешка. – Там место очень подходящее, глухое. А то набежит милиция.

– Это мысль, – согласился Митёк. – Мы там морской бой устроим.

По-моему, он сейчас сказал именно то, на что Алешка и рассчитывал.

За ужином Алешка важно сказал:

– У меня одна мысль есть. Прошу мне не мешать.

– Если мысль хорошая, – сказал Митёк, – ей ничто и никто помешать не сможет.

– Вы это запишите, – серьезно посоветовал Алешка. – И на стенку приколите.

– Он у вас всегда такой вредный? – спросил Митёк наших родителей.

– Только во время дождя. – Папа поспешил заступиться за Алешку. И спросил его: – А что за мысль?

– Буду большую картину писать.

– «Портрет писателя Лосева»? – обрадовался Митёк.

– Нет. «Кладбище отслуживших кораблей».

– Это будет очень мрачная картина, – испугалась мама.

– Да! – важно сказал Алешка. – Я хочу напомнить людям про их совесть.

– Не понял, – признался папа.

– Я так и думал. Знаешь, пап, на что похожи эти корабли?

– Ну... сразу трудно сказать. Тем более что я их не видел.

– Они похожи на старых собак! – выпалил Алешка. – У которых затупились зубы и стерлись лапы. И хозяева выбросили их за это на помойку.

Взрослые переглянулись.

– А чего вы притихли? – спросил Алешка.

– Думаем, – за всех ответил Митёк.

– Это у него пройдет, – со вздохом сказал папа про Алешку.

– Жаль, – произнес Митёк.

А мама возмутилась:

– Ничего не пройдет! Он всегда таким будет.

– Тем более жаль, – как-то непонятно выразился Митёк. А папа, соглашаясь с ним, молча кивнул.

– О чем вы говорите? – взвизгнул Алешка. – Переведите! На нормальный язык.

– Мы говорим, что не будем тебе мешать, – пояснил Митёк. – Ни сейчас, ни в будущем. Твори свою картину.

В общем, Алешка добился своего – мы получили полную свободу действий.

Всю ночь шел дождь, и я бы хорошо выспался, если бы не Алешка. Он вертелся на своей раскладушке и сердито пыхтел. Но к утру дождь кончился, все тучки развеялись и скрылись за горизонтом.

Через полчаса мы уже сидели в лодке. Над рекой после дождя клубился белый пар вроде тумана. Плескалась рыба.

– Хороший клев будет, – сказал я, работая веслами.

– Надеюсь, – рассеянно отозвался Алешка. Он думал о чем-то другом.

А я ни о чем не думал. Мне нравилось тихонько плыть по еще не совсем проснувшейся реке. Следить глазами, как медленно движутся красивые берега, на которых стоят освеженные дождем деревья, и в их листве ярко сверкают капли. И, скатываясь с листьев, звучно шлепаются в воду.

Мне нравилось, как тихо и ласково журчит вода вдоль лодочных бортов, как вдруг заполошно вскинется над водой зазевавшаяся утка и с отчаянным кряком скроется где-то в камышах.

Солнце становилось все теплее и поднималось все выше. И следом за ним лениво поднимался туман. А река засверкала рябью.

Дед на мостках сидел неподвижно, словно замерз на морозе. Застыл. Когда мы поравнялись с ним, он сделал большие глаза и приложил палец к губам.

– Клюёть у деда, – шепнул мне Алешка.

– Клюёть, – шепнул я ему, – но не ловится.

Алешка усмехнулся и тихо сказал:

– Мы ему поможем, Дим. На всю жизнь запомнит.

– Лучше не надо, – поосторожничал я, не зная, что он задумал.

– Не бойся, Дим. Мы ему праздник устроим.

Ну разве что.

В затоне еще держался туман. Он клочьями цеплялся за мачты и снасти, стелился над водой. И был какого-то противного зеленоватого цвета.

– Греби к «Иве», – подсказал Алешка. – Прямо к заголовку.

– Где там у нее заголовок? – удивился я.

– Ну это... название.

– Так бы и сказал!

– Я так и сказал. Только ты не так понял.

Мы подплыли к теплоходу. Издали он казался белым. Вблизи мы его пожалели. Краска на борту кое-где сохранилась, но по всем швам разбежалась злая ржавчина.

Теплоход грузно осел в зеленой густой воде. И немного в ней отражался. После сохранившихся букв «Ива» уходили в воду погнутые и ржавые штыри, на которых когда-то держались остальные буквы. Алешка свесил голову и вгляделся в воду.

– Точно, Дим, там какие-то буквы еще утонули. Давай достанем.

– Зачем?

– Митьку подарим.

– Он обрадуется, – усмехнулся я.

– А что? На сарай их приколотим. И будет у него сарай, как военный корабль – «Иван Грозный». Здорово?

Здорово. Во всяком случае, по теме. Учитывая почти готовый танковый пулемет.

– Мы зачем сюда приплыли? – спросил я Алешку. – Буквы ловить? Давай разворачивай свой этюдник.

Мы подплыли к буксиру – он находился поближе к «Иве» – и взобрались на него. Алешка стал готовиться к работе, а я забросил удочку. Погода очень подходящая: ночью дождь, утром солнце.

Как говорится, время пошло.

Алешка рисовал, я мечтал, глядя на поплавок. Совершенно неподвижный.

– Клюёть? – спросил Алешка, отрываясь от рисунка.

– И не клюёть, и не ловится.

– Вон еще рыбаки пожаловали, – проворчал он.

С берега по кораблям перебирались к «Амелии» Полундра и его верный Рыжий Клоп.

Как обычно, они вызвали на палубу Толстяка Веню, о чем-то пошептались, поглядывая в нашу сторону, забрали шест и поплыли к «Иве».

– Доброй охоты, – кинул им вслед Алешка.

– Сам дурак! – крикнул Рыжий Клоп.

Они пристали к «Иве» и скрылись в ее нутре. Результат тот же, примерно через час они выбрались из нутра и, замерзшие и злые, вернулись на «Амелию».

Сразу же скажу, чтобы не повторяться: еще три или четыре дня мы сидели на буксире. Алешка рисовал, я ловил рыбу. Рисунок его становился все лучше и больше, а рыбы – все меньше, я бы сказал. Но ее не было вообще. Да не за рыбой же мы сюда плаваем.

Но вот на третий или четвертый день...

Мне эти посиделки порядком надоели. Алешка хоть делом занимался, а я как дурак перекидывал удочку с места на место и приговаривал:

– Клюёть, но не ловится. Не клюёть и не ловится.

Но кое у кого клюнуло!

Полундра вылетел на палубу «Ивы» из ее мрачного трюма и завопил во все горло:

– Дядя Веня! Есть! Нашли! Полундра!

Веня так же стремительно вылетел на палубу «Амелии», чуть в дверях не застрял.

– Не врешь? – заорал он, не обращая на нас внимания. – Не ошибся?

– Сундук! Во такой вот! – Полундра широко развел руки. – Запертый. Тяжелый зараза, не поднять!

– Ты что орешь? – опомнился Веня. – На всю деревню орешь! – И злобно покосился на нас.

Но Полундра никак не мог остановиться:

– Он в цепном ящике. Где якорная цепь. Под ней и прятался. Хорошо, я догадался ее переворошить. Мне премия, дядь Вень, кроме оклада!

Веня отмахнулся, достал мобильник и дрожащим пальцем настучал номер.

– Есть, шеф! Жду!

Я тронул Алешку за локоть и сказал вполголоса:

– Тебе не кажется, что здесь становится опасно?

– Здесь становится интересно! – отрезал он. – А если это в самом деле сундук с денежками Каркадила? Пусть забирают, да?

– А что мы с тобой можем сделать? Нужно быстренько сообщить папе.

– А если там ничего нет? Одни пивные крышки? – Алешка коротко взглянул на меня. – Папа будет очень рад. Он их Митьку подарит.

И я опять подумал: почему Алешка всегда прав? Даже, когда он... не прав.

– Все равно, – упрямо сказал я. – Надо удирать.

– Наоборот, Дим, нужно подобраться к ним поближе. Чтобы ничего не пропустить. Делаем вид, что линяем отсюда.

– Куда линяем? – не понял я.

– На крышу «Ивы». Там все будет нам видно. И никто не догадается, где мы.

Ну что с ним сделаешь?

Мы собрали этюдник, смотали удочку и, усевшись в лодку, поплыли к выходу из затона.

Веня, Полундра и Клоп внимательно смотрели нам вслед. А мы за первым же подходящим судном свернули и, прячась за другими кораблями, подкрались к «Иве» с другого борта. Здесь тоже был трап, не очень надежный, правда, но нас он выдержал.

Мы тихонько взобрались на «Иву», прошли на цыпочках вдоль кают, нашли трап на верхнюю палубу. Она была вся заставлена всякими скамейками для отдыха пассажиров под тентом. Отсюда они во время плавания любовались красотами реки и береговыми видами.

А вот этот тент над палубой, он был не брезентовый, а из какого-то твердого материала вроде толстой фанеры.

Забраться на него было потруднее. Но мы это сделали: вдоль бортов тент опирался на металлические решетки, чтобы пассажиры не вывалились от чрезмерного любопытства за борт; по этим решеткам мы и взобрались, как мартышки, на самый верх. А потом ползком перебрались к другому борту и свесили головы за край тента. Совсем как у нас на подоконнике. Только в этом случае внизу находились не добрые папа с мамой и с Митьком, а довольно темные личности.

Веня нетерпеливо поглядывал на часы, Полундра топтался рядом, а Рыжий Клоп стоял у люка, который вел в цепной ящик. Мы потом с Алешкой тоже туда слазили. И этот ящик оказался вовсе не ящиком, а довольно вместительным помещением, где, свернутая кольцами, лежала ржавая якорная цепь.

Тем временем послышался шум катера. Он влетел в затон как торпеда и едва не врезался в борт «Ивы». Зубастый взлетел на палубу, как орел на дерево. Рулевой поднялся за ним.

– Где? – лихорадочно спросил Зубастый Веню.

– Прошу! – важным жестом показал Веня на люк. – Только там темно. И очень грязно.

– А я туда и не собираюсь. Давай, Веня, вместе с Юркой тащите его сюда. А вы, пацаны, помогайте. Я вас не обижу – награжу достойно.

Вся банда, кроме шефа, исчезла в темном люке. Оттуда нам слышались неразборчивые голоса, стук, бряк и звяк. И вскоре показалась спина Толстяка Вени. Он пятился и тащил за собой железный сундук вроде переносного сейфа с ручками. Юрка – рулевой – и пацаны подталкивали сундук снизу. Все они были грязные до ужаса. В черном иле и красной ржавчине. И пыхтели, как паровой двигатель старинного парохода.

Но счастливы были безмерно. На их чумазых лицах сверкали глаза и зубы.

Наконец они выволокли сундук и поставили на палубу.

– Он? – спросил Веня.

– Он! – Зубастый шеф потер руки. – А ну-ка, пацаны, отойдите подальше. – И достал из кармана большой ключ.

Вставил его в замок и повернул со скрипом. Дзинь! – сказал замок и открылся.

Шеф сначала немного приподнял крышку и потом резко откинул ее.

Весь сундук был полон. Мы чуть не свалились со своего тента. Весь сундук был полон, и все внутри него сверкало и искрилось. Он был полон... пивными пробками!

– Что это? – ошалело спросил шеф, указывая на содержимое сундука. – Это что?

– Это... – Толстяк побледнел и сильно расстроился. – Это... наверное, это его коллекция. Он ведь немного псих.

– Сам ты псих! – Шеф зачерпнул горсть пробок и швырнул их Вене в лицо. – Забирай! Все забирай! Все твое! Трепло!

Юрка, рулевой, стоя в сторонке, отряхивал от ржавчины брюки и тихонько посмеивался. Полундра и Клоп подобрались поближе и завороженно смотрели в сундук.

Мы с Алешкой, забыв всякую осторожность, тоже вовсю глазели на это «сокровище». Я едва сдерживал хохот, а Лешка как-то странно среагировал на эту комедию. Я бы сказал, он был насторожен. Как будто чего-то ожидал. И боялся, чтобы это что-то не случилось.

Веня приблизился к сундуку, запустил в него руки поглубже, выгреб две горсти пробок и ошалело уставился на них.

Шеф плюнул, бросил ключ в сундук и захлопнул крышку.

– Поехали, Юрик!

Веня долго смотрел вслед катеру, потом тяжело вздохнул и направился к трапу.

– Дядь Вень! – заступил ему дорогу Полундра. – А оклад, а премия? Мы ж почти все лето старались.

– Пробками возьми, – зло буркнул Веня. – И оклад, и премию. Что нашел, то и получи!

– Я ж не виноват! Что вы сказали, то мы и нашли. Это не честно!

– Ты еще учить меня будешь! – Веня отстранил Полундру и шагнул было к трапу. Остановился. – Ладно, заплачу. Только сбросьте его за борт. – И он с отвращением показал на сундук. – Не надо, чтобы кто-нибудь его увидел.

– Вы нам помогите, – попросил Полундра. – Он тяжелый, зараза.

Втроем они подтянули сундук к краю палубы, поднажали, и, проломив сетчатое ограждение борта, коллекция Каркадила плюхнулась в воду. С такими брызгами, что их фонтан поднялся почти до нас.

Все трое спустились в ялик и перебрались на «Амелию». Там Толстяк Веня дал Полундре какие-то деньги. И тот наверняка отозвался:

– Маловато будет.

Но мы этого не слышали – довольно далеко было. Мы смотрели вниз, в воду. Там постепенно оседала илистая муть, поднятая со дна падением сундука – и скоро стало хорошо видно, как он лежит себе спокойненько на дне. А из-под крышки в одном месте тянется вверх цепочка воздушных пузырьков.

И тут Алешка меня удивил. Почти до шока. Он тревожно сказал:

– Надо поскорее его достать!

– А то что? – усмехнулся я.

– А то деньги промокнут!

– Наконец-то! – обрадовалась мама, когда мы заявились домой. – Я уже соскучилась.

– Как твоя картина? – спросил папа Алешку.

– Продвигается, – отмахнулся тот. – А где писатель?

– В мастерской, – сказала мама. – Ты куда? Мыть руки, и – за стол!

– Мы не голодные. – Алешка от нетерпения приплясывал на месте. – Мы уху ели. Димка столько рыбы наловил! Штуки две, наверное. – И он стал постепенно перемещаться к двери.

– Назад! – скомандовала мама.

– Ну, ма, – заныл Алешка. – Ну, некогда. У нас кое-что пропадает. Сама потом пожалеешь.

Мама насторожилась.

– Чего это я пожалею? Что это у вас пропадает?

– Мам, вот если бы ты клад нашла, что бы ты себе купила?

Мама не задумалась:

– Тушь для ресниц.

– Ну, мам. Что-нибудь побольше.

– Две туши, – подсказал папа.

– Новый зонтик, – помечтала мама.

– Два зонтика, – подсказал папа. – Один от дождя, другой от солнца.

– Да ну вас! – рассердился Алешка. – Я вас серьезно спрашиваю. Пап, тебе машина нужна?

Папа не успел ответить, потому что вошедший Митёк сразу врубился в разговор:

– Мне нужна! Кто тут машины раздает?

– Алешка расщедрился, – с гордостью объяснила мама. – Мне два флакона туши, а вам с отцом по машине.

– А мне – резиновую лодку, – поспешил я. На всякий случай.

– Что случилось? – обрадовался Митёк. – Опять клад нашли?

– Нам лебедка нужна, – сказал Алешка. – Можно взять?

Митёк пожал плечами.

– Берите, конечно. Бинокль вы уже утопили. Топите и лебедку.

– Бинокль мы спасли! – оправдался Алешка. – Он даже лучше стал.

– Ага, – сказал папа. – Он помылся.

– Лешка тоже как помоется, – радостно сообщила мама, – так просто загляденье.

«Загляденье» покосилось на маму, но промолчало.

– А у меня настал час принятия пищи, – намекнул Митёк.

Мама засуетилась, стала торопливо накрывать на стол, мы тоже ей помогли, чтобы побыстрее смотаться за тушью для ресниц и за машинами для папы и Митька.

Я, конечно, ни на копейку не верил, что в этом сундуке есть что-нибудь более ценное, чем пивные пробки. Но я знал, что Алешка от своей идеи не отступится. Пока ее не проверит на практике. И я тоже торопился в этот зловещий затон, чтобы поскорее отделаться от этой дурацкой заморочки.

После обеда мы загрузили в лодку лебедку и отправились за добычей.

Лебедка была очень простая: барабан с тросом, на конце которого крюк, и рукоятка. Устройство такое, что рукоятку нужно очень долго крутить, – тут я вскоре на практике вспомнил школьные уроки про всякие блоки и полиспасты. Проигрываем в силе, выигрываем в расстоянии.

Когда наша экспедиция прибыла на место, мы стали соображать, как приспособить лебедку. Ведь другой конец троса нужно было надежно прикрепить к какому-нибудь устойчивому предмету. К толстому дереву, например.

Но сколько мы ни шарили глазами по зеленой глади затона, нигде никакого дерева из воды не торчало.

– Дим, – сообразил Алешка, – давай к нашей барже лебедку присобачим. Она тяжелая, не сдвинется.

Это мысль! Мы так и сделали. В борту баржи торчала какая-то скоба, мы прицепили к ней лебедку. Теперь свободный конец троса нужно было прикрепить к сундуку. Пришлось мне опять спускаться под воду. Тут я убедился, что Алешка прав – нужно было торопиться. И дело вовсе не в пузырьках воздуха, которые цепочкой бежали из сундука на поверхность воды – пивным пробкам это не повредит. А дело в том, что даже за это короткое время сундук глубоко зарылся в густой ил под своей тяжестью. Чуть позже мы бы его уже не нашли.

Я окунулся с головкой и прицепил крюк к ручке сундука. Мы вернулись к барже.

– Крути, Дим! – скомандовал Алешка.

Я взялся за рукоятку. Крутить было не трудно. Но долго. Только минут через пять трос натянулся, косо уходя от борта баржи в воду, к сундуку.

– Крути, крути, Дим! – подгонял меня Алешка.

Я и крутил. Изо всех сил. Но дело шло медленно. Очень медленно. Сундук все никак не подбирался к барже. Мы не сводили глаз с того места, где трос исчез в воде.

– Еще немного, Дим! – поддержал меня Алешка. – Давай веселей!

Странно. Сундук к нам не двигался, а трос все круче входил в воду. Мы обернулись.

Я плюхнулся на дно лодки. Алешка расхохотался.

В общем, так: сундук прочно сидел в иле на том же месте, а баржа... А баржу я, оказывается, сдвинул с места и всеми моими усилиями подтянул к сундуку.

Баржа оказалась не полузатонувшей, а плавающей.

Алешка заходился в хохоте. Я бы тоже посмеялся, но с меня пот лил градом и дрожали от усталости руки. Бурлак на Волге. Но там, я видел на картине, такую баржу тащили, наверное, человек двадцать. А тут – один я, средней комплекции подросток.

Можно было бы, конечно, погордиться таким подвигом, но его результат места для гордости в моей душе не оставил.

– Хватит ржать! – сказал я Алешке сердито. – Мне эти игры на свежем воздухе надоели. Пошли домой. – И я начал отцеплять лебедку.

– Стой, Дим! – взвизгнул Алешка. – Сейчас только и начинается. Крути дальше.

– И что?

– Не видишь? Сундук почти под нами. Сейчас он наверх полезет. И мы его сразу же откроем, прямо на весу. Денежки выгребем и – домой. Ты что себе купишь?

– Лебедку! – рявкнул я. – Я к ней привык. Мне теперь без нее скучно жить будет.

– Крути!

Я еще покрутил, пока мы не поняли, что и эта затея не проходит: или трос лопнет, или баржа опрокинется.

– Жаль, – вздохнул Алешка.

– Фиг с ним, – сказал я. – Если хочешь, я тебе этих пробок сколько надо на берегу насобираю.

– Да не нужны мне твои пробки! Мне нужно то, что под пробками!

– Пиво, что ли? – удивился я.

Алешка только хмыкнул.

Я отсоединил лебедку от скобы и приготовился окунуться, чтобы отсоединить трос от ручки сундука.

– Не спеши, Дим. Мы его потом вообще не найдем. Он совсем утопится в ил. Цепляй лебедку обратно к барже.

Опять что-то придумал. Я даже спрашивать его не стал. Но он сам поспешил с ответом:

– Сейчас едем к этому... Ваське. Который с мотоциклом. У него есть трос, я знаю. Он прицепит этот трос...

– К мотоциклу! – догадался я.

– К трактору, – тактично поправил меня младший брат. – И вытащит сундук прямо на берег. А с Васькой мы тут же и рассчитаемся. Парой золотых...

– Пробок.

– Золотых монет, – так уверенно сказал Алешка, будто у него этими золотыми все карманы были набиты.

Хлопотливое нынче выдалось лето. После такого лета неплохо бы еще и отдохнуть.

Обратным путем Алешка сел за весла – пожалел меня. Но толку от его гребли было мало. Он все время отвлекался. Как любопытный воробей. То птичкам порадуется, то рыбка большая всплеснет, то дед в шляпе ему помашет. А то он вслух мечтать начнет: что он купит на свою долю громадного клада... пивных пробок.

Думаю, даже если бы этот сундук был полон настоящего золота, его все равно не хватило бы, чтобы оплатить Алешкины мечты.

Впрочем, хорошие мечты дорого стоят. Особенно когда стараешься их воплотить в жизнь.

Мы причалили к родному берегу на обычном месте и, обогнув дом сторонкой, помчались в деревню. Нашли дом Васьки. Василия то есть. Нашли просто – возле дома красовался Митьков мотоцикл. Неузнаваемый. Он сиял свежей краской и никелированными прибамбасами. Сразу было видно: этот мотоцикл попал в хорошие руки, он даже может ездить и ездит очень быстро. На руле его висел красивый шлем. Только странной формы. Будто Вась... Василий смастерил его из старой кастрюли. Алюминиевой.

– Стоп! – сообразил Алешка. – Сэкономим! Никаких золотых! Дуй к Митьку, выпроси его шлем. Все равно он ему не нужен.

Я только вздохнул. И отправился домой. Митёк моей просьбе не удивился – что значит настоящий писатель. Он только вздохнул и сказал:

– Бери. Где лебедка, там и шлем. Правда, я хотел его Ваське отдать.

Я тактично промолчал.

Со шлемом в руках мы постучались в дверь и вошли.

Василий сидел у окна и мастерил что-то железное, к мотоциклу, конечно. Его жена Клавдия вертелась перед зеркалом в шубе и зимних сапогах. И приговаривала:

– Скорей бы зима, Вась, да? – Она повернулась к нему – вся потная от жары. – Вась, а ты не знаешь, куда моя люменивая кастрюля задевалась?

Мы пришли вовремя, подумал я.

– Здрасте, – сказал Алешка. – Вот. – И он протянул Василию шлем.

Тот просиял. Теперь у него и шлем есть, и кастрюля к сварливой хозяйке вернется, незаметно. Сама собой найдется. Правда, вот узнает ли ее Клавдия. «Люменивую».

– Вот спасибо! – цвел Василий. – Вот удружили! Все, ребята, дружба навек! Что если надо, все для вас сделаю.

– Да нам ничего особенного не надо, – скромненько стал подбираться к цели Алешка. – Мы просто вам хотели приятное сделать.

– И сделали, честное слово! Теперь какие проблемы – прямо ко мне.

Клавдия сурово молчала.

Василий занял ее место возле зеркала, нахлобучил шлем и долго собой любовался.

– Клаша, – сказал он немного жалобно, – пойду на машине посижу, не серчай. Я мигом.

Мы выскочили вслед за ним.

– Дядь Вась, – жалобно сказал Алешка. – А у вас есть время?

– Часы, что ли? – Василий отогнул манжету.

– Нет, свободное время.

– Для вас? Всегда!

– Мы одну вещь хотим из воды вытащить. Митьку ее подарить...

– О! Митрича надо уважить! А что за вещь-то?

– Кажется, очень большой аккумулятор. От танка. Ему очень нужно.

– Танк строит? – догадался Василий. – Поможем. Куда ехать?

На берегу затона мы спустили на воду прихваченную с собой лодку и протянули трос от трактора к лебедке. Соединили их.

– Готово? – спросил Василий из кабины. Он и в кабине трактора сидел в шлеме. Он, наверное, сегодня и спать в нем будет.

– Давай! – Алешка махнул рукой.

Трактор взревел и, медленно натягивая трос, пополз по берегу.

Мы даже немного взволновались.

Но ничего особенного не произошло. С ревом, с черным выхлопом, с пробуксовкой трактор вытащил на берег железный сундук, облепленный илом.

– Всего делов-то, – сказал Василий, подходя к нам. – Не, ребята, это не аккумулятор. Это что-то другое. – Мы тоже так думаем. – Но раз Митьку нужно – значит, сделаем. Он – человек! – И Василий многозначительно поднял палец.

– А мы? – обиделся Алешка.

Васька оглядел нас со вниманием и изрек:

– Два по полчеловека.

– Ничего, нам пока хватит. – Алешке не терпелось, чтобы Василий отправился домой. Не вскрывать же сундук при нем.

Но Василий уезжать не торопился. Он походил вокруг сундука, что-то прикинул.

– Так, ребятки, вам самим его никак не доволочь. Придется буксировать. Сдувайте свою лодку и забирайтесь в кабину. Доставлю вас до дома.

И мы поехали. Втроем в кабине было тесно. Но нам было не до тесноты. Мы следили, чтобы наш танковый сундук не отцепился на какой-нибудь кочке или рытвине. Впрочем, подумаешь, какое сокровище. Хотя Митёк сможет держать в нем какие-нибудь железки.

В общем, доехали мы благополучно, пропылили и пропахали по деревне всем на удивление. Да и не очень-то на удивление – Василия давно знали как чудака и его чудачествам не удивлялись. Кто-то без особого интереса посмотрел вслед, кто-то посторонился, кто-то помахал Василию с улыбкой. А вот кто-то вытаращил глаза, подскочил на месте и тут же куда-то помчался.

Этот кто-то был Рыжий Клоп, верный дружбан хулигана Полундры, главаря речной шпаны.

Трактор, пыхтя, взобрался на горку и, отдуваясь, остановился возле нашего дома. На шум вышли все его взрослые обитатели. Они подошли к сундуку, постояли возле него, переглянулись.

– Это что? – спросил Митёк.

– Это, Митрич, – сияя от удовольствия, что удружил «человеку», – что ты просил. Из реки тебе достали. Героическим трудом.

– Я это просил? – Митёк поднял одну бровь, опустил другую. Посмотрел на нас. Будто вспомнил: – Ах, да! Совсем забыл. Заработался.

– Владей! – широко взмахнул руками Василий и, отстегнув трос, забрался в кабину. – Всего делов-то!

– Спасибо за подарок, – задумчиво произнес Митёк. – И что мне с ним делать?

– Можно его продать, – подсказал папа. – И купить на эти деньги два хороших новых ремня.

– Ну ты скажешь, отец, – поспешила заступиться за нас мама. – В хозяйстве любая вещь может пригодиться.

– Владей! – сказал Митёк маме и, как только что Василий, широко взмахнул руками.

– Дареное не дарят, – выпалила мама и отошла от сундука подальше.

– Ну и я такой бесценный дар не могу принять, – отступил на шаг Митёк.

– Этот ящик похож на сейф, – сказал папа.

Алешка только посмеивался.

– Мам, – сказал он вежливо и спокойно, – принеси, пожалуйста, совок.

– Какой совок? Что ты опять придумал?

– Совок для мусора.

– Там еще и мусор? – Митёк ткнул пальцем в сундук.

– Для кого-то деньги – мусор, – философски изрек Алешка, – а я в них нуждаюсь.

Мама потрясла головой – совсем запуталась – и пошла за совком.

Алешка кивнул мне. Я приподнял тяжелую крышку и откинул ее. Луч солнца ударил в сундук, и в нем всеми цветами заиграли несметные сокровища.

– Интересно, – сказал папа. – Это, случайно, не коллекция Каркадила?

– Это случайно она самая!

Тут подошла мама с совком.

– Боже мой! – воскликнула она. – Где вы набрали эту гадость?

– Это не мы, – сказал Алешка. – А этой гадости здесь не так уж много. Для вашего Гнинеса не хватит.

– Гиннесса, – машинально поправил его папа, наблюдая, как Алешка начал выгребать из сундука пробки полными совками.

– Может, хватит? – сказала мама. – Пора укладывать их назад. Ты уже всю окружающую среду замусорил.

Пробки были разные – новые, ржавые, гнутые. И все они были мокрые: вода здорово попала в сундук. Алешка и ее заодно подхватывал совком и выплескивал на груду пробок, которая все росла, угрожая окружающей среде.

Тут металлический скрежет совка по пробкам сменился каким-то пошаркиванием с похлюпыванием.

Мы заглянули в сундук. Да, в верхней части сундука были пробки, в нижней – виднелся плотный полиэтилен в капельках воды, сквозь который что-то проглядывалось.

Алешка достал нож, раскрыл его и единым взмахом вспорол полиэтилен. Отвернул его края и скромно отошел в сторонку.

В сундуке плотно лежали аккуратные пачки долларов.

Мама ахнула, села на землю и схватилась за голову. Митёк схватился за бороду, но удержался на ногах. А папа схватился за мобильник.

– Дим, – спокойно спросил Алешка, – ты что себе купишь?

Постепенно все стали приходить в себя.

Мама сказала:

– На эти деньги можно много туши для ресниц купить.

– Еще и на зонтики останется, – добавил Митёк.

А папа позвонил на работу и сообщил, что обнаружены деньги Каркадила. И попросил прислать экспертов и других сотрудников. На вопрос, кто их обнаружил, он лаконично ответил:

– Дети Шерлока Холмса. – И выключил телефон.

Глядя на папу, я не сказал бы, что он очень обрадован. Скорее – встревожен. Да и Митёк был озабочен. Они как-то странно огляделись.

– Так, – сказал папа, – это все нужно убрать и спрятать.

– Но не в доме, – подсказал Митёк. – Во дворе, в неожиданном месте.

– В конуре, – подсказала мама.

Папа кивнул, соглашаясь.

Общими усилиями мы перетащили сундук во двор. Митёк отодрал переднюю стенку собачьей будки, мы запихнули туда сундук, и Митёк снова заколотил ее. А мама принесла из дома миску с водой и поставила ее перед будкой. И папа опять кивнул.

– Ну, рассказывайте, – сказал папа, когда мы вошли в дом.

Митёк почему-то закрыл не только окна, но и ставни.

Мы подробно рассказали о наших приключениях.

– А как вы догадались о деньгах?

– Очень просто, – ответил Алешка. – Мы догадались, потому что...

– Не мы догадались, – перебил его я. – Это ты догадался.

– Какая разница! Важен результат, Дим.

Маме, судя по ее лицу, очень понравилось это благородство. А папе, судя по его лицу, не очень понравилась наша инициатива.

– Пап, ты сам говорил, что этот Каркадил никому не доверял. Даже свои деньги он где-то прятал. Вот я и подумал, что он их не мог дома оставить, когда поплыл на теплоходе «Ива».

– «Иван Грозный», – пояснил я.

– А где он их мог получше спрятать? – сам себе задал Алешка вопрос. – Под пробками. Все знали, что он таскает эти пробки с собой. И охрана у них была постоянная. Вот я и подумал...

– Правильно подумал, – похвалил его Митёк. – Я бы ни за что не догадался.

– А когда мы заметили, – продолжил Алешка, – что эта речная шпана в теплоходе шарит, тут уж и думать нечего.

– Всего делов-то, – сказал Митёк.

– Да... – задумчиво протянул папа с немного растерянным лицом, будто не знал, то ли нас похвалить, то ли отругать. – Так что вы себе купите на положенную вам премию?

– Я куплю себе замок, – не задумываясь выпалил Алешка. – И открою в нем бесплатную гостиницу для одиноких путников.

– Ну, – засомневалась мама, – это, конечно, похвально, но на замок тебе денег не хватит.

– Хватит! Я уже приценивался.

– А где замок приглядел? – серьезно спросил Митёк, который уже вовсю зауважал Алешку. – В Нормандии? Там хорошие замки продаются, я видел. Даже с привидением можно купить. И не очень дорого.

– Зачем в Нормандии? – удивился Алешка. – У нас своих одиноких путников хватает. В Опенках хороший замок есть. Очень вместительный.

В общем, загнал он в тупик наших взрослых умных людей. Им ничего не оставалось, как недоуменно переглядываться и пожимать плечами.

А я-то знал, в чем дело, что за волшебный замок присмотрел Алешка для одиноких путников. На самом краю Опенок, среди заросшего осокой и камышом болота. Высоченная заброшенная силосная башня бывшего колхоза. Сложенная из кирпича, с конической деревянной крышей, немного разрушенная, она в самом деле была похожа на пострадавшую в осаде башню старинного замка. Даже дыры в ней напоминали когда-то грозные бойницы.

Я не знал только, что Алешка уже успел поговорить с бывшим председателем бывшего колхоза о возможной покупке этого никому уже не нужного сооружения. Поторговался, в общем.

Все это я выложил немного обалдевшим взрослым. От чего они обалдели еще немного. Только Митёк воспринял Алешкину затею вполне серьезно.

– А что? – почесал он бороду. – Идея неплохая. Небольшой ремонт – и можно ее заселять. – И повернулся к Алешке: – Ты мне не сдашь комнату? На самом верху. Среди птиц и вольного ветра. Там можно хорошо работать. Тишина и далеко видно. И первые лучи солнца...

– Митёк, – прервал его папа, – не увлекайся.

– И никакая шпана не сунется, – дополнил Алешка.

– А вот это актуально, – согласился папа. – Пока в нашем доме такие деньги, я попрошу молодежь не высовывать за двери любопытные носы.

Алешка – ноль внимания.

А мама вернулась к более приятной теме:

– Дим, а ты что купишь?

Я не успел ответить – ответил за меня Алешка:

– Он купит мебель, постельное белье и бытовую технику для моей гостиницы.

– С чего ты взял? – искренне удивился я. – Я лучше куплю маме тушь.

– Разумно, – оценила мой шаг мама. – И два зонтика.

– А Митьку что купим? – с надеждой в голосе спросил Митёк.

Алешка и к этому вопросу был готов:

– А Митьку мы подарим буквы от теплохода. И приколотим их на забор. И будет его имение называться «Иван Грозный». Никакая шпана не сунется.

Пока мы «тратили» свои большие деньги, которых у нас еще не было, настала ночь. В самом ее начале выглянул довольно полный месяц, но гулял по небу недолго – тут же набежали невидимые в черном небе тучки и быстренько загасили его. А заодно и все высыпавшие звезды. Света от них, конечно, мало, но очень много приятности, когда они ярко сверкают и заставляют задуматься о бесконечности Вселенной. Но об этом лучше не думать, я знаю. Представить себе бесконечность нормальный человек не может.

– Засиделись, – сказала мама. – Пора тушить огни и заворачиваться в одеяла. Нет возражений?

– Возражений нет, – сказал папа. – Но ты сегодня будешь спать наверху, в Митьковом кабинете. А мы с Митьком спим на первом этаже.

Алешка посмотрел на меня и подмигнул. Я его сразу понял, мы без всяких возражений поднялись в свою комнату и повисли на подоконнике.

Как обычно, папа и Митёк вышли покурить перед сном. Говорили они мало. Обменялись всего несколькими словами.

– Ты с оружием? – спросил Митёк.

– Конечно, – ответил папа. – Но я думаю, ночь будет спокойной.

– Дай бог, – вздохнул Митёк.

Алешка, не говоря ни слова, вытащил из кармана рогатку, положил ее на столик и брякнул рядом с ней пару гранат. Из Митькового арсенала.

– Спер? – спросил я.

– Вооружился, – ответил Алешка. – У нас в доме, Дим, миллион денег. И я фиг их кому отдам.

Ночь была темная. И очень беспокойная. Нет, никто не нарушал ее тишину. Но когда я по своим делам спустился вниз, меня очень удивила картина: Митёк спал в одном кресле, а папа сидел в другом, а на его колене лежал пистолет. Алешка, когда он тоже спустился вниз по своим делам, сказал мне:

– Папа спит в кресле, а Митёк в другом кресле сидит с автоматом на коленях.

Тревожная получилась ночь. Мы слышали, как внизу вдруг заговорила мама:

– Такая чудная ночь, что мне даже не спится. Я посижу на крылечке.

– Не посидишь, – сказал ей в ответ папа. – На крылечке роса выпала.

– Я в халате, – сказала мама недовольным голосом. – Я имею право полюбоваться луной?

– Луна уже спит, – сказал Митёк.

Они еще долго препирались, но маму на крыльцо так и не выпустили.

Мы с Алешкой тоже почти не спали всю ночь. Но если я надеялся, что ночь пройдет спокойно, то Алешка, по-моему, только и ждал возможности запустить в ночную тишину пару гранат.

Но ему не повезло. Никто в эту ночь к нашему дому не подбирался, и никто его не брал штурмом. Но мне было ясно, что впереди еще много таких ночей. Когда мы будем ждать нападения и станем его отражать всеми имеющимися у нас огневыми средствами. Вплоть до танкового пулемета, который затаился до поры в волшебном сарае.

Как бы то ни было, но эта ночь кончилась. Прошла, протянулась без атак и контратак. Без стрельбы и гранатных разрывов.

Мама, по-моему, не очень-то и поняла, в чем дело. Митёк туманно объяснил ей, что именно в эту пору в этой местности ожидается групповой массированный налет голодных комаров и спастись от них можно только на втором этаже, в его кабинете. С помощью огнестрельного оружия крупного калибра.

Так или иначе, но ночь была тревожная. Я плохо спал, просыпался при каждом ночном шорохе, объяснить который никогда не удается. Он всегда остается загадочным и неразгаданным. То ли мышка поскреблась, то ли тигр перед голодным прыжком почесался.

Алешка – тот молодец – сунул под подушку рогатку, сложил ладошки под щекой и беззвучно и безмятежно проспал всю ночь.

Утром он вовсю распахнул глаза (красивые мамины глаза, как говорят все наши доброжелательные знакомые) и спокойно спросил меня:

– Дим, враги не нападали?

– Нападали, – сказал я, отбрасывая одеяло и спуская ноги на пол. – Мы всю ночь отстреливались.

– Патронов хватило? – усмехнулся Алешка.

– Еще остались, на завтра, – буркнул я, не догадываясь, что в моей сердитой шутке окажется очень много правды.

Мы босиком спустились во двор, умылись, проверили собачью будку.

Алешка вышел за калитку и тут же позвал меня:

– Едут, Дим! Целая стая. Но это наши, ты не бойся.

На крыльцо вышли взрослые – значит, упорно глядели в окошко. Ждали официальные органы. Мама даже приложила ладонь козырьком ко лбу. Очень похоже на богатыря с известной картины.

Подъехала целая колонна – три машины: джип навороченный, «уазик» попроще, но бронированный и бытовая «шестерка». Из них высыпал всякий народ. Человек пятнадцать, а больше всех из них было бравых омоновцев – в шлемах, жилетах и с автоматами. Они сразу же рассыпались, разбежались и окружили дом мирного писателя Лосева непроницаемым вооруженным кольцом.

– Где они ночью были, да, Дим? – скептически поморщился Алешка. – Мы тут с тобой бессонную охрану несли, а они где-то спали в своих казармах.

Какую он охрану нес, я хорошо знаю. Бессонную, в казарме. При оружии... под подушкой.

Папа вышел к ним навстречу, они обменялись всякими приветствиями и рукопожатиями, похлопали друг друга по плечам, и все на вид были очень довольны.

Мы с Алешкой, конечно, тоже вписались в эту толпу. И, знаете, было в ней очень приятно. Среди этих спокойных, уверенных, мужественных людей. С такими людьми ничего не страшно. Никакая шпана не угроза.

– Ну, – весело сказал маленький дядька в форменной одежде, большой прокурор, как мы потом узнали, – ну, полковник Оболенский, хвалитесь вашими сокровищами.

– Пусть хвалятся те, кто эти сокровища добыл, – сказал папа.

– Дети Шерлока Холмса? – засмеялся прокурор. – Ну-ну, дети, хвалитесь.

Алешка похвалился. Вывалил из мешка перед официальным лицом целую гору старых пивных пробок.

– Не густо! – опять засмеялся прокурор. Он, видно, веселый был человек, несмотря на свою грозную и суровую профессию.

Тогда мы его подвели к собачьей будке. Двое здоровенных омоновцев одним рывком выдернули из нее сундук. Раскрыли.

– М-да, – прокурор даже затылок почесал. – Не слабо.

– Хватит? – спросил Алешка.

– А у вас что, еще есть? – поинтересовался прокурор с надеждой в голосе.

На такие вопросы мы не отвечаем.

Ну, тут начались всякие формальности: подсчет денег, акты, протоколы, записи, подписи. Нам это было не интересно. Интересное началось потом, когда деньги переложили в сейф, упрятали в машину и выставили охрану. А прокурор и папа задержались на крыльце. Мы мигом взлетели в свою комнату и повисли на подоконнике. Начало разговора мы не услышали и поэтому смысл его не очень уловили.

– Может, оставить вам пару моих ребят? – озабоченно спросил прокурор. – Опасность есть. Вы при оружии?

Папа кивнул. И сказал:

– Есть смысл запустить дезу.

Мы уже знали, что «деза» – это дезинформация для врага. Вранье, если говорить попроще.

– Вы поедете через поселок? – спросил папа. – Зайдите в магазин. Водички купите.

– Я понял, – ответил прокурор. – Хорошая мысль. – Потом приблизил к папе свою голову и спросил: – А это ничего, что ваши дети нас подслушивают?

Папа засмеялся и ответил:

– Ничего. Мы уже привыкли. – А потом загадочно добавил: – И даже научились извлекать из этого пользу.

Прокурор тоже засмеялся и сказал:

– И это я понял.

Сообразительный какой.

Они попрощались, задвинули напоследок пустой сундук обратно в будку, и все уехали и увезли наши денежки. А по дороге они остановились у магазина. Двое омоновцев зашли в него купить водички на дорожку. И там они обронили несколько ужасных слов (мы об этом узнали в тот же день из всяких местных источников).

Вот эти ужасные слова.

– Целый день псу под хвост, – сердито сказал один из бойцов. – Из-за каких-то фальшивок.

– Да, – отозвался другой, не менее сердито. – В жизни не видел столько баксов. Если бы они настоящие были!..

– Ладно, наше дело маленькое. Какая нам разница – что охранять. Служба есть служба. – И они, вздыхая, прижимая к груди бутылки с водой, вышли из магазина.

Эти слова слышали покупатели. И, конечно, продавщица Соня. Она, хоть и соответствовала своему имени – была вся такая неторопливая, – но языком поработать не ленилась. Она, наверное, и разнесла по всей округе, что огромные деньги в железном сундуке оказались фальшивыми.

Когда это до нас дошло, мы сильно огорчились. Никакой замок теперь нам не светил, никакая тушь для ресниц и зонтики нам не грозили. Ну а мебель для Алешкиного замка я и так покупать не собирался.

– Зря старались? – спросил Алешка папу.

– Что поделаешь? – Он пожал плечами. – Бывает.

– А зачем Каркадилу эти фальшивки?

– Кто его знает? – Папа пожал плечами. – Может, он расплачивался ими со своими клиентами, а может, коллекционировал.

– Ну да, – кивнул Алешка. – Он же дурак.

– Кто дурак? – спросила мама. – Ты про кого так грубо?

– Про Каркадила.

– А... – Тут у мамы возражений не нашлось. – Правда, говорят, что деньги оказались фальшивыми? Ну и пусть, нам спокойнее будет. А тушь мне папа к Новому году подарит. Да, отец?

– Если зарплату не задержат.

– Это ладно, – сказал Алешка. – Мы свободны? Домашний арест кончился?

Папа подумал и кивнул:

– Ладно, гуляйте.

– Возле дома, – предупредила мама. – Я буду проверять.

Мы изо всех сил закивали, наобещали и смылись.

– Дим, – сказал Алешка. – Раз уж с деньгами не вышло, давай какое-нибудь доброе дело сделаем.

Какая тут логика? А если бы с деньгами вышло, то добрых дел не надо делать? А ведь с деньгами их делать проще.

– Давай деда обрадуем. У которого все время «клюёть, но никак не ловится».

– Рыбы ему купим?

– Зачем? Пусть он ее поймает. Мы ему поможем.

Опять загадки.

– Дим, – уже сердясь, сказал Алешка, – мы ему на крючок мою ручную рыбу насадим, Соньку. – Подозреваю, что кличку своей рыбе Алешка дал не случайно. – Вот дед обалдеет!

– Кто обалдеет? – маминым голосом спросил я. – Ты про кого так грубо, Алексей?

Алешка не ответил. Он взял пластиковый мешок, вывалил из него пивные пробки в сундук и направился к бочке.

Сонька, едва Алешка стукнул в бочку костяшками пальцев, высунула свою ненасытную морду и распахнула пасть.

– Вытаскивай ее, Дим! – скомандовал Алешка, расправляя мешок.

Я ухватил это чудовище, обожравшееся лягушками и котлетами с макаронами, с трудом вытащил его из воды и запихнул в мешок.

Рыба все это перенесла, как и положено рыбе – молча. Тем более что особого сопротивления она все равно оказать не могла. От долгой и сытной жизни в круглой бочке Сонька раздобрела и приобрела странную форму – почти совсем изогнулась колесом. Вполне могла, если бы захотела, тяпнуть сама себя за хвост.

– Лех, – сказал я с сомнением, – она по дороге сдохнет.

– Не сдохнет, – уверенно ответил Алешка. – Мы ей водички в мешок подольем.

Мы так и сделали: начерпали в мешок водички ковшиком и завязали его горловину. С трудом затащили мешок в лодку. Отчалили.

Пока плыли до мостков с дедом, рыба вяло трепыхалась в мешке.

Дед нам обрадовался. Видно, совсем заскучал без добычи. Ничего, сейчас ему весело будет!

– Дим, – шепнул мне Алешка, – я ему буду зубы заговаривать, а ты с той стороны мостков рыбу запускай. Понял?

– А чего это у вас в мешке? – спросил дед, когда мы причалили к мосткам.

– А, – небрежно отмахнулся Алешка. – Деньги. Нашли на дороге.

– Во! – обрадовался дед. – Ерофеич тоже недавно целый портмонет нашел.

– Портмонет – это что? – спросил Алешка. Зубы начал заговаривать. – А Ерофеич – это кто?

– Не знаешь? – радостно засмеялся дед и перекинул удочку. – Портмонет – это такой здоровенный кошель для денег. Вроде портфеля. А Ерофеич – это я сам. Я всегда себя Ерофеичем называю, из уважения. Человек должен сам себя уважать. Тогда его и другие уважать станут.

Завелся дед. Алешка мне подмигнул. А я стал пытаться решить задачу, которую он мне поставил. Ну, положим, поднырну я вместе с рыбой под мостки. Ну, положим, удастся мне подтянуть незаметно крючок. А если нет? Если на этот крючок дед меня самого подсечет?

Ну не подсечет, ладно. Насажу я ему рыбу. А она рванется, туша такая, и сдернет деда вместе с его удочкой в воду. И поплывет его шляпа по течению. До самой Астрахани.

Нет, это не годится. И вообще, на фига нам это надо?

А дед тем временем разливался. Воспоминаниями делился.

– Гляжу: едет по дороге здоровенная машина. Красивая, аж жуть. Останавливается. Выходит из нее мужик, видный такой, зубастый...

Тут я насторожился.

– И прямо идет себе в кустики. Ну, думаю, меня это маленькое дело не касается. Шагаю себе мимо. С машиной поравнялся, гляжу на нее, любуюсь. А водитель мне: «Иди себе, дед, что вылупился?» Ладно, Ерофеич – он какой? Он покладистый. Он себя уважает. Тут как раз зубастый из кустов выходит. Садится в машину и говорит: «Давай в Опенки. В магазин зайдем». И поехали. А Ерофеич – он какой? Он глазастый. Глядь, а где машина стояла, портмонет лежит – этот зубастый его выронил, когда портки застегал. Я его схватил и давай бечь! За машиной. Во всю свою силу. Бегу, кричу, рукой машу – куда там! Пыль столбом. Эх, думаю, надо их в Опенках перехватить. И напрямки потрюхал, через луга. В Опенки прибег – задохнулся весь. Однако успел. Стоит зубастый в лавке, по карманам себя шарит. И лицо у него растерянное. Тут я и подоспел.

– Он небось обрадовался? – заинтересованно спросил Алешка и состроил мне недовольную гримасу: мол, что ты копаешься?

– У! Обрадовался! Портмонет толстенный, деньгами набитый. – Дед снова перебросил удочку, поближе к мосткам.

Удобно, подумал я.

– Поблагодарил вас? – спросил Алешка.

– А как же! Спасибо сказал. Руку мне пожал. И сигареткой угостил. Да ведь я некурящий.

– И все? – Алешка в безмерном удивлении распахнул глаза.

– А чего еще? – так же безмерно удивился дед. – Уважил Ерофеича. Недаром он сам себя уважает.

Да, очень недаром. Мне даже стыдно стало, что мы собираемся сыграть шутку, пусть и в добрых целях, с таким честным и простодушным человеком.

И все-таки я перегнулся в лодку, развязал мешок и вытряхнул Соньку в воду. Она легла на дно. Сверху глядя – лежит в воде что-то вроде автомобильной покрышки.

Но тут все случилось так, что и деду мы праздник устроили, и у самих совесть осталась чиста.

Сонька долго лежала на дне, чуть шевеля жабрами и плавниками. Плавать, что ли, разучилась? Или осваивалась в новых условиях. А дед в это время сменил наживку и снова забросил удочку. Поплавок смачно шлепнулся в воду. Обжора Сонька встрепенулась, как собака при команде «Фас!», и направилась к наживке. Как-то бочком, все так же изогнувшись, она скрылась под мостками и вскоре появилась с другой их стороны. Здесь она долго не раздумывала, подплыла к комочку хлебного мякиша на крючке и хапнула их – и мякиш, и крючок.

– Ерофеич – он кто? – продолжал вещать дед. И вдруг осекся.

Поплавок нырнул камнем, леска натянулась струной, удилище изогнулось в дугу. Сонька едва не сдернула Ерофеича в воду.

– Клюёть! – завопил он. – Крокодила Ерофеич поймал! И куды я его дену?

Надо было помогать деду, пока не лопнула леска. Я спрыгнул в воду и нашарил у дна дергающуюся на крючке Соньку, подхватил ее под жабры. Забросил на мостки.

– Вона какая! – Дед щелкнул языком. Пригляделся – Сонька довольно спокойно лежала на мостках, разевала пасть и шевелила жабрами.

– Кривая какая-то, – оценил ее дед.

– Зато большая, – оценил Алешка. – Откормленная. Котлеты жрала.

– И как мне с ней быть? – Дед приподнял шляпу и поскреб пальцем лысину. – Слышь, пацаны, а не пустить ли ее обратно в реку, а? Пусть себе в Астрахань плывет. Все равно никто Ерофеичу не поверит.

– Как хотите, – сказал Алешка, пожав плечами. – Ваша рыба.

Дед выпростал из Сонькиной пасти крючок и столкнул ее без сожаления в воду. Соня неторопливо шмыгнула под мостки и свернулась там в клубок, как собака в будке.

– Ишь ты, – дед опять почесал лысину, – прямо ручная. Пусть себе живет. А надо будет, Ерофеич ее обратно поймает. Или портмонет на дороге найдет. Он такой, Ерофеич-то!

Это точно. Он такой! Необыкновенный.

– Ну и гад! – вдруг высказался Алешка, мрачно молчавший всю дорогу к дому.

– Кто?

– Зубастый! Жлоб! Такому хорошему деду за целый бумажник денег сигаретку подарил. Если он мне попадется, будет доволен.

Мы в тот момент, конечно, не догадывались, что Зубастый жлоб только и мечтает о встрече с нами. Полундра, узнав от Рыжего Клопа, что мы зачем-то притащили утопленный ими сундук с пробками, тут же помчался к Толстяку Вене. Тот сначала отмахнулся от него, а потом призадумался.

На его месте любой дурак призадумался бы. Они искали деньги Каркадила, нашли вместо них коллекцию пивных пробок. И не удосужились в них покопаться. А какие-то пацаны (Лешка с Димкой, дети людоедов), видимо, удосужились. И что-то очень ценное в этом сундуке обнаружили. Иначе зачем они его тащили от реки до дома? А если там, на дне сундука и прятались огромные Каркадиловы баксы? Впору локти кусать!

И Толстяк Веня завел двигатель белого катера «Амелия» и направил его к пристани «Опенки», откуда трусцой потрюхал в резиденцию Зубастого Мена.

К сожалению, слухи о том, что в найденном сундуке – всего лишь фальшивые доллары, ни до Толстяка, ни до Зубастого дойти не успели.

Дома мы решили сделать еще одно доброе дело. Вычерпали до дна Сонькину бочку и вычистили и вымыли ее до полной чистоты. Чтобы Митёк снова мог принимать по утрам дождливые, как сказал Алешка, умывания. Правда, пока бочка стояла пустая, и нужен был, наверное, не один дождь, чтобы она вновь наполнилась. Зато как гулко и красиво она звучала, если ахнуть по ней, проходя мимо, черенком лопаты. Алешка, по-моему, специально раз по двадцать на дню шастал возле бочки. И достиг в этом деле большого мастерства. Мама даже выглядывала в окно и говорила:

– Гроза идет. Совсем рядом уже гремит. – И поворачивалась к Митьку: – Странные в ваших краях водятся грозы – ни туч, ни молний.

На что Митёк хмыкал и бормотал в ответ:

– Возможно. А вот в ваших краях водятся странные дети.

Забросив картину, Алешка надумал, по примеру Митька, писать книгу.

– Пап, – спросил он, – тебе диктофон нужен?

Папа иногда пользовался на службе диктофоном: всякие несекретные распоряжения записывал. И по привычке взя его и в отпуск.

– А тебе зачем? – спросил он Алешку.

– Буду мысли записывать, – так лаконично и твердо ответил тот, что папа дальше расспрашивать его не решился.

Но Митёк не устоял. Он усмехнулся и спросил Алешку с ехидцей в голосе:

– А у тебя разве мысли есть? Вот уж не подумал бы.

Алешка стрельнул в него обидчивым взглядом, но и Митьку ничего не сказал, забрал диктофон и незаметно куда-то слинял. Как потом он шепнул мне, в деревню.

– Зачем?

– Собачьи мысли записывал.

– Какие еще собачьи мысли? – удивился я. – Тебе своих мало?

– Мысли вслух, – загадочно ответил Алешка. – Например: «Уходи отсюда, я не сплю и все слышу!»

Загадочный мальчик.

Вернувшись домой, «загадочный мальчик» забежал в мастерскую и выпросил у Митька старый динамик, который, оказывается, давно присмотрел.

– Зачем?

– Мысли воспроизводить. Громко и отчетливо.

– А... – Митек сделал вид, что все понял, отдал ему динамик и снова склонился к своему любимому пулемету.

Алешка, сперев еще попутно большой молоток, тут же шмыгнул в нашу комнату и заперся там.

Довольно долго мы его не видели и не слышали. Мама даже забеспокоилась:

– Дим, ты не знаешь, что он задумал?

– Будет чьи-то собачьи мысли воспроизводить вслух.

Мама испугалась.

– Что это значит? Это не опасно? – Она тут же поднялась наверх и забарабанила в дверь. – Открой, Алексей!

В ответ совершенно неожиданно прозвучал грозный собачий лай. Мама отскочила от двери.

– Здорово! – сказал подошедший папа. – И когда это он так здорово лаять научился? Артист!

– Он заболел, – упавшим голосом прошептала мама. – Здоровый ребенок не может так лаять.

– А как лает здоровый ребенок? – с интересом спросил папа.

– Он лает по-человечески! – выпалила мама.

Тут дверь отворилась – и появился здоровый лающий ребенок. С улыбкой до ушей. Вылитый Буратино.

– Ты зачем там лаял? – спросила мама с тревогой. И с опасением, что Алешка ответит ей на грубом собачьем языке. – Фу! – сказала мама на всякий случай.

Алешка расхохотался. И ничего не объяснил. А вечером, после ужина, долго бродил вокруг дома и что-то таинственно сооружал. Потом пожелал всем спокойной ночи и плюхнулся на раскладушку.

– Все, Дим, – очень довольным голосом сказал он мне. – Я такую оборону наладил, что ни один враг к нам не сунется. Особенно – ночью. – И сунул под подушку папин диктофон, от которого тянулись к окну два тонких проводка. – И нечего теперь папе по ночам с пистолетом сидеть. Понял?

– Ага, – сказал я. – Еще как!

И приготовился расспрашивать Алешку, но он уже – ладошки под щекой – спал, как младенец.

Ночью я проснулся от страшного грохота за окном и бешеного собачьего лая.

Алешка сидел на постели – в руках его был диктофон – и довольно жмурился.

– Сработала, Дим!

– Кто сработала? – непослушными губами произнес я.

– Сигнализация! Кто-то тайком проник на участок. – Алешка усмехнулся: – Но теперь он уже далеко. Удирает без оглядки. Давай дальше спать.

Внизу хлопнула дверь, и послышались встревоженные голоса. Мы насторожились.

– Представляете, – взволнованно рассказывал Митёк, – выхожу я в туалет. В одних трусах. Никого не трогаю. Ночь такая звездная. И вдруг – бах! – выстрел. А потом чужая собака дико залаяла. И как она к нам забралась? Калитка ведь закрыта и заперта. – Митёк перевел дух. – Она меня чуть за ногу не тяпнула! Или за левую, или за правую.

– Калитка? – с ужасом спросила мама.

– Собака! Калитки по ночам не кусаются.

– Смотря какие, – услышали мы папин, со смешком, голос.

Наконец они угомонились, и наступила тишина.

Алешка немного поворочался, а потом спустил ноги на пол:

– Мне тоже надо сбегать на двор, Дим. – И выскользнул за дверь.

А утром загадочные события получили свое продолжение и... разъяснение.

Сначала пришел из деревни дед Савоськин. И начал жаловаться маме:

– Ваш ребенок, гражданочка, вчера Буяна моего дразнил. Тот так брехал, что чуть с цепи не сорвался. Имейте в виду, гражданочка, если Буян вашего ребенка тяпнет, претензиев с вашей стороны быть не может.

– Не тяпнет, – успокоила его мама. Она слушала деда не очень внимательно и полоскала белье. – Алешку собаки не трогают. Они его понимают.

Савоськин ушел, и долго слышалось затихающее вдали его бормотание:

– Буян... Гражданочка... Претензиев не будет...

А мама приготовилась развешивать белье. Однако веревки на своем месте – меж двух берез – не обнаружила.

– И когда он успел? – удивилась мама. Она решила, что веревку спер дед Савоськин. Чтобы покрепче привязать Буяна. – Прыткий дед!

Она пошла к дому – поискать другую веревку, обо что-то споткнулась, и тут же что-то рядом грохнуло, как из пушки. Только дым не пошел.

Мама подскочила и посмотрела на небо – откуда такой гром? Но небо было синее и солнечное.

Мама глянула под ноги – прямо перед ней была натянута бельевая веревка.

Тут все и разъяснилось. Оказывается, это была Алешкина сигнализация.

Он решил надежно обезопасить наш дом от возможного вражеского вторжения. Раздразнил из-за забора злобного и горластого пса Буяна и записал на диктофон его бешеный лай. Подсоединил диктофон к динамику и вывесил его за окно. Динамик стократно увеличивал записанный на кассету Буянов лай.

Затем Алешка подвесил рядом с бочкой тяжелый молоток и зафиксировал его во «взведенном состоянии» щепочкой. А дальше еще проще. Натянул возле дома веревку на колышках и один ее конец привязал к щепочке. Ночью Митёк случайно привел «сигнализацию» в действие. А когда все угомонились, Алешка тихонько спустился во двор и снова ее «зарядил».

Ругать Алешку не стали. Только Митёк проворчал:

– Мог бы предупредить...

– А вы тогда не разрешили бы, – ответил Алешка. – Предупреждаю: в двадцать три часа по московскому времени я ее опять включу. Кому на двор приспичит, смотрите под ноги.

– Серега, – с тоской спросил Митёк папу, – когда же твой отпуск кончится?

– Скоро, – успокоил его папа. И тут же добавил: – А ребята у тебя еще поживут, ладно?

Митёк ахнул и схватился за голову.

Вечером, когда мы сидели все вместе в большой комнате, вдруг погас свет.

– Бывает, – сказал Митёк и поставил на стол керосиновую лампу.

Стало как-то по-особому уютно. И очень тихо. Только слышалось, как снаружи барабанили в стекло привлеченные светом ночные бабочки. Да в отдалении лениво лаяли собаки.

Ночь выдалась темная. За окнами было черно. Только блестел, отражаясь в стеклах, желтый язычок лампы.

– Пап, – попросил Алешка, – ты бы рассказал что-нибудь интересное.

– У нас писатель есть, – сказал папа.

– Я не умею, – признался Митёк. – Писать умею, а рассказывать – нет. А впрочем... Хотите, я расскажу, как поступал в Литературный институт? Занятная история...

– А зачем вы туда поступали? – спросил Алешка. – На работу?

– Нет, я поступал туда, чтобы учиться.

– На писателя?

– На поэта. Я тогда стихи писал.

– А разве можно выучиться на поэта или писателя? – сильно удивился Алешка.

Митёк покачал головой.

– Конечно, нет. Но я тогда этого не знал.

– Глупый еще был? – доверчиво спросил Алешка.

– Алексей! – Мама так шлепнула ладонью по столу, что даже вздрогнул язычок огонька в лампе. И сильно запахло керосиновой гарью.

– Да он прав, – успокоил маму Митёк. – А лампу придется задуть – керосин кончается.

Он привернул фитиль, приставил ладонь к ламповому стеклу и дунул – огонек погас. И стало еще уютнее, даже спать захотелось.

– Ну, – сказал Алешка, – мы ждем.

И Митёк стал рассказывать, как он поступал в Литературный институт учиться на поэта:

– А там такой порядок: до экзаменов нужно представить свои литературные труды. Собрал я свои стихи, прочитал их еще раз и отчаялся: думаю, все там шибко умные и талантливые. Прочитают мои стихи – и до свидания, неудавшийся поэт Лосев, нет у вас поэтического дарования. А учиться там мне очень хотелось.

– Да вы бы у кого-нибудь списали талантливые стихи – и все! – деловито посоветовал Алешка. – Я сколько раз так делал. В школе.

– Молодец! – похвалил его Митёк. – Я именно так и поступил. А чтобы уж наверняка, списал стихи у Пушкина. Тут уж, думаю, осечки не будет.

– А они догадались? – нетерпеливо спросил Алешка. – Педагоги эти?

– Не перебивай, – рассердилась мама.

– Переписал я эти прекрасные стихи своей рукой, запечатал в конверт и послал в институт. Прошло время, получаю ответ. До сих пор его помню. – Митёк тяжко вздохнул: – «Уважаемый товарищ Лосев Д.Д., к сожалению, вынуждены сообщить вам, что по условиям конкурса вы не допущены ко вступительным экзаменам. Присланные вами стихотворения не отличаются поэтическим дарованием и не оставляют надежды на ваши способности. Желаем вам удачи в других областях деятельности».

Мы долго молчали, только Алешка все время пыхтел от возмущения.

– Я думаю, дело не в том, что никто из педагогов не знал стихов Пушкина, – сказал папа. – Просто, Митёк, никто из них даже не прочитал то, что ты прислал.

– Все к лучшему, – сказал Митёк. – Не получился поэт, вышел писатель.

– Грустная история, – вздохнула мама.

– Гнусная, – поправил ее папа. – Я даже спать захотел.

И мы разбрелись по своим гнездышкам. Едва найдя их в темноте.

Но как только мы улеглись, гулко бухнуло во дворе, Алешка врубил свою собачью «сирену». И сказал:

– Я на всякий случай. Это опять Митёк споткнулся. Хороший писатель, но плохой поэт. И под ноги не смотрит, когда в туалет торопится. – И он зевнул так, что даже зубами лязгнул.

А вот утром стало ясно, что никто из нас ночью из дома не выходил. На калитке оказалась сорванной щеколда, а возле самой бочки Алешка подобрал зажигалку.

Она была не папина. Она была не Митькова – тот курил трубку и разжигал ее спичками.

Это была зажигалка предводителя речной шпаны – Витька Полундры.

– На разведку приходил, – буркнул Алешка. Огляделся по сторонам и шепнул мне: – Ничего, Дим, у меня для них еще один сюрприз будет.

Часов в одиннадцать вдруг включился папин мобильник.

Он послушал, коротко поотвечал «Да-нет» и «Сейчас выезжаю». И сказал маме:

– Вызывают на службу. Бежал из-под стражи известный вам Каркадил. Подкупил охрану и бежал. Объявлен в розыск. Мой отдел должен подключиться, потому что, по некоторым данным, Каркадил хочет удрать за рубеж.

– Так я и знала, – невесело ответила мама. – Пропал наш отдых.

– Почему? Вы оставайтесь здесь с Митьком. А я быстренько поймаю беглеца и вернусь.

– Я поеду с тобой, – твердо сказала мама. – Буду о тебе заботиться. Поймаем Каркадила и вернемся вместе.

– Ты лучше позаботься о детях, – возразил папа.

– О них Митёк позаботится. Правда, Митёк? – спросила она как раз вошедшего писателя.

– А в чем дело?

Папа ему объяснил – Митёк ужаснулся.

– Я с ними не останусь! – заявил он свой решительный протест. – Они неуправляемые и непредсказуемые. Они дети людоедов. Я их боюсь.

– Они правда кусаются, – усмехнулся папа, – но писателей не едят.

– Брезгуют? – от души обиделся Митёк.

Мы с Алешкой сидели рядышком на диване и только молча переводили взгляды с одного спорщика на другого.

– Смотри, какие смирные и послушные, – указала мама на нас. – Обещаете слушаться дядю Митю и не волновать его?

– Конечно, – быстро ответил Алешка. – Обязательно. Прямо сейчас. Только найдем заложника и поймаем Зубастого. И сразу будем слушаться.

– И не волновать, – добавил я.

Митёк, словно его подкосили, рухнул в кресло.

– А ведь когда-то мы были с тобой друзьями, Серега, – с укором прошептал он папе.

– Ну вот что! – ледяным голосом сказала (приказала, точнее) мама. – Дети остаются с тобой, слушаются тебя во всем. А ты, Митёк, имеешь право наказывать их по своему усмотрению за малейшее непослушание.

– А можно я их на это время в комнате запру?

– Можно, – кивнул папа. – Но бесполезно.

– Ну вот и хорошо, – с облегчением вздохнул Митёк, когда уехали наши родители. – Мы предоставлены самим себе и будем заниматься каждый своим делом. Идет?

– А поточнее? – на всякий случай осведомился Алешка.

– Я дописываю книгу и доделываю пулемет. А вы освобождаете заложника, а то уж он, поди, истосковался. А потом мы вместе испытываем мое новое оружие.

– В бою! – почему-то сказал Алешка.

– В бою так в бою, – почему-то легко согласился Митёк. – Но! – Он поднял палец. – Готовка обедов и ужинов – на вас. И никаких яичниц.

– Согласны, – сказал Алешка. – Димка здорово готовит. И по магазинам любит ходить. И уборку делать. И стирку тоже. А еще он любит в огороде...

– Не люблю я в огороде! – завопил я. – Я люблю читать на диване и плавать на лодке!

– В свободное время, – дуэтом, не сговариваясь, заявили Митёк с Алешкой.

В свободное время, как раз когда Митёк куда-то без предупреждения исчез, мы отправились в затон искать и освобождать заложника. Алешка почему-то был уверен, что его засунули в какой-то старый баркас и он там в одиночестве сидит на койке в наручниках, прикованный к якорю и с пластырем на губах. А кормят его одной яичницей.

Наше свободное время выдалось к вечеру. Уже смеркалось, когда мы приближались к затону. Но Алешка, с его острыми глазками, углядел что-то на воде.

– Дим! – воскликнул он. – Опять! Бутылка! Право руля! Так держать!

Он перегнулся через борт и выловил из воды уже знакомую бутылку из-под шампанского. Мы с нетерпением вытащили из нее пробку и вытряхнули, как и ожидали, записку. Отчаянного содержания. Написанную тем же неровным почерком.

«Умоляю! Спасите! Сил больше нет. Погибаю, но не сдаюсь!»

– Вопль души, – заковыристо отметил Алешка. – Значит, точно – его прячут где-то в затоне. Я так и думал. Если мы сегодня или завтра его не найдем, плохо будет. Он может не выдержать лишений. Поплыли.

Подобрались сумерки. А в сумерках у затона оказался еще более мрачный вид, и все старые корабли казались призраками.

Мы плыли тихо, переговаривались вполголоса, не плескали веслами.

Катера «Амелии» уже не было. Вода вокруг была гладкой и почти черной. Здесь, похоже, даже рыба не водилась. Тоже побаивалась, видно. Незаметно мы углубились в самую даль затона. Здесь мы еще не были, но ничего нового не увидели: все те же мертвые корабли – ржавые и накренившиеся, с битыми стеклами, с погнутыми мачтами, с порванными снастями. Хотя...

Вот это что-то новенькое! Я даже притормозил. Не скажу, что от радости. Скорее – от испуга.

В самой глубине затона нам привиделся слабый дрожащий огонек. Над самой водой.

– Что будем делать? – шепнул я.

– Подкрадемся, – шепнул Алешка. – Уже темно, нас не увидят.

– А если увидят?

– А во! – И он выхватил из кармана свою боевую рогатку. – Мало не покажется.

Это нам мало не покажется, если на рогатку нам ответят пистолетами. Но я этого не сказал. Выглядеть трусом не очень приятно. Особенно перед отважным младшим братом.

– Подкрадемся, – вздохнул я и окунул весла в воду. – Ты только удирай вовремя, ладно?

– Я постараюсь, – не очень обнадеживающе пообещал Алешка.

Плыли мы очень медленно. Тьма вокруг сгущалась все плотнее, а огонек вдали становился все ярче.

Неожиданно наше подкрадывание чуть было не закончилось. В одном месте мы зацепились за какую-то железную корягу на дне. И чуть не пропороли лодку. Но вроде обошлось.

Огонек все ближе и ближе. И уже ясно, что это свет лампы в иллюминаторе какого-то судна.

А вот и оно само. Не слабо!

К борту старого дебаркадера была пришвартована вполне приличная яхта. Вся целая, со свежей краской на бортах. И обитаемая, судя по огоньку.

Мы тихонько пристали к дебаркадеру – он сильно осел в воду, и мы без труда взобрались на него. Подкрались к яхте – заглянули в светящийся иллюминатор.

Похоже, мы нашли, что искали.

Небольшая каюта. На столике – керосиновый фонарь «летучая мышь», несколько тарелок, пепельница с окурками, чашки. Раскрытая книга. И... расстегнутые наручники. Рядом с ними – рулончик скотча.

Возле столика аккуратно застеленная койка. Над ней полка с книгами, целая судовая библиотека. В ногах койки – стопка прочитанных газет. Прямо к переборке прикреплен небольшой радиоприемник.

– Не понял! – прошептал мне в ухо Алешка.

А я, кажется, понял!

Заложник, видимо, отправился в поселок. За свежим хлебом и свежими газетами. Скучно ему стало.

А вот и он! Вдали показался слабый зеленый огонек, и послышался плеск весел. По темной воде затона шла крохотная шлюпка, на корме ее светился маленький фонарик и рассыпчато отражался в ряби, поднятой веслами.

Человек греб умело, шлюпка шла стремительно, как по ниточке, ровно, хотя гребец сидел спиной к яхте.

Мы изо всех сил пригнулись, чтобы таинственный незнакомец нас не заметил. Я подумал, что, отлучаясь с яхты, он нарочно оставил в рубке зажженный фонарь. Иначе разыскать ее в темноте и в лабиринтах затона было бы не просто.

Шлюпка мягко коснулась яхты. Незнакомец легко запрыгнул на ее борт, одним махом привязал шлюпку сложным узлом и скрылся в рубке.

Нам было уже не только страшно, но и жутко интересно. Мы стояли на пороге какой-то тайны.

И тут нам повезло. Яхтсмен открыл иллюминатор (отдраил, по-морскому говоря) и закурил, все время что-то ворча грубым голосом.

Мы прислушались. Он ходил по крохотной рубке большими шагами: два шага вперед, два обратно, не разбежишься.

– Когда же они меня найдут, спрашивается, а? Я уже в этой вонючей луже плесневеть стал, сто чертей в глотку! Удружил фантаст! Чтоб его акула напугала! Главное, говорит: «Все должно быть натурально! Этих мальков не проведешь!» И где эти мальки затерялись? В каких сетях?

И тут он сделал очень странную вещь. С бормотанием «натурально», застегнул одно кольцо наручников на металлической стойке столика, а другое кольцо накинул себе на руку и лег на койку.

Свободной рукой взял книгу, полежал немного, бегая глазами по странице. Потом вскочил, отстегнул наручники.

– К морским чертям этот натурализм! Он только писателям нужен. Чтобы читателям головы морской капустой забивать!

Приподнял стекло фонаря, сердито дунул – погасил его и завалился на койку.

Мы ползком, задним ходом вернулись к лодке, беззвучно в нее спустились и так же бесшумно отплыли.

– Странный какой заложник, – сказал Алешка, когда мы вышли из затона на реку.

– Очень странный, – согласился я, но свои догадки пока приберег. До подходящего случая.

На реку уже опускалась ночь. Заметно посвежело, если не сказать – похолодало. Я усадил Алешку рядом и дал ему весло, чтобы он согрелся.

Мы плыли быстро, молча и задумчиво.

Над нами загорались звезды. По берегам заквакали лягушки. В небе и над водой изредка мелькали какие-то ночные птицы.

– Сейчас нам от Митька будет, – проговорил Алешка, когда мы вытаскивали лодку на берег.

И он не ошибся. Митёк встретил нас в дверях. Сердитый:

– Мы так не договаривались!

– Мы заблудились, дядь Мить, – лихо соврал Алешка. – Ждали, когда звезды появятся. Мы по ним дорогу нашли.

– Астрономы! Мореплаватели! Марш в дом! Ночь сегодня холодная.

В доме нас ждала остывшая яичница и бутерброды с подтаявшим маслом.

– Надо печь растопить, – решил Митёк. – А то вы у меня замерзнете. Что я родителям скажу?

– А ничего! – отмахнулся Алешка и пугнул Митька в отместку: – Они ведь не вернутся, дядь Мить. Они вас обманули. Они сейчас в белоснежном лайнере летят на заграничный пляж. Мы у вас еще месяца два проживем.

Митёк в ужасе схватился за бороду. Потом сообразил, что Алешка шутит, и погрозил ему кулаком. А мне сказал:

– Поднимись в мой кабинет, тезка. И там из мусорной корзины возьми черновики на растопку. А я пока дров принесу.

– А я? – спросил Алешка.

– А ты яичницу ешь.

Я поднялся в Митьков кабинет, пошарил в корзине, набрал скомканных перечеркнутых листов.

И вдруг... Один клочок бумаги бросился мне в глаза. Какой-то странно знакомый почерк. Неуверенный такой. Где-то я его уже видел. И слова на бумаге. «Спасите! Погибаю, но не сдаюсь!» Черновик, словом. Писатели без черновиков жить не могут.

Все стало на свои места! Мои подозрения получили реальные основания. Я сунул этот листок в карман и спустился вниз.

Митёк уже заложил дрова в печку и ждал меня. Алешка хрустел пережаренной и подгоревшей яичницей.

Митёк взял у меня бумагу, подсунул под дрова и поднес горящую спичку.

– А вот это, дядь Мить, – спокойно сказал я, – нужно было бы сжечь в первую очередь. А не разбрасывать улики по всему дому.

И я протянул ему черновик очередного послания похищенного заложника. «Сто чертей в глотку акуле!»

Митёк взял бумажку, глянул в нее, смущенно заморгал и расхохотался.

– А я давно догадался, – лениво произнес Алешка и откусил ломоть хлеба.

В общем, наши родители почти в первый же день предупредили Митька, что нам может стать скучно от спокойной жизни и мы можем от этой скуки натворить всяких озорных дел.

Но Митёк не испугался. И решил подкинуть нам эту историю с мнимым заложником. Помните первый подслушанный мною разговор? «Я им кое-что придумаю. Скучно не будет». Вот он и придумал. У него недавно гостил его старый друг, капитан дальнего плавания по фамилии Егоркин. И по имени Егор. И этот капитан в отставке не мог жить без морей и кораблей. Он построил себе яхту и собирался перегнать ее на Белое море и там поплавать в свое удовольствие среди белых льдин и белых медведей.

Но у него не все еще было готово. А тут как раз мы подвернулись. Митёк и попросил его сыграть роль заложника. Пожить на своей любимой яхте, спрятавшись в затоне, и дождаться, когда мы его разыщем и торжественно освободим. И он специально навел нас на кладбище кораблей, чтобы мы поскорее нашли там капитана.

И Митёк уже потирал руки от скорого удовольствия. Он даже собирался написать об этих веселых, на его взгляд, событиях интересную книгу. Про двух юных сыщиков – детей не то Шерлока Холмса, не то людоедов.

Митёк написал левой рукой и первую и вторую записки, мастерски подкинул их нам. Он ведь всегда был в курсе наших дел и планов, мы от него ничего не скрывали. И он всегда знал, где мы в данный момент находимся. Прямо какой-то капитан Немо.

Но не на тех напал. Сомневаюсь, конечно, что Алешка сразу же раскрыл этот розыгрыш, хотя и допускаю такую возможность. Уж больно вяло он вел розыски похищенного и постоянно отвлекался на другие дела. Особенно после того, как на «Амелии» заложника не оказалось. Там был только один кладоискатель пивных пробок.

В общем, мы весь вечер хохотали. Митёк – смущенно, а мы – от души. Даже немножко злорадно.

– Завтра пойдем его выручать, – сказал Митёк, помешивая угли кочергой.

– А давайте мы его тоже разыграем! – предложил Алешка. – Будто мы ничего не знаем и в самом деле его нашли.

– Не жестоко будет? – засомневался Митёк. – И так человеку досталось.

– А он там не скучал, – засмеялся Алешка, – он там шампанское пил и бросал в воду бутылки с записками.

Митёк захлопнул печную дверцу и закрыл трубу. Спросил Алешку:

– Сигнализацию будешь включать?

– Как раз нет! Я тоже некоторый розыгрыш подготовил. Для жадных и зубастых менов.

– Ну, если что, – сказал Митек, – я рядом. С оружием в руках. Пошли спать, ребята.

Я устал за этот насыщенный событиями день. Но долго не мог уснуть, потому что Алешка затаился у окна и пытался что-то разглядеть в темноте.

Терпеливо он сидел. Как маленький хищник в засаде на большого зверя. Вдруг он прислушался, повернул ко мне голову и приложил палец к губам. Я тоже приблизился к окну.

Точно – во дворе слышались какие-то неясные тихие звуки.

– Включай! – шепнул я.

– А вот фиг, – шепнул Алешка. – Пусть они сделают свое дурное дело.

Звуки стали удаляться. Стихли совсем. А потом где-то под горой заработала и быстро уехала машина.

– Все, Дим, – усмехнулся Алешка. – Плакали наши сокровища. Утащили их и увезли.

– Какие сокровища? – не понял я.

– В сундуке, – небрежно объяснил Алешка. – Я тут случайно проговорился про собачью будку. И кое-кто это услышал.

– Так они сейчас вытащили и увезли сундук? – наконец-то дошло до меня, и я расхохотался. – Пустой сундук?

– Почему пустой? – обиделся Алешка. – Очень даже полный. Я туда всю коллекцию Каркадила опять сложил. Ну и для веса пустые бутылки добавил из Митькова сарая. А то что? Пробки есть, а затыкать ими нечего.

Митёк стукнул кулаком в стену:

– Эй! Весельчаки! Над чем смеемся? Не расскажете?

– А вы догадайтесь! – крикнул Алешка.

– Над Митьком, наверное, – грустно предположил писатель.

Утром мы загрузили лодку в Митьков раритет и поехали выручать «заложника».

Алешка уселся впереди, рядом с Митьком, и всю дорогу назойливо подсказывал ему, как надо правильно ездить. Митёк не выдержал:

– Может, Алексей, ты меня еще поучишь, как книги писать?

Алешка не смутился:

– Книги писать легче, чем машину водить.

– Ошибки писателя тоже людям дорого обходятся, – задумчиво произнес Митёк.

– Какой вы умный, – похвалил его Алешка. Всерьез, без подначки.

Митьку понравилось.

За этой болтовней мы и не заметили, как приехали на пристань «Опенки». Отсюда по реке до затона совсем близко. Но встал вопрос – втроем мы в одну лодку не влезем.

– Мы с Митьком поплывем, – решил Алешка, – а ты, Дим, добирайся по берегу. Встречаемся на дебар... барде... кабере. Скрытно.

– А потом как нападем! – засмеялся Митёк. – Как освободим Егоркина! Он будет рад.

– Не знаю, – с сомнением произнес Алешка. – Он вам не скоро это дело простит.

– Зол? – Митёк подергал бороду.

– Не очень доволен, – дипломатично ответил Алешка. – Как голодная акула.

Я пошел берегом. Тут была тропка в траве, довольно утоптанная. И я быстро добрался до крайнего берега затона. И от этого берега в глубь залива тоже было что-то вроде тропки. С корабля на корабль кое-где были проложены доски мостиками. И можно было по ним добраться в любую точку кладбища кораблей. Не случайно речная шпана так ловко и быстро оказывалась в нужном месте.

С одного корабля на другой, соседний, с одной ржавой развалюхи на другую, гнилую, я уже подобрался было к дебаркадеру, как вдруг увидел на прежнем месте прекрасную «Амелию». На ее палубе мелькали какие-то фигуры. Что-то это значит! Я почувствовал реальную опасность. Сундук они, конечно, вскрыли – с его содержимым ознакомились. И сейчас, так я думал, они пребывают в злобе на нас, да еще, наверное, уверены, что денежки Каркадила мы спокойненько прикарманили. И не такие это были люди, которые могли нам это простить.

Надо поскорее предупредить Алешку и Митька. Они-то проплывали стороной и «Амелию» увидеть не могли.

Соблюдая крайнюю осторожность, я добрался до дебаркадера. Яхта так же спокойно стояла, доверчиво прижавшись к его борту. Признаков жизни на ней никто не подавал. Я подумал, что заложник Егор спит сейчас вовсю сердитым сном.

Вскоре показалась наша резиновая лодка. Митёк греб, Алешка командовал. Похоже, они пререкались всю дорогу.

Я замахал им обеими руками, давая понять, что нужно соблюдать осторожность и конспирацию. Они поняли, оба замолкли, и лодка благополучно пристала к дебаркадеру.

Я рассказал о своем открытии.

– Да, – мрачно согласился Митёк, – все это неспроста, они что-то затевают. Какую-то пакость.

– Они думают, – подхватил Алешка мою мысль, – что денежки у нас. Что мы их захапали.

– Как ты красиво выражаешься, – поморщился писатель. – На уровне крокодила.

У Алешки блеснули глаза какой-то догадкой, но выпалил он совсем другое:

– Я говорил, надо было «папашу» захватить на всякий случай. И десяток гранат.

– И рогатку, – усмехнулся Митёк. – Ну все, приступаем к операции по освобождению заложника.

Приступили. Спустились на яхту. Окликнули капитана дальнего плавания. Никакого ответа. Кроме неясного мычания в каюте.

– Врываемся! – скомандовал Митёк.

Писатель, а вроде ребенка.

Митёк рванул дверь рубки, чтобы «ворваться» внутрь, но... Но в руке его осталась изящная дверная ручка – каюта была заперта.

А изнутри опять донеслось невнятное мычание. Похожее на сердитый стон.

Митёк встревожился.

– Нож есть? – спросил он нас.

Алешка молча протянул ему свой карманный ножик.

Митёк раскрыл его и стал шарить лезвием в щели, пытаясь отжать язычок замка.

Удалось. Алешка было ринулся в рубку, но Митёк твердой рукой поймал его за плечо и вернул на место – себе за спину. Распахнул дверь и нырнул в рубку.

Мы, конечно, за ним.

В каюте был не флотский порядок, а какой-то сухопутный разгром. Вещи разбросаны, фонарь разбит, и воняет вытекшим керосином, столик скособочился, и все, что на нем было, валялось на полу. Такое впечатление, что здесь происходила жестокая схватка.

Но капитан Егоркин был жив. Он лежал на своей койке, и за руки и за ноги прихваченный наручниками, грозно сверкал глазами и мычал залепленным пластырем ртом.

Мы бросились к нему. Митёк аккуратно отлепил пластырь.

– Три тысячи чертей! – во весь голос взорвался капитан. – Мы так не договаривались, акула тебе в глотку, Митёк! Я тут всю неделю обрастал ракушками со скуки, а теперь еще какие-то сухопутные крысы напали на меня.

– Егор! – Митёк одну руку прижал к груди, а другую запустил в бороду. – Егор, это не мы. Мы здесь ни при чем.

– Это бандиты, – сказал Алешка.

– А ты тот самый сыщик? – спросил его капитан. – Который должен был меня освободить? Три тысячи чертей! Где ж ты столько времени шлялся?

– Я клад искал, – признался Алешка.

Егоркин с интересом приподнял голову:

– Нашел?

Алешка кивнул.

– Молодец, забодай тебя акула! Да отпустите меня! Спеленали, как треску сетью!

Ключик от наручников мы, конечно, не нашли. Но Митёк сумел их расстегнуть с помощью шила в Алешкином ножике.

Капитан Егоркин сел, с наслаждением растер кисти, а потом, сжав руки в громадные кулаки, решительно встал:

– Пошли, морская гвардия! Сейчас мы их крушить будем. Из орудий главного калибра. Сто рогатых чертей им в глотку!

– Пошли, – кивнул Митёк. – Но не сейчас. Сначала орудия главного калибра к бою подготовим. – И спросил капитана: – Сколько их было?

– Четверо. Один такой... – Капитан пошевелил пальцами. – Такой... все будто улыбается. Будто ему зубы велики, во рту плохо помещаются. Другой – так себе, толстый, в фуражке. Еще один... Этот покрепче всех будет. Вроде как бы охранник у Зубастого. Ну и еще... баба.

– Женщина, – поправил его писатель.

Егоркин подумал, покачал головой:

– Нет, Митёк, не женщина. Баба все-таки.

Позже мы убедились, что он был прав. Но не совсем.

Что ж, личности все хорошо нам известные. Их четверо и нас четверо. У них из четверых – одна женщина. У нас – двое пацанов. Но Митёк и капитан вместе четверых бойцов стоят. Справимся. Только как?

Оказывается, Митёк уже все обдумал.

– Сейчас скрытно передислоцируемся.

– Удираем, что ли? – недовольно уточнил Алешка.

– Меняем месторасположение нашего боевого подразделения, – терпеливо уточнил Митёк. – Готовимся к бою. Как ты думаешь, – спросил он капитана, – они тебя проверять будут? Вернутся на яхту?

– Нет. Во всяком случае не скоро. Баба эта... ну, женщина так и сказала: «Валяйся здесь, пока не протухнешь!»

– Странно. – Митёк опять покопался в бороде. – Занятно. Зачем же они на тебя напали?

Мы это узнали. Очень скоро. На обратном пути.

Мы решили, что Алешка проведет капитана к машине «сухим» путем, а мы с Митьком будем выбираться на лодке. Но едва мы отплыли от дебаркадера и вышли на открытую воду, нам наперерез пошла неторопливая красавица «Амелия».

Сбавила ход у нас на пути. На носовой палубе скалил свои «неудобные» зубы Зубастый Мен.

– Эй вы! – крикнул он. – Писатели и людоеды! Здесь, неподалеку, в укромном месте находится ваш бравый друг. В беспомощном состоянии. Если через двадцать четыре часа вы не вернете украденные у нас деньги, его ждет печальная участь. Он отправится в свое последнее плавание на дно затона вместе со своей дырявой яхтой. Все ясно? Действуйте. Деньги доставить сюда. До единого бакса.

Катер вновь заработал двигателем, плавно развернулся и исчез среди разбитых кораблей.

– Занятно, – пробормотал Митёк.

А мне нечего было сказать – я растерялся. Во-первых, нет у нас никаких денег. Сказать им об этом – не поверят. А Митёк будто прочитал мои мысли.

– Денег у нас нет. Но у них, тезка, нету заложника. По нулям! Меняем стратегию. Будем их брать. Тем более что нужно спасти Егорову яхту. Он о ней сто лет мечтал. И тридцать лет строил. – Митёк взялся за весла. – Полный вперед!

Мы собрались в кабинете Митька. Капитан Егоркин, едва вошел, так сразу вцепился в «папашу»:

– Во, это по мне! Патроны у тебя, Митёк, дурные, зато приклад хорош. Как ахну по корме, а после по башке добавлю!

– Три раза, – посоветовал Алешка, бочком подбираясь к «шмайссеру».

– Одного хватит, – уверенно ответил капитан.

– Все не так! – решительно прекратил прения Митёк, садясь за свой левый стол. – Слушать меня!

И он из писателя вдруг превратился в генерала, который у себя в штабе разрабатывает операцию по уничтожению группировки противника.

Я понял, чем писатели отличаются от нормальных людей. Они дольше других остаются детьми. Не всегда это заметно, но рано или поздно проявляется.

Мы выслушали, не перебивая, план генерала Митька. План нам понравился, и мы его утвердили.

Но тут капитан, как самый дисциплинированный из нас, высказал особое мнение. В одной фразе.

– А может, сто чертей им в глотку, в милицию обратиться?

Мы все немного призадумались. Но Алешка первым возразил:

– Я уже обращался, дядя Егор, к ним. По вашему вопросу.

– К тому же, – отметил Митёк, – нам фактически обратиться не с чем.

– Это же вымогательство! – вспылил капитан. – Рэкет!

– Оно так, – задумчиво произнес Митёк. – Но ведь вымогают-то они старые пивные пробки.

– А захват заложника! – рявкнул Егоркин.

– И заложника нет, – вздохнул Митёк.

– Как это нет! Бычок ты в томате! А я кто?

– А ты, Егор, на свободе. Сидишь тут и талантливых людей бычками обзываешь.

Все это, конечно, правильно. Но мне кажется, что Митёк просто очень хочет повоевать. Он пишет в своих книгах о героях, вот и самому хочется героем побыть.

Спор закончился – начались действия. Еще не боевые, но уже военные. Мы погрузили в машину танковый пулемет. «Заодно испытания проведем», – сказал Митёк. Уложили все наличное оружие, даже каску захватили. И рогатку, на что капитан сурово отозвался:

– Пожалуй, это единственное у нас настоящее оружие, а все остальное – побрякушки. Молодец, салажонок.

– Главное наше оружие – вот! – И Митёк постучал себя по лбу.

– Ну, тогда мы потерпим сокрушительное поражение, – пробурчал капитан.

Митёк не обиделся. Писатели на своих друзей не обижаются. Он только сказал, когда забросил в машину лодку и какую-то странную складную треногу:

– Подъем в четыре утра. На поле боя, то есть на море боя, мы должны прийти раньше противника. В этом – залог победы. А если ты, боцман, – это он Егоркину так отомстил, – проспишь, то мы тебя с собой не возьмем.

– Не проспит, – сказал Алешка, – я сигнализацию включу.

– Не надо, – предупредил его Митёк. – Наш морской волк боится сухопутных собак.

Рано утром мы, как отважные партизаны, сели в машину и поехали к месту сражения. Сели, надо сказать, с трудом. Все заднее сиденье было занято оружием, мы с Алешкой еле втиснулись.

Утро было прекрасное. Каким и должно быть утро горячей битвы.

Светило еще не высокое солнце, сверкало в каждой капельке росы – на траве, на листьях деревьев, на крышах домов. Даже капот нашей машины радужно искрился.

– В такое утро, – мечтательно произнес капитан дальнего плавания, – так славно стоять на ходовом мостике и вглядываться в морскую даль.

– В такое утро, – буркнул Алешка, – так славно лежать под одеялом и вглядываться в цветные сны.

В душе я был согласен с Алешкой, но вслух ничего не сказал.

На пристани «Опенки» мы выгрузили наш багаж и двумя рейсами переправили его на яхту капитана. Митёк тут же установил на носовой палубе свою треногу и гордо сказал, оглядев ее:

– Турель!

– Еще какая! – подхватил Алешка, сделав вид, что прекрасно знает, что такое турель.

А Митёк, ни слова не говоря, укрепил на ней танковый пулемет. Взялся за его рукоять и плавно повел стволом от берега к берегу. Здорово получилось. Турель, одним словом.

Алешка, конечно, тоже напросился повертеть пулемет на турели.

– Только гашетку не нажми, – предупредил его Митёк, – а то врагов раньше времени разбудишь.

– А ты их пожалел? – рассердился Егоркин. – Их мирный сон не хочешь нарушить?

– Ты – моряк, а я – писатель. Как думаешь, кто умнее? Не знаешь? Алешку спроси.

– Рогатая акула, – выкрутился Алешка.

Митёк усмехнулся и взглянул на часы.

– Так, – сказал он. – Все помнят свои задачи? Повторять не надо? Тезка, с пулеметом справишься? Тут ничего хитрого нет: жми на гашетку – и все. Главное – не бей по ним в упор, а то они сообразят, что у нас патроны холостые. Психологически воздействуй, мол, даю предупредительную очередь. Следующая – на поражение.

– Из рогатки, – подсказал Алешка.

– А ты, Леха, должен строить из себя неумеху. Пацан с оружием – его надо больше всех опасаться. Еще перестреляет случайно. Понятно? По местам! Мой сигнал – взрыв ручной гранаты.

Митёк забрался в лодку и не спеша поплыл к месту встречи с бандитами. Капитан принялся наводить порядок на яхте. Я приноравливался к пулемету, а Лешка скрылся в рулевой рубке.

Время пошло. Егоркин попробовал двигатель – включил его на самых малых оборотах, чуть слышно: остался доволен.

Ждем.

Раннее утро постепенно переходит в среднее, что ли? Мрачный затон немного оживляется. Космы тумана над водой истаивают. Чайки и ласточки все активнее осваивают воздушное пространство.

Тишина.

Грохот взрыва!

Митёк приплыл на место прежней встречи и стал ждать. Ему не было скучно. Во-первых, его окружала своеобразная природа и необычная обстановка. А во-вторых, он размышлял. Он вообще любил думать. Может, поэтому у него и получались хорошие книги. Он даже как-то сказал папе, что хорошую книгу написать гораздо легче, чем плохую. А папа ответил еще сложнее: хорошую книгу написать легче, чем не написать плохую. И они посмеялись, довольные друг другом.

Митёк посмотрел на часы и проворчал:

– Пора бы. Можно подумать, что они мне больше нужны, чем я им.

Он развалился в лодке, задрал ноги на борт и закурил трубку. Над лодкой стали вспухать и растворяться белые клубки дыма.

– Чертовски хочется побыть героем, – мечтательно проговорил Митёк. – Хоть немного. Хоть разок...

Мысли его прервал стук двигателя. Из-за ржавого буксира показалась «Амелия». Митёк привстал, вглядываясь.

На носовой палубе, широко расставив ноги, скалился, щурясь на солнце, Зубастый Мен. Рядом с ним с ружьем в руках маялся Толстяк Веня. За штурвалом стоял здоровенный парень в камуфляже – видимо, тот самый охранник и рулевой Юрик. А вот женщины, похожей на бабу, не было видно.

«Она, наверное, готовит завтрак, – подумал Митёк. – Но они его не съедят».

Катер замедлил ход.

– Вы прибыли досрочно, – похвалил Зубастый Митька. – Деньги с вами?

– Дурацкий вопрос. – Митёк вынул трубку изо рта и сунул ее в нагрудный карман. – Разве они поместились бы в такой лодочке?

– А где они? – нетерпеливо спросил Зубастый.

– Они в банке, – ответил Митёк.

– Не понял!

– Неудивительно, – хладнокровно признался Митёк. – Природа, к сожалению, не каждого наделяет умом.

– Ты на что намекаешь? – разозлился Зубастый. – Где деньги?

– Я же писатель, – возмутился Митёк, – я никогда не повторяюсь. Но для вас сделаю исключение, учитывая вашу тупость: деньги в банке.

– Ах ты!.. – Зубастый обернулся к рулевому: – Тарань его! А потом взорвем яхту. Вместе с заложником.

– «Это вряд ли, – сказал бы товарищ Сухов. – А скорее – наоборот». – И Митёк швырнул гранату.

Грохнуло, сверкнуло. Рядом с катером поднялся столб воды.

Веня вздрогнул и выронил за борт ружье. У Зубастого тоже что-то вылетело и булькнуло в воду. Зубы, как мы потом узнали. Искусственные. Которые ему были велики.

– Шкорее! – заорал он. – Раждавить его!

А Митёк уже вовсю работал веслами. Катер дрогнул и, набирая скорость, пошел за ним вдогон.

Расстояние между лодочкой и катером быстро сокращалось.

«Где же они? – подумал Митёк о своем боевом отряде. – Я очень хочу побыть героем. Но мне совсем не хочется побыть утопленником».

Катер злорадно настигал. Сейчас он ударит резиновую лодчонку в корму, она пшикнет и исчезнет в темных водах затона. Совсем как матрасы речной шпаны.

Но тут вдруг – откуда ни возьмись – вылетела яхта и стремительно пошла наперерез «Амелии».

На носу яхты убедительно раскорячился на трех ногах черный пулемет. Рядом с пулеметчиком виднелась маленькая фигурка в зеленой каске и с автоматом в руках. А из рулевой рубки высовывался бывший заложник. Одной рукой он держал штурвал, а другой рукой тоже наводил на катер автомат.

Яхта свирепо взвыла сиреной, и едва она смолкла, с палубы грозно ударил пулемет.

– Шворачивай! – завопил Зубастый... то есть беззубый, своему рулевому. – Жашнул, шкотина?

Но «шкотина не жашнул». Похоже, он как раз проснулся. И долго не думал. Бросил штурвал и прыгнул за борт. Мастерским кролем доплыл до баржи, классным прыжком на нее взобрался – и был таков.

Катер, потеряв управление, пошел по дуге. И врезался в борт железного буксира.

– На абордаж! – завопил Егоркин, размахивая автоматом.

И мы открыли по катеру шквальный огонь.

– Ждаемша! – крикнул изо всей мочи Беззубый и поднял руки.

– Прекратить огонь! – скомандовал, подплывая, Митёк. – Швартоваться к «Амелии».

Капитан Егоркин аккуратно подошел к катеру и стал рядом с ним борт в борт.

И тут с воплем «Крокодилы не сдаются!» из рубки «Амелии» вылетела разъяренная женщина с пистолетом в руке. С настоящим пистолетом.

Она направила его на нашего капитана и визгливо приказала:

– За борт! Все за борт! Освободить яхту!

Мы замерли.

Но тут в воздухе что-то резко свистнуло, что-то коротко блеснуло в солнечных лучах. И что-то с силой влепилось этой ведьме в лоб. Она взмахнула руками, выронила пистолет и плюхнулась за борт. С огромными брызгами. Будто с дерева сорвался в воду громадный крокодил.

Алешка опустил рогатку и сказал:

– Это тебе для коллекции.

– Ты что натворил? – испугался Митёк. – Женщине! В лоб!

– Подумаешь. – Алешка пожал плечами. – Не помрет. Это пивная пробка. В коллекцию.

Митёк остолбенело уставился на него:

– А при чем здесь коллекция?

– Так это же не женщина, – объяснил ему, как ребенку, Алешка. – И не баба. Это настоящий Каркадил. Сейчас увидите.

Послышался всплеск, и за ним отчаянный вопль. Из воды вынырнуло страшное чудовище. Вытаращенные глаза, оскаленный в крике рот и какая-то комковатая гадость на голове. Эта гадость оказалась мокрым и грязным париком.

Когда чудовище отбросило его со лба, обнажилась под ним маленькая лысая головка.

Чудовище вцепилось руками в борт и пыталось взобраться на палубу. Интересно, что помогли ему в этом не бывший Зубастый и Веня, а Митёк и Егоркин.

Они подхватили чудовище за руки и стали тянуть вверх. И вдруг оно опять заорало. Да в таком ужасе, что и нам стало не по себе.

– Тащите! Спасите! Меня схватил крокодил!

Митёк и Егоркин рванули изо всех сил. Чудовище, мокрое и грязное, оказалось одной своей половиной на палубе, а другая висела за бортом. И в эту половину вцепилась громадная рыба. Она дергала и рвала юбку, которая постепенно сползала с чудовища.

– Сонька! – узнал ее Алешка. – Фас!

Сонька, услыхав его голос, резко мотнула головой, сорвала юбку и скрылась с ней под водой.

– Гнездо себе поплыла делать, – предположил Алешка.

А на чудовище под юбкой, оказывается, были мужские брюки. И было это чудовище не женщиной и не бабой, а мужского рода Каркадилом. Собственной персоной.

Он стоял на четвереньках и отряхивался, как собака. Из-под него растекалась грязная лужа.

Мы смотрели на него с огромным удивлением. Злобный и безжалостный бандит, обижавший стольких людей, награбивший столько денег, обладавший большой властью, имел такой жалкий и отвратительный вид, что я подумал: а он ведь и в самом деле такой. Грязный и жалкий.

Даже его подчиненные: Толстяк Веня и беззубый Зубастый – смотрели на него с брезгливостью и презрением.

– Шкотина! – высказался бывший Зубастый. – Я из-за тебя жубы потерял. – И он попросил Митька: – Жубы надо доштать. Они у меня единственные.

– Шам доштанешь, – сказал Алешка.

– Или новые купишь, – добавил я. – Пробки продашь – и зубы купишь.

А капитан между тем деловито надевал на задержанных наручники. И согнал их в рубку.

– Сидеть смирно! – приказал он. – Молчать как рыба!

Мы взяли катер на буксир и отправились в обратный путь.

С победой.

– В «Опенках», на пристани, – сказал Митёк, – есть телефон. Вызовем милицию и сдадим задержанных.

– Неприятности могут быть, – посетовал капитан. – Надо оружие припрятать. Отберут еще.

– Не отберут, – уверенно сказал Митёк. – У меня есть разрешение на него самого министра внутренних дел.

– На рогатку разрешения нет.

– Рогатку я не отдам, – сказал Алешка.

Но все обошлось. И обошлось очень неожиданно. Как в книгах писателя Лосева.

Еще на довольно большом расстоянии до пристани мы обратили внимание на довольно большое скопление народа на ней. А чуть в сторонке, возле нашей машины, было нами замечено скопление других машин. В том числе и с мигалками.

– Торжественная встреча героев-победителей, – важно произнес Митёк. – Сейчас нас засыплют цветами и вопросами.

Ни вопросов, ни цветов не было. А было много милиции и других официальных лиц во главе с папой.

Деловые ребята молча приняли у нас задержанных, рассовали их по машинам и куда-то увезли.

Папа был веселый и симпатичный. Он сказал Алешке:

– Эх ты! Обогнал папеньку. Теперь мне ни ордена, ни премии не дадут.

– А мне? – спросил Алешка.

– А тебе – премия, – сказал какой-то дядька. Очень представительный. В черном костюме с жилетом, в золотых очках и с красивым портфелем с кодовыми замочками. – Отвернись, – сказал он Алешке.

Покрутил свои замочки, пощелкал и достал какую-то красивую бумагу и еще какие-то бумажки поменьше. И вручил все эти документы Алешке.

– И что? – спросил он. – Вся премия? Хоть бы апельсин подарили.

– А ты прочти, что здесь написано.

Все кругом улыбались, чрезвычайно чем-то довольные. Алешка полистал бумажки, иронически поиграл бровями и спросил:

– А это кто такой – «вышеозначенный»? Он-то при чем?

– Это ты: Алексей Сергеевич Оболенский, – терпеливо объяснил представительный дядька. – А эти документы свидетельствуют о том, что в банке у тебя имеется личный счет вот на эту сумму. – Он ткнул пальцем в строку.

– Это в баксах? – деловито спросил Алешка. – На башню хватит?

– Что? – Дядька даже немного подпрыгнул. – На какую башню?

– Крыша у пацана поехала, – пошутил кто-то. – От радости.

Тут папа сказал:

– Леха, деньги были настоящие.

– А то я не знал, – фыркнул Алешка.

Все-то он знает!

Папа приехал один, без мамы. Она решила немного задержаться в городе, чтобы сделать всякие покупки к нашему возвращению. Поэтому мы собрались в Митьковом доме типично мужской компанией.

Митёк нажарил три или четыре яичницы и поставил на стол бутылку с желтым напитком.

– Пошли наверх, – сказал мне Алешка, когда мы перекусили. – Все равно они сейчас песни будут петь. А я тебе все расскажу.

В общем-то, мне и так все было понятно, но послушать интересно. Особенно о том, как Алешка догадался, кто скрывает свое лицо под женской одеждой.

Мы повалились на свои «разговорчивые» раскладушки.

– Ты только сигнализацию не включай, – предупредил я.

– Теперь ни к чему, – с сожалением сказал Алешка. – Всех распугали.

И он начал свой рассказ.

Честно говоря, меня почти сразу неодолимо потянуло в сон – легли мы вчера поздно, встали очень рано да еще и навоевались досыта. Поэтому я слушал Алешку одним ухом, а в другом у меня стоял ровный приятный гул. И может, поэтому кое-что я пропустил и не всегда впопад вставлял свои вопросы.

Ну, про деньги – это просто. Сообразить, тем более подслушав, что в целях нашей безопасности два бойца запустили дезинформацию в магазине, – это элементарно. Это даже Ватсон сообразил бы.

Дальше Алешка провернул операцию с похищением сундука. Вот это было интересно. Оказывается, он талантливо «проболтался». Так, чтобы это дошло до Полундры.

Когда одураченные бандиты вскрыли сундук, они первым делом надавали по шее Полундре – как будто это его была вина, что зеленые баксы превратились в пустые бутылки и пробки от пива. Но они были уверены, что денежки мы зажали, – по себе, видно, судили. А сундук прятали в будке для отвода глаз.

Сначала они хотели напасть на наш дом, взять его штурмом и обыскать. Но не решились: ведь в доме полно оружия, и охраняет дом свирепый пес. (Не сообразили даже, что этот свирепый пес позорно «проспал» похищение сундука с бутылками.)

И тут Толстяк Веня вспомнил, что в глубине затона живет на яхте одинокий моряк. Добрый друг писателя Лосева. Вот и пришло им в жадные головы такое дурацкое решение. Они напали на Егоркина ночью, после ожесточенной борьбы связали его и выставили Митьку свои требования. Они не сомневались, что за жизнь доброго друга Митёк не пожалеет никаких денег. Если надо – он и дом продаст. Вот тут они судили явно не по себе.

– А Каркадил? – сквозь сон спросил я.

И тут Алешка меня поразил! Оказывается, он вышел на контакт с Полундрой и привлек его на нашу сторону.

– Он, Дим, неплохой человек. Только глуповатый. Ему все время хочется, чтобы на него обращали внимание. А на что там обращать? Красиво петь он не умеет, рисовать не может, ни одной книги не написал и ни одного доброго дела не сделал. Вот он и выпендривался по своим способностям. Со своей речной шпаной.

Какой глубокий психологический анализ, сказала бы наша мама с восторгом.

– И я его перевоспитал, Дим.

Он еще и воспитатель!

– Он, Дим, почему тельняшку носит? Он хочет моряком стать. Такая у него мечта. В общем, я с ним поговорил по-человечески. И он сказал: «Никакие вы не людоеды. Вы нормальные люди. А людоеды – это всякие крокодилы».

Перед моими закрытыми глазами появилось зеленое болото, из которого торчали зубастые пасти.

– И вот, Дим, еще до того, как началась вся эта история с капитаном Егоркиным, Полундра вдруг мне сказал, что у этой банды появился новый шеф. Атаманша такая. Они ее здорово слушались и боялись. А она очень злобная была и все время ругала их за какие-то свои деньги.

Болото с крокодилами пропало. Я открыл глаза.

– И она им сказала: «Как хотите, а деньги верните! Или я вас всех урою!» Тут я и догадался.

Тут и я догадался! Папа ведь говорил, что Каркадил собирался удрать за границу. А на фиг он там кому нужен без денег. Вот он и вдохновил остатки своей банды захватить бедного капитана и потребовать у Митька выкуп. Даже если бы Митёк не прятал Каркадиловы баксы, он все равно сделал бы все, чтобы спасти друга.

– А потом, Дим, он еще думал, что если Митёк – писатель, то, значит, он богатый человек. А богатых писателей у нас в стране не бывает.

Широко мыслит пацан, политически.

Но тут Алешка сказал такое, отчего я не только окончательно проснулся, но даже сел на кровати.

– Знаешь, что я еще нашел? – спросил Алешка хитрым голосом. – Ни за что не догадаешься!

– Еще один клад?

– Я нашел любимый катер бедного странника. Который Каркадил у него отобрал, помнишь?

– Где нашел? – Спросонок мне даже показалось, что Алешка сейчас небрежно ответит: «В старой собачьей будке!»

– Дим, ты тоже его нашел. Только не догадался. Ну подумай, хоть разок.

Что значит – хоть разок? Намек или оговорка?

Я разок подумал.

– Хочешь, немного подскажу? – хихикнул Алешка.

– Хочу!

– Как назывался катер бедного странника?

Я припомнил:

– «Камелия», кажется.

– Ну вот! – Алешка тоже сел в постели. – А если замазать первую букву краской, что получится?

– Пятно!

– «Амелия» получится!

Класс!

А на крыльце послышались голоса наших мужиков. Они и впрямь уселись на ступенях и стали петь песни. По очереди и вместе. А когда капитан Егоркин затянул мощным голосом «Раскинулось море широко», Митёк обиженно вставил:

– Вот! И про моряков много песен есть, а про писателей нет! Ни одной!

– «Гайдар шагает впереди!» – крикнул Алешка в окно.

На следующий день приехала мама. Очень счастливая, потому и тушь, и зонтики стали реальностью. А мы начали потихоньку готовиться к отъезду.

Митёк загрустил.

– Как же я без вас буду? Совсем одинокий.

– А пчелы? – спросил Алешка. – Они у вас верные, как собаки.

– Да мне и не надо так много верных собак. – И Митёк почесал лысинку на макушке. – А я зато напишу про вас книгу, про ваши приключения.

– Сами напишем! – сказал Алешка. – Дим, напишешь?

– Если бы у меня было два письменных стола...

– И борода, – подсказал Алешка.

– И такой дом...

– Я тебе в башне кабинет выделю. И для твоей книги картинки нарисую. Очень большие.

В общем, размечтались.

Но тут возникли два новых лица: капитан Егоркин и Полундра.

– Вот, сто чертей в глотку, – сказал капитан. – Я этим разбойником займусь.

Полундра послушно кивнул.

– Сначала ты мне поможешь отремонтировать катер и привести в порядок яхту, забодай тебя акула. А потом пойдешь со мной юнгой на Белое море.

Полундра послушно кивнул.

– А там я сделаю из тебя человека. Если не получится, высажу на необитаемом острове. Бычок в томате!

– Ну уж вы, капитан... – пожалела мама Полундру. – Это уж круто.

Тут Полундра замотал головой – мол, не круто, в самый раз. Так мне и надо.

Мама растрогалась.

– Ты меня очень испугался? – спросила она.

Тут наконец-то Полундра обрел дар речи:

– Нет. Я не испугался, а я вас зауважал. Извините, что я вас тогда теткой обозвал.

– Хорошо, что не бабкой, – усмехнулась мама.

– А тельник сними, – строго приказал капитан. – Заслужишь – наденешь. Да не здесь, дома снимешь.

Уезжать нам не очень хотелось. Было грустно. Мы сильно привыкли к Митьку. И к нашим приключениям. К тому же впереди светила не очень веселая и не очень беззаботная школьная жизнь.

Митёк, тот вообще сильно расстроился. И все хотел сделать нам на память что-нибудь доброе. Подарил нам свою книгу, накачал здоровенную банку меда.

– Пулемет возьмешь? – спросил он Алешку.

– У нас квартира маленькая, – поспешила мама.

А Лешка сделал благородный жест: подарил Митьку свою убойную рогатку. Вот тут мама очень обрадовалась.

– По крайней мере, – сказала она, – школа еще какое-то время простоит. Со всеми стеклами.

– Кстати, – вспомнил Митёк, – а за что тебя исключили до первого сентября?

Алешка потупился. Ответил я:

– Он на школьном празднике свое любимое стихотворение прочитал. На всю школу, во весь голос.

– О! Это мне интересно. Как бывшему поэту. Расскажи, Алексей.

– Да ну! Глупости! Я машинально там одно слово перепутал. Случайно. А они подумали, что нарочно.

– Какое слово? – Митьку было страшно интересно.

– Там была строчка, – сказал я, – «Дождь покапал и прошел...» и так далее. Алешка во весь голос, на всю школу прочитал: «Дождь покакал...»

– Не ври! – взвизгнул Алешка. – Я случайно!

Митёк улыбнулся.

– Правильно тебя исключили! Очень неграмотно ты высказался. Дождь никогда не какает, дождь только...

– Хватит! – Мама хлопнула ладонью по столу. – Хулиганье какое-то собралось. Пора вас разгонять по углам.

Да, мы разогнались. Митёк остался в своем опустевшем доме писать свои книги на двух столах, а мы поехали домой. А по дороге произошло еще одно событие.

Мы уже ехали довольно долго. Мама даже успела подремать, привалившись слегка к Алешке, но тут он вдруг закричал:

– Пап, стой! – и выскочил из машины.

И подбежал к какому-то человеку, который с котомкой за плечами и с палкой в руке мирно шагал по обочине.

Это был Одинокий Странник. Мы догнали его по пути к его мамаше.

– Здрасте! – сказал Алешка. – Мы нашли вашу «Карамелию». Она немного пострадала в бою, но капитан дальнего плавания приведет ее в порядок. Здорово?

Странник немного ошалел от такого натиска, но тут подошел папа и ввел этот разговор в деловое русло.

Он сказал, что негодяй Каркадил арестован, что все его имущество конфисковано и что после всяких формальностей наш Одинокий Странник может получить обратно все свое украденное у него достояние.

– А если вас кто-нибудь снова ограбит, – сказал Алешка, – приходите в мою гостиницу. Там и стол, и кров для хороших людей бесплатный.

– Спасибо, – сказал Странник, ошарашенный и растроганный. – Я вот только повидаю мамашу и сразу начну новую жизнь.

– Вас подвезти? – предложил папа.

– Что вы! Вы не представляете, как прекрасно идти по нашим родным просторам. Такая красота кругом и такие прекрасные мысли внутри. – И он коснулся пальцами своего лба.

То ли показал, что у него там роятся эти прекрасные мысли, то ли попрощался с нами, отдавая честь.

Мы поехали. И долго смотрели назад. Даже папа – в зеркальце. Почему-то этот усталый путник вселил в нас что-то очень доброе. Вроде какой-то надежды на то, что все будет хорошо.

А на заборе Митьковой усадьбы, наверное, и сейчас можно прочесть ее название из громадных букв с борта теплохода.

Мы с Алешкой тайком выловили их со дна затона и в ночь перед отъездом скрытно прикрепили к штакетнику. Букв не хватило, не все мы их нашли, и поэтому усадьба писателя Лосева называется немного загадочно: «Ива Грзны».