* * *

Несмотря на ранний час, жизнь привокзальной площади кипит и бурлит, как вода в чайнике, иногда поплевывая в сторону случайных чужаков брызгами матерщины.

Вон несколько крепеньких пареньков-"лохотронщиков" шумно убеждают заезжего "лошка" в том, что мужик он на редкость фартовый и что именно сегодня звезды сулят ему небывалый выигрыш. "Лошок" – простоватого вида дядек лет сорока, явно деревенский, – недоверчиво крутит головой, но рука его уже тянется к заветному карману, тому самому, в котором лежат деньги. На эту поездку они откладывались год или два по копеечке, по рублику, и соблазн одним махом, за несколько минут увеличить свой капитал вдвое слишком велик. Забыл, забыл дядек о том, где надо искать бесплатный сыр! Ну, что же... "Лох" – это судьба.

Вот неопределенного возраста "бичиха", пьяная до полного изумления, отплясывает посредине лужи перед киоском звукозаписи под какой-то безлико-пошлый попсовый мотивчик. Из-под босых грязных пяток веером летят брызги, иногда вспыхивая в лучах раннего летнего солнца маленькими бриллиантами. Над "танцовщицей" громко насмехаются несколько стоящих рядом подростков, то вытягивая в ее сторону грязные пальцы, то громко хлопая себя по тощим ляжкам. Самому старшему из них не больше четырнадцати лет, но если закрыть глаза, то можно подумать, что говорят пожившие и повидавшие виды мужики – голоса низкие, хриплые, прокуренные. Да и лексика... Далека, ох, как далека от нормативной! Только окружающие на такие мелочи внимания не обращают. Здесь, на "бану", такое в порядке вещей. А сама "танцовщица" оскорбительных по сути высказываний в свой адрес просто не слышит. Глаза ее полузакрыты, губы беззвучно шевелятся – наверное, подпевает магнитофону.

Неподалеку ее более молодая и менее пьяная товарка, сохранившая еще на лице следы былой привлекательности, настырно теребит за рукав полупьяного мужичка, предлагая ему быструю и дешевую (всего лишь за опохмел!) "любовь" в одной из ближайших подворотен.

Вот только мужику не до нее. И почти халявский минет тоже его не привлекает. Он явно не первый и даже не второй день в запое – глаза красные, лицо опухшее, мешки под глазами. Ошарашенно смотрит по сторонам, не "догоняя", где находится и как сюда попал.

Лениво скользнув взглядами по этой парочке, через площадь не спеша продефилировали две вокзальные шлюхи. Пьяный их не заинтересовал. Не их клиент. Ярко размалеванные, пестро и с дешевым шиком одетые, обильно увешанные простенькой бижутерией, с обесцвеченными кудряшками, они специализируются на "гостях с Востока", которые заполонили все городские рынки. Темпераментные и постоянно озабоченные южане легко клюют на относительно дешевый "настоящий белий жэншин", не подозревая о том, что в "хате" доступных девиц их ждут, изнывая от нетерпения, друзья и по совместительству сутенеры этих проституток, готовые с радостью помочь ближнему в опустошении его карманов. Но даже если по каким-то причинам технического характера (сутенеры напились или в очередной раз оказались "на киче") все получается согласно уговору, то частенько выходит так, что "герои-любовники" увозят домой вместе с заработанными в России деньгами и другие, менее приятные "подарки" из холодной и далекой Сибири.

Беззлобно переругиваются между собой занимающие места торговки самодельными пирожками "с котятами". Причем в данном случае "с котятами" – это не просто оборот речи, используемый для большей красоты или некой иронии. Это – суровая проза жизни. Никто даже здесь, на вокзале, не знает точно, откуда появляется то самое мясо, что вкладывается в эти аппетитные с виду пирожки. Впрочем, претензий никто обычно не предъявляет. Желудки местных обитателей способны без особого напряжения переварить и гвозди. А приезжие... Транзитный пассажир, купивший здесь пирожок сегодня, расстройством желудка страдает уже завтра, за много километров от этих мест. И спросить не с кого.

У выхода из здания вокзала не спеша, с чувством собственного достоинства прогуливаются крепкие мужчины в фирменных "адидасах", коротко стриженные и с обязательной "голдой" на шее и на пальцах. Не надо их пугаться – это не рэкетиры. Всего лишь "бомбилы" из "пятой колонны". Надменно поглядывая по сторонам, они небрежно покручивают на пальцах связки ключей от стоящих неподалеку "навороченных" "тачек", по большей части очень даже приличных иномарок, и, устремив взгляд поверх голов сгибающихся под тяжестью "углов" и "майданов" приезжих, время от времени бросают негромкий вопрос-утверждение: "На такси поедем...", по каким-то только им одним известным приметам безошибочно вычисляя в толпе потенциальных клиентов. Вообще, здешние "бомбилы" народ опытный и практически всемогущий в определенных границами вокзала масштабах. Водочки? Девочку или мальчика? Гостиницу на часок или на несколько суток? Билет в любой конец страны? Базара – ноль! Только плати! Будет сделано! Но в то же время при удобном случае могут заезжего денежного "лоха" и "на бабки развести", и через знакомую шлюху клофелинчиком угостить, и в темном углу монтировочкой по черепу "приласкать". Ведь иномарки и "голда" сами собой с неба не падают.

Все это привычное и такое, казалось бы, понятное движение привокзального люда Яшка Воробей ухватил одним быстрым взглядом. За прошедшие шесть лет мало что изменилось. Только лица. Ни одного знакомого он так и не увидел. Тоже одна из особенностей вокзала – кто-то умирает от "паленой" водки или еще черт знает от чего, но горючего и крепкого до слезы из глаз; кого-то забивают свои же в пьяной драке; кто-то уезжает отсюда подальше в поисках лучшей доли, не имея сил и характера вырваться из замкнутого порочного круга, каким является вся привокзальная площадь; кто-то в очередной раз отправляется в "командировку", к "хозяину", за "колючку". Так же, как и сам Яшка шесть лет назад.

Его "приняли" на выходе из автобуса – в тот день он "работал на резине". Это была конечная остановка. Его любимая... "Вокзал".

Сильные бесцеремонные руки ухватили сзади за локти и за плечи, дернули в сторону от толпы. Яшка изо всех сил рванулся – не потому, что хотел убежать или отбиться. Он знал – это бесполезно. Не уйти... Но вот "лопатник"... Такой многообещающий, упитанный, как и его недавний владелец, осанистый немолодой мужик, которого черт зачем-то понес в автобус. "Лопатник" надо было скинуть "край" – ведь общеизвестно, что там, где не изъято вещей, там нет и самой кражи!

Не получилось... Чьи-то цепкие пальцы сдавили Яшкину кисть, плюща ладонь по тугому "лопатнику", умело, наработанно вывернули руку в локте и завели за спину. Одновременно кто-то невидимый ударил сзади по ногам, и Воробей, испустив сдавленный полустон-полувскрик, упал вперед, тяжело ткнувшись лицом в хорошо утоптанную, заплеванную, покрытую сигаретными "бычками" и пробками от пивных бутылок землю привокзального газона. Обычная манера работы "тихарей". Не любят они, когда "щипачи" их в лицо видят.

Следующие полчаса, пока писали протокол, искали понятых, дожидались "территориалов", Яшка так и лежал мордой вниз, созерцая редкие чахлые травинки когда-то пышного и яркого газона.

Ну, а потом – все просто и привычно. Следствие, арест, тюрьма, суд... Пожилой судья с сизым носом и слезящимися глазами тихого алкоголика думал недолго. Приговор был обусловлен прошлыми Яшкиными "заслугами".

"Звание" особо опасного рецидивиста и шесть лет в колонии особого режима... На "полосатом"...

И день сегодняшний был его первым днем на свободе.

Если взять по большому счету, то день этот должен бы быть праздничным, ярким и светлым, а сам Яшка – несказанно счастливым.

Вот только ничего, кроме легкой неуверенности в себе, Воробей сейчас не испытывал... Не было ощущения праздника. Не было чувства, что он вернулся домой, туда, где его место, где он нужен, где его ждут и любят. И никто его не встречал.

Только какой-то быковатый малый в драном китайском "адидасе" как бы ненароком пристроился у стеночки рядом. Дымил "приминой", пускал носом дым да с нескрываемым вожделением косился на Яшкину сумку.

Впрочем, оно и понятно – несмотря на все свои регалии и заслуги в криминальном мире, росту Яшка был невысокого и богатырем внешне отнюдь не выглядел. Даже наоборот – при всех своих тридцати шести годах он больше походил на школьника-старшеклассника. У такого сумку забрать можно очень даже запросто. Что, собственно, малый с "бакланскими партаками", выставленными напоказ, и собирался сделать, обманутый внешним видом предполагаемой добычи.

Яшка поднял сумку с асфальта. Малый заметно напрягся.

– Слышь, ты... – повернулся к нему Воробей. – Отдохни, парень. Здесь тебе не светит.

– Ты че это?! – ненатурально удивился "баклан".

– Да ниче! – ответил Яшка и холодно взглянул на собеседника. Тот, видимо, что-то понял.

– Че, откинулся, брат? – поинтересовался он. – Откуда?

– Миленино... – небрежно уронил Воробей название поселка, в котором находилась колония особого режима. Понимающему человеку оно многое скажет.

– Полосатый, стало быть, – в голосе "баклана" промелькнули уважительные интонации.

Яшка ничего на это говорить не стал – просто сплюнул в сторону и неторопливо направился к остановке.

– Слышь, брателла! – послышалось сзади. Яшка оглянулся. "Баклан" угодливо улыбнулся щербатым ртом и предложил:

– Может, эта, водочки тяпнешь?

Предложение в какой-то степени понятное. Хочет "баклан", тусующийся на "бану", оказать уважение "откинувшемуся", если можно так выразиться, коллеге.

Но этого отморозка по-прежнему влекла к себе только лишь сумка Воробья – он этого почти и не скрывал.

Следовало, конечно, дать ему разок-другой по роже.

И плевать, что он здоровый – в настоящей драке побеждает не грубая сила, а характер и готовность идти до конца. А Яшка за многие годы отсидок приобрел и то, и другое.

Но только сегодня было особое утро. Первое утро его свободы. Первое вольное утро после шести лет колючки и "решек", проверок и конвойных собак, натасканных яростно бросаться на всех, кто не носит пятнистой формы.

Поэтому Яшка еще раз длинно сплюнул и глянул на "баклана" по-особому. Так, как в свое время смотрел на распоясавшихся "отморозков" из "новых" в тюремной "хате".

"Баклану" этого хватило – он все понял. Судорожно сглотнул слюну, отвел глаза и побрел куда-то в сторону искать себе другую, более доступную жертву. Наверное, найдет. При его-то наглости.

Ожидая автобуса, Яшка размышлял о том, что же случилось на воле за те годы, что его не было.

Мир, такой знакомый и понятный раньше, изменился. Причем изменился не в лучшую сторону – даже всякая шушера, типа этого вот шакала, стала забывать свое место и уважение к более авторитетным "товарищам по цеху".

* * *

Никита Малеев в этот день проснулся рано. Некоторое время полежал, нежась на прохладных простынях. Но потом соскочил с широкой кровати, старательно проделал привычный утренний комплекс упражнений... Даже более того – немного наказал самого себя за маленькую утреннюю слабость. Отжался от пола на пятьдесят раз больше, чем обычно.

Потом – душ, плотный "американский" завтрак. Никита, который в Красногорске был больше известен под прозвищем или "погонялом" Рокки, вошел в тот период, когда человек его профессии начинает стремиться к респектабельности, к какой-то размеренности в жизни, к европейскому, а еще лучше – заокеанскому стандарту бытия.

Никита был бандитом. Или, как он сам говорил о себе на "стрелках", "просто пацаном". Хотя этот "пацан" недавно перешагнул тридцатилетний рубеж, как-то иначе называть себя он просто не мог. "Зону" не "топтал", "сроков" не "тянул". Даже в тюрьме – и то ни разу не был. Бог миловал.

Вообще, Никите повезло в жизни. Сюда, в Красногорск, он приехал после службы в армии. Что у него тогда было? Да ничего! Поношенные джинсы, потертая рубашка, кое-какие навыки в боксе и дикое стремление жить, выбиться "в люди". Ну, еще старший брат-алкоголик, потихоньку заканчивающий пропивать небогатое наследство умерших родителей в небольшом и провинциальном даже в масштабах области городишке Гачинске.

Спасибо "братве", старым знакомым по боксу. Приняли, помогли первоначально, пристроили к делу. "Погоняло" Рокки Никита заслужил на многочисленных "стрелках" благодаря умению держать удар, упрямству и полной отмороженности.

Он выжил в многочисленных бандитских войнах за сферы влияния в городе и в области. Медленно, но уверенно рос в бандитской иерархии – "бык", звеньевой, бригадир...

Появились деньги. Собственное жилье. Приличная машина. Не "мерин" и не "крузак", но тоже ничего. Почти новый "маркуша".

А сегодня он в первый раз должен был ехать в свое собственное кафе, открытое только что в одном из окраинных районов города! Это было уже что-то.

Никита на секунду остановился перед здоровенным, в полный рост, зеркалом в ванной.

Критически оглядел себя, недовольно покачал головой. Кабанеть начал, полнеть... Животик вон торчит вперед пока еще крепким, но бугром. И щеки отвисать начинают. Все это от спокойной и сытой жизни. Все войны закончились, сферы влияния поделены. И вроде как тренируется постоянно, форму поддерживает. А вот... Адреналина не хватает, наверное.

Никита не спеша оделся. Черные, наглаженные с вечера брюки, белоснежная легкая рубашка. Блестящие черные узконосые туфли. Еще раз глянув на свое отражение в зеркале, остался удовлетворен увиденным – сразу видно, серьезный пацан, не кто-нибудь там.

Прихватив с полочки в прихожей рыжую борсетку, Малеев вышел на площадку.

Самым добросовестным образом запер тяжелую стальную дверь на два замка – гопников развелось. Так, гады, и норовят порядочных людей обчистить. Нарколыги хреновы.

Сам Никита наркотой не баловался и наркоманов не уважал. Даже за людей не считал. И спиртное позволял себе крайне редко – пример старшего брата, затерявшегося в конце концов где-то на российских просторах в качестве бомжа, не способствовал...

Машина ждала своего хозяина у подъезда. Угона Малеев не боялся – во всех окрестных дворах мелкая шпана знала, кто такой Рокки. Даже наоборот, присматривали, чтобы чужие не шакалили. Уважали, значит...

Большой автомобиль угольно-черного цвета, с тонированными "под зеркало" стеклами медленно прополз под узкой аркой, ведущей во двор, и оказался на улице.

Не обращая внимания на знаки и светофоры, Никита резко бросил машину вперед, вливаясь в транспортный поток. Сзади громко заскрипели тормоза – какой-то древний "Москвич" торопливо метнулся к обочине. Успел, вывернул...

Никита двигался неторопливо – он сегодня никуда не спешил.

Натужно ревя двигателем и выбрасывая клубы темного дыма, его "маркушу" обогнал "подрезанный" им давеча "москвичок". Сидящий за рулем тонкошеий и остролицый "ботаник" в "леликах" с толстыми стеклами, глядя на "зеркало" окон "марка", возмущенно покрутил пальцем у виска. Дурак, дескать...

– Ну, ты, блин, по-опал... – негромко, в большей степени самому себе, сказал Никита. Нога прижала педаль газа, руки резко вывернули руль. Послушный воле хозяина, японский автомобиль резко прыгнул вперед.

Не обращая внимания на попутный и встречный транспорт, Рокки прижал "ботаника" к разделительной полосе и резко ударил по тормозам.

Чудом увернувшись от встречного "КамАЗа", "Москвич" остановился поперек проезжей части. "Ботан" сидел бледный и потный – Никита отчетливо видел это в зеркало заднего вида. Кажется, он уже что-то начал понимать.

Не обращая внимания на многочисленные гудки сигналов сзади, Рокки, оставив машину посреди дороги, полез наружу. Толстопалая ладонь привычно сжала тонкую "шейку" бейсбольной биты.

Рокки неторопливо возвращался посредине проезжей части оживленной улицы к обшарпанному "Москвичу". Он видел отчаяние и страх, плескавшиеся в глазах "ботаника". Смолкли гудки, машины аккуратно объезжали идущего навстречу движению явно "крутого" мужика с битой в руке и брошенный им автомобиль.

Никита все это видел и был удовлетворен. Этот город принадлежал ему.

Перед тем как нажать пуговицу электрозвонка, Яшка долго стоял перед дверью. Там, за этой тонкой преградой, была его семья. Жена и дочь...

Кто сказал, что в тюрьме нет жизни?! Наверное, тот, кто сам никогда не сидел, кто не знает, какими мелкими радостями насыщена жизнь арестанта.

Одной из таких вот радостей была перекличка с женским корпусом. Повиснув на онемевших от напряжения руках на "решке", напрягая горящие огнем легкие, "жулики" кричали такие привычные, давно уже ставшие расхожими на воле слова, которые здесь, в неволе, имели совсем другое значение и другой, более глубокий, смысл. И наплевать, что "наградой" за эту маленькую радость общения может стать прогулявшийся по ребрам "дубинал" коридорного надзирателя или несколько суток карцера.

А какие романы закручиваются в пропахших бедой корпусах и коридорах! Какие жаркие страсти разгораются в душных камерах! Куда там горячим испанцам или итальянцам! Да они, болезные, даже рядом не стояли с лишенным женского общества российским зэком!

Яшка познакомился с Ниной именно так – по "перекличке". Отсидел положенное за нарушение режима содержания в карцере. А когда вернулся в "хату", то его уже ждала "малява".

Разумеется, был ответ, ушедший на женский корпус окольными путями, через "хлошников" из обслуги.

Завязалась переписка. И с каждым новым письмом, написанным меленькими буковками на случайных клочках бумаги, Яшка проникался к своей новой знакомой все большим уважением. А что?.. Правильная девчонка, воровка, с "понятиями", народ ее уважает, за своей "хатой" "смотрит". Лучшей подруги вору не найти.

Он и не стал искать. А лицом к лицу, "вживую", они первый раз увиделись только во время регистрации брака. Суженая оказалась худой некрасивой женщиной на голову выше Яшки. Но только какое это могло иметь значение?! Браки, как известно, заключаются не замполитом СИЗО. А где-то там, на небесах. Когда две близкие души находят друг друга в этом суровом мире.

Замполит – толстый лысый подполковник, – торопливо произнес какие-то слова. Врачующиеся поцеловались. Колец не было – не положено иметь ценности в тюрьме. Получив на руки свидетельство о браке с печатью учреждения, молодожены разошлись по своим камерам.

Следующая встреча состоялась только через три года – после того, как Нина "отмотала" отмеренный ей российским гуманным судом срок. Было положенное осужденному Воробьеву длительное свидание – две ночи в специально выделенном для этих целей отдельно стоящем домике при колонии особого режима. Там-то, по сути, они и узнали друг друга.

Сейчас Яшкиной дочке уже целых два года. Он не мог себе представить, что это значит – быть отцом. И сейчас ему предстояло это узнать.

Собравшись с духом, Воробей все же надавил на кнопку. За тонкой дверью послышался негромкий писк. Потом шаркающие шаги.

Дверь открыла старенькая невысокая женщина. Открыла не спрашивая и вопросительно посмотрела на стоящего перед ней Яшку.

– А... – голос предательски сорвался. Смущенный Воробей закашлялся, деликатно прикрывая губы ладонью и отворачиваясь. Старушка терпеливо ждала.

– Нина дома? – хрипло спросил Яшка.

Женщина не ответила – просто повернулась лицом куда-то в глубину квартиры и крикнула:

– Нина! К тебе пришли!

После чего, оставив дверь открытой, пошла в комнату, оставив Яшку одного перед открытой дверью. Он стоял, не смея переступить порог. Он не знал, просто не знал, как входят в квартиру! Обычное, нормальное человеческое жилье! До сих пор ему приходилось входить только в "хату"!

Спасибо Нине – она не заставила себя долго ждать. Вышла – и замерла на пороге комнаты. Конечно, она знала, что у Яшки заканчивается срок. Но они никогда не обсуждали день возвращения.

– Вот... – неловко пробормотал Яшка, опустив глаза. – Откинулся...

Нина молча подошла к нему и обняла, прижав коротко остриженную голову мужа к своей плоской груди.

Они тихо, по-семейному, сидели на кухне. Нина, старушка, оказавшаяся ее матерью, и сам Яшка. Бутылка водки, немудрящая закуска, которая после "зонов-ской" пайки выглядела более чем роскошно.

Воробей пил и не хмелел. Его не отпускало напряжение. Он не мог расслабиться... Он не чувствовал, что вернулся в свою семью.

Пока накрывали на стол, Нина подвела его к детской кроватке, где тихо посапывал ребенок.

Яшка смотрел и не мог понять – кто ему это маленькое существо. Осторожно коснулся своим грубым пальцем мягкой и теплой ладошки, лежащей поверх одеяла. Девочка беспокойно заворочалась, и Воробей испуганно отдернул руку. Растерянно посмотрел на Нину – он не знал, что сказать.

Слава богу, когда-то он не ошибся в выборе подруги... Нина, прекрасно понимая его состояние, не стала сюсюкать, искать какую-то схожесть в двух лицах, нахваливать ребятенка. Просто обняла мужа, ободряюще погладила по плечу:

– Нормально, Яша... Пошли на кухню.

И вот теперь, опрокидывая стопку за стопкой, Яшка пытался осмыслить, кто же ему все эти люди.

Нина – понятно... Жена. Хотя... Как это оно – жить с женой? В одной квартире, в одном доме, изо дня в день?

Старушка... Воробей не знал, как ему ее называть. Мама? Ну какая же она ему мама?! Его родная мать много лет назад умотала куда-то в поисках легкой и богатой жизни и больше не появлялась. Яшка не помнил ее лица. А вырастила его бабка, растягивая свою копеечную пенсию на месяц. Чтобы на двоих хватило. Так что само слово "мама" было не из его лексикона.

А как тогда? Тетя Лида? Так не тетя она ему! Может ведь и обидеться. Поэтому Яшка старался обходиться обезличенными обращениями.

Правда, и старуха шибко его не доставала своими вопросами, не лезла с советами – большей частью молчала.

И ребенок, спящий в комнате, за стеной...

Это семья? Воробей не мог сам себе дать ответ на этот вопрос. В его представлении семья – это Димка Вареный, Толян Седой, Воха Длинный... Это – да! Семья! Точнее, "семейка". Те, с кем он бок о бок провел все эти шесть лет, кого понимал с полуслова, кому доверял больше, чем себе самому.

Допили водку... Старуха молча встала из-за стола и, шаркая шлепанцами, удалилась в комнату. А Яшка сидел, смотрел на Нину и... молчал. Он не знал, о чем можно говорить с этой женщиной, которая приходится ему женой.

– Ничего... – Нина опять погладила его по плечу и вышла в коридор. Яшка услышал, как она набирает телефонный номер.

– Алло... Валюха? Это я, Нина... Колька дома? Ну и хорошо! Давайте, собирайтесь – и ко мне! Что? Давай, я тебе говорю! Мой откинулся!

И надо было слышать, с какой гордостью было сказано это слово – "мой"!..

Оглянувшись на несколько недоумевающий взгляд Яшки, Нина пояснила:

– Валюха – своя девчонка. А Колька – муж ее. В Норильске, на "шестерке" чалился. Нормальный пацан. Тебе понравится. Пойдем, погуляем. Город посмотришь.

* * *

Малеев загнал машину на тротуар. В конце концов, это – его кафе. Пусть видят – хозяин приехал.

Само это слово "хозяин", время от времени произносимое Никитой про себя с самыми разными интонациями, ласкало слух и тешило самолюбие. Он чего-то добился в этой жизни! Не олигарх, конечно. Так и "сидеть" за собственные же деньги не придется! Меру надо знать, господа... Невозможно все сожрать только одному и сразу.

Придирчиво оглядев модную брусчатку перед входом (Не забыть бы потом отчитать дворника! Окурки, блин, окурки!..), Рокки не спеша, с чувством собственного достоинства спустился на пять ступенек вниз, в помещение полуподвала. Его помещение.

Если уж брать по большому счету, то кафе было так себе – штук пять пластиковых столиков, тусклый, как будто пропылившийся насквозь свет, косая стойка бара. В углу – пара игровых автоматов и американский бильярдный стол.

И ассортимент небогат. Замороженные пельмени, такая же замороженная пицца, несколько видов салатов.

Зато напитки – всевозможные! Начиная от разлитой азербайджанцами в соседнем подвале "водки" до элитного "вискаря". И всевозможное пиво...

Впрочем, Никиту это все мало занимало. Для рабочей окраины и так сойдет. А сам он твердо верил в то, что это – только первый шаг. Будут еще и кафе, и рестораны в самом центре города! Будут элитные магазины-бутики! Будут хорошие, "людские" бабки! Его жизнь только начинается!

Остановившись посредине тесного помещения, Никита по-хозяйски оглядел заведение. Время раннее, и посетителей пока что здесь нет. Они "подтянутся" немного позже, к вечеру. Но только все равно, обслуга спать не должна! Не за то он им деньги платит.

Как бы услышав мысли грозного шефа, из глубины темной подсобки мышкой метнулась официантка Лера:

– Здравствуйте, Никита Иванович! – еще одна маленькая капелька елея на сердце Рокки. К нему еще никогда и никто не обращался по имени и отчеству. Ну, разве что следователь РУБОПа. Но об этом хозяин старался лишний раз не вспоминать.

– Здорово... – небрежно отозвался Никита, не глядя на служащую. – Тая где?

– Сейчас позову! – девчонка развернулась в ту сторону, откуда только что прибежала сама, и громко закричала:

– Тая! Таисия! Иди сюда! Никита Иванович приехал!

– Иду! – послышался приглушенный расстоянием голос. А Лера, развернувшись к хозяину, спросила:

– Что-то, Никита Иванович, неважно выглядите... Случилось что?

– Ничего... – все с той же небрежностью отвечал Никита. – Поцапался по дороге с одним козлом.

Этого "ботаника" на проржавленном "Москвиче" он даже и не бил. Ну, почти не бил. Дал раз в ухо пудовым кулаком, тот сразу глазенки закатил и осел на землю. Слабосильный, блин...

Чтобы получить моральное удовлетворение за причиненный необдуманным жестом вред и, как говорят в судах, "нравственные страдания", Никите пришлось расколотить все стекла старой колымаги битой. Прямо посредине проезжей части.

Это видели все проезжающие мимо. Но никто из них даже и не подумал вступиться за "ботаника" или хотя бы просто вызвать милицию. Наказывает человек лоха – значит, за дело.

Закончив "акцию возмездия", Никита, не обращая внимания на поверженного им "ботаника", развернулся и с чувством выполненного долга вернулся в свою машину, после чего спокойно продолжил дорогу.

– Доброе утро, Никита Иванович! – из подсобки вышла... Нет, не вышла, а лебедем выплыла бармен Тая – смуглая красавица лет двадцати пяти. Увидев ее, Никита почувствовал, что у него, как и всегда при виде собственной служащей, пересыхает во рту.

– Кхм!.. – прежде чем ответить на приветствие, хозяин откашлялся. – Здравствуй, Тая.

Таисия молчала. Только, глядя на хозяина, улыбалась загадочной улыбкой Джоконды.

Впрочем, кто она такая, эта самая Джоконда, Никита и не знал никогда. А слово это слышал где-то. Понравилось... Что-то в нем было такое... Таинственное... Загадочное... Манящее... И невыразимо прекрасное.

А если быть проще, то он считал, что ему и здесь повезло – такая девка рядом! Судьба явно благоволила к бывшему бандиту. В том, что рано или поздно – лучше, конечно, рано, – он уложит Таю в собственную постель, Рокки не сомневался. Не посмеет она отказать ему. Хозяину...

Веселья не получалось. Нет, новые знакомые Яшку вполне устраивали! И Валюха оказалась бабой веселой и бедовой, но с "понятиями". И муж ее, Колька, тоже ничего. Свой вроде бы парень – две "ходки". Кража и разбой. Последний срок действительно в Норильске "мотал". В авторитетах, конечно, не ходил. Но весь срок – в "отрицалове". Впрочем, Нине в таком деле, как выбор друзей, можно было доверять. Со всякой чмуротой, "чушками" или "петухами" она бы никогда не связалась. Определила бы махом – поговорила, "прокачала" и "развела" бы на "базаре".

Короче, компания – все свои. Но в то же время Яшка четко чувствовал, что его и новых знакомых разделяет какая-то невидимая, но почти что непреодолимая стена. Сначала он не мог понять, в чем же тут дело. Но, погуляв немного по городу в компании, кажется, начал "догонять".

Все дело в том, что Яшка и его новые знакомые все еще оставались по разные стороны забора с колючей проволокой поверху и вышками по углам периметра.

И если эта пара уже адаптировалась на воле, стала в этой жизни своей, то сам Воробей все еще не мог избавиться от чувства, что вот сейчас вся эта лафа закончится и он вернется в свой барак, "чифирнет", может, и "косячок" пару раз "пыхнет". И потом – отбой, тревожный, неспокойный сон с мучительно сладкими видениями "про волю"...

А если брать по большому счету, то он просто не видел того места, которое мог бы занять в этой новой жизни, оказавшейся для него совершенно незнакомой. Реальность, с которой ему пришлось столкнуться, разительно отличалась от этих сладких грез.

Они ходили по улицам, пили пиво и дешевое вино под разноцветными тентами, грызли "кириешки" и "компашки", радовались солнышку и погожему теплому дню. И Яшка все больше и больше мрачнел.

Люди здесь не жили. Точнее, они вели себя не так, как должны были бы вести себя "люди" в привычном Воробью мире.

Бросались походя такими словами, за которые там, за "колючкой", не прожили бы и дня. Совершенно не уважали ни друг друга, ни власти, ни даже собственной матери, к месту и не к месту поминая ее в комбинации с совсем уже непотребными словами.

Эти незнакомые Яшке люди были нахраписты, злы и агрессивны, готовы изорвать друг друга в клочья за копейку.

То там, то тут можно было наблюдать происходящие между теми, кто только что называл себя друзьями, драки. И дрались ожесточенно, насмерть, хотя и не было в этом такой уж необходимости.

Это был совершенно чужой и чуждый Яшке мир.

Нина видела озабоченность мужа. И понимала ее – самой пришлось пройти через что-то подобное. Но она надеялась на то, что все утрясется. И самое главное для нее сейчас – помочь своему мужу, отцу своего ребенка устроиться в мире вольных людей. Сегодняшняя прогулка была своего рода ознакомительной.

После нескольких часов на свежем воздухе Нина решила, что на первый раз – вполне достаточно... Но у них еще оставалась литровая бутылка портвейна. Не нести же ее домой!?

Бутылку решили "приговорить" на лавочке, у детской песочницы. Но только сели, только начали сворачивать голову пробке, как неподалеку остановилась милицейская машина.

– Быстро уходим! – первой сориентировалась более трезвая Нина. Николай попытался было возражать, но только его подруга, привыкшая во всем полагаться на старшую и более опытную в жизни товарку, быстро подхватила его под руку и поволокла в сторону.

Яшка и не думал протестовать – он все еще жил в другом измерении. И сейчас представлял, как его, застигнутого на месте преступления, с "запрещенкой" в руках, препровождают в ШИЗО.

Под подозрительными взглядами отслеживающих их перемещения милиционеров компания отошла к соседнему дому.

– Во, гля! – неожиданно Колька обратил внимание на открытую дверь в полуподвальное помещение. – Кафе новое... Пошли туда?! Там нам ни один мент ни слова не скажет!

– Там же что-то покупать надо? – Нина с сомнением посмотрела на стоящую у входа большую черную иномарку.

– Да объясним людям, че почем! – настаивал Николай, которому все больше и больше приходилась по душе поданная им идея. – Неужто не поймут?!

Нина продолжала сомневаться, но в это время дверцы милицейской машины хлопнули, и два рослых, упитанных сержанта расслабленно направились в их сторону.

– Ладно, пошли! – торопливо согласилась она, беря под руку Яшку. Ей вовсе не хотелось, чтобы первый же их день вместе закончился в ближайшем отделении милиции.

Все еще оглядываясь на медленно приближающихся ментов, компания быстро спустилась в подвал. Оглядевшись в полумраке, присели у ближайшего от входа пластикового стола, на котором тут же появилась бутылка портвейна.

В поисках стаканов Колька направился к стойке бара, место за которой пока что пустовало.

Все пошло как нельзя лучше – Леру быстренько удалось сплавить на ближайший рынок за чипсами и фисташками. Она было попробовала заикнуться, что и того, и другого имеется в полном достатке... Но Никита только посмотрел на нее – и она тут же улетела.

Правда, губенки поджала обиженно – видимо, тоже имела какие-то виды на хозяйскую ласку. Ничего, потерпит. Подождет своей очереди.

Сам Никита вместе с Таей углубился в изучение накладных, фактур и прочих так необходимых в работе документов. Сидел рядом с девушкой, плотно прижимаясь мясистой ляжкой к горячему тугому бедру, сопел, потел. И смотрел не столько в папочку с документами, сколько косился в сторону глубокого выреза на легкой летней кофточке.

Но переходить к активным действиям пока что не решался. В его жизни было не так уж и много столь вызывающе красивых женщин. А если говорить откровенно, то таких не было вообще. Только проститутки, отобранные у сутенеров разок-другой "на косяк", то есть даром.

На постоянную подругу все время чего-то не хватало. То денег, то времени, то еще чего-то. Может, интеллекта? Впрочем, последнее слово Рокки тоже было неизвестно.

Как бы то ни было, но только сейчас "реальный пацан" просто не знал, как себя вести. А время, отпущенное шустрой и обиженной невниманием к собственной персоне Лере, убывало катастрофически.

Наконец Никита отважился – осторожно положил потную ладонь на девичье бедро чуть выше колена. И замер в испуге – а ну как по морде?!

Никакой реакции, ни положительной, ни отрицательной, со стороны служащей не последовало. А когда Рокки поднял красную физиономию, то первое, что он увидел, так это поощряющую улыбку Таи.

И надо же было такому случиться, что именно в этот критический, можно сказать, моменту двери в подсобку возник какой-то ханыга!

– Девушка!

Не ожидавший услышать этот хрипловатый голос из-за спины Никита аж подпрыгнул на месте. Убрав руку, он соскочил с места и, резко развернувшись, заорал:

– Тебе чего здесь, блин, надо?!

Но ханыга шибко-то не испугался, хотя на лице его появилась просительная полуулыбка:

– Извини, брателла, нам бы стаканчики...

– Какие, нах, стаканчики?! – возмутился Никита, быстро приближаясь к "обломавшему" его мужичку в потертом китайском "адидасе".

– Да мы это... – Колька стушевался – понял, что попал на "крутика" из бандитов, которые сейчас и правили бал в городе. – Выпьем по-тихому, и все. А то менты на улице...

– А ну пошел отсюда! – Никита сильно толкнул нахального ханыгу в грудь. – Пошел, кому говорю, блин?!

Мужик перестал улыбаться и даже сверкнул было глазами, но тут же стушевался, потух:

– Все-все! Ухожу, брателла, уже ухожу!

Но ни его испуг, ни его успокаивающий тон не могли остановить Никиту – того уже просто несло неведомо куда на волнах злости:

– Да какой я тебе брателла, чмо ты позорное?! Вали отсюда на хер, пока при памяти, ур-род!

Вслед за пятящимся мужиком, униженно терпящим все эти оскорбления, Рокки вышел в зальчик кафе. И чуть не задохнулся от злости – за угловым столиком сидели еще три личности такого же ханыжного вида. Две бабы... Да какие бабы – шмары подзаборные, старые и страшные, как смертный грех! А с ними еще один кекс – маленький, как сидящая собака. Но только больше чем-то похожий на нахохлившегося воробья.

На столике перед ними стояла бутылка какого-то дешевого пойла. Это разозлило Рокки больше всего – мало того что весь кайф ему поломали, так еще и на деньги – его, Малеева, деньги, норовят обжать!

– Так! – громко, с угрожающими интонациями в голосе заявил он, выходя на середину маленького зала. – Быстро встали и съеб...сь отсюда! Считаю до трех!

Женщины послушно встали, а тот, первый ханыга, что просил стаканы, был уже у дверей. Но только тот, что походил на воробья, нахохлился еще больше и, положив на стол руки с покрытыми узорами татуировок кистями, заявил:

– Нехорошо так говорить, земляк. "Базар" бы надо "фильтровать"...

– Че-е?! – Никита привычно растопырил толстые пальцы. В лучах лампы дневного света блеснула на безымянном пальце правой руки увесистая золотая "гайка". – Ты че, меня, в натуре, учить собрался?!

По мере своего приближения он все больше и больше нависал всем своим телом над сидящим. Только тот не проявлял никаких признаков испуга – спокойно смотрел в глаза здоровяку:

– Мы же тебе вроде ничего плохого не сделали? Не кричим, не ругаемся... А ты нас так вот поливаешь... – и, подумав немного, закончил уже сказанной ранее фразой: – Нехорошо так говорить, земляк.

Никита больше не мог сдерживаться – он сгреб этого умника за шиворот и волоком потащил в сторону выхода. Мужичонка попытался сопротивляться, но только куда ему против Малеева! Жидковат в коленках оказался.

Уже на ступеньках Рокки поставил мужичка перед собой и, не задумываясь, брякнул:

– Короче, ты, пидор, пошел на х... отсюда! И не дай бог я тебя еще здесь увижу!

В порыве ярости Никита не заметил, как изменились лица окружающих его "ханыг". Теперь они смотрели на Никиту не только со страхом, но и с каким-то сожалением.

А тот самый, маленький, но залупастый, тихонько спросил внезапно охрипшим голосом:

– Слышь, парень. А ты за свой "базар" отвечаешь?

Малеев, не задумываясь, рявкнул:

– За каждое слово отвечаю! – и, как кота шкодливого, встряхнул мужичонку, после чего сильно толкнул его в сторону выхода. – Пошел на х..., чмо!

Больше этот строптивый посетитель ничего не сказал. Ни единого слова... Просто посмотрел на Никиту долгим и очень внимательным взглядом. Так, словно хотел его запомнить на всю свою жизнь. А потом пошел догонять свою компанию.

Никита развернулся к стойке и сразу увидел восторженные глаза Таи. Стало быть, она видела всю эту мелкую "разборку". Стало быть, Никита продемонстрировал свое мужество.

Направляясь к девушке, Никита прикидывал – а долго ли еще будет бегать Лерка по рынку. Может, можно успеть?

* * *

Домой шли в полном, гробовом молчании, стараясь не смотреть друг на друга. На душе было паскудно – дальше некуда.

– С ними связываться – себе дороже... – оправдываясь перед самим собой, сказал негромко Колька, ни к кому конкретно не обращаясь. Ну, ему и не ответил никто.

Яшка покосился на сутуловатую, высохшую от чрезмерного увлечения лучшими сортами технических спиртов фигуру нового знакомого. Даже если бы они и связались, этот жлоб накостылял бы им обоим по самое "не горюй". И фамилий бы не спросил.

– Ну ладно, счастливо. – Колька, не поднимая глаз, протянул мокрую от пота ладонь. Яшка пожал безвольные, мягкие, как тряпки, пальцы.

– А вино? – поинтересовалась Нина у Валюхи.

– Да ну его... – отмахнулась та. – Сами вечером выпьете.

Нина не стала спорить. Посмотрев вслед удаляющейся грустной парочке, Воробей с супругой тоже направились к своему подъезду.

В квартире Нина сразу же отрядила бабку накрывать на стол. Ей же отдала и бутылку.

Яшка в это время присел в кресло и, прикрыв глаза, думал о чем-то своем, гоняя желваки по скулам.

– Пойдем за стол?.. – Нина осторожно коснулась плеча супруга.

– Пойдем, – ответил Яшка, открывая глаза. И тут же спросил вроде как ни к селу, ни к городу: – Слушай, а где вы инструменты держите?

– Какие инструменты?! – не сразу поняла Нина.

– Ну, всякие там... Рубанки, топоры...

– Да у нас и инструментов-то нет! – улыбнулась Нина. – Один только молоток и есть.

– А где он лежит? – супруг был очень настойчив. И, кажется, Нина начинала понимать, в чем тут дело.

Заглянув Яшке в глаза, она увидела отблеск какого-то фанатичного огня, сжигающего мужа изнутри. Поэтому не стала спорить – просто на минуту вышла из комнаты и вернулась уже с молотком в руках.

Воробей несколько раз подкинул его на ладони, потряс...

– Пойдет... – подытожил он осмотр и начал заталкивать рукоятку молотка в рукав рубахи. Нина молча наблюдала за происходящим.

Яшка подошел к жене, неуклюже ткнулся своими губами в ее щеку. Негромко сказал:

– Прости...

После этого развернулся и вышел из квартиры. Дверь звонко захлопнулась за его спиной.

Нина встала и пошла на кухню. Мать уже сидела за столом.

Присев у холодильника, Нина молча вытащила большой кусок соленого свиного сала из морозилки. Отыскав чистый полиэтиленовый пакет, положила в него продукт, аккуратно завернула и сунула в так и оставшуюся неразобранной Яшкину сумку...

Повернулась к матери:

– Ма... Сходи в магазин...

– Чего брать-то? – старуха поднялась из-за стола.

– Хлеба, колбасы копченой, сладкого чего-нибудь. Но только не в стекле! Сигарет побольше, лезвий для бритья. Короче, я тебе сейчас список набросаю.

Нина позволила себе уронить первую слезинку только тогда, когда мать вышла из дома.

Да, недолгим оказалось ее семейное счастье. Но вместе с тем она имела все основания гордиться Яшкой, своим мужем. Она не ошиблась в выборе. Правильный парень.

Все дело в словах этого ожиревшего "качка". Он, выросший в другой среде, среди других людей, не "сидевший" и не знакомый со строгими арестантскими законами, даже не подозревал, что натворил! Какую беду на себя накликал!

По законам "зоны", если тебя прилюдно назвали "пидором", то ты либо становишься таковым, либо смываешь это страшное оскорбление кровью обидчика. И у "правильного" "сидельца" Воробья просто не было другого выхода. Либо добровольно перейти в разряд "опущенных", либо отомстить. "Спросить" за "базар".

Нина встряхнула головой. С сухой впалой щеки скатилась слезинка.

Что-то она расслабилась! Расчувствовалась! А ей надо мужика собирать в дальнюю дорогу.

* * *

Зараза Лерка прискакала вовремя. Все, что успел Никита, так это, притиснув Таю к стеночке, пробежаться мокрыми и трясущимися от возбуждения пальцами по жаркому упругому девичьему телу.

То, что Тая не вырывалась и не отстранялась, а, прикрыв глаза, задышала громко и часто, Никиту только обнадеживало. Но тут, на самом интересном месте, прибежала проклятая официантка. Пришлось отступиться. Только Никита знал – ненадолго...

Сейчас он сидел напротив Таи, перед стойкой бара, и лениво потягивал холодную минералку. Ему льстило ее повышенное внимание к собственной персоне. Он помнил тот взгляд, каким она смотрела на выгонявшего "бичей" хозяина. Смесь страха и восхищения.

Неожиданно послышался тихий писк. Подняв глаза, Никита увидел, как округлились глаза Таи, как она прикрыла рот ладошкой, глядя при этом куда-то за спину хозяина. Никита даже начал поворачиваться. Но сделать этого так и не успел – на его голову обрушился сильный и чертовски болезненный удар.

Сразу появилась кровь. На лице, на руках, на одежде. Объятый паническим ужасом, Малеев бросился вниз, под стол. Заползти, забиться в какую-нибудь незаметную щель. Но только кто-то, остававшийся пока незамеченным и неузнанным, продолжал наносить удар за ударом – правая сторона, левая сторона, затылок, макушка. После четвертого удара Никита потерял сознание.

Яшка не остановился на достигнутом – убедившись, что "качок" пребывает в полной прострации, он спокойно прошел за стойку и методично, с удовольствием расколотил все выставленные на полки бутылки.

Хлынувший на пол поток смешанного с вином и водкой пива издавал резкий, неприятный запах.

Пройдясь до конца, Яшка увидел в самом углу забившуюся под стойку деваху. Он бы мог ее назвать довольно симпатичной, если бы не огромные, как у ошалевшей кошки, испуганные глаза. Она с ужасом смотрела на Воробья, прикрывая рот ладонью, чтобы не заорать со страху.

– Телефон есть? – будничным тоном спросил ее Яшка.

Девка молча кивнула в ответ.

– Тогда иди, звони... Чего сидишь-то?

Девушка послушно выбралась из-под стойки и вдруг спросила:

– А куда звонить?

– Как "куда"?! – искренне удивился Яшка. – В милицию!

Девица огляделась и увидела в зале неподвижно лежащее тело хозяина с окровавленной головой. Перевела взгляд на окровавленный, залитый пивом и водкой молоток...

Тут уж не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, какая трагедия только что разыгралась в этом маленьком подвальном зале. И девица это явно поняла. Но только, к удивлению Яшки, не завизжала, не начала биться в истерике, а очень даже спокойно поинтересовалась:

– Вы его убили?

– Нет, – честно ответил Яшка.

– Будет жить? – задала следующий вопрос девушка.

– Наверное, будет... – Воробей оглянулся на тело. – Но только плохо.

Его собеседница ничего не ответила, только в глазах вместо ужаса мелькнули маленькие искорки удовлетворения...

Поправив, волосы, она походкой манекенщицы направилась в подсобку.

А Яшка устало опустился в пластиковое кресло. Бросил рядом молоток – зачем людям его искать где-нибудь по помойкам... Не стал отряхивать мелкие капельки крови, попавшие на манжеты рубашки – тоже ведь доказательство его вины.

Интересно, а сколько ему дадут? С его послужным списком никак не меньше двенадцати лет. Губы Воробья тронула легкая довольная улыбка – где-то невдалеке послышался быстро приближающийся визгливый сигнал сирены милицейского автомобиля.

Когда Яшку Воробья, закованного, как и положено, в наручники, выводили из помещения кафе, на Красногорск опустились сумерки.

Воробей не выглядел ни удрученным, ни грустным. Как это ни странно, но только он был доволен тем, что произошло. Он "спросил" с этого самодовольного, придурка за "гнилой базар". Он еще раз доказал самому себе и всем тем, кто его знал, что он – человек. Не тот, чье звание звучит гордо, а тот, кто по праву занимает в тюремной камере шконку в углу, у окна.

А еще он радовался тому, что возвращался домой, прожив в этом страшном, суматошном, грубом мире всего один день...